«Мелодия Джейн»

Мелодия Джейн (fb2) - Мелодия Джейн (пер. Ирина Александровна Тетерина) 1282K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Райан Уинфилд

Райан Уинфилд Мелодия Джейн

© И. Тетерина, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

* * *

Всем матерям на свете посвящается

Часть первая

Глава 1

На следующий день после похорон Джейн вернулась на кладбище их маленького островка и долго сидела в машине, глядя, как дождь кропит могилу ее дочери. Если верить синоптикам, дождь шел уже семнадцать дней кряду, но Джейн это мало заботило. Настроение у нее было под стать погоде.

Мотор глушить она не стала, но «дворники» работали в прерывистом режиме, и сквозь пелену дождя унылый пейзаж за окном был практически неразличим. Она твердила себе, что все это какая-то ошибка – ее Мелоди не могла умереть. А потом «дворники» в очередной раз оживали, нехотя сгоняя с лобового стекла потоки дождевой воды, и взгляду Джейн вновь представала свежая могила дочери.

Накануне Джейн стояла в окружении небольшой группки пришедших проводить Мелоди в последний путь, в том числе и ее мать с братом – обоих она не переваривала, – и смотрела, как гроб с телом дочери опускают в могилу, жалея, что на месте Мелоди не она сама. Приходский священник произнес скромную речь, и все было кончено. Никогда больше она не увидит свою дочь.

«Матери не должны хоронить дочерей», – заявила ее собственная мать, когда они возвращались к машине. И она была права, хотя сказано это было таким тоном, что у Джейн сразу возникло чувство, будто мать винит в смерти внучки ее.

Впрочем, это, наверное, и в самом деле ее вина.

Боль пронзила сердце с такой силой, что Джейн согнулась пополам, задохнувшись от неожиданности. На помощь пришла мантра ее куратора.

– Я не в ответе за то, что мне неподвластно. Я не в ответе за то, что мне неподвластно. Я не в ответе за то, что мне неподвластно, – несколько раз произнесла она нараспев.

Когда Джейн смогла разогнуться, она открыла бардачок и вытащила пачку «Вирджинии слимс», которую держала там на всякий случай. Дрожащими руками выудив из пачки сигарету, она прикурила от зажигалки и сделала ровно одну глубокую затяжку. Потом приоткрыла окошко и щелчком отправила недокуренную сигарету под дождь.

«Дворники» вновь проехались по стеклу, и Джейн едва не закричала при виде незнакомого мужчины, стоящего у могилы ее дочери. Что он здесь делает? Он стоял, склонив голову не то в знак скорби, не то в попытке разобрать свежевыбитую надпись на камне, и с его серого пальто и голубых джинсов текла вода.

Джейн вдруг стало неловко, как будто она подглядывала за чем-то глубоко интимным между ее дочерью и этим незнакомцем. Выскажи она нечто подобное вслух, сама бы сочла это глупостью, однако в собственной голове подобные мысли казались ей вполне логичными.

Мужчина наклонился и положил что-то на могилу.

Он принес цветы?

Джейн потянулась, чтобы переключить «дворники» в более частый режим, но, случайно зацепив соседний рычаг, ослепила незнакомца светом фар. В тот самый момент, когда резиновые скребки согнали с лобового стекла воду, мужчина обернулся и посмотрел на Джейн. Она вздрогнула, потрясенная и зачарованная одновременно. Он был молод – никак не старше тридцати, – но непроницаемое, почти застывшее выражение лица вкупе с отрешенным взглядом выдавало затаенную боль человека, умудренного жизнью. Мужчина стоял без зонта, с козырька его бейсболки капало, так что глаз было не разглядеть. Они какое-то время смотрели друг на друга: она на него из машины, он на нее – стоя над могилой ее дочери, а струи дождя все текли и текли по стеклу, медленно скрывая мужчину из виду, вскоре от него остался лишь размытый силуэт. А потом расплылся и он.

За то время, которое понадобилось Джейн, чтобы преодолеть двадцать футов от машины до могилы, она успела промокнуть до нитки. Джейн остановилась там, где только что стоял незнакомец, и принялась озираться по сторонам, но его нигде не было. Она опустила глаза и подумала: как странно, что поверх могилы уже уложили аккуратные полосы дерна, чуть заляпанные грязью по краям. Настанет весна, и прижившаяся трава зазеленеет и пойдет в рост, навеки замуровав Мелоди в безмолвном мире мертвых. На Джейн нахлынуло острое желание содрать этот дерн, погрузить руки в землю и разрывать ее, пока не доберется до своей дочери. Ей хотелось забраться в гроб и обнять Мелоди, как обнимала, когда та была маленькой девочкой, до того, как выпивка и наркотики стали для нее главным в жизни. Пусть бы пришли и закопали их обратно вместе, подумалось Джейн. Все равно внутри у нее все умерло.

В траве что-то блеснуло.

Джейн наклонилась и подняла монетку, которую оставил незнакомец. Это был самый обычный серебряный доллар, отчеканенный в 1973 году. В том самом году, когда Джейн появилась на свет. Она бережно держала его на ладони, как будто это была не монета, а яйцо малиновки, и гадала, какое значение она имеет и почему незнакомец оставил ее на могиле дочери. Последний год они почти не разговаривали, так что Джейн практически ничего не знала о ее жизни. Матери страстно хотелось получить хоть какое-то представление о том, чем жила Мелоди. Быть может, тогда ей удалось бы понять, что произошло, найти хоть какое-то объяснение необъяснимому.

Джейн долго стояла под дождем с серебряным долларом в руке, погруженная в воспоминания, пока монетка на ее ладони не оказалась в лужице воды. Она собиралась положить доллар обратно на могилу, но зачем-то сунула в карман и зашагала к своей машине.

* * *

Джейн завела машину в тесный гараж, примыкавший к ее одноэтажному домику, построенному еще в пятидесятые, и остановилась, но двигатель глушить не стала. Закрыв глаза, она подставила лицо под струю воздуха из обогревателя. Запах влажной одежды мешался с сосновым ароматом освежителя воздуха и следами сигаретного дыма. Вновь открыв глаза, она повернула к себе зеркало заднего вида машинальным движением женщины, тысячу раз проверявшей макияж перед тысячей никому не интересных встреч в кафе с тысячей покупателей никому не интересных страховок. Но впервые лицо, смотревшее из зеркального прямоугольника, показалось ей незнакомым. Не из-за отсутствия косметики. А из-за безысходности в глазах.

Джейн щелкнула пультом дистанционного управления, и дверь гаража поползла вниз, отсекая серый свет дня, пока отражение ее лица в зеркале не поглотила темнота. Лампочка в гараже давным-давно перегорела, а вкрутить новую времени у нее так и не нашлось, как не нашлось времени разыскать дочь и предложить ей помощь. Но сейчас Джейн только порадовалась отсутствию света и, чуть опустив стекло в дверце, откинула спинку водительского кресла.

Отсветы индикаторов на приборной панели пятнали потолок светлыми точками, и Джейн представила, что на самом деле это далекие звезды. Кажется, она где-то читала, что угарный газ не имеет запаха, но почему-то чувствовала едкий запах автомобильного выхлопа, просачивающегося сквозь приоткрытое окошко. Джейн сосредоточилась на своем дыхании, пожалуй, впервые с того времени, когда подруга затащила ее на курсы подготовки к родам, когда она была беременна Мелоди. Даже не верилось, что прошло уже двадцать лет. И куда только убегает время?

А ведь все говорят: жизнь проходит очень быстро.

Но никто не предупредил, что она промелькнет в мгновение ока.

Сознание начало уплывать куда-то в милосердный промежуток между мирами, где время не властно над ходом событий и воспоминания мешаются с утраченными надеждами и забытыми мечтами.

Джейн вспоминала, вспоминала, вспоминала…

Вот она держит на руках свою новорожденную дочь.

Малиновые щечки и носик-пуговка.

Требовательный голодный крик, вмиг умолкший, когда крохотный ротик жадно присосался к ее груди, радость от того, что она способна утолить голод этого идеального создания.

Эх, вернуть бы те времена!

Чтобы снова с головой окунуться в то ощущение теплоты.

Останься, останься, останься.

Мысли перескочили на пять лет вперед, на их первую ночь в этом доме. Вспомнилась улыбка дочери, когда они, проснувшись, увидели за окном снег. Вспомнилось, как она сжимала одетую в рукавичку руку дочери, выбравшись вместе с Мелоди на прогулку по их новому району. Странно думать о том, что розовые резиновые сапожки, которые были на Мелоди в тот день, до сих пор лежат где-то в коробке в этом самом гараже, где она сидела сейчас, предаваясь воспоминаниям.

Из блаженного состояния ее вырвал какой-то пронзительный звук.

В доме настойчиво трезвонил телефон.

Джейн неохотно открыла в темноте глаза и попыталась угадать, кто звонит. Телефон она провела только потому, что он шел в комплекте с интернет-связью, и никто, кроме ее куратора, даже не знал номера. Ну и пусть себе трезвонит, подумала она. Но потом поняла, что так нельзя. Если не взять трубку, Грейс явится ее искать. При мысли о том, как Грейс обнаружит ее труп, и это после всего, что она для Джейн сделала, груз вины, и без того отягощавший ее последние мысли, стал и вовсе неподъемным.

Пошатываясь, она выбралась из машины, но к тому времени, когда добралась до телефона, тот уже перестал звонить. Опершись о столешницу, Джейн стояла и ждала, когда Грейс перезвонит. Она знала Грейс. Через десять секунд телефон зазвонил снова, и Джейн, сняв трубку, с вымученной улыбкой произнесла:

– Слушаю.

– Привет, Джейн. Это я, Грейс.

– А, привет, Грейс.

– Я весь день пыталась дозвониться тебе на сотовый. Что-то случилось?

– Все нормально, – отозвалась Джейн. – Я в полном порядке.

– Брось, Джей. Мне можешь не рассказывать.

– Что не рассказывать?

– Ты же знаешь, как расшифровывается «в порядке»? «Ты взвинченная, психованная, одинокая, ранимая, яростная, депрессивная, колючая, ершистая».

Джейн против воли издала слабый смешок:

– Ну, в таком случае я более чем в порядке.

– Я сейчас приеду, – заявила Грейс.

Джейн окинула взглядом царящий вокруг разгром – смятое постельное белье, до сих пор не убранное с дивана, грязную посуду, громоздящуюся вокруг раковины, – и покачала головой. Мать с братом могли хотя бы прибрать за собой, раз уж настояли на том, чтобы приехать на похороны, но не пожелали раскошелиться на мотель. Но нет, они приехали, перетянули все внимание на себя и умудрились каким-то образом сделать самый кошмарный день ее жизни еще кошмарнее.

– Давай лучше я к тебе? – предложила Джейн. – Я как раз собиралась ехать по делам, даже двигатель не глушила.

* * *

К тому времени, когда она въехала на парковку жилого комплекса «Харбор», ее промокшая одежда успела практически высохнуть.

Джейн позвонила в домофон и, когда Грейс открыла, поднялась на лифте на третий этаж. Не успела она постучаться в квартиру, как Грейс распахнула дверь и обняла ее.

– Ох, боже мой, да на тебе сухой нитки нет! Проходи скорей и садись. Я сделаю нам кофе. У меня как раз есть пачка «Питса». Или ты будешь какао?

– Кофе пойдет. Спасибо.

Джейн опустилась в мягкое кресло и устремила взгляд за окно гостиной, на лодочную пристань. Мачты парусных шлюпок раскачивались туда-сюда в каком-то завораживающем ритме, а дождь продолжал лить, подсвеченный туманно-оранжевыми фонарями на пристани, которые уже горели, несмотря на то что часы на каминной полке показывали всего три часа дня.

Появившаяся Грейс протянула дымящуюся кружку.

– Две «Спленды»[1] и капелька сливок, – произнесла она, усаживаясь в кресло напротив Джейн. – Все как ты любишь.

Джейн обняла кружку ладонями, грея озябшие пальцы. Потом сделала глоток кофе и благодарно улыбнулась Грейс. Та со вздохом откинулась на спинку кресла и устремила взгляд на Джейн, но ничего не сказала. Они долго сидели молча, и лишь негромкое позвякивание оснастки, доносившееся из-за окна, нарушало тишину.

– Куда подевалась ваша лодка? – в конце концов спросила Джейн.

– О господи! – отозвалась Грейс. – Да мы продали ее. Это был самый счастливый день в нашей жизни. Я думала, что говорила тебе. Боб пытался сделать вид, будто всему виной кризис на рынке недвижимости. Но на самом деле моряк из него такой же никудышный, как и из меня. Я терпеть не могла эту посудину. – (Снова повисла тишина.) – Я тебе рассказывала, как мы ходили на острова? Не рассказывала? Боб взял с меня слово, но история уж больно хороша, грех не рассказать. Он встал на якорь, чтобы устроить мне романтический ужин на закате. Открыл бутылку сидра, все в таком роде. Даже красную розу где-то раздобыл. Сказал, что хочет внести свежую струю в нашу сексуальную жизнь. Разумеется, он захрапел еще до того, как дело дошло до секса. В общем, пока мы были в каюте, начался отлив и мы очутились на мели. Лодка упала набок, как игрушка. Мы проснулись, когда полетели с койки. Боб растянул себе запястье. И вдобавок ко всему пришлось вызвать береговой патруль, чтобы сняли нас с мели. Вот стыдоба-то была!

Джейн улыбнулась и сделала еще глоток кофе. Она и забыла, как уютно всегда чувствовала себя в компании Грейс. Но потом ее вновь пронзила боль при воспоминании о том, что ее дочери больше нет. Грейс, видимо, все поняла по выражению ее лица, потому что со вздохом произнесла:

– Я бы спросила тебя, как ты, но не представляю, что можно ответить на такой вопрос. – (Джейн проглотила подступившие слезы и покачала головой.) – Твои родные все еще у тебя?

– Вчера вечером уехали, – отозвалась Джейн.

– Опять пили?

– Брат пил. А мать уж лучше бы пила. Они так громко ругались, что соседка позвонила узнать, все ли у меня в порядке, представляешь? А до ее дома пол-акра. И накануне похорон то же самое. Я со стыда сгорела бы, если бы мне сейчас не было на все наплевать. Ох, Грейс, до чего же я ненавижу моих родственничков! Знаю, это неправильно, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты пыталась за них молиться? – спросила Грейс.

– Я молилась, чтобы они получили по заслугам.

– Тоже неплохо, – ухмыльнулась Грейс.

Порыв ветра швырнул заряд дождя в окно, и мачты на фоне сизого неба закачались сильнее.

Чуть погодя Грейс поднялась со словами:

– Пойду постелю тебе в гостевой комнате. И не вздумай отнекиваться! Боб сегодня ночует в Далласе, а мне не помешает компания. Я слишком стара, чтобы оставаться ненастными ночами в одиночестве. Если ты не устала, можем взять зонтики и прогуляться до паба, поесть ухи.

Джейн знала, что возражать бесполезно, поэтому лишь кивнула и проводила Грейс взглядом. Когда та вышла, Джейн вновь отвернулась к окну, за которым бушевала непогода.

Она была уверена, что дождь когда-нибудь закончится. Что наступившая весна принесет с собой свежий ветер, который разгонит тучи. Что летнее солнце выглянет вновь и опять раскрасит мир в яркие цвета. Она знала это так же непреложно, как любой другой факт. У нее просто не было сил в это верить.

Глава 2

Из машины сзади требовательно загудели.

Джейн включила передачу и въехала на паром. В очереди машин она была первой, перед ней ехала группа промокших до нитки велосипедистов в желтых дождевиках, ежедневно добирающихся таким образом до работы. Вид у них был жалкий, однако они решительно оставили свои велосипеды и гуськом потянулись в кафе мимо ее машины на пассажирской палубе, громко цокая по металлическим ступенькам трапа велоботинками. Подошедший бородатый матрос закрепил колодками колеса машины Джейн. Краешки его губ дрогнули было в зарождающейся улыбке, но улыбка умерла, так и не родившись, при виде безнадежного выражения на ее лице.

Паром отчалил от пристани и начал набирать ход. Джейн сидела в машине и смотрела, как темные тучи ползут над бухтой Эллиотт. Палуба содрогалась в такт реву мощных двигателей, так что картонный ароматизатор в виде сосенки, подвешенный к зеркалу заднего вида, раскачивался на своей веревочке. Джейн проводила взглядом чайку, кувыркавшуюся в воздушном потоке над носом парома. Она давно не была в городе. Слишком давно. Если бы она отправилась на поиски дочери, предложила бы ей помощь, возможно, Мелоди была бы жива. Будь сейчас рядом Грейс, она напомнила бы Джейн, что та сделала все, что в ее силах, – все, что вообще в человеческих силах, – пять раз устраивала дочь в реабилитационные центры и всячески поддерживала, пока не пришло время отпустить ее с любовью.

Джейн вспомнились слова консультанта из последнего реабилитационного центра: «Вы можете бросить дочери веревку, но карабкаться ей все равно придется самой». И уж что-что, а веревку она Мелоди бросила, разве нет? Она предложила забрать дочь домой, с одним лишь железным условием: никакой выпивки и наркотиков. Но Мелоди отказалась от ее предложения и вновь отправилась на поиски сомнительных удовольствий, которым предавалась двадцать четыре часа в сутки, кочуя от одних приятелей к другим.

Паром загудел, и Джейн, вздрогнув, очнулась от своих мыслей. Она включила «дворники», чтобы стереть со стекла морось, занесенную на палубу ветром, и стала смотреть, как из молочно-белого тумана начинают выступать очертания Сиэтла. Когда-то в юности она жила в этом городе. Училась в Вашингтонском университете, собиралась получать степень бакалавра по феминологии. А потом познакомилась с Брюсом и влюбилась в него по уши, как ей тогда казалось. Брюс помахал ручкой, когда она была на пятом месяце беременности, предоставив готовиться к появлению младенца в одиночку. История старая как мир. Остров Бейнбридж тогда показался Джейн идеальным местом, чтобы растить Мелоди, – маленький тихий городок с отличными школами. И какое-то время так оно и было. Но похоже, ни одно место не застраховано от подросткового алкоголизма и наркомании, в особенности если у тебя врожденная к ним предрасположенность. Злоупотребление спиртным было бичом семьи Джейн. И она подозревала, что семьи отца Мелоди тоже.

Паром пристал к берегу, велосипедисты оседлали своих железных коней и выкатили под дождь. Джейн съехала с парома следом за ними и направилась через город к Кэпитол-Хилл.

Проезжая знакомые места, она гадала, успела ли их открыть для себя ее дочь. Быть может, Мелоди даже почувствовала незримое присутствие матери в старом кафе, ее призрак, склоненный над учебниками. А может, дочь видела следы ее пальцев на пыльных полках местного книжного магазинчика, который ни капли не изменился с рождения Мелоди, и, похоже, пыль там в последний раз вытирали примерно тогда же. Или их взгляды встретились над двадцатилетним слоем воска на барной стойке в «Стимпайп лаундж», где в пятницу вечером симпатичная девчонка всегда могла пропустить стаканчик-другой горячительного, если, конечно, у нее имелось при себе липовое удостоверение личности. Господи, до чего же я была молодая и глупая, подумала Джейн. Впрочем, нельзя не признать, что это было весело.

Подъехав к обшарпанной многоэтажке, Джейн на всякий случай перепроверила адрес. Это было старое промышленное здание, давным-давно переделанное в жилой дом. Но, несмотря на облупившуюся штукатурку и просевшую крышу, номер дома был написан на асфальте свежей краской. Значит, вот где жила ее дочь. И где она умерла.

Дождь превратился в морось, и Джейн какое-то время сидела в машине, глядя в залитое водой окно. Ее взгляд скользнул по внешней лестнице к красной двери третьего этажа, в которую всего десять дней назад в последний раз вошла ее девочка. Догадывалась ли она об этом? Остановилась ли, чтобы в последний раз полюбоваться видом на город? Выглянуло ли сквозь тучи солнышко, чтобы порадовать ее прощальным закатом? Терзали ли ее сомнения? Или Мелоди слишком спешила получить свою дозу и не думала ни о чем, кроме желанного забвения? Джейн не была уверена, что хочет это знать.

Никогда еще подъем по лестнице не был для нее таким мучительным.

Она постучала в дверь и стала ждать.

Потом постучала еще раз.

– Сколько можно барабанить! – рявкнул из-за двери женский голос. – Иду я уже, иду!

Один за другим щелкнули несколько замков, и дверь приоткрылась на цепочке ровно настолько, чтобы Джейн смогла разглядеть за ней бледное женское лицо.

– Я ведь уже сказала по телефону, что на порог не пущу никакую инспекцию, – буркнула бледная девица. – И вообще, я с декабря не видела ребенка – по милости этого козла, его папаши.

– Прошу прощения, – произнесла Джейн. – По-моему, вы меня с кем-то спутали.

Девица пригляделась повнимательнее и выругалась:

– Черт! Вы же мама Мелоди. Прошу прощения.

– Я решила наконец-то заехать за ее вещами.

Девица оглянулась через плечо на квартиру. Когда она повернулась обратно, Джейн решила, что та сейчас снимет цепочку и пригласит ее войти, но ошиблась.

– Подождите здесь, – бросила девица. – Я сейчас все соберу. Минуту. – С этими словами она захлопнула дверь и снова заперла ее.

Джейн стояла на лестнице и ждала. Глядя на улицу внизу, она думала о том, какой дорогой пришла сюда в тот день ее дочь и откуда. Район напоминал ей места, в которых жила она сама, когда в свои семнадцать уехала из дому и стала жить самостоятельно. Помойный кот рылся в содержимом перевернутого мусорного бачка; какой-то парнишка гонял по переулку мячик, ловко огибая лужи; мимо медленно проползла машина с темными тонированными стеклами, из-за которых грохотала музыка. В открытом окне квартиры напротив громко переругивалась парочка.

Джейн уже готова была спуститься в машину за сигаретой – всего одну, чтобы успокоить нервы, – когда дверь распахнулась и бледная девица сунула ей в руки картонную коробку.

– Что, это все? – удивилась Джейн.

Девица пожала плечами. Она наскоро причесалась, а изо рта у нее, когда она заговорила, пахнуло микстурой от кашля.

– Были еще кое-какие вещички, но мы пользовались ими вместе. Вы же знаете, как это бывает. – (Джейн кивнула. Она все понимала.) – Когда вы позвонили, я прямо удивилась, ведь Мелоди никогда не упоминала, что у нее где-то поблизости есть родные.

Джейн почувствовала, как на глазах у нее выступили слезы. Она стояла, держа на весу коробку, и одна слезинка скатилась у нее по щеке.

– Черт! – спохватилась девица. – Я не это имела в виду. Простите.

– Это вы ее нашли? – спросила Джейн.

Девица покачала головой:

– Не-а. Я все выходные тусовалась у своего парня. Ее нашла Кэндис. – Она помолчала, опустив глаза, и негромко добавила: – Иногда я думаю… если бы я осталась дома… ну… понимаете?

Джейн слишком хорошо были знакомы эти мысли, но она не стала в том признаваться, а сменила тему:

– Вы можете мне что-нибудь рассказать о Мелоди? Ну, чем она жила? О чем мечтала?

– Если б знала, то рассказала бы. – Девица вздохнула и развела руками. – Но мы с ней не особенно общались. Она всего несколько месяцев как сюда переехала.

– Не знаете, где Мелоди проводила свободное время?

– Без понятия, – покачала головой девица. – Попробуйте заглянуть в «Девилз кап». Они звонили, сказали, чтобы кто-нибудь подъехал забрать ее последнюю зарплату.

– Мелоди где-то работала?

– Ну да, – кивнула девица. – Примерно через неделю после того, как переехала, в «Девилз кап» и устроилась. А, вспомнила: вроде бы она говорила, что хочет записаться на курсы визажистов. Даже все анкеты распечатала. Не думайте про нее плохо. У Мелоди просто была черная полоса в жизни. Наверное, иногда этого достаточно. Ладно, заболталась я с вами. Мне уже бежать надо.

Джейн поблагодарила девицу и двинулась по лестнице вниз. Однако не успела она преодолеть и двух ступенек с коробкой наперевес, как та окликнула ее:

– Эй! Послушайте, мне очень неудобно… После всего, что произошло… Ну, сами понимаете… Но Мелоди задолжала мне за квартиру.

Джейн остановилась, поставила коробку на ступеньку и принялась рыться в сумочке в поисках чековой книжки.

– Сколько она вам должна?

– Полторы сотни.

– На чье имя выписать чек?

– А налика у вас не найдется?

Джейн открыла бумажник и пересчитала наличные:

– У меня всего восемьдесят пять долларов.

– Давайте, и будем считать, что мы в расчете, – сказала девица.

Джейн протянула деньги, но подниматься на площадку не стала, и девице пришлось выйти на свет, чтобы взять их. При виде обведенных темными кругами глаз и исколотых вен на руках первым побуждением Джейн было забрать деньги назад, но она сдержалась. Девица схватила банкноты, торопливо поблагодарила и, вернувшись в квартиру, быстро захлопнула дверь.

Джейн отыскала «Девилз кап» и трижды объехала вокруг квартала, пока не нашла, где припарковаться. Кафе было маленькое и тесное, состоявшее всего из нескольких табуретов, приставленных к стойке у окна, и заполненное разношерстной местной молодежью, уткнувшейся в свои айфоны. Джейн заняла очередь и стала терпеливо дожидаться, пока те, кто стоит перед ней, закажут свою дозу кофеина навынос: кофе бреве, американо, латте макиато.

Когда подошла ее очередь, девушка за стойкой вытащила изо рта розовый леденец на палочке и кивнула:

– Что брать будете?

У нее были рыжие волосы и колечко в брови. Видимо, это сейчас модно, подумала Джейн. Когда ее дочь привезли в морг, у нее в ноздре поблескивала бриллиантовая сережка-гвоздик. Джейн до сих пор не была уверена в том, что приняла правильное решение, позволив похоронить дочь вместе с сережкой, несмотря на то что в глубине души была против. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.

– Я мать Мелоди Маккинни, – произнесла Джейн.

– Она наверняка очень счастлива, – отозвалась девица и сунула леденец обратно за щеку. – Пить что будете?

– Вы не были знакомы с Мелоди?

– А должна была?

– Мне сказали, она здесь работала.

– А-а… – протянула девица, внезапно изменившись в лице. – Вы имеете в виду ту Мелоди. Прошу прощения. Меня перекинули сюда на замену из нашей точки в Беллтауне. Подождите секундочку. – Она исчезла в подсобке и минуту спустя появилась с конвертом. – Это чек на ее последнюю зарплату, – сказала она и, опустив глаза, поспешно добавила: – Простите. Я неудачно выразилась.

Джейн спрятала конверт в сумочку.

– Вообще-то, я надеялась, что смогу поговорить с кем-нибудь, кто работал с Мелоди. Кто знал ее.

– Приезжайте на неделе, – посоветовала девушка. – Тогда будет работать Льюис. С ним и поговорите.

– Льюис?

– Угу. Он менеджер. Вы его узнаете. Он выглядит как помесь маленького пони со cтатуей Свободы.

Джейн вышла на улицу и полной грудью вдохнула прохладный влажный воздух. В маленьком кафе у нее было такое чувство, будто стены давят на нее, – наверное, потому, что на месте этой развязной рыжеволосой девицы она все время представляла Мелоди. Если бы только она приехала сюда две недели назад! Какая жестокая лотерея – жизнь. Кто выбирает, кому умереть молодым, а кому жить дальше?

Когда Джейн шла к машине, ветерок донес до нее одинокий гитарный перебор, под который еще более одинокий голос пел какую-то песню. Джейн никогда не слышала ее раньше. Мелодия была очень красивая и как нельзя лучше соответствовала тому, что творилось у нее в душе.

Она пошла на звук и, завернув за угол, обнаружила его источник на пороге одного из домов. На нем была грязная бейсболка, козырек которой скрывал склоненное над гитарой лицо. На тротуаре перед певцом лежал раскрытый гитарный чехол, там валялись немногочисленные долларовые бумажки и поблескивала скудная мелочь. Джейн настолько взяла за душу эта песня, что она остановилась и стала рыться в сумочке в поисках чего-нибудь, что можно было бы ему дать, но все деньги она оставила соседке Мелоди. Все, что ей удалось отыскать, – это серебряный доллар, который незнакомец оставил на могиле Мелоди, а с ним расстаться у нее не поднималась рука.

Джейн стала ждать, когда певец допоет, чтобы спросить, долго ли еще он будет здесь стоять, чтобы вернуться с деньгами, но когда он сыграл последний аккорд и вскинул голову, она лишилась дара речи при виде его глаз. Это был он – тот самый мужчина с кладбища, незнакомец под дождем. Мимолетный взгляд, который он бросил тогда на нее сквозь залитое дождем лобовое стекло, намертво отпечатался в ее памяти. Она узнала бы эти глаза где угодно и когда угодно.

Джейн показалось, что он тоже ее узнал, но это выражение быстро исчезло из его глаз, сменившись широкой улыбкой.

– Хотите что-то заказать? – поинтересовался певец.

– Это было очень здорово, – ответила Джейн, решив не упоминать о том, что уже видела его раньше. – Честное слово.

– Благодарю вас, мэм. – Он опустил подбородок.

– Вы сами ее написали?

– Ну, – отозвался певец, и вид у него вдруг стал застенчивый, – вообще-то, я пока нигде ее не записывал, поскольку она еще недоработана, но мелодия и слова мои, если вы это имеете в виду.

– Просто потрясающе! – воскликнула Джейн.

– Рад, что вам понравилось. Обычно народ предпочитает слушать старые песни, которые хорошо знает. Наверное, это все ностальгия. Но даже самая хорошая песня в конце концов осточертеет, если петь ее по сто раз на дню.

Пока мужчина говорил, она пристально вглядывалась в его лицо.

– Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет?

Он снял бейсболку и запустил пальцы в свои длинные темные волосы. Потом вздохнул:

– Ну, если мне сказали правду насчет того, когда я родился, и если я не умру, то в июле мне исполнится двадцать пять.

– Вам нет еще двадцати пяти, а вы пишете такие песни? Вы всю жизнь сочиняете музыку?

– С полной уверенностью сказать не могу, – пожал плечами певец. – Я еще не прожил всю свою жизнь. – Он снова улыбнулся и переменил тему: – Может, вы хотите послушать что-то конкретное?

Джейн так и влекли зеленоватые искорки, поблескивавшие в его печальных глазах, она подалась вперед, чтобы взглянуть на них поближе:

– Как вас зовут?

– Не хочу быть невежливым, леди, но пением я зарабатываю себе на жизнь. Так вы бы хотели услышать что-то конкретное? Потому что в противном случае я пойду дальше.

– Но я хочу поговорить с вами.

– С этим лучше к кому-нибудь другому.

Певец поднял гитару над головой, присел на корточки, чтобы выгрести мелочь из чехла, потом убрал в него гитару.

– Я всего лишь хотела задать вам несколько вопросов.

– На Пайн-стрит и Первой авеню вы с легкостью найдете полсотни чуваков, готовых за пинту пива слушать вас до посинения. Я к ним не отношусь. – Он взялся двумя пальцами за козырек бейсболки, давая понять, что разговор окончен, и, подхватив гитару, зашагал прочь.

– Я видела вас на кладбище, – бросила Джейн ему в спину. Мужчина остановился как вкопанный и медленно обернулся. – Я сидела в машине и наблюдала за вами. Мелоди, должно быть, много для вас значила, если вы пришли навестить ее в такой дождь. – Джейн открыла сумочку. – Вот. Вы оставили эту монетку.

– Она была вашей сестрой? – спросил он.

– Нет, я ее мать.

Его лицо на миг омрачилось, точно солнце заслонила грозовая туча, а в глазах промелькнула боль. Джейн показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо этого мужчина опустил глаза и произнес:

– Сочувствую вашему горю. – И, круто развернувшись, зашагал прочь.

Без объяснений, не сказав даже «до свидания».

Джейн стояла и смотрела ему вслед.

Едва певец скрылся за углом, как на тротуар перед ней упала дождевая капля, в том самом месте, где он только что находился, как будто его тень осталась там, оплакивая Мелоди.

Джейн в одиночестве стояла посреди тротуара и чувствовала, как ее душат слезы.

А потом дождь вдруг без предупреждения хлынул стеной, и Джейн съежилась в комочек под козырьком двери, перед которой он играл, обхватила колени руками и стала смотреть, как дождь барабанит по мостовой, заглушаемый безотрадным плеском воды под колесами безымянных автомобилей, проносящихся мимо.

Глава 3

– Тебе нужно поесть. – Грейс кивнула на тарелку с густым супом, стоявшую на столе перед Джейн. Лицо ее выражало материнскую озабоченность.

– Знаю, – отозвалась Джейн. – Но я не голодна.

– Вот, возьми булочку. – Грейс придвинула к Джейн тарелку с хлебом и знаком подозвала официанта, который протирал столики, освободившиеся после обеденного наплыва посетителей.

– Вам принести что-нибудь еще? – спросил тот.

– Две бутылки «Мак энд Джек», пожалуйста.

– Янтарного или светлого?

– Янтарного, будьте добры, – отозвалась Грейс.

Как только официант отошел от столика, Грейс, заметив изумленное выражение на лице Джейн, устремила на нее взгляд и спросила:

– А что такое?

– Просто я никогда раньше не видела, чтобы ты пила, – ответила Джейн.

– Слушай, мы же состоим в «Ал-Аноне»[2], а не в «Анонимных алкоголиках». Если мой непутевый муженек в завязке, а твоим родственничкам тоже не помешало бы завязать, это еще не значит, что мы не имеем права время от времени позволить себе пропустить по бутылочке пива. И потом, каким еще образом мы сможем их вынести?

– Логично! – засмеялась Джейн.

Чтобы не пить на пустой желудок, Джейн заставила себя проглотить несколько ложек супа, прежде чем появившийся официант поставил перед каждой из них по большому бокалу пива. Оно было терпкое и горькое, но приятно обжигало пищевод, уже после нескольких глотков Джейн откинулась на спинку стула и почувствовала, что ее действительно слегка отпустило. Ей вспомнилось, как они с Грейс впервые пришли в этот паб. Это случилось примерно через неделю после того, как Джейн продала ей страховку жизни. Джейн с трудом верилось, что было это целых пятнадцать лет назад и Грейс тогда было столько же, сколько ей сейчас.

– Ты еще не вернулась к работе? – поинтересовалась Грейс.

– Я уже почти месяц никому не звонила, – покачала головой Джейн.

– Что ж, никакой спешки нет, – рассудила Грейс. – В конце концов, после похорон прошло всего несколько недель. А как у тебя с деньгами?

– Все в порядке, – отозвалась Джейн. – У меня было кое-что отложено. – Она принялась крутить в руке бокал с пивом, разглядывая янтарные отблески, которые заиграли на шероховатой поверхности стола в лучах солнца, бившего в окна паба. – Знаешь, чем я в последнее время занимаюсь каждую ночь?

– И чем же? – поинтересовалась Грейс.

– Включаю ноутбук и пасусь на страничке Мелоди на «Фейсбуке».

– Ох, Джейн, – вздохнула Грейс. – Это, должно быть, настоящая пытка.

– И так и не так, – отозвалась та. – Мелоди не закрыла свою стену, и я прокручиваю ее, пытаясь восстановить ее жизнь. Такое чувство, что я совершенно не знала свою дочь. Я прочла последнюю запись, которую она оставила. За два дня до того, как… в общем, до того, как она умерла, Мелоди написала: «Жизнь есть жизнь, и она хороша». Можешь себе такое представить?

– Ты ни с кем из ее друзей не разговаривала?

– Нет. Не знаю даже, как подступиться к такому разговору. Но почти каждый день кто-нибудь пишет на ее стене очередное «Прощай». А некоторые даже вывешивают фотографии. В основном, конечно, с выпивкой в руке.

– А что с ее приятелем? С тем музыкантом?

– У нее в друзьях его нет. Но Мелоди оставила несколько записей о том, что влюблена. Жаль, что он отказался со мной говорить, когда я наткнулась на него тогда. Я до сих пор храню монетку, которую он оставил у дочери на могиле.

– Может, еще раз попробовать? – посоветовала Грейс. – Найди его и попытайся зайти с другой стороны.

– Думаешь?

– А что ты теряешь? Джей, не можешь же ты до конца жизни ломать себе голову.

– Не знаю.

– Ты должна найти способ жить дальше.

Джейн взяла ложку и рассеянно поболтала ею в супе, хотя есть больше не собиралась.

– Думаешь, стоит? – спросила она. – Я имею в виду, пытаться его разыскать?

Грейс придвинула тарелку с хлебом поближе к Джейн:

– Съешь булочку, милая. Ты слишком худенькая.

– Но что я ему скажу?

– Может быть, стоит для начала получше его узнать. Поговорить с ним о музыке или еще о чем-нибудь. Если и есть какая-то тема, о которой большинство людей не прочь поболтать, то это они сами.

* * *

По пути из паба домой Джейн размышляла над тем, что сказала Грейс. И впрямь, что ей терять? Нечего, ведь она и так уже все потеряла. Джейн знала, что ей не станет лучше, пока она не поймет, чем жила ее дочь в последние месяцы перед смертью от передозировки. К тому же что-то в лице того парня не давало ей покоя: какая-то затаенная боль, точно он нес в душе какое-то бремя, которым не смел ни с кем поделиться. Джейн затормозила и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поехала к парому.

Сквозь просвет в облаках пробивались золотистые лучи солнца. Паром подошел к городской пристани и пришвартовался. Джейн подъехала к «Девилз кап» и припарковала машину. Она вернулась к той двери, перед которой тот парень тогда играл на гитаре, но не обнаружила там ничего, кроме переполненных мусорных бачков да полустертых рисунков мелом, которые предрекали наступление Судного дня.

Едва Джейн переступила порог «Девилз кап», как немедленно поняла, что за кофе-машиной стоит тот самый Льюис, потому что по окружности головы у него торчали розовые шипы из волос, а остальная голова была выбрита. Это и в самом деле придавало ему сходство с карикатурной cтатуей Свободы. Джейн заказала латте у новой девушки за стойкой, потом подошла к Льюису, который молол кофе, и поймала его взгляд.

– Привет, – произнесла она с вымученной улыбкой.

– Привет, – отозвался тот.

– Меня зовут Джейн. Я мать Мелоди.

Льюис кивнул, как будто ожидал ее появления.

– Беки сказала, что вы заходили, – произнес он. – Мне очень жаль, что все так произошло. Мелоди была клевая девчонка.

– Вы хорошо ее знали?

– Нет, я познакомился с ней, когда она пришла сюда работать, – ответил он. – Но пару раз мы тусовались вместе.

– Тусовались?

Щеки Льюиса залились румянцем точно такого же цвета, как и его прическа.

– Не в том смысле, – пробормотал он. Потом снова поднял глаза и добавил: – Хотя я был бы не против. Мелоди была симпатичная девочка. На вас похожа. – (Джейн не знала, что на это ответить, поэтому лишь улыбнулась.) – Мы лишь пару раз ходили с общими друзьями попить пива в «Гараж». Короче, ничего сверхъестественного.

– Не знаете, у нее был парень? – спросила Джейн.

– Не могу сказать наверняка, – отозвался Льюис и принялся крутить какие-то ручки. Машина выпустила струю пара, от которой он уклонился.

– А гитарист? – спросила Джейн. – Который торчит на углу?

– Возможно, – пожал плечами Льюис. – Он часто приходил сюда в ее смену. Они немного флиртовали.

– Не знаете, где его можно найти?

Льюис влил в чашку с кофе вскипевшее молоко и изобразил из пенки цветочек.

– Попробуйте заглянуть на Пайк-Плейс-маркет, – сказал он, придвигая к ней кофе. – Он иногда там играет. Или на Пайонир-сквер.

* * *

Место для парковки нашлось только примерно в полумиле от рынка, и Джейн порадовалась, что надела туфли без каблука. Городской рынок кишел туристами и местными, решившими воспользоваться долгожданным просветом в дожде, и Джейн пробиралась сквозь толпы, слушая одинаковые во все времена смешки ребятишек и призывы их родителей утихомириться. Парочки неторопливо прогуливались рука об руку, откусывая от общего пирожка или свежего фрукта, купленного с одного из многочисленных лотков. Тут и там яркими разноцветными пятнами пестрели охапки свежесрезанных на продажу цветов.

Джейн остановилась посмотреть, как торговец рыбой уговаривает маленького мальчика потрогать голову страшенного морского черта, специально ради таких случаев выложенного на гору колотого льда. Добившись своего, он украдкой потянул за неприметную веревку, привязанную к хвосту, и рыба разинула зубастую пасть. Малыш, завизжав, отдернул руку и бросился к родителям. А потом засмеялся, и толпа зааплодировала.

Джейн пошла дальше по вымощенной красным булыжником улице, подставляя лицо солнечным лучам, и на несколько блаженных мгновений совсем забыла, что привело ее сюда. Она просто впитывала в себя этот город с улыбкой беззаботной женщины, которой была когда-то. Ведь была же? Джейн и сама уже не помнила точно. Потом воспоминание о том, что ее дочери больше нет, мучительной болью пронзило сердце, и Джейн, грубо выдернутая из грез, вернулась к своему насущному делу.

Она вглядывалась в лица людей на тротуарах, но все было тщетно. Перед «Старбаксом» несколько соул-музыкантов во все горло распевали госпелы в обмен на монетки, которые бросали им в перевернутые шляпы. На другом углу Джейн наткнулась на долговязого субъекта, облаченного в комбинезон, который был на пару размеров ему велик. Он играл на банджо и губной гармошке одновременно, не переставая при этом вращать на талии несколько разноцветных обручей. Неудивительно, что того, кого она ищет, здесь нет, подумалось Джейн. Кто в здравом уме станет тягаться с таким уникумом?

Она вышла с рынка и двинулась дальше по Первой авеню. Туристы уступили место более спокойным толпам горожан, спешащих по своим делам или направляющихся домой из офисов. Джейн долго шла, растворившись в ритме собственных шагов, пока не увидела перед собой старые кирпичные здания Пайонир-сквер. Она двинулась дальше по пустынным улицам: мимо художественных галерей, мимо неоновых вывесок религиозных миссий и приютов, мимо теней опустившихся людей, сидящих на асфальте прямо у домов, с коричневыми пакетами между колен. На улицах валялись разбитые бутылки, след прошлой ночи. В одном месте на глаза ей попалась бесхозная пара ботинок, перевернутых подошвами вверх, как будто их хозяина засосало в асфальт.

Солнце уже успело закатиться за крыши, и тротуары погрузились в густую тень. Джейн поежилась, жалея, что не оделась потеплее. В воздухе пахло мокрым кирпичом и близким дождем. Она уже собиралась развернуться и отправиться в долгий путь обратно к машине, когда увидела лежащего на скамейке мужчину. Он заряжал свой мобильник от общественной розетки в ее основании. Его лицо было прикрыто знакомой бейсболкой.

– Привет, – произнесла Джейн, глядя на него.

– Это уже попахивает преследованием, – отозвался он, не удосужившись даже приподнять бейсболку.

Неужели у меня такой характерный голос, удивилась Джейн.

– Да ладно вам, – сказала она. – Я просто хотела немного поговорить. – Мужчина ничего не ответил, и она добавила: – Не важно о чем, о чем хотите.

– Зачем? – поинтересовался он из-под бейсболки.

– Не знаю, – призналась она честно.

Джейн и в самом деле не знала, зачем приехала сюда, зачем его разыскивала. Наверное, ради того, чтобы пообщаться с кем-нибудь, кто знал ее дочь.

Мужчина громко вздохнул. Потом сел, подхватив слетевшую с лица бейсболку.

– О господи! – вырвалось у Джейн, и она присела на корточки, чтобы получше разглядеть его обезображенное синяками и ссадинами лицо. – Что с вами случилось?

– Жизнь на улице случилась, – ответил он.

– Это нельзя так оставлять, – настойчиво произнесла Джейн. – Рану на лбу нужно зашить.

– Ничего, переживу как-нибудь, – отозвался он. – Бывало и хуже.

– Нос цел? – спросила Джейн.

– Без понятия, – пожал плечами мужчина. – Вроде бы да.

– Он у вас от рождения с горбинкой?

– Ну да, наверное.

– У вас еще что-то болит?

Джейн заметила, что у него разбита рука, и взяла его за кисть, чтобы получше разглядеть. Рука была худая и мускулистая, подушечки пальцев загрубели от многих лет игры на гитаре. Костяшки посинели и опухли.

– Надеюсь, вы хотя бы хорошенько их отделали? – поинтересовалась она.

– Ага, – ухмыльнулся он, хотя его разбитая губа от этой ухмылки тут же снова треснула. – Но все равно лишился всех своих пожиток.

Джейн сжала его руку в ладонях.

– Вставайте-ка, только аккуратно, – распорядилась она. – Я отвезу вас в больницу.

– Ни в какую больницу я не поеду. – Мужчина попытался выдернуть руку, но Джейн не отпустила. – Бросьте, леди. Это всего лишь пара ссадин и «фонарь» под глазом. Мне доставалось и хуже. До свадьбы заживет.

– Никуда я вас не отпущу, – решительно заявила она, усилив хватку. – Во всяком случае, пока вы не позволите мне хотя бы проводить вас до дома и промыть ваши ссадины. Не хватало вам только заполучить еще и заражение.

– Что ж, тогда вам повезло, – отозвался он и свободной рукой обвел площадь, – потому что мы уже там.

– Там – это где?

– У меня дома.

– Вы живете на улице?

Джейн оглянулась по сторонам, как будто внезапно осознала, что в сгущающихся сумерках может таиться опасность.

– Это временно, – сказал он. – Я еду в Остин.

– И что будет в Остине?

– А вам какая разница?

– Вставайте. – Джейн потянула его за руку. – Вы едете со мной.

– Куда? – спросил мужчина, приподнявшись со скамьи, но все еще колеблясь.

– А вам какая разница? – передразнила она его. – Вам же все равно некуда больше идти. Поехали. Судя по вашему виду, вам совсем не помешало бы немного подкормиться и ради разнообразия поспать в чистой постели.

Когда мужчина с ее помощью поднялся со скамьи, Джейн с удивлением отметила, что он намного выше, чем она ожидала. Он наклонился и, выдернув телефон из розетки, сунул его в карман вместе с зарядкой. Потом двинулся следом за Джейн к машине.

– Странно, что у вас есть мобильный телефон, притом что вам негде спать, – произнесла она, нарушая молчание.

– Это единственное, что мне удалось сохранить, – ответил он. – Его давным-давно отключили за неуплату, но я знаю места, где есть бесплатный вай-фай, так что можно хотя бы проверить почту. Когда живешь на улице, быстро учишься всяким полезным штукам. Разумеется, – добавил он, по-мальчишески улыбнувшись, – я использую его в основном для того, чтобы быть в курсе, как там поживает мой инвестиционный портфель.

Джейн рассмеялась, и они зашагали дальше в молчании.

От нее не укрылось, что он прихрамывает.

– Наверное, мне стоило бы узнать, как вас зовут, – произнесла она. – Раз уж я решила привести вас к себе в дом.

Он с озорной ухмылкой покосился на нее:

– Только не говорите, что ни разу не приводили домой мужчину, имени которого не знали.

– Те, кого я приводила, предварительно угощали меня выпивкой. И не были в два раза меня моложе.

Еще с минуту помолчав, он сказал:

– Меня зовут Калеб.

– Приятно познакомиться, Калеб. А я Джейн.

– Где, вы сказали, оставили машину, Джейн?

– Хотите, подождите меня здесь, а я подъеду за вами.

– Не нужно, – ответил он. – Я дойду.

* * *

Полчаса спустя Калеб спал рядом с Джейн на пассажирском сиденье машины, откинув назад спинку, а паром уносил их в закатную даль, к острову и к ее дому.

Лицо Калеба было отвернуто в другую сторону, но Джейн видела, как мерно вздымается и опадает его грудь. Интересно, ему что-нибудь снилось? И если снилось, то что? На нем была вытертая джинсовая куртка, на рваном воротнике запеклась кровь. На джинсах живого места не осталось от дыр, а в ботинках отсутствовали шнурки. Похоже, из всей одежды, которая была на нем, когда он играл на гитаре неподалеку от «Девилз кап», уцелела лишь бейсболка. Джейн задумалась о том, каково это – жить на улице. Она представить себе не могла, насколько уязвимым должен чувствовать себя человек, не имеющий безопасного места, которое можно назвать домом.

Потом ее мысли перескочили на Грейс – как бы она прореагировала, узнав, что ее подруга решила приютить подобранного на улице незнакомого парня. Наверное, промолчала бы или предостерегла Джейн, чтобы та не слишком усердствовала в спасении человечества – в ее устах это означало: «впадение в созависимость». Впрочем, разве плохо помочь человеку, если ему действительно нужна помощь? При условии, что это ничем не повредит тебе самому.

Когда они причалили к пристани, солнце уже зашло, и Джейн следом за другими возвращающимися на остров съехала с парома, стараясь вести машину как можно аккуратней, чтобы не разбудить Калеба. Добравшись до дома, она заехала в гараж и, обойдя машину, открыла дверцу с его стороны. Калеб пошевелился и открыл глаза, и по его лицу промелькнуло выражение боли, от которого ее и без того разбитое сердце едва не разбилось еще раз.

– Приехали, – сказала Джейн. – Идемте внутрь.

Она отвела его в дом и проводила в старую комнату Мелоди, единственную в доме спальню, кроме ее собственной. Калебу не помешало бы сейчас принять ванну, но вид у него был слишком измученный, поэтому Джейн просто усадила его на кровать и помогла снять куртку. Потом стащила с него ботинки и уложила на кровать. Она попыталась снять с него бейсболку, но он вцепился в нее, и Джейн оставила его в покое.

Затем она отправилась в ванную и заглянула в аптечку, но во время последнего визита Мелоди – в промежутке между реабилитационными центрами, разумеется, – она избавилась от всего сильнее адвила. Джейн налила в стакан воды, потом намочила полотенце и вернулась со всем этим в комнату. Когда она зажгла лампу, ей показалось, что опухоль у Калеба стала еще сильнее. Но возможно, это была лишь игра света и тени. Однако даже это не лишило парня привлекательности, а в его глазах сквозила какая-то отрешенность, которая, учитывая его молодость, была ей непонятна.

– Вот. Примите.

Заставив Калеба проглотить таблетку адвила, Джейн взяла полотенце и осторожно стерла с его лица запекшуюся кровь. Когда она закончила, Калеб откинулся на подушку и закрыл глаза.

Джейн немного постояла с полотенцем в руках, глядя на него. Наконец она нарушила молчание, спросив, не хочет ли он поесть, но Калеб ничего не ответил, и Джейн поняла, что ее неожиданный гость уснул. Она выключила лампу и направилась к выходу, на миг остановившись на пороге, чтобы прислушаться к его тихому дыханию, прежде чем выйти в коридор и закрыть дверь.

Остаток вечера Джейн провела перед телевизором в спальне, время от времени заглядывая к нему в комнату. Когда она выключила свет, было уже очень поздно, но Джейн еще долго лежала без сна, думая о разном. Ее память была точно комод с выдвинутыми ящиками, которые она никак не могла задвинуть. Одно за другим Джейн извлекала оттуда воспоминания и рассматривала их, прежде чем снова сложить в дальний угол.

Присутствие другого человека в комнате Мелоди пробудило воспоминания о других бессонных ночах, в которые она не находила себе места, гадая, застанет ли утро ее дочь дома или нет. Ей вспомнилась ночь, когда она проснулась оттого, что в дверь барабанили полицейские. Они вручили ей пьяную в стельку Мелоди, которая должна была в это время мирно спать в своей постели. И это было только начало. С того дня ее маленькая девочка замкнулась в себе, скрылась от нее за полным муки взглядом – взглядом, дальше которого Джейн не могла проникнуть, как ни старалась найти за ним свою дочь. Чего она только не делала. И к психологам вместе с Мелоди обращалась. И в Общество анонимных алкоголиков для подростков пыталась ее устроить. Лечила дочь амбулаторно и в стационаре. Пыталась даже хорошенько ее напугать, оставив в полицейском изоляторе на выходные, после того как Мелоди разбила машину Джейн, тайком от матери отправившись со своими дружками через мост за выпивкой. Но все было тщетно. И чем старше девочка становилась, тем больше шла вразнос, а Джейн оставалось лишь смотреть на все это. Смотреть и плакать от собственного бессилия.

А потом однажды вечером Мелоди не пришла ночевать совсем. Местная полиция отказалась принимать заявление о пропаже, раз не прошло еще три дня, и Джейн обзвонила всех, кого могла, пока не добилась, чтобы полиция штата объявила ее в розыск. Два дня спустя Мелоди прислала ей сообщение, что она у какой-то подружки в городе и дома в ближайшее время не появится. И не появилась – до первого передоза. Джейн забрала тогда дочь из наркологической клиники и привезла домой в ожидании, когда освободится место в одном из многочисленных реабилитационных центров.

К тому времени они с Грейс уже давно были подругами, но именно тогда Джейн попросила ту быть ее куратором в «Ал-Аноне». Ей необходимо было найти способ как-то сосуществовать с болью, и она нашла его в обществе мужчин и женщин, которые пережили то же самое, что переживала сейчас она. На собраниях некоторые из них говорили о том, что потеряли своих близких от наркомании, и хотя Джейн тогда полагала, что понимает их горе, на самом деле не подозревала даже, что это такое, пока в ее собственном доме не раздался роковой звонок коронера.

Все, достаточно, подумала она. На сегодня хватит.

Но мысли по-прежнему лезли в голову, и Джейн перестала сопротивляться и отдалась им полностью, погрузившись в водоворот образов и пытаясь сосредоточиться на незнакомце, который сейчас спал в постели ее дочери.

Она снова была на кладбище, и Калеб стоял перед ее машиной в своей бейсболке, с которой текла вода, с выражением муки на лице. Потом она снова очутилась на тротуаре, слушая его прекрасную песню. А теперь стояла у кровати Мелоди, глядя, как Калеб спит. Джейн сама еще толком не понимала, каким образом, но он был единственной ниточкой, связывавшей ее с дочерью. И она была исполнена решимости ни в коем случае не отпускать его раньше времени.

Глава 4

Утром Джейн разбудил вой пожарной сигнализации. Она выскочила из кровати, накинула халат и бросилась к выходу из комнаты, где немедленно налетела на Калеба, который стоял в коридоре, размахивая кухонным полотенцем перед датчиком дыма на потолке. На мгновение Джейн потеряла равновесие, и он подхватил ее под локти. Она вскинула голову и увидела на его лице улыбку. Вой прекратился, и Джейн, высвободившись, отступила на шаг и сделала глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями.

– Прошу прощения за переполох, – извинился он. – Я пытался приготовить вам завтрак, но, похоже, на кухню меня пускать нельзя.

– Это все мой дурацкий древний тостер, – ответила Джейн. – Он все время выкидывает такие штучки, если зазеваться.

– Я вас, похоже, разбудил. – Калеб кивнул на ее халат.

– Все равно мне пора было вставать. – Она запахнула полы халата поплотнее. – Ну, как вы? Хорошо спали?

– Как младенец, – ухмыльнулся он, снова забыв о разбитой губе.

– Да, выглядите вы отлично, – вырвалось у нее.

– Спасибо, – пожал плечами Калеб. – Вы тоже ничего.

Джейн залилась краской:

– Я имела в виду, что у вас отдохнувший вид. И опухоль спала.

Они стояли в коридоре, глядя друг на друга, как показалось Джейн, целую вечность.

Наконец Калеб произнес:

– Думаю, яичница покажется вам вполне съедобной, если вы проголодались.

– Умираю с голоду, – ответила Джейн, радуясь, что неловкий момент миновал.

Она двинулась за ним на кухню, пожалев, что не подумала взглянуть в зеркало и хоть немного подкраситься. Если не считать родственников, гостей у Джейн в доме не было давным-давно, а уж мужчин так и вовсе целую вечность, пусть даже Калеб по сравнению с ней совсем мальчишка.

Солнечные лучи били в окно, подсвечивая не успевший рассеяться дым. Пахло горелым тостом. На столе стояли яичница, оладьи и бутылочка с сиропом на основе подсластителя. В кофеварке булькал кофе. Это было впечатляюще.

Джейн потянулась к буфету за приборами, но Калеб преградил ей дорогу и выдвинул стул. Она села. Он достал ножи и вилки и вместе с салфетками положил на стол.

– Вы всегда готовите незнакомым людям завтраки у них дома? – поинтересовалась Джейн, наслаждаясь редкой возможностью отдаться чьим-то заботам.

Калеб положил ей на тарелку яичницу.

– Мне пришлось немало кочевать по чужим диванам, – ответил он. – В таких условиях быстро учишься отрабатывать гостеприимство.

Джейн взяла себе оладью и сбрызнула ее сиропом. Потом, дождавшись, чтобы Калеб тоже сел за стол, попробовала яичницу. Она оказалась очень вкусной. Не слишком пересушенной и не слишком влажной. И оладьи были золотисто-коричневые, в точности как она любила. Джейн давно уже толком ничего не ела, но этим утром она смела с тарелки все подчистую, а потом еще взяла добавки. Дзынькнула кофеварка, оповещая о том, что кофе готов, и Калеб поднялся, не дав Джейн даже возможности встать, и налил ей и себе по чашке ароматного напитка. Кофе они пили в молчании, украдкой бросая друг на друга взгляды и наслаждаясь покоем.

– Это был очень приятный сюрприз, – произнесла Джейн спустя несколько минут молчания. – Спасибо.

– Это самое малое, чем я мог отплатить вам за гостеприимство, мэм.

– Ох, ради всего святого, не называй меня «мэм». У меня немедленно появляется такое чувство, будто я тебе в бабушки гожусь, когда на самом деле всего лишь в матери. Зови меня просто Джейн. И на «ты».

– Ладно, просто Джейн так просто Джейн, – согласился он.

Джейн потягивала кофе и изучала Калеба поверх кружки. Она вполне понимала, что́ могла найти в нем ее дочь. Несмотря на опухоль, его лицо не утратило привлекательности, но взгляд Джейн против воли притягивал его рот. У него был волевой, слегка квадратный подбородок, синеватый от утренней щетины. И губы. Справа они были рассечены, но, за исключением этого, казались совершенно идеальными, в особенности когда изгибались в улыбке, обнажая белые зубы. А глаза? Бездонные и зеленые – да они словно омуты, способные затянуть любую женщину, стоило той утратить осторожность. Джейн напомнила себе, что осторожность терять нельзя. А еще, что к нему была неравнодушна Мелоди.

– Ты когда-нибудь снимаешь свою бейсболку? – спросила она, когда Калеб перехватил ее пристальный взгляд. – Смотри, так и облысеть недолго.

– Ну… – протянул он, – тогда она тем более мне понадобится.

– Ты не позволил мне снять ее с тебя вчера ночью.

Калеб стащил бейсболку и уставился на Джейн, свободной рукой проведя по своим густым непокорным волосам.

– Она принадлежала моему отцу, – сказал он. – Это единственное, что досталось мне от него в наследство, если не считать характера.

– А что, у тебя скверный характер? – поинтересовалась Джейн.

– Я держу его в узде.

– И каким же образом?

– С помощью музыки.

Джейн кивнула. Она понимала, что он имеет в виду. Собственные эмоции она держала в узде, решая судоку.

– И что ты будешь делать теперь? – спросила Джейн.

– Что буду делать?

– Ну да, без гитары?

– Понятия не имею. – Калеб опустил глаза и вздохнул. – Попрошу у кого-нибудь другую, пока не заработаю достаточно денег, чтобы выкупить ее. У вас… у тебя, случайно, не завалялось где-нибудь ненужной? – (Джейн покачала головой.) – Ладно, что-нибудь придумаю. Когда тебе что-то по-настоящему нужно, оно обязательно вскоре подворачивается.

– В самом деле?

– Для меня это так.

– А потом что?

– А потом скоплю денег и уеду.

– В Остин?

– Откуда ты знаешь, что я еду в Остин?

– Ты сам мне вчера это сказал.

– А-а… – протянул он. – Я был немного не в себе.

– Почему именно в Остин? – поинтересовалась она.

– Во-первых, потому, что там нет дождя.

– По мне, одного этого уже достаточно, – улыбнулась Джейн.

– Это еще не все, – добавил он с горящими от возбуждения глазами. – Остин – мировая столица музыки. Там куча исполнителей. Звукозаписывающих компаний. Скаутов, которые ищут новых исполнителей. Студий. И куча работы, так что на жизнь заработать нет никаких проблем, даже если ты и не добьешься известности. Он как Нашвилл, только без всех этих дурацких церемоний награждения и прочей ерунды.

– И почему же ты не отправляешься прямо туда?

– Как? Пешком?

– Не прямо сейчас. Я имею в виду, почему ты не поехал прямо туда до того, как тебя ограбили.

– Ну, я копил деньги. В этом году фестиваль я все равно уже пропустил. Но надеюсь, что доберусь туда до лета. Мне нужно заработать достаточно, чтобы пробиться и завоевать настоящий успех. Никто не будет относиться серьезно к человеку, который играет на улицах за деньги. Так что я собираюсь заработать достаточную сумму здесь, а потом начать с чистого листа в Остине, где меня никто не знает.

Джейн видела, какой надеждой загорелся взгляд Калеба, когда он заговорил об Остине. Боль, которая, казалось, постоянно жила в его глазах, на время исчезла, но немедленно вернулась вновь, едва он закончил свою речь.

– Я могла бы тебе помочь, – сказала она.

– В каком смысле?

– Помочь тебе добраться до Остина. Встать на ноги.

Калеб перехватил ее взгляд – его глаза горели огнем, который она не привыкла видеть у других людей. Потом он допил свой кофе, снова натянул на голову бейсболку и, поднявшись, принялся убирать со стола.

– Спасибо, но нет, спасибо, – ответил Калеб. – Ты и так уже более чем достаточно для меня сделала.

Джейн поднялась и двинулась следом за ним к раковине с тарелками в руках.

– Ты меня даже не выслушаешь? – спросила она.

– Тебе очень хочется кого-нибудь облагодетельствовать? С этим, пожалуйста, не ко мне.

– Помочь кому-то вовсе не значит его облагодетельствовать.

Он забрал у нее тарелки:

– В моих глазах это выглядит именно так.

– Вообще-то, я говорила вовсе не о безвозмездной помощи. Я намеревалась самым что ни на есть корыстным образом запрячь тебя в работу.

– Запрячь меня в работу? Где?

– Здесь.

– И что я должен буду делать?

– Оставь пока в покое посуду, я покажу.

Джейн отвела его в гостиную и, отдернув шторы, за которыми обнаружилось больше окно, продемонстрировала донельзя запущенный задний двор. По участку протекал небольшой ручей, и его берега заросли кустами ежевики, такими густыми, что сторонний наблюдатель нипочем не догадался бы о существовании ручья, если бы не деревянный мостик, проглядывавший сквозь колючую поросль. Остальной участок заполонил буйно разросшийся ракитник и высокий бурьян. Единственным красивым растением был одинокий розовый куст, который сорняки пока еще не успели задушить.

– Ну и джунгли, – покачал головой Калеб.

– Знаю, – отозвалась Джейн. – У меня много лет не доходили до этого руки.

– Через несколько месяцев ты сможешь печь пироги с ежевикой.

– Терпеть не могу ежевику, – усмехнулась Джейн.

– Ее все любят.

– Только не я. Она заполоняет все вокруг. Я хочу, чтобы ты ее изничтожил. Только выдергивать надо с корнями, иначе она вырастет снова.

– Что ж, у тебя там хотя бы розовый куст есть.

– Я хочу, чтобы ты и его тоже выкорчевал, – заявила она.

– Розу?! – удивился Калеб. – Но почему?

– Ты что, не видел, какие у нее шипы? Роза – та же ежевика, только вместо ягод у нее цветы. Мне не нужны растения, которые могут от меня защититься. И потом, этот куст моя мать подарила мне на новоселье, и от этого я ненавижу его еще больше. Тебе, наверное, будет сложно в это поверить, но когда-то на месте этих зарослей была симпатичная лужайка и огород. Я готова заплатить тебе, если ты возьмешься привести все это в божеский вид.

– Из города сюда не наездишься, – покачал головой Калеб.

– Поэтому ты будешь жить здесь, – кивнула она. – Кров и стол включены в цену.

– Даже и не знаю, – с сомнением произнес он, закусив распухшую губу.

– У тебя есть предложения получше?

– Мне кажется, проще будет нанять бригаду озеленителей, которые справятся куда лучше моего.

– Я пыталась. Все заламывают бешеную цену. Честное слово, ты окажешь мне огромную услугу.

Калеб окинул двор взглядом, что-то прикидывая в уме. Потом перевел глаза на Джейн и спросил:

– Сколько ты мне заплатишь?

– А сколько тебе нужно, чтобы устроиться в Остине?

Он склонил голову набок и наставил на нее палец:

– Я же сказал, что не потерплю никакой благотворительности. Просто назови сумму, в которую оцениваешь эту работу, а потом вычти из нее за проживание. И за кормежку тоже.

– Ладно, – ответила Джейн. – Сколько, по-твоему, времени это займет?

– Смотря, что делать. Нужно засеивать лужайку после того, как я тут все расчищу?

– Обязательно. И еще я хочу сад.

– Еще и сад?

– И фонтан.

Калеб снова поглядел в окно.

– Даже и не знаю… – протянул он. – Месяц. Может, два.

– Так, восемь недель при полной занятости – это триста двадцать часов чистого времени, – принялась подсчитывать вслух Джейн. – Пусть будет двадцать баксов в час. Думаю, это справедливая цена, так ведь? Плата за проживание пусть будет двести баксов в месяц.

– Всего две сотни?

– У меня низкий процент по кредиту. Ты мешаешь мне считать.

– Ладно, – согласился он, – давай дальше.

– Итого получается шесть тысяч долларов за два месяца работы.

– Шесть тысяч долларов?

– Что, этого недостаточно?

– Нет. В смысле, достаточно. Даже многовато.

– Так и работа тяжелая. И потом, ты еще не видел, какого размера у меня задний двор. У меня один из последних участков в пол-акра на нашей улице.

– Я не боюсь тяжелой работы, – заверил ее Калеб.

– Вот и славно. Красивый музыкант с твердыми понятиями о трудовой этике. Думаю, в Остине такую комбинацию оценят.

Калеб посмотрел Джейн в глаза, явно изучая ее, пытаясь решить, можно ей доверять или нет. Джейн вдруг неожиданно застеснялась своего вида. Интересно, как выглядит ее лицо в естественном свете? Кажется ли оно ему таким же старым, как ее отражение в зеркале кажется по утрам ей самой? Потом Джейн вспомнила, что этот парень был возлюбленным ее дочери, и выругала себя за то, что ей не все равно.

– Ты уверена, что это с твоей стороны не благотворительность? – уточнил он.

– Абсолютно, – заверила она. – Ты окажешь мне большую услугу.

– И ты не станешь донимать меня вопросами?

– В каком смысле?

– Ну, вдруг ты это все специально придумала, чтобы запереть тут и выудить всякие подробности о твоей дочери?

– Я не стану ни о чем тебя спрашивать, – пообещала Джейн.

– Тогда ладно. Договорились. У тебя будет самый лучший задний двор в мире. Прямо со страниц модных интерьерных журналов.

– Отлично. – Джейн хлопнула в ладоши и улыбнулась. – А теперь прими душ и приведи себя в порядок. Когда будешь готов, поедем в город, купим тебе какую-нибудь одежду и инструменты.

– Одежду?

– Ну да, – подтвердила Джейн. – Одежду.

Она оттянула ткань рваной футболки у него на груди и вдруг почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Она и сама не понимала толком почему.

– Не могу же я позволить тебе разгуливать по двору в этом драном тряпье, правда? Что скажут соседи?

* * *

– Мы так не договаривались! – возмутился Калеб.

– Просто расслабься и получай удовольствие, – посоветовала Джейн. – Ты что, никогда раньше не делал маникюр?

– Нет, и надеюсь, что никогда больше не буду. У тебя разве нет подруг, с которыми можно заниматься подобными делами?

Джейн только улыбнулась Калебу, глядя, как он кривится и хмурится, пока маникюрша обрабатывает ему кутикулу. В новом наряде – грубых ботинках, мешковатых брюках и рубахе в клетку – он был невероятно хорош. Пожалуй, он все-таки впишется в их островную жизнь, подумалось Джейн. Если бы только ей удалось заставить его выбросить эту бейсболку.

Тащиться обратно в город ей не хотелось, а на острове единственным местом, где можно купить мужские вещи, был магазин туристической одежды и снаряжения. Они набили небольшую тележку таким количеством одежды, которого хватило бы на несколько месяцев. Калеб, впрочем, настоял на том, чтобы отдать деньги из своего заработка. А вот за маникюр платила Джейн. Против этого Калеб ничего не имел, поскольку, по его собственному заявлению, ни за что в жизни не стал бы платить за то, чтобы кто-нибудь подстриг ему ногти.

– Педикюр тоже делать? – спросила маникюрша, миниатюрная азиатка с сильным вьетнамским акцентом.

– Какой еще педикюр? – покосился на Джейн Калеб.

Джейн против воли расхохоталась.

– Да, – кивнула она маникюрше. – Педикюр делать обязательно. И еще парафиновую ванночку, пожалуйста.

К тому времени, когда они вышли из салона красоты, оба успели проголодаться, но Калеб заявил, что не горит желанием идти в модное место для девочек, и Джейн повела его в «Айленд барбекю хаус». Они сидели за столиком на улице и ели ребрышки с хлебом из кукурузы. Было по-прежнему прохладно, но появившееся солнце внесло приятное разнообразие в многодневную череду беспрерывных дождей. Поливая медом второй кусок кукурузного хлеба, Джейн задумалась, когда в последний раз была так голодна. Пожалуй, несколько недель назад, до новости о Мелоди. Джейн не хотелось омрачать такой замечательный день мыслями о смерти дочери, поэтому усилием воли она отодвинула их на задворки сознания и обратилась к Калебу:

– Признайся, что тебе понравилось.

– Ты про поход в этот дурацкий салон?

– Ага! Ну давай. Ведь понравилось же, правда? Хотя бы немножко.

– Разве что массажное кресло. Только не говори никому, а то от моей репутации на улице в два счета ничего не останется.

– Да ладно, кому я могу сказать? – пожала плечами Джейн. – Я же вообще ничего о тебе не знаю.

Калеб подозрительно сощурился:

– Значит, ты все-таки намерена устроить мне допрос с пристрастием, хотя обещала этого не делать?

– Нет, – с невинным видом ответила Джейн. – Мне просто любопытно узнать о тебе больше, вот и все. Разве это преступление?

– Там нечего узнавать, – отозвался он.

– Не верю.

Калеб снял бейсболку и положил ее на стол:

– Меня растила тетка, после того как у отца из-за пьянства отказала печень. Мама погибла в автомобильной аварии, когда я был совсем маленьким. Она тоже пила. Влетела в машину развозчика пиццы, который тоже погиб. Говорят, я был с ней в машине, но я этого не помню. С тех пор у меня шрам на подбородке. Тетка увезла меня к себе в Спокан. Летом жара, зимой холодина. Одинокие вечера у себя в комнате. Школьный психолог обнаружила, что я синестетик[3]. С музыкой меня познакомил один старик на улице. Я стал разносить газеты, чтобы заработать, скопил денег и купил себе гитару. Выучил шесть аккордов. Написал тысячу песен. С тех пор не мыслю жизни без музыки. Когда мне было шестнадцать, тетка умерла. Меня пытались устроить в приемную семью, но я сбежал. Бродил по горам, пока не пришел в город. С тех пор вся моя жизнь – сплошные горки. То вверх, то вниз. То находил работу, то терял ее. Но так и не бросил музыку. И вот я здесь. Одетый, как работяга из какого-нибудь фильма, подрядился работать у женщины, которая хочет помочь мне без видимых причин.

Джейн так заслушалась, что не донесла до рта кусок хлеба. Струйка меда стекала на стол.

– Ух ты! – произнесла она, когда он закончил. – Кто бы мог подумать.

– Я подумал, лучше прояснить этот вопрос раз и навсегда. – Калеб снова нахлобучил на голову свою бейсболку. – Чтобы ты могла удовлетворить свое любопытство.

Джейн положила недоеденный хлеб на тарелку:

– Мне жаль, что так вышло с твоими родными.

Калеб отвел взгляд:

– Какие ноты тебе выдали, по тем и играть приходится, так ведь?

– Значит, у тебя никого нет? – Он кивнул. Джейн не хотелось причинять ему боль, и она быстро сменила тему: – Ты сказал, что ты синестетик. Что это значит?

– Это значит, что я слышу звуки, как цвета.

– Правда?

– Да. Не все подряд, только часть. Всю музыку. И большинство голосов.

– И какого же цвета мой голос?

– Синего, – ответил он. – Очень красивого синего цвета.

– Так вот каким образом ты узнал меня по голосу, когда я тебя нашла?

Калеб кивнул и ожесточенно вгрызся в кость.

Джейн сделала глоток диетической колы и покосилась на вывеску с рекламой пива в витрине.

– Судя по всему, у тебя наследственная предрасположенность к алкоголю. Как и у меня. Ты когда-нибудь увлекался выпивкой?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Немного, наверное. В юности. Но теперь я спиртного в рот не беру, потому что не хочу кончить как отец.

– Вообще ни капли?

– Я дал себе слово никогда не пить.

– Я тоже пью не слишком часто. Моя мать – алкоголичка в завязке, а брат – самый что ни на есть запойный пьяница. Я долгое время не употребляла алкоголь вообще. Даже вступила в мормонскую церковь, когда узнала, что им нельзя пить.

Калеб улыбнулся. Губы у него были перемазаны мясным соусом.

– А я в детстве пытался податься в Свидетели Иеговы, но тетка меня не пустила.

– Не знала, что Свидетелям тоже нельзя пить! – расхохоталась Джейн.

– Я не в курсе, можно им пить или нет, – ответил Калеб. – Я хотел присоединиться к ним потому, что тот чувак, который пришел к нам проповедовать, сказал, будто в их раю животные умеют разговаривать.

– Ты меня разыгрываешь! Говорящие животные!

– Так сказал тот чувак. Я тогда подобрал бездомную кошку, но она вскоре умерла. Вот я и подумал, как было бы здорово снова ее увидеть. А может, даже и поговорить с ней. В общем, тетка сказала, что они все еретики. Впрочем, думаю, она не слишком хорошо разбиралась в таких вопросах, ведь, заболев, она сказала, что это Божья кара за то, что она атеистка.

– Божья кара за то, что она атеистка?

– Ну да. Слышала когда-нибудь такую глупость?

– Нет! – прыснула Джейн. – Если не веришь в Бога, как можно считать, что Он наказывает тебя за то, что ты в Него не веришь?

– Я тогда так и сказал ей. Но люди верят в самое невероятное.

– Я уже вообще не знаю, во что верю. – Джейн отодвинула от себя тарелку.

– Я тоже, – кивнул Калеб. – За исключением музыки. В музыку я верю.

* * *

Когда с обедом было покончено, Джейн повезла Калеба в местный хозяйственный магазин. Они двинулись вдоль стеллажей, складывая в тележку все, что могло понадобиться Калебу для работы: секаторы, прочные кожаные перчатки, лопату. Когда он поинтересовался, почему у нее нет всего этого в хозяйстве, Джейн лишь пожала плечами и ответила, что раньше платила соседскому пареньку за то, чтобы он время от времени приходил и приводил ее лужайку в божеский вид, но парень вырос и пять лет назад уехал в колледж.

– Значит, ты плюнула на двор и позволила ему зарасти? – спросил он.

– Наверное, – кивнула она. – У меня было столько хлопот с дочерью, что двор отошел на второй план.

Калеб промолчал.

Когда они подкатили тележку к прилавку, продавец, сидевший за кассой, поднял глаза от журнала «Оружие и боеприпасы», который читал, и его усы дрогнули в нервной улыбке.

– А, Джейн, привет! – затараторил он. – Бекка все никак не соберется позвонить тебе насчет страховки. Дел в последнее время невпроворот. Но она помнит, что обещала позвонить.

Джейн только рукой взмахнула:

– В любое время, Ральф.

– Никак собралась взяться за джунгли у себя за домом? – заглянул в их тележку Ральф. – А что это с тобой за красавчик? Будет у тебя в саду работать? Ой, а с лицом-то что у тебя случилось, приятель?

– Ничего не случилось! – отрезал Калеб. – Это родимое пятно, и, когда меня о нем спрашивают, это задевает мои чувства.

При виде смущенного выражения, промелькнувшего на лице Ральфа, Джейн с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть.

Продавец неловко поерзал на своем табурете.

– Ладно, давайте пробивать, что у вас там, – наконец произнес он. – У вас наверняка есть дела поважнее, чем точить лясы с глупым стариком.

Он пробил все покупки и повернул экранчик кассы к Джейн, чтобы та могла видеть итог. Джейн провела картой по считывающему устройству и вбила пин-код. Ральф протянул ей чек.

– Ты, наверное, решила наконец-то выставить дом на продажу? – закинул удочку продавец, явно рассчитывая первым узнать новость. Джейн лишь скупо улыбнулась в ответ. – Я слышал, братья Петерс спят и видят, как бы заполучить твой участок. Передать им, чтобы заехали?

– Спасибо, не нужно, – отозвалась Джейн.

– Знаешь, они отвалили миссис Снайдер кругленькую сумму за ее пол-акра. Потом отгрохали там три дома и за месяц все продали. Три! Причем в одном из них над гаражом еще отдельная квартира. Да, наш остров уже не тот, что был когда-то.

– Тут я с тобой соглашусь, – ответила Джейн, – но не знаю, хорошо это или плохо.

– Трудно сказать, – вздохнул Ральф, – трудно сказать.

Калеб подхватил покупки, и они, оставив тележку, двинулись к выходу. Однако не успели они выйти за порог, как Ральф окликнул Джейн, и та обернулась.

– Нам очень жаль, что все так случилось с Мелоди, – произнес он полным неподдельного сочувствия голосом. – Очень жаль.

Джейн выдавила улыбку и вышла следом за Калебом.

– У вас тут на острове что, все такие? – поинтересовался Калеб, когда они уже ехали обратно к дому.

– Ральф неплохой малый, – отозвалась она. – И люди у нас тут вполне ничего. Как везде.

– Прости, если я повел себя невежливо, – сказал Калеб. – Наверное, этот его журнальчик просто напомнил мне всех тех людей, от которых мне очень хотелось оказаться подальше, когда я еще жил в Спокане.

– Ты не любишь оружие? – спросила Джейн.

– Не то чтобы не люблю, – ответил он. – Просто чувствую себя уверенней, когда его нет поблизости.

– И с такими взглядами ты собрался переезжать в Техас? – засмеялась Джейн.

– В Остин, – поправил ее Калеб. – Остин – совсем не то что весь остальной Техас.

– Пожалуй, лучше тебе держать при себе свое мнение по этому вопросу, когда переберешься туда, ковбой, – пошутила она. – Тамошние ребята наверняка гордятся своим штатом.

– Может, и так, – согласился он, глядя в окно.

Когда несколько минут спустя они свернули на улицу Джейн, Калеб покачал головой и сказал:

– Ну вот, снова я смотрю на людей свысока, валяясь в канаве.

– Что? – не поняла Джейн.

– Просто поговорка, которую я где-то слышал. Кем же это надо быть, чтобы высказывать мнение о людях, которых совсем не знаешь, когда сам при этом бездомный музыкантишка без гитары. Я порой веду себя как настоящая скотина.

Джейн с улыбкой свернула на подъездную дорожку, ведущую к ее дому, и остановилась.

– Знаешь, я не собиралась тебе этого говорить… – начала она, – но я очень рада, что ты его высказал. Свое мнение.

Глава 5

Заседание уже началось, когда Джейн вошла в комнату и заняла свое обычное место рядом с Грейс.

Та улыбнулась ей и вновь взялась за вязание, которое держала на коленях. Обыкновенно Джейн приходила пораньше, но сейчас не была уверена, как старшая подруга отреагирует на новость о ее уговоре с Калебом, поэтому нарочно выехала из дома с опозданием, чтобы избежать традиционной встречи, на которой они обменивались новостями. Утренние заседания «Ал-Анона» по субботам за без малого шесть лет успели стать их с Грейс ритуалом, затишьем в буре будней, как они называли эти встречи между собой. Грейс несколько лет уговаривала подругу прийти из-за проблем с алкоголем у ее родных, но Джейн дозрела лишь после того, как начала пить Мелоди.

Джейн обвела взглядом комнату – завсегдатаи терпеливо слушали новенькую. Женщина улыбалась, но улыбка была нерешительная, готовая в любой миг исчезнуть с лица.

Джейн сосредоточилась на ее рассказе.

– …Стоит ему напиться, как его словно подменяют. У меня такое чувство, что я его вообще не знаю. А иногда он вытворяет совсем странное. В четверг явился домой таким пьяным, что выдвинул ящик комода и туда помочился. Как вы думаете, что он сделал потом? Отправился в туалет и спустил воду. Как вам это нравится? – Женщина издала нервный смешок. Более умудренные слушательницы вокруг закивали и ободряюще улыбнулись. Когда новенькая заговорила снова, голос у нее срывался. – По правде говоря, я не знаю, как мне быть. Я чувствую себя в доме пленницей. И все вокруг одна сплошная ложь. Абсолютно все. Мы только и делаем, что вывешиваем на «Фейсбуке» милые семейные фотографии, чтобы все думали, будто у нас все хорошо. Хотя на самом деле это совсем не так. А я не могу сказать ни слова, потому что это увидят его друзья и его начальник. Иногда мне очень хочется уйти от него. Но нашему сыну всего три года, и нам некуда идти. И не на что жить. В общем, я просто рада, что попала сюда и, по крайней мере, получила поддержку.

Закончив, женщина утерла слезинку, а ближайшая соседка обняла ее за плечи и прижала к себе, но никто ничего не сказал. Критиковать здесь было не принято.

– Джейн, ты хочешь нам что-нибудь рассказать?

– Кто? Я?

Председательствующая дама, которая задавала вопрос, кивнула.

– Нет, – покачала головой Джейн. – Не хочу, но все равно расскажу.

Она немного помолчала и перевела дух, чтобы собраться с мыслями. Грейс ободряюще похлопала ее по колену.

– Как большинству из вас известно, несколько недель назад я похоронила свою дочь Мелоди. Я хочу поблагодарить тех из вас, кто организовал панихиду. Это очень много для меня значило. – У нее перехватило горло, и она умолкла. Кто-то на всякий случай передал ей коробку с бумажными носовыми платками. – Я по-прежнему не могу поверить, что все это произошло на самом деле, – продолжала Джейн. – На меня время от времени накатывает. Я вдруг словно вспоминаю, что ее больше нет. Как будто об этом можно забыть. Это все равно что лишиться руки или ноги, только хуже. На днях я открыла дверцу холодильника и стояла перед ним, пока он не разморозился. Понятия не имею, зачем я вообще туда полезла. И так постоянно. А еще мне не дают покоя обстоятельства ее смерти. О чем думала моя дочь, что делала. В похоронном бюро сказали, что в свидетельстве о смерти в графе «причина» указано: «несчастный случай». Но это неправда. Это было самоубийство. Я не хочу сказать, будто точно знаю, что в тот день она намеренно приняла слишком большую дозу наркотиков. Но Мелоди методично убивала себя с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. – Джейн прервалась, чтобы вытащить из коробки бумажный платок, и промокнула слезинку. – Господи, до чего же я ненавижу эту дрянь! Ненавижу всеми фибрами души. Если я даже до конца жизни не увижу больше ни одного алкоголика или наркомана – а я твердо намерена не иметь с ними никаких дел и с моей собственной родней тоже, – все равно я буду считать, что достаточно навидалась, как они все вокруг себя превращают в дерьмо.

Джейн вздохнула, наконец-то она нашла силы высказать вслух то, что носила в себе со дня смерти дочери. Однако облегчение быстро сменилось беспокойством. Джейн понимала, что придется упомянуть при группе и о Калебе. Она вдруг хихикнула. Но ее смешок, похоже, не показался никому из женщин странным.

– А теперь я по уши погрузилась в новый проект. Я притащила домой бойфренда моей дочери. Во всяком случае, я полагаю, что он был ее бойфрендом. Он музыкант и временно на мели. – (Некоторые из собравшихся не смогли удержаться от ухмылок.) – Да я сама все понимаю. Идеальный кандидат для такой безнадежно созависимой особы, как я. К тому же он страшно обаятельный. Но я обещаю быть умницей. Я занимаюсь спасением самой себя, а не его. К тому же я приютила его всего на несколько месяцев. Он будет делать для меня кое-какую работу, пока не встанет на ноги. А еще он идейный противник алкоголя. Так что все хорошо.

Когда Джейн договорила, она посмотрела на Грейс, ожидая увидеть на лице подруги неодобрение, но та лишь улыбнулась и продолжила вязать свой шарф.

После того как закончилось собрание, а следом и неофициальные посиделки, где все обменивались новостями друг с другом, Грейс двинулась за Джейн к машине, которую та оставила на парковке клуба.

– Похоже, весна уже не за горами, – заметила Грейс.

Джейн запрокинула голову. По голубому небу плыли пушистые белые облака.

– Да, похоже на то, – согласилась она. – Я уже и не надеялась, что дождь когда-нибудь закончится. – Потом она перевела взгляд на Грейс. – Надеюсь, ты не обиделась, что я не рассказывала тебе о Калебе? Он всего пару дней как у меня живет. Просто я не знала, как подступиться к этому разговору.

– Ох, Джейн, ты вовсе не обязана спрашивать у меня разрешения. Ни на что. Ты же знаешь.

– Знаю. Но ты всегда была для меня опорой. Что бы я вообще без тебя делала? У меня такое чувство, что я должна была тебе все рассказать.

Грейс протянула руку и погладила ее локоть:

– Ты и рассказала, милая.

– Думаешь, я зря взяла его к себе?

– Ну, на этот вопрос можешь ответить только ты сама.

– Ты считаешь, что я сама умная?

– Не знаю, умная ты или нет, зато знаю, что ум далеко не всегда делает человека счастливым. А я лично предпочитаю быть счастливой.

– Да ну, Грейс, парень всего лишь работает у меня, и ничего больше. У нас сугубо деловые отношения.

Грейс вскинула бровь, и Джейн рассмеялась:

– Ладно-ладно. Я считаю, что он очень привлекателен.

– Вот теперь ты говоришь правду, – заметила Грейс.

– Но я не собираюсь позволять себе ничего такого.

– В том, чтобы восхищаться шедевром великого Творца, нет ничего предосудительного.

– Думаешь, я могу не чувствовать себя виноватой за то, что смотрю?

– Думаю, ты можешь чувствовать себя живым человеком.

– Спасибо, Грейс. Ты лучше всех! – Джейн открыла дверцу машины и села на сиденье. Прежде чем закрыть дверь, она повернулась к Грейс. – Пожалуй, когда он закончит приводить в божеский вид мой задний двор, я отправлю его к тебе. Раз уж ты все равно думаешь о всяких непристойностях.

Грейс ничего не ответила, но, отъезжая, Джейн заметила в зеркало заднего вида, что та улыбается.

* * *

По пути домой Джейн заехала в магазин и закупила для себя и своего голодного гостя еды на неделю вперед. В кухне, разгружая покупки, она то и дело бросала за окно взгляд на Калеба, который уже приступил к работе в саду. Он был без рубашки, и солнечный свет играл на его блестящей от пота спине. Под гладкой кожей, когда он, напрягаясь, рубил и выкорчевывал заросли колючих кустов рядом с домом, перекатывались мускулы. Новые штаны сидели низко на бедрах, открывая пару ямочек чуть пониже спины, и Джейн вдруг охватила дрожь возбуждения. Она поймала себя на том, что то и дело засматривается на парня, и закончилось дело тем, что молоко она сунула в шкаф для посуды, а кукурузные хлопья в холодильник.

– Ты ведешь себя, как глупая малолетка, – пробормотала она себе под нос, с трудом удерживаясь от смеха.

Джейн чувствовала себя виноватой. А все Грейс, которая заронила ей в голову эту идею. Джейн заставила себя отвернуться от окна и закончить раскладывать покупки. Потом отнесла в гостевую ванную туалетные принадлежности, купленные для Калеба: зубную щетку, бритву и мыло. Она даже купила ему тюбик с гелем для волос – на тот случай, если он все-таки решит расстаться со своей бейсболкой.

На обратном пути в гостиную Джейн заглянула в спальню и улыбнулась. Калеб привел постель в первозданный вид, даже вернул на место розовые простыни Мелоди. Джейн подошла к шкафу, достала запасной комплект белого белья и перестелила постель, надеясь, что ему будет комфортнее спать на белье не девчачьей расцветки. Она собралась было отнести розовое белье в стирку, но передумала и, захватив его с собой в кухню, выбросила в мусорное ведро. Розовый был любимым цветом Мелоди, и Джейн много лет упорно застилала ее кровать этим бельем, снимая его лишь для того, чтобы раз в месяц постирать, в надежде, что Мелоди когда-нибудь вернется домой.

А Мелоди так и не вернулась.

Пора взглянуть правде в лицо.

Чувствуя странную смесь свободы и вины за то, что выкинула постельное белье дочери, Джейн принялась оглядываться по сторонам, отмечая хлам, скопившийся за много лет в ее жизни. Книги, которые она никогда не станет перечитывать, настольные игры, в которые много лет уже никто не играл, решенные судоку, старые фотографии матери и брата, проходя мимо которых она всякий раз внутренне съеживалась. Джейн держала их на видном месте из какого-то извращенного чувства семейного долга. Она вдруг осознала, что задыхается в собственной гостиной. И в собственной жизни.

Джейн отправилась в гараж, принесла оттуда упаковку черных мусорных мешков и принялась запихивать туда вещи. Когда один мешок заполнился доверху, она взяла другой. Она работала несколько часов подряд, опустошая серванты и шкафы, пока на полу перед входной дверью не выросли две кучи туго набитых пластиковых мешков: одной предстояло отправиться на местную свалку, другой – в пункт приема вещей на благотворительные цели.

– У тебя тут, похоже, работа идет побыстрее, чем у меня.

Джейн оторвалась от кучи дисков, которые разбирала, сидя на полу, и вскинула голову. Над ней стоял Калеб. К счастью для нее, он был в рубашке. Джейн оглядела кучу мешков у двери.

– Да вот, решила прибраться к весне. Не поможешь мне перевезти все это добро на свалку?

– Тебе повезло, – отозвался Калеб. – У меня как раз образовался небольшой просвет в моем напряженном графике.

– Какая удача для меня. – Джейн ухватилась за протянутую руку и поднялась на ноги. – Пожалуй, лучше нам поспешить, пока они не закрылись. На этом островке жизнь замирает в пять вечера.

Когда они закончили грузить мешки в машину, она оказалась так забита, что всю дорогу до свалки Калеб был вынужден удерживать эти мешки, так как в любую минуту они могли обрушиться на голову Джейн. На свалку они приехали за пятнадцать минут до закрытия, въехали на весы и получили талончик. Стая чаек с криками разлетелась в разные стороны, когда Джейн дала задний ход, чтобы подъехать к разгрузочному люку, но прежде чем она успела заглушить двигатель, птицы вернулись на свои места. Выбравшись из машины, Джейн посмотрела на горы мусора. Пахло гнилью и птичьим пометом.

Калеб принялся разгружать машину, один за другим вынимая мешки из багажника и с заднего сиденья. Потом подошел и остановился рядом с Джейн.

– Ты точно хочешь все это выкинуть? – спросил он.

Она со вдохом закрыла глаза и кивнула:

– Пожалуй, мне давно пора избавиться от того, чему в моей жизни не место. И потом, нам сюда еще раз десять ездить, чтобы избавиться от всего хлама.

– Вот что мне нравится в моем образе жизни, – проговорил Калеб.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Отсутствие ответственности. Свобода от барахла, которое связывало бы меня по рукам и ногам. Когда вынужден умещать все свои пожитки в рюкзак и чехол от гитары, волей-неволей научишься выбирать, что тебе важно, а что нет.

Джейн взглянула на него. Калеб стоял, положив руки на бедра, и смотрел на кучи бесполезного хлама, простирающиеся перед ним.

– И от такой кочевой жизни тебе никогда не становится одиноко? – поинтересовалась она.

– Иногда становится, – признался он. – Но, думаю, одиночество – такая штука, которая находит человека, даже если он поселился где-то надолго. А может, даже тем надежнее к нему пристает.

– Так ты, оказывается, не только музыкант, но еще и философ?

Он с улыбкой обернулся к ней:

– Я и не думал, что это разные понятия.

– Знаешь что, Калеб?

– Нет, не знаю.

– Кажется, ты начинаешь по-настоящему мне нравиться.

Он поднял с земли мешок с мусором и, размахнувшись, зашвырнул на гору других таких же мешков. Приземлившись, мешок лопнул, оттуда выкатилась музыкальная шкатулка в виде стеклянного шара со снежными хлопьями внутри, которую Джейн привезла Мелоди в подарок из поездки в канадскую Викторию. Шкатулка вдруг начала играть – должно быть, включилась от удара. Они стояли и слушали, пока завод не закончился и музыка не умолкла навсегда, оставив после себя лишь бесприютные крики чаек. Тогда Джейн принялась бросать остальные мешки, один за другим, пока все они не оказались свалены в груду поверх горы мусора.

Едва она закончила, как прозвучал сигнал, и гигантский пресс смял гору мусора и подтолкнул ее к краю желоба, по которому она съехала вниз, в подставленный контейнер мусоровоза. Мусоровоз поехал прочь, увозя с собой ее спрессованные воспоминания, которым предстоял далекий путь до какой-нибудь свалки на материке, а на его место подъехал новый.

– А что ты думаешь насчет китайцев? – поинтересовалась Джейн.

– У меня не было случая составить о них какое-то определенное мнение, – отозвался Калеб.

– Да я не народ имею в виду, балда. – Джейн шутливо ткнула его локтем в бок. – Я про китайскую еду. На ужин. Ты есть хочешь?

– Да, пожалуй, я бы чего-нибудь съел.

– Тогда поехали.

Глава 6

Джейн переступила порог музыкального магазина в Сиэтле. Колокольчик над дверью звякнул. Внутри пахло политурой и воском. Джейн медленно двинулась между стеллажами, разглядывая развешанные по стенам гитары. Откуда-то из глубины магазина доносилось нестройное треньканье: кто-то настраивал инструмент. Потом треньканье прекратилось, и из подсобки вышел парнишка. С виду ему было слишком мало лет, чтобы работать, но его руки и шею уже сплошь покрывали татуировки.

– Чем могу вам помочь?

– Мне нужна гитара.

– Что ж, мэм, тогда вы пришли в правильное место. У нас отличный выбор.

– Просто – Джейн.

– В смысле?

– Называйте меня просто Джейн. Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «мэм».

– Простите, – сказал парнишка. – Это требование хозяина. Он говорит, поколению «некст» нужно учиться быть более вежливыми и менее самовлюбленными. Но я буду называть вас Джейн. Какая вам нужна гитара, Джейн? Акустическая или электро?

– Даже и не знаю. Это в подарок.

– Тогда, наверное, лучше взять электроакустику. У нее это будет первая гитара?

– Подарок предназначается мужчине, если это имеет значение. И нет, он не новичок. Он умеет играть, но его собственную гитару у него украли.

– Вы знаете, какая у него была раньше?

– Не совсем, – отозвалась Джейн, обводя взглядом стены. – Я не слишком хорошо разбираюсь в гитарах, но выглядела она примерно как вот эта.

Парнишка снял со стены крутобокую гитару цвета темного меда, плавно переходящего по краям в черный, и продемонстрировал ее Джейн.

– Это одна из лучших, – порекомендовал он. – «Гибсон Ж-45».

– Красивая, – заметила Джейн. Потом перевернула ценник и увидела написанные на нем цифры: 2950 долларов.

– А нет ли у вас чего-нибудь подешевле?

Парнишка повесил «Гибсон» обратно и двинулся вдоль ряда.

– У «Ямахи» есть неплохие гитары по приемлемым ценам. Но если вы хотите получить самое лучшее качество и при этом не разориться, я бы посоветовал «Дэйв Наварро». Что самое забавное, эта гитара ваша тезка. Ее тоже зовут «Джейн». – Он протянул ей красивую черную гитару с рисунком на деке в виде белой ветви дерева и сидящей на ней птицей. – Вот. Эта малышка умеет делать все, что ему нужно. И стоит чуть меньше шести сотен.

– Шестьсот долларов?

– Плюс еще налог, разумеется. Государству тоже надо отстегивать.

– И она в самом деле называется «Джейн»?

– Да, мэм.

Совершенно завороженная красотой инструмента, Джейн даже не обратила внимания, что продавец назвал ее «мэм».

– Я беру ее, – заявила она. – Только мне еще понадобится чехол.

* * *

Когда Джейн вышла из магазина с гитарой, западный ветер успел нагнать туч и в воздухе запахло дождем. Паром не преодолел и половину пути до острова, а взметаемые ветром буруны уже яростно бились о его борта, окропляя открытую часть машинной палубы соленой взвесью. Их остров, похоже, находился в самом эпицентре бури. Спеша к дому, Джейн включила «дворники» на максимальную частоту и крепко вцепилась в руль, чувствуя, как порывы ветра пытаются сдуть машину с дороги.

Въехав наконец в спасительный гараж, она закрыла ворота и облегченно вздохнула. Потом, пытаясь в темноте пронести гитару в дом, в очередной раз сделала себе мысленную зарубку сменить-таки перегоревшую лампочку.

К ее удивлению, Калеб все еще работал во дворе, несмотря на непогоду. Джейн остановилась перед окном в гостиной и стала смотреть, как он тащит очередную охапку обрезанных колючих веток в общую кучу. Сквозь заросли ежевики уже начинал проглядывать ручей, да и борьба с ракитником тоже успела изрядно продвинуться. Калеб взгромоздил охапку обрезанных веток поверх остальной кучи, снял бейсболку и, запрокинув голову, стал смотреть в ненастное небо. На нем не осталось ни единой сухой нитки. Мокрая рубаха липла к груди, длинные волосы сосульками облепили голову, придавая ему сходство с каким-то древнегреческим воином, бросающим вызов богам в вышине. Джейн побарабанила костяшками пальцев по стеклу.

Калеб обернулся на звук, и лицо его озарила улыбка.

Джейн махнула ему, чтобы шел в дом, и поспешила к себе в комнату – спрятать гитару, пока не будет готова преподнести ее Калебу.

Когда она вернулась в гостиную, он стоял на крыльце под козырьком.

– Ты не кинешь мне полотенце? – попросил он. – Не хочу залить тебе водой весь пол.

Джейн сходила за полотенцем.

Калеб сбросил ботинки и поставил их в сторону, положив поверх промокшую бейсболку. Потом через голову стянул рубаху и тоже бросил ее на крыльцо. Джейн протянула ему полотенце, но Калеб проигнорировал его и стал расстегивать штаны. Джейн успела увидеть полоску его бедер и резинку боксеров, прежде чем инстинктивно отвернуться.

– Ты что, в первый раз видишь мужчину в трусах? – рассмеялся Калеб.

Джейн сунула ему полотенце:

– В первый раз за долгое время.

– Ну, тогда я, пожалуй, проявлю гуманизм. – Он взял полотенце и обернул его вокруг бедер. Потом переступил через порог и закрыл за собой дверь.

Калеб стоял так близко, что Джейн чувствовала запах дождевой воды, исходивший от его кожи. Когда спустя некоторое время она подняла глаза, то обнаружила, что он улыбается. Опухоль уже сошла с его лица, и лишь побледневший синяк под глазом напоминал о том, что с ним случилось. Сквозь избитую маску паренька, которого она взяла к себе домой, проступило лицо потрясающего мужчины. У него оказались длинные и густые ресницы, и когда он хлопал ими, в его зеленых глазах, казалось, загорались искорки. Он был красив суровой мужской красотой: безупречно изогнутые брови, прямой нос. Но больше всего Джейн влекли его губы, нежные, почти женственные. Она с усилием отвела взгляд от его лица. И немедленно заметила его ободранные руки.

– Почему ты не надел перчатки, которые я тебе купила? – напустилась она на него и, взяв его за руки, принялась осматривать ладони.

Калеб поднял ее руку и закружил на месте:

– Если тебе хочется потанцевать, так прямо и скажи.

Сделав полный круг, Джейн вновь очутилась с ним лицом к лицу и, выдернув руку, уткнула ее в бок.

– Это тебе не шуточки, Калеб. Эти шипы вполне способны покалечить твои руки. Не смей больше работать без перчаток.

– Ладно-ладно, не буду.

– Вот и славно. А теперь иди прими душ и оденься. У меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Если я расскажу, это будет уже не сюрприз, верно?

– Ну тогда хотя бы намекни, что там такое.

Джейн подтолкнула его в направлении ванной:

– Марш в душ. А я пока просушу твои вещи.

– Только бейсболку не бери, – бросил он, уже удаляясь в сторону ванной.

Отправив вещи Калеба в сушилку, Джейн открыла заслонку и растопила камин в гостиной. Поленья, шипя и потрескивая, занялись, вскинулись разноцветные язычки пламени. К тому времени, когда Калеб вышел из душа, огонь уже весело пылал, разгоняя ненастную мглу за окном. Благоухающий мылом, в чистых штанах и рубашке, он плюхнулся в кресло напротив Джейн.

– О, огонь? – обрадовался он. – Класс!

– Спасибо. Надеюсь, ты проголодался, потому что я заказала пиццу.

– Пицца – это здорово, – сказал Калеб. – Только я ума не приложу, каким образом тебе удается сохранять такую потрясающую фигуру? Я имею в виду, в тот раз ты здорово оттянулась у китайцев, а теперь вот пицца.

Джейн ухмыльнулась:

– Буду считать, что это комплимент.

– Это хорошо. Потому что я и хотел сделать тебе комплимент.

– В таком случае у тебя очень своеобразные представления о том, как говорить приятное женщинам.

Калеб с широкой улыбкой откинулся на спинку кресла:

– Значит, пицца и есть тот самый сюрприз?

– Нет, – покачала головой Джейн. – Это не он. Подожди здесь.

Она поднялась и скрылась у себя в комнате. Едва стоило ей появиться на пороге гостиной с гитарой в руках, как он вскочил на ноги:

– Ты с ума сошла!

– Вовсе нет. – Джейн протянула ему чехол.

Калеб вскинул руки и замотал головой:

– Я не могу это принять.

– Ты даже не заглянул внутрь. А вдруг там секаторы или триммер для газона?

Он рассмеялся и, взяв у нее чехол, сел обратно в кресло. Потом расстегнул его и приподнял крышку:

– Боже мой, это настоящее чудо!

– По странному совпадению, ее тоже зовут «Джейн».

– Ну, – произнес Калеб, извлекая гитару из чехла, – тогда ничего удивительного, что она такая красивая.

Он положил чехол на пол рядом с креслом и ласково погладил гитару, в черном лаке которой отражались язычки пламени.

– Я не уверена, что она не хуже той, к которой ты привык, – сказала она, – но продавец в магазине расхваливал ее. А у него на шее были вытатуированы ноты, так что я решила, он знает, о чем говорит.

– Это отличная гитара. Даже лучше той, что у меня была. Но я никак не могу ее принять, Джейн. Это слишком для меня.

– У тебя нет выбора. Это подарок.

– За что?

– Ни за что. Как может быть подарок за что-то, глупенький? Подарки дарят просто так.

– Хорошо, тогда я заплачу за нее из моего заработка.

– Ну уж нет! – отрезала Джейн. – Не смей пытаться лишить меня радости. Это подарок, и больше мы с тобой этот вопрос не обсуждаем. Если хочешь чем-то отблагодарить меня, можешь сыграть мне какую-нибудь песню.

Калеб взглянул на нее, и его лицо озарила такая улыбка, что у Джейн, несмотря на ненастье, стало тепло на душе.

– Спасибо, Джейн, – произнес он растроганно. – Мне еще никто и никогда не делал такого подарка.

Джейн почувствовала, что краснеет.

– Сыграй что-нибудь, – предложила она.

Калеб склонился над гитарой и принялся наигрывать мелодию, которую Джейн никогда раньше не слышала, однако она почему-то навела ее на мысль о грустном ноябрьском дне. Калеб долго перебирал струны, приноравливаясь к новому инструменту. Время от времени он вскидывал голову, но взгляд у него при этом был отсутствующий, устремленный куда-то вдаль, далеко за пределы стен гостиной Джейн. Потом он запел.

Не знаю, как все исправить, Не знаю, с чего начать. И даже если ты сейчас все слышишь, Я не уверен, что это правильно. Ведь причинить тебе боль – значит убить меня. И вместе нам быть не суждено, Как мы мечтаем в одиночку. Я ищу утешения в выпивке, Уткнувшись в свой стакан. Пытаюсь не думать. Но наша история еще не завершена. В ту ночь, когда ты впустила меня в свою жизнь, Мне некуда было идти. Я пытался вырваться из отцовской ловушки, И это было так давно. Наше прошлое судят, Наше будущее ускользает прочь. Ты разбудила меня своей улыбкой, И взошло солнце. Но безмолвный крик страха Прокрался, как вор. Августовская надежда умерла, Ветер унес ее вместе с листвой. Мы только и делали, что ругались И пугали друг друга концом. Слова ранят мое сердце, Но я повторяю вновь: Не знаю, как все исправить, Не знаю, с чего начать. И даже если ты сейчас все слышишь, Я не уверен, что это правильно. Ведь причинить тебе боль – значит убить меня, И вместе нам быть не суждено, Как мы мечтаем в одиночку. Нам вместе быть не суждено, Как мы мечтаем в одиночку.

Закончив петь, Калеб некоторое время сидел неподвижно, склонившись над гитарой. А когда наконец поднял глаза, в них стояли слезы.

– Это было прекрасно, – подала голос Джейн, растроганная до глубины души.

– Спасибо. Рад, что тебе понравилось.

– Кто ее написал?

Он положил гитару в чехол:

– Я.

На мгновение Джейн лишилась дара речи, одновременно пораженная тем, что этот мальчик написал такую песню, и охваченная смутной завистью к чувствам, которыми проникнуты эти стихи. Интересно, кому они посвящены?

– Похоже, та, про кого написана эта песня, разбила тебе сердце.

– Я был совсем юным. В юности сердца разбиваются легко.

Джейн сидела в кресле и смотрела, как на лице Калеба играют отблески огня. Ей хотелось узнать побольше про песню и про его первую любовь, но тут в дверь позвонили.

– А вот и пицца! – провозгласила она, поднимаясь. – Надеюсь, ты любишь пеперони с грибами.

Джейн выдала разносчику десять долларов на чай за то, что не испугался грозы, и с коробкой вернулась в гостиную. Они принялись за еду, сидя перед камином. Порывы ветра бросали струи дождя в окно, время от времени сизое небо озаряла вспышка молнии, а следом за ней доносился отдаленный раскат грома. В камине потрескивали поленья.

Калеб принялся выковыривать из своей пиццы шампиньоны.

– Это только потому, что я выразила надежду, что ты их любишь? – расхохоталась Джейн.

– Я терпеть не могу грибы, – покачал головой Калеб. – С самого детства.

– Как можно не любить грибы?

– Очень просто. Они склизкие и противные. Ты лучше скажи мне, как можно не любить ежевику?

– Ну, лично я пока не видела, чтобы кто-то ободрал себе руки о грибы так, как ты сегодня ободрался о ежевичные ветки. И это тебе еще повезло, что они сейчас не цветут, иначе тебя в придачу покусали бы пчелы, а все ладони были бы в ежевичном соке. Я не шутила, когда говорила про перчатки. Я хочу, чтобы ты их надевал.

– Да, мамочка.

– Не смешно.

– Я просто пошутил. Можно мне еще кусочек, пожалуйста?

– Вот, держи, тут как раз побольше грибов, как ты любишь.

Когда с пиццей было покончено, Джейн вскипятила воду и сделала им по чашке какао, а Калеб тем временем подкинул в камин поленьев. Вернувшись в гостиную, Джейн обнаружила, что Калеб перебрался с кресла на диван. Она протянула ему кружку с какао и двинулась к своему месту, но он похлопал ладонью по дивану рядом с собой:

– Посиди со мной.

Джейн присела рядом.

Прошло несколько минут. Какао все никак не хотело остывать, поленья в камине шипели и потрескивали, не спеша разгораться.

– Если хочешь, можно включить телевизор, – предложила Джейн.

– Мне не особенно хочется, – отозвался Калеб. – Давай лучше поговорим.

– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

– О тебе.

– О господи… Давай лучше посмотрим телевизор.

– Нет, в самом деле! – рассмеялся Калеб. – Мне любопытно узнать про тебя. Ведь тогда в ресторане я выложил тебе всю свою подноготную, а ты пока ничего о себе не рассказала.

– Да мне практически нечего и рассказывать.

– Я пытался сказать тебе ровно то же самое, но ты мне не поверила. Давай не стесняйся.

– Ладно, что ты хочешь знать?

– Ну, например, давно ли ты здесь живешь? – пожал плечами Калеб. – И почему не замужем или, по крайней мере, не ходишь по свиданиям, разбивая сердца, как на твоем месте делала бы любая женщина с такой внешностью. И почему ты всегда так мило улыбаешься и опускаешь глаза, когда кто-то делает тебе комплимент?

Джейн, продолжая улыбаться, вскинула на Калеба глаза. Потом подула на свое какао, чтобы выиграть время.

– Давай для начала я отвечу на первый вопрос, ладно? Я живу в этом доме чуть больше пятнадцати лет.

– Значит, он твой?

– Да, – ответила она. – Когда родилась Мелоди, мы жили на съемной квартире, но я неплохо зарабатывала, а потом объявили льготную программу для тех, кто покупает свой первый дом, со сниженным первым взносом, вот я его и купила. Дочери было пять, когда мы сюда переехали. – Джейн ощутила знакомую боль в сердце, и на нее нахлынули воспоминания. Она умолкла, чтобы собраться с духом, исполненная решимости ни в коем случае не расплакаться. – В самую первую ночь мы спали на надувном матрасе. Грузовик с нашими вещами должен был прийти на следующее утро. Но за ночь навалило почти фут снега, и нам пришлось куковать здесь на надувном матрасе целых три дня. Но знаешь что? Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни.

– А куда делся ее отец? – спросил Калеб и поспешно добавил: – Если ты, конечно, не против, что я спрашиваю.

– Все нормально, – покачала головой Джейн. – Рассказывать особенно нечего. Он бросил нас, когда я была беременна. И Мелоди даже никогда в жизни не видел, можешь себе представить? Свою родную дочь. Денег мы от него тоже, разумеется, ни цента не получили.

– Сочувствую.

– В общем, насколько мне известно, сейчас его тоже нет в живых.

Едва она произнесла эти слова вслух, как сердце снова защемило от горя. Боль была настолько невыносима, что Джейн едва не расплескала свое какао.

– О господи, ну вот, я опять плачу. Прости, Калеб. Просто мне порой так ее не хватает.

Калеб забрал у нее кружку и поставил на столик рядом со своей. Потом обнял Джейн за плечи и привлек к себе. В его объятиях было так уютно, что она перестала сдерживаться и позволила себе разрыдаться. В каком-то смысле она сейчас оплакивала скорее ту пятилетнюю девочку, которая умерла давным-давно, нежели свою двадцатилетнюю дочь, которую только что похоронила.

Выплакавшись, Джейн повернула голову и вскинула на Калеба глаза:

– Можешь что-нибудь мне о ней рассказать?

В глазах Калеба промелькнула боль.

– Я предпочел бы не говорить об этом.

– Так нечестно, Калеб.

– Брось, Джейн. Ты же обещала не донимать меня вопросами.

Джейн вывернулась из его объятий и уселась лицом к нему:

– Я не донимаю тебя, Калеб. Но неужели я хочу слишком многого, когда прошу тебя рассказать мне что-нибудь о моей дочери, которую ты знал? Хоть что угодно.

– Я не просил подбирать меня из жалости, – ответил он. – И не хотел, чтобы ты держала меня тут в качестве источника информации о твоей дочери.

– Неужели ты настолько черствый? – поразилась Джейн. – Так ничего мне и не расскажешь? Совсем ничего?

– Думаю, нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.

– Нет, черт побери! Я не хочу говорить о чем-нибудь другом. Я хочу говорить о Мелоди!

Джейн поняла, что перешла на крик, лишь когда умолкла. В гостиной вновь повисло молчание, нарушаемое только треском поленьев. Калеб долго сидел, глядя на нее, с искаженным от муки лицом, но его мысли были для нее загадкой. Потом, когда ей показалось, что он вот-вот что-то скажет, Калеб молча поднялся и вышел из гостиной.

Джейн услышала, как хлопнула дверь его комнаты, и долго еще сидела в одиночестве на диване, глядя на язычки пламени, отражающиеся в лакированной поверхности его новой гитары, которая так и осталась лежать в раскрытом чехле у камина.

Глава 7

– Как же хорошо весной, правда? – Грейс наклонилась сорвать нарцисс, потом, глядя на Джейн поверх цветка, поинтересовалась: – Как продвигаются дела во дворе?

После традиционного субботнего заседания они решили прогуляться по их излюбленному островному маршруту. До сих пор Грейс ни разу не упомянула имени Калеба, и Джейн поняла, что это ее способ спросить о нем.

– Дела продвигаются неплохо, – ответила она, когда они вновь двинулись по дорожке. – Калеб уже расчистил бо́льшую часть ручья. Но работы там еще уйма. Боюсь, он не совсем понял, на что подписался.

– А как все остальное?

– Все остальное?

– Угу.

– Ну, это очень общий вопрос.

– В этом-то и весь смысл, – улыбнулась Грейс.

– Не знаю, – вздохнула Джейн. – У меня такое чувство, что пора возвращаться к работе. Как думаешь? На следующей неделе в Портленде будет конференция, и я хочу поехать. Просто ради того, чтобы недельку побыть где-нибудь подальше.

– Подальше от чего? – поинтересовалась Грейс.

– От острова. От дома. От Калеба.

– Ага, вот в чем дело. Вы что, плохо ладите?

– Нет-нет. Мы хорошо ладим, честное слово. Пожалуй, даже слишком хорошо. И он идеальный гость.

– Это как?

– Почти каждое утро Калеб готовит завтрак. И даже моет потом посуду. Сам стирает свою одежду, когда я ему позволяю. А по вечерам иногда балует меня живой музыкой в моей собственной гостиной. К тому же он очень неглуп и приятный собеседник.

– Действительно, практически идеал, – согласилась Грейс. – Плюс на него приятно посмотреть.

– Вот именно. – Джейн слегка покраснела. – В этом-то и беда. По-моему, меня к нему тянет, Грейс.

– И кто мог бы тебя обвинить? – пожала плечами та. – Он молодой привлекательный мужчина, который работает в твоем доме.

– Но я чувствую себя виноватой каждый раз, когда смотрю на него. – (Грейс покрутила цветок в пальцах и кивнула.) – И потом, – добавила Джейн, – это было бы неправильно, так ведь?

– Только тебе решать, что правильно, а что нет.

– Есть люди, которых в этом смысле нельзя даже рассматривать.

– Раз ты так считаешь, значит так оно и есть.

– Ну почему ты вечно говоришь загадками? – протянула Джейн.

– Я достаточно пожила на этом свете, чтобы понимать, что жизнь – одна большая загадка с вопросительным знаком вместо ответа.

– Наверное, ты права, – вздохнула Джейн. – Впрочем, ты всегда права. Но Калеб по-прежнему отказывается говорить о Мелоди. Стоит мне поднять эту тему, как он тут же закрывается. Тебе не кажется это странным?

– Всему свое время, – отозвалась Грейс. – Это как с нарциссами. Весной они появляются первыми, но к тому моменту, когда распускаются розы, нарциссы успевают давным-давно отцвести.

– Не знаю, – снова вздохнула Джейн. – Но у меня такое чувство, что эта конференция – хороший способ на время сбежать от проблем.

– Возможно, так оно и есть. Иногда смена обстановки – это отдых.

– Очень надеюсь, потому что у меня большие проблемы со сном. Или терзаю себя воспоминаниями о Мелоди, или ворочаюсь и думаю о том, что за стенкой спит Калеб. Это настоящая пытка, честное слово. Даже и не помню, когда я хорошо спала в последние… ну, если честно, то в последние несколько лет.

– У меня дома где-то есть снотворное, могу тебе дать, если нужно, – предложила Грейс. – Мне очень помогает, когда я не могу уснуть.

– Не знала, что у тебя тоже проблемы со сном.

– Раньше не было. Но в последнее время у меня часто бывают ужасные головные боли, которые не дают мне заснуть. Снотворное помогает.

– Пожалуй, нужно попробовать, – согласилась Джейн.

Некоторое время они шли в молчании, но вдруг Грейс остановилась как вкопанная. Джейн проследила за ее взглядом, который был устремлен на исполинский кедр. На одной из верхних веток в огромном гнезде сидел белоголовый орлан, неотрывно глядя куда-то поверх древесных крон.

– Нам отпущено совсем не так много вёсен, – произнесла она, словно разговаривая сама с собой.

– Это еще что такое? – спросила Джейн.

Грейс отвела взгляд от орлана и посмотрела Джейн в глаза:

– Просто все кажется таким эфемерным. Все. Жизнь. Мир. Знаешь, я помню свое детство так, будто оно было вчера. Тогда мне казалось, ничему нет предела. И жизнь будет длиться бесконечно. Но с каждым годом все вокруг кажется более значимым. Жаль, что я раньше всего этого не ценила. Очень жаль.

– Ты плохо себя чувствуешь? – встревожилась Джейн.

– Думаю, я просто чувствую, – отозвалась Грейс. – Жизнь такая короткая, Джей. И шанса прожить ее заново не будет.

– Звучит не слишком жизнеутверждающе.

– Не знаю, милая, не знаю…

Они снова зашагали по дорожке.

Грейс молчала. Потом подняла голову и произнесла:

– Не позволяй страху занять место в твоей жизни, Джей. Даже самое крохотное. Гони его изо всех углов. Борись с ним правдой и делай то, чего тебе хочется, пока еще можешь.

– Это совет? – спросила Джейн. – По-моему, за все время ты ни разу не дала мне ни одного конкретного совета.

– Наверное, это потому, что раньше я никогда и ни в чем не была твердо уверена.

* * *

Дело уже шло к вечеру, когда Джейн вернулась домой и обнаружила, что дверь в сад распахнута настежь, а Калеб работает во дворе. Он приспособил к делу портативный радиоприемник, который Джейн выкопала для него из коробки на чердаке, и дом оглашала рок-музыка, которую передавала одна из местных радиостанций. Остановившись на пороге, Джейн стала смотреть, как он работает.

Рубаха на Калебе промокла от пота и облепила спину, подчеркивая широкие плечи и узкие бедра. Движения у него были плавные и уверенные, доведенные практически до автоматизма. Он подрубал ежевичный куст, отрывал ветви от корней и бросал в сторону, на расстеленный кусок брезента. Потом рукой в перчатке брался за остатки стеблей и выдирал их из земли вместе с корнями. Затем вновь заносил изогнутый серп и подрубал следующий куст. За последнюю неделю Калеб расчистил приличный участок за ручьем. Джейн уже могла различить очертания того сада, каким он был когда-то.

Она вдруг поняла, что рано или поздно работы во дворе больше не останется и всему придет конец. Калеб уедет в Остин, как и собирался. Эта мысль наполнила ее печалью, которую она и сама не могла объяснить. Она ведь едва его знает.

Решив, что ей, наверное, просто нужно немного отдохнуть, Джейн закрылась в своей комнате, включила телевизор и приняла таблетку снотворного, которую дала ей Грейс. На канале «History» шла какая-то передача про Библию. Поначалу передача показалась Джейн интересной, но потом снотворное начало действовать, и сцены древних битв, разворачивающихся на фоне пустынных пейзажей, начали путаться и сливаться у нее в мозгу, так что очень скоро она совершенно потеряла нить повествования. Тогда Джейн принялась щелкать пультом, пока не наткнулась на какой-то канал, по которому весь день гоняли одну за другой серии последнего сезона реалити-шоу «Холостяк». Она поставила воспроизведение на паузу и отправилась на поиски съестного.

На подходе к кухне Джейн услышала писк сушилки, сигнализирующий о том, что сухое белье можно вынимать. Со двора по-прежнему неслась музыка. Джейн, пожалуй, еще не встречала мужчин, способных одновременно запустить стирку и делать работу на заднем дворе. Вот повезет же какой-то счастливице, подумала она, заглядывая в хозяйственную комнату, чтобы выключить сушилку. Пока она складывала белье, в голове вдруг образовалась странная легкость, а веки, наоборот, отяжелели. Джейн отнесла вещи в комнату Калеба, но уже на обратном пути к двери остановилась и схватила одну из его футболок. Потом зашла на кухню и взяла упаковку чипсов.

Снова очутившись у себя в комнате, Джейн разделась и натянула футболку Калеба. Ткань была еще теплой после сушки, и это было приятно. Потом Джейн забралась в постель с упаковкой чипсов и снова включила телевизор на воспроизведение. Снотворное, похоже, куда больше подействовало на ее аппетит и эмоциональное состояние, нежели на способность спать, и Джейн принялась один за другим поглощать чипсы, наблюдая за церемонией исключения потенциальных невест и размазывая по лицу слезы пополам с тушью для ресниц.

Несколько раз она машинально вытирала жирные руки о футболку. Вскоре весь перед был в рыжих следах пальцев, а Джейн все никак не могла остановиться. Охваченная каким-то полунаркотическим трансом, она бездумно поглощала чипсы и лила слезы, глядя, как счастливицы, которым предстояло остаться на шоу, одна за другой подходят к симпатичному блондину, чтобы получить из его рук заветную розу, и как вытягивается лицо неудачницы, которой предстояло уйти. Разочарование на лице отвергнутой женщины казалось Джейн отражением ее собственной судьбы. Ей вспомнилось, как Калеб, склонившись над гитарой, играл ту грустную песню в гостиной перед камином. Потом как он стоял перед ней без рубашки, мокрый до нитки, и с улыбкой смотрел ей в глаза, медленно расстегивая брюки.

Джейн потянулась взять еще чипсов, но пачка оказалась пуста. Она ведь только что ее открыла? Джейн запрокинула голову и перевернула пакет, и ей в рот посыпалась лавина рыжих крошек, половина которых в итоге оказалась на уже и без того перемазанной футболке Калеба. Именно в такой позе Джейн и сидела, когда послышался стук в дверь и она приоткрылась. Джейн застыла с пустым пакетом из-под чипсов в руках, глядя на стоящего на пороге Калеба. Того, похоже, открывшееся ему зрелище скорее позабавило, нежели возмутило, но Джейн готова была провалиться сквозь землю от стыда. Прежде чем она успела что-либо произнести или хотя бы опустить пустую пачку, Калеб хмыкнул, вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь. Джейн сгорела бы со стыда, если бы не снотворное, которое наконец начало действовать. Перед глазами у нее все поплыло, и она провалилась в милосердный сон.

* * *

Разбудил Джейн солнечный луч, который проник в окно спальни и медленно переполз по стене на ее лицо. Зевая и потягиваясь, она села на постели. Такой выспавшейся она не чувствовала себя очень давно. Однако едва ее взгляд упал на закрытую дверь спальни, как в мозгу вспыхнул образ Калеба, который появился на пороге и застал ее в его собственной футболке, усыпанной крошками. Джейн опустила глаза и увидела свои рыжие пальцы и жирные разводы на груди.

– О господи! – ужаснулась она вслух.

Джейн вскочила с кровати и поспешила в ванную к зеркалу, наступив босой ногой на пустой пакет из-под чипсов. Весь перед белой футболки был в рыжих отпечатках пальцев вперемежку с черными потеками туши. На лице тоже темнели разводы. Волосы были всклокочены. Но ужаснее всего выглядели губы, обведенные вокруг рыжим крошевом. Она походила на ополоумевшего циркового клоуна.

– Господи, неужели он видел меня в таком виде, – простонала она вслух, стягивая с себя футболку и включая воду.

Джейн приняла душ, переоделась, привела в порядок лицо и, собравшись с духом, распрямила плечи и отправилась на кухню. К счастью, Калеба там не оказалось. Рядом с кофеваркой обнаружилась записка, в которой говорилось, что ее завтрак в микроволновке. Сквозь приоткрытую дверь со двора доносилась музыка. Джейн налила себе кофе и села за стол, поглощенная своими мыслями.

Ты ведешь себя как последняя дура, сказала она себе. Боишься лишний раз вздохнуть в собственном доме, потому что тебя влечет к приятелю твоей покойной дочери. Это неправильно. Некоторых людей в принципе нельзя рассматривать в таком свете. Так ведь? Она понимала, что так нельзя, и все равно постоянно о нем думала. И футболку его именно поэтому вчера напялила. Чтобы почувствовать себя хотя бы чуточку к нему ближе.

Джейн допила кофе, сходила в ванную за футболкой, обработала ткань пятновыводителем, сунула в стиральную машину и запустила стирку. Проходя мимо открытой двери в комнату Калеба, она заметила на комоде детский альбом Мелоди. Джейн вошла в комнату и, взяв альбом в руки, присела на краешек кровати. Провела пальцами по шелковистой плюшевой обложке розового цвета, погладила кружевную ленточку, пришитую к корешку. Ей вспомнилось, как она выбирала этот альбом – в тот самый день, когда врач сказал ей, что у нее будет девочка. Вспомнилось, что, листая альбом в магазине для беременных, она представляла, как начнет вести на этих чистых страницах дневник их с дочерью будущей жизни. Мелоди, толкавшаяся у нее в животе, уже была ее лучшей подругой. С какой радостью и надеждой Джейн предвкушала, как будет заполнять альбом!

Джейн открыла обложку и посмотрела на свидетельство о рождении, приклеенное к первой странице. Отпечатки ножек новорожденной Мелоди казались следами крошечного ангела, на мгновение посетившего мир простых смертных. Перед глазами у нее все поплыло, и она сморгнула слезы.

Потом принялась переворачивать страницы, читая записи, сделанные ее собственной рукой много лет назад…

Первые десять дней жизни Мелоди.

Первый зуб, первое слово, первый шажок.

Чем дальше Джейн продвигалась, тем реже становились записи, пока не оборвались совсем на пятом году. Почему она перестала вести дневник? Растить ребенка в одиночку было нелегко, она крутилась как белка в колесе. Времени ни на что не хватало. У Джейн защемило сердце, все внутри ухнуло в черную бездну отчаяния. Господи, как бы ей хотелось повернуть время вспять и начать все сначала, попробовать изменить что-нибудь.

Одинокая слезинка упала на альбомный лист, бумага размокла и вспухла, чернила начали расплываться, размывая последнюю запись.

Ждем не дождемся завтра, когда наконец можно будет переехать в наш новый дом. Мелоди заставляет меня проезжать мимо него каждый раз, когда мы едем куда-то на машине. Она почему-то обожает «Destiny’s Child» и каждый раз, когда по радио передают «No, no, no», просит меня сделать погромче и начинает подпевать, а передают ее, кажется, чуть ли не через каждые две песни. Ей уже совсем скоро в школу, и я просто не представляю, как буду целыми днями без нее. Она моя маленькая помощница. Как же быстро летит время!

Закончив читать, Джейн подняла глаза и увидела, что на пороге стоит Калеб и смотрит на нее. Он прижимал бейсболку к груди, точно в знак почтения к ее горю.

– Надеюсь, ты не сердишься, – сказал он. – Я искал пустой ящик, в который можно было бы сложить мои вещи, и наткнулся на него.

Джейн закрыла альбом и утерла глаза.

– Все в порядке, – проговорила она.

Калеб надел бейсболку, вошел в комнату и присел на кровать рядом с ней. Матрас просел под его тяжестью, и Джейн слегка качнуло в его сторону.

– Очень трогательные записи. – Он кивнул на альбом у нее на коленях.

– Спасибо. Не знаю, почему я не стала продолжать дальше.

– Теперь у меня такое чувство, как будто я знал ее.

– Ты имеешь в виду, узнал ее лучше?

– Я должен кое в чем тебе признаться, Джейн, – вздохнул Калеб. – Мне просто ужасно стыдно перед тобой.

Джейн отложила альбом в сторону и облокотилась на спинку кровати. Калеб сидел, опустив голову, и смотрел в пол.

– Я не был знаком с Мелоди, – произнес он.

– То есть как это – не был знаком? – переспросила Джейн. – Это бред какой-то…

– Мы не были с ней знакомы, – покачал головой Калеб. – Я даже не знал, как ее зовут, пока… В общем, я узнал имя Мелоди уже после того, как ее не стало.

– Но я же видела тебя на кладбище. Ты оставил у нее на могиле серебряный доллар. Он до сих пор где-то у меня в сумке.

Калеб повернулся к ней. Лицо у него было печальное.

– Мне очень жаль, что я так и не успел с ней познакомиться. Действительно жаль.

– Ничего не понимаю.

– Сейчас объясню. В общем, я играл на углу у «Девилз кап», и однажды Мелоди проходила мимо и остановилась послушать. Она была очень красивая и в то же время очень несчастная. Я почувствовал в ней родственную душу. Я сыграл ей песню, а она бросила мне в чехол серебряный доллар. На следующее утро я пришел в «Девилз кап» и заказал у нее кофе. А этот доллар опустил в ее банку с чаевыми. Но в тот же день Мелоди снова проходила мимо меня и бросила доллар обратно мне в чехол. Это превратилось в нашу с ней маленькую ежедневную игру. Наверное, это был в некотором роде флирт. Но мы с ней не сказали друг другу ни слова.

Джейн окончательно ослабела и запуталась.

– Ты ни разу с ней не разговаривал?

Калеб печально покачал головой:

– Но я с самого утра начинал ждать, когда она появится. Это был лучший миг моего дня. Потом однажды утром я зашел в кафе, а ее там не оказалось. И на следующий день тоже. Когда прошла примерно неделя, я наконец спросил про нее, и мне рассказали, что произошло. Тогда я и узнал ее имя. Я отправился в библиотеку и нашел в газете объявление о похоронах. Они уже прошли, но я все равно пошел на кладбище. Хотел попрощаться с ней. И вернуть ей серебряный доллар.

Калеб умолк, и повисло долгое молчание. Из коридора слышалось жужжание стиральной машины. Джейн не знала, как реагировать. Она чувствовала себя опустошенной и какой-то потерянной.

– Почему ты мне не сказал?

– Честно? Потому что я эгоист. Когда ты предложила мне работу и кров, мне было необходимо и то и другое. Я боялся, что, если скажу правду, ты не станешь держать меня у себя. И мне ужасно стыдно за это, Джейн. Я же вижу, как ты терзаешься, пытаясь хоть что-то узнать о ней. Я больше не мог держать это в себе. Прости меня. Мне очень стыдно.

Джейн долго сидела молча, глядя в лицо Калеба, в его печальные глаза. Она видела, что ему не по себе от ее молчания, но не знала, что сказать.

– Она тебе нравилась?

– Нравилась.

– Тебя к ней тянуло?

– Меня тянет к тебе.

– Что?!

– Все, что нравилось мне в ней, я люблю в тебе.

У Джейн голова шла кругом, радость боролась с разочарованием и горем.

– Что ты такое говоришь?

– Джейн, я говорю, что меня тянет к тебе с тех пор, как я впервые тебя увидел. Я все время думаю о тебе. Каждую ночь. Я лежу в этой кровати и думаю, спишь ты или нет. Я не в состоянии выбросить тебя из головы и, если честно, не хочу даже и пытаться.

– Я не понима…

Калеб наклонился и закрыл ей рот поцелуем.

Джейн замерла, неподвижно держа руки на коленях. Сильные загрубевшие пальцы осторожно скользнули по нежной коже ее шеи, и она почувствовала мягкие губы на своих губах. От Калеба пахло мылом и потом. Где-то глубоко внутри ее вдруг воскресло давно забытое тепло и, разбежавшись по всему телу, достигло губ. Они слегка разомкнулись, впуская его внутрь. На вкус Калеб оказался восхитительным, как любой запретный плод. Выйдя из оцепенения, Джейн стянула с него бейсболку и, отбросив ее на пол, запустила пальцы в его густые волосы, притянула ближе и ответила на его поцелуй. Сила собственного желания ошеломила ее. Ей хотелось ощущать его вкус, чувствовать его целиком. Хотелось позволить ему овладеть ею. Здесь и сейчас.

Но тут пробившийся сквозь занавески солнечный луч коснулся ее сомкнутых век, и в душе закопошился крошечный червячок вины: Джейн не могла больше думать ни о чем, кроме как о том, что она целуется с парнем, который нравился ее дочери, на собственной постели Мелоди. Но хуже всего было то, что она не могла остановиться.

Джейн отстранилась от Калеба и поднялась на ноги.

Он вскинул на нее умоляющие глаза.

Джейн развернулась и, ни слова не говоря, бросилась из комнаты прочь. Она вбежала в кухню и, налив себе стакан холодной воды, залпом осушила его. Потом заперлась в ванной, зажгла свет и принялась рассматривать себя в зеркале. Губы у нее были красные и припухшие от желания. Джейн включила горячую воду, умылась и тщательно вытерла лицо, чтобы избавиться от чувства вины. Она почистила зубы, сплюнула и прополоскала рот лосьоном – не потому, что поцелуй Калеба был ей противен, а потому, что он был восхитителен. Закончив, она пошла в спальню, опустилась на край кровати и зарыдала, закрыв лицо руками. Джейн плакала, потому что скучала по дочери. Ведь сама она была жива, а ее дочь умерла. Джейн плакала, потому что ее жизнь не удалась, и доказательство этого было похоронено вместе с ее надеждами на их тихом кладбище, покоилось под мраморным надгробием, которое стоило ей бешеных денег.

* * *

Из комнаты Джейн вышла почти через час. Калеб сидел на кровати в той же позе, в которой она его оставила, и смотрел в пол. Джейн присела рядом и вздохнула. Прошло несколько минут. Никто из них не произнес ни слова.

– Ты что, так и сидел тут все это время?

Калеб кивнул.

– Прости, – сказал он. – Я идиот. Прости меня, пожалуйста. Это практически все, что я могу сказать.

– Дело не в тебе, – возразила Джейн. – Мне понравилось. Мне очень понравилось.

– Так в чем же тогда дело?

От переполнявших чувств у нее перехватило горло. Она лишь покачала головой и негромко произнесла:

– В моей дочери.

– Господи, прости меня, пожалуйста, Джейн. Я настоящий осел. Просто… мне было так одиноко и так тянуло к тебе, что я не сдержался. Я просто болван. Я могу дойти до пристани пешком, если тебе не хочется везти меня на паром.

– Не говори глупости, – ответила она. – Никуда ты не пойдешь.

– Правда?

– Правда. – Джейн взглянула на его лицо и почувствовала, что против воли улыбается, несмотря на горе. – Если ты уедешь, кто будет корчевать эту дурацкую ежевику?

Его лицо просияло. Калеб наклонился к Джейн, и на миг ей показалось, что он собирается ее обнять, но потом он, похоже, передумал и похлопал ее по коленке:

– Спасибо, Джейн.

– Только давай не будем делать из этого трагедию, ладно? – сказала она, привлекая его к себе и обвивая руками. – Мы оба взрослые люди и много чего пережили.

До чего же уютно было в его объятиях! Джейн подняла руку и смахнула слезинку, чтобы Калеб не заметил. Потом вздохнула и, отстранившись, отпустила его.

– И постарайся завтра утром не сжечь тост.

– Значит, завтра я снова готовлю тебе завтрак?

– Ну разумеется, – отозвалась она с улыбкой. – Уговор есть уговор.

* * *

В ту ночь Джейн долго лежала в постели без сна и думала.

Думала о безмолвной игре, в которую ее дочь играла с Калебом. О том, как каждый день она проходила мимо и бросала ему серебряный доллар, который накануне он оставлял в ее банке для чаевых. Интересно, в той записи, которую Мелоди сделала у себя на стене в «Фейсбуке», о том, что влюблена, она имела в виду Калеба? Или кого-то еще? И как бы могла повернуться жизнь, если бы они заговорили друг с другом? Быть может, у Мелоди появилась бы причина жить, надежда, которая помогла бы ей вырваться из вязкой трясины депрессии? Джейн слабо в это верилось. И все-таки она жалела о том, что этого не произошло.

При мысли о дочери, гниющей в деревянном ящике в земле, ей захотелось закричать. Закричать и сделать с собой что-нибудь ужасное. Но спустя столько лет переживаний у Джейн не осталось голоса кричать. И она не могла представить себе боль ужаснее.

В какой момент все пошло наперекосяк?

На каком перекрестке она свернула не туда?

На какие тревожные звоночки не обратила внимания?

Джейн лежала в постели, смотрела в темный потолок и жалела, что нельзя изменить прошлое. Время не хотело выпускать прошлое из своих цепких объятий. Мир продолжал вертеться, стрелки часов равнодушно бежали вперед.

Джейн знала, что Мелоди родилась с печалью в душе, подобно тому как другие дети появляются на свет с родимыми пятнами. Она и сама наверняка несла где-то внутри тайную склонность к этой тоске. Это было чем-то вроде генетического проклятия, которое разобщило мать с дочерью, проклятия, которое вынуждало ее лежать в темноте и терзать душу воспоминаниями.

Вынырнув из омута полуночных размышлений, ее мысли перескочили на Калеба. Джейн не могла выбросить из головы его поцелуй – ту решительность, с которой он сделал первый шаг. Сила его рук, мягкость губ – эта смесь опьяняла, и при одном воспоминании Джейн остро захотелось снова очутиться в его объятиях. Она попыталась вспомнить, что он ей сказал. Что он ее любит? Нет. Калеб сказал так: что нравилось ему в Мелоди, он любит в ней. А это совсем не то же самое. А еще он сказал, что лежит без сна ночами напролет, думая о ней. Интересно, спит ли он сейчас?

Если он ни разу даже не разговаривал с ее дочерью, значит ли это, что он все равно для нее, Джейн, табу? Разве так уж грешно с ее стороны попытаться найти хоть какое-то утешение в мужских объятиях? Кто ее осудит?

Джейн отбросила одеяло и встала с постели. Не успела она опомниться, как уже стояла перед дверью в комнату Калеба, положив руку на дверную ручку. Давай сделай это, подтолкнула она себя. Мы оба взрослые люди. Почему нет? Потому что он нравился Мелоди. Значит, это будет неправильно? Да. Нет. Может быть.

Джейн слегка повернула дверную ручку, заколебалась, потом осторожно вернула ручку на место и убрала руку.

* * *

На следующее утро она надела свой лучший деловой костюм и собрала чемодан на неделю. Калеб в кухне пил кофе и читал вчерашнюю газету. При виде нее он отложил газету на стол.

– Что такое? – спросила Джейн, наливая себе кофе.

– Просто я ни разу еще не видел тебя в таком виде.

– Тебе не нравится?

– Ну почему сразу «не нравится». Очень нравится.

– Правда?

– Ты сразу стала похожей на начальницу.

– Ну, – фыркнула она, – я ведь твой босс, так что, наверное, пора вести себя соответственно.

Джейн села за стол напротив Калеба. Он был без своей бейсболки, и волосы падали на лицо. Вид у него был немного усталый. Неужели он тоже вчера не мог уснуть, думая о ней, как и она, думая о нем?

– У тебя сегодня какая-то встреча? – спросил он.

– Нет, я уезжаю, – покачала головой Джейн.

– Уезжаешь?

– Да. Еду в Портленд, на конференцию по проблемам медицинского страхования. На всю неделю.

Джейн никогда не видела, чтобы мужское лицо в одно мгновение стало таким печальным. Калеб уставился в газету на столе.

– А-а, – протянул он. – Ясно.

Джейн порылась в сумочке и выложила на стол конверт.

– Что это? – спросил он, придвигая его к себе.

– Половина твоего заработка. Я сняла их со счета на прошлой неделе.

– Не обязательно было это делать. – Калеб отодвинул конверт.

– Обязательно! – отрезала Джейн. – Мне не нужно, чтобы ты оставался здесь только потому, что у тебя нет другого выхода. Только если ты сам этого хочешь. Нечестно держать друг друга в заложниках.

Калеб сглотнул и отвел глаза.

– Ты хочешь, чтобы я остался? – спросил он.

– Разумеется. – Джейн показалось, она увидела, как его губы слабо дрогнули в улыбке, но улыбка сползла с его лица, когда она добавила: – Мне же нужно, чтобы кто-нибудь привел мой двор в порядок.

– Ну да, – кивнул он. – Тогда ладно.

– Кроме того, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя здесь на привязи. В конверте ключ от дома и немного денег на еду и такси. В гараже есть велосипед, можешь ездить в город на нем, если тебе так больше нравится. В прошлом году я сменила на нем шины.

– Когда ты приедешь?

– Конференция продлится до пятницы. Но я могу остаться там и на выходные, посмотрим, как пойдет. Дома я буду самое позднее в воскресенье.

В глазах Калеба промелькнула боль. Джейн очень хотелось бы изгнать ее из его глаз. Хотелось взять его за руку и сказать, что все в порядке, что ей просто нужно время побыть наедине с собой и подумать. Но теперь в их отношениях появилась какая-то неловкость, которая не давала ей сделать даже столь крохотный интимный жест. Они как будто вновь стали незнакомцами.

– Мне будет тебя не хватать, – сказал Калеб.

Джейн с вымученной улыбкой кивнула.

Она знала, что тоже будет по нему скучать, но не могла позволить себе произнести это вслух. Она посмотрела на часы и поднялась:

– Думаю, мне пора, если я не хочу опоздать на восьмичасовой паром.

Калеб встал из-за стола:

– Я отнесу твой чемодан в машину.

Не обращая никакого внимания на ее возражения, он донес чемодан до машины и положил в багажник, а потом повернулся, чтобы попрощаться. Джейн видела, что ему хочется ее обнять, поэтому плюхнулась на водительское сиденье и поспешно захлопнула дверцу машины. Потом завела двигатель и опустила стекло. Калеб положил руку на крышу и посмотрел на нее. Вид у него был безмерно печальный.

– Я же не на Марс улетаю, – пошутила она.

– Знаю, – вздохнул он. – Мне просто не нравится, что между нами все стало так по-дурацки. Неправильно оставлять так.

– Все в полном порядке, – заверила его Джейн.

– Ну а мне так не кажется.

– Давай поговорим, когда я вернусь, ладно? – Джейн протянула руку и погладила его по щеке.

Калеб перехватил ее руку и прижал к губам. Когда он наконец выпустил ее, она почувствовала, что сердце у нее готово разорваться от нежности. Ей хотелось поцеловать его. Хотелось заглушить машину, затащить его обратно в дом и заняться с ним любовью. Узнать, каково это – лежать обнаженной в его объятиях и просыпаться, глядя в эти зеленые глаза.

Вместо этого Джейн дала задний ход и выехала из гаража. Калеб вышел за ней на подъездную дорожку. Она остановилась и, не снимая ноги с тормоза, посмотрела ему в глаза. У Джейн было такое чувство, будто она вот-вот заплачет, и она решила разрядить обстановку:

– Если окажешься в городе, будь другом, купи мне еще чипсов. А то я, похоже, все подъела.

Лицо Калеба на миг озарила улыбка. Джейн сохранила ее у себя в памяти и, переключив передачу, тронулась с места.

Но все же не удержалась и бросила один-единственный взгляд в зеркало заднего вида. Калеб стоял на дорожке и смотрел ей вслед. Он вскинул руку, как будто хотел помахать на прощание, потом опустил ее, и вскоре его уже нельзя было различить среди домов и деревьев. Джейн утерла слезинку и подумала, что, возможно, больше никогда его не увидит.

Часть вторая

Глава 8

Калеб вырубал ветви ежевики с таким ожесточением, как будто это они были повинны во всех несчастьях, которые обрушились на него. Стоя в самой гуще колючих зарослей, он принялся выдергивать их из земли голыми руками, пока до крови не ободрался. Жгучая боль накатывала волнами, но он был ей рад, потому что она заглушала тоску по Джейн. Калеб и сам едва ли мог бы объяснить причину, но ее отъезд разбил ему сердце.

Он ненавидел себя за то, что сказал Джейн неправду и заставил поверить, будто они с ее дочерью были знакомы, хотя на самом деле это было не так.

Ему вспомнился тот день, когда он впервые увидел Джейн в машине на кладбище. Он тогда испытал настоящее потрясение, настолько она была похожа на свою дочь – словно призрак самой Мелоди наблюдал за тем, как он стоит у ее могилы. Из опасения попасть в неловкую ситуацию Калеб сбежал и, поймав попутку, доехал до парома. Потом она появилась перед ним на тротуаре перед «Девилз кап», и его снова настигло ощущение дежавю. Сначала он принял ее за сестру Мелоди. Но потом, когда она сказала, что Мелоди была ее дочерью, Калеб почувствовал себя виноватым, потому что, хотя успел мимолетно увлечься Мелоди, к Джейн его потянуло куда сильнее. Как будто все то, что зацепило его в Мелоди, присутствовало в Джейн в еще более высокой концентрации.

И тем не менее он снова сбежал. Почему? Потому что по-другому реагировать на неловкие ситуации не научился. Но когда Джейн отыскала его на площади и привезла к себе домой, это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой. Калеб боялся, что, если признается, что на самом деле не был знаком с ее дочерью, она не станет держать его у себя. А теперь его собственное вранье все испортило. И еще тот дурацкий поцелуй. Чем он только думал? Да еще и на постели ее дочери. Надо же быть таким идиотом. И вот Джейн уехала, и никакой надежды больше не осталось.

Он стоял в кустах ежевики, ободранный и запыхавшийся, пленник в колючей тюрьме, которую соорудил собственными руками.

Калеб тяжело дышал, глаза щипало от пота.

Или то были слезы?

Он развернулся и, продравшись сквозь колючки, бросился в дом. Направившись прямиком к себе в комнату, схватил гитару, плюхнулся на кровать и принялся играть. Он играл песни, которые помнил наизусть, – песни о разбитом сердце и утраченной любви. Но потом, когда его стало понемногу отпускать, под пальцами начала рождаться новая мелодия, еще более печальная, пронизанная раскаянием. И все равно Калеб не мог не вплести в нее слабую нотку надежды, стремление начать все заново. Не только ради него самого, но и ради Джейн. Слишком часто мелькало в ее глазах выражение боли, которое ему хотелось стереть. Но, пожалуй, он лишь сильнее растравил ее.

* * *

Наутро руки распухли и саднили.

Калеб больше часа сидел за столом перед тарелкой с нетронутой яичницей и смотрел на конверт с деньгами, которые оставила ему Джейн, а когда сделал наконец глоток кофе, то оказалось, что тот давно остыл. Калеб поднялся и выплеснул холодный кофе в раковину. Потом остановился перед окном и стал смотреть на пустую дорогу.

Он отправился во двор и взялся за работу, но даже в перчатках ладони болели невыносимо. Промучившись с час, он остановился, чтобы оценить, как далеко успел продвинуться. Двор оказался намного больше, чем ему представлялось изначально, без посторонней помощи тут явно не управиться. Но хуже всего было то, что на расчищенных местах уже пробивались новые ежевичные побеги. Калеб стянул с рук перчатки и швырнул их на землю.

Вернувшись в дом, он схватил два пластиковых мешка для мусора, вставил один в другой и побросал туда всю одежду, которую уже успел поносить, а также свои немногочисленные пожитки. Неношеные вещи он выложил на постель вместе с ярлыками, чтобы Джейн могла вернуть их обратно в магазин. Потом спрятал гитару в чехол и положил рядом с одеждой. Может, ее тоже удастся вернуть назад.

В кухне он пересчитал содержимое конверта. Там оказалось три тысячи двести долларов новенькими хрустящими купюрами. Он отсчитал пять сотенных, сложил их пополам и спрятал в карман. Оставшиеся две семьсот сунул обратно в конверт и оставил на столе. Закинув мешок с вещами на плечо, он вышел на крыльцо и запер дверь, а ключ спрятал под камнем на клумбе. Потом, распрямившись, поднял руку и положил ладонь на запертую дверь, словно благословляя приютивший его дом. Пусть она будет счастлива. Потом Калеб развернулся и зашагал по улице.

Перед ним расстилалось серое полотно дороги, обсаженной по краям деревьями. Серый асфальт слегка парил на солнце. Послышался шум приближающейся машины, и Калеб, отступив в сторону, вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем, но машина пронеслась мимо и исчезла за холмом.

Вдоль дороги тянулись глубокие канавы, заросшие все теми же злополучными ежевичными кустами. Они словно преследовали его, укоряя недоделанной работой. Он подумал о Джейн. Ему вспомнились ее густые волосы, которые слегка стояли торчком слева, когда они каждое утро пили вместе кофе. Вспомнился юмор, всегда готовый вспыхнуть смешливыми искорками в ее глазах, ее губы, готовые в любой миг дрогнуть в саркастической улыбке. Калеб до сих пор помнил их вкус. Чего бы только он не отдал за то, чтобы они встретились при других обстоятельствах!

Из задумчивости его вывел пронзительный женский крик, и он замер на обочине, прислушиваясь, чтобы определить направление.

Крик раздался снова. Но откуда?

Ага, он доносился из-за деревьев.

К тому времени, когда мешок с одеждой приземлился на асфальт, Калеб уже со всех ног несся через дорогу. Перемахнув через канаву, он угодил прямиком в изгородь из колючей проволоки, которую было не видно из-за кустов, и, выпутываясь, умудрился распороть себе бедро. По ноге потекло что-то теплое и липкое, но он не обратил на это внимания и, наклонившись, проскользнул между двумя рядами проволоки и побежал туда, откуда доносился крик.

Вскоре лес поредел, и он очутился на небольшом огороженном пятачке, посреди которого стоял одинокий козел, привязанный цепью к колышку. На вытоптанной земле вокруг не было ни травинки.

Склонив голову набок, козел устремил взгляд на Калеба и пронзительно заблеял. Калеб готов был поклясться, что он кричал: «Не-е-ет!»

– Ты что, надо мной смеешься? – с трудом переводя дух, спросил Калеб и, упершись ладонями в бедра, обвел взглядом эту жалкую картину.

Козел натянул цепь и принялся обнюхивать бесплодную землю, точно просил о спасении на единственном доступном ему языке.

Калеб приблизился к загородке.

– Ты тут так умрешь с голодухи, приятель. Как ты смотришь на то, чтобы перебраться туда, где тебе будет что пощипать?

Пятачок был обнесен ржавой проволочной сеткой, прицепленной к разболтанным деревянным шестам. Калеб без труда вытащил один из них из земли, распутал сетку и очутился внутри. Он успел сделать несколько шагов по направлению к колышку, к которому был привязан козел, когда краем глаза заметил, как промелькнуло что-то черное, и вовремя вскинул голову, чтобы увидеть, что козел несется на него, угрожающе опустив рога. Калеб пулей рванул обратно, налетел на загородку, у которой вынужден был остановиться, вжавшись в сетку и глядя, как козел неумолимо приближается, выставив рога. Цепь натянулась до предела и дернула животное назад. Козел с блеяньем завалился на землю в нескольких шагах от того места, где стоял его незадачливый спаситель.

– Вот ведь злобная скотина! – выругался Калеб.

Козел поднялся на ноги и принялся водить носом по земле, как будто надеялся обнаружить что-нибудь съестное. Под клочковатой шерстью просматривались ребра. Калеб бочком попятился вдоль сетки, пока не очутился за пределами загородки. Нарвав с ближайших кустов охапку веток и листьев, он вернулся с добычей обратно к сетке. Козел встрепенулся и натянул цепь до предела, глядя на Калеба со странной смесью мудрости и озорства, неожиданной в животном его породы. Внимательно следя за тем, чтобы случайно не очутиться в зоне досягаемости козлиных рогов, Калеб размахнулся и зашвырнул приношение за загородку. Козел подскочил к ветвям и набросился на еду.

Хруст веток на его зубах Калеб перестал слышать, только когда выбрался на дорогу.

* * *

Преодолев несколько миль, Калеб добрался до терминала. Паром, оглушительно гудя, уже отчаливал от пристани, и машины выстроились в очередь на следующий рейс. Калеб знал, что долго им ждать не придется. Он круто развернулся и зашагал в город. Когда он переступил порог хозяйственного магазина, то обнаружил за кассой все того же бессменного Ральфа, который, казалось, никуда и не уходил. Единственным свидетельством течения времени был более свежий выпуск «Оружия и боеприпасов» на прилавке.

Ральф мгновенно узнал Калеба и кивнул в знак приветствия.

– Как так получается, что каждый раз, когда ты сюда заглядываешь, у тебя такой вид, будто ты танцевал с медведем? – поинтересовался он.

Калеб осмотрел свои разодранные, в пятнах крови штаны и исцарапанные ежевикой руки.

– Хороший вопрос, – отозвался он. – Как так получается, что каждый раз, когда я сюда заглядываю, вы читаете один и тот же журнал?

Ральф покосился на «Оружие и боеприпасы» и улыбнулся:

– Просто стараюсь быть в струе, вот и все. Хочу вот купить сыну новый «ЗИГ-зауэр», пока эти бездельники из Вашингтона их не запретили.

– Думаю, волноваться вам не о чем, – нейтральным тоном отозвался Калеб. – Буду очень сильно удивлен, если эти бездельники из Вашингтона хоть что-то доведут до конца.

Ральф согласно закивал:

– Ну, как у тебя продвигаются дела во дворе?

– Не слишком быстро, – признался Калеб. – Эта чертова ежевика вырастает быстрее, чем я успеваю ее выкорчевывать.

– Да, эта зараза если уж во дворе завелась, то пиши пропало, – покачал головой Ральф. – Расползется повсюду, как инопланетная слизь. Я как-то раз видел, как ветку разрезали натрое и оставили на земле. Через три дня там уже росло три новых ежевичных куста. Они как черви. Разрежь одного пополам – получишь два. Нужно с корнями выкорчевывать. У нас есть средство, которое помогает против новой поросли, пока она еще зеленая. Но если кусты разрослись, боюсь, им оно уже нипочем. Но без перчаток работать все равно нельзя. У нас как раз есть такие, которые доходят до самого локтя и закрывают руки.

Ральф провел Калеба по магазину и помог загрузить в тележку несколько канистр «раундапа»[4] и желтые кожаные перчатки по локоть длиной. Когда он уже пробивал покупку, Калеб оглянулся по сторонам и спросил:

– А корм для коз у вас есть?

– Для коз?

– Угу.

– Коз, вообще-то, потому и заводят, что они едят все что угодно.

– И землю тоже?

– Ха! У меня на глазах один такой объел шину на тракторе.

– А ежевику они тоже едят?

– Наверняка.

Ральф закончил пробивать купленное, и Калеб расплатился двумя из тех пяти сотенных купюр, которые взял из конверта. Спрятав сдачу в карман, он сунул перчатки в мешок с одеждой и снова закинул его на плечо. Потом подхватил канистры с «раундапом».

– Здесь где-нибудь поблизости можно поймать такси? – спросил он. – Или лучше вызвать?

– У парома их всегда тьма-тьмущая. Как выйдешь из магазина, иди прямо по дороге. Тут совсем недалеко.

– Спасибо. – Калеб двинулся к двери.

– Передай Джейн, пусть даст мне знать, если надумает продавать дом, – окликнул его Ральф. – Я буду держать руку на пульсе.

Калеб остановился и оглянулся:

– Обязательно передам.

* * *

Такси довезло Калеба до самого дома. Он расплатился с таксистом и поблагодарил его. Потом сложил свой груз на крыльце, достал ключ из тайника, в котором его оставил, и открыл дверь. Снова собрал вещи и занес их в дом.

Очутившись в своей комнате, он вывалил одежду из мешка на кровать и вместе со всем остальным разложил обратно по ящикам комода. Затем отправился в кухню и вернул то, что у него осталось от пятисот долларов, в конверт, приложив к ним чеки за покупки и проезд в такси. Покончив с делами, он взял из вазы с фруктами пару яблок и рассовал их по карманам. Потом нашел велосипед Джейн и выкатил его из гаража.

Убедившись, что не забыл ключ от дома, он закрыл дверь гаража изнутри и, пока она опускалась, проскользнул под ней. Потом оседлал велосипед и покатил по улице.

Когда дома́ по обеим сторонам дороги сменились деревьями, ориентироваться стало не на что, и Калебу пришлось напрячь память, чтобы найти то самое место. Когда ему это все-таки удалось, он слез с велосипеда, спрятал его в канаву, чтобы не видно было с дороги, и поднырнул под колючую проволоку. На этот раз блеяния не было слышно, – наверное, за время его отсутствия кто-то успел прийти и освободить несчастного козла или хотя бы перевести его на новое пастбище. Однако козел обнаружился на том же месте, где Калеб его оставил. Он лежал на земле, а от охапки веток не осталось и следа.

Калеб замедлил шаги и огляделся по сторонам.

Вверх по склону холма тянулась заросшая тропинка, но ни дома, ни какой-либо другой постройки поблизости видно не было. Калеб зашел за ограждение, держа на вытянутой руке яблоко. Козел вскочил и двинулся в его направлении, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы бросить на Калеба подозрительный взгляд. Подойдя поближе, он шумно обнюхал яблоко и носом столкнул его с ладони Калеба. Яблоко шмякнулось на землю, и козел, опустив голову, расправился с ним в три укуса. Потом вскинул голову, ожидая добавки. Калеб протянул руку и похлопал его по голове.

– Так, приятель, а теперь без резких движений, – сказал он и хладнокровно двинулся к центру загона.

Ухватившись за колышек обеими руками, Калеб поднатужился и вытащил его из земли. Потом, держа колышек в руках, двинулся к выходу из загона. Козел засеменил следом. Едва они очутились за загородкой, Калебу пришлось тащить козла за цепь, потому что он то и дело останавливался, чтобы ухватить какую-нибудь зелень, попадавшуюся на пути. Доведя козла до изгороди и выманив за колючую проволоку с помощью оставшегося яблока, Калеб вытащил велосипед из канавы. Потом обмотал цепь вокруг рамы, надежно закрепил колышек во флягодержателе, уселся в седло и покатил по улице, держа руку с яблоком на отлете. Козел припустил следом, звонко цокая копытцами по асфальту, длинная цепь со звоном волочилась за ним. Велосипед был крепкий, горный, и Калеб медленно ехал вперед на пониженной передаче. Но козел все равно выбился из сил и начал отставать, благо свободный конец цепи был длинным. В конце концов Калеб сунул яблоко обратно в карман и обеими руками взялся за руль. Дальше их небольшая процессия уже продолжала передвигаться на удобной скорости.

Мимо проехал микроавтобус, Калеб разглядел три бледных лица, прилипших к заднему стеклу. Должно быть, они являли собой странное зрелище на этой пустынной дороге: велосипедист, тянущий за собой на цепи козла. Небо заволокло темными тучами, начал моросить мелкий дождь, и мысли Калеба неминуемо вернулись к Джейн. Он засмеялся, вспомнив выражение ее лица, когда он открыл дверь и застукал ее с пустой пачкой из-под чипсов над головой. Он тогда постучался, перед тем как войти, и готов был поклясться, что услышал из-за двери «войдите». Непонятно, кто из них двоих в итоге смутился сильнее. Хотя Джейн выглядела так мило, сидя в слезах и в крошках перед телевизором, по которому шло дурацкое реалити-шоу. И если ему не показалось, на ней в тот момент была его футболка. Разве это не значит, что он ей нравится?

Велосипед резко и неожиданно остановился, и Калеб кувырком полетел через руль на мостовую. Соскребя себя с асфальта, он отряхнул грязь с ободранных локтей, радуясь, что успел прикрыть ими лицо. Потом оглянулся назад и увидел, что велосипед валяется на боку, а рядом, упершись всеми четырьмя копытами в асфальт, стоит козел. Калеб двинулся в его сторону:

– Ах ты, паршивец маленький!

Козел угрожающе наклонил голову, как будто собирался броситься.

Калеб остановился:

– Ладно-ладно, без резких движений. Я на твоем месте, наверное, тоже разозлился бы, если бы не знал, куда меня ведут. Но пытаться меня убить не стоит. Мы уже почти приехали, и честное слово, тут куда лучше, чем в твоем загоне. Вот. Держи еще яблоко.

При виде подношения козел смягчился. После того как с яблоком было покончено, они мирно двинулись дальше.

Только теперь Калеб вел велосипед рядом.

Глава 9

Джейн сидела за столиком их страховой компании в банкетном зале отеля «Ред лайон» и слушала, как докладчик монотонным голосом перечисляет последствия от принятия закона о доступной медицинской помощи для рынка добровольного медицинского страхования. Полутемный зал казался морем бледных лиц, обращенных к сцене, на которой на фоне голубоватых слайдов «Пауэрпойнта» темнел силуэт докладчика. Интересно, почему нельзя было выразить все то же самое двумя словами «мрачный оптимизм». Впрочем, кто тогда стал бы сидеть на этой нудной лекции?

Мысли ее перекинулись на Калеба, как это случалось практически в любую свободную минуту ее четырехдневного пребывания в Портленде. Ведь наверняка же забрал деньги и уехал, с упавшим сердцем подумала Джейн. Она понимала, что рискует, выдавая Калебу его заработок, но удерживать его с помощью этих денег в заложниках ей претило. И потом, может, оно и к лучшему, если его не будет, когда она вернется. Наверное, пора уже перестать пережевывать последние дни дочери и жить дальше.

Но где-то в глубине души теплилась надежда, что он остался. Джейн уже по нему скучала. Ей не хватало ежеутренних подъемов с предвкушением того, как они увидятся за утренним кофе. Она уже успела пожалеть о своем отъезде. Как там сказала Грейс? «Не позволяй страху занимать какое-то место в твоей жизни. Даже самое крохотное». Ну почему она тогда ночью не открыла дверь его комнаты? Почему не забралась к нему в постель?

Джейн представила, как сильные руки Калеба обвиваются вокруг нее, вообразила его губы на своих губах. Лицу стало жарко. Он ведь поцеловал ее. Сделал первый шаг. Что побудило ее остановить его? Чувство вины, напомнила она себе. Хотя, наверное, ее реакция оказалась чересчур резкой. Теперь, когда Джейн знала, что Калеб и ее дочь никогда не были близки, что они и знакомы-то в полном смысле этого слова не были, она задавалась вопросом, почему все еще боится.

Джейн почувствовала легкое прикосновение к щиколотке. Она вскинула глаза, и мужчина, сидевший рядом, улыбнулся ей. У него была довольно привлекательная холеная внешность, но дорогой пиджак не мог скрыть внушительного брюшка, а воротник сорочки безжалостно врезался в шею, выдавая любителя вкусно поесть.

Мужчина склонился к ней и шепнул:

– Захватывающее времяпрепровождение, не правда ли?

– Да уж, увлекательнее только смотреть, как сохнет краска, – отозвалась Джейн.

– Вы живете тут же, в отеле? – спросил он.

– Да. Я из Сиэтла.

– А я прикатил аж из самого Финикса. Меня зовут Тони.

– Джейн.

– Приятно познакомиться, Джейн. Я был вчера на вашем мастер-классе по взаимодействию с клиентами. Может, поужинаем сегодня?

Тон мужчины недвусмысленно намекал, что его интересует отнюдь не только ужин. Он был привлекателен, но не во вкусе Джейн. Она всегда чувствовала себя в обществе мужчин не слишком уютно. Дамы из «Ал-Анона» шутили, что она специализируется исключительно на первых свиданиях. Мужчины никогда не казались ей особенно интересными. За их фасадами неизменно скрывалось ощущение грустного отчаяния, как будто у них в жизни не было никакой цели. Никакой искорки. Никакой жизни.

– В другой раз, – ответила она.

– Бросьте. – Он склонился ближе. – Вы сами сказали, что вам скучно. Так почему бы не провести вечер с пользой?

– У меня есть парень, – ответила Джейн, жалея, что это неправда.

Мужчина с ухмылкой поднял руку, продемонстрировал обручальное кольцо на безымянном пальце и подмигнул:

– Все останется сугубо между нами.

Джейн посмотрела на него. Он вскинул брови, ожидая ее ответа. Внезапно ей остро захотелось очутиться дома, рядом с Калебом, сидеть с ним у камина и слушать, как он играет на гитаре. Ощущать запах его разгоряченного тела, когда он возвращается со двора. Слышать его голос. Видеть его глаза.

– Хорошо, – произнесла она вслух. – Встретимся в ресторане в восемь.

Мужчина улыбнулся, как будто выиграл приз.

Джейн захлопнула ежедневник и сунула его в сумочку. Потом подмигнула соседу, извинившись, выбралась из-за стола и вышла из банкетного зала.

* * *

В половине девятого вечера Джейн стояла на верхней палубе парома, несшего ее по волнам бухты Эллиотт домой. При мысли о назойливом типе из Портленда, который в это самое время с нетерпением ждал ее в баре, она фыркнула. Бедная его жена!

Погода стояла ясная, и вечернее небо было усеяно звездами, хорошо различимыми, несмотря на рыжее зарево огней ночного города за кормой. Джейн полной грудью вдохнула прохладный воздух и тряхнула головой, чувствуя, как свежий ветер ласково ерошит ей волосы. Казалось, что паром движется слишком медленно. Как никогда медленно.

По радио объявили, что они подходят к острову Бейнбридж. Джейн вернулась к своей машине и стала ждать, когда паром причалит. Ее охватила нервозность. А вдруг Калеба не окажется дома? А вдруг она вернется и обнаружит, что в доме темно и пусто? Стоявшая следом за ней машина загудела, и Джейн, очнувшись, снялась с тормоза, съехала с пандуса и поспешила домой.

Заезжая в гараж, Джейн в свете фар заметила, что велосипед стоит не на том месте, где она его оставляла. В груди у нее забрезжил слабенький огонек надежды. Она заперла машину и направилась к двери, но перед дверью остановилась и занесла руку, чтобы постучать. А вдруг она его напугает? Или, того хуже, у него кто-нибудь окажется в гостях? Эта мысль заставила ее содрогнуться. В конце концов она приняла решение просто войти и крикнуть из передней, что приехала. Едва Джейн открыла дверь, как услышала доносившийся из гостиной гитарный перебор и почувствовала, как ее губы сами расплываются в улыбке.

Калеб сидел у горящего камина, всецело поглощенный своей музыкой. Он не только не слышал, как Джейн въехала в гараж, но, судя по всему, даже не заметил, как она вошла в комнату. Джейн долго стояла, глядя, как он мурлычет что-то себе под нос в такт гипнотической мелодии, видимо подбирая слова, которые легли бы на музыку.

Она кашлянула, и Калеб вскинул голову. В свете огня его глаза блеснули, как будто он плакал.

Неужели он плакал о ней?

Калеб убрал гитару в футляр, спокойно поднялся, пересек комнату и заключил ее в объятия. В его напряженном теле угадывалось желание, волосы пахли уличной свежестью. Отстранившись и взглянув на него, Джейн прочитала в глазах Калеба вопрос и улыбнулась в ответ, безмолвно сообщая ему, что вернулась раньше времени ради него.

Он наклонился и невесомо коснулся губами ее губ.

По спине Джейн побежали мурашки, ноги подкосились.

Она запрокинула голову и поднялась на цыпочки, не отрываясь от его губ. Одной рукой обвила его за шею и притянула еще ближе к себе, а другая скользнула ему за спину и сжала ягодицу. Губы у Калеба были сладкие и пахли кофе и карамелью, Джейн едва не задохнулась от острого желания всей кожей ощутить его обнаженную кожу и исследовать языком каждый квадратный дюйм его тела.

Она уже собиралась тащить его в спальню, когда в дверь постучали.

– Это что, шутка? – покачала головой Джейн, глядя ему прямо в глаза. – В самый подходящий момент! Надеюсь, ты никого не ждал в гости?

– Только мою любовницу, – с хулиганской ухмылкой отозвался Калеб.

– Надеюсь, она любит смотреть. – Джейн шутливо оттолкнула его. – Потому что делиться я не намерена.

Стук послышался снова, на этот раз громче.

– Только не говорите, что вы хотите мне что-нибудь продать в такое время, – возвысила Джейн голос, щелкнув замком и открывая дверь.

На пороге стоял полицейский. Его напарник топтался на ступеньках, а перед домом была припаркована патрульная машина. Офицер поверх плеча Джейн заглянул в дом, оценивая обстановку.

– Добрый вечер, мэм. К нам поступила жалоба на семейную ссору.

– На семейную ссору?!

– Так точно, мэм. Кто еще, кроме вас, находится в доме?

– Только я и мой… мой бойфренд.

– Не возражаете, если мы заглянем внутрь?

Джейн посмотрела на полицейского. Он был совсем молоденький, с жидкими светлыми усиками над тонкой верхней губой. Ни дать ни взять старшеклассник, отрабатывающий практику в полиции. Интересно, когда это она успела настолько постареть, что стала старше полицейских? Потом она перевела взгляд на его напарника и увидела, что тот еще младше.

– Эй, – удивилась она вслух, – а ты разве не сын Элис Макнайт?

– Да, мэм, – смутился тот.

– Господи, и когда только ты успел стать полицейским? Я помню те времена, когда ты еще пешком под стол ходил!

– Мэм, – оборвал ее старший, – мы хотели бы пройти внутрь, если вы не возражаете.

– Ради бога, – ответила Джейн, отступая в сторону. – Думаю, вы ошиблись адресом, но зайдите и убедитесь во всем сами.

Полицейские прошли в дом, поскрипывая портупеями. У того, что был помладше, на поясе зашелестела рация, и он прикрутил громкость. На пороге гостиной появился Калеб, вопросительно глядя на полицейских.

– Что-то случилось?

Джейн открыла было рот, чтобы объяснить ситуацию, но старший полицейский не дал ей и слова сказать.

– Мы приехали на вызов.

Вид у Калеба сделался недоуменный.

– Я играл на гитаре, но моя игра не могла никому помешать. Вы точно не ошиблись адресом?

– Вы оба здесь проживаете? – спросил полицейский.

Джейн с Калебом ответили в один голос:

– Да!

– Нет!

Офицер подозрительно прищурился:

– Нам звонили с жалобой на женские крики.

– Кто звонил? – поинтересовалась Джейн.

– Обеспокоенные соседи.

– Если это была миссис Паркер из соседнего дома, она вечно разводит драму на ровном месте.

– Не возражаете, если мы быстро здесь все осмотрим? – спросил полицейский.

– Я знаю, в чем дело, – засмеялся Калеб. – Это все чертов козел.

Вид у Джейн стал даже более озадаченный, чем у полицейских.

– Какой козел? – спросила она.

Калеб ткнул пальцем на раздвижную дверь:

– Он там, на заднем дворе. Я привел его, чтобы он помог мне очистить двор от ежевики. Думал, он кричит от голода, но, похоже, ему просто не нравится быть на привязи.

Офицер перевел взгляд с Калеба на Джейн и обратно.

– Сэр, если не возражаете, пройдите, пожалуйста, с моим напарником.

– Зачем? – спросил Калеб.

– Он должен задать вам несколько вопросов.

– Вы хотите допросить нас отдельно друг от друга, а потом проверить, совпадают ли показания, так?

– Это не займет много времени, сэр, – произнес тот, что был помладше. – Идемте со мной.

Джейн на мгновение встретилась глазами с Калебом, прежде чем полицейский вывел его на крыльцо. Потом старший полицейский подошел к Джейн и перекрыл ей обзор.

– У вас все в порядке, мэм? – спросил он.

– Все в полном прядке, – заверила его Джейн. – Это какое-то недоразумение. Я только что приехала из Портленда. Буквально десять минут назад.

– В доме есть еще кто-нибудь?

– Нет.

– Что это за козел, о котором говорил ваш приятель?

– Это вы у Калеба спрашивайте.

– Этим сейчас занимается мой напарник. А я задал вопрос вам.

– Когда четыре дня назад я уезжала из дому, никакого козла у нас не было.

И тут откуда-то с заднего двора донесся пронзительный крик. Полицейский инстинктивно схватился за кобуру. Велев Джейн не двигаться с места, он торопливо выглянул на крыльцо и приказал своему напарнику оставаться с Калебом. Затем подошел к раздвижной двери, открыл ее и скрылся в темноте.

– Дурдом какой-то, – пробормотала Джейн.

Снова послышался крик, на этот раз громче, поскольку обе двери были открыты. Джейн перехватила взгляд Калеба, но тот лишь пожал плечами.

Минуту спустя полицейский вернулся и закрыл за собой дверь. Потом со сконфуженным видом подошел к Джейн и выдавил кривую улыбку.

– Простите, что потревожили, мэм. – С этими словами он вышел на крыльцо. Извинившись перед Калебом, они с напарником двинулись к машине.

– Что это было? – донесся до Джейн голос полицейского помоложе.

– Парень сказал правду. На лужайке за домом пасется козел.

Закрыв дверь и вновь оставшись в прихожей одни, Джейн с Калебом переглянулись и дружно захохотали.

– Видел бы ты, как он схватился за пистолет, – всхлипывая, выговорила Джейн.

– А ты бы видела, какие у второго стали глаза. Размером с плошки!

– Где ты вообще взял этого козла?

– Нашел.

– Нашел? – вскинула бровь Джейн.

– Ну, если совсем честно, я его взял в долг.

– Как можно взять в долг козла?

– Я нашел его в лесу и привел домой.

– Значит, ты его украл?

– Нет, я его взял в долг.

– А его хозяин в курсе, что козел у тебя?

– Нет, но он умирал с голоду.

– Тогда ты его украл.

– Ладно, пусть будет украл. Но видела бы ты, сколько ежевики я уничтожил с его помощью. Он ест без остановки. Ты глазам своим не поверишь. Мы почти закончили, можно уже начинать рыхлить землю и засевать траву.

– Завтра же отведи козла туда, откуда взял.

Калеб вплотную приблизился к Джейн:

– Давай про завтра поговорим завтра.

– А о чем ты хочешь поговорить сегодня? – поинтересовалась она.

Уголки губ Калеба дрогнули.

– Я вообще не хочу ни о чем говорить.

– Совсем? – (Он кивнул.) – Тогда что же ты собираешься делать?

– Все, – ответил он.

– Серьезно?

– Серьезно.

– И что же именно?

Едва этот вопрос сорвался с ее губ, как Калеб накрыл их своими, и она мгновенно позабыла обо всем. Джейн больше не стояла в прихожей, она больше не находилась на планете Земля. Его ладони скользнули к ее груди, мускулистые бедра прижались к ее бедрам, и сквозь плотную ткань джинсов она ощутила между ними нечто твердое. Не давая Калебу развернуться, Джейн потянула его за собой в спальню, отрываясь от него лишь для того, чтобы сделать несколько шагов, после чего снова останавливаясь, чтобы опять поцеловать его. Он на ходу через голову стянул рубашку и отшвырнул ее в сторону, так что под гладкой кожей на груди пробежала волна мускулов, потом вновь стиснул ее плечи и впился в губы поцелуем. Джейн вывернулась и сделала еще несколько шагов, торопливо расстегивая блузку. Внезапно они оказались на пороге ее комнаты. Действительно ли она хочет идти дальше? Не придется ли ей потом пожалеть об этом?

Калеб включил свет.

Джейн покачала головой и выключила его.

Он на ощупь расстегнул на ней лифчик, высвобождая груди. Потом наклонился и обхватил губами сосок.

Джейн не верилось, что это происходит на самом деле. Она была охвачена смесью возбуждения и страха. А вдруг он в ней разочаруется? Вдруг она окажется не так хороша в постели? Ведь у нее давно уже не было практики. Слишком давно.

Джейн запустила пальцы в его густую шевелюру. Сквозь открытую дверь из коридора проникал свет, и она различила мускулы у него на спине. Калеб принялся расстегивать на ней брюки. Потом спустил их с ее бедер и потянул вниз. Она переступила ногами и осталась стоять перед ним обнаженная, если не считать трусиков.

Он на пятнадцать лет тебя моложе, напомнила она себе. А вдруг твое тело его разочарует? Вдруг он привык к двадцатилетним нимфам, которые знают толк в этом деле? А вдруг у него нестандартные вкусы? А вдруг. А вдруг. А вдруг.

Пока в голове у нее лихорадочно крутились все эти мысли, Калеб выпутался из джинсов и остался перед ней в красноречиво топорщившихся боксерах. От этого зрелища Джейн охватила дрожь возбуждения. Калеб потянул ее к кровати, она опустилась на постель, и глаза ее оказались вровень с его талией. Джейн запустила пальцы под резинку боксеров и провела по гладкой коже ногтями. Калеб слабо шевельнулся в нестерпимом предвкушении. Тогда она потянула резинку вниз, и он предстал перед ней во всем своем великолепии. Всю нервозность, всю нерешительность Джейн как рукой сняло при виде этого зрелища.

Она обхватила его член ладонями и взяла в рот. Калеб содрогнулся и простонал. Опустив руку, он подставил ладонь под ее грудь. Вторую руку он положил ей на затылок и принялся руководить ее движениями. Рука Джейн скользнула к его мускулистой ягодице и сжала ее. Теперь она почувствовала, что его член затвердел еще сильнее. Уже не в силах сдерживаться, Калеб высвободился и повалил ее на постель, а сам очутился сверху. Они снова принялись целоваться. Поначалу он целовал ее нежно и медленно, но постепенно поцелуй становился все более и более страстным. Калеб осторожно прикусил ее губу, и Джейн почувствовала, как вся напряглась, предвкушая продолжение. Он оторвался от ее губ и скользнул ниже, к шее, а оттуда по обнаженной груди к животу и бедрам.

О да! Именно туда, куда ей хотелось.

Последний отголосок страха трепыхнулся где-то у нее в груди, но быстро улетучился, когда Джейн ощутила сквозь трусики его жаркое дыхание. Очень скоро тонкий материал промок насквозь. Калеб осторожно стянул с нее трусики и отбросил их в сторону. Теперь Джейн лежала перед ним обнаженная, отделенная от него лишь темнотой спальни. Она запустила руки в его волосы и притянула к себе, и их губы снова встретились.

Калеб опустился меж ее бедер.

Джейн вскрикнула, когда он вошел в нее.

У нее так давно никого не было, что все происходило, как в первый раз. Калеб осторожно стал двигаться внутри ее, и Джейн впилась ногтями в его спину, глядя, как ритмично двигается его тело. Он был высокий и худощавый – воплощенное совершенство. От него пахло потом, травой и сексом.

Блаженство, которое затопило ее, было слишком острым, настолько острым, что Джейн едва не разрыдалась. От наслаждения и облегчения.

Когда он снова поцеловал ее, его поцелуй был очень нежным, а глаза открыты. Она видела в темноте блестящие белки, и у нее появилось такое чувство, будто он смотрит прямо ей в душу. Это был не просто секс – они занимались любовью. Джейн начала расслабляться и, подчиняясь заданному им ритму, задвигала бедрами в такт его толчкам, взмывая вслед за ним в неизведанные выси, где все мысли улетучились, отступая под натиском желания. Туда, где не осталось места ни страху, ни сомнениям.

Ее груди подпрыгивали, соски касались его груди. На коже Калеба выступил пот, но он не прекращал двигаться, как будто вел ее в каком-то исступленном танце. Джейн приподнялась, выгнулась дугой. Тьма вокруг расступилась, озарившись теплым сиянием, все звуки затихли. Калеб склонил голову и принялся ласкать ее соски языком – сначала один, затем другой.

Джейн вцепилась ему в волосы.

Он в ответ вошел в нее глубже.

Она вытянулась в струну.

Тогда Калеб, похоже утратив над собой контроль, задвигался быстрее, и Джейн, запрокинув голову, устремилась ему навстречу. Ее уже несло куда-то неодолимой волной. Постой, приказала она себе. Подожди его. Она почувствовала, как напряглись все его мышцы, как сладкой судорогой свело тело, скользкое от пота.

– Джейн! – выкрикнул он. – О господи, Джейн!

Калеб застонал, и она, поняв, что он кончает, перестала сдерживаться. Бескрайняя волна наслаждения накрыла ее с головой, а следом другая, третья… Джейн выпустила его волосы и, впившись пальцами в ягодицы, рывком притянула к себе, глубже, сильнее. Калеб выгнул спину, и Джейн почувствовала, как он извергается в нее. С ее губ сорвался слабый стон, она повернула голову и позволила экстазу овладеть ею.

Когда девятый вал схлынул, уступив место крохотным волнам наслаждения, Калеб вышел из нее, перевернулся на спину и притянул ее к себе. До Джейн донесся его вздох. Она улыбалась и, хотя в комнате было темно, почувствовала, что он улыбается тоже. Этот крохотный миг единения был так же хорош, как и разрядка.

Несколько минут в комнате царило молчание, прерываемое лишь их тяжелым дыханием. Они лежали рядом, обнявшись, в полном изнеможении. Джейн думала, что не помнит, когда в последний раз ей было так хорошо и спокойно. Некоторое время спустя Калеб приподнялся на локте и поцеловал ее – долгим и нежным поцелуем, который сказал ей больше, чем любые слова. Потом снова откинулся на подушку и закрыл глаза, словно хотел заново пережить все произошедшее в своей памяти.

Джейн наблюдала, как его обнаженная грудь вздымается и опадает в темноте. Она не знала, к чему приведут их отношения, но была совершенно уверена, что это не просто правильно – это в точности то, что ей было нужно. А еще она знала, что по уши, безнадежно и безоглядно, влюблена в него.

Оставалось лишь надеяться, что он тоже ее любит.

В конце концов она свернулась калачиком у него под боком и закрыла глаза. Наверное, стоило бы принять душ, но ей было так хорошо, что не хотелось даже шевелиться. Последнее, что она услышала, прежде чем провалиться в сон, был пронзительный крик на заднем дворе. Каким-то причудливым образом этот крик трансформировался в ее затуманенном сознании в сон про сирен, которые своим пением завлекали в пучину незадачливых мореходов.

Песнь достигла ушей, которым предназначалась, – крушение было неминуемо.

Глава 10

Когда Джейн проснулась, в постели она была одна.

На мгновение ей показалось, что все события прошлой ночи имели место исключительно в ее воображении. Просто пригрезилось, как они с Калебом занимаются любовью.

Но это было слишком прекрасно, чтобы оказаться всего лишь плодом воображения.

А кроме того, она до сих пор ощущала его запах на своей коже.

Джейн встала, отправилась в ванную и приняла душ. Потом придирчиво осмотрела себя в зеркало. В определенных ракурсах она по-прежнему видела юношескую фигуру, по поводу которой окружающие постоянно осыпа́ли ее комплиментами. Однако были и другие ракурсы, в которых невозможно не заметить отпечаток, оставленный на ее теле прожитыми сорока годами. Чуть обвисшая плоть там, крохотная морщинка на коже здесь. Калеб наверняка привык к упругим телам ровесниц, и Джейн не без опаски думала о том, какое впечатление у него было, когда он проснулся рядом с ней сегодня утром.

А потом ей вспомнилось, как ночью Калеб выкрикивал ее имя: «Джейн! О господи, Джейн!» В его устах это прозвучало, как объявление о капитуляции.

Джейн почистила зубы и прополоскала рот освежающим бальзамом. Надела свои самые сексуальные трикотажные брючки и футболку от «Викториас сикрет». Вышла из комнаты, потом заколебалась и вернулась в ванную. Там она подкрасила ресницы, нанесла на скулы капельку румян и тронула губы розовым блеском. Покончив с макияжем, Джейн улыбнулась, глядя в зеркало.

– Ты красавица, – сказала она своему отражению. – И умница. Любой мужчина сочтет за большое везение провести с тобой ночь. – Джейн рассмеялась. – Ну и бред! Этому даже мое собственное отражение не поверит. Давай выметайся отсюда.

На кухне она обнаружила ожидающий ее на столе завтрак, но Калеба там не было. Она налила себе кофе, вышла в гостиную и остановилась у двери в сад. Солнце уже взошло и миллионом искр отражалось в росистой траве – там, где она, разумеется, еще оставалась на лужайке. Ближний берег ручья Калеб уже полностью расчистил от ежевики. Теперь из дома виден был мостик, а на другом берегу пасся козел, безмятежно ощипывая оставшиеся заросли ежевики. Джейн разглядела цепь, которой он был привязан к вбитому в землю колышку.

– Значит, ты у нас нарушитель общественного порядка? – произнесла Джейн вслух.

– И к тому же злостный.

Калеб подошел к ней сзади и обнял, у Джейн перехватило дыхание. Она запрокинула голову и посмотрела на него. Волосы у Калеба были мокрые после душа. Он поцеловал ее, и сил у Джейн хватило только на то, чтобы не расплескать кофе из кружки, которую она сжимала во внезапно ослабевших руках. Калеб отстранился и заглянул ей в глаза. В его взгляде не осталось и следа от всегдашней печали, а его улыбка растопила последние сомнения, которые у нее оставались.

– Доброе утро, – сказал он.

– Да, – улыбнулась она в ответ. – Оно действительно доброе.

– Как тебе спалось?

– Хорошо как никогда.

Калеб ухмыльнулся с таким видом, будто в этом была его заслуга. Джейн почувствовала, что краснеет, поэтому устремила взгляд за окно и кивнула в сторону козла:

– Так это и есть твой новый приятель?

– Он самый. Характер у него кошмарный, зато аппетит отменный. Я вижу, он с утра уже успел хорошенько подкрепиться.

– В отличие от нас с тобой. Что ты сегодня приготовил на завтрак? Я умираю с голоду.

– Так ты по-прежнему рассчитываешь, что я буду тебе готовить?

– А как же, – отозвалась она. – А после завтрака мне хотелось бы принять горячую ванну с пеной и чтобы кто-нибудь потер мне пяточки.

– Предложение, конечно, заманчивое, – ответил он, – но кто будет вместо меня работать? Во дворе еще масса работы, а у меня ужас какая строгая начальница.

Джейн рассмеялась и двинулась за ним на кухню:

– Сегодня твоя начальница может в виде исключения разрешить тебе провести день в постели.

– В самом деле? – спросил Калеб, выдвигая для нее стул.

– Если ты будешь хорошим мальчиком.

– Ты хочешь сказать, если я буду плохим мальчиком?

При виде того, как дрогнули в ухмылке уголки его губ, перед глазами у Джейн пронеслись картины прошлой ночи, и она почувствовала, как лицу стало горячо. У нее промелькнула шальная мысль плюнуть на завтрак и утащить его в спальню, но Калеб уже повернулся к ней спиной и, разбив в миску яйца, принялся их взбивать. Джейн неторопливо пила кофе и наслаждалась, наблюдая, как он готовит. Чем бы Калеб ни был занят: играл ли на гитаре, готовил ли яичницу или занимался с ней любовью – он отдавался делу целиком и полностью. Вот и теперь он стоял у плиты, высунув кончик языка, и сосредоточенно нарезал ингредиенты. В воздухе аппетитно запахло скворчащим на сковородке маслом. Наконец Калеб поставил перед ней тарелку омлета со шпинатом и грибами и тост.

– Мне помнится, ты не любишь грибы, – удивилась Джейн.

– Не люблю, – отозвался Калеб, – но купил их для тебя, потому что знаю, как сильно ты их любишь. Кстати, я еще кое-что тебе купил.

Он подошел к кладовке и, открыв дверцу, продемонстрировал ей полки, до отказа забитые пакетами чипсов. Джейн покраснела от смущения, но против воли рассмеялась.

– Это низко с твоей стороны!

– Ой, брось, – отмахнулся он. – Ты выглядела ужасно мило. И кстати, я стучался.

– Ты в самом деле считаешь, что я выглядела мило?

– Угу. Но это не значит, что я спущу тебе с рук рыжие пятна на моей футболке.

Джейн расхохоталась. Потом подождала, когда Калеб сядет, и принялась за свой омлет, который оказался изумительно вкусным. За едой они непринужденно болтали; он рассказывал ей о своих приключениях с козлом, она ему – о своих приключениях с коллегой из Портленда. Когда с завтраком было покончено, в маленькой кухоньке воцарилась тишина. Они сидели, глядя друг на друга через стол. Джейн снова одолели сомнения, она задумалась о том, как выглядит при дневном свете, не подчеркивает ли он ее возраст.

– Почему ты так на меня смотришь? – наконец спросила она.

Калеб склонил голову набок и улыбнулся:

– Ты выглядишь просто потрясающе.

– Ой, брось! Не может быть, чтобы я представляла собой такое замечательное зрелище.

– Самое лучшее на свете, – заверил ее Калеб. – Знаешь, раньше я тоже тайком на тебя смотрел. Но теперь я не боюсь, что ты это заметишь.

– А тебе не кажется, что я для тебя слишком старая?

– Мне кажется, что ты для меня в самый раз.

– Но я…

– В самый раз. – Он не дал ей договорить. – Ты само совершенство. Послушай, нет ничего привлекательнее зрелой женщины.

– Ах, так, значит, теперь я зрелая?

– Пожалуй, это не слишком удачное определение. Я хочу сказать, есть нечто невероятно сексуальное в том, что ты успела немножко пожить. Я имею в виду, что-то пережить, получить определенный опыт. Ну, вроде как у тебя есть чем подкрепить свои взгляды. И вообще, ты потрясающая. И это я еще ни слова не сказал о том, как… как ты хороша в постели.

Сердце у Джейн безумно заколотилось.

– Ты просто пытаешься затащить меня обратно в спальню, – сказала она.

– И это тоже. Но я и в самом деле так думаю. По правде говоря, вчера ночью я немного нервничал.

– Ты нервничал?

– Да.

– Почему?

– Не был уверен, что у меня достаточно опыта.

Джейн с улыбкой опустила глаза и захлопала ресницами, водя пальцем по краю кружки.

– Что ж, немного практики тебе определенно не повредило бы.

– Ты предлагаешь мне свои услуги?

– Предлагаю? – Она вскинула на него глаза и кокетливо улыбнулась. – Да я сижу здесь уже битых десять минут, болтая с тобой о всякой ерунде, и жду, когда ты наконец догадаешься затащить меня обратно в постель.

Калеб вскочил в мгновение ока.

Пока он за руку вел Джейн по коридору, сердце у нее колотилось как сумасшедшее. По телу разбегались колючие мурашки возбуждения, у нее было такое чувство, будто она делает что-то запретное. Но на этот раз Калеб не стал спешить. Он уложил ее на кровать и принялся покрывать поцелуями. В конце концов добрался до ее уха и, легонько прикусив мочку, прошептал:

– Ты прекрасна.

– Повтори это еще раз.

– Ты прекрасна, ты прекрасна, ты прекрасна.

Он стянул с нее футболку, обнажив груди. Шторы в спальне были задернуты не до конца, и пробивающееся сквозь щель солнце обливало кожу Джейн жидким золотом. Калеб принялся целовать ее груди, не сводя с нее взгляда. Мимолетно коснувшись языком соска, он с улыбкой скользнул по ее груди вниз, к животу, медленно передвигаясь все ниже и ниже, пока не добрался до резинки трикотажных брюк. Так же медленно он начал спускать их вниз, отмечая свое продвижение поцелуями, пока не стянул совсем. Отбросив их в сторону, он взял ее ступню и принялся разминать.

– Я правильно понял, чего ты хочешь? – поинтересовался он.

– Это очень приятно, – простонала она, – но я имела в виду кое-что повыше.

Калеб переключился со ступни на лодыжку, потом принялся массировать икру.

– Здесь?

– Еще выше.

Его руки скользнули по ее ноге вверх, потом он наклонился и поцеловал нежную кожу внутри бедра.

– А теперь?

– Намного теплее.

Улыбка исчезла с его лица, теперь Джейн видела лишь его густую шевелюру. Она почувствовала, как Калеб сдвинул ткань ее трусиков, и ощутила прикосновение его теплого языка. Ее охватила дрожь.

– А вот теперь горячо, – прошептала она.

Откинувшись на подушку, Джейн пыталась унять лихорадочные мысли. Он сказал, что она прекрасна, напомнила она себе. И неоднократно. Он даже сказал, что она само совершенство.

Калеб не прекращал нежно и настойчиво ласкать ее языком, и очень скоро Джейн больше не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы почувствовать его внутри себя. Точно прочитав ее мысли, Калеб вновь двинулся по ее животу вверх, на миг задержавшись у груди, потом добрался до ее губ и поцеловал. Ощутив вкус его губ, смешанный с ее собственным вкусом, Джейн едва не обезумела от желания.

– Я хочу, чтобы ты вошел в меня, – прошептала она.

– Это приказ начальницы? – ухмыльнулся он.

– Да. Черт тебя дери, да!

Он стянул футболку и штаны. Одного вида его обнаженного тела в этом золотистом свете оказалось достаточно, чтобы довести ее до грани исступления. Когда Калеб подмял ее под себя, Джейн повернула голову набок, но он обхватил ее за подбородок ладонями и заставил взглянуть ему в зеленые глаза. И они показались ей бездонными омутами, и у Джейн вдруг возникло такое чувство, будто они были знакомы в другой жизни, будто все это время она ждала его здесь, в этом мире, чтобы обрести смысл жизни в его взгляде.

Когда он вошел в нее, с ее губ сорвался стон.

Прошлая ночь была безумной, горячечной и страстной, на этот же раз все было совсем по-другому. Сегодня утром он занимался с ней любовью так, как ни один мужчина до него. Она видела в его глазах желание, и он ни на миг не отвел от нее взгляда. Они достигли кульминации одновременно, и Джейн видела, как расширились зрачки Калеба, когда он кончил, однако же он продолжал не отрываясь смотреть ей в глаза, в то время как она, сотрясаемая дрожью, дугой выгибалась под ним. Когда волна наслаждения понемногу схлынула, он наклонился и поцеловал ее. А потом прошептал:

– Я люблю тебя.

Джейн не поверила своим ушам. Он что, только что сказал, что любит ее? Она вгляделась в его лицо, пытаясь разгадать его намерения. А он лишь улыбнулся, посмотрел на нее и снова повторил:

– Я люблю тебя, Джейн.

– Правда?

– Правда.

– У тебя просто временное помрачение рассудка. Потому что я старше тебя. Как ты это назвал? Зрелая.

Калеб вздохнул, скатился с нее и устроился рядышком, подперев голову рукой.

– Жаль, что ты не можешь увидеть себя моими глазами, – сказал он.

– И что я бы увидела, если бы могла?

– Ты увидела бы самую потрясающую, самую добрую, самую умную и самую красивую женщину, которую тебе посчастливилось встретить в своей жизни.

– А не кажется ли тебе, что ты пришел к выводу, что любишь меня, слишком скоропалительно?

– Мне – нет, – отозвался он. – Вот уж не знал, что нужно сначала выждать положенный срок, прежде чем признаваться кому-то в своих чувствах. Мне кажется, я понял это сразу же, как только тебя увидел, и до смерти перепугался. Но я не собираюсь всю жизнь жить в страхе.

Джейн вспомнились слова Грейс о том, что нельзя позволять страху занять какое-то место в своей жизни. И все же она не была уверена, что готова обнажить перед ним свое сердце. Калеб молод. Он может позволить себе действовать в любовных делах очертя голову. А Джейн – нет. Она отдавала себе отчет в том, что уже влюблена в него и этого не изменишь. Но почему-то от одной мысли о том, чтобы признаться в этом вслух, ей становилось не по себе.

– Ничего страшного, – сказал он. – Ты не обязана немедленно признаться мне в любви в ответ. Я потерплю. Скажешь, когда будешь готова.

– Я не ослышалась? – переспросила она и, протянув руку, провела ногтями по его обнаженной груди. – Да уж, не знаю, как насчет терпения, а самоуверенности тебе точно не занимать.

Калеб засмеялся:

– Когда самоуверенность – единственное, что у тебя имеется, без нее никак!

– Ладно, давай не будем торопить события. Посмотрим, как все получится.

Калеб наклонился к ней и снова поцеловал:

– Если вчерашняя ночь и сегодняшнее утро – это и есть твое представление о том, что значит «не торопить события», я только за. – Потом он неожиданно отодвинулся и взглянул на нее. – Меня немного беспокоит только одно.

– И что же это?

– Ну, мы же никак не предохранялись.

– Все в порядке, – заверила его Джейн. – Я принимаю таблетки.

– Правда?

– Да. Как по расписанию, каждое утро.

Облегчение в его взгляде почему-то было слегка окрашено грустью.

– Значит, ты ведешь активную жизнь?

– Ты имеешь в виду, в сексуальном плане?

– Угу.

Джейн рассмеялась. Знал бы он!

– А ты ведешь активную жизнь?

– Нет, – ответил он. – У меня давно уже никого не было.

– Давно – это сколько?

– Не помню точно. Месяцев шесть, наверное. И она была моей постоянной девушкой.

Джейн покачала головой:

– Если шесть месяцев в твоем понимании давно, то у меня никого не было с доисторических времен.

– Зачем тогда ты принимаешь таблетки? – засмеялся Калеб.

– Сама не знаю. Наверное, потому, что еще надеюсь. А может, просто по привычке. К тому же они хорошо действуют на кожу.

Он снова наклонился и коснулся губами ее губ:

– Что ж, в таком случае не вижу никаких причин, почему бы нам с тобой не попрактиковаться еще перед тем, как я вернусь к работе.

Глава 11

Джейн притормозила и съехала на обочину:

– Ты уверен, что это здесь?

– Угу. Вон там изгородь, о которую я разодрал ногу.

– Значит, ты просто забрался туда и увел его?

– Он умирал с голоду, Джейн. И потом, тот мужик из хозяйственного магазина сказал, что они едят ежевику. Что бы ты сделала на моем месте?

Джейн пожала плечами:

– По-моему, это участок миссис Готорн. Придется сделать крюк по Агата-драйв, чтобы подъехать к дому.

Слегка покружив по окрестностям, они наконец заметили подъездную дорожку, скрытую между деревьями, в конце заросшей улицы. К железному столбу был прикручен ржавый почтовый ящик, на котором масляной краской было выведено «Готорн».

Дорожка оказалась на удивление длинной. Гравий хрустел под колесами и с громким стуком отскакивал от днища. Наконец деревья поредели и расступились, дорожка стала шире, и они подъехали к старому желтому дому, который казался уцелевшим осколком древности. От времени он покосился набок, кедровая крыша поросла бурым мхом. Элегантное крыльцо когда-то было выкрашено белой краской, но побелка практически полностью облупилась, и из-под нее выглядывало шершавое серое дерево.

– А тут очень даже симпатично, – отметил Калеб, выходя из машины.

Джейн огляделась вокруг:

– Можешь мне не верить, но лет десять тому назад я приезжала к миссис Готорн предложить ей страховку для пожилых, и с тех пор здесь ничего не изменилось.

– Она что, живет одна?

– Сейчас не знаю, а в то время – да. Ее муж умер за несколько лет до этого.

– Так, может, она тоже уже умерла?

– С чего ты взял?

– Не знаю. Козла она точно не кормила.

Под их шагами ступеньки крыльца скрипели и прогибались, а с двери, когда Джейн постучала, посыпались чешуйки краски.

Они ждали, но ничего не происходило.

Калеб постучал снова, на этот раз громче. В глубине дома послышался оглушительный грохот, затем крик, а потом шарканье. Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге показалась старуха. Вокруг ее обутых в шлепанцы ног вились кошки.

– Здравствуйте, миссис Готорн. Я ваша соседка и…

– Знаю я, кто вы такая, – оборвала ее старуха и поплотнее запахнула свою шаль на костлявых плечах. – Сказала же – нет. Я не намерена покупать эту чертову страховку, которыми вы торгуете. Это деньги, выброшенные на ветер.

Джейн была слегка ошарашена тем, что пожилая дама ее узнала. Теперь Джейн припомнила, какую несговорчивость миссис Готорн проявила в ее прошлый приезд.

– Вообще-то, мы здесь совсем по другому поводу.

– Ответ будет тот же самый. Нет!

Джейн пропустила этот выпад мимо ушей.

– Можно нам хотя бы войти в дом?

– Наверное, с моей стороны невежливо заставлять вас торчать на крыльце, так ведь?

Дом был по самую крышу завален самым разнообразным старьем, так что в гостиную пришлось пробираться бочком. Когда Джейн с Калебом сели на диван, в воздух взвилось облако пыли, и оба закашлялись. Старуха медленно опустилась в просиженное кресло, уперлась локтями в мосластые колени и, положив подбородок на сложенные в замок руки, уставилась на них. У миссис Готорн был длинный крючковатый нос и яркие глазки-бусинки, и Джейн подумалось, что она напоминает старую сморщенную птичку, наблюдающую за ними со своей жердочки.

– Мы пришли к вам по поводу вашего козла, – начала Джейн.

Старуха заерзала:

– Если вы о том, что он орет как резаный, с этим ничего не поделать.

– Нет, дело не в этом, – сказала Джейн. – Вообще-то, мы хотели бы взять его у вас напрокат.

– Напрокат? На кой ляд вам мог понадобиться старина Билл?

– Его зовут Билл? – впервые за все время подал голос Калеб.

– На самом деле его зовут Билл Клинтон, – заявила старуха.

– Ладно, считайте, что я клюнул на вашу наживку. Почему его назвали Биллом Клинтоном?

– Потому что эта похотливая скотина пытается оттрахать все, что видит. Как-то раз он даже вскочил на соседского ньюфаундленда. И если вы хотите взять его напрокат, чтобы устроить притон для скотоложцев вроде тех, что показывали в новостях, лучше уходите сразу. Я не желаю иметь с этим ничего общего, хоть вы мне что пообещайте.

– Нет, – заверила ее Джейн, с трудом сдерживая смех, – мы не собираемся делать ничего подобного. Просто у нас есть кусты ежевики, от которых надо избавиться.

– Что ж, с тех пор, как мне заменили бедренный сустав, я не слишком хорошо управляюсь с работой по двору, так что, сами понимаете, я не соглашусь расстаться со стариной Биллом, если только предложение не будет совсем уж заманчивым. И разумеется, транспортировка за ваш счет.

– Вообще-то, он уже и так находится у меня во дворе.

– Если он сбежал и что-то потравил, я за это никакой ответственности не несу!

– Нет, все было не так, – сказала Джейн. – Калеб решил, что козел бесхозный, и привел его домой.

– Потому что он умирал с голоду, – вставил Калеб.

Старуха принялась переводить взгляд с Джейн на Калеба и обратно, прикидывая, какую выгоду можно извлечь из новой информации.

– Ну, это все меняет. Давно вы его украли?

– Четыре дня назад. И я его не крал, а взял в долг, вот и все.

– Берни Мейдофф[5] тоже рассказывал эту сказочку, когда дал деру с доброй третью всех моих сбережений. Воровство есть воровство, молодой человек. В какие бы одежды вы его ни рядили.

– Поэтому мы и здесь, – вмешалась Джейн. – Мы хотели бы взять у вас козла напрокат, чтобы все было по-честному.

Старуха откинулась на спинку кресла и рассеянно протянула похожую на клешню руку, чтобы погладить проходившую мимо кошку.

– Пятьдесят баксов в день кажется мне подходящей ценой.

– Пятьдесят баксов в день? – расхохотался Калеб. – За этого старого поганца? Да вы шутите! За такие деньги я могу заполучить козла, который чуть что хлопается в обморок, и выставлять его за деньги. К тому же вам придется платить нам за его прокорм.

– А вам придется отправиться за решетку за воровство! – отрезала пожилая дама.

– Наверное, нам стоит подать на вас жалобу в общество защиты животных за жестокое обращение.

– Давайте не будем ссориться! – вскинула руки Джейн.

– Сорок долларов и ни центом меньше! – заявила старуха.

– Знаете что? – покачал головой Калеб. – С вас наверняка станется окончательно заморить его голодом. Давайте-ка мы выкупим его у вас за сорок баксов.

В темных глазах-бусинках зажегся интерес.

– Может, я и не заканчивала колледжей, молодой человек, но с деньгами обращаться умею. Видите вон ту лампу на столе? Переверните ее. Давайте переверните ее и скажите, что написано у нее снизу.

Калеб покосился на Джейн и пожал плечами. Потом, протянув руку, приподнял лампу и заглянул под низ:

– Там пожелтевшая наклейка, на которой написано «тысяча девятьсот семьдесят шестой».

– А что еще там написано?

– Два доллара пятьдесят пять центов.

– Совершенно верно. А теперь приподнимите вон те часы рядом с ней. Что на них написано?

– «Тысяча девятьсот восемьдесят второй, пять долларов».

Старуха кивнула:

– Если хотите, можете подняться с дивана, на котором сидите, и тоже его перевернуть.

Калеб опустил часы обратно.

– Я понял, к чему вы клоните.

– Вот и славно. Я знаю, что и за какую цену было куплено. И что и за какую цену было продано.

– Знать цену вещи и знать ее ценность – большая разница, – возразил Калеб.

Джейн увидела, как губы старухи дрогнули в улыбке.

– Возможно. Но я знаю, что этот козел стоит гораздо дороже, чем какие-то вшивые сорок долларов.

– Ладно, – уступил Калеб. – Семьдесят пять.

– Триста долларов – и ни цента меньше.

– Держите карман шире. Может, я бы за него столько и заплатил, если бы он был лет на пять помоложе и не орал без умолку, как будто его убивают.

– Ладно, какая ваша цена?

– Сотня.

– Двести пятьдесят.

– Сто семьдесят пять и по рукам.

– Договорились.

Джейн молчала, наблюдая за тем, как Калеб азартно торгуется. Сейчас он раскрылся перед ней с той стороны, которую она пока не видела. И ей это понравилось.

После того как Калеб расплатился со старухой купюрами из своего конверта и та выдала ему на сдачу пригоршню старых десятицентовиков и четвертаков, которые хранила в банке из-под кофе, он заставил ее подписать купчую. Калеб нацарапал купчую на обратной стороне конверта, который старуха вытащила из мусорной корзины. Потом они ударили по рукам, и миссис Готорн вышла проводить их до крыльца.

Когда они уже спускались по ступенькам, она окликнула Калеба:

– Молодой человек, вы не окажете пожилой женщине услугу?

Калеб остановился и оглянулся. Старуха подняла костлявый палец и указала на огромную кучу дров, сваленных на траву.

– Будьте добры, принесите мне охапку дров, а то вечера сейчас холодные, а я люблю посидеть у огонька.

Джейн помогла Калебу набрать столько дров, сколько ему под силу было унести. Пронося их мимо старухи, он бросил:

– Надо бы перенести их под навес и прикрыть брезентом, а не то сгниют.

Миссис Готорн пожала плечами, как будто ничего не могла с этим поделать.

– Это было очень эротично, – заметила Джейн, когда они сели в машину.

– Подумаешь, какая-то охапка дров. Я мог бы унести и больше.

– Я не об этом. Я о том, как ты торговался. И где ты только был, когда я десять лет назад пыталась продать ей страховку?

– Мне было пятнадцать, вот где я был.

Джейн со смехом покачала головой:

– Я все время забываю, сколько тебе лет.

* * *

Когда они добрались до дома, день уже близился к вечеру. Джейн отправилась вместе с Калебом во двор, чтобы посмотреть, как продвигаются дела. Пока она была в Портленде, он сделал немало.

На расстеленном брезенте высилась куча срубленных ежевичных веток, успевших побуреть и высохнуть, и Калеб перетащил их на открытое место и сложил так, чтобы можно было поджечь. Джейн отыскала в гараже старую жестянку с жидкостью для розжига, и Калеб, от души полив ветки, поджег их. Они поставили шезлонги и, расположившись в них, стали смотреть на костер. Солнце уже клонилось к горизонту. Их свежее приобретение, Билл Клинтон, стоял на своей цепи по другую сторону костра и поочередно наклонял голову то влево, то вправо, как будто пытался лучше расслышать, что они говорят.

– Получается очень даже симпатично, – похвалила Джейн.

– Спасибо. Где-то на следующей неделе нужно будет взять напрокат культиватор, купить земли для подсыпки, и можно начинать засевать.

Джейн радовалась, что работа продвигается так быстро, но в глубине души ее грызла тревога: что будет, когда он закончит. Усилием воли она отогнала эту мысль. Ее взгляд упал на усыпанный бутонами розовый куст, подарок матери, который теперь, когда Калеб расчистил все вокруг от сорняков, бросался в глаза.

– Я же, кажется, говорила тебе, что розу тоже нужно выкорчевать?

– У меня рука не поднялась, – признался Калеб. – Ты точно хочешь от нее избавиться?

– Не знаю, – вздохнула Джейн. – Они розовые, а это был любимый цвет Мелоди. Хоть в чем-то моя мать не ошиблась.

– Она в самом деле так ужасна?

– Надеюсь, тебе никогда не придется познакомиться с ней лично и прояснить для себя этот вопрос.

– Ну, я все равно хотел бы с ней познакомиться.

Джейн, не желая продолжать этот разговор, махнула рукой за розовый куст:

– Пожалуй, я хотела бы разбить там небольшой садик.

– Без проблем. Я нашел у забора несколько шпал, которыми его можно огородить.

– А еще я хочу фонтан.

– Фонтан? – рассмеялся Калеб. – Почему бы не разбить здесь целый бассейн, раз уж ты взялась за благоустройство?

– Обязательно. Но только с условием, что ты будешь плавать в нем голышом!

Калеб ухмыльнулся, его лицо в мягком свете костра казалось золотистым.

– Мы можем попрактиковаться в ванной прямо сейчас.

– А кто будет следить за огнем? – спросила она.

– Тогда будем практиковаться прямо здесь.

Калеб перегнулся и поцеловал ее. Джейн почувствовала, как внутри у нее зажегся свой собственный огонь, разбегающийся откуда-то из глубины живота. Она обеими руками уперлась Калебу в грудь и оттолкнула его.

– Только не на глазах у Билла Клинтона, – заявила она. – Ты же слышал, что сказала миссис Готорн. Он может сорваться с цепи и попытаться присоединиться к нам третьим.

– Пожалуй, ты права, – кивнул Калеб. – Потому что я тоже не люблю делиться.

Джейн встала и потянулась:

– Пойду приготовлю что-нибудь на ужин. А ты следи за огнем. Когда догорит, можно будет развести еще один внутри.

* * *

В ту ночь они занимались любовью дважды.

После того как Калеб напоследок поцеловал ее и, обессиленный, перевернувшись на другой бок, уснул, Джейн долго еще лежала без сна, глядя на него в тусклом свете ночника. На это милое лицо, которое она уже любила.

Странно, но когда Калеб бодрствовал, в его взгляде было что-то такое, что делало его старше, чем он был на самом деле, когда же он спал, отпечаток прожитых лет словно стирался с его лица и он казался мальчишкой, которому снилось лето. Губы его были изогнуты в легкой полуулыбке, спутанные темные волосы падали на безмятежный лоб. Какая разница, кому сколько лет? Разве возраст помеха любви? А если и помеха, то так быть не должно.

Когда Джейн исполнится пятьдесят, ему будет всего тридцать пять. Что тогда заговорят люди? Станет ли он обращать внимание на их слова? А она сама? В ушах у нее прозвучал голос Грейс, говорящий, что беспокоиться о чем-то, что даже еще не произошло, – верный способ это накликать.

«Живи сегодняшним днем, – всегда говорила подруга. – Самое главное происходит здесь и сейчас».

Джейн склонила голову и коснулась губами его лба. Калеб пошевелился и улыбнулся во сне. Тогда она выключила лампу, откинулась на подушку и уснула, позволив негромкому звуку его дыхания убаюкать себя.

Глава 12

Хотя все тело у Джейн ныло после двух дней почти беспрерывного секса, она никогда не чувствовала себя лучше, чем этим субботним утром, входя в зал, где уже началось еженедельное собрание «Ал-Анона».

Женщины в зале встретили ее привычно-соболезнующими взглядами, к которым она уже успела привыкнуть с тех пор, как умерла ее дочь. Однако, увидев на лице Джейн улыбку, они против воли заулыбались в ответ и наперебой принялись гадать о причинах.

– Отлично выглядишь!

– Ты побывала в спа-салоне?

И только одна Грейс многозначительно ухмыльнулась.

Когда очередь рассказывать дошла до Джейн, все женщины уже сидели как на иголках, так сильно им не терпелось узнать, в чем причина столь разительной перемены.

– Официальное объявление, – провозгласила она, решив, что проще раскрыть все карты здесь и сейчас. – Я сплю со своим садовником. – (Дамы принялись переглядываться, словно обменивались восклицаниями: «Я же тебе говорила!») – Кроме того, – добавила Джейн после паузы, – как многим из вас известно по моему рассказу на прошлой неделе, он на пятнадцать лет меня моложе. – (Несколько женщин ахнули.) – Но на деле он намного взрослее своего возраста, и мне с ним так хорошо, как не было ни с одним другим мужчиной, пожалуй, никогда в жизни. И все же кое-что не дает мне покоя. Я не помню, когда еще была так счастлива, но у меня такое чувство, что я не имею на это права. Иногда меня пронзает тоска по дочери, и я начинаю казаться себе чуть ли не преступницей за то, что смею быть счастлива. Я имею в виду, со смерти Мелоди прошло всего ничего. Разве я не должна быть убита горем? Разве я не должна терзаться каждый день, как всего несколько недель назад? Может, я эгоистка? Эти мысли безостановочно крутятся у меня в голове. В общем, я решила выложить вам все начистоту, произнести эти слова вслух, тем самым лишив их власти над собой, потому что, как говорит моя мудрая куратор Грейс, кто ничего не скрывает, тому нечего и стыдиться.

После собрания некоторые дамы отправились в местное кафе выпить кофе с пирогом. Джейн присоединилась к ним и, усевшись рядом с Грейс, стала дожидаться подходящего момента, чтобы поговорить.

– Думаешь, это неправильно?

– Что неправильно, милая?

– Наши с Калебом отношения.

– Я не знаю. А ты сама как считаешь?

– Ты меня осуждаешь?

– Я просто рада, Джей, что ты нашла в себе силы жить дальше. И не суть важно, что дает тебе эти силы. Просто положись на свое чутье и не будь скрытной. Вот единственный совет, который старуха может тебе дать.

– Да ну, Грейс, какая из тебя старуха?

Грейс порылась в сумке и вытащила недовязанный шарф, над которым трудилась во время заседания.

– Какая из меня старуха? Я вяжу шарфы, Джейн. Как вообще могли такое допустить? К тому же ты не единственная, кто был бы не против заполучить в пользование чертовски соблазнительного личного музыканта в качестве лекарства от кризиса среднего возраста. Эх, кто бы сыграл на моих старых струнах, если ты понимаешь, о чем я. Я уж и забыла, что такое секс.

Джейн только головой покачала и рассмеялась.

* * *

Добравшись до дома, Джейн не обнаружила там ни Калеба, ни своего велосипеда. У нее промелькнула мысль, что он уехал насовсем, и сердце у нее упало. Но и гитара, и его одежда были на своих местах, и Джейн вздохнула с облегчением, решив, что он, наверное, просто поехал прокатиться.

Присев на узкую кровать, она устремила взгляд на розовые стены. На свету были хорошо заметны следы кисти, и Джейн вдруг предельно отчетливо вспомнился тот день, когда она красила эти стены, распевая песенки, чтобы развлечь Мелоди, которая помогала ей, вооруженная собственной маленькой кисточкой. Отселение в свою комнату было важным этапом в жизни дочери, и первые несколько дней Джейн заглядывала проверить ее чуть ли не каждые полчаса. Мелоди всегда была сложным ребенком, часто плакала по ночам без видимых причин. Колики, разводили руками доктора. Но Джейн подозревала, что в Мелоди уже тогда было нечто такое, что не давало ей жить спокойно и с чем ей помогали справиться алкоголь и наркотики, когда она позже открыла их для себя, – разумеется, помогали до тех пор, пока не погубили.

Джейн как-то слышала, наркоманы говорили, что не находили себе места, пока не обнаруживали подходящий им наркотик. При этой мысли ее немедленно охватило безмерное чувство вины – не только за то, что не смогла остановить прогрессирующую болезнь дочери, но в первую очередь за то, что передала ее Мелоди по наследству.

Обведя комнату взглядом, Джейн решила, что пришла пора распрощаться с прошлым, по крайней мере символически. Она поднялась с кровати и отправилась на машине в хозяйственный магазин.

Ральфа на рабочем месте не оказалось, но энергичный молодой человек, которого Джейн никогда раньше не видела, помог ей выбрать большую банку краски цвета кофе с молоком и грунтовку, а также необходимые для покраски валики и кисти. По пути домой Джейн нагнала Калеба, который ехал на велосипеде по обочине. Пропитанная потом футболка липла к его спине. Притормозив рядом с ним, Джейн опустила пассажирское окно.

– Что, к «Тур де Франс» готовишься? – поддразнила она его.

– А как ты догадалась? – засмеялся он.

– Если уж Армстронг сумел выиграть гонку, сидя на наркотиках, представь, каких успехов добьешься ты без этой дряни.

– Только у меня наряд не слишком подходящий, – подхватил Калеб. – Придется раздобыть специальный велосипедный костюм, как у них. Ну, знаешь, такой, с флагом на спине.

– Если будешь хорошо себя вести, я тебя проспонсирую, – пообещала Джейн.

– Я подумаю.

– Куда ездил?

– Просто катался.

– Катался куда?

Сзади требовательно загудели. Джейн взглянула в зеркало заднего вида и увидела, что они заняли почти две полосы, а сзади маячит машина. Она улыбнулась Калебу и, прибавив газу, поехала домой. Загнав машину в гараж, Джейн прислонилась к машине и стала ждать. Вскоре на улице показался Калеб и свернул на подъездную дорожку.

– Что-то ты совсем выдохся, – заметила она. – Далеко ездил?

Калеб убрал велосипед, обошел машину и поцеловал Джейн. От его губ пахло кофе, и в смеси с запахом пота это подействовало на Джейн опьяняюще. Когда она отстранилась и оглядела его, то заметила, что в волосах у него запутались щепки.

– Господи, где ты был? – спросила она. – Ты так мне и не ответил. Что у тебя за тайны?

– Нет у меня никаких тайн.

– Тогда где ты был?

– Ездил к миссис Готорн.

– Ах ты, дурачок сентиментальный. Ты катался к ней в такую даль, чтобы убрать дрова под навес, да?

– Мне было нечем заняться, вот и все, – ответил Калеб. – К тому же, если бы я их не убрал, они бы у нее наверняка сгнили.

– Эта старая ведьма тебе хоть спасибо сказала?

– Не такая уж она и ужасная.

– Ой, брось.

Калеб засмеялся:

– Она сказала, что заплатить мне ей не по карману, но она хочет кое-что дать мне в награду. И вот что это оказалось. – Он сунул руку в карман и вытащил оттуда оловянную фигурку трубача. Джейн заметила наклеенный в его основании кусок скотча, на котором было написано: «1963, 65 центов».

– Неслыханная щедрость с ее стороны, – заметила Джейн.

Калеб забрал фигурку и снова засмеялся:

– Я сказал ей, что я музыкант, и она перерыла двадцать коробок, пока не нашла трубача. Мне это показалось милым. Ты бы поразилась, увидев, что она хранит.

– В отношении миссис Готорн я ничему бы не поразилась. – Джейн открыла багажник и вытащила банку с краской. – Ладно, – сказала она, – думаю, тебе не помешает сделать перерыв в озеленительных работах. Не хочешь помочь мне с покраской?

– И что будем красить?

– Комнату Мелоди.

Калеб внимательно на нее посмотрел:

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Уверена.

– Тогда я с радостью тебе помогу, – ответил он.

Они вынесли кровать и комод в коридор и до самого вечера красили стены. Джейн испытывала странное чувство, глядя, как прошлое исчезает у нее на глазах под взмахами валика, а розовый цвет полоса за полосой уступает место бежевому. Когда остался лишь крохотный островок розового в углу, Джейн замерла с валиком в руке и долго стояла, пока с валика не начала капать краска.

Потом она почувствовала, как руки Калеба обвивают ее сзади, и ощутила на своей шее ласковое прикосновение его губ.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– И я тоже тебя люблю.

Джейн не собиралась говорить этого – слова сами сорвались у нее с языка.

И в тот же миг, едва только это произошло, она поняла, что уже не сможет забрать их назад, что тремя этими простыми словами она отдала свое сердце в полное распоряжение Калеба, и теперь в его власти как бережно лелеять, так и растоптать ее сердце.

Доверься Вселенной.

Доверься судьбе.

Доверься Калебу.

Он протянул руку, и его сильные пальцы сомкнулись поверх ее руки на рукоятке валика. Так, вдвоем, они закрасили последний островок розового. Потом он забрал у нее валик, положил его на ванночку и, разогнувшись, обнял Джейн и поцеловал. Они долго целовались, пока Джейн не охватило невыносимое желание довести признание в любви до логического конца, отдаться ему целиком и полностью.

Не отрываясь от его губ, она потянула его на пол. Она вывернулась из своих брюк, спустила их до половины, потом потянулась расстегнуть его ремень. Они лежали, слившись в объятии, на полу на старых простынях, которыми Джейн застелила ковер, чтобы не испачкать, рядом с почти пустым ведром с краской, полуодетые и абсолютно растворившиеся в беспредельном обожании друг друга.

Калеб вошел в нее, и Джейн вдруг обрела какую-то целостность, словно они созданы дополнять друг друга и всегда были единым целым, а время и расстояние – всего лишь иллюзия, разделявшая их до тех пор, пока ее капитуляция не позволила им воссоединиться вновь. Джейн вскинула на Калеба глаза и безмолвно поклялась, что никогда не совершит ничего такого, что могло бы сделать боль в его взгляде еще безнадежнее. И по выражению в его глазах готова была поклясться, что Калеб все понял.

Вскоре Джейн уже чувствовала, как волна наслаждения подхватывает ее и несет куда-то, и перестала себя сдерживать, позволив своему телу полностью отдаться этой волне. Примерно минуту ее сотрясали сладкие судороги оргазма, а потом Калеб присоединился к ней. Джейн ощутила, как ее затопляет теплая волна его собственной кульминации, и услышала, как с его безупречно очерченных губ сорвался слабый стон.

Они лежали на полу – обнявшись, в блаженном изнеможении.

Джейн вдохнула запах подсыхающей краски, смешанный со сладким запахом их секса, и, крепче обняв Калеба, уткнулась лицом в его шею, втянув носом его аромат. На губах у нее, когда она его поцеловала, остался привкус соли и свежего ветра.

Как бы ей хотелось лежать вот так с ним в обнимку целую вечность. И даже вечности все равно было совершенно недостаточно.

Глава 13

Счастливые часов не наблюдают. Во всяком случае, так говорила Грейс, и, похоже, она была права, потому что следующие несколько недель пролетели, как сон.

Сбережения Джейн таяли на глазах, а в скромные пенсионные накопления ей залезать не хотелось, и она снова начала обзванивать клиентов. Это оказалось очень разумным решением, поскольку помогло отвлечься на других людей с их нуждами от переживаний по поводу собственной жизни. Когда кто-то из знакомых затрагивал в разговоре смерть ее дочери, Джейн чувствовала себя немного виноватой, потому что не испытывала той скорби, которую, по ее собственному мнению, должна была бы испытывать. Но Грейс как-то раз сказала, что не существует неправильного способа переживать горе, и, наверное, так оно и есть.

Калеб развел на заднем дворе бурную деятельность. С ежевикой и ракитником он давно покончил и теперь заказывал сено, чтобы было чем кормить козла. По вечерам, когда Джейн приходила домой раньше времени или Калеб задерживался во дворе позже обычного, она присоединялась к нему. Физический труд был для нее отдыхом. Погода стояла не по сезону хорошая, лишь время от времени начинало по-весеннему накрапывать. Но даже эти дожди, казалось, шли только для того, чтобы дочиста все умыть.

Они взяли напрокат бензиновый культиватор, и Джейн, уютно устроившись в шезлонге с чашечкой кофе, с удовольствием наблюдала за тем, как Калеб без усилия водит его по двору, демонстрируя свою мускулистую спину и время от времени оглядываясь, чтобы соблазнительно улыбнуться. Джейн никогда не думала, что способна так сильно кого-то любить. Казалось, нет ничего такого, что было бы Калебу не под силу, и от этого Джейн чувствовала себя рядом с ним как за каменной стеной. Ей нравилось в нем не только отношение к труду, но и его доброе сердце. Не раз и не два она ловила Калеба на том, что он тайком ездил на велосипеде к миссис Готорн. Судя по всему, он и для нее делал какую-то работу или просто хотел составить старухе компанию.

– Этак я тебя скоро ревновать начну, – пошутила Джейн как-то вечером, когда Калеб вернулся из очередной такой поездки. – Я же знаю, как ты любишь зрелых женщин, а миссис Готорн женщина куда более зрелая, чем я.

Калеб лишь улыбнулся и поцеловал ее.

В один из таких вечеров Джейн позвала его со двора и, усадив рядом с собой, принялась на своем ноутбуке заполнять ему анкету для медицинской страховки.

– Зачем тебе вся эта информация? – поинтересовался Калеб.

– Хочу сделать тебе медстраховку.

– Что? Зачем? Я здоров как бык.

– Я знаю, но случиться может всякое.

– Со мной? Ничего со мной не случится.

– Никто не знает заранее, – возразила Джейн. – Я постоянно сталкиваюсь с людьми, которые потеряли все, потому что заболели или получили травму, а нормальной страховки у них не было.

– У меня все равно ничего нет, так что и терять мне нечего.

– Неправда, – возразила она. – У тебя есть я. А у меня есть ты. И если ты заболеешь, я хочу, чтобы ты мог получить медицинскую помощь.

– Ладно, – сдался он. – Но ты должна дать мне слово, что вычтешь эти деньги из моей зарплаты.

– Со всеми теми вычетами, которые ты требуешь от меня сделать, от твоей зарплаты останутся одни слезы, – пошутила она. – Придется тебе работать на меня до конца своих дней.

Калеб наклонился и поцеловал ее:

– Ты ведь будешь не против, правда?

– Возможно, – улыбнулась она.

В один особенно ясный и теплый день Джейн, вернувшись домой со встречи, застала Калеба за странным занятием. Он выстилал на земле из плотных черных пакетов для мусора дорожку, ведущую от дома вниз, к ручью.

– Что ты такое затеял? – полюбопытствовала она, протягивая ему чай со льдом.

Калеб залпом проглотил свой чай, разгрыз лед со дна и вернул ей стакан. Потом сцепил руки и с гордостью оглядел творение своих рук.

– Вообще-то, изначально я собирался проложить дорожку отсюда до ручья. Возможно, даже выложить ее камешками. В общем, пакеты для того, чтобы семена не попали туда, где будет проходить дорожка. Но пока я их раскладывал, у меня появилась одна мысль.

– Что за мысль?

– Сходи надень купальник, и я тебе покажу.

– Купальник? Зачем?

Калеб склонился к ней и снова поцеловал:

– Малышка, ты что, мне не доверяешь?

Он произнес «малышка» таким тоном, что Джейн растаяла и с улыбкой отправилась переодеваться.

Облачившись в свое любимое бикини, она вышла из дома и застыла в тени от крыши, внезапно оробев. Калеб смерил ее взглядом и присвистнул. Козел в углу двора вскинул голову и заблеял, то ли отвечая на присвист Калеба, то ли тоже выражая таким образом свое одобрение.

Калеб обошел вокруг, оглядывая Джейн со всех сторон.

– Если бы я тебя не знал, – сказал он, – то мог бы решить, что ты пытаешься соблазнить своего садовника.

– Может, и пытаюсь, но я стою перед тобой практически голая, в то время как ты полностью одет, и это как-то нечестно.

Калеб немедленно стащил с себя футболку и отбросил ее в сторону.

Джейн взглянула на его широкую грудь и рельефный живот, и внутри у нее сладко заныло. Калеб тем временем спустил брюки и остался стоять перед ней в одних боксерах. Ей немедленно захотелось сию же секунду затащить его в дом.

– Так лучше? – осведомился он.

Джейн оглядела Калеба с головы до ног и кивнула. Но когда она потянулась к нему, он отступил в сторону и вскинул указательный палец:

– Руки прочь! Я не позволю тебе своими штучками отвлечь меня от моей задумки, коварная обольстительница!

Он включил шланг и, подтянув его к дорожке из пакетов, полил их водой. Потом закрепил носик шланга в режиме полива, положил его на землю и дождался, пока вода не начала стекать по черному пластиковому руслу в неглубокий ручей.

– Я все равно не понимаю, что ты задумал, – покачала головой Джейн.

– Ты что, в детстве никогда не играла в водяные горки?

Джейн запрокинула голову и расхохоталась:

– Ты хочешь сказать, что угрохал целый день на то, чтобы соорудить водяную горку?

– Вот увидишь, тебе понравится.

– Я не поеду.

– Еще как поедешь.

– Не поеду.

– Ну, как хочешь.

С этими словами Калеб разбежался, прыгнул на пластиковую дорожку и поехал вниз. Не успела Джейн и глазом моргнуть, как он уже плюхнулся в ручей, взметнув тучу брызг. Потом со смехом поднялся и замотал головой, отряхиваясь.

– Давай, Джейн! – позвал он. – Я тебя поймаю.

Джейн приблизилась к импровизированной горке и остановилась в нерешительности. Господи, ну что за детский сад! Она огляделась по сторонам, чтобы посмотреть, не видят ли их соседи, но зеленые кроны деревьев со всех сторон надежно защищали двор от посторонних взглядов.

– Ну же, Джейн, не трусь! – крикнул Калеб.

Джейн пригнулась и прыгнула на горку, удивившись тому, какой скользкой она оказалась и с какой скоростью ее понесло вниз. Долетев до конца, Джейн очутилась прямо в подставленных руках Калеба. Он заглушил ее смех страстным поцелуем. Стоя по пояс в воде в объятиях своего любовника, она вдруг почувствовала себя так беззаботно. Как когда-то в юности.

Они выбрались из ручья и, вскарабкавшись по склону обратно, снова скатились вниз и принялись брызгаться, а потом затеяли в воде шутливую борьбу. Козел наблюдал за ними сверху, жуя сено, явно заинтересованный. Так они дурачились около часа, пока пластиковый спуск не оказался весь перемазан илом, а кожа у них не начала гореть от трения. Тогда они полили друг друга из шланга, вернулись в дом и там занялись любовью.

И потом еще долго лежали, обнявшись, абсолютно голые и абсолютно счастливые. Это была настоящая жизнь. Джейн принялась водить пальцами по груди Калеба, щекоча его соски ногтями.

– У тебя было много женщин? – спросила она.

Он довольно долго молчал, прежде чем наконец ответить:

– Не очень. Ну, то есть у меня были постоянные девушки. Но я бы не сказал, что их было много.

– Как та, про которую ты написал песню?

– Да, она была одной из них.

– Расскажи мне о ней.

– Мы познакомились, когда я только приехал в Сиэтл. Я был тогда совсем зеленый пацан и снимал крохотную комнатушку в Кэпитол-Хилл. Кажется, я тогда работал грузчиком. А по вечерам, разумеется, играл на гитаре. Она пришла на один из моих концертов и захотела со мной познакомиться.

– Ты ее любил?

– Тогда думал, что любил.

– А теперь понимаешь, что это была не любовь?

– Если честно, я не уверен, что тогда вообще знал, что такое любовь. Думаю, это была влюбленность.

– И чем все закончилось?

– Мы постоянно ругались. Из-за всяких глупостей. Были просто несовместимы друг с другом. К тому же она оказалась сложной натурой. Понимаешь, что я имею в виду?

– Нет. А что ты имеешь в виду?

– Ну, ей нравилось находиться в состоянии депрессии. Или, по крайней мере, считать, что у нее депрессия. Она повсюду носила с собой три-четыре предсмертные записки и вечно их переписывала. Стоило нам только поругаться, как она вытаскивала одну из них и принималась строчить. Ты не представляешь, сколько раз я вламывался к ней в ванную, чтобы убедиться, что она ничего с собой не сделала.

– И как, она довела-таки дело до конца?

– Ты имеешь в виду, покончила ли она с собой?

– Угу!

– Нет. Она ушла от меня и выскочила замуж за какого-то программиста из «Майкрософта». Видимо, нашла себе «папика». Когда я в последний раз видел ее, она катила в дорогущей коляске ребенка. Она меня заметила, но подходить не стала. Вид у нее был вполне респектабельный. А о себе ты что можешь сказать?

– У меня однажды мелькнула мысль покончить с собой. После смерти Мелоди.

– Ну, я очень рад, что ты этого не сделала. Но я имел в виду, много ли у тебя было мужчин.

– А-а… Ну, разумеется, я ходила на свидания, хотя это было уже давно. Пока Мелоди была маленькая, она всегда стояла для меня на первом месте. Я считала, что должна быть по-настоящему уверена в мужчине, прежде чем знакомить его с ней. Но ни один из них недотягивал до этой планки, так что Мелоди так ни с кем из них и не познакомилась. Обычно первым свиданием все и ограничивалось. Потом, когда дочка подросла и начались проблемы, у меня голова была слишком занята всеми этими заботами, чтобы даже думать о свиданиях. Нет, время от времени мужчины подкатывали ко мне, и порой это было даже лестно. Мои подруги тоже вечно пытались меня с кем-нибудь свести, что ужасно раздражало.

– Ты когда-нибудь была в кого-нибудь влюблена?

– Думала, что влюблена в отца Мелоди, – вздохнула Джейн. – Но, как ты только что сказал, думаю, я тогда вообще не знала, что такое любовь.

– А теперь знаешь?

– Думаю, да.

– И что же это такое? – поинтересовался Калеб.

Джейн взглянула в его зеленые глаза. В длинных ресницах вспыхнул солнечный свет, лившийся в окно.

– Это ты мне расскажи, – ответила она.

Он немного помолчал, как будто обдумывал ответ.

– Ладно. Не знаю, смогу ли подобрать нужные слова, но любовь для меня – это то чувство, которое я испытываю, глядя на тебя. Это уверенность, что, пока ты рядом со мной или даже вообще существуешь на этом свете, все будет хорошо. Что у всего есть смысл. Это как будто я видел все в черно-белых тонах, как на старой кинопленке, и повсюду, куда бы ни смотрел, были только страдания и боль. А потом услышал твой голос, увидел твое лицо, и все вдруг обрело цвет.

– Мне нравится, – улыбнулась Джейн.

– А что это для тебя? – спросил Калеб.

– Гм… – вздохнула она. – Дай подумать. А отвечать обязательно?

– Я же тебе ответил.

– Ладно, уговор есть уговор. Я знаю, что люблю тебя, ведь у меня такое чувство, что я наконец обрела целостность. Как будто всю мою жизнь во мне чего-то недоставало, а теперь этот недостающий кусочек нашелся.

– Как частичка головоломки или нечто подобное?

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да, – ответил он, – кажется, понимаю.

– Наверное, можно сформулировать это так: внутри у меня всегда жила какая-то боль, неприкаянность, но когда я с тобой, она проходит. Я где-то читала, что нужно сначала научиться любить самого себя, прежде чем ты сможешь полюбить кого-то другого. Но мне кажется, это не так. Думаю, нужно научиться забывать о самом себе, прежде чем ты сможешь полюбить кого-то другого. Во всяком случае, я забываю про саму себя, когда я с тобой. Я чувствую себя легкомысленной. И счастливой. Знаешь, я никогда раньше не признавалась ни одному мужчине в любви. По крайней мере, после того, как родилась Мелоди. Но я люблю тебя, Калеб. Очень люблю.

– Когда я слышу от тебя эти слова, весь мир вокруг становится синим. – Он поцеловал ее в лоб. – Самого прекрасного синего цвета.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

– Очень надеюсь, что ты никогда меня не разлюбишь, Джейн.

– Никогда в жизни, – отозвалась она, снова укладывая голову ему на грудь.

Вскоре после этого на кухне зазвонил мобильный телефон, поставленный на зарядку. Джейн решила, что не будет брать трубку. Включилась голосовая почта, но телефон немедленно зазвонил снова.

– Наверное, надо взять трубку.

– Ладно, – сказал он, выворачиваясь из-под нее. – А я пока схожу в душ.

Калеб был уже в ванной, когда Джейн вернулась после непродолжительного разговора. Стащив с себя одежду, она забралась к нему под душ и обвила его руками.

– Что стряслось? – спросил он, глядя ей в лицо.

– Моего брата арестовали за вождение в пьяном виде. Он в тюрьме в Сиэтле.

– Черт! Сочувствую.

– Может, на сей раз это его хотя бы чему-нибудь научит.

– Ты расстроилась?

– Я давным-давно научилась не переживать из-за того, что происходит в его жизни. Для него такое в порядке вещей. Но это еще не самое худшее.

– Что же тогда самое худшее?

– Моя мать приезжает на заседание суда и хочет на эти несколько дней остановиться у меня.

– Все понимаю, – кивнул Калеб. – Я найду, где перекантоваться это время, если хочешь.

Джейн лишь крепче обняла его.

– Ну уж нет, – заявила она. – Никуда ты не пойдешь. Ты нужен мне здесь. Но если ты не против, пожалуй, лучше тебе эти несколько дней спать на диване. Так будет проще.

Калеб взял Джейн за подбородок и, приподняв голову, заглянул ей прямо в глаза.

– Если я могу как-то поддержать тебя, детка, я это сделаю. И я готов спать там, где ты скажешь.

Джейн приподнялась на носочки и поцеловала его:

– Спасибо тебе.

– Когда она приезжает?

– Завтра.

– Что ж, тогда не будем терять время попусту.

Он прижал ее к стене и поцеловал. Их обнаженные тела сплелись в теплых струях воды. Когда Калеб оторвался от ее губ, его лицо было искажено желанием.

Джейн скользнула рукой вниз и почувствовала, что его член затвердел. Ощущение риска кружило голову. Джейн с трудом верилось, что она, совершенно голая, стоит в душе, держа в руке пульсирующее доказательство страсти Калеба.

Она направила его к себе. Калеб слегка присел и, приподняв ее, насадил на себя. Никогда еще он не был тверже. Джейн обхватила его мокрые плечи, прижимаясь к нему, а он вновь и вновь вонзался в нее, раз за разом все глубже и глубже, точно изголодавшийся любовник, впечатывая ее голую спину в облицованную кафелем стену в клубах пара, и стоны Джейн эхом метались в тесной кабинке, так что до ее сознания не сразу дошел его вскрик:

– Господи, Джейн, я сейчас кончу. Я люблю тебя!

Она отпустила его плечи и, скользнув рукой к ягодицам, с силой впилась в них ногтями, и в то же мгновение почувствовала, как он извергается внутри ее с поразительно возбуждающей смесью наслаждения и боли на лице.

Глава 14

С утра пораньше их разбудил громкий стук в дверь. Джейн как ошпаренная выскочила из постели и принялась натягивать штаны. Калеб улыбнулся ей из-под одеяла, зевая и потягиваясь.

– Так, – распорядилась Джейн, – выметайся отсюда, и поживее.

– И куда мне идти?

– Ну, моя маменька наверняка рассчитывает занять бывшую комнату Мелоди, так что, думаю, будем делать вид, что ты спишь на диване.

Калеб рассмеялся, вылез из постели и, волоча за собой одеяло, поплелся в гостиную. Джейн двинулась следом, по пути подбирая с пола разбросанную одежду, которую они уже привыкли оставлять где попало. Калеб бухнулся на диван и то ли притворился, что уснул, то ли и в самом деле заснул опять. Джейн некогда было приглядываться, потому что она торопилась затолкать грязную одежду в корзину для белья.

Мать снова заколотила в дверь, и когда Джейн наконец открыла, мать стояла на крыльце с недовольным видом, у ног ее громоздились два объемистых чемодана.

– Сколько можно держать родную мать на холоде? Скажи спасибо, если по твоей милости я теперь не свалюсь с пневмонией!

Она прошествовала мимо Джейн в дом, потом оглянулась через плечо и кивнула на свой багаж:

– Ты не хочешь мне помочь?

Джейн подхватила оба чемодана и следом за матерью вошла в дом.

Она отнесла их в бывшую комнату Мелоди и поставила рядом с комодом. Когда Джейн обернулась, мать уже стояла на пороге, критически оглядывая комнату:

– Я вижу, ты поспешила поскорее избавиться от всего, что напоминало о ней. Я лично оставила бы все как есть, но тут уж кому как совесть подскажет. А чья это гитара в углу? Надеюсь, тебе не взбрело в голову на старости лет учиться играть? У тебя никогда не было музыкального слуха, ты же знаешь. Вот у твоего брата, у того настоящий талант. Помнишь, как он играл на саксофоне?

– Я помню, как он сдал саксофон, который ты ему купила, в ломбард, чтобы купить наркотиков, а играл ли он, что-то не припомню. Это гитара моего гостя. Он делает для меня кое-какую работу во дворе.

Мать пристально посмотрела на Джейн.

– Гм! – с кислым выражением лица произнесла она. – Если бы я была в курсе, что у тебя гости, я бы остановилась в отеле.

– Ха, мама! Если бы я была в курсе, я бы непременно тебе об этом сообщила. Какое огорчение для нас обеих.

– Что ж, раз уж я здесь, то хотела бы выпить кофе, если это не слишком тебя затруднит. В поезде условия были ужасные, а потом еще пришлось ждать паром. Я не стала просить тебя, чтобы ты встретила меня на вокзале.

Джейн никак не отреагировала на последнее замечание и, обойдя мать, двинулась на кухню:

– Пойду сделаю кофе.

Они сидели за столом друг напротив друга. Говорить было не о чем. Мать находилась в еще более брюзгливом расположении духа, нежели обычно, но Джейн постаралась сделать скидку на то, что та с раннего утра была в пути и что ее любимый сынок в очередной раз загремел в тюрьму. В доме было тихо, и Джейн услышала, как в гостевой ванне зашумела вода. Калеб проснулся.

Мать, судя по всему, тоже это услышала, потому что поинтересовалась:

– Мне что, придется пользоваться одной ванной с твоим гостем?

– Да, мама.

– Надеюсь, по крайней мере, это не один из тех грязных нелегалов, которых теперь нанимают на работу наши соседи. Превратили район в черт-те что!

– Могу себе представить, – отозвалась Джейн и пробормотала себе под нос: – Уж кто бы говорил про черта.

– Что ты говоришь?

– Ничего, мама.

Вскоре после этого, но все равно недостаточно скоро для Джейн, в кухню вошел Калеб и налил себе кофе. Обернувшись, он улыбнулся Джейн и произнес:

– Доброе утро, мисс Маккинни.

– Доброе утро, мистер… – Джейн запнулась, сообразив, что не помнит, какая у Калеба фамилия, и замялась, смущенная пристальным взглядом матери. – Тьфу ты, вот ведь напасть, ты же не будешь возражать, если я буду звать тебя просто Калеб, правда?

– Меня это вполне устроит, – отозвался он, застенчиво улыбаясь ей.

– Калеб, познакомься с моей матерью, миссис Маккинни.

– Очень приятно, мэм.

Калеб протянул ее матери руку, и та наклонилась вперед и внимательно оглядела ее, прежде чем пожать в ответ. Когда Калеб выпустил ее пальцы, мать вытащила носовой платок и обтерла их. Потом бросила платок на стол и со вздохом устремила взгляд мимо Калеба на Джейн:

– Ладно, пожалуй, я с твоего позволения пойду прилягу. И скажи своему работнику, чтобы был потише, если собирается сегодня что-то делать.

С этими словами она поднялась и вышла из кухни.

Когда до них донесся стук закрывшейся двери в спальню, Джейн с извиняющимся выражением обернулась к Калебу:

– Спасибо тебе.

– Забавно, – произнес Калеб вполголоса, – но первое, что я подумал, когда увидел ее, – это как она похожа на тебя. Она очень красивая. Но стоило ей открыть рот, как все сходство мгновенно исчезло. Она красная, а ты синяя.

– Ладно, давай попробуем потерпеть, пока она не уедет домой. Надеюсь, это случится скоро.

Калеб с заговорщицким видом наклонился к Джейн и, не сводя глаз с двери, торопливо ее поцеловал.

– Кстати, – прошептал он, прежде чем отстраниться, – моя фамилия Каммингс. И ты, как мой страховой агент, должна бы это знать.

– До чего же у вас красивое имя, мистер Калеб Каммингс. – Джейн потянулась к его губам, не желая прерывать поцелуй. – Пожалуй, я не прочь примерить его на себя и прикинуть, как это будет звучать.

– Я – за, – прошептал он в ответ. Потом он отстранился и, улыбнувшись, заговорил нарочито громким голосом, чтобы слышала ее мать. – Я иду во двор, мисс Маккинни. Буду изо всех сил стараться не шуметь.

* * *

В следующий раз мать вышла из комнаты к ужину, да и то ненадолго. Калеба она по-прежнему игнорировала. Единственный раз она упомянула о нем, когда поинтересовалась у Джейн, сколько лет ее помощничку, как будто он не сидел с ней за одним столом.

Ужин прошел в неловком молчании, аппетита, казалось, не было ни у кого. Когда с едой все же было покончено, мать наконец завела разговор о брате Джейн и их планах на следующее утро.

– Я хочу приехать туда пораньше, – сказала она, промокая губы салфеткой. – Предъявление обвинения состоится в десять. Нужно попытаться увидеться с ним до этого времени.

– Я с радостью отвезу тебя в город, – сказала Джейн, – и потом заберу обратно, но встречаться с братом я не намерена.

– Как тебе не стыдно? – Мать возмущенно поджала губы. – Ему нужна твоя поддержка.

– Нет, не нужна! – отрезала Джейн. – Ему нужно лечиться. И я тут не в силах ему помочь. Это уже в который раз он попадается за вождение в нетрезвом виде? В четвертый? Чистое везение, что он до сих пор никого не угробил. Сколько твоих машин он разбил, разъезжая без прав? А ты по-прежнему позволяешь ему жить в твоем доме. Это его жизнь и его решения, и я не собираюсь разгребать их последствия. И тебе тоже не советую.

Мать покосилась на Калеба:

– Не пристало обсуждать родного брата в присутствии посторонних.

– Меня тошнит от секретов, мама.

– Это не имеет никакого отношения к секретам! – отрезала та. – Маккинни не перетряхивают свое грязное белье на людях.

– Грязное белье? – расхохоталась Джейн. – Это как все наше детство, когда папа пил и бил нас, а ты попивала винцо и делала вид, что ничего не происходит. Главное – чтобы соседи ничего не услышали, да, мама?

Мать сидела с раскрытым ртом, явно ошеломленная обвинениями дочери.

– За последние почти двадцать лет я ни разу не притронулась к спиртному, и тебе это прекрасно известно, – наконец произнесла она. – Ни разу!

Джейн скрестила руки на груди и отвела взгляд:

– Иногда я думаю, лучше бы уж ты пила.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что ты сухой алкоголик, мама.

Повисло долгое неловкое молчание.

Взгляд Джейн был прикован к тарелке Калеба, по которой тот гонял вилкой недоеденный ужин. Потом она услышала, как мать со скрежетом отодвинула стул и встала. Джейн всей кожей чувствовала на себе ее взгляд. Мать ожидала, когда дочь извинится, как всегда это делала в прошлом. Но на сей раз Джейн не собиралась извиняться, она не собиралась даже смотреть на мать.

Простояв так столбом с минуту, мать выскочила из кухни и закрылась в своей комнате, с грохотом хлопнув дверью.

Джейн встала из-за стола и, взяв свою тарелку, швырнула ее в раковину. Потом оперлась ладонями о столешницу и стала смотреть, как за окном мечутся на фоне вечернего неба тени летучих мышей. Она почувствовала, как руки Калеба обвились вокруг нее, а его губы коснулись ее шеи.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Джейн закрыла глаза и вздохнула, черпая душевные силы в его словах. Каким-то непостижимым образом Калеб всегда точно знал, что сказать и – что, пожалуй, было еще важнее – чего говорить не следует.

* * *

Джейн спала и видела во сне Калеба, когда он ночью в темноте пробрался к ней в комнату и разбудил поцелуем. Она затащила его в постель и, устроившись на нем сверху, протянула руку, чтобы стащить с него боксеры. Сама Джейн спала в одной лишь длинной ночной рубашке, она задрала ее и, оседлав Калеба, уперлась ладонями в его обнаженную грудь.

Мысль о том, что ее мать может застукать их за этим занятием, оказалась неожиданно возбуждающей, и Джейн с трудом удерживалась от того, чтобы не стонать, неумолимо приближаясь к оргазму. Она содрогалась от наслаждения, сидя на Калебе верхом, пока он медленно не притянул ее к себе и, поцеловав, не повернулся так, чтобы оставаться внутри нее.

По всей вероятности, он еще не кончил.

Еще полуоборот – и Калеб очутился сверху. Джейн широко раздвинула ноги и приподняла бедра ему навстречу, и он принялся вонзаться в нее мощными толчками, пока она не почувствовала, как он сжал ее плечи и принялся сотрясаться всем телом, точно одержимый, изливаясь в нее.

* * *

Когда Джейн проснулась на следующее утро, Калеб уже работал во дворе, и она на миг остановилась у окна, чтобы посмотреть на него. Козел стоял в дальнем конце двора, жуя свою жвачку, и тоже наблюдал за ним. Калеб лопатой разбрасывал вокруг грунт из тачки и разравнивал его, готовясь высевать траву. Глядя на его уверенные четкие движения, Джейн любовалась игрой мышц на его руках и спине и думала, что за работой он выглядит абсолютно в своей стихии – кроме, разве что, за игрой на гитаре. Джейн уже почти видела, как будет выглядеть сад, когда новая трава проклюнется и пойдет в рост, и в очередной раз против воли задалась вопросом, что Калеб станет делать, когда работа будет закончена. Ведь музыка у него в крови, и Остин зовет его.

Из комнаты показалась мать, облаченная в белый костюм и широкополую летнюю шляпу, как будто собралась в церковь, а не в суд. Они пожелали друг другу доброго утра, но искренности в их словах не было.

Когда они въехали на паром, Джейн оставила мать в машине, а сама поднялась на палубу подышать свежим воздухом. Утро было пасмурное и безветренное, и над водой висела туманная дымка, сквозь которую очертания города на фоне темного неба казались мерцающими. На обратном пути Джейн заскочила в кафетерий и взяла два кофе и два черничных кекса.

Мать взяла кофе, а на кекс замахала руками.

– Тебе нужно поесть, мама.

– Я не голодна. Я выпила с утра свой витаминный коктейль.

– Этого недостаточно.

Мать ничего не ответила, глядя прямо перед собой и обеими руками сжимая стаканчик с кофе, как будто хотела его придушить.

Паром пристал к берегу, и Джейн, дождавшись, когда стоявшие перед ней машины съедут на набережную, ярко блестя стоп-огнями, отражавшимися во влажной мостовой, выехала следом. Дорога к суду была ей хорошо знакома. Она проехала мимо въезда на подземную парковку и притормозила прямо перед входом. Мать неподвижно сидела на пассажирском сиденье, как будто даже не собиралась выходить.

В конце концов она все-таки отстегнула ремень безопасности и осведомилась:

– Ты и в самом деле не пойдешь со мной?

– Я подожду тебя в библиотеке, – покачала головой Джейн. – Позвони мне на сотовый, когда закончишь, и я за тобой приеду.

– Тебе все равно, что будет с твоим братом?

– Я отпускаю его с любовью, мама.

– И что это значит?

– Это значит, что у меня нет больше сил на алкоголиков и наркоманов. Если он обратится за помощью к специалистам и станет нормальным человеком, я рада буду его видеть. А пока он этого не сделал, пусть разгребает последствия своих действий самостоятельно.

– Значит, ты не поможешь заплатить за него залог?

– Нет.

– У тебя нет сердца.

– Возможно, это лучшее, что можно для него сделать.

– Бросить его гнить в тюрьме вместе с преступниками?

– Позволить ему достичь дна.

– Но он не такой, как они, Джейн.

– Он ничем не лучше.

– Он мой сын.

Джейн взглянула на мать и увидела, что в глазах у той стоят слезы. На мгновение ей вспомнилась боль, которую испытывала она сама, вынужденная сидеть сложа руки и смотреть, как Мелоди губит свою жизнь. Брат всегда был маминым любимчиком, и где-то глубоко за отрицанием скрывалась неподдельная тревога матери о том, во что он превратился, а может быть, даже то же самое чувство вины за то, что не смогла этому помешать, какое временами испытывала сама Джейн.

Джейн протянула руку и коснулась материного плеча. За этим крошечным жестом сострадания стояли тысячи несказанных слов. Мать накрыла ладонью руку дочери, выдавила невеселую улыбку и кивнула. Это было единственное на памяти Джейн проявление близости между ними за всю ее взрослую жизнь. Потом мать открыла дверцу, вышла из машины и без единого слова закрыла ее. Джейн проводила ее взглядом, глядя, как худенькая фигурка в широкополой белой шляпе поднимается по ступеням к входу в суд, прямая и гордая, несмотря на внешнюю хрупкость. В следующий миг фигурка расплылась, превратившись в белую кляксу, и Джейн смахнула с ресниц слезу.

Она поехала прочь, сама не зная, о чем плачет: о том, что рано или поздно ей суждено потерять мать или что матери у нее на самом деле никогда не было.

Глава 15

Еще на подъезде к ее дому Калеб увидел, что миссис Готорн стоит у окна гостиной, глядя сквозь запотевшее стекло на дорогу, точно ее оповестили о его приближении заранее и она поджидала его.

Когда Калеб слез с велосипеда и поднялся на крыльцо, старухи у окна уже не было, а дверь была слегка приоткрыта. Калеб скинул куртку и, стряхнув с нее дождевые капли, снова надел и, войдя в дом, закрыл за собой дверь. Потом немного постоял в темноте в тесной передней, прислушиваясь к скрипу половиц над головой: на втором этаже хозяйка обходила свои комнаты, набитые несметными сокровищами былых времен. Когда она наконец спустилась по лестнице, осторожно выбирая, куда ступить, и крепко держась за перила, на лице ее играла довольная улыбка.

– Ну как, нашли? – спросил Калеб.

– Нашла.

Миссис Готорн преодолела последнюю ступеньку, протиснулась мимо него и по длинному полутемному коридору прошла в комнату.

В камине все еще рдели вчерашние угли, и Калеб, поворошив их кочергой, подбросил свежих дров, в то время как старуха удалилась на кухню, чтобы принести ему чаю. Когда она вернулась обратно, в камине уже весело полыхал огонь, и они уселись перед ним в двух креслах из одного мебельного гарнитура: обивка ее кресла была протерта до дыр за многие годы сидения в одиночестве, тогда как материал его кресла выглядел практически новым. Оба в молчании прихлебывали чай.

– Так вы мне его покажете или нет? – наконец спросил Калеб.

– Ах да! – Старуха со стуком поставила чашку на столик. – Помоги нам Господь, когда ваше нетерпеливое поколение станет управлять нашей страной.

Она сунула костлявую лапку в карман шерстяной кофты и выудила маленькую коробочку, обитую синим фетром. Он протянул руку, чтобы взять коробочку, но старуха оттолкнула ее и погрозила ему длинным костлявым пальцем. Потом, держа коробочку на ладони, приподняла крышку. Внутри оказалось изумительной красоты кольцо с крупным желтым бриллиантом, окруженным брызгами более мелких белых бриллиантов и оправленным в платину. Канареечно-желтый камень квадратной огранки на подушечке синего шелка сиял, как миниатюрное солнце. Калеб протянул руку и, бережно вынув кольцо из коробочки, вскинул над головой, чтобы взглянуть на него на свету, который лился в окно. Вещица, несомненно, была старинная, но выглядело кольцо совершенно как новое, будто его практически не носили.

– Этот алмаз был добыт в Австралии, – сообщила старуха. – Почти три четверти века тому назад. Огранку и оправу делали в Париже.

Калеб взял коробочку у нее с руки и бережно вернул кольцо обратно. Потом перевернул коробочку и взглянул на дно.

– Не каждая вещь имеет цену, молодой человек, – покачала головой миссис Готорн. – Мой жених купил его за границей, когда служил на флоте. А когда вернулся, этим сюрпризом сделал мне предложение. Он был очень романтичный юноша. И стал мне отличным мужем. Он так и не признался, сколько за него выложил, но я-то знаю, что оно стоило ему всех его сбережений и половину наследства в придачу.

– Вы уверены, что хотите с ним расстаться? – спросил Калеб.

– После его кончины я вышла замуж во второй раз и с тех пор больше кольцо не носила. Было как-то неудобно. И потом, с возрастом пальцы у меня совсем высохли. Сомневаюсь, что оно теперь удержится даже на моем большом пальце.

– А может, вы лучше передадите его по наследству? Чтобы оно осталось в семье?

– Ха! – Миссис Готорн слегка качнулась назад в своем кресле. – Двоих своих детей я уже схоронила, а третий – неблагодарная скотина, которому так не терпится потратить мои денежки, что он готов всеми правдами и неправдами упечь меня в сумасшедший дом, не дожидаясь моей смерти. То-то будет ему сюрприз, когда он узнает, что я завещала все государству.

Калеб внимательно взглянул на кольцо в коробочке. Оно идеально подходило Джейн, и он откуда-то знал, что оно ей понравится: и филигранная оправа, и четкая огранка. Но камень был очень крупным, и Калеб отдавал себе отчет в том, что он должен был стоить немалых денег даже много лет назад.

– У меня нет денег заплатить вам, но я отработаю его стоимость, если вы позволите.

– Я предложила бы тебе забрать его бесплатно, – отозвалась старуха, – но мы с тобой слишком похожи, чтобы ты согласился его принять. Так что оно пока побудет у меня, а ты будешь приезжать и работать у меня, когда сможешь выкроить время, и я отдам его тебе, как только решу, что ты его заработал. – С этими словами старуха забрала у него коробочку и, захлопнув крышку, сунула обратно в карман кофты. – Ты, возможно, воображаешь, что я начинаю получать удовольствие от твоих визитов. Это так. Однако мне хотелось бы донести до тебя: это вовсе не значит, что я намерена затянуть с платежом. Я отдам тебе кольцо, когда ты его заработаешь, и ни днем позже. А теперь, с твоего позволения, мне нужно заняться моими стариковскими болячками. В подробности, прости уж, посвящать тебя не стану, незачем тебе пока про такое знать, и, надеюсь, потом тоже не придется.

Миссис Готорн медленно поднялась и зашаркала прочь, но у выхода из комнаты остановилась и оглянулась.

– Да, забыла сказать, у меня что-то труба в кухне под раковиной протекает, взглянул бы ты на нее, если разбираешься в этом деле и если у тебя останется время после того, как закончишь разбирать коробки. Мне, конечно, не так долго уже осталось небо коптить, но, пока я еще жива, мне не хотелось бы, чтобы у меня прогнил пол под ногами.

* * *

Когда Калеб вернулся, дверь гаража была открыта и внутри стояла машина Джейн. Он убрал на место велосипед и вошел в дом, но внутри было тихо, и двери обеих комнат были закрыты. Мать с дочерью разделяло нечто более существенное, нежели просто стены. Калеб хотел было постучаться к Джейн, но потом передумал и, взяв перчатки, отправился во двор, чтобы поработать, пока окончательно не стемнело. Едва он вышел из дома, как козел, лежавший на земле, немедленно поднялся и принялся щипать траву, как будто устыдившись того, что его застукали за праздным времяпрепровождением.

Ни Джейн, ни ее мать так и не показались в тот вечер из своих комнат, хотя до Калеба, который сидел в гостиной с бумагой и карандашом, пытаясь записать стихи к своей новой песне, из-за двери Джейн время от времени доносилось бормотание телевизора. На ужин Калеб соорудил себе пару бутербродов с арахисовым маслом и джемом и съел их на кухне в одиночестве, запивая стаканом молока. Когда он наконец выключил свет и растянулся на диване, то впервые заметил, что от тяжелой работы у него болит все тело. Впрочем, это была хорошая боль: она напоминала ему о том, что он все еще жив, и позволяла с чистой совестью закрыть глаза и наслаждаться покоем.

Калеб долго лежал, погруженный в зыбкую полудрему на границе между сном и явью, и мысли его блуждали, перескакивая от воспоминаний о прошлом к грезам о будущем. И в тех и в других неизменно фигурировала Джейн. Ему грезилось ее лицо и то, как она всегда закусывала нижнюю губу за мгновение до того, как кончить. Он вспоминал недоверие, смешанное с надеждой, всякий раз вспыхивавшее в ее глазах, когда он говорил ей, что любит ее. Ему хотелось повторять ей эти слова снова и снова. До конца его дней. Он попытался вообразить себе выражение ее лица, когда Джейн увидит кольцо и услышит заданный им вопрос.

Когда же, когда же?

Еще не сейчас, но он очень надеялся, что скоро.

Уже проваливаясь в сон, Калеб ощутил запах ее волос и вкус ее губ, и все это было так реалистично, что он зашевелился во сне, почти веря, что Джейн пришла к нему на диван. Если бы в комнате в это мгновение кто-то находился, он услышал бы, как с губ Калеба сорвалось ее имя.

Глава 16

Мать Джейн покачала головой.

– Надо же было умудриться довести эту несчастную розу до такого состояния, – обвинительным тоном бросила она. – Ее нужно хотя бы обреза́ть каждую зиму. Я же предупреждала, когда дарила ее тебе.

Джейн перехватила взгляд Калеба и многозначительно улыбнулась ему, как будто хотела сказать: «Вот видишь, ты наверняка уже сам пожалел, что не выкорчевал ее к чертовой матери».

Они пересекли двор, переступая с камешка на камешек – Калеб разложил их, чтобы не топтать только что засеянную лужайку. Джейн замыкала процессию, воображая, что они перескакивают с кочки на кочку в непролазном болоте, и жалея, что у нее никогда не хватит мужества столкнуть мать с камня, чтобы трясина поглотила ее на веки вечные.

Калеб остановился и указал на забор с северной стороны двора, где уже успел отгородить с помощью шпал прямоугольный участок.

– А тут будет огород.

– По-моему, разумнее было бы разбить его в противоположном конце двора. Там больше света, – заявила мать Джейн.

Калеб лишь пожал плечами.

– Прекрасное место, – сказала Джейн. – Спасибо, Калеб.

Он улыбнулся и повел их дальше.

– Тут я подготовил место под клумбу и проложил под землей электрический кабель в водонепроницаемом коробе, чтобы можно было подключить фонтан. Я видел в хозяйственном магазине несколько разных, так что можете выбрать.

– Терпеть не могу шум льющейся воды, – заявила мать Джейн.

– Вообще-то, мама, тебя никто и не приглашал его послушать, – парировала Джейн.

Калеб пропустил мимо ушей их пикировку и продолжил экскурсию:

– Я выкорчевал всю ежевику и обработал гербицидом те места, где она попыталась пробиться снова. Видите, на берегу ручья уже всходит трава? Я даже построил там небольшой загончик для вашего козла, и теперь, когда у него нет необходимости сидеть на цепи, он определенно повеселел.

– За последнюю неделю я ни разу не слышала, чтобы он блеял, – заметила Джейн.

– По-моему, глупо тратить деньги на прокорм животного, которое не в состоянии даже научиться приносить мячик, – фыркнула ее мать. – Впрочем, это всего лишь мое мнение.

Калеб с извиняющимся видом покосился на Джейн, потом повернулся к ее матери и впервые за все время обратился к ней напрямую:

– Этот козел честно заслужил право находиться здесь, в отличие от некоторых.

Было утро воскресенья, и мать жила в доме у Джейн уже целую неделю. Джейн видела, что ее беспрестанные придирки истощили даже практически бесконечное терпение Калеба. Он изо всех сил старался не попадаться ей на глаза, но когда ее матушка не обивала пороги в городе, готовясь к предстоящему слушанию по делу ее драгоценного сыночка, она безвылазно торчала здесь, делая жизнь Джейн и Калеба невыносимой. Джейн заметила, что Калеб стал почти все вечера проводить у миссис Готорн, и у нее не было этому никакого другого объяснения, кроме того, что таким образом он пытается не встречаться с ее матерью. Но хуже всего было то, что им приходилось ходить по струнке в ее же собственном доме, днем делая вид, что они едва знакомы друг с другом, и украдкой встречаясь в ее спальне по ночам. Джейн скучала по тем временам, когда они могли сорвать друг с друга одежду и заняться любовью в любом месте, где им приспичило.

Калеб окончил экскурсию и проводил их до двери, но вместо того, чтобы зайти в дом, заявил, что не голоден и вообще у него еще много работы. Джейн с матерью отправились на кухню вдвоем, и Джейн приготовила завтрак.

Глядя, как мать привередливо ковыряет вилкой яичницу и отщипывает крошки от тоста, Джейн задалась вопросом, как с таким аппетитом у нее осталось хоть какое-то мясо на костях. После долгого молчания мать наконец подала голос:

– И давно вы с ним жаритесь?

Джейн застыла, не донеся до рта вилку с насаженным на нее куском яичницы, и остолбенело уставилась на мать:

– Прошу прощения?

– Во всяком случае, в мои молодые годы это называлось именно так.

– Не понимаю, о чем ты. – Джейн опустила вилку и сложила руки на коленях.

– Все ты прекрасно понимаешь. Ты можешь считать меня кем угодно и кое в чем, возможно, даже будешь права, но дурой меня уж точно назвать нельзя.

– Это правда, – кивнула Джейн.

– Я же вижу, как ты на него смотришь и как он смотрит на тебя. Странно, что у вас вообще хватает выдержки не набрасываться друг на друга, пока я не уйду в свою комнату. Могли бы потерпеть, пока я не уеду.

– Мама!

– Вот именно. Я твоя мать! В мое время приличные люди стыдились заниматься такими вещами в присутствии матери, вот что я тебе скажу. И вообще, ты не считаешь, что он для тебя слишком молод?

– Я считаю, что возраст тут вообще ни при чем.

– А другие люди могут так не считать.

– Плевать мне на то, что думают другие люди.

– А может, пора уже перестать плевать на мнение окружающих? Ты никогда об этом не задумывалась? Неужели ты всегда была такой эгоисткой?

– Не знаю, мама. В детстве я тоже была эгоисткой? Или ты не помнишь, потому что вечно была пьяна?

– Это не имеет к делу никакого отношения. Он слишком молод, и вообще, прошло слишком мало времени.

– Что значит «слишком мало времени»?

– А то и значит, что не успели Мелоди похоронить, как ты бросилась перекрашивать ее комнату, а теперь еще и спишь с мальчишкой ее возраста. Постыдилась бы, честное слово!

Джейн сидела и, стиснув кулаки, сверлила мать взглядом. В глазах той зажегся злорадный огонек, как будто ей доставляло удовольствие видеть, как ее дочь выходит из себя. Джейн закрыла глаза и медленно досчитала до десяти, как учила ее Грейс, когда она готова была взорваться. Потом повторила счет в обратном порядке. Когда Джейн вновь открыла глаза, она в упор взглянула на мать и спокойно произнесла:

– Я хочу, чтобы завтра утром тебя здесь не было.

Торжество на лице матери сменилось неприкрытым страхом.

– Твоему брату нужна моя поддержка.

– Ничего, поживешь в отеле. Ты можешь себе это позволить.

– И у тебя хватит совести выставить из дома родную мать?

– Не только хватит, но еще и останется. Чтобы была готова к восьми утра. Я довезу тебя до парома.

Джейн отодвинула стул и поднялась, глядя с высоты своего роста на мать, по-прежнему сидевшую за столом. Та в упор смотрела на Джейн, точно воплощение зла, тонкая и прямая на своем кухонном троне.

– Уж кому-кому, но только не тебе указывать мне, что я должна чувствовать по поводу смерти Мелоди. И если ты еще хоть раз посмеешь в моем присутствии намекнуть, что я была ей недостаточно хорошей матерью, это будет последний раз, когда ты меня увидишь. Ты меня поняла? – С этими словами Джейн развернулась и, не дожидаясь ответа, вышла из кухни.

Час спустя, лежа на кровати, она услышала, как к дому подъехало такси. Входная дверь открылась и закрылась, потом до Джейн донесся глухой стук чемоданов о дно багажника. Хлопнули дверцы машины. Джейн по-прежнему лежала, точно в трансе глядя в потолок и слушая, как такси тронулось и покатило прочь, увозя с собой ее мать.

Прошло тридцать минут, а может, и целый час, когда она услышала негромкий стук в дверь. Не отрывая взгляда от потолка, она крикнула Калебу, чтобы входил. Дверь приоткрылась и тихо закрылась снова, и Джейн почувствовала, как матрас прогнулся, когда Калеб присел на край постели.

– Думаешь, если пожелать кому-то смерти, попадешь в ад?

Калеб долго молчал, прежде чем ответить.

– Я думаю, что тот, кто ненавидит кого-то так сильно, что желает ему смерти, и так живет в аду.

– Признайся, ты тоже ее ненавидишь.

– Я готов признаться, что рядом с ней находиться совершенно невозможно. Но на самом деле мне ее просто жаль.

Джейн подняла голову и поглядела на него:

– Жаль? – (Калеб кивнул.) – Почему?

– У нее такая потрясающая дочь, а она настолько ослеплена какими-то своими демонами, что даже не видит этого. И еще: как же нужно ненавидеть себя самого, чтобы вот так изводить всех окружающих.

– И откуда у тебя в двадцать пять лет такая мудрость? – вздохнула Джейн.

– В двадцать четыре, – поправил ее Калеб. – Двадцать пять мне будет только в июле. Думаю, это оттого, что я люблю наблюдать за людьми.

– Ты много за ними наблюдаешь?

– Угу. Это очень интересно. Я много времени проводил на улицах, играя музыку или просто сочиняя песни, и обнаружил, что люди рядом со мной почему-то перестают меня замечать и демонстрируют свое настоящее лицо.

Джейн приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть. Калеб больше не носил свою дурацкую бейсболку, и ей очень нравилось смотреть на его густые волосы, которые он заправлял за уши. Его глаза стали казаться еще зеленее, должно быть, оттого, что их больше без конца не туманила грусть. Разумеется, она не исчезла до конца, эта затаенная печаль, но теперь уже плескалась где-то в самой глубине его глаз, похожих на весенние озера.

– Ты любишь бейсбол? – спросила Джейн.

– Я не особенно за ним слежу, если тебя это интересует.

– А хот-доги?

– Я не был бы американцем, если бы не любил их.

Джейн посмотрела на будильник на прикроватной тумбочке:

– Так, старая дьяволица сейчас должна уже быть на полпути к Аиду, так что мы можем спокойно поехать следующим паромом.

* * *

Они оставили машину на пристани и вместо автомобильной палубы поехали на пассажирской.

День выдался холодный и ветреный, но небо было ясное, и на поверхности воды играли солнечные блики. Они купили себе в кафетерии по стаканчику горячего шоколада и, укрывшись от ветра, стали наблюдать за проплывавшими мимо пейзажами. Судя по всему, в заливе проходила какая-то регата, потому что вдалеке пестрели яркие паруса яхт, проносящихся на фоне белого конуса вулкана Маунт-Рейнир. На палубе появились жених с невестой и гостями и принялись фотографироваться. Ветер немедленно растрепал волосы подружек невесты и запутался в их изысканных платьях, так что им пришлось сдаться и вновь скрыться в помещении.

Джейн приподнялась на цыпочки и поцеловала Калеба.

– Ты чего? – с улыбкой спросил он.

– Просто.

Он притянул ее к себе и поцеловал крепче. От его губ пахло шоколадом. Джейн заглянула в его смеющиеся глаза.

– А ты чего? – спросила она.

– И я просто.

– Просто – что?

– Просто люблю тебя.

– Я знаю, – улыбнулась Джейн.

До стадиона от пристани было двадцать минут пешком. Они прошли по Пайонир-сквер, мимо того места, где Джейн в тот день наткнулась на Калеба. Она сказала ему об этом, но он лишь кивнул и улыбнулся. Со всех сторон к стадиону стекались болельщики, одетые в синие цвета их домашней бейсбольной команды «Маринерс», и Джейн остановилась у лотка купить им с Калебом по синей бейсболке, чтобы они тоже могли поддержать свою команду.

– А у тебя, оказывается, большая голова, – поддразнил Калеб, примерив бейсболку Джейн.

– Ничего не большая. – Она выдернула бейсболку у него из рук.

– Большая, большая. Красивая, но большая.

Джейн шутливо ткнула Калеба кулаком в плечо.

Они купили в кассе билеты на трибуны и следом за остальными болельщиками прошли сквозь охрану в зрительскую зону. По пути к своим местам они купили лакричных тянучек, лимонада и хот-догов. Когда Джейн взяла еще и гигантский пакет сладкого попкорна, Калеб со смехом покачал головой:

– Я решительно не понимаю, почему ты не весишь полтора центнера.

– Эй, – возмутилась она, – ты ешь ничуть не меньше моего.

– Может, оно и так, но я-то с утра до ночи вкалываю как проклятый у тебя во дворе.

– Ну, мне тоже нелегко приходится. Ты не представляешь, сколько калорий я трачу, стараясь удержать себя в руках, когда смотрю, как ты работаешь.

Пока они искали свои места, началась игра. Открытый стадион был защищен от ветра, который успел нагнать темные клубы облаков, и теперь они плыли по небу, время от времени отбрасывая на зеленое поле полоски тени. С высоких трибун игроки казались игрушечными, и Джейн с Калебом пришлось смотреть на гигантский экран, чтобы лучше видеть, как отбивающие ловят мячи.

– Забавно приехать за тридевять земель только ради того, чтобы посмотреть матч на громадном телевизоре, – заметил Калеб.

Джейн помахала недоеденным хот-догом:

– Ты ради этого сюда и приехал, глупенький. И ради свежего воздуха.

– А я-то думал, ты фанатка.

– Фанатка, да! – рассмеялась Джейн. – Лимонада и хот-догов.

– Ну, тогда надо было купить тебе бейсболку в виде гигантского хот-дога. Если, конечно, у них нашелся бы твой размер.

– Ты сейчас у меня договоришься! – пообещала ему Джейн.

Калеб протянул руку и большим пальцем стер у нее с подбородка кетчуп. Потом наклонился и поцеловал в губы.

Вскоре тучи окончательно заволокли солнце, и зеленое игровое поле, залитое яркими огнями стадиона, стало казаться островком света на фоне темного неба. Вокруг царила всегдашняя атмосфера бейсбольного матча: пахло попкорном и пролитым пивом, время от времени слышался глухой стук биты, а следом за ним – восторженный рев зрителей. Было холодно, зато не было дождя. Джейн поплотнее запахнула куртку и прильнула к Калебу. Тот обнял ее за плечи. Она и не помнила, когда еще была так счастлива. Наконец-то она находилась в ладу с самой собой.

В конце восьмой подачи они собрались уходить, чтобы избежать толкучки на выходе.

– Обидно будет, если мы уйдем, а они отыграются.

– При счете девять-один? – усомнился Калеб. – Это вряд ли.

Теперь, когда все сидели на стадионе, на тихих улицах не было ни души. По дороге обратно на паром Джейн спросила Калеба:

– Ты занимался каким-нибудь спортом?

– В детстве я столько времени проводил, бегая от полицейских, что, наверное, это вполне можно зачесть за спорт.

– Вот как? Тогда давай наперегонки вон до того угла!

И с этими словами Джейн сорвалась с места.

– Эй, так нечестно! – возмутился Калеб.

Джейн почти добежала до угла, когда он обогнал ее и, подхватив на руки, принялся кружить. Бейсболка с эмблемой «Маринерс» слетела у нее с головы. Поставив Джейн на ноги, Калеб перегнул ее в пояснице, как будто они были танцорами, и крепко поцеловал. Ноги у Джейн дрожали от непривычной нагрузки, сердце готово было выскочить из груди от его близости. Ей не терпелось скорее очутиться дома и стащить с него одежду. Когда он вернул Джейн в вертикальное положение, какой-то молодой парень подал ей упавшую бейсболку. Прежде чем она успела поблагодарить его, парень узнал Калеба и воскликнул:

– Здорово, Калеб! Я так и знал, что это ты.

Он был ровесником Калеба, и Джейн заметила стоящую неподалеку группку его друзей – двух парней и девушку. Все трое держали в руках чехлы с музыкальными инструментами. Еще одна бесхозная гитара лежала на тротуаре, и Джейн решила, что она принадлежит парню, который заговорил с ними.

– Здорово, Митч, – сказал Калеб, пожимая ему руку. – Сто лет тебя не видел. Как жизнь?

– Нет уж, давай сначала про тебя. О тебе не было ни слуху ни духу с тех пор, как ты завалился к Спенсеру, когда его выперли с работы. Мишель сказала, ты уехал в Портленд. А Джонни – что ты наконец-то решил перебраться в Остин вместе с Джереми.

– Джереми в Остине?

– Ага. Говорит, что работой завален по уши, только успевает играть. Уже завел знакомства с нужными людьми. Если хочешь, я перешлю тебе его письма. У тебя тот же самый имейл?

Калеб кивнул:

– Я, правда, сто лет его не проверял, но ради такого дела зайду.

– Заметано, – сказал парень и, повернувшись к Джейн, улыбнулся ей. – Так ты познакомишь меня со своей девушкой или нет?

– Тьфу ты! – спохватился Калеб. – Я на радостях совсем позабыл о правилах хорошего тона. Это Джейн.

Джейн протянула Митчу руку.

– Очень приятно, – произнесла она.

– Взаимно, – кивнул тот и, вновь переведя взгляд на Калеба, заговорщицки улыбнулся. – Неудивительно, что ты пустил всех старых друзей побоку. Потрясная красотка!

Калеб сжал пальцы Джейн и улыбнулся ей:

– Я знаю. Она еще и умница невероятная.

Один из спутников Митча громко кашлянул. Митч оглянулся на них, потом вновь посмотрел на Калеба:

– Черт! Рад был бы потрепаться подольше, брат, да нам пора бежать. У нас сегодня выступление в «Сентрал-баре».

– Платный концерт? – поинтересовался Калеб.

– За половину от входных. Слушай, а не хочешь тоже вписаться? Там надолго.

– Не-а. Я без гитары.

– Мы одолжим тебе какую-нибудь из наших.

Калеб бросил быстрый взгляд на Джейн и покачал головой. Джейн внезапно почувствовала себя лишней в этой компании молодежи. Ну вот, теперь из-за нее Калеб лишился возможности побыть с друзьями.

– Я ничего не имею против, – заверила она.

– Спасибо, малышка, – улыбнулся Калеб. – Но я все равно не могу так, без всякой подготовки. Поболтаем как-нибудь в другой раз, Митч.

– Как скажешь, брат, – отозвался тот и, трусцой подбежав к друзьям, подхватил гитару. – Я перешлю тебе имейлы.

Калеб снова улыбнулся Джейн и, сжав ее руку, потянул в сторону пристани. Однако один раз вслед друзьям все-таки оглянулся.

– Ты вполне мог пойти, – сказала она.

– Я знаю. Мне не хотелось.

– А по-моему, хотелось.

– Не-а. Я просто скучаю по музыке, вот и все.

– Мне кажется, ты скучаешь не только по музыке.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего.

Калеб выпустил ее руку и, остановившись, повернулся к ней лицом:

– Нет, ты сказала это не просто так.

Джейн опустила голову и тяжело вздохнула:

– Сама не знаю, зачем я это сказала. Просто порой у меня такое чувство, что я лишила тебя всего этого. Своим присутствием в твоей жизни. У тебя же не было особого выбора, так ведь? И наверное, моя мать была права. Просто я для тебя слишком старая.

– Не говори глупостей, Джейн.

– А что, это неправда? Твои друзья идут играть в барах и развлекаться, а я тащу тебя домой на скучный остров Бейнбридж, как пенсионера какого-то. Ты ведь сам сказал, что скучаешь по музыке. А я держу тебя в заложниках, будто ты крепостной. Может быть, я тобой пользуюсь. Не знаю. Но думаю, мы с тобой должны взглянуть правде в глаза, Калеб. И чем раньше, тем лучше. Ты так не считаешь?

Когда Джейн закончила говорить, он лишь посмотрел на нее, и в его глазах снова была прежняя боль, сквозь которую проглядывал гнев. Почему он молчал? Сказал бы что-нибудь. Что угодно. Или даже наорал на нее в ответ. Налетевший порыв ветра взметнул ее волосы, и Джейн вскинула руку, чтобы придержать на голове бейсболку. Ей хотелось плакать. По асфальту с шуршанием пролетела бумажная обертка от сэндвича, следом за ней с грохотом прокатилась пустая пивная банка.

– Скажи что-нибудь, – наконец попросила она. – Что угодно.

– Ты считаешь, что пользуешься мной?

– Не знаю, – ответила она. – А ты как считаешь?

Калеб схватил ее за плечи, и на мгновение Джейн показалось, что он сейчас тряханет ее, как тряпичную куклу, однако он притянул ее к себе и впился в губы поцелуем. Поцелуй был какой-то неожиданно собственнический, как будто Калеб решил заявить на нее свои права прямо здесь, на продуваемой всеми ветрами ночной улице. От него исходило непривычное ощущение опасности – ничего подобного Джейн прежде не чувствовала. К ее собственному изумлению, это оказалось очень возбуждающе. Когда он наконец оторвался от ее губ, то взглянул ей прямо в глаза и произнес:

– Сейчас я отвезу тебя домой, сдеру с тебя одежду и буду трахать до тех пор, пока ты не выкинешь эти дурацкие мысли из головы. Ты меня поняла?

Джейн ни слова не сказала в ответ, лишь кивнула.

* * *

Она была так возбуждена, что бросила машину перед домом, чтобы не ждать, пока откроется дверь гаража, и едва они переступили порог дома, как он приступил к исполнению своего обещания.

Отбросив в сторону ее бейсболку, Калеб прямо в коридоре развернул Джейн лицом от себя и стащил с нее куртку. Потом через голову стянул футболку, накрыл ладонями ее груди и поцеловал в шею. Прикосновение его ледяных рук к ее разгоряченной коже заставило Джейн задрожать от нетерпения. Не переставая целовать ее, Калеб повел ее по коридору в кухню.

Остановившись у стола, он одним движением сдвинул в сторону всю посуду. Джейн потянулась к нему, но он перехватил ее руки и прижал их ладонями к столешнице. Потом расстегнул ее брюки и спустил их вниз вместе с трусиками. Она отбросила их в сторону. Калеб положил ладонь на ее обнаженную спину и силой заставил лечь на стол. Джейн почувствовала, как гладкая столешница холодит ее прижатую щеку и грудь. На мгновение Калеб убрал руку с ее спины, и Джейн услышала, как звякнула пряжка его ремня. Последовал звук расстегивающейся молнии, и его джинсы с глухим стуком упали на пол. Джейн с трудом сдерживала растущее возбуждение. Она попыталась повернуть голову, чтобы взглянуть на него, но, прежде чем это ей удалось, Калеб схватил ее за бедра и рывком вошел в нее. Она уткнулась лицом в столешницу и простонала. Он был таким твердым, что, когда раз за разом вонзался в нее, все глубже и глубже, снова и снова, это почти причиняло боль.

Джейн ощущала его руки на своих бедрах и слышала его тяжелое дыхание. Его бедра шлепали ее по ягодицам. С каждым толчком из его груди вырывался стон, стол ездил по полу. Каким же блаженством было принадлежать мужчине, отдаваться ему без остатка. Джейн выгнула спину и прижалась к нему, чтобы полнее насладиться их слиянием.

С ее губ сорвалось его имя:

– Калеб! Боже мой, Калеб. Трахай меня! Бери меня!

Он вонзался в нее все сильнее, глубже, яростней.

Джейн балансировала на грани между экстазом и болью. На столешнице, подпрыгивая, дребезжали столовые приборы. Упала чашка. Тарелка с грохотом полетела на пол и разлетелась вдребезги. Джейн подняла глаза и увидела отражение Калеба в застекленной картине на стене: напряженные ляжки, голый зад, жилистые руки, стискивающие ее обнаженные бедра. Весь покрытый испариной, он бешено двигал бедрами и стонал, как первобытный дикарь. Голова его была склонена, длинные спутанные волосы свисали на лицо, скрывая его из виду. По его ногам пробежала судорога, руки сжались в кулаки. Джейн почувствовала приближающийся оргазм и даже не попыталась сдержать его. Она знала, что Калеб испытывает то же самое, потому что он запрокинул голову, исступленно выкрикивая ее имя:

– Джейн! Джейн! Джейн!

Когда он затих внутри ее, до ее слуха донесся полувздох-полувсхлип, как будто он плакал. Джейн лежала неподвижно, распластанная на столе, в состоянии полной расслабленности. С этим, наверное, не мог сравниться никакой наркотический кайф. Калеб склонился и поцеловал ее в шею.

– Ты просто чудо, – прошептал он.

Ее губы изогнулись в улыбке.

– А ты животное.

Она открыла глаза и обнаружила, что стол уехал вперед на несколько футов и уперся в стену. На кухне не было занавесок, и, если бы кто-нибудь проходил сейчас мимо ее дома, они были бы видны как на ладони. При этой мысли Джейн почувствовала себя испорченной.

Калеб вышел из нее, осторожно помог ей подняться и, развернув к себе лицом, нежно поцеловал:

– С тобой все в порядке?

Она кивнула:

– Честно говоря, в жизни не чувствовала себя лучше.

– Вот и славно. Сходи-ка в душ, а я пока тут все приберу. Только осторожно, на полу стекло.

Она снова поцеловала его. Потом на ощупь собрала с пола одежду и на цыпочках пробралась к выходу из кухни. На пороге Джейн остановилась и оглянулась на Калеба. Голый и потный, он стоял посреди кухни, пытаясь перевести дух после того, как до основания сотряс ее мир.

– Ты точно не думаешь, что я слишком для тебя старая?

– Я вообще никогда об этом не думаю, – покачал он головой. – И ты тоже выбрось это из головы. Ты само совершенство, Джейн. И я люблю тебя.

Она улыбнулась:

– Накинь-ка ты что-нибудь, пока кто-нибудь из соседей не увидел твое роскошное тело и не вызвал полицию. На этот раз свалить все на козла у тебя точно не получится.

Глава 17

«Обратнокреальности» – такой у нее был пароль от вай-фай.

Когда на следующий день Калеб спросил у нее пароль, чтобы проверить почту, Джейн на мгновение внутренне замерла, прежде чем ответить. Она ненавидела себя за этот страх, но все равно испытывала его.

К счастью, времени на переживания у нее практически не было.

Следующие несколько недель выдались напряженными. Теперь, когда Джейн вернулась к работе, деловые встречи ей назначали одну за другой. На рынке медицинского страхования произошли серьезные изменения, и она сейчас больше разъясняла клиентам суть нововведений, нежели действительно продавала им что-то. Однако же это не мешало Джейн радоваться возможности отвлечься от своих мыслей, и пусть зарабатывала она сейчас сущие пустяки, так все равно было лучше, чем проедать сбережения, как это было последние несколько месяцев.

Просыпаясь по утрам, Джейн отмечала, что трава, которую посеял Калеб, с каждым днем становится все гуще и гуще. Поначалу это была лишь робкая бледно-зеленая дымка, окутывающая темную землю, но вскоре она превратилась в реденькие иссиня-зеленые иголочки кентуккийского мятлика, выбранные Калебом, по его собственному утверждению, потому, что они напоминали ему о цвете, в котором он видел ее голос. Джейн выбрала в хозяйственном магазине фонтан, и Калеб установил его в центре разбитой им клумбы, но с официальным запуском они решили повременить до тех пор, пока все работы во дворе не будут окончены.

Как-то в субботу, вернувшись с очередной встречи с клиентами, Джейн обнаружила, что велосипеда нет и Калеба тоже. Решив, что он, по своему обыкновению, уехал к миссис Готорн, она двинулась по двору, оценивая его успехи. Единственной ее компанией был глупый старый козел, который наблюдал за ней из своего загончика, лениво жуя сено.

Джейн протянула руку через загородку и почесала рогатую голову.

– Что, Билл, похоже, он уже почти закончил?

– Бэ-э-э!

Получить ответ Джейн не ожидала.

– Думаешь, он уедет? – спросила она у козла.

Тот склонил свою клинообразную голову набок и искоса поглядел на нее. Уши его слегка трепыхнулись, как будто он пытался осмыслить вопрос.

– Думаешь, он не передумал ехать в Остин?

Козел опустил голову и схватил зубами очередной клок сена.

– Уверена, ты будешь скучать по нему не меньше моего.

В ту ночь, лежа под боком у посапывающего Калеба, Джейн никак не могла уснуть. Она ворочалась, крутилась и переворачивала подушку и так и сяк, пока Калеб не повернулся к ней в темноте и не спросил, что случилось.

– Ничего, – ответила она. – Прости, что не даю тебе уснуть.

– Ничего страшного, – успокоил он. – О чем ты думаешь, малышка?

– Ни о чем.

– Точно?

– Нет.

– О чем тогда?

– Не знаю, – вздохнула она. – Например, о моем брате.

– Ничего удивительного. Думаешь, он все еще в тюрьме?

– Это уже четвертый раз, когда он попадается за рулем пьяным, так что очень сомневаюсь, что на этот раз он отделается простым предупреждением.

Калеб вздохнул в темноте:

– Я очень тебе сочувствую, Джейн.

– Боюсь, с этим уже никто ничего не сможет поделать.

– Может, тебе стоит его навестить?

– В тюрьме?

– Если он все еще там.

– Думаешь, стоит?

– Главное – это что думаешь ты, малышка.

– Тогда я, наверное, съезжу.

– Съезди, если тебе этого хочется.

Они умолкли, так прошло несколько минут. Джейн смотрела на тени на потолке, отбрасываемые электронным табло будильника. Тени принимали причудливые формы, в которых при желании можно было разглядеть что-то определенное. В темноте было слышно дыхание Калеба.

– Калеб?

– Что?

– Ты спишь?

– Ага, – пошутил он, – и разговариваю с тобой во сне.

– Значит, я могу говорить и делать что угодно, а ты завтра ничего не будешь помнить?

Он засмеялся:

– Не представляю, как можно забыть то, что ты сказала или сделала. В принципе. Ты хочешь о чем-то со мной поговорить?

– Возможно.

– Тебя что-то тревожит, малышка?

– Ты все еще думаешь об Остине?

Повисло долгое молчание.

– Да, – вздохнул Калеб. – Я о нем думаю.

– Ты не передумал туда ехать?

– А ты поехала бы туда со мной?

– Я не могу переехать в Техас.

– Почему?

– Потому что здесь вся моя жизнь.

Калеб притянул Джейн к себе и обнял. Она приложила ухо к его груди, слушая стук его сердца. Калеб погладил ее по волосам и поцеловал в макушку:

– Давай поговорим об этом потом, ладно?

– Ладно.

Джейн чувствовала себя так, будто они вплотную подошли к самому краю обрыва, и вздохнула с облегчением, получив возможность сделать шаг назад, пусть и на какое-то время. Просто лежать в его объятиях было хорошо. И все же, как ни старалась, она не могла до конца выкинуть из головы мысль о том, что когда-нибудь Калеб уедет. Джейн потянула носом, запечатлевая в памяти его запах. Потом поцеловала его в грудь и закрыла глаза.

– Я люблю тебя, – услышала она.

Джейн хотела ответить то же самое, но она уже провалилась в сон.

* * *

Послышался гудок, и паром отошел от причала. Весенняя погода оказалась непродолжительной, и снова шел дождь. Паром подошел к сиэтлской пристани. Джейн доехала до здания суда, соединенного с тюрьмой надземным переходом, и оставила машину на стоянке. Поднявшись на лифте в приемную, она назвала дежурной фамилию брата.

– Вы его родственница? – осведомилась та.

– Сестра.

Женщина ввела имя в компьютер:

– Нужно немного подождать.

Пока компьютер думал, дежурная потянулась к пластиковой канистре с устрашающего вида бурой жидкостью и, открутив крышку, сделала глоток. В жидкости плавали странного вида специи и мясистые кружочки лимона. Джейн с подозрением покосилась на нее.

– Это детокс-лимонад из кайенского перца с кленовым сиропом и лимоном, – пояснила женщина, закручивая крышку. – Очень полезно для кожи.

Джейн лишь кивнула в ответ.

Дежурная вновь уткнулась в экран:

– Так. Да, все верно, он здесь.

Она дала Джейн подписать несколько бланков и сняла копию с ее водительских прав. Потом протянула ключ от индивидуального шкафчика и велела оставить там сотовый телефон и сумочку. Затем попросила встать на линию на полу и с помощью веб-камеры сфотографировала Джейн. Принтер, зажужжав, выплюнул наклейку с ее именем.

– Держите. – Женщина протянула наклейку Джейн. – Когда приклеите, в ту дверь налево.

Дверь вела в по-больничному голый коридор: выложенные серой плиткой полы, выкрашенные серой краской стены. Под потолком тускло мерцали люминесцентные лампы. Вокруг не было никаких указателей и ни одной живой души, которая могла бы сказать Джейн, куда ей идти, поэтому она просто пошла по надземному переходу по направлению к двери в другом конце. Дверь была металлическая, выкрашенная оранжевой краской и без ручки. Послышалось несколько щелчков, и дверь открылась. По другую ее сторону стоял еще один дежурный. Он проводил Джейн в небольшую комнату, единственными предметами обстановки в которой было несколько желтых пластмассовых стульев.

– Посидите тут, – сказал дежурный. – Мы вызовем вас, когда все будет готово. Слушайте свою фамилию и номер комнаты. Комнаты в конце коридора, номера над дверьми. У вас будет двадцать минут. – С этими словами он ушел, оставив Джейн в одиночестве.

Она села, сложив руки на коленях. Вокруг было неестественно тихо и голо. Без сумочки и телефона заняться было нечем и оставалось лишь сидеть, разглядывая пол под ногами, и думать. Думать и вспоминать.

Брат был немногим младше ее – на год с небольшим, и Джейн вечно приходилось завязывать ему шнурки, когда они вдвоем шли на остановку школьного автобуса. Ей вспомнилось, как брат плелся за ней, наступая на волочащиеся шнурки. «Ты сейчас споткнешься и разобьешь себе нос», – без конца твердила она.

Ее брат никогда не проявлял никакого интереса ни к чему, кроме погони за удовольствиями. Вечный клоун в школе, вечная игра на публику и обиды. Джейн вспомнилось, как он соорудил из кофейных банок и фанеры у подножия их холма какое-то подобие трамплина и созвал соседских ребят посмотреть, как он будет прыгать с него на своем скейтборде. Потом его увезла «скорая», а Джейн отец выдрал за то, что не остановила брата. Потом они стали старше, и брат научился давать отцу сдачи. Тогда к ним в дом несколько раз приезжала полиция. После этого отец перестал распускать руки, но вербальное насилие не прекратилось. Джейн ненавидела себя за это, но испытала острую радость, когда отец умер от обширного инфаркта, без сомнения спровоцированного выпивкой. А теперь брат шел по его стопам. Джейн уже потеряла счет, сколько раз он попадал в полицию за драки, за вождение в нетрезвом виде или за избиение по пьянке же очередной своей подружки. Оставалось только надеяться, что брат опомнится до того, как будет уже слишком поздно.

– Маккинни, комната номер семь.

Джейн вскинула глаза, чтобы посмотреть, кто это сказал. Потом заметила на стене громкоговоритель и поняла, что голос доносился оттуда.

Она поднялась и двинулась по коридору мимо глухих дверей. Перед дверью номер семь она остановилась, сделала глубокий вдох, взялась за железную ручку и, потянув тяжелую дверь на себя, вошла в комнату для свиданий.

По ту сторону мутной исцарапанной перегородки из плексигласа сидел ее брат в оранжевой тюремной робе и ухмылялся. Увидев на пороге Джейн, он, похоже, разочаровался. Она опустилась на металлическую табуретку, взяла массивную черную трубку, висящую на стене, и приложила к уху. Ее брат сделал то же самое.

– Привет, Перчинка, – поздоровался он, назвав ее детским прозвищем.

– Привет, Джон.

– Я теперь зовусь Джонатан, – заявил он. – В суде это звучит более солидно.

Джейн кивнула.

– Ты, кажется, не слишком-то рад меня видеть, – заметила она.

– Дело не в этом. Просто мне неприятно, что ты видишь меня здесь в таком антураже, вот и все. Когда меня вызвали, я решил, что это опять мама.

– Она часто тебя навещает?

– Ты же ее знаешь.

– Да, – сказала Джейн. – «Знаю» – не то слово.

Брат пожал плечами, как будто здесь уже ничего не поделаешь.

– Ну, как там погода у вас на воле?

– У вас что, нет окон? – удивилась она.

– В той живопырке, где меня держат, нету.

– Ясно. Там опять дождь.

– Черт! – выругался он, как будто погода во внешнем мире каким-то образом играла роль в его жизни. – Хотя, как говорится, если тебе не нравится здешняя погода, подожди пять минут, и она изменится.

Джейн приехала вовсе не за тем, чтобы беседовать о погоде, поэтому сидела и молча смотрела на брата, дожидаясь, когда он скажет что-нибудь осмысленное. Повисло неловкое молчание. Джон принялся ковырять ногтем оплавленный след в плексигласе. Волосы у него были длинные и сальные, да и побриться ему тоже не помешало бы. Лицо у него было бледное.

– Что тебе говорят? – спросила наконец Джейн.

– По поводу обвинения? Хотят пришить мне злостное вождение в нетрезвом виде. Представляешь, сестренка? Еще и умышленное создание аварийной ситуации лепят. Мама, наверное, сказала тебе, что я въехал в зад полицейским. Но они стояли на зеленый. Честное слово. И фары у них не горели. На этот раз я намерен сопротивляться до последнего. Какое еще злостное нарушение?

– Что ты вообще делал в Сиэтле? – вздохнула Джейн.

– Принц давал концерт в «Шоубоксе».

– Принц? Он же тебе даже не нравится.

– Мне – нет, зато телке, к которой я клеился, нравится. Засада в том, что мы с ней поругались и эта дрянь свалила с концерта с другим парнем. И это после того, как я купил ей билет. Ты представляешь?

– Вполне. Ты был сильно пьян?

– Они говорят, я выдул два-три. Но это все хрень собачья. Ты же знаешь, эти машины откалиброваны как бог на душу положит. Мы можем затребовать их записи и доказать это. И потом, у меня от природы повышенный уровень алкоголя в крови. Так говорит мой адвокат.

– Значит, ты у нас, как всегда, ни при чем?

– На что ты намекаешь?

– Ни на что.

– Ты вообще на чьей стороне? – насупился брат.

– Я вижу тут только одну сторону, Джон.

– Джонатан.

– Не суть важно. Давай поговорим о чем-нибудь другом?

Какое-то время они сидели, молча глядя друг на друга.

– У тебя все в порядке? – спросил он наконец.

Этот вопрос ошарашил Джейн. Ее братца обыкновенно не волновало ничье благополучие, кроме его собственного.

– Ну, как ты справляешься со всем, что на тебя навалилось?

– Навалилось? – переспросила Джейн.

– Ну, я имею в виду Мелоди и похороны.

Джейн сделал глубокий вдох и зажмурилась в попытке не расплакаться. В прошлый раз они с братом виделись как раз на похоронах Мелоди, и его вопрос каким-то образом вновь воскресил в ее памяти все до мельчайших подробностей.

– Прости. Наверное, тебе трудно об этом говорить.

– Да, трудно. – Она открыла глаза. – Но спасибо, что спросил. Время лечит. В хорошие дни мне удается не вспоминать об этом по нескольку минут. В плохие я не могу думать ни о чем другом. Мне очень ее не хватает. А с другой стороны, я уже давно ее потеряла.

Джон вздохнул в трубку с выражением неподдельной печали на лице, на минуту превратившись в себя настоящего.

– Она была особенная девушка, Джейн. Честно.

Все попытки Джейн удержать себя в руках пошли прахом. Она заплакала.

– Это та же самая история, Джон.

– Какая?

– Ты. Она. Все это.

Он отвел глаза и покачал головой:

– Ты говоришь ерунду.

– Как же я ненавижу эту вашу выпивку и наркотики, Джон. Ненавижу до глубины души. Я хочу, чтобы ты избавился от этой зависимости. Очень хочу. Ну почему ты не можешь признать, что тебе нужна помощь? Позволь им помочь тебе, Джон. Ради всего святого! Ради меня. Ради себя самого. Эта гадость уже свела в могилу отца, искалечила жизнь маме, а теперь еще и Мелоди нет в живых. Пожалуйста, Джон, открой глаза. Ты сможешь, если захочешь. Прошу тебя. Я знаю, что существуют программы реабилитации, на которые можно попасть по решению суда.

Теперь брат сидел, уткнувшись взглядом себе под ноги, и его голова слегка покачивалась. Джейн показалось, что он тоже плачет, но это могла быть игра ее воображения. Она стала ждать его ответа.

В трубке что-то несколько раз щелкнуло, и металлический голос произнес:

– Осталась одна минута.

Джон поднял глаза, в которых было отчаяние.

Джейн выдавила ободряющую улыбку, надеясь, что ей, быть может, удалось хоть как-то до него достучаться.

– Мама сказала, может, ты смогла бы внести за меня залог.

– Хватит, Джон. Я уже сказала тебе в прошлый раз, что больше не стану этого делать. И это была не шутка.

– Я знаю, что ни разу не вернул тебе деньги, сестренка. – Он подался вперед с умоляющим выражением на лице. – Но на этот раз верну обязательно, честное слово. На этот раз все будет по-другому.

– Деньги тут ни при чем, Джон, – покачала головой Джейн. – Тебе нужно лечиться. Я могла бы заплатить за твою реабилитацию, если тебя выпустят.

Джон оторвал трубку от уха и вскинул над головой, как будто собирался запустить ею в стену. Но потом передумал и повесил на место. Бросив на Джейн сквозь плексигласовое стекло взгляд, полный ненависти, он беззвучно произнес:

– Да пошла ты!

Джейн тоже повесила трубку.

Однако когда она уже поднялась, чтобы уйти, брат снова схватил трубку и хлопнул ладонью по перегородке, отчаянно показывая знаками, чтобы она взяла свою.

Джейн не стала садиться, но трубку к уху все-таки приложила.

– Можешь хотя бы положить немного денег на мой счет в здешнем магазине? Пожалуйста. Это быстро. Просто назови мое имя.

Джейн поколебалась, потом кивнула в знак согласия.

Его глаза наполнились слезами, и ей показалось, брат сказал, что любит ее, но связь уже отрубили, и в трубке воцарилась мертвая тишина.

С его стороны стекла открылась железная дверь, и конвоир велел ему выходить. Джон бросил прощальный взгляд на Джейн и вышел. Дверь захлопнулась, и Джейн осталась одна в крохотной комнатке. Какое-то время она стояла, глядя на пустую табуретку за стеклом, на которой только что сидел Джон. Вернее, тот человек, в котором она уже с трудом узнавала своего брата. Впрочем, а знала ли она его когда-нибудь по-настоящему?

* * *

Въехав в гараж, Джейн с радостью отметила, что велосипед на месте. Сейчас общество Калеба было нужно ей как никогда. Она вошла в дом, положила сумочку и, сбросив туфли, отправилась на кухню. Там обнаружился стол, накрытый для ужина при свечах на двоих, ваза с живыми цветами, бокалы для шампанского и охлажденная бутылка сидра. Из гостиной полилась негромкая музыка, и на пороге появился Калеб. На нем была чистая одежда, а волосы он уложил с помощью геля.

– Добро пожаловать домой, – с улыбкой произнес Калеб.

Джейн подошла к нему и обняла. Он в своей излюбленной манере поцеловал ее в макушку. Оторвавшись наконец от Калеба, Джейн вскинула глаза и улыбнулась, пытаясь без слов донести до него, как много он для нее значит. Калеб застенчиво улыбнулся в ответ и отвел глаза. Джейн приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

– Есть хочешь? – спросил он.

– Умираю с голоду.

Он подошел к столу и отодвинул для нее стул.

– Не боишься, что я привыкну к такому обращению и окончательно избалуюсь? – пошутила Джейн.

– Именно на это я и надеюсь, – кивнул Калеб.

Открыв духовку, он вытащил оттуда противень с лазаньей. Маленькая кухонька немедленно наполнилась запахом расплавленного сыра и томатного соуса. Калеб отрезал ей кусок лазаньи и положил к нему ломтик чесночного хлеба и салат «Цезарь», который тоже приготовил собственноручно. Когда они оба сели за стол и собрались приступить к еде, Калеб наполнил бокалы сидром и произнес тост.

– За любовь, – провозгласил он, – потому что, когда она есть, больше ничего не надо.

Глядя друг другу в глаза, они чокнулись и сделали глоток каждый из своего бокала.

– А теперь признавайся, в честь чего все это? – спросила Джейн, вновь обводя взглядом свечи и цветы.

– В честь тебя, – с улыбкой пожал плечами Калеб.

– Мы празднуем меня?

– Более достойный повод для празднования едва ли можно придумать.

– Это так мило, – сказала она.

– К тому же мы можем официально отпраздновать окончание работ на твоем дворе.

– Ты уже закончил?

– Ну, сегодня я засадил клумбу. Трава всходит очень быстро. Фонтан можно запускать хоть сейчас. Так что больше делать там практически нечего, если, конечно, ты не надумала все-таки вырыть бассейн.

Джейн уткнулась взглядом в свою тарелку:

– И что теперь?

– Теперь – это когда?

– Когда ты закончил.

– Ну, думаю, нужно пригласить твоих друзей и похвастаться твоим новым двором. Ты так не считаешь? Например, дам, с которыми ты встречаешься по субботам. Я думал, мы устроим барбекю.

– Правда?

– Если, конечно, ты меня не стыдишься или что-нибудь еще в этом роде.

– Что ты такое говоришь? Мне никогда и в голову не пришло бы тебя стыдиться. Уж что-что, а это ты понимать должен. Просто… барбекю?

– А почему нет? Я умею жарить стейки на гриле.

– Правда?

– И кукурузу тоже.

Не поддаться его обаянию было решительно невозможно.

– Я в курсе, что ты умеешь готовить потрясающую лазанью, но кто бы мог предположить, что ты такая разносторонне одаренная личность?

Джейн показалось, что он покраснел, но в зыбком свете свечей наверняка сказать было сложно. Калеб склонился вперед и прошептал ей на ухо:

– У меня имеются еще кое-какие таланты, которые я, пожалуй, продемонстрирую тебе попозже.

Джейн легонько коснулась губами его губ.

– Неужели? – осведомилась она игриво.

Он притянул ее к себе и поцеловал:

– Я приберег кое-что на потом.

Глава 18

В следующее воскресенье в полдень все собрались во дворе у Джейн. День выдался идеальный: ясный и безветренный. Цветы, которые высадил Калеб, пестрели на иссиня-зеленом фоне травы, а малиновки перепархивали с дерева на дерево, перекликаясь друг с другом и время от времени приземляясь на безупречную лужайку, чтобы схватить червяка. Чуть поодаль весело журчал ручеек, перекатывая гладкие голыши.

Джейн стояла на бетонном пятачке патио и наслаждалась тем, что происходило вокруг. Калеб, окруженный остальными мужчинами, переворачивал куски мяса на решетке. Ее подружки разбились на небольшие стайки и весело болтали. Другие вместе с детьми столпились вокруг загона, по очереди подманивая старину Билла зерном, чтобы его погладить. Грейс устроилась в шезлонге в тени зонта и потягивала чай со льдом. Ее муж Боб сидел рядом, облаченный в свой пилотский мундир.

Одна из подруг Джейн по субботним собраниям бочком подошла к ней, держа в руках картонную тарелку с овощами и соусом.

– До чего же у тебя во дворе стало славно, Джейн, – похвалила она.

– Спасибо, Рейчел. Это все дело рук Калеба.

– Да уж конечно, – отозвалась та. – Хотя удивительно, как это ты вообще оставляешь ему хоть сколько-то времени на работу. – Она хрустнула морковкой и подмигнула.

– Он очень симпатичный, правда же? – рассмеялась Джейн.

– Симпатичный?! Да он просто роскошный мужик. Скажи-ка, а брата у него, случайно, не имеется? Впрочем, я и на его отца согласна.

– Боюсь, это тебе придется выяснять самостоятельно, – улыбнулась Джейн.

Извинившись, она отошла узнать, как дела у Грейс.

– Что-то ты подозрительно раскраснелась, Грейс, – заметила она, присаживаясь за столик рядом с подругой и ее мужем. – Признавайся, что это ты пьешь под видом чая со льдом?

Грейс лишь с заговорщицким видом улыбнулась и сделала еще глоток из своего стакана.

– А ты как, Боб, не скучаешь?

Прежде чем тот успел что-либо ответить, Грейс произнесла:

– Он не скучал бы еще больше, если бы мог добавить в чай рома. Да, Боб?

Боб пропустил шпильку жены мимо ушей и ответил Джейн:

– Все отлично, Джейн. Здорово ты тут все обустроила. И этот твой Калеб тоже вроде парень что надо. Я и не знал, что он родом из Спокана. Ты в курсе, что я учился в Университете Гонзага?[6]

– Нет, понятия об этом не имела, – ответила Джейн. – Значит, вы с ним земляки, да? Кстати, о том, что ты католик, я тоже не подозревала.

– Ну, – хохотнул он, – я из воздерживающихся католиков.

– Рада, что ты хоть от чего-то воздерживаешься, – вставила Грейс.

Боб между тем продолжал, снова проигнорировав жену:

– Люди там хорошие. Это Калебу в плюс. Да, кстати, как ни жаль, но мне надо уходить. У меня в два тридцать рейс в Питсбург. – Он поднялся, поцеловал жену в лоб, улыбнулся Джейн и двинулся прочь.

– Не вздумай набирать в воздухе эсэмэски, – бросила Грейс ему вслед. Потом вскинула бровь и обратилась к Джейн: – Знала бы ты, что они вытворяют в воздухе вместо того, чтобы делом заниматься.

– У вас с ним все в порядке? – поинтересовалась Джейн.

Грейс закатила глаза и вздохнула:

– Сегодня твой праздник. Давай не будем портить его мелкими горестями из совместной жизни двух старых зануд.

– Что ж, с его стороны было очень мило заглянуть ко мне.

– Да уж. А теперь выкладывай, как у тебя дела с Калебом. Только, чур, во всех подробностях. Ты же знаешь, что все местные кумушки только о нем и судачат. Они считают, что ты самая везучая женщина на острове. Я-то, разумеется, думаю, что это ему несказанно повезло.

– Грейс, ты такая милая. Но я действительно чувствую себя счастливицей. Вчера вечером он пел мне под гитару, пока я нежилась в ванне. Что может быть лучше?

– Да ну, – сказала Грейс. – Это наверняка не все.

Джейн разинула рот, изображая потрясение:

– Ах ты, старая греховодница!

– Ну, скажи хоть, он в постели демонстрирует такие же чудеса, как в обращении с грилем?

– Даже лучше! – не удержалась от ухмылки Джейн.

Калеб подошел к ним, держа тарелки с дымящимся мясом в одной руке и поджаренной кукурузой в другой. Поставив обе тарелки на стол, он наклонился к Джейн и поцеловал ее. Потом улыбнулся Грейс и, подмигнув с таким видом, как будто догадался, о чем они говорили, сказал:

– Надеюсь, вы обе любите мясо.

Грейс покраснела и принялась обмахиваться ладонью.

– Ох, ну разве ты не прелесть? Он мне нравится, Джейн. Советую тебе на этот раз держаться за него руками и ногами.

– Что значит «на этот раз»? – притворно надулся Калеб.

– Она шутит, – отозвалась Джейн. – Никаких других разов не было. До встречи с тобой я была девственницей.

Грейс шутливо шлепнула Джейн по коленке:

– Значит, ты уже не девственница? Так я и знала, что вы тут погрязли во грехе. Теперь, Калеб, придется тебе, как честному человеку, на ней жениться.

– Господи, Грейс! – возмутилась Джейн. – На дворе две тысячи тринадцатый год!

Она с облегчением вздохнула, когда их шутливая болтовня была прервана гостями, которые принялись стекаться к столу в поисках угощения.

Калеб оказался превосходным хозяином. Он следил за тем, чтобы у всех были приборы, салфетки и прохладительные напитки. Вдобавок к садовой мебели они вынесли из кухни все стулья и еще несколько складных кресел из гаража. Те, кому не хватило сидячих мест, устроились с тарелками прямо на траве или на мостике, болтая ногами в воздухе. Ребятишки, второпях похватав что-то со стола, немедленно умчались снова и устроили игру в пятнашки.

– Как же здорово, Джейн, – сказал кто-то из мужей.

– Спасибо, Эрл. Очень рада, что вы с Джудит смогли выбраться.

– Да, в прошлый раз мы были здесь на… – Он неловко улыбнулся и прищелкнул языком, как будто досадуя на себя, что ляпнул что-то не то.

– Все нормально, – сказала Джейн. – Насколько я помню, это был тринадцатый день рождения Мелоди. Хороший был тогда день. Почему бы его не вспомнить?

Все закивали, и за столом воцарилась тишина.

– Кстати, – начал Эрл, оборачиваясь к Калебу и круто меняя тему, – Джейн сказала, ты можешь дать нам напрокат твоего козла?

– Старину Билла Клинтона?

– Его что, действительно так зовут? – спросил кто-то из мужчин за столом. – Я думал, эмблема демократов – осел.

– Может, стоит заменить его козлом, – подал голос кто-то еще. – Они тоже только и умеют, что жрать да гадить.

– Так, – вмешалась Джейн. – Никакой политики и религии.

– И о чем тогда говорить?

– О том единственном, в чем каждый из нас разбирается лучше всего, – отозвалась Джейн. – О нас самих.

Калеб отложил початок кукурузы, который грыз, утер рот салфеткой и устремил взгляд на козла.

– Насчет проката не уверен, – сказал он, – но я подумываю продать его в хорошие руки. Он славно потрудился и очень нам помог, но пастись у нас здесь ему негде.

– Ну вот, – обрадовался Эрл, – а у нас за мостом, к западу от Поулсбо, как раз целых два акра земли. Настоящий козлиный рай. И нам все равно, демократ он или республиканец. Главное, чтобы не мормон.

Все присутствующие засмеялись, кроме одной женщины.

– Эй, что ты имеешь против мормонов? – осведомилась она.

– Ничего, – заверил ее Эрл. – Я просто подыгрывал Джейн, вот и все.

– Триста баксов – и он ваш, – сказал Калеб.

– Триста?! Он что, ест траву и гадит золотом?

– Честно признаться, – ответил Калеб, – мне никогда не приходило в голову проверить.

– Полторы сотни.

– Полторы сотни? Да я за год на одном его дерьме больше заработаю, если буду его собирать и продам потом на удобрение. Не говоря уж о том, что он ест практически все, что бы ему ни дали. Двести пятьдесят, и вам придется дать слово хорошо с ним обращаться.

– Две сотни ровно, и мы будем заботиться о нем как о родном.

– Продано, – провозгласил Калеб, и они ударили по рукам.

Эрл обернулся к Джейн:

– А он умеет торговаться. Моим ребятам в магазине фору даст.

– Он музыкант, Эрл, а не торговец тракторами.

– Что, правда? – Эрл перевел взгляд на Калеба. – Эх, надо было мне прихватить с собой банджо, мы бы с тобой на пару сыграли смеха ради.

– А ты играешь на пятиструнке или на четырехструнке? – поинтересовался Калеб.

– На пятиструнке, конечно же. А ты тоже умеешь?

– Так, бренчу помаленьку.

– Джейн, мне нравится этот парень.

– Мне тоже, – улыбнулась Джейн.

Когда все наелись до отвала, настало время запускать фонтан. Калеб подкинул идею устроить торжественное открытие, и с его подачи Джейн попросила всех захватить из дома по бутылке с водой из-под крана. Калеб заявил, что объединенная энергия всех ее друзей должна принести ей удачу. Джейн эта идея показалась слегка чудаковатой, но, с другой стороны, это была одна из тех штучек, за которые она его любила. Те, кто не забыл, достали бутылки и по очереди вылили их содержимое в фонтан, пока тот не наполнился. Потом все встали в круг и стали смотреть. Джейн стояла у дома, держа руку на рубильнике.

– Ну, поехали!

Джейн щелкнула рукояткой рубильника, но ничего не произошло. Калеб стоял с озадаченным выражением на лице. Тут из сопла вылетело несколько брызг, а потом в воздух ударила струя воды. Все зааплодировали.

Вскоре после того, как фонтан был торжественно запущен, к Джейн подошла Грейс и сказала, что ей нездоровится.

– Отвезти тебя домой? – спросила Джейн.

– Не нужно. Развлекай гостей. Лиз меня отвезет.

– Ладно. Только не принимай свое снотворное. Я тогда после него опустошила целую пачку «Доритос».

– Кажется, я забыла предупредить тебя о побочных эффектах! – рассмеялась Грейс.

День шел своим чередом, и мало-помалу гости начали разъезжаться, рассыпаясь в благодарностях перед Джейн и Калебом за такой замечательный прием. Несколько человек даже отметили, как здорово было оказаться на мероприятии, где не нужно пить.

Несмотря на протесты Билла Клинтона, Калеб вновь надел на козла ошейник и помог Эрлу загрузить его в кузов их пикапа. Джейн, стоя перед домом, наблюдала, как они привязывают его к проушинам с обеих сторон кузова, чтобы старина Билл не выскочил во время недолгой поездки через мост.

– Постарайтесь не держать его на привязи, – посоветовал Калеб. – Он очень громко выражает свое недовольство.

Калеб на прощание почесал козла за ухом и даже, привстав на цыпочки, перегнулся через бортик и торопливо чмокнул мохнатую морду. Джейн видела, что он успел привязаться к упрямой скотине.

Эрл помог жене забраться в кабину, расплатился с Калебом и снова пожал ему руку. Пикап тронулся с места, но Калеб еще долго стоял, провожая его взглядом, а Джейн смотрела на него. Ей нравилось, что он мог быть таким чувствительным.

– Будешь теперь скучать по старине Биллу, да? – спросила Джейн, когда Калеб развернулся и подошел к ней.

– Ты что, смеешься? – ответил он. – Эта проклятая скотина и так уже проела едва ли не весь мой заработок.

Джейн рассмеялась:

– Что ж, по крайней мере, ты продал его с выгодой.

Они рука об руку двинулись к дому.

– Наверное, я все-таки буду по нему скучать, самую чуточку, – признался Калеб.

– Я так и знала. – Джейн сжала его локоть.

Проводив последних гостей и ликвидировав бо́льшую часть беспорядка, Джейн с Калебом устроились во дворе и стали слушать, как журчит фонтан.

– До чего же он красивый, – сказала Джейн.

– Да, ты сделала хороший выбор.

– Нет, я имею в виду двор. Ты отлично потрудился, Калеб. Я и ожидать не могла ничего подобного.

– Если ты составишь список, что еще хочешь видеть в своем саду, я завтра же съезжу в хозяйственный за семенами.

– За дополнительную плату?

Калеб посмотрел на нее и улыбнулся:

– Пожалуй, я предпочту взять с тебя натурой.

– Ты просто маньяк какой-то, – заключила она. – И мне это нравится. Все женщины сегодня были от тебя без ума. И их мужья и бойфренды, кстати, тоже. Похоже, тебя все любят.

– Должно быть, я покорил их своей стряпней.

– Угу, – подтвердила Джейн. – Наверняка.

Они долго молчали, сидя рядышком и глядя на двор. Джейн взяла руку Калеба в ладони. Небо становилось все темнее и темнее, в воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада.

– Пойдем в дом погреемся?

– Звучит заманчиво, – произнес Калеб.

Он поднялся и, взяв Джейн за руку, повел к дому. Перед раздвижной дверью он остановился, наклонился, сгреб Джейн в охапку и подхватил на руки.

– Эй, ты что делаешь?! – крикнула она.

– Вношу тебя в дом.

– Так у нас что, сегодня была свадьба, а я и не заметила?

– Нет, – засмеялся Калеб. – Я просто не хочу, чтобы ты споткнулась.

Он отнес Джейн в спальню и бережно уложил на постель. Потом улегся рядом и погладил ее по щеке. Уже вечерело, и в окно сочился голубоватый свет. Калеб долго смотрел на нее, поблескивая глазами в полутьме, и Джейн стало любопытно, какой он видит ее. Он сказал бы ей, но для этого еще не придумали слов ни в их родном языке, ни в каком другом.

Калеб поцеловал ее – так нежно, что Джейн почувствовала себя фарфоровой куклой, такой хрупкой, что он страшился разбить ее своим поцелуем. Потом Калеб осторожно расстегнул на ней блузку. Джейн выгнула спину, чтобы он мог снять с нее лифчик. Он расстегнул молнию ее штанов и стянул их. Джейн ощутила прикосновения его рук к нежной коже с внутренней стороны бедер, и по спине у нее побежали мурашки.

– Тебе холодно?

Она покачала головой.

Калеб встал и медленно разделся сам, потом сложил свою одежду и убрал ее в сторону. Закончив, он остался стоять перед ней обнаженный, в тускло-голубом вечернем свете его смуглая кожа вдруг обрела сияющую алебастровую белизну. Джейн он казался новорожденным богом. Не сводя с Джейн глаз, Калеб опустился на нее, и она раскрылась ему навстречу, точно цветок. Он был нежен, так нежен, что она едва почувствовала, когда он вошел в нее и задвигался, как будто творил любовное волшебство, подчиняясь тайному ритму своего сердца. И Джейн тоже задвигалась в такт его движениям, не сводя глаз с его лица в голубых сумерках, и это лицо казалось ей воплощением всех ее грез, сплавом всех любовников, являвшихся ей в ее снах. Джейн не знала раньше, что способна любить кого-то так сильно.

Калеб приблизил свое лицо к ее лицу, и его волосы упали вперед, щекоча ей щеки. Их губы почти соприкасались. Джейн чувствовала его дыхание на своей коже и ощущала запах его кожи.

– Я люблю тебя, Калеб, – прошептала она.

Их губы встретились и слились в поцелуе.

Джейн застонала и выгнула спину, ее груди прижались к его обнаженной груди. Он задвигался быстрее. Его сердце билось в унисон ее сердцу – две жизненные силы, слившиеся воедино. Никогда Джейн не чувствовала себя такой уязвимой и в то же время в такой безопасности. Не отрываясь от его губ, она вновь застонала и почувствовала, как все тело сводит судорогой наслаждения такой силы, что в голове у нее не осталось ни единой мысли. Калеб кончил одновременно с ней, ни на миг не прерывая поцелуя, и в эту минуту Джейн поняла, что они с ним – неразделимое целое.

Когда Калеб наконец упал рядом с ней, Джейн положила голову ему на грудь и обвила его руку вокруг себя. Его пальцы слабо шелохнулись, щекоча ей плечо, и Джейн показалось, что он мысленно перебирает струны, наигрывая какую-то мелодию.

– Знаешь, малышка, – произнес он и повернулся, чтобы посмотреть на нее, хотя теперь в спальне было практически темно. – Когда я слышу, как ты говоришь, что любишь меня, мне хочется плакать.

– Почему? – спросила она.

– Потому что эти слова вспыхивают у меня в голове сумасшедшими цветами. Как будто в небе расцветает радуга или что-то в этом роде.

Джейн улыбнулась и повторила:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Она почувствовала, как всколыхнулась под ее щекой его грудная клетка: он вздохнул.

– В мире нет таких слов, которые могут это выразить, Джейн, но мне необходимо, чтобы ты знала, как сильно я люблю тебя.

– Честное слово?

– Клянусь всем, что у меня есть, что это правда.

– Как же мне повезло, – ответила она.

– Это тебе повезло? Да если бы я верил в везение, то мое везение дало бы твоему сто очков вперед.

– Наверное, нам обоим повезло, – заключила Джейн.

Калеб улыбнулся и поцеловал ее в макушку.

Глава 19

– Я точно не буду тебе там мешать?

– Мешать?! – переспросил Калеб. – Да я и согласился-то принять участие в этом концерте по большей части ради того, чтобы покрасоваться перед тобой.

Джейн улыбнулась и открыла багажник, чтобы он мог положить туда свою гитару.

Пока паром вез их через бухту, они сидели в машине и слушали по радио классическую музыку. Калеб сказал, что ее цвета прочищают голову. Был вечер пятницы, и остальные машины были заняты главным образом парочками, молодыми и постарше, которые, принарядившись, ехали в город веселиться. Из стоящего по соседству джипа выскочили шестеро подростков, одетых как на дискотеку, и поспешили сбежать от сопровождавшего их водителя, пусть всего на несколько минут, пока они не причалили к пристани в Сиэтле.

– Ты в школе ходил на танцы? – полюбопытствовала Джейн.

– Я?! – рассмеялся Калеб. – Еще чего. А ты?

– Я ходила на выпускной бал с Томом Эстесом. Он поранил мне нижнюю губу своими скобками, да так, что кровь никак не останавливалась. Мое белое платье было безнадежно испорчено.

– Мне не нравится думать о том, что ты целовалась с другим мужчиной.

– Поверь мне, Тома Эстеса мужчиной можно было назвать с большой натяжкой.

– Может, и так, – отозвался Калеб. – Но мне все равно это не нравится.

Джейн улыбнулась. Ей было приятно, что он ее ревнует.

Паром причалил к пристани. Джейн поехала по Куин-Энн-Хилл, мимо модных кофеен и дорогих продуктовых лавок, где еще вовсю работал мясной рынок. Когда они достигли вершины холма, их взглядам открылся вид на раскинувшийся внизу Сиэтл, над которым высилась легендарная Спейс-Нидл, сиявшая в темноте, точно маяк, указывающий путь в будущее, которое так и не настало.

Они проехали мимо клуба «Парадигма» и, свернув за угол, нашли местечко для парковки. Джейн нажала кнопку, открывавшую багажник, и они вышли из машины.

– Хорошо хоть дождя нет, – сказала она.

Калеб остановился у открытого багажника и запрокинул голову, глядя на небо.

– В дождь иногда бывает больше народу.

– Боишься, что будет мало посетителей?

– Не-а, – отозвался он, вытаскивая гитару и закрывая багажник. – В «Парадигме» всегда не протолкнуться.

Швейцар попросил Калеба предъявить документы, но при виде гитары пропустил его внутрь. Джейн принялась рыться в сумочке в поисках водительского удостоверения, но швейцар, даже не взглянув на него, махнул рукой, чтобы она проходила. Джейн спрятала права обратно в кошелек и нахмурилась.

Посетители, забежавшие в небольшой бар пропустить по стаканчику и перекусить после работы, уже начали уступать место серьезной аудитории, жаждавшей найти забвение в алкоголе и живой музыке. Повсюду вокруг слышались оживленные возгласы и звон стаканов, в воздухе слабо пахло пивом и марихуаной. Большинству посетителей было лет двадцать с небольшим, а когда они проходили мимо какой-то совсем молоденькой девушки с совершенно осоловевшими глазами, которая уже едва держалась на ногах, Джейн заметила у нее в носу сережку с бриллиантиком. Против воли ей вспомнилась дочь, и она задалась вопросом, бывала ли Мелоди когда-нибудь в этом заведении?

Калеб привел ее в кабинку, зарезервированную для друзей выступающих, и представил как свою девушку группке молодняка, набившейся туда. На вид им было от силы лет по двадцать. Одна хорошенькая девушка упорно избегала смотреть в глаза Джейн, а потом сделала вид, что увидела в зале какого-то знакомого и, извинившись, покинула кабинку. Джейн заметила, что Калеб проводил девушку взглядом.

– Что это она? – поинтересовалась Джейн.

– Кто? Мишель? Ничего. На нее временами находит. Не парься. Она потом отойдет. Послушай, мне надо пойти разогреться с ребятами.

– Конечно, давай. За меня не беспокойся.

– Тебе принести что-нибудь выпить?

– Спасибо, не нужно. Я возьму себе диетическую колу.

– Хорошо, только скажи, что ты вместе с группой, и не вздумай ни за что платить.

Калеб подхватил гитару и скрылся в недрах клуба, а Джейн осталась сидеть в кабинке, пытаясь выглядеть не слишком потерянной среди этой весело болтающей компании. Мимо пробежал официант, ловко удерживая на весу поднос с бокалами. Ни о чем не спрашивая, он расставил напитки перед их хозяевами, как будто помнил, кто что заказал, наизусть. Потом улыбнулся Джейн:

– Похоже, тебе не помешает взбодриться, красотка. Может, принести тебе спидбол, вод-бомб или еще что-нибудь?

Джейн оглянулась по сторонам. Судя по всему, он обращался к ней. Неужели за то время, на которое она выпала из обоймы, официанты начали в открытую предлагать посетителям наркотики?

– Прошу прощения, – переспросила она, – что вы сказали?

– У вас такой вид, что вам не помешала бы вод-бомб.

Джейн с трудом слышала его из-за шума.

– Что-что?

– Что вам принести выпить?

– У вас есть диетическая кола?

– Пепси подойдет?

– Еще и лучше.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем официант появился вновь с диетическим пепси на подносе. Джейн не особенно хотелось пить, но ей казалось, что со стаканом в руке она будет лучше вписываться в обстановку. В конце концов в разговоре за столом образовалась временная пауза, и какой-то молодой парнишка с подведенными глазами обернулся к Джейн и сделал попытку втянуть ее в общение.

– Значит, – начал он, – Митч говорил, Калеб сказал ему, что ты живешь на острове Бейнбридж?

– Так и есть, – кивнула Джейн.

– Там классно. У моих бабки с дедом был там пляжный домик, когда я был ребенком.

– Ну, от моего дома до пляжа довольно далеко, но мне все равно там нравится.

– Там тогда, помнится, было довольно тихо.

– Там и сейчас тихо, – отозвалась Джейн, возвысив голос, чтобы перекрыть гомон, который стал оглушительным. – Несмотря на то что жителей на нем больше двадцати тысяч.

Одна из девиц, уже прилично набравшаяся, озадаченно уставилась на Джейн. Потом наклонилась вперед, наставила на нее палец и заговорила, с трудом фокусируя взгляд:

– А разве тебе того, ну, не страшно, что он возьмет и того, ну, перевернется? Ну, то есть если они все одновременно окажутся на одном конце? Мне всегда было интересно знать. Я лично ни за что не стала бы жить на острове. И тебе не советую.

Парень с извиняющимся видом посмотрел на Джейн.

– Она уже успела наклюкаться, – прокомментировал он.

Джейн заметила, что на сцене появились музыканты, и, потягивая свой напиток, сосредоточилась на них. Она узнала Митча, с которым они на днях столкнулись на улице, и еще нескольких человек из той же компании, но стоило на сцене появиться Калебу, как все остальные просто перестали для нее существовать.

Джейн впервые видела его в этом антураже, и тут же поняла, что он здесь в своей стихии. Высокий и худощавый, с широкими плечами пловца и обтянутыми тесными джинсами мускулистыми ногами, Калеб небрежно тряхнул волосами и принялся настраивать одолженную кем-то из друзей электрогитару. Каждые несколько секунд он встряхивал головой и вскидывал глаза, обводя толпу своим гипнотическим взглядом.

Джейн была не единственной, кто не сводил с него глаз. Мишель стояла у сцены, болтая с какими-то парнями, но взгляд ее то и дело возвращался к Калебу. Джейн не могла не признать, что она привлекательная девушка. Очень привлекательная. Словно сошедшая со страниц глянцевого журнала о молодежной моде, чтобы заставить Джейн почувствовать себя полным убожеством. Безупречная задница в безупречных джинсах нулевого размера. Роскошные каштановые волосы с осветленными прядями и одной нарощенной розовой косичкой. И ослепительная белоснежная улыбка, пусть и слегка фальшивая.

На глазах у Джейн она сбежала от парней, с которыми болтала, и, подойдя к самой сцене, вскинула глаза на Калеба и что-то сказала. Тот улыбнулся в ответ, как будто услышал что-то забавное.

– Еще пепси?

Джейн обернулась и увидела, что рядом стоит официант.

– Да, пожалуйста. Стойте. Нет. Принесите мне лучше эту вашу вод-бод, или как он там называется.

– Одну водку с «Ред буллом» сюда.

К тому времени, когда принесли ее напиток, музыканты уже закончили разогреваться. Митч взял микрофон и постучал по нему пальцем, чтобы привлечь внимание публики. Несколько человек за столиками продолжили говорить, но большинство затихли и устремили взгляды на сцену.

– Спасибо, – сказал Митч, перекрывая свист микрофона. – Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы показать вам класс. Но сначала мы бы хотели поблагодарить всех за то, что пришли сюда отпраздновать вместе с нами… – Он обернулся на своих товарищей. – Слушайте, что мы сегодня опять празднуем? Черт! Как насчет того, чтобы отпраздновать друг друга, хорошее пиво и пятницу?

Несколько человек вскинули бокалы и одобрительно зашумели.

– Мы приготовили для всех вас сюрприз. Сегодня вечером с нами будет играть неизменно популярный и неизменно потрясающий властитель гитарных струн загадочный Калеб Каммингс. – (Калеб с улыбкой склонил голову.) – Так что давайте веселиться на полную катушку. И не забывайте про официантов. Побольше пейте, чаевых не жалейте. Ну ладно. Поехали!

Митч вернул микрофон обратно в стойку, и, точно получив отмашку, Калеб заиграл вступительный проигрыш из «Alive» группы «Pearl Jam». Бар и все, кто в нем находился, вдруг отступили куда-то далеко-далеко, и остался один Калеб, точно бог рока, возвышающийся в кругу света в центре сцены. К счастью, музыка была слишком громкой, чтобы можно было разговаривать, так что Джейн могла с чистой совестью потягивать свою водку с «Ред буллом» и наслаждаться выступлением, лишь время от времени окидывая взглядом толпу в поисках Мишель. Официант принес Джейн еще один коктейль, хотя она и не помнила, чтобы заказывала его. Впрочем, это не помешало ей прикончить тот, что она держала в руке, и взяться за новый.

Во время короткого перерыва между песнями парнишка, который стоял рядом с Джейн, наклонился к ней и сказал:

– Калеб просто потрясающий, правда?

– Я даже не подозревала, что он может так играть.

– Правда же? Да, он любит играть в сочинительство, но мне кажется, нет такой песни, которой он не мог бы сыграть. Раньше он…

Тут снова заиграла музыка, и больше Джейн не смогла разобрать ни слова. Парнишка развел руками и пожал плечами, и оба вновь устремили взгляды на сцену.

Когда песня закончилась, Джейн обернулась к нему:

– Так что ты говорил?

– Насчет чего?

– Насчет Калеба.

– Ах да. Прости. Тут трудно говорить. В общем, раньше он по выходным приходил играть в «Люк энд Лаш». Народ на Калеба валом валил, так что дела у него шли очень даже неплохо. Но потом он выяснил, что они кидали их группу с оплатой, и ушел оттуда. Сказал, что это нечестно. Этот парень умеет за себя постоять.

– Как вы познакомились?

– Я встречался с Лизой, а она дружила с…

Снова заиграла музыка. Парень со смехом отвернулся. Джейн почувствовала, как водка ударила ей в голову, а с ней пришло и приятное чувство свободы. Она и сама не знала, от чего именно. Время замедлилось. Голоса стали доноситься откуда-то издалека. Стены тесного бара каким-то образом раздвинулись, и внутреннее пространство начало бесконечно расширяться. Когда песня под восторженный рев и бешеные аплодисменты завершилась, ее собеседник вновь вернулся к разговору:

– Так о чем я говорил?

– Ты рассказывал, как вы с Калебом познакомились.

– А, ну да. Я встречался с Лизой, а они с Мишель в то время были лучшими подругами. Мы пару раз ходили на двойное свидание.

– Мишель? Это та, которая сегодня здесь?

– Угу! Лиза оказалась той еще стервой, так что мы вскоре после этого разошлись. Но Мишель девчонка вполне ничего.

– Калеб с ней встречался?

– Да, но это было сто лет назад.

Сто лет назад? Каким образом? Эта девушка практически ребенок. Джейн стиснула челюсти и почувствовала, как в лицо бросилась краска. От паренька это, видимо, не укрылось, потому что он положил ладонь на локоть Джейн и сказал:

– Да не парься ты так. Он явно крепко запал на тебя.

Вновь зазвучавшая музыка не дала Джейн задать еще какой-нибудь неудобный вопрос, и она, извинившись, вышла из кабинки и отправилась на поиски уборной. Туалет оказался один-единственный, и к нему уже выстроилась очередь – главным образом из девушек, громко переговаривающихся и одновременно набирающих эсэмэски на своих телефонах. Мимо Джейн прошел какой-то парень и подмигнул ей:

– Можешь зайти вместе со мной в мужской, дорогуша.

Она хотела назвать его свиньей, но лишь покачала головой.

Когда очередь наконец дошла до нее, девица, стоявшая следующей, попыталась пролезть в кабинку вместе с ней, но Джейн захлопнула дверь у нее перед носом и заперлась. Сделав свои дела, она вымыла руки, потом принялась поправлять перед зеркалом макияж. В моргающем свете энергосберегающих ламп ее кожа казалась бледной и безжизненной. Джейн подкрасила губы, оторвала кусок бумажного полотенца и промокнула их. Потом швырнула испачканное помадой полотенце в ведро, к куче других точно таких же.

Девица забарабанила в дверь.

– Господи, – протянула она, когда Джейн наконец открыла. – Ты там книгу писала, что ли?

– Веришь ты в это или нет, – отозвалась Джейн, выходя из туалета, – но ты не пуп земли.

Девица показала ей язык.

– Ой, ну ты прямо как моя мамаша! – С этими словами она захлопнула дверь.

Когда Джейн вернулась, то увидела, что музыканты решили сделать перерыв и Калеб сидит в кабинке и ждет ее.

– Ну, как тебе?

– Очень хорошо.

– Что ж, хорошо тоже неплохо. Но мы пока только разогревались, так что у нас еще есть время показать настоящий класс.

– Нет, я не так выразилась. Вы играли просто потрясающе. Я и не догадывалась, что ты можешь так играть.

Мишель скользнула за столик напротив них, тряхнула своей безупречной гривой и ослепительно улыбнулась:

– Он всегда был способен уделать на своем «страте» кого угодно. Помнишь, Кэл, как ты взял первое место в гитарном соревновании в «Трипл дор»?

Кэл?! Она что, зовет его просто Кэл?

Джейн показалось, что Калеб покраснел.

– Мне просто повезло, вот и все, – сказал он. – Гитара Томми барахлила.

Джейн придвинула к себе свой стакан и сделала большой глоток сквозь двойную соломинку. Калеб, похоже, почувствовал, что она расстроена.

– Послушай, малышка. Я хотел бы сыграть что-нибудь специально для тебя. У тебя есть какие-нибудь пожелания?

– Можешь сыграть что-нибудь из «Guns N’ Roses»?

– Ага, – вмешалась Мишель. – Я слышала, что восьмидесятые сейчас снова в моде.

Калеб пропустил слова Мишель мимо ушей, продолжая смотреть на Джейн.

– У тебя есть что-нибудь особенно любимое?

– Ну, например, «Sweet Child o’ Mine»?

– Может, лучше что-нибудь из «Nirvana»? – не унималась Мишель.

Калеб и на этот раз проигнорировал ее.

– Мне, пожалуй, пора возвращаться, малышка, – сказал он, обращаясь к Джейн, и наклонился поцеловать ее.

Калеб явно собирался ограничиться мимолетным поцелуем, но Джейн погрузила пальцы в его волосы, притянула к себе и впилась в его губы, не преминув отметить, как заерзала Мишель. Когда Джейн оторвалась от Калеба, все губы у него были в ее помаде.

– Черт! – выдохнул он. – Это было что-то. Но тест на трезвость я после этого поцелуя явно бы не прошел. Кстати, что там у тебя в бокале?

– Водка с «Ред буллом».

– Ты бы с этим делом поосторожней, – посоветовал он. – От «Ред булла» случаются большие неприятности.

– А точно не от водки? – поинтересовалась Джейн.

– От водки просто вырубаешься. А от «Ред булла» продолжаешь пить водку, когда уже давным-давно должен был вырубиться.

– Ладно, тогда, наверное, я переключусь на водку без всего.

– Приятно видеть тебя расслабленной и веселой, малышка. – Он улыбнулся и погладил ее по щеке. – Жди, скоро будет тебе рок-баллада по заявкам.

Калеб выскользнул из кабинки и направился обратно к сцене. Мишель, не теряя времени даром, вскочила и побежала следом. Ах ты, щучка малолетняя, возмутилась про себя Джейн, и в ушах у нее вновь прозвучали ее слова: «Восьмидесятые сейчас снова в моде». Да пошла ты! А если Калеб хочет видеть ее расслабленной, что ж, она ему покажет. Джейн помахала официантке.

– Еще водку с «Ред буллом»? – спросила та.

– Нет, – ответила Джейн, протягивая ей свою кредитку. – Всем за столом текилы! За мой счет.

Все за столом закивали, обрадованные перспективой халявной выпивки. Официантка сунула кредитку Джейн в кармашек и принялась считать сидящих, споткнувшись на совершенно пьяной девице, которая, закрыв глаза, привалилась к плечу сидевшего с ней рядом верзилы.

– С ней все в порядке?

– Угу, – заверил ее верзила. – Она просто решила вздремнуть.

Они пили уже по третьему кругу, когда Джейн узнала начальные аккорды «Sweet Child o’ Mine».

Она схватила за руку парнишку с подведенными глазами, с которым разговаривала, и потащила его на танцпол.

На небольшой площадке было не протолкнуться. Люди стояли со стаканами в руках и подпевали, но танцующих практически не было. А те, кто все-таки танцевал, на самом деле скорее топтались на одном месте. Танцуя, Джейн краем глаза заметила на сцене Калеба. Глаза его были закрыты, волосы упали на лицо, а пальцы порхали над струнами. Джейн знала, что взгляды всех присутствующих в зале сейчас устремлены на него.

И Мишель тоже.

Вскоре музыка всецело завладела ее затуманенным парами алкоголя мозгом, и Джейн принялась отплясывать как сумасшедшая. Парнишка, с которым она была, куда-то подевался – наверное, сбежал от греха подальше в кабинку, – но Джейн было наплевать. Она покажет этим молокососам, что к чему! Она вздернула блузку, завязала концы под грудью, обнажив живот, и принялась трясти волосами и вертеть задницей. Потом двинулась сквозь толпу, пританцовывая на ходу, втягивая в свой танец совершенно незнакомых ей парней и девиц. Ей было плевать на все.

– Во дает! – донесся до нее мужской возглас.

– Да, кто-то отрывается на полную катушку, – отозвалась какая-то девушка.

Эти замечания ободрили Джейн, и она принялась танцевать с удвоенной энергией. Кто-то всунул ей в руку стакан, и она, залпом осушив его, вернула стакан обратно. Она чувствовала себя раскрепощенной и свободной, точно как когда-то на первых курсах колледжа, до того, как забеременела и взвалила на свои плечи груз ответственности за семью.

Ей вспомнилось, как она ходила на концерты под открытым небом в «Гордж», курила травку, напивалась и танцевала до рассвета. Как жила на полную катушку и надеялась, что у нее еще впереди вся жизнь. На краткий миг все это вернулось снова – та сладкая надежда, которую она когда-то утратила. Перед Джейн в воздухе будто повис сверкающий диско-шар, рябящий тысячей лиц, и каждое отражало один из возможных путей, одну из возможностей блестящего будущего, лежащего перед ней. Но в следующий же миг он с грохотом разлетелся на тысячи осколков реальности. Песня давным-давно отзвучала, и Джейн дергалась на танцполе в полном одиночестве. Чужие, ничего не выражающие лица таращились на нее со всех сторон. Закружившись и потеряв равновесие, Джейн споткнулась и упала. Колено на мгновение пронзила острая боль.

А ну-ка вставай!

Она кружилась быстрее, подпрыгивала выше.

Она не позволит им мешать ей танцевать…

И тут Джейн с размаху ступила в пустоту и полетела на пол. Кто-то закричал. Послышался звон разбитого стекла. Чьи-то сильные руки подхватили ее. Теплая ладонь погладила по волосам, негромкий голос настойчиво приговаривал, что все будет хорошо. Чужие лица щерились на нее, пока она, цепляясь за его руку и пошатываясь, покорно шла к двери.

В лицо ударил холодный воздух.

Рыжий свет фонаря.

Норовящий уйти из-под ног тротуар.

Все те же руки усадили ее на сиденье и пристегнули поперек груди ремнем. В зеркале проносились огни чужих фар. Волна тошноты взвилась откуда-то из глубины живота и подкатила к горлу. Джейн высунулась наружу, и ее вывернуло на тротуар. Калеб придерживал ее волосы и что-то ласково приговаривал на ухо. Смысл его слов до нее так и не дошел. Мир вокруг все кружился и кружился и никак не хотел останавливаться, но в конце концов вновь обрел неподвижность, и Джейн почувствовала, как спинку ее сиденья откинули. Хлопнула дверь машины.

Джейн закрыла глаза и вообразила, что лежит в гробу и ее опускают в могилу. А что, не так уж и плохо.

Если бы только не было так больно.

Глава 20

Раскалывающаяся голова, пересохший рот. Вот какое пробуждение ожидало Джейн на следующее утро.

В окно спальни било яркое солнце, и она сощурилась. В памяти мало-помалу начали воскресать события вчерашнего вечера. Джейн долго лежала, не отваживаясь повернуться к Калебу. Однако когда она все-таки перевернулась на другой бок, оказалось, что его в спальне нет. Его половина кровати была застелена, так что было непонятно, спал он здесь или нет. Его отсутствие, впрочем, обеспокоило бы ее сильнее, если бы не мысль о том, как унять зверскую головную боль.

Джейн кое-как выбралась из-под одеяла и застыла при виде стакана воды и двух таблеток болеутоляющего на тумбочке. Рядом лежала записка, написанная рукой Калеба.

Доброе утро, моя рок-звездочка. Я ушел работать в сад. Приходи ко мне, когда надумаешь. Надеюсь, ты хорошо спала. Я люблю тебя!

Дочитав до конца, Джейн закрыла глаза и упала обратно на подушку. Господи, и чем только она думала вчера вечером? Ничем не думала, был неумолимый ответ. Если бы думала, ее бы так не развезло.

– Фу… – простонала она. – Сейчас я сама себе омерзительна.

Джейн с горем пополам села и, сделав глоток воды, положила в рот таблетки и проглотила их. Потом осушила весь стакан разом. Она не помнила, когда в прошлый раз испытывала такую жажду.

Когда она спустила ноги с кровати, чтобы дойти до ванной, ей показалось, что пол качается. Джейн включила чуть теплую воду и пустила в ванну – наливаться, а сама в это время почистила зубы. Прополоскать рот не вышло: от одного только намека на вкус спирта ее затошнило, и она выплюнула ополаскиватель, едва успев набрать в рот. После этого она стащила с себя белье, гадая, куда подевалась ее вчерашняя одежда, и забралась в ванну.

Джейн побрила ноги, умудрившись при этом несколько раз порезаться, потом вымыла голову шампунем и сделала маску для волос. Обсушившись, она отыскала в шкафу свой любимый сарафан, надела его и принялась подкрашиваться, стоя перед зеркалом. С особенным тщанием замаскировала тональником темные круги под глазами. Главное было не переусердствовать: меньше всего ей сейчас хотелось выглядеть расфуфыренной кралей, которая изо всех сил пытается изгладить из памяти окружающих воспоминания о том, что она творила накануне.

Кое-как справившись с этой задачей, Джейн собралась с силами и отправилась во двор на поиски Калеба.

Солнце уже успело взойти над крышей дома и играло на его голой спине: он внаклонку рыхлил землю. При виде Джейн Калеб распрямился и стал смотреть, как она приближается.

– Ну, доброе утро, солнышко.

– Доброе утро! – преувеличенно бодрым тоном отозвалась она.

– Выспалась?

– Пробуждение было не из приятных.

– Да уж надо думать! – засмеялся он.

– Боже мой, – сказала она, – признайся честно: что́ я вчера вытворяла?

– Ты что-нибудь помнишь?

– Не слишком много.

– Ну, это, пожалуй, и к лучшему.

– Все было настолько плохо?

– Нет! – прыснул Калеб. – Я просто тебя дразню. Тебя немного стошнило, вот и все.

– Прямо на тебя?

– Нет, на тротуар перед клубом. Хотя одежду свою ты уделала знатно. Я бросил ее в стиралку сегодня утром.

– Мне так стыдно, Калеб. – Джейн удрученно повесила голову. – Ты теперь меня, наверное, ненавидишь.

– Ничего подобного, – возразил он. – Я никогда не смог бы тебя возненавидеть, малышка.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем. Но знаешь что? Я и не подозревал, что ты так хорошо поешь!

– Пою? Я помню, как танцевала, но, пожалуйста, ради всего святого, только не говори мне, что я еще и пела.

– Пела, и еще как! Пока мы ехали на пароме обратно, ты исполнила все хиты «Guns N’ Roses».

Калеб, видимо, заметил, что Джейн готова от стыда провалиться сквозь землю, потому что положил мотыгу, подошел к краю огорода и, перешагнув через шпалу, обнял ее.

Когда Джейн взглянула ему в глаза, то увидела, что он улыбается.

– Я же предупреждал тебя о том, какая коварная штука этот «Ред булл».

– Все, больше никогда в жизни ни возьму в рот ни капли, – покачала головой Джейн.

– С похмелья все так говорят.

– Я серьезно.

– А кофе? – поинтересовался Калеб. – На кофе твой обет не распространяется?

– С удовольствием выпила бы чашечку.

– Идем. Я приготовлю тебе завтрак.

После легкого завтрака и нескольких чашек крепкого кофе Джейн начала наконец приходить в себя. Даже головная боль стала вполне терпимой, а страх, что она своим вчерашним поведением разочаровала Калеба, рассеялся при виде его обожания.

– Тьфу ты! – выругалась она, внезапно сообразив, что сейчас суббота.

– Что случилось? – испугался Калеб.

– Я пропустила свое субботнее собрание. Впервые за пять лет. Это же надо было умудриться пропустить собрание «Ал-Анона» из-за похмелья! Нарочно не придумаешь.

– Наверное, ты выбрала не ту программу, – пожал он плечами.

– Ха-ха! – фыркнула она. – Как смешно.

– Подумаешь, пропустила одну встречу, – самодовольно ухмыльнулся Калеб. – Зато отдохнешь. Поможешь мне в саду.

– Что ты там сажаешь?

– Ну, я уже закончил с салатом и морковкой. Думаю еще посадить тыкву. И всякую зелень. Хотел посадить помидоры, так Ральф из хозяйственного магазина сказал, что их нужно сначала проращивать в доме. Наверное, посажу тогда вместо них картошку.

Джейн была поражена:

– Ничего себе! Интересно, есть ли на свете хоть что-то, что ты не способен сделать?

– Ну, я никогда никому об этом не говорил, и мне даже стыдно в этом признаваться, но я не могу убивать пауков.

– Серьезно? Ты что, боишься их?

– Не боюсь. Я просто не могу их убивать. На самом деле я не способен убить вообще никакое насекомое. Но я выношу их на улицу.

– Но ведь ты ешь мясо, – заметила Джейн.

– Разумеется.

– Одно с другим не вяжется.

– А что, ты разве ешь насекомых? – поинтересовался он.

– Это даже не… – Так и не договорив, Джейн покачала головой. – Странный ты человек, Калеб Каммингс.

Он сделал глоток кофе и улыбнулся.

– Ты даже комаров не убиваешь? – поинтересовалась она.

– Ну, наверное, одного или двух за свою жизнь все-таки убил, – ответил он. – Но это была самооборона, честное слово!

Калеб поднялся налить себе кофе, но в кофейнике ничего не осталось.

– Сварить еще кофе?

– Только если ты сам будешь, – отказалась она. – Я все. А вот маникюр мне сделать не помешало бы. Почему бы тебе не поехать со мной?

Калеб закатил глаза:

– Нет уж, лучше я поработаю в саду.

– Сад подождет.

– Нет и еще раз нет, – уперся он. – Во второй раз я на эти грабли не наступлю.

– Брось, тебе же тогда понравилось.

– Ничего подобного. Завела бы лучше себе для таких дел подружку.

– С тобой куда веселей.

– Я сказал «нет». – Он наклонился и поцеловал ее. – Но я хочу заключить с тобой сделку. Я приглашаю тебя сегодня на ужин. Только ты и я. В каком-нибудь уютном местечке.

– На ужин? В самом деле? По какому поводу?

– По поводу того, что сегодня суббота и я хочу куда-нибудь тебя сводить. Какой еще нужен повод?

– Ты сказал, это будет сделка. Что я должна буду за это сделать?

– Ты должна пообещать, что ляжешь со мной в постель.

– Так уж и быть.

– А еще ты должна пообещать, что будешь пить только воду.

– Ну можно хотя бы с пузыриками? – рассмеялась она.

– Хорошо, пусть будет с пузыриками.

* * *

Сидя в кресле для педикюра и листая трехмесячной давности номер «Космополитена», Джейн наткнулась на фотографию, которая напомнила ей Мишель из вчерашнего клуба. Надо же было выставить себя такой ревнивой дурой! К тому же теперь, по здравом размышлении, ее лишь слегка задевало то обстоятельство, что Калеб ничего не рассказал ей о том, что встречался с Мишель.

– Вам «френч», как всегда? – спросила педикюрша.

– Давайте сегодня сделаем что-нибудь новенькое, – покачала головой Джейн. – В прошлый раз я видела у вас на верхней полке такой темно-вишневый лак, почти черный. Да, вон там. Давайте накрасим им.

Сделав маникюр и педикюр, Джейн перешла улицу и направилась в салон, где всегда стриглась.

Девушка-администратор за стойкой приветливо улыбнулась ей:

– Привет, Джейн. Вы же всегда заходите в будние дни?

– Я без записи, но, может, у Шерон найдется для меня окошко?

– Извините, – нахмурилась девушка, – она сегодня выходная. Но Тайлер сможет вас взять.

– Думаете, Шерон не будет против? У меня возникла срочная необходимость.

Заверив Джейн, что ее постоянный мастер вовсе не обидится, девушка предложила ей бутылку воды и попросила подождать, пока Тайлер не закончит с предыдущей клиенткой. Джейн села на стул в небольшом холле и стала смотреть из окна на прохожих. В глянцевые журналы она решила больше не заглядывать. Не прошло и нескольких минут, как она уже сидела в кресле Тайлера перед зеркалом. Тот приподнял ее волосы и, внимательно глядя на отражение, выпустил из пальцев.

– Вам было бы хорошо с короткими, – заявил он.

Ну почему, почему, подумала Джейн, все мужчины-парикмахеры спят и видят, как бы ее обкорнать?

– Мне нужно просто слегка их укоротить, – покачала она головой. – Но я хотела бы сделать мелирование.

– Можно. – Тайлер театральным жестом вскинул руку к щеке. – Очень даже можно. Могу вам предложить тонкое мелирование на фольге. Выглядеть будет очень естественно, как будто вы только что вернулись из отпуска на море.

– Я хотела такое, широкими прядями. Ну, чтобы выглядело более эффектно.

– А, значит, в молодежном стиле. Можно. И все-таки вы точно не хотите «боб»? Будет очень стильно.

– Точно. Только мелирование.

Когда Тайлер закончил колдовать над ее волосами, дело было уже к вечеру и салон закрывался. У Джейн не было времени толком свыкнуться со своим новым обликом, поэтому, выйдя из салона, она довольно долго сидела в машине и разглядывала себя в зеркале. Парикмахер сделал в точности то, что она просила, и не заметить это было невозможно. Новая прическа ей нравилась. Правда. И все-таки надо было соглашаться на что-то менее бросающееся в глаза.

Когда Джейн вернулась домой, велосипеда в гараже не было. Она решила, что Калеб снова поехал к миссис Готорн. Джейн представления не имела, что он там делает и из каких соображений. Одно можно сказать точно: в его же собственных интересах было не опаздывать. Джейн вошла в дом и принялась выбирать, в чем пойдет на ужин.

Она уже ждала его, одетая и накрашенная, глядя в окно кухни, когда Калеб подъехал к дому и закатил велосипед в гараж. В кухне он появился практически бегом, но застыл как вкопанный на пороге при виде Джейн.

– Ух ты! – только и сказал он.

Она покрутилась перед ним, чтобы он мог получше разглядеть платье.

– Нравится?

– Нет.

– Не нравится?

– Нет. Не нравится. Но я бы с удовольствием схватил тебя и продемонстрировал, что я в полном восторге. Если бы не был такой пыльный и грязный. Ты выглядишь сногсшибательно, Джейн. Просто сногсшибательно.

– Как тебе мои волосы?

– Они стали выглядеть как-то иначе. Что ты с ними сделала?

– Слегка высветлила отдельные пряди. Думаешь, это чересчур?

– Нет. Мне нравится. Как раньше было, мне нравилось больше. Но и так тоже хорошо.

Это был не совсем тот ответ, который надеялась услышать Джейн.

– Подожди, я сбегаю ополоснусь, – сказал Калеб. – Я быстро.

Эх, хорошо, наверное, иногда быть мужчиной, подумалось Джейн, когда менее чем через десять минут Калеб уже стоял перед ней, одетый в чистые джинсы и щегольскую рубашку, которую она раньше на нем не видела.

– Да… – протянула она восхищенно, – видимо, я тут не единственная, кто умеет удивлять. Где ты взял эту рубашку?

– Купил в городе на днях, перед барбекю. Хотел иметь выбор, чтобы произвести впечатление на твоих друзей. – С этими словами он протянул ей руку.

– Ну что, миледи, в путь?

– Разве это не мило? И где же ваша карета, запряженная четверкой лошадей, милорд?

– Вообще-то, я надеялся, что ты выдашь мне ключи от машины.

Джейн засмеялась.

Калеб отвез ее в самый лучший ресторан в городе, маленький уютный стейк-хаус, славящийся отличным обслуживанием, несмотря на то что именовался он «Лодырь Джек». Джейн была приятно поражена, когда Калеб сказал метрдотелю, что зарезервировал место на свое имя. Метрдотель подвел их к уединенному столику с зажженными свечами, и Калеб отодвинул для нее стул, прежде чем сесть самому. Безупречный джентльмен.

После того как официант перечислил перечень фирменных блюд, Калеб заказал себе филе в беконе, а Джейн решила взять щечки палтуса. Они попросили бутылку воды с газом, и когда официант принес ее к столу и откупорил, Калеб шутливым тоном выразил надежду, что она достаточно выдержанная. За едой они негромко переговаривались, и внимание, которым окружал ее Калеб, заставляло Джейн чувствовать себя настоящей леди. Это оказалось очень приятно.

Они выбирали десерт, когда Джейн открыла сумочку и протянула Калебу толстый конверт.

– Что это?

– Вторая половина твоей платы.

Калеб взвесил конверт на ладони, как будто не мог решить, брать или нет. Потом все-таки сунул его в задний карман и улыбнулся.

– И ужин сегодня оплачиваю тоже я, – сказала Джейн. Калеб покачал головой. – Пожалуйста, – попросила она. – Мне хочется загладить мое вчерашнее поведение.

– Ты сможешь сделать это, когда мы вернемся домой. Представляешь, каким обманутым я себя чувствовал, потому что не смог заставить себя воспользоваться твоим беспомощным положением, пока ты не протрезвела?

Джейн едва не подавилась водой.

– Ну конечно. Можно подумать, тебе очень хотелось иметь со мной что-то общее, пока я блевала на тротуар.

– Вообще-то, ты шикарно смотрелась на танцполе. Пока не споткнулась и не упала.

– Так же шикарно, как Мишель?

– Мишель?

– Да. Ну, та, из клуба.

– А при чем здесь Мишель?

– Брось, я же видела, как ты на нее смотрел. И я не могу тебя винить. Она очень привлекательная. И потом, она, похоже, до сих пор не ровно к тебе дышит.

Джейн уткнулась в десертное меню с таким видом, будто то, что она только что сказала, ровным счетом ничего для нее не значило.

– Так вот из-за чего весь сыр-бор? Новая прическа и все остальное? Ты решила устроить соревнование с Мишель?

– Ах, так, значит, теперь я с ней соревнуюсь?

– Нет. Ты не соревнуешься ни с кем. С чего тебе это вообще пришло в голову?

– Ты не сказал мне, что вы с ней встречались.

– А когда я должен был тебе это сказать? Я понятия не имел, что она там будет. Ее пригласил Зак.

Им помешал официант, явившийся, чтобы принять заказ на десерт. Калеб выбрал морковный торт, Джейн сказала, что ничего больше не хочет. Когда официант удалился, она произнесла:

– Давай взглянем правде в глаза. Я просто слишком для тебя старая.

Калеб запрокинул голову и устремил взгляд в потолок, как будто взывая к какому-то божеству с просьбой даровать ему терпения.

– Мне надоело слушать про твой возраст. Почему он не волнует никого, кроме тебя самой? Джейн, ты единственная, кто поднимает этот вопрос.

– Да? А почему тогда вчерашний вышибала в клубе даже не захотел взглянуть на мои документы? У всех остальных они документы проверяют.

– Брось, Джейн. Он пропустил тебя, потому что ты была со мной.

– Не суть важно. А Мишель с ее бестактными комментариями о том, что восьмидесятые снова в моде?

– Послушай, Мишель просто дрянь. Прости. Я терпеть не могу это слово, но Мишель именно такая и есть. И всегда была. Мы с ней и встречались-то всего ничего. Тебе придется как-то это пережить, Джейн.

– Ты хочешь сказать, что та постоянная девушка, с которой ты встречался полгода, – это не она?

– Нет. Та девушка уехала учиться в Бостон.

– А та девушка, которой ты посвятил свою песню?

– Я же тебе говорил. Она растит детей в Редмонде. Господи, Джейн, пора тебе избавляться от своих дурацких комплексов. Они начинают уже реально напрягать.

Их снова прервал официант, подавший морковный торт. Как и следовало вышколенному официанту, вилок он принес две. Когда он снова удалился, Джейн вздохнула:

– Прости, Калеб.

– Тебе не за что извиняться.

– И все-таки прости меня.

– Я люблю тебя, Джейн. – Он взял в руки ее ладонь. – Со всеми твоими тараканами. И со всеми твоими годами. Если раньше меня держала здесь только работа, тогда что, по-твоему, я все еще делаю здесь, если работа сделана, а деньги лежат у меня в заднем кармане? Я здесь, потому что хочу быть здесь. Всю свою жизнь я считал, что никогда и ничто не смогу полюбить так сильно, как люблю музыку. А потом я встретил тебя.

Джейн не сводила с него глаз. В его зрачках отражалось пламя свечей, и она видела, что он говорит искренне. На самом деле на ее памяти эти соблазнительные губы ни разу не произнесли ни единого слова лжи, если не считать того раза, когда Калеб заставил ее поверить, будто знал Мелоди лучше, чем это было на самом деле. Может, все ее сомнения были порождены страхом – глупым страхом, который она нагнала сама, поскольку не чувствовала себя достойной счастья?

– Ты и в самом деле так сильно меня любишь? – спросила она.

– Что я могу сделать, чтобы доказать это тебе?

Джейн умильно закусила губу и улыбнулась:

– Ну, например, поделиться со мной тортом?

* * *

Калеб отвез ее домой, и они дважды занимались любовью.

Первый раз с едва сдерживаемым напором и страстью, второй раз нежно и медленно. Потом Джейн долго лежала в его объятиях, не желая засыпать, хотя очень устала. Ей было так хорошо, но она боялась, что во сне это пронзительное чувство может ускользнуть. Впервые за все время между ними ничего не стояло. Ни работа, которую он должен был сделать, ни деньги, которые она должна была ему заплатить. Они наконец-то были абсолютно на равных во всем, включая любовь.

Джейн поцеловала его грудь и прошептала:

– Надеюсь, ты будешь любить меня вечно.

И уснула, не успев даже услышать ответ.

Глава 21

В промежутке между двумя деловыми встречами Джейн как раз успевала на двенадцатичасовой паром в город, чтобы забрать свою кредитку из «Парадигмы». Давненько на ее памяти в Сиэтле не выдавалось такого погожего весеннего денька. Люди, казалось, все разом высыпали на улицу и были сразу повсюду: совершали пробежки по набережным, катались на велосипедах, выгуливали собак. Джейн наткнулась даже на группу туристов, неуклюже балансировавших на сегвеях во главе с гидом, который демонстрировал им пирс. Господи, и во что только превратились сегвеи, подумалось ей. А ведь пророчили, что они изменят мир!

В «Парадигме» было зябко, темно и безлюдно. В такую погоду желающих сидеть в помещении не было, за исключением какого-то бедняги, который был уже прилично пьян и теперь лениво таскал халявный арахис из вазочки на барной стойке.

Джейн покрутила головой в поисках бармена.

– А знаете, что арахис сказал слону? – Пьяный кулаком раздавил скорлупу арахиса.

Джейн взглянула на него. На вид он казался вполне безобидным.

– Нет, – ответила она. – И что же арахис сказал слону?

– Ничего. Арахис не умеет говорить.

Пьяный с размаху хлопнул ладонью по коленке и залился неудержимым смехом, как будто его шутка имела оглушительный успех. Когда его отпустило, он вскрыл очередной орех и забросил ядра в рот.

– Я не шучу, – заявил он. – Они не умеют говорить. Я могу это доказать. Бармен сказал, это комплимент от заведения. Но я сижу здесь уже битых два часа, а до сих пор не услышал ни одного доброго слова. – Он снова расхохотался и хлопнул себя по колену.

От еще одной дурацкой шутки Джейн спасло появление бармена, который притащил из подсобки ящик пива. Он поставил ящик на стойку и обратился к ней.

– Вы пообедать или просто выпить?

– Вообще-то, – ответила Джейн, – я пришла забрать мою кредитку. Я оставила ее здесь позавчера вечером.

Бармен кивнул и, отвернувшись к кассе, принялся просматривать забытые карты, сложенные в пивную кружку и обернутые чеками.

– На Роберта и Дэниела вы никак не тянете, так что, видимо, вы Джейн.

– Она самая.

Бармен протянул ей карту вместе с чеком и ручкой. Джейн бросила взгляд на итоговую сумму и покачала головой:

– У меня в голове не укладывается, что я заказала такое количество спиртного.

– Не переживайте, – отозвался бармен. – Такое часто случается.

– Со мной – не случается.

Джейн добавила щедрые чаевые и протянула обратно подписанный чек. Бармен внимательно посмотрел на нее, как будто что-то припоминая:

– Эй, это же вы были здесь в пятницу вечером с Калебом.

– Простите, что вела себя так по-дурацки. – Джейн почувствовала, что краснеет. – Я, вообще-то, никогда не…

Бармен вскинул руку, обрывая ее:

– С кем не бывает. – Он наклонился вперед и спросил: – А вы, случайно, не знаете, как с ним связаться?

– С Калебом? Конечно знаю. Вообще-то, я увижусь с ним сегодня, когда приеду домой.

– Можете ему передать, чтобы позвонил Джереми, ну или хотя бы написал ему, согласен ли он на ту работу в Остине или нет? Нельзя же вечно держать его в подвешенном состоянии.

Она не ослышалась? Он говорит о Калебе?

– Вы имеете в виду, Калеб? – заикаясь, переспросила Джейн. – В Остине? Настоящую работу?

– Ну да. Он знает, о чем речь. Он в пятницу сказал, что свяжется с Джереми, но так и не связался, а они не могут долго ждать.

– Да, конечно, – отозвалась Джейн. – Я передам.

– Спасибо, – кивнул тот. – Господи, когда этот парень уже заведет себе мобильник. Он отстал от жизни.

Джейн немного постояла, привалившись к барной стойке. Голова у нее шла кругом, как у пьяной. Бармен улыбнулся, а потом снова взялся за ящик и принялся выставлять бутылки на полку.

Когда Джейн уже двинулась к выходу, пьяница поинтересовался:

– А знаете, где арахис заправляет свою машину?

Джейн, не оглядываясь, прошла мимо него к выходу.

– На «Шелухелле»! – крикнул он ей в спину.

Взрыв его смеха донесся до нее уже на улице.

Каким-то образом за то время, пока Джейн была в баре, внутри у нее что-то переключилось, и солнце, казавшееся всего несколько минут назад таким ласковым, теперь беспощадно палило с неприветливого неба. Люди вокруг по-прежнему продолжали радоваться жизни, и Джейн почувствовала себя трагической актрисой, которая вышла не на ту сцену.

На автопилоте она доехала до пристани и в каком-то отупении стала ждать следующего парома. В глубине души Джейн всегда знала: так в конце концов и случится, но надеялась, что до этого еще далеко. Надо же было быть такой дурой! Надо же было втрескаться в парня чуть ли не в два раза себя моложе. У него вся жизнь впереди, и его будущее поведет его по таким дорогам, по которым она никогда не сможет за ним последовать.

И Джейн не могла его в этом винить.

Как можно винить другого человека в том, что жизнь устроена так, как устроена?

Она не сомневалась: все, что говорил ей Калеб, он говорил искренне. Но откуда ему было знать? У него не было никакого жизненного опыта. Ведь он такой душевно зрелый и добросердечный, что очень легко забыть, что ему нет еще двадцати пяти. Нет, если и стоит кого винить, то исключительно себя саму.

Когда паром отчалил от пристани, Джейн вытащила мобильник и выбрала из списка контактов номер Грейс. Но, уже держа палец на кнопке звонка, передумала и бросила телефон обратно в сумочку. Со всеми своими проблемами она первым делом немедленно бросалась звонить Грейс. Так не может продолжаться бесконечно. Она в состоянии сама с этим справиться. Она уже большая девочка.

Джейн собиралась отправиться прямиком домой, но на съезде с парома заметила на бампере стоявшей перед ней «субару» наклейку: «Делай что следует, и будь что будет». Ей подумалось, что этот совет подходит к любой ситуации, поэтому она решила все-таки поехать на назначенную встречу. И была права, потому что клиентка уже ждала ее в кафе «Джампинг джава».

Это была приятная женщина, которая сидела без работы с тех пор, как ее уволили из местного банка, и теперь оплачивать прежнюю медстраховку было ей не по карману. Джейн очень ей сочувствовала и рада была возможности отвлечься от своих мыслей, поэтому усилием воли выкинула из головы мысли о Калебе и, вытащив ноутбук, принялась вбивать данные женщины в бланк полиса.

– Вам нехорошо? – забеспокоилась та.

Джейн очнулась и поняла, что с отсутствующим видом таращится в монитор.

– Нет-нет, все в порядке. Простите. Еще минуточку. Здесь не самая лучшая связь.

– А это трудно? – поинтересовалась женщина. – Я имею в виду, продавать страховки?

– Не очень, – покачала головой Джейн. – Нужно закончить курсы, чтобы продавать медстраховки и страховки от несчастных случаев, а потом еще каждый год проходить тренинги по этике. У меня еще есть лицензия на продажу страхования жизни, но для этого нужно сдать специальный экзамен. А почему вы спрашиваете?

Женщина закатила глаза:

– На рынке сейчас творится черт знает что. Я подумывала заняться продажей недвижимости, но, похоже, лицензия сейчас есть у каждого встречного-поперечного. Даже моя парикмахерша подрабатывает этим делом. Да и конкуренция там о-го-го.

Джейн знала, что найти работу сейчас нелегко, особенно людям в возрасте. Слишком часто она имела дело с теми, кто, потеряв работу, лишался вместе с ней и корпоративной медстраховки. Ей самой еще грех жаловаться, подумалось Джейн.

– Думаю, вам стоит изучить этот вопрос, – сказала она. – На рынке есть несколько неплохих компаний. Не уверена, что в моей сейчас есть вакансии, но могу дать вам телефон отдела найма.

– А вы точно не будете против? Вряд ли вам так уж хочется собственными руками плодить себе конкуренцию.

– Ну конечно, я не против. Это же не недвижимость.

Распрощавшись с клиенткой, Джейн села в машину, но домой не поехала. Объехав половину острова, она направилась к прибрежному парку Форт-Уорд. Там она оставила машину и двинулась вдоль пляжа. Плеск волн, набегающих на берег, всегда успокаивал ее точно так же, как поиск маленьких сокровищ в песке. Джейн отыскала крошечную розовую ракушку и обкатанное волнами зеленое стеклышко. Потом села на скамью и долго смотрела в голубую даль. Не раз она сидела на этой самой скамье, пока Мелоди переворачивала камни и приносила показать ей мелких черных крабов. Мелоди всегда была бесстрашной девочкой.

Наконец вода потемнела, а небо охватило малиновое зарево – изумительной красоты закат, отражающийся в волнах. У Джейн не укладывалось в голове, как такая красота могла существовать в такой день. Неподалеку приземлилась чайка и, склонив голову набок, посмотрела на нее, словно хотела что-то сказать. Но если ей и было что сказать Джейн, оно так и осталось невысказанным, когда чайка скрылась в закатном небе.

Джейн пыталась понять, действительно ли она любит Калеба, или он стал для нее чем-то вроде способа отвлечься, не думать о смерти дочери. Она где-то читала, что люди избегают горя, пока не готовы встретиться с ним лицом к лицу. Это что-то вроде защитного механизма, помогающего не сломаться. Она ведь тогда практически сломалась, разве нет? Даже задумывалась о самоубийстве. Теперь же она чувствовала в себе силы встретиться со своим горем. В одиночестве, если понадобится. Джейн отдавала себе отчет в том, что ее дочь умерла и ее уже не вернуть. Воспоминания по-прежнему ранили тысячей раскаленных ножей, но Джейн уже привыкла к этому. Ведь привыкла же? Наверное, теперь настало время идти дальше. Оставив в прошлом свою утрату и Калеба тоже. Одно она знала наверняка: она любит его настолько сильно, что одна мысль о том, чтобы эгоистично убить его мечты, ей невыносима. Джейн верила, что Калеб любит ее, и знала, что он останется с ней, если она позволит. Как знала, что в конечном итоге он будет винить ее в этом. Разве может быть иначе? Он слишком молод и полон надежд, а она слишком устала и слишком потрепана житейскими бурями.

Едва солнце полностью скрылось за горизонтом, как с залива налетел ветер и растрепал ей волосы. Он принес с собой темные тучи, и крупные капли дождя начали жалить ее замерзшие щеки. Джейн выбросила ракушку и зеленое стеклышко обратно в песок, сунула руки в карманы и пошла к машине.

Она знала, что должна сделать.

* * *

Едва войдя в дом, она сразу услышала, как Калеб поет под гитару в гостиной. Это было так прекрасно, что Джейн остановилась в прихожей, чтобы утереть слезинку и заново собраться с духом.

Джейн переступила порог гостиной и остановилась перед ним. Калеб развел в камине огонь, и на его лице играли теплые золотистые отблески. Он закончил играть и улыбнулся Джейн, глядя на нее снизу вверх из своего кресла, и она поняла, что ей невероятно трудно будет сделать то, что она собралась сделать. Трудно, как никогда в жизни.

– Привет, малышка. Я уже начал беспокоиться, куда ты запропастилась.

– Калеб, нам нужно поговорить.

– Все в порядке? – В его глазах промелькнула тревога.

Джейн покачала головой.

Калеб отложил гитару и поднялся.

Когда он сделал шаг по направлению к ней, Джейн отступила назад. Побоялась, что просто не выдержит, если позволит ему прикоснуться к ней.

– Малышка, что стряслось? У тебя все в порядке?

– Давай сядем и поговорим, ладно? – сказала она, садясь в кресло напротив.

– Ладно. Хорошо.

Он опустился обратно в кресло и подался вперед, положив руки на колени, с тревогой на лице, как будто ожидал, что его сейчас накажут, и был исполнен решимости мужественно принять наказание. Прошла минута, но Джейн так ничего и не сказала. Не могла найти нужных слов.

– Ты беременна? – наконец спросил он. – Если да, скажи мне. Я понимаю, что сейчас не самый подходящий для этого момент и все такое прочее, но, может быть, это было бы и к лучшему.

Джейн едва не расхохоталась, но потом вспомнила, что собралась сделать, и у нее вырвался вздох.

– Нет. Я не беременна.

– Тогда в чем дело, малышка?

– Почему ты не сказал мне про Остин?

– А что я должен был про него сказать?

– Брось. Сегодня я ездила в «Парадигму» забрать свою кредитку, и бармен все мне рассказал. Ты должен позвонить какому-то Джереми по поводу работы, которую он для тебя держит.

Калеб уткнулся взглядом в пол и покачал головой:

– «Драные койоты».

– Кто?

– Так называется группа. «Драные койоты». Играют фолк-рок. Им нужен гитарист.

– И они хотят взять тебя? – спросила она.

– Ходят слухи, что у них есть на примете звукозаписывающая компания, которая готова подписать с ними контракт, но их гитарист уже в третий раз лечится в реабилитационном центре, а после еще год должен будет носить браслет, который автоматически определяет наличие алкоголя в крови. Джереми дал им послушать одну из моих записей и показал какие-то видео. Они хотели взглянуть на меня.

– Мне кажется, это твой шанс.

– Так и есть. Я мог бы записать с ними несколько песен. Это помогло бы мне завязать знакомства в музыкальном мире, ну, сама понимаешь. Это настоящая работа. Никаких больше выступлений на улицах и прочей чепухи.

Джейн почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, и про себя досчитала до десяти. Потом сделала глубокий вдох и произнесла:

– Почему ты ничего мне не сказал?

– Потому что не хотел, чтобы ты знала.

– По-твоему, я ни о чем не узнала бы?

– Нет, не узнала бы. Потому что я никуда не еду.

– Что?

– Я никуда не еду.

– Это просто глупо, Калеб.

– Нет, не глупо. Я все обдумал, и очень серьезно. Да, это отличный шанс, но я лучше останусь здесь с тобой.

– И все?

– Да. И точка.

– Нет. Не точка. Ты не можешь взять и просто так отмахнуться от такой возможности.

– Нет, могу.

– Ради чего, Калеб? Ради того, чтобы жить на острове в штате Вашингтон? Чтобы до старости быть моим садовником?

– Так вот кто я для тебя? Твой садовник?

– Нет. Я не так выразилась. Ты сделал для меня отличную работу, я получила намного больше, чем заплатила, но теперь тебе нужно уйти, Калеб. Нельзя упускать такое предложение.

Он весь подался вперед, в его глазах отчаяние мешалось с гневом.

– Вот, значит, как? Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет. То есть да. Так будет лучше для тебя.

– Что?! Значит, ты получила от меня что хотела, и теперь я могу катиться на все четыре стороны? Вот так просто? Всем спасибо, все свободны?

– Я не это имела в виду.

– А что тогда?

– Все кончено, Калеб. Неужели ты сам не видишь?

– Что кончено?

– Мы. Всё. Эти отношения были обречены еще до того, как начались. Что-то в таком духе неминуемо должно было рано или поздно случиться. Просто по умолчанию. И наверное, к лучшему, что это случилось сейчас, потому что потом нам обоим стало бы только больнее. Ты знаешь это. И я тоже знаю.

Калеб поднялся и принялся расхаживать перед камином.

– Нет, – пробормотал он. – Не может быть, чтобы все было так.

– У тебя вся жизнь впереди, – продолжала Джейн. – А я половину своей уже прожила. Даже если бы ты остался, это стояло бы между нами. Все, запал подожжен. Ты считаешь, что можешь отказаться от такой возможности, бросить все, о чем мечтал всю жизнь, ради того, чтобы жить со мной на острове Бейнбридж? И полагаешь, что не будешь жалеть о своем выборе? Ты очень об этом пожалеешь, Калеб. И возненавидишь меня за это.

Он прекратил расхаживать туда-сюда и обернулся к ней:

– Так поедем со мной, Джейн. Поедем со мной в Остин.

– Я не могу, – покачала она головой.

– Все наши «не могу» исключительно у нас в голове. Поехали со мной.

– Я не могу начать все с чистого листа, – сказала она. – Не в таком возрасте. Здесь у меня все, Калеб. Мой дом, моя жизнь, моя работа. Я сегодня встречалась с одной женщиной, моей ровесницей, так вот она не может даже найти работу. Это ровно мой сценарий, если я сейчас все начну сначала.

– Тогда позволь мне остаться.

– Нет.

– Значит, ты не хочешь ехать со мной и не хочешь позволить мне остаться здесь. И какой выбор у нас остается, Джейн?

– Мы должны поставить на этом точку, Калеб. Прости.

– Что ты такое говоришь?

– Я говорю, что все кончено.

– Ты не хочешь этого.

– Хочу. Все кончено.

Калеб упал перед ней на колени и, схватив за плечи, заглянул в глаза. Он плакал:

– Не надо, Джейн. Не надо говорить, что все кончено.

Джейн почувствовала, как к ее глазам тоже подступают слезы. Если позволить пролиться хотя бы одной из них, плотина прорвется и случится наводнение. Но она не может расплакаться. Не здесь. Она должна быть сильной ради них обоих. У нее будет уйма времени, чтобы выплакаться, потом, когда он уйдет.

Джейн покачала головой и отвела взгляд:

– Все кончено, Калеб.

– Это неправда, Джейн. Ты так не думаешь. Пожалуйста, поедем со мной в Остин. Или позволь мне остаться здесь.

Она покачала головой.

– Я люблю тебя, Джейн, – сказал он.

Джейн сидела неподвижно, не глядя в его умоляющие глаза, не слушая его слов. Она любила его и потому должна была притвориться, что не любит.

– Скажи, что ты меня любишь, Джейн. Скажи это. Я ведь знаю, что любишь.

– Я думала, что люблю, – произнесла она, – но теперь все кончено.

Она стряхнула его руки и, боком вывернувшись из кресла, поднялась. Калеб повалился на опустевшую подушку и, обхватив голову руками, зарыдал. На какой-то ужасный миг Джейн застыла, глядя на него. Никогда в жизни она не видела ничего более трогательного, чем эта абсолютная искренность, полное отсутствие напускного мачизма, эта готовность к демонстрации обнаженных чувств. Его волосы рассыпались по рукам, спина содрогалась в рыданиях.

– Скажи, что ты любишь меня, Джейн, – донесся его сдавленный голос. – Скажи только, что любишь меня.

Никогда в жизни ей так мучительно не хотелось произнести эти три слова. Каждая клеточка тела рвалась к нему навстречу. Все ее существо требовало обнять его и сказать, что она его любит. Ей хотелось целовать его, держать в своих объятиях, лежать рядом с ним в постели и смотреть на его лицо во сне. Но она знала, что должна уйти, если действительно его любит. Когда-нибудь он скажет ей за это спасибо. Джейн делала это в равной степени ради него, как и ради того, чтобы уберечь себя от неминуемой сердечной боли, которой она может не пережить. Во всяком случае, именно это она себе твердила. Это повторял ее собственный голос, доносившийся словно откуда-то из невообразимой дали.

– Пожалуйста, ложись сегодня в другой комнате.

Несколько ярдов до спальни показались ей самой долгой дорогой в жизни, будто ноги внезапно налились свинцом. Джейн аккуратно закрыла за собой дверь и долго стояла в темноте, прислушиваясь, но так и не смогла понять, плачет он или нет.

Когда Джейн наконец заставила себя отойти от двери, она направилась в ванную и, не включая света, умылась. Видеть собственное лицо в зеркале сейчас было невыносимо. Потом она разделась и забралась в постель. Она и сама не поняла, когда начала плакать. Все началось с небольшого укола сожаления, от которого брови у нее изломились. Потом в животе стало пусто и невесомо, как на американских горках, и тогда она уткнулась лицом в подушку и плакала, пока подушка не промокла насквозь. От слез наволочка вдруг начала источать его запах, и Джейн заплакала еще отчаянней. В глубине души она ожидала, что Калеб придет, надеялась, что он так и сделает. Но шел час за часом ее беспросветного и добровольного одиночества, а утешаться по-прежнему было нечем, кроме слабой и эфемерной уверенности, что так будет лучше. Кому именно, правда, она не очень понимала.

Часть третья

Глава 22

Что-то разбудило Джейн.

То ли звук, то ли сновидение.

Она лежала в постели, погруженная в серые предрассветные сумерки, и пыталась вспомнить, из какого ужаса вырвалась, но вспомнила лишь, в каком ужасе очутилась. Перед глазами встали содрогающиеся в рыданиях плечи Калеба, и Джейн поняла, что совершила ошибку. Чудовищную ошибку.

Она выскочила из постели и бросилась к двери. Но на полпути к его комнате где-то внутри возникла леденящая душу уверенность. Джейн медленно открыла дверь, всем сердцем желая ошибиться, но кровать была аккуратно заправлена, а вещи Калеба исчезли. Она вышла в гостиную и выглянула из окна, твердя себе, что он просто решил встать пораньше и поработать в саду. Но в сероватой мгле виднелись лишь очертания фонтана. Часы на стене громко тикали в тихих сумерках, отсчитывая неумолимый бег времени. Джейн взглянула на кресло, в котором в последний раз видела его плачущим. Она отдала бы все на свете, чтобы повернуть все вспять и взять назад слова, которые разбили ему сердце.

Вернувшись в свою комнату, Джейн натянула спортивный костюм, схватила сумочку и куртку. Прыгнула в машину, задом выехала из гаража и рванула с места, не потрудившись даже щелкнуть пультом, закрывавшим гаражную дверь. Она промчалась мимо помаргивающего дорожного знака, на котором была указана скорость вдвое меньшая, чем ее скорость, но не подумала даже притормозить. Но уже подъезжая к пристани, поняла, что опоздала. Паром отходил от причала в ярком мареве огней, отражавшихся в черной воде, которая, точно разверзающаяся у нее под ногами пропасть, отрезала ее от возлюбленного.

Жители острова, спешащие на работу в Сиэтл, уже выстроились в длинную очередь в ожидании следующего парома. Многие дремали, откинув спинки кресел, чтобы не тратить время зря. Кассирша в будочке сказала Джейн, что следующий паром будет через полчаса, но мест на машинной палубе уже нет и нужно ждать следующего за ним.

– Я не могу ждать! – взмолилась Джейн. – Может, как-нибудь получится втиснуть меня на этот паром?

Кассирша покачала головой. Такие истории она выслушивала регулярно.

– Если вам нужно так срочно, поезжайте без машины, – предложила она.

Джейн развернулась, проехала чуть дальше и оставила автомобиль на стоянке. Пешком вернулась к посадочной площадке для пассажиров и стала ждать следующего парома. Повсюду вокруг были сонные люди в рабочей одежде, уткнувшиеся в свои мобильники, газеты и прочие предметы, лишь бы не встречаться взглядом с окружающими. Для такого количества народу на платформе царила необычайная тишина.

Джейн смотрела на них, и ей хотелось кричать. Хотелось выбить картонные стаканчики с кофе у них из рук и растоптать их телефоны. Как они смеют вести себя так, будто это самое обычное утро? Неужели они не знают, что ее сердце вырвано из груди? Неужели не знают, что она выгнала единственного в своей жизни мужчину, которого любила по-настоящему?

Неужели они не знают? Неужели не знают? Неужели не знают?

Ну разумеется, не знают, подумалось ей. Иначе они показывали бы на нее пальцами и смеялись. «Ну и дура», – сказали бы они.

Паром причалил к пристани, и с него сошли два усталых человека, видимо возвращавшиеся с ночной смены. Вскоре после этого объявили посадку, и молчаливые пассажиры устремились по сходням на палубу, спеша оказаться в кафетерии или забиться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы спокойно продолжить свое одинокое утро. Джейн прошла вперед, устроилась неподалеку от двери, через которую им предстояло выходить, и стала смотреть из окна на то, как из серых сумерек возникают огни города.

Паром шел, казалось, целую вечность, хотя, когда они причалили, еще даже не рассвело.

Джейн сошла с парома самой первой и, выскочив из здания терминала на улицу, бросилась к веренице выстроившихся вдоль тротуара такси. Водители стояли, прислонившись к багажникам своих автомобилей, готовые помочь пассажирам с багажом. Все как по команде проводили Джейн взглядом, когда она промчалась мимо них к самой первой машине в очереди и, задыхаясь, бросила водителю:

– Аэропорт! Аэропорт! Аэропорт!

Выглядела она, должно быть, так, словно сбежала из психушки, но ей было все равно. Она плюхнулась за заднее сиденье и захлопнула за собой дверь. Когда водитель сел за руль, она склонилась к нему и на всякий случай повторила:

– Аэропорт, пожалуйста. Я очень спешу.

– Да я уж вижу, – буркнул тот, включая счетчик и отъезжая от обочины. – По городу будет дешевле, зато по скоростному шоссе быстрее.

– Поезжайте по скоростному.

Сидя на заднем сиденье такси, Джейн смотрела, как за окном мелькают огни фонарей. Когда водитель выехал на автостраду, фонари исчезли, и в кабине стало темно, лишь задние фары впереди идущих машин горели тысячами пар крохотных красных глазок, наблюдающих за ней из серых сумерек. На темном лице водителя блестели яркие белки глаз, когда он время от времени бросал на Джейн взгляд в зеркало заднего вида.

– Вам зал прилета или вылета? – уточнил он.

– Вылета, пожалуйста.

– Какая авиакомпания?

– Понятия не имею. Не знаете, кто летает в Остин?

Тот покачал головой:

– Может быть, «Аляска».

– Ладно, тогда высадите меня там.

Какое-то время они ехали в молчании.

Таксист включил было новости по радио, но потом, похоже, передумал и выключил приемник.

– Летите в Остин? – Он вновь бросил на Джейн взгляд в зеркало заднего вида.

– Нет, пытаюсь перехватить одного человека, который туда летит.

Шофер кивнул, словно Джейн только подтвердила какую-то его догадку. И снова она поймала на себе его взгляд в зеркале.

– А он точно хочет, чтобы его перехватили?

Шофер произнес это негромко, практически себе под нос, и немедленно устремил взгляд на дорогу, будто и не ожидал услышать никакого ответа.

– Не знаю, – вздохнула Джейн.

Он лишь кивнул, сжимая руль.

– Любовь выталкивает орленка из гнезда.

– Это вы к чему? – спросила она.

– О, это на моей родине есть такая старая пословица.

– И что она значит?

– Не знаю, есть ли у нее точный перевод. Но примерное значение что-то вроде того: если любишь кого-то, то его нужно отпустить.

– Вы имеете в виду, его нужно отпустить, и если он по-настоящему любит тебя, то вернется?

Водитель кивнул:

– Хотя я слышал и продолжение. Что-то насчет того, что если не вернется, то нужно поймать его и убить.

Остаток поездки прошел в молчании, и, когда они подъехали к аэропорту, небо уже посветлело. Джейн проводила взглядом огромный лайнер, который оторвался от земли и, задрав нос, принялся неукротимо набирать высоту, прежде чем заложить крутой вираж налево и устремиться навстречу рассвету. Таксист съехал на эстакаду, ведущую к залу вылета, и, сделав круг, остановился у знака авиакомпании «Аляска эрлайнс», потом остановил счетчик. На табло значилось сорок четыре доллара тридцать пять центов. Джейн порылась в сумочке и протянула водителю три двадцатидолларовые купюры. Тот потянулся отсчитать ей сдачу, но она вскинула руку.

– Оставьте себе, – сказала она и взялась за ручку. Но дверцу так и не открыла, а осталась сидеть, глядя из окна такси.

Перед входом в зал тянулась вереница машин. Люди обнимались на прощание, стоя у открытых багажников. У нее на глазах одна пара поцеловалась, и жена покатила свой чемодан к входу, а муж, проводив ее тоскливым взглядом, сел за руль и уехал. Джейн по-прежнему не спешила выходить из машины. За стеклянными дверями жил своей напряженной жизнью аэропорт. Длинные очереди змеились к пунктам сдачи багажа. Джейн принялась пристально вглядываться в лица людей – на всякий случай. Ей казалось, что она сидит так уже очень долго. Таксист ничего не говорил, как будто момент был слишком важный, чтобы мешать. В конце концов Джейн выпустила ручку и откинулась на спинку сиденья.

– Можете отвезти меня обратно? – попросила она.

Таксист взглянул на нее в зеркало заднего вида и кивнул:

– Вы уверены?

– Уверена.

Джейн показалось, он нахмурился, отъезжая от тротуара, но она не была точно в этом уверена. На этот раз он не стал включать счетчик. Уже выезжая на автостраду, шофер негромко сказал:

– Я все равно еду обратно, так что денег с вас брать не буду.

* * *

Когда паром причалил к пристани острова Бейнбридж, солнце уже полностью встало, обещая погожий весенний день. Но даже самому яркому солнцу не под силу было разогнать тучи, затянувшие небосклон Джейн. Она села в машину, подъехала к дому Грейс и припарковалась. Потом вытащила из сумочки телефон и почти час сидела с ним на коленях. Она зажгла сигарету, но та успела дотлеть до фильтра, а Джейн так и не сделала ни одной затяжки, глядя сквозь лобовое стекло на знак «Парковка запрещена» и силясь понять, что значат эти слова, пока перед глазами у нее все не слилось и она не забыла, где вообще находится.

Стук в окошко напугал ее. Перед машиной с озабоченным выражением лица стоял муж Грейс.

Джейн опустила стекло.

– Джейн, у тебя все в порядке?

– Привет, Боб, – отозвалась она. – Да, все нормально.

– Я выезжал с парковки и увидел, что ты сидишь в машине с заведенным двигателем, ну и решил на всякий случай проверить. У тебя точно все в порядке?

– Не волнуйся, – кивнула Джейн.

– Ладно. Грейс дома, так что, если хочешь, заходи. Она будет рада тебя видеть. Я улетаю в Денвер. Если гостевые места будут заняты, можешь встать на мое. Номер пятьдесят три.

– Спасибо, Боб.

Тот еще немного потоптался рядом с машиной. Джейн показалось, он хотел что-то ей сказать, но потом передумал и зашагал к своей машине. Она повернула ключ в зажигании, но двигатель уже был заведен, и стартер оглушительно затрещал. Боб услышал треск и оглянулся, пристально глядя на нее, точно желая удостовериться, что у нее и в самом деле все в порядке. Джейн улыбнулась и помахала ему рукой. Он сел в машину и уехал.

Грейс открыла Джейн входную дверь, даже не спросив в домофон, кто это, встретила ее у входа и провела внутрь. Глаза у нее были красные, словно она долго плакала, и вообще вид был какой-то усталый.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Джейн, мгновенно забыв о собственном горе.

– Все в порядке, – отозвалась Грейс. – Все в полном порядке.

– Ты ведь знаешь, как расшифровывается «в порядке», да? – спросила Джейн, надеясь разрядить атмосферу.

Грейс засмеялась:

– Да уж, мне бы не знать! «Взвинченная, психованная, одинокая, ранимая, яростная, депрессивная, колючая, ершистая». Мы ведь с тобой два сапога пара. Не беспокойся за меня, по утрам на меня иногда накатывает. Проходи, садись. Я как раз сварила кофе.

Они расположились в гостиной у окна с видом на бухту и стали пить кофе.

– Ну, – начала Грейс, – выкладывай, что случилось. Не кофе же ты ко мне в такую рань пить приехала.

– Калеб уехал, – вздохнула Джейн. Грейс вскинула бровь, ожидая продолжения. – Ну, в общем, он не сам уехал. Я его выгнала. Узнала случайно, что ему предлагают работу в Остине. Хорошую работу. Связанную с музыкой, которую он так любит. Я знала, что он откажется от нее, если я не заставлю его уйти. На самом деле у меня просто не было выбора.

Грейс откинулась на спинку кресла и устремила на подругу взгляд. Джейн терпеть не могла эту ее манеру: задать вопрос, не произнеся ни единого слова.

– Ну, может, выбор и был, но это же ради его собственного блага. Я хочу сказать, это ведь был бескорыстный поступок. Нужно отпускать людей с любовью. Разве не так ты всегда говорила?

– Может, я такое и говорила, милая, но речь шла об алкоголиках, которым нужно достичь дна, чтобы начать подниматься. Судя по тому, что я знаю о Калебе, к нему это никакого отношения не имеет.

Джейн открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала и лишь вздохнула. Она сделала глоток кофе и отвернулась к окну. Чайка, хлопая крыльями, пролетела над бухтой и приземлилась на один из торчащих из воды столбиков.

Джейн вновь устремила взгляд на Грейс:

– Но если бы он действительно меня любил, то остался бы?

– Значит, ты его испытывала?

– Нет, я его не испытывала.

– Ну, тогда нечестно было ожидать от него, чтобы он действовал, будто это испытание его любви к тебе.

– Наверное.

– Что ты ему сказала?

– Что у нас все равно ничего бы не вышло. И рано или поздно нечто подобное встало бы между нами. Сначала он предлагал остаться. Потом просил меня поехать в Остин вместе с ним. Можешь себе представить? Чтобы я переехала в Техас? Ну, в общем… я ему сказала… боже, Грейс… я сказала ему, что не люблю его.

Грейс сморщилась, как будто то, что она услышала от Джейн, причинило ей боль. Немного помолчав, она спросила:

– Это действительно так?

– Нет, это не так.

– И когда это случилось?

– Вчера ночью. И сегодня утром. Я с самого рассвета мечусь как идиотка. Я даже поехала в аэропорт, но в самую последнюю минуту струсила. С другой стороны, я вообще не уверена, что он туда поехал. – Джейн умолкла и издала судорожный протяжный вздох, точно с самого утра сдерживала дыхание. Потом с силой закусила губу. – Что я наделала, Грейс?

– Что сделано, то сделано, – отозвалась та. – Это уже не важно.

– Не важно?

– Нет. Важно то, что ты будешь делать теперь.

– И что мне делать теперь?

– Ты хочешь, чтобы я ответила на этот вопрос как твоя куратор или твоя подруга?

– Предположим, как куратор.

– Ну, я посоветовала бы тебе написать список плюсов и минусов.

Джейн вновь устремила взгляд за окно:

– А что бы ты посоветовала мне как подруга?

Грейс долго молчала, то ли обдумывая ответ, то ли решая, стоит ли вообще его давать.

– Я посоветовала бы тебе ехать в Остин и даже не думать, – наконец произнесла она.

Глава 23

Дни становились длиннее, а с ними и трава на ее дворе.

В доме было пусто и безрадостно. Мысли Джейн эхом бесчисленных рыданий метались в черепной коробке, сливаясь в бесконечный круг, пока тишина не начинала сводить ее с ума.

Джейн назначала одну деловую встречу за другой, лишь бы под любым предлогом сбежать из дома, но, даже сидя напротив очередного клиента, не могла не думать о своем пустом доме и своей пустой жизни – без Калеба и то и другое утратило смысл. По вечерам она возвращалась домой, в одиночестве ужинала и разгадывала судоку, пока не начинали болеть глаза. Тогда она ложилась в постель и плакала в подушку.

В пятницу Джейн вернулась раньше обычного, поэтому была дома, когда к ней постучался почтальон, поскольку почтовый ящик был переполнен. Разобрав ворох рекламных листовок и счетов, она обнаружила страховой полис Калеба. Вид его имени, напечатанного на конверте, разбередил едва притихшую боль. Она вышла на задний двор с конвертом в руках и долго сидела там, глядя на фонтан. Солнце скрылось за горизонтом, и в воздухе воцарилась прохлада. Фонтан начал погружаться в темноту, пока наконец не скрылся из виду совсем, и лишь его журчание достигало слуха Джейн.

На следующее утро она проснулась еще до того, как зазвонил будильник, и на автопилоте поехала на субботнее собрание. Грейс не отличалась болтливостью, и, кроме них с Джейн, никто был не в курсе, что Калеб уехал. Все немедленно бросились к Джейн, благодаря ее за прекрасный прием в позапрошлые выходные, наперебой восхищаясь Калебом и твердя, какие они с ним прекрасная пара. Джейн улыбалась и кивала. Сообщать новости каждой по отдельности было выше ее сил.

Когда настал ее черед делиться новостями, она испытала приступ чувства вины еще до того, как открыла рот. Она отдавала себе отчет в том, что этот кризис отчасти ее рук дело, и потом, ей казалось, она принесла в их субботний утренний клуб уже достаточно дурных новостей. И тем не менее ей необходимо было снять этот камень с души.

– Позвольте мне рассказать вам всем, какая я идиотка, – начала она. – Я выгнала единственного мужчину, которого любила в жизни. Знаете, порой я сама себя не понимаю. То ли я боюсь, что меня никто никогда не сможет полюбить по-настоящему, и потому саботирую любые отношения до того, как получу доказательства своей правоты, то ли я просто-напросто маленькая испуганная девочка в теле сорокалетней женщины. Я не знаю, что мне делать, и меня от этого уже тошнит. Моя куратор предложила мне написать список плюсов и минусов этой ситуации, но мне ни разу не удалось продвинуться дальше его имени. Я набираю его на компьютере. Потом стираю. Потом набираю снова. Может быть, стоит попробовать писать на бумаге. Не знаю. Потом она сказала, что я должна поехать в Остин и быть с ним. Но все, что у меня есть, находится здесь. Вы все. Работа. Дом. Воспоминания о дочери. – Джейн почувствовала, как к горлу подступили слезы, и умолкла, пытаясь сдержаться. Потом сделала глоток кофе, чтобы немного оттянуть время. – В общем, я отдаю себе отчет в том, что только и делаю, что плачусь. Спасибо вам большое, что столько лет меня выслушивали. Я все выдержу и смогу не думать о нем. Я должна. У меня просто нет другого выбора.

После собрания все женщины подошли обнять Джейн, но ни одна не сказала, что все будет хорошо или что время лечит. Джейн про себя поблагодарила их за это. По пути к выходу Грейс перехватила ее и попросила подвезти до дома. Обыкновенно после их собраний она оставалась посидеть с другими дамами, поэтому Джейн поняла: старшая подруга хочет поговорить с ней наедине. Однако ни по пути к машине, ни когда они ехали, Грейс не сказала ни слова, а лишь с отсутствующим видом смотрела в окно.

Джейн подъехала к дому Грейс и припарковалась, а та по-прежнему продолжала сидеть неподвижно.

– Ты за что-то на меня сердишься? – спросила Джейн. Грейс вздохнула, но ничего не ответила. – Я ляпнула что-то не то на собрании? Что ты посоветовала мне поехать за ним в Остин? Я знаю, ты дала мне этот совет как подруга, и если ты не хотела, чтобы я рассказывала об этом на собрании, прости, пожалуйста. – Грейс не отвечала. – Ты по-прежнему считаешь, что я должна поехать за ним? Грейс?

Когда Грейс наконец обернулась к ней, в глазах у нее стояли слезы, а на лице застыло печальное выражение.

– Ты не единственный человек на свете, Джейн.

Ни разу на памяти Джейн Грейс не разговаривала с ней таким тоном, и Джейн немедленно поняла: случилось что-то очень скверное.

– Грейс, прости. Я не хотела… Что стряслось, Грейс? У вас с Бобом что-то не так?

– С Бобом? Он снова пьет.

– Пьет?

Грейс кивнула:

– По всей видимости, лет пять уже тому как. Он заявил, что не желает больше скрываться. Говорит, прекрасно может пить нормально, не знаю уж, что это значит.

Джейн не представляла, как утешить подругу. Боб действительно часто бывал в разъездах, но она и не подозревала, что он может утаивать подобные дела от Грейс.

– И что ты ему сказала? – наконец спросила она.

– Ничего не сказала, – отозвалась Грейс. – По правде говоря, меня не очень волнует, что он делает.

– В самом деле?

Грейс развернулась к Джейн лицом и в упор взглянула на нее:

– Джейн, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Хорошо. Ты можешь сказать мне что угодно, Грейс. Ты же знаешь.

– Знаю. Но это трудно.

– Я не стану тебя осуждать, – пообещала Джейн. – В чем бы ни было дело.

Грейс посмотрела Джейн в глаза, и той померещилось в них виноватое выражение, как будто Грейс каким-то образом не оправдала ее ожиданий и собиралась в этом признаться. Но как Джейн ни пыталась предугадать, что Грейс хочет ей сказать, слова подруги прозвучали для нее как гром среди ясного неба.

– Я умираю, Джейн.

Эти слова еще не успели полностью проникнуть в сознание Джейн, а она уже задохнулась, оглушенная сокрушительной волной отрицания. Умирает? Грейс? Нет! Этого просто не может быть! Грейс была ее опорой, тем фундаментом, на котором она строила свою жизнь. Грейс была ее неизменной компаньонкой и, по сути, заменила Джейн семью, которой у нее толком никогда не было.

Грейс, видимо, прочитала все это на лице у Джейн, потому что кивнула и сказала:

– У меня мультиформная глиобластома. У нее даже собственная аббревиатура есть: МГБ. Врачи сказали, она появилась у меня в мозгу уже очень давно.

– Ты не умрешь! – замотала головой Джейн. – Должно быть какое-то лекарство.

– Она не лечится. Мне осталось от силы несколько месяцев.

Сердце у Джейн заколотилось как бешеное, на лбу выступила испарина. Почему-то вдруг стало трудно дышать.

– Но должны же существовать какие-то методы? Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать.

– Все, что можно сделать, – это только отсрочить конец. Да и то ненадолго. Операция не вариант из-за расположения опухоли. Облучать себя я тоже не дам. Хочу дожить последние дни по-человечески. Все, Джейн. Это конец.

Джейн решительно завела машину.

– Что ты делаешь?

– Везу тебя в Сиэтл в онкоцентр.

Грейс протянула руку, заглушила мотор и вытащила ключ из зажигания.

– Я знаю, что это тяжело, Джейн. Мне тоже тяжело тебе это говорить.

– Но тамошние врачи творят чудеса, – не сдавалась Джейн. – Есть новые методы. Экспериментальные. Лекарства.

– Я там уже была.

Перед глазами у Джейн все поплыло, голова закружилась, и на миг ей показалось, что она сейчас потеряет сознание. Ей понадобилось примерно с минуту, чтобы то, что она услышала, начало потихоньку проникать в сознание.

– Давно ты узнала?

– Довольно давно. Но до самого последнего времени мы не знали ни насколько все серьезно, ни насколько быстро она растет.

– Грейс… Боже мой, Грейс… Это несправедливо!

– Несправедливо. Но это правда. Я говорю тебе об этом сейчас, потому что хочу попросить тебя об одной услуге.

– Я не могу в это поверить.

– Джейн, ты меня слышала? Мне нужно, чтобы ты оказала мне одну услугу.

– Какую угодно. Я сделаю все, что бы ты ни попросила. Только скажи.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Париж.

– В Париж?

– Да. Ты поедешь?

– Конечно поеду. Конечно. Но почему именно в Париж?

– Потому что мне всегда хотелось его увидеть. С самого детства.

– А как же Боб?

– Мы собирались поехать вместе, но в последнее время мы только и делаем, что ругаемся. Он пьет и все такое прочее. В общем, я попросила его не ехать. Но одна я ехать туда не хочу. Не могу.

– Тебе не придется ехать одной, Грейс. Я с тобой. Только скажи, Грейс. Можем вылететь прямо сейчас, если хочешь.

Глаза Грейс наполнились слезами. Она похлопала Джейн по колену, потом отвернулась и вновь устремила взгляд за окно. Джейн взяла ее руку в свои. Ладошка у Грейс была маленькая и теплая, сквозь пергаментно-тонкую кожу просвечивали голубоватые вены. Джейн не могла заставить себя поверить в то, что очень скоро эта рука станет безжизненной и холодной.

Она не могла в это поверить. Она отказывалась в это верить.

Но Грейс еще ни разу в жизни не солгала ей.

– Знаешь, что забавно? – произнесла Грейс, первой прерывая молчание. – Все эти годы я откладывала деньги на пенсию, а теперь они мне даже не понадобятся. Так что мы летим первым классом, я оплачиваю все сама и не желаю слышать от тебя по этому поводу ни единого слова. Ты меня поняла? Ни единого слова.

– Ох, Грейс! – Джейн не знала, что еще сказать.

– Ты много лет назад настояла на том, чтобы мы с Бобом застраховали свою жизнь, и все это время я добросовестно платила взносы, так что после моей смерти он получит кругленькую сумму, – продолжала Грейс. – Может даже закатить шикарную вечеринку, упиться до смерти и присоединиться ко мне прямо там же, если ему так захочется.

Джейн почувствовала, как по щеке у нее скатилась слезинка. Губам стало горячо и солоно.

– Грейс… – Она сжала руку подруги.

– Что, Джейн?

– Я уже говорила это тебе вроде как в шутку, как мы все это обычно делаем. Но сейчас я хочу сказать тебе это всерьез, чтобы ты знала.

– Что сказать, Джейн?

– Я люблю тебя, Грейс. Я очень тебя люблю.

Грейс улыбнулась сквозь слезы. У нее было такое выражение, будто ей очень хотелось сказать Джейн в ответ, что она тоже ее любит, но она лишь утерла щеку рукавом и произнесла:

– Ну-ну, погоди так уж сразу признаваться мне в любви. Я еще не умерла. И потом, после того как ты поживешь со мной в одном номере, ты вполне можешь изменить свое мнение обо мне.

Глава 24

Грейс заявила, что вживую Сена выглядит куда более завораживающе, чем на картинах, которые она видела.

Джейн не могла с ней не согласиться.

Они остановились в отеле «Плаза Атене» – со стенами, увитыми плющом, и мраморными полами – в двухкомнатном номере с видом на Эйфелеву башню. По прибытии они первым делом запечатлели друг друга прыгающими на кровати. Джейн зарегистрировала Грейс в «Инстаграме» и настроила прямую трансляцию на ее страничку в «Фейсбуке», чтобы их приятельницы по субботним собраниям, оставшиеся дома в Америке, тоже могли смотреть фотографии.

Незнакомцам, которые сталкивались с ними на улицах, Грейс и Джейн, должно быть, казались всего лишь беззаботными подружками, на широкую ногу наслаждающимися весенним отпуском в Париже. Временами Джейн чувствовала себя именно так, пока из-за легкой дрожи в руках Грейс не проливала кофе или не присаживалась на скамеечку, чтобы переждать приступ головокружения. Эти маленькие происшествия неизменно напоминали ей о том, что привело их сюда, однако, несмотря на их возрастающую частоту, Джейн с Грейс ухитрялись с утра до вечера бродить по городу, знакомясь с его достопримечательностями, впитывая дух Парижа, и одновременно по очереди смешить друг друга.

Как-то в одном маленьком кафе Джейн поинтересовалась у официанта, почему в меню нет французского лукового супа, и при виде неподдельного возмущения на его лице, с которым тот заявил, что во Франции он называется просто луковым супом, хохотали до колик. Когда они наконец отсмеялись и собрались делать заказ, Грейс не моргнув глазом осведомилась у официанта, подают ли они мясо по-французски. По утрам, когда Грейс созванивалась с мужем, она не упускала случая поддразнить его, заявляя, что им с Джейн нужно бежать, потому что в дверь уже стучат их симпатичные французские массажисты. Когда же она наконец решила привести свою угрозу в исполнение и записала их с Джейн на массаж в спа-салон при отеле, массажисткой оказалась крепкая коренастая австрийка.

Они так хорошо проводили время, что Джейн совершенно утратила счет дням, пока однажды утром, проснувшись, не увидела на свежей газете дату и не поняла, что сегодня день рождения Мелоди. За завтраком она изо всех сил старалась скрыть от Грейс свою печаль, но та все равно почувствовала неладное.

– Что случилось, Джейн?

– Ничего.

– Ты сегодня утром сама не своя. Погоди-ка. Я поняла. Сегодня же пятнадцатое, да? День рождения Мелоди.

Джейн кивнула:

– Просто мне кажется несправедливым грузить тебя своими печалями. Тем более сейчас.

– Не смей так говорить. – Грейс, похоже, неподдельно обиделась. – Ты не единственная, кому ее не хватает.

Какое-то время обе ковыряли свой завтрак в молчании.

– У меня есть идея, – подала голос Грейс. – Давай поставим за нее свечку.

Мысль сделать что-нибудь такое, чтобы почтить память дочери в день ее рождения, Джейн понравилась.

– Давай. А куда?

– В Нотр-Дам, разумеется. До него не так далеко, к тому же я все равно собиралась там побывать.

Консьерж вызвал им такси.

Они сели в машину, и вскоре на фоне голубого парижского неба уже высились башни собора Парижской Богоматери. Таксист высадил их прямо перед собором, и они встали в очередь за большой группой японских туристов, которые громко переговаривались и фотографировали все подряд. Но стоило им переступить порог собора, как оживленный гомон мгновенно затих, как будто история этого места внушала трепет даже тем, кто был с ней не знаком.

Внутри царил прохладный таинственный сумрак. На выщербленных каменных плитах пола зыбко дрожали радужные отблески витражей. Откуда-то доносилось пение незримого хора, и негромкие голоса торжественным эхом отражались под высокими готическими сводами, точно где-то там, в вышине, кружили поющие ангелы, и Джейн ничуть не удивилась бы, окажись оно именно так.

Они миновали грешников, преклоняющих колени перед святыми, нашли старых верующих, ищущих мудрости у мертвецов, и вскоре подошли к круглому постаменту, на котором горели свечи. Грейс присела на деревянную скамью. Джейн остановилась, но Грейс сделала ей знак идти дальше.

– Ты не хочешь подойти?

– Иди одна, – сказала Грейс. – Я немного посижу здесь и просто посмотрю.

Джейн приблизилась к постаменту одна.

Она бросила монетку в один евро в ведерко для пожертвований и взяла из ящичка свечу. Поднеся ее к одной из тех, что уже горели, она зажгла ее, потом поставила рядом с остальными. Она смотрела на огонек, такой яркий в сумраке, пока все остальные рядом с ним не слились в дрожащее марево неяркого света. Тогда Джейн произнесла про себя молитву. Огонек дрогнул и вновь сделался неподвижен. Крохотный язычок пламени в море других таких же, он больше не был одинок. Он будет гореть в сердце Джейн вечно.

Она бросила в ведерко еще одну монетку и взяла другую свечу. Зажгла ее от свечи Мелоди и поставила рядышком. Потом утерла слезинку и склонила голову.

Вернувшись обратно к скамье, она заметила, что Грейс наблюдает за ней с задумчивой улыбкой. Обе знали, за кого была поставлена эта свеча. Грейс протянула руку и, накрыв ладонью руку Джейн, сжала ее. Они долго сидели рядом, глядя, как горят свечи.

Закончив внутри, они заплатили за подъем на башни. Грейс не могла быстро подниматься по круто уходящей вверх спиральной лестнице, и, когда они добрались до вершины, их предшественники уже успели спуститься. Они стояли в одиночестве рядом с горгульями и смотрели на раскинувшийся далеко внизу Париж. Грейс крепко сжимала локоть Джейн, точно боялась упасть, хотя вокруг было защитное ограждение.

– Как же красиво, – произнесла она. – Как в сказке. В точности как я себе представляла.

– Ты рада, что поехала?

Грейс закрыла глаза и кивнула.

Она запрокинула голову и подставила солнцу лицо, ее губы дрогнули, а из уголков глаз разбежались тонкие лучики морщинок, след бесчисленных улыбок. Господи, подумала Джейн, как же я буду без нее?

– Спасибо тебе, Джейн. Спасибо, спасибо, спасибо. Ты не представляешь, как много это для меня значит.

Джейн сглотнула комок и выдавила из себя улыбку.

Спустившись вниз, они решили, что в такой погожий день не грех немного и прогуляться. Бродя по тихим улочкам под тенистыми деревьями и мимо уличных торговцев, продающих старые книги и снежные шары с видами Парижа, они наткнулись на одетую в какое-то рванье старуху с бумажным стаканчиком в руках. Грейс открыла сумочку и протянула ей купюру в двадцать евро. Старуха расплылась в улыбке, которая придала ей сходство с беззубым морщинистым младенцем.

– Te bénisse, – прошамкала она, кланяясь. – Merci, mille fois[7].

У следующего же банкомата Грейс остановилась и сняла с двух своих карточек дневной лимит наличности. Всю оставшуюся дорогу она раздавала двадцатки всем встречным попрошайкам, попадавшимся ей на пути, останавливаясь, чтобы вложить купюру в очередную протянутую руку и сказать «Bonne journée»[8] – единственное выражение, которое знала по-французски.

Она останавливалась перед дверями, у которых в отключке сидели пьяницы, сжимая в скрюченных пальцах пустые бутылки, и всовывала банкноты прямо им в руки. Заглянув в какое-то кафе, она анонимно оплатила счет за двух юных молодоженов, устроивших себе романтический обед. Еще сотню евро она вручила мороженщику, который почти не говорил по-английски, а потом еще минут пять пыталась втолковать ему, что хочет, чтобы на эту сотню он угостил мороженым столько проходящих мимо ребятишек, на сколько хватит. Джейн никогда не видела, чтобы Грейс столько улыбалась. Глядя на нее, она сама тоже не могла удержаться от улыбки, хотя лишь ей одной было известно, чему именно должны быть благодарны все эти незнакомцы за произошедшие в их жизни маленькие чудеса. Джейн не могла это доказать, но готова была поклясться, что в тот день дух Грейс озарил своим золотистым сиянием весь город.

На следующее утро с Грейс случился припадок. Они с Джейн собирались отправиться в Лувр, и она улыбалась, когда ее лицо вдруг обмякло, а в глазах застыло отсутствующее выражение.

– Тебе нехорошо? – забеспокоилась Джейн.

Грейс ничего не ответила. Казалось, она даже не услышала вопроса.

– Грейс? Что с тобой, Грейс?

Та подняла руку, словно хотела указать на что-то на стене, потом вдруг как-то одеревенела и мешком сползла со стула на пол. Джейн подскочила к ней и попыталась поднять.

– Грейс? Что случилось, Грейс?

Грейс лежала на полу, хрипя и подергиваясь. Джейн бросилась к телефону и набрала номер портье:

– Помогите! Пожалуйста! У нее приступ. Вызовите «скорую». Да, прямо сейчас. В номере. Поэтому я и звоню. Помогите мне!

Первыми прибыли охранники, и Джейн впустила их в номер.

Грейс перестало трясти, и она с недоумением уставилась на незнакомого мужчину, опустившегося на корточки рядом с ней.

– Avez-vous mal?[9] – спросил мужчина.

Грейс устремила взгляд поверх его плеча на Джейн:

– Он что, подбивает ко мне клинья? В таком случае передай ему, что я, конечно, польщена, но у меня есть муж.

Джейн улыбнулась, радуясь, что ее подруга пришла в себя.

Несмотря на все мольбы Джейн, от медицинской помощи Грейс наотрез отказалась, заявив охранникам, что просто потеряла сознание, но уже все хорошо. Однако это была неправда. Когда они вновь остались в номере одни, Джейн принялась уговаривать подругу принять противосудорожное лекарство, которое выписал ей врач.

– У меня от него слабость и спать хочется, – сказала Грейс. – Терпеть его не могу.

– Пожалуйста, Грейс. Прими его ради меня.

– Ладно, так и быть, – сдалась та. – Тогда сама будешь таскать меня на своем горбу по Лувру. И предупреждаю, я не успокоюсь, пока не осмотрю все!

Джейн дала ей таблетку и стакан воды.

– Сходим лучше завтра, – сказала она. – А сегодня останемся в гостинице и будем отдыхать.

Силы добраться до Лувра Грейс нашла в себе только через два дня, да и то Джейн пришлось взять напрокат инвалидную коляску. Когда они дошли до «Моны Лизы», перед картиной толпилось столько народу, что Грейс в ее кресле ничего не было видно. Джейн поставила кресло на тормоз и помогла ей подняться. Грейс привалилась к подруге и устремила взгляд на знаменитое полотно.

– Это просто почтовая марка какая-то, – был ее вердикт. – Я всегда думала, что она больше.

Сколь сильным разочарованием для Грейс стала «Мона Лиза», столь же большое впечатление произвели скульптуры, и Джейн возила подругу из зала в зал, пока музей не закрылся. Тогда они вернулись в отель и расположились на террасе с бутылкой шампанского, любуясь Эйфелевой башней, которая сверкала и переливалась на фоне темнеющего парижского неба.

– Настоящий Город Огней, правда?

– Да, – кивнула Грейс в знак согласия, – так и есть.

– Тебе не холодно? – забеспокоилась Джейн.

– От этого шампанского мне просто отлично. Не знаю, почему я так редко пила его дома. Чертовы алкоголики! Сами не живут и другим не дают.

– Боб так и продолжает пить?

– Он лыка не вязал, когда я сегодня в пять звонила ему из Лувра. Я с трудом разобрала, что он вообще говорил. А ведь по их времени было всего восемь утра.

– Надеюсь, он хотя бы не летает в таком состоянии?

– Ну что ты, нет, конечно, – сказала Грейс. – Он взял отпуск на время поездки, так что теперь сидит дома и бездельничает. Думаю, мы так ругались главным образом из-за того, что на самом деле он не хотел никуда ехать. Все эти события совершенно его сломили, Джейн. Я сказала ему, что он может поехать с нами, если даст слово не пить.

– И что он ответил?

– Что будет по мне скучать и чтобы я скорее возвращалась.

– А ты что?

– Я сказала, что не желаю возвращаться к запойному пьянице. Или он берет себя в руки, или я буду сидеть в Париже, пока не умру. Может потом прилететь сюда и помочь тебе развеять мой прах над Сеной.

Они немного посидели молча, глядя, как вечерний город загорается тысячами огней. На деревьях пели птицы, внизу под окнами время от времени проносились машины.

– И все-таки я люблю этого старого негодяя, – в конце концов произнесла Грейс. – Знаю, ему нелегко свыкнуться с мыслью, что я умираю.

– А тебе самой?

– Принять то, что я умираю?

– Да.

– Я покривила бы душой, если бы сказала, что меня это не волнует.

– Тебе страшно?

Грейс долго молчала, и Джейн уже успела выругать себя за то, что подняла эту тему.

– Не обязательно продолжать этот разговор.

– Нет, – возразила Грейс. – Я сама хочу об этом поговорить. Я просто думала.

– Ну, в общем, можешь не отвечать.

– Если честно, мне действительно страшно. Но здесь мне почему-то стало легче. Не только потому, что мы с тобой отлично проводим время, хотя это просто фантастика. Честное слово. Но еще и из-за его истории. Я смотрю на этот город и думаю обо всех людях, которые рождались и умирали здесь. Или вот взять хотя бы Нотр-Дам. Он стоит здесь уже восемь столетий. Вообрази себе все поколения людей, которые молились в нем. И тех, кто возводил его стены. Почему-то, когда я думаю обо всех этих людях, которые встретили смерть до меня, о том, что они ждут меня там за чертой, мне становится легче.

– Ты молишься? – спросила Джейн.

– Молюсь, но сама не знаю кому или чему. Я не знаю, во что верю на самом деле, Джейн. И имеет ли значение, верю я во что-нибудь вообще или нет.

– Я верю в любовь, – заметила Джейн.

– Наверное, и я тоже верю в нее. А еще я верю в тебя.

Джейн сидела и думала о том, что сказала Грейс. Время от времени она делала глоток шампанского, но не для того, чтобы захмелеть. Терраса, на которой они сидели, была обсажена красивой красной геранью, и легкий ветерок доносил до Джейн ее аромат. Ей вспомнились цветы, которые Калеб высадил для нее вокруг фонтана.

– Ты скучаешь по нему, да? – спросила Грейс.

– Не знаю, что происходит в твоем мозгу, – отозвалась Джейн, – но, судя по всему, теперь ты еще и мысли читать умеешь.

– Нет уж, не нужно мне такого счастья! – рассмеялась Грейс. – Хватит мне и тех голосов в голове, которые там уже есть. Просто я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять это по выражению твоего лица. Ты скучаешь по нему, и в этом нет ничего удивительного. Он был настоящее сокровище.

– Да, – вздохнула Джейн. – Я по нему скучаю.

Помолчав еще минуту или две, Грейс произнесла:

– Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала, Джейн. Ты не обязана этого делать, если не хочешь, но моя старая душа будет спокойна, если ты это сделаешь.

– Конечно, – сказала Джейн. – Что угодно.

– Пообещай, что проживешь ту жизнь, которую не могу прожить я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что мне осталось уже недолго, Джейн. И я пытаюсь с этим смириться. Но если бы все сложилось по-другому, если бы мне дали второй шанс, я позаботилась бы о том, чтобы каждый миг жить без страха. Так глупо, что скоро со мной случится то единственное, чего я всегда боялась по-настоящему, а оказывается, на самом деле в этом нет ничего страшного.

– Это в смерти нет ничего страшного?

– Смерть – это всего лишь миг, когда в твоих песочных часах иссякает весь песок. И все. В конечном итоге это произойдет с каждым из нас. От нас зависит лишь то, куда падает этот песок.

– И что, по-твоему, я должна делать?

– Просто делай то, что делала бы, если бы не боялась. Живи так, как жила бы я, если бы раньше была такая умная. Живи жизнью, которую мне уже прожить не дано, Джейн. Жизнью без страха.

– Но ты никогда не производила впечатления человека, который чего-то боится.

Грейс со смехом покачала головой:

– Я никогда тебе не рассказывала, что изменяла Бобу?

– Что? Ты ему изменяла?

– Да. И он тоже не раз изменял мне за эти годы, но об этом пусть рассказывает он сам. Мы с Бобом поженились совсем молодыми. Тогда все свое свободное время, когда не летал, он посвящал выпивке, а я сидела дома и ломала голову, где он и с кем. Мы в то время пытались завести детей, пока не узнали, что я бесплодна. В общем, его вечно не было дома, и я влюбилась в одного мотогонщика.

– В мотогонщика?

– Он и в автогонках тоже участвовал. Мы тогда жили неподалеку от мототрека, и я носила ему сэндвичи и смотрела, как он гоняет. Я любила его. Очень любила. Больше жизни. Но я испугалась, Джейн. Испугалась, что меня осудят. Испугалась бросить налаженную жизнь ради зыбкой перспективы совместной жизни с молодым сорвиголовой. И осталась с Бобом. Не пойми меня неправильно, Боб – неплохой человек. И я даже в каком-то смысле полюбила его. Но остаться было с моей стороны нечестно по отношению к нему. Нечестно. И уж точно нечестно по отношению к самой себе.

Джейн точно обухом по голове ударили. Она всегда считала Грейс мудрой и терпеливой женщиной, которая поддерживала ее во всех горестях. И никогда не задумывалась о том, что ее подруга тоже когда-то была молодой и у нее были свои собственные надежды и чаяния – и свои печали.

– И что с ним случилось?

– С тем парнем?

– Да.

– Мне всегда было интересно знать, как он живет. Мне удавалось какое-то время отслеживать его карьеру. Года через два после того, как мы разошлись, я узнала, что он погиб на треке. Сломал себе шею.

– Но ты до сих пор считаешь, что сделала тогда неправильный выбор?

– Мы все делаем тот выбор, который делаем. И я не уверена, какой выбор верный, а какой нет. Но сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать лишь, что отдала бы все последующие годы, все до единого дня, ради тех двух лет с ним. Или ради того, чтобы побыть с ним хотя бы еще один день.

Шампанское в их бокалах успело согреться, а ночной воздух вокруг – стать прохладным. Грейс поднялась, давая понять, что ей пора возвращаться в номер. Джейн осталась сидеть, глядя на высящуюся вдали Эйфелеву башню, огоньки на которой теперь поблескивали, как мириады мыслей, проносящихся у нее в голове.

– Я обещаю, – произнесла она.

– Ты о чем? – не поняла Грейс.

– Я обещаю, что проживу жизнь, которую не можешь прожить ты.

Грейс, стоявшая рядом с ней, протянула руку и ласково привлекла голову Джейн к себе. Потом наклонилась и поцеловала ее в макушку, словно благословляя. Этот безыскусный жест был высшим выражением близости. По щеке Джейн скатилась слезинка. Она была совершенно уверена, что эта слезинка далеко не последняя.

Глава 25

Грейс была намерена испытать и попробовать все, что можно, поэтому они заказали на завтрак в номер практически все меню: круассаны с шоколадной начинкой, свежие блинчики и багет с маслом и джемом. Им принесли яйца пашот и маленькие хрустальные креманки с йогуртом и гранолой. Им принесли сырную тарелку и блюдо со свежими фруктами. Грейс попробовала по крохотному кусочку всего, но толком ничего так и не съела.

– Ты точно не беременна?

Джейн тут же пожалела, что задала этот вопрос, потому что Грейс внезапно позеленела и, вскочив, бросилась в ванную. Сквозь закрытую дверь Джейн слышала, как ее выворачивает. С каждым днем ей становилось все хуже, и Джейн больно было на это смотреть. Особенно на то, как сильно это пугало Грейс.

Выкатив тележку с остатками завтрака в коридор, Джейн прилегла на кровать и принялась листать глянцевый журнал о путешествиях, а Грейс тем временем села перед зеркалом, чтобы нанести на лицо тональный крем. Каждое утро его требовалось все больше, чтобы скрыть пугающую бледность, но Грейс непререкаемым тоном заявляла, что, даже если она уже одной ногой в могиле и чувствует себя хуже некуда, это еще не повод плохо выглядеть.

– Ты когда-нибудь бывала в Венеции? – поинтересовалась Джейн.

Грейс устремила взгляд на ее отражение в зеркале:

– Нет, но всегда мечтала прокатиться на гондоле.

– Так давай съездим.

– Ты серьезно?

– Раз уж мы все равно прилетели в Европу, почему бы и нет?

Джейн не сводила с Грейс глаз, надеясь, что та согласится. Она понимала: рано или поздно их поездка подойдет к концу, но пока не была готова к этому. Грейс вытащила из сумочки паспорт, раскрыла его и задумчиво посмотрела на разворот.

– Я не против заполучить в добавок к французскому еще и итальянский штамп, – сказала она. – Знаешь, зря я не пользовалась этой штукой почаще.

– Значит, поедешь?

Грейс обернулась в кресле и улыбнулась:

– Ну разумеется. Поехали.

– Тогда я через Интернет куплю билеты.

Грейс открыла сумочку и бросила Джейн кредитку:

– Заплати моей карточкой. Со всеми этими разъездами ты наверняка уже почти банкрот. И не вздумай возражать. Там, куда я вскоре отправлюсь, деньги мне не понадобятся.

* * *

Тем же вечером они приземлились в Венеции. На выходе невысокая женщина в мундире и форменной фуражке на голове попросила их показать паспорта, но, бросив на них беглый взгляд, протянула обратно.

– Разве вы не будете ставить штамп? – спросила Грейс.

Женщина покачала головой и разразилась длинной тирадой на итальянском. Джейн удалось вычленить лишь аббревиатуру «ЕС», – судя по всему, она означала «Европейский союз».

Они взяли багажную тележку, и Грейс держалась за нее всю дорогу, пока они шли из аэропорта к водному такси. Коренастый усатый мужчина с дружелюбной улыбкой взял с них плату и помог погрузиться на борт вместе с багажом. Они сели в лодку. Опускался легкий туман, и окна были покрыты капельками воды. В темном чреве лодки сидели еще несколько пассажиров, но никто не разговаривал.

Грейс положила голову Джейн на плечо и закрыла глаза. Через миг она уже спала. Джейн не могла ее винить: гул двигателей в сочетании с фонарями, проплывавшими в темной воде за окном, и ее саму погрузили практически в транс. Джейн грезился Калеб, он был рядом с ней, и это его голова покоилась у нее на плече. Рисовать в воображении медовый месяц было куда приятнее, нежели поминки.

Они причалили к площади Сан-Марко, и Джейн разбудила Грейс. Вместе подруги поднялись по сходням, осторожно ступая, чтобы не потерять равновесия. Тот же самый мужчина помог им выгрузиться, после чего лодка отправилась к следующей остановке, а они остались стоять в одиночестве рядом с чемоданами.

Здесь тележку взять было неоткуда, и они, волоча чемоданы за собой, медленно двинулись по булыжной мостовой мимо каменных ступеней, ведших вниз, к неподвижной зеленой воде Венецианской лагуны. Вокруг царила какая-то потусторонняя атмосфера, как будто этот город был обречен стать новой Атлантидой, медленно, но верно уходящей под воду.

Начал накрапывать дождик.

Вокруг не было ни дорог, ни машин, ни людей.

На безлюдной площади Джейн заметила странные деревянные мостки, возвышающиеся по периметру площади на высоте нескольких футов, точно сооруженные для какого-то причудливого показа мод. Она стала оглядываться по сторонам в поисках отеля, в котором они забронировали номер, но ничего не увидела.

Дождь между тем усиливался.

– Наверное, нам нужно сюда, – сказала Джейн и двинулась в сторону.

Они принялись петлять по бесчисленным горбатым мостикам, перекинутым над каналами, сплетающимися в бесконечный лабиринт. Грейс несколько раз останавливалась перевести дух, пока Джейн дважды переходила каждый мостик туда-сюда, чтобы переправить их чемоданы. Дождь лил все сильнее, каменные тротуары стали скользкими, и Джейн уже начинала волноваться.

Она потянула Грейс под какой-то навес.

– Ты подожди здесь с чемоданами, – сказала она. – А я пойду поищу кого-нибудь, кто бы нам помог.

Джейн думала, что Грейс будет возражать, но та лишь кивнула и присела на один из чемоданов. Выглядела она неважно.

Джейн побежала вперед, пока не наткнулась на небольшой ресторанчик, прилепившийся в узеньком переулке. Стоило ей переступить порог, как на нее обрушилась оглушительная смесь итальянской речи с китайской, нечто нечленораздельное из бредового сна. Маленькие столики были забиты китайцами, энергичный гид сновал между ними, переводя меню. К Джейн приблизился молодой итальянец.

– Ciao, – произнес он, – vieni e ottenere asciutta[10].

– Простите, вы не говорите по-английски?

– Да, очень хорошо, – кивнул тот.

– Моя подруга осталась ждать меня на улице под дождем. Она тяжело больна, и мы с ней не можем найти наш отель.

– В каком отеле вы остановились?

Джейн взглянула на подтверждение брони в телефоне:

– «Луна Бальони».

– Отличный отель, – снова кивнул итальянец. – Но до него далеко идти. Я вас провожу.

Движением фокусника он извлек откуда-то из-за прилавка два зонтика и в сопровождении Джейн вышел под дождь. Грейс они нашли на том самом месте, где Джейн ее оставила. Она сидела на чемодане, привалившись к стене дома, и, казалось, дремала. Молодой итальянец отдал Грейс свой зонт и, подхватив оба чемодана, кивнул им, чтобы шли за ним. Грейс была слишком слаба, чтобы передвигаться без посторонней помощи, поэтому Джейн закрыла второй зонтик и они, прильнув друг к другу под ее зонтом, двинулись следом за провожатым. Он повел их обратно туда, откуда они пришли, и Джейн почувствовала себя полной идиоткой. Надо было распечатать карту. На площади Сан-Марко уже успели разлиться лужи, и они шлепали прямо по ним. Вскоре Джейн различила вывеску их отеля. И каким образом она умудрилась ее не заметить?

Итальянец остановился, поджидая их.

– А это зачем? – поинтересовалась Джейн, указывая на мостки.

– Acqua alta, – пояснил он.

– Это что такое?

– Наводнение. Говорят, что вода поднимется – как это будет по-английски? – необычайно высоко для этого времени года. Идемте же. Мы уже почти пришли.

Когда они подошли к входу в отель, швейцар в красной ливрее проворно забрал у их провожатого чемоданы и провел их внутрь, в роскошный теплый вестибюль. Подруги словно вошли во врата, ведущие в другой мир, оставив темноту и дождь за порогом. Джейн протянула итальянцу его зонты. Он промок до нитки, у его ног стремительно расплывалась небольшая лужа. Джейн открыла сумочку и вытащила оттуда сотенную купюру. Парень вскинул обе руки и замотал головой, как будто предложение денег оскорбило его.

– Nessuna necessità di pagare[11], – сказал он.

– Но мне хочется вас отблагодарить. Вы нас просто спасли.

– Приходите лучше к нам в ресторан, – сказал он. – Он принадлежит моей семье. Вам понравится еда, вот увидите.

– Непременно придем, – пообещала Джейн.

Она намерена была сдержать слово, если только ей удастся отыскать дорогу обратно.

Молодой человек улыбнулся и с легким поклоном удалился, скрывшись за дверью, за которой по-прежнему лил дождь.

* * *

Всю ночь и бо́льшую часть следующего дня Грейс проспала.

Время от времени она начинала дрожать во сне, и Джейн не отходила от ее постели, опасаясь, как бы с ней не случилось нового приступа. Однако все обошлось. Наутро второго дня Грейс встала и пошла принимать душ, заявив, что отдых пошел ей на пользу и она чувствует себя просто превосходно.

– Пойдем купим себе джелато, – сказала она. – Всегда хотела попробовать настоящее итальянское мороженое в Италии.

– Можно заказать его прямо в номер, – предложила Джейн.

– Это будет совсем не то. Перестань так переживать. Со мной все будет в порядке.

Дождя больше не было, но площадь почти на фут покрылась водой, и они перешли ее по мосткам, которые видели в вечер приезда. Джейн держалась позади и на всякий случай придерживала Грейс под локоть. Они миновали группу голых по пояс немецких туристов, которые фотографировались с зажженными сигарами, сидя в подтопленных металлических креслах. Джейн против воли улыбнулась.

Наконец они преодолели залитую водой площадь и, выбравшись на сушу, двинулись по извилистым улочкам. Бесчисленные ресторанчики зазывали туристов написанными от руки вывесками, сулившими истинно итальянскую кухню. Они шли мимо крохотных сувенирных лавчонок, забитых безделушками из муранского стекла, пока не наткнулись на лоток с мороженым.

Грейс взяла шарик шоколадного, а Джейн – порцию фисташкового.

Они с удовольствием съели, дав друг другу попробовать свое.

Потом Джейн показалось, что она узнала переулок, где они тогда заблудились, и отправились в ресторанчик пообедать. Еда оказалась ничем не примечательной, и давешнего молодого итальянца не было видно, но Джейн все равно оставила очень щедрые чаевые.

По пути обратно Грейс вдруг как вкопанная остановилась на мостике и принялась озираться вокруг с таким видом, как будто не понимала, где находится.

– Грейс, тебе нехорошо?

– Что вы со мной делаете? Не трогайте меня!

– Грейс? Что случилось?

Джейн взяла ее за плечи и заглянула в глаза, и лишь тогда Грейс, казалось, очнулась и узнала ее.

– Что это было, Грейс?

– Не знаю. Сейчас уже все в порядке.

Что бы то ни было, Джейн была рада, что все прошло.

– Пошли прокатимся на гондоле, – предложила Грейс.

– У тебя точно хватит сил?

– Ну, я же не сама собираюсь грести, глупенькая.

Они отыскали группку гондольеров, которые ждали клиентов, пересмеиваясь и куря тонкие сигареты. В своих полосатых рубашках они показались Джейн арестантами на прогулке.

Один из них, очень высокий, бросился к ним, едва они приблизились.

– Вы говорить английский, да?

– Да, – подтвердила Джейн. – Сколько стоит прокатиться?

Тот широким жестом указал на свою гондолу:

– Садиться. Сорок минут – сто евро.

– Восемьдесят.

Он замотал головой и сложил руки на груди. Джейн приподнялась на цыпочки и помахала зажатыми в руке купюрами перед его товарищами:

– Есть желающие взять нас за восемьдесят евро?

– Ладно, – сдался тот. – Я согласен.

Он схватил деньги, пока они не уплыли к его конкурентам. Грейс с улыбкой покосилась на Джейн, явно под впечатлением.

Гондольер повез их по каналам, мимо покрытых растрескавшейся штукатуркой стен, увешанных пестрыми цветочными корзинами, под горбатыми каменными мостами, большинство из которых были Джейн знакомы по их прогулке. Он провез их под мостом Вздохов, где, по его словам, влюбленные могли обрести вечное блаженство в обмен всего на один поцелуй на закате.

Услышав эти слова, Грейс с ухмылкой заявила Джейн:

– Я с тобой целоваться не стану, можешь даже не пытаться. Придется тебе приехать сюда еще раз с одним молодым человеком, которого мы с тобой обе знаем.

Джейн вспыхнула.

Сорока минут Грейс не выдержала. Заметив ее бледность и отсутствующее выражение лица, Джейн заплатила гондольеру еще двадцать за то, чтобы довез их обратно до отеля. Он любезно согласился и даже помог им выбраться из лодки.

Подруги вернулись к себе в номер.

– Мне нужно прилечь, – сказала Грейс. – Почему бы тебе не погулять одной? Незачем портить такой чудесный день.

– Ты знаешь, – ответила Джейн, плюхнувшись в кресло, – я тоже что-то устала. Пожалуй, посижу лучше здесь и почитаю.

Посреди ночи Джейн разбудили крики Грейс. Она включила свет и, бросившись к Грейс, попыталась разбудить ее, решив, что подруге приснился кошмар. Но Грейс не спала. Она сидела на постели, сжав кулаки, и с безумным видом смотрела на Джейн:

– Что ты сделала с моим мальчиком?

– Что с тобой, Грейс?

– Ты убила моего мальчика, дрянь!

– Грейс, вызвать тебе врача?

– Верни мне моего мальчика!

– У тебя нет детей, Грейс.

– Ты врешь!

В Грейс точно дьявол вселился, и Джейн растерялась, не понимая, что делать. Она бросилась к раковине и налила в стакан воды из-под крана.

– Вот, давай-ка попьем.

Грейс выбила стакан у нее из руки.

Потом она вдруг пришла в себя и посмотрела на валяющийся на полу стакан с таким видом, будто не понимала, каким образом он там оказался. И немедленно залилась слезами.

– Боже мой! Что со мной происходит, Джейн?

Джейн присела на край постели и обняла ее:

– Я не знаю, Грейс. Я не знаю.

Грейс содрогалась в рыданиях и всхлипывала:

– Я хочу домой, Джейн. Пожалуйста, отвези меня домой. Прошу тебя. Я хочу домой.

Джейн принялась легонько раскачиваться, гладя подругу по голове:

– Конечно. Мы сейчас же поедем домой.

– Я хочу к Бобу. Я хочу быть с ним.

– Я куплю билет на первый же самолет, Грейс. Честное слово. На первый же самолет. Все в порядке. Мы летим домой.

Джейн прижимала голову Грейс к своей груди, чтобы подруга не видела слез, текущих у нее по щекам, хотя, наверное, та все равно чувствовала, как они капают ей на макушку.

– Я хочу к Бобу, – повторила Грейс.

– Все в порядке. Мы летим домой.

– Мне страшно, Джейн.

– Я знаю, – отозвалась та. – Мне тоже.

* * *

Боб встречал их в аэропорту с инвалидной коляской.

Грейс позвонила ему из отеля перед отъездом, и, судя по всему, за это время ему удалось взять себя в руки и протрезветь.

Обратно в Сиэтл они летели через Париж, перелет был долгим и изматывающим. Грейс, ужасающе бледная, перепуганная и дрожащая, сидела в своем кресле, и глаза ее непроизвольно дергались туда-сюда, точно ее со всех сторон окружали злые духи. Джейн показалось, что за время полета она постарела на десять лет.

– Спасибо тебе, Джейн, – прошептал ей на ухо Боб, усадив жену в коляску. – Ты не представляешь, как много это для нее значило.

Джейн присела на корточки рядом с креслом, чтобы поблагодарить Грейс за такую прекрасную поездку, но Грейс, похоже, не узнала ее. Сердце у Джейн болезненно сжалось, горло перехватило.

Не вздумай реветь, приказала она себе. Не здесь, не сейчас. Еще не время.

– Боб, поезжайте вперед, а я разберусь с таможней по поводу нашего багажа, раз уж нас вывели без очереди.

– Ты уверена, Джейн?

– Абсолютно. Поезжайте. Я вызову такси и по дороге заеду к вам, завезу чемодан. Это может затянуться надолго.

– Ты ангел, – сказал он и, улыбнувшись, покатил кресло с женой к выходу.

Джейн провожала его взглядом. Боб неожиданно склонился к жене, как будто пытался расслышать, что она говорит, потом остановился и развернул кресло так, чтобы они с Джейн увидели друг друга. Они не успели еще отъехать слишком далеко, и Джейн хорошо видела ее лицо. Грейс вскинула трясущуюся руку, точно прощаясь с ней навсегда. Джейн помахала в ответ. Она была почти уверена, что на губах Грейс промелькнула улыбка.

Потом Боб развернул кресло и покатил его прочь.

Джейн еще какое-то время постояла с поднятой рукой и только тогда заплакала.

Глава 26

Грейс похоронили в субботу три недели спустя.

На небе светило солнце, пели птицы, а на высоком холме над кладбищем жужжала газонокосилка, казавшаяся совсем крохотной, точно игрушка. Ее жужжание перекрывало приглушенные всхлипы собравшихся проводить Грейс в последний путь.

Джейн стояла в окружении женщин с их субботних утренних собраний и слушала, как муж Грейс произносит короткую речь. Он был слегка пьян, хотя никого это, похоже, не волновало, и плакал практически на протяжении всей речи. Было очевидно, что он любил жену и будет очень по ней тосковать. В общем и целом его надгробная речь прозвучала очень трогательно. Боб спросил Джейн, не хочет ли она тоже что-нибудь сказать, но Джейн не смогла заставить себя сделать это. Вряд ли бы ей удалось почтить память Грейс, не упомянув об их совместной поездке, а Джейн отчего-то казалось, что все, что они тогда вдвоем пережили в Париже, – это глубоко личное. И потом, никому из присутствующих не нужно было напоминать, каким замечательным человеком была Грейс. Все и так знали об этом, и каждого с ней связывало что-то свое.

В наступившей тишине – газонокосилка перестала тарахтеть и даже птицы умолкли – ржавый шкив пронзительно взвизгнул, и гроб с телом Грейс, устланный толстым слоем цветов, стал медленно опускаться в могилу.

Прощай, Грейс. Прощай…

Вскоре все потихоньку потянулись к выходу. Джейн откололась от общей группы и пошла на другой конец кладбища к могиле дочери. Она долго стояла, глядя на мраморную плиту. Трава уже успела вырасти. Джейн заметила крохотный желтый одуванчик, пробившийся из-под надгробия в укромном уголке, и ей вспомнились свечи, которые она поставила в Нотр-Даме.

Джейн присела на корточки и погладила плиту в том месте, где на ней было выбито имя Мелоди.

Гладкий мрамор холодил ладонь. Джейн вдохнула запах земли и скошенной травы и склонила голову.

– Ты теперь в хорошей компании, – произнесла она. – Берегите там с Грейс друг друга, ладно? Где бы вы с ней сейчас ни находились. Я очень тебя люблю, детка. Скоро увидимся.

* * *

Когда Джейн вернулась домой, все показалось ей каким-то другим, словно после того, как тело Грейс предали земле, у нее открылись глаза и пришло понимание, что ничто и никогда уже не будет как прежде.

В доме царил кавардак. На кухонном столе лежал ворох неоплаченных счетов, в корзине высилась гора грязного белья. Последнее время Джейн питалась одними чипсами, запас которых был у нее в кладовке, да и те уже подошли к концу. Пока она была в Европе, фонтан пересох, а когда она снова пустила воду, мотор забился илом и отказался работать. Трава вымахала и заколосилась, разбитый Калебом огородик зарос сорняками, а овощи гнили в грязи. На берегу ручья вновь пробивалась ежевичная поросль. А она была одна. Совершенно одна. Джейн отдала бы сейчас все на свете, чтобы очутиться в компании даже того глупого козла.

На шестой день после похорон Грейс Джейн решила сделать попытку прибраться. Меняя в комнате дочери постельное белье, она обнаружила на кровати записку, придавленную младенческим альбомом Мелоди. Записка была написана дрожащей рукой, а чернила расплылись от слез.

Я знаю, ты сказала неправду. Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. Я вернусь за тобой, когда мне будет что тебе предложить. А до тех пор я буду думать о тебе и играть на гитаре, которую ты мне купила.

Джейн перечитала записку.

Каким образом она умудрилась ее не заметить?

Солнце било в окно, и сквозь бежевую краску на стенах кое-где просвечивал розовый. Джейн вспомнилось, как Калеб помогал ей перекрашивать комнату, помогал оплакать ее потерю. Вспомнилось, каким он был чутким и любящим, каким нежным. Она погрузилась в воспоминания о том, как они занимались любовью прямо на полу, среди кистей и ведер с краской. Джейн словно наяву видела глаза Калеба, чувствовала запах его кожи.

Из задумчивости ее вырвал внезапный стук в дверь. Джейн встала посмотреть, кто пришел. В сердце трепыхнулась робкая искорка надежды, и перед дверью она остановилась и, закрыв глаза, про себя загадала желание. Однако когда она распахнула дверь, то увидела на пороге миссис Готорн.

– Миссис Готорн?

– Так все меня упорно называют, но я ни в чем не уверена.

Старуха опиралась на видавшую виды трость, а за спиной у нее маячил белый фургон.

– Откуда вы узнали, где я живу?

– У нас маленький островок, дорогуша.

– Наверное, вы правы. Не хотите зайти?

Пожилая дама закатила глаза и кивнула в сторону фургона.

– Он торопится поскорее сдать меня в богадельню.

– Куда? – переспросила Джейн.

– Они наконец-то заставили меня переселиться в дом престарелых. Наверное, давно было пора. Впрочем, я заехала не для того, чтобы жаловаться вам на мою прискорбную участь, как бы сильно меня ни подмывало.

– И чем же я могу вам помочь?

– Вы не знаете, как связаться с этим вашим симпатичным молодым человеком? Он сбежал от меня, даже не попрощавшись.

Джейн печально покачала головой:

– Я уверена, что Калеб в Остине, но у меня нет никакой возможности с ним связаться.

Пожилая дама вздохнула и покосилась на стоящий перед домом фургон. Потом склонилась ближе к Джейн и с заговорщицким видом произнесла:

– Послушайте, дорогуша, я не знаю, сколько еще протяну. Они наверняка намерены поскорее сжить меня со свету, как бы яду в еду не подсыпали. Могу я доверить вам передать Калебу от меня одну вещь, когда вы его увидите?

– Хотелось бы мне дать вам утвердительный ответ, – сказала Джейн, – но я не уверена, что увижу его снова.

– Ну разумеется, увидите, дорогуша, – улыбнулась старуха. – Непременно увидите. – Она сунула руку в карман и вытащила коробочку с кольцом. Потом положила ее на ладонь Джейн и подмигнула. – Вот, он честно это заработал. Думаю, у него были на эту вещицу большие планы, но об этом уже ему рассказывать, а не мне. Славный он парень, наш молодой Калеб. Можете даже ему передать, что я так сказала. Только не говорите ему, будто я по нему скучаю. Несправедливо обременять молодость угрызениями совести, в особенности из-за старухи. – Она ухмыльнулась и, развернувшись, поковыляла к фургону.

Молодой водитель выскочил из кабины и открыл ей дверцу, но миссис Готорн отпихнула протянутую руку и забралась на сиденье без посторонней помощи.

– Убери грабли, – буркнула она. – Может, я и стара, но пока что не калека!

Фургон набрал скорость и покатил к выезду, и Джейн проводила его взглядом. Старуха сидела за тонированным стеклом, горделиво распрямив спину. Она ни разу не оглянулась.

Когда фургон скрылся из виду, Джейн открыла коробочку и разинула рот при виде помолвочного кольца с желтым бриллиантом.

* * *

Когда Джейн переступила порог хозяйственного магазина, Ральф сидел за прилавком и пластмассовой ложечкой ел замороженный йогурт. При виде Джейн он облизал ложку и, вместе с пустым стаканчиком отправив ее в ведро, улыбнулся розовыми зубами:

– День добрый, Джейн. Бекка все никак не соберется тебе позвонить.

– Бог с ней, со страховкой, Ральф. Я вообще не хочу продавать вам полис.

– Не хочешь?

– Да. Я приехала узнать, не раздумали ли ваши братья Петерс покупать мой участок.

– Ну, – начал он, – сама знаешь, на рынке сейчас затишье. Но я мог бы…

– Не надо пудрить мне мозги, – оборвала его Джейн. – Я в любом случае буду его продавать, так что, если хотят успеть до того, как я выставлю его в открытую продажу, пусть свяжутся со мной.

* * *

Они явились на следующий же день.

Родни и Ричард, похожие, как две капли воды, близнецы.

Оба были в одинаковых комбинезонах, но один из них был толстый, а другой тощий, так что различить их не составляло никакого труда, впрочем Джейн все равно тут же забыла, который из них кто. Она пригласила их в дом, близнецы вошли в переднюю и принялись осматриваться, пока не увидели подругу Джейн.

– Это ваша партнерша? – поинтересовался тощий.

– Это Эсмеральда. Она моя подруга и по совместительству агент по недвижимости.

Тощий покосился на брата, потом вновь устремил взгляд на Джейн:

– Гм, из разговора с Ральфом мы поняли так, что вы хотите продавать напрямую, без посредников. Мы предпочитаем вести бизнес без лишнего шума, если можно так выразиться. Экономия на комиссионных, сами понимаете. Ничего личного, Эс…

– Эсмеральда, – поправила Джейн. – И если хотите иметь со мной дело, ее участие даже не обсуждается. Я выплачу ей комиссионные, разумеется.

– Как знаете, – отозвался толстый. – Давайте приступим к осмотру. У нас на сегодня назначено еще три просмотра, так что рассиживаться некогда.

Джейн провела их по дому. Братья без конца тыкали то в одно, то в другое и качали головами, как будто то, что они видели, их разочаровало.

– Да, тут придется устанавливать новый водонагреватель.

– Смотри, и окно тоже запотевает.

– Похоже, изоляция тю-тю.

Потом они еще минут пять стояли в коридоре, препираясь на тему того, применялся ли при звукоизоляции потолка асбест или нет, и Джейн вышла из терпения.

– Вам-то какая разница? – спросила она. – Вы же все равно снесете дом к чертовой матери и построите на его месте новый.

– Гм, а у нее котелок варит что надо, – заметил тощий. – Только дело-то тут вот в чем, Джейн и Эс…

– Эсмеральда.

– Эсмеральда. Нам придется сдавать дом, пока будет готовиться проект и идут все согласования. Не говоря уж о том, что рынок сейчас не самый подходящий для строительства. И еще несколько лет дом может простоять в таком виде. Так что, сами понимаете, мы тоже кота в мешке покупать не можем.

Прежде чем Джейн успела что-либо ответить, вмешалась Эсмеральда:

– Ну, Джейн уже столько лет живет здесь припеваючи, так что сомневаюсь, что у вас возникнут какие-то проблемы. И потом, я найду желающих снять этот дом быстрее, чем вы до собственного дома доедете, где бы он ни находился.

Братья поняли намек и двинулись на задний двор. Стоя в высокой траве, они принялись оценивающе оглядывать участок, кивая и качая головами в унисон, точно два китайских болванчика.

– Симпатичный ручеек, – заметил один.

– Уменьшает доступную площадь под застройку, – возразил другой. – И согласование может усложниться.

– Ладно, ребята, – не выдержала наконец Джейн. – Если вы намерены сделать нам предложение, мы выслушаем его прямо сейчас. В противном случае мы вставляем участок на продажу завтра утром.

– Завтра?

– Именно.

– Нет, так не пойдет, – возмутился тощий. – Нам обычно нужно несколько дней, чтобы все проверить.

– Хватит нам мозги пудрить, – покачала головой Эсмеральда. – Вы прекрасно знали, сколько стоит этот участок, еще до того, как сюда приехали.

Близнецы переглянулись. Наверное, общались телепатически. Потом обернулись к Джейн и хором произнесли:

– Триста пятьдесят.

– Если вы задумали меня ограбить, надо было принести за пазухой ваших дурацких комбинезонов хотя бы пистолеты! – рассмеялась Джейн. Братья оглядели одеяния друг друга. – Я согласна на пятьсот пятьдесят.

Теперь рассмеялись уже они:

– Дамочка, в здешней округе и цен-то таких не бывает, если только у вас в траве не припрятаны золотые слитки.

Джейн посмотрела на Эсмеральду:

– За сколько ты сможешь сбыть участок, если мы выставим его в открытую продажу, Мел?

– По-моему, вы только что сказали, что ее зовут Эсмеральда.

– Это для вас она Эсмеральда, – отрезала Джейн. – А для друзей она Мел.

Эсмеральда с задумчивым видом обвела взглядом участок:

– Думаю, никак не меньше чем за пятьсот двадцать пять.

– Возьмем для ровного счета пятьсот. Пятьсот тысяч за вычетом шести процентов комиссии… Сколько это будет?

– Четыреста семьдесят.

Джейн вновь обернулась к братьям:

– Итого четыреста семьдесят. Ну как, по рукам или нет?

Братья вновь переглянулись и покачали головами:

– Четыреста ровно.

Джейн протянула руку:

– Четыреста пятьдесят – и дом ваш.

– Четыреста тридцать пять.

– Нет уж. Четыреста пятьдесят, или мы выставляем его на продажу.

Наступило долгое молчание, во время которого рука Джейн висела в воздухе. Потом тощий выступил вперед и пожал ее:

– Нам понадобится месяц, чтобы закрыть сделку.

– Отлично, – подытожила Джейн. – Мел тогда начнет готовить все документы.

После того как они договорились встретиться в офисе Эсмеральды в следующий понедельник, чтобы подписать оферту, женщины проводили братьев до двери и еще какое-то время стояли на крыльце, глядя вслед их огромному пикапу.

– Все прошло точно так, как ты и предсказывала, – заметила Эсмеральда.

Джейн со смехом покачала головой:

– Ох уж эти мужчины, лишь бы им поторговаться.

* * *

– Ты точно не хочешь оставить это пальто?

– Точно-точно, забирай, – отозвалась Джейн. – Это тяжелое старье не понадобится мне там, куда я собираюсь.

– А эти туфли?

– Тебе они все равно идут больше.

С тех пор как они заключили сделку с братьями Петерс, прошла неделя, и приятельницы Джейн по субботним собраниям, точно изголодавшиеся шопоголики, рылись в ее шкафу.

После того как дамы разобрали то, что им приглянулось, они помогли Джейн вытащить на лужайку перед домом все, вплоть до мебели, и часть из них вернулась в дом развешивать постеры и надувать воздушные шарики, а другие остались во дворе, подготовить все к началу гаражной распродажи. Джейн выставила такие цены, чтобы все распродать, а то, что никак не хотели покупать, раздавала бесплатно тем, кто что-то купил.

Когда от дома отъехала последняя машина и они с Эсмеральдой остались вдвоем, солнце уже садилось, а у Джейн не осталось ничего, кроме одежды, которую она носила более или менее регулярно, несколько пар самых любимых туфель и пара коробок с личными вещами, с которыми ей не хотелось расставаться. Она продала даже холодильник.

– Может, переночуешь сегодня у меня? – предложила Эсмеральда.

– Нет, спасибо, – отозвалась Джейн. – Лучше я, наверное, останусь здесь.

– Но на чем ты будешь спать?

– Я так устала, что заснула бы прямо здесь, на голой земле. Но я оставила старый надувной матрас и одеяло, с которыми у меня связаны особые воспоминания.

– Ты уверена? Я найду, куда тебя положить.

– Уверена, – ответила Джейн. – Мне нужно попрощаться.

– Я буду по тебе скучать. – Эсмеральда обняла ее. – Мы все будем.

Джейн взглянула на подругу и улыбнулась. Она думала, что ей будет грустно, но грусти не было. Она и сама толком не понимала, что чувствует.

– Я тоже буду по тебе скучать.

Уже собираясь садиться в машину, Эсмеральда обернулась и сказала:

– Я буду держать тебя в курсе, как продвигаются дела с продажей. И всегда помни, что нам говорила Грейс: не держи все в себе.

Джейн кивнула и помахала ей.

Когда фары машины Эсмеральды скрылись в темноте, Джейн вернулась в опустевший дом. Видеть его без мебели было непривычно. За многие годы ковролин успел выгореть на солнце, и теперь его покрывал причудливый узор. Джейн немного постояла в гостиной, глядя на камин. Ей вспомнилось, как Калеб сидел перед огнем и играл на гитаре. Эта тихая музыка до сих пор звучала у нее в ушах. Из гостиной она перешла в кухню и остановилась, вспоминая все их совместные завтраки. Ей вспомнился Калеб в самое его первое утро в этом доме, с его сгоревшим тостом, избитым лицом и обаятельной улыбкой из-под козырька его дурацкой бейсболки, с которой он ни за какие коврижки не желал расставаться. Вспомнился бешеный секс на столе, которым они занимались после бейсбольного матча. Из кухни она отправилась в спальню и, остановившись на том месте, где еще недавно стояла ее кровать, закрыла глаза и попыталась вновь ощутить то, что чувствовала рядом с ним – когда целовала его, когда отдавалась ему, когда засыпала, положив голову на его обнаженную грудь. Джейн страшно скучала по Калебу и могла лишь надеяться, что со временем он ее простит.

Наконец она остановилась на пороге комнаты Мелоди и долго стояла там. Комната выглядела в точности так же, как когда они только переехали. При мысли о смерти дочери Джейн по-прежнему охватывало бесконечное горе, но она больше не задыхалась от боли каждый раз, когда это происходило. Она знала: эта боль останется с ней до конца жизни и не будет ни дня, когда она не подумала бы о Мелоди и не пожалела бы, что все сложилось так, как сложилось. И все же впервые с того дня, когда ее дочь ушла из дому, Джейн вспоминала Мелоди без душевных терзаний, как будто ее девочка в конце концов обрела покой. Как будто она больше не страдала. Наверное, не всем душам суждено задержаться в этом мире надолго, и все же они приходят в него на краткий миг, чтобы изменить к лучшему тех, кто останется после них.

Джейн вытащила из шкафа матрас и воткнула шнур в розетку. Электрический моторчик, чихнув, бодро затарахтел, и матрас начал наполняться воздухом. Джейн вытащила вилку из розетки и закрыла клапан. Потом выключила свет, закутала плечи в любимое одеяльце Мелоди и легла. Надувной матрас перенес ее в прошлое. В темноте она почти явственно ощущала на щеке дыхание дочери. В ушах прозвучал ее голос:

– Когда привезут наши вещи, мамочка?

– Наверное, завтра, если не будет снегопада, солнышко.

– Пусть бы он был.

– Разве ты не хочешь, чтобы поскорее привезли наши вещи?

– Хочу. Но снег хочу больше.

– Ну, тогда, может, будет снегопад. Я на всякий случай захватила твои сапоги.

Некоторое время было тихо.

Потом под одеялом началось какое-то шебуршение.

– Мамочка?

– Что, моя хорошая?

– Мы останемся тут жить навсегда?

– Ну, навсегда – это очень долго, малышка. Но мы купили этот дом, так что никто не может заставить нас уехать отсюда.

Длинные ресницы сомкнулись, дочка уже почти спала.

Маленькие пальчики нащупали ее руку.

– Мамочка?

– Пора спать, Мелоди.

– Ладно. Но только я хотела кое-что тебе сказать.

– И что же это такое?

– Я люблю тебя, мамочка.

– Я тоже тебя люблю, моя хорошая.

Глава 27

Проснулась Джейн, лежа на жестком полу.

За окнами спальни стояли голубые предрассветные сумерки. Ночь уступала свои права утру. Джейн встала и потянулась, потом взглянула на сдувшийся матрас и пошевелила его носком ноги.

– Эх ты, а я-то тебя оставила!

Она пошла на кухню и выпила стакан воды из-под крана, жалея о том, что продала вчера кофеварку. В шкафчике обнаружился батончик мюсли, и Джейн сжевала его. Потом почистила зубы и приняла душ. Все полотенца она тоже вчера распродала, и мысль об этом вызвала у нее смех. Хорошо хоть фен оставила. Кое-как обсушившись и приведя себя в порядок перед зеркалом в преддверии долгого дня, Джейн упаковала последние вещи и отнесла их в машину.

Вернувшись в дом, чтобы напоследок окинуть его взглядом, она вышла на задний двор. Даже заросший и в утреннем полумраке, он все равно хранил следы красоты, созданной руками Калеба. Негромко журчал ручеек. На дереве заливалась какая-то птичка. Взгляд Джейн упал на розовый куст, подарок матери, одиноко растущий среди вернувшегося бурьяна. Куст был весь усыпан благоухающими цветами.

Джейн пошла к соседям и постучала в дверь. Долго никто не появлялся, и она уже собралась уйти, когда дверь наконец открылась.

– Привет, миссис Паркер.

Миссис Паркер с подозрением воззрилась на Джейн:

– На дворе почти ночь.

– Знаю. Простите, пожалуйста. Просто я переезжаю…

– Я видела гаражную распродажу и догадалась.

– В общем, я зашла спросить, нельзя ли у вас одолжить лопату.

– Если вы собрались закапывать что-то предосудительное, я не хочу иметь к этому никакого отношения.

– Ну что вы! – расхохоталась Джейн. – Все совсем не так. Просто мне нужно выкопать розовый куст, который я хочу забрать с собой.

– Вообще-то, сейчас уже поздно пересаживать розы.

– У меня нет выбора.

Соседка устремила взгляд поверх плеча Джейн на дом и набитую вещами машину, стоящую перед ним. В ее глазах промелькнуло раскаяние.

– Я все хотела зайти, принести вам соболезнования по поводу вашей дочери.

– Спасибо, – ответила Джейн. – Это много для меня значит. Она любила вашу иву.

– Я знаю. Она вечно на ней торчала.

Джейн отвела глаза, плакать сегодня не хотелось.

– Сарай вон там за домом, он не заперт. Берите что хотите, не забудьте только потом вернуть обратно. Да, обрежьте свою розу хорошенько и удалите все листья, перед тем как выкапывать.

– Удалить все листья?

– Да. И цветы тоже. Нужно ввести ее в спящее состояние. Тогда, может, и выживет.

Джейн поблагодарила соседку и попрощалась с ней. Потом отправилась к сараю и вооружилась лопатой и секатором.

Утреннюю тишину огласили щелчки секатора, и розы одна за другой полетели на землю. Джейн укоротила стебли и оборвала листья. Когда она закончила, от куста осталась едва ли половина. Он стоял, топорща в разные стороны голые стебли, в точности как в тот день, когда Джейн посадила его. Она вонзила лопату в почву и несколько минут окапывала корни, пока куст не удалось раскачать. Тогда она вернулась в дом и вытащила из-под кухонной раковины два мусорных мешка. Вложив один в другой, она засунула куст в мешки. Потом включила шланг и увлажнила корни, после чего завязала мешки и понесла куст в машину.

Это была грязная работа, как физически, так и эмоционально.

Вернув лопату и секатор в соседский сарай, Джейн кое-как ополоснулась, потом в последний раз вышла на крыльцо своего дома и заперла дверь, а ключ спрятала под камнем на клумбе, как они с Эсмеральдой условились. Почти у самой машины она остановилась и оглянулась. Она уже испытывала ностальгические чувства, но пора было идти дальше. Джейн села в машину, завела мотор и задом выехала со двора, на прощание просигналив два раза. Она и сама не понимала ни кому, ни зачем. Дом в зеркале заднего вида становился все меньше и меньше, а впереди из-за крон деревьев вставало солнце, отражаясь в черном асфальте дороги.

Джейн как раз успевала на паром, отходивший без пятнадцати девять. Было воскресенье, и машинная палуба не заполнилась даже наполовину.

Оставив машину там, Джейн поднялась в кафе и взяла себе кофе: две таблетки «Спленды», одинарные сливки. Как хорошо, что в жизни есть такие немудрящие радости. Выйдя со стаканчиком на палубу, она устроилась на корме и, прихлебывая кофе, стала смотреть, как тают в голубой дали очертания острова, сливаясь с далекими снежными шапками на вершинах гор Олимпик. Наконец Бейнбридж превратился в крохотный лесистый бугорок на горизонте, выглядывающий из воды, точно игрушечный островок в миниатюрном мирке, заключенном внутри снежного шара. Двадцать лет он был ей домом, а теперь почему-то в одночасье стал казаться чем-то ненастоящим.

* * *

Джейн съехала с шоссе в Олимпии и принялась кружить по смутно знакомым улицам, застроенным бензоколонками и автомагазинами, пока не вырулила к холму, съехав с которого, очутилась на тихой улочке, где прошло ее детство. Деревья теперь казались выше, а дома – меньше, но в остальном здесь ничто не изменилось. Джейн подумала, что, наверное, в ее глазах здесь никогда ничего не изменится. С тех пор как она была здесь в последний раз, прошло почти десять лет, и чувство подспудной тревоги, от которой все внутри связалось в узел, напомнило ей, что́ было тому причиной.

Вытащив с заднего сиденья розовый куст, Джейн поднесла его к двери и позвонила. Никто не открыл, и тогда она постучала. Джейн знала, что мать прячет ключ внутри фарфоровой лягушки, стоящей рядом с зеленой изгородью, но времена, когда она чувствовала себя вправе воспользоваться ключом, давным-давно миновали. Наконец-то она была здесь чужой.

Джейн уже собиралась уезжать, когда у обочины притормозил «кадиллак» и из него вышла ее мать в широкополой шляпе, которую всегда надевала в церковь. «Кадиллак» уехал, и мать двинулась по дорожке ей навстречу.

– Здравствуй, мама.

– Привет, Джейн. Не ожидала тебя увидеть.

От ее взгляда не укрылись коробки, которыми была нагружена машина Джейн, и она явно пыталась сообразить, что значит этот неожиданный визит дочери.

– У тебя все в порядке?

Джейн кивнула:

– Я уезжаю, мама.

– Вот как? Я только что приехала из церкви. Ты что, даже на чашку кофе не зайдешь?

– Я имела в виду, что уезжаю из города.

– В самом деле?

– Да. Я продала дом. И все остальное тоже.

– А как же твоя работа, Джейн?

– Уволилась. Все равно я толком не работала в последнее время.

– И куда же ты едешь?

– В Техас.

– Бегаешь за своим молоденьким хахалем?

– Мама, я приехала сюда не затем, чтобы с тобой ругаться. Я привезла тебе твой розовый куст. Он там, на крыльце.

Мать устремила взгляд на розовый куст под дверью:

– Он выглядит как мусорный мешок, битком набитый палками.

– Я обрезала его, чтобы дать ему шанс.

Джейн протянула руку открыть дверцу машины, но мать накрыла ее ладонь своей:

– Почему бы тебе все-таки не зайти на чашку кофе?

– Мне пора ехать.

– Всего одну чашку.

Джейн сделала глубокий вдох и медленно выдохнула:

– Ладно. Но только одну.

Пока мать рылась в сумочке в поисках ключей, Джейн подняла розовый куст:

– Пожалуй, я могла бы прямо сейчас его и посадить, если у тебя есть лопата и ты скажешь, куда сажать.

– С твоей стороны было очень мило его привезти, – заметила мать.

– Просто мне показалось неправильным оставлять его там. Все равно дом будут сносить и строить на его месте что-то новое.

– У меня как раз есть отличное местечко для посадки.

Пока варился кофе, они вынесли розовый куст на задний двор и выбрали место неподалеку от дома, где было много света. Мать принесла из гаража лопату, и Джейн принялась копать. Через несколько минут мать появилась вновь, уже переодетая, с мешком мульчи. Совместными усилиями они вытащили розовый куст из мешка и опустили его в яму. Джейн засыпала ее, а мать держала розу. Потом она раскрыла мешок с мульчей, и они принялись по очереди горстями подсыпать мульчу вокруг розового куста – мать и дочь, бок о бок возящиеся в земле, как когда-то очень давно. Джейн казалось, что она ощущает на себе взгляд Мелоди. Она должна была быть здесь третьей, она должна была забрасывать их вопросами о цветах и земле.

Закончив, они тщательно полили землю, ополоснули руки из шланга, и мать сходила в дом за кофе. Они сидели за стеклянным столиком в патио, прихлебывая из своих кружек, и любовались делом своих рук.

– Думаешь, она приживется? – спросила Джейн.

– Сложно сказать, – отозвалась мать. – Но вообще розы живучие. Весной видно будет. Знаешь, я рада, что Марта сегодня захотела пойти на раннюю службу. Обычно мы ходим к одиннадцати, так что мы бы с тобой разминулись.

– Я тоже рада, – сказала Джейн. И это были не просто вежливые слова.

– Ты получила цветы, которые я послала? – спросила мать.

– Да, получила. Спасибо.

– Прости, что не ответила на твой имейл. Я хотела, но ты же знаешь, я с этим дурацким компьютером на «вы». Очень тебе сочувствую. Ведь она была тебе прекрасной подругой.

Джейн лишь отхлебнула кофе и кивнула. Грейс была лучшей в мире подругой. Она запрокинула голову и посмотрела в небо. В вышине проплывали облака, заслоняя солнце, но оно ласково пригревало даже сквозь облачную дымку.

– Как дела у Джонатана? – поинтересовалась она.

– Я все никак не привыкну к тому, что его теперь нужно так называть, – вздохнула мать. – Он всегда был Джон или Джонни. Имя Джонатан нравилось только вашему отцу.

– Ну, тогда понятно, почему оно тебе не нравилось, – заметила Джейн.

– Он сказал, ты приезжала с ним повидаться.

– Приезжала. Он все еще там?

Мать кивнула:

– Он пошел на сделку. Год без одного дня. Будет отбывать здесь. Но за это придется отсидеть весь срок. Утверждает, что на этот раз точно бросит пить. Посмотрим, сдержит ли слово. Можно мне рассказать ему, что ты заезжала?

– Конечно, – ответила Джейн. – И передай ему, что я буду рада получить от него весточку, если он продержится год без выпивки. Но в противном случае никакого общения между нами не будет. Все, хватит с меня алкоголиков в ближайшем окружении.

Какое-то время они сидели молча.

Крупная малиновка спорхнула на землю и, склевав что-то в траве, поскакала к розовому кусту, склонив головку набок, словно была удивлена обнаружить его здесь.

В конце концов мать протянула руку и накрыла ладонью ладонь дочери:

– Джейн, я наделала кучу ошибок. И понимаю, что теперь уже поздно что-то менять. Я отдаю себе в этом отчет. Честное слово. Мы с тобой никогда не ладили, не знаю уж, в чем причина. Наверное, я тебя не понимала. Но с другой стороны, ты никогда не доставляла мне никаких хлопот. Не то что Джон. И я хочу, чтобы ты знала: несмотря на все, что я сделала не так, несмотря на все мои ошибки, единственное, что мне удалось, единственное, чем я всегда гордилась, – это ты.

На глазах у Джейн выступили слезы, горло перехватило. Она испугалась, что расплачется по-настоящему, если заговорит, поэтому лишь сжала руку матери и улыбнулась. Ей вдруг пришла в голову мысль, что они с матерью никогда в жизни не обнимались. Во всяком случае, взрослыми. На миг она задалась вопросом, каково бы это было, но мать уже выпустила ее руку и вновь взяла свою кружку.

Обе понимали, что ей пора уезжать.

– Мне надо ехать, – произнесла Джейн.

Мать кивнула и встала из-за стола. Она проводила Джейн до двери, и они неловко топтались на крыльце, не зная, что сказать друг другу.

– Ты будешь объявляться? – спросила мать. – Хотя бы время от времени.

Джейн подумала, что мать не поинтересовалась, ни куда именно в Техас она едет, ни сколько собирается там пробыть.

– Конечно, – ответила она. – У меня будет мой старый номер, по крайней мере в первое время. Так что можешь звонить, если хочешь.

Мать кивнула, но больше ничего не сказала.

Хлопнула сетчатая дверь, и она скрылась в доме. Джейн села в машину, завела двигатель, задом сдала со двора и поехала прочь. Сквозь сетчатую дверь Джейн видела силуэт матери, которая провожала ее взглядом.

Ни одна из них не помахала на прощание.

* * *

Прежде чем выезжать на шоссе, Джейн заехала на заправку и залила полный бак бензина. На кассе она взяла воды и какой-то еды на дорогу и заплатила за мойку машины.

Пока механические щетки отскребали многомесячную грязь, Джейн сидела в покрытой мыльной пеной машине и думала обо всем, что ей пришлось пережить с тех пор, как она многие годы назад покинула родной дом. Переезд на север, в Сиэтл, радужные надежды, поступление в университет. Беременность, переезд на остров Бейнбридж, рождение Мелоди. Это были прекрасные годы, память о которых она всегда будет хранить в своем сердце. А потом начался затяжной кошмар, когда Мелоди пристрастилась к выпивке и наркотикам. Джейн подумалось, что все начинается сначала, и она снова покидает дом в сорок лет, только на этот раз ее путь лежит на юг, а не на север. И на этот раз у нее есть план. Теперь она твердо знала, чего хочет. Джейн засмеялась при мысли о том, что у нее ушло столько лет, чтобы это понять.

Где-то наверху с жужжанием включились обдуватели, машина, дернувшись, поехала по направляющим, и автомойка выплюнула Джейн на свет божий. Она включила «дворники», чтобы смахнуть с лобового стекла последние капли воды, и выехала на автостраду.

В воскресенье днем машин было не так много. Джейн выехала на скоростную полосу и, опустив окно, подставила лицо встречному ветру. Потом включила радио. Играли «Simple Minds». «Alive and Kicking», – прозвучало из динамиков. Более подходящей песни в качестве напутствия и придумать было нельзя.

Ну разве что какую-нибудь песню из репертуара Калеба.

Джейн улыбнулась при мысли о предстоящей дороге. Интересно, скоро ей удастся поймать первую техасскую радиостанцию?

Глава 28

Миновав Портленд, Джейн свернула на восток на шоссе № 84 и поехала через Блу-Маунтинс, любуясь живописными зарослями вечнозеленых деревьев и простирающимися до самого горизонта долинами, заросшими полевыми цветами. В тот день она гнала машину девять часов, время от времени останавливаясь на придорожных площадках, чтобы размять ноги и освежиться, пока не приехала в Бойсе, штат Айдахо. Там она сняла номер в отеле «Бест вестерн» и, упав в кровать, немедленно заснула.

Еще до рассвета Джейн уже снова была в пути. По дороге она попала в грозу. Черные тучи цеплялись за вершины гор, через которые она ехала, включив фары и практически упершись головой в лобовое стекло, чтобы хоть что-то разглядеть, несмотря на то что «дворники» беспрерывно скользили туда-сюда. К обеду она была в Солт-Лейк-Сити, там в одиночестве поела в кафе. Потом заправила машину, пополнила запас воды и вскоре вновь была в пути, полная решимости к ночи добраться до Альбукерке. Пейзаж вокруг был суровый и однообразный, встречных машин практически не попадалось, так что компанию ей составляло только радио. Прием был не очень уверенный, хотя Джейн всегда могла поймать как минимум одну радиостанцию с религиозными песнопениями и одну испаноязычную. Она предпочитала звуки испанского языка.

Ночь застигла Джейн в самой северо-западной точке Колорадо, и дальше она ехала в темноте, хоть глаз выколи. Мир сжался до размеров пятна света от ее фар на асфальте шоссе, ночное небо раскинулось за лобовым стеклом черным полотнищем, усеянным мириадами звезд. Олень напугал ее, выскочив на дорогу перед машиной, лишь блеснули красным глаза в свете фар, прежде чем он одним прыжком скрылся в ночи ровно за миг до того, как Джейн пронеслась по тому месту, где он только что стоял. Она была совершенно уверена, что собьет оленя. Пришлось ей съехать на обочину и немного постоять, чтобы унять сердцебиение и свериться с картой.

Джейн поехала дальше, но усталость уже давала себя знать. Свернув к югу, она принялась выглядывать в темноте какое-нибудь место, где можно было бы сделать остановку и дать отдых глазам. Постепенно из ночной черноты начал проступать Альбукерке, раскинувшийся по темным и безлюдным равнинам, точно оазис эклектических огней. Джейн остановилась у первого же попавшегося отеля и сняла номер. Рухнув на постель, она уснула прямо в одежде.

В одиннадцать утра следующего дня Джейн уже въезжала в Техас, сделав остановку в небольшом городке Литлфилд. Она пообедала в закусочной, все стены которой были увешаны фотографиями Уэйлона Дженнингса, а столики заняты работягами с местной джинсовой фабрики, заглянувшими перекусить в обеденный перерыв. Потом она залила полный бак бензина и вновь тронулась в путь. Пейзаж вокруг был сухой, пыльный и однообразный. Джейн включила кондиционер на полную мощность и направила струю холодного воздуха прямо себе в лицо, чтобы не уснуть. Чем меньше миль оставалось до Остина, тем сильнее наваливалась усталость и тем больше сомнений ее одолевало. А вдруг Калеб не захочет ее видеть? А вдруг у него уже есть другая? Куда она тогда пойдет? Что будет делать? Усилием воли Джейн выбросила эти мысли из головы и сосредоточилась на дороге.

Когда уже начинало смеркаться, она проехала мимо автокинотеатра, в котором на огромном, видавшем виды экране показывали какой-то старый черно-белый фильм. Фильм показался ей знакомым, но Джейн пронеслась мимо слишком быстро, чтобы можно было утверждать наверняка. Несколько часов спустя она уже въезжала в Остин.

Перед отъездом Джейн приценилась к отелям в центре города и сейчас, сверившись с распечаткой, поехала в «Хэмптон инн», где сняла самый дешевый из имевшихся в наличии номеров.

В ту ночь Джейн приснилось, что она в постели с Калебом. Сон был настолько реалистичным, что она почти пробудилась с ощущением вкуса его поцелуя на губах и в темноте позвала его по имени. В этом сне Калеб прошептал ей в ответ что-то такое, что она собиралась помнить вечно, но начисто забыла, едва проснулась на следующее утро.

Джейн отдернула занавески, и в комнату хлынул яркий свет солнечного техасского дня. Она спустилась и забрала из багажника сумки. Прошлой ночью Джейн так устала, что ей было не до того. Порадовавшись, что сегодня больше не надо никуда ехать, она приняла душ, уложила волосы и подкрасилась перед зеркалом. Потом натянула сарафан и отправилась прогуляться, не взяв с собой ничего, кроме сумочки.

Дойдя до Старого города, она зашла в знаменитый отель «Дрискилл» и побаловала себя обедом в крытом дворике. Погода стояла теплая, люди казались дружелюбными, и Джейн начала думать, что в Техасе ей может понравиться.

Когда официант подошел, чтобы подлить ей холодного чая, она спросила, где можно услышать живую музыку.

– Спросите лучше, где ее услышать нельзя, – ответил тот. – Какое направление вас интересует?

– Вы слышали о группе «Драные койоты?»

Официант покачал головой:

– Впрочем, сходите на Шестую улицу.

Она расплатилась по счету и отправилась на Шестую улицу, на ходу читая афиши в витринах клубов. О «Драных койотах» не было никаких упоминаний. Время для живой музыки было еще слишком раннее, поэтому Джейн поднялась к Капитолию штата Техас, сняла туфли и босиком прошлась по мягкой траве, любуясь отлитыми в бронзе героями битвы за Аламо и архитектурой величественного здания.

Найдя кафе с вай-фай, Джейн вышла с телефона в Интернет и принялась искать «Драных койотов». Они упоминались в числе участников какого-то музыкального фестиваля, который давно закончился, но никаких свежих новостей о них не было.

Дождавшись вечера, Джейн принялась бродить по улицам, заглядывая в клубы в поисках Калеба. В нескольких местах с нее потребовали входную плату, и она уже начинала беспокоиться о средствах к существованию, поскольку денег от продажи дома получить еще не успела. Вечер плавно перетекал в ночь, музыка становилась все громче, пока не выплеснулась вместе с пьяными на улицы, где в толпе бешено носились велорикши, а поддатые юнцы клеились к едва стоящим на ногах девицам, которые, сбросив туфли на высоченных каблуках, несли их в руках. Когда Джейн проходила мимо полицейских, разнимавших драчунов, прямо у ее ног приземлилась пустая пивная бутылка, и она решила, что на сегодня хватит.

На следующий день Джейн возобновила поиски. Она ходила по барам и спрашивала про «Драных койотов», но большинство из тех, с кем она разговаривала, никогда не слышали о таких. Похоже, здешняя округа просто кишела бесконечными группами, которые образовывались и распадались, приезжали и уезжали, ожесточенно конкурируя друг с другом за возможность быть услышанными в общей несмолкающей какофонии живой музыки, звучащей здесь каждый вечер. Джейн уже начинала тревожиться.

А вдруг Калеба вообще здесь нет?

А вдруг группа перебралась куда-нибудь в другое место?

Джейн шла по Колорадо-стрит, когда внезапно увидела объявление. Она уже прошла мимо него, как в глаза ей неожиданно бросилось слово «койот», и ей пришлось вернуться. Объявление было вывешено в витрине клуба «Розас плейс».

«ДРАНЫЕ КОЙОТЫ»

ЖИВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ

СЕГОДНЯ В 21.00

Джейн запомнила адрес и с улыбкой на лице вернулась в отель.

Она попыталась вздремнуть, но была слишком взбудоражена, чтобы уснуть. Вместо ужина она съела энергетический батончик и запила его апельсиновым соком из автомата в холле отеля. Потом приняла душ и побрила ноги, вымыла голову и сделала маску для волос. Освеженная, в приподнятом настроении, она нарядилась в свое лучшее платье и вернулась в «Розас плейс», заплатила за вход и вошла внутрь. До начала оставался еще час, и бар только начинал заполняться народом, так что Джейн заказала себе чай со льдом и устроилась за столиком перед самой сценой. Никогда еще час не тянулся так долго.

Когда на сцене начали появляться музыканты, сердце у нее готово было выскочить из груди. Настроив инструменты, они принялись проверять звук. В зале уже яблоку негде было упасть, и за столик к Джейн набилась куча незнакомого народу, но ее это не волновало. Сегодня ее вообще ничего не волновало. Наконец погас свет, толпа успокоилась, и члены группы один за другим вышли на сцену: невысокий солист с волосами по пояс, следом за ним – блондинистый барабанщик и долговязый басист. Последним на сцену вышел гитарист, и все захлопали. Вот только это был не Калеб.

Разочарование, видимо, было крупными буквами написано у нее на лице, потому что, когда закончилась первая песня, парень, сидевший с ней рядом, сказал:

– Что-то вы какая-то грустная. Вам купить что-нибудь выпить?

– Спасибо, не нужно, – отозвалась Джейн. – Все в порядке.

Когда час спустя музыканты сделали перерыв, объявив зрителям, что вернутся через десять минут, Джейн встала и подошла к сцене. Солист, который что-то отмечал карандашом в своем репертуарном листе, вскинул на нее глаза.

– Мне водку со льдом, – бросил он.

– Прошу прощения, – ответила Джейн, – но я здесь не работаю.

Он сунул кончик карандаша в рот и, пожевывая, окинул ее взглядом. Джейн такой взгляд был хорошо знаком.

– Ну, если ты хочешь остаться вместе со мной за кулисами после концерта, приводи с собой подружек для остальных ребят.

– Я всего лишь хотела спросить вас про Калеба.

– Про какого еще Калеба?

– Про Калеба Каммингса.

– Никогда про такого не слышал. – Он снова уткнулся в репертуарный лист.

– Он должен был вступить в вашу группу.

– А, – кивнул солист, – тот парень из Сиэтла. Чувак, надо сказать, талантливый. Но мы решили взять вместо него Винсента. А двоих таких для одной группы слишком много.

– Не знаете, где его можно найти?

– Без понятия. Но он будет большим везунчиком, если его найдет такая красотка.

В ту ночь Джейн металась и ворочалась с боку на бок, не в состоянии заснуть. Утром она снова отправилась на улицу и принялась методично переходить из бара в бар, из клуба в клуб, спрашивая, не знают ли там Калеба Каммингса. Так она ходила, пока в кровь не стерла ноги, а от одной туфли не отлетела подметка. Джейн ела, когда испытывала голод, чтобы были силы, но вкуса еды не ощущала. Она обгорела под жгучим техасским солнцем, несмотря на солнцезащитный крем, купленный в магазинчике на углу. Но упорно продолжала поиски. Она побывала в сотне полутемных баров, пропахших вчерашним пролитым пивом, и повидала сотни равнодушных лиц с пустыми взглядами и плохими новостями.

– Не-а, никогда о таком не слышал.

– Такой тут никогда не играл.

– Попробуйте заглянуть в «Ред ривер».

– Поищите в районе Маркет-дистрикт.

– Саут-Ламар.

Был вечер пятницы, Джейн была совершенно одна в чужом городе посреди чужого штата, и все ее оставшиеся пожитки умещались в двух чемоданах, лежащих в багажнике ее машины. Она уже начинала думать, что совершила ошибку, когда сюда приехала. В голову лезли мысли о том, что она будет делать, если так и не найдет Калеба. В Сиэтл она не вернется, это точно, но куда ей деваться?

Вечером, когда зашло солнце, Джейн оказалась в толпе туристов на мосту Конгресс-Авеню. Они стояли, облокотившись на перила, и на что-то смотрели. Джейн решила, что, наверное, какой-то самоубийца прыгнул с моста, и тоже остановилась, чтобы посмотреть. В серебристой воде покачивались десятки экскурсионных катеров. На переполненных палубах сверкали вспышки камер. Потом какая-то женщина внизу закричала, а ребенок рядом с ней ткнул пальцем. Джейн увидела, как в воздухе заметались несколько темных теней. Захлопали кожистые крылья, пахнуло землей. Из-под моста разом вырвался миллион мексиканских летучих мышей и взмыл к малиновым небесам. Они кружили и кувыркались в закатном небе, похожие на черные следы от самолета, прежде чем врассыпную разлететься над городом в слепой и алчной погоне за добычей. Если бы Джейн могла разорваться на миллион частей и полететь с ними в разные стороны, у нее, возможно, был бы шанс.

И тут на нее вдруг снизошло какое-то странное спокойствие. Словно сама ночь шепнула ей на ухо, что все будет хорошо, отыщет она Калеба или нет. Внезапно Джейн поняла, что главный смысл этого путешествия для нее заключался в том, найдет она в себе мужество жить дальше или нет.

Джейн вспомнила дочь и все то хорошее, что они пережили вместе. Воспоминания вызвали у нее улыбку. То, что Мелоди была в ее жизни, пусть и совсем недолго, – величайший подарок судьбы. Джейн подумала о Грейс и о том, как ей повезло знать и любить ее, повезло называть ее своей подругой. Вспомнилось обещание, которое она дала Грейс на балконе их гостиничного номера в Париже. Джейн тогда пообещала прожить жизнь, которую не суждено было прожить Грейс, жизнь, в которой не было бы места страху. Грейс всегда будет жить в ее сердце, и Мелоди тоже. И несмотря на то, что сейчас она одна, она больше никогда не будет одинока.

Из задумчивости ее вывел негромкий гитарный перебор. Джейн остановилась и принялась озираться по сторонам. Она не знала, долго ли гуляла или нет, к тому же эта часть города была ей незнакома. Музыка послышалась снова, принесенная легким ветерком, и Джейн двинулась на звук. Она прошла по улице и завернула за угол.

На ступеньках старого склада, превращенного в бар, сидели несколько человек с пивом и сигаретами в руках. А перед ними стоял он, склонив голову с рассыпавшимися по плечам длинными волосами, и играл на гитаре. Джейн остановилась и стала слушать.

Поданная на серебряном подносе, Любовь – неподъемный счет к оплате. Как бы высоко ни воспаряли надежды, Страх прижимает к земле, точно сборщик налогов у дверей. И если ты преждевременно скинул кожу, Под ней обнажается дыра, в которую задувает ветер. Как бы мне хотелось, чтобы наша любовь                                                          не была напрасной, Чтобы она тоже ее испытывала и мы встретились вновь. В самые темные времена, в беспросветной ночи Я повторяю ее имя – Джейн, Джейн, Джейн. Я буду помнить это имя до конца своих дней. По утрам я забываю молиться. Как же я молил ангелов, чтобы она позволила мне остаться. Молил, пока их милость не излилась на меня, Дар света от всепрощающего Господа. Он заполнил всю мою комнату, И из этого света родилась надежда. На то, что наша любовь не была напрасной, Что она тоже ее испытывала и мы встретимся вновь. В самые темные времена, в беспросветной ночи Я повторяю ее имя – Джейн, Джейн, Джейн. Я задаюсь вопросом, что было бы, если бы я остался                                                                         и боролся. Говорят, любовь – игра двоих. Что ж, я все равно никогда ничего не выигрывал. И потому научился жить с открытой раной, С зияющей дырой в сердце, которую оставила любовь. Я тогда был слишком юн и слеп, Но теперь я знаю правду. Я знаю, что наша любовь не была напрасной, Что она тоже ее испытывала и мы встретимся вновь. В самые темные времена, в беспросветной ночи Я повторяю ее имя – Джейн, Джейн, Джейн. И когда я найду ее снова, она станет моей женой.

Пока Калеб пел, эта улица, крыльцо и все люди успели отступить куда-то далеко-далеко, и единственное, что видела Джейн, был он, в одиночестве стоящий под фонарем.

Она сунула руку в сумочку и нащупала серебряный доллар, который Калеб оставил на могиле Мелоди – давным-давно, как теперь ей казалось, и бросила его в открытый чехол от гитары, стоящий у его ног. Калеб заметил, как монетка приземлилась, но несколько секунд смотрел на нее, как будто молился про себя, прежде чем поднять глаза. Потом вскинул голову, и их глаза встретились, и в это мгновение Джейн поняла, что будет любить его до конца своих дней.

* * *

Уже потом, ночью, когда они, обнаженные, лежали в постели, омытые алым светом неоновой вывески бара на другой стороне улицы, Джейн примостила голову на плече Калеба и положила ладонь на его голую грудь, глядя, как она еле заметно вздымается и опускается в такт дыханию.

Никогда еще она не была счастливей.

– Я так торопилась затащить тебя в постель, – произнесла она, – что забыла сказать, что привезла тебе одну вещь.

Калеб провел кончиками пальцев по ее обнаженной спине:

– Правда? И что же ты мне привезла?

Джейн потянулась включить лампу. Потом взяла с пола сумочку и принялась в ней рыться.

– Вот, держи.

Он взял у нее из руки пластиковый прямоугольник и рассмеялся:

– Только не говори, что ты проехала две тысячи миль ради того, чтобы отдать мне мой страховой полис! Я просто не знаю, то ли смеяться, то ли плакать.

– Я пошутила, – улыбнулась Джейн. – На самом деле это не полис. Вот. – Она протянула ему на ладони голубую фетровую коробочку.

Калеб просиял и, взяв коробочку, приподнял голову. Он улыбался от уха до уха:

– Где ты это взяла?

– Миссис Готорн привезла.

Он открыл коробочку и взглянул на кольцо с желтым бриллиантом.

– Имей в виду, – предупредила Джейн, – я рассчитываю, что ты встанешь на одно колено, когда будешь преподносить его мне.

– А, так ты считаешь, что это тебе, да?

Джейн склонилась над ним и легонько коснулась губами его губ, дразня его.

– Я очень на это надеюсь. Только, чтобы внести в этот вопрос полную ясность, должна сразу предупредить тебя: в настоящий момент я бездомная и безработная.

– Ничего страшного, – отозвался он. – У меня тут стабильная работа, которая позволяет оплачивать квартиру. И потом, моему балкону явно не помешало бы озеленение. Может быть, на сей раз я припрягу тебя поработать на меня.

– Гм… – протянула Джейн. – Предложение заманчивое, но только если ты по-прежнему будешь каждое утро готовить нам завтрак.

– А ты та еще щучка, – улыбнулся Калеб.

– Так по рукам или нет? – спросила Джейн.

Она смотрела в его прекрасные глаза, ожидая ответа, и не могла найти ни следа той печали, которая всегда плескалась в их глубине прежде. Теперь они полнились только любовью и счастьем.

– По рукам, – отозвался Калеб.

Он начал подниматься, но Джейн забрала у него коробочку с кольцом и, захлопнув ее, поставила на прикроватную тумбочку. А потом перекатилась и оседлала его грудь.

– Эй, эй! – вскинул он смеющиеся глаза. – Я-то думал, ты хочешь, чтобы я встал перед тобой на одно колено.

– Это может подождать, – заявила она. – А вот это – нет.

Джейн оперлась ладонями о его обнаженную грудь, склонилась к нему, и их губы слились в поцелуе.

Примечания

1

«Спленда» – популярная в США марка искусственного подсластителя. – Здесь и далее примеч. перев., кроме особо оговоренных.

(обратно)

2

«Ал-Анон» – общественная организация, имеющая целью помочь семьям алкоголиков; существует на добровольные пожертвования своих членов. – Прим. ред.

(обратно)

3

Синестезия – особенность восприятия, при котором сигналы, исходящие от различных органов чувств, смешиваются и синтезируются. Одним из примеров синестезии является так называемый цветной слух – способность человека ассоциировать слышимый звук с каким-либо цветом.

(обратно)

4

«Раундап» – распространенная марка гербицидного средства.

(обратно)

5

Бернард Мейдофф – американский бизнесмен, создатель крупнейшей в истории финансовой пирамиды, замаскированной под инвестиционный фонд, в результате крушения которой пострадало множество банков, финансово-инвестиционных компаний, страховых и благотворительных фондов, а также частных вкладчиков по всему миру; в 2009 году приговорен к 150 годам тюремного заключения.

(обратно)

6

Университет Гонзага – частный католический университет, расположенный в городе Спокан, штат Вашингтон.

(обратно)

7

Благослови вас Бог. Спасибо огромное (фр.).

(обратно)

8

Хорошего дня (фр.).

(обратно)

9

Вам нехорошо? (фр.)

(обратно)

10

Здравствуйте, проходите и обсохните (ит.).

(обратно)

11

Платить не обязательно (ит.).

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть вторая

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Часть третья

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg