Геннадий Прашкевич Итака – закрытый город
Часть первая Восемь процентов
1
– У тебя, парень, такая морда, что можно подумать, ты был не в тюрьме, а в роскошном пансионате, – сказал секретарь бюро по найму рабочей силы, небрежно просмотрев мои документы. – К нам всякие приходят, только мы не всяких берем. До решетки где работал?
– Там написано.
– Мало ли что написано. Я встречал людей, у которых бумаги были чище, чем у президента. Кроме того, у нас принято отвечать на вопросы.
– Водил тяжелые грузовики.
– Неприятности заработал на шоссе?
– Нет. В баре.
– Это меняет дело… Наша фирма, – он кивнул в сторону крупно прорисованных на стене букв «СГ», – не любит непрофессионалов. Ты ведь не станешь утверждать, что это неправильно?.. Сядь вон туда. Тебя вызовут.
Я послушно отошел от стойки. Брошенные на ленивую ленту рабочего транспортера мои бумаги уплыли в узкую щель в стене, занавешенную для порядка чем-то вроде фольги.
Проверка? Черт с ней! Консультация выправила мне чистые документы.
Нельзя сказать, чтобы приемная ломилась от желающих отправиться на заработки в Итаку. Кроме меня, у стойки побывал всего один человек – невысокий, плотный, с туго выпирающим из-под ремня животом. Все в нем было добродушно-насмешливым, все в меру, даже живот, и все же что-то мешало воспринимать его цельным сразу. Что?.. Ах, да! Лысина. Этот человек был абсолютно лыс, будто таким и родился. Щеточка прокуренных усов только подчеркивала простирающуюся на его голове пустыню. Впрочем, это ничуть не сказывалось на его настроении. Негромко, но уверенно он басил:
– «СГ»… Давние связи… Не в первый раз…
– А рекомендации? – спросил секретарь.
– Их заменят мои работы. Там приложен список.
– Простите, не обратил внимания.
– Непрофессионально… – подмигнув мне, мягко укорил лысый.
– Это легко поправить, – выкрутился секретарь. – Пройдите в ту дверь. Вас встретит санитарный инспектор Сейдж.
– Джейк? Старина Джейк? – удивился обладатель списка неизвестных мне работ и ткнул пальцем куда-то в свои бумаги: – Видите это название? «Спектры сырцов»? Да, да, именно это. Д.С.П.Сейдж – мой соавтор. Правда, я считал, что он отошел от дел.
– Пройдите в ту дверь, – отчаялся секретарь и сердито глянул на меня, невольного свидетеля их разговора.
Лысый толстяк загадочно подмигнул мне и, поправив обеими руками галстук, шагнул в раскрытую секретарем дверь.
– Не каждому даются такие разговоры. Я бы так не смог, – решил я подольститься к секретарю, но он не ответил, уткнувшись в бумаги. Не в мои. Мои лежали по ту сторону стены, может, как раз перед пресловутым санитарным инспектором Д.С.П.Сейджем. Бумаги человека, только что покинувшего тюрьму.
Встав, я, как и мой предшественник, навалился грудью на стойку:
– Мне долго ждать?
– Торопишься? – нехорошо удивился секретарь. – У тебя болен друг? Тебя ждет семья?
– Никого у меня нет. Но «СГ» не единственная фирма в стране, а я неплохой водитель.
– Чего же ты? – отрезал секретарь. – Обратись в бюро Прайда. Или к Дайверам. Или просто на биржу труда. Подходит?
– Ладно, я подожду, – смирился я. – Похоже, моя судьба – быть в Итаке.
– Бывал там?
– Никогда. Люблю большие города.
– Легче затеряться?
– И это верно, – ухмыльнулся я. – Но дыры, подобные Итаке, тоже бывают надежными.
– Не чувствую уважения и доверия… – начал секретарь, но я его оборвал:
– Не надо об этом. Если доверять, то только себе. Никому больше.
– И ты прав, – неожиданно согласился секретарь.
Встав, он сдвинул в сторону мягко зашелестевшую фольгу:
– Джейк!
В темной щели над лентой транспортера показались большие бесцветные глаза и не без любопытства уставились на меня. Потом тяжелые веки дрогнули, опустились, и их обладатель хрипло выдавил:
– Зайди.
С молчаливого согласия секретаря я обогнул стойку и прошел в приоткрывшуюся дверь. В достаточно просторном кабинете всего было по два: два стола, два кресла, два демонстрационных щита, два сейфа, но человек был один. Того, лысого, не было. Ушел. А тощий длинный мужчина, неестественно прямо возвышающийся над столом, и был, наверное, Д.С.П.Сейдж – санитарный инспектор. С неподдельным интересом он спросил:
– Как тебе удалось побить сразу трех полицейских?
– Случайно, шеф, – ответил я виновато. – Обычно я смирный.
– Верю. Тебе часто приходилось работать кулаками?
– Когда как… – Я не понимал, что у него на уме. – В пределах нормы.
– Верю. А каковы они у тебя, эти пределы?
Я пожал плечами.
– Я к тому веду, – заметил Сейдж, – что мне нужен крепкий и уверенный парень. Чтобы он умел следить за механикой, всегда был на месте, умел постоять за хозяина и, само собой, не совал нос, куда ему не положено.
– Но ведь за доплату?
– Правильно, – без тени усмешки ответил Сейдж. – Но вычеты у нас тоже строгие. Любой каприз влетает в копейку. Покажи руки!
Я показал.
Сейдж хмыкнул и, как ни в чем не бывало, закурил. Но я его понял. На его месте я тоже не преминул бы взглянуть на руки человека, выдающего себя за профессионального водителя. Одного он, конечно, не знал: в Консультации сидят вовсе не дураки. Доктор Хэссоп за неделю так отработал мои ладони, что я мог не бояться осмотров. Тугая, грубая кожа, хоть на барабан пускай, и мозоли самые настоящие. Соответственно и ногти, хотя в меру – ведь по документам я почти год не садился за руль автомашины.
Быстрым движением Сейдж протянул рукой шнур портьеры, и она отъехала в сторону, приоткрыв стену, отделяющую нас от приемной. Стена оказалась прозрачной. Сквозь дымчатое стекло я увидел секретаря и нескольких парней, ломающих перед ним шляпы.
– Знаешь кого-нибудь?
Я покачал головой.
– А-а-а… – догадавшись, протянул Сейдж, – тебя смущает стекло. Не волнуйся, оно прозрачно лишь в одну сторону. Нас никто не видит.
– Разве такое бывает?
– А ты из приемной видел меня или эту портьеру?
– Нет, – согласился я. – Но я, на самом Деле, не знаю никого из этих людей.
– Верю. В медицине что-нибудь смыслишь?
– Могу перевязать рану.
– Рану? – прицепился он, чрезвычайно оживившись. – Ты служил в армии? Почему это не отмечено в твоих бумагах?
– Я не служил в армии. Для меня любой порез – рана.
Моя логика его удивила:
– А если перелом? Внутренний перелом, скажем.
– Не сталкивался, – признался я.
– Ладно, – кивнул Сейдж. – Забираю твои бумаги. Завтра утром явишься в аэропорт, пройдешь в нижний бар в северном секторе, там и будешь ждать. Через транслятор объявят имена тех, что летят в Итаку. Если твое имя не назовут, вернешься сюда за бумагами. И помни! – неожиданно резко закончил он. – Из Итаки ты уедешь только через тринадцать месяцев, ни о каких других сроках речи не может быть. А вот продлить контракт, если ты нас устроишь – это можно.
2
Какое-то время я убил на покупку мелочей – зубные щетки, белье, зубочистки. Я не хотел рисковать, меня не устраивали итакские мелочи, мало ли что захочет подсунуть мне тот же Сейдж в тюбике зубной пасты! К тому же я знал, что за мной будут следить, ведь я летел в Итаку – закрытый город и знал, что это не пустой звук.
– Герб, – сказал я сам себе вслух, выруливая на стоянку отеля «Даннинг», – работа началась, будь внимателен.
Не торопясь, я вошел в холл, обменялся с портье двумя-тремя репликами (где интересней: в верхнем или в нижнем ресторане?), набрал несуществующий телефонный номер («Привет, крошка, я уезжаю, не поминай лихом, вернусь, встретимся!»), выкурил сигарету, не спуская подчеркнуто жадного взгляда с долговязой девицы, делавшей вид, что она увлечена каким-то рекламным проспектом, потом, наконец, поднялся на второй этаж.
Коридор пуст, мягкий ковер заглушает шаги.
Не доходя двух шагов до снятого мною номера, я скользнул на лестницу черного хода.
Машина стояла на месте. Джек Берримен, даже не глянув на меня, дал газ, мы вылетели на ярко освещенную улицу. Шторки на стеклах Джек опустил, ему явно нравилась таинственность происходящего. И только здесь, на шоссе, ведущем за город, убедившись, что за нами никто не следует, он хохотнул:
– Ты опоздал на две минуты.
– Фиксировал присутствие.
Джек ухмыльнулся:
– Передержка. Ты мог встретить своего двойника. Впрочем, все обошлось. Сейчас ты бросил покупки на стол, вышел из отеля, сел в свою потрепанную «дакоту» и отправился в ближайший бар – он дешевле. Там ты будешь пить часов до двенадцати, потом ты снимешь девчонку и, конечно, поволочешь в свой номер. Как, а? – он ткнул меня локтем в бок. – Считай, что это ты получишь удовольствие. Ну а к утру, несколько помятый, но в настроении, отправишься в аэропорт. Ясно?
Я кивнул.
– Этот ты – таскающийся со шлюхами по барам гуляка – не кто иной, как наш агент Шмидт. Он похож на тебя, у него даже голос похож на твой. Если бы ты увидел его в ресторане, ты задумался бы над своей судьбой, – Джек довольно расхохотался. – Что же касается документов, за них можешь быть совершенно спокоен. Они настоящие, мы купили их у одного парня, решившего срочно улететь на Аляску под другим именем. Надеюсь, ему повезет. И тебе тоже.
– А если он опомнится и попробует разыскать тебя – или шефа?
– Исключено.
Он хохотнул:
– Подвыпив, можешь смело кричать: «Я – Гаррис! Я – Герб Гаррис! Я знаком даже с санитарным инспектором Сейджем! Я водитель санитарного инспектора!»
– Ну-ну, – хмыкнул я.
Джек снова ткнул меня локтем в бок.
3
Шеф ожидал нас в разборном кабинете, предназначенном для самых важных бесед. История с экспертом научила нас многому, поэтому Джек тут же прошелся щупом по самым подозрительным точкам. Электроника молчала.
– Мне уйти?
– Останься, – разрешил Джеку шеф.
Коротко изложив историю с наймом, я получил из рук шефа тонкую папку. Под ее коричневой обложкой лежали служебные записки, посвященные деловой карьере Д.С.П.Сейджа, и его фотографии разных лет. Ни одной женщины! – это меня поразило. Если верить запискам, санитарный инспектор Д.С.П.Сейдж все свое время и все свои силы отдавал комбинату «СГ», с которым был связан многие годы. Семьи он не имел, приятельниц тоже, друзей у него никогда не было. Сдержанный, не болтливый, он высоко котировался на службе.
– Не густо, – я, правда, был разочарован.
Шеф усмехнулся:
– Тебе хватит. Враги есть у каждого человека, попробуй найти его врагов, они расскажут больше. Пока же удовлетворись увиденным. Мы не перегружаем тебя аппаратурой. Камеры вшиты в твою одежду, их мощности хватит и для ночных съемок. Снимай все – драки, демонстрации, грязь, аварии, частные кварталы, рабочие цеха, сцены в столовых. Снимай всех – курьеров, боссов, полицейских техников, стариков, алкоголиков, героев. Любая информация, могущая вызвать протест общественности, вот что нам более всего нужно. Так ведь, Джек?
Джек Берримен коротко хохотнул, это у него здорово получалось. Впрочем, я предпочел бы услышать его сестру, на что, разумеется, не мог и надеяться. Не мог даже позвонить ей – я в командировке, исчез. Когда появлюсь, она узнает. Одна мысль об этом вызывала раздражение: Джой не из тех, кто выкладывает всю свою жизнь приятелю.
Ладно…
– Ты хорошо помнишь Итаку? – отсмеявшись, спросил Джек.
– Мне было десять лет, когда отец покинул ее, но я помню город. Еще лучше я помню берег, море…
– Небось, рыбу? На ней вы росли, наверное?
– Это точно. Уж рыбный ужин я повторю!
– Не советую. Счастливое детство кончилось. Крабы, устрицы, рыба – забудь об этом на все время пребывания в Итаке. Снимай море, берега, рощи, рыбаков, если они там еще есть, но о рыбе забудь, к рыбе не притрагивайся.
Он не стал объяснять почему, но я Джеку верил. К тому же шеф кивком подтвердил его слова.
Потом шеф сказал:
– Послушай пару записей, Эл. Неважно, где и кем они сделаны, об этом можешь не спрашивать, но в содержание вдумайся.
Он включил магнитофон.
«Говорите все, Сейдж, – неизвестный голос был ровным, уверенным. – Говорите все, что вас беспокоит. Нашу беседу подслушать невозможно».
«Я знаю, – ответил голос Д.С.П.Сейджа. – К сожалению, ничем не могу вас обрадовать. Ничем. Мы постоянно теряем рабочих».
«А новый набор»?
«Я вынужден ограничивать новые наборы. Я стараюсь брать одиноких людей, но информация все равно утекает. Каждый новый человек – несомненная потенциальная опасность для нашей фирмы».
«А что говорит доктор Фул?»
«Ничего утешительного. Он сомневается. Он много пьет. Его состояние тревожит санитарную инспекцию. Через руки Фула проходят все анализы, даже те, что, заставили нас выставить дополнительные посты. Похоже, круг замыкается, и я еще не решил, где его надо рвать».
«Вы сказали рвать, Сейдж?»
«Да, именно. И как молено скорее. Когда слухи о моргачах перестанут быть слухами, а рано или поздно это случится, разразится грандиозный скандал. Кто, как не я, санитарный инспектор Сейдж, сядет на скамью подсудимых? Кто, как не я, будет отвечать за случившееся в Итаке?»
«Ну, Сейдж, не надо отчаиваться. Все в Руке Божьей. Вы же знаете: этот новый заказ даст нам такие проценты, что мы сможем заткнуть глотку даже самим моргачам. Продолжайте следить за происходящим, контролируйте их местонахождение, пугайте тех, кто этого заслуживает, подкармливайте тех, кто может быть вам полезен, и все образуется».
«Если бы так. Мне приходится следить буквально за каждым. Что думает мой секретарь? Куда вечерами таскается мой водитель? Зачем понадобился новый магнитофон любовнице главного химика? Отчего это служащие мехмастерских стали много пить? И почему они, всегда напиваются в баре „Креветка“, причем молча? У меня столько ушей и глаз, что я начинаю испытывать апатию. Я не справляюсь с информацией. Похоже, одной моей головы для этого дела уже мало, но не заводить же „СГ“ еще одну такую голову?»
«Мы ценим вашу голову, Сейдж. Мы даем вам чрезвычайные полномочия».
«Ну да, это позволит вам крепче держать меня за глотку».
«Как же иначе, Сейдж.?»
Шеф выключил магнитофон.
– Это люди из Итаки, Эл, – пояснил он. – Как ты мог понять, они встревожены, но настроены решительно. А вот сейчас ты услышишь наших друзей, людей из дружественно расположенных к нам фирм.
Кассеты завертелись.
«Теперь, когда военный заказ передан комбинату „СГ“, мы на мели. Это очень опасное положение».
«Разве заказ уже утвержден?»
«Пока нет, но контрольный срок истекает через семнадцать суток. Консультация – наш последний шанс».
«Диверсия?»
«Ни в коем случае! Этим мы, конечно, помешаем „СГ“, но помешаем ненадолго. К тому же, любая агрессивная акция моментально обратит внимание промышленной контрразведки на конкурентов „СГ“…»
«Что же делать?»
«Вы сами упомянули о Консультации…»
«Не льстите. Это была наша общая мысль».
«Так попробуем развить ее».
«Дискредитация „СГ“?..»
«Конечно… Эти странные слухи о моргачах… За ними стоит что-то реальное?..»
«Конечно. Но нелегко выйти на них напрямую. Итака, как вы знаете, закрытый город».
«Неужели и в Консультации думают так же?»
«Нет. Но они там, в Консультации, хотят восемь процентов от возможных прибылей, от тех прибылей, что мы получим, отняв заказ у „СГ“.
«Восемь процентов? Колоссальная сумма!.. Но они получат ее, если вернут заказ нашей компании».
Шеф щелкнул выключателем и поднял на меня тяжелые выцветшие глаза.
– Моргачи? – спросил я. – О чем, собственно, идет речь? Почему администрация «СГ» боится скандала, связанного с моргачами?
– В самую точку, – удовлетворенно заметил шеф. – Ты умеешь ставить вопросы. В запасе у нас шестнадцать дней, у тебя, Эл, только десять. На одиннадцатый ты должен сидеть вот здесь и рассказывать нам о том, что вызывает вопросы сегодня. Твое дело – попасть в Итаку и снять на пленку все, что сможешь. Хотелось бы увидеть и то, что снять невозможно. Нас интересует все – неприглядные истории, сомнительные действия, несчастные случаи… Не отвергай ничего. Чем страшней и трагичнее будет выглядеть Итака, главное гнездо «СГ», тем лучше. Нам хотелось бы, чтобы ты обнаружил в Итаке ад. Нам необходима информация, от которой «СГ» вывернуло бы наизнанку. И помни, Эл, у тебя всего десять дней. Ты не имеешь права заболеть, попасть под пулю, не вернуться вовремя или вернуться без материалов. Восемь процентов, Эл! Разве такое не вдохновляет?
– В чем заключаются функции санитарной инспекции?
– Итака – закрытый город. Целиком, со всеми потрохами, он принадлежит комбинату «СГ». Там нет полиции, есть полиция «СГ», в Итаке вообще нет ничего, что не принадлежало бы «СГ». А санитарная инспекция… Считай, что это нечто вроде тайной армии. И помни, они умеют делать свое дело, умеют стрелять, идти по следу, вести энергичный допрос, то, что немцы называют коротко – «шарффернемунг»…» Ты понял меня?
Я кивнул. Я любовался шефом.
Чисто выбритые щеки круглились, их покрывал нежный румянец, мутноватые глаза помаргивали за стеклами очков – шеф был уверен в достаточности предоставленной мне информации. И я знал, чего он ждет от меня.
Я еще раз кивнул:
– Десяти дней мне хватит.
В аэропорт я прибыл на полчаса раньше, чем было нужно. Уверенно прошел в свой сектор, разыскал бар и наделено в нем устроился. Пока бармен готовил коктейль, дивясь указанным мною ингредиентам, я лениво листал брошюру, рекламирующую стиральный порошок «Ата».
– Дают порошку якобы французское название и рекламируют с помощью таких же француженок, как мы с вами, – прогудел у меня за плечом басовитый и благодушный голос. – И все это для того, что покупатель чувствовал себя человеком, якобы имеющим свободу выбора!.. Вы не против моего соседства?
– Ничуть, – хмыкнул я, узнавая лысого химика, соавтором которого в свое время был сам Д.С.П.Сейдж.
– Зови меня – Брэд, – заявил он. – Вообще-то я Брэд Ф.К.Хоукс, именно так я подписываю свои работы. Но ты зови меня просто Брэд, мне это нравится. Ведь мы летим в распроклятое место…
– Эл, – подсказал я.
– Мы летим с тобой с распроклятое место, Эл, – похоже, Брэд Хоукс терпеть не мог никакой официальности. – Такое распроклятое, что ему радуешься, только покидая его.
– Еще не поздно отказаться от поездки, – заметил я, разглядывая помятую физиономию Брэда Ф.К.Хоукса. Он изрядно погулял этой ночью: глаза отекли, лысина побагровела, левая щека казалась странно синеватой. Возможно, его били, но утверждать этого я не мог.
– Эл, я видел тебя ночью, – Брэд Хоукс раскатисто расхохотался. – Я видел тебя в ресторане Пайгроуза. Ты был обвешан шлюхами и до такой степени пьян, что не узнал меня. Куда ты дел эту рыжую красавицу, которая пыталась валять тебя прямо там, в ресторане? Не помнишь?
– Черт их всех знает.
– И верно! – Брэд Хоукс одобрительно засмеялся. – Чем быстрее их всех забываешь, тем лучше. Как пейзаж за окном поезда – никакой пользы. – Он осторожно провел ладонью по своей синюшной щеке. – Что тебя гонит в эту чертову дыру? Я имею в виду Итаку.
Его вполне могли подсадить, но на подсадного он походил меньше всего. Багровая перекошенная физиономия, вечный пьяница, гедонист… Впрочем, разве я в его глазах выглядел не таким же? Ведь он видел меня беснующимся в ресторане Пайгроуза…
Меня… Я усмехнулся. Он видел нашего агента Шмидта, я в это время, отсыпаясь, набирался сил, а хлебнул я уже под утро… В общем, Хоукс мне даже нравился. Что-то в нем беспрестанно волновалось, постоянно было в движении. Почти одновременно он вспоминал, хвастался, удивлялся и предупреждал. Не меньше, чем чему-то другому, он дивился моему желанию лететь в Итаку.
– Что тебя все же гонит?
– Деньги, – ответил я коротко. – Еще точнее, их отсутствие.
– Ну да, – хохотнул он. – Конечно, деньги. Глядя на тебя, не скажешь, что тебе сильно хочется влиться в производственную семью. Слышал такое? Все мы – члены единой производственной семьи, ну а это самое производство, естественно, наш дом!.. – Он благодушно, но не без издевательской нотки, хохотнул: – Наш дом!.. В Итаке тоже так говорят. Там всякое говорят. Можно услышать и такое: мы – братья! А? Как тебе? Мы – братья! Ты еще сам это услышишь, держу пари. Только не забывай, братья старшие и младшие. Далее там, где я работал, а это, Эл, было не худшим и вовсе не антидемократическим предприятием, на стене столовой красовался щит: «Здесь отпускают обеды только инженерам и химикам!»
– С точки зрения инженера и химика это не так уж и плохо.
Хоукс пьяно и изумленно воззрился на меня:
– А как же коллективизм, парень?
– Не знаю, – ответил я. Все же напористость его мне не нравилась.
– Чем займешься в Итаке?
– Это мне подскажет санитарный инспектор Сейдж.
– А, Джейк!.. Конечно… Он распорядится… У него есть веселые места… Есть цеха, где ладони белеют от кислот, а легкие меняют цвет, как лакмусовая бумажка… Постарайся не попасть в такой цех, ты ведь водитель?
Я не успел ответить.
К нашему столику неслышно подошел бармен.
– Простите. Вы Брэд Хоукс и Герб Гаррис, следующие в Итаку?
Я кивнул.
– Вас просят на посадку.
– Идем, идем, – хохотнул Брэд. – Теперь ты постоянно будешь чувствовать внимание. В любом случае, Эл, дай мне знать, если Сейдж решит заткнуть тебя в один из химических цехов. Уж я – то знаю, в каком из них штаны будут разваливаться прямо на тебе, а в каком тебе можно будет сэкономить на цирюльнике…
4
Если Хоукс и шпионил за мной, я его не опасался. Он слишком много говорил. Он не давал мне и рта раскрыть – так шпионы не поступают. Только в самолете – на взлете, он внезапно зевнул и впал в столь же внезапное и недолгое забытье. Но стоило самолету войти в облака, он тут же очнулся.
– Еще не океан? – спросил он, протирая глаза.
– Не видно.
– Каждый, кто летит в Итаку, – не отставал он, – первым делом восхищается океаном. Слушай, неужели это правда, что вид этой гигантской лужи улучшает пищеварение?
– Возможно.
Брэд Хоукс снова впал в полузабытье.
Смутные воспоминания всплывали в моей встревоженной памяти. Они наплывали друг на друга, смазывались, исчезали, но тут же возникали вновь. Я видел плоский, будто выровненный мастерком, океан, видел выбегающий на белые пески накат, тенистые рощи, в которых прятались белые коттеджи, шхуну старого Флая, которую он назвал «Мария», видел старую площадь, над которой вонзался в небо железный крест костела. Зеленой, теплой, туманной и солнечной вспоминалась мне Итака. Рай детства – можно было назвать и так.
На летном поле, пустынном и голом, нас встретил санитарный инспектор Д.С.П.Сейдж. По одному ему понятным соображениям он разделил прибывших на несколько групп. Меня он оставил при себе, а Хоукс попал в одну из самых маленьких. Забираясь в автобус, он подмигнул мне:
– Найдешь меня в «Креветке», Герб.
– Подружились? – вкрадчиво спросил Сейдж, проводив взглядом своего бывшего соавтора.
Я промолчал.
– Коммуникабельность не худшая черта, – ответил Сейдж: не без тайного удовлетворения.
Я пожал плечами:
– Мне тоже в автобус?
– Нет, мой мальчик, ты будешь теперь при мне и будешь работать на санитарную инспекцию. Видишь машину с двумя антеннами? Беги прямо к ней. Там за рулем человек вот с такими волосами, – он провел рукой по затылку, – сменишь его. Хочу взглянуть, что ты умеешь.
Я кивнул и направился к машине.
Человек за рулем действительно был длинноволос. Крупные локоны обрамляли его худое лицо и падали на плечи, широкие и сильные. А глаза его мне не понравились – выпуклые, злые. Он сразу спросил:
– Сейдж: послал?
– Да.
– Давно водишь машину?
– С детства.
– Не хами, – предупредил он. – В твоем детстве не было таких машин.
– Это точно. Те машины не были напичканы таким количеством приборов, но я справлюсь и с этой.
– А для чего эти приборы? – вкрадчиво спросил длинноволосый, обводя широкий щиток, забитый указателями, и еще два таких же, установленных внизу, между сиденьями. – Ты знаешь?
– Нет. Но надеюсь, мне скажут.
– В свое время, – хмыкнул он. – Но оно еще не пришло. – И сухо сказал: – Мое имя – Габер. Включайся.
– Мы не будем ждать инспектора?
– Обойдется без нас… Дави!
Я выжал сцепление.
– Дуй по шоссе и не позволяй, чтобы нас обгоняли.
Машина была легка на ходу, надежна в управлении. Такую нелегко обогнать, да и обгонять нас было некому. Туман бледными струйками несло через пустую дорогу, пролегавшую по таким же пустым, страшно изрытым оврагами полям.
– Здесь везде так?
– Не узнаешь? – настороженно спросил Габер и тряхнул своими локонами. – Давно не бывал в Итаке?
– Я вообще не бывал в Итаке. Но ведь тут рядом океан. Почему так голо?
– Это не тропики, – неубедительно ответил Габер.
Итаку я действительно не узнавал.
Двухэтажные коттеджи кое-где еще сохранились, но они давно потеряли свой белый цвет, выглядели постаревшими, униженными, а главное – исчезли все рощи. Пейзаж теперь определялся не рощами, а серыми пирамидами заводских цехов, тянущихся на протяжении почти всех пятнадцати миль, что отделяли центр Итаки от аэропорта. Правда, сохранилась высокая арка, построенная из китовых ребер. Над нею сияла хитроумно сплетенная из неоновых трубок надпись: «Ты вернулся в Итаку!»
Шлагбаум под аркой был опущен. Дежурный в желтой униформе с эмблемой «СГ» на рукаве и с пистолетом за поясом (кобуры на нем я не увидел) кивнул Габеру:
– Кто с вами?
– Новый водитель Сейджа. – Хмыкнул тот. – За нами следует кортеж. Будьте внимательны.
В городе я сбавил скорость. Деловой квартал мне не нравился всегда – узкая улица, зажатая каменными многоэтажками. Раньше здесь было чуть просторнее, но мне и раньше не нравилось это место.
– Бывает тут солнце? – спросил я.
Габер усмехнулся:
– Ты приехал не на курорт.
И коротко приказал:
– Тормозни!
Его тяжелая рука опустилась мне на плечо, но я и сам успел среагировать.
Нелепо пританцовывая, странно тряся маленькой седой головой, часто и недоуменно моргая выкаченными, как у глубоководной рыбы, глазами, чуть ли не под машину двигалась, ни на что не обращая внимания, тощая оборванная старуха. Впрочем, старуха ли? Как определить ее возраст? Тем более, что за ее горбатой спиной, прямо в грязном мешке с вырезанными в нем отверстиями для рук и ног, находился уродливый большеголовый младенец.
Он был отвратителен. Этот младенец поражал воображение. Не должно быть у младенца такой большой головы, таких странных, низко расположенных ушей, крошечных, утонувших в темных подпухших глазницах бессмысленных, пустых глаз…
Я не успел раскрыть рта, а Габер уже снимал трубку радиотелефона. Впрочем, его вызов не понадобился: из-за поворота с воем вылетел желтый, крытый брезентом, грузовик. Два здоровенных санитара все в той же желтой униформе с эмблемой «СГ» на рукавах ухватили старуху и сунули ее под брезент вместе с младенцем.
– Что это за чучело? – оторопев, спросил я.
– Моргачка, – с отвращением сплюнул Габер.
– Моргачка?
– Ну да, – все с тем же отвращением повторил он. – Моргачка. Только не болтай о моргачах в людном месте, в Итаке этого не любят. Моргачи – первые разносчики любой заразы, заруби это на своем носу, парень. Прямой долг любого служащего «СГ» – следить за этими уродами. Им предоставлен не худший кусок Итаки, незачем бродить по городу. – Он вытащил пачку сигарет и одну из них сунул мне в губы: – Пойдешь сейчас в отель «Морское казино». Это совсем рядом, направо через квартал. Там на тебя снят номер. Утром явишься в офис, это сразу за «Кареттой», тебе подскажут. Получишь свою машину и инструкции. Все. Выкатывайся!
Я с удовольствием выкатился, Габер исчез.
Я остался один на невеселой пустынной улице. Раньше таких улиц в Итаке не было. И я мог поклясться на Библии, что раньше никто не знал и такого слова, как моргач.
5
Машина, которую я получил утром, поразила меня. Мощный джип, буквально напичканный электроникой и приборами. Я увидел даже барометр. Видимо, санитарная инспекция «СГ» имела какое-то отношение и к погоде. Здесь же, прямо под правой рукой, располагались трубки двух радиотелефонов.
– Ты входишь в систему санитарных патрулей, – объяснил мне довольно угрюмый тип – стерший механик. – Отзываться будешь на «тройку». Это твой номер.
Весь день под руководством все того же механика я изучал машину и вполне бы мог продолжить это дело и вечером, но этот угрюмый тип прогнал меня:
– Твое время кончилось. Ты должен вовремя отдыхать, – это в наших интересах. Санитарным патрулям нужны здоровые парни.
– А могу я воспользоваться машиной?
– Так все делают, – хмыкнул механик. – А парковать за чей счет?
– Разумеется, за мой.
Он удивленно поднял глаза:
– Ты откуда?
Я назвал южный городок, фигурировавший в моих документах.
– Там все такие?
Но взять машину механик мне разрешил.
Вернувшись в отель, я умылся и заказал обед. Его доставили быстро. Тележку толкал хмурый парнишка с узкими, косящими в разные стороны глазами.
Я спросил:
– Ты умеешь смеяться?
Он ответил:
– Зачем?
Я пожал плечами:
– Ну хотя бы из приличия. Улыбку-то ты можешь изобразить?
Он ответил:
– Зачем?
Я опять пожал плечами:
– Ты серьезный парень. Можешь не улыбаться, но скажи мне: как тут с белыми передничками и вообще… – я задумчиво покрутил над головой пальцами.
– Долго вам придется искать.
– Почему? Не утопили же вы девочек в океане?
– Кто мог, тот сам смылся за океан, – глядя мимо меня, загадочно ответил парнишка.
– А почему ты не смылся?
– Я не боюсь пьяной рыбы.
– А что это?
Парнишка спохватился. По бледным щекам расползся нездоровый румянец, глаза разъехались еще шире:
– Сами узнаете.
– Ладно, иди. За тележкой придешь попозже. Бар «Креветка», это далеко от отеля?
– Совсем нет.
– Веселое место?
– Кому как, – мальчишка оказался неисправимым. – Главное, смеяться вовремя.
Когда-то бар «Креветка» принадлежал старому Флаю. Сюда приходили выпить, пошуметь, попробовать хорошую морскую рыбу, поиграть на бильярде. Мальчишкой мне случалось заглядывать в «Креветку», хотя старый Флай мальчишек недолюбливал. Но меня посылал отец, я не мог отказаться от похода в опасный бар, и это всегда было как самое настоящее, сулившее неизвестно что путешествие. Ведь, отпуская устриц, старый Флай мог крепко держать тебя за ухо.
Жив ли Флай?
Я не боялся, что он меня опознает – слишком много лет прошло с тех пор, – но ведь могли сохраниться гонявшие со мной по пляжу мяч мои ровесники и ровесницы, с которыми я отплясывал в летнем дансинге рядом с китовой аркой.
Я усмехнулся. Не думаю, что меня можно было узнать, тем не менее, я волновался.
6
«Креветку» я разыскал сразу, хотя все старые постройки рядом с баром давно снесли. Свободных мест в заведении оказалось больше, чем того требовала хорошая репутация, но я этому не очень удивился; а вот ребята, обслуживающие бар, меня удивили – все они были мрачными, как смерть, и, несомненно, находились под градусом.
Веселое местечко, подумал я, усаживаясь за стойкой.
Человек пять – шесть сидело за столиками, еще двое расположились рядом со мной. Длинный, тощий старик, даже на вид какой-то запущенный, сидел за стойкой на бочке. Время от времени он надсадно и подолгу откашливался. Что-то знакомое послышалось мне в его кашле. Я наклонился к застывшему над только что опорожненным стаканом соседу:
– Кто это?
Парень безо всякого интереса ответил:
– Старый Флай. Хозяин заведения.
Но я уже узнал Флая. Время здорово обработало его – почти лишило волос, обесцветило бороду, погасило глаза, простегало морщинами щеки, лоб, шею.
– У него еще и мозги не в порядке, – добавил сосед, будто прочитав мои мысли.
– Что так?
– Все, кто мог, побросали свои заведения и смылись куда подальше. А старик все держится за «Креветку». Его уже раза три поджигали, он нанял охрану и тратит на свое заведение больше, чем с него имеет. Идиот!
Старый Флай, откашлявшись, повернул голову. Вряд ли он слышал нас, но ощущать взгляд его бесцветных глаз было неприятно.
– Он уже давно никому не верит, – неодобрительно хмыкнул мой сосед. Видно, над Флаем привыкли посмеиваться. Мой сосед крикнул: – Старик, поговори с нами!
Флай медленно покачал головой, но в его мутных пустых глазах неожиданно зажглись огоньки понимания.
– Что-нибудь вспомнил? – ухмыльнулся мой сосед?
Старый Флай шевельнул губами. Я больше угадал, чем услышал:
– Океан.
Ничего к этому не добавив, он зашелся в новом приступе кашля.
– Послушайте, – сказал я Флаю. – Что вы мне посоветуете заказать?
Старый Флай, наконец, откашлялся.
– Подонки! – выругался он. – Дурачье! Если хотите жрать, идите к Коннеру или к Хуго. У меня закусывают.
«Старый сукин сын! – восхитился я. – Меня он, конечно, не узнает, но энергию он еще не растерял».
– А вон доктор Фул, – толкнул меня локтем сосед. – Знаешь его? Он каждый день накачивается в этом баре.
Я оглянулся.
Невысокий человек в легком сером костюме поднялся из-за столика и, покачнувшись, двинулся к двери. Когда он поднял голову, я успел увидеть его огромные пронзительные, как у святого, глаза. Это меня чуть не рассмешило: святой в Итаке! Но глаза у него, правда, были пронзительные.
Фул… Доктор Фул… Я вспомнил прокрученную мне шефом на магнитофоне запись… «Он сомневается. Он много пьет. Его состояние тревожит санитарную инспекцию. Через руки Фула проходят все анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты…»
Через руки Фула проходят все анализы – эти слова я хорошо запомнил. Такого человека жаль было упускать, но я его уже упустил. Не мог не упустить.
Дверь бара с грохотом распахнулась. Брэд Хоукс отмечал прибытие в Итаку.
Не знаю, где он собрал такую компанию, но она выглядела весьма пестрой: люди примерно его возраста, в приличных на вид костюмах, но встрепанные, с болтающимися галстуками, с багровыми лицами; их голоса до потолка заполнили бар.
Я не хотел веселиться с Хоуксом.
Пользуясь тем, что он сразу же шумно повалился в кресло, требуя бармена, я отступил за стойку, к узким дверям, которые когда-то служили черным ходом в бильярдную. И не ошибся: там и была бильярдная – столы под зеленым пыльным сукном, пирамиды пыльных шаров, на полочке раскрошенные мелки.
И первое, что я услышал, было:
– Дай ему еще раз!
Я оглянулся.
Человек, которого били, не отличался крепким сложением. Сознание, по крайней мере, он уже потерял. Один из экзекуторов держал его сзади за заломленные за спину руки, а другой, небольшого роста, узкий в бедрах, спортивный, не торопясь, с чувством бил жертву в живот тупым носком тяжелого кожаного ботинка.
Они занимались своим делом столь сосредоточенно и целеустремленно, что мое появление осталось ими незамеченным. Зато третий сразу увидел и узнал меня. Это был Габер. Он тряхнул своими крупными локонами и сказал:
– Прекрати, Дон. У нас гости.
– Гости?.. Один гость, – уточнил низкорослый, поворачиваясь ко мне. Он смерил меня взглядом и ухмыльнулся: – Сам выйдешь или помочь?
– Сам выйду, – сказал я миролюбиво. – Ваш приятель свое получил, могу добросить его до дома.
Ни в какой другой ситуации я не полез бы в чужую ссору, но люди Габера калечили доктора Фула, я не мог этого допустить. «Через руки Фула проходят все анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты…» Ради доктора Фула можно было рискнуть.
Но низкорослый спортивный экзекутор, видимо, думал иначе. Он не торопясь подошел ко мне и сгреб меня за рубашку. Наверное, он был очень упрямым, я знаю такие ухмылки, поэтому, не желая испытывать судьбу, сразу рубанул его ребром ладони по горлу. Он, хрипя, упал на пол.
Я оттолкнул его ногой в сторону.
– Ваш приятель свое получил. Почему бы не оставить его в покое?
Прозвучало это двусмысленно, поскольку могло относиться и к низкорослому, и к доктору Фулу. Это развеселило Габера. Он неожиданно рассмеялся.
– Ты прав, этот парень свое получил. Забирай его и катись из «Креветки».
Прислонясь к стене, он с удовольствием наблюдал, как я поволок избитого доктора к выходу.
В машине доктор Фул очнулся.
– Где вы живете? – спросил я.
– Святая площадь, – с трудом выдавил он. – При клинике.
Я нажал на стартер.
– Гаррис, – окликнул меня с порога Габер. – Когда это чучело придет в себя, – он, конечно, имел в виду доктора Фула, – напомните ему, что он сам полез в пьяную драку. Сам! С ним это уже бывало.
Глаза Габера смеялись, но я его понял. Я кивнул.
– Все слышали? – спросил я доктора Фула, когда мы отъехали по меньшей мере на квартал.
Он обессилено кивнул.
7
Утром в местной газете (ее подсовывали мне под дверь, видимо, ее доставка входила в оплату номера) я прочел о драке, случившейся в бильярдной бара «Креветка». Автор заметки негодовал: такое происходит не в первый раз, бар старого Флая – бесчестное место. Это не я придумал, там так и было сказано – бесчестное место. Автор заметки настаивал: Итака – не из тех городов, где молено мириться с подобными очагами насилия, давно пора заняться заведением старого Флая. Сегодня там избили доктора Флая, а завтра изобьют главного санитарного инспектора. Колонисты способны и не на такое!
Насчет колонистов я ничего не понял, но это меня насторожило.
Я отложил газету.
Эта история могла обойтись мне дорого, ведь доктора Фула били люди Габера, то есть те же самые сотрудники санитарной инспекции. Вот почему утром я постарался широко и виновато улыбнуться ему.
Габер понял меня.
– Забудь, – тряхнул он длинными локонами. – Ты вел себя по-мужски.
– Я виноват, – настаивал я. – Просто я еще не знаю Итаки.
– Ладно, – ухмыльнулся Габер. – Мыслишь ты верно. Драку все равно начал сам доктор. Ты ведь, кажется, тоже видел это?
– Нет, – замотал я головой. Я вовсе не стремился во всем поддакивать Габеру. – Самое начало драки я не захватил.
Всем своим видом я показывал, что мне плевать на эту историю, но в тот же день меня все-таки вызвали к санитарному инспектору Сейджу.
– Герб, – строго заметил он. – Твоя машина всегда должна быть на ходу.
Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений: он все знает о моем вчерашнем приключении. Я кивнул.
– Ты всегда должен быть в форме, Герб. Наши поездки, как правило, будут связаны с санитарным контролем города. Чтобы ты не задавал лишних вопросов и не нарывался на неприятности, объясню: мы следим за моргачами. Это жаргонное слово, Герб, старайся не пользоваться им. В Итаке не любят напоминаний о несчастье, постигшем город. У нас есть другой термин: колонисты. Это те, кто в свое время не уберегся от болезни Фула, да, да, болезни Фула! Она названа так в честь доктора Фула, сумевшего первым найти ее возбудителей. Санитарная инспекция выделила колонистам особый район, но ты сам должен понимать, больные люди не всегда могут отвечать за свои поступки. Бывает, они бегут с определенной им территории. Наше дело – водворять их на место, чтобы не повторилась трагедия прошлых лет, когда Итака потеряла немало своих обитателей. Комбинат «СГ» вкладывает колоссальные средства в борьбу с болезнью Фула. Следить за колонистами не последнее дело. Болезнь Фула разносят именно они.
Я кивнул.
– Надеюсь, я все объяснил понятно?
– Вполне.
– Район, где нынче живут колонисты, – это Старые дачи. Он охраняется. Имей это в виду, чтобы в тебя случайно не выстрелили.
Я кивнул.
Старые дачи…
Я хорошо помнил этот район… Песчаные берега, за ними начиналось и тянулось мелководье… Там же стоял в свое время бревенчатый дом старого Флая… Много позже именно на те пески выбросило ночным штормом его шхуну «Мария»… По незаметным, но хорошо известным нам, мальчишкам, бродам не раз удавалось пересечь всю бухту из конца в конец. Туристы диву давались, видя шествующих через бухту пацанов… Сохранились ли те броды?
– Получается, что я не просто водитель?
Санитарный инспектор Сейдж удивленно и высоко вскинул брови. Его забавляла моя тупость. Он, кажется, начинал доверять мне.
– Если дела будут идти на лад, получишь желтую форму.
Я с трудом сдержал улыбку. Больше того, я сумел высказать искреннюю признательность. Желтую форму!.. Еще чего не хватало! Они набьют ее микроклопами и будут знать все о каждом моем шаге.
Тем не менее, я высказал Сейджу самую искреннюю признательность, и санитарный инспектор остался довольным мною.
Желтую форму!
Обрадованный тем, что пока что она мне не грозит, я позволил себе притормозить перед костелом на Святой площади.
Отсюда, с холма, я видел почти всю Итаку. Низкая, каменная, на удивление серая, она уныло расползлась по плоским песчаным берегам. Цветные ленточки дыма лениво извивались над многочисленными трубами, пахло химией. Даже океан, плоский, усмиренный, запертый в бухте кривыми узкими косами, казался химически обесцвеченным.
Я снял эту унылую панораму.
Выезжая с площади, я обратил внимание на массивную глыбу розоватого гранита.
Памятник? Кому?
Ничего такого тут раньше не было.
Я притормозил.
По розоватому граниту было крупно выбито:
«Нашему Бэду».
8
За два дня в санитарную инспекцию поступило двенадцать вызовов. Семь из них оказались ложными. Забавно, но я попал почти на все ложные. Зато Габеру и Фрайдхальману, здоровенному шведу, не интересующемуся ничем, кроме гоночных машин, пришлось поработать. Я ни о чем не жалел. Ведь находясь в гараже, я раскрутил историю «нашего Бэда», в чем мне немало помог хмурый старший механик.
В любое время дня и ночи Бэда Стоуна могли оторвать от обеда и поднять с постели, как только у кого-то вдруг возникало подозрение, что в полученном им пакете заключена пластиковая бомба, а автомобиль, оставленный на улице, начинен взрывчаткой. Рискуя жизнью, Бэд Стоун проверял содержимое подозрительных пакетов и разбирался – чем начинена машина. Такой была его работа, требовавшая немалой сметки и крепких нервов.
Рано или поздно Бэд Стоун не мог не попасть в госпиталь. Он туда и попал. Причиной, правда, оказалась не пластиковая бомба. Просто Бэд Стоун был гурманом и свободное время предпочитал проводить в «Креветке». Он обожал морскую кухню. В процессе очередной трапезы Бэд почувствовал себя плохо. Прибывший врач сразу определил все признаки активно развивающейся болезни Фула. Естественно, Бэд Стоун был отправлен в госпитальный бокс.
Два дня Стоун обдумывал случившееся, а на третий, трезво осознав, какую опасность он представляет, Бэд умудрился добраться до окна и выбросился с седьмого этажа госпиталя прямо на бетон, давно заливший все улицы Итаки. «Нашему Бэду» – начертали на гранитной глыбе патриоты Итаки.
На фотографиях (старший механик показал мне старую газету) Бэд Стоун выглядел профессиональным боксером – рослый, длиннорукий, прекрасно сложенный. Умные глаза смотрели спокойно и уверенно, это вдруг подбодрило меня – все эти дни я не мог найти ничего, что особенно бы заинтересовало Консультацию. Я снимал бары, больные лица, дважды снял моргачей. Все это было не то. Сам не понимая почему, я стремился к океану. Этот треугольник так и сидел в моем мозгу: моргачи – доктор Фул – океан. Что бы там ни было, я привык доверяться интуиции.
Улучив момент, я попросил санитарного инспектора Сейджа оставить за мной машину на весь воскресный день.
– Есть проблемы?
Я пожал плечами:
– Я рыбак. Всегда старался подкормить себя рыбкой. А тут океан под боком.
Он внимательно взглянул на меня:
– Собираешься рыбачить один?
– Разыщу химика Хоукса. Знаете его? Шумный толстяк из последнего набора.
– Еще бы не знать, – хмыкнул Сейдж. – Но не думаю, что Хоукс может увлечься рыбалкой.
– Почему не попробовать?
– Действительно, почему? – загадочно согласился Сейдж. – Правда, этот Хоукс большой болтун… – Он так же загадочно усмехнулся: – О чем могут так много болтать такие люди, как Хоукс? Что-то я его никак не пойму.
Я видел, что Сейдж притворяется, но поддержал его игру:
– Нет проблем.
– Ну что ж… – похоже, я и впрямь все больше и больше нравился Сейджу. – Ты скоро потянешь на хорошую прибавку, Герб.
– Спасибо, – сказал я скромно.
– Получи пропуск у Габера. Пропуск на побережье, – уточнил Сейдж. – Находясь на побережье, не выключай радиотелефона. Ты в любой момент можешь мне понадобиться.
Я понятливо кивнул. И подумал, что ему плевать на то, понадоблюсь я ему или нет. Он просто хотел знать: о чем болтаю в компании приятелей я – его личный водитель Герб Гаррис.
Я решил не разочаровывать Сейджа.
С помощью портье я узнал телефон Хоукса.
– Герб! – ликующе прокричал он в трубку. – Я прекрасно устроился!
– Я рад. Тоже не жалуюсь. Набираюсь сил.
– В каком баре?
– Не в баре, Брэд, я предпочитаю уединение, теплый берег… Чтобы можно было половить живой рыбки и чтобы никто не дышал тебе в затылок и не толкал под локоть… Говорят, Итака всегда славилась рыбой.
– Возможно, – фыркнул Хоукс. – Возможно, когда-то и славилась, но выпить на берегу – это идея! – Он вдруг загорелся: – Но нужна какая-нибудь снасть!
– Возьмем у Флая. Старик, наверное, сохранил не только воспоминания.
– Ну вот что, Герб, – решил Брэд Хоукс, – дуй прямо в «Креветку». Там и договоримся. А еще… – он довольно хохотнул, – у меня есть для тебя сюрприз.
– Сколько он стоит, Брэд?
– Ты думающий парень, – заржал он довольно. – Деньги тебе понадобятся. Бесплатных девочек я не люблю.
– А это девочки?
Он опять заржал.
Когда я появился в «Креветке», Брэд Хоукс был уже хорош. Он обнимал сразу двух женщин, и они ему не противились. Одну, рослую, своевольную, он, увидев меня, демонстративно посадил на колени, давая знать, что тут кому принадлежит.
– Италия! Вот как звать мою девочку! – Брэд был в полном восторге. – Ты когда-нибудь слышал такое имя? А? Италия, у кого хватило мозгов назвать тебя так правильно?
Италия обиженно поджала губы.
– Ну вот! – удивился Брэд. – Оставь это Нойс. У нее это получается лучше.
Я вздрогнул.
Подруге Италии было под тридцать. Не знаю, почему я именно так определил ее возраст. Круглое лицо, длинные волосы, черная, застегнутая чуть ли не до подбородка, блуза с длинными свободными рукавами и шорты… Она была в лучшем случае мне по плечо, но ноги у нее были длинные. И, кажется, она не пользовалась никакой химией. У нее все было от природы. Настоящее ископаемое по нашим дням, но какое удивительное ископаемое!
Я засмеялся:
– Все вопросы мы решим на берегу.
Брэд под столом пнул меня, но я его не понял:
– Поваляемся на берегу, а? Океан, рыба…
Италия странно, с испугом взглянула на Нойс, но в этой женщине впрямь было что-то необычное. Она произнесла без всякой игры:
– Я не люблю рыбу.
– И черт с ней, с этой рыбой! – хохотнул Брэд. – Похоже, вы сто лет не раздевались на берегу!
9
Возвращаясь в отель, я снимал Итаку.
Исчезли сады, рощи, вымерли рыжие сосны. Камень и бетон, они определяли все. И химия, стойкий запах химии. Унылый мертвый пейзаж… Было над чем задуматься. Проезжая мимо клиники, я притормозил. Привратник подозрительно поднял голову, но эмблема «СГ», украшающая машину, его успокоила.
– Как здоровье патрона? – осведомился я.
– Доктора Фула? – не понял он.
– Разумеется.
– Доктор Фул в форме, – холодно ответил привратник.
– Сколько лет вашему патрону?
– Зачем вам это?
– Мне показалось, он не в том возрасте, когда побои переносят легко.
– Чего вы хотите? Я ухмыльнулся.
Привратник потянулся рукой к звонку, но я дал газ, и клиника сразу осталась в полумиле сзади. Я знал: привратник передаст нашу беседу доктору Фулу. И если тот не дурак, он поймет, что им кто-то интересуется…
10
Едой мы запаслись у старого Флая.
Этим занималась Нойс.
Мы не ошиблись, поручив это именно ей. Похоже, старый Флай питал к Нойс слабость. Он с нею не торговался. Мы получили все, что хотели, а старик присовокупил кое-какие приправы от себя. У него же мы взяли кое-какую снасть.
Туман рассеялся, легкий ветерок с океана гонял по шоссе обрывки газет. Казалось, они сорваны с сохранившихся кое-где редких голых деревьев.
– Неужели тут не осталось ни одной рощицы?
Ответила Нойс. Голос у нее был ровный и мягкий:
– Последнюю вырубили лет пять назад. Она окружала Старые дачи. Теперь там ничего нет… Так… рыбьи скелеты.
– Лесам трудно устоять перед песками, – я кивнул в сторону вплотную надвинувшихся на город грязных дюн.
– Пески тут ни при чем. Все это было вырублено.
– Зачем? – наивно удивился я.
– А зачем бьют стекла в брошенных домах?
Я не понял, но одобрительно хмыкнул.
Сразу за поворотом открылся океан. Низкие, зеленые от протухших водорослей косы делали его невзрачным и плоским. Но ширь он сохранил.
Я мучительно соображал, чего же тут не хватает?
Чайки! Я не видел ни одной чайки!
Много лет назад я жил в этом городе. Он был невелик, его окружали рощи, с океана надвигались стеклянные, отсвечивающие зеленью валы. Прыгая с лодки в воду, ты сразу попадал в призрачный таинственный мир. Прозрачная вода туго давила на уши, выталкивая вверх – к солнцу, чайкам, к свежему ветру… А сейчас… Даже песок погиб, превратившись в бесцветную грязноватую пыль, перемешанную со всякой неопределенной дрянью.
«Плевать! – сказал я себе. – Там, в детстве, было солнечно и светло, но я всегда хотел жрать, я вынужден был искать, чем мне набить желудок. Вода прокисла, воздух провонял химией, зато я твердо стою на ногах. Все это – проблема тех, кто идет за нами. Пусть они разбираются со всем этим».
– Ищите ручей, – подсказал Брэд. – Без деревьев мы обойдемся, но вода нам нужна.
Через бревна, брошенные поперек достаточно глубокого рва, я вывел машину на широкий пляж. Почти сразу мы увидели ржавый бетонный желоб, по которому струились жирные мертвые ручейки.
Отталкивающее зрелище! Нойс не выдержала:
– Герб, почему мы не поехали в южный сектор?
– Думаешь, там лучше?
Она беспомощно пожала плечами.
– Плюнь! – неунывающий Брэд Хоукс обнял Нойс за плечи. – Не все ли равно, где веселить сердце?
Стоянку мы все же нашли – под серой песчаной дюной, укрывавшей нас от противного ветерка. На песок мы бросили желтый брезентовый тент. Брэд и Италия сразу повеселели.
– Ну? – спросил я Нойс, осторожно присевшую на краешек тента. – Так и будешь сидеть?
– Здесь недавно проезжала машина…
– Ну и что?
– Они собирали пьяную рыбу…
– О чем ты?
Она непонимающе подняла на меня глаза. Они манили и волновали, но Нойс правда чего-то боялась.
– Когда ты была здесь в последний раз?
– Лет семь назад… – неохотно ответила Нойс. – Видишь, вон там, прямо в океан, тянутся трубы… А на них эти скворешни… Там дежурят такие, как ты… Из санитарной инспекции… Говорят, наши химики в чем-то просчитались, и океан умер…
– Ну, убить океан не так-то просто.
Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина.
Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.
Нойс удивленно взглянула на меня:
– Ты что, на самом деле собираешься ловить рыбу?
– Зачем же я брал снасть?
– Брось ее.
Я не понял:
– Почему?
– Войди в воду, поймешь…
Глаза Нойс выражали столь явную неприязнь и насмешку, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся. Только усилием воли я заставил себя стоять на месте не двигаясь. А длинная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и наконец холодно ткнулась мне в ногу.
Я похолодел. Это была рыба. Она неуверенно двигала плавниками, неестественно горбила спину, болезненно поводила телескопическими глазами, не обращая внимания на мои руки. Я осторожно провел ладонью по скользкой горбатой спине.
Пожалуй, и впрямь тут не порыбачишь. Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?
Издали донесся смех Брэда. Он увлек Италию за дюну.
Еще одна рыба медленно ткнулась в мою ногу. Не выдержав, я побрел на берег.
– Ты знала об этом, – сказал я Нойс.
– Конечно.
– Почему же ты не предупредила?
– Ты же из санитарной инспекции. Ты же должен знать, что в Итаке не едят рыбу.
– Что ж, – сказал я. – Остается напиться. И притянул Нойс к себе…
11
Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко ударил в ноздри запах все той же химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он как подушкой придавил Итаку.
– Веселенькая прогулка, – буркнул я.
Отправив женщин переодеваться, мы с Брэдом ввалились в «Креветку».
– Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс. – Старик, дай воды!
Старый Флай сердито и торжествующе засмеялся. Его смех походил на лай. Он сердито ткнул пальцем в висящий прямо за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой воды!»
– От пяти до восьми, я сам подсчитал! – старый Флай трясущимися руками набил трубку. – И прикройте за собой дверь, опять потянуло химией.
Открывая содовую, он сварливо пожаловался:
– Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, теперь сверху льется кисель. Плохие, плохие времена…
12
К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный старому Флаю, был готов. Кальмары, устрицы, дардженский краб… Флай хмыкнул: можно есть, все из банок… Кажется, он нас жалел.
Брэд не выдержал:
– Все из банок!.. Мне надоело. Я хочу в постель. Италия думает так же.
Италия засмеялась.
– Как хочешь, Брэд… Итака не то место, где можно повеселиться от души.
Италия и Хоукс тут же исчезли. Унылый мальчишка в грязной форменной курточке поменял пепельницу и, встав у стойки, от нечего делать глазел на нас.
Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или не возникает. Нойс сбивала меня с толку. Я не понимал, чего она хочет. Поэтому спросил у нее прямо:
– Пойдешь со мной? Она, наконец, улыбнулась.
13
Я вел машину сквозь сплошной ливень. Стена воды. Нет, не стена. Флай был прав. Ливень походил на тянучку, на кисель. В такую погоду за руль садятся лишь идиоты.
– Поднимись в сорок третий номер, тебя пропустят. Скажешь, что ты со мной.
Запарковав машину прямо у отеля, я поднялся в номер. Нойс сидела в кресле и внимательно разглядывала комнату. «Они здесь все какие-то запуганные», – с неудовольствием отметил я.
– Прими душ. Я сделаю кофе. А?
Она неуверенно кивнула.
Я дождался, когда из ванной послышался шум воды, поставил на плитку джезву, прислушался и погасил свет.
Открыть окно было делом секунды. Я выставил наружу пробирку, принесенную еще днем. Капли шумно разбивались о подоконник, текли по руке. Я попробовал на язык – сильно кислило.
Когда пробирка наполнилась, я плотно заклеил ее специальным пластырем и сунул в карман куртки. Таким же образом я поступил со второй, потом набрал целый стакан дождевой воды, включил свет и удивился – дождевая вода отливала мутью.
Скрип двери заставил меня обернуться. На пороге ванной, придерживая рукой полы халата, стояла Нойс.
– Что ты делаешь? – она явно была испугана.
– А ты? – рассердился я.
– Зачем тебе дождевая вода?
Я демонстративно выплеснул воду и бросил стакан в мойку.
– Чего ты боишься, Нойс?
– Бэд Стоун тоже возился с этой водой… Он что-то искал… Это стоило ему жизни.
– Ты знала «нашего Бэда»?
– Еще бы! Это был мой муж.
Ее сообщение застало меня врасплох. Мне ведь и в голову не приходило, что в Итаке до сих пор живут люди, близко знавшие Бэда. Но зачем ему нужна была эта вода?
– Возьми себя в руки, – сказал я. – Мало ли кто чем занимается?
– Есть специальное распоряжение санитарной инспекции, Герб, и ты прекрасно знаешь это. Вода, почва, воздух Итаки не могут быть объектом частных исследований.
– Я не исследователь. Оставь. Все это чепуха.
– Нет, не чепуха. Бэд говорил так же.
Она закусила губу.
Я злился. Нас могли подслушать. Я схватил ее за руку:
– Сбрось халат. Мы пришли сюда не болтать, правда?
Одновременно я прижал к губам палец. Какого черта! Притащив сюда Нойс, я ошибся. Это нельзя было делать. Она хороша, кто спорит, но мне была нужна не она. Восемь процентов, – вот что меня волновало. Эти два слова стоили любого риска, а я здорово рисковал. Не мне исправлять этот мир. Я хотел получить восемь процентов!
Все еще прижимая палец к губам, я толкнул Нойс к постели.
И в этот момент раздался стук в дверь.
14
Нойс вздрогнула.
Я втолкнул ее в ванную:
– Сиди здесь, пока я тебя не позову.
И подошел к двери:
– Кто там?
– Откройте, Гаррис. Санитарная инспекция. Какого черта вам нужно?
– Откройте, – повторил Габер.
Я открыл.
Первым вошел он, за ним два крепких парня в униформе «СГ».
– Нашим приказам следует подчиняться сразу, – хмуро заявил Габер. Его длинные локоны были мокрыми. – Ты ездил к океану, говорят, даже входил в воду. К сожалению, с двух часов дня, уже после твоего отъезда, эта зона перешла в разряд опасных – там недалеко в воде обнаружили труп моргача. Тебе не обязательно знать подробности, но меры прими, – он вынул из кармана флакон. – Десять капель на ночь. Утром повторишь.
Затрещал телефон. Я вопросительно глянул на Габера.
– Возьми, – поощрил он.
– Герб, – голос Хоукса был слышен за десять шагов. – Эти подонки из санитарной инспекции притащили мне флакон мутной дряни. Не вздумай ее глотать, Нойс тебя не поймет.
– И что ты сделал с этой дрянью? – я покосился на Габера.
– Слил в раковину! Я знаю, чего стоит их водичка! Им не мы нужны, Герб, они охотятся за нашими девчонками, – он был разъярен. – Мою Италию они уже уволокли!
– Ладно, ладно, Брэд…
Я повесил трубку. И замер.
На пороге ванной стояла Нойс. Она успела одеться. На ней снова была длинная юбка и тонкий пуловер.
– Разве я звал тебя?
– Я должна уйти.
– Она права, – мрачно подтвердил Габер. Похоже, слова Брэда Хоукса не пришлись ему по душе. – Ты еще не знаешь, Герб, и это наша вина – мы не успели тебя предупредить: многие местные жители состоят на специальном учете. Сами они, конечно, помалкивают, – он хмуро уставился на Нойс. – Понятно, им ни к чему рекламировать свою пониженную сопротивляемость болезни Фула.
Мерзкая старуха с уродливым младенцем в мешке…
Нойс – потенциальная моргачка? Нойс – потенциальная колонистка? Чем грозят мне ее поцелуи?
Я был взбешен. Габер понял меня:
– Десять капель на ночь. Повтори утром. И не слушай никаких болтунов. Болезнь Фула не лечится, но ее можно предупредить.
Я поднял глаза на Нойс. Она улыбнулась.
– Идем, – Габер тронул ее за локоть, и Нойс послушно пошла впереди него.
Хлопнула дверь.
Я облегченно вздохнул.
«Они, несомненно, в чем-то меня подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера? Поверил ли он, что я испуган?.. Если и да, в моем распоряжении только ночь. Ночь, которую, по мнению Габера, я проведу без сна…»
Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон в мойку.
«Ночь… Всего одна ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс… Если я не смоюсь этой же ночью, это будет еще одна глупость…»
«Нет, я подпорчу вам торжество…»
Выключив свет, я закурил сигарету и остановился у все еще открытого окна.
Дождь почти прекратился. Иногда капля шлепалась о подоконник, звук падения неприятно бил по нервам. Я должен успеть. Я просчитывал варианты и быстро рассовывал по карманам то, что мне могло пригодиться. Фонарь. Резиновые перчатки. Зажигалка.
Где-то вдали надсадно взвыла сирена. Умолкла, взвыла вновь. Над невидимым зданием, как будто прямо в небе, плясали зеленые неоновые буквы – ШАМПУНЬ, ШАМПУНЬ, ШАМПУНЬ.
Они оставили мне одну ночь.
Что ж… Ею я и воспользуюсь.
Часть вторая Счастливчики из Итаки
1
Портье в холле спал. Бесшумно выскользнув за дверь, я вывел машину за ограждение. Бензиновый бак был почти пуст, но я и не надеялся покинуть Итаку на машине. Старые дачи – вот мой путь! И, пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники.
Держа руку на расстегнутой кобуре, привратник осветил фонарем мое удостоверение:
– Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику. Я не могу вас впустить.
– А разрешение Габера вас устроит?
– Вполне.
Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу:
– Что еще, Герб?
– Я хочу увидеть доктора Фула, – ответил я, вкладывая в голос испуг и растерянность.
– Зачем? Я же оставил тебе лекарство.
– Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.
– Тебя так развезло? – со вполне понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: – Ладно. В следующий раз будешь умнее. Делай, что хочешь, но помни, утром тебе дежурить.
Я повесил трубку и взглянул на привратника.
– Проходите.
2
Фонари освещали песчаную дорожку, но холл почему-то был почти не освещен. Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия в ее укрывшихся за толстыми стеклами очков глазах, но задерживать она меня не стала и сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра – стеллажи, загруженные книгами, справочниками, химической посудой. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я удивился, среди них находился «наш Бэд» – патриот Итаки.
– Вам придется подождать, – сестра сурово глянула на меня. – Я позову доктора Фула.
Она вышла, оставив дверь незатворенной.
Я осмотрелся.
Стеллажи, стол, два кресла. В углу тяжелый сейф с цифровым замком. Вскрыть такой – плевое дело. Я не торопился.
Страницы брошенной на столе книги испещряли карандашные заметки.
«Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»
Я взглянул на переплет.
Роже Гароди. «Корни неба».
– Чушь, – сказал я вслух.
– Вы находите?
Я вздрогнул и обернулся.
Доктор Фул был откровенно пьян, синяки на лице его вовсе не украшали. В «Креветке» его отделали по первое число.
– Чушь? – повторил он нетвердо. – А то, что мы травим рыбу и птиц, сводим леса, тоже чушь?
– Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Они были мертвыми, но мы взялись за них, и они снова поголубели.
– Вам налить? – доктор Фул держал в руке бутылку и два стакана. – Я где-то видел ваше лицо. Мы знакомы?
– Еще бы! Я вытащил вас из «Креветки». Помните?
– Я помню, – равнодушно сказал доктор Фул. – Зачем вы это сделали?
– Не знаю… Вытащил… Лучше ответьте на мой вопрос.
– А-а-а, это вы о поголубевших Потомаке и Огайо… – доктор Фул в упор взглянул на меня. Его глаза, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. Он в какой-то момент даже перестал казаться мне пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?
– Нет.
– Сточные воды в Аламосе сбрасывались прямо в океан, на волю течений. Удобно, но течения там замкнутые, и все дерьмо вновь выносило на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
– Неужели устрицы важнее благосостояния?
– А-а-а… – протянул доктор Фул. – Вы это что? О пользе? А Парфенон приносит пользу? – вдруг быстро спросил он, и его глаза агрессивно сверкнули. – Если Парфенон срыть, освободится место для автостоянки. И не для одной. А собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор для обзора! А преториумы римских форумов? А Версаль? А Тадж-Махал? А Красный форт? Чего мы трясемся над ними, какая от них польза? Зачумленные гробницы! Нет?
Он все же был пьян. Я намеренно громко подчеркнул:
– Нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция. Разве это не так, доктор Фул?
Он рассмеялся:
– Санитарная инспекция!.. После смерти Бэда Стоуна я даже говорить о ней не хочу.
– Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь, названная вашим именем, не лечится. Вам не удалось спасти Бэда.
Доктор Фул не понял:
– Спасти? Как можно спасти человека, выброшенного с седьмого этажа?
– Выброшенного?
– С чего бы он сам полез в окно? – злобно ощерился доктор Фул.
– Ну как?.. Отчаяние… Он заразился самой болезнью…
– Не городите вздор! Болезнью Фула нельзя заразиться!
– То есть как? – я изобразил смятение и радость. – Я приехал к вам посоветоваться… Значит, мне ничего не грозит?
Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки и сделал глоток.
– Когда появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя и не находил его. Это Бэд подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их артезианской дождевой водой, водой из ручьев. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, а также не могли усидеть на месте… Я потом исследовал их мозг. Полная атрофия.
– Пьяная рыба, – вспомнил я. – Это как-то связано с тем, о чем вы рассказываете?
– А-а-а, – уставился он на меня, – вы побывали у океана. Ну да, наверное, любите рыбу… В Итаке всегда любили рыбу, Итаку долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что смерть придет из океана? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Нашлись и такие, что никак не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, так это то, что они существуют и крайне вредны. Разве этого мало? А ведь тою же дрянью насыщены земля и воздух Итаки. Когда начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей?
Я смотрел на доктора Фула, и мне пришло в голову, что он не видит меня, забыл обо мне. Ему просто хотелось выговориться. Он был пьян и уже не контролировал свое сознание.
Но каким бы он ни был пьяным, смелости ему было не занимать. Он пошатнулся, но дотянулся до лежащего на кресле белого больничного халата:
– Накиньте это на себя. Убеждают не слова. Вам, наверное, стоит кое-что увидеть.
3
Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником. Головы лежащих на койках людей казались очень большими. Ни один из них не шевельнулся, не проявил никакого интереса, но они не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что свет ослаб (его лицо накрыло тенью), и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались слезы, полосуя следами бледную отечность щек, сползали на подушку.
– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они кормились рыбой с рынка. Живые трупы, – он сжал кулаки. – Правда, эти трупы могут функционировать годами.
– Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге.
Я ступил в следующую палату.
Единственный ее обитель сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном и угнетающем ритме он безостановочно бил перед собой огромным опухшим кулаком. Скошенные глаза непрерывно и судорожно подергивались.
– И так уже три года… Типичный моргач, по классификации Сейджа… А раз моргач, значит, в резервацию! Кто будет работать в городе, забитом чудовищами и уродами? Потому болезнь Фула и объявлена заразной – так легче изолировать моргачей.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, находилась женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы, избороздившие ее лицо, не оставили от красоты даже воспоминаний. Она вызывала отвращение.
Фул погладил женщину по сухим ломающимся волосам. Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
– Когда ей исполнилось двадцать лет, – сказал доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – первый и самый верный признак болезни Фула. Нарушения речи, язвы. Болезнь сказалась и на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась в основном рыбой, вылавливаемой в океане.
– В океане? Вы сказали, в океане, доктор Фул?
– Да, я сказал именно так.
– Но ведь рыба из бухты может уходить и в другие места!
– Несомненно.
– Но…
– Оставьте! – доктор Фул открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Возможно, своим весом он превосходил Хоукса. Он увидел нас, и кровь прилила к его глазам. Яростно зарычав, он сжался, как для прыжка, но не смог оторваться от кресла.
– Я долго надеялся, что он хотя бы научится писать, – невесело признался доктор Фул. – Но болезнь Фула необратима.
– Пиши, Томми, – попросил он.
Мальчик злобно и тяжело застонал, но кровь уже отхлынула от его лица. Часто моргая, он толстыми, как сосиски, пальцами ухватил карандаш, дергаясь, постанывая, вывел на листе бумаги: «туми флубег».
– Его зовут Томми Флайберг, – негромко пояснил доктор Фул. – Скажем так, год назад он выглядел веселее.
Я содрогнулся.
Но все это время, переходя из палаты в палату, я вел съемку. Я снимал лица моргачей и доктора Фула. Никто не мог заметить работы скрытых камер, и когда доктор Фул выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.
Но он имел в виду совсем другое.
– Что лее вы не спрашиваете, почему я не кричу о происходящем на всю страну?
– Мне не надо об этом спрашивать. Я видел, что они делали с вами в «Креветке».
– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…
Мы вышли в коридор. Доктор Фул торопился, ему хотелось как можно быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял и это.
Доктор Фул не внушал мне симпатии.
«Если его придется ударить, – подумал я, – то лучше всего это сделать ногой…».
Но когда доктор повернулся, я передумал. Я ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха. Странно ахнув, доктор Фул упал грудью на стол.
В его карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов нам в АНБ читали в свое время виднейшие специалисты. Я выгреб из сейфа медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов и пистолет с двумя запасными обоймами.
«Неужели доктор Фул умеет стрелять?» – удивился я.
Прежде чем заняться съемкой материалов, я перетащил доктора Фула на диван. За этим занятием меня и застигла сестра.
– Что с доктором Фулом?
– Алкогольное отравление, – я подошел к дверям и запер их на оказавшийся в замочной скважине ключ. – Кто сегодня дежурит в клинике?
– Апсайд и Герта… Что вы собираетесь делать?
– Привязать вас к креслу. Вы мне мешаете.
Страх сестры вызвал у меня отвращение. К счастью, у нее хватило благоразумия не сопротивляться.
4
Снимая документы, я не забывал и о сестре. Дрожа от страха, она все же посматривала, как там доктор фул? Она жалела этого спившегося человечка.
Я усмехнулся.
Если вот так бросят на диван меня… Найдется ли человек, который будет смотреть на меня с таким же сожалением?
Я вздохнул.
Джек Берримен? Не думаю. Он бы не простил мне поражения… Джой? С чего это?.. Шеф? Он бы постарался, чтобы я больше уже не встал с дивана, и был бы прав… Доктор Хэссоп?..
Я покачал головой.
На секунду всплыла в памяти Нойс, но я только усмехнулся видению. Таких, как я, ей жалеть не стоит.
И вдруг вспомнил – Лесли! Лесли – человек, под носом которого я разорил фармацевтов Бэрдокка, человек, на глазах которого я застрелил эксперта… Он должен меня ненавидеть, но я знал, что он мог бы и пожалеть меня.
«Преступление не окупается…», – однажды сказал мне Лесли. Он ошибался. Это вообще ошибка – так думать. Мы, сотрудники Консультации, лишь перераспределяем полезную информацию. Она становится достоянием многих. Но, конечно, друзей…
Ладно. Не будем об этом. Я не собирался делать Лесли символом добродетели. Может прийти день, когда он, не задумываясь, начнет в меня стрелять. Такое вполне возможно.
Закончив съемку документов, я взглянул на сестру. Не знаю, что там такое она прочла в моих глазах, но она ощерилась. Сестра не боялась меня, ее волновал валяющийся на диване доктор Фул. Она хотела ему помочь.
Что ж, подождет час – другой…
Час – другой… Мне этого должно хватить!
Я запер кабинет и бесшумно спустился в холл. Мне хотелось поскорей покинуть это проклятое место. Подойдя к привратнику, я кивнул:
– Еду в «Креветку». После таких переживаний имеет смысл как следует загрузиться.
Он ничего не знал о моих переживаниях, но в ответ кивнул:
– Вас будут спрашивать?
– Возможно… Далее наверное… Габер, а может, и сам Сейдж… Не знаю… Это все равно… Вы ведь слышали: я в «Креветке».
5
На полпути к Старым дачам я услышал хрип радиотелефона. Я снял трубку, но отвечать не стал.
«…Машину Гарриса видели возле клиники Фула…»
«…Не так чего же вы ждете? – Габер явно был раздражен. – Отправьте в клинику наряд. Гаррис мне срочно нужен…»
«…Выходные шоссе перекрыты…»
Я усмехнулся. Пускай ищут. И взглянул на часы. Третий час ночи. Мое время истекало, но я надеялся, что мне повезет.
6
Машину я бросил на берегу, сразу перед глухой, отгораживающей Старые дачи от внешнего мира кирпичной стеной. Мотор смолк, меня обступила гнетущая тишина. Под ногами слабо светились гнилушки, невидимо хлюпал рядом слабый накат.
Далеко впереди вспыхивали над водой огоньки сигарет – это покуривала выставленная на трубах выбросов охрана.
Затянув пояс более надежной, чем спасательный круг, непромокаемой легкой куртки, я медленно вошел в маслянистую тяжелую воду, погрузился по пояс, затем по плечи, оттолкнулся ногой от скользкого дна и поплыл, с трудом преодолевая бьющий в нос гнусный запах.
Пару раз я отдыхал под осклизлыми каменными быками, на которых лежали трубы. Прямо надо мной, метрах в трех, наверное, не больше, вспыхивали сигареты. Никто меня не замечал. Я двигался бесшумно, мертвая вода не светилась. Я заплыл далеко, прямо в зону медленных водоворотов, над которыми стояли смутные шапки нерастворяющейся пены. Заполнив водой несколько пробирок, я надежно спрятал их в специальном кармане.
Вот и все.
Но нет, это было еще не все. Вода попала под куртку. Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я давно пошел бы ко дну, но она меня держала надежно. Я совсем выбился из сил и все же выполз, наконец, на отмель, простирающуюся под глухой кирпичной стеной Старых дач.
Прямой луч прожектора пробежал по берегу, чуть не задев меня, ушел вправо, вернулся…
Держась в тени, я проскочил в какой-то вонючий переулок (а может, это от меня так несло) и оказался в резервации моргачей, такой темной, такой безмолвной, что казалось, тут нет ни души.
Одну за другой я рвал на себя деревянные калитки. Ни одна не поддалась. Собрав все силы, я перемахнул прямо через забор.
И замер.
В тусклом свете ржавого фонаря прямо передо мной сидел на песке сгорбленный лысый старик и с идиотским упорством пересчитывал пальцы левой руки.
– Это три… – шептал он. – Наверное, три… Это четыре… Так должно быть…
– Эй! – негромко окликнул я старика. – Где начинается брод на ту сторону? Тут должен быть брод, покажи мне его. Я тебе заплачу.
Оставив свои пальцы, старик бессмысленно заморгал:
– Ты заплачешь?
– Да нет, – сказал я ему. – Заплачу. Дам денег.
– Ты не будешь плакать… – Это успокоило старика. Он опять растопырил пальцы левой руки: – Это четыре… Так должно быть.
Я встряхнул его:
– Брод! Тут должен быть брод! Где он начинается?
Кажется, он что-то понял. Он поманил меня за собой.
Дом, в который мы попали, больше походил на сарай. Похоже, он служил сразу и людям, и голубям. Птицы сидели на шесте и на балке, они стайками возились на загаженном полу, и тут же, прямо на этом же полу, заляпанном всякой дрянью, под окном, забранным решеткой, лежал на животе толстый полуголый дебил, держа за ногу рвущегося в беспамятстве голубя. Оскаленные желтые зубы, пена на губах, вытаращенные моргающие глаза. Нельзя было понять: смеется моргач или впрямь собирается убить птицу.
Старик ласково погладил дебила по плечу.
– Где брод? – напомнил я.
Опять калитки, грязные переходы, вонь… Мне казалось, мы идем наугад. Где-то далеко за нашими спинами грохнул выстрел. «Возможно, – подумал я, – люди Габера обнаружили брошенную машину… Сейчас они блокируют резервацию… Что ж, это еще не все…»
Но, кажется, это было все, потому что очередной переулочек уперся в грязную воду. Тут даже стены не было. Грязный переулочек упирался прямо в океан, и накат плескал пену прямо нам под ноги.
Я взглянул на моргача. Он жутко оскалился.
Прожекторы шарили теперь по всему берегу. Где-то вдали выла сирена.
Я ткнул моргача пистолетом – сильно, под ребра:
– Где брод?
Старик трясущейся рукой указал на воду.
– Хочешь меня сплавить?
Старик не ответил.
Я тоже умолк.
Я увидел деревянный домишко, каких в Итаке когда-то было много. Он покосился, его фундамент оброс зеленью, а совсем недалеко возвышались черные, как уголь, останки разбитой шхуны.
Я узнал ее. Это была «Мария» старого Флая.
Вот где она обрела последний приют – в колонии…
Но уже вышли санитарные машины. Мне за каменной стеной некогда было взирать на обломки прошлого. Я оттолкнул старика и ступил в маслянистую грязную воду. Только бы не угодить в илистую яму!..
Я брел во тьме, иногда чуть ли не по шею в вонючей воде. Я хрипел, но торопился. Я пытался не дышать, а потом всем ртом хватал мерзкий прокисший воздух. Я вовсе не желал попадать в руки Габера, и это мне помогало.
Когда измученный, выдохшийся, я, наконец, выполз на сухой песок, позади, в колонии моргачей, уже вовсю суетились и метались многочисленные огни. А выше, гораздо выше, скорее всего над Святой площадью, зеленым светом мерцали неоновые буквы: ШАМПУНЬ – ШАМПУНЬ – ШАМПУНЬ…
Я представил себе растерянную физиономию Габера, его промокшие от пота локоны, и блаженно растянулся на сухом песке. Дождь, вдруг полившийся с темного невидимого неба, оказался кислым, противным, но он уже не мог испортить мне настроение. Я знал – вертолет Консультации должен крутиться где-то здесь, в этом же невидимом, сожженном кислотами небе. И Джек Берримен не может меня не заметить. Ведь он ищет не просто меня, Эла Миллера, не просто промышленного агента Консультации. Он ищет наше будущее, свою удачу, ведь он отлично знает, что именно за всем этим стоит.
Восемь процентов.
P.S
Шеф, доктор Хэссоп, Джек Берримен, Кронер-младший и я расположились в демонстрационном зале.
– Эл, – попросил шеф. – Внимательнее посмотри фильм. Собственно, это еще не фильм, это всего только нуждающиеся в обработке и в монтаже эпизоды. Я уверен, ты что-нибудь нам подскажешь.
Он подал знак. Свет погас.
Сноп лучей выбросился на экран, и прямо на нас глянуло жуткое, с выпученными глазами, лицо моргача, ухватившегося за ноги рвущегося голубя.
Мертвые дюны, ядовитая слизь, сочащаяся по бетонным желобам, ржавые трубы на каменных быках, извергающие мертвую блевотину комбината «СГ» прямо в бухту… Тут неплохо бы вспомнить океанскую голубизну, паруса шхуны «Мария», извлечь из небытия тот пикничок на берегу… Вот он – этот берег, вот она – эта длинная горбатая тень пьяной рыбы… Я вновь видел тусклые лица завсегдатаев бара «Креветка», разбитое лицо доктора Фула, таблицы химических анализов, мерзкие домишки резервации моргачей, драку на улице и цветные вымпелы дымов над трубами.
А потом на фоне мертвых пейзажей, на фоне песчаных кос, забросанных зеленой слизью, возникло энергичное живое лицо нестарого, уверенного в себе человека. Улыбаясь, он бросал в озеро крошки раздавленной в ладони галеты.
– Президент «СГ», – шепнул Джек Берримен.
По уверенному, улыбающемуся лицу президента пополз черный титр: «Гомо фабер…» Он обрывался многоточием. И тут же выполз следующий титр: «…против Гомо сапиенс!»
И мы увидели… Нойс.
Она стояла над пузырящейся кромкой ленивого наката, на ней был красный купальник, ослепительный Даже на ее сильном загорелом теле.
Океан был мертв. Он пузырился, цвел, выдыхал миазмы. Нойс была жива. Но ей нечего было противопоставить комбинату «СГ».
– Кто эта женщина? – не выдержав, шепнул Джек.
– Моргачка, – ответил я коротко.
Повинуясь замыслу монтажера, энергичное лицо президента «СГ», лицо Нойс и мерзкая маска моргача начали совмещаться, образуя нечто уродливое, почти отталкивающее, крест-накрест перечеркнутое траурным титром:
БЛАГОДАРИТЕ «СГ»!
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО!
«И не бросайте окурки в унитаз… – вспомнил я. – Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой, всем необходимой воды…»
Кажется, так.
Вспыхнул свет.
– Эл, – шеф доверительно улыбался. – Для комбината «СГ», для военного министерства и для наших друзей мы смонтируем ленты по-разному. Материал стоит работы. Вариантов нет: комбинат «СГ» вернет заказ нашим друзьям – они не захотят такого скандала… Моргачи! – он усмехнулся. – Возможно, мы к ним еще вернемся, но не сейчас, не сейчас… Ты здорово поработал, я поздравляю тебя. Теперь мы можем считать, что восемь процентов наши.
Комментарии к книге «Итака - закрытый город», Геннадий Мартович Прашкевич
Всего 0 комментариев