«Пускай она не плачет»

Денис Драгунский ПУСКАЙ ОНА НЕ ПЛАЧЕТ

Рождественский рассказ

Я проснулся от табачного дыма — душного, едкого, щекотного. Я сам курил, но терпеть не мог, когда мне с утра дымили прямо в нос. А он всегда вставал минут на десять раньше меня и тут же закуривал. Натощак. Разве можно? Да мне плевать на его здоровье, но я же просил не курить, когда я сплю! Он говорил «Да, да, извини», а следующим утром все равно закуривал. Мы с ним жили в одном номере, в пансионате, где-то под Костромой.

Я заорал: «Хорош курить!», выругался в три этажа, протер глаза, повернулся под одеялом и увидел, что это не одеяло, а тонкий плед, не пансионатская кровать, а диван с резной деревянной спинкой, а я в почему-то в брюках и свитере. Только туфли снял и бросил на пол.

А он — в костюме, но уже без галстука. Седеющий, но подтянутый.

И это не номер в молодежном пансионате, в июле 1983 года, а гостиная у меня на даче, лет этак тридцать спустя. И не лето, а зима. Первое новогоднее утро, хотя на самом деле еще ночь — четыре часа. Еще не все гости разъехались. В столовой, слышно, собираются пить чай. Жена спрашивает, кому черный, кому зеленый.

Он стоит надо мной и дымит, жадно затягиваясь.

— Слушай, завязывай курить, — говорю уже своим теперешним голосом. — Страшно смотреть. Смолишь, как будто отнимают.

— Обязательно завяжу, — говорит.

Вышел, вернулся уже без сигареты. Наверное, в кухне загасил и выбросил.

— Откуда ты вообще взялся? — спрашиваю.

— Интересные дела, — смеется. — Ты же, кажется, сам меня пригласил встречать Новый год у себя на даче. Вот здесь! Заранее пригласил, еще в конце ноября.

— Ну да, да. Но ты же смылся в половине одиннадцатого. То есть вы вдвоем смылись, с Еленой Николаевной.

— Ишь ты, заметил! — говорит он.

— Все заметили, — отвечаю.

* * *

Мой друг, с которым мы пять лет проучились в одной группе и даже вместе ездили отдыхать, и к морю дикарями, и в дешевый студенческий пансионат под Костромой, — теперь довольно известный историк, автор популярных книг. А Лена — то есть, простите, Елена Николаевна — кажется, раньше была журналисткой, потом очень удачно вышла замуж и еще удачнее развелась. То есть может не работать. Но работает, хотя я точно не знаю где. Я, кстати, не собирался ее звать к нам на Новый год. Жена пригласила, Лена с ней где-то познакомилась и как-то ее обворожила — не могу понять, как ей это удалось. Жена у меня, честно скажу, особа необщительная и строгая, но в Лену просто влюбилась. «Давай ее на Новый год позовем, она ведь совсем одна! Женщина совсем одна в Новый год, ты понимаешь?» «Понимаю. А мы-то тут при чем? На погосте живучи, всех не оплачешь…» «Фу!» «Что — фу?» «Ничего, — нахмурилась жена. — Про тебя тоже кто-нибудь вот так же скажет!» «Не сомневаюсь», — сказал я. «В общем, я ее уже пригласила!» Ну, пригласила так пригласила, я с женой не спорю. Она у меня строгая, я же сказал.

Лена, как пришла, сразу же просто прилипла к моему другу, и буквально через полчаса они исчезли. Я, конечно, ехидно шепнул жене: «Ну вот твоя Леночка — какая проворная! Несчастная одинокая женщина на марше!» Но жена сказала: «Она взрослый, свободный человек», — и пошла на кухню за салатом.

Да, конечно, мы все тут взрослые люди. Но все равно не очень приятно. Во-первых, неприлично. Сами поглядите: мужчина за пятьдесят и дама лет сорока пяти, на Новом году впервые знакомятся, тут же начинают шептаться, сидят в уголке, глаз не сводя друг с дружки, чуть ли не за руки держатся — а потом вдруг удирают, никому не сказав ни слова. А во-вторых, я приглашал своего друга на Новый год в семейный дом, а не на танцы, где знакомятся с девочками и потом волокут их в темные аллейки.

Но вот мой друг вернулся назад. Интересно знать, почему?

Я лежал на диване и смотрел на него, а он стоял и смотрел на меня, как будто бы ждал, пока я закончу думать эти мысли.

Потом засмеялся, как будто прочел их.

* * *

— Скажи-ка, — он сел в кресло напротив меня. — Все, конечно, были ужасно фраппированы нашим бегством? Шок и пересуды?

— Да кому вы нужны!

Хотя конечно, кое-кто из гостей поднимал брови и чуть-чуть пожимал плечами. Неприличное поведение, я же говорю! Ну да ладно.

— Я ее сразу узнал, — вдруг сказал он. — Помнишь, как мы ездили в пансионат «Волгарь»?

— Ага! — сказал я. — Вот он как назывался! А я и забыл.

— А я запомнил. Наверное, из-за нее. Мы с ней там и познакомились, да, да, в восемьдесят третьем году, представь себе. Ты ее, наверное, и не заметил. Ей тогда пятнадцать лет было.

— Конечно, — сказал я. — У нас тогда свои девчонки были. Студентки. Я, например, на такую мелкоту и не смотрел.

— Я тоже не смотрел, — сказал он. — Но тут белый танец. Пригласила. Ну, ладно. Такие глаза, страшное дело. Я даже как-то слегка поехал. Потом пошли покурить. Спустились с террасы. «Пойдем к Волге, на скамеечке посидим?» Ну, пойдем. Тут же меня под руку. Потом обниматься полезла. Дальше все сама пытается. Я говорю: «Ты что, с ума сошла, ты же маленькая еще. Сколько тебе?» «Неважно». «Ничего себе! — говорю. — Я так судье и скажу, что неважно, да? А мне еще институт заканчивать». Она заплакала, горько так, слезы прямо текут. Я ее, конечно, обнял, по головке погладил, типа вот вырастешь большая, все у тебя будет, настоящая любовь будет, муж и дети… А она рыдает.

— Отчего же?

— Влюбилась, наверное, по самые уши, бедная девочка, — вздохнул он вроде бы сочувственно, а на самом деле самодовольно.

Я сказал:

— Ну, что ж. Бывает. И вот такая встреча через… через сколько? Считай, через тридцать лет. Исполнение желаний. Новый год!

— Погоди, — сказал он.

* * *

И стал рассказывать:

— Была еще одна ужасная история. Мы снова встретились лет через десять. Ей уже двадцать пять или около того. Мне, соответственно, тридцать два. Редакция, я принес туда статью. Начало девяностых, весь народ еще на машинке печатал. А у меня уже два года свой компьютер был. «Эй-Ти», помнишь такие? И дискеты пятидюймовые. Вот я вынимаю дискету из портфеля, весь такой важный и гордый, очень современный — и протягиваю девушке-редактору. Смотрю на нее — господи, она! И у нее опять в глазах слезы. «Узнаете?» — говорит. Еще бы. Я ее все время помнил. Очень милая девочка была. Вроде не красавица, а именно что милая до бесконечности. Вспоминал. И все время жалко было, что тогда струсил. Я уже десять лет женат был, жена красивая, вроде даже любимая, сын уже в школу пошел — а все равно помню! И вот она опять передо мной. Время осень. Через три дня длинные праздники, тогда еще седьмое ноября не отменили. Я беру две путевки в очень неплохой пансионат, что-то вру жене насчет выездного научного семинара. Хватаю Ленку. Едем.

Приезжаем, располагаемся — вот честное слово, только слегка поцеловаться успели, и все — идем на ужин, а когда возвращаемся — натыкаюсь в коридоре на какого-то парня. Он меня по имени-отчеству, отводит в сторонку и сообщает, что в этом пансионате отдыхает знаменитый певец Турмалинов, что он меня узнал в столовой, что он меня обожает-уважает, смотрит меня по телевизору и специально выписал журнал «Прогресс», чтоб читать мои пы-пы-пытрясссающие! статьи про демократию и историческую правду — и приглашает меня выпить бокал вина в компании милых дам, у него тут целый апартамент на втором этаже.

Мы с Леночкой приоделись, надушились, идем. Стучимся в дверь в дальнем конце коридора второго этажа. Вылезает этот парень. Смотрит на Лену. Кривит морду. Говорит мне: «Заходите». А ей: «Посидите тут на диванчике».

Господи. Неужели меня к голубым позвали? Но ведь сказано было — «в компании милых дам». Интересные дела. Я прошу Лену подождать минуточку, захожу. Там, в безвкусной гостиной с арабской мебелью и хрустальными люстрами — певец Турмалинов, жирный и неприятный, несмотря на все рукопожатия и восторги. И две девушки. Одна обнимает певца за покатые плечи, то есть она уже при нем — и еще одна. Наверное, певец Турмалинов пригласил двух красоток, но решил, что это ему много. Столько не съест. Лопнет. И позвал на любовный пир известного историка-демократа, который подвернулся рядом. То есть меня. Вторая девушка встает с кресла и подает мне руку. И я понимаю, что погиб. Потому что она невероятно хороша. Я таких только в кино видел, и думал, что это все грим и съемка. А тут — на самом деле, и почти без косметики. Яркая, наглая и опасная красота, как в фильмах про гангстеров. Подает мне руку, представляется по имени-фамилии, и руку не отнимает — горячая сильная ладонь, и пальцами перебирает слегка.

Я, сволочь такая, зову паренька и шепчу: «Выйдите из номера, дойдите до администратора, подождите полминуты и возвращайтесь с криком «Андрей Васильевич, срочно к телефону!»». Мобильников же тогда не было, помнишь ведь?

* * *

— Помню, — сказал я.

А он продолжал:

— Ну, ты меня понял. Паренек все сделал, как я просил. Я бегу в холл к администратору, тут же возвращаюсь и говорю Леночке — а она все сидит на диване в коридоре: «Конец-кошмар, жена меня застукала, она через час будет здесь». Собрали мы Леночкин чемодан, вызвали такси, вывел я ее наружу, и она совсем не плакала. Но и не ругала меня или судьбу свою. Достойно держалась.

А я вернулся в апартамент к певцу Турмалинову. Вернее, к той девушке. Потом мы с ней перебрались в мой номер.

Ох, как же с ней было хорошо! Во всех смыслах. Я-то сначала подумал, что она просто девочка по вызову, а оказалось — ой-ой-ой. Давай без подробностей, но — чиновница, настоящая карьеристка, в лучшем смысле слова. Что ни год — новое повышение. Искательница приключений. Адреналиновая наркоманка, вот! Она постарше Леночки была. Замужем, кстати. Муж — полная бестолочь. Она с ним развелась довольно скоро. А до того возила меня в разные закрытые ведомственные санатории — и записывала как своего мужа! Мне и страшно было, и стыдно. Ведь кругом куча общих знакомых! Но обошлось. Говорят, бог хранит пьяных и влюбленных. Не уверен. Один раз, здорово поддатый, я шел со свидания. Мне сильно наваляли и деньги отняли. Бог хранит наглых и бесстыжих, я теперь точно знаю.

А потом — по вечной схеме. Адреналин выдыхается, хочется тихого семейного уюта. Я все время обещал развестись и на ней жениться. Только надо чуточку подождать. Сын в институт поступает, старику-отцу надо операцию сделать… И сам в это почти что верил. Но вдруг я понял, что вру, и она, наверное, тоже это поняла, и сразу бросила меня — спокойно, без скандалов и попреков, предупредив за две недели. Как будто по трудовому кодексу.

И жена тоже, почти что назавтра. Потом добрые люди сказали, что жена за нами следила и ждала, когда эта меня бросит. Чтоб мне было совсем хорошо. Ничего. Продали отцовскую квартиру на Малой Никитской, купили целых три — мне, жене и сыну, да ты все сам знаешь…

* * *

— Знаю, — сказал я. — Кстати, как сын?

— Все так же, — сказал он. — Бездельник и дурак. Зато я его этим летом спас от смерти неминучей. Я же говорил, он сдает квартиру, и на эти деньги снимает домик во Вьетнаме. Мало того что буддист — еще и дикий нахал. Написал, что жильцы задержали плату, и чтоб я, значит, разобрался. Я ответил: «Еще одно такое письмо — лишу наследства. Не хвор сам приехать. Присмотреть за своей квартирой. Которую я тебе подарил». Он приехал в Москву — а там у них цунами. Деревню, где он жил, совсем смыло, вместе с населением. Он ко мне ворвался: «Папочка, спасибо!». Да пожалуйста! Только денег не проси — все равно не дам.

Но не в том дело. А дело в том, что приехали мы сегодня, то есть уже вчера, то есть уже в прошлом году, смешно! приехали мы с Леночкой к ней. Время — половина двенадцатого. Квартира очень-очень, откуда у нее, кстати?

— Она удачно вышла замуж, — сказал я. — А потом удачно развелась.

— Ага, — он замолчал и молчал довольно долго.

— Ну и что, в конце концов? — спросил я.

— Да ничего! — закричал он, вскочил с кресла и стал ходить по комнате. — Глупая женская месть. Привела меня к себе, почти что соблазнила — зачем? Чтобы сказать, какой я гад и подонок, как я ее унизил и оскорбил сначала тридцать лет назад, потом двадцать лет назад! Ну и память у вас, бабушка! — злобно засмеялся он. — Привела к себе, чтобы сидеть передо мной, скинув туфли, красиво забравшись с ногами на диван, с бокалом шампанского, при свечах, издевательски хохотать и говорить, что мне не обломится!

— Ну, а что ты?

— А я совсем сошел с ума. Я понял, что страшно ее хочу и даже люблю, наверное. Я говорил ей красивые слова. Просил прощения. Умолял. Чуть что не на коленях стоял. Пытался поцеловать руку, она не позволяла. Я сказал, что хочу на ней жениться! Что она прекрасней всех, что я ее люблю, что я ее полюбил еще тогда, на танцах в пансионате «Волгарь» в восемьдесят третьем году, что только злая судьба мне помешала, и всякие прочие глупости. Да, я сделал ей предложение. Я правда с ума сошел на полчаса или даже больше. А она хохотала!

— Ничего страшного, — сказал я. — И вовсе ты ее не хочешь и не любишь, успокойся. Просто тебе обидно стало, что такое динамо в новогоднюю ночь, а все так красиво начиналось!

— Наверное, — вздохнул он. — Вот. Потом куранты. Мы выпили молча. Она вышла из комнаты, а я остался сидеть в кресле… Кажется, задремал. Потом проснулся, вызвал такси, и вот я перед вами. Кошмар.

— Ничего, — сказал я. — Случается.

— Какие бывают злопамятные женщины, — сказал он.

Зазвонил мобильник у него в кармане.

Он уставился на дисплей, пытаясь понять, кто звонит. Номер, очевидно, был ему незнаком. Он все-таки решил ответить. «Да? Да, да. Да, конечно!» Быстро вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Вернулся через минуту и сказал, улыбаясь смущенно и глупо:

— Она согласна.

— Кто? — не понял я, хотя на самом деле понял все.

— Я же тебе сказал, что сделал ей предложение. Она позвонила, что согласна!

* * *

Я посмотрел на его растерянное счастливое лицо и вдруг вспомнил, как в 1983 году, жаркой июльской ночью, гуляя по берегу Волги после танцев в студенческом доме отдыха под Костромой, я наткнулся на плачущую девочку лет пятнадцати. Попытался с ней заговорить, она убежала…

Дай вам бог, ребята. Попробуйте. Вдруг на этот раз у вас получится?

И приходите к нам на следующий Новый год.

* * *

Денис Драгунский, известный журналист, политолог, драматург и прозаик, хотя и связан с литературой буквально по факту рождения — он сын детского писателя Виктора Драгунского и прототип героя хрестоматийных «Денискиных рассказов», — писать художественную прозу начал поздно, когда ему было уже ближе к шестидесяти. Зато сразу много, плотно и необычайно удачно. Сборники рассказов Дениса Драгунского — тот редкий пример, когда вкусы читателей и критиков сходятся: их любят первые, их признают вторые.