«Дом: основной инстинкт?»

Дом: основной инстинкт? (fb2) - Дом: основной инстинкт? (пер. А. Н. Каменникова,С. А. Дружченко,М. Г. Преслицкая) 1147K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Диана Эпплярд

Диана Эпплярд Дом: основной инстинкт?

Росс, Бэтт и Шарлотте

1 ЯНВАРЬ

Понедельник, 5 января

Как это мужчина может столько времени пребывать в состоянии покоя, словно инертный газ? После Рождества и Нового года наш дом выглядит так, словно в нем бушевал полтергейст. Я отчаянно пыталась создать хоть какую-то видимость порядка, а Майк валялся на диване, изнемогая от жалости к себе и постоянного присутствия двух маленьких детей. С какой радостью он сегодня помчался на работу, схватив мобильник и на ходу вытирая с плеча молоко, которое Том срыгнул на его безупречный костюм. С какой радостью я сегодня встретила Клэр, или как я ее про себя окрестила, «леди Совершенство». Придя в ужас от состояния нашего дома, за час до ее приезда я судорожно пыталась запихать под кровати разбросанные повсюду игрушки и зашвырнуть свои и мужнины трусы в корзину с грязным бельем. Не хочу, чтобы она подумала, что поступила работать к какой-то неряхе. Со временем это и так станет ясно, но чем позже, тем лучше.

Клэр из тех девушек, про которых принято говорить «из хорошей семьи». У нее длинные темные волосы, аккуратно перевязанные бархатной лентой. После нашей первой встречи месяц назад я явственно ощутила приближение кризиса среднего возраста. Она так молодо выглядит, совсем еще ребенок. Я сидела в окружении двоих детей и с интонациями королевы Британии задавала избитые вопросы типа: «Как вы относитесь к телесным наказаниям?» и «Что вы будете делать, если кто-нибудь из детей подавится?». Она уверенно отвечала на удивление хорошо поставленным голосом. (Почему она хочет работать няней? Она что, дурочка? Ведь явно училась не где-нибудь, а в хорошей частной школе.) Из всех девушек, с которыми пришлось беседовать, только она показалась мне более или менее разумной и к тому же не похожей на серийного убийцу. К середине нашей «светской беседы» Том потянулся к ней, и она совершенно естественным движением взяла его на руки. Она определенно умеет работать с детьми. Том с довольным видом сидел у нее на коленях, как толстый плюшевый медвежонок, и громко мурлыкал. Предатель. Надеюсь, он не собирается совсем про меня забыть. Ребекка была более осмотрительна и кружила вокруг Клэр как лиса, почуявшая западню. Сейчас у нее вид шестилетней мученицы, которой скоро в школу, а ее мать до сих пор не нашла костюм для занятий бальными танцами. Он определенно где-то здесь. Может, в холодильнике? Я должна стать организованной до начала следующей недели. Список нужных дел нужно составить, вот что.

Четверг, 8 января

Сегодня утром осмотрела свой гардероб. Что же я надену в день своего Великого возвращения? Последние шесть месяцев я носила только безразмерные леггинсы и необъятные футболки, словно один из членов семейки Диддимен[1]. Мои костюмы выглядят подозрительно маленькими. Неужели когда-то они были впору? Хватаю одну из юбок, пытаясь застать ее врасплох, и натягиваю на бедра, но пояс тут же мстительно сдавливает талию. Теперь моя фигура похожа не на песочные часы — скорее, на восьмерку. Придется идти на работу без завтрака.

Тем временем Клэр, моя прекрасная няня, играет внизу с Ребеккой и Томом. Они рисуют. Точнее, Ребекка рисует, а Том украшает лист бумаги отпечатками своих маленьких пухлых ручек, измазанных краской. Теоретически я двумя руками за рисование, но на деле результат может оказаться весьма плачевным. Часто это занятие кончалось тем, что дети ревели в своих комнатах, пока я носилась по дому с ведром и шваброй, громко ругаясь и поражаясь тому, как нам удалось измазать красками хлебницу изнутри. То же самое происходит, когда мы печем что-нибудь. Я с удовольствием пеку пирожные вместе с детьми, но только если Том сидит на высоком стуле и находится в пределах видимости, а Ребекка стоит в дверях. Однако Клэр, похоже, собралась заняться рисованием по-настоящему — с мольбертом и всем прочим. Самое удивительное, что кухня от этого не пострадала. Если бы Майк согласился спать с ней (уверена, он бы не стал сильно сопротивляться), моего исчезновения из дома никто бы не заметил.

Пятница, 9 января

Прошлой ночью Майк завел долгий, полный сердечного (а может, и какого-нибудь другого) страдания разговор о том, как мало мы стали заниматься сексом после рождения Тома. О каком сексе может идти речь, когда моя грудь до сих пор похожа на огромные головки итальянского сыра с голубыми прожилками, а живот колышется и трепещет при малейшем дуновении ветра? На курсах дородовой подготовки, которые я посещала перед рождением Тома (Чушь! Что вы можете рассказать мне о рождении детей? Когда ждешь первенца, по крупицам собираешь любую информацию, ловишь каждое слово, произнесенное преподавателем, как будто бы он далай-лама. Когда ждешь второго ребенка, знаешь, насколько это ужасно и стараешься поменьше думать об этом.), нам раздали анкеты, где кроме всего прочего был вопрос о том, что бы мы хотели узнать о послеродовом периоде. Больше половины этих безумных женщин написали: «Секс». Это явно была их первая беременность. Мы, женщины бывалые, тихонько посмеивались при мысли о том, что, если муж одной из них приблизится к ней ранее, чем через три месяца после родов, она встретит его с вилами.

Помню, как спустя несколько дней после рождения Ребекки я лежала в кровати, как дохлая треска, и кормила ее грудью (и продолжала это делать до самого выхода на работу). Зашла патронажная сестра, и пока мы обсуждали потрескавшиеся соски и режим купания, Майк сидел на краю кровати и все больше заливался краской. Наконец он как бы между прочим спросил:

— Когда мы сможем снова заниматься… э-э… любовью?

Сестра посмотрела на него с жалостью, а я с ужасом. При этом мои бедра инстинктивно сжались.

— Не раньше, чем через шесть недель, — ответила она.

— Шесть недель! — воскликнул Майк.

Так вот, вчера мы лежали в постели, как две снулые рыбы, и Майк начал гладить меня по спине (обычно с этого все начинается). Я застыла, а он сказал:

— Слушай, у нас с Рождества ничего не было.

— Знаю, знаю, — сказала я, повернувшись к нему и запустив руку в его густые светлые волосы. Не подумайте, что он меня не возбуждает — такой высокий, стройный, с голубыми, как у Фрэнка Синатры, глазами. Мне только непонятно, как я могу его возбуждать в таком виде, после рождения Тома. Верно говорят, что женщине нужно ощутить себя красавицей, чтобы захотеть секса, мужчине нужен секс, чтобы ощутить себя красивым.

— Я так устала и переживаю по поводу возвращения на работу. Каково будет Ребекке?

— Меньше всего сейчас меня волнуют дети, — ответил он, резко отодвинувшись. — Похоже, ты совсем забыла о моем существовании.

Он имеет в виду, что его насущные потребности так же важны, как и потребности постоянно чего-то требующих детей. Потом он решил почитать и делал это, изображая попутно полное разочарование в перспективах нашей сексуальной жизни (с треском переворачивая страницы и тяжко вздыхая). Ну разве я и сама не понимаю, что секс жизненно необходим мужчине для того, чтобы освободиться от того самого единственного гормона, не позволяющего крепко и спокойно заснуть? Просто я считаю себя настолько непривлекательной, что в те редкие минуты, когда мы занимаемся любовью, постоянно ловлю себя на том, что все мое внимание сконцентрировано на расплывшихся ляжках или похожих на губку боках.

Понедельник, 12 января

Что-то новенькое. Сегодня утром я отвела Ребекку в школу. Раньше я старалась взять отгул, чтобы отвезти ее в школу в первый день после каникул, но всегда какое-нибудь важное совещание требовало моего присутствия на работе. В большинстве случаев оно оказывалось не таким уж необходимым. Я сидела, смотрела в окно, думала о доме и бесилась, слушая редактора, который говорил, что программу следует сделать на две минуты длиннее. Но сегодня мне удалось отстоять свое материнское право отвезти Ребекку в школу, и я суетилась, доставая из машины ее портфель и сумку со спортивной формой. Когда я попыталась взять ее за руку, она прошипела: «Мама, отстань!» Она даже не позволила мне поцеловать ее на прощание. Свинья неблагодарная.

Тут меня поймала мать Питера Крессингема, Каролина (полный макияж, новенький Mitsubishi Shogun, туфли на сплошной подошве с золотыми пряжками, муж-миллионер).

— Приве-е-ет! А я и не знала, что вы еще сидите дома. На следующей неделе устраиваю чаепитие. Может быть, вы тоже зайдете?

Внезапно я обрадовалась тому, что на следующей неделе выхожу на работу.

— Очень сожалею, но на следующей неделе выхожу на работу, — сказала я, сделав грустное лицо.

— Бедняжка! Но, наверное, здорово иметь такую престижную работу. Это ведь не то, что быть домохозяйкой.

Это было сказано тоном женщины, которая весь день играет в теннис или ходит по магазинам в поисках новой одежды.

Терпеть не могу матерей-профессионалок, дети которых никогда не забывают дома спортивную форму. Она-то, конечно, думает про меня: «Бедняжка! Ей приходится работать, потому что муж не может ее содержать». Такие женщины, как Каролина, считают, что равенство состоит в том, что жена может пользоваться солидным счетом своего мужа только потому, что раз в году способна испечь лимонный торт. Вместо того чтобы заниматься полезным делом, они направляют всю свою энергию на несчастных детей, а веселые вечеринки — это единственная возможность похвастаться не только совершенством дизайна домашнего очага, но и уникальными академическими и музыкальными способностями отвратительного отпрыска. Ожесточенная конкуренция среди потомства начинается еще с младенческого возраста — кто раньше начал ползать, говорить, ходить на горшок. «Джош на прошлой неделе произнес грамматически правильное предложение», — хвастаются они, с умилением глядя на свое чадо, представляющее собой ходячую (ползучую) рекламу Osh-Kosh[2]. «Да что вы», — говорит ей в ответ другая мать-профессионалка, уныло взирая на своего годовалого малыша, который издает более или менее понятные окружающим звуки, лишь когда пукает.

— От такой работы и я бы не отказалась! — говорит Каролина, издав дребезжащий смешок.

— Для этого нужно только перестать быть такой дурой, поднять задницу и заняться чем-нибудь более интеллектуальным, нежели походы по магазинам.

Нет, конечно же, я не сказала этого вслух, хотя моя подруга Джилл, обладающая более критическим взглядом на жизнь (учительница с двумя детьми, которые ходят в государственную школу через дорогу), непременно бы это сделала. Я не такая смелая и, честно говоря, просто лишаюсь дара речи в разговоре с такими, как Каролина. Какой смысл в этом чаепитии? Что они там делают? Откуда у них столько свободного времени, чтобы целое утро просто сидеть и пить чай? Полагаю, им просто нужен повод для того, чтобы посмотреть, как живут другие, и сказать что-то вроде: «О! У вас двухсекционная Aga[3]! А мы давно используем плиту с четырьмя секциями». Существует масса женских ритуальных игр, в которых я не желаю участвовать.

Среда, 14 января

На этой неделе после того, как я отвожу Ребекку в школу, мы с Клэр «делим» Тома. Мне позволено разбудить и одеть его, а потом вмешивается Клэр и затевает какую-нибудь развивающую игру, со мной в это время он лежал бы на диване и смотрел мультфильмы. Вроде бы неплохо придумано — я могу собраться с мыслями, пройтись по магазинам, мне ведь нужна новая одежда, психологически подготовиться к Возвращению.

На самом деле это больше походит на военные действия. Пока она гладит белье, я незаметно уношу Тома. (Утюгом, кстати, она тоже владеет в совершенстве, и гладить ей, похоже, даже нравится. Ненормальная.) Заметив отсутствие Тома, она рыщет по дому, совсем как наш лабрадор Плюх в поисках кости, до тех пор, пока не находит моего сына и не уносит со словами: «Пусть мамочка занимается своими делами, а мы пока пойдем погуляем, да, малыш?»

Да не хочу я заниматься своими делами! Хочу быть с Томом. Скоро я буду занята с утра до вечера, так что мне просто не хочется выпускать его из рук. Вот мы готовим Тому обед, безмолвно пытаясь оттеснить друг друга от плиты с кастрюльками бобов и картофельного пюре. На самом деле давно пора перестать вмешиваться, но я все никак не могу себя уговорить. Прошло лишь несколько дней, а все одежки Тома уже идеально выстираны и аккуратно разложены по нужным ящикам. Я его теряю. Если честно, то я, конечно, рада тому, что мне можно забыть о тяготах воспитания шестимесячного ребенка. Но это только с одной стороны. С другой же, мне постоянно хочется крикнуть Клэр: «Убирайтесь! Это мой ребенок». Каждый раз, когда она называет его «мой малыш», я готова ее убить.

Вчера она поймала меня в кухне, пока я осматривала содержимое холодильника, пытаясь найти что-нибудь низкокалорийное и в то же время вкусное. Безнадежно.

— Я составила распорядок дня, чтобы вы знали, чем мы тут занимаемся, пока вы на работе, — радостно сообщила Клэр.

— М-м-м, замечательно, — сказала я с полным ртом шоколадного мусса (ужасно калорийного, но чрезвычайно вкусного). Я уставилась на аккуратную таблицу, тщательно нарисованную разноцветными фломастерами. Распорядок на понедельник был таким:

8.30–9.00 Проводить Ребекку в школу (спортивная форма, флейта, портфель).

9.15–10.00 Занятия с Томом (мозаика, рисование, сказки).

10.00–11.00 Прогулка с собаками.

11.00–12.00 Уборка дома и утюжка белья, пока Том спит.

12.30 Обед.

13.00–14.00 Занятия в центре физического развития детей.

14.00–15.00 Том спит, приготовить чай.

15.30 Ребекка приходит из школы.

16.00–17.00 Ребекка делает уроки. Том играет в развивающие игры.

17.15 Чай.

17.30–18.30 Развивающие игры, купание.

Выражение моего лица после прочтения этого документа заставило удивиться даже Тома. Если бы мне удалось управиться хотя бы с одним из пунктов вовремя, свершилось бы чудо. Похоже, в нашем доме скоро будет ПОРЯДОК. Я едва удержалась, чтобы не спросить, может ли она составить такое расписание для наших собак.

Хорошо хоть Ребекка не принимает ее с распростертыми объятиями и по-прежнему держится несколько froideur[4], что, по-моему, ставит Клэр в тупик. Я не настолько глупа, чтобы мне это нравилось — конечно, я хочу, чтобы мои дети любили ее всей душой, но… не больше, чем меня!

Воскресенье, 18 января

Вчера мы пригласили Билла и Сью на ужин, и они никак не могли понять, чего это я так раззевалась к одиннадцати часам. Им хорошо — у них еще нет детей, и отпуск они проводят в экзотических местах типа острова св. Маврикия. Откуда у людей такие деньги? После рождественских праздников, которые пробили солидную брешь в семейном бюджете, мы вынуждены жить, как в общине эмишей[5]. Тем не менее на прошлой неделе я обратила внимание на табличку «Продается», появившуюся у дома с садом в соседней деревне. Я тайно мечтаю об этом домике уже не первый год. Он просто идеально нам подходит. Я знаю, как опасно предаваться подобного рода мечтам, но там есть небольшой фруктовый сад и ручей. Ручей! Мои дети могли бы расти в волшебном мире сказок Энид Блайтон[6]. На этой неделе я заскочила в агентство по продаже недвижимости, чтобы взять описание дома. Там сидела какая-то надменная корова, которая, оценив мои леггинсы и футболку с пятнами молока, сказала, что описания кончились, но я заметила одно на столе позади нее. Теперь оно лежит в сумочке, как неразорвавшаяся бомба, и не дает мне покоя — я то и дело украдкой достаю его и читаю.

Вечеринка была в самом разгаре — я поняла это, когда изрядно набравшемуся Майку приспичило во что бы то ни стало найти старые пластинки «Fleetwood Mac» и «Deep Purple». Еще немного, и я уснула бы лицом в тарелке, так что, когда Том начал плакать, я с радостью ушла наверх. Я покормила его грудью — интересно, что я буду делать со всем этим молоком на следующей неделе? Потом мы просто мирно сидели в полумраке комнаты. Он уснул, свернувшись у меня на животе, и я вдруг ни с того ни с сего почувствовала, что готова расплакаться. Должно быть, выпила слишком много джина.

Понедельник, 19 января

Осталась неделя. В доме царит Клэр, и я с трудом сдерживаюсь. Стоит Тому заплакать, как я тут же бросаюсь взять его на руки, и мы с Клэр сталкиваемся лбами. Я попробовала пожаловаться Майку, но он обозвал меня неблагодарной дурой.

— В чем дело? Она прекрасно со всем справляется, а о чистоте в доме и говорить не приходится.

Я едва удержалась от того, чтобы не надеть тарелку с макаронами ему на голову.

— Ни в чем, — ответила я ледяным тоном. — Именно это мне и не нравится. Что я тут делаю, если кто-то может просто прийти и за две недели начать управляться с домом и детьми лучше меня?

Моя попытка найти поддержку провалилась.

— Да, она умеет вести хозяйство, — сказал Майк, кивая головой.

Мало того, что Том превратился в художника, так вдобавок Клэр навела порядок в чулане для белья. Часть меня ликует при виде подушек, простыней и полотенец, сложенных в аккуратные стопки. Другая часть приходит в бешенство оттого, что мне так явно указывают на мою неряшливость. Памятка для готовящихся к Возвращению: следует реагировать на все более позитивно и приветствовать делегирование полномочий.

Утром позвонила Кейт. «Скорей бы ты уж вышла на работу. Ник меня просто достал, и даже поплакаться некому». Достаточно было услышать ее голос, и вот я уже приободрилась и почувствовала себя частью человечества. Что там говорится про настоящих друзей, которые смогут вас убедить, что еще не все потеряно и вовсе не обязательно сейчас же делать харакири. У меня есть друзья, при встрече с которыми я надеваю маску типа «у меня все просто чудесно, дорогуша». Например, Гарриет, с которой я познакомилась в Центре дородовой подготовки, когда была беременна Ребеккой. Ее муж Мартин — большая шишка в Лондоне, а живут они в огромном доме в соседней деревне. Она постоянно пытается продемонстрировать свое превосходство, но делает это с помощью тонких намеков, отчего наше общение напоминает бесконечный детский спор о том, кому из нас лучше живется. (Мужчинам это не свойственно, правда?) К счастью, у меня есть и другие подруги, например Кейт и Джилл, которым я могу позвонить и сказать: «Я ненавижу Майка, в доме творится черт знает что, дети совсем меня не слушаются. Давай выпьем бутылочку шардоннэ».

Когда позвонила Кейт, я сидела в спальне и с ужасом смотрела на аппарат для сцеживания молока. На часах — 10 утра. Полагаю, самое время для развивающих игр. Мы решили, что первые несколько недель я буду сцеживать молоко, а Клэр будет давать его Тому, пока я на работе.

— Я не могу с тобой долго разговаривать. Собираюсь сцеживать молоко, — сказала я Кейт. На другом конце провода повисло молчание.

— Ты просто невыносима. Тебе давно пора вернуться к нормальной жизни. Кстати, Питер утащил твой стул, а твой стол завален бумагами. Нам поставили новую компьютерную систему, которая хрен знает как работает, бюджет совсем урезали, а операторы угрожают забастовкой. Может мне стоит присоединиться к тебе? Будем вместе жить в мире подгузников и сосок.

Черта с два. Кейт в своем костюме, сшитом на заказ, и замшевых туфлях на платформе придет в ужас при одном только виде пюре из цветной капусты с сыром. Ее невозможно представить без мобильного телефона и портфеля от Шанель.

Она повесила трубку, а я задумалась о том, каково это будет на самом деле — Вернуться на работу. Сейчас выглядит это приблизительно как высадиться на другую планету. Как они там справлялись без меня? Я вдруг представила себе: ежедневная программа новостей перестала выходить в эфир, пока я тут вожусь с пеленками и стерилизаторами. А может, никто и не заметил моего отсутствия? На мое место временно взяли амбициозную блондинку с голливудской улыбкой, и она наверняка успела завоевать симпатии коллег. А может, я теперь вообще не справлюсь со своими обязанностями? При этой мысли меня прошиб холодный пот. Что, если со мной никто даже не станет разговаривать?

После рождения Тома мои мозги превратились в желе. Я еще способна воспринимать информацию, но вот память отказала напрочь. Я с трудом вспоминаю даже имена своих детей, как же мне справляться с потоком информации на работе? А самое главное, будет ли теперь это иметь для меня значение? Все стало намного сложнее после рождения Тома. Когда родилась Ребекка, мне было только двадцать семь, и для меня не существовало ничего важнее карьеры. Мы только что купили наш первый дом, и не могло идти и речи о том, чтобы оставить работу. С рождением Ребекки перед нами словно открылся новый мир. Нас не покидало ощущение праздника, но практически с самого ее рождения хотелось поскорей вернуться к работе. Я любила свою работу. Работа была для меня всем. И до сих пор остается. Я уверена.

Среда, 21 января

Вчера вечером я в отчаянии попросила Майка помочь справиться с аппаратом для сцеживания молока. Далеко не последний человек на телевизионном канале, после тяжелого рабочего дня он сидел на краю кровати в своем безупречном деловом костюме и подставлял воронку под мою устрашающую грудь. Его терпению мог позавидовать любой святой. Тут струйка молока, не желающая стекать в бутылочку, ударила ему прямо в глаз. Он уронил бутылочку, и я не могла удержаться от смеха.

— Слушай, твои сиськи явно не соответствуют нормам безопасности. Пора поговорить о выводе из эксплуатации.

— Заткнись. Не отвлекайся.

В силу некоторой интимности процесса мы закрыли дверь спальни, что обычно действует на Ребекку как красная тряпка на быка. Она тут же начинает скрестись под дверью, спрашивая: «Что вы там без меня делаете?» В конце концов мы оба выдохлись, надоив чуть больше полбутылочки.

— Да ему это на один глоток, — сказал Майк. — Придется приучать его к молочной смеси.

— Хорошо, вот ты этим и займешься.

К чести Майка, он действительно провел весь вечер хоть и перед телевизором, но вместе с Томом, пытаясь накормить его из бутылочки. Выглядело это так: Майк засовывал соску Тому в рот, а тот ее выплевывал. Я предоставила их самим себе, но среди ночи вдруг проснулась, осознав, что рядом никого нет, и на цыпочках спустилась вниз. Том развалился на груди Майка, уснувшего на диване. Оба громко сопели. Молока в бутылочке почти не убавилось, и оно кап-кап-капало на ковер.

Пятница, 23 января

Клэр отвезла Ребекку в школу этим утром, и мое сердце разрывалось при виде ее личика, прижавшегося к окну идеально чистой машины Клэр, увозящей ее прочь. Похоже, она очень переживает из-за того, что мне нужно выходить на работу, но отказывается об этом говорить. Маленькие дети как щенята — главное, чтобы им было тепло и кормили вовремя, тогда они с кем угодно поладят. С Ребеккой все намного сложнее. Она по-прежнему холодна с Клэр, но уже начала отдаляться от меня. Вчера она не захотела, чтобы я почитала ей «Лев, колдунья и платяной шкаф» — ей, видите ли, папа читает. Знает, как больнее ударить. Дочь называется. Как назло, Майк вовремя вернулся домой и принялся читать ей сказку в лицах. Ребекка чуть не лопнула от смеха. Сегодня утром она несколько раз проверила, правильно ли я объясняю Клэр, где ее нужно встречать после занятий. Обычно такая уверенная в себе, она без конца спрашивала, знает ли Клэр, что занятия оканчиваются в четыре.

Как только Клэр с детьми уехала, я почувствовала, как дом опустел. Я собиралась разобрать гардероб и уложить портфель, но вместо этого слонялась по дому, подбирая одежки Тома, поправляя его одеяло и перебирая плюшевых мишек, сваленных в кучу на кровати Ребекки. Дом казался таким надежным, теплым, привычным местом, а окружающий мир представлялся жутким и чужим. Я так привыкла к спокойному укладу жизни, установившемуся после рождественских праздников — неторопливый завтрак, Майк, целующий на прощание измазанного едой Тома, я сама, все еще в халате, Ребекка в пижаме, и собаки, растянувшиеся под столом. Потом я не спеша навожу порядок, то и дело присаживаясь, чтобы поиграть с Томом. Торопиться некуда. Потом ланч, а после полудня прогулка с собаками. Том свешивается из коляски, пытаясь дотянуться до веток, а если дать ему прутик, он будет на седьмом небе от счастья. Кому-то такая жизнь покажется скучной, но я ощущала такую свободу — мне нужно было заботиться только о детях, а все мои организационные способности были направлены на то, чтобы вовремя покормить детей и уложить их спать. Глупо было мечтать, что это будет длиться вечно, а если честно, то именно потому я так наслаждалась этими днями, что понимала — это не навсегда. Отпуск — лучшее время в жизни, но ведь никто не хочет, чтобы он никогда не кончался. В конце концов, неплохо оказаться там, где день расписан по минутам, и пообщаться с людьми, которым уже гораздо больше шести лет.

Понедельник, 26 января

Почти не спала этой ночью, повторяла про себя все, что нужно сказать Клэр. Все ли я собрала для школьных занятий Ребекки: учебники, читательский дневник, флейта, костюм и туфли для бальных танцев, спортивный костюм и запасные трусики (на всякий случай). С ужасом вспомнила собственные школьные годы. Дождавшись шести часов, я сползла на первый этаж. Том мирно сопел в кроватке в обнимку с любимым игрушечным кроликом — такой душка, просто словами не описать! Я с трудом подавила желание взять его на руки и поцеловать. Хотелось еще немного насладиться тишиной и спокойствием. Ребекка крепко спала, сжимая кулачки, ноги торчат из-под одеяла, кровать усыпана клочками бумаги (задание по чистописанию), волосы сбились в клубок.

Собаки застучали хвостами по полу, обрадовавшись раннему подъему, и устремились в замерзший сад. Я налила себе чашку кофе и постояла, глядя на лужайку перед домом. Неплохо бы подвязать розы, да и живая изгородь чересчур разрослась. Теперь поздно об этом думать. Я больше себе не принадлежу. В полвосьмого пронзительно завопил Том — пора его одевать. Точно без четверти восемь явилась Клэр, сказала, что сама справится, и выхватила Тома у меня из рук. Я вяло поблагодарила ее, а Том немедленно запихал в рот прядь ее безупречно чистых волос точно так же, как он поступает с моими. Майк уже уехал, поцеловав меня на прощание и пожелав мне удачи. Похоже, что у него на работе совещания начинаются все раньше и раньше. Если бы он сейчас был рядом! Увы, он не может жить без работы, ему даже в голову не приходит мысли о том, что можно хоть раз не выйти на работу. Придется с этим мириться.

Ребекка уселась на мою кровать и следила за тем, как я достаю одежду из шкафа. Когда я натянула самую большую юбку, она, очевидно пытаясь быть полезной, заметила:

— Она тебя толстит.

Мои груди (несмотря на то, что я успела по-быстрому сцедить молоко) казались большими и тяжелыми, словно наполненные водой дирижабли. Если кто-нибудь проткнет их булавкой, пусть пеняет на себя. Я надела темно-синюю блузку и попыталась усмирить дикие космы волос так, чтобы хоть отдаленно походить на Мег Райан. Мой портфель уже упакован: бумажник, прокладки для груди, прокладки Always, косметичка и куча шариковых ручек. Я уже забыла, что мне нужно для работы, так что теперь мой портфель деловой женщины больше напоминает аптечку для оказания первой помощи кормящей матери.

За завтраком я внезапно представила, какой непоправимый вред моему внешнему виду может нанести ложка варенья в неосторожной руке, и нервно отодвинулась подальше от детей. Мое лицо казалось чужим, пока я не сообразила, что виноват макияж. В декретном отпуске я пользовалась косметикой только в особых случаях — вечер в ресторане, гости к ужину, иногда просто так, от отчаяния. Я успела забыть, что это может быть обычным утренним ритуалом. Где я возьму на это время?

Клэр суетилась вокруг нас, доставая Витабикс для Тома и объясняя Ребекке, почему молоко полезней, чем вода с сиропом.

— Ребекка должна почистить зубы перед школой, — вспомнила я.

— Клэр уже помогла мне, — отозвалась Ребекка.

— А, чуть не забыла. Ребекке сегодня понадобится флейта.

— Мы с Клэр уже упаковали ее.

Я медлила, не желая уходить и в то же время боясь опоздать на работу. Вдруг Клэр спросила:

— Хотите чашечку кофе?

Чашечку кофе? Во время завтрака? То есть когда дети еще не доели кашу? Обычно я не позволяю себе такой роскоши.

— С удовольствием, — ответила я и выпила ее стоя, прыгая с места на место, чтобы не попадаться на пути Клэр, моментально превратившейся в хозяйку дома, убирающую за мной посуду.

Стоило мне сделать шаг к двери, как Том завопил, протягивая ко мне ручки, словно брошенный детеныш. Ребекка, которая до сих пор держалась достойно, поняла, что я уже уезжаю, и заревела, ухватившись за мою юбку. Конечно, следовало просто выйти за дверь и предоставить Клэр разбираться с этим, но я поддалась искушению и вернулась. Я взяла Тома на руки и прижала к себе крепко-крепко. Крепче, чем когда-либо. Через несколько секунд я сказала Клэр одними губами: «Заберите его» — и попыталась оторвать его от себя, но не тут-то было. Том вцепился в меня как клещ, а его вопли достигли крещендо. К ногам прилипла Ребекка, от которой я осторожно пыталась освободиться:

— Мне нужно идти. Будь умницей, ты же знаешь, что мне, правда, нужно идти.

— Не уходи, — завывала она в ответ, — не ходи никуда!

— Ну, перестань, пожалуйста. Я же вернусь вечером.

Наконец я ухитрилась оторвать ее от своих ног. Клэр, с заливающимся криками Томом в одной руке, другой попыталась удержать Ребекку. Я скользнула к двери, распахнула ее и буквально вывалилась наружу. С бешено колотящимся сердцем побежала к машине, и вдруг меня пронзила острая боль, как будто меня проткнули ножом. Старенькая «вольво-универсал» казалась такой чужой без детского пассажирского сиденья, теперь перекочевавшего в машину Клэр. Вчера я почистила свою машину в ознаменование Возвращения, но сегодня, положив портфель на сиденье, я обнаружила, что сделала это недостаточно тщательно. На сиденье лежали пинетки Тома. Я запихала их в портфель (рядом с прокладками для груди), потом включила радио и попыталась отвлечься. Однако всю дорогу ревела, избегая любопытных взглядов на светофорах. Меня не покидало ощущение, что большая часть меня осталась дома.

Вторник. 27 января

Quelle journee[7]. Давненько я так не уставала. К тому времени, как я добралась до дверей отдела новостей, вся извелась. Для начала я переругалась со служащими парковки, так как никто не удосужился предупредить меня, что у нас новая форма пропусков. Потом десять минут потратила на то, чтобы заново наложить макияж, изрядно пострадавший за время поездки. Сделала это весьма непрофессионально. Казалось, что все оборачиваются и пялятся на мое лицо. Глаза, наверное, красные, как у кролика. Я поймала взгляд Кейт, которая сразу поняла, что я плакала, и ободряюще улыбнулась. Как и следовало ожидать, вместо моего кресла стояло нечто со сломанной спинкой, однако после непродолжительного, но бурного препирательства с Питером я заполучила свою собственность обратно. Включив компьютер, я обнаружила совершенно незнакомый интерфейс. Я беспомощно прошептала, обращаясь к Кейт:

— Как войти в систему?

Руки упорно не хотели меня слушаться, превратившись в огромных неуклюжих крабов. Шум офиса действовал на нервы.

К счастью, вскоре началось утреннее совещание. Редактор отдела новостей Ник произнес приветственную речь по поводу моего возвращения, и Джорджия (та самая блондинка, что меня замещала) вкрадчиво улыбнулась мне. Интересно, что ей пообещало начальство? Она должна меня ненавидеть. Стоп, прекрати впадать в паранойю. В одиннадцать часов я позвонила домой, сгорбившись над аппаратом так, чтобы никто не слышал, с кем я разговариваю.

— Привет, это я. Все в порядке? — сказала я ненатурально спокойным голосом.

Голос Клэр звучал раздраженно на фоне заливистого плача Тома. Плачет? Почему? Он никогда не плачет. Я почти что слышала, как она вздыхает, не в силах смириться с моим вмешательством.

— Я как раз меняю ему подгузник. Все хорошо, конечно, я помню, что в четыре нужно забрать Ребекку. Не волнуйтесь. Том прекрасно себя чувствует. Мы собирались пойти на прогулку. Да, Том, сейчас пойдем, моя умница. До свидания.

Она бросила трубку. Похоже, у меня синдром работающей матери-неврастенички. Главное не волноваться? Да как я могу не волноваться, когда дети дома, а я здесь и ничего не могу сделать? Перестань, сказала я себе. Это нелепо. С другой стороны, если Том плачет, то я, по крайней мере, знаю, что он жив…

Постепенно я начала втягиваться и даже получать удовольствие от работы. Я обзвонила всех, с кем раньше сотрудничала, и сказала, что вернулась. Потом ланч с Кейт. Какое счастье — две взрослые женщины, дети далеко, можно вволю посплетничать, не стесняясь в выражениях (Ну а она что? Вот сука), вместо того чтобы говорить исключительно о детях. Ник для начала велел мне заняться планированием, чтобы я могла втягиваться постепенно, а не бросаться в самую гущу событий. Весь день он был крайне осторожен со мной. Похоже, он боится, что я вдруг достану Тома из портфеля, вытащу на свет свои устрашающие сиськи и начну кормить его прямо за рабочим столом.

Я действительно один раз приносила Тома в офис, когда ему было три месяца — просто так, показать коллегам. Я помню, как пробиралась в двери, крепко прижимая Тома к себе, и вдруг осознала, что не стоило являться сюда в таком виде и разрушать свой привычный образ деловой женщины. С одной стороны, я гордилась своим сыном, а с другой стороны, чувствовала себя так, будто пришла нагишом. Разумеется, женщины окружили меня с выражениями восторгов по поводу Тома, а мужчины поглядывали на меня с подозрением, как будто я могла в любой момент превратиться в монстра. Ник выглянул из кабинета и нерешительно посмотрел на Тома, явно опасаясь, что тот может взорваться в любой момент. Вообще-то у него двое детей, но я готова поспорить, что к тому моменту, как он приходит с работы, жена прячет их подальше, чтобы они не попались Нику на глаза.

Как хорошо чувствовать себя свободной. Никто не зовет меня поминутно хныкающим голосом. Когда я говорю с кем-нибудь, меня внимательно слушают. Я делаю что-то действительно важное. Я могу спокойно пойти в туалет. Утром, отправившись туда в первый раз, я по привычке оставила дверь открытой, чтобы Ребекка могла беспрепятственно задавать свои путаные вопросы о динозаврах и вулканах. Едва устроилась на сиденье, как до меня дошло, что я не дома. Тишина. Здесь же никого нет, кроме меня. Я взрослый человек, писаю в туалете с распахнутой настежь дверью. По меньшей мере странно, вы не находите? Пришлось, не прерывая процесса, тянуться к двери, надеясь, что Джорджии не приспичит именно сейчас заглянуть сюда, чтобы поправить прическу или проверить, не размазалась ли тушь. Заодно она сможет увидеть сидящую на унитазе тушу, судорожно пытающуюся дотянуться до открытой двери кабинки. К счастью, этого не случилось.

Выбравшись из кабинки, я оглядела себя в зеркале. Аккуратная женщина в облегающем костюме. Очень облегающем. Один из недостатков работы на телевидении состоит в том, что там полно стильных двадцатилетних девиц со стройными ногами, в мини-юбках и туфлях на высокой платформе. Мне придется серьезно похудеть и решительно обновить гардероб (как изменилась мода, пока я торчала дома!) или смириться с фактом, что я стала похожа на собственную мать.

2 ФЕВРАЛЬ

Воскресенье, 1 февраля

Я уже забыла, что это такое — успеть сделать все домашние дела за один выходной день. Я так умаялась, что завтрашняя работа представляется мне отдыхом. Теперь я не могу ходить по магазинам, когда захочу, так что пришлось закупить все необходимое на неделю в один заход, причем сделать это вместе с детьми. В итоге осталась без выходного. Я несколько раз просила Майка остаться дома и приглядеть за Ребеккой и Томом, потому что мне нужно попасть сначала в супермаркет, потом в химчистку, потом купить еды для собак, заправить машину и еще убрать горы мусора из дома. Однако за завтраком он с виноватым видом заявил мне, что обещал Биллу сыграть с ним в гольф. В ответ на последовавшие обвинения он сказал, что не может подвести Билла. А меня, значит, может?

В итоге я проталкивалась через толпы народа в супермаркете с шестимесячным сыном, который отчаянно старался выбраться из тележки и свалиться под колеса, и шестилетней дочерью, шныряющей между рядами и во все горло распевающей дурацкую песенку. Ребекка целую вечность выбирала фрукты, взвешивая каждый банан в руке, чем заслужила безграничное одобрение почтенных старушек, так что я не могла просто смести покупки в пакет и оттащить ее от прилавка за волосы. К тому времени, как мы добрались до кассы, я готова была взорваться и, чтобы успокоиться, натрескалась конфет.

Остаток дня напоминал мультфильм в режиме ускоренного просмотра. Сначала мы рванули в химчистку, чтобы успеть до того, как она закроется на обед (они что, специально закрываются пораньше в выходные дни?). Потом нужно было купить массу жизненно необходимых мелочей в разных магазинах, для чего каждый раз нужно было извлекать Тома и Ребекку из машины, а потом запихивать их обратно (к концу дня мне казалось, что мы проделали это по меньшей мере миллион раз), а дома меня еще ожидала большая стирка. Майк явился в восемь часов и в изнеможении завалился на диван.

— Просто сил никаких нет, — пожаловался он.

— В самом деле? А я чудесно отдохнула, — вежливо ответила я, а потом уснула, едва добравшись до кровати.

Среда, 4 февраля

На работе — полная катастрофа. У нас в офисе постоянно включено радио, настроенное на местную станцию (главным образом для того, чтобы воровать у них материал для репортажей), и в одной из передач у них там использовался детский плач. В груди немедленно сработал сигнал тревоги. Ребенок плачет. Том плачет! Покорми Тома! Покорми Тома СЕЙЧАС ЖЕ! Я сидела, никого не трогала, составляла план репортажей о выборах, и тут на тебе — какая-то дурацкая радиопередача, и мои сиськи превращаются в два извергающихся вулкана. Потоки молока моментально пропитали ненадежные прокладки для груди и потекли по блузке. Сгорая со стыда, я рванула в туалет, скрючившись и судорожно прикрывая грудь пиджаком. Укрывшись за надежными стенами, я осмотрелась и поняла, что случилось самое худшее. Блузку украшали два огромных расплывающихся пятна, происхождение которых объяснить будет непросто. «Я запнулась и опрокинула на себя две чашки кофе». Что, сразу две одновременно? Или: «В туалете что-то с краном, вода брызжет во все стороны».

Я провела в туалете полчаса, отстирывая пятна и пытаясь высушить блузку под сушилкой для рук, для чего мне пришлось принимать невообразимые позы. Блузка высохла, но пятна (размером с мяч для водного поло) остались. Я не рискнула снимать пропитанный молоком лифчик — если это сделать, грудь отвиснет до пупка и мне вряд ли удастся запихнуть ее обратно. Что за безумие происходит с грудью, когда вы решаете завести детей? Двадцать семь лет у меня была совершенно нормальная грудь, не слишком большая, упругая, с торчащими вверх сосками, которые находились точно в середине окружности. Я вспоминала о ней, только когда надевала лифчик, а потом она опять становилась просто частью моего тела, ну скажем, как руки или ноги. Когда я была беременна Ребеккой, появилось ощущение, что соски вот-вот взорвутся. Потом грудь начала раздуваться и раздувалась до тех пор, пока не стала напоминать аэростаты воздушного заграждения. Сначала Майк воспринимал эти изменения с энтузиазмом (он как-то признался, что это будто жениться на Долли Партон[8]), и мне постоянно приходилось шлепать его по рукам. Ближе к концу беременности он понял, что подвергается риску быть утопленным в молоке в самый неожиданный момент. Например, во время моего оргазма. Конечно, приятно знать, что твоя жена испытывает оргазм, но только если при этом ее грудь не превращается в фонтан.

После рождения Ребекки стало еще хуже, и часто мы просыпались в луже молока. Однако стоило мне прекратить кормление грудью, как проблема исчезла. Вместе с проблемой исчезла и грудь. Совершенно. Только что это были огромные дыни, а теперь два сморщенных финика. Ко всему прочему она еще и отвисла.

— Ты похожа на женщину африканского племени, — доброжелательно заметил Майк, глядя на то, как я изучаю метаморфозы своего тела в зеркале. В лифчиках привычного размера моя грудь просто терялась, так что я всерьез заинтересовалась возможностями Wonderbra[9], который, по крайней мере, поддерживает ее где-то на уровне подмышек.

Как только я снова забеременела, грудь вернулась на место. Где она была все это время? На спине, что ли? Майк снова был счастлив — мужчинам немного нужно, верно? Если бы у них были сиськи, они бы вообще из дома не выходили. А мне теперь придется носить с собой смену одежды. Только подумайте: я, телевизионный репортер высшего класса, с мозгами, работающими со скоростью света, вынуждена бороться с проблемой, достойной какой-нибудь кормилицы! Почему моя грудь не может снова стать такой, как десять лет назад? Как я могу сделать карьеру с такой грудью? (Только у нас! Лучшее в мире представление! Удивительные сиськи-фонтаны!) Если бы кормить грудью можно было так же просто, как открыть и закрыть кран. Проще всего было бы сразу приучить Тома к соске, но это как-то нездорово. Представьте, что вы скажете своему ребенку: я не буду кормить тебя грудью, обойдешься без необходимых антител и прочих как-их-там полезных веществ, и вообще я скоро отдам тебя чужой тетеньке. В общем, остаток дня я просидела, пригнувшись к столу, и по закону подлости отопление было включено на полную мощность. Кейт спросила, проходя мимо:

— Тебе не жарко? Может, все-таки снимешь пиджак?

— Не могу, — ответила я. — Я тебе потом объясню, но боюсь, что после этого ты не захочешь заводить детей.

Пятница, 6 февраля

Утро в нашем доме теперь начинается так. В семь утра звонит будильник, и мы все встаем. Все — это я, Майк и Том. Вообще-то Том просыпается в шесть и сразу начинает вопить, как сирена скорой помощи. Майк пихает меня ногой и с присущим ему чувством юмора говорит: «Твой сын плачет». Вместо того чтобы порадоваться шутке, я встаю и мстительно стаскиваю за собой одеяло. Если я этого не сделаю, Майк тут же завернется в одеяло и уснет. Минут пять я тщетно пытаюсь уговорить Тома оставаться в кроватке, потому что утро еще не наступило, но его не так-то просто надуть, поэтому я беру его с собой в постель. Таким образом, я: а) могу снова лечь поспать, б) Майк тоже испытывает неудобства.

Том спит хотя бы до шести часов. Когда Ребекке исполнилось два года, она завела садистскую привычку просыпаться в пять утра. Прошел целый год, пока ее организм не соизволил перейти на нормальное человеческое время. Она была слишком маленькой, чтобы позволить ей самостоятельно бродить по дому, так что в течение целого года мне приходилось буквально стаскивать себя с кровати, неверными шагами спускаться вниз, чтобы включить видео и попытаться вздремнуть на диване (не знаю, как вы, а я если уж встала, то не засну). Было так странно — раннее утро, за окном еще темно, и казалось, что все люди в мире еще спят. А впереди, между прочим, тяжелый рабочий день. Не знаю, как я пережила этот год, но, в конце концов, Ребекка просто выросла и избавилась от этой привычки, и слава богу — иначе я бы ее задушила.

В течение получаса мы пытаемся уснуть, а Том ползает у нас по головам. Хочешь не хочешь, а приходится вылезать из кровати, если у вас на лице окажется мокрый подгузник. Майк устремляется в душ, а я еще ненадолго остаюсь в кровати и играю с Томом. Он такой пухлый, и такой забавный — Ребекка никогда такой не была. Потом я пытаюсь принять душ, а Том ползает по полу в ванной комнате, где так много всяких интересных вещей: бритвы, тампаксы, маникюрные ножницы. Чаще я вместо душа принимаю ванну, потому что тогда я могу взять Тома с собой, и он будет находиться под присмотром.

Следующая задача — поднять Ребекку. В нежном шестилетнем возрасте она уже обзавелась полным набором подростковых комплексов и относится к попыткам вытащить ее из кровати как к грубому вмешательству в ее личную жизнь. Так что для начала я обращаюсь к возвышению под одеялом с ласковыми увещеваниями типа: «Ребекка, тебе уже пора вставать», «Ребекка, уже половина восьмого, ты опоздаешь в школу», «РЕБЕККА, ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ВСТАНЕШЬ, Я ВЫЗОВУ ПОЛИЦИЮ!» Наконец из-под одеяла показывается тощая незагорелая нога, и моя дочь плетется в туалет, где просидит полчаса, бессмысленно глядя в пространство, и забудет спустить воду. Еще через полчаса я обнаруживаю, что она (все еще в трусах и майке) аккуратно наклеивает в альбом фотографии «Спайс герлз», довольно мурлыча себе под нос, и ей нет никакого дела до всего мира. Я возвращаюсь в свою комнату, где мне предстоит очередное развлечение — решить, что я надену. Если я не выберу с первого раза, то не остановлюсь, пока шкаф не опустеет. Потом я накладываю макияж, а Том сидит у меня на ноге или даже пытается по ней забраться, подвергая мои колготки смертельной опасности. Я вспоминаю, что до сих пор не поменяла ему подгузник. Думаю, что эту радость я уступлю Клэр. С нетерпением жду, когда она откроет дверь (у нее свой ключ), и я смогу сложить с себя родительские обязанности. Тем временем Майк вылез из душа, оделся и приготовил себе чашечку кофе. Этот человек определенно заслуживает медали. Подумать только, он справился со всем этим сам, без мамочки.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — говорит он, заглядывая в ванную, чтобы попрощаться, такой гладко выбритый, в чистом костюме и безупречно выглаженной рубашке в полоску. — Ты слишком неорганизованная, — и исчезает, прежде чем я успеваю запустить в него Томом или косметичкой.

Услышав, что Майк направляется к двери, Ребекка выскакивает из своей комнаты с криком «Папочка!». Он подхватывает ее на руки и кружится, а потом уходит, посвистывая, совершенно спокойный и готовый к рабочему дню. Наконец приезжает Клэр. При первых звуках ее голоса Том начинает визжать от радости, и я несусь вниз, чтобы передать его с рук на руки. Каждое утро счет времени идет буквально на минуты. Если Клэр опаздывает на десять минут, я тоже опаздываю на десять минут. Это значит, что я ворвусь в комнату для совещаний с красной физиономией и незастегнутой юбкой, а все мужчины будут переглядываться с мыслью: «Ох уж эти женщины!» Еще немного, и я буду ожидать прихода Клэр с секундомером в руке. Наконец она появляется и одаривает меня снисходительной улыбкой, словно давая понять, что я самая бестолковая мать на свете.

— Бедный Том! — восклицает она. — Сейчас мы снимем этот подгузник, мой малыш!

Среда, 11 февраля

На работе ходят слухи, что открывается новая вакансия — заместитель редактора по планированию. Я люблю Би-би-си. Когда главе регионального телевидения надоедает катать игрушечные самолетики по столу, он решает перетасовать все кадры, так что на какое-то время все впадают в паранойю, и никто толком не работает. Сегодня вы спокойно сидите в своем кабинете с табличкой «Редактор отдела новостей» на двери, а завтра вам дадут пинка под зад и отправят делать информационный веб-сайт в отдел круглосуточного сетевого вещания, находящийся на задворках адского лабиринта, который представляет собой наш Телевизионный центр. Эти проявления административной грации называются «назначение на новую должность», но на самом деле придуманы для того, чтобы у нашего зава была возможность избавляться от неугодных. Можно просто перевести человека на такую должность, где никто его больше не увидит — офис Би-би-си так огромен, что кадры теряются бесследно и навсегда. Может, вас потом и вспомнит какая-нибудь добрая душа, заглянет в дверь, поинтересуется успехами в работе и тут же исчезнет до следующего года. Дальние коридоры Би-би-си кишат мужчинами среднего возраста, играющими в крикет[10] скатанными в шарик газетами.

Места этих мужчин заняли двадцатипятилетние женщины с прическами а-ля Элли МакБил, мини-юбками, хищными лицами и дипломами об окончании курса по средствам массовой информации. Перед женщинами никогда еще не открывались такие возможности, но я считаю, что безопаснее оставаться рядовым репортером. Пехоту не отправят дальше передовой и не уволят, если только сам не захочешь. С другой стороны, совсем неплохо перебраться на руководящую работу. Майк занимает немаленькую должность на телевидении Мидландс[11], здание которого находится через дорогу от нашего, и я вовсе не хочу окончательно сдавать позиции в вечном семейном споре на тему «Я сильнее устаю на работе, потому что моя работа важнее». В зависимости от исхода спора кто-то займется домашними делами, а кто-то будет отдыхать на диване. Честно говоря, не знаю, как к этому отнесется Майк. Это означает более высокую зарплату, но и ответственности станет больше. А самое главное, мне придется задерживаться на работе. Я уже работаю по десять часов в сутки (правда, только четыре дня в неделю, так что пятница свободна), а будет пять таких дней в неделю да еще вечерние совещания. Как бы то ни было я знаю, что наверху хотят привлечь побольше женщин в высшее руководство, так что у меня достаточно причин, чтобы занять эту должность. Деньги придутся весьма кстати (хитрый план по покупке поместья по-прежнему не дает мне покоя), и я знаю, что Ник меня ценит, иначе он не доверил бы мне делать репортажи о ходе выборов. Он вообще не очень доверяет женщинам с детьми. Старый добрый Ник. Он просто доисторическое животное. Женщины для него — всего лишь женщины, а когда у них появляются дети, они становятся матерями. Он никак не может смириться с мыслью, что женщина может работать и делать карьеру.

Кейт прислала мне сообщение: «Подавай заявку! Эта работа как раз для тебя! Если ты не займешь это место, оно достанется крашеной сучке Джорджии, и тогда она будет тобой командовать». Есть о чем подумать. Я этого не переживу, тем более что она на десять лет моложе меня и к тому же никогда не слышала о таких вещах, как приходской совет или мировой суд. Она попала на телевидение Би-би-си прямо с курсов по СМИ, не запачкав рук в грязи, без которой не обходится работа для местных газет. Пройду ли я на собеседование? О чем они будут меня спрашивать? На самом деле я, конечно же, думаю о том, что надеть.

Суббота, 14 февраля

Пора серьезно поговорить о разделении труда. Я так вымоталась за последнюю неделю, что с удовольствием провела бы выходные, лежа в ароматической ванне, слушая медитативную музыку и потягивая охлажденное Совиньон Блан. И чтобы никаких детей в радиусе ста миль — особенно желающих забраться ко мне в ванну вместе с жутко пищащим игрушечным пингвином. Сегодня Майк великодушно согласился поднять детей и накормить их завтраком. Ура, подумала я. Можно будет поспать лишний часок. Ну и что, удалось мне поспать? Нет, вместо этого я вертелась на кровати, глядя на пятно на потолке, которое Майк пропустил, когда мы делали ремонт, думала о превышении кредита, о том, как купить усадьбу (я так и не решилась сказать об этом Майку) и где найти столько денег, чтобы купить усадьбу и по-прежнему пользоваться услугами Клэр.

Что мы можем продать? Кого мы можем продать? Вчера я поймала себя на том, что гляжу с этой самой мыслью на старину Плюха. В конце концов, он обученный охотничий пес, и в нашей семье у него нет совершенно никакой возможности раскрыть свои охотничьи таланты. Но я сомневаюсь, что за него дадут больше шести сотен. И тут он наклонил голову и навострил уши. Разве можно продать пса с такой забавной мордой? А сколько мы выручим за наш дом? В нашей деревне старые дома в цене, а такого старого дома, как наш, еще поискать. Попробуйте хлопнуть дверью посильнее, и вам на голову посыплются обломки. Этот дом идеально подходил нашей семье, пока нас было только трое — Майк, я и Ребекка. У нас была комната для гостей, а Ребекка большую часть времени проводила в детском саду, так что дом никогда не казался тесным. Теперь, когда у нас есть Том и Клэр, мы буквально сталкиваемся лбами на каждом шагу, как в мультфильме про Тома и Джерри. Здесь даже коляску некуда поставить, и мы держим ее в коридоре, где теперь невозможно пройти, чтобы не поцарапаться.

У нас такой маленький сад и вообще небольшой участок. А чтобы только подать заявку на покупку усадьбы, придется перезаложить наш дом. Уснешь тут, как же. Я проворочалась около часа, и тут до меня дошло, что внизу царит зловещая тишина. Я люблю, когда Майк занимается с детьми, но никогда не мешает проверить, что они там делают. Мне нужно убедиться, что они лепят фигурки из пластилина или играют в шахматы, а не лежат вповалку на диване и смотрят «Маленькую русалочку». Если я разрешаю детям смотреть телевизор, то это просто небольшой перерыв, после которого мы снова займемся чем-нибудь полезным, но когда это делает Майк, речь идет просто о возможности избавиться от детей на какое-то время.

Так и есть — развалились на диване и смотрят футбол по спутнику, даже шторы не открыли. Что полезного дети могут услышать в комментарии к футбольному матчу в девять часов утра? Удивляюсь, как эти комментаторы еще самим себе не надоели. Вообще, я считаю, что спортивные программы придумали специально для того, чтобы у мужчин был повод пренебречь семейными обязательствами и притвориться, что они заняты чем-то чрезвычайно важным, в то время как они просто спят.

Ребекка задумчиво красила ногти на ногах ярко-синим лаком, который ей подарила Джилл (ничего, у нее тоже есть две дочери десяти и пяти лет, так что я всегда могу отомстить, купив каждой по набору косметики). Том лежал у Майка на груди, стягивая второй носок, чтобы запустить им в ретривера Ангуса, который храпел перед телевизором.

— Это называется смотреть за детьми? — спросила я.

— Это первенство Карлинга первый раунд нокаут решающая встреча, — ответил Майк (по крайней мере, так мне послышалось).

— Ну, если у тебя нет более достойного занятия, — сказала я и потащила детей одеваться. Майк плотно прикрыл за мной дверь и снова улегся на диван. Насколько я понимаю, его хватило только на то, чтобы напичкать детей кашей, после чего он выдохся.

Остаток дня он провел, лежа на диване с мрачным видом, решительно отвергая любые попытки привлечь его к домашним хлопотам. Как мужчины могут так долго ничего не делать? Если я праздно посижу на месте хотя бы пять минут, меня тут же охватывает чувство вины. Я постоянно чем-то занята. Я несколько раз посылала к нему Ребекку с маленькими поручениями, например вынести мусор, но каждый раз та уходила ни с чем. Хорошо бы оставить его одного с детьми на недельку-другую, но это наверняка кончится так: он спокойно дождется моего отъезда, а потом позвонит своей мамочке, которая тут же примчится на помощь, истерически рыдая. Да разве можно оставлять мужчину смотреть за детьми? Я помню, что моя мать никогда не оставляла меня с двумя сестрами на попечение отца. Наверняка она была уверена, что он либо просто прикончит нас, либо вообще забудет о нашем существовании и отправится пропустить стаканчик-другой. Этот человек до сих пор не знает, как обращаться с электрочайником, и это на пороге двадцать первого века. Вот такие у меня современные родители. Когда я сказала маме, что собираюсь продолжать карьеру и после замужества, она велела мне всегда улыбаться и красиво выглядеть, чтобы произвести впечатление на начальника (который, конечно же, будет мужчиной).

Родители Майка точно такие же, разве что его отец еще больше похож на средневекового феодала. Он называет меня карьеристкой. «Как поживает наша карьеристка?» — «Спасибо, хорошо. Как там наш феодал?» Мать Майка постоянно пытается уличить меня в неумении ухаживать за детьми. Приезжая в гости на выходные, она моет им голову и чистит ногти. Я действительно не могу толком справиться с этими двумя задачами, потому что каждый раз это превращается в трагедию, а мне и так хватает переживаний на работе. Теперь с этим может справиться Клэр.

Воскресенье, 15 февраля

Не желая просто так забыть о вчерашней неудачной попытке привлечь Майка к радостям семейной жизни, я решила, что сегодня мы куда-нибудь выберемся все вместе. Выглядеть это должно примерно так: улыбающиеся папа с мамой кладут в машину корзину для пикника и счастливое семейство отправляется в ближайший зоопарк. По дороге они во все горло распевают песни, а вечером два усталых, но довольных отпрыска говорят: «Это был лучший день в нашей жизни. Вы самые замечательные родители на свете».

Конечно же, утро встретило нас проливным дождем. Майк мрачно посмотрел в окно и сказал:

— Ну, наверное, мы сможем увидеть уток или пингвинов, но леопарды уж точно останутся дома и будут смотреть телевизор у камина.

Ребекка прыгала от радости при мысли, что она поедет куда-то с папой и с мамой (это случается нечасто, потому что у родителей всегда есть шанс поругаться), так что отступать было некуда. Проблемы начались, как только мы уселись в машину. Я закутала Тома как матрешку и попыталась пристегнуть его к детскому сиденью. Он этого и так терпеть не может, а теперь сразу стал кричать и вырываться. Майк стоял у машины, притопывал ногой и поглядывал на часы, успешно справившись со сложнейшей задачей — одеться и проверить, не забыл ли он бумажник.

Я умудрилась заставить Ребекку надеть куртку и сапожки, после чего она кинулась в свою комнату, чтобы срочно найти давным-давно потерянного игрушечного кролика, без которого она не могла отправиться в дорогу. После долгих усилий мы обнаружили его под кроватью, покрытого пылью. Майк продолжал притопывать ногой, но теперь это больше напоминало барабанную дробь. Рассыпаясь в извинениях (с какой стати?), я затащила Ребекку в машину, убедив ее, что не стоит возвращаться снова, на этот раз за сумочкой с золотистыми блестками.

— Полагаю, теперь мы можем ехать? — осведомился Майк, запуская двигатель. Он выехал на шоссе и повернул в сторону парка дикой природы Котсвольд. Я потихоньку начала расслабляться.

— Я хочу пи-пи, — сказала Ребекка.

И уж, конечно, мы не распевали песни, потому что Майк внимательно слушал спортивные новости. Всю дорогу я пялилась на тучи, надеясь, что они разойдутся, но дождь продолжал моросить. Стоянка у зоопарка была почти пуста. Обычно здесь полным-полно машин и обезумевших мамаш, запихивающих младенцев в коляски и пытающихся удержать пятилетних оболтусов, которым не терпится посмотреть на разноцветные обезьяньи задницы. Сегодня здесь царило зловещее запустение.

— Может, они сегодня не работают? — спросила я, втайне надеясь, что так оно и есть. В дальнем углу парковки все же сиротливо стояло несколько машин, а в будке мы приметили неприветливую престарелую особу, которая обхватила себя руками, пытаясь согреться.

— Как насчет скидок? — весело поинтересовался Майк.

— Никаких скидок, — отрезала та, и Майку пришлось основательно раскошелиться на семейный билет. На его лице появилось отчаяние человека, который предпочел бы сейчас оказаться в теплом и уютном пабе, где в компании единомышленников можно обсуждать достоинства футбольных нападающих за кружкой пива, но, несмотря на это, он храбро повел свое маленькое войско в залитый дождем пустынный зоопарк.

Вопреки всему, мы чудесно провели время. Ребекка не пропустила ни одной лужи, но ни разу не пожаловалась на мокрые носки. Том снизошел до того, чтобы взглянуть на гигантскую черепаху, и тут же погрузился в сон. Как раз тот редкий случай, когда человек получил за свои деньги именно то, чего хотел. Майк тоже не терял времени даром и довел мармозеток до истерики, к вящему восторгу Ребекки, которая обожает, когда ее отец ведет себя как дурачок. Я просто радовалась возможности побыть вместе со всей семьей.

Я начала замечать, что даже дома Майк не может не думать о работе. Общаться с ним становится все труднее. Когда он приходит с работы, мне приходится разыгрывать из себя испанского инквизитора, приставая к нему с вопросами, иначе он ни слова не скажет за весь вечер. Получается, что я задаю ему бесконечные вопросы о том, что делается у него на работе, пока он сам не поинтересуется, зачем мне это нужно. С тех пор, как он начал отвечать за выпуск новостей, ему приходится нелегко. Часто задерживается, и даже дома телефон не замолкает. Иногда я просыпаюсь в два часа ночи и вижу, что он читает, потому что не может заснуть.

Надо поменьше к нему цепляться. С другой стороны, именно мне приходится держать в голове длинные списки необходимых вещей, помнить о том, что у нас кончается масло или что Ребекка должна взять с собой флейту. Часто во время совещания, где обсуждается завтрашний выпуск новостей, я пытаюсь подсчитать, хватит ли нам сосисок на ужин. Майк, по крайней мере, может сосредоточиться исключительно на работе — ему не нужно думать о сотне вещей одновременно. Я так рада, что сегодня он не выглядит уставшим. Он катает Ребекку на плечах, а та заливисто хохочет. Она так любит его. Мужчины с детьми очень сексуальны, правда? Ошибаются те, кто думает, что женщинам нравятся мужики с большими членами. На самом деле женщинам нужны мужчины, которые любят детей. Глядя на то, как Майк подбрасывает Ребекку на руках или незаметно целует ее, пока та смеется над выходками мартышек, я страстно желаю вернуться в то время, когда Ребекка только родилась. Мы жили гораздо скромнее (по крайней мере, не думали о таких вещах, как ипотека), работа не отнимала столько времени и сил, и впереди у нас было много-много счастливых дней, таких как сегодня. Тогда мы больше походили на нормальную семью. К шести часам мы уже были дома, и в выходные никто даже не вспоминал о работе. Мы даже в супермаркет ходили вместе, пока не было принято официальное решение освободить Майка от этого вида деятельности. Теперь Майк торчит в офисе и по субботам. Почти каждый вечер и даже в воскресенье он включает наш компьютер и соединяется с терминалом, который стоит на работе, да еще просматривает по телевизору программы конкурирующих каналов. Это все равно что жить с Биллом Гейтсом, только денег поменьше.

Граница между домом и работой постепенно стирается, а наших детей воспитывает посторонний человек. Тут я встряхнулась и решила прогнать мрачные мысли, сказав себе, что ничто не стоит на месте и нужно просто принять это как должное, потому что жизнь продолжается. Покинув зоопарк, мы храбро отправились выпить чаю в одну из маленьких гостиниц в Бурфорде, набитую грубиянами в спортивных пиджаках и их обвешанными жемчугом женами. Удивительно, как быстро образуется мертвая зона вокруг вашей компании, если в нее входят невоспитанный младенец и шумная шестилетняя девчонка. Я заняла позицию подальше от Тома, так что Майку пришлось самому разбираться с липкими руками и пролитым соком. Как это маленьким детям удается устроить вокруг себя такой беспорядок? Ребекка с важным видом сидела на краешке стула и бросала осуждающие взгляды на Тома. Обычно она относится к нему, как к досадному недоразумению (подозреваю, что она была весьма недовольна, когда мы подарили ей братика), но на людях превращается в строгую старшую сестру.

— Мама, — прошипела она, — он взял сахар.

— Ничего, он не сможет открыть пакетик, — успокоила я Ребекку. Раздался треск рвущейся бумаги. Мне пришлось добавить: — Пусть поиграет, зато он ведет себя тихо.

Том задумчиво размазывал по столу сахар, апельсиновый сок и кусочки сандвича с яйцом и майонезом. Чтобы убрать наш столик, хозяевам придется воспользоваться брандспойтом. Начинало темнеть, и мы отправились домой, включив в машине диск «Спайс герлз», чтобы порадовать Ребекку. За весь день никто не вспомнил о работе.

Среда, 18 февраля

— Знаешь, в чем твоя проблема? — спросила Кейт, ковыряясь в салате из пармезана с чорисо[12]. Мы сидели в модном кафе недалеко от работы. — У тебя слишком много свободного времени. Придумай себе какое-нибудь хобби.

Я как раз жаловалась ей на то, что мне катастрофически не хватает времени ни на что. Конечно, разумный человек на моем месте попросил бы Клэр задерживаться на полчаса после того, как я прихожу с работы, чтобы дать мне время прийти в себя, принять ванну или хотя бы почитать что-нибудь, а также договорился бы, чтобы она являлась пораньше. Но мне так хочется побыть с детьми, поэтому я постоянно опаздываю. Когда приезжает Клэр, я передаю ей Тома (обычно полуодетого), словно эстафетную палочку, и уношусь на работу, напоследок крикнув Ребекке, чтобы та вылезала из туалета. Вернувшись домой, я сразу бросаюсь к детям. И… пора признать, что поведение Клэр начинает меня сердить. Она постоянно делает вроде бы безобидные замечания, которые на самом деле являются завуалированной критикой моего образа жизни, способа вести хозяйство, и вообще. С няней сложно правильно построить отношения. От нее зависит, сможете ли вы выйти на работу, поэтому приходится быть любезной, чтобы вдруг та не заявила, что с нее хватит и она увольняется. Вы платите ей деньги, и предполагается, что вы говорите ей, что нужно делать, но не можете обращаться с ней, как со слугой. Мне приходится быть преувеличенно любезной с Клэр, отчего та наверняка думает, что мной можно вертеть как угодно. Майк говорит, что, вместо того чтобы жаловаться ему на наглость Ребекки, мне следует велеть Клэр заняться как следует ее воспитанием. Не могу этого сделать, я — трусиха.

Теперь я приезжаю домой почти в полвосьмого, так что к моему приходу дети уже накормлены и выкупаны, но я хотя бы могу почитать им вслух. На прошлой неделе Ник решил, что нам следует обсуждать программу сразу после выхода в эфир, а это значит, что рабочий день становится на двадцать минут длиннее. Примостившись на краешке своего рабочего стола, я ерзаю от нетерпения, пока Ник распекает графический отдел, якобы опаздывающий с титрами. Нику некуда торопиться, и он продолжает болтать с беспечностью человека, которому не нужно готовить ужин и укладывать детей. Когда он, наконец, заканчивает, я стремительно срываюсь с места, а мои коллеги не спеша подбирают портфели со словами: «Ну что, пропустим по кружечке пивка?» Пока не обремененные семьями Кейт или Джорджия потягивают джин с тоником, уютно расположившись в клубе Би-би-си, я несусь домой со скоростью света, сбивая пешеходов и сшибая углы домов на поворотах. Едва переступив порог, я швыряю портфель в угол и устремляюсь навстречу любимым голосам. Том сидит в ванне, взбивая воду толстенькими ножками, а Ребекка залезла под кровать и строит домик для Барби. Я вижу, как ее лицо загорается от радости, и все мелкие служебные неприятности перестают существовать. Ссоры с Ником и мнения коллег о моих репортажах могут отправляться к черту. Ребекке все равно, какой из меня репортер, — я просто ее мама, и она любит меня. Остальное неважно.

Клэр вносит Тома в комнату Ребекки, и он тянется ко мне, улыбаясь во весь рот. Он такой свежий и теплый после ванны, такой тяжелый, такой настоящий. Он как обычно хватает меня за волосы, и мы все уютно устраиваемся на полу. После того как я уложила Тома в кроватку и спела ему колыбельную, пора послушать, как Ребекка читает. Это очень утомительное занятие. Она медленно водит пальцем по строкам, произносит слова вслух, а я делаю то же самое про себя, радуясь ее успехам или мучаясь, когда она застревает на каком-нибудь слове. Но вообще у нее уже неплохо получается — баснословная сумма, которую мы платим за ее образование, себя оправдывает. Ребекка всегда просит меня полежать рядом с ней, пока она не заснет, что обычно заканчивается плачевно, так как я тоже засыпаю. Потом я просыпаюсь с затекшей шеей и понимаю, что уже девять часов, а Майк все еще не вернулся. После того как уснула Ребекка, я наконец могу снять туфли на высоких каблуках и почитать газету. Я не могу заставить себя готовить, так что Майку придется наслаждаться очередной порцией тальятелли[13] с морепродуктами (купленного в магазине, разумеется). Да здравствует готовая пища! Приходит Майк, мы ужинаем, выпиваем по бокалу вина, и пора спать. Майк вывел закономерность, что может заняться со мной сексом, если поймает момент, когда книга начинает выпадать у меня из рук. Секундой позже я уже крепко сплю.

Когда я рассказала об этом Кейт, она пришла в ужас. Ее вечер проходит так: джин с тоником в клубе Би-би-си, потом она не спеша едет домой под звуки классической музыки (Ребекка потребовала бы поставить «Спайс герлз»). Дома она погружается в ароматическую ванну (одна, никаких детей!), и ее приятель Оливер, дизайнер (они вместе уже пять лет, но он все никак не может принять окончательное решение), вернувшийся с работы несколько часов назад, приносит ей в ванну бокал Шатенеф-дю-Пап. Потом они вкушают ужин, приготовленный Оливером, или отправляются в ресторан. Легко. Может, пойдем в ресторан? Чудесно. Еще бы не чудесно, если вы вместе зарабатываете пять тысяч фунтов в месяц и НИКАКИХ ДЕТЕЙ. Не нужно звонить какой-нибудь пятнадцатилетней соседке и говорить фальшиво-радостным голосом: «Привет, Саманта, я просто хотела спросить, не могла бы ты вечерком посидеть с детьми? Не можешь? У тебя новый приятель? Какая прелесть. Нет, ничего страшного, мы просто хотели прогуляться. Все равно спасибо, пока». Я кладу трубку, и Майк говорит: «Ну ладно, пойду посижу часок в пабе. Заказать ужин навынос в индийском ресторане?», а я валяюсь на диване и предаюсь размышлениям о том, почему договариваться с няней и чистить унитаз — исключительно женская обязанность.

Кейт говорит, что мы можем бесплатно провести несколько дней в новом оздоровительном центре по соседству (мы как-никак работаем на Би-би-си, а это реклама), так что, если я уговорю Майка посидеть с детьми раз в неделю, мы сможем хорошенько побаловать себя и «вывести токсины из организма». Хм-м, надо подумать. Вообще-то мне нравится быть ядовитой… Что я буду делать без яда?

Пятница, 20 февраля

Перед уходом на работу я увидела под дверью уведомление о состоянии нашего счета в банке. Я попыталась набраться храбрости и открыть его, но передумала. Пусть полежит за цветочным горшком до вечера, когда я вернусь с работы и налью себе приличную порцию джина. Эти конверты с прозрачным окошечком для адреса всегда меня пугали. Кто ожидает найти приятный сюрприз в банковском уведомлении? Представьте, что кто-нибудь говорит, глядя на официальный бланк: «Дорогой, ты только погляди, я думала, что мы потратили на целую тысячу фунтов больше. Я непременно должна купить себе что-нибудь из одежды». Я уверена, что Гарриет так и говорит Мартину. Такие люди заботятся о том, чтобы сохранить и приумножить свои капиталы. Они все продумывают заранее. Да они составили план оплаты образования своих сыновей, Арнольда и Сиднея, как только те родились. Бедные парни, ну и имена им придумали. Не могу понять, зачем я продолжаю общаться с Гарриет. Мне казалось, что у нас так много общего, и она была такой веселой. Потом я поняла, что ее raison d’etre[14] состоит в том, чтобы как-нибудь меня поддеть. Ее дом с пятью спальнями, увешанный фамильными портретами, так хорош только потому, что у нее богатый муж и куча времени, которое она может потратить на то, чтобы выбирать гобеленовые подушки и составлять цветочные композиции. Она как-то приезжала к нам в гости вместе с Арнольдом. Я помню, как осторожно она маневрировала между коробкой с цветными мелками и игрушками. Она сказала: «Какой милый домик. Мне всегда нравились эти домики в вашей деревушке. Вы знаете, что раньше здесь были приюты для бедных?»

Чертово уведомление не давало мне покоя весь день. Нужно было сразу его посмотреть. Когда я наконец добралась домой и открыла конверт, я поняла, что нужно что-то менять. Значительное превышение кредита. Куда мы дели столько денег? Неужели двое взрослых людей не могут сделать простой вывод, что каждый месяц они тратят больше, чем зарабатывают? Черт возьми, чтобы ходить по магазинам, мне нужно знать, что у меня на счету достаточно денег. В конце концов, только ради этого и стоит жить. До получки еще неделя, а это значит, что мы остались вообще без денег на ближайшие дни. Вдобавок я пообещала Клэр заплатить на неделю раньше, потому что она собирается на бал. Бал, подумать только! Да я не помню, когда последний раз была на балу.

Клэр упорно скрывает подробности своей личной жизни. Я думаю, что она живет с родителями (только этим можно объяснить тот факт, что она может прожить на жалкую зарплату няни), однако у нее новенькая машина (мы такого себе позволить не можем). Чуть ли не каждый вечер она ходит на вечеринки, которые подробно обсуждает по телефону с подружками. Пару раз на этой неделе она чувствовала себя с утра довольно скверно, хотя и пыталась это скрыть. Вчера пришел счет за телефон, и я, как Шерлок Холмс, проверила незнакомые мне номера и сложила сумму. Она наговорила по телефону больше, чем мы! Я так и не решилась сообщить об этом Майку.

Как же теперь сказать Майку про усадьбу, если наш счет в таком состоянии? По ночам я размышляю о том, сможем ли мы вдвое увеличить сумму нашего займа и не умереть с голоду? Я так хочу купить эту усадьбу! Каждый день по дороге на работу я делаю небольшой крюк, чтобы еще разок посмотреть на нее, изнывая от желания. Я уже мысленно переехала туда и принимаю изумленных гостей. Особенно часто в роли гостя я представляю мать Майка. Табличка «Продается» по-прежнему на месте. Еще есть надежда. Когда мне нужно подбодрить себя на работе, я достаю описание дома и взахлеб читаю о зале, вымощенном каменными плитами, камине высотой с человеческий рост и кладовой. Если у меня будет кладовая, я смогу почувствовать себя взрослой. Я буду варить варенье и сама печь хлеб. На выходных я буду готовить массу еды, которую буду хранить в огромном холодильнике, так что мы с Майком сможем есть нормальную пищу в течение недели. Я буду печь пироги с яблоками из нашего собственного сада и узнаю у мамы, как делать тесто так, чтобы оно не было похоже на глину. Сегодня я наберусь храбрости и обязательно поговорю с Майком. Превышение кредита — это ерунда. Разве Микеланджело думал о стоимости красок, когда расписывал Сикстинскую Капеллу? Эта усадьба просто чудо, и купить ее нам предназначено самой судьбой. Если Майк со мной не согласится, я буду громко плакать, а он этого терпеть не может.

Еще я надеюсь, что новый дом поможет нам с Майком что-то изменить в наших отношениях. Супружество — такая странная штука. Со стороны кажется, что семейные отношения — это нечто устойчивое и постоянное, но изнутри это больше походит на бурлящий поток: любовь, страсть, гнев, боль, ревность. Семья, как маленький ребенок, которого нужно держать под присмотром, иначе он сделает что-нибудь ужасное. Джилл говорит, что если окружающие поймут, как они с Питом в действительности относятся друг к другу, то их изолируют от общества в соответствующем медицинском учреждении. По крайней мере, с ними никто и разговаривать больше не станет. Ты думаешь, что стоишь на твердой земле и вы можете доверять друг другу, но иногда достаточно одного слова, чтобы все полетело к черту.

Как это все сложно. Те, кто считают, что бывают счастливые семьи, определенно сами не связаны брачными узами. Вчера Майк пришел с работы, как обычно, усталый. Я только что уговорила Ребекку лечь спать — четыре раза она возвращалась в кухню под разными предлогами. В первый раз было так трогательно, когда из-за двери показывался плюшевый медвежонок и голосом Ребекки просил попить, но на четвертый раз я почувствовала, что готова совершить преднамеренное убийство плюшевого медведя. Майк открыл бутылку вина, а я вынула разогретые макароны из духовки. Потихоньку начала расслабляться. Я так люблю эти вечера на кухне, когда мы наконец вдвоем и можем поделиться своими мелкими бедами.

— Ребекка меня с ума сведет, — сказала я. — Никак не могла отправить ее спать. Да еще эта Клэр! Я думала, убью ее сегодня, когда она сказала, что…

Майк внезапно оборвал меня.

— Кэрри, меня это не интересует. Я весь день бился с этим чертовым профсоюзом, который требует изменить условия работы технического состава. Соберись, наконец. Я прихожу домой и слышу, как ты ноешь. Твоя работа и близко не лежала с моей, а ты только жалуешься, что тебе никто не помогает. Да еще это дерьмо на ужин каждый вечер. У тебя есть все, что нужно, так что я буду тебе чрезвычайно признателен, если хоть раз ты подумаешь обо мне, а не о том, что, как тебе кажется, неправильно в твоей жизни. Ты просто эгоистка!

Он подхватил свой бокал и вышел вон, а я осталась сидеть с таким чувством, точно меня переехал грузовик. Только что мы мирно болтали, и вдруг все превратилось в третью мировую войну. Получается, что мои чувства ничего не значат. Я тут изо всех сил стараюсь для него, а он обзывает меня эгоисткой. Да как он смеет! Кто заботится о детях? Кто встает посреди ночи, когда дети плачут или хотят в туалет? Пусть я не самая лучшая хозяйка, но именно я беспокоюсь о том, есть ли у нас в доме еда и чистая одежда. Терпеть не могу, когда Майк вдруг принимает позу главы семьи, вокруг которого все должны ходить на цыпочках, потому что он нас обеспечивает. Можно продумать, что мне не платят на работе.

Я продолжала сидеть и медленно закипать. Потом я ушла, оставив на столе грязную посуду и не выключив свет. Когда Майк поднялся наверх, я притворилась спящей, но он перехитрил меня, отправившись спать на вторую кровать в комнате Ребекки, так что я не смогла показать ему, как мало меня расстроила эта ссора.

Суббота, 21 февраля

Дипломатические отношения были восстановлены с помощью букета цветов, доставленного мне на рабочий стол. Вечером я набралась храбрости и налила нам по бокалу Мерло. Мы сидели на неприбранной кухне, увешанной изображениями динозавров, нарисованных Ребеккой и отпечатками рук и ног Тома, сделанными при участии Клэр.

— Майк, что ты думаешь о нашем доме? — спросила я как можно спокойнее, чтобы он ничего не заподозрил.

— Что я думаю о доме? — отозвался он, глядя на меня так, как будто я вдруг залаяла. — Прекрасный дом. Именно поэтому мы его и купили, так ведь? Что ты еще придумала, Кэрри?

— Тебе не кажется, что, с тех пор как родился Том и у нас начала работать Клэр, дом стал слегка маловат? — сказала я, вертя в руках бокал и надеясь, что не покраснела. Майк тут же понял, что у меня есть очередной план. Ни один вопрос не задается просто так. Обычно это означает, что мне что-то от него нужно, причем то, что он давно хотел сделать, но просто до сих пор руки не дошли. За семь лет совместной жизни можно научиться и не таким вещам.

— Что ты успела присмотреть? — спросил он, начиная улыбаться.

— Ну, пока это просто фантазия. Небольшая… усадьба в соседней деревне. Ну, с воротами на каменных столбах, большой ивой перед домом, фруктовым садом, загоном, где Ребекка могла бы держать пони, каменными плитами в зале, четырьмя спальнями и… А, у меня же есть описание! Совсем про него забыла.

Я пошла к детям, оставив буклет на столе. Я знала, что Майк обязательно откроет его. Он просто без ума от больших старых домов, как и я.

Когда я вернулась, он задумчиво листал описание.

— Выглядит впечатляюще. Сколько за него хотят? — спросил Майк. Цена не была указана, что не обещало ничего хорошего в плане финансов.

— Понятия не имею, — соврала я. Майк признался, что тоже обратил внимание на табличку «Продается». Он сам вырос в большой усадьбе и всегда мечтал купить такую. Что там говорится о мужчинах и садоводстве? Типа родить сына, посадить дерево? Как бы то ни было он согласился поехать взглянуть на нее, например, на следующих выходных.

— А как насчет завтра? — спросила я, на самом деле желая отправиться туда хоть сейчас, в одиннадцать часов вечера.

— Только не завтра. Мне нужно поработать. Нам понадобится уйма денег, если ты желаешь привести свой безумный план в исполнение. А теперь пошли спать.

Как я могла отказаться?

Воскресенье, 22 февраля

Я навестила Джилл, прихватив с собой Ребекку и Тома. Тому нравится бывать у Джилл, потому что там есть кошка, которая позволяет себя погладить. Я подозреваю, что она просто давным-давно находится в состоянии клинической смерти. Мы пытались спокойно выпить кофе, но Ребекка и Сьюзи с криками носились по дому и постоянно просили нас посмотреть, как они умеют стоять на руках. Том отказался сидеть на полу, так что мне пришлось держать его у себя на коленях, следя, чтобы он не выбил чашку у меня из рук.

— Дай его мне, — попросила Джилл. — Я люблю держать на руках чужих детей, потому что это напоминает мне о том, что после Сьюзи я не должна больше заводить детей.

Она согласилась, что мне просто необходимо купить эту усадьбу, так что к нам можно будет почаще ездить в гости, а то и совсем перебраться жить.

Майк до сих пор не составил своего мнения о Джилл. Ему нравятся, когда женщины им восхищаются, но Джилл не так проста, как кажется, к тому же она считает, что Майк меня не заслуживает. Она держит Пита в ежовых рукавицах. Когда мы пили кофе, Пит пронесся мимо нас с огромной охапкой белья, предназначенного для стирки.

— Не забудь отделить цветное от белого, — крикнула Джилл ему вслед. Ребекка удивленно смотрела на него. Мужчина занимается стиркой?

— Как работа? — спросила Джилл.

— Лучше не спрашивай. А у тебя?

— Замечательно, — сказала Джилл саркастически. — В пятницу меня попросили провести занятие в спецгруппе. Один проткнул себя карандашом, а двое других съели свои старательные резинки. Ну ладно еще один, это я понимаю. Но чтобы двое сразу?

Среда, 24 февраля

Перед ланчем Ник спустился с Олимпа, то есть вышел из своего кабинета и направился к моему столу. О Господи. Что я такого могла сделать? Может, родители четырехлетнего ребенка, которого не приняли в подготовительный класс (они бы еще трехлетнего попытались устроить в школу) подали на нас в суд после просмотра репортажа, в котором я уговорила их принять участие. Неблагодарные животные. Чтобы сделать этот репортаж, мне пришлось час просидеть на диване (недавно подвергшемся дератизации, как они сказали), потягивая крепкий черный чай из покрытой коричневым налетом кружки. А может, он видел мой план по освещению местных выборов и решил, что его реализация разорит все графство Мидландс?

Ник взгромоздил свой пухлый зад на мой стол и, покраснев (он боится женщин), осведомился, не интересует ли меня вакансия заместителя редактора по планированию? Я поспешно ответила, что да, почему бы и нет (кокетливая улыбка, в точности, как мать учила).

— Ну, тогда твое заявление должно быть у меня на столе завтра утром, — сказал он, улыбаясь с облегчением при мысли, что он успешно справился со сложнейшей задачей (разговор с женщиной).

Елки-палки. Похоже, и в самом деле придется этим заняться. Я вдруг обрадовалась. Если у меня получится, я буду руководить целым отделом (восемь человек, из них трое мужчин старше меня, ха-ха!) и принимать участие в совещаниях высшего звена, а кофе там подают в серебряных кофейниках и с шоколадным печеньем. Я как-то не подумала о том, что это будет означать для Майка и детей. Я подумала только, что это значит для меня. Как здорово будет позвонить отцу и сказать, что я теперь заместитель редактора на Би-би-си. Неважно, что Би-би-си просто кишит заместителями редакторов, с вожделением посматривающих на двери кабинетов редакторов, которые знают, что уже пора скатывать газеты в шарики для участия в чемпионате телевизионного центра по коридорному крикету.

Я пыталась составить введение к репортажу об убийстве, изменении пола и сатанизме (кто-то развлекся на славу), а сама думала: для кого я стараюсь? Для себя, для семьи или для своих родителей? Большинство моих амбиций основаны на желании быть первой, лучшей, чтобы меня хвалили. Но если честно, то в первую очередь мне хочется насолить отцу. Видишь, папа! Пусть я всего лишь женщина, зато большой начальник! К тому же мне просто необходимо поддержать свои позиции в нашем с Майком споре о том, чья работа важнее. Да и деньги тоже не помешают.

Майк очень честолюбив, и всегда был таким. Я думаю, что привлекла его главным образом потому, что тоже стремилась сделать карьеру. Большинство его друзей встречались с девушками, которые работали нянями, секретаршами, машинистками и т. д. Все они мечтали поскорей выскочить замуж и исполнить свое предназначение — быть домохозяйкой. Майк гордился тем, что мы делаем одну и ту же работу (мы были репортерами в местной газете) и можем сражаться на равных.

Мы могли свободно рассказывать друг другу о рабочих проблемах, потому что это было понятно нам обоим. В первый год нашей совместной жизни (еще до того, как родилась Ребекка) мы были лучшими друзьями да еще замечательно подходили друг другу в постели. Мы ходили в паб, по очереди загружали посуду в посудомоечную машину, вместе ходили в магазин после работы. Домашние заботы никогда не были проблемой — кто-нибудь из нас просто справлялся с ними. С рождением Ребекки все изменилось. Почему? Как это случилось? Я пришла домой, совершенно обессилевшая, и принесла с собой крошечную и беспомощную девочку — с этого момента у нас появились новые роли.

Майк стал одержим работой, оплатой займа, своей новой ролью добытчика. Но прошло три месяца, и я вернулась на работу, а значит, тоже стала добытчиком. Только я ехала на работу после того, как накормлю Ребекку, одену ее и отвезу в ясли, побросав в сумку коробочки с йогуртом, бутылки с молоком и пеленки, и появлялась перед коллегами с раскрасневшимся лицом и пятнами молока на одежде.

Я закончила университет в начале восьмидесятых и, как и все женщины того времени, была готова ко всему. Мы могли сделать карьеру, создать семью, заботиться о доме. Все, что нам было нужно, — найти хорошие ясли или детский сад для своих детей. Однако через месяц я поняла, что это еще не все. Я подъезжала к яслям, вынимала Ребекку из детского сиденья, проталкивалась в двери с сумкой, висевшей у меня на плече, пыталась найти няню, которая не была занята своими ногтями или не трепалась с коллегой, чтобы отдать ей ребенка. И тут Ребекка понимала, что я опять ухожу и оставляю ее здесь одну. Я отлепляла ее маленькие пальчики от своей руки и убегала не оборачиваясь, зная, что она будет плакать, отчаянно пытаясь найти мое лицо и мой запах среди чужих. Я выдерживала это в течение двух лет, пока мы не стали больше зарабатывать и смогли платить няне, которая сидела с Ребеккой дома.

Успешная карьера подразумевает самоуважение. Я думала, что нужно всего лишь обеспечить Ребекке лучший уход. Что мы и сделали, и казалось, что проблема решена. Странно, но я никогда не разговаривала об этом с Майком.

3 МАРТ

Понедельник, 2 марта

Вчера ездили посмотреть усадьбу. Я стараюсь описать это спокойно, но внутри все ликует. Майк с утра возился в саду, сжигая сухие ветки (все мужчины пироманьяки), и с удивлением воззрился на меня, когда я спустилась к нему, одетая в длинное шелковое платье. На Томе был великолепный красный комбинезон Osh-Kosh[15], обычно надеваемый только в тех случаях, когда нужно произвести впечатление на знакомых, а Ребекка была просто неотразима, тоже в шелковом платье. Угадайте, кто купил его? Правильно, мать Майка.

— Какого черта вы так вырядились? — спросил Майк. Его лицо было измазано сажей, и он был так сексуален в драных джинсах и толстом вязаном свитере. Мне нравится, когда мужчины возятся в саду. Нет, не так. Мне нравятся мужчины, которые вообще чем-нибудь заняты, например вынимают посуду из посудомоечной машины.

— Потому что по одежке встречают, — ответила я.

— Чушь собачья! Их интересует только сумма, которую ты сможешь заплатить.

Все-таки он переоделся в приличные брюки и новую оранжевую рубашку, ту, что я подарила ему на последний день рождения.

Дом невозможно было описать словами. Как только я ступила на порог, он как будто позвал меня. Я переходила из комнаты в комнату в каком-то трансе, прижимая к себе Тома и следя, чтобы Ребекка не посшибала со столов вазы с цветами (довольно отвратительными, на мой взгляд). Майк задавал серьезные и взрослые вопросы, пока я блуждала по дому, разинув рот. В старом доме царили тишина и спокойствие. Поднимаясь по скрипящим ступенькам, я пихала Майка в бок, пока он не обернулся и не прошипел:

— Перестань, нельзя так явно показывать свой интерес.

Когда мы вышли в сад, я готова была скакать, как Джули Эндрюс в фильме «Звуки музыки». Сад был прекрасен. Там даже курятник стоял. Пожилые хозяева были приличными и благовоспитанными до отвращения. Они сообщили, что в этом доме выросли уже три поколения, но дети уехали, обзавелись семьями и не хотят возвращаться в эту глушь. Что им тут делать — они устроились в Лондоне, а нам теперь не нужен такой огромный дом. Много народу хочет его купить, приезжал тут один на БМВ, столичная штучка, предлагал триста тысяч, но ему ни за что не продадим. Nouveau[16]. Я отчаянно попыталась сделать вид, что мои предки сделали состояние пару веков назад, и следила за своим языком. Слава богу, что я надела длинное платье, а не мини-юбку.

Интерьер был просто ужасен: венки роз, развешанные по стенам гостиной, коричневые ковры, дешевая пластиковая мебель в кухне. Но даже это не могло испортить дом. Мы возвращались молча, но внутри меня все пело. Вечером мы с Майком сели в кухне, чтобы серьезно поговорить.

— Мы не можем его купить, — сказал он.

— Знаю, — ответила я. Молчание. — Но…

— Мы не можем его купить, — повторил он.

— Я знаю, — снова долгая пауза. Я сделала глоток вина. — Можем мы попросить у твоих родителей?

— Нет! — отрезал Майк. Он никогда не просил у отца ни единого пенни, даже для обучения Ребекки.

— А как насчет моих…

— Ни за что! Я поговорю с нашим банком завтра утром.

— Я люблю тебя, — сказала я. Похоже, все получается именно так, как я рассчитывала. Новый дом поможет нам восстановить прежние отношения. Я почувствовала, как ко мне возвращаются спокойствие и счастье.

Вторник, 5 марта

У нас новая проблема. СЕКС. Какое-то время после рождения Тома наши сексуальные отношения были предметом для шуток (ну, когда Майк бродил вокруг с выражением полнейшего разочарования в жизни), но теперь это все меньше походит на шутки. Майк хочет, чтобы все было как до рождения Ребекки, но попробуйте заниматься сексом, когда знаете, что вы похожи на дрессированную слониху, наряженную по случаю выступления в белье с оборками.

Мы как раз успешно (для нас обоих!) исполнили свой супружеский долг, и тут Майк сказал:

— Кэрри, нам нужно серьезно поговорить.

— О чем? — спросила я, уплывая в сон.

— О нашей сексуальной жизни.

— Но ведь мы только что занимались этим.

— Я занимался. Ты просто присутствовала.

Ну вот. Я знаю, что совсем обленилась. Дело в том, что я по-прежнему такая толстая, что предпочитаю заниматься любовью только лежа на спине — так мой живот выглядит сравнительно плоским. Стоит мне лечь на бок, и живот будет лежать отдельно от меня. Если я буду сверху, он просто накроет Майка, как приливная волна. Я не уверена, что Майк хочет видеть меня такой, когда мы занимаемся любовью.

Когда мы познакомились, нам было по двадцать пять, и мы только и делали, что трахались. Я бесстыдно разгуливала по комнате нагишом, зная, что мое тело создано для любви.

Мне до сих пор больно после эпизиотомии. Я понимаю, что это было семь месяцев назад, но все равно чувствую себя так, как будто меня застегнули на застежку-молнию. Мы пытались вернуться к прежним отношениям после рождения Ребекки, когда еще не было Тома, но все получается по-другому, когда у вас есть ребенок. Во-первых, так устаешь, что когда добираешься до кровати, хочешь только одного: спать. Если это случается днем, то приходится заниматься любовью по-быстрому и изображать страсть, прислушиваясь к шагам на лестнице. Вашему чаду может в любой момент наскучить смотреть телевизор, и тогда к вам начнут приставать с вопросами.

Сколько раз мы лежали, стыдливо прикрывшись одеялом, и говорили противными голосами:

— Привет, Ребекка. Мама и папа просто обнимались, а потом нам стало холодно, и мы залезли под одеяло.

— А почему ваши трусики лежат на полу? — спрашивала Ребекка тоненьким злым голосом.

— А мы как раз собирались пойти в душ.

К этому моменту Майк прятался под одеяло с головой, и о том, чтобы продолжать, не могло идти и речи.

Когда я была беременна Томом, мне постоянно хотелось заниматься любовью, но Майк не проявлял обычного энтузиазма. Он чувствовал, что это довольно странный способ познакомиться со своим будущим ребенком, и я, кажется, понимаю, что он имел в виду. Потом есть такая штука, как однообразие. Все супружеские пары знают — если что-то доставляет удовольствие вам обоим, вы делаете это снова и снова. Это как вести машину: первая скорость, вторая, а потом вы вдруг переключаетесь на пятую с легкостью хорошо смазанного механизма. Я знаю, что Майку это просто надоело — он хочет заниматься со мной любовью на кухне, в сарае, во дворе — да где угодно, лишь бы все было по-другому. Похоже, что мужчины всегда остаются подростками, для которых чрезвычайно важно, сколько раз они трахались и где это происходило.

Я пытаюсь скрыть тот факт, что стала такой ленивой. Самое большее, на что меня хватает — это издавать различные звуки. Что делать, все меняется. Я уверена, что раньше была очень хороша в постели. Никто из моих бывших партнеров не жаловался, а Майку когда-то очень нравилось, что я такая развратная. Но вот появляются дети, и становится важнее уметь быстро навести порядок в доме.

— А что мы можем сделать? — спросила я виновато.

— Ну, для начала ты могла бы проявлять побольше интереса. Почему ты никогда не пристаешь ко мне сама?

Да просто потому, что мне это не нужно так, как тебе. Вот честный ответ, но, как я догадываюсь, совсем не тот, который он хочет услышать.

— Кэрри. Я горжусь тобой. Я люблю тебя. Я хочу тебя. И я хочу, чтобы ты тоже хотела меня.

Я хочу. Просто не так часто, как ты. И не выбираю для этого самые неподходящие моменты.

— Почему бы тебе не купить чулки или новое белье? — спрашивает Майк, и я с тоской думаю о куче посеревшего и расползающегося хлопка и нейлона в ящике комода. Другого белья у меня и правда не осталось.

— Обязательно куплю, — лживо пообещала я.

Понедельник, 9 марта

Сегодня у нас праздник — пришло письмо из банка! В письме сказано, что нам дадут новый заем (главным образом потому, что Майку повысили жалованье) и что нашего консультанта зовут Нэнси. Мы взяли все, что могли (почти три наших с Майком зарплаты, так что я предпочитаю об этом не думать). Майк позвонил агенту, чтобы сказать, что мы покупаем усадьбу, и из-за этого опоздал на работу. Я позвонила в контору и сказала, что моя машина не заводится. Да здравствуют машины! Оказывается, есть преимущества в том, что у вас подержанная машина — если вы скажете, что она сломалась, все вам верят.

Пока Майк разговаривал по телефону, мы стояли вокруг него, затаив дыхание, пока он не разогнал нас. Он уже большой и сам может справиться. Они сказали, что перезвонят позже. Перезвонят! Я умру от нетерпения. Майк сохранял спокойствие и сказал, чтобы мы не очень-то радовались, но было уже поздно, потому что я сказала Ребекке, что если мы купим этот дом, то у нее будет пони. Теперь она прыгает от радости, и с самого утра скачет вверх-вниз по лестнице, и ржет как лошадь. На Клэр это тоже произвело впечатление — куда приятнее говорить знакомым, что работаешь няней в семье, которая живет в усадьбе «Лужки», чем в коттедже «Соловьиная роща». Последнее звучит так напыщенно, что становится понятно, что за этим ничего не стоит. Теперь можно будет вставлять в разговор фразы вроде «Приезжайте к нам в „Лужки“. Мы устраиваем небольшую вечеринку». Похоже, я уже начинаю задирать нос.

На работе я никак не могла успокоиться. Я сообщила Кейт радостную новость. У нее был вид человека, который знает, что должен порадоваться за друга, но на самом деле завидует и не может этого скрыть. Почему нам так сложно смириться с тем, что наши друзья преуспевают или покупают то, что нам тоже хотелось бы иметь. Куда проще, когда речь идет о наших врагах. Майк позвонил часа в три и сказал:

— У меня есть две новости, хорошая и плохая. Какую ты хочешь сначала?

— Хорошую, хорошую! — пропищала я.

— Они приняли наше предложение.

— А плохая?

— Теперь нам остается только продать наш дом и купить эту усадьбу.

И всего-то? Как говорила Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра.

Среда, 11 марта

Сегодня пришла домой в девять вечера, совершенно обессиленная. В семь часов мне пришлось позвонить Клэр и попросить ее задержаться. Она согласилась, но было понятно, что ей это начинает надоедать. Ребекка выхватила у нее трубку.

— Когда ты придешь? Я получила пятерку за чтение, а Шарлотта Парсонс разбила коленку и заляпала меня всю своей кровью. А еще я…

— Ребекка, — мягко сказала я. — Мама сейчас очень занята, расскажешь мне потом, ладно?

Два поезда столкнулись на маленькой станции сразу за Бирмингемом, а моя шестилетняя дочь рассказывает мне о своих маленьких школьных бедах. Ник назначил меня ответственной, отправив на место происшествия съемочную группу с оборудованием для спутниковой передачи.

В конторе творилось черт знает что. Телефоны звонят не переставая, Лондон хочет новостей, информаторы торгуются, обезумевшие родственники пытаются узнать, что происходит. Мы сделали специальный выпуск новостей к четырем часам, и я бежала в студию по коридору, крепко зажав в руке кассету и перепрыгивая через коллег и кофейные столики на колесах. Без ложной скромности могу сказать, что я умею сохранять спокойствие посреди хаоса, и родительский опыт очень помогает в этом. Если вы можете сохранять спокойствие, когда у одного ребенка истерический припадок, а другой намеревается сверзиться с лестницы, то справитесь и с небольшой железнодорожной катастрофой.

Вечером Ник похвалил нашу команду и меня лично. Пара-тройка коллег тоже выразили свое восхищение, и я была на седьмом небе от счастья, но от усталости еле стояла на ногах. Наша команда явно поработала гораздо лучше, чем команда Майка, но я не скажу ему этого сегодня. Майк явился домой уже после полуночи, взвинченный до предела. Мы сидели на кухне, поглощая бокал за бокалом вино, зная, что завтра пожалеем об этом.

Суббота, 14 марта

Ребекка до сих пор дуется на меня за тот разговор по телефону. Я специально встала пораньше во вторник, чтобы она могла почитать мне вслух и показать пятерку за чтение, но напрасно. Она начала привыкать к Клэр и все больше полагается на нее. Вчера она принесла из школы рисунок. Там был большой красный дом, к которому вела широкая зеленая дорожка. Из трубы валил дым, а на лужайке перед домом гарцевал ее (Ребекки) трехногий пони. Наверху было написано «Для Клэр». Не «Для Мамы».

Я увидела рисунок только сегодня утром, когда убирала ее комнату.

— Какая красота, — сказала я.

— Это для Клэр, — отозвалась Ребекка, не глядя на меня и старательно заплетая в косичку хвост лошади Барби.

— А мне ничего не нарисовала?

— Ничего. Нам много задали по чистописанию.

— А где твоя тетрадь? — спросила я, внезапно осознав, что в горячке работы уже неделю не проверяла ее чистописание.

— В портфеле, где ж еще? — ответила Ребекка. Я открыла Тетрадь и увидела, что она занималась чистописанием каждый вечер вместе с Клэр. Клэр также проверяла ее задание по чтению.

До меня дошло, что я больше месяца не разговаривала с учителем Ребекки. Я теряю связь со своими детьми. Каждое утро Клэр везет Ребекку в школу, проверяет ее портфель, спортивную форму, флейту, целует ее на прощание. Именно с Клэр учительница говорила о том, что Ребекка не хочет играть на спортплощадке, о ее успехах в чтении или о том, что она отказывается есть манную кашу. Клэр ничего мне об этом не сказала — наверное, не сочла нужным, так как могла разобраться сама. Я услышала об этом только на родительском собрании. Ребекка давно перестала жаловаться, что она не может найти то или это — если что-нибудь потерялось, Ребекка просто говорит, что Клэр знает, где это.

На этой неделе мне приходилось задерживаться почти каждый вечер. Куча новостей, жесткие сроки подачи в эфир. Я совсем перестала думать о детях и доме, меня словно захлестнул какой-то водоворот событий. Ник прямо сказал мне, что если я буду продолжать в том же духе, то можно не сомневаться, что новая должность будет моей. Чертова Джорджия тоже подала заявление, так что мне во что бы то ни стало нужно получить это место. У нее совершенно нет опыта, и теперь это стало ясно всем. Она брала интервью у переживших железнодорожную катастрофу и была способна задать только один вопрос: «Как вы себя чувствуете?» Никуда не годится. Может, она и красавица, но полная дура.

— Давай немного почитаем, — предложила я Ребекке.

— He-а. Я вчера Клэр читала, а сейчас хочу мультики посмотреть.

Воскресенье, 15 марта

День не задался с самого утра. После рабочей недели я совершенно не могу заставить себя собраться и справиться с двумя маленьким детьми. В полвосьмого утра Том опрокинул свою чашку и разлил черносмородиновый сок по всему полу, а Ребекка громогласно заявила, что не пойдет в бассейн, хотя у нее был зачет по плаванию, и я уже тщательно собрала ее вещи. Я вышла из себя, отшлепала Ребекку и наорала на Тома, который немедленно разрыдался. На него никто никогда не кричал. Мне тут же стало стыдно, и как только Майк вошел на кухню, я расплакалась и выбежала вон.

— Да что с тобой происходит, черт побери! — успел он крикнуть мне в спину, поднимая Тома из лужи и успокаивая Ребекку, которая повторяла, лежа на полу: «Я ненавижу маму!»

В спальне я посмотрела на себя в зеркало. Глаза налились кровью, и меня всю трясло. Почему я ударила Ребекку? Я ведь всегда могла держать себя в руках. Когда Ребекке было столько же, сколько сейчас Тому, мне приходилось по три раза за ночь вставать, чтобы покормить ее грудью, а ведь я тогда работала пять дней в неделю. И я никогда не выходила из себя. Что со мной происходит? Когда Ребекка сказала, что не пойдет в бассейн, я просто озверела. Я тут работаю как проклятая, а она и пальцем не хочет пошевелить, чтобы мне помочь. Моя рука будто сама собой взлетела и ударила ее, прежде чем я осознала, что делаю.

Чем больше времени вы проводите на работе, тем сильнее вы хотите быть со своими детьми, но при этом забываете, как сложно их воспитывать на самом деле. Я ужасно хотела лечь в постель и отключиться, но Ребекка ни за что не пойдет переодеваться в мужскую раздевалку с Майком, так что мне придется самой отвезти ее на занятия по плаванию. Просто не поехать мы тоже не могли, потому что пропустили уже два занятия, и тренер наверняка считает меня самой нерадивой матерью в королевстве.

Мы всегда опаздываем на занятия. Скользя на мокрых плитках, Ребекка судорожно поправляет лямки купальника, я пытаюсь ее обнять, а Том предпринимает попытки вырваться и нырнуть в бассейн. Потом я присоединяюсь к другим матерям, которые чинно сидят и болтают друг с другом. Похоже, что они все знакомы между собой. Как же так получается? Наверное, у нас в школе существует материнская мафия, но меня почему-то туда не приняли. Они познакомились, потому что у них есть время поболтать после того, как они проводят своего ребенка в школу. Это слишком большая роскошь — меня ждут дела поважнее, которые заставляют меня забыть о мелких неприятностях воспитания детей.

Ребекка постоянно испытывает мое терпение, зная, что упоминание Клэр выводит меня из себя. Я все чаще слышу фразу: «Клэр мне разрешила». Клэр разрешила мне есть конфеты после школы. Клэр сказала, что можно смотреть телевизор до занятий. Клэр позволила мне смотреть эту передачу. Клэр не заставляет меня ложиться сразу после того, как она уложит Тома. Обычно я отвечаю на это:

— Клэр не твоя мама. Я в доме хозяйка.

— Нет, не ты. Тебя никогда нет дома. Я слышала, как Клэр выругалась, когда ты сказала по телефону, что поздно вернешься вечером. Я так хотела, чтобы ты была дома во вторник, потому что я ушибла ногу на физкультуре и хотела показать тебе синяк, но Клэр не разрешила мне дожидаться тебя и отправила в постель. Она рассердилась и прогнала меня в спальню, а сама смотрела телевизор. Я лежала одна и плакала, и никто не пришел меня пожалеть.

Когда я спустилась вниз, Майк уже со всем справился. Он выругал Ребекку за то, что она нагрубила мне, переодел Тома и вытер лужу на полу. Еще он сказал, что посидит с Томом, так что я могу спокойно отвезти Ребекку. Я знаю, что он собирался встретиться с Биллом и взять у него газонокосилку — на следующей неделе мы выставляем дом на продажу. Ребекка надулась и всю дорогу со мной не разговаривала, но зачет все же сдала. Я выложила пять фунтов за значок (обязательно пришью его на форму, честное слово) и купила ей конфет. Я хотела ее обнять, но она отвернулась.

Среда, 26 марта

Начиная с прошлых выходных к нам в дом ломятся толпы народа. Сначала меня это забавляло, но постепенно начало надоедать. Приехал агент по недвижимости на новеньком «Лэнд ровер дискавери», с мобильным телефоном и в полосатой рубашке. Он был настроен чрезвычайно оптимистично и сказал, что никаких проблем с продажей дома не будет. «Какая жалость, что мне самому не нужен дом», — сказал он (уверена, что мы первые клиенты, которым он сказал что-либо подобное). Он предложил понизить цену, но мы сказали, что тогда нам не хватит на новый дом. Он задумчиво пожевал антенну своего мобильника и сказал, что посмотрит, что тут можно сделать. Жадная акула. Разница в цене не слишком отражается на комиссионных, но чем меньше мы запросим за дом, тем быстрее его купят, а значит, и агент получит свои деньги быстрее.

Я снова начала сомневаться в том, что мы поступаем правильно и у нас все получится. Когда к нам пришли первые покупатели, я была полна энтузиазма, запихнула в духовку буханку хлеба (купленную в магазине), чтобы в кухне царила атмосфера уюта, и поставила на плиту только что смолотый кофе. Но это были какие-то крестьяне, которые обшарили весь дом и ткнули нас носом во все его недостатки, коих нашлось с избытком. Я отчаянно пыталась исправить положение (должны же у нашего дома быть какие-нибудь достоинства). Когда они распахнули дверь чулана, в котором хранится чистое белье, и стали его разглядывать с выражением крайнего отвращения, им на головы упал здоровенный кусок штукатурки. Я чуть со стыда не сгорела. Майк поначалу тоже был настроен оптимистично, но в воскресенье (к пятой партии покупателей) он решил пустить в ход психологию и действовать от противного. Надо сказать, он позабавился на славу.

— Тут у нас есть развалюшка, где мы храним садовый инвентарь, — говорит Майк, пока мы пробираемся через сад, скользя по грязи. — Совсем маленькая, и крыша протекает.

— А какое у вас отопление?

— Масляное. Безумно дорого обходится, — отвечает Майк.

Ребекка внезапно воспылала любовью к своей комнате. Во вторник я застала ее в слезах.

— Что случилось, малыш? — спросила я, садясь рядом и обнимая ее.

— Я не хочу переезжать! — провыла она. — Это наш дом! Я не хочу жить в другой комнате!

— Пони, — только и сказала я. Это подействовало моментально.

Суббота, 28 марта

— У меня есть для тебя хорошая новость, — сказал Майк, лежа в кровати и с удовольствием наблюдая, как я пытаюсь влезть в джинсы, купленные до рождения Тома. Том на первом этаже смотрел мультики, стоя в своем манеже перед телевизором, а Ребекка осталась ночевать у Джилл. Ребекка и Сьюзи, дочь Джилл, — задушевные подруги. Они только и делают, что щипают друг друга и хихикают.

— Ну? — спросила я, раскачиваясь, чтобы достичь нужного положения, которое позволило бы мне натянуть джинсы на живот. Может, на колени встать?

— Помнишь Стива? Ну, мы вместе работаем. Так вот, у него есть домик в Скалистых горах, который он сдает желающим. Он предлагает нам съездить туда на недельку после Пасхи. Можно отлично покататься на лыжах.

— Здорово. А сколько это стоит?

— Да нисколько. Он сказал, что на эту неделю дом свободен, и я думаю, что у нас накопилось достаточно авиамиль[17].

Я почувствовала, как меня прямо распирает от радости. Ура-а-а! Настоящий отпуск!

— Дети будут в восторге, — воскликнула я. — Ребекка научится ходить на лыжах, а Тома можно возить в рюкзаке. А может, ему самому понравится играть в снегу, и еще…

— Кэрри, — остановил меня Майк. — Я не собирался ехать туда с детьми.

А, вот, значит, как. Отпуск для взрослых. Мы не ездили в отпуск вдвоем с тех пор, как Майк буквально насильно вытащил меня в баснословно дорогую поездку во Францию после рождения Ребекки. По дороге в Дордонь я вся извелась и то и дело просила Майка остановить машину, чтобы позвонить домой. Помню эти загадочные телефонные аппараты, и как я сражалась с инструкциями на французском языке только для того, чтобы услышать мамин голос. Она неизменно говорила мне:

— Все в порядке, дорогая. Не волнуйся и отдыхай. Я умею ухаживать за детьми. Разве я не воспитала тебя как следует?

Черта с два, думала я и шла к машине, где меня ожидал Майк, похлопывая рулевое колесо и беззаботно улыбаясь.

— Никто не умер? Твоя мать не подожгла дом?

Он просто не знает мою маму так, как я. Она производит впечатление абсолютно нормального человека (если не считать того, что ведет оживленные беседы сама с собой), хотя на самом деле это просто существо с другой планеты.

— А кто будет смотреть за детьми? Твоя мать? Ну уж нет. Только не это.

— Клэр.

— Ну конечно!

— Мы просто заплатим ей дополнительно, она ведь будет оставаться ночевать.

Майк довольно улыбается, и я направляюсь к нему с намерением обнять, осторожно переставляя ноги. Ай! Лучше бы я не пыталась наклониться. Теперь понадобится лебедка, чтобы вернуться в прежнее положение. Зато пуговица застегнулась. Если я немного потерплю, то джинсы обязательно растянутся.

— А самое главное, Кэрри, мы наконец сможем побыть только вдвоем.

Похоже, мне предстоит участвовать в сексуальном многоборье. Ничего не выйдет. Мне уже никогда не стащить с себя эти джинсы.

Понедельник, 30 марта

Пришлось объясняться с Ребеккой по поводу нашего с Майком отпуска.

— Нам нужно тебе кое-что сказать, — храбро начала я. — Папин друг разрешил нам пожить в его домике в горах неделю, но я боюсь, что там будет очень холодно и скучно. Ты останешься дома с Клэр. Она вас сводит куда-нибудь, а когда мы вернемся, то я возьму тебя к бабушке…

— НЕТ! — завопила Ребекка в ужасе. — Вы никуда без меня не поедете! Вы никогда меня с собой не берете! Никогда! — Она убежала в свою комнату и захлопнула дверь.

— Неплохо, — заметил Майк.

Клэр тоже не очень обрадовалась, когда я сообщила ей об этом.

— Я как раз собиралась поговорить с вами. Я встретила свою подружку Хелен, знаете, она работает у Хендерсонов. Так вот, она получает гораздо больше, чем я. Не могли бы вы повысить мне зарплату, потому что я едва свожу концы с концами.

Едва свожу концы с концами? Ничего себе! Она живет с родителями, разъезжает в новенькой машине и вообще тратит все деньги на косметику и одежду, а теперь ей на жизнь не хватает: Ну, знаете…

— Хорошо, — ответила я. — Со следующего месяца я буду платить вам больше. Так как насчет этой недели? Я отвезу собак в питомник, а если вы не справитесь, то всегда можете позвонить моей маме.

— Нет, я справлюсь. Но… вы не против, если мой парень тоже поживет здесь? На самом деле я живу не с родителями, а с ним.

Вот оно как. Все это время я думала, что она последняя девственница, оставшаяся в Оксфордшире, а она, оказывается, живет с каким-то ухарем.

— Конечно, лишь бы дети были в порядке, — ответила я, решив, что Майку необязательно об этом говорить. Не думаю, что ему понравится эта идея.

Вторник, 31 марта

Утром я поймала Кейт и спросила ее:

— Помнишь, ты что-то говорила про оздоровительный центр? Так вот, у меня есть две недели на то, чтобы избавиться от лишнего веса. Я не хочу быть похожа на слона, катающегося на лыжах. Можешь организовать это на следующих выходных?

Кейт пришла в восторг.

— Ура! Значит, тебя отпустили порезвиться? — завопила она, натягивая ультрамодный шелковый пиджак. Если кому и нужно похудеть, так только не ей.

Памятка для переживающих Возвращение: завести толстых подруг.

4 АПРЕЛЬ

Четверг, 2 апреля

Выходные, которые я проведу в оздоровительном центре, все ближе и ближе, и мой целлюлит чувствует, что скоро ему придется бороться не на жизнь, а на смерть. Ставлю на то, что целлюлит победит. Он так долго у меня был, что не оставит позиций просто так. Кейт уже заказала нам ряд процедур. Это влетит мне в копеечку, потому что идея о бесплатном посещении для работников телевидения не материализовалась. Думаю, Кейт специально пустилась на эту уловку, чтобы заманить меня туда. Я скрыла от Майка настоящую сумму и очень надеюсь, что он не станет проверять список расходов по кредитным карточкам в этом месяце. Чертов список имеет отвратительное, на мой взгляд, свойство беспристрастно показывать, на что были потрачены деньги.

Майк с радостью согласился присмотреть за детьми в выходные.

— Тебе нужно от нас отдохнуть, правда, — сказал он. Ну не фига себе! Однако он потребовал, чтобы я разработала аварийную систему ухода за детьми на тот случай, если его срочно вызовут на работу. Почему мужчины считают себя такими незаменимыми на работе? Когда Майк куда-нибудь уезжает, то оставляет целую кучу телефонов, адресов и факсов. Я же полностью забываю о работе и вздрагиваю от каждого телефонного звонка, а газет вообще не читаю, потому что боюсь найти там объявление, написанное крупным шрифтом: «СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ ДЛЯ КЭРРИ АДАМС: ВАШ ДОМ СГОРЕЛ И ПРОТИВ ВАС ВОЗБУЖДЕНО УГОЛОВНОЕ ДЕЛО».

Я думаю, мужчинам нужны запасные варианты на случай, если отдых окажется слишком скучным/нервным/посвященным детям. Чтобы не волноваться о доме и спокойно провести выходные (у меня по этому поводу весьма смешанные чувства: радости и вины), я попросила Джилл прийти на помощь Майку, если что-нибудь произойдет. Она немножко сердится на меня за то, что я не пригласила ее поехать с нами. Она очень хотела этого, но проблема в том, что мне бы не хотелось объединять Кейт и Джилл. Если мы оказываемся втроем, то у меня возникает такое чувство, что меня пытаются разорвать на две части. Нас с Кейт объединяет только работа, а их с Джилл — только тот факт, что они женщины. Я хочу хоть разок почувствовать себя свободной женщиной, а если Джилл будет с нами, рано или поздно разговор пойдет о детях, школе и о том, как добиться, чтобы наши дети больше читали.

Кейт ужасно напугала меня вчера, выразив надежду, что в оздоровительном центре будут интересные мужчины (я-то думала, это чисто женское место). Она считает, что ей стоит немного припугнуть Оливера (я всегда считала, что он не сторонник прочных отношений, и она, кажется, начала разделять мое мнение). Мысль о привлекательных мужчинах повергла меня в панику, потому что я понятия не имею, что можно делать с привлекательными мужчинами, особенно с тех пор, как вышла замуж. Майк ужасно ревнив. Однажды мы так поссорились на этой почве, что я уже начала подумывать о разводе. Это было на свадьбе одной моей подруги. Он заметил, что я уже полчаса мило беседую с одним очень интересным и веселым мужчиной, и тут до него дошло, что этот мужчина является одним из моих бывших молодых людей, а значит, знает меня уж очень лично. Майк не мог смириться с этой мыслью.

Я думаю, что на самом деле он бы хотел, чтобы я оставалась девственницей до первой брачной ночи, но так как мы оба были подростками 70-х, это представлялось маловероятным. Но, если бы я была девушкой, которая носит платья с кружевными воротничками, туфли на сплошной подошве и читает Библию, он вряд ли вообще обратил бы на меня внимание. Мне, наоборот, очень интересно встречать его прежних подружек (конечно же, только при условии, что они не являются стройными длинноногими красавицами). А вот встречи с некрасивыми очень даже приятны.

Если я встречаю мужчину, который мне нравится, я теряю дар речи и краснею, как девочка-подросток. К тому же, я и мысли не допускаю, что могу кому-то понравиться сейчас, поэтому, если кто-то из мужчин начинает флиртовать со мной, я усиленно поправляю прическу, чтобы они могли увидеть мое обручальное кольцо. Похоже, я совсем разучилась флиртовать (мне надоели эти игры), поэтому если, не дай бог, мы с Майком расстанемся, то я окажусь в весьма непростой ситуации. Мне придется обратиться в брачное агентство, где мне предложат в спутники жизни умственно отсталого фермера с тремя ушами, предки которого женились исключительно на собственных сестрах.

Больше всего я боюсь, что меня соблазнит какой-нибудь обаятельный мужчина. Что тогда будет с нашим браком? Мы с Майком предоставляем друг другу достаточно свободы на вечеринках. Так здорово знать, что не нужно изо всех сил стараться подцепить мужика, потому что домой ты пойдешь со своим законным мужем. Если мне кажется, что Майк слишком долго беседует с какой-нибудь дамой, которая, на мой взгляд, представляет собой опасность, я одариваю его пристальным взглядом. Если этого недостаточно, я похлопываю его по плечу и говорю что-нибудь вроде:

— Дорогой, мне кажется, пора позвонить нашей няне и узнать, как у них там дела.

Очень эффективный способ. Мне кажется, Майк никогда не давал мне повода для беспокойства, но кто знает?

На этой неделе я наконец-то сделала депиляцию. Я долго откладывала эту процедуру не только потому, что хлопотно, но еще и потому, что это ужасно больно. Я поняла, что давно пора это сделать, когда залезала в ванну и, взглянув на свои ноги, обнаружила, что они мохнатые, как у ламы. Купила очень дорогое средство, рекламируемое известным парикмахером, и была счастлива по этому поводу. Я накрасила ногти на ногах дерзким вишневым лаком, ем только молочные продукты и злаки, не употребляю алкоголь (временно) и выпиваю галлон воды в день. Это очень полезно для кожи, но приходится чаще бегать в туалет. Автомат по продаже горячего шоколада на работе покрылся слоем пыли. Ничего, зато скоро я предстану перед миром обновленной, без целлюлита и морщин, как прекрасная бабочка, покинувшая свой безобразный кокон.

Пятница, 3 апреля

Проснулась сегодня в пять утра. В голове все идет кругом. Нужно напомнить Майку о куче всяких вещей. Знает ли Майк о том, что купальник Ребекки висит на вешалке в кухне и что ее занятия по плаванию начинаются в 11 утра в субботу? (Я уговорила ее пойти переодеваться в мужскую раздевалку. Если она все-таки откажется, Майку придется стоять под дверью женской раздевалки и орать, чтобы Ребекка поторопилась.) Знает ли Майк о том, что фиксатор на коляске Тома сломан и если его не прижать хорошенько коленкой, то коляска превратится в катапульту, способную запустить Тома на околоземную орбиту? Не забудет ли Клэр вынуть из своей машины детское сиденье и отдать его Майку, чтобы ему не пришлось вести машину, зажав Тома между ног? Сказала ли я Майку, что в воскресенье Ребекка идет на день рождения к своей подруге Элеоноре, что подарок лежит на подоконнике рядом с телефоном и что Ребекка должна сама подписать открытку, чтобы мама Элеоноры увидела, какой у нее хороший почерк? Знает ли Майк, где живет Элеонора?

Вчера вечером я попыталась провести с Майком инструктаж по поводу того, что ему нужно сделать и рассказать ему о распорядке дня детей, но мне показалось, что он не слишком внимательно меня слушал. На самом деле, когда я начала ему все это говорить, он изобразил скучающий вид, хотя казалось, что он слушал. Я знаю, что он все пропустил мимо ушей. У него всегда скучающий вид, когда я начинаю объяснять ему, как проехать в какое-нибудь место, — мужчины твердо убеждены, что женщины не умеют объяснять подобные вещи. Ладно, он, в конце концов, взрослый мужчина, который руководит большим преуспевающим агентством новостей, и уж как-нибудь справится с двумя детьми. Справится ли?

Вчера вечером я с удовольствием собрала свою сумку. Я, мурлыкая, запихивала в нее кучу вещей, которые я никогда бы не взяла с собой, если бы поехала с Майком и детьми, — молочко для тела, крем для лица, толстый роман, который я надеюсь почитать в тишине и покое. Я намерена не думать о том, как тут дела у Майка и скучают ли по мне дети. Я собираюсь провести эти выходные, думая только о себе, хотя главная моя цель — это вернуть моему телу былую гибкость и подготовиться к нашей с Майком поездке в горы. До сих пор не могу разобраться в своих чувствах по этому поводу, несмотря на энтузиазм Майка. Я думаю, он согласился провести выходные с детьми только для того, чтобы я поехала в Скалистые горы. Он хочет, чтобы я от всего отдохнула и превратилась из матери семейства в секс-символ.

Воскресенье, 5 апреля

Моя кожа стала мягкой и гладкой, как персик, после того, как в нее втерли целую кучу дорогущих кремов, а я чувствую себя ленивцем. Кейт и я мгновенно потеряли дар речи, как только увидели администратора по имени Саманта, которая была похожа на Клаудию Шиффер как две капли воды. Когда та открыла рот, сразу стала понятно, что она обычная девушка из Эссекса. Кейт поставила свой шикарный новенький «гольф» прямо у центрального входа (парковка сплошь была забита «поршами», и мы приметили даже парочку «роллс-ройсов»), и мы вошли в приемную с таким видом, как будто и королевский дворец нам не в диковинку. Еще в машине мы решили выдавать себя за актрис с именами Тиффани и Летиция, чтобы добавить элемент пикантности.

Оздоровительный центр располагается в величественном здании. Владельцы (в буклете мы прочитали, что они стали миллионерами, хотя начали с торговли скобяными товарами в Престоне) постарались придать интерьеру вид родового замка. Все задрапировано занавесками с рюшами, похожими на куриные гузки. На стенах, оклеенных тиснеными обоями, висели портреты хозяина и хозяйки в средневековых костюмах. Саманта устроила нам ознакомительный тур по зданию, сопровождая его комментариями, в которых напрочь отсутствовали гласные звуки. Она изложила расписание наших процедур, сохраняя надлежащую серьезность (в отличие от нас, сразу приметивших отделанный дубовыми панелями бар. Ура! Вот напьемся!). Как только мы поняли, что нам придется вынести за эти выходные, мы пришли в ужас и почувствовали острую необходимость выпить шампанского.

Естественно, я сначала позвонила Майку, чтобы сообщить, что мы благополучно добрались, и только потом отправилась пить, потому что у него есть определенные соображения насчет употребления алкоголя в его отсутствие. Например, он твердо уверен, что, если я выпиваю хотя бы глоток, я сразу же становлюсь беспомощной и меня могут изнасиловать, а его в этот момент не будет рядом и он не сможет меня защитить. Он даже по голосу понимает, пила я или нет, несмотря на все мои усилия тщательно артикулировать все звуки.

Я целую вечность ждала, пока кто-нибудь возьмет трубку. Наконец мне ответила запыхавшаяся Ребекка. Из ванной доносился чей-то рев и плеск воды.

— Папа купает Тома. Он сильно промок, — сказала Ребекка.

— Как твои дела? Как в школе? — спросила я.

— Все хорошо, — беззаботно ответила моя дочь. — Клэр сегодня так спешила, что забыла достать из машины мой портфель и уехала с ним.

Она ненадолго замолчала, а потом в трубке послышались всхлипывания:

— Мамочка! Я так по тебе соскучилась! Я хочу, чтобы ты почитала мне сказку. Папа говорит, что не будет мне ничего читать, пока я не приберу свою комнату, а я не могу справиться с одеялом.

— Ничего, у тебя все получится, — сказала я, пытаясь успокоить Ребекку. Кейт в это время корчила мне рожи и показывала мне знаками, что пора пить шампанское.

— Не зови папу к телефону, просто передай ему, что я благополучно доехала. Пока. До воскресенья.

— А мы завтра поедем в Леголэнд с папой! — радостно сказала Ребекка.

— Замечательно, — ответила я. Тут ужасная мысль пришла мне в голову. — А Клэр не забыла отдать папе детское сиденье?

— Я не видела, отдавала она его или нет, — ответила дочь.

— Я тебя люблю, — сказала я и повесила трубку. — Дай мне скорее шампанского. Скорее, — обратилась я к Кейт.

После шампанского меня понесло. В столовой мы шумели больше всех и выпили две бутылки какого-то пойла, которое стоило бешеных денег. Потом мы переместились в тот самый бар, стены которого были отделаны дубом, где к нам пристали два идиота — Руперт и Майлз, подсевшие за наш столик. У них были подозрительно незагорелые полоски на безымянных пальцах. Они вели себя так, как очень богатые люди, и легко поверили в нашу сказку про Тиффани и Летицию. Я вдруг заговорила как Саманта, которая встретила нас в приемной. Наплела им, что недавно получила маленькую роль в сериале «Жители Ист-Энда», и произвела на них огромное впечатление. В какой-то момент я почувствовала: Руперт прижимает свою загорелую ногу к моей. Это привело меня в чувство. Похоже, он решил, что нравится мне.

Я быстро протрезвела и сказала Кейт (она в этот момент легкомысленно склонилась к Майлзу), что иду спать. Потом еще долго бродила по длинным, так похожим друг на друга коридорам, натыкаясь на стены и тихонько икая. Наконец нашла нашу комнату и попыталась вставить ключ в замочную скважину, при этом оживленно комментируя свои движения. Когда я попала в номер, кровать подвернулась мне под ноги и радостно заключила меня в свои объятия.

Я лежала, пытаясь остановить кружение комнаты и вздрагивая при мысли о Руперте. Последним, что мне удалось осознать, было: от Руперта удалось благополучно отвязаться. Я не слышала, как пришла Кейт. Подозреваю, она явилась под утро. Бесстыжая девка. Я уже слишком стара, чтобы обжиматься в коридоре.

В субботу утром мы посмотрели на мюсли без всякого энтузиазма. Впереди был день, расписанный буквально по минутам. От этого становилось еще хуже. У нас не было никаких дел, но мы постоянно куда-нибудь опаздывали.

— Уже почти десять! Мы должны быть на аэробике, — произносила одна из нас, когда мы неторопливо попивали капуччино.

Никому не советую заниматься аэробикой с похмелья, и особенно с нашим инструктором — его не случайно прозвали Тарзаном. Этому голубому определенно нравилось выжимать все соки из одетых в трико дам, которые явились на занятие. Я устроилась подальше от него, рядом с самой полной из присутствующих, а Кейт расположилась в первых рядах и изо всех сил выполняла упражнения. Так и до мазохизма можно дойти.

В одиннадцать нам назначены процедуры. Мы стояли, робко ожидая, пока нас пригласят. Появилась группа косметологов в белых халатах. Все они были похожи на Саманту из приемной и даже говорили так же. Я выбрала для себя талассотерапевтическую ванну с водорослями, которая, говорят, лучше всего помогает в борьбе с целлюлитом. Как оказалось, эта процедура тоже не совсем подходит человеку с похмелья. Вместо того чтобы вздремнуть во время массажа (я очень боялась заснуть, потому что иногда храплю во сне), я лежала, как дохлая селедка в горячей ванне с вонючими водорослями. И за это я плачу безумные деньги? Потом девушка-косметолог обернула мое скользкое зеленое тело фольгой. Я ворочалась на узком ортопедическом диване, издавая громкие скрипящие звуки и надеясь, что когда-нибудь начну испытывать от этого удовольствие. Когда наконец сняли фольгу, я поняла, как себя чувствует рыба в кляре перед тем, как попадет на сковородку.

Потом она снова посадила меня в ванну и пустила в ход массажную варежку и отшелушивающий скраб. Все это длилось около двух часов. На этот раз я чувствовала себя рыбой, с которой живьем соскоблили чешую.

— Что они с тобой сделали? — спросила меня Кейт. Она просто сияла после сеанса аромотерапевтического массажа.

— Я побывала на море, — ответила я. — И больше туда ни ногой.

На ланч нам подали что-то зеленое и еще кучу ярких фруктов. А потом снова были процедуры. Я выбрала для лица. Своим ответом на вопрос: «Какими средствами по уходу за кожей вы пользуетесь?» — я, совершенно шокировав косметолога, честно призналась: «Водой и мылом».

— Милочка! Ваша кожа чрезвычайно обезвожена, — сказала она.

Словно подтверждая ее слова, моя кожа жадно впитала целую баночку очень дорогого увлажняющего крема, по которому она истосковалась за все эти годы. «Ты должна ее постоянно увлажнять!» — думала я, засыпая. И продолжала бы спать еще долго, не разбуди меня собственный громкий храп.

После вчерашних излишеств, ужин мы заказали очень скромный. К тому же, я начала чувствовать себя немного не в своей тарелке. Побыть некоторое время вдали от детей, конечно, хорошо, но все это мероприятие не принесло мне ожидаемого удовольствия. Кейт, конечно, лапочка, но мне кажется, она слишком любит себя. Тратит массу времени, когда мы собираемся куда-нибудь. А как бесится, если смажет свеженакрашенный ноготь! Я уже научилась собираться за полчаса. Если копаюсь дольше, Майк заводит машину и говорит, что уезжает без меня. Что касается макияжа, то в нем мало что изменилось с тех пор, как мы со старшей сестрой научились наносить белые тени, прилагавшиеся к журналу для подростков. В повседневной жизни я пользуюсь помадой, подводкой, тушью и румянами. В особых случаях наношу еще золотистые тени.

Кейт весь вечер рассказывала о своих отношениях с Оливером. (Все это звучало просто нелепо, особенно после того, как я заставила ее признаться в том, что она все-таки переспала с этим типом Майлзом, который, к счастью, убрался субботним утром в Лондон, прихватив с собой Руперта и прочих столичных придурков вместе с их «ягуарами» и «поршами».) Никогда не замечала, что Кейт неврастеничка. Сразу этого не скажешь, ведь на работе она всегда очень уверена в себе. Ее одежда такая безукоризненная. У нее есть все, о чем я могу только мечтать, — куча времени на то, чтобы нежиться в ванне, куча денег, которую можно потратить на дорогую одежду от дизайнера, роскошный дом. Она может спокойно бросить все в комнате, зная, что вернувшись, найдет вещи на своих местах. Я не могу себе этого позволить. Как только я навожу в комнате порядок, сразу же появляется Ребекка и все становится с ног на голову. Откуда-то появляются бусинки, одежда для кукол, обрывки цветной бумаги и фломастеры без колпачков.

— Я живу только для себя. Мне не нужно ни о ком заботиться, — сказала Кейт, перебирая листики салата у себя в тарелке. В воскресенье мы снова обедали в столовой оздоровительного центра, хотя я очень хотела пойти в ближайший паб, чтобы выпить пива, съесть кусок мяса и пирог с ливером, но Кейт запретила мне. Ужасно!

— Ты такая счастливая. У тебя есть Майк и дети. Ты столького добилась на работе. И Майк, — продолжила она, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Он такой замечательный. Тебе очень повезло с мужем. У меня все еще впереди, но мне уже тридцать четыре, и с каждым годом перемены кажутся менее вероятными. Как я жалею о том, что не вышла замуж, как ты, в двадцать лет!

Помню, тогда она высокомерно полагала, что брак — для простых женщин, а не для тех, которые хотят сделать карьеру. Когда я сказала ей, что мы с Майком решили пожениться, она просто обалдела.

— У меня есть все, что я только могу пожелать, но почему же я без всякой надежды смотрю в будущее, как будто впереди ждет только пустота? Конечно же, выходить замуж немодно, но, должно быть, приятно, когда тебе делают предложение.

В глубине души я думаю, что, если бы Оливер хотел на ней жениться, давно бы сделал предложение (как Майк сделал в свое время мне), а не стал бы ждать пять лет. Ведь на самом деле сразу понятно, хочешь жениться или выходить замуж за человека. Если возникают сомнения, лучше сразу расстаться и попытать счастья в другом месте. Он и так прекрасно живет в мире, который создала Кейт: прекрасный дом, общение с интересными людьми, красивый секс, ради которого она надевает шелковое белье (Майк о таком только мечтает). На нем также лежит налет роскошной жизни: все эти рубашки от Boss, костюмы от Armani, модные туфли и японская спортивная машина, похожая на член. Я не могу себе представить, как он берет на руки маленького испачкавшегося ребенка или выносит мусорные мешки, в которых полно использованных памперсов. Мне кажется, что он из тех мужчин, которые, становясь постарше, начинают играть в гольф и очень щепетильно относятся к соблюдению правил клуба.

В ответ я, конечно же, соврала.

— Мне кажется, что он воспринимает ваши отношения как нечто стабильное и уже устоявшееся. Вы ведь и дом покупали вместе? Может быть, он просто боится сделать тебе предложение, потому что ты всегда была противницей долговременных отношений и говорила, что карьера важнее. Он знает о том, что ты хотела бы завести детей?

— Честно говоря, боюсь обсуждать с ним эту тему. Когда я завожу какой-нибудь серьезный разговор, то чувствую себя такой беспомощной и начинаю нервничать, словно боюсь его потерять. Когда друзья спрашивают нас, не собираемся ли мы пожениться и завести детей, я отшучиваюсь, что у нас еще много времени и что нам и так хорошо вместе. Но время уходит, и не так уж мы с ним счастливы, — ответила она, ковыряясь в салате и вылавливая из него кусочек гренки. — А что если у меня вообще не может быть детей? Я не хочу дожидаться сорока пяти и рожать ребенка из пробирки!

Я попыталась изобразить на лице сочувствие, а не самодовольную гримасу. Дома меня ждет семья. Даже при мысли об этом мне стало тепло и приятно. Вдруг ужасно захотелось перенестись из этой оживленной шикарной столовой с тиснеными обоями и стульями с позолотой в нашу уютную гостиную, где всегда царит беспорядок. Может быть, я не такая стройная и бедра у меня не гладкие, как кожа дельфина, но зато у меня есть семья.

Понедельник, 6 апреля

«Туда стоило поехать хотя бы для того, чтобы снова почувствовать, как приятно возвращаться домой», — размышляла я сегодня по дороге на работу. Возможно, мы напрасно договорились о процедурах на воскресенье, потому что мне к тому моменту уже надоело лежать на узком неудобном диване и чувствовать себя выброшенным на берег китом. Я была готова закричать: «Убирайтесь!», когда очередная Саманта в белом халате подошла ко мне и начала втирать массажный крем. Я не привыкла лежать больше пяти минут. Чувствуя себя не в своей тарелке, хотела только одного — скорее вернуться в реальную жизнь. Этот оздоровительный центр очень похож на сумасшедший дом. Весь персонал в белых халатах, пациенты ходят весь день чуть ли не в ночных сорочках, никаких контактов с внешним миром, выходить нельзя, а главное — неусыпный контроль за тем, что ты ешь. Мысли только об одном — как бы не опоздать на процедуры. Прекрасная подготовка к жизни в доме престарелых.

Кейт отвезла меня домой. По дороге мы вели абсолютно бессвязную беседу, пребывая в оцепенении после всех этих массажей и процедур и преувеличенно весело попрощались.

— Это было просто здорово. Я замечательно провела время. Мы должны выбраться туда еще разок, — сказала Кейт, наклоняясь, чтобы закрыть дверцу машины.

— Да, это было замечательно. Спасибо, что все организовала. Увидимся завтра.

Я почувствовала огромное облегчение, когда Кейт уехала. Ей очень хотелось, чтобы я рассказала о своих проблемах с Майком (все мы любим поплакаться друзьям в жилетку), но я подумала, что это несправедливо по отношению к Майку. Его ведь не было рядом, и он не мог сказать ни слова в свое оправдание. Никогда не испытывала подобного чувства, изливая душу Джилл, потому что Майку наплевать на ее мнение. Но он очень ценит мнение Кейт. И потом, несколько неуместно рассказывать о том, какой он эгоист именно сейчас, когда он так запросто согласился провести все выходные с детьми. Я знаю, что очень разочаровала Кейт, пробормотав что-то вроде: «Ну, он мог бы помогать мне побольше, а вообще у нас все хорошо, просто мне очень тяжело работать и следить за детьми одновременно».

Только теперь, после этих двух дней, проведенных вместе с Кейт, я поняла, насколько мы разные. Все-таки для крепкой дружбы нужно сходство характеров и общность переживаний. Нас ничего не связывает, кроме работы. Возможно, она больше не захочет поехать куда-то со мной. Возможно, я слишком резко сказала, что Оливер — не тот мужчина, за которого следует выходить замуж, и ей стоит бросить его и найти другого для создания семьи. В любом случае, я надеюсь, это не повлияет на нашу дружбу. Она так нужна мне на работе, чтобы противостоять всяким там Джорджиям и Кассандрам. Потребность в друзьях так же естественна, как потребность в еде.

За дверью чувствовался запах жареного мяса и вина. Я съела уже достаточно всяких безжизненных овощей и зелени и теперь была готова убить за любую калорийную еду. На часах — полвосьмого, и я ожидала увидеть Тома и Ребекку бродящими по дому среди разбросанных одежды и игрушек. С ужасом подумала о том, что их нужно купать и укладывать спать. Но в доме было тихо. Из кухни доносилось бульканье готовящейся еды, а из комнаты Ребекки тихое бормотание. Сначала я заглянула к Тому. Он крепко спал под одеялом. Пушистые волосы обрамляли сияющее после ванны лицо. Больше всего на свете я люблю чистых спящих детей. Его одежда была аккуратно сложена на стульчике, а книжки расставлены на полочке.

Войдя на цыпочках в комнату Ребекки, я увидела, что папа с дочкой обнявшись лежат на кровати и хихикают, читая «Винни Пуха». Ребекка тоже была чистая и пушистая. К моему огромному удивлению, ее школьная форма была аккуратно сложена и повешена на спинку кровати.

— Вот это да! — сказала я, целуя их обоих. — Как вы тут? Справились?

— Конечно, запросто, — ответил Майк, наклоняя меня к себе, чтобы поцеловать. В этот момент я увидела на его лице следы усталости. Это хорошо.

— Мне стоит почаще от вас уезжать, — произнесла я.

— Только не злоупотребляй, — шутливо ответил Майк и продолжил чтение книги, изображая страх Пятачка перед Слонопотамом.

На кухне царили чистота и порядок. В духовке стояло жаркое. Одеяла в корзинках у собак аккуратно сложены. А самое приятное — открытая бутылка вина. С удовольствием налила себе бокал. За окном в угасающем свете дня стояли яблоневые деревья, а на терракотовых горшках играли блики от лампы, горевшей на кухне. Я дома. Если ко мне подойдет кто-нибудь и начнет растирать меня массажной варежкой, я его убью.

Среда, 15 апреля

В обеденный перерыв я начала ходить в спортзал. Бурные и продолжительные аплодисменты в мой адрес. Целительного эффекта оздоровительного центра хватило ненадолго, особенно после роскошного пира с двумя бутылками превосходного вина, который Майк устроил в честь моего возвращения. Майк признался, что он просто замечательно провел время с детьми и поинтересовался, почему бы мне не оставлять его с ними почаще. Правдивым был бы ответ: «Потому что тебя нужно слишком долго уговаривать», — но я не хотела портить вечер и сказала:

— Хорошо, я буду оставлять тебя с ними, раз тебе это не сложно.

— Почему бы тебе не заняться чем-нибудь? Ты раньше так любила верховую езду. Тебе нужно найти время и снова начать.

В этот момент я была готова протянуть руку и потрогать его лоб, но он говорил это абсолютно серьезно.

Я думаю, он успел понять за выходные, как много времени я провожу с детьми и как много я для них делаю. Это не просто какие-то малозначительные незаметные вещи, на которые я попусту растрачиваю себя, в то время как он выполняет большую важную мужскую работу (например, стрижет газон или наводит порядок в гараже). Может быть, выходные в оздоровительном центре были не лучшими выходными в моей жизни, но это хорошо сказалось на наших отношениях.

Однако мне еще далеко до стройности кипариса и гибкости ивы, поэтому я хожу в спортивный зал. Мы уезжаем к Скалистым горам в субботу (кстати, почему они так называются? Они крутые? Не упаду ли я в пропасть?). Последние полторы недели прошли в безумной горячке приготовлений. Я изо всех сил старалась сделать хоть что-нибудь, чтобы выглядеть соблазнительно в спортивных брюках. С этими брюками одни проблемы! Я не смогла пойти в магазин и купить себе все необходимое снаряжение, потому что у нас нет на это денег. СОВЕРШЕННО. Выходные в оздоровительном центре пробили огромную брешь в нашем бюджете. Плюс поездка Майка с детьми в Леголэнд (дети просто в восторге). Предложений о покупке нашего дома не поступает (что неудивительно, учитывая выбранную Майком стратегию продажи), и я уже прикидываю, сколько нам придется отстегнуть от суммы, которую мы выручим за дом, чтобы погасить небывалое превышение кредита в банке.

Говеры, владельцы «Лужков», просто ангелы. Они перестали показывать дом покупателям с тех пор, как договорились с нами о продаже, хотя, зная о том, что мы так и не продали свой, имеют на это полное право. Это еще одна проблема, которая сводит меня с ума, но я вижу, что они все-таки не намерены продавать дом кому-то еще.

В конце концов я была вынуждена попросить лыжный костюм у Джилл. Слава богу, она крупнее меня и не выбирает одежду haute couture, как Кейт. С курткой все в порядке. Она красного цвета и толстая. Но вот брюки… Они сидят на мне слегка мешковато. Я пыталась закрутить пояс, но так и не смогла добиться желаемого результата. Снежная баба да и только! Мне нужно еще купить теплые наушники, модные солнцезащитные очки и огромные ботинки.

Не могу скрыть своей радости по поводу поездки и раскачиваюсь в рабочем кресле. Готовясь к поездке, я стала очень организованной и успеваю все постирать вовремя. Майк очень удивляется, когда открывает свой ящик с бельем и находит все, что ему нужно. Единственный человек, которого не радует эта поездка, Клэр. Ее вовсе не вдохновляет мысль остаться одной с Томом и Ребеккой на целую неделю, несмотря на то что мы платим ей больше денег. Ребекка ходит мрачнее тучи. Она пытается разжалобить меня и постоянно находит в журналах картинки с изображением зимнего отдыха и спрашивает:

— Вы тоже так будете отдыхать, мамочка? Ты пришлешь мне открытку? А Дед Мороз там будет?

Мне кажется, что Клэр немного боится оставаться с детьми так долго и это вызывает у меня беспокойство. Она попросила меня на всякий случай написать ей телефон моей матери, после этого я начала волноваться еще больше, потому что методы воспитания детей, которые использует моя мама, явно позаимствованы у царя Ирода.

Пятница, 17 апреля

Сегодня утром Ник попросил меня к нему зайти. В понедельник проводилось собеседование (или «медкомиссия», как говорят у нас на Би-би-си) для тех, кто претендует на должность заместителя редактора, и с тех пор все, кто принимал в нем участие, ждали ответа, затаив дыхание. Наряду с кандидатами, работающими у нас (включая эту дуру Джорджию, которая ходила и рассказывала всем, что собеседование — это просто плевое дело), было несколько весьма представительных людей с других станций, которые не хотят упустить такой замечательный шанс поработать на Би-би-си. Я робко вошла в кабинет Ника с совершенно убитым видом. Я была уверена, что медкомиссия меня забраковала. Хорошо еще, что меня не стошнило на ковер прямо у них в кабинете.

— Присаживайся, — сказал Ник, улыбаясь (добрый знак!). — Хорошая новость. Кандидатов было более чем достаточно, но ты была лучше всех. Ты замечательно прошла собеседование.

Неужели, подумала я.

— Как я уже говорил, мы планируем большие изменения в структуре руководства. Кое-кто, думаю, останется недоволен этими перетасовками. Ты будешь отвечать за работу отдела планирования телевидения и радио здесь и в «Ист Мидландз». Тебе придется много поработать. Кроме того, я думаю, ты успешно заменишь Алекса из «Ист Мидландз». Поговори в отделе персонала по поводу своей зарплаты. Я полагаю, ты не будешь в обиде. И еще, у тебя будет служебная машина. Молодец! Довольна собой?

Я кивнула головой. Эти новости свалились на меня как снег на голову. Я не понимала, радуют они меня или нет.

— Надеюсь, Майк не против того, чтобы ты работала больше? Ты ведь справишься с работой и семьей?

— Конечно, — сказала я, натянуто улыбаясь, чтобы показать уверенность в том, что я говорю. — У нас есть няня, и я думаю, она будет не против того, чтобы работать немного больше. («Интересно, что она на самом деле скажет?» — подумала я про себя.) Спасибо, Ник. Думаю, я буду довольна этой работой.

— Тебе спасибо. Ваша команда стала работать намного лучше с тех пор, как ты вернулась после… ну… после декретного. Я просто восхищаюсь тобой.

Я едва сдержала в себе порыв встать и отсалютовать со словами: «Всегда готова!» — и вместо этого тихо ответила:

— Я рада.

Кейт вопросительно посмотрела на меня, когда я вышла из кабинета. «Удачно или нет?» — ясно читалось на ее лице. В ответ мой рот растянулся в довольной улыбке. Удачно. Она жестом показала мне, что я молодец и она за меня очень рада. В этот момент на лице Джорджии отразилось крайнее недовольство. Может быть, она зря надела на собеседование мини-юбку и слишком открытую блузку.

Вернувшись на свое место, я заставила себя снять трубку и позвонить Майку. Он очень настаивал на том, чтобы я приняла участие в конкурсе на эту должность, но на самом деле не думал, что я получу ее. Меня не очень радует перспектива командировок и постоянные задержки на работе. Но, наоборот, радует машина и прибавка к жалованью. Теперь мы можем попрощаться со старенькой «вольво», а лишние деньги позволят нам получить заем на покупку усадьбы (если, конечно, найдутся покупатели на наш дом). Я с трудом заставила секретаршу Майка соединить меня с ним. (Она лепетала что-то типа: «Майк сейчас чрезвычайно занят. Подождите, я выясню, может ли он ответить».) Я слышала голоса Питера, заместителя Майка, и менеджера по рекламе Стивена. У них явно шло совещание.

— Привет! — сказал Майк. По голосу я поняла, что он хочет сказать: «Слушай, я очень занят. Давай покороче», — и уже приготовилась защищаться.

— Я получила эту работу, — сказала я. На некоторое время повисло молчание.

— Здорово. Больше денег и машина. Великолепно. Слушай, я сейчас занят, но с меня шампанское. Умница. Пока.

Будь я смелее и разумнее, стоило бы обсудить с Майком все нюансы, связанные с новой работой, пока мы пили Piper Heidsieck[18] вечером. Но я таковой не являюсь, поэтому обсуждения не последовало. В голове все плыло от шампанского, поэтому остаток вечера ушел на то, чтобы собраться и написать указания для Клэр. Их мы оставили на кухонном столе вместе с пачкой денег, благодаря которой стала возможной эта поездка.

Когда я зашла к Ребекке, чтобы поцеловать ее на прощание, она еще не спала, а ее лицо было мокрым от слез.

— Не уезжайте! — сказала она, крепко обнимая меня. — Я не хочу оставаться с Клэр. Она очень сердится, когда мы устраиваем беспорядок. Почему я не могу пожить неделю у Джилл?

— Потому что тогда Том останется один и ему не с кем будет поиграть. Ты можешь поехать к Сьюзи, если захочешь. Все будет хорошо. Я позвоню тебе, как только приеду туда. Мы с папой привезем тебе много подарков.

Клэр должна приехать к шести часам, чтобы мы с Майком успели в аэропорт. Все сумки упакованы и стоят у входной двери. Плюх и Ангус спрятались под кухонным столом, волнуясь при виде собранных чемоданов. Хорошо, что Клэр позаботится о них и их не придется отвозить в питомник, иначе они бы вернулись домой совершенно пришибленные и с кучей блох.

Перед тем как лечь спать, я еще раз заглянула к Ребекке. Она крепко спала. Одна нога торчала из-под одеяла, лицо вспотело от жары. Она крепко обнимала своего изъеденного молью мишку. На столе лежала недорисованная открытка, на которой были олень с маленькими рожками и новогодние елки. Внутри было написано: «Мамочка и папочка! Я вас очень люблю. Отвизите эту открытку Деду Марозу». Я поцеловала ее. На ее щеках еще не высохли слезы.

Воскресенье, 19 апреля

Не могу поверить, что мы здесь. Это место так далеко от привычной мне среды обитания, что кажется, я попала на Луну. Здесь все такое… большое. Это единственное слово, которое мне сейчас приходит на ум.

Пока ехали на взятом напрокат джипе из аэропорта, я не могла скрыть своего восхищения по поводу красоты, окружавшей нас, и довела Майка до белого каления бесконечными репликами по поводу высоты деревьев и великолепия гор.

— Посмотри, какая прелесть! — то и дело восклицала я. Ну почему мужчины так равнодушны к красоте окружающего мира? Мы остановились в замечательном бревенчатом доме с каминами и даже медвежьими шкурами на стенах (немного вульгарно, на мой взгляд). На кухне полно разной техники: соковыжималки, яйцерезки и кофемолки (техника — дело привычное на этом континенте), и я тут же принялась ее осваивать. Стив, приятель Майка, был здесь на прошлой неделе и оставил целый холодильник вкусной заграничной еды (очень любезно с его стороны).

Оказавшись в доме, мы бросили свои сумки на лоскутное покрывало и выпили свежего ароматного кофе на террасе. Из окна открывается прекрасный вид на горы, деревья и озера. Отсюда видны даже фуникулеры горнолыжного курорта, который находится в трех километрах от нашего дома (похоже, я начинаю привыкать к метрической системе). Мы сидели в креслах-качалках и радостно улыбались друг другу. Только мы вдвоем. Ни детей, ни работы, никаких дел. Майк взял меня за руку.

— Здорово, правда?

— Безусловно, мистер Адамс, — ответила я.

— Слушай, — сказал Майк, изо всех сил пытаясь говорить с канадским акцентом. — Покувыркаемся на полу под лосиными рогами?

— Да не вопрос, — ответила я.

Покувыркались мы действительно на славу. Мы не сдерживали себя и не боялись, что в любой момент раздастся стук в дверь и дети что-нибудь попросят. Спустя час (рекордное для нас время) я сумела выбраться из объятий Майка (заниматься любовью на полу с годами становится все сложнее) и принесла нам кучу всякой еды: хлеб, ветчину, помидоры, сыр и пиво. К черту диету. Я уже достаточно похудела.

Мы, совершенно не стесняясь, расхаживали по дому нагишом, а когда легли спать на большой старинной кровати, я почувствовала, что мы снова по-настоящему вместе. Давно мне не было так хорошо и спокойно.

— Позвоню-ка я домой, — сказала я вдруг.

— Не нужно. Не стоит этого делать. У них там все будет в порядке. Иди сюда, — ответил Майк.

Я не стала звонить, осознав необходимость вновь возжечь угасший костер нашей любви. Прямо как в романе Даниэлы Стил. Хотя я не думаю, что ее героини позволяли себе пукать, занимаясь любовью.

Понедельник, 20 апреля

Когда я проснулась, Майк все еще крепко спал, прижавшись ко мне и положив тяжелую руку мне на плечо. Мы лежали так, словно и во сне продолжали заниматься любовью. Открыв глаза, я не сразу вспомнила, где нахожусь. За окном вместо привычной старой яблони простирались бесконечные горы и засыпанный снегом лес. Огромная старинная кровать была так близко придвинута к окну, что казалось, она стоит среди гор. Было так тихо. Не слышно бормотания Тома и шагов Ребекки, поднимающейся по лестнице, не пищит так любимая Томом музыкальная игрушка, не раздаются сбивчивые звуки флейты. Я зевнула и сладко потянулась, блаженствуя при мысли, что не нужно вскакивать с кровати и идти менять Тому подгузники, давать Витабикс и выпускать собак в сад. Когда я просыпаюсь дома, первая мысль, которая приходит в голову: «Нужно вставать и что-то делать». Здесь я могу просто лежать и думать.

Я вытянулась, пытаясь достать ногами спинку кровати, повернулась к Майку лицом и сняла с себя его руку. Он застонал во сне и обнял меня за талию. Он такой трогательный, когда спит, и совсем не похож на обычного Майка-большого-начальника. Одна сторона его загорелого лица помялась от подушки, взлохмаченные волосы падали на глаза. Выглядит совсем как мальчишка. Поправляя ему волосы, я подумала: «Какой красивый!» Я привыкла воспринимать его внешность как само собой разумеющееся. Когда живешь с человеком так долго, перестаешь обращать внимание на то, как он выглядит. Лицо кажется таким знакомым, что трудно судить о нем объективно. Но иногда, когда видишь, как он идет тебе навстречу, перекинув пиджак через плечо, и замечаешь, как другие женщины заглядываются на его широкие плечи и белокурые волосы, думаешь: «Боже мой! Да он красавец!» — и в животе становится щекотно, как в те далекие времена, когда мы еще только начинали встречаться.

Интересно, возникают ли у него подобные мысли. Когда мы только познакомились, он часто говорил мне, какая я красивая. Он стаскивал с меня одеяло, чтобы полюбоваться моим обнаженным телом, и я лежала, смущенная и возбужденная одновременно, а Майк водил пальцами по изгибам моих бедер, которые тогда еще не были такими расплывшимися.

Когда мы танцевали на вечеринках, оба уже изрядно подвыпившие, он, не переставая, говорил о том, как сильно меня любит. Я никогда не относилась к этому слишком серьезно, потому что он был слишком красив, а я была всего лишь хорошенькой. И никогда не слыла красавицей. У меня круглое лицо (я бы даже сказала, слишком круглое), а темные кудрявые волосы топорщатся в разные стороны (иногда как на картине у прерафаэлитов, иногда как щетина у швабры). Красавицами считаются длинноногие блондинки с большим ртом, а у меня на лице веснушки и нос пуговкой (кстати, Том унаследовал его). А еще я всегда была слишком шумной, хотела привлекать всеобщее внимание и стремилась стать своей в любой компании, чтобы оторваться по полной.

Мне всегда казалось, что Майку больше подойдет стройная уравновешенная блондинка по имени Кристал, а не такая женщина, как я: маленькая непоседа, которая может слопать целую тарелку макарон и не откажется от лишнего бокала вина. Но он выбрал именно меня и окружил безграничной любовью. Когда мы познакомились, у меня было много друзей (с одними я познакомилась в университете, другие были моими друзьями с детства). Майк же воспитывался иначе. В семь лет его отдали учиться в частную школу, потом он поступил в университет, а потом получил первую работу в газете. Вокруг него было много людей, но никогда не было близких друзей, скорее приятели, с которыми можно поболтать в пабе или поиграть в регби. Он никого не подпускал к себе. Было заметно, как он завидовал моей способности сходиться с людьми обоих полов, но, когда я попыталась познакомить его с моими друзьями, они не приняли его. Он показался им слишком сдержанным и даже надменным.

Только со мной он мог расслабиться, видимо, мое дружелюбие и открытость позволяли ему быть самим собой. Пожалуй, я была первым человеком, с которым он так себя повел. Его родители весьма чопорные люди, принадлежащие к высшему обществу. Я никогда не видела, чтобы мать целовала его. Глядя на то, как они с отцом чинно обмениваются рукопожатиями, невозможно представить, чтобы Майк когда-либо называл его папой. Должно быть, обучение в частной школе с малых лет, вдали от дома и семьи, стало для него тяжелой травмой. Он никогда не показывал своих чувств и эмоций и делал вид, что у него их вообще нет. Он признался мне, что раньше вел себя с девушками совершенно по-скотски. Когда мы только поженились, многие завидовали тому, что мне удалось его «подцепить», хотя на самом деле этот брак был нужнее ему, а не мне. Я думаю, он всегда завидовал отношениям в моей семье. Моя мать, конечно, совершенно безумная женщина, но она никогда не скрывала своей любви ко мне и двум моим сестрам. Ему нравилось тепло нашего дома, хотя моим родителям не хватало денег и стиля, которые были в достатке в его семье.

Когда у нас появились дети, мне пришлось учить его показывать свою любовь к ним, обнимая и говоря им о том, как сильно люблю. Мало-помалу он научился проявлять свои чувства, и теперь, укладывая Тома или Ребекку спать он шепчет: «Я люблю тебя, малыш». Вряд ли он слышал такие слова от своих родителей. Я всегда занимала особое место в жизни Майка. Я стала человеком, который открыл ему другой, настоящий мир, полный любви. Но в последнее время я все чаще замечаю, что тот прежний безразличный Майк, окружающий себя стеной сдержанности и сухости, возвращается. Он ни с того ни с сего срывается на детях. Я понимаю, что он устает на работе, но почему я после напряженной рабочей недели могу (по крайней мере, пытаюсь) спокойно разрешать их мелкие ссоры и терпеть их крики, а он нет?

Иногда мне кажется, что я совсем перестала его понимать, и это меня пугает. Устраиваю ли я его? Не надоела ли ему такая жизнь? Хочет ли он, чтобы я стала более эффектной, более выдержанной, более похожей (только не это) на его мать? Я знаю, что его раздражает моя неспособность поддерживать порядок, но как жена может преуспевать на работе (чем он так гордится) и одновременно заботиться о земных благах для своей семьи, как это делала его мать? Невозможно совмещать карьеру и дом. Он по-прежнему хочет (причем постоянно) заниматься со мной любовью, но может это просто потому, что я рядом и он ко мне привык?

Я нежно провела рукой по его лицу, и он открыл один глаз.

— Доброе утро!

— Доброе, — ответил он, наваливаясь на меня, чтобы достать часы с тумбочки. — Сколько времени? Я спал как убитый. Нам давно уже пора было встать и отправиться кататься на лыжах.

— Я знаю, — сказала я, обвивая его руками. — Давай не будем пока вставать. Так хочется еще поваляться.

— Поздно. Уже встал, — произнес он, откидывая одеяло и набрасываясь на меня с кличем Тарзана. Я прогнала свои дурные мысли. Мы так замечательно ладим, когда мы одни, без детей. Почему же мне иногда кажется, что у нас плохая семья?

Среда, 22 апреля

Когда я вчера, наконец, решилась позвонить домой, терпеливо ожидая весь день, что Клэр позвонит сама, ее голос звучал нервно. В Англии было восемь часов вечера. В трубке слышались звуки громкой музыки. Ее парень уже явно приехал, и у них там что-то вроде вечеринки.

— Надеюсь, я вам не помешала? — сказала я, пытаясь узнать, что там происходит.

— Конечно же, нет. Я только что уложила Ребекку спать, а Том уже давно спит. Мы целый день гуляли, и дети очень устали. Как вам там отдыхается? Как погода? На лыжах катаетесь?

Я чувствовала, как она там показывает жестами, чтобы сделали потише музыку. Слышался приглушенный смех. Там явно присутствовало больше двух человек.

— У вас гости? — спросила я, стараясь казаться безразличной.

— Моя сестра и ее друг, — ответила Клэр. — У нас все в порядке. Ребекка немножко поплакала, когда вы уехали, но быстро успокоилась. Мы ходили в бассейн сегодня после школы, и им обоим очень понравилось. Гарри, мой парень, прокатил Ребекку с большой горки. Она нисколечко не боялась.

С большой горки? Да с нее даже Майк боится съезжать! Я слышала, как стучит мое сердце. А если бы с ней что-нибудь случилось? Мы доехали бы до дома только через день, а она за это время могла бы умереть. А если бы Том ушибся? Он такой маленький и на ногах-то еще не стоит как следует.

— Будьте осторожнее, — сказала я, стараясь скрыть волнение и недовольство.

Она мгновенно почувствовала мой тон и довольно резко ответила:

— Слушайте, нет никаких поводов для беспокойства. Звонить безумно дорого. Даю вам слово, я позвоню, если что-нибудь случится. Увидимся в субботу. До свидания.

В трубке послышались гудки, а я все еще стояла в кабинке, уставившись в одну точку и ощущая свою беспомощность. Что из того, что у них там вечеринка? Дети спят, они живы и здоровы. Что ж я так беспокоюсь? Клэр вовсе не была со мной груба, всего лишь резка, но ее можно понять: я позвонила ей не вовремя, в разгар вечеринки. Теперь наш отдых не казался мне таким безоблачным. Я уже пожалела, что вообще позвонила. Вернувшись в гостиную, я не решилась сказать Майку про вечеринку, потому что это привело бы его в бешенство.

— Все в порядке?

— Да, все хорошо.

С этого момента я начала считать дни, оставшиеся до возвращения домой.

Четверг, 23 апреля

— Давай, Кэрри, собирайся скорее, — кричал Майк под дверью в ванную. — Я хочу пораньше выйти из дома сегодня и проехать по тому маршруту, что мы вчера изучали на карте. По тому самому, что отмечен красной линией и спускается в долину. Если мы выйдем из дома сейчас, то к обеду вернемся домой, а после обеда сможем прокатиться по вчерашней дороге. Погода восхитительная. Давай скорее. Что ты там делаешь?

Я сидела на горшке и размышляла. Я проснулась ни свет ни заря и не могла оставаться в постели — всякие дурные мысли так и лезли мне в голову. Хорошо, ничего не скажешь. Мечтаешь-мечтаешь поваляться в постели подальше от детей, а когда предоставляется такая возможность, вдруг обнаруживаешь, что тебе не хочется. Наверное, мне необходимо постоянное их присутствие, чтобы чувствовать усталость и ценить постель, которая является единственным местом, где можно от них укрыться. С самого утра меня что-то терзало, но я никак не могла взять в толк, что именно. Просто какое-то беспокойство.

— Уже иду, — сказала я, натягивая лыжные брюки, которые сегодня смотрелись на мне еще более мешковато. Мне надоело, что Майк постоянно подгоняет меня, как будто мы все время куда-то опаздываем. Я хотела бродить по городу с ним под ручку, заходить в магазины, обедать вместе и подолгу разговаривать, а не побивать олимпийские рекорды в лыжном спорте. Я хотела побыть с ним наедине, хотела романтики. Мы так мало времени проводим вместе, и я мечтала насладиться нашим отдыхом сполна.

За эти несколько дней мы много занимались сексом, но почти не разговаривали. Иногда мне кажется, что для Майка секс — это единственная форма общения, но мне-то хочется чего-то большего. Вернее, мне это просто необходимо. Я должна знать, что я по-прежнему интересую его как человек, а не просто устраиваю его в постели после семи лет совместной жизни.

Когда мы вышли на залитую солнцем улицу, Майк обнял меня:

— Что ты такая грустная? Что случилось?

Он нахмурился, посмотрев на мое обеспокоенное лицо.

— Я просто устала, — сказала я, пытаясь улыбнуться. Совсем не хотелось ехать по маршруту, отмеченному красной линией, но ведь он заупрямится, если скажу ему об этом. Я могу упасть. А что, если я сломаю ногу? Кто тогда позаботится о наших детях? Как я буду ездить на работу? Я не настолько хорошо стою на лыжах и вообще считаю это опасным занятием.

— Послушай, Майк. А что, если мы не поедем сегодня кататься на лыжах, а вместо этого прогуляемся по городу? Я видела такое замечательное кафе. Мы могли бы там пообедать.

— Я сюда приехал не за тем, чтобы ходить по магазинам, — ответил Майк, начиная раздражаться. — Ты же знаешь, как я мечтал о лыжных прогулках. У тебя все получится. Не пойму, в чем проблема. Я помогу тебе на крутых спусках. Мы ведь приехали сюда, чтобы кататься на лыжах вместе. Я не хочу кататься один, и вообще, где твоя тяга к приключениям? Ну не будь ты такой занудой.

— Сам ты зануда. Просто мне не нравится эта идея. Давай я останусь дома и буду ждать тебя к обеду. Зачем делать из этого проблему?

Мой голос звучал раздраженно.

Не стоило спорить из-за такого пустяка. Дружеское подшучивание вдруг переросло в настоящую ссору. Майк резко свернул на обочину, в бешенстве дернул ручной тормоз и лишь потом повернулся ко мне.

— Мы приехали сюда отдыхать, а ты с утра ходишь с кислой физиономией. Ты можешь хоть ненадолго забыть о детях? Ты боишься рисковать, потому что не дай бог ушибешься. Мы что, не можем отдохнуть по-настоящему? Я хочу запомнить этот отпуск.

— Нет, — сказала я, отворачиваясь к окну. Я не собиралась позволять ему делать только то, что он хочет. Почему мы не можем провести день, как этого хочу я? — Отправляйся без меня.

— Как я жалею, что взял тебя с собой, — сказал Майк сердито. — Как я раньше не понял, что на самом деле, не хочешь никуда ехать, а хочешь сидеть дома с детьми. Какой-то телефонный разговор совершенно выбивает тебя из колеи и безнадежно портит настроение.

— Майк, — произнесла я, пытаясь говорить спокойно. — Это вовсе не повод для ссоры. Я хотела быть здесь только с тобой. Мне нравится, что мы здесь одни. Просто поезжай без меня и удачного тебе дня. Встретимся позже.

— Я не собираюсь возвращаться к обеду, — ответил Майк, заводя машину и выезжая на дорогу.

Неужели так трудно меня понять? Мне важно было добиться своего, и я не собиралась уступать. Когда мы добрались до стоянки, чтобы пересесть на фуникулер, Майк молча выгрузил наши лыжи.

— Я не поеду, — сказала я тихо.

Он уронил мои лыжи.

— Я не собираюсь весь день сидеть и ждать звонка из дома, — сказал он.

— Я вовсе не собираюсь сидеть дома! Я говорила совсем о другом. Ты пытаешься заставить меня делать то, чего я не хочу, а когда я отказываюсь, ты ведешь себя, как избалованный ребенок. Я имею право чего-то хотеть, — кричала я.

— Да пошла ты! — сказал Майк, наклонившись ко мне, чтобы никто не услышал его слов. Потом он развернулся и пошел к фуникулеру.

— Когда ты вернешься? — крикнула я ему вслед.

— Не знаю, — сказал он, растворяясь в море лыжных курток и вязаных шапочек.

Тотчас тепло, излучаемое солнцем, исчезло. Среди толпы людей я почувствовала себя ужасно одинокой. Я хотела домой.

Воскресенье, 26 апреля

Наконец-то мы дома! Я сижу и смотрю на горы нестиранного белья, накопившиеся за неделю. В углу немым укором стоят два нераспакованных чемодана. Перелет и дорога из аэропорта длились целую вечность. Отношения между мной и Майком по-прежнему натянутые, и этого не скрыть. Мы пытались помириться в четверг вечером. Майк вернулся домой загорелый и принес с собой запах свежего горного воздуха. Я без всякого энтузиазма готовила на кухне запеканку. Весь день я бродила по магазинам и разглядывала вещи, которые не могла себе позволить, а потом съела в маленьком ресторанчике тарелку каннеллони[19], при этом не спуская глаз с двери в надежде, что в любую минуту может прийти Майк. Но он не пришел.

— Мы ужинаем дома? — спросил он, не глядя на меня. Хорошо хоть вообще заговорил.

— Я подумала, нам не следует тратить так много денег на ужин в ресторане, — ответила я.

— Я не хочу думать о деньгах в отпуске, — прозвучало в ответ.

— Как прошел день? — спросила я, пытаясь помириться.

— Просто великолепно, — воскликнул он, сияя. Он был счастлив, как мальчишка. Я подошла к нему и положила руки на плечи.

— Зачем ты так ужасно вел себя утром?

— Кэрри, — сказал он, поворачиваясь и небрежно целуя меня в щеку. — Хватит уже.

Хватит так хватит. Я не хотела затевать еще одну ссору, но у меня осталось чувство, что выпал какой-то маленький кирпичик, лежащий в основе наших отношений.

Когда мы приехали домой вечером в субботу, Ребекка кинулась к нам в объятия. Том, увидев меня, начал извиваться в руках Клэр и, как только я взяла его на руки, вцепился в меня изо всех сил. Клэр выглядела безучастной и старалась не встречаться со мной взглядом. Ребекка восторженно рассказывала мне о горке в бассейне и о сегодняшнем походе в зоопарк. Клэр практически сразу же уехала. Майк уложил детей спать, а я отнесла чемоданы в спальню. Кровать была аккуратно застелена. Даже слишком аккуратно. Похоже, кто-то спал на нашей кровати, а потом попытался тщательно скрыть этот факт. Перед отъездом я предложила Клэр спать в комнате Ребекки, а ее переселить в комнату к Тому. Но, кажется, они с Гарри развлекались на нашей огромной кровати…

Пока я загружала партию белья в стиральную машину, Майк заказал ужин на дом. Я открыла бутылку вина, а он искал бокалы.

— Почему в шкафчике только два? — спросил он.

— Должно быть, остальные в посудомоечной машине, — ответила я с надеждой. Но их там не было.

— Куда Клэр подевала двенадцать бокалов? — заметил Майк.

— Понятия не имею, — сказала я, стараясь казаться безразличной. Я также не стала говорить ему о прожженном сигаретой диване и большом красном пятне на ковре в столовой. Главное, что с детьми все в порядке. Хотя мне кажется, что Клэр могла бы сказать об этом, а не смываться из дома по-быстрому. Я поговорю с ней в понедельник после работы. Обязательно поговорю. Хватит с ней деликатничать. В конце концов, кто в доме хозяин?

5 МАЙ

Пятница, 1 мая

— Ну, как отдохнула? — спросила Джилл, устраиваясь поудобнее на диване в кухне. Она обычно забегает ко мне по пятницам, пользуясь тем, что у меня выходной. Скоро я буду лишена этой радости. Обычно в пятницу утром я хожу по магазинам и стираю, пользуясь тем, что Ребекка в школе и следить нужно только за Томом. Тем не менее я никогда не упускаю возможности встретиться и поболтать с Джилл. Она работает учительницей только на полставки, а поскольку ее дети уже достаточно самостоятельны, у нее больше свободного времени.

— Холодный снег и страстный секс?

Я с недоумением посмотрела на нее из-за груды неглаженного белья, как назло состоявшей преимущественно из рубашек Майка. Мужские рубашки нарочно устроены так, чтобы их просто невозможно было выгладить. Когда-нибудь я куплю Майку много-много синтетических рубашек, которые не нужно гладить. Только он их не будет носить.

— Это было просто замечательно, — задумчиво сказала я, хотя воспоминания о нашей последней ссоре были еще свежи.

— А как там ваша Клэр-совершенство? Управилась?

— Вполне, — произнесла я, прикидывая, стоит ли рассказывать Джилл о нашем разговоре с Клэр. Мне нужно было с кем-то поделиться. Во мне все кипело с понедельника. Я не могла рассказать обо всем Майку, мы с ним почти не общались. К тому же, он посчитал бы, что я делаю из мухи слона, а если бы я передала ему слова Клэр, он бы велел мне ее уволить, и тогда ситуация оказалась бы совершенно дурацкой.

— У нас был очень непростой разговор, когда мы вернулись, — сказала я.

— Да ты что? — с интересом воскликнула Джилл. — Что такое? Нет, я конечно знаю, как тебя раздражает, что она командует в твоем доме и все эти ее муси-пуси вокруг Тома… Неужели она сделала что-то действительно ужасное? Мы заезжали сюда, пока вас не было, но мне показалось, что все в порядке. Разве что какой-то тип по имени Генри здесь околачивался.

— Гарри, — поправила я мрачно. — Он должен быть в колледже, но, похоже, провел с ней всю неделю у нас в доме. — Я запихала неглаженное белье обратно в корзину, сварила кофе и все рассказала.

Клэр уже уложила детей, когда я вернулась домой в понедельник. Я зашла в кухню, и она тотчас повернулась ко мне спиной и сделала вид, что очень занята загрузкой посуды в посудомоечную машину.

— Клэр, — сказала я, обращаясь к ее напряженной спине и стараясь оставаться спокойной. — Мы вам очень признательны за то, что вы присматривали за детьми во время нашего отсутствия. Они тоже, кажется, довольны. Но, — я сделала паузу, чтобы перевести дух, — мне кажется, вы могли бы сказать мне о том, что разбили бокалы, испачкали ковер в столовой и прожгли сигаретой диван. Кроме того, когда я вам звонила, мне показалось, что музыка играла слишком громко, несмотря на то, что дети уже спали…

В этот момент она застыла, потом вдруг резко повернулась ко мне, и я с ужасом увидела, что ее лицо залито слезами. Боже мой! Я зашла слишком далеко и обидела ее.

— Послушайте, — сказала я взволнованно, стараясь изо всех сил сделать так, чтобы нормальный разговор не превратился в скандал. — Это вовсе не такая уж страшная проблема. Я просто хотела объясниться…

— Как вы несправедливы! — выпалила она. Ее лицо покраснело от гнева. Она совсем не была похожа на себя. Я никогда раньше не видела, чтобы она потеряла контроль над собой. Сейчас она выглядела еще моложе. — Я прекрасно справляюсь с детьми! Когда вы уехали, оставив в доме полный бардак, я была вынуждена несколько дней подряд наводить порядок. Ну да, мы случайно разбили парочку бокалов. Я как раз собиралась вам об этом сказать, но полагала, что прежде всего вы должны были сказать мне спасибо за то, что я заботилась о вашем доме и детях, пока вы отдыхали. У меня почти не бывает выходных, я устала как собака. Гарри говорит, что за то, что я делаю, я должна получать в два раза больше, а вместо этого получаю замечания по поводу того, что я не сделала. Я слежу за вашими детьми по двенадцать часов в сутки, а вы думаете лишь о том, как бы не опоздать на работу. Ребекка такая избалованная, я работаю у вас только из-за Тома. Вы его не заслуживаете! Вы постоянно звоните и сообщаете, что задержитесь на работе, веля мне сделать то или это, и никогда не думаете о том, что у меня есть своя жизнь! Черт возьми, вы обращаетесь со мной, как со… слугой!

Она схватила сумочку и выбежала из дома.

Я так и села. За что мне это все? Я всего лишь хотела дать ей понять, что не стоило так вести себя в наше отсутствие. Что, несмотря на то что я высоко ценю ее заботу о Томе и Ребекке (уверена, что подчеркнула бы это), не мешало бы сказать нам о разбитых бокалах и прожженном диване, раз уж она воспользовалась нашим доверием. Я только что повысила ей зарплату и заплатила за дополнительную работу во время нашего отдыха. Почему она раньше не могла сказать, что не может оставаться по вечерам?

Голова шла кругом. Как нам теперь с ней общаться? Ребекка ей явно не нравится. Как я могу оставить свою дочь с человеком, который считает ее избалованной? Да ей же всего шесть лет. И как у нее язык повернулся сказать, что я не заслуживаю своих детей… Я дрожащей рукой налила себе вина. Сказать ли об этом Майку? Он как раз скоро должен прийти домой. Если я скажу ему об этом, он заставит меня ее уволить.

Плюх подошел ко мне и улегся у ног, а Ангус положил золотистую лапу на колено. Я не хотела, чтобы Клэр продолжала у нас работать. Да как она смеет мне так грубить? Но где же я смогу быстро найти ей замену? А тут еще моя новая работа… Мне нужен человек, которого дети знают и доверяют. Обнимая Ангуса и пытаясь сдержать слезы (Майк заметит, что я плакала), я малодушно решила ничего не говорить Майку и попытаться наладить отношения с Клэр. Ребекка, возможно, не чувствует, что Клэр она не нравится, а Том явно просто влюблен в свою няню. О господи, за что мне это все?

Джилл слушала, раскрыв рот.

— И что дальше? Почему же Клэр все еще здесь? — спросила она.

— А что мне оставалось делать? — сказала я. Мне нечем было гордиться. Вместо того чтобы постоять за себя и взять верх, я струсила. Во вторник утром Клэр прошмыгнула мимо меня, забрав Тома на кухню. Она явно нервничала и находилась в растерянности. Я выскочила из дома, даже не попрощавшись. Спешила на работу. Во вторник вечером я вернулась домой пораньше и, набравшись мужества, заговорила с ней.

— Послушайте, Клэр, я очень переживаю по поводу нашего последнего разговора. Я была утомлена после поездки, а потом слегка шокирована теми небольшими неприятностями, которые произошли, пока вы присматривали за домом. Давайте просто забудем об этом. Вам не нужно будет платить за испорченные вещи. Мы действительно очень благодарны вам за заботу о Томе и Ребекке. Я приношу свои извинения, если мы злоупотребили вашей добротой. Если у вас есть какие-то планы на вечер, пожалуйста, скажите об этом мне, и я пораньше вернусь домой. И еще… мне предложили новую работу, и я хотела спросить, не могли бы вы приходить еще и по пятницам. Естественно, мы будем платить вам больше. Вы ведь останетесь?

Последовало долгое молчание.

— Да, — сказала она. Былая уверенность появилась на ее лице. — Но я тут подумала, что нам необходимо обсудить несколько моментов. Я не стану больше заниматься уборкой. Никто из моих подруг не убирает в доме, где работают. Я также хотела бы получать компенсацию за бензин. Я не хочу больше сидеть с детьми сверхурочно и не стану больше работать после семи больше двух раз в неделю. Я согласна оставаться с ними, когда вы уезжаете отдыхать, но время от времени мне тоже нужен отдых. Я вовсе не считаю Ребекку избалованной. Она чудесный ребенок, но с ней было нелегко ладить, когда вы уехали. Она так по вам скучала, что не всегда слушалась меня.

Она посмотрела мне в глаза и попыталась улыбнуться.

— Мне нравится работать здесь. Я люблю ваших детей. Я не хочу уходить.

Когда она произносила эти слова, голос ее дрожал, а в глазах блестели слезы. Она действительно их любит, эта мысль просто шокировала меня. Как совершенно чужой человек может любить моих детей так же сильно, как я? Я вздрогнула, но искренне улыбнулась в ответ. Потом я зачем-то наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она смущенно обняла меня, словно провинившаяся дочь, схватила ключи от машины и выскочила за дверь. «Слава богу! Мне не придется искать новую няню», — подумала я, когда она уехала. Только потом я поняла, что теперь она может крутить нами как захочет.

Воскресенье, 3 мая

В эти выходные я должна обсудить три весьма непростые проблемы с Майком, а мы по-прежнему общаемся подчеркнуто вежливо. Мы не занимались любовью с тех пор, как вернулись из отпуска. Каждую ночь Майк поворачивался ко мне спиной, вздыхая и как бы говоря: «Я так устал». Насколько же могут быть далеки друг от друга два человека, которые делят одну постель! Во-первых, мы собирались повысить плату Клэр. Во-вторых, я приступаю к новой работе, а это означает, что я буду работать по пятницам и иногда буду задерживаться по вечерам на совещаниях, и Майку придется приезжать с работы пораньше, чтобы отпустить Клэр. А в-третьих, на следующей неделе приезжает моя мама. Сначала я рассказала ему о приезде мамы. Он весьма по-детски отреагировал на это известие и сполз со стула, схватившись за горло.

— Вставай. Не валяй дурака, — сказала я строго.

— Она же сумасшедшая, — ответил он.

— Зато она накрахмалит тебе воротнички и будет готовить вкусную еду.

— Ладно. Когда она приезжает?

— На следующей неделе. Неужели непонятно? Я ведь навела порядок в холодильнике.

Разговор о Клэр и новой работе был посложнее.

— Начальство хочет, чтобы я приступила к новой работе в следующем месяце, — наконец отважилась я.

— Замечательно. Тогда мы можем подумать о продаже машины. Да что с тобой?

Я пыталась выглядеть спокойной, уравновешенной и уверенной, но знала, что мое лицо начало предательски заливаться краской.

— Я тебе еще не говорила об этом, боясь, что ты этого не одобришь, но я должна буду работать по пятницам, а это значит, что Клэр будет работать на один день больше и ей нужно будет больше платить. И… — здесь я остановилась, чтобы наполнить стакан, выпить и набраться смелости. — Иногда я буду задерживаться на работе по вечерам, и тогда тебе нужно будет возвращаться домой пораньше, чтобы отпустить Клэр.

— Просто нужно попросить Клэр иногда задерживаться, — разумно заметил Майк.

— Я не могу ее об этом просить, — ответила я, не желая посвящать его в подробности нашего с ней разговора, и объяснила, что она предпочитает работать только до условленного времени.

Он тут же вспылил.

— Она здорово придумала. Она хочет, чтобы мы платили ей больше, но при этом не готова идти нам навстречу. Пошли ее к черту.

— И с чем мы тогда останемся? — сказала я, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие и не превращать разговор в еще одну ссору. Хватит с меня эмоциональных потрясений на этой неделе.

Майк продолжал:

— Будь с ней пожестче. Скажи ей, что нам необходимо, чтобы она иногда задерживалась по вечерам. Боже мой, Кэрри, зачем ты делаешь из этого проблему? Мы ей платим, и мы решаем, сколько ей работать. Скажи ей об этом. Слушай, не порти праздник. Тебе предложили замечательную работу. На следующей неделе все знакомые мужчины будут завидовать моим рубашкам. Открой-ка еще бутылочку.

Несмотря на то что я изо всех сил старалась быть спокойной, внутри у меня все клокотало. Почему я должна обо всем думать? Почему он так легко относится к серьезным проблемам, которые касаются нас обоих? Почему мне приходится все решать самой, разбираться с Клэр и заботиться о детях? Почему я должна пулей нестись домой, чтобы не лишать детей возможности побыть хотя бы с одним из родителей вечером? Почему Майк является домой, когда ему заблагорассудится? Почему я была так благодарна ему, когда он согласился посидеть с детьми, как будто бы он делал мне одолжение? Это ведь и его дети тоже. Я устала от постоянного груза непомерной ответственности и чувства вины. Я зарабатываю столько же, сколько и он, и при этом беспокоюсь о том, есть ли у нас в доме масло и туалетная бумага, выгуляны ли собаки, постирано ли белье и…

— С меня хватит, — сказала я холодно.

— Что, прости? — спросил он с удивлением. — Хватит чего? Я всего лишь попросил тебя поговорить с Клэр. Слушай, Кэрри, не делай из этого проблему. Я устал. Эта неделя была просто сумасшедшей, и я не хочу никаких ссор дома. Если ты хочешь, чтобы я поговорил с Клэр, я поговорю с ней и во всем разберусь.

— Нет, — сказала я с ужасом. Он порушит все мосты, которые я так тщательно наводила всю неделю, и это закончится ее увольнением. Мне бы этого не хотелось. — Я поговорю с ней.

— Тогда успокойся. Я не знаю, что с тобой творится в последнее время. Когда мы впервые за столько лет наконец выбрались вдвоем в отпуск, ты с ума сходила, беспокоясь о детях. Постоянно выглядишь усталой, а теперь затеваешь ссору на пустом месте.

И вовсе не на пустом месте, подумала я про себя. Но его не в чем было винить, потому что я упорно не хотела, чтобы он вмешивался в ситуацию, касающуюся Клэр и детей. Так уж устроены женщины. Мы сердимся, когда мужчины не принимают участия в решении проблем или не замечают мелочей, которые нужно сделать, и на которые мы тратим столько времени. В то же время мы не позволяем им решать эти проблемы и не хотим переложить на них хотя бы часть ответственности за дом и детей, которая всегда лежала на нас. Когда Майк ходит в магазин (что случается крайне редко), он постоянно покупает что-нибудь не то, а потом я почти всегда втайне от него хожу в магазин еще раз, чтобы купить то, что нужно. Когда он делает уборку на кухне, он всегда кладет вещи не на свои места, а я потом не могу их найти. Когда он сидит с детьми, мне всегда хочется вмешаться, потому что мне кажется, что он все делает не так. Мне нужно научиться относиться ко всему спокойнее и перестать быть безумной суперженщиной, контролирующей все и вся. Если для меня так важно контролировать ситуацию, то что ж я так злюсь на Майка, который не хочет ни во что вмешиваться? Почему я так сержусь на него за то, что он может уйти на работу со спокойной душой, в то время как я наслаждаюсь каждой мелочью, связанной с домом? Похоже, я окончательно запуталась.

— Послушай, это все ерунда. Я просто еще не пришла в себя после отпуска. Пошли спать.

— Пошли. Кэрри, я начинаю за тебя волноваться. Мне кажется, ты просто все преувеличиваешь.

Вторник, 5 мая

Мама приезжает завтра. Я взяла отпуск на неделю. Такое ощущение, как будто бы получила какой-то необыкновенный подарок ко дню рождения. Вчера Том, Ребекка и я чудесно провели день. Все трое радовались тому, что не нужно вставать и можно поваляться в постели. Что мы и делали. Майк же встал, надел костюм и отправился в город. Ха-ха-ха! Мы целую неделю подолгу нежились в кровати, пекли огромные торты и ходили гулять. Я наконец-то смогла сходить с Томом на занятия по плаванию для малышей и пообещала Ребекке, что мы съездим в школу верховой езды. Она давным-давно просила записать ее туда, но Майк упорно не соглашался, потому что это опасно и дорого. Мы будем посещать ее по выходным, потому что сейчас я не могу повесить на Клэр еще одно поручение. Она и так отводит Ребекку на занятия бальными танцами и ждет ее целый час, а по средам они посещают занятия в «Радуге», которые заканчиваются в семь. В это время уже пора мыть Тома. Если я попрошу ее отвозить Ребекку еще и в школу верховой езды (которая находится в пяти милях от дома), это будет последней каплей. Поэтому я решила записать эти занятия в планы на выходные, независимо от того, нравится это Майку или нет.

Вчера мы долго гуляли по полям за нашим домом. День был ветреным, но прогулка получилась долгой и замечательной. Поля покрылись весенними цветами, верба распушилась. Верба всегда напоминает мне о счастливых днях обучения в начальной школе, когда мы приносили ее в класс и ставили в баночке на подоконнике. Мы нашли пруд, который кишмя кишел головастиками, и Ребекка начала просить, чтобы мы немедленно вернулись домой за банкой. Я очень неумело привязала веревочку к горлышку, и она довольная побежала по полю, размахивая банкой. Я, пыхтя, побежала следом. Том сидел у меня за спиной и тянул маленькие ручки навстречу ветру, визжа от счастья и цепляясь за мои волосы, словно боясь, что я исчезну. Собаки бежали впереди, радуясь долгой прогулке. Не думаю, что Клэр ходит с ними так далеко. Тома теперь носить тяжело, а посадив его в коляску, можно гулять только вдоль канала, где есть дорожка. Там не очень-то разгуляешься. К тому же, когда ведешь Плюха на поводке, он может забыться от радости и рвануть вперед, поэтому прогулки с ним небезопасны.

На пруду Ребекка с интересом смотрела, как маленькие головастики шныряют туда-сюда.

— Аккуратно опускай банку, — сказала я, и она медленно начала зачерпывать воду. Поток головастиков хлынул в банку вместе с тиной и грязно-зеленой водой. Здорово. Неужели все они вырастут и превратятся в лягушек? Куда мы их денем? Я поставила Тома на землю и, крепко держа его за руку, склонилась над прудом. Ребекка посмотрела на меня, сияя от радости.

— Слушай, мам! А куда мы их посадим? — спросила она оживленно.

— В старый тазик. Но нужно будет положить в него камень, чтобы они смогли выпрыгнуть, когда превратятся в маленьких лягушек.

— В маленьких лягушек! В маленьких лягушек! — выкрикивала Ребекка, прыгая от радости.

— Осторожно! Ты перевернешь банку. Давай я понесу.

— Нет, я сама.

Она понесла банку, изо всех сил сжимая ее своими маленькими ручками. Дома мы нашли тазик, наполнили его водой из-под крана (думаю, немного фтора им не повредит и даже поможет сократить статью расходов на посещение дантиста), а потом вылили туда головастиков вместе с водой. Мы примостили тазик на подоконнике в кладовке, и Ребекка провела остаток дня, любуясь их стремительными движениями. Я надеюсь, головастики не получили эмоциональной травмы от детской руки, которая время от времени опускалась в их водяной дом, чтобы выразить свои нежные чувства. Мне пришлось объяснить дочери, что не нужно вынимать головастиков из воды и смотреть, как они извиваются на ладошке, потому что они привыкли проводить время немножко иначе.

День клонился к вечеру, но было еще тепло. Я искупала Тома и вынесла его на улицу покачаться на качелях. Ребекка была в доме. Она сидела, завернувшись в покрывало после ванны, и смотрела мультик. На плите стояли тушеные овощи и соус, которые я старательно приготовила на ужин Майку. Бутылка вина согревалась у плиты. Наконец-то я все успела, и все у меня в порядке. В доме относительно чисто, собаки накормлены, и мне не нужно завтра на работу.

Солнце опускалось все ниже. Каждый раз, когда качели летели вперед, Том прижимался ко мне щекой.

— Ма-ма, — сказал он, глядя на меня.

— Поцелуй маму, — произнесла в ответ я, и он смешно сложил губы и чмокнул меня в щеку.

— Как я тебя люблю! — сказала я, прижимая его к груди и чувствуя себя абсолютно счастливой и спокойной, просто качаясь на качелях в лучах заката.

Воскресенье, 10 мая

В доме все сияет, у детей румяные щечки, ногти на руках и ногах аккуратно пострижены, салфетки и наволочки выстираны и аккуратно сложены в стопочки в комоде. С тех пор как мы встретили мою маму на вокзале в Оксфорде, она командует в нашем доме, как бывалый генерал-майор. По случаю ее приезда я нарядила детей в лучшую одежду, помыла и причесала. Даже выдала им одинаковые носки.

— Доченька! — воскликнула мама, заключая меня в объятия, и я погрузилась в облако знакомого аромата духов Tweed. Она была одета так, как будто получила приглашение на вечеринку к королеве: клетчатое платье и такой же пиджак, неизменный перманент уложен так туго, что никакой ветер и снег не испортят прическу (она ходит в парикмахерскую каждый понедельник, чтобы помыть голову и сделать укладку, и никогда не делает это сама), праздничные лакированные туфли на высоком неустойчивом каблуке.

— Ну, здравствуй, ангел мой! — сказала она, обращаясь к Тому, а он при этом еще сильнее прижался ко мне, не понимая, чего от него хочет столь странное создание. Ребекка же, ни минуты не сомневаясь, кинулась к ней в объятия. Как ни странно, но они, несмотря на свою непохожесть, очень близки: моя мама, для которой так важно, чтобы во всем был порядок, и моя любимая непокорная дочь, которая несется по жизни, подобно вихрю, и живет в постоянном хаосе. Я думаю, ответ на эту загадку довольно прост. Ребекка любит играть с бабушкой в запутанные карточные игры, которых та знает великое множество. В свое время я категорически отказалась этому учиться. Мне кажется, Ребекке нравится то, что бабушка относится к игре серьезно, потому что, когда она пытается играть со мной, мне это надоедает через пять минут. К тому же у меня всегда находится масса дел по дому.

— Я встретила совершенно очаровательную молодую пару в поезде, — сказала мама, передавая мне знакомый до боли в сердце чемодан, который был неизменным нашим спутником во время семейных поездок. Она упорно не желает избавляться от старых вещей: всему можно найти применение и совершенно неважно, сколько лет этой вещи. Каждая поездка домой подобна посещению музея, в котором хранится мое детство, потому что со времени моего отъезда там ничего не изменилось, начиная от мебели и заканчивая корзиночкой для печенья.

— Я рассказала им о тебе и о Майке, о том, какие вы оба теперь знаменитые, и она сказала, что, кажется, видела тебя по телевизору. Она сейчас учится в университете, по-моему, изучает английский, такая умная, образованная, в очках. Правда, я не знаю, чем занимается ее молодой человек. Он такой неразговорчивый. Я рассказала, что ты сначала проходила собеседование в Оксфорд, но тебя не взяли, и ты поехала в Манчестер. Там тебе не очень нравилось, но нам казалось, что нет никакой разницы. Ей очень понравился мой буклетик, посвященный истории нашей деревни. Так увлекательно, все эти старые названия! Потом мы немного поболтали об универмаге Босвелл. Продавщицы там такие любезные! Я сообщила ей, что когда я ходила в супермаркет на той неделе, меня на кассе обслуживал молоденький мальчик, и она согласилась со мной в том, что это не мужская работа…

Представляю себе эту несчастную парочку. Им некуда было деваться, и мама обрушила на них весь этот поток информации. Я в который раз удивилась ее способности делиться личными и совершенно никого не интересующими сведениями из нашей семейной жизни с незнакомцами.

Походы с ней в магазин — это просто испытание крепости моих нервов, потому что даже самый простой вопрос типа: «Как вы будете платить: наличными или кредиткой?» — вызовет долгие и пространные рассуждения о том, как она не доверяет кредиткам, и что именно из-за них люди влезают в долги, и что она противница покупок в рассрочку и тому подобное. Она обязательно сообщит о том, что они с мужем всегда расплачиваются чеками, потому что с ними всегда знаешь сумму, которой располагаешь. К тому же, она никак не может поладить с банкоматами, называя их не иначе как дырками в стене. Это уж точно! Я однажды видела, как она пыталась снять деньги с карточки. Все остальные люди делают это запросто. Только не моя мать! Она даже не пыталась запомнить свой пин-код.

— Доченька, он просит меня ввести какой-то код!

— Да, нужно ввести код. Ты должна была получить его по почте.

— Но все эти вещи запоминает твой отец!

После нескольких попыток ввести код наугад, банкомат проглотил карточку.

— Кэрри! — Я в этот момент была готова сквозь землю провалиться. — Он забрал мою карточку! Сделай так, чтобы он отдал ее!

С этими словами она скрылась в банке, чтобы напасть на ничего не подозревающих служащих и потребовать, чтобы они позвонили ее персональному менеджеру, который, между прочим, ее близкий друг.

Очень часто я просто уходила от нее, боясь, что иначе не сдержусь, заткну ей рот и выведу ее из магазина.

— Мама, люди вовсе не хотят все это знать.

Но люди такие вежливые, что терпеливо выслушивают всю информацию, которую она на них обрушивает и которая им абсолютно не нужна. Я думаю, они принимают ее за сумасшедшую. Я в такие моменты стою за ней в замешательстве, пожимая плечами с извиняющимся видом. Самое ужасное, что она считает себя очень милой.

Мы с Ребеккой аккуратно усадили ее в машину. Несмотря на то что я потратила немало усилий на уборку всех этих фантиков, пакетиков от печенья, коробок из-под сока и непонятных частей конструктора «Лего», мама, окинув салон придирчивым взором, сказала:

— Доченька, здесь нужно пропылесосить.

Стиснув зубы, я завела машину, и мы очень медленно поехали домой, потому что, если я еду быстро, мама истерически хватается за ручку на дверце.

Оказавшись дома, она пронеслась по всем помещениям, словно торнадо, заглядывая в шкафы и холодильник, поднимая коврики в гостиной и возмущаясь по поводу кучи неглаженного белья и ругая меня за то, что не храню отбеливатель в отдельном шкафчике. Она тотчас заметила, что пуговица на кардигане Ребекки вот-вот оторвется, И потребовала выдать ей шкатулку со швейными принадлежностями. В этом и состояла ее главная ошибка! Она сама купила мне эту шкатулку, когда отправляла меня учиться в частную школу. Со временем ее содержимое превратилось в некую разноцветную сюрреалистическую путаницу, состоящую из ниток, иголок, пуговиц и кнопок. Боюсь, даже Ури Геллер[20] не смог бы извлечь из нее металлические предметы.

— Кэрри, милая, как же ты пришиваешь пуговицы и штопаешь?

— Никак. Я просто покупаю новые вещи.

Она с ужасом посмотрела на меня. Все эти годы она старательно штопала носки моему отцу, надевая их на деревянный гриб, и усердно пришивала пуговицы, как только они отрывались, находя им замену в огромной коллекции пуговиц, хранившейся в зеленой жестянке из-под печенья. Но ей так и не удалось научить этому свою дочь-неряху.

— Можно я позвоню папе? Ему пора обедать, и я хочу сказать ему, что тот кусок торта, что лежит в буфете, предназначен ему на обед, а не на ужин.

С ума можно сойти. Даже на расстоянии она продолжает контролировать его режим питания. С тех пор как он ушел на пенсию, всю жизнь проработав управляющим компании, он увлекся гольфом и выращиванием овощей в теплице, пытаясь таким образом хоть на время вырваться из-под неусыпного контроля моей матери. Но какие они милые, когда сидят на диване рядышком и смотрят телевизор, держась за руки, или когда прохаживаются по супермаркету, обмениваясь замечаниями по поводу разнообразия ассортимента.

— Какая прелесть! — восклицает мой отец, который десять лет назад даже не знал, в какую сторону открывается дверь продуктового магазина. Может быть, и мы с Майком до такого доживем: будем радоваться поездке в «Уэйтроуз»[21] и восторгаться пармской ветчиной.

Перед обедом я достала баночку так любимого Томом пюре из цветной капусты с сыром и хотела его разогреть.

— Что это? — спросила мама, заглядывая мне через плечо.

— Это пюре, Тому на обед, — ответила я.

— Но ведь это ненатуральная еда. Я надеюсь, ты не кормишь его этим постоянно. Ты же не знаешь, из чего оно сделано.

— Знаю, на баночке все написано, — заметила я резонно.

— Ребенку нужно не так уж много. Немножко измельченного пастернака и печеного яблока, — важно сказала она, отодвигая меня с дороги и выбрасывая ненавистную баночку в мусорное ведро. Том печально проводил ее взглядом. Он так его любит. Маме удалось найти в моем холодильнике картофелину и пастернак (должно быть, я купила его, чтобы приготовить на обед в воскресенье. Я его и за овощ-то не считаю). Она сначала сварила их, потом растерла с настоящим маслом (брезгливо понюхав и выбросив мое со словами: «Что-то непохоже оно на масло»), потом срезала кожуру с яблок и вырезала из них сердцевину.

Том тем временем извертелся от голода и нетерпения. Я обычно разогреваю его обед за пять минут. Он не привык ко всем этим чудесам кулинарии. Когда мама протянула ему готовое блюдо, он с подозрением посмотрел на желтую тягучую массу. Что это? Пахнет совсем не так, как Heinz. Откуда я знаю, может, вы меня отравить хотите? После нескольких попыток маме удалось запихнуть ложечку ему в рот, и он начал есть, облизываясь и издавая довольные звуки.

— Видишь, детям больше нравится домашняя еда.

Ну спасибо, мама, удружила. Теперь он Heinz и в рот не возьмет.

Потом мама взялась учить Ребекку шить, предварительно наведя порядок в шкатулке. Мы с Томом взяли собак и пошли гулять. Прогулка получилась просто замечательной, потому что с нами не было Ребекки, которая обычно ноет, что у нее устали ножки, она не может дальше идти и просится на руки, возмущаясь, что я ношу на руках только Тома.

Когда мы купали Тома вечером, мама прочитала долгую лекцию о вреде одноразовых подгузников и чудесных свойствах хлопчатобумажных пеленок.

— В наше время дети не страдали от раздражения кожи, — сказала она, глядя, как я втираю детский крем в нежную, как персик, кожу Тома. — Это все из-за этих синтетических волокон.

Она также заметила, что Том капризничает за обедом, потому что я не соблюдаю режим питания, и спросила меня, почему я не вывезла его в коляске на улицу, чтобы он мог дышать свежим воздухом.

— Но ведь идет дождь, — ответила я.

— Подними у коляски верх. Ты спала на улице в любую погоду. Я ставила твою коляску в дальнем уголке сада, где ты могла любоваться листьями. Ты никогда там не плакала.

Плакала, и еще как, подумала я мрачно. Просто ты была слишком увлечена игрой в бридж и не слышала этого.

Она взялась заваривать чай для Майка, которого обожает. Стряпая цветную капусту с сыром и бифштекс, пекла домашний пирог с почками и лимонные меренги (я сама никогда не готовлю десерт), она ругала меня за то, что я совсем о нем не забочусь.

— Милая, ты должна беречь его, — сказала она. — Почему твой отец до сих пор держится молодцом, в то время как многие его ровесники уже превратились в дряхлых стариков? Только потому, что я постоянно о нем забочусь и готовлю домашнюю еду. Это все из-за твоей работы. Не слишком ли она тяжелая для тебя? Ты такая бледная. Ты высыпаешься? Может быть, тебе стоит работать поменьше?

— Мама, все не так просто. Я должна работать столько, сколько нужно. В конце концов, я работаю на полную ставку и должна ходить на работу каждый день.

— Я ничего в этом не понимаю. Твоим детям нужна забота. Ну да, конечно, я старомодна. Я бы так не смогла. Да твоего отца, наверное, хватил бы удар, если я хотя бы однажды не встретила его дома после работы. Понимаешь, детям и мужчинам нужна забота.

— А обо мне кто позаботится?

— Ты женщина, и сама справишься, — ответила она, отодвигая меня от плиты и открывая духовку.

Майк был в восторге от ужина, который мама приготовила к его приходу. Она даже отыскала скатерть и салфетки в дальнем углу комода, которые я никогда не достаю, разве что на Рождество. За ужином она с интересом расспрашивала Майка о его работе. Он раздулся от гордости, как индюк, а она внимала каждому его слову. Майк пытался переключить разговор на меня и мои успехи, но мама никак на это не реагировала. Хозяин пришел с работы домой, и все внимание уделяется только ему.

После ужина мама тут же помыла посуду и убрала со стола. Она отказалась использовать посудомоечную машину, сказав, что это напрасная трата времени.

— Но она же наоборот делает это быстрее, — заметила я.

— Эта штуковина не может хорошо помыть посуду, — услышала я в ответ.

— Твоя мама просто прелесть, — сказал Майк, когда мы улеглись спать, отягощенные бифштексами, пирогом и лимонными меренгами со сливками. — И как я мог считать ее безумной женщиной? Она такая милая.

— В таком случае, я тоже сделаю перманент и освою секреты приготовления выпечки. А тебе придется найти работу, где будут платить в два раза больше, чтобы мы могли купить новый дом, — ответила я.

— Намек понял. Слушай, а ты можешь спросить у нее рецепт лимонных меренг?

— Да, я попрошу, чтобы она записала его для тебя, — сказала я нежным голосом и выключила свет.

Понедельник, 25 мая

Ужасная катастрофа! Майк уже ушел на работу, чтобы с головой погрузиться в обычный для понедельника безумный водоворот, а я красила глаза, держа на коленях Тома, как вдруг зазвонил телефон. В трубке раздался голос Клэр.

— Весьма сожалею, — прохрипела она. — Но я не смогу сегодня выйти на работу. Я все выходные пролежала с больным горлом, надеялась, что к понедельнику выздоровею, но мне стало еще хуже. Я вызвала врача.

Повисло долгое молчание. Я судорожно соображала, что же делать.

— Завтра, я думаю, мне станет лучше… Я выйду на работу в пятницу, если вы хотите.

— Не беспокойтесь. Ложитесь в постель и постарайтесь заснуть. Увидимся завтра.

Черт возьми, что же делать? У меня на утро запланировано важное совещание с людьми из «Ист Мидландз», на которое они специально приедут, чтобы обсудить реструктуризацию. Днем я должна была отснять сюжет, за который отвечаю. У нас и так не хватает одного репортера. Ник меня убьет!

— Чума меня забери! — орала я, при этом поторапливая Ребекку.

— Что случилось?

— Клэр сегодня не придет.

— Класс! И ты отвезешь меня в школу! — ее лицо расплылось в довольной улыбке. — Пойду скорей собираться.

С этими словами она скрылась в своей комнате, что-то напевая.

Джилл, вот кто сможет мне помочь. Позвоню-ка я ей. В трубке слышались крики и визг.

— Джилл, у меня проблема. Только что позвонила Клэр и сказала, что не придет, а у меня два важных совещания, и Майк уже ушел.

— Извини, сегодня не могу. У меня уроки. Может быть, позвонить в агентство и вызвать няню на день? Сьюзи, отпусти кошку. Слушай, я заканчиваю, а то Сьюзи там кошку совсем замучает. Созвонимся. Удачи.

Я не могу позвонить в агентство и оставить Тома с совершенно незнакомым человеком. Он будет реветь весь день. Нужно позвонить Нику и сказать, что няня заболела и мне не с кем оставить детей.

— Ник? — произнесла я, дождавшись, пока он придет в офис в половине девятого. — Очень сожалею, но я ужасно себя чувствую и не смогу выйти на работу сегодня. Мне было плохо всю ночь, я надеялась, что к утру полегчает, но я едва смогла встать с постели, — в этот момент я закрыла трубку рукой, потому что Том громко закричал. — Попросите, пожалуйста, Кейт отменить совещания. Очень жаль, но я, правда, не могу, — голос был больным и жалким.

На другом конце провода повисла тишина. Ник пытался переварить информацию.

— Ладно. Только с людьми из «Ист Мидландз» нехорошо получилось. Попытаемся перенести совещание на завтра. Вы ведь выйдете завтра? Я надеюсь, что это не надолго?

Боже мой! Он думает, что я опять беременна.

— Конечно-конечно, — затараторила я. — Я выйду. Точно.

Я выйду, даже если мне придется поехать к Клэр и вытащить ее из постели.

— Слезай, — сказала я Тому, который цеплялся за колготки.

Я несправедливо срывалась на нем весь день, думая о том, что же мне делать и как все успеть?

6 ИЮНЬ

Вторник, 2 июня

Чувствую себя королевой! У меня появился собственный кабинет, на дверях которого красуется надпись: Кэрри Адамс. Заместитель редактора по планированию (Отдел новостей). Пока это просто приклеенный скотчем лист бумаги, а не медная табличка, но все-таки… Я стала большим человеком! Секретарша Ника теперь в моем распоряжении, и я могу попросить ее напечатать для меня письма или дать ей какое-нибудь особое поручение, например наклеить марки на конверты. Мужчины-начальники не могут справиться с этой задачей самостоятельно. А вчера я впервые сама вела совещание. Для этого мне пришлось поработать над выражением лица, чтобы показать, что я готова принимать решения и нести за них ответственность. Помимо выражения лица, мне нужно было контролировать свою юбку, потому что на моих единственных колготках темно-синего цвета вдруг поползла стрелка, и я была вынуждена надеть чулки с поясом. Это ужасно неудобно, и в них я чувствую себя так, словно собираюсь выступать в кабаре. Я же хотела произвести несколько другое впечатление.

Алекс, которого понизили в должности и назначили моим помощником, вместо того чтобы уволить, чувствовал себя не в своей тарелке. Он считает несправедливым, что эту работу получила я, а не он. А тот факт, что я женщина, и к тому же на десять лет моложе его, вообще выбил его из колеи. На протяжении всего совещания он пристально смотрел на меня, словно прикидывая размеры гроба для меня и явно отыскивая какие-то изъяны в моем внешнем виде. Каждый раз, когда я встречалась с ним взглядом, одаривала его улыбкой победительницы, глумясь над его и без того незавидным положением.

Я должна была поделиться своими соображениями по поводу работы вверенного мне отдела, рассказать о том, как мы будем координировать планирование в новом регионе, и самое главное, о сокращении расходов, в частности, реорганизации работы операторов, которые и без того считают себя по жизни обиженными. На самом деле смысл их существования заключается в том, чтобы пить кофе чашку за чашкой и поносить бездарных корреспондентов и того несчастного, который, видите ли, не может правильно посчитать, сколько времени понадобится оператору, чтобы добраться до места съемки. Я работала над своим выступлением в воскресенье вечером, в то время как Майк валялся на диване и смотрел отвратительный фильм с участием Брюса Виллиса. Время от времени он заходил на кухню и раздраженно спрашивал, закончила ли я и когда мы собираемся ложиться спать, потому что в понедельник у него очень много дел.

— Ложись спать. Я скоро приду. Мне обязательно нужно закончить с этим сегодня, иначе завтра я буду выглядеть полной идиоткой.

— Разбуди меня, когда придешь.

— Послушай, Майк, — сказала я. — Зачем ты все это устраиваешь? Я ведь не мешаю тебе, когда ты работаешь дома по ночам.

— Нет. Но ты спишь крепче, чем я. Ты можешь закончить утром?

— Утром? — спросила я, откладывая в сторону ручку. — Как ты себе это представляешь? Встать в пять, до того, как проснется Том или, может быть, я смогу поработать, пока бужу Ребекку и одеваю Тома? Или, может быть, ты оденешь Тома до приезда Клэр и посадишь детей завтракать? Если ты готов этим заняться, я тоже пойду и лягу спать, — произнесла я ледяным тоном.

— Ты становишься ужасно раздражительной, — ответил он, чувствуя, что его утренняя свобода под угрозой. — Ты прекрасно знаешь, что я должен приезжать на работу раньше всех в конторе.

— А я не должна? — ответила я, погружаясь в работу.

Майк фыркнул и скрылся в гостиной. Он заснул перед телевизором, а я, закончив работу в час ночи, стаскивала его с дивана и выслушивала ворчание. Такое чувство, что он нарочно усложняет мне жизнь. Он слишком болезненно реагирует на мою новую работу, считая, что из-за нее может пострадать и он. Если бы в университете был курс по угождению чужому эго, я бы бесспорно была лучшей студенткой.

Пока Ник представлял всех присутствующих на совещании, я сидела и скромно улыбалась, плотно сжимая колени, чтобы никто не увидел моих толстых ляжек. Потом он предоставил слово мне. Под пристальными взглядами коллег я встала и попыталась начать свое выступление. Я открыла рот и что-то пропищала. Все смотрели на меня с любопытством. Что-то новенькое: Микки-Маус возглавляет отдел планирования. Что это за девица? Вдруг голос вернулся ко мне, и меня понесло. Я рассказала о своих планах, о необходимости внесения изменений в компьютерную систему, о совместной работе операторов. Это была превосходная речь, но казалось, что я не имею к ней никакого отношения. Как будто кто-то другой говорил моим голосом. Внутри я была маленькой испуганной женщиной, которая больше всего на свете хочет вернуться на свое прежнее место, в беспорядок отдела новостей, и перебрасываться скатанным из бумаги мячиком с Кейт, пить чай и быть частью стада. Не знаю, гожусь ли я в руководители. После совещания Ник положил руку мне на плечо и сказал:

— Молодец!

Он предложил отметить мой первый успех после работы вместе с ним и Брюсом (главой отдела вещания, grand fromage[22]). Я должна была сразу же сказать: «Нет». Я не договорилась с Клэр заранее, даже не стала пытаться (она бы сейчас плохо отреагировала на подобную просьбу), а у Майка сегодня плановое вечернее совещание. В голове все шло кругом. Я не могла просто так отказаться, потому что подобные вещи — это часть руководящей работы, и большинство решений об организации работы отдела новостей принимаются именно за кружкой пива (а в моем случае, за джином с тоником), потому что в течение дня все слишком заняты подготовкой программы. Но ведь я пообещала Ребекке, что сегодня вечером послушаю, как она читает. Она так переживала по поводу моей новой работы и очень хотела узнать, как прошло совещание. Я знала, что она будет ждать меня. Я могла бы пообещать ей, как обычно, что мы все выходные будем вместе, но ей это уже порядком надоело. Черт возьми!

— Итак, в семь часов в баре, — сказал Ник, удаляясь по направлению к своему кабинету.

Я зашла в свой новый кабинет, села за стол и схватилась за голову. Это всего лишь мой первый день, а я уже зашилась. Придумай что-нибудь. Ребекка все равно будет недовольна, но я могу попытаться как-нибудь восполнить недостаток внимания с моей стороны. Я знала, что у Джилл уже закончились уроки и она дома, поэтому позвонила ей.

— Джилл! — радостно приветствовала ее я.

— Тебе что-то от меня нужно, — ответила Джилл. — Уж больно сладкий у тебя голос.

— Не могла бы ты взять своих детей и поехать ко мне к семи часам? Я буду около восьми. Побудешь с ними до моего возвращения? Клэр сказала, что не может сегодня задерживаться, а у Майка совещание…

— Не переживай! — ответила Джилл, смеясь. — Я прихвачу своих детей и вместо того, чтобы уложить их вовремя спать, посижу с твоими. Я надеюсь, ты не собираешься платить мне за это?

— Я налью тебе вина, когда вернусь.

— Заметано. Я скажу Питеру, что он сегодня для разнообразия пьет чай один.

— Не представляешь, как я тебе благодарна!

— Забей. Не задерживайся слишком поздно.

Я положила трубку и почувствовала, как гора свалилась с моих плеч. Но я ведь не могу злоупотреблять добротой Джилл. Я не могу постоянно просить ее бросить все и помогать мне. Мы ведь друзья. Придется объяснить Нику, что мне сложно оставаться на вечерние совещания, и если он что-то планирует после работы, то должен предупредить меня заранее. Но даже в этом случае мне будет очень непросто выкроить этот вечер.

Перед началом программы ко мне зашла Кейт. Мы сто лет с ней не общались, и она предложила пойти выпить кофе. Мы уселись за столик (вместо сахара она использует заменитель), и начался рассказ о том, как ее все достало. Скоро должна появиться вакансия ведущего, а она всегда мечтала об этой работе. Она ведь блондинка, так что это место как раз для нее.

— Я разговаривала с Ником об этом сегодня утром, — сказала она. — Он объяснил, что у них уже есть человек на это место. Какой-то ведущий из Манчестера. Ник был очень вежлив, но было понятно, что мои попытки бессмысленны. Меня никто не собирается повышать. Ты получила новую работу, а я по-прежнему торчу в отделе, как серая мышь.

Бедняга Кейт. Ведь для нее так важна карьера.

— Послушай, — сказала я в порыве вдохновения. — Почему бы тебе не поговорить с Майком? Я слышала, ему порядком надоела эта Моника. Она слишком высокого мнения о себе. К тому же ты Майка хорошо знаешь. Даже если он не сможет предложить тебе работу, порекомендует тебя кому-нибудь.

— Ты гений! — воскликнула она, сияя. — Ты считаешь, это будет удобно, если я позвоню? Он теперь такой важный. Я просто его не узнаю.

— Он с радостью поможет тебе. Особенно, если при этом сможет насолить Нику.

Суббота, 6 июня

Вчера пригнали мою служебную машину, и мы весь день носились вокруг нее, как ненормальные. Ребекка залезала внутрь и вылезала по меньшей мере сто раз. А потом я потеряла Тома. Оказалось, что Ребекка положила его в багажное отделение. Я еще не привыкла к мысли, что это моя машина. Она такая новая, красивая, блестящая. В салоне нет липких фантиков, бардачок не набит бусинками и наклейками, под сиденьями пока нет крошек от печенья и пустых коробок из-под сока. Может быть, эта машина символизирует начало новой жизни, где не будет места липким фантикам и я наконец стану организованной.

Майк сегодня утром неожиданно сообщил, что он пригласил Мартина и Гарриет на ужин. Это сильно меня удивило. Во-первых, он не любит Мартина, считая его задавакой из Сити (и когда они успели об этом договориться?). Во-вторых, он не большой любитель гостей. Обычно, когда я говорю: «К нам придут гости», — я слышу в ответ: «Нет, только не это». Иногда мне кажется, что ему бы хотелось, чтобы наш дом был окружен рвом, мост через него был бы всегда поднят и никто бы не мог к нам попасть.

— Когда ты виделся с Мартином? — спросила я.

— Я случайно столкнулся с ним в городе, мы разговорились, и я вспомнил, что мы так и не пригласили их на ответный ужин, — ответил Майк.

— Но что я приготовлю, черт подери?

— Слушай, приготовь своего фирменного цыпленка и эти штуковины из авокадо, — посоветовал Майк, явно думая о чем-то другом. Судя по тому, с каким нетерпением он посмотрел на часы, вот-вот должен был начаться футбольный матч.

— Но мясная лавка уже закрылась, и это значит, что мне придется ехать в супермаркет. В выходной день там полно народу.

Гарриет великолепно готовит. После школы она не пошла учиться в университет, как другие (мозгов у нее для этого маловато), а вместо этого закончила кулинарные курсы в Лондоне. Когда мы были у них в гостях в прошлый раз, нас угощали очень острыми почками (редкостная дрянь) и салатом с козьим сыром. А на десерт был пудинг, приготовленный из различных фруктов, залитых желе. Взрослым его к тому же полили ликером Куантро. Майк не скупился на похвалу, а Гарриет скромно благодарила, говоря, что это ей ничего не стоило. Но я то знаю, какие усилия она к этому приложила. Но она может себе позволить тщательно приготовить все для званого ужина. Она же не работает, а ее дети уже вполне взрослые и ходят в школу. К тому же, у нее есть садовник и уборщица. Как можно объяснить наличие уборщицы в доме у неработающей женщины? Она что, считает уборку и чистку унитаза делом недостойным настоящей леди? У нас нет уборщицы, а Клэр выполняет лишь мелкую работу по дому, поэтому я провожу субботнее утро с пылесосом, вытаскиваю из-под кроватей одежду, непонятно как там оказавшуюся, и выгребаю отовсюду огромное количество собачьей шерсти (ее так много, что при желании можно было бы свалять из нее еще одну собаку).

Я должна была тщательно продумать ужин для Мартина и Гарриет. На это могло уйти несколько недель. Я должна была замариновать тунца в соке лимона, выбрать изысканный пудинг в магазине, чтобы можно было выдать его за свой. Я хотела бы съездить в магазин в Оксфорд, чтобы купить там разных дорогих французских сыров, которые пахнут, как потные ноги. Но я не смогу туда поехать, потому что в субботу там совершенно негде припарковаться. Я хотела бы купить дорогие изысканные вина и вылизать весь дом, чтобы Гарриет не приходилось перешагивать через разбросанные игрушки и одежду в своих туфлях на высоком каблуке от Manolo Blahnik. У меня даже нет времени на то, чтобы купить цветы. Я потрачу кучу денег, если куплю их в супермаркете. Черт подери! Что на Майка нашло? Ладно, по крайней мере, он посидит с детьми, пока я съезжу в супермаркет.

С такими мыслями я в панике носилась по дому, пытаясь найти свой кошелек. В конце концов я обнаружила его в хлебнице. Потом я заглянула в гостиную.

— Майк? — позвала я. Ответа не последовало. Я ничего не могла разглядеть в темноте, потому что мой муж, как всегда, опустил занавески и единственным источником света был мерцающий экран телевизора.

— Майк, я ухожу. За детьми присмотришь?

Снова молчание. «Черт возьми!» — подумала я и включила свет. Он крепко спал. Когда я подошла к нему, Майк накрыл голову подушкой. Просто великолепно! Разбудить его и поскандалить? Или просто взять детей с собой? Сейчас мы уже нормально общались после той Большой Ссоры, обмениваясь фразами вроде: «Во сколько придешь домой?» или «Это пирог к чаю?», и я совсем не хотела затевать новую ссору. К тому же мне нужно было решить с ним несколько проблем на следующей неделе. Я собиралась попросить его вернуться домой пораньше и побыть с детьми, потому что у меня на вечер назначено совещание. А еще Ник в пятницу сообщил мне, что хочет отправить меня на курсы в начале следующего месяца. Это курсы для руководителей, и проходить они будут в Шотландии. Очевидно, это еще одна неотъемлемая часть руководящей работы. По мне это чушь собачья, но как я могу отказаться. Я знаю, что Майк считает подобные курсы бессмысленными и уверен, что хорошим руководителем можно стать, только честно занимаясь своим делом, но не могу же я сказать Нику: «Извините, но я не смогу поехать на курсы, потому что мой муж меня не отпускает». Не слишком достойный ответ из уст современной женщины. К тому же Майк не станет мне что-либо запрещать. Но как уговорить Клэр на дополнительную работу, особенно после нашей ссоры? Может быть, удастся упросить Майка взять отпуск на неделю… Так же нереально, как услышать от Ангуса: «Хозяйка, дай-ка мне еще кусочек печенки».

Как я и предполагала, в супермаркете было не протолкнуться. Ребекка выпросила у меня разрешение вести тележку самостоятельно и, конечно же, врезалась в пожилого джентльмена, который, естественно, выказал недовольство. Я собиралась составить список покупок, но так и не смогла найти ручку или хотя бы восковой мелок. Чернила в ручках высохли, а все мелки переломаны. Не могу понять, куда деваются ручки? Я приношу их с работы в огромных количествах, но постепенно они исчезают, проваливаясь за диван, за сиденья в машине или за кухонный буфет. Остальные просто растворяются. Мне кажется, когда я заканчиваю писать, на меня что-то находит, и я прячу ручку, чтобы ее никто не мог найти. Возможно, их кто-то ест. Самое ужасное происходит, когда мне звонят с работы и сообщают важную информацию. В такой момент обычно мне под руку попадается Ребеккина ручка с исчезающими чернилами. Я записываю номер телефона и вижу, как он тотчас же исчезает. Либо судорожно пытаюсь нацарапать жизненно необходимые сведения косметическим карандашом для глаз.

В супермаркете у меня включился автопилот. Могу с закрытыми глазами найти все, что мне нужно, но если, не дай бог, они поменяют отделы местами, я рискую заблудиться, как в лесу. Свежая картошка, стручковый горошек, спаржа (хотя и в сезон, но, тем не менее, ужасно дорогая), большой кусок говядины для приготовления filet de boeuf en croute[23] и множество разных ягод для десерта, на который я возлагала много надежд. Я видела замечательный рецепт в книге для гурманов, которую я стащила с работы (издатели постоянно присылают нам бесплатные копии. Это один из немногих плюсов нашей работы). Я давно хотела попробовать его приготовить, но все откладывала, считая, что это ужасно трудно. Тем не менее, когда я приступаю к приготовлению еды, оптимизм так и бьет ключом. Мне всегда кажется: все, что я готовлю, будет выглядеть именно так, как изображено на картинке, и вызовет море восхищения. Естественно, потом что-нибудь обязательно случается. Однажды я готовила крабовое суфле. Я долго взбивала белки, вытаскивала краба из панциря и готовила густой соус. Когда ставила формочки с будущим суфле в духовку, оно выглядело просто превосходно. Спустя положенное время я заглянула в духовку и увидела, что мое суфле и не думает подниматься. Ну так, совсем чуть-чуть. Я решила оставить их в духовке еще на полчасика. К моему восторгу, оно прекрасно поднялось. Джилл и Пит, которые были у нас в гостях, рассыпались в комплиментах, когда увидели готовое блюдо.

— Ты такая умница! — сказал Джилл. — Я бы ни за что на свете не взялась готовить суфле.

Все с любопытством смотрели, как она втыкает вилку в румяную корочку. Над тарелкой поплыл аромат запеченных крабов. Она воткнула вилку поглубже, но под ней ничего не было. Я потратила целых два часа, а в результате получила лишь формочки с румяной корочкой и ароматом крабов.

— Но как хорошо пахнет! — сказала Джилл, пытаясь поддержать меня.

Сегодня я собиралась попытаться приготовить слойки с ягодами и сливками. Нет ничего проще! Нужно только немножко поварить ягоды с сахаром, добавить джин, намазать тонкие хрустящие коржи полученной массой, а сверху украсить сливками. Гарриет просто обалдеет оттого, что я, такая далекая от кулинарии женщина, могу делать подобные сложные и вкусные десерты. Да она просто позеленеет от зависти! Хотя Гарриет, вероятно, не стала бы готовить два блюда с использованием теста, сочтя это неуместным. Ну да черт с ней!

Когда я подошла к кассе, то, естественно, встала в очередь за женщиной, которой попался пакет гороха (единственный во всем магазине) без штрих-кода.

— Стивен! — закричала кассирша. — Посмотри там штрих-код на горохе.

И почему все мужчины, работающие в супермаркетах, либо имеют физические недостатки, либо покрыты никогда не проходящими прыщами. Нет, они, безусловно, очень милые люди, но почему же они так долго копаются, когда их всего лишь просят посмотреть штрих-код.

Стрелки часов неумолимо приближались к четырем, а мне еще нужно было приготовить ужин и убрать весь дом. Майку придется уложить детей спать. Теперь пора подумать о выпивке. Когда дело касается выбора спиртных напитков, я всегда обещаю себе, что подойду к этому делу с особой ответственностью, но, когда приближаюсь к винному отделу в магазине, я просто теряю разум и хватаю все подряд. На кассе выясняется, что я взяла Жевре-Шамбертен и Шабли-Премьер, которые стоят безумных денег. На этот раз я решила купить джина. Мы можем посидеть на террасе (если все влезем за наш маленький столик). Вечера сейчас на удивление теплые, и воздух наполнен ароматами цветов. Джин Bombay Saphire стоил пятнадцать фунтов. Когда я подошла к кассе, чтобы расплатиться, то закрыла глаза и скрестила за спиной пальцы. Я не была уверена, что на моем счете достаточно денег. А вдруг придется пройти в кабинет управляющего и объясняться с ним по поводу чрезмерного превышения кредита. Пока кассирша проверяла мою кредитку, я пыталась выглядеть беззаботной и делала вид, что внимательно изучаю содержимое одного из моих пакетов. Наконец машина издала обнадеживающий звук. Слава богу, денег хватило.

Как бы я хотела иметь большой и красивый сад, в котором было бы достаточно места для любого количества гостей. Когда же, наконец, на наш дом найдутся покупатели? Несколько человек приезжали его посмотреть в прошлые выходные. Похоже, они заинтересовались, но пока никто не перезвонил. Гарриет просто с ума сойдет, когда узнает об усадьбе. Ха-ха-ха! Я знаю, что она мечтает о переезде, и эта усадьба просто идеально подходит для ее семьи. Это поднимет наш авторитет в глазах Гарриет и ей подобных.

В семь часов я уже просто сбилась с ног. Вернувшись домой, я была спокойна и начала с того, что положила Тома рядом с Майком, попросив его занять детей на часок-другой. Он с радостью согласился, чувствуя за собой вину. Он даже снизошел до того, что поинтересовался, что я собираюсь готовить. Обычно мой муж этого не делает и вообще подвергает большим сомнениям мое умение готовить.

Прежде всего мне нужно было прибраться на кухне. Задача не из легких, потому что я ничего не убирала после завтрака. Повсюду стояли тарелки с прилипшими хлопьями, стол был усыпан крошками от бутербродов, которые я наспех приготовила в обед. Интересно, другие хозяйки такие же неряхи? Иногда мне требуется полежать полчасика с газетой, чтобы набраться сил и вытащить чистую посуду из посудомоечной машины. Приготовление мяса в тесте не займет много времени. Я даже не забыла купить для него лук шалот. Натирая мускатный орех, я ободрала мизинец. Ничего, так даже будет вкуснее. Ребекка несколько раз заглядывала на кухню, чтобы стащить кусочек шоколада, но была выдворена.

— Я хочу тебе помочь, — сказала она.

— Ты мне очень поможешь, если пойдешь и погуляешь, — ответила я, еле сдерживаясь. — Где папа?

— Играет с Томом на улице. Он никогда не играет со мной, — мрачно произнесла моя дочь.

— Ты не права, — заметила я, открывая окно, чтобы позвать Майка.

Наконец все было готово, кроме слоеного теста. Я начала немножко нервничать. «Это всего лишь тонко раскатанное тесто», — уговаривала я себя. Но после долгого взбивания яиц для смазывания теста, в которое я завернула мясо, в руках совсем не осталось силы, и вместо тонких, почти прозрачных полосок у меня получались толстые куски. Ничего, зарумянятся в духовке и будут что надо.

Теперь уборка. Я пронеслась по дому, запихивая газеты под диван и собирая пылесосом собачью шерсть. Без десяти восемь я была в ванной. Майк сказал, что пригласил их к восьми, но все обычно опаздывают. У нас уходит полчаса только на то, чтобы выйти из дома. Когда я втирала в волосы бальзам для волос, размышляя о том, что надеть, раздался звонок в дверь.

— Майк! Не впускай их! — заорала я из ванной.

Воскресенье, 7 июня

Голова раскалывается, во рту неприятный привкус. Требуется приложить массу усилий, чтобы что-то сделать. Ужин (как бы это помягче сказать) получился немного не таким, как я ожидала. Не думаю, что Делия Смит[24] прибежит ко мне записывать рецепт моего десерта. Мне ничего не оставалось делать, кроме как напиться, и сегодня утром я могла развлечь Ребекку и Тома только просмотром мультфильмов. Сама же лежала трупом на диване.

Когда Гарриет и Мартин приехали, я выскочила из ванной как ошпаренная и схватила из шкафа первое попавшееся платье. Я едва подсушила волосы, намазала глаза и губы (на тщательный макияж у меня уже не было времени). Конечно же, Гарриет просто цвела и пахла. На ней было простое светло-желтое платье (достаточно короткое, чтобы продемонстрировать длинные стройные загорелые ноги), такого же цвета замшевые босоножки на высоком каблуке, а светлые шелковистые волосы красиво падали на плечи.

— Здравствуй, милая! Надеюсь, мы не застали тебя врасплох? Извини, что мы вовремя. Я могу себе представить, как много у тебя дел. Ведь ты еще и работаешь. Дом просто прелесть, — сказала она, явно покривив душой и вручая мне букет цветов.

— Ерунда, — ответила я, следуя за ней на кухню. Ее бедра раскачивались при ходьбе. Она, что без трусов? Во всяком случае, они совсем незаметны под ее обтягивающим платьем.

Мои волосы, подсохнув, превратились в копну, так как я не успела уложить их как следует. Чтобы соорудить на моей голове хотя бы некое подобие прически, нужно потратить по меньшей мере полчаса. Платье, которое я схватила, явно было тесновато в талии, и шов на спине начал расходиться. Если я тотчас же не выпровожу ее из кухни, мы сядем есть не раньше полуночи. Мартин и Майк тоже явились к нам. Мартин крепко обнял меня и сказал:

— Ну, как дела у нашей телезвезды?

На нем был жуткий галстук-бабочка, а на ботинках кисточки. Как Гарриет с ним живет?

Я вручила им напитки и выпроводила их из кухни, прошипев Майку, чтобы он проводил гостей на террасу, где я зажгла свечи, чтобы создать уютную атмосферу. Теперь я могла греметь кастрюлями и ругаться. Никто меня не услышит. Пора ставить мясо в духовку. Я оглядела кухню. Мяса на столе не было. Оно должно было стоять здесь, завернутое в тесто и намазанное взбитыми яйцами. Боже мой! Куда я его дела? Я начала судорожно соображать. Тут я заметила, что Плюха нет на привычном месте в корзине. Его гладкая спина торчала из-под стола. Я нагнулась и посмотрела на него. Он виновато прижал уши, поднял на меня глаза и слабо завилял хвостом. Обычно подобный вид говорит о том, что он что-то натворил.

— Да как ты посмел! Выходи!

Он выполз из-под стола, как угорь. Он либо все съел, либо отнес в чулан. Мясо действительно стояло в чулане. Очевидно, он уволок туда кастрюлю, намереваясь полакомиться мясом, но в этот момент в нем проснулась совесть. Все-таки не зря мы его воспитывали.

В таком виде мясо никуда не годилось. Мне пришлось выбросить приготовленное мною тесто и достать из холодильника другое, покупное. Я выскребла грибы и лук и помыла мясо. Что мне еще оставалось делать? У меня не было времени, чтобы приготовить что-нибудь другое, да и от слюны лабрадора еще никто не умирал. «Никто и не догадается», — думала я, наспех заворачивая мясо без лука в тесто и засовывая противень в духовку.

С террасы доносились смех и звон бокалов, а я, вся красная, носилась по кухне. Это просто несправедливо. Я провожу лучшую часть ужина у плиты. Зачем Майк позвал их в гости? Ну, ничего, он никуда не денется и будет убирать все после ужина.

Мне удалось неплохо накрыть стол, но не удалось скрыть от пытливого взгляда Гарриет плохо помытые ножи и вилки, мутные бокалы (я запихнула их в посудомоечную машину, чтобы помыть по-быстрому) и пятно от красного вина на скатерти, которое я вовремя не посыпала солью, потому что была слишком пьяна. Она сидела рядом с Майком, который в это время рассказывал об усадьбе, и внимательно его слушала, слегка наклонив голову.

— Тогда вы будете жить поближе к нам! Как здорово! Дети будут просто в восторге, — сказала она.

Похоже, она действительно была рада. Она кокетливо отбрасывала волосы с плеча и обольстительно улыбалась. Надо бы потренироваться и тоже освоить подобные штучки.

В перерывах между беготней на кухню и обратно Мартин парил меня рассказами о новом внедорожнике, который он недавно купил, и жаловался на то, как дорого ему обходится обучение мальчиков в школе. Как будто бы деньги и вправду были проблемой в их семье. Я не слышала, о чем разговаривали Майк и Гарриет, потому что они сидели далеко от меня и негромко беседовали, наклонившись друг к другу. Сказать Мартину: «Заткнись» — и включиться в их разговор, который был явно интереснее, я не могла. Никто не сказал ни слова по поводу мяса, но мне показалось, что оно утратило свой вкус из-за того, что я его помыла. Что бы Гарриет не говорила Майку, он, судя по смеху, находил это весьма забавным. Он наклонился, чтобы наполнить ее бокал, а потом отставил бутылку.

— Налей и мне тоже, — сказала я.

— Извини, — ответил он и протянул мне бутылку вместо того, чтобы налить вина.

— Позволь мне, — галантно произнес Мартин.

Я осушила бокал одним глотком. Мне нужно было их догнать.

Снова вернувшись на кухню, я осторожно вытащила готовые слойки из духовки, чтобы разложить на них ягоды. Ужас. Вместо тонких хрустящих полосок я увидела кусок слипшегося теста. Боже мой! Я наспех разрезала его на четыре части. «Сойдет», — подумала я. После всего выпитого мои кулинарные достижения уже не имеют значения. Я разложила ягоды и украсила их сливками. Черт с ними. Я принесла десерт на террасу и поставила на стол.

— Что это? — поинтересовался Майк.

Гарриет одарила меня улыбкой, сказав при этом:

— Неважно, что это, но выглядит замечательно.

— Это слойки с ягодами, — ответила я.

— Что-то не вижу никаких слоев, — заметил Майк, и Гарриет (черт бы ее побрал) рассмеялась.

Пятница, 19 июня

— Мамочка, — сказала Ребекка, заглядывая ко мне в комнату как раз в тот момент, когда я изучала содержимое шкафа. У меня совсем не осталось блузок. Вообще никаких. По правде говоря, их было полно, но в шкафу их не было. Все они перекочевали в кучу неглаженного белья и лежали в чулане. Я перестала туда заглядывать потому, что куча выросла до гигантских размеров и совсем вышла из-под контроля. Казалось, она растет сама по себе. Я даже не пыталась с ней разобраться. Это было мне не под силу. Куча просто посмеется надо мной, изрыгая мятые футболки, джинсы и блузки.

— Мамочка, — повторила Ребекка более настойчиво. — Отвези меня сегодня в школу.

— Не могу, зайка. Ты же знаешь, мне нужно на работу.

— А у нас сегодня концерт, и я пою песенку. Я ее целую неделю учила.

— Концерт? Я ничего о нем не слышала.

— Учительница дала мне приглашение. Оно у Клэр.

— Клэр, — сказала я, вдевая сережку в ухо и смотрясь в зеркало на кухне. — Вы получили приглашение на концерт?

— Да, — ответила она, расставляя тарелки и чашки и доставая ложки. — Не волнуйтесь. Мы с Томом собираемся туда пойти.

— Почему я ничего о нем не знала? — спросила я раздраженно, хотя пойти на концерт все равно не могла. Мне нужно было ехать в Лондон на совещание.

— Вы были так заняты на прошлой неделе, и я не хотела вас беспокоить, — объяснила Клэр.

Я была занята. Я почти не видела детей. У меня было несколько утренних и вечерних совещаний. Утренние совещания значительно облегчают жизнь — никого не надо будить. На прошлой неделе я три раза возвращалась так поздно, что Том уже давно спал. Я начала чувствовать себя человеком и даже начала худеть благодаря всей этой беготне.

— Прости, но я не могу пойти, — сказала я Ребекке, целуя ее в щеку. Она в этот момент старательно читала текст на коробке с хлопьями.

— Ничего страшного. По крайней мере, Клэр сможет.

Я поспешно вышла из дома.

Суббота, 21 июня

Вчера позвонил агент по продаже недвижимости и сообщил, что та пара, которая больше всего заинтересовалась нашим домом, согласна его купить.

— Ура! — радостно закричала я. — За сколько?

Агент назвал цену. Сумма была на десять тысяч меньше, чем мы просили, но после столь долгого ожидания и это казалось просто манной небесной. Я позвонила Майку.

— Слишком мало, — ответил он.

— Но, Майк, это первое предложение. Оно может оказаться последним. Мы можем потерять этих покупателей, если не согласимся.

— Нет. Они очень заинтересованы, — произнес он. Он был настолько спокоен, что меня это начало раздражать. — Не лезь в это дело, Кэрри. Я им перезвоню. Позволь мне заняться этим.

Я весь день сидела как на иголках. Никто не собирался повышать цену. Моя мечта об усадьбе таяла, как сливочное мороженое в жаркий день. Сегодня утром я посадила детей в машину, и мы поехали еще раз взглянуть на дом. Мы не были там сто лет. Дом выглядел еще соблазнительнее, а мы никак не могли продать наш старый коттедж. Табличка «Продается» исчезла. Добрый знак. «О господи! Только бы Майк его не прошляпил», — взмолилась я. Тут я увидела миссис Гауэр с лопатой в руках. Она вышла из сада, а мы попрятались в машине, чтобы она не подумала, что мы подглядываем.

Воскресенье, 28 июня

В девять утра зазвонил телефон. Это была Гарриет. Ее голос звучал очень жизнерадостно. Она прислала мне открытку, в которой благодарила за ужин. Я же постоянно забываю даже позвонить.

— У меня возникла превосходная идея. У Джереми, друга Мартина, есть прекрасный домик с бассейном в Дордони. Ты сказала, что вы еще не думали, куда поедете отдыхать этим летом. Будет здорово, если мы все вместе отправимся туда. Дети будут просто счастливы. Я сказала об этом Майку за ужином, и мне показалось, что ему понравилась эта идея.

Правда? Он мне ни слова не сказал об этом. Но, тем не менее, возможность поехать куда-то в отпуск — это замечательно. Даже несмотря на тот факт, что придется провести две недели в компании Гарриет.

— Я поговорю об этом с Майком, — ответила я.

— Ты не можешь с ней поехать, — с ужасом сказала Джилл. Она знакома с Гарриет.

Кто-то очень неудачно посоветовал ее Джилл в качестве помощника в организации летней ярмарки. Она и ее подружки только и делали, что совали нос во все дела.

— Она стройная. Просто представь себе, как она будет выглядеть в бикини. К тому же, она будет постоянно придумывать всякие развлечения, и тебе придется в них участвовать. Мужчины в отпуске могут чем-нибудь заниматься, а женщин не нужно беспокоить. На то есть причина. Знаешь, у мужчин широкие плечи и узкий таз. Они не могут постоянно сидеть на одном месте. Мы, женщины, устроены иначе. Мы подобны пирамиде, и поэтому должны много сидеть. Несмотря на то что сейчас всего лишь пять часов вечера, я бы выпила вина. Бокалы на месте?

7 ИЮЛЬ

Понедельник, 6 июля

Том душераздирающе заорал среди ночи. Это был крик ужаса, а не настойчивый рев ребенка, который описался и требует, чтобы его переодели. Я вскочила с кровати и побежала в его комнату. Он стоял в кроватке, держась за перекладины. Страшно напуганный, он ревел, останавливаясь только, чтобы перевести дыхание, а потом начинал орать с новой силой.

— Том, — обратилась я к нему, взяв его на руки и прижав к себе. — Что такое? Не плачь. Все хорошо, мамочка с тобой.

Я села на кровать и начала его убаюкивать, поглаживая по голове. Постепенно он успокоился. Температуры не было. Должно быть, ему просто приснился страшный сон. Вдруг он начал отталкивать меня.

— Мама, мама! — звал он, глядя на дверь. Потом он начал звать громче и еще сильнее вертеться у меня на руках.

— Я здесь, — сказала ему я.

Ребекка в белой ночной сорочке появилась в дверях.

— Он зовет Клэр, — объяснила она. — Клэр говорит ему, что она его мама. Я сама слышала.

— Я твоя мама, — сказала я, поворачивая его к себе лицом. Как же ему это объяснить? Я была ему не нужна. Он извивался и выгибался у меня на руках, крича все громче.

— Да что здесь происходит, черт возьми?

Это был Майк. Он нагишом спускался по лестнице. Волосы всклочены. Лицо очень рассерженное.

— Том плачет, и я не могу его успокоить, — ответила я.

— Дай его мне, — сказал Майк, протягивая к нему руки, но ребенок взглянул на него, как на совершенно незнакомого человека, и с надеждой посмотрел на дверь.

— Что же делать? — спросила я, чувствуя, что еще немного, и со мной приключится истерика. Том продолжал орать и вертеться на руках. Такого раньше с ним не бывало.

— Положим его спать с собой, — ответил Майк. При этом выражение его лица было таким, как будто он собирался взять в свою постель пиранью.

— У меня завтра безумный день. Давай его сюда, — с этими словами он взял Тома и пошел наверх, а я отправилась укладывать спать Ребекку.

— Клэр постоянно говорит Тому: «Давай мамочка тебе поможет» или «Ну-ка, посмотри на маму», — сказала сонная Ребекка. — Она не должна так говорить. Правда, мам? Ты наша мама, а не она. Я люблю тебя.

Я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она перевернулась в кроватке, засунула ручки под подушку и тут же заснула. Я медленно побрела наверх. Через три часа мне нужно вставать, а завтра предстоит сумасшедший день.

Майк положил Тома посередине кровати и уже успел заснуть. Том все еще вздрагивал, а ручки сжимали простыню.

— Успокойся, все хорошо — сказала я, укладываясь рядом. Я погладила его по голове, и он испуганно взглянул на меня. Казалось, что он совсем меня не видит, а смотрит куда-то вдаль. Впервые в жизни я не смогла его успокоить.

Я так и не заснула толком. Смотрела, как, постепенно успокаиваясь, засыпает Том. Он закрыл глаза, поднял ручки и зашевелил губами, что-то бормоча во сне. Что ему снилось? Может быть, как он бежит за Ребеккой? Или как он играет в саду, весь перемазанный в грязи? Или весь день лопает шоколад? Кто является ему во сне: я или Клэр? Я лежала, размышляя о том, как много важных моментов в его жизни прошли мимо меня. Возвращаясь с работы, я слышу, как Клэр говорит ему:

— Давай покажем маме, какие мы большие.

Том с гордым видом открывает рот. В нем поблескивают два крошечных зуба. Или Ребекка встречает меня криком:

— Мама, мама! Том научился ползать!

Первое более или менее внятное слово, произнесенное им (как ни странно, это было что-то вроде «грязный»)… Такие моменты нельзя вернуть.

Я пыталась убедить себя, что это неважно, что все наверстаю. Но сейчас я начинаю понимать, что просто быть рядом со своими детьми уже счастье. С какой радостью Ребекка встречает меня каждый вечер! Она так рада, когда мы вместе. Я вспомнила свою маму, и то, как я цеплялась за ее руку, не желая отпускать, когда она провожала меня в школу. Уроки заканчивались, и я, счастливая, бежала ей навстречу. Когда она была рядом, я чувствовала себя в безопасности. Всегда так гордилась ею. Это теперь она поражает меня своей эксцентричностью и странностью, но тогда она давала мне силы, чтобы жить.

Все в нашей семье воспринимали ее заботу как должное. Она всегда была рядом, была нашей мамой. Мое отношение стало меняться, когда начала взрослеть, но пока я была ребенком, очень любила ее, она была мне нужна, и я не могла пережить расставания с ней. Сделала ли я своих детей независимыми или просто лишила их материнской любви и заботы? Я во всем полагалась на свою маму. Она следила за тем, чтобы я не забыла взять пенал, одежду для бальных танцев и спортивную форму. Она всегда знала, что мне нужно, и, казалось, ее больше ничего не волновало. А я поручила чужому человеку заботиться о моих детях, а сама добиваюсь успеха в жизни и решаю совершенно иные задачи, считая их более важными. Воспитание детей стало для меня чем-то второстепенным.

Я беспокойно ворочалась, стараясь не разбудить Тома, и думала о том, что я справлюсь с этим. Я смогу с этим справиться и не переживать по поводу того, что Майк не желает разделить со мной родительские обязанности. Не могу сказать, что он вообще отказывается заниматься воспитанием детей, он просто не видит, что нужно делать, и когда мне приходится просить его о чем-то, это больше похоже на требование с моей стороны и одолжение с его. Гораздо легче попросить об этом Клэр, потому что мы платим ей именно за заботу о наших детях.

Я лежала на спине и смотрела, как начинает светать и первые лучики света проникают в нашу спальню сквозь шторы. Мимо дома с грохотом проехал трактор. Что мои дети будут думать про меня, когда вырастут? Будут ли их детские воспоминания, такие живые и красочные, связаны со мной? Или они будут вспоминать только Клэр? Не станут ли они вспоминать обо мне, как о женщине, которая появлялась дома поздно вечером и на выходных и была их мамой, когда у нее было время? Но я не могу все успеть. Я живу настоящей жизнью в отличие от моей матери. По крайней мере, мне кажется, моя жизнь гораздо успешнее ее. В наше время никто не восторгается женщинами, которые сидят дома. Все считают их неудачницами. Успех измеряется только работой.

Я нежно провела рукой по лицу Тома. Он дернулся и засопел. Как объяснить ему, что я очень его люблю, несмотря на то что редко бываю с ним? Конечно, это здорово, что ему хорошо с Клэр, что он с радостью бросается к ней при встрече, забывая обо мне. Это было бы просто ужасно, если бы он мучался так же, как Ребекка в яслях. «Пора перестать быть излишне сентиментальной», — думала я, поправляя его волосы. Я закрыла глаза и попыталась заснуть. Весь день буду, как зомби. Но уснуть мне так и не удалось. В голове крутились разные тревожные мысли: деньги, дом, как сказать Майку про курсы, как разобраться в наших отношениях, что делать с Клэр и ее попытками заменить Тому мать… В моей голове складывались, а потом рассыпались картинки, как в калейдоскопе. Мысли не давали уснуть, и по щеке скатилась непрошеная слеза. Все кругом считают меня преуспевающей женщиной, а ведь у меня столько проблем. Как такое возможно? Казалось, что утро вовсе не спешит наступать.

Среда, 8 июля

— Гарриет тут заикнулась насчет отдыха в Дордони — сказала я Майку сегодня вечером. Мы носились по кухне, пытаясь приготовить что-нибудь на ужин. В холодильнике в тот вечер мы нашли: кусочек сыра, пучок салата-рукколы, который почти превратился в сено, кастрюльку с заплесневевшей тарамасолатой[25] и банку пива Heineken. Сомневаюсь, что из такого набора продуктов можно что-нибудь приготовить.

— Да, мы говорили об этом за ужином, и я подумал, что это неплохая идея. Но я еще не дал согласия. Мне кажется, что поехать отдыхать с ними будет дешевле, — это прозвучало так, как будто деньги не имели для нас большого значения. — Что у нас на ужин?

— В кладовке есть макароны. Можно открыть банку консервированных томатов и каперсов. Где-то был тунец, — ответила я, роясь в шкафчике.

— Как тебе это нравится, Плюх? — сказал Майк, обращаясь к нашему лабрадору. — Разве это еда для настоящего мужчины?

Плюх в этот момент не придумал ничего лучше, как срыгнуть свой сухой корм, издавая при этом ужасно противные звуки.

— Совершенно верно, — произнес Майк и полез в шкаф за коробкой с мюсли. Его лицо выражало крайнее недовольство. Он насыпал мюсли в тарелку и открыл банку пива.

— Нет ничего лучше домашней еды. А это не…

— А это не имеет ничего общего с домашней едой, — закончила я фразу, вынимая из холодильника хлеб, чтобы его разморозить и съесть с тарамасолатой. Черт возьми! Мы зарабатываем кучу денег, а питаемся всякой дрянью типа мюсли и полуфабрикатов.

— Ты что-то говорила про то, что собираешься в супермаркет в обед, — сказал Майк.

— Я не смогла. Ник решил устроить совещание, и еще все внештатные корреспонденты куда-то подевались. А ты не мог сходить?

— Не говори ерунды. Когда я, по-твоему, мог сходить в магазин? Да до него полчаса нужно ехать. К тому же, я обещал Стиву пропустить по одной.

— По крайней мере, ты позаботился о себе любимом, — саркастически заметила я.

Да что это за жизнь! Работаешь как собака, возвращаешься домой, еле ноги волоча, а вечер проходит в попытках приготовить ужин из ничего. Не пора ли сказать Майку о том, что молоко у нас тоже закончилось, и мюсли ему придется есть сухими?

— Я собираюсь попросить Клэр ходить в магазины, а то мы постоянно возвращаемся с работы и обнаруживаем, что в доме чего-то не хватает.

Но проблема в том, что Клэр вечно покупает что-нибудь не то. Я бы такое в жизни не купила: какие-то соусы в пакетиках, замороженную рыбу с картошкой и шоколадные муссы с искусственными сливками. Я пыталась вежливо просить ее давать детям свежие овощи и фрукты, но на это она всегда отвечает мне, что Ребекка очень любит шоколадный мусс. Я знаю, что Том весь день ест конфеты (ее машина просто завалена фантиками). В его дневное меню входят только сладости и чипсы. Но что я могу с этим поделать? Я всегда покупаю детям фруктовые напитки с низким содержанием сахара, но к середине недели у нас в шкафу полно кока-колы и спрайта. Сама Клэр тоже очень любит лимонад. Как будто бы у нас в доме появился ненасытный подросток, а не человек, которому мы доверяем все самое дорогое — своих детей.

Майк открыл холодильник.

— Где у нас молоко?

— Не знаю. Может быть, молочная фея забыла про нас сегодня?

Майк повернулся ко мне. По его лицу было видно, что моя шутка ему не понравилась.

— Должно быть, Ребекка допила остатки, — объяснила я.

— Черт подери! Молоко в доме — это непозволительная роскошь? Да когда ты, наконец, сможешь хоть что-то организовать? Все носятся вокруг тебя, выполняя твою работу. Клэр присматривает за детьми, какой-то мужик выгуливает наших собак, потому что, по твоим словам, Клэр не успевает. Теперь ты хочешь еще нанять уборщицу, которой нам нечем платить. А ты не можешь сделать так, чтобы в доме был литр молока.

— Майк! — сказала я, пытаясь сдерживаться и не затевать скандал. — Я пришла домой на полчаса раньше тебя. Не спорю, ты ушел из дома раньше меня. Но как я могла успеть утром в магазин? Ведь мне нужно было одеть детей и собраться самой. Когда я должна, по-твоему, все организовать? Может быть, мне следует попросить Ника отпускать меня на пару часов каждый день, чтобы я могла съездить в супермаркет и отвезти твою одежду в химчистку? Может быть, мне начать пропускать совещания, несмотря на то что я редактор, но при этом успевать позаботиться о том, чтобы твои костюмы были чистыми? Я не могу этого сделать. Майк, я не могу отвечать за все. Ребекка вела себя ужасно, когда я вернулась. Она отказывалась разговаривать со мной и начала реветь, когда Клэр собралась уходить. А потом вообще повисла на ней и не хотела отпускать. Она делала это специально, чтобы заставить меня почувствовать свою вину перед ней. Мне нужно было поладить с ней и уложить ее спать. Причем я успела сделать это до твоего прихода, а ты еще смеешь возмущаться, что у нас нет молока. Извини, но у меня есть проблемы поважнее.

С этими словами я хлопнула дверью и побежала наверх, уже не сдерживая слез. Когда я пробегала мимо комнаты Ребекки, она выглянула из-за двери. Лицо ее было бледным и обеспокоенным.

— Почему вы с папой кричали? Вы поссорились? — спросила она, чуть не плача.

— Все хорошо. Мы просто спорили. Уже все в порядке. Ложись спать, — сказала я, обнимая ее за плечи.

— Все в порядке, Ребекка.

Это был Майк. Он подтолкнул меня к лестнице.

— Ступай наверх, я уложу ее спать.

Ребекка пошлепала к себе в комнату. Майк пошел следом за ней. Уже в дверях он повернулся ко мне и тихо сказал:

— Ложись спать. Обсудим все позже.

Я прилегла на кровать. Голова шла кругом. Я ужасно хотела есть, и мне еще надо было поработать, но сил не было. Майк такой эгоист. Он думает только о себе. Если он чем-то недоволен, то срывается на мне. Какое он имеет право?

Как он смеет орать на меня из-за того, что в доме нет молока? Что из того? Я его и так от всего освободила. Если он хочет, чтобы я работала, пусть помогает мне по дому или… Я глубоко вздохнула и поняла, что в противном случае я заберу детей и мы будем жить отдельно. Единственным поводом для расстройства является Майк. Если бы я была одна, я бы прекрасно со всем справлялась и жила бы спокойно.

Я начинаю беситься, когда он ругает меня за то, что я уступила Ребекке и дала ей печенье, или говорит, что я балую Тома, потому что беру его на руки, когда он плачет. А чего мне стоят наши семейные вылазки?! Каждый раз я ужасно переживаю, что он из-за чего-нибудь рассердится и мне придется прилагать массу усилий, чтобы избежать скандала. Кажется, Майк считает, что от него не требуется вовсе никаких усилий для того, чтобы мы были настоящей семьей. По его мнению, это я должна обо всем заботиться, несмотря на то что я не меньше него устаю на работе. Мне надоело быть во всем виноватой. Я из кожи вон лезу, а он палец о палец не ударит. Мне надоели его контроль и руководство. Он знает, как и что нужно делать, а мы должны ему подчиняться и предоставить ему право решать.

Могу поспорить, что та пара, которая хотела купить наш дом, больше не позвонит. А все потому, что Майк не согласился продать им дом по предложенной цене, думая, что они настолько заинтересованы, что дадут больше. У нас в доме нет сотрудничества. У нас диктатура. Я зарабатываю почти столько же, сколько и он, веду хозяйство, слежу за работой Клэр, а в прошлые выходные мне пришлось даже подстригать этот чертов газон. А он-то тогда на что? Мой отец тоже был страшным эгоистом и ничего не делал по дому, но он имел на это полное право — он содержал всю семью. А Майк-то с какой стати ведет себя, как настоящий мачо?

Я уже было собралась встать и пойти вниз, но тут в комнату вошел Майк.

— Кэрри, — начал он, пытаясь казаться спокойным. Он сел на краешек кровати и обнял меня. Я отодвинулась.

— Я переживаю за тебя. Ты срываешься с катушек по любому поводу. Мне кажется, ты зря согласилась на эту новую работу.

— Мое состояние никоим образом не связано с работой, — прошипела я в ответ как можно тише, чтобы Ребекка (у нее уши, что радар) не услышала. — Ведь это ты начал дурацкую ссору из-за молока. Я была абсолютно спокойна. Ты устраиваешь трагедию по каждому пустяку, а потом говоришь, что я во всем виновата. Это ведь не я распсиховалась из-за отсутствия молока. Думаешь только о себе и при этом считаешь меня эгоисткой. Ты хоть пальцем пошевелил, чтобы что-нибудь исправить? Да как ты смеешь называть меня несобранной? Я забочусь о детях, слежу за Клэр, хожу в магазин, стираю. А ты совершенно бесполезный человек в этом доме.

Я начала жалеть, как только эти слова сорвались с моего языка. Но я и так достаточно с ним церемонилась. Он, наконец, должен понять, что должен что-то делать для семьи. Майк резко отдернул руку, которую было протянул, чтобы обнять меня. В этот момент мне показалось, что он собирается ударить меня. Его красивое лицо было холодным и безразличным. Я никогда не видела его таким. Передо мной сидел абсолютно незнакомый человек.

— Я должен поехать в Лондон завтра. Вернусь послезавтра. У тебя будет время подумать, — сказал он, выходя из комнаты и направляясь в ванную. Оттуда доносился шум воды.

Когда я вернулась в спальню, закончив работу, мне показалось, что Майк уже спит. Я легла рядом с ним. Он повернулся ко мне, провел руками по груди и прижался ко мне. Только не это. Неужели он думает, что после всего сказанного можно заняться любовью? Наверное, считает, что это способ помириться. Я повернулась к нему спиной и убрала с себя его руки.

— Кэрри, ты даже не представляешь, что ты сейчас сделала, — сказал он подозрительно спокойным голосом.

«Да пошел ты, — подумала я. — Почему он все так драматизирует? Разберемся во всем утром», — и уснула.

Четверг, 9 июля

Я слышала, как Майк встал рано утром, а потом упаковывал свои рубашки в маленькую дорожную сумку. «Сейчас он поднимется и поцелует меня на прощание», — думала я, лежа с закрытыми глазами. Это он должен извиняться за вчерашнее. Я слышала, как он принес Тома в нашу комнату и положил рядом со мной. Я открыла глаза и протянула руку (я даже собиралась извиниться), но Майка уже не было в комнате. Было тихо. Потом хлопнула входная дверь. Он ушел.

Агент по продаже недвижимости позвонил мне на работу. Та пара была готова заплатить за наш дом немного больше. Естественно, агент отметил, что это их предел и мы можем потерять этих покупателей, если не согласимся сейчас. Похоже, что мы основательно надоели агенту, и он хочет побыстрее решить это дело. Сначала я хотела дозвониться до Майка, который был в Лондоне на конференции, но потом передумала. Могу я сама хотя бы один раз в жизни принять решение? Я пошла в туалет и посидела там несколько минут. От этого решения зависело наше будущее. Могу себе представить, как рассердится Майк, когда узнает, что я согласилась на эту цену. Но почему всегда он принимает решения? Я вернулась в свой кабинет, набрала воздуха в легкие и позвонила покупателям.

— Мы согласны. Нас устраивает эта цена, — сказала я.

Дрожащими руками я положила трубку. Что скажет Майк?

Пятница, 10 июля

Майк возвестил о своем возвращении, громко швырнув дорожную сумку на пол. Ребекка тут же оторвалась от телевизора и побежала встречать его в прихожей.

— Папа, папочка! — закричала она. — Ты привез мне подарок?

Я стояла рядом, держа на руках Тома. Мое сердце громко стучало. Майк ни разу мне не позвонил за прошедшие два дня. Я даже не знала, где он ночевал. Впервые за годы совместной жизни он не сообщил мне, где был. Какой он мелочный! Неужели мои слова перечеркнули все хорошее в нашей жизни? Он открыл сумку и достал оттуда принцессу Барби. Ребекка завизжала от радости. Она так давно хотела эту игрушку. Дочка просто с ума сходит от этих розовых пластмассовых кукол.

— Смотри, смотри, что мне папа привез! — визжала она чуть не плача.

Майк взял на руки Тома, сказав:

— Смотри, что у меня есть.

Я наклонилась и погладила Плюха. Я чуть не разревелась, пока смотрела, как Том, повизгивая, разворачивает свой подарок. Я так хотела, чтобы Майк обнял меня. Какая же я дура! Сначала наорала на него, а потом чуть с ума не сошла, когда услышала, как он открывает дверь.

— Смотри, мама! Папа привез Тому Супермена! — радовалась Ребекка.

Замечательно. Нужно было пойти дальше и купить ему пистолет.

— А что ты привез маме? — спросила Ребекка.

Я заставила себя поднять глаза. Майк держал на руках Тома и улыбаясь смотрел, как тот запускает Супермена. Он сделал вид, что не слышал вопроса. Черт возьми, до чего же он хорош в этом темном костюме с красным шелковым галстуком! У меня сердце екнуло при мысли о том, чем он мог заниматься, пока отсутствовал. Стало ужасно противно. Где он ночевал? Почему его так долго не было? Я не могла его об этом спросить, потому что мы не разговаривали. Но и неведение просто невыносимо. Он нарочно уделял все внимание детям и так открыто показывал им свою любовь, что мне становилось больно. Майк ведет себя, как ребенок. Он не хочет забыть нашего последнего скандала. Обычно после ссоры муж приходил домой с цветами или заказывал столик в нашем любимом ресторане. На этот раз ничего подобного не произошло. Похоже, мы встали на тропу войны. Ну и ладно. Если ему так хочется, пусть будет так. В конце концов, я смогу защитить диссертацию на тему «Как жить с мужчиной в состоянии войны».

Майк уложил детей спать. Я ушла готовить запеканку. Соленые слезы катились в бульон. Мы поужинали у телевизора. Никто из нас не произнес ни слова. Бутылка вина, которую я купила, чтобы отметить примирение, так и осталась стоять на кухне непочатой.

Суббота, 11 июля

Сегодня рано утром, пока мы с Томом плескались в ванной, зазвонил телефон. Я поняла, с кем разговаривает Майк, и обмерла от ужаса.

— Что вам сказала моя жена? Я вам перезвоню через пару минут.

Он поднялся наверх и открыл дверь ванной. Я сидела как ни в чем не бывало и старалась выглядеть спокойной. Очень нелегко сохранять спокойствие, когда на твоем животе барахтаются два маленьких пингвина в красных шапочках.

— Почему ты не сказала мне, что согласилась продать дом на условиях, предложенных покупателями? — спросил Майк, стараясь не смотреть на мою грудь, которая торчала из воды как горбы лох-несского чудовища.

— Ты меня даже не спрашивал об этом, — сказала я, набравшись смелости.

— Мы могли бы заставить их еще поднять цену.

— Послушай, — начала я и привстала, чтобы достать полотенце. Вода в ванне всколыхнулась, и Том выскочил на поверхность, как пробка. — Это всего лишь на пять тысяч меньше, чем мы просили. Теперь мы можем заняться покупкой усадьбы.

— По-моему, мы не можем ее себе позволить, — сказал Майк.

Вытащив ногой пробку, я достала из воды сопротивляющегося скользкого Тома и встала. Майк тут же выскочил из комнаты. Ему явно было не справиться с собой при виде моего обнаженного тела. Во мне все кипело. Наше будущее в его руках, и он этим пользуется. Он прекрасно знает, что я очень заинтересована в покупке усадьбы и мне будет невыносимо трудно пережить ее потерю.

— Мы же уже все решили, — говорила я из-за двери. — Мы решили, что вполне можем ее купить. Что на тебя нашло? Ведь ты был не меньше меня заинтересован в покупке усадьбы.

Майк ничего не ответил. Я слышала, как он пошел вниз. Но он не стал звонить агенту и говорить, что мы передумали и не согласны с предложенной ценой. Ага! Моя взяла. Одной проблемой меньше. Но, интересно, как мы купим усадьбу? Мы ведь даже не разговариваем друг с другом. Я могу к этому привыкнуть. Как ни странно, так даже спокойнее. Утром работа, вечером дети. Не надо о нем думать. Рано или поздно мы помиримся, а пока я получаю удовольствие оттого, что мне не нужно о нем заботиться. Я уже неделю не глажу ему рубашки. Скоро выглаженные у него закончатся. А если он со мной не разговаривает, он даже не сможет попросить меня погладить. Правильно я рассуждаю?

Вторник, 21 июля

Ничего не слышно про курсы для руководителей. Я думаю, Ник передумал, и не хочу ему об этом напоминать, потому что я посмотрела фильм «Она будет одета в розовую пижаму» и теперь пытаюсь представить, как я стану спускаться по веревке в ночной сорочке. Также с трудом представляю, как буду бегать по холмам с компасом в руках, обутая в огромные ботинки. Я даже не знаю, где север, где юг. Не все ли равно? Стороны света никогда не укладывались в моей голове. К тому же, я и жизнь в палатке — вещи несовместимые. Меня вовсе не радует мысль о том, что можно спать в застегнутом спальном мешке, в то время как всякие ползучие твари пытаются залезть тебе в нос. Я уже слишком старая для походной жизни, так же как и для занятий сексом на полу. Предпочитаю матрасы. Меня вовсе не радует перспектива встречи с другими руководителями среднего звена Би-би-си и задания вроде перехода ручья вброд. Мне кажется, подобные курсы — это просто повод напиться и с кем-нибудь переспать. Спасибо, проблем с мужчинами мне и так хватает.

На прошлой неделе я рассказала Джилл о нашей ссоре с Майком. Мы долго шутили и смеялись по этому поводу. Мне даже полегчало. Мы решили организовать женскую коммуну. Мы сбежим от наших мужей под покровом темноты, и с этого дня им придется заботиться о детях самим. Потом мы распродадим все наше имущество и купим себе марли на платья. На лицах нарисуем загадочные рунические знаки, вставим в уши длинные сережки, которые будут позвякивать на ветру, возьмем себе какие-нибудь имена типа Энигма и Нептуна и будем жить с вольными художниками у моря. Будем вставать на рассвете, танцевать красивые неземные танцы вместе с пробуждающейся природой и целовать ветви деревьев. Нам больше никогда не придется разбирать по парам мужские носки.

— Но мне не очень нравится марля, — сказала я. — Она начинает пахнуть, когда намокает. И потом, мне не обойтись без фена.

— Фену не место в новой жизни. Пусть твои волосы свободно развеваются и растут, как им назначено природой, — уверенно сказала Джилл.

— Ты хочешь сказать, что и подмышки тоже предоставим природе?

— Ты должна быть готова чем-то пожертвовать, чтобы слиться с окружающей средой и избавиться от мужского гнета, — ответила Джилл. — Ладно, я пошла. Пора кормить Сьюзи, и меня ждет куча неглаженного белья. Держись, сестренка.

Ник задержал меня после совещания. Он выглядел виноватым.

— Кэрри, помнишь, я говорил тебе про курсы для руководителей? Похоже, ты на них не поедешь. Я забыл отправить заявку вовремя, а теперь у них уже нет мест. Но Брюс сказал мне, что ему нужен исполнительный продюсер для съемок получасового документального фильма. Съемки будут проходить в начале следующего месяца в Бостоне. Фильм будет посвящен детям с дислексией и тому, как врачи в новом центре помогают им преодолеть болезнь. Родители многих детей из «Мидландс» готовы платить более пятидесяти тысяч в год, чтобы попасть туда. Представляешь? Планируется снять фильм за неделю. Подумай и сообщи мне о своем решении. Брюс уже начал волноваться. Хочешь верь, хочешь нет, но продюсер, который должен был снимать этот фильм, сломал руку, когда играл в теннис.

Неделя в Бостоне. Я одна, без семьи, в Бостоне! Очень заманчивое предложение. После двух недель холодной войны я чувствую, что еще немного, и я не выдержу. Каждый раз, когда я пытаюсь заговорить с Майком или дотронуться до него, он уходит. Призрачный мужчина. Он прекрасно знает, что я не могу без него, и отсутствие общения для меня просто пытка. Медленно схожу с ума оттого, что не могу ничего с ним обсудить, не могу его коснуться. Я надеюсь, что ему тоже нелегко. Я уже забыла, что такое спать с ним, а мысль о том, что у нас могут быть теплые отношения, кажется просто нереальной.

Мы больше не спим вместе. Вернувшись из Лондона, он после обычного просмотра вечерних передач по телевизору перебрался в свободную комнату и закрыл за собой дверь. Он, видимо, думал, что я буду ломиться в комнату или рыдать под окном. Могу поспорить, он даже поставил у двери стул, чтобы я не могла войти. Ей-богу, как в детском саду! Неужели я стала бы подглядывать в замочную скважину или искать ключ от комнаты, чтобы закрыть его и ему было бы не выйти даже в туалет? Могу ли я так низко пасть? Могу. Мы как дети. Вчера вечером поймала себя на том, что лежу и думаю о том, как бы ему насолить и испортить жизнь. Честно говоря, если бы посторонние люди видели, как обращаются супруги друг с другом наедине, решили бы, что они ненормальные. Гарриет как-то разоткровенничалась и рассказала мне, что однажды они с Мартином сильно поссорились в машине. Он опаздывал на важное совещание, и она подвозила его до вокзала. Муж был так груб с ней, что она, рассердившись, закрыла все замки на дверцах машины и пронеслась мимо вокзала. Только отъехав на приличное расстояние от города, она нажала на тормоз и попыталась вытолкать мужа из машины. Какой-то парень, проезжавший мимо на тракторе, просто обалдел, когда увидел двоих взрослых, прилично одетых людей, дерущихся у Ленд Ровера. Тут и до них дошла вся нелепость ситуации, и они рассмеялись.

Я уверена, что кто-нибудь из нас рано или поздно подойдет и скажет:

— Это все глупости. Давай поговорим и разберемся.

Но чем дольше это длится, тем больше усугубляется ситуация. Майк возвращается домой поздно (где он бывает?), а я нахожу успокоение в бутылке белого вина.

Ник сказал, что ждет моего ответа сегодня, поэтому я решила позвонить Клэр. Я пообещала ей двухнедельный отпуск в августе, когда мы поедем отдыхать в Дордонь с семьей Гарриет. По-моему, мы правильно сделали, что приняли ее предложение.

— Милая, я так рада. Мы замечательно проведем время. Может быть, я чем-то могу тебе помочь? Ты ведь так занята, — говорила мне Гарриет по телефону, и я просто почувствовала, как она источает запах дорогих духов. При этом она непременно водила пальчиком по безукоризненной поверхности дорогого кухонного стола из клена. Может быть, попросить ее упаковать наши вещи? Нет, только не это. Мне стыдно показать ей наши чемоданы. Я постоянно жалею денег на покупку новых. Ведь это не предмет первой необходимости. Поездка обойдется нам практически даром. Нам нужны деньги только на билеты на паром и бензин. Есть еще один плюс: Майку придется разговаривать со мной при посторонних. Если бы мы поехали одни, мы бы общались через Ребекку.

Мне придется основательно обновить свой гардероб, если я все-таки поеду в Бостон. Сейчас уже все ясно по поводу продажи нашего дома (не думаю, что мы будем ждать месяц, пока найдутся еще желающие), а та пара, что продает нам усадьбу, сбавила тысячу, так что с деньгами все не так плохо. На самом деле, все гораздо лучше, чем могло быть, так что в выходные я могу поехать в Оксфорд и пройтись по магазинам. Мне нужна парочка платьев, которые подойдут и на работу, и на выход. Но к ним же еще нужны туфли. И еще мне нужен кардиган и несколько легких пиджаков. Чувствую, я много потрачу, пройдясь по магазинам. Наплевать на то, что скажет Майк. Мне нужно РАЗВЛЕЧЬСЯ.

Суббота, 25 июля

— Майк, — обратилась я к мужу за завтраком, который как всегда, проходил в полном беспорядке. Счастливый Том, видимо, выяснял, далеко ли он может разбрызгивать хлопья с молоком, и шлепал ложкой по тарелке с Витабиксом. Ребекка отковыривала шоколад с круассана и крошила его по столу. — Ты не посидишь с детьми, пока я съезжу в город? Мне нужно кое-что купить, а ходить по магазинам с Томом очень нелегко.

— Хорошо, — ответил Майк, даже не оторвавшись от газеты. Он в последнее время здорово помогает мне справляться с детьми. Может быть, он готовит речь в суде. Каждые выходные она бросала детей и ходила по магазинам (она просто одержима покупкой новых вещей), а я в это время заботился об этих беззащитных крошках. Мне надоело жить, как в греческой трагедии. Но я уже решила пойти по магазинам одна, без детей. Ребекка очень любит играть в прятки, когда мы приходим в магазин. Она забирается под вешалки, и пока я наклоняюсь, чтобы достать ее оттуда, выбегает с другой стороны, истерически хохоча. Том больше не сидит, привязанный в своей коляске, а предпочитает ходить по магазину, держась за руку, поэтому мы передвигаемся со скоростью черепахи. Честно говоря, ходить в магазин в поисках одежды с детьми все равно, что делать это с напившимся вдрызг старичком, даже еще сложнее. Когда Ребекке было года четыре, она имела привычку открывать шторку в примерочной как раз в тот момент, когда я снимала с себя брюки, выставляя напоказ обалдевшей публике все мои прелести.

Мне нужно пройтись по магазинам и что-то купить. Если я чем-то расстроена или у меня плохое настроение, нет ничего лучше похода по магазинам. Можно потратить кучу денег на психотерапевта, но мне больше помогает покупка новой одежды. Можете считать меня приземленным человеком, но когда я перебираю вешалки с одеждой, это успокаивает меня не меньше, чем гипноз или глубокий массаж. Я забываю обо всем, когда бормочу себе под нос: «Этот плащ цвета морской волны как нельзя лучше подойдет на осень». Нет никакого объяснения тому, что, накупив одежды, чувствуешь себя лучше или счастливее. Но это действительно происходит. Я могу примерять одежду, совершенно забывая про время, и целую вечность кручусь перед зеркалом в примерочной. Конечно же, я не останавливаюсь, купив одну вещь. Потом мне нужно купить к ней еще кучу всего. В такие моменты я похожа на оголодавшую акулу, которая никак не может насытиться. Я рыскаю в поисках одежды и несладко приходится тому, кто попадается мне на пути.

Сегодня я превзошла саму себя. Я купила две пары широченных брюк и очень хотела купить еще одни брюки-клеш, но они слишком обтягивали мои ляжки. Терпеть этого не могу. Они, видимо, были плохо пошиты. Пришлось отказаться от чудного легкого платья (наподобие того, что было надето на Гарриет на ужине), потому что мои пухлые коленки торчали из-под него слишком нелепо. Но зато я купила себе несколько футболок с глубоким вырезом, джинсы с заниженной талией и босоножки на платформе. Я собираюсь полностью изменить свой имидж. Майк просто не узнает меня. Прощайте, ситцевые платьица, да здравствуют платформы и широкие брюки! Но, когда я подошла к кассе, пришло отрезвление. Какое право я имею стоять тут с охапкой новой одежды, когда на карточке практически нет денег? Но я должна была пройти курс магазинотерапии, и пути назад не было. Я расплатилась и направилась к выходу. Когда я шла по городу, размахивая сумками, жизнь была прекрасна. Она начиналась заново. Главное, не сдаваться. До поездки во Францию я похудею и буду прекрасно выглядеть. Майк будет на коленях вымаливать прощение. А во Франции будет много пылкого страстного секса.

Среда, 29 июля

У Ребекки сегодня День спорта. Очень важный для нее день. Примерно месяц назад я обвела эту дату карандашом в своем ежедневнике. Всю прошлую неделю она напоминала мне о нем и постоянно тренировалась в прыжках в длину и через скакалку. Вчера вечером я тщательно постирала ее шорты и футболку, добиваясь безукоризненной белизны. Я даже запихала в стиральную машину ее спортивные тапочки. Машина начала издавать странные звуки, но тапочки не пострадали и, кажется, даже не стали меньше.

У меня на утро назначено совещание, но надеюсь, что оно закончится до двух часов, и я успею к началу соревнований. За завтраком я пыталась поговорить с Майком. Он выглядел просто безупречно: темно-синий костюм и желтая рубашка, которую я купила ему пару месяцев назад. Я так хотела, чтобы он обнял меня.

— У Ребекки сегодня День спорта. Ты приедешь в школу? — сказала я, стараясь казаться спокойной.

— Пожалуйста, папочка! — начала Ребекка, выбежав из кухни и повиснув у него на руке.

— Не могу, милая, — ответил Майк, целуя ее в щеку. — У меня много дел на работе.

Я попыталась дотронуться до его руки, но он спрятал ее в карман. Ребекка притихла, почувствовав, что между нами что-то не так. Она посмотрела на меня, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не расплакаться. Дочка взяла меня за руку и посмотрела на нас обоих.

— Пока, до вечера, — сказал Майк дочери и закрыл за собой дверь.

Со временем я начала понимать, что единственный способ справиться со своими чувствами, это избегать попыток вступить в малейший физический контакт с Майком. Если я не буду пытаться дотронуться до него, он не сможет сделать мне больно. Безусловно, я могу быть такой же холодной и сдержанной, но он наверняка переживает не меньше, чем я.

На совещании мы обсуждали поездку в Бостон. Нужно было решить массу вопросов, касающихся операторов, билетов на самолет и съемок в центре. Мы забронировали себе номера в гостинице «Чарльз». Судя по описаниям, это роскошный отель в центре города рядом с Гарвардским университетом. Если уж мы едем в командировку на деньги Би-би-си, мы можем себе позволить пожить в роскоши. Я звонила в агентство по поводу наших виз и билетов и постоянно смотрела на часы, боясь опоздать в школу. Времени еще полно. Только час дня. Потом Ник заглянул ко мне в кабинет и попросил зайти, чтобы обсудить график работы. Когда мы закончили, я с ужасом обнаружила, что уже половина второго.

— Мне пора идти, — сказала я Нику.

— Что за спешка? — поинтересовался он.

— Срочно нужно к зубному. Острая боль, — объяснила я на ходу.

Я пулей полетела в школу, умоляя стрелки часов не спешить. Обычно я добираюсь до школы за полчаса, но сегодня я попала в пробку в маленьком городке Стадли, рядом с которым находится школа. Что здесь происходит, черт подери? Ну конечно, временные дорожные работы. Ни раньше, ни позже. Старый светофор валялся посреди дороги, а рядом с ним, опираясь на лопату, стоял какой-то мужик с сигаретой в зубах. Встречного движения не было. Когда мое терпение лопнуло, я выехала на обочину и объехала вереницу машин. Со всех сторон мне сигналили возмущенные водители. Мужик даже не посмотрел на меня, когда я проезжала мимо. Когда я объехала всех, на светофоре, естественно, загорелся красный. Везет как утопленнику.

В половине третьего я свернула с шоссе к школе. Подъезжая к воротам, я едва не врезалась во встречный грузовик. Парковка была забита машинами, а вдалеке виднелись детские фигурки в спортивной форме. Я побежала по газону к спортивной площадке. Каблуки то и дело застревали в земле. Оказавшись ближе, я смогла разглядеть родителей, стоявших вокруг площадки. Взволнованные папаши в деловых костюмах сжимали в руках мобильники (вид у них был такой, как будто бы их только что вытащили из офиса, и они ждут чрезвычайно важного звонка из Америки) и мамаши в строгих кремовых платьях, как и подобает тем, чьи дети учатся в частной школе. Я высматривала в толпе Ребекку или Клэр. Заметив Клэр, которая стояла с Томом на другой стороне дорожки и обнимала Ребекку, я побежала к ней. По дороге я чуть не задела малыша, который ел яйцо всмятку и размахивал ложкой. Я позвала Ребекку. Она обернулась. Лицо ее было рассерженным, и по нему ручьем текли слезы.

— Я победила! Я первой прибежала на стометровке! А ты этого не видела. Где ты была?

Я крепко обняла ее. Она плакала навзрыд.

— Прости меня. Я задержалась, дорогу ремонтируют, — ответила я и тоже заплакала.

— Я так хотела, чтобы ты на меня посмотрела. Я бежала так быстро, а ты этого не видела, — сказала она, всхлипывая. Лицо покраснело и распухло от слез.

Учительница физкультуры миссис Льюис шла к нам, и я быстренько вытерла слезы.

— Молодчага! Вы можете гордиться ею! Она даже мальчишек обогнала, — сказала миссис Льюис зычным голосом.

— Я горжусь своей дочкой. Она действительно просто умница, — ответила я, прижимая к себе Ребекку.

Мамаши других детей стояли группками и мило беседовали. Они успели подружиться, потому что каждый день привозят своих детей в школу и забирают домой, а также устраивают чаепития, где говорят о том, как им все это надоело. Мы с Клэр стояли в стороне и досматривали остаток соревнований. Потом к ней подошли поболтать знакомые ей няни других детей. Том сидел в коляске, держа в руках воздушный шар. Клэр взяла его на руки и посадила себе на плечи, чтобы он мог лучше наблюдать за ходом соревнований, а он запустил ручонки ей в волосы.

— Мы с детьми поедем домой, — сказала я Клэр, когда мы направились к машине после соревнований. Ребекка гордо сжимала в руках свой кубок. Она успокоилась, повеселела и познакомила меня со своими друзьями. Я уже знала некоторых из них, потому что когда-то заставила себя выяснить их домашние телефоны и приглашала к нам поиграть в выходные, но очень многих видела впервые.

— Вы не пойдете на работу? Вам это удобно? — спросила Клэр.

— Нет, мне не нужно на работу, — ответила я и нашла в сумке свой телефон. Четыре пропущенных звонка. Я прослушала сообщения, но перезванивать не стала. Пошли все к черту. Что бы там ни было, они без меня обойдутся. Когда я попыталась снять Тома с плеч Клэр, он начал сопротивляться и заплакал.

— Томми, будь умницей! Ты едешь домой с мамой.

— Том, мороженое, — сказала я. Обычно обещание купить ему мороженое творит чудеса.

— Не хочу, не хочу, — кричал он, цепляясь за рукав Клэр, которая пыталась пристегнуть его к детскому сиденью в машине.

— Тихо, веди себя хорошо, — сказала она, целуя его на прощание и шепча что-то на ушко, но я не расслышала, что именно. Он постепенно успокоился, но время от времени тихонько всхлипывал. Ребекка напевала такую дурацкую детскую песенку, что к концу поездки я была готова ее убить.

8 АВГУСТ

Суббота, 3 августа

— Скажи мне, только честно, я выгляжу, как старая дура? — спросила я сегодня утром Джилл, вертясь в новых джинсах и футболке на кухне. Джинсы были явно тесноваты, а на животе жир собрался в складку, и мне постоянно хотелось натянуть футболку пониже, чтобы ее прикрыть.

Ребекка, Сьюзи и Дэйзи плескались в маленьком сборном бассейне, установленном для них в саду. Я потратила сегодня три часа на то, чтобы вытащить его из сарая, разогнать всех пауков, которые успели там поселиться, и отчистить от прошлогодней грязи. Девчонки пообещали следить за Томом, который ползал по саду нагишом, но, увлекшись своей игрой, совершенно забыли о малыше. Он копался в клумбе и жевал цветы бегонии. Наполнив бассейн, я не стала убирать поливочный шланг, и, судя по крикам, девчонки вовсю поливали друг друга. Обрадовавшись первому по-настоящему жаркому дню, мы вышли в сад, который теперь больше похож на джунгли. Ну и ладно. Пусть новые жильцы борются с триффидами[26]. В нашем саду феи не водятся, и не ищите. Скорее наткнетесь на бродяг, которые предложат вам купить «The Big Issue»[27].

Майк уехал куда-то рано утром. Я решила даже не пытаться помириться с ним до моего возвращения из Америки. Он сердится на меня еще больше с тех пор, как узнал об этой поездке, считая, что я не должна была на нее соглашаться и что я намеренно демонстрирую свою независимость. Наверное, думает, что я должна пасть к его ногам и молить прощения за ту ссору, уверяя при этом, что он мне очень нужен. Тем хуже для него. Не бывать этому. Но куда это он поехал? И надел все самое лучшее… Может быть, мне стоит нанять частного детектива? Или просто спросить у него, но тогда он поймет, что мне не все равно, куда он поехал. На самом деле меня это СОВЕРШЕННО не интересует.

— Ты прекрасно выглядишь! — сказала Джилл.

Джилл такая умница, она всегда говорит мне, что я замечательно выгляжу. Когда она спрашивает меня об этом, я говорю то же самое. Даже когда мы обе знаем, что больше похожи на Лес Даусон, чем на Клаудию Шиффер.

— У меня в этих штанах зад не слишком большой?

— Вовсе нет, — без всякого сомнения сказала Джилл. — Елена Кристиансен позавидовала бы твоей заднице. Расскажи-ка мне лучше про этого Гэри, который с тобой едет.

— Он ведущий программы. Самовлюбленный нахал. Такой загорелый, темноволосый, кудрявый. Носит брюки в обтяжку. У него очень большая голова. Помнишь, ты как-то видела его в нашей программе и сказала, что у него совсем нет шеи.

— Ага, вспомнила, — сказала она, кивая головой. Ее глаза оживленно заблестели. — Большеголовый Мистер Сексуальность. А что думает Майк по поводу того, что ты едешь в командировку с мужчиной, из которого прямо бьет сексуальная энергия?

— Он не знает, с кем я еду.

— А, холодная война еще не закончилась? — спросила Джилл, помешивая капуччино.

— Ага.

— Везет тебе. Тебе не нужно с ним разговаривать. Мне тоже нужно поругаться с Питом. Завтра начинается показ нового фильма по произведениям Джейн Остин. Я жду не дождусь этого фильма, а он будет сидеть рядом, шуршать своей дурацкой газетой и вздыхать. Рано или поздно я этого не выдержу.

Понедельник, 3 августа

Я все упаковала и готова к поездке. В субботу я подстриглась. Сделала себе короткую стрижку в надежде, что так будет легче укладывать мои непослушные кудри. К тому же, эта прическа прекрасно дополняет мой новый имидж. Я мужественно сидела в кресле и смотрела, как мои локоны падают на пол, а Том вертелся у меня на коленках. Пока парикмахер изо всех сил старался при помощи щипцов выпрямить мои кудри на макушке, я думала о том, что как только помою волосы, они снова завьются. Я не стану закручивать их на бигуди (на это у меня просто нет времени, к тому же, я не хочу ходить по дому в столь идиотском виде), и тогда я буду очень похожа на молодого Майкла Джексона. Ребекка висела на спинке моего стула, мешая парикмахеру, и упорно отказывалась пойти и посмотреть мультик.

— Ну, как тебе? — спросила я, вертя головой и глядя на себя в зеркало.

— Ужасно. Раньше у тебя были волосы, как у Барби, а теперь ты больше похожа на Кена, — сказала она, скорчив недовольную гримасу.

— Спасибо, дорогая, — ответила я, доставая свою кредитку и думая о том, что влезаю в еще большие долги. Отчего услуги парикмахера так дороги? Почему-то в наше время работу парикмахеров считают искусством.

По улице я везла Тома в коляске, а Ребекка висела у меня на руке, загребая асфальт носками своих новых туфель. Мы направлялись к машине, и я случайно увидела свое отражение в витрине. Я остолбенела, как будто увидела себя в зеркале впервые. Боже мой! Я ли это? У меня всегда были длинные кудрявые волосы. Теперь придется долго привыкать к моему новому облику. «Ты стала как все», — с грустью подумала я. «Нет, ты стала моложе и современнее. Ты изменилась». А изменения — это здорово!

Мы вернулись домой часам к пяти. После парикмахерской мы прошлись по магазинам. Я накупила столько вещей, что чуть не перевернула коляску с Томом, когда подошла к лифту в универмаге. Всего на минутку отвлеклась, и сумки, висевшие на коляске Тома, перевесили. Малыш испуганно вскрикнул, но я вовремя успела поймать коляску. Надеюсь, никто этого не заметил и не посчитал меня нерадивой мамашей. Когда мы подъехали к дому, Майк был на кухне и что-то делал около раковины. Я быстро отвернулась, чтобы помочь Ребекке выйти из машины, но успела поймать его взгляд, полный ужаса. Он так любил мои волосы. Когда мы занимались любовью (неужели и вправду были такие времена?), он любил накручивать локоны на пальцы. Когда он сидел за моей спиной, обычно гладил их руками. Теперь он не мог себе этого позволить.

Ребекка побежала на кухню с криком:

— Папа, папа! Мама обстригла волосы! Это ужасно! Мне совсем не нравится!

— Бекки, — сказала я, стараясь не реагировать на ее слова, — помоги-ка мне принести сумки.

— Мама теперь похожа на мальчика. Правда, пап?

Майк посмотрел на меня. Впервые за несколько недель наши глаза встретились. Во взгляде читалось: «Я люблю тебя. Вернись». Мы так давно друг друга знаем, что взгляды говорят гораздо больше, чем слова. Было понятно, что, не общаясь, мы причиняем друг другу боль. Я бы отдала все на свете за одно его прикосновение. Как я хочу, чтобы он подошел и прижал меня к себе, чтобы я могла почувствовать тепло его тела и биение его сердца! Как я хочу снова прикоснуться к его волосам и прижать его лицо к своей груди! Мы не пытались скрыть своих чувств в это мгновение и как бы говорили друг другу: «Не делай мне больно! Остановись!» Казалось, мгновение длилось целую вечность, но потом все резко оборвалось, и Майк отвел глаза.

— Очень стильно. Я думаю, в Америке все одобрят эту прическу, — произнес Майк.

Ребекка устроила мне сцену вчера вечером, когда я упаковывала вещи. Шла первая неделя ее каникул, и я пообещала ей, что постараюсь отпроситься на неделю перед моим отъездом.

— Я не смогла. Слишком много работы. А теперь мне нужно ехать, — объяснила я ей.

— Возьми меня с собой. Я буду хорошо себя вести и помогать тебе нести сумки.

— Не могу. Ты останешься дома с папой и Клэр, а потом мы вместе поедем в отпуск. Мы замечательно проведем время. Маме нужно съездить в командировку, а потом мы снова будем вместе.

— Ты всегда только обещаешь, но никогда не сдерживаешь слова.

Самолет вылетал в семь из аэропорта Хитроу. Как обычно, я провозилась перед выходом. Я совсем забыла, что вечером в городе много машин. Естественно, застряла в пробке и проторчала на дороге целую вечность. Все во мне кипело, давление повышалось. «Успокойся, не то тебя хватит удар», — уговаривала я себя. Поставила свой любимый диск Эрика Клэптона и стала громко подпевать. «Лэйла!» — голосила я, пристукивая в такт по рулю. Мужчина из соседней машины с любопытством посмотрел на меня и быстро отвернулся. Я не успела поймать его взгляд. Но попыталась сделать умное лицо и очень обрадовалась, когда он меня обогнал. «Ну, давайте же скорее! Я ведь опаздываю!» — шептала я, сжимая руль все крепче.

Я влетела в здание аэропорта в четверть седьмого и с огромным трудом смогла найти исправную коляску для багажа. Гэри и компания нервно поглядывали на часы. Они уже сдали свой багаж. Я назначена ответственной за эту поездку, но даже приехать в аэропорт вовремя не могу. Сдала свой багаж и побежала извиняться. Нос блестел, а волосы торчали в разные стороны.

— Ничего страшного. Мы ведь вовсе не хотели заходить в дьюти фри[28]. Да, ребята?

Они все покачали головами и усмехнулись. Боже мой! Да ведь я лечу с одними мужиками!

— А где Сэмми? — спросила я. Она была назначена аналитиком и тоже должна была поехать с нами.

— Ее парень не отпустил в эту поездку. Жаль, правда? Ник отправил Марка вместо нее, — ответил Гэри.

— Привет, Марк! — сказала я и улыбнулась, разглядывая молоденького парнишку, который явно только что закончил университет и чувствовал себя очень неловко в компании знаменитого Гэри. Тут я заметила, что все мужчины смотрят на меня как-то странно. На мне было новое платье, которое спереди застегивается на пуговицы. Оказывается, пока я носилась по аэропорту, шесть нижних пуговиц расстегнулись, и мои черные трусы были выставлены на всеобщее обозрение. Стыд-то какой! Я отвернулась и попыталась привести себя в порядок. Тут Гэри поймал мой взгляд, и мы оба расхохотались.

— Пошли, а то опоздаем, — сказала я ребятам.

Я не большая любительница летать на самолетах. Ничего не имею против самой идеи и ценю скорость, но начинаю нервничать, когда оказываюсь в воздухе. Я не понимаю, как эта штуковина вообще может лететь, и уверена, что именно мой рейс закончится экстренным выпуском новостей об очередной авиакатастрофе. Когда самолет начал разгоняться по взлетной полосе, я пристегнула ремень безопасности (Зачем? Кому это поможет, если самолет врежется в землю?) и крепко уперлась ногами в переднее сиденье. Когда мама едет со мной в машине, она нервно хватается за ручку при каждом повороте, а если я торможу, она упирается ногами в пол, как будто на пассажирском месте есть дополнительная педаль тормоза. Стюардессы все еще рассказывали о том, как следует себя вести в случае аварии. Как обычно, их никто не слушал. А капитан явно торопился взлететь. Стюардесса, стоявшая рядом со мной, показывала аварийный выход. Она слегка пошатнулась, когда самолет начал набирать скорость.

— Капитана нашего самолета зовут Стерлинг Мосс[29],— сказала она, вызвав нервные смешки у пассажиров.

Мы все умрем. Когда самолет оторвался от земли, я закрыла глаза, ожидая падения. Меня слегка затошнило. Возникло чувство, что содержимое желудка поднимается к горлу. Потом самолет набрал высоту и выровнялся.

— Теперь можно расслабиться, — сказал мне Гэри, который сидел рядом со мной. — Хочешь что-нибудь выпить?

— Я ничего не ем и не пью во время полета, — ответила я твердо.

Вторник, 4 августа

Когда мы прилетели в Бостон, меня всю трясло. Гэри настоял на том, чтобы я выпила двойной джин, чтобы успокоиться. Сопротивляться не было смысла. Одна маленькая бутылка шампанского, несколько бутылочек красного вина и целый поднос несъедобных на вид деликатесов, которые обычно подают в самолете. В общем, мне хватило. Я попыталась разобраться в запутанных романах Гэри (дело не из легких, ведь у него несколько женщин в Англии и еще куча за границей), рассказала Марку (аналитику) о том, как добиться успеха в журналистике и прочитала целую лекцию Мику (оператору) о том, как приучить детей к самостоятельности. Потом я уснула. Проснувшись, я не могла понять, где нахожусь. Во рту как будто кошки нагадили. Гэри спал на моем плече. Я освободилась от него, встала со своего места и отправилась в туалет, где освободила свой желудок от курицы и красного вина, издавая при этом квакающие звуки. Надо быть осмотрительней, не то я превращусь в посмешище.

Съемки прошли в похмельном угаре. Сказывался также перелет и разница во времени, но фильм должен получиться замечательным. Детей обучают при помощи интерактивных компьютерных программ, и достижения педагогов налицо. Моим личным достижением на сегодня было то, что мне удалось сдержать постоянные рвотные позывы.

Гостиница просто шикарная. Роскошь на каждом шагу — отделанный мрамором вестибюль кишит богатыми людьми в кашемире и клетчатых костюмах. Есть даже бассейн, и я собираюсь плавать там каждое утро (надо готовиться к поездке во Францию). Я не собираюсь краснеть, глядя на Гарриет. С нами также сотрудничает американская команда. Их оператор — просто мечта! Его зовут Чак. У него белые волосы, завязанные в хвостик, и совершенно замечательное отношение к жизни. Вечером он отвел нас в ресторан, где подают только морепродукты. Он расположен недалеко от доков. Это довольно большое место с шумными официантами и кусачими ценами. Меню было написано на восьми страницах.

— Огромный выбор пива! — воскликнул Гэри, как только мы уселись. Этим своим замечанием он задал тон всего вечера. Би-би-си не поскупилось на командировочные, и мы были готовы сорить деньгами. Я надела белый новенький топ и широкие брюки. Я успела немножко загореть во время съемок, и в кои-то веки мне удалось нормально уложить волосы. А сколько удовольствия я получила от ванной! Никто меня не беспокоил, я лежала одна, слушая Си-эн-эн. Подкрасив губы и оценив свое отражение в зеркале, я должна была признать, что выгляжу просто замечательно. Гэри явно разделял мое мнение в данном вопросе. За ужином он уселся рядом со мной. Мик посмотрел на меня и вопросительно поднял брови. Я в ответ покачала головой. Я не хочу никаких сплетен. Наш журналистский мир такой маленький, и рано или поздно кто-нибудь обязательно расскажет все Майку. Но мне очень польстило внимание такого красавца, как Гэри. Он весь вечер ловил мой взгляд, смеялся над моими шутками и постоянно наполнял мой бокал.

Мы заказали коктейль из морепродуктов. Когда принесли наш заказ, оказалось, что мы получили всех представителей морского царства. На блюде были разложены омары, раки, мидии, кальмары и креветки. Всех и не упомнишь!

— Что-то мне с ним не справиться, — сказала я, ковыряя омара длинной крючковатой штуковиной.

— Давай помогу, — ответил Гэри, придвигаясь ко мне ближе. Понятно, почему он пользуется таким успехом среди женщин. Он умеет ухаживать. Внимательно смотрит в глаза, улыбается, поворачивается, как только начинаешь ему что-то говорить. В конце ужина я случайно задела его ногой под столом.

— Извини, — сказала я.

— Ничего страшного, — ответил он, посмотрев мне в глаза. Внутри меня что-то затрепетало, и я впервые за столько лет почувствовала физическое влечение к представителю противоположного пола. Как-то мы сидели и разговаривали с Джилл, допивая вторую бутылку Шардоннэ. Джилл призналась, что самое замечательное чувство она испытывала во время первого поцелуя. Его долго ждешь, а потом влюбленный в тебя парень наклоняется и… Класс! В браке все совсем не так. Поцелуй становится привычной вещью. Все они похожи друг на друга. За столько лет я уже успела позабыть это ощущение, но сейчас, когда Гэри, улыбаясь, смотрел мне в глаза, оно снова ко мне вернулось. Бывает же такое! Не знаю, готова ли я противиться искушению. Только бы не напиться.

— Я слишком старая для тебя, — тихо сказала я ему, шлепнув клешней омара по его руке. Его подружкам нет и девятнадцати. — К тому же, тебе и так не разобраться с личной жизнью.

— Чак, — сказала я громко, — расскажи-ка нам про ловлю акул.

Но разве я могу отказаться от предложения выпить? Нет, конечно. Пара бокалов вина, и я уже не способна остановиться. К двум часам ночи мы переместились в гостиничный бар и пили коктейли. Гэри уселся за пианино и изображал Саймона и Гарфункеля одновременно, а Чак и Мик подпевали. Я попивала свою «отвертку». Давно так не веселилась. Я снова почувствовала себя беззаботным, независимым, свободным человеком.

— Мальчики, спойте «Kathy’s song»[30],— закричала я.

Четверг, 6 августа

На следующий день после вечеринки с коктейлями мы очень прилично поужинали в ресторане гостиницы. Даже в большой компании Гэри вел себя так, как будто бы я была единственным человеком, с которым он хотел общаться. Я очень устала, поэтому попрощалась со всеми в десять и собралась пойти лечь спать. Я услышала шаги за спиной, когда шла по коридору.

— Ты тоже устал? — спросила я Гэри, когда он догнал меня.

— Не очень, — ответил он, соблазнительно прикрывая глаза. — У меня в номере полно всякой выпивки.

— Ты знаешь, у меня тоже. Но я перебрала вчера и сегодня хочу выспаться, — сказала я ему и полезла в карман за магнитной карточкой, чтобы открыть дверь в свой номер. В этот момент он взял меня за руку.

— Кэрри, — произнес он, приближаясь ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание на своей щеке. — Можно я зайду к тебе?

Я посмотрела на него. Он улыбался, склонив голову набок и подняв брови. На его лице было ясно написано: «Я конечно не подарок, но мне нет равных в сексе».

— Нет, нельзя, — ответила я (при этом я скорее запрещала себе, нежели ему). — У меня в жизни и без тебя проблем хватает.

— Ну пожалуйста, — умолял он, при этом лаская рукой мое лицо. — Никто не узнает.

— Может быть, тебя удивит мой ответ, но ты мне не нравишься, — сказала я, оттолкнув его. Я соврала ему, ворвалась в свой номер и захлопнула за собой дверь. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. «Врунишка, врунишка в коротких штанишках», — вдруг вспомнила я слова из Ребеккиной дразнилки. Очень подходят в данном случае.

Слава богу, я была трезвой. Если бы это случилось накануне, не устояла бы перед искушением. И кем бы я себя потом чувствовала? Я сходила с ума, просто находясь рядом с Гэри, чувствуя его прикосновения, думая о том, какое у него замечательное тело, и сгорала от желания дотронуться до него. Возьми себя в руки. Ты замужняя женщина, а не девчонка-подросток. Но я хочу быть любимой. Я нуждаюсь в поддержке. Мне нужно знать, что я что-то из себя представляю, а Майк сейчас ведет себя так, что я чувствую себя полным ничтожеством. Я приняла ванну и лежала, потея, в душном номере. Мне уже порядком надоели эти новые впечатления, и я ужасно хотела домой. Когда наконец заснула, мне приснился сон о том, как я занимаюсь любовью с каким-то мужчиной в полумраке коридора. Я не разглядела лица этого мужчины, но почувствовала такой знакомый запах Майка. «Слава богу, все закончилось, и мы наконец-то помирились», — подумала я, но, проснувшись, поняла, что это был лишь сон.

Суббота, 8 августа

Закрыть чемодан мне удалось только после того, как я на него села. Вещей было гораздо больше, чем в момент приезда, потому что я сделала несколько Очень Важных Покупок. Весь день, пока длились съемки, меня терзало беспокойство, что, когда мы вечером вернемся в отель, магазины уже будут закрыты. Ничего подобного! Огни магазинов гостеприимно мерцали в темноте. Мне хватило одного вечера, чтобы купить все, что я хотела. Мы приехали в отель, и парни сразу же пошли в бар, а я бросилась в свой номер и надела кроссовки — ходить предстояло много. Лучшим из всех магазинов был Gap Kids[31]. Самый настоящий рог изобилия, полный великолепных, восхитительных вещей. И все они были так дешевы. За полчаса я купила столько одежды, что ее должно хватить Ребекке и Тому на целый год. Если бы за толковое проведение времени в магазине давали приз, этим вечером я бы его обязательно получила. По правде говоря, все это было очень похоже на самый лучший день в моей жизни. Мою радость удваивало осознание того, что суточные, которые выдают в Би-би-си, превышают сумму, которую я плачу за отель. Так что вся одежда была практически бесплатной! Великолепно! И еще я купила целую охапку вещей для себя, — ну, это было настолько естественным, что устоять перед желанием обновить гардероб было бы просто преступлением. Правда, при примерке я обнаружила, что моя талия опять располнела. Казалось, что с момента, как я сошла с трапа самолета, я только и делала, что ела и пила. Здесь можно найти любой сандвич, который только придуман в этом мире! Ну в самом деле, неужели кто-то ожидает, что можно потерять вес во время отпуска? Ой-ой-ой, я хотела сказать, во время деловой поездки… если на завтрак вы каждый день едите шоколадные кексы.

Сложно было привыкнуть к тому, что все здесь очень милы и любезны. Во вторник вечером я пыталась дозвониться домой. Сделала все точно по инструкции в телефонной книге, но из трубки слышалось только шипение. Пришлось позвонить оператору. «Никаких проблем, — сказала она. — Я дозвонюсь. Все в порядке». И она действительно дозвонилась. И все работало. Дома мне бы пришлось иметь дело с занудой Шэрон или, что еще хуже, с чертовой автоматической службой ВТ[32], которая сначала предлагает тебе восемь вариантов наборов номера, говоря при этом голосом, в котором нет ничего человеческого, а в итоге возвращает к тому самому сообщению, с которого начался «разговор». После чего остается только со злостью бросить трубку.

Трубку поднял Майк.

— Алло, — его голос звучал одновременно отрешенно и раздраженно. Он не любил отвечать на звонки.

— Это я.

Молчание.

— Как дела? — я решила заговорить первая.

— Сейчас позову Ребекку.

— Мамочка! — завопила Ребекка в трубку. — На что это похоже? Ты уже была в Диснейленде? Ты видела Микки-Мауса? Ты привезешь мне настоящие американские конфеты?

— Конечно же, привезу, — я не могла не рассмеяться. — Как там папа? Он рядом? Мне бы хотелось с ним поговорить.

— Папочка! — Ребекка закричала прямо в трубку с такой силой, что у меня заложило уши.

— Он говорит, что он занят, — продолжила она обычным голосом через секунду. — Когда ты приедешь домой?

В самолете, который увозил меня домой, я опять сидела рядом с Гэри. Но на этот раз не было ни флирта, ни взглядов искоса, ни предложений выпить еще вина. Когда я шутливо отказала ему в тот вечер, он был искренне удивлен. Он настолько привык к тому, что женщины были всегда готовы ответить на его ухаживания, что был не в состоянии поверить, что я имела в виду именно то, что сделала. Поэтому на следующий день он был очень холоден со мной. Настолько холоден, что мне хотелось фыркнуть прямо ему в лицо. Не думаю, что он считает, будто я пошутила. Скорее, мое поведение привлекает его. Это нормально. Я могу справиться с тем, что нравлюсь Гэри. Фактически, это сделает мою работу чуть-чуть интереснее. И с учетом безразличия со стороны Майка в последнее время мне нужен кто-то, для кого я буду одеваться по утрам.

Майк. Одна мысль о нем заставляет мой желудок сжиматься, как при приступе диареи. Пока я была здесь, я чувствовала себя настолько свободной от всяких обязательств, настолько довольной собой. И я совсем не уверена, что, вернувшись, смогу выстоять в домашней драме.

Пятница, 14 августа

Через шесть недель «Лужки» будут нашими! Дата подписания контракта уже назначена. Как сказал бы мой отец, пути назад нет.

Паром отходит из Дувра сегодня вечером, в пять часов. Я надеялась, что Майк закажет билеты на самолет до Бордо, и там мы наймем машину, но пуританские корни моего мужа напомнили о себе. На этой неделе я почти не виделась с Майком, так как все время просидела во мраке монтажной, пытаясь закончить работу над фильмом до отъезда. А это значит, что я уходила из дома в семь утра и возвращалась, когда дети уже были в кроватях. Майк каждый вечер приходил домой около одиннадцати. Естественно, Ребекка заметила, что происходит, и в воскресенье утром в супермаркете очень громко спросила меня, почему я и папочка спим в разных кроватях. «Папа храпит, — ответила я. — И говори потише». Хотелось бы мне знать, где Майк ест — скорее всего, перекусывает в кафетерии на работе, и затем в пабе — по дороге домой. Я только надеюсь, что он не садится пьяным за руль. В Америке я купила для Майка несколько рубашек и джинсы Levi’s 501. После всего шума и неразберихи, когда я одновременно вручала детям подарки и спасалась от мокрых собачьих носов, я почти застенчиво повернулась к Майку и сказала: «Это тебе». Он не открыл сверток, пока я была в комнате. Но, когда я вернулась, уложив детей, оберточная бумага уже была снята. Я порылась в его шкафу и обнаружила, что все вещи аккуратно сложены. Мне захотелось заплакать. Почему, в конце концов, он не может подать мне ясного знака, что наша ссора закончилась?

Сегодня утром я вылезла из кровати в семь, с намерением заняться сборами. За неделю я перестирала горы одежды, пытаясь успеть до отъезда. И все равно, в последний вечер ровно в полночь я вытаскивала шорты и футболки из стиральной машины и развешивала их на батареях, которые оставила включенными на всю ночь. В результате, утром мы проснулись в поту и с красными лицами. Кроме того, в одной из наволочек каким-то образом оказался темно-синий носок, и теперь все белое белье приобрело серо-стальной оттенок.

Вечно все идет наперекосяк!

Я была полна решимости ограничиться минимумом багажа и взять ровно столько вещей, сколько нам может понадобиться на две недели в солнечной Франции. Купальные костюмы, шорты, футболки, по одному джемперу для каждого и только один вариант выходной одежды. Там ведь будем только мы — для кого наряжаться? Гарриет, которая на этой неделе звонила мне каждый вечер, в конце концов удалось заставить нас собраться вместе и обсудить, где мы будем останавливаться по дороге — как будто ей больше делать нечего! По ее словам, наш дом находится в сельской местности, рядом с хорошеньким маленьким городком, в котором есть очаровательный маленький рынок. Они с Мартином ездили туда с мальчиками в прошлом году и восхитительно провели время. Не нужно ничего делать, только лежать на солнце и пить вино, — это так расслабляет, дорогая. Между прочим, Арнольду и Сиднею семь и девять лет — они достаточно взрослые для того, чтобы играть самостоятельно. И когда они плавают в бассейне, родителям не приходится каждую секунду проверять, не утонули ли они. С Ребеккой все должно быть в порядке — она уже умеет плавать без резинового круга, — но Том! О Том! Я буду постоянно следить за ним. И еще я надеюсь, что Майк готов мне помогать. Но кто на самом деле сможет понять этого человека-загадку?

Я запихнула наши вещи — свои и Майка — в один чемодан. О господи! Такое ощущение, что я беру с собой чертову прорву вещей, а Майк — всего несколько футболок и шорты.

Сегодня утром Майк повел детей гулять, так что дом полностью в моем распоряжении. Обычно я очень счастлива, собирая вещи для поездки, но сейчас ощущаю страх с того самого момента, как проснулась. Сможем ли мы помириться во время отпуска? Эта мысль постоянно крутилась у меня в голове. Я так хотела, чтобы мы провели отпуск все вместе — только своей семьей, потому что Гарриет и Мартин обязательно будут крутиться вокруг со своими разговорами, а я хотела провести время только с Майком.

К одиннадцати часам я сложила весь багаж Тома у дверей: складная коляска, манеж, зонтик от солнца, упаковки памперсов, высокий стул, сиденье для машины. В тот момент мы были похожи скорее на труппу бродячих циркачей, чем на приличную английскую семью. Собаки с несчастным видом сидели у этой кучи: уши висят как мягкие тряпочки, хвосты безжизненно опущены. Они ненавидят малейшие признаки перемен, а собранные чемоданы повергают их в депрессию. Плюх отличается еще и тем, что всякий раз норовит улечься прямо в открытый чемодан, только чтобы не позволить нам заняться упаковкой. Собак нужно было привезти в питомник к обеду. Этим занялся Майк, потому что я каждый раз начинаю рыдать. А еще нужно было найти их сертификаты с прививками.

Для того чтобы запомнить все, что требуется семье, уезжающей в отпуск, необходимо иметь компьютер вместо мозга. Вне зависимости от того, сколько списков составляешь, совершенно невозможно помнить обо всем. Каждый раз, когда мы куда-нибудь едем всей семьей, Майку приходится несколько раз разворачивать машину, потому что с криком «О нет!», я вспоминаю, что оставила на столе фотоаппарат или забыла запереть дверь. Как-то раз, перед нашим отъездом, я была твердо намерена не забыть о том, что нужно все выключить. И я выключила абсолютно все, включая морозилку. Когда мы вернулись, весь пол на кухне был залит мороженым, а курица раздулась до размера пляжного мяча.

В двенадцать Майк и дети вернулись домой. Ребекка была чересчур возбуждена. Том, милое дитя, не представлял себе, что происходит. Но Ребекка постоянно хватала его за руки, прыгала вокруг и кричала: «Том, Том, мы уезжаем в отпуск!»

— Все собрала? — голос Майка звучал чересчур спокойно. Приглядевшись к нему, я заметила, что его лицо осунулось и на нем появилось больше морщинок. Он так не похож на моего Майка.

— Майк, — я нерешительно поднесла руку к его лицу.

Мы были одни. Ребекка забрала Тома с собой в сад.

— Майк, пожалуйста. — Я чувствовала приближающиеся слезы, и мне стоило больших усилий говорить нормальным голосом. Я обхватила его лицо ладонями и развернула так, чтобы он смотрел мне прямо в глаза, и сказала: — Объясни мне, что происходит. Так дальше не может продолжаться, это просто бред какой-то. Я люблю тебя.

Его лицо смягчилось, он обнял меня и крепко-крепко прижал к себе. И когда я стояла так близко от него, ощущая его тело, волосы, лицо, — у меня появилось чувство, что я наконец-то вернулась домой после долгого отсутствия.

— Прости меня, — пробормотал он, уткнувшись лицом в мои волосы. — Пожалуйста, прости меня.

— Все в порядке, — ответила я. — Мы оба вели себя глупо. Но давай больше не будем. Я больше не могу молчать, мне необходимо с тобой говорить. Ты мне так нужен.

— Да, — очень тихим голосом сказал Майк. — Больше не будем. Все закончилось.

Он отстранился от меня и начал тереть пальцами глаза, чуть скривившись как от боли. А потом он отвернулся.

В коридор вбежала Ребекка. Увидев меня, она замерла и спросила: Мамочка! Почему ты плачешь?!

— Потому что я счастлива, — сказала я, наклонившись и подхватывая ее на руки.

— Пойду за Томом. — Майк вышел, не посмотрев на меня.

Пока я складывала вещи в машину, мне пришло в голову, что каким-то непостижимым образом багаж самого маленького члена семьи занимает почти две трети пространства. Если так пойдет дальше, то, для того чтобы добраться до Франции, нам потребуется грузовик.

Еще раньше я сказала Ребекке, чтобы она выбрала мишку, которого возьмет с собой. Войдя в кухню через какое-то время, я обнаружила на полу целую гору медведей. Мне пришлось ее остановить:

— Ребекка, у нас нет места.

— Но я не могу выбрать, — захныкала моя дочь.

— А Тому действительно это нужно? — спросил Майк, запихивая высокий стул в багажник.

— А где он, по-твоему, будет есть? — ответила я. — У нас на коленях?

— В машине, на своем месте, — ухмыльнулся Майк.

Когда все было уложено, единственным свободным местом в машине оставалось пространство между двумя передними сиденьями. Ребекке пришлось карабкаться по горе вещей, чтобы сесть. Я слышала, как она вздыхала, пытаясь найти место для ног между упаковками с памперсами и большой сумкой со сложенным манежем, который не поместился в багажник. Полотенца и простыни нам пришлось взять с собой. Единственным местом, куда я могла их положить, было пространство для ног у переднего пассажирского сиденья. А это означало, что за всю дорогу мне ни разу не удастся по-человечески вытянуть ноги. Майк и Том, судя по их довольному виду, были готовы наслаждаться комфортной поездкой гораздо больше, чем мы с Ребеккой.

— Может, я поведу? — спросила я.

— Даже и не думай. — Майк внимательно наблюдал за моими попытками пристроить ноги поудобнее.

Когда все наконец-то оказались на своих местах, я стала судорожно вспоминать: все заперто; мусор вынесли; холодильник пуст и отключен; доставка газет и молока отменена; паспорта, билеты и деньги при мне; фотоаппарат. Фотоаппарат! О черт! Лежит на кухонном столе… рядом с сотовым Майка и зарядным устройством, которые он попросил меня положить в мою сумочку, чтобы быть уверенным, что мы их не забудем. Ему ведь нужно быть на связи с офисом, если там вдруг возникнут проблемы.

— М-майк…

Отправление номер два. Вскоре после того, как мы отъехали, Ребекка решила, что ей нужно в туалет, поэтому нам пришлось вытащить из машины половину вещей. К этому моменту Том наконец-то почувствовал всю важность происходящего и завопил. Майк не замедлил отреагировать:

— Дай же ему бумагу и карандаши.

— Они… в багажнике.

Громкий плач Тома служил фоном большей части дальнейшей поездки. Но меня это не волновало, я вся была переполнена радостью из-за капитуляции Майка. Мне хотелось запеть во весь голос. Однако каждый раз, когда я смотрела на него, он упрямо смотрел на дорогу.

Через пару часов Том неожиданно перестал плакать, и через минуту на его лице появилось очень задумчивое выражение. Запах, который вслед за этим заполнил машину, нельзя было спутать ни с чем.

— Мама-а-а… А Том обкакался! — Ребекка явно горела желанием помочь взрослым.

— Майк, остановись у следующего поворота. Мне необходимо его переодеть.

Даже в лучшие времена переодевать ребенка на заднем сиденье автомобиля — задачка не из легких. Том же сделал все, что было в его силах, чтобы максимально усложнить мое положение. Он извивался и кричал все время, пока я натягивала на него чистый памперс. Затем возник вопрос, что же делать с грязным.

— Нам придется взять его с собой.

— Только положи его в багажник, — ответил Майк. Его лицо уже успело позеленеть.

Поместите мужчину и двоих маленьких детей в одну машину на продолжительное время — так, наверное, можно было бы начать рецепт приготовления катастрофы. К тому моменту, как мы приехали на пристань, атмосфера в салоне была накалена до предела. Мы с Джилл уже не раз обсуждали, что было бы гораздо проще, если бы мы с ней путешествовали вдвоем. Женщины справляются с проблемами по мере их поступления. И, конечно, никогда не устраивают панику из-за разлитых жидкостей или криков, то есть явлений, сопровождающих жизнь маленьких детей. Мужчины слишком остро реагируют на все происходящие мелочи, что только усложняет ситуацию. Единственный выход, по-моему, это вколоть мужчине успокоительное, крепко его связать и положить в багажник. Доставать и распаковывать его можно только тогда, когда вы уже прибыли на место, дети выпущены на волю, все вещи из машины вытащены и у вас есть бутылка холодного пива, чтобы занять мужские руки. Затем вы проводите отпуск отдельно, встречаясь только по вечерам, когда дети уже спят, и у вас появилось наконец-то время что-нибудь выпить. Система дежурств по уходу за детьми работает только в том случае, если за отпрысками присматривают пары мужчина-мужчина или женщина-женщина. В таком случае спокойный отдых вам гарантирован.

С Гарриет и Мартином мы встретимся только в нашем домике. Они, как разумные (читай — богатые) люди, решили добираться до Франции на самолете, что, конечно, дороже парома. В этот момент они, скорее всего, уже пьют шампанское на высоте двух тысяч футов над землей и лениво листают журналы, которые обычно выдают в самолетах, а мы тут пытаемся достать самые необходимые вещи Тома, не распаковывая при этом машину полностью. Кроме того, почти вся семья занята лихорадочными поисками пакета с бельем и пижамами, который я точно упаковала. Даже в хорошем настроении Майк не очень-то любит сталкиваться с большим количеством людей, а уж сейчас переполненный паром явно напоминает ему ад. Нам пришлось доплатить, но зато теперь у нас собственная каюта. А значит, мы все-таки сможем поспать.

— Надеюсь, каюта будет хорошей, — сказала я Ребекке, таща за собой Тома по узкой металлической лестнице и выискивая взглядом Майка в этой толпе. Определенно, на этом пароме не меньше десяти тысяч человек!

Суббота, 15 августа

Каюта хорошей не была. Больше всего она напоминала узкую железную трубу. Для того чтобы закрыть дверь, нам всем пришлось отойти в противоположный конец комнаты, да еще и выдохнуть на всякий случай. «Господи!» — пробормотал Майк за моей спиной.

— О, прекрати нервничать по пустякам. Это же всего на одну ночь.

Майк громко вздохнул, вытащил из сумки свою книгу и вскарабкался на верхнюю полку. Ребекка начала рыться в красном пакете, который она собирала сама (куклы Барби, фломастеры, книжки, маленькие медвежата, скакалка, целая россыпь бусинок), и вытянула оттуда книгу Роальда Даля. Зажав ее под мышкой, Ребекка залезла на верхнюю полку и улеглась рядом с Майком. Они были пристроены. Тома нужно было покормить, и я отправилась на поиски ресторана. Я металась по парому, поднимаясь и спускаясь по бесконечным лестницам, Том становился все тяжелее и тяжелее. Огромные карты, висевшие на стенах, мне ничуть не помогали. Все они пестрели от красных квадратиков и стрелок, радостно восклицавших: «Вы здесь». Кончилось тем, что мы оказались на палубе, рядом со спасательными шлюпками. Я очень старалась не думать о «Титанике».

Наконец мы нашли кафе и смогли поесть, правда, в компании с оравой кричащих детей. У меня возникло подозрение, что их всех звали Линни или Райан. Ну, в конце концов, нельзя же рассчитывать, что на пароме вашими соседями окажутся такие же люди, что и в самолете, ведь так? Даже после того, как мы справились с огромной порцией картошки и бобов, у меня оставался еще час до того момента, когда Тома нужно было укладывать спать. О возвращении в душную железную каюту не хотелось даже думать. Мы провели время, разглядывая в магазине духи. Когда мы вернулись в каюту — потратив полчаса на ходьбу вверх и вниз по лестницам — Майк и Ребекка крепко спали. Стараясь не шуметь, я молча начала раздевать Тома. Он сначала что-то лопотал, но заорал во всю силу своих легких, когда я попыталась подмыть его над маленькой металлической раковиной. На ощупь она казалась просто ледяной. В конце концов мне удалось надеть на Тома чистую пижаму. Я дала ему бутылочку с молоком и стала укачивать, шепотом напевая колыбельную. Затем положила его в манеж и на цыпочках пошла к своей полке. Я надеялась, что мне удастся хоть немного поспать. Но, когда я легла, над краем манежа показалась голова с двумя огромными глазами, уставившимися на меня. «Том, — прошептала я. — Ложись! Пора спать!» Какое-то мгновение он пытался осмыслить тот факт, что я, его мамочка, нахожусь в пределах видимости, но не держу его на руках. Это было невообразимо. Я повернулась к Тому спиной и притворилась спящей. Он помолчал ровно столько, сколько нужно было, чтобы набрать побольше воздуха в легкие. И завопил. Я вскочила и подхватила его на руки.

— Что? Что случилось? — Майк завозился на своей койке. — Ребекка, подвинься! У меня руки затекли.

И в этот момент, в нескольких метрах под нами, заработал двигатель парома. Наша каюта тут же превратилась в шумящую и вибрирующую железную трубу. Ночью мы спали урывками. Все, кроме Тома, конечно, который наотрез отказался возвращаться в манеж и провел всю ночь, ползая по полу каюты. К шести часам утра мы все перебрались в пустой ресторан. Чувствовали себя отвратительно. И только Том выглядел свеженьким как огурчик.

Среда, 19 августа

— Ну, и как прошла поездка? — прокурорским голосом спросила Гарриет.

Мы только что благополучно припарковали машину перед домом, стоящим прямо посередине цветущего поля. Он был великолепен. Впрочем, я и не ожидала ничего другого, — у Гарриет действительно хороший вкус. Она всегда выбирает все самое лучшее. Дом построен из желтого песчаника с реки Дордонь. Он расположен в самом конце длинной, обдуваемой всеми ветрами дороги, и пока мы ехали по ней, могли наблюдать, как рядом с домом ярко сверкает голубая вода бассейна. В пути наше настроение заметно улучшилось.

Когда мы, потные, измученные, грязные и голодные, сошли на берег, Ребекка сказала:

— Мне так понравился паром! Мы поедем на нем еще раз?

Мы с Майком переглянулись и беспомощно рассмеялись.

— Никогда, — сказал он. — Больше никогда в жизни.

— Пока мы не уехали… Как насчет того, чтобы попросить выделить нам каюту прямо в машинном отделении, когда мы поедем домой?

— Ага. И возможно они смогут найти что-нибудь поменьше.

— Точно, — я чувствовала себя ослабевшей от недосыпа и приступа веселья. — И пожарче.

Было раннее утро, но солнце припекало. Мы решили выпить кофе. Я чувствовала себя гораздо лучше уже от возможности погреться в солнечных лучах. Мы во Франции. Все вокруг говорят по-французски. Ребекку разговоры на незнакомом языке потрясли.

— Что она говорит? — спросила моя дочь, когда какая-то женщина в кафе потрепала ее светлые волосы с возгласом: «Сотте elle est mignonne, si mignonne»[33].

— Она сказала, что ты очень хорошенькая.

— О! — радостно сказала Ребекка.

Она кокетливо улыбнулась женщине, которая взяла Ребекку за подбородок. Французы обожают детей.

Мне очень нравится, что здесь все по-другому. Другой хлеб, другой кофе. Это даже поднимает настроение. Мы спокойно сидели за столиком перед кафе, мне показалось, что даже Майк начал расслабляться. Солнечные лучи буквально смывали следы усталости с его лица. В сумку с постельным бельем, которое мы брали с собой на паром, я положила пару льняных шорт для Майка, и его ноги уже начал покрывать легкий загар. Мои были гораздо светлее, но, когда мы приедем в наш летний дом, я собираюсь загорать у бассейна каждую свободную минуту.

На ночь мы остановились в маленькой романтичной auberge[34]. Дети отправились в кровати счастливые и радостные от возможности спать на новом месте. Хотя гостиница была крошечной, еда оказалась восхитительной. «Pate de foie gras![35] — воскликнула я, открыв меню. — Посмотри, он стоит всего двадцать франков! Это же около двух фунтов».

— Две сотни франков, — улыбнулся Майк. — Выбери что-нибудь другое.

За едой мы разговаривали. И какое же это было блаженство. Я рассказала ему все про Бостон (ни слова о Гэри), а Майк рассказал, чем он занимался на работе, пока длилась наша ссора. Его начальника уволили. Если бы я в это время не была в Америке, то обязательно узнала бы — на нашей работе новости распространяются со скоростью лесного пожара. Новый начальник (он, как и Майк, перешел из Би-би-си) пытается доказать свою компетентность и поэтому мешается под ногами у всех подряд.

— Я боюсь, что он может привести за собой собственную команду, — сказал мне Майк.

Господи! Я всегда думала о работе Майка как о чем-то надежном, незыблемом. Он ведь великолепный специалист.

— То, что я специалист в своем деле и хорошо работаю, мало значит в такой ситуации, — продолжил мой муж.

После еды мы вышли на террасу. Мы просто сидели там, наслаждаясь душистым вечерним воздухом, и лениво потягивали бренди. Я потянулась и вздохнула: «Слава богу, теперь я понимаю, почему он был таким странным!» Позже мы на цыпочках прокрались в комнату, стараясь не разбудить детей. Они крепко спали. Я разделась, легла в постель и стала ждать, когда Майк придет и ляжет рядом со мной. Может, если мы будем вести себя очень тихо, то сможем заняться любовью? Но Майк только поцеловал меня в щеку и прошептал: «Спокойной ночи». Я лежала с открытыми глазами. Несмотря на распахнутые окна, было очень жарко. Где-то рядом настырно пищал комар. Мы же уже помирились, ведь так? Тогда почему он не хочет заниматься со мной любовью?

Сегодня в полдень, когда мы наконец добрались до дома, навстречу из темноты коридора появилась Гарриет в ослепительно желтом бикини. Ее кожа уже приобрела ровный темный загар, а фигура у нее — как у супермодели. Она что, никогда не ест? Когда Гарриет подошла ко мне, чтобы поцеловать, я почувствовала, что она пахнет Ambre Solaire[36] и солнцем. «Дорогая! Как прошла поездка?» — «Даже не спрашивай», — я рассмеялась и принялась доставать из машины истерически кричащего Тома.

— О, как здесь чудесно! — вырвалось у меня, когда мы вошли в прохладный, темный холл.

— О да. На ланч я приготовила салат, и еще у нас есть сыр и хлеб. Будете есть?

— Ребята! — завопил Мартин. Он был весь мокрый — видимо, только что вылез из бассейна. — Я уж думал, что вы никогда не приедете!

Он хлопнул Майка по спине, потом обнял меня так крепко, что я забеспокоилась о своих ребрах. Ребекка стояла, вцепившись в мою ногу. Он наклонился к ней: «Мальчишки в бассейне. Не хочешь пойти к ним?» Ребекка подняла на меня глаза, полные восторга: «Мамочка, можно?» — «Сейчас, мне нужно найти твой купальник».

На столике у бассейна Гарриет разложила столько различных сыров и ветчины, что хватило бы на небольшой пир.

— Тебе не стоило так беспокоиться! — сказала я ей.

— По-твоему, слишком? — Гарриет выглядела слегка обиженной.

— Что ты, все просто великолепно! — торопливо ответила я.

Суббота, 22 августа

Сегодня утром я загорала, блаженствуя, пока Майк играл в бассейне с Томом. И мне пришло в голову, что если уж вы отправляетесь в отпуск вместе с какой-нибудь парой, то выбирать в попутчики нужно людей, к которым вы уже чувствуете отвращение. Тогда вы будете просто счастливы, если никогда их больше не увидите. Ну, или с такими людьми, как Джилл и Пит, которых вы знаете настолько хорошо, что спокойно можете им сказать: «Прекрати лентяйничать и помоги мне на кухне», — или даже: «Ваши дети совсем от рук отбились, и я собираюсь их отшлепать». К сожалению, Гарриет и Мартин принадлежат к совсем другому типу. С какой бы радостью я ткнула Мартина вилами! Он ведет себя так, будто из-за того, что он богат, все должны его слушаться. Но Гарриет… она действительно хороший человек. Это понимаешь, когда перестаешь обращать внимание на весь тот блеск, который ее окружает. И с каждым днем мне становится ее жаль все больше и больше. Я думала, что ее жизнь лишена недостатков, но это определенно не так. К примеру, она могла бы с гораздо большей свободой, чем я, лежать у бассейна, доводя до совершенства свой загар, но чаще ее можно найти на кухне, где она готовит, убирает, моет и драит. Что она пытается доказать? Я чищу, следовательно, я существую?

Она одержима стремлением создавать уют и делать жизнь Мартина и детей абсолютно безоблачной. Их желания — смысл всей ее жизни. Если бы Майк сказал: «Кэрри, принеси-ка мне чего-нибудь выпить», то моим ответом, скорее всего, было бы: «Тебе надо — ты и иди!» Гарриет такое не может даже присниться. Как только у кого-нибудь пустеет стакан или тарелка, Гарриет сразу же хватает посуду и несет ее на кухню. Обычно я не выдерживаю и говорю ей: «Пожалуйста, давай я тебе помогу». Но в ответ всегда слышу: «У тебя руки заняты Томом. А мне совсем не трудно». Неудивительно, что она такая худая — она постоянно находится в движении, обслуживая свою семью. Стоит только раздаться крику Арнольда или Сидни, которые плещутся в бассейне: «Мам, принести мне попить!», как она откликается: «Конечно, солнышко!» — и вскакивает с места.

Вчера мне настолько надоела ее постоянная беготня, да и руки у меня так чесались от желания отшлепать ее мальчишек, что я не выдержала и спросила Гарриет, почему бы не заставить их самих сходить на кухню за лимонадом.

— Но зачем? — У нее даже глаза расширились от удивления. — Мне так нравится ухаживать за ними.

Я обнаружила еще одну причину, почему Гарриет не толстеет. Она ничего не ест. Когда мы выбираемся в ресторан, я каждый раз наслаждаюсь каким-нибудь новым для меня блюдом восхитительной французской кухни. Что-нибудь вроде тонко нарезанного картофеля с пряным соусом, да еще и с сочным мясом. А рядом со мной сидит Гарриет и равнодушно водит вилкой по листьям салата, сиротливо лежащим на ее тарелке. В такие моменты мне так и хочется сказать ей: «Давай же! Закажи себе огромный десерт и, пожалуйста, напейся!» Но она никогда этого не сделает. Ей ведь необходимо вставать ни свет ни заря, чтобы приготовить завтрак Мартину и мальчикам.

Каждое утро у нас происходит что-то вроде соревнования: кто первым спустится в кухню. Из-за Тома я, конечно же, просыпаюсь первой. Но каждый раз, дав ему первую утреннюю бутылочку молока, я стараюсь убаюкать его еще на часик. В результате засыпаю сама, а он в это время ползает по полу. Естественно, когда мы, окончательно проснувшись, появляемся в кухне, Гарриет уже принесла из булочной свежий хлеб, накрыла на стол и встречает нас с кофейником в руке. Из-за нее я чувствую себя ненужной. Вот она — самая настоящая домохозяйка.

Майк почти все время проводит в бассейне с Ребеккой. С тех пор как помирились, мы еще ни разу не занимались любовью. «Возможно, это из-за того, что я ложусь спать гораздо раньше Майка», — успокаиваю я себя, втирая в кожу очередную порцию крема для загара. И потом, он очень много пьет. Каждый вечер он до поздней ночи пьет бренди вместе с Мартином. А у меня глаза слипаются уже в одиннадцать часов — мне ведь приходится рано вставать, чтобы покормить Тома. Конечно, это здорово — отдыхать в таком очаровательном месте, но, по правде говоря, мне никак не удается по-настоящему расслабиться. Я все время помню про бассейн и поэтому не могу ни на секунду выпустить Тома из поля зрения. А он каждый раз, когда я пытаюсь почитать, устремляется прямиком к воде. Я очень боюсь, что он сгорит на солнце, и пытаюсь заставить его носить панамку, но мои усилия практически бесполезны. Том ее немедленно снимает. Кроме того, он больше не хочет спать по утрам и очень громко возмущается, когда я пытаюсь его уложить. Возможно, это потому, что вокруг происходит столько всего интересного и малыш не хочет ничего пропустить.

Ребекка совершенно потеряла голову от Арнольда и Сидни, которые разрешают ей участвовать во всех своих развлечениях. Они вместе играют в крикет в саду или плещутся на надувных матрасах в бассейне. Мартин часто играет вместе с ними. Этот человек просто не в состоянии сидеть на одном месте. Я чувствую себя счастливой, когда могу просто полежать у бассейна, Мартин же хочет, чтобы мы что-нибудь делали. Вот и сейчас он кричит нам с другой стороны бассейна: «Эй, ребята! Пошли, сыграем в крикет!» «О господи! — прошептала я тихонько. — Исчезни!» А Майк немедленно присоединился к их компании. Такое ощущение, что он согласен на что угодно, лишь бы не оставаться вдвоем со мной.

Четверг, 21 августа

Вчера мы решили выбраться куда-нибудь все вчетвером. На вечер мы наняли женщину, которая может посидеть с детьми и прибраться в доме. Последнее, по-моему, совершенно бесполезно, так как за порядком и чистотой неусыпно следит Гарриет. В пяти милях от нашего дома есть совершенно восхитительный ресторанчик, расположенный в старой мельнице. Мы заказали столик на террасе. Все были в приподнятом настроении. Я так довольна своим загаром, что почти без проблем смирилась с тем, что Гарриет выглядела ослепительно в красном шелковом платье с открытой спиной. Бледно-голубая рубашка подчеркивала темный загар Майка. Он был восхитителен. С легкой горечью я подумала, что он и Гарриет могли бы быть очень красивой парой.

У Мартина слишком светлая кожа, поэтому он не загорел, а только очень сильно покраснел. Его везде можно было узнать по ярко-розовой сверкающей лысине.

Мы заказали вино и углубились в меню. Гарриет даже выразила желание попробовать улиток. Постепенно разговор зашел о политике. Мартин, убежденный тори[37], громогласно возмущался состоянием экономики. Майк начал его подначивать, и я тоже вмешалась в разговор. Гарриет молчала. Внезапно, в ответ на одно из особенно возмутительных замечаний Мартина о безработице, она сказала: «Уверена, это не потому, что они в принципе безработные. Все дело в недостатке опыта, ведь так?» — «Гарриет, — раздраженно сказал Мартин, — помолчи, а? Ты же совершенно не представляешь, о чем идет речь. Так вот, Майк, — продолжил он свою мысль, развернувшись к жене спиной, — что ты думаешь о процентных ставках? Они поползут вверх? Или будут опускаться? По-моему, тебе нужно решить, куда вложить деньги. Я тут знаю одного парня…»

Я взглянула на Гарриет и увидела, что ее глаза наполняются слезами. Она отбросила салфетку, неловко выбралась из-за стола и бросилась в туалет. Майк с удивлением поднял глаза от тарелки, потом перевел взгляд на меня. Я пожала плечами и пошла за Гарриет. Мартин продолжал болтать, ничего вокруг не замечая.

Гарриет стояла, нагнувшись над раковиной, ее плечи вздрагивали от рыданий.

— Гарриет, — позвала я, — ты как?

Она подняла голову и встретилась взглядом со мной в зеркале.

— Какой же он ублюдок! — прошипела она. — Я его ненавижу. Меня тошнит от всего этого. Меня просто выворачивает, когда он обращается со мной, как с идиоткой.

— Но… но я думала, что вы… счастливы, — пробормотала я. У меня было такое чувство, будто меня сильно ударили по голове. Когда я видела их вместе, мне всегда казалось, что она боготворит даже землю, по которой он ходит!

— Он мне изменил.

— Нет! — Я была потрясена. В конце концов, кто может хотеть с ним спать?

— Я обнаружила этот номер в квитанции об оплате его мобильного. Когда я по нему позвонила, ответила женщина. Я проверила выписку из платежей по его кредитной карте и нашла номер счета, о котором я никогда не слышала. Это оказался отель в Джерси. Платеж был сделан именно тогда, когда он, по его словам, ездил по делам в Лондон. — Гарриет всхлипнула. — Он ведет себя так, будто я ничего не значу, будто мое мнение вообще никого не интересует.

Но ведь она такая восхитительная. Как же можно относиться к ней так, словно она — обычная женщина? Я немного поколебалась, прежде чем спросить:

— И что ты собираешься делать? Бросишь его?

Она взглянула на меня с жалостью: «Как, по-твоему, я могу его бросить? У меня ничего нет. В отличие от тебя, у меня нет работы. Нет денег. Мне ничего не принадлежит. Одна я мальчиков вырастить не смогу, не говоря уже о том, чтобы отправить их в приличную школу». Гарриет выпрямилась, стерла салфеткой следы туши под глазами и подкрасила губы. Я заметила, что ее руки слегка тряслись.

— Вот. Теперь порядок. — Она улыбнулась своему отражению. На ее лице не было и следа недавних слез. — А теперь давай вернемся. А то мужчины будут беспокоиться.

Суббота, 30 августа

Пока нас не было, пришло столько почты, что мы с трудом открыли входную дверь. Автоответчик бодро сообщил, что для нас оставлено пятнадцать сообщений. В почтовом ящике обнаружилось два банковских счета, две выписки платежей по кредитным картам, счета за телефон, электричество и газ и письмо с напоминанием о неуплаченном штрафе за неправильную парковку (я совсем забыла заплатить). Зажав в руке пачку коричневых конвертов, я пошла к Майку на кухню:

— Восхитительно! Вот что я называю «идеальным возвращением домой»!

Погода в Англии была пасмурной. С того момента, как мы сошли на родную землю, я чувствовала, как все больше удаляюсь от теплого солнца Франции. Все-таки отпуск очень сильно выбивает из колеи. Возвращение домой ужасно. Неудивительно, что так много людей, вернувшись, просто пакуют все свои вещи и переезжают жить в какое-нибудь бунгало на Гибридах. У меня было такое чувство, будто все обязанности, которые кто-то временно убрал из моей жизни, внезапно обрушились всем своим весом на мои плечи. Дом больше не выглядел как наш дом, а был безжизненным и очень пыльным. Мне даже не хотелось думать о том, что завтра нужно идти на работу. Столько всего нужно сделать. И опять оставить Тома… Невидимые нити, которые нас связывали, были восстановлены, и они оба снова стали моими детьми. За все это время Ребекка ни разу не упомянула Клэр. И я чувствовала, что Том — мой. Я могла спокойно обнимать его, вдыхать запах его кожи, когда мы вместе дремали в шезлонге. Его смех, когда он плескался со мной в бассейне, предназначался только мне. Как это было восхитительно проводить столько времени со своим ребенком (даже если временами я от него уставала)! Вчера, когда мы ехали домой, Майк выглядел полностью погруженным в свои мысли. Каждый раз, когда я с ним заговаривала, мне казалось, что он находится за многие километры от меня. Возможно, он беспокоился по поводу своей работы. В течение всего отпуска мы с ним вели себя предельно цивилизованно: ни одного грубого слова (после парома, конечно). У меня уже возникло чувство, что наша лодка наконец-то заходит в спокойные воды. Но физический контакт оставался равным нулю. Я была так счастлива, что наша ссора закончилась, и пыталась обнять его при каждом удобном случае. Хотя он не отталкивал меня, но ни разу не ответил на мои объятия. Мы ни разу не занимались любовью. Ну, полагаю, это можно объяснить — наша комната находилась слишком близко от комнаты Гарриет и Мартина, да и я всегда уже спала, когда он приходил… но, когда мы спали, он не обнимал меня, а если я обхватывала его руками — он высвобождался. Но теперь мы дома, и все должно прийти в норму. Это совершенно не похоже на меня, но мне нужно, чтобы Майк показал, наконец, что он хочет заняться любовью.

После того как мы достали из машины все сумки, Майк взглянул на часы:

— Слушай, если ты не возражаешь, я заскочу на работу. Поработаю пару часиков, пока там тихо. Ты же знаешь, какой хаос творится в понедельник утром в офисе. Не беспокойся об ужине, я перехвачу что-нибудь по дороге.

Он сел в машину и уехал. Опять одна. Это уже становится обычаем!

9 СЕНТЯБРЬ

Понедельник, 7 сентября

Первый день Ребекки в школе. Из-за этого вчера она устроила небольшую истерику, рыдая, пока я раскладывала на кровати ее школьную одежду. Количество блузок, к которым нужно пришивать пуговицы, сводит с ума. Кроме того, я обнаружила несколько разошедшихся швов. А это значит, что мне придется браться за нитку с иголкой. Но для этого нужно открывать корзинку для шитья. А внутри нее творится такой беспорядок, что я боюсь даже поднять крышку. Подозреваю, что могу задохнуться от пыли. В субботу я собиралась пройтись по магазинам и купить новой одежды, но мы заканчивали работу над фильмом, и Ник бился в истерике, требуя, чтобы все работали сверхурочно. Поэтому мне пришлось провести весь день в офисе. Описание фильма уже послали в еженедельник, который публикует программу передач, так что я считаю, что работа окончена. Очень приятно видеть свое имя после слов Исполнительный продюсер. Я — Известный Человек. Мама купит десять кассет и будет раздавать всем своим знакомым.

И Том, и Ребекка рыдали, когда я уходила на работу в понедельник. Клэр появилась в восемь утра, загорелая и красивая после отпуска, проведенного на солнце. Я заметила у нее на лодыжке маленькую золотую цепочку. «Том!» — воскликнула она, склонившись к нему. Том посмотрел на нее с сомнением. Кто это? Но он тут же вспомнил Клэр и радостно вцепился в нее. Она привезла им подарки — много разных сластей, и дети замерли у ее рюкзачка в ожидании. Но, когда я уже взяла в руку свою сумку, Ребекка обернулась и бросилась ко мне. Схватившись за мою юбку, она сказала:

— Не уходи. Мамочка, не ходи сегодня на работу.

Я осторожно отцепила ее пальчики от своих колготок:

— Я должна. Посмотри, что Клэр тебе привезла! Клэр, если вы не против, Сьюзи зайдет сегодня днем. Ребекка, сегодня к тебе придет играть Сьюзи, и Клэр снова здесь. — Мне нужно было уходить, я уже опаздывала.

— Но мне не нужна Клэр, — горячо возразила Ребекка. — Мне нужна ты.

— Не будь глупышкой, солнышко. — Я заметила обиду на лице Клэр. — Я скоро вернусь.

Том, который успел уютно устроиться на руках у Клэр, внезапно тоже понял, что я ухожу. Он тут же закричал: «Нет!» — и начал тянуться ко мне.

Конечно, мне не следовало возвращаться и брать его на руки. Но я не смогла удержаться. Я крепко его обняла, вдохнула его запах. «Я люблю тебя», — тихо прошептала я Тому на ухо, а затем осторожно передала его обратно Клэр.

— Пошли! — сказала она. — Посмотрим, превратились ли уже головастики в лягушат!

— Да, да! — закричала Ребекка, позволяя себя увести.

Клэр обернулась и улыбнулась мне: «Увидимся. Нужно что-нибудь купить? Я все поглажу. И не волнуйтесь, все будет в порядке. Пока!» Она подняла ручку Тома и помахала ею, а затем исчезла с детьми в коридоре. Но, прежде чем она вышла за дверь, Том обернулся и посмотрел на меня. И его взгляд ясно говорил: «Не бросай меня».

Пятница, 11 сентября

День, обведенный красным в моем календаре. Сегодня Ник будет смотреть первую часть нашего документального фильма «Дислексия[38] идет по миру». Конечно же, на самом деле он называется не так, это просто дурацкая журналистская шуточка. Мы придумывали их все время, пока делали фильм: «Читали про космонавта-дислексика, который полунел на лету?» — и все в таком духе. На самом деле, по-моему, подобные шутки — это попытка справиться с переживаниями и эмоциями, с которыми приходится сталкиваться. Уверена, что полицейские и врачи поступают точно так же. Когда умерла принцесса Диана, наше чувство юмора стало невыносимым: «В чем разница между „мерседесом“ и „мини“[39]? Никто не увидит принцессу Ди мертвой в мини». Ужасно. Но этот черный юмор помогает пережить трудные времена.

Мы потратили много нервов, монтируя отснятый материал. Гэри великолепно поработал над озвучиванием, и все сюжеты, где он появляется перед камерой, сделаны очень хорошо. Он выглядит привлекательным как никогда, и, с тех пор, как мы вернулись из Бостона, у меня перехватывает дыхание, когда я его вижу. Гэри легко переключается с одного увлечения на другое, потому что, как и любого бабника, его интересует только успех. Но, если чувствует, что надежды нет, моментально переключается на новый объект. Вот так и со мной. У меня был шанс, и я его упустила. Но зато поняла две вещи. Во-первых, Гэри — поверхностен. А во-вторых, по-моему, бессмысленно бросать все ради ночи жаркого и потного секса с абсолютным незнакомцем — даже если такая возможность выглядит очень соблазнительно.

У меня такое чувство, что на протяжении недель я не занималась ничем, кроме работы над фильмом, и, кроме того, я вся на нервах, потому что мы переезжаем уже на следующей неделе, а я еще не начинала упаковывать вещи. Время от времени открываю шкафы, смотрю на горы вещей и поспешно закрываю дверцы. Я даже подумывала о том, чтобы нанять специальных упаковщиков, но мысль, что они будут разглядывать мои трусы, меня остановила. Что мы будем делать с рыбками? Я спросила у Майка, и он предложил переслать их по почте, Ребекка немедленно разрыдалась. Ей невыносима мысль, что придется навсегда покинуть свою комнату, и она расклеивает по всему дому желтые листочки, на которых написано: «Дом, я люблю тебя». Сердце разрывается. Но я надеюсь, что большую часть жизни она все-таки проведет в усадьбе и привяжется к ней. Жду не дождусь, когда увижу весь дом целиком, завтра я собираюсь заехать в «Лужки», чтобы измерить окна — нужно купить новые занавески. Скорей бы наступило завтра. Если мы переезжаем в следующую субботу, то я собираюсь отпроситься у Ника на всю следующую неделю. Майк сказал, что он слишком занят и не может оставить работу. Я тоже занята, но мое «занята» почему-то означает, что у меня еще остается время на то, чтобы справляться со всеми остальными делами, тогда как у Майка это означает, что у него есть силы и время лишь на спокойный сон на диване. Забавно, правда?

Ник, Гэри, Мик, Марк, я и видеоредактор Сью набились в крошечную редакторскую. Я чувствовала себя достаточно уверенно — мы подобрали действительно хорошую музыку для фрагментов, в которых участвовали дети, интервью были великолепны, сценарий охватывал все самое важное. Когда начался просмотр, я поняла, что не в состоянии смотреть на экран, и стала следить за выражением лица Ника, мне казалось, что ему нравится. Через несколько часов — по моему ощущению — на самом деле фильм длился полчаса, — Сью зажгла свет. «Ну, что ты думаешь?» — я повернулась к Нику. После небольшой паузы он покачал головой. Что?

— По-моему фильм бессвязный. Мне было сложно уследить за сюжетной линией, и я не уверен, что вы сделали именно то, что собирались сделать с самого начала, — это была пустая трата денег, и фрагменты с детьми надо бы изменить. Извините, но я разочарован.

В комнате воцарилась тишина. Затем Гэри сказал:

— По-моему, Ник, это нечестно.

— Ну, это мое мнение, — ответил Ник. — Вам нужно кое-что исправить. Кэрри, можно тебя на минуточку?

Я пошла за ним в кабинет, пытаясь разобраться в себе. После всего, что Ник наговорил, я должна была бы чувствовать себя обиженной, но единственное, что крутилось у меня в голове: «Ну и ладно!» Почему мне было все равно? Еще год назад мне бы казалось, что мир рушится.

— Фильм просто недостаточно крепко сделан, — заговорил Ник, после того как я закрыла за собой дверь. — Сейчас, когда многие регионы могут отказаться от нашего канала, я могу выпускать в эфир только стопроцентные хиты. А ваш фильм слишком сентиментален. Вы сосредоточились на эмоциях родителей и детей и не эффективно разработали фактический материал. Я не стал проверять сценарий, потому что доверяю тебе. А теперь у нас образовалась дыра, которую нужно чем-то закрыть. Хорошо еще, что есть фильм о слепом скалолазе, который Гэри снял раньше. Думаю, он пойдет. Мы, правда, ждали, пока выйдет книга этого человека, но теперь придется все переиграть. Кэрри, что происходит? Я ничего не понимаю. Отзыв о твоей работе должен быть готов в следующем месяце, ведь так? Значит, у тебя есть еще месяц для того, чтобы собраться. В конце концов, вся остальная твоя работа великолепна.

— Да, — я согласилась, хотя на самом деле почти не слушала. Мне нестерпимо хотелось поскорее уйти из его офиса.

Ник сменил тон на более мирный. Он хорошо ко мне относился, и я знала, что ему этот разговор дался нелегко: «Как Майк? Как у него дела? Я слышал, у них там произошли кое-какие изменения…» Мне пришлось ответить: «Не знаю. Майк мне ничего об этом не рассказывал». Я не собиралась сплетничать, и потом, Майк действительно ничего мне не рассказывал. Он вообще ни о чем не рассказывает.

Воскресенье, 13 сентября

Вчера Майк отказался идти вместе со мной в новый дом. Он сказал, что ему нужно быть в офисе и что вряд ли мне понадобится его помощь в таком деле, как измерение окон. Ну, вообще-то, она мне понадобилась. А кто еще может подержать конец сантиметра? Я взяла с собой Ребекку и заставила Майка взять в офис Тома. По его лицу было видно, что он с трудом сдерживает возражения. Зато Том был в восторге от того, что удастся прокатиться в папочкиной машине.

Подъехав к воротам, я выключила мотор и несколько минут посидела, глядя на дом. Фасад выходит на главную деревенскую дорогу. Чтобы дойти до дверей, нужно пройти по саду, в котором растут фруктовые деревья. Прямо перед крыльцом — большая лужайка. Каменный, с двумя мезонинами, дом выглядит слишком солидным для нашей семьи. Это дом для уверенного в себе, крепко стоящего на ногах человека. Даже глухое кра-а-ак двери, когда я ее открыла, заставило меня трепетать от благоговения. Очень скоро это будет наша дверь. Замок на ней будет наш. И металлический колокольчик тоже будет принадлежать нам. Я осторожно прикоснулась к деревянной двери. Она стояла здесь, впуская и выпуская людей, больше двух сотен лет. Меня захлестнуло чувство, что я прикасаюсь к истории… к настоящей истории. Сколько же детей сбегали по этим ступеням, смеясь и зовя своих матерей! Я с радостью думала, что и мои дети вырастут здесь, что именно это место они будут вспоминать каждый раз, когда будут думать о доме. И никаких денег было не жалко, лишь бы можно было дать им возможность провести детство в мире и безопасности этих старых стен. На кухне даже сохранились крошечные колокольчики, с помощью которых хозяйка вызывала служанку с чаем. Чертовски хорошая идея, по-моему. Но на самом деле внутри необходимо было сделать гораздо больше, чем мне казалось раньше: пол покрыт отвалившимися кусками штукатурки, розетки во всем доме были устаревшего типа, а это значило, что нам придется менять всю проводку, как и советовал электрик. Уфф… Я успела забыть, как расположены комнаты. Пока я осматривала дом сегодня, у меня было ощущение, что все они поменялись местами.

Говеры — удивительно организованные люди. Все их вещи были уже упакованы в коробки. Большая часть явно содержала книги или картины. Как, должно быть, странно, в их возрасте, складывать вещи для переезда, прощаться с домом, в котором они провели всю свою жизнь. Ковры уже убрали, и открылись темные плитки пола. Светлые пятна на стенах указывали на места, где раньше висели картины. Когда мы в прошлый раз осматривали дом, он выглядел таким завершенным, таким спокойным. А сейчас он был пустым, как ракушка, ожидающая нового жильца. Полюбит ли он нас? Где-то в глубине души я чувствовала, что дом не будет очень уж нас ценить: дети слишком шумные, а мы с Майком слишком часто ссоримся. Может быть, мы были чересчур обычными, чтобы жить здесь. Но в то же время я была уверена, что дом успокоит нашу семью. Наконец-то я смогу жить так, как всегда этого хотела. По вечерам я буду спокойно читать в библиотеке, вместо того чтобы валяться на диване перед телевизором. Я буду готовить вкуснейшую домашнюю еду на старенькой Aga, — и никаких больше разогретых в микроволновке готовых блюд из супермаркета. Дом придаст нашей жизни новую ценность. Нужно лишь немного свежего воздуха и ярких красок — и это будет наш дом. Миссис Говер вошла в комнату. В руках у нее был поднос с чашкой чая для меня, лимонадом для Ребекки и домашним фруктовым пирогом. Она оглядела наполовину упакованные коробки и пустые стены. «Как хорошо, что в доме будет жить молодежь. Его сосуды нуждаются в свежей крови, — сказала она, а затем чуть наклонилась ко мне. — Вы будете здесь очень счастливы. Вы уже выглядите здесь как дома». Меня переполняли эмоции. Это будет идеальный дом для нас с Майком, это именно то, о чем мы мечтали. Ведь мы будем здесь счастливы?

Среда, 16 сентября

Вернулась с работы и не обнаружила Клэр и Тома. Ребекка лежала перед телевизором, положив голову на храпящего Ангуса. Вся комната была заставлена картонными коробками, заполненными разнообразными вещами. Я пыталась заниматься упаковкой организованно, но после целого рабочего дня в офисе это было практически невозможно. Раньше я была убеждена, что переезд — это идеальная возможность избавиться от огромного количества ненужных вещей. Но, когда дошло до дела, от меня потребовались титанические усилия, для того лишь, чтобы отделить действительно необходимое от мусора, накопленного за предыдущие годы. Книги лежали вместе с елочными украшениями (не завернутыми, как положено, в бумагу, а переложенными полотенцами). Среди игрушек попадались различные документы, например — страховые полисы. Распаковывание всего этого, подозреваю, принесет много сюрпризов. Пожалуй, я буду даже приятно удивлена, если мы не потеряем кого-нибудь из детей.

— Где Клэр?

— Наверху. — Ребекка даже не оторвалась от телевизора.

И действительно, я нашла Клэр наверху, в нашей комнате. Она стояла, склонившись над ящиком комода, в котором лежали вещи Майка.

— Клэр? Что вы делаете?

Она виновато на меня взглянула: «Просто… разбираю кое-какие вещи». Я была удивлена: «Но зачем?»

— Просто… Я слышала, как сегодня утром Майк ругался по поводу… ну, по поводу своих носков. И я подумала, что у вас и так слишком много дел… Извините, пожалуйста. Я просто хотела помочь.

Майк сегодня проспал, и Клэр пришла, когда он еще одевался в нашей комнате. Я не в состоянии следить одновременно и за грязным бельем, которое нужно постирать, и за чистым, которое необходимо разложить по местам. Постиранные вещи уже давно выбились из-под моего контроля. Я была в ванной, когда услышала, как он роется в своем ящике. Потом он принялся кричать: «Где эти чертовы носки!» Я постаралась придать голосу как можно больше холода: «Они внизу, в корзине для белья». Мне хотелось пристрелить его. Я даже не подумала о том, что Клэр может нас услышать. Господи! Если даже няня ваших детей предлагает помочь разобраться с носками вашего мужа… определенно, это что-то да значит.

Пятница, 18 сентября

Все формальности, связанные с домом, закончены. Сегодня в обед мы оба были у адвоката и подписали бумаги. Слава богу, с займом все в порядке. Осталось только вовремя вносить деньги. Сумма, которую мы должны выплатить, могла бы быть государственным долгом какого-нибудь небольшого африканского государства. Даже наш адвокат взглянул на нее дважды. После чего сказал: «Это очень большие деньги. Вы ходите по краю». Но я была на седьмом небе. Когда мы выходили из адвокатской конторы, я взяла Майка за руку и сказала: «Давай выпьем чего-нибудь, чтобы отпраздновать!» В любом случае, я не торопилась возвращаться и опять встречаться с Ником. «Не могу, — ответил Майк. — Слишком много дел. Отпразднуем попозже». Он поцеловал меня в лоб, развернулся и быстро ушел.

Я его теряю. Почему вдруг у меня появилось именно это чувство? Пока я стояла на тротуаре и ловила такси, в моей голове крутилось: я его теряю, я его теряю… и я не знаю почему. После того как мы вернулись из отпуска, мы несколько раз занимались любовью. Но это было так непохоже на то, что было раньше, — слишком механически, продуманно. Обычно, инициатором был Майк, а я иногда даже пыталась удержать его. А теперь мне приходится почти заставлять его заниматься со мной любовью. Вчера вечером я даже надела чулки и подвязки. Ужасно неудобно, но это его всегда заводит. Майк чистил зубы, склонившись над раковиной, когда я тихонько проскользнула в ванну. Нежно прижавшись к нему, взяла его руку и провела ею под юбкой. Еще пару месяцев назад Майк отреагировал бы моментально, и я бы уже лежала на полу. Но он поднял голову, и в его глазах я увидела… что? Смущение? Страх? «Да ладно тебе, — я еще попыталась обратить все в шутку. — Обычно тебе приходится меня умолять».

Он обнял меня. Но не было никакой страсти на коврике в ванной. Вместо этого мы спокойно пошли в комнату и занялись любовью в кровати. Майк был отстраненным. Я пыталась взглянуть ему в глаза, но он, не отрываясь, смотрел в какую-то точку за моим плечом. Я не выдержала и, дотронувшись до него, сказала: «Прости, но я тоже здесь».

Суббота, 19 сентября

Грузчиков зовут Барри и Тревор. Им хватило одного взгляда на коробки, которые я выставила. Они тут же изменились в лице и вышли на улицу, чтобы успокоить нервы сигаретой. Они привезли с собой большие корзины для вещей, в которые я немедленно начала складывать вещи, которые попадались мне под руку. Но грузчики меня остановили: «Лучше уж, миссис, мы сами этим займемся».

Ребекка спросила меня: «Мамочка, а что мы будем делать с рыбками?» — «Рыбками?! — сказали они одновременно. — Мы не занимаемся рыбками» — «А также собаками», — добавил Барри, с беспокойством глядя на Ангуса и Плюха. Собаки уже дошли до состояния крайнего возбуждения. Они и так обычно беспокоятся, когда видят чемоданы, а теперь их волнение возросло раз в десять. Весь их привычный мир стоял вокруг, упакованный в коробки. Кухонный стол — стол, под которым Плюх проводил большую часть времени, — лежал ножками вверх посреди прихожей. С печальным видом пес подошел к нему и уселся точно в центр. Ангус разлегся на пороге, поэтому каждый раз, когда нужно было что-то вынести из дома или войти, приходилось перешагивать через него. По мнению Ангуса, я настолько глупа, что могу забыть его. Так что он занял то место, где его невозможно не заметить.

Когда из дома начали выносить мебель, я обнаружила весь скрытый раньше кошмар: вырванные из стен розетки, пятна грязи, хлопья штукатурки. Как хорошо, что мы уедем прежде, чем приедут новые жильцы. Майк куда-то пропал. Рано утром он поехал к агенту, чтобы забрать ключи. Ему нужно проехать всего пять миль, а отсутствует он уже больше двух часов. Где, черт возьми, его носит? Мне так нужно, чтобы он освободил мои руки от Тома и Ребекки. Потому что мне еще предстояло в последний раз обойти весь дом и проверить, не оставили ли мы чего-нибудь жизненно важного. Например, кровати.

— Миссис Адамс, — из сада раздался крик Барри. — А что нам делать со всем этим?

О нет! Я совсем забыла о сарае.

После обеда Майк вернулся.

— Где ты был?! — я набросилась на него, стараясь, впрочем, чтобы Барри и Тревор нас не услышали. — Я тут в одиночку стараюсь справиться с этими двумя идиотами — они уже разбили стекло на двух картинах. И Том свалился в один из их ящиков. Ты мне был так нужен.

— Я поехал в новый дом, чтобы его открыть, — раздраженно зашептал он мне в ответ. — А они были все еще там! Миссис Говер возилась с чашками. Я предупредил их, что мы приедем после обеда, и она сказала, чтобы мы не беспокоились — к этому времени они уже уедут. А потом она заставила меня остаться и выпить чашку чая.

— Ну что ж, следующую ты выпьешь еще очень не скоро. — Я не выдержала и рассмеялась. — Пойдем, поможешь мне уложить игровую приставку.

Мы договорились, что я поеду на машине следом за грузовиком с вещами. Майк отправился вперед — убедиться, что Говеры действительно уехали, а не пригласили друзей на партию в бридж. Кроме того, я должна была ехать очень медленно, потому что аквариум с рыбками стоял в ногах у Ребекки. На заднем сиденье, на горе из перин и полотенец, сидели Ангус и Плюх. Каждый раз, когда машина поворачивала, собаки покачивались, и все сооружение грозило обрушиться. Рыбки выглядели совершенно потрясенными: их мирный аквариум в одночасье превратился в бушующий океан. Они судорожно махали плавничками, пытаясь удержаться на волнах, а их рты застыли в удивленном «О». Это пойдет им на пользу. В их жизни было слишком мало приключений.

Когда мы приехали, Ребекка быстро поставила аквариум на твердую землю (рыбки явно вздохнули с облегчением), вытащила Тома из машины и вместе с ним бросилась к дому. Она хотела показать ему дом. И она уже давно выбрала себе комнату.

Я гоняла грузчиков во всех направлениях сразу, мои указания полностью противоречили тому, что говорил Майк. В конце концов, он вообще перестал понимать, что происходит вокруг, и в раздражении ушел на кухню. Стало прохладно. Вообще-то, я настаивала, чтобы Говеры оставили центральное отопление включенным. Это еще одна причина, по которой я хотела, чтобы Майк поехал со мной в прошлое воскресенье. Мистер Говер долго и детально объяснял мне, как работает их допотопный котел. Но, признаться, я все пропустила мимо ушей. Каждый раз, когда я вижу механизм с большим количеством кнопок и стрелочек, мне хочется лечь в уголок и тихо умереть.

К пяти часам все вещи были занесены в дом, и Барри с Тревором наконец-то смогли отправиться домой. Где-то в середине дня я сказала им: «Не хотите ли выпить чаю?» — и только после этого мне пришло в голову, что я не знаю, в какой из пятидесяти коробок лежат чайные принадлежности. «Не беспокойтесь, миссис, — ответил Тревор. — Мы захватили термос». Я не удержалась: «Можно и мне чашечку?»

На ужин мы купили рыбу с картошкой и съели это роскошное блюдо, сидя на коробках в гостиной. Холодало. Диван завален одеялами и постельным бельем, но я не в состоянии разбирать все прямо сейчас. Подождет до утра. Том с Ребеккой отправились в кровати не умывшись, поверх пижам они надели свитера. Местонахождение их зубных щеток — одна из главных тайн нашего переезда. Ребекка лежит в постели, укрывшись одеялом до подбородка. Когда я подошла, чтобы поцеловать ее, она сонно спросила: «Это наш дом навсегда?» — «Надеюсь», — ответила я.

Пятница, 25 сентября

Майк привязал качели к самой большой яблоне в нашем саду, и сегодня днем, пока я собирала яблоки, Ребекка самозабвенно раскачивала на них Тома. Детям здесь явно нравится. Все постепенно налаживается. Но наш первый вечер был кошмарным. Мы с Майком открыли дверцы, за которыми скрывался котел, и с ужасом уставились на огромную гудящую машину.

— Она гудит, — прошептала я, стараясь, чтобы это чудовище нас не заметило. — Значит, работает.

— Но батареи ледяные, — прошептал в ответ Майк.

— Нажми кнопку.

— Какую?

— Вон ту, красную.

Майк протянул руку и нажал красную кнопку. Раздался громкий звук, похожий на вздох, все металлическое сооружение задрожало, в разные стороны полетела ржавчина. Затем гудение прекратилось. «По-моему, — сказал Майк, — будет лучше, если мы пригласим мастера».

Приготовление пищи с Aga тоже оказалось делом нелегким. Нам досталась модель с четырьмя духовками, и я постоянно забываю, в какой из них лежат нужные мне кастрюли. Где-то там, в этих черных недрах, лежит большая сковородка, и, пока я пытаюсь ее найти, по всей кухне разносятся стоны и скрипы противней и дверец. «Она должна быть где-то здесь», — говорю я двум голодным детям и двум собакам, которые терпеливо сидят рядом со мной, поворачивая головы вслед моим перемещениям.

Я отпустила Клэр на эту неделю, что было с моей стороны храбрым поступком. Но я бы не вынесла, если бы кто-нибудь посторонний ходил по дому, помогал расставлять вещи и брал бы с собой детей, чтобы они мне не мешали. Конечно, сложно распаковывать коробки, когда Ребекка и Том болтаются под ногами. Том немедленно достает все, что я ставлю в буфет. Но так приятно чувствовать, что мы — семья и все вокруг нас, даже беспорядок, наполнено уютом. Теперь у детей гораздо больше пространства, чтобы играть. В саду есть деревья, по которым Ребекка может лазать. А трава на лужайке мягкая, и они с удовольствием по ней бегают. Мы купим новую мебель: наша теряется в больших комнатах, и она не такая старая, как все в доме. Это уже наш дом. Не просто — дом, а ДОМ. Заставить себя пойти в понедельник на работу будет трудным делом. Надо будет почистить решетки на кухне и жарить только на оливковом масле.

10 ОКТЯБРЬ

Воскресенье, 4 октября

«Ну, и каково это, чувствовать себя хозяйкой поместья?» — спросила Джилл, заглянувшая сегодня утром. С чашкой кофе в руке она ходила по плиточным полам комнат первого этажа (моим), дотрагиваясь до оконных рам (моих), открывала и закрывала старые сосновые двери с латунными ручками (моими).

«Чудесно! — ответила я. — Дети его уже любят. Ребекка стала совсем другой. Ты же знаешь, как она была недовольна переездом. А теперь она — идеальный ребенок. Я вообще никогда не видела, чтобы она так хорошо себя вела». — «Великолепно», — Джилл кивала головой, глядя в окно. Там, на лужайке, Сьюзи таскала за волосы Дэйзи.

С тех пор как мы переехали, Ребекка проводит на улице каждую свободную минуту, совершенно не обращая внимания на холод. Она лазает по деревьям как маленькая обезьянка, а Том повсюду за ней ковыляет. Все ее видеокассеты с диснеевскими мультфильмами лежат в одной из коробок. Она ни разу не вспомнила о «Русалочке». По правде говоря, мы вообще не включаем телевизор. Я могла бы чувствовать себя как в раю… могла бы… если бы не расстояние, которое все еще остается между мной и Майком.

Мне казалось, что он, как и я, рад новому дому. Но он распаковывал вещи с энтузиазмом заключенного, приговоренного к смертной казни. В прошлый понедельник после работы я сразу же поспешила домой. Я вытащила из коробок все занавески и начала развешивать их на тяжелые дубовые карнизы. Даже это было великолепно, хоть я и ненавижу вешать шторы. Я балансировала на стуле, руки у меня уже начали затекать. «Майк! — мне пришлось кричать изо всех сил, потому что тяжелый зеленый бархат окутывал меня всю и заглушал звук. — Тебе нравится?» Я услышала его шаги и повернулась, чтобы понаблюдать за реакцией.

— Нормально, — сказал он и тут же вышел из комнаты.

— Мог бы отреагировать с большим энтузиазмом, — я постаралась, чтоб мой голос звучал холодно. И тут же грохнулась со стула.

«Просто успокойся», — сказал он мне, когда в среду вечером я в миллионный раз спросила его, все ли с ним в порядке. Он сидел за кухонным столом, уткнувшись в газету. Раньше все наши ссоры вращались вокруг того, что я провожу с ним мало времени, что у меня нет времени для нас и что я слишком занята детьми. Теперь я безумно хочу быть с ним, но каждый раз, когда я к нему тянусь, он меня отталкивает. Я всегда воспринимала нашу любовь как должное: она есть и всё. Она так же неизбежна, как желание моих детей (одного, а то и обоих сразу) поговорить со мной о чем-то жизненно важном каждый раз именно в тот момент, когда звонит телефон.

— А как обстоят дела с Майком? — осторожно спросила Джилл. Мы смотрели в чердачное окно на играющих во дворе детей. На чердаке темно и грязно. По углам прячутся огромные пауки, размером не меньше десертной тарелки. Стоит включить свет, и они тут же, высоко поднимая тонкие лапки, устремляются к щелям. Одна метелка для пыли здесь не поможет. Чтобы избавиться от этих друзей, придется законопатить все щели. Этим гигантским тварям недолго осталось здесь обитать — я собираюсь устроить на чердаке шестую спальню и игровую комнату для детей. Как это здорово, когда есть дом, в котором все можно планировать по собственному вкусу!

Я не говорила с Джилл о своих отношениях с Майком уже несколько недель — мне даже думать о нем больно.

— Ужасно, — уныло пробормотала я. — Такое ощущение, что рядом со мной живет незнакомец.

— Ну, так поговори с ним об этом… — начала Джилл и тут же, вскрикнув, отскочила в сторону, уступая дорогу мчащемуся пауку. — Слушай, может, спустимся вниз? — ее голос звучал напряженно.

Мы осторожно, на цыпочках, спустились по лестнице и остановились на свету, убирая с волос паутину.

— Я не могу поговорить с ним, Джилл. Каждый раз, когда я спрашиваю его, что происходит, и можем ли мы поговорить, он отвечает, что все было бы в порядке, если бы я не приставала к нему с глупыми вопросами, и что у него просто напряженные дни на работе. Такое ощущение, что он построил вокруг себя стену. И когда я пытаюсь подойти поближе, то налетаю на нее. Сейчас я даже не могу представить себе, что мы с ним можем спать вместе. Для нас теперь это слишком интимно! — мой голос дрогнул. — Честно говоря, если бы я не знала его лучше, я бы подумала, что он мне изменяет.

— Чего он, конечно, не делает? — с сомнением спросила Джилл.

— Конечно же, нет, — я была шокирована неуверенностью в ее голосе. — Не говори глупостей! Мы слишком важны для него. И потом, я знаю. Я просто знаю.

Пятница, 9 октября

Сегодня мы с Майком здорово поругались. Все началось — верите вы этому или нет — с мусорного мешка в кухне. Супружеские ссоры при ближайшем рассмотрении всегда так благородны! Я ласково попросила Майка вынести мешок с мусором на улицу. Мы этого давно не делали, и крышка ведра уже не закрывалась. Майк вытащил мешок, и тут полиэтилен разошелся. У меня не было времени съездить в супермаркет и купить нормальные прочные мешки для мусора, и пока обходилась обычными из местного магазина. Куриные кости, винные бутылки, морковные очистки, засохшая заварка, старые газеты — все разлетелось по полу. Я прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться во весь голос, и все равно у меня вырвался тихий смешок. Секунду Майк стоял, держа в руках остатки черного мешка, а затем бросил на пол вместе с мусором, который там был, — по полу разлетелись осколки бутылки из-под молока; я хотела завернуть их в газету, но, конечно же, забыла. «Сейчас принесу другой мешок, — сказала я. — Помоги мне все собрать». Майк пошел к двери, стараясь не наступить на мусор: «Твоя проблема, — это ведь ты покупаешь дешевые мешки. Я иду спать».

Это было последней каплей. Когда он проходил мимо меня, я крепко схватила его. Несколько мгновений мы молча боролись. Поверьте мне, в настоящей жизни это совсем не так смешно, как в сериалах.

— Ты поможешь мне, — закричала я, вцепившись в его руку. — Я еле держусь на ногах от усталости. Подумай обо мне хоть раз в жизни!

— Твоя вечная песня! — Майк отвел мою руку от себя, как будто я была заразной. — Ты слишком устала абсолютно для всего. По-твоему, твоя работа вызывает стресс… что ж, попробуй заняться моей. Ты даже не представляешь себе, что такое стресс! Ты просто счастлива от того, что можешь заниматься этим домом, печь пирожки, как чертова миссис Битн[40]. Все, о чем ты можешь говорить, — это в какой цвет мы покрасим комнату Ребекки! А у меня и так полно проблем! Например, этот проклятый займ. Ты ведь даже не представляешь себе, что произойдет, если процентные ставки повысятся. Ты в состоянии только хвастаться своим садом и удивлять всех своих друзей тем, что у Ребекки скоро будет свой пони!

— Это же нечестно! — я опять сорвалась на крик. — Я плачу половину по этому займу, и мы не справимся без моей зарплаты! Я работаю столько же, сколько и ты, и моя работа — тоже не развлечение! Но ты же никогда не спрашиваешь меня, как я себя чувствую. Ты занят только своими проблемами. А что будет, если ты потеряешь работу? У нас все еще будет моя зарплата. И мы справимся.

Майк с яростью взглянул на меня и вылетел из кухни, а я вся в слезах села на пол. Я этого больше не выдержу! Такое ощущение, что у нас в доме поселился совершенно чужой человек, которому, к тому же, доставляет удовольствие мучить меня.

Суббота, 10 октября

Сегодня утром позвонила мама. Когда я подняла трубку, она встревожено спросила: «Как вы там?» Если я не разговаривала с ней больше одного дня, она автоматически заключала, что мы были зарублены взбесившимся маньяком.

— Все в порядке. — Я не спала всю ночь, совсем обессилела, и мне казалось, что меня может свалить даже слабый порыв ветра. Утром Майк куда-то исчез. Дом выглядел пустым и холодным.

— Как дом?

— Великолепно, мама. Мы все его обожаем.

— У вас тепло? Эти старые дома так трудно обогреть. Ваши счета за газ будут просто огромными! — в ее голосе звучало легкое торжество. Помолчав секунду, она спросила: — А летучие мыши у вас есть?

— Летучие мыши? — мне стало не по себе.

— Летучие мыши, дорогая, — она начала говорить со мной, как с ребенком. — Во всех старых домах под крышей живут летучие мыши. От них невозможно избавиться — они под охраной Общества защиты животных. А эти грызуны повсюду гадят. Вы уже сделали влагоизоляцию?

— Да, мам, — у меня уже не было сил поддерживать разговор. — Мастер всю неделю впрыскивал раствор в стены.

— Это еще не выход. Когда нам делали влагоизоляцию, на первом этаже всю штукатурку со стен ободрали. Похоже, вы еще намучаетесь. Ну, ладно, мне пора. Хочу, чтобы твой отец выбрался из дома и зашел в новый магазин для садоводов. Вообще-то, это совсем непросто — постоянно придумывать ему занятия.

— Пока, мама.

— Пока, дорогая. — Судя по ее голосу, мама была счастлива, что смогла дать мне несколько ценных советов.

Как бы мне хотелось, чтобы я могла поговорить с ней о том, что происходит между мной и Майком. Но это может настолько ее ужаснуть, что дело кончится сердечным приступом. Брак — это святое. А если возникают какие-то сомнения… Маминым кредо в ее отношениях с папой всегда было: «Уступи!» Но в наших отношениях с Майком речь идет не об уступках. Как я могу уступить мужчине, которого совершенно не интересует то, что я могу ему дать? Но я не могу позволить, чтобы наш брак так просто разрушился. Джилл? Я всегда могу ей пожаловаться. Но она обязательно посоветует мне бросить Майка. И скажет, что нет ничего хорошего в том, чтобы делать себя несчастной, и что я достойна гораздо большего. Но я люблю его. Я пыталась быть безразличной, но это не помогло. Он отец Ребекки и Тома. Я не могу разлучить детей с отцом только потому, что мы с ним не можем поладить. Это не их вина. И потом (страшно даже подумать), он может захотеть забрать детей себе. Это ужасно! Гарриет? Гарриет лишь рассмеется и скажет, что все мужики — сволочи, дорогая моя, и что нужно просто играть свою роль и получать от них по максимуму, и что я должна держать выше нос и просто жить, как она с Мартином. Кейт? Да, Кейт. Кейт независимая, свободомыслящая женщина, которая делает карьеру и имеет свое представление о жизни. Конечно, она не понимает всех подводных течений брака, но зато хорошо знает и Майка, и меня. После выходных, проведенных в оздоровительном центре, мы почти не виделись, а с тех пор как меня повысили, мы вообще работаем в разных офисах. Но, с облегчением подумалось мне, я ей позвоню. Мне нужно поговорить с кем-то незаинтересованным.

Она долго не брала трубку, и я уже подумала, что ее нет дома. Когда она ответила, ее голос звучал так, будто она только что бежала.

— С тобой все в порядке? Я не вовремя?

— Кэрри! Нет, все в порядке, — она уже успела отдышаться и говорила ровным голосом. — Я была в ванной.

— Господи! Я мечтаю о ванной с прошлой субботы. Как дела? Мы уже несколько недель не виделись, даже на работе.

Кейт помолчала, прежде чем ответить:

— Я ухожу.

— Что?! Почему ты мне не сказала?

— В «Мидлэндс», мне предложили место диктора.

Но почему Майк мне не сказал, что ей предложили новую работу?

— А с Майком ты виделась? — спросила я.

— Да, правда давно.

— И что думает Оливер?

— Оливера здесь нет. Он ушел. Мы расстались две недели назад.

— Боже, Кейт, мне так жаль. Почему ты мне не сказала? — мне стало не по себе.

— Ну, ты была так занята: дом, Америка, и все остальное. Тебя было невозможно поймать.

М-да… Вот такой из меня друг! Настолько углубилась в собственные проблемы, что не заметила, как у Кейт все пошло кувырком. И правда, когда бы я ни видела ее в офисе, она всегда очень бледная. А если я ищу ее, чтобы выпить вместе кофе, она обязательно куда-нибудь исчезает.

— Но ведь это великолепная новость, правда?! Я про работу. Ты же всегда именно этого и хотела.

— Да. Слушай, Кэрри, мне нужно идти. Я договорилась пообедать с одним другом. Позвони мне на следующей неделе, и мы поболтаем. У тебя все в порядке? — рассеяно спросила она.

Не могла же я вывалить на нее все свои проблемы:

— Все нормально… Давай пообедаем на следующей неделе…

Но она уже повесила трубку.

Воскресенье, 11 октября

«Вы с папой разведетесь?» Я везла Ребекку в бассейн, и мы, как обычно, опаздывали. С самого утра она была удивительно тихой и задумчивой. Услышав вопрос, я с трудом удержала руль. Выровняв машину, я оглянулась на Ребекку. «Вы не разговариваете друг с другом, и я слышала, как ты плакала вчера вечером. Ты думала, что я сплю, но я не спала. Я тебя слышала».

— Конечно же, нет, — я вела машину, стараясь не выехать на тротуар. — Все в порядке, не будь глупышкой. Мы просто устали от переезда и всего остального. У нас обоих очень много работы.

Ребекка помолчала. Когда она опять заговорила, я поняла, что она уже давно обдумывает этот вопрос: «В школе я говорила с Кейти. Я рассказала ей, что ты все время грустная. А она сказала, что ее мама очень много плакала, а потом ее папа и мама развелись. Теперь у нее есть целых две кровати и четыре кошки, но ей совершенно не нравится новая подружка папы. От нее сильно пахнет духами, и она любит целоваться. А мама Кейти все время плачет. Как ты». Ребекка поправила своего плюшевого кота, который почти съехал с ее коленей, а затем пристально на меня взглянула: «Ты уверена, что не собираешься разводиться с папой?»

Я повернулась к ней и увидела, что она плачет. «Конечно же, нет». Я остановила машину и выключила мотор. Потом обняла Ребекку: «Мы вас так любим». Но тут я обнаружила, что и сама плачу. Бред. Даже Ребекка видит, что что-то происходит. Так жить невозможно.

Вторник, 13 октября

Единственным, что развеселило меня на этой неделе, был сегодняшний визит к гинекологу. Ник сказал, что утром я могу быть свободна. Естественно, я его предупредила только о том, что иду к врачу. Если бы я сказала «гинеколог», он бы позеленел и упал в обморок.

Терпеть не могу ходить на обследования. Джилл посоветовала мне пойти к местному врачу, который недавно открыл практику в местной клинике. По ее словам, у него сексуальные глаза и теплые руки. Подозреваю, что к нему ходят все женщины нашей округи. Я надеялась, что смогу отвезти Ребекку в школу, но врач назначил прием на девять утра. Я вбежала в клинику и была немедленно остановлена регистратором — невозмутимой старой девой: «Вам необходимо заполнить карточку нового пациента». — «Я не одна, у меня большая семья». Она чуть приподняла брови: «Ну, тогда необходимо заполнить одну карточку на всех, но ваш муж должен ее подписать. Обычно мы просим всех новых пациентов пройти медицинский осмотр. Попросите, пожалуйста, вашего мужа записаться на прием». «Конечно», — ответила я, зная, что убедить Майка пойти к врачу так же просто, как достать луну с неба. А если он и пойдет, то будет отчаянно врать, когда его спросят о количестве выпиваемого спиртного.

Я стала заполнять карточку. Когда я дошла до вопроса: «Сколько стаканов алкоголя вы выпиваете каждый день?» — я скрестила пальцы за спиной и написала — 2. Хотя на самом деле нужно было написать 12.

К сожалению, гинекологический осмотр здесь делает не врач, а медсестра. Черт! Хотя, может, действительно, не самый лучший способ — познакомиться с врачом, сидя в этом ужасном кресле. Мне все-таки хотелось бы предстать перед ним с моей лучшей стороны.

Медсестра пролистала мою карточку и спросила, принимаю ли я противозачаточные таблетки. Я сказала, что принимаю (интересно только зачем). «Если вы решите больше не заводить детей, ваш муж согласится на операцию?» Я представила себе лицо Майка, если заговорить с ним о стерилизации. «Не думаю, что нас устроит такой вариант. В данный момент». — «Что ж, — сказала она. — Зайдите за ширму и разденьтесь ниже пояса». Я аккуратно сложила вещи на полу, залезла на кресло и торопливо прикрылась полотенцем. Медсестра подошла, держа в руках эту отвратительную металлическую штуку, которая выглядит, как щипцы для завивки. «Просто раздвиньте колени пошире… вот так… и расслабьтесь…» Будто это так легко — расслабиться, когда кто-то, совершенно незнакомый, ковыряется в тебе щипцами для завивки! «Сейчас может возникнуть неприятное ощущение», — сказала она. Чертовски верно! Мне показалось, что меня сейчас проткнут насквозь. Я попыталась подумать о чем-нибудь приятном, что не включало бы в себя гинекологическое кресло и необходимость раздвигать ноги.

— Вы ведь недавно переехали в «Лужки»? — спросила она, когда брала мазок.

— Да, — пропищала я.

— Очень хороший дом. И у вас много земли. Пони заводить собираетесь?

— Надеюсь.

— У нас тоже есть земля. Мы живем в усадьбе «Башня Астон», дальше по дороге.

— О, чудесно, — пробормотала я.

— Мы выращиваем овец породы альпака.

Что?

Она продолжила: «Конечно, я занимаюсь ими в свободное время — здесь я работаю полдня. Но альпаки — моя страсть!»

— Как интересно…

— Вряд ли вы захотите взять парочку, — внезапно сказала она. — Но вообще-то, дети их очень любят, и они такие привязчивые.

— У нас сейчас слишком много других дел, но спасибо за предложение.

— Все в порядке. Можете одеваться. — Она взяла стекло с мазком и осторожно пошла к своему столу.

Не каждый день приходишь к гинекологу, чтобы сдать мазок, а выходишь от него почти владельцем альпаки.

Четверг, 15 октября

День, когда Ник должен показать мне отзыв о моей работе. Все утро он суетился вокруг, а я безуспешно пыталась встретиться с ним взглядом. Лучше, вообще забыть об этом, тем более что есть дела поважнее. Известие о том, что Кейт уходит, взбудоражило всю контору. Ходили слухи, что в «Мидландс» она получит должность диктора вечерних новостей. Очень выгодное место, которое уже очень долгое время занимает Моника — бледная старая карга, которая считает себя лицом «Мидландс ТВ». По-видимому, она попортила людям много крови, да к тому же еще и терроризирует всю компанию, грозя судебными разбирательствами за малейшие нарушения контракта. Майк, должно быть, сгорает от желания поделиться всеми этими новостями со мной, тем более что он прекрасно знает, как мы с Кейт близки. Я-то думала, что Кейт будет обычным диктором и что ей доверят вести только дневные выпуски, но не главную вечернюю программу. Ей здорово повезло, это великолепное продвижение по служебной лестнице. Хоть какое-то утешение для нее после того, как Оливер ушел. Она до сих пор не сказала мне, почему он это сделал. Она мне даже не позвонила. Возможно, воспользовалась моим советом и потребовала, чтобы он на ней женился. М-да. Нехорошо получилось.

Сразу после ланча зазвонил телефон. Местный вызов. Это был Ник, он попросил заглянуть к нему. «Конечно», — ответила я. Раньше подобная встреча заняла бы все мои мысли: повышение зарплаты или другие приятные новости, какие-нибудь намеки на мое блестящее будущее, а может, даже уверения, что я — лучший работник месяца (или даже года). Но сегодня мне было совершенно все равно. Я слишком беспокоилась о Майке, к тому же с этого воскресенья Ребекка была слишком задумчива и плаксива. Она ходила за мной повсюду, терпеливо ждала, пока я была в туалете, и плакала каждый раз, когда теряла меня из виду. Сегодня утром, когда я уходила на работу, мне практически пришлось отдирать ее от себя.

«Ну, Кэрри, — Ник поудобнее устроился за своим дубовым столом и протянул мне кипу бумаг, которые и были отзывом на мою работу. — Посмотри-ка». Если не считать проваленного фильма о дислексии, я была просто образцовым работником. Квалифицированная, умеет справляться с кризисами, великолепный руководитель, любима сотрудниками, общительна, несомненный лидер. Это я? Еще в прошлом году я бы отдала все за подобный отзыв, но сегодня я не могла даже изобразить радость. Все, о чем я думала, — с каким видом Ребекка прикусила губу, когда я уходила на работу. Я сказала ей, чтобы она была молодцом, что все в порядке, но она на это не отозвалась. А Клэр была почти груба с ней, вытолкав Ребекку в кухню, пока я открывала входную дверь. Какое Клэр имеет право диктовать моим детям, что им делать? Ну, полагаю, у нее есть все права.

— Что ты думаешь? — Ник радостно улыбался. — Звучит здорово, правда? И у меня есть новость, которая еще лучше. Том Уорнер, глава отдела развития ТВ Центра, позвонил мне на прошлой неделе. Он просил найти кого-нибудь на место ассистента редактора в его отделе. Я предложил тебя. По-моему, ты готова для этой работы. И это ведь будет большим продвижением вперед.

Я ошеломленно взглянула на Ника. ТВ Центр? Как, черт возьми, я смогу там работать? Кто будет сидеть с детьми? Ник не заметил моего смятения. Вместо этого он встал, открыл передо мной дверь и сказал: «Подумай об этом. Обсуди с Майком. Для начала контракт будет всего на шесть месяцев. И тебе совершенно несложно будет разобраться и с твоими домашними делами, правильно? Мне было бы очень жаль отпускать тебя, но, между нами, думаю, я скоро тоже туда перейду. Это — место, где стоит работать».

Я вернулась за свой стол. Голова у меня была тяжелая и кружилась. Мне даже показалось, что я могу упасть в обморок. Это была великолепная работа, и гораздо лучше оплачиваемая. Работа-мечта, к которой я всегда стремилась. Я должна быть на седьмом небе от счастья, продумывая, как я буду ездить туда и обратно, планируя, на сколько часов мне понадобится няня для детей, расставляя все в жизни по своим местам. Но я не могу заставить себя думать об этом. Все это казалось неважным. Я могла бы уже говорить с Томом Уорнером по телефону, очаровывая его и договариваясь о встрече. Но я испытывала лишь панику и отчаяние. Еще больше работы. Меньше времени с семьей. Больше головоломных заданий, количество которых будет увеличиваться и увеличиваться, до тех пор, пока одна маленькая катастрофа (например, больной ребенок) не разрушит все. Майк никогда не согласится переехать, и через шесть месяцев работы я буду сходить с ума при мысли, что всю оставшуюся жизнь мне придется каждый день ездить на работу. И нам придется переезжать снова и снова. А это значит — опять отрывать детей от обжитого дома, искать новый дом, новую няню… Или я могу переехать. Я могу переехать вместе с детьми и жить отдельно. С лондонской зарплатой я могу позволить себе платить за квартиру, а ТВ Центру принадлежат великолепные ясли и центр для школьников, чьи родители на работе… Нет. Больше никакой жизни отдельно друг от друга. Мне действительно нужно подумать. Мне нужно пойти домой. Я позвонила Нику и отпросилась на вторую половину дня.

По дороге домой мне пришло в голову, что у Ребекки сейчас должны закончиться занятия. Я подъехала к школе, думая о том, что могу успеть до того, как приедет Клэр, перехватит ее и увезет от меня. Я могу приготовить настоящий обед и провести какое-то время, играя вместе с ними. Я разожгу камин в маленькой комнате, и мы с Ребеккой можем сыграть в карты… я отчетливо представила себе эту мирную картину. Позже вечером у Ребекки бальные танцы, и я могу ее отвезти. Впервые за сегодняшний день я почувствовала себя счастливой. Но машин на дороге было слишком много, и я подъехала к школе, когда все дети уже выходили из здания. Я припарковала машину и перебежала дорогу, ища глазами Клэр. Она была там, на другой стороне. Том радостно размахивал воздушным шариком, сидя в коляске. Пока я стояла, из школьных ворот вместе со своими подругами выбежала Ребекка. Она увидела Клэр, и даже с того места, где я стояла, можно было увидеть, как ее лицо осветилось радостью. Она бросилась к Клэр, и они обнялись, очень крепко. Затем Клэр развернулась и пошла к своей машине. Одной рукой она толкала коляску с Томом, а другой обнимала Ребекку. Я увидела, как Ребекка принялась что-то возбужденно рассказывать. Потом она обернулась и помахала подругам. Для меня время остановилось. Это был кадр из жизни моих детей, что-то, что происходит каждый день. Ничего необычного — всего лишь одна минута из тысяч. Но эта жизнь была сокрыта от меня. У меня возникло чувство, что я открыла книгу и прочитала в ней строки, которых раньше никогда не замечала. В сущности, Клэр была их мамой.

Я их не окликнула. Я развернулась, стараясь, чтобы они меня не увидели, и села в машину. Меня не ждали и во мне не нуждались. Мать, которая является всего лишь довеском к жизням своих детей.

Суббота, 17 октября

День был полностью занят домашними делами: стирка, покупки, прогулка с собаками. Мы до сих пор не наняли уборщицу, а у меня на приведение в порядок всего дома уходит больше пяти часов; Том при этом постоянно путается под ногами. К восьми вечера я валилась с ног. Но я должна была оставаться бодрой. Сегодня мне было необходимо поговорить с Майком. Он сгребал листья в саду, а Ребекка, в новых резиновых сапожках, прыгала по кучам и разбрасывала их в разные стороны. Я подошла к ним, засунув руки глубоко в карманы теплой куртки. За мной топал Том в старых сапогах Ребекки, которые были ему велики. Издалека я слышала смех, но как только Майк увидел, что я приближаюсь, радость моментально исчезла, будто на него вылили ведро ледяной воды. Как же могло случиться, что при виде собственного мужа я начинаю чувствовать неловкость и смущение?

— Майк, ты сегодня вечером будешь дома?

— Да, а что?

— Я просто спросила. Я купила мясо на обед и хотела убедиться, что у тебя нет других планов.

— Нет, — сказал он, отворачиваясь. — Планов нет.

— Великолепно, — я попыталась улыбнуться.

Когда я пошла к дому, по дороге взяв Тома на руки, за моей спиной снова раздался смех.

Я лежала в теплой ванне и пыталась разобраться в своих ощущениях. Я определенно нервничала. Но это же глупо. Пришлось несколько раз повторить себе: «Он — мой муж. Мы прожили вместе семь лет». Но почему тогда я чувствую себя, как школьница перед первым свиданием? Если он одобрит мой план, то нас ждут большие перемены. Действительно большие. И вполне возможно, они могут спасти наш брак. Или разрушить его окончательно. От сегодняшнего вечера зависит, какую дорогу мы выберем, что будет с нами в будущем. Меня охватывало какое-то странное чувство при мысли, что выбор, который мы можем сделать сегодня, определит все в нашей дальнейшей судьбе.

Когда я одевалась, зазвонил телефон.

— Миссис Адамс? — голос был мне незнаком. — Уделите мне, пожалуйста, минуточку. Мы проводим работы по звукоизоляции чердаков в вашем районе. Не могли бы вы…

Несколько секунд я с недоумением смотрела на трубку у себя в руке. У меня решается судьба, а этот мужчина хочет обсудить со мной звукоизоляцию чердаков? «Нет, спасибо», — вежливо ответила я и положила трубку. А потом разрыдалась.

Может, стоит включить музыку, пока мы будем сидеть друг напротив друга за большим кухонным столом? Что-нибудь из итальянской оперы, в которой совершенно необъятные певицы орут во все горло? Или мы достойны только компании вежливого лабрадора и сонного золотистого ретривера? Я осторожно пошевелила Ангуса носком туфли. Сегодня вечером решается и твое будущее. Скоро ты можешь стать городской собакой в неполной семье. Пес открыл глаза и лениво посмотрел на меня. Затем свернулся поудобнее и захрапел. Никакого уважения к кризисной ситуации!

В кухню вошел Майк. В руке у него была кружка. «Она хочет какао», — сказал он, открывая один из шкафчиков над мойкой. «Вредно для зубов», — фраза вырвалась у меня прежде, чем я успела остановиться. Он ведь хотел сделать дочери приятное. Они весь день провели вместе: жгли листья, собирали паданцы в корзину. А мы с Томом прятались в доме. «Ладно, — спокойно ответил Майк. — Дам ей молока». Он пошел к Ребекке, чтобы почитать ей перед сном. А у меня на кухне все валилось из рук: я вылила сметану на картошку в мундире, уронила морковь на пол. Я не в состоянии готовить, когда нервничаю. И несколько глотков красного вина мне ничуть не помогли. Я весь день ничего не ела и почувствовала, что начинаю пьянеть. Еще чуть-чуть, и я могла бы просто упасть без сил.

— Так, — сказал Майк, когда я поставила перед ним тарелку. — По какому поводу все это?

Я бесконечно репетировала то, что собиралась сказать ему. Про себя я совершенно спокойно и рационально объясняла достоинства и недостатки возможных вариантов. Но как только он посмотрел на меня, мои губы задрожали, и я разразилась слезами. Великолепно. Лучшего начала и не пожелаешь. «Что, черт возьми, происходит?» — Майк быстро отодвинул свою тарелку, так, чтобы мои слезы не капали на еду. Он уже несколько недель не ел нормально.

— А что, по-твоему, происходит? — я заговорила, громко всхлипывая. — Мы уже несколько месяцев не говорили друг с другом нормально. Жить с тобой все равно, что жить с посторонним. Ты не разговариваешь со мной, не хочешь заниматься любовью, похоже, ты вообще больше меня не хочешь. Как, по-твоему, я себя чувствую? Что я должна чувствовать, когда я в постели пытаюсь дотронуться до тебя, а ты ускользаешь? Ты ничего не рассказываешь мне про работу. Уже многие недели ты не говоришь ничего о том, что ты чувствуешь. Я не могу дотянуться до тебя. У меня такое чувство, что я тебя больше не знаю и что наш брак распадается.

Я всхлипнула и потянулась за салфеткой. Я собиралась быть спокойной и красивой, и держать все под контролем. И вот — пожалуйста — мое лицо все в малиновых пятнах. Ангус опять громко всхрапнул.

— Ты ничего не сказал мне ни о Кейт, ни обо всем остальном. Ты больше не интересуешься моей работой, — я уже не могла остановиться.

— Что насчет Кейт? — голос Майка звучал угрожающе тихо.

— О ее работе. Мне постоянно кажется, что я нахожусь где-то за пределами твоей жизни, что я тебе больше не нужна.

— Кэрри, Кэрри, — впервые за последние недели Майк сам дотронулся до меня. — Это неправда. Все это — неправда. Это ты отвернулась от меня, помнишь? Это ты сказала, что я бесполезен, и что я тебе не нужен, и что ты гораздо лучше справишься с домом в одиночку. Как, по-твоему, я должен был себя чувствовать? Великолепно? С самого рождения Тома я думал только о том времени, когда мы наконец сможем заняться любовью, и теперь ты мне говоришь, что я не хочу заниматься любовью с тобой? Чушь! Ты совершенно ясно дала понять, что я тебе больше не нужен и лишь стою на дороге у тебя и детей. Ты получила дом, какой хотела, у тебя работа, которую ты хотела, дети, которых ты хотела, и, наконец, ты ведешь такую жизнь, какую всегда хотела. Может, ты хочешь упаковать меня в коробочку и доставать только тогда, когда тебе это удобно? Меня, черт побери, это не устраивает!

Пока Майк говорил, он оставался совершенно спокойным. Но последнее слово он почти выкрикнул и затем грохнул кулаком по столу. Тарелки звякнули, и Ангус проснулся. Он громко чихнул, вопросительно на нас посмотрел и со вздохом улегся поудобнее. Не возражаете, если я попрошу вас вести себя потише? Здесь, вообще-то, один пес пытается спать.

По лицу Майка было видно, что он пытается успокоиться: «Я пытался с головой уйти в работу, но этого недостаточно. Ты меня не хочешь. Ты ни разу не показала, что я тебе нужен». — «Но я показывала! — возразила я. Бессознательно, я взяла в руки вилку и принялась царапать сосновую столешницу. Рука у меня тряслась. — Я постоянно тебе это показывала. Я тебя обнимала, прикасалась к тебе, а ты меня избегал».

— Значит, ты делала это так, что я тебя не понимал. Я был абсолютно уверен, что ты меня больше не хочешь.

— Господи, что за дурацкая неразбериха.

— Да, неразбериха. Это и есть та самая важная вещь, которую ты хотела мне сказать? Что наш брак бесполезен? Что ты хочешь… все закончить?

— Нет! — я была в ужасе. — Конечно, нам нужно было кое-что обсудить, но это совсем другое. Мне предложили работу в ТВ Центре, в Лондоне.

— И? — Майк пристально на меня посмотрел, голос его немного дрожал.

— И я решила отказаться.

— Слава богу! — его рука, до этого сжимавшая вилку так, что костяшки побелели, расслабилась.

— На самом деле, я не только не собираюсь работать в Лондоне, я собираюсь бросить работу здесь. Так будет лучше.

Тишина в кухне стала практически осязаемой. Наконец Майк заговорил:

— Ты имеешь в виду, что собираешься бросить работу здесь и просто… остаться дома?

— Да, — я старалась говорить с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. Почему он воспринимает это с таким трудом? Я набрала в грудь побольше воздуха. — Я больше не хочу оставлять детей на Клэр. Я так не могу. Хочу, чтобы они опять были со мной.

— Но как же мы будем платить за дом?

— С этим мы разберемся. Я не такая уж эгоистка. Я просто чувствую… я просто чувствую, что, если так и дальше будет продолжаться, я сойду с ума. Все на моей работе потеряло для меня смысл. Я больше не хочу каждый день ходить в офис, встречаться с нужными людьми. Меня совершенно не волнует продвижение по службе, мне все равно, что думает Ник. Каждый день мне хочется, чтобы поскорее наступил вечер, и я могла бы поехать домой. Я настолько устала от всей этой беготни, от того, что у меня мало времени на детей, от того, что я не успеваю заняться домом. Том такой милый, и я не собираюсь пропустить его детские годы, и Ребекка действительно во мне нуждается. Я не хочу лет через десять спросить у них: «Ну что, у вас было хорошее детство?» Пожалуйста, Майк. Скажи, что ты не против.

— По-моему, ты уже все решила. — Майк отпил большой глоток вина. Он взглянул на свой бокал, потом перевел взгляд на Плюха, который сидел, уткнувшись носом в ногу хозяина и выпрашивая кусочек мяса. — Это как раз то решение, которое ты можешь принять и без меня.

Потом он встал и, не говоря ни слова, вышел из кухни. Я слышала звук его шагов на лестнице, потом скрипнула дверь нашей спальни.

Суббота, 24 октября

— Ты что, спятила? — Джилл была шокирована. — Ты совершенно и абсолютно ненормальная. Как ты собираешься платить за дом? Как ты будешь платить за школу? Что ты будешь делать с машиной? Как ты будешь жить?

— Ну, ты же, например, работаешь неполный день, — слабо запротестовала я.

— Да. Но я не живу в Хэмптон Корт[41], и мои дети не ходят в дорогущую школу.

Джилл терзала меня таким образом с самого понедельника, когда я позвонила ей и сообщила свои великие новости. Я ожидала поддержки, но не тут-то было.

— Как теперь я смогу говорить моим дочерям, что если они будут хорошо учиться, поступят в университет, то они найдут хорошую работу, как тетя Кэрри, и что им не придется всю жизнь полагаться на мужчину, если ты берешь и просто так все бросаешь? Ты — единственный по-настоящему положительный пример, который я могу им показать. А что случилось с равенством, с теми блестящими и рациональными причинами, по которым женщина может работать полный рабочий день, о которых ты мне столько твердила?

— Но я несчастлива.

— А кто счастлив? Ты что, действительно думаешь, что будешь счастлива, если до конца своих дней будешь зависеть от Майка?

— Это поможет нам быть вместе. У него появится чувство, что он настоящий мужчина — добытчик и защитник.

— Кэрри, — Джилл вздохнула. — Если ты думаешь, что просить у своего мужа деньги на домашнее хозяйство каждую неделю — это рецепт семейного счастья, то ты определенно растеряла все свои мозги.

— По-моему, это восхитительно, — промурлыкала Гарриет в телефонную трубку. — Теперь мы сможем иногда пить кофе вместе на утренних встречах родителей. И ты сможешь помочь с устройством ярмарки этим летом. А может, мне даже удастся убедить тебя посвящать день или два — только утром — работе в нашем благотворительном магазине. Но самое лучшее, — тут ее голос почти задрожал от восторга, — мы теперь сможем вместе ходить за покупками.

«Хождения за покупками, — сказал Майк перед обедом, — конечно же, отменяются. Больше никаких поездок на Оксфордские распродажи, чтобы пополнить твой и без того огромный гардероб. Дети тоже не нуждаются в новой одежде: их шкафы и так забиты до отказа. И я не уверен, что мы можем позволить себе две машины». Он сидел за кухонным столом, заваленным банковскими счетами и извещениями, а также выписками по кредитным картам.

Два дня отчуждения и молчания меня довели, и в среду вечером я была готова взорваться. Я стояла на кухне у раковины и мыла бутылочку Тома. Я слышала, как стукнула дверь, но не обернулась. Меня уже достаточно игнорировали, спасибо. Но через минуту я услышала шаги за своей спиной. Я напряглась и принялась еще яростнее тереть бутылочку. Внезапно я почувствовала его руки на своей талии. «По-моему, это великолепная идея, — прошептал он мне на ухо. — Чем больше я об этом думаю, тем больше она мне нравится». Я с облегчением прижалась к Майку. Слава богу! Слава богу! Может быть, теперь мы все сможем вернуться домой.

Правда, теперь меня начинало тревожить, с какой легкостью Майк взял на себя роль единственного кормильца. Слишком уж легко! Когда я увидела его, сидящим во главе стола, покрытого всеми этими банковскими бумагами, я подумала о том, кого же он мне напоминает? Долго копаться в памяти не пришлось. И ответ был похож на ушат ледяной воды. Моего отца. Если я начну извиняться за то, что купила себе журнал, я пойму, что произошло самое ужасное. Я стану собственной матерью.

Меня терзали сомнения. Когда я приняла это решение, то оно казалось таким смелым, таким очевидным, что не было ни малейших сомнений в его правильности. Но сейчас передо мной встала реальность. Моя машина принадлежит компании. Ее придется отдать. А мой пенсионный счет? Его придется либо обналичить, либо перевести все деньги на новый личный счет, а это значит, что я потеряю отчисления, внесенные работодателем. Как хорошо, что прошло больше шести месяцев, с тех пор как я вернулась на работу. Иначе, мне бы пришлось вернуть пособие по беременности. И потом, нужно же еще сообщить Нику, что я ухожу. Как минимум пять раз на этой неделе я порывалась все ему сказать, но каждый раз я думала, что он все равно заговорит со мной о ТВ Центре, и тогда я смогу все ему объяснить. Но он ни разу не упомянул мой переход. И — Святые Небеса — Клэр. Как я скажу Клэр, что у нее больше нет работы?

Пятница, 30 октября

Сегодня утром я заглянула в кабинет Ника:

— У тебя есть секундочка?

— Конечно. — Он радостно улыбнулся. — Заходи. Ты уже подумала о том предложении? Я сегодня утром говорил с Томом по телефону и сказал ему, что ты уже в курсе. По-моему, он был доволен. Ты знала, что он раньше работал с Майком? Он хочет с тобой встретиться…

— Я решила не переходить в ТВ Центр, — быстро ответила я.

— Что?

— Я решила никуда не переходить. И я должна сказать тебе еще кое-что… — Я замолчала на секунду, собираясь с мыслями, а потом заставила себя посмотреть Нику прямо в глаза. — Я увольняюсь.

— Ты что, шутишь? — все его оживление исчезло. Он выглядел по-настоящему потрясенным. — Но почему? Послушай, я знаю, что не был чересчур вежливым, когда мы говорили о твоем фильме, но это же мелочь, Кэрри, ты сама это знаешь. Куда ты переходишь? — Он с подозрением на меня посмотрел. — Собираешься присоединиться к команде Майка?

— Господи, конечно нет, Ник! Я ни за что не брошу Би-би-си, ты же знаешь.

— Тогда куда ты уходишь?

— Никуда. Я собираюсь совсем бросить работу и заняться детьми. Ухожу домой.

Ник посмотрел на меня так, будто у меня внезапно выросла вторая голова. «Ты собираешься бросить работу и стать домохозяйкой? — он рассмеялся. — Кэрри, это абсурд. Кто угодно, только не ты! Представь, сидеть дома, с детьми, весь день. Очень скоро ты все это возненавидишь. Когда я смотрю на свою жену… у нее же нет жизни, она только ухаживает за мной и детьми. Я всегда восхищался тобой, твоим умением справляться со всем сразу. Ты же даже не знаешь, что у тебя есть дети!» Услышав последнюю фразу, я вздрогнула. А Ник продолжал: «У тебя такая прекрасная работа здесь, такое блестящее будущее! Не можешь же ты все это просто так бросить. Это безумие. А все семинары, все курсы, которые ты посещала… Весь твой опыт!»

Казалось, что он, как калькулятор, подсчитывает все деньги, которые компания потратила на меня. Я начала чувствовать себя бесконечно виноватой. Может быть, я приняла неправильное решение… Может быть, мне следовало лучше подумать… Черт, если я сейчас уволюсь, они никогда не возьмут меня обратно. И я навсегда застряну в мире мамочек. Нет. Меня так легко не переубедишь. Я все делаю правильно. Неужели они думают, что, бросив работу, потому что я хочу видеть своих детей чаще, я, поджав хвост, вернусь в компанию, потому что я захочу видеть своих детей реже?

— Извини, Ник. Но я действительно ухожу. И не изменю своего решения. Я чувствую, что поступаю правильно. Тебе не нужно завершать отзыв обо мне. И даже если бы я уже получила ту работу, я бы все равно уволилась.

— Ну, если ты уверена… Это твой выбор. Но, если ты когда-нибудь захочешь вернуться, просто позвони мне. Мне действительно жаль тебя отпускать. Полагаю, увеличение зарплаты на пять тысяч не изменит твоего решения?

— Ник! Прекрати меня искушать!

Он рассмеялся и поднял руки перед собой, словно защищаясь. «Ладно, ладно. Ты победила. Но я буду скучать по тебе. Мы все будем». — «Спасибо», — я почувствовала, что к глазам подступают слезы. Господи, только бы не заплакать! Я вышла из его кабинета, и немедленно пошла в свой кабинет. В мой бывший кабинет. Я оглядела общую комнату. Пит оживленно говорил по телефону, ручка в руке, ноги закинуты на стол. Ряды гудящих компьютеров, газетные листы на полу, взрывы смеха, непрекращающиеся звонки телефонов, хлопают двери, принтеры жужжат, распечатывая статьи. Мой мир. Это место меня всегда вдохновляло. Каждое утро поднимало мое настроение оживленностью и шумом, той кипучей деятельностью, которая характерна для отделов новостей. Все было так знакомо, как может быть знаком родной дом. И в каком-то смысле это и был мой дом. Я провела здесь гораздо больше времени, чем дома. И все эти люди… мои друзья, люди, вместе с которыми я смеялась, паниковала, злилась. Я собиралась уйти и не видеть их больше.

Что будет со мной? Моя личность, мое собственное представление о себе исчезнут. Ведь все в моей жизни было дорогой к тому, кто я сейчас. Учеба в школе, экзамены, университет, работа в газетах, затем — на радио и, наконец — телевидение. Каждый шаг был просчитан, а все вместе вело к постоянному подъему по карьерной лестнице. Работа — это мой способ гордиться собой, способ заставить других людей уважать меня. Я именно такая, какая есть благодаря своей работе. Уберите работу, и кем я буду? Лицом в толпе. Очередной женщиной, пытающейся пройти в двери магазина, толкая перед собой коляску. Женщиной, которая беспокоится о каждом кусочке еды. Женщиной, которая просыпается утром, чтобы прожить день как две капли воды похожий на вчерашний.

Что будет занимать мои мысли? Возвращение Майка домой? Отпуск? Все домохозяйки, которых я знаю, проводят свои жизни, планируя отпуск, как будто это — форма побега от обыденной жизни. Сейчас я не должна этого делать: у меня есть работа, всегда разная, всегда поднимающая настроение. Каждый день я встречаю новых людей, посещаю новые места. И каждый раз для меня важно, где именно я нахожусь. Я — важна. Я играю какую-то роль в реальном мире. А теперь, возможно, я буду пользоваться помадой только для того, чтобы пройтись по магазинам. Боже! Меня могут заставить участвовать в утренних беседах матерей, которые собираются за чашкой кофе и болтают о своих отпрысках! Вот и вся моя жизнь. Я умру от РАБОТЫ ПО ДОМУ. Я буду соображать не лучше, чем человек, которому сделали лоботомию. Господи! Я ведь могу научиться любить одежду из универмагов «Маркс и Спенсер». Я хотела оставить работу, чтобы стать отзывчивым, самодостаточным человеком, открытым для всего нового. Но я могла думать только о превращении в Гарриет, которая одевается к девяти часам дня, чтобы отвезти детей в школу, и которой больше никуда не надо ехать. Я думала о том, что теперь мне придется просить у мужа разрешения купить себе новое платье. Это же ад! И я действительно собираюсь так жить?!

Я села за стол, ввела пароль и подключилась к локальной сети. Еще чуть-чуть, и этот пароль тоже будет для меня потерян. Adamsc, пароль — Rebecca. Больше не будет Кэрри Адамс. Будет Миссис Адамс. Домохозяйка, мать двоих детей. Ничего особенного.

В правом верхнем углу замигал конверт, кто-то прислал мне сообщение. «Ты что, серьезно? Ты ведь не собираешься на самом деле сидеть дома, печь пироги и вытирать сопливые носы?» Это Пит. «Жизнь есть везде, не только у нас. Настала пора что-то менять». Это мой ответ. И опять сообщение от Пита: «Мы будем скучать по тебе». А через секунду — еще одно: «Когда?»

Маленький мерзавец. Он уже намеревается получить мое место. Но в чем-то он прав. Я ведь должна предупредить об уходе за месяц. Но тогда мне придется работать почти до самого Рождества. Приняв такое важное решение, я хочу покончить со всем как можно быстрее, а не сидеть здесь еще месяц. Я послала сообщение Нику: «Можно мне предупредить об уходе за две недели?» От него пришел ответ: «Думаю, да. А почему такая спешка?» «Потому, — подумала я, — что я могу передумать».

11 НОЯБРЬ

Воскресенье, 1 ноября

Умираю от желания поскорее рассказать свою новость детям, но не могу этого сделать до тех пор, пока не предупрежу Клэр. Ведь иначе Ребекка немедленно проговорится. Часть меня бурлит от восторга, я не могу удержаться: постоянно обнимаю детей, подхватываю Тома на руки и кружусь с ним — мои, мои, только мои. Я детально планирую то, что нужно сделать в доме. Выкрасить комнату Ребекки, разложить вещи в шкафах, вычистить гараж, выбросить все коробки, вычистить Aga, заняться садом — список восхитительно бесконечен. На все нужно время. Много свободного времени. И я смогу купить новые занавески для комнаты Ребекки… М-да-м… А может, и не смогу. В размышления вступает другая часть меня, которая не может не волноваться. Я не только боюсь потерять саму себя, свою личность, свою способность мыслить, умение выражать собственные мысли на различных встречах, я волнуюсь о том, что я буду собой представлять? Я уже не буду частью этого большого думающего мира. Вместо этого буду хозяйничать по дому, слушая Женский Час по радио. И денег будет гораздо меньше. Майк подсчитал, что, после того как мы выплатим по закладной и оплатим все счета за коммунальные услуги, доходы уменьшатся вдвое. Но с этим легко справиться. Теперь ведь нет необходимости покупать продукты сразу на всю неделю, оставляя гигантские суммы в супермаркете. У меня появится время, чтобы покупать свежие продукты каждый день в местном магазинчике. Может быть, я даже приобрету себе плетеную корзинку для покупок. Нет. Так далеко заходить все-таки не стоит.

Майк решил, что будет ездить на работу на поезде, а я буду подвозить его на станцию каждое утро. Машиной буду пользоваться я, так как мне нужно отвозить Ребекку в школу. Наши траты на бензин снизятся вполовину — ведь у нас будет только одна машина. Вчера вечером я села и подсчитала, сколько денег на самом деле трачу на работу. Большую часть одежды я покупаю, чтобы хорошо и представительно выглядеть в офисе. Каждый день я езжу туда и обратно на машине, а значит — трачу деньги на бензин. Кроме того — обеды, посиделки в баре с коллегами. В будущем мы будем гораздо реже выбираться поесть в ресторан или кафе. А планирование отпуска станет более организованным. Господи, остается только надеть власяницу. Я не могу даже представить себе, что придется быть такой. Вся моя жизнь — это цепь сумасшедших трат, за которыми следуют сначала раскаяние… а потом новые траты. Терпеть не могу пары, которые старательно планируют свой бюджет, беспокоятся по поводу процентов на сберегательных книжках… пары, которые каждый месяц составляют подробные списки трат, и отказывают себе в различных вещах. Они просчитывают, сколько будет стоить позвать няню, перед тем как соберутся куда-нибудь вдвоем. В ресторанах они подсчитывают, кто что заказывал: — «Нет, я не ел пудинг и почти не пил вино — я ведь за рулем» — вместо того чтобы просто разделить сумму поровну на всех присутствующих. Мне невыносима сама мысль, что и мы можем стать такими. Как хорошо, что летом Майк внес достаточно денег на счет, с которого мы платим за школу, — это значит, что еще год все будет в порядке. Мне отвратительна сама мысль, что нам придется думать о деньгах. Такие мысли всегда рождают в Майке диктатора.

Пятница, 6 ноября

Ник, добрая душа, сказал, что я могу уволиться в конце следующей недели. А это значит, что сегодня я должна рассказать обо всем Клэр, потому что теперь ее помощь нужна мне всего на одну неделю. Но я должна буду заплатить ей до конца месяца, так будет честно. Все становится пугающе реальным.

Когда я пришла домой, Клэр гладила, стоя перед телевизором, Ребекка растянулась на диване, а Том увлеченно возился с конструктором «Лего». «Клэр, — нерешительно позвала я. — Мне нужно вам кое-что сказать».

На кухне я набрала воды в чайник — пришлось наливать через носик, потому что крышка постоянно западает, и открыла шкафчик, пытаясь найти кружки для кофе. Я была не в состоянии посмотреть на Клэр.

— В чем дело? — глядя на меня, она тоже начала нервничать.

— Клэр, — я глубоко вздохнула. — Послушайте, это все очень сложно. Я решила бросить работу. — Слова прозвучали совсем не так дружелюбно, как я собиралась их произнести. — Боюсь, что ваша помощь мне больше не нужна. Но, конечно, мы заплатим вам до конца месяца. И мы действительно благодарны вам за все, что вы сделали для наших детей. Я обязательно помогу вам найти новую работу. Мы, например, можем повесить объявление у Ребекки в школе… — Я говорила все быстрее и быстрее.

Клэр выглядела так, будто ей дали пощечину:

— Нет. Нет, нет, нет… — Клэр замотала головой и поднесла ладони к лицу, словно я действительно ее ударила.

— Клэр, — я подошла к ней и неловко погладила ее по руке. — Мне действительно очень жаль, но я думала об этом уже давно. Да и Том в следующем году уже пойдет в детский сад… — Мой голос упал, а она начала раскачиваться, всхлипывая. — Конечно, вы сможете навещать детей… в любое время.

(Навещать детей? Я что, на самом деле это сказала?)

— Вы не можете так поступить, — ее голос звучал неожиданно ровно и спокойно.

— Что?

— По правилам, вы должны предупредить меня за месяц.

— Но я же сказала, что заплачу вам за месяц.

— За два месяца. Вы должны заплатить мне за два месяца, потому что не предупредили меня заранее.

— Хорошо. — Я почувствовала, что ужасно устала. И мне совсем не хотелось ссориться. Не хотелось, чтобы все заканчивалось вот так.

— Я пойду к детям. — Она уже успокоилась.

— Конечно.

Понедельник, 9 ноября

Последняя рабочая неделя. Все кажется нереальным. Все происходит в последний раз. Последний понедельник на работе. Последнее общее собрание после обеда в понедельник, когда все безучастно сидят с дурацкими лицами и боятся высказать свои идеи, чтобы не попасть под руку Джону — старому журналисту с острым языком и ужасным запахом изо рта. Стулья вокруг него никто не занимает, так как, если он на кого-нибудь случайно дыхнет, можно запросто упасть в обморок. Вечерний выпуск новостей в понедельник — тоже последний. И все подписи (имена людей, у которых берут интервью, обычно пишутся внизу экрана) в этот раз были перепутаны. Думаю, глава городского совета (напыщенный старый хрыч) был искренне удивлен сегодня вечером, когда прочитал, что он, оказывается — «Мисс Дороти Харвелл, местная жительница». После выпуска я сбежала из офиса так быстро, как только смогла, потому что была в таком состоянии, что легко могла ответить на звонки с жалобами: «Ужасно интересно, но мне глубоко на это плевать. До свиданья». Сведения о подобной грубости несомненно дошли бы до Ника, и мое увольнение не прошло бы мирно.

Сегодня утром Пит прислал мне сообщение: они уже заказали столики в баре в пятницу, после вечернего выпуска. Черт. Ненавижу эти вечеринки по случаю ухода. Они обычно проходят по одному из двух сценариев. Либо у всех едет крыша, в таком случае компания направляется в какой-нибудь (по правде сказать, не самый лучший) ночной клуб, где некоторые очертя голову бросаются заводить интрижки на один вечер. Правда, в этом случае у остальных есть хоть темы для сплетен. Либо все остаются в баре, пьют теплый джин с тоником и стараются не говорить о делах. Никто не хочет подходить к Нику, чтобы не прослыть подхалимом, поэтому ему только и остается, что самому встревать в разговоры окружающих. Обычно это вызывает неловкое молчание, так как чаще всего люди обсуждают возможности карьерного роста и то, как их достало работать с Ником. Но, подозреваю, мне все равно этого не избежать. Нельзя же, в конце концов, не прийти на вечеринку в честь собственного увольнения. Тут уже дело не в настроении.

Суббота, 14 ноября

Два часа ночи. Я, свернувшись калачиком, лежу на диване в гостиной, Плюх устроился у меня в ногах. В камине тускло светятся угольки. Майк в кровати, в нашей спальне. Но вряд ли он спит.

Я думала… я была абсолютно уверена, что моя жизнь наконец-то наладилась, что я могу избавиться от чувства вины за то, что оставляю детей на Клэр, что у меня появилось время на себя и на мой дом. Что теперь-то я буду воспитывать детей так, как я этого хочу. Что мне больше не нужно передавать их в руки наемной няни, потому что нужно идти на работу. Мы купили дом, о каком я всегда мечтала, раз уж наше финансовое состояние — пусть ненадолго — оказалось более-менее устойчивым. И вот теперь этот вечер.

Вечеринка по случаю моего увольнения началась очень даже неплохо. Все пошли в бар, включая Кейт (ей самой предстоит то же самое через две недели). В черном платье от Prada она была бесподобна. В своей речи Ник сказал, что по мне все будут очень скучать, а затем вручил мне огромный букет и несколько подарков, среди которых был передник (ха-ха!). Я собиралась провести в баре всего пару часов. Клэр согласилась посидеть с детьми, а Майк сказал, что заедет за мной и мы сможем пойти куда-нибудь поужинать вместе. Но в девять часов он еще не появился, и все стали уговаривать меня пойти вместе с ними в китайский ресторан. «Ну, если Майк решил, что он может задерживаться на столько, на сколько ему удобно, то, — думала я, — у меня есть все права, чтобы пойти в ресторан с коллегами». Я оставила бармену записку, в которой объяснила, где нас можно найти.

В ресторане, как обычно, все принялись наперебой заказывать разные блюда и, конечно, много сакэ. «Не беспокойся по поводу машины, — сказал мне Пит. — Я тебя подброшу. Тебе ведь все равно придется оставить свою машину здесь, правильно?» Все верно. Я уже успела похлопать ее по капоту на прощанье. «Ты ведь все равно слишком новая и красивая для меня, — думала я при этом. Теперь ты мне не по средствам».

Когда беспокойство по поводу возвращения домой исчезло, я с легким сердцем принялась за сакэ. Все были в хорошем настроении, но я все-таки немного волновалась о Майке. Где он? Я вышла из-за стола и позвонила ему на мобильный. «Кэрри, прости, — его голос был еле слышен среди помех. — Я совершенно без сил. У меня на работе ад кромешный. Увидимся дома».

— Что, Майк не приедет? — спросил Ник, когда я вернулась за стол. Меня слегка покачивало, и пришлось сконцентрироваться, чтобы по дороге не налететь на чужой стол.

— Застрял на работе. Зануда он.

Около одиннадцати я пошла в туалет, мне до смерти хотелось писать. «Господи, ну и вид!» — подумала я, увидев себя в зеркало. Тушь растеклась, помада смазалась. Под глазами были мешки, а лицо блестело от пота. Забавно, люди воображают, что выглядят великолепно именно в те моменты, когда они просто страшны. Достаточно одного взгляда в зеркало, и понимаешь, что пока ты флиртовала, у тебя под носом сверкал ослепительно-красный прыщ. Я пошла в кабинку и плюхнулась на пластиковое сиденье унитаза. Я слегка промахнулась, и сдвинувшееся сиденье меня легонько «ущипнуло». «Ой», — вскрикнула я, стараясь не написать на пол. Я не могла удержаться от ухмылки.

Стукнула дверь, и я услышала смех и голоса, когда Джорджия — да, это был ее писклявый голос, — вместе с кем-то еще вошли в туалет. «Я была удивлена, когда увидела, что Кейт пришла», — сказала Джорджия. Другой голос — это была Кэрол, секретарша, — ответил: «А ей палец в рот не клади. Утром она в объятиях своего любовника, а вечером совершенно спокойно приходит на прощальную вечеринку его жены». — «А все-то думали, что они подруги, — сказала Джорджия. — Хороша подруга! Больше всего меня удивляет, что никто ей не сказал — об этом ведь знают не только здесь, но и в, Мидландс“». «Ну и сволочь же он!» — снова вступил голос Кэрол. «Они все такие, — пробормотала Джорджия. — Они все такие». Щелкнула помада, стукнула дверь, и наступила тишина.

Я сидела не двигаясь. Затем, очень осторожно встала, натянула колготки и отодвинула защелку на двери. И тут моя голова начала гудеть, она гудела так сильно, что я испугалась упасть в обморок. Я прислонилась лбом к прохладной двери. Мне хотелось лечь, просто взять и лечь прямо на этот пол и больше не двигаться. Конечно, мне раньше встречалось выражение «невыносимое горе», но никогда еще я не испытывала такого давления на плечи, что, казалось, я больше никогда не смогу двигаться, не смогу вести себя как обычный человек. Мне казалось, что от меня осталась лишь безжизненная оболочка. Я осторожно открыла дверцу кабинки, моля Бога о том, чтобы никто не вошел. Подошла к раковине, оперлась на нее обеими руками, стараясь удержать себя в сознании. Затем я медленно подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. Я заглянула в свои глаза, глубоко в самые зрачки. И впервые осознала, насколько я была слепа. Ведь причина того, что с нами происходило все последнее время, была передо мной, она была настолько очевидна. Я смотрела в зеркало, но ничего не видела: в моей голове мелькали кадры из нашей жизни. Рождение Ребекки. Рождение Тома: Майк склонился надо мной, держит меня за руку, смешит меня, и тут медсестра — «Мамочке надо отдохнуть» — протягивает ему Тома. И по лицу моего мужа текут слезы: «Посмотри, наш ребенок». Ребекка и он играют с ярко-желтыми листьями, подбрасывают их в воздух и следят за тем, как листья медленно опускаются, а дым от костра окутывает их фигуры. Его лицо над моим, мы занимаемся любовью, нежно, ласково. Его шепот: «Я тебя люблю», когда мы лежим в постели, он уткнулся лицом в мои волосы, наши ноги переплетены. Ложь. Все это — ложь. Ничего не значит. Теперь уже ничего.

Я вытерла слезы, высморкалась, побрызгала холодной водой на лицо и вышла из туалета. Спокойно подошла к нашему столу, отметив ужас на лице Джорджии, когда она поняла, что я была в туалете и все слышала. Я положила деньги на стол, поблагодарила Ника, нашла свое пальто и вышла. Я не могла даже посмотреть на Кейт. Не думаю, что когда-нибудь смогу находиться рядом с ней. На холоде я осознала, что собираюсь вести машину очень пьяной. Ну и пусть! Ничто в моей жизни больше не имеет значения. Обычные правила не для меня.

Только в машине из меня хлынули слезы. Слезы… и ярость. Убийственная, разрывающая сердце ярость. И ревность. Настолько сильная, что меня согнуло пополам. Одна лишь мысль о том, что Майк и Кейт занимались любовью. Ее светлые волосы на его лице, его руки, скользящие по ее телу; о чем они говорили? Они любят друг друга? Или это только секс? Что они делают каждую минуту, каждую секунду их встреч? Я не знала. Я ничего не знала. Это было частью его жизни много дней, а может, даже месяцев. Когда он был со мной, какая-то часть его была там. Все это время он был с ней, разговаривал с ней, занимался с ней любовью, прикасался к ней, смеялся вместе с ней, а я ничего не знала. Я не знала.

Очень медленно я доехала до дома. Я вошла, молясь, чтобы дети уже спали. Мне навстречу вышла Клэр: «Дети в порядке. Спят как сурки. Что случилось?!» Она увидела мое искаженное от боли лицо, красные и опухшие глаза.

— Ничего, ничего. Я в порядке. Я просто слишком много выпила. Не нужно было самой вести машину. Майк вернулся?

— Нет.

Я сделала над собой усилие и собралась с мыслями. Клэр посмотрела на меня:

— Можно, я приду в понедельник? Я хочу попрощаться с детьми, и у меня есть для них подарки.

— Конечно, — я отвечала автоматически. — Спасибо. Спасибо большое.

Я дала Клэр чек, который подписала заранее, и с облегчением закрыла за ней дверь. Затем я пошла в гостиную и стала ждать.

В час ночи в замке наконец повернулся ключ. Я услышала, как Майк говорит с собаками. Потом он вошел в комнату, что-то насвистывая. У меня была включена только маленькая настольная лампа, поэтому он меня заметил не сразу. «Господи, Кэрри, ты меня напугала! Почему ты сидишь здесь в темноте?»

— Я все узнала о тебе, — я говорила тихо. — Я подслушала. Подслушала самым отвратительным образом. Я знаю, что происходит.

— Нет. Все уже закончилось. Закончилось несколько недель назад. — Он с испугом глядел на меня.

— Ты ее любишь?

— Нет. — Он схватил меня за руки и притянул к себе, пытаясь обнять. — Я просто… я просто был растерян. Ты меня не хотела, все, что я делал, было неправильным… Она зашла ко мне, чтобы поговорить о работе, мы выпили. Выпили слишком много и…

— Не рассказывай мне! Я не хочу знать — где, сколько раз… Я не хочу знать ничего. Не мог бы ты уйти? — Я отодвинулась на другой конец дивана. — Я больше не могу с тобой жить.

— НЕТ! — закричал Майк. — Ты не можешь. После всего, что было. Дети…

— Дети останутся со мной. Не мог бы ты уйти прямо сейчас?

— Не сегодня. Разреши мне остаться на эту ночь.

— Только на эту ночь.

— Пожалуйста, Кэрри. — Он встал передо мной на колени. — Прости меня. Мне так жаль, мне очень жаль. Но что я могу поделать? Что сделано — то сделано. Я не могу ничего изменить. Мы можем начать сначала.

— Нет. — Я вырвала свои ладони из его просящих, теплых, знакомых, таких любимых рук. — Я не могу разговаривать с тобой сейчас.

Он медленно поднялся. Я слышала, как он вышел из комнаты, позвал собак, запер их на кухне. Затем он поднялся наверх. Я долго сидела на диване, не двигаясь. Нарушена Клятва, самая сильная клятва — «Пока смерть не разлучит вас» — нарушена. Разорвана на две части.

Восемь часов утра. Майк собирает вещи. Я сказала детям, что он ненадолго уезжает по делам. Ребекка расплакалась и сказала, что не хочет, чтобы папочка уезжал. Ночью я слышала, что он тоже плакал. Я спала в соседней комнате. Проснувшись, не сразу поняла, откуда в нашей спальне эти обои, а потом осознание случившегося со всей силой обрушилось на меня. Я не могу смотреть на него, не могу находиться рядом с ним. Я боюсь, что, если подойду хоть чуть-чуть поближе, ударю его, дам пощечину, разорву его одежду. Сегодня утром горе превратилось в гнев, злость на его слабость. Это секс, всего лишь секс, и он может испортить все. Не любовь; он совершенно ясно сказал, что это была не любовь. Просто, был кто-то, кто хотел его, и сделал так, чтобы ему было хорошо. Кожа к коже, прикосновения, простой секс может уничтожить годы, которые мы провели вместе, наших детей, этот дом, нашу жизнь. Почему? Если я могу понять это, то я должна и принять тоже. Но я не могу.

«Я ухожу», — сказал он, открывая входную дверь. Ему пришлось загородить проход ногой, чтобы Плюх не выбрался на улицу. Сегодня черты его лица заострились и застыли. Он не простит мне этого. Но прощать здесь могу только я.

Вечером я сидела на кухне, держа в руках бокал красного вина. Дом казался опустошенным. Я была не в состоянии думать о будущем, о том, что будет с моей жизнью, как я буду справляться. Больше всего мне хотелось узнать, куда пошел Майк, где он будет жить. Но он так тихо говорил по телефону, перед тем как уйти, что я ничего не слышала. Он поехал к ней? Оливер ведь ушел. Конечно, Оливер ушел. Он узнал об этом до меня, задолго до меня.

Как могла Кейт так поступить? Как она могла разговаривать со мной как друг, улыбаться мне, болтать, если мы встречались на работе, посылать мне сообщения по локальной сети, быть такой нормальной, если все это время она — самым мерзким образом — предавала меня? И не только меня, а еще Тома и Ребекку… Господи, она же крестная Ребекки. Она вообще думала обо мне, когда ложилась в постель вместе с моим мужем? Что было ей нужно от этих отношений? Она его любила? Я ничего не понимала. Я знала, что он ей, конечно, нравится. Но Майк нравится очень многим моим подругам — мы с ним нередко шутили, что вокруг него крутится полно женщин, ожидая, когда он освободится. Но я никогда не ревновала, мне и в голову не приходило, что должна бы. А теперь. Теперь, выходит, я ошибалась. Его можно соблазнить. Его соблазнили, и я даже не знаю, сколько это продолжалось.

Я сказала ему, что ничего не хочу знать. Но теперь я изнывала от недостатка информации. Я хотела знать, когда все это началось, как это было и когда закончилось — если, конечно, и в самом деле закончилось. Думала ли Кейт, что он может уйти от меня? Хотела ли она забрать себе моего мужа или она просто проверяла действие своих чар? Где-то в середине вечера я уже взялась за телефон, чтобы позвонить ей, но потом положила трубку на место. Что я могу сказать. Я совершенно не уверена, что смогу вести себя спокойно. Скорее всего, я смогу только провыть: «Почему?»

Мне так не хватает его в постели. Я не могу спать, не могу найти удобного места, чтобы просто лежать. Я проснулась под утро и протянула руку, чтобы дотронуться до его теплой кожи, прижаться к нему и поспать еще немного. Я протянула руку и наткнулась на пустоту. Холодная, пустая постель. Его нет.

Пятница, 20 ноября

Первая неделя свободы. Моя первая неделя в качестве настоящей жены… без мужа. Теперь, когда мне не нужно ждать Майка домой, дни кажутся бесконечными. За эту неделю я поняла, насколько мое счастье и хорошее настроение зависят от него. Мне важно видеть его рядом в конце дня, рассказывать ему обо всем, просить у него совета. Дом кажется огромным, слишком большим для нас. Я уже начинаю немного паниковать, потому что не знаю, как я со всем справлюсь. Сейчас на моем банковском счете лежит зарплата за два месяца, кроме того, я могу снять часть денег с пенсионного фонда. Но, понятное дело, надолго этого не хватит. Каждый раз, когда на этой неделе я подходила к банкомату, я боялась, что он не выдаст мне денег, потому что Майк закрыл наш счет. Ник сказал, что я могу оставить машину у себя еще на некоторое время. Он знает, что произошло. Все знают, что произошло.

Джилл приехала ко мне в воскресенье, сразу после того как я ей позвонила. Она быстро отправила всех детей играть на улицу, а потом крепко обняла меня, пока я истерически рыдала.

Все выглядит слишком реальным, слишком ужасным, как кошмарный сон, который не может быть реальным. Я все время жду, что кто-нибудь вдруг закричит: «Первое апреля!», — и мир вернется на круги своя. Но ничего, конечно, не происходит. Каждое утро, проснувшись, я несколько секунд живу с ощущением, что все в порядке, а потом на меня опять обрушивается этот ад. Адский кошмар в моей родной спальне.

Когда я чуть-чуть успокоилась, Джилл меня спросила:

— Что ты будешь делать? Собираешься просить, чтобы тебя взяли обратно?

— Я не могу. Я не в состоянии каждый день видеть людей, которые знают, что произошло. Здесь, по крайней мере, я не вызываю интереса. Никто из родителей в школе Ребекки не знает о нас с Майком.

— От него есть какие-нибудь новости?

— Ни слова. Ничего. Он словно исчез из этого мира. Единственное, о чем я прошу Бога, чтобы он не удрал к Кейт.

— По-моему, мы должны знать точно, — Джилл задумалась. — Кому ты можешь позвонить? Кому-нибудь, кто знает его достаточно хорошо. Куда еще он может пойти? К Биллу?

— Вполне возможно. Но я не могу позвонить Биллу — он же на стороне Майка. А я Майка выгнала, и если я сейчас позвоню, то получится, будто прошу его вернуться.

— Мы могли бы выяснить, где он находится, и убить его, — Джилл сделала свирепое лицо.

— Ну нет! — впервые с момента ухода Майка я нашла в себе силы слабо рассмеяться. — Ты говоришь об отце моих детей.

— А можно я его хотя бы побью?!

— Нет! — я хихикнула. — Джилл, как хорошо, что ты есть!

Днем в понедельник зашла Клэр. Ее появление стало для меня неожиданностью — я уже успела забыть, что разрешила ей попрощаться с детьми. По правде говоря, реальная жизнь сейчас кажется мне такой далекой.

— Проходи, Клэр. Том и Ребекка уже ждут тебя. Они постоянно о тебе говорили.

Абсолютная ложь, они ни разу не вспомнили о своей няне. Но как только она вошла в комнату, дети бросились к ней. Ребекка повисла на Клэр так, что та чуть не упала.

— Спокойно! Спокойно! — Клэр счастливо смеялась. Она взяла на руки Тома, который немедленно схватил ее за волосы и что-то залопотал. — Мой сладкий.

Я все это слышала, но мне даже не захотелось ее стукнуть. Потом Клэр вручила детям свои подарки, и, пока они их рассматривали, мы смогли спокойно поговорить.

— Ты уже нашла новую работу?

— Нет. Я решила пойти в колледж. Хочу получить педагогическое образование и потом работать с малышами.

— Великолепно! Я за тебя очень рада!

— А как у вас дела? Тогда, в пятницу, вы выглядели… вы выглядели такой расстроенной.

— Все в порядке. — Тут, к своему ужасу, я поняла, что к глазам опять подступают слезы. — Пойдем-ка на кухню.

Убедившись, что дверь закрыта и дети нас не слышат, я сказала:

— Майк ушел.

— Как? — Она была потрясена.

— Я выяснила… Господи, Клэр, это все так ужасно… я выяснила, что он спал с одной из моих подруг. Конечно, Ребекка ни о чем не знает. Она думает, что папа уехал по делам.

— Знаете, — Клэр нерешительно на меня посмотрела. — Мне кажется, я знала.

— Что?!

— Как-то вечером… Вас еще не было дома, а он с кем-то говорил по телефону. Очень тихо. Он не заметил, как я вошла в комнату. Я хотела сказать ему, что уже ухожу, поэтому просто стояла и ждала, когда он положит трубку. Мне не хотелось его прерывать, я думала, что это деловой разговор. А потом он вдруг сказал — не думаю, что мне это послышалось: «Я постараюсь выбраться. Пока, Кейт… Конечно. Не беспокойся». В его голосе было что-то такое… Он почти шептал, хотя думал, что, кроме него, в комнате никого нет. Я кашлянула, чтобы он меня заметил. Когда он обернулся, то у него было такое лицо, будто он сейчас упадет в обморок. Он ничего не сказал, просто вышел из комнаты. Но он и так не особенно много со мной разговаривал, так что я не обратила на это внимания. На следующий день он сказал мне, что ему звонил коллега, который беспокоился по поводу съемок. Мне это показалось странным, но было слишком много дел, и я даже не стала об этом думать. Я должна была вам рассказать? — в ее голосе появились виноватые нотки.

— Нет. Откуда ты могла знать? Не волнуйся, все будет в порядке. — Мне не хотелось, чтобы еще и она думала о нашей семейной драме. — Удачи тебе. И спасибо тебе за все.

Клэр крепко меня обняла.

Том не хотел ее отпускать. Ребекка, рыдая, крепко обняла Клэр за ноги и не давала двигаться.

— Я скоро опять к вам приду. — Клэр тоже заплакала.

Ребекка еще крепче вцепилась в ее ноги, Клэр покачнулась, и сумочка съехала у нее с плеча, из нее вывалился кошелек. Я нагнулась, чтобы его поднять, и увидела, что Клэр вставила в пластиковый кармашек фотографии Тома и Ребекки. Как будто они — ее собственные дети.

Пятница, 21 ноября

Сегодня позвонил Майк. После двух недель молчания. Две недели я вздрагивала каждый раз, когда звонил телефон. Две недели я подбегала к окну каждый раз, когда слышала, что к воротам подъезжает машина. Две недели каждое утро начиналось для меня у почтового ящика. Молчание — хорошая месть. Он ведь прекрасно знает, что Ребекка постоянно о нем спрашивает. По утрам она врывалась ко мне в спальню, спрашивая, дома ли папочка. Она завела привычку открывать дверцы нашего шкафа, чтобы проверить, не спрятала ли я Майка. Мои ответы ей отличались однообразием:

— Нет, он все еще очень занят. Я уверена, что он вернется в выходные. Я говорила с ним по телефону, он просил передать, что очень тебя любит.

— Алло.

После небольшого молчания в трубке раздался спокойный голос Майка. У меня сразу же вспотели ладони.

— Можно мне навестить детей в выходные? Когда тебе будет удобно?

— Завтра, — от напряжения я могла только шептать.

— Я съезжу с ними куда-нибудь.

— Нет. Тогда они сразу… — голос у меня дрожал. — Тогда они сразу поймут, что что-то не так. Я ничего не сказала Ребекке. Останься с ними дома. Просто приходи, и вы вместе здесь поиграете.

— Как твои дела? — его голос звучал отчужденно.

— Нормально. Все в полном порядке.

Он положил трубку.

Получается, это возможно — любить и ненавидеть одного и того же человека одновременно? С Кейт все просто. Я ее ненавижу. О, как я ее ненавижу. Боюсь, что, если мы сейчас встретимся, я могу на нее наброситься. Я так хочу, чтобы она поняла, какую боль она мне причинила. Мне хочется ранить ее, ранить физически. Например, расцарапать или сильно побить. Никогда не думала, что мне в голову могут прийти такие мысли. Как будто я и в самом деле могу ее убить. Но Майк! Как же получилось, что у человека, которого я так хорошо знаю, так сильно люблю, была тайная жизнь, в которой ни для меня, ни для нашей семьи не было места? Я этого не понимаю! И не уверена, что дело только в сексе. В конце концов, никто, находясь в здравом уме, не будет рисковать своей семьей только ради секса.

Суббота, 28 ноября

Мы с Ребеккой свернулись под пледом на моей кровати.

— Сегодня приедет папа.

Объяснения, почему у него нет чемодана и почему он уедет в тот же день, я решила придумать потом.

Ребекка запрыгала от радости:

— Папочка! — Она обняла меня. — А он привезет мне еще Барби?

— На твоем месте я бы не стала об этом спрашивать сразу, как только ты его увидишь.

Утро я провела дома. Больше всего мне хотелось застыть у окна в ожидании Майка. Чтобы отвлечься, я занялась собой. Мне хотелось, чтобы мой внешний вид говорил: «Твое присутствие меня абсолютно не волнует». Вместе с тем одежда должна была подчеркивать, что: а) Я восхитительна и б) Я похудела. В итоге выбрала черные спортивные брюки. Ребекка заняла наблюдательный пост у входной двери: как только вдали раздавался шум машины, она бросалась к воротам, чтобы первой встретить папу. Я принялась за дом: вымыла полы, навела порядок в шкафчиках для посуды, сменила мешок для мусора в пылесосе, загрузила белье в стиральную машину. Я даже расчесала собак — очень хорошо помогает, если нужно занять руки.

Наконец, в двенадцать его машина подъехала к дому. Я еще сильнее склонилась над кастрюлей, которую в тот момент мыла. Я не хотела, просто не могла встретиться с ним взглядом. Ребекка закричала: «Папочка!» Том, который сидел на кухонном полу и стучал по кастрюлям деревянной ложкой, поднял голову. Он поднялся и заковылял к двери, за которой слышался возбужденный голос Ребекки. Плюх вытянул лапы, Том споткнулся о них и упал. Я как раз поднимала его, когда почувствовала — мне даже не надо было смотреть, — что Майк появился в дверях. Я медленно подняла голову и увидела, что он стоит, держа на руках Ребекку. Она крепко обхватила его ногами за талию и прижалась лицом к его щеке. Наши глаза встретились. В его взгляде было все, что так трудно выразить словами: боль, сожаление, обида, опустошенность. По правде говоря, меня не могло не радовать, что он выглядит ужасно. Его лицо, всегда загорелое, привлекательное, излучающее уверенность, покрылось морщинками. Оно было непривычно бледным. Под глазами появились мешки. Он похудел. Свитер весь в катышках определенно сел после стирки. Это был именно тот свитер, который Майк ненавидел больше всего и уже давно не надевал. Представляю его раздражение и отчаяние, когда пришлось уложить в чемодан именно этот свитер. Дело в том, что все остальные были грязными. На прошлой неделе, когда мне становилось совсем тошно, я зарывалась лицом в его вещи, вдыхая его запах, такой родной, мужественный. Уходя, он мог взять с собой только те вещи, которые лежали в шкафу. Просто чудо, что он сумел выжить: запас одежды на две недели ограничивался четырьмя рубашками, причем для одной из них требовались запонки (а последнюю пару Том потерял где-то за батареями в старом доме). Как же приятно думать, что ему пришлось уйти всего с двумя целыми парами носков. А еще он не взял свое лучшее пальто — оно лежит в куче неразобранной одежды, — так что ему было не очень-то тепло.

— Как дела? — я заговорила первой. — Ребекка, сбегай и принеси свою тетрадь: папа хочет посмотреть, как ты написала контрольную.

Она немедленно отцепилась от Майка и бросилась в свою комнату.

— Ужасно, — он вздохнул. — Я живу у Билла. Мне приходится спать в комнате для гостей, в которой свалены рождественские подарки — они всегда заранее готовятся к праздникам. Я даже не могу оставить свою зубную щетку в ванной — боюсь еще больше усложнить ситуацию. Вчера вечером Сью устроила Биллу скандал из-за того, что мы каждый вечер ходим в паб. Зато их кошка меня обожает. Ты же знаешь, что я не выношу этих животных! Каждое утро я просыпаюсь от того, что она пытается пристроить свою задницу у меня на голове. Кэрри… разреши мне вернуться.

Я расхохоталась. Нет ничего смешнее, по-моему, чем Майк, который пытается устроиться в одной из заполненных вещами комнат Сью. Только представьте его в помещении, где каждая вещь стоит на своем месте. Определенно, в такой комнате нет места изменившему мужу, у которого с собой огромный чемодан, наполненный грязными вещами. Я рада, что его «месть» ударила по нему самому. Не удивительно, что Сью в ярости. Она не только приобрела постояльца, она потеряла мужа. Удивительно, для мужчин любого возраста идеал друзей — Фред Флинстоун и Барни Раббл[42]: они постоянно вытаскивают друг друга из всевозможных неприятностей, а компания товарища им гораздо дороже, чем компания женщин.

— Как ты справляешься со стиркой? — я умирала от любопытства.

— Прачечная, — угрюмо пробормотал Майк.

Великолепно! Одна только мысль о Майке, сидящем в душном и влажном аду прачечной в ожидании, когда его вещи будут готовы, наполняла меня мстительной радостью.

— А как… Кейт? — Мне пришлось пересилить себя, чтобы произнести это имя. Пит недавно звонил и сообщил мне, что с тех пор, как она уволилась, никто о ней больше ничего не слышал. По-видимому, она решила устроить себе недельный перерыв, прежде чем приступать к работе в «Мидландс».

— Не имею ни малейшего понятия. Я уже говорил тебе, все давным-давно закончилось… и это ничего не значило.

В кухню ворвалась Ребекка и протянула Майку свою тетрадку:

— Смотри, папочка! Десять из десяти!

— Молодец! — Майк крепко ее обнял. В его глазах стояли слезы.

Все время, пока мы разговаривали, Том стоял, вцепившись в ноги Майка. Но тут он протянул ручки вверх и начал просить:

— На ручки, папа, на ручки.

Майк подхватил их обоих на руки, прижал к себе и закрыл глаза.

— Мы прогуляемся.

Я кивнула. Обычно с детьми гуляю я, а значит, именно мне приходится засовывать их сопротивляющиеся ручки в рукава курток, насильно натягивать шапочки на их головы и рыться под лестницей в поисках исчезнувших собачьих поводков. А потом я сломя голову несусь за Плюхом, которому не терпится обследовать территорию, а в это время Том пытается вылезти из коляски.

— Где поводки? — спросил Майк.

— Понятия не имею. — Я развернулась и ушла в комнату.

Плюх, обезумевший от радости при виде Майка, вертелся у него под ногами. А Майк, вместо того чтобы хорошенько пнуть пса, не дающего пройти, сел перед ним на корточки, потрепал и сказал:

— Ну что, дружище, как дела? Много кошек съел?

Мне надо было подумать. Когда, наконец, после десятиминутной возни и криков дверь за ними захлопнулась, я села на диван и прижала колени к груди. Вернуться. Он хочет вернуться. Он не ушел к Кейт, между ними все кончено. Она его упустила, потеряла даже ту крупицу власти, которую над ним имела. Насколько, действительно, важно то, что он спал с ней, раздевался перед ней, проводил с ней самые интимные секунды, минуты, часы? Что она видела его обнаженным, что она прикасалась к нему? Были ли так важны его слова, обращенные к ней, его прикосновения? Ну нет, я так больше не могу, с меня хватит этой боли, этих мыслей о них, которые постоянно крутятся у меня в голове. Хуже всего было ночью, когда не было домашних забот, когда не нужно следить за детьми. Как пережить предательство? Как жить, когда потеряно доверие — самая важная часть взаимоотношений мужчины и женщины? Что делать, когда нарушена безопасность моей семьи? Доверия больше нет, и, чтобы оно вернулось, потребуется очень много времени. Майк разрушил мою Веру. Вдруг он сделает это снова? Если человек один раз согрешил, может ли он остановиться?

Но он выглядел таким разбитым, таким сокрушенным, потерянным. Я почувствовала, что начинаю злиться: он должен был думать об этом раньше. Теперь-то он знает, на что похожа жизнь без семьи, в одиночестве, когда у него есть вся эта свобода, о которой он столько говорил: свобода пить столько, сколько ему хочется; свобода отвечать только за собственные поступки; свобода, избавившая его от необходимости постоянно и неусыпно заботиться о маленьких детях! Он вкусил запретного плода, и вкус его оказался горек. «Вот пусть сам теперь и разбирается! — думала я, поглаживая теплую обивку дивана. — Пусть!» Но за собой я оставлю право судить его. Впервые с нашей свадьбы наша судьба была в моих руках. Только я не знала… я не знала, какой дорогой пойти. Все мысли вытеснила одна: «Мне нужно выпить».

Они вернулись с раскрасневшимися от ветра и мороза лицами. Майк зашел ко мне в комнату и сказал:

— Хочешь кофе? Я приготовлю детям поесть.

— Спасибо. А можно мне бутерброд? — крикнула я, когда он уже вышел из комнаты.

В дверь просунулась голова Майка. На его лице была слабая улыбка, тень его прежних улыбок:

— Эй, не требуй слишком многого. Довольствуйся тем, что дают!

Ушел Майк вечером, очень неохотно. Он остался до того времени, когда детям пора было ложиться спать. Он вымыл их и уложил в кровати. Я сидела на кухне и читала газету.

— Я ухожу.

— Пока, — сказала я и перевернула страницу.

12 ДЕКАБРЬ

Вторник, 1 декабря

— И что ты сказала?

Этим утром мы с Джилл пошли гулять на холм, который возвышался за нашим домом. Том сидел в сумке-кенгуру у меня за спиной, собаки носились вокруг, разбрасывая лежавшие на земле листья.

— Я сказала, что подумаю об этом. Как минимум неделю.

— И что ты думаешь?

— Не знаю, — я чувствовала себя несчастной. — Не могу решить. Я хочу его видеть, но каждый раз, когда мы встречаемся, единственное, чего мне хочется, — со всей силы его ударить. Я не знаю, смогу ли я жить с ним опять. Мы как два незнакомца, которые осторожно ходят вокруг друг друга и присматриваются. Нам нужно все начинать сначала, но я не уверена, что у меня есть силы, чтобы снова ему доверять.

— Постарайся.

Это прозвучало так неожиданно, что я резко повернулась к ней. Тому это не понравилось: он вскрикнул и вцепился мне в волосы.

— Что? Это ведь ты говорила, что лучшим выходом было бы его убить!

— Да. — Она стояла и ковыряла землю носком своего сапога. — Но кто, если не Майк?

— Вот спасибо! — я рассмеялась. — Отличная причина. Позволить Майку вернуться только потому, что есть вероятность, что я больше никого не встречу! Чудесно! Совет типичной феминистки.

— Нет. Но дети… я все время думаю, что будет с Сьюзи и Дейзи, если я уйду от Пита… Понимаешь, от него, конечно, толку мало, но он их отец… и они его любят… Если я уйду, это может разрушить их жизни.

— А как же моя жизнь? И что ты скажешь о том, что он перевернул всю мою жизнь, что он предал все, что у нас было? И о том, что он кое-кого трахал?

— Кого-то очень худого, — Джилл закивала головой.

— Ты мне не помогаешь, — я в раздражении зашагала домой. — Ты мне совсем не помогаешь.

Единственное, что меня еще радует, — я провожу все дни дома. Как же все-таки странно просыпаться и думать: «Мне не нужно бежать на работу». Но необходимость каждую секунду присматривать за двумя маленькими детьми — особенно сейчас, когда помощи ждать не от кого, — меня изматывает. Сомневаюсь, что даже надсмотрщику с кнутом удалось бы заставить Ребекку утром вылезти из кровати сразу, как только ее разбудят. Не понимаю, как Клэр не убила ее. Когда проводишь с детьми только выходные — это совсем другое. Ежедневное общение кого хочешь доведет до белого каления. Возьмем, к примеру, сегодняшнее утро.

— Ребекка, вставай.

Она лежит, накрывшись с головой одеялом, и не отвечает.

— Вставай, или мы опоздаем в школу.

Я собираюсь стать идеальной матерью в глазах всех мамочек-профессионалок, которые собираются по утрам перед школой, поэтому — никаких опозданий (а также — грязных ногтей, нерасчесанных волос и потерянных тетрадей). Иногда я даже перегибаю палку в своем стремлении сделать все правильно. Я оставляю Ребекку просыпаться и одеваться. Иду к Тому. Как только я ставлю его на ноги, он устремляется в кухню. По тому как отвисает его пижама, понятно, что подгузник совсем мокрый. Я ловлю его за воротничок — Том немедленно начинает хныкать. Полтора часа до выхода из дома.

Десять минут борьбы, и Том лежит на кровати, переодетый. Он был мокрым — подгузник порвался. Подходя к комнате Ребекки, я кричу: «Надеюсь, ты уже одета». За дверью раздается громкая возня. Заглянув, я ловлю Ребекку с поличным (или с полным его отсутствием): она натягивает колготки.

— Поторопись! Я иду готовить завтрак!

Пятнадцать минут до выхода. Я выгнала собак из кухни, чтобы они не мешались под ногами: покормлю, когда вернусь домой. Времени на кофе уже не остается. С трудом усаживаю Тома на высокий стульчик. Витабикс, апельсиновый сок. Крышка на чашке была плохо закручена, и сок вылился прямо на Тома. Я забыла надеть ему передничек. Он, естественно, начинает рыдать. Беру его на руки и несу обратно в комнату. Проходя по коридору кричу: «Ребекка, если ты еще не одета…» Дверь ее комнаты открыта, Ребекка, в одних колготках, лежит на полу и гладит Ангуса, который развалился рядом.

— Господи, Ребекка!

Десять минут до выхода. Переодела Тома. Мы с ним вернулись на кухню и продолжаем завтракать. В дверях появляется Ребекка:

— Не могу найти галстук!

— Присмотри за Томом!

Я выбегаю из кухни. В комнате Ребекки адский беспорядок. Галстука не видно. Бегу обратно на кухню:

— Не могу его найти. Обойдешься сегодня без галстука. Что будешь есть? — Ребекка начинает размышлять, я ее одергиваю. — Быстро!

— Мне нужно в туалет, — говорит она и выходит из кухни.

— Значит, будешь Витабикс, — кричу ей вслед.

Пять минут до выхода.

— Мне не нравится эта салфетка! Я хочу как у Тома — с собакой! — Ребекка начинает вытягивать пластиковую салфетку из-под кружки Тома. Он пытается перехватить. Начинается возня.

— Немедленно прекратите, — кричу я. — Это всего лишь салфетка!

Дети начинают рыдать.

— Ненавижу Тома! — кричит Ребекка.

— Будешь тост? — я не обращаю внимания на ее слезы.

— Да, пожалуйста. И чай.

— На чай нет времени.

— Мама, Том показывает мне язык!

— Не показывает.

— Нет, показывает! Я не хочу сидеть рядом с ним! — Ребекка хватает свою кружку и пересаживается на другой конец стола.

Мы уже опаздываем. Я пытаюсь расчесать ее, пока она ест. Волосы спутались, и мне приходится с силой дергать колтуны. Ребекка вскрикивает.

— Не этой расческой! Расчеши меня щеткой!

— Не могу ее найти, — бормочу я, зажав зубами конец ленты и пытаясь сделать из ее волос аккуратный хвост. Следующий в очереди на расчесывание — Том. Его волосы похожи на мочалку. Ребекка закончила есть.

— Зубы! — мне постоянно приходится ей напоминать.

— На моей зубной щетке мыло.

Тут не поспоришь, ее зубная щетка действительно запачкана мылом. Вчера вечером она купала Барби.

— Почисти зубы моей.

Пока она была в ванной, я вышла в коридор: пальто, рюкзак, дневник, учебники, записка по поводу рождественского концерта в школе. Я подхватила Тома одной рукой, другой схватила вернувшуюся из ванной Ребекку и потащила детей к двери.

— Мама, я еще не надела ботинки!

— Всем молчать!

Машина едет по дороге на полной скорости. Через десять минут Ребекка тихо говорит:

— У меня сегодня балет.

— Я привезу твои вещи днем.

По крайней мере, мне будет чем занять себя.

Перед школой осталось всего три машины. «Беги», — тороплю я ее. Ребекка бросается к школе и немедленно возвращается ко мне.

— Ты меня не поцеловала! — Она крепко меня обнимает и целует. — Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. А теперь — иди.

Вернувшись домой, я нахожу ее галстук — он валяется на полу машины.

— Ну, Том, вот мы с тобой и остались вдвоем. — Я толкаю дверь и вхожу в неубранный дом. — Хотелось бы знать, не пора ли тебе спать?

Среда. 9 декабря

Майк все еще живет у Билла и, несомненно, каждое его утро начинается с кошачьего хвоста (отлично!). Но теперь, по дороге с работы, он заезжает к нам, чтобы навестить детей и доказать мне, каким чудесным и заботливым отцом он может быть. Как муж, которому можно доверять, — он просто кусок дерьма, а вот отец — замечательный. Ребекка сходит с ума от счастья. По вечерам они вдвоем лежат у камина и играют в карты. Том счастлив, потому что теперь папочка почти каждый вечер купает его перед сном. Я наблюдаю за ними и постепенно закипаю: ему понадобилось быть выгнанным из дома за мерзкую измену, чтобы до него дошло, какие у нас хорошие дети. Чертовы МУЖЧИНЫ! Джилл меня больше не поддерживает в моей кампании по изгнанию подлеца, потому что, когда мы несколько дней назад ходили к ней в гости, Ребекка неожиданно разревелась и спросила Джилл, почему наш папочка больше не живет дома. Джилл, которая с легкостью проявляет бессмысленную жестокость, когда говорит о своем муже, спросила меня, почему я так бессмысленно жестока к Майку.

Но как я могу быть уверена, что между Майком и Кейт все кончено? Он так говорит, но ведь многие недели до этого, он ничего не говорил о том, что спал с ней. Как я могу верить его словам, если до этого он только и делал, что врал? Что теперь его слова значат для меня? Но что больше всего выводит меня из себя, буквально доводит до белого каления, так это то, что он спал с ней, сняв рубашки, которые гладила я. Это несправедливо.

Пятница, 11 декабря

Мне нужно придумать, как зарабатывать деньги. Если так и дальше пойдет, то скоро я окажусь на ступенях школы Ребекки, с Томом на руках, Плюхом, лежащим рядом, а перед нами будут лежать шляпа для денег и большой плакат: «Брошенная жена. Нужны деньги на оплату школы. Пожалуйста, будьте щедрыми». Пожалуй, на Гарриет это подействует.

Она позвонила вчера вечером, полная сочувствия к брошенной жене и страшно довольная собой. Для друзей твоя трагедия — как леденец для ребенка.

— Как ты? — ее голос дрожал от сочувствия.

Я чуть было не предложила организовать клуб «Использованных жен», но решила, что Гарриет этого не оценит. Она — идеальный пример того, как можно жить без любви, когда все эмоции тратятся лишь на процесс похода по магазинам.

— Хорошо. Просто отлично. Без него гораздо проще.

— О Кэрри. — Гарриет была шокирована. — Ты же на самом деле так не думаешь.

«Нет, — подумала я. — Конечно, я так не думаю. Я просто собиралась выпить чаю и хочу, чтобы ты поскорее от меня отвязалась».

Я начала сталкиваться с проблемами, о существовании которых раньше и не подозревала. Например: как избежать еженедельных «встреч за кофе» в компании матерей одноклассников Ребекки? В классе вывешен список родителей. Если я поддамся и впишу в него свое имя, то каждую пятницу мне придется встречаться с остальными жертвами этого списка, пить с ними кофе и обсуждать… Что обсуждать? Систему образования? Плиты Aga? Цены на детское белье? Не могу себе даже представить возможные темы! Кроме того, участие в этих встречах обязывает время от времени приглашать всех к себе в гости. При мысли об этом я покрываюсь холодным потом: почти все блюдца и чашки, которые у меня есть, — это остатки от разных сервизов. Я даже не в состоянии красиво накрыть стол. На таких встречах принято угощать гостей печеньем или кексами, но я не держу дома сладостей (если я куплю печенье, Ребекка немедленно вскроет упаковку, все съест, а потом будет капризничать и отказываться от нормальной еды).

Но, несмотря на все трудности, я наслаждаюсь свободой. Свободой быть дома. Теперь никто не может потребовать от меня, чтобы я в определенное время была в каком-то определенном месте. Мне больше не нужно каждое мгновение моей жизни смотреть на часы, потому что кто-то ждет меня, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Еще четыре недели назад каждый мой шаг был важен. А сейчас — нет. Я могу исчезнуть с лица земли, и только мои дети будут знать об этом и беспокоиться обо мне. Если мы с Томом, после того как отвезем Ребекку в школу, хотим прогуляться вокруг озера, мы едем к озеру и гуляем. Если я хочу пойти в магазин утром, я иду. К свободе сложно привыкнуть. Я все еще жду, что в супермаркете ко мне неожиданно подойдет офицер «полиции карьеры» и спросит: «Простите, мадам, но разве вы сейчас не должны быть на работе?» Теперь я принадлежу к огромной армии женщин, которые заполняют магазины днем, ходят по ним, толкая перед собой детские коляски, подолгу простаивают у полок с памперсами. Безымянные, незначительные. Но я не чувствую себя незначительной. Я ощущаю себя сильной, способной контролировать собственную судьбу. Я свободна. Мне жаль работающих женщин. Раньше я смотрела на домохозяек сверху вниз. Теперь, когда я слышу по радио, как очередная «карьеристка» жалуется на то, как сложно найти хорошую няню для ребенка (как будто няня — это панацея от всех бед), мне хочется крикнуть ей: «Ты так ошибаешься! Нанять няню — это не выход. Все дело в работе. Даже если ты работаешь, нельзя, чтобы воспитанием твоих детей постоянно занимались чужие люди». Феминизм завел женщин моего поколения в тупик, и теперь мы стоим перед глухой стеной. Нам, если говорить честно, продали прекрасную мечту, которая неожиданно обернулась кошмаром.

У меня такое чувство, будто я сплю… и все вокруг ненастоящее. Кажется, еще чуть-чуть, и я проснусь. Майк будет рядом, и я буду, как обычно, спешить на работу. И в то же время сама мысль о том, что кто-то может мной командовать, говорить мне, что я что-то делаю неправильно, кажется мне теперь абсолютно невозможной. Я не могу представить, что можно кого-то бояться, что можно беспокоиться о том, что происходит в офисе. Сегодня звонил Пит, вывалил на меня все новости и сплетни, а я слушала и думала о том, насколько они все смехотворны. Кому какое дело? Кого волнует, что Ник был в ярости из-за последнего фильма, что Гэри, возможно, переедет в Лондон, что в последнем выпуске новостей интервью с местной знаменитостью пустили только перед новостями спорта? Это всего лишь работа. Самая большая проблема работы в том, что человек перестает видеть окружающий мир и начинает думать, что офис — это и есть жизнь. Не правда. Это просто работа. Жизнь — она здесь, снаружи.

На улице морозно, я собираюсь прогуляться, а когда вернусь, может быть, что-нибудь испеку. Вот так!

Воскресенье, 13 декабря

Утром я проснулась оттого, что Ребекка залезла ко мне под одеяло. С тех пор как Майк ушел, она несколько раз пыталась остаться со мной на всю ночь, но я запретила ей это делать. Если я разрешу ей это хотя бы раз, то, когда Майк вернется, она не согласится переезжать обратно в свою кровать. Если Майк вернется.

— Мамочка. — Она завозилась, устраиваясь поудобнее. — Почеши мне спинку.

Я почесала. Ребекка счастливо вздохнула и прижалась ко мне:

— Когда папа вернется? Почему он живет у Билла? А можно мне посмотреть на кошку? Папа говорит, что она отвратительная, но я ему не верю.

— Мама и папа немножко поссорились. Не расстраивайся, и потом, теперь ты видишь его гораздо чаще, чем раньше.

— Это не то же самое. Я хочу, чтобы он был дома по-настоящему. Он придет на концерт?

— Думаю, в этом ты можешь быть абсолютно уверена.

Понедельник, 14 декабря

Временами этот концерт меня раздражает. Сегодня, когда я вела Ребекку в класс, меня поймала миссис Льюис:

— Миссис Адамс! Нам нужен кто-то, кто будет помогать детям переодеваться за кулисами. Вы же знаете, что ваша Ребекка будет ангелом… — Правда? — …а девочки сами с крыльями не справятся. Но, может, вы хотите помочь с гримом?

— Нет, — быстро ответила я. — Я помогу закреплять крылья.

Я не в состоянии раскрасить лицо ребенка, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Однажды я пыталась сделать из Ребекки очаровательную кошечку. В результате она выглядела, как больная горгулья. Увидев ее, Том забился в истерике, и мне пришлось немедленно отослать Ребекку в ванную.

Нужно шить костюм, а я до сих пор не могу им заняться. Уверена, что все эти матери-профессионалки уже несколько недель назад начали расшивать поля белого шелка крошечными блестками или успели съездить в Лондон и купить за пятьдесят фунтов очаровательное платьице, которое их дочь наденет всего раз. Вчера вечером я наконец начала работать над ангельским одеянием. Точнее, я совершенно беспомощно копалась в ворохе белой газовой ткани, какого-то шелковистого материала (купила в Оксфорде) и пыталась распутать моток проволоки. «Я справлюсь», — думала я, прилаживая ткань к неподвижно стоящей Ребекке, которая только вскрикивала, когда я нечаянно колола ее булавкой.

— А это что? — спросила она, увидев в моих руках комок белого газа с блестками, который я пыталась прикрепить к проволочному каркасу.

— Твои крылья.

— А у Кейти будут крылья, как у лебедя. Даже с перьями!

— Либо эти, — пробормотала я, раздраженно пришпиливая крылья к ее платью, — либо вообще никаких!

Ребекка уже воспринимает как должное тот факт, что я каждый день отвожу ее в школу и забираю домой. Первые дни она не могла поверить, что я — ее мамочка, — стою перед школой вместе с остальными родителями и жду ее. Она со всех ног бежала ко мне и бросалась на шею. Потом она крепко вцеплялась мне в руку и тащила к своим друзьям — ей не терпелось поделиться с ними радостью: «Это моя мамочка. Теперь она меня встречает». Я наблюдала, как с серьезным видом она складывала свои учебники в школьный шкафчик, и думала о том, как Ребекка повзрослела, какой красивой она стала. Она с гордостью показывала мне свои рисунки и сочинение про наших собак («Плюха вырвало на пол, и мама его стукнула». Господи!). Она так рада, что может поделиться всем этим со мной, что я рядом каждый день. Это мелочи, обычные мелочи, но они — важная часть ее мира. Еще летом мы читали вместе: я с трудом умещала ноги под ее низеньким столиком, а Ребекка сидела рядом и, водя пальцем по строчкам, старательно выговаривала длинные слова. Она с каждым днем читает все лучше и лучше. Она уже стала читать сама себе перед сном, пока, правда, вслух. А я обнаружила, что могу ее учить, и мне это нравится.

— Читай про себя, как мама.

Мы начали читать книги, которые я помню с детства. Читая вместе с Ребеккой, я возвращаюсь в те счастливые, беззаботные минуты, которые уже успела забыть. Особенно меня радует то, что теперь во время наших вечерних чтений мне не нужно бояться, что засну от усталости на середине страницы.

Однако в моей жизни не хватает… как бы это поточнее определить… блеска. Блеск исчез. Каждое утро я сопротивляюсь искушению натянуть старые джинсы, растянутый джемпер и старые кроссовки. В конце концов, весь день я проведу дома, играя с Томом, убираясь и выгуливая собак. Нет смысла наряжаться. Теперь я встречаю только водителя грузовичка, развозящего рыбу (только по четвергам), и, если мне очень повезет, почтальона. Я уже испытываю трудности с поддержанием обычного разговора. Время от времени я звоню Джилл, чтобы убедиться, что я еще не разучилась говорить. Когда все время проводишь в обществе двоих детей (полтора года и почти семь) и двух собак, которых нельзя назвать оживленными собеседниками, то волей-неволей начинаешь терять навыки общения с людьми. Я начинаю понимать, почему моя мать так много разговаривает с незнакомыми людьми в магазинах и постоянно приглашает знакомых на утренние кофепития и партии в бридж. Она делает это для того, чтобы убедиться, что еще не потеряла способность говорить полными предложениями. Если я чем-нибудь не займусь, то очень скоро мои разговоры сведутся к выкрикам: «Немедленно положи на место!», «Перестань!», «Выплюнь!» и «Тихо!». Может быть, это и есть истинная цель проведения утренних встреч за кофе? Развитие словарного запаса домохозяек.

Пятница, 18 декабря

Дребезжащее пианино на сцене играет рождественский хорал, я покачиваю Тома на колене, а он тянет свои ручки к безупречной прическе женщины, которая сидит перед нами. Я положила программку на пустое место рядом с собой — для Майка. Вчера вечером он сказал, что обязательно придет на сегодняшний школьный концерт. Ребекка заставила его поклясться: «Поклянись жизнью!» Майка еще нет, и мне приходится отражать попытки чьих-то очень полных бабушек (почему они всегда ходят в кашемировых свитерах?) занять его место и выслушивать их возмущения, так как занимать места на детском празднике, по их мнению, совершенно неприлично. Майк появился в дверях зала как раз тогда, когда ангелы выпорхнули на сцену. Я обернулась — светлые волосы, темное пальто, красивый, мой и не совсем мой — и помахала ему. Он осторожно прошел мимо целого ряда затянутых юбками коленей и облегченно сел на стул рядом со мной.

— Извини, — прошептал он.

— Все в порядке, — тоже шепотом ответила я.

Том немедленно переполз на колени к отцу. Ребекка, которая до этого беспокойно вертелась, пытаясь разглядеть нас в темном зале, радостно замахала со сцены. Прежде чем я беззвучно, одними губами, сказала ей: «Прекрати!» — она успела задеть ангела, стоявшего слева. Майк тихо фыркнул и закрыл ладонями лицо, его плечи сотрясались от сдерживаемого смеха. К тому моменту, когда мальчик, игравший самого маленького ослика, описался и был выдворен со сцены суровой миссис Льюис, у Майка началась истерика. Я сидела, крепко сжав губы и молила Бога, чтобы спектакль поскорее закончился — мне тоже хотелось посмеяться. Все остальные родители ахали и вздыхали с умилением, шепча друг другу: «Ну разве они не восхитительны?!», а мы с Майком могли лишь тихо фыркать, пытаясь сдержать хохот. Наконец все участники пьесы собрались вместе и запели песню (Мария уронила младенца вниз головой, Иосиф, пытаясь поднять его, уронил еще раз и только после этого водворил обратно в ясли). Ребекка стояла, скрестив руки на груди, ее лицо светилось от радости. Том, в своем желтом комбинезончике похожий на пушистого утенка, заснул у меня на руках. Майк нежно взял меня за руку. Я повернулась к нему.

— Я тебя люблю, — сказал он так тихо, что услышать его могла только я одна.

Суббота, 19 декабря

Вчера, когда мы наконец вышли из школы, Ребекка крепко схватила нас за руки и шла, довольная собой и готовая принимать поздравления.

— Мам, ты видела Марка? Он описался. У него даже ботинки были мокрые, — она повернулась к Майку. — Папа, я здорово играла?

— Здорово! Ты была самым лучшим пастухом.

— Я была ангелом, — Ребекка сердито на него посмотрела.

— Тогда почему у тебя на плечах лежала дохлая овца?

— Это КРЫЛЬЯ, — одновременно ответили мы с ней.

— Ладно, — сказал Майк. — Давайте пойдем куда-нибудь и выпьем чаю.

Так мы и сделали. Почти как настоящая семья.

После чая мы пошли к нашим машинам. Я все еще езжу на машине компании, но я должна вернуть ее на следующей неделе, или они решат, что я ее похитила.

— В эти выходные я работаю, — сказал он, когда мы подошли к стоянке. — Можно я приду домой завтра вечером?

Я была готова проклясть себя за то, что назначила на вечер встречу с Джилл. Я не могу отказаться.

— Извини, завтра вечером меня не будет дома.

Майк выглядел подавленно.

— Вечером во вторник наша компания устраивает вечеринку. Ты бы не хотела пойти?

— Да, — быстро ответила я.

— Тогда я возьму два пригласительных, для нас с тобой. Говорят, они заказали столики в каком-то новом ресторане. Думаю, будет здорово, — он говорил, пытаясь придать своему голосу одновременно заботу и безразличие.

«Замечательно! Все должно быть замечательно!» — думала я.

Все время, пока мы сидели с Джилл в одном из кафе в Оксфорде (паста с пармезаном, шоколадный торт, две бутылки Sauvignon), я пыталась разобраться в своих чувствах. Майк делает именно то, что нужно, но могу ли я доверять ему?

— Ты собираешься принять его обратно?

— Хочу, — пришлось мне признаться. — Но я не могу вот так просто взять и притвориться, что все прекрасно.

— Этот гад должен испить всю чашу наказания до дна? — спросила Джилл.

— Но что мне от него потребовать? Он поклялся, что между ним и Кейт все кончено, что он больше никогда, никогда в жизни, не совершит ничего подобного. Теперь он стал идеальным отцом, каждую свободную минуту проводит с детьми. Он потрясающе красив, и одна половина меня безумно хочет, чтобы он вернулся. Но другая половина мечтает, чтобы он горел в аду.

— Может, тебе стоит отказаться «выполнять супружеские обязанности»?

— Отказ от выполнения супружеских обязанностей — это чуть ли не главная причина всего этого кошмара. Кроме того, я сейчас полностью в его власти — у меня нет денег.

— Ты всегда можешь вернуться на работу.

— Я не хочу, — сказав это, я поняла, что я действительно не хочу. Мысль о том, что каждый день в девять утра я обязана появляться в офисе, приводит меня в ужас. Я не могу отдать Тома в чужие руки ни на секунду.

— Вопрос в том… — Джилл медленно накручивала макароны на вилку. — Вопрос в том, как ты собираешься одновременно воспитывать своих детей так, как ты этого хочешь, и продолжать играть важную роль в ваших с Майком отношениях?

— Этот же вопрос пришлось решать и нашим матерям. Моя, например, до потери сознания боялась принимать хоть какое-то решение в одиночку. Отец ее подавлял. Я не понимаю, — от волнения я заговорила быстрее, — почему к нам не относятся с уважением за то, что мы решили не ходить на работу, а остались дома, с детьми. Только подумай, как это хорошо влияет на детей! Как минимум половина всех детей, которых в четырехмесячном возрасте отдали в детский сад, которые все свое детство видели родителей лишь мельком, вырастает в психически неуравновешенных взрослых. Вполне возможно, что мы сейчас растим поколение психопатов.

— Многое зависит от родителей, — сказала Джилл. — Я знаю много семей, где детям было бы лучше, если бы они реже видели своих родителей. Вспомни Мартина.

— Ты права. — Я отпила вина из бокала. — Но я не понимаю, почему я должна превращаться в свою мать только потому, что я больше нигде не работаю.

— Пока ты сама довольна собой, кому какое дело?

Среда, 23 декабря

Проснувшись сегодня утром, я осторожно дотронулась до своей головы. Она была на месте. Меня не оставляло чувство, что что-то изменилось. Перемена произошла во мне, я поняла это, когда попыталась лечь поудобнее. И, определенно, изменилось что-то вокруг меня. Постель была теплой. Я была не одна.

Вчера мне потребовалось много времени и сил, чтобы подготовиться к вечеринке, которую устраивала компания Майка. Я разложила на кровати весь свой гардероб и, стоя перед зеркалом, прикладывала к себе разные платья и костюмы. Ребекка — мой стилист — внимательно за мной следила и комментировала каждый наряд: «Да, выглядит здорово!» или «Нет, только не это!». Том в это время примерял мои туфли (потенциальный трансвестит?). В конце концов мы все согласились, что самым лучшим было красное льняное платье (длинное, воротник-хомут). Если собираешься встретиться лицом к лицу со своим врагом, нет ничего хуже, чем скромно проскользнуть в дверь в черном платье — цвет, который всегда выбирают толстухи. Ну нет! Я собиралась войти в ресторан как Горячая Штучка, которая получает Любого Мужчину, Которого Пожелает. Ужасы последних месяцев сослужили мне хорошую службу — я теряла вес, даже не думая о нем. Нет лучшего средства для похудения, чем неприятности. Зачем садиться на диету? Хочешь похудеть — отвернись от своего мужа и подтолкни его в объятия другой. Это точно сработает, хотя я не представляю себе, в каком ток-шоу для женщин согласятся дать такой совет.

Волосы у меня отрасли и опять начали виться, поэтому я не стала делать сложной прически, а просто, вымыв голову, высушила ее полотенцем. Результат был потрясающим, — мое лицо обрамляли завитки волос как на картинах прерафаэлитов. «Чуть-чуть этого, — думала я, подкрашивая губы красной помадой, — и этого», — я подвела глаза по нижнему веку. Затем я нанесла по капельке духов на запястья, за ушами и в ложбинку, между грудей (спасибо Wonderbra, выглядели они замечательно). Я была готова встретиться лицом к лицу со всем миром.

Я надела черные замшевые лодочки на высоких каблуках и подошла к большому зеркалу.

— Ого! — Джилл, самая лучшая в мире няня, вошла в комнату. — Он потеряет дар речи.

— Это не для него. Это — для меня.

— Ну конечно, — пробормотала Джилл.

Майк ехал с работы, поэтому мы договорились встретиться прямо в ресторане. Я припарковала машину на стоянке Би-би-си, где собиралась оставить ее насовсем. С трудом выбравшись из машины, — длинные платья великолепны, но ходить в них невозможно, — я вышла на тротуар и уже через минуту поймала такси. Сидя в машине, я несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, а потом брызнула за уши еще немного духов. Водитель закашлялся и поднял стекло, которое отделяет его от пассажиров. Такси остановилось перед рестораном. Громкая музыка была слышна даже на улице, свет от фонарей перед входом ярко освещал дверь.

Больше всего я боялась упасть. Свалиться с лестницы — не лучший способ доказать, что ты — спокойная, уверенная в себе и сексуальная женщина, какой я хотела предстать перед Майком и остальными. Я не вспотела? Я быстро взглянула на свои подмышки: ткань была сухой — все в порядке.

Наша вечеринка заняла больше половины мест в ресторане. Когда я появилась в зале, наступила тишина, и все обернулись ко мне. Я огляделась и увидела много знакомых лиц. Майк быстро подошел ко мне:

— Кэрри, — сказал он, беря меня под руку. — Ты выглядишь великолепно!

— Спасибо, — я поблагодарила его холодно, как королева, и, стараясь, чтобы он не заметил, начала оглядывать зал в поисках одного лица, которое я боялась увидеть: Кейт.

Она сидела за одним из дальних столов, вся в черном, и слушала увлеченный рассказ мужчины, который сидел рядом с ней. Внезапно она подняла голову, и впервые за этот вечер наши глаза встретились. Она смотрела на меня с ужасом. Неужели она думала, что я наброшусь на нее и попытаюсь выцарапать ей глаза? С удовлетворением я заметила, что она выглядела гораздо бледнее, чем раньше. И еще она была слишком худой. Какая-то часть меня хотела с ней поговорить: было слишком много вопросов, на которые я хотела бы получить ответы. Но время для нашего разговора еще не пришло. Самым лучшим оружием, которое я могла использовать против нее, была моя способность притвориться, что мне все равно, что она ничего не значит и что я — победила. Майк хотел меня, а не ее. У меня было то, о чем она мечтала, — семья. Семья Майка. И никто не мог отобрать этого у меня. А что она получила от него? Недолгую близость и возбуждение, которое дарит измена? Не самое грандиозное жизненное приобретение. Поэтому я равнодушно отвернулась от нее.

Конечно, я не была равнодушной. Все внутри у меня горело, и я чувствовала, что могу упасть в обморок. Но тут Майк вернулся с бокалами и предложил мне шампанского. Я ответила: «Почему бы и нет», — и очертя голову кинулась в развлечения. Я ела (совсем чуть-чуть — голодна я не была), пила шампанское и танцевала. Кейт не танцевала.

Коллега Майка — Стив — подошел ко мне, когда я стояла у бара.

— Ты выглядишь потрясающе. — Его взгляд скользнул по моим обнаженным плечам и задержался в вырезе платья.

— Спасибо. Выпьешь чего-нибудь?

С другого конца зала за нами с беспокойством наблюдал Майк. Может, он боялся, что я решила отомстить и теперь выбираю — с кем.

— Знаешь, что Кейт уходит? — осторожно спросил Стив.

— Нет. Почему?

— Не сработалась. Думаю, она перейдет в какую-нибудь другую телевизионную компанию.

— Понятно, — спокойно ответила я. — Пойдем потанцуем.

— Ты пьяна, — нежно сказал Майк, выводя меня из ресторана на свежий воздух. Был уже час ночи, мы уходили почти последними.

Последней песней, как всегда на таких вечеринках, была песня группы Dr Hook. Майк крепко меня обнимал, зарывшись лицом в мои волосы. Я расслабилась и позволила ему вести себя — я уже слишком устала, чтобы двигаться. В какой-то момент подняла голову и увидела, что Кейт собирается уходить. Мужчина, с которым она говорила весь вечер, помогал ей надеть пальто. Когда она проходила мимо меня, я увидела ее лицо. Она не смогла посмотреть мне в глаза и выглядела разбитой. Почти такой же разбитой, как я в тот вечер, когда узнала про нее и Майка. Надеюсь, она будет жалеть о том, что сделала, до конца своих дней.

Я знаю, что Майк понимает — поддавшись минутной слабости, он мог потерять детей. Он оказался на бортике бассейна, нырок в который означал полную свободу, и обнаружил, что вода эта не так уж и приятна, но зато очень холодна. Если бы он сделал еще один шаг, то остался бы совсем один. Честно признаться, я радовалась его страданиям; но все еще не знала, смогу ли снова ему доверять. «И все-таки будет лучше, — думала я, пока мы медленно покачивались под музыку, — будет лучше, если он вернется». Это — его дом, его дети, его жизнь. До конца наших дней ему придется доказывать мне, что я не зря разрешила ему остаться с нами. Я уже не смогу любить его так сильно, как любила раньше.

Дома мы занялись любовью. Медленно, нежно, словно впервые, словно нам нужно было узнать друг друга заново. Я чувствовала себя такой хрупкой, что, когда Майк уложил меня на прохладные простыни, мне показалось, что каждое его прикосновение и каждая складочка на постели оставляют на моем теле синяки. Майк был внимательным, любящим, заботливым, но его лицо было напряженным, как будто он боялся, что я в любой момент могу его оттолкнуть. Мне нужно было заняться с ним любовью, чтобы понять, смогу ли я подпустить его к себе так близко. Мне хотелось почувствовать его тело, чтобы узнать, примет ли его мое, сможем ли мы быть близки так, как раньше. Пока мы занимались любовью, я пыталась, я действительно пыталась, выбросить из головы мысли о том, как они занимались любовью. Но как только его движения ускорились, я начала плакать. Сначала — беззвучно, затем наружу вырвались рыдания и всхлипывания. Все те эмоции, вся та боль, которые я скрывала в течение последних недель, вырвались наружу. Майк крепко обнял меня: «Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я думал… я думал, что это ничего не значит, что я могу сделать это и спокойно вернуться домой, но обнаружил, что не могу. Мне казалось, что я схожу с ума, я даже не представлял…» Он тоже расплакался, уткнувшись в мою шею, он все еще был во мне. Я отстранилась от него, и мы лежали, глядя друг другу в глаза, наши лица были мокрыми от слез. Он взял мое лицо в свои ладони и начал целовать мой рот, мои глаза.

— Почему? — наконец спросила я.

— Секс, — Майк пристально на меня взглянул. — Звучит ужасно, но это был только секс. Я не понимал, что делаю. Сейчас я думаю, что это было просто сумасшествие. Ты меня не хотела, ты была занята только домом и детьми, и я чувствовал… чувствовал себя ненужным. Кейт была так настойчива, и я подумал… я был пьян… я ничего не чувствовал. А когда это все произошло… я хотел, чтобы она ушла. Я чувствовал себя таким виноватым. Я так отвратительно вел себя по отношению к тебе. Прости меня. Я чувствовал себя ужасно, мне было так стыдно, что я начал притворяться, что наш брак подошел к концу. Она мне звонила и звонила. На работу.

— Когда это началось?

— В июне. После того, как она пришла ко мне посоветоваться. Думаю, мне это польстило. Тогда мне казалось, что мы с тобой отдалились друг от друга. Я был зол на тебя.

— Ты был зол на меня? И из-за того, что ты на меня злился, ты переспал с кем-то еще? Как трогательно! Сколько раз?

— Господи, Кэрри! — Он чуть отодвинулся от меня.

— Я больше никогда тебя не спрошу, — быстро сказала я. — Я просто хочу знать.

— Раза четыре. Я собирался закончить все после отпуска во Франции, но не смог. Я чувствовал себя так ужасно. Был еще один раз — после Франции. Она хотела, чтобы я развелся с тобой. Оливер все узнал и ушел от нее. Как только она заговорила о том, что я должен бросить тебя и детей, я понял, она думала, что наша связь что-то значит. Я больше не мог ее видеть.

— Рыцарский поступок, — ледяным тоном сказала я.

— Да. — Майк действительно был несчастен. — Понимаешь, одно дело — проигрывать в уме возможность развода. Но, когда она заговорила о том, что я должен уйти от тебя, я понял, что это абсолютно невозможно. Наша с тобой жизнь — вот все, что мне нужно. И если нет способа совместить… значит, я должен прекратить наши с ней отношения. И я прекратил. Все это было, когда мы переезжали. Как раз на той неделе и закончилось. Она угрожала, что покончит с собой. Я думаю, она действительно чересчур нервная. Она постоянно говорила, что позвонит тебе… я был напуган. Все было просто ужасно. Наконец, она нашла новую работу, и я хотел забыть обо всем, притвориться, что ничего не было…

— Как ты мог? Как можно было заниматься любовью с кем-то еще? Как ты мог так поступить с нами?

— Это была не любовь. — Майк еще сильнее обнял меня. — Это был просто секс. Любовь — это только то, что происходит между нами.

Выговорившись и устав, он моментально заснул. А я лежала в темноте и думала. Любовь ли это? Любовь?

Пятница, 25 декабря

— Уберите эту глупую собаку, — кричит Майк.

Плюх в очередной раз попытался украсть с елки шоколадную конфету. Само дерево, обмотанное красной и серебряной мишурой, украшенное безвкусными оранжевыми шарами и маленькой феей, которая определенно забыла надеть трусики, угрожающее раскачивается. В следующем году украшением дома перед Рождеством я займусь сама. Я постараюсь обойтись минимумом белого, сделаю много маленьких бантиков и не позволю Ребекке диктовать свои условия. Правда, такое ужасающее дерево доставляет много веселья. Вчера, когда Гарриет и Мартин заходили к нам в гости, елка была главным предметом обсуждения. Дом у Гарриет выглядит, как настоящая зимняя сказка: везде висят носки для подарков и огромные рождественские венки. В таком доме нет места снегу из ваты. Гарриет даже украсила перила гирляндами из настоящих еловых веток. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не умереть от зависти.

По полу разбросаны обрывки оберточной бумаги. Дети разворачивают подарки, время от времени подбегая к нам с Майком и показывая новую Барби, игрушечного пони или машинку, у которой мигают фары. Том и Ребекка нашли под елкой большие мешки с подарками. Майк и я получили маленькие.

— Я хочу, чтобы подарки были в мешках. Мешки, это очень важно! — сказала я вчера вечером, пока мы на цыпочках бегали по лестнице, относя подарки под елку. Дети спали.

Останки письма со списком подарков, которое Ребекка написала Санте, тлели на каминной решетке. Я подвинула их кочергой. На самом деле, конечно, письмо должно было лежать на столе у одного из эльфов — помощников Санты в далекой Лапландии.

— Слава богу, я — не Рождественский Олень, — пробормотал Майк.

— Плюх, иди сюда, — позвала я.

Пес подбежал, надеясь получить что-нибудь вкусное. Я показала ему на кусочки письма. Он внимательно их обнюхал, и через секунду список, разорванный на мелкие клочки, валялся на ковре.

— Вот так. — Я быстро собрала все кусочки, которые теперь не смог бы опознать даже Шерлок Холмс. — Ребекка ничего не узнает.

Перед тем как обменяться подарками, мы с Майком сидели на кухне, ели устриц и пили шампанское. Было тихо.

— Я тебя люблю, — сказал он и взял меня за руку. — Ты счастлива?

— Кажется, — осторожно сказала я, стараясь не смотреть ему в глаза. — Я начинаю чувствовать себя лучше.

Он прекрасно знает, что ему еще долго придется мне доказывать, что я не зря разрешила ему вернуться. Даже сейчас, в эту благословенную, волшебную рождественскую ночь, я знаю, что какая-то часть меня больше никогда не будет принадлежать ему. Осознание того, что мне не нужен Майк, чтобы почувствовать себя целой, делает меня сильнее. А вот он стал уязвимым.

— Но, — я налила себе еще шампанского, — я думаю, мне нужно найти работу. Конечно, не на полный рабочий день, но я не собираюсь заниматься только домом. Я не хочу становиться матерью-профессионалкой. Я в состоянии справляться и с домом, и с работой.

— Что?

— Мне нужно разговаривать с людьми. Но я хочу сама решать — с кем и когда. Я не собираюсь становиться фанатиком работы и карьеры.

— Как я.

— Тебе это нравится. А я уже это переросла. Для меня карьера больше не имеет значения.

— Как ты думаешь, ты когда-нибудь решишь вернуться на свою старую работу в Би-би-си? — Майк дипломатично не продолжил, но я мысленно добавила: «если нам понадобятся деньги».

— Наверное. Когда дети станут старше. Если мы окажемся в безвыходном положении. Но я не вернусь туда навсегда. Впервые за последние семь лет я чувствую себя самой собой. Я хочу просто быть. Мне совершенно не хочется постоянно думать о том, какой я должна быть. Я сыта по горло тем, что приходится жить с оглядкой на других, заботиться о том, что подумают о тебе люди. Теперь я буду сама решать, что мне нужно. — Я подняла бокал с шампанским и посмотрела сквозь стекло на Майка. Мне нужно было сказать ему еще кое-что. — Нас ждут перемены.

— Перемены? — Майк слегка приподнял брови.

— Перемены, — я говорила с уверенностью, какой никогда раньше в жизни не испытывала.

Раньше я всегда боялась расстроить или разочаровать Майка. Я бы сделала что угодно, лишь бы он не сердился. Я всегда шла на компромисс, особенно если речь шла о его свободном времени. Раньше было не важно, что я уставала так же, как и Майк, что я занимала не менее ответственную должность, чем он. От матери мне передалась уверенность, что мужчине обязательно нужно свободное время. Время, которое он может провести вдали от жены и детей, с его собственными друзьями. Женский удел — вести две жизни. От меня все ждали, что я должна одинаково хорошо справляться и с работой, и с семьей. Это была цена, которую я платила за право быть работающей матерью. Я была жадной женщиной, которая хотела получить сразу все, и мне пришлось за это расплачиваться.

Теперь же мне было совершенно ясно, что я была полной дурой. Женщинам, которые работают, нет никакой необходимости загонять себя до смерти, чтобы доказать, что они идеальны во всем. Нужно просто найти работу, которая дает больше свободного времени, и перестать извиняться за те вещи, которые мы не успеваем сделать. А если их мужья хотят, чтобы в семье было больше денег, что ж, они должны уметь помогать своим женам. Необходимо поровну разделить все обязанности. Как часто мужчины идут на это? Никогда!

Я устала мучаться. Устала следить, чтобы все вокруг были довольны. Мне надоело выполнять все прихоти Майка. Пришло время повзрослеть.

— Во-первых, — я сама удивилась той уверенности, которая звучала в моем голосе, — если ты сказал, когда вернешься домой, то либо ты приходишь ровно в это время, либо звонишь мне и предупреждаешь, что задержишься. Это свинство заставлять меня сидеть дома и гадать, во сколько ты придешь, чтобы съесть ужин, на приготовление которого я потратила свое время. Мои чувства важны не меньше, чем твои. Если ты не приходишь домой вовремя или не звонишь, то твой ужин отправляется в мусорное ведро. Понятно?

— Да, — Майк улыбнулся. — Я согласен.

— Во-вторых, когда ты дома, то детьми мы занимаемся оба. Если ты соберешься сыграть в гольф или посмотреть телевизор, сначала спроси, какие у меня планы. Я буду относиться к тебе так, как ты будешь относиться ко мне. Не надо думать, что с детьми все время буду сидеть только я. Я настаиваю на том, чтобы в выходные у меня было время заняться тем, чем я захочу.

— Что ты собираешься делать? — улыбка Майка потускнела.

— Вступлю в дискуссионный клуб. Я участвовала в таком, когда училась в университете. Буду ходить в Женский клуб.

— Да? И когда начинаешь?

— Прямо сейчас. И не пытайся больше мной руководить. Дальше. Поход по магазинам в выходные — твоя обязанность. Будешь ходить туда с ДЕТЬМИ. Это позволит тебе проводить с ними больше времени, раз уж ты так мало видишь их во время рабочей недели. Если ты будешь возвращаться с работы домой вовремя, то купать детей и читать им на ночь мы будем вместе. Не думай, пожалуйста, что я буду укладывать их спать, а ты в это время будешь потягивать холодное пиво. Теперь, что касается твоих рубашек. Я стираю, но гладишь их ты сам. Я ненавижу гладить, особенно рубашки. Я собираюсь нанять уборщицу, которая будет приходить дважды в неделю. Таким образом я смогу проводить больше времени с Томом, до того как придется отправлять его в детский сад.

— Что-нибудь еще? — Майк откинулся на спинку стула и смотрел на меня, пытаясь понять, насколько я серьезна. Такой Кэрри он еще не видел.

— Еще? То, что ты зарабатываешь деньги, не дает тебе права диктовать мне, сколько денег я могу потратить. Мы и дальше будем пользоваться одним банковским счетом, и ты должен мне доверять. И никогда, — в моей голове пронеслись сцены из жизни моих собственных родителей, — никогда не пытайся контролировать меня с помощью денег.

— Кэрри, по-моему, сейчас я имею на тебя столько же влияния, сколько кабинет министров на Маргарет Тэтчер. Это все?

— Почти. Главное, о чем я прошу, — запомни, Майк, это действительно самое главное, — это твое уважение. Я не просто прошу, я требую, чтобы ты меня уважал. Даже не думай, что ты можешь мной командовать. У тебя нет никакого права говорить мне, что я должна делать. Если ты начнешь говорить со мной сверху вниз или начнешь кричать, особенно когда рядом дети, я от тебя уйду. И не думай, что я шучу, — добавила я, увидев ужас в глазах Майка.

— Я и не думал.

— Мы договорились?

Майк смотрел на свой бокал с шампанским. У него не было выбора.

— Договорились. Ты стала другой… сильной, властной и… сексуальной, — Майк протянул ко мне руки.

Я обошла стол, села к нему на колени и обняла его:

— Думаю, — прошептала я, медленно ведя ладонью по его спине, — скоро ты обнаружишь, что я стала властной во многих областях.

— Будь со мной нежной, — попросил меня Майк.

Диана Эпплярд

Еще я надеюсь, что новый дом поможет нам с Майком что-то изменить в наших отношениях. Супружество — такая странная штука. Со стороны кажется, что семейные отношения — это нечто устойчивое и постоянное, но изнутри это больше походит на бурлящий поток: любовь, страсть, гнев, боль, ревность. Семья, как маленький ребенок, которого нужно держать под присмотром, иначе он сделает что-нибудь ужасное.

Джилл говорит, что если окружающие поймут, как они с Питом в действительности относятся друг к другу, то их изолируют от общества в соответствующем медицинском учреждении. По крайней мере, с ними никто и разговаривать больше не станет. Ты думаешь, что стоишь на твердой земле и вы можете доверять друг другу, но иногда достаточно одного слова, чтобы все полетело к черту.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Одноименное популярное телешоу для детей, персонажи которого отличаются нелепым внешним видом.

(обратно)

2

Osh-Kosh B’Gosh — товарный знак производителя детской одежды.

(обратно)

3

Товарный знак производителя престижной кухонной техники, в частности плит с несколькими духовками.

(обратно)

4

Холодно (фр.).

(обратно)

5

Религиозная секта, члены которой не признают современную технику (электроприборы, автомобили и т. д.).

(обратно)

6

Английская детская писательница.

(обратно)

7

Ну и денек (фр.).

(обратно)

8

Американская певица, неоднократно делавшая операцию по увеличению груди.

(обратно)

9

Бюстгальтер, корректирующий форму и размер груди.

(обратно)

10

Английская игра с мячом типа лапты.

(обратно)

11

Центральные графства Великобритании.

(обратно)

12

Испанская колбаса с пряностями.

(обратно)

13

Вид макаронных изделий.

(обратно)

14

Смысл жизни (фр.).

(обратно)

15

См. ссылку к стр. 13. Osh-Kosh B’Gosh — товарный знак производителя детской одежды.

(обратно)

16

Нувориш, скороспелый богач.

(обратно)

17

Схема бонусов, используемая авиакомпаниями, которая заключается в том, что за каждую милю (или километр), которую пассажир пролетел на самолете компании, он получает одно очко — так называемую «авиамилю». Накопив определенное количество «авиамиль», человек получает ценный подарок — чаще всего это бесплатный авиабилет.

(обратно)

18

Марка дорогого шампанского.

(обратно)

19

Трубочки из теста с мясной, сырной и т. п. начинкой.

(обратно)

20

Знаменитый в 1970-е гг. экстрасенс.

(обратно)

21

Название сети популярных супермаркетов.

(обратно)

22

Большая шишка (букв., фр. «Головка сыра»).

(обратно)

23

Говядина в тесте (фр.).

(обратно)

24

Известный британский кулинар.

(обратно)

25

Блюдо греческой кухни.

(обратно)

26

Гигантские плотоядные сорняки, способные передвигаться. Плод фантазии писателя Джона Уиндема, «День триффидов».

(обратно)

27

Журнал, издаваемый благотворительными организациями (аналогичные проекты в России — газеты «На дне», «Путь домой»). Продают его исключительно бездомные, которые могут заработать таким способом себе на жизнь.

(обратно)

28

Беспошлинные магазины в аэропортах.

(обратно)

29

Британский гонщик, четырехкратный победитель «Формулы-1».

(обратно)

30

Песня дуэта вышеупомянутых британских исполнителей — Саймона и Гарфункеля.

(обратно)

31

«The Gap» — марка одежды в США. Сеть магазинов по всему миру. Недорогая модная повседневная одежда для мужчин, женщин и детей.

(обратно)

32

British Telecom — самая большая телефонная компания о Великобритании.

(обратно)

33

«Какая она хорошенькая, такая хорошенькая» (фр.).

(обратно)

34

Сельская гостиница (фр.).

(обратно)

35

Паштет из гусиной печени (фр.).

(обратно)

36

Марка средств для загара.

(обратно)

37

Одно из названий партии консерваторов.

(обратно)

38

Дислексия, или нарушение чтения, оказывает отрицательное влияние на способность человека понимать как устный, так и письменный язык.

(обратно)

39

«Мини» — маленькая британская машина.

(обратно)

40

Миссис Бита (1836–1865) — написала «Книгу о домашнем хозяйстве», в которой содержатся кулинарные рецепты и советы по ведению домашнего хозяйства. Книга была очень популярна в Великобритании в XIX и в начале XX века.

(обратно)

41

Hampron Court — большой дворец на юго-западе Лондона. Принадлежал королю Генриху VIII. Сейчас здание открыто для публики. В нем размещен знаменитый лабиринт.

(обратно)

42

Персонажи юмористического мультфильма (США).

(обратно)

Оглавление

1 ЯНВАРЬ

2 ФЕВРАЛЬ

3 МАРТ

4 АПРЕЛЬ

5 МАЙ

6 ИЮНЬ

7 ИЮЛЬ

8 АВГУСТ

9 СЕНТЯБРЬ

10 ОКТЯБРЬ

11 НОЯБРЬ

12 ДЕКАБРЬ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg