««Картошки еще сыры…»»

Генрих Бардини «КАРТОШКИ ЕЩЕ СЫРЫ…»

Солнце припекало вовсю. Надо было сразу поискать местечко попрохладнее, где-нибудь в тени, но утро выдалось облачное и нежаркое, теперь же уходить с насиженного места не хотелось. Тем более, что оно было очень живописное: берег проточного пруда, опушка леса вдалеке. Было и кострище с запасом дров; однако, при всей притягательности огня, разжигать костер в такую жару не пришло в голову никому.

Сборище представляло собой хрестоматийную картину: трое на лоне природы в вальяжных позах; употребляющие водку. В разумных, конечно, пределах.

Санек разлил остатки по стопкам, обмакнул свежий огурчик в соль, протянул прозрачную цилиндрическую емкость вперед, чтобы чокнуться с друзьями, и сказал:

— Ну, Ваня, давай. Рассказывай. — Опрокинул. Договорил, не закусывая: — Как обещал. — И хрустнул огурцом.

Иван, фамилия которого слишком известна, чтобы упоминать ее всуе, приосанился (насколько это можно было сделать лежа), такая уж у него была барская привычка, и молвил:

— Что же вам рассказать, други мои? Вы, конечно, видели мое интервью по ТВ, довольно пространное, и читали мою популярную статью, написанную еще в полете на обратном пути. Вас, конечно, интересуют нюансы, о которых я не упомянул?

— Разумеется. — Клиффорд с сомнением поглядел на свою стопку, но это сомнение было настолько мимолетным, что человек не очень внимательный этого и не заметил бы. Англичанин здорово обрусел.

— Спрашивайте конкретно, — Иван с важным видом принял на грудь.

— Ну как они… вообще? — спросил простоватый Санек.

— Вообще… Ну что — вообще? Люди, как люди, вроде нас. Вот один из них, представьте, на Клиффа похож, — Иван мотнул головой в сторону Клиффорда. — Я его как увидел, сразу Клиффа вспомнил. Но при этом они все сплошь красавцы, этакие ангелы во плоти. Как в старой фантастике, помните? Либо супер-пупер фотомодели, либо мерзкие чудовища.

— Понятно, — сказал Клиффорд, жуя травинку. Хотя закусь еще была. — Все, значит, небожители, и только один похож на меня.

Санек повалился на спину и загоготал, причем так громко, что где-то рядом неожиданно каркнула ворона и с шумом унеслась прочь. Даже кузнечики примолкли. Иван виновато улыбнулся.

— Клифф, ну прости, я же не хотел тебя обидеть. — Клиффорд тоже улыбался, но как-то печально. Иван вспылил: — Да ну тебя с твоим английским юмором!

— Что они за люди? Какой у них социальный строй? Каковы они в общении?

— О, вот это ты загнул. — Иван ввинтил в землю стопку на добрую треть. — Вопросы сурьезные. Социальный строй у них… как бы это сказать… Ну, в общем, как у вас в вашей коммуне имени Оруэлла…

— Да ты что?

— Да, мой дорогой Клиффорд, именно так. То, что сначала делали мы, а теперь делаете вы, у них существует давно. Очень давно. — Отважный космонавт, поддавшись стадному инстинкту, тоже надумал подкрепиться травкой. — А с общением все прекрасно. Они очень доброжелательны. Любознательны, но в меру. Культура у них — у-ух! Музыка — покруче «Электрик Кинг Флойд». И живопись у них, и скульптура, и много чего такого, чему в языках наших и определения-то нет…

— А женщины? — встрепенулся Санек.

Иван прищурился:

— Эх, Санек… Тебе бы там побывать… Wish you were here… Э-э, да что говорить, сочувствую я тебе, Саня.

Очень аккуратно Иван сплюнул куда-то в сторону пищу копытных. Не в коня корм.

Настал Санин черед прищуриться:

— А скажи-ка мне, Ваня, — голос Санька стал вкрадчив, как мурлыканье проголодавшегося кота, — ты заговорил с таким пафосом, что мне показалось, будто бы ты нашел там в некотором роде Аэлиту, а может быть, и не одну, так вот, я хочу знать…

— Саня, как тебе не стыдно! Здесь собрались три джентльмена, а джентльмены не говорят на такие темы. И если ты — не джентльмен, то уж мы-то с Клиффордом джентльмены. Так, Клифф? Вот видишь, он кивает, правда, как-то не по-нашему, по-аглицки… Ну да ладно. Пора переходить к главному. Космические друзья наделили меня способностью творить чудеса. Выполнять желания. Таким образом, я стал волшебником.

— Любые желания?

— Нет! Только такие желания, которые не затрагивают интересов других людей. Если, скажем, я пожелаю, чтобы… ну… чтобы Маргошка Куроедова в меня влюбилась, так из этого ничего не выйдет, потому что это будет насилие над ее личностью. В плане материальном я могу пожелать что угодно, но потом придет счет, как будто бы я заказал это в какой-то фирме с доставкой. Так что, если вдуматься, волшебство мое очень ограниченно. Но все равно польза от него несомненная.

— Ну и какая польза? — позволил себе усомниться Санек.

— Какая — какая! Я могу сотворить все, что угодно! Если это никому не помешает. Вот, допустим, сижу я дома, а мне захотелось шоколадку. Сию минуту! Или мебельный гарнитур. Или копию «Ночного дозора» Рембрандта. Подлинник — нельзя, а вот копию — пожалуйста, причем любой эксперт примет ее за подлинник! Поначалу… Потому что там обязательно будет изменена какая-то микроскопическая деталь, — вздохнул Иван, — как они объяснили, во избежание недоразумений…

— Ну и что толку? — никак не мог угомониться Санек. — Шоколадку можно купить, мебель тоже, копию картины заказать. Так и так башлять придется.

— Придется, а как же! Да еще и подороже: за доставку, за срочность.

Солнце опускалось, однако жарило еще сильней. Разомлевшие друзья замолчали. Саньку хотелось возражать и спорить, но он лишь вяло глотнул минералки, которой оставалось на донышке, и спросил:

— Ну объясни ты мне, дураку, как ты можешь использовать свой дар? Приспичило тебе шоколадку, так сходи и купи, ларек у тебя рядом с подъездом. Дешевле и выйдет. Назови мне причину, где требуется волшебство. У нас все есть. Ведь не в двадцать же первом веке мы живем. Что-то не ладится с отношениями, но манипулировать людьми так и так безнравственно. Ну?

«Вот так речь толкнул Санек, — апатично подумал Иван, чувствуя, как плавятся мозги от солнечного жара. — Не схватить бы удар… Как-то длинновато он выразился, даже витиевато. Вот что делает с человеком погода. М-м-да, расклеился разговор…»

— А! — лениво сказал Иван, подавив разом одновременные приступы икоты и зевоты. — Вот смотри, Саня. Допустим, увидел ты красивую барышню. А?

— Ба-арышня… Барышня — это хорошо.

— Ну вот. Подходишь ты к ней и думаешь: как бы познакомиться?

— А чего там думать… — Санек зевнул. «Вот гад! — подумал Иван. — Он зевнул!»

— Это ты на словах такой мачо. — Сонливость вроде бы отпустила Ивана, и он опять ощутил потребность говорить что-то умное. — А на деле ты, конечно, за словом в карман не полезешь, но наговоришь ей такой хрени, что бедняжка три ночи спать не будет, то есть будет, но с кошмарами.

— Это от любви ко мне. С первого взгляда.

Теперь смеялись Иван и Клиффорд, правда, не так, как Санек.

— А вот, что я сделаю! Я скажу, что я — кудесник, и выну из кармана цветок! А потом — живого цыпленка! А потом…

— Ириску, — съязвил Санек. — В золотом футлярчике. И она навеки твоя.

Лежавший Клиффорд приподнялся на локте:

— Ладно. Расскажи, как это было. То есть, как тебя научили.

— Ну как — очень просто. Запихали в какой-то саркофаг, похожий на анабиозную камеру, что-то там включили, я полежал минуты две, потом выбрался оттуда. Чувствовать я почти ничего не чувствовал, только вроде в голове какие-то пауки бегали. Я даже не понял, приятно это или нет. Скорее, все-таки, нет.

— Пауки, — задумчиво сказал Клиффорд. И сорвал еще одну былинку.

— Наш звездопроходец не совсем корректно выражается, — внес ясность Санек. — Это были не пауки. Это были тараканы. У нашего дорогого друга завелись тараканы, ты понимаешь, Клифф? Я, конечно, не возьмусь утверждать, что он вовсе не летал, а сидел на даче с отключенным телефоном и почитывал старинную фантастику, нет, просто его корабль попал в смертельно опасное чушь-поле, в котором в изобилии водятся тарака…

Санек внезапно осекся: никогда еще не видел он своего закадычного друга настолько серьезным.

— Вот что, кудесник. — Клиффорд помахал зеленым огрызком. — Чудо ты мое о двух ногах, но без перьев. Можешь ли ты сделать, о великий, чтобы стало прохладно? Думаю, ничьи интересы это не ущемит.

Иван царственно воздел руку к небу (вторая рука приподнялась чуть-чуть, так как он лежал на боку), но в этом жесте было и что-то недоумевающее — как же я сам не догадался? Немногочисленные кучевые облака, до сих пор старательно облетавшие солнце, внезапно стали группироваться, окружили светило, и закрыли его. Подул прохладный свежий ветер. Хорошо…

Клиффорд внимательно смотрел на небо и к чему-то принюхивался. Казалось, он пытался раскусить трюк фокусника, но придраться было вроде бы не к чему.

— Это не все, — сообщил Иван, извлекая из сумки бутылку. — Кажется, кто-то хотел добавить? А, Санек? Да и ты, Клиффорд, не прочь?

Клиффорд медленно опустил взгляд с того места, где было солнце, и сфокусировал его на пол-литровой емкости в руках Ивана. При пасмурном свете полная бутылка смотрелась иначе, нежели при солнечном; исчезло некое волшебство игры бликов, хрустальный эликсир познания смысла жизни превратился в банальный водный раствор этилового спирта. Санек удовлетворенно крякнул, рефлекторно дернувшись за стопкой, но что-то заставило его повременить; Клиффорд, посмотрев на бутылку, взглянул Ивану в глаза:

— Ну хорошо. Изменение облачности за минуту — явление редкое, но естественное. Бутылку ты припас заранее. Я даже знаю, где ты ее купил: в том самом паршивом магазинчике у вокзала. Где же чудо?

— Что тебе не нравится? — Иван был искренне удивлен. Он уже сорвал пробку и делал недвусмысленные жесты. Санек не заставил себя уговаривать и придвинул поближе к космонавту маленькую, но важную емкость.

— А то мне не нравится, что это нисколько не похоже на чудо. Ты можешь разогнать облака обратно?

— Могу. Хочешь, чтоб опять палило солнце?

— Нет. Я хочу, чтобы солнце светило, но было бы при этом прохладно. Как у меня дома в октябре.

Щелкнув ради эффекта пальцами, Иван загадал желание. Облака опять разбежались по небесной полусфере, но температура стала ощутимо снижаться. «Плюс шестнадцать градусов Цельсия, — пожелал Иван. — Посмотрим, Клифф, что ты на это скажешь». Вытянув руку, он плеснул от души, с горкой, англичанину.

Выпили… Как не выпить? Клиффорда слегка замутило, но он справился с низменными инстинктами. «Это уже что-то, — подумал Клиффорд, — это немного странно; может быть, так действует русская водка, но все-таки: не настолько я пьян; только что было солнечно и жарко, потом стало пасмурно и прохладно, а теперь — солнечно и холодно. Как будто наступила осень. Осень? Но сейчас июль. Прогноз был — от двадцати семи. Так. Значит, этот сумасшедший действительно творит чудеса? Так. Так. Ну ладно. Так» — поймав себя на том, что слишком часто повторяет слово «так», причем как минимум два последних раза по-латыни, Клиффорд, мучительно собирая мозги в кучу, промолвил:

— Верю… Начинаю верить… Ваня, эту бутылку ты купил или сотворил?

— Сотворил.

— Сотворил. А-га. Верю. Ага. И с облаками — так?

— Так.

— Ладно. Угу. Хорошо. Объясни мне, будь добр (будучи материалистом, даже чуду Клиффорд подыскивал научное объяснение), много ли энергии затрачивается на исполнение твоих желаний, каков при этом, в конце концов, коэффициент полезного действия и откуда, собственно, берется эта энергия?

Поскольку, будто показалось Ивану, прошло довольно много времени после монолога Клиффорда, который Иван, как говорится, прочувствовал нутром, плюс время, затраченное на его вопрос, звездолетчик, вздохнув, разлил еще раз (Санек не возражал, Клиффорд мягко отстранил стопку) и пустился в объяснения:

— Видите ли, друзья мои, во всей этой истории есть существенный изъян. Коэффициент полезного действия очень низок. Очень низок, — повторил он, отставляя бутылку. — Для выполнения одного желания нужна энергия десяти миллионов звезд.

«О-па», или «Во-па», — сказал было Санек, и прибавил про себя что-то вроде: «Ну это да, вот это в самый раз, десять миллионов звезд. У меня есть приятель, который пишет шлягеры на космические темы, — но, попытавшись перевернуться на другой бок, почувствовал себя как-то дискомфортно и перевернулся обратно. — Вселенная, блин, Вселенная. И десять миллионов звезд. Или сколько их там в этой гребаной Галактике. А мы тут пьем. Э-э, стоп, Галактика и Вселенная — не одно и то же. Галактика конечна, Вселенная — бесконечна. Во, мать твою, какие думы приходят в голову, стоит лишь хорошенько выпить. Вселенная бесконечна, это как же? Бесконечна. Куда не мчись — даже мыслью, а не на Ванькином звездолете — все равно края нет! — устраиваясь поудобнее на земле, Санек продолжал размышлять. — Ну надо же, бесконечность, мля! Сего же Маргошке не объяснишь, хотя мы этот вопрос обсуждали! О бесконечности! И что же с этой бесконечностью делать? А? Вот засада! Он (попытка сделать жест в сторону Ивана, обреченная на провал по причине отсутствия сил) гасит звезды, а может их и зажигать, с КПД, впрочем, смешным, как он сам сказал — одна десятимиллионная. Это если звезду приравнять к желанию. Стоит ли звезда желания? Или желание звезды? Что это перед бесконечностью? Нет, елки зеленые, с водкой надо завязывать. Вот допью эту — и все. Все. Ну если только пива на обратном пути». — «Десять миллионов звезд? — реплика Клиффорда как-то сама собой въехала в мысли Санька, так, что ему показалось, будто бы он сам продолжает думать и делать какие-то выводы. — Десять миллионов. Ну, не так уж много». — «Это с какой стороны посмотреть». — Иван как бы пытался оправдаться. — «Десять миллионов там, десять миллионов здесь. Десять миллионов, Ваня!» — «Ну и что? Вселенная ведь бесконечна. („Опять бесконечность! — подумал Санек с тоской. — Водка есть? Есть. Но пить еще рано.“) А раз она бесконечна…» («Вселенная бесконечна — а водка конечна. Это мысль. Так. Она есть? Еще полбутылки. Отлично. Где эта тонкая грань между к… конечностью и бесконечностью?»)

— Что ж, Иван. — Выражение лица Клиффорда окончательно разонравилось космонавту. Печаль и какая-то тихая свирепость («Вот он, английский менталитет!») испортили весь праздник. Но это были цветочки, ягодки — впереди! — Давай представим, что, войдя в контакт с этими ангелами, мы все становимся кудесниками. Каждый начинает гасить ежедневно по нескольку десятков миллионов звезд…

— Исключено. Я понял, чего ты опасаешься. Звезд хватит: я, возможно, единственный, кто обладает этим даром. Никого больше из землян они не облагодетельствуют, так как существа они очень здравомыслящие. Им же сами́м подобные способности ни к чему: мне объяснили, что довольно долгое время их прикалывала возможность творить чудеса, ну а потом перестала прикалывать. Поднялась изрядная буча, потому что большинству чудотворство было по кайфу, и только умное меньшинство понимало, что это тупик. Произошло что-то типа революции: «обыденники», так можно перевести на русский язык это слово, воевали против магов. И победили. Все это было очень давно; мы в те времена еще только учились разжигать костер и точить наконечники для стрел. Правда, прецедент уже был: по нашему масштабу во времена расцвета Вавилона они передали дар какому-то придурочному разумному осьминогу… Он сказал «спасибо», махнул на прощание щупальцем и свалил куда-то за туманность Андромеды. С тех пор о нем ни слуху, ни духу.

— А можешь ли ты, или этот спрут, поделиться даром с кем-нибудь еще?

— Нет. Это еще одно ограничение. При всем уважении к тебе, Клифф, помочь я ничем не могу. Для того, чтобы исполнилось твое желание, этого должен пожелать я. Да пожелай чего хочешь! Я ведь всегда рядом, телефон у тебя есть.

Клиффорду было приятно лежать: свежо, но нагретая земля не давала замерзнуть. Солнце степенно продолжало свой путь на северо-запад. В деревне, километра за два от места пикника, истошно орала какая-то баба. Рыбы в пруду, как водится, молчали.

И вдруг стало темно. Ну совсем темно. И не прохладно, а холодно.

— Идиот, — заорал Санек, — доигрался со своими чудесами! Какого черта ты погасил Солнце, кретин недоделанный?! Теперь мандец всем, полный мандец! Или это выходки твоего дурацкого осьминога?! Как он только не подох за это время? Что, осьминоги так долго живут? Кретины! Все вы, космонавты, кретины, и ты, и твой вонючий осьминог!

— Спокойно, — рявкнул Иван, — прекратить панику! Я уже зажег Солнце.

— Хрен тебе, — бился в истерике Саня, — один дурак, значит, гасит Солнце, другой его зажигает! Пидарасы, грохнули звезду! И еще десять миллионов! Десять миллионов звезд, чтобы не подносить зажигалку к своей дебильной морде! Чтобы дебильная сигарета прикурилась сама!

Тьму рассеял огонек Ивановой «Зиппо». Веснушчатое лицо с рыжей челкой смотрелось в пламени зажигалки довольно жутко.

— Прекрати, Саня. — От волнения Клиффорд заговорил с чудовищным акцентом. — Нас разделяют восемь световых минут с секундами. Землю и Солнце, я хотел сказать. Нужно подождать восемь минут, пока солнечные лучи долетят до нас, и станет опять тепло и светло. А пока нам следует развести костер. Где дровишки, Ваня?

Холодало с каждой секундой. К бабским воплям примешалось еще несколько голосов; акустический эффект на вольных просторах был великолепен. Глаза уже привыкли к темноте, и друзья могли видеть величественную звездную картину, потрясающую из века в век умы прагматичных философов и влюбленных поэтов. Луны, понятное дело, не было. Иван начал подгребать к кострищу поленья, Клиффорд ему помогал. Свет зажигалки придавал зрелищу не очень веселый вид, но все же это было лучше, чем сидеть в почти полной темноте. Поджечь крупные дрова «Зиппо» было нереально, требовалась растопка. Англичанин пожертвовал частью своей большой записной книжки; вот здорово, подумали одновременно Иван и Саня, что Клиффорд недолюбливает планшет.

— Сколько прошло времени? — Санек, кажется, пришел в себя.

Клиффорд по привычке, выработанной годами работы в науке, включил секундомер на своих великолепных часах, как только произошла катастрофа, или авария, или неполадка, как сформулировал для себя Иван, и смог ответить совершенно точно на Санин вопрос:

— Прошла одна минута сорок семь секунд.

— Так мало? Не может быть. Я уже замерз.

Вопль мчащейся электрички прозвучал дико и страшно; машинист, включив прожектор, явно чувствовал себя не в своей тарелке. А что творится на всей Земле, с ужасом подумал Саня. В этой чертовой деревне как пили самогон, так и пьют. А летчики? Оказаться в воздухе без света — что ж, это нормально, техника ночных полетов отработана давно, но вот чтоб так, внезапно — ты летишь, и вдруг гаснет Солнце! Мы-то знаем, что ждать осталось шесть минут, или даже меньше, но они, эти бедные миллиарды людей, паникуют. И паника разрастается просто молниеносно. Кошмар творится в Питере, Москве, Владивостоке и в Пуэрто-Рико. Да причем тут Пуэрто-Рико? Где это, черт возьми? Катастрофа происходит везде, весь мир сейчас сходит с ума. Это надо прекратить. Взять телефон и позвонить… позвонить кому? Президенту? Позвонить и успокоить: мол, Ванин коллега облажался, но ничего, свет сейчас будет, муниципальные власти не дадут вам помереть от холода… Но куда, кому звонить, если серьезно? В Академию наук? Телефон можно узнать по справочной — но у них наверняка занято, или они не ответят — ведь все спятили. Да, остается только ждать. Греться у костра. Как романтично, блин. Представим, что это просто ночь. “Ночное”, как у Тургенева. “Картошки еще сыры”…»

Вскочив на ноги, Санек начал хлопать себя по ляжкам и заднице, пытаясь согреться. Поджав колени к подбородку и лязгая зубами, Иван спросил:

— Время, Клифф?

— Еще три минуты. Как вы это говорите, Ваня? Не выпить ли нам для сугреву?

Водка на этот раз обожгла Ивану горло — наверно, оттого, что ему еще ни разу не доводилось пить в таких условиях. Деревенские крики плавно переходили в какой-то вой. Вот экзотика — но хотя бы глаза отдыхают, темные очки летом — не панацея. Если бы только не этот холод… Да, тут недолго и концы отдать.

— Время?

— Две с половиной.

Как оно долго тянется, это время. Задница уже совсем заиндевела. Не простудиться бы. Поднявшись, Иван по примеру Санька стал охаживать свое тщедушное тельце, и даже погрел задницу над костерком, ловя себя на мысли, что выглядит-то он совсем не как мачо. Клиффорд стоял у огня, не отрываясь от циферблата часов. «Каунт даун, — вспомнил Иван, — вот это как по-английски. Осталось совсем чуть-чуть. Как перед стартом. Правда, перед стартом ты находишься в куда более комфортных условиях, лежишь себе в противоперегрузочном кресле и в ус не дуешь. Последняя сигарета уже давно выкурена — земная сигарета, а следующую ты выкуришь спустя четверть часа после выхода из атмосферы. Четверть часа и две минуты. Нет, все-таки в космосе как-то спокойнее, чем на Земле».

— Осталось меньше минуты. Пятьдесят пять секунд. Пятьдесят… Сорок пять… Сорок…

Еще несколько десятков секунд — и Солнце, Солнышко! — как же я тебя, оказывается, люблю! — опять засияет! Сколько там осталось? Смех один!

— Ноль!

Ничего не произошло. «Спокойно. Клифф ошибся. Он как-то не вовремя включил секундомер. Просто опоздал. Хотя наоборот: получается, будто бы он включил его раньше положенного времени, что невозможно. А, неучтенные секунды».

И стал свет.

* * *

«Видимо, я чего-то не понимаю, — думал Клиффорд, тыкая в дисплей телефона. Пора было вызывать гравилет — брести на вокзал и ехать поездом после такого приключения никто не желал. — Не понимаю этих русских? Нет, я просто не понимаю людей. Национальность? Ерунда, все мы одинаковые. Все мы хотим халявы. Хотим, чтобы у нас всегда были тарелки полны. При этом пальцем о палец нам ударить, конечно, в лом. Зачем, если космические друзья нам помогут? Сколько веков мы живем этой глупой мечтой?»

…Зависшая над берегом пруда капсула уже приминала траву гравиполем, Иван и Санек, собирая пустые бутылки, традиционно, не от души, а так, для порядка, переругивались, Клиффорд же продолжал рассуждать:

«Да, Космос бесконечен. — Англичанин очень удивился бы, если б узнал, что полчаса назад весьма похожие мысли приходили в голову его непутевого друга Санька. — И звезд там до хренища. Но на каждую звезду — на каждый десяток миллионов звезд — найдется свой раздолбай типа Ивана. Бесконечность Космоса — не такая уж и страшная вещь. Как спасти его от глупости? Землю мы уже изгадили — кажется, эту мою мысль никак нельзя назвать новой, и все-таки: что будет дальше? Эти Иваны, или Джоны, или Сунь Выни будут туда летать и садиться на башку несчастным разумным существам на иных планетах — несчастным только потому, что на них свалился этакий герой Иван? Ведь до его (точнее, их) прилета было у них все замечательно, то есть не совсем, конечно, они парились со своими проблемами, и тут — раз! Является Ванек и говорит, что все ваши проблемы — чепуха на постном масле, вот мои проблемы — это проблемы! Маргошка, например. Ей что десять миллионов звезд, что десять миллиардов — без разницы. О бесконечности она тоже любит поговорить, да что толку! И как она умудряется подвести подо все это какую-то философскую базу, чисто по-женски, а ведь, что странно, ни черта в этом не смыслит. Стоило ли лететь в Космос, чтобы войти в Контакт? Каким он может быть, этот Контакт, если мы, три мужика, три очень неглупых мужика (Санька-то ведь тоже не так прост, как кажется), втроем не смогли понять эту бабу? Что же, значит — Контакт — это общение лишь мужских умов? Какой-то сексизм. Хотя так или иначе, — Клиффорд закурил свою последнюю английскую сигарету, — в бесконечности содержится некая конечность. Живя здесь, в России, научиваешься гнать какую-то пургу и чувствовать себя при этом вполне комфортно. Так вот, бесконечность. С Маргошкой мы поговорим об этом сегодня ночью. Придется потрудиться, но ничего. Марго и бесконечность — может ли быть какой-то вопрос более интересным, чем этот? Иван летает на своем звездолете по просторам Вселенной, он пахарь, космический пахарь, засевающий своими погаными мыслями звездную целину (у кого я это читал, про звездных пахарей? У кого-то из русских, ну да ладно) — что же несет с собой этот придурок, добро и счастье? Как бы не так. Иван — как у них и говорится в сказках — дурак. Дурак и есть.

Интересно, сколько их, дураков? Ведь куда меньше, чем звезд в нашей Галактике. Но их количество исчислить мы не в состоянии. Иван — милый человек, и, может быть, он как-то поможет Космосу. Умные люди могут натворить много бед, а уж Иван — я его знаю — не сделает ничего плохого никому, как бы он не выглядел. Преднамеренно, я имею в виду. Даже тому спруту он не вставит при случае пистон, погашение Солнца Ваня рассмотрит как научный эксперимент. И все-таки, почему он дурак? Он просто космонавт, пилот, технарь, возящийся с железяками, как, впрочем, и я; я, наверное, тоже дурак; люди, умные люди, заседают на своих собраниях, анализируют результаты полетов таких вот технарей вроде нас — а сами в Контакт не вступают. Почему? Время не пришло? Нет. Проблем технических нет. Просто им очень удобно списать какие-то неполадки на непрофессионализм космонавтов. Непрофессионализм в смысле ксенологии.

Тем не менее — он дурак, Ваня. Дураком родился и дураком помрет. Наблюдая звезды, я остаюсь на Земле. Этот же олух тащит свои проблемы туда — туда, где все так чисто и красиво. Когда-нибудь эти идиоты угробят Космос. Да, звезд много. Очень много. Но дураков все-таки больше».