«Возвышение Удалова»

Водевиль в одном действии с прологом

Пролог

Корнелий Удалов шел полем, отягощенный ведром с грибами. Грибы были незавидные, большей частью сыроежки и даже валуи, два подберезовика, один белый, но червивый, найденный на тропинке, где он лежал ножкой кверху – видно, какой-то более удачливый грибник нашел его, разочаровался и выбросил. Человек, который ходил по грибы, а несет домой банальную мелочь, склонен размышлять о тщете жизни и о том, что время бежит слишком быстро, а мы так и не научились тратить его с пользой. Он понимает, что ему уже за сорок, а главного в жизни еще не сделано и даже не выяснено, что в жизни главное. Такого человека обязательно начинают преследовать оводы и кусать комары, его печет солнце, а на лысину ему прыгают кузнечики. Конечно, неплохо бы идти лесом, но человеку обязательно надо пересечь клеверное поле, тяжелое и рыхлое после недавнего дождя. И поэтому человек мечтает о тени, о квасе в холодильнике и думает о том, что никогда больше не пойдет в лес…

И в этот момент раздался грохот, потрясший всю Вселенную, заставивший сжаться листья на деревьях и замолкнуть певчих птиц. Нечто громадное, сверкающее, окутанное паром и неземным огнем рухнуло точно посреди поля и оказалось шаром из обугленного металла. Шар достигал четырех метров в диаметре и, очевидно, был космическим кораблем – либо советским, либо американским, либо неземного происхождения.

Пока Удалов стоял неподвижно, размышляя о превратностях судьбы и радуясь тому, что эта чушка не упала ему на голову, в шаре открылся люк, и из него поочередно вышли три инопланетных пришельца, отличительной чертой которых было наличие трех ног. Пришельцы повертели зелеными головами, оглядывая местность, и, никого не заметив, побежали к лесу.

– Стойте! – закричал Удалов. – Стойте! Я не причиню вам зла! Я ваш брат по разуму!

Однако пришельцы либо не захотели, либо не смогли понять успокаивающих слов Удалова. Они мчались к лесу так, что только магнитные подковки сверкали на их каблуках.

Удалов испугался, лег на землю и немного полежал, прижав щеку к траве. Он решил, что пришельцы сбежали потому, что их корабль сейчас взорвется. Удалов лежал и ни о чем не думал, а корабль все не взрывался и стоял посреди поля с открытой дверью.

Уставши ждать смерти, Удалов поднялся, смахнул с колен цветы клевера и раздавленных муравьев и медленно направился к инопланетному кораблю. В нем пробудился дух исследователя.

Перед дверью он задержался и спросил:

– Здесь кто остался, чтобы войти со мной в контакт?

Нельзя сказать, что он ожидал ответа, – спросил только для того, чтобы проявить вежливость.

Ответа не последовало. Удалов поставил на землю ведро с грибами и вошел в космический корабль. Внутри было полутемно, и Удалову пришлось с минуту привыкать к полумраку. Потом он разглядел приборы и руль, которым управлялся корабль, а также койки космонавтов и их личные вещи, забытые в ходе бегства. Удалов присел на стульчик и задумался, что же делать дальше. Видно, придется идти в город и сообщить о космическом корабле куда надо.

По кораблю, где в тесноте и неудобстве жили космонавты, были разбросаны детали одежды, посуда и всякие мелочи. Удалов нашел там голубую каскетку с кометой вместо звездочки и примерил ее. Каскетка пришлась впору. И когда Удалов заглянул в зеркальце, висевшее над рулем, собственный вид ему очень понравился. Затем он поднял с койки хороший инопланетный бинокль и выглянул наружу, чтобы проверить его силу. Бинокль оказался сильным. В него Удалов увидел, как к кораблю, подпрыгивая на кочках, несется зеленый «газик», в котором сидят люди в штатском. Когда «газик» подъехал поближе, Удалов узнал среди пассажиров автомашины лично товарища Батыева, председателя гуслярского исполкома, в просторечье главгора.

Удалов приветственно поднял руку. Машина затормозила, и пассажиры вышли из нее, пораженные редким зрелищем. Они надеялись, что упавший космический корабль – наш, советский, и они смогут первыми, раньше партии и правительства, прижать к своей груди смелых космонавтов. Но на корабле не было опознавательных знаков и по форме он был подозрительным.

И тут приехавшие увидели, что в двери корабля стоит человек в голубой не нашей каскеточке с изображением кометы и с большим иностранным биноклем на груди. Человек этот был невысокого роста, плотный, и весь его остальной костюм изобличал в нем местного жителя – грибника или рыболова.

– Пупыкин, ты что здесь делаешь? – спросил заместитель Батыева по имени Семен Карась.

Он хотел сказать «Удалов», потому что был давно знаком с Корнелием Ивановичем, но в растерянности назвал его именем директора бани Пупыкина, который ничем на Удалова не был похож.

– Пупыкин? – спросил человек в сером пиджаке, которого Удалов уже встречал на совещаниях. Он достал синюю книжечку и записал в нее несколько слов.

От леса бежали деревенские дети с полевыми цветами и кричали:

– Слава космонавтам!

– Я не Пупыкин, – сказал Удалов.

– Он не Пупыкин? – спросил человек в сером пиджаке.

– Постыдились бы, товарищи, – сказал Батыев. – Внешнее сходство не должно вводить в заблуждение.

– Я и сам вижу, что не Пупыкин, – сказал Карась. – Я против света смотрел.

– Откуда будете? – спросил Батыев.

Он не получил ответа, потому что Удалов был растерян и молчал. Молчание Удалова смутило Батыева. Человек в сером пиджаке снова достал из кармана синюю книжку, раскрыл ее и спросил на иностранном языке:

– Ар ю американ?[1]

Не дождавшись ответа, он задал другой вопрос:

– Вот из йор таск? Ар ю э спай?[2]

– Здравствуйте, коли не шутите, – сказал Удалов, спрыгивая на землю и протягивая руку товарищам из горисполкома. – Не узнали, что ли? Удалов я, из стройконторы. Корнелий Иванович Удалов.

Его слова были заглушены звонкими криками пионеров и школьников, которые приветствовали космического героя.

Сквозь детские голоса до Удалова, отличавшегося острым слухом, донеслись слова человека в сером пиджаке, сказанные на ухо Батыеву:

– Допускаю, что он может быть из КНР. Там производят опыты. Нельзя спускать с него глаз. Ясно?

Батыев отступил на шаг. Он смотрел на Удалова с неприязнью.

Удалов надвинулся на Батыева, и тот отступил еще на шаг. Удалов повернулся к Семе Карасю, но между ними втиснулась группа школьников, которые нагрузили Удалова букетами цветов, а один из детей защелкал аппаратом, фотографируя прибытие Удалова из космоса.

Человек в сером пиджаке неуловимым движением протянул руку к мальчику с фотоаппаратом и изъял камеру. Мальчик было заплакал, но человек в сером пиджаке сказал строго:

– Аппарат получишь обратно. Мамку пришлешь, ясно?

Мальчик пошел через поле к лесу, одинокий и грустный, но никто из его товарищей не заметил этой маленькой трагедии. Не заметил и Удалов, который пытался в этот момент пробиться сквозь букеты к Семену Карасю и кричал ему:

– Не Пупыкин я, не Пупыкин! Пупыкин в бане, а я Удалов!

– Я и сам вижу, что не Пупыкин, – сознался Карась. – Какой ты Пупыкин? Пупыкин же в бане. Он и ростом выше.

– А Удалов? – спросил Корнелий Иванович.

– Удалов стройконторой заведует, – сказал Семен Иванович. – Какой ты Удалов?.. Удалов ростом пониже будет.

Батыеву надоело ждать на ветру.

– Попрошу в машину, – сказал он. – Разрешите… подвиньтесь… вот сюда… попрошу…

Человек в сером пиджаке выяснил, кто из детей отличники учебы и поведения, и составил из них охрану космического корабля.

Удалова посадили между человеком в сером пиджаке и самим товарищем Батыевым, и соседи сильно сжали Удалова локтями. Карась сидел рядом с шофером.

– Трогай, – сказал Батыев шоферу.

– А грибы мои? – спросил Удалов.

– Грибы?

– Ведро тут стояло, с грибами. Сыроежки, правда…

Человек в сером пиджаке изогнулся, рука его странным образом вытянулась метра на три, быстрыми движениями обшарила землю, не задевая при этом детей, и нашла ведро с грибами. Но Удалову ведро не отдали, поставили рядом с шофером.

Машина взвыла и поскакала по кочкам. Дети кричали вслед: «Слава героям-космонавтам!» – и расходились по местам, чтобы охранять корабль. Те же, кто плохо учился или плохо вел себя в школе, остались в стороне и смотрели на корабль издали.

Пока «газик» несся к городу, гудя и разгоняя встречный транспорт, человек в сером пиджаке достал из кармана ножичек и начал тихо перепиливать ремешок, на котором висел бинокль. В это время товарищ Батыев по договоренности с ним отвлекал внимание Удалова, показывая ему окрестности и делясь успехами.

– Поглядите налево, – говорил он. – Вы видите богатые колхозные поля, засеянные злаками и овощами. Несмотря на неблагоприятные климатические условия, мы в этом году намерены перевыполнить планы по производству кукурузы на силос, а также по откорму крупного рогатого скота. Некоторые отдельные враги ставят под сомнение возможности нашего района в деле производства бобовых. Но поглядите направо…

– Ш-шшш, – сказал человек в сером, – направо смотреть нельзя.

Удалов знал, что направо смотреть можно, потому что там строилось здание свинарника под его, Удалова, руководством. Но человек в сером, наверное, не знал, что это здание свинарника, а потому на всякий случай запретил смотреть. Его можно было понять. Сегодня ты свинарник, а завтра – объект.

– Можно, – сказал Удалов. – Смотрите, это свинарник.

Тут же человек в сером свободной рукой вежливо, но энергично прикрыл Удалову рот.

Так они и ехали дальше. Человек в сером пилил ремешок и, когда уставал, обыскивал карманы Удалова со своей стороны. Батыев достал из кармана газету и начал читать Удалову статью о международном положении, медленно, но верно произнося отдельные длинные и трудные слова. Жесткая ладонь человека в сером на всякий случай лежала на губах Удалова, и потому тот не мог сказать Батыеву, что эту статью он уже читал и, хоть очень благодарен за внимание, предпочел бы послушать про спорт.

– Куда его? – спросил Батыев, когда машина въехала в город. – К вам?

– Ни в коем случае, – сказал человек в сером. – Все будет официально. Может быть, его на наших менять будем. Может, из Москвы позвонят. К тебе поместим.

– Ко мне нельзя, – возразил Батыев. – Я номенклатура.

– Тогда к товарищу Карасю, – не стал спорить тот, что был в сером пиджаке. С ним тоже не спорили.

Удалова провели в кабинет Карася. Они быстро шли коридором, впереди Карась, за ним Удалов, сзади человек в сером, который не оставлял попыток перепилить ремешок, а совсем сзади милиционер Селькин, которого взяли с площади.

Действие

Секретарша Карася, Мария Пахомовна, давнишняя приятельница удаловской жены Ксении, увидела это шествие, но не разобралась в его значении.

– Корнелий Иванович, здравствуй, – сказала она. – Грибов набрал?

Ведро с грибами осталось в машине под охраной шофера, но Удалов все равно ответил женщине открыто и прямо, как всегда всем отвечал.

– Какие там грибы! – сказал он. – Одни сыроежки. Правда, три белых.

Он забыл, что белый был один и тот червивый. Человек в сером подтолкнул Удалова в спину, а милиционеру велел остаться возле Марии Пахомовны. Уже скрываясь в двери кабинета, он обернулся и сказал:

– Он такой же Удалов, как ты курица. Понятно?

– Нет, – сказала секретарша.

– Потом поговорим, – сказал человек в сером. – Понятно?

– Нет! – воскликнула бедная женщина. – Корнелий Иванович, что происходит?

Карась зашипел как змея.

Хлопнула обитая черной кожей дверь, и они остались в кабинете втроем.

– Вот так, – сказал человек в сером, подходя поближе к Карасю и говоря шепотом, чтобы Удалов не слышал. – Неизвестно, может быть, он знает русский язык. Поэтому нужна осторожность…

– Знаю язык, знаю, – вмешался Удалов, который все слышал.

– Не перебивайте, – сказал ему человек в сером и принялся вновь шептать на ухо Карасю: – Их обучают нашему языку. Так что в его присутствии ни-ни. Я уже дал указание осмотреть его корабль. Думаю, его сбили наши славные соколы из хозяйства Пантелеенко. Теперь вы будете его отвлекать. Поговорите с ним, а я пойду на связь.

Серый человек испарился, будто его и не было. Удалов мог бы поклясться, что дверь он не открывал и к окну не приближался. Сеня Карась был несколько смущен обществом Удалова и начал листать англо-русский разговорник, разыскивая какое-то нужное выражение.

– Семен, – сказал Удалов, когда они остались одни, – не узнаешь ты меня разве?

Карась наконец нашел нужное выражение и произнес:

– Ду ю лайк аур кантри?[3]

– Этого я не понимаю, – сказал Удалов. – Это я забыл. Раньше знал иностранные языки, потом забыл.

Карась Удалова понял и испугался. Он был мужчиной некрупным, но полным в животе и чем-то похож на Удалова.

– Нравится ли вам пребывание в нашей стране?

– Если ты, Семен, – сказал удрученно Удалов, – все еще думаешь, что я китаец, то ошибаешься, потому что я русский и живу на Пушкинской, дом шестнадцать. А если мое слово меньше значит, чем слова вашего товарища, с которым я раньше почти не встречался, то мне это обидно.

– Его к нам из области перевели. – Карась осекся, взял себя в руки, вспомнил, что не имеет права иностранному космонавту выдавать внутренние тайны, и схватился за разговорник. – Вот из йор нейм? – спросил он и на всякий случай перевел: – Как ваше имя?

– Удалов мое имя, – ответил устало Корнелий Иванович.

– Знаю, – сказал Карась с некоторым раздражением, какое испытывает руководитель, сталкиваясь с тупостью подчиненного. – Знаем. А на самом деле как?

– Допрашивать меня не здесь надо, – возразил Удалов. – Хотя оснований для этого не вижу. Ведро мое видел? С грибами? Вот я за грибами и шел. А тут корабль упал. Я в него зашел, шапочку взял, а вы приехали. Ну в чем я виноват перед народом и правительством?

– А он куда делся? – строго спросил Карась.

– Кто?

– Который сначала прилетел?

– Которые там были, на трех ножках, в лес сбежали.

– Почему же это они в лес сбежали? Тебя испугались?

– Может, и меня, но вряд ли. Так ты, Семен, лучше бы ловил настоящих пришельцев, чем известного работника городского хозяйства брать в плен и возить под охраной.

– Понимаешь, Удалов, какое дело… – ответил Карась, как бы признавая этим, что и Удалов имеет право на существование. – Ты не представляешь, какой хитрости достигают наши идеологические противники. Для них прикинуться моим знакомым соседом Удаловым ничего не стоит.

– А где же тогда Удалов?

– Чего пристал – где да где? Нет Удалова! Закопали. Может, ты сам и закапывал!

– Это сам себя, что ли?

– Давай не будем притворяться, а?

– Я тебе это припомню. Ты лейку вчера просил? Черта с два теперь получишь.

– А ты не грози. Мне твоя вдова даст.

Тут за дверью послышался страшный шум и грохот ломающейся мебели.

– Ни с места! – взвизгнул Карась, прижав тяжелым животом Удалова к письменному столу и взяв в руку массивную пепельницу.

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась Ксения Удалова с дымящейся кастрюлей в одной руке и паспортом в другой. Весть о том, что Удалова взяли, настигла ее на кухне, и, не выпуская из рук кастрюли, она схватила паспорт Корнелия, сунула туда свидетельство о браке и побежала в горисполком.

– За что взяли? – крикнула она с порога. – Ничего он не сделал, а если чего натворил, то по незнанию. Отпустите, умоляю вас и заклинаю последними словами!

Карась оробел, стал отступать, но тут в открытую дверь быстрыми шагами вошел человек в сером пиджаке и остановил Ксению такими словами:

– Гражданка Удалова, вы можете утверждать, что этот иностранный космический агент был раньше вашим мужем?

– Как так? – удивилась Ксения. – Вот его паспорт.

– Я не про паспорт. Уверены ли вы, что этот человек некоторое время проживал в вашей семье под видом вашего мужа? Это может иметь важное значение на суде.

– Ты ему, Ксюша, не отвечай, – сказал Удалов, освобождаясь от хватки Карася. – Он тебя на провокацию берет.

– Так он в паспорте прописан. С давних лет. Ребенок у нас есть, – сказала Ксения.

– А какие у него особые приметы? – поинтересовался человек в сером.

– Какие? Ну, лысый он, чавкает, когда щи ест…

– Это не приметы.

– А какие приметы?

– Родинки, шрамы и пятна на коже. Где, как, когда?

– Родинки? – удивилась Ксения. – Родинки есть…

– Ксюша! – предупредил Удалов.

– Вспомнила! Конечно, родинка есть, только место у нее не очень хорошее.

– Ксюша!

– Вы можете сказать мне это по секрету, – сказал человек в сером костюме. – На ухо. Вот сюда.

– Можно, Корнелий?

– Говори, – махнул рукой Удалов. – Все говори. Только чтобы этот кошмар скорее кончился.

Вошел милиционер с ящиком, из которого торчали разноцветные прутья и свисали волосы проводов.

– По вашему указанию, – доложил он, – сняты все секретные навигационные приборы нарушителя воздушного пространства. Приборы извлечены с помощью молотка и отвертки.

Милиционера звали Пилипенкой, он жил в Красноармейском переулке, за углом от Пушкинской, и, конечно же, знал Удалова, поэтому поздоровался и сказал, ставя ящик на стол перед Карасем:

– Как хорошо, Корнелий, что я тебя встретил!

– Чего уж тут хорошего…

– Я не шучу. Я по делу. Ты же обещал поделиться по части опыта работы в народной дружине с нашей молодежью из речного техникума. Никакой сознательности у тебя нет!

– Уж и не знаю… – вздохнул Удалов, бросив неуверенный взгляд на типа в сером пиджаке.

– Я понимаю, что ты занят, – сказал Пилипенко, неправильно истолковав уклончивый ответ соседа. – Мы все занятые.

Тут человеку в сером надоело ждать, когда друзья наговорятся, и он раздраженно заметил:

– Занятый, так проходи, не мешай работать.

– А чего это вы себе со мной позволяете? – удивился милиционер, который был человеком независимым и даже смелым. В прошлом году он один обезоружил двух преступников, приехавших в Гусляр на гастроли из Лебедяни.

– А то и позволяю. Выйди отсюда!

Милиционер возмущенно вышел. Вся спина его выражала возмущение.

Убедившись, что свидетелей не осталось, человек в сером подозвал к себе жестом Ксению и прошептал:

– Говорите мне на ухо.

– А чего говорить-то? – смутилась Ксения.

– Докладывайте шепотом о месте, форме и размере родимого пятна у вашего супруга.

Ксения густо покраснела и сказала:

– На этой…

– На какой этой?

– На букву «я»…

– Говори, Ксюша, говори! – подбодрил ее Удалов.

– Так ты сам знаешь, вот и говори!

– Стоп, стоп, стоп, стоп! – закричал человек в сером. – Без подсказок! Будете подсказывать, удалю с поля!

Карась не удержался и захихикал – ему эта ситуация показалась очень смешной.

– Задержанный! – обратился человек в сером к Удалову. – Следовать за мной.

Он широким жестом распахнул дверцу пузатого шкафа, в котором хранились вымпелы, значки, памятные медали и труды классиков марксизма.

– А ну, заходи за дверь, чтобы никто не видел!

Удалов зашел.

– А теперь раздевайся! – велел человек в сером.

Удалов решил было сопротивляться, но передумал – угаданная родинка может его спасти. Он зашел за дверь, распустил ремень и спустил брюки.

Человек в сером пиджаке взял за руку Ксению, провел ее за дверь шкафа и сказал:

– Ну, показывайте.

Карась заглянул через дверцу шкафа сверху, но Ксения замахнулась на него кастрюлей, из которой почти весь суп уже вылился, чтобы не подглядывал.

– Пусть трусы снимет, – сказала она. – Сними, Корнюша, не стесняйся. Тут все свои.

Корнелий спустил трусы, и человек в сером пиджаке нагнулся, чтобы разглядеть родинку в указанном месте. Родинки не было.

– Вчера еще была, – удивилась Ксения.

– Ясно, – сказал человек в сером пиджаке. – Одевайся. Этого мы и ожидали. Ваш брат всегда попадается на мелочах. Небось не думал твой шеф, что мы брюки с тебя снимем!

– Погоди, – сказал Удалов, все еще находясь в позе пингвина, который разглядывает своего детеныша, укрывшегося у него между лап для спасения от жгучего мороза Антарктиды. – Должна быть.

Человек в сером пиджаке пронзил Ксению взглядом и произнес с гипнотизирующей силой:

– Вы, гражданка, у своего мужа видели родинку. А у этого родинки нет. А кстати, вы у своего мужа когда-нибудь видели такую фуражку с таким гербом?

И он указал на голубую каскетку с изображением кометы, которую Корнелий забыл снять в помещении, хоть и был человеком воспитанным.

И тогда Ксения залилась горькими слезами и сказала:

– Но он такой похожий!

– Ксения!

– Не приближайтесь к ней! Если вы – это вы, то где родинка?

– Ксюша, может, ты не там посмотрела? – молил Удалов. – Мне же не видно в таком месте!

Карась крепко схватил Удалова за руки, чтобы он не прибегнул к секретным приемам джиу-джитсу.

– Спасибо вам, вы наш человек, – сказал человек в сером пиджаке, крепко пожимая руку Ксении и выталкивая ее в прихожую.

– Может, я плохо посмотрела, – сказала Ксения. – Может, я стороной тела ошиблась?

– Все ясно, все ясно, не давайте себя запутать. Нет у него родинки ни с какой стороны.

И он стал подталкивать Ксению к двери.

– Ксения, заботься о ребенке! – крикнул Удалов вслед жене. Он был на нее не в обиде.

Ксения плакала. Человек в сером пиджаке все-таки выставил ее за дверь, где она присоединилась к милиционеру и Марии Пахомовне. Те встретили ее сочувственно, и Мария Пахомовна сказала:

– А как замаскировался, стервец!

Милиционер Пилипенко сказал:

– Любопытно, что они с настоящим Удаловым сделали? Может, под поезд бросили? Они обычно под поезд кидают… А я ему про народную дружину сказал… Не стоило раскрывать наших карт.

Ксения тихо рыдала.

В кабинете Карася человек в сером пиджаке извлек из кармана моток тонкой и прочной капроновой веревки, и Удалов удивился тому, как много у этого человека вмещается в карманы, а потом почему-то подумал, что его сейчас будут вешать, и даже бросил обреченный взор на люстру, прикрепленную за крюк к высокому потолку, хотя, конечно, никто его вешать не собирался.

– Думаю, для надежности стоит привязать его к креслу, – сказал человек в сером пиджаке. – Если мы его упустим, нам не простят.

– Конечно, товарищ, – согласился Карась. – Я его держать буду. А вы туда сообщили?

– Уже вылетают, – сказал человек в сером пиджаке, разматывая веревку. – Ждем с минуты на минуту. Наши люди дежурят на аэродроме. Поэтому и надо спешить. Между нами говоря…

Карась вздрогнул и выразительно повел глазами в сторону Удалова.

– Ничего, – сказал человек в сером. – Я проверял, он по-русски плохо понимает. Будем менять его на нашего человека. Может, даже уже договоренность есть.

– А с кем меняться будете? – спросил Удалов.

Человек выразительно покрутил пальцем у виска.

– Ладно уж, договаривайтесь с кем хотите, – махнул рукой Удалов. – Только скорее. А то у меня стресс.

– Я тебе покажу стресс! – пригрозил человек в сером, прикручивая Удалова к креслу.

Карась подвинул по столу ящик с приборами, выломанными из космического корабля, и достал лист линованной бумаги.

– Я буду фиксировать, – сказал он.

– Правильно. Вам бы у нас работать, – похвалил его человек в сером пиджаке.

– Спасибо, – с чувством сказал Карась, развинчивая ручку. – Никогда не поздно.

Человек в сером пиджаке вытащил из ящика длинный цилиндр с двумя шишками на концах и с оборванными проволочками, свисающими с боков.

– Хотя бы с этого начнем, – сказал он. – Это что такое? Для чего употребляется? Для съемки?

– Честное слово, не знаю, – сказал Удалов. – А вы это откуда выломали? Могут быть неприятности.

– Удалов, – укоризненно сказал Карась, – как тебе не стыдно грубить товарищу майору?

– А я вам не Удалов, – ответил Удалов, терпение которого уже иссякло. У него за какие-нибудь два часа отобрали доброе имя, национальность, жену, сына, народную дружину, а взамен оставили только чужую голубую каскетку. – Я неизвестной национальности нарушитель воздушного пространства.

– Записывай, Карась! – сказал человек в сером пиджаке, не скрывая торжества в голосе. – Признался в том, что проник в воздушное пространство незаконно и с целью… С какой целью?

– Какая вам лучше, с той и проник.

– Проник с целью взорвать объекты в районе города Великий Гусляр.

– Но он этого еще не говорил, – попытался соблюсти приличия Карась.

– Сейчас скажет, – ответил человек в сером.

– Скажу, – согласился Удалов. Веревка резала ему руки, и хотелось пить.

– Тогда записывай, Карась. Он уже во всем сознался.

Карась начал записывать крупными буквами удаловские признания по части его вредного образа действий, а человек в сером пиджаке подсказывал ему детали. Потом обернулся к Удалову, который с тоской смотрел, как за окном беседуют голуби:

– Предупреждаю, что тебе придется на каждом листе внизу подписываться.

– А у меня руки связаны…

В этот момент в дверь громко постучали.

– Мы же заняты, – возмутился Карась.

Человек в сером сказал:

– Одну минутку. Сейчас я им отвечу.

Из своего бездонного кармана он достал пистолет-пулемет и снял предохранитель. На цыпочках подошел к двери. Удалов и Карась невольно замерли. Карась пригнулся к столу, а Удалов вжался в кресло. Человек в сером резким движением распахнул дверь. Он поднял пистолет-пулемет так, чтобы тот был нацелен в грудь любому, кто попытается войти в кабинет.

– Руки! – коротко сказал он.

В дверях кабинета стоял сам товарищ Батыев. Он побледнел и медленно поднял руки.

И в то же мгновение два незнакомых Удалову человека вынырнули из-под мышек товарища Батыева, влетели в кабинет и выбили оружие из рук человека в сером. Оружие отлетело к потолку и дало короткую очередь. Посыпалась штукатурка.

Один из вбежавших ударил ребром ладони по горлу человека в сером, и, пока тот медленно, как в фильме с приключениями, падал на персидский ковер машинного производства, второй из вбежавших незнакомых людей воскликнул:

– Да это же Матвей из второго отдела!

– Перестарался майор, – сказал второй незнакомец с искренним сочувствием и, выглянув в прихожую, приказал милиционеру Пилипенко вынести и положить где-нибудь бесчувственное тело товарища Матвея.

Только потом, когда товарищ Батыев догадался опустить руки, товарищ Карась, бережно поддерживая под локоть, провел его к своему столу, а Мария Пахомовна быстренько вымела осыпавшуюся штукатурку, пулеметные пули и гильзы, вспомнили об Удалове.

– Это он? – спросил Батыев, словно впервые встретился с Корнелием.

– Это…

Дальше Карась заговорил шепотом, и Удалов, который был очень доволен, что его все-таки не подстрелили, не стал прислушиваться к разговору начальства. В другом случае он бы доказывал и спорил, даже, может, напомнил бы Батыеву, как тот три дня назад грозился снять Удалова с занимаемой должности за то, что его контора не выполнила ремонт дома отдыха. Но теперь он молчал. Он только думал, что, судя по современной международной обстановке, лучше, если его признают американским космонавтом, а не китайским или еврейским. Ведь если признают американским, то допросят, погрозят, подержат в тюрьме (в Москве ведь, в столице, не в нашей провинции), и тебе придется признать, кто и зачем тебя подослал. Потом наверняка международное сотрудничество возьмет верх, и отправят Удалова обратно в Соединенные Штаты Америки в порядке обмена, там он поживет, пока все не выяснится, вернется обратно, приодевшись и даже купив кое-чего для жены и сына. Но если придется признаться в том, что ты китаец, тогда путь твой, Корнелий, лежит в город Пекин, где тебе обломают собачьи ноги-руки и отправят в деревню навоз перебирать, перевоспитываться. Ну а если признают евреем? Вышлют к ним, на их родину. А по дороге обязательно доберутся до Удалова палестинские экстремисты и взорвут его пластиковой бомбой. И за дело. А если не взорвут – и того хуже, забреют Удалова в еврейскую армию, сделают ему обрезание, и занесет песок его кости в суровой Синайской пустыне… Слеза покатилась по щеке Удалова. А за полуоткрытой дверью все плакала, не могла удержаться Ксения, которая вспомнила уже, что ошиблась с родинкой. Та родинка была вовсе не у Удалова, а у давнего знакомого ее молодости, о котором Удалов и не знал, но большое душевное расстройство и напряжение как бы застили туманом глаза Ксении, и она спутала местоположение… Теперь-то она ясно вспомнила, где настоящая родинка, удаловская, но тот человек, который задавал вопросы, только что был пронесен мимо в таком состоянии, что уже ничем не интересовался. И Ксения не знала, у кого требовать, чтобы с Удалова снова сняли штаны.

– Развяжите его, – сказал товарищ Батыев громовым голосом.

Эти слова дошли до задумавшегося Удалова не сразу. Только когда один из незнакомцев стал распутывать веревку на его онемевших руках, он понял, что пришло освобождение.

Сам товарищ Батыев лично помогал разматывать Удалова, а Семен Карась дрожащей от переживаний рукой налил воды в хрустальный стакан из графина и поднес стакан Удалову, тому самому Удалову, которого только что за человека не держал. И тогда Удалов понял, что его все-таки решено считать американским гражданином.

Товарищ Батыев сказал:

– Надеюсь, вы не обиделись на наших сотрудников, которые проявили бдительность, и я думаю, когда ваши товарищи встретят впервые наших посланцев, они тоже проявят бдительность. Разве в этом есть что-нибудь удивительное?

– Нет, ничего удивительного нет.

– Представьте себе… – Товарищ Батыев был руководителем современного склада, с университетским значком в петлице и в хороших очках, привезенных из командировки на конгресс энтомологов в Испанию. Там он выступал в роли большого специалиста по сосновому точильщику и видел много интересного из архитектурных памятников и тяжелой жизни местного населения. – Представьте себе, что вы гуляете по лесу и тут падает наш корабль. Без опознавательных знаков. Вы ведь тоже можете решить, что корабль подослан с определенной целью…

Тут товарищ Батыев осторожно подмигнул, потому что ему надо было улаживать отношения с этим чертовым пришельцем, которые так преступно испортили слишком ретивые подчиненные.

Удалов не знал – откуда ему, связанному, было знать, – что после сигнала товарища Матвея в сером пиджаке в области началась паника, которая докатилась по проводам до самой Москвы. Оттуда тут же пришло сообщение, что, по всем данным, корабль, приземлившийся под Великим Гусляром, не был ни американским, ни китайским, ни каким другим, а самым настоящим межзвездным кораблем, вестником далеких звездных миров, на которые указывал Циолковский и контакта с которыми давно ждали в соответствующих кругах. Больше того, высказывалось мнение, что инопланетные пришельцы могут первоначально с целью контакта приземлиться в какой-нибудь буржуазной, империалистической или, на худой конец, неприсоединившейся стране. На это компетентные люди резко возражали, так как инопланетные пришельцы, будучи передовыми в области идеологии, никогда не позволят себе идти на контакт с отсталыми в общественном отношении формациями, хотя могут быть введены в заблуждение. И поэтому, когда из Москвы позвонили товарищу Батыеву и сказали, что реактивный самолет вылетает в ближайшие десять минут, имея на борту ответственных товарищей, а последующие самолеты полетят следом, Батыев понял – или пришелец, прилетевший во вверенный ему район, будет приемом доволен, или он сам будет недоволен жизнью в целом.

И тут же обнаружилось, что, пока Батыев получал накачку из Москвы, за пришельца взялся майор из городского управления и уже привязал его к стулу веревкой. Но самое тревожное, что по его приказу из корабля выломаны все ценные приборы и отправлены в горисполком на предмет выяснения их шпионской сути.

С минуты на минуту могли прилететь академики, генералы и руководители правительственных органов. И пришелец, очень похожий на директора стройконторы Удалова, сидит привязанный к креслу и подвергается непристойному допросу.

И хоть пришелец, растирая поврежденные веревкой руки и стряхивая с себя штукатурную пыль, упавшую на него после столь неудачной стрельбы в кабинете Карася, делал вид, что не обижается, Батыев с каждой секундой все более проникался справедливым гневом на этого идиота Карася, не говоря уже о КГБ в целом. Но с КГБ взятки гладки. Они всегда при исполнении. А вот с Карася мы спросим. Без снисхождения.

– Ты чего ему подсовываешь! Ты чего подсовываешь нашему дорогому инопланетному гостю! – воскликнул Батыев, отводя в сторону толстую руку Карася со стаканом воды.

– Она кипяченая, – только и мог сказать Карась.

– У тебя что, представительской нет? У тебя, хочешь сказать, в нижнем ящике стола нет бутылки коньяка «Двин»?

– «Двина» нет, – бормотал Карась, потому что наступил его последний час. – Есть «Мартель», на областной конференции давали.

– А ну!

Карась изогнулся и извлек из нижнего ящика стола бутылку французского коньяка большой выдержки и начал зубами скусывать пробку. Один из незнакомцев элегантным, привычным движением вынул бутылку изо рта у Карася, свинтил пробку, второй незнакомец поднес стакан, и тот тут же был наполнен коньяком.

Товарищ Батыев лично поднес стакан Удалову.

– Примите, – сказал он. – С дороги никогда не мешает.

– Ну что вы, – сказал Удалов. – Днем, в рабочее время…

Карась, которому никто ничего не объяснил, все еще держал Удалова за американско-китайского космического шпиона и полагал, что поведение товарища Батыева объясняется в первую очередь тем, что к врагам угодил какой-то наш космонавт и его нужно срочно выменять, пока не наговорил там лишнего. А может быть, думал он, произошло какое-нибудь потепление в международном климате и этого шпиона вовсе решено сделать общим международным героем. А вот мысли о том, что есть жизнь на других мирах, Сеня Карась не допускал, потому что не мог смириться с тем, что Земля круглая. Он про все знал, читал газеты и так далее, отмечал вместе со всем народом День космонавтики, но в душе считал Землю плоской, а остальное – требованиями текущей политики.

– Не отказывайтесь, – настаивал товарищ Батыев, поднося стакан к самым губам Удалова. За стеклами импортных очков его глаза сверкали строго, как на квартальном совещании по сельскому хозяйству.

– Только если за компанию, – сказал Удалов наконец. – Только если с вами.

Громкий вздох облегчения вырвался из груди Батыева. Пришелец не сердился!

Батыев сделал пальцами знак, и незнакомец тут же налил во второй стакан и ему.

Карась пытался из бутылки слить себе в третий стакан, но незнакомец ему не позволил. Он знал, кто тут прав, кто виноват.

– Закуску, – приказал Батыев.

Карась засуетился, позвонил Марии Пахомовне, и та принесла из холодильника на тарелочке чуть подсохшие бутерброды с семгой. Сделала она это моментально, потому что обрадовалась облегчению в судьбе Корнелия Ивановича, которого по необразованности хотели посчитать за американского шпиона. Когда она выдала тарелочку и вернулась к себе в приемную, то сказала Ксении, ожидавшей на кожаном диване:

– Сердце мне подсказывает, что все образуется. Твоего Сам из стакана поит.

– Лучше бы отпустил. Я сама ему поднесу дома, – сказала Ксения. – Где ты видела, чтобы главгор простого директора стройконторы из рук поил? Не кончится это добром.

Не могло быть более ошибочного мнения. Батыев выпил с Удаловым. От французского коньяка перехватило дух, и, прежде чем приняться за бутербродики, пришлось им похватать с минуту воздух ртами, как рыбам на суше. Но ничего, обошлось. Оба они были привычные.

Батыев искательно поднял взор к ополовиненной бутылке. Карась сказал: «С легким паром», дверь распахнулась от удара, так что все подскочили, а незнакомцы схватились за бедра – хотели достать табельное оружие, да не успели, и ворвалась на этот раз Ксения, которая поняла, что с переменой начальства есть надежда отспорить мужа.

– Снимай штаны! – закричала она, тяжело дыша, отчего ее полная упругая грудь бешено вздымалась. – Я покажу.

Батыев стоял, двигал ртом, но произнести ничего не смог. Удалов хотел было сказать, объяснить, но от принятого коньяка произошла временная местная анестезия языка. Карась зажмурился. Незнакомцы все еще рассуждали, стрелять или не стрелять, как Ксения завопила снова:

– Снимай штаны, говорят тебе!

Тут Батыев в полной тишине начал быстро рассупонивать ремень, не отрывая взгляда от грудей Ксении, а Удалов испугался, что он может, пользуясь служебным положением, соблазнить Ксюшу, и двинулся к нему, чтобы воспрепятствовать. Батыев отталкивал его локтем, повторяя почти беззвучно:

– Какая баба! Какая баба! Жанна д’Арк!

Штаны его упали на пол, обнаружив длинные серые трусы, а Удалов постарался подхватить их, только Ксения не потеряла присутствия духа. Она поглядела на мужские прелести Батыева и приказала ему:

– Одевайсь! Не про тебя спрос. Я хочу родинку у Удалова показать. Вспомнила я, на другой ягодице и поближе к серединке! Давай, Корнюша, покажи этому козлу свой зад.

Батыев стоял, придерживая едва державшиеся штаны, а Карась, который уже сообразил, что к чему, стал давиться от непочтительного смеха и объяснять, что Ксения – жена Корнелия Удалова из стройконторы и приняла космического путешественника за своего мужа, что и пытается доказать с помощью родинки, с которой произошел конфуз в присутствии товарища майора.

Ксюша тоже пришла в себя, смутилась, отвернулась от Батыева, и Корнелий, успокоив ее, как мог, вывел из кабинета. Ксения принюхивалась на ходу и уже подозревала мужа, что он придумал эту инсценировку, чтобы напиться с новыми приятелями. Но Корнелию удалось уговорить жену подождать немного в приемной у Марии Пахомовны.

Когда Удалов вернулся в кабинет, Батыев уже привел себя в порядок и, смущенно улыбаясь, протянул Удалову второй стакан коньяку. Карась стоял рядом и судорожно облизывался.

– Бабы у нас тут огонь! – сказал Батыев смущенно. – Опять конфуз с космонавтом – что же нам, русским людям, так не везет в межпланетном содружестве!

– Согласен, – сказал Удалов, принимая стакан.

– Давай за баб употребим, – предложил Батыев.

– Так она ничего, – сказал Удалов. – А сейчас за меня переживает. Можно понять. Сколько же прожили!

– Это бывает, – согласился Батыев. – Огонь баба!.. А ты женись на ней. Свадьбу сыграем. Как ее зовут, Семен?

– Ксения, – сказал Карась. – Ксения Удалова.

– Ну вот, женим тебя на Ксении. Найдешь свое человеческое счастье!

Батыев возмечтал, чтобы космический странник дал согласие. Это была бы инициатива, которую одобрит и Политбюро – такой шаг к межгалактической дружбе! А если устроить так, чтобы свадьбу сыграть у них…

– А меня к себе на свадьбу позовешь, – сказал Батыев. – Согласен?

Удалов согласился. Но сказал:

– Только вот перед соседями неудобно.

– С соседями поговорим.

– А сын?

– Сына я усыновлю, – сказал Батыев.

Больше у Корнелия аргументов не осталось, и они выпили по второму стакану.

Приятное тепло разлилось по утомленному происшествиями удаловскому телу. В голову ударило и принесло расслабление и добрую любовь не только лично к товарищу Батыеву, но и к другим, милым и отзывчивым людям.

– Ну и как там у вас? – спросил Батыев, усаживаясь напротив Удалова с бутербродиком в руке. – Большого прогресса достигли?

– Ничего, не жалуемся.

Удалов понимал, конечно, что его опять не за того принимают, но спорить не стал, не хотелось обижать хорошего товарища Батыева. За такой коньяк можно и душой покривить. А то еще снова привяжут.

– Долго к нам летели?

– Как вам сказать…

– Понимаю, понимаю… – Батыев окинул взглядом присутствующих в кабинете, но никто из них не изъявил желания уйти.

– Один добирались?

– Сюда-то?

– Сюда.

– Вот меня товарищи привезли. Товарищ Карась и еще один, его майором тут называли.

– Понятно. – В голосе Батыева звякнул металл. – С этими товарищами мы разберемся, поговорим, не беспокойтесь. От ошибок не гарантирована ни одна система. У нас ошибок меньше, чем в системе капиталистической эксплуатации, но, сами понимаете, люди есть люди… И хоть мы уже уничтожили социальные причины пьянства, хулиганства и проституции, отдельные случаи тем не менее имеют место под влиянием враждебной нам пропаганды.

– И проституция наблюдается? – удивился Удалов.

Об этом он раньше в родном городе не слыхал, ему не сообщали.

– Нет, – сказал товарищ Батыев. – Не в прямом смысле, а в больших городах и только в виде исключения.

– Ага, – сказал Удалов.

– А вы русским языком хорошо владеете, – сказал Батыев. – Почти без акцента. У себя на родине изучали?

– Дома, – согласился Удалов. «Интересно, – подумал он, – а какой у меня теперь акцент? Постараюсь следить за собой, чтобы не было никакого акцента».

– Этот гражданин, – Карась пытался вернуть себе расположение товарища Батыева, но не знал, как это сделать, – также хорошо владеет и английским языком. Мы с ним беседовали.

– Чего? – испугался Батыев.

Он понял, что, если эти сведения проникнут в западную прессу, там поднимется бешеная кампания, направленная на дискредитацию нашей страны. Наймиты пера тут же заявят, что инопланетный пришелец летел вовсе не к ним, а на Запад и его попросту захватили наши истребители-перехватчики и заманили в плен.

– Я точно говорю, – настаивал Карась, который хотел показать свою образованность. – А вы подтвердите: мы по-английски с вами говорили?

– Это он говорил, – сказал Удалов. – На каком языке он со мной говорил, не скажу, не уверен. Но все требовал, чтобы я ему какие-то сведения сообщил…

Карась заметно задрожал. Он понял, что сказал лишнее. Это поняли и незнакомцы, которые с обеих сторон сдвинулись и прижали его локти.

– Удалов! – взмолился Карась, забыв, кто перед ним сидит. – Скажи, что я по настоянию органов. Скажи, что я по разговорнику. Скажи им, что я никаких языков не знаю!

– Это точно, – сказал Удалов, который был добрым человеком и зла не помнил. – Он по наущению и по разговорнику.

Но было поздно. Незнакомцы быстро вывели Карася из его кабинета, а тот почти не сопротивлялся, только кричал по пути:

– Я же неграмотный! Я же алфавита не знаю!

По выходе Карася Батыев нагнулся поближе к Удалову и сказал тихо:

– Вы его не жалейте. Он заслужил. Интриган, знаете?

– Знаю, – сказал Удалов. Раньше бы не сказал, да еще Самому. Но сейчас был пьян и решил, что городу лучше будет без Карася, народ станет жить свободнее, зажиточнее, средние руководящие кадры получат больше личной инициативы. Уж очень этот Карась наглый взяточник и мздоимец. Все это он и сказал товарищу Батыеву. Батыев с готовностью поддержал соображения Удалова и даже изъявил удивление и почти восторг по поводу того, как в далеких звездных мирах осведомлены о жизни его родного города.

– Я надеюсь, вы нас не осудите, – продолжал Батыев. – Наши товарищи вынули из вашего корабля некоторые детали. Надеюсь, не самые жизненно важные, но вынули. Хотели поближе ознакомиться. Заблуждались. Я бы мог отмежеваться, но считаю своим долгом нести ответственность за все, что происходит во вверенной мне части нашей страны.

– Так я что вам скажу, – доверительно сообщил Удалов. – Если взяли, значит, надо на место положить. А то неудобно получится.

– А если осторожно положим, жаловаться не будете?

– А мне что? – сказал Удалов. – Мне это дело до лампочки.

По этому поводу Батыев обрадовался, а потом предложил еще принять, что и сделали с помощью двух незнакомцев, которые вернулись в кабинет и присутствовали, даже сказали им вслух: «За ваше здоровье».

После этого Удалов совсем полюбил товарища Батыева, а Батыев полюбил Удалова. Только Удалов любил с открытыми глазами. Он знал, что Батыев – это главгор, но хороший, душевный человек. То есть любил он не кого иного, как Батыева. А Батыев заблуждался. Если бы он поверил, что Удалов – это Удалов, то разлюбил бы. А пока они обнялись и спели популярные песни. Если Удалов где забывал слова, товарищ Батыев ему подсказывал и не удивлялся – инопланетный пришелец вправе не знать про Каховку и про тайгу, которая под крылом самолета, хотя, конечно, стыд и позор ему не знать песню, где действие происходит на пыльных тропинках далеких планет. Об этом он со всей прямотой сказал Удалову, и Удалов не обиделся, понял. Незнакомцы тоже пели, но вполголоса, чтобы не затенять руководящих товарищей. А за дверью, в приемной, грустила Ксения, различала высокий и веселый голос мужа, но не вмешивалась, а только повторяла: «Вот пусть он у меня попробует домой вернуться!»

По окончании песен обнялись и хотели было пойти в пляс, но в дверь заглянул милиционер Пилипенко и сказал, что там рвется какой-то из области. Его впустили, но оказалось, что это не настоящий из области, а просто какой-то профессор, специалист якобы по иноземным цивилизациям. Он в Удалове не признал пришельца, чем очень обидел и Батыева, и Корнелия, и они вместе с незнакомцами профессора из кабинета выгнали, чтобы не выдавал себя за кого ни попадя и не вводил в заблуждение.

– Ты только подумай, – сказал потом Батыев Удалову. – Он тебя за простого человека принял. Это же, можно сказать, оскорбление.

– А я не прост, – ответил Удалов. – Простых людей вообще не бывает.

Батыев обнялся с Удаловым и поцеловался с ним в губы троекратно. Потом они договорились звать друг друга на «ты».

Тут и приехали товарищи из области. Они были совсем трезвые и потому не сразу разобрались, кто пришелец, а кто свой. Им объяснили, а один из них сразу сказал:

– Это только доказывает, что во всей Вселенной действуют одни и те же законы.

– Наши законы, – сказал ему секретарь обкома Чингисов и тоже троекратно поцеловался с Удаловым.

– Поздравляем вас, товарищ, с благополучным прибытием! – крикнул он.

Обнимаясь с Удаловым, он уловил исходящий из его рта запах хорошего коньяка, и у него отлегло от сердца. Он ведь тоже всю дорогу беспокоился, доволен ли пришелец, хорошо ли ему.

– Я с ним принял бутылочку, – сказал ему Батыев, понизив голос. – Вы уж простите, я так не употребляю, только за компанию или по делу…

– Знаем, как ты не употребляешь, – сказал ему секретарь обкома. Но не сердито, а так, по-братски.

Батыев подумал, что, если все дальше гладко пойдет, открывается прямая дорога в область.

Секретарь обкома сделал знак рукой, и его секретари и незнакомцы, которые с ним приехали, внесли заготовленный на всякий случай сундук с припасами.

– Сейчас, – сказал Чингисов, – по случаю нашей встречи, а также, раз уж вы устали с дороги, устроим маленький закусон.

– Ну, гуляем! – сказал Удалов с некоторым ужасом.

Все обрадовались, забили в ладоши, а журналист, который уже снял удаловское объятие с Чингисовым, вытащил магнитофон и попросил:

– Ну, два слова, первые впечатления.

– Речь скажи, – поддержал журналиста секретарь. – Если надо, то мой референт Рабинович сейчас подготовит.

– Это правильно, – согласился Удалов, – пускай подготовит. Все-таки мероприятие.

Со стола сбросили телефон и чернильный прибор, постелили чистую скатерть, принесли из райкомовского буфета приборы и хлеб с маслом, а Удалов в это время немного вздремнул в кресле, надвинув на лоб каскетку. Все говорили шепотом, не беспокоили, а товарищи Батыев и Чингисов проверили все, что написал референт Рабинович, кое-что вычеркнули, кое-что добавили. Рабинович оправдывался.

– Я, – стенал он шепотом, – раньше не имел опыта написания выступлений для столь отличающихся от нас товарищей. Но показания товарища из местного горкома и общее впечатление убедили меня, что прилетевший к нам с отдаленных звезд товарищ проникнут нашим, прогрессивным образом мыслей. Я думаю, что нужно по возможности записать его речь, может, ее возьмут на московское телевидение, на первую программу.

А Удалову снился сон, связанный с его дальнейшим повышением. Во сне он уже подлетал к Москве, и самолет, несущий его на борту, медленно приземлялся в аэропорту Шереметьево. К самолету раскатали красную ковровую дорожку, а из здания, украшенного красными флагами, вышли руководители партии и правительства и солидно направились навстречу первому гостю из иной звездной системы, который прибыл сюда, чтобы поделиться знаниями, опытом строительства и вообще проявить дружбу и сотрудничество. И вот все встречающие отстали на один шаг от первого встречающего, и тот раскрыл объятия…

Тут Удалов очнулся и удивился. Как же это он во сне считал себя не советским человеком! Ему стало немного страшно и стыдно, но тут же он подумал, что, вернее всего, он уже не Удалов, а самый настоящий звездный пришелец. Ведь не зря же даже близкий человек, жена, не нашла приметной родинки. И поэтому, когда Чингисов протянул ему бумажку с речью для произнесения на торжественном обеде, Удалов блеснул глазками на накрытый стол и понял, что обязан отработать надвигающуюся выпивку и сказать приготовленные слова.

В кабинете уже стояла кинокамера, горел свет и суетились операторы. Незнакомая женщина в белом подошла к Удалову, причесала его немного и подмазала ему щеки розовой пудрой. Удалова провели за стол, и по обе стороны его встали Чингисов и Батыев.

Подняли первый тост за дружбу и процветание. Подняли второй тост за приезд. Потом Удалову подмигнули, и он развернул бумажку, написанную товарищем Рабиновичем, с помарками других товарищей.

– Дорогие товарищи! – прочел Удалов. – Дамы и господа!

Удалов окинул взглядом стол, но ни дам, ни господ не заметил. Потом сообразил, что передача будет рассчитана на весь мир и потому нужно мыслить широко. И он продолжил чтение, несколько задерживаясь на сложных словах и читая их по складам.

– Разрешите мне приветствовать вас на советской земле в канун большого праздника – завершения очередного пятилетнего плана…

За дверью послышались шум и суетня. Кто-то кого-то в дверь не пускал. Незнакомцы, удивленные и возмущенные попыткой вторжения, бросились к двери и, к сожалению, опрокинули кинокамеру.

– Эх, – вздохнул Рабинович, – придется вам всю речь снова читать.

– Вижу, – сказал Удалов.

Незнакомцы старались сдержать страшный натиск с той стороны, грудью держали дверь, но странная, неземная сила оттолкнула их, и вместе с сорвавшейся с петель дверью они были вброшены в кабинет.

«Да, – подумал Удалов снова, – есть еще враги нашей дружбы».

В дверном проеме обнаружились три странных существа совершенно фантастического вида, в одежде, которая прикрывала их почему-то только выше пояса, хотя ниже пояса у них ничего неприличного не было. Существа стояли на трех ногах каждый и махали множеством рук, чтобы навести порядок. Сначала их никто не хотел слушать и раздавались лишь отдельные крики: «Хулиганство!», но потом все трое так громко рявкнули на присутствующих, что пришлось их выслушать, потому что тот, кому не положено, так рявкать не будет.

– Это что же есть получается? – воскликнул один из трехногих монстров с явным неземным акцентом. – Не успеешь отвернуться, а тебя уже грабят? Мы есть будем жаловаться в ООН, да!

– Что такое? – спросил строго Чингисов у Батыева. – Здесь твое хозяйство, ты и разбирайся, что за претензии у товарищей.

– Да-да, – сказал Батыев. – Давайте выйдем, товарищи, поговорим, все выясним. А еще лучше заходите завтра ко мне часиков в одиннадцать на прием. Там все и провентилируем. А то, видите, у нас сейчас мероприятие по встрече с инопланетным гостем. – И Батыев указал на Удалова. Скандала он не хотел, неизвестно еще, что за стиляги и хиппи приперлись.

Трехногие взглянули на Удалова, и один из них закричал:

– Так вот кто спер мою любимую форменную фуражку!

А второй увидел, что на груди у Удалова все еще висит бинокль, и закричал:

– Ясно, кто есть похититель мой бинокль!

– Да не хотел я красть, – возразил Удалов. – Только примерил, тут меня и скрутили.

Удалов тут же снял с себя каскетку и протянул одному из трехногих. Снял с груди бинокль и протянул второму трехногому.

– Это еще ладно, – смягчился трехногий. – А куда стащили наши приборы? Что же получается за местность у вас? Такого мы еще не встречали ни на одной планете. Не успели войти в лес по случаю несварения желудка, как нас полностью обокрали, а потом еще в наш родной корабль пускать не хотели.

– Приборы? – спросил Удалов. – Приборы вон там, на тумбочке стоят, в ящике.

Трехногие подобрали и приборы. И притом качали головами, находя приборы в плачевном состоянии.

– Больше мы к вам ни ногой, – сказали трехногие хором. – Никогда. Через двадцать минут улетим на нашу родную альфу Центавра, только вы нас и видели, недостойные гуслярцы!

– А жаль, – сказал Удалов вслед настоящим иноземным пришельцам.

Пришельцы ушли, захватив ящик с деталями. Будто их и не было.

А в кабинете еще несколько секунд стояло подавленное молчание, до тех пор стояло, пока оставшиеся не поставили общими усилиями на место дверь.

Товарищ Чингисов перевел дух, словно долго бежал. Потом повернулся к Батыеву и спросил его:

– Что за психи к тебе в кабинет врываются? Как ты так всех распустил?

– Не мой кабинет, – ответил Батыев. – Карася кабинет. Это он всех распустил. Только мы его сегодня уже лишили народного доверия, сняли, будет библиотекой заведовать.

– Вот это правильно. Ты потом проверь, что за люди, зачем шумели.

– Обязательно, – сказал Батыев. – Вот завтра придут они ко мне на прием к одиннадцати, там я с ними серьезно поговорю. Они у меня разучатся без вызова в кабинет заходить.

А раз все уладилось, то товарищ Чингисов обернулся к Удалову, который собирался, пока они заняты, вырваться из кабинета, соединиться с женой и пойти потихоньку домой.

– Вы куда, товарищ пришелец? – спросил Чингисов строго.

– Домой, – сказал Корнелий Иванович. – Какой я пришелец? Вот они, настоящие, уже улетели.

– Давайте, товарищ, без штучек, – обиделся Чингисов. – У нас пока другого пришельца нет, а мы уже в Москву рапортовали. Эй, операторы-моператоры, как вас там, включайте машину, будем приветственную речь продолжать.

Загудела камера. Удалов вернулся на место, развернул бумагу и начал читать с самого начала.

Занавес

1

Вы американец?

(обратно)

2

Какое у вас задание? Вы шпион?

(обратно)

3

Вам нравится наша страна?

(обратно)

Оглавление

Пролог

Действие . . .