«Облик»

Облик (fb2) - Облик [calibre 1.39.0] 1016K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - София Беннет

София Беннет

Облик

Переводчики: Анна Синичук, Соня Мосеева, sotnikova, elizawetaa,

nata_2111, Rimma1210, Kafetagirl

Редактор: Алёночка Сергеева

Вычитка: Анна Рорк

Обложка: Асемгуль Бузаубакова

Перевод подготовлен группой

•WORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•

При копировании перевода, пожалуйста,

указывайте переводчиков, редакторов и ссылку

на группу! Имейте совесть. Уважайте чужой

труд!

Аннотация: Тед не считает себя гламурной. Но вот ее великолепная

сестра Ава, да. Поэтому, когда Тед замечает модельное агенство, а Аве

ставят страшный диагноз-рак, все переворачивается с ног на голову. Тед

не заинтересована в модельном бизнесе, но Ава настаивает на

том,чтобы она попробовала. Как далеко Тед готова зайти, чтобы

порадовать сестру? И на какие жертвы она пойдет?

Глава 1.

уличная импровизация:

музыкальное выступление на улице или в других

общественных местах с целью заработка денег.

Это официальное определение. Я нашла его в папином компьютере перед уходом,

дожидаясь, пока Ава вспоминала, куда дела футляр для флейты. Но ниже было дано ещѐ одно

толкование:

импровизировать (разг.):

делать что-либо в меру своих возможностей, без

особой подготовки.

А она бы нам не помешала, мне и моей сестре. Ведь мы не столько выступаем, сколько

импровизируем. И чувствую, это будет заметно.

– Ты уверена, что это прокатит?– ворчу я, пока Ава выдувает последний припев "Желтой

субмарины".

Она пафосно завершает и улыбается.

– Мы потрясны. Поверь.

Проблемка только в том, что я ей не верю. Последний раз я поверила своей старшей

сестрице в начальных классах, когда она убедила меня, что совершенно нормально надеть костюм

База Светика1 в комплекте с крыльями на занятия по гимнастике, если трико осталось у бабушки.

Учительница заставила меня заниматься в этом костюме весь урок, включая и упражнения с

обручем. Ава до сих пор хихикает при одной мысли об этом. Некоторые воспоминания преследуют

нас вечно и бесконечно.

Как бы то ни было, она пообещала мне треть сегодняшней выручки, что на тот момент

прозвучало довольно заманчиво. Я надеялась, что заработаю на новые карандаши для штриховки.

– Кузина Джесси на прошлой неделе срубила пятьдесят фунтов,– говорит она, словно

читая мои мысли. Еѐ глаза принимают мечтательное выражение, как и каждый раз, когда она

упоминает своего парня в Корнуолле, или, кажется, даже его родственников.

– Та самая кузина Джесси, которая классическая скрипачка?

– Ага.

– Которая играет в оркестре?

– Ну, это да,– соглашается Ава,– но она выступала в Труро, у чѐрта на куличках. А

посмотри на нас.

И я смотрю. Что касается места проведения мероприятия, то оно идеально: улица Карнаби-

стрит в самом сердце западной части Лондона с толпами субботних покупателей, привлеченными

ранним летним солнышком. Если бы мы были кузинами парня Авы, то вероятно сколотили бы

приличное состояние. Но готова поспорить, она не играла упрощенный вариант мелодии Beatles

для начинающих. И сомневаюсь, что она бросила занятия в четырнадцать, как Ава три года назад.

И вряд ли ей аккомпанировала девчонка, которая впервые взяла в руки бубен только этим утром,

как я.

Так мы зарабатываем деньги. Мы поѐм на улице.

– Думаю, мы заработаем, по меньшей мере, в два раза больше,– уверенно говорит Ава,–

столько людей останавливалось посмотреть на нас.

– А может быть все дело в топе, который ты надела?

– Разве?– говорит она, опуская взгляд.– Что с ним не так? Он привлекает внимание

гораздо больше, чем твоя футболка.

– Всѐ так,– вздыхаю я.

Этим утром Ава потратила целых сорок пять минут, пока выбрала откровенный сиреневый

топ и шорты из укороченных джинсов, которые сейчас на ней, и ещѐ двадцать пять, завершая свой

1 Персонаж мультфильма "История игрушек"

макияж. Она выглядит, как всегда, обалденно: с блестящими волосами и фиалковыми глазами,

фигуристая и задорная; ну, не совсем такая же задорная, как обычно, из-за болезни, но всѐ равно

супер-секси. Из нас, должно быть, получилась странная парочка: стильная студентка, похожая на

маскирующуюся кинозвезду, и еѐ долговязая младшая сестра, похожая на фонарный столб в

шортах.

Как бы я хотела быть на неѐ похожа. Пыталась, но без толку. Ну нет во мне нужной

привлекательности. А она, лишь наклонившись за флейтой, сорвала шквал аплодисментов от

группки проходящих мимо строителей. Впрочем, как только зазвучала еѐ версия "Желтой

субмарины", они поспешили своей дорогой. Видимо, даже у строителей чувствительный слух.

– И всѐ-таки, что мы имеем на данный момент?– с надеждой спрашивает она.

Я заглядываю в открытый футляр для флейты у наших ног.

– Две обертки от Starburst, жвачку и штрафной талон.

– Ох.

– Но один парень неподалеку продолжает на нас пялиться. Вон там, видишь? Если повезет,

возможно, он даст нам фунт или даже больше.

Она вздыхает и на мгновенье кажется уставшей.

– Этого вряд ли хватит на билет в Корнуолл. Если так пойдет и дальше, я никогда не

увижусь с Джесси. Давай исполним "Эй, Джуд". Моѐ последнее выступление "должны услышать,

ему должны поверить", помнишь?

Я ухмыляюсь. Конечно же, я помню эту цитату из школьной стенгазеты. Хотя сомневаюсь,

что в виду имелось именно то, о чем подумала Ава. И я начинаю понимать, почему ей не удалось

выманить сюда никого из своих друзей, прежде чем она попросила меня.

Ава делает несколько пробных вдохов, затем начинает вытягивать первые ноты. Я бью в

свой бубен так хорошо, как только могу, стараясь никому не попадаться на глаза. Я думаю, что

должна "взять грустную песню и сделать еѐ лучше", но это выше моих музыкальных

возможностей. Мне нужно просто сделать еѐ громче.

Тем временем парень, стоявший неподалеку, медленно приближается. И вдруг мне

приходит в голову, что он может быть полицейским в гражданской одежде, если полицейские в

гражданской одежде носят кожаные жилетки и ходят с оранжевыми рюкзаками. Возможно, мы

играем в неположенном месте, и он собирается нас арестовать. Или ещѐ хуже – он похититель-

вымогатель, высматривающий жертву.

Слава богу, я занималась дзюдо в последнем классе начальной школы. И на такой случай

даже мой рост пришелся бы как нельзя кстати. В то время как Аве досталась внешность кинозвезды

от мамы, я полностью унаследовала гены нашего длинноногого и тощего отца, который ростом под

два метра, не говоря о безумной шевелюре, которой он тоже меня наградил, наряду с

колосящимися сросшимися бровями. И хотя до папы я ещѐ не доросла, но однозначно буду повыше

Парня в Кожаной Жилетке. Уверена, что смогла бы завалить его в рукопашном бою, если бы

пришлось. Конечно, если только он тоже не занимался дзюдо.

Я оглядываюсь вокруг, но Аву не замечаю. Затем обнаруживаю, что она сидит на мостовой,

склонив голову на колени.

– С тобой всѐ в порядке?– спрашиваю. Ей определенно нужен завтрак плотнее.

– Да. Просто захотелось передохнуть. "Эй, Джуд" играть намного сложнее, чем мне

запомнилось. Кстати, я уже давным-давно закончила. А ты уже минут пять гремишь своим бубном

одна.

– Да ну? – Уверена, она преувеличивает. Надеюсь, она преувеличивает. Я перестаю

греметь. – Я наблюдала за вон тем парнем. Тебе не кажется, что он полицейский? И что это он

держит? Уж не рацию ли?

Ава прослеживает за моим взглядом:

– Нет, думаю это камера. Ого! Да это может быть скаут.

Она вскакивает на ноги, чтобы выглядеть лучше.

– Не думаю,– говорю я,– он выглядит постарше и не носит галстука.

Ава закатывает глаза:

– Я имею в виду модельного скаута, а не бойскаута, тупица. Где-то здесь рыскает Лили

Коул.

– Лили кто?

– Известная супермодель. Ты хоть что-нибудь знаешь о моде, Тед?

– Мама говорит что голубой и зелѐный – отвратительное сочетание, но я всегда думала

что...

Она прерывает меня, тыкая локтем в бок.

– Эй! Он идѐт к нам. Веди себя естественно.

– О, нет. Он полицейский. Носом чую. Мы в шаге от судимости. – Ну, Ава, по крайней

мере, точно. Я ещѐ слишком молода. К тому же, "Эй, Джуд" в еѐ исполнении – преступление

гораздо более тяжкое, чем моя игра на бубне.

– Привет, девчонки,– говорит молодой человек с обезоруживающей улыбкой,– как

жизнь?

– Хорошо,– с напускной скромностью отвечает Ава. Она бросает на него взгляды из-под

своих длиннющих ресниц, пока я пытаюсь вспомнить тактику обороны и защитные приемы.

– Меня зовут Саймон, и я из модельного агентства. Не против, если я сделаю снимок?

– О, не думаю, – Ава заливается румянцем,– я не совсем...

– Вообще-то, я имел в виду тебя,– говорит Саймон, глядя мимо неѐ.

Ава переводит взгляд на меня. А ведь Саймон несомненно смотрит в мою сторону. Нет,

этого не может быть. Я тоже растерянно пялюсь на него. Он заглядывает прямо мне в глаза и

расплывается в ослепительной улыбке.

– Я наблюдал за тобой, и ты великолепна. Не думала стать моделью?

Что? Великолепна? Я? Моделью? Нет.

У меня кружится голова. Это наверняка какой-то розыгрыш. Подозреваю, нас снимает

скрытая камера. Интересно, Ава тоже замешана? Я бы сказала, она озадачена. С какой стати

Саймон обращается к плоскогрудой страшилке со сросшимися бровями, когда рядом стоит

красотка с лицом звезды экрана?

Он не сводит c меня глаз. Наверное, нужно что-нибудь сказать, но у меня пересохло во рту.

Я качаю головой.

– Тебе стоит подумать над этим,– продолжает он. Роется в кармане ультрамодных чѐрных

джинсов и протягивает мне визитку. На ней логотип – заострѐнная буква М внутри бледно-

голубого круга. Он говорит мне название агентства, но я почти ничего не воспринимаю из-за шума

в ушах.

– Присмотрись к нам. Сколько тебе, если не секрет?

Во рту всѐ ещѐ сухо.

– Пятнадцать,– говорит ему Ава уже не столько растерянно, сколько настороженно,– она

слишком маленькая. Видишь ли, мы наслышаны о людях вроде тебя.

На мгновенье он кажется растерянным.

– Вообще-то нет,– говорит он,– пятнадцать – в самый раз. Для подиума рановато, но мы

работаем даже с четырнадцатилетними. Приходи на собеседование. Приводи родителей. Мы –

одна большая семья. Как насчет фото?

Он снова берется за камеру Polaroid. Она больше обычной и предназначена для

моментальных снимков. Интересно, что они собой представляют?

– Нет, нельзя,– говорит решительно Ава.

– Ну, так хотя бы скажи, как тебя зовут,– говорит он, в очередной раз ослепляя меня

улыбкой.

– Тед,– отвечаю я хриплым голосом,– Тед Траут.

– Траут? Серьѐзно?

Я киваю, но есть ли во всем этом хоть капля серьѐзности? Я жду, когда же выскочит

съѐмочная группа, где бы она не пряталась, и вся улица покатится со смеху.

– Было приятно познакомиться,– говорит он,– и подумай об этом. Позвони нам. В тебе

что-то есть.

Он, наверное, подумал, что я дура. Когда он отвернулся, магия исчезла. Теперь на YouTube

должно появиться видео: человек-шпала думает, что она Кейт Мосс. Но со временем

головокружение проходит, жужжание в ушах стихает, и всѐ заканчивается. Саймон растворился в

толпе; и не стой надо мной Ава и не смотри на меня так, будто у меня выросла вторая голова, я бы

подумала, что мне всѐ это привиделось.

Глава 2.

Отойдя от шока, Ава кладет флейту и крепко меня обнимает.

– Всѐ хорошо? Послушай, бросаем это дело и идем домой.

Я киваю. Меня трясет. Все это слишком странно.

– Думаешь, он надо мной подшутил? Чего он от меня хочет?

– Мне кажется, он кидала,– говорит Ава, рассерженно глядя ему вслед,– таких кругом

полно. Подходят, говорят, что ты могла бы стать моделью, не успеешь оглянуться, а они уже

требуют пятьсот фунтов за фотки. И исчезают.

– Откуда ты об этом знаешь?

– В прошлом году такое приключилось с одной девчонкой по имени Холли. Ей пришлось

отказаться от поездки во Францию на соревнования по волейболу, так как она потратила все деньги

на эти фото. Оказалось, от них было мало толку, но было уже поздно.

– Какой кошмар!

– Да уж. Но будь спокойна, ты в безопасности. Ну же, пошли.

Я с благодарностью смотрю на неѐ.

– А как же деньги? Может, ещѐ песню?

– Нет, все нормально. В любом случае, я устала. Плохо спала.

– Ночью у тебя снова поднималась температура?

Ава кивает, потирая шею. Она кажется немного опухшей.

– И я опять вспотела. До утра пижама промокла насквозь. Мама говорит, это все нервы

перед экзаменами.

– Не похоже, чтобы ты нервничала.

– Я и не нервничаю.

По ней и правда не скажешь, что она нервничает. Ава не восприимчива к стрессу. В то

время как я переживаю его за нас обоих.

Мы собираем свои вещи и направляемся к метро. Теперь, когда мы уже не торчим перед

толпой незнакомцев, я могу, наконец, расслабиться и получать удовольствие. Не часто выпадает

шанс прогуляться по городу со старшей сестрой. Карнаби Стрит заполнена ультрамодными

бутиками с яркими витринами и кафешками с уличными террасами. На углу стоит группка

продавщиц из Либерти в элегантной чѐрной форменной одежде с ярко-красными губами. Видимо,

заскочили выпить кофе во время обеденного перерыва. Интересно, осознают ли они как круто и

утонченно выглядят?

Ава снова проследила за моим взглядом.

– Счастливицы. Прикинь, я стану такой через несколько недель.

– Серьѐзно? Ты подала заявление на летний период работы в Либерти?

– Не совсем, – сказала она. – В Константин и Рид.

Она делает паузу, предвкушая мое изумление. И я бы непременно изумилась, если бы

имела хоть малейшее представление о "Константин и Рид".

– Куда?

– Да ладно тебе, Ти. Это самая большая фэшн компания в Америке. Они открывают свой

первый бутик в Великобритании в июле. Все только об этом и говорят.

– Я не слышала.

– Какая неожиданность,– говорит она и скептически вздыхает, глядя на мой вариант

сочетания футболки и шорт.

Ава – главная модница в семье, а я... скажем так, обычная. У меня разносторонние

интересы. Деревья. Рисование. Музыка (в исполнении настоящих музыкантов). Люди. Но не

шопинг. Для меня это слишком сложно. Поиск джинс подходящей длины – мой ночной кошмар.

– Вообще-то, эта вещица из "Константин и Рид",– говорит Ава, указывая на свою сумку в

зеленую и белую полоску, с логотипом со змеей посредине,– Джесси купил мне еѐ на день

рождения через Интернет. Магазин открывается в Найтсбридж и мы с Луизой уже подали

заявления. Там и зарплата приличная, и скидка предоставляется. Если нас возьмут, я смогу

позволить себе как минимум две недели сѐрфинга с Джесси в августе, а Луиза сможет оплатить

уроки вождения. Это было бы замечательно!

– Хочешь сказать, нам вообще не обязательно было сейчас выступать?

Она кажется смущенной:

– Ну, пока неизвестно, возьмут меня или нет. Кроме того, весело же было.

По выражению моего лица она видит, что последние полчаса своей жизни я назвала бы

какими угодно, только не "веселыми".

– Знаешь что, забирай всю выручку себе, в качестве компенсации за приставания того

странного типа.

– Выручку? Мы же ничего не заработали.

– Ага! Тут ты как раз ошибаешься. В одной из оберток осталась конфетка. Клубничная.

Твоя любимая. Дарю.

Она протягивает еѐ мне при входе в подземку. Конфета тѐплая, липкая и наполовину

распечатанная. Я кладу еѐ в карман шорт к визитке кидалы Саймона. По крайней мере, нас не

арестовали.

Всю дорогу домой, стоя в переполненном вагоне метро, пока Ава улыбается мужчине,

уступившему ей место, я пытаюсь понять, почему именно на меня пал выбор Саймона.

При входе в нашу спальню на стене висит старая рамка с нашими с сестрой фотографиями. В

основном, мамиными любимыми. Иногда и Ава добавляет что-то от себя. Каждый снимок я помню

наизусть.

В верхнем левом углу маленькая я у Авы на руках. Ей два года и она, сидя в большом

зеленом кресле, гордо держит меня, как школьный проект. Темноволосая милашка с длинной

чѐлкой над большими фиалковыми глазами. Сури Круз в ясельном возрасте, разве что не в

дизайнерских туфлях. А я пухлая. И лысая. И реву. Вообще, не понимаю, почему мама выбрала

именно это фото.

Посередине висят школьные фотографии. Ава выглядит как настоящая королева красоты. Я

же похожа на испуганный шарик. На следующей фотографии что-то изменилось. Тут мне десять.

Как раз в то время я начала заниматься дзюдо. Теперь я похожа на целеустремленный шарик.

Фотки с вечеринок: мы с друзьями на различных днях рождениях обнимаем друг друга за плечи.

Вот мне двенадцать, и я начинаю вытягиваться. Теперь мои друзья обнимают меня уже за талию.

Нижний правый угол был заполнен относительно недавними фотографиями с семнадцатилетней

Авой. Я сутулюсь, чтобы наши с сестрой глаза были на одном уровне. Со стороны я похожа на

вопросительный знак – каждый раз, когда мама ловит меня на этом, грозится записать на балет.

Ава же выглядит как юная Элизабет Тейлор. Она столько талдычила об этом, что мы нашли

Элизабет Тейлор в интернете, а она была хорошенькой. У неѐ были такие же фиалковые глаза,

темные вьющиеся волосы, с таким же особым блеском, и безупречные формы. Потом я загуглила

других кинозвезд того времени: Аву Гарднер, Вивьен Ли, Джейн Рассел. Моя сестра немного

похожа на каждую из них, только с лучше подведенными глазами.

Я знаю, что такое настоящая красота. Я росла рядом с ней всю жизнь и... либо Саймон был

под кайфом, либо он принял меня за самую наивную дурочку всех времен и народов.

Глава 3.

Мы возвращаемся в свою квартиру в южной части Лондона, и Ава направляется прямиком

в нашу комнату, чтобы спрятать флейту, и, судя по шуму, приступает к подготовке к экзаменам. Я

собираюсь последовать еѐ примеру – у меня тоже экзамены на носу – но человек, генетически

ответственный за мою странную внешность, зовѐт меня из спальни, где он работает за

компьютером. Как только я вхожу, он тут же вскакивает с места и обеспокоенно смотрит на меня

из-под густых сросшихся бровей.

Папа, высокий, с растрѐпанными волосами и мыслями только о работе. Он похож на

сумасшедшего профессора, которым мог стать, если бы его университет вдруг не уволил половину

кафедры в целях экономии средств. Чтобы быть точнее, он словно безумный профессор,

скрещѐнный с нетерпеливым колли. У него столько нерастраченной энергии. Он тратил еѐ в

лекционном зале, вдохновляя своих студентов прелестями Английской Гражданской войны.

Сейчас он проводил большую часть времени дома за написанием рассказа о роялистах и

круглоголовых или занимался поиском работы. Я уверена, что он в прямом смысле начнѐт

вырабатывать электричество, если в ближайшее время не займѐтся чем-нибудь. Возможно, мы

сможем использовать его для электропитания квартиры.

Его обеспокоенный вид пугает меня. Мой отец из тех, кого лучше не оставлять наедине с

электроприборами и вообще с любой техникой. Поэтому я предпочитаю "помогать" ему в таких

делах. В противном случае, как правило, не обходится без пострадавших.

– Как ты, любимая? – невинно спросил он.

– Нормально, – я пытаюсь сдержать волнение, – а что случилось? – Он шаркает носком по

ковру. Я принюхиваюсь, нет ли дыма, но воздух в комнате достаточно чистый. Значит, на сей раз

ничего не взорвалось. И это радует. – Так… что случилось?

– Ну, в общем, я решил постирать белье, пока мама на работе. Постель твоей сестры опять

мокрая. Уже второй раз за неделю. У неѐ ж там не джакузи?

– Она сказала, что сильно вспотела ночью. А, ну и у неѐ немного припухла шея.

– Так или иначе,– кивает папа, снова выглядя виноватым,– я немного отвлѐкся и что-то

сделал с ними.

Это звучит плохо. Очень плохо.

– Ты что-то сломал?

– Не совсем.

Он продолжает шаркать носком по ковру.

– Хочешь мне что-то показать?

Он кивает. Как провинившийся ребенок, он ведет меня через всю квартиру на место

преступления, которым оказывается ванная комната со стиральной машиной. Над ванной висит

сушилка с развешенным бельем. Пока все нормально. Только вот, я не узнаю некоторых вещей.

Они выглядят знакомо, но маленькие, как кукольная одежда.

– Извини, любимая.

Я лучше приглядываюсь. Ох. Две мои школьные юбки. По крайней мере, были ими.

– Температура предварительной стирки была слишком горячей. Тут все немного сжалось.

Не понял вовремя.

Я смотрю на папу. Он усмехается.

– С ними все будет хорошо, правда? Я имею в виду, ты тощая, как палка. Ты стручок

фасоли. В любом случае, Ава позволит позаимствовать еѐ вещи.

– Да, пап. А ещѐ позвонит Рианна и попросит меня спеть с ней дуэтом.

Мой отец, может, и специалист по Английской Гражданской Войне, но в истории

собственной семьи – ни бум-бум. Забыл, что ли, как четыре года назад я проходила стадию

увлечения нарядами Авы, и она РАЗ И НАВСЕГДА запретила мне одеваться, как она, и брать еѐ

вещи? Недавно она делала исключение для iTunes, но школьная форма? Очень сомневаюсь.

Некоторое время мы молча стоим у сушилки. Мы оба думаем, что до того, как папа потерял

работу, это вообще не было проблемой. Мы бы просто пошли в "Marks & Spencer" и накупили бы

новых юбок. Но сейчас у нас нет такой возможности. У папы слишком высокая квалификация для

большинства вакансий. Неизвестно, насколько хватит его выходного пособия, так что каждая

копейка на счету. Поэтому у нас с Авой и нет больше карманных денег. Он чувствует себя

виноватым,

но

я

не

знаю,

что

сказать,

и

поэтому

молчу.

Тем не менее, он чувствует мою неуверенность по поводу Авы.

– Послушай, если хочешь, я сам еѐ попрошу.

– Спасибо, пап.

Но это ему не удается, по крайней мере, не сразу. В конце-концов мы находим еѐ в

гостиной, спящую на стопке нетронутых тренировочных тестов.

Она спит беспробудным сном и спустя час, когда возвращается с работы мама, гламурная,

как никто другой, в зеленой нейлоновой рубашке-поло и брюках под цвет – что на маме, как ни

странно, смотрится ну очень эффектно. Только представьте себе Элизабет Тейлор средних лет в

зеленом нейлоновом брючном костюме.

На сегодняшний день именно благодаря маме мы держимся на плаву. Это была еѐ идея –

переехать из нашего прекрасного старинного дома "Роуз Коттедж" в Ричмонде, чтобы сдавать его в

аренду, а себе подыскать жилье поскромнее. Она устроилась на работу в местный супермаркет, к

тому же периодически подрабатывает по специальности – переводчиком. И ещѐ она, как и раньше,

для нас готовит. Возможно потому, что боится, что папа сломает духовку.

– Скоро ужин,– говорит она и показывает полный пакет свежих овощей, купленных по

пути домой, – Тед, накроешь на стол? Возьми на помощь Аву. Будь добра.

Она нежно будит Аву, которая кажется удивленной тем, что заснула.

– О, привет, мам. Наверное, я потом этим займусь,– говорит Ава и зевает, глядя на

незаполненные бланки, – а сейчас собираюсь пойти к Луизе, рассказать о Карнаби Стрит.

– Нет, не собираешься – твѐрдо говорит мама. – Ужин – это святое, ты хорошо это

знаешь.

– Но я могу чем-нибудь перекусить у Луизы.

– Пакет чипсов и сырое песочное тесто не считается "чем-нибудь"– настаивает мама.

Ава выглядит надутой. Они спорят об этом несколько раз в неделю. Ава заявляет, что мама

замедляет рост еѐ социальных навыков; мама говорит, что если она не будет есть приличную пищу,

она замедлит свой рост. Я оставляю их за этим занятием. Мама научилась готовить франзузскую

кухню, работая по молодости в ресторане в Лионе. Я бы не пропустила еѐ ужин, даже если бы мне

заплатили.

Я только хотела бы накрывать стол побольше. После того, как сдали наш дом в аренду, мы

переехали в эту квартиру над туристическим магазином на главной дороге в Путни, в двух

остановках от школы. Без сада. Всего лишь с двумя спальнями, так что нам с Авой приходится

делить комнату на двоих. (Она рыдала.) С зелеными стенами. Коричневой мебелью. И крошечной

кухней. Поэтому я раскладываю столовые приборы на маленьком складном столике у стены

гостиной.

По крайней мере, он у окна. Видно дерево – ясень – в грязном, застроенном дворе между

нами и домом сзади. Каждый день я ищу признаки начала роста листьев и изменения цвета. Я

скучаю до боли по просторам парка Ричмонд. Сейчас май, поэтому перистые листья ясеня уже

полностью сформировались и начинают шелестеть под лѐгким вечерним ветерком. Сегодня

вечером я не задергиваю занавески, чтобы постоянно наблюдать за тем, как меркнет дневной свет.

Родные присоединяются ко мне один за одним: мама с тарелкой рататуя, папа, несущий

большую салатницу, и моя сестра, несущая обиду.

– Я в порядке, мам, честно. Почему бы мне не пойти позже?

–Ты спала за столом, когда я зашла. Думаю, тебе стоит лечь пораньше.

–Это был освежающий сон. Сейчас я в порядке.

–Пойми, я беспокоюсь о тебе.

–Пойми, не стоит.

– Ладно, – Папа поспешно прервал разговор, – расскажи нам об утреннем представлении.

Как всѐ прошло?

– Не так удачно, как мы надеялись, – вздыхает Ава, – К Тед прицепился мошенник с

камерой, она что, не рассказывала? Кстати, Ти, может хватит уже любоваться собой?

Я смущѐнно оглядываюсь. Да, я присматривалась к своему отражению в окне. Просто

вспомнились слова кидалы Саймона, и я решила посмотреть, ничего ли не изменилось. Но нет. На

месте бровей – по-прежнему белобрысые гусеницы, на голове – недовитое гнездо. То же круглое

лицо с широко посаженными глазами и почти бесцветными ресницами. Когда мне было

одиннадцать, Дин Дэниэлс сказал, что я похожа на пришельца. Это было перед скачком роста.

Потом он стал называть меня Пятницей. Сокращенно от Чумовой Пятницы, что расшифровывается

просто Чума. Классный юморист – в этом весь Дин. А я – его любимый источник поводов для

шуток.

– Нет, – говорит папа. – Мы говорили о... других вещах. Что за мошенник?

Ава закатывает глаза и рассказывает ему историю о Холли и пяти сотнях фунтов. Он

выглядит шокированным.

– Они действительно убедительны, эти люди, – Ава пожимает плечами. – Они дают

объявления в местных газетах и в Интернете. Говорят, что вы выглядите совершенно потрясающе,

и вам нужно просто заплатить за некоторые фотографии или обучение, или что-нибудь другое. Они

взимают с вас целое состояние, а потом – бац!

– Что?

– Ничего не происходит.

– И это "бац"? – спрашиваю я. Ничего не происходит не звучит, как "бац", для меня.

– Они сбегают с твоими деньгами, а ты не получаешь никакой работы. "Модельные google-

мошенники". Их миллионы.

– Ты ни за что ему не заплатила, да? – спрашивает мама, закрывая рот рукой.

– Нет, конечно нет.

– И они выбрали Тед? – спрашивает папа с удивлением.

Спасибо, пап.

– Не волнуйся, дорогая, – говорит мама мне, обнадеживающе похлопывая по руке. – Мы

бы никогда не позволили тебе пройти через это. Ни в коем случае наша дочь не попала бы в лапы

модельного бизнеса, правда Стефан?

– Что? – переспрашивает папа. Он был в милях отсюда, переводя взгляд с меня на Аву и

обратно – от чудачки к великолепию – и нахмурился в замешательстве.

– Я сказала, – повторила мама. – Что мы никогда не позволили бы ей пройти через это.

Всѐ это – наркотики и анорексия, да?

– Хм, ты права, – говорит папа, по-прежнему не слушая. – Мэнди, любовь моя, ты

обращала внимание на шею Авы? Я сравнивал еѐ с шеей Тед только что. Там настоящая шишка.

– Мои гланды увеличиваются, – бурчит Ава, осторожно прикасаясь к шее. – Так было на

протяжении многих лет. О, хотя сейчас они стали больше.

– Боже мой, ты прав, – говорит мама, внимательно вглядываясь. Затем она кладет вилку с

мрачным взглядом. – Никакой школы завтра утром, Ава Форель. Я отвезу тебя к врачу.

– Но, ма-ам, у меня волейбол завтра утром!

– Серьѐзно. Придѐтся пропустить его. Только один раз — я уверена, что никто не будет

возражать.

– Могу я одолжить твою юбку, если она тебе не нужна? – быстро спрашиваю я.

Ава поднимает бровь, чтобы напомнить мне о наших многочисленных разговорах на эту

тему. Тогда это было бы "нет".

Я жду папиной поддержки, но он уже забыл. Его мозг всѐ ещѐ в другом месте.

Мама ловит мой взгляд. Она ещѐ не знает о стирке и думает, что я сержусь за то, что папа удивился,

что мошенник подкатил ко мне, а не к Аве.

– Милая, никогда не забывай, – говорит она. – У тебя есть своя внутренняя красота. Я

всегда буду тебя любить.

– Отлично. Спасибо, мам.

Я была почти в порядке и до этого, но, когда родная мать начинает говорить вам о вашей

"внутренней красоте", вы знаете, что официально обречены.

Глава 4.

Две недели спустя я демонстрирую сумочки в Париже.

На самом деле, конечно же, нет. Сегодня понедельник, и я на репетиции хора в актовом

зале. Пою я так же отпадно, как играю на бубне, но моя лучшая подруга Дейзи почти все время

любезно заглушает меня своим вокалом в стиле Пинк. Кстати, у нас новый музыкальный

руководитель – мистер Андерсон, который прыгает, как шарик в лототроне, разучивая с нами хип-

хоп версии произведений Гайдна, Моцарта, или как сегодня – "One Direction" в манере "Debussy".

В целом выходит неплохо.

Мы с Дейзи, как всегда, стоим позади и можем перекинуться словечком между пением.

– Так ты принесла еѐ?

– Что? – спрашиваю я.

– Визитку, конечно.

Я рассказала ей вчера по телефону. Я до сих пор не могу до конца понять, что произошло.

– Нет. Еѐ не было у меня в кармане, когда я проверяла. Думаю, что потеряла еѐ.

Я вспоминаю бледно-голубой логотип с зубчатой линией. Я искала везде, но она пропала.

– А, может, он вернулся на Карнаби Стрит и наживается на очередной бедняжке? Ты даже

не представляешь, на что готовы пойти некоторые девицы, чтобы стать моделью.

– Нет. А на что?

– Ну, много чего. Позволяют втянуть себя в неприятности.

Она сердито хмурит брови. Дэйзи вообще часто хмурится. По всей видимости, родители,

выбирая ей имя при рождении, представляли себе некое сочетание природной добродетели с

белокурыми локонами и лучезарной улыбкой. В итоге они получили копну черных волос,

одержимость классическим инди-роком, и легко возбудимое чувство недовольства. Имя Венерина

мухоловка2 подошло бы ей гораздо больше. А маргаритки3 мне теперь всегда представляются

черными и колючими.

– Вчера вечером мама рассказывала, что дочь одной из еѐ подруг попалась на такую

удочку. Якобы проводился кастинг в рекламу тропических фруктовых соков. Нужно было

пройтись по гостиничному номеру в бикини. Когда она пришла, там уже толпилось множество

девушек, которых фотографировал парень. Однако, как выяснилось, никто не знал, кто он такой.

Не было никакой рекламы. Парнишке просто нравилось разглядывать девушек в бикини.

– Фу! Это отвратительно!

– Я знаю.

– Что ж, этот парень только спросил мой возраст, – говорю я. – Не думаю, что это

незаконно.

– А должно бы, – ворчит она, – подходить на улице к незнакомкам и фотографировать их.

– Но у него был действительно классный Полароид. Наподобие ретро. Хотелось бы мне

посмотреть, как из него выскакивает...

В зале становится непривычно тихо. Мистер Андерсон гневно косится в нашу сторону.

– Эй! Ты там! Мальчик в последнем ряду. Прекрати разговаривать и отвлекаться.

Все оглядываются. Сзади нет мальчика, только Дейзи и я.

– Да, ты, – продолжает он. – Высокий, рядом с девушкой с колючими волосами.

Как только до всех доходит, о ком идѐт речь, по залу пробегает волна хохота, и температура

моего лица повышается градусов эдак на пять.

– Вы имеете в виду Тед? – выкрикивает кто-то.

Мистер Андерсон кивает.

– Спасибо. Да, ты, Тед. Мальчик сзади. Последние пять минут ты постоянно отвлекался.

Пожалуйста, спустись.

Это несправедливо по многим причинам. Для начала, в основном говорила Дейзи. Я

стараюсь выполнить его просьбу, но не могу пошевелиться. Меня словно парализовало. А лицо,

наверное, горит так, что на него можно ориентироваться, как на маяк. Ведь я думала, что нравлюсь

мистеру Андерсону. Я думала, он был приятно удивлен моей регги интерпретацией «Аве Марии».

Мне и в голову не могло прийти, что он даже не знает, что я – девушка.

Дейзи подталкивает меня, округлив глаза.

– Прости, – шепчет она. Затем опускает взгляд на мои ноги, и на еѐ лице отражается

сочувствие. О, нет... я совсем забыла об этом.

2 Венерина мухоловка – хищное растение.

3 В англ. языке daisy – и женское имя, и название цветка маргаритка.

Непостижимым образом папа умудрился сжать юбку в длину, но не в ширину. В талии она

по-прежнему сидит хорошо, а вот длина еѐ изменилась. Очень сильно изменилась. Длина – это

вообще громко сказано. Скорее, "коротина". Потому что юбка стала супер-мини. Настолько

короткой, что если заправить в неѐ рубашку, то она ещѐ и выглядывать будет снизу.

– Всѐ будет в порядке, – неубедительно говорит Дейзи.

Я смотрю на неѐ. А затем на свои ноги.

– Я жду, – вздыхает мистер Андерсон, постукивая ногой.

Постепенно чувствительность возвращается. Ощущая себя живой неоновой палочкой, я

спускаюсь между рядами хихикающих певунов. Затем пересекаю сцену актового зала и подхожу к

мистеру Андерсону, сидящему за роялем. И стою, слегка покачиваясь. Единственное, что держит

меня на ногах – понимание, что ему будет гораздо более неловко, чем мне.

– Это понятно, – говорит голос с первого ряда. Это Дин Дэниелс, естественно. Классный

шутник и подражатель звездам Х-фактора. – У неѐ нет груди. Мальчишеское имя. Легко

ошибиться, сэр. Но она, безусловно, девушка: вы можете сказать это по цвету еѐ трусиков.

Что? Я смотрю вниз в панике. Какого цвета трусики я одела? Как он мог их увидеть? Юбка

так коротка? Я дергаю еѐ вниз до упора, а половина хора взрывается смехом.

О, великолепно. Спасибо, Дин. День становится таким прекрасным.

– Э-э, я вижу, – грубо бормочет мистер Андерсон. – Достаточно с вас, Дин. Прощу

прощения, э-э, Тед, да?

– Сокращенно от Эдвина, – шепчу я.

– Верно. Эдвина. Не делайте так больше... разговоры, это... Возвращайтесь на свое место.

Хм, напомните, на чѐм мы остановились?

– Любование бельем Пятницы, – сказал голос из второго ряда, недостаточно громко,

чтобы услышал мистер Андерсон, но достаточно для усмешки Дина.

Это Кэлли Харвест, самодовольно сидящая в облаке пышных волос и фирменного парфюма

– Сияние от Бритни Спирс. Я могу чувствовать запах отсюда. Я уверена, что он всегда будет

напоминать мне об этом моменте. И мне хочется заболеть.

Кэлли ухмыляется Дину. Я избегаю смотреть кому-либо в глаза, пока прокладываю путь

обратно к моему месту сзади, интересно, кому в идеальном мире я бы отомстила первому: Кэлли,

папе, Дину, или Дейзи…

Дейзи выглядит достойной прощения, когда я сажусь рядом с ней, глаза жжет. Она даже

дает мне свитер, так что я могу прикрыть ноги. Я не могу видеть их прямо сейчас. Они выглядят

довольно глупо, даже в лучшие времена, – висящие спагетти на месте бедер, но в этот момент их

бесконечная худая бледность – это больше, чем я могу вынести.

Мистер Андерсон поднимает руки.

– Все поѐм "What Makes You Beautiful". С начала.

Остальные встают, чтобы спеть, пока я сижу на месте и жалею о том, что вообще пришла

сегодня в школу.

Почему у себя в голове, я – Тед Форель – порядочная экс-гимнастка, дружелюбная,

артистическая, верный сторонник Woodland Trust, в то время как для окружающих я "сзади

мальчик"? Или Чумовая пятница? Или, как сейчас, "девушка в трусиках"?

Они попадают в ноты. Один голос поет выше других, делая это в знаменитом стиле Гарри

Стайлса.

Дин. Если бы я могла отомстить всем, первым был бы он. Парня все любили, потому что он

всегда отпускал шуточки и смеялся. Он недурен собой, если вам случайно нравится прическа в

период раннего подражания Биберу. – Я случайно узнала, что Кэлли влюблена в него с Рождества,

и теперь он, вроде как, уделяет ей внимание. Он постоянно оборачивается, чтобы улыбнуться ей.

Если Дин на твоей стороне, всѐ прекрасно. Просто должна быть другая сторона, где всѐ

наперекосяк, и я на этой стороне. Я и все остальные уроды и неудачники. Но главным образом я.

Глава 5.

– А какого цвета трусики на тебе надеты? – спрашивает Ава. Мы едем на автобусе домой.

– Не в этом дело! Вроде лиловые, раз уж ты спрашиваешь.

Каким-то образом мне удалось занять место рядом с ней. Я хотела разделить с ней свою

боль, но она воспринимает это недостаточно серьѐзно.

– Держу пари, сейчас они серые, – говорит она. – Кажется, вся наша одежда становится

серой, когда папа принимает участие в стирке.

– Знаешь, всѐ это – твоя вина, потому что ты не дала мне свою юбку вчера вечером.

Она выглядит виноватой.

– Хорошо, ты можешь взять одну с изворотливым поясом.

– О, великолепно. Теперь уже слишком поздно.

– Ну, я всегда могу оставить еѐ себе.

– Нет! Я позаимствую еѐ, – быстро отвечаю я.

Есть дурное настроение и есть самосохранение. Я не глупая.

Она улыбается и выглядывает из окна второго этажа автобуса. Мое любимое место в

автобусе. Оно всегда занято, когда я пробую сесть там, но почему-то, когда Ава хочет, там

свободно. Это, должно быть, магия вуду или нечто вроде. Она всегда была такой.

Она царапает свою руку, и я замечаю пластырь возле еѐ локтя.

– О, врач делал тебе анализ крови?

– Угу, – говорит она, – и он хочет сделать мне биопсию шеи.

– Что это такое?

– Они втыкают иголку и высасывают то, что внутри, чтобы протестировать.

Она знает, как я ненавижу иглы, так что она говорит это, размахивая руками и с

выпученными глазами, нависая надо мной как сумасшедший ученый.

– Фу, отвали от меня! Звучит гадко. Ты, кажется, в хорошем настроении для того, кто

сдавал кровь.

– Было немного неприятно, – говорит она. – Мне пришло сообщение от «Константин и

Рид» сегодня утром. Я получила работу! Луиза тоже. Четыре недели работы продавщицей. Дольше,

если мы захотим. Так что лето устроено. – Она говорит это певучим, счастливым голосом. – Я

увижу Джесси. И я буду заниматься сѐрфингом. И получу скидку.

– Так нам не придѐтся петь на улицах!

– Это был полезный опыт, Tи, – говорит она, тыкая меня в бок. – Подумать только, теперь

ты можешь написать в резюме – профессиональный музыкант.

– У меня нет резюме.

– Ну, когда-нибудь будет.

Считается ли жвачка профессиональной платой?

Она снова выглядит сонной и кладет голову мне на плечо.

– Просто надеюсь, что они не зададут тебе слишком много вопросов в интервью. Все будет

в порядке. Поверь мне.

Она закрывает глаза.

Разные студенты заходят, чтобы найти свободные места в начале автобуса, видят Аву,

отдыхающую рядом со мной, и дружески машут мне. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь удержать

этот момент. Пять минут я не ―девушка в трусиках‖ – я ―сестра Авы Траут ‖. Может быть, это

делает меня временно классной. Я расслабляюсь и, наконец, перестаю краснеть. Между тем,

двойник Элизабет Тейлор рядом со мной начинает осторожно храпеть в мой воротник.

Оглядываясь назад десять дней спустя, сон был ключом к разгадке. Были и другие зацепки,

но мы упустили их. Мы все думали, что это сочетание переходного возраста, переезда, стресса из-

за экзамена, вируса. Вместо этого, мы беспокоились о тестах по математике и социологии, о сером

нижнем белье, об окончании книжной главы и недожаренном картофеле по-французски.

Затем как-то утром позвонил врач сказать, что готовы результаты биопсии. Мама и Ава

договорились забрать их после обеда, пока я была в школе. Я вообще об этом не думала.

По странному стечению обстоятельств, выходя из автобуса, я замечаю их, идущих домой от

врача. Я зову их, они оборачиваются и смотрят на меня.

Это первое июня. Прекрасный летний день. Белые клѐны вдоль дороги – ярко зелѐные,

листья выделяются на фоне кристально-голубого неба. Но лицо мамы серое, как наша коллекция

нижнего белья. Как и лицо Авы. Они не хотят разговаривать со мной. Ни единого слова. Это ... это

нехорошо. У меня так же шумело в ушах, когда я стала жертвой мошенничества на Карнаби Стрит.

Я хочу сказать что-нибудь, но я не могу придумать правильный вопрос, потому что я не уверена,

что хочу знать ответ. Я просто жду рядом с Авой, пока мама старается изо всех сил попасть

ключом в замок входной двери. Еѐ руки трясутся.

Небо не имеет смысла.

Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.

Папа ждет на верху лестницы. Я не знаю, позвонила ли ему мама от врача, или он просто

знал, но его лицо тоже серое. Он выглядит так, будто что-то тяжелое вот-вот упадет на него, и он

волнуется, что будет сбит с ног.

Мы каким-то образом оказываемся в гостиной и, не задумываясь, садимся за стол на наши

обычные места. Четыре серых лицах, в обрамлении голубого неба и ясеня, который радостно

качается в открытом окне, поймав летний ветерок.

Папа смотрит на маму. Что-то в выражении его лица заставляет меня взять его за руку.

– Это лимфома,– говорит ему мама.– Биопсия довольно точна. Им нужно будет сделать

больше тестов, но врачи думают, что Ава больна уже несколько месяцев. Месяцев, Стивен. А те,

другие анализы крови, показывали, что она в порядке...

Она пристально смотрит в стол. Еѐ руки до сих пор дрожат. Она говорит об Аве, как будто

той здесь нет, и что-то в Аве говорит, что в данный момент еѐ здесь нет. В еѐ глазах далекий,

отсутствующий взгляд.

– Что такое лимфома? – спрашиваю я.

Мама старается ответить, но не может.

– Это рак, милая, – говорит папа, удивляя самого себя звуком собственного голоса. – Я так

думаю. Да?

Мама кивает едва заметно, практически незаметно.

Но рак для стариков. Мамин папа умер от него два года назад. Рак убивает вас. У Авы не

может быть этого. Может быть, это просто очень сильный грипп. Или астма?

– Они посылают нас к детскому онкологу,– говорит мама, – У него есть окно в субботу

утром. Очевидно, он принимает больных на выходных, что хорошо. Не всегда удаѐтся попасть так

быстро, но кто-то отказался, и они не хотели терять время.

Она замолкает так же внезапно, как начала говорить, и смотрит из окна на дерево, как

будто она только что заметила его. Я пристально смотрю на шею Авы, точно так же, как делал

папа, когда впервые указал на опухоль. Когда ты смотришь, это очевидно. Быть может, это и есть

настоящая опухоль, о которой говорят в «Анатомии страсти»? Я чувствую, как моѐ тело холодеет.

Я не хочу никого беспокоить, но думаю, что собираюсь упасть в обморок.

Папа сжимает мою руку, чтобы поддержать меня.

– Не волнуйся, милая. Всѐ будет в порядке. Она будет в порядке. Не так ли, Ава, моя

дорогая? Да, Мэнди, любимая? Что ещѐ сказал доктор?

В папином голосе есть скрытый сигнал, который ясно говорит маме, что нам нужны

хорошие новости, и быстро.

Мама выходит из задумчивости и кивает.

– Он сказал, что это довольно распространено среди подростков, и они точно знают, что

делать. Он сказал, что человек в больнице, доктор ... я забыла его имя. Чѐрт. Доктор ... – Она

проводит ладонью по лбу и сдается в попытке вспомнить. – Как-то там. Во всяком случае, его

очень уважают, и он объяснит всѐ в субботу.

– Всѐ будет хорошо, верно? – уточняет папа.

Мама натянуто улыбается и ничего не говорит. Очевидно, врач не говорил, что всѐ будет в

порядке.

– Я иду спать, – говорит Ава, вставая и не смотря ни на кого из нас. – Разбудите меня

позже.

Три серых лица кивают. Когда она уходит, все молчат. Ветер продолжает дуть. Это

единственный звук в комнате.

Любимые фотографии Авы приклеены внутри к двери шкафа.

Она стоит на пляже в Корнуолле в гидрокостюме, сжимая в руках доску для сѐрфинга.

Рядом с ней мальчик с белоснежными волосами, мускулистым торсом и насыщенным золотым

загаром. Это Джесси, прошлым летом учивший Аву сѐрфингу, когда мы отправились отдыхать

неподалѐку от Ползиса. И влюбившийся в неѐ, но это вполне нормально. Ава все время имеет дело

с мальчиками, которые влюбляются в неѐ. Разница в том, что на этот раз это оказалось взаимно.

Джесси удивительно милый для того, кто настолько великолепен. Мама и папа были убеждены, что

их роман не продлится и несколько месяцев, ведь они не видели друг друга, не считая одного

выходного на Рождество, когда он приезжал в гости – но он до сих пор длится. Сейчас фото слегка

изорвано, потому что она регулярно принимается его целовать и гладить, несмотря на то, что у неѐ

есть такое же в телефоне, его она тоже гладит и целует. Я знаю.

Ава со своей лучшей подругой, Луизой Рэндольф, капитаном волейбольной команды. Они

в сочетающихся узких джинсах, кружевных кофточках и с дымчатым макияжем выглядят так,

будто собираются подписать контракт со звукозаписывающей компанией. На самом деле, думаю,

они собирались в боулинг.

Групповой снимок нескольких девушек в коротких юбках и свитерах, сжимающих клюшки

для хоккея на траве и улыбающихся. В центре Ава держит серебряный Кубок, который они

выиграли в прошлом году на Турнире среди Школ Южного Лондона. Команда собирается в

поездку в Бельгию в следующем семестре, если они смогут собрать деньги.

Это жизнь Авы: Джесси, сѐрфинг, волейбол летом, еѐ друзья, очаровательность, хоккей на

траве зимой – не говоря уже о выпускных экзаменах, которые она сдает в следующем году. Я не

думаю, что у неѐ есть время для рака.

Глава 6.

В субботу утром мы оказываемся в здании в центре Лондона, которое, как уверяет нас папа,

недалеко от Британского Музея. Мама холодно смотрит на папу. Нас не волнует, находится ли

здание на вершине Британского Музея или, скажем, в Лондонском Зоопарке. Это больница. Где

педиатры и онкологи принимают своих новых пациентов. Детские онкологи это врачи, которые

имеют дело с онкологическими заболеваниями у детей. Мой словарный запас растет с каждой

минутой.

Внутри оно огромное, полное блестящих этажей и знаков, указывающих на места, где люди

лечат множество болезней со страшными названиями, многие из которых я впервые слышала. В

коридорах улыбчивый персонал в красочной униформе спешит мимо семей с серыми лицами,

точно такими же, как у мамы и Авы, когда они впервые узнали. Как и все, мы выглядим

потерянными.

Мы тратим двадцать минут, чтобы найти коридор, где врач-консультант Авы, доктор

Христодулу, принимает пациентов. Несмотря на то, что папа – высококвалифицированный

академик, он, кажется, не может следовать простым указаниям.

Мы сидим в зале ожидания, избегая смотреть в глаза другим семьям. Машинально мама и

папа оглядываются по сторонам, чтобы найти что-нибудь почитать. Вы не можете быть

переводчиком с французского и бывшим профессором истории, если всю жизнь вы не читаете

почти все, что попадает вам в руки. Мама берет единственную газету. Папа уходит в журнал с

большим количеством записей, который, как оказалось, называется «Хорошее Домоводство». Все

равно он его читает. Возможно, он найдѐт несколько советов для стирки. Ава уже полностью

погрузилась в чтение старой копии «Мари Клер». Так что для меня остается только «Hello!». Я

скоро буду знать о красивых домах и неудачливых в любви жизнях второсортных знаменитостей

больше, чем когда-либо хотела или нуждалась. К счастью, врач-консультант управляется на пять

минут раньше графика. Голова медсестры появляется в двери зала ожидания, чтобы показать, что

можно войти.

Консультация идѐт как в тумане. Доктор Христодулу не так стар, как я ожидала, – на самом

деле моложе Папы, с гладким, без морщин лицом и чѐрными волнистыми волосами. Должно быть,

он закончил обучение очень быстро. Интересно, он действительно уже может быть

"высокоуважаемым экспертом‖. Но ради Авы, он должен быть.

Он объясняет, что тип еѐ лимфомы называется болезнью Ходжкина. Шишка у неѐ на шее –

не опухоль, как я себе это представляла, а увеличенные лимфатические узлы. Я не знала, что у нас

есть лимфатические узлы, но теперь я знаю, и у Авы рак. Как только они узнают, как далеко он

распространился, то начнут применять химиотерапию, много сильных лекарств, которые

несколько недель будут заполнять еѐ кровь, пока не избавятся от болезни. И если это не сработает,

они попробуют лучевую терапию.

Чудесно. Теперь нисколько не страшно.

– Но ты хорошо выглядишь, Ава, – говорит врач, улыбаясь. – Это хорошее начало.

Он не первый человек, который говорит, что Ава хорошо выглядит. Далеко не первый. Это

просто необычно в этих обстоятельствах. Она по-прежнему застенчиво улыбается, как будто

забыла, зачем мы здесь. Я думаю, что она пытается сосредоточиться. И он неплох сам по себе, как

и все детские онкологи. Я действительно должна перестать замечать такие вещи.

– Мой секретарь запишет вас на другие необходимые тесты. Это займет всего несколько

дней. Лучше сделать все тесты вместе.

Мама сморкается в платок; она уже использовала почти всю коробку, заботливо

поставленную рядом с ней. Я думаю, что мы все слегка влюблены в доктора Христодулу. Даже

папа выглядит не таким серым, как пять минут назад.

– И вы можете сделать так, что ей станет лучше? – спрашивает он, кашляя.

Врач немного колеблется.

– Я не могу давать никаких обещаний. Но я могу сказать, что лечение очень эффективно.

Более девяноста процентов наших пациентов полностью излечиваются.– Затем он обращает своѐ

внимание к Аве.– Сейчас, пока вы здесь, я хотел бы, чтобы наш флеботомист взял пробы. – Он

улыбается нашим бледным лицам. – Пробы крови. Это не займѐт много времени.

Следующее, что мы осознаем, мы снова в коридоре. Аву и маму отводят туда, где обитают

флеботомисты – где-то в подвале. – Папе и мне предлагают вернуться в комнату ожидания.

Я хочу поговорить с папой о последней части разговора – о лечении болезни. Девяносто

процентов успеха – это здорово, конечно. Это достаточно много в любом деле. Но у меня

предстоящий экзамен – математика, и я совершенно уверена, что если вы берете девяносто

процентов от ста, это значит, что десять процентов людей не всегда вылечиваются. Что с ними

происходит? Однако папа уже снова уткнулся в «Хорошее Домоводство». Он не совсем избегает

меня, но я могу сказать, что он не готов говорить. Эта мысль тоже приходила ему в голову.

Вместо разговора я беру брошенный рядом со старым местом Авы «Мари Клер» и листаю

его. В нѐм более ста страниц с совершенными, невероятными телами в бикини и туфлях на

высоких каблуках. О-го-го. Но мне нужно отвлечься. Любое отвлечение. Так что я решаю

прочитать страницу за страницей, пока мама и Ава не вернутся, или до тех пор, пока мой мозг не

расплавится – смотря, что произойдет раньше.

В «Мари Клер» огромное количество рекламы помады. Больше, чем казалось бы возможно.

И рекламы тональной основы. И духов. И сумочек. Я начинаю удивляться, как я прожила

пятнадцать лет жизни, не имея подходящей помады (я пользуюсь блеском для губ, если

вспоминаю, обычно забываю), или тональной основы, или духов (я занимаю у мамы или у Авы,

когда это может сойти мне с рук), или сумочки. Да, у меня правда нет собственной сумочки. У меня

есть небольшой холщовый рюкзак, который мне прекрасно служит. Или, по крайней мере, я так

думала. Может быть, у меня должна быть собственная сумка. Я начинаю чувствовать, что

разочаровываю индустрию сумочек.

Мама и Ава всѐ ещѐ не вернулись. Я продолжаю.

Тут статья на тему: "Как получить идеальное тело для пляжа". Другая статья о том, что

лучше – бикини или цельный купальник. И очень длинная статья, о том, как одна стареющая

блондинка просматривает свой гардероб с дизайнерской одеждой, объясняя, какая одежда для неѐ

особенная и почему. Я уверена, у неѐ много сумочек и ни одного холщового рюкзака.

– Что ты читаешь? – спрашивает меня папа.

Я поднимаю глаза.

– Это журнал о женщинах, у которых много одежды.

– Зачем?

– Зачем что?

– Зачем им много одежды?

Это справедливый вопрос, особенно от человека, у которого три рубашки и две пары

штанов. Я не уверена в ответе, поэтому возвращаюсь к началу статьи и читаю рекламную

аннотацию более внимательно: «Мой роман с модой: Кассандра Споук, основательница Модел

Сити, проводит интимный тур по гардеробу».

На картинке Кассандра Споук в своѐм кабинете. У неѐ пронзительно-голубые глаза,

загорелая кожа и шелковистые светлые волосы с идеально прямым пробором. Она в чѐрном

шелковом платье и на очень высоких каблуках. Позади неѐ весит логотип, который представляет еѐ

супер-агентство. Это зубчато-чѐрная M внутри бледно-голубого круга. Круг совпадает с цветом еѐ

глаз, и на самом деле он в форме C, как "City".

Ох.

Этот логотип, я уверена, такой же, как на той визитке, которую Симон-мошенник дал мне

на Карнаби Стрит.

Если только... может быть, он не был мошенником.

– Тед, ты в порядке? – спрашивает отец, нахмурившись.

Я тупо киваю и пытаюсь игнорировать всѐ чаще знакомый звук жужжания в ушах.

Я думаю, что отвергла контракт с легальным модельным агентством, принадлежащим

модной звезде. А моя сестра сдает кровь, чтобы понять, почему у неѐ на шее рак. Я чувствую,

будто мир перевернулся вверх дном. Я не уверена, что готова к этому.

Глава 7.

Остаток выходных проходит в тумане телефонных звонков, забытой еды, заброшенного

домашнего задания и бессонных ночей. Вернувшись в понедельник в школу, Дэйзи помогает мне

свыкнуться с новостями.

– Почему бы нам не выйти на улицу? – говорит она на первой перемене. – Такой хороший

день. Мы могли бы посидеть на пригорке.

Травянистый пригорок является частью ландшафта нового школьного кафетерия. Я следую

туда за ней, чтобы поговорить. Обычно мы сидим сами по себе, но сегодня нас постоянно

прерывает поток великолепных учеников, которые вдруг хотят поговорить со мной. Со мной!

Заметьте, я быстро возвращаюсь на землю, когда понимаю почему.

– Ты сестра Авы?

– Я слышал, у неѐ плохие новости, правда?

– Она здесь сегодня? Я не видел еѐ. Я немного волнуюсь, честно говоря.

– Передай ей привет от меня, хорошо? Вот мой номер, на случай если у неѐ нет.

Дэйзи сидит, вытаращив глаза на то, как они проходят мимо.

– Не могу поверить, что Шейн Мэттьюс пытается приударить за Авой в такое время –

бормочет она с отвращением. – Разве он не знает, что у неѐ есть парень? Кстати, что сказал

консультант? Она вернется в школу?

Я киваю.

– Ей просто нужно несколько дней, чтобы привыкнуть и сделать некоторые тесты. Он

сказал продолжать жить настолько обычно, насколько это возможно.

– Как будто ты сейчас чувствуешь себя нормально,– говорит Дэйзи, излучая сарказм.

Она права. Я даже не могу вспомнить, каково это – чувствовать себя нормально. Все, что я

чувствую сейчас – это пустота, пока мы ждѐм следующую порцию информации, чтобы

придумать, что делать дальше.

Этим утром в классе наш классный руководитель, мистер Уиллис, рассказал всем, что

произошло, пока я была отправлена к психологу поговорить о моих чувствах, что было пустой

тратой времени для нас обоих, потому что пустота – слишком сложное чувство, чтобы его описать.

Однако это добавило новое чувство – вину из-за чувства пустоты, вместо каких-либо других

чувств, которые у меня должны были быть. Можно было бы поговорить об этом, но я не стала,

потому что к этому времени было пора вернуться в класс, где на меня все уставились буквально с

открытыми ртами. Это было не лучшее начало дня.

Между тем более симпатичные мальчики проходят мимо травянистого пригорка, чтобы

засвидетельствовать своѐ почтение. Слава богу, что я сижу в одолженной у Авы юбке, а не в моей

микро-мини. Я чувствую себя как ходячая книга соболезнований и одновременно сайт знакомств.

Полагаю, я могла бы попытаться и описать это психологу в следующий раз, но я не думаю, что

именно это чувство она искала.

Звенит звонок. Я и Дэйзи встаем. У нас экзамен по математике. Я не могу себе представить,

почему они выбирают июнь, самый замечательный месяц во всем английском календаре, и каждый

год вашей школьной жизни заполняют его экзаменами.

– Кстати, как Ава справляется? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Она довольно тихая. Она кажется такой спокойной, но она, должно быть,

чувствует себя так ... как будто она избегает этого. Я слышала еѐ разговор с Джесси, как она будет

скучать по пляжу этим летом, но это всѐ. Хотя мама плачет каждые пять минут. И Папа случайно

сломал часы.

– А ты?

Я использую тот факт, что мы вошли в наш математический класс, как предлог, чтобы не

отвечать. Потому что, когда мы вернулись из больницы в субботу, я отвлеклась. Возможно, я

просто не хотела думать о плохих новостях, но я не могла не вспомнить тот логотип в «Мари

Клер», а Симон – не мошенник, он мне сказал правду на Карнаби-стрит.

Я пытаюсь разобраться в услышанном: «Вы не задумывались о том, чтобы стать моделью»,

– я все ещѐ не могу это сделать. Мама застала меня уставившейся на себя в зеркало в ванной и

спросила, нашла ли я прыщик. Я сказала: «Да, нашла», – это было проще, чем объяснять, что я

пыталась найти любое мимолетное сходство между мной и Кейт Мосс. Или с девушкой на обложке

«Мари Клер». Или кем-то из журнала, выглядящим как на картинке "до" в рекламе пластической

хирургии.

Я знаю, что это эгоистично, но я просто хочу знать, что имел в виду Симон, и почему он

выбрал из всех именно меня.

Ночью Ава не может заснуть. Не могу и я. Я слышу, как она постоянно ворочается в

постели на другой стороне комнаты. Еѐ кожа чешется и вызывает дискомфорт. Один из симптомов,

которому мы не уделили достаточного внимания – это жар и ночная потливость. Тело очень долго

пыталось ей что-то сказать.

– Тебе жарко? – шепчу я.

– Немного.

Тишина.

– Ава?

Ничего.

– Ты в порядке?

Медленный вздох.

– Как ты думаешь?

Снова тишина, пока я мысленно делаю заметку: не спрашивать мою сестру, в порядке ли

она. Когда-нибудь. Снова. Идиотка.

– Я могу что-нибудь сделать?

Она отодвинулась за тумбочку у кровати.

– Только не говори со мной об этом, хорошо? Поговори со мной о чѐм-нибудь другом.

Дерево обнимается? Последняя одержимость Дейзи? Я не знаю, – о чѐм-нибудь.

Ах, да. Хорошо. Я не собиралась говорить об этом, но так как она попросила...

– Э, на самом деле, есть кое что. Ава, что если тот парень, Симон, оказался бы настоящим?

– Какой Симон? – ворчит она сердито.

Я опираюсь на локоть и шепчу громче:

– Симон с Карнаби Стрит. Скаут. Что, если он в действительности имел в виду ту чепуху

обо мне? Что, если это не было аферой?

Раздается внезапное шуршание, затем щелчок. Зажигается светильник рядом с кроватью.

Ава сидит в постели и смотрит прямо на меня.

– Ты уверена?

– Нет. Я имею в виду, он, возможно, шутил или ещѐ что-то. Но его агентство существует –

Модел Сити. Я проверила их сайт. В нѐм работает та знаменитая девушка Изабель Каррутерс,

которая мелькает в журналах... я не знаю... не Лили Коул, но другие люди, о которых ты слышала.

– Что? Правда? Это никогда не приходило мне в голову.

– Большое спасибо.

– Извини. Просто ... В прошлом году Холли пошла на поводу у этих мошенников. И я

просто предположила, что...

– Я знаю, – вздыхаю я. Я не виню еѐ. Конечно, если бы он выбрал Аву, мы обе

предположили бы, что он настоящий.

– Наверное, хоть раз они должны быть настоящими,– она продолжает. – Или как бы они

находили людей? Ты знаешь, я мечтала о том, чтобы стать моделью. Немного. Тайно. До того как я

встретила Джесси.

– Правда?

– Да.– Она расплывается в улыбке. – Я и Луиза. Представь себе одежду ... макияж. Всегда

хорошо выглядеть. Прически. Встречи со знаменитостями. Путешествия на частных самолетах.

Практически, жить в Париже. Одежда...

– Ты уже говорила одежда.

– Я знаю. Практически жить в Милане. Практически жить в Нью-Йорке. Деньги. Одежда...

Это звучит очень утомительно. Вся эта смена нарядов, помимо всего прочего.

– Так что случилось?

– Ну, во-первых, я открыла сѐрфинг. После того, как почувствовала это удовольствие, с ним

ничего не может сравниться.

Она замолкает, явно вспоминая прошлое лето и свои ощущения.

– И?

– Ох, и Джесси сказал, что никогда не будет встречаться с моделью и через миллион лет.

– Почему?

Она задумывается на минуту.

– Он никогда не говорил. Я его не спрашивала. Он просто казался очень уверенным в этом.

Кроме того, он сказал, что, хотя я идеальна для него во всех отношениях, я слишком низкая для

модели. Нужно быть по крайней мере пять футов девять дюймов4 или выше, а я пять футов семь

дюймов5.

– Это странно. Джесси – парень-серфенгист из Корнуолла. Откуда ему это знать?

Она снова пожимает плечами.

– Не знаю. Он знает много странных вещей.

Еѐ глупая улыбка возвращается. Теперь она лихорадочно думает о сѐрфинге и о погоне за

Джесси. Затем выражение еѐ лица снова меняется, и она смотрит на меня задумчиво, склонив

голову набок.

– Но мы говорим не обо мне. Мы говорим о тебе. Если подумать, всѐ понятно. Один раз я

смотрела передачу про моделей, и там сказали, что девушки, которых выбирают необязательно те,

о ком вы думаете. Им нужны люди, которые ... необычные. Они должны особенно выглядеть. И

они упомянули минимальный рост. Ты, должно быть, пять футов и одиннадцать дюймов6.

– Итак, Саймон выбрал меня потому что я чудовищно высокая.

– И чудовищно худая. А он не сказал, что думает, что ты выглядишь великолепно?

– Нет. Он сказал "удивительно".

– Всѐ равно. Преодолей себя, Tи!

– Ты только что сказала, что я могу быть моделью!

Снова тишина. Ава что-то замышляет, пока оценивает свои идеальные ногти.

4 175 см.

5 170 см.

6 180 см.

– Да, в самом деле, – в итоге говорит она с растущим волнением в голосе. – Если бы этот

парень был настоящим, ты могла бы! Было бы так здорово. Ты могла бы получить много

бесплатных вещей и дать мне что-нибудь. Ты могла бы рассказать мне о знаменитостях, какие они

за сценой, приѐмах бизнеса...

– И принимать наркотики и заработать анорексию, – напоминаю я ей, думая о маме.

Она фыркает.

– Они не могут всѐ это делать. Кроме того, мама никогда бы не позволила тебе заработать

анорексию. Она практически пичкает нас, как будто у нас действительно анорексия. Во всяком

случае, ты ешь как лошадь. Если бы тебе пришлось прожить более двадцати минут без печенья, ты

бы свалилась.

Это правда. Однако Ава стала рассматривать другой изъян в плане: помимо того, что я не

так уж и красива, но клинически безумна – мама. Она полностью запретила мне даже попытаться

стать моделью. Я указываю на это.

– Я уверена, что смогу убедить еѐ, – говорит Ава, беспокоясь о своих ногтях. – Подумай о

деньгах, Тед. Линда Евангелиста не встает с постели меньше чем за десять тысяч долларов в день.

– Кто такая Линда Евангелиста?

– О, ради Бога! Во всяком случае, представь себе, что мама смогла бы сделать с десятью

тысячами долларов.

Я не могу. Я могу представить себе, что я могу сделать с десятью тысячами долларов –

разменянными на фунты, конечно. Я бы хотела получить обратно наш старый коттедж в Ричмонде.

Сад. Мое собственное пространство ... которое я не ценила, пока оно у меня было. Ох, и я хотела

бы купить пару школьных юбок. Длинных. И много нижнего белья.

– Но есть другой вариант, – намекает Ава. Я не уверена, что она сама верит, что для мамы

деньги будут значимым аргументом.

– Ох. Какой?

– Не говорить ей. Не с самого начала, во всяком случае. Пока ты не станешь супер-

успешной. Никто не будет против, если ты станешь супер-успешной.

– Блестящая мысль. Гениально, – говорю я. Я не часто саркастична с сестрой, но честно.

Это самая бредовая идея, которую я когда-либо слышала.

– Слушай. – Она садится снова, обхватив руками колени и положив голову на них. Она

выглядит обессиленной. Эти темные круги под глазами были ещѐ одним ключом к разгадке.

Кажется невозможным, что кто-то, с кем ты находишься каждый день может болеть раком, а ты

даже не видишь этого. И здесь мы говорим о том, чтобы быть моделью: должно быть мы обе

сумасшедшие. – Я собиралась быть... занятой этим летом. Приемы у врача и ... ты помнишь Нэн.

Химиотерапия это трудно. У тебя должно быть что-то забавное, чтобы думать об этом. Мы обе

должны иметь что-то. Ты не можешь положиться на меня в плане веселья.

Это верно. Я знаю, я полагаюсь на неѐ слишком много, но она всегда была там –

придумывая сумасшедшие вещи – и думаю, я просто привыкла к этому. Конечно, это раздражает

иногда, но я не хочу, чтобы что-то менялось. Определенно не так. Если психолог спросил бы меня,

что я чувствую прямо сейчас, я бы сказала, что расстроена, расстроена и напугана.

Наконец, Ава выключает свет, и я лежу в темноте, размышляя. Об Аве, обо мне, о Симоне.

О том, что у тебя отбирают целое лето, потому что отец заметил шишку у тебя на шее. О заработке

в десять тысяч долларов в день. Это правда возможно? И кто такая Линда Евангелиста, в конце

концов?

Глава 8.

На следующей неделе солнце становится жарче с каждым днѐм. В школе травянистый

холмик заполняется людьми, загорающими между экзаменами. Дома побледнели листья ясеня, и

он выглядит почти так же хорошо, как деревья в Ричмонде. Когда мама не работает, она полностью

погружается в книгу рецептов питательных летних салатов с красными фруктами и зелеными

листьями. Очевидно, темные цвета полны антиоксидантов, и они помогут Аве поправиться –

вместе с огромным количеством химикатов, которое начинают ей вводить. Лично я не вижу, как

несколько ягод малины собираются соперничать с химиотерапией, но мама готова попробовать всѐ

что угодно. Кажется, это еѐ способ выживания.

Папин способ: между маниакальными приступами написания книги и попытками починить

часы – исследование болезни Ходжкина в интернете. Мой способ ... глазеть из окна, в основном. В

школе Дейзи часто вынуждена меня толкать, потому что я не слышу, что она только что сказала.

Из всех нас Ава самая расслабленная. Для неѐ самая большая проблема – то, что у Джесси

двойка по большинству выпускных экзаменов и тренировка к большой парусной гонке, поэтому он

не может навещать еѐ. А так она удивительно хорошо справляется. Возможно, это

обнадеживающее отношение доктора Христодулу. Возможно, потому что все привлекательные

парни из класса помогают ей всякий раз, когда в школе дают дополнительные тесты. Может быть,

потому что она не сильна в математике. (Я до сих пор не могу вспоминать о десяти процентах, но,

возможно, она не замечает). Она просто хочет, чтобы всѐ продолжалось как обычно.

Через неделю после нашего фото-провала я прихожу домой после школы, а она шумно

спорит с мамой.

– Я не хочу, чтобы ты шла со мной!

– Но ты не можешь пойти сама, дорогая. Ты очень больна!

– Я этого не чувствую. И ты будешь везде плакать. Я ненавижу это!

– Я обещаю не плакать.

– Ты и сейчас плачешь!

Мама потирает нос.

– Нет. Послушай, дорогая, это очень важное назначение.

– Оно абсолютно обычное! – Ава громко вздыхает и видит меня в дверях гостиной. –

Скажи ей, Тед. Я просто должна забежать в больницу в субботу, чтобы проверить, все ли идѐт

правильно. Я сама могу справиться за пару часов. Она превращает это в важную экспедицию.

Под "всем", я думаю, она имеет в виду тонкие пластиковые трубки, которые ей вчера

вставляли в грудь, называющиеся линии Хикмана. Один конец трубки выведен, чтобы в еѐ кровь

могла поступать химиотерапия, которая начинается в понедельник. Фу... Отвратительно. На самом

деле, когда вчера вечером она мне это показала, то оно выглядело довольно аккуратно. Не так

плохо, как я ожидала, – немного напоминает наушники для мега-iPod, приклеенные к коже. Но всѐ-

таки... Неудивительно, что мама хочет пойти с ней проверить, что это работает.

– Эм...

– Я могу пойти пешком, мам. Могу поехать на метро. Эти трубки ничего не весят. Кроме

того, тебе нужно работать. Знаешь, Тед может пойти со мной. Что скажешь, Ти?

– Ну, вообще-то Дэйзи пригласила меня в...

Ава прикидывается виноватой. Это поддельное виноватое выражение, я знаю, даже не

предназначенное для того, чтобы заставить меня почувствовать себя виновной, но когда у твоей

сестры лимфома ...

– Хорошо, я пойду.

Мама вздыхает.

– Тогда ладно. Если ты уверена. Я знаю, ты не любишь, когда я беспокоюсь из-за пустяков,

дорогая.

Ава вздыхает.

– Вот именно.

Когда Аве поставили диагноз, всѐ, что мы хотели – новости, подробности и объяснения.

Затем пришли результаты тестирования, и, кажется, они просто ещѐ больше всѐ запутали. По-

видимому, болезнь достигла стадии 2B, что позволило определить, какой тип химиотерапии

применять и как долго. Но почему, например, лечение начинают на следующей неделе, а не в ту же

минуту?

Папа мгновенно воспользовался неизменной фразой из Гамлета ―Быть или не быть»7. Его

лицо было каменным, когда он это сказал, но Ава и я все равно смеялись. Мама не смеялась.

Иногда я сажусь с ним за компьютер, чтобы мы могли попытаться разобраться вместе. Эта стадия

7 «To be or not to be» звучит как «2B or not 2B».

показывает, насколько распространилась болезнь. Кажется, вторая стадия хуже, чем первая, но

гораздо лучше, чем третья или четвертая. Буква B, говорит о том, что Ава потеет ночью. У них для

этого есть буква, а у нас стиральная машина. Неважно.

Стадия 2Б. Для меня это звучит как место проведения музыкального фестиваля8. Я

вглядываюсь в экран отцовского компьютера в тот вечер, а слова кружатся у меня в голове, пока не

перестают что-то значить.

Наверно, Ава права, что последнее назначение – обычное дело. Когда мы попали в

больницу в субботу, все было совершенно по-другому. Ава теперь отлично знает, как куда пройти

по блестящим коридорам, и у медсестры занимает всего несколько секунд проверить линию

Хикмана и убедиться, что с местом ввода трубки все в порядке. Все готово к понедельнику, когда

ей введут первую порцию спасительных химикатов. Вот и всѐ. Мы всѐ сделали.

Снаружи небо всѐ ещѐ неправильное: синее и безоблачное. Дождя не было три недели. В

городе какая-то средиземноморская атмосфера, и улицы заполнены загорелыми ногами и

улыбающимися лицами.

– Пошли – говорит она. – Давай пойдѐм погуляем. Мы могли бы заглянуть в Британский

музей.

– Мы могли бы...

– Шучу. Есть несколько хорошеньких магазинчиков на Тоттенхэм-корт-роуд. Можем

прогуляться до Оксфорд-стрит.

Этот район города Авы, не мой. Я, как правило, иду туда, где есть сады и деревья,

например в Кью9, или в художественные галереи, как на Трафальгарской площади. Но приятно

бродить с Авой по городу под летним солнцем, смотря на витрины. В конце концов, стало так

жарко, что мы решили прогуляться по одной из боковых улиц, где есть тень.

Я восхищаюсь выбором французской выпечки в витрине пекарни, съедобным

совершенством, разложенным по цветам радуги, как вдруг Ава останавливается как вкопанная и

хватает меня.

– О, Боже мой!

Она показывает через дорогу. Мы стоим напротив уродливого дома. Простые кирпичные

стены. Небольшие окна. Ни одного магазина. Два человека с айфонами обмениваются сигаретами.

– Что?

– Видишь логотип?

Над обычной входной дверью висит знак: зубчатая черная М внутри бледно-голубой C. Ава

узнала его из сайта, который я ей показывала. Я помню его по визитной карточке Симона и из

«Мари Клер»: Модел Сити.

– Ты знаешь, мы можем просто войти, – говорит она.

Внезапно мне становится холодно. Я не знала, что у меня такое бывает, но видимо бывает.

– Нет, не можем.

– Мы здесь, Tи. Ты никогда не подавала ту анкету. Почему бы тебе просто не войти и не

спросить их?

Моя сестра сумасшедшая.

– И тогда они смогут высказать всѐ мне в лицо, – указываю я – ты, должно быть, шутишь.

– Они могут высказать, – говорит она, настаивая на своем, – за исключением одного из их

скаутов, который сказал, что ты выглядишь поразительно.

Она помнит точное слово. Поразительная. Единственное, что я понимаю: я мерзну,

несмотря на солнце. У меня мурашки по коже.

– Я иду домой.

Но Ава все ещѐ держит меня за руку.

– Пожалуйста? Для меня? Ты сказала, что попробуешь, Ти, помнишь?

Образ Дина Дэниэлза быстро проносится у меня перед глазами. Не очень хороший образ.

Но это было бы так классно, сказать ему, что я модель. Ава чувствует моѐ сомнение.

8 Стадия (stage), также означает сцена.

9 Королевский Ботанический сад.

– Послушай, мы просто войдѐм и спросим, есть ли у тебя потенциал. Мы будем ссылаться

на того скаута и останемся на пять минут, хорошо? Потом мы пойдѐм домой. И я обещаю, что не

буду больше к тебе с этим приставать.

– Обещаешь?

– Обещаю.

С тех пор, как Ава узнала диагноз, я могла бы поклясться, еѐ психика стала неустойчивой.

В еѐ глазах опасный блеск. Это как, если она уже услышала худшее, то теперь могут случиться

только хорошие вещи. Надеюсь, в еѐ случае – это правда, но я уверена, что плохие вещи всѐ ещѐ

могут произойти со мной. Тем не менее, она выглядит такой взволнованной, и я не могу заставить

себя сказать "нет".

– Ну, тогда ладно.

Я точно знаю, что это неправильно, но Ава так на меня действует. Я собираюсь снова войти

на территорию База Лайтера.

Она открывает дверь, и я вхожу.

– Ого! – она бормочет себе под нос. – Как здесь великолепно!

Если под "великолепно" она имеет в виду "ужасающе", то здесь совершенно великолепно.

Мы в роскошной приѐмной, с чѐрно-белыми обоями, блестящим новым столом, чѐрным

кожаным диваном и журнальным столиком, усеянным глянцевыми журналами. Потолок усеян

прожекторами. Стены обклеены фотографиями сногсшибательных мужчин и женщин,

большинство из них раздеты. На столе композиция из синих оранжерейных цветов размером со

слоненка. Всѐ свежее и сияющее, гламурное и пугающее.

За столом скучающая девушка с длинными каштановыми волосами и тяжелой челкой что-

то печатает на компьютере. Она нас полностью игнорирует. Ава и я стоим, не зная, что делать.

Спустя несколько минут заходят курильщики мимо нас направляются к задней двери, не

удостаивая нас и взглядом. Я никогда не чувствовала себя такой невидимой. Между тем Ава

набирается мужества, чтобы заговорить.

– Мы здесь, чтобы поговорить с кем-нибудь о том... как стать моделью.

Девушка на ресепшен бросает краткий взгляд на Аву из-под челки.

–О, правда?

–Моя сестра интересуется.

Это неправда, особенно после нашей фото-катастрофы. Девушка стреляет в меня взглядом.

Затем поднимает трубку, что-то бормочет в неѐ минуту и уходит, игнорируя нас.

Ава смотрит на меня и улыбается ободряюще.

–Давай уйдем, – предлагаю я.

–Через минуту. Посмотрим, что произойдѐт.

Она садится на диван, наклоняясь вперед, чтобы взять глянцевый журнал со столика

напротив. Я усаживаюсь рядом с ней и слышу ворчание на полу возле меня. Небольшая чѐрная

собака смотрит на меня, свернувшись калачиком на коричневом кожаном диване для собак с

напечатанными на нѐм знаками Ls и Vs. Я протягиваю руку, чтобы погладить еѐ нос.

– Не трогайте Марио – не глядя на нас, говорит секретарша. – Ему это не нравится.

– Простите?

– Лабрадудль10? Его зовут Марио? В честь Марио Тестино? – Теперь она смотрит на меня

из-под челки, как будто я умственно отсталая. – Как фотографа?

– Да, точно.

Она видит, что я понятия не имею, о чѐм она говорит. Это снова о Линде Евангелиста. Я

решаю оставить собаку в покое. Я собираюсь в последний раз предложить Аве уйти, когда дверь

распахивается, и входит новый человек, громко жалующийся на жару.

Я сразу узнаю его, отчасти по оранжевому рюкзаку, что болтается у него на плече. К моему

удивлению, он улыбается, как только видит меня.

– Девушка с бубном? Привет! Я Симон.

Ава отрывает глаза от журнала, демонстрируя улыбку кинозвезды. Симон игнорирует еѐ.

Она хмурится. Я встаю и пожимаю его протянутую руку.

10 Порода собак.

– Да ... Я помню.

– Итак, ты здесь! Ты видела Френки?

– Я так не думаю, – шепчу я. – Мы просто зашли...

Он обращается к секретарше.

– Она записана к Фрэнки, Шелл?

Девушка с чѐлкой надувает губы и взмахивает руками.

– Я позвонила ей, но она была занята.

Так что она с радостью предложила нам присесть на диван, в то время как никто в офисе не

знал, что мы здесь. Спасибо, девушка с чѐлкой. Мне так не понравился этот момент.

– Фрэнки работает над «New Faces»,– объясняет Симон. – Пойдѐм со мной. Он, наконец,

замечает Аву и вспоминает еѐ с прошлой встречи. – Хочешь тоже зайти? Мне нравится твоя

прическа, милая. Ретро стиль.

Ава краснеет и поправляет свои локоны до плеч. Мы следуем за Симоном через заднюю

дверь в большой офис с открытой планировкой, где около двадцати мужчин и женщин

оглядываются, чтобы поглазеть на нас. Это, как если бы наша невидимая защита внезапно исчезла.

В модельном бизнесе вы определенно должны знать нужных людей, и я полагаю, как раз таких

людей, как Симон.

Только двое игнорировали нас: блондинка за большим столом в дальнем углу комнаты и

худой парень, сидящий напротив неѐ, близко к ней наклонившись. Они, кажется, заняты каким-то

спором. Все остальные откровенно таращатся на нас. Я ходячий комок нервов.

– Фрэнки!

Симон улыбается девушке с короткой стрижкой и с кучей фотографий с Полароида,

развешенных аккуратными рядами на стене позади неѐ. Она поднимает глаза от компьютера и

ухмыляется в ответ. Она выглядит ненамного старше Авы, но хотя на еѐ рабочем столе самый

большой беспорядок, который я когда-либо видела, так что еѐ едва ли можно разглядеть за ворохом

всех этих документов, каким-то образом она кажется более организованной, чем я когда-либо буду.

Возможно, потому что она без труда разговаривает по телефону на каком-то языке, явно не на

французском, одновременно быстро печатая что-то в компьютере. Возможно, потому что она

одновременно флиртует с Симоном, строя смешные рожицы и хлопая ресницами.

Она кладет трубку.

– Две секунды.– Она улыбается и возвращается к экрану компьютера. – Просто отправлю

письмо в Милан. Кошмар. Всѐ. Отправила. А это кто?

Она осматривает меня с ног до головы, и я чувствую, что это делают все остальные. Взгляд

Фрэнки задерживается на моих бледных ногах-спагетти. И почему я не могу носить короткие

шорты, как Ава? И почему я выбрала сегодня мои старые походные шорты? Идеально подходят

для посещения старых полей сражений с папой. Не так идеальны для комнаты, набитой

дизайнерскими футболками и узкими джинсами.

– Это девушка с бубном, – объясняет Симон. – Помнишь, я говорил тебе о ней? Что

думаешь?

Фрэнки склоняет голову на бок, прикрывает глаза и кивает.

– Думаю, это интересно. Хорошая костная структура. Необычные черты. Сколько тебе лет,

э-э?

– Тед. Тед Траут.

– Серьѐзно? Неважно, сколько лет?

– Пятнадцать с половиной, – бормочу я.

– С половиной! Ты такая милая! Итак, ты хочешь быть моделью?

– Я не уверена, – говорю я, что является вежливой ложью, чтобы сказать нет, честно

говоря, я бы предпочла быть скайдайвером11. Я смотрю на Аву для уверенности, но она занята

большой фотографией парня в откровенных трусах, висящей возле двери, через которую мы

вошли.

– Как насчѐт того, чтобы сделать несколько фотографий и посмотреть, что у нас

получится?

11 Парашютист, совершающий затяжной прыжок.

Как насчет того, чтобы не делать? Всѐ было намного проще, когда речь шла только о

заполнении формы. Но Фрэнки пошарила под ворохом документов, и у неѐ в руках оказался

Полароид, такой же, как у Симона. Она была готова начать…

Я решила: раз уж я здесь, почему бы не пройти и через это. Действительно, это должно

быть поучительно для неѐ. Пусть посмотрит, как ужасно я выгляжу но фото – даже самых простых

снимках. Потом она может от души посмеяться, и Ава, я и мои шорты – все мы сможем пойти

домой и прийти в себя без свидетелей.

Ава отводит взгляд от парня в трусах и взволнованно сжимает мою руку. Сейчас, к

счастью, большинство людей из офиса потеряли ко мне интерес и смотрят на спор, ведущийся

шепотом за столом в углу. Фрэнки встает и ведѐт нас к соседней комнате, меньшей по размеру. Там

ряд шкафов в одном конце и белый экран с отдельно стоящими прожекторами в другом конце. Она

поправляет мои шорты и серую майку.

– Все прекрасно. Ты справишься, ангел, – решает она. – Никакой косметики, и это здорово.

Просто постой там, хорошо?

Под ―там‖ она имеет в виду – перед экраном, с прожекторами, направленными на меня.

Пожалуйста, не надо. Я прирастаю к месту.

– Давай, – шепчет Ава. – Всѐ хорошо, поверь мне. Ты просто должна там постоять.

Ей легко говорить. А что, если я должна буду позировать и надувать губы, как все эти

модели на всех фотографиях? Что, если другие люди будут высовывать головы из-за двери и

начнут смотреть? А что, если я самовоспламенюсь от унижения?

Она легко подталкивает меня, и я каким-то образом встаю перед экраном и жду, пока

Фрэнки возится с блестящим круглым серебряным отражателем, подключенным в другом месте. К

счастью, Симон пошел за нами, и Фрэнки слишком занята разговором с ним, чтобы уделять мне

много внимания.

– У него последнее предупреждение в школе. Он сводит еѐ с ума. Он должен быть сейчас в

школе, но не пойдѐт, потому что говорит, что "нуждается в визуальной стимуляции".

Симон смеѐтся.

– Нахальный сукин сын.

– Поэтому она привела его сегодня в офис, чтобы не спускать с него глаз. Но он продолжает

использовать офисные телефоны, чтобы звонить подружке в Тасманию. Он просто кошмар.

Абсолютный кошмар. На прошлой неделе он потратил пятьдесят фунтов с еѐ личного счета, чтобы

посетить галерею «Уайт Кьюб».

– Это тот парень, который разговаривает с женщиной за большим столом?– прерывает Ава.

У моей сестры нет никакой совести.

– Да,– смеѐтся Фрэнки. – Это Кассандра. Это еѐ агентство. И еѐ сын. Полный кошмар. Мы

притворяемся, что ничего не слышим, но, конечно, слышим каждое слово. Она смотрит на меня. –

Вот так. Я думаю, мы готовы. Расслабься! Подумай о чѐм-то приятном, хорошо?

Симон дает ей камеру, и она делает первый снимок.

Конечно. Кассандра Споук. Я помню шелковистые волосы из статьи в Мари Клер.

– Это после Шехерезады?– спрашивает Симон. – Она испортила его лучшее время.

– Конечно, – соглашается Фрэнки. Клик. – Не увлекаться девушками. Правило первое.

Она откидывает голову и смеѐтся, как будто это самое глупое правило, когда-либо

изобретенное, или по крайней мере, менее всего вероятно, что ему будут следовать.

Какими девушками? Кто такая Шехерезада?

– Вот так, ангел. Мы закончили, – Фрэнки говорит мне.– Давай посмотрим, что у нас

получилось.

Как закончили? Я не позировала или выпячивала грудь или что-то вроде этого. Я просто

стояла, пока она болтала с Симоном и крутилась вокруг, фотографируя с разных ракурсов. Я

думала, что она проверяет камеру.

– Готово?

– Ага, – говорит Фрэнки, пока они с Саймоном изучают полароидные снимки. Ава тоже

заглядывает. – И они не так уж плохи. Я делала и похуже.

– Правда?

Она смеется над моим удивлением.

– Посмотри сама.

Фотографии очень простые – только мое лицо и верхняя половина – но по сравнению с

домашними попытками Авы, они мини-шедевры. Удивительно, что может сделать белый фон и

приличное освещение.

– Итак, ты можешь пройтись?

Должно быть, я ослышалась. Мне показалось, она сказала "пройтись‖. Конечно, я могу

ходить. Но когда она объясняет, это даже хуже, чем я могла себе представить. Нужно пройтись до

следующей двери через весь офис перед двадцатью глазеющими людьми.

–Я-я так не думаю,– заикаюсь я.

– Не будь глупышкой, – говорит Фрэнки, легко вздыхая. Я думаю, она привыкла иметь

дело с людьми, которые могут говорить на иностранных языках, и при этом печатать и флиртовать.

Для меня было достаточно трудной задачей "просто постой там". – Просто пройдись. Туда и

обратно. Это займѐт всего минуту.

Ава делает умоляющее лицо. Симон ободряюще улыбается. Я всѐ ещѐ хочу сказать: «Нет»,

но когда он открывает дверь в главный офис, я понимаю, что все до сих пор загипнотизированы

тем, что происходит между Кассандрой Споук и еѐ кошмарным сыном. Фрэнки кивает в их сторону

и я, не задумываясь, начинаю идти. Мне интересно получить более ясное представление о нѐм и

понять, в чѐм, собственно, дело. Вообще, довольно приятно иметь предлог, чтобы подойти

поближе.

Кошмарный сын сидит спиной ко мне, сгорбившись, и я вижу только спутанные волосы,

бледно-розовую футболку, забрызганные краской джинсы и грязные кроссовки с дырками. Его

голос низкий, настойчиво жалующийся, но он, должно быть, услышал моѐ приближение, потому

что замолкает и сердито смотрит на меня. Очки в чѐрной оправе. Голубые глаза его матери.

Бледное лицо. Милые губы. Красивые волосы. Как бы я хотела не надевать сегодня мои старые

шорты.

Когда я подхожу к столу, Кассандра поднимает на меня взгляд. О, боже! СУПЕР-модель из

всех супер-моделей смотрит прямо на меня. Я быстро поворачиваюсь и направляюсь обратно.

Вернувшись к месту, откуда я начала, Фрэнки усмехается.

– Милая походка, – говорит она радостно. – Это игриво. Не теряй это.

Я обещаю не терять и вздыхаю с облегчением. Испытание закончилось. Больше нет

никаких унижений, через которые мне придѐтся пройти.

Но, оказывается, есть и другие унижения.

– Сейчас нам нужно тебя измерить, – говорит Фрэнки, порывшись в столе и вытаскивая

рулетку. Она обвивает еѐ вокруг моей несуществующей груди и кричит мой размеры парню через

три стола, так что каждый их слышит.

Ава

хихикает.

Я

сердито

смотрю

на

неѐ.

Ей лучше быть благодарной. Баз Лайтер теперь отошел на второй план в списке унизительных

моментов, которым она меня подвергла.

Фрэнки быстро приглушенно разговаривает с Симоном, прежде чем принимает нас за

своим столом и кладет фотографии поверх всего беспорядка. Я просто рада, что на этих

фотографиях на моей голове нет Снупи. Я должна вспомнить и попросить Аву удалить ту

фотографию на еѐ телефоне.

– В тебе определенно что-то есть, – говорит Фрэнки. – И если ты в итоге будешь работать с

нами, то будешь весело проводить время. Мы все одна большая семья в Модел Сити.

Я бросаю взгляд на Кассандру и еѐ сына. Что, правда?

– Но прежде чем принять какие-либо решение, мы должны сделать пробную фотосессию, –

продолжает Фрэнки. – У меня вскоре кое-что будет, что может тебе подойти.

Ава улыбается, но вдруг мне снова становится холодно.

Я не могу поверить, что повелась на это.

Нам так хотелось верить, что они были настоящими, но в конце концов, они оказались

просто кучкой мошенников. Должна признать, что они гениально замаскировались, но сколько

денег нужно потратить, чтобы выбраться отсюда? Я погуглила ―модельные мошенники‖, как Ава

советовала, и там говорилось, что мошенники могут быть очень настойчивыми. Они постоянно

говорят вам, что придѐтся тратить всѐ больше и больше...

– Пробная фотосессия. Сколько это может стоить? – шепчу я.

Фрэнки смотрит на меня вопросительно, потом улыбается.

– Ох, это ничего тебе не будет стоить. Мы знаем фотографов, которым нужны фото для

портфолио, как и тебе. Они не берут деньги, как и ты. Понимаешь? Когда ты находишь

постоянную работу, клиент платит нам, а мы платим тебе, за вычетом комиссионных, конечно. Не

волнуйся, ангел, мы будем заботиться о тебе. Все совершенно законно. Кстати, вот почему нам

понадобится одобрение твоих родителей. Твои родители не против, что ты здесь?

– О-о, определенно, – вмешивается Ава. – Они очень взволнованы. Они просто ... заняты

сегодня.

– Хорошо. Можешь привести их в следующий раз, когда придѐшь получать пробные

снимки. Итак, как ощущения?

Я чувствую, как моя душа покидает тело.

Они говорят, что все ―законно‖, но также и о подписании контракта со мной. Разве они не

видели мои ноги? Или мои брови? Или волосы? Или тот факт, что я все ещѐ в школе? Или что я не

знаю, кто такой Марио Тестино? Или что я сижу рядом с богиней, и они не проявили ни малейшего

интереса к ней? Эти люди определенно не понимают, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ.

– Тед? Тед? Что ты думаешь?

Но думаю, я должна быть вежливой. Я расплываюсь в своей лучшей улыбке.

– Изумительно.

Глава 9.

– Разве это было не чудесно? – говорит Ава по дороге к метро. – Разреши мне позвонить

домой.

– Ты же не расскажешь им, что мы сделали? – потрясенно спрашиваю я.

– Конечно, нет!

Серьѐзным голосом она объясняет папе, что нас долго держали в больнице, но мы наконец-

то на пути домой. Она лжет так блестяще и легко, что я трепещу перед еѐ талантом. Потом она

счастливо мне улыбается.

– Видишь? Легко! Ты понравилась Фрэнки!

– Это было ужасно!

– Ты была великолепной.

– Видела бы ты, как тот парень посмотрел на меня. Как будто я ничтожество.

– Не обращай на него внимания. Ты великолепна, это официально. Ох, я должна позвонить

Джесси.

Она снова достает телефон, чтобы рассказать ему новости.

– Он совершенно поражен, – после она сообщает мне. – Он передает тебе поздравления.

– Я думала, ему не нравятся модели.

– Ему не нравится, чтобы его девушка была моделью. Сестры могут делать всѐ, что им

нравится. Ой, посмотри, смайлик.

Она показывает мне телефон. Джесси прислал ей пучеглазое фото самого себя, растянув

рот двумя пальцами так, что всѐ можно увидеть – зубы, десны и миндалины. Но он все ещѐ

выглядел лучше, чем я на тех снимках. Я тихо вздыхаю.

– Ава, я не собираюсь делать пробную фотосессию. Ты понимаешь?

– Собираешься, – говорит она радостно.

Я даже не утруждаю себя спором. Существует миллион причин, почему я не могу этого

сделать, начиная с того, что я не знаю что такое пробная фотосессия, и отсутствия «разрешения

родителей» до ужаса при мысли о ней. Но Ава, кажется, такой счастливой, что я не могу огласить

ей этот список прямо сейчас. Я сделаю это позже, когда еѐ волнение уляжется.

Нам нетрудно хранить в секрете от мамы то, что произошло в Модел Сити.

Понедельник Ава называет ―день-Х‖ – день, когда начинается химиотерапия. Мама прочла

все брошюры, соблюдала все инструкции по подготовке, растратила весь бюджет на свежие,

экологически чистые фрукты и овощи и приготовила всѐ, чтобы Ава чувствовала себя комфортно

после всего, на случай, если после лекарств она почувствует себя плохо, как бабушка. Это было бы

столь ужасно, что мама плачет каждый раз, когда думает об этом.

Мы проводим остаток выходного, рассредоточившись по квартире: мама рыдает в платок,

Ава убеждает еѐ прекратить, папа занят попытками починить коробку передач в мотоцикле

(которая не подлежит ремонту), и я пытаюсь занимать как можно меньше места.

Если бы психолог спросил меня сейчас, я бы сказала, что снова чувствую себя виноватой. В

том, что я здорова, а у моей сестры из груди торчат пластиковые трубки. Если бы я могла разделить

с ней все это поровну или вместе перенести тяжелый приступ ветрянки, или сломать ногу, я бы

сделала. Но меня никто не спросил. Я не являюсь частью этого уравнения. Поэтому я сохраняю

спокойствие и стараюсь не играть ни у кого на нервах.

В воскресенье после полуночи мы долго лежим без сна. Я слышу дыхание Авы, а она

слышит моѐ.

– Всѐ будет хорошо, Tи, – говорит она в темноту, чувствуя, что я не сплю. Я знаю, что

должна утешить еѐ, но в этом мире всѐ "шиворот-навыворот", и она утешает меня. – Люди болеют

раком все время. Я просто должна пройти через химиотерапию, я могу поправиться к декабрю. Ты

слышала, что доктор Христодулу сказал обо мне, я могу пройти через это. Он эксперт. Он имел

дело с множеством людей, у которых всѐ было гораздо хуже, чем у меня. Нам просто нужно

заботиться о маме и папе, потому что они плохо это понимают.

Я не шучу. Она, кажется, разочарованной в их реакции, но должна сказать, что я полностью

понимаю, откуда это.

В понедельник мама разрешает мне остаться дома, пока она и папа отведут Аву на первый

сеанс химиотерапии. Ава должна сидеть там несколько часов, пока препараты проходят через всѐ

еѐ тело, потом она может идти домой. Я тоже хотела пойти, но они все сказали "нет". Итак, у меня

впереди несколько часов дневного ТВ. Не увлекательное зрелище, конечно, но, по крайней мере, я

пропущу устный экзамен по французскому – всѐ равно я не смогу сосредоточиться сегодня.

Дейзи пишет мне после экзамена и рассказывает, как это было ужасно. Она сопровождает

сообщение кучей знаков вопроса и восклицательных знаков. Я не уверена, относятся ли они к

экзамену или к нашему вчерашнему телефонному разговору, когда я рассказала ей о Модел Сити.

Дейзи думает, что я сумасшедшая, раз везде следую за сестрой, тем более в объятия модельного

агентства. Мы обе согласились с тем, что модельный бизнес – это для людей с анорексией и без

клеток мозга. Ну, Дейзи сказала это, и я согласилась. Крошечная часть меня надеялась, что она

будет потрясена тем, что им всѐ-таки понравились мои полароидные снимки, но она совершенно не

была потрясена. Она продолжала утверждать, что это сумасшествие.

Я погружена в программу о реинтродукции вяза в британскую сельскую местность, когда

снова звонит мой телефон. Я думаю, что это мама, или Дэйзи перезванивает мне, всѐ больше

беспокоясь о французском, однако этот номер я не узнаю.

– Привет, ангел, – говорит радостный голос. – Это Фрэнки. Насчѐт пробной фотосессии.

Мы кое с кем договорились на следующие выходные, и, может быть, ты могла бы присоединиться

к нам. Ты же не ходишь в школу по субботам?

– Э-э, нет, но...

– Отлично. Это Сэб Кларк. Он очень милый и добрый. Я позвоню тебе позже с

подробностями, я просто хотела, чтобы ты занесла фотопробы в свой календарь, договорились?

Боже, извини, мне надо идти.

Я слышу звонок другого телефона на заднем плане, потом тишина. Если бы Фрэнки

оставалась на линии, я смогла бы ей объяснить, что я не буду делать пробную фотосессию, но я не

могу ей перезвонить. Я стараюсь что-то придумать, но мой мозг точно не работает сегодня. Он

слишком занят тем, что происходит в больнице, а также – благодаря телепрограмме – что

случилось с вязами. За последние сорок лет более двадцати миллионов вязов были убиты

болезнями. Нам нужно посадить новые деревья так быстро, как только возможно. Вскоре я забыла

про звонок, и не вспоминала о нѐм до тех пор, пока Ава не вернулась домой и не спросила, как

прошел мой день.

Если вдуматься, мой день был неправильным. Он оказался программой по естественной

истории, а еѐ день был химиотерапией. Но есть что-то странное в Аве. Неважно, какие лекарства ей

давали, я ожидала совершенно другого эффекта. В еѐ глазах по-прежнему опасный блеск, она

полна энергии, и можно подумать, что она только что была на дискотеке: так она выглядела, когда

вернулась из Гластонбери12.

– Как всѐ прошло? – спрашиваю я.

– Ну, по расписанию, – признается она, откусывая кусочек банана. – Но теперь я чувствую

себя замечательно. Мама говорит, что это стероиды. Но меня это не волнует. Если также будет

следующие две недели, то просто фантастика!

Они уверены, что у неѐ рак? Может, они ошиблись в диагнозе? Во всяком случае, пока

мама занята нарезкой яблок, сельдерея, и практически всего, что зелѐного цвета (за исключением

двери на кухню), я спокойно расскажу Аве о пробной фотосессии.

– Потрясающе! – говорит она. – Прекрасно! Эй! Моя сестра почти стала моделью! Это так

волнительно! Давайте оценим еѐ!

Она танцует по всей комнате и одновременно поѐт. И что они добавляют в эти стероиды?

– Я не собираюсь, помнишь? – акцентирую я.

– Почему?

Она останавливается и хмурится.

– Потому что я не хочу. Потому что это глупо. Потому что мне бы понадобилось

разрешение.

– Ты хочешь. Это пробная фотосессия! Разве это не здорово? У Лили Коул была пробная

фотосессия. Как и у Рози Хантингтон-Уайтли. Ты будешь как Хайди Клум.

Кто все эти люди? Откуда она так много знает о них, когда я знаю только Кейт Мосс и

Клаудию как-то там, папину любимую? Почему я должна хотеть быть похожей на Рози

Хантингтон-Уайтли? Хорошо, я могу себе представить, как люди хотят быть на них похожими.

Привлекательные люди. Просто не такие, как я.

– Давай, Tи, – умоляет Ава. – Ты прекрасно выглядела на тех фотографиях. Это всего

лишь одно утро. Тебе будет весело. Подумай об этом, как о рабочей практике.

– О чѐм?

– Я не знаю. Стилист? Парикмахер? Визажист? Дизайнер? Ты встретишь много новых

людей. Это будет полезно для тебя.

– Только потому что ты хочешь быть инструктором по сѐрфингу...

– Классная работа, да? Лучше, чем твоѐ лечение деревьев. Или строитель Боб13*,насколько

я помню. Или дегустатор печенья.

– Необязательно. Я не могу сделать это в любом случае, – говорю я, доставая свой козырь.

– потому что мама меня убьѐт.

– Ага!– Ава восклицает, доставая свой козырь. – Но она не узнает, так ведь? Потому что

она будет на работе в субботу, в этой сказочной зеленой униформе, а папа занят исследованиями в

библиотеке. Так что квартира будет пустой, и они решат, что ты делаешь домашнее задание, или ты

у Дэйзи. И если они зададут трудные вопросы, я прикрою тебя. Ты знаешь, как хорошо я умею

врать.

Знаю. Она унаследовала все гены по умению лгать, в то время как у меня на лице написано

всѐ, что я думаю.

– И послушай, Фрэнки пошла на это только ради тебя. Ты же не можешь подвести еѐ

теперь? – Она надувает губы. – Я позвоню им и притворюсь мамой, скажу, что всѐ улажено. Я

помогу тебе подготовиться. Ты сможешь рассказать мне обо всѐм. И у меня только что была

химиотерапия, Ти. Как ты можешь отказать мне? – Она надувает губы ещѐ больше.

Но на этот раз я готова. Я вытягиваюсь во весь мой рост (пять футов одиннадцать

дюймов14) и смотрю ей прямо в глаза. – Ничего не выйдет. И через миллион лет. Это окончательно.

Она ничего не отвечает. Просто указывает на свою грудь, где находятся трубки, и

улыбается страшной улыбкой.

12 Музыкальный фестиваль.

13 Британский мультсериал.

14 180 см.

Глава 10.

Итак, в одиннадцать часов в субботу я стою возле станции метро Хайбори и Ислингтон,

наблюдаю как Ава исследует папину карту Лондона и думаю, научусь ли я когда-нибудь чему-

нибудь. Наверное, никогда. Когда нам будет по девяносто лет, я буду вытворять глупости на

ходунках15, потому что старшая сестра заставила меня.

И она, конечно, будет со мной в старости. Потому что, то, что происходит, это просто

случайность. Девяносто процентов людей полностью излечиваются. Полностью.

Я все ещѐ не уверена, как она уговорила меня на это. Я держалась двадцать четыре часа.

Затем я сдалась, и она приступила к работе. Сначала она позвонила, и, притворяясь нашей мамой,

дала разрешение на съѐмки, добавив, что, к сожалению, она не сможет прийти, потому что у неѐ

приѐм у врача. (Вранье по всем пунктам. Следующий приѐм в понедельник.) Фрэнки запиналась и

бормотала, потому что у меня ДОЛЖЕН БЫТЬ сопровождающий, если я собираюсь сниматься в

моѐм возрасте, но тогда Ава в роли мамы сказала, что у меня есть старшая сестра, которая была бы

счастлива, прийти вместо неѐ, и Фрэнки согласилась. К сожалению.

Затем мы должны были найти какую-нибудь ―повседневную облегающую одежду", потому

что я должна так одеться на съѐмку, и у меня ничего такого нет. У меня есть серая майка, в которой

я ходила в Модел Сити. Она вроде подходит, так что надену еѐ. Но у меня нет ―повседневных

облегающих" брюк, и я НЕ НАДЕНУ мои шорты для походов снова. Я отказываюсь, чтобы мои

ноги были объектом для какого-нибудь бедного фотографа. Я не могу надеть джинсы Авы, даже

если она позволит, потому что они слишком обтягивающие и доходят только до голени. Поэтому я

позаимствовала у мамы пару леггинсов для йоги. Я не смогла бы выглядеть смешнее, но моя сестра

настаивает.

Наконец, мы должны были выяснить, как туда добраться. Адрес – старое здание почтамта в

Северном Лондоне, которое было переделано в студию. Ава может легко найти магазины и

спортивные центры. Я могу легко найти общественные галереи, парки и сады. Но раньше ни один

из нас не пытался найти здание почтамта в Ислингтоне. Я ещѐ не начала работать моделью, но это

уже намного сложнее, чем кажется.

– Туда, – говорит Ава неуверенным тоном. – В чѐм дело, Тед?

Я все ещѐ думаю о папином выражении лица, когда она сказала ему, что сегодня хочет

посмотреть пару фильмов в кинотеатре, и что я согласилась пойти с ней. Он странно посмотрел на

меня и не отрывал взгляд вечность, пока не попрощался с нами. В любую минуту он может

выяснить, что мы что-то задумали, прийти и остановить нас. Я бы хотела, чтобы он сделал это. С

моей сестрой точно что-то не так, и это не просто лимфома.

– Ой, да ладно! Разве ты не рада? – продолжает она. – Модельная студия! Макияж! Ты

будешь выглядеть великолепно! – Она хватает меня за руку и тащит за собой.

Пять минут спустя мы стоим возле выглядящего заброшенным здания. Обычно в таких

зданиях в детективных сериалах находят тела.

– Это здесь! – говорит она, сверяясь с картой в последний раз. – Второй этаж.

Она рвѐтся вперед, и я осторожно следую за ней. Мы проходим через большую незапертую

дверь и поднимаемся на второй этаж. Если я думала, что было странно, когда Симон подошел ко

мне на Карнаби Стрит, то эта ситуация была определено ещѐ хуже. И мысль о том, что я делала всѐ

это с сестрой на стероидах, не помогала.

Когда мы поднимаемся на второй этаж, Ава ведет меня по длинному коридору, пока мы не

слышим голоса. Мы просовываем головы в последнюю дверь и оказываемся здесь: в огромном,

светлом помещении с бетонным полом и окрашенными в белый цвет кирпичными стенами. Парень

в чѐрной майке и шортах сидит за покосившимся столом с блестящим ноутбуком перед ним,

выкрикивая инструкции для кого-то, кого я не вижу. Ава стучится в открытую дверь, и он

оборачивается, чтобы посмотреть на нас. У меня перехватывает дыхание. У него так много волос

на лице, я никогда не думала, что такое возможно. Густая борода. Массивные бакенбарды.

Необычно большие брови. Под всем этим, он выглядит очень молодым, хотя трудно сказать.

– Привет – обращается он к нам. – Ты пришла на съѐмку?

15 Устройство для помощи при передвижении инвалида.

И странно, он говорит это мне, а не моей сестре. Мне, модели. Настоящей модели.

Довольно странно, но здорово.

Мы подходим и знакомимся.

– Я Сэб, – говорит он. – Я, э-э... фотограф.

Я бы догадалась по огромному фотоаппарату Никон с очень большим объективом,

лежащему рядом с ноутбуком. Он смотрит на студию, свет, кабели, экраны с отражателями,

ноутбук и на меня.

– Я собираюсь, э-э... снимать тебя сегодня.

– Здорово! – говорю я радостно. Я думаю, если всѐ будет идти с такой скоростью, эта

съемка будет очень дооолгой.

– Мы собираемся делать, это ... э-э ... здесь, – добавляет он, направляясь к белой

кирпичной стене.

Он имеет в виду эту студию? Где ещѐ мы можем это делать?

Он видит моѐ замешательство.

– Я имею в виду, э-э ... здесь. – Он указывает, в частности, на пятно на стене, где краска

слегка осыпалась. – Или, э-э ... здесь. – Он указывает на другое такое же место ниже. – Свет

прекрасный. Тени создают атмосферу. Я мог бы попробовать немного и естественного освещения.

Понимаешь, что я имею в виду. Интересная текстура...

Рассказывая о свете, он говорил, не заикаясь, почти минуту. Теперь он замолчал.

Я смотрю на стену. Это правда, краска кажется более интересной в местах, где она

осыпалась и начинает шелушиться. И тени, которые отбрасывают решетки на окнах –

причудливые, почти призрачные. Моя учительница рисования, мисс Дженкинс, согласилась бы

что, они определенно создают атмосферу.

– Видишь, что я имею в виду? – произносит он.

Я киваю, потому что понимаю, и он улыбается. Его зубы странно выглядывают из бороды,

но это дружеская улыбка. Он, кажется, был рад, что нашел коллегу-ценителя стен.

– На самом деле, – говорит Ава, вдруг выглядящая бледной и слабой. – Можно я присяду?

Дорога оказалась длиннее, чем я думала. Есть стул?

Сэб показывает ей маленькую комнату, обставленную парой диванов в одном углу и

небольшой кухней в другом. Она сворачивается калачиком на одном из диванов.

– Ты уверена, что в порядке? – спрашиваю я, подойдя к ней и гладя еѐ по волосам. – Я

имею в виду...

Ещѐ бы. "В порядке" – сейчас это относительное понятие в нашей семье. Я прикусываю

губу.

– Я в порядке, – говорит она сонно. – Я серьѐзно. Позови меня, если я понадоблюсь. Но не

суетись, хорошо?

С Сэбом, зависшим в дверях, поглядывающим на свои часы, у меня просто нет выбора.

– Это... э-э.. твоя сестра? – спрашивает он.

Я киваю.

– Моя наверху, – говорит он. – Делает прически и макияж. Она ... э-э ... очень мне

помогает.

Оставив Аву в комнате на диване, я следую за Сэбом вверх по шаткой лестнице в

небольшую гардеробную, построенную над маленькой кухней. Его сестра делает макияж девушке

с белокурыми вьющимися волосами. Они обе оборачиваются, чтобы поздороваться. Сестра похожа

на Сэба, но волос у неѐ не так много. Другая девушка похожа на сказочную принцессу. У неѐ

безупречный овал лица и серо-зелѐные глаза. Еѐ волосы в бигуди блестят, как завитки из золотых

нитей. Даже только с тональной основой и накрашенными глазами у неѐ, без сомнения, самое

потрясающее лицо, которое я когда-либо видела за пределами страниц «Мари Клер». Честно! Я

ещѐ никогда не была так близка к кому-нибудь настолько завораживающему. Даже Ава по

сравнению с ней не так привлекательна. И я буду сниматься после неѐ. О чѐм они думают?

– Привет, – говорит она, улыбаясь мне, – Я – Мирей. Как поживаешь?

– Хорошо, – лгу я. Мирей. Мама обмолвилась как-то, что она думала о том, чтобы назвать

меня Мирей, но решила, что Эдвина звучит более романтично. Не уверена, на какой планете она

была в тот момент. – Я Тед.

Сэб оставляет нас. Его сестра, которую зовут Джулия, объясняет, что она внештатно делает

макияж для театральных трупп.

– Обычно я люблю делать что-то творческое, но сегодня Сэб хочет, чтобы ты была

естественной. Мы просто выделим глаза и щѐки. Я почти закончила с Мирей. Подожди минутку.

Я сажусь на свободный стул и смотрю, как она бережно наносит помаду слой за слоем на

идеальные губы Мирей, вытирая и поправляя помаду. Я помню, что Ава говорила по поводу опыта,

поэтому пытаюсь понять, какого эффекта хочет добиться Джулия. Согласно тому, что она только

что сказала, губы будут наименее важным аспектом, но она делает это так долго, и губы Мирей

очень... розовые. Затем Джулия приступает к щекам.

– Это что, э-э, естественно? – спрашиваю я. Я уверена, что Джулия знает, что делает, но...

ну, на самом деле, я не так уж уверена. Лично для меня, Мирей выглядит так, будто она вот-вот

выйдет на сцену в ночном клубе.

– Все будет по другому перед камерой, – смеѐтся Джулия. – Свет ужасно обесцвечивает.

Хотя Сэб сказал, что он может работать с естественным освещением сегодня, тогда я

действительно перестаралась.

"Перестаралась" – ещѐ легко сказано.

Джулия снимает бигуди и расчесывает волосы Мирей. Прекрасная девушка оценивает в

зеркале своѐ прекрасное лицо, кивает в знак одобрения и благодарит Джулию, прежде чем

спуститься вниз на съѐмку. Тем временем я занимаю еѐ место. Я замечаю, что сама Джулия без

макияжа, за исключением ладоней, которые покрыты пробными мазками тональной основы,

румянами, и голубыми тенями, что в этот момент немного напоминает мне руки Авы, цветные

руки. Они все ещѐ в синяках от иголок, которые ей вводили во время бесконечной сдачи анализов

крови. Она не говорит много о том, что происходит в больнице, но я знаю, что это тяжело, и я могу

понять, что ей лучше быть здесь, спящей, чем дома, думающей об этом. Честно говоря, сейчас я

рада, что она заставила меня прийти, даже если Джулия никогда не сможет сделать меня похожей

на Мирей.

Тридцать минут, хотя, кажется, несколько часов, Джулия накладывает на мое лицо

различные кремы и пудры, выбирая из огромного набора, который находится на полке рядом с

нами. Как только я привыкаю, что кто-то чужой касается моего лица, я понимаю, что на самом деле

это очень расслабляет. Я не могу видеть, что она делает, потому что сижу спиной к зеркалу. Я

просто должна верить, что всѐ в порядке. Она также возится с моими волосами, делая все

возможное, и только изредка вздыхает. Единственное еѐ замечание заключалось в том, что мои

брови придѐтся скоро выщипать, и я была удивлена, услышав это от сестры современного йети.

Как она вообще заметила?

– Вот! – говорит она, заканчивая. – Так лучше.

Я, наконец, смотрю в зеркало. Пожалуйста, Боже, позволь мне превратиться в Линду

Евангелиста, кем бы она ни была.

Трудно сказать. Линда Евангелиста выглядит как круглолицая гейша? Это моя первая

мысль, когда я вижу мои ОГРОМНЫЕ глаза, бледную кожу, яркие губы. Но как только я

привыкаю, то понимаю, что я по-прежнему где-то там, под слоем косметики. Я всего на один

процент такая же красивая, как Мирей, но на сто процентов больше похожа на модель, чем до

работы Джулии. Даже мои волосы выглядят словно гнездо, свитое аккуратной птицей, которая

была очень горда им. Я чувствую себя, как актриса, одетая для роли, или как будто надела кимоно,

готовая к бою. Макияж каким-то образом делает всѐ проще – будто появляется барьер между мной

и той огромной камерой Никон. Думаю, я готова как никогда.

Джулия идѐт за мной вниз посмотреть, как Мирей позирует для Сэба. Я боялась, что они,

возможно, уже закончили, и у меня не будет шанса увидеть, как это происходит, но кажется, что

они едва начали. Сделать несколько фотографий занимает гораздо больше времени, чем я думала.

Я быстро проверяю Аву, которая всѐ ещѐ крепко спит на диване в кухне и не шевелится,

когда я еѐ зову. Формально она в ответе за меня, и я уверена ей бы хотелось увидеть, как всѐ

проходит, но она выглядит такой мирной на диване, и я решаю не беспокоить еѐ. Позже я расскажу

ей всѐ. Я возвращаюсь, чтобы присоединиться к Джулии и посмотреть, чему я могу научиться у

мисс Совершенство.

Сэб поставил старый, потрепанный деревянный стул перед облупившейся стеной и Мирей

сидит наоборот, прислонившись грудью к спинке стула и расставив ноги в разные стороны. Она

постоянно вертит головой, так что он может снимать еѐ лицо с разных ракурсов. Воздух наполнен

звуками драм-н-бэйс16, доносящимися из ноутбука Сэба. Я бы пританцовывала, но Мирей это

полностью игнорирует, сосредоточившись на улыбке для Сэба и, проверяя, чтобы локоны

идеально обрамляли лицо. Сэб повторяет снова и снова:

– Э-э, можешь ты ... э-э ...? И машет рукой, пока Мирей не сменит позу и не улыбнется ему

с другого ракурса.

О, нет. У неѐ есть улыбка.

У меня нет улыбки. Я имею в виду, конечно, я улыбаюсь, и много улыбаюсь. Но у меня нет

правильной улыбки. Излишне говорить, что у меня нет ни золотистых локонов, чтобы рассыпать

их по плечам. Мои ноги-спагетти в маминых леггинсах для йоги на этом стуле будут выглядеть

глупо с любой стороны. И я никак не могу прекратить покачиваться в стиле драм-н-бэйс. В

остальном, я делаю всѐ правильно.

ПОМОГИТЕ.

Я все ещѐ не могу до конца поверить, что Ава уговорила меня на это, но сейчас я здесь и

должна пройти через это. По крайней мере, Сэб будет снимать гейшу Тед, а не настоящую меня. И

у них будут фотографии Мирей, поэтому утро не будет полностью потраченным впустую.

Когда она уходит, чтобы переодеться, Сэб поворачивается ко мне.

Он указывает на стул. Я печально усаживаюсь на него. Он смотрит на меня через

видоискатель огромной чѐрной камеры и тоже выглядит несчастным. Сначала он регулирует свет,

потом возвращается ко мне.

– Могла бы ты... э-э... лицо... ко мне… э-э... руки?

Я смотрю на него – не то чтобы я хочу этого. Камера такая пугающая. Затем я смотрю на

свои руки. Что не так с моими руками? Они просто висят. Я имею в виду, конечно, они похожи на

свисающие ветки, но что ещѐ я могу сделать с ними? Я пытаюсь положить их на спинку стула и

опираюсь подбородком на них, чтобы спрятать. Сэб подпрыгивает, как испуганный медведь.

– Э... нет. Слишком низко. Твоя... э-э... спина. Сутулая. Попробуй...

Он откидывается назад и расставляет ноги, показывая мне, что он имеет в виду. Он

выглядит очень смешным. Я улыбаюсь.

– Здорово – говорит он, выглядя чуть менее расстроенным. – Приятная улыбка.

Затем вмешивается Джулия, спасая меня.

– Почему бы нам не попробовать повернуть стул спинкой вперѐд? Затем ты можешь

попробовать различные позы. Я думаю, что Сэб хочет обыграть это. Не стесняйся. Расслабься.

Получай удовольствие.

Не стесняться? Расслабиться? Получать удовольствие? Внезапно я ощущаю все части

моего тела, которые принимала как должное. Мои лодыжки. Мои локти. Что мне делать с ними?

Почему они такие? И мои пальцы, похожие на ветки – как настоящие модели заставляют их

пальцы выглядеть такими нормальными? Не говоря уже о лице. Я стараюсь изобразить подобие

улыбки, пока мой рот не начинает болеть, но Сэб выглядит всѐ более и более унылым.

В конце концов он говорит:

– Э-э... не стул... э-э... просто попробуй постоять?

Ага! ―Просто постоять‖ – это то, что я определенно умею. Я пробовала это в Модел Сити, и

это сработало. Но ―просто постоять‖ может также включать в себя и ―слегка покачиваться‖,

потому что из динамиков Сэба играет песня, которая мне очень нравится, и под неѐ невозможно не

двигаться. Я подхожу к куску стены, которая, как мы согласились с Сэбом, имеет отличную

текстуру, и ―просто стою‖ в различных позах. Руки на бедрах. Руки не на бедрах. Прислонившись к

стене. Слегка прислонившись к стене. Даже стою боком и, гляжу в окно. Затем, когда я думаю, что

Сэб закончил, немного пританцовываю, взмахивая руками над головой и покачивая бедрами – или

тем местом, где были бы мои бедра, если бы они у меня были.

– Здорово! – говорит Сэб, – Замри! Я имею в виду... э-э... продолжай так делать.

16 Жанр электронной музыки.

Он снова щѐлкает, и я считаю щелчки, пока смотрю на пол, а не на него, и думаю только о

музыке, я могу так стоять. Наконец, я поднимаю взгляд посмотреть, фотографирует ли он ещѐ, и он

щѐлкает последний раз и говорит:

– Готово. Теперь ты можешь ... э-э ... переодеться.

Я замираю.

– Переодеться?

– В платье. Джулия показала тебе платья?

Не показывала. Теперь показывает. Они висят в гардеробной наверху. Получается, что

после съѐмки в ―повседневной облегающей одежде‖, они хотят фотографии не только не в

повседневной одежде, но и в ещѐ более облегающих мини-платьях. Ох.

В этот момент дверь в студию открывается, и входит Кассандра Споук, одетая в

безукоризненно белую шѐлковую рубашку, чѐрную юбку и босоножки на высоких каблуках. Затем

входит еѐ кошмарный сын.

К счастью, пол подо мной исчез и проглотил меня целиком.

Конечно, этого не случилось.

Кассандра цокает каблуками по бетонному полу и дарит Сэбу два впечатляюще больших

воздушных поцелуя, просто прикасаясь к его бороде своей золотистой кожей.

– Сэб, дорогой! Как приятно тебя видеть! – говорит она. – Я просто хотела показать тебе.

Наконец-то, опубликовали твои фотографии в «Дэзд энд Конфьюзд». Они прекрасны! Ник хотел

поблагодарить тебя.

Кошмарный парень прячет руки в карманы джинсов и выглядит так, будто не хочет ничего

говорить. За его очками прячется неловкость. Кассандра достает журнал из сумочки и, открывая,

кладет на стол. Еѐ сын хмурится, пока я крадусь вниз по лестнице, чтобы посмотреть через плечо

Сэба из-за чего вся суматоха.

В журнале чѐрно-белый разворот девушки с пышной прической, позирующей с сумочкой

перед забрызганной красками картиной размером со стену.

– О-о, это что-то вроде Джексона Поллока, – говорю я, не подумав. Мисс Дженкинс

светилась бы от гордости. Джексон Поллок – один из трех еѐ любимых абстрактных художников и

весь наш художественный класс может узнать его стиль за милю.

Ник кашляет, и поворачивается ко мне.

– На самом деле я хотел, чтобы больше было похоже на Сая Твомбли. Хотя это, конечно,

влияние абстрактного экспрессионизма.

– Ого! Это ты нарисовал?

Его угрюмость дает трещину.

– Да. – Потом он застывает снова. – Сэб любезно предложил выставить мои работы. Э-э,

спасибо, Сэб. Великолепные фотографии.

Он говорит с трудом. Что-то в этих фотографиях заставляет его испытывать неудобство.

– Ник забыл упомянуть, – говорит Кассандра, улыбаясь Сэбу и бросая взгляд на сына, –

что благодаря этому, он может получить место в художественной школе. Эта экспозиция – то, что

ему действительно нужно. Ты делаешь мне огромное одолжение, Сэб, милый.

Она снова посылает Сэбу воздушный поцелуй, при этом избегая его бороды, в то время как

у Ника вид, как у меня, когда я хотела провалиться под пол.

Бедный Ник. Он старается быть холодным и художественным – его мать устраивает его

жизнь за него. Я начинаю понимать, почему она сводит его с ума. Он смотрит наверх, ловит мою

улыбку, и быстро улыбается в ответ, потом смотрит на пятно краски на своей футболке. Интересно,

но, кажется, у него нет одежды, которая не изношена, не изодрана, и не забрызгана краской,

несмотря на то, что у его матери есть супер-гардероб, описанный в журнале. Он милый, когда

смущен. Хотя за пределами моей лиги. На самом деле у меня даже нет лиги.

– О, привет.

Мы все оглядываемся. Мирей стоит на лестнице, только что переодевшись. Она

убийственно красива в облегающем розовом платье-мини из гардероба Джулии, но немного

взволнованная с точки зрения супер-модели.

Кассандра тепло ей улыбается.

– Прекрасно выглядишь! Разреши мне посмотреть на твои успехи.

К моему удивлению, Ник, кажется, не проявляет интерес к Мирей. Может быть, после

многих лет путешествий с мамой модели надоели ему. Он скрывается, как только Сэб предлагает

показать Кассандре свои недавние фотографии. Мирей присоединяется к нам за компьютером, и

Кассандра быстро листает фотографию за фотографией: с Мирей, выглядящей фантастически, пока

она не добирается до меня. Она вздыхает. Я не могу спокойно на это смотреть.

– Эти лучше, – говорит Кассандра. На фотографиях я смотрю в окно. Затем, – Ах. – На этих

фотографиях я танцую. – Жаль, что она не смотрит в... Ох.

Они добрались до последней фотографии: той, где я думала, что Сэб закончил, и он поймал

меня с руками в воздухе, смотрящей прямо на него. И знаете что? Я могу понять, почему Кассандра

сказала: ―Ох‖. С фотографией всѐ отлично. В ней что-то есть – в том, как я двигаюсь, в удивлении

на моем лице, во взмахе моими неуклюжими руками – это довольно интересно. Девушка на

фотографии выглядит... отлично. Не так как Лили Коул, или Кейт Мосс, и не так, как Мирей, но

отлично.

– Хорошо,– окончательно говорит Кассандра – так или иначе, я думаю, мы получили то,

что нам нужно. Хорошая работа, Сэб, дорогой. Я не думаю, что нам нужно возиться с платьями.

Она не кажется совершенно счастливой, и я не виню еѐ. Я сделала один хороший снимок из

миллиона – ну или из сотни, неважно, а бедный Сэб работал несколько часов.

Но того единственного хорошего снимка для меня достаточно. Не могу дождаться, когда

покажу его Аве. Я извиняюсь и бегу к кухне посмотреть, не проснулась ли она.

Когда я вхожу, она только просыпается и потягивается, выглядя намного лучше после сна.

– Извини! – говорит она, зевая. – Я всѐ пропустила?

– Да, всѐ. Но угадай, что? Сэбу действительно удалось сделать со мной приличную

фотографию. Только одну, но действительно хорошую. Единственно хорошую за всю мою жизнь.

Это должно быть из-за камеры. Может, я однажды накоплю на Никон...

Я умолкаю. Камера Никон слишком дорогая для меня. Я определенно слишком увлеклась.

– Тут важнее объектив, чем сама камера, – говорит голос позади меня. Я оборачиваюсь. –

Ну и набор других факторов. Свет. Фон. Композиция. Хотя, в основном свет. Ты сможешь сделать

такую фотографию и на свой телефон, если сильно постараться.

Это снова кошмарный парень. Мне было интересно, куда он делся. Он наливал себе кока-

колу из автомата в мини-кухне.

– Правда? – говорю я. – Я заметила, что кирпичная кладка в роли фона была отличной

идеей. Сэб выбрал чудесный фон. И правда: в конце он практически не использовал искусственный

свет. В основном дневной свет.

– Так получаются лучшие кадры, – говорит он, быстро мне улыбаясь. – Посмотри сайты о

моде. Они, в основном, используют естественное освещение. Я – Ник, кстати.

– Ты ведь фотограф? – предполагает Ава, потянувшись и подходя к нам.

Он разглядывает еѐ.

– Кажется, мы знакомы. Мы уже встречались?

– Не совсем так, – говорит она. – Ты был в офисе твоей мамы, когда мы заходили.

– Ага. – хмурится он. – Неважно. Я правда художник, но время от времени занимаюсь

фотографией. Но не такого рода фотографией. Он пренебрежительно машет в сторону студии.

– Тогда какого рода фотографией? – спрашивает Ава, задетая за меня.

Ник задумывается.

– Экспериментальная. Документальный фильм. Фотографии с определенной целью. Я всѐ

ещѐ работаю над этим. Посмотри, я работаю на этом сайте – целая группа работает. – Он достает

из кармана миниатюрную записную книжку, вырывает страницу и что-то чирикает. – Если тебе

нужно что-нибудь придумать, взгляни сюда.

Он протягивает мне листок. Бумага толстая и мягкая: альбомная бумага. Она всѐ ещѐ

хранит тепло его тела.

В сумке начинает звонить телефон Авы, и за дверью раздается голос Кассандры.

– Дорогой? Я ухожу. Ты готов?

Он вздыхает, закатывает глаза и уходит без лишних слов.

– Ха: "время от времени", – говорит Ава, делая гримасу.

Я не слышу еѐ. Я смотрю на листок бумаги. На обороте ручкой блестяще нарисован

лабрадудль Марио. Ник может быть и кошмарный, но он талантлив. Та картина, забрызганная

краской, в модном фото на фоне тоже была потрясающей.

Ава находит телефон.

– О-о, привет, папа. Спрашиваешь, в каком мы кинотеатре? Я так думаю, мы сильно

задержались? Мы всѐ-таки решили посмотреть три фильма. Ты уверен, что хочешь нас забрать?

Она беспомощно обращается ко мне, но я просто не обращаю внимание. Она втянула нас в

эту историю, и она и вытащит нас отсюда.

Глава 11.

Вы можете долго обманывать множество людей, но вы не можете вечно обманывать

историка академии наук, как выясняется, не больше шести часов в субботу. Папа давным-давно

закончил с исследованиями в библиотеке, и у него было много времени, чтобы найти белые пятна в

нашей сказке про кино. Когда Ава не смогла сказать какие фильмы недавно показывали в нашем

"огромном кинотеатре", он настоял, что заберет нас, где бы мы не находились, и когда он узнает

где мы, я серьѐзно беспокоюсь, выживет ли его телефон от его тяжелой реакции.

– ЧТО? В здании ПОЧТЫ?

– Не совсем... – говорит Ава.

– В СЕВЕРНОЙ части Лондона? Кто с вами?

У Авы нет громкой связи. Она и не нужна. Она рассказывает о Сэбе и Кассандре.

– Те МОШЕННИКИ? С вами всѐ в порядке? Они держат вас в заложниках? Оставайтесь

там, где стоите. Я уже еду.

Это занимает очень много времени – добраться на метро из Южного Лондона до Хайбери и

Ислингтон. Достаточно много, чтобы Джулия помогла мне снять большую часть макияжа гейши, и

Сэб начал работать с фотографиями Мирей на ноутбуке, выбирая какие сохранить, и, используя

хитрую программу для настройки освещения, выделить невероятный блеск еѐ волос.

– Когда ваш папа придет сюда, я, э-э... уйду, – говорит он.

Отлично. Я буду вечно известна как "потенциальная модель, которая заставила фотографа

торчать с ней, пока она ждала своего папу".

Ожидание – это плохо, но приезд папы хуже.

– О-о, слава богу, вы в безопасности – бормочет он, сердито глядя на нас. Затем он очень

формально благодарит Сэба, за то, что он остался присмотреть за нами, – как будто нам по четыре

года, и двадцать минут громко и неоднократно отчитывает нас, пока мы не находим кафе, где он

может напичкать нас едой.

Теперь его паника превратилась в более холодный, более организованный гнев.

– Не знаю, кому должно быть больше стыдно, – говорит он, – той, которая должна была

заботиться о себе, или той, которая должна была знать лучше.

– Но они сказали продолжать жить нормально, пап! – жалуется Ава.

– Ты называешь это нормальным?

– И они не мошенники. Я ошиблась. Они из модельного агентства, и им очень нравится

Тед.

– Да, нравилась, – бормочу я, выплевывая крошки от большого черничного кекса, – до тех

пор, пока я...

– А ты думала, что ты просто взяла еѐ с собой в какое-то заброшенное здание, чтобы

встретиться с абсолютно незнакомыми людьми, и никто не знал, где вы?

Ава дуется.

– Реконструированное, не заброшенное. И Луиза знала, – тихо говорит она.

– Луиза? – папа вскидывает руки вверх. Подруга Авы, Луиза, хотя и выдающаяся

волейболистка, но еѐ не зря ласково называют Ditz17. Если что-то пошло не так, она могла бы даже

не заметить, что мы пропустили несколько дней. И она, наверное, удалила смс о том, где мы были.

Он вздыхает.

– Тед, милая, я думал, ты более разумная.

Я правда более разумная. У меня вообще больше здравого смысла. Мне хотелось сказать,

―но она заставила меня!‖ – но я говорила это с тех пор, как мне исполнилось три года, и я обещала

себе что, когда мне исполнится пятнадцать, я больше не произнесу этого.

– В любом случае мне лучше отвезти вас обратно,– говорит папа. – Ава, ты принимала

свои таблетки?

Она кусает губы и выглядит виноватой. Папа вздыхает ещѐ раз и, что ещѐ хуже, закрывает

глаза и вытирает их платком. На этой неделе Ава должна принять смесь из лекарств: сочетание

химиотерапии, стероидов и других страшных синих таблеток, которые ликвидируют побочные

эффекты двух других. Я не виню еѐ за то, что она забыла. Хотя, папа винит.

– Мы обещали, милая, – говорит он, не сердясь сейчас, но почти расстроенный. – Я знаю,

это трудно, но если ты не будешь принимать их...

Он думает про те девяносто процентов, и, по-видимому, она не собирается быть в их числе,

если не будет принимать лекарства.

– Хорошо, как скажешь, – ворчит Ава. Ей больше нравилось, когда она валялась на

диване, пока я танцевала перед кирпичной стеной для волосатого парня с фотоаппаратом.

– Ваша мама не должна узнать, – ворчит папа. – Я оставил ей записку, чтобы сказать, что я

взял вас на прогулку по реке. И если она спросит, это то, чем мы занимались.

Ава благодарно улыбается. Через секунду я осознаю, что сказал папа, и всѐ равно до конца

не понимаю. Обычно мама и папа выступают единым фронтом перед лицом неповиновения. Мама

гораздо страшнее, чем папа, хорошо, что он не хочет говорить ей про нас, но почему?

В метро по дороге домой мы сидим рядом, глядя на вырезки из газет, которые папа принес с

собой, и не разговариваем. Я не могу перестать вспоминать, как падал свет на облупившиеся

кирпичи, и как прекрасно Мирей смотрелась на каждой фотографии, и как моя последняя

фотография ... была удивительно не такой ужасной, какой могла бы быть. И как Сэб каким-то

образом смог заставить нас делать то, что он хотел, даже если я никогда не знала никого настолько

немногословного. Я бы хотела рассказать об этом Дейзи, но ей будет неинтересно. По крайней

мере, Ава и я сможем поговорить после отбоя, когда мы должны будем спать.

Когда мы добрались, мама только что вернулась с работы, все ещѐ была в зелѐной рубашке

и читала папину записку.

– Вы хорошо провели время? – спросила она усталым голосом. – Там было много лодок?

– Сотни,– уверенно врѐт папа. Я вижу от кого Ава это унаследовала.

Мама улыбается грустной улыбкой, отражающейся лишь на половине еѐ лица. Еѐ глаза

потухли, вокруг них морщинки, и они не сверкают так, как сверкали до диагноза Авы. Теперь я

понимаю, почему папа не хотел говорить ей о том, во что мы ввязались. Она как спутник,

вращающийся по своей орбите, и любой толчок может отправить еѐ в открытый космос. Я думала,

что папа вращается рядом с ней, но нет. Он наблюдает за всем так же беспомощно, как и я, и просто

старается не сделать хуже.

Папино право – защитить еѐ. Я обещаю себе, что больше никогда не пойду в заброшенное

здание, чтобы встретиться с незнакомцем, лишь с больной сестрой за компанию. Это не самая

гениальная наша идея. Оглядываясь назад, я понимаю, что что-то могло пойти не так, кроме моей

полной неспособности сидеть на стуле, не выглядя, как полная идиотка.

Тогда я осознаю, что мама смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– О, Тед, – вздыхает она. – Посмотри на себя. Эти ботинки разваливаются. Мы должны

купить новые. И почему ты в этих странных чѐрных леггинсах?

17 Ditz – с немец. грудной ребѐнок, младенец

Глава 12.

Сэб потратил кучу времени, работая над фотографиями Мирей перед тем как, папа пришѐл

забрать нас. Интересно, как много времени ему придется потратить на мои. В воскресенье я должна

учиться, но я провожу большую часть дня, представляя себе Сэба, работающего за компьютером, и

затем отправляющего результаты в Модел Сити для проверки. Интересно, что они подумают.

В понедельник мама берет Аву в больницу для новой дозы химиотерапии через трубки

Хикмана.

– Расскажи мне сразу, как только что-нибудь услышишь, – говорит Ава.

Весь день я тайно проверяю сообщения в телефоне. Ничего. Никаких новостей во вторник и

в среду. В четверг стало очевидно, они решили пощадить меня, не говоря со мной напрямую. Я

хотела бы получить копию последнего фото, но я не думаю, что могу напрямую спросить Фрэнки.

Ава сказала, чтобы я просто позвонила ей и покончила со всем этим, но на этот раз я не иду на

поводу у сестры. Я буду просто продолжать жить и притворяться, что не было этого сумасшедшего

экскурса в модельный бизнес. В конце концов, это сработает.

В пятницу после школы я с мамой покупала туфли в одном из местных благотворительных

магазинов, когда в моѐм рюкзаке зазвонил телефон.

– Э-э... привет? – говорю я, успев ответить на звонок.

– Это Эдвина? – Голос ровный, аристократический и уверенный. – Это говорит Кассандра

Споук. Вчера мы получили твои снимки и внимательно их изучили. Я обычно звоню всем нашим

новым девушкам сама. Что ты думаешь?

– Кто это? – спрашивает мама, размахивая парой отвратительных фиолетовых сандалий.

Почему у неѐ всегда получается выйти из таких магазинов похожей на Одри Хепберн, но

единственное, что мы можем найти для меня, выглядит так, как будто сделано для Шрека или

принцессы Фионы?

– Дейзи. Проблема с домашней работой. Простите?

Последнее относится к Кассандре Споук. Что я действительно думаю? О том, как сильно

они смеялись над моими фотографиями? Что?

– Мы тебя берем, дорогая! Я всегда хотела быть вестником хороших новостей. Мы

выбираем только тех девушек, которые на наш взгляд, могут добиться большого успеха. Ты

взволнована? Мы в таком восторге от тебя.

– Можешь сказать ей, чтобы она перезвонила? – говорит мама раздраженно. – Я не хочу

долго здесь пробыть, мне ещѐ надо забрать баклажаны.

– Э-э, взволнована, – шепчу я, чтобы поддержать радостную Кассандру, хотя на самом

деле я просто онемела. Я подхожу к стойке с ботинками на шнуровке, подальше от мамы, и делаю

вид, что разглядываю мужскую обувь.

– Должна сказать, что ты не кажешься такой! – смеѐтся Кассандра. – Я знаю, что новости

могут быть немного шокирующими, но теперь мир, правда, открыт для тебя. Фрэнки организует

какие-нибудь кастинги и просмотры для тебя, так что ты сможешь сделать себе портфолио. И кто

знает? Может, в один прекрасный день, ты будешь лицом кампанию!

– Что? Это? – спрашивает мама.

У меня душа ушла в пятки. Она, должно быть, подкралась ко мне сзади. Я смотрю на свои

руки, которые, как оказалось, сжимают мужские туфли размером с супертанкер.

– Они выглядят слишком большими даже для тебя. Как насчет этих?

Она показывает мне бежевые сабо, на толстой подошве и удобным кожаным ремешком

вокруг пятки. Что угодно. Я опускаюсь на пластиковый стул и снимаю мои разваливающиеся

сандалии, чтобы померить сабо.

– Эдвина? Ты там?

– Да, это звучит хорошо, – говорю я. – Отлично, мне действительно жаль, но ... шшшшш...

– я пытаюсь издать звук, похожий на хитроумный сигнал или на поезд, входящий в туннель, и

нажимаю на кнопку "отключиться".

Это, наверное, редкий случай для супермодели. Интересно, заговорит ли она со мной когда-

нибудь снова.

– Боже мой, Тед, ты розовая, – говорит мама. – Здесь жарко? Она узнала, что хотела?

– Кто?

– Дейзи.

– О, да. Она запуталась с... французским.

Я горжусь тем, что выдумала это на ходу, особенно в сложившихся обстоятельствах. Я

думаю это потому, что я не поняла и четверти того, что сказала Кассандра.

Когда мы остаемся одни вечером, Ава садится на край своей кровати и просит описать, что

именно произошло во время звонка.

– Хорошо, на самом деле, – признаюсь я, – многое было непонятным. Это как изучать

новый язык.

– Кому ты рассказываешь, – вздыхает она. – Линии Хикмана. Флеботомия. Преднизон.

– Ха! Как насчет просмотр? Портфолио? Кампания? Я думаю, что они имеют в виду

рекламу, но звучит как война.

– Как насчет крови? Имею в виду мою кровь. Много моей крови в маленьких бутылочках.

Я не могу перестать хихикать.

– Марио Тестино.

– Кириллос Христодулу.

– Кириллос?

– Его первое имя, – говорит она. – Греческое.

– Линда Евангелиста.

– Видишь! Ты знаешь, кто она.

– Нет. Не знаю. Кто?

– Боже, Ти! Она – супермодель восьмидесятых. Канадка. Она была очень известна.

– О. Тогда что с ней случилось?

– Понятия не имею. Она все ещѐ может сниматься.

Интересно, что же обычно происходит с моделями? Вы вряд ли когда-нибудь видели

фотографии старушек. Может быть, они в конечном итоге оказываются на яхтах на Багамах, пьют

чай с дизайнерами и выходят в свет с рок-звѐздами. Что ещѐ они могут делать?

– И что? – спрашивает Ава насмешливо.

– И что? – отвечаю я, делая вид, что понятия не имею, о чѐм она.

– Почему ты краснеешь? Почему не смотришь мне в глаза? Почему ты не кружишься по

комнате, говоря мне, какие они сумасшедшие? О чѐм ты думаешь?

После звонка я много думала, отчасти о моей обуви. Ава говорит, что модели носят

красивую одежду, что означает, что их обувь не поступает из благотворительных магазинов. Кроме

того, я размышляю о Дине Дэниэлзе и Кэлли Харвест. О Кэлли, которая с десяти лет хочет быть

моделью. Представьте себе, если бы я стала моделью. Она бы, наверное, взорвалась.

Я понятия не имею, почему Модел Сити выбрали меня. Я не понимаю почему. Но факт в

том, что они действительно выбрали меня, и всѐ теперь видится по-другому. Если я попытаюсь

стать моделью во время летних каникул, я больше никогда не буду ―девушкой в трусиках‖. На

самом деле то, что я застряла в Лондоне на целое лето, может быть исправлено позированием перед

кирпичными стенами и враньем родителям.

Ах, да. Забыла об этом моменте. Ава по-прежнему смотрит на меня, ожидая ответа.

– Я думаю о разрешении, – вздыхаю я. – Я должна получить настоящее одобрение от папы

с мамой, а не только твое вранье по телефону.

– Правда, – соглашается Ава. – Итак, ты передумала? Хочешь продолжать?

Я киваю. Меня так легко убедить. Я бы хотела быть более холодной и решительной, но я

больше ―плыву по течению и смотрю, куда оно меня вынесет‖, и оно несѐт меня в интересном

направлении. Вернее будет нести, если в итоге мама и папа не станут чем-то вроде плотины,

останавливающей меня.

– Не беспокойся о них, – говорит Ава уверенно. – У меня всѐ получится. Поверь мне.

И снова, несмотря ни на что, я верю.

Глава 13.

Слабое место в плотине, по словам моей сестры, – это папа. В субботу утром, как только

мама ушла на работу, мы начинаем его обрабатывать. Я иду первой.

– Э-э, пап, – говорю я, заходя на кухню, где он моет посуду. – Мне может быть

понадобится твоя помощь.

Он оглядывается и улыбается.

– С чем, любимая? Если это опять математика, не думаю что смогу помочь. Эти

статистические методы выше моего понимания.

– Это не математика, это модельный бизнес.

Я объясняю про звонок Кассандры. Он громко ругается, размахивая руками в нелепых

желтых резиновых перчатках, и роняет тарелку. Она разбивается. Мы решаем продолжить разговор

за обеденным столом, подальше от хрупкого фарфора. Ава присоединяется к нам, выглядя бледной

и слабой этим утром, но решительной, чтобы поддержать меня.

– Но послушай, любимая, ты уверена, что они настоящие? – подозрительно уточняет папа.

Вступает Ава.

– Модел Сити – самое лучшее агентство, папа. Я знаю, Тед не... типичная королева

красоты, но у неѐ есть все, что нужно для модели. Ей просто повезло.

Он улыбается и берет меня за руку.

– Удача бы не помешала этой семье. Но, конечно, твоя мама никогда не позволит тебе. Ты

знаешь, что она думает о моделях.

– Да, – признаю я, – но на самом деле она ничего не знает. Я встретилась с одной на

прошлой неделе, и она была прелестна. Она не принимала никакие наркотики, все время пока мы

там были.

Он смеѐтся.

– Мы думали... э-э... я думала... что я могла бы попробовать. Может быть, подработать

немного. Заработать немного денег. Понять для себя, подходит ли мне это, а потом сказать маме.

Я вижу, что он колеблется на мгновение, и смотрю на него умоляюще. Он начал

колебаться, когда я упомянула деньги. Папа ненавидит тот факт, что у Авы и у меня нет больше

карманных денег, и он иногда всѐ ещѐ пытается незаметно сунуть мне пятерку. Просто кажется,

что даже воздух в таком городе, как Лондон, стоит денег. Моим первоначальным планом было

найти работу официантки на всѐ лето, но еѐ трудно найти, потому что каждый хочет такую работу,

и даже если вы найдете, вам придется работать целый день, чтобы заработать достаточно для

одного ужина с друзьями. Папа знает об этом.

Ава победно улыбается.

– Тед будет занята летом.

Он кивает всѐ ещѐ нерешительно.

– И это безопасно, обещаю, – говорю я ему. – Они прислали мне утром письмо по

электронной почте. Я покажу тебе. Там говорится, что у меня будет сопровождающий, пока мне не

исполнится шестнадцать. Ты можешь сопровождать меня, или мне его предоставят. И я всегда

буду говорить тебе, куда собираюсь, и буду давать контактные телефоны и всѐ, что нужно.

Он вздыхает и рассеянно рисует каракули на полях газеты.

– Когда я был в твоем возрасте, Ава, – говорит он, – мне нужны были деньги на отпуск. У

отца моего друга была ферма. Он предложил мне и другим знакомым бесплатное питание и

проживание и немного денег, если мы поможем собирать листья салата. Мы осмотрели ферму:

приятная холмистая местность и дружелюбная жена фермера. Город славился своим летним

музыкальным фестивалем. Итак, мы сказали "да". Он смотрит на нас беспокойными глазами. – И,

девочки, я никогда в жизни не работал так тяжело за такие небольшие деньги. Это каторжный труд

– сбор листьев салата, и он никогда не кончается. Часы, часы и часы сбора салата. Эти поля просто

расстилались всѐ дальше и дальше ...– он рисует каракули и говорит мрачно: – я ненавижу салат.

Только не говорите маме, но я не могу его выносить ... так вот, Тед, ты просто будешь носить

красивую одежду, как настоящая модель?

Я киваю.

– Ты знаешь, я всегда был неравнодушен к Клаудии Шиффер.

Я знаю. Шиффер – это фамилия Клаудии, другой модели, о которой я слышала, кроме Кейт

Мосс. Она – немка, и у неѐ светлые волосы, а также она живет в Лондоне. Я знаю всѐ это, потому

что, если папа где-нибудь видит еѐ фотографию, он счастливо вздыхает, а мама ласково бьет его

(ну, очень ласково) по плечу.

– Это будет именно так, – говорит Ава уверенно, тайно подмигнув мне.

– И как же ты собираешься всѐ сделать так, чтобы мама не узнала?

– Скажем ей, что Тед получила работу официантки. В той гостинице, рядом с Дейзи.

Просто до тех пор, пока у неѐ не начнѐт получаться. Затем она может показать маме, что это

безопасно, и что ей это нравится.

– И я всѐ равно просто хочу подработать, – добавляю я.– Пожалуйста?

Он проводит рукой по своим волосам сумасшедшего профессора.

– Что именно я должен сделать?

– Хорошо, Стивен, просто подпишите здесь ... и здесь. Прекрасно. Я должна сказать, что

мы очень рады, что Тед согласилась. Она будет настоящей звездой. И она похожа на вас.

– Думаю да, – улыбается папа растерянно, разглядывая офис Модел Сити и думая, что два

урода, вроде нас, с растрепанными волосами и сросшимися бровями, делают посреди их офиса,

подписывая разрешение.

И как будто читая его мысли, Фрэнки говорит:

– Мы запишем еѐ в салон красоты, прежде чем она начнет работать. Она должна убрать ...

вы знаете.

Она проводит пальцем по лбу, и мне становится интересно, как именно они собираются

избавиться от моих бровей. Я не уверена, что хочу знать. В последний раз, когда Ава пыталась

выщипать их много лет назад, это было мучительно, и я заплатила ей, чтобы она прекратила.

– Мирей уже подписала? – спрашиваю я, чтобы отвлечься.

Фрэнки выглядит растерянной.

– На самом деле, нет. Она хорошо позировала, но у неѐ не было того, что мы искали.

– Но я не понимаю...

Мирей, определенно, самая красивая девушка, которую я когда-либо видела.

– Нам нужны девушки с изюминкой. Что-то свежее, чтобы привлечь внимание людей,–

объясняет Фрэнки. – Она будет высоко востребована. Но не в мире высокой моды.

– Тогда где? – я не могу перестать спрашивать.

– В каталогах нижнего белья? – предполагает Фрэнки. – В любом случае, позволь мне

показать тебе твоѐ портфолио.

Я думала об этом. Кассандра упоминала портфолио, и это звучало очень важно. Они

ожидают, что я прочитаю какой-то роман18? Это учебник про модельный бизнес? Это было бы

здорово, так как я узнаю там много, чего я не понимаю. Для начала как избежать участи модели

каталогов нижнего белья, – я пытаюсь уйти от образа ―девушки в трусиках‖.

Вместо этого Фрэнки вытаскивает из-под кучи бумаг совсем не книгу – большую чѐрную

папку с логотипом Модел Сити на обложке и прозрачными пластиковыми карманами внутри,

большинство из которых пусты. Она поворачивает еѐ к нам и открывает. В первом кармане

находится моя последняя фотография, которую сделал Сэб: с руками над головой и удивленным

выражением на лице.

– Что думаешь?

Ох. Хорошо. Несмотря на долгое время, в течение которого он работал над ней, Сэб не

совершил волшебство по превращению меня в Кейт Мосс, или Линду Евангелиста, или хотя бы в

Клаудию Шиффер, если на то пошло. Это по-прежнему только я и кирпичная стена. И мама была

права: леггинсы для йоги выглядят смешно на моих худых ногах. Но это интересная фотография.

Сэб хорош. Дальше было ещѐ больше фотографий со мной, где, я бы сказала, кирпичная стена

затмевает меня. Хотя Фрэнки кажется счастливой.

– Нам нужно о многом поговорить, – сообщает она.

18 Портфолио – по-английски "book"– книга.

Папа посматривает на часы. Мы здесь после школы, и должны быть в отеле в Ричмонде

договариваться о работе официантки. Скоро мама будет ждать нас дома к ужину, и после этого у

меня гора домашней работы. Но я начинаю наслаждаться собой. Я постоянно глазею на папину

подпись в разрешении, и почему-то это выглядит ужасно официально, – так, как будто я на самом

деле должна быть здесь.

– Я внесу вас в расписание, чтобы вы пришли и обсудили питание и финансы, –

продолжает Фрэнки, чувствуя, что этот визит должен быть коротким.

– Финансы? – спрашивает Папа. Математика не его любимый предмет.

– Налоги, сбережения, пенсионный план, – говорит она. – Тед будет самой занятой, но,

безусловно, мы объясним, что ей нужно делать.

Мне будет нужен пенсионный план? Я буду зарабатывать так много, что мне нужно будет

платить налоги? Это так захватывающе!

– Между тем, – говорит Фрэнки, – Вот план, ангел. Я собираюсь поставить тебя в очередь

для просмотров в первые недели лета, пока все ещѐ заняты. Не беспокойся о том, что портфолио

сначала такое небольшое. Как только ты начнешь появляться в журналах, оно сразу станет больше.

Также тебе нужна композиционная карта, но это несложно, мы поможем тебе с ней, хорошо?

– Хорошо, – я соглашаюсь. – Чудесно.

Я могу сказать, что у меня ещѐ огромное количество вопросов. Я понятия не имею, о чѐм

она сейчас говорила, но это звучало так же ЗДОРОВО, как и уплата налогов.

Глава 14.

После этого достаточно трудно сосредоточиться на занятиях. Но, по крайней мере, не

только мне. После окончания экзаменов почти все начинают обдумывать свои планы на отпуск, в

том числе и большинство преподавателей. К сожалению, есть несколько исключений, кто по-

прежнему настаивает на продолжении занятий. Более того, к сожалению, одна из них мисс

Дженкинс, наша учительница рисования, моя любимая, но она воспринимает свой предмет

слишком серьѐзно.

Последняя учительница рисования носила расклешенные юбки, вязаные жилеты и ужасные

серьги и постоянно говорила о Ренессансе. Мисс Дженкинс другая: красная помада, юбка-

карандаш, волосы собраны в пучок с помощью карандаша для рисования, она водит нас на

крупнейшие выставки в Тэйт Модерн и заставляет иметь собственное мнение о концептуальном

искусстве и прочей чепухе. Она стильный преподаватель. В редкий (для меня) момент модного

рвения, я пыталась сделать так, чтобы моя (до этого севшая) школьная юбка с помощью булавок

выглядела более карандашно, но я едва смогла ходить. Во всяком случае, я всегда была

поклонницей мисс Дженкинс – до сих пор. Кажется, у неѐ появилась сумасшедшая мысль, что мы

все хотим провести каникулы, готовясь к нашим будущим экзаменам.

– Помните, – говорит она в конце нашего последнего урока в преддверии летних каникул,

– вы должны представить три проекта на следующий год. Все они должны быть тщательно

продуманы с полной иллюстрацией рабочего процесса. Самый большой проект должен быть готов

к Рождеству, но я позволю вам выбрать тему сейчас, так что вы сможете хорошо подготовиться на

каникулах. Даже так вы вымотаетесь, поверьте мне. Вот темы, которые можно выбрать.

Она записывает их на доске синим маркером:

 Натюрморт.

 Интерьер/открытый пейзаж.

 Автопортрет.

Дейзи рядом со мной разочарованно вздыхает. Как в обществе, где поп-звезды ходят на

церемонии награждения, одетые в сырое мясо, экзаменационная комиссия может быть настолько

лишенной воображения? В другом конце комнаты Дин Дэниелс громко зевает, потягивается, а

потом падает на стол в притворной коме. Это один из тех моментов, когда я должна согласиться с

ним. Мисс Дженкинс делает вид, что она не заметила общую реакцию.

– Вы должны хорошо подумать о том, что из себя представляет выбранная тема. Сходите в

галереи – получите вдохновение. Почитайте книги. Используйте интернет. Найдите художников,

которые обыгрывали этот жанр. Вспомните то, чему я вас учила. Обдумайте источники, которые

вы собираетесь использовать, как вы собираетесь их сочетать ... Это больше, чем рисование пары

яблок и стакана воды.

Дейзи толкает меня. Она прочитала мои мысли. Я уже выбрала свою тему – натюрморт –

пара яблок и стакан воды – именно это я и собиралась нарисовать.

– Она не оценит, если ты просто нарисуешь много тени – бормочет Дэйзи.

Я пожимаю плечами.

– Но у меня хорошо получаются тени. Это моя любимая часть. Кроме того, я, может быть,

буду слишком занята, чтобы рисовать остальные темы.

– Чем? Все лето будешь сидеть без дела в своем нижнем белье?

Звенит звонок, и мы начинаем собираться.

– Я не буду сидеть в своем нижнем белье, – говорю я обиженно.

– Извини, в чужое белье. – Она хмурится. Ей до сих пор не нравятся мои планы на отпуск.

– Это каталог нижнего белья и он коммерческий, – объясняю я. – Я участвую в высокой

моде.

– Только послушай себя, Тед!

Я слышу. Это звучит глупо. Я замолкаю.

– Неважно, – говорит она, меняя тему разговора, – я рассказывала тебе о Гамбурге?

– Нет, – вздыхаю я.

«Трибьют» – группа папы Дэйзи в августе отправится в тур по Германии. Дейзи и еѐ мама

присоединятся к ним, так что Дейзи сможет усовершенствовать свой немецкий. Чуть ли не каждый

день они добавляют к турне новый город, и Дейзи будет отсутствовать ещѐ дольше. По какой-то

причине сегодня она особенно рада Гамбургу. Может быть, этот тур трибьют-группы эквивалентен

―высокой моде.‖ По крайней мере, теперь я буду занята во время еѐ отъезда.

На обратном пути в класс мы чуть не врезаемся в Кэлли Харвест, несущуюся по коридору с

развевающимися волосами в сопровождении нескольких друзей из еѐ "глянцевой банды".

– Это правда, что ты собираешься в Германию? – спрашивает она Дейзи. – В турне?

Дейзи кивает и рассказывает подробности о Гамбурге. Кэлли выглядит ещѐ более

пораженной. Она думает, что Дейзи классная. Они много тусовались вместе с тех пор, как ... ну, с

тех пор, как я начала много смотреть в окно и не отвечать на вопросы Дейзи. Я не была идеальной

подругой в последнее время.

– А ты, Пятница? У тебя есть планы на летние каникулы? – спрашивает Кэлли. На еѐ лице

– ни капли заинтересованности. Глянцевая банда маячит за еѐ спиной, скрестив руки, всем им

одинаково скучно. Разве может Чумовая пятница замышлять что-то интересное?

– Ну, на самом деле я собираюсь работать моделью.

Молчание.

Кэлли смотрит на меня в течение пяти секунд. Никто из глянцевой банды даже не дышит.

Это, возможно, почти лучший момент МОЕЙ ЖИЗНИ.

Затем Кэлли начинает хохотать.

– Да неужели? Докажи.

И, конечно, я не могу. В итоге я выгляжу глупо, как обычно.

Кэлли поворачивается на каблуках и уходит, члены глянцевой банды плетутся за ней

следом, продолжая смеяться. Дейзи пожимает плечами.

Я чувствую, как подкатываются слезы.

– По крайней мере, ты могла бы быть счастлива за меня, – говорю я горько.

Она поворачивается ко мне, удивленно нахмурившись, потом смеѐтся.

– Рада за тебя? Вот она ты, с безупречной кожей, без прыщиков и ноги от ушей ... ты

просто стоишь, и люди превращают тебя в модель. И я должна быть рада за тебя?

Она уходит, качая головой, оставив меня в шоке. Я с трудом узнаю девушку, которую она

описывала. Я ведь Чумовая пятница? еѐ лучшая подруга? Над которой только что посмеялась

Кэлли? Всѐ не так, как должно было сработать.

Глава 15.

– Она просто завидует, – заверяет меня Ава по пути домой. – Ты можешь так не думать, но

так оно и есть. Ты должна быть доброй и великодушной. Это приѐм, которому ты научишься.

Я? Великодушной? Не могу это представить. Королевы и принцессы великодушны.

Великолепная Ава, играющая в хоккей на траве, великодушна. Неуклюжие, случайно мелькающие

в нижнем белье уроды не могут позволить себе такую роскошь, как великодушие. Или, по крайней

мере, я так думала, но, может быть, девушки, подписавшие контракт с Модел Сити должны быть

такими, независимо от того, как они себя чувствуют. Слава богу, у меня есть сестра, потому что

кажется, я могу потерять свою лучшую подругу.

Однако Ава не чувствует себя так же великолепно. После двух недель отдыха она снова

начала проходить химиотерапию, и на этот раз всѐ тяжелее. Больше головокружений, больше

усталости, и тело, которое помнит, что ему очень не понравился последний раз, за исключением

стероидов, просит не делать этого снова, но это необходимо. Две недели химиотерапии, две недели

отдыха. Это второй цикл из шести.

Хорошая новость – Джесси наконец-то сдал свои выпускные экзамены, а также закончил

большие парусные гонки, для которых он тренировался, и он наконец-то приезжает в гости. В

нашем старом доме в Ричмонде был диван-кровать, и он смог бы остановиться у нас, но здесь это

просто невозможно, поэтому он остановился у друга. Он приедет только на выходные, и Ава

планирует это как ... ну, как военную кампанию: что она будет носить в конкретный момент

каждого дня, как она будет краситься, какими духами пользоваться, куда они пойдут, что они

будут есть, будет ли возможность поцеловаться и пообниматься, и если да, то как она будет

прижиматься к нему, чтобы ему не мешали трубки, торчащие из груди.

Когда она узнает о моих планах на выходные, то даже вызывается мне помочь, что является

ещѐ одним симптомом еѐ хорошего настроения, связанного с Джесси. Несмотря на химиотерапию,

в Аве появляется какая-то искра, когда она думает о нѐм. Это напоминает мне то, какой она была на

стероидах. Гормоны, говорит мама. Очень похоже на стероиды, но с меньшим количеством

побочных эффектов. Однако принимая во внимание, что стероиды должны были помочь с

аппетитом, гормоны вызывают у неѐ абсолютное отвращение к еде. Она ничего не выносит, кроме

моцареллы и помидоров, еѐ новой любимой еды. Между тем все мамины экзотические фрукты

лежат в углу на кухне, медленно меняя форму и цвет, как будто они превращаются в какою-то

сюрреалистическую кучу Сальвадора Дали.

Джесси приезжает в пятницу перед окончанием школы. Хотя это урежет несколько часов

нежностей, мама и папа настаивают на обеде. Как только он входит через дверь, становится

совершенно ясно, как Ава выдержала целый год настойчивых приставаний Шейна Мэтьюза к ней в

школе. Он изменился с прошлого лета, и, если такое возможно, стал ещѐ более красивым. Его

волосы ещѐ более светлые от солнца, глаза сверкают и горят, он по-прежнему высокий и стройный,

но скоро станет крепким и уверенным. Он совершенно, трогательно великолепен.

Даже мама не может перестать хлопать ресницами, когда предлагает ему чипсы и арахис

перед обедом. Я не притворяюсь, что не поражена, потому что это бессмысленно. Он, должно быть,

знает, какой он удивительный, но в отличие от крутых парней из школы, не показывает этого. В то

время как Шейн Мэтьюз всегда носит шарф или свитер команды по регби, чтобы напомнить, что

он в школьной команде, нет ничего, указывающего, что Джесси первоклассный моряк. Может

быть, загар и супер-антибликовые солнцезащитные очки выдают его, – но Ава сама обратила моѐ

внимание на них на последнем фото, которое он прислал. Можно предположить, что он актѐр. На

самом деле он планирует быть бухгалтером, когда закончит университет. Самый горячий

бухгалтер в юго-западной Англии, как часто вздыхает Ава, но тем не менее бухгалтер. Аве

нравится, что он такой талантливый.

Он также приятен в общении. Зная, через что проходит Ава, и не зная, как говорить об

этом, большинство людей пытаются понять, что сказать в нашем доме в конкретный момент, но у

Джесси полно историй о парусной гонке, как его лодка почти перевернулась, и как они выиграли,

несмотря на повальное мошенничество со стороны команд-соперниц. Папа задает ему много

технических вопросов о гоночных тактиках, а мама и я присоединяемся к Аве в простом

восхищении его лицом. В общем, он справляется довольно хорошо.

– Ты уверена насчет завтра, дорогая? – в итоге спрашивает мама Аву, на мгновение с

трудом отводя взгляд от Джесси. – Я имею в виду, что берешь Тед. Я уверена, у вас двоих есть

дела поважнее, чем нянчиться с сестрой.

– Нет, все хорошо, – улыбается Ава. – Мы просто поглазеем на витрины. Это будет

славно.

Мама качает головой. Она знает о свиданиях и мальчиках, и что младшие сестры, как

правило, не приглашаются. – Ну, ты очень добра.

– Да ладно тебе, – скромно говорит Ава.

На самом деле это просто уловка, но мама права, это всѐ равно очень по-доброму. В эти

выходные Ава делает вид, что берет меня с собой, поэтому я могу тайно сходить в салоны красоты

в центре Лондона, в которые Фрэнки записала меня. В тоже время Ава не хочет, чтобы я и близко

была рядом с ней во время "фестиваля объятий и поцелуев" с Джесси, но они договорились

встретиться со мной после салона красоты, чтобы мы могли договориться о том, что мы делали

вместе и сверить наши показания.

Как и планировалось, в половине одиннадцатого в субботу они прощаются со мной на

станции метро Ковент-Гарден. Ава и Джесси отправляются по магазинам, в то время как я, точно

следуя инструкциям Фрэнки, направляюсь в парикмахерскую «Локс, Сток и Баррель», где мне

должны привести в порядок моѐ птичье гнездо. Кастинги, или просмотры, или как там это

называется, начинаются на следующей недели, и Фрэнки хочет, чтобы я выглядела как можно

лучше.

Снаружи место кажется вполне нормальным – небольшой бутик с чѐрной дверью. Пока всѐ

хорошо. Но внутри парикмахерская оказывается чем-то странным, современным и неожиданным.

После нескольких недель школы, домашних заданий и экзаменов, мне нужно глубоко

вздохнуть и сказать себе, что я должна быть здесь. Это не похоже на парикмахерскую, больше

похоже на гигантский космический корабль с фенами. Везде полированная сталь, белые полы,

яркие огни и блестящие поверхности. Персонал выглядит круто и модно, и все клиенты богатые,

уверенные в себе и... старые. Им всем на вид лет тридцать, как минимум.

Фрэнки сказала мне позвонить ей, если у меня возникнут проблемы, и мне хочется сделать

это прямо сейчас и объяснить, что я правда не думаю, что подросткам здесь место. Я даже достала

телефон из рюкзака. Но Ава наказала мне не быть жалкой, поэтому я подхожу к столу и

представляюсь.

Конечно, они ожидают меня. После шампуня и массажа головы девушка по имени Ханна

возится с ножницами, чтобы вывести ―текстуру‖ и ―фактуру‖. Лично я не вижу особой разницы,

когда она заканчивает: я бы сказала, что прическа похожа на небольшое гнездо, свитое птицей,

которая очень любит блестящие ветки. Но, может, это и хорошо, если повезѐт, мама даже не

заметит, что я сделала.

Дальше по улице от «Локс, Сток и Баррель» находится небольшой салон красоты, также из

списка Фрэнки. Раньше я никогда не бывала в салонах красоты, но тепло и всепроникающий запах

роз и лаванды снова искушают меня. Как только я начинаю думать, что это место намного

приятней парикмахерской, женщина в белом халате по имени Нирмала приступает к удалению

моих сросшихся бровей.

Как можно так ошибаться? Все предыдущие атаки Авы с пинцетом не идут ни в какое

сравнение с этим.

Нирмала начинает удалять волосы с помощью воска, что больно, но быстро. Затем, чтобы

завершить образ, она берет длинную хлопчатобумажную нить и начинает выдергивать каждый

волос в отдельности. Это и есть процедура удаления волос, понимаю я между приступами боли.

Забудьте о запахе роз и лаванды: если процедура удаления волос на лице существовала бы во время

Гражданской войны, она, несомненно, использовалась для пыток.

Как только она заканчивает, Ава и Джесси приходят, чтобы забрать меня. Ава открывает

дверь в "процедурный кабинет", а Джесси заглядывает через еѐ плечо. Она, кажется, не думает о

том, что еѐ великолепный парень видит меня всего лишь в третий раз за год, а я лежу со

слюнявчиком вокруг шеи, а моѐ лицо горит и жжѐтся из-за недавних страданий.

– Привет ещѐ раз, Джесси, – бормочу я.

Он смущенно улыбается.

– Веселишься?

– Не совсем.

– Но посмотри на результат, Ти, – настаивает Ава, когда Нирмала дружелюбно

протягивает мне зеркало.

Я изучаю свое лицо. Оно всѐ ещѐ розовое и взволнованное, но впервые в моей жизни у меня

две нормальные брови. Нирмала улыбается, когда я улыбаюсь ей с благодарностью. Внезапно, боль

не кажется такой уж сильной. Я, честно говоря, пройду через это столько раз, сколько нужно.

Джесси ведет нас в ближайшее кафе, чтобы отпраздновать.

– Хорошо, – говорит Ава, глядя на мою переносицу, пока Джесси стоит в очереди в кассу.

– Ты, безусловно, выглядишь так, как будто что-то сделала. Она задумывается на мгновение. – Мы

скажем маме, что вернулись домой рано, и я сделала тебе сеанс красоты на дому, пока она была на

работе. Наверное, я могла бы выщипать твои брови так же, если бы попыталась.

– Ты не станешь пытаться!

Ава вздыхает.

– Мне и не нужно. Это обман, помнишь? Мы просто скажем, что я сделала это с помощью

пинцета.

– Ого!

Хотя она права. Мама так занята работой и противораковыми лекарствами, что не обратит

особого внимания на количество волос у меня на лице.

– Кстати, поздравляю, – говорит он, – с новой работой. До этого у меня не было

возможности сказать это лично.

Но в нѐм по-прежнему странная неловкость. Я думаю это потому, что он действительно не

одобряет модельный бизнес. Однако когда он садится рядом с Авой, она отворачивается от него.

Когда я присматриваюсь внимательней, вижу, что-то не в порядке с Авой, из еѐ глаз исчез тот

самый блеск. За завтраком он ещѐ был, значит, что-то произошло, пока я была в парикмахерской.

Что-то нехорошее. Я смотрю на них обоих растерянная, и не знаю, что сказать.

Ава нарушает молчание напускной веселостью.

– Джесси тоже нужны поздравления, – говорит она с неопределенной улыбкой. – Он так

хорошо выступил в парусных соревнованиях, что был приглашен в команду яхты, которая будет

плавать по Средиземному морю. Все лето. И, может быть, осенью. Он только что рассказал мне об

этом.

– Ого. Звучит здорово, – бормочу я. Но это не то, что я думаю, ведь это ужасно.

Неудивительно, что блеск исчез. Как Ава сможет прожить без него так долго?

Джесси вздыхает и качает головой.

– Я обязан принимать предложение. Мне нужно учить сѐрфингу летом. Просто на яхте

будут платить лучше, и это поможет оплатить школу. Но…

– Но ничего, – резко говорит Ава. – Это Средиземное море! Просто подумай обо всех тех

местах, которые вы посетите. Ибица, Майорка, Сардиния ... на яхте! Роскошной яхте! И тебе

заплатят. Если бы кто-то предложил мне, я бы поехала. В любом случае я буду настолько занята

лечением, что у меня не будет времени повидаться с тобой, а если и увидимся, это будет совсем

невесело. Так гораздо лучше. Это действительно хорошая идея.

Она пристально смотрит в свой кофе.

Джесси смотрит на меня беспомощно.

– Я сказал ей, что останусь, если она захочет.

– Но я не хочу, – говорит она с той же жестокостью, которую обычно использует мама,

когда спор окончен.

Мы проводим ещѐ десять мучительных минут, едва разговаривая друг с другом, потом я

одна ухожу домой, так что они могут игнорировать друг друга без меня.

Я хотела сразу же приступить к рассказу "Ава сделала мне новый имидж", но мама ничего

не замечает.

Когда Ава приходит – намного раньше, чем должна была, она не хочет разговаривать. Из-

за второго цикла химиотерапии она чувствует головокружение и слабость, но я знаю, что дело не в

этом. Проблема в Джесси.

– Это глупая идея. Ты будешь скучать по нему, – настаиваю я, со своей стороны шкафа,

где пытаюсь найти пару сандалий на следующую неделю, подходящих мне и не делающих меня

похожей на тролля.

– Я буду в порядке, – кричит она. – Ты думаешь, я хочу, чтобы он видел меня больной и

измученной, с выпадающими волосами и бог знает чем, когда он постоянно окружен пляжными

красотками? Так гораздо лучше. Неважно, скоро твой первый день на новой работе. Это гораздо

важнее.

Минуту она сидит на кровати, обхватив голову руками. Я знаю, что она думает о своих

волосах. Она боится потерять их. Я не знаю почему, но об этом она беспокоится больше всего.

Время от времени она успокаивает себя тем, что они все ещѐ там – густые, тѐмные и прекрасные –

еѐ главное украшение. Затем она успокаивается и начинает рыться в еѐ части шкафа, отбрасывая

вешалки в сторону, продолжая искать. В конце концов она находит то, что искала.

– Ага! Я хочу, чтобы у тебя было это. Тебе она понадобится.

Она держит в руках маленькую бело-голубую полосатую юбку – примерно дюйма на

четыре дюйма короче, чем я бы надела, но очень милую.

– Почему? – спрашиваю я. Это, в конце концов, девушка, которая поклялась НИКОГДА не

позволять мне одалживать у неѐ вещи.

– Потому что ты выглядишь как бомж, и мне неловко при мысли, что ты встречаешься со

всеми этими модными людьми в своей обычной одежде.

– Правда?

– Да. Ты выглядишь ужасно, – вздыхает она.

– Я имею в виду – правда насчѐт юбки? Ты никогда не одалживаешь мне вещи.

– Я не одалживаю, я даю еѐ тебе, – говорит она раздраженно. – Когда Джесси нет рядом,

всѐ, что я могу носить – это спортивные штаны и старые футболки. Возможно, ты можешь

получить какие-нибудь обноски.

Она протягивает мне юбку, еѐ лицо суровое и решительное. Моя сестра такая сильная,

такая упрямая и решительная, что я чувствую, как у меня наворачивается случайная слеза, и я

быстро моргаю, смахивая еѐ. Я знаю, как она раздражается, когда мама плачет.

– Хорошо. Спасибо.

Я беру юбку. Мгновение Ава смотрит на меня мрачно, потом благодарно улыбается. Хотя

именно она делает подарок, думаю, она рада, что я больше не спорю с ней о Джесси и еѐ глупом

решении отпустить его с яхтой. Она полностью погружается в борьбу против лимфомы, и у неѐ не

остается сил для борьбы со мной.

В тот момент мы заключаем своего рода перемирие. Мы всегда спорили, для этого и нужны

сестры, но я молча соглашаюсь с тем, что позволю принимать ей свои собственные глупые

решения еѐ собственным глупым способом, пока болезнь не отступит. Она всѐ, что у меня есть, и

она мне нужна.

В благодарность еѐ плечи расслабляются, и напряжение покидает еѐ тело.

– Урра, – говорит она тихо. – Моя сестра будет моделью!

Глава 16.

Пять дней спустя. Первый день моей работы "официанткой".

Я сижу в сырой комнате на складе в Бермондси, Ист-Лондон. Нас около тридцати, все ждут,

когда их просмотрят несколько дизайнеров, которые ведут модный стильный блог. Почти все в

комнате – высокие, худые, юные, нервные девушки держат в руках пластиковые папки, как у меня.

Большинство без косметики, немногие одеты в плотно облегающие джинсы, а почти все в

одинаковые мини-юбки и топы. Слава богу, Ава убедила меня надеть юбку, а не брюки-карго, как я

планировала. Возможно, это униформа моделей, о которой я не знала? Я действительно не знаю

очень многого.

В конце концов я решила попросить девушку, сидящую рядом со мной, помочь, наконец,

разобраться с некоторыми вопросами из моего огромного списка. Еѐ зовут Сабрина, она тоже из

«Модел Сити», и мы сопровождаем друг друга, потому что семья Сабрины живѐт в Ньюкасле, и

она останавливается в квартире в западном Лондоне, которую снимает агентство. Сабрина не

подходит для этой работы – она здесь сопровождает меня, и через пару часов я буду сопровождать

еѐ куда-нибудь ещѐ.

– Это просмотр, понимаешь? – говорит она. – Ты идѐшь и видишь людей, которым нужна

модель для определенной работы. Это значит кастинг.

– Подожди, кастинг или просмотр? Вот, что я не понимаю.

Она вздыхает.

– И то, и другое. Но иногда ты идешь и видишь дизайнера или фотографа, просто чтобы

показать им своѐ лицо, чтобы они тебя запомнили. Это просмотр, но не кастинг. Понимаешь?

– Да.

Нет. Я только понимаю, что есть журнал, под названием «Дэзд энд Конфьюзд», и почему-то

он так популярен среди моделей.

Сабрина продолжает.

– Но если это кастинг, а не просто просмотр, и ты им нравишься, то они выбирают тебя,

что означает, что они хотят тебя, и если тебя выбирают первой и ты свободна, то ты получаешь

работу. Это довольно просто.

Помогите! Она потеряла меня на слове ―выбирают‖. Я прошу еѐ объяснить это ещѐ раз. Она

объясняет, и это по-прежнему звучит как ―бла-бла-бла-бла выбирают. Бла-бла-бла-бла-просто‖. Тем

не менее, я испытываю смутное ощущение, что когда тебя выбирают – это хорошо, и именно это я

хочу получить от этого кастинга. Или просмотра, или как там это называется. Беда в том, что мы

все хотим этого, и нас полная комната, а им нужны только две девушки.

Постепенно, комната начинает пустеть. Девушки постоянно проходят мимо нас по пути на

другие встречи. Большинство из них, кажется, сами по себе, хотя совсем юные, вроде меня, со

своими мамами. Здесь было бы очень одиноко, если бы у меня не было компании в роли Сабрины.

Называют следующее имя.

– Тед Ричмонд. Эй, кто Тед Ричмонд?

Голос уже обеспокоен. Нужно сразу отзываться, или они просто назовут следующее имя.

Сабрина толкает меня в плечо.

– Это ты, помнишь?

Ах, да. Фрэнки решила, что ―Тед Траут19‖ не будет хорошо смотреться в моей

композиционной карте (что больше похоже на бизнес-карту для моделей с фотографиями), так что

нам быстро пришлось придумать другую фамилию. Папа был очень расстроен. Не для того он

десять лет терпел в школе, когда его обзывали рыбьим лицом, чтобы от его фамилии отказались

при первой же возможности. Но Фрэнки и я переубедили его. Я недолго думала, пока папа

предлагал различные варианты фамилий. Почему-то я не могла перестать думать о нашем старом

доме. Я всѐ ещѐ очень сильно по нему скучаю. В конце концов я остановилась на ―Ричмонд‖, и

Фрэнки согласилась.

Это была отличная идея, только я никак не запомню, как меня зовут. Спасибо Сабрине.

Я хватаю мою папку из сумки и врываюсь в двери студии.

Передо мной пара столов, сдвинутых вместе, и три человека, сидящих за ними. Я будто в

ночном кошмаре очутилась на устном экзамене, сходство очевидно. В действительности это также

напомнило мне одну папину любимую картину об английской гражданской войне, где изображен

мальчик-роялист, допрашиваемый страшными солдатами Кромвеля. Она называется "А когда ты в

последний раз видел своего отца?" Этот бедный маленький мальчик выглядит намного храбрее,

чем я себя чувствую сейчас.

Я подхожу к ним, и протягиваю моѐ портфолио. Они перелистывают его. Только три

фотографии для просмотра, так что это не занимает много времени.

– Тед Ричмонд?

– Да. – Я запомнила свое имя. Урааа.

19 Траут в переводе значит «форель».

– «Модел Сити»?

– Верно.

– Хмм. Можешь повернуться?

Я поворачиваюсь. Думаю, это весьма элегантный пируэт.

– Вид сзади. Просто вид сзади, пожалуйста.

Поэтому я стою лицом к двери и стараюсь не бояться. Я чувствую, как мои мышцы

напрягаются. Мои плечи поднимаются до ушей. Я должна попытаться расслабиться или буду

выглядеть сутулой? Я не уверена, если я...

– Хорошо. Можешь идти.

Ох, нет. Всѐ, что я должна была делать – это ―просто постоять там‖, и я успела испортить и

это.

– Мисс Ричмонд? Мисс Ричмонд?

Помогите. Это же я. Я так и не выучила своѐ собственное имя. Я оборачиваюсь.

– Ваше портфолио.

Мужчина, сидящий посередине, протягивает мне папку. Я ожидала увидеть его в кожаной

куртке и большой шляпе 1645 года, эпохи Кромвеля. Немного неожиданно видеть его в чѐрной

футболке и с небритой щетиной.

– Не беспокойся, я уверена, что ты была прекрасна,– говорит мне Сабрина, когда мы

выходим на улицу. – Если они не захотели тебя, это просто потому, что у тебя не было

правильного ракурса. У меня почти не было работы первые шесть месяцев в «Нью Фэйсес».

– Полезно узнать, – говорю я. – Спасибо.

С Лили Коул такое не случалось.

Второй день такой же, как первый, с тем исключением, что я не концентрируюсь, выходя из

метро, и в итоге теряюсь по пути на квартиру, снимаемую агентством, где я встречаюсь с

Сабриной.

На третий день, появляется определенная закономерность. Мой будильник звонит под

подушкой, чтобы не разбудить Аву шумом. Я переодеваюсь в одежду, наиболее похожую на

униформу модели – юбку Авы, если она чистая, и футболку определенного типа (не в мою

футболку с надписью "Woodland Trust", хотя когда я стану достаточно смелой, я могла бы

попробовать носить еѐ как платье). Я иду в кафе рядом с квартирой для моделей, где я встречаюсь с

сопровождающей из агентства и с кем-то ещѐ, кого она сопровождает сегодня, так что мы можем

идти вместе к нашему первому пункту назначения. Мы посещаем кастинги и/или просмотры.

Случаются небольшие катастрофы – обычно из-за того, что я что-то забыла или не понимаю, что

они от меня хотят. Позже я спрашиваю у Фрэнки, выбрали ли меня для работы. Не выбрали. Я иду

домой в одиночестве, стараясь не принимать это близко к сердцу.

Я принимаю это близко к сердцу.

По крайней мере, я начинаю заводить друзей. Я постоянно натыкаюсь на одних и тех же

девушек, так как мы боремся за одни и те же места. Если бы Дин Дэниэлз мог видеть нас – комната

забитая высокими, тощими уродами, которые выстроились в очередь, он был бы в шоке. Эта

мысль всегда заставляет меня улыбаться.

Сабрина – моя любимая. Всякий раз, когда мы встречаемся, она заботится о продолжении

моего образования в сфере моды. Она всѐ ещѐ в ужасе от того, как мало я знала, когда начинала

работать.

– Итак, правило номер один? – она экзаменует меня, пока мы стоим в очереди на

получение работы в газете.

– Не встречаться с моделями, – улыбаюсь я, вспоминая Фрэнки, когда она первый раз

фотографировала меня.

Сабрина смеѐтся.

– Откуда ты взяла это? Это больше похоже на последнее правило! Какое настоящее?

– Быть профессионалом – я покорно отвечаю.

– Что значит...?

Я вспоминаю список вещей, о которых мне говорила Фрэнки, прежде чем я приступила к

работе. Быть профессионалом – значит быть вовремя, с чистыми волосами и ногтями, носить

соответствующую одежду и обувь, в том числе и нижнее белье (соответствующее нижнее белье, не

любое белье, конечно, вам придется носить нижнее белье), быть вежливой, не снимать свой топ

(отвратительно), не жаловаться и делать всѐ, о чѐм тебя просят, каким бы болезненным,

утомительным, или совершенно необычным это ни было (за исключением снятия топа – см. выше).

Ни слова о Париже, Милане, или о чѐм-то в этом роде, о чем сначала говорила Ава но, может быть,

это будет позже.

Затем я добавляю то, чему я научилась сама. Быть профессионалом – значит носить с собой

повсюду огромную сумку (позаимствованную после долгих уговоров у сестры), с огромным

количеством вещей, о которых я никогда не задумывалась, но, возможно, они могут понадобиться:

карта Лондона, чтобы найти любое место, куда бы тебя ни послали; портфолио; недавно

купленный сменный комплект белья, целый магазин поношенной обуви на высоких каблуках, на

случай если они захотят увидеть, как ты на них ходишь, гелевые стельки, чтобы обувь не натирала;

сменная одежда; и что-нибудь почитать, пока ждѐшь в очереди. Это помогает сконцентрироваться

во время всех этих фэшн-разговоров. Чтобы не выглядеть полной невеждой, когда кто-то

упоминает прет-а-порте (готовая одежда) или Карла Лагерфельда (гуру дизайна для Chanel) или

бохо-шик (одеваться, как модная цыганка), и можно показать, что ты в восторге, если кто-нибудь

заговорит об Анне Винтур (главный редактор журнала Vogue). Благодаря этому, я иногда

рассказываю сестре всякие модные новости, которые она ещѐ не знала. Ава наслаждается этим, так

же, как и я.

Хотя это не помогает найти постоянную работу. Во всяком случае, пока.

Июль перетекает в август, и Дейзи отправляется в Германию, забыв свой телефон, так что я

не могу позвонить ей, даже если бы хотела, в чѐм не уверена, потому что сочувствие Дейзи к моим

бедам равно нулю, как и ожидалось.

Ава получает первые анализы после двух месяцев лечения, и они не такие великолепные,

как нам бы хотелось. Конечно, мы хотели, чтобы анализы показали, что химиотерапия проходит

отлично и рак исчезает. Но всѐ не так просто. Доктор Христодулу думает, что для надѐжности

после химиотерапии ей нужна лучевая терапия. Это означает, что полный курс лечения не будет

закончен к Рождеству, и Ава будет облучаться Х-лучами вдобавок к химическим препаратам.

Такое чувство, что она просто провалила выпускной экзамен и должна пересдать его снова. Но на

этот раз это вопрос жизни и смерти. Мы без слов заключаем соглашение не говорить об этом.

Между тем, мои мечты мгновенно стать супер-моделью также по-прежнему не сбываются,

что обидно, потому что если бы они сбылись, это бы по-настоящему порадовало мою сестру.

Я точно не Кейт Мосс. На самом деле я начинаю беспокоиться, не слишком ли поздно

найти работу на лето, где платят реальные, настоящие деньги, и эта работа не предполагает

ежедневно быть отвергнутой людьми, которые хотят кого-то повыше или пониже, с более

волнистыми волосами, или более тѐмными, или более светлыми, или просто красивее или без, как

выразилась одна стилист обуви, ―самых толстых лодыжек, которые я когда-либо видела.‖

– У тебя не толстые лодыжки, – уверяет меня Ава, когда я возвращаюсь с особенно

ужасного просмотра. – У тебя нет ничего толстого. У неѐ должно быть слабые очки.

– У неѐ были очень толстые линзы, – соглашаюсь я, чтобы успокоить себя, но говорю себе

что, никогда не буду пробовать получить работу у Маноло Бланик или Джимми Чу20. – И Фрэнки

говорит, чтобы я не беспокоилась. Она организовала для меня ещѐ три пробные съѐмки, чтобы

дополнить моѐ портфолио. Она говорит, что это поможет.

– Что? – спрашивает Ава. – больше не будет кирпичных стен, я надеюсь?

– Стена была самым лучшим фоном, – напоминаю я ей. – Но нет. Съѐмки будут на пляже –

звучит хорошо. И какой-то фотограф, которого знает Фрэнки, кому нужен кто-то с длинной шеей и

большим терпением. Не уверена, в чѐм собственно дело. И новый дизайнер, кому нужны

фотографии для его лукбука.

– Эй! – говорит она, улыбаясь. – Ты сказала лукбук, не дрогнув, как будто знаешь, о чѐм

речь. Ты говоришь стильно, Ти! И просто подумай о пляже, хорошо? Тебе понравится. Это будет

великолепно.

Отлично. Скоро я буду позировать на пляже. Вау! Она права: даже если мне не платят, что

может быть лучше?

20 Знаменитые дизайнеры обуви.

Глава 17.

СНОВА неверно.

"Пляж‖ оказывается песчаной полоской грязи на берегу Темзы недалеко от собора Святого

Павла. Впервые за лето небо моросящее и пасмурное. Моя работа заключается в том, чтобы носить

чѐрный комбинезон, тайно закрепленный и приклеенный ко мне так, чтобы он правильно сидел, и

делать его интересным для стилиста по имени Линда Люсинда и еѐ подруги Греты, которая

тестирует новый объектив своей камеры. Я провожу утро, делая колесо на мокрой, скользкой

гальке, пока Грета настраивает ―размеры диафрагмы‖ и совершенствует ―глубину резкости‖.

Хорошие новости: когда всѐ заканчивается, Грета показывает мне, как еѐ настроенная вещица

фотографирует меня с особой чѐткостью, в то время как ―пляж‖ на фоне выглядит туманно и

размыто. Плохие новости: мои руки очень болят после всех этих кувырканий, и хотя фотографии

очень претенциозные, на них я в основном похожа на сумасшедшего паука.

Художественные проекты очень разные. На этот раз без вращений: вместо этого я должна

сидеть неподвижно в течение четырех часов, пока на меня клеят лепестки из розовой папиросной

бумаги: на майку, руки, шею и лицо, в том числе и на мои закрытые веки. После чего,

фотографируют результаты. Эта фотосессия могла бы быть потрясающей и расслабляющей, если

бы я вначале не выпила большую кока-колу, и поэтому я провожу три часа и двадцать семь минут,

отчаянно хотя в туалет. И снимки, хотя и красивые, не подходят для моего портфолио, поскольку

на них хорошо видны только мои колени. Они намного лучше, чем мои ―толстые лодыжки‖, но это

точно не моя лучшая черта. Хотя, честно говоря, я ещѐ не уверена, какая она.

К тому времени, как я попадаю к новому дизайнеру, моя самооценка настолько низкая, что

царапает пол. Не помогает и то, что этот дизайнер, Азар Садик, почти не говорит по-английски,

полагается в основном на жесты рук и говорит что-то на арабском, пытаясь объяснить, что он

хочет.

Мы встречаемся в студии на Кѐтэйн Роуд, которая почему-то кажется уместной, в районе

Шордич восточного Лондона. Мой сопровождающий сегодня – женщина по имени Бет, которая

усаживается с женским романом, в то время как друзья дизайнера принимаются делать мне

прическу и макияж и переводят мне жесты Азара.

День становится более интересным. Получается, что первая коллекция Азара представляет

собой строгие серые пиджаки в смешении с красочными старыми "хвостами" воздушных змеев из

Кабула, Афганистан. Они прекрасны – абсолютно оригинальны и неповторимы. Я могу понять,

почему он так взволнован.

Постепенно в процессе съѐмки я забываю, что по какой-то причине он хочет, чтобы мои

волосы и лицо были окрашены в бледно-голубой цвет, и что я не понимаю и половины того, что он

говорит. На чистом энтузиазме ему удается передать свою страсть к тому, что он хочет принести

афганскую культуру в западный стиль. И одежда настолько очаровательна, что я чувствую себя

одним из тех воздушных змеев, которые парят высоко над городом, увлеченная силой своего

воображения. На несколько мгновений я даже забываю о том, как волновалась за Аву. Всѐ, о чѐм я

думаю, – это как расскажу ей сегодня вечером о том, как я была девушкой-воздушным змеем.

Потом мы все вместе рассматриваем фотографии на экране монитора. О некоторых моих

неуклюжих позах, можно сказать, что я всѐ ещѐ учусь, что именно делать с руками и ногами, но

пиджаки выглядят сногсшибательно. Так же выглядят и широкие шелковые юбки, в которые я

одета. Наконец-то эти фотографии будут выглядеть потрясающе в моѐм портфолио.

Удовольствие от съѐмки, помогает мне пройти ещѐ через одну неделю очередей и отказов,

и на самом деле я стараюсь сейчас ещѐ больше, потому что осознаю, что я бы хотела быть частью

чего-то прекрасного. Если бы модели могли выбирать работу, я бы каждый день работала с такими

людьми, как Азар и его друзья. Даже если бы они платили достаточно денег, лишь чтобы купить

несколько хороших бутербродов. Мама становится очень подозрительной из-за количества

фруктов, которые я краду из дома, чтобы взять с собой, особенно учитывая, что я должна работать

в ресторане. Я не уверена, что она верит в мою историю, что мне нужно нарисовать их.

К этому времени август идѐт полным ходом, и ―итальянцы на каникулах‖, цитируя Фрэнки,

что означает, что большинство мира моды тоже уходит в отпуск. Просмотры почти прекращаются.

Конечно, я должна быть ―на работе‖, так что я всѐ равно ухожу из дома каждое утро и иду куда-

нибудь.

Я люблю галереи, потому что они пустые, как и местная библиотека. Библиотекарь

заказывает для меня гламурные книги по фотографии, так что я могу учиться у великих моделей, и

брать советы для позирования. Когда я не читаю их, я часто бываю на улице с камерой Авы,

которую она мне одолжила, что невероятно, и учусь находить интересные места и использовать

свет. Кошмарный парень был прав: это удивительно, что можно сделать, если постараться.

Однажды вечером, когда мне было скучно, я нашла сайт, который он мне дал. Там много

полезной информации. Я всѐ ещѐ начинающий фотограф, но я выхожу за рамки Снупи на моей

голове. Ава считает, что моя фотография винтовой лестницы, похожей на морскую раковину,

удивительно хороша. Она повесила копию на дверце шкафа рядом с фотографиями Джесси и

Луизы и меня позирующей для Азара. Я не думаю, что она гладит и целует еѐ так, как фото Джесси,

но тем не менее.

Когда я ищу интересные места, мой ум занимает одна и та же мысль, что чаще всего я

голодная. Я могу стащить только фрукты. У меня было бы больше денег, если бы я на самом деле

работала официанткой.

– Не теряй веры,– говорит по телефону Фрэнки . – Мы могли бы вы попробовать снова на

Рождество. Тогда тебе будет шестнадцать. Есть много чего, что мы ещѐ можем сделать.

Но я не хочу работать на Рождество. Я буквально не могу позволить себе проводить

каждый праздник, выслушивая критику о моих лодыжках от женщины в нелепых очках, чьи сумки

стоят больше, чем весь мой гардероб.

После пяти недель полного провала, Ава убеждает меня попробовать последний раз. Она

делает это на полу ванной, пока ждет, когда еѐ вырвет. Иногда препараты, которые она принимает,

чтобы нейтрализовать побочные эффекты химиотерапии, не настолько сильные, как сама

химиотерапия. Но она всѐ равно продолжает. Когда я вижу, через что она проходит, неделя

просмотров кажется не такой уж и плохой.

На этот раз Фрэнки отправляет меня на кастинг в студию Баттерси к стилисту по имени

Сэнди МакШанд, кому было предложено создать взгляд на высокую моду для дневного

телевизионного ток-шоу. Я как обычно становлюсь в очередь. Я помню своѐ имя, что является

шагом вперед, но кроме этого ничего не изменилось. Никто не улыбается. Никто не кивает. Никто

ничего не говорит кроме ―привет‖, ―повернись, пожалуйста‖ и ―вы можете пройтись?". Я иду

домой разочарованная, как никогда.

Но когда я звоню вечером Фрэнки, она говорит волшебное слово: выбрали. Сэнди ждет

меня завтра на примерку! Каким-то образом, сама того не подозревая, я сделала что-то правильно.

Глава 18.

– Думайте гламурно. Думайте жарко. Думайте сексуально. Думайте соблазнительно.

Думайте потрясающе.

Вот оно. Старт моей новой карьеры.

В четверть десятого утра я в телевизионной студии в западном Лондоне, где через десять

минут меня увидят тысячи людей, которые любят смотреть модные передачи на дневном

телевидении. Хорошо, но это очень страшно. После всех этих просмотров, я немного увлеклась

идеей добиться успеха. Этот опыт немного другой.

Сэнди МакШанд произносит нам свою последнюю зажигательную речь, прежде чем идѐт и

усаживается на диван, чтобы описывать образы, которые он создал на основе последней коллекции

вязаных вещей. Это всѐ очень хорошо, но я думаю: туфли на платформе в пять дюймов. Дрожание.

Раннее начало. Вязаный купальник с шортами на подтяжках. Ноги-спагетти. Где афганские куртки

и широкие юбки, когда ты в них нуждаешься? Не говоря уже о синей краске на лице, которая

делала меня практически неузнаваемой.

Папа показывает класс в углу зеленой комнаты. Он вызвался быть моим сопровождающим

сегодня, потому что ему всегда было интересно, как делаются телевизионные программы.

Хорошенькая блондинка, помощник по производству, организовала ему экскурсию по студии. Он

выглядит по-настоящему взволнованным. Он не выглядел бы так, если бы носил красные туфли на

платформе в пять дюймов.

Я стою рядом с Шехерезадой Скотт. Она присоединилась к «Модел Сити» ещѐ в прошлом

году и успела переделать столько работы, что уже и не помнит. Что бы там ни было нужно для

просмотров, у Шехерезады видимо этого огромное количество. Она состоит из одних углов –

угловатые кости, угловатые волосы, угловатые глаза. Еѐ кожа такая бледная, почти прозрачная,

глаза золотистые, и волосы длиной почти до талии, вьющиеся и каштановые, напоминают серию

каскадных треугольников. Она выглядит занятой и рассеянной, у неѐ сегодня ещѐ две встречи, но

она была гениальна во время нашей репетиции. Я планирую скопировать еѐ так точно, как только

смогу.

Она поправляет подтяжки.

– Готова ли ты быть вамп?

– Как никогда.

Помогло бы, если бы я знала, что такое вамп. Я знаю большинство слов от отца, и он

никогда об этом не упоминал. Это имеет отношение к вампирам21? Я должна выглядеть

кровожадно? Возможно ли выглядеть кровожадно в трикотажных шортах? Во время репетиции я

сосредоточилась на походке, остановке, повороте и старалась не упасть. Также на том, чтобы не

смотреть в камеру, потому что мы должны притвориться, что еѐ там нет. Сэнди МакШанд

продолжает говорить с таким сильным шотландским акцентом, что я не могу разобрать

большинство слов. ―Перестань трястись" было определенно сказано. Но прямо сейчас я чувствую,

как будто у меня нет контроля над моим телом.

– Расслабься, – говорит Шехерезада. – Это весело. Попробуй.

Еѐ имя знакомо, и вдруг я вспоминаю почему. Она должна быть та девушка, с которой Ник

нарушил правила, увлекшись ею. «Модел Сити» не может же представлять двух Шехерезад? Я,

кажется, помню, Фрэнки говорила, что она ―испортила его‖. Как? Он, конечно, кажется

испорченным: обиженный, неприветливый, и против модельного бизнеса. Ну, это, конечно, не

потому, что она некрасивая.

В этот момент ей кивает человек в наушниках, кто-то хлопает по спине, и она выходит. Я

наблюдаю за ней на мониторе, как она идѐт, а потом замирает на пару минут, пока Сэнди

рассказывает о вдохновении, предшествующем созданию одежды. Вдохновением послужила не

викторианская купальная машина, как я себе представляла, а Дягилев, импресарио 1900-х годов,

который основал "русский балет". Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь пытался сделать балет из

вязаной одежды, но ведущие ток-шоу серьѐзно кивают и выглядят пораженными.

Шехерезада выставляет бедро, чтобы убедиться, что она по диагонали относительно к

камере. Она сказала мне, что если стоять лицом к камере, то выглядишь намного шире. Она

выглядит холодной и далекой. Это вамп? Я решаю попробовать это в любом случае.

Через минуту меня готовят к выходу. Я представляю Шехерезаду как девушку будущего

художника. Она позировала для него? Это она была в журнале, который показывала Кассандра на

моей первой фотосессии? Она вертела головой так, что нельзя было рассмотреть еѐ лицо, но

волосы были похожи. Мне пришла в голову мысль, что если Ник Споук любит девушек с

длинными волосами до талии, то у меня нет не единого шанса. Не то чтобы он вообще у меня был.

Человек в наушниках кивает мне. Шехерезада выходит из кадра и холодно мне улыбается.

Ещѐ один человек с планшетом тычет мне в спину, намного сильнее, чем я ожидала. Я, дрожа,

начинаю идти к синей Х на полу, где должна остановиться и повернуться. Когда я уже на полпути,

один из ведущих выкрикивает:

– И обувь, Сэнди. Расскажи нам о потрясающей обуви.

И что я должна делать? Мне нужно продолжать идти, как и раньше, или я должна ходить

вокруг, так чтобы они могли восхищаться обувью? Я замираю и выставляю бедро, так как делала

Шехерезада, поворачиваюсь к камере так, чтобы я не выглядела огромной. Что там сказал Сэнди?

21 Обольщение -vamping, вампиры-vampires

Я помню только про обольщение, но были и другие слова. ―Жарко‖, вероятно, было одним из них.

Мне ужасно жарко под лампами студии, поэтому это нетрудно. Я думаю о Кристен Стюарт – она

была великолепным вампиром. Может быть, я могла бы выглядеть как она: бледной и мрачной. Я

пробую.

Сэнди о чѐм-то говорит. Я так занята копированием Кристен Стюарт и тем, что стараюсь не

дрожать, что не слышу его. Он машет вокруг руками. Он хочет, чтобы я покрутилась. Что я и

делаю. Потом я вспоминаю, что я в неположенном месте, так что я иду к отметке и делаю это

снова. Неплохо, я думаю. Теперь другой человек с планшетом машет мне. Он машет мне, что я

должна идти обратно. Ого, это было быстро. Я задерживаю дыхание, и стараюсь игриво выйти из

кадра.

Пять минут спустя после супер-быстрого переодевания, что утром на репетиции занимало

очень много времени, мы делаем это снова и снова, бок о бок. Теперь я думаю, что начинаю

понимать. Если не считать того, что я сильно дрожала сначала, думаю, что у меня хорошо

получается быть вампиром. Это даже становится весело. Я едва понимаю, что говорит Сэнди

МакШанд, но это не имеет значения. Я выгляжу как настоящий вампир и немного как зомби.

Шехерезада берет меня за руку и улыбается ослепительной улыбкой. Я улыбаюсь так счастливо,

как могу. Мне почти жаль, когда я понимаю, что это закончилось.

– Не слишком уж страшно, правда? – спрашивает Шехерезада, выскользнув из подтяжек,

как только мы дошли до места переодевания.

– На самом деле, нет. Это было…

Звонит еѐ телефон, и она обрывает меня.

– Привет, Сэм, – говорит она, быстро переодеваясь. Каким-то образом она успевает

раздеться, одеться, и поговорить с менеджером из «Модел Сити» о том, согласиться ли на работу в

Нью-Йорке или пойти на вечеринку в Дубае. Я надеялась поговорить с ней обо всѐм этом, но нет и

шанса. Она уходит, как только оделась.

Так как у меня нет работы, на которую надо бежать, у меня есть время переодеться. В

голове я прокручиваю мою игривую походку и думаю, выглядела ли она так же хорошо, как мне

казалось. Когда я готова, надеваю свой рюкзак через плечо и пытаюсь найти папу, чтобы

расспросить его. Кто-то говорит, что он может быть на улице, проветривается вместе с

ассистенткой, с которой он подружился. Они указывают на дверь в конце коридора и следующее,

что я знаю, я стою на улице, на парковке. Папу нигде не видно, но Сэнди МакШанд бродит туда-

сюда спиной ко мне и очень громко говорит по телефону.

– Она была потрясающей! Поразительной! У неѐ походка стоп-старт. Идеально подходит

для открытия шоу Кристофера. Я не могу вспомнить еѐ имя, но вы можете заполучить еѐ? Он

должен еѐ увидеть. Серьѐзно.

Я прирастаю к месту, ошеломленная. Он сказал ―поразительной‖. И ―походка стоп-старт.‖

Это значит игривая? Я совершенно не могу заставить себя поверить, что я была настолько хороша,

но, может быть...

Сэнди все ещѐ смотрит на парковку и теперь внимательно слушает.

Конечно, если этот Кристофер (Кристофер Бэйли из Барберри? Кристофер Кейн,

шотландского дизайнер?) хочет меня для дефиле, я не смогу это сделать, потому что я ещѐ не

доросла, но смогу в ближайшее время. И дизайнерам нужны модели для других целей. Он мог бы

использовать меня для лукбука для модных покупателей, если бы захотел. Или для рекламной

кампании. Как правило, я не выгляжу мѐртвой в таких вещах, как вязаные подтяжки, но для

рекламной кампании я согласна сделать исключение.

– Их было двое. Да, правильно. Ох, ты видел это? Нет, не она. Она очень обычная. Другая.

Длинное имя. Вьющиеся волосы. Да, она.

Он заканчивает разговор и направляется обратно в здание. Я на его пути, потому что, хотя и

хочу исчезнуть, но приросла к месту. Он смотрит на меня какую-то долю секунды, затем сквозь

меня. Он вообще не замечает меня, хотя почему он должен? Я, в конце концов, не поразительная. Я

―не она‖. Я та, кто оказалась ―очень обычной‖.

Когда я возвращаюсь обратно, папа ждѐт меня в коридоре.

– Всѐ, милая? Готова идти?

Я киваю. Ещѐ как готова.

Работа предоставила автомобиль с водителем. Это казалось настолько эффектно в шесть

часов утра, когда он приехал, чтобы забрать нас. (Папа сказал маме, что ему нужно встретить друга

в аэропорту, я выскользнула вместе с ним). Теперь, сидя в лимузине, я чувствую, что всѐ

неправильно. Пока машина медленно едет домой через утренние пробки, у папы звонит телефон.

Это мама.

– Ох, – говорит Папа. – Правда? Ты уверена, милая? Я не думаю, что это может быть,

потому что она работает официанткой.

Много криков в телефоне. Папа вздрагивает и держит его подальше от уха. Теперь он знает,

что чувствовала Ава, когда он позвонил ей после моей первой фотосессии.

– На самом деле я. Прости Мэнди, – говорит он. – Мы объясним, когда приедем.

Он поворачивается ко мне.

– Твоя бабушка звонила ей. Ей позвонила соседка, которая смотрела шоу. Не думал об

этом. Мама сказала, что мне лучше быть с тобой, и мы оба в такой беде, что даже невозможно

представить.

Глава 19.

Не так я себе представляла, как расскажу маме.

– Я не могу в это поверить, – говорит она, задыхаясь, как только мы заходим.

Она сидит на диване, телевизор показывает всѐ тот же канал, на котором показывали Сэнди

МакШанд. Ава, должно быть, принесла ей стакан воды, который стоит рядом с ней, потому что

ясно, что она не двигалась целую вечность.

– Разве она не была великолепна? – говорит папа, все ещѐ надеясь на чудо.

Мама даже не смотрит на него. Она пристально смотрит на меня.

– Как долго? – спрашивает она, еѐ лицо опустошенное и бледное. – Всѐ лето?

Я киваю.

– Всѐ одна? Боже мой, что мы наделали?

– Ну, не одна, – указываю я. – У меня были сопровождающие. Вокруг было очень много

людей.

– Ты занималась этим каждый день?

Я смотрю на ковѐр.

– Большинство дней. Но не работала. Просто пыталась получить работу.

Мама смотрит беспомощно на папу, потом снова на меня.

– Когда ты собиралась рассказать мне?

– Когда я получу работу. Хорошую работу.

– И появление на национальном телевидении не считается хорошей работой?

– Ну... когда ты так говоришь...

Она так глубоко вздыхает, как будто весь воздух выходит из неѐ. Я ожидала, что она будет

полыхать в ярости, но этого не случилось. Это даже хуже, потому что в еѐ глазах паника. Бедная

мама – это больше, чем она может вынести, и я втянула еѐ в это.

– Я не могу поверить, что не догадывалась, – говорит она, закрывая глаза и обхватив

голову руками. – Моя маленькая девочка... там, в окружении акул...

– Они точно не были акулами...

– Подойди. Сядь здесь. Она указывает на место на диване рядом с ней. Когда я сажусь, она

смотрит на меня с удивлением и протягивает руку, чтобы погладить мои волосы, которые немного

жесткие и липкие, потому что на них всѐ ещѐ огромное количество средств для волос. Вместо этого

она гладит меня по руке. Еѐ голос на удивление нежный теперь, когда паника проходит.

– Как это было? На самом деле?

– На самом деле?

Нежность в еѐ голосе застает меня врасплох. Впервые после того, как Аве поставили

диагноз, она смотрит на меня, действительно смотрит на меня и хочет знать, как я, но это

неподходящее время, чтобы спрашивать. Я хочу, чтобы она спросила меня после того дня, когда

звонила Кассандра, или после дня воздушных змеев, или после того, когда Нирмала удалила мои

гусеницы. Я бы хотела, чтобы я не начинала плакать.

– Это было "ок",– я шмыгаю носом и прижимаюсь к ней. – Но, я никому не нравлюсь, и я

получила только одну работу, и там сказали, что я очень обычная, и мои лодыжки толстые, и все

другие девушки выглядят лучше, чем я...

Я начинаю сильно плакать. Я не могу остановиться. Мама передает мне платок. Сейчас они

у неѐ всегда под рукой, на всякий случай.

– Держу пари, что это не так, – говорит она, улыбаясь. – Чтобы ты знала, дорогая, я

думала, что ты выглядела потрясающе в той – она начинает дрожать – очень, очень глупой обуви

на платформах. И эти подтяжки! Что это был за стилист?

Улыбка медленно появляется на еѐ лице. Паника ушла, и вместо неѐ появился старый

знакомый огонѐк. Она понимает сумасшествие Сэнди МакШанд! И она думала, что я выглядела

потрясающе. Я прильнула в ней так близко, как только смогла. Ох, я скучала по маме. Забавно, что

вы можете жить в одной квартире с кем-то, и всѐ равно очень по ним скучать.

– И я должен сказать, Мэнди, – говорит папа громко.

– Мама бросает на него взгляд, чтобы он замолчал и напомнить ему, что это всѐ отчасти по

его вине, но он стоит на своѐм.

– Твоя дочь вставала вовремя каждый день и находила, как ей добраться, бог знает куда в

Лондоне, и держалась, несмотря на все отказы, и никогда не жаловалась. И она сидела за книгами о

моде и училась фотографии. Ты бы с трудом узнала еѐ.

Спасибо, папа. Думаю, это можно считать комплиментом.

Мама подсаживается ко мне ещѐ ближе.

– Просто обещай не делать так больше дорогая. Во всяком случае, без меня.

Я обещаю. Не то, чтобы у меня много шансов снова делать это – не после сегодня.

Ава выходит из нашей комнаты, где, я думаю, она пряталась.

– Извини, – говорит она мне смущенно. – Она переключила канал, когда бабушка ей

позвонила, и я не смогла еѐ остановить. Как всѐ прошло?

– Ох, – вздыхаю я, просто радуясь, что всѐ это, наконец, закончилось, – ничего

особенного.

Позже в библиотеке, они находят для меня копию «Дэзд энд Конфьюзд». Я хочу проверить,

правда ли, что головокружительная девушка с необычными волосами – это Шехерезада. Не

удивительно, что Кошмарный парень чувствовал себя неловко в тот день в студии Сэба, потому

что был вынужден смотреть на фотографии своей бывшей подруги. Была ли она настолько

потрясающей на фотографиях, насколько я помню?

Я нахожу статью. И да. Да, это была она; да, она была потрясающей. Одетая в

разрисованные шелковые брюки и в плотно облегающую хлопковую куртку, Шехерезада излучает

энергию на фото, что очень волнующе. Она не только управляет своими пальцами, ногами и

локтями; она может позировать в пяти разных направлениях одновременно и по-прежнему

выглядеть потрясающе. Неудивительно, почему он встречался с ней.

Поразительная. Больше это не моѐ слово. Чье-то ещѐ.

О чѐм я только думала? Я никогда, просто никогда не буду такой девушкой.

Ава винит себя. Но я говорю ей, чтобы она не волновалась. Как сказал папа, – этим летом

произошло и хорошее, и плохое. Я подружилась с Сабриной. Я знаю, кто такой Карл Лагерфельд, и

какую щѐтку использовать для разного вида румян. Я могу найти дорогу через самые таинственные

уголки Лондона. Если не будет никакой работы, то теперь я всегда могу получить работу в

качестве местного гида.

Между тем осталось меньше двух недель каникул, и мне надо начинать рисовать свой

натюрморт, чтобы успеть до начала школы. Занятия в школе становятся более серьѐзными. Лучше

не иметь больше никаких летних отвлекающих факторов.

Я звоню Фрэнки, чтобы сказать, что я больше не буду ходить на просмотры.

– Ох, ты уверена, ангел? Только всѐ начало получаться.

– Не начало, – добавляю я. – Сэнди МакШанд я не понравилась.

– Хм. Он сказал тебе это? Ну, это просто мнение. Ты великолепна! Не позволяй одному

маленькому шотландскому стилисту сбить тебя с ног. В любом случае, ты куда-то собираешься?

Что?

– На каникулы? – настаивает она.– Поэтому ты больше не будешь ходить на просмотры?

Потом конечно, у тебя школа, но мы можем продолжить во время осенних каникул или на

Рождество.

Я понимаю. Вот почему она такая спокойная насчѐт этого. Она думает, что я улечу куда-

нибудь отдыхать на несколько дней, а не полностью сдаюсь.

– Ну, вообще то, Фрэнки…

– О Боже, Рио. Вип. – Я слышу, как на заднем плане настойчиво звонит другой телефон. –

Извини, ангел, сейчас надо бежать. Никаких проблем с просмотрами. Позвони мне, когда

вернѐшься, хорошо? Веселись!

Я бы так хотела быть той девушкой, которую представляет Фрэнки. Той, кто совмещает

модельный бизнес с шикарным отдыхом. Той, чьи школьные друзья выпытывают у неѐ

подробности еѐ гламурной жизни. Той, кто думает, что Чумовая пятница – лучшая роль Линдсей

Лохан, а не ругательство.

– Ага, конечно. Спасибо, – говорю я. Но она уже повесила трубку. Она разговаривает с

каким-то випом из Рио.

И мне нужно затенить ещѐ целую гроздь бананов.

Я как раз рисую третий банан (сделав связку меньше, съев два из них), когда слышу

сердитое ворчание с дивана. Ава смотрит канал классических фильмов, который недавно стал

нашим любимым. Я думаю, что Спенсер Трейси сказал что-то сильно раздражающее Кэтрин

Хепберн.

– Идиот! – выкрикивает Ава.

– Что он сделал в этот раз?

– Он пригласил меня на вечеринку.

– Кто? Спенсер Трэйси?

– Нет, Ти. Честно. Он умер десятилетия назад. Джесси.

Я оглядываюсь. Она в ярости.

– Подожди минуту. Твой парень пригласил тебя на вечеринку?

– Да, – она кипит. – Идиот.

Я не до конца это понимаю. Я сажусь к ней на диван, чтобы она всѐ мне объяснила.

– И в чѐм проблема?

Она закатывает глаза.

– Он планирует устроить барбекю на пляже в Корнуолле, когда он вернется на яхте в

октябре. Он хочет знать, смогу ли я приехать. Посмотри на меня. Он всѐ ещѐ не понимает.

– Ну, это потому что ты не говоришь ему, – отвечаю я.

Ава постепенно отрезает себя от всех друзей, кроме Луизы. Она не хочет, чтобы еѐ видели в

плохие дни, когда она больна и истощена от лечения. Она не хочет слышать жалость в голосах,

когда они спрашивают, как она себя чувствует. Она даже не хочет, чтобы я знала, как это ужасно

большинство времени, поэтому я, как правило, делаю вид, что не замечаю.

– Он не захочет фотографировать меня такой. Подумай об этом, Tи. Он целый день

окружен классными девушками-матросами, с накаченным и загорелым прессом и в красных

бикини.

– Ты проверяла его друзей на фейсбуке?

Она выглядит виноватой.

– Особенно есть одна, которая выглядит как ходячая кукла Барби ... он работает с ней

каждый день, Ти. Он говорит, что скучает по мне, но он просто очень мил. Отношения на

расстоянии никогда не получаются. Три голливудских пары на прошлой неделе расстались из-за

этого.

Я делаю пометку у себя в голове, что нужно сказать маме, чтобы она убрала все журналы со

знаменитостями.

– И он всегда говорит, что я выгляжу как кинозвезда. А я уже не кинозвезда.

Знакомым жестом она кладет руку на еѐ редкие волосы. Все шло прекрасно, но сейчас она

проходит третий цикл химиотерапии, и химиотерапия добралась до них. Она ещѐ их не подстригла,

что означает длинные пряди на подушке, на расческе, в душе ... Те, что остались на голове –

истонченные и усталые, как и всѐ еѐ тело.

– Ты не кинозвезда в данный момент, – я исправляю еѐ. – На самом деле ты настоящая

кинозвезда. Ты выглядишь как Энн Хэтэуэй, оскароносно играющая девушку, которая храбро

борется с раком. Награда у тебя в кармане. Обещаю.

Она смотрит на меня пустыми глазами. Потом еѐ нижняя губа начинает трястись. Верхняя

губа присоединяется к ней. Уголки губ приподнимаются. Я думаю, что она хихикает. Она правда

хихикает. Энн Хэтэуэй сделала это. Наконец-то.

– Ты милая, Ти, – она говорит, – но лекарства сделали меня раздутой как воздушный шар.

Энн Хэтэуэй никогда не выглядела такой бледной и раздутой.

– Ты забываешь, что ты заставила меня посмотреть «Дьявол носит Прада» для изучения

моды, – указываю я. – Бледная, да. Костлявая, а не раздутая. Но даже тогда, она по-прежнему

выглядела как кинозвезда, так же, как и ты. Смотри, я докажу это тебе.

Я иду в холл, где лежит моя модельная сумка, к которой я не прикасалась несколько дней, и

возвращаюсь, держа камеру Авы.

– Мы превратим нашу комнату в студию. Теперь я знаю, как это сделать. Нам просто

нужно повесить несколько белых простыней для создания фона и сделать правильное освещение. Я

сделаю так, что ты будешь выглядеть гламурно. Ты нанесешь макияж, потому что ты в этом лучше,

чем я, но я могу показать тебе некоторые интересные позы. Ты видела, что они делали со мной: ты

можешь превратиться в кого угодно, достаточно лишь губной помады и туши для ресниц.

Она смотрит на меня, теперь не сердито, но болезненно и смущено, и совсем не так, как моя

старшая сестра.

– Но... зачем?

– Чтобы показать Джесси, если ты настаиваешь на том, чтобы не видеть его лично. Значит,

он сможет думать о тебе вместо куклы Барби.

На самом деле, не совсем так. Это для того, чтобы показать Аве, что она выглядит не так

плохо, как она думает. По-другому, да. Редкие волосы. Но в сущности по-прежнему великолепна.

Некоторые черты никогда не теряются.

– Правда? – Она, кажется, почти поверила. – Хотя, не сейчас. Честно, Tи. Дай мне пару

дней. Прямо сейчас я чувствую... извини меня.

Она снова тащит себя в ванную.

В этом есть смысл. Период сразу после нового сеанса химиотерапии – не еѐ лучшее время.

Даже в "Дьявол носит Прада" они никогда не снимали так, чтобы Энн Хэтэуэй выглядела

настолько плохо.

Ава храбрая, но я теперь вижу, что она борется больше, чем я воображала. Она нуждается в

чѐм-то, что бы еѐ поддерживало, в то время как Джесси уехал. Что-нибудь весѐлое. Что-то, что

отвлечет еѐ мысли, когда всѐ выходит из-под контроля.

Что, по мнению Авы, самое весѐлое, что можно делать без парня? Я осознаю. Шопинг.

Более конкретно, покупка маленьких милых топов, новых сумок, и узких джинсов. Она

пыталась подбодрить себя, давая мне юбку, но было бы ещѐ лучше, если бы я могла дать ей. Это

гораздо более эффективно, чем бесконечные черничные и настурциевые отвары, которыми мама

продолжает еѐ пичкать.

Я снова звоню Фрэнки и спрашиваю, может ли она дать мне авансом мои "очень обычные"

ТВ-деньги. В конце концов я заработала каждый пенни, качаясь на этих красных туфлях на

платформе для Сэнди МакШанд. Как правило, получение денег может занять несколько месяцев,

но когда я рассказываю Фрэнки об Аве, она соглашается дать авансом некоторую сумму на мой

банковский счѐт.

– Обними еѐ за меня, хорошо? – просит она.

Я обещаю. На самом деле я не буду, потому что Аве сейчас больно обниматься, но я знаю,

что она имеет в виду. Взамен я дам Аве полную ложку мороженого от неѐ.

Глава 20.

То, что мы собираемся сделать не совсем нелегально, но это не поощряется докторами Авы.

Или технически разрешено докторами Авы. Они не хотят, чтобы она выходила в большие

публичные места или была около них после последней химиотерапии, иначе она может получить

инфекцию.

Считается ли «Константин и Рид» большим общественным местом? С момента открытия в

июле он официально самый крутой магазин в Найтсбридж, с вышибалами у дверей, как в ночном

клубе, и очередями подростков, ожидающих позволения войти. Он, наверное, считается немного

общественным. Но это настолько удивительно, что я уверена, врачи не возражали бы, если бы они

могли видеть нас, выходящими из такси. Между тем мама думает, что мы пошли в библиотеку и

папа не спросил, куда мы собираемся, что было идеально.

Внутри магазин точно такой же, как описывала подруга Авы Луиза: огромное, тѐмное

место с прожекторами на потолке, разноцветными огнями на полу и громкой музыкой из аудио-

системы. Загорелый красивый персонал ходит в шортах и на высоких каблуках, и есть сильное

чувство, что если выйти на улицу, то окажешься на пляже в Майами или где-нибудь в гламурном

месте в Лос-Анджелесе, где вышибалы очищали бы пространство для Дженнифер Лопез и Джей-

Зи.

Я не могу поверить, что никогда не была в таких магазинах. Я всегда ходила в места, где

продают дешѐвые вещи: они лежат на полках, чтобы их можно было просмотреть. Ава просто

ходит по магазинам, наслаждаясь атмосферой. Я же никогда не могла этого понять. Здесь вещи

находились на причудливых футуристических вешалках и полках: требовалась масса времени,

чтобы понять, что к чему, но если вы находите то, что вам нравится, то можно найти что-то

похожее совсем рядом. Я говорю не о размере, я говорю о модном и красивом. И я захотела.

Внезапно, я очень захотела. Я была бы не против поработать здесь на следующий год. Интересно,

нужны ли им бывшие почти телевизионные модели.

Такой счастливой я не видела Аву уже несколько недель. Полчаса она ходит из зала в зал с

Луизой на буксире, выбирая одежду. Там был массивный строй примерочных, поэтому важно было

иметь лучшего друга, работающего в этом магазине. Луиза заняла лучшую примерочную для нас, и

нужно было только ждать, пока Ава оденется. Нашлось место и для меня, чтобы присесть и

восхищаться одеждой, которую она примеряет.

– Зовите, если что-нибудь будет нужно, – говорит Луиза. – Я буду недалеко.

Один раз, пока Ава была внутри, Луиза поймала меня на секунду и положила руку на моѐ

плечо. Еѐ глаза расширились от шока. Она работала так усердно всѐ это время, что выпустила Аву

из виду ненадолго и, очевидно, она не ожидала таких перемен в еѐ облике. Полагаю, я свыклась с

этим, потому что видела, как это происходит постепенно. День за днѐм. Я обняла Луизу, и сжала на

мгновенье. Я просто благодарна, что она ничего не сказала. Ава ненавидит, когда люди обсуждают

еѐ внешность, и Луиза была достаточно хорошим другом, чтобы не допустить этого.

В примерочной Ава пытается выбраться из платья, не пошевелив трубки на груди. Я

помогаю ей, а затем поворачиваюсь, чтобы полюбоваться кучей вещей, которые она принесла для

примерки.

– Не передашь мне то платье? – спрашивает она.

Это гора эластичной и цветочной одежды, которая надевается через голову. Без

неуместных пуговиц. Я посмотрела, что ещѐ она выбрала. Тут много джинс в обтяжку разных

цветов и фасонов, вполне простые маечки, несколько милых платьев, украшенных тесьмой и

кружевные прозрачные кардиганы. Вот что интересно: всѐ это было в стиле Авы и это бы

выглядело на ней замечательно, но хотя всѐ это не последний тренд, который более обширный и

роскошный. Я всегда представляла Аву модницей, но, по правде говоря, она просто девушка со

своим, комфортным для неѐ стилем. Мне нравится еѐ уверенность. А я все ещѐ не удосужилась

надеть мою футболку Woodland Trust как платье, и часть меня действительно желает этого.

Вдруг позади меня раздался звук. Душераздирающий крик Авы. И это явно не

удовольствие, вызванное привлекательностью кардиганов. Я подняла взгляд и увидела еѐ

отражение в зеркале. Еѐ лицо истощилось и конвульсировало. Оно вытаращилось из горла

цветочного платья, надетого на ней, со странной чертовой вышивкой вокруг горла, которую я не

видела раньше.

– Помогите мне. Помогите мне. Уберите это!

Я быстро встала и подошла к ней, чтобы помочь. Именно тогда я всѐ поняла. Вышивка по

вырезу – никакая не вышивка. Это волосы. Волосы Авы. Большая их часть. Снимая платье, мы,

очевидно, вытянули их, но не прядями, а комками.

Какое-то время мы просто стояли там, молча, с учащенным дыханием. Я и не знала, что

волосы могут вытворять такое. Я чувствовала нарастающую панику, особенно когда увидела

лысые участки на голове Авы. Это было именно то, чего она боялась больше всего, и внезапное

появление бледных, открытых участков кожи на голове шокировало. Интересно, заболею ли я.

Почему мы так сглупили и пошли без мамы? Но факт есть факт, мы одни. Так что я должна как-то

справиться с этим.

Я успокаиваю дыхание и думаю. Это всего лишь ещѐ один сюрприз за лето, полное

сюрпризов. Я недавно имела дело с толстыми лодыжками, крутилась колесом на мокрой гальке, и

выглядела как идиотка на дневном телевидении. Ава справляется с гораздо более ужасными

проблемами. Конечно, я могу справиться с этим.

– Все хорошо, – говорю я ей, мягко положив руки на еѐ дрожащие плечи. – Закрой глаза.

Подними руки вверх. Я сниму его. Не волнуйся, я держу тебя.

Еѐ дыхание замедляется, затем она стихает, чтобы сделать то, что я говорю. Сейчас то, что

я немного выше неѐ, оказалось полезным: легче тянуть платье вверх, снимая через голову. Я

быстро убираю с еѐ плеч волосы, столько, сколько могу, и укутываю еѐ в один из кардиганов.

– Избавься от этого! – хнычет она.

Я беру платье и собираюсь унести его, когда она пищит, – Волосы! Я имею в виду волосы.

– Затем, рыдая, она медленно сползает на пол.

Я тщательно сняла волосы с платья, прядь за прядью, чтобы вернуть его Луизе в

первоначальном состоянии. Поверьте, Ава беспокоилась об одежде. Восстанавливая платье, я

украдкой поглядывала на еѐ голову: кое-где просвечивалась кожа, пучки волос безвольно свисали

вниз.

– Тебе нужно отрезать оставшиеся, – говорю я мягко, – пока не стало хуже.

– Я знаю, – говорит она, дрожа и кусая губы. – Я собиралась побрить их. Но я боюсь, Ти.

Я буду выглядеть как буддийский монах. Или пришелец. Большой, толстый, уродливый пришелец.

– Сногсшибательный пришелец. Мы можем сделать это сейчас. Я пойду с тобой.

– Я просто хочу остаться здесь.

Она не может оставаться здесь, в примерочной. Чем дольше она остается, тем труднее

будет уйти.

– Я буду держать тебя за руку, – успокаиваю я еѐ.

– Правда?

– Да, – потом я задумываюсь. – И я знаю, где мы можем сделать это. С тобой всѐ будет

хорошо.

Она выглядит потерянной и неуверенной. – И ты обещаешь, что будешь держать меня за

руку?

– Каждую минуту, – говорю я ей. – Доверься мне.

Луиза стоит за занавеской. Она слышала крик. Я прошу еѐ поймать нам такси, и она сразу

уже уходит, без подозрительного взгляда, ничего не говоря Аве и не спрашивая почему. Не

показывая ничего. Мне нравится Луиза.

Глава 21.

Двадцать минут спустя мы были в Ковент Гарден, у стойки регистрации парикмахерской

«Локс, Сток и Баррел». Это единственная известная мне шикарная парикмахерская. Она напомнила

мне космический корабль, когда я пришла сюда подстричь волосы. Превосходное место для того,

чтобы стать пришельцем.

Девушка на ресепшене просмотрела книгу регистрации, что бы найти свободное время для

Авы.

– Что бы вы хотели? – спрашивает она. – Подстричься и уложить волосы?

– Нет, мы хотим состричь всѐ, – говорю я.

Луиза одолжила Аве шляпку, чтобы прикрыть волосы, но сестре жарко и она обмахивает

шляпкой лицо.

Девушка кидает взгляд на голову Авы и вздыхает.

– Извините.

Она исчезает. И возвращается с молодым, стройным мужчиной в чѐрном, усыпанном чем-

то ремне и с несколькими серѐжками.

– Это Сержио. Он позаботится о вас. – Говорит она, краснея от стыда. Я надеюсь, что Ава

не видела выражения еѐ лица.

Мы следуем за Сержио к стулу в задней части салона. Он надевает накидку на плечи Авы и

усаживает еѐ. Мы все смотрим на еѐ пятнистую голову в зеркале и еѐ пятнистые щеки, ещѐ красные

от слѐз в такси. Я, как и обещала, держу еѐ за руку. Сержио выглядит не очень уверенным.

– Насколько коротко вы хотите?

Сообщение не дошло до адресата. Так спокойно, как могу, я снова объясняю, что нам

нужно побрить Аву налысо. У нас не особо много вариантов. Если оставить волосы сзади, это

будет выглядеть неоднородно и глупо. Глаза Сержио расширяются, но он кивает. Парикмахер

отходит, чтобы взять бритвенную машинку и прочие необходимые для стрижки вещи. Тем

временем, Ава стискивает мою руку.

– Останься со мной.

Я смотрю на неѐ в зеркале, где еѐ напуганные глаза кажутся огромными.

– Конечно, я останусь с тобой.

Не отпуская еѐ руку, я подтянула свободный стул поближе к ней и присела. Кажется таким

неправильным, что Ава вынуждена расстаться со своими прекрасными волосами, тогда как на моей

голове по-прежнему умещается воронье гнездо и выглядит совершенно безнадежно. Мне никогда

не нравились мои волосы.

Это дает мне другую идею.

– Сделаем это вместе.

– Что?

– Я тоже подстригусь. Будет проще, если мы сделаем это вместе.

– Не будь дурочкой, – говорит она. Но я замечаю новое выражение на еѐ лице. Кроме

страха, появляется любопытство. Любопытство ей больше идѐт. И мне тоже интересно. Странное

возбуждение.

– Да ладно тебе! Всего лишь маленькое приключение.

Поэтому, когда Сержио возвращается, мы просим его позвать ещѐ одного парикмахера. Он

выглядит ещѐ более неуверенным, чем раньше. В салоне очень оживленно. Сержио ненадолго

исчезает, а я вижу, как среди сотрудников расходятся шепот. Другие парикмахеры начинают

оглядываться, пытаясь понять, что происходит. Затем позади нас возникает пожилой мужчина. Он

улыбается нам обеим в зеркале. Мужчина огромен – как медведь гризли в розовой шѐлковой

рубашке с принтом и с золотыми украшениями. Но у него ласковая улыбка и, когда он начинает

говорить, его голос оказывается глубоким и теплым: как у американского соул-певца.

– Привет, я Винс, – говорит он с настоящим акцентом Южного Лондона. – Я главный

стилист. Я понимаю, что вы, две прекрасные дамы, нуждаетесь в моей помощи.

Совершенно спокойно и уверенно он кладет руки на плечи Авы, словно каждый день имеет

дело с пятнистоголовыми подростками. Сержио возвращается с бритвенной машинкой и встает

позади меня. Сейчас, когда Винс здесь, он выглядит куда более расслабленным.

– Бритьѐ головы – это искусство. Это некий ритуал, – объясняет Винс. – Обычно оно

сопровождается ладаном и цветами. Вместо этого у нас есть кофе и журнал Vogue. Как бы то ни

было, позволь мне показать тебе, что можно сделать.

Он кладет бритвенную машинку перед нами и демонстрирует разницу между бритьѐм

наголо и стрижкой, оставляющей на голове пару миллиметров волос. Я собираюсь выбрать

щадящий режим, но Ава сжимает мою руку и твердо заявляет, что хочет стрижку "под ноль".

– Теперь я их ненавижу. Избавьтесь от них, пожалуйста.

Винс видит мрак в еѐ глазах. Он не спорит.

– Мне то же, что и у неѐ, – говорю я. Винс улыбается и кивает. Нам с Авой приносят

напитки и журналы, чтобы отвлечься на время стрижки, затем Винс щелкает ножницами, как

кастаньетами.

– Готовы, красотки?

Мы вместе сказали да. Мы крепко держались за руки. Мы готовы.

Бритвенные машинки заработали и журналы остались лежать нетронутыми на наших

коленях. Напитки остыли. Мы с Авой были буквально загипнотизированы зрелищем в зеркале.

Постепенно наши головы и лица начали меняться таким образом, как мы никогда не смогли бы

себе вообразить.

Первое, что я заметила – насколько мы на самом деле похожи с сестрой. Без волос как

отвлекающего фактора, все черты стали более заметны. Наши глаза похожи: разного цвета, но

одинаковой формы. У нас на подбородках одинаковые ямочки. И у меня немного более

симпатичные уши, чем у Авы. Круто! По мере проявления, моя голова завораживала меня все

больше и больше. Я всегда предполагала, что она гладкая, как яйцо, но на самом деле череп

оказался неровным. Это целая часть меня, о которой я не имела ни малейшего представления. Я

точно знаю, что проторчу кучу времени перед зеркалом дома, рассматривая его.

Ава бросает взгляд вниз, чтобы увидеть, сколько волос уже сострижено и лежит на еѐ

коленях, плечах и на полу.

Я снова сжимаю еѐ руку.

– Смотри на своѐ лицо. Смотри на моѐ.

Она смотрит на меня с благодарностью.

– Вау, Ти! Ты выглядишь, как кто-нибудь из Стар Трека.

Точно, и мне даже нравится.

– На самом деле, больше похоже на Мегамозг.

– Говорю я, любуясь своим высоким лбом.

Она смотрит на меня. Затем на себя. Она улыбается.

– Я выгляжу как парень!

– Как парень со скулами, за которые можно умереть, – вставляет Винс. – Твой затылок

божественен. Я покажу тебе.

Он поднимает переносное зеркало и регулирует его так, чтобы Ава могла полюбоваться

собой в профиль. Он прав: великолепное зрелище. Ей просто нужно надеть чокеры и бижутерию,

чтобы предстать в выгодном свете.

Мы просто не можем отвести от себя взгляд. Словно мы смотрим на совершенно других

людей. Эти девушки как-то умудряются выглядеть странно и пугающе и одновременно ярко и

внушительно. Я бы не стала связываться с девушкой в зеркале. Но мне бы хотелось узнать о ней

больше. А ещѐ до этого я думала, что Ава будет смотреться хрупкой и беззащитной без прекрасных

волос, но вышло совершенно иначе.

– Ты похожа на королеву воинов, – я говорю ей.

Она улыбается.

– Я знаю! Я выгляжу как ты.

– Ах-ха. Две королевы воинов.

– О, – замечает Винс. – Зена и Габриэль. Я был без ума от них. Вы когда-нибудь смотрели

этот сериал? Они были такими сумасшедшими, сильными и сексуальными. Ты могла бы быть

Зеной, – говорит он Аве. – А ты – Габриэль. Теперь я представляю тебя сражающейся с богами,

молниеносно стреляющей из арбалета. Добавить немного золотой брони, и ты готова.

Мне понравилось. Я – Габриэль, кем бы она ни была. Хотя нет, я могла бы быть и Зеной

тоже. И я пролетаю через... что там они пролетают. Я должна достать DVD, где сеют хаос и

сражаются с богами. Так я себя и чувствую, в конце концов.

Как только все волосы сострижены, Винс и Сержио проходятся по нашим головам

машинками ещѐ раз, на этот раз установив минимальный режим, уделяя внимание каждой

выпуклости и углублению черепа.

Ава отпускает мою руку, чтобы пощупать голову. Сначала осторожно, а потом все более

уверено.

– Она такая гладкая и мягкая. Как кожа младенца.

Куда лучше, чем с клочками волос, что были раньше. Теперь, после стрижки, она выглядит

более здоровой.

Я глажу свою голову. Мои волосы были жестче, чем у Авы, и теперь ощущение, будто

водишь рукой по наждачке. Там, где должны быть волосы, на коже видна тень. Выглядит так,

будто кто-то штриховал твердым карандашом по контуру волосяного покрова. И у меня

симпатичная линия роста волос. Я никогда не замечала этого.

Винс и Сержио втирают в кожу головы лосьон. Он пахнет грушей и весенними цветами. Я

не могу прекратить вертеть головой, приспосабливаясь к новой свободе. Я и понятия не имела,

насколько на самом деле тяжелым было мое воронье гнездо. Сейчас голова даже движется иначе.

Могу поклясться, что моя шея стала длиннее.

Винс похлопал Аву по плечам.

– Ну же, Зена. Мы закончили, – говорит он. – Ты выглядишь великолепно.

Она серьѐзно смотрит на себя в зеркало и кивает.

– Выглядит намного лучше, чем раньше.

Я рада, что она согласна. Она выглядит изящнее. Еѐ глаза сияют как у Элизабет Тейлор.

Мы снимаем накидки и проходим к стойке регистрации. Я хватаюсь за кошелек в сумке,

когда мой взгляд натыкается на прайс-лист, упирающийся в космическую цветочную композицию.

Я не платила за мой прошлый визит сюда – всѐ взяла на себя Фрэнки. Так что я не знала, что в

среднем стилист получает 75 фунтов за стрижку и укладку феном. Расценка Винса – 150. Мама

жалуется, что стрижка стоит 50 фунтов... ну, по крайней мере, жаловалась раньше. Сейчас папа

стрижет еѐ сам. Я даже не представляла, что можно вообще потратить так много.

О боги. Я выполнила одну модельную работу и всѐ равно у меня уже 200 фунтов долга. Тед

не смущает этот момент, но Зена просто полагает, что все наладится само собой, потому что

принцессы-воительницы не проигрывают простым парикмахерам.

И Зена права. Винс следует за нами и тихо перекидывается парой слов с регистратором

перед тем, как поздороваться с новым посетителем.

– С вас двадцать фунтов, – удивленно говорит она, вбивая число в компьютер. – Винс

сказал, что это была лѐгкая работа.

Я стараюсь выглядеть важной и расслабленной и не выдать страшное облегчение, которое

испытываю, пока оплачиваю с карточки. Но когда заканчиваю, я оглядываюсь, стараясь поймать

взгляд Винса и поблагодарить его. Он вернулся к работе, но видит меня в зеркале и посылает мне

улыбку. Грустную улыбку. Я думаю, он понял, почему мы пришли сюда сегодня, но он ни за что не

покажет этого Аве. Винс герой.

Две Зены прокладывают путь из легендарного ландшафта Ковент Гарден. Они горды и

храбры (и не по уши в долгах), и им нужно лишь немного золотой брони для завершения образа. И

кожаные бикини, но, честно говоря, это слишком. Куда бы мы ни пошли, люди оборачиваются и

пялятся. Обычно я ненавижу это, но сегодня я думаю, что подобное внимание естественно. Кто бы

не уставился на пару воинствующих принцесс, шагающих через свои владения и принимающих

верность своих подданных? Мы величественно улыбается им всем. Некоторые улыбаются в ответ.

Возможно, на взгляд некоторых, я выгляжу как инопланетная форма жизни. Но я знаю, как

это ощущается. Даже инопланетянки могут быть горячими штучками.

Глава 22.

Как только оказываемся дома, мы бежим на кухню, чтобы показаться маме. Она бросает

взгляд в нашу сторону и внезапно вскрикивает. Еѐ колени подгибаются. О, нет. Я не подумала об

этом. Одна лысая дочь ещѐ может выглядеть легкомысленно, но две...

Папа выходит из спальни, где он пишет, и резко бледнеет. Он подскакивает к маме, чтобы

поддержать еѐ, всѐ это время пронзая меня взглядом. Он шокирован тем, что я сделала, и злится из-

за эффекта, произведенного на маму. Но она уже взяла себя в руки.

– Ава, милая! Ты выглядишь чудесно. И ты, Тед, тоже. Хорошая работа. Подойдите и

обнимите мамочку.

Она крепко стискивает нас обеих в объятиях. Думаю, ей потребовалась секунда, чтобы

сориентироваться в происходящем, но она наша мама: больше времени ей не понадобилось. Она

выдыхает и делает глубокий вдох.

– Я знала, что этот момент настанет, и у меня есть кое-что. Пойдемте ко мне в комнату. Я

вам покажу.

Около минуты я чувствовала себя скорее Мегамозгом, чем принцессой-воительницей, но,

благодаря маме, это прошло. Она может быть уставшей или раздраженной, но, когда мы

действительно в ней нуждаемся, она нас не подводит.

Мы идем вслед за ней в спальню, где она вытаскивает коробку из-под кровати. Это старая

обувная коробка из тех времен, когда она ещѐ могла позволить себе покупать обувь. И в коробке

лежат шѐлковые шарфики, уложенные между слоями папиросной бумаги.

– Раньше у меня была целая коллекция. Я думаю, здесь хватит вам обеим. Почему бы вам

не выбрать то, что понравится? Не хочу, чтобы у вас мѐрзли головы.

Мы с Авой сидим бок о бок на краю маминой постели перед еѐ комодом и смотримся в

зеркало. Мы складываем шарфы повсюду и пытаемся повязать их на голову разными способами.

Ава обнаруживает длинные шарфы бирюзового и фиолетового цвета из мягчайшего,

тонкого индийского шѐлка и завязывает в узел с одной стороны. Их кисти свисают через плечо.

Сейчас она больше похожа на цыганскую принцессу, чем на принцессу-воительницу. Мама

использует карандаш для бровей, чтобы подчеркнуть брови Авы. Так или иначе, большая часть

ресниц сохранилась, и с небольшим количеством теней и подводкой для глаз сестра снова

превращается в гламурное совершенство, готовое к встрече с Джесси.

Я примеряю разные образы, от "Королева на прогулке" до "Викторианская гадалка по

ладони". Суть в том, чтобы выглядеть круто и исключительно, а не как Грейс Келли во время

шоппинга. Шарфы сказочно гладкие и мягкие, но они обвисают, и ни один вариант не кажется

достаточно крутым. Я скучаю по простой, смелой форме, которая была раньше. В конце концов я

выбираю только пару маминых серег-подвесок.

На протяжении всего ужина мама смотрит на меня, не в силах справиться со своим

волнением, граничащим с шоком. Я чувствую, она действительно хочет, чтобы и я выбрала

шарфик. Папа вообще едва может на меня взглянуть. Я никогда раньше не делала ничего, что бы не

нравилось моим родителям – по крайней мере, я такого не припомню. Но что-то изменилось, и мне

это нравится.

Это не значит, что я нарушаю закон или что-то подобное. Я та, кто я есть. Это я. Я смелая, я

пугающая, я сильная. Я бунтарь и воин, как моя храбрая и красивая сестра, сидящая рядом со мной.

Воин, который обожает мясное ассорти, приготовленное сегодня мамой, и который никак не может

им насытиться. Ну и ещѐ двумя порциями яблочно-ежевичной рассыпчатой выпечки на десерт.

Я – Зена. Смиритесь с этим.

На следующий день после завтрака я одолжила один из маминых беретов и папин велик и

отправилась на долгую велопрогулку в Ричмонд парк. Это очень волнующе – находиться на

свежем воздухе в окружении моей любимой зелени, ощущая ветер в лицо и солнце, ласкающее

кожу. Я могла сделать так раньше – папа бы не стал возражать – но по каким-то причинам это

никогда не приходило мне в голову. Помимо кручения колеса на "пляже", я давно не делала

физических упражнений. За последние несколько недель жизнь, кажется, стала куда сложнее.

Сейчас я не могу поверить, что никогда не переживала из-за толстых лодыжек.

Когда я спускаюсь с длинного покатого холма, моѐ бедро начинает вибрировать. Я

торможу и вынимаю телефон из кармана шортов. Это Ава, еѐ голос звучит задумчиво.

– Привет, Ти. Тебя довольно долго нет. Всѐ в порядке?

Я рассказываю ей о свежем воздухе вокруг и слабом намеке на осень в шепоте листьев этим

утром. Я люблю смену времен года. Даже ветер, кажется, знает, что лето скоро закончится.

– Джесси только что написал, – говорит она. – Я писала ему прошлой ночью о том, что мы

делали вчера, но я не думала, что он получит сообщение в ближайшее время. Он в Сан-Тропе,

кстати. – Длинный вздох. Как и я, она сейчас представляет бесконечную череду девиц в красных

бикини с идеальным накачанным прессом.

– Теперь он хочет знать все о моих волосах. Он знал, что это будет большой проблемой.

– И?

– И... Я не знаю, что ответить.

Еѐ голос звучит робко и нервно, не похоже на прежнюю Аву. К тому же, она прежняя

позвонила бы Луизе, а не мне. Мы с Авой стали общаться больше с тех пор... ладно, с тех пор, как

произошли все эти летние события. Но я никогда не ожидала, что она изменит своим привычкам и

позвонит мне.

– Я сейчас вернусь домой, – говорю ей.

– Вот только... мне понравилось, что ты сказала про ветер, Ти, мне тоже надо выбраться

куда-нибудь. Мы можем встретиться в Уондсворт парке?

Я соглашаюсь. Уондсворт парк – ничто по сравнению с Ричмонд парком, несмотря на

название. Один – это славный островок сельской местности посреди города. Другой – маленький

участок зелени на берегу реки, неподалеку от нашей квартиры, где я недавно училась

фотографировать. Но для Авы куда легче добраться туда, так что я гоню на велосипеде так быстро,

как могу.

Когда я, запыхавшись, добираюсь туда пятнадцать минут спустя, она элегантно сидит на

скамейке возле длинного и широкого газона, одетая в простое хлопковое летнее платьице, с

нежным макияжем и в мамином голубом шѐлковом шарфике, умело намотанном на голову на

манер тюрбана, со свисающими через плечо концами.

– Выглядишь замечательно! – говорю я прежде, чем успеваю сдержаться, потому что это

звучит банально, но она так не считает.

Ава улыбается и выглядит смущенной – но не недоверчивой, что уже хорошо.

– Что ты там говорила о фото для Джесси... можешь сделать это сейчас? – спрашивает она.

– Пока я чувствую себя достаточно смелой. Это проще, чем пытаться объяснить ему.

– Я бы с удовольствием, вот только у меня с собой нет камеры. – Я виновато пожимаю

плечами.

Она выглядит ещѐ более смущенной.

– У меня есть. Я прихватила еѐ с собой. Просто на всякий случай. Я знаю, ты говорила о

том, что нашу комнату можно превратить в студию, но, честно говоря, сейчас я ненавижу это

помещение. Я ненавижу всѐ в этой квартире... плохие ассоциации. Ну, ты понимаешь.

Точно. Я терпеть не могу всѐ это тоже, уже кучу времени. Бьюсь об заклад, ванную она

ненавидит больше всего.

– На природе хорошо, – соглашаюсь я. – Я немного практиковалась здесь в фотографии. И

Ник – тот парень, ты, наверное, и не помнишь, неважно, этот парень, он сказал, что естественное

освещение на улице хорошо подходит. Модные блогеры постоянно так делают.

Она усмехается мне.

– Я помню Ника, – говорит она. Затем она усмехается ещѐ сильнее.

Я розовею. Не могу представить, почему она так на меня смотрит. Он всего лишь парень,

который упомянул интересные виды фотографий. Ничего особенного. Я не слышала о нѐм все

лето, да я и не ожидала этого. Что она имеет в виду? Я думала, что мы говорим о модных блогерах.

– Передай мне камеру, – требую я. – Посмотрим, что я смогу сделать.

Если мои пробные съѐмки и научили меня хоть чему-то, так это тому, что вы вряд ли

получите грандиозные фотографии, просто размахивая камерой и нажимая кнопку. Если нам

нужно, чтобы Джесси увидел Аву с лучшей стороны, то фон должен быть правильно подобран, и я

должна найти лучший ракурс лица Авы, с наиболее выгодным освещением и тенями, а она должна

улыбаться естественно и не слишком сильно, и не делать никаких глупостей с ногтями.

Я перехожу в режим Зены и объясняю Аве, как ей лучше сесть. Я хотела поиграть с

глубиной резкости, как делала Грета на галечном пляже, но камера Авы не настолько продвинутая.

Вместо этого я концентрируюсь на том, чтобы усадить Аву в хорошую позу и построить кадр так,

чтобы сестра была окружена зеленью, на фоне которой голубой шарф выделяется ярким пятном. С

некоторых ракурсов лицо Авы выглядит слишком круглым после лечения стероидами, они мне не

подходят. Другие подчеркивают еѐ прекрасные скулы и красивый нос. Выглядит хорошо, но когда

я повторяю выражение Винса – Немного золотой брони и ты готова! – тогда она оживляется, еѐ

фиолетовые глаза сверкают, и я получаю снимок, который может соперничать с цыпочками в

красных бикини.

– Вот оно! – говорю ей. – Что я тебе говорила?

Она смотрит на экран камеры и надувает губы.

– Я выгляжу как яйцо, переодетое пиратом.

– Ничего подобного. Посмотри на свою улыбку.

– Ок. Я выгляжу как Энн Хэтуэй, играющая роль яйца, переодетого пиратом.

– Похоже на то, – соглашаюсь я, ухмыляюсь и убираю камеру.

Однако я замечаю, что Ава отправляет Джесси фотографию сразу, как мы возвращаемся

домой, а к обеду эта картинка уже стоит на обоях у мамы в телефоне. Это говорит о том, что стоит

думать о своих действиях. Фото не дотягивает до стандартов Сэба, я признаю, но это определенно

лучшая фотография из всех, что я когда-либо сделала.

Весь обед папа продолжает смотреть на нас, и на меня в частности. Он пытается

восхищаться нашей новой внешностью, но усилия заметны.

– Я тут поискал кое-что, – говорит он. – В Ноттинг Хилл есть очень хороший магазин

париков, судя по всему. Я вызову такси, чтобы свозить вас туда.

– Мне это не нужно, – говорит Ава. – Мне уже дали один в больнице, ты забыл?

– Я помню, – говорит папа, – Но тот очень простой. Ваша мама и я – мы хотим, чтобы у

вас были более естественные и реалистичные парики. Я имею в виду, ты сейчас выглядишь

превосходно – он кашляет, – очевидно. Но ваша бабушка... когда она проходила химиотерапию...

она сказала, что хороший парик важен. Для... общественных мероприятий. Мы можем позволить

это себе, если постараемся. И, Тед, тебе тоже нужен парик.

– Конечно, па, – говорит Ава послушно. – Это очень мило.

Я осознаю, что она в «Сделай родителей счастливыми» режиме. Бедная Ава. Болеть

действительно очень изнурительно. Тогда мне пришло в голову: я могу быть довольна своей лысой

черепушкой дома, но учѐба начнѐтся через несколько дней. Возможно, папа и прав.

Так что мама сопровождает нас в магазин париков и мы проводим вечность перед зеркалом,

превращаясь в разных людей. Это здорово. Сперва я Мерилин Монро, затем Ферджи. Ава –

Элизабет Тейлор (запросто), потом Кэти Перри, после – наша старая бабушка. Серьѐзно – наша

бабушка. С лохматой, короткой, неоднородно светлой стрижкой, точно такой парик она всегда и

носит. Жуть.

Я влюбилась в короткий, темный, обтягивающий парик с прямой челкой, в котором я

выгляжу как Луиза Брукс в 1920х. (Удивительно, что можно узнать, смотря классический

телеканал с сестрой). Я бы хотела взять этот, но это супер-очевидно – парик. Я знаю, что придѐтся

довольствоваться тем, что выглядит примерно, как птичье гнездо. Хотя, когда я описываю его леди

в магазине, она приходит в ужас.

В конце концов Ава выбирает шевелюру длиной до плеч с волнистыми локонами. Это

называется Скарлетт Йоханссон. Кто бы не захотел купить парик, зовущийся Скарлетт Йоханссон?

Тем не менее, Ава засовывает его в сумку, а не надевает сразу.

– У меня от него голова греется, – говорит она.

Продавец кивает.

– Многие мои покупатели говорят то же самое. Хотела бы я, чтобы в парики встраивали

кондиционер. Но вы выглядите в нѐм великолепно. Знаете, вы могли бы быть моделью.

Ава улыбается и перехватывает мой взгляд.

Мой парик, в итоге, называется Роберт Паттинсон. Это о чѐм-то говорит.

Глава 23.

– Выглядит так, словно он собирается слопать немного салата, – говорит Дейзи задумчиво.

Только что вернувшись из Германии, она зашла, чтобы выслушать мои новости и взглянуть

на недавно купленный парик. Она признает, что на моей голове Паттинсона сложно отличить от

реальной шевелюры. Однако, лежа на моем туалетном столике, как сейчас, он напоминает ей

скорее длинношерстную морскую свинку.

– Я хочу, чтобы ты убрала его.

– Я могу снова напялить его, – предлагаю я. – Правда, мне нужно будет закрепить парик

липкой лентой, если я собираюсь сделать все правильно.

– Нет, мне нравится твоя голова и так. Ты выглядишь как Шинейд О’Коннор в 90х. Она

пела песню Принца, называется «Nothing Compares 2 U». Смотрела это видео? Оно невероятное. Я

обязана показать его тебе.

С Дейзи всѐ всегда сводится к музыке. На самом деле ей совершенно неинтересны мои

модельные истории, ну кроме одной, с хвостами воздушных змеев. Фактически она не произносит

"Ну я же тебе говорила", но транслирует это прозрачными мозговыми волнами. Затем она

переключается на рассказ о выступлении еѐ отца в Дюссельдорфе и о том, как сильно она скучала

по мармайту22. В основном она просто рада, что всѐ вернулось на круги своя.

Вот только это не так, на самом-то деле. Не для меня. Я могу выглядеть как прежде – с

Патти на мне, но я чувствую себя совершенно иначе. Я хочу шагать по древним владениям,

управляя своим королевством, и нет никаких сомнений в том, что под Патти я лысая. Если кто-

нибудь обнаружит это, то как же идти в Ричмондскую Академию?

Однако, из этих бесконечных, безнадежных кастингов я вынесла для себя одну мысль:

всегда продолжай гордо держать голову и иди вперѐд. Так что, несмотря на волнение, когда я

появляюсь в классе в первый день осеннего семестра, я стараюсь вести себя так, будто ничего не

случилось. И что самое странное – кажется, это работает. Голова под Патти потеет и чешется. Но

после всего, что я преодолела этим летом, никто ничего не замечает.

Ещѐ более странно, что мне стоит поблагодарить Кэлли Харвест. Оказывается, после пары

порций алкогольное желе23 однажды вечером в Магалуфе24, она сделала себе татушку с

инициалами Дина Дэниэлса сзади на шее. Это стало главной темой разговоров в классе, и Кэлли

оказалась в центре внимания. Дин в восторге. Лично я не уверена, что это действительно хорошая

идея. Она будет вынуждена постоянно носить водолазки, если у них не сложится. Или же ей

придется быть очень осторожной в выборе будущих бойфрендов.

Вскоре мы снова втянулись в школьную жизнь. Последняя пара – это искусство, которого я

с нетерпением жду. Мисс Дженкинс захочет узнать, как мы работали над проектами в течение лета,

и мне не терпится продемонстрировать ей свой. Когда приходит моя очередь, я размашисто

демонстрирую все мои эскизы затененных фруктов.

– Серьѐзно, Тед? И это всѐ? – говорит она неудовлетворенно, практически разочарованно.

Я смотрю на мои бананы и обратно на мисс Дженкинс, шокированная. Я ещѐ и стакан с

водой нарисовала.

– Я очень усердно работала над этим! – протестую я. И это правда. Я штриховала эти

бананы целую вечность.

– Но что ты об этом думаешь? Вообще? Какие художники вдохновляли тебя? О, Тед – тот

манга-портрет Дэйзи, который ты нарисовала в прошлом году, был действительно хорош. Он

22 Marmite – национальная британская еда. Икона Великобритании и культовый продукт.

23 Jell-O shots – десертное желе, приготовленное на водке. Подается в небольших пластиковых или бумажных

стаканчиках (или очень часто в больших одноразовых шприцах, разумеется без иголки).

24 Магалу ф (исп. Magaluf) — пляжный курорт в юго-западной части Мальорки, одного из Балеарских

островов, принадлежащих Испании. Магалуф представляет собой бесконечную последовательность отелей,

баров, ресторанов.

передал еѐ мягкость и еѐ остроту. Я рассчитывала получить что-нибудь более... оригинальное от

тебя.

Я прикусываю губу. Мне хотелось бы быть оригинальной.

Мисс Дженкинс видит, что моя прикушенная губа немного дрожит. На самом деле она не

такая суровая, как можно предположить, увидев еѐ малиновую помаду.

– Может быть, ты занималась чем-нибудь творческим летом?

Интересно, считается ли балансирование на пятидюймовых платформах творчеством? Или

бумажно-тканевые цветы, застрявшие во мне? Или позирование в пиджаке, сделанном из хвостов

бумажных змеев? Дело в том, что творчеством занимались совсем другие люди. Я просто

находилась там. И даже тогда я была всего лишь "очень обычной".

– Не совсем – признаю я. – Ну, только... я сделала несколько фотографий... всяких там

лестниц и прочего. И фото моей сестры.

Мисс Дженкинс снова вздыхает. Уверена, она собирается сказать, что семейные

фотографии не считаются, но затем учительница замирает, словно только что вспомнила, что моя

старшая сестра Ава (а) красива и (б) борется за свою жизнь.

– Правда? – спрашивает она. – О чѐм же эти фотографии?

В этот момент Натан Кинг, который резвился в задней части изостудии, врезается в стол и

посылает в свободный полет несколько баночек плакатной краски. Одна банка лопается, покрывая

Мелани Сандерс ярко-зеленой слизью, отчего девушка начинает истерично вопить.

– Извини, – мисс Дженкинс стонет. – Я нужна там.

Что она подразумевала под этим "О чѐм?", хотела бы я знать. Это фотографии Авы, значит

они "о ней", правда же? Хотя, поразмышляв, я думаю, эти фотографии больше, "о том", как Ава до

сих пор прекрасна, даже несмотря на то, что она сильно изменилась за это лето.

Думаю, правильнее мысль: они "о" еѐ храбрости перед лицом лечения в борьбе с лимфомой...

И постепенно идея начинает формироваться. К концу урока я точно знаю, о чѐм мой

творческий проект – мой новый творческий проект – "о"; и как мне нужно заниматься

исследованием; и как была права мисс Дженкинс, заметив, что все эти бесконечные затененные

бананы, теперь я признаю это, пустая трата времени.

Глава 24.

Когда я возвращаюсь домой, Ава сидит за раскладным столом, медленно смакуя

мороженое, чтобы отбить противный металлический привкус, который появляется у неѐ во рту

после химиотерапии.

– Ава, – спрашиваю я, – Ты не могла бы сделать мне одолжение?

Она смотрит на меня подозрительно.

– Нет уж.

– Что?

– Дать тебе мою тушь. Ты просто испачкаешься еѐ вся и забудешь завинтить крышечку.

Сейчас у тебя есть небольшие сбережения, Ти. Купи себе собственную.

– Нет, я не об этом, – говорю я. Хотя я всѐ-таки надеялась, что она расщедрится на тушь.

Если не считать юбки и камеры, Ава так и не научилась делиться. – На самом деле я имела в виду,

что ты могла бы мне попозировать. Ты в курсе, мне нужно сделать штуку под названием

натюрморт...

– О, только не эти тупые фрукты опять!

– Ага, оно самое. Ладно, мне интересно, не могла бы ты попозировать с фруктами. В конце

концов, мама продолжает скупать их, чтобы тебе стало лучше, и, надеюсь, это работает, а у твоей

головы такая красивая форма...

– Правда?

– Правда. Я думаю, ты будешь выглядеть интересно рядом с кучей клубники, малины,

папайи и...

– Это будет выглядеть сюрреалистично, – хмурится Ава.

– Даа, верно, – соглашаюсь я. – Очень.

– Эй! – еѐ хмурая мина превращается в ухмылку. – Это не так уж и плохо, Ти! В этом вся

ты. Безусловно, творческая идея.

Улыбаюсь с наигранной скромностью.

– Ну, так ты согласна мне помочь?

Она некоторое время ковыряет ногти, затем кивает.

– Но на этот раз ты должна выручить меня.

– Ладно, – нервно соглашаюсь я, надеясь, что это никак не связано с иглами. – Чем же?

– Когда я была в больнице в понедельник, медсестры отметили, что я выгляжу иначе, чем

раньше, – она смеѐтся. – Ну, помимо того, что я стала лысой, я имею в виду. Иначе в хорошем

смысле. Они думали, что я буду не в себе из-за потери волос, но я рассказала им о том, что ты

сделала для меня, и Винс тоже, и обо всем этом эксперименте. Они хотят, чтобы я поделилась этой

историей с другими такими же девочками, потому что они тоже переживают подобное. Сходишь со

мной? Фишка в том, что мы прошли через это вдвоѐм.

Ава непринужденно улыбается мне, словно это ерунда. Я так же непринужденно

соглашаюсь, потому что сейчас она не слишком взволнована, а я не хочу, чтобы она знала, что я

чувствую. Но я шокирована. Это действительно важно. Возможно, это вообще первый раз, когда

она попросила меня сделать что-нибудь для неѐ, потому что я хороша в этом, а не просто выручить

еѐ из беды. В этот раз именно я та, кто уходит в ванную, чтобы побыть наедине с собой и

разложить всѐ по полочкам. Если бы школьный консультант сейчас спросил меня, как я себя

чувствую, я бы ответила, что, несмотря ни на что, я чувствую себя... окрыленной.

После ужина я сажусь за папин компьютер и снова залезаю на сайт, где Ник Споук и его

друзья беседуют о фотографии. Уверена, Ник не помнит меня , в конце концов у него голова была

другим забита во время нашей встречи, но я хочу поблагодарить его за идеи, которые он мне

подал.

На самом деле я не знаю, зачем пытаюсь связаться с ним. Он будет грубым и занятым и

наверняка подумает, что я кибер-преследую его. Тот факт, что он умеет рисовать, и мы оба

интересуемся фонами, вряд ли объясняет, почему я делаю себя потенциальной жертвой насмешек

для «Мистера Абстрактный Импрессионизм». Всѐ равно, я пишу комментарий о том, как мне

понравился его рисунок и что я использую фотографии в своем школьном проекте. Потом, прежде

чем отправить это, я удаляю часть про школьный проект, потому что Ник собирается в

художественный колледж, и на этом фоне моѐ сообщение выглядит по-детски.

Должно быть, у него смартфон или что-то подобное, потому что он отвечает мне до того,

как я успеваю выключить папин комп.

– Спасибо за комментарий. Кстати, как прошли пробные съѐмки?

О мой бог, он помнит меня! Он помнит фотосессию Сэба и всѐ остальное. Может быть, это

потому что он был вынужден смотреть на те фотографии Шехерезады. Я объясняю, что не создана

для модельного бизнеса, и снова мгновенно отвечает.

– Правильное решение. Ты видела ссылки на Мэн Рэя? И Анселя Адамса? Взгляни.

Полагаю, у нас завязалась беседа по электронной почте. Хотя, что он хотел сказать этим

"Правильное решение"? Он, несомненно, против модельной жизни, так что мне интересно, что

могло бы впечатлить его, наверное, своя собственная выставка в художественной галерее. Между

тем изучение чего-либо о Мэн Рэе и Анселе Адамсе может быть началом.

Я просматриваю третий сайт с биографиями подряд, когда папа, наконец, говорит мне, что

пора выключать компьютер и ложиться спать, потому что каким-то образом целый вечер

промелькнул, как одно мгновение. Не уверена насчет Анселя Адамса – бесконечные холмистые

пустыни, а лично мне нравятся деревья с листвой, но эксцентричные портреты Мэн Рея и жуткое

освещение – это именно то, что мне нужно для вдохновения на мой новый проект. На самом деле,

если бы мне подарили щенка, я бы не отказалась назвать его Мэн Рэй. Тогда я могла бы

усмехнуться со знающим видом, если бы кто-то спросил меня, почему именно такая кличка.

Разумеется, Кошмарному Парню не понадобилось бы спрашивать: он бы просто понял.

Глава 25.

На следующий день я провожу какое-то время в школьной библиотеке, закопавшись в

книги о старых мастерах живописи и о портретной фотографии, разыскивая ещѐ больше полезных

изображений для моего творческого проекта. Я представляю себе детализированные, яркие

фруктово-цветочные натюрморты голландских живописцев семнадцатого века, а также смелые и

современные фотопортреты. Мне хочется, чтобы голова Авы выглядела странно и изумительно –

именно так, как еѐ вижу я.

Я составляю список живописцев и фотографов, которые могут пригодиться, но это только

начало. Понадобится провести массу исследований, чтобы найти идеальное вдохновение.

Вдобавок, я должна "продемонстрировать свой путь" к достижению конечного результата.

Благодаря школьному совету выпускной проект не может быть легким. Мисс Дженкинс захочет

увидеть открытки и распечатки, наброски и планы. Но так уж вышло, что Национальная Галерея,

которая напичкана творчеством старых мастеров, находится совсем рядом с Национальной

Портретной Галереей, полной фотографий известных людей, так что мне есть, чем заняться

субботним утром. Я действительно жду этого с нетерпением.

Ава хотела пойти со мной, но после пары тестовых дней в школе к выходным она была

полностью обессилена. Мы немного отложили поездку, но к воскресенью ей не стало лучше.

Кроме того, начало дня оказалось дождливым и туманным: настоящее осеннее утро, даже более

холодное, чем до этого. Вместо поездки Ава решила наверстать упущенное и посмотреть диски с

"Зеной – Королевой Воинов", которые мы заказали на Амазоне. Сестра будет предоставлена сама

себе, потому что мама собирается на работу в магазин, а папа отправился на встречу с

телевизионщиком-исследователем, с которой он подружился во время моего "очень обычного"

дня.

Мне не очень-то приятно слышать об этой встрече. Во-первых, я не люблю вспоминать о

том дне. А ещѐ я думаю, что хотя папе и нравится слушать о процессе создания телешоу, мама вряд

ли оценит, что отец отрывается от своих исследований ради того, чтобы выпить кофе с молодой

привлекательной женщиной. Не то, чтобы я рассказываю маме, насколько привлекательна

ассистент режиссера. Но на самом деле – очень хороша. И если бы еѐ поставили на пятидюймовых

платформах рядом с Шехерезадой, еѐ бы точно не назвали "очень обычной".

В довершение всего я заметила, что отец чересчур старательно приводит себя в порядок

перед выходом. Он не делал этого целую вечность. Он перемерил все свои пиджаки и большую

часть галстуков и даже достал старую фетровую шляпу и покрасовался в ней перед зеркалом. Хотя,

в конечном итоге он всѐ-таки убрал еѐ обратно.

Поддавшись порыву, я хватаю еѐ со столика в прихожей и нахлобучиваю себе на голову.

Возможно, она создаст подходящий для похода в галерею искусств образ. И это будет чертовски

удобней, чем Патти, от которого все сильнее и сильнее зудит верхняя часть головы, на которой

постепенно отрастают новые волосы. С огромным облегчением я оставляю парик дома. Он мирно

сидит на столике в прихожей, умело притворяясь длинношерстной морской свинкой, и дожидается

моего возвращения.

Я восхитительно провожу время в Национальной Галерее, разглядывая различные

натюрморты голландских живописцев – из фруктов, овощей, цветов, тарелок, ваз и вообще чего

угодно, что можно разместить на столе. В основном я именно это и ожидала увидеть, за

исключением того, что они, кажется, восхищаются несовершенством. Им нравится рисовать

пестрые пятна на боках персиков или яблоки с червоточинами, или цветы с порванными

лепестками. Каким-то образом это делает их более живыми. Но лучшим моментом моего визита

становится магазин, в котором я покупаю открытки, чтобы продемонстрировать мисс Дженкинс

мой рабочий процесс, как и требуется.

После быстрой прогулки по углу Трафальгарской площади, я попадаю в Национальную

Портретную Галерею, в которой, как оказалось, сейчас проходит выставка работ фотографа

Ричарда Аведона. На рекламных постерах – потрясающие портреты сильных, волевых лиц. Я не

могу позволить себе билет на выставку, но покупаю пару красивых открыток. На одной из них

изображена осовремененная принцесса с нарциссами в волосах, расположенными так, будто они

подвешены вокруг еѐ головы, как цветы на обоях позади девушки. Я влюбилась в этот эффект.

Я продолжаю думать об этом по пути к станции метро Чаринг-Кросс. На самом деле я

вынимаю открытку из бумажного пакета, чтобы взглянуть на неѐ ещѐ разок, когда внезапный

порыв ветра сдувает папину шляпу с моей головы и уносит прямо на дорогу передо мной. Я

бросаюсь вперед, чтобы поймать еѐ, когда чьи-то сильные руки возникают словно из ниоткуда и

удерживают меня на месте. Огромный ярко-красный Лондонский двухэтажный автобус

проносится мимо, буквально в нескольких миллиметрах от меня.

О, мой бог. Я чуть не погибла, спасая шляпу.

Я оборачиваюсь, чтобы поблагодарить руки, которые только что спасли мне жизнь. Они

принадлежат бизнесмену в полосатом костюме, который одаряет меня очень странным взглядом.

Может быть, именно так люди смотрят на тебя, когда знают, что благодаря им ты остался в живых.

Я ошарашено пялюсь на него в ответ, и, после неловкой паузы, он отходит в сторону, в то время

как другой автобус проезжает мимо, превращая папину шляпу в блинчик.

Внезапно, этот день перестает казаться таким уж хорошим.

Минут пять я просто брела по улице в оцепенении. Прямо сейчас я не находила в себе сил

спуститься в метро. И думать о том, как рассказать папе, что случилось с его шляпой, когда я

вернусь домой.

Постепенно до меня дошло, что многие люди движутся в том же направлении, что и я –

больше, чем обычно. Могу поклясться, я узнала пару лиц, хотя не смогла вспомнить, откуда они. Я

шла за толпой, как в тумане. Затем многие люди стали проходить через каменную арку,

контролируемую охранниками. Чтобы попасть туда, необходим пропуск, которого у меня не было,

так что я остановилась.

Я проследила за ними взглядом. С трех сторон внутреннего двора возвышалось большое

каменное здание с массивным белым шатром посередине. Всѐ было увешано цветными баннерами,

возвещающими о Лондонской Неделе Моды.

Ох, ничего себе. Интересно, будет ли задействован здесь сегодня кто-нибудь из девушек, с

которыми я ходила на просмотры. Я надеюсь на это: участие в дефиле – очень важное событие.

Между тем я даже не могу позаботиться об одной паршивой шляпе.

Я прислонилась к столбу и вспомнила порыв ветра, когда автобус промчался мимо меня. Я

даже не поблагодарила того мужчину в костюме. Интересно, почему он так странно на меня

смотрел.

И в этот момент я поняла, что на меня пялится кто-то ещѐ. Невысокая женщина всего в паре

шагов от меня. Она представляла собой неординарное зрелище, но почему-то глядела так, будто

это Я – странное видение.

– ДЖИНС И-БЕРК, – громко сказала она, как только перехватила мой взгляд.

Она вообще со мной разговаривает? Она пытается продать мне джеггинсы? Она

сумасшедшая? Глядя на неѐ, я бы не очень-то и удивилась.

На ней было надето платье длиной до лодыжек, сделанное из лоскутков кожи, скрепленных

между собой оранжевыми молниями; золотой шѐлковый жакет от Пуффа, шарф с принтами в виде

черепов (настолько модный, что даже я знаю, – это Александр МакКвин) и ботинки на

четырехдюймовой металлической золотистой платформе.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты модель,– она растягивает слова в необычной манере,

похожей на американский акцент, который я не могу опознать.

– Эм, ну да, полагаю, что так, – говорю я. Я не уверена, стоит ли мне разговаривать со

сбежавшим из психушки пациентом посреди улицы, но еѐ глаза словно гипнотизируют меня.

– Слава богу. Ну, конечно же, ты модель. Джинс И-берк. Знаешь еѐ?

– Лично?

– О, небеса! Разумеется, не лично. Она была актрисой в шестидесятые годы. На последнем

дыхании25. Джин Сиберг!

– О! Джин Сиберг!

– А! Так ты знаешь еѐ?

– На самом деле, нет.

Она вздыхает очень, очень глубоко.

25 Французский фильм 1959 года

– Это долгий разговор. Ты ведь не выступаешь сегодня?

– Что, здесь? Нет, у меня даже нет пропуска.

Еѐ глаза расширяются.

– Превосходно!

Твердой рукой она подхватывает меня под локоть и проводит через дверь охранной будки

на другую сторону арки. Здесь заметно тише. Сейчас она выглядит менее сумасшедшей.

– Утончѐнное лицо. Убийственная прическа. Сейчас ты напоминаешь мне Джин, но есть

много других… Шинейд. Эгги. Разумеется, Эгги… Но ты уникальна. И такая юная. Сколько тебе?

Пятнадцать – ближе к шестнадцати? Давно ходишь с такой прической?

Она угадала мой возраст практически с точностью до месяца. Это ещѐ никому не

удавалось.

– А, около двух недель, – признаюсь я. – Кроме того, они и раньше не были особо

длинными.

О, боги, неужели. Я объясняю очевидные вещи о росте волос какой-то одержимой-

французскими-фильмами, угадывающей-возраст чудачке. Зачем? Заткнись, Тед. Как бы я хотела,

чтобы Ава была здесь.

Только в этот момент я действительно осознала, на что смотрит женщина. Я была слишком

погружена в мысли об автобусе и шляпе, а потом бродила, как лунатик, что забыла, как я сейчас

выгляжу – теперь, когда шляпы на голове нет. Волосы до сих пор короче сантиметра длиной.

Должно быть, я выгляжу немного… чудаковато.

– Ты невероятна, – говорит женщина. – В каком агентстве ты работаешь?

– Модел Сити, – говорю я, – Но…

– А! Кассандра! Как она? Мы сто лет не разговаривали. Она наверняка очарована тобой.

Что ты делаешь? – она смотрит на меня осуждающе.

– Эм.. ничего?

– Ничего? Никаких съѐмок? Никаких кампаний?

О! ТАКОЕ «Что ты делаешь?». А не то, на которое папа отвечает маме: я не нарочно, да и, в

любом случае, я могу починить это.

– Нет, – мой ответ. –Я пыталась, но не получилось. А потом я побрила голову и начались

школьные занятия, так что…

– Погоди! То есть, Кассандра даже НЕ ЗНАЕТ об этом? Ты ей не сказала?

Я пожимаю плечами.

– Мой БОГ! Я – ГЕНИЙ! Ты целиком и полностью моя, горячая штучка! Не говори

никому. Не говори ни слова. Нет, я собираюсь показать им всем. Стой здесь. Не тут – на свету.

Здесь!

Она двигает меня туда-сюда, пока не получает подходящее освещение лица, вытаскивает

самый причудливый телефон из всех, что я когда-либо видела, и делает пару снимков. Я знаю,

сейчас не нужно напрягаться и позировать. Это один из "просто стой здесь" моментов. Плюс, я не

имею ни малейшего представления о том, что сейчас вообще происходит.

Закончив, она убирает телефон обратно сумку – огромную, кожаную, отделанную шипами,

и протягивает мне руку.

– Тина ди Гаджа. Я задаю новые тренды, и, детка, ТЫ – следующий тренд. Что ты делаешь

в данный момент?

– Эм, направляюсь домой.

– Тебя там ждут? Это срочно?

– Не совсем, но…

– Ты когда-нибудь раньше видела дефиле?

– Нет.

– Малышка, это Сомерсет Хауз и я собираюсь посмотреть самое ЯРКОЕ шоу. Событие

недели. Ласло Виггинс. Знаешь его?

Наконец-то! Слова, имеющие для меня смысл. Ласло Виггинс – это один из Людей,

которые следят за Неделей Моды. Он ответственен за последний громкий тренд, которого Аве так

не хватает.

Я киваю.

– Я знаю, кто это.

– Хорошо, он ГИГАНТ. Невероятно влиятелен. И он гигант потому, что я сделала его

гигантом. Людям практически нужны кислородные маски, чтобы забраться на него. И через год он

будет УМОЛЯТЬ тебя пройтись для него на дефиле. Поверь мне – я никогда не вру. Пошли со

мной наслаждаться шоу. Уже совсем скоро.

Она указывает в сторону шатра.

– Но у меня нет приглашения.

– Есть, если ты со мной.

Скептически смотрю на неѐ. Ещѐ одна вещь, которую я узнала этим летом – на дефиле

невероятно трудно попасть, потому что здесь толпы парней из охраны. Люди дорожат своими

приглашениями, как Золотыми Билетами на шоколадную фабрику. Охрана просто не пропустит

пятнадцатилетнюю девочку, которой посчастливилось появиться с какой-то женщиной,

встреченной посреди улицы. Даже если эта женщина носит, как я подозреваю, платформы из

коллекции Шарлотт Олимпии следующего сезона. Сабрина убила бы за такие.

– Давай же, – поддразнивает меня Тина. – Это всего-то на полчаса. И тебе просто

СНЕСЕТ МОЗГ, это я обещаю.

– Я бы хотела, но...

Она игнорирует меня, копаясь в телефоне.

– Кассандра? Милая! Я с одной из твоих, – она поворачивается ко мне. – Как тебя зовут,

детка? Это Тед. Да, она. Она преобразилась, и я просто хочу, чтобы ты знала: я увидела еѐ первой и

забираю девочку себе! Сейчас ты в шатре Ласло? Если я проведу еѐ внутрь, можешь встретить нас

у входа для посетителей и убедить еѐ, что я – не какой-нибудь псих? Обожаю тебя, лапушка.

Обожаю. Тебя. – Она поворачивается назад ко мне. – Видишь? Абсолютно безопасно. Это будет

самое крутое развлечение за весь этот год для тебя. Пойдѐм, посмотрим на миленькие платья.

Кассандре не терпится увидеть твой новый образ, но напомни ей: в этот раз я нашла тебя первой. Я

хочу иметь первостепенные права ВО ВСЕМ.

На миг я пытаюсь представить, что я – Ава. Ава бы знала страшные истории о женщинах в

золотых жакетах, которые заманивают юных девушек в Сомерсет Хауз и делают с ними странные и

ужасные вещи. Но дело в том, что я знаю – Тина сказала правду о Неделе Моды. И парни из

охраны совсем рядом, чтобы не пускать всякий сброд и папарацци, так что в случае чего, я могу

позвать одного из них. Если Кассандры на самом деле нет в шатре, я просто развернусь назад и

убегу прямо домой. Но если она там... возможно, мне доведется увидеть модный показ. Недавно я

услышала столько всего об этом событии, что не отказалась бы взглянуть на него хоть разок.

Глава 26.

Когда я вернулась домой, старательно избегая папу, я застала Аву посреди

шарфозавязывательной репетиции в нашей спальне – экспериментирующей с тканями и

способами связывания против соскальзывания их с головы в критические моменты. Это для еѐ

первого "урока стиля" в больнице.

Она выглядит бледной, ещѐ не оправившейся после тяжелой недели, но когда я

рассказываю Аве о произошедшем в Сомерсет Хаузе, она так громко вопит от восторга, что

прибегает папа с панической мыслью, что у неѐ начался приступ. Он замечает меня, и мне

приходится объяснять, что с его шляпой. Нехорошо. Это занимает некоторое время. С ним самим

чуть не случается сердечный приступ. После он покидает нас, чтобы вернуться к написанию своей

книги.

Я не рассказываю ему о Сумасшедшей Тине и не спрашиваю о том, как прошла встреча с

теле-исследовательницей. Вместо этого мы с Авой сидим бок о бок на краю еѐ постели, кривляясь

перед зеркалом и разглядывая свои лысые головы.

– Она правда сказала, что ты уникальна? – спрашивает Ава. Она права: без наших, таких

разных, волос сходство очевидно.

– Да. Она сказала, что у меня есть черты Джин Шримптон, в сочетании с резкостью

Твигги.

– Кто такая Джин Шримптон?

АГА! Я знаю модель, о которой Ава даже никогда не слышала! Все мои летние

исследования полностью окупились.

– Она была моделью в шестидесятые годы, – говорю я беспечно. – Работала с Бэйли.

– Бэйли?

АГА, ещѐ РАЗ!

Ава видит ухмылку на моем лице и закатывает глаза.

– Ладно, ладно. Я уяснила. Ну, так? Что сказала Кассандра Споук, когда увидела тебя? И

что ты собираешься делать?

Я беззаботно пожимаю плечами.

– Без понятия. Кассандре понравился образ. Едва ли она могла сказать обратное, после

того, как Тина его расхвалила. Я знаю, я говорила, что больше не вернусь в мир моды, но Тина...

Когда она меня заметила, это было так, будто она могла видеть стоящую перед ней Зену. Я

даже рассказала ей о своем внутреннем ощущении Королевы Воинов, пока мы смотрели дефиле, и

она кивнула, будто это совершенно нормально. Она сразу приняла это. Словно ничто на свете не

может еѐ шокировать.

– Она невероятная, – говорю я Аве, подавая ей новый шарф для примерки. – Она живет

настоящим моментом. И она всех знает. Тина помахала Анне Винтур в первом ряду, и та

улыбнулась ей в ответ. Мне не терпится рассказать всѐ маме.

– Дааа, – Ава ухмыляется. – Она будет нокаутирована.

Что только показывает, насколько плохо мы знаем нашу собственную мать.

Когда она возвращается с работы, ещѐ более уставшая и вымотанная, чем обычно, я

стараюсь развеселить еѐ, рассказывая всю историю. Хотя, судя по маминому лицу, я с таким же

успехом могла сказать ей, что меня арестовали. Она не вопит от восторга. Вместо этого, она тащит

папу и меня за обеденный стол на семейный совет.

– Дай-ка мне прояснить кое-что, – вздыхает она. – Какая-то незнакомка подошла к тебе на

улице?

– Угу.

– И сказала, что ей нравится твоя прическа?

– Довольно сильно.

– Потому что ты напоминаешь ей французскую актрису?

– Американскую актрису, – поправила еѐ Ава, присоединившаяся к нам. – Джин Сиберг,

ты еѐ знаешь. Правда, она снималась в нескольких французских фильмах. И у неѐ культовая

прическа.

Мама не выглядит убежденной.

– И ты пошла за этой женщиной на модное шоу, которое должно было проходить

практически прямо за углом?

– Ну да, в Сомерсет Хаузе...

– А сейчас она говорит, что собирается сделать тебя супермоделью?

– Не совсем, – поправляю я еѐ. – Она всего лишь сказала, что помогла раскрутиться

последним шести девушкам, украшавшим обложки журнала Vogue. И, разумеется, я не поверила ей

на слово, но Кассандра Споук подтвердила. Она сказала, что Тина действительно известна в мире

моды. Она подала Карлу Лагерфельду идею для его последней коллекции Шанель.

Мамин стресс достигает нового уровня.

– Но я думала, ты отказалась от этой затеи!

– Я тоже так думала…

– В последний раз, когда мы обсуждали это, ты была в слезах, милая, потому что считала,

что все вокруг лучше тебя.

– Верно, – очень тихо согласилась я. – Но ты сказала, что я поразительна, мам. И Тина

согласна с этим. Она просто... на другом уровне по сравнению с другими. Если она чего-то хочет,

она этого добивается. И она сказала, что могла просто не заметить меня, если бы у меня была

нормальная шевелюра. Вот это – я трогаю свою голову – делает меня иной. И сейчас я лучше

подготовлена, мам. Это все уже не будет таким новым и смущающим.

– И таким разочаровывающим, – добавляет мама.

– Я быстро иду дальше. Да я бы даже и не вспомнила об этом разочаровании. – Раньше они

просто посылали меня пробоваться на любую работу. Тина говорит, что она отправит меня делать

только то, с чем я точно справлюсь, и заказчики будут предупреждены о моем появлении.

Мама вздыхает.

– Что думаешь, Стефан?

Но папа не отвечает. Он смотрит на Аву тем взглядом, который мгновенно напоминает мне

тот день, когда папа впервые заметил шишку на еѐ шее.

– Ты в порядке, милая? – спрашивает он.

Ава кивает. Еѐ лицо посерело и видны синяки под глазами. Веки вздрагивают, а затем она

заваливается со своего стула вбок и прямо на пол.

Мама подскакивает и бросается к ней.

– Наверняка это из-за количества эритроцитов в крови, – говорит она с паникой в голосе. –

Медсестры сказали, что они переживают из-за анализов.

Папа осторожно несѐт Аву к кровати, пока мама хватает телефон и звонит в больницу.

Администратор удерживает еѐ на линии, пытаясь найти и позвать к телефону медсестру из группы

Авы.

– Тед, у меня нет на это времени, – говорит она раздраженно, держа телефон в руке. – Твой

отец считает, что ты достаточно взрослая для того, чтобы самой решать, чем тебе заниматься.

Недавно он говорил что-то о салате, что я не уловила, так что, честно говоря, временами я ему

просто удивляюсь. Ты недостаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения, но я

слишком устала, чтобы спорить, так что поступим вот как: ты можешь заниматься тем, что

предложила та женщина, но только до тех пор, пока это не сказывается на твоей школьной

успеваемости. Если получишь работу, то папа или я поедем с тобой, чтобы убедиться, что они

обращаются с тобой подобающим образом. Надеюсь, ты получишь хоть какой-то положительный

опыт от этих махинаций. Алло?

Медсестра коротко разговаривает с мамой, затем просит еѐ подождать ещѐ. Мама вздыхает

и изо всех сил пытается оставаться спокойной, но еѐ плечи дрожат и в любой момент ей может

понадобиться новый носовой платок. Я хочу подойти и благодарно обнять еѐ, но боюсь, что она

может сломаться, если я дотронусь до неѐ. Каким-то образом мама умудряется заставить меня

чувствовать себя ужасно плохо из-за того, что она дает мне желаемое.

– И если ты что-то заработаешь, – продолжает она тем же раздраженным тоном, – ты

можешь отложить эти деньги на покупку папе новой шляпы. А пока не могла бы ты пойти и надеть

бандану или что-то подобное, раз уж ты отказываешься носить дома свой дорогой парик? Ты

вводишь меня в замешательство своим видом, напоминающим дядю Билла, когда он

присоединился к Королевской морской пехоте, у меня голова болит от этого.

К тому времени, как маму соединяют с главной медсестрой, Ава приходит в себя и

чувствует себя ослабленной, но в пределах нормы. Медперсонал просит привезти еѐ утром, чтобы

провести необходимые тесты. Они почему-то считают, что этой ночью Аве лучше спать в своей

кровати, хотя я удивлена. Ей жарко и некомфортно, в таком состоянии трудновато уснуть. Как и

мне.

В полночь она выныривает из прерывистого сна и зажигает свет.

– В чѐм дело? – спрашивает Ава.

Понятия не имею, как она поняла, что существует проблема. Я лежу в кровати с закрытыми

глазами, но, полагаю, когда ты годами делишь с кем-то одну комнату, ты знаешь его как

облупленного.

– Мама.

Ава вздыхает.

– У неѐ многим голова забита. Не принимай на свой счѐт.

Я лежу молча. Даже так Ава понимает, о чѐм я думаю.

– Мама очень много трудится. Она пытается сохранить работу и ходит со мной в больницу,

и… и прочие дела. Вот почему она такая раздражительная. Она не хотела тебя расстраивать.

– Я знаю, – я тоже вздыхаю.

Я открываю глаза и поворачиваюсь к Аве. Она выглядит ужасно: бледная и потная. Даже

губы серые. Неудивительно, что медсестры переживают.

– Возможно, я не должна провоцировать еѐ, – предполагаю я. – Очевидно, что мама

против.

– Что она на самом деле сказала?

– Она сказала, что я могу немного поработать. Что она хочет, чтобы я получила хоть

немного "счастья от этих махинаций".

Ава с трудом опирается на локоть и улыбается мне.

– Тогда вот что ты должна сделать. Тина ди Гаджа – это фантастика. Слушай, почему бы

тебе не поработать с ней до Рождества? Может, она действительно сможет помочь. К тому

моменту я получу результаты моих тестов. Мы можем обменяться мнениями...

О, верно. Посмотрим, не стала ли я супермоделью, а Ава проверит, жива ли она ещѐ.

Восхитительно. На самом деле, чем больше я об этом думаю, тем более ненормально это

выглядит.

– Тед? Ты что, плачешь? – спрашивает она.

– Нет, – признаюсь я. – Я хихикаю. Я просто подумала о том, как мы будем обмениваться

впечатлениями.

Минуту Ава обдумывает это и тоже начинает хихикать, кашляя от напряжения. На самом

деле мы обе поддерживаем друг другу настроение, даже когда она выключает свет, и в квартире

наступает тишина. Рак придает действительно извращенное чувство юмора. Или это, или с нами

обеими что-то не так.

Глава 27.

Будто бы после нашей первой встречи мне ещѐ нужны доказательства того, что Тина ди

Гаджа совершенно отличается от всех, кого я когда-либо встречала. В понедельник, менее чем

через сутки после знакомства со мной, она оставила мне голосовое сообщение, пока я была на

занятиях. Мне нравится еѐ необычный акцент: немного итальянский, чуточку американский,

возможно, с намеком на испанский. Интересно, откуда она. Может быть, Рио? Или Рим? Такое

впечатление, будто все должны это знать, так что я не осмеливаюсь спросить. Это как не знать о

Марио Тестино.

– Ладно, – говорится в сообщении, – Вот как обстоят дела, малышка Тедди. Мы

ОБЯЗАНЫ встретиться завтра, во вторник. Я поговорила о тебе, горяченькая, и у меня есть

НОВОСТИ. Я вернусь в Нью-Йорк в среду, так что надо действовать сейчас или никогда, и я

выбираю сейчас. В шесть я пришлю за тобой машину, так что приоденься, сделай личико, и мы

проведем тестовую фотосессию у меня в отеле. Фрэнки и Кассандра тоже будут, так что мы

повеселимся. ОБОЖАЮ ТЕБЯ.

Она вообще серьѐзно? Я звоню Фрэнки, чтобы узнать, в курсе ли та, что происходит, и

оказывается, что обо всем уже договорились. У Тины забронирован люкс в отеле Кларидж, там мы

все и должны встретиться. Она поговорила обо мне с разными людьми, и они хотят взглянуть на

мои фото, но, разумеется, у меня нет ни одной достойной фотографии с новой стрижкой "под Джин

Сиберг".

– Когда она сказала "приоденься", что она имела в виду?

– О, ну ты знаешь, одеться круто и броско, – небрежно говорит Фрэнки, будто это не два

самых нервирующих слова в мире.

– А "сделай личико"?

– Лѐгкий макияж. Ничего экстравагантного. Акцент на глазах. О, и тебе наверняка стоит

привести в порядок брови.

Она права. Спустя две недели, мои гусеницы снова невероятно мохнатые. Но у меня завтра

занятия в школе, и в нашей Ричмондской Академии нет команды стилистов.

– А что, собственно, она собирается делать?

– О, всего лишь несколько фотографий для разных людей в Нью-Йорке. Пусть Кассандра

оценит еѐ задумку. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Пожалуйста, скажи мне, что это ненормально.

Фрэнки смеѐтся.

– Нет, Тед, это ненормально. С Тиной Джи ничего не может быть нормальным. Вот почему

люди любят работать с ней. Кстати, они говорят, что Джи – это золото, потому что всѐ, к чему она

прикасается... ну ты в курсе.

Это напоминает мне царя Мидаса. Он превратил собственную дочь в золотую статую, и она

умерла. Не похоже на счастливую концовку.

– Э, но я справлюсь? – спрашиваю я.

Фрэнки замолкает на секунду, но еѐ голос звучит твердо и ясно, когда она отвечает.

– Да, ангел. Всѐ пройдѐт удачно. Не беспокойся о мелочах.

Когда возвращаюсь домой, я встречаю в холле маму, натягивающую пальто поверх своей

зеленой униформы.

– Как Ава? – спрашиваю я.

– Она остаѐтся на ночь в больнице, – говорит она с натянутой улыбкой и испугом в глазах.

– Я просто схожу проведать еѐ.

Я почувствовала тяжесть на сердце.

– Что происходит?

Мама посмотрела на часы.

– Я не знаю точно. Я думаю, ей сейчас делают переливание.

– Переливание крови?

– Да.

Я представляю себе трубки, кровь и иглы, и Аву, подключенную к..., не знаю к чему. И Ава

совсем одна. Мне становится дурно. Я должна еѐ увидеть.

– Можно пойти с тобой?

– Это необязательно, милая, – бодро говорит мама. – Папа скоро будет дома.

– Но я хочу, пожалуйста.

Мама разглядывает моѐ лицо, которое зеркально отражает тот же страх, что испытывает

она. Я не хочу в одиночестве ждать папу дома, не зная, что происходит. Она сдаѐтся.

– Ладно, – вздыхает мама. – Но сначала прихвати банан. Я не хочу, чтобы ты тоже

грохнулась в обморок.

По пути к Авиной палате я стараюсь игнорировать все надписи об онкологии и тот факт,

что многие пациенты выглядят исхудавшими и бледными. Я пытаюсь забыть, как Ава выглядела

утром, когда еѐ спящее лицо казалось настолько хрупким, что я внезапно захотела наклониться и

убедиться, что она ещѐ дышит.

Но я рада, что пришла сюда. Войдя в палату Авы, мы увидели, что она мирно лежит в

постели у окна, а трубка с багровой кровью тянется под еѐ пижаму, где входит в Авину грудную

клетку. Кровь поступает из пакета, висящего на стойке позади Авы. Не так жутко, как я себе

представляла. Сестра все ещѐ выглядит усталой, но к коже вернулся нормальный оттенок, а Ава

открывает глаза и улыбается, увидев нас.

– Ты пропустила самое интересное, Ти, – говорит она тихо, со злым блеском в глазах. –

Тут была эта огроомная игла. Они взяли мою линию Хикмана26 и...

– Уфф! Захлопнись! Ты вредина.

Она ухмыляется.

– Как все прошло, милая? – мама суетится вокруг Авы, взбивая ей подушки. – Что сказал

врач?

– Понятия не имею, – отвечает Ава, откидываясь назад на подушки.

Нервно фыркнув, мама выходит из палаты, чтобы поговорить с медсестрами.

26 Линия Хикмана – периферически вводимый центральный венозный катетер – длинная тонкая

кремниевая трубка, чаще всего используется для введения химиотерапии или других препаратов, а также для

вывода крови для анализа.

Я стою возле кровати Авы, пытаясь выглядеть расслабленно, будто и не знаю, что в этой

палате лежат подростки с раком. Словно я постоянно делаю такие пугающие вещи, и это на самом

деле совсем не страшно. Взгляд Авы становится добрее.

– Можешь передать мне мой телефон? – просит она. – Он выключен целую вечность, и я

не могу его достать.

Я вытаскиваю его из Авиной сумки, которая лежит в тумбочке рядом с ней, и помогаю

проверить сообщения, потому что она сама сейчас не в состоянии нажимать на кнопки.

– Оооо! Джесси! – говорит она. – Хорошо, открой вот это.

В сообщении оказывается видео. Я запускаю его и держу экран так, чтобы было видно нам

обеим. На видео парень Авы, выглядящий великолепно со своими выгоревшими волосами и в

красных плавках, стоит на палубе под безоблачным голубым небом, улыбаясь в камеру, и поѐт

глупую, но мелодичную "Выздоравливай скорее" песню о переливании. Это было бы мило, если бы

он не стоял посреди четверки девушек в красных бикини, обхвативших друг друга руками и

подпевающих. Как ему вообще в голову могло прийти, что это подбодрит Аву, представить себе не

могу.

– Я уверена, они просто друзья, – говорю я неубедительно.

– Ага. Как-то так.

– Которая из них Барби?

– Вот эта.

– Я понимаю, что ты имела в виду.

Она вздыхает и запихивает телефон под подушку.

– Итак, что насчѐт тебя, Ти? Какие новости от Тины? Я всем рассказываю, что ты модель.

– Тяжело!

– Ну так...? – настаивает она.

– Ну, по сути, Тина действительно позвонила. Она хочет, чтобы завтра вечером я приехала

в Кларидж, сделать несколько фотографий, которые она потом покажет в Нью-Йорке.

Здесь, в такой обстановке, это звучит абсурдно. Но она сама спросила.

– Ха! Я же говорила! – Ава усмехается. Теперь, внезапно, она выглядит намного лучше, но

меня снова начинает мутить.

– Я не могу этого сделать, – объясняю я. – Фрэнки говорит, что я должна выглядеть круто

и броско. И избавиться от этого... – Я указываю на мои брови-гусеницы. – И мне нечего одеть. И

всякий раз, когда я пытаюсь сделать дымчатые глаза, я похожа на пугливую панду. И я…

– Но ты хочешь? – перебивает Ава.

– Да. Хочу. Но…

– Я выпишусь завтра утром. И я буду переполнена сияющими эритроцитами. Сыграю роль

твоего визажиста и стилиста, когда ты вернѐшься из школы, идѐт?

– Правда?

– Разумеется. Но, – добавляет она сурово, – свои брови ты должна выщипать сама. Если

мы отложим это на завтра, покраснение не успеет сойти.

– Что? Пинцетом? Сама?

В этот момент я осознаю, что повысила голос. Оглядываюсь на остальную часть палаты и

замечаю несколько лиц, глядящих на меня с симпатией.

Ава одаряет меня насмешливой улыбкой.

– Они видят твою голову и думают, что мы говорим о твоей следующей химиотерапии.

Просто выщипай несколько волосков, Ти. Бооже.

– Хорошо, выщипаю, – обещаю я. К этому моменту я уже полностью пунцовая. Ава

наслаждается собой. – Но ты серьѐзно? Ты поможешь мне?

Она откидывается назад со знакомым блеском в глазах. – Попробуй остановить меня. Я

видела, как ты собираешься на вечеринки. Я тебе просто необходима.

Глава 28.

– Просто выщипать несколько волосков... Просто выщипать несколько волосков... –

твержу я себе под нос, пока осторожно атакую свою монобровь перед зеркалом в ванной этим же

вечером. Это не химиотерапия. Это не переливание крови. Спустя первые двадцать волосков это

уже даже не так больно. Я справлюсь! Я так хочу, чтобы Ава гордилась мной, когда вернѐтся.

Мама слышит мои визги и писки и заходит посмотреть, чем же я занята. Я не привыкла

откровенничать с ней о том, что касается модельного бизнеса, поэтому немного странно объяснять

маме, что это для встречи с Тиной. К моему удивлению, она улыбается и предлагает свою помощь.

Ава права: она не хотела говорить мне гадости. И вау – она виртуозно выщипывает брови. Жаль,

что я не знала этого раньше.

– Я не предлагала просто потому, что не видела в этом острой необходимости, милая, –

говорит она, ловко удаляя очередную лишнюю волосинку и прикладывая свою теплую руку к моей

коже, чтобы притупить болезненные ощущения.

Ага, опять мама про мою "внутреннюю красоту". Как мило. Но хорошо, что она уделила

внимание также и моей внешней красоте.

Ава сказала, что на следующий день она будет чувствовать себя намного лучше, и она была

права: переливание крови рулит. К моменту моего возвращения из школы она была другим

человеком – розовощѐкой, энергичной и с кучей вариантов моего облачения, разложенных на еѐ

кровати в ожидании моего выбора.

Она была чертовски хороша в стиле, и еѐ новая энергия заразительна. Полтора часа спустя я

была полностью готова. На мне лучшее шѐлковое летнее платье из маминых закромов,

дополненное вельветовым жакетом от Боден и одним из маминых индийских шарфиков, что

делало образ "демисезонным" (есть такое слово, привыкайте к нему). Я была обута в свои

школьные балетки, потому что ничего более подходящего у меня не нашлось. На глазах –

дымчатый макияж, и это моя самая любимая часть образа. Макияж глаз – сильная сторона Авы,

что доказывает еѐ сумка, набитая тенями от M·A·C. Больше макияжа практически не было, отчасти

потому, что мы не были уверены, что именно от нас требуется, отчасти потому, что, стоило

добавить немного блеска для губ, как образ показался завершѐнным.

– Вот! – сказала Ава, восхищаясь результатом своих трудов. – Я настоящая фея-крѐстная.

Не могу дождаться момента, когда услышу, как всѐ прошло. Не позволяй Тине давить на тебя.

– Давить на меня?

– Она похожа на человека, который умеет убеждать. Просто не позволяй ей втянуть тебя в

то, чего ты делать не хочешь.

– Не переживай, ей не удастся. Королева воинов, помнишь?

Сестра улыбается.

– Вылитая Зена.

Мне бы хотелось, чтобы Ава пошла со мной, но сегодняшним вечером мой

сопровождающий – папа. Он ждѐт меня в гостиной, одетый в свой лучший костюм для

собеседований, блестящие начищенные туфли и самый шикарный из папиных галстуков. А ещѐ он

сильно пахнет ароматом Dior Pour Homme. Должно быть, Кларидж – роскошное место. Папа с

мамой пристально разглядывают меня. Затем они переглядываются и слегка покачивают

головами.

– Ужасно? – спрашиваю я.

Папа улыбается.

– Нет. Хорошо, на мой взгляд. Просто иначе. Непривычно. Ты выглядишь совсем взрослой,

милая.

Раздаѐтся звонок в дверь.

Мама поправляет папу.

– Он имел в виду, повзрослевшей. Наверное, это водитель. Вам пора идти.

Я вышла из квартиры, чувствуя себя определенно взрослой, под руку с моим весьма

эффектным отцом, хоть у него и растрепаны волосы. Я еду в Кларидж. Говорить с кучей супер-

модных людей о супер-модной фигне. Что может быть более взрослым? Прямо сейчас мне очень

нужны каблуки. Раньше я беспокоилась из-за того, что они делали меня выше, чем все мальчики,

которые могли бы мне понравиться, но сейчас я начинаю думать, что это не такая уж и плохая

штука. Зена бы с этим справилась. Она не против того, чтобы люди взирали на неѐ снизу вверх.

– Шампанского?

– Эм, Тед ещѐ рановато пить, – говорит папа.

– О боже, не слушайте меня, – говорит Тина, наливая себе второй бокал. – Конечно, ей

нельзя. Вот ПОЧЕМУ... этот коктейль "верджин берри" просто УБЬѐТ ТЕБЯ. Буквально УБЬѐТ

ТЕБЯ. Тебе понравится. Попробуй.

На мой взгляд номер Тины в Кларидже подошел бы для королевы, только, может быть,

будь он более дорогой и украшенный золотом, так что скорее для Мадонны или Виктории Бэкхэм,

или, возможно, даже Бейонсе и Jay-Z. Винтажный зеркальный бар был набит бутылками с

шампанским и удивительного вида напитками в графинах. Тина налила один из напитков в бокал

для меня. Насыщенно-красный, он мог бы оказаться ядом, как в Диснеевских мультиках, но я

предполагала, что Тинино "буквально убьѐт тебя" на самом деле означает всего лишь

"восхитителен на вкус".

Я попробовала. Фруктовый и восхитительный вкус. Я могла бы выпить целый графин. Папа

перехватывает мой взгляд и усмехается. Бьюсь об заклад, его шампанское тоже вкусное. И он,

совершенно очевидно, в восторге от Тины. Я уверена, он уже думает, как позже изобразить Тину,

чтобы повеселить маму с Авой. К счастью, его выражение лица "Поверить не могу, что вы

реальный человек" очень похоже на "О, очень рад встрече", и только близкие люди могут увидеть

разницу. Хорошо, что папа здесь, иначе бы я поверила, что мне всѐ это снится.

Фрэнки сидит на одном из золоченых диванчиков в гостиной. Кассандра Споук – возле

окна, выглядит элегантно и ухоженно, как всегда, но хмурится и пытается поймать сигнал на свой

БлэкБерри. Тина расставляет тарелки с блинчиками, сдобренными ложкой икры, переключает

фоновую музыку с классики на хип-хоп и поддерживает разговор с Фрэнки о еѐ наряде.

– О. Мой. Бог. Не спрашивай меня, кто дизайнер. Даже не спрашивай. У него крошечная

студия в Бед-Стае,27 и через какие-нибудь два года все будут буквально выпрашивать леггинсы его

лэйбла. Он – ГЕНИЙ одежды из лайкры. Даже и не вздумай ходить туда. Его зовут Энди Вонг. Это

я тебе говорю. Он УНИКАЛЬНЫЙ дизайнер леггинсов. А теперь поблагодари меня как следует,

потому что проблема поиска леггинсов решена до конца твоей жизни.

– Энди Вонг? – переспрашивает Фрэнки, доставая свой айфон и вбивая в него информацию.

– Удивительно. Я и не знала, что лайкра может создать эффект крокодильей кожи. А жилет?

– Жилет? Ничего особенного. Всего лишь вещица, которую сделала для меня Фрида из

Гуччи. За основу взят меховой жилет моей матери. Я обожаю винтаж, а ты? Но когда вещи

начинают разваливаться от старости, приходится преображать их. Вот почему Фрида сделала его в

виде кольчуги. Мех слишком банален, правда? Ну а теперь, малышка Тедди, моя лапушка. Мы все

здесь для того, чтобы поговорить о ТЕБЕ. Ты готова стать ЗВЕЗДОЙ?

Я плюхнулась на краешек дивана, стараясь не поставить свой коктейль там, где могла бы

случайно опрокинуть его. В этом номере все поверхности выглядят так, будто покрыты шѐлком и

не предназначены для стирки.

– Ээ, нет, я не думаю, – совершенно честно говорю я. Я даже сомневаюсь, что морально

готова к леггинсам "под крокодиловую кожу".

– Разве она не ОЧАРОВАТЕЛЬНА? Я знаю кучу людей в Штатах, которые бы тебе

поклонялись. Ну что же, посмотрим. Всѐ очень хорошо – лицо, волосы, невероятная, я на твоей

стороне,– но ты должна выделяться. Прежде, чем я буду довольна, я должна посмотреть, как видит

тебя камера.

Папа перехватил мой взгляд. Прежде чем она будет довольна? Если для неѐ это просто

разминка для большего удовольствия... Я думаю, он переживает, как бы Тина не взорвалась как

фейерверк, и вряд ли леггинсы с этим справятся.

Она наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня, и поджимает губы – почти так же, как

когда я не смогла сразу понять еѐ сравнение с Джин Сиберг. Но это выражение не задерживается на

еѐ лице дольше секунды. Прежде, чем я успеваю среагировать, она сжимает мое лицо ладонями и

озаряет меня улыбкой.

27 Бе дфорд — Ста йвесант – район на севере Нью-Йорка.

– Лицо – сказочно; наряд – катастрофа. Пойдѐм со мной, солнышко. Нам нужно переодеть

тебя из обыденной одежды во что-то более глам-тастичное28.

Мы идем в спальню, а папа подскакивает с места, взволнованный нашим перемещением.

– Солнышко, ты уверена, что всѐ в порядке? – зовѐт он.

– Нормально, пап. Не волнуйся, – хихикаю я.

Тина задумчиво смотрит на груду одежды, вываливающуюся из огромного чемодана от

Луис Виттон, стоящего в углу. Затем выхватывает что-то из его глубины.

– Это, я думаю. Сними свой жакет.

Послушно снимаю. Не говоря ни слова, Тина расстегивает моѐ платье, приспускает его

верхнюю часть до пояса, расстегивает лифчик и оборачивает большой шелковый голубой шарф

вокруг моей груди, завязывая его в большой узел на правом плече. Все это происходит так быстро,

что я даже не успеваю испугаться. Кроме того, я усвоила, что в шоу-бизнесе зачастую приходится

переодеваться так расторопно, что вы просто не можете позволить себе быть чопорной. По крайней

мере, это было быстро, и никто не видел, хвала богам.

– А теперь послушай, принцесса, – говорит Тина, не отрываясь от работы. – Я видела твою

пробную съемку и обнаружила проблему. О чѐм ты думала, когда работала?

Мысленно возвращаюсь к той съѐмке с Сэбом. О чѐм я думала? Мои пальцы? Мои ноги?

Общее сумасшествие всей этой ситуации? Стена?

– Ну, больше всего, полагаю, я думала о фоне.

– О, спасите меня! – говорит Тина, драматично закатывая глаза. – Ты думала о фоне?

Неудивительно, что ты выглядишь так... обыкновенно.

О боже. Она прочитала мысли Сэнди МакШанд?

– Слушай, детка, – начинает она. – Объектив камеры – это потрясающая часть

оборудования. Он сосредотачивается на самой важной детали картины, и в нашем случае это –

твои глаза. Ты должна хотеть, чтобы это было то, что внутри твоих глаз. Ты должна хотеть, чтобы

это была история, которую ты рассказываешь. Не стена позади тебя, ясно?

– Ага, – киваю я. Хорошо. Я полностью поняла. Наверное.

– Эм, а какая история? – уточняю я.

– Это уже работа фотографа, – говорит Тина. – А сегодня вечером – моя. Так что не

волнуйся, я всѐ объясню тебе, когда мы приступим. Начни со своих глаз, и твоѐ тело последует за

ними. Готова?

Если она так говорит, то я готова. С обернутым вокруг меня шарфом, моя верхняя половина

выглядит супергламурно. Тина сказала, что не стоит переживать из-за нижней части: она не войдет

в кадр, так что еѐ не волнует, что верх моего платья собрался у меня на бедрах, а рукава болтаются

внизу, как пара дополнительных ног.

Я прохожу вслед за ней в гостиную, и папа приподнимает бровь при виде моего странного

наряда, но ничего не говорит. Не думаю, что действия Тины ещѐ могут его удивить. Она уже

выбрала место для съѐмки в углу комнаты с простым золотистым фоном, и настроила освещение

так, чтобы оно зрительно сужало моѐ лицо. Я чувствую перемену в еѐ поведении: она стала более

резкой и сосредоточенной. Видимо, она может выглядеть по-настоящему сумасшедшей, но она

усердно работает, чтобы сделать всѐ правильно, и она точно знает, что делает. Она просто получает

от процесса намного больше удовольствия, чем всѐ, кого я встречала до этого момента.

Вместо телефона она берет профессиональную на вид камеру с бокового столика и ловко

регулирует настройки. Фрэнки наклоняется вперѐд, сидя на диванчике. Так же, как и папа.

Кассандра откладывает свой Блэкберри и подходит ближе, чтобы посмотреть.

– Я прощу прощения, – говорит Кассандра. – Мой сын. Этот идиот захлопнул дверь.

Сейчас он зайдет, чтобы взять у меня ключи. О, Тед, выглядишь замечательно!

Верно. Так это оказался Кошмарный Мальчик. Зайдет сюда с минуты на минуту. Между

тем, я полураздета и позирую для сумасшедшей модной стихии. По крайней мере, он привык к

таким вещам. Возможно, мне стоит сказать что-нибудь умное о сюрреализме, когда он войдет. Тем

временем, я запихиваю эти мысли в глубину сознания и пытаюсь сфокусироваться на том, что

сейчас делаю.

28 Гламурно-фантастиное (glamorous+fantastic).

– Выглядишь великолепно, моя принцесса!

Тина подходит и берет меня за подбородок, двигая моѐ лицо до тех пор, пока не находит

подходящее положение. Сейчас она говорит намного тише и с другой энергичностью. До этого она

красовалась. Сейчас же она работает. Я тоже. На самом деле, это неплохое чувство.

– Ладно, мишка Тедди. Мы поняли друг друга. Я хочу увидеть ту королеву воинов, о

которой ты говорила, пока мы смотрели тот темно-оранжевый мини-крини29 выход на модном

показе. Я хочу увидеть эту горячую и храбрую девушку. Я знаю, ты можешь, потому что, когда я

заметила тебя возле Сомерсет Хауза, я поняла, что у тебя только что произошло что-то УЖАСНОЕ,

и ты была очень испугана, но рада, что жива. Твои глаза могу говорить, Тед. Вот почему ты такая

волнующая. Поговори со мной.

Ого, с ума сойти – эта женщина – телепат. Недавно мы с Авой смотрели "Молчание

ягнят", и Тина – Ганнибал Лектор среди гуру стиля. Жутко пугающе, но абсолютно верно.

Возможно, мы понимаем друг друга.

– Давай приступим, – говорит Тина. Она возвращается на выбранное место и настраивает

объектив.

Я думаю о том, как сидела рядом с Авой в парикмахерской «Локс, Сток и Баррел». Я

воображаю себе Зену – Королеву Воинов, которую мы смотрели вместе с Авой после радикальной

стрижки волос. Я представляю себя в облегающих золотых доспехах, и мы вместе шагаем по

Елисейским полям. Я пытаюсь спроецировать то, что вижу, в свои глаза. Это странное ощущение,

но это одно из преимуществ неумения лгать как следует: некоторые люди могут видеть, о чѐм я

думаю. Уверена, Тина разглядит Елисейские поля в моѐм взгляде.

– Да, принцесса! Давай, малышка!

Возможно, на мне и нет золотых доспехов, но есть шарф. Я стараюсь так развернуть плечи,

чтобы шелковый узел был освещен. Даже мои пальцы сегодня совершенно естественны. Краем

глаза я замечаю папу, Фрэнки и Кассандру, и все они наблюдают. Но всѐ в порядке. Они смотрят на

Зену, и Зена крутая, уверенная и у неѐ всѐ под контролем.

– Вот так, принцесса. Смотри прямо на меня, – говорит Тина, щѐлкая камерой.

Я смотрю в объектив. Я смотрю прямо в него и сквозь него. Это больше не пугает. Я

уверена, что в руках Тины он тоже понимает меня.

После фотографий Тина заставляет меня снять короткое видео. Я просто должна назвать

своѐ имя, место проживания, и упомянуть Модел Сити. Затем мне нужно повернуться слева

направо, чтобы продемонстрировать свой профиль. Я чувствую себя немного глупо, но Тина

предлагает мне записать пробный вариант. Когда всѐ закончено, она усмехается.

– Превосходно! Ты была совершенно естественной, принцесса. У нас всѐ получилось с

первого дубля. Вот его мы и используем.

Только Тина может меня так успокоить. Вне всяких сомнений: мы понимаем друг друга.

После целого лета ощущения себя "очень обычной", я удивлена тем, что, возможно, во мне "что-то

есть".

– Вот и всѐ, – говорит она. – Вы можете поболтать, пока я включу макбук в спальне и

просмотрю ролик.

– Мы уже закончили? – спрашиваю я. Моя предыдущая пробная фотосессия длилась

несколько часов.

– Наверняка, – говорит Фрэнки с усмешкой. – Тина знает, чего хочет, и всегда этого

добивается. О, извините.

Она встаѐт, чтобы ответить на стук в дверь.

– Ник, привет! Заходи.

Она отодвигается в сторону, и Ник входит в комнату. Я замечаю старую выцветшую

розовую футболку под потрепанной курткой. Моѐ сердце на миг замирает, затем начинает стучать,

как ритм-секция большого духового оркестра. Он сердито смотрит из-под новых очков – с крутой

круглой оправой, а его пальцы перемазаны чернилами. Пожалуйста, пусть он заметит, что я

облачена в небесно-голубой шѐлк, подчеркивающий мои глаза, а не то, что я полураздета. Пусть он

29 Пышные мини-кринолины, изобретение Вивьен Вествуд.

спросит у меня что-нибудь о Мэн Рэе, чтобы я могла умно ответить и показать, что я подготовила

домашнюю работу. Пожалуйста, пусть он хотя бы взглянѐт в мою сторону.

Но он не смотрит. Избегая взглядом всю мою сторону комнаты, движется прямиком к

дивану, на котором сидят Кассандра и мой папа.

– Вот, мам, у меня нет времени. Парни ждут на лестнице.

Он даже не заметил меня. Это весьма подавляюще. Я опускаюсь в ближайшее кресло и

делаю вид, что вовсе и не ожидала приветствия.

Кассандра вздыхает.

– Подожди минутку. Ключи где-то в моей сумке.

Еѐ сумка огромна – дамская сумочка размером с чемодан, модная в этом сезоне. Пока

Кассандра копается в глубине сумки, выходит сияющая Тина.

– Милые, я СОВЕРШЕННО ПОТРЯСАЮЩА. О. Здравствуй, Ник.

Кажется, даже Тина немного покорена Кошмарным Мальчиком. Я не думала, что такое

вообще возможно. Но по тому, как сердито он на неѐ взглянул, я поняла, что у них есть своя

история. Она отвела от него взгляд и сосредоточилась.

– Вот оно. То, что надо. У неѐ есть ВЗГЛЯД. Это всѐ, что я вам скажу.

Кассандра прерывает свои поиски и поднимает на Тину взгляд.

– Правда? Можно взглянуть?

– Разумеется.

Обе уходят назад в спальню смотреть фотографии на компьютере. Фрэнки ухмыляется мне

и присоединяется к ним. Я сижу, как лимон, в своѐм кресле, не зная, что делать. Папа совершенно

не замечает неловкости, встаѐт и подходит познакомиться к Нику.

– Привет. Я Стефан Траут. Отец Тед. Рад познакомиться с тобой. Извини, что заняли твою

маму сегодняшним вечером.

По крайней мере, Ник жмѐт папе руку. Затем пожимает плечами.

– Не беспокойтесь. Это нормально. Мама – раб своей работы, – он саркастично смеѐтся и

сердито смотрит в направлении спальни. – Ну, вы понимаете, модельный бизнес на первом месте.

Так мы всегда говорим. Я имею в виду, это вопрос жизни и смерти, верно?

Папа кашляет. Он, наконец, осознал напряженность беседы. Папа терпеть не может

напряжение. Мы все смущенно молчим пару секунд.

Затем Ник встряхивает головой.

– Постойте. Вы сказали Траут? Тед Траут?

Папа смущенно улыбается и поправляет себя.

– Тед Ричмонд. Простите. Постоянно об этом забываю.

Ник машет рукой, словно он и близко не интересуется моей новой фамилией. Затем он,

наконец, смотрит в моѐм направлении, поднимает брови и окидывает меня взглядом с головы до

ног: практически отсутствующие волосы, макияж, импровизированный топ, расстегнутое платье. Я

не такая, какой он видел меня в последний раз, на кухоньке Сэба, в маминых мешковатых штанах

для йоги.

– О, это ты, – удивленно сказал, слишком долго пялясь на меня. Но Ник не только не

выглядит впечатленным, он выглядит совершенно разочарованным. – Так они всѐ-таки заполучили

тебя? Когда мама говорила о новой девушке, я не понял, что речь о тебе.

Я прикладываю усилие и выдавливаю улыбку. Я очень, очень хотела бы снять этот

идиотский шарф и застегнуть платье. А ещѐ лучше было бы оказаться в джинсах и папиной шляпе,

занимаясь чем-то из области искусства. Я хочу сказать ему, что это неправда – это всего лишь

эксперимент, и на самом деле я – обычный подросток. Но я – в середине фотосессии в люксе отеля

Кларидж. Это, отчасти, правда.

– Так ты Тед Траут? – продолжает Ник. – Сестра Авы? Она показалась мне знакомой,

когда я видел вас обеих в тот день, но я не смог вспомнить. Хотя и должен бы. Джесси показывал

мне столько еѐ фотографий...

– Погоди, – говорю я, поднимаясь и удерживая платье вокруг талии на манер набедренной

повязки. – Ты знаком с Джесси?

– Да, мой старый приятель. Я познакомился с ним в Корнуолле несколько лет назад.

Джесси хороший парень. Как твоя сестра? Я не в курсе с тех пор, как он уехал на Средиземное

море.

Сейчас, когда он говорит о Джесси и Аве, лицо Ника выглядит совершенно иначе.

Сердитый взгляд смягчился. За его очками я вижу проблеск того Ника, который не злится из-за

матери, еѐ карьеры и всего с этим связанного. Он выглядит нежным и уязвимым. Тот парень, рядом

с которым хочется свернуться в клубочек и болтать о Мэн Рэе. Или о чѐм угодно.

– Выходит, Джесси рассказывал тебе об Аве? – спрашиваю я.

Ник улыбается медленной забавной улыбкой.

– Постоянно. Мы созваниваемся по Скайпу. Он обычно очень, очень утомительный

собеседник, когда доходит до этой темы. Как она талантлива в сѐрфинге, еѐ шутки, что-то забавное,

милое, что она делает со своими ногтями... Боже, это бесконечно.

Папа улыбается, и я тоже. Фрэнки, Тина и Кассандра возвращаются из спальни, продолжая

разговаривать. Они останавливаются, как вкопанные, когда видят новое выражение лица Ника и

тот факт, что он разговаривает со мной, как цивилизованный человек.

– Во всяком случае, он рассказал мне, через что она сейчас проходит, – говорит он, снова

становясь серьѐзным и полностью игнорируя вошедших женщин. – Она до сих пор... в том же

положении?

Я киваю и сглатываю. Обычно, когда меня спрашивают об Аве, я спокойно отвечаю, что

она в норме, но Ник застал меня врасплох.

– Ей довольно трудно переносить химиотерапию. Хотя сегодня она чувствовала себя

хорошо. Ава помогла мне накраситься. Извините...

Подводка для глаз начала размазываться. Внезапные мысли об Аве выбили меня из колеи.

Обеспокоенное выражение лица Ника только всѐ ухудшает.

– Передай ей мои... я не знаю... Тѐплый привет, – говорит он тихо. – И...

– Да?

Он глядит на меня так, будто собирается пожелать удачи или сказать что-то милое. Но

потом его взгляд цепляется за мой импровизированный шарф, обнаженную талию и платье –

набедренную повязку, и Ник просто печально смотрит.

– Ничего. Пока.

Он видит зависшую позади меня Тину и направляет на неѐ всю мощь своего кошмарного

взгляда. Кассандра передает ему ключи, и он уходит.

– Ладно, – говорит она, глядя ему вслед. – Это не заметно, но он не такой плохой, как

кажется.

– Он не кажется плохим человеком, – замечаю я.

Несмотря ни на что, я бы хотела встретиться с ним однажды, когда я не буду

полуобнаженной или в мешковатой маминой одежде, или готовой к показу. Я думаю, что он бы

понял происходящее с Авой: хорошие моменты и плохие моменты. Я думаю, что он бы понял

большую часть всего. Как я понимаю, насколько он на самом деле мягкий под этой своей

кошмарной оболочкой. В следующий раз, если он вообще будет, я обещаю себе, что буду такой...

удивительной, что он в самом деле обратит на меня внимание. Может быть, он увидит Зену, как

Тина. Может быть, он будет поражен. Никогда не знаешь.

– Пойдем, тебе надо одеться, – предлагает Тина. – Я помогу тебе.

Когда мы остаемся вдвоѐм, она криво улыбается мне.

– Тебе интересно, как он стал таким, правда, принцесса? И почему он винит меня?

Я не пытаюсь отрицать. Эта женщина – телепат, и мы обе это знаем.

– Это связано с Шехерезадой Скотт? – спрашиваю я.

– Ага! – говорит она, передавая мне бюстгалтер и аккуратно разматывая шарф. – В точку,

принцесса. Так ты знаешь Шехерезаду? Она великолепна. Как и ты, только с другой энергетикой.

Они встречались несколько недель. Абсолютный праздник любви. Затем я отправила еѐ в Токио и –

КАК Я И ГОВОРИЛА – она стала большой звездой. Она участвовала там в паре кампаний, и одна

из них была с Эмилио Романо. Мальчик из Келвин Кляйн. Несомненно, ты видела его в трусах. О.

Мой. Бог. В любом случае, между Шехерезадой и Эмилио что-то было. Такое случается. Два

красивых человека, одни в чужом городе – алло? – Ник считает, что это моя вина, потому что я

сделала еѐ знаменитой в Японии. И, принцесса, он СОВЕРШЕННО ПРАВ. Но сейчас у нас нет на

него времени. Все наше время посвящено ТЕБЕ. Кассандра согласна со мной. У тебя получилось.

Нам нужно быть осторожными, потому что это будет БЕЗУМИЕ.

Глава 29.

Вполне понятно, что на хоровом занятии в понедельник Дин Дэниэлс первым замечает что-

то необычное во мне. В этом семестре мистер Андерсон поменял нас местами, так что теперь Дин

стоит позади меня. Я не знаю, из-за того ли, что я все ещѐ в ступоре после вечера в Кларидже, или

из-за того, что я забыла закрепить парик сегодня утром и Патти неустойчиво держится на моей

голове, но Дин окидывает меня долгим взглядом, когда я прохожу на своѐ место.

Дэйзи подталкивает меня.

– Я думаю, что он запал на тебя, – шепчет она.

В этом семестре мистер Андерсон планирует репетировать с нами "Мессию" Генделя, и это

действительно сложно. Я нахожусь на середине громкой, сложной высокой ноты, когда чувствую,

что меня тыкают в затылок. Я резко разворачиваюсь. Дин стоит с невинным видом, сжимая ручку.

Когда я отворачиваюсь, снова чувствую, как он осторожно подталкивает Патти ручкой в сторону, и

сквозь музыку слышу басовитый смех Дина. После сильного тычка парик соскальзывает на дюйм в

сторону, накренившись под углом к моему правому уху.

Прежде, чем я успеваю схватить его, парик соскальзывает мне на плечо, а оттуда на скамью

позади меня. Музыка останавливается. Мистер Андерсон пораженно глазеет на меня. И вместе с

ним половина хора. За этим следует общий резкий вдох и несколько нервных смешков. Всем

интересно, что произойдѐт раньше: Дин отмочит шутку или же я расплачусь.

Возможно, произошедшее стало шоком для мистера Андерсона, но для меня это скорее

облегчение. Я смотрю на Патти, свернувшегося клубочком на скамейке, и перехватываю взгляд

Дэйзи.

– Кто-нибудь видел мою морскую свинку?

Долгая пауза, в течение которой все пытаются понять, что происходит. Неужели в этот раз

пошутила я, а не главный комик класса? Даже я не совсем уверена в произошедшем, пока не слышу

смех Дэйзи. Все остальные ещѐ слишком шокированы видом моего скальпа, чтобы хоть что-то

произнести.

– Ты в порядке? – спрашивает побледневший Дин.

Я улыбаюсь ему.

– Да, спасибо. В полном порядке.

Он явно испытывает облегчение. Возможно, на мгновение Дин подумал, что я "подхватила"

рак от сестры, но, кажется, он рад, что всѐ хорошо, и сейчас именно он испытывает смущение. А я

не смущаюсь. Совершенно точно нет. Не сейчас, когда моя внутренняя королева воинов предстала

перед всеми во всем своѐм величии. Другие могут быть в шоке какое-то время, но и они

привыкнут.

Тем временем Дин наклоняется за париком и протягивает его мне, как настоящий

джентльмен с хорошими манерами. Я всѐ ещѐ улыбаюсь, потому что благодарна ему за помощь в

воплощении в жизнь моего решения по поводу парика, даже если маме это и не нравится.

Наконец, мистер Андерсон снова обретает дар речи.

– Ага! Матерь Божья! Эдвина. Ты...? Это выглядит довольно... Ладно. Хорошо, ученики.

Почему бы нам...? – Но никто не слушает, и даже он сам не может прекратить пялиться.

– На самом деле, ты в порядке, Эдвина? Я имею в виду, это выглядит немного...

– Я совершенно точно в порядке, – говорю я ему, поглаживая ровные завитки моих

настоящих волос, которые просто счастливы, что им больше не нужно терпеть жаркий парик. – Я

всего лишь сбрила волосы вместе с сестрой.

– О, я понимаю, – он делает глубокий вдох, затем, похоже, немного успокаивается и

улыбается. – Хорошо, это был благородный жест. Нужна ли тебе чья-нибудь помощь в...

надевании парика?

Я ухмыляюсь ему.

– Нет, спасибо, мистер Андерсон. Я придержу его для особых случаев. Думаю, он мне

больше не нужен.

Мама не в восторге, как я и ожидала, но есть ещѐ одна выгода в том, чтобы сохранить мой

новый образ в таком состоянии, кроме поддержания во мне мятежного духа. Когда я иду вместе с

Авой в дневной стационар педиатрического отделения онкологии в выходные, я чувствую себя

членом банды. Мы встречаем мальчиков и девочек, которые переживают из-за грядущей потери

волос, и тех, кто уже облысел. С помощью Авы они создают новые образы для себя: обучаются

технологиям макияжа, учатся носить шарфы и шляпы, делятся советами о том, что лучше всего

держится на голове, выглядит круто и оберегает от жары и холода.

Я восхищаюсь способностью Авы держать всѐ под контролем и помогать другим людям

даже в самое трудное время. Я так горжусь ей, но, разумеется, не могу сказать это вслух. Я просто

нахожусь рядом с ней. Здесь я совсем не выделяюсь. Я всего лишь девушка с камерой, готовая

фотографировать детей в различных вариантах головных уборов и макияжа, чтобы они могли

увидеть себя со стороны и оценить, насколько это всѐ помогает.

Я узнаю так много о лицах. Мы согласны с тем, что все вместе выглядим как полдюжины

яиц в корзинке. Но по отдельности, мы совершенно разные. Ава умело подчеркивает чьи-то глаза

или улыбку, или находит шляпу, которая придает человеку крутой винтажный вид. А мне хорошо

удается запечатлеть это всѐ на камеру, так что люди могут в полной мере оценить полученный

результат.

Когда мы не в больнице, Ава помогает мне с моим новым творческим проектом, как и

обещала. Я немного отстаю, так что нужно как следует поработать. Три недели спустя, посреди

рисования очередной экспериментальной картины с Авой, звонит Тина.

– Тед, ДЕТКА! Небось, думаешь, что я забыла о тебе!

– Нет! Совсем нет.

На самом деле, честно говоря, посреди этой школьной и больничной суеты я почти забыла

о ней. Ну, или по крайней мере предположила, что она не вернется ко мне до Рождества. Лето

научило меня тому, что события не всегда происходят в одночасье.

– Ты думала так, и ты ОШИБАЛАСЬ, принцесса, ОШИБАЛАСЬ. Я работала, прелесть моя,

ВКАЛЫВАЛА для тебя, и всѐ сошлось. Слушай. Ты слушаешь?

Я извиняюсь перед Авой, голова которой в данный момент закопана между гигантской

гроздью винограда и ананасом, и произношу ей одними губами "Тина". Она ухмыляется и

вынимает голову из горы фруктов, пока я возвращаюсь к телефонному разговору.

– Ладно, – говорит Тина деловито. – Не спеши благодарить меня, но есть рекламная

компания для аромата, которая ПОДНИМЕТ ТЕБЯ ДО НЕБЕС, малышка. Если ты справишься с

ней, ты будешь ПОВЕЛЕВАТЬ Нью-Йорком. Не только Нью-Йорком, а любым местом с хоть

каплей понимания моды. Это настолько засекреченная информация, что я даже не могу сказать

тебе, для кого рекламная компания, но это невероятно, и ты ВЛЮБИШЬСЯ в этот брэнд. Но когда

я скажу тебе название, ты буквально УМРЁШЬ.

– Ого, – отвечаю я, игнорируя "буквально".

– Директор по кастингу уже выбрал одну девушку, но не переживай из-за этого. Она не

подходит, и ты гораздо лучше. Рекламная кампания снимается Рудольфом Рейссеном, и на данный

момент он мой самый ЛЮБИМЫЙ фотограф. Он – настоящий прорыв, и он настолько горяч, что

ты обожжешься. Рудольф уже хочет увидеть тебя, но мне нужно больше. Я хочу, чтобы он

ЖАЖДАЛ тебя.

– Хорошо. Эм, и как это произойдѐт?

– Его главный ассистент скажет Рудольфу. Его зовут Эрик Блох, и на следующей неделе он

будет в Лондоне, проводя кастинг для журнала. Эрик – фотограф сам по себе. Он увидит тебя, он

оценит тебя, он полюбит тебя. Затем расскажет о тебе своему боссу, Рудольф будет от тебя без ума

и убедит директора по кастингу поменять модель для этой кампании. Вот как всѐ это работает.

Вуаля!

Я смеюсь.

– Звучит достаточно сложно.

– Милая моя, это НЕВОЗМОЖНО. Тут потребуется МАГИЯ, – жестко соглашается Тина.

– Только я могу осилить это. Но наблюдай за мной. Я вижу будущее. Ты просто должна быть

поразительной, ладно, принцесса? И ты полюбишь Эрика – он БОЖЕСТВЕННЫЙ. Только не

прикасайся. Он помолвлен с супермоделью. Она ни за что не простит меня, если он уйдет к моему

следующему открытию.

Я обещаю Тине постараться поразить всех и гарантирую, что не стану красть

божественного фотографа у его подружки-супермодели. Эти люди действительно живут в другом

мире. Между тем, я думаю, что Тина может быть права насчет засекреченной рекламной кампании.

Мне не нравится идея о том, чтобы отбить у другой девушки работу, но я пока недостаточно

близко знакома с Тиной, чтобы сказать ей. Мне придется сделать это позже, когда я уже не буду

новичком и Тина, скорее всего, станет ко мне прислушиваться.

Когда я объясняю всѐ это Аве, она одаряет меня одной из своих мегаваттных улыбок

кинозвезды.

– Говорила же, что это произойдѐт! Я слышала о Рудольфе Рейссене. Он может стать

следующим Тестино.

Я киваю со знающим видом. Хотелось бы мне, когда люди произносят "Тестино", не

представлять на автомате чѐрного лабрадудля в корзинке, но, по крайне мере, я понимаю, о чѐм

идѐт речь. И я знаю, что сейчас я должна быть под впечатлением. Так и есть.

Несколько дней спустя Фрэнки звонит, чтобы зарегистрировать меня на кастинг у

ассистента Рудольфа.

– На следующей неделе Эрик будет в городе. У него съемки для i-D, и он просмотрит

только трѐх девушек. Ты – одна из них. Боюсь, они не заплатят много, но ты знаешь i-D...

Теперь уже знаю. Это совершенно крутой журнал и все хотят попасть туда. Он

амбициозный, броский и приковывает к себе внимание. У меня дома есть несколько экземпляров,

которые мне дали разные люди. i-D: серьѐзно огого.

Ну-ка постойте.

– На следующей неделе?

– Ага. Проблемы?

– Что насчѐт школы?

Голос Фрэнки становится теплым и успокаивающим.

– Не волнуйся. Школа на первом месте. Мы будем работать в перерывах. Но у тебя есть

выходные, сама знаешь.

– Серьѐзно? У меня в этом году экзамены на получение основного диплома. Я не думаю,

что могу...

– Успокойся, ангел. Посмотрим, что я могу сделать. Эрик прибудет сюда в субботу, так что

я спрошу, может ли он встретиться с тобой в воскресенье. Он тебе понравится. Эрик очарователен.

Есть несколько человек, которые хотели бы увидеться с тобой после этого, но я работаю только с

Кассандрой, она лучшая по твоему профилю. Предоставь это мне, ладно?

Фрэнки как-то умудряется убедить Эрика Блоха встретиться со мной воскресным утром.

Что ещѐ лучше, Ава чувствует себя достаточно хорошо, чтобы быть моим сопровождающим. Мы

оказываемся в красивом здании в районе Бейсуотер. Приходим вовремя, разумеется, и я "одета

соответствующе", с собой сменная обувь в сумке, моѐ портфолио (обновленное некоторыми

фотографиями королевы воинов, которые сделала Тина), а моя монобровь совсем недавно

приведена в порядок профессионалом после маминого экстренного выщипывания.

Эрик встречает нас в обрезанных джинсах, босиком и в мятой льняной рубашке. Он

оказался невысоким французом с легким американским акцентом в его английском,

впечатлительным, обожающим крепкий эспрессо, не подозревающим о существовании расчески и,

как и было обещано, – очаровательным. На этот раз я не сижу в сырой продуваемой приемной:

сегодня здесь только он, я и Ава. Мы расположились вокруг большого выскобленного соснового

кухонного стола, и Эрик делает кофе для Авы и чай для меня. Мы болтаем о фильмах – "На

последнем дыхании"30 – его фаворит. А ещѐ о музыке – он большой фанат группы Блонди и

поражен, что я знаю о направлении "нью вэйв" (благодаря Дэйзи). После часа болтовни он

30 фр. À Bout du Souffle

небрежно усаживает меня возле высокого окна и делает несколько фотографий, используя только

естественный дневной свет.

Он не дает мне никаких особых указаний.

– Я просто хочу увидеть, что ты можешь делать.

Я выдаю несколько улыбок, потому что Эрик супермилый и совершенно естественно

улыбаться ему. Однако я думаю, что нужно показать ему и королеву воинов, потому что это

именно то, чего хотела Тина, и на предыдущих фотографиях выглядело весьма необычно. Это как

рассматривать фотографии другой девушки – возможно, вы и не назовете еѐ красивой в

привычном смысле слова, но в ней есть что-то увлекательное, с яркой историей. Так что я снова

вызываю Зену и смотрю прямо сквозь объектив. Так лучше. Я – Зена чувствую себя более

собранной. Так я знаю, что мои глаза работают и отвлекают внимание от толстых лодыжек. Не то,

чтобы от этого они на самом деле становились стройнее.

– Да! – говорит Эрик. – Ещѐ! Брось мне вызов!

Я свирепо смотрю на него. При этом представляю, что он – Каллисто, треплющаяся со

своим отрядом о моей "прическе психбольного". Эрик ухмыляется. Он в восторге.

– Тина была совершенно права насчѐт тебя, – говорит он.

Тина была права насчѐт многих вещей. Она – единственная, кто объяснил мне, что камера

фокусируется на том, что у меня в голове. Мне нравится ощущение контроля, которое я получила –

рассказывая историю исключительно глазами, разворотом плеч и силой своего воображения.

Несмотря на то, что мы мало разговариваем, кажется, будто мы с Эриком работаем, как настоящая

команда. Он, определенно, делает много фотографий.

Затем Эрик внезапно поднимает взгляд и сверкает улыбкой.

– Отлично! Я думаю, на этом всѐ. Спасибо, милая.

И минут пять спустя мы с Авой снова на улице, возвращаемся домой.

– Хорошо, – интересуется она, – Что ты думаешь? Кажется, ты ему понравилась.

– Мне он определенно понравился, – подтверждаю я. – Но кто знает? Это точно так же,

как и с просмотрами. Нельзя быть уверенной, пока агент не сообщит тебе.

Ава ухмыляется.

– Ты говоришь, как настоящая модель.

– Думаешь?

– И он тебе определенно понравился.

– Неправда, – горячо возражаю я. – У нас просто много общего.

– Посмотри на себя! У тебя лицо горит. Тебе просто нравятся парни со взъерошенными

волосами, которые рассуждают об уровнях освещенности. Не спорь, Тед, это прелестно.

О, боже. Меня видно насквозь, и я предсказуема и, хуже всего, "прелестная". И мне

понравился Эрик, ну совсем немножко, хотя он и старше лет на десять и обосновался в Нью-Йорке,

так что это не совсем уместно. И есть люди, которые нравятся мне сильнее. Намного сильнее.

Я продолжаю усиленно отрицать это, а Ава не прекращает дразнить меня большую часть

пути домой.

Глава 30.

Возможно, происходящее и не было нормальным, но всѐ было хорошо. На этот раз, когда

я звоню Фрэнки, она говорит, что Эрику понравился мой "убийственный взгляд" и

"инстинктивный подход". Меня выбрали! Мы будем сниматься для i-D через две недели. Тем

временем, Фрэнки даже организовала для меня кастинг в "Miss Teen" и Roxy.

К тому времени, как я добираюсь на кастинг "Miss Teen", я уже чувствую себя не

чудачкой, а скорее девушкой, имеющей шанс. Им нужен кто-то, кто сформировал бы ключевые

образы для нового сезона, которые пойдут как во внутримагазинный журнал, так и на огромные

постеры сзади каталогов. Всего лишь несколько девушек приглашены в их штаб-квартиру на

кастинг. Я позирую для них в паре нарядов, чтобы они удостоверились, могу ли я

продемонстрировать их должным образом, и одежда восхитительна. Мягкие кожаные сапоги,

пальто с вышивкой, широкие пояса и рубашки с высоким воротником в пастельных тонах. В

коллекции присутствует намек на мою "воинственную" тему, наверное, именно поэтому их и

заинтересовали мои пробные фотографии. А сейчас они заинтересовали меня своими расшитыми

пальто и поясами. Для съѐмок мои волосы должны быть немного длиннее, но к тому времени они

уже отрастут до подходящей длины. Кастинг великолепен. И меня утверждают. СНОВА.

Я не получаю работу в Roxy, но Фрэнки передает мне, что им понравился мой образ и они

будут иметь меня в виду на будущее. Ава поражена, когда я рассказываю ей о Roxy. Они

производят крутейшую одежду для сѐрфинга. Никогда бы не подумала, что "иметь в виду на

будущее" может быть настолько удовлетворительным, но так и есть.

Съемки для журнала i-D с Эриком проходят на осенних каникулах в конце октября, так

что мне даже не приходится пропускать школу. На этот раз мама идѐт со мной, и она ведѐт себя

по-королевски, заверяя всех встречных в том, насколько я поразительна. Оказывается, они хотят

поместить меня на обложку. Обложка i-D! О Боже! Даже мама под впечатлением.

Я даже чувствую себя как девушка с обложки. Мои волосы подстрижены, тонированы,

уложены гелем и выглядят, как гладкая шапочка для плавания. Я надеваю различные объѐмные

юбки и накидки от Ласло Виггинса, что забавно, и после просмотра модного показа я даже знаю,

как их правильно носить. Эрик хочет, чтобы я всѐ время была в образе королевы воинов. Однажды

увидев, он стал просто одержим этим. Без проблем. Я провожу весь день, представляя, что он –

Кэлли с французским акцентом. Эрик признаѐтся, что уже охарактеризовал меня своему боссу как

"неординарную", и, возможно, в ближайшее время мне придѐтся паковать чемоданы. Я

притворяюсь, что Тина не рассказывала мне ничего о засекреченной рекламной кампании для

аромата, и я не понимаю, о чѐм речь. Но я начинаю верить, что для этой женщины нет ничего

невозможного в мире моды.

Спустя несколько дней она звонит мне из Москвы.

– ВИДИШЬ? Я ЖЕ ГОВОРИЛА. Они ОБОЖАЮТ тебя. Разумеется, они обожают. Разве я

не мегазвезда?

Соглашаюсь, что это как раз про неѐ.

– Эрик показал твои фотографии Рудольфу. Они хороши, как я и говорила. Жди звонка в

любую минуту. Что собираешься делать со своими ДЕНЬГАМИ, малышка?

– Какими деньгами? – я думала, что i-D много не заплатит.

– Деньги от Miss Teen, моя милая. Десять тысяч британских баксов. Неплохо для

однодневной работы, согласна? Алло? АЛЛО?

Фрэнки не упоминала сумму. Не совсем так. Она сказала, что это будет "очень хорошо", и

после той работы на ТВ я подумала, что это около трехсот фунтов. Возможно, четыреста. Десять

ТЫСЯЧ фунтов это заработок Линды Евангелисты. Я до сих пор не могу говорить. Молча хватаю

воздух ртом.

– Если ты думаешь, что ЭТО хорошо, просто подожди, пока не услышишь, сколько они

заплатят за эту рекламную кампанию. – Тина хохочет на линии. – Ты ещѐ даже НЕ НАЧАЛА,

сладенькая. Они предложили утроить выплату Miss Teen, но Кассандра сделает для тебя больше. Я

делаю моих девочек БОГАТЫМИ.

– Сколько? – спрашивает Ава.

Мы возвращаемся домой после очередного визита в педиатрическое отделение онкологии.

– Тридцать тысяч фунтов. Может быть, сорок. Помимо того, что я получу от Miss Teen.

– Сорок. Тысяч. Фунтов, – повторяет сестра. – Этого хватит на то, чтобы заплатить за всѐ

обучение в университете.

– Я знаю, – говорю я очень тихо.

– Так вот почему ты сейчас такая рассеянная.

Ава попросила помочь с организацией церемонии бритья головы для нескольких новых

пациентов в нашей группе в начале декабря. Директор по обслуживанию пациентов провел

последние полчаса, обсуждая с нами различные идеи, и я надеялась, что он не заметит мою

неполную концентрацию, но Тина звонила совсем недавно.

– Это так заметно?

– Ты не ответила вопроса на три. Однако не переживай. Я ответила за тебя. Но ээй – сорок

тысяч. На что ты их потратишь?

– Если я получу эту работу, – напоминаю я ей. – Не знаю.

– У тебя наверняка есть какие-то идеи.

Она права. Несколько идей есть. Для начала, нужен новый телефон. Мой старый

треснутый, потѐртый и не всегда работает. Затем, конечно же, косметика, туфли и сумки. По

большей части, чтобы компенсировать все те годы, когда я не воспринимала их всерьѐз. И я бы не

отказалась от приличной камеры и хотела бы проспонсировать посадку участка леса в Котсуолде.

Но даже так останется довольно большая сумма.

– А ты что думаешь? – спрашиваю сестру.

Она немного молчит и смотрит в автобусное окно.

– Машина. Для папы. Было бы неплохо иногда путешествовать на машине.

Верно. Как она передвигает своѐ измученное тело в общественном транспорте в тяжелые

дни, остается для меня загадкой. По возвращению домой она настолько истощена, что мгновенно

засыпает. Деньги не сделают никого счастливым, но полагаю, что они позволят меньше уставать.

– Ладно, машина, – соглашаюсь я. – Что ещѐ? Я знаю. Розовый Коттедж. Мы могли бы

переехать назад в Ричмонд и вернуть себе наши старые спальни. И ещѐ отдыхать в каких-то

гламурных местах. Много поездок. Что насчет Барбадоса?

Но Ава все ещѐ смотрит в автобусное окно. Я почти не вижу еѐ лицо. Хотя, она точно не

улыбается – это заметно.

– Я скучаю по пляжу, – в итоге говорит сестра. Еѐ голос звучит глухо и печально.

Ох. Этот пляж. С тем самым мальчиком-сѐрфером. Место, где она могла бы провести всѐ

лето. Сейчас Джесси вернулся туда после своего яхт-тура по Средиземному морю. Но она не

хочет, чтобы он видел еѐ. Она изгнала его в Корнуолл. Дурацкая идея. Мы это ещѐ не обсуждали.

– Ты можешь поехать туда в следующем году, – говорю я Аве. – Он всѐ ещѐ будет там.

В первый и единственный раз она оборачивается ко мне и смотрит тем взглядом, которого

я боялась. Взглядом, который говорит: пляж будет, но буду ли я?

Видимо, она всѐ-таки думает об оставшихся десяти процентах.

Разумеется, думает.

Затем Ава снова отворачивается, и я внезапно осознаю, насколько же нужно быть храброй,

чтобы справляться со всеми еѐ проблемами в одиночку, просто фокусируясь на забавных вещах,

происходящих со мной. Это моѐ призвание, наверное, – Забавная Девочка. Так что остаток пути я

провожу, представляя, куда ещѐ можно потратить сорок тысяч фунтов – или пятьдесят, включая

выплату от Miss Teen, и стоит только начать, как идей становится всѐ больше. Я в самом разгаре

мысленного преображения маминого гардероба: из купленного в комиссионном магазине – в

модели от Фриды из Гуччи, когда мы возвращаемся домой.

Если я получу работу.

Дело в том, что с Тиной всѐ теперь совершенно иначе. Меня готовят к съѐмке в Miss Teen,

когда она снова звонит из Лос-Анджелеса. На самом деле, сегодня мой шестнадцатый день

рождения, но звонит она по другому поводу.

– Я не должна этого говорить, принцесса. Фрэнки позвонит тебе попозже. Но мне хочется,

чтобы ты знала, что я ГЕНИЙ. Ты участвуешь в рекламной кампании для аромата. Эта работа

твоя.

Я так сильно подпрыгиваю в кресле, что Джемма, мой визажист, огорченно вздыхает. Ей

придѐтся полностью перекрашивать мой правый глаз. Она занимается этим, пока Тина посвящает

меня в детали. Как только разговор завершается, Джемма хочет узнать всѐ в подробностях.

– Они хотят меня! – объясняю я. – Рудольф Рейссен хочет меня! Для этой рекламы в Нью-

Йорке.

– О боги. Серьѐзно? Тот самый парень, который сделал разворот для Эммануэль Альт?

Она даѐт мне пять, и мы отмечаем эту новость печеньем. Одна из лучших вещей на

профессиональных съѐмках – это большое количество еды повсюду. Понятия не имею, как

моделям удаѐтся оставаться худыми при таком раскладе.

– Итак, когда вы приступаете?

– Скоро.

– И для чего же эта рекламная кампания?

– Я не могу сказать.

Я поклялась хранить тайну, но Тина сообщила мне, что это «Константин и Рид» – первый

модный магазин, на который я действительно когда-либо обращала внимание, и вещи из которого

я сейчас хочу так же сильно, как вернуться назад в Ричмондский парк. Эта работа слишком

идеальна. Тина говорит, что они запускают новый парфюм под названием Viper31 с шикарным

рекламным бюджетом. Огромным. И часть этого бюджета будет потрачена на меня.

31 Гадюка (змея).

– О боже, – пищит Джемма, – раз уж это Рейссен, то это означает, что реклама будет

повсюду. Автобусы, биллборды, журналы... Ты сделала это, Тед! Так держать!

Мы обе смотрим на моѐ отражение в зеркале. Сегодня я монгольская охотница, с белыми

волосами и губами и кристалликами на кончиках ресниц. Поверить не могу. Сначала обложка i-D,

теперь это. Я сделала это. Меня прямо трясет от шока.

После такого съѐмка для Miss Teen проходит замечательно. Следующие шесть часов я

надеваю и снимаю восхитительную одежду. Все наряды невероятны и настолько идеально сидят,

что я чувствую себя просто созданной для того, чтобы прыгать и танцевать в них, сливаясь с

образом храброй и героической Зены. Аманда Эйлат, глава бренда, выглядит восхищенной.

– Ты превосходно передаешь дух коллекции. Просто сияешь.

Я в курсе. Я даже чувствую это.

Сегодня снова мой сопровождающий – папа. По пути домой мы говорим о деньгах.

– Мы должны создать трастовый фонд, – шепчет он удивленно. – Нужно убедиться, что

ты получаешь проценты. О, и налоги. Нам нужен кто-нибудь, кто бы помог разобраться с этим, –

он замолкает. Бьюсь об заклад, он никогда не думал, что однажды будет помогать своей дочери-

подростку управлять собственными тысячами. А потом он выныривает из этих размышлений.

– А теперь послушай, милая. Ты уверена, что хочешь этим заниматься? Потому что ты не

обязана.

Я делаю серьѐзное лицо и уверяю папу, что да, меня совершенно не смущает, ох, поездка в

Нью-Йорк для работы моделью у ведущего фотографа и зарабатывание денег, которых мне бы

хватило на безбедное существование лет до тридцати.

Серьѐзно, я с этим справлюсь.

Глава 31.

В школе я не упоминаю о произошедшем за последние дни. С Дэйзи мы говорим о таком

дома – если речь идѐт не об Аве – но это всѐ кажется слишком странным, чтобы обсуждать в

школе. И я до сих пор не забыла первую реакцию Дэйзи, когда я рассказала ей о работе модели.

Она была совсем не положительной. Так или иначе… с тех пор, как обнаружилась моя внутренняя

Зена, я просто не испытываю потребности в том, чтобы производить впечатление на всех вокруг.

На самом деле мне даже нравится вести секретную двойную жизнь. Никто не видел моего провала

на ТВ, и ни одна из моих фотографий ещѐ не была опубликована, так что я собиралась подождать

этого события, прежде чем рассказывать всем. Таким образом я ещѐ и избегала взгляда Кэлли «Да

ладно?», что было хорошо.

Однако спустя несколько дней после того, как Тина поведала мне новости о рекламной

кампании для парфюма, пара длинных ног спустилась по школьной лестнице позади меня, когда я

брела к автобусной остановке. Я оглянулась назад. Дин Дэниэлз. Кто, «совершенно случайно», –

впервые в истории – идѐт той же дорогой, что и я.

– Привет, Тед. Ты домой, да?

Две странности: во-первых, куда делась «Пятница»? И, во-вторых, естественно, домой.

Куда я ещѐ могу идти? И почему он внезапно стал таким косноязычным?

Дин кашляет.

– Эм… кое-кто сказал… что ты… – ещѐ кашель, – вроде как модель. Это правда… или

как?

– С чего ты взял?

– О, да ничего такого. Просто кузина Натана Кинга работает в этом модельном агентстве.

Они там действительно в восторге от новой девочки. И она… – кашель, – …эм, наверняка

станет, ну, ты знаешь, типа знаменитой.

– О, действительно. Очень интересно.

Мы подходим к автобусной остановке. Я высматриваю автобус, который, кажется, и не

планирует появляться на горизонте.

Дин медлит.

– Ну, так? – спрашивает он.

– Э, извини?

– Это ты?

– Почему тебе вообще это интересно?

Дин опускает взгляд и шаркает ногой.

– Знаешь… модели…

Нет, на самом деле, не знаю. Что он вообще подразумевал под этим «модели»? Какие

модели? Его лицо морщится от смущения, и сам он старательно избегает моего взгляда.

– Что?

– Ладно, ты знаешь. – Его лицо морщится ещѐ сильнее. Он выглядит почти так же

неловко, как я на занятиях хора в прошлом семестре. Затем он встречается со мной глазами на

долю секунды и издает грязный смешок. – Ты знаешь… модели. Больные.

– Больные?

– В хорошем смысле. Ты знаешь…

Снова такой смешок, но помимо этого, Дин действительно не находит слов – впервые за

всѐ время нашего знакомства. Не считая «больные», которое, очевидно, не считается. Это странно.

И неловко – для нас обоих.

– Ладно, мне пора, – говорю я ему, доставая свой проездной для автобуса.

Автобуса всѐ ещѐ нет. Пожалуйста, только бы он не заметил, что я смотрю на пустую

улицу.

– Ага. Конечно. Ну, как-то так. Круто. Увидимся завтра. – Он плетѐтся прочь, рюкзак

подпрыгивает у него на плечах.

Я понимаю, что ни разу не ответила на его вопрос, но всѐ равно завтра новость разнесѐтся

по всей школе. Если кто-нибудь додумается заглянуть на сайт Модел Сити, отрицать будет

бессмысленно. Тогда я официально стану «Тед Ричмонд, моделью».

Я привыкала ощущать себя «Зеной, тайной Королевой Воинов», и мне это нравилось.

Хотела бы я продлить этот момент, но судя по совершенно странному взгляду Дина, время ушло.

Разумеется, пару дней спустя, благодаря кузине Натана Кинга, новость о моей поездке в

Нью-Йорк стала известна всем в классе. Кэлли смотрит настолько ревнивым взглядом, что это

почти причиняет физическую боль, и многие девочки вообще со мной не разговаривают. Совсем

не та реакция, которой я ожидала. Они словно поделились на тех, кто злобствует у меня за спиной,

и тех, кто слишком ошеломлен, чтобы хоть что-то сказать.

Мальчики хуже. «Модели. Больные». Хотела бы я, чтобы это прошло. Я думала, что все

будут под впечатлением пару секунд, а потом вернутся к нормальной жизни. Я не хотела, чтобы

ребята просили мой автограф на математике.

Мисс Дженкинс печально улыбается мне своими малиновыми губами, будто бы я

присоединилась к команде противника. Мистер Андерсон более косноязычен, чем обычно, и

просит меня демонстрировать пение больше, чем за весь предыдущий учебный год. Даже директор

вызывает меня к себе в кабинет для долгой беседы об успеваемости и запасной профессии.

Потребовалось несколько ночных бесед с Авой, чтобы убедить меня, что всѐ это временно

и в любом случае полностью окупится, когда я начну работать с ведущими дизайнерами и

фотографами. Не говоря уже о серьѐзных заработках. Но я начинаю понимать, почему так много

девушек, которых я встречала на кастингах, больше не ходят в школу.

Съѐмки для парфюма намечены на конец ноября. Я должна пропустить день занятий, но

мама согласилась при условии, что такое больше не повторится, потому что я так взволнована, и

папа убедил еѐ, что мне полезно увидеть Нью-Йорк.

Мама поедет со мной, потому что у папы намечены несколько встреч. Я надеюсь, что это

не встречи с привлекательной ТВ-ассистентом, но это не то, о чѐм можно просто спросить, и в

данный момент происходит слишком много всего, чтобы беспокоиться ещѐ и из-за этого. Надеюсь,

теперь, когда Аве лучше и наши жизни возвращаются в привычную колею, мама будет менее

напряжѐнной, и папа будет ходить выпить кофе с ней вместо всяких там ассистентов.

Мы с Авой не обсуждаем эту тему. Больше всего мы говорим обо мне и Манхэттене, о

деньгах, гламуре и всяких бесплатных штучках от «Константин и Рид», которые они, вероятно,

мне презентуют, и что из этого подойдѐт Аве, и если подойдѐт, то сколько из этого она сможет

заполучить, и насколько взволнованы будут пациенты нашей бритоголовой группы в госпитале,

когда мы расскажем им. Я думаю, что сильно.

Затем, неделю спустя, мне звонит Кассандра Споук.

– Привет, моя милая девочка. Ты в восторге от своей работы? Слушай, мне нужно обсудить

с тобой некоторые детали. Мы можем встретиться на моей территории? Так куда приятнее, чем в

офисе. Сегодня вечером я как раз свободна. Ты можешь поменять свои планы?

– Конечно, – нервно отвечаю я. Почему со мной говорит глава агентства, а не мой

обычный агент? – Эм, а что случилось с Фрэнки?

– О, ничего особенного. Она разбирает потерянные паспорта в Стокгольме. К тому же это

такой важный этап для тебя, Тед. Это может стать началом твоей карьеры. Мне всегда нравилось

лично контролировать процесс, когда речь идѐт о чѐм-то особенном.

Кассандра объясняет, где она живѐт, и это оказывается дом неподалеку от Букингемского

Дворца. Я думаю, для многих людей это прозвучало бы как совершенно обычный адрес в Лондоне,

но, когда ты живѐшь здесь, ты знаешь, что никто не живѐт поблизости Букингемского Дворца. Тот

район застроен монастырями, зданиями парламента и несколькими другими дворцами, в которых

живут королевские семьи и премьер-министр. Возможно, если повезѐт, вы получите возможность

жить в одной из крошечных квартир, впихнутых между этих зданий, но целый дом? Я просто

обязана это увидеть.

– Полный порядок, – говорю я, – Я приеду.

– И вызови такси, – добавляет Кассандра. – Я не хочу, чтобы ты в одиночку бродила

вечером по городу. Мы заплатим по счѐту.

Я действительно начинаю любить эту работу.

Мамы нет, папа пишет, а Ава спит. Папа предлагает составить мне компанию, но я не хочу,

чтобы он оставлял Аву одну. Он соглашается, что я могу съездить к Кассандре, если вернусь к

половине десятого.

Итак, в семь часов моѐ оплаченное чѐрное такси останавливается перед классическим

высоким домом в георгианском стиле с пятью этажами мерцающих окон. Дом действительно

находится очень близко к Букингемскому дворцу, так что, бьюсь об заклад, каждое утро они

просыпаются от стука копыт королевской конной гвардии.

Я вылезаю из такси в своих новых обтягивающих джинсах и длинной лохматой жилетке,

которую мне дали на съѐмках Miss Teen. Я знаю, что выгляжу в миллион раз лучше, чем во

времена моих походных шортов, но до сих пор не уверена, что готова к визиту к Кассандре домой.

То есть, я не ношу ничего шѐлкового, или золотого, или от модных дизайнеров. В таких домах

наверняка бывают супер-гардеробы. На вид это здание может вместить несколько таковых. Также

здесь живет Ник Споук, конечно, но я пытаюсь убедить себя, что он не дома, потому что наверняка

находится или в художественном колледже, или со своими друзьями, или рисует, или «увлекается

фотографией». К тому же, я его не интересую. Так что не будет иметь совершенно никакого

значения, если именно он откроет дверь.

После звонка в дверь я стою в ожидании целую вечность. Это точно нужный дом? Кто-

нибудь идѐт? Затем я слышу звук отодвигающегося запора. Дверь открывается. Он стоит прямо

здесь. На нѐм забрызганные краской шорты, сделанные из старых обрезанных по колено джинсов,

старая рубашка-поло, ноги босые. По сравнению с ним я выгляжу слишком разряженной. Он видит

меня, хлопающую ртом, как золотая рыбка, и медленно улыбается. По крайней мере, на этот раз я

не полураздетая. Это уже что-то.

– Заходи, – он отворачивается и кричит – Евгения! К маме гости! – затем отходит в

сторону, так что я могу пройти в большой холл, увешанный картинами.

– Извини. Дом большой, – говорит Ник. – Вечно никто не слышит звонок в дверь. У вас

встреча?

Я киваю. Ну, просто безумно красноречива.

Ник смотрит на свои часы и кивает своим мыслям.

– Она сегодня заработалась допоздна. Ещѐ не видел еѐ этим вечером, – он немного

колеблется и смотрит на меня сквозь свои совиные очки. – Мне нравится… – замолкает он.

– А? – спрашиваю я с надеждой. Никогда до этого не слышала от него, что ему что-то

нравится. За исключением абстрактного экспрессионизма. И естественного освещения.

Ник смеѐтся.

– Мне нравится твоя… лохматая штука.

Не могу удержаться от улыбки. Возможно, у него есть модное чутьѐ, как бы он ни

отмахивался от этого, но уж точно не словарный запас его матери.

– Спасибо. А мне нравится твоя…

Он пристально смотрит на меня. Что я собираюсь сказать?

– Раскраска.

Я показываю на художественные брызги краски на его футболке и шортах. И указываю на

его шорты. Я только что сказала, что мне нравится его раскраска. О боже, о боже, о боже, о боже, о

боже.

Его улыбка перерастает в ухмылку. Совсем не Кошмарный Мальчик в данный момент.

Хотя, я, возможно, Кошмарная Девочка. Мне нравится твоя раскраска. Честно.

– Пойдем наверх, – говорит Ник.

Я поднимаюсь следом за ним по грандиозной винтовой лестнице, так близко, что мы почти

соприкасаемся. Слышу звук бегущих ног на лестничной площадке над нами. Наверху лестницы

нас встречает женщина в удобной футболке и тренировочных штанах.

– Мне так жаль! – присоединяется она. – Я гладила бельѐ…

– Все нормально, – говорит ей Ник. – Тед, это Евгения. Она позаботится о тебе. Евгения,

это Тед Траут. На самом деле, сейчас она Тед Как-то-там-ещѐ, да?

– Траут сойдѐт, – отвечаю я. После всего, что я о нѐм узнала, предпочтительней, чтобы он

думал обо мне, как о сестре Авы, чем начинающей модели.

Словно прочитав мои мысли, Ник становится взволнованным.

– Насчѐт твоей сестры… Она…?

– Она… – я пожимаю плечами. Я не собираюсь говорить ему, что она в порядке, когда Ава

большую часть дня пыталась съесть и удержать в себе крошечную миску салата.

Он понимает и сочувственно кивает.

Из соседней комнаты раздается голос Кассандры.

– Она уже здесь? Проводи еѐ в кабинет, хорошо?

– Ладно, – говорит мне Ник после небольшой неловкой паузы. – В любом случае,

увидимся.

– Да. Прекрасно, – говорю я, поддерживая мою репутацию остроумного собеседника.

Он направляется выше по лестнице, а я смотрю ему вслед. На заметку: никогда не

указывать на шорты мальчика, который тебе интересен, и не восхищаться их декором. Но,

безусловно, снова надеть «лохматую штуку». Вздохнув, я следую за Евгенией, которая провожает

меня по коридору до комнаты, отделанной деревянными панелями и уставленной кожаными

креслами и зелеными бархатными диванчиками.

Лабрадудль, Марио, смотрит на меня со своей собачьей лежанки от Луи Виттон у камина.

Сейчас он дружелюбен, но я рада, что знаю его слишком хорошо, чтобы попытаться погладить.

Кроме того, меня больше занимает изучение окружающей обстановки. На самом деле до этого я

толком не обращала внимания, но сейчас не могу не заметить. Вау. Картины маслом ярких цветов.

Такое оформление интерьера было бы уместно и в Кларидже. Посреди комнаты – массивный

латунный журнальный столик, заваленный последними журналами. Даже журналы наверняка

стоят больше, чем наша семья тратит за месяц. Я признательна Евгении, когда она предлагает мне

присесть на стул. От всей этой роскоши просто подгибаются колени.

Чуть позже появляется Кассандра в очках, занятая чтением документа, который она быстро

заканчивает и сворачивает со вздохом.

– Постоянная работа! Это никогда не закончится, – говорит она вместо приветствия.

– Однако, оно того стоит, – предполагаю я, оглядываясь вокруг. – Я имею в виду, – это

место похоже на музей.

Кассандра ещѐ сильнее вздыхает.

– Вот и Ник так же говорит.

– В хорошем смысле, я хотела сказать. Извините. Обстановка великолепна.

Я представляю Ника где-то наверху. В таком большом доме у него наверняка есть комната,

которую он может использовать как художественную студию. Возможно, он сейчас рисует ещѐ

одну огромную картину с брызгами краски.

– Спасибо, – улыбается Кассандра. – Но это всѐ не только моя заслуга. Мой муж – банкир,

и он трудится куда больше, чем я, – одно мгновение она рассматривает обстановку усталым

взглядом, затем снова улыбается и берѐт себя в руки.

– Но нужно чем-то жертвовать, если хочешь лучшей жизни. Слава богу, у нас есть

Евгения. Если бы не она, я бы просто не справилась. О, она здесь.

Как раз в этот момент Евгения возвращается со стаканом прозрачной жидкости со льдом

для Кассандры и разными напитками для меня. Я выбираю апельсиновый сок, и Кассандра

говорит,:

– Ну, за работу. Съѐмки. Мне звонили из офиса Рудольфа, так что нам нужно многое

обсудить. Во-первых, ты не боишься змей?

Я улыбаюсь.

– Нет. Не люблю пауков, но змеи прекрасны. А что? Они собираются обматывать змей

вокруг меня?

Было бы весьма экзотично. Мне даже нравится идея позирования с питоном. Всегда была

фанаткой змей – с тех пор, как Ава бросила на меня одну во время посещения контактного

зоопарка, и я обнаружила, что змеи не скользкие, а гладкие и сухие, с нежными чешуйками. И

большинство змей не могут убить человека с одного укуса, вопреки тому, что внушают нам в

фильмах ужасов. У меня много вопросов к «Змеиному полету»32.

– Нет. Тебе придется оказаться в ванной, полной змей.

– Извините?

Беру свои слова обратно. Они думают, что я – Индиана Джонс, что ли? Они совсем с ума

посходили?

Кассандра смеѐтся.

– Ванна с фальшивыми змеями. Резиновыми змеями, укрывающими тебя до плеч. Как

пузырики, только куда более острые ощущения. Парфюм называется Viper33, а змея символизирует

«Константин и Рид». Одна змейка обвивается вокруг флакона с духами. Вот. Смотри.

Она подходит к боковому столу и передает мне зелѐный стеклянный флакончик с золотой

змейкой, обернутой вокруг него. Она выглядит ядовитой. Когда я открываю пробку, чувствую

насыщенный и острый аромат, словно бутоны в полном цвету.

– Они представляют себе чувственный, ночной образ, – говорит Кассандра. – Это реклама

парфюма. Они продают не молоко или печенье. Требуется большая… степень обнаженности… чем

ты позволяла себе раньше.

– Эм, обнаженности? Насколько? Потому что, я…

– Я знаю, всѐ это ещѐ ново для тебя, – перебивает она, улыбаясь мне, – Но ты увидишь,

когда приступишь – это будет великолепно. Сделано с абсолютным вкусом. И в каком-то смысле

будет проще, потому что ты можешь сфокусироваться только на себе и не думать об одежде. Кроме

того, Рудольф – гениальный фотограф. Он сделает такие снимки, какие никто и вообразить бы не

смог. Это будет мастер-класс.

Я киваю, не совсем убежденная. Но «великолепно» и «сделано со вкусом» звучит неплохо.

Разве я могу упустить такую возможность?

Кассандра отхлебывает свой напиток.

– Есть всего одна крошечная деталь, – добавляет она. – Им нужно переснять часть

русского Vogue. Им предоставили неправильный вид икры, и один икорный миллиардер взбесился.

Из-за этого возникла недельная задержка, но всѐ к лучшему, потому что, по секрету, мы с Тиной

смогли организовать невероятный кастинг для тебя сразу после этого. Честно говоря, тебя выбрали

для Нью-Йоркской Недели Моды в следующем сезоне. Затем, по словам Тины, твоя карьера

взлетит вверх, как ракета.

– Ээ, – мой мозг лихорадочно жужжит. Кажется, Кассандра считает, что всѐ хорошо, но у

меня плохое предчувствие. Пока пытаюсь осознать, в чѐм дело, я спрашиваю, кто будет проводить

кастинг. Кассандра перечисляет их мне:

– Ральф Лорен. Зак Позен. Проенца Скулер. Родарте. Вера Вонг. Если ты попадешь в

любой из этих модных домов в феврале, мы сможем начать поднимать тебе цену.

Матерь божья. После летнего просвещения в мире моды я узнаю все эти имена. Они

великие. Они колоссальны. Настолько колоссальны, что нужно кислородное оборудование, чтобы

добраться до них. Но я должна ходить в школу в следующем семестре, и в любом случае я только

что вспомнила, почему не могу поехать на кастинг.

– Мне очень жаль, но вы говорите о двухнедельной работе, а в это время я должна быть в

Лондоне. Я кое-чем занята с сестрой.

Кассандра всматривается в меня.

32 «Змеиный полѐт» – англ. Snakes on a Plane — фильм 2006 года режиссѐра Дэвида Р. Эллиса, сочетающий

элементы боевика, триллера, комедии и фильма ужасов.

33 Гадюка.

– Но… Ральф Лорен. Зак Позен. Вера Вонг.

Я киваю. Я уяснила, что это великие имена, но это не отменяет проблему.

– Мы организуем церемонию бритья голов в госпитале. Этим занимаются четыре

человека. Винс из парикмахерской «Локс, Сток и Баррел» согласился прийти и побрить всех

желающих. Я обещала быть там.

Кассандра делает ещѐ один глоток напитка и хмурится, пока раздумывает.

– А что конкретно ты должна делать?

– Ну, ничего особенного, но я планирую рассказать им, что при этом чувствуешь и как

хорошо, когда есть люди, поддерживающие тебя. И это я попросила Винса прийти.

Кассандра улыбается.

– Но это же чудесно! Похоже, что ты уже внесла свою лепту. И посмотри-ка, к чему тебя

привело это обривание головы! Так что ты можешь поехать в Нью-Йорк и отпраздновать!

– Могла бы, но не в это время. А мы не можем попытаться…?

– Милая, ты забронирована, – теперь еѐ голос звучит жестче. – Тине пришлось звонить

высоким покровителям, чтобы организовать для тебя этот кастинг. Но это стоит того, вот увидишь.

Ты должна стать трансатлантически знаменитой, иначе никто не будет воспринимать тебя всерьѐз.

Другие девушки на что угодно пойдут ради такой возможности. Поверь мне – на что угодно.

Я представляю, как говорю Дэйзи, что должна стать трансатлантически знаменитой. Она

бы прижала пальцы к горлу. Или папа. Он, наверное, просто проверил бы, есть ли такое слово на

самом деле. Хоть Ава восторженно усмехнулась бы. Нью-Йорк… Милан… Париж… одежда…

– Могу я подумать? Мне нужно обсудить это с семьей.

Кассандра снова выглядит утомленной.

– Не уверена, что ты понимаешь, милая. Иди и поговори с семьей, если это необходимо.

Просто подумай, что ты можешь упустить. Одни из величайших имен в мире моды, – она

умолкает. – Позвони мне, когда примешь решение.

Глава 32.

– Ты не поедешь. Всѐ просто, – быстро говорит мама, прибирая остатки ужина, на

который я опоздала. – У тебя есть обязательства. Кроме того, я уже зарегистрировала два

выходных дня на следующей неделе и не могу их поменять. Если попытаюсь, меня наверняка

уволят, а мне действительно нужна эта работа, Тед.

– Ладно, но если я поеду, то заработаю больше денег, чем ты получаешь за год.

Мама поворачивается ко мне лицом.

– Хватит! Как ты смеешь? Тебе не кажется, что твоему отцу будет достаточно тяжело,

если ты станешь заботиться о деньгах и возвращении Розового Коттеджа? Мы не хотим жить за

счѐт своих детей, спасибо большущее.

Я не уверена, чего хочу, но точно не этого. Может быть, мой рост около шести футов, но

сейчас я чувствую себя шестидюймовой высоты. Я передаю маме бумажный платок. Ей это

нужно.

На кухню заходит Ава. Она до сих пор не очень хорошо выглядит. Слава богу,

химиотерапия почти закончилась, и Аве больше не нужно через это проходить. Сомневаюсь, что

она выдержит ещѐ один курс.

– Он звонил, – говорит Ава, протягивая мне мой телефон. – Я ответила на вызов. Думаю,

это Тина.

– Хорошо, – произносит мама, когда я забираю телефон у Авы, – Скажешь ей, что мы

решили, Тед?

Я ухожу в гостиную, где значительно тише, и отвечаю на звонок.

– Принцесса? – говорит Тина. – Мне звонила Кассандра. О боже – драма! И к чему мы

пришли?

Еѐ голос звучит бодро и оживленно, но проскакивает и раздражение. Я слышу шум

вечеринки на заднем плане, и как Тина шикает на людей, подходящих слишком близко.

– Гм... Я не уверена, – отвечаю ей.

– Извини, я не расслышала. Ты ВЗВОЛНОВАНА? Ты ПОРАЖЕНА? Ты хоть

ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, насколько невероятной может стать эта поездка?

– Да просто тут... даты изменились...

– Но мы заполучили для тебя кастинг, принцесса. Кастинг с РАЛЬФОМ ЛОРЕНОМ! С

ДОННОЙ КАРАН! Другие девушки будут так завидовать, что захотят расцарапать тебе ЛИЦО.

Эй, погоди. Тебе позволят пропустить школу?

– Думаю, да, но...

– Потому что это важно. Школа на первом месте. Затем – твоя карьера.

Внезапно у меня перед глазами всплывает изображение Ника Споук, говорящего: «Я имею

в виду, это вопрос жизни и смерти, верно?» – и жесткий, циничный взгляд, с которым он это

произнес.

– Да, наверное. Но моя мама не может поехать со мной, а дома сложная обстановка, и...

– В каком смысле сложная?

– Моя сестра больна раком, и...

– А, точно. Разумеется. Фрэнки говорила мне. ПОДОЖДИ. Подожди прямо сейчас. Дай-ка

мне выбраться из этого бешеного места. Если я свалюсь с этого трапа...

О боже. Она на яхте. Она на вечеринке на настоящей яхте, на какой работал Джесси, я

могу это только представлять. И я в это время сижу в квартире над туристическим магазином.

– Ты ещѐ на связи, принцесса? Собери своих родителей. Включи телефон на громкую

связь. Это важно. Мы сейчас говорим о твоей ЖИЗНИ. Позови маму с папой и тогда мы

побеседуем. Я подожду.

Я предполагаю, что она бродит по пристани какой-нибудь бухты с пляжем, и в это время

зову маму с кухни и папу от его компьютера, и мы все собираемся в гостиной, чтобы послушать

Тину.

– Вы здесь, Трауты? – говорит Тина по громкой связи. – Хорошо, мне нужно ваше

внимание. В данный момент вам тяжело. Я знаю это, и я не требую от вас делать что-либо ПРЯМО

СЕЙЧАС, это непросто для вас. Думаете, я не понимаю? Я прекрасно понимаю. Родители, я знаю

вашу историю. У вас есть очень дорогой человек, который болен, и вы заботитесь о ней, вы

сосредоточили все свои ресурсы на ней, стараетесь поддерживать еѐ, и это всѐ

ВООДУШЕВЛЯЮЩЕ.

Мама смотрит на папу, спрашивая взглядом: «Она всегда такая?» И папа пожимает

плечами, словно отвечая: «Обычно ещѐ хуже».

– У моего брата, – продолжает Тина, – была опухоль головного мозга. Неоперабельная. Я

не могу передать это. Два года полнейшего... Не будем об этом говорить. Я хочу поговорить о

ВАС. Дело в том, что вам нужно заботиться об ещѐ одном дорогом человеке. Иногда она отходит

на задний план, но тем временем, она превращается в невероятную юную леди, и ей нужно найти

себя как личность. Не мне вам об этом говорить.

– О! – мама краснеет и прижимает руку к щеке. Папа бледнеет. Они оба выглядят

виноватыми и пристально смотрят на телефон. Мне внезапно становится интересно, как Тина

организовала такую крутую вечеринку на каком-то ПЛЯЖЕ, но я уже не удивляюсь ничему,

связанному с ней. И приятно думать, что я невероятная юная леди. На маму чуть ранее на кухне я

такого впечатления не произвела.

– Мы в курсе, что Тед, дорога нам, – говорит мама раздражѐнно.

Тина невозмутимо смеѐтся.

– Слушайте, вы особенное семейство. Я могу вам довериться? Думаете, я всегда была

такой? Я была развалиной, люди. Унылая, жалкая толстая девчонка из Бруклина, без друзей, с

убогой жизнью, имеющая только страсть к винтажным Vogue. Когда мой брат увидел, как я,

наконец, начинаю вылезать совместными усилиями из своей "куколки"... да, это делало его

счастливым. Он гордился мной. Бьюсь об заклад, ваша старшая дочка гордится своей младшей

сестрѐнкой.

– О, так и есть. На самом деле, Ава ощутимо поддерживает Тед, – говорит папа.

– Так держать, Ава! Но Тед куда более удивительна, чем даже ты можешь представить.

Это еѐ единственный огромный шанс, и мне ненавистна мысль, что она может упустить его. Я

знаю, что время неподходящее, но мы не можем это контролировать. Иногда мы должны идти на

компромисс, чтобы получить главный приз. Это окупится, я вам обещаю. И если она поедет в

Нью-Йорк, я присмотрю за ней, как за собственной дочерью.

Мама смотрит на меня. Папа смотрит на меня. Затем они оба глядят на телефон.

– Спасибо, Тина, – отвечает папа. – Мы подумаем об этом.

– Вы меня поняли, – говорит Тина. – Мне нужно идти. Там запускают фейерверк.

Когда мама убеждается, что вызов завершен, она снова пристально смотрит на папу.

– Стефан, скажи мне, что эта женщина нереальна.

– Судя по всему, она добилась всего своими силами, – отвечает папа. – Я спрашивал об

этом Кассандру Споук, когда мы ждали такси в холле Клариджа, и по еѐ словам, история началась

с того, что была девочка-подросток по имени Сью, которая внезапно решила, что однажды станет

Тиной, – и у неѐ вышло. Она взяла себе фамилию Гаджиа в честь кофе-машины, видимо. Это

объясняет уровень еѐ энергичности.

Мама кивает.

– Но то, что она может совершить в модной индустрии, реально, – продолжает папа. –

Кассандра сказала, что Тина – легенда. Если она поддерживает дизайнера, он поднимается на

самый верх.

Мама поворачивается ко мне с обеспокоенным и виноватым выражением глаз. Она

говорила по телефону раздраженным тоном, но я думаю, что слова Тины произвели на маму

большее впечатление, чем она готова признать.

– Я не хочу тебя сдерживать, милая. Ты так заметно повзрослела за последние несколько

месяцев. И я не была в состоянии заботиться о тебе так, как мне бы этого хотелось.

Она прижимает меня к себе и проводит рукой по моим жѐстким коротким волосам. Я

чувствую еѐ капающие слѐзы, но она не должна плакать. Да, всѐ верно, я ощущала себя фоном

дома, но со слов Тины это выглядело куда хуже, чем на самом деле. Я бы не сказала, что мама с

папой меня сдерживают. Однако мамины слѐзные объятия подтверждают, что Тина сумела

убедить родителей пожить без меня несколько дней.

Думаю, это означает, что я еду в Нью-Йорк.

Глава 33.

– Ты уверена?

– Да. Совершенно точно. Хватит спрашивать об этом.

– Ты уверена, что ты уверена?

Ава раздраженно смотрит на меня.

– Ради бога, Тед. ПОЕЗЖАЙ. В. НЬЮ-ЙОРК. Сделай хоть что-то интересное в своей

жизни. Ты не нужна мне в больнице. Мы уже со всем разобрались – это всего лишь куча стрижек.

Со мной всѐ будет хорошо.

– Да, но... ты уверена?

– Замолчи!

Я чувствую себя виноватой – теперь, когда всѐ улажено, Кассандра в восторге, и они

переместили меня на более поздний рейс.

Взгляд Авы останавливается на моѐм лице, и еѐ выражение смягчается.

– Вера Вонг, – говорит она, качая головой. – Я не думаю, что ты понимаешь, насколько

это невероятно, Ти. Ты можешь встретиться с настоящей Верой Вонг. Она легендарный дизайнер

свадебных платьев. Так что, если ты сбежишь с Эриком Блох, она могла бы создать для тебя

платье.

– Я не собираюсь сбегать с ассистентом Рудольфа!

– Как скажешь, – дразнится она, вытаскивая все мои вещи из шкафа и кидая их на свою

кровать. – Но вспомни всѐ, что произошло с тобой в последнее время. Никогда заранее не знаешь.

Я открываю чемодан, который одолжил мне папа. Понятия не имею, что с собой брать,

кроме лохматой штуки. Слава богу, Ава знает.

– В Нью-Йорке будет холодно, – говорит она. – Жутко холодно, так что возьмѐм все твои

лучшие свитера. Только не этот – просто преступление против моды. О боже, они все такие?

Погоди, поищу что-нибудь среди моих вещей.

Ава делится вещами. По-настоящему делится со мной вещами. Она, должно быть,

действительно хочет, чтобы я это сделала. Пока копается в трикотажной одежде, которая отвечает

еѐ высоким стандартам для трансатлантического путешествия, она перечисляет некоторых

дизайнеров, которых мне стоит посмотреть на Пятой Авеню.

– ...и ты могла бы привезти мне оттуда какую-нибудь вещицу от Марка Джейкобса –

всего одну крошечную вещичку, но, желательно, сумку – это было бы превосходно.

– Конечно, – соглашаюсь я. Затем до меня доходит, не в первый раз уже, что в Нью-Йорк

едет не та девушка. – Я хотела бы, чтобы ты поехала со мной.

– А я-то как хочу, – легкомысленно отвечает она, укладывая тонкий шерстяной свитер в

аккуратную упаковку. – Но не переживай. Я буду очень занята. О, и Джесси приезжает.

– Джесси приезжает?

– Ага. Я тебе не говорила? Он звонил сегодня утром. Хочет увидеть меня.

– Но ты ему отказала. Пока лечение не закончится.

Она поворачивает голову в сторону.

– Отказала. Но он сказал, что не может ждать. Что химиотерапия закончилась, а

радиотерапия не считается. Ха! Ему бы записаться на сеанс радиотерапии. Это, бесспорно,

считается, – еѐ голос внезапно надламывается.

– Как бы то ни было, он сказал, что нам нужно о многом поговорить, так что всѐ будет

хорошо.

Последний курс химиотерапии у Авы закончился несколько дней назад, но на следующей

неделе начнѐтся радиотерапия – заключительный этап лечения. Согласно больничной брошюре,

это представляет собой высокоэнергетические рентгеновские лучи, которые будут направлять на

те части тела Авы, в которых, возможно, по-прежнему скрываются раковые клетки. Папа

привычно покопался в интернете и обнаружил такие полезные советы, как "Не беспокойтесь, вы

не станете радиоактивным во время лечения". Подобные вещи выглядят менее обнадеживающими,

чем предполагается. Ава откопала в комиссионном магазине антиядерную футболку "НЕТ

РАДИАЦИИ" и носит еѐ с определенной экстравагантной иронией.

Сестра суѐт мне свитер и начинает складывать другой, не замечая, что он вывернут

наизнанку. Меня беспокоит то, как она произнесла "хорошо".

– Э, в каком смысле "нужно о многом поговорить"? – спрашиваю я.

Ава передает мне второй свитер.

– Кто знает? Есть ведь Барби, которая загрузила на фейсбук пятнадцать фотографий

Джесси. Возможно, о ней?

– Не верю я в это.

– Я тоже.

Джесси не такой человек, чтобы говорить кому-то, облучаемому рентгеновскими лучами, о

том, что у него появилась новая девушка.

– Просто я реалистка, – говорит Ава быстро. – Ты решила, какие украшения возьмѐшь с

собой?

Но я отказываюсь сменить тему.

– Послушай. Я думаю, хорошо, что он приедет. Дело не в другой девушке. Спорим, он

просто хочет увидеть тебя. И твоѐ лечение скоро закончится, и ты сможешь вернуться к...

– Что? – она мельком смотрит на меня, умело складывая джинсы. – Знаешь, я так долго

думала о лечении, что даже не могу представить, что оно когда-то закончится. В любом случае,

уже ничто не будет как прежде. Я изменилась, я знаю, что это так. Когда Джесси увидит меня, я

уже не буду той беззаботной крошкой-сѐрфером.

– Не будешь, – соглашаюсь я. – Ты другая, но, возможно, ты стала лучше.

– Круглее.

– Лучше.

– Лысее.

– Да нет же. Лучше.

– Ты так говоришь только потому, что я одалживаю тебе свою куртку.

– Отчасти, – соглашаюсь.

Но тут заключается куда большее. Я совершенно уверена, что ни один парень, похожий на

Джесси, не может быть настолько подлым, чтобы порвать с девушкой вроде моей сестры в такой

ситуации. Разумеется, он хочет быть с ней. Должно быть так. Он может помочь ей с нашей

церемонией бритья голов, пока я в Нью-Йорке, и это было бы чудесно. А потом она впустит его

обратно в свою жизнь. Хотя я буду скучать по временам, когда мы вдвоѐм были Королевами

Воинов, потому что для меня это был особенный период. Не то, чтобы я когда-то представляла

свою жизнь такой, но некоторые побочные эффекты были...неожиданно хороши.

– Что? – спрашивает Ава, грызя ноготь.

– Я буду скучать по тебе, вот и всѐ.

– О, точно, – говорит она, сияя своей улыбкой кинозвезды и стряхивая уныние из-за

Джесси.

– Я тоже буду по тебе скучать, Ти. Но ты совершенно потрясающе проедѐшь время в

отъезде. Только представь – Ральф Лорен! Вера Вонг! Моя сестрааааа супермодееель!

– Она кружится по комнате, размахивая леггинсами над головой.

Я удивлюсь, если жизнь Лили Коул когда-нибудь была такой же сложной.

Глава 34.

Ава называет его "День Н". День, когда я наконец-то еду в Нью-Йорк.

Он начинается с недосыпа, возрастающей паники, огромного дискомфорта и сильного

волнения – так что, в основном, это типичный день в мире моды, как я уяснила. Фрэнки устроила

мне путешествие вместе с одной из их самых опытных девушек Модел Сити, которую зовут

Александра Блэк, так что у меня будет и гид, и некоторая компания. Но Александра приезжает за

мной ужасно поздно. Мы прибываем в аэропорт всего за несколько минут до конца посадки, так

что должны бежать мимо всех чудесных магазинчиков с шикарной косметикой, на которую я

надеялась взглянуть, и нам достаются худшие места в самолете, вблизи туалетов. Я полагаю, не-

супермодели путешествуют вторым классом. Затем семь из восьми часов полета Александра

рассказывает мне, каким гадом оказался еѐ последний бойфренд, вероятно, встречающийся с

девушкой по имени Рэйн, которая в прошлом сезоне стала открытием Прада в Милане. И к тому

времени, как самолет приземлятся в Нью-Йоркском аэропорту имени Джона Кеннеди, мы обе

прихрамываем из-за того, что весь полет не могли вытянуть ноги на своих крошечных местах.

По крайней мере агентство прислало за нами лимузин. Машина увозит нас сквозь развязку

скоростных автомагистралей вверх, и вдруг, по левую сторону, нам открывается он –

Манхэттенский горизонт. Неожиданно, я даже не могу поверить, что после всего этого стресса,

суеты и драмы я действительно нахожусь в Нью-Йорке. Впервые за последнее время я начинаю

дышать нормально и воспринимать это всѐ. Я тщательнее вглядываюсь в пейзаж, просто чтобы

убедиться, что это не мираж.

Александра зевает и наклоняется ко мне, чтобы узнать, чем я любуюсь.

– О, это, – говорит она.

– К этому когда-нибудь привыкаешь?

Она снова зевает.

– На самом деле, нет. Но сейчас вид напоминает мне о смене часовых поясов. Кстати,

какие у тебя планы? В районе Митпэкинг есть клуб, в который я планирую заглянуть. Можем

пойти вместе, если хочешь.

Я отрываю взгляд от величественных небоскребов за окном.

– Не думаю, что мне можно, – обращаю я еѐ внимание.

Александра улыбается.

– Уверена, что-нибудь можно придумать. Ты сошла бы за 21-летнюю в правильной

куртке. Могу одолжить тебе что-нибудь.

– Нет, спасибо; у меня встреча с Тиной ди Гаджиа, – объясняю я, радуясь, что мама с

папой не находятся рядом и не слышат этот разговор. Иначе я бы уже летела домой ближайшим

рейсом.

Брови Александры удивленно поднимаются.

– Тина? О боже. За тобой присматривает Тина? Это всѐ объясняет.

Лимузин довозит нас прямо до апартаментов Модел Сити на Манхэттене. Александра

говорит, что это неподалеку от Вашингтон-Сквер-парк. Мне это ни о чем не говорит, потому что я

никогда не слышала об этом парке, но еѐ интонации подсказывают, что я должна радоваться,

поэтому я так и делаю.

Я ожидаю чего-то, похожего на дом Кассандры, но не расположения в многоквартирном

доме. Представляю себе роскошный бархат, невероятные картины и потрясающий вид на

известные места вроде Эмпайр Стейт Билдинг. Однако когда мы втискиваемся в крошечный

лифт, я понимаю, что заблуждалась. Сильно заблуждалась.

Квартира включает в себя крошечную гостиную и три спальни с двумя двухъярусными

кроватями в каждой; из окон открывается вид на пожарную лестницу соседнего здания. Никакого

бархата и картин, только необходимая мебель, которой не видно под кучей раскиданной одежды.

– Добро пожаловать! – говорит Александра. – Разве здесь не здорово? Крутое место.

Сладенькие, есть кто живой? Александра дома! И угадайте, что? Я привела подопечную Тины ди

Гаджиа! Ву-у!

Я стою столбом минуты две, пока оглядываю обстановку. Как будто мы в школьной

поездке, но без учителей. Здесь царит хаос и сильно пахнет вареными хотдогами, дезодорантом и

спреем для волос. Дверь ванной комнаты распахивается и внутри обнаруживается девушка,

чистящая зубы у раковины, ой, совершенно голая. Она поворачивается и дружелюбно машет мне

рукой. Голая. Абсолютно. Если не считать резинку для волос. Я скучаю по маме.

Но держу пари, наверняка и Лили Коул, и Линда Евангелиста проходили через то же

самое, – по крайней мере, в самом начале карьеры. Жду не дождусь, когда я смогу рассказать об

этом Аве. Это совсем не похоже на ту жизнь моделей, которую она представляла себе. На фоне

этого наша спальня дома выглядит роскошной.

– Для тебя тут записка, – кричит Александра. – Она была на твоей подушке. Кстати, твоя

кровать – вот эта. – Она указывает на нижнюю койку с почти не мятым одеялом, которую в

данный момент кто-то использует в качестве шкафа. Она покрыта миниюбками, джинсами,

топами на косточках, свободными свитерами и пиджаками с поясом. Я бы с удовольствием носила

почти любую вещь из этой кучи, но в данный момент мне интересно, как я должна спать здесь.

Я читаю сообщение, написанное на плотной белой бумаге, украшенной изображением

шокирующе розовых туфель:

– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НЬЮ-ЙОРК, ПРИНЦЕССА!

ВСТРЕТИМСЯ В ХЕЛПМЭН В ТРИ ЧАСА.

ВОЗЬМИ ТАКСИ.

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

ТИНА

Я смотрю на свои часы. Разница во времени сбивает с толку. По моим ощущениям, уже

вечер, однако в Нью-Йорке сейчас всего лишь полтретьего. Мне как раз хватает времени, чтобы

сменить джинсы, накрасить губы блеском и найти таксиста, который знает, где находится

Хелпмэн. Когда мы останавливаемся у элегантного здания из красного кирпича, остается минута

до назначенного часа.

В принципе, хорошо, что я постоянно куда-то спешу, потому что это отвлекает меня от

мыслей о том, что будет происходить завтра и послезавтра. Константин и Рид. Рудольф Рейссен.

Гадюка. Полная ванна змей. Да, я сказала маме с папой, что все хорошо, но размышлять обо всем

этом жутковато, так что я стараюсь не думать.

Вместо этого я делаю быстрый вдох и любуюсь зданием. В любом случае, это не Нью-

Йоркский небоскреб. Это всего лишь пятиэтажка и, на самом деле, похоже на старомодный склад

или, возможно, большую школу. У здания арочные окна, много металлических конструкций и

крутые ступени, ведущие к двойным дверям. Жаль, что у меня нет времени, чтобы

сфотографировать здание на телефон. В любую секунду я могу опоздать, и это будет

непрофессионально.

Когда я поднимаюсь на крыльцо, словно из ниоткуда появляется молодой мужчина в

зеленой униформе и открывает передо мной двери. О, понятно. Не школа или склад. Хелпмэн –

это отель. Разумеется.

Я оказываюсь в темном и роскошном лобби, пахнущем сандаловым деревом и специями.

Посреди помещения меня ждѐт Тина в чѐрном шерстяном пальто и фиолетовых сапогах, на вид

сделанных из шерсти яка. Рядом с ней стоит большая темно-лиловая магазинная сумка со

скромным ярлычком МАЛБЕРРИ на уголке. Когда Тина замечает меня, она распахивает свое

пальто и подходит, чтобы поприветствовать меня воздушным поцелуем.

– МИЛАЯ! Ты это сделала! Добро пожаловать в мой город! О боже! Что это у тебя на

плече? Тебе нужно вот это.

Мы усаживаемся в соседние кресла, и я открываю темно-лиловую сумку. Внутри неѐ

находится хлопчатобумажный мешок, а в нѐм, наконец-то, – незаменимая сумка от Малберри.

– Это просто вещица, – говорит Тина, небрежно взмахивая рукой. – Не благодари меня. Я

работала с Малберри над ними. Это просто маленький подарок невероятной тебе. А теперь –

переходим к ТЕБЕ. Сегодня мы готовимся. Завтра у нас съѐмки. Потом несколько кастингов и

можем развлекаться, ладно? Ну, по крайней мере, ты можешь. Первым делом, я должна лететь в

Лос-Анджелес, потому что Тайре нужно побеседовать со мной, но тебе шестнадцать лет и у тебя

всѐ будет в порядке, верно, принцесса? Ты будешь наслаждаться СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ.

Разговаривая, мы проходим к лифтам и поднимаемся на четвертый этаж отеля. Мы

выходим в коридор, который, кажется, целиком облицован мрамором. Мраморный пол,

мраморные стены, даже настенные светильники из мрамора. Проходим в отделанную мрамором

комнату с шестью хромированно-кожаными стульями, стоящими перед зеркалами.

Парикмахерская. Самый шикарный салон, который я могла бы себе представить.

– Знакомься, это Джейк, – говорит Тина. – Джейк Эмерсон. Он будет работать с тобой

завтра, так что сегодня мы тебя красим. Ты будешь ВЕЛИКОЛЕПНА.

Джейк Эмерсон невысокий, как Тина, с объѐмной прической, в тесных джинсах, блейзере в

обтяжку и с широкой улыбкой.

– Мне нравится твоя сумка, – говорит он, любуясь моей обновкой. Можете идти, мисс

Джи. Мы с ней управимся за полтора часа. А теперь, Тед, дай-ка взглянуть на тебя. У тебя

очаровательное лицо.

Мне нравится Джейк. Очень нравится. Он объясняет, что собирается покрасить мои

волосы в особенный оттенок золотого, чтобы соответствовать логотипу «Константин и Рид».

Затем пара его помощников наносят краску на мою голову и заворачивают в фольгу под

руководством Джейка. На данный момент мои волосы длиной всего лишь полтора дюйма в самом

отросшем месте. Я бы не сказала, что этого достаточно для окрашивания, но Джейк уверен, что

все будет хорошо. Его собственные волосы покрашены в шесть разных оттенков блонд, уложены в

небрежную прическу в стиле помпадур34 и выглядят великолепно, что обнадеживает. Тем

временем, он болтает о моделях, с которыми он недавно работал, и в их число входят многие

девушки, о которых я слышала, и несколько неизвестных мне. Это словно высидеть эпизод "Топ-

модель по-американски".

Результат невероятен. Мои волосы сияюще-золотые, глянцевые и великолепные. Конечно,

всѐ ещѐ очень короткие, но гладко причесанные, как плотно облегающий блестящий шлем. Они

выглядят лучше, чем когда-либо раньше. Я так признательна за мою новую изумительную голову,

что даже не знаю, как это передать словами. Как ни странно, когда Джейк видит мой счастливый

потрясенный взгляд, у него на глазах выступают слѐзы.

– Я знаю, прелесть моя, я знаю, – говорит он, обнимая меня перед зеркалом.

Девушка, глядящая на меня из отражения... притягивает взгляд. Даже круче, чем на

обложке i-D. Интересно, что Тина запланировала для меня дальше.

Она снова появляется в самый подходящий момент и ведет меня в подвал, где находится

роскошный спа-салон. Женщина в бледно-зеленом жакете в восточном стиле и в укороченных

брюках отводит меня в помещение с успокаивающей музыкой, где меня шлифуют, массируют и

всячески балуют, пока я ощущаю легкость и пустоту в голове от нереальности происходящего. От

этого, а ещѐ от того, что последний раз я ела во время полета. На самом деле, я настолько голодна,

что это отвлекает от мыслей о позировании для Рудольфа Рейссена, что, в общем-то, неплохо.

Тем не менее, когда Тина в очередной раз приходит за мной, я намекаю, что было бы

неплохо что-нибудь съесть.

Она удивляется и смотрит на свои часы.

– Хорошо. Я не думала, что уже так поздно. Пойдѐм поищем что-нибудь.

Какое облегчение. По пути сюда такси проезжало мимо множества привлекательных

ресторанчиков, кафешек и закусочных. Не могу дождаться, когда же смогу исследовать их.

– Чего бы тебе хотелось? – спрашивает Тина.

Пожимаю плечами в ответ.

– Чего угодно. Честно. Может, бургер?

Она слегка вздрагивает.

– Как насчет большого куриного сэндвича? Я привыкла питаться такими в Бруклине.

– Восхитительно, – согласилась я.

– Я знаю превосходное место.

34 Длинные зачесанные назад или высоко уложенные волосы и коротко стриженные бока.

На максимальной скорости мы отправляемся из отеля в обратный путь мимо всех

местечек, которые я разглядывала по дороге сюда, и от аппетитных ароматов у меня громко урчит

живот. Наконец, мы добираемся до узкого здания со стеклянным фасадом безо всяких вывесок на

двери.

"У Маркуса", – говорит Тина с ликующей улыбкой. – Открылся в прошлом месяце. ВСЕ

мечтают сюда попасть. Иди за мной.

Это место не отвечает моим представлениям о ресторанах. Возможно, магазин Apple, но

никак не место, где можно раздобыть еды. Внутри находится крошечная стойка регистрации и

широкая лестница, ведущая вниз. Я заглядываю через перила, чтобы рассмотреть огромное

помещение, заполненное маленькими столиками, официантами в униформе и клиентами в

костюмах и дорогих платьях. Воздух наполнен звоном бокалов и гулом голосов.

– Разве это место не ПОТРЯСАЮЩЕЕ? – перекрикивает Тина окружающий нас шум.

Выглядит пугающе. Я бы с куда большим удовольствием оказалась в МакДоналдсе, но это

было бы чѐрной неблагодарностью. Я иду следом за Тиной, когда она занимает нам столик, и жду,

пока она не сделает заказ.

– Два больших куриных сэндвича, – говорит она официанту, обслуживающему наш

столик. На нѐм надет смокинг и галстук-бабочка, и мужчина выглядит так, будто собрался

провести ночь в опере. Он не похож на парня, подающего сэндвичи, и, конечно, его губы кривятся,

когда он сообщает, что шеф-повар не готовит подобные блюда.

Тина пренебрежительно отмахивается рукой.

– Для меня готовит. Скажите ему, что это Тина, и я хочу такие же сэндвичи, которые он

готовил в Сохо Хауз. Но с кучей рукколы, только домашними помидорами и без майонеза. И это

место ВЕЛИКОЛЕПНО. Я расскажу о нѐм своим друзьям. Кстати, это Тед Ричмонд. Она станет

новенькой горячей штучкой в Нью-Йорке. Вы уже В ВОСТОРГЕ от неѐ?

Официант повторно смотрит на меня, и на этот раз его взгляд задерживается. Думаю, он

любуется моими волосами. Сегодня они действительно изумительны, так что я не виню его. Я

дружелюбно улыбаюсь мужчине, и вскоре он снова появляется возле нашего столика, с тарелками,

заваленными несколькими слоями курицы, тостами и сложно оформленными листьями салата.

Вот теперь моя улыбка ослепительна. Эта еда мне просто необходима.

– Ну, разве не райское местечко? – говорит Тина, пальцами вытаскивая курицу из

сэндвича. – Мне всегда нравится, когда открывается новое место. Практически невозможно

заполучить свободный столик, но ты тоже сможешь, принцесса, потому что теперь они тебя

запомнят. Не ешь это.

Она вынимает сэндвич у меня из рук (которыми я довольно неуклюже пытаюсь сжать все

ингредиенты вместе – ну а как ещѐ это есть?) и убирает из него тосты, кусочек за кусочком. Затем

кладет их на свою боковую тарелку, а на мое блюдо вилкой перекладывает курицу и листья салата.

– Почему? – спрашиваю я. У меня нет непереносимости глютена или чего-то ещѐ. Я

полагала, что она в курсе. Я имею в виду, мы обе мега-худые. Не похоже, что нам нужно похудеть.

– Углеводы, – коротко отвечает она.

– Но я в них нуждаюсь, – объясняю я. – Умираю от голода.

– Это изменится, когда ты съешь всю эту курицу.

– Мне этого не хватит.

Мне не нравится спорить с Тиной, но спорить с моим желудком ещѐ хуже, а несколько

кусочков курицы и помидоров его сейчас не осчастливят – совсем нет.

Тина откладывает свою вилку и вздыхает.

– Я не хочу, чтобы завтра у тебя были маленькие мешки для Руди. Не дай бог. И теперь ты

будешь учиться есть в умеренных количествах, принцесса. Оглянись вокруг.

Она указывает на сидящую за ближайшим столиком женщину с широковатыми бедрами, в

тесных шерстяных брюках, и содрогается.

– Но я должна питаться, – объясняю я. – Я ещѐ расту.

– Конечно, – говорит Тина, подзывая официанта, чтобы он убрал тарелку с тостами –

очевидно, они еѐ беспокоят.

– Но однажды ты прекратишь расти. И тогда тебе нужно будет контролировать каждый

фунт веса. Часы в тренажерке. Тотальный подсчет углеводов. Лучше начать прямо сейчас, чтобы

это вошло в привычку. Нет ничего плохого в том, чтобы ощущать легкий голод. Это сократит

время в тренажерном зале. Мы не хотим, чтобы ты растолстела.

Еѐ слова звучат благоразумно, но вот мой желудок с этим категорически не согласен. На

самом деле, я практически не понимаю, о чѐм ещѐ мы говорим остаток ужина, потому что в

основном пытаюсь заглушить урчание живота. Я рассеянна даже тогда, когда Тина прощается со

мной, желает удачи на завтра и напоминает о том, чтобы я легла пораньше. И в своѐ второе

появление в апартаментах я мчусь на кухню и съедаю полпачки печенья Орео, которое нахожу в

глубине шкафчика.

После этого окружающая действительность кажется куда лучше. Я нахожу свою кровать,

перекладываю одежду на чьѐ-то ещѐ одеяло и переодеваюсь в удобный свитер. В гостиной пара

девушек смотрят "Самые разыскиваемые в Америке"35 по телевизору. Я полагала, что это какое-то

шоу вроде "Топ-модель по-американски", но оказалось, что оно о серийных убийцах. Несмотря на

это, было что-то расслабляющее в том, чтобы просто тихо сидеть рядом с другими девушками,

ничего не делая. Это напомнило мне о тех временах, когда мы с Авой вместе смотрели

детективные шоу и старые фильмы. Она сегодня виделась с Джесси. Интересно, как у них дела.

Я обнимаю колени и дрожу. Трудно поверить, что всѐ это происходит в Нью-Йорке.

Наконец, одна из девушек начинает сердито оглядываться по сторонам. Чей-то телефон

всѐ звонит и звонит. У него знакомый пронзительный рингтон, и я удивляюсь, почему никто не

берѐт трубку, но только полминуты спустя осознаю, что это мой телефон. Не новый, модный

айфон, который мне предоставили в Модел Сити на время поездки, а старый раздолбанный Sony,

валяющийся на самом дне моей старой сумки. Мама уже звонила на новый номер, чтобы

убедиться, что у меня всѐ в порядке, так что мне интересно, кто же звонит сейчас на этот. С

прибавкой международного кода я не узнаю номер.

– Дэйзи? – спрашиваю я, удивляясь тому, что она не боится потратить кучу денег на

звонок в такую даль.

– Привет. Тед? Это Ник. Ник Споук.

– Ник? Ник? Ээ, привет.

Ого, ничего себе! Он звонит мне в Нью-Йорк. В смысле, почему вдруг? Но, ничего себе! Я

пытаюсь замедлить сердцебиение и казаться крутой и утонченной, а не паникующей и смущенной.

– Извини, что так поздно, – говорит он после паузы.

Я смотрю на часы, смущенная ещѐ больше.

– Ещѐ не поздно.

– Сейчас час ночи!

– Да нет, – говорю я, – Сейчас восемь вечера.

– Что? Ты где?

– В Нью-Йорке, – объясняю я. – А почему...?

– Нью-Йорк? Ты в Нью-Йорке?

– Да, у меня съѐмки утром.

– О. Точно. – До этого его голос был взволнованным. Сейчас он ужасно холоден. Снова

абсолютно Кошмарный Мальчик. – Ясно. Я звонил, чтобы выяснить, почему твоя сестра недавно

рассталась с Джесси. Он остался здесь и только что сообщил мне это. Но я полагаю, что раз ты в

Нью-Йорке, это тебя не касается.

– Что? Нет! Ты не так понял, – настаиваю я, быстро перемещаясь в ванную комнату,

чтобы хоть как-то уединиться. Я закрываю дверь и приседаю в душевой кабинке – здесь нет

ванны – сгорбившись в уголке с задранными до ушей коленями. – Наверняка это Джесси порвал

с Авой. Как он мог так поступить?

Ещѐ одна пауза в разговоре.

– Нет, – говорит Ник резким твѐрдым голосом. – Я думаю, Джесси всѐ верно понял. Она

сказала ему: "Я изменилась. Мы больше не можем быть вместе." И ещѐ Ава запретила ему звонить

ей. Я сказал, что это она порвала с ним, ясно? Он просто разбит. Я должен понять, в чѐм проблема.

О, нет. Теперь мне всѐ ясно. Бедная Ава. Она всѐ это время отталкивала Джесси, боясь, что

еѐ опухшее лицо и изможденное тело вызовут у него отвращение.

35 America’s Most Wanted – передача с необычной идеей «охоты на человека» – о преступниках, объявленных

полицией в федеральный розыск. Ловить их должны при помощи вышеозначенной передачи и

всеамериканской зрительской аудитории.

– На самом деле, она не это имела в виду, – начинаю объяснять я. – Когда она сказала,

что изменилась, она подразумевала своѐ опасение, что он разлюбит ее. Она просто испугана. Но я

уверена, что она ошибается. Разумеется, он...

– Погоди, – говорит Ник. – Так ты в Нью-Йорке?

– Ну да, я так и сказала.

– Это означает, что ты не собираешься участвовать в церемонии бритья голов, которую

планирует Ава? Джесси мне всѐ об этом рассказал. Я думал, что это была отчасти и твоя идея. И

ты знаешь, что? Я был очень впечатлен этим. Я думал, что ты отличаешься...

– Ну, я...

– ... и ты действительно отличаешься, если подумать. Когда-то я встречал довольно

злобных моделей, но ты дашь им всем фору. Я имею в виду, ты не будешь там для поддержки всех

этих детей, больных раком? Классика. Поздравляю.

Он смеѐтся. Он на самом деле смеѐтся.

Я так зла, что даже не могу говорить. Мне приходится несколько секунд глубоко дышать,

прежде чем ко мне возвращается способность говорить.

– Слушай, Ник. Это Ава хотела, чтобы я поехала сюда. Она в восторге от того, что я

получила работу. Отстойное время, но я не виновата. И с какой стати ты решил, что имеешь право

указывать мне, что делать?

Но я практически уверена, что он повесил трубку после моего "Слушай, Ник". Тишина в

трубке. Моя ярость пролилась где-то на полпути через Атлантический океан.

Целую вечность я сижу, трясясь, в душевой кабинке, пока кто-то не начинает громко

стучать в дверь, напоминая, что ванная комната является общественным достоянием. Затем я

переодеваюсь в пижаму и залезаю под своѐ позаимствованное, колючее и пахнущее чужими

духами одеяло, и лежу там, все ещѐ сотрясаясь, пока Александра укладывается в кровать над моей,

и звук еѐ дыхания постепенно переходит в сонное сопение.

По крайней мере, поначалу. Вскоре она храпит, как поезд, едущий через туннель. Обычно

подобное мешает мне, но этой ночью совершенно не имеет значения. Грубость, озлобленность и

тупость Ника гораздо сильнее раздражает, чем любой шум, который она могла бы произвести.

Да кем он себя возомнил? Он не осознает, какую крошечную роль играет моѐ присутствие

в больнице. Он не понимает, насколько важна для меня эта работа. Это огромный шанс доказать

самой себе – я могу делать что-то креативное и быть реальной частью мира, в котором люди

носят жакеты из хвостов бумажных змеев и одеваются как монгольские воины. Найти себя как

личность, по словам Тины.

Если у меня будет успешная карьера, я смогу помочь всем. Конечно, я бы не хотела

находиться прямо здесь и сейчас, но у меня нет выбора. Я хочу быть удивительной, чтобы моя

сестра могла мной гордиться. Она написала мне записку и засунула еѐ в сумку: "Carpe Diem"36 –

Лови Момент. Что ещѐ я должна была делать? Я не знала, что она собирается совершить такую

глупость, как порвать с любовью всей своей жизни, как только я взойду на самолет.

Ненавижу Ника Споука. Больше, чем Кэлли Харвест и Дина Дэниэлса вместе взятых. Я

действительно ненавижу его.

В конце концов, я слышу, как две девушки, хихикая, уходят в клуб, и удивляюсь, как

сейчас может быть уже полтретьего ночи. Ручаюсь, я не буду выглядеть завтра лучшим образом, и

это полностью вина Ника.

Глава 35.

– Боже, у меня есть пара туфель на шпильке от Прада такого цвета, но с твоими глазами

он смотрится не очень. Электрик37? Чем ты занималась прошлой ночью?

Миранда, мой визажист, явно не в восторге.

– Пыталась уснуть, – говорю я. – Я не шаталась по клубам, клянусь.

Она поджимает губы и ищет в своих запасах более плотный консилер.

– Проблема с бойфрендом?

36 Carpe diem (лат.) – «живи настоящим» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент».

37 Электрик (Electric blue) – цвет, определяемый как голубовато-синий или синий с серым отливом.

Я яростно мотаю головой.

– О, правда? – она улыбается. – Знаю я этот взгляд. Он словно говорит: "Он не мой

бойфренд". И это, безусловно, означает проблемы с бойфрендом.

Она дружелюбно смеѐтся и не придает значения моему мрачному выражению лица,

которое транслирует, что она неправильно всѐ поняла о нас с Ником. Я не собиралась

рассказывать ей о Нике. Но как можно быть таким бессердечным? В любом случае, Ава прислала

мне пожелание удачи по смс с утра и сообщила, как она рада за меня и как ПОТРЯСАЮЩЕ всѐ

сегодня пройдѐт, и всѐ это только доказывало, насколько неправ был вчера Ник Споук.

Ава права. Я в Нью-Йорке, в студии ведущего фотографа, окруженная командой

визажистов, стилистов, маркетологов, ассистентов, техников. Есть даже девушка, единственная

работа которой, кажется, убедиться, что у меня достаточно клубники в шоколаде, чтобы

пополнить мои запасы энергии. Меня доставили сюда с утра пораньше на лимузине с другим

водителем, который привез свежие рогалики, любезность от Нью-Йоркского коллеги Фрэнки из

Модел Сити. (Чистые углеводы. Слава богу, Тины не было со мной в машине).

Из стереосистемы звучит джаз, я могу смотреть на Статую Свободы, если немного вытяну

шею, сидя в кресле визажиста, и абсолютно все В ВОСТОРГЕ от моей прически. Даже тѐмные

круги у меня под глазами – ерунда, с которой запросто справились несколько слоев корректора

Toucheclat от YSL. Я снова Зена – и я собираюсь красоваться на рекламных щитах и задней

обложке каждого журнала, о котором вы когда-либо слышали.

Я слегка в восторге, и это правда, от Рудольфа Рейссена. Он встретил меня в дверях студии

и оказался великолепным образцом мужской красоты Тома Форда в сочетании с неиссякаемой

энергией Тома Круза. В самом деле, он сам должен блистать в журнале или на киноэкране. В

реальной жизни он просто слишком... велик... в каком-то смысле. Рудольф заглянул мне глубоко в

глаза, медленно поцеловал руку и прошептал:

– О, да. Жду с нетерпением, когда мы начнѐм с тобой работать, Девочка-Гадюка.

Мне пришлось сопротивляться желанию захихикать. Но это желание вскоре само пропало,

когда я увидела размер студии Рудольфа – больше, чем вся наша квартира – количество

мечущихся людей, кучу дорогостоящего оборудования и кабелей повсюду, и массивную овальную

ванну в другом конце помещения. Она установлена на сцене с лестницами со всех сторон, так что

Рудольф может охватить еѐ с любого ракурса. Превосходно для Рудольфа, но немного пугающе

для школьницы из южного Лондона, которая бы предпочла, чтобы сейчас мама держала еѐ за руку

и сказала, что всѐ будет хорошо.

К счастью, ко мне подошел Эрик Блох, пробравшись через все эти сплетения кабелей на

полу, в привычной мятой рубашке и босиком, и поприветствовал меня, как старого друга. Так

здорово видеть его здесь. Он представил меня Миранде, и она увела меня в гардеробную зону

позади, где казалось намного тише и не так БЕЗУМНО, как выразилась бы Тина.

У Миранды есть характерная доска, которую она сделала для Рудольфа, чтобы

продемонстрировать, как будет выглядеть мой макияж в стиле гадюки. Он включает в себя много

мерцающей помады, зеленые и золотые тени для век и накладные ресницы. Я смотрю в зеркало,

пока моѐ лицо постепенно превращается во что-то сияющее и привлекательное. Приходит

девушка по имени Кэнди, чтобы сделать мне соответствующий маникюр. Пока они работают, мы

болтаем.

– Итак, с кем ещѐ ты работала? – спрашивает Миранда.

– Практически ни с кем, – признаюсь я. – Моя первая настоящая съѐмка была для Эрика,

и это произошло всего несколько недель назад.

– Серьѐзно? – задумчиво переспрашивает Миранда. – Боже, что произошло? Кто тебя... в

смысле, ты должна знать довольно влиятельных людей, чтобы заполучить эту работу.

– Ага. Тина ди Гаджиа.

Она кивает.

– Ясненько. Это реально бешеная леди.

– Ты в курсе, что она когда-то была всего лишь нелепым ребѐнком из Бруклина? –

встревает Кэнди.

– Ага, она говорила, – отвечаю я, с улыбкой вспоминая беседу с яхты.

– Она ходила в старшую школу с моим кузеном, – продолжает Кэнди. – Один день:

придурковатая девица в очках; следующий день: привет, Vogue. Это было как с Дурнушкой

Бетти, только не за четыре сезона, а всего за один.

– Она сказала, что еѐ брат был в восторге от еѐ превращения, – добавляю я.

Кэнди замолкает и косится на мой свеженарисованный зелѐный маникюр.

– Брат? Какой ещѐ брат?

– Тот, который умер.

Она поджимает губы.

– Неа. Не было никакого брата.

– Да нет же, был у неѐ брат, – уверяю я Кэнди, удивляясь, что ей неизвестна эта часть

истории. – У него была опухоль мозга. Это было ужасно.

– Не знаю, от кого ты это услышала, милая, – Кэнди хмурится, переходя к следующему

ногтю. – Мой кузен знаком с ней много лет. Совершенно точно, она единственный ребенок в

семье. Расскажешь?

– Закрой-ка глаза, – перебивает Миранда. – Потому что я собираюсь кое-что распылить

на тебя.

Я сижу с закрытыми глазами и чувствую себя сбитой с толку. Как я вообще могла

перепутать что-то такое важное, как был ли брат у Тины или нет? Кажется, она сказала это

совершенно чѐтко. Я думала, что эта беседа была очень важной. Она была обо мне, вылезающей

из своей "куколки", разве нет? Поиск себя как личности. Сейчас я вообще уже не уверена, что

разговор был об этом. Мне бы хотелось, чтобы Тина была сейчас не в Лас-Вегасе, и я могла бы

уточнить.

Когда Миранда с Кэнди закончили свою работу, моей собственной маме понадобилось бы

как следует приглядеться, чтобы узнать меня. Я зеленая с золотом, сверкающая и опасная.

Немного похожа на рептилию, но в хорошем, сексуальном смысле. Выгляжу потусторонне и

СОВЕРШЕННО не похожа на моего дядю Билла или ещѐ кого-нибудь, носящего фамилию Траут,

или прозвище Пятница. Я выгляжу как произведение искусства. Миранда очень, очень хороша в

своем деле.

Джейк Эмерсон прибывает в сопровождении ассистента и приступает к полировке моих

бледно-золотых волос до абсолютного блеска, приводя в порядок практически каждую прядку.

Пока он занимается этим, женщина с зачесанными назад волосами, с головы до ног одетая в

Армани, подходит ко мне представиться. Еѐ зовут Диана, и она отвечает за рекламную кампанию

Гадюки. Она очень тихая и очень строгая, и все остальные в помещении выглядят такими же

испуганными, как и я. Сегодня она клиент и вторая по важности персона здесь после Рудольфа.

Однако даже Диане, кажется, нравятся мои волосы и макияж. Хорошо.

Следующей подходит гораздо более юная девушка в старом свитере и джинсах. Это Джо,

главный стилист, она заботится о моем облачении. Она протягивает мне с улыбкой довольно

небольшую плоскую коробку.

– Ты определенно влюбишься в это, – говорит она. – Это из Майла, чистейшее

французское кружево, оно стоит пару сотен баксов. Поострожней с ним!

Она разворачивает папиросную бумагу и аккуратно вытаскивает что-то из коробки. Вещь

телесного цвета, нежная, и в определенном смысле, очень красивая. Есть всего лишь одна

крошечная загвоздка.

ЭТО – крошечное. Стринги. Они с легкостью уместятся в моей ладони.

За этим следует небольшая пауза, пока модель (а это я) присматривается. Этот сезон был

посвящен объѐмным вещам. Всѐ, что я до сих пор примеряла на съѐмках, состояло из большого

количества объѐмных тканей. Этот клочок кружева мог бы пролезть через пуговичную петлю

пальто от Miss Teen.

– Я думаю, что тут какая-то ошибка, – шепчу я.

– Никаких ошибок, – говорит Джо. – Сексуально, разве нет? Ужасно, что никто этого не

увидит. Вещь будет скрыта под змеями. Я только что видела их тут. Целые ведра змей.

Огромное облегчение.

– Вы уверены? Я имею в виду, это точно? Я буду полностью прикрыта?

– О, да. Эта вещица лишь для того, чтобы у тебя был правильный настрой.

Лааааадно. Какой настрой должны мне придать кружевные стринги? Ну кроме

дискомфорта. Я продолжаю пялиться на коробку. Безусловно, это самая крошечная из всех вещей,

которые я когда-либо носила.

Джейк объявляет, что на данный момент он закончил с моими волосами. Пора одеваться. В

стринги. Там больше нет никакой одежды.

– Хочешь, чтобы я помогла тебе с этим? – спрашивает Джо.

– НЕТ! – закашлялась я. – В смысле, нет, спасибо. Я справлюсь.

– Осторожней с ними. Кружево очень тонкое, ты в курсе?

Как кто-либо может помочь со СТРИНГАМИ? Я, правда, не хочу это знать. Кажется,

вокруг примерочной зоны слоняется множество людей, так что я проскальзываю в ванную

комнату и переодеваюсь там, очень осторожно и самостоятельно. Затем я закутываюсь в огромный

махровый халат, который мне предоставили, и поражаюсь, как люди вроде Кэлли Харвест носят

стринги каждый день ради собственного удовольствия.

Было бы так здорово, если бы Ава находилась сейчас рядом, поддразнила меня по этому

поводу и подсказала, как сделать это чуть менее дискомфортным. Я просто должна запомнить это,

чтобы потом описать ей со всеми кровожадными подробностями, когда вернусь домой. Надеюсь,

рассказ немного развеселит еѐ после неудачи с Джесси. Интересно, как она себя сейчас чувствует?

Но у меня нет времени размышлять об этом. Как только я выхожу, Рудольф удовлетворен

подготовкой места действия. Я подхожу к ванне, уже наполовину заваленной тонкими,

эластичными змеями, и ещѐ пара ведер с ними стоят наготове рядом. Достаточно, чтобы прикрыть

меня. Я никогда раньше так не радовалась при виде кучи искусственных змей. Единственная

проблема вот в чѐм – как мне забраться под них, чтобы все не пялились?

Джо чувствует моѐ смущение и как-то отправляет Эрика, Рудольфа, Диану и техников в

другую часть помещения. Теперь она нравится мне чуточку больше. Она держит передо мной

банный халат, как ширму, пока я залезаю в ванну и закапываюсь под змей. Затем она насыпает

сверху ещѐ рептилий, пока я не оказываюсь погребена под ними. На самом деле, теперь не так уж

и плохо. Они нагрелись под лампами и укрывают меня, как удобное одеяло. После моей отстойной

ночи было бы восхитительно просто прилечь здесь и поспать. Но вряд ли мне заплатят такую кучу

денег за сон в ванной.

– Готова? – окликает Эрик.

– Угу, – отзывается Джо.

Постепенно все направляются обратно на съѐмочную площадку. Я продолжаю

расслабленно валяться, пока Эрик проверяет свет, а Рудольф распределяет своих ассистентов

вокруг, выкрикивая инструкции.

Я нахожусь в студии на Манхэттене, освещенная дюжиной прожекторов и

высокотехнологичных отражателей. Миранда поблизости, чтобы убедиться, что моѐ лицо сияет,

как следует. Джейк наблюдает за моими волосами, как коршун, вдруг волосок выбьется из

причѐски. Джо аккуратно раскладывает змей вокруг меня. Рудольф уже негромко

переговаривается с Дианой, изредка поглядывая в мою сторону.

Так вот оно как, быть топ-моделью. Сексуально, нервно – и довольно вонюче, эти

резиновые змеи нагрелись под лампами. На самом деле, я начинаю задаваться вопросом,

справлюсь ли я, когда Эрик требует сменить музыку. Джаз сменяется барабанным ритмом нью-

вейв. О боже, Blondie – для меня. Помещение внезапно заполняется песней ―Rapture‖ в

исполнении Дебби Харри. Эрик перехватывает мой взгляд и подмигивает. Это как раз то, что мне

нужно: сочетание Нью-Йорка и Дейзи. Эрик действительно милый парень.

Мы готовы. Диана садится за монитор, чтобы оценивать снимки, когда Рудольф будет их

делать.

– Ладно! – говорит он. – Тед, сейчас ты должна продемонстрировать мне ядовитый

змеиный взгляд. Покажи, почему именно ты самая крутая девушка Нью-Йорка. Приподнимись

немного. Больше плеч. Давай немного развлечѐмся.

Довольно сложно удерживать нужную позу посреди змей, демонстрируя достаточную

часть колена и плеч, и убедиться, что глаза отражают свет должным образом. Когда я готова, я

освобождаю свою голову от всего кроме Зены и выдаю ему взгляд Королевы Воинов.

Рудольф улыбается в ответ, но скорее вежливо, чем восхищенно. Ой.

После нескольких кадров он присоединяется к Диане за монитором. Она выглядит очень

чопорной в своем строгом жакете и волосами, заплетенными во французскую косу. Ей бы

посидеть в ванне в стрингах. Диана и Рудольф тихо переговариваются некоторое время. Они

звучат не слишком удовлетворенно.

– Ладно, народ, нам нужно убрать несколько змей, – объявляет Рудольф. – Тед будто

утопает в масле.

Я вздыхаю с облегчением. По крайней мере, это не моя вина. Эрик подходит и вытаскивает

несколько змей с извиняющейся улыбкой. Рудольф оценивает картинку через видоискатель.

– Больше. Ещѐ больше. Все ещѐ выглядит, как масло.

Эрик вычерпывает еще. Куча змей на полу позади него растет, и один из техников

подходит и отодвигает их в сторону. Мое резиновое одеяло превращается в покрывало. Верх моей

груди начинает открываться, как и ноги до бедер, и некоторые участки живота. Я кидаю быстрый

взгляд на своѐ тело. Это похоже на бикини. Бикини без бретелек. По крайней мере, никому не

видно стринги. Я так думаю. Но теперь Эрик отошѐл, и я снова смотрю в камеру Рудольфа,

пытаясь передать ему магический выстрел глазами.

Сконцентрируйся. Сконцентрируйся, Девочка-Гадюка.

Мы работаем на протяжении нескольких песен Blondie, но Рудольф всѐ ещѐ недоволен.

–Ладно, детка, я устал. Не сверкай на меня, а пламеней. Эта Девушка-Гадюка – не снежная

королева, она – вулкан. Тлей, как угли, крошка.

Я останавливаюсь, смущѐнная. Я никогда раньше не была вулканом, и когда пытаюсь

представить это, на ум в первую очередь приходят слишком острые тайские закуски. Разумеется,

это не то, что нужно Рудольфу. "Вулкан" больше похож на "Вампиршу", и это точно не лучший

момент в моей жизни. Это совсем не так, как с Эриком. Происходящее значительней, гораздо

сложнее и в целом более... публично. Хотела бы я, чтобы Тина была здесь, она могла бы меня

воодушевить. И возможно, она объяснила бы мне эту ситуацию с еѐ братом. Конечно, она не

могла соврать моим родителям о чѐм-то настолько важном, ведь правда? Это все ещѐ беспокоит

меня.

– Сфокусируйся! – окликает Рудольф. – Где ты витаешь, Змейка? Смотри на меня. Давай,

милая, покажи мне тлеющий огонь! В чѐм проблема?

Рада, что он спросил.

– На самом деле, – говорю я. – Я представляла себе этот образ скорее как воительницу,

чем как вулкан. Ну, вы понимаете – храбрая и горячая, конечно, но не слишком...

Развратная. Я имела в виду, развратная. Могу ли я сказать "развратная"?

– Не слишком какая? – довольно резко спрашивает Рудольф. На этот раз он не сверкает

зубами, потому что он не улыбается мне. Уже нет.

– Слишком... пламенеющая.

Пламенеющая. Что за идиотское слово. Неудивительно, что Рудольф хмурится.

– Хорошо, – говорит он таким тоном, которого я ещѐ не слышала. – Давай поступим, как

ты предлагаешь. Как ты еѐ себе представляешь. Потому что редактор Elle нанял тебя сделать

фотосессию в прошлом месяце, верно? Потому что ты только что вернулась со съѐмок десяти

страниц для русского Vogue в Сибири. О, погоди, нет. Это же был я.

Он смеѐтся, и вся остальная команда его поддерживает.

Я чувствую себя точно так же, как и в день "девушки в трусиках", когда мне пришлось

надеть севшую после неправильной стирки юбку. Или в тысячу раз хуже. Глаза жжет. Честно

говоря, я и не думала, что когда-то снова испытаю подобное. Где же Зена, когда я так в ней

нуждаюсь? Миранда подходит ко мне и притворяется, что поправляет мой блеск.

– Не обращай внимание, – шепчет она. – Он очень обидчивый. Тебе просто нужно

следовать его рекомендациям. Всѐ будет прекрасно, обещаю.

Так что я снова пытаюсь тлеть, игнорируя то, что змеи сваливаются с меня слева, справа и

по центру, и что запах перегревшейся резины вызывает у меня тошноту, и что, если бы мне только

правильно удалось показать мой воинственный взгляд, я уверена, всѐ смотрелось бы куда лучше.

Рудольф делает ещѐ несколько фотографий, но он по-прежнему бегает к монитору и выглядит

разочарованным.

– Извините! – окликаю я. – Прошу прощения. Я растерялась. Можно... можно прерваться

на минутку?

Рудольф вздыхает, смотрит на часы и опускает камеру. Очевидно, что я впустую трачу

чужое драгоценное время.

Стилист Джо подходит ко мне.

– Тебе что-нибудь нужно, малышка? Принести тебе что-то?

Я мотаю головой.

– Только халат.

Она держит его передо мной, пока я вылезаю из ванной и бреду в примерочную. Там к нам

присоединяется Диана, с обеспокоенным взглядом разглаживая свою юбку от Армани.

– Что-то случилось? Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает она.

– Это не совсем то, чего я ожидала, – объясняю я. – Ему нужно что-то... другое. Я знаю,

как быть воительницей, но не вулканом. Я не уверена, что справлюсь с этим.

– Ну, разумеется, справишься! – твердо говорит Диана. – Ты можешь показывать больше,

чем одно выражение, верно? Ты действительно блистала на тех тестовых снимках. Ты идеально

подходишь для этого бренда. Тебе просто нужно быть профессионалом, вот и всѐ.

Сейчас еѐ голос тоже звучит резко. Но она видит мой взгляд, дрожащие губы и кое-как

выдавливает из себя подбадривающую улыбку.

– Давай! Тебе понравится.

Она протягивает руку, чтобы стереть слезинку в уголке моего глаза.

– Тысячи девушек умоляли бы своих бабушек, чтобы поработать с Рудольфом. Я знаю,

тебе кажется, что он давит на тебя, но это потому что он хочет получить великолепный результат.

Это не просто рекламная кампания – это искусство. Тебе просто нужно быть храброй и рискнуть,

Тед. Вот как тебя заметили.

Через пять минут и три съеденных клубнички в шоколаде, я снова нахожусь под лучами

софитов, с подправленной причѐской и макияжем, стараясь быть профессионалом. Змеи

разложены вокруг меня. Не так много, как раньше. Возможно, бикини со стрингами. Вязаное

бикини со стрингами. Я опускаю взгляд, чтобы убедиться, что ничего лишнего не видно. И всѐ

прикрыто – пока ещѐ. Но даже папа не видел меня в таком неприкрытом виде с глубокого детства.

Если Дин Дэниэлс... Фу. Определенно, отвратительно. Мысль вызывает у меня тошноту. И они

собираются поместить фотографию на заднюю обложку миллиона журналов...

Эрик показывает Рудольфу поднятый вверх большой палец. Blondie снова врубают на

полную громкость.

– Лучше, – говорит Рудольф, – ещѐ раз. Хорошо, а теперь, очаровашка, мне нужен

пугающий взгляд. Достаточно. Добавь огня. Подумай о своем парне. Думай о вашем прощальном

поцелуе.

Непонятно почему, я думаю о Нике. Я сразу вспоминаю каждое сказанное им во время

ночного звонка слово, и насколько он заблуждается насчет Авы, и как сильно он меня взбесил.

Рудольф в ужасе отрывает взгляд от камеры.

– Хорошо, не о нѐм. Нам нужно что-нибудь... кто-нибудь... Кто тут самый

привлекательный?

– Эй! – Диана хихикает, все ещѐ глядя в монитор. Я не представляла, что она может

хихикать. Не похожа она на хихикающую дамочку. – Незачем спрашивать, Руд.

Все смеются. Не понимаю, почему. Затем краем глаза я замечаю, что Эрик вздыхает. Он

пожимает плечами и выглядит немного смущенным, но только слегка. Эрик явно привык к

разговорам о том, какой он милый, и я не удивлена, потому что здесь он самый очаровательный...

– ВОТ! Вот ОНО! – Рудольф возвращает камеру в нужное положение и начинает

щѐлкать. – Диана, как это смотрится? Продолжай в том же духе, малышка.

Он снова подходит к монитору, чтобы оценить отснятый материал, пока я пытаюсь

удерживать верное выражение лица. Я стараюсь изо всех сил. Правда. Я думаю о деньгах.

Пытаюсь притвориться, что не пялюсь на жениха супермодели, которую я никогда даже не видела,

и что все в этой полной профессионалов мира моды комнате не знают, что я в тайне мечтаю о нѐм.

И что я не сижу полуголая в ванне с вонючими искусственными рептилиями. И притворяюсь

вулканом. И что я не АБСОЛЮТНО ПОДАВЛЕНА.

Я хочу быть профи. Я приказываю своему мозгу дать сигнал глазам "пламенеть". Вместо

этого мозг самопроизвольно отключается и думает об Аве. Она сказала Джесси в точности то же

самое, что и мне: делай то, чего тебе хочется – это лучший вариант. Но в случае с Джесси она

думала совсем иное – она страшно скучала по нему, пока он был в отъезде. Так что она, конечно

же, не имела в виду этого, и когда говорила мне. Сейчас она напугана и одинока, и я нужна ей

куда больше, чем когда-либо раньше. И вместо этого я тут, практически голая, в ванне с

раскаленными змеями, "пламенею", потому что каким-то образом меня уговорили "искать себя".

Серьѐзно. Чем я думала?

И внезапно это поражает меня в самое сердце.

С того момента, как я натянула стринги, я исчезала.

Я в комнате, полной людей, которые пялятся на моѐ лицо и тело, как будто от этого

зависят их жизни (возможно, их работа действительно зависит от этого), и никто из них не

понимает, что я чувствую. Это не похоже на фотосессию с Эриком или дизайнером из хвостов

воздушных змеев. С таким же успехом я могла бы быть долькой дорогого фрукта.

А в это время моя сестра вынуждена справляться с химиотерапией, радиотерапией, этими

ужасными "десятью процентами" и разбитым сердцем, поддерживаемая только нашими

родителями. Мама, несомненно, плачет. Мне тяжело вынести мысль, что папа сейчас сломлен.

Теперь, без Джесси, я единственная опора для Авы. Королевы Воинов. Мы наконец-то начали

становиться настоящей командой.

– Ой, да ладно! – восклицает Рудольф, возвращаясь от монитора и снова глядя через

видоискатель камеры. – Сконцентрируйся! Это всего лишь одно простое выражение лица, детка!

Даже твои крошечные мозги могут справляться с ним хотя бы в течение десяти кадров!

Теперь мои "крошечные мозги" рассердились, но я больше не могу сдерживать слѐзы.

Объектив мгновенно схватывает их. Рудольф передает камеру ассистенту и сердито уносится

прочь.

– Разберись с ней и позови меня, когда она будет готова.

Думаю, я только что нашла себя.

Я прошу Джо снова подать мне халат. Всѐ-таки Дейзи была права насчет "позирования в

нижнем белье". Мне нравится быть Зеной, но Зена такого не делает. Любой день, начинающийся с

застенчивой девочки и кружевных стрингов, обречен на провал. Диана тоже была права: мне

просто нужно быть храброй и рискнуть.

Глава 36.

Час спустя я плыву на пароме вокруг острова Либерти, ощущая морские брызги в волосах

и взгляды туристов, переключающихся с моего зелено-золотого лица на статую Свободы и

обратно на меня. Это Нью-Йорк. Всѐ в порядке.

Я вытаскиваю свой новый модный айфон и набираю Авин номер. Но она не берет трубку,

так что я звоню домой.

– Алло? – я слышу папин голос и готова расплакаться от облегчения.

– Привет, – произношу я максимально жизнерадостно.

– Тед? Это ты? Как у тебя дела?

– Отлично, – уверенно вру я. Мне не хочется обсуждать это прямо сейчас. – А где Ава?

– Вышла куда-то, – отвечает папа. – Давным-давно. Она выглядит очень... Не беспокойся

об этом. Хорошо проведи время, солнышко.

О, боже, Аве настолько плохо, что он не хочет грузить меня этим.

– Обязательно. Передай ей... Передай ей море любви от меня и скажи, что мы увидимся

как можно скорее. И, пап? Ей бы не помешало сейчас карамельное мороженое. Проверь, чтобы у

нас в морозилке был его запас, ладно?

– Разумеется. Карамельное. Пока, милая, – озадаченно отвечает папа. Ему не нравятся

звонки на дальние расстояния. Думаю, часть его всѐ ещѐ живет во времена гражданской войны.

Сложные технологии нервируют его. Вдобавок, зачем я звоню ему из Нью-Йорка, чтобы сообщить

о мороженом? Бедный папа. Я не могу объяснить ему всѐ прямо сейчас. Аве нужно куда больше,

чем вкусное мороженое, но это лучшее, что я могу сделать, находясь так далеко.

Я засовываю телефон назад в сумочку от Малберри, которую я не заслужила, и снова

плюхаюсь на своѐ место на пароме. Я больше не Зена. Я растратила всю еѐ энергию, и она

покинула меня. Я начинаю прокручивать в голове последний час, когда состоялся самый

кошмарный разговор в моей жизни.

Я отыскавшая Рудольфа, и крайне вежливо объясняющая, что я могу быть Королевой

Воинов, но у меня не выйдет изображать секси вулкан, потому что я понятия не имею, как это, и

что я не осознавала, в чѐм согласилась принять участие, и что мне действительно необходимо

вернуться домой, потому что мои близкие нуждаются во мне.

Рудольф, снова убегающий в ярости и орущий Эрику, кому-нибудь, да кому угодно, чтобы

они разобрались со мной уже.

Диана, в полном отчаянии напоминающая мне о моѐм контракте и пытающаяся

дозвониться в Модел Сити. Затем она, с отвращением объясняющая, какая куча денег вложена в

эти съѐмки и во сколько им обойдѐтся моѐ "глупое, эгоистичное, инфантильное и

непрофессиональное отношение".

Эрик, убедительно рассказывающий мне, что тысячи девушек сквозь огонь и воду бы

прошли ради возможности принять участие в этих съѐмках, и уверяющий, что это "настоящее

искусство", иначе он не втянул бы меня в это дело. Я, соглашающаяся с каждым словом. Обидно,

что видение Рудольфом "искусства" совпадает с моим представлением о "тошнотворном". В

худшем смысле.

Рудольф, разъярѐнной фурией влетающий обратно, увидев меня всѐ ещѐ в халате,

угрожающий подать в суд на Модел Сити и меня в частности, орущий, что он проследит, чтобы я

больше никогда не смогла получить работу в этой области. Ведь я всего лишь модель. Я должна

делать, что велено. Без фотографа модель – ничто. Он не позволит разрушить весь его рабочий

график только из-за того, что тупая девчонка не слушала, когда ей объясняли концепцию съѐмок.

Диана, пытающаяся по телефону договориться с агентством о модели на замену в

кратчайшие сроки.

Миранда, говорящая: «Пойдем со мной».

Она проводила меня назад в примерочную и отыскала мои вещи. Ещѐ предложила помочь

снять макияж, но я отчаянно хотела поскорее выбраться оттуда и не желала задерживаться. Пока я

натягивала свитер и джинсы, Миранда успокаивающе бормотала, что я бы справилась, а Рудольф

так кричит только потому, что он темпераментный, как все гении. Затем она крепко, очень по-

матерински, стиснула меня в объятиях и чмокнула в макушку.

Если я когда-нибудь снова буду работать в Нью-Йорке – а этого никогда не произойдѐт –

именно Миранда будет тем визажистом, которого я попрошу. Из всей толпы людей только она

рассказала мне о пароме, сунула несколько долларов на дорогу и предложила выйти на свежий

воздух через заднюю дверь. Она была права. Мне в тот момент совсем не нужны были все эти

носящиеся вокруг люди, напоминающие, в какие неприятности я вляпалась.

Поездка на пароме была как раз тем, в чѐм я нуждалась, чтобы наконец начать дышать

полной грудью после всего произошедшего в студии. Морские брызги освежают лицо.

Тарахтящий гул парома действует успокаивающе. И Леди Свобода напоминает мне, что женщина

может выглядеть смелой, храброй и вдохновляющей, не вынуждая себя пламенеть или носить

стринги. В любом случае, я бы нелепо смотрелась в бикини – три треугольничка ткани на плоской

доске. О чем Саймон думал, когда увидел меня?

Когда паром причаливает к пристани, мне всѐ ещѐ не хватает свежего воздуха. Я решаю

прогуляться по Манхэттену, направляясь прямиком к квартире моделей. Покупаю горячий

шоколад, чтобы согреться, и после четверти часа пути я натыкаюсь на крошечный участок газона

и деревьев, где можно присесть и допить.

На единственной лавочке уже сидит женщина с огромной пластиковой сумкой. Она и сама

огромна. У неѐ спутанные немытые волосы, еѐ лицо не загорелое, как мне показалось на первый

взгляд, а покрыто застарелой грязью. От неѐ исходит "интересный" аромат и я полагаю, что это не

"Гадюка". Женщина усиленно стережет свою сумку, вероятно потому, что в этой самой сумке

содержится всѐ еѐ имущество.

Я спрашиваю, можно ли мне присесть, и женщина кивает. Мы признаем друг друга: два

странных человека в странном городе, сделавшие свой собственный выбор – возможно, и

неправильный – и не ожидающие ничьего сострадания. Она даже улыбается.

– Милая прическа, – произносит женщина, прерывая паузу.

Я предлагаю ей остатки моего горячего шоколада.

– Забавные носки, – говорю в ответ.

Носки длинные, с разноцветными полосками. Помимо них на женщине надеты красные

шорты до колен и синие сабо. В такую прохладную погоду ей бы в пальто облачиться, но вместо

этого на женщине надеты толстовки в несколько слоев и намотаны шарфы. Я не знаю, где она их

достала, но одежда по цвету сочетается с полосками на носках, более того, – когда я пристальнее

приглядываюсь, – в правильном порядке. В волосах женщины гнездится маленькая шляпка с

цветком. Со стороны она выглядит как стильный клоун.

– Да и в целом милый наряд, – признаю я.

Она пристально смотрит на меня.

– Ты немка?

– Нет.

– Француженка?

– Нет.

– Итальянка?

– Неа. Англичанка.

– Угу.

Она все ещѐ пялится на меня. Поверить не могу, что мой акцент звучит как французский

или итальянский, но кто знает, кто знает. Как бы то ни было, она такого не ожидала.

– Глазам приятно, – добавляет она.

– А?

Но женщина не отвечает. Она это произнесла как предупреждение. Это значило, что я

привлекаю внимание и это проблема или что у меня что-то с глазами? Я внезапно вспоминаю, что

на мне все ещѐ сияющий змеиный макияж. Наверное, мой вид больше подходит сейчас для

тусовок, чем для прогулок в парке.

Женщина допивает горячий шоколад, придвигается ближе к своей сумке и решительно

смотрит вперѐд. Есть в ней что-то величественное. Непобедимое.

– Эм, не хочу показаться грубой, – говорю я, – Но, если вы не возражаете... можно мне

вас сфотографировать?

Я вытаскиваю свой айфон от Модел Сити. У него есть все новейшие функции и

превосходная камера.

– Как пожелаешь, – отвечает женщина с низким рокочущим смехом. – Люди постоянно

это делают.

Я приседаю на некотором расстоянии от неѐ и делаю несколько снимков женщины с

сумкой на лавочке, но в основном стараюсь запечатлеть удивительную игру с цветами в одежде.

– Рада встрече с вами, – добавляю я. У Саймона и Тины очень узкий кругозор. Если бы я

выбирала, кого сегодня фотографировать, это определенно была бы данная леди, а не я.

– И хочу сказать, я думаю, что вы выглядите... удивительно.

– В точку, сестра, – говорит она, улыбаясь.

Я засовываю телефон назад в сумку и, к своему удивлению, обнаруживаю, что я

усмехаюсь. Мне только сейчас приходит в голову, что я провела большую часть дня с

неправильной стороны камеры. Но, по крайней мере, под конец мне удалось освободиться.

Глава 37.

Когда я под вечер возвращаюсь в апартаменты моделей, из Лондона звонит Фрэнки и

интересуется, что пошло не так. Что бы я ни сделала, уже слишком поздно пытаться всѐ

исправить. Я отвечаю ей, что хотела бы отправиться домой как можно скорее, чтобы вернуться к

своей сестре. Фрэнки соглашается. После того, что я сегодня натворила, думаю, она не доверит

мне участие ни в одном кастинге, так что мы обе, кажется, считаем, что мне лучше быть в

Лондоне.

Каким-то чудом она умудряется заполучить мне билет на последний рейс из Нью-Йорка. К

тому моменту, как я узнала все подробности, в Англии уже давно минула полночь, и слишком

поздно звонить домой. Так что я посылаю маме сообщение с временем прилѐта. Когда она его

прочитает, я уже наверняка буду на полпути.

Я занимаюсь запихиванием своих вещей обратно в чемодан, когда мой телефон снова

звонит. Я хватаю трубку, удивляясь, откуда у Авы мой новый номер, но это оказывается Тина,

ожидающая в Лос-Анджелесском аэропорту вылета в Нью-Йорк.

– Принцесса, скажи мне, что всего этого на самом деле не произошло.

Я отвечаю ей, что всѐ правда.

– Но никто не уходит от РУДОЛЬФА РЕЙССЕНА. Этот парень – гений!

– Я не оправдала его ожиданий, – говорю я ей. – Мне очень жаль.

– Мне говорили совсем другое. Я слышала, что у тебя были свои идеи съѐмки. Ты

пыталась говорить ему, что делать. НИКТО не указывает Рудольфу, как ему поступать. Тем более

не какая-то девочка, которую я откопала в трущобах.

– Я не была в трущобах! – протестую я. – Я была в Сомерсет Хаузе. Это историческое

здание.

– Это всего лишь трущобы по сравнению с тем, где ты сейчас, детка. Или с тем, где ты

была в полдень. Я возвела тебя на вершину мира. Ты что – самоубийца?

– Тина, – перебиваю я еѐ, внезапно вспомнив, – Насчѐт твоего брата...

– Какого брата? О, брата…

– Он правда был...?

– Тед, у меня на это сейчас нет времени. Я только должна сказать... КАКАЯ ТЫ

НЕБЛАГОДАРНАЯ ДЕВЧОНКА. И какая испорченная. И как ты умудрилась спустить в унитаз

всѐ, что я для тебя сделала. Поверить не могу. Меня трясет. Я буквально стою здесь, в центре

аэропорта, и дрожу. Я не уверена, что смогу пережить это.

В раздраженном состоянии она довольно пугающая. Еѐ голос поднялся на несколько

уровней и бруклинский акцент очень заметен. В звучании больше нет никакого намека на Рио или

Рим. Зато есть ощутимый намѐк на гнев. Несмотря на это, мне действительно нужно разобраться в

истории с еѐ братом. Вы ведь не станете придумывать человека с опухолью головного мозга,

просто чтобы убедить кого-то участвовать в модельном бизнесе? Я о том, что жизнь с человеком

с серьѐзным заболеванием – это совсем не то, о чѐм стоит врать.

– Ты можешь просто назвать мне его имя? – спрашиваю я.

– О, ради бога. Я завершаю звонок! – кричит Тина. – Но это ещѐ не конец, Тед Ричмонд.

Поверь мне. Я ещѐ и НЕ НАЧИНАЛА разбираться с тобой.

Так и есть. Она придумала человека с опухолью головного мозга.

Вот это да. Вот как она творит свои чудеса: не гнушаясь ничем. Я невероятно ею

восхищаюсь – правда. Я просто не хочу еѐ больше никогда видеть.

Самолет взлетает в тѐмное небо над городом. Вскоре я уже лечу высоко над океаном. Весь

полѐт бодрствую – стираю все мечты, которые наплодила до поездки. Магазины, в которые я

собиралась заглянуть на Пятой Авеню. Люди, с которыми могла бы встретиться у Зака Позена и

Веры Вонг. Вещи, которые планировала купить. Почему я просто не смогла сделать то, что от

меня требовалось – "пламенеть"? Эти деньги должны были изменить мою жизнь, а теперь я даже

не могу себе позволить новый телефон. О, погодите. У меня ещѐ есть мой заработок от Miss Teen.

Но что, если Рудольф и правда подаст на меня в суд? Там была куча людей, время которых стоит

много денег. Это может мигом уничтожить мои новые сбережения. Что, если я разорена?

И я бросила Аву ради всей этой неразберихи. Моя сестра больна раком. Ник Споук сказал,

что я – зло. Думаю, на самом деле, он подразумевал, что я куда хуже. Почему я плачу каждый раз,

как думаю о Нике? Он был таким невнимательным и подлым. Он вообще ничего обо мне не знает,

да и не пытался узнать даже. Как же я его ненавижу.

Хотела бы я, чтобы мама сейчас сидела рядышком со мной. Она бы меня за что-нибудь

отчитала, наверное, но я всѐ равно чувствовала бы себя куда лучше. Ещѐ лучше, если бы Ава

сейчас была со мной. Я не привыкла пытаться заснуть без неѐ. Мы думали, что ужасно жить

вдвоѐм в одной комнате, особенно Ава, но у нас была куча тем для ночных разговоров. Так я

узнала еѐ куда лучше, чем раньше. Именно так она подговорила меня на множество идиотских

авантюр. Если бы я была дома сейчас, я объяснила бы ей, как она сглупила с Джесси. Я бы

утешила еѐ. Как-нибудь я наладила бы всѐ. И она тоже каким-то образом привела бы мою жизнь в

норму.

Стюардесса подходит проверить, всѐ ли у меня в порядке. Очевидно, она понимает, что

что-то не так, но я сжалась под пледом и притворилась спящей. Есть, по крайней мере, один плюс

в том, что я не стала "трансатлантически популярной" – мне больше никогда не придѐтся

втискиваться в одно из этих узких мест на борту.

Когда самолет подруливает к нужным воротам в аэропорту Хитроу, звонит мама.

– Тед! Ты где? Что случилось?

– Я в норме, – отвечаю я ей, задаваясь вопросом, является ли "в норме" точным

описанием моего нынешнего состояния: больная, испуганная и злая на саму себя. – Как там Ава?

– Ох, – вздыхает мама. – Довольно паршиво. Я думаю, Джесси с ней расстался. После его

ухода она... ушла в себя. Но что там насчѐт тебя?

Я пытаюсь найти какие-то слова, чтобы описать последние пару дней, но "Они не

получили фотографию" совершенно не передает суть, а что-то ещѐ кажется слишком сложным.

– Давай я расскажу при встрече? – предлагаю я.

– Хорошо, – отвечает мама. – Я ухожу на работу, но отец дома. И Ава скоро вернется из

больницы. Может, тебе стоит поговорить с ней.

Внезапно сердце чуть не выскакивает у меня из груди.

– Больница? – у неѐ сегодня не должно быть радиотерапии.

– У них церемония, – говорит мама. – Ну, помнишь? Примерно сейчас начинается. Как

бы то ни было, агентство отправило кого-нибудь за тобой в аэропорт?

Из-за всего произошедшего я совершенно забыла о том, что церемония бритья голов уже

сегодня утром. О, да, точно: "ты не будешь там для поддержки всех этих детей, больных раком? ".

Ай да я. Но у меня, возможно, ещѐ есть шанс успеть. Я думаю о гламурных Нью-Йоркских

лимузинах. Если повезѐт, я подъеду на машине до окончания модного преображения. Я могла бы

сделать хотя бы пару фотографий.

Я рассказываю маме свой план, и она его одобряет. Но прохождение паспортного контроля

занимает целую вечность, а время не ждѐт. И никаких встречающих с табличкой. Никаких

лимузинов. Разумеется, никаких лимузинов. Зачем бы агентство стало посылать лимузин за "тупой

девчонкой, которая не слушала, когда ей объясняли"? Той самой, с "глупым, эгоистичным,

инфантильным и непрофессиональным отношением"?

Я вытаскиваю старую сумку со дна чемодана, откапываю свой верный проездной на метро

и топаю в подземку.

Никогда раньше не замечала, что поезд метро так медленно едет. Кажется, будто он

получает удовольствие от остановок между станциями, просто чтобы позлить меня. Время утекает

сквозь пальцы, а я представляю себе Винса и его команду, осуществляющих ритуал бритья голов

четверых пациентов, с которыми мы заранее договорились, а затем их модное преображение с

помощью Авы, и в конце – как семьи пациентов окружают их, восхищаясь их новыми образами, и

забирают домой.

Как только прибываю в больницу, я втаскиваю свой чемодан по ступенькам и бегу в

помещения дневного стационара, где должна была состояться церемония. Как я и думала – в

комнате тихо и пусто. Только пьянящий запах ароматических свечей ещѐ витает в воздухе. Среди

рождественских украшений сейчас бы неплохо смотрелся плакат "СЛИШКОМ ПОЗДНО".

На одном из стульев лежит позабытый Авин шарфик. Я подбираю его и ощущаю запах еѐ

парфюма. Я планировала купить ей кучу духов в Нью-Йорке – ещѐ одно обещание, которое я не

выполнила. Пока я стою так с шарфиком в руках, в дверном проеме появляется Винс. Он

немедленно подходит и сгребает меня в свои медвежьи объятия.

– Очаровательное создание! Выглядишь невероятно! Ты посмотри на свои волосы! Но ты

пропустила такое восхитительное событие. Было прекрасно. Совершенно прекрасно.

– Держу пари, что так и было, – вздыхаю я. – А как Ава?

– Изумительно. Настоящая звезда. Но, боже мой, такая истощенная. Наверное, поэтому

она... – он прерывается и понижает голос. – Болезнь ведь не прогрессирует?

Я мотаю головой.

– Мы пока не знаем. Дело в том, что она только что рассталась со своим парнем.

– Глупышка!

– Точно.

– Кто-то должен ей помочь всѐ уладить.

– Верно.

Он кладет руку мне на плечо.

– Проводить тебя к ней?

– К ней? Разве она до сих пор тут?

В этот момент в дверях показывается голова медсестры. Я знаю еѐ по моим прошлым

визитам сюда. Медсестра кивает мне.

– Ты очень быстро добралась, – говорит она.

– Ну, на самом деле, я опоздала. Я...

– Я рада, что она позвонила тебе. Не пугайся – ей не так плохо, как кажется на первый

взгляд.

Не пугайся? Не так плохо, как что? Паника, которая накатила на меня в аэропорту, когда

мама упомянула больницу, возвращается назад. Словно она всегда таится в засаде, готовая в

любой момент нанести удар, возмещая все те моменты, когда мы должны были заметить что-то

серьѐзное и не обратили внимание. Что Ава здесь делает?

Медсестра зовѐт меня за собой, и я оставляю Винса и свой чемодан в комнате отдыха,

быстро следуя за женщиной по коридорам.

– Она только что блистала, – словоохотливо поясняет медсестра, – Но, как только все

ушли, она просто рухнула. Вероятней всего, это снова из-за количества эритроцитов. Она пока

отдыхает, а мы проверяем. Нам сюда.

Она открывает дверь в помещение, где нет ничего, кроме кровати и стула. Ава лежит на

кушетке в своей одежде. Еѐ кожа практически бесцветная, а глаза закрыты. Она не шевелится,

когда я захожу. Еѐ красивое лицо бесконечно печально. Я сажусь на стул рядом с ней и задаюсь

вопросом, почему медицина не может увидеть разницу между низким уровнем эритроцитов в

крови и любовной тоской. Для меня это очевидно. Заметьте, в данном случае может быть всѐ

сразу. Кто знает, что сейчас происходит внутри моей сестры?

Медсестра улыбается и оставляет нас с сестрой вдвоѐм. Я беру Аву за руку и нежно еѐ

глажу. Она сразу же моргает. Глаза медленно открываются.

– Ты здесь, – шепчет она и озаряет меня тенью своей голливудской улыбкой. Затем

хмурится.

– Собственно, почему? Ты в порядке?

– Не глупи, – я не знаю, смеяться мне или плакать. – Разумеется, я в порядке. А ты?

Ава слабо сжимает мою ладонь.

– Уже лучше. Мне жаль, что это произошло. Не рассказывай маме.

– О чѐм? Что ты упала в обморок?

Она кивает.

– Я собиралась звонить папе и просить забрать меня, но сейчас ты здесь. Не нужно их

тревожить.

Я смеюсь. Она как всегда упряма, решительна и великодушна – восхитительная и

раздражающая одновременно.

– Ты больна, Ава. Разумеется, они волнуются.

Она вздыхает.

– Хорошая мысль. Я просто не хочу огорчать их ещѐ больше. В любом случае... как я и

сказала... ты здесь сейчас. Разве тебе не нужно быть в Нью-Йорке?

– Покупая тебе сумочку от Марка Джейкобса? Да, ты права. Мне жаль.

Она снова улыбается своей сияющей улыбкой и откидывается на подушку. Еѐ лицо

расслабляется и теряет часть своей бледной хрупкости. И наконец-то я точно понимаю – она не

хочет, чтобы я была в Нью-Йорке, закупаясь у Марка Джейкобса, и еѐ не волнует, почему я

передумала. Я просто нужна ей рядом, и она ужасно устала притворяться, что это не так.

– Знаешь, всѐ прошло хорошо, – говорит она, мысленно возвращаясь к утренней

церемонии.

– Винс сделал всѐ просто восхитительно. Ощущения были прямо как у нас тогда.

Наверное, я бы хотела почаще устраивать что-то такое...

Она замолкает. Серьѐзная Ава. Она все ещѐ не уверена насчѐт этого нового аспекта своей

жизни. Хотя я знаю некоторых юных больных раком, которые благодарны за это. И кого-то ещѐ,

кто наверняка не так возражает против этого, как она думает.

– У тебя убитый вид, – говорю я.

– Спасибо. Ты и сама выглядишь не так восхитительно, как обычно.

Я хихикаю.

– Ужасно долгий перелѐт. Скажи, когда будешь готова поехать домой.

– Прямо сейчас.

Словно подгадав удачный момент, возвращается медсестра и сообщает, что уровень

эритроцитов в крови Авы в порядке.

– Можете идти, но я очень надеюсь, что тебе не станет хуже, – строго говорит она. – Ты

должна быть в хорошей форме перед радиотерапией на следующей неделе.

Я снова смотрю на Аву. Она растеряла весь свой блеск. Мне интересно, как лечить особу,

которая по-идиотски порвала с человеком, дававшим ей надежду на будущее. Она всѐ ещѐ

выглядит хрупкой – не приспособленной для общественного транспорта. Вот сейчас ожидающий

лимузин действительно пригодился бы. Не могу не думать о Нике Споуке – как бы он сейчас

поступил – просто позвонил бы в такси и записал на счѐт матери? Но я не Ник Споук, хвала

богам. Нам просто нужно позвонить в такси и расплатиться остатками моих дорожных денег.

Пока мы собираем вещи, я чувствую смутное беспокойство. Что-то, связанное с Ником. Но

он вызывает у меня столько тревожных мыслей, что я не могу понять, в чѐм дело. Проходя мимо

очередного поста медсестер, краем глаза замечаю наши отражения в стеклянной перегородке: две

рассеянных Королевы Воинов, каждая погружена в свои мысли. Я думаю о Нике, Ава – о Джесси.

В этот момент меня осеняет. Вот оно, лекарство для разбитого сердца. Я знаю, что это такое –

или, по крайней мере, предполагаю, что бы это могло быть.

Я дожидаюсь, пока мы не оказываемся в безопасном нутре такси. Фишка в том, чтобы

убедить Аву принять участие в моѐм сомнительном плане. Я решаю взять еѐ судьбу в свои руки и

пытаюсь врать. Знаю, обычно мне это не удается, но, на мой взгляд, сейчас Ава слишком

подавленна, чтобы заметить обман, и я могу воспользоваться ситуацией.

– Мне нужно уладить кое-что в Модел Сити, – как можно небрежней говорю я. – Ты не

против отправиться со мной? Это почти по пути домой.

Ава соглашается, особо не вдумываясь. Я объясняю, что, так как сейчас выходной день,

Кассандра просила меня заехать к ней домой, а не в офис, и даю водителю такси адрес еѐ дома

возле Букингемского Дворца. Ава пожимает плечами. На самом деле я молюсь, чтобы Кассандры

не оказалось дома. Я правда-правда очень не хотела бы сейчас еѐ встретить, но в данной ситуации

стоит рискнуть.

Мы практически не разговариваем в такси. Ава слишком погружена в свои страдания из-за

расставания с Джесси, а у меня в голове куча своих мыслей. Когда мы подъезжаем к большому

георгианскому зданию, я вылезаю, обещая надолго не задерживаться.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет дома. Пожалуйста, пусть у него будет ответ на

мой вопрос. Пожалуйста, пусть его матери там не будет.

Двери открывает Евгения, домработница Кассандры.

– Да? Чем я могу вам помочь?

– Ник дома? – спрашиваю еѐ.

– Нет, мне жаль.

Воздух покидает мои лѐгкие. Не то, чтобы я вообще хотела когда-либо снова увидеть Ника

Споука, но мне очень нужно было, чтобы моя задумка сработала.

– А вы не знаете, где он? Я звонила ему на мобильный, – что я и делала, в такси, – Но он

у него выключен, наверное.

Евгения поджимает губы и мотает головой.

– Понятия не имею. Ник ушел минут пятнадцать назад. Но он не говорил, куда они

собираются. Хотя, у второго парня была сумка с собой, если это вам чем-то поможет.

У меня уходит мгновение на осознание, а потом я широко улыбаюсь ей.

– Спасибо. Да, это помогло.

Я плюхаюсь назад в такси и тихо спрашиваю водителя, от какой станции отходят поезда до

Корнуэлла.

– Паддингтон, – говорит он. – Подбросить вас туда?

– Да, пожалуйста.

Сидящая в машине Ава все ещѐ молчалива и угрюма. Она смотрит на проносящиеся мимо

достопримечательности Лондона безо всякого интереса. Это напоминает мне о том, что я

практически не увидела Нью-Йорк, если не считать статую Свободы, и это была слишком долгая

дорога, чтобы проделать еѐ ради одной статуи. Я собираюсь найти способ как-нибудь снова

приехать туда, чтобы восполнить пробелы.

– Эй, погоди! – говорит Ава некоторое время спустя. – Это совсем не по пути домой. Это

Мраморная Арка! Куда мы едем, Ти?

К ней возвращается некоторая энергичность. По крайней мере, достаточная, чтобы

обвиняюще смотреть на меня. Мне определенно больше нравится мягкая улыбающаяся Ава. Когда

она видит, что такси выезжает с кольцевой, глаза сестры сужаются ещѐ сильнее.

– Я знаю, куда ведет эта дорога. А ну погоди! Последний раз я ездила этим путем, когда

встречалась с Джесси. Мы же не едем в Паддингтон?

– Едем, – говорю я, так дерзко, как только могу.

– Зачем?

– Затем что он там. По крайней мере, я так думаю. Он может быть там. Ты должна его

увидеть, Ава.

– Нет, не должна. Как ты смеешь, Ти? Ты слетала в Нью-Йорк и теперь думаешь, что тебе

можно вмешиваться в мою жизнь? И откуда ты вообще узнала обо мне и Джесси?

– Длинная история, – вздыхаю я. – Но послушай, я много думала об этом, и тебе нужно

хотя бы выслушать его. Уверена, ты даже не дала ему возможности рассказать, что он чувствует

по отношению к тебе.

– Возможно, я и не хотела этого слышать, – рассерженно шипит Ава. – Может быть,

некоторые вещи вообще лучше никогда не слышать. Разворачивай такси. Мне нужно домой.

Прямо сейчас, давай!

Несколько месяцев назад я бы послушалась. Даже ещѐ несколько недель назад. Но сейчас с

меня хватит. Сейчас я думаю, что моей старшей сестрице нужно прислушаться к кому-то ещѐ,

помимо испуганного внутреннего голоса.

– Поговори с ним, – умоляю я. – Не спрашивай меня, откуда я знаю, что это стоит сделать,

просто поверь мне. Пожалуйста! Пожалуйста, просто доверься мне.

Длительное время Ава печально смотрит на меня, затем протягивает руку потрепать мои

гладкие, блестящие волосы.

– Слишком поздно, – отвечает она. – Но спасибо, что попыталась. Есть куча вещей,

которые ты не понимаешь.

Таксист подвозит нас к станции Паддингтон, и после того, как я отдаю ему почти все мои

оставшиеся походные деньги и вытаскиваю свой чемодан из багажника, мне удается уговорить

Аву пройтись со мной вдоль станции. У неѐ нет особого выбора, потому что ни у одной из нас не

осталось достаточно денег, чтобы оплатить такси до дома. На самом деле, когда мы входим

внутрь, Ава медленно направляется в подземку, вытаскивая из сумки проездной на метро. А я, тем

временем, нервно разглядываю доску отправлений. Есть один поезд до Пензанса, он отправляется

с третьей платформы через семь минут. Должно быть, это и есть нужный.

– Подожди! – зову я сестру.

Ава оглядывается на меня. Думаю, у меня есть около минуты, чтобы отыскать Джесси

среди толпы людей, садящихся на поезд, прежде чем Ава спустится вниз на эскалаторе и скроется

из виду.

Я отчаянно оглядываюсь вокруг в поисках выгоревших на солнце волос Джесси и его

загорелого лица. Хвала богам, он всегда выделяется из толпы. Вот только... здесь его нет. Куда бы

я ни посмотрела, всюду бледнолицые темноволосые люди. Толпы. Будь он здесь, он бы сиял, как

маяк, но...

– Тед?

Я резко оборачиваюсь.

Ник Споук, один из этих бледнокожих темноволосых людей, появляется из толпы и

пялится на меня так, будто я только что возникла здесь из ниоткуда. Я вроде как забыла, что он

тоже может быть здесь – или, по крайней мере, пыталась выбросить это из головы. Но он тут, в

толстом тѐмном пальто и потертых ботинках, с грустным и усталым взглядом за стеклами очков.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Ник.

– Ищу Джесси, – отчаянно говорю я. – Ава тут, но это ненадолго. Где он?

Ник бросает взгляд через моѐ плечо и замечает силуэт моей призрачной сестры, зависшей

посреди вестибюля и собирающейся развернуться и уйти.

– Погоди! – кричит он.

Ава замечает его и удивляется. Она удивляется ещѐ сильнее, когда Ник срывается с места

и перепрыгивает через билетный контроль, преследуемый смотрителем станции в униформе, и на

всех парах несется к поезду. Мы обе наблюдаем, как он замедляется примерно на полпути вдоль

состава и вглядывается в окна вагонов. Затем стучит кулаком в одно из них и громко кричит.

Спустя несколько мгновений появляется Джесси с большой сумкой, выпрыгивает из вагона и

мчится вместе с Ником назад.

В этот момент Ника ловит станционный смотритель и кладет тяжелую руку ему на плечо.

Ник подталкивает Джесси дальше, и тот быстро пробегает через барьеры, замечая сначала меня, а

потом и Аву. Он кидается к ней так, словно хочет спасти из-под колес мчащегося поезда. Тем

временем тот медленно отходит от станции и удаляется в противоположном направлении.

Ава не двигается с места. Она пялится на Джесси, совершенно сбитая с толку. Парень

бросает свою сумку и так стискивает Аву в объятиях, что у неѐ выбивает воздух из лѐгких.

Он наклоняет голову, чтобы что-то спросить у неѐ, но прежде чем она успевает ответить,

Джесси прерывает Аву самым длинным пылким поцелуем, который я когда-либо видела с

участием моей сестры. Сначала Ава пытается сопротивляться, но вскоре сдаѐтся и вот уже она

целует его в ответ, отчаянно, компенсируя всѐ то время, когда она была... ага, когда она была

непереносимо глупой и не осознавала, как сильно Джесси еѐ любит. Но вот в чѐм дело – иногда

ты просто не осознаешь, насколько в тебе нуждаются близкие люди. Иногда нужно, чтобы кто-то

другой дал тебе это понять.

Я знаю, это больно, когда ты осознаешь, где в тебе на самом деле нуждаются. Если бы Ник

не позвонил мне в Нью-Йорк, я бы даже не узнала, что в это время переживает Ава. Он

действительно повел себя глупо и подло и не понимал, что на самом деле творит. Но именно

благодаря нему, мы сейчас здесь.

Он освобождается из лап двух здоровенных служащих и направляется в мою сторону.

– Итак, – говорит он, смущенно кашлянув, всѐ ещѐ выравнивая дыхание после бега. – Ты

вернулась.

– Да, – сдержанно отвечаю я. В конце концов, я все-таки "зло".

– Хорошо провела время в Нью-Йорке?

– Нет.

– Ты вернулась раньше, чем я думал.

– Правда?

Он замолкает. Я оглядываюсь на него. Даже пальто у него забрызгано краской. Чем он

занимается? Работает в саду? Устроил художественную студию у себя в шкафу? Что?

– Послушай, Тед, прости, что я наговорил всякого... В любом случае, это сработало. Он

ждал всѐ это время... Спасибо, что привела Аву.

Ага, это сработало. То, как Джесси целует мою сестру, намекает, что он вряд ли взглянул

бы дважды на одну из тех девочек-в-красных-бикини. Даже сейчас Ава выглядит восхитительно в

большом пушистом винтажном мамином пальто и массивной красной шерстяной шляпе.

Разумеется, этому способствует и то, что она тает в объятиях потрясающего белокурого бога

сѐрфинга. Из них вышла изумительная пара.

Мы с Ником стоим и ждем, когда же они закончат свое воссоединение. Затем они

улыбаются друг другу, Ава хихикает, и они присоединяются к нам.

– Ладно, я совершенно точно упустил поезд, – говорит Джесси, – Так что я могу

наслаждаться Лондоном. Куда пойдѐм?

– Поехали обратно ко мне, – предлагает Ник. – Мама на работе, как обычно. Но Евгения

нам что-нибудь приготовит. Мы можем тусить там хоть весь день.

Ава ухмыляется. В данный момент она будет счастлива где угодно, лишь бы Джесси был

рядом.

– Что скажешь, Тед?

– Наслаждайся, – отвечаю я ей, подхватывая свой чемодан. – Увидимся дома.

Ник выглядит так, будто собирается что-то сказать, но в итоге просто молча смотрит.

Сначала мне в глаза. Потом на мои блестящие золотые волосы. Пора уходить.

Я прощаюсь со всеми и в одиночестве спускаюсь в метро, таща за собой чемодан. Ава

окликает меня, но я притворяюсь, что не слышу. Сейчас, когда у Авы всѐ улажено, я наконец

осознаю, что у меня ноет каждая косточка. Мне нужно выспаться и побыть одной. Я определенно

не собираюсь проводить время с лохматым, забрызганным краской парнем в очках, который

считает, что я "дам фору всем злобным моделям".

Сейчас всего лишь обед, но для меня это был очень долгий день.

Глава 38.

Добравшись домой, я сворачиваюсь клубочком в постели Авы. Я всегда думала, что

ненавижу делиться чем-либо, в том числе и комнатой, но сейчас спальня без сестры выглядит

совершенно пустой. Большую часть дня я проспала. Вечером я немного более подробно

рассказываю маме с папой о съѐмках. Я была уверена, что они разозлятся на меня за такое

непрофессиональное поведение и побег с работы, но вместо этого они выглядят... впечатленными.

– Дорогая, ты потрясающая! – мама широко улыбается мне за ужином (в то время как моя

тарелка завалена добавкой картошки, просто потому, что я могу есть, что хочу и сколько хочу).

– После того, как мы так безрассудно позволили тебе уехать одной-одинѐшеньке.

Поверить не могу, что эта женщина уговорила нас так поступить. Но только посмотри, сколько ты

всего сделала, совершенно самостоятельно. Я и не представляла, что ты настолько сильная.

Она бы так не говорила, если бы видела все своими глазами. Я не чувствовала себя особо

сильной, когда тряслась на пароме возле Стейтен-Айленда после проваленных съѐмок.

– Я бы не рекомендовал такую стратегию служебного роста, – говорит папа с озорным

блеском глаз. – Но я горжусь тобой, солнышко. По твоему описанию мне совершенно не нравится

тот образ, которого от тебя требовали. Это абсолютно точно не ты.

Он прав. Девушка, которая требовалась Рудольфу, никогда бы не стала сидеть дома с

родителями, налегая на углеводы и беспокоясь о том, подал ли на неѐ в суд ведущий фотограф.

Она бы вальяжно возлежала, тлея и пламенея, или летела бы на очередном самолете в новое место,

готовая делать это ещѐ и ещѐ раз. Она становилась бы богатой и знаменитой и однажды наверняка

купила бы себе такой же большой дом с мега-гардеробом, как у Кассандры, и, возможно, даже

яхту.

Она никогда не была мной. В моей жизни есть куча других вещей, которые мне только

предстоит сделать.

Ава возвращается от Ника поздно вечером, как раз когда я снова собираюсь завалиться в

кровать. Не знаю, что они с Джесси делали всѐ это время, но еѐ губы выглядят опухшими и

потрескавшимися, а глаза снова сверкают.

– Я даже не поблагодарила тебя по-человечески, – говорит Ава, просовывая голову в

дверь ванной, когда я чищу зубы. (Одетая в пижаму, следует добавить. Я не нудист-зубочист. И не

встречала таких до тех пор, пока не поехала в Нью-Йорк).

– А, не парься.

– Джесси просил поблагодарить тебя от его лица тоже.

– Здорово.

Ник, вероятно, сообщил, что я злобная, эгоистичная дива, как Шехерезада. На самом деле

даже хуже. Должно быть, он тот человек, который предостерег Джесси от общения с моделями.

Но Ава не упоминает ничего такого.

– Кстати, – добавляет она. – Папа сказал, что тебе пришло электронное письмо от Модел

Сити. Это наверняка важно. Прочитать тебе?

– Нет, спасибо.

Я действительно не в состоянии слышать, какую сумму Рудольф требует у меня через суд.

Но Ава меня игнорирует. Она возвращается минут пять спустя.

– Вот оно. Я его распечатала. Здесь говорится...

– Стой! Я не хочу знать.

– Не глупи. Тут ничего плохого. Письмо от Фрэнки. Она говорит, что пыталась

дозвониться до тебя, но у неѐ не вышло.

– Я отключила телефон.

Я чувствовала, что мой старый телефон наполняется сообщениями, которые я не хотела

видеть. Так что, не считая попытки дозвониться Нику из такси, аппарат был погребен в самом

низу сумки от Малберри, и я его избегала.

– Ладно, так или иначе, – продолжает Ава. – Фрэнки говорит, что Кассандра сильно тобой

недовольна, но не нужно переживать, все уляжется. Она говорит, что на прошлой неделе одна из

еѐ девочек пропустила целую фотосессию, потому что самостоятельно забронировала билет и

улетела в Сан-Диего в Калифорнии, хотя ей надо было в Сантьяго в Чили. На самом деле, это

было довольно забавно. – Ава прерывает чтение сообщения смешком.

– И? – раз уж она настаивает на чтении этого письма, я могла бы выслушать и ту часть, в

которой говорится о судебном иске.

– Фрэнки говорит, что свяжется с тобой на неделе. Судя по всему, у Рудольфа Рейссена

определенная репутация, и Фрэки полагала, что ты можешь быть ещѐ не готова к работе с ним.

Кассандра могла бы и сообщить об этом вовремя, но что случилось, то случилось. В любом

случае, она сама обо всем позаботится. О, и она запомнила меня и хотела бы отправить меня на

съѐмки для итальянского Vogue, когда я поправлюсь.

– СЕРЬЁЗНО?

– Нет! Конечно нет, глупышка! Боже, Тед... иногда... – Ава безнадежно качает головой,

отчего еѐ шарф опасно шатается. – Как бы то ни было, – добавляет она, – На твоѐм месте я бы

перезвонила ей завтра. Фрэнки переживает за тебя.

Я звоню Фрэнки прямо с утра, и она советует мне удалить все сообщения от Тины, даже не

читая – та славится своими гневными сообщениями людям, которые посмели вызвать еѐ

недовольство – и ждать дальнейших новостей. Я всѐ ещѐ чувствую себя довольно вымотанной,

так что "ничего не делать" кажется мне идеальной инструкцией. Мне и без того есть о чѐм

беспокоиться – финальная неделя Авиного лечения и все эти странности в школе, так что мозг

чувствует себя перегруженным.

Когда я прихожу в Ричмондскую академию, весь день засыпаю на ходу из-за смены

часовых поясов. Во всяком случае, странности ещѐ хуже. По какой-то причине Кэлли Харвест

выглядит потрясенной и расстроенной и большую часть утра перебрасывается записками со

своими подружками. Половина девчонок класса злобно на меня пялятся на физкультуре. Это всѐ

не может быть только из-за того, что я побывала в Нью-Йорке. Мальчики кидают на меня

странные застенчивые взгляды в коридорах и хлопают друг друга в ладони, когда думают, что я не

вижу. На обеде Кэлли вся в слезах. И что страннее всего, Дин Дэниэлс продолжает широко

улыбаться мне безо всякой видимой причины.

Я отрубаюсь на математике, и Дэйзи приходится тыкать меня карандашом, чтобы

разбудить. К концу этого дня я просто отчаянно хочу очутиться дома и отдохнуть.

Но на пути к автобусной остановке следом за мной по ступенькам сбегает уже знакомая

пара ног. Дин прочищает горло и откашливается. Прелюдия к разговору.

– Итак, говорят, ты провалила свою мега-работу и, вроде как, упустила сотню тысяч, –

начинает он.

– Сотню?

– Ага. Это правда?

– Нет! Разумеется, нет!

Не настолько большую сумму.

– Так ты получила деньги? Круто. Это, типа... – он замолкает, пытаясь подобрать

правильное слово.

– Ненормально? – предлагаю я.

– Ага, ненормально. И, Тед, – быстро добавляет он, прежде чем я успеваю исправить его

насчѐт денег, – Я долго думал. О тебе и обо мне, о нас.

О, боже. Звучит очень плохо. Он поворачивается и смотрит на меня тем же обожающим

щенячьим взглядом, что появляется у папы, когда он думает о Клаудии Шиффер.

– Что ещѐ за "о нас", Дин?

– Ну, типа, между мной и Кэлли не было... ну ты понимаешь. И она, эээ, немного... В

общем, я порвал с ней вчера. И, ты знаешь, ты и я... Мы, типа, похожи, ты знала? В искусстве,

приколах и всякой фигне. И ты горячая штучка, поэтому... Я имею в виду, что...

Мы подходим к автобусной остановке. Я ставлю сумку на землю. Дин смотрит на меня с

надеждой.

– Дин?

– Да?

– Ты только что сказал "Тед", это мило. Я думаю, ты всего лишь второй раз за всѐ время

назвал меня по имени. Ты помнишь, как впервые встретил меня, пять лет назад?

– Эм, вроде того. – Дин выглядит неловко и возится с пряжкой рюкзака.

– Ты назвал меня Инопланетянином38.

– Я так тебя назвал?

38 E.T. – инициалы Тед (Edwina Trout, Эдвина Траут), а также сокращение the Extra-Terrestrial –

инопланетянин.

– Ага. И когда я подросла на два дюйма, ты переименовал меня в Чумовую Пятницу. И

все остальные звали меня так же вслед за тобой. На самом деле, я думаю, что в нашем классе есть

люди, которые до сих пор не знают моего настоящего имени.

– Эм, ну да.

– И мне никогда не нравились эти клички, Дин. Совершенно не нравились. А насчѐт

Кэлли... Ну, у неѐ твои инициалы вытатуированы на шее.

– Ну, так что же?

Он чует тут подвох, только вот не понимает, в чѐм.

– Ну, я всего лишь пытаюсь сказать, что Кэлли, возможно, самая подходящая для тебя

девушка. И нет, я не получила сто тысяч. Я вообще никаких денег не получила. Я не модель, ясно?

И никогда не была ей на самом деле. И если быть совсем откровенной, я в кое-кого влюблена. Не

то, чтобы это имело какое-то значение.

– О, ясно. Круто. – Он не может смотреть мне в глаза, но, судя по его виду, он

испытывает облегчение. Думаю, я была немного пугающей. В конце концов, собственной матери я

напоминаю королевского морского пехотинца.

– Но без обид, ладно? – говорит Дин, немного оживляясь. – Попытка не пытка. Потому

что ты сейчас, типа, крутая телочка, если позволишь мне так выразиться.

– Без обид, Дин. И ничего не имею против твоих слов.

Он протягивает руку. Это все совершенно дико, но я пожимаю еѐ. Затем он бредѐт прочь,

оставляя меня стоять на остановке и глядеть ему вслед, удивляясь, как я вообще могла сказать все

эти вещи. И почему, если я сейчас крутая телочка, мне так грустно?

Когда я возвращаюсь домой, папа сидит за обеденным столом, пытаясь починить тостер.

– Пап! Что на этот раз произошло?

Он широко улыбается. Очень широко. Слишком широко для человека, который только что

сломал один из самых важных предметов семейного имущества.

– Я делал праздничный сэндвич с сыром. Просто забыл, что сыр плавится. Не волнуйся, я

сейчас всѐ быстро починю.

– Праздничный?

– Ага, – папа улыбается ещѐ более самодовольно. – Я только что оплатил наш отдых на

каникулах.

– Что?

– Наши новогодние каникулы. В Ползифе, приморском курорте Корнуолла, так что Ава

сможет и дальше ходить как приклеенная к тому мальчику, по которому она с ума сходит. В

чудесном отеле с видом на море, где нам всем хватит места.

Он улыбается ещѐ шире, ожидая, что я начну расспрашивать его в подробностях, но у меня

кровь стынет в жилах. В это время заходит Ава и спрашивает, что новенького. Папа рассказывает

и ей, озвучивая название отеля.

– Ого, шикарно! – она расплывается в ответной улыбке, а потом обращает внимание на

меня.

– Тед? Что случилось? Ты не хочешь ехать?

Обычно Ава улавливает суть вещей раньше меня, но, кажется, в этот раз она упустила из

виду огромную проблему. Я сажусь за стол.

– Папа, – тихо произношу я, – Ты ведь понимаешь, что мне ничего не заплатят?

– За что?

– За съѐмки. Я знаю, я планировала путешествия и кучу всякой всячины, но это было до

того, как я запорола работу. Я всѐ ещѐ не знаю, подадут ли на меня в суд.

Он смотрит на меня в упор, привычно запустив руку в волосы, но по-прежнему не

понимает, о чѐм я.

– Но причем тут твои съѐмки, солнышко?

Мне приходится объяснить, что с этого заработка я планировала оплатить грандиозный

отпуск, но сейчас не могу. Кровь отливает от папиного лица. Ава тоже выглядит шокированной. Я

и не догадывалась, что они настолько рассчитывали на эти деньги. Я думала, что отложу большую

часть заработка на оплату университета или на возвращение Розового коттеджа. Наверное, я всѐ-

таки поступила слишком эгоистично, сбежав от Рудольфа. Мне стоило пройти через это ради

таких целей.

– Тед! – восклицает папа. – Ушам своим не верю!

– Я знаю. Мне очень жаль, па. Я просто не смогла...

– Не смеши меня! Я сам оплачиваю эту поездку. Ради бога, Тед. Я думал, ты это

понимаешь. Мы никогда бы не стали просить у тебя денег.

– Тогда откуда...?

Я страшно смущена.

Вот теперь папа рассказал о привлекательной ассистентке продюссера, которую встретил

на моей "ничего особенного"-работе. И как она поведала ему, что работает над новым

историческим сериалом.

– Она ведущий исследователь шоу об эпохе Возрождения. Ну, вы знаете, когда Чарльз II

вернулся из Франции?

Разумеется, знаем. Невозможно прожить с нашим папой шестнадцать лет и не знать, что

такое эпоха Возрождения.

– Ну, так вот. Мы начали обсуждать историю, – объясняет папа. – Она спросила, не хотел

бы я поработать консультантом программы. Разумеется, я согласился. Мы не были уверены, что

шоу состоится, но во время твоей поездки в Нью-Йорк проекту дали зелѐный свет. Там не заплатят

кучу денег, но отель оплатить хватит. И ваша мама сможет урезать число рабочих часов. Она

слишком часто перерабатывала в последнее время. На самом деле нам всем надо как следует

отдохнуть.

– О, папа!

Ава практически никогда не плачет. Но папа умудрился еѐ растрогать. Забавно: Авин

диагноз заставил троих из нас притихнуть, но, услышав, что мы едем отдыхать на каникулах... для

нас это компенсировало всѐ.

Разумеется, если бы я справилась с Нью-Йоркской работой, я могла бы оплатить много-

много поездок, но я не думаю, что папа позволил бы мне это. Кроме того, я некоторым образом

даже помогла семье – если бы я не получила ту работу на ТВ, папа никогда бы не встретил

исследователя. Не такое уж и "ничего особенного", если подумать.

Глава 39.

К середине недели моѐ самочувствие улучшается. Я все ещѐ переживаю из-за последствий

своего побега от САМОГО ЛЮБИМОГО фотографа Тины ди Гаджиа, но папины хорошие

новости сильно помогли мне, две ночи полноценного сна сняли туман усталости, и, что важнее

всего, с помощью Авы наконец-то удалось сделать мой художественный проект именно так, как я

хотела. Надеюсь, моя работа произведѐт впечатление на мисс Дженкинс. Вышло куда лучше, чем

те затененные бананы.

Теперь, когда мисс Дженкинс потребовала от меня более серьѐзного отношения, я

воспринимаю искусство совершенно иначе. Меня заинтересовала идея документальной

фотографии: находить впечатляющих людей, где бы они ни встречались, и делать портреты,

отражающие все их особенности. Таких людей, как водитель автобуса на моем пути в школу,

который всегда грустно-грустно улыбается мне, когда я сажусь в автобус, словно мы оба – герои

какой-то трагедии. Или даже как мистер Андерсон, который пялится вслед мисс Дженкинс в еѐ

юбке-карандаше, когда думает, что никто не замечает. Или как Дэйзи с растрепанными колючими

волосами, оживленно болтающая с Кэлли о чѐм-то из мира музыки, – до тех пор, пока она не

замечает, что я наблюдаю за ней, тогда она меняется в лице и принимает сдержанное выражение.

Сейчас, думая о себе, как о человеке, скрытом по ту сторону объектива, а не стоящем

перед ним, я смотрю на мир свежим взглядом. Например, я замечаю, как Кэлли кидает на Дина

нервный взгляд, когда я захожу в класс, и как Дэйзи грустнеет, когда отходит от Кэлли, чтобы со

мной поздороваться. Я замечаю, что они выглядят не враждебными, а настороженными, и это что-

то во мне заставляет их так себя чувствовать.

После недавней беседы с Дином я наконец-то поняла, что происходит с Кэлли. Кажется, я

нравлюсь еѐ парню сильнее, чем представляла. Возможно, Ава была права, когда говорила, что

люди завидуют моему внешнему виду. Несмотря ни на что, я все ещѐ считаю себя чудиком, но

даже Дэйзи, кажется, думает, что я могла бы быть моделью, а теперь ещѐ и Дин с этим

соглашается. Очевидно, это причиняет Кэлли боль. А Дэйзи просто разрывается между нами.

Наверное, после всего произошедшего мне нужно быть снисходительнее к людям.

Словно камера фокусируется на изображении. Пока оно остается ясным и мне хватает

мужества, я подхожу к Дину и дружелюбно, но абсолютно не кокетливо улыбаюсь ему.

– Привет, – произношу я. – Тот... мм... совет, которого ты у меня просил недавно. Ты ему

последовал?

Дин нервно косится на меня.

– Эм, нет.

– Ну, на твоем месте я бы действовала решительнее. Пока не стало слишком поздно. Она

же совсем рядом.

Он снова кидает на меня нервный взгляд. А я смотрю на него моим коронным – взглядом

Королевы Воинов. Он знает, что нужно делать. И он делает. Дин подходит к Кэлли и что-то тихо

произносит ей на ухо. Каким-то образом ей удается услышать сквозь завесу пышных волос, и она

удивленно смотрит на меня. Предполагалось, что я увожу у неѐ парня, а не возвращаю его назад. Я

улыбаюсь Кэлли. Это моя первая дружелюбная улыбка в еѐ адрес. Она долго присматривается,

чтобы убедиться в моей искренности. А потом Кэлли улыбается в ответ. У неѐ очаровательная

улыбка – светлая и открытая. Но Дин загораживает мне обзор, придвигаясь к девушке поближе и

небрежно приобнимает еѐ, словно это совершенно естественно.

Дэйзи ничего не говорит до урока искусства, когда Кэлли уходит в другой класс.

– Что на тебя нашло?

– Ты о Кэлли? Я просто подумала, что можно попытаться быть милой для разнообразия.

Посмотрим, поможет ли это. Считаешь, это было слишком странно?

– Да! – хмурится она. – И нет! Это было замечательно. Ты всегда так неприветлива с

Кэлли. Еѐ это бесило. Кэлли просто хотела с тобой подружиться, правда. Она думает, что ты

очень... красивая. Кэлли постоянно переживала, что ты нравишься Дину куда больше, чем она.

Серьѐзно? Ого. Она хорошо это скрывала.

– Ну, могу тебя заверить, что в его отношении это не так, – говорю я Дэйзи.

По крайней мере, сейчас. Вот уже второй раз, как я свожу вместе эту парочку. И на этот

раз мне даже не пришлось демонстрировать свои трусики.

– Выглядишь жизнерадостной, Тед, – говорит мисс Дженкинс, заходя в класс.

– Ты готова поведать нам о своем проекте?

Я готова. Я стою перед классом и поясняю мой подход к "натюрморту", как я

отталкивалась от идеи с фруктами, пока показываю работы Старых Мастеров. Затем перехожу к

моей сестре, которая в данный момент воплощает мое представление о жизни. Я рассказываю обо

всех сырых овощах и фруктах, которые ей приходилось есть, чтобы минимизировать побочные

эффекты лечения, и как еѐ красивая обритая голова напоминает их контуры.

Мой проект занимает кучу места на демонстрационном стенде, на котором я разместила

вдохновляющие примеры: от картин голландских живописцев до фотографий принцесс и цветов

от Ричарда Аведона. В центре всего этого – чѐрно-белый портрет Авы: голова повернута набок и

совершенно неподвижна среди кучи экзотических фруктов и ягод. Эта картина выглядит очень

мирной, если не задумываться над тем, почему голова девушки обрита на лысо, и не замечать

отсутствующий взгляд еѐ глаз.

Мисс Дженкинс долго изучает мой проект.

– Ты передала еѐ красоту, Тед, – говорит она.

– Еѐ голова рассказывает историю о трудностях, но, в целом, это ободряющая картина. На

самом деле она напомнила мне фотографа Сэм Тейлор-Вуд.

Учительница отходит к компьютеру и копается в интернете, пока не отыскивает нужное

изображение. Оно называется "Автопортрет в однобортном костюме39 с кроликом". Мисс

Дженкинс проецирует изображение на доску, и мы разглядываем его. Это действительно женщина

в костюме, держащая нечто, похожее на длинношерстного кролика, и рисующая портрет самой

себя.

– Уверена, вы уловили игру слов, – говорит мисс Дженкинс.

39 Single-Breasted – однобортный – о костюме; также можно сказать, что имеется в виду одна грудь.

– В то время она страдала от рака груди, и готова была вот-вот потерять грудь и волосы.

Это еѐ ответ болезни. Твоя работа схожа с ней, Тед.

– Скорее стырена, – бубнит сзади Натан Кинг.

Дин тыкает его карандашом. Он, может, и побаивается меня сейчас, но по крайней мере

лоялен.

– Это не так, – поправляет Натана мисс Дженкинс.

– Просто использован похожий подход. И Сэм Тейлор-Вуд – весьма уважаемый

современный художник. Думаю, Тед стоит гордиться таким сравнением. Хорошая работа.

Для своего проекта я выбрала наиболее художественный портрет Авы, но на самом деле

мы сделали очень много фотографий. Мне нравится та, на которой сестра изображает ананас,

поставив подбородок на неглубокое блюдо и повесив на уши пару виноградных гроздей. А ещѐ

есть очень убедительное манго (левая щека лежит на столе, взгляд направлен на стоящую рядом

миску с малиной). И внушительное большущее авокадо (на столе – правая щека, много зеленых

теней, а сверху устроилась связка бананов). К сожалению, мы тогда так смеялись, что у нас вышло

довольно пугающее авокадо – с учетом обстоятельств – очень зубастое.

Изображения вышли довольно сюрреалистичными и весьма в стиле Мэн Рэя, но мы

решили, что экзаменационная доска не готова к "пациенту химиотерапии, изображающему

большие фрукты". Вместо этого Ава разрешила мне разместить их в моем новом блоге, где я

экспериментирую с разными стилями фотографии. Это всего лишь начало, но я в восторге. Мне

всѐ ещѐ хочется быть частью этого сумасшедшего мира искусства, с которым я столкнулась, но на

этот раз я сама буду решать, что красиво, а что нет. Однажды у меня будет выставка в Нью-Йорке.

И я хочу, чтобы на еѐ открытии Ава была со мной.

Потому что происходящее с ней сейчас – лишь краткий эпизод в еѐ жизни, который

подходит к концу. Вот что мы говорим сами себе. Вот во что мы должны верить.

Глава 40.

В пятницу – последний сеанс радиотерапии. Ава планирует пойти вместе с Джесси,

который остался в городе специально, чтобы поддержать свою девушку на этом завершающем

этапе. Я практически не общалась с сестрой в последние дни, потому что она почти всѐ время

проводит у Ника дома вместе с Джесси, или они отправляются вдвоѐм на свои обжимательные

свидания, или Ава утаскивает Джесси в кинотеатр на просмотр старых фильмов, знакомя его со

своими любимыми звѐздами экрана.

Я думаю, что их отношения и дальше будут такими же, как сейчас. Конечно, Джесси

вернѐтся в Корнуэлл, но они снова смогут нормально общаться на расстоянии, как обычно. Если

предположить, что результаты лечения и обследования будут именно такими, как нам хотелось

бы, то можно сказать, что лечение завершено. Если Ава попадает в 90% счастливчиков. Это ведь

действительно большое число, 90%. Полагаю, попавшие в оставшиеся 10% должны проходить

через все эти мучения заново, и я даже не хочу думать о том, что такое может произойти с нами.

Но 10% это крошечная часть. Вот что я продолжаю твердить сама себе.

Разумеется, дома мы не обсуждаем эти 10%. Но кое-что изменилось. Мы не говорим об

этом между собой. Мы знаем, что каждый думает и волнуется об этом, и каким-то образом мы

поддерживаем друг друга, ведя разговоры о совершенно других вещах. Но никто больше не

замыкается в себе. С тех пор, как я вернулась из Нью-Йорка, мама с папой окружают меня заботой

и вниманием. Так что теперь мы очень много общаемся. О нашей поездке на каникулах. О моѐм

новом блоге. О школьных делах. О папиных идеях для исторической программы и его шансах

однажды получить работу телеведущего. О том, как здорово он смотрелся бы в своей шляпе...

К счастью, когда разговор заходит о шляпе, они смеются. Надеюсь, у меня не отсудят

большую сумму денег, потому что я, правда, обязана купить папе новую шляпу.

Я собираюсь выяснить это, потому что в конце недели звонит Фрэнки и предлагает

встретиться в офисе субботним утром. Я согласна. Если у неѐ есть плохие новости, которые

сложно объяснить, предпочитаю узнать все при личной встрече.

Так что в субботу я тащусь на Шарлотт-стрит в Сохо, где находится офис Модел Сити.

Фрэнки приводит меня в кафешку в шикарном отеле неподалеку, чтобы мы могли поболтать в

неформальной обстановке. Я просто сижу, пока она делает заказ на беглом итальянском и

умудряется отправить пять сообщений со своего айфона, объясняя мне сложившуюся ситуацию.

Если сложить воедино бурлящую энергию Фрэнки и моего папы, наверняка можно получить

небольшой ядерный взрыв.

– Рудольф уже успокоился? – спрашиваю я.

– Неа, – улыбается она. – Но он известен своей злопамятностью.

– А что насчѐт судебного иска?

Она удивленно смотрит на меня.

– Что?

– Он сказал, что подаст на меня в суд.

– Ой, ну ты и глупышка! Да, тебе не заплатят, но он не собирается с тобой судиться.

Рудольф не стал бы подавать в суд на шестнадцатилетнего подростка. Кассандра бы его просто

растоптала. Возможно, он запугивал тебя, но это всего лишь темперамент творческого человека.

Он немного грубоват.

Немного грубоват? Если бы учитель так бушевал и угрожал всем вокруг, его бы уволили.

Тогда я вспомнила: это в школе я ученица. А в той студии предполагалось, что я состоявшийся

профессионал. Вы не получите пятьдесят тысяч баксов, если не можете быть терпимы к...

творческим людям.

– А как там Тина? – интересуюсь я. Я последовала совету Фрэнки и удалила все голосовые

сообщения и смски от Тины.

– Она в бешенстве, – отвечает Фрэнки.– Рвѐт и мечет. Она поручилась за тебя, а ты

подмочила ей репутацию. Так не делают.

– Ну да... – говорю я. – Не делают.

На миг меня окатывает страх, но потом я вспоминаю: Тина всегда добивается своего. Она

жѐсткая и она с этим справится. Для меня все позади. Меня действительно уже не волнует еѐ

мнение.

– Но она справится, – Фрэнки словно читает мои мысли.

– Сегодня в агентство пришли две девочки с "Тед".

– "Тед"? Это что?

– Суперкороткая блондинистая стрижка. Это новый образ. Он подходит далеко не каждой.

Честно говоря, одной из тех девушек как раз не идѐт. Нужна правильная форма лица, но если у

тебя такая – ух ты. Об этом все мечтают с момента выхода ролика для журнала i-D. Так что, если

ты хочешь продолжать работать, для тебя есть куча предложений – до тех пор, пока ты в точности

выполняешь все указания. Но я обещаю, что тебе больше не придется натягивать на себя стринги.

– Тебе рассказали о стрингах?

– Оо, да. Стринги популярны.

О боги.

Мы долгое время молчим.

– Так тебе нужна работа? – спрашивает Фрэнки, снова утыкаясь в телефон, безусловно,

отправляет письма очередному випу о чѐм-то экстра важном и срочном.– Потому что, если

откажешься, то есть куча желающих.

Трясу головой. Я думала работе моделью, но мне действительно удается только роль

Королевы Воинов. Если они ищут соблазнительницу, например, то им нужна совсем другая

девушка. Кроме того, мне и так есть о чѐм подумать. Несмотря на это, возможно, это не последняя

наша встреча с Фрэнки.

– Ты знаешь какие-нибудь фотоагентства?

Она удивленно смотрит на меня.

– Ага, кучу. А для чего?

– Да так. Просто... может быть, однажды мне это пригодится.

Фрэнки смеется.

– Для тебя?

– Ага.

Она обдумывает это некоторое время, пока набирает сообщение.

– Здорово. Конечно же. Если надумаешь, звони мне. Оставайся на связи, Тед.

Обещаю ей не пропадать.

После встречи я иду в другое кафе за углом. Ава просила меня присоединиться к ним с

Джесси. Они отмечают первый день абсолютной свободы после еѐ второго этапа лечения. Я

согласилась выпить с ними горячего шоколада. Но они, наверное, где-то застряли, потому что я

опаздываю на десять минут и не обнаруживаю их присутствия.

– Тед?

Страшно знакомый голос. Прямо у меня перед носом – голова с растрепанными волосами,

очки и забрызганная краской куртка. Каждая деталь одежды в краске... Мне начинает казаться, что

он специально так делает.

– Ник?

– Ты здесь сестру свою ждѐшь? – спрашивает он.

– Угу.

Он кивает.

– Присаживайся. Если не возражаешь. А я жду Джесси. Это какое-то недоразумение,

наверное.

Он умудрился занять круглый столик у окна. Это лучшее место в зале, и было бы довольно

глупо идти куда-то ещѐ, поэтому я неловко присаживаюсь рядом с ним. Мы оба пялимся в окно,

не произнося ни слова, если не считать мой заказ горячего шоколада, когда подходит официантка.

Проходит пять минут. Затем десять. Видимо, губы Авы ещѐ больше потрескались от внимания

Джесси. Наверное, эта парочка потеряла счѐт времени. Я мечтаю об их появлении. Уверена, Нику

неприятно сидеть рядом с самой злобной моделью, с которой он когда-либо сталкивался, да и я бы

предпочла быть где угодно, чем рядом с его задумчивым лицом.

Он смотрит на часы. Они у него Диснеевские, с Микки Маусом, у которого руки-стрелки.

Не инкрустированные драгоценными камнями, не дизайнерской работы, чего я могла бы ожидать

от парня, который живѐт практически по соседству с королевой. Он искоса глядит на меня, и я

притворяюсь, что не смотрела на его запястье. Потом я смотрю снова. Руки Микки соединяются,

когда проходит ещѐ пять мучительных минут.

В конце концов, Ник откашливается.

– Слушай, Тед, я знаю, что ты наверняка обо мне думаешь.

Я выпучиваю на него глаза. Я действительно думала, что мне очень нравятся его часы. Но

суть не в этом.

– Нет. Речь о том, что ты обо мне думаешь? – поправляю я его. – Не переживай. Ты

выразился предельно ясно.

Он снова откашливается.

– Эм, Ава рассказала мне о фотосессии. Я полагал, что ты вернѐшься по своему

съѐмочному графику, а не... как вышло. И она сказала, что ты оказалась там в первую очередь из-

за неѐ.

– Серьѐзно?

– Ага. А ещѐ, что она всѐ время подталкивала тебя на совершение этих безумных

поступков, и теперь ей жаль, но ты была такой... поразительной.

– Она так и сказала?

– Да. Она много рассказывает о тебе. Полагаю, это потому... это потому, что я сам

спрашиваю.

Мы долго, очень долго молчим, за это время успевает остыть мой горячий шоколад,

четверо посетителей заходят и уходят из кафе – никто из них не является Авой и Джесси – а я

пытаюсь убедить себя в том, что Ник спрашивал обо мне из простого любопытства, насколько же

я злобное существо. А не по какой-то другой причине. И в его глазах сейчас светится отвращение,

а не... не что-либо ещѐ, что я даже не осмеливаюсь вообразить, потому что моѐ сердце

выскакивает из груди при мысли об этом. Я могу испытывать ненависть к Нику Споуку, но моѐ

сердце – нет. Моѐ сердце представляет себе каждую чѐрточку его лица, его волос, его одежды,

голоса, даже то, как он небрежно произносит слова, вопреки всем моим попыткам успокоить

беспокойный орган.

– И, полагаю, я всѐ спрашивал и спрашивал о тебе, потому что... ты обворожительна, Тед.

Я хочу сказать, что красивые девушки обычно ужасно скучные, но ты даже и не представляешь,

насколько ты великолепна. И как только я подумал, что всѐ налаживается, ты улетаешь в Нью-

Йорк, такая же скучная, как и подавляющее большинство. Но ты сбежала. Почему?

Я практически уверена, что, если попробую сейчас что-то сказать, не смогу произнести ни

звука. Мозг пытается переварить слишком много информации, в том числе "красивая" и

"великолепная". От парня, чья мать ежедневно работает с супермоделями. Однако дар речи всѐ-

таки каким-то образом возвращается ко мне. Не красноречие, но все же хоть что-то.

– Я просто не могла этим заниматься. И... из-за тебя. Ты сказал мне, что я нужна Аве.

Ник вздрагивает от воспоминания.

Он склоняется в мою сторону. Смотрит на мои губы. Наверное, у меня на них пена от

горячего шоколада или ещѐ что-то, но я не могу пошевелить даже пальцем, чтобы привести себя в

порядок.

– Я был идиотом, – бормочет Ник. – А ты – самая...

Затем его губы накрывают мои, и всѐ моѐ тело воспламеняется. Это продолжается совсем

недолго, потому как Ник встревожено отстраняется, чтобы посмотреть на мою реакцию. Но мои

глаза сейчас отлично говорят за меня. Так что он придвигается обратно, нежно сжимает моѐ лицо

в ладонях и продлевает начатое. Так долго, что к тому моменту, когда мы отрываемся друг от

друга, рядом с нашим столиком обнаруживаются Ава с Джесси, наблюдающие и критикующие

нашу технику.

– Никогда не понимал, как это делают люди в очках, – серьѐзно произносит Джесси.

– Они не запотевают?

– Захлопнись, мальчик-сѐрфер, – ворчит Ник, отодвигаясь обратно на своѐ сиденье.

– А я даже не представляла, что Тед умеет это делать, – замечает Ава.

– По крайней мере, правильно.

На самом деле, я тоже не представляла. Не так, как сейчас. Но я никогда и не испытывала

ничего подобного.

Эти двое присаживаются за наш столик.

– Мы уже думали, вы никогда до этого не дойдете, – вздыхает Джесси.– Мы целую

вечность торчали снаружи. Я окоченел.

– Надеюсь, он хотя бы извинился сначала, – говорит мне Ава. – Он вел себя омерзительно

по отношению к тебе, когда ты была в Нью-Йорке. Он нам всѐ рассказал. И я ему объяснила, что

его звонок, возможно, лишил нашу семью сорока тысяч баксов. Круто, когда твой папочка –

банкир. Но нам бы не помешали эти деньги.

Ава ухмыляется. Она говорит это не всерьѐз. А теперь я осознала, что у меня всѐ ещѐ есть

мой заработок от Miss Teen, а Рудольф не подал на меня в суд, так что надеюсь, что наши дни

экономии закончились. Кроме того, если бы я осталась в Нью-Йорке, то не сидела бы сейчас здесь,

в этой компании, ведя такие глупые разговоры. Если бы мне нужно было оценить этот момент, он

бы совершенно точно стоил бы куда больше, чем сорок тысяч, так что я не сожалею, что это

произошло. Тем временем пальцы Ника только что нашли мои, и у меня появилось ощущение, что

под всей моей громоздкой зимней одеждой я наконец-то пламенею.

Глава 41.

Это изображение красуется на задней обложке каждого журнала, на боку каждого

автобуса.

Девушка с безупречным овальным лицом и короткой жесткой стрижкой сидит в ванне,

полной змей (искусственных) и прожигает камеру сексуальным взглядом. Кожа девушки усыпана

золотыми и зелеными тенями. Еѐ лицо отражает чистое вожделение. Одна из змей располагается

на обнаженных плечах девушки и с намѐком указывает вниз на еѐ левую грудь.

Практически ничего не видно, но можно... ну, вы понимаете... дофантазировать.

Она выглядит интригующе. Девушку зовут Йована, судя по всему, и она волнующая

семнадцатилетняя модель из Сербии. Ранее у неѐ были длинные темные волосы, но для этой

съѐмки их коротко подстригли и покрасили в блонд. Она на слуху у всех в Нью-Йорке. Все в

восторге от этого образа, хотя истинные фанаты мира моды интересуются, правда ли прическа

была названа в честь Тед Ричмонд, той девочки-подростка из Лондона, которой прочили карьеру

топ-модели.

Никто не в курсе, что случилось с Тед Ричмонд, да и на самом деле никому нет до этого

дела. Жизнь в мире моды скоротечна. Ты приходишь. Пробиваешься вперѐд. Тед предложили

работу с Teen Vogue, но, видимо, она отказалась, потому что была в какой-то семейной поездке.

Сложно назвать это самоотдачей. Впрочем, это ерунда. Куча девушек готовы занять еѐ место.

Между тем, у меня есть свои собственные фотографии:

Я стою, приобняв Дэйзи, а Дин предсказуемо подставляет голове Кэлли рожки. Это

школьная рождественская вечеринка и мы все выряжены в сексуальные шортики, сверкающие

солнечные очки в форме звѐзд и сумасшедшие афро-прически в стиле 70-х. Помимо костюма на

мне также надеты расписные полосатые носки и синие туфли Мэри Джейн. На самом деле я и не

ожидала, что мои ноги в этих носках будут так неплохо смотреться. Ник считает, что это моя

лучшая отличительная черта. После моих глаз, прически и улыбки, видимо. И моего

использования естественного освещения.

Мы с моим парнем целуемся, закрыв глаза. Его руки нежно сжимают моѐ лицо. Ава

сделала фотографию на свой мобильный, когда мы не видели. Кажется, будто Снупи лежит у нас

на головах. Моя сестра – совершенно ужасный фотограф. Понятия не имею, почему я храню эту

фотографию, правда.

Обложка журнала i-D. Фотограф – Эрик Блох. Модель – Тед Ричмонд. Агентство –

Модел Сити. Моя первая и единственная обложка. У меня мега-короткие волосы, покрашенные

для съѐмки смываемой розовой краской. Мне очень нравится. Я смотрю своим коронным взглядом

Зены и выгляжу одновременно крутой и неземной. По-прежнему ничего общего с Лили, Линдой,

Кейт или Клаудией. Но теперь я считаю, что у каждой модели должен быть свой собственный

образ, и этот – мой. Несмотря на то, что Ник ненавидит модельный бизнес, эта моя фотография

ему нравится, потому что я выгляжу такой сильной и вызывающей. Хотя он всѐ-таки предпочитает

те мои фотографии, которые сделал он или я сама.

Канун нового года, ночь. Я на пляже в Ползифе с мамой, папой, Авой и Джесси. Небо

совершенно чѐрное и стоит мороз. Мы все, одетые в пальто, резиновые сапоги и шерстяные

шапки, позируем перед Авиной камерой – теперь моей (я обменяла еѐ на сумку от Малберри) –

которую я закрепила на новый штатив, полученный в подарок на Рождество. Мы прижимаемся

друг к другу, чтобы согреться, пытаясь игнорировать ледяной дождь, и притворяемся, что это

идеальная погода для сѐрфинга. Одной рукой папа обхватил меня, а другой – маму, которая

обнимает Аву, жмущуюся к Джесси другим своим боком. А он тем временем кричит:

– Да, детка! Давай!

Он так сильно смешит Аву, что сестра едва может дышать.

От нас исходит внутренний свет. После полугода химио– и радиотерапии результаты

проверки Авиного здоровья оказались хорошими, так что сейчас мы можем все вместе

праздновать. Она попала в 90%. Мы никогда не чувствовали себя такими живыми, как на

холодном влажном Корнуолльском воздухе.

Мне пришлось бежать назад к остальным после установки таймера, и вспышка сработала

слишком близко к моему круглому лицу. Я похожа на пузырь. Беззаботный, счастливый пузырь.

Это моя любимая фотография. Я навсегда сохраню еѐ в памяти.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg