Кир Булычев Клин клином
* * *
Петро Поганини унаследовал однокомнатную квартиру после смерти своей бабушки Василисы Феоктистовны Поганкиной в двухэтажном кирпичном доме на улице Пушкинская у ее слияния с улицей Советской.
Наследство было кстати, так как квартиру в Виннице ему пришлось оставить второй жене Одарке, а полученную от Союза истинно русских писателей мансарду в Москве не удалось оттяпать у третьей и неблагодарной жены Валерии. Обнаружилось, что звездочке российской массовой литературы придется ночевать на вокзалах, так как приятелям и любовницам он надоел настолько, что даже даровая бутылка «Гжелки», с которой он приходил на ночевку, их с ним не примиряла. Все равно сам все выпьет, а потом будет приставать к дочке хозяина или хозяйке дома, бить посуду и кричать, что он Толстого читал, но Толстой ему не показался.
С деньгами тоже было неладно, потому что за «Схватку в районе Сатурна» и «Любовницу робота» так и не заплатили.
Вот в этот период кризиса и душевного безденежья померла бабушка Василиса, которую Поганини с детства не видел, и он поехал в Великий Гусляр в надежде продать квартиру за приличные доллары и приобрести на них жилплощадь в Москве.
Петро вступил во владение квартирой жилой площадью в восемнадцать метров и расклеил объявления. Больше тридцати долларов ему за нее не предложили, да и то с условием, что он починит текущую крышу.
Петро не нашел ничего лучшего, как влюбиться в Дарью Гофф, дочь заведующего ветеринарной аптекой, а когда отступать было некуда, женился на этой женщине и понял, что следующий этап его жизни и творчества будет неизбежно связан с городком Великий Гусляр. Но ведь и на малых делянках вырастают колоссальные арбузы!
Утром Петро Поганини надевал по погоде шлепанцы или валенки и шел в молочную и за солеными огурцами. Первое для Даши, которой он подавал кофий в постель, второе для себя — чтобы прочистить мозги перед посадкой за рабочий стол.
Пожалуй, больше о Петре Поганкине ничего не скажешь. Сидит, работает, выпивает, кушает огурцы, пишет роман. Ни пользы, ни вреда от него нет.
А тем временем в Великом Гусляре начали происходить события.
Возвращаясь из школы в осенних сумерках, второклассники и второгодники Семен Лишаев и Ритка Полякова столкнулись с черным драконом, который медленно плыл над улицей, периодически выпуская из ноздрей яркое пламя и белый дым.
Второклассники кинулись бежать.
Дракон несся за ними, еле касаясь земли когтями, и так как гонка происходила в полной тишине, детям было еще страшнее, чем ежели бы он рычал, стучал и топал.
Дети выбежали на площадь к Гостиному двору и там были замечены гулявшим с собакой стариком Ложкиным.
Затем Ложкин увидел и самого дракона, который ударился грудью о край крыши Гостиного двора, но прошел ее насквозь, будто она была нематериальной.
В тот момент Ложкин, который подхватил собачку на руки и убегал следом за детьми, не подумал, что бестелесным может быть сам дракон. Уж очень убедительно из него хлестало пламя.
С утра следующего дня город оказался во власти фантомов, о которых далеко не сразу догадались, что они фантомы. Поэтому, когда толпа гномов, вооруженных алебардами, выскочила на мостовую перед автомобилем «Москвич» Миши Стендаля, он так рубанул по тормозам, что врезался в липу у тротуара. Гномов видели многие, но куда они делись, не знали. Зато мимо столовой № 1 прошли несколько космонавтов в странного вида скафандрах. Космонавты устроили отчаянную перестрелку со зловещего вида зелеными существами, которые были буквально обвешаны оружием инопланетного происхождения. Этот бой привлек массу народа, потому что происходил в обеденный перерыв у самого Гордома. Сначала люди смотрели, но когда раздались первые очереди и зеленые лучи смерти стали разить противников, кинулись врассыпную. Некоторых помяли, оцарапали и ранили. Но травмы происходили, следует признать, не от оружия космических бойцов, а от страха и страшной давки. Правда, гуслярцы с вами не согласятся. Им кажется более почетным пасть от руки пришельца, чем быть ушибленным локтем Матрены Ложкиной.
С тех пор город изнемогал под игом чудовищ.
Даже самый краткий и неполный список фантомов, поселившихся на улицах, а порой и в домах обывателей, может привести в ужас наших читателей.
На улицах появлялись, растворялись в воздухе или лопались, как воздушные шарики, гонялись за детьми, собаками и прохожими, дрались между собой, пугали бабушек, осаждали родильный дом, лезли в больницу драконы, змеи, жабы размером с паровоз, русалки в шортах и с бластерами, пришельцы одноногие, двуногие, пятиногие и на гусеницах, а также ползучие гномы, прыгающие тролли, скелеты разных животных и негодяев, князья тьмы в черных плащах и роботы отвратительного вида, не говоря о вампирах.
Уже на второй день жители города сообразили, что напавшие на город чудовища навредить не могут. Они были бестелесными и непостоянными. Порой на глазах у перепуганных зрителей с ними происходили удивительные трансформации. Дракон мог лишиться головы, пришелец — ноги, а полуобнаженная красавица с тремя пистолетами за лифчиком вдруг выступала совершенно обнаженной, лишь пистолеты в ее трех руках заменяли одежду.
Но как ты ни размышляй, как ни разубеждай себя, вид этих чудовищ был ужасен, поведение нахально, беременным женщинам, старикам и детям смотреть на них было страшно, а некоторым вредно, потому что они обучались на этих образцах насилию и враждебной нам эротике.
Нельзя сказать, чтобы профессор Минц, главный ученый города Великий Гусляр, не обратил внимания на феномен, который обрушился на город. Да и как не обратишь внимания, если в ванной сидит рогатая жаба размером с тебя самого, из-за кухонной плиты в Ксению Удалову целится одноглазый космический пират, а когда профессор Минц пытается отыскать статью из журнала «Нейчур», он видит, что на его письменном столе сидит истинный дьявол с гранатометом в руках и намеревается выстрелить профессору в лицо, а профессор не до конца уверен, что имеет дело с фантомом, а не с нашествием из Космоса.
— Разумеется, мы столкнулись с персонажами из массовой фантастики, — сказал Минц. — Источник ее — отечественная халтура.
— Почему же отечественная? Говорят, что эту дрянь нам из ЦРУ напустили. Многие так думают, — откликнулся заглянувший к Минцу сосед Удалов.
— ЦРУ, — возразил Минц, — обязательно воздвигло бы американский флаг над нашим сельсоветом. Не могут они без флага.
Тут через стену в комнату вошел мускулистый дикарь в трусах и с пулеметом в руке. Он направил оружие на Минца и выпустил беззвучную очередь. Друзья кинулись под стол. Оттуда были видны лишь босые ноги дикаря.
— Знаешь, как я их отличаю? — спросил Удалов.
— Знаю, — ответил Минц. — Их не слышно. Но лучше сначала спрятаться, а уж потом прислушиваться.
Дикарь пропал в противоположной стене. Друзья поднялись. Было унизительно прятаться в собственном доме.
— Что же ты, профессор, локатора не изобретешь? — спросил Удалов. — Если это не ЦРУ, то источник в нашем городе!
Минц только махнул рукой…
Сквозь дверь прошла совершенно обнаженная женщина сказочной толщины, облаченная лишь в корону.
— Где-то я читал о подобном феномене, — размышлял Минц. — Где же литературный персонаж путешествует по истории литературы и из окошка машины времени наблюдает образы литературных героев?
— Может, братья Стругацкие надумали? — спросил Удалов.
— Почему ты так решил?
— Они все уже надумали, — сказал Удалов. Он помолчал и добавил: — Им хорошо, у них сказки, а у нас реальная жизнь районного центра!
— Но если мы имеем дело с плодами воображения писателя, — произнес профессор, — то шерше ле экривен, то есть писателя!
— Нет у нас писателей, — вздохнул Удалов. — Не сподобились. Краеведы водятся, литсотрудники в газете, а писателя нет…
— Газета! — подхватил слово Минц. — Звони Мише. Нет ли у нас приезжего писателя?
Миша Стендаль тут же ответил, что в «Гуслярском знамени» готовится интервью с писателем-фантастом Петро Поганини, работающим сейчас над тремя романами в жанре крутой фантастики. Ведущие герои его романов — боевые роботы, телохранители, наемные убийцы драконов и драконы наемных убийц. Опус Поганини «Последняя пуля в драконе» заинтересовал издательство в Сызрани… А настоящее имя автора Петр Поганкин, и адрес его Стендаль предоставил по первому требованию.
Они пошли к Поганини сразу. Вокруг дома реяли фантомы. Открыла им Дашенька, которую Удалов качал еще малюткой. Теперь она стала женщиной с бюстом и низким голосом.
— Ой, как я рада, дядя Корнелий! — заголосила Дашенька. — Пошли на кухню, я там ленч разогреваю. Мой-то творит, творит, а потом себе ленч требует.
На кухне было тесно, фырчал кофейник, под потолком покачивались полупрозрачные вампиры.
— Над чем работаем? — спросил Минц.
— Вы не поверите, он ей голову отрезал, сделал чашу и пьет пиво из любимой женщины.
— Кто же это такой?
— Ах, это ж Корнюшон, понимаете?
— А привидения вам не досаждают? — спросил профессор.
Дашенька побледнела, но ответить не успела.
— Это кто же к нам пожаловал? — звонким дискантом запел от двери короткий массивный мужчина в черном парике и с нафабренными тараканьими усами. Одет этот мужчина был по-писательски, в бархатную домашнюю куртку и джинсы. — Вижу, вижу, представители общественности пришли пригласить меня на встречу с читателями?
Петро протянул руку. Они познакомились. От Петро пахло одеколоном.
— Мы к вам, — сказал Минц, — по поводу материализации духов.
— Не понял! — Петро отступил в комнату.
Комната была невелика, в ней стояла двуспальная кровать под атласным, простроченным ромбами одеялом (видно, из приданого), а также письменный стол с креслом перед ним. Разглядеть все это было нелегко, потому что комната была полна привидениями. Но привидения еще не сформировались, они были почти прозрачны, они меняли позы и форму, они готовились стать фантомами, а пока были лишь дымом…
— Вот, — сказал Петро. — Пишу гусиным пером, как мой учитель Сашко Пушкин.
Атмосфера в комнате была неприятная. Хоть образы писательского творчества не вошли еще в более плотное состояние, Удалову показалось, что он вступил в воду, полную лягушачьей икры.
— Ну вот, — сказал Минц. — Это мы и имели в виду. Здесь они зарождаются.
— Не понял, — ответил писатель, приподнимая сбоку парик, чтобы почесать висок. — Что за претензии?
— Вы заполонили весь город своими драконами и роботами! — не выдержал Удалов. — Детей на улицу люди боятся пускать. И мы просим, чтобы вы держали их при себе.
— Это что же такое? — удивился писатель. — Получается, что вы надеваете оковы на мое вдохновение? Ну, это так не пойдет! Я в ПЕН-клуб буду жаловаться!
Но форточку он раскрыл, и привидения потянулись наружу.
— Ну, так получше, — сказал Минц.
Петро окинул взглядом комнату и произнес:
— Да, курить мне надо меньше. Туманно становится.
— Или дурак, или притворяется, — прошептал себе под нос Минц, и все сделали вид, что этого отчетливого шепота не слышали.
— Я же честный, но бедный писатель, даже на пишущую машинку денег не хватает. — Усы дрогнули, по щеке покатилась слеза.
— Они же безвредные! — пискнула из коридора Дашенька.
Петро обернулся, увидел жену, прищурился и гаркнул:
— Мечи ленч на стол! — А обратившись к Минцу с Удаловым, он спросил: — Еще вопросы есть? А то я пойду. Надо силы поддерживать. А вы заходите, не стесняйтесь.
По улице они брели удрученные, пронзили насквозь полосатого василиска, обошли разбитую летающую тарелочку. Они молчали и мыслили — раз уж это им было свойственно.
«Сила воображения? — думал Минц. — Но почему тогда у других писателей так не получается? Ну творят себе, воображают, и хоть бы что! Ты только представь себе — по Петербургу летают Носы или бегают Раскольниковы с топорами!»
— Здесь имеет место быть взаимодействие, — сказал Удалов. — Так совпало. Гусиное перо, ленч, бумага, забота женщины и, главное, специфика творчества.
— Без предела, — согласился Минц. — Разнузданное воображение.
— Неужели мы бессильны? — спросил Удалов.
— Будем думать, — ответил Минц.
Они вошли в свой двор.
— Может, его отправить на Канарские острова? — спросил Удалов. — Соберемся всем городом, купим ему путевку. А там, на Канарах, ко всему привыкли.
— И что же мы так устроены! — вдруг возмутился Минц. — Как нам чего не годится, сразу за границу! А потом их же будем упрекать, почему нечисть развели? Нет, сами породили, сами…
— И убьем? — подсказал Корнелий.
— Кто сказал о смерти? — И с этими словами Минц скрылся за дверью своей квартиры.
А вместо него из двери выпорхнул крупный птеродактиль, и Удалов присел на цыпочки, хоть и понимал умом, что птеродактили в Гусляре пока не водятся.
Назавтра Минц к соседу не зашел. Удалов же, подойдя к окну, увидел, что Минц спешит по улице прочь от дома.
За ним гнался неандерталец с дубинкой.
А еще через полчаса к Удалову стала стекаться информация о движении и действиях профессора. Не зря же Удалов прожил в Гусляре всю свою жизнь. Не хочешь, а будешь знать все о соседях и знакомцах.
Сначала невестка пришла с рынка и сказала, что видела Минца выходящим из городской библиотеки со стопкой книг под мышкой.
Потом Ксения рассказала, что Минц посетил комиссионку, а заглянувшая к Ксении Гаврилова добавила, что Минц вышел из комиссионки, купив там несколько старых платьев, веер из страусиных перьев и зонтик парасоль.
Наибольшее удивление Удалова вызвала информация о визите Льва Христофоровича в магазин «Иная юдоль», где продавались предметы похоронного инвентаря. Там он купил букет искусственных цветов.
Все это Минц оттащил в дом Поганкина. И просидел у Поганкина до самого вечера.
Удалов в очередной раз подошел к окну, когда Минц возвращался домой.
Вид у Минца был усталый, но довольный.
Как у человека, только что завершившего выполнение нелегкого, но обязательного долга чести.
Удалов выглянул в окошко и спросил нарочито обыкновенным и вовсе не обиженным голосом:
— Как успехи, коллега?
Тут Минца скрыла от взоров Удалова стая гигантских вампиров, промчавшихся над улицей.
Потом Минц возник вновь.
— Дело пойдет на лад, — сказал он.
— В каком смысле?
— Рано обещать, — ответил Минц.
На следующее утро в городе полегчало.
Частота появления чудовищ сошла почти на нет.
Люди выходили из домов, вдыхали свежий воздух, щурились от детской радости и понимали, что дождик снова идет для них, солнце светит для человечества и ветер завывает для людей, а не для привидений.
И вот над опустевшей улицей пролетело, вернее, медленно и торжественно проплыло нечто сказочно красивое, как пирожное безе или клубничный мусс.
Почуяв неладное, Удалов кинулся вниз.
Он ворвался в комнату профессора и с порога спросил:
— Ты что сделал, Лев Христофорович?
— Как всегда. Средство придумал.
— Ну говори, говори! — Удалов переминался на пороге, не входил, потому что еще не завтракал, но и уйти не мог.
— Сам догадаешься, — загадочно улыбнулся профессор.
Удалов обиделся и собрался уходить. Минц его не видел. Он брился бритвой «Жиллетт» и гляделся в зеркало.
Вскоре Удалов пошел на улицу.
Драконов там не наблюдалось.
Город был тих, благостен, дети резвились в песочницах и бегали по скверу.
Вдруг они прервали свои игры и испуганно замолчали.
По дорожке сквера бежала незнакомая Удалову красивая молодая женщина в чуть-чуть разорванном длинном белом платье. На ее лице застыло изображение тревоги и душевной боли.
Удалов посторонился.
Проходя мимо дома, в котором обитал писатель Петро Поганини, Удалов остановился и поглядел наверх. Из окон не выскакивали птеродактили и пришельцы. Но доносилось женское пение. Дарья Гофф напевала романс Алябьева.
Что происходит?
Неожиданно сквозь стену дома просочилась черноволосая женщина средних лет, упитанная, но несчастная. Она прижимала к глазам батистовый платочек. За ней показался мужчина военной выправки, но в костюме для верховой езды второй половины прошлого века. Мужчина протягивал руки к женщине.
Не доходя до женщины нескольких шагов, мужчина передумал ее останавливать и замер, скрестив руки на груди. Женщина же продолжала свой путь.
Удалов не стал досматривать тревожную сцену. Ему захотелось домой.
Когда он свернул на Пушкинскую, то увидел, что под ногами у него тянутся рельсы, хотя по Пушкинской сроду не ходили трамваи.
Что еще за новая напасть? Может, драконы лучше?
Удалов, ускоряя шаг, мчался к Минцу.
И чуть не попал под поезд.
Старинный паровоз с длинной трубой тянул за собой несколько небольших зеленых вагонов. Вагоны были эфемерны и, наверное, относились к творчеству Поганини. Но зрелище было внушительным.
Поезд несся туда, где стояла печальная брюнетка, а на нее глядел мужчина в костюме для верховой езды.
Удалов вбежал в кабинет Минца.
— Что творится, сосед? — грозно спросил он. — Лучше уж признавайся.
Минц широко улыбнулся. Он сидел в кресле-качалке и ласкал черного кота Лумумбу, которого завел и полюбил совсем недавно.
— Мы избавили город от чудовищ, — сказал Минц.
— Но к нам какие-то новые лезут.
— Люди, а не чудовища! И это ненадолго. Скоро писатель нас покинет.
— Объясни.
— Если ты не можешь избавиться от болезни, то проще всего вышибить клин клином.
— Какой клин каким клином?
— Я принес Поганини несколько незнакомых ему произведений литературы. И убедил этого молодого человека, что куда больше шансов прославиться, если следовать заветам великих писателей прошлого. Я дал ему слово, что суммарный тираж романа не любимого им писателя Л. Толстого достиг за последние сто лет шести миллиардов экземпляров.
— И что он сказал? — заинтересовался Удалов.
— Он вынул карманный калькулятор и принялся считать, сколько он бы получил на месте Л. Толстого при расчете рубль пятьдесят с каждого экземпляра.
— И что же?
— Остался доволен результатами. А сегодня я к нему заглядывал.
— И что же?
— Пишет. Разве ты не видал вокруг его дома всяких персонажей?
— Эврика! — воскликнул Корнелий Иванович. — Он пишет «Анну Каренину»! То-то поезд по Пушкинской ехал.
— Ах, мой милый Удалов, — усмехнулся профессор Минц. — Все в жизни не так просто, как кажется. Роман Поганини называется «Маня Каледина». Как видишь, он никогда не опустится до прямого плагиата.
— Но под поезд она бросится?
— Куда ж ей деваться!
Удалов задумался. Потом обратил к Минцу круглое, простодушное лицо.
— Нет, — сказал он. — Ничего у нас не выйдет. Не сегодня-завтра снова драконы попрут.
— Почему же?
— Да завернут издатели Поганини с его Маней. Неужели они в школе не учились?
— Некоторые издатели в школе учились. Но плохо, — вздохнул Минц. — А богатенькие забыли, чему учились. Наконец, самые богатые отличались слабым здоровьем и болели, когда проходили «Анну Каренину». Кстати, Корнелий, никто в школе не надеялся, что дети прочтут роман Толстого. Потому его и не читали, а проходили. А проходят как?
— Мимо?
— Вот именно. Проходят мимо.
— Ничего, — сказал Удалов. — Если я прав, то Поганини вернется к драконам, если ты прав, то придется нам иметь дело с изысканными чувствами.
— Если я прав, то Поганини заработает столько денег, что сможет купить квартиру в Москве.
Удалов улыбнулся и пошел домой. Ему хотелось посидеть в мягком кресле и почитать газету.
Но не пришлось.
На кухне сидела Татьяна Ларина (судя по одежде и выражению лица), читала письмо от Онегина и тихо плакала.
А Ксения, которая как раз вошла туда, стояла в дверях, скрестив руки на груди и убийственно глядя на непрошеную девицу.
Удалов вздрогнул и хотел прошмыгнуть мимо, но Ксения схватила его за рукав.
— Уже в дом таскаешь? — спросила она Удалова.
— Кого таскаешь?
— Шлюх таскаешь!
— Я ее в первый раз вижу. А вообще она — воображаемое видение Александра Сергеевича Пушкина.
— Если видение, почему она не у Пушкина на кухне, а у меня?
— А ты проверь, — предложил Удалов. — Она сквозная.
Эта идея пришлась Ксении по душе. Она схватила сковороду и метнула ее в Татьяну Ларину.
Сковорода пролетела сквозь тело гостьи и разбила на полке три любимых чашки.
— Ах, она еще посуду бьет! — закричала Ксения и вторую сковородку метнула в мужа.
* * *
Через месяц видения прекратились.
Гусляр опустел.
Затем куда-то пропал и сам Петро Поганини.
А уже осенью Минц как-то постучал половой щеткой в потолок, призывая Корнелия.
Корнелий сбежал вниз.
У Минца был включен телевизор. Вот что говорила дикторша:
— Новый роман известного бестселлериста Петро Поганини «Маня Каледина», ставший всероссийской сенсацией и экранизированный режиссером Спилбергом, выдвинут на Букеровскую премию. Достоверность исторических деталей падения и трагедии попавшей под поезд знатной женщины царского Петербурга вызвала повышенное внимание к оригинальному творчеству прозаика. Наш корреспондент встретился с писателем, который недавно купил пятиэтажную виллу на Канарских островах. Первым вопросом корреспондента…
На экране появилась вилла.
Возле виллы в шортах и с теннисной ракеткой стоял Петро. На нем повисли две темнокожие от морского загара испанские красавицы. В окно кухни выглядывала осунувшаяся Дарья Гофф.
— Как вам удалось придумать такой удивительный сюжет? — спросил корреспондент.
— Непросто, — ответил Петро.
— Как вы относитесь к вашим шансам получить Букера?
— Букера возьмем, — ответил Петро. — А Оскар не за горами.
И он засмеялся, уставившись в экран, будто догадался, что профессор Минц, избавивший Великий Гусляр от плодов буйного воображения Петро, не отрываясь глядит в экран телевизора.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Клин клином», Кир Булычев
Всего 0 комментариев