«Любовный дурман»

Любовный дурман (fb2) - Любовный дурман (пер. Михаил Александрович Салье) 814K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Автор Неизвестен

Любовный дурман

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

Рассказывают, что жил в давние времена в земле египетской известный купец по имени Тадж-ад-дин, был он человек верный и благородный, любил путешествовать по разным странам, в поисках дирхемов и динаров ездил по степям, пустыням, равнинам, кручам и морским островам. Подвергал он себя многим опасностям и терпел в путешествиях то, от чего седыми станут малые дети, слыл Тадж-ад-дин в ту пору среди торгового люда самым богатым. Были у торговца абиссинские слуги, турецкие невольники, румские рабыни и египетские прислужники, кони, мулы, двугорбые и одногорбые верблюды. Перевозил его караван множество кулей и шелковых мешков с товарами, материи бесподобные — свертки тканей из Химса, баальбекские одежды, куски шелкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы индийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы. Многие считали Тадж-ад-дина самым красноречивым. Говорили, что собой он был редкостно красив, гибок, и один взгляд на этого человека воспламенял чувства.

О, вот купец! Я видел — влюбленные Сражались все из-за него в битве. И молвил он: «Чего народ тут шумит?» И молвил я: «Из-за тебя, купчик!»

А другой сказал, описывая его, и отличился, и выразил о нем желаемое:

О, вот купец! Для близости он пришел, И взорами смутил он мне сердце. И молвил он: «Чего ты смущаешься?» И молвил я: «Из-за тебя, купчик!»

И был у этого купца сын по имени Али Нур-ад-дин, подобный полной луне в четырнадцатую ночь месяца, прекрасный, изящный в стройности и соразмерности. Однажды юноша по обыкновению сидел в лавке отца, продавая товары. Окружили его сыновья купцов, и стал он среди них, как луна средь звезд с блистающим лбом, румяными щеками, молодым пушком и телом, точно мрамор. Про таких сказал поэт:

«Опиши нас!» — рёк красавец. Молвил я: «Ты лучше всех!» И сказал я слово кратко: «Все прекрасно, знай, в тебе!»

А также:

Вот родинка на поле его ланиты, Как точка амбры на мраморной тарелке. А взоров его меч тому вещает: «Аллах велик!» — кто страсти не послушен.

Сыновья купцов звали Али Нур-ад-дина погулять в саду. Он же ответил, что пойдет только с позволения отца. В это время в лавку вошел сам Тадж-ад-дин. Сын посмотрел на него и сказал: «Батюшка, дети купцов приглашают меня погулять в таком-то саду. Позволишь ли ты?» — «Да, дитя мое», — ответил купец и, дав сыну немного денег, отпустил на прогулку. Молодежь села на ослов и мулов и отправилась в сад, где было все для услады души и очей: высокие колонны и уходящие ввысь строения, сводчатые ворота, подобные портику дворца, и лазоревые ворота, подобные вратам райских садов, а за ними виноградные лозы с ягодами всевозможных цветов: красными, как кораллы, черными, точно носы негров, и белыми, как голубиные яйца. Росли в том саду сливы, гранаты, груши, абрикосы и яблоки — все это разных сортов и разнообразных цветов, купами и отдельно.

Дети купцов, войдя в сад, увидели в нем все, чего желают уста и язык, и нашли там и разноцветный виноград, купами и отдельно, как сказал о нем поэт:

Виноград вот, а вкус его — вкус напитка, Цветом мрачен и ворону он подобен. Средь листвы своей вырос он, и ты видишь — Пальцам женщин подобен он в темной краске.

И сказал о нем также другой поэт:

Вот лозы — с палочек своих свисая, Они меня напомнят худобою. Напомнят они мед и воду в кружке И, бывши суслом, обратятся в вина.

Юноши прошли к беседке и увидели там привратника сада Ридвана, восседающего, точно страж райских садов. Молодые люди прочли на беседке такие строки:

Аллах, напои тот сад, где кисти свисают вниз, И ветки, упившись сильно, с ними склоняются. Когда ж заплясать заставит ветки рука ветров, Украсит их дождь с небес жемчужными точками.

Внутри беседки они увидели такие стихи:

Войдем с тобой, приятель, в прекрасный сад — Заботы ржу снять сможет он с сердца нам. Там ветерок, идя, запинается, И все цветы в руках улыбаются.

Были в саду птицы различные: вяхири, соловьи, певчие куропатки, горлинки и голуби, что воркуют на ветвях, а в каналах его была вода текучая, и блистали эти потоки цветами и плодами услаждающими, подобно тому, как сказал поэт:

Ветерок в ветвях пролетел его, и сходство есть В них с красавицей, что в одежде пышной качается. А ручьи его нам мечи напомнят, коль вынут их Руки витязей из теснины ножен, хранящих их. Под ветвями струй протянулся ток, и вечно он Отражает образ прекрасный их в глубине своей. Но, смекнувши, ветер из ревности полетел к ветвям, И сейчас же их от сближения отклонил он с ним.

Плоды на ветвях садовых деревьев висели парами, среди них были гранаты, похожие на кайраванские шарики, как сказал поэт:

Вот гранаты с тончайшей кожей; сходны С грудями девы, выступят коль округло. Когда очистишь их, они покажут Нам яхонты, смущающие рассудок.

А также сказал о них поэт:

О круглая! Всякому, кто к ней в глубину проник, Покажет она рубины в складках из Абкара. Гранат! Я его сравнил, когда увидал его С грудями невинных дев иль с мраморным куполом. Больного в нем исцеленье, здравие для него, О нем изречение пророка пречистого. О нем говорит Аллах — высоко возвышен он! — Слова столь глубокие в писанье начертанном. Были яблоки — сахарные, мускусные и даманийские, ошеломляющие взор: Вот яблоко двух цветов — напомнит смотрящему Любимого с любящим ланиты, что встретились. На ветке они блестят, в чудесном несходные. Один из них темен, а другой — в нем сияние. Обнялись они, и вдруг доносчик их испугал: Один покраснел, смутясь, другой побледнел в тоске.

И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна и Айн-Таба:

Вот абрикос миндальный — как влюбленный он, Когда пришел любимый и смутил его. А влюбленного в нем довольно качеств, поистине: Лицом он желт, и разбито сердце всегда его.

И сказал о них другой и отличился:

Взгляни на абрикос ты: цветы его — Сады, чей блеск глаза людей радует. Как яркие светила, блестят они, Гордятся ветки блеском их средь листвы.

Были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от недугов и отводящий от головы желчь и головокружение, а смоквы на ветвях — красные и зеленые — смущали разум и взоры, о таких писал поэт:

И мнится, что смоквы, когда видно в них белое И вместе зеленое среди листвы дерева, — То румов сыны на вышках грозных дворцов стоят, Когда опустилась ночь, и настороже они.

А другой написал:

Привет наш смоквам, что пришли На блюде в ровных кучках к нам, Подобны скатерти они, Что свернута.

И третий сказал:

Насладись же смоквой, прекрасной вкусом, одетою Дивной прелестью и сближающей внешность с сущностью. Вкушая их, когда ты их попробуешь, Ты ромашке запах, вкус сахара почувствуешь. Когда же на подносы высыпают их, Ты шарам из шелка зеленого уподобишь их.

А как прекрасны стихи:

Сказали они (а любит сердце мое вкушать Другие плоды, не те, что им так приятны): «Скажи, почему ты любишь смокву?» И молвил я: «Один любит смоквы, а другой — сикоморы».

Но еще лучше слова:

Мне нравится смоква лучше всяких других плодов, Доспеет когда, листвой обвившись блестящей. Она — как молящийся, а тучи над ним дождят, И льют своих слез струи, страшася Аллаха.

Росли в том саду груши — тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно. Поэт сказал о них:

Порадуйся же груше ты! Цвет ее Подобен цвету любящих — бледен он. Сочтешь ее за дев в плаще ее, Лицо свое завесой закрывшую.

И были там султанийские персики разнообразных цветов, желтые и красные:

И кажется, что персики в их саду, Когда румянцем ярким покроются, Подобны ядрам золота желтого, Которых кровью алой покрасили.

Рос зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердцевину пальмы, а косточка его — под тремя одеждами, творением владыки одаряющего, как сказал поэт:

Одежды есть три на теле нежном и сладостном. Различен их вид — они владыкой так созданы. Грозят они смертью телу ночью и каждый день, Хотя заключенный в них и не совершил греха.

А другой сказал:

Миндаль ты не видишь разве, коли средь ветвей Покажет его рука закутавшейся? Очистив его, мы видим сердце его — С жемчужиной оно схоже в раковине.

Но еще лучше написал третий:

Зеленый как красив миндаль! Ведь самый меньший руку нам Наполнит! Волоски на нем — Как безбородого пушок. А сердце миндаля найдешь И парным и единым ты. И как жемчужина оно, Что в изумруд заключена.

А еще один говорил:

Подобного глаза мои не видели Миндалю красой, как распустятся цветы на нем. Голова его сединой сверкает блестящею, Когда вырос он, а пушок его еще зелен все.

Произрастал боярышник разнообразной окраски, купами и отдельно, и сказал о нем кто-то из описывавших так:

Взгляни на боярышник, на ветках нанизанный. Чванливо, как абрикос, гордится он на сучках. И кажется желтизна его смотрящим подобною Бубенчикам, вылитым из яркого золота.

А другой сказал:

Вот сидра дерево блещет Красой иной каждодневно, И ягоды между листьев, Когда предстанут пред взором, — Бубенчики золотые, Повешенные на ветках.

И были в саду померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:

Он красен, в ладонь размером, горд и красоте своей, Снаружи его огонь, а внутренность — чистый снег, Но дивным сочту я снег, не тающий близ огня, И дивным сочту огонь, в котором нет пламени.

А кто-то изрек:

Вот дерево померанца. Мнится, плоды его, Предстанут когда они глазам проницательных, Ланиты прекрасных жен, убравшихся для красы В дни праздника и одетых в платья парчовые.

А еще один написал:

Скажу — померанцев рощи, веет коль ветерок, И ветви под тяжестью плодов изогнулись, Подобны щекам, красой блестящим, когда в часы Привета приблизились к ним щеки другие.

А другой сказал:

Оленя попросили мы: «Опиши Ты этот сад и в нем померанцы», И молвил он: «Ваш сад — мой лик, а сорвал Кто померанец, тот сорвал жар огня».

Росли в саду лимоны, цветом подобные золоту, и спустились они с высочайшего места и свешиваются на ветвях, подобные слиткам золота, и сказал о таких поэт, безумно влюбленный:

Не видишь ли рощи ты лимонной, что вся в плодах? Склонились когда, страшна им гибель грозящая. И кажется нам, когда пронесся в них ветерок, Что ветви нагружены тростями из золота,

И были в этом саду лимоны с толстой кожей, спускавшиеся с ветвей своих, точно груди девушек, подобных газелям, и был в них предел желания:

Прекрасный я увидал лимон средь садов сейчас. На ветках зеленых, — с девы станом сравню я их. Когда наклоняет ветер плод, он склоняется, Как мячик из золота на палке смарагдовой.

И были сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их — украшение плодов, а запах их несется к срывающему:

Не видишь ли лимон — когда явится, Влечет к себе все очи сияньем И кажется куриным яйцом он нам, Испачканным рукою в шафране.

Росли в саду всякие плоды, цветы и зелень и всевозможные виды благовонных растений — жасмин, бирючина, перец, лаванда, роза, баранья трава, мирта и цветы всяких сортов. Казался этот несравненный сад любому входящему райским уголком. Если входил туда больной человек, выходил из сада как ярый лев, будучи не в силах описать его чудеса и диковинки, сходные с диковинками, которые найдутся только в райских садах; да и как же иначе, если имя привратника — Ридван! Но все же между этими садами — различие.

Когда дети купцов прогулялись по саду, они, сняв тюрбаны и верхнюю одежду, расселись в одном из портиков на ковре из вышитой кожи вокруг Али Нур-ад-дина, облокотившегося на подушку с верхом из беличьего меха, набитую страусовыми перьями, ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:

Вот веер навевает ароматы, Подобные духам, в минуту счастья. Всегда ведет тот благовонный запах К лицу того, кто славен, благороден.

Юноши неспешно беседовали, созерцая красоту Али Нур-ад-дина, когда к ним приблизился чернокожий раб. Слуга принес кожаную скатерть для кушаний и сосуды из хрусталя. Один из молодых людей, перед тем как отправиться на прогулку, наказал домашним, чтобы те прислали в сад яства. Темнокожий прислужник разложил перед купеческими детьми кушанья. На скатерти было все, что бегает, летает и плавает: перепелки, птенцы голубей, ягнята и наилучшая рыба. После сытной трапезы юноши омыли руки чистой водой с мылом, обсушили их платками, шитыми шелком и золотыми нитями. Нур-ад-дину подали платок с каймой червонного золота. За кофе возобновился неспешный разговор.

Вдруг садовник ушел и вернулся с корзинкой роз. Он спросил: «Что вы скажете, господа, о цветах?» И кто-то ответил: «В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказываются». — «Да, — промолвил садовник, — но у нас в обычае давать розы только за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть прочтет какие-нибудь подходящие стихи». Один из десяти купеческих сыновей вызвался прочесть подходящие стихи. Садовник отдал ему букетик роз, и юноша произнес:

«Для роз у меня есть место, Они не наскучат вечно. Все прочие цветы — войско, Они же — эмир преславный. Как нет его, так гордятся, Но явится — и смирятся».

Потом садовник подал букетик другому, и тот, взяв розы, сказал:

«Вот тебе роза, о мой господин, Мускус напомнит дыханье ее. То дева — влюбленный ее увидал, И быстро закрылась она рукавом».

Третий молодой человек, получив букетик, прочел:

«Прекрасные розы! Сердце счастливо, видя их. А запах напомнит нам о меде хорошем. И обняли ветки их с восторгом своей листвой, И словно целуют их уста неразлучно».

Потом садовник подал розы четвертому, который в ответ промолвил:

«Не видишь ли роз куста, в котором явились нам Столь дивные чудеса, на ветках висящие? Они — как бы яхонты, везде окруженные Кольцом изумрудов, с ярким золотом смешанных».

Пятый юноша на дар садовника ответил такими строчками:

«Изумруда ветви плоды несут, и видимы Плоды на них, как слитки золотые. И как будто капли, что падают с листвы ветвей, — То слезы томных глаз, когда заплачут».

Шестой произнес:

«О роза, — все дивные красоты в ней собраны, И в ней заключил Аллах тончайшие тайны. Подобна она щекам возлюбленного, когда Отметил их любящий при встрече динаром».

Седьмой молодой человек прочел такие стихи, взяв из рук садовника предназначенный ему букетик:

«Вопрошал я: “Чего ты колешься, роза? Кто коснется шипов твоих, тут же ранен”. Отвечала: “Цветов ряды — мое войско, Я султан их и бьюсь шипом, как оружием”».

Следующий ответ на жест садовника звучал так:

«Аллах, храни розу, что стала желта, Прекрасна, цветиста и злато напомнит, И ветви храни, что родили ее И вам принесли ее желтые солнца».

Девятый юноша прочел:

«Желтых роз кусты — влечет всегда прелесть их К сердцу любящих ликованье и радости. Диво дивное этот малый кустик — напоен он Серебром текучим, и золото принес он паи».

Подарив десятый букетик роз, садовник услышал:

«Ты видишь ли, как войско роз гордится И желтыми, и красными цветами? Для розы и шипов найду сравненье: То шит златой, и в нем смарагда стрелы».

Одарив всех купеческих детей розами, садовник принес скатерть для вина и, поставив фарфоровую чашу, расписанную золотом, произнес:

«Возвещает заря нам свет, напои же Вином старым, что делает неразумным, Я не знаю — прозрачна так эта влага, — В чаше ль вижу ее иль чашу в ней вижу».

Потом садовник наполнил сосуд и выпил, и черед сменялся, пока не дошел до Нур-ад-дина.

Садовник наполнил чашу и подал ее Али Нур-ад-дину, но тот сказал: «Ты знаешь, я никогда не пил вина, так как в нем великое прегрешение и запретил его в своей книге всевластный владыка». — «О господин мой Нур-ад-дин, — ответил садовник, — если ты не стал пить вино только из-за прегрешения, то ведь Аллах (слава ему и величие!) великодушен, кроток, всепрощающ и милостив и прощает великий грех. Его милость вмещает все, и да помилует Аллах поэта, сказавшего:

Каким хочешь будь — Аллах поистине милостив, И коль согрешишь, с тобой не будет дурного. Лишь два есть греха, и к ним вовек ты не подходи: Придание товарищей[1] и к людям жестокость».

Потом один из сыновей купцов сказал: «Заклинаю тебя жизнью, о господин мой Нур-ад-дин, осуши этот кубок!» И подошел другой юноша и стал заклинать его, и третий встал перед ним, Нур-ад-дин застыдился, взял у садовника кубок и отпил глоток, но выплюнул вино, воскликнув: «Оно горькое!» И смотритель сада ответил: «О господин мой Нур-ад-дин, не будь оно горьким, в нем не было бы полезных свойств. Разве ты не знаешь, что все сладкое, что едят для лечения, кажется вкушающему горьким, а в этом вине — многие полезные свойства и в числе их то, что оно переваривает пищу, прогоняет огорчение и заботу, прекращает ветры, просветляет кровь, очищает цвет лица и оживляет тело. Оно делает труса храбрым и усиливает решимость человека к совокуплению, и если бы мы упомянули все полезные свойства этого напитка, изложение бы, право, затянулось. А кто-то из поэтов сказал:

Я пил и прошением Аллаха был окружен. Недуги свои лечил я, чашу держа у губ. Смутили меня — я знал греховность вина давно — Аллаха слова, что в нем полезное для людей».

Потом садовник поднялся на ноги и, открыв одну из кладовых под портиком, вынул оттуда голову очищенного сахара и, отломив большой кусок, положил его в кубок Нур-ад-дина со словами: «О господин мой, если ты не пьешь вино из-за горечи, выпей сейчас, — оно стало сладким». И Нур-ад-дин осушил чашу, потом ее наполнил один из детей купцов и сказал: «О господин мой Нур-ад-дин, я твой раб!» И другой сказал: «Я один из твоих слуг». Третий поднялся и сказал: «Ради моего сердца!» Четвертый: «Ради Аллаха, о господин мой Нур-ад-дин, залечи мое сердце». И все десять сыновей купцов не отставали от Нур-ад-дина, пока он не выпил десять кубков.

Али Нур-ад-дин впервые пил вино, оно вскружило ему голову, юноша поднялся на ноги (язык его отяжелел, и речь стала непонятной) и воскликнул: «О люди, клянусь Аллахом, вы прекрасны и ваши слова прекрасны, и это место прекрасно, но только в нем недостает хорошей музыки. Ведь сказал поэт такие слова:

Пусти его вкруг в большой и малой чаше, Бери его из рук луны лучистой. Не пей же ты без музыки — я видел, Что даже конь не может пить без свиста».

И тогда один из юношей поднялся и, сев на мула, куда-то отправился. Вернулся он вместе с каирской девушкой, подобной чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, красота ее смущала сияющее солнце: чарующие томные очи, брови, как изогнутый лук, розовые щеки, жемчужные зубы, сахарные уста, грудь, как слоновая кость, втянутый живот со свитыми складками, ягодицы, как набитые подушки, и бедра, как сирийские таблицы. Ей могли бы посвятить такие стихи:

И если б она явилась вдруг многобожникам, Сочли бы ее лицо владыкой, не идолом. А если монаху на востоке явилась бы, Оставил бы он восток, пошел бы на запад он. А если бы в море вдруг соленое плюнула, То стала б вода морская от слюны сладкою.

Или такие строки:

Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она, Как лань, что поймала львят, расставивши сети, На розах щеки ее огонь разжигается Душою расплавленной влюбленных и сердцем, Когда бы красавицы времен ее видели, То встали б и крикнули: «Пришедшая лучше!»

А как прекрасны слова кого-то из поэтов:

Три вещи мешают посетить нас красавице — Страшны соглядатаи и злые завистники: Сияние лба ее, ее украшений звон И амбры прекрасной запах в складках одежд ее. Допустим, что лоб закрыть она б рукавом могла И снять украшения, но как же ей потом быть?

И эта девушка в синем платье и зеленом покрывале над блистающим лбом была подобна полной луне в четырнадцатую ночь, она ошеломляла и смущала разум, и как будто о ней хотел сказать поэт:

Вот явилась в плаще она голубом к нам, Он лазурным, как неба цвет, мне казался. И, всмотревшись, увидел я в той же одежде Месяц летний, сияющий зимней ночью.

А как прекрасны и превосходны слова другого:

Плащом закрывшись, пришла она. Я сказал: «Открой нам лицо твое, светоносный месяц, блестящее». Она молвила: «Я боюсь позора!» Сказал я: «Брось! Переменами дней изменчивых не смущайся ты!» Красоты покров подняла она с ланит своих, И хрусталь закапал на яхонты горящие. И решил коснуться устами я щеки ее, Чтоб тягаться с ней в день собрания мне не выпало И чтоб первыми среди любящих оказались мы, Кто на суд пришел в воскресенья день к богу вышнему. И тогда скажу я: «Продли расчет и заставь стоять Ты подольше нас, чтоб продлился взгляд на любимую!»

Садовник обратился к гостье: «Знай, о владычица красавиц и всех блистающих звезд, что мы пригласили тебя сюда только для того, чтобы ты развлекала этого прекрасного юношу, господина моего Нур-ад-дина. Он не приходил сюда раньше». — «О, если бы ты мне сказал об этом, я бы принесла то, что у меня есть!» — воскликнула девушка. «Госпожа, я схожу и принесу тебе это», — сказал садовник. И девушка молвила: «Делай, как тебе вздумалось!» — «Дай мне что-нибудь как знак», — сказал посланец. Она протянула платок.

Посланник вернулся через некоторое время с зеленым мешком из гладкого шелка с двумя золотыми подвесками. Незнакомка взяла мешок, развязала и вытряхнула из него тридцать два кусочка дерева. Девушка стала вкладывать кусочки один в другой, мужские в женские и женские в мужские, обнажив кисти рук, поставила дерево прямо, и превратилось оно в лютню, полированную, натертую, изделие индийцев. Гостья склонилась над инструментом, как мать над ребенком, и пощекотала его. Лютня застонала, зазвенела, затосковала по прежним местам, вспомнила воды, что напоили ее, и землю, на которой выросла. Вспомнив мастеров, которые вырубили и покрыли лаком, купцов, которые везли на корабле, инструмент закричал, запричитал, казалось, изливая хозяйке душу в таких стихах:

Была прежде деревом, пристанищем соловьев, И ветви я с ними наклоняла свои в тоске. Они на мне плакали, я плач их переняла, И тайну мою тот плач теперь сделал явною. Безвинно меня свалил на землю рубящий лес. И сделал меня он лютней стройной, как видите. Но только удар о струны пальцев вещает всем, Что страстию я убита, ею пытаема. И знай, из-за этого все гости застольные, Услышав мой плач, пьянеют, в страсти безумствуют. И вышний владыка их сердца умягчил ко мне, И стали на высшие места возвышать меня, Мой стан обнимает та, кто выше других красой, Газель черноглазая с истомными взорами. И пусть Аллах бдительный нас с нею не разлучит, И пусть не живет влюбленный, милых бросающий.

Закончив играть, гостья молча положила лютню на колени и вновь склонилась над ней, как мать над ребенком, пальцы пробежали по струнам, перебирая лады, и незнакомка вымолвила:

«О, если б влюбленного, свернув, посетили, То тяжесть с него любви они бы сложили. И вот соловей в кустах с ним перекликается, Как будто влюбленный он, а милый далеко. Проснись же и встань — ведь ночь сближения лунная, И мнится, в миг близости сияют нам зори. Сегодня завистники небрежны, забыв о нас, И струны к усладам нас с тобой призывают. Не видишь ты, для любви здесь четверо собраны: То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш. Сегодня для радости собрались здесь четверо: Влюбленный, прекрасный друг, динар и напиток. Бери же ты счастье в жизни — радости ведь ее Исчезнут; останутся лишь слухи и вести».

И Нур-ад-дин, слушая эти стихи, смотрел на лютнистку влюбленными глазами, едва сдерживая порывы души от великой к ней склонности. Незнакомка тоже выделяла среди присутствующих юношу, бывшего луной среди звезд, ибо он был мягок в словах, изнежен, совершенен по стройности, соразмерности, блеску и красоте — нежнее ветерка и мягче Таснима, и о нем сказаны такие стихи:

Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я, И стрелами глаз, колдовством его оперенными, Нежной гибкостью и стрелою взоров клянусь его, Белизной чела, чернотой волос поклянуся я, И бровями, что прогоняют сон от очей моих, И со мной жестоки в запретах и в поведениях; Скорпионами, что с виска ползут, поклянусь его, И спешат убить они любящих, разлучая с ним; Розой щек его и пушка я миртой клянуся вам, И кораллом уст, и жемчугом зубов его, Стройной ветвью стана, плоды принесшей прекрасные. То гранат, взрастивший плоды свои на груди его. Поклянусь я задом, дрожащим так, коль он движется Иль покоен он, и тонкостью боков его; И одежды шелком, и легким нравом клянусь его, И всей красой, которой обладает он. Веет мускусом от его дыханья прекраснейшим, Благовонье ветра напоено ароматом тем, И также солнце светящее не сравнится с ним, И луна обрезком ногтей его нам кажется…

Когда Нур-ад-дин услышал слова эти (а он уже склонился от опьянения), начал сын купца восхвалять гостью:

«Лютнистка наклонилась к вам — Охмелела вдруг от вина она, — И струны молвили ее: Нам речь внушил Аллах, и он…

После этих слов Нур-ад-дина девушка посмотрела на него влюбленными глазами, увеличилась ее любовь и страсть к нему Она вновь восхитилась его красотой, прелестью, тонкостью стана и соразмерностью и в порыве чувств еще раз обняла лютню и произнесла такие стихи:

«Бранит он меня, когда на него смотрю я, Бежит от меня, а дух мой в руках он держит. Он гонит меня, но что со мной — он знает, Как будто Аллах поведал ему об этом. Я лик его в ладони начертала И взору: “Утешайся им!” — сказала: Мой глаз ему замены не увидит, И сердце мне не даст пред ним терпенья. О сердце, из груди тебя я вырву! Ведь ты завидуешь, как и другие! И как скажу я сердцу: “О, утешься!” К нему лишь одному стремится сердце».

Красота ее стихотворения, красноречие, нежность выговора и ясности языка удивили Нур-ад-дина, и страсть, тоска и любовное безумие затмили разум.

Он не мог прожить без этой девушки ни минуты и, наклонившись, прижал ее к груди, гостья тоже потянулась к юноше и прижалась всем телом. Она поцеловала его между глаз, а он поцеловал ее в уста, сжав сначала стан, и начал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. Девушка подхватила эту игру Присутствующие от увиденного вскочили на ноги, Нур-ад-дин застыдился и отпустил лютнистку. Девушка взяла инструмент и перебирая лады проговорила:

«Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится, А смотря, она над газелями издевается. Вот владыка мой, чьи прелести — войска его, И в сражении нам копье напомнит стан его. Коль была бы нежность боков его в душе его, Не обидел бы он влюбленного, не грешил бы он. О жестокость сердца и бока нежность! Не можете ль поменяться местом — туда оттуда сдвинуться? О хулитель мой, за любовь к нему будь прощающим! Ведь тебе остаться с красой его и погибнуть — мне!»

Нур-ад-дин, услышав такие слова, наклонился к девушке в восторге и произнес такие стихи:

«За солнце ее я счел — она мне привиделась, Пожар ее пламени пылает в душе моей. Что стоит ей знак подать нам иль нас приветствовать Концами прекрасных пальцев и головой кивнуть? Увидел он лик ее блестящий, и молвил он, Смущенный красой ее, что выше красы самой: “Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты? Поистине, ты прощен!” И молвил я: “Это та, Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок”. И сделался я души лишенным, и я влюблен, Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь».

И когда юноша окончил свои стихи, лютнистка, вновь поразившись его красноречию, взяла инструмент и, перебирая пальцами струны, произнесла такие стихи:

«Твоего лица поклянусь я жизнью, о жизнь души, — Я тебя не брошу, лишусь надежды или не лишусь! Коль суров ты будешь, то призрак твой со мной сблизится, А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта. О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты, Что не кто иной, лишь любовь к тебе теперь мне друг. Твои щеки — розы, слюна твоя — вина струя, Не захочешь ли подарить мне их здесь в собрании?»

Нур-ад-дина охватил величайший восторг, и он ответил на ее стихи такими стихами:

«Едва показала лик мне солнца она в ночи, Как скрылся сейчас же полный месяц на небесах, Едва лишь явила утра оку чело свое, Сейчас же заря стала быстро бледнеть. Заимствуй у токов слез моих непрерывность их, Предание о любви ближайшим путем веди. Нередко говаривал я той, что разит стрелой: “Потише со стрелами — ведь в страхе душа моя”. И если потоки слез моих я произведу От Нила, то страсть твоя исходит из Малака. Сказала: “Все деньги дай!” Ответил я ей: «Бери!” Сказала: “И сон твой также!” Я ей: “Возьми из глаз!”»

Сердце девушки от этих слов затрепетало, она прижала купеческого сына к груди и начала целовать его поцелуями, подобными клеванию голубков, юноша отвечал ей непрерывными поцелуями, но преимущество принадлежит начавшему прежде. А закончив целовать Нур-ад-дина, девушка взяла лютню и произнесла такие стихи:

«Горе, горе мне от упреков вечных хулителя! На него ль другим иль ему на горе мне сетовать? О покинувший! Я не думала, что придется мне Унижения выносить в любви, коль ты стал моим. Ты жестоким был с одержимым страстью в любви его, И открыла я всем хулителям, как унизилась. Ведь вчера еще порицала я за любовь к тебе, А сегодня всех, кто испытан страстью, прощаю я. И постигнет если беда меня от тебя вдали, То, зовя Аллаха, тебя я кликну, о Али!»

А окончив свое стихотворение, девушка произнесла еще такие два стиха:

«Влюбленные сказали: “Коль не даст он нам Своей слюны напиться влагой сладостной, Мы миров владыке помолимся”, — ответит он. И все о нем мы скажем вместе: “О Али!”»

И Нур-ад-дин поблагодарил гостью за изящество и разнообразие речей, а девушка в ответ на его похвалы поднялась и сняла с себя все одежды и украшения, села Нур-ад-дину на колени и стала целовать его между глаз и целовать родинки на его щеках. Она подарила ему все, что было на ней, и сказала: «Знай, о возлюбленный моего сердца, что подарок — по сану дарящего». Юноша принял от нее подарок и затем возвратил и стал целовать, а когда закончил (вечен только живой, самосущий, наделяющий и павлина, и сову!), поднялся со своего места. Лютнистка спросила его: «Куда, о мой господин?» — «В дом моего отца», — ответил молодой человек. Сыновья купцов стали заклинать его, чтобы он спал у них, но Нур-ад-дин отказался и, сев на своего мула, отправился в дом отца.

Дома его встретила мать. Она спросила: «О дитя мое, где и по какой причине ты пропадал до этого времени? Клянусь Аллахом, ты расстроил меня и отца, мы все время думали о тебе!» Женщина подошла, чтобы поцеловать его, почувствовала запах вина и воскликнула: «О дитя мое, как это после молитвы и набожности ты стал пить вино и ослушался того, в чьих руках творение и повеление!»

В это время в комнату вошел отец, и Нур-ад-дин бросился на постель. «Что это такое с Нур-ад-дином?» — спросил Тадж-ад-дин. Женщина ответила: «У него как будто заболела голова от воздуха в саду». Купец подошел к сыну, чтобы поздороваться и спросить, что у него болит, и почувствовал запах вина. А Тадж-ад-дин не любил тех, кто пьет вино, и сказал сыну: «Горе тебе, о дитя мое, разве твоя глупость дошла до того, что ты пьешь вино!» Услышав такие слова, хмельной Нур-ад-дин замахнулся и ударил родителя. По предопределенному велению, он выбил Тадж-ад-дину правый глаз. Мужчина упал без чувств, когда же очнулся, хотел было избить сына, но мать юноши удержала супруга. Купец же поклялся разводом с нею, что утром, когда юнец проспится, ему отрубят правую руку.

Мать испугалась за сына и уговаривала мужа изменить решение до тех пор, пока он не уснул, после этого женщина пошла в комнату сына. «О Нур-ад-дин, что же ты натворил?» — рыдая, сказала она.

«А что я сделал?» — спросил Нур-ад-дин. Хмель уже прошел, но юноша ничего не помнил. «Ты ударил отца и выбил ему правый глаз. Тадж-ад-дин поклялся разводом, что утром обязательно отрубит тебе правую руку».

Нур-ад-дин раскаялся в содеянном, но изменить случившееся раскаянием было невозможно.

«О дитя мое, раскаяние тебе не поможет, следует сейчас же бежать, ища спасения твоей души. Будь осторожен, пока не доберешься до кого-нибудь из друзей, а там подожди и посмотри, что сделает Аллах. Он ведь изменяет одни обстоятельства за другими», — сказала сыну женщина.

Она отперла сундук с деньгами и подала сыну мешок со ста динарами, сказав: «О дитя мое, возьми эти динары. Когда деньги закончатся, пришли письмо и я отправлю тебе еще. Присылай сведения о себе тайно. Может быть, Аллах определит тебе облегчение, и ты вернешься домой». Женщина, рыдая, простилась с сыном.

Перед уходом юноша прихватил с собой еще один мешок с тысячью динарами, который мать забыла возле сундука. Привязал оба мешка к поясу и до зари покинул родной переулок, направившись в сторону Булака.

Утром, когда люди поднялись, объявляя единым Аллаха, и направлялись, чтобы раздобыть то, что он уделил им, Нур-ад-дин уже достиг Булака. Пройдя по берегу реки, юноша увидел корабль с четырьмя вбитыми в землю якорями, по его мосткам понимались и спускались люди. Молодой человек спросил у матросов: «Куда идет это судно?» — «В город Искандарию», — ответили моряки. «Возьмите меня с собой», — попросил купеческий сын. И матросы ответили: «Приют, уют и простор тебе, о юноша, о красавец!» Нур-ад-дин отправился на рынок и купил в дорогу припасы, ковры и покрывала. Когда он вернулся на берег, судно было готово к отплытию.

На этом корабле Нур-ад-дин добрался до города Рушейда, пересел в маленькую лодку, которая шла в Искандарию, и пересек на этом суденышке пролив, высадившись у моста Джами. Путешественник вошел в Искандарию через ворота, называемые Ворота Лотоса. Аллах покровительствовал ему, никто из привратников не обратил на юношу особого внимания.

Весной в городе расцвели цветы, деревья покрылись листьями, плоды дозрели и каналы стали полноводны. Искандария — город, прекрасно построенный и расположенный, с крепкими стенами и прекрасными местами для прогулок, услаждающий обитателей и внушающий желание поселиться. Когда запираются городские ворота, обитатели в безопасности. Об этом городе сложены такие стихи:

Сказал однажды я другу. Чьи речи красноречивы: «Искандарию опишешь?» Он молвил: «Дивная крепость!» Спросил я: «Прожить в ней можно ль?» Он молвил: «Коль дует ветер».

И сказал кто-то из поэтов:

Искандария — вот крепость, Где воды так нежны вкусом. Прекрасна в ней близость милых, Коль вороны не напали.

Нур-ад-дин обошел рынки столяров, менял, торговцев сухими плодами, фруктовщиков, москательщиков. На последнем вдруг один пожилой торговец вышел из своей лавки и, пожелав Нур-ад-дину мира, пригласил в свое жилище. Он взял юношу за руку и повел в красивый, благоустроенный, затененный листвой переулок.

В переулке было три дома, старец провел молодого человека в первое жилище, устои которого утвердились в воде, а стены возвысились до облаков небесных. Двор был подметен и полит водой, а перед входом в дом лежали мраморные плиты. Входящие вдыхали аромат, их встречал ветерок, точно из садов блаженства.

Хозяин пригласил гостя к столу. После трапезы спросил юношу: «Когда ты прибыл из Каира?». «О батюшка, сегодня ночью», — ответил купеческий сын. «Как твое имя?» — спросил старец. «Али Нур-ад-дин». «Дитя мое, о Нур-ад-дин, тройной развод для меня обязателен! Пока ты будешь в этом городе, не расставайся со мной, я отведу тебе домик, в котором ты будешь жить». «Господин мой шейх, увеличь мое знакомство с тобой», — сказал Нур-ад-дин. И старец молвил: «Дитя мое, знай, что я в каком-то году пришел в Каир с товарами, продал их там и купил другие товары. Мне понадобилась тысяча динаров, и их отвесил за меня твой отец Тадж-ад-дин, не зная меня, он не написал свидетельства и ждал эти деньги, пока я не вернулся в этот город и не отослал их с одним из моих слуг, и с ними подарок. Я видел тебя, когда ты был маленький, и если захочет великий Аллах, я отчасти воздам тебе за то, что твой отец для меня сделал».

Юноша обрадовался, услышав эти слова, улыбнулся и, вынув мешок, в котором была тысяча динаров, подал старику со словами: «Возьми их на хранение, пока я не присмотрю товары для торговли».

Нур-ад-дин за несколько дней в Искандарии прокутил сотню динаров, пошел к старику москательщику, чтобы взять из тысячи динаров деньги на расходы. Но не нашел старика в лавке. Ожидая москательщика, юноша глазел по сторонам и рассматривал купцов. Среди торгового люда он разглядел персиянина, восседавшего на муле. Позади него сидела девушка, похожая на чистое серебро, или на палтус в водоеме, или на газель в пустыне. Ее красота смущала сияющее солнце, и глаза ее чаровали, а грудь походила на слоновую кость; у нее были жемчужные зубы, стянутый живот и ноги, как концы курдюка, и была она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности:

И будто сотворена она, как желал бы ты, — В сиянье красы — не длинной и не короткою. Краснеет в смущении роза из-за щеки ее, И ветви смущает стан с плодами расцветшими. Как месяц, лицо ее, как мускус, дыхание, Как ветвь, ее стан, и нет ей равной среди людей. И кажется, вымыта жемчужной водой она, И в каждом из ее членов блещет луна красы.

Персиянин тем временем сошел с мула и помог девушке спуститься на землю, потом кликнул посредника и сказал ему: «Возьми эту девушку и покричи о ней на рынке». Посредник вывел невольницу на середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся со скамеечкой из черного дерева, украшенной слоновой костью. Поставив скамеечку на землю, усадил на нее девушку и откинул покрывало с ее лица. Явилось лицо, подобное дейлемскому щиту или яркой звезде, была эта девушка подобна луне в четырнадцатую ночь:

Соперничал с ней красою месяц по глупости — Пристыженный он ушел, от гнева расколотый. А дерево бана, коль со станом сравнять ее, Пусть руки погибнут той, кто будет дрова носить!

А как хороши слова поэта:

Скажи прекрасной в покрывале с золотом: «Что ты сделала с мужем праведным и набожным?» Покрывала блеск и лица сияние, им скрытого, Обратили в бегство войска ночей своей яркостью. И пришел когда мой неслышно взор, чтобы взгляд украсть, Метнули стражи ланит ее звездой в него.

Посредник спросил купцов: «Сколько вы дадите за жемчужину и за газель, ускользнувшую от ловца?» Один из купцов сказал: «Она моя за сто динаров!» Другой сказал: «За двести динаров». Третий сказал: «За триста динаров». И купцы до тех пор набавляли цену за девушку, пока не довели до девятисот и пятидесяти, и продажа задерживалась только из-за предложения и согласия…»[2]

И тогда посредник подошел к персиянину, ее господину, и сказал ему: «Цена за твою невольницу дошла до девятисот пятидесяти динаров. Продашь ли ты ее, а мы получим для тебя деньги?» — «А девушка согласна на это? — спросил персиянин. — Мне хочется ее уважить, так как я заболел во время путешествия, девушка прислуживала мне наилучшим образом. Я поклялся, что продам ее лишь тому, кому она захочет. Спроси же ее, и если она скажет: “Согласна”, продай ее, кому она пожелает, а если скажет: “Нет”, не продавай».

Посредник подошел к девушке и спросил: «О владычица красавиц, знай, что твой господин оставил дело продажи в твоих руках, а цена за тебя дошла до девятисот пятидесяти динаров; позволишь ли ты мне тебя продать?» — «Покажи мне того, кто хочет меня купить, прежде чем заключать сделку», — сказала девушка посреднику. И тот подвел ее к одному из купцов, и был это дряхлый старик.

Девушка, взглянув на покупателя, обратилась к посреднику: «О посредник, что ты — бесноватый или твой разум поражен?» — «Почему, о владычица красавиц, ты говоришь мне такие слова?» — спросил тот. И девушка воскликнула: «Разве дозволяет тебе Аллах продать меня этому дряхлому старику, о жене которого написаны такие стихи:

Она говорит, сердясь в изнеженности своей (А раньше звала меня к тому, что не вышло): «Не можешь когда сойтись со мною, как муж с женой, Тогда не брани меня, коль станешь рогатым. И кажется мне твой аир по мягкости восковым, И как я ни тру его рукою, он гнется».

И сказано еще о его аире:

Спит мой аир (как презрен он и несчастен!) Всякий раз как сойтись хочу я с любимым. А когда я один сижу в моем доме, Ищет аир мой сражения, ищет боя.

И сказано еще об этом аире:

Мой аир — нехороший, он очень жесток, И мирно встречает он чтящих его. Как сплю, он встает, а как встану, он спит. Аллах, не помилуй того, кто с ним добр!

Разгневался старейшина купцов, услышав эту насмешку: «О сквернейший из посредников, ты привел к нам на рынок невольницу, которая дерзит и высмеивает меня!» Посредник отвел от него девушку со словами: «Госпожа, не будь невежливой: старик, которого ты высмеяла, — старшина рынка и надсмотрщик за ценами[3], и купцы советуются с ним».

Невольница засмеялась и промолвила:

«Всем судьям в век наш следует истинно — И это судьям всем обязательно — Повесить вели на воротах его И плеткою надсмотрщика выпороть».

Девушка сказала посреднику: «Клянусь Аллахом, я не буду продана этому старику, продавай меня другому! Может быть, ему сделается передо мной стыдно, и он продаст меня еще кому-нибудь, и я стану работницей, а мне не подобает мучить себя работой, раз я узнала, что сама буду решать вопрос с продажей».

«Слушаю и повинуюсь», — ответил посредник и подвел строптивицу к другому купцу.

«О госпожа, — сказал он девушке, — продать мне тебя этому моему господину, Шериф-ад-дину, за девятьсот пятьдесят динаров?»

Невольница, вглядевшись в старика с крашеной бородой, отвечала посреднику: «Бесноватый ты, что ли, или твои разум поврежден, что ты продаешь меня этому умирающему старику? Что я — очесок пакли или обрывок лохмотьев, что ты водишь меня от одного старика к другому, и оба они подобны стене, грозящей свалиться, или ифриту, сраженному падающей звездой. Что касается первого, то язык обстоятельств говорит словами того, кто сказал:

Хотел я поцеловать в уста, но промолвила: “О нет, я клянусь творцом всех тварей из ничего, Охоты у меня нет до белых твоих седин. Ужели при жизни мне набьют уже хлопком рот?”

А как прекрасны слова поэта:

Сказали: “Белизна волос — блестящий свет, Величием и блеском лик покроет”. Но вот покрыла седина мне голову, И я хотел бы не лишиться мрака. И когда б была борода седого страницею Грехов его, все ж он белой бы не выбрал.

Но еще лучше слова другого:

Вот гость к голове моей явился — бесстыдный гость, И лучше меча поступки, если он явится. Уйди, с белизной твоей, в которой нет белизны, Ты черен в глазах моих от многих твоих обид!

А что до другого, то он человек порочный и сомнительный и чернит лик седины. Покрасив седину, он совершил сквернейшее преступление, и сказано о таких, как он:

Сказала: “Ты седину покрасил!”. Ответил я: “Ее от тебя хотел я скрыть, о мой слух и взор!” Она засмеялась и сказала: “Вот диво то! Подделка умножилась, проникла и в волосы”.

А как хороши слова поэта:

О ты, что красишь черным седину свою, Чтобы молодость тебе вновь досталась на долгий срок, Покрась ты их лишь раз моею участью — Ручаюсь я, что краска не сойдет, тебе».

Купец, выкрасивший бороду, услышав такие слова, разгневался и сказал посреднику: «О сквернейший из посредников, ты привел сегодня к нам на рынок глупую невольницу, которая объявляет дураками всех, кто есть на рынке, одного за другим, и осмеивает их стихами и пустыми словами!». Выйдя из своей лавки, купец ударил посредника по лицу.

Тот рассердился и потянул девушку за собой, восклицая: «Клянусь Аллахом, я в жизни не видел невольницы более бесстыдной, чем ты! Ты сегодня обрезала мой достаток и свой достаток, и возненавидели меня из-за тебя все купцы!»

По дороге их увидел купец Шихаб-ад-дин и прибавил к цене за невольницу еще десять динаров, посредник попросил у девушки разрешения на сделку. Она ответила: «Покажи мне этого человека, я на него посмотрю и спрошу об одной вещи. Если эта вещь есть у него в доме, — сделка состоится, а если нет, то — нет». И посредник оставил невольницу и обратился к покупателю: «Господин мой Шихаб-ад-дин, знай, что эта невольница сказала мне, что она тебя спросит об одной вещи, и если эта вещь у тебя есть, девушка будет тебе продана. Ты слышал, что она говорила купцам, твоим товарищам. Клянусь Аллахом, я боюсь, что, когда я приведу ее к тебе, она сделает с тобою то же, что сделала с твоими соседями, и я буду перед тобой опозорен. Позволишь ли ты привести эту девушку?». «Подведи ее ко мне», — сказал Шихаб-ад-дин.

Посредник привел упрямицу к покупателю, и она спросила у купца: «Господин мой Шихаб-ад-дин, есть у тебя в доме подушки, набитые кусочками беличьего меха?» — «Да, о владычица красавиц, у меня в доме десять подушек, набитых кусочками беличьего меха, — ответил купец. — «Заклинаю тебя Аллахом, что ты будешь делать с этими подушками?» — «Я подожду, пока ты заснешь, и положу их тебе на рот и на нос, чтобы ты умер», — ответила красавица.

А потом обернулась к посреднику и сказала ему: «О гнуснейший из посредников, похоже, что ты бесноватый! Ты только что предлагал меня двум старикам, у каждого из которых по два порока, а после этого предлагаешь меня моему господину Шихаб-ад-дину, у которого три порока: во-первых, он коротенький, во-вторых, у него большой нос, а в-третьих, у него длинная борода. И кто-то из поэтов сказал о ней:

Не видали, не слышали о подобном Человеке средь тварей всех мы ни разу. Борода его длинная — длиной в локоть, Нос — тот в четверть, а ростом он будет с палец.

А кто-то из поэтов сказал:

Лицо его — торчит на нем минарет, По тонкости — мизинец он под кольцом. А если бы вошли к нему люди в нос, Весь мир остался бы тогда без людей».

Шихаб-ад-дин после таких слов выбежал из своей лавки и, схватив посредника за ворот, обругал его: «О злосчастнейший из посредников, как это ты приводишь к нам невольницу, которая нас поносит и высмеивает, одного за другим, стихами и вздорными речами!»

Посредник схватил девушку за руку и потянул вдоль лавок со словами: «Клянусь Аллахом, я всю жизнь занимаюсь этим ремеслом, но не видел невольницы менее вежливой, чем ты, и звезды для меня несчастнее, чем твоя звезда. Ты прервала мой надел на сегодняшний день, и я ничего не нажил через тебя, кроме ударов по затылку и хватания за ворот!»

У следующей лавки он спросил строптивицу: «Продавать ли тебя этому купцу, Сиди-Ала-ад-дину?». Негодница посмотрела на купца и разглядела горб. «Это горбун! — сказала она. О нем сказал поэт:

Его плечи малы, зато длинны позвонки его: Он похож на черта, когда звезду вдруг видит он, Или первую получил он плетку и чувствует, Что вторая тут, и как будто бы удивляется.

И сказал о нем также кто-то из поэтов:

На мула влез один из вас; стал он В глазах людей образчиком сразу. От смеха весь он согнут; не диво, Что мул под ним шарахнулся в страхе.

Или, как сказал о нем кто-то из поэтов:

Горбуны ведь есть, что еще дурней с горбом своим, И очи всех плюют на них с презрением, Точно ветвь они, что высохла, скривилась вся, И гнет ее от долгих дней лимонов вес».

Посредник поспешно потащил невольницу к следующей лавке: «Продать ли тебя этому?» Девушка увидела, что у покупателя гноятся глаза, и воскликнула: «Он с гнойливыми глазами! Как ты продаешь меня ему, когда сказал кто-то из поэтов:

Трахома в нем! Болезнь его Убьет до смерти силы в нем. О люди, посмотрите же На эту грязь в глазу его!»

У следующей лавки она придралась к большой бороде купца: «Горе тебе! — сказала она посреднику, — этот человек — баран, но хвост вырос у него на горле! Как же ты продаешь меня ему, о злосчастнейший из посредников! Разве ты не слышал, что все длиннобородые малоумны, и насколько длинна борода, настолько недостает ума. Это дело известное среди разумных, как сказал один из поэтов:

Коль бороду имеет муж длинную, Сильней тогда к нему уважение. Но только вот — убавился ум его Настолько же, насколько длинна она.

А также сказал о нем еще один из поэтов:

Есть друг у нас, Аллах его бороду Без пользы нам в длину и в ширь вытянул: И зимнюю напомнит нам ночь она, Холодная, претемная, длинная!

И тогда посредник взял девушку за руку и пошел обратно, она спросила его: «Куда мы направляемся?» — «К твоему господину — персиянину, — ответил посредник. — Достаточно с нас того, что сегодня из-за тебя случилось. Ты была причиной отсутствия дохода для меня и для него своей малой вежливостью».

Невольница оглядела рыночную толпу, и ее взгляд, по предопределенному велению, упал на Нур-ад-дина Али каирского. Разглядела упрямица, что это красивый юноша с чистыми щеками и стройным станом, сын четырнадцати лет, редкостно изящный и изнеженный, подобный полной луне в четырнадцатую ночь, — с блестящим лбом, румяными щеками, шеей, точно мрамор, и зубами, как жемчуга, а слюна его была слаще сахара. О таких говорили:

Пришли, чтоб напомнить нам красу его дивную Газели и луны, и я молвил: «Постойте же! Потише, газели, тише, не подражайте вы Ему! Погоди, луна, напрасно ты не трудись!»

А как хороши слова кого-то из поэтов:

О, как строен он! От волос его и чела его И свет, и мрак на всех людей нисходит. Не хулите же точку родинки на щеке его — Анемоны все точку черную имеют.

Нур-ад-дин завладел ее разумом и душой, привязалась строптивица к нему сердцем.

Она спросила у посредника: «Разве этот юноша — купец, что сидит среди купцов и одет в фарджию из полосатого сукна, не прибавил к цене за меня ничего?» И посредник ответил: «О владычица красавиц, этот юноша — чужеземец, каирец. Его отец — один из известных каирских купцов, и у него преимущество перед всеми тамошними купцами и вельможами, а юноша находится в нашем городе малый срок, и он живет у одного из друзей отца. Он не говорил насчет тебя ни о прибавке, ни об убавке».

После этих слов невольница сняла с пальца дорогой перстень с яхонтом и сказала посреднику: «Подведи меня к этому прекрасному юноше — если он меня купит, этот перстень будет тебе за твое утомление в сегодняшний день». Посредник обрадовался и подвел девушку к Нур-ад-дину. Оказавшись рядом с юношей, девушка лучше всмотрелась в его черты и убедилась, что он подобен полной луне, изящен в красоте, строен станом и соразмерен, как сказал кто-то:

Чиста вода красы на его лике, Из глаз его летят, разя нас, стрелы. И давится влюбленный, даст коль выпить Разлуки горечь он, — сладка ведь близость. Моя любовь, и лоб, и стан красавца — Прекрасное в прекрасном и в прекрасном. Поистине, одежд его и платья На шее месяца сошлись застежки. Его глаза, и родинки, и слезы Мои — то ночи в ночи, среди ночи. А бровь его, и лик его, и тело Мое — то месяц с месяцем и месяц. Его глаза обходят с кубком винным Влюбленных, — коль пройдет, он мне дозволен. Дает он мне напиться влаги хладной Улыбкой уст, в день радостный сближенья. Убить меня и кровь пролить он может Законно, и законно, и законно.

Глядя на Нур-ад-дина, невольница спросила: «О господин мой, заклинаю тебя Аллахом, разве я не красива?». Юноша ответил: «О владычица красавиц, а разве есть в дольнем мире кто-нибудь лучше тебя?» — «Почему же ты видел, что все купцы набавляют за меня цену, а сам молчал и ничего не сказал и не прибавил за меня ни одного динара, как будто я тебе не понравилась, о господин?» — сказала девушка.

Купеческий сын ответил: «Госпожа, если бы я был в моем городе, я бы купил тебя за все деньги, которыми владеют мои руки». — «О господин, — сказала девушка, — я не говорила тебе: «Купи меня против твоего желания». Но если бы ты прибавил за меня что-нибудь, ты бы залечил мое сердце, даже если бы и не купил меня, потому что купцы бы сказали: «Не будь эта девушка красивой, этот каирский купец не прибавил бы за нее, так как жители Каира сведущи в невольницах».

Нур-ад-дин покраснел от стыда. «До чего дошла цена за эту девушку?» — спросил он посредника. Тот ответил: «Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти динаров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана[4], то она с продающего». — «Пусть невольница будет моя за цену в тысячу динаров, вместе с платой за посредничество», — сказал Нур-ад-дин. Девушка поспешно отошла от посредника и сказала: «Я продала себя этому красивому юноше за тысячу динаров!». Нур-ад-дин промолчал, и кто-то сказал: «Мы ему ее продали». И другой сказал: «Он достоин!» И кто-то воскликнул: «Проклятый! Сын проклятого тот, кто набавляет цену и не покупает!». А еще один сказал: «Клянусь Аллахом, они подходят друг другу!»

Не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свидетелей, написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал его юноше со словами: «Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь только для нее». И посредник прочел два таких стиха:

«Пришла сама радость послушно к нему, Подол волоча в унижении своем. Подходит она для него одного, И он для нее лишь подходит одной».

Нур-ад-дин тут же отвесил тысячу динаров, оставленную на хранение у москательщика, а потом он взял невольницу и привел ее в дом.

Войдя в дом, девушка увидела дырявый ковер, старый кожаный коврик и воскликнула: «Господин мой, разве я не имею у тебя сана и не заслуживаю, чтобы ты привел меня в свой главный дом, где стоят твои вещи? Почему ты не отвел меня к твоему отцу?» — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил юноша, — это мой дом, в котором я живу, но он принадлежит старику москательщику. Я же сказал тебе, что чужеземец и что я из сыновей города Каира». — «О господин мой, — отвечала невольница, — самого маленького дома будет достаточно до тех пор, пока ты не вернешься в свой город. Но заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, поднимись и принеси нам немного жареного мяса, вина и плодов, сухих и свежих». — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил Нур-ад-дин, — у меня не было других денег, кроме той тысячи динаров, которую я отвесил в уплату за тебя, и я не владею ничем, кроме этих динаров. Было у меня еще несколько дирхемов, но я истратил их вчера». — «Нет ли у тебя в этом городе друга, у которого ты бы занял пятьдесят дирхемов? Принеси их мне, а я тебе скажу, что с ними делать», — молвила девушка. «Нет у меня друга, кроме москательщика», — ответил Нур-ад-дин.

И затем он тотчас же отправился к москательщику и сказал ему: «Мир с тобою, о дядюшка!» И москательщик ответил на его приветствие и спросил: «О дитя мое, что ты сегодня купил на твою тысячу динаров?» — «Я купил на нее невольницу», — ответил Нур-ад-дин. «О дитя мое, — воскликнул москательщик, — разве ты бесноватый, что покупаешь одну невольницу за тысячу динаров? О, если бы мне знать, какой породы эта невольница!» — «О дядюшка, эта невольница из дочерей франков», — ответил молодой человек. И старец молвил: «Знай, о дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена в нашем городе сто динаров. Клянусь Аллахом, тебя одурачили. Если ты полюбил невольницу, проспи подле нее сегодняшнюю ночь и удовлетвори свое желание, а утром отведи на рынок и продай, хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров. Считай, что ты потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге». — «Ты прав, — ответил Нур-ад-дин. — Но ты знаешь, дядюшка, что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я хочу от тебя милости и благодеяния, — одолжи мне пятьдесят дирхемов. Завтра я продам невольницу и верну тебе долг из этих денег». — «Я дам их тебе, о дитя мое!» — ответил старик.

И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал: «О дитя мое, ты — юноша молодой годами, а эта невольница — красивая, и, может быть, твое сердце привязалось к ней, и тебе нелегко ее продать. У тебя ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и ты придешь ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз, и в третий раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого, я не отвечу тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим отцом». И затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нур-ад-дин взял их и принес невольнице, и та сказала: «Господин мой, пойди сейчас же на рынок и принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов, а на остальные тридцать дирхемов принеси мяса, плодов, вина и цветов».

Юноша отправился на рынок, купил и принес все, что потребовала невольница. Девушка тотчас поднялась и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его наилучшим образом, а потом подала Нур-ад-дину. После трапезы невольница подала вино и развлекала своего господина, пока он не заснул.

Тогда девушка, вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его и вынула два гвоздя, потом села и принялась за работу и работала, пока не закончила. Шелк превратился в красивый зуннар[5]. Невольница почистила зуннар, придала ему блеска и, завернув в тряпицу, положила под подушку.

Потом она разделась и легла рядом с Нур-ад-дином. Девушка начала его растирать, молодой человек проснулся и увидел подле себя красавицу, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была заметнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов — в пять пядей ростом, с высокой грудью, бровями, точно луки для стрел, и глазами, как глаза газелей. Щеки ее, точно анемоны, живот втянутый и со складками, пупок вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки, набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен описать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто ее имел в виду поэт, написавший такие стихи:

И ночь — из ее волос, заря — из ее чела, И роза — с ее щеки, вино — из ее слюны. Сближение с ней — приют, разлука же с ней — огонь. В устах ее — жемчуга, на лике ее — луна.

А как прекрасны слова кого-то из поэтов:

Являет луну и гнется она, как ива, И пахнет амброй и глядит газелью. И мнится, грусть влюбилась в мое сердце И в час разлуки с ней вкушает близость. Ее лицо Плеяды затмевает, И лба сиянье затмевает месяц.

А кто-то из поэтов сказал:

Открылись они луной, явились нам месяцем, Как ветви качаются, как лани глядят на нас. И есть насурьмленные средь них, столь прекрасные, Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.

Нур-ад-дин повернулся к девушке, прижал ее к груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней. Он нашел, что эта девушка — жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. Он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж ними любовь неразрывная и бесконечная. Юноша осыпал щеки возлюбленной поцелуями, точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее, словно разя копьем при набеге врассыпную, ибо Нур-ад-дин любил обнимать черноглазых, сосать уста, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенскими, стонами дамиеттскими, жаром саидийским и томностью александрийской. А девушка соединяла в себе все эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о ней поэт:

Вот та, кого целый век забыть я стремился, Но все ж не склонялся к тем, кто не был к ней близок. Подобна она луне во всем своем облике, Прославлен ее творец, прославлен создатель! И если свершил я грех великий, любя ее, То нет на раскаянье мне больше надежды. Бессонным из-за нее, печальным, больным я стал, И сердце смущенное о ней размышляет. Сказала она мне стих (а знает его лишь тот, Кто рифмы передает и доблестен в этом): «Известна ведь страсть лишь тем, кто сам испытал ее, И знает любовь лишь тот, кто сам с ней боролся».

Влюбленные провели ночь в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт:

Посещай любимых, и пусть бранят завистники — Ведь против страсти помочь не может завистливый. И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища, Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем. Обнялись они, и покров согласья объемлет их, А подушку им заменяют плечи и кисти рук. И когда сердца заключат с любовью союз навек, По холодному люди бьют железу, узнай тогда. О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли Исправление тех, у кого душа испорчена? И когда дружит хоть один с тобой — он прекрасный друг. Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь!

А когда наступило утро, засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин пробудился ото сна и увидел, что девушка уже принесла воду. Они умылись, и юноша помолился своему господу, затем невольница принесла ему то, что было из съестного и напитков, а после трапезы сунула руку под подушку и вытащила зуннар, который сделала ночью. Она подала его Нур-ад-дину и сказала: «О господин, возьми этот зуннар». — «Откуда этот зуннар? — спросил юноша. «Господин, это тот шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не продавай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки», — ответила девушка.

«О владычица красавиц, — сказал Нур-ад-дин, — разве вещь в двадцать дирхемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?» — «Господин, — ответила невольница, — ты не знаешь цены этого зуннара. Но пойди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем, его цена станет тебе ясной».

Нур-ад-дин взял зуннар и понес на рынок персиян. Он отдал товар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам присел на скамью перед одной из лавок. Посредник скрылся на некоторое время, а потом пришел к нему и сказал: «О господин, вставай, получи цену твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки». Купеческого сына крайне удивили слова посредника, он затрясся от восторга и, не веря счастью, поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров. На эти деньги юноша купил разноцветного шелку, чтобы невольница сделала зуннары. Вернувшись домой, Нур-ад-дин отдал шелк девушке и сказал: «Сделай из всего зуннары и научи меня, чтобы я работал вместе с тобой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по заработку, чем это. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу раз!»

Невольница засмеялась и ответила: «Господин мой Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него тридцать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюдесятью дирхемами, которые ты занял у него раньше».

Нур-ад-дин отправился к москательщику и сказал ему: «Дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если захочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом». Старик отвесил ему тридцать дирхемов. Нур-ад-дин, как накануне, купил на эти деньги на рынке мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов и принес все девушке, а звали ее Мариам-кушачница. Невольница быстро приготовила роскошное кушанье и поставила его перед своим господином, потом приготовила скатерть с вином, и молодые люди вместе принялись трапезничать, ухаживая друг за другом. Когда вино зашумело в головах, Мариам прочла такие строки:

«Спросила стройного, как поднял чашу, Что пахнет мускусом его дыханья: “Из щек ли выжали твоих ту влагу” Ответил: “Нет, вино из розы жмут ли”».

Юноша и девушка беседовали, Мариам подавала Нур-ад-дину кубок и чашу и требовала, чтобы он налил и напоил ее тем, от чего приятно дыхание, а когда он касался ее рукой, не давалась из кокетства. Опьянение увеличило ее красоту и прелесть, и Нур-ад-дин произнес такие слова:

«Вот стройная — любит нить и милому говорит В покоях веселья — он страшится наскучить ей: “Не пустишь коль чашу вкруг и не напоишь меня, Один будешь ночью спать”. И в страхе он налил ей».

И они продолжали пить, пока Нур-ад-дин не захмелел и не заснул. Тогда Мариам поднялась и начала работать над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар, завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было.

Потом Нур-ад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и сказала: «Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал такой же вчера». Юноша взял зуннар, отнес на рынок и продал за двадцать динаров, а потом зашел к москательщику, отдал восемьдесят дирхемов, поблагодарил за милость и пожелал ему блага.

«Дитя мое, продал ты невольницу?» — спросил москательщик. И Нур-ад-дин воскликнул: «Ты призываешь на меня зло! Как могу я продать дух из моего тела?»

Юноша рассказал старику всю историю, с начала до конца. Москательщик обрадовался и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хотел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним сохранилась!». Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необходимое, принес покупки Мариам.

Так Нур-ад-дин и Мариам прожили целый год. Каждую ночь девушка делала зуннар, а утром Нур-ад-дин продавал его за двадцать динаров, расходовал часть денег на необходимое, а остальные отдавал своей мастерице, которая прятала деньги у себя до времени нужды.

Через год девушка сказала: «Господин мой Нур-ад-дин, когда ты завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шелку шести цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья царей». Юноша сделал все, как велела Мариам. Кушачница целую неделю каждую ночь, после того как делала очередной зуннар, работала над платком. Нур-ад-дин положил подарок любимой на плечо и стал ходить по рынку. Купцы, вельможи города и простые люди останавливались возле него рядами и смотрели на его красоту и на хорошо сделанный платок.

Однажды ночью Нур-ад-дин пробудился от сна и увидел, что невольница плачет горючими слезами, тихо причитая:

«Близка уж разлука с милым, близко она! Увы, мне придет разлука скоро, увы! Растерзано мое сердце, горестно мне Прошедшие вспомнить ночи, радости их! Завистники непременно взглянут на нас Злым оком, и все достигнут цели своей. Вреднее всего нам будет зависть других, Доносчиков скверных очи, сплетников всех».

«О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?», — спросил купеческий сын. И девушка ответила: «Я плачу от страданий разлуки — мое сердце почуяло ее». — «О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?» — спросил Нур-ад-дин. Любимая ответила: «У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но доверие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:

Доволен ты днями был, пока хорошо жилось, И зла не боялся ты, судьбой приносимого. Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя, Но в ясную ночь порой случается смутное. Узнай — в небесах светил так много, что счесть нельзя, Но солнце и месяц лишь из них затмеваются. И сколько растений есть зеленых и высохших, Но камни кидаем мы лишь в те, что плоды несут. Не видишь ли — в море труп плывет на поверхности, А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?»

«Господин мой Нур-ад-дин, — сказала она, — если ты не желаешь разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на правый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришел в наш город, и думаю, он явился только из-за меня». — «О владычица красавиц, — сказал юноша, — если мой взгляд упадет на него, я его убью!» И Мариам воскликнула: «Господин мой, не убивай его, не говори с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сделку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никогда ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и коварства!»

Утром Нур-ад-дин, как обычно, понес зуннар на рынок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с сыновьями купцов, одолела его дремота, и заснул юноша на скамье перед лавкой, накрыв лицо платком и удерживая концы его в руках. В это время шел по рынку тот самый франк в сопровождении еще семи франков и увидел Нур-ад-дина. Франк сел подле Нур-ад-дина и стал вертеть в руке платок. Юноша проснулся и увидел перед собой того самого человека, которого описывала возлюбленная. Он закричал на франка, а тот спросил: «Почему ты на нас кричишь? Разве мы у тебя что-нибудь взяли?» — «Клянусь Аллахом, о проклятый, — ответил купеческий сын, — если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвел тебя к вали!» И тогда франк сказал ему: «О мусульманин, заклинаю тебя твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот платок». — «Это работа моей матушки, она сделала его для меня своей рукой», — ответил Нур-ад-дин. «Продашь ли ты мне его и возьмешь ли от меня его цену?» — спросил франк. Юноша воскликнул: «Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни кому-нибудь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет делать другого». — «Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же — пятьсот динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, еще лучше этого», — сказал франк. — «Я никогда не продам его». — «О господин мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?» И он до тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот динаров, но Нур-ад-дин сказал ему: «Аллах поможет мне и без продажи платка! Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за большие деньги!»

Франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами, пока не довел цену платка до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих купцов сказали: «Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!» А юноша воскликнул: «Я не продам его, клянусь Аллахом!» И один из купцов сказал: «Знай, о дитя мое, что этому платку цена — сто динаров, даже если она станет большой и найдется на него охотник, а этот франк дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль — девятьсот динаров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое мнение, что тебе следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его сделала, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу динаров с этого проклятого франка, врага веры».

Нур-ад-дин застыдился купцов и продал франку платок за тысячу динаров, и хотел пойти к своей Мариам, чтобы обрадовать ее вестью о том, какое дело было с франком, но франк сказал: «О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, — вы с ним мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из выдержанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается сзади». — «О Нур-ад-дин, — сказали купцы, — мы желаем, чтобы ты был с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседовать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой — гости этого франка, так как он человек благородный».

Они стали заклинать Нур-ад-дина разводом и силой не дали ему уйти домой, поднялись, заперли свои лавки и, взяв Нур-ад-дина, пошли с франком. Пришли в надушенную просторную комнату с двумя портиками. Франк усадил гостей и расстелил скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изображение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого, спрашивающего и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфора и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержанного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка. Развели огонь, франк начал жарить мясо, кормить купцов и поить их вином. Он подмигивал гостям, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. Купцы до тех пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.

И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал: «Ты возвеселил нас, о Нур-ад-дин, сегодняшним вечером — простор тебе и еще раз простор!» И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и затем приблизился к нему, и сел рядом, и некоторое время украдкой смотрел на него, разговаривая, а потом спросил: «О Нур-ад-дин, не продашь ли ты мне невольницу? Год назад ты купил ее в присутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи». Юноша отказался, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял деньгами, пока не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и хмельной Нур-ад-дин сказал перед купцами: «Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!» Франк обрадовался и призвал купцов в свидетели.

Они провели за едой, питьем и весельем всю ночь, а затем франк крикнул своим слугам: «Принесите деньги!» Принесли деньги, и он отсчитал Нур-ад-дину десять тысяч динаров наличными и сказал: «Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, которую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман». — «О проклятый, — воскликнул Нур-ад-дин, — я ничего тебе не продавал, и ты лжешь, у меня нет невольниц!» Но франк сказал: «Ты продал мне невольницу, и эти купцы свидетельствуют о продаже».

Все купцы сказали: «Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою невольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее продал за десять тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему невольницу. Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты, купив невольницу за тысячу динаров, полтора года наслаждался ее красотой и прелестью, всякий день и ночь услаждал себя беседой с нею и близостью, а после этого нажил на этой девушке девять тысяч динаров сверх первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то ведь ты насытился ею за этот срок. Получи деньги и купи другую невольницу, лучше, или мы женим тебя на одной из наших девушек за приданое меньше половины этих денег, и девушка будет красивей ее, и остальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом». И купцы до тех пор уговаривали и обнимали юношу, пока он не взял десять тысяч динаров в уплату за невольницу. Тогда франк в тот же час привел судей и свидетелей, и они написали свидетельство о покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.

Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до полуночи, но ее господин не вернулся, девушка опечалилась и стала горько плакать. Старик москательщик услышал, что она плачет, и послал к ней свою жену. Та вошла, увидела мастерицу плачущей и спросила: «Госпожа, почему ты плачешь?». Девушка ответила: «Матушка, я сижу и жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я боюсь, что кто-нибудь перехитрит его, чтобы он продал меня».

Жена москательщика ответила: «О госпожа моя Мариам, если бы твоему господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но, может быть, о госпожа моя Мариам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату, так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того, чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твое дело и остался у них до утра, а завтра, если захочет Великий Аллах, он придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я останусь и буду тебя развлекать, пока не придет твой господин».

Жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока не прошла ночь, а утром Мариам увидела, что ее господин Нур-ад-дин входит с переулка, и за ним следует франк в окружении толпы купцов.

Когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки и пожелтело лицо, она задрожала, точно корабль посреди моря при сильном ветре. При виде этого жена москательщика спросила: «О госпожа моя Мариам, почему это ты изменилась в лице?». Девушка ответила: «О госпожа, клянусь Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи». И затем она начала охать, глубоко вздыхать и произнесла такие стихи:

«Не доверяйся разлуке ты — Горька ведь, право, на вкус она. Лик солнца в час заката, знай, Желтеет от разлуки мук. И также в час восхода, знай, Белеет он, встрече радуясь».

Потом Мариам-кушачница разрыдалась и сказала сквозь слезы жене москательщика: «О госпожа, не говорила ли я тебе, что моего господина Нур-ад-дина хитростью заставили продать меня! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня ночью этому франку, хотя я его предостерегала. Но не поможет осторожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов».

В это время в комнату вошел Нур-ад-дин, девушка посмотрела на него и увидела, как изменился он в лице, как дрожат у него поджилки, как раскаивается он и печалится.

Она сказала любимому: «О господин мой Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?». Нур-ад-дин зарыдал, заохал и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:

«Таков уж рок, и пользы нет беречься нам, И если я ошибся — не ошибся рок. Когда Аллах захочет сделать что-нибудь С разумным мужем, видящим и слышащим, Он ослепит его и уши оглушит Ему, и ум его, как волос, вырвет он. Когда ж исполнит он над ним свой приговор, Он ум ему вернет, чтоб поучался он. Не спрашивай о том, что было “почему?” — Все так бывает, как судьба и рок велит».

Юноша стал просить у невольницы прощения, говоря: «Клянусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Аллах, и люди хитростью заставили меня продать тебя, я пренебрег тобой с величайшим небрежением. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам встречу». — «Я предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие», — сказала девушка, потом она прижала его к груди, поцеловала между глаз и произнесла такие стихи:

«Клянусь моей страстью, не забуду я дружбы к вам, Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски. Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую, Как горлинка плачет в кустах средь песков степей. Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые, Когда вы исчезли, мне встречать больше некого».

В этом время вошел к ним тот франк и подошел, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, она же ударила его по щеке и воскликнула: «Удались, о проклятый! Ты неотступно ходил за мной, пока не обманул моего господина! Но только, о проклятый, если захочет Великий Аллах, будет одно лишь благо!». Франк засмеялся, попросил прощения у девушки и сказал: «О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? Это твой господин Нур-ад-дин продал тебя и со спокойным сердцем. Клянусь Мессией, если бы он тебя любил, не пренебрег бы тобою. Когда бы его желание обладать тобой не истощилось, Нур-ад-дин тебя не продал бы. И сказал кто-то из поэтов:

Кто наскучил мне, тот уходит пусть решительно! Коль о нем я вспомню, не буду я рассудительным. И тесен мир еще ведь мне не сделался, Чтобы видел ты, что желаю я нехотящего».

А невольница эта была дочерью царя Афранджи[6] (это город, распространенный во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он похож на город аль-Кустантынию). А ушла она из города отца своего из-за удивительной истории, рассказ о которой мы поведем по порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился.

Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности, научилась красноречию, письму и счету, наездничеству и доблести и изучила все ремесла, как, например, вышивание, шитье, тканье, выделывание зуннаров, обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. Изучила она все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в свое время и бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!) даровал ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла всех людей своего века. К Мариам сватались властители островов, но отец девушки отказывал женихам, так как любил дочь великой любовью и не мог с ней расстаться ни на один час. Была она в семье единственной дочерью среди множества сыновей, и любил ее отец больше всех.

Случилось, что царевна как-то сильно заболела, так что приблизилась к гибели, и тогда дала обет, если выздоровеет, посетит такой-то монастырь, находящийся на таком-то острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему, по обету, дары и получали в нем благодать. Когда Мариам выздоровела, она захотела исполнить обет. Отец ее, царь Афранджи, послал дочь, нескольких дочерей столичных вельмож и слуг в монастырь на маленьком корабле. По дороге к монастырю на судно с паломниками напал корабль мусульман, сражающихся на пути Аллаха, они захватили всех, кто был на корабле, деньги и редкости и продали добычу в Кайраване. Мариам попала в руки персиянина, купца среди купцов. Он был бессильный и не сходился с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота. Назначил купец Мариам служанкой и сильно заболел. Болезнь длилась несколько месяцев, Мариам старательно прислуживала хозяину до тех пор, пока Аллах не исцелил персиянина. Купец не забыл доброту, участие и заботу и захотел вознаградить: «Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!». Девушка ответила: «О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому, кому я захочу и пожелаю». — «Хорошо, это тебе от меня будет, — ответил персиянин. — Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому, кому ты захочешь, я вложил продажу в твои руки».

Мариам сильно обрадовалась. А персиянин предложил ей ислам, и она стала мусульманкой, купец стал учить ее правилам благочестия, девушка научилась делам веры и тому, что для нее обязательно. Персиянин заставил ее выучить Коран и то, что легко дается из наук законоведения и преданий о пророке. Когда же персиянин привез свою служанку в Искандарию, он продал ее, кому она пожелала, как мы упоминали. И ее взял Али Нур-ад-дин, как мы рассказали.

Что же касается царя Афранджи, то когда до него дошло известие о захвате дочери, поднялся перед ним день воскресенья, и царь послал за любимицей корабли с патрициями, витязями, мужами и богатырями. Но они не напали на ее след и возвратились к своему повелителю, крича о горе и гибели и делах великих. Отец Мариам сильно опечалился и послал на поиски того кривого на правый глаз и хромого на левую ногу, так как он был величайшим из его визирей жестокий, хитрый, предприимчивый и изворотливый.

Царь велел ему искать Мариам во всех землях мусульман и купить ее хотя бы за полный корабль золота. Этот проклятый искал девушку на морских островах и во всех городах, но не напал на весть о ней, пока не достиг города Искандарии. И он спросил про нее и напал на весть о том, что она у Нур-ад-дина Али каирского. И случилось у него с Нур-ад-дином то, что случилось. Перехитрил он юношу и выкупил невольницу, после того как указал на ее присутствие платок уникального шитья.

Мариам, оказавшись у франка, все время рыдала и стенала. Франк сказал ей: «О госпожа моя Мариам, оставь печаль и плач, поедем со мной в город твоего отца и место твоего царства, где обитель твоей славы и родина, чтобы была ты среди твоих слуг и прислужников. Оставь это унижение и пребывание на чужбине, довольно того, что пришлось мне из-за тебя путешествовать и тратить деньги почти полтора года». И потом визирь царя Афранджи начал целовать девушке ноги и унижаться перед нею. Мариам только больше гневалась и говорила: «О проклятый, да не приведет тебя Великий Аллах к тому, в чем твое желанье!»

Затем слуги подвели мула с расшитым седлом и посадили на него Мариам и подняли над ее головой шелковый намет на золотых и серебряных столбах. Процессия двинулась и вышла из города через Морские Ворота. Усадив девушку в маленькую лодку, слуги начали грести к большому кораблю. Когда все поднялись на борт, кривой визирь крикнул матросам: «Поднимите мачту!». И в тот же час мачту подняли, распустили паруса и флаги, растянули ткани из хлопка и льна, и заработали веслами, и корабль поплыл. А Мариам горько плакала потихоньку и смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, тогда девушка зарыдала и произнесла такие стихи:

«О милых жилище, возвратишься ли снова к нам? Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит. Увозят нас корабли разлуки, спешат они, И глаз мой изранен — его стерли потоки слез В разлуке с любимым, что пределом желаний был И мой исцелял недуг и горести прогонял. Господь мой, преемником моим для него ты будь — Порученное тебе вовеки не пропадет».

Мариам всякий раз рыдала, как вспоминала Нур-ад-дина, не принимая утешения патрициев. Она плакала, стенала и жаловалась:

«Язык моей страсти, знай, в душе говорит с тобой — Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю, И печень моя углями страсти расплавлена, А сердце трепещет и разлукой изранено. Доколе скрывать мне страсть, которой расплавлен я? Болят мои веки, и струятся потоки слез».

Девушка всю дорогу не могла найти покоя.

Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. В доме, где они жили с Мариам, юноше везде мерещилась возлюбленная. Он смотрел на станок, за которым она работала, прижимал к груди ее одежды и рыдал, шепча такие стихи:

«Узнать ли, вернется ль близость после разлуки вновь И после печали и оглядок в их сторону? Далеко минувшее, оно не вернется вновь! Узнать бы, достанется ль мне близость с любимою. Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах, И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю. Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани! Поистине, я мертвец, когда далеко они. Но разве любимые согласны, чтоб я погиб? О горе, когда печаль полезна моя другим! Растаял я от тоски и горя великого. Пропало то время, когда близок я с нею был. Узнать бы, исполнит ли желание мое судьба? О сердце, горюй сильней, о глаз мой, пролей поток Ты слез и не оставляй слезы ты в глазах моих. Далеко любимые, и стойкость утрачена, И мало помощников, беда велика моя! И господа я миров прошу, чтоб послал он мне Опять возвращение милой с близостью прежнею».

Нур-ад-дин еще раз вгляделся в углы комнаты и заплакал сильнее:

«Я таю с тоски, видя следы любимых На родине их, потоками лью я слезы, Прошу я того, кто с ними судил расстаться, Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание».

Молодой человек поднялся, запер ворота дома и побежал к морю. Стал он вглядываться вдаль, тщетно надеясь разглядеть хотя бы парус корабля, который увез возлюбленную. Нур-ад-дин вновь расплакался и, вздыхая, произнес такие стихи:

«Привет вам! Без вас теперь не в силах я обойтись, И где бы ни были — вблизи или далеко, Влечет меня к вам, друзья, всегда, каждый час и миг, И так же я к вам стремлюсь, как жаждущие к воде. Всегда подле вас мой слух, и сердце мое, и взор, И мысль о вас сладостнее меда мне кажется. О горе, когда ушел от стана ваш караван, И с вами ушел корабль от мест, куда я стремлюсь!»

Купеческий сын в тоске воскликнул: «О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грез?» А когда усилилась его печаль, прошептал:

«Увидит ли после дали этой опять вас глаз, Услышу ли из жилища близкого голос ваш? Сведет ли нас вновь тот дом, который привык уж к нам, Желанное получу ль, получите ль вы его? Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим, И где остановитесь, заройте их подле вас. Имей я два сердца, я бы жил лишь с одним из них, А сердце, что любит вас так страстно, оставил бы. И если б спросили: “От Аллаха чего б желал?” Сказал бы: “Прошенья ар-Рахмана и вашего”.

Бродя в отчаянии по берегу, Нур-ад-дин восклицал только: «О Мариам, о Мариам!

О, Марьям красавица, вернись — ведь глаза мои, Как облако дождевое, влагу струят свою. Спроси ты хулителей моих прежде всех людей, Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков».

Какой-то старик, выбравшись из лодки, подошел к юноше и, увидев его слезы, произнес: «О дитя мое, ты, кажется, плачешь о невольнице, которая уехала вчера с франком?». Нур-ад-дин, услышав эти слова, упал без чувств и пролежал час, очнувшись, он загоревал еще сильнее и произнес такие стихи:

«Надеяться ль после дали вновь на сближение с ней, И дружбы услада возвратится ли полностью? Поистине, в моем сердце страсть и волнение, И толки доносчиков тревожат, и речи их. Весь день пребываю я смущенным, растерянным, А ночью надеюсь я, что призрак ее придет. Аллахом клянусь, ко мне любви не забуду я! И как же, когда душе наскучили сплетники? Нежна она членами, и впалы бока ее, И глаз ее в мое сердце стрелы метнул свои. Напомнит нам ивы ветвь в саду ее тонкий стан, А прелесть красы ее свет солнца смутит совсем. Когда б не боязнь Аллаха (слава славна его!), Сказал бы я столь прекрасной: “Слава славна ее!”»

Старик все еще сидел возле молодого человека, печалясь о том, что такой красивый, стройный, соразмерный, красноречивый юноша с тонкой душой находился в таком состоянии. А старик этот был капитаном корабля, отправлявшегося в город Мариам, и было на его корабле сто купцов из придворных мусульман. Сказал капитан Нур-ад-дину: «Терпи, и будет одно лишь благо, и если захочет Аллах — величие ему и слава! — я доставлю тебя к ней». — «Когда отъезд?» — спросил юноша. И старик ответил: «Нам осталось еще три дня, и мы поедем во благе и безопасности». Молодой человек обрадовался и стал благодарить капитана за милость и благодеяние. Потом он вновь вспомнил дни близости и единения со своей бесподобной невольницей и залился слезами, читая такие стихи:

«О, сблизит ли милосердый с вами меня опять, Достигну ль своей я цели, о господа, иль нет? Подарит ли мне судьба от вас посещение, Чтоб веки над вами я закрыть мог из скупости? Когда б продавалась близость к вам, я б купил ее За дух свой, но вижу я, что близость дороже к вам».

Нур-ад-дин отправился на рынок и взял необходимые для путешествия припасы. Юноша вернулся к капитану, тот, увидев его, спросил: «Дитя мое, что это у тебя такое?» — «Мои припасы и то, что мне нужно в пути», — ответил молодой человек. Старик засмеялся и ответил: «Дитя мое, разве ты идешь полюбоваться на Колонну Мачт[7]? Между тобой и твоей целью — два месяца пути, если ветер хорош и время безоблачно». Потом старик взял у Нур-ад-дина немного денег, пошел на рынок и купил все, что могло понадобиться юноше в путешествии, а также наполнил ему бочонок пресной водой. Сын купца оставался на корабле три дня, пока торговцы завершали свои дела. Затем они сошли на борт судна, и капитан велел поднять паруса. Путешествие длилось пятьдесят один день.

А потом напали на них корсары, преграждающие дорогу, и ограбили корабль, и взяли в плен всех, кто был на борту, и привели пленных в город Афранджу к царю, который велел заключить полоненных в тюрьму.

Когда узников, среди которых был Нур-ад-дин, вели в темницу, в порт города прибыл корабль, привезший Мариам-кушачницу и кривого визиря.

Визирь отправился к царю и обрадовал его вестью о благополучном прибытии дочери, стали бить в литавры и украсили город лучшими украшениями. Царь со свитой выехал навстречу царевне.

Мариам вышла навстречу отцу, ответила на его приветствие и села на приготовленного для нее коня. Во дворце, куда прибыла процессия, бывшую невольницу встретила мать, она обняла дочь и принялась расспрашивать о том, как она поживает и девушка ли она, какою была раньше, или стала женщиной, познавшей мужчину.

«О матушка, когда человека продают в странах мусульман от купца к купцу и он становится подвластным другому, как можно остаться невинной девушкой? Купец, который купил меня, грозил мне побоями и принудил меня, и уничтожил мою девственность, и продал меня другому, а тот продал меня третьему», — ответила Мариам. Это же девушка повторила отцу. Родителей омрачило это известие. Отец девушки изложил обстоятельства дела вельможам и патрициям, и они ответили: «О царь, она стала нечистой у мусульман, и очистит ее только отсечение ста мусульманских голов».

Тогда правитель велел привести из темницы пленных мусульман, среди которых был Нур-ад-дин, и велел отрубить им головы. Первым лишился головы капитан, потом срубили головы купцам одному за другим, остался только Нур-ад-дин. Оторвали кусок от его полы, завязали ему глаза, поставили на колени на коврик и хотели отрубить голову. Но в эту минуту подошла к царю старая женщина и сказала: «О владыка, ты дал обет отдавать каждой церкви пять пленных мусульман, если бог возвратит твою дочь, чтобы они помогли прислуживать в ней. Теперь Ситт-Мариам вернулась, исполни же данный обет». — «Матушка, — ответил правитель, — клянусь Мессией и истинной верой, не осталось у меня пленников, кроме того, который ожидает казни. Возьми его — он будет прислуживать в церкви, пока не доставят еще пленных мусульман, и тогда я пришлю тебе еще четверых. А если бы ты пришла раньше, прежде чем отрубили головы этим пленным, мы бы дали тебе все, что ты хочешь».

Старуха поблагодарила царя за милость и пожелала ему вечной славы, долгого века и счастья, а затем подошла к Нур-ад-дину и свела его с коврика. Взглянув на пленника, увидела, что это нежный, изящный юноша, с тонкой кожей, и лицо его подобно полной луне в четырнадцатую ночь месяца. Женщина привела юношу в церковь и сказала: «Дитя мое, сними одежду, которая на тебе: она годится только для службы султану». Потом принесла Нур-ад-дину черный шерстяной кафтан, черный шерстяной платок и широкий ремень, одела его в этот кафтан, а платок повязала, как тюрбан, подпоясала ремнем и велела ему прислуживать в церкви. Купеческий сын прислуживал там семь дней.

После этого старуха пришла к нему и сказала: «О мусульманин, возьми твою шелковую одежду, надень ее, возьми эти десять дирхемов и сейчас же уходи. Гуляй сегодня и не оставайся здесь ни одной минуты, чтобы не пропала твоя душа». — «Матушка, что случилось?» — спросил ее Нур-ад-дин. И старуха ответила: «Знай, о дитя мое, что царская дочь, Ситт-Мариам-кушачница, хочет сейчас прийти в церковь, чтобы получить благодать и принять причастие ради сладости благополучия, так как она вырвалась из мусульманских стран, и исполнить обеты, которые она дала, на случай, если спасет ее Мессия. И с нею четыреста девушек, каждая из которых не иначе как совершенна по прелести и красоте, и в числе их — дочь визиря и дочери эмиров и вельмож правления. Сейчас они явятся, и, может быть, их взгляд упадет на тебя в этой церкви, и тогда они изрубят тебя мечами». Юноша переоделся, взял у старухи десять дирхемов и пошел гулять по городу, разведав все его стороны и ворота.

Вернувшись в церковь, молодой человек увидел, что Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи, вошла в храм и с нею четыреста девушек — высокогрудых дев, подобных лунам, и в числе их дочь кривого визиря и дочери эмиров и вельмож правления.

Мариам была среди них точно луна среди звезд, и, когда юноша увидел возлюбленную, из глубины его сердца вырвался крик: «Мариам, о Мариам!». Провожатые царевны бросились на него и, обнажив мечи, подобные громовым стрелам, хотели тотчас же убить молодого человека. Дочь правителя обернулась и узнала Нур-ад-дина, она сказала девушкам: «Оставьте этого юношу: он, несомненно, бесноватый, так как признаки бесноватости налицо».

Нур-ад-дин, услышав эти слова, обнажил голову, выпучил глаза, замахал руками, скривил ноги и начал пускать пену из уголков рта. И Ситт-Мариам сказала девушкам: «Не говорила ли я вам, что это бесноватый? Подведите его ко мне и отойдите, а я послушаю, что он скажет. Я знаю речь арабов и посмотрю, в каком он состоянии, и принимает ли болезнь его бесноватости лечение или нет».

Девушки подняли Нур-ад-дина и принесли его к царевне, а потом отошли от него.

Мариам спросила: «Ты приехал сюда из-за меня, подверг свою душу опасности и притворился бесноватым?» — «О госпожа, — ответил юноша, — разве не слышала ты слов поэта:

Сказали: “Безумно ты влюблен”. И ответил я: “Поистине, жизнь сладка одним лишь безумным!” Подайте безумие мне и ту, что свела с ума. И если безумие объяснит, — не корите».

«Клянусь Аллахом, о Нур-ад-дин, — сказала Мариам, — поистине, ты сам навлекаешь на себя беду! Я предостерегала тебя от этого прежде, но ты не принимал моих слов и последовал своей страсти, а я говорила тебе об этом не по откровению, чтению по лицам или сновидению, — это относится к очевидности. Я увидала кривого визиря и поняла, что он пришел в тот город за мной». — «О госпожа моя Мариам, — воскликнул Нур-ад-дин, — у Аллаха прошу защиты от ошибки разумного!». Потом состояние Нур-ад-дина ухудшилось, и он произнес такие стихи:

«Проступок мне подари того, кто споткнулся, ты — Раба покрывают ведь щедроты его владык, С злодея достаточно вины от греха его, Мучение раскаяния уже бесполезно ведь. Все сделал, к чему зовет пристойность, сознавшись, я, Где то, чего требует прощение великих душ?»

Молодые люди долго обменивались упреками, каждый рассказывал, что с ним случилось, они читали друг другу стихи и проливали реки слез, сетовали друг другу на силу любви, муки страсти и волнения, пока совсем не обессилили. Между тем вечерело. На Ситт-Мариам было зеленое платье, вышитое червонным золотом, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Наряд этот как нельзя лучше оттенял красоту девушки, прелесть и изящество, и отличился тот, кто сказал о ней:

Явилась в зеленом платье полной луной она, Застежки расстегнуты и кудри распушены. «Как имя?» — я молвил, и в ответ мне она: «Я та, что сердце прижгла влюбленных углем пылающим. Я — белое серебро, я — золото; выручить Плененного можно им из плена жестокого». Сказал я: «Поистине, в разлуке растаял я!» Она: «Мне ли сетуешь, коль сердце мое — скала?» Сказал я ей: «Если сердце камень твое, то знай: Заставил потечь Аллах из камня воды струю».

Когда наступила ночь, Ситт-Мариам спросила у девушек: «Заперли ли вы ворота?» — «Мы их заперли», — ответили те. Царевна обратилась к своим спутницам со словами: «Я хочу войти в эту церковь одна и получить там благодать — я тосковала по ней в мусульманских странах, а вы ложитесь спать, где хотите». — «С любовью и уважением, а ты делай что желаешь», — сказали девушки.

Мариам усыпила их бдительность, а сама отправилась на поиски Нур-ад-дина и нашла его сидящим в сторонке, точно на сковородке с углем, с таким нетерпением он ждал ее появления. Когда девушка подошла, Нур-ад-дин поднялся и поцеловал ей руки, она села и посадила возлюбленного подле себя, потом сняла драгоценности, платья и дорогие материи и прижала Нур-ад-дина к груди, они обнимались и целовались, не переставая, восклицая: «Как коротка ночь встречи и как длинен день разлуки!». И говорили такие слова поэта:

«О первенец любви, о ночь сближения, Не лучшая ты из ночей прекрасных — Приводишь ты вдруг утро в час вечерний. Иль ты была сурьмой в глазах рассвета? Иль сном была для глаз ты воспаленных? Разлуки ночь! Как долго она тянется! Конец ее с началом вновь сближается! Как у кольца литого, нет конца у ней. День сбора будет прежде, чем пройдет она. Влюбленный, и воскреснув, мертв в разлуке!»

Когда влюбленные испытали великое наслаждение и полную радость, зазвонили к заутрени.

Мариам поднялась, надела свои одежды и драгоценности, Нур-ад-дин вновь затосковал оттого, что вновь предстояла разлука с любимой, заплакал и произнес такие стихи:

«Розу свежих щек лобызал я непрерывно И кусал ее, все сильней ее кусая. А когда приятною жизнь нам стала, когда заснул Доносчик и глаза его смежились, Застучали в било стучащие, в подражание Муэдзинам, зовущим на молитву И поспешно встала красавица, чтоб одеться, тут, Боясь звезды доносчика летящей, И промолвила: “О мечта моя, о желание, Пришло уж утро с ликом своим белым”. Клянусь, что если б получил я на день власть И сделался б султаном с сильной дланью, Разрушил бы все церкви я на их столбах И всех священников убил бы в мире!»

Ситт-Мариам прижала возлюбленного к груди, поцеловала в щеку и спросила: «Нур-ад-дин, сколько дней ты в этом городе?» — «Семь дней», — ответил юноша.

«Ходил ли ты по городу и узнал ли ты его дороги и выходы и ворота со стороны суши и моря?» — спросила царевна. — «Да», — ответил купеческий сын. «А знаешь ли ты дорогу к сундуку с приношениями, который стоит в церкви?» — спросила Мариам. И Нур-ад-дин ответил: «Да». Тогда она сказала: «Раз ты все это знаешь, как пройдет треть следующей ночи, пойди к сундуку с приношениями и возьми оттуда что пожелаешь, а потом открой ворота церкви — те, что в проходе, который ведет к морю, — и увидишь маленький корабль, на нем десять человек матросов. Они помогут тебе подняться на борт. Жди меня там, да смотри, не проспи завтрашней ночью».

Молодые люди попрощались, и Мариам ушла. Она разбудила своих невольниц и других девушек и увела их. Подойдя к воротам церкви, постучалась. Старуха открыла ворота, царская дочь села верхом на мула, подведенного ожидавшими за воротами патрициями, и отправилась во дворец. Девушки следовали за своей госпожой. Процессию окружали стражники с обнаженными мечами.

Вот что было с Мариам-кушачницей. Что же касается Нур-ад-дина каирского, то он скрывался за занавеской, за которой они прятались с Мариам, пока не взошел день, и открылись церковные врата. Потом юноша смешался с толпой прихожан и прошел к старухе, смотревшей за порядком в церкви. «Где ты спал сегодня ночью?» — спросила она. Молодой человек ответил: «В одном месте в городе, как ты мне велела». — «О дитя мое, ты поступил правильно, — сказала женщина. — Если бы ты провел эту ночь в церкви, царевна приказала бы казнить тебя». — «Хвала Аллаху, который спас меня от зла этой ночи!» — сказал Нур-ад-дин.

Весь день молодой человек работал, а когда на город опустилась ночная мгла, отпер сундук с приношениями и взял оттуда то, что легко уносилось и дорого ценилось, выждав, пока прошла первая треть ночи, и попросив у Аллаха покровительства, направился к морю, где нашел нужное судно. Капитан корабля — седобородый красивый старик помог юноше подняться на борт.

Капитан обратился к матросам: «Вырвите якорь корабля из земли и поплывем, пока не начался день!». Один из матросов ответил: «О господин капитан, как же мы поплывем, когда царь говорил нам, что завтра поедет на корабле по этому морю, чтобы посмотреть, что там делается, так как боится за свою дочь Мариам из-за мусульманских воров?»

Капитан закричал: «Горе вам, о проклятые, разве дело дошло до того, что вы мне перечите». Старик выхватил из ножен меч и зарубил вопрошавшего. Когда команда начала роптать, он одного за другим зарубил всех матросов. Сбросив тела за борт, он закричал испуганному Нур-ад-дину: «Выйди, вырви, причальный кол!». Юноша повиновался, выбрался на берег и выполнил приказ капитана, затем молниеносно метнулся обратно на корабль. Капитан начал отдавать Нур-ад-дину команды, которые испуганный юноша беспрекословно исполнял. Они подняли паруса и с попутным ветром отправились в полноводное море.

Купеческий сын крепко держал в руках тали, а сам утопал в море размышлений, он не знал чего ждать и испуганно поглядывал на капитана, не понимая, куда тот направляет судно. С тревожными мыслями Нур-ад-дин встретил рассвет.

С восходом солнца юноша внимательнее вгляделся в лицо капитана. Старик же потянул за седую бороду, и она осталась у него в руках. Без окладистой накладной бороды и при солнечном свете юноша тотчас же признал в капитане свою возлюбленную Ситт-Мариам. Девушка устроила эту хитрость, убила капитана и содрала кожу с его лица вместе с бородой и наложила себе на лицо. Нур-ад-дин возрадовался и удивился смелости и твердости духа любимой. «Простор тебе, о мое желание и мечта, о предел того, к чему я стремлюсь!» — воскликнул он. Юношу потрясла страсть и восторг, он убедился в осуществлении желания и надежды. Ему хотелось петь от радости, и произнес он такие стихи:

«Тем скажи ты, кто не знает, что люблю Я любимого, который не для них: «Моих близких о любви спросите вы, Сладок стих мой, и нежны любви слова К тем, кто в сердце поселился у меня». Речь о них прогонит тотчас мой недуг Из души и все мучения удалит, И сильнее увлечение и любовь, Когда сердце мое любит и скорбит, И уж стало оно притчей средь людей. Я за них упрека слышать не хочу, Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я, Но любовь в меня метнула горесть ту, Что зажгла у меня в сердце уголек, — От него пылает жаром все во мне. Я дивлюсь, что всем открыли мой недуг И бессонницу средь долгой тьмы ночей. Как хотели грубостью сгубить меня И в любви сочли законным кровь пролить? — В притеснении справедливы ведь они. Посмотреть бы, кто же это вам внушил Быть суровыми с юнцом, что любят вас! Клянусь жизнью я и тем, кто создал вас, — Коль о вас хулитель слово передал, Он солгал, клянусь Аллахом, передав. Пусть Аллах мои недуги не смягчит, Жажду сердца моего не утолит, В день, когда на страсть пеняю я в тоске, — Не хочу я взять другого вам взамен. Мучьте сердце, а хотите — сблизьтесь вы. Мое сердце не уйдет от страсти к вам, Хоть печаль в разлуке с вами узнаёт. Это — гнев, а то — прощение — все от вас, — Ведь для вас не пожалеет он души».

Когда же Нур-ад-дин окончил свои стихи, Ситт-Мариам до крайности удивилась, поблагодарила его за слова и сказала: «Тому, кто в таком состоянии, надлежит идти путем мужей и не совершать поступков людей низких, презренных». Девушка была сильна сердцем и сведуща в том, как ходят корабли по соленому морю, она знала все ветры и их перемены и знала все морские пути. Купеческий сын сказал ей: «О госпожа, если бы ты продолжила эту игру, я бы, право, умер от страха или скорее от тоски, страсти, мучительной пытки разлуки». Мариам засмеялась в ответ, вынула кое-какую еду и питье, и они стали есть, пить, наслаждаться и веселиться.

Потом девушка обрадовала Нур-ад-дина, показав унесенные из отцовской сокровищницы драгоценные камни, золото и серебро из того, что было легко на вес и дорого ценилось.

Влюбленные плыли с попутным ветром до города Искандарии. Когда их корабль пристал в гавани, Нур-ад-дин сошел на берег, привязал судно к камню из Камней Сукновалов. Взяв немного сокровищ, он отправился в город, сказав возлюбленной: «Посиди, о госпожа, на корабле, пока я не войду с тобой в Искандарию так, как люблю и желаю». И девушка молвила: «Не медли, так как медлительность в делах оставляет после себя раскаяние».

Юноша поспешил в дом старика-москательщика, чтобы взять на время у его жены для Мариам покрывало, одежду, башмаки и изар, какие обычны для женщин Искандарии. И не знал он о том, чего не предусмотрел из превратностей рока, отца дивного дива.

Вот что было с Нур-ад-дином и Мариам-кушачницей. Что же касается ее отца, царя Афранджи, то утром он хватился дочери, но не нашел. Слуги на расспросы господина отвечали в один голос, что ночью царевна пошла в церковь, после этого ее никто не видел. Вдруг под стенами дворца раздались крики. На вопрос правителя «Что случилось?» слуги ответили: «Ваше величество, ваш корабль пропал, тела матросов нашли на берегу. Кроме того, ворота церкви, ведущие к пристани, открыты, и пленник-мусульманин, прислуживавший в ней, тоже исчез». — «Если мой корабль, что был в море, пропал, то моя дочь Мариам на нем, без сомнения!» — воскликнул царь.

Он позвал начальника гавани и закричал: «Клянусь Мессией и истинной верой, если ты сейчас же не настигнешь с войсками мой корабль и не приведешь его и тех, кто на нем, я велю казнить тебя!». Начальник гавани, выбежав из дворца, призвал старуху из церкви и спросил: «Что ты слышала от пленника, который был у тебя, о его стране, и из какой он страны?» — «Он говорил: “Я из города Искандарии”», — ответила женщина.

Начальник гавани тотчас велел матросам ставить мачты и поднимать паруса. Корабли их плыли ночью и днем до тех пор, пока не достигли берега, где стояла Искандария. Среди франков был тот кривой и хромой визирь, который хитростью выкупил Мариам у Нур-ад-дина. Увидев корабль своего правителя, он вместе с сотней франкских бойцов напал на судно, но на корабле была лишь Ситт-Мариам. Захватив девушку и корабль, они направились в обратный путь, в страну румов. С попутным ветром добрались франки до города Афранджи, где Мариам предстала пред очи отца своего, восседавшего на престоле.

«Горе тебе, о обманщица! Как ты оставила веру отцов и дедов и крепость Мессии, на которую следует опираться, и последовала вере бродяг (он разумел веру ислама), что поднялись с мечом наперекор кресту и идолам?» — вскричал царь. — «Нет за мной вины, — ответила девушка. — Я вышла ночью в церковь, чтобы испросить благодати у Божьей матери, а когда я погрузилась в молитву, мусульманские воры вдруг напали на меня, заткнули мне рот, крепко меня связали, принесли на корабль и повезли в свою сторону. Я обманула их, говорила с ними об их вере, пока они не развязали меня. Я была счастлива, что твои люди освободили меня. Клянусь Мессией и истинной верой, клянусь крестом и тем, кто был на нем распят, я радовалась тому, что вырвалась из мусульманского плена». — «Ты лжешь, о распутница, о развратница! — кричал отец. — Клянусь тем, что стоит в ясном Евангелии из ниспосланных запрещений и разрешений, я неизбежно убью тебя».

Царь приказал убить Мариам и распять ее на воротах дворца, но в это время вошел к нему кривой визирь (он давно был охвачен любовью к Мариам) и сказал: «О царь, не убивай ее и жени меня на ней. Я сгораю от желания, но не войду к твоей дочери прежде, чем построю ей дворец из крепкого камня, самый высокий, какой только строят, так что никакой вор не сможет взобраться на его крышу. А когда закончится строительство, у ворот этого дворца я принесу в жертву Мессии от меня и от нее тридцать мусульман». Царь разрешил визирю жениться на Мариам и начать строительство дворца, подходящего для строптивицы.

Вот что было с царевной Мариам, ее отцом и кривым визирем. Что же касается Нур-ад-дина и старика-москательщика, то когда юноша взял у жены москательщика на время изар, покрывало, башмаки и одежду — такую, как одежда женщин Искандарии, и вернулся к морю, он не нашел на месте корабля, на борту которого оставил любимую.

Купеческий сын зарыдал горючими слезами и прошептал:

«Летит ко мне, призрак, пугает меня, стучась, С зарею, когда друзья спят крепко в пустыне. Когда же проснулись мы и призрак унесся вдаль, Увидел я — пусто все и цель отдаленна».

Молодой человек брел по берегу, оглядываясь на людей и вопрошая: «В чем же дело?»

Люди ответили: «О сынок, пришел в нашу гавань корабль франков с войском, и захватили они корабль, стоявший там на якоре, вместе с теми, кто был на судне, и спокойно уехали в свою страну».

«О мусульмане, нет больше у города Искандарии чести, раз франки вступают в него, похищают людей и спокойно возвращаются в свою страну, и не выходит за ними никто из мусульман или из воинов нападающих!» — вскричал Нур-ад-дин и упал без чувств. Когда он очнулся, люди расспросили о его деле, и юноша поведал свою историю от начала и до конца. Когда люди поняли, в чем дело, всякий начал его бранить и говорить ему: «Почему ты хотел увести ее с корабля только в изаре и покрывале?». И все говорили ему слова мучительные, а некоторые говорили: «Оставьте его, достаточно с него того, что с ним случилось». От горьких слов Нур-ад-дин вновь впал в беспамятство.

В это время к толпе подошел старик-москательщик, увидев лежащего на земле юношу, он привел его в чувства и расспросил о случившемся.

«Дядюшка, — ответил Нур-ад-дин, — невольницу, которую у меня выкупили хитростью, я, вытерпев многие лишения и тяготы, привез сюда и, оставив на корабле, отправился к тебе, чтобы взять у твоей жены вещи для нее. Пока я отсутствовал, прибыли франки и, захватив судно вместе с невольницей, спокойно уехали восвояси»

Омрачили эти слова москательщика. «О дитя мое, — воскликнул он, — отчего ты не увез ее с корабля в город без изара? Но теперь не помогут слова! Вставай, дитя мое, и пойдем в город — может быть, Аллах наделит тебя невольницей прекраснее, чем та, и ты забудешь о первой девушке. Слава Аллаху, ты не понес убытков из-за нее, а наоборот, получил большую прибыль! И знай, о дитя мое, что соединение и разъединение — в руках владыки возвышающегося». — «Клянусь Аллахом, дядюшка, — воскликнул Нур-ад-дин, — я никак не могу забыть о ней и не перестану ее искать, хотя бы мне пришлось выпить из-за нее чашу смерти». — «О дитя мое, что ты задумал?» — спросил старик.

«Я намерен вернуться в страну румов, вступить в город Афранджу, подвергнуть свою душу опасностям, и дело либо удастся, либо не удастся», — ответил влюбленный юноша». — «О дитя мое, — молвил москательщик, — люди говорят: “Не всякий раз останется цел кувшин”. И если в первый раз ты уцелел, то в этот раз можешь погибнуть». — «Дядюшка, — сказал Нур-ад-дин, — позволь мне поехать и погибнуть из-за любви к ней, чем жить, оставив ее в пытке и смущении».

А по воле судьбы в это время из гавани отплывал корабль. Нур-ад-дин поднялся на борт и отправился на этом судне в море. В дороге на них напали франки, и купеческий сын вновь оказался в плену. Юношу вместе с другими полоненными привели к правителю Афранджи. Царь, исполняя обет, велел умертвить пленных мусульман. Палач же пожалел молодость и пригожесть Нур-ад-дина и оставил его казнь напоследок.

Отец Мариам узнал юношу и закричал: «Не ты ли тот мальчишка, что был среди захваченных ранее и которого я отдал в прислужники церкви?» — «Нет, повелитель, я никогда не был здесь раньше», — ответил Нур-ад-дин.

«Ты — лжец, но это легко проверить. Я велю привести старуху, которая взяла пленника в услужение, и она узнает тебя», — ответил царь. Но в это время к царю подошел хромой визирь, который женился на Мариам. Он сообщил правителю, что завершил строительство дворца для царевны, теперь же хотел бы исполнить обет и казнить у ворот тридцать мусульман и просит царя об одолжении. Поскольку нет среди его рабов мусульман, хочет он увести царских пленников.

Владыка Афранджи ответил, что визирь опоздал и может забрать только лживого мальчишку и казнить немедленно у ворот. Но когда хромой привел свою жертву к воротам, маляры, занимавшиеся их покраской, сказали:

«О владыка, нам осталось работать и красить два дня. Потерпи, может быть, к тебе придут недостающие до тридцати, и ты казнишь их разом и исполнишь свой обет в один день». Тогда визирь приказал заточить Нур-ад-дина. Юношу заковали в кандалы и отвели в конюшню.

А по определенной судьбе и твердо установленному предопределению было у царя два коня, единоутробные братья, одного из которых звали Сабик, а другого — Ляхик[8], и о том, чтобы заполучить одного из них, вздыхали цари Хосрои. Один из коней был серый, без пятнышка, а другой — вороной, словно темная ночь, и все цари островов говорили: «Всякому, кто украдет одного из этих коней, мы дадим все, что потребует из красного золота, жемчугов и драгоценностей», — но никто не мог украсть ни одного из этих жеребцов.

Однажды заболел один их коней — пожелтели у него глазные белки. Царь призвал всех коновалов, но ни один из них не смог вылечить жеребца. Хромой визирь, зная печаль царя, вызвался вылечить любимца повелителя. Но когда жеребца вывели из конюшни, другой конь из-за разлуки с братом стал ржать и биться на привязи. Когда доложили об этом царю, он велел не разлучать жеребцов и перевести обоих в конюшню визиря как часть приданого Мариам.

С этими-то животными и соседствовал Нур-ад-дин в конюшне кривого визиря. Разглядывая коней, увидел он у одного из них бельмо на каждом глазу. Надо сказать, что купеческий сын был сведущ в вопросах врачевания и решил он, что это шанс. «Вот, клянусь Аллахом, время воспользоваться случаем! Я солгу визирю, что смогу вылечить коня. Сам сделаю что-нибудь, чтобы он ослеп окончательно, и тогда визирь казнит меня без промедления», — думал юноша.

Дождавшись, пока хромой визирь зайдет в конюшню поглядеть на жеребцов, Нур-ад-дин сказал: «О владыка, что мне будет, если я вылечу этого коня?» — «Клянусь жизнью, — ответил визирь, — если ты его вылечишь, я освобожу тебя и исполню любое твое желание». — «О владыка, — сказал купеческий сын, — прикажи расковать мне руки». Когда Нур-ад-дина освободили от кандалов, он истолок в порошок стекло, смешал его с негашеной известью и луковым соком и наложил жеребцу на глаза повязку с этой смесью.

«Теперь его глаза провалятся, а я избавлюсь от этой гнусной жизни», — подумал Нур-ад-дин и с легким сердцем отправился спать, обратившись перед сном в молитве к Великому Аллаху со словами: «О господи, мудрость твоя такова, что избавляет от просьб».

С восходом солнца визирь поспешил в конюшню посмотреть на результаты лечения. Когда же снял он повязку в глаз животного, то увидел, что болезнь отступила и это прекраснейшие из красивых глаз по могуществу владыки открывающего. «О мусульманин, я не видел в мире подобного тебе умельца! Клянусь Мессией и истинной верой, ты угодил мне, ведь бессильны были излечить этого коня все коновалы в нашей стране». Визирь собственноручно освободил Нур-ад-дина от оков, пожаловал ему роскошную одежду и назначил главным конюхом, установив довольствие, жалованье и поселив в комнате над конюшней. Купеческий сын несколько дней восстанавливал силы, но не забывал о своих обязанностях. Он нещадно наказывал нерадивых слуг, которые недостаточно хорошо ухаживали за лошадьми, ежедневно сам вычищал любимцев визиря. Хромой господин не мог нарадоваться на нового слугу и не подозревал, к чему все это приведет.

Однажды дочь кривого визиря, невинная и прекрасная, подобная убежавшей газели или гибкой ветке, сидела в новом дворце у окна, из которого была видна конюшня. Девушка услышала, как новый главный конюх поет и сам себя утешает такими стихами:

«Хулитель мой, что стал в своей сущности Изнеженным и весь цветет в радостях, — Когда терзал бы рок тебя бедами, Сказал бы ты, вкусив его горечи: “Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем!” Но вот теперь спасен от обмана я, От крайностей и бед ее спасся я, Так не кори в смущение впавшего, Что восклицает, страстью охваченный: “Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем!” Прощающим влюбленных в их бедах будь, Помощником хулителей их не будь, И берегись стянуть ты веревку их, И страсти пить не принуждай горечь их. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Ведь был и я среди рабов прежде вас, Подобен тем, кто ночью спит без забот. Не знал любви и бдения вкуса я, Пока меня не позвала страсть к себе. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Любовь познал и все унижения Лишь тот, кто долго страстию мучим был, Кто погубил рассудок свой, полюбив, И горечь пил в любви одну долго он. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Как много глаз не спит в ночи любящих, Как много век лишилось сладкого! И сколько глаз, что слезы льют реками, Текущими от мук любви вдоль ланит! Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Как много есть безумных в любви своей, Что ночь не спят в волнении, вдали от сна; Одели их болезни одеждою, И грезы сна от ложа их изгнаны. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Истлели кости, мало терпения, Течет слеза, как будто дракона кровь. Как строен он! Все горьким мне кажется, Что сладостным находит он, пробуя. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Несчастен тот, кто мне подобен по любви И пребывает ночью темною без сна. Коль в море грубости плывет и тонет он, На страсть свою, вздыхая, он сетует. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Кто тот, кто страстью не был испытан век И козней кто избег ее, тонких столь? И кто живет, свободный от мук ее, Где тот, кому досталось спокойствие? Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем! Господь, направь испытанных страстию И сохрани, благой из хранящих, их! И надели их стойкостью явною, И кроток будь во всех испытаниях к ним. Ах, прочь любовь и все ее горести — Спалила сердце мне она пламенем!»

Слушая эти строки, дочь визиря думала: «Клянусь Мессией и истинной верой, этот мусульманин — красивый юноша, но только он, без сомнения, покинутый влюбленный. Посмотреть бы, возлюбленная этого юноши красива ли, как он, и испытывает ли она то же, что и он? Если его возлюбленная красива, то этот юноша имеет право лить слезы и сетовать на любовь, а если нет, то погубил он свою жизнь в печалях и лишен вкуса наслаждения».

Накануне во дворец привезли Мариам-кушачницу, и дочь визиря видела ее печаль и решила развеять грусть разговорами об этом юноше. Девушка пошла к жене отца и застала ее в слезах. Мариам, сдерживая рыдания, произнесла:

«Прошел мой век, а век любви все длится, И грудь тесна моя от сильной страсти, А сердце плавится от мук разлуки, Надеется, что встречи дни вернутся И будет близость стройной, соразмерной. Не укоряй утратившего сердце, Худого телом от тоски и горя, И не мечи в любовь стрелой упреков — Ведь в мире нет несчастнее влюбленных, Но горечь страсти кажется нам сладкой».

Вспоминая минувшие наслаждения, Ситт-Мариам прочла такие стихи:

«Терплю по привычке я разлуку с возлюбленным, И слез жемчуга струю я россыпь за россыпью. Быть может, пришлет Аллах мне помощь — поистине, Все легкое он ведь свил под крыльями трудного».

«О царевна, — сказала ей дочь визиря, — не печалься, пойдем к окну во двор — у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и сладкою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный». — «Как же ты определила, что он покинутый влюбленный?» — спросила Мариам. «Он говорит касыды и стихи ночью и днем», — ответила девушка.

Царевна подумала: «Если она говорит правду, то это примета огорченного, несчастного Али Нур-ад-дина. Узнать бы, он ли тот юноша!» Волнение и страсть придали бывшей невольнице решимости, она подошла с дочерью визиря к окну, взглянула на конюха и тотчас же признала в нем своего возлюбленного, хоть разлука, страсть, тоска и лишения иссушили его Она слышала, как ее господин промолвил:

«В неволе сердце, но свободно глаз течет, С ним не сравниться облаку текучему. Я плачу, по ночам не сплю, тоскую я. Рыдаю я, горюю о возлюбленных. О пламя, о печаль моя, о страсть моя — Теперь числом их восемь набралось всего, За ними следом пять и пять еще идет. Постойте же, послушайте слова мои! То память, мысль, и вздох, и изнурение, Страдание, и изгнание, и любовь моя, И горе, и веселье, как видишь ты. Терпения и стойкости уж нет в любви, Ушло терпение, и конец приходит мне. Велики в сердце муки от любви моем, О вопрошающий, каков огонь в душе! Зачем пылает так в душе слеза моя? То пламя в сердце пышет непрестанное. В потоке слез я утопаю льющихся, Но жаром страсти в пропасть ввергнут адскую».

Утаив от дочери визиря волнение, Мариам отошла от окна. «Клянусь Мессией и истинной верой, я не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!» — сказала она и направилась в свои покои. Дочь визиря тоже вернулась к своим занятиям. Выждав некоторое время, царевна вернулась к окну и снова стала жадно вглядываться в своего господина, наслаждаясь его красотой, тонкостью и нежностью. Он же был печален и, вспоминая со слезами былое, читал такие стихи:

«Я питал надежду на близость с милой, и нет ее, Но близость к жизни горечью досталась мне. Моих слез потоки напомнят море течением, Но когда я вижу хулителей, я скрываю их. Ах, сгинул бы призвавший день разлуки к нам, Разорвал бы я язык его, попадись он мне! Упрека нет на днях за то, что сделали, — Напиток мой они смешали с горечью. К кому пойду, когда не к вам направлюсь я? Ведь сердце в ваших я садах оставил вам. Кто защитник мой от обидчика самовластного? Все злее он, когда я власть даю ему. Ему я дух мой отдал, чтоб хранил он дар, Но меня сгубил он и то сгубил, что я дал ему. Я истратил жизнь, чтоб любить его. О, если бы мне близость дали взамен того, что истратил я! О газеленок, в сердце пребывающий, Достаточно разлуки я испробовал! Ты тот, чей лик красоты все собрал в себе, Но все терпение на него растратил я. Поселил я в сердце его моем — поселилось там Испытание, но доволен я поселившимся. Течет слеза, как море полноводное, Если б знал дорогу, поистине, я бы шел по ней. И боялся я, и страшился я, что умру в тоске И все уйдет, на что имел надежду я».

Мариам услышая слова тоскующего влюбленного, прослезилась и произнесла такое двустишие:

«Стремилась к любимым я, но лишь увидала их, Смутилась я, потеряв над сердцем и взором власть. Упреки готовила я целыми свитками, Когда же мы встретились, ни звука я не нашла».

Нур-ад-дин, услышав эти слова, воскликнул: «Клянусь Аллахом, это голос Ситт-Мариам-кушачницы — без сомнения и колебания и метания камней в неведомое. Знать бы, верно ли мое предположение, действительно ли это она или кто-то другой!». Опечалился юноша сильнее прежнего и, вздохнув, произнес:

«Увидел раз хуливший за страсть меня, Что встретил на просторе я милую И не сказал ни слова упрека ей: Упреки ведь — лечение тоскующих. И молвил он: “Молчишь почему, скажи, И верного не можешь ответа дать?” И молвил я: “О ты, что не ведаешь Чувств любящих, а в них сомневаешься! Влюбленных признак, страсти примета их — Молчание при встрече с любимыми”».

Ситт-Мариам принесла чернильницу и бумагу и написала в ней после священных слов: «А затем — привет на тебе Аллаха и милость его и благословение! Сообщаю тебе, что невольница Мариам тебя приветствует и что велика по тебе ее тоска, и вот ее послание к тебе. Исполни все, о чем прошу. Когда пройдет первая треть ночи (а этот час — самое счастливое время), оседлай обоих коней и выведи за городскую стену. Если спросят: куда идешь? Отвечай, что прогуливаешь жеребцов. Если скажешь так, тебя не задержит никто: жители этого города уверены, что ворота заперты».

Ситт-Мариам завернула бумажку в шелковый платок и бросила ее Нур-ад-дину из окна, и юноша поднял ее, прочитал, узнал почерк возлюбленной. Он поцеловал записку и приложил ее ко лбу между глаз, вспомнил былую приятную близость и, прослезившись, произнес:

«Пришло к нам послание от вас в ночном сумраке, Тоску взволновав по вас во мне, изнурив меня. И жизнь мне напомнила, прошедшую в близости. Хвала же владыке, мне разлуку пославшему!»

Ближе к ночи купеческий сын, по обыкновению, начал вычищать коней. Выждав, пока прошла первая треть ночи, взял два лучших седла, оседлал жеребцов, вывел их за городские ворота и стал ждать Ситт-Мариам.

Вот то, что было с Нур-ад-дином. Что же касается царевны Мариам, то она, вернувшись в свои покои, увидела там кривого визиря, который сидел, опершись на подушку, набитую перьями страуса (а он совестился протянуть к Ситт-Мариам руку или заговорить с нею). Увидав его, царевна обратилась в сердце к своему господину: «О Боже, не дай ему достигнуть со мною желаемого и не суди мне стать нечистой после чистоты!». Потом подошла к визирю, села подле него, приласкала и сказала: «О господин мой, что это ты отворачиваешься? Высокомерие ли это с твоей стороны и надменность ли? Но люди говорят: “Когда приветствие не имеет сбыта, приветствуют сидящие стоящих”. И если ты, о господин мой, не подходишь ко мне и не заговариваешь, тогда я подойду к тебе и заговорю». — «Милость и благодеяние — от тебя, о владеющая землею и вдоль и поперек, и разве я не один из твоих слуг и ничтожнейших твоих прислужников?» — ответил визирь. — Мне только совестно посягнуть на возвышенную беседу с тобой, о жемчужина бесподобная». — «Оставь эти слова и принеси нам еду и напитки», — сказала девушка.

Визирь кликнул невольниц и евнухов и велел им принести скатерть, на которой было то, что ходит, и летает, и плавает в морях: перепелки, птенцы голубей, молочные ягнята и жирные гуси, и были там подрумяненные куры и кушанья всех видов. Ситт-Мариам стала есть и класть визирю в рот куски и целовать его в губы. Когда они насытились, а потом вымыли руки, евнухи убрали скатерть с кушаньем и принесли скатерть с вином. Мариам стала наливать, выпивать и поить визиря. Она служила как подобает, и он млел от радости. Когда же разум хромого окончательно затуманился, царевна вынула из-за пазухи кусок крепкого маграбинского банджа — такого, что если бы почуял малейший его запах слон, он бы проспал год. (Мариам приготовила его для подобного часа.) Затем она отвлекла внимание визиря, растерла бандж в кубке и, наполнив кубок вином, подала мужу. Тот взял кубок и выпил, и едва утвердилось вино у него в желудке, как он тотчас же упал на землю, поверженный.

Мариам же, не медля, поднялась, наполнила два больших мешка тем, что легко весом и дорого стоит, из драгоценных камней, яхонтов и всевозможных дорогих металлов, уложила немного съестного и напитков, надела доспехи, вооружилась и прихватила роскошные одежды и оружие для Нур-ад-дина. Подняла мешки на плечи (а она обладала силой и отвагой) и вышла из дворца навстречу любимому.

Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-ад-дина, влюбленного, несчастного, то он сидел у ворот города, ожидая Мариам, и поводья коней были у него в руке, и Аллах (велик он и славен!) наслал на него сон, юноша заснул — слава тому, кто не спит! А цари островов в то время не жалели денег за кражу хотя бы одного из жеребцов царя Афранджи. Больше всего украсть лошадей хотел один черный раб, воспитавшийся на островах, ему за эту кражу обещан был остров и многие дары. Этот раб долго выслеживал добычу. Как раз в эту ночь он вознамерился увести жеребцов из конюшни хромого визиря. И надо же было такому случиться, что именно на его дороге оказался спящий Нур-ад-дин, удерживающий на привязи желанную добычу. Вор освободил коней от поводий и сел на одного из них. В это время появилась Мариам. Решив, что это ее возлюбленный, девушка, не теряя времени, молча подала наезднику мешок с добром. Он молча уложил поклажу. Другой мешок был уложен на второго жеребца, царевна устроилась в седле, и они поскакали подальше от города. Через некоторое время Мариам спросила молчаливого спутника: «О господин мой Нур-ад-дин, отчего ты молчишь?». Тот обернулся и сердито сказал: «Что ты говоришь, девушка?». Мариам, услышав незнакомый голос, увидев, что спутник чернокож и ноздри у него, как кувшины, едва не лишилась сознания. «Кто ты, о шейх сыновей Хама, и как твое имя?» — спросила она. — «О дочь скверных, — сказал раб, — мое имя — Масуд, что крадет коней, когда люди спят».

Царевна молча выхватила меч и рубанула наотмашь. Поверженный вор упал на землю, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).

Ситт-Мариам повернула коней и поскакала к условленному месту, чтобы разыскать Нур-ад-дина. Найдя его там спящим мертвым сном с поводьями в руках, девушка спрыгнула на землю и толкнула молодого человека рукой. Тот пробудился и испуганно воскликнул: «О госпожа, слава Аллаху, что ты пришла благополучно!» — «Вставай, садись на этого коня и молчи!» — сказала ему Мариам. Вскочив в седла, они поскакали от города. Через некоторое время царевна обернулась к Нур-ад-дину и сказала: «Разве не говорила я тебе: не спи! Ведь не преуспевает тот, кто спит». — «О госпожа, — воскликнул юноша, — я заснул только потому, что прохладилась моя душа, ожидая свидания с тобой! А что случилось, о госпожа?». И Мариам рассказала ему историю с рабом. Купеческий сын воскликнул: «Слава Аллаху за благополучие!»

Когда путешественники добрались до места, где лежало в пыли тело чернокожего раба, подобного ифриту, Мариам велела спутнику снять с него одежду и забрать оружие. Нур-ад-дин же, изумившись отваге девушки, ответил, что не станет раздевать и брать оружие у мертвого раба.

Они отправились дальше, ехали жестоким ходом остаток ночи, а когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, и распространилось солнце над холмами, влюбленные достигли обширного луга, где паслись газели, и края его зеленели, и плоды на нем всюду поспели. Цветы там были, как брюхо змеи, укрывались на лугу птицы, ручьи текли на нем, разнообразные видом, как сказал поэт:

Долина вас от зноя защитила, Сама защищена деревьев гущей. Мы сели под кустами, и склонились Над нами они, как мать над своим младенцем. И дал поток нам, жаждущим, напиться Водой, что слаще вин для пьющих вместе. Деревья гонят солнце, как ни взглянет, Вход запретив ему, позволив ветру. Путают камни жемчугом убранных, И щупают они края жемчужин.

Или, как сказал другой:

И когда щебечет поток его и хор птиц его, К нему влечет влюбленного с зарею, И раю он подобен — под крылом его Плоды и тень и струи вод текучих.

Путники остановились на отдых в этой долине.

Они пустили коней пастись, сами поели ее плодов и напились из ее ручьев. И Нур-ад-дин с Мариам сели и начали беседовать и вспоминать свое дело. Потом влюбленные стали рассказывать друг другу о злоключениях в разлуке. Вдруг поднялась пыль, застилая края неба, послышалось ржание коней и бряцание оружия.

Оказалось, что отец Мариам поутру решил навестить дочь и ее мужа. Придя в покои дочери в новом дворце визиря, он увидел того лежащим на постели в беспамятстве.

Не найдя во дворце Мариам, правитель разгневался, велел принести горячей воды, крепкого уксуса и ладана и дать понюхать эту смесь визирю, чтобы привести его в чувства. Когда же тот пришел в себя, правитель спросил о том, что произошло и где Мариам.

«О царь величайший, я ничего не знаю, кроме того, что Мариам своей рукой дала мне выпить кубок вина, и после того я пришел в сознание только сейчас и не знаю, что с ней случилось», — ответил визирь.

Помрачнел царь, в гневе выхватил меч и зарубил визиря. Потом послал за конюхами, и когда те явились, потребовал двух своих коней. Конюхи ответили: «О царь, кони пропали сегодня ночью, и наш старший тоже пропал вместе с ними. Утром мы нашли все двери отпертыми». — «Клянусь моей верой, — воскликнул царь, — коней взял не кто иной, как моя дочь, — она и тот пленный, что прислуживал в церкви! Он похитил мою дочь в первый раз, я узнал его, и избавил мальчишку от смерти кривой визирь, которому уже воздано за поступок!».

Призвал правитель Афранджи трех сыновей — а это были доблестные богатыри, каждый из которых стоил тысячи всадников в пылу битвы, — и велел седлать коней. Вместе с сыновьями и несколькими приближенными отец Мариам отправился в погоню за беглецами и настиг их в той долине.

Когда Мариам увидела погоню, она вскочила в седло и, обнажив меч, спросила Нур-ад-дина, готов ли он к сражению.

«Я устойчив в стычке, как устойчив кол в отрубях», — вздохнул юноша и промолвил:

«О Марьям, брось корить меня так больно. И смерти не ищи мне с долгой пыткой. Откуда мне, скажи, воякой сделаться, Когда пугаюсь я карканья вороны? А когда увижу внезапно мышь, так пугаюсь я, Что лью со страху я себе в одежду. Люблю бои я только в одиночестве, И знает кусс весь пыл и ярость зебба. Вот это — правильное мнение! Всякое Другое мнение правильным не будет».

Царевна рассмеялась и ответила: «О господин мой Нур-ад-дин, я избавлю тебя от их зла, хотя бы их было числом столько, сколько песчинок. Садись на коня и будь за моей спиной, а если мы побежим, старайся не упасть, ибо твоего коня не настигнет настигающий». Девушка выпустила из рук конец поводьев, и конь понесся, точно дующий ветер или вода, когда она изливается из узкой трубы. Мариам была из храбрейших людей своего времени, бесподобная в ее век и столетие, ибо отец научил ее еще малолеткой верховой езде и погружению в море боя темной ночью. Царь узнал дочь и сказал старшему сыну: «Бартут, о прозванный Рас-аль-Каллут! Это твоя сестра Мариам. Она несется на нас, готовая к битве. Сразись же с нею, и если одолеешь, не убивай сразу, а предложи христианскую веру. Если она вернется к древней вере, приведи пленницей, а если нет, то убей ее и того проклятого, который с нею». Бартут ответил: «Внимание и повиновение!».

Он поскакал навстречу сестре. Когда они сошлись, Бартут сказал: «Мариам, разве недостаточно того, что из-за тебя случилось, когда ты оставила веру отцов и дедов и последовала вере бродящих по землям? (Он подразумевал веру ислама.) Клянусь Мессией и истинной верой, если ты не вернешься к вере царей, твоих отцов и дедов, я убью тебя!» Мариам засмеялась в ответ и воскликнула: «Не бывать, чтобы вернулось минувшее или ожил умерший! Нет, я заставлю тебя проглотить сильнейшую печаль! Клянусь Аллахом, я не отступлю от веры Мухаммеда, сына Абд-Аллаха, чье наставление всеобъемлюще, ибо это есть истинная вера, и не оставлю правого пути, хотя бы пришлось мне испить чашу смерти».

И начался бой между ними. Погрузились они в долины, широкие и длинные, и терпели страдания, и устремились на них взоры. Гарцевали всадники долго и долго сражались. Всякий раз как открывал Бартут против Мариам какой-нибудь способ боя, она превосходно отражала атаки. Воительница вымотала поединщика, ослабел он, пропала решимость и разрушилась твердость. Тогда Мариам изловчилась и зарубила соперника мечом, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).

Победительница стала требовать поединка, выкрикивая: «Есть ли боец, есть ли противник? Пусть же не выходит ко мне ленивый или слабый! Пусть выходят ко мне только богатыри врагов веры, чтобы напоила я их из чаши позорной пытки! О поклонники идолов, обладатели нечестия и непокорства, сегодня день, когда побелеют лица людей веры и почернеют лица тех, кто не верит во всемилостивого». Увидел царь, что старший сын убит, стал бить себя по лицу, разорвал на себе одежду и, кликнув своего среднего сына, сказал ему: «Бартус, прозванный Хар-ас-Сус, выезжай, дитя мое, скорее на бой с Мариам! Отомсти за брата и приведи ее ко мне пленницей, посрамленной, униженной». И Бартус отвечал: «О батюшка, слушаю и повинуюсь!»

Выступил он против своей сестры и понесся на нее. Началось сражение сильнее первого. Понял брат, что он слаб, и захотелось ему убежать, но не мог он удрать из-за сильной ярости противника. Всякий раз, как хотел Бартус положиться на бегство, Мариам приближалась к нему и теснила. А потом отправила его вслед за старшим братом и проскакала по полю боя, выкрикивая: «Где витязи и храбрецы, где кривой и хромой витязь, обладатель искривленной веры?». Еще сильнее зарыдал отец, видя гибель второго сына: «Она убила моего среднего сына, клянусь Мессией и истинной верой! О Фасьян, младший мой сын, прозванный Сельхас-Сыбьян, выходи на бой с сестрой и отомсти за братьев!».

Выступил против Мариам ее меньшой брат и понесся на нее, и Мариам смело понеслась ему навстречу со знанием боя и доблестью, крича: «О проклятый, о враг Аллаха и враг мусульман, я отправлю тебя вслед твоим братьям, а плох приют нечестивых!». Ударила она брата, перерубив ему шею и руки, и отправился он вслед братьям, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).

Когда свита царя Афранджи увидела, как расправилась Мариам с третьим поединщиком, отступили они в страхе с поля боя. Сгорели их сердца от гнева, они повернули спину и положились на бегство.

Царь же, оторопев, сказал себе: «Поистине, Ситт-Мариам нас уничтожила, и если я подвергну себя опасности и выступлю к ней один, она, может быть, меня одолеет, ибо не осталось у нас надежды, и нечего нам желать ее возвращения. И, по-моему, надлежит мне сберечь мою честь и вернуться в город».

Отпустил он поводья коня и вернулся в свой город, созвал вельмож, рассказал им о случившемся и спросил совета. Подданные посоветовали написать письмо преемнику Аллаха на земле его, повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду, и уведомить его об этом деле. Правитель Афранджи написал ар-Рашиду письмо такого содержания: «После привета повелителю правоверных: у нас есть дочь по имени Мариам-кушачница, настроил ее против нас пленник из мусульман по имени Нур-ад-дин Али, сын купца Тадж-ад-дина, каирца. Похитил ее ночью, вышел с нею в сторону своей земли. И я прошу милости владыки, повелителя правоверных, чтобы он написал во все мусульманские земли приказ отыскать ее и прислать к нам с верным посланцем».

И между прочим в письме заключалось: «А за помощь нам в этом деле мы назначим вам половину города Румы великой, чтобы вы строили там мечети для мусульман, и будет вам доставляться его подать».

Запечатав письмо царской печатью, сказал правитель новому визирю: «Если ты приведешь ее, тебе будет от меня надел двух эмиров, и я награжу тебя одеждой с двумя нашивками». Отдал он визирю письмо и приказал отправиться в Багдад, Обитель Мира, и вручить письмо повелителю правоверных из рук в руки.

Посланец направился с письмом в Багдад, добравшись, визирь три дня отдыхал и устраивался в городе, потом, испросив аудиенцию, отправился во дворец повелителя правоверных Харуна ар-Рашида. Халиф принял письмо и диковинные подарки от царя Афранджи. Прочтя послание, он тотчас велел визирям разослать с гонцами наместникам во все мусульманские страны письма, описав Мариам и Нур-ад-дина и упомянув, что они беглецы. Всякому, кто их увидит, предписано было немедля схватить и отправить к повелителю правоверных. Вот что было с этими правителями и их подчиненными. Что же касается Нур-ад-дина каирского и Мариам-кушачницы, то после бегства царя и его войска они тотчас сели на коней и направились в страны Сирии, и покрыл их покрывающий, и они достигли города Дамаск. Объявление о розыске, которое прислал халиф, опередило их в Дамаске на один день. Как только беглецы прибыли в город, их заметили соглядатаи и расспросили обо всем. Молодые люди, не таясь, назвались и рассказали свою историю. Их немедля схватили, и эмир отправил беглецов к халифу Багдадскому.

Посланцы Дамасского эмира привели пленников к повелителю правоверных. Когда подвели к Харуну ар-Рашиду Мариам, он увидел, что девушка высока, стройна, красавица среди людей своего времени, единственная в свой век и столетие, к тому же у нее твердый дух и сильное сердце. Беглянка поцеловала землю у ног повелителя, пожелала ему вечной славы, счастья, прекращения бед и напастей. Правителю приглянулась ее красота, нежность речи, и он спросил ее: «Ты ли — Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи?» — «Да, о повелитель правоверных и имам единобожников, охранитель в боях веры и сын дяди господина посланных», — ответила девушка. Тогда халиф обратил свое внимание на Али Нур-ад-дина, увидел, что юноша красив, хорошо сложен, подобен полной луне. Повелитель спросил его: «Ты — Нур-ад-дин, пленник, сын купца Тадж-ад-дина каирского?» — «Да, о повелитель правоверных и опора всех к нему направляющихся», — ответил молодой человек. — «Как ты похитил эту женщину из царства ее отца и убежал с нею?» — спросил халиф. Нур-ад-дин рассказал ему свою историю от начала и до конца. Услышанное удивило и восхитило Харуна ар-Рашида, и он воскликнул: «Сколь много приходится терпеть мужам!».

Потом обратился к Ситт-Мариам: «О Мариам, знай, что твой отец, царь Афранджи, написал нам о тебе. Что ты скажешь?» — «О преемник Аллаха на земле его, поддерживающий установления его пророка и предписания его! — ответила девушка. — Да увековечит Аллах над тобою счастье и да защитит тебя от бед и напастей! Ты — преемник Аллаха на земле его! Я вступила в вашу веру, ибо она есть вера твердо стоящая, истинная, и оставила религию нечестивых, которые говорят ложь о Мессии. Я стала верующей в Аллаха великодушного, и считаю правдой то, с чем пришел его милосердый посланник. Я поклоняюсь Аллаху (слава и величие ему!), объявляю его единым богом, падаю перед ним ниц в смирении и прославляю его, и я говорю, стоя меж руками халифа: “Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед — посол Аллаха; послал он его с наставлением на правый путь и верою истинной, чтобы поставил он ее превыше всякой веры, хотя бы было это отвратительно многобожникам”. И разве можешь ты, о повелитель правоверных, внять письму царя еретиков и отослать меня в страну нечестивых, которые предают товарищей владыке всезнающему и возвеличивают крест, поклоняются идолам и веруют в божественность Исы, хотя он сотворен? И если ты сделаешь со мной это, о преемник Аллаха, я уцеплюсь за твою полу в день смотра перед Аллахом и пожалуюсь на тебя сыну твоего дяди, посланнику Аллаха (да благословит его Аллах и да приветствует!) в тот день, когда не поможет ни имущество, ни сыновья никому, кроме тех, кто пришел к Аллаху с сердцем здравым».

Халиф же молвил в ответ: «О Мариам, сохрани Аллах, чтобы я когда-нибудь это сделал! Как возвращу я женщину-мусульманку, объявляющую единым Аллаха и посланника его». Девушка воскликнула: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед — посол Аллаха!». И повелитель правоверных сказал: «О Мариам, да благословит тебя Аллах и да умножит руководство тобой на пути к исламу! Раз ты стала мусульманкой, объявляющей Аллаха единым, у нас появился перед тобой обязательный долг, и заключается он в том, что я не допущу никогда крайности, хотя бы мне дали за тебя полную землю драгоценностей и золота. Успокойся же душою и прохлади глаза, и пусть твоя грудь расправится и твое сердце будет спокойно. Согласна ли ты, чтобы этот юноша, Али-каирец, был тебе мужем, а ты ему женой?» — «О повелитель правоверных, — сказала Мариам, — как мне не согласиться, чтобы он был мне мужем, когда он купил меня и был милостив ко мне крайней милостью? И в довершение милости ко мне, он из-за меня подвергал свою душу опасности много раз».

Выдал тогда владыка наш, повелитель правоверных Мариам замуж за Нур-ад-дина, обеспечил ей приданое, призвал кади и вельмож в свидетели в день замужества при внесении записи.

Затем халиф обратился к визирю царя румов и спросил его: «Слышал ли ты ее слова? Как я отошлю ее к нечестивому отцу, когда она — мусульманка, единобожница? Ведь, может быть, он причинит ей зло и будет груб с нею, тем более что она убила его сыновей, а я понесу ее грех в день воскресения. А сказал ведь Аллах Великий: “И не установил Аллах нечестивым против мусульман пути”. Возвращайся же к твоему царю и скажи ему: “Отступись от этого дела”.

Визирь был глуп и ответил владыке: «О повелитель правоверных, клянусь Мессией и истинной верой, мне нельзя возвращаться без Мариам, хотя бы и была она мусульманкой, поскольку отец ее убьет меня». Разгневался халиф и приказал казнить визиря. «Награда вот перечащим, Тем, кто выше их, непокорным мне!» — сказал он.

Но Мариам опередила слуг халифа. «О повелитель правоверных, — сказала девушка, — не марай меча кровью этого проклятого!». Она обнажила свой меч и одним ударом отделила голову визиря от тела, и пошел он в обитель гибели, и приют ему — геенна. (А скверное это обиталище!) Правитель удивился твердости руки и силе духа Мариам, он пожаловал Нур-ад-дину роскошные одежды, отвел молодоженам покои во дворце, назначил им жалованье и велел слугам принимать молодых людей как дорогих гостей. Молодые провели в Багдаде некоторое время, живя сладостной и приятнейшей жизнью, а потом Нур-ад-дин затосковал по отцу и матери, рассказал об этом халифу и попросил позволения отправиться в свою страну навестить близких. Владыка отпустил юношу и его жену, наделив их подарками и редкостями. Кроме того, велел направить эмирам Каира Охраняемого и местным вельможам, чтобы они заботились о Нур-ад-дине, его родителях и женщине и оказывали им крайнее уважение.

Когда весть о возвращении Нур-ад-дина дошла до Каира, родители его очень обрадовались. Молодых людей встречали знатные люди, эмиры и вельможи правления. И был это день многолюдный, прекрасный и дивный, когда встретился любящий с любимым и соединился ищущий с искомым, и начались пиршества — каждый день у одного из эмиров.

Родители Нур-ад-дина хорошо приняли Ситт-Мариам, оказали ей крайнее уважение. Стали прибывать к ним в дом подарки и редкости от всех эмиров и больших купцов, и испытывали они каждый день новое наслаждение и радость большую, чем радость в праздник.

Жили они в постоянной радости, наслаждении, обильном и веселящем благоденствии, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая дома и дворцы и населяющая утробы могил. И были они перенесены из дольней жизни к смерти и оказались в числе умерших. Да будет же слава живому, который не умирает и в чьей руке ключи видимого и невидимого царства!

Рассказ о царевиче и семи визирях

Жил в древние времена царь из царей времени. Была в его руках власть, богатство, было многочисленное войско и телохранители. Правил он долго, но не было у царя наследника. Взмолился правитель, прося Аллаха ради сана пророков, друзей и мучеников из приближенных рабов Аллаха послать ему сына, чтобы унаследовал он власть и был прохладою его глаз. Затем послал за дочерью своего дяди и сблизился с нею, женщина по изволению Великого Аллаха забеременела и в положенный срок родила прекрасного мальчика. До пяти лет ребенок воспитывался в доме отца, потом царь отправил наследника обучаться к мудрецу из мудрецов по имени ас-Синдибад. К десяти годам наследник так преуспел в науках, что не было ему равных. Тогда отец призвал множество витязей арабов, чтобы обучили они мальчика воинской доблести. И в этой науке наследник превзошел людей своего времени.

Однажды царские звездочеты предсказали юноше, что если тот проживет семь дней и произнесет одно слово, то в слове этом будет для него гибель. Мудрецы посоветовали правителю отправить сына на это время в место развлечения, где постоянно слушают увеселяющие инструменты.

Призвал царь прекраснейшую из приближенных невольниц, передал ей наследника и приказал не выпускать из покоев семь дней. Женщина привела мальчика в утопающий в садах дворец, в котором было сорок комнат, в каждой из комнат десять рабынь, а у каждой рабыни был какой-нибудь увеселяющий инструмент, и если одна начинала играть, дворец плясал от этих звуков.

Женщина, заботам которой правитель поручил сына, вгляделась в красоту юноши и воспылала к нему любовью. Она не могла сдержать чувств и кинулась к молодому человеку. Но он отверг ее со словами: «Если захочет Аллах Великий, я выйду к отцу, расскажу ему об этом, и он убьет тебя!»

Хитрая рабыня немедля бросилась к царю, повалилась ему в ноги и, рыдая, поведала о том, что наследник пытался соблазнить ее, а когда был отвергнут, угрожал расправой. Разгневался правитель и велел казнить сына. Но визири стали шептаться о том, повелитель, несомненно, раскается в скоропалительном решении и станет винить их за то, что не удержали от опрометчивого поступка. Надумали они помешать царю осуществить задуманное. Один из них сказал: «Я избавлю вас от царского гнева на сегодняшний день».

Подойдя к царю и попросив разрешения говорить, он промолвил: «Царь, если бы тебе было суждено иметь тысячу сыновей, все же не слушайся твоей души, убивая одного из них из-за слов невольницы. Может быть, это ее козни против твоего сына». — «А разве дошло до тебя что-нибудь о кознях женщины?» — спросил царь. «Да», — ответил визирь.

Рассказ первого визиря

Дошло до меня, повелитель, что один царь из царей времени очень любил женщин. Однажды он разглядел на крыше одного из домой прекраснейшую из жен и воспылал к ней любовью. Когда же узнал он, что это дом одного из визирей, тут же отправил его в дальнюю провинцию с ревизией. Как только хозяин дома отбыл, правитель тайком направился в дом, где его встретила желанная женщина. Она узнала царя, оказала ему всяческие почести и спросила, что привело владыку в ее дом. Когда же царь ответил, что пришел, влекомый любовным томлением, женщина молвила: «О владыка наш, я не гожусь даже в служанки кому-то из твоих слуг. Чем заслужила я такую честь?». В ответ царь протянул к ней руки, но она сказала: «Это дело от нас не уйдет, потерпи, повелитель, останься у меня на весь день, я приготовлю что-нибудь поесть».

Царь сел на ложе визиря, женщина принесла ему книгу наставлений, а сама отправилась готовить кушанья. Правитель, листая книгу, нашел множество изречений, сломивших его решимость свершить грех прелюбодеяния. А женщина приготовила множество кушаний и выставила угощения перед гостем. Он начал пробовать из каждого блюда по ложке, но вкус был один. Правитель крайне удивился и молвил: «Девушка, я вижу, что сортов много, а вкус их один». Женщина ответила: «Да осчастливит Аллах царя! Это — сравнение, которое я предложила в назидание тебе. Да исправит Аллах обстоятельства владыки нашего царя! В твоем дворце девяносто наложниц разного цвета, а вкус их — один».

Устыдился царь, тут же поднялся и вышел, но от смущения позабыл перстень под подушкой на ложе хозяина дома.

Визирь, вернувшись из поездки и отчитавшись перед повелителем, пришел домой, лег отдохнуть и обнаружил у себя под подушкой перстень царя. Он спрятал кольцо и целый год не разговаривал с женой. Бедная женщина не могла понять причину немилости супруга и пожаловалась отцу. Тот однажды в присутствии царя завел такой разговор:

«Да поправит Аллах Великий обстоятельства царя! Был у меня красивый сад, который я посадил своею рукой и тратил на него деньги. Стал тот сад плодоносным, и хороши были его плоды. Подарил я его твоему визирю, он съел из сада то, что понравилось, а потом оставил его и не поливал. Высохли в том саду цветы, и исчез его блеск».

Визирь ответил: «Я берег этот сад и ел его плоды, но однажды пришел и увидел следы льва. Испугался я за себя и удалился из сада». Понял правитель, что след, который нашел визирь, это перстень, забытый в доме, и сказал ему: «Возвращайся, о визирь, не бойся ничего и будь спокоен: лев не приближался к твоему саду. До меня дошло, что он достиг его, но не подступал со злом, клянусь честью моих отцов и дедов!».

Визирь вернулся домой, послал за женой и помирился с нею, уверовав в ее добродетель.

Дошло до меня также, что один купец сильно ревновал красавицу-жену от великой любви. Купцу приходилось много путешествовать, и купил он супруге попугая, чтобы тот рассказывал своему господину о том, что было в доме в его отсутствие.

В одну из отлучек мужа женщина сблизилась с одним юношей и встречалась с ним в своем доме. Когда же муж ее вернулся, попугай сказал: «Господин мой, юноша-турок приходил к твоей жене, и она оказывала ему крайнее уважение».

Ревнивец решил убить жену, но она воскликнула: «О человек, побойся Аллаха и возвратись к разуму! Разве есть у птицы рассудок? Хочешь убедиться в том, что он ничего не смыслит, останься сегодня ночевать у друзей, а утром расспроси попугая о том, что было ночью».

Обманутый муж отправился на ночь в дом одного из своих друзей, а вероломная женщина накрыла клетку попугая куском кожаного коврика, стала поливать водой, обмахивать опахалом, крутить ручку ручной мельницы и подносить светильник, изображая сверкание молнии.

Утром купец стал расспрашивать птицу о минувшей ночи, а попугай молвил: «Господин, а кто же видел и слышал что-нибудь прошлой ночью?» — «Почему?» — спросил купец. «Из-за сильного дождя, ветра, грома и молний», — ответила птица. — «Ты лжешь, — сказал купец, — минувшей ночь ничего такого не было». — «Я рассказал тебе лишь то, что слышал», — ответил попугай. Мужчина счел ложью все его слова о жене и хотел помириться с нею, но хитрая женщина сказала: «Я не стану мириться, пока ты не свернешь шею птице, которая оклеветала меня».

Купец послушал жену и убил попугая, а через несколько дней увидел, как от нее вышел юноша-турок, о котором говорил попугай. Раскаялся купец в том, что поверил лгунье, и убил ее, поклявшись больше никогда не жениться.

«Я рассказал тебе, повелитель, эти истории лишь для того, чтобы ты знал, что козни женщин велики и что поспешность порождает раскаяние», — завершил свою речь первый визирь.

И царь отказался от казни своего сына.

На следующий день хитрая невольница вновь упала в ноги правителя со словами:

«Царь, ты пренебрег моим правом, все слышали, как ты отдал приказ казнить сына, а твой визирь отменил его. Повиновение царям в том, чтобы исполнять их приказы, и всякий знает твою справедливость и правосудие. Возьми же за меня должное с твоего сына».

Первый рассказ невольницы

Дошло до меня, что один сукновал вместе с сыном выходил на берег Тигра, чтобы валять сукно. Мальчик часто купался в реке, и отец ему не запрещал. Однажды ребенок начал тонуть, и сукновал кинулся спасать его, но тонущий так крепко вцепился в него, что они вместе ушли ко дну. Так и ты, царь: если не возьмешь с сына за меня должное, боюсь, что вы оба утонете.

Дошло до меня также о кознях мужчин. Один мужчина полюбил прекрасную праведную замужнюю женщину, которая любила и уважала своего мужа.

Влюбленный никак не мог найти путь к ее сердцу и решился на хитрость. В доме этой женщины жил воспитанник мужа, которому тот во всем доверял. Влюбленный мужчина подарками и хитростью убедил юношу провести его в дом, когда хозяева отлучатся. И вот однажды, когда хозяйка ушла в баню, а хозяин в лавку, молодой человек провел своего приятеля в дом. Тот побродил по дому, делая вид, что осматривает его убранство, тайком вылил в хозяйскую постель яичный белок и ушел. Когда же хозяин вернулся домой и решил отдохнуть, он обнаружил в постели какую-то сырость, пригляделся и решил, что это — мужское семя. Узнав от воспитанника, что госпожа отправилась в баню, мужчина утвердился в своем предположении и, как только жена переступила порог дома, накинулся на нее с кулаками. Женщина стала кричать, на ее крик сбежались соседи, она стала искать у них защиты, говоря: «Этот человек хочет меня зарезать, а я не знаю за собой греха!».

Соседи оттеснили от несчастной разъяренного мужа со словами: «Нет тебе к ней пути, и ты либо разведись с нею, либо удержи ее с достоинством. Мы давно соседствуем и знаем ее целомудрие, никогда не замечали за ней ничего дурного». — «Я нашел в постели семя, подобное семени человека, и не знаю, откуда оно взялось», — сказал мужчина. Тогда один из соседей велел собрать эту жидкость и принести ему вместе с огнем и посудиной. Получив требуемое, он изжарил белок на огне, и все присутствующие убедились, что это яичный белок.

Соседи помирили супругов, не удалась хитрость и козни против женщины. Знай же, царь, что таковы козни мужчины.

И вновь царь склонился на сторону невольницы и велел убить сына.

Но выступил вперед второй визирь со словами: «Не торопись казнить сына: он достался своей матери лишь после утраты надежды, и мы надеемся, что он будет сокровищем в твоем царстве и хранителем твоего богатства. Потерпи же, повелитель, может быть, у него есть доводы, которые он выскажет, а если ты поторопишься, раскаешься, как раскаялся купец». — «А как это было, визирь?» — спросил царь. И визирь начал рассказ:

Рассказ второго визиря

Дошло до меня, владыка, что был один купец, слывший гурманом. В одной из поездок в чужой стране на рынке увидел он старуху, продававшую две хлебные лепешки. Сторговался купец с продавщицей и купил к ужину лепешки. На следующий день случилось то же самое. И так двадцать дней подряд покупал приезжий гурман у старухи на рынке две лепешки к ужину. Но в один из дней старуха исчезла, и никто не мог сказать, куда она пропала. Однажды купец встретил старуху на улице, остановился, поприветствовал и спросил, почему она перестала продавать лепешки на рынке. Женщина не хотела отвечать, но купец заклинал ее, и она сказала: «Господин, дело в том, что я служила у человека, у которого был рак в спинном хребте. Его врач брал муку, смешивал с топленым маслом и прикладывал к больному месту на ночь. Утром я брала эту муку, делала из нее две лепешки и продавала тебе или другому. Мой хозяин умер, и я перестала продавать лепешки».

После услышанного купца рвало, пока он не заболел, раскаялся он, но раскаяние не принесло пользы.

Дошло до меня также, владыка, о кознях женщин следующее.

Однажды казначей царя из царей отправил к возлюбленной, по обыкновению, слугу с записочкой. Слуга же, отдав послание, стал заигрывать с женщиной и попросил у нее близости, она согласилась. Когда они предавались любовной игре, в дверь постучали. Женщина спрятала слугу в подвал и открыла дверь. Вошел царский казначей, хозяйка усадила гостя, стала шутить и заигрывать с ним, прижимать к груди и целовать. Мужчина поднялся и, подхватив шалунью на руки, направился к постели, но в это время вновь раздался стук в дверь.

«Кто это?» — спросил любовник, ставя женщину на ноги. «Наверное, мой муж», — ответила она. «Что же делать?» — запаниковал казначей.

«Становись ближе к двери, достань меч и ругай меня, на чем свет стоит, — сказала женщина, — а когда войдет муж, сделай вид, что сильно разгневан, и уходи».

Мужчина исполнил приказание любовницы, и вошедший увидел, что казначей царя стоит с обнаженным мечом в руке, бранит его жену и угрожает ей. Увидев мужчину, казначей вложил меч в ножны и быстро вышел из дома.

«Что это было?» — спросил мужчина жену, та ответила: «Благословен час, когда ты пришел! Ты освободил правоверную душу от смерти. Дело в том, что я сидела на крыше и пряла, вдруг во двор вбежал задыхающийся от погони и обезумевший от страха юноша. Он упал на колени и стал молить меня: “Госпожа, спрячь меня от погони, этот человек хочет меня убить безвинно!». Я спрятала его у нас в подвале. В это время вбежал тот человек и стал спрашивать, где я укрыла беглеца. Я стала все отрицать, он начал ругаться и угрожать. Слава Аллаху, который привел тебя! Я не знала, что делать, и никого не было, чтобы меня спасти». — «Прекрасно то, что ты сделала, женщина, — сказал ей муж, — награда тебе у Аллаха, и да возместит он тебе за твой поступок благом!»

Потом мужчина подошел к подвалу и позвал юношу, говоря, что опасность миновала. Испуганный слуга выбрался из подвала, а муж плутовки сказал ему: «Отдохни душою, с тобою не будет беды!». Он принялся соболезновать молодому человеку из-за случившегося, а тот призывал на этого человека благо. Потом они оба вышли, даже не догадываясь, что сыграли роли в пьесе хитрой и изворотливой женщины. Знай же, царь, что это — одна из женских козней, и берегись полагаться на их слова».

Снова царь отказался казнить сына.

И на третий день пришла к правителю невольница, оговорившая наследника, и сказала: «Владыка, возьми за меня должное с твоего сына и не обращай внимания на слова визирей. Поистине, в дурных визирях нет добра, и не будь таким, как царь, который положился на слова дурного визиря». — «А как это было?» — спросил повелитель, и рабыня поведала.

Второй рассказ невольницы

Дошло до меня, счастливый царь, обладатель правильного мнения, что у одного царя из царей был сын, которого он любил и уважал, выделяя среди всех своих детей. Однажды любимчик сказал отцу: «Батюшка, я хочу поехать на охоту». Правитель приказал снарядить его и велел одному из своих визирей сопровождать наследника, чтобы служить во время ловли. Советник взял все, что было нужно мальчику для охоты, и выехали с ними на охоту слуги, наместники и прислужники. Достигли они земли, покрытой зеленью, где была трава, пастбища и вода и водилось много дичи. Разбили лагерь, и веселился царский сын несколько дней. Потом приказал свернуть лагерь. На обратном пути увидели охотники газель, отбившуюся от своих подруг, и захотелось царевичу изловить ее. «Я хочу загнать эту газель», — сказал он визирю. Визирь молвил: «Делай так, как тебе вздумалось!» Погнался наследник за газелью один и преследовал ее весь день, пока не наступила ночь. Потерял царевич газель из виду и хотел вернуться обратно, но не знал куда направиться. Ехал он всю ночь, продрог и проголодался, днем же стало нещадно палить солнце, и одолела царского сына жажда нестерпимая.

Вдруг юноша увидел развалины древнего города, бывшие ранее высокими постройками с уходящими ввысь колоннами. В развалинах гнездились только совы и вороны. Приблизившись к разрушенным стенам, молодой человек увидел плачущую девушку. Он подъехал к незнакомке и спросил: «Кто ты будешь?» Девушка отвечала: «Я — дочь ат-Темимы, дочери ат-Тайяха, царя Серой земли. Вышла однажды из дома по делу, и похитил меня ифрит из джиннов, нес он меня между небом и землей и сгорел, пораженный огненной звездой, а я упала сюда и вот уже третий день голодаю и мучаюсь от жажды. Но вот увидела тебя, и мне захотелось жить».

Юноша пожалел несчастную, усадил позади себя на коня и сказал: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Если вернет меня Аллах (слава ему и величие!) к моему племени и к моей семье, я отошлю тебя к твоим родным».

Отправились они вдвоем через развалины древнего города искать помощи. Через некоторое время незнакомка попросила царского сына: «Спусти меня на землю, чтобы я могла исполнить нужду под этой стеной». Юноша остановился, помог девушке спуститься на землю и стал ждать. Она зашла за стену и через некоторое время появилась, но в таком ужасающем облике, что царевич едва не лишился рассудка от ужаса, и волосы поднялись на его теле. Незнакомка же вскочила в седло позади царевича как ни в чем не бывало и спросила: «Почему это ты изменился в лице?» — «Я вспомнил о деле, которое меня заботит», — ответил молодой человек. Девушка молвила: «Призови на помощь войска твоего отца и его богатырей». «Тот, кто меня заботит, не испугается войск и не станет думать о богатырях», — ответил ей спутник. «Помоги себе деньгами твоего отца и его сокровищами», — сказала девушка. Царевич проговорил: «Тот, кто меня заботит, не удовлетворится деньгами и сокровищами». — «Вы утверждаете, — молвила девушка, — что у вас есть на небе Бог, который видит и невидим, и что он властен во всякой вещи». — «Да, у нас нет Бога, кроме него», — ответил юноша. И она сказала: «Помолись ему, может быть, он освободит тебя от меня».

Царевич обратил взор к небу и взмолился: «Боже мой, я призываю тебя на помощь в том деле, которое меня заботит». Он указал рукою на спутницу, и та упала на землю, обратившись в пепел. Царский сын восславил Аллаха и помчался прочь, он гнал коня, а Аллах (хвала ему и величие!) облегчал юноше путь и указывал дорогу, пока он приблизился к царству своего отца.

Все это случилось по замыслу визиря, который хотел погубить наследника, но Аллах Великий помог юноше. Я рассказала тебе, повелитель, эту историю, только для того, чтобы ты знал, что у дурных визирей не чисты намерения и не хороши тайные мысли о царях. Будь же настороже.

Царь в очередной раз внял невольнице, послушался ее и велел убить своего сына, но вошел третий визирь и сказал: «Господин, я тебе искренний советчик, забочусь о тебе и твоем царстве и выскажу тебе разумное мнение: не спеши убивать дитя, прохладу твоих глаз и плод твоего сердца. Может быть, был его проступок ничтожным, а эта невольница преувеличила его. Дошло ведь до меня, что жители двух селений уничтожили друг друга из-за капли меда». — «А как это было?» — спросил царь. И визирь начал рассказ.

Рассказ третьего визиря

Узнай, царь! Дошло до меня, что один охотник охотился со своей любимой собакой на зверей в пустыне и нашел в одной из горных пещер яму, полную пчелиного меда. Набрал он немного меда в бурдюк и, вернувшись в город, предложил этот мед торговцу маслом. Тот решил посмотреть на товар и развязал бурдюк. Капелька меда вылилась из бурдюка на прилавок, на нее слетелись мухи, на мух упала птица, на птицу накинулась кошка торговца, а кошку разорвала собака охотника, хозяин масляной лавки ударил пса и убил, охотник же подскочил к торговцу и убил его. А за торговца маслом стояло селение, за охотника — другое селение. Люди прослышали о случившемся, взяли оружие и доспехи и поднялись друг на друга в гневе. Ряды бойцов встретились, и полегло в той сече великое множество бойцов.

Дошло до меня, царь, в числе других рассказов о женских кознях, что муж одной женщины дал ей дирхем, чтобы купила она риса. Женщина взяла деньги и пошла к продавцу риса. Тот продал ей рис и стал заигрывать и подмигивать ей, говоря: «Рис хорош только с сахаром, если хочешь его, войди ко мне на минутку». Женщина вошла в лавку, и продавец риса сказал своему рабу: «Отвесь ей на дирхем сахара», — а потом сделал ему знак. Невольник взял у женщины платок, высыпал из него рис, положил землю, а вместо сахара — камни и, завязав платок, оставил. Женщина вышла от продавца, взяла свой платок и ушла домой, думая, что несет рис и сахар. Дома она положила ношу перед мужем и отправилась за котелком. Муж тем временем развернул платок и нашел в нем землю и камни. Когда жена вернулась с котелком, он сказал ей: «Разве я говорил, что у нас стройка, что ты принесла землю и камни?». Женщина, поняв, что раб торговца сыграл с ней злую шутку, ответила мужу: «О человек, от заботы, которая поразила меня, я вместо сита принесла котелок». — «А что тебя озаботило?» — спросил муж. И она сказала: «Дирхем, что был у меня, выпал на рынке, мне было стыдно перед людьми искать его, но и оставить его я не могла. Собрала землю с того места, где упал дирхем, и хотела ее просеять, вот и пошла за ситом, а принесла котелок».

Женщина ушла и вернулась с ситом, отдав его мужу, сказала: «Просей землю, ты видишь лучше, чем я». И человек тот просеивал землю, пока его лицо и борода не покрылись пылью, но он не догадался о коварстве своей жены.

Вот, повелитель, один из примеров козней женщины. Посмотри на слова Аллаха Великого: «Поистине, козни ваши велики!» А вот еще слова его (хвала ему и величие!): «Поистине, козни сатаны были слабы!».

И когда услышал царь слова визиря, смилостивился он и снова отказался от упорного желания казнить сына.

На четвертый день невольница опять вошла к царю и сказала: «О счастливый царь, обладатель правильного мнения, я показала тебе мое право воочию, но ты обидел меня и пренебрег отмщением моему обидчику, так как он — твой сын и кровь твоего сердца. Но поддержит меня против него Аллах (слава ему и величие!), как поддержал Аллах царевича против визиря и его отца». — «А как это было?» — опросил правитель. И она поведала.

Третий рассказ невольницы

Дошло до меня, владыка, что у одного царя из ушедших царей был единственный сын. Когда молодой человек достиг зрелости, отец женил его на прекрасной девушке — дочери другого царя. У этой девушки был двоюродный брат, который раньше сватал ее, но получил отказ. Когда отвергнутый юноша узнал, что любимая вышла замуж, взыграла в нем кровь. Он послал визирю главы новой семьи своей сестры дорогие подарки и получил согласие на просьбу погубить счастливого соперника.

Отец девушки попросил зятя прибыть в его земли, тот испросил позволения у своего отца и отправился в дорогу вместе с предателем-визирем. За царевичем следовал караван из тысячи всадников, шатров, палаток и носилок с дорогими подарками. Визирь же поехал с царевичем, затаив желание заманить его в смертельную ловушку. Когда караван оказался в пустыне, вспомнил предатель, что в горах есть ручей, вода из которого обращает всякого мужчину в женщину. Он приказал воинам разбить лагерь недалеко от этого места, а царевича пригласил осмотреть окрестности.

Вдвоем они добрались до волшебного ручья, юноша спешился, подошел к воде, омыл руки, лицо, напился и вдруг обернулся женщиной. Он стал причитать и плакать так сильно, что потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел горюющего над ним визиря. Тот, делая вид, что сочувствует несчастному царевичу, воскликнул: «Да защитит тебя Аллах Великий от такого дела! Как постигло тебя подобное бедствие и поразило тебя столь великое несчастье, когда мы ехали, радуясь, что ты войдешь к дочери царя! Теперь я не знаю, отправляться ли нам к ней, или нет, и решение принадлежит тебе. Что же ты мне прикажешь?» — «Возвращайся к моему отцу, — сказал юноша, — и расскажи ему, что случилось; я не двинусь отсюда, пока не вернется мой облик или пока не умру в печали».

Молодой человек написал отцу письмо, в котором рассказал о происшествии, и отдал визирю. Тот, тайно радуясь случившемуся, отправился к своему правителю, оставив царевича под защитой солдат, которые его сопровождали. Царя известие опечалило, он обращался ко многим мудрецам, но ни один из них не смог дать ему объяснения и совета.

Предатель известил двоюродного брата девушки, тот на радостях вновь наградил визиря деньгами и подарками и решил опять попытать счастье, посватавшись к дочери дяди.

Царевич же, оставленный у ручья, горевал и голодал три дня и три ночи, положившись во всем на Аллаха (слава ему и величие!), уповающий на которого не обманется. И на четвертую ночь явился ему величественный всадник с венцом на голове и спросил: «Кто привел тебя сюда, юноша?» Молодой человек, рыдая, поведал свою историю. А незнакомец молвил: «Это визирь твоего отца вверг тебя в такую беду, так как о волшебной силе этой воды знал среди людей лишь он». Затем всадник велел юноше сесть на коня и пригласил в гости. — «Скажи мне, кто ты, чтобы я поехал с тобою», — сказал тот. И всадник ответил: «Я — сын царя джиннов, а ты — сын царя людей; успокой же душу и прохлади глаза тем, что прекратит твою заботу и горе: это для меня дело ничтожное».

Они отправились в путь, оставив на привале воинов и солдат. Скакали всадники до полуночи, сын царя джиннов спросил своего спутника: «Знаешь ли ты, сколько мы проехали за это время?» — «Не знаю», — ответил юноша. «Мы проехали расстояние в год пути для спешащего путешественника», — ответил сын царя джиннов. Царевич удивился и воскликнул: «Что мне делать и как вернуться к моей семье?» Спутник ответил: «Это не твое дело, а мое, когда чары спадут, ты возвратишься к семье в мгновенье ока, для меня это ничтожное дело». Юноша, услышав эти слова, обрадовался, не веря в реальность происходящего, поблагодарил всевышнего. На рассвете путники достигли цветущей земли с высокими деревьями, поющими птицами, прекрасными садами и великолепными дворцами. Сын царя джиннов сошел с коня, приказал юноше спешиться и, взяв его за руку, вошел в один из дворцов, где царевич увидел высокую власть и сан и могущество. Он провел у сына царя джиннов этот день за едой и питьем. А когда настала ночь, путешественники вновь отправились в дорогу. Скакали они под покровом ночи, ускоряя ход, пока не наступило утро.

И достигли черной земли, не населенной, полной скал и черных камней, подобной куску геенны, и сын царя людей спросил: «Как называется эта земля?» — «Она называется Земля Черная и принадлежит царю из царей джиннов по имени Двукрылый, на которого не может напасть никто из царей, и ни один из них не вступит в нее без его дозволений. Постой же на месте, пока мы не спросим у него позволения», — ответил сын царя джиннов. Они остановились, джинн скрылся на минуту и вернулся. Путники отправились дальше, пока не достигли ручья, вытекавшего из черных гор. «Сходи! И напейся из этого ручья», — сказал джинн. Человек спешился и, пригубив воду из ручья, вновь стал мужчиной.

Несказанно обрадовался царевич и спросил джинна: «Брат мой, как называется этот ручей?» — «Он называется ручьем Женщин, — ответил джинн, — и всякая женщина, которая из него выпьет, сделается мужчиной. Воздай же хвалу Аллаху Великому, поблагодари его за выздоровление и садись на коня». Царевич пал ниц, благодаря Аллаха Великого. Поле этого вскочили путешественники в седла и вернулись в землю джиннов, где пировали целые сутки. Сын царя джиннов спросил юношу: «Хочешь ли ты вернуться к своей семье сегодня ночью?» — «Да, я хочу этого», — ответил царевич. Тогда сын царя джиннов позвал одного из рабов своего отца, по имени Раджив, и велел ему: «Возьми от меня этого юношу, посади его на плечо и не дай наступить утру раньше, чем он будет подле своего тестя и своей жены». — «Слушаю и повинуюсь, с любовью и удовольствием!» — ответил раб, скрывшись на минуту и вернувшись в образе ифрита. Царский сын опешил от такого зрелища, но сын царя джиннов сказал ему: «С тобой не будет беды! Садись на коня и правь на плечо ифрита». — «Нет, я сяду, а коня оставлю у тебя», — ответил молодой человек и, сойдя с коня, взобрался на плечо ифрита, попрощался с другом, зажмурился, и понеслись они между небом и землей. Не прошла последняя треть ночи, как юноша оказался над дворцом своего тестя. Ифрит опустил его на крышу, а сам улетел восвояси. Уже рассвело, и правитель тех мест увидел молодого человека, спускающегося с крыши дворца. «Мы видели, что люди входят в двери, а ты спускаешься с неба», — сказал он юноше. И царевич ответил: «Было так, как захотел Аллах, слава ему и величие!». Устроили они пышную свадьбу, а потом царевич вошел к молодой жене. Во дворце тестя он провел два месяца, затем супруги отправились в страну отца молодого мужа.

Что же касается двоюродного брата девушки, то он умер от ревности и ярости, когда вошел к ней законный супруг. Счастливый царевич вернулся к отцу с женой, и правитель встречал детей со своими воинами и визирями. И я прошу Аллаха Великого, чтобы он дал тебе победу над твоими визирями, о царь, и прошу тебя взять за меня должное с твоего сына.

Опять невольнице удалось убедить царя казнить сына.

Было это в день четвертый, вошел к царю четвертый визирь и сказал: «Да укрепит Аллах царя и да поддержит его! Повелитель, помедли в том деле, на которое ты решился, ибо разумный не делает дела, не рассмотрев последствий. Люди говорят: «Кто не обдумывает последствий, тому судьба — не друг». Дошел до меня, владыка, рассказ о кознях женщин. «А что до тебя дошло?» — спросил правитель, и мудрец начал рассказ.

Рассказ четвертого визиря

Дошло до меня, царь, что жила одна несравненная красавица, и влюбился в нее один из юношей-соблазнителей. А женщина не хотела изменять мужу и не ответила юноше взаимностью. Случилось так, что супруг ее уехал в какую-то страну, и молодой влюбленный стал ежедневно много раз посылать к ней, но красавица не отвечала. Юноша отправился к одной старухе и стал жаловаться на любовь и страсть к той женщине, говорить, что хочет сближения с нею. «Я ручаюсь, с тобой не будет беды; получишь, что хочешь, если пожелает Аллах Великий», — сказала старуха, выслушав его. Услышав эти слова, юноша дал ей динар и ушел.

На следующий день старуха пошла в дом той красавицы и возобновила с ней знакомство. Стала старуха заходить к ней каждый день, обедала и ужинала с ней, брала кушанье для своих детей, развлекала хозяйку. Плутовка так втерлась в доверии к молодой женщине, что та уже не мыслила и часа без нее. Кроме того, много дней подряд, выходя из дома новой подруги, старуха прикармливала хлебом и жиром одну из уличных собак, та привязалась к заботливой и милостивой кормилице и стала ходить за ней по пятам.

Однажды женщина подмешала в собачью еду перец, и стали у пса слезиться глаза. Хозяйка увидела это и спросила: «Матушка, почему собака плачет?» — «Дочка, — отвечала старуха, — у нее удивительная история. Это была женщина, моя подруга, отличавшаяся красотой, прелестью, блеском и совершенством. Страстно влюбился в нее один юноша, так что слег на подушки. Он посылал к возлюбленной много раз, надеясь, что она смягчится и пожалеет его. Но неприступная красавица, несмотря на мои советы и уговоры, отказывалась. Когда терпение влюбленного иссякло, он пожаловался друзьям, те заколдовали девушку, обратив ее собакой. Она пришла ко мне и стала плакать, я пожалела ее и оставила у себя. Каждый день она вспоминает то, что случилось, и оплакивает свою глупость».

Девушка, услышав этот рассказ, воскликнула: «Матушка, клянусь Аллахом, ты испугала меня!» — «Чего ты боишься?», — спросила старуха. «Один красивый юноша увлекся мной и несколько раз присылал ко мне, а я отказывалась, и теперь боюсь, что со мной случится то же, что с этой собакой». — «Берегись, дочка, прекословить, я очень боюсь за тебя, — молвила старуха. — Если ты знаешь, где он живет, опиши его, и я приведу его к тебе. Не позволяй ничьему сердцу из-за тебя огорчаться».

Красавица описала старухе влюбленного юношу, та притворилась, что впервые слышит о нем, и пообещала разузнать. После этого плутовка отправилась к молодому человеку и сказала ему: «Успокойся: я подшутила над той женщиной. Завтра, в час пополудни, приходи и дождись меня в начале улицы. Я проведу тебя в ее дом, и ты повеселишься у нее остаток дня и всю ночь».

Юноша обрадовался, дал старухе два динара и воскликнул: «Когда я удовлетворю свою страсть, дам тебе десять динаров». Старуха, вернувшись к женщине, сказала: «Я с ним познакомилась и поговорила об этом деле. Он очень на тебя сердится и намерен навредить тебе. Я уговаривала его прийти завтра к призыву на полуденную молитву». «Матушка, если его сердце успокоится, и он придет ко мне в полдень, я дам тебе десять динаров», — обрадовалась красавица. — «Ты узнаешь о его приходе только от меня», — отвечала старуха. На следующий день она велела девушке принарядиться, приготовить кушанья и ждать гостя. Сама же отправилась в условленное место, но не найдя там юноши, подумала: «Что делать? Неужели еда, которую она приготовила, и деньги, которые мне обещала, пропадут? Нет, я не дам этой хитрости пропасть даром, а поищу кого-нибудь другого и приведу к ней!». Разглядывая прохожих на улице, старуха увидела прекрасного мужчину, судя по виду, путешественника. Она подошла к нему, поприветствовала и спросила: «Не желаешь ли кушаний и напитков и готовой для тебя женщины?» — «А где это?» — спросил человек. Старуха ответила: «У меня, в моем доме».

Мужчина пошел со старухой, но та не знала, что ведет в дом красавицы ее мужа. Подойдя к дому, она постучала в ворота, женщина отперла, но тут же убежала в дом, чтобы надушиться. Старуха, досадуя, ввела мужчину в комнату для гостей. Когда хозяйка вошла к гостям и увидела своего мужа рядом со сводней, она тотчас нашла выход из ситуации. Женщина стянула с ноги башмак и воскликнула: «Не таковы обеты между мною и тобой! Ты меня обманываешь! Когда я услышала о твоем приезде, решила испытать тебя с помощью этой старухи и ввергла тебя в соблазн, от которого не раз предостерегала. Теперь я знаю, что ты нарушаешь наши обеты. Я до сих пор думала, что ты чист, но убедилась, что ты ходишь к распутным женщинам!». Она стала бить мужчину башмаком по голове, а он отрекался от всего и клялся, что в жизни ее не обманывал и ничего не сделал из того, в чем его заподозрили. И он не переставал клясться Аллахом Великим, жена же била его, плакала и кричала: «Сюда, о мусульмане!». Муж зажимал ей рот рукой, но она его кусала. Мужчина стал перед ней унижаться, целовал ей руки и ноги, но хитрая женщина не соглашалась на примирение. Потом она подмигнула старухе, чтобы та удержала ее руку. Старуха подошла к ней, стала целовать ей руки и ноги и наконец усадила супругов. Муж хитрой красавицы начал целовать старухе руки и говорил: «Да воздаст тебе Аллах Великий всяким благом, за то, что ты ее успокоила!». А старуха только дивилась коварству женщины. Вот, царь, один из примеров коварства женщин, их хитростей и козней.

Правитель извлек назидание из рассказа визиря и отказался от казни сына.

Когда же настал пятый день, невольница вошла к царю, держа в руках кубок с ядом. Она стала взывать о помощи и бить себя по щекам со словами: «Владыка, или ты взыщешь с сына за меня должное, или я выпью этот кубок яда и умру, и этот грех останется на тебе до дня воскресения. Твои визири приписывают мне козни и коварство, но нет в мире никого коварнее их. Разве не слышал ты, царь, рассказ о ювелире и невольнице?» — «А что произошло между ними, девушка?» — спросил повелитель. И невольница поведала.

Четвертый рассказ невольницы

Дошло до меня, владыка, что жил когда-то ювелир, страстно любивший женщин и вино. Однажды в доме своего друга он увидел изображение прекраснейшей из женщин. Долго вглядывался мастер в портрет красавицы, не переставая думал о ней и влюбился так сильно, что заболел. Друзья стали беспокоиться о нем, спрашивали, что случилось. Он им открылся. Они же стали бранить ювелира: «Это от твоего малоумия! Как ты полюбил изображение, которое не полезно, не вредно, не видит и не слышит, не берет и не отказывается?» — «Рисовавший изобразил ее не иначе, как по подобию прекрасной женщины», — возразил мастер. Друзья ответили: «Может быть, это фантазия художника». Но ювелир ничего не хотел слушать. — «Как бы то ни было, я умираю от любви к ней, — сказал ювелир. — Если есть на свете существо, сходное с этим изображением, я надеюсь, что Аллах Великий продлит мою жизнь до тех пор, пока я его не увижу», — твердил он.

Тогда друзья его разыскали в другой стране художника, написавшего тот портрет, и отправили ему письмо, жалуясь на состояние друга и интересуясь, писал ли мастер картину с натуры или же эта женщина — плод воображения.

Художник ответил, что писал портрет певицы одного визиря, и живет эта девушка в индийском городе Кашмир.

Влюбленный ювелир, узнав об этом, тотчас отправился из страны персов в Индию. После долгих странствий прибыл он в Кашмир. Устроившись, пошел молодой человек в москательную лавку и стал расспрашивать торговца о местном правителе и его придворных. Тот рассказал, что правитель справедлив и милостив с подданными, не жалует лишь колдунов. Когда попадается ему в руки колдун или колдунья, бросает их в колодец за городом и оставляет умирать от голода. Поведал москательщик и о жизни придворных, упомянув визиря, в доме которого жила прекрасная певица. Думал ювелир несколько дней и придумал хитрость. В грозовую ночь, прихватив с собой воровское снаряжение, вышел молодой человек из дома и направился к дому господина своей возлюбленной. Забрался он с помощью крючьев на крышу дворца, а оттуда спустился в дворик, где спали невольницы. Там на мраморном ложе лежала девушка, подобная полной луне в четырнадцатую ночь месяца. Лицо красавицы было прикрыто прозрачным покрывалом с золотым шитьем, в головах стояли свечи в золотых подсвечниках, а рядом с подушкой — серебряная шкатулка с драгоценностями.

Ювелир сел у изголовья, полюбовался, а потом вынул маленький нож и ударил им девушку в ягодицу. Красавица проснулась от боли и увидела мужчину с ножом у своей постели, она побоялась кричать, решив, что это грабитель. «Возьми шкатулку с тем, что в ней есть, тебе незачем убивать меня, я под защитой твоего благородства», — сказала девушка. Ювелир взял шкатулку и покинул дворец визиря.

Утром он отправился к правителю города, прихватив с собой шкатулку певицы. Поцеловав перед ним землю, сказал: «Владыка, родом я из земли хорасанской. Прослышал о твоей великой мудрости, милости, справедливости и благородстве и решил переселиться в твой город. До ворот я добрался вечером, когда их уже закрыли, и пришлось мне ночевать у городской стены. Устроившись на ночлег, засыпая, я вдруг увидел двух женщин. Показалось мне, что это сон, поскольку одна из них летела к городу верхом на помеле, а другая верхом на опахале. Но одна из них приблизилась ко мне, пихнула ногой и ударила лисьим хвостом, который держала в руке. Понял я, повелитель, что это колдуньи, которые летят в твой город. Разозлился, и когда ведьма развернулась, уносясь, ударил ее ножом в ягодицу. Колдунья выронила шкатулку с дорогими украшениями. Возьми драгоценности, повелитель, я странствую по горам, мне они ни к чему. Изгнал я земную жизнь из своего сердца, отказался от благ мира и стремлюсь к лику Аллаха Великого». Ювелир поставил шкатулку перед царем и ушел. Правитель открыл шкатулку, стал рассматривать украшения и нашел среди них ожерелье, которое пожаловал одному из своих визирей. Призвал повелитель этого визиря и сказал: «Вот ожерелье, которое я тебе подарил». Визирь ответил: «Да, я подарил его одной моей невольнице-певице». — «Приведи эту девушку сейчас же!» — вскричал царь. Когда девушку привели к царю, тот велел ее господину осмотреть ягодицы невольницы. Визирь исполнил приказ и доложил повелителю, что на ягодице девушки есть ножевая рана. «Она, несомненно, колдунья!» — сказал царь визирю и тотчас велел бросить невольницу в колодец колдунов.

Ювелир, узнав, что хитрость удалась, ночью пришел к сторожу колодца с мешком, в котором была тысяча динаров. Проговорили они первую треть ночи. А потом чужестранец сказал: «Знай, брат, что та девушка невиновна, это я вверг ее в несчастье». Поведал он свою историю с начала до конца, и затем молвил: «Брат мой, возьми этот мешок, в нем тысяча динаров, и отдай мне девушку: я уеду с ней в мою страну. Эти динары для тебя полезнее, чем заточение девушки; воспользуйся же наградой за нас, и мы оба будем призывать на тебя благо и безопасность». Сторожа растрогала история ювелира и удивила его хитрость, он взял деньги и отдал узницу влюбленному с условием, что тот немедленно увезет девушку из города. Ювелир, получив желаемое, немедля отправился в свою страну.

Посмотри же, царь, каковы козни мужчин и их хитрость. Твои визири удерживают тебя от того, чтобы взять за меня должное, а завтра мы будем с тобой стоять перед справедливым судьей, и он возьмет должное мне с тебя, о царь.

Правитель вновь склонился на сторону невольницы и велел казнить сына.

Но вошел к нему пятый визирь и сказал: «Владыка, великий саном, повремени и не торопись убивать сына! Нередко за поспешностью следует раскаяние, я боюсь, что ты будешь каяться, как каялся человек, который в жизни больше не смеялся». — «А как это было, визирь?» — спросил царь. И визирь начал рассказ.

Рассказ пятого визиря

Дошло до меня, повелитель, что преставился когда-то к милости Великого Аллаха знатный и богатый человек, оставил он малолетнему наследнику деньги, слуг, рабов и поместья. А мальчик, когда вырос, промотал родительское наследство. Постепенно распродал невольников, рабов и поместья. Так обеднял, что стал работать вместе с рабочими. Прожил он так целый год, и однажды, когда юноша сидел у стены в ожидании очередного нанимателя, подошел к нему красивый, хорошо одетый старец и поприветствовал. Молодой человек спросил: «Дядюшка, разве ты знал меня раньше?» — «Я не знал тебя, юноша, — ответил незнакомец, — но вижу следы былого благоденствия». — «О, дядюшка, — вздохнул юноша, — исполнился приговор и предопределение. Есть ли у тебя, светлоликий, какое-нибудь дело, для которого ты меня наймешь?» — «Дитя мое, — молвил мужчина, — я хочу нанять тебя для дела нетрудного. Со мной в одном доме десять старцев, и нет у нас никого, кто бы исполнял наши просьбы. У нас для тебя больше чем достаточно еды и одежды. Тебе придется прислуживать нам, а мы будем благодарны, ты получишь деньги. Может быть, Аллах вернет тебе с нашей помощью счастье. Но есть одно условие: ты должен скрывать наши тайны и, если увидишь наши слезы, никогда не спрашивать об их причине». — «Слушаю и повинуюсь!» — ответил юноша. Тогда старец сказал: «Пойдем со мной, дитя, по благословению Аллаха Великого!»

Молодой человек пошел за незнакомцем, тот привел его в баню, где юношу помыли и одели в красивое полотняное платье. После этого старец привел его в высокий дом с крепкими колоннами, обширными покоями и залами с бассейнами, над водами которых щебетали птицы. Все окна в доме выходили в прекрасный цветущий сад. Незнакомец ввел юношу в одну из комнат, украшенную разноцветным мрамором, потолок был расписан лазурью и ярким золотом, а пол устлан шелковыми коврами. В комнате друг против друга сидели десять безутешно рыдающих старцев в траурных одеждах. Молодой человек хотел было спросить о причине их печали, но, вспомнив условие нанимателя, сдержался.

Тот вручил ему сундук, в котором было тридцать тысяч динаров, и сказал: «Дитя мое, трать на нас и на себя из этого сундука должным образом, пользуясь доверием, и помни, о чем я тебя просил». «Слушаю и повинуюсь!» — ответил молодой человек. Он стал жить в доме десяти старцев и исполнять их просьбы. Постепенно, один за другим старики умирали, оставшиеся в живых товарищи обмывали тело покойного, заворачивали в саван и хоронили в саду за домом. Так продолжалось до тех пор, пока в живых остался только тот старик, который нанял юношу на службу. Несколько лет они прожили в том доме вдвоем, но старец заболел. Когда юноша перестал надеяться на его выздоровление, он пришел к своему господину и сказал: «Дядюшка, я служил вам верой и правдой двенадцать лет. Ты стоишь на краю могилы, посвяти же меня в вашу тайну и раскрой причину вечного траура в этом доме». — «Дитя мое, — отвечал старец, — не проси меня о том, чего я не в силах сделать. Я просил Аллаха Великого никому не посылать моих испытаний. И если ты хочешь избежать нашей участи, никогда не открывай эту дверь, — сказал умирающий, указав юноше на двери. — А если хочешь знать причину наших несчастий, загляни за нее, но раскаешься ты, когда будет слишком поздно». Это были последние слова доброго старца, он преставился к милости Великого Аллаха. Молодой человек обмыл тело, завернул в саван и похоронил в саду рядом с другими. Долго размышлял юноша над словами своего благодетеля, но однажды все же решился. Подошел он к заветной двери, которая давно покрылась паутиной, посмотрел на четыре стальных замка, вспомнил предостережение старца и ушел. Семь дней боролся мужчина с искушением, на восьмой воскликнул: «Обязательно открою дверь и посмотрю, что произойдет! Приговора Аллаха Великого и судьбы не отвратить ничем, и никакое дело не случится, если не по воле его».

Он взломал замки, за дверью открылся узкий проход, любопытный юноша шел по нему часа три, пока не оказался на берегу большого потока. Только начал он осматриваться, как вдруг спустился с неба огромный орел, схватил молодого человека в когти и понес между небом и землей. Бросил орел свою ношу на маленьком острове посреди бескрайних вод. Несчастный не знал, что делать, но увидел на горизонте парус. Постепенно парус приближался, и юноша смог разглядеть челнок из слоновой кости и черного дерева с веслами из сандала и алоэ, весь выложенный полосами из яркого золота. Когда судно причалило, на берег сошли десять прекрасных невинных девушек. Они стали целовать мужчине руки и называть его царь-жених. Одна из красавиц, подобная незакрытому солнцу на безоблачном небе, поднесла молодому человеку шелковый плат, в который были завернуты царственные одежды и золотой венец, украшенный яхонтами. Когда он переоделся, девушки подхватили его под руки и повели к челноку, устланному внутри коврами из разноцветного шелка. Незнакомки распустили паруса, и судно понеслось по волнам. Через некоторое время вдали показался берег. Когда челнок причалил, на берегу гостя встретила несметная рать, закованная в кольчуги. Юноше подвели пять меченых коней под золотыми седлами с украшениями из драгоценных каменьев. Сойдя на землю, он сел верхом на одного из жеребцов, остальных повели следом. Над головой седока сомкнулись знамена и флаги, где-то застучали барабаны, забили литавры, воины выстроились в колонны. Юноша был словно во сне и не мог поверить, что все это великолепие — реальность. Процессия добралась до зеленого луга, раскинувшегося перед дворцами, которые утопали в зелени цветущих и благоухающих садов.

Навстречу прибывшим со стороны дворцов двигалась процессия, среди которой выделялся единственный всадник. Встретившись, всадники спешились и поприветствовали друг друга. Оказалось, что встретивший юношу всадник правит в здешних местах. Повелитель пригласил юношу в гости. Они вновь сели на коней и отправились в сопровождении свиты и войска в царский дворец.

В палатах дворца царь молодому человеку указал на золотой престол, юноша сел, а рядом опустился правитель, и когда он откинул с лица покрывало, оказалось, что это прекрасная девушка, подобная незакрытому солнцу на безоблачном небе, но высокомерная и жеманная. Она сказала гостю: «Знай, я — царица этой земли, все воины, которых ты видел, все приближенные, чиновники, пехотинцы и всадники — женщины, а мужчины в этой стороне возделывают земли, застраивают города и заботятся о пользе людей, занятые всякими ремеслами».

Юноша крайне удивился. В это время вошел визирь, вернее, вошла седовласая старуха, чинная и величественная. «Приведи нам судью и свидетелей», — обратилась к ней царица и, повернувшись к молодому человеку, спросила: «Согласен ли ты, чтобы я была тебе женой?». Юноша поднялся и хотел было поклониться правительнице в ноги, но она удержала его. «Госпожа, я ничтожней слуг, которые тебе прислуживают», — воскликнул молодой человек. Владычица в ответ молвила: «Видишь этих слуг, воинов, богатства, сокровища и запасы. Распоряжайся этим, раздавай, дари, кому и что вздумается». Затем она повернулась и, вздохнув, указала на дверь за троном: «Только не открывай эту дверь. Если откроешь, будешь раскаиваться, но раскаяние не принесет облегчения». Только девушка закончила говорить, как явились судья и свидетели в сопровождении старухи-визиря.

Правительница велела заключить брачный договор и стала женой молодого путешественника. Устроили они пир, после которого юноша вошел к молодой жене и нашел ее невинной и девственной. Прожили они вместе семь счастливейших лет. Но однажды царь вспомнил о запрете жены и подумал: «Если бы за этой дверью не было сокровищ, лучше тех, что я видел, она не запретила бы мне открывать эту дверь». Он поднялся в тронный зал и опер дверь. Но не было за дверью несметных сокровищ. Увидел мужчина там птицу, которая когда-то схватила его на берегу бурного потока, а потом бросила на острове. «Нет простора для лица того, кто никогда не преуспеет!» — прокричала птица. Мужчина бросился бежать, но птица настигла его, схватила и понесла межу небом и землей, а потом опустила на землю в том самом месте, откуда унесла много лет назад, и скрылась из глаз в небе.

Когда несчастный очнулся, он вспомнил годы счастливой жизни на острове, почет, уважение и любовь. Разрыдался мужчина и просидел на берегу два месяца, мечтая вернуться к жене. В одну из ночей горестных раздумий услышал он крик: «Как велики были наслаждения! Не бывать, не бывать, чтобы вернулось к тебе то, что миновало! Умножь свои печали!». Понял глупец, что нет больше надежды, и никогда не вернется былое счастье. Поплелся он по узкому коридору и вернулся в дом, в котором был когда-то служителем десяти старцев. Понял тогда он причину их горя и простил им слезы. Сел мужчина в том зале, где в свое время рыдали старцы, перестал есть, пить, радоваться, только кручинился и наконец умер от тоски, похоронили его рядом со старцами в цветущем саду.

Знай же, царь, что торопливость непохвальна, и она вызывает только раскаяние. Вот мой совет.

В который раз царь послушался визиря и снова отказался от убийства сына.

На шестой день вероломная невольница вошла к царю с ножом в руке и сказала: «Знай, господин мой, что если ты не примешь моей жалобы и не соблюдешь своего права и своей чести перед теми, кто обидел меня, — а это твои визири, которые утверждают, что женщины устраивают хитрости, козни и обманы, и стремятся погубить этим мое право и заставить царя пренебрегать моим делом… я докажу тебе, что мужчины коварнее женщин, рассказав о сыне одного царя, который остался наедине с женой купца». — «А что у него с нею произошло?» — спросил царь. И невольница начала новый рассказ.

Пятый рассказ невольницы

Дошло до меня, царь, что жил давным-давно очень ревнивый купец. От великой ревности поселил он свою красавицу-жену в неприступном высоком загородном доме, уезжая, ревнивец запирал ворота, а ключи вешал на шею.

Однажды, когда купец отправился по делам в город, на загородную прогулку выехал сын правителя тех мест. Он долго рассматривал диковинную крепость и разглядел в одном из окон роскошно одетую красавицу. Ее прелесть смутила разум юноши, и он пожелал проникнуть во дворец, но это оказалось невозможным. Тогда молодой человек велел слуге подать бумагу и чернила, написал страстные признания и, закрепив бумагу на стреле, выстрелил ею из лука во двор дома прекрасной незнакомки.

Женщина велела служанке принести стрелу. Прочитав послание, она написала ответ, в котором призналась, что страсть прекрасного юноши зажгла в ее сердце ответное чувство. Выглянув из окна, женщина кинула к ногам царевича свое послание. Молодой человек, прочитав ответ, подобрался как можно ближе и попросил красавицу подать ему нитку. Она выполнила просьбу, юноша привязал на нитку ключ и велел женщине хранить его.

Поговорив и попрощавшись с желанной женщиной, он вернулся домой и велел одному из приближенных визирей запереть его в сундуке, а сундук отвезти в загородный дом купца, оставить на несколько дней, а потом забрать.

Визирь в точности исполнил приказание. Привез сына правителя в сундуке к дому купца. Тот, увидев визиря, кинулся целовать ему руки, вопрошая о нужде, которая привела знатного чиновника в дом скромного торговца. «Я хочу, чтобы ты поставил этот сундук в самое дорогое для тебя место. Через несколько дней я заберу его», — ответил визирь и, оставив груз, отправился в город. Купец велел носильщикам отнести сундук в одну из кладовых. После этого собрался и отправился по своим делам, не забыв, по обыкновению, запереть ворота.

Жена купца, посвященная в планы юноши, немедля нарядилась в лучшие одежды и поспешила в кладовую, где отперла замок сундука ключом, который оставил ей молодой человек. Женщина проводила тайного гостя в комнату для гостей, где они провели время за едой, питьем и развлечениями. Так прошло семь дней. Всякий раз, как только муж выходил за порог, жена вызволяла любовника из сундука, а когда незадачливый ревнивец начинал отпирать ворота, прятала юношу обратно в сундук и запирала на замок. Но в один из дней царь спросил о своем сыне, и визирь спешно отправился к купцу за сундуком.

Они вместе приехали в дом купца, жена рогоносца, не ожидавшая супруга так рано, едва успела спрятать сына правителя в сундук, но в спешке забыла запереть замок. Когда купец вместе с носильщиками взялся за крышку, сундук раскрылся, и все увидели, что в нем лежит царский сын.

Купец узнал царевича, вышел к визирю и сказал: «Уведи царевича, никто из нас не может его схватить». Визирь увел царевича, а купец после этого развелся с женой, поклявшись никогда больше не жениться.

Дошло до меня также, владыка, что один образованный человек купил на рынке слугу и привел его в свой дом. Слуга прожил у нового господина несколько дней. Однажды хозяин сказал своей жене: «Съезди завтра в сад развеяться, прогуляться». Она согласилась. Новый слуга ночью тайком приготовил кушанья, напитки, закуски и плоды и под утро разложил их под разными деревьями в том саду, где собиралась гулять госпожа. Утром хозяин велел ему приготовить все, что нужно для прогулки, и проводить госпожу в сад.

Когда они вошли в сад, закаркал ворон, и слуга воскликнул: «Ты сказал правду!». Женщина спросила: «Разве ты понял, что сказал ворон?» — «Да, госпожа. Он сказал: “Под этим деревом стоит кушанье, приходите его поесть”», — ответил мужчина.

Хозяйка подошла к дереву, на которое указал слуга, и с изумлением обнаружила под ним различные кушанья. Она удивилась и подумала, что слуга действительно знает птичий язык. Когда они поели, вновь закаркал ворон. И слуга воскликнул: «Ты сказал правду!» — «Что он говорит на этот раз?» — спросила госпожа. И тот ответил: «Он говорит, что под таким-то деревом кувшин с водой, надушенной мускусом, и старое вино».

Женщина пошла с ним и нашла все это, она удивилась еще больше. Они выпили вино и вновь отправились бродить по саду, и снова закаркал ворон. «Что говорит этот ворон?» — спросила госпожа, и слуга ответил: «Он говорит, что под таким-то деревом плоды и закуски».

Снова хитрый слуга удивил свою госпожу. Отведав плодов и закусок, они снова стали гулять по саду, а когда ворон вновь закаркал, слуга швырнул в него камень. «Почему ты его бьешь, что он сказал?» — спросила женщина. «Я не могу тебе перевести его слова, госпожа», — ответил плут. Женщина стала настаивать, и слуга молвил: «Ворон говорит мне: сделай с твоей госпожой то, что с нею делает муж». Женщина рассмеялась в ответ, а потом воскликнула: «Дело нетрудное, и я не могу тебе отказать в этом!». И под одним из деревьев слуга удовлетворил с нею свое желание.

И вдруг оказалось, что в сад за женой пришел сам господин. «Эй, что это с твоей госпожой, что она тут лежит, и что ты делаешь рядом с ней?» — закричал он слуге. — «Господин, — отвечал тот, — она упала с дерева, а я пытаюсь привести ее в чувства».

Женщина же, увидев мужа, застонала, заохала, стала подниматься, жалуясь на боль и восклицая: «Ах, спина! Ах, бок! Пойди сюда, муж мой, я умираю». Супруг ее растерялся и велел слуге подвести госпоже коня, они вместе усадили плутовку в седло, и муж всю дорогу придерживал ее стремя, повторяя: «Аллах да вылечит тебя и да исцелит!».

И невольница заплакала: «Вот, царь, одна из хитростей мужчин и их козней; пусть же не отвратят тебя твои визири от того, чтобы меня поддержать и взять за меня должное!». Видя слезы обожаемой невольницы, правитель вновь приказал казнить сына.

Но вошел к нему шестой визирь, поцеловал землю и сказал: «Да возвеличит царя Аллах Великий! Я тебе предан и советую, чтобы ты повременил в деле твоего сына. Ложь подобна дыму, а истина стоит на крепких столбах. Свет истины прогоняет мрак лжи, и знай, что козни женщин велики. Ведь сказал Великий Аллах в своей славной книге: «Поистине, козни ваши велики!»

Дошел до меня рассказ о женщине, перехитрившей всех вельмож царства». «А как это было?» — спросил правитель. И визирь рассказал.

Рассказ шестого визиря

Дошло до меня, владыка, что выдали одну купеческую дочь замуж за мужчину того же сословия, и часто отлучался он из дома по торговым делам. Во время одной из затянувшихся отлучек мужа женщина встретила прекрасного юношу и влюбилась. Молодой купеческий сын ответил ей взаимностью. Однажды он поспорил с одним человеком, тот пожаловался начальнику городской полиции, и юношу отправили в тюрьму. Когда влюбленная женщина узнала об этом, она надела лучшие одежды, пришла к дому начальника полиции и передала ему записку. В послании говорилось: «Тот, кого ты заточил в темнице, — мой брат, безвинно оклеветанный. У меня, кроме брата, никого нет, и я прошу владыку о милости, чтобы он выпустил его из тюрьмы».

Начальник полиции прочел записку, ему приглянулась миловидная женщина, и он сказал: «Войди в дом, я велю привести твоего брата, и ты заберешь его». — «Владыка, — ответила просительница, — у меня нет никого, кроме Аллаха Великого, я — чужеземка и не могу входить ни в чей дом». — «Я не отпущу твоего брата, пока не войдешь в дом, и я не удовлетворю с тобой свою страсть», — сказал мужчина. Жена купца ответила, что может уступить его желанию, только если начальник полиции придет к ней в дом и останется там на весь день. Охваченный страстью мужчина согласился. А женщина прямо от него отправилась к городскому судье, рассказала придуманную историю о невинно оклеветанном брате и попросила ходатайствовать перед начальником полиции.

Судья, присмотревшись к женщине, нашел ее привлекательной и сказал: «Войди в дом, к невольницам, и отдохни немного, а я пошлю к начальнику полиции, чтобы он отпустил твоего брата. Я готов заплатить выкуп за твоего брата, если ты согласишься разделить со мной ложе».

«Если так делаешь ты, владыка, то мы не будем порицать других», — молвила женщина. А судья воскликнул: «Если ты не согласишься, иди своей дорогой!».

Женщина сделала вид, что стесняется невольниц и слуг судьи, и предложила встретиться в ее доме. Встречу же назначила на тот же день и час, что и начальнику тюрьмы.

От судьи плутовка направилась к дому визиря, которому также пожаловалась на судьбу невинно оклеветанного брата. И тот пообещал свободу юноше взамен на страсть женщины. Купеческая дочь и ему назначила свидание в том же месте и в тот же день и час, что и двум другим мужчинам.

А потом хитрая женщина отправилась к правителю тех мест и поведала ему историю о брате, невинно страдающем в темнице. Царь тоже воспылал страстью к привлекательной особе и пообещал вызволить брата, если женщина немедля пройдет с ним во внутренние покои дворца.

«Царь, — ответила та, — это для тебя не трудно, либо по моей воле, либо насильно, если царь захотел, такова моя счастливая доля. Но если он придет в мое жилище, то почтит меня, перенеся туда свои благородные шаги, как сказал поэт:

Друзья мои, видели ли вы или слышали, Чтоб тот посетил меня, чьи славны достоинства?».

Повелитель не смог отказать и согласился на встречу в то же время, что и трое прежде страждущих.

Из дворца влюбленная женщина направилась к столяру и попросила изготовить комод с четырьмя отделениями, запирающимися на ключ. Когда же вместо оплаты столяр предложил ей разделить с ним ложе, женщина, вздохнув, ответила: «Если уж это неизбежно, сделай пять отделений с замками».

Она назначила мастеру свидание в тот же час того же дня, что и всем остальным.

Столяр согласился, заказчица дождалась, пока он изготовил комод, велела слугам отнести его в дом и установить в гостиной. Потом женщина взяла четыре платья и отнесла к красильщику, тот выкрасил их в разные цвета. Плутовка принялась готовиться к встрече гостей.

В назначенный день и час она надела лучшие одежды, надушилась, устлала комнату роскошными коврами и села поджидать гостей. Первым пришел судья, хозяйка поцеловала перед ним землю, усадила на постель и стала с ним заигрывать. Когда же терпение гостя иссякло, она сказала: «Господин, сними одежду и тюрбан, надень эту желтую рубашку и покрой голову этим покрывалом, а я принесу еду и питье. Потом ты исполнишь все, что желаешь». Хитрая женщина взяла у судьи одежду и тюрбан, а он надел рубашку и покрывало.

Вдруг кто-то постучал в дверь. «Кто это стучит?» — спросил незадачливый любовник. Женщина ответила: «Это мой муж!» — «Что же делать, куда бежать?» — воскликнул судья. «Не бойся, господин, я спрячу тебя в этом комоде», — молвила купеческая жена, подвела его к шкафу и закрыла в нижнем отделении. После этого пошла открывать двери. Оказалось, что пришел начальник тюрьмы. Хозяйка усадила его на постель и сказала: «Господин, это место — твое место, этот дом — твой дом, а я — твоя невольница и одна из твоих служанок. Останься у меня на весь день, сними свои вещи и надень эту красную одежду». Она повязала голову мужчины обрывком тряпки, принесла заготовленное заранее платье, забрала одежду гостя и начала с ним заигрывать. Когда мужчина протянул к ней руки, женщина сказала: «Владыка, этот день — твой день, но будь милостив и напиши бумагу, чтобы моего брата выпустили из тюрьмы, и тогда мое сердце успокоится». — «Слушаю и повинуюсь!» — ответил начальник тюрьмы и написал записку своему казначею: «В час прибытия этого письма к тебе выпустишь такого-то безотлагательно; не допускай небрежности и не возражай тому, кто принес послание». Запечатав письмо, передал его хозяйке дома, она взяла бумагу и вновь принялась с ним заигрывать.

Вдруг кто-то постучал в дверь. «Кто это?» — спросил начальник тюрьмы, и хитрая женщина ответила: «Мой муж». «Что мне делать?» — воскликнул мужчина. — «Спрячься в этом комоде, а я отправлю мужа и вернусь», — сказала плутовка, заперла его во втором отделении над судьей, который слышал весь разговор, и пошла отпирать двери.

Оказалось, что пришел визирь. Женщина поклонилась и сказала: «Господин мой, ты почтил меня, придя в мое жилище!». Она усадила и этого гостя на постель, предложив ему сменить одежду на легкое платье. Визирь снял с себя одежду, хозяйка дома одела его в голубую рубашку и красный колпак, приговаривая: «Владыка, побудь в этой одежде для беседы, веселья и сна». После этого начала заигрывать с мужчиной, но не позволяла ему до себя дотрагиваться.

И снова раздался стук в двери. Хитрая хозяйка отправила и этого гостя в комод и открыла двери следующему.

На этот раз пришел царь. Женщина поцеловала перед ним землю и, взяв его за руку, усадила на постель со словами: «Если бы мы подарили тебе весь мир и то, что в нем есть, это бы не стоило одного шага из твоих шагов к нам». Правитель сел на постель, а жена купца, попросив позволения, сняла с царя одежду ценою тысячи динаров и одела его в лохмотья за десять дирхемов, а потом начала заигрывать с повелителем.

Когда царь хотел обнять соблазнительницу, она отпрянула, промолвив: «Это дело от нас не уйдет, я обещала услужить тебе в этом покое и обрадую тебя».

В это время снова кто-то постучал в двери, царь воскликнул: «Отошли этого человека, кто бы он ни был, или я сам это сделаю». — «Не стоит, владыка, я все улажу, только ты спрячься пока в этом комоде», — сказала женщина и, проводив царя к четвертому отделению, заперла там. Она открыла дверь и увидела, что пришел столяр. Мужчина вошел в дом, поприветствовал хозяйку, она же сказала ему: «Посмотри, что за комод ты сделал, у него узкие отделения. Убедись, ты там не поместишься».

Когда мужчина забрался в шкаф, плутовка заперла его в пятом отделении, потом взяла записку, которую написал начальник тюрьмы, и отправилась к казначею. Тот прочел послание и выпустил возлюбленного женщины. Она поведала любимому о том, что пришлось сделать ради его спасения, и молодые люди решили бежать. Без промедления собрали вещи, навьючили их на верблюдов и уехали из города.

Между тем незадачливые любовники молча сидели в шкафу до тех пор пока не захотелось им помочиться, и столяр налил на голову правителю, тот — на голову визиря, визирь — на голову начальнику тюрьмы, а тот — на голову судьи. И судья закричал: «Что это за грязь! Мало того, что я заперт здесь, так мне еще на голову мочатся». Услышав знакомый голос, начальник тюрьмы воскликнул: «Да увеличит Аллах твою награду, судья!». Стали возмущаться и остальные пленники, по голосам они узнавали друг друга, молчали только царь и столяр. Но когда визирь воскликнул: «Прокляни, Аллах, эту женщину за то, что она с нами сделала! Она созвала к себе всех вельмож царства, кроме царя!».

Владыка воскликнул: «Молчите! Я первый попал в сети этой распутницы и развратницы!» А столяр в ответ промолвил: «А я? В чем мой-то грех? Я сделал ей шкаф за четыре динара золотом и пришел потребовать платы, а эта злодейка хитростью заманила меня в шкаф и заперла». Пленники стали переговариваться, отвлекать друг друга от мыслей о пище и воде.

Тем временем соседи заметили, что жена купца пропала, и решили выяснить, что произошло. Они собрались, взломали двери и вошли в дом. В гостиной люди увидели комод, из которого раздавались стоны и мольбы о спасении. Вошедшие стали говорить друг другу: «Неужели в нем джинн?». Один из них воскликнул: «Наберем дров и сожжем его огнем». — «Не делайте!» — закричал из комода судья.

Но люди сказали друг другу: «Джинны иногда меняют образ и говорят человеческим языком». Услышав эти слова, судья прочел кое-что из великого Корана и затем сказал: «Подойдите и откройте ящики комода, нас здесь целая толпа».

После того как пришедшие узнали о том, что случилось, они позвали мастера, который открыл ящики комода и вызволил судью, начальника тюрьмы, визиря, правителя и столяра.

Выбравшись, пленники стали смеяться друг над другом из-за нелепой одежды, в которую их нарядила плутовка. Потом, убедившись, что их дорогие одежды она унесла с собой, послали в свои дома за платьем, и только переодевшись, вышли к людям. Правитель приказал искать хитрую женщину, но найти беглянку так и не удалось.

Посмотри же, владыка, какую хитрость сделала эта женщина с теми людьми.

Дошло до меня также, что жил один человек, который стремился увидеть Ночь могущества. Однажды ночью он увидел раскрывшиеся небесные врата и ангелов и сказал жене: «Аллах показал мне Ночь могущества, а мне было ниспослано, что если я увижу ее и сотворю три молитвы, они будут исполнены. Я спрашиваю у тебя совета: что мне пожелать?» — «Попроси Аллаха увеличить тебе член!» — посоветовала женщина. Мужчина попросил, и член его сделался точно тыквенная бутылка, таким, что человек не мог стоять, а жена, когда он хотел познать ее, убегала от него. Супруг спросил: «Что же делать? Ты пожелала этого ради твоей страсти». — «Я не хочу, чтобы он оставался таким длинным», — ответила жена. Мужчина поднял голову к небу и молвил: «О боже, избавь меня от этого дела!». И избавил его Аллах от члена. Увидев это, супруга сказала ему: «Нет, не нужен ты мне такой!». Муж воскликнул: «Все это от твоего злосчастного совета и дурного замысла! Было три молитвы, которыми я достиг бы блага и в этой жизни, и в будущей, и две пропали». — «Помолись Аллаху Великому, чтобы он снова сделал тебя таким, как прежде!» — сказала женщина. Мужчина помолился господу и стал опять таким, как был.

И все это, царь, произошло по причине дурного замысла женщины, я рассказал тебе об этом, чтобы ты убедился, что женщины глупы и слабы умом и замышляют дурное. Не слушай же их слов и не убивай сына, кровь твоего сердца. Ты сотрешь воспоминание о себе после себя.

И царь снова отказался от казни сына.

На седьмой день люди привели невольницу к царю. Оказалось, что она развела большой костер у стен дворца. Правитель спросил ее: «Почему ты это сделала?». Женщина ответила: «Если ты не рассудишь меня с твоим сыном, я брошусь в этот огонь. Жизнь мне стала противна, и прежде чем прийти к тебе, я написала завещание, раздала свои деньги и решила умереть, а ты будешь каяться, как каялся царь, который пытал сторожиху бани». — «А как это было?» — спросил повелитель. И невольница начала рассказ.

Шестой рассказ невольницы

Дошло до меня, царь, что жила одна богомольная, воздержанная и благочестивая женщина, если она заходила во дворец, считалось это благословением, все придворные уважали ее и любили. Однажды жена царя дала ожерелье ценою в тысячу динаров и сказала: «Возьми это ожерелье и храни его, пока я не выйду из бани». Женщина взяла ожерелье и села в покоях царицы. Потом она положила ожерелье под молитвенный коврик и стала молиться, после молитвы вышла из комнаты. А в это время прилетела птица и, выхватив ожерелье из под коврика, затолкала драгоценности в щель в углу дворца. А сторожившая ожерелье женщина не заметила этого. Когда царица вышла из бани и потребовала свое украшение, сторожиха не нашла, рассказала госпоже, что случилось, божилась, что не знает, где ожерелье. Когда жена правителя рассказала об этом мужу, он велел пытать сторожившую огнем и избить ее. Владычица велела пытать женщину, но та ни в чем не признавалась и никого не обвиняла. После этого царь приказал заточить ее в темнице в кандалы. Однажды правитель с женой сидели в саду, и вдруг взор царя упал на птицу, которая вытаскивала из щели то самое ожерелье.

Царь кликнул одну невольницу, та вспугнула птицу и достала украшение. Понял правитель, что сторожившая драгоценности женщина наказана безвинно, и раскаялся в содеянном. Велел он привести узницу, стал со слезами просить у нее прощение, приказал наградить ее. Но женщина отказалась взять деньги, простила владыку и ушла из дворца, дав себе клятву, что не войдет ни в чей дом. Она странствовала по горам и долинам и поклонялась Аллаху Великому, пока не умерла.

Дошло до меня также, царь, в числе рассказов о кознях мужчин, что голубь с голубкой собрали на зиму в гнездо пшеницу и ячмень, а к лету зерно усохло, и голубь сказал голубке: «Это ты съела зерно!». Она стала божиться, что не съела ни одного лишнего зернышка. Но супруг не поверил ей, стал бить крыльями и заклевал до смерти.

Осенью зерно напиталось влагой и снова разбухло, понял тогда голубь, что несправедливо обвинил и погубил голубку. Раскаялся он, да было уже поздно. Затосковал голубь, заболел и умер.

Дошел до меня также, в числе рассказов о кознях мужчин, рассказ более удивительный, чем все эти. «Подавай то, что у тебя есть», — воскликнул царь. И невольница начала свой рассказ.

Седьмой рассказ невольницы

Владыка, жила на свете царевна по имени ад-Датма, не было ей равных по красоте, прелести, стройности соразмерности, блеску и жеманству. Любой мужчина терял рассудок от одного взгляда на нее. Сыновья всех царей сватались к девушке, но она не соглашалась ни на одно предложение, говорила: «На мне женится только тот, кто меня покорит в пылу битвы. За того, кто меня одолеет в сражении, я выйду замуж с радостным сердцем. А у того, кого я одолею, заберу коня, оружие, одежду и напишу у него на лбу: “Этот отпущен такою-то”».

Сватались к ней царевичи из дальних и ближних мест, но всех она позорила, отнимала оружие и клеймила огнем.

Прослышал о ней сын одного из персидских царей по имени Бахрам. Взял он деньги, коней, сокровища и отправился свататься к своенравной царевне.

Прибыв на место, он послал отцу девушки роскошный подарок, царь проявил приветливость и оказал гостю величайший почет. Затем царевич сообщил владыке, что он хочет посвататься к его дочери. Правитель ответил: «Дитя мое, я не властен над своей дочерью. Ад-Датма поклялась, что выйдет замуж только за того, кто покорит ее на поле битвы». — «Я приехал, зная это условие», — молвил царевич. И правитель сказал: «Завтра ты с ней встретишься».

На следующий день отец девушки велел сообщить дочери о новом претенденте на ее руку и сердце. Царевна приготовилась к бою, и соперники вышли на поле битвы, где уже собрались зеваки.

Ад-Датма вышла одетая, подпоясанная и закрытая покрывалом, царевич выступил в крепчайших доспехах и с совершеннейшим снаряжением. Понеслись противники друг на друга, долго гарцевали и бились, ни один не мог одержать победу. Испугалась девушка, что царевич пристыдит, поняла, что он, несомненно, ее одолеет, и захотела перехитрить противника. Открыла царская дочь лицо, засияла красота ее ярче месяца, юноша взглянул на нее и оторопел. Сила его ослабла, и исчезла решимость. А поединщица, увидив это, понеслась на него и выбила из седла. Царевич в ее руках уподобился воробью в когтях орла. Красота девушки ошеломила молодого человека, он не понимал, что происходит. Царевна взяла его коня, оружие, одежду, заклеймила огнем и отпустила.

Очнувшись, царевич несколько дней не притрагивался ни к еде, ни к питью. Он потерял сон и покой от любви к той девушке.

Юноша написал отцу, что не может вернуться домой, пока не покорит сердце этой девушки, или умрет. Родитель молодого человек очень огорчился и хотел было идти войной на обидчиков, но визири удержали его и уговорили быть терпеливым.

Бахрам решил прибегнуть к хитрости, чтобы достичь своей цели. Он притворился дряхлым старцем и направился в сад, где любила гулять ад-Датма. Переодетый юноша стал работать садовником, выращивать деревья и заботиться о плодах. Однажды рабы привели в сад мулов, нагруженных коврами и посудой, оказалось, что царская дочь желает провести время в этом саду. Царевич принес в сад украшения и одежды своей страны, уселся и разложил кое-что из сокровищ перед собой. Сам же стал трястись, будто дряхлый старик.

В назначенный час пришли в сад невольницы, они сопровождали царевну, которая сияла средь них, подобно месяцу среди звезд. Прогуливаясь по саду, красавица увидела старика, у которого трясутся руки и ноги. Перед старцем лежали украшения и сокровища.

Девушки удивились и стали расспрашивать его, для чего он разложил все эти сокровища. Старец ответил, что с помощью сокровищ хочет жениться на какой-нибудь из них.

Девушки стали смеяться над ним: «Когда ты женишься, что ты станешь делать?». Царевич ответил: «Я поцелую жену один раз и разведусь». — «Я выдала за тебя замуж вот эту девушку», — сказала царевна. Старец поднялся, опираясь на палку, трясясь и спотыкаясь, подошел к молодой жене, поцеловал ее, отдал украшения и одежды. Девушка обрадовалась, все посмеялись над стариком и отправились во дворец. На следующий день ад-Датма снова приехала на прогулку в сад в окружении невольниц, и вновь они увидели старца, который разложил перед собой больше драгоценностей и красивой одежды. История с женитьбой повторилась. Вернувшись во дворец, царская дочь подумала: «Я больше всех заслуживаю эти сокровища, и от этого не будет никакого вреда».

Утром она переоделась невольницей и, придя в сад, сказала царевичу: «Старец, я — дочь царя, хочешь на мне жениться?» — «С любовью и удовольствием!» — отвечал тот. Достал самые дорогие украшения и одежды, отдал их царевне и поднялся, чтобы поцеловать девушку, которая не ожидала подвоха. Подойдя, он схватил ад-Датму, швырнул на землю и лишил ее девственности. «Разве ты не узнаешь меня? — сказал после случившегося царевич. — Я Бахрам, сын царя персов. Я изменил облик и удалился от родных и царства ради тебя». Царевна молча поднялась и побрела во дворец, размышляя о том, что убийство обидчика не принесет пользы и единственный выход — бежать с ним в страну персов.

Покоренная строптивица собрала деньги и сокровища, отправила их к Бахраму, предупредив, чтобы он собрался в дорогу. Беглецы, сговорившись, ночью сели на лучших коней и еще до наступления утра пересекли границы государства. Когда молодые люди приблизились к городу отца юноши, обрадованный родитель встретил дорогих гостей с великими почестями. Через несколько дней правитель отправил отцу ад-Датмы роскошные подарки и написал письмо, в котором уведомил о том, что девушка находится у него, и потребовал ее приданое. Отец строптивицы принял послов с почестями, сильно обрадовался, устроил пиршество. Потом правитель, призвав судью и свидетелей, написал брачный договор своей дочери с царевичем. Он наградил послов, привезших добрые вести, и отправил приданое. А Бахрам и ад-Датма жили вместе, пока не разлучила их смерть.

Смотри же, царь, каковы козни мужчин против женщин! Я не откажусь от своего права, пока не умру!

И царь приказал убить своего сына.

Но тут вошел к нему седьмой визирь и сказал: «Владыка, повремени, пока не выслушаешь мой совет. Тот, кто выжидает и медлит, получает желаемое, а кто торопится — раскаяние. Я знаю, царь, о кознях женщин то, чего не знает никто. До меня дошел рассказ о старухе и сыне купца. «А как это было?» — спросил правитель. И визирь начал свой рассказ.

Рассказ седьмого визиря

Дошло до меня, царь, что у одного очень состоятельного купца был любимый сын. Однажды юноша попросил у отца деньги, чтобы отправиться в Багдад и посмотреть на дворцы халифов, которые описывали ему дети других купцов. Отец попытался удержать свое чадо, но молодой человек был непреклонен, говорил о душевной тоске, которую сможет исцелить только путешествие в Багдад. Купцу ничего не оставалось, кроме как уступить прихоти сына. Он собрал товары на тридцать тысяч динаров и отправил сына в путешествие с купцами, которым доверял, поручив им заботу о своем любимом ребенке. Добравшись до Багдада, юноша увидел дом ошеломляющей красоты, покои в нем были расположены друг напротив друга, пол был выложен разноцветным мрамором, а потолки украшены мадинской лазурью. Купеческий сын захотел снять этот дом и спросил у привратника о цене. Тот ответил, что дом сдается за десять динаров в месяц. «Ты насмехаешься надо мной?» — воскликнул юноша. «Клянусь Аллахом, — ответил привратник, — я говорю только правду. Всякий, кто поселится в этом доме, живет там не больше недели или двух». — «Почему же?» — спросил молодой человек. И привратник молвил: «Дитя мое, всякий, кто поселится в этом доме, выходит из него больным или мертвым. Молва разнесла дурную славу, и никто не хочет селиться в этом доме, поэтому такая мизерная плата».

Удивленный юноша подумал, что не стоит обращать внимания на суеверия, он поселился в прекрасном доме и стал заниматься торговлей. Однажды, когда купеческий сын сидел у ворот, на дороге появилась старуха, подобная пятнистой змее. Она часто славословила и святила имя Аллаха, удаляя с дороги камни и другие препятствия. Поравнявшись с юношей, женщина стала внимательно его разглядывать. «Женщина, разве ты меня знаешь или сомневаешься во мне?» — спросил купеческий сын. Старуха торопливо подошла к нему, приветствовала и молвила: «Сколько времени ты живешь в этом доме?» — «Два месяца, матушка», — ответил юноша. «Этому-то я удивилась. Мы не знакомы, и я не усомнилась в тебе, а удивилась. Не сомневаюсь, дитя мое, что ты подвергаешь опасности свою молодость. Разве ты не поднимался на балкон?» — сказала старуха и быстро пошла своей дорогой.

Сын купца вошел в дом и стал искать таинственный выход на балкон. Долго он шарил по углам, пока наконец не отыскал маленькую дверь, в засовах которой свил гнездо паук. Юноша сказал про себя: «Может быть, паук свил на этой двери гнездо лишь потому, что за нею гибель!». Положился на слова Аллаха Великого: «Скажи: “Не поразит нас ничто, кроме того, что начертал нам Аллах”, — и открыл дверь. Поднявшись по узкой винтовой лестнице, молодой человек присел отдохнуть и осмотрелся. Изящное, нарядное помещение вело к выходу на балкон, возвышающийся над городом. И с этого балкона купеческий сын разглядел женщину, подобную гурии. Она мгновенно овладела разумом и сердцем юноши, оставив ему страдания Айюба и печаль Якуба[9].

«Может быть, те, кто жил в этом доме, болели и умирали именно из-за этой женщины. Если бы я знал, в чем избавление, — мой разум пропал!» — простонал юноша и спустился в свои покои. Долго он ходил из угла в угол, но никак не мог успокоиться. Тогда молодой купец спустился к воротам и увидел, что по улице вновь идет старуха, поминая и прославляя Аллаха. Он бросился к ней со словами: «Матушка, я был здоров и благополучен, пока не отпер дверь, ведущую на балкон. Теперь я думаю, что погибну, и знаю, что нет для меня врача, кроме тебя».

Старуха засмеялась в ответ и молвила: «С тобою не будет беды, если захочет Аллах Великий!». Юноша вынул из-за пояса Кошелек со ста динарами и протянул старухе со словами: «Возьми их, матушка, и поступай со мной, как поступают господа с рабами. Только помоги мне, иначе, если я умру, с тебя будет спрошено за мою кровь в день воскресения». Женщина согласилась, она взяла деньги и сказала, что если будет на то воля Аллаха, то вернется завтра. Купцу же велела купить на шелковом рынке в лавке Абу-ль-Фатха ибн Кайдама за любые деньги лучшее покрывало, шитое золотом.

Затем старуха ушла, а юноша провел ночь, ворочаясь, как на угольях. Утром он взял тысячу динаров и отправился на шелковый рынок в лавку Абу-ль-Фатха. Поприветствовал купеческий сын хозяина лавки и попросил у него лучшее покрывало. Абу-ль-Фатх пригласил покупателя войти и велел слугами принести тюки с товаром. Был он человек состоятельный, в его доме проживала многочисленная челядь и домочадцы. Среди прочего люда чудом удалось купеческому сыну разглядеть ту самую женщину, подобную гурии. Он узнал, что это жена хозяина лавки по имени Махзия. Супруг красавицы показал юноше множество шелковых покрывал, молодой человек выбрал нужное и, заплатив купцу пятьдесят динаров, отправился домой.

У дома его уже ждала старуха. Когда они вошли в покои, женщина попросила уголек из очага. Она поднесла кончик покрывала к угольку и прожгла его, а потом свернула покрывало так же, как прежде, и, взяв его с собой, отправилась в дом Абу-ль-Фатха. Ворота ей открыла Махзия. А старуха была дружна с ее матерью. «Что тебе нужно, матушка, — спросила хозяйка. — Мать ушла от меня домой». — «Дочка, — ответила старуха, — я знаю, что твоя мать у себя дома. Я была у нее, а к тебе заглянула, только боясь, что пропущу время молитвы. Я хочу у тебя омыться, так как знаю, что ты чистоплотная и в доме у тебя чисто».

Молодая женщина пригласила гостью в дом. Та вошла, взяла кувшин, уединилась, омылась и совершила молитву. Потом вышла к хозяйке со словами: «Дочка, я думаю, что в том месте, где я молилась, ходили слуги, и оно нечисто. Присмотри другое место, где бы мне помолиться. Я уничтожила ту молитву, которую сотворила раньше». «Матушка, пойди помолись на моей постели», — ответила Махзия и проводила старуху в свои покои. Там гостья начала молиться, взывать к Аллаху и кланяться и между делом, воспользовавшись невниманием хозяйки, положила покрывало под подушку, закончила молитву, поблагодарила и ушла.

Вечером домой вернулся муж молодой женщины. Он сел на ложе, Махзия принесла ему кушанья. После ужина купец вымыл руки, облокотился на подушку, и вдруг увидел, что из-под нее торчит кончик покрывала. Вытянув покрывало, мужчина узнал его и заподозрил жену в неверности. Он позвал ее и спросил, откуда это покрывало. Бедная женщина поклялась, что невиновна. Купец был на особом счету у халифа и, опасаясь позора, промолчал. Он сказал жене: «До меня дошло, что твоя мать лежит больная, все женщины у нее и плачут о ней. Она приказала, чтобы ты к ней пришла».

Махзия побежала в родительский дом и нашла мать в добром здравии. Не успели женщины разобраться в случившемся, как в дом вошли носильщики и поставили у порога пожитки молодой женщины. Поняла жена купца, что муж побоялся скандала и выставил ее из дома хитростью. Но на расспросы матери отвечать не стала. Через несколько дней в их дома пришла та самая старуха, которая все подстроила.

«Сестрица, что за история у твоей дочери с мужем? До меня дошло, что он с ней развелся; какой за ней грех?» — спросила хитрая женщина у матери Махзии. «Может быть, ее муж вернется к ней по твоему благословению, — ответила мать женщины. — Помолись же за нее, сестрица: ты постница и простаиваешь всю ночь». И старуха, обращаясь к молодой женщине, молвила: «Дочка, не печалься, если захочет Аллах Великий, я сведу тебя с твоим мужем на днях».

Потом плутовка отправилась в дом купеческого сына и сказала ему: «Приготовь красивое помещение, я приведу к тебе ту женщину сегодня вечером». Юноша кинулся исполнять приказ, а старуха пришла к матери Махзии и уговорила ту отпустить дочь с нею на свадьбу, чтобы развеять ее грусть. Женщина нарядила дочь в роскошные одежды, надела на нее лучшие украшения и отпустила с доброй подругой. Провожая их до ворот, она твердила старухе: «Смотри, чтобы ее не увидел кто-нибудь, ты ведь знаешь, каково место ее мужа у халифа. Не задерживайся же и возвращайся в самом скором времени». Старуха привела Махзию в дом юноши, а жена купца думала, что это тот дом, где свадьба.

Когда женщины вошла в украшенную гостиную, юноша кинулся целовать руки и ноги молодой женщине. Та растерялась, смутилась, ее поразила привлекательность юноши и казалось, что дом, цветы, угощения и напитки — сон. Старуха, видя растерянность девушки, молвила: «Имя Аллаха над тобою, дочка! Не бойся, я сижу и не покину тебя ни на одну минуту. Ты подходишь для него, и он подходит для тебя». Махзия села в сильном смущении, а юноша продолжал развлекать и смешить ее, пока она не развеселилась, стала есть и пить. Потом молодая женщина взяла лютню и запела и склонилась и устремилась к красоте юноши. Увидав это, купеческий сын опьянел без вина, его душа показалась ему ничтожной. И старуха оставила молодых наедине. На заре она пришла к ним, пожелала доброго утра и спросила женщину: «Какова была твоя ночь, госпожа?» — «Было хорошо из-за твоих длинных рук и умения сводничать», — ответила Махзия. Сводня молвила: «Вставай, пойдем к твоей матери». Юноша, услышав эти слова, выложил перед старухой сто динаров и сказал: «Оставь ее у меня на сегодняшнюю ночь». Женщина направилась к матери купеческой жены и сказала ей: «Твоя дочь желает тебе мира. Мать невесты взяла с нее клятву, что она проведет у нее сегодняшнюю ночь». — «Сестрица, — сказала мать женщины, — пожелай мира им обеим. Если девушка довольна, то не беда, что она там переночует — пусть повеселится».

Так прошла неделя. Ежедневно старуха придумывала для матери Махзии новую причину и каждый день брала у купеческого сына сто динаров. На восьмой день мать молодой женщина воскликнула: «Приведи мою дочь немедленно, мое сердце занято ею! Время отсутствия затянулось, и это подозрительно». Старуха разгневалась, пришла в дом к молодому купцу и увела Махзию, пока мужчина спал. Когда молодая женщина пришла в родительский дом, мать обрадовалась и сказала: «Дочка, я беспокоилась о тебе и накричала на сестру». — «Поднимайся и целуй ей руки и ноги она была мне точно служанка и исполняла мои просьбы, — сказала дочь. — А если ты не сделаешь того, что я приказала, я тебе не дочь, а ты мне не мать». Мать девушки тотчас же поднялась и помирилась со старухой.

А юноша, очнувшись от опьянения, не нашел женщины, но он был рад и тому, что получил. Старуха же пришла в дом молодого человека и сказала: «Пойдем, исправим то, что мы натворили, и воротим эту женщину к ее мужу — мы ведь были причиною их разлуки». — «А как мне поступить?» — спросил юноша. «Ты пойдешь в лавку того купца, — отвечала старуха, — поздороваешься и сядешь возле него, а я пройду мимо. И когда ты меня увидишь, беги за мной, хватай, ругай, брани, требуй от меня покрывало. Потом скажи купцу: “Владыка, не помнишь ты то покрывало, которое я у тебя купил за пятьдесят динаров? Случилось, господин, что моя невольница его надела и прожгла в одном месте с краю. Она дала покрывало этой старухе, чтобы та отдала его кому-нибудь заштопать. Эта женщина унесла покрывало, и больше я ее не видел». — «С любовью и удовольствием!» — ответил юноша.

Он немедля отправился в лавку Абу-ль-Фатха и сделал все, как велела хитрая сводня. Поприветствовал купца, присел рядом с ним, и в это время мимо лавки прошла старуха. Юноша выскочил, стал ее хватать за одежду и бранить.

Она же отвечала ему мягко: «Дитя мое, тебе простительно!». Вокруг них собралась толпа, люди стали расспрашивать, в чем дело, и молодой купец сказал: «Люди, я купил у этого купца покрывало за пятьдесят динаров, и невольница носила его один час, а потом она села, чтобы его окурить, вылетела искра и прожгла покрывало с краю. Мы дали его этой старухе, чтобы она отдала его кому-нибудь заштопать и возвратила нам, и с того времени мы никогда ее не видели». А старуха воскликнула: «Этот юноша сказал правду! Да, я взяла у него покрывало и зашла с ним в один из домов, куда я обыкновенно захожу, и забыла его где-то в тех местах и не знаю, где оно. А я женщина бедная, и я испугалась владельца покрывала, поэтому и не встречалась с ним». Муж Махзии слышал этот разыгранный скандал.

Он вскочил и воскликнул: «Аллах велик! Прошу прощения у Великого Аллаха за мои грехи и за то, что заподозрил мой ум!». Прославляя Аллаха, купец спросил старуху: «Ты заходишь к нам?» — «Дитя мое, — ответила та, — я захожу и к тебе, и к другим за милостыней, и с того дня никто не дал мне вестей об этом покрывале». — «А ты спрашивала о нем кого-нибудь у нас в доме?» — продолжал купец. Женщина молвила: «Господин, я заходила в дом и спрашивала, но мне сказали только, что хозяин развелся со своей женой. А больше я здесь не была до сегодняшнего дня».

Купец обратился к юноше со словами: «Освободи дорогу этой старухе — покрывало у меня». Он вынес покрывало из лавки и отдал его заштопать, а затем пошел к своей жене, долго извинялся, дал ей немного денег и снова взял к себе.

Затем визирь сказал: «Дошло до меня также, владыка, что один из царевичей дальнего царства вышел как-то прогуляться по саду. На берегу одного из водоемов, окруженного деревьями, в листве которых на разные голоса заливались птицы, юноша решил перекусить сушеными плодами, которые прихватил с собой из дома. Только он расположился, как от воды поднялся густой туман. Молодой человек испугался и забрался на одно из деревьев. Оттуда царевич видел, как из воды на берег вышел ифрит с мраморным сундуком на голове. Сундук был заперт на огромный замок. Ифрит поставил сундук на берегу, отпер замок и выпустил из сундука девушку, подобную незакрытому солнцу на чистом небе. Ифрит усадил девушку перед собой, долго любовался ее красотой, а потом положил голову ей на колени и уснул.

Красавица аккуратно выбралась и стала прогуливаться по берегу. Взор ее упал на дерево, где спрятался царевич. Девушка разглядела в листве молодого человека и поманила его пальцем. Тот отказался спуститься, но незнакомка пригрозила, что разбудит ифрита и укажет ему на царевича. Юноша испугался и спустился с дерева. Как только он оказался на земле, красавица начала целовать ему руки и ноги и соблазнять его. Молодой человек не устоял перед соблазном. Когда все закончилось, незнакомка попросила у него перстень. Царевич отдал перстень, а девушка завернула его в платок, где уже было больше восьмидесяти различных перстней. «Откуда у тебя столько перстней?» — спросил юноша. Незнакомка ответила: «Этот ифрит похитил меня из дворца моего отца, запер в сундуке и повсюду носит с собой. Он не может прожить без меня и минуты, не позволяет мне того, что я хочу, и не отпускает ни на шаг из-за сильной ревности. Когда я поняла это, то поклялась, что никому не откажу в близости. У каждого мужчины, который познал меня, я беру перстень. А теперь отправляйся своей дорогой, а я подожду кого-нибудь другого. Ифрит еще не скоро проснется».

Царевич отправился домой. Отец стал расспрашивать сына о том, куда делся его перстень, но молодой человек ничего не говорил. Царь же, не зная об обстоятельствах, которые вынудили сына расстаться с драгоценным украшением, велел казнить юношу. Но визири отговорили владыку. И в скором времени он призвал визирей и стал благодарить их за мудрость. Царевич тоже благодарил советников за спасение и поведал им свою историю. Посмотри же, царь, каковы козни женщин и что они делают с мужчинами.

И царь отказался от убиения своего сына.

Рассказ о царевиче и семи визирях (продолжение)

На утро восьмого дня, кода правитель воссел на престол, вошел к нему его сын в сопровождении своего наставника ас-Синдибада. Юноша восхвалил отца, его визирей, вельмож его правления и поблагодарил их. В зале присутствовали ученые, эмиры, военные и знатные люди, и все изумились ясности языка царевича, его красноречию и превосходному умению говорить. Отец царевича умилился и возгордился своим ребенком.

Царь спросил визирей: «Если бы я убил сына, грех был бы на мне, на невольнице или на наставнике ас-Синдибаде?». Присутствующие промолчали, а наставник юноши сказал царевичу: «Дай ответ, о дитя мое…».

И юноша начал говорить.

Рассказ о невольнице и молоке

Одни купец пригласил гостей и отправил невольницу на рынок, чтобы она принесла кувшин молока. Когда девушка несла молоко в дом своего господина, пролетал над ней ястреб со змеей в когтях. Птица сдавила змею, и в кувшин с молоком попала капля яда, но невольница не могла знать об этом.

Когда она пришла в дом, господин взял у нее молоко и стал его пить вместе с гостями, но не успело молоко утвердиться в желудках, как они все умерли. Рассудите же, на ком был грех в этом случае?

И один из присутствовавших сказал: «Грех на людях, которые пили», — а другой сказал: «Грех на невольнице, которая оставила кувшин открытым».

Ас-Синдибад молвил: «А ты что скажешь об этом, дитя мое?» — «Я скажу, — ответил царевич, — что эти люди ошибаются: нет греха ни на невольнице, Ни на собравшихся гостях, но только срок этих людей окончился вместе с их наделом, и была определена им смерть по причине этого происшествия».

Присутствовавшие крайне удивились, возвысили голоса, желая царевичу блага, и сказали ему: «О владыка, ты дал ответ, которому нет подобных, и ты — ученый среди людей теперешнего времени». Царевич ответил: «Я не ученый, и, поистине, слепой старец и трехлетний ребенок и пятилетний ребенок умнее меня». — «Расскажи нам историю этих троих, которые умнее тебя, юноша», — просили люди. И царевич начал рассказ.

Рассказ о купце и слепом старце

Дошло до меня, что жил когда-то богатый купец, путешествовавший по многим странам. Захотелось ему поехать в дальнюю страну, спросил торговец у людей, прибывших из той страны: «На каком товаре там можно заработать приличный капитал?» — «На сандаловом дереве — оно там дорого продается», — ответили ему. Делец купил на все деньги сандаловое дерево и отправился в путь.

Первой, кого он встретил, когда добрался до нужного места, была старуха, которая пасла баранов. Она спросила путешественника: «Кто ты, человек?» Тот ответил: «Я купец, чужеземец». — «Берегись жителей этого города, — сказала старуха, — это хитрецы и воры, и они обманывают чужеземца, чтобы одолеть его, и проедают то, что у него есть. Вот тебе мой совет». И старуха погнала своих баранов дальше, а купец продолжил свой путь.

В столице той страны встретил он человека, который спросил: «Кто ты, чужеземец, и с чем прибыл в наш город?» — «Я купец, привез на продажу сандаловое дерево, слышал, что оно ценится в этой стране», — сказал торговец.

«Ошибся тот, кто тебе это посоветовал, — молвил горожанин. — Мы жжем под котелками только это сандаловое дерево, и у нас ему одна цена с дровами». Услышав это, купец расстроился, остановился в одном из городских ханов и стал разжигать сандал под котелком. Тот горожанин увидел его и выторговал ценное дерево. Продавец намеревался взять столько золота, сколько покупатель возьмет сандала.

На следующее утро путешественник отправился гулять по городу и встретил кривого человека, тот уцепился за купца и стал кричать: «Это ты погубил мой глаз, и я ни за что тебя не отпущу!». Торговец начал громко отрицать вину. Вокруг них собралась толпа, люди стали просить у кривого отсрочки до завтра, когда купец сможет расплатиться с ним за нанесенное увечье. Чужеземный делец выставил за себя поручителя, его отпустили, и он ушел. По дороге у него порвалась сандалия, мужчина остановился у лавки башмачника, отдал ему сандалию и сказал: «Почини ее, и тебе достанется от меня то, на что ты будешь согласен». Ожидая, пока башмачник закончит работу, он пошел бродить по улицам и наткнулся на игроков. Торговец сел рядом и, желая отвлечься от горя и заботы, стал играть с ними. Конечно же жулики обыграли его и предложили на выбор: или выпить море, или выложить все свои деньги. Купец поднялся и сказал: «Отсрочьте мне до завтра», — и ушел, озабоченный тем, что сделал, и не зная, каково будет его положение.

Сел он в тяжких раздумьях в одном месте и вдруг увидел старуху-пастушку. Она посмотрела на купца и сказала: «Ты чем-то сильно озабочен. Может быть, жители города тебя одолели?». Чужестранец рассказал ей обо всем, что произошло. Старуха выслушала и молвила: «Кто же тебя провел с этим сандалом? Сандал у нас ценится по десять динаров за ритль. Но я придумаю для тебя способ, в котором, я надеюсь, будет спасение твоей душе. Иди к таким-то воротам; в том месте есть один слепой шейх-сидень, умный, сведущий, старый, опытный. Все к нему приходят и спрашивают совета, так как он сведущ в кознях, колдовстве и плутовстве. Он ловкач, и ловкачи собираются у него ночью. Пойди же к нему и спрячься, чтобы оставаться невидимым, но слышать разговоры. Слепец будет беседовать с прохвостами и плутами, и, может быть, ты услышишь какой-нибудь довод, который освободит тебя от противников».

Купец нашел слепца и спрятался неподалеку. Не прошло и часа, как стали собираться люди, которые хотели с ним судиться. Среди пришедших приезжий торговец увидел и четырех своих обидчиков. Шейх предложил своим гостям кое-какой еды, они поели, а затем каждый стал рассказывать шейху, что произошло за день. Первым вышел человек, которому купец уступил сандал. Он поведал, что купил у одного человека за бесценок сандал, и продажа состоялась с тем, чтобы наполнить меру чем продавец захочет. «Твой противник одолеет тебя», — сказал слепец. «А как он меня одолеет?» — спросил ловкач, и шейх ответил: «Если он тебе скажет: «Я возьму полную меру золота или серебра, — ты ему дашь?» — «Дам, и я буду с прибылью», — ответил ловкач. «Ну, а если он тебе скажет: «Я возьму полную меру блох, половину самцов, половину самок», что ты будешь делать?» — спросил шейх. И ловкач понял, что он побежден.

И затем выступил вперед кривой и сказал: «Шейх, я увидел сегодня одного чужестранца и затеял с ним ссору. Я уцепился за него и сказал: “Это ты погубил мой глаз!” И не оставил его до тех пор, пока целая толпа народа мне не поручилась, что он ко мне вернется и расплатится за нанесенное увечье». — «Если он захочет одолеть тебя, то одолеет», — сказал шейх. «Как же он меня одолеет?» — спросил кривой. И слепой мудрец ответил: «Он скажет тебе: “Вырви себе глаз, и я вырву себе глаз, а потом мы взвесим оба глаза. И если мой глаз будет равен твоему глазу, то ты прав в том, что утверждаешь”. И ты будешь ему должен плату за его глаз и окажешься слепым, а он будет зрячим на другой глаз». И кривой понял, что купец победит его таким доводом.

Затем выступил вперед башмачник и сказал: «Шейх, я видел сегодня человека, который дал мне сандалию и сказал: “Почини ее”. Я спросил его: “А разве ты не дашь мне плату?”. И человек ответил: “Почини сандалию, и тебе достанется от меня то, на что ты будешь согласен”. А я не буду согласен ни на что, кроме всех его денег». — «Если он захочет взять свою сандалию и ничего тебе не дать, он возьмет ее», — сказал незрячий старец. «А как так?» — спросил башмачник. И шейх ответил: «Он скажет тебе: “Враги султана разбиты, противники его бессильны, и дети его и помощники многочисленны. Ты согласен или нет?”. И если ты скажешь: “Согласен”, — он возьмет свою сандалию и уйдет, а если ты скажешь: “Нет”, он возьмет сандалию и побьет тебя ею по лицу и по затылку». И понял башмачник, что будет побежден.

Затем выступил человек, который играл с купцом на усмотрение выигравшего, и сказал: «Шейх, я встретил одного человека, сыграл с ним, обыграл его и сказал: “Если ты выпьешь это море, я выложу тебе все мои деньги, а если не выпьешь — выкладывай твои деньги мне”. — «Если он захочет тебя победить, то наверняка победит», — сказал слепец. «А как это?» — спросил игрок. Шейх ответил: «Он скажет тебе: “Возьми горлышко моря в руку и подай его мне, а я его выпью”. И ты не сможешь, и он победит тебя таким доводом». Купец внимательно выслушал мудреца, дождался, пока все разойдутся, и отправился в свое жилище.

Утром пришел к нему игрок, и торговец сказал: «Подай мне горлышко моря, и я его выпью». Игрок не смог сделать этого и вынужден был заплатить чужестранцу сто динаров и отправиться на все четыре стороны. Потом пришел башмачник и потребовал того, на что он будет согласен, а делец молвил: «Султан победил своих врагов и погубил своих противников, и дети его многочисленны. Ты согласен или нет?» — «Да, согласен», — отвечал башмачник, и купец взял свою обувь без платы.

Поле этого к нему пришел кривой и потребовал возмещения за свой глаз, путешественник сказал ему: «Вырви себе глаз, и я вырву себе глаз, и мы их взвесим, и если они будут одинаковы, значит, ты прав и бери плату за свой глаз». — «Дай мне отсрочку», — сказал кривой. И он помирился с купцом на сотне динаров и ушел.

Последним явился к купцу покупатель сандала, он сказал: «Возьми цену твоего сандала». — «Что ты мне дашь?» — спросил торговец. «Мы сговорились, что мера сандала пойдет за меру чего-нибудь другого, — ответил человек. — Если желаешь, возьми ее полной золота или серебра». — «Я возьму только полную меру блох: половину самцов, половину самок», — сказал приезжий. «Я не могу сделать ничего такого!» — ответил покупатель, выкупил себя сотнею динаров и вернул сандал купцу. Тот продал сандал, как хотел, получил за него деньги и уехал из этого города в свою страну.

Так закончился рассказ о купце и слепом старце.

Вновь ученые мужи поразились мудрости царевича. Он же продолжил рассказывать.

Жил когда-то один развратный человек. Услышал он о красавице из другого города и отправился туда, чтобы заполучить ее. Развратник приготовил для чужой жены подарки и продумал речи, пронизанные любовной тоской и томлением страсти.

Когда этот человек пришел в дом красавицы, она встретила его с почтением, усадила в гостиной и стала потчевать угощениями и напитками. А у этой женщины был ребенок трех лет от роду, и когда мужчина стал звать ее на ложе, она ответила: «Мой ребенок сидит и смотрит на нас». — «Это маленький ребенок, он ничего не понимает и не умеет говорить», — сказал гость. Женщина молвила: «Если бы ты знал, как он понятлив, ты бы так не говорил». В это время ребенок расплакался, и мать спросила его: «О чем ты плачешь, дитя мое?» — «Наложи мне рису и полей его маслом», — сказал мальчик. Мать положила ему рис и полила маслом, мальчик поел и снова заплакал. «О чем ты плачешь, дитя мое?» — спросила женщина. И ребенок сказал: «Матушка, положи мне в него сахару!».

Гость, рассердившись, воскликнул: «Поистине, ты злосчастный ребенок!». А мальчик ответил: «Никто не злосчастный, кроме тебя, раз ты утомлялся и выехал из одного города в другой, стремясь к блуду. А что до меня, то я плакал потому, что у меня что-то было в глазу, и я вывел это слезами и потом поел рису с маслом и сахаром и насытился. Кто же из нас злосчастный?».

Услышав это, мужчина устыдился. А потом пришло к нему увещание свыше, и он немедля, не посягнув на женщину, удалился в свой город и раскаивался, пока не умер.

Рассказ о ребенке и сторожихе

Затем царевич сказал:

«Что же касается пятилетнего ребенка, то дошло до меня, о царь, что собрались как-то четыре купца за товаром. Была у них тысяча динаров. Сложили они все деньги в один кошель и отправились в путь.

По дороге решили торговцы отдохнуть в саду, вручили они кошель на сохранение сторожихе и стали пить, есть, веселиться. Один из них сказал: «У меня есть благовония; пойдем вымоем голову в этой текучей воде и надушимся!» — «Нам понадобится гребень», — сказал другой. Третий молвил: «Спроси сторожиху, может быть, у нее есть гребень».

Тогда четвертый пошел к сторожихе и сказал: «Дай мне кошель!». Женщина ответила: «Когда вы придете все, или твои товарищи прикажут его тебе отдать». — «Она не соглашается ничего мне дать», — крикнул посланец товарищам. И те закричали в ответ: «Дай ему!». Сторожиха отдала купцу кошель, а он взял его и направился к выходу. Не дождавшись товарища, купцы пошли к сторожихе и спросили: «Почему ты не даешь ему гребень?». Женщина ответила: «Он спрашивал только кошель, и я отдала после того, как вы позволили. Ваш товарищ взял деньги и ушел своей дорогой». Услышав это, купцы стали бить себя по лицу, схватили сторожиху и сказали: «Мы позволили тебе дать ему только гребень!» — «Он не говорил мне про гребень», — отвечала та. Тогда купцы схватили ее и потащили к судье. Они рассказали ему о случившемся, и судья обязал женщину вернуть кошель, объявил ее обязанной всем противникам. Сторожиха вышла, не видя дороги от стыда и горя. На пути ей встретился мальчик лет пяти, он, видя такое стояние женщины, спросил: «Что с тобой, о матушка?». Она же не стала разговаривать с ним, пренебрегла им из-за его малых лет. Но мальчик спросил другой, и третий раз, и женщина рассказала ему свою историю.

«Дай мне дирхем, чтобы купить сладкого, и я помогу тебе», — сказал ребенок. Сторожиха дала ему дирхем. И мальчик молвил: «Возвращайся к судье и скажи: «У меня с ними было условлено, что я отдам им кошель только в присутствии всех четырех». Женщина воротилась к судье и сказала то, что посоветовал мальчик. Судья спросил купцов: «Было у вас с нею так условлено?» — «Да», — ответили торговцы. Тогда судья сказал: «Приведите ко мне вашего товарища и берите кошель». Сторожиха благополучно вышла, не случилось с ней беды, и она ушла своей дорогой.

Когда услышали слова юноши визири и все присутствовавшие, они сказали царю: «Владыка, твой сын превосходит людей своего временя!». Правитель прижал сына к груди, поцеловал его между глаз и спросил, что у него было с невольницей. Царевич поклялся Великим Аллахом и его благородным пророком, что это женщина соблазняла его. Правитель поверил его словам и сказал: «Я отдаю ее тебе на суд: делай с ней что хочешь». — «Я изгоню ее из города», — сказал юноша отцу.

И царевич со своим родителем жили счастливо, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, и вот конец того, что дошло до нас из истории о царе, его сыне и невольнице и семи визирях.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

То есть «придание товарищей» богу — многобожие.

(обратно)

2

По мусульманскому закону торговая сделка считается совершившейся лишь в том случае, если продавец и покупатель в присутствии свидетелей словесно выразили намерение — первый продать товар, а второй — купить его. Сговорившись с покупателем о цене, продавец говорит: «Я продал тебе», после чего он уже не может отказаться от продажи и обязан уступить вещь за предложенную цену.

(обратно)

3

Надсмотрщик за ценами (по-арабски — «мухта-сиб») должен был следить за соблюдением законов ислама в торговой и общественной жизни.

(обратно)

4

Долей султана называется налог на торговые сделки, поступавший в непосредственное распоряжение султана.

(обратно)

5

Зуннар — род пояса, непременная принадлежность одежды христианских монахов. В разговорном арабском языке этим словом обозначается всякий пояс вообще.

(обратно)

6

Афранджей названа здесь Франция. Город царя Афранджи — по-видимому, один из южнофранцузских портов, вероятнее всего, Марсель.

(обратно)

7

Колонна Мачт — гигантская колонна, воздвигнутая в Александрии римским префектом Помпеем (322 год н. э.) в честь императора Диоклетиана.

(обратно)

8

Эти имена означают — «опережающий» и «настигающий». Так обычно называли у средневековых арабов коней, занявших первое и второе места на конских состязаниях.

(обратно)

9

Айюб и Якуб — библейские Иов и Яков, о которых упоминается также в Коране.

(обратно)

Оглавление

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

Рассказ о царевиче и семи визирях

  Рассказ первого визиря

  Первый рассказ невольницы

  Рассказ второго визиря

  Второй рассказ невольницы

  Рассказ третьего визиря

  Третий рассказ невольницы

  Рассказ четвертого визиря

  Четвертый рассказ невольницы

  Рассказ пятого визиря

  Пятый рассказ невольницы

  Рассказ шестого визиря

  Шестой рассказ невольницы

  Седьмой рассказ невольницы

  Рассказ седьмого визиря

Рассказ о царевиче и семи визирях (продолжение)

  Рассказ о невольнице и молоке

  Рассказ о купце и слепом старце

  Рассказ о ребенке и сторожихе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg