«Рабин Гут»

Часть I Куда Макар телят не гонял

Глава 1

– Мурзик, ко мне, – услышал я знакомый голос. – Ко мне, я сказал!

Угу, бегу! Видали идиота?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы нормальный человек называл собаку Мурзиком? Я тоже нет. Но моего хозяина нормальным считать нельзя. Он у меня Рабинович. Да еще и мент. Причем не какой-нибудь, а кинолог.

Нет, вы не подумайте, я не антисемит какой. Просто мне, как и вам, трудно представить себе человека с такой фамилией на службе в милиции. Обычно Рабиновичи кое-чем поинтереснее занимаются. Например, снег тунгусам продают.

Но Семен Абрамович у меня не такой. Ему если что в голову придет, то и арапником это желание из-под волос не вышибешь. Не знаю, может, он сейчас и раскаивается, что в пятом классе выменял у приятеля милицейскую фуражку на дырявый резиновый мяч. Однако с тех пор он ее снимает только тогда, когда ложится спать. Даже в ванную в фуражке заходит. В общем, мент он и есть мент. Хоть Рабиновичем его назови, хоть, как меня, – Мурзиком.

Мурзик! А я, между прочим, кобель (в прямом смысле слова) чистокровной немецкой овчарки. Меня не где-нибудь на свалке родили, а в самом что ни на есть специализированном питомнике. Пять лет назад. Вот с тех пор и терплю. Сначала бесился и рычал, а теперь привык. Что с него, Рабиновича, возьмешь?

Он меня и мышей ловить пытался научить. Но не на того напал, гад!!! Мурзика я еще стерплю, хотя перед друзьями до сих пор стыдно, но под кота косить не буду. Так что не вышло из моего Сени Куклачева.

Может, потому и потащил он меня с собой в милицию служить. Сначала работа мерзкая была. Таскался, как бездомная дворняга, по всяким злачным местам. Вы себе не представляете! Даже кости с помойки носить пристрастился. А что? У всех вредные привычки бывают!

Теперь ничего, пообвыкся. Да и не гоняют уже нас так часто улицы патрулировать. Сейчас в городе поспокойней стало. Мы с Рабиновичем по большей части на концерты и футбол таскаемся.

Я, в отличие от него, за «Спартак» болею. Сеня, может быть, тоже за кого-нибудь болел бы, но вот беда – в футболе разбирается хуже, чем я в живописи.

– Мурзик, я тебя долго звать буду? – Это опять Рабинович. Настырный мужик мне попался!

Да иду, иду! Не успокоится никак.

Кто же тогда знал, что так оно все обернется? А потому я не предполагал никаких неприятностей.

Я лениво поднялся с коврика в персональном вольере, что мне в милиции полагался, злобно посмотрел на ехидно оскаленные морды своих соседей, Рэкса и Альбатроса (везет же кобелям на имена!), и поплелся к выходу, где маячил, как тень отца Гамлета, мой Рабинович. Два этих гада восточноевропейских (тоже мне, высшая раса!) скалиться не перестали. Поэтому пришлось на них рыкнуть.

– Фу, Мурзик! Свои, – заорал Рабинович.

Чего фу-то? Что я, человеческого языка не понимаю?

Как по пьяни душу мне изливать начинает, так нормальным языком говорит. А стоит протрезветь, так задолбает этими своими идиотскими «фу», «апорт», «фас». Слушать противно! Девушке своей так бы в любви объяснялся. Я бы посмотрел, как она бы ему стойку сделала.

Рабинович держал в руке поводок. Кроме него, ничего больше в Сениных конечностях не наблюдалось. Так, если сегодня без намордника, то дело серьезное! Пойдем по ларькам милостыню просить. И то верно. Сегодня как-никак десятое ноября! Наш профессиональный праздник: День работника милиции.

Представляете, который год уже так. Его милость с Поповым и Жомовым на праздник водку хлещут, а мне хоть бы бараньих ребрышек кинули. О мозговой кости я уж и не говорю! Травят меня, гады, то «Чаппи», то «Педигри». Самим-то до лампочки. Целыми днями химию жрут. Даже водку привыкли памперсами… Нет, тампаксами… Тьфу ты – крабовыми палочками закусывать!

Язык с этими дурацкими словечками сломаешь! Ну какие у краба могут быть палочки? Он что, барабанщик, что ли?..

На улице холод был собачий. Кто бы мог подумать, что десятого ноября такой морозище ударит – минус восемь? Мне-то что, я привыкший. Да и шерсть у меня что надо. А вон, посмотрите: боксер идет. И так морда противная. А еще от холода ее настолько перекосило, что хоть в рекламе снимай: «Что вы можете купить своей собаке на десять рублей в день?»

Рабинович скрючился, словно суслик в Гималаях, и припустил почти бегом. Дурак! На фига нужно было в кожаную куртку наряжаться? Я, конечно, понимаю, что после возлияний оне-с девок кадрить пойдут. Но ведь и меру надо знать. А то, кроме длинного носа, можно и еще кое-какие отростки отморозить!

Шли мы по улице минут десять. Сеня обычно далеко ходить не любит. Как выйдет, сразу налево поворачивает. Маршрут у него накатанный, хоть трамвай пускай: от участка и до синенького ларечка.

Мне этот ларек вместе с его хозяином (кстати, Арменом зовут) надоели хуже блох. Как ни приду, ларечник, гад, меня «Сникерсами» пичкать начинает. И ведь не откажешься. Рабинович такую бучу поднимет. Дескать, хорошего человека обижаешь!

– Мурзик, сидеть, – скомандовал мне Сеня, едва к ларьку подошли.

И так сижу. Что я, порядка не знаю?

Армен, конечно, догадывался, что мы к нему сегодня припремся. Сидел в ларьке вместо продавца и в окошко пялился. Да так пристально, как иной пес на сучку (а как еще сказать?) не посмотрит! У нас в участке один снайпер так зону обстрела глазами обшаривал. Ну его-то понять можно. Тому снайперу только дай кого-нибудь подстрелить. А Армен-то что?

– Э-ей, Сена, да-авна нэ видэлись! – заорал Армен, распахивая дверь. – Шито так рэдка заходищь?

Что врешь-то, гад? На прошлой неделе только были. Ну ладно. Не буду им мешать. Может быть, хоть сегодня про «Сникерсы» забудут.

– Служба, Армен, – вздохнул Рабинович. – Сам понимаешь…

– Панымаю, Сена. Панымаю! Тяжело вам, – зацокал языком Армен. – Захады, па-асыдым, па-агварым! Чаем тэбя напою. Ха-арощий чай.

Нашел чем мента соблазнить!.. Извините, не сдержался.

Дальше все пошло по-писаному. Мой Сеня вежливо отказывался. Дескать, какие тут могут быть разговоры? Дескать, икорки черненькой для семьи надо купить. Да еще и балычка не забыть. Омара мать, опять же, просила найти…

Угу. На дороге эти омары валяются! Сеня, ты мать-то когда в последний раз видел? Когда она горшок за тобой выливала? Извините, опять не сдержался. Сил никаких не хватит одно и то же раз в неделю слушать. Ну, скажите мне, откуда у ларечника черная икра и омары? Он же не на траулере работает. Даже не министр путей сообщения.

Кончится все сейчас так же, как и всегда. Понятливый Армен (ментам ведь тоже кушать хочется!) положит Рабиновичу в пакет пару пачек крабовых палочек, банку тушенки и еще какой-нибудь дряни. Без водочки, конечно, не обойдется. А потом умный Рабинович меня же и заставит этот пакет тащить. Думаете, для чего он меня сюда привел? Уж, конечно, не «Сникерсы» трескать.

Я слушал их болтовню, стараясь придать морде выражение безразличного высокомерия. Знаете, такое еще у пятнистого дога бывает, когда ему жутко в туалет хочется, а в самолете ни одного приличного столба нет.

Сидел я на холодном асфальте и ни на кого не смотрел. Не дай бог, еще Армен решит, что я внутрь ларька прошусь. Тогда от шоколадки точно не отмажусь! Хорошо, хоть хвост не купированный. Подстелить есть что. А то от этих посиделок все можно отморозить и ларингит подхватить. Или кое-что и посерьезней.

Рабинович доприбеднялся! Армен подцепил его под руку и потащил внутрь ларька. Ну и скажите, господа хорошие, на кого вы после этого похожи? Увидев, что Сеня закрывает за собой дверь, оставляя меня на улице, я чуть хвостом от радости не завилял. Хорошо хоть, сидел на нем, а то совсем бы опозорился. Думаю, пронесло на этот раз. Внутрь с собой не потащат. Значит, и жрать ничего не заставят. В кои-то веки?

Однако не тут-то было!

– Э-эй, Сена, пачему друга на дорогэ оставляищь? – распахнул дверь Армен. – Иды сюда, собачка!

Гад! Так бы и вцепился в седалище! И за открытую дверь, и за «собачку» тоже.

Рабинович пропустил меня внутрь и потер замерзшие руки. Придирчивым взглядом он тут же произвел естественный отбор содержимого прилавков. Но куда более привередливо высматривал то, что Армен клал в пакет.

Ларечник пытался сохранить невозмутимое выражение лица, что ему не очень хорошо удавалось. Впрочем, чего бы ему расстраиваться? «Сникерс» мне уже сунул. Бегать по улице и искать завалившегося под листву омара для мамы Рабиновича не пришлось. А остальное – «потери при транспортировке». Даже не каждый налоговый инспектор придерется!

Как я предполагал, в пакет полетел стандартный набор. Как бы сказали японцы: «песня розовых лепестков для желудка, которую только что прервал плавный полет долгожданного кирпича». Думаю, дальнейшие комментарии излишни. Даже водка оказалась чукотско-кавказского разлива. Впрочем, как раз это Рабиновича и не интересовало. Какая разница, какого она качества? Главное, что ее целых три бутылки.

Да, забыл сказать! У моего суверена со товарищи (то бишь с Поповым и Жомовым) десятого ноября – Ежегодные Всегородские Игры Вымогателей. Смысл их заключается в том, что нужно принести на праздник побольше выпивки и закуски. Причем на халяву. Проигравшему наливают на полстакана меньше. И это при каждом разливе!

Попов однажды попробовал жульничать. Моего-то Рабиновича им с Жомовым только один раз обставить удалось. А обычно Попов и проигрывает. Так вот, на свои кровные, честно заработанные рубли он купил в дешевом супермаркете литр «Русской». Все бы ничего, но продавщица, стерва, додумалась ему в пакет кассовый чек бросить. И это еще не беда! Но вот чек, мерзавец, прилип к донышку запотевшей бутылки.

Вы думаете, что Попова поблагодарили за такое самопожертвование? Ошибаетесь. Осудили, предали обструкции и из этих двух бутылок не налили ни капли. После этого бедняга Попов три дня не выходил на работу. Видеть никого не хотел! Я уж грешным делом бояться начал: не повесился ли? Табельное оружие-то у него в отделе осталось.

В долг брать добычу тоже запрещается. Жомов однажды по своей омоновской привычке у пьяного мужика поллитру экспроприировал. Не хватало ему до полного набора. А когда пьяному с земли подняться разрешил, то чуть не обалдел: оказалось, что собственного тестя ограбил!

Возвращать поллитру было жалко, и Жомов предложил тестю отдать ему эту бутылку взаймы. Тесть у него мужик сговорчивый. Особенно после того, как по шее получит. Бутылку-то он отдал, но вот предупредить забыл, что его за поллитрой жена послала.

Теща, в отличие от тестя, у Жомова боевая. Сам видел и близко подходить боюсь – того и гляди покусает. Так вот, она на следующий день не поленилась и в участок пришла. Такую бучу устроила из-за какой-то несчастной бутылки водки, что Жомов с перепугу ей деньги за две отдал.

Но самое плохое потом было. Когда Попов с Рабиновичем на него насели. Хотели на месяц дисквалифицировать и лишить возлияний за нарушение правил и применение к посторонним допинговых средств, но передумали. Потому что Жомов от них в тир убежал и с горя четыре грудных мишени в щепки расстрелял. Он это дело страсть как любит.Вы, наверное, думаете, что я к ментам плохо отношусь? Ошибаетесь! Хорошие они парни, только их понять нужно. Жизнь сейчас тяжелая, а вы посмотрите, в каком обществе им находиться целыми днями приходится: воры, алиментщики, бандиты, начальники отделов внутренних дел… Да разве всех перечислишь? От такого общества и апостол Павел бы испортился!

Это еще следователям хорошо. Они в патрули не ходят. А каково рядовым сотрудникам, когда на каждом шагу противная рожа обывателя, которая так и норовит на милиционера косо посмотреть. Я и то в первые дни выл от тоски, словно волкодав на цепи во время спаривания. Что уж о ментах говорить?

Кстати, о ментах. Некоторые из сотрудников (есть же еще такие!) на такую кличку обижаются. Хотел бы я на них посмотреть, если бы их с детства Мурзиками звали! И вообще, везет людям. Мало им имени, так они еще друг другу и кличку придумывают. Знаете, какая у моего Сени самая безобидная? Робин. И он еще на нее злится!

А я как представлю, что меня вместо Мурзика какой-нибудь такой же нехорошей кличкой будут звать, так и скулить от удовольствия начинаю. Больше всего я мечтаю о такой: «Ужас, летящий на крыльях ночи». По телевизору однажды услышал, и с тех пор она мне спокойно жить не дает. Тем более что меня даже ментом никто звать не хочет!

Кстати, сколько ни старался подслушать, так и не понял, почему меня Сеня таким дурацким именем назвал. То ли в честь своего покойного деда, то ли это какая-то аббревиатура. Вроде НКВД…

Вышли мы от Армена с полным пакетом. В этот раз Рабинович ларечника так разжалобил, что тот ему вдвое больше нормы положил. В общем, улов получился богатый. Даже мне ларечник второй «Сникерс» сунул. Но я такой пытки выдержать не мог и, едва заметил, что оба хомо сапиенса отвернулись, задвинул его носом под стеллаж.

Глядишь, может быть, кот Армена эту дурацкую шоколадку слопает. А то он, бедняга, как меня увидел, так больше с лампы дневного света не спускался. Можно подумать, я бультерьер какой-то. Нужен этот кот мне, как Рабиновичу мулла. У меня от кошачьей шерсти аллергия. Буду я ее еще зубами хватать!

Рабинович обратно шел, торопился. Хотел меня с разгону мимо собачьего магазина протащить, но я всеми четырьмя лапами в асфальт уперся. Никуда не пойду! Пусть хоть «Чаппи» купит. А то мне опять придется за ними консервы доедать. Что я ему, жена, что ли?

Сеня попытался меня уговорить идти дальше, но я самым демонстративным образом выплюнул из пасти пакет. Сам неси, раз такой умный! Рабиновичу нести пакет не хотелось, поэтому пришлось уступить. Мы зашли в магазин, и я едва слезу от умиления не пустил, когда Сеня мне вместо одного пакета «Чаппи» два купил. Расщедрился! Может, его почаще к Армену водить нужно?

Прямо в дверях магазина я нос к носу столкнулся с московской сторожевой. Девочка высшего уровня! Даже подпалины все на месте. Прошла мимо, словно царица Савская, а я и пасть раззявил. Только что слюни не распустил.

Думаете, она внимание обратила на мой обалделый вид? И не подумала. Какое ей сейчас до меня дело? Женщины на красивое внимание обращают только тогда, когда им это выгодно. Или нужно? А впрочем, какая разница? Тем более что меня еще и Рабинович за поводок дергает.

Не посмотрел я. Оказывается, у московской сторожевой хозяином мужчина оказался. Была бы женщина, да еще красивая, так мне Сеню самому пришлось бы из магазина тащить. Ему-то на девушек пялиться можно, а мне – возбраняется. Где она, справедливость!

– Робин, покажи, сколько надыбал! Жом только что с литром наверх прошел, – заорал из «аквариума» дежурный, едва мы вошли в участок. – А у тебя опять крабные палочки?..

– Я на тебя сейчас кобеля спущу, – обиделся Сеня. – Он тебе и покажет все, и расскажет…

Вот-вот! Как спустить на кого захочет, так кобелем называет. Не буду я ничего этому фраеру показывать. Что я, кинопроектор, что ли? Хотя рыкнуть для острастки все же пришлось.

На дежурного мой нежный голос совершенно не подействовал. Он только заржал, будто лошадь после капли никотина. Знает, что Рабинович парень не вредный. Это Жомов ему бы рога быстро скрутил. А мой Сеня только заговорить до смерти может.

– Сеня, смотри, как бы твой Мурзик водку по дороге не вылакал вместо валерьянки! – подал вслед нам голос дежурный из «аквариума».

Вот тут я чуть с поводка и не сорвался. Это Сеня у меня миролюбивый, а меня злить нельзя. Я сразу хуже цен на продукты становлюсь. Ну, Мурзик я. Ну, пакет тащу, словно ишак аксакала. Но чтобы я хоть раз в жизни хозяйскую водку выпил… Без спроса! Загрызу гада!

Я пакет честь по чести из пасти выплюнул и обратно рванулся. Хотя и знал, что Рабинович поводок не отпустит. Если только от неожиданности.

Дежурный мгновенно в лице изменился и побледнел, словно хамелеон на Северном полюсе. Он и так никогда розовым цветом лица не отличался. А от моего рыка совсем бесцветный стал. Еле рожу его на фоне побелки разглядеть удалось.

Сеня на меня, конечно, заорал. Опять своими дурацкими словечками кидаться начал. «Фу», «место» и прочей ерундой. Не дождусь я, наверное, когда он из себя перестанет альфа-лидера строить. Тоже словечко дурацкое ученые придумали: «альфа-лидер»! Можно подумать, в алфавите омега первой буквой может быть.

Кстати, по поводу ученых. Передайте им (я думаю, они сами книги не читают), что собаки цвета различают! Если им во время дурацких опытов идиот попался, который названия цветов так и не смог выучить, то это не значит, что и остальные псы такие! Я, например, слово прочитать могу, даже если оно красным по зеленому написано. Не было еще ни разу так, чтобы мне мир в черно-белом изображении мерещился. Я вам не ламповый телевизор!

Мой босс с друзьями обычно пили на втором этаже, в отделе следственной экспертизы. Не помню, говорил я или нет, но Андрей Гаврилович Попов в этом отделе экспертом по взрывчатым и отравляющим веществам подвизается. У него даже своя комнатушка имеется. Такая большая, что иная конура по сравнению с нею Букингемским дворцом кажется.

Попов из всей компании самый образованный: техникум химической промышленности закончил. Хотя книг прочитал меньше, чем я титров на экране телевизора. В эксперты ему двоюродный дядя помог попасть. Он у Попова большой шишкой в администрации города работает. Хотя я и не представляю, зачем в администрации шишки нужны! Они там что, дятлов разводят?

Попов из всей компании самый безобидный и дружелюбный. Маленький (не больше метра семидесяти), толстенький, да еще и лысина начала появляться. Прямо на маковке, как у католического пастора. Видел ее однажды, когда он, захмелевший, под столом уснул. Чудно! Если у меня бы шерсть вылезать начала, так от лишая бы лечить замучили. А Попову ничего. Ходит себе и улыбается.

Когда мы наверх поднялись, Жомов уже в кабинете Попова сидел. Он всегда такой шустрый. И из пистолета быстрее всех стреляет, и разливать вечно торопится, и морду набить кому-нибудь первым лезет. Хотя, если подумать, то кому, как не Жомову, первым драку начинать? Это Попов маленький, да и мой Рабинович всего на десять сантиметров выше. А Жомов под два метра вымахал, словно его с детства за уши к вешалке крепили.

Я поначалу все мечтал, чтобы и у меня такой хозяин был. С ним и по улице пройти не стыдно, и с девушками знакомиться сподручнее. Любая собака сразу увидит, что хозяин хорошей породы. Однако, когда Жомова водитель начальника УВД ведро компрессии из гаража попросил принести, а этот здоровый балбес пошел просьбу выполнять, то я понял, что и Рабинович не худший вариант!

– Спорим, Сеня, я тебя сегодня обставил? – с широкой ухмылкой предложил Жомов, едва Рабинович сунул свой длинный нос в дверь.

– Я, конечно, Ваня, могу с тобой поспорить, но где гарантии, что ты мне в этот раз долг вернешь быстрее чем через три месяца? – полюбопытствовал Рабинович, заслоняя меня спиной.

Хитрый у меня хозяин! Знает ведь, сколько Жомов принес, и не хочет пакет раньше времени показывать. Одно слово – еврей!

– Да брось ты ломаться, – начал уговаривать Рабиновича доблестный омоновец. – Отдал же? Отдал! Можно подумать, что ты живешь только на выигранные деньги.

– Э, нет, Ваня! – Рабинович покачал головой. – Мы с тобой поспорим. Я деньги выиграю, решу на них Мурзику ошейник отремонтировать. А ты деньги задержишь. Пока я их жду, пес может и с поводка сорваться. Беды не оберешься. Да к тому же и инфляция! Что тогда мне прикажешь делать?

Жомов от таких доводов совершенно ошалел. Нет, конечно, он понимал, что тут не все в порядке и Рабинович пытается его обмануть. Но где в словах Сени находится подвох, определить никак не мог. Я даже представил себе, как туго у него в голове шестеренки крутятся без смазки, и от смеха едва пакет из пасти не выронил. Выпей, Ваня, сразу легче думать будет!

– Да ну тебя! Вечно какую-нибудь отмазку придумываешь, только чтобы деньги не платить, – наконец сделал собственные выводы Жомов и вынул что-то из кармана (мне отсюда не видно!). – Вот, кладу полтинник. Доставай и ты столько же. И пакет свой показывай!

Сеня, словно в сильном сомнении, достал пятьдесят рублей из потертого кошелька и положил их на стол. Жомов тут же вытащил из необъятных карманов новенькой «камуфляжки» две бутылки «Московской», банку зеленого горошка, два пакета чипсов и блок сигарет.

– Ну что? Плакали твои денежки? – довольно ухмыльнулся Иван и протянул свою лапищу к деньгам.

Посмотрю я, как ты улыбаться будешь, когда Сеня у меня пакет заберет. Морду перекосит хуже, чем у металлиста от Тани Булановой!

– Подожди, Ваня, – Рабинович прихлопнул деньги ладонью. – Мурзик, ко мне!

Ну, блин, пока не выпьет, так и будет командовать!

В общем, как вы понимаете, Сенечка мой деньги спокойно прикарманил. Теперь Жомова утешить мог только Попов. И то если выпивки принесет меньше всех. Надо сказать, Ивана эксперт не разочаровал. Он, правда, тоже литр принес, но зато из закуски – только банку кильки.

– Слушайте, мужики, – жалобно проговорил Андрей, переводя взгляд с Рабиновича на Жомова. – Может, перестанем фигней заниматься? Сколько эту дурацкую игру продолжать будем? Четыре года уже с ума сходим!

– Анрюша, я не возражаю, – проговорил Рабинович, и у Попова звезды от счастья в глазах засверкали. – Можем и правила поменять. Например, приз какой-нибудь разыгрывать. Это как большинство решит.

– Сеня, хватит этого лопуха слушать! – истерично закричал Жомов. – Мы, блин, люди цивилизованные. Поэтому традиции надо соблюдать. Решили, что меньше наливаем? Значит, меньше наливаем!..

И так продолжается уже четыре года! Единственный раз только было, чтобы Попов эту песню не завел. Это тогда, когда он в супермаркете водку купил и проиграл в тот праздник мой Рабинович. И то потом Андрей страшно мучился. Помните, я вам рассказывал?!

В общем, Рабинович только развел руками, и Попову пришлось смириться. Бедный Андрюша так сильно расстроился, что от его взгляда и у коровы в вымени молоко бы скисло. Я на него укоризненно посмотрел… Сколько проблем из-за водки! Я вот не пью и не мучаюсь. Да разве объяснишь этим дуракам?! Вечно сами себе трудности придумывают. А потом их преодолевают.

Я решил, что нужно Попова выручать. Не думайте, я не альтруист! Андрей, когда несчастный, всегда быстро пьянеет. Он, как обычно, свалится под стол раньше времени, и мне придется терпеть его общество, пока Рабинович с Жомовым остатки водки не прикончат. Каморка-то маленькая. Не спрячешься никуда. А у Попова, между прочим, из подмышек плохо пахнет! Так что у меня своя корысть есть.

Жомов-торопыга, как обычно, взялся разливать. Первые три рюмки Рабинович смотрел на это сквозь пальцы, а затем бутылку у Ивана отобрал и поставил рядом с собой. Дескать, «ямщик, не гони лошадей!». Попов становился мрачнее тучи, и я решил, что время пришло!

С диким лаем (господи, чуть сам не перепугался!) я кинулся на дверь. Словно Шарикова там увидел! Рабинович, естественно, поспешил меня успокаивать. Причем заговорил нормальным языком. А Жомов с крайне недовольным видом направился проверить, что меня так разозлило.

Именно этого я и добивался! Пока оба мучителя Попова отвлеклись от разлива, Андрюша схватил бутылку и изрядно ее опорожнил. Он всегда так делает. У меня зрение не как у людей. Сектор обзора побольше! Поэтому я прекрасно видел, что Попов бутылку почти ополовинил. И сразу повеселел. Ну все. Моя миссия закончена!

– Нет там никого! – недовольно пробурчал Жомов, высунувшись за дверь. – Это твой пес, наверно, выпить хочет. Слушай, давай ему нальем!

– Нет, – пытаясь собрать в кучу окосевшие глаза, отказался Рабинович. – Ты мне из Мурзика алкоголика не делай. Я на него потом водки не напасусь. А у меня, между прочим, зарплата не генеральская.

– Жмот, – констатировал Попов.

Я тактично промолчал.

Поскольку сели парни пить около шести вечера, то опустошили свои запасы только к девяти. Не знаю уж, что на них нашло (водка, что ли, совсем уж плохая попалась!), но только все трое решили, что им выпитого мало.

Я-то ожидал, что они после такой дозы по домам направятся. Мой Рабинович, как обычно, зайдет к какой-нибудь из знакомых девиц и потащит ее к себе. Тогда я хоть телевизор посмотрю в свой профессиональный праздник. Но не тут-то было! Все трое твердо решили идти в кабак. Причем в форме. Какой пример подаете подрастающему поколению, господа милиционеры?!

Пока мы выбирались на улицу, сопротивления я не оказывал. Зачем? Если мы движемся в нужном направлении? Хотя, вместо того, чтобы меня вести, Рабинович на поводке болтался, словно корявая баржа на буксире. Единственный, кто на ногах сносно держался, так это Жомов. И то только потому, что при его росте хмель до головы долго добирается. Будто шутка до жирафа.

Морозец на улице покрепчал. У меня даже под хвостом защипало, а моим ментам и горя нет. Они на мороз плевать хотели! Рабинович даже куртку не застегнул. Регалии свои на всеобщее обозрение выставил. Будто есть чем гордиться! Две трети из значков он самым наглым образом выменял, поставив следственной группе бутылку красного, когда они с похмелья страдали.

Наконец святая троица свернула туда, куда мне идти не хотелось. Я попытался сопротивляться, уперевшись в землю четырьмя лапами, но на этот раз мои потуги привели только к тому, что Рабинович передал поводок Жомову.

Ваня – парень простой. Сказали ему: «веди» – и он поведет. А то, каким образом за ним пес будет передвигаться, Жомова не волнует. Хоть своим ходом, хоть ползком на брюхе. Против силы не поспоришь, вот я и счел за благо самостоятельно идти туда, куда ведут. Мелькнула у меня мысль покусать этих гадов, да жалко стало. Пьяные они. Не ведают, что творят! Хотя лично я был уверен, что для нас этот поход ничем хорошим не кончится.

До кабака мы не дошли квартала два, когда невесть откуда на дороге возникли три странных типа. Я-то видел, что они будто из воздуха появились. Даже кот, спокойно шествовавший нам навстречу, с диким криком на ближайшее дерево шарахнулся. Но мои поводыри решили, что чудесное появление им примерещилось. Спьяну.

Трое незнакомцев были одеты так, словно с маскарада или из психбольницы сбежали. На бородатом старике был какой-то дурацкий балахон. Как будто он смерть перещеголять решил. Его сосед слева (кстати, тоже с бородкой, но не такой длинной) напялил на себя здоровую консервную банку и косил под рыцаря из фильма. Даже меч к поясу прицепил. Третий тоже был с мечом. Но, в отличие от второго, был одет в двуцветный черно-синий облегающий наряд. Наподобие того, что клоуны носят. И башмаки у него были дурацкие: из сыромятной кожи на деревянной подошве. По-моему, даже на одну ногу!

– Государь, – проговорил третий, обращаясь ко второму. – Вы уверены, что этот старый шарлатан перенес нас в святую Палестину?

– Молчи, бесстыжий! – заворчал на него старик. – Я, между прочим, наипервейший маг и друид среди всех живущих.

– Действительно, сэр Ланселот, – укоризненно согласился со стариком тот, кого назвали государем. – Мерлин еще никогда не ошибался. Ну, если только чуть-чуть. А это не считается. Вон, смотрите, верный мой товарищ, сарацины навстречу идут.

– Прикажете схватить, сэр Артур? – полюбопытствовал Ланселот.

Это он по поводу наших персон поинтересовался! Все, докатились. Дальше некуда! Я, конечно, понимаю, что с людьми всякое может случиться. Но когда троих сумасшедших выпускают на улицу без охраны, это уже верх безобразия! Такое нужно срочно пресекать.

Я уже собрался выполнить свой долг перед родиной и начать задержание, когда почувствовал их запах. В нем было намешано столько, что я едва не ошалел. И аромат жаркого, и горечь дыма, и привкус плесени. Даже вонь навоза там была. Но от них не пахло людьми! То есть людьми-то пахло, но не такими. Да не могу я вам объяснить! Понюхайте сами, тогда поймете.

Запах этот почувствовал я один. У людей и так нюх хуже моего, да еще трое ментов водки прорву выпили. Им теперь хоть нашатырь под нос пихай. И то не проймет! Даже не чихнут ни разу.

– Это они кого? Нас сранацинами назвали? – заплетающимся языком поинтересовался Жомов.

– Не-а, – покачал головой Попов. – Только Сеню. Это ведь его предки возле Палестины гнездились…

– Значит, меня? – моргая глазами, обиделся Рабинович. – Мурзик, а ну-ка разорви этих козлов!

Да что я, рехнулся совсем? Бежать отсюда надо! Я уперся всеми четырьмя лапами. Третий раз за день. Несчастливое число сегодня для меня получается: ментов трое, придурков столько же, да еще и я, как назло, три раза в позу становился. Все. Быть беде!

– Оборзел у тебя пес, – со знанием дела прокомментировал мое поведение Жомов. – Учить его надо.

– Вот и пошли научим, – Рабинович стал совсем агрессивным. – Проведем задержание, и его привлечем к участию. А то охренел народ на улицах!.. Стоять, козлы!!!

Господи, что с людьми водка делает?! Никогда бы не подумал, что мой Рабинович первым в драку полезет. Извините, но я завыл самым жутким образом, когда меня волоком потащили к странной троице. Сами хотите пропасть, так хоть поводок из рук выпустите!

Естественно, на мои претензии никто внимания не обратил. Только Жомов посетовал, что одним кулаком бить неудобно будет. А Ланселот и Артур, увидев в руках моих ментов дубинки, выхватили мечи. Даже Мерлин поднял свой корявый посох.

Все шестеро ударили одновременно. Я был уверен, что Ланселот с Артуром разрубят дубинки Рабиновича и Жомова. Если, конечно, у них мечи настоящие. Однако этого не произошло. Произошло кое-что похуже!

Едва менты скрестили дубинки с оружием незнакомцев, как улицу осветила яркая вспышка. Все вокруг поменялось и стало, словно изображение на негативе. Я пытался оборвать старый ошейник и вырваться, но было поздно. В следующую секунду после вспышки у меня помутнело в глазах, а потом изображение и вовсе пропало. Только этого не хватало! Контузию я не переживу! И я отключился, словно светофор в час пик…

Глава 2

Рабинович приходил в себя с трудом. Первое, что он почувствовал, так это какую-то странную шершавую и твердую поверхность под щекой. Затем услышал какой-то непонятный шум, происхождение которого объяснить не мог.

Рабинович попытался раздраить глаза, но одно лишь мимолетное движение век вызвало такую боль, что он решил повременить со своим желанием узреть этот мерзкий мир. Достаточно и того, что свет солнца грел правую щеку.

«Вот это мы вчера жару дали! – подумал Рабинович. Причем мысли в голове ворочались так тяжело, что их скрип почти можно было услышать. – Интересно, где это я? Точно не дома. У меня ворс на ковре не такой нежный».

Стараясь шевелиться как можно плавней, Рабинович вытянул руку, пытаясь нащупать хоть что-то. Например, ножку стола. Рука ни до чего не достала. Это было настолько невероятным, что Сене показалось, будто он устроил себе лежбище в фойе Кремлевского Дворца съездов. Рабинович пошарил вокруг себя второй рукой. Результат получился тот же!

«Ну и где это я?» – вновь попытался подумать Рабинович и, несмотря на возможные последствия в виде жуткой головной боли, открыл глаза.

Голова действительно заболела сильней, но Сеня тут же забыл про свои негативные ощущения. От того, что предстало перед его светлыми очами, Сеня окаменел, будто жертва медузы Горгоны, и совершенно не желал выходить из ступора. Он бы непременно ущипнул себя, если бы мог пошевелить хоть пальцем. А окаменеть было от чего: Рабинович сидел посреди лесной поляны. Причем не какой-нибудь, а летней! Не веря собственным глазам, Рабинович потряс головой и наконец смог ощупать себя руками.

Тут все было в порядке. Милицейская форма, кожаная куртка, высокие ботинки. Даже кошелек с выигранным у Жомова полтинником оказался на месте. Значит, он – это действительно он. Но что тогда вокруг?

А вокруг простирался девственный летний лес. Клены, дубы и остальная растительность тянулась настолько, насколько ее мог охватить глаз. На ветках разноголосицей щебетали птицы. Пели так, словно ничего необычного не случилось. Даже солнце припекало изо всех сил. Будто имело на это хоть какое-то право!

– Ну вот. Белая горячка, – обреченно проговорил Рабинович. – А я даже зарплату не успел получить.

Сеня опустил глаза долу и увидел чужие черные шнурованные ботинки. Обрадовавшись знакомому предмету, словно ребенок новогодней елке, Рабинович решил их поднять с отвратительно-изумрудной травы. Не вышло. В ботинках был мусор. А если точнее, то Жомов Иван Данилович! Не веря тому, что и в приступе белой горячки он будет находится в обществе этого типа, Рабинович ущипнул себя за кончик носа.

Подобный приступ мазохизма ничего, кроме разочарования, не принес. Жомов никуда не делся. Как и Мурзик, который лежал у гиганта на животе. В довершение ко всему поблизости обнаружился и толстяк Попов, подставивший под яркий солнечный свет свою необъятную корму.

– Ну уж нет! В моей белой горячке я находиться никому не позволю. Тем более что за вход не оплачено, – разъярился Рабинович и принялся толкать и пинать обоих своих приятелей. – А ну, выметайтесь отсюда!

Ошарашенный Жомов очнулся быстрее всех (Мурзика можно не считать!) и сел, стряхнув с груди окаменевшего кобеля. Ничего не понимающим взглядом гигант уставился на Рабиновича и прохрипел, облизнув пересохшие губы:

– Да ухожу уже! Ухожу. Нечего кипеш поднимать. Подумаешь, дома у тебя переночевали. Конец света наступил! – И застыл с открытым ртом. – Мать твою… Рабинович, ты что это вокруг наделал?

Едва Жомов закончил необычайно длинную для себя тираду, как справа от него подскочил с земли Попов. Он заорал, как недорезанная свинья (каковой и был на самом деле, если хорошенько подумать). Затем Андрюша отчудил вообще невероятное. Он начал прыгать так, будто стоял на раскаленной сковороде. Причем смотрел все время только себе под ноги.

– Ребята, виноват! Простите!!! – замахав вдобавок к прыжкам руками, завизжал Попов. – Ну, выпил я вчера полбутылки водки, пока вы от стола отходили. Ну, морду мне набейте. Только верните меня домой. У меня рыбки в аквариуме не кормлены.

– Все. Коллективная белая горячка. Исключительно интересный для науки случай, – обреченно констатировал Рабинович, от растерянности даже не обратив внимания на признание Попова. Зато Жомов его заметил.

– Ка-азел! – истошно заорал он. – А я ведь помню, что бутылка почти полная была. И тут на тебе. Едва на донышке. Ящик теперь поставишь!

– Заткнитесь! – не выдержал Рабинович. – Вы что, ничего вокруг не замечаете?

– А че? Лето. Проспали долго. Теперь от майора нагоняй получим, – удивленно посмотрел на Рабиновича Жомов.

– Проспали? – переспросил Сеня и сел на траву. – Ну да. Как я сразу не догадался? Напились и уснули… Другие версии есть? Ты что думаешь, Мурзик?

Пес посмотрел на своего хозяина умными глазами, но общаться с ним посчитал ниже своего достоинства. Он демонстративно подошел к ближайшему дереву и сделал на него свое собачье дело.

– Правильно, – согласился с ним Рабинович. – Спасибо, что не на меня.

Неожиданно паника прошла. Даже Попов, осторожно потрогав траву рукой, уселся рядом с Рабиновичем, словно перепуганный теленок возле дойной коровы. Жомов посмотрел на обоих, явно ожидая объяснений, но понял всю тщетность своих притязаний и снял камуфлированный бушлат.

– Мужики, а похмелиться теперь где будем брать? – испуганно встрепенувшись, спросил Жомов.

– В Караганде, – уверенно ответил ему Рабинович.

– А поближе ничего нет? – недовольно переспросил Жомов, и в ответ на эти слова истерично захохотал Попов.

Андрюше дали вдоволь насмеяться, а затем Жомов убавил громкость товарища хорошей оплеухой. Попов икнул и замолчал. На некоторое время на поляне наступила тишина. Если не считать отвратительного верещания всяких пернатых.

– Ребята, а мы где? – шмыгнув носом, решил нарушить молчание Попов.

– В Караганде, – не менее уверенно, чем на вопрос Жомова, ответил ему Рабинович.

– Врешь ты все! – подозрительно покосился на Рабиновича Ваня. – Как мы в Караганду попасть могли?

– Спецрейсом. На личном самолете президента Татаро-Якутии, – не меняя выражения лица, ответил Рабинович. – Я лично за билеты платил. С вас по сто пятьдесят рублей.

Услышав эти слова, даже Попов совершенно успокоился. Проблема местонахождения была для него решена. Теперь не нужно удивляться тому, что они в форме валяются посреди леса: от Рабиновича и не того ожидать можно! Попов уверенно полез в карман за деньгами и остановил руку на полдороге. Хотя Рабинович буквально подталкивал ее взглядом.– Трава! Трава, мать твою… – вновь истошно заорал Попов. – Трава, я вам говорю. Трава!

– Пластинку заело? – подозрительно посмотрел на него Жомов. – Ну и что, если «трава»?

– А то! – не унимался Попов. – Вчера зима была? Была! А сегодня трава, значит? Откуда в Караганде зимой трава? Откуда, я вас спрашиваю? Ты врешь, Сеня! Никаких ты денег не платил. Дождешься от тебя!

– В натуре, Сеня, – поддержал Попова Иван. – Хватит своими дурацкими шуточками заниматься. Давай колись, куда ты нас загнал?!

– Я вам одно только скажу: вы идиоты, ребята, – Рабинович удрученно посмотрел на своих спутников. – Вечно вам во всем евреи виноваты. Я не больше вас понимаю, что случилось. Спросите лучше у Мурзика. Он тут уже освоился.

Жомов с Поповым обернулись, чтобы посмотреть на пса. Мурзик действительно освоился на поляне. Он уже обежал ее по периметру, местами расставляя свои персональные метки. Столбил территорию на всякий пожарный. Теперь пес выискивал что-то в траве, словно бомж пустые бутылки.

На всех троих друзей это почему-то произвело успокаивающее действие. Трусоватый Попов, наконец, увидев, что в данный момент ему даже выговор от начальника экспертной группы не угрожает, взял себя в руки и обрел способность здраво мыслить.

Жомов и так не особо волновался. Если исключить то, что ему нечего было выпить с похмелья, то можно было считать, что он чувствует себя совершенно комфортно, поскольку основным жизненным принципом этого парня была любимая поговорка омоновцев: «Не бери в голову, бери в плечи. Шире будешь!» Хотя куда уж шире?

Рабинович сорвал травинку и сунул ее в рот. Меланхолично перекатывая ее из одного уголка губ в другой, он пытался вспомнить вчерашний день и понять, что же произошло на самом деле. Куда их спьяну занесло?

– Мужики, это все те три козла устроили, – прервал мысли Рабиновича уверенный голос Попова. – Оглушили нас, накачали наркотиками и куда-то увезли. Может, в Америку?

– Ага, Андрюша! – согласился с ним Рабинович. – У ЦРУ целью всей жизни было похитить тебя из нашего вонючего городка…

– Да о чем вы говорите? – недовольно перебил Рабиновича Жомов. – По-русски можете объясняться?

После получаса обсуждений выяснилось, что гигант почти ничего из вчерашней пьянки не помнит. Видимо, хмель, проделав такое длительное путешествие от его желудка до высокосидящей головы, озверел. И так шандарахнул Жомова по мозгам, что у Ивана память тут же отшибло. Пришлось Попову и Рабиновичу совместными усилиями восстанавливать весь ход празднования Дня работника милиции.

Впрочем, эта утомительная процедура все равно ни к чему не привела. Вспомнить удалось кое-что. За исключением трех маленьких пунктиков. Во-первых, покрытой мраком осталась тайна того, что произошло на пути к кабаку. Во-вторых, из глубин сознания не удалось выловить ответ на то, где сейчас находятся трое друзей. И, наконец, последним пустячком был самый дурацкий вопрос: ПОЧЕМУ ЛЕТО?

– Ладно, мужики. Хватит трепаться. Есть предположение, что мы сошли с ума, – выстроил свою версию Рабинович. – Нужно только найти кого-нибудь для консультации по этому вопросу. Вот сейчас встанем и пойдем искать.

– Ага, – согласился с ним Попов. – Тем более, если мы в психушке, то далеко не уйдем. Где-нибудь на стену наткнемся.

– А это мы сейчас и проверим! – обрадованный тем, что может принести пользу, проговорил Жомов и достал из кармана табельный «ПМ». – Не-а. Мы не в психушке. Там бы оружие сразу отобрали.

– Слушай, Ваня, ты действительно с ним никогда не расстаешься? – ехидно полюбопытствовал Рабинович.

– Как и ты со своей фуражкой! – ухмыльнулся Жомов и поправил на голове кепку. – Кстати, где она у тебя?

Рабинович хлопнул себя ладонью по макушке и ойкнул. Фуражки действительно не было. От расстройства не соображая, что делает, Сеня сдернул с головы Попова его головной убор и нахлобучил на себя. Только после этого облегченно вздохнул.

– Ну это вообще беспредел! – возмутился Андрюша, но фуражку отбирать не стал. – Хрен с тобой, все равно жарко.

А солнце действительно припекало. Судя по тому, насколько высоко оно вскарабкалось на небо, было что-то около одиннадцати утра. Рабинович тут же представил себе, насколько будет жарко через пару часов, и сдернул с себя кожаную куртку. Правда, из рук ее не выпустил. Не хватало еще, чтобы куртка вместе с фуражкой потерялась!

– Ну, вы у меня еще за это ответите! – неизвестно кому пригрозил Рабинович. – Я такого посягательства на честь мундира никому не прощу.

– «Представитель закона всегда должен оставаться представителем закона. Всегда и везде. Хоть в постели у жены, хоть на аборигене острова Пасхи!» – неизвестно зачем процитировал Попов слова начальника отдела внутренних дел. Рабинович на него покосился и поднялся на ноги.

– Все, хватит прохлаждаться! – скомандовал он. – Встали и пошли. Мурзик, ко мне!..

– Куда пойдем-то, Иван Сусанин? – поинтересовался Попов. – Ты уже своим античным носом определил, где населенный пункт находится?

– Туда! – махнул рукой Рабинович, не ответив на язвительную реплику Андрея.

– Я пойду первым, – безапелляционно заявил Жомов. – У меня пистолет. Забыли?..

Лес действительно оказался каким-то чудным. Трое друзей никак не могли определить, что в нем не так, поэтому и постоянно озирались.

Никто из парней ни в ботанике, ни в зоологии особо не разбирался. Все трое вместе еще смогли бы отличить березу от сосны, но остальные породы деревьев представляли довольно смутно. Что касается трав, то тут самым просвещенным был Попов. Он в детстве иногда ездил в деревню к бабушке, поэтому представлял себе василек с ромашкой. И еще лебеду с лопухами. Еще все трое прекрасно разбирались в крапиве!

Впрочем, никому особо больших знаний и не требовалось, чтобы понять, что они явно не в средней полосе России. Дубы, клены и осины, что им попадались на пути, перемежались с деревьями абсолютно неизвестными. К тому же на лесных проплешинах часто росла какая-то странная трава с лиловыми цветами, похожими на собачьи морды. А привычной всем лебеды не было и в помине. Не было и берез.

И все же не это настораживало друзей. Не удивляло их и отсутствие каких-бы то ни было дорог. В лесу петляли только странные тропинки, на которых Мурзик иногда застывал и начинал угрожающе рычать. Наконец причину всеобщего недоумения разрешил Попов.

– Мужики, а вам не кажется странным, что во всем лесу нет ни одного кострища? – настороженно спросил он. – И пилой тут явно никто не работал. Даже имени никакого на коре не вырезано. Сюда что, люди не ходят?

– А мы тебе кто? – отмахнулся рукой Жомов. – Аллигаторы, что ли?

– Андрюха прав, – удивленно хмыкнул Рабинович, осмотрев Попова с ног до головы. – Умнеет на глазах парень. Слушай, Ваня, давай с будущего года прекратим праздничные соревнования?..

Предложение осталось без ответа. Жомову сейчас было не до обсуждения грандиозных планов. Желание срочно опохмелиться заняло весь объем его умной головушки и не хотело пускать туда другие мысли. Жомов поклялся себе, что как только доберется до ближайшего кабака или магазина, то тут же купит бутылку водки и выпьет ее один. Даже с Рабиновичем не поделится. Пусть на свои покупает.

Рабинович о выпивке и не думал. Его захватил охотничий азарт. Сеня во что бы то ни стало хотел выбраться из леса и найти тех козлов, что своровали его фуражку. Такой беспредел простить он не мог. На пятнадцать суток и за меньшие провинности сажали. А уж за свою фуражку он поизмывается над наглецами вволю.

У всей честной компании был и еще один существенный недостаток: никто из них никогда не занимался ориентированием. А все походы в лес начинались с автомобильных прогулок и заканчивались пикником в пригородных кустах.

Откуда им знать, что, согласно собственной физиологии, одна из ног человека непременно старается другую обогнать и сделать шаг побольше. В результате подобного самовольства нормальный человек (не охотник какой-нибудь!) постоянно ходит по лесу кругами, словно овца на привязи. Прямых-то линий в лесу нет! Вот и не удается изобличить в самовольстве упрямую ногу.

Первым, кому надоело хождение по кругу, оказался Мурзик. Когда Рабинович собрался повести всех на очередной виток, пес остановился, словно в раздумье, а затем уперся всеми четырьмя лапами.

А что ему оставалось делать? Они за Рабиновичем следом еще бы сутки проходили. А кормить пса кто будет?

– Что это с твоим Мурзиком? – подозрительно глянув на пса, спросил у Рабиновича Жомов.

– Он жилье почувствовал, – внимательно посмотрев в глаза верной собаки, отозвался Сеня. – В этих делах он, конечно, лучше нас разбирается. Пусть ведет…

Мурзик уверенно направился на северо-восток. Жомов отобрал у Рабиновича поводок на правах единственного владельца пистолета и возглавил шествие. Попов, обреченно вздохнув, пошел последним. Дескать, сначала нас сумасшедший хозяин по лесу таскал, а теперь за дело взялся пес. Хрен редьки не слаще!

Пес не подвел. Примерно через полчаса довольно вольготной прогулки по негустому лесу трое друзей выбрались на дорогу. Собственно говоря, дорогой это назвать было трудно. Даже по нашим российским меркам, где, сами знаете, есть две беды. Не дорога это была, а просто пара узких тропинок посреди чащи. Жомов с видом знатока наклонился над колеями.

– Что-то я не пойму, – задумчиво проговорил он, потрогав руками дорогу. – То ли тут уже давно никто не ездит, то ли мы к какому-то конезаводу вышли. Копыта одни по всей дороге поразбросаны. И ни одной нормальной покрышки.

– Да какая хрен разница! – возмутился Попов. – Есть дорога, значит, есть и люди. А раз они где-нибудь живут, то и пожрать что-нибудь найдется. А то с утра и кильки завалящейся во рту не было!

– Все бы тебе о пузе думать, – огрызнулся Жомов. – У людей в горле пересохло, а ты о жратве базары гонишь!

И в этот момент с запада, из-за поворота, на дороге показался человек. Одет он был еще чуднее, чем те «карнавальщики» на дороге у пивной: грубая мешковатая рубаха, куце обрезанная едва ниже пупка, и такие же несуразные штаны. Обут человек был в дурацкие деревянные башмаки совершенно невообразимого фасона. А голову путника покрывала шапка, похожая на помесь тюбетейки с ночным горшком. Да и роста человек был странного – едва Попову по плечо.

Некоторое время все присутствующие на дороге застыли, настороженно глядя друг на друга. По лицу неизвестного было видно, что он удивлен внешним видом друзей ничуть не меньше, чем они его появлением. Да что там удивлен! Человек был просто напуган. А когда Мурзик с сомнением в голосе коротко гавкнул, мужик просто подскочил на месте.

– Гоблины! – заорал он во все горло. – Клянусь яйцами моего покойного петуха: гоблины! А-а-а-а!..

И припустил в обратную сторону по дороге. Да так, что пыль наверх взлетела, будто из-под колес гоночной машины. Трое друзей опешили. Первым пришел в себя Жомов.

– Это кого эта сука гоблинами назвала? – с угрозой в голосе спросил Иван. – Он что, форму не видит? Ну, сейчас я ему устрою террариум!..

– Почему террариум? – оторопело полюбопытствовал Попов, но было поздно: Жомов взял высокий старт и бросился вдогонку за странным мужиком.

Пожав плечами, Рабинович и Попов спокойно пошли следом. Торопиться им было некуда. Поскольку для того, чтобы заставить незадачливого мужика ответить за оскорбительные речи, одного Жомова было вполне достаточно. Даже Мурзик лишь мешался бы под ногами.

Как ни странно, но Жомов назад вернулся один. Красный, как зрачок альбиноса, и запыхавшийся, будто носорог после перехода через Альпы. Он растерянно посмотрел на свои ноги, словно обвиняя их в предательстве, и хрипло проговорил:

– Ушел, гад! В жизни не видел, чтобы колхозаны так бегали…

Попов с Рабиновичем только пожали плечами. Дескать, всякое в жизни бывает. Случается, что и рога на пустом месте растут. Не то что панк от омоновца убегает! Эка невидаль.

– Ладно, потом разберемся, – махнул рукой Рабинович. – Пошли туда, куда этот мужик убежал.

– Это почему туда? – насторожился Попов. – Чем тебе противоположное направление не нравится?

– Мужик пришел оттуда? И убежал туда? – с тяжелым вздохом поинтересовался Рабинович, махнув на запад рукой. И, увидев утвердительный кивок головы своего оппонента, продолжил:

– Значит, там у них нора.

– У кого? – не понял Жомов.

– У слонов. Они же в норах живут! – заверил друга Рабинович.

Попов тоненько захихикал. За что и получил от Жомова подзатыльник. Вполне заслуженно! К чему смеяться над друзьями? Их холить и лелеять надобно. Поскольку друг – вещь хрупкая. Чуть что, в бутылку лезет. Потом никакой Хоттабыч не поможет.

Дорога петляла среди дубов и прочих представителей флоры так, словно прокладывал ее слепой геодезист. Да к тому же безнадежно пьяный. За каждым поворотом друзья надеялись увидеть хоть какие-нибудь строения. Пусть хоть бетонные стены сумасшедшего дома! Лишь бы телефон был… И столовая! Кабак, кстати, тоже не помешает.

Но новый поворот приносил следом за собой еще один. Точно такой же. И Попов с Жомовым потихоньку начали ворчать на Рабиновича. День перевалил уже за свою серединку, и путники начали заметно уставать. Все-таки прогулки по лесу – это не дежурство в ППС, где и увеселительные заведения, и «уазик» «службы доставки» всегда под боком.

К тому же сухость во рту после вчерашней попойки превратилась в нечто невообразимое. Рабинович никогда в жизни не мог себе представить, что когда-нибудь так захочет пить. Язык почему-то превысил все разумные пределы и постоянно пытался вылезти изо рта.

Рабинович посмотрел на Мурзика и позавидовал своему псу. Тот хоть водку вчера не пил, по крайней мере! А у Рабиновича и организм обезвожен, и солнце палит нещадно. В общем, ощущения, как у черепахи на берегу залива: и пить хочется, и до воды хрен знает когда доберешься!

Последние полчаса движения по кучерявой дороге показались друзьям сущим адом. И именно в тот момент, когда Попов и Жомов были уже готовы растерзать Рабиновича, лес расступился, открыв их замутненным взорам довольно обширную низменность с деревней у подошвы холма.

– Еврей – он выгоду всегда чует, – заплетающимся языком проговорил Попов. Но у Рабиновича не хватило сил ответить и на эту колкость, и он решил, что отреагирует потом как-нибудь.

До деревни с вершины взгорья, покрытого лесом, было минут десять пешего хода. Отсюда она была видна как на ладони, обрамленная неровными квадратами засеянных полей. Все трое остановились, вглядываясь в пейзаж, открывшийся их взорам.

Собственно говоря, и смотреть особо не на что было! Деревня как деревня. Одна улица, да и то – кривая. По окраинам бревенчатые покосившиеся домишки были разбросаны как попало. И лишь ближе к центру их расположение обретало нечто похожее на планировку.

От всех российских деревень, виденных друзьями раньше, эту отличало только полное отсутствие техники (хотя какая сейчас техника в селах?). Не хватало еще длинных перекошенных коровников да кирпичного дома председателя колхоза, у которого обычно светил единственный в любой деревне ночной фонарь.

Впрочем, замена председательскому дому все же была! Прямо в центре деревни возвышался небольшой холмик, увенчанный частоколом, похожим на зубы акулы, хронически страдающей кариесом. В частоколе была прореха в виде ворот, откуда и высыпали на единственную деревенскую улицу пригоршни странно одетых людей.

Хотя почему странно?! Их костюмы мало чем отличались от наряда чудного мужика, что не так давно обозвал друзей гоблинами. Разве что у некоторых поверх нелепой рубахи были натянуты кожаные бронежилеты.

– Ребята, а тутошние чуваки, похоже, делегацию для нашей встречи подготовили, – усмехнулся Рабинович. – Надеюсь, пиво у них есть.

– Что все это, по-твоему, означает, Сеня? – жалобно спросил Попов. – Где мы находимся?

– Где угодно, Андрюша, только не дома, – обреченно сдался кинолог. – Затерянный мир прямо какой-то.

– Затерянный не затерянный, но сейчас тут все потеряются, как только я с горы спущусь! – сердито рявкнул Жомов. – Еще ни одна скотина меня гоблином не называла!

– Скотина и не назовет, – успокоил друга Попов. – Она тебя скорее за своего примет.

Но Ваня его уже снова не слышал. Обуреваемый жаждой мести, он стремительным шагом направился навстречу кучке народа, высыпавшей за окраину деревни. Попову и Рабиновичу ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Когда друзья подошли ближе, стало совершенно очевидно, что рост мужика, повстречавшегося им, не является здесь исключением. Самый высокий из разношерстной толпы был ниже Попова сантиметра на три. Остальные вообще могли у Жомова между ног пройти. Если пригнутся, конечно!

Оказалось, что почти вся группа встречающих тащила с собой обязательное для колхозников вооружение, которое они любят применять при битве «деревня на деревню»: колья, жердины, дубинки и еще бог весть что. У пары человек оказались даже длинные ножи странной формы и круглые блины, закрывающие пузо. Вглядевшись, Рабинович заметил в руках у одного из колхозников самый настоящий лук!

– Так, значит? Мы еще и холодное оружие носим в общественных местах! – возмутился Жомов, не сбавляя шага. – Статья не помню какая, но посадить посажу.

– Стой, тормоз! – заорал Рабинович. От неожиданности Жомов застыл как вкопанный. – Нужно разобраться. Прикрой меня в случае чего, – и сам выступил вперед.

После того как Жомов остановился, делегация встречающих тоже застыла на месте. Некоторое время доблестные, но порядком уставшие сотрудники милиции вглядывались в лица незнакомых им людей. Люди, в свою очередь, бессовестно пялились на них. Этакая гоголевская немая сцена получилась.

– Какие же это гоблины? – донесся до друзей возглас из толпы. – Говорил я тебе, что гоблины при дневном свете не ходят, Рианнон тебя разбери! Это скорее сарацины. О них мне Элберт рассказывал, когда из Каммлана вернулся. Там их несколько штук с королем Артуром ходило. Смотри, какая на них одежда чудная и богатая. Да и мечи необычные! – Говоривший махнул рукой в сторону «демократизаторов», висевших на поясах троих друзей.

– Так, блин! И эти срана.. страна… сарацинами обзываются! – снова возмутился Жомов. – Сейчас кто-то получит по хлебалу!

– Стой, – остановил его жестом Рабинович, чей длинный нос не хуже собачьего почувствовал сюрреальность происходящего. – Разобраться нужно.

– Смотри-ка, – вновь донеслось из толпы. – Эти чужеземцы и по-нашему говорить могут!

– Еще неизвестно, кто по-чьему говорит! – заорал окончательно взбесившийся Жомов, но Рабинович оборвал его.

– Скажите, люди добрые, куда мы попали? – пытаясь казаться вежливым, проговорил Рабинович.

На некоторое время жители деревни погрузились в шок. Они старательно осматривали друг друга, пытаясь понять, где среди них добрые люди. Так и не выяснив это, встречающие списали все на плохое владение иностранцами их родным языком. Сам вопрос их тоже поставил в тупик, но найти на него ответ, пока Жомов совсем не озверел от нетерпения, они все же умудрились.

– Это местечко Гэлглед. Собственность благородного рыцаря, сэра Бедивера! – с такой рожей, будто само имя «благородного рыцаря» было общенародным достоянием, проговорил один из толпы, вышедший несколько вперед. – А я Кэй Какамври. Здешний старейшина. Кто будете вы, благородные господа?

– Допрыгались, – прошептал растрескавшимися губами Попов, который начал наконец-то хоть что-то понимать. – Год сейчас какой?

– А мы почем знаем? – заорал из толпы тот самый мужичонка, что принял ментов за гоблинов. – Мы что, считаем их, что ли?

– Заткнись! – оборвал его Кэй Какамври. – Не знаю твоего имени, благородный сэр, но на твой вопрос отвечу. Год у нас идет пятьсот семнадцатый от Рождества Христова.

Попов обреченно рухнул прямо в дорожную пыль. Хорошо, что задница у него мягкая, а то заработал бы себе пару ненужных синяков. Рабинович с несчастным видом смотрел по сторонам, словно надеясь на то, что все это чей-то дурацкий розыгрыш. И лишь одного Жомова было трудно смутить.

– Хрен с ним, с годом! – заорал он. – Но если вы мне сию секунду пива не дадите, то вас никакой сэр Буревестник не спасет!

Глава 3

Я спокойно сидел в сторонке и смотрел на все это безобразие. Бедняга Попов устроился в пыли на пятой точке и беспрестанно открывал и закрывал рот. Как кабан на грядке с топинамбуром. Он даже перекреститься пару раз попробовал. Что, впрочем, не особо у него получалось. Видимо, как я и предполагал, третий класс церковно-приходской школы ему так осилить и не удалось.

Мой Рабинович что-то сосредоточенно высчитывал в уме. То ли возраст, на который он помолодел, то ли курс рубля по отношению к местной валюте. Утверждать с полной уверенностью не берусь, поскольку вид у моего хозяина был совершенно обалделый. Я даже за его психику беспокоиться начал. Как бы не перегорело чего в его нервно-соматических соединениях.

Не устаю я этим людям поражаться! Стоит произойти какому-нибудь событию, совершенно не укладывающемуся в их представления об окружающем мире, так они, каждый по-своему, с ума сходить начинают. И ладно бы такое происходило только с похмелья, так нет! И протрезветь уже успели, и понимать все равно ничего не хотят.

А между прочим, у каждого из этих трех балбесов размер мозга почти вчетверо превышает мой. Что бы им всей головой не работать? Так нет, используют ее едва на десять процентов, а потом еще и удивляются, что иная собака умнее их оказывается. Да что там собака! Некоторые кошки куда сообразительнее своих хозяев.

Из всех троих только Жомов не слишком расстроился от полученной информации. Хотя она у него до серого вещества еще, может, и дойти не успела! Единственное, чем он выразил понимание ситуации, был идиотский вопрос:

– Так что? Значит, пива не будет?

Будет, Ваня, будет! Вот только станешь ли ты его пить?

Рабиновичу и Жомову стоило больших трудов оторвать Попова от поверхности дороги. Нет, поднять-то они его подняли, но ноги Андрюша упорно разгибать не хотел. Жомову пришлось Попова тряхнуть пару раз, чтобы у него в голове контакты на место замкнуть. Местные жители за этими манипуляциями смотрели с крайне болезненным любопытством.

– Вы на него внимания не обращайте, – заметив излишнее внимание, нашелся Рабинович. – Он у нас человек набожный. Для него время молитвы настало. Ну и все такое…

Жомов попытался что-то возразить, но не успел: мой Сеня как следует приложился ему по ребрам. Пока Иван раздумывал, за что это ему досталось, весь честной народ во главе с Кэем Какамври тронулся в путь. Суть вопроса Жомова по поводу пива они уловили, поэтому и направили свои копыта в сторону местного кабака.

Рабинович с Жомовым из-за Андрея забыли обо всем. И обо мне тоже! Пришлось взять поводок в зубы и идти за ними следом. На местных шавок такое поведение произвело столь ошеломляющее впечатление, что они даже забыли облаять меня для приличия.

Кстати, публика тоже еще та собралась! Большую часть из них за собак принять можно было только по звуку. А на вид – помесь медведя с кенгуру, у которой в предках еще и волчица имелась. Мерзкие на вид типы. Ничуть не лучше их хозяев. Хорошо, что было местных медведь-терьеров всего-то штук пять. А то бы я от их вони к Попову под мышку носом спрятался! «Шанель № 5» гэлгледского розлива…

Как выяснилось позже, – когда вся честная компания до местной разливочной добралась, – воспитаны здесь люди еще хуже, чем одеты. Едва я попытался переступить порог кабака, вслед за моим Рабиновичем, как на моем пути вырос мальчишка пигмейской комплекции и такой же расцветки.

– А ну пошел отсюда! – истерично заорал сопляк, замахиваясь на меня метлой. – Пошел вон!

Это он мне сказал? Не подскажете, сколько пальцев на руке у него откусить для начала?

– Цыц, малый, – рявкнул на паренька Жомов. – А то сейчас вперед ногами из забегаловки вылетишь! – И Ваня хрястнулся головой об дверную балку.

Пока Жомов виртуозно матерился, поражая местных жителей сочностью своих выражений, Рабинович все-таки вспомнил, что поводок не мне, а ему нести полагается! Вечно всю работу за него делаешь. И благодарности никакой! Сеня взял из моей пасти поводок и завел меня в кабак, предварительно при этом пригнувшись. Дверь-то явно не для их роста делалась.

– Мужики, мы вчера вроде в кабак собирались? Так вот, пришли? – ехидно поинтересовался Попов (Оживает! Слава тебе, господи!), а затем зашипел, словно испорченная тормозная колодка: – Ванечка, милый, умоляю, не выпускай свой пистолет из рук! Морду тебе набить у меня не получится, а вот до пистолета если доберусь, то пристрелю гада!

– Ты че, Поп, офонарел? – удивленно отшатнулся от него Жомов. – Я-то тебе чего плохого сделал? Это Рабинович нас задержание повел проводить…

– Ты стрелки на меня не перекидывай! Всегда тебе евреи виноваты, – быстро оборвал разговорившегося Жомова мой Сеня. – Тебя за мной ни хрена никто не тянул…

Ну, началось! Стоит чему-нибудь необычному после пьянки произойти, так они сразу отношения начинают выяснять. Крайнего ищут. Можно подумать, в треугольнике кто-то средним может быть!

В прошлый раз гуляли мои ребята прямо на ночном дежурстве. Какой повод для пьянки они тогда нашли, утверждать не берусь. То ли всероссийский день масона, то ли торжественное прибытие кометы Галлея на дачу нашего губернатора, не знаю! Но к двенадцати ночи все трое набрались изрядно.

И надо же такой беде случиться: экстренный вызов. В одной из «хрущобок» муж жену до смерти забивает. Ребята меня в охапку схватили, и в машину (я, между прочим, трезвый там один был!). По дороге адрес перепутали и ввалились в квартиру начальника отдела внутренних дел нашего района.

Дверь им, естественно, никто открывать не хотел. Даже вызов отказались подтвердить (надо же быть такими несговорчивыми!). Жомов обиделся и дверь высадил. Рабинович ему помог и всех на пол уложил. Причем хозяйка была практически в том, в чем мать ее родила! Я тогда еще стыдливо отвернулся!

Догадываетесь, чем это для троих друзей должно было закончиться?.. Правильно, оч-чень крупными неприятностями! Спасло парней одно – хозяина дома не было. Вместо него оказался странный тип, усиленно прятавшийся в платяном шкафу (родственник, что ли, какой?).

Вот этот тип все и спас! Когда ребята поняли, к кому они вломились, то протрезвели быстрее, чем в ледяной проруби. Жена начальника отдела (кстати, была бледная как мел) о чем-то с этим типом пошептались и решили дело замять. А для поощрения наших героев поручили им дверь восстанавливать. Причем в ускоренном темпе!

Дверь они восстановили и из дома потихоньку смылись. А оказавшись в машине, начали тут же крайнего искать. Нашли! Попов, который безропотно проспал в машине всю блестящую операцию, крайним и оказался.

Дескать, Попов – самый трезвый человек во всей компании. Да к тому же и адрес он получал от дежурного. «Короче, Андрюша, мы тебя постараемся выгородить. Но если за тебя полковник возьмется, извини – помочь ничем не сможем!» – это мой Рабинович сказал. А Попов только ушами хлопал и со всем соглашался. Поскольку не помнил ничего!

Почти по такой же схеме и сегодня начали развиваться события. Вот только Попов в этот раз никого слушать не хотел. Рыбки у него некормленые! Можно подумать, что он пираний в аквариуме держит. А остальным дома больше делать нечего, кроме как поповскую живность собой подкармливать. Впрочем, как я успел заметить, мой Рабинович и не особо торопился возвращаться!

Пока три товарища довольно агрессивно выясняли отношения на предмет того, кого сегодня положат с краю и высекут батогами, я забрался под стол, чтобы спокойно изучить обстановку.

Собственно говоря, ту конструкцию, что здесь называли столом, именовать так следовало с крайней осторожностью. Прямо в земляной пол трактира были вбиты два корявых бревна. На торцах бревен, лишь ей ведомо по какому принципу, держалась столешница из грубо отесанных досок, скрепленная снизу двумя жердинами крест-накрест. Лично я представить себе не мог, почему она не падает. Но, видимо, пока господин Ньютон не успел открыть свой закон притяжения, вещи этого закона не знали и откровенно пренебрегали им!

Поглазеть на странных «сарацинов» в кабак сбежалось почти все население Гэлгледа. Малышню, естественно, в трактир не пустили. Женщин тоже отправили по своим делам. По большей части в кабаке собрались мужчины среднего возраста (хотя разве определишь возраст у этих одинаково потрепанных бородатых обезьян?). Гостей они, видимо, все же побаивались, поэтому грудились у противоположной стены вокруг своего старобританского босса – Кэя Какамври. Сидели они молча, словно лягушки в холодильнике. Кэй народ вокруг себя не замечал, перешептываясь с хозяином трактира.

О чем, интересно? Что-то пахнет от их разговора мерзко. Словно от обмочившейся болонки!

А впрочем, пахнет, наверное, не от разговора. Мерзостный запах нечистот и продуктов гниения пропитал собой весь трактир, как ружейная смазка карманы куртки Жомова. Я поковырял носом трухлявую солому, которой был устелен пол, и едва не подскочил от ужаса: из-под соломы на меня с садистскими ухмылками на мордах скалилась целая когорта диких блох совершенно пиратского вида!

Господи! Только этого мне не хватало. Все, мамочка, я хочу домой! Я настолько подскочил от пола, что едва не стукнулся о столешницу головой. Мне так сильно захотелось забраться к Рабиновичу на колени, от блох подальше, что я едва удержал себя от этого кошачьего порыва. Сделаю так – Рабинович точно с живого не слезет, пока мышей ловить не научусь!

Я зверски зарычал, чем привел блох в смятение. Видимо, они не привыкли к такому фамильярному обращению, поэтому смылись обратно под солому. Ой, надолго ли! В любом случае, я решил больше не спускать с подстилки глаз. От греха подальше!

Чего мне пялиться на эти закопченные стены, в которых и окон-то почти нет? Так, прорезаны в бревнах какие-то кривые щели, размером не больше глаз китайца, которому только что наставили парочку фонарей. На фига мне эта покореженная стойка, на которой только экстремальные тараканьи бега устраивать можно? Нет уж! Мне здоровье дороже!

У кого как, а у меня битва за выживание началась. Если я в этом милом местечке блох нахватаю, то Рабинович будет опять, из экономии, мне их дихлофосом выводить. Мне, конечно, уже довелось и «черемухи» понюхать, однако в токсикомана я еще не превратился. Да и после дихлофоса ко мне ни одна приличная девочка не подойдет. Морду еще за квартал своротит на сто восемьдесят градусов. Причем и мне тоже!

Рабинович мои скачки под столом истолковал по-своему, и опять же в свою пользу. Он постучал кулаком по столу, прерывая горячие дебаты Жомова с Поповым в стиле «а-ля Жириновский». Где Попову для общей схожести сюжета только стакана с водой не хватало. Впрочем, откуда здесь стаканы?!

– Кончайте, мужики! – заголосил на всю таверну мой хозяин. – Мурзик уже от ваших криков весь издергался. Он же тоже понимает, что в непривычной обстановке оказался. Не травмируйте психику собаки. Его хоть пожалейте!…

Спа-асибо за заботу! Век твоей доброты, Сеня, не забуду. Нашел все-таки, на кого стрелки перевести.

– Извините, благородные сэры, что вмешиваюсь в ваш высокомудрый разговор, – неожиданно возник возле стола хозяин трактира. – Но я услышал слово «кончать»! Мне бы не хотелось, чтобы в моем заведении, которое знают все от Уэссекса до Соммерсета, произошло бы кровопролитие. Поделитесь со мной вашей проблемой, может быть, я смогу ее распотрошить.

– Чего ты собрался сделать, лох? – взревел Жомов. – Кого ты сможешь распотрошить?

За что и получил под столом пинок от Рабиновича. Молодец, Сеня! Я бы тоже его укусил, да от наблюдения за кочующими блохами оторваться не могу. Они уже третий раз меня с фланга обойти пытаются!

– Вы ошиблись, высокочтимый сэр. Народа «лох» я не знаю. Я понимаю, что вы не совсем хорошо разбираетесь в наших обычаях, но по моему костюму видно, что я ют! – с той же услужливой улыбкой проворковал трактирщик.

– Да хоть север! – заорал Жомов, которому тычок Рабиновича был, словно слону дробина. – Почему пива до сих пор не наблюдаю?

– Сию секунду, о высокородный! – Трактирщик менять интонацию явно не собирался. Вся остальная публика с интересом наблюдала за их диалогом. – Позвольте узнать, чем вы собираетесь платить за пищу и выпивку?

– Ваня, у меня только крупные, – поторопился заговорить Рабинович, боясь, что Жомов снова сморозит что-нибудь оригинальное. Со всех точек зрения. – Боюсь, что у них сдачи не будет!

Я фыркнул и вновь развернулся вокруг оси, пресекая очередную попытку когорты блох обойти меня с тыла. Хвост, что ли, зубами прикусить, чтобы они до него не добрались?! Хотя нет. Тогда я агрессоров рыком отпугивать не смогу.

А фыркнул я от того, что прекрасно понимал нежелание Рабиновича платить за выпивку. Мой хозяин не дурак, поэтому не хуже меня знал, что при короле Артуре, в эпоху которого нас занесло непонятным ветром, бумагу еще не изобрели. Даже МВФ до сих пор еще не придумали, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что такое российские рубли. Хотя, может быть, именно это и к лучшему?..

– Ладно, скупердяй! – проворчал Жомов и повернулся к Попову. – Доставай мелочь. Я что, один вас поить буду?

– Какую мелочь, идиот! – зарычал на Жомова еще не успокоившийся Попов. Трактирщик, не меняя выражения лица, переводил взгляд с одного на другого. – Ты не понимаешь, что наших денег попросту еще не существует?

– Андрюша, идиот – это ты! – усмехнулся Жомов и высыпал на стол целую пригоршню монет. Я, конечно, это не видел, но по звуку определил, что рублей пять там точно есть. Спасибо Рабиновичу: его выучка. – А это что? Почем у вас пиво?

– Два динария за пинту, – проворковал трактирщик, с сомнением разглядывая нашу валюту.

– Ты мне пургу не гони, – попытался урезонить трактирщика Жомов, на котором, видимо, похмелье сказалось сильнее, чем на двух других. Он никак не хотел понимать, куда его занесло. – Ты мне в рублях цену называй. У нас в стране хождение наличной валюты запрещено!

Ой, не знаю я, до чего бы еще договорился неподражаемый Жомов, но торги под свой контроль поспешил взять Рабинович. Вот уж тут проявились все его таланты. Трактирщик не только успокоился по поводу наших монет, так еще и за три пятачка принес три кружки пива. После чего гостей на некоторое время оставили в покое.

– Дерьмо! – фыркнул Жомов, отхлебнув из глиняной корявой кружки большой глоток. – У меня тесть бражку и то лучше делает. Вернее, делал, пока с одной фляги крышку не сорвало. Надо же было, чтобы теща в этот момент мимо шла. Представляете, как ее искупало?!

Жомов захохотал. Ну а что ему теперь печалиться? Выходной незапланированный получился. Это раз. Во-вторых, выпивку достали. Хоть и хреновую, но зато почти халявную. Даже при коммунистах кружка пива пять копеек не стоила! Ну а в-третьих, за двухрублевую монету Рабинович у трактирщика половину кабана выторговал. Так что, жри от пуза и пей для души.

– Мужики, давайте думать, как отсюда сваливать, – жалобно попросил Попов. – Не нравится мне тут!

– Да не стони ты, Андрюша! – с набитым ртом оборвал его Жомов. – Отдыхай, пока дают. Дома не пожрешь, не попьешь так вволю.

Вот тут я с Ваней был абсолютно согласен. В кои-то веки меня кормили натуральным мясом! Целую заднюю ногу расщедрившийся Сеня оторвал и мне под стол бросил. Негигиенично, правда. Да и блохи кусок изо рта пытаются вырвать. Но ради свиной ноги я готов многое стерпеть! Ведь как только вернемся, опять меня Сеня своим дурацким «Чаппи» замучает.

– Нет, домой нам, конечно, нужно, – вступился за Попова Рабинович (с чего бы это?). – Только давайте спокойно поедим и опохмелимся. А там и о деле думать будем…

Поесть друзьям спокойно все же не удалось. Едва они опустошили по второй кружке местного сомнительного пойла (пьют всякую гадость, а потом удивляются, откуда у них язва берется!), как в трактир ввалился еще один представитель здешней цивилизации.

Попав в темноту после яркого света, он на несколько секунд застыл в дверях, и я его превосходно мог рассмотреть. Настолько хорошо, что сначала принял за одного из здешних кобелей. Поскольку вошедший ни лохматостью, ни запахом им не уступал! Вот только ходил на двух конечностях да размером был покрупнее.

– Ха! Сидите? Обгаженные дети горного тролля! – заорал он с порога (господи, еще одного Жомова нам только и не хватало!). – Куда вы пойманных сарацинов дели? Опять без меня потешились? Кауту решили обмануть?!

– Заткнись, грязный сакс, – зашипел на пришельца Кэй Какамври, но было поздно. Жомов уже услышал его.

– Робин, весь день думаю, чего мне не хватает! – радостно провозгласил он. – А оказывается, я еще морду никому не намылил!

– Ваня, уймись, – попробовал его урезонить Попов, но Рабинович остановил его:

– А-а, пускай идет!

Каута оказался мужик крепкий. После первого удара он только вылетел во двор, но на ногах удержался. Жомов недоуменно посмотрел на него и вышел следом. Я тоже выбрался из-под стола. Во-первых, любопытно было посмотреть, а во-вторых, надоело блох караулить. За мной следом из кабака высыпала вся честная компания.

Драчунов тут же разделили, объяснив, что сражаться они должны по правилам. Выяснение этих правил заняло довольно много времени, но цель была не в них. Местные аборигены устроили самый настоящий тотализатор! И уж поверьте мне, мой умница Рабинович оказался в самой гуще событий.

Когда вернусь назад, потребую, чтобы в список самых древних профессий внесли еще одну: букмекер! От одного вида работы Рабиновича меня вмиг ностальгия замучила. Я вспомнил, как мы с Сеней ходили на бои без правил в одном закрытом клубе, где зрители так же азартно делали ставки на двух обезьян, похожих на Жомова и Кауту.

Рабинович свое дело знал! Через пару минут его карманы уже ломились от местной валюты, сданной ему в качестве ставок. И я был более чем уверен, что по крайней мере половина из этих денег так и осядет в них навеки, словно «Титаник» на дне Атлантики.

Правила боя были просты: двум недоумкам, решившим друг друга поувечить, выдают по увесистой дубине. Делать можно что угодно, только не наносить удары по спине и ниже пояса. Бой прекращается в двух случаях. Либо когда один из дерущихся с чистой совестью преставится, либо – с нечистой – попросит у другого пощады. Ну а что делать? Естественный отбор. Согласно Дарвину…

Жомов некоторое время покрутил в руках дубину, которой его наградили, и отбросил ее в сторону. Рефери, а им, естественно, стал Кэй Какамври, попробовал возмущаться, но его остановили. Дескать, боец вправе сам решать, умирать ему с голыми руками или с дубиной в мозолистых ладонях. Жомов тем временем отстегнул от пояса «демократизатор» и попытался заехать им в глаз саксу.

Каута увернулся и попытался ответить Ване столь же любезным выпадом. Он уже почти попал, но Жомов успел уклониться и быстрым контрвыпадом заехал кулаком по широкому саксонскому носу. Каута отлетел к стене и минуты три пытался подняться. Зрители орали так, что половина деревенских баб и все местные собаки сбежались на крик. А Жомов прыгал по двору, будто носорог на батуте, и зловеще сгибал в руках любимую милицейскую дубинку.

Все. Дальше смотреть нечего! Исход поединка мне был совершенно ясен. Как и Рабиновичу в момент сбора ставок. Да только местные олухи и могли надеяться, что их стасемидесятисантиметровый Каута (пусть и шириной с мини-трактор) сумеет совладать с гигантом Жомовым.

Я выбрался из толпы и принялся спокойно доедать свиную ногу. Пусть на улице и в пыли, зато диверсантов вокруг не видно. Хотя кто это там пялится на меня из дверей?! Тьфу ты, паранойя началась! Это не блохи. Это Попов!

Андрюша в общей суете участия не принимал. Со спокойной совестью и обреченной меланхоличностью он дожевывал за столом в кабаке покинутого всеми кабанчика. Кружки Рабиновича и Жомова он тоже уже успел опустошить. И теперь его мало что на свете волновало.

Поединок закончился еще до того, как я успел насладиться вожделенной костью. Естественно, Жомов вышел из него победителем и сразу подвергся перекрестному обстрелу глазками со стороны местных красавиц. Ну, еще бы! Такой видный мужчина! А мне и пококетничать не с кем…

Рабинович, заметно потяжелевший за счет балласта в виде местной валюты, прошествовал мимо меня в трактир под ручку с Кэем Какамври. Видимо, Сеня успел перед началом боя шепнуть старейшине, на кого нужно ставить. Чем и заслужил теперь особую благодарность. Рабинович настолько был счастлив полученными доходами, что даже удосужился нагнуться и потрепать меня за ухом.

Да пошел ты!.. Лучше кость еще одну из трактира вытащи! Хотя от Рабиновича этого сейчас не дождешься. Он какими-то собственными грандиозными планами занят. Видимо, просчитывает, сколько выручки получит от сдачи местных монет нумизматам, когда мы в наше время вернемся.

Вернемся! А как? Почему-то до сего момента меня этот вопрос интересовал мало. Думал, что раз сюда перенестись сумели, то и обратно дорогу найти сможем. Можно подумать, мы на трамвае сюда прикатили! Осталось только остановку в обратную сторону отыскать…

Не скажу, что мне тут так уж сильно не нравилось. Из-за одного собачьего корма обратно возвращаться не хотелось! А уж как представлю ларечника Армена с его треклятым «Сникерсом», так вообще сбежать еще подальше хочется. Например, к питекантропам.

Однако домой возвращаться было необходимо. Во-первых, тут блох, как котов на городской свалке. А во-вторых, ни одной приличной девочки на сто верст не найти. Как представлю, что мне с местными медведеподобными дамочками до конца жизни общаться придется, так хочется от ужаса самого Рабиновича покусать.

Попов, кстати, мое мнение разделял. Нет, конечно, Сеню он кусать не бросился, но был на грани этого. Я у него в глазах то же вожделение рассмотрел, что у вампира в полнолуние бывает.

– Натешился, стяжатель доморощенный? – поинтересовался Андрей, едва Рабинович опустился за стол. – Прощайся со своими ненаглядными дружками из каменного века и пошли домой.

– Во-первых, век уже не каменный, – спокойно ответил Сеня. – А во-вторых, куда ты так торопишься? Тебя и тут неплохо кормят. К тому же, подумай, какие мы уникальные открытия сможем сделать об эпохе, от которой ничего, кроме легенд, не осталось!

– Я тебе сейчас покажу «открытия»! Только и думаешь, как карманы себе потуже набить! – заорал Попов так, что блох из-под стола словно ветром сдуло (спасибо, Андрюша! Век тебя не забуду, спаситель ты мой). – Хрен тебе! Нам, между прочим, коммерческая деятельность по уставу не положена. «Должностное преступление» называется, если не знаешь…

Тут в дискуссию вступил Жомов, вернувшийся назад в обществе грязного сакса Кауты. Местный упрощенный вариант Жомова смотрел на Ваню с немым обожанием в глазах и был готов сделать что угодно, чтобы остаться рядом с «великим воином» и обучиться его хитрым приемам. Тоже мне, Санчо Панса нашелся!

Жомов попытался поддержать Рабиновича, но настырный Андрей им обоим такую истерику закатил, что Жомов оторопел и счел за благо дебаты прекратить. Каута посерел от такой наглости и обиделся за Ваню. Половину разговора он, естественно, не понял, но одно до его лохматой саксонской башки ( сенбернар бы позавидовал!) все же дошло: на его новоиспеченного кумира наехали!

– Че этот толстый бурундук свое едовище на тебя, господин, раззявил? – агрессивно поинтересовался он у Жомова. – Позволь, великий, я его научу почтительному обращению…

Андрюша и так был в состоянии войны со всем окружающим миром, а тут еще рыло гражданское что-то говорить в его адрес посмело! Недолго думая, Попов приложился «демократизатором» прямо по темечку Кауте, и тот, закатив глаза, сполз ко мне под стол. Нет, не полежишь тут спокойно! Блохи сбежали, так теперь ароматный сакс на их место приперся!

– Сдурел совсем! – Жомов жалостливо посмотрел на бездыханного сакса. – Сеня, хочешь – не хочешь, а сваливать отсюда придется, пока этот маньяк полдеревни не поуродовал. Потом от начальства никаким отчетом не отпишешься.

– Ладно, уходим! – сдался Рабинович. – Только, как вы понимаете, нам Мерлина искать придется. Это он нас сюда забросил, ему нас и вытаскивать…

– А не захочет, я его твоему Мурзику скормлю! – все еще размахивая дубинкой, дополнил Рабиновича Попов. Угу! Мало мне «Сникерсов», теперь еще и престарелых волшебников под нос совать станут. Ты, Мерлин, лучше соглашайся. Я из-за тебя несварение желудка заработать не хочу!

– Извините, высокородные сэры, – встрял в разговор Кэй Какамври. – Я слышал, что вы говорили о Великом Мерлине? Придворном маге и учителе короля Артура Пендрагона? Жаль вас разочаровывать, но в ближайшее время увидеть его не удастся. Они с Артуром и сэром Ланселотом отправились в Святую Палестину воевать Гроб Господен.

– Это зачем Мерлину гроб понадобился? Он, конечно, человек старый, но выглядит вполне здоровым, – удивился Жомов. – И потом, зачем гроб воевать? Купить, что ли, негде? У вас что, ни одной похоронной конторы в стране нет?

Кэй Какамври так и застыл с открытым ртом. Оно и понятно! Я сам в первое время после знакомства не мог уследить за всеми тонкостями жомовского интеллекта. Что уж о человеке постороннем говорить! Мой Рабинович решил от опасной темы уйти.

– Ну вот, Андрюша, видишь, что получается? – стараясь говорить ласковым голосом, обратился он к Попову. – Придется все же малость подождать. Пока Мерлин из похода вернется. А потом и домой двинемся…

– Не-ет! – Андрюша так рявкнул, что под стол к саксу свалился и старейшина деревни (ну что, мужики? Теперь можно и на троих соображать?). – Сами назад отправимся! Ну-ка, пошли во двор…

Я, как и некоторые нормальные люди, не сразу сообразил, что Попов задумал. Оказывается, его посетила гениальная идея из репертуара Вани Жомова! Видите ли, Андрюша вспомнил, что мы перенеслись в шестой век после того, как скрестили свои дубинки с мечами Артура и Ланселота. Вот он и решил самостоятельно, без присутствия вышеуказанных рыцарей, повторить сей маневр. Экспериментатор кошачий! Жаль, что никто не додумался с собой смирительную рубашку прихватить.

Попов отобрал у зевак два коротких меча, которые, похоже, были единственным оборонным арсеналом деревни. Сунул их Рабиновичу и Жомову и застыл напротив них с дубинкой в руках, усиленно пытаясь сообразить, что делать дальше: мечей-то было два против одной дубинки!

– Кого на помощь позовете, ваше магическое величество? – ехидно поинтересовался у Попова мой Рабинович.

Лучше бы он этого не делал! Ошалевший Андрюша обвел окружающих глазами, чтобы выявить добровольцев, и увидел меня. На некоторое время его взгляд скользнул мимо, и я уже было совсем успокоился. Но, видно, от судьбы не уйти. Есть, наверное, в моей карме что-то такое, что заставляет людей надо мной издеваться!

– Мурзик, ко мне! – скомандовал Попов.

Этому типу точно пить нельзя! Если Рабинович после трех рюмок начинает со мной по-нормальному разговаривать, то у Попова все наоборот. Свалился еще один кинолог на мою голову! Ладно, иду. Пока я ленивой походкой направлялся к Андрюше, сопровождаемый удивленными взглядами местных блохастых псин, Попов отобрал у Рабиновича дубинку.

– Сеня, это твоя собака. К тому же он единственный, кто здесь из нашего времени! Пусть Мурзик держит, а ты будешь по дубинке мечом стучать! – скомандовал он, сунув мне в пасть «демократизатор». – А то еще бросится на меня, чего доброго.

Так, только железками на меня еще и не махали! Я уперся в землю всеми четырьмя лапами, надеясь отмазаться от этого сомнительного эксперимента. Но людям мое выражение недовольства было совершенно безразлично. Рабинович на меня заорал. Я обиделся, но подчиниться пришлось: а куда от него деваться? Хозяин все-таки.

Рабинович с Жомовым переглянулись, удивленно пожали плечами и замахнулись на нас с Поповым. Андрюша изобразил на своей толстой роже максимум агрессии, на которую был способен, и последовал их примеру. Мне оставалось только зажмуриться!

То, что произошло потом, повергло в ужас всю деревню. Едва скрестились мечи с дубинками, как все вокруг озарила яркая вспышка. Не такая, как в прошлый раз, но посильнее стробоскопа. После нее Жомова с Рабиновичем отбросило от нас метра на четыре, хотя лично я никакого толчка не почувствовал. На секунду вокруг повисла гнетущая тишина, а затем все жители деревни с истошными криками бросились прятаться в кабак. Причем большая половина местного населения так и застряла на пороге. Не смогли утрамбоваться!

– Вот! Я же говорил! – радостно заорал Попов, не обращая внимания на ошалелый вид Жомова и Рабиновича. – Почти получилось. Теперь я знаю, что нужно. Нам требуются три добровольца, чтобы все было как тогда!

– Ладно, – не стал возражать Рабинович. Он поднялся с земли, пытаясь понять, что за странные свойства обрели в этом мире их резиновые дубинки. – Только этих трех добровольцев ты обратно как отправишь?

– А на фига? – удивился Попов. – Пусть у нас бомжуют. Мы их даже гонять с рынка не будем. На крайний случай, в психушку можно будет пристроить. Хуже, чем тут, им все равно не будет.

– Это тебя в психушку пристроить пора, гуманист хренов! – буркнул Рабинович, но возражать не стал. Ему хотелось свои новые догадки проверить. – Тащи сюда этих добровольцев.

Добровольцем вызвался быть только Каута. К этому времени он пришел в себя, и саксу было все равно что делать, лишь бы не отходить от своего кумира. Остальных «добровольцев» пришлось тащить силой. Меня тоже привлекли к участию. Но теперь мне пришлось разместиться за необъятной спиной Жомова. И на том спасибо!

Во второй раз эксперимент закончился с тем же результатом. Если не считать того, что Рабиновичу с Жомовым падать никуда не пришлось, а двое из трех местных экспериментаторов (исключая, конечно, Кауту!) после падения не спрятались в кабак, а вообще из деревни сбежали!

– Ничего себе! – проговорил Жомов, удивленно рассматривая дубинку. – Я, конечно, не лох последний, но так людей валить мне еще не приходилось! Сеня, может, нас напоили чем нехорошим?..

Ответить Рабинович не успел, поскольку на единственной улице показались двое сбежавших участников эксперимента. Скорость передвижения у них ничуть не уменьшилась, только бежали они теперь в обратную сторону. То бишь к кабаку.

– Солдаты! – истошно орали они. – Стражники сэра Мордреда!..

– Ну вот, только этого нам и не хватало, – тяжело вздохнул Кэй Какамври, выбираясь из трактира на свет божий. – Деньги кто-нибудь спрятать успел?

Глава 4

– И чего все шухарятся? – удивленно спросил Жомов, окидывая богатырским взором разбегающуюся местную живность.

Спрятаться попытались все. Начиная от кобелей непонятной породы, кончая лохматыми аборигенами в холщовых одеждах. На некоем подобии площади перед трактиром, кроме троих друзей и Мурзика, остались только верный сакс Каута и Кэй Какамври, которому служебное положение, видимо, не позволяло драпать прочь, подобно простым селянам.– Стражники едут, – пожав плечами, ответил за всех Рабинович, прислушиваясь к отдаленному шуму приближающегося отряда.

Грохот стоял действительно впечатляющий. Рабиновичу вспомнилось, как он, будучи еще просто маленьким Сеней, а не штатным кинологом участка внутренних дел, гостил в Одессе у тети Сони (двоюродной сестры кума маминого свата) и дяди Изи (тоже какой-то там родни, но по папиной линии).

Тетя Соня с дядей Изей, согласно обычаям цивилизованного общества, во время частых ссор кидали на пол тарелки. А поскольку нормальная посуда от этого билась, то в целях экономии тетя Соня приобрела алюминиевые плошки, которые и доставали из сундука во время семейных разборок.

Так вот, грохот от бросаемых на пол металлических тарелок (которые дядя Изя после «разговора» старательно выправлял молотком) в сочетании с проезжающей в это время по двору их дома тележкой старьевщика казался песней ангелов по сравнению с тем шумом, что доносился с окраины деревни!

– И что стражники? – непонимающе поинтересовался Жомов. – Что они за подсолнухи с бугра?

– Стражники – это наподобие ментов, – пояснил Попов. – Мужики, может, свалим отсюда?

Мурзик подозрительно разумно тявкнул, словно соглашаясь с мнением Андрюши. Рабинович покосился на собаку, безмолвно обвиняя в предательстве, и остался стоять. Мурзик в ответ на испепеляющий взгляд опустил морду к земле и спрятался за Жомова, словно желая сказать: «Я не ополченец, чтобы без оружия – и на передовую!»

– Коллеги, значит, – понимающе кивнул головой Жомов. – Ну пусть едут. У нас документы в порядке.

Попов посмотрел на него, как на сумасшедшего, но комментировать слова Ивана не стал. Он только поспешил последовать примеру Мурзика, оставив на линии огня Жомова с Рабиновичем и бледного, но решительного Кауту. Последний, видимо, приняв удар дубинкой по лбу как благословение, самолично зачислил себя в оруженосцы странных чужеземцев.

Долго ждать не пришлось. Через минуту после боевого перестроения к кабаку вылетела вереница всадников общим количеством в двадцать голов, считая и лошадиные. Увидев неподвижных людей странного обличья, все головы поочередно остановились, давая себя рассмотреть во всей красе. Собственно говоря, некоторые музейные экспонаты выглядят приличнее!

Всадники были облачены в длинные кольчуги, если и сверкающие на солнце, то только там, где им удавалось потереться об седло. Штаны у всех стражников были одного типа: холщовые, с кожаными вставками в седалище, на манер ковбойских. Головы древних прототипов доблестной милиции венчали кожаные колпаки, обвитые по вертикальным швам металлическими обручами. Про башмаки и говорить не стоит! Обувь приснопамятного Ланселота по сравнению с ними была шедевром сапожного мастерства.

Исключением из всей кавалькады был лишь предводитель. Он был целиком затянут в кожу, словно металлист на бракосочетании. А вместо кольчуги предводитель нацепил на себя железный нагрудник, выполненный строго в соответствии со стандартами бодибилдинга.

– Ого-го! Вонючий сакс в компании с тремя ярмарочными клоунами, – заорал предводитель под дебильный хохот своих подчиненных. – Какамври, ты собрался откупиться от нас шутовским представлением? Или хочешь подарить нам новых рабов? Вон за того длинного, пожалуй, и удастся пару монет на торгах выручить!

Жомов удивленно посмотрел по сторонам, не в силах понять, что издеваются над ним. Какамври побледнел, но промолчал. Промолчал и сакс Каута, быстро усвоивший после урока Попова смысл народной мудрости: «Наперед батьки в пекло не лезь!»

– Невежливо здесь гостей встречают, – загадочным голосом проговорил Рабинович, поигрывая своей дубинкой.

– Это что, они на меня наехали, что ли? – наконец сообразил Жомов. – Вы что, козлы, опухли напрочь?!

Ваня попытался рвануться вперед, но Рабинович придержал его. Похоже, местный колорит пришелся ему по душе, поскольку Сеня попытался продолжить диалог высокопарным слогом, бессовестно сворованным с какого-то дешевого исторического фильма. Если не с нескольких!

– Знаете ли вы, смерды безродные, с кем говорите вы столь непочтительно? – высоко подняв голову, произнес Рабинович. – Преклоните колена свои. А то я или сей доблестный рыцарь заставит ваши поганые глотки умолкнуть до второго пришествия!

От такой наглости стражники сэра Мордреда оторопели. Попов, гадливо хихикая, наблюдал, как у них глаза выбираются из орбит, отражая отчаянно-безнадежную умственную деятельность. Первым в себя пришел предводитель. Что, собственно, и полагалось ему по штату.

– Диран, Грифт! – заорал он. – Ну-ка, покажите этому вонючему чужестранцу, как подобает разговаривать с бриттами на их земле!

Двое всадников спешились и, обнажив мечи, направились к Рабиновичу. Неугомонный Жомов попытался выскочить у того из-за спины, но Сеня удержал его. Едва услышав о приближении стражников, Рабинович мгновенно сообразил, как с выгодой для себя можно использовать общую панику. И пальму первенства отдавать никому не собирался!

Шагнув вперед с видом пехотинца, бросающегося под танк, Рабинович взмахнул дубинкой. Увидев столь необычное орудие убийства в руках у чудаковатого чужеземца, первый из атакующих едва не согнулся вдвое от хохота. Что, собственно, его и спасло: удар дубинкой получил второй!

Нужно ли говорить, что стражник отлетел от Рабиновича, словно теннисный шарик от ракетки Андрэ Агасси, и приземлился под копыта коня своего предводителя. Лошадь, не ожидавшая от солдата столь замысловатого способа перемещения, шарахнулась в сторону и выбросила своего седока из седла.

Пока ошалевший предводитель приходил в себя от такого беспредела, Рабинович огрел дубинкой второго стражника, подавившегося собственным смехом. Оказалось, что соприкосновение дубинки с кольчугой производит эффект ничуть не меньший, чем при ударе об меч. Так и не успев разогнуться, стражник отлетел под ноги к Кауте. Сакс, дорвавшись наконец до дармового, начал мутузить одуревшего бритта своими немалыми кулачищами, приговаривая:

– Вот тебе за грязного сакса! Вот тебе за поражение на горе Бадон! А это тебе за победу «Манчестера» над «Арсеналом»!.. – хотя последнего, может, и не было.

Оторопевшие стражники, ставшие вмиг похожими на игроков в поло, оказавшихся на поле против мотобольной команды, застыли живописной скульптурной группой. Их предводитель, что-то рыча из-под съехавшего на подбородок шлема, попытался подняться. Попытку выбраться из партера пресек Рабинович, приложившийся верной дубинкой к металлическому нагруднику вожака.

От такого безжалостного обращения парень сантиметра на четыре вдавился в утоптанную землю, забыв о том, что собирался сказать. Рабинович со скромным видом Давида, победившего Голиафа, убрал в сторону дубинку и наклонился к предводителю стражников. Бедный бритт от созерцания длинноносой физиономии несокрушимого Сени едва не закопался в грунт еще глубже. На этот раз без помощи «демократизатора».

– Запомни, нечестивый смерд, и передай своему хозяину, – с грацией короля танзанских аборигенов произнес Рабинович. – Если здесь еще раз появятся его прихвостни, то я лично надеру ему задницу!

– Как твое имя, благородный рыцарь? – прохрипел перепуганный предводитель стражников.

– Рабинович, – скромно потупив взор, представился Сеня. – Остальное неважно!

– Ранби… Расби… Рабинс… – попытался выговорить предводитель и наконец сдался: – Счастлив был получить от вас урок, сэр Робин!

Рабинович застыл, пытаясь переварить услышанное. Он даже замахнулся на предводителя дубинкой, желая наказать за извращение собственной фамилии, но удержался от удара. Потому как после этой манипуляции парня пришлось бы целиком выкапывать из-под земли. А за спиной у Рабиновича гадливо захихикал Попов.

– Ну, Сеня, – сквозь смех проговорил Андрюша. – Вот тебя твои любимые аборигены и окрестили! Да как этот чувак в точку-то попал…

Рабинович резко обернулся. Он хотел запустить в Попова дубинкой, но передумал. В конце концов, пусть уж лучше Робином зовут, только фамилию так безобразно не коверкают! Обреченно махнув рукой, Сеня пошел назад, прямо к застывшему в немом изумлении Кэю Какамври.

– Мне неловко напоминать, – проговорил Рабинович, обращаясь к старейшине. – Но после такой трудной победы рыцарям не мешает напиться. А то так жрать хочется, что даже спать негде!

– Конечно, конечно! – залепетал Кэй Какамври. – Благодарные жители Гэлгледа найдут чем отблагодарить своих защитников. Мы умеем отдавать долги!..

Старейшина сделал жест рукой, приглашая троих друзей проследовать для получения обещанной награды. И звал он не в кабак, а в свою резиденцию за корявым частоколом. Гордый Рабинович, хихикающий Попов, пожимающий плечами Жомов и Каута, все еще размахивающий кулаками, прошли в указанном направлении, не обращая больше внимания на улепетывающих стражников сэра Мордреда. Мурзик шел последним, вновь неся забытый Жомовым поводок в оскаленной пасти и от души надеясь, что хоть у старейшины дома блох не окажется!

Пьяный дебош продолжался в доме Какамври до поздней ночи. Поначалу все выглядело благопристойно. Почти по-европейски. Если не считать того, что по комнатам гулял сквозняк вперемешку с мошкарой, а дым от кухонного очага пробирался прямо в пиршественный зал, вызывая на глазах у Рабиновича слезы умиления.

Расчет хитрого кинолога оправдался на все сто процентов. После открытия чудесных свойств обычной милицейской дубинки Сеня не побоялся вступить в сражение с закованными в ржавое железо стражниками Мордреда и теперь почти в одиночку пожинал плоды воинской славы.

О странных изменениях, происшедших с «демократизаторами», Рабинович предпочитал пока научные дебаты не заводить. Да на обсуждение проблемы никто и не набивался. Попов считал все это последствиями магии Мерлина, в которую еще вчера не верил, а Жомову было на все наплевать. Главное, что местного, пусть и плохого вина подливали в его глиняную кружку непрестанно. Даже Мурзик, получив вожделенную мозговую кость, забрался подальше от людей (местных сучек и блох!) и не подавал признаков жизни.

«Великих рыцарей из земли Сарацинской» – на сарацинов уже никто не обижался – одарили на славу. Жомову досталась аппетитно вонявшая протухшим мясом шкура огромного волка. Целиком, с когтями и головой. Ваня, подержав шкуру в руках, брезгливо сунул ее Рабиновичу. Тот с поклоном принял. Дескать, в хозяйстве все сгодится! Тем более, когда вернемся…

Попову, видимо, помня слова Рабиновича о набожности странного толстяка, старейшина лично подарил почти килограммовый серебряный крест, которым толком не умел пользоваться. Крест по углам был помят, от чего создавалось впечатление, что прежний владелец распугивал им нечисть, швыряя в тот угол, где она ему мерещилась.

От такого подарка у Рабиновича едва не случился сердечный спазм. Он так и не смог отдышаться, терзаемый лютой завистью, пока не получил собственные награды: маленькую золотую чашку (от хозяина трактира), заполненную монетами до краев (от благодарного населения), доспехи, мало отличающиеся от наряда предводителя стражников, и соответствующий им меч (от старейшины, с трепетом) и, наконец, вышитую петухами рубаху (от дочки Какамври, с обожанием). Последнюю (не рубаху, а дочку!) Сеня тут же усадил подле себя и не отпускал до… Ну, неважно, до какого момента!

Меч и доспехи на Рабиновича впечатления не произвели. Отчасти из-за своего неприглядного состояния, отчасти – от избыточного веса. Зато Жомов не мог оторвать от них глаз и тридцать раз покаялся, что отдал Рабиновичу шкуру задаром. Впрочем, к концу вечера Жомов вожделенные доспехи все же получил, пообещав за них Рабиновичу свою месячную зарплату и новенький видеомагнитофон со всеми кассетами.

Успокоивши свою душеньку таким образом, Ваня целиком переключил внимание на местное вино и двух красоток, калибром метр пятьдесят. Девушки успели к началу пира помыться и пахли теперь вполне прилично. А если учесть их одежду, чем-то отдаленно напоминавшую римские тоги или греческие туники, к тому же имевшую странное свойство то и дело задираться в не совсем традиционных местах, то становилось понятно, почему Жомов больше ничего замечать не хотел.

Попов, к которому после второй перемены блюд вернулось хорошее расположение духа, оторвав перемазанную жиром физиономию от жареной куропатки, ехидно прокомментировал:

– Ваня, а я знаю, зачем тебе сразу две девушки. – И, поймав вопросительный взгляд Жомова, который все же сумел отреагировать на свое имя, закончил: – Ты их одну на другую будешь ставить, когда целоваться захочешь!

Может быть, Жомов как-то и ответил на такую непочтительную реплику товарища, но Попов его все равно не услышал. Сразу после Андрюшиных слов в зале раздался такой взрыв хохота, что с потолочной балки прямо в тарелку старейшины свалилось какое-то замшелое чучело чисто английской птицы. Это происшествие, в свою очередь, вызвало новый приступ истеричного смеха, что позволило довольному Попову спокойно продолжить трапезу.

Надо ли говорить, что нетренированные саксо-юто-бриттские выпивохи начали падать под стол пачками гораздо раньше троих доблестных российских милиционеров. Где-то к полуночи кое-какую боеготовность сохраняли только Жомов с Рабиновичем и три девицы, их развлекающие.

Попов изредка подавал признаки жизни, но самостоятельно передвигаться мог с большим трудом. То ли от обжорства, то ли с перепою. Растолкав хозяина дома, умиленно храпящего прямо за столом в обнимку с чучелом птицы, Рабинович поинтересовался, куда транспортировать «святого человека». Какамври что-то промычал и неопределенно махнул рукой в глубину дома.

– Понятно! – согласился с ним Сеня и пошел с тем же вопросом к трем девицам.

Те чувствовали себя едва лучше Попова и посоветовали Рабиновичу найти для друга какую-нибудь комнату. Электричества, сами понимаете, тогда еще не придумали, а взять с собой смердящий факел Сеня не решился. Поэтому нашел на ощупь покосившуюся дверь, за которой в потемках разглядел что-то похожее на кровать.

Оторвав Жомова от двух красоток, начавших проявлять излишнее рвение, Рабинович заставил Ваню отконвоировать Попова в чулан-спальню. И только после этого позволил дочке старейшины увести себя на нормальную кровать. Жомов попытался последовать его примеру, но третьего спального места в доме не нашлось. Вот и пришлось Ване довольствоваться кучей сена в каком-то сарае во дворе.

Похмелье – оно всегда и везде одинаковое. Хоть в каком-нибудь Задрыпинске в веке двадцатом, хоть в Гэлгледе в начале шестого. Века, естественно, а не утра. Поскольку, когда пьешь до полуночи, то в начале шестого проснуться невозможно ни одному нормальному человеку. Вот и Попов раздраил заплывшие очи только в начале восьмого, и то не по собственной инициативе!

В постели рядом с Андрюшей кто-то усиленно шевелился. Даже не пытаясь понять, кто это, Попов пошарил рукой в поисках тумбочки, на которую заботливая мама ставила с ночи литровую кружку огуречного рассола (воды в худшем случае!). Почему-то не найдя ни кружки, ни самой прикроватной тумбочки, Андрей снова почувствовал рядом с собой призывное шевеление и ужаснулся:

«Матерь божья! Опять девицу с собой вчера привел. Теперь маман с меня с живого не слезет со своими проповедями!»

Попов подскочил на кровати и попытался нашарить трясущимися руками что-нибудь из предметов личного туалета. Вместо этого наткнулся на что-то мягкое, колыхающееся и горячее. Испуганно отдернув руку, Андрюша обернулся, увидел скалящуюся в беззубой улыбке отвратительно-морщинистую физиономию старой жабы и застыл.

– Ми-илый! Это было великолепно! – еще сильнее ощерилась физиономия и вытянула трубочкой губы для поцелуя.

Вместо того, чтобы как подобает ответить на этот томный призыв, Попов истошно заорал и выскочил из постели, едва не сломав у кровати ножки. Дамочка тоже заорала и начала оглядываться по сторонам в поисках неведомого монстра, который так сильно напугал горячего «сарацинского» парня. Но обнаружить его она так и не смогла.

Те, кто сумел в этот ранний час вытащить головы из тарелки со свекольным салатом, насладились великолепным зрелищем – спринтерским бегом Попова по пересеченной местности. Если к тому же учесть, что бежал Андрюша абсолютно голый, сжимая в одной руке серебряный крест, а в другой – полный комплект милицейской униформы, то стоит ли удивляться, что он очень быстро обзавелся эскортом перепуганных с похмелья аборигенов! Процессию замыкал Мурзик, заливающийся задорным лаем. Пес не смог удержаться, хотя знал, что над убогими смеяться грешно!

Попов пронесся через двор и заскочил в сарай, резко захлопнув за собой дверь с перепугу. Те, кто бежал следом за «святым человеком», с разбегу влепились в замурованное отверстие и посыпались друг на друга, как горох из дырявого пакета.

Решив, что очаровательная красотка с беззубой улыбкой каким-то странным образом клонировалась и теперь в количестве нескольких экземпляров ломится в закрытую дверь, Попов с оглушительным воплем бросился дальше, в глубь сарая.

Пытаясь укрыться от ужасных преследовательниц за кучей сена, Андрюша с разгону начал штурмовать стог и почти на вершине наткнулся еще на парочку голых низкорослых существ. У которых на двоих было три головы. Причем третья, явно мужская, попросту валялась на куче сена.

Этого истерзанное сердце Попова вынести уже не могло! Еще раз завопив, Андрюша что есть силы замахнулся на мерзкую мужскую голову самым тяжелым, что оказалось в руках. Естественно, это был серебряный крест! И кто знает, не прибавилось бы на нем еще вмятин, если бы крепкая здоровущая рука не перехватила удар Попова.

– Ты че, совсем ошалел с перепою? – проговорила голова голосом Жомова. – На людей хрен знает с чего бросаешься! Я у тебя что, невесту отбил? Ну, извини…

Тут бедный Андрюша так и сел там, где стоял. В одну секунду в его не совсем еще прояснившейся голове промелькнули события последних двух дней. Попов передернулся от ужаса. Спасти его от инфаркта смогла только мысль о том, что строгая маман так и не узнает, кого он к себе в постель затащил… Затащил?!

– Так, козел! Это ты меня в кровать к старой карге подсунул? – угрожающе прошипел Попов, нависая над Жомовым, который так и не собирался вставать.

– Спать тебя я относил. Но о своей карге иди у Рабиновича спрашивай! – перевел стрелки Иван, а его девицы в это время тоненько захихикали, стреляя глазами Попову пониже пояса. – Ты бы оделся, что ли, в натуре! Смотреть на тебя страшно…

Что-то бормоча себе под нос, Андрюша сполз с кучи сена и принялся облачаться в свои «сарацинские» доспехи. В это время новоиспеченные прихожане «святого человека» наконец справились с непокорной дверью сарая и всей толпой ввалились внутрь, перепугав тех овец, коров и лошадей, которых истошный крик Попова не заставил отбросить копыта.

Жомов на такую большую толпу болельщиков не рассчитывал, поэтому пришел в ярость. Он рявкнул так, что у курей облетела половина оперения, а перепуганных аборигенов вынесло обратно во двор.

Они так и остались подле дверей, не сумев решить, куда им, неприкаянным, податься. То ли в дом, откуда в ужасе убежал «святой человек», то ли в сарай, где так страшно кричит «большой сарацин». Откуда им, беднягам, знать, что сбежал Попов всего-навсего от гостеприимной хозяйки дома старейшины Гэлгледа!

Суматоха, поднятая Поповым, поставила на уши почти весь дом, за исключением трупов. А таковым оказалось только чучело птицы, так и брошенное на произвол судьбы Кэем Какамври. С перепою старейшина решил, что началась Вторая Троянская война, и заметался по дому в поисках достойного его статусу вооружения.

Взбудораженный народ успокоился примерно через час, когда с кухни пригласили всех к завтраку, плавно перешедшему в обед. Троих друзей по-прежнему продолжали чествовать, хотя подарков в этот раз никто не дарил. Впрочем, сей прискорбный факт расстраивал только Рабиновича.

Поначалу Сеня, как и двое его коллег, испугался, оказавшись в шестом веке от Рождества Христова. Перспектива поменять удобства цивилизованного мира на пусть и экологически чистое, но все-таки убогое прошлое его не прельщала. Но тщательно взвесив все «за» и «против», Рабинович решил, что все не так уж и плохо.

Сеня ничуть не сомневался, что раз существует путь из будущего в прошлое, то возможна и обратная дорога. Он был уверен, что удастся найти способ вернуться назад. Однако торопиться с поисками Рабинович не собирался.

Способы воспользоваться знаниями будущего для обогащения в прошлом еще только смутно начали зарождаться в его светлой головушке, но Сеня уже твердо решил не возвращаться назад с пустыми руками! Было бы глупо терять возможность вполне легальным способом заработать капиталец на антиквариате, реализовать который при возвращении труда не составит. Зарплата ведь у ментов маленькая. Почти на пороге уровня бедности. А тут еще и пса содержать нужно!

Когда Попов из-за своей извечной настырности случайно открыл чудесные свойства милицейских дубинок, уверенность Сени в своей правоте стократ окрепла. Нужно действительно выжать максимум из этого примитивного мира прежде, чем возвращаться домой. Вот за обедом он и принялся излагать свои доводы уже захмелевшим друзьям.

– Андрюша, я тебя понимаю! У тебя дома мама и рыбки, – ласково уговаривал Сеня Попова, хлопая его по плечу. – Но сейчас мы не можем вернуться. Сам видел, к чему привели твои эксперименты…

– Ни хрена! – пытался возразить Андрюша. – Химик я, а не ты. Мне лучше знать. В этой формуле просто не хватает компонентов…

– Да не компонентов не хватает! – фырчал Рабинович. – Просто дубинки – это единственные совершенно инородные тела в этом времени. Материал, из которого они изготовлены, просто еще не придумали. Поэтому и получается нечто вроде эффекта аннигиляции, когда они соприкасаются с железом.

– Почему же со лбом Кауты аннигиляции не получилось? – ехидно спросил Попов.

Верный сакс, услышав свое имя, попытался оторвать от стола вновь отяжелевшую от хмеля лохматую башку. Это у него не получилось, и Каута уронил ее обратно, успев по дороге отхватить зубами кусок от жаркого.

– Тут дело скорее всего в свойствах проводников, – вновь попытался убедить Попова Рабинович. – Железо энергию проводит, а голова Кауты – нет! Элементарные вещи. Поэтому с твоим экспериментом ничего не выйдет…

– А почему у этого дурацкого Мерлина вышло?! – едва не подпрыгнул на стуле Попов.

– Вот найдем его и спросим, – оборвал дискуссию Рабинович. – А сейчас и говорить нечего!

– Бросьте вы языками телепать! – отрываясь от кружки с вином, взмолился Жомов. – Пейте, жрите. И другим не мешайте. А то у меня от ваших разговоров уже уши пухнут.

Рабинович отмахнулся от него рукой и вновь повернулся к Андрюше. Попов сидел за столом, насупившись, словно осьминог в консервной банке. Он никак не хотел расставаться со своей идеей немедленного возвращения в нормальное время. Даже тушеный кролик не прибавлял ему настроения. А когда Попову на глаза попалась счастливо улыбающаяся хозяйка фазенды, так Андрюша и вовсе взбеленился.

– Ну так чего сидим?! – заорал он на всю пиршественную залу с такой силой, что половина трапезничавших попросту вскочила с длинных скамеек. – Собирай свои манатки и пошли этого хренова колдуна искать.

Жомов поперхнулся вином и удивленно посмотрел на непоседливого друга. Ивану меньше всех троих хотелось куда-то идти. И в свое время вернуться он тоже не торопился. А зачем? Он парень детдомовский. В родном городе у него никого нет, кроме комнаты в милицейском общежитии, цветного телевизора и видеомагнитофона. Последний он, впрочем, уже подарил Рабиновичу.

Вкусно есть и вволю пить и здесь можно. Причем работать для этого нет необходимости. Бей только изредка кому-нибудь морду, и все! А это можно и без чуткого руководства начальника участка внутренних дел совершать, да еще и в удобное для себя время!

Жомов хотел изложить свои доводы товарищам, но в процессе обдумывания вновь поперхнулся вином. К тому же, пока Ваня размышлял, диалог ушел несколько вперед от его умных мыслей. Догонять его у Жомова не было никакого желания. Тем более что под руками вертелись две ненасытные малютки!

– Сейчас я тебе так пойду, что ты по дороге заблудишься и пропадешь, – на всякий случай решил все же вставить реплику Жомов и, подумав, добавил: – Навсегда!

Попов с Рабиновичем не обратили на такое заявление никакого внимания. Поскольку Сеня уже сумел убедить тучного эксперта в том, что пешком искать Мерлина несподручно. К тому же и питаться в дороге придется впроголодь.

Вот и получалось, что, пока они не обзаведутся достаточным количеством местной валюты и гужевым транспортом, двигаться в дорогу не имело смысла. Скрепя сердце Попов вынужден был согласиться. Причем неизвестно, какой из доводов оказался для него убедительней!

Положившись целиком на своего пронырливого друга, Андрюша продолжил трапезу, исправно нагружаясь при этом третьесортным пивом. Это только у профессора Преображенского третьего сорта не бывает! Просто он местного пойла не пил.

В самый разгар полуденного пиршества вновь случилось неожиданное. В открытые ворота усадьбы Кэя Какамври ввалилась, истошно вопя и перебивая друг друга, целая ватага аборигенских деток. Жомову с трудом удалось их угомонить и расставить по ранжиру. Лишь после этого они объяснили, что случилось.

– Стражники сэра Бедивера едут! – доложил Жомову тот из пацанов, что оказался выше других ростом. Хотя разбирательства по поводу пальмы первенства продолжались так долго, что всадники уже появились на единственной улочке Гэлгледа!

– Опять стражники?! – заревел Жомов. – Всех убью, один останусь!

– Спокойно, это свои, – заплетающимся языком пролепетал старейшина и попытался угадать причину их появления. – Налоги мы уже платили. А если они все равно едут, то либо на войну, либо за выпивкой. Вино у нас почти кончилось, значит, они едут воевать… Но войны сейчас нет! Получается, что прибыли они за налогами. Опять же, налоги мы платили. Значит, это я их вчера сам позвал, когда к нам сарацины прибыли. А раз сарацины – это вы, то и едут они за вами…

– Настучал, значит, падла?! – угрожающе полюбопытствовал Жомов, перебивая бесконечное словесное недержание старейшины. – Убью!..

– Утухни, киллер, – остановил его Рабинович. – Посмотрим сначала, с чем к нам гости пожаловали, – тоном хозяина добавил он.

Двадцать всадников во главе с настоящим рыцарем, запечатанным в железо, словно куклуксклановец в парадный балахон, не торопясь приблизились к открытым в частоколе воротам. Девятнадцать спешились сразу. А предводитель дождался, пока его снимут с коня, и только после этого направился во двор дома Какамври, громыхая при этом так, что в ушах звенело!

Старейшина выскочил вперед всех и, опустившись на одно колено, встретил подошедшего рыцаря. Тот с грацией медведя, закованного в кандалы, тяжело коснулся бронированной перчаткой его плеча, а затем позволил подбежавшему солдату содрать с собственной головы дырявое ведро, заменявшее ему каску.

Придирчиво оглядев присутствующих, рыцарь удовлетворенно кивнул головой и вынул из ножен длинный меч, исписанный какими-то каракулями. Шагнув по направлению к троим друзьям, рыцарь протянул меч рукояткой вперед и проговорил, шепелявя из-за выбитых в былых сражениях зубов:

– Я, достойнейший рыцарь Грифлет, вассал сэра Бедивера, от его имени и с его слов приглашаю достойнейших странников посетить замок моего господина!

– Гляди че, как по протоколу чешет! – восхитился Жомов, а Рабинович добавил, обращаясь к Попову:

– Вот тебе, Андрюша, и возможность поискать Мерлина…

Глава 5

Вереница всадников примерно в двенадцать часов неспешной рысью въехала в Бенбери. Впереди, как ему и полагается, был командир на лихом скакуне. Следом двигалась наша троица, и замыкали шествие построенные попарно девятнадцать заржавленных стражников. Последний из всадников, кому не досталось балетной пары, постоянно перестраивался из левой части колонны в правую. От чего у зевак начинало двоиться в глазах.

Собственно говоря, троих ментов можно было смело из списка всадников вычеркивать. Не они на лошадях ехали, а лошади их везли, как сумки переметные.

Во время довольно продолжительного пути Рабинович несколько раз порывался забрать меня к себе в седло, дабы избавить мои многострадальные лапы от необходимости транспортировать распухшее от переедания тело.

Щаз-з-з! Я еще не совсем с ума сошел. Одного взгляда на баланс, каковой пытался сохранить в седле мой хозяин (горе-наездник!) хватило для того, чтобы привести меня в ужас. Если к попыткам усидеть верхом на пегой кобыле Рабинович добавит еще и необходимость удерживать меня на курчавой холке, то мы так сверзнемся со скользкого крупа, что отделить нас друг от друга сможет потом только опытный хирург. А то и патологоанатом!

В общем, от предложений Рабиновича я упорно отказывался всю дорогу. Поняв их тщетность, умный Сеня попытался привязать меня за поводок к дурацкому седлу, но и тут ему обломилось! Я такую бучу устроил, что Рабиновичу снова пришлось сдаться. Я просто лег на спину и отказался делать хоть какие-нибудь телодвижения. Ладно Жомову дают за поводок подержаться. Так еще и хотят, чтобы меня какая-то лошадь по дорогам водила! Цирковой номер придумали…

Собственно говоря, настоящий цирк вышел тогда, когда трое друзей узрели способ, которым им предстояло передвигаться по прошлым дорогам будущей Великобритании! Старейшина Гэлгледа привел трех лошадей из собственной конюшни. Лошади, кстати, упорно пытались спрятаться от Попова, помня его утренние вопли. Тяжело вздохнув, Кэй Какамври вынес из дома и три седла.

Из всей нашей компании один Андрюша в некоторой степени был знаком с верховой ездой. И то только потому, что, будучи малым ребенком на отдыхе в деревне, умудрился свалиться с забора прямо на спину молодого и амбициозного бычка. Родео из этого не вышло, а вот коррида почти получилась. Думаю, то достижение в беге с препятствиями так и остается по сей день личным рекордом Попова!

Впрочем, несмотря на отсутствие личного знакомства, седла на картинках видели все. Ну, представляете себе?! Стремена, луки, подпруга и все такое… Так вот, если «все такое» у бриттских седел еще было, то стремена отсутствовали совсем. Жомов поначалу решил, что это диверсия, и собрался душевно поговорить с добрейшим Кэем, но тот изобразил на своей сальной физиономии такое удивление, что даже дуболомный Ваня засомневался в правильности своих выводов.

Видя растерянность на лицах доблестных чужеземцев при созерцании оборудования для верховой езды, достойнейший рыцарь Грифлет приказал одному из стражников продемонстрировать виртуозное вождение кобылы.

Каково же было удивление троих друзей (да и мое тоже), когда оказалось, что на лошадях здесь разъезжают, закинув ноги за заднюю луку седла. Отчего всадник сразу становился абсолютно похожим на кающегося грешника верхом на кресле-качалке!

Оказалось, что рыцари прославленного короля Артура не имели никакого представления о стременах. Стремные они какие-то, простите за каламбур! Они даже разъезжали верхом, не держась за поводья.

Такой способ передвижения был вызван исключительно необходимостью работать в бою двумя руками: одной – прикрывать бренное тело громоздким щитом, а другой – наносить противнику телесные увечья при помощи всевозможных варварских приспособлений. Копий, мечей, топоров и тому подобного холодного оружия.

Ноги, закинутые за луку седла, позволяли управлять кобылами без помощи хватательных конечностей. Нажимаешь на хребет несчастной животины носком правого ботинка – она поворачивает вправо. Левым – соответственно, в обратную сторону. А перенос веса тела с копчика на… противоположную сторону человеческого тела заставлял лошадь ускорять или замедлять скорость передвижения. Не знаю, чем этот способ лучше езды со стременами, но абсолютно уверен – попробуй Попов так останавливать кобылу, и она непременно переломает задние ноги!..

Рабинович со своим блошиным весом никак не мог приспособиться к такому управлению транспортным средством. Сколько он ни напрягался, несчастное животное никак не могло почувствовать перемещения его килограммов и поэтому на команды не реагировало.

Жомов довольно быстро научился сносно держаться в седле. И его кляча даже иногда ехала в нужную сторону. Хотя и после некоторых раздумий! Лишь Попов наотрез отказался забираться в седло без стремян. Кавалерист хренов!

Андрюша принялся немедленно изобретать им достойную замену. В чем Рабинович постарался ему помочь. Сеня это делал, естественно, не без собственной корысти. В его планы входило понаблюдать за новым экспериментом рационализатора Попова.

Приделав какое-то подобие стремян к седлу и водрузив его (не без помощи стражника!) на спину кобылы, Андрюша наконец-то решил опробовать новую конструкцию в деле. Рабинович отошел в сторону, дабы обезопасить себя на случай нежелательных последствий (помните, чем окончился прошлый поповский эксперимент?), и принялся заинтересованно наблюдать.

Впрочем, новый метод верховой езды не оставил равнодушным никого из присутствующих. Каурая кобыла страшно заинтересовалась толстыми сосисками в виде ног Попова, повисшими у нее вдоль боков. Не знаю, то ли они показались ей съедобными, то ли просто раздражали, то ли это была попытка отомстить за утренний испуг, но лошадка попыталась укусить Андрюшу за ляжку.

Эта мысль показалась ей настолько интересной, что кобыла забыла обо всем на свете. Единственным ее желанием было непременно достать зубами до поповской ноги. После двух неудачных попыток это превратилось в навязчивую идею, и кобыла завертелась волчком, пытаясь непременно осуществить задуманное. Угомонить ее смог только Жомов, стукнув несчастную животину кулаком по голове. На несколько секунд лошадь настолько ошалела от незаслуженного, на ее взгляд, оскорбления, что застыла на месте, превратившись вместе с Поповым в некую гротескную карикатуру на Медного всадника.

Воспользовавшись замешательством кобылы, стражники стащили с нее не менее ошалевшего Попова. После чего Андрюше оставалось только смириться с существующим способом передвижения! Кобылу Попову пришлось поменять, поскольку бедное животное после таких издевательств ни за что не хотело подпускать Андрюшу к себе. Новое средство передвижения тоже терпело его с большим трудом. Непонятно почему. Оно ведь не участвовало в утренних экзекуциях.

Обиженная лошадь так неприязненно и косилась на Попова все двадцать часов, которые заняла дорога от Гэлгледа до Бенбери. Я предпочитал держаться подальше и от нее, и от новой клячи Попова, чтобы, не дай бог, не превратиться под копытами еще в одну шкуру в новой коллекции Рабиновича!

То, что стражники добрались до Гэлгледа намного быстрее, чем возвращались назад, объяснялось появлением в их отряде троих друзей. И в первую очередь Андрюши Попова, старательно выискивавшего любую возможность, чтобы слезть со своей кобылы и походить по твердой земле.

Ночевку в лесу не имеет смысла описывать. Она ничем не отличалась от подобных мероприятий двадцатого века. Разве что спальных мешков не было. Впрочем, вместо них троим «сарацинским рыцарям» предложили звериные шкуры, мало отличавшиеся от той, что во время пира у Кэя Какамври стала собственностью моего Рабиновича. Естественно, что от этих шкур все трое категорически отказались, предпочтя им охапки папоротника.

Не знаю, что чувствовали трое друзей при виде стольного града сэра Бедивера, но я был страшно разочарован. Киношные истории о благородных рыцарях оказались сплошным обманом. И в декорациях в первую очередь!

По большей части Бенбери отличался от Гэлгледа только размерами. Если не обращать внимание на массивную крепость из грубо отесанного камня, что возвышалась в центре города, то сходство выходило полное. Разве что дряхлый акведук, тянувшийся от реки и, видимо, доставшийся Бенбери в наследство от сбежавших не так давно с острова римлян, несколько не вписывался в окружающий пейзаж.

Жители города оказались привыкшими к виду вооруженных всадников всех мастей и расцветок, разъезжающих по узким улочкам. Ничего похожего на помпезную встречу, устроенную нам деревенскими сумасшедшими Гэлгледа, тут не происходило. Разве что кое-кто из прохожих, прижимавшихся к стенам домов в надежде уберечься от кавалькады воинов, застывал с открытым ртом, увидев неформальный, по их меркам, прикид троих ментов. Я почему-то вызывал гораздо меньше любопытства!..

После того как мы приблизились к открытым воротам крепости, я ожидал услышать торжественный звук фанфар. Даже прижал уши к голове, чтобы не оглохнуть. Но и в этой мелочи мне отказали! Такой подлости я не ожидал, поэтому не сдержался и облаял местную шавку, выскочившую из ворот нам навстречу.

Ошалев от моего рыка, дворняга мгновенно спряталась в подворотне и зашлась таким визгом, что подняла на уши всех окрестных собак. Какофония вышла на загляденье, даже лошади с перепугу приседать на все четыре копыта начали! А я, довольный собой, царственной походкой направился в открытые ворота. Слушайте гавканье, раз с фанфарами не захотели встречать!..

Изнутри крепость оказалась гораздо приличнее, чем снаружи. Сооружений явно римского времени здесь было более чем достаточно. Даже фонтан имелся. Вернее, то, что от него осталось. И в этих бренных остатках, судя по количеству навоза вокруг, скорее всего поили скотину. По-моему, лошадей! Я не очень в их дерьме разбираюсь.

Именно около фонтана и спешилась вся кавалькада. Попов то ли с радости, что путешествие закончилось, то ли из мести за перенесенные пытки шлепнул ладонью по крупу своей кобылы. Да так, что та с перепугу заскочила прямо в фонтан, обдав окружающих брызгами холодной воды. Надо ли говорить, что такая выходка Андрюши не прибавила ему уважения среди лошадиного племени?!

Рыцарь Грифлет снова позволил стянуть доисторический гермошлем со своей головы и тут же сунул ее в фонтан. Едва не у кобылы между ног. Видимо, солнышко так напекло ему маковку, что достойному рыцарю было уже безразлично, куда ее совать. Лишь бы остудить.

Обиженной кобыле тоже было все равно, кого пнуть! Тем более что под хвостом глаз у нее нет. Она уже занесла ногу для удара, и я сомневаюсь, что после него влезла бы голова доблестного рыцаря в тот дырявый ночной горшок, который он называл шлемом, если бы подбежавший грум за узду не выдернул лошадь из фонтана.

– Достойнейшие странники, наверное, хотят отдохнуть с дороги и помыться, – произнес наконец Грифлет, когда перестал булькать и вытащил голову из воды. – Слуга покажет вам ваши покои и обеспечит всем необходимым…

– А пожрать дадут? – беспокойно поинтересовался Попов, прислушиваясь к урчанию в желудке.

– И выпить! – требовательно дополнил его Жомов.

– Сразу после того, как достойные гости омоют дорожную пыль со своих усталых тел, сэр Бедивер приглашает их на пир, устроенный в честь благополучного прибытия великих воинов! – с чувством собственного достоинства ответил Грифлет и, громыхая доспехами, поплелся куда-то в глубь двора.

– Опять пить? – с тяжелым вздохом поинтересовался Рабинович у Попова с Жомовым. – Не надоело?

– А что? На халяву и уксус сладкий! – довольно усмехнулся Андрюша.

– За компанию и жид удавится! – не подумав, дополнил его Иван, за что и получил от Рабиновича чувствительный тычок по ребрам. Жомов тут же поправился: – К тебе это не относится. Ты скорее сам всю компанию передавишь!..

Пока трое друзей принимали водные процедуры в мелких тазиках, я нашел себе занятие поинтересней, чем наблюдать их голые зады. Проводя рекогносцировку местности, я наткнулся на довольно обширную псарню, заполненную… Кем бы вы думали? Овчарками! Наконец-то приличное общество. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что я несколько ошибся в своих критериях определения приличий.

Где-то я слышал, что древние римляне использовали моих далеких предков при проведении некоторых карательных операций (вот, оказывается, откуда у меня склонность к милицейской службе!). Вообще-то, предпочтение они отдавали догам – говорят, у прокуратора Иудеи, Понтия Пилата, был пес этой породы – но и овчарками они не брезговали. Особенно после знакомства с гуннами.

Здешние придворные псы, видимо, вели свою родословную от тех овчарок, которые были завезены оккупантами с континента. Но со времени бегства с острова римских легионов эти зверюги настолько мутировали, ведя беспорядочный половой образ жизни, что по их перекошенным мордам можно было вполне догадаться, кто стал предком английского бульдога!

Короче, после более близкого знакомства желание общаться со сворой сэра Бедивера пропало само собой. И потом мое бесцельное блуждание по крепостному двору привело к тому, что какой-то наглец попытался дубиной загнать меня в собачий барак. Если бы я не уважал частную собственность, то этот гад лишился бы большего, чем куска мяса из ягодицы! А так и овцы остались целы, и волки – сыты. То бишь наглец сбежал, а я вернулся в покои к моим «сарацинам».

Сэр Бедивер оказался не слишком приятным типом. В поперечнике немного шире Кауты, в холке он почти не уступал Попову. От чего казался почти квадратным. К тому же Бедивер постоянно орал, видимо, привыкнув общаться с людьми из-под такого же железного горшка, что носил и рыцарь Грифлет.

От Бедивера настолько сильно пахло здешними псами, не знавшими личной гигиены, что у меня сложилось двойственное впечатление о месте его ночевки. То ли сам спит на псарне, то ли собак к себе в постель пускает! В общем, от этого типа я старался держаться подальше и остальным бы посоветовал.

Возле Бедивера постоянно крутилась пара кобелей и сучка, которых он то и дело подкармливал не самыми последними кусками мяса со стола. Поначалу эта троица попыталась оспорить мое право находиться за столом. Пришлось отбросить кошке под хвост все приличия и самым грубым образом прокомментировать особенности их появления на свет. С нашим отборным матом тягаться, естественно, ничто не может! Поэтому оторопевшие наглецы заткнулись и пасти свои больше не смели разевать.

– Мурзик, фу! – ничуть не тише Бедивера заорал на меня Рабинович. – Сидеть!

На-ча-лось! Опять придется ждать, пока не напьется. Кстати, местные псы никак на мою кличку не отреагировали. Наверное, побоялись узнать новые подробности своего происхождения, или котов у них Мурзиками не зовут! В любом случае, я решил, что пора прекращать беспредел Рабиновича. Как только выдастся удобный случай, непременно использую единственные его ботинки в качестве фонарного столба!

Где-то к середине застолья Рабиновичу все же удалось выяснить цель, с которой всех троих друзей пригласили в замок к Бедиверу. Оказывается, мальчишка, посланный Кэем Какамври для оповещения своего суверена о нашем прибытии, несколько задержался с выполнением поручения и успел увидеть короткий бой моего Сени с тремя стражниками Мордреда.

Об этом он и доложил любознательному Бедиверу. Тот, недолго думая, решил приплюсовать три столь боеспособные единицы к своей личной гвардии. Для этого и выслал за «сарацинами» почетный эскорт в лице рыцаря Грифлета. Что и подтвердил вышеупомянутый тип, поднявшись со своего места. Решив не тянуть волынку, сэр Бедивер тут же предложил бойцам доблестной милиции присоединиться к своему войску.

– И что мы с этого будем иметь? – тут же полюбопытствовал мой Рабинович.

– Три золотых в месяц, казенные харчи, крышу над головой и честь выходить на битву под моими знаменами, Рианнон вас разбери! – рявкнул на весь зал Бедивер. – Можешь прибавить к этому сотую часть с добычи. На троих, разумеется, хитрый сарацин!

Судя по тому, как загалдели присутствующие в зале, это было хорошее предложение. Впрочем, Рабинович над ним долго не раздумывал. Сеня успел заметить, что Попов торопливо пытается проглотить недожеванный кусок мяса, явно собираясь что-то возразить. Поэтому и ответил, не торгуясь. Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу такое!..

– Мы принимаем твое предложение, великодушный сэр! – заорал он, пытаясь перекричать всеобщий гомон. – Почтем за честь служить под командой такого великого рыцаря, слава о котором простирается от… – тут Рабинович запнулся. – От моря до моря! Только деньги вперед.

– Согласен! – хлопнув по столу так, что трем псинам под столом достался на десерт целый кабанчик вместе с блюдом, на котором лежал, утвердил соглашение Бедивер.

– А как насчет повышения по службе и увеличения зарплаты? – не унимался Рабинович.

– Вот после первого сражения и посмотрим, на что вы способны! – в тон ему ответил хозяин замка.

От такой торговой сделки крики в зале усилились стократно. Каждый пытался поздравить друзей с удачной сделкой. А кое-кто и похлопать новоиспеченных рекрутов по плечу. Однако после того, как Жомов отмахнулся рукой от одного такого индивида, опрокинув при этом на пол и его, и десятерых соседей в придачу, выражать свое восхищение присутствующие решили на расстоянии.

– Это что ж ты творишь, урод продажный! – завопил Попов, сумев наконец проглотить настырный кусок мяса. Однако среди всеобщего ликования его возглас никто, кроме Жомова и Рабиновича, не услышал. – Какая служба? Я домой хочу. У меня там рыбки не кормлены и мама…

– Слышали мы уже про твоих рыбок. А про маму и слышать не хотим! – оборвал его Жомов. – Жри сиди. У Сени конкретней нашего башка варит. Пусть он и решает, что нам тут делать!

– Действительно, Андрей, – обиделся на «урода» Рабинович. – Я как лучше хочу, а ты меня все время обзываешь. Не устраивает тебя моя позиция, так можешь отделиться, как Прибалтика, и добирайся домой суверенным способом!

Перспектива остаться в одиночестве явно Попова не прельщала. Он только обреченно махнул рукой, сдаваясь давлению большинства, и принялся доедать жирную курицу. Кстати, недожаренную! Пока Андрюша размахивал руками, я утащил из его тарелки половину тушки. А то у него от переедания заворот кишок случится!..

Спал я чутко, в отличие от троих друзей, явно превысивших вчера свою норму спиртного. В этот раз даже Жомов не смог после пира передвигаться самостоятельно. К спальным местам всех «сарацинов» транспортировали слуги сэра Бедивера, а мне пришлось смотреть, чтобы ментов не побросали как попало, а аккуратно поместили на кровати.

Слуги, видимо, были наслышаны о том, как их товарищ лишился части седалища. Поэтому понимали меня с полуслова и действовали строго согласно моим инструкциям. Впрочем, Жомова они не касались, поскольку все до единой кровати оказались для него подобны прокрустову ложу. Как Ваню ни клади, у него либо голова, либо ноги с постели свешиваются! Он так и проспал до утра на спине, свесив свои ходули до самого пола.

Не знаю точно, сколько было времени, когда в нашу комнату ввалился волосатый питекантроп с мечом на поясе, но явно не позже шести утра. Точнее, этот наглый товарищ попытался вломиться без стука. Но, услышав мой предостерегающий рык (а какого хрена лезет, куда не просят?), остановился на пороге. Впрочем, несмотря на мои уговоры, сообразить, как ведут себя воспитанные люди, питекантроп так и не смог. Вместо этого он прямо от дверей заорал благим матом:

– Рота, па-адъем! – и сделал ударение на твердом знаке!

Этот вопль ему пришлось повторить трижды, прежде чем кто-нибудь отреагировал на него. К несчастью для непрошеного гостя, этим «кем-то» оказался Жомов. А еще большей бедой стало то, что под руку Ивану попался медный ночной горшок, входящий здесь в меблировку комнаты.

Горшок с колокольным звоном приложился точно ко лбу волосатого громкоговорителя, чем выключил его на неопределенный период времени. Но зато включил Рабиновича, принявшего грохот горшка за дежурный сигнал тревоги в участке. Сеня подскочил на своей кровати и испуганно посмотрел по сторонам. Он и оказался единственным свидетелем того, как я подошел к поверженному крикуну, дабы удостовериться в том, что он еще дышит. Обычно я себе таких нежностей с нарушителями общественного порядка не позволяю!

Сеня довольно быстро пришел в себя и сообразил, где находится. Поэтому на вопрос Попова, среагировавшего на шевеление, словно такса на крысу, о том, который сейчас час, спокойно ответил:

– Шесть утра. Ровно! Не слышал, что ли, радио пропикало?

Неизвестно почему, но Андрюша на эту шутку страшно обиделся и попытался спрятать голову под подушку. Сам и оказался виноват в том, что заработал шишку! Поскольку подушки на их постелях были простыми кусками дерева, обмотанными несколькими слоями грубой ткани.

– Твою мать… – завопил Попов, потирая ушибленное место. – Я голову тому кутюрье оторву, кто дизайн этих подушек разрабатывал!

– Кто орал? – поинтересовался Жомов, наконец умудрившись проснуться. И, увидев в открытых дверях давно не мытые босые ноги, добавил еще вопрос на засыпку: – К нам что, гости приходили?

«Гость» в это время пришел в себя и сел, трогая новоприобретенный нарост на лбу. Слава богу, что голова у него оказалась крепче ночного горшка, уменьшившегося от удара до размеров суповой тарелки. А то хорошо бы Жомов выглядел в первый день службы, испортив дворцовый будильник!

Обезьяноподобный абориген снова потрогал стремительно набухающую шишку (а получилась она у Жомова на славу! Прямо произведение искусства). Обведя взглядом троих друзей, удивленно рассматривающих непонятное однорогое существо, ранний визитер плаксиво промямлил:

– А че сразу кидаетесь? Вставать пора. Меня сотенный за вами послал. Мне-то че? Спите. Я вот ему сейчас доложу, что вы вставать не хотите…

– А ну вали отсюда, лох несчастный! – заорал на посыльного Жомов, и того сдуло из дверей, словно сотенную купюру со стойки бара.

– Вот вам, пожалуйста, ваша вожделенная служба! – ехидно прокомментировал случившееся Попов. – Боком выходит.

И все же троим друзьям из постели пришлось выбираться. Мало того, что они на жестком ложе все бока себе отлежали, так еще и Рабинович провел пространную лекцию о необходимости наращивания оборотного капитала.

Жомов попытался было объявить, что не пойдет ни на какую службу, пока ему опохмелиться не дадут. Но Рабинович был неумолим! Он заявил, что объявляет сухой закон. По крайней мере до первого получения доли с добычи.

– Ты че? Офонарел, что ли? – возмущенно взревел Жомов, над чем Попов не преминул поехидничать.

– Ванечка, ты же сам вчера говорил, что у Рабиновича конкретней нашего башка варит! – процитировал вчерашние речи Ивана Андрей. – Ты уже изменил свое мнение по этому поводу?

Видимо, Попов надеялся, что Жомов действительно передумает и заставит Рабиновича аннулировать вчерашний воинский контракт. Но Андрюша ошибся. Бывший омоновец, ныне солдат сэра Бедивера, только помотал нечесаной башкой и принялся приводить себя в божеский вид.

Надо сказать, что выглядели доблестные сотрудники милиции совсем «не по уставу». Я уж не говорю о помятой и перемазанной форме! Достаточно было взглянуть на их небритые физиономии, и сразу становилось ясно, что парни начали забывать о цивилизованном образе жизни.

Среди всей нашей компании я один сумел сохранить приличный вид. И то репей где-то на хвост умудрился прицепить, да так до конца и не выдрал. Раньше об этом Сеня заботился, но теперь он и за своей внешностью уследить оказался не в состоянии. Рабинович сосредоточенно рассматривал себя, гадая, где бы погладить униформу. Масла в огонь добавил Андрюша Попов.

– Значит, нравится вам тут? – зашипев, словно змея под прессом, поинтересовался он. – Посмотрите на себя! Побриться нечем. Спим, как скоты. Сменного белья тоже лишились! Даже зубной щетки нигде не найдешь. Я уж не говорю об унитазе! Мне что? По-большому на горшок идти? Детский сад вспомнить?

Все! Дальше я его стенания слушать не стал. Я тоже живое существо. И организм у меня, как и у этих олухов, требует оправления всех своих естественных потребностей. Поскольку для меня никаких удобств внутри помещения предусмотрено не было, а я не шелудивый кот, чтобы справлять свои нужды где попало, то пришлось отправляться во двор.

Погода на улице стояла чудесная! На небе ни облачка, и солнце преспокойненько карабкалось вверх, добравшись уже до вершины зубастых крепостных стен. Я слышал, что Англию называют страной туманов. Но я уже здесь четвертый день и ничего подобного не видел. Не знаю, то ли врут люди, то ли в шестом веке туманы в Англии еще не придумали!

Как бы то ни было, до появления во дворе Рабиновича я успел сделать утренний обход вверенной мне территории (раз Рабинович на службе, то и я служу!) и поставить все соответствующие случаю метки. Пусть теперь хоть одна местная шавка заикнется, что я не имею права находиться в замке. Быстро мордой ткну туда, куда следует!

Впрочем, на мои права никто и не думал посягать. Собаки обходили меня стороной. Поэтому я спокойно мог созерцать особенности национальной армии бриттов.

Первое утро службы троих друзей началось с пробежки вокруг крепостных стен. Если Рабиновичу иногда еще и приходилось, выгуливая меня, передвигаться таким способом, то Жомов с Поповым к длительному бегу были явно не приспособлены. С первой половиной дистанции Иван справился довольно легко. А вот Андрюшу пришлось тащить на руках уже через несколько метров после старта!

Худо-бедно, но с этим элементом программы «сарацины» справились. Если честно, то я ожидал непременных насмешек со стороны солдат Бедивера в адрес моих друзей по поводу их способности самостоятельно передвигаться. Даже приготовился рявкнуть на особо остроумных, но ничего подобного не случилось. Большая часть воинства усиленно пыхтела от натуги впереди нашей троицы и никак не реагировала на ее присутствие.

Исключение составляло обезьянообразное подобие российского сержанта. Он пару раз прикрикнул на нерадивых «сарацинов». Но, увидев озверевшую морду Жомова, решил на скандал не нарываться. Видимо, был в курсе инцидента с ночным горшком!

По возвращении в крепостной двор оказалось, что армия сэра Бедивера значительно больше по численности, нежели мне представлялось после старта забега. Из казарм, возможно, служивших ранее римлянам в качестве храма, на площадку перед фонтаном высыпала довольно многочисленная толпа волосатых аборигенов.

Я кое-что слышал от Жомова о службе в Российских вооруженных силах. Поэтому мне не составило труда догадаться, кто они такие и откуда пошли корни пресловутой «дедовщины». Придется дополнить список древнейших профессий еще одной – «армейский дед»!

– Посмотрите на этого жирного борова! – заорал один из старослужащих, тыкая пальцем в Попова. – У него такой вид, будто его только что с вертела сняли.

Все сборище немытых недоумков еще не догадывалось о том, что скоро один из них станет инвалидом, поэтому громко засмеялось в ответ на эту шутку сомнительного достоинства. Попов на оскорбление ответить не мог, поскольку после забега был в состоянии только рот разевать, словно Киркоров под фонограмму. За него ответил Жомов.

И так взбешенный тем, что троих российских ментов держат в местных войсках за «духов», да еще услышав оскорбление в адрес, можно сказать, лучшего друга (после меня, конечно!), Жомов вышел из себя. И обратно возвращаться не собирался!

Ваня, конечно, в риторике не силен, поэтому времени на разговоры он тратить не стал, а просто стукнул местного остряка своим огромным кулачищем по лбу. Если взбесившаяся лошадь, пытавшаяся покусать Андрюшу, ошалела от жомовского удара, то нужно ли говорить, что стало с расшутившимся «дедом»? Он просто опустился на пятую точку и просидел так до конца зарядки.

Выглядело все происшедшее довольно убедительно для того, чтобы пресечь в корне все еще не высказанные шутки по поводу воинских достоинств новых рекрутов. Что было кстати, если учесть, как выглядели трое друзей на следующем виде утренней программы.

После пробежки местный сержант заставил все воинство делать упражнения бодибилдинга. То есть поднимать огромные камни, перетаскивать их с места на место, приседать с этими валунами. В общем, оторвался по полной программе.

Похоже, бриттским «дедам» эта часть зарядки была особо по душе, поскольку они принялись выполнять команды сержанта с особым рвением. Чего не скажешь о моих доблестных «сарацинах»! Нет, конечно, не все трое были одним лыком шиты. Жомов, например, управлялся с оружием пролетариата легко. Можно сказать, даже играючи. А вот Попов с Рабиновичем поменялись ролями.

Мой ненаглядный Сеня (к моему же великому стыду!) смог поднять только самый маленький из валунов, и то один только раз. Хотя, по-моему, и этого оказалось много! Андрюша же Попов прятал под складками жира некоторое количество мускулов. Он смог выполнить несколько силовых упражнений и даже зашвырнуть камень в фонтан, когда сержант потребовал у утомившегося Андрюши продолжить мазохистские истязания.

Однако самый большой сюрприз преподнес завтрак. Харчеваться нас повели не во вчерашний пиршественный зал, как наивно полагал мой Рабинович, а на задворки кухни. В армейскую столовую, сильно смахивающую внешним видом на хлев. Это бы еще ничего, если бы Попов не увидел то, чем троих друзей собирались кормить: на дне глиняной миски, небрежно брошенной ему разливальщиком, оказалась овсяная каша!

– Это что? – еще не совсем осознав происходящее, спросил Андрюша.

– Твой завтрак, – ухмыльнувшись, ответил разливальщик, еще не догадываясь о том, как Попов может кричать. Впрочем, Андрюша решил недолго держать собравшихся в неведении.

– А где мясо?! – заорал он благим матом. – Где мясо, я тебя спрашиваю? Твою мать…

Взрывной волной, поднятой Андрюшиным криком, у разливальщика вырвало миску из рук и прилепило ее точно на темечко волосатого подобия сержанта. Сам бедняга разливальщик свалился под стол, уронив на колени одного из солдат бронзовый горшок с горячей кашей. Да и вообще, усидеть на месте смогли только закаленные в боях воины. Но и после визга, поднятого ошпаренным овсянкой бойцом, и им пришлось несладко. Нужно ли объяснять, что произошло с разливальщиком, оказавшимся в самом эпицентре звуковых ударов?

– Все, Сеня, в гробу я видал такую службу! Мало того, меня заставили на этих дурацких лошадях ездить, так еще и их жратвой пытаются накормить, – категорично заявил Попов и запустил своей миской в голову и так контуженного разливальщика. – Можешь жрать эту дрянь, а я ухожу.

– Похоже, Андрей прав. По-трезвому такое есть нельзя! – хмуро заявил и предатель Жомов, которому посчастливилось не пробовать подобной пищи со времен своей детдомовской юности. – Надо делать отсюда ноги!..

Рабинович, приготовившийся стерпеть все ради девяти золотых, полученных вчера от Бедивера, утратил остатки мужества, глядя, как его друзья покидают столовую. Горестно вздохнув и с сожалением посмотрев на свою порцию каши, Сеня поднялся из-за стола и последовал примеру друзей. Вот тебе, Рабинович, и демократические реформы!..

Глава 6

Гауптвахта в замке сэра Бедивера выглядела куда менее приглядно, чем та, на которой довелось посидеть Жомову во время его службы в Российской Армии. Представляла она собой просто-напросто трехметровой глубины яму, обложенную грубо отесанным песчаником.

– Говорил я вам, что нужно было сразу домой назад сматываться?! – в который уже раз за два дня, прошедших с момента ареста, проговорил Попов. – Теперь будем здесь сидеть, пока плесенью не покроемся. Ни тебе умыться, ни в туалет по-человечески сходить. А от овсянки я скоро ржать начну. Словно жеребец неоскопленный…

На его слова уже никто внимания не обращал. Первое время Рабинович пытался убедить Андрюшу в том, что без Мерлина в свой век вернуться никак не получится. Да еще и неизвестно, понимает ли сам колдун-перестарок, как он попал в их время, и может ли повторить свой смертельный трюк. Однако от Попова слова Сени отлетали, как от стенки горох.

Жомов изредка покрикивал на обоих, когда слишком шумные перепалки начинали его раздражать. Но и это на Андрюшу не действовало. Даже Мурзик, которого почему-то засадили на гауптвахту вместе с хозяином, пару раз рычал на Попова. Но эксперт-криминалист все равно не переставал стонать по любому поводу, вспоминая все блага цивилизованной жизни.

Арестовали друзей почти сразу после первого завтрака их новой солдатской службы. Какой-то доброхот немедленно доложил сэру Бедиверу о выходке «сарацинов» в столовой. Владыка окрестных земель тут же принял меры, чтобы в корне пресечь начавшийся бунт. Он выслал для ареста тридцать закаленных в сражениях солдат, и друзей перехватили еще до того, как они по лабиринтам замка добрались до своей комнаты.

Неравный бой в тесном пространстве коридора получился слишком быстротечным. Только Жомов успел помочь поцеловаться со стеной четверым стражникам Бедивера да Рабинович уложил одного на пол ударом в лоб. Большего друзья не смогли. Взятые в кольцо солдатами, ощетинившимися частоколом копий, «сарацины» были вынуждены принять капитуляцию. Причем на условиях более позорных, чем те, что были предоставлены фашистской Германии весной сорок пятого.

С тех пор трое друзей неоднократно разрабатывали способы побега, но отвергали их один за другим. И отнюдь не из-за трехметровой глубины своей тюрьмы. Для гиганта Жомова это не являлось препятствием. Как не остановила бы его и деревянная решетка, закрывавшая яму и запертая примитивным замком.

В первую очередь планы побега не принимались из-за того, что никто из друзей не имел представления о том, где находятся их чудесные «демократизаторы», без которых справиться со стражниками замка, значительно превосходившими в численности, не представлялось возможным.

Конечно, была надежда на то, что Мурзик сможет отыскать личные вещи ментов по характерному запаху, но полной уверенности в этом не было. Попробуйте-ка унюхайте что-нибудь в этом средоточии вони! К тому же неизвестно, как могут охраняться «демократизаторы» и прочая амуниция.

Мешало побегу и полное незнание географии страны, в которой друзья оказались по злой воле треклятого колдуна! Куда бежать, когда даже приблизительно не знаешь, где находишься? И есть ли такое место, где всю троицу не выдадут Бедиверу как беглых клятвоотступников? Да и на лошадях из замка не вырвешься: расстреляет охрана из своих карликовых луков. А без лошадей далеко не уйдешь. Местная кавалерия быстро настигнет.

В итоге на всеобщем собрании заключенных при двух «за» и одном воздержавшемся было решено ждать, пока всех не выпустят с гауптвахты. А затем уже и поступать по обстоятельствам! Мурзика, естественно, никто не спросил.

Пищу приносили один раз в день. И то ближе к вечеру. Кормили арестантов той же овсянкой, которой они так бессовестно пренебрегли в первый день воинской службы. Вот только теперь, ввиду отсутствия других продуктов питания, жиденькую кашу лопали все. Даже Мурзик.

В этот раз на улице уже почти стемнело, и сквозь балки деревянной решетки на дно колодца начали заглядывать огромные звезды, а ужин (он же и обед, и завтрак) все не несли. Попов принялся громко стенать, жалуясь на нарушения прав человека, но его крики так и остались без ответа. Если, конечно, не считать ответом удивленный вопль кота, заглянувшего сквозь решетку и получившего от Жомова камнем по носу.

– Че орете, благородные рыцари? – наконец раздался поблизости от гауптвахты голос слуги, а затем на краю ямы показалась и его лохматая голова. – Скучаете, что ли?..

Жомов, собравшийся запустить камнем и в слугу, едва сумел удержать руку. Но вот не выругаться он не смог: окруженная светом звезд, словно лик святоши нимбом, сквозь прутья решетки в яму заглянула ухмыляющаяся физиономия Кауты.

– Ты, грязный, вонючий, проклятый сакс, – с угрозой в голосе полюбопытствовал Иван, – пришел отыграться за то, что я тебе в деревне рыло начистил?

– Ну вот! Так всегда: бритты что-то натворят, а все в этом саксов обвиняют, – обиделся Каута. – Я, что ли, вас сюда посадил?

– Ты что здесь делаешь? – удивленно спросил Рабинович, крайне заинтересованный происходящим. – Тебя же в деревне оставили…

– Правильно, оставили, – согласился сакс. – Вот этот здоровый и бестолковый благородный господин согласился взять меня в услужение. А потом бессовестно бросил, едва бриттские свиньи его в гости пригласили. А я слов назад не беру. Сказал, что буду служить? Значит, буду служить. Позвольте полюбопытствовать, сколько вы еще тут торчать собираетесь?

– Во охренел! – удивился Жомов. – Мы что? Отсюда спокойно выйти можем?

– Конечно, – Каута посмотрел на друзей, словно на сумасшедших. – Вы никогда о суде рыцарской чести не слышали, что ли? Вот темнота!..

В течение следующего получаса сакс, как мог, пытался объяснить троим «сарацинам», что такое рыцарский суд чести. Попов постоянно перебивал его и не замолчал, пока не получил сразу все три порции овсянки (не считая миску Мурзика). Жомова с Рабиновичем убогая пища уже не интересовала. Они получили шанс выбраться из заточения и ни о чем другом теперь думать не могли.

Оказывается, просто так в яму можно посадить только рядового простолюдина. Людям благородным полагается суд, на котором обвиняемый и истец мочат друг друга без зазрения совести копьями, мечами, топорами и всем остальным, что попадется под руку, доказывая свою правоту.

Главным судьей их поединка является сам Господь Бог. Ибо, если обвиняемый невиновен, то «праведный судия» вложит победу в его руки. В противном случае верх одержит истец. Помимо головы обвиняемого, на этом суде выясняется дальнейшая судьба его имущества. Если же подзащитный невиновен, то ему обязаны выплатить компенсацию за моральный ущерб из средств противной стороны.

– Ни хрена себе! Это сколько же я народу бы пересажал, если бы у нас такая судебная практика была? – удивился Жомов. Рабинович в самых ласковых выражениях попросил Ивана «заткнуть пасть».

– А если Бедивер откажет нам в таком суде? – поинтересовался Сеня у Кауты.

– Не откажет, – уверенно ответил сакс. – Его тогда к Круглому столу короля Артура и близко не подпустят. К тому же всеобщему осуждению предадут и будут его знамя везде кверху ногами вывешивать.

– Его бы самого кверху ногами куда-нибудь повесить, – проворчал Жомов.

– И я про то же! – согласился с ним Каута, оскалившись в злобной усмешке.

– Но ведь короля Артура нет в стране? – засомневался Рабинович. – Наплюет Бедивер на все законы и не станет нас слушать!

– Не наплюет, – успокоил его Каута. – Его потом соседние рыцари так оплюют, что любой верблюд результату позавидует!..

– Тогда мчись к этому уроду и скажи, что мы требуем поединка, – самодовольно приказал Кауте Рабинович.

– Чур, я с ним биться буду! – закричал Жомов, на что получил решительный отказ.

– Нет, Ваня, я вас в эту историю втянул, мне и обратно всех вытаскивать! – благородно предложил Рабинович. Возразить на это Жомову было нечего.

– Да прекратите вы орать? – недовольно проворчал Попов. – У меня от ваших воплей кусок в горло не лезет!

Каута оказался прав. Получив такой вызов от «сарацинов», Бедивер отказаться не мог. Скрипя зубами от злости на того козла, который имел наглость просветить чужестранцев по поводу местных законов, и пообещав оторвать подлецу голову, если его найдет, Бедивер согласился на поединок.

Уже через час после разговора с Каутой троих друзей достали из ямы и отконвоировали в ту самую комнату, где они провели ночь после пиршества, оказавшего такие роковые последствия на всю их дальнейшую судьбу. «Сарацинам» даже все их имущество вернули. Включая и те девять золотых, полученных по контракту. Сеня за этим особо проследил.

– А пожрать что-нибудь дадут? – полюбопытствовал Попов у одного из слуг. – А то у меня желудок до размеров куриного усох!

Поесть не дали. Оказывается, перед поединком следовало поститься. Чтобы предстать на ристалище чистым и телом и душой! Андрюша, конечно, поворчал о том, что биться будет Рабинович. Дескать, пусть он один и постится. Но его уговоры ни к чему не привели. Видимо, жадина Бедивер просто решил сэкономить припасы!

Утро в день поединка выдалось дождливое. Мелкие капли не переставая сыпались из низких и серых, словно милицейская форма, облаков. Ристалище, хотя и утоптанное копытами лошадей сильнее, чем футбольное поле взбесившимся «Спартаком», мгновенно разбухло. К десяти утра по нему уже смело можно было плавать на байдарках. Чтобы хоть как-то привести его в божеский вид, полгорода принялось таскать на ристалище песок в плетеных корзинах.

Еще вчера с вечера весь Бенбери был взбудоражен слухами о предстоящем матче «УВД» – «Рыцари». В кабаках ставки принимались до утра. А если кто не успел сделать свой выбор, мог перед поединком справиться у букмекеров относительно шансов на выигрыш каждого кандидата. Рабинович буквально разрывался оттого, что невозможно одновременно драться и принимать ставки на себя самого!

В качестве представителя обвинения Бедивер выставил рыцаря Грифлета, одержавшего в предыдущих десяти матчах девять побед. Проиграл благородный Грифлет только самому Ланселоту Озерному. Что, как известно, за поражение не считается. Еще поспорить стоило, справился бы с непобедимым Лансом сам король Артур! Поэтому на Грифлета ставки принимались 2:1, тогда как на малоизвестного Рабиновича 10:1. Да это и понятно – кто захочет ставить на темную лошадку?

Сеня, конечно, такой шанс упустить не мог. Пока Жомов помогал ему с подгонкой амуниции, Рабинович пинками выгнал под дождь ворчащего Попова и заставил Андрюшу вложить все сбережения друзей в себя самого. Единственное, что Рабиновичу не удалось вытащить у эксперта, так это килограммовый серебряный крест. Неизвестно почему, но Попов сроднился с этим амулетом и едва не стукнул Рабиновича крестом по лбу, когда тот попытался отобрать серебряную безделушку силой.

Каута постоянно вертелся поблизости от Жомова, давая ценные советы. Сакс пожертвовал ради такого случая даже свою кольчугу, которую Рабинович нацепил под металлический нагрудник, выделенный сердобольным Жомовым. Горшок на голову Сене тоже нашли. Даже почти подходящего размера! Если Рабинович резко не мотал головой, то и шлем соглашался не сползать ему на глаза.

– Блин, бронежилет и полный боекомплект меньше весят! – удивился Сеня, попытавшись попрыгать в новой форме. – На лошадь меня сами сажать будете…

Жомов оглядел друга с ног до головы и остался доволен. Прикид у Рабиновича вышел классный. Это ничего, что в доспехах Сеня напоминал хоккейного вратаря, скрещенного с Медным всадником! Главное, что выглядел стильно. Совершенно по существующей моде.

Прямо перед началом поединка Жомов занялся главной частью вооружения Рабиновича. Ваня беспардонно обломал с турнирного копья железный наконечник, чем вызвал у Кауты истерику. Вместо него Жомов намертво привязал к древку свою резиновую дубинку. Это безобразие вообще довело несчастного сакса до приступа стенокардии.

«Демократизатор» Рабиновича Иван повесил владельцу на пояс. И Сене пришлось минут пятнадцать тренироваться для того, чтобы суметь его отцепить, пользуясь тем минимумом обзора, который оставляли ему прорези в гермошлеме. С пятой попытки это получилось, и оба друга решили, что Рабинович к бою теперь достаточно подготовлен.

– Ты, главное, Сеня, в него этой хреновиной попади, – давал последние инструкции Жомов, тыча своей лапищей в новоизобретенное копье. – Потом падай с лошади и мочи его лежачего. Только сам себя дубинкой не приласкай! А то снесет голову к шутам собачьим…

Собаки-то тут при чем?! Я, что ли, по ристалищу как дурак буду носиться?

Попов вернулся как раз к тому моменту, когда сенешаль с надрывом начал вопить, вызывая бойцов к поединку. Андрюшино возвращение оказалось как нельзя кстати, потому что Жомов с Каутой никак не могли вдвоем затащить Рабиновича на каурую кобылу. Стоило им посадить Сеню верхом с одной стороны, как тот тут же начинал падать на другую!

Видя столь впечатляющие навыки верховой езды, болельщики на трибунах заулюлюкали и засыпали Рабиновича насмешками. Хорошо, хоть яйцами тухлыми кидать не стали! Когда Сеню наконец усадили на кобылу, ставки на него упали до 20:1.

Услышав такое, Рабинович едва снова не вывалился из седла. Он так страшно начал ругаться, что Жомов испугался за свою психику. Иван попытался успокоить Сеню, но ничего из этого не вышло. Рабинович начал стаскивать с себя металлический нагрудник и требовать, чтобы Попов пошел и внес эту часть амуниции в качестве еще одной ставки.

Такого издевательства даже Андрей не выдержал. Он плюнул на свои чувства и пошел ставить на Рабиновича серебряный крест. Только после этой жертвы Сеня и смог успокоиться. Но заволновалась лошадь. Видимо, богатство Сениного фольклора что-то повредило у нее в голове. И бедное животное согласилось идти на ристалище только задом!

Сражаться так было, естественно, невозможно. Сенешали, посовещавшись, разрешили произвести замену транспортного средства. Такой рисковый трюк потребовал немало времени. Поскольку теперь, чтобы снять Рабиновича с лошади, потребовался грум, пытавшийся успокоить расстроенное животное в течение пятнадцати минут.

К тому времени, когда Сеня наконец смог выехать на ристалище, Грифлет изрядно промок под непрекращающимся дождем и начал потихоньку ржаветь. А его лошадь по колено погрузилась в грязь. Вытащить ее из тины на более твердое место удалось лишь с третьей попытки. И то только после того, как животное увидело Попова, направившегося к грумам на выручку!

На несколько секунд все на трибунах затихли, ожидая начала поединка. Рабинович сквозь узкие прорези шлема с трудом, но различал перед собой соперника и смог нацелить на него импровизированное копье. Жена сэра Бедивера грациозно уронила с центральной трибуны прямо в грязь ристалища носовой платок, в который только что сморкалась, и битва началась!

Собственно говоря, Сеня сразу этого и не понял. Он услышал оглушительный рев труб, грохот барабанов и крики с трибун. Пытаясь разобраться в том, что происходит, Рабинович завертел головой и не заметил, как Грифлет пришпорил своего коня. Неизвестно, чем бы кончился поединок, если бы в этот момент Попов не шлепнул кобылу Рабиновича по крупу.

– Пошла, скотина! – заорал Андрюша, и лошадь больше подгонять не потребовалось. Она с такой скоростью взяла старт, что ее не остановил бы и локомотив, выехавший на встречную полосу!

Едва не поломав шейные позвонки, Сеня сумел все же развернуть голову в сторону надвигающегося, словно паровой каток, Грифлета. Всадники встретились почти в центре ристалища. Сенина кляча выиграла в этом забеге больше трех метров. Хотя и стартовала с опозданием. От прямого удара копья Грифлета Рабиновича спасло только то, что из-за бешеной скорости кобылы он не смог удержаться в седле и начал сползать на бок.

И все же наконечник копья по касательной задел нагрудник Сени и выбросил Рабиновича из седла. Так что самостоятельно падать с лошади, согласно инструкциям Жомова, Сене не пришлось. Грифлет любезно избавил его от этого!

Рыцарь сэра Бедивера на мгновение уверовал в свою победу. Но дальше произошло то, что впоследствии Грифлет никак не мог объяснить! Самостийное копье Рабиновича, выпущенное «сарацином» из рук, упало сверху на шлем доблестного рыцаря. В его глазах тут же вспыхнули стоп-сигналы, и снова сфокусировать зрение Грифлет смог, только уже оказавшись по самые уши в грязи. Удар такой силы несчастный еще не получал ни разу в жизни! После поединка он четыре дня благодарил бога, что Рабинович попал по нему только вскользь.

Того, что поверженными окажутся оба бойца, на стадионе не ожидал никто. Над ристалищем пронесся тяжкий вздох, а потом наступила тишина. Сенешали недоумевающе переглядывались друг с другом и косились на Бедивера. Однако поединок не остановили, поскольку ничейный исход правилами не предусматривался. Оставалось только ждать, кто сможет первым подняться. Обвиняемый или его противник?

Грифлет оказался проворнее. Хотя что ему? Он мужик привычный! Падать с лошади спиной назад рыцарю уже приходилось. А вот Сене это было впервой. Несколько секунд Рабинович считал синичек, завертевшихся перед ним после удара, и Грифлету этого хватило, чтобы встать на ноги.

Рыцарь уже занес меч над неподвижным «сарацином» и хотел из уважения к сопернику предложить ему сдаться, но подлый Сеня неожиданно быстро отцепил в положении лежа дубинку от пояса и саданул ею прямо по закованной в броню коленной чашечке Грифлета. Нужно ли уточнять, на сколько метров отбросило бедного рыцаря?..

Пока Грифлет приходил в себя, Сеня умудрился встать на ноги. Он подошел к ошарашенному рыцарю вплотную и стукнул его «демократизатором» по голове. Естественно, что Грифлет с подобными ментовскими замашками знаком не был, поэтому просто с тихим бульканьем погрузился по самый кончик шлема в жидкую грязь. Сеня некоторое время пытался дубинкой нащупать в тине своего соперника, но затем плюнул и отошел в сторону. Бой был закончен!

Оруженосцы Грифлета граблями выудили его на поверхность и поставили на ноги. Контуженый рыцарь долго тряс головой, а затем позволил снять с себя шлем. Качающейся походкой он подошел к Рабиновичу и в абсолютной тишине, наступившей на трибунах, произнес:

– Сэр, даже Ланселот Озерный не сравнится с вами по доблести и силе. Я полностью признаю свое поражение и прошу вас принять от меня клятву верности! – И Грифлет опустился в грязь на одно колено.

– Какую клятву, жалкий поедатель тараканов! – заорал Бедивер и вскочил со своего места. – Убей его сейчас же, предатель.

– Никак невозможно, сэр, – покачал головой Грифлет. – Этот рыцарь победил меня в честном бою и, согласно законам ристалища, имеет полное право распоряжаться моей жизнью и имуществом. К тому же Высший суд, что вершился здесь, целиком оправдал его, сняв ваши обвинения. И теперь, сэр Бедивер, вы кое-что должны сему доблестному воину!..

После этих слов Грифлет снова свалился в грязь. Рабинович попытался поднять его, но нагрудник перевесил, и Сеня улегся рядом. Выбраться из глины ему помог Жомов, подбежавший к центральной трибуне.

– Че, туго въезжаешь? – поинтересовался Иван у Бедивера. – Гони бабки, козел, а то сейчас рыло набок сворочу!..

Бедивер от такого нахальства застыл с открытым ртом. После слов Жомова по трибунам пронеслась новая волна ропота, а затем наступила тишина. Все ждали, что ответит Бедивер на такую непонятную фразу. Смысл ее ускользнул от аборигенов, но ясно было всем, что Жомов произнес некую «сарацинскую» формулу вызова на поединок.

– Сэр, я думаю, что вы также имеете право на сатисфакцию! – после некоторого раздумья произнес один из сенешалей. – Вам приготовить доспехи?

– Нет. Меня ждут государственные дела, – недовольно проворчал Бедивер. – Я прощаю сему чужестранцу его неразумные слова и, как полагается, плачу этим воинам компенсацию моральных убытков. Оповестите их, что в течение двадцати четырех часов они должны покинуть мой город. Иначе я имею полное право арестовать их как бродяг и мошенников!

Бедивер бросил сенешалю мешочек с деньгами и, величественно развернувшись, скрылся в глубине трибуны. Сразу после этого зрители начали расходиться по домам. Большинство из них поливали грязью и без того перемазанного Грифлета. Они никак не могли простить ему того, что потеряли свои деньги. Лишь единицы, поставившие на Рабиновича, радостно смеялись и подсчитывали барыши.

– А какого хрена этот козел командует теперь? – недовольно поинтересовался у Сени Жомов. – Чего это мы должны из города уходить? Пусть сам сваливает, если наше общество его не устраивает!

В этот момент к ним повернулась жена Бедивера, довольно неопрятная дамочка, лет пятидесяти на вид. Она уходила с трибуны последней. Бросив Рабиновичу еще один не совсем гигиеничный платок, женщина перегнулась через перила и произнесла низким голосом, похожим на гул топки в котельной:

– Я буду ждать вас сегодня ночью у себя в покоях, доблестный рыцарь! Не разочаруйте меня…

– Та-ак! Ваня, нам действительно нужно исчезнуть из города в двадцать четыре часа, – торопливо произнес Рабинович, стараясь натянуть обратно на голову рыцарский шлем.

– А че ты, Сеня, теряешься? – хмыкнув, поинтересовался Жомов. – Она баба ничего. Глаза закроешь, и сойдет за свеженькую!

Рабинович непременно бы огрел друга дубинкой, если бы смог быстро поднять руку. Но металлические нагрудники помешали осуществить эти коварные намерения, и Жомов отделался легким испугом. Отобрав у Сени «демократизатор» – для общего спокойствия, – он повел его переодеваться после ратных трудов…

В кабаке, что приютился на самом выезде из Бенбери, собралась довольно большая толпа пьяных аборигенов. Саксы перемешались с бриттами, юты с норманнами, и все обсуждали утренний поединок. По большей части все разговоры сводились к одной фразе: «За державу обидно»! И после нее кружки осушались и наполнялись вновь.

Когда трое друзей в сопровождении сакса Кауты и бриттского рыцаря Грифлета со своим оруженосцем ввалились в этот кабак, разговоры мгновенно стихли. На рыцаря косились, но высказывать претензии по поводу проигранных денег не решались. А когда до остатков рассудка пьяных аборигенов дошло, что новые посетители пришли сюда надолго, то большинство из гуляк потянулось к выходу.

– Что же вы мне посетителей пугаете? – запричитал кабатчик, с опаской подходя к столику, занятому друзьями. – Все дело рушите…

– А в рыло? – полюбопытствовал Каута, за что получил по спине полный одобрения хлопок от Жомова. – Выпить неси!

Сеня великодушно выложил на стол из заметно потяжелевших после выигрыша на тотализаторе карманов несколько мелких серебряных монет. Чуть подумав, половину он забрал обратно, пояснив остальным, что «этой продажной морде будет вполне достаточно такой суммы за дерьмовую выпивку»!

Впрочем, одной выпивкой Рабинович не отделался. Изголодавшийся на арестантских харчах, Попов потребовал обслуживания по полному разряду. Увидев количество поглощаемых Андрюшей и Жомовым блюд, кабатчик несколько повеселел, а Рабинович начал недовольно ворчать.

– И куда в вас столько влезает? – горестно вздыхал он. – Могли бы и не жрать так много. Нам, между прочим, нового приработка не светит…

– Да пошел ты со своим приработком к кузькиной матери! – огрызнулся на него Иван. – Сам не ешь, так людям не мешай.

Каута и оруженосец Грифлета сидели несколько поодаль от остальных. Отсутствием аппетита ни один, ни другой не страдали. И Рабиновичу пришлось напрячься, чтобы заплатить кабатчику меньше, чем тот надеялся получить. Впрочем, сам Сеня от остальных по части поглощения пищи тоже не отставал. Почти не ел один только Грифлет. Он сидел, низко опустив голову и кидая Мурзику под стол большие куски мяса. Единственный нормальный человек во всей компании! Понимает, что псы иногда тоже есть хотят.

– Гриф, ты че пригорюнился? – попытался растормошить рыцаря Жомов. – Кончай бычиться. С нами не пропадешь!

– Ничуть не сомневаюсь в вашей доблести, благородные сэры, – шмыгнув носом, проговорил Грифлет. – Однако что за радость может быть у рыцаря, потерпевшего столь сокрушительное поражение на своем поле? Пусть даже от такого великого воина, как сэр Робин…

– Ну, мне просто повезло, – скромно потупил глаза Рабинович и попытался перевести разговор на другую тему. – Скажи, сэр Грифлет, где нам найти Мерлина?

– Боюсь, это будет очень трудно, – с сомнением в голосе ответил рыцарь и удивленно посмотрел на друзей. – А зачем вам маг и советник короля Артура?

– Фитили этому лоху во все отверстия насуем и в керосине искупаем! – пробормотал с набитым ртом Попов.

Испугавшись дальнейших словоизлияний Андрюши, Рабинович поспешил вставить ему между зубов солидный кусок мяса. Дальнейшие размышления эксперта о возможной судьбе Мерлина разобрать уже было невозможно. И Сеня с облегченным вздохом повернулся к недоумевающему Грифлету. Знал бы он, что такое фитили в керосине!..

– Этот благородный… – Рабинович с сомнением посмотрел на Попова, – …сэр хотел сказать, что у нас есть очень важное поручение к волшебнику. Так почему его трудно найти?

– Не так давно Мерлин появился в Камелоте в очень странном виде, – начал свой рассказ рыцарь. – В дырявом балахоне и с таким выражением на лице, что даже король Артур с трудом отличил его от уличного побирушки. А сэр Ланселот и вовсе хотел вышвырнуть прочь из замка…

Когда мага удалось наконец отпоить местным аналогом валерьянки, он смог довольно внятно изъясняться. «Внятно» в данном случае означает лишь то, что отдельные слова можно было разобрать. Но когда рыцари Круглого стола попытались сложить из них предложения, то эффект получился точно такой же, как от «глюка» на «Пентиуме» китайской сборки.

Поначалу все решили, что великий маг и волшебник попросту перебрал с употреблением «ханки». Но король Артур объяснил окружающим, что на Мерлина нашло божественное откровение. Он приказал оставить старика в покое до утра и всем идти отдыхать. Рыцари поняли такой приказ по-своему и до утра праздновали в кабаках чудесное возвращение Мерлина. Причем за казенный счет!

Утром общество за Круглым столом изрядно поредело, поскольку не всех рыцарей удалось отыскать по трактирам. Сэр Гавейн вообще отличился. Он притащил с собой на совет двух девиц, объяснив, что этим дамам поручено выступить в качестве заместителей Динадана и Галахада, которые лично присутствовать не могут. Ввиду проходящих именно сейчас испытаний правил нового турнира среди рыцарей по поглощению горючих жидкостей.

Король Артур девиц приказал выпроводить из зала. Причем к себе в спальню. Поскольку его благоверная – Гвиневера – гостила в это время у мамочки. Рыцари же Круглого стола высказали такое внимание к новому турниру Гавейна, что Артур, несмотря на неполный состав депутатов, решил начать внеплановое заседание. Нужно же было их как-то отвлечь! Именно этим и объясняется то, что кое-кто из рыцарей еще остался на острове.

Король Артур объявил, что Мерлину было видение: Господь повелел рыцарям Круглого стола отправиться на поиски Святого Грааля. Достанется сей суперкубок, естественно, сильнейшему. И оный имеет полное право возглавить в дальнейшем рыцарское воинство. Да и вообще, творить что душе угодно. Хоть перекроить Круглый стол в квадратный!

Услышав такую радостную весть, великие воители королевского двора сорвались с места и бросились на поиски. Даже не спросив у Артура, как выглядит этот Святой Грааль. Король подождал, пока все разбегутся, и, прихватив с собой Мерлина и Ланселота, исчез в неизвестном направлении.

Вот с тех пор на Британских островах и остались только те рыцари, что пропустили в то утро «Благую Весть». Они по привычке до сих пор собираются в Камелоте, бездельничают и встречают тех, кто потихоньку начинает выбывать из борьбы за суперкубок.

– …Надо думать, наш мудрый король знает, что искать и где, – печально закончил повествование Грифлет. – А вам нужно в Камелот. Если, конечно, хотите получить свежие вести о маге. К тому же Мерлину с Артуром некуда возвращаться, кроме Камелота.

– А ты, Гриф, значит, тоже бухал в то утро? – со знанием дела поинтересовался у рыцаря Жомов.

– Нет, я был на собрании, – ответил печальный Грифлет. – Вот и ищу до сих пор Святой Грааль. В меру своих сил, конечно…

– Постой, – перебил его Рабинович. – А люди говорят, что король Артур отправился воевать Гроб Господень.

– Старая информация, – махнул рукой рыцарь. – Средства сообщения у нас плохо работают. Вот и болтают все о тех новостях, которые смогли недавно получить. Пусть даже «новым» вестям полтора десятка лет.

– И далеко до этого вашего Камелота? – сумев наконец прожевать кусок мяса, подозрительно поинтересовался Попов.

– Восемь конных переходов, – ответил Грифлет.

– Ты мне зубы не заговаривай, – возмутился Андрюша. – Времени это займет сколько?

– Почти три дня пути, – не меняя интонации, поянил рыцарь. – Если поторопиться, то и за два можно управиться.

– Ни хрена себе! – заорал Попов. – Мне что, двое суток на этих треклятых кобылах трястись? Я не согласен. Найдите что-нибудь поближе…

– Не кипятись. Мы для тебя специально тележку арендуем, – оборвал поповские стенания Сеня и обернулся к Грифлету. – Сэр, вы проводите нас до Камелота?

– Конечно, – пожал бронированными плечами рыцарь. – Я дал вам клятву верности и теперь являюсь вашим вассалом, сэр Робин. Когда прикажете отправляться?

Глава 7

Если кто-то думал, что заставит меня все три дня пути до Камелота топать своим ходом, то он сильно ошибался! Мне, конечно, это нетрудно. Я не такой неженка, как многие из людей (и в частности, Андрюша Попов!), но у меня тоже есть свои жизненные принципы. Почему, скажите мне, если все едут, я должен бежать рядом, словно терьер блохастый?!

Попову телегу действительно приобрели. Сеня, естественно, выторговал ее за минимальную цену. И теперь в этом чуде инженерной мысли везли вместе с Андрюшей все нехитрые пожитки друзей. Большую часть из которых, впрочем, составляли вещи Грифлета. Если не считать доспехов. Свою амуницию многострадальный рыцарь вез на себе.

Когда Жомов, в котором вдруг невесть с чего проснулось сострадание к людям, попробовал уговорить Грифлета снять с себя хотя бы часть железа, то наткнулся на вежливый, но категоричный отказ. Рыцарь объяснил это тем, что до того момента, пока не будет найден Святой Грааль, он не имеет права разоблачаться. Хотя я так и не понял, относится это только к бодрствованию, или Грифлет, давая такой обет, имел в виду и постель и баню? Интересно было бы посмотреть, как он пытается мочалку под кольчугой протащить!

Блох я все-таки нахватался. Эти мерзкие кровожадные твари носились везде такими устрашающими полчищами, что просто жить и остаться незамеченным ими никак не удавалось.

Старый антиблошиный ошейник, на который наши российские насекомые просто плевать хотели, здесь еще действовал. Местные блохи шарахались от него, словно коты от пенопласта! Так что благодаря ему шея, подбородок и плацдармы за ушами были неплохо защищены. Хотя морда чесалась от блошиных укусов так, что Рабиновича покусать хотелось! Мог бы еще какой-нибудь антиблошиный намордник купить!

Утешало только одно: похоже, Сеню блохи тоже достали! Впрочем, почему только одного Рабиновича? Приступы чесотки то и дело накатывали на всех троих ментов без исключения. Наши спутники из числа аборигенов посматривали на такие припадки с немым удивлением.

Сами они не чесались. То ли у них с блохами был заключен пакт о ненападении, то ли здесь существовала новая форма симбиоза, где блоха с человеком дополняли друг друга, как партия и Ленин. Проверить свои теории у меня возможности не было. Так что оставалось только надеяться, что и мы со временем мутируем до полного невосприятия блох как жизненной формы! Чтоб им пусто было! Как в оставленной без присмотра миске после налета банды голодных дворняжек.

Жомов с Рабиновичем всю дорогу до Камелота осваивали местные способы верховой езды. У Сени по части джигитовки получалось лучше. Но Жомов на своем пегом тяжеловозе, купленном специально под его тушу, выглядел куда монументальнее. Прямо-таки конный Эверест какой-то получался.

Каута, как и Попов, отказался ехать верхом. Он публично провозгласил, что всякие бриттские нововведения его не касаются. Ходили, дескать, его предки пешком, и он на зверье разъезжать не станет.

– Я и пешком от вас не отстану! – с гордым видом упрямствовал сакс. – Мне и телега ваша не нужна. На ней только покойников возить…

От этого заявления Кауты Попова перекосило, словно дога от кошачьего корма. Но с телеги Андрюша все же не слез. Брезгливость – брезгливостью, а ноги, понимаешь, не казенные!

Сакс продолжал упрямствовать в отношении способа передвижения. Пришлось Жомову брать его в охапку и силой усаживать на телегу. Каута попытался стукнуть Ваньку по носу, но вовремя передумал! Все-таки на службу к «сарацину» сам напросился. А служба – она не сахар: сладкого мало, а жрать приходится! Да тут еще Жомов масла в огонь подлил.

– Слезешь без команды, убью сразу! – пообещал он. – А еще лучше, отправлю назад. За Бедивером навоз убирать…

В общем, к вечеру смогли отправиться в путь.

Первые два дня прошли сравнительно гладко. Если не считать постоянных жалоб Попова на отсутствие амортизаторов у телеги. Рабинович посоветовал ему немедленно заняться изобретением оных. Но Андрюша, помня провалившийся эксперимент со стременами, решил отложить усовершенствование до лучших времен.

По большей части я путешествовал на телеге. Каута лошадью править наотрез отказался. Поэтому вожжи в руки пришлось взять Попову. Восторга у Андрюши это не вызвало. Тем более что кобыла, видимо, чувствуя позади ненавистного всему лошадиному роду толстого чужеземца, постоянно пыталась облегчиться. Причем «по большому».

– Да откуда же в тебе все это берется? – ворчал Попов после очередной порции благовоний. – Сеня, не корми ее на привале! А то она, как курица, через каждый шаг личинки откладывает…

Рабинович в ответ глумливо хохотал и предлагал Попову поменяться местами. Естественно, положительного ответа не получал, и все продолжалось по новому кругу. Один раз Грифлет, постоянно возглавлявший колонну, как настоящий знаток лошадей, попытался выяснить, что за «личинки» откладывает бедное животное.

Рабинович его удержал, объяснив, что «святой человек во всех естественных проявлениях видит источник заразы, поэтому и предупреждает всех о необходимости быть осторожными»! Вот загнул! Даже я не все понял, хотя и привык уже к Сениной манере туманно выражать самые простые мысли.

Утром третьего дня пути произошло непредвиденное. К началу событий я не успел. Потому что решил слегка поразмять лапы и погнался за мелькнувшим в кустах кроликом. Не скажу, что был голоден или во мне проснулся древний охотничий инстинкт. Просто дело в том, что от безделья не только кроликов, мух ловить начнешь!

Дурной кролик как нарочно побежал в сторону, обратную Камелоту. Я несколько отстал от нашего каравана, поэтому и не смог никого предупредить. Только услышав треск падающего дерева, а затем – дикие крики толпы аборигенов, я бросил погоню и устремился назад.

Дерево действительно упало. Причем не куда-нибудь, а на дорогу. Прямо перед носом у дремлющего Грифлета. Конь рыцаря прянул в сторону, и благородный воитель едва смог удержаться в седле. Вот тут нам и пригодился обет Грифлета относительно доспехов. Поскольку следом за бревном на дорогу свалилось около трех десятков волосатых обезьян, вчера только сбросивших хвосты.

Грифлет тут же вступил в бой, не дожидаясь подмоги. Он выхватил меч и замахал им, целясь по головам разбойников. Те, как могли, защищались. И хотя они были вооружены только дубинами и кольями (даже топоров оказалось всего пара штук!), было совершенно ясно, что рыцарю долго не продержаться.

Оруженосец Грифлета, увидев столь явный численный перевес, развернул коня и помчался в обратную сторону, не слушая проклятий Кауты, выкрикиваемых ему вслед. Сам же сакс, схватив с телеги меч Жомова, смело бросился в сечу. Рабинович и Жомов, отцепив с пояса дубинки (вот идиоты!), тоже поскакали рыцарю на помощь.

Ни Сеня, ни этот здоровый балбес, Иван, не учли того, что ни на одном из разбойников нет ни грамма железа! А эффект соприкосновения «демократизаторов» с поленьями нападавших получился еще менее ощутимым, чем комара с бетонным лбом Кауты. Резиновые «чудо-мечи» просто прогибались, даже не ослабляя силу удара разбойничьих дубин. Хорошо, что хоть Грифлет этого не видел. Позору потом не оберешься!

Друзей в беде бросать нельзя! Поэтому и я, не раздумывая, бросился во всеобщую заваруху. Один только Попов оцепенело застыл на телеге. Единственное, что сделал Андрюша, так это зачем-то поднял вверх свой серебряный крест. Да так и застыл, словно памятник Винни Пуху.

Жомова с Рабиновичем, растерянно взирающих на бестолковые резиновые дубинки, очень быстро оттеснили от Грифлета. Да и Кауту прижали к телеге, тыча в него кольями. Рыцарь оказался в полном окружении и терпел поражение, словно шведы под Полтавой.

Я кинулся ему помогать, но успел немногое. Так, у одной из питекантропоподобных обезьян откусил кусок ноги (вместе с сидевшими на нем блохами!), да другому оттяпал пару пальцев на левой руке. Большего сделать не смог, пришлось отступить под градом ударов. Все! Похоже, это сражение мы проиграем.

Самым сообразительным оказался мой Рабинович! Не говоря ни слова, он подлетел к Жомову и вытащил у него из левого кармана табельный пистолет. От такого кощунства Иван даже забыл, с кем он дерется, и собрался приложиться дубинкой к голове Рабиновича. Не достал.

Сеня, передернув затвор, пару раз пальнул из пистолета в сторону разбойников и, размахивая дубинкой в левой руке, снова бросился в сражение. Впрочем, битва тут же и закончилась! Услышав гром среди ясного дня, да еще узрев одного из своих подельников, упавшего после выстрела Рабиновича, питекантропы бросились врассыпную, оглашая лес дикими криками ужаса. Действие огнестрельного оружия оказалось губительным для их психики.

Грифлет, перепугавшись едва ли меньше своих противников, обернулся в поисках источника такого грохота. Как вы думаете, что он увидел? Правильно! Попова, застывшего на телеге с поднятым вверх крестом. Не говоря ни слова, рыцарь спешился, снял с головы шлем и опустился на оба колена перед Андрюшей.

– Благослови, отче, – трепещущим голосом проговорил он, прижав трясущиеся руки к груди. – Воистину, святость твоя беспредельна, ибо ты смог своими молитвами вызвать гром небесный!

Услышав такое, Попов приземлился от неожиданности на пятую точку. Мой Сеня, видимо, желавший самолично пожать все лавры славы, от такого оборота растерялся и спрятал за спину жомовский пистолет. А когда перед Поповым свалился на колени еще и Каута, то Рабиновичу только и оставалось, что досадливо сплюнуть и вернуть табельное оружие своему хозяину.

– Благослови людей-то, – проворчал Сеня, обращаясь к растерявшемуся Попову. – Что зенки-то выпучил?

После этого Андрюше пришлось слезть с телеги и по-отечески похлопать двух новообретенных прихожан по давно не стриженным маковкам. Я спрятался под телегу и зажал нос лапой, чтобы своим неуместным смехом не испортить торжественность момента!

После этого боя пришлось устраивать привал. Во-первых, следовало расчистить заваленную дорогу. А во-вторых, помимо одного разбойника, пристреленного Рабиновичем, Грифлет с Каутой умудрились убить еще четверых. И набожный рыцарь требовал, чтобы их тела предали земле согласно христианским обрядам. А кто их знает, эти обряды-то?

Выкручиваться пришлось Попову. Пока Каута выкапывал в мягком черноземе братскую могилу, Андрюша старательно пытался вспомнить хоть что-то из постоянных причитаний, которыми одаривала его излишне набожная матушка.

В голову Попову так ничего и не пришло. Оставалась надежда на импровизацию, и Андрюша блестяще справился с ней, исполнив над безвременно усопшими обезьянами в облике людей жалостливую песню из репертуара Тани Булановой. У чувственного Грифлета, между прочим, даже слезы на глаза навернулись!

Пока совершался своеобразный похоронный обряд, Рабинович усиленно прочесывал поляну на коленях, стараясь что-то найти. Поиски явно претерпевали крах, отчего Сеня безбожно, хотя и вполголоса, ругался матом. Непечатные реплики вступали в такой диссонанс с плаксивым напевом Попова, что тот не выдержал. Быстро закончив свое выступление и мелко перекрестив братскую могилу, Андрюша повернулся к Рабиновичу.

– Че ты там потерял? – недовольно спросил он.

– «Че», «че»! – передразнил его Сеня. – Гильзы. Кончатся у Жомова патроны, посмотрю я тогда, как ты свои «чудеса» творить будешь…

– Так не мучайся, – тут же посоветовал Попов. – Дай Мурзику пистолет понюхать. Он тебе гильзы и найдет.

Рабинович удивленно посмотрел на Андрюшу и сунул мне под нос жомовское табельное оружие. Мог бы и нормально сказать! От этих гильз так воняет порохом, что их за версту учуять можно. Я от такого аромата успел отвыкнуть, потому и не удержался, чтобы не фыркнуть. Однако место, где валялись стреляные гильзы, Сене показал. Все равно ведь с живого не слезет, пока не найду!

– И часто у вас тут такие происшествия случаются? – беспечным голосом полюбопытствовал у Грифлета Рабинович, едва наш маленький караван тронулся в путь.

– Это все из-за того, что король и большинство рыцарей покинули страну в поисках Святого Грааля, – тяжело вздохнув, ответил рыцарь, все еще находящийся под впечатлением спетой Поповым песни. – Нет уже прежнего порядка. Я не удивлюсь, если в окрестностях городов и драконы начнут разгуливать.

Спасибо! Нам и так неплохо.

Весь дальнейший путь прошел почти при полном отсутствии разговоров. Жомову с Рабиновичем похвастаться было нечем. Грифлет молчал, погруженный в свои думы, а сакс Каута от поездки рядом с «великим святым» настолько ошалел, что временно потерял дар речи. Попов и вовсе молчал. И вообще, вел себя, как нашкодивший кот при виде разгневанной хозяйки. Разве что хвоста у него не было. А то и тот бы под себя поджал! А на фига?!

Если Рабинович считал себя обворованным, это не значило, что кто-то что-то украл. Поверьте мне, это у Сени обычное состояние души. Если моему хозяину не кажется, что его нагло обманули, отобрав лишнюю часть дивидендов, я начинаю беспокоиться. Значит, Рабинович влюбился! И теперь снова будет класть мне в миску розы, а своему предмету обожания нести собачий корм. Нехорошо все это!

В общем, если бы я смог, то непременно посоветовал бы Андрею не расстраиваться по пустякам. В конце концов, слава «святого человека» может оказаться полезной для всей нашей компании. Кто их знает, этих рыцарей? Может быть, они в Камелот без очистительного поста и отпущения грехов вообще никого не пускают. А тут у нас свой очиститель души под руками.

До самого Камелота ничего примечательного больше не случилось. Часам к двум пополудни мы наконец выбрались из лиственного леса и оказались на краю довольно обширной холмистой равнины. Всю ее наискосок прорезала пронзительной синевы речка. А почти в центре, на высокой насыпи, окруженный рвом, покоился величественный замок.

Отсюда было трудно определить, но мне показалось, что его зубчатые стены поднимаются ввысь не меньше чем на пятнадцать метров. Повыше некоторых наших пятиэтажек получается! Крепкие, как зубы волкодава, башни украшали разноцветные флаги, лениво трепещущие от слабых порывов ветра. Соединял все это великолепие с внешним миром подъемный мост, натянутый надо рвом на крепких цепях.

Зрелище замка меня настолько заворожило (впрочем, не меня одного!), что я даже не сразу обратил внимание на город, прилепившийся к этому каменному колоссу. Все, что было вокруг замка, настолько же отличалось от увиденного ранее, как у нас Москва от Борисоглебска!

Опрятные домики (большинство из которых тоже, кстати, оказались каменными!) тянулись к крепости ровными рядами. Виадук, перекинутый от реки, сверкал белым мрамором. Даже здешнее ристалище, расположившееся во впадине между двух холмов, дышало такой чистотой и помпезностью, как леврет-ка в период брачных игр! Не стану утверждать с полной уверенностью, но в Камелоте, по-моему, даже театр имелся. Жалко, что футбольные матчи не проходили!

– Вот он, благословенный замок. Хранитель славы рыцарей короля Артура! – с присущей ситуации помпезностью провозгласил Грифлет, вытянув вперед окованную железом длань. Видать, истосковался по нормальной жизни за время поисков Грааля, бедняга!

– Да-а, сооружение конкретное! – согласился с ним Жомов. – Если бомбовые удары наноситься не будут, то один батальон с недельку тут дивизию противника удержит.

– Тьфу на тебя! Весь кайф обломал, – обиделся на друга Попов. – Вечно ты лезешь со своими дурацкими сравнениями. Нормально говорить не можешь?

– Да чтоб мне месяц с пэпесниками дежурить, если я не прав! – не понял Андрюшу Жомов. – Да тут одни снайперы такого шороха наведут…

– Не смеши козу бигудями, – оборвал разглагольствования Ивана Рабинович и пришпорил своего коня.

Жомов попытался отстоять свою точку зрения, но его уже никто не слушал. Разве что верный Каута заглядывал с телеги в рот, пытаясь понять, о чем говорит его сэнсэй. Остальные направили коней следом за Рабиновичем, готовясь познакомиться с чудом административной мысли – Круглым столом короля Артура.

В отсутствие короля и Ланселота рыцарей возглавлял сэр Галахад. Совсем еще сопливый юнец, лет девятнадцати от роду. Да к тому же излишне пьющий (по здешним меркам, конечно!). Злые языки поговаривали, что он незаконнорожденный (читай: бастард) сын Ланселота и Гвиневеры. Но лично я в это не верил. Если бы в таких наговорах содержалась хоть капля правды, то легенды об этом донеслись бы и до двадцатого века. Придворные сплетни вообще никогда не умирают!

Поначалу на место первого зама главы администрации претендовал сэр Мордред, стражникам которого досталось на «попкорн» от Рабиновича. Вот он действительно был непризнанным наследником. Причем самого короля Артура. Но, узнав, что за место в здешнем парламенте придется сражаться в поединке, Мордред великодушно от должности отказался. Дескать, не к лицу ему уродовать физиономию смазливого мальчишки.

Впрочем, такой отговоркой ввести в заблуждение хоть одну живую душу Мордред не смог. Все рыцари Круглого стола прекрасно знали, что этот неприглядный гражданин вообще ни разу не участвовал в поединках. А девять десятых из них сомневалось, что он хотя бы охотничий нож может в руках правильно держать! Прославился Мордред только своими постоянными интригами вокруг королевского двора да умением перессорить на спор любых двух рыцарей. Поэтому все, за исключением Галахада, старались держаться от него подальше.

Вот так и получилось, что я сидел под тем самым Круглым столом и вычесывал треклятых блох, когда Рабинович от лица всей троицы вел переговоры именно с сэром Галахадом. Хотя, если по мне, так они все на одно лицо: низкорослые волосатые обезьяны. Ничуть не лучше петербургских панков, выродившихся от нехватки наркоты!

– Милостивый сэр, я, конечно, уважаю вашу воинскую доблесть, описанную благородным Грифлетом, – проговорил Галахад, теребя едва пробивающуюся бородку. – Но боюсь, что не могу удовлетворить вашу просьбу. Решать такое вправе только король Артур…

– Позвольте полюбопытствовать, сэр, – перебил его Рабинович, лучше других поднабравшийся правил местного этикета. – Что мешает вам сделать такой пустяк?

Жомов с Поповым следили за развивавшимся диалогом с такими выпученными глазами, что и сибирская сова этим буркалам бы позавидовала. Даже если бы не обещание молчать при любых обстоятельствах, данное ими Сене, оба друга вряд ли что смогли бы сказать. Поскольку от удивления никак не могли захлопнуть рты. Впрочем, и я поначалу был ошарашен просьбой Рабиновича. Пока до меня не дошло, чего он хочет добиться.

Галахад явно не хотел показывать свою необразованность. Прежде чем ответить на Сенин вопрос, он старательно прокашлялся три раза. Затем почесал нос и вновь затеребил свою бородку. Действительно, что может ответить барон из шестого века на просьбу выдать патент на частную детективную деятельность? Наконец Галахад сдался.

– Сэр, я бы рад был удовлетворить вашу просьбу, если бы это касалось дуэльного поединка, – проговорил зам главы Артуровой администрации, старательно подбирая слова. – Однако по части наук я еще не слишком сведущ. Боюсь, в свое время недостаточно слушал Мерлина на уроках естествознания. К тому же неизвестно, как отнесется святая церковь к подобному предприятию…

– Святая церковь двумя руками «за»! – вновь оборвал речи Галахада Рабинович и обернулся к Попову. – Подтверди, отче. А если кто сомневается в набожности этого человека, я готов подтвердить его права на поединке!

– В натуре. Церковь «за»! – икнув от волнения, поддакнул Сене Попов. – В смысле, я не возражаю.

– А что у него за странное одеяние? – подозрительно поинтересовался Галахад, оглядывая ментовскую форму Андрюши. – Что-то я не припомню такого среди служителей святой церкви…

– А это форма иноков, готовящихся вступить в новый Орден Командировочных Рогоносцев! – не растерялся Рабинович. – Удобно и практично. К тому же рога можно в карманах носить.

– Зачем же в карманах? – задумчиво спросил Галахад, и я увидел, как его глаза загорелись новой идеей. – А откуда, вы думаете, рога на шлемах рыцарей появились?..

– Сэр Галахад, – высокопарно проговорил Грифлет, поднимаясь из-за стола. – Я имел честь присутствовать при чуде, совершенном этим праведником. И я также, подобно сэру Робину, готов отстаивать его святость с копьем или без оного в любом месте и в любое время.

Что ни говори, а Галахаду жизненного опыта явно не хватало. Конечно, ему было совершенно наплевать на то, чем будут заниматься чужестранцы в Камелоте. Лишь бы его рыцарскую честь не позорили. Однако деньги любили даже в шестом веке. А Галахаду, пропивающему и тратившему на шлюх изрядное состояние ежедневно, лишние звонкие монеты никак не могли помешать. Тем более, «лишних» денег никогда не бывает! Это я хорошо усвоил. Спасибо Рабиновичу.

– Нет, что вы, благородные господа! В святости этого человека я ничуть не сомневаюсь, – замахал руками Галахад, которому не очень хотелось с похмелья биться с двумя рыцарями сразу. Тем более после ужасов, рассказанных о Рабиновиче побежденным Грифлетом. – Однако боюсь, моих полномочий не хватит, чтобы одобрить вашу… дефективную разделательность. Тем более я никак не решу, какие налоги брать за такое занятие. То ли как с мясников, то ли как с прокаженных!

– За такие слова и в рыло можно дать! – не выдержав таких издевательств, вполголоса произнес Жомов. За что и получил под столом пинок от Рабиновича.

– Я думаю, вопрос с налогами можно будет решить по прибытии короля Артура. Мы готовы выплатить любую сумму по первому требованию, – вкрадчиво проговорил Сеня, обращаясь к Галахаду. – А пока, в качестве избавления от моральных сомнений, мы предлагаем вам маленький презент.

– Только без пошлостей, благородные сэры! – испугался незнакомого слова заместитель короля.

Ничего не говоря в ответ на эту реплику, Рабинович протянул через стол небольшой холщовый мешочек, припасенный загодя (ага, Сеня, пришлось-таки раскошелиться!). Галахад, враз посветлевший лицом, согласно кивнул и принял подаяние. Он придирчиво осмотрел содержимое мешочка и остался доволен.

А Рабинович вмиг погрустнел. Отсутствие требований об увеличении взятки со стороны Галахада говорило только о том, что Сеня явно переборщил с вложенной в новое дело суммой. Проклиная себя на чем свет стоит, Рабинович решил непременно вернуть все сторицей! Гад, с того же Галахада и сдерет тройную сумму за услуги!

– Ну что ж, благородный сэр Робин, поверю вашему слову и уповаю на милость Господа, – на всякий случай перекрестился Галахад. – Вы получаете разрешение на свою дефективную работу.

Умница Попов тут же сообразил, что нужно сделать. Уж не знаю, может, он действительно прибавил в святости от переноса во времени и стал слышать глас божий, но спектакль он устроил по высшему разряду!

Бешено вращая глазами, Андрюша вскочил из-за стола и выхватил свой серебряный крест. Не медля ни секунды, Попов что есть силы заорал на весь огромный актовый зал текст воинской присяги. Ну, знаете: «Я, гражданин…» и все такое!

Строители Камелота, видимо, не рассчитывали на такое количество децибелов и переборщили с акустикой. От воплей Попова стены мелко завибрировали, а с потолка посыпались оглушенные летучие мыши.

Галахад, которому с похмелья любой громкий звук причинял страшные муки, просто сполз в конвульсиях под стол. Грифлет истово закрестился. Хорошо, хоть шлем с башки не снял. А то бы оглох, словно кот возле стоваттной акустической системы «Sony». Впрочем, кто его знает? Может, в шлеме еще хуже от такого рева оказалось!

Челюсть у Жомова от неожиданности отвалилась почти до пупка. Да и я, признаться, завыл с перепугу. Один Рабинович сохранил присутствие духа. Воспользовавшись тем, что ни Галахад, ни Грифлет видеть Попова не в состоянии, Сеня вскочил с жесткого деревянного кресла и врезал Андрюше кулаком в пузо. После этого по залу некоторое время летало только эхо и мой перепуганный вой. Простите, не сдержался!

– Ты че? – прохрипел Попов, когда смог набрать в грудь воздуха.

– Думай, что делаешь! – прочищая пальцами барабанные перепонки, прошипел Рабинович. – Нас по твоей милости чуть мышами не завалило.

– Я же как лучше хотел, – попытался оправдаться Андрюша.

– А получилось как всегда! – буркнул Рабинович и сел снова в свое кресло. – Соображать надо.

– Слушай, Робин, – проговорил Жомов, сумев наконец захлопнуть рот. – Так ведь его в качестве психического оружия использовать можно!

Мой Сеня еще мог стерпеть столь неуважительное обращение со своим именем со стороны неотесанных аборигенов, но обидные клички от своих друзей выслушивать не собирался. Рабинович уже решил оскорбительно ответить Жомову, но не успел: Галахад как раз вылез из-под стола.

– Да уж, поистине, святость этого человека беспредельна! – запинающимся языком проговорил изумленный зам главы администрации и перепуганно покосился на летучих мышей, корчившихся на полу. – Вы бы не могли увести его куда-нибудь отсюда?

Весть о происшедшем в замке мгновенно облетела весь городок Каммлан, что приютился под могучей тенью прославленного Камелота. А если учесть, что устные слухи всегда и везде разносятся по принципу «испорченного телефона», то вполне можно представить, какими подробностями обросла выходка Попова.

Среди многих подвигов, приписываемых ему с этого момента, оказался и такой: избавление Камелота от злого духа. Дескать, после отъезда короля Артура и в отсутствие Мерлина замок попытался захватить злой дух. Однако вовремя подоспел «святой человек из земли сарацинской» и молитвой изгнал духа из Камелота. Истошный крик, кстати, приписывали не Попову, а несчастному изгоняемому существу.

Мы гордо шествовали по Каммлану в поисках подходящего для нашей новой деятельности офиса, сопровождаемые толпой любопытных обывателей. Которые, на всякий пожарный, старались держаться от нас на почтительном расстоянии. А кто знает, безопасно ли было к нам подходить?

В нашем полку поубавилось! Дело в том, что сразу после выезда из Камелота Грифлет, скромно потупив глаза, попросил у Рабиновича разрешения отлучиться на некоторое время для продолжения поисков Святого Грааля. Знаем мы эти поиски! Видел я, как по нашему рыцарю одна фрейлина прицельный огонь голубыми глазками вела.

Впрочем, Сеня этого не заметил и великодушно разрешил Грифлету продолжить выполнять свой обет. Причем отпустил рыцаря до тех пор, пока тот сам не посчитает нужным вернуться. Я, конечно, понимаю желание Рабиновича сделать рекламу своему великодушию, но не голодать же мне из-за этого?! Кроме Грифлета, ни одна рожа с самого Гэлгледа мне приличного куска мяса не дала!

Как бы то ни было, но рыцарь от нас ушел. Перед своим отбытием он посвятил получасовую речь восхвалению достоинств «благородного сэра Робина», но кому от этого легче стало?

Тем более что Сеня отказался и от предложения Грифлета силой очистить от жильцов любой понравившейся нам дом. Дескать, «это скажется отрицательно на отношении к нашей фирме будущих клиетов»! Ходи теперь, как кот бездомный, по улицам и мечтай сколько влезет о спокойном отдыхе!

– Сенечка, может, ты объяснишь наконец, с какого перепугу тебя посетила дурацкая мысль о детективном агентстве? – ехидно полюбопытствовал Попов, едва мы удалились от Камелота на достаточное расстояние. – Почему о детективном, а не о страховом, например?

– А это мысль! – встрепенулся Рабинович. – Хотя нет. При здешнем образе жизни мы на одних выплатах в два счета разоримся. Не берегут себя людишки.

– Хватит пургу гнать! – Жомов настороженно посмотрел на Сеню. – Опять нас в какое-нибудь фуфло втравить собрался?..

– Дураки вы, ребята! – рассмеялся умный Рабинович и принялся излагать друзьям суть своей гениальной идеи. – Чтобы дождаться возвращения Мерлина, нам потребуются средства к существованию. Вы люди, не приспособленные ни к крестьянскому труду, ни к работе в сфере торговли. Детективное агентство – это единственная не занятая здесь ниша в сфере бизнеса. Так что полная монополия нам обеспечена. Не найдется здесь ни одного специалиста в сыске нашего уровня…

– Ага! – согласился с ним Попов. – И что мы будем искать? Пропавшую честь Гвиневеры или подштанники короля Артура? Или к поискам Святого Грааля подключимся?

– И подключимся, если заказ будет! – твердо проговорил Рабинович. – Как вы не поймете, что детективное агентство в шестом веке – это золотая жила! К тому же нам нужно будет искать Мерлина или хотя бы его жилье. Выспрашивать у обывателей информацию о нем. Люди будут меньше задаваться вопросами о том, зачем нам это нужно, если будут знать, что мы сыщики. Впрочем, придумайте нам «крышу» получше, и я откажусь от своей идеи.

– Конечно, добрый Рабинович на все согласен! – скептически хмыкнул Андрюша. – Ты от чего-нибудь откажешься, если только рак на горе свистнет…

Именно в этот момент над Каммланом раздался пронзительный свист. Удивленные и перепуганные жители города завертели головами по сторонам, отыскивая источник новой какофонии.

Попов такой конкуренции своему неподражаемому вокалу не ожидал и едва не свалился с телеги. Сакс Каута схватился за меч, а Рабиновича едва не сбросила лошадь. Лишь один Жомов на своем тяжеловесном Росинанте остался недвижим, словно каменное изваяние. С высоты колокольни, приходящейся ему головой, он быстро отыскал возмутителя спокойствия.

– Ни хрена себе! А я-то думал, что тут голубей так гоняют, – удивленно проговорил Ваня и указал рукой в сторону одного из холмов, окружающих город. – Смотрите, что за ерунда!

Рабинович с Поповым обернулись в указанном направлении, да и я забрался на телегу, чтобы лучше видеть. Едва перед моими глазами открылся указанный холм, как волосы на загривке самопроизвольно поднялись дыбом. Да и рыка я сдержать не смог. Еще бы. На самой вершине холма стоял огромный красный рак и, засунув в жвалы правую клешню, оглушительно освистывал всех вокруг!

– Нет, Андрюша, – только и сумел выговорить Рабинович. – Не знаю, как ты это сделал, но я и теперь от своей идеи не откажусь!

Глава 8

После загадочного появления на холме неподалеку от Каммлана красного рака по городу долгое время ползали разнообразные слухи. Это чудо называли и демоном, которого якобы изгнал из Камелота Попов, считали его и призраком надвигающегося голода, и Мерлином, принявшим такую личину в связи с грядущими бедами. Однако сие происшествие на жизнедеятельности детективного агентства, названного «Серые тени», почти никак не сказалось.

В общем, разговоров о свистящем раке было много, но все они сводились к одному: его появление в окрестностях Камелота добрым знаком назвать никак нельзя. Хотя бы потому, что раков здесь видели и представление об их натуральном цвете имели! И никто не рискнул бы назвать хорошим тот момент, когда по улицам города начнут ходить вареные раки наравне с людьми.

Подходящий дом на городской площади трое друзей, сопровождаемые давно не мытым саксом, нашли ближе к вечеру. Собственно говоря, это был даже не дом, а постоялый двор. Идея такого расположения вновь организованной фирмы пришла в голову Рабиновичу. Он, конечно, достаточно веско и аргументированно обосновал ее, но Андрюша подозревал, что главным принципом выбора местоположения была врожденная жадность Рабиновича. Снять отдельный дом Сене показалось слишком роскошным.

Для владельца постоялого двора сейчас был мертвый сезон. Июль в Британии шестого века – месяц довольно напряженный. Поскольку большинство населения страны занималось сельским хозяйством, то путешествовать они начинали только к концу сентября, после уборочной. К тому же и ярмарки не приезжали раньше августа. Так что владелец постоялого двора с превеликим удовольствием согласился сдать «сарацинам» пять комнат (почти весь второй этаж) совсем за мизерную плату. Тут уж, как говорится, Рабинович постарался.

Первое, чем занялись в снятых комнатах трое друзей, так это приведением их в божеский вид. Помещения постоялого двора для постоянного проживания не предназначались. Аборигены использовали их только как место для ночлега. Поэтому в комнатах, кроме деревянных нар, покрытых тонкими соломенными тюфяками, ничего не было.

Первым взбунтовался Попов. Он потребовал немедленно заменить примитивные матрасы чем-нибудь более приемлемым для нормального отдыха. Рабинович попробовал возразить, но Андрюша устроил за достойный сон такую битву, что сражение у Ватерлоо по сравнению с ней показалось бы Наполеону игрой в солдатики.

Впрочем, с сущностью квинтэссенции, наполнявшей примитивные подстилки, Попову пришлось все же согласиться. Как это ни покажется странным, но ваты здесь еще не изобрели, а пуховые перины оказались не по зубам всей казне Рабиновича. Поэтому качественно в матрасах не изменилось ничего. Увеличилось только количество соломы, которой заново набили престарелые тюфяки.

– И че ты вопил, как кастрированный боров? – поинтересовался у Попова Жомов, подпрыгивая на новой кровати. В результате солома так утрамбовалась, что жомовский матрас стало трудно отличить от обычной простыни. – Вполне нормальная лежанка. У нас в роте на таких только «деды» спали…

– А эту хреновину твои «деды» тоже под голову клали? – взвизгнул Андрюша и запустил в Ивана деревянным валиком, который бритты привыкли использовать вместо подушки.

Жомов от этой дубовой подушки увернулся, но согласиться с Андрюшей ему пришлось. Спать на такой конструкции можно было только со страшного перепою. И то, если во сне не шевелиться. А то от трения об сучки все уши пооблетают!

Мудрый Рабинович и тут нашел приемлемый выход. За пару мелких медных монет Сеня умудрился уговорить хозяйскую супругу сшить им из холстины три наволочки, которые так же, как и матрасы, набили свежей соломой.

В нагрузку к этому Рабинович уговорил хозяина постоялого двора выделить им три одеяла из настоящей шерсти, которые посетителям доисторической гостиницы выдавались только при наступлении холодного времени года. Дескать, прибыли «сарацины» из теплых стран, и от здешнего климата их по ночам знобит! Теперь Каута во дворе метелил одеяла ножнами от жомовского меча, выбивая из них вековую пыль.

Следующим шагом по благоустройству пусть и временных, но жилищ, стало изобретение шкафов. До такой простой мебели в шестом веке еще не додумались и держали личные вещи в дубовых или плетеных сундуках. Аккуратного Рабиновича это не устраивало. Он, видите ли, привык вешать одежду на плечики.

Несмотря на то, что без оплаты материала на изготовление шкафов и работы плотника не обошлось, Сеню новые расходы не остановили. Более того, он лично инструктировал удивленного мастерового, как именно следует изготовлять интересующую его мебель.

Причем до того замучил мужика своими наставлениями, что плотник вместо объявленного первоначально трехдневного срока изготовления шкафов пообещал сделать их уже к вечеру. Только для того, чтобы избавиться от настырного Сени.

По дороге от плотника Рабинович сделал еще одну покупку. Правда, на этот раз приобретение было более чем вынужденным. За неделю дикарской жизни милицейская форма настолько поистрепалась и нуждалась в починке и стирке, что ее чистка стала жизненно необходима.

Ходить в одних трусах по Каммлану никто из троих друзей не собирался, поэтому Рабиновичу пришлось приобрести три комплекта местной национальной одежды. Поскольку специализированных магазинов в городе, да и по всей Британии не было, а костюмы здесь шились только по индивидуальному заказу, то покупка нарядов стала делом довольно накладным.

Лишние хлопоты Рабиновича не остановили. Сене уже надоело видеть и ощущать себя бомжующим милиционером. Вот он и разбился в лепешку, но три комплекта одежды все же раздобыл.

Если Попову и Рабиновичу наряды пришлись почти впору, то с Иваном вышла проблема. Самый большой костюм, который удалось найти Сене, сидел на Жомове, словно детская распашонка на боевом носороге. Ваня с некоторыми сомнениями осмотрел себя в новом наряде, а потом взревел:– Ты что, гад, издеваешься, что ли?! Лоха из меня решил сделать?

После этого Рабиновичу пришлось полчаса бегать от Ивана вокруг деревянной кровати и убеждать, что нарядили Жомова так не со злого умысла, а от отсутствия нужных размеров одежды у местных портных.

– Ванька, дурак, ты на себя посмотри! – орал Рабинович, стараясь увернуться от медвежьих лап Жомова. – Все местные тебе едва до подмышек достают. Откуда же у них костюмчик твоего размера?

Но на Ивана уговоры не действовали. Довольно приличный вид экс-кинолога действовал на Жомова, словно валерьянка на кота. Ваня не слышал, не видел и не хотел ничего, кроме как подпортить наряд Рабиновича. Успокоился Жомов только тогда, когда смог-таки оторвать у Сениного балахона рукав.

– Вот и ты теперь как чмо походи, – удовлетворенно буркнул Жомов и выкинул оторванную деталь туалета в окно.

– А между прочим, еще классик литературы сказал: «Главное, чтобы костюмчик сидел»! – ехидно прокомментировал Попов, глядя на перекосившуюся физиономию Рабиновича.

До этого момента Андрюша совершенно отчужденно наблюдал за происходящим, но после слов Жомова удержаться от реплики не смог. За что и поплатился. Удрученный тем обстоятельством, что придется теперь потратиться на ремонт костюма, Сеня тут же решил отыграться.

– Вот из твоей доли я и компенсирую себе подгонку костюмчика, – безапелляционно заявил он Попову.

– Это почему из моей? – удивился такой наглости Андрюша. – Я за тобой, что ли, гонялся?

– Не ты, – обиженный Рабинович направился к выходу, чтобы отыскать во дворе оторванный рукав. – Но если Ваньке простительно, поскольку мозгов у него все равно нет, то вот тебе придется отвечать за пассивное соучастие!

Жомов так и обижался на Сеню за свой шутовской наряд до самого вечера. Он даже наотрез отказался идти присматривать за здешней прислугой, отправившейся на речку стирать потрепанное милицейское обмундирование. Хотя Рабинович его об этом слезно просил.

Разрешить этот маленький конфликт удалось только за ужином, когда Рабинович, скрипя зубами от новых трат, пригласил на постоялый двор портного и заказал ему снять мерку с Ивана. Мастера иглы и нитки настолько поразил небывалый рост «сарацина», что он пообещал не спать всю ночь, но справить к утру «достойный такого великого господина» наряд.

Только ложась спать, Рабинович вспомнил о Мурзике. Оказалось, что Сеня в суете забыл приготовить верному псу даже подстилку на ночь. Сеня обругал себя, не слишком выбирая выражения, чем частично искупил свою вину, и отдал Мурзику свою подушку. Более того, Рабинович оделся и повел верную овчарку купаться на речку.

В общем, Рабинович, как мог, старался загладить чувство вины, что появилось у него от недостатка внимания к собственному псу. Решив, что сделанного перед сном все равно мало, Сеня на обратном пути заглянул на кухню и отобрал у удивленного повара жареную на вертеле курицу.

Несчастный готовил ее себе на ужин, но спорить с произволом не решился. Поскольку ругаться с человеком, выбившим из седла самого Грифлета, будет лишь идиот. Повар дураком себя не считал. А потому возблагодарил Господа за то, что Сеня не заметил копченую грудинку, припрятанную под потолочной балкой. Кроме нее, питаться голодному повару было нечем!

– Да-а! Великому рыцарю нужно много есть, – понимающе покачал головой потерпевший, вспомнив о размере ужина, поглощенного друзьями не более часа назад. Он же не видел, что жрал за столом практически один Попов.

Утро выдалось ослепительно ярким и чистым, словно новорожденный младенец. Ничего вокруг не было лишним. Только первозданная природа, сверкающая речка, пронзительно-голубое небо и яркое солнце. Даже доисторический Каммлан казался беспредельно далеким, когда Жомов, фырча и отплевываясь, вынырнул из воды на середине реки.

– Ух, как хо-ро-шо-о! – заорал Иван во всю мощь своих богатырских легких.

«Мать… Мать… Мать…» – хотело привычно отозваться эхо. Но, вспомнив, что еще не знает таких слов, скромно промолчало. Зато вместо него отозвался Попов.

– Едрит твою в кочерыжку, сукины дети! – истошно заорал Андрюша с постоялого двора так, что стражники на стенах Камелота с перепугу открыли неизвестно по кому беспорядочный огонь из карликовых луков. – И это у них называется прибором для бритья? Сеня, долго мне еще издевательства такие терпеть?

Рабинович, ожидавший приблизительно такой реакции Андрюши на предложенный способ удаления поросячьей щетины на лице, не ответил. Да и нечего ему было сказать! Попов, как говорится, сам на такое удовольствие напросился.

Дело в том, что, проснувшись поутру и ощупав подбородок, начавший обрастать куцей бороденкой, Андрюша категорично потребовал у Рабиновича найти ему прибор для бритья. Сеня спросонья некоторое время непонимающе хлопал глазами, пока не сообразил, что требуется Попову.

– Я, конечно, понимаю, что элементарную электробритву тут не найдешь, – с недовольной миной объявил Рабиновичу эксперт-криминалист. – Но чем-то эти варвары должны бриться? Не все же здесь бородатыми ходят…

Рабинович пытался было отправить беспокойного Андрюшу самого поискать нужный инструмент, но Попов от него не отстал. Он заявил, что Сенина обязанность как президента фирмы – кстати, еще не избранного – позаботиться о том, чтобы его персонал был обеспечен всем необходимым для нормального функционирования.

– Тебя же наш начальник УВД не посылал добывать патроны, когда мы на стрельбище выезжали! – тоном, не принимающим возражений, закончил свою тираду Попов.

– Богу – богово, а у тебя, как у убогого, – проворчал в ответ Рабинович. – Есть только хрен, да и тот без дела совсем!

Однако выбираться из постели Сене все же пришлось. Нарочно или случайно бросил фразу о президенте Попов, но Рабиновича она задела за живое. Сеня вдруг почувствовал на своих плечах неимоверный груз ответственности за судьбы вверенного ему личного состава. Проигнорировать предложение занять столь большую руководящую роль Рабинович не мог, поэтому и отправился искать для Попова бритвенные принадлежности.

Уже с первого дня, проведенного в шестом веке от Рождества Христова, Сеня заметил, что все аборигены отличаются по степени волосатости лица. Если крестьяне носили окладистые бороды, а у рыцарей и их солдат растительность на физиономии была подстрижена с различной степенью аккуратности, то у кабатчиков и торговцев щеки были гладко выбриты.

Сделать из этого соответствующие выводы не составило бы труда и шестилетнему ребенку, если он, конечно, не имбецил. Поэтому Рабинович прекрасно знал, где искать станки для бритья. Натянув на себя только штаны с золотым запасом фирмы, которые до этого держал под матрасом, Сеня поплелся вниз искать хозяина постоялого двора.

Хозяин (кстати, звали его Эвин Катберт) несколько подивился необычной для рыцаря, которым считал Рабиновича, просьбе. Но Сеня доходчиво объяснил недоумевающему владельцу гостиницы, что бритвенные принадлежности нужны «святому отцу». Эвин вмиг прозрел и притащил что-то непонятное, завернутое в чистую тряпицу. Развернув платочек, Рабинович обомлел: на тряпке лежали три куска пемзы различной степени отполированности.

– И что это такое? – ехидно поинтересовался Сеня.

Вот тут Катберт посмотрел на него, как на шестилетнего идиота. Однако, решив, что люди бывают разные, хозяин постоялого двора все же объяснил назначение «этого» и местный способ бритья. Разложив на столе куски пемзы в порядке уменьшения шершавости поверхности, Эвин начал объяснения.

– Вот этот бритвенный камень служит для первичной обработки растительности на лице. Он удаляет самые грубые волосы и укорачивает остальные, – Катберт, повертев в руках первый кусок, положил его обратно и взял следующий. – Этот вычищает все, что осталось после первого прохода… Ну а этот нужен для того, чтобы кожа на лице не лоснилась и была приятной на ощупь.

– А ничего другого у вас нет? – недоверчиво осмотрев бритвенный набор кирпичей, спросил Сеня.

– Господин знает другой способ удаления волос? – поинтересовался в ответ Катберт. После чего Рабиновичу осталось только развернуться и подняться наверх к ожидающему приговора Попову.

– Андрей, не беспокойся, работает нормально. Я проверял! – заявил Сеня, протягивая выпучившему от удивления Попову три шершавых камня. – Действует так же, как «Жиллетт-Мак-3», только по очереди. Иди бриться во двор к рукомойнику. А мне нужно еще себя в порядок привести.

Вытолкав переполненного сомнениями Попова за дверь, Сеня заперся изнутри на дубовый засов. Рабинович прекрасно понимал, что его гарантии действия бритвенного прибора были слишком сомнительными, поэтому и поспешил оградить себя от возможных эксцессов. Мало ли что в голову Андрюше придет после собственноручной экзекуции!

Было вполне естественным, что, услышав со двора дикий вопль Попова (который все же решил опробовать местный способ бритья), Рабинович не стал на него отзываться. И хотя снаружи не раздалось больше ни одного стенания, Сеня так и сидел молча в своей комнате, пока Попов не постучал ему в дверь. Кстати, возился во дворе Андрюша что-то подозрительно долго!

– Сеня, а ты был прав. Действительно, классная штука! – подойдя к двери, услышал Рабинович восхищенный голос Попова. – Конечно, насчет «Жиллетта» ты приврал, но бриться можно вполне нормально.

Рабинович, которому и самому до безобразия надоела недельная щетина на подбородке, решил все-таки выглянуть и узнать результат эксперимента. Попов стоял за дверью, сверкая в солнечных лучах идеально выбритой физиономией. Несколько порезов не считаются.

– А чего же ты орал, как резаный? – не веря своим глазам, поинтересовался Рабинович.

– Так я, дурак тупой, без мыла бриться начал. А потом нормально пошло! – Попов довольно усмехнулся и, сунув в руки Сене три куска намокшей пемзы, пошел к себе в комнату. – Кстати, Сеня, поторопи повара насчет завтрака.

Решив, что завтрак подождет, Рабинович пошел во двор, чтобы повторить на собственном опыте новаторство Попова. Последовав совету Андрюши, кинолог выпросил у служанки какую-то липкую смесь, заменявшую здесь мыло, и приступил к очищению физиономии от раздражающей щетины.

Осторожно проведя куском пемзы по щеке, Рабинович тихо заскулил от боли. Громко орать не позволяло чувство собственного достоинства. И хотя в процессе бритья шарканье камней о лицо не стало менее болезненным, Сеня мужественно вытерпел процесс до конца, не уставая поражаться тому, какой дубовой оказалась кожа у этого жирного борова Попова.

Когда наконец остатки щетины исчезли с лица Рабиновича, его физиономия покраснела, словно спелый помидор. Боль на щеках была такой обжигающей, что Сене показалось возможным поджаривать на них омлет. Проклиная и хозяина трактира, и Попова, и местные способы бритья, Сеня поплелся к себе, поочередно прикладывая к полыхающим щекам мокрую тряпку. За этим занятием и застал его Жомов, вернувшийся с реки.

– Делать тебе, что ли, нечего? – удивленно посмотрел на друга Иван. – Ладно, я понимаю, что в ментовке бриться заставляли. Так здесь на хрена тебе нужно себя так мучить?

Ничего не ответив Жомову на вполне справедливое замечание, Рабинович поднялся к себе в комнату, прихватив по дороге из кухни медный тазик с ключевой водой. Он так и просидел над своеобразным холодильником, окуная в него поочередно щеки, пока хозяин постоялого двора не позвал постояльцев к завтраку.

– Завидую я тебе, Андрюша! И как тебе удалось так классно побриться этим дерьмом? – страдальчески произнес Рабинович, когда все четверо, включая Кауту, собрались за столом. Мурзика можно было не считать. Поскольку расположился он ниже столешницы и многого не видел.

– А я им и не брился! – прищурившись, ответил Попов и, увидев недоумевающий взгляд Рабиновича, выложил на стол остро отточенный обломок косы. – Я вот эту хреновину у батрака попросил. А ей можно бриться не хуже, чем опасной бритвой.

– Убью, гад! – взревел Рабинович, не в силах стерпеть такое подлое надувательство. Однако убивать никого и не требовалось! Попов с Жомовым и так едва не померли от смеха, глядя на разъяренную Сенину физиономию.

Через некоторое время страсти вокруг шутки Попова улеглись. Сеня несколько успокоился, решив, что отыграется позже, и взял в руки обломок косы. Некоторое время он вертел острую железку в руках, а потом спросил:

– Слушайте, мужики, а разве в это время косы уже были? Насколько я помню картинки из школьного учебника по истории, урожай тут должны жать, а не косить…

– Сеня, не пудри людям мозги, – отмахнулся от него Жомов. – Много эти яйцеголовые историки знают. Че ты в руках держишь?.. Вот и не трынди!

– Да нет, Ваня, Семен прав! Что-то тут не так, – вступился за Рабиновича Андрюша. Видимо, совесть замучила. – Недавно по телику какой-то фильм про начало войны рыцарей за Гроб Господень показывали. Насколько я помню, там дата была: что-то больше тысячного года нашей эры. Не скажу точно, но явно началась она не в шестом веке. А тут получается, что Артур ходил этот Гроб воевать уже пятнадцать лет назад. А он даже про сарацинов слышать не мог, поскольку ислам много позже появился… К тому же еще и рак этот вареный!..

– Вы заткнетесь когда-нибудь, политологи гребаные? – недовольно посмотрел на Сеню с Андрюшей Жомов. – Вам какая хрен разница, когда и что произошло? Сами не жрете, так другим не мешайте. К тому же который день уже во рту ни капли спиртного не было!

– Я сказал: пить не будем, пока Мерлина не найдем, – буркнул Рабинович и, вняв совету Ивана, принялся поглощать завтрак со скоростью электрической мясорубки. Наверное, чтобы Попову меньше досталось.

– Люди не так поймут, – покачал головой Жомов. – Тут же, как и у нас, ничего без поллитры не делается. Даже Грааль этот дурацкий и то с похмелья искать пошли!

– Слышал Ваня звон, да не знает, где он, – пробормотал Сеня с набитым ртом. – В одно ухо у него влетело, а на другое медведь наступил да голову расплющил.

Жомов попытался понять, издевается Рабинович или шутит. Однако, увидев, с какой скоростью исчезает со стола пища во время его мыслительного процесса, бросил это бесполезное занятие и взял с глиняного блюда солидный кусок баранины, предварительно согнав с него мух.

Кстати, эти насекомые владели абсолютным господством в воздухе Каммлана. Аборигены на них, как, впрочем, и на комаров, блох, кузнечиков и прочую насекомую живность внимания не обращали совсем. Для Попова же мухи и слепни стали настоящим проклятьем.

Дело в том, что страдающий излишним весом Андрюша безбожно потел. Эти безобидные выделения действовали на местную летающую живность, словно мед на медведя-шатуна. Поэтому Попова постоянно сопровождал настоящий мушиный эскорт.

Естественно, что этика насекомым неизвестна. Поэтому они никогда не давали несчастному человеку побыть в одиночестве. Преданность мух Андрюшиному поту была сравнима разве что с благоговением Кауты перед могучим Жомовым. На завтрак перепончатокрылые Попова сопровождать тоже не отказывались. Разве что ориентацию несколько теряли, почуяв запах местного жаркого.

Андрюша как раз дожевывал куриную ногу, когда одно бессовестное настырное насекомое с ужасающим жужжанием начало выделывать фигуры высшего пилотажа у него за правым ухом. Попов попробовал отмахнуться от нахала, но тот только сменил место дислокации и устроил свои маневры по другую сторону поповской головы. Не в силах стерпеть такое издевательство, Андрюша взвыл.

– Достали, сволочи! – злобно заверещал он на всю столовую. Рабинович и Жомов удивленно посмотрели на Попова, не понимая еще, на кого он разозлился. – Завтра же возьмусь дихлофос придумывать. ДАЙТЕ МНЕ МУХОБОЙКУ!!!

Мухобойки на постоялом дворе, естественно, не оказалось. Не было даже какого-нибудь предмета, хоть отдаленно похожего на нее. Озверевший Попов, не понимая, что делает, сорвал с пояса резиновую дубинку и обернулся, пытаясь увидеть назойливую муху.

Бедное насекомое не ожидало такого поворота событий и попало в турбулентные потоки воздуха, поднятые вертлявым Поповым. Его занесло и спрятаться за спиной Андрюши оно попросту не успело. А Попов попытался использовать нерасторопность насекомого и прибить его дубинкой, даже не обратив внимания, что муха размером с человеческую ладонь.

– Ты че, кабан, охренел, что ли, мать твою! – заорало насекомое писклявым голоском. У всех (в том числе и у Мурзика) от удивления поотваливались челюсти, а из зубов посыпалось недожеванное мясо. – Махни мне еще раз своей дубиной, урод толстый, и я, мать твою, оба глаза те вышибу!!!

Насекомое тут же спикировало в центр стола и горделиво застыло на кабаньей тушке. Только тут друзья разглядели, что с мухой у этого существа только одна общая деталь: перепончатые крылья. Во всем остальном это была уменьшенная в масштабе 1:48 копия нормального человека. Причем ужасно агрессивного!

– Че вылупились, словно жабы на болоте? – заверещал человечек, размахивая кулачками. – Давно по зубам не получали, мать вашу? Щас быстро организую!

– Е-мое! – пробормотал Попов. – Это же эльф, мужики.

– Ну, эльф, и че дальше? На эльфа, мать твою, дубинками махать можно? – не унималось оскорбленное существо. – Небось на тролля, свиная туша, так кидаться не будешь! Думаешь, если я маленький, так и в ухо зарядить не смогу? А, мать твою?

– Чего ты разоряешься? – обиделся Андрюша. – Ну, не заметил я тебя…

– Буркалы свои коровьей мочой по утрам промывай! – пискнул эльф и, схватив со стола кусок мяса вдвое больше себя размером, вылетел в окошко. – Да пошли вы все на хрен. Козлы, мать вашу…

– Вчера вареный рак, сегодня бешеный эльф, – меланхолично пересчитал происшествия Рабинович. – Что дальше? Может, хватит уже? А, Андрюша?

– Да я-то тут при чем?! – взвился Попов.

– А кто? Скажешь, что евреи и в этом виноваты? – так же меланхолично поинтересовался Сеня.

– Да заткнитесь вы! – рявкнул Жомов, прислушиваясь к чему-то. – Что там такое творится?

А с улицы доносились истошные вопли. Причем все ближе и ближе.

Дальнейшее напоминало сон пьяного Гоголя в майскую ночь. На главную (и единственную) городскую площадь со всех концов Каммлана стали стекаться бушующие потоки людей. Местное население вопило, причитало и что-то требовало. Причем делало это одновременно. Так что разобрать что-либо из общего шума не представлялось возможным.

– Революция, что ли? – неизвестно у кого спросил Жомов, когда все члены вновь образованного детективного агентства, включая Кауту и Мурзика, выбрались на крыльцо постоялого двора.

– А хрен их поймет, – неизвестно за кого ответил Рабинович. Попов почему-то промолчал. Видимо, не хотел, чтобы его еще и в подстрекательстве к бунту обвинили.

То, что происходило на самом деле, было проще, чем бунт. Немного позже, когда количество воплей на городской площади потихоньку уменьшилось, стало возможно разобрать, из-за чего начались брожения в массах.

Оказывается, в Каммлан въехал (а точнее, влетел) крестьянский караван с грузом кормовой свеклы для стражников Камелота. Перепуганные селяне вопили во все горло и совали всем под нос обгорелые рубахи, утверждая, что по дороге в город на них напал огнедышащий дракон!

Для того чтобы разобраться с происшедшим, из Камелота в сопровождении свиты рыцарей выбрался сам Галахад. Зам главы администрации короля Артура в непарламентских выражениях выразил искреннее сомнение по поводу правдивости выдвигаемых опаленными драконом крестьянами обвинений.

– Врете вы, батенька! – заложив правую руку за край нагрудника, а левую выставив вперед в обвиняющем жесте, закончил свою тираду Галахад, обращаясь к начальнику каравана. – Драконов всех перебили еще до начала эпохи короля Артура. Мы вам не позволим дурить народ и пичкать его буржуазными сказками!

– Сэр, вы о чем? – озабоченно посмотрев на зама, спросил его рыцарь Динадан.

– Да, о чем это я? – удивился Галахад и потер вспотевший лоб. – Наверное, перегрелся.

Выяснить, насколько правдив рассказ колхозников, вызвался сэр Мелегант. Рыцарь, жутко завидовавший славе Ланселота и точивший на него пару острых «железных клыков».

Мелегант решил, что крестьяне напугались какой-нибудь ерунды, вроде жар-птицы. Поскольку всем известно, что драконов не существует! Доблестный рыцарь решил снискать себе славу посолидней Ланселотовой, наболтав о том, как победил несуществующее чудовище. И, придав лицу геройское выражение, отправился в сторону, указанную караванщиками.

Вернулся он через полтора часа. И выглядел уже не столь блестяще. Кожаные штаны Мелеганта были прожжены во многих местах, сверкавшие ранее доспехи измазаны копотью, а его великолепная белогривая кобыла лишилась своего кипенного хвоста по самый копчик. Народ выжидающе смотрел на него.

– Конечно, сэр Галахад, я могу сразиться с нормальным драконом, – пытаясь сохранить остатки собственного достоинства, проговорил Мелегант. – Но я категорически отказываюсь сражаться не по закону рыцарского поединка. У этого чудища три головы против одной моей. А когда сражаются трое против одного, это уже бандитское нападение, а не благородный бой!

– С другой стороны, у него одно туловище, – нашелся Галахад, перепугавшийся принесенного известия. – Получается, что если мы выставим против него трех рыцарей, то это будет так же нечестно, как и в первый раз. Поэтому, благородные рыцари, давайте вернемся в Камелот и оставим дракона в покое…

Все бронированное воинство в мгновение ока развернуло свои ряды и скрылось в замке, подняв за собой мост через ров. Локальная паника, возникшая в районе главной площади Каммлана, была готова перерасти в глобальную катастрофу, когда исчезли рыцари, но тут в дело вступил Рабинович.

– Вот! Это блестящий шанс для нас! – заорал он и рванулся в самый центр людского водоворота, потащив за собой друзей.

– Господа горожане, селяне и прочие древляне! – заорал что было мочи Сеня, но его никто не услышал.

Тогда Рабинович, решив использовать последний резерв децибелов, дернул за руку Попова и попросил поработать громкоговорителем. Ничего не понимающий Андрей пожал плечами и взялся повторять Сенину речь во всю мощь своих легких. Народ на площади затих.

– Вы, наверное, уже слышали кое-что о нас. Так вот, мы открыли в вашем городе детективное агентство, оказывающее услуги по защите вас и вашего имущества. За разумную плату, естественно! – орал, как попугай, Попов, и не у одного горожанина от его могучего голоса завяли уши. – Вы можете обращаться к нам в любое время. Если вас постигла беда, то лучше нас никто не поможет вам! Мы готовы доказать на деле свои возможности, поэтому сейчас пойдем и избавим город от безжалостного чудовища… Ты что? Охренел, что ли? – Это Андрюша добавил уже от себя. Причем обращался не в народ, а к одному конкретному Рабиновичу. – Ты что, не слышал, что сказал этот железный болван? Там же три головы, и все работают как огнеметы!..

– Заткнись! То есть повторяй за мной дальше, – прошипел на Попова Сеня. – Потом все обсудим!

– Мы не ставим вам никаких условий и не требуем платы вперед, – снова заорал Андрюша, изобразив в адрес Рабиновича улыбку пещерного льва. – Но вы должны будете вознаградить нас, если мы выполним свое обещание. Согласны?..

– Да-а-а!!! – воодушевленный такой пламенной речью, в едином порыве выкрикнул народ.

– А че, нормальная работа, – пожал плечами Жомов. – Нам уже с огнем дело иметь приходилось. Жалко только, что огнетушителей у нас нет…

Через пятнадцать минут пути от города друзья наконец увидели клубы черного дыма, вьющиеся над одним из холмов. Было совершенно очевидно, что именно там находится гигантская паяльная лампа, именующаяся драконом. Доблестные российские милиционеры не взяли с собой ни Кауту, ни Мурзика и поднялись на холм втроем.

Зрелище, открывшееся их взорам, было действительно впечатляющим. Огромное чудовище, осторожно шагающее по сыпучим склонам холма, выглядело как плод больного воображения. Представьте себе самку диплодока, соблазненную элегантным птеродактилем. Причем трижды! Поскольку представший перед друзьями плод этого союза действительно имел три остроносых и зубастых головы на тонких длинных шеях, относительно маленькое туловище и крылья на спине.

Если добавить к уже сказанному четыре перепончатые лапы, то картина получается действительно впечатляющей. К тому же чудовище самым беспардонным образом рыгало через каждый шаг. И вместе с отрыжкой из его пастей вырывались языки пламени.

– Слушай, Сеня, – пробормотал Жомов. – Кого-то мне эта тварь напоминает…

– И что мудрый Рабинович собирается делать с этим танком, оснащенным огнеметными установками? – ехидно поинтересовался Попов. – Заманит в реку и заставит утопиться, цитируя Соломона?

– Андрюша, ты с виду такой умный, а внутри круглый дурак! – обиделся на него Рабинович. – Пистолет нам на что? У монстра шесть глаз. У Ивана три обоймы. Попадет, никуда не денется!

– Конечно, попаду! – согласился Жомов и, не говоря ни слова, выхватил из кармана табельное оружие.

– Так, мужики. Только без глупостей! – Раздавшийся совершенно неожиданно голос дракона заставил троих друзей выпучить от удивления глаза. – Похоже, та куцая штучка у длинного господина в руках представляет собой огнестрельное оружие. Стрелять не рекомендую, поскольку взорвемся все. И вы, и я. Предлагаю начать переговоры. Вы из какого измерения?..

– Охренеть надо! – Рабинович обреченно опустил руки. – Еще один говорящий монстр. И когда это кончится?

– Мы не из измерения, мы из будущего, – ответил за всех Попов, не обращая внимания на растерянность Рабиновича.

– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? – проревело чудовище и вдруг начало катастрофически уменьшаться в размерах. – Все, у меня переохлаждение организма. По-вашему, инфаркт.

– Я понял, на кого этот урод похож! – наконец сообразил Жомов, тыча в сторону сдувающегося монстра пистолетом. – Это же Змей Горыныч.

– Сам ты змей! – прошипело чудовище и повалилось на бок…

Часть II Семь бед – один ответ!

Глава 1

Такого чуда я еще не видел! Трехголовый монстр, словно проколотая покрышка, стремительно уменьшался в размерах, пока не стал с меня ростом. Когда это чудовище завалилось на бок, словно загнанная кобыла, я решил все же утолить свое любопытство, подошел поближе и принюхался.

Фу-у-у! Если к ароматному Попову мухи липли, словно к… ну, в общем, понятно к чему, то около этого монстра они попросту вяли на лету и сыпались вниз десятками. А все из-за того, что каждый раз при икоте у чудища из пасти вырывался такой столб газа с запахом тухлых яиц, что им можно бы было сбить с курса эскадрилью бомбардировщиков. Не то что стаю мух! Фыркнув, я отскочил подальше от этого химзавода. Нанюхаешься всякой дряни, а потом, как токсикоман, будешь неделю об углы стукаться!

– Вот. Посмотрите на него, – печально сказало чудище, кивая одной из трех голов в мою сторону. – Один змеем обозвал. Другой морду воротит, словно сам маргаритками пахнет. Расисты вы все…

– За расиста могу и в рыло дать. В одно из трех, на выбор! – успокоил чудовище Жомов. – Выискался тут мне мутант умный. Ты сам откуда и что здесь делаешь?

– Лежу, – так же меланхолично констатировал монстр. – Лежу и жду, когда вы в свое время уберетесь, пока еще каких-нибудь гадостей не наделали.

– А вот тут вас, уважаемый, придется разочаровать, – усмехнулся Рабинович и присел перед зверем на корточки. – В свое время мы сию секунду убраться не можем. Хотя бы потому, что пока не имеем средства для такого передвижения. Боюсь, что придется вам тут пролежать до тех пор, пока рак на горе не свистнет…

Сказав последние слова, Сеня осекся! Он тут же вскочил на ноги и принялся осматривать окрестные холмы, ожидая, что вчерашний красный рак снова появится и поглушит все ультразвуком. Попов тоненько захихикал.

– Вот только не надо мне про раков говорить! Замучил меня уже тут один. Полчаса кругами возле меня ходил и «Вальс венского леса» насвистывал, – недовольно проворчало чудище и вдруг заорало благим матом. – Вы что, идиоты, не знаете, что по спирали времени ни в коем случае не следует посылать функционирующие органические объекты? Даже перемещение в прошлое молодого манцефаллотога приводит к таким временным катаклизмам, что и у гесперадуса глаза на тычинки налезать начинают!..

Чудовище вновь начало увеличиваться в размерах. Из трех его птеродактильных пастей вновь начали вырываться языки пламени, которые подозрительно быстро увеличивались в размерах. Бежать отсюда нужно, пока этот пиротехник хренов полхолма вместе с нами не зажарил!

– Ты мне это прекращай! – угрожающе заорал на животину Жомов, размахивая пистолетом перед его постоянно увеличивающимся носом. – Мы тебя не для того, между прочим, уменьшили, чтобы ты снова как воздушный шар раздуваться начал. Нас, ко всему прочему, люди еще просили за тобой проследить! Перепугал, гад, полдеревни…

На секунду чудище замерло, глядя всеми шестью глазами на пистолет возле средней пасти. Со стороны это выглядело так, будто монстр мгновенно окосел на все свои гляделки от жомовской тирады. Несколько секунд композиция из жомовского пистолета, голов чудовища и его же окосевших глаз напоминала бред скульптора-сюрреалиста. Но затем, сделав глубокий вздох, чудовище развело головы в стороны, и собранные в кучу зенки разбежались по своим местам.

– А позвольте полюбопытствовать, – меланхолично спросило чудище. – По какому принципу вы отберете первую из голов, в которую будете стрелять?

Этот вопрос явно застал Жомова врасплох. Ваня попытался выяснить для себя, в какой из длинношеих отростков следует послать первую пулю, а в какой – следующую. Однако решить такую задачу оказалось Жомову не под силу. Покраснев от умственного перенапряжения, Иван заорал:

– Че ты мне мозги пудришь, Змей Горыныч недоделанный! Пальну сейчас сразу во все три, и вопросы тебе задавать нечем будет, поскольку ртов у тебя не останется!

– Граждане, ну попросите вы своего друга не называть меня змеем! – жалостливо проговорило чудище всеми тремя головами сразу. Отчего получился эффект «речевки», произнесенной тремя пьяными пионерами. Жуть! – Я никакого отношения к рептилиям не имею. Биологические процессы моего организма построены по несколько иным принципам. Единственное, что схоже у нас и этих мерзких тварей, так это изменяемый температурный режим артериального кровообращения…

– Ну так объясните, как вас называть! – потребовал Рабинович, прежде чем Жомов смог бы попытаться отыскать в этой фразе чудовища новое оскорбление человеческого достоинства.

– Ахтармерз Гварнарытус, – поклонилось чудовище одной из трех голов. Две остальные переглянулись. – Прошу любить и жаловать.

– Ахмар… Зер… тырс… – попытался повторить Жомов. – Тьфу-ты, мерзость какая! Язык сломаешь до самых жабер, пока выговаривать будешь. Горыныч ты и есть Горыныч!

– Если пошли такие оскорбления, то две других головы я представлять отказываюсь! – обиделось чудовище. – Бог вам судья. Зовите меня этим дурацким именем «Горыныч». Хоть на фамилию мою похоже. Но чтобы больше я никаких змеев не слышал! Мы же с вами вполне цивилизованные существа, чтобы друг другу обидные клички давать…

Молодец! Только где же ты раньше был такой умный, когда Рабинович меня Мурзиком назвал?

Дальше наш новый знакомый рассказал нам, кто он, откуда и как сюда попал. Сначала я прислушивался к разговору, но минут через десять лично мне, в отличие от троих моих ментов, все стало ясно. Пережевывать один и тот же собачий корм три раза не было смысла. Это ведь не мозговая косточка! Поэтому я оставил их одних вести допрос Ахтармерза, а сам пошел к несчастному Кауте, который так и не решился присоединиться к остальной компании.

Пришлось на сакса погавкать. Не сделай я этого, он бы так и стоял на холме месяц, забыв, что иногда рот закрывать надо. А в его открытой пасти, между прочим, скворечник целый уместить можно! От постоянных деформаций Горыныча Кауту так перекосило, что стало возможным абсолютно точно сказать, от кого он произошел: от гориллы, страдающей тяжкой формой ревматизма.

Расскажу вам в двух словах, что поведал нам Горыныч и что я уже давно знал (все-таки телевизор смотрю иногда!). Начнем с того, что попал к нам трехголовый огнемет из параллельного измерения, каких, по его словам, существует великое множество.

Цивилизация Горынычей, в связи с неприспособленными для физического труда конечностями, пошла по пути развития паранормальных способностей. Говоря простым языком, три четверти поголовья у них сплошь колдуны, маги, экстрасенсы и тому подобное. При помощи этих своих способностей они и смогли найти ворота между мирами. А затем и научились ими пользоваться.

Однако в последнее время в их измерении стали происходить странные вещи! Ворота в параллельные миры переместились со своих мест и большинство из них прекратило нормальное функционирование. То бишь стали они затягивать в себя случайных прохожих, словно голодный пылесос зазевавшихся блох. И не отдавать их обратно.

Пока ихний верховный магический совет пытался выяснить причину такого безобразия со стороны приграничных параллельных вселенных, наш Горыныч оказался очередной жертвой. Его просто-напросто засосало в эти ворота и вышвырнуло к нам на Землю.

Нужно добавить, что, по меркам других Горынычей, наш экземпляр представлял собой эквивалент второклассника-троечника из школы для умственно отсталых детей. Но кое-что знал и он. Поэтому сразу разобрался с тем, что здесь происходит. От того и пришел в ужас, словно таракан перед пачкой «Рэйда», и потребовал от нас срочно вернуться в свое время.

Если объяснять все его словами, то получится такая галиматья, что от нее даже у дельфина чайник закипит. Но, говоря простым человеческим языком, мы оказались в очень неприятной истории.

Представьте себе большую пружину, к которой короткими цепочками привязаны крепкие крючки. Теперь возьмите такой крючок откуда-нибудь сверху и зацепите его за низ пружины. Пружина сожмется. То же самое происходит и со временем.

Как объяснил Горыныч, любое живое существо во вселенной привязано к своему временному отрезку цепочкой событий, предварявших его рождение. Перемещаясь в прошлое или будущее, оно таким образом сжимает спираль вечности. Время, не выдерживая нагрузки, начинает выдавливаться из спирали во все стороны, притягивая к биологическому объекту все новые живые формы, которые являлись его предками.

В результате получается, что один временной отрезок накладывается на другой, изменяя прошлое и страшно деформируя будущее. Энергия от этого наложения выбрасывается в параллельные миры и, стремясь к равновесию, возвращается назад в произвольных точках. Естественно, захватывая по пути все, что попадается в ее вихри.

Если вовремя не отцепить от пружины крючочки (то бишь не вернуть путешественников во времени назад, к себе домой), процесс сжатия будет нарастать в геометрической прогрессии и повлечет за собой коллапсирование того самого мира, где все началось. Исчезнувшее измерение даст выброс энергии в ближайшие параллельные миры, и для них это может оказаться тоже смертельным. В лучшем случае приведет к катастрофам планетного масштаба!

Меня, если честно, такая перспектива не устраивала. Я, между прочим, не успел еще толком пообщаться с той московской сторожевой, которую встретил в «собачьем» магазине! К тому же у меня в нашем времени и еще кое-какие дела остались. Я, например, собрался уши пооткусывать тем двум восточноевропейским хамам, которые вечно над моим именем издевались!

В общем, домой следовало возвращаться, и как можно быстрее! Только я не представлял, как это сделать. Если, судя по всему, Мерлин застрял в нашем времени, то дожидаться мы его будем минимум до пенсии. Может быть, он уже сидит в психушке в смирительной рубахе и воет волком на луну, не в силах чего-либо наколдовать! Жди теперь, когда он ручки шаловливые освободить сможет и до нужных ему материалов доберется.

Мне-то было абсолютно ясно, что найти способ вернуться в свое время мы должны сами. Но объяснить прописные истины этим трем олухам я не мог. Ну не понимают они моей речи! Вот поэтому и сидел рядом с Каутой, чтобы ненароком не покусать тормозного Жомова, и теребил зубами кожаные ножны рыцарского меча. Чтобы челюсти были делом заняты и не просились оттяпать кусок чьей-нибудь ягодицы!

– А я тебе говорил, Сеня, что возвращаться нужно было как можно быстрее, – Попов едва не заплакал от расстройства. – А ты все свое: Мерлина нужно ждать. Дождались, блин, на свою голову. Вдруг вернемся теперь домой, а у меня рыбки все с голоду сдохли?

– Дождешься от них! – усмехнулся Рабинович. – Они скорее из аквариума повылезают и маму твою съедят.

– Ни фига, – не согласился Жомов. – Его мама круче моей тещи. От нее даже Мурзик под стол прячется. Она сама сначала рыбок слопает, а потом за соседей примется!

– Ну, спасибо. Утешили, – обиженно проговорил Андрюша. – А я, между прочим, к вашей родне не цепляюсь. Хотя именно по вашей милости и помрем тут все. Так вам и надо!

– Нет уж, господа! – заголосил Горыныч своим мерзопакостным трио. – Я помирать не согласен. Или вы найдете способ вернуться назад, или я вас зажарю, чтобы лишить возможности функционировать ваши органические субстанции. Может быть, тогда все и нормализуется.

– Я тебе зажарю! – снова замахал Жомов пистолетом. – Я на тебя огнетушитель быстро найду. Мыльные пузыри потом пускать задолбаешься!

В общем, препирались они таким образом еще довольно долго. Но куда бы ни начинал уходить их спор, возвращался он всегда к одной теме: нужно искать жилище Мерлина. Тоже хорошая задачка!

Дело в том, что старый колдун для создания таинственности вокруг своего собственного существования жил где-то в пещере, словно питекантроп. А может, просто недалеко еще от пещерных предков в развитии ушел.

Где находилось жилище Мерлина, мало кто знал. Некоторые даже считали, что старый чародей каким-то колдовством уменьшает свое жилье и постоянно таскает его в дорожной сумке. Истинное расположение пещеры колдуна знали только Артур и Ланселот. А они, как известно, тоже были в отлучке.

Был еще у Мерлина слуга, который носил ему пищу и делал по дому мелкую работу. Раньше он проживал в Каммлане, но после исчезновения своего сэнсэя пропал и сам. Говорят, что ему так не хотелось возвращаться на работу к старому брюзге, что слуга поспешил сбежать за пределы страны. Причем сразу, едва узнал о новой отлучке Мерлина. Надо думать, что в дорогу он захватил максимум полезных вещей. Так что колдун по возвращении кое-чего недосчитается!

Искать перепуганного мальчишку было делом неблагодарным. На это могли бы уйти многие месяцы (тем более при использовании здешних средств передвижения). Такого количества времени у нас не было. Поэтому мудрый Рабинович предложил вернуться в Каммлан и поспрашивать там. Может быть, кто-нибудь видел хотя бы, в какую сторону уходил слуга колдуна!

Лично я подозреваю, что причина для возвращения в город у Сени была несколько другая. Не думаю, что он действительно надеялся найти в окрестностях Каммлана неуловимую пещеру Мерлина. Скорее всего Рабиновича вела в Каммлан жажда наживы. Ведь обещанный гонорар за ликвидацию страшного зверя мы еще не получили!

Толп ликующих жителей, устроивших празднество по поводу их чудесного спасения, на улицах Каммлана мы не встретили. Несмотря на то, что Сеня уговорил Горыныча не разговаривать, изображая поверженного монстра, и даже нацепил на одну из его голов мой ошейник с поводком, при виде нас сборище людей на площади мгновенно разбежалось по разным углам. Как мартовские коты от берсерка-бультерьера!

С нашего постоялого двора немногочисленных посетителей и вовсе будто ветром сдуло. Даже хозяин, на что уж мужественный и принципиальный мужик, и тот скрылся на кухне и не желал выходить. Он истошно вопил из-за закрытой двери, требуя немедленно прекратить колдовство и прибить неприглядное чудище. На что Горыныч страшно обижался!

В ответ на столь неприкрытый расизм то одна, то другая голова чудища, не сдавленные ошейником, пытались начать с хозяином постоялого двора дискуссию о праве на существование любых жизненных форм. Пришлось Рабиновичу сунуть поводок Жомову (не Ваня, а просто какая-то палочка-выручалочка!) и заставить увести Горыныча во двор. Только после этого Катберт соизволил покинуть бомбоубежище и потребовать объяснений.

Не устану я поражаться тому, как мой Сеня мастерски умеет стрелки переводить! Ему бы на железную дорогу пойти, цены бы мужику не было. Ни один бы поезд графика не нарушил, но зато и куда нужно ни за что бы не пришел!

Рабинович, естественно, об обвинениях в колдовстве и думать не мог. Он-то человек просвещенный (особенно после общения с Горынычем). Умеет всему находить рациональное объяснение. Откуда же Сене было догадаться, что не поймут местные аборигены, почему огромный дракон, едва не спаливший полстраны, превратился в уродливого карлика! Ну, тупые они!

Это мы уже знаем, что у Горыныча физиология так устроена. Злится он – раздувается, как мыльный пузырь. А когда расстроен или боится, то на пересушенный изюм становится похож. Но аборигены к таким выкрутасам привыкнуть не успели. Поэтому досталась Рабиновичу вместо почестей, причитающихся великому рыцарю – победителю драконов, слава опасного колдуна. А ему это нужно?!

Вот мой Сеня и поступил мудро. Неожиданно для всех он пал ниц перед испугавшимся Поповым и начал превозносить святость этого человека (о которой и так уже ходила молва), при помощи слова божьего уменьшившего страшного зверя.

– Попробуй еще раз что-нибудь проорать! – прошипел Рабинович, не поднимая головы, почувствовав, что Попов наполняется божественным откровением и собирается исполнить во всю мощь своих легких что-то похожее на «Марсельезу».

– Не больно-то и хотелось! – фыркнул Попов, но отказать себе в маленьком представлении не смог.

– Встань с колен, сын мой, и лобызай крест, что спас тебя. И руку, этот крест державшую! – проговорил Андрюша густым дьяконским басом.

От такого предложения морда Рабиновича так перекосилась, словно ему в зубы килограмм зеленых лимонов запихали. Или мой собачий корм попробовать пришлось! Попов, едва сдерживая дикий хохот, епископским жестом протянул вперед свою пухлую ладонь. Сеня сам кашу заварил, поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как подчиниться этому бредовому требованию Андрюши.

– Ладно, гад. Все тебе зачтется. И бритье, и поцелуйчик этот! Я-то тебя облобызаю, но и ты, братан, терпи, – прошипел Сеня и вместо поцелуя укусил Попова за палец.

Андрюша едва не заорал от боли, но сдержался. За что и был вознагражден! После убедительной речи Рабиновича в святость Попова поверили все. И Андрюше пришлось стоять полчаса в царственной позе и совать для лобызания свою клешню под нос всем домочадцам Катберта. Рабинович наблюдал за этой процедурой с хитрой улыбкой.

– Поздравляю, Андрюша! – проговорил он, едва последний из аборигенов отпустил руку Попова. – Теперь у тебя полный букет. Я уж не говорю о дизентерии, чесотке и прочих мелочах. Но вон у того индивидуума я заметил явные признаки проказы…

Попов в неописуемом ужасе посмотрел на свои руки и бросился прочь из постоялого двора. В течение часа после этого события Рабинович с глубочайшим внутренним удовлетворением наблюдал в окно своей комнаты, как бедный Андрюша песком, глиной, местным мылом и еще бог весть чем оттирает «инфицированные» руки. Отыгрался на глупеньком, называется.

Поначалу Катберт наотрез отказался пускать Горыныча внутрь своего постоялого двора. Он потребовал поместить чудище в хлев. Но, увидев, как взбесились там коровы и лошади, не желавшие терпеть в своем обществе такого урода, пошел на попятный.

– Хорошо, ведите свое чудище в дом, – сдался Катберт. – Только пусть святой человек от него ни на шаг не отходит! А то мало ли что случиться может…

А Попов и рад! То ли у него с обонянием большие проблемы, то ли Андрюша был согласен и тухлые яйца нюхать, лишь бы от мух избавиться. В общем, получился у них с Горынычем симбиоз. Монстр вокруг него своим дыханием мух уничтожает, а Попов не позволяет местным мальчишкам в Горыныча навозом кидаться!

Кстати, когда меня блохи совсем одолевать начинали, я тоже к нашему монстру на обработку приходил. От его дыхания блохи дохнут не хуже мух. Одна беда – после такой химчистки приходилось полчаса в реке сидеть. Ждать, пока горынычевскую вонь из шерсти проточной водой вымоет.

В общем, когда наконец проблема с размещением нашего персонального дракона была решена, Сеня взялся за благоустройство последней из пяти снятых нами комнат. В ней Рабинович собрался разместить офис детективного агентства «Серые тени». Ему претил местный порядок заключать сделки, сидя за столом первого попавшегося кабака. Вот Сеня и решил цивилизовать этот процесс.

По специальному заказу Рабиновича для офиса был изготовлен стол, отдаленно напоминающий письменный. Кому как, но лично мне он всегда напоминал помесь пивной бочки с гладильной доской. Настолько замечательно были выдержаны плотником все необходимые пропорции!

Оснастив комнату несколькими деревянными креслами, больше похожими на стульчак инвалида Великой Отечественной войны, чем на самих себя, Сеня добавил к меблировке кособокий шкаф из неоструганных досок и успокоился. Я удивляюсь, что он у местных мастеров еще и телефон не додумался заказать! Вылепленный из глины, например…

Обустраивать рабочее место Сеня закончил ближе к вечеру. К тому времени на постоялом дворе Катберта успела побывать половина города. Кто-то желал облобызать ручку святого человека, кому хотелось просто послушать болтовню «очевидцев». Пришел даже в полном составе караван обожженных свекловозов. Их требования были предельно ясны и просты: раз чудище причинило им ущерб, то оно должно его отработать. Очаги у них в домах разжигать да дичь на охоте поджаривать. Умники какие! А «Педигри-пал» вам не мясо?!

Рабинович, естественно, имел на Горыныча свои виды и уступать его никому не собирался. Он ласково попросил Жомова объяснить излишне жадным колхозникам, где находится их место. Иван сделал больше: он им это место показал, закинув всех четверых в навозную кучу.

Буквально через минуту к Сене ворвался перепуганный Попов. Толпы фанатов, ищущих благословения, настолько достали его, что Андрюша не знал, где спрятаться. Сеня и тут нашел выход (рационализатор хренов!). Он попросту нацепил на меня воняющий Горынычем ошейник и вывел на крыльцо.

– Мурзик, сторожить! – А что еще я мог от него услышать?!

О-ох, будет и на моей улице праздник. Помяните мое слово, я этому скоту всю масленицу так испорчу, что у него первый блин в горле комом встанет! Ну не может Сеня нормально разговаривать! Вот и пришлось мне, не познавши ласки, сидеть и угрожающе рычать на всех, кто в дверь постоялого двора войти пытался.

Впрочем, желающих попасть внутрь очень скоро поубавилось. То ли из-за моего грозного вида, то ли из-за жомовской выходки. Как бы то ни было, но часов до девяти нас не тревожили. Зато потом к постоялому двору подкатила целая делегация. Со старейшиной Каммлана во главе.

Несчастный Рабинович, по самый свой длинный нос загруженный меблировкой офиса нашего детективного агентства, решил, что аборигены пошли на штурм, дабы заполучить и чудище, и личные сбережения Сени. Он протрубил тревогу и выставил в первую линию обороны меня и Жомова. Ну а кого еще? Собака и дурак. Разве их жалко?

Я-то еще издалека разобрал, чего хотят местные жители, поэтому и пошел им навстречу совершенно спокойно. Но Рабиновичу такой выходки все равно не простил. Я у него, можно сказать, единственный родственник во всем мире, а он меня спокойно на растерзание отправляет!

Хотя о чем это я? Растерзания никакого, конечно, не готовилось. Местные жители целый день совещались, чтобы решить: дешевле ли нас повесить как колдунов или проще отдать обещанные подарки и видеть в нас своих защитников.

В итоге здравый смысл победил. Поскольку, разозли они Горыныча, королю Артуру точно не нашлось бы куда вернуться. Сгинул бы вместе с испепеленным Камелотом и знаменитый Круглый стол. Да и рыцарей бы значительно поубавилось. Что бы тогда стало со всемирной историей?

Жомова, как первого из героев, вышедших благодарному населению навстречу, и наделили больше всех. Мне, естественно, ничего не досталось! То ли эти примитивные дикари еще не додумались, что псам можно дарить, то ли просто подходить ко мне боялись. В итоге я на все плюнул, пошел на кухню и самым наглым образом своровал со стола половинку кабанчика, приготовленного к пиршеству. И попробуйте мне только предъявите что-нибудь!

Вы не представляете! В шестом веке от Рождества Христова (или доберман его знает теперь в каком!) люди свято верили, что служители церкви живут в воздержании, бедности и всякой другой ерунде! Поэтому для Попова приготовили черный шерстяной балахон с огромным капюшоном, содранный по дизайну, видимо, с самой смерти, и ПРОСТЫЕ изумрудные четки. Каратов на двадцать пять каждый камешек.

Увидев такой подарок, Рабинович попросту выпрыгнул из окна второго этажа едва не на головы «данайцам», дары приносящим! Если бы Андрюша вовремя не спрятал четки под балахон, Сеня вряд ли сумел бы обуять природную жадность и устроил бы прямо перед обомлевшим народом бои без правил. Причем не считаясь с разницей в весовой категории.

Впрочем, Сеню местные жители тоже не забыли. Повесили ему на пузо золотую цепь килограммов семь весом и сунули в его загребущие ручки не менее увесистый кошель с местной валютой. От такого подарка Рабинович настолько потеплел душой, что даже сквозь пальцы посмотрел на то, чем одарили Жомова.

Каммланские мастера за несколько часов отковали для него огромный железный нагрудник, срядили ему кольчугу из пяти штук меньшего размера и нарыли где-то в своих кладовых полутораметровый двуручный меч. При этом старейшина Каммлана похвалился, что готовили сей перочинный ножичек для короля Артура по особому рецепту, да вот с размерчиком прогадали!

В общем, подарками оделены были все. Даже про доблестного Кауту жители Каммлана не забыли. Правда, подарки ему достались поскромнее: короткий римский меч, римские же доспехи и собственная чалая кобыла. Вот уж последнего саксу хотелось меньше всего. Но Рабинович ее оставил, сказав, что в хозяйстве все сгодится.

Предчувствуя, что Горыныча забудут покормить (хотя я поначалу и не знал, что он может есть практически все. В том числе и мебель. Хотя и предпочитает отравленных своим дыханием насекомых), я решил на пиру не оставаться, а подняться наверх и угостить нашего нового – пусть и вонючего – товарища сворованным кабанчиком. Оторвав от тушки пару хороших кусков, я просунул мясо Горынычу под дверь и поспешил смыться в свою комнату, даже не слушая слов благодарности. Уж слишком «приятным» запахом они сопровождались!

Утром было все как обычно. Жалостливые стоны, просьбы принести опохмелиться или хотя бы простой воды испить, и все такое! Я-то давно знаю цену всем алкогольным зарокам. И на известный вопрос: «Какой русский (читай – еврей!) не любит быстрой езды?», мог бы ответить: «Только тот, кто отказывается от халявной выпивки!» Вторых у нас нет, значит, и первых можно не искать.

Мой Сеня, как и следовало ожидать, надрался местного вина так, что даже в ушах плескалось, и приперся в комнату далеко за полночь. Девицу он в этот раз почему-то не приволок. Я подумал, что он потерял ее где-то на полпути и даже в коридор выглянул, чтобы попытаться устранить Сенину халатность.

К счастью, девиц по коридорам не валялось, и мне удалось относительно спокойно поспать. Если, конечно, не считать, что Рабинович делился со мной почти два часа своими наполеоновскими планами. Вот протрезвеет, гад, и ничего не вспомнит! А мне каждый раз слушай одни и те же бредовые идеи этого недоделанного великого комбинатора…

Утром Рабиновича ждала еще одна новость: на постоялый двор к Катберту ввалилась целая орава броненосных аборигенов, нарекаемых здесь рыцарями, и потребовала срочно увидеть «благородного сэра Робина».

Катберт порядки местные знал. Он понимал, что «срочно» – это «срочно»! А не через полчаса. В противном случае можно схлопотать по лысеющей маковке шипастой дубиной и замазывать потом всю жизнь дырки в черепе нестерильной глиной. Поэтому-то наш хозяин и помчался быстрее ветра в покои «благородного сэра Робина».

– Господин хороший, не губи! – завопил Катберт прямо с порога. – Тебя люди Галахада срочно к себе требуют…

– Пошли их трамвай искать, – проворчал Рабинович и закрылся подушкой. – Как найдут, пусть тогда и приходят.В этот момент лестница заполнилась грохотом тяжелых башмаков. Похоже, вся кавалькада поднималась к нам и не собиралась слушаться голоса совести. Я тихо зарычал, предупреждая Рабиновича, но было уже поздно: небрежно отшвырнув в сторону перепуганного Катберта, на пороге выросла миниатюрная статуя Командора.

– Сэр Робин, благородный Галахад ждет вас в Камелоте, – таким же проржавленным, как и его доспехи, голосом проговорил посланник. – Будьте добры немедленно собраться!

Рабинович ответить не успел. Едва он открыл рот, придумывая какое-то извращенное оскорбление (ну кто же так с похмелья с людьми разговаривает?), как громче Сениного рта открылась дверь соседней комнаты. Оттуда выбрался бронированный Жомов, который, видимо, и спал в подаренных доспехах.

– Вы не охренели так по утрам орать? – злобно поинтересовался он. – Или, может, в рыло хотите?

Местные рыцари уже были довольно хорошо наслышаны о принятой у «сарацинов» форме вызова на поединок. Поэтому, как по команде, развернулись в сторону Жомова и преклонили головы, покрытые железными горшками.

– Сэр Джом, – начал свою речь предводитель опергруппы рыцарской милиции. От чего у Жомова челюсть до пола отвисла. (А что ты думаешь, Ванечка? Не одному Рабиновичу с кличкой теперь ходить! Это вам всем, гады, за «Мурзика»). – Благородный Галахад имеет к вашему барону срочное, неотложное и прибыльное дело. Позвольте нам проводить сэра Робина в Камелот, а затем, если мы вас чем-то оскорбили, то готовы каждый скрестить свои клинки с вашими в удобное для вас время на ристалище Камелота!

– «Прибыльное»? Что же вы сразу не сказали? – заорал из своей комнаты Рабинович и выскочил в коридор в одних трусах. – Ваня, сдуйся отсюда и не мешай мне с людьми общаться!

– Не, Сень! А че они наезжают? – обиделся Жомов. – За такие базары крыши нужно сшибать!

– А это, Вань, за что боролись, на то и напоролись! – усмехнулся Рабинович и затолкал Жомова обратно в его комнату. – Теперь бы сидеть в засаде, да дыра сзади…

Галахад встретил Рабиновича в том же самом зале, где они говорили в первый раз. Единственное, что изменилось с момента последней встречи, так это исчезли с пола кучи летучих мышей, контуженных тогда Поповым. Именно о нем и были произнесены первые слова.

– Я надеюсь, святой человек еще почивает? – с некоторой опаской поинтересовался Галахад. – Вы же не потревожили его благостный сон и не привезли с собой, сэр Робин?

Словно для того, чтобы удостовериться, что я не Попов, Галахад протянул к моей голове руку и попытался погладить. Кусать я его, конечно, не собирался (Сеня бы меня со свету сжил, если бы я ему деловую встречу испортил!), но зубами клацнуть возле ладони рыцаря пришлось. Я ему не комнатная болонка!

Галахад резко отдернул руку, а три его шавки, что в этот раз блуждали под столом, видимо, отыскивая потерянную ориентацию, попытались на меня огрызнуться. Обиделись за своего хозяина, наверное. Принципиальные какие! Пришлось высказать свою точку зрения на их нравственные позиции. От чего все три бестолковых зверюги разбежались по разным углам. Дабы больше об их половых взаимоотношениях никто не подумал ничего плохого!

– Мурзик, место! – рявкнул на меня Рабинович (Да сижу уже. Успокойся!) и пояснил Галахаду: – Он у меня не любит, когда чужие люди пытаются его погладить.

– Ну, после того, как вы спасли город, чужими мы считаться не должны, – с пафосом провозгласил зам главы администрации. – Если вы окажете мне такую честь, то я готов кровью побрататься с вами…

– Давайте как-нибудь попозже! – торопливо перебил его Рабинович. Сене явно не хотелось подхватить с кровью Галахада какой-нибудь местный вариант СПИДа. – А сейчас поговорим о делах. Зачем вы, сэр, позвали меня сюда?

– Видите ли, благородный Робин, – слегка поморщившись от такой спешки, перешел к сути проблемы юный рыцарь. – В окрестностях Камелота после исчезновения короля Артура появилась шайка отъявленных висельников. Разбойников и воров. До ее усмирения у меня не доходят руки. А вы, судя по рассказу Грифлета, уже встречались с ней и обратили это озверевшее быдло в бегство. Вот я и хотел бы, чтобы вы закончили начатое, истребив сих вредителей или изгнав их из окрестностей Камелота. Во имя короля, прекрасной Гвиневеры и незапятнанной чести рыцарства!

– Да, конечно, «во имя» и «ради чести» прекрасные слова! – согласился с ним Сеня. – Однако муфтий Ордена Командированных Рогоносцев, к которому принадлежит наш святой отец, тяжело болен. Мы странствуем по миру, чтобы собрать средства на его лечение и для этого выполняем любую работу. Поскольку силой отобрать что-то у других нам запрещает Устав Ордена, мы трудимся на благо людей за вознаграждение. Вы уж не обессудьте, великомудрый сэр Галахад, но за ликвидацию банды придется заплатить. Конечно, не из вашего кармана, а из казны Камелота. К тому же и среди жителей города можно устроить сбор средств…

– Сколько вы хотите? – К середине тирады Рабиновича зам главы администрации короля Артура совсем спал с лица. Но последняя реплика Сени вернула его к жизни. Теперь Галахад довольно улыбался и теребил свою куцую бородку.

– Сто золотых за голову главаря и по пятьдесят серебряных монет за каждого из остальных членов банды! – Рабинович твердо посмотрел Галахаду в глаза. – Причем половину всего платите вперед.

– Согласен, – слегка помявшись, решился рыцарь. – Только дайте мне слово чести, что не исчезнете с моими деньгами!

– Даю вам слово чести рыцаря в седьмом поколении, – без раздумья согласился Рабинович. – Жду на постоялом дворе требуемую сумму, а затем начну операцию…

Вот так мы и ввязались в еще одну авантюру. Одно слово: еврей. И больше ничего не скажешь!

Глава 2

Кавалькада из двух всадников, повозки и собаки медленно двигалась по густому лиственному лесу. Возглавляли колонну Жомов и Рабинович, упакованные в рыцарские доспехи. Сеня поначалу, помня рыцарский поединок в замке Бедивера, сопротивлялся собственной консервации в железную банку. Но стоило Жомову предположить, что у разбойников могут быть луки, Рабинович изменил свое решение и спрятался в ржавый панцирь быстрее Ивана.

Попов с Каутой, как и прежде, категорически отказались ехать на лошадях. Андрюша аргументировал необходимость зачисления повозки в боевые единицы отряда тем, что пойманных разбойников все равно нужно будет на что-то грузить для транспортировки в замок. Да к тому же летающий Горыныч группу демаскирует, а пешком он передвигается, словно конь на фигурных коньках.

Сакс забрался в повозку без понуканий. Жомов, закованный в новенькие латы, да еще и с огромным мечом на бедре, стал вызывать у него не просто уважение, а некий божественный трепет. Поэтому, стоило лишь раз Ивану посмотреть на Кауту, как сакс забрался в повозку, забыв о том, что там сидит Горыныч.

От чудища, как и от лошадей, сакс старался держаться подальше. Но нынче выбора у него не было, и терпеть общество Горыныча ему пришлось. Зато Мурзик, проехавший две трети пути от Гэлгледа до Камелота на тряской телеге, в этот раз от подобного способа передвижения отказался.

– Ну и где ты их искать собираешься, Пинкертон доморощенный? – после некоторой паузы поинтересовался о разбойниках у Рабиновича Андрюша. – Или у тебя на них особые приметы есть? Типа: разбойники всегда собираются в стаи поблизости от спаривающихся оленей? Или они охотно плюют на нестираные еврейские носки?

– Нет, они предпочитают в качестве приманки свинообразных славянских идиотов, – обиделся Рабинович. – Особенно тогда, когда они напоминают бурдюки с вином!

– Цыц! – рявкнул на обоих Жомов. – Вы мне еще подеритесь, горячие ментовские парни… Серьезно, Сеня, где мы этих лохов искать будем?

– Да не нужно никого искать! – Рабинович посмотрел на Жомова, словно Пифагор на закон расширения вселенной. – Скажи мне, друг Ваня, что ты решишь, когда увидишь, как две бронемашины конвоируют крытый фургон?

– Ясное дело, – усмехнулся Жомов. – Инкассаторы телок на пикник повезли!

– Идио-от, – Сеня схватился за голову. – Опилки иногда в своей завалинке меняй!

– Ваня, этот милый гражданин хочет сказать, что меня следует использовать как приманку, – ехидно разъяснил оторопевшему Жомову Андрюша. – Дескать, увидят хитрые разбойники две большие консервные банки верхом на печальных клячах из похоронного бюро, к тому же еще и конвоирующих катафалк со «свинообразным славянским идиотом», и решат, что несметные сокровища сами плывут в их лапы. За «сокровище» и Каута покатит. Если его предварительно в кожаный мешок упаковать, а Горыныча заставить этот мешок снизу подсвечивать!

Перебранка между друзьями длилась довольно долго. Особенно продолжительной она стала после того, как в дискуссию вступил Горыныч. В очень вежливых выражениях чудище объяснило, что несогласованность действий во время боевых операций всегда приводила к краху любых тактических построений.

– И вообще, не тем вы занимаетесь, – закончил свою речь Ахтармерз Гварнарытус, которому еще вчера успели рассказать, чем трое «пришельцев из будущего» занимались у себя на родине. – У вас вселенная, между прочим, гибнет. А вы ерундой занимаетесь: местный рэкет гоняете. Типично ментовское мировоззрение!

– Ты у меня еще поговори, примус трехконфорочный! – рявкнул на него Жомов. – Закручу тебе сейчас фитиль по самое не могу, будешь пламя из сам знаешь чего выпускать!

Горыныч на эту реплику, конечно, обиделся и слегка увеличился в размерах, но от участия в дискуссии не отказался. Из шести часов, что потребовались на дорогу до места сражения с разбойниками, столь прославившими святость Попова, споры продлились ровно половину. Но консенсус дискутирующими сторонами все же был достигнут.

Разведку местности должен был начать Горыныч, прочесывая окрестности на бреющем полете. С земли поддержку ему должен был оказать Мурзик. Псу поручалось постараться взять след сбежавших разбойников, совершенно не подумав о том, что для него это будет довольно проблематично, поскольку уже прошло три дня.

Однако основная ставка делалась на приманку в виде Попова. Рабинович был абсолютно уверен, что если разбойники напали на охраняемую телегу в прошлый раз, то попытаются захватить ее и теперь. Андрюша «живцом» быть категорически отказывался. Дескать, его работа – химическая экспертиза. А задержанием пусть омоновцы занимаются!

Добиться согласия Попова удалось только после того, как Рабинович отобрал у Ивана пистолет и сунул его Андрюше, потребовав не стрелять больше одного раза. И то только в критическом случае.

Основное обеспечение безопасности «святого человека» осуществляли Каута в римской экипировке и Горыныч в роли авиационной поддержки. Немалые надежды возлагались и на серебряный крест. Который, между прочим, можно было использовать и как приличный ударный инструмент (согласно инструкции Кэя Какамври). Мурзик должен был действовать по собственному усмотрению…

В общем, где-то за километр до предполагаемой встречи с бандой разбойников Попов с Каутой, воротя морды в стороны, запустили Змея в воздух. Горыныч, бешено размахивая перепончатыми крыльями, завис в десяти сантиметрах от земли, а затем быстро начал набирать высоту. Через пару минут он, подобно пикирующему бомбардировщику, начал рисовать фигуры пилотажа среди древесных крон. А затем и вовсе скрылся из виду.

– Надо было его хотя бы на веревку привязать, – вздохнул вслед Горынычу Жомов. – Сбежит на хрен! Чем без него разбойников в кучу сгонять будем?

– Слышал Ваня звон, а подумал, что стон, – сплюнул Рабинович. – За бабой поперся, на попа напоролся!

Обидеться Жомов не успел. И не потому, что соображал плохо. Дошло до него на этот раз быстро. Вот только ответить Рабиновичу хорошим тумаком Ване помешал Горыныч, который свалился с небес едва ему не на голову.

– Сэр Робин, разрешите доложить! – пропыхтело чудище, спикировав мимо жомовской колокольни на телегу и придавив под своей раздувшейся тушей несчастного Кауту. – В результате воздушного патрулирования в двухстах метрах впереди движения колонны мною замечена засада норманно-саксонских моджахедов! Численность определить не удалось в связи с приказом не демаскировать себя.

– Попробуй, гад ползучий, еще так сделай! – прошипел на Горыныча сакс, выбираясь из-под его туши и брезгливо отряхиваясь. – Я тебя тогда к медному котлу прикую и заставлю на когорту солдат кашу целый месяц готовить!

Впрочем, Кауту никто не слушал. Даже чудище на его реплику внимания не обратило. Поскольку все вокруг засуетились, приготавливаясь к бою. Вместе со всеми вооружился и Попов. Он взял в одну руку пистолет, а в другой, подумав, зажал свой верный серебряный крест. Чем кот не шутит?!

– Так, Ваня! Ты едешь первым, я тебя прикрываю, – скомандовал Рабинович, останавливая всеобщую толкотню. – Скорость движения не увеличивать. Телеге к нам вплотную не приближаться. Понял, Андрюша?.. Мурзика держите, чтобы раньше времени на разбойников не кинулся…

Мурзик, судя по его виду, не особенно-то и собирался это делать.

Сценарий нападения на проезжих у разбойников был устоявшийся. Причем существовал, наверное, в единственном варианте. Едва вся кавалькада оказалась между двумя группами «джентльменов удачи», как перед Жомовым, а затем и позади телеги с Поповым на дорогу упали два развесистых дуба.

Основной удар нападавших пришелся по Жомову и Рабиновичу. Разбойники видели именно в них основную помеху на пути к вожделенному богатству и стремились разделаться с двумя бронированными ментами в первую очередь.

Несмотря на то, что грабителей, по сравнению с первым разом, значительно поубавилось, по численности они явно превосходили небольшой «сарацинский» отряд. Впрочем, Жомова это ничуть не волновало. Он до того был рад разговеться дракой после трехдневного воздержания, что смело ринулся один навстречу разбойникам. Рабинович просто не успевал за ним.

И все же, несмотря на все усилия Жомова, очень скоро два доблестных бойца оказались в окружении и прорваться на помощь Попову никак не могли.

Телегу, оставленную под присмотром толстяка в балахоне, и сакса, косящего под римлянина, разбойники посчитали легкой добычей и отрядили на ее захват гораздо меньшие силы, чем на атаку двух псевдорыцарей. Каута с дикими криками апачей сражался как мог.

А если еще учесть помощь Мурзика, постоянно выскакивающего из-под телеги и кусающего за опорные конечности то одного, то другого из нападавших, можно понять, насколько нелегко приходилось разбойникам у телеги. Однако долго это шаткое равновесие продержаться не могло!

И тут, наконец, взялся за дело Попов. Андрюша долго сомневался, стоит ли ему вообще вмешиваться в безобразие на дороге. Но, увидев, насколько несладко приходится его друзьям, он встал на телеге во весь рост и заорал благим матом:

– Граждане мазурики! Ваша банда окружена. Сопротивление бесполезно. Выход находится под прицелом. Так что ваша песенка спета! Выходить наверх по одному. Перед дверью выбрасывать оружие на снег. И без глупостей! Аминь.

Увидев толстяка в балахоне, стоявшего во весь рост на телеге и размахивающего огромным крестом, нападавшие несколько оторопели. К тому же рык Попова действовал на местных аборигенов посильнее психотронного средства. И даже если бы Андрюша вместо своих легких использовал бы мегафон, большего эффекта все равно не добился: разбойники попросту застыли с раскрытыми ртами.

Однако те, кто атаковал друзей в этот раз, оказались людьми закаленными. Они уже прошли горнило первого нападения и испытали на себе действие карманного грома в виде табельного жомовского пистолета. Поэтому теперь простым рыком их запугать было невозможно. Разбойники вновь пошли в атаку, и требовалось что-то более эффективное!

– Ты, змея подколодная. Рептилия мутировавшая, ящерица бесхвостая, долго в телеге валяться будешь?! – не оборачиваясь, обозвал перепуганного шумом Горыныча Попов. – У тебя что, мушиные личинки вместо мозгов? Или моль в животе дырку проела?

Трудно предположить, как Андрюша угадал самые страшные для рода Гварнарытусов оскорбления, но ничего лучшего, чтобы расшевелить Горыныча, он придумать бы не смог. От страшной обиды чудовище стало так стремительно увеличиваться в размерах, что поломало у телеги заднюю ось.

Если учесть еще и то, что Попов не видел этой метаморфозы и для верности выстрелил в воздух из пистолета, то эффект получился впечатляющий! Можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что те, кто такое видел, не забудут это зрелище никогда.

Оглушенные непонятными заклинаниями чокнутого священника, разбойники услышали страшный грохот и увидели, как из-за спины толстяка из ничего появляется трехглавое чудовище. Половина из них (у кого сердце послабее) сразу попадали в обморок. А оставшиеся бросились бежать к спасительному лесу. Куда там!

Увидев, что часть насильственно отлавливаемых индивидуумов пытается скрыться, Горыныч двумя выбросами пламени поджег придорожные кусты. Такой подлости со стороны подвергавшегося честному ограблению обоза разбойники и вовсе не ожидали. Поэтому побросали оружие и встали на колени, проклиная подлых колдунов.

– А теперь Горбатый. Я сказал, Гор-рбатый! – почему-то продолжал орать Попов, не обращая внимания ни на что вокруг. Часть разбойников поняла эти слова буквально и начала ощупывать спины, опасаясь появления на них наколдованных Андрюшей наростов.

Впрочем, понять Андрюшины крики было можно. Как раз тогда, когда начали падать ниц перед его величием, Попов сползал на пузе по поломанной Горынычем телеге. Задние колеса у доисторического транспортного средства отлетели. И из горизонтального дна образовалось некое подобие детской горки. Вот по ней Попов и съехал назад, едва не усевшись широким задом на зазевавшегося Мурзика.

– Разошелся, зверюга, – проворчал Андрюша, уткнувшись носом в сломанную ось. – Такую полезную вещь испортил. Как я теперь назад доеду?

Впрочем, ремонт телеги в проблему не превратился. Поскольку это не подвеска у «Жигулей»! Жомов отконвоировал двоих арестованных разбойников в лес, ободряя их дружескими пинками. Там несчастные «зэки» нашли подходящее по толщине деревце и сварганили из него новую ось. Элементарно, Ватсон!

Остальные, связанные друг с другом за щиколотки веревкой, захваченной из Каммлана предусмотрительным Рабиновичем, тем временем расчистили дорогу от поваленных деревьев. К тому времени, когда тележную ось восстановили, путь в Камелот был свободен!

Захваченная банда разбойников, видимо, успела досадить жителям Каммлана намного сильнее, чем Горыныч. Поэтому возвращение отряда частных детективов в город вышло поистине триумфальным. Жители с ликованием приветствовали бесстрашных «сарацинских» парней, не забывая оплевывать при этом незадачливых «романтиков большой дороги».

Кое-кто из особо сердитых аборигенов (а я говорю, что это было местное купечество!) попытались было начать вешать разбойников вдоль городских улиц, но Рабинович твердой рукой пресек все эти попытки изобрести суд Линча раньше времени. Естественно, не от жалости. Сеня просто еще не успел получить все поголовное вознаграждение, причитающееся ему!

– Горожане! – кричал он с высоты холки своей кобылы. – Судить преступников должен король. Мы понимаем ваше недовольство и разделяем его. Именно поэтому, рискуя собственными жизнями, освободили вас от бесчинств этих выродков. Теперь вы еще раз убедились, что, только обратившись к нам и заплатив небольшой гонорар, вы получите гарантию своей безопасности и сохранности вашего имущества! Детективное агентство «Серые тени» всегда готово помочь вам!

По мере приближения к замку толпа зевак начала постепенно редеть, пока не исчезла совсем. Видимо, у местных жителей с руководством Камелота существовал договор о соблюдении демаркационной линии. Когда до рва вокруг крепости оставалось метров двести, и последний из любопытных аборигенов скрылся с глаз долой.

Вереницу отловленных «санитаров» торговых путей возглавлял Рабинович. Замыкала цепочку телега с Поповым и Жомов верхом на своем бесподобном тяжеловозе. Кауту с Горынычем высадили еще у постоялого двора, поэтому наслаждаться триумфом троим друзьям теперь не мешал никто.

– Эй, стража, опустите мост перед благородным сэром Робином! – беззастенчиво заорал Сеня, поэтому и не сразу услышал назойливое жужжание возле своего уха. Что делает человек, когда к нему пристает насекомое? Правильно! Отмахивается. Вот и Сеня, на свою голову, сделал то же самое!

– Мать твою, козлы вонючие! – услышал удивленный Рабинович за спиной знакомый голосок. – Вы когда-нибудь перестанете своими клешнями махать куда попало, словно гоблины на перекрестке?!

От неожиданности Рабинович поперхнулся окончанием своей пафосной речи и собрал карие очи в кучу, стараясь поймать в поле зрение наглого эльфа, мельтешившего перед самым Сениным носом. Эльф висеть на одном месте не собирался. Более того, он подлетел поближе и с размаху залепил кулачком Рабиновичу в правый глаз.

– Если еще раз на меня замахнешься, урод длинноклювый, оба глаза вышибу! – пискнул эльф и, не дав Рабиновичу даже проморгаться, полетел в хвост колонны.

– Привет, свиноматка, – ласково поздоровался хам перепончатокрылый с ошалевшим Поповым. – Гляжу, тебе уже на вертел пора. Мать твою!.. Надо троллям стукануть, что тут для них десерт откормили.

Попов от обиды, не издавая ни звука, зашевелил губами. Вид у него получился еще глупее, чем у Кристины в рекламе «Орбита» без сахара. Причем настолько, что даже недалекий Жомов не мог не рассмеяться.

– Пасть закрой, чумовоз консервированный! Надоели вы мне все, как гномы, – пискнул эльф и, стукнув Ивана кулачком по железному шлему, растаял в воздухе. – Век бы на ваши дебильные рожи не смотрел, а тут приходится раз в два дня к вам мотаться! Козлы, мать вашу…

– Блин, убью его, если еще раз появится! – пробурчал оскорбленный Жомов.

– Убей, Ваня. Убей, – покачав головой, вздохнул Попов. – Чует мое сердце, не к добру он нам видится. Первый раз змеюка нас едва не сожгла. А сейчас она за нами хвостом таскается и мои телеги ломает… Кого теперь к нам на шею повесят? Джипина дефективного?..

Подъемные ворота замка начали опускаться со страшным скрипом. Визг от несмазанных цепей был настолько оглушительным, что у Рабиновича заложило уши. Если учесть, что Сене пришлось не только прочищать их, а еще и растирать глаз после тычка маленького перепончатокрылого буяна, то можно представить, как долго весь караван стоял перед крепостным рвом.

К хорошему привыкают быстро. Воодушевленный теплым приемом жителей Каммлана, Рабинович рассчитывал увидеть нечто подобное и при въезде в Камелот. Однако каменный исполин встретил отряд гробовым молчанием. Более того, ни у крепостных ворот, ни в просторном дворе не было ни единой живой души!

– Что это тут такое? – поитересовался разочарованный Рабинович. – Весь народ согнали на внеочередное партсобрание?

– Да нет! – отмахнулся рукой Жомов. – Бухают уже все, наверное. Давайте этих лохов куда-нибудь определим и столовую поищем. Пока без нас все не выпили!

– Конечно, бухают, Ванечка, – ехидно поддержал его Попов, настороженно оглядываясь по сторонам. – А ворота тебе кто, святой дух открывал?

– Ну это тебе лучше знать, – хмыкнул Иван и застыл, удивленно посмотрев на крепостные стены.

Повинуясь чьей-то неслышной команде, словно по мановению волшебной палочки, меж зубцов стен выросли из ниоткуда сотни лучников. Почти одновременно с этим «чудесным» появлением толпы поклонников таланта Рабиновича позади отряда упала тяжелая кованая решетка, перекрывая собой выход из крепости.

Однако организаторам торжественной встречи и этого оказалось мало. На круглый двор Камелота из всех щелей, словно взбесившиеся тараканы, высыпали вооруженные до зубов стражники. В одно мгновение они окружили отряд и пойманных им пленных плотной стеной, ощетинившейся стальными жалами копий.

– Та-ак, – медленно наливаясь бешенством, протянул Жомов. – И че это за херня такая?! Че, тут все по сопатке желают получить?

– Подожди, Ваня, – остановил друга Рабинович и с улыбкой (светлей от которой, кстати, никому не стало) обратился к стражникам. – Успокойтесь, господа! Эти разбойники больше не опасны. Мы их арестовали и держим ситуацию полностью под своим контролем…

Сеня осекся, уставившись на портик дворца, оставленного в наследство Камелоту еще римским сенатором. Медленно и величественно, словно Мария Антуанетта на эшафот, на мраморное возвышение выбрался Галахад, сопровождаемый… Бедивером и Мордредом! Чуть позади них грудились остальные представители рыцарства Круглого стола, не обремененные розыском Святого Грааля.

– Опа-на! – хлопнул себя по толстым ляжкам Попов. – Похоже, сейчас нас чем-то обрадуют…

На несколько секунд над крепостью повисла такая тишина, что стало слышно, как в Каммлане раскупоривают пивные бочки. Жомов облизнулся и растерянно посмотрел в ту сторону, где без него начиналась гулянка. Тяжело вздохнув, Иван хлопнул Рабиновича по плечу.

– Похоже, сегодня мы не бухаем, – констатировал он. – Да ты не расстраивайся, Сеня! Мы же все равно до возвращения Мерлина завязывать собирались…

Перебивая его слова, сенешаль ударил мечом по бронзовому щиту. Переливчатый звон, вызванный этим ударом, спугнул с крепостных крыш успевших задремать в тишине ворон. Черные стаи отвратительно вопящих птичек заполонили собой весь овал июльского голубого неба над двором Камелота. Попов поморщился и почему-то перекрестился.

– От имени короля Артура и по обвинению достойнейших рыцарей, сэра Бедивера и сэра Мордреда, – срывающимся от торжественности момента голосом завопил Галахад, едва эхо бронзового звона рикошетами от стен сбежало в глубь крепости. Воронье карканье ему было абсолютно по фигу! – Я, благородный рыцарь Галахад, заключаю этих людей под стражу до выяснения всех обстоятельств. Трое этих людей, выдающих себя за сарацинов, – Галахад махнул рукой в сторону ментов, – обвиняются в подлоге, сопротивлении правоохранительным органам, клятвопреступничестве, колдовстве, ереси и кощунстве!.. Об остальных и говорить нечего. Все! Посадить всех их в северную башню…

А «демократизаторы» остались на постоялом дворе. Впрочем, и они бы не помогли. Поскольку против лома, как известно, нет приема!

– Да этот сопливый козел просто деньги платить нам не хочет! – истошно завизжал Рабинович и рванулся вперед. – Я ему сейчас башку сшибу. Кидала хренов!

– Тпру, – поймал Рабиновича за шиворот Иван. – Тормози, Сеня. Попали мы конкретно! Эти маньяки шашлыки из нас сделают раньше, чем ты до глотки этого чмо доберешься…

Рабинович еще некоторое время пытался вырваться из медвежьих объятий Жомова. Но, увидев сжимающееся кольцо копий, умерил свой пыл. Уступая веским аргументам в виде подавляющего численного преимущества и готовых к выстрелу луков, друзья сложили оружие.

– Ловила кошка мышку, а сама собаке попалась! – видя такую картину, сострил один из разбойников и запел древний саксонский гимн:

Мы не на пиршестве мясо разрежем Крепким широким и острым ножом. Факел не к мирному ложу невесты Пламенем синим нам путь осветит…

– А это еще что за хрен такой? – удивленно посмотрел на вокалиста Жомов.

– Наш предводитель, Аллан Бейл! Менестрель в отставке, – гордо ответил Ивану один из разбойников и во всю глотку стал подпевать главарю.

– Слушайте, а мы, может, «Интернационал» затянем? – предложил Попов и взвыл: – Вставай, проклятьем заклейменный…

– Я тебе сейчас встану! – рявкнул на него Жомов. – Еще красный бант на пузо прикрепи, сволочь большевистская!

Сеня на их перепалку взирал с полным безразличием. После того как он осознал потерю значительной части гонорара за поимку разбойников, Рабиновича уже ничто не могло затронуть за живое. Он швырнул свой меч на мощеный двор и опустился на пятую точку, обхватив голову руками.

Пока Сеня, словно скорбящая Богоматерь безвременно ушедшего сына, оплакивал свои финансовые убытки, стражники Камелота начали утаскивать поющих разбойников с крепостного двора. К «сарацинам» они подходить пока не решались. То ли жомовского меча боялись, то ли проклятья «святого человека». Разве разберешь, что в их непросвещенных головах творится? Скорее всего останавливало стражу и то, и другое.

Впрочем, полутораметрового меча стражники все же боялись больше. Потому что подойти к «сарацинам» решились только после того, как Жомов оный меч опустил на камни. Двое из солдат Галахада бросились поднимать страшное оружие. Причем им это так тяжело далось, что Иван рассмеялся.

– Смотрите, мужики, ежа против шерсти не родите! – рявкнул он и поднял с земли горюющего Рабиновича. – Пошли, Сеня. Нам уже не привыкать баланду хлебать. Выкрутимся как-нибудь…

Северная башня оказалась местом даже более мерзким, чем яма во дворе замка Бедивера. Строили ее еще в незапамятные времена и окошек для вентиляции не предусмотрели. Из-за отсутствия циркуляции воздуха влага постоянно конденсировалась на шершавых каменных стенах и сочилась вниз тонкими ручейками.

На полу, в самой середине камеры, постоянно стояла лужа (причем вонявшая не хуже Горыныча). В ней комары создали инкубатор и плодились с бешеной скоростью. Рой этих кровососов мгновенно накинулся на арестантов, истосковавшись по свежей пище, словно инок по телячьей отбивной во время Великого поста.

На полу башни валялись несколько запчастей от скелетов. И, судя по интенсивности налетов комариного племени, можно предположить, что предыдущие заключенные умерли не от жажды или голода. На это у них просто не хватило бы времени! Поскольку комары потребляли человечью кровь со скоростью вакуумного насоса.

Едва за стражниками захлопнулась дверь, ритуальное песнопение разбойников мгновенно стихло. Некоторые попробовали орать и ругаться на безответных комаров, но вскоре поняли, что проще держать рот закрытым. Если ты, конечно, не Горыныч и не предпочитаешь полную пасть насекомых вместо нормального обеда.

Кое-кто из арестантов сослепу попытался сесть на пол, но тут же вскочил: все дно северной башни устилал сплошной ковер из мокриц, слизней и еще бог весть кого. Возникнувшие стихийно споры о том, кто раньше слопает заключенных – мокрицы или комары – тут же затихли по уже известной вам причине: комары забирались в рот и пытались кусаться и там.

– Сеня, ты не расстраивайся, – попытался утешить Рабиновича Попов, не разжимая губ, облепленных жаждущими его кровушки сосущими тварями. – Пистолет остался у меня. Подождем, когда стража чуть угомонится, и попробуем прорваться из замка.

– А деньги мне кто вернет! – рявкнул Рабинович, но тут же поперхнулся комарьем и плотно сжал губы. – И потом, не выбраться нам отсюда без помощи. Дверь нам не вышибить. А если мы и умудримся узнать, на каком уровне находится запор, и расстреляем его из пистолета, то у нас патронов не останется, чтобы от стражников отбиться, когда через ворота проходить будем.

– А мы этих бандюг впереди себя пустим, – промычал Попов. – Пока охрана на них отвлечется, мы под шумок и проскользнем!

– Лучники со стен этих лохов в пять секунд перестреляют. Сеня прав. Без помощи не обойдешься, – вставил свое веское слово Жомов и обнял Мурзика за шею. – Э-ех, дружище, кабы ты говорить умел!

Увлекшись планом побега, трое друзей не заметили, как к ним подобрался Аллан Бейл. Экс-менестрель тронул Рабиновича за плечо, едва не устроив Сене разрыв сердца, и пробубнил, подражая Андрюшиной манере разговора:

– Ты, рыцарь, умный мужик. Должен понимать, что даже если из замка сбежите, то без хорошего проводника вам от погони не уйти. Лучше, чем я, здешние леса не знает никто. Предлагаю сделку: вы берете меня с собой, я прячу вас в лесу и вдобавок покажу нашу сокровищницу.

– Пошел ты на хрен, Сусанин доморощенный! – рявкнул на Бейла Жомов, но тут же заткнулся, зачерпнув своей пастью целую эскадрилью комаров. – Как мы отсюда сбежать, по-твоему, можем?..

– Не знаю, не знаю, – промычал Аллан. – О вас уже целую неделю легенды по всем окрестным графствам ходят. Вот я и думаю: «Не может быть, чтобы у таких великих людей пары-тройки трюков в запасе не имелось!»

– Ладно, хрен с тобой. Держись поблизости, – милостиво согласился Рабинович, почувствовав новый способ обогащения. – Если мы что-нибудь придумаем, то дадим тебе знать.

– Придумаешь тут, как же, – фыркнул Попов (который, кстати, из-за подкожного жирового слоя страдал от комаров меньше остальных!). – Пока мы размышляем, эти мерзкие насекаторы всю нашу кровь в свои бездонные желудки перекачают…

Время словно остановилось. Друзья напряженно думали, стараясь найти выход из тупиковой ситуации. В северной башне наступила тишина, нарушаемая только комариным звоном да редкими шлепками падающих тел: некоторые малокровные аборигены уже начали ощущать упадок сил от укусов и валились с ног, отдаваясь на пропитание изнывающим от нетерпения мокрицам.

«Сарацины» держались лучше всех, хотя и чувствовали, как лица начинают распухать от комариного яда. Тела у всех троих чесались так, что хотелось содрать с себя кожу и растереть ее о шершавые камни стен. В ушах стоял непрерывный звон, заглушавший все остальные звуки. И лишь Мурзик чувствовал себя вполне сносно. Именно он и услышал первым звон стали за дверью и залился звонким лаем. Плевать он теперь хотел на комаров!!!

От неожиданности Рабинович подскочил вверх на пару метров. Он хотел по привычке приказать псу заткнуться, да не решился открыть рот. Не понимая, что происходит снаружи, Сеня рванулся по телам разбойников к просмоленной дубовой двери. Не успел Рабинович до нее добраться, как дверь распахнулась, впуская внутрь темницы отблески пламени: подсвечиваемый сзади Горынычем, в освободившемся проходе стоял сэр Грифлет!

Не дав произнести ни слова благородному рыцарю, чудище влетело внутрь. Бедные разбойники, поверившие вдруг в спасение, теперь решили, что пришла их неминуемая смерть в облике этого исчадия ада. Забыв о комарах, они с дикими воплями рванулись в глубь темницы.

– Вот это завтрак! – восхитился Горыныч, не обращая внимания на сбившихся в кучу людей, и всеми тремя головами слизнул с пола около тонны мокриц. – Вы идите, друзья, с этим вежливым господином, а я слегка перекушу и потом догоню вас снаружи.

– А я думал, что только у Попова все мысли жратвой заняты! – восхитился Рабинович и бросился к выходу. – Вы оказались преданным другом, сэр Грифлет! Родина вас не забудет…

Глава 3

Толпа озверевших от комариных укусов разбойников рванулась через замок, сметая все на своем пути. Они едва не затоптали Кауту, караулившего с мечом в руках подступы к северной башне, пока Грифлет расправлялся с охраной у дверей темницы. Хорошо, что Сеня первым из камеры вышел и успел сакса предупредить.

Жомов по дурости-то помчался было во главе лесных флибустьеров, но Горыныч, слопавший вмиг всю камерную живность, поймал его зубами третьей головы за ментовские штаны, что выглядывали из-под рыцарских доспехов.

– Куда раскочегарился? – спросила Жомова третья голова, не разжимая зубов. – Я тут кое-какие вычисления произвел и понял, что если в этом времени хоть один из вас умрет, то назад вернуться никто не сможет. Ваша вселенная тогда непременно коллапсирует… Там впереди лучники уже в себя от моего налета приходят, и нечего дурную голову под столы совать. Тем более что она у тебя одна!

Лично меня уговаривать нужды не было, а вот для удержания Жомова от попыток немедленно рассчитаться за подлый арест Горынычу пришлось еще одну голову подключить. За свои благие намерения Ахтармерз, между прочим, в один из шести глаз получил, но Ивана-дурака не выпустил!

Мой Сеня Горыныча поддержал, и Жомов успокоился. Пока я стряхивал с лап нескольких особо шустрых мокриц, успевших забраться на шерсть во время сидения в камере, страсти перед северной башней улеглись.

Сэр Грифлет вежливо ждал, пока двое «сарацинов» и гербовый дракон при помощи отборного мата и кулаков уговорят третьего успокоиться. Рыцарь успел почистить свой меч и дать в ухо Аллану Бейлу, попытавшемуся под шумок стащить его кошелек, прежде чем озверевшего после общения с негостеприимными насекомыми Жомова удалось убедить вести себя благоразумно.

– Простите меня, благородный сэр Робин, что я посмел вмешаться в ваши дела, – склонив голову, проговорил Грифлет, как только стало возможным вставить хоть слово. Видя такой поворот событий, я от удивления вытаращил глаза, а уж про остальных олухов и говорить не приходится! – Я никогда бы себе этого не позволил, но сэр Галахад, поддавшись уговорам подлого Мордреда и бесчестного Бедивера, никак не хотел дать вам возможность отстаивать свою правоту в рыцарском поединке. Я, ваш вассал, без вашего повеления позволил себе вмешаться в дело вашей чести! Но, поверьте, по-другому поступить я не мог. Теперь казните меня!

Последний раз я был так ошарашен, когда Жомов во время тренировки задел меня случайно дубинкой по голове. От слов Грифлета я настолько растерялся, что забыл про мокриц. И одна особо проворная тварь успела забраться под хвост. Пришлось прилюдно, извините, выкусывать ее оттуда.

– Сэр, вы совершили поистине доблестный поступок! – наконец смог застегнуть раззявленную варежку Сеня. – Вам не в чем упрекнуть себя. Однако если вы и дальше будете стоять столбом и заниматься самобичеванием, я вам точно по рогам настучу… Есть отсюда какой-нибудь запасной выход?

От дикого вопля Рабиновича я проглотил мокрицу, Попов упал на задницу, Жомов еще раз заехал в глаз Горынычу, а Ахтармерз с перепугу настолько уменьшился, что попросту повис на штанах Ивана. Только Каута и Аллан никак на Сенин крик не отреагировали. Привыкли, наверное, что на них постоянно орут.

То ли от похвалы Рабиновича, то ли от его крика, сэр Грифлет заметно повеселел. Он кивнул головой и, махнув рукой, пригласил всю честную компанию следовать к западной крепостной стене.

На востоке между тем разгоралась настоящая битва. Остатки разбойничьей шайки похватали оружие, брошенное стражниками при появлении Горыныча, и пытались прорваться через крепостные ворота. Но Камелот на то и Камелот, чтобы ни войти в него самовольно нельзя было, ни выбраться на свободу тоже. Не знаю, что уж сделали с разбойниками пришедшие в себя объединенные мордредо-галахадо-бедиверовские части, но видеть большинство из них мне больше не довелось.

Мы тем временем спокойно уходили в противоположном направлении к тайному ходу. Первым шел Грифлет, за ним – Рабинович, Попов, Аллан, Каута и Жомов, со штанов которого так и не хотел отцепляться Горыныч.

Я замыкал колонну, поэтому прекрасно видел, как безразмерный монстр менял одну уставшую голову, державшуюся за ментовский зад, другой. Освободившаяся пасть тут же выпускала маленький язычок пламени, вроде как у зажигалки.

Жомов, наконец, сообразил, что к нему на буксир кто-то прицепился, и оторвал Горыныча от штанов. Тот от облегчения выпустил пламя сразу из всех своих огнеметных орудий. Жомов чихнул.

– Прекратишь ты гореть, зажигалка хренова? – поинтересовался Иван. – Карманы у меня сзади не спалил?

– Не спалил, – ответил Горыныч и снова рыгнул тремя огоньками. – У меня, между прочим, изжога от повышенной кислотности желудка. Посмотрел бы я, что с тобой бы было, если бы ты столько мокриц сразу съел, а затем резко деформировался.

– Да я и от одной мокрицы деформируюсь на хрен так, что меня даже повариха из детдома не узнает! – фыркнул Жомов. – А если у тебя изжога, соды выпей. И не фига мне тут огнем пыхать…

Поспорить дальше они не успели. Сэр Грифлет знаком приказал остановиться и всех подозвал к себе. От любопытства Горыныч вновь стал увеличиваться, и Жомову пришлось остановиться. Я обогнал всю толпу и, прежде чем Рабинович успел схватить меня за ошейник, выглянул за угол. Что, у меня ни нюха, ни слуха нет, что ли?!

Ошарашенные моей выходкой беглецы похватались за то оружие, что у них было (причем Жомов выставил перед собой Горыныча. Вместо огнемета) и бросились за мной. Естественно, что за углом они увидели только низкую дубовую дверь и никакой охраны. Могли бы меня сразу спросить, а не совещание посередь дороги устраивать!

Я всю компанию обогнал и остановился дверь понюхать. С этой стороны она даже драными котами не пахла. Зато из-под двери тянуло сыростью с запахом тины и рыбы. Видимо, потайной ход пролегал подо рвом, и потолок у него тек изрядно. Хотя какая разница? И так уже все лапы промочил.

Сэр Грифлет, бормоча что-то себе под нос, начал считать кирпичи с правой стороны двери. Не знаю, что уж подумал об этих манипуляциях Попов, но он почему-то начал похлопывать рыцаря по плечу с видом крайнего сочувствия.

Наконец Грифлет закончил расчет кирпичей и вытащил из стены нужный. За ним оказалась небольшая ниша, в которой на проржавленном металлическом клине висел здоровый бронзовый ключ. Рыцарь отворил им дверь и, сняв со стены смердящий горелым свиным жиром факел, первым шагнул под своды тоннеля.

Потайной ход изнутри, естественно, не запирался. Зато изнутри закрывалась дверь, ведущая на свободу. Тем же самым ключом рыцарь открыл и ее, выведя беглецов на опушку леса на южной окраине Каммлана.

– Ну, Сусанин, блин, теперь твоя очередь, – Жомов так хлопнул Аллана по плечу, что тот растянулся на свеженькой зеленой травке.

– Сэр Джом, конечно, этот человек всего-навсего разбойник, но нельзя ли с ним обращаться помягче? – печальным голосом поинтересовался Грифлет. – Все-таки, насколько мой непросвещенный ум позволяет оценить ситуацию, от него сейчас зависит наше спасение.

– У тебя че, крыша поехала? – опешил Жомов. – Че я такое сделал?!

Чтобы не слушать новую перебранку, я отошел подальше, под деревья. Во-первых, все равно никто ничего умного не скажет. Разве что Горыныч. И то, если о своей изжоге забудет. А во-вторых, у меня, в конце концов, тоже естественные потребности имеются!

Когда я вернулся назад, эти олухи придумали совершенно идиотский план, в котором я никакого участия принимать не хотел! Дело в том, что моему Сене приспичило забрать с постоялого двора оставленное там имущество. А Грифлет его поддержал, сказав, что никто не имеет права, пользуясь арестом человека, экспроприировать его сбережения. При этом почему-то покосился на Аллана.

Категорически против возвращения в Каммлан возражал только Попов. Он, видите ли, сегодня уже достаточно натерпелся, чтобы подвергать новым истязаниям свое измученное тело. Андрюша заявил, что остается здесь.

Впрочем, против этого никто не возражал. Аллана, естественно, брать с собой никто не хотел (сбежит еще под шумок!). Сеня не доверял нашему вновь приобретенному проводнику и на время собственной отлучки не хотел оставлять его без охраны. Вот он любезно и разрешил Попову остаться, дав ему в помощники Кауту. Для пущей надежности Аллана связали и положили под раскидистый дуб.

Для устрашения населения нам срочно требовался дракон солидных размеров. Однако Горыныч, пресытившийся и благодушный (если не считать изжоги), никак не хотел раздуваться. Как был размером с беременную таксу, таким и оставался. Как бы Рабинович с Грифлетом его ни просили!

На помощь двум воителям пришел Попов. Он вновь повторил свой трюк с оскорблениями, каковой совершил при аресте банды Аллана. Только в этот раз к прочим эпитетам добавились «нарушенный кислотно-щелочной баланс» и «ожиревшая кобра». Горыныч до того обиделся на Андрюшу, что первый факел горящего газа выпустил в его направлении. Хорошо, недострелил. Иначе зажарил бы нашего несчастного проводника, которым умный Андрюша успел заслониться.

Наше возвращение в Каммлан произвело на жителей города такое же устращающее впечатление, как появление темера на отдыхающих крыс. Люди разбегались куда глаза глядят. Одного придурка мне даже за штаны пришлось схватить, когда он в колодце надумал спрятаться. Кто бы тебя оттуда потом вытащил, родной?!

Жомов мои благие намерения понял по-своему. Он решил, что мужик, которого я схватил за холщовые штаны, чем-то мне досадил. Поэтому и слегка стукнул его кулаком по темечку. Эффект вышел прямо противоположный моим стараниям: я остался с куском холста в зубах, а горожанин рыбкой нырнул в колодец. Пришлось ему ведро следом столкнуть. Чтобы хоть держаться было за что!

Наш пикирующий бомбардировщик, изрыгая языки пламени, гонял народ из одного угла города в другой, умудряясь при этом читать аборигенам лекцию о недопустимости расистских настроений в средневековой среде. Тоже мне, историк! Отсюда до средних веков не меньше, чем в обратную сторону до Рождества Христова.

Катберт скрыться с собственного постоялого двора попросту не успел. Он, конечно, пытался, но я встал у него на дороге и объяснил политику «партии бравых сарацинов» по поводу его недопустимого поведения.

На свою беду, этот урод решил отстреляться от меня своим золотом и сбережениями Рабиновича. Я-то увернулся и забыл, а вот Сеня такого кощунства не стерпел. Увидев разбросанные по улице драгоценности, мой добрейший хозяин пришел в бешенство и заорал как резаный:

– Фас! – Это, как обычно, мне. А затем и Горынычу: – Круши тут все к ядреной матери!..

Думать надо, Сеня, что делаешь! Это по нашим меркам Ахтармерз десятиметровый летающий крокодил. Причем трехголовый! А в своем измерении он всего-навсего не слишком дальновидный второклассник. Как вы думаете, что он сделал? Конечно! Просто приземлился на крышу постоялого двора. У двора крыша тут же и съехала. Внутрь!

Несчастный Катберт с диким воплем ужаса выскочил наружу. Прямо мне в зубы. Хотя укусил я его случайно. Просто рефлекс сработал! А когда я челюсти разжал, было уже поздно: экспроприатор-Катберт заикаться начал. А потом и поседел. Когда увидел, как Горыныч из развалин его заведения выбрался.

– Сеня, а можно я еще что-нибудь сломаю? – жалобным басом попросил бандит трехглавый. – У меня от этого изжога проходит!

– Ну уж нет! – воспротивился Рабинович. – Мне и так полдня эти развалины разгребать, чтобы вещи свои найти. Я лучше Попова попрошу, чтобы он для тебя соду изготовил.

На что Горыныч обиделся и полетел дальше жителей Каммлана терроризировать послеобеденным кроссом. А мы с Рабиновичем принялись искать погребенные заживо вещи. В первую очередь милицейские дубинки. Жомов с Грифлетом в это время патрулировали окрестности, препятствуя проникновению к месту раскопок неквалифицированных помощников.

Именно они первыми заметили приближение большого воинского отряда со стороны Камелота. Сеня на их сигналы не реагировал, и мне пришлось применить физическую силу, чтобы оторвать его от раскопок. Мой бескорыстный хозяин, видите ли, фуражку потерял, которая ему под гермошлем не налезла, когда мы в лес по разбойники пошли!Нет, я, конечно, все понимаю! Память детства и все такое. Я вон, например, тоже до трех месяцев кость, что мама глодала после обеда, с места на место перепрятывал. Но у меня, извините, толпа терьеров на хвосте не сидела. А они хоть и маленькие, но толпой и сенбернара загрызут, как котенка криволапого!

В общем, пришлось нам «делать ноги» и бросить Сенину фуражку на произвол судьбы. Рабинович, конечно, жутко убивался и даже по-еврейски (на иврите, что ли?) ругаться начал, чего я от него никогда в жизни не слышал. Да что там говорить! Сеня даже с раввинами, которые приходили его отчитывать за неуважение к синагоге, по-русски говорил. Я вообще думал, что он родного языка не знает.

Горыныч, пока мы ловили лошадей, устроил настоящее огневое прикрытие: два городских квартала к котам драным перед носом у стражников Камелота спалил. Сообразительный мальчик! Хотя ветеринар их, драконов, разберет, какого они пола. Я у Горыныча никаких соответствующих инструментов не заметил.

Стражникам Горыныч за сегодняшний день, видимо, так опостылел, что они плевать на его огнеметы хотели. Выпустили в единственную нашу тройственную единицу военно-воздушного флота тучу стрел и побежали в обход горящих кварталов.

Ахтармерз оказался не дурак. Он еще парочку домиков у них на пути подпалил. Причем делал это с таким удовольствием, что в два раза в размерах уменьшился. Если бы мой Рабинович на него не наорал (не хуже, чем у Попова, между прочим, получилось!), то он так и получал бы удовольствие, пока с зажигалкой ростом не сравнялся. Вытаскивай его тогда у какого-нибудь особо обиженного аборигена из-под башмака!

Чтобы отвлечь внимание солдат Галахада от нашего отступления, Сеня приказал Горынычу лететь куда-нибудь «на хрен». Дескать, потом нас с воздуха отыщешь. Ахтармерз понял все по-своему и полетел в Камелот. Стражники, естественно, бросились за ним.

Рабинович перепугался, что со стен замка наш природный бомбардировщик все же собьют, и заорал, чтобы Горыныч возвращался. Тот изменил курс. Как вы думаете, что сделали стражники? Повернули назад? Ни фига! Они до того задолбались бегать взад-вперед, что просто встали между горящих кварталов и стали нашего монстра материть! Горыныч завис над ними и принялся объяснять им правила построения речи…

Нет, я, конечно, видал всяких идиотов, но таких даже в психушке не сыщешь! Сеня, ясное дело, тоже обалдел и обреченно застонал. Я всю эту кутерьму облаял и пошел в сторону леса. В конце концов, Рабинович сам виноват. Кто его заставлял доверять прикрытие отряда малолетнему чудовищу? Вот пусть сам и разбирается.

Впрочем, не знаю уж как, но разобрались они довольно быстро (видимо, Жомов вмешался в руководство операцией) и догнали меня на окраине Каммлана. Все трое были на конях. Причем лошади Жомова досталось больше других. Мало того, что она везла эту коломенскую версту, закованную в латы, так еще Иван держал под мышкой усохшего Горыныча.

С собой на опушку леса трое всадников пригнали еще трех лошадей. Это Грифлет настоял. Он объяснил, что куцые запасы норманнского мата скоро у солдат истощатся, и они бросятся в погоню. При этом пошлют по следу собак, а сами заберутся на коней. Так что пешком мы от них не уйдем.

Мне-то на местных шавок наплевать. Если они нас достанут, я их поодиночке, как котят, передушу. Хотя нет! Сравнение неудачное! Я маленьких не обижаю! В общем, найду, как с этими гавкающими блохоловами справиться. А вот Попова, который категорически отказался сесть верхом на кобылу, известие о возможной охоте на нас с применением своры гончих заставило изменить свое решение. Андрюша на кобылу залез! Не скажу, что она была от этого в восторге!

Перед тем как тронуться в дальнейший путь, Рабинович решил замести следы. Поскольку до реки было далеко, а ни табака, ни еще какой-нибудь мерзости, которой фашисты, наподобие моего хозяина, нюх у нормальных псов отбивают, под руками не было, Сеня принял решение обработать травку Горынычем.

Изжога у этого ароматного чудища уже почти прошла, поэтому пламя он изрыгать перестал (заряд кончился!). Но запах из пастей у него от этого приятней не сдался. В общем, мы заехали в лес (кто заехал, а кто и забежал), а Горыныч принялся методично дышать на траву.

Вот до чего, гад, ядовитый! Там, где, не согласовав свои действия, по зеленой растительности проходились две головы из трех, трава сразу желтела. А когда, стремясь помочь, к ним присоединялась и третья, то бедный клевер тут же принимал приятный цвет начищенных ментовских ботинок. Правда, вонял чуть поприятнее!

Горыныч провозился с поляной минут пятнадцать, а солдаты Галахада (читай: Мордреда и Бедивера) еще не появились. Из чего я заключил, что свой скудный запас бранных слов они успели изрядно пополнить за счет лексики «сарацинов». В общем, в лес мы углубились совершенно спокойно.

Аллан свое дело знал. И хоть и обижался за то, что его некоторое время продержали связанным, но особо этим не возмущался. Понимал, подлец, что доверять ему разве что слепая старушка станет. И то не свой кошелек.

Местные лошадки оказались удивительно резвыми. Я в жизни никогда не жаловался на плохие спринтерские качества, но угнаться за ними оказалось тяжело. В итоге, когда мы добрались до тайного лагеря разбойников, язык у меня из пасти свешивался так, словно я по мере продвижения куриный паштет с дороги слизывал.

Первым, чем поинтересовался Сеня по прибытии на место, был, естественно, разбойничий тайник. Кауту это тоже заинтересовало, а вот остальным клад был до фени. Попов, например, едва свалился с лошади, так сразу потребовал есть. И поплелся за мной, поскольку заметил, что я учуял запах копченого мяса. Вечно, гад, «на хвоста» падает!

– Ну так где твой тайник? – не унимался Рабинович.

– Да отстань ты от человека, – фыркнул Жомов. – Выпить лучше что-нибудь поищи.

– Ни хрена не отстану! – рявкнул Сеня. – Мы его, можно сказать, от смерти спасли, а он девочку из себя будет строить!

Вот простота! Разве, Сенечка, ты не сам его в замок привел? Но вслух я, естественно, ничего не сказал. И не потому, что говорить не умею. А от того, что меня все равно никто не понимает!

Аллан вздохнул и поплелся куда-то в сторону. Рабинович пошел следом, словно ошейник с поводком на него надели. А я заставил Попова снять с ветки привязанную копченую тушку кабанчика и, прихватив свою долю, улегся подальше от ароматного Горыныча и вспотевшего Попова. Букет, сами понимаете, не из приятных. И аппетит отнюдь не повышает.

Надо отдать должное разбойникам: лагерь они обустроили здорово. Центр довольно большой поляны был огорожен стеной нарубленных можжевеловых веток. Проходы в ней были тщательно замаскированы, и пробраться внутрь, не исцарапавшись, словно кот в мартовском поединке, без помощи Аллана нам бы не удалось.

За этой колючей изгородью высилось несколько деревьев, вокруг которых и располагались шалаши. Выглядели они намного привлекательнее, чем у Ленина в Разливе! На самом высоком дереве лагеря была устроена примитивная дозорная вышка.

Видимо, именно на ней постоянно дежурил кто-то из разбойников и получал сигналы об опасности от передовых постов. Я видел в каком-то фильме, что ночью такая информация передавалась огнем, а при свете дня – либо солнечными зайчиками от начищенных медных щитов, либо дымом. В общем, для этого времени система достаточно эффективная.

Мы уже успели хорошо подкрепиться, когда наконец вернулись Рабинович с Алланом и Каутой. Каждый из троицы, пригибаясь от тяжести, нес на спине по два кожаных мешка, набитых награбленным добром. Сеня от счастья светился так, что затмить его сверкающий лик смог только блеск сокровищ, высыпанных из мешков на землю.

– Ну и на хрена тебе столько? – спросил Попов, удивленно рассматривая драгоценности.

– Андрюша, ты пенек, – констатировал Рабинович. – С этим добром и мы, и наши дети сможем жить безбедно всю жизнь. Если, конечно, экономить.

– Слушай, Сеня! – взвился принципиальный Попов. – Между прочим, приказа о нашем увольнении со службы еще никто не издавал. Поэтому будь добр выполнять свою работу!

Рабинович от удивления разинул рот, а Жомов потрогал лоб у Андрюши. Аллан и Каута непонимающе переводили взгляд с одного «сарацина» на другого. И лишь сэр Грифлет с немым благоговением внимал словам Попова, словно новую молитву услышал! Если честно, я все десять дней в шестом веке ожидал от Андрюши чего-либо подобного. Поэтому и не удивился.

– Данные предметы являются вещдоками деятельности преступной группировки, – продолжал тем временем Андрюша. – Мы здесь единственные представители правоохранительных органов. Поэтому по долгу службы мы обязаны их изъять, составить опись и вернуть владельцам.

– Это кому? – ехидно полюбопытствовал Рабинович. – Ты, придурок блаженный! Мы в шестом веке, а не в двадцатом. Смею тебе напомнить, что тут феодализм. Купцы грабят ремесленников и крестьян, лорды – купцов и всех остальных, а разбойники обирают всех, кто проезжает мимо. Согласно твоей версии получается, что все эти сокровища принадлежат несчастному народу. А народ, между прочим, их и в глаза не видел! Так кому их отдавать?

– Вот и отдай народу, – замялся Попов. – Пусть хоть раз посмотрит…

После этих слов Рабинович едва не вцепился Андрюше в глотку. Если честно, я не совсем понимал, почему чувство справедливости обострилось у Попова именно сейчас. Он и раньше возражал против неуемного желания Рабиновича разбогатеть, но не так активно. Видимо, поездка верхом отрицательно сказалась на и без того расшатанной нервной системе Андрюши.

В общем, Сеню от обнаглевшего Попова еле оттащили. Крик от этого стоял такой, что нас должны были услышать и в Камелоте. Интересно, почему не услышали?

Когда страсти немного улеглись, в диспут вступил наш трехголовый вундеркинд. Основываясь на своих знаниях, он объяснил Рабиновичу, что взять такое количество металла с собой они не смогут. Я не очень понял, чем он это аргументировал (какие-то вихревые искривления пространственно-временного континуума при соприкосновении друг с другом электропроводящих предметов разных спиральных витков матрицы времени). Однако ясно было то, что взять с собой местных драгметаллов каждый из ментов сможет не более трети своего веса!

– Интересно, а кто тогда богаче окажется? – попытался прикинуть Жомов. – Я или Попов?

Ни Грифлет, ни Каута с Алланом из сказанного ничего не поняли. Разве только то, что «сарацины» по каким-то религиозным соображениям (а слова Горыныча они посчитали молитвой) не могут взять с собой много золота. Еще наши аборигены догадались, что «сэр Робин» этим фактом очень опечален. В общем, сообразительные малые!

– Ладно, хрен с ним, – с тяжелым вздохом сдался Сеня. – Займемся тогда благотворительностью. Только завтра с утра! Дайте мне, сволочи, хоть полюбоваться на сокровища по-человечески…

Впрочем, наслаждаться видом сказочных богатств Сене долго не пришлось. Поскольку самым наглым образом наступил вечер. Жаркое июльское солнце поспешило скрыться за горизонтом, и небо на востоке постепенно начало темнеть, позволяя огромным звездам посмотреть на землю.

Каута запалил костерок, а Аллан принялся подогревать на нем мясо из неприкосновенных запасов разгромленной банды. Все остальные бездельничали, дожидаясь неприхотливого ужина.

– Завтра не позже полудня нам придется отсюда уходить, – не оборачиваясь от костра, проговорил Аллан.

– А ты не охренел? – удивился Жомов. – Мы тебе что, кузнечики, чтобы с места на место прыгать?

– Я не знаю, все ли мои люди погибли, – спокойно ответил бывший главарь разбойников. – Если кто-то из них остался жив, то долго под пытками не продержится. Самое большее, до завтрашнего утра. Потом сюда нагрянут псы Мордреда!

Эй, козел! Псы, между прочим, поприличнее некоторых людей бывают! Извините, но не могу я от каждого аборигена оскорбительные сравнения принимать. Я хоть и дремал, но прекрасно слышал, что вокруг творится. Поэтому и ругнулся на несдержанного на язык Аллана.

Эти олухи мою реплику поняли по-своему: похватались за мечи и вскочили. Вот чумные! Нервишки, господа, лечить надо. Я почесался с пренебрежительным видом и улегся на место.

– Все нормально, – со знанием дела успокоил всех Рабинович (кинолог, блин, дипломированный!). – Это псу приснилось что-то…

После Сениного заверения все вернулись на свои места. Только Горыныч как-то странно одной головой посмотрел на меня, другой на Рабиновича. Если этот идиот думает, что пастух и овца одинаковы с лица, то сильно заблуждается! У меня нос не такой большой, как у моего хозяина.

В общем, на меня никто больше не обращал внимания. Все посовещались, и Рабинович решил, что завтра с утра они с Жомовым и Алланом отвезут в ближайшую деревню часть сокровищ. Кое-что раздадут, купят для Попова телегу и вернутся обратно. Затем намечалось отправиться в Шервуд, где у Аллана было какое-то потаенное место в тамошнем лесу. Только после этого Сеня наконец догадался поинтересоваться у Грифлета, как он узнал об их аресте и смог спасти.

– Это вы не меня благодарите, – потупив очи долу, проговорил рыцарь. – Сей сакс совершил поступок, достойный благороднейшего из норманнов!

– Это ты, норманн, поступил, как честный сакс, – перевернул ситуацию Каута. – А то, в натуре, репу бы тебе набил.

Похоже, Каута начинает слишком сильно подражать Жомову!

В общем, после долгих разбирательств по поводу превосходства одних аборигенов над другими, сопровождаемых комментариями ненавидящего расизм Горыныча, установить истину все же удалось. Я не слишком вникал в суть объяснений, поскольку уже почти спал и видел во сне ту самую московскую сторожевую. Последнюю сучку, встретившуюся мне дома…

Стоп! Что-то я не о том думаю! По нашему времени сейчас ноябрь. Здесь – июль. Мечтать о дамочках мне никак не полагается. А ощущения у меня как раз обратные. Впору, как тому дурацкому псу из «Полицейской академии», кому-нибудь на ногу забраться.

Похоже, перемещение во времени ни для кого бесследно не проходит. Попов вдруг бескорыстным стал, аки ангел небесный. Рабиновича, наоборот, на стяжательство пробило. Хотя был бы он раньше жадным, в ментовке бы не служил! Там, конечно, не нищенствуют, но и миллионов на этом деле не заработаешь. Если только монгольских тугриков.

Даже Жомов и то думать стал, прежде чем с кулаками на все, что движется, бросаться. А меня вдруг на самочек потянуло. Видимо, по возвращении нам всем у психиатра консультироваться придется. Причем у одного и того же! А пока нужно повнимательней за собой проследить.

Перепуганный собственными ощущениями, будто болонка паровозным гудком, я совсем прослушал начало рассказа о нашем чудесном спасении. Из оставшейся части бессвязной аборигенской речи мне удалось понять, что поднял тревогу Каута.

Вроде бы Катберт завалил в его комнату с наглой мордой и потребовал немедленно выселяться, пока он не сдал «вонючего сакса» властям как пособника арестованных колдунов. Каута спорить не стал и, схватив Горыныча в охапку, сиганул из окна.

С перепугу трехглавый троглодит увеличился в размерах и даже перед приземлением пару раз умудрился махнуть крыльями. Поэтому в этот раз обошлось без членовредительства. Дальше все проходило по накатанному сценарию!

Как и во время первого нашего спасения из застенков подлого Бедивера, сакс пробрался в замок, отыскал там Грифлета, который самозабвенно занимался «поиском Святого Грааля», и потребовал от него спасти «сарацинов».

Благородный рыцарь отправился выяснять причины ареста и договариваться о поединке на ристалище. Каута на него плюнул и стал сам искать место, куда поместили арестантов. А Горынычу просто надоело ждать. Тем более что жители Каммлана начали забрасывать камнями не набравшего еще нужную форму монстра. Шкура у него дубовая, так что больно Горынычу не было. Но обиделся он конкретно!

В общем, каждый дудел в свою дудку, а в итоге получилось все на удивление слаженно и, что самое ценное, – вовремя! Все трое в одинаковой степени бешенства оказались разом в одном месте: возле северной башни.

Дальше рассказывать нечего. Каждый из действующих персонажей описывал собственную доблесть. Причем, судя по голосу, врал безбожно. Даже Грифлет явно приукрашивал свой поединок с перепуганными Горынычем стражниками. Хотя что с него взять? У рыцарей вранье в крови сидит! Достаточно Бедивера, Галахада и Мордреда вспомнить.

Вся честная компания угомонилась ближе к полуночи. Я к этому времени достаточно надремался, поэтому встал и пошел осматривать окрестности.

Впрочем, ничего интересного мне так и не попалось. Так, прошуршали в траве пара мышей, филин пялился с дерева на затухающий костер, да где-то правее фырчал во сне олень. Поначалу мне захотелось сбегать и напугать его, но потом я передумал. Лягнет еще, дурак, спросонья!

Я вернулся в лагерь и прилег рядом с Рабиновичем. Он во сне причмокивал и перебирал пальцами. Видимо, бедолага никак не мог пересчитать отобранные у Аллана сокровища. Я почему-то ткнулся носом в его щеку и начал засыпать.

Первая спокойная ночь в этом дурацком шестом веке!

Глава 4

За время пути в Шервуд маленький отряд «сарацинов» заметно увеличился в размерах. Виною тому были два естественных фактора. Появление приплода и значительная прибавка в весе исключаются.

Во-первых, свое дело сыграла утренняя благотворительность Рабиновича. Ошарашенное щедрыми дарами население ближайшей деревушки почти в полном составе решило перейти под юрисдикцию Рабиновича. Мгновенно забыв клятву верности, данную предыдущему сюзерену.

Становиться местным феодалом в Сенины планы не входило. Он, вообще-то, хоть и любил командовать, но лишний груз ответственности взваливать на плечи не собирался. Да и скажите на милость, зачем отряду, скрывающемуся от преследования разгневанного полчища консервированной ветчины, обременять себя бесполезной массовкой?!

Однако население деревни не желало менять своего решения. Местная профсоюзная делегация выделила ходоков к «благородному и щедрому сэру Робину» со слезным прошением не прогонять их обратно к предыдущему рабовладельцу. В противном случае деревня полным составом обещала поднять немедленный бунт.

Сеня, помня вчерашний поповский заскок, к бунту аборигенов подстрекать не хотел. Поэтому-то гениальному Рабиновичу и пришлось найти мудрое решение, удовлетворившее всех (тем более, оно совершенно подходило изменившимся планам экс-кинолога).

Выстроив аборигенов на площади, Сеня громко провозгласил, что возьмет себе на службу некоторых жителей деревни, которые особо проявят себя в воинском искусстве. За это все остальные аборигены должны сидеть тихо и выполнять распоряжения своего обычного сюзерена. Платить дань и все остальное. А уж средств на это дело Рабинович обещал выделить более чем достаточно.

– И на хрена тебе лишние люди понадобились? – удивился после этой тирады Жомов.

– Похоже, сэр Робин решил попробовать мое ремесло, – хитро прищурившись, ответил вместо Рабиновича Аллан.

Сене пришлось довольно долго объяснять Жомову, что он задумал в этот раз. Слов было сказано много. Начиная от таких высокопарных эпитетов, как «восстановление исторической справедливости» и «отмщение за жестокость распоясавшихся рыцарей», до просто банальных – «Ваня, покушать и выпить тебе всегда хотеться будет!».

В двух словах объяснялось все так: Рабинович нашел способ, как увести в свое время несметное богатство. В отличие от остальных, Сеня вчера очень внимательно слушал Горыныча. И уяснил себе, что взять в будущее нельзя только электропроводящие вещества. Алмазы, рубины и тому подобные вечные ценности являются диэлектриками и существуют вне времени, практически не подвергаясь его влиянию. Вот их-то он и собрался забрать с собой.

Поскольку Остапом Бендером мент Рабинович не был, то и знать не мог тысячу и один способ совершенно законного изъятия денег у населения. Сеня привык к тому, что для быстрого обогащения все цивилизованные люди используют единственный способ: грабеж. Во всех его проявлениях. Именно им Рабинович решил заняться!

Нет, вы не подумайте плохого! Хотя жадность добрейшего Сеню и обуяла, он не собирался отбирать у людей последнее. Он просто хотел заставить поделиться нечестно нажитым добром зажравшуюся местную знать. Ну и попутно осчастливить некоторое количество обездоленных.

Именно это Рабинович и втолковывал Жомову. Иван его усердно слушал первые тридцать секунд. Затем пару минут изображал подобающее внимание. И наконец на все плюнул.

– Слушай, Сеня, мне по фигу все, что ты там придумал! – отмахнулся Ваня рукой от вошедшего в раж Рабиновича. – Делай что хочешь. Главное, чтобы бухнуть и повеселиться можно было!

Вот таким несложным образом маленький отряд и начал обрастать аборигенами, словно черепаха пиявками. Жомову, как главному специалисту по карательным акциям, доверили набор рекрутов. Чем привели его в неописуемый восторг.

В разбойничий лагерь вместо трех отлучавшихся вернулось тринадцать человек. Попов немало удивился пополнению. Но когда Рабинович поведал ему свой план (утаив, естественно, истинный смысл экспроприаций), радостно согласился.

В конце концов, в его задачи входило в основном наблюдение за приготовлением пищи и изобретение всяческих взрывчатых веществ. Последние Рабинович собирался использовать в качестве главного аргумента против солдат объединенной армии. Однако здесь и поджидало Сеню величайшее в жизни разочарование!

– Забудь! – уверенно развеял мечты Рабиновича бессердечный Попов. – Я технологию приготовления ни хрена не знаю. Состав пороха, например, еще могу назвать, но нужных пропорций добиться не получится. Я не камикадзе, чтобы испытывать все на себе. Единственное, что я могу изготовить со спокойной душой, так это самогон тройной очистки…

– А вот это дело! – обрадовался Жомов, не обращая внимания на перекосившуюся физиономию Рабиновича. – Ты этим, Андрюша, побыстрее займись.

Единственным, кто возразил против Сениного плана заниматься грабежом на большой дороге, оказался Грифлет. Он долго и витиевато изъяснялся, но итог получился один: дескать, не все еще рыцари утратили свою честь после исчезновения короля Артура. Грифлет заявил, что свято чтит заветы Круглого стола и попрать их не сможет.

– Сэр Робин, я давал вам клятву быть верным вассалом, – опустив голову, печально проговорил рыцарь. – Я, конечно, понимаю, что ваше дело правое и победа будет за вами, но взять добычу в честном бою благородно. А отбирать ее у беззащитных прохожих недостойно звания рыцаря. Позволить себе замарать чистое имя я не могу.

– Брось, Гриф, фигню пороть! – попытался вразумить его Жомов. – Я тебе такие бои обеспечу, что мало не покажется!

Однако рыцарь был непоколебим и отступать от своих намерений не собирался. Смиренно встав на одно колено, Грифлет попросил Рабиновича снять с него клятву и отпустить… послушником к «святому отцу».

Увидев направленную на себя железную клешню рыцаря, Попов едва не подавился куском свинины. Андрюша то ли от удивления, то ли от недостатка воздуха так выпучил глаза, что стал похож на рака – вареного, если еще учитывать цвет его кожи.

– Андрюша, только свистеть не вздумай! – заметив портретное сходство с неким персонажем, обожающим «Вальс венского леса», взмолился Рабинович. – Греха потом не оберешься… Принимай себе нового подчиненного. А то земля сырая! Пока он скрюченный стоит, еще коленка, не дай бог, заржавеет. Не разогнется потом.

– Какой «послушник»? Какой «святой отец»? – сумев наконец выплюнуть кусок мяса не без помощи третьей головы Горыныча, приложившейся с размаху к «святейшей» спине, взмолился Попов. – Я и молитвы-то ни одной не знаю!

– Ну и что? Не прогонять же человека из-за этого, – Рабинович с тяжелым вздохом развел руки в стороны. – Будешь ему на ночь песни Булановой петь. А чуть позже и репертуар Пугачевой разучите. Как у нее там? «Позови меня с собой»? Вам как раз в тему будет.

Вторая «причина» пополнения нашего отряда лежала корнями во вчерашнем побеге из застенков Камелота и появилась в лагере за несколько минут перед тем, как новое формирование Рабиновича собралось менять место дислокации.

Едва сокровища разбойников загрузили на повозку, как на поляне перед изгородью появились около десятка оборванных проходимцев с мечами в руках. Не говоря ни слова, они бросились к телеге, имея явно агрессивные намерения.

Рабинович, увидев столь безнравственное покушение на народное добро, бросился им навстречу. Однако Грифлет его опередил. С истошным криком – «за римско-сарацинскую церковь!» – он выхватил из ножен меч и встал перед кучкой оборванцев. Рыцарь, видимо, забыл о том, что он теперь смиренный послушник, и взялся за свою старую работу: рубить головы и заниматься членовредительством. Предотвратил кровопролитие бесподобный Аллан.

– Стоять, идиоты! – заорал он во всю глотку, пытаясь проскочить к месту событий под огромной жомовской рукой. – Своих порубите в свекольный салат!

Иван, который тоже собирался присоединиться ко всеобщему веселью, не сообразил, кому эти слова предназначались. Поэтому на всякий случай стукнул Аллана в ухо. Вдруг экс-атаман его идиотом назвал? Бывший глава разбойников пролетел метра четыре по направлению к нападавшим и грохнулся им прямо под ноги.

– Джон, малыш, я не тебя имел в виду, – переделав «сэра Джома» на свой лад, проговорил торопыга-Аллан и отключился. Нападавшие неизвестно с чего остановились и сгрудились вокруг него.

– Не хрена было под руку орать, – оправдался Жомов и подошел к незваным гостям. Те почтительно расступились. – Та-ак! Че здесь за сборище устроили? Кто демонстрацию разрешал?

– Малыш Джон, не узнаешь? – почему-то обрадовался его появлению один из визитеров. – Вчера же в башне рядом сидели…

– Еще раз меня какая-нибудь сволочь «малышом» назовет, – перебил говорившего Ваня, – я ему болтальник вокруг шеи завяжу. Туркменским галстуком!..

Когда Аллан очнулся от нокаута, он наконец смог все разъяснить. Десяток оборванцев, появившихся на поляне, оказались остатками бандитской шайки арестованных мародеров, которым чудом удалось вырваться из Камелота. Разбойники тайными тропами смогли оторваться от погони и примчались в лагерь, чтобы спасти остатки нажитого ратным трудом добра. Естественно, что отъезжавший обоз они приняли за пособников галахадо-мордредо-бедиверовской группировки. Поэтому-то и бросились в бой.

Рабинович не мог упустить такой шанс пополнить отряд опытными партизанами. Не раздумывая ни секунды, Сеня предложил им работу. Разбойники оказали ему ответную любезность и без раздумий согласились. Станешь тут сомневаться, когда из-за Сениного плеча две с половиной головы Горыныча выглядывают.

В связи с новым пополнением отбытие в Шервудский лес на некоторое время задержали. Отправляться в путь, имея балласт в виде пеших ветеранов партизанского движения, никто не желал. Поэтому Жомов, Каута и парочка местных новобранцев отправились в село покупать лошадей. Или пару телег, на крайний случай!

Пока они отсутствовали, Сеня занялся распределением должностей среди личного состава увеличенного отряда. Ветераны флибустьерской службы, имеющие навыки сносного обращения с луками (увы! единственного дальнобойного оружия в отряде), составили собой стрелковое отделение. Командовать ими Рабинович назначил, естественно, Аллана. Экс-менестреля, экс-главаря и тому подобное.

Бойцов, отобранных в деревне, Сеня зачислил в ударный взвод быстрого реагирования. Поскольку почти все они были саксами (исключая двух ютов), руководство этим подразделением было поручено Кауте. Вот обрадуется, когда вернется!

Горыныч из-за перебора голов получил должность эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Учитывая его особую значимость во время проведения боевых операций, Рабинович досрочно присвоил ему звание старшего сержанта. Тогда как Аллан и Каута получили только по две лычки на погоны.

Жомову было все равно, чем заниматься. Поэтому Рабинович заочно назначил его начальником штаба. На себя Сеня взвалил верховное руководство всеми действиями отряда. Естественно, должность казначея тоже оставил себе.

Поскольку и Жомов, и Рабинович в миру имели звание старшин, то с Поповым вышла накладка. Андрюша был младшим лейтенантом, что никак не укладывалось в субординацию! Находиться в подчинении у младших по званию Попов не мог, поэтому Сеня отдал ему пост наблюдателя ООН и, заодно, личного представителя Начальника Участка Внутренних Дел.

Немного поколебавшись, Рабинович вменил Андрюше и Грифлету, находящемуся в постриге у Попова, обязанности группы психологической обработки вероятного противника. Означала эта должность то, что во время атаки Андрюша должен был глушить противника благим матом во всю мощь своих легких. Что тоже немало! Учитывая, какую панику наводили на аборигенов и их несчастных животных крики Попова…

К тому моменту, когда Жомов вернулся назад, пригнав с собой двух заморенных лошадок, впряженных в расшатанные телеги, вопрос о структуре отряда был окончательно решен.

– Так что, Ваня, будем мы с тобой теперь честь Его превосходительству Рабиновичу отдавать, – съязвил Попов, едва Сеня объяснил Жомову свои нововведения. – Станем хреном груши околачивать и ждать, пока блудный Мерлин сам нас разыщет!

– Если нас стражники Камелота найдут, то нам тогда искать никого не потребуется, – обиженно пробурчал Рабинович. – На нас и так уже, наверное, всеанглийский розыск объявлен. Так что давайте меньше говорить и больше делать.

– А от того, что ты станешь рыцарские обозы потрошить, всеобщий розыск отменят, и тебя, Сеня, на местную «Доску почета» повесят, – фыркнул Попов. – Причем за шею и на крепкой веревке!

– Да ладно тебе, Андрей, – вступился за Рабиновича Жомов. – Тебе разве не по хрену, чем заниматься, пока Мерлин не объявится? Вот и гони самогонку. А то от местной бурды меня пучит постоянно. Скоро не хуже Горыныча буду факелы пускать. Причем если он только спереди, то я еще и с кормы!..

На этом спор был завершен, и больше ничего не мешало обновленному отряду двинуться в путь. Хотя нет! Перед отправлением аборигены потребовали у Попова «святейшего» благословения. Андрей махнул рукой и нараспев прочитал над коленопреклоненным воинством отрывок из гимна СССР. Из-за громкости мегафоноподобного Попова слова мало кто разобрал, зато торжественность звучания уловили все. Ну чем вам не молитва?

Путь к Шервуду занял два с небольшим дня. И то только из-за того, что двигаться приходилось больше окольными путями и по ночам. Единственным существом в отряде, на которое никак не повлияла перемена дневного образа жизни на ночной, был Горыныч.

Как тварь с непостоянной температурой тела, он привык спать в более холодное время суток. То есть ночью. Этого ему делать никто не мешал, поскольку все равно единица военно-воздушного флота в нерабочем состоянии передвигалась только на одной из телег. Вот Горыныч и спал спокойно, несмотря на жуткую тряску.

Зато днем уставшему отряду даже часовых выставлять не требовалось, поскольку Мурзик с Горынычем чувствовали опасность за версту. У них даже некое разделение обязанностей получилось. Пес прочесывает окрестности, высматривая подозрительные личности, а Гюльчатай-Горынычу затем достаточно только показать свое личико, чтобы непрошеный гость «делал ноги» во всех четырех направлениях сразу.

Впрочем, любопытных во время пути было не так уж и много. То ли Англию еще толком не заселили, и по острову можно было передвигаться спокойно, не боясь попасть под двухэтажный автобус. То ли Аллан действительно знал такие дороги, на которые нормальных людей и калачом нельзя было заманить.

Жомову во время одного из переходов приспичило заняться строевой подготовкой вольнонаемного войска. В ногу, естественно, ходить никто не умел, поскольку аборигены никак не могли понять, чем правая нога отличается от левой. И Иван решил, что для освоения этого сложного мастерства поможет песня. Хоть ритм нужный задаст.

Представляете, что случилось с Рабиновичем, ко-гда аборигенское войско завыло посреди ночи дикими голосами строевой суперхит всех времен и народов «Идет солдат по городу»? Правильно! Он едва не свалился с лошади и заработал еще одну розовую мечту: по возвращении домой около полуночи прогнать с этой песней под окнами Жомова всех почетных гостей участкового медвытрезвителя!

Досталось всем: и вопящим бойцам, и Жомову, и Попову, который был виноват только в том, что по просьбе Ивана на одной из дневок – вместо сна, между прочим – разучил эту песню с аборигенами. В общем, после истерики Рабиновича обучение строевому шагу пришлось отложить на некоторое время.

Приунывшего Жомова, изнывавшего от скуки во время марша, вновь выручил сердобольный Андрюша. Он, видите ли, вспомнил, как Суворов учил солдат ходить в ногу! В итоге, при проезде через одну ничего не подозревающую деревушку были зверски разворованы два стога с запасами корма для скота. Один с сеном, другой – с соломой.

После этого Жомову оставалось только командовать: «сено – солома. Раз, два!» Дело настолько пошло на лад, что ввязавшиеся в ритм пешие аборигены начали обгонять и повозки, и всадников. Рабиновичу снова пришлось вмешаться. Иначе эти горячие головы с разбегу форсировали бы Ла-Манш.

Иван на такие вмешательства в свою сферу деятельности сильно на Рабиновича обиделся и не разговаривал с ним до самого Шервуда. Да и там заговорил только из-за того, что повозки пришлось оставить в небольшой деревушке на опушке леса.

Сейчас себе трудно представить Англию, заросшую непролазными джунглями. Но в шестом веке проехать на телегах через Шервудский лес можно было только по одной дороге. И она вела не туда, куда следовало направляться отряду. Вот и пришлось пробираться через непролазную чащу пешком!

Жомов-то был доволен, что если не строевой подготовкой, то хоть марш-броском своих подчиненных помучает. А вот Попов от такой перспективы взбесился. Усевшись на землю, он заявил, что еще не настолько одичал, чтобы бегать по дикому лесу, словно людоед за завтраком.

– Мне по фигу, что ты, Сеня, придумал! – орал Андрюша, перебив звуковой волной половину деревенских кур (которых, кстати, Рабинович потом прихватил с собой в качестве фуража) и свалив с копыт ближайшую к нему лошадь. – Тут и в домах условий для нормальной жизни нет, а ты меня хочешь в лес затащить. Тебе что там? Поляна медом намазана? Не пойду никуда! У меня, между прочим, ноги не копытами подкованы…

– Сэр святой отец, – неожиданно прервал стенания Попова Грифлет. – Я понимаю ваши трудности, поэтому давайте понесу вас на себе. Если вы, конечно, доверите мне свою благословенную плоть…

От такого предложения Андрюша ошалел. Он только представил, что вместо кобылы помчится по лесу на бронированном рыцаре, как тут же от ужаса вскочил на ноги. Оказалось, что Попов очень даже быстро может передвигаться и пешком. Только благодаря ему весь отряд добрался к тайному убежищу Аллана не позднее обеда!

Новое место дислокации оказалось куда более приглядным, чем прежний лагерь. Увидев его, даже Жомов удивленно присвистнул, хотя отнюдь не восторгаясь красотами! Умудренный боевым опытом экс-омоновец, ныне начальник штаба отдельного отряда сопротивления, мгновенно оценил все прелести фортификации.

Дело в том, что тайное укрытие Аллана располагалось в скальной расщелине. Неизвестно, с каких времен сохранился этот реликт, но почти в центре Шервуда, словно клык заживо погребенного кабана, торчало скальное образование.

Ветры, вода и время – будь оно неладно! – здорово потрудились над бывшей горной вершиной. Нехилый гранитный утес под их воздействием дал такую трещину, что вместо целой каменной глыбы оказалось полое внутри, не замкнутое кольцо, изрытое неглубокими пещерами.

Трудяга ветер натаскал на внешние склоны пыли и мусора, от чего скальная подошва обросла корявым можжевельником и прочей дрянью. Если учесть, что вокруг гранитного рогалика нормальный лес наотрез отказался расти, то получилось великолепное защитное укрепление с расчищенным сектором для обстрела.

Пока прибывшие с немым восторгом осматривали новое место жительства, Горыныч не стал терять времени даром и облюбовал себе под гнездовье плоский уступ над входом. Перепуганные йомены тут же попытались его согнать с вершины.

Нет, они, конечно, понимали, что трехголовый лысый пеликан – существо воспитанное и гадить им на головы не будет, но все равно было боязно. Вдруг у Горыныча недержание случится и он до кустов спикировать не успеет?

Ахтармерз на такое недоверие к собственным системам пищеварения страшно обиделся и начал набирать вес со скоростью взбесившегося воздушного шара. Если бы не вмешался Сеня и не объяснил, что такое поведение Горыныча демаскирует отряд, трехразовая зажигалка-переросток ни за что бы не успокоился и непременно завалил бы вход скальными обломками.

Естественный гранитный бастион хоть и значительно уступал по размерам Камелоту – даже над окрестными горными вершинами почти не возвышался, – но место в его сухих пещерах нашлось всем, и свободных помещений осталось немало. По крайней мере еще десятка на три солдат.

Всем командирам, начиная от Кауты и кончая Горынычем, досталось отдельное помещение. А каждое из двух отделений йоменов разделили на пятерки и расселили в четырех крупных пещерах.

Жомов сразу принялся за установление в отряде железной дисциплины и первым делом составил график нарядов. Каждая из пятерок получила по четыре часа дежурства в дозоре в светлое время суток. Еще четыре часа группы должны были заниматься усовершенствованием своих воинских навыков. Такой же промежуток времени отводился стрелкам на охоту, а пехоте на сбор топлива для кухни. В оставшееся до отбоя время каждый из бойцов мог заниматься личными делами.

До введения чрезвычайного положения Жомов посчитал ночные дежурства нецелесообразными. Поэтому и придумал закрывать вход в лагерь сухим можжевельником в темное время суток. Для пущего спокойствия Иван выпросил у Рабиновича разрешения привязывать на ночь к этой куче хвороста Мурзика в качестве звуковой сигнализации.

Поскольку главной задачей отряда (хотя это официально и не разглашалось) было накопление драгоценных камней, а лучше Рабиновича с этим все равно бы никто не справился, то дальнейшее руководство деятельностью отряда Сеня добровольно возложил на себя.

Для успешной экспроприации ценностей у местных эксплуататоров отряду нужна была оперативная информация о том, кто, когда и с чем поедет через Шервуд. Понятно, что без сети осведомителей в этом деле обойтись невозможно. Создать ее и поручили Аллану, как человеку, выросшему в окрестностях этого леса. Средств ему было приказано не жалеть, но действовать в разумных пределах.

Естественно, что после первой же операции партизанский отряд начнут усиленно искать все кому не лень. Для того чтобы какой-нибудь местный доброхот из корыстных побуждений не указал властям путь к лагерю, следовало безоговорочно завоевать доверие всего окрестного населения. Помня, какой фурор в окрестностях Каммлана произвела раздача незначительной части награбленного, за обработку (то бишь за подкуп) наивных аборигенов Рабинович решил взяться сам.

На Попова легли обязанности повара, завхоза, главного самогонщика и поп-идола всего отряда. Большего Сеня ему доверять не хотел, но Андрюша неожиданно взбеленился.

– Какого хрена! – возмутился он. – Я вам не домохозяйка, чтобы безвылазно на кухне торчать. В конце концов, что бы вы без меня делали, когда с разбойниками дрались?

Сей факт вынуждены были признать все. Поэтому на операции по экспроприации решили Попова брать. И в качестве звукового сопровождения, и как взлетную команду по запуску огнедышащего летательного аппарата.

Грифлету в планах Рабиновича отводилась самая значительная роль. Поскольку он был рыцарем и все местные «благородные» порядки знал, то и должен был закупать драгоценности у окрестных ювелиров на экспроприированное золотишко.

Подозрения такими коммерческими операциями Грифлет ни у кого не вызовет. А для получения от сделок максимальной выгоды сопровождать его в Ноттингем (ближайший крупный городишко) должен будет Сеня. В качестве слуги.

Распределение обязанностей на этом бы и закончилось, но в разговор неожиданно встрял Горыныч. Он заявил, что не может отпускать Рабиновича с одним только Грифлетом на вражескую территорию. Не дай бог, с драгоценным Сеней что-то случится, и тогда все мечты Ахтармерза о возвращении в отчий дом накроются медным тазиком. Горыныч предложил свою кандидатуру в качестве телохранителя. Но ему самым беспардонным образом было отказано.

– С такими, как у тебя, рожами на людях можно только в мешке появляться! – порадовал Горыныча Каута. – Сиди лучше в лагере и дичь поджаривай, очаг самоходный!

– На свою рожу лучше посмотри, – обиделся Ахтармерз. – Расист пещерный!

Рабинович дальнейшие споры пресек, заявив, что Горыныч с его знаниями гораздо полезнее будет внутри лагеря. Да и подозрений к путешественникам не привлечет. А для успокоения трехглавой монстровской душеньки Сеня согласился взять телохранителем Кауту. В качестве оруженосца сэра Грифлета. Рыцарь, кстати, вообще ни слова против не сказал. Видимо, старательно обучался христианскому смирению. Зато обиделся Жомов.

– Оставь моего сакса в покое! – заорал Иван. – У тебя вон Аллан хитромудрый есть. А Каута мне в лагере нужен. Кто посты будет проверять? Мне, что ли, по скалам козлом скакать?

– Козлом можешь не скакать, – перебил его Рабинович. – Можешь ящерицей ползать. Вон Горыныч научит. А Кауту я возьму, поскольку у Аллана и без того работы полно.

В общем, спорили два мента довольно долго (причем в выражениях не стеснялись, чем вогнали в краску случайно подслушавшую разговор летучую мышь!). Но итог оказался вполне прогнозируемым: Рабинович настоял на своем. Переубедить Сеню еще вообще никому не удавалось!

Весь день приезда было решено посвятить благоустройству лагеря. Следовало привести новое жилье в приемлемый вид. Чтобы хоть спать спокойно можно было. Поэтому распоряжением начальника штаба был назначен ПХД. Лишь Аллана сразу после обеда отправили налаживать контакты с осведомителями. Вернуться он должен был завтра к обеду. А с утра в Ноттингем уезжали Грифлет и Каута для разведки и сбора новостей.

Жомов, получив возможность гонять йоменов из угла в угол, совершенно успокоился. А после обещания Попова к вечеру нагнать самогонки, используя кое-что из кухонного инвентаря, и вовсе воспрял духом.

– Хрен с тобой, Сеня. Бери Кауту, – великодушно махнул рукой Жомов. – Только учти, я твоего шибко ценного Аллана тоже припахивать буду!

– Имеешь полное право, – согласился Рабинович и пожал другу руку. Мир был восстановлен!

Если не считать того, что раза три Мурзик по ложной тревоге поднимал на уши весь лагерь, ночь прошла относительно спокойно.

Утро выдалось просто восхитительным! Отоспавшееся солнце вызолотило первыми косыми лучами верхушки дубов и вязов, словно корону лесного властелина. Оно же разбудило мелких пичуг, заливших мелодичными трелями всю округу. И даже легкий ветерок не посмел испортить великолепие утренней природы. Он лишь нежно пригладил лепестки вереска, усыпанные сверкающими жемчужинами росы. Зато Попову было наплевать на все красоты!..

– Убью гада! – заорал Андрюша, едва выбрался спозаранку из своего номера-люкс по нужде. – Найду, и все отверстия цементом закупорю!

Крик Попова, как обычно, произвел фурор среди случайных слушателей: две малиновки умерли от разрыва сердца, а единственная в лагере престарелая летучая мышь окончательно оглохла и с тех пор летала только с поводырем – жалостливым филином.

Большинство йоменов Андрюшу до этого не слышали. Поэтому истошный вопль приписали не ему, а трубам Армагеддона. Перепуганные бойцы бросились из пещер навстречу четырем всадникам конца света, подсчитывая собственные грешки. Каково же было их облегчение, когда внутри каменного колодца вместо четверки предвестников Апокалипсиса оказался один Попов. Впрочем, радовались мальчики недолго. Поскольку Андрюша заорал еще раз!

– Какая тварь мне под дверь нагадила?! – рявкнул Попов, снимая с правой ноги перемазанный ментовский ботинок. – Сознавайтесь, сволочи!

Естественно, брать на себя вину никто не хотел. Впрочем, понять аборигенов тоже можно! Мало того, что они еще с культурой личной гигиены незнакомы, так еще вчера вечером отдельно помещение под сортир выделить никто не догадался. А если прибавить к этому ночную темноту, то можно понять, что каждый справлял свои естественные надобности там, куда успел дойти. Попов это, естественно, понимать отказывался!

– Ищи, Мурзик! – рявкнул Андрюша, сунув под нос псу перемазанный ботинок.

Верный друг, однако, в помощи Попову отказал. Мурзик самым пренебрежительным образом повернулся к Андрюше задом и все остальные команды наглым образом игнорировал. Бедный Попов так и носился бы вокруг пса с ботинком в руке, если бы Сеня не остановил его.

– Андрюша, это собака, а не муха! – проговорил Рабинович. – Мурзика привлекают несколько иные вещи. А по поводу тебя могу сказать: деньги к деньгам, добро к добру…

Разгневанный Попов психанул и запустил в сторону йоменов измазанным башмаком со строжайшим приказом через минуту вычистить. Обувку Андрюши, естественно, привели в божеский вид саксы, которым возиться с навозом было не привыкать.

Мало того, к отъезду Грифлета и Кауты весь лагерь был буквально вылизан совместными стрелково-пехотными группами. А под нужник Жомовым была выделена самая дальняя от Рабиновича пещера с глубокой трещиной в полу.

Для сопровождения разведчиков до опушки леса Иван снарядил пятерку саксов. Мало того! Он сам взялся возглавить отряд сопровождения. Грифлету с Каутой щедрый Рабинович выделил двух из десяти коней, оставшихся в отряде после отъезда Аллана. Немного поколебавшись, Сеня снабдил разведчиков и небольшой кучкой монет из золотого запаса отряда.

– Будьте побережливее! – отечески напутствовал Рабинович Грифлета и вернулся в лагерь.

Андрюша, успевший привыкнуть к услужливому рыцарю, взвалившему на себя тяжкое бремя стать последователем «святого Попова», несколько приуныл. Затянув вполголоса (от которого и оставшиеся лошади едва не разбежались!) жалостливый хит «Ветер с моря дул», новоиспеченный самогонщик взялся за изготовление первой партии божественного напитка. Вчера-то, лентяй, ничего сделать не успел!

Жомов, проводив Грифлета до опушки, по возвращении эту затею одобрил и вызвался быть дегустатором, но был безжалостно изгнан из пещеры самогонного алхимика, словно блудный пес. Единственным, кто получил доступ в святая святых, оказался Горыныч. И то, как оказалось позже, Попов его использовал только в качестве горелки под самогонным аппаратом!

К возвращению Аллана Андрюша уже снял первую пробу и сменил репертуар. Теперь окрестности содрогались от очень глубокомысленной песни Леонтьева с весьма содержательным текстом: «Каждый хочет иметь и невесту, и друга…» Солнце, поднявшееся к этому времени в зенит, заткнуло уши тучей и прозевало сигнал к обеду. Зато Аллан его услышал и пришпорил коня. Хотя торопился он по другому поводу!

Бросив взмыленную лошадь одному из своих подчиненных, Аллан помчался прямо в пещеру Рабиновича. Увидев перекошенное лицо экс-менестреля, Сеня удивленно оторвался от пересчета драгоценностей.– Что случилось? – настороженно спросил он.

– Шериф Ноттингемский схватил Грифлета и Кауту! – еле переведя дух, выпалил Аллан. – Сутки их будут пытать, чтобы узнать, где мы скрываемся, а затем казнят. Впрочем, казнят их в любом случае.

– Баба с возу – кобыле инфаркт обеспечен, – тяжело вздохнул Рабинович. – Без паники! Зови сюда Попова и Жомова…

Глава 5

– Ну и как ты предлагаешь их вытащить? – нервно поинтересовался Андрюша, едва Рабинович ввел Большой Совет в курс дела. – Там вооруженные до зубов солдаты, а у нас всего лишь горстка проходимцев!

– А Грифлет с Каутой думали об этом, когда спасали нас из Камелота? – спокойно поинтересовался Сеня. Пристыженный Попов опустил голову. – Они сильнее рисковали…

Я спокойно сидел в углу и взирал на разношерстное сборище. Утреннюю дезинфекцию у Горыныча я прошел, так что блохи меня почти не беспокоили. А еще меньше беспокоили начавшиеся споры. Потому как говорить можно много, но иного решения, чем вытаскивать из Ноттингемского замка Грифлета и Кауту, все равно быть не могло. И не только из-за соображений собственной безопасности!

Дело в том, что у большинства российских ментов очень развито чувство долга. Если вы думаете, что мои слова можно перевести, как «взял в долг – быстрее забудь», то сильно ошибаетесь. Как раз наоборот! Наши доблестные сотрудники милиции (мои коллеги, между прочим) имеют твердую привычку платить добром за добро. Так что, «ничто человеческое нам не чуждо», как сказал один мой знакомый майор, проснувшись утром в вытрезвителе.

Для примера я могу рассказать вам один случай, полностью подтверждающий мои слова. Убедитесь сами! Однажды во время задержания опасного преступника один оперативник из нашего участка остался жив только потому, что пуля, предназначавшаяся ему, попала в глуховатую бабулю.

Как вы понимаете, все нормальные люди, услышав перестрелку, бросаются бежать подальше, куда глаза глядят. Однако эта бабуля не была нормальной. Я же сказал, старушка плохо слышала! Вот она и вышла разобраться с хулиганьем, которое шумело во дворе и мешало слушать ей по «Русскому радио» любимого Фоменко.

Есть в народе две мудрые поговорки: «На ловца и зверь бежит» и «Рыбак рыбака видит издалека». А поскольку пуля, как известно, дура, а бабушка была глухой, то становится понятно, почему именно они во дворе и встретились.

Старушка была не только глухой, но еще и сухонькой. От такого сочетания «два в одном» и без того дурная пуля совсем потеряла рассудок. Она долго выискивала, в какое место бабушке воткнуться и не придумала ничего лучшего, как попасть старушке в ягодицу. Где она ее только нашла!!!

Так вот. Об этом случае в участке говорили все, а я лично стал свидетелем того, как мент, заслоненный от смерти старушкой, отплатил ей добром за добро. Вы никогда не догадаетесь, что этот оперативник для бабульки сделал! Он встретил ее после выписки у больницы и… перевел на другую сторону оживленной улицы!

У нас, у овчарок, глухота инфекционным путем не передается. Видимо, у людей такое возможно. И, окрыленный чувством выполненного долга, оперативник вернулся назад, не слыша криков старушки о том, что она живет на той самой стороне, где стоит больница. А светофоров, между прочим, на три квартала в обе стороны не было!

Мой Сеня после безвременной утраты фуражки, видимо, стал крайне подвержен всяческим человеческим инфекциям. Поэтому и подхватил от Аллана страсть к романтике на большой дороге, от Грифлета – благородство, а от Кауты – чувство самопожертвования. Если добавить к этому, что Рабинович – еврей (вы еще не забыли об этом?), то можно представить, какая гремучая смесь из таких ингредиентов получилась.

Да что там говорить о моем Сене! Даже Попов, устыдившись своего минутного малодушия, стал взывать трубным гласом к восстановлению справедливости путем вызволения заключенных из лап норманнских садистов. Думаю, поведение Жомова комментировать вообще не нужно! Каута арестован все-таки…

Аллан тоже не возражал, поскольку имел очевидную для любого психиатра склонность к авантюрным поступкам. Единственным, кто высказался против акции в Ноттингемском замке, оказался Горыныч.

– Позвольте вам напомнить, благородные спасатели, что в том случае, если хоть одному из вас подрежут крылышки, этому миру придет конец. Мне, вместе с ним, тоже! – проговорила эта газовая горелка, едва ей удалось вставить слово. – Я здесь не так давно, как вы, но успел заметить, как быстро меняется окружающая действительность. Я, конечно, понимаю, что у вас три пары глаз на троих, а я один располагаю такой роскошью, но наблюдательности от количества органов зрения отнюдь не прибавляется. Сравните хотя бы костюмы, что вам пошили в Каммлане, и наряд Аллана. Чтобы заметить разницу, много глаз не нужно.Я тоже, как и остальные, посмотрел на Рабиновича, который для того, чтобы поберечь форму, носил аборигенский костюм, а затем перевел взгляд на экс-менестреля. Конечно, до Юдашкина мне далеко, но отличить мешок с дырками для рук и головы (что был на Сене) от элегантного зеленого камзола Аллана я все же смог.

– Ну и че? – поинтересовался у Горыныча Жомов. – Просто хороший портной этому пройдохе попался…

– Да нет, Ваня! Дело не в портном, – ответил Попов вместо монстра, опешившего от такой догадливости Ивана. – Стиль одежды изменился. Даже обувь у него не на деревянной, а на кожаной подошве. Такой и на Грифлете не было…

– Вот-вот! – радостно воскликнул Горыныч. – Я, конечно, не волшебник. Я только учусь! Но ваше измерение самое ближайшее к нам, и мы его с первого класса проходим. Вот мне и показалось, что стиль одежды Аллана явно из другой эпохи. Спираль времени уплотняется. И Бейл тому первый пример. Вам нужно срочно возвращаться…

– Да что вы к моей одежде привязались? – обиделся экс-менестрель. – У вас, у сарацинов, может, и по-другому наряжаются, а мне и так хорошо!

– Мальчик ничего не понял, – с тяжелым вздохом констатировал Попов, оглядев Аллана с ног до головы.

– И это к лучшему, – согласился с ним Сеня. – Давайте перейдем к делу.

И к делу они перешли! То бишь снова начали спорить. Новым поводом поорать друг на друга оказался способ проникновения в Ноттингемский замок. А если быть точнее, то совершенное отсутствие такового.

– Пусть Горыныч с воздуха стражу от ворот разгонит, – предложил Попов. – А потом Ваня с бойцами внутрь ворвется.

– Я не полечу! – отрезал говорящий огнемет. – Изжога у меня прошла, и с извержением огня теперь проблемы. Без пламени я не слишком эффективен, а портить себе желудок из-за двух дикарей я не собираюсь…

Вы посмотрите на него! Отмазку нашел. О здоровье беспокоиться начал!

Жомов мое ворчание истолковал по-своему. Он поднялся со своего места, подошел ко мне и присел на корточки. Иван обеспокоенно посмотрел мне в глаза и, видимо, решив, что меня испугали их крики, попытался успокоить, погладив по голове.

Убери руки, козел!!! Извините, но терпеть не могу, когда у меня между ушей каждый доброхот клешнями водит. Вы на руки свои смотрели когда-нибудь? Пожрут какой-нибудь гадости, а потом свои жирные лапы об мою чистую шерсть вытирают. Я вам что? Полотенце махровое?

– Сень, че это у тебя с псом? – удивленно отскочил от меня Жомов. – Он че на своих гавкает? Взбесился, что ли?

Давай я свои лапы об твою шевелюру вытру! Посмотрю тогда, как ты «гавкать» начнешь…

– А ты его гладил когда-нибудь раньше? – с интересом посмотрел на Ивана Рабинович.

– Не-ет, наверное, – задумчиво протянул Жомов. – Хотя хрен его знает!

– Вот и не пытайся, – усмехнулся Сеня. – А рычит Мурзик часто от того, что жрет всякую гадость… Ничего, песик! Вернемся назад, я тебе упаковку «Педигри» куплю. Обещаю!

Ну, спасибо, Сеня! Удружил. Я и раньше замечал, что Рабинович не обращает внимания на мои вкусы. Но тут он, похоже, совсем от лап отбился. Только о своем золоте и думает. Забыл совсем, как я бифштексы у них со стола воровал. Я на всех обиделся и отвернулся. Думаете, кто-нибудь заметил?

– Я знаю, как в замок незаметно пробраться, – хлопнул себя по лбу Аллан. – Только придумать не могу, как мы сэра Грифлета и сакса спасем и обратно выберемся.

– Так, мальчик, – остановил его царственным взмахом руки Рабинович. – Давай сначала и по порядку…

Оказывается, завтра в Ноттингеме шериф устраивает праздник в честь совершеннолетия своей дочери. Все пройдет по высшему разряду. Будет рыцарский турнир среди претендентов на богатое наследство. Для простолюдинов шериф, старательно добивающийся популярности у народа, словно президент перед перевыборами, устраивает соревнование лучников, призом в котором будет золотая стрела (поскольку девушка уже ангажирована для другого дела!).

Как и положено в таких случаях, всеобщая пьянка шерифом гарантирована. Причем с показательными выступлениями бродячих менестрелей. В общем, аборигены будут отрываться на всю катушку, а на закуску им преподнесут казнь бунтовщиков. То бишь Грифлета и Кауты. Победителям рыцарского турнира и соревнования лучников зарезервированы на это зрелище места в партере. Прямо перед помостом.

– Думаю, на праздник мы сможем попасть незамеченными. Вас в Ноттингеме в лицо не знают, а я найду как замаскироваться, – закончил свой рассказ Аллан. – Правда, малыш Джон будет сильно выделяться…

– Ты, лох лесной! – подскочил с места Жомов. – За базары отвечаешь? Кого ты, урод, малышом назвал?!

– Утухни, гнида, – спокойным голосом оборвал Ивана Рабинович. И сам вытаращил глаза от удивления.

«Гнида» обидела Жомова гораздо больше, чем ласковый «малыш». Ваня быстро развернулся и с удивительной резвостью попытался заехать Рабиновичу по его длинному носу. Можно подумать, нос за язык отвечает!

Я среагировать на это не успел. Только клацнул зубами от удивления. Зато Попов оказался на высоте! Совершенно «случайно» Андрюша выставил ногу, о которую и споткнулся потерявший разум Жомов. Утратив равновесие, Ваня промахнулся по Рабиновичу и повалился на дубовый стол. Грохот был такой, какой сотворила бы наконец упавшая Пизанская башня.

Видимо, утраченный Ванин разум оказался где-то на столе. Поскольку после падения и удара головой о столешницу Жомов вмиг успокоился.

– Вань, ты че? – на всякий случай отскочил в сторону Рабинович. – Я же пошутил! Совсем дурной, что ли, стал?

– В морге в следующий раз пошутишь, орел синайский! – буркнул Жомов и посмотрел на Андрюшу, с непричастным видом ковырявшего скамейку. – Еще раз культю сунешь мне под ноги, я ее тебе оторву и съесть заставлю.

– Ладно, – пожал плечами Попов.

– Воистину говорят, что сарацины горячие парни! – Аллан выпустил воздух из груди. – Теперь я понимаю, отчего за вами полстраны гоняется. С таким темпераментом врагов легко нажить.

– Утухни, гнида! – отыгрался на Бейле Жомов. Аллан, естественно, против «гниды» возражать не стал.

– Ладно! Забыли, мужики, – проговорил Сеня, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. – Как я понял, в замок-то мы проберемся, но и к месту казни нас близко не подпустят и назад выбраться не дадут. Выход один: мне нужно выигрывать турнир лучников.

– Это почему тебе? – удивился Жомов. – Ты, что ли, у нас снайпер? Да я разок в мишень из пистолета пальну, и от нее ни хрена не останется!

– Заставь дурака богу молиться, он и попу лоб расшибет, – хмыкнул Рабинович. – Помолчал бы лучше, Ваня, да до конца бы дослушал…

Пока Сеня объяснял свой план, я удивленно осматривал его с ног до головы. Вроде человек как человек, а соображать начал не хуже породистой немецкой овчарки! Я настолько был восхищен его замыслом, что до конца речи даже не почесался ни разу.

– Одна проблема, – закончил свой рассказ Рабинович. – Я из лука стрелял последний раз только в детстве. И то из пластмассового…

– Я могу помочь выиграть турнир, – скромно потупив шесть своих желтых буркал, произнес Горыныч.

– Ну, конечно! Как мы не подумали? – съязвил Попов. – Сене просто нужно тебя из лука вместо стрелы запустить. А ты в полете подкорректируешься и сразу своими носами три цели поразишь!

– Смотрите! – обиделся монстр.

Я запрыгнул на скамейку рядом с Рабиновичем, чтобы лучше видеть происходящее. Разместив передние лапы на столешнице и положив на них морду, я стал наблюдать, как с Горынычем начало твориться странное! Он сложил все три свои клыкастые репы точно одну на другую и начал менять окраску. Из своего обычного грязно-зеленого цвета Горыныч вдруг перекрасился в изумрудный. И стал похож на елочную игрушку-переросток.

Вытаращив свои шесть гляделок, сверкавших огнем, словно поворотники у «Запорожца», монстр уставился на глиняную кружку, стоявшую на краю стола. Ни с того ни с сего этот предмет, воспетый бессмертным Пушкиным в своей алкогольной оде к няне, поехал по дубовой столешнице. На самом краю кружка слегка оторвалась от поверхности, а затем со скоростью почтового поезда полетела через всю пещеру и разбилась о стену в мелкие брызги.

– Ни хрена себе! – только и смог выдохнуть Жомов.

Я вообще только заскулил от такого беспредела.

– Что это было?!

– Телекинез, – смутившись от произведенного на нас эффекта, пробормотал Горыныч, используя для общения, как обычно, среднюю голову (интересно, а чем остальные две в это время занимаются?). – Правда, я еще только учусь. Но даже если Сеня стрелу в обратную от мишени сторону выпустит, я ее положу точно в яблочко. С легкими предметами у меня уже неплохо получается. Хотите, прямо отсюда вон тому саксу камнем в голову попаду?

– А вот этого не надо! – словно маленькому ребенку выговорил Сеня. – В людей камнями кидаться нельзя.

– А в меня, значит, можно? – обиделся Горыныч. – Что же ты в Каммлане никого не ругал, когда люди меня кирпичами обкидывали? А у меня, между прочим, желудок больной…

– А ты мне хоть слово дал тогда вставить? – в тон монстру ответил Рабинович. Горыныч отвернулся и посинел от стыда. – Вот и молчи теперь!

Итак, последняя проблема была решена. Теперь осталось обговорить детали и начать осуществление гениального Сениного плана. Техническая сторона дела меня интересовала даже меньше, чем экстрасенса-Горыныча, поэтому я решил прогуляться по окрестностям. Уже выходя из Сениной пещеры, я вдруг услышал тот самый вопрос Попова, которого давно ждал. С того самого момента, как объявился Аллан Бейл.

– Слушай, Сеня, – обратился сообразительный Андрюша к Рабиновичу. – Соревнование лучников, золотая стрела, Ноттингем… Что-то все это кажется мне знакомым. Тебе такой расклад ничего не напоминает?

– Не знаю, Андрюша, – пожал плечами Рабинович. – Что-то знакомое есть. Наверное, читал в детстве какой-нибудь исторический рассказ. Там же везде турниры и повсюду лучники…

Тьфу ты! А я еще надеялся. Уйду я от вас, тупые вы.

– Мурзик, перестань ворчать, – досадливо поморщился на меня Рабинович. – Иди погуляй лучше.

Приготовления к завтрашней акции шли до позднего вечера. Насколько позволял ландшафт лагеря, внутри репетировались действия по спасению Кауты и Грифлета из Ноттингемской крепости. Здесь занимались только лучники Аллана.

Подготовка же по прикрытию отступления велась совсем в другом месте. Сразу после совещания в пещере Рабиновича Жомов забрал с собой всех саксов и отправился в ближайшую деревеньку. В ту самую, где мы оставили свои телеги. Как там все происходило, я не знаю. Потому что был задействован в репетиции спасения самым непосредственным образом: мне было поручено свалить палача с помоста.

Топорных дел мастера изображал один из лучников Аллана. Первый раз он стойко выдержал мой бросок, а во всех последующих случаях падал со стола, изображавшего эшафот, вниз головой, едва Сеня подавал мне команду «фас». Рабиновичу такая репетиция быстро надоела, поскольку лучник не поддавался никаким уговорам и наотрез отказывался ждать, пока я до него доберусь.

Вы только не думайте, что я садист какой-нибудь. Ничего страшного я с этим питекантропом не делал! Даже не укусил его ни разу… как следует. В первый раз я и прыгнул-то не во всю силу. А с ног он упал по большей части с перепугу. Видимо, парень просто животных не любит!

Мы с Рабиновичем и Поповым в сопровождении Аллана верхом отправились к Ноттингему часов в девять вечера. До наступления темноты времени оставалось еще достаточно. По крайней мере, мы рассчитывали, что выберемся из леса засветло.

Естественно, мы не уложились в отведенный срок, поскольку Андрюша никак не хотел установить перемирие со своим парнокопытным животным. То кобыла останавливалась и пыталась его укусить, то Попов в отместку орал ей в ухо, отчего бедное животное падало на колени и долго отказывалось вставать. И мне приходилось орать то на одного, то на другую. Иначе вообще никуда бы не уехали!

В общем, когда мы выбрались из Шервудского леса поблизости от Ноттингема, звезды уже вовсю таращились на цирк под кодовым названием: «поповская джигитовка».

Несмотря на то, что обычно в доисторической Англии в темное время суток движение по дорогам почти прекращалось (фары-то еще не изобрели), сегодня к Ноттингему и ночью двигались вереницы народу. Видимо, шериф действительно устраивал праздник на славу! Интересно будет посмотреть.

– Ну вот здесь и расстанемся, – осадил коня Аллан. – Не забывайте, что вы, святой отец, причетник из Копменхерста. А вы, сэр Робин, вольный стрелок из Локсли. Легенды хорошие. Мало кто из ноттингемцев бывал в тех краях…

– Не учи отца гвозди заколачивать, – пробурчал в ответ Рабинович. – Смотри, сам не забудь того, что нужно сделать!

– Вы, уроды! – заорал Попов, перебивая обоих. – В кратере своем дурацком не наговорились? Поехали быстрее, а то я на этой трясучей доходяге сидеть задолбался!

По сравнению с Каммланом, Ноттингем показался мне переполненным тараканами муравейником. Настолько его наполнили жители окрестных деревень, отличающиеся от коренных горожан внешне так же, как два вышеупомянутых мною вида насекомых. Одни крупные и черные от грязи, другие – мелкие и рыжие, в цвет флага шерифа ноттингемского.

Постоялые дворы оказались переполненными, и нам с трудом удалось найти местечко для сна, своими размерами едва превышающее платяной шкаф у нас дома. И то пустили нас в этот чулан только потому, что Попов вырядился монахом, да еще притащил с собой большой мешок.

Для всех посторонних в мешке были дары из Копменхерста местному приходу. Для посвященных – там лежало средство Рабиновича выиграть турнир лучников. То бишь несравненный Горыныч. Во избежание изжоги и связанных с этим огнеизвержений, трехглавый обжора добровольно согласился не есть с самого утра. Впрочем, отожраться он всегда успеет. Так что невелика жертва!

Ночью, естественно, наш мешочек попытались своровать. У меня был большой соблазн позволить грабителю утащить добычу, а потом посмотреть, как он достанет из мешка Горыныча, но я сдержался. Потому как, не дай бог, огнедышащая зверюга перепугается и резко увеличит свои размеры. Пиши пропало тогда всей нашей операции!

Сеню с Поповым будить не хотелось. Поэтому гавкать на вора я не стал, а просто прокусил ему кисть. О чем пришлось пожалеть! Поскольку абориген так заорал от боли, что даже у Попова уши заложило. Пришлось грабителя отпустить. Иначе он никогда бы не заткнулся. Вор, естественно, тут же сбежал, быстрее, чем кот от бультерьера, а я заслужил от Сени благодарность и еще одно обещание «побаловать» меня собачьим кормом. Знал бы, что так получится, никого бы ловить не стал!

С самого раннего утра аборигены потянулись к ристалищу, где должны были начаться Ноттингемские Олимпийские Игры. Наверное для того, чтобы дать рыцарям отоспаться всласть, первым пунктом программы была назначена стрельба из луков. Естественно, мы с Сеней пошли туда. У Попова была другая задача: забраться на ближайшее к ристалищу дерево и навести Горыныча на цель.

Змей объяснил нам, что расстояние никакой роли для его телекинетических способностей не играет. Главное, чтобы предмет находился в поле прямой видимости. Вот это Андрюша и должен был обеспечить. А остальное, как говорится, дело техники.

Мы с Поповым расстались и, согласно плану, встречаться не должны были до самого начала казни. Так что о том, как Андрюша справлялся с заданием, я рассказать не могу. Мы с Сеней пошли в одну сторону, так как нам сначала следовало пройти регистрацию для участия в турнире, а Попов – в другую. Искать подходящее дерево.

Очередь желающих получить золотую стрелу (которую половина из лучников мечтают тут же пропить в ближайшем кабаке!) вытянулась метров на триста. Мы покорно пристроились в конец, что для Сени было огромным подвигом! Он же, как каждый нормальный мент, никогда в очередях не стоял. Существуют другие способы получения вожделенного предмета в ментовские руки! Но, похоже, Рабинович серьезно настроился спасти Грифлета с Каутой, раз сумел пойти на такую жертву ради маскировки.

Записывал стрелков гориллоподобный карлик в коричнево-красном камзоле. Поскольку он и остальному аборигенскому населению едва до плеча доставал, то на рослого Рабиновича посмотрел с настоящей ненавистью. Комплекс неполноценности. Что поделаешь с человеком?

– Какого вельзевула вас столько сюда притащилось? – проворчал клоп, записывая Сенино новое имя на кусок дубленой свиной шкуры. – Робин из Локсли… И не лень было в такую даль тащиться? Все равно турнир выиграет Беовульф. Лучше его в Англии – да что там! – и в Нормандии никто не стреляет. Так что ты будешь здорово разочарован.

– А это мы еще посмотрим! – окрысился Рабинович.

Впрочем, я его прекрасно понимаю. Мало того, стой в очереди целый час, словно последняя пенсионерка в винном магазине, так еще и каждый недомерок будет указывать, кто лучше, а кто хуже! На Ванину стрельбу бы посмотрел! Я бы и сам с удовольствием на этого придурка-карлика рявкнул, да Сеня меня за поводок за собой потянул. Чтобы не сорвать всю операцию, упираться в землю лапами я в этот раз не стал.

К тому моменту, когда мы с Сеней прошли регистрацию, ристалище уже было забито до отказа. Да что там ристалище! На деревьях вокруг места соревнований, словно воробьи на высоковольтной линии, сидели аборигены.

Зрение у меня не такое хорошее, как нюх, а очки мне никто не покупает. Поэтому рассмотреть Попова среди оседлавших ветки представителей хомо сапиенс у меня не получилось. Впрочем, не только у меня одного. Рабинович, похоже, тоже Андрюшу не увидел, потому что башкой вертеть не перестал и поводок нервно дергал.

Пока мы высматривали среди веток деревьев тучного Попова (а может, под ним сучок обломился?), я прозевал появление какой-то ободранной шавки, беспардонно начавшей меня опознавать по запаху из соответствующего места, а Сеня проспал появление на трибунах местных «шишек».

Что касается меня, то я от шавки мгновенно избавился. И нужно-то было всего лишь раз гавкнуть! А вот Сене от начальственного взора спрятаться было труднее. Хорошо, что участников было около трех сотен, да у аллановского костюмчика, каковой одолжил у экс-менестреля на время соревнований для маскировки Рабинович, капюшон имелся. Вот под ним Сеня и спрятался.

А прятаться было от кого! Дело в том, что на главную трибуну ристалища под громкие крики толпы вышел низкорослый, но ужасно широкоплечий человек. А вместе с ним… Мордред с Бедивером! Я едва не завыл от неожиданности. Их вообще здесь быть не должно. Или дела со временем обстоят даже хуже, чем я предполагал.

Широкоплечая обезьяна, оказавшаяся шерифом ноттингемским, поприветствовала зрителей (которым, как я заметил, отвечать ему восторженными криками помогали палки стражников!). Ее примеру последовали и Бедивер с Мордредом и следом за шерифом уселись на отведенные им места.

Упал платок, брошенный на арену ристалища маленькой ручкой красавицы-дочки шерифа, и турнир начался…

Поскольку лучников было около трех сотен, а ристалище по ширине было рассчитано не больше чем на пятьдесят, то соревнующихся разбили на восемь групп.

Я совсем забыл, что олимпийская система проведения соревнований существует намного дольше, чем даже уже скончавшаяся Римская империя. Поэтому сначала немного удивился тому, что половина лучников из каждой группы после стрельбы выбывала. Получалось, что начали мы с Сеней с 1/8 финала.

Рабинович перед стрельбой своей группы уже на помощь Горыныча и надеяться перестал. Поскольку найти среди зевак Попова ему так и не удалось. Сеня, конечно, потренировался вчера в стрельбе из лука под руководством Аллана, но сказать о том, что он мастер, не смог бы и самый прожженный льстец! Однако Рабиновичу помощи ждать было неоткуда. Пришлось стрелять самостоятельно.

Худо-бедно, но Сеня прошел первый этап, умудрившись попасть почти в центр мишени с тридцати метров. Оказалось, что есть в Англии люди, которые стреляют намного хуже его! Один кекс, стоявший справа от нас, в мишень вообще не попал. А тоже мне, за золотой стрелой пришел! Иди из рогатки сначала потренируйся…

Не знаю уж как, но под дикие крики толпы мы с Сеней прошли и 1/4 финала, и полуфинал. Хотя мишени каждый раз отодвигали метров на десять дальше. Мой Рабинович вошел в такой раж, что собрался выиграть турнир без чьей-либо помощи. Дескать, покажем этим английским свиньям, что могут наши русские менты!

Однако, когда в финале оказалось восемь человек (популярный здесь Беовульф, естественно, тоже!), а мишень оказалась от нас в ста метрах, да еще и уменьшилась вдвое, Сеня здорово приуныл. Теперь попасть в нее он мог только чудом. И это чудо случилось – заработал Горыныч!

После одновременного выстрела финальной восьмерки лучников половина стрел не достигла мишени. Две здорово отнесло ветром в сторону, одна улетела выше черного круга, а одна стрела вообще не долетела!

Нашу деревянную пулю постигла бы та же участь. Но каким-то невероятным способом стрела от самой земли поднялась вверх и впилась в самый центр мишени. От такого блестящего выстрела и без того истошно вопившая все соревнования толпа и вовсе зашлась в кошачьем визге!

Сеня удивленно оглянулся, пытаясь рассмотреть Попова. Ничего у него, естественно, не получилось, потому что Рабинович не знал, где искать. Пришлось мне гавкнуть и дернуть в ту сторону, где из-за сломанных досок нижней части правительственной трибуны выглядывала толстая поповская рожа. А справа от нее – три изумрудных черепушки Горыныча. Успели все-таки! Кстати, нужно будет полюбопытствовать, как они мимо стражи прошли?

Пока мы рассматривали Попова, здешние арбитры, которых все почему-то называли «маршалами» (представляю, чем тут полковники занимаются, если маршалы, как простые «духи», по поляне за стрелами гоняются!), метнулись к мишеням и принесли их к правительственной ложе. Каково же было удивление тех, кто ставил на Беовульфа (кстати! Это почему мой Сеня ставки не делал?!), когда, кроме его выстрела, в яблочко попала и стрела Рабиновича.

– Как тьебя зафут? – с сильным ютским акцентом поинтересовался суперстрелок Беовульф у Рабиновича. Ближайшие болельщики прислушались к разговору, тоже стремясь узнать имя нового мастера стрельбы из лука.

– Робин, – пожав плечами, соврал Сеня. – Просто Робин…

– О, гут! – похлопал его по плечу медведеподобный Беовульф (кстати, я заметил, что юты обычно крупнее остальных аборигенов. Свежая кровь, что ли?) и заорал на все ристалище. – Гут! Робин – гут!

– Робин Гуд. Робин Гуд, – покатилось из одного конца ристалища в другой. – Славный парень, Робин Гуд!

Все! Докатились!

– Вы че, охренели? Какой Робин Гуд? Король Артур еще не помер! – заорал из-под трибуны обалдевший Попов. Хорошо, что, кроме меня, его никто не слышал.

Чтобы утихомирить толпу, маршалы похватали медные дудки и начали трубить, словно лоси во время спаривания. Народ потихоньку начал успокаиваться, и наконец шерифу ноттингемскому удалось взять слово и объявить результат. Широкоплечий мужик поднялся с деревянного трона и провозгласил:

– Слушайте меня, мои верные и возлюбленные подданные! С благословения церкви и после совещания с благородными гостями, сэром Мордредом и сэром Бедивером, я, Ричард Львиное Сердце (все, люди добрые. Я сейчас умру!!!), объявляю, что победитель не выявлен!

Толпа загудела.

– Чтобы все-таки вручить приз кому-то одному, – повысил голос ноттингемский шериф (господи, неужели это Ричард Львиное Сердце? Поверить не могу!), – Робином из Локсли и Беовульфом, сыном Гурта, будет произведен еще один выстрел. В этот раз стрелять будут в одну и ту же мишень. Чья стрела окажется ближе к центру, тот и будет объявлен победителем. Маршалы, бросьте жребий!

Думаю, рассказывать дальше, чем кончился турнир, смысла не имеет! Вы все люди грамотные и кино про Робина Гуда смотрели. Естественно, что Беовульф стрелял первым и попал точно в центр мишени. Робину (тьфу ты, Сене!) достался второй выстрел. Понятное дело, что его стрела (при помощи Горыныча, конечно!) расщепила уже торчавшую там на две равные половинки. В итоге Сеня получил золотую стрелу, а вместе с ней и воздушный поцелуй от дочки шерифа.

Получается, что от самой наследницы Ричарда Львиное Сердце? До сих пор поверить в это не могу!

– Робин Гуд, – мило улыбнувшись, спросила девушка (как их люди друг от друга отличают? И по цвету, и по запаху все одинаковые!). – А ты не будешь участвовать в рыцарском турнире?

Сеня почему-то смутился. Он опустил голову и посмотрел на меня, словно именно я занимался решением этих вопросов. Если так, то – пожалуйста! Могу гавкнуть, раз тебе нужно мое разрешение…

– Весьма сожалею, миледи, – продолжая краснеть, ответил Рабинович. – Но я простой йомен и не удостоен рыцарского звания.

– О-о! А ты не только ловок, но еще и галантен! – восхитилась шерифиня (нет! Что-то я не то ляпнул. Если Ричард был королем Англии, то эта девочка должна быть принцессой… Кот теперь что-нибудь разберет!). – Давай я попрошу папочку, и он тебя посвятит. Ты же ведь выиграешь турнир? Да, Ро-обин?..

– Сожалею, мэм, но у меня другие планы! – дрожащими губами, но твердым голосом отказал ей Сеня.

Боже мой! Что с Рабиновичем происходит? Первый раз мимо юбки пройти сумел!

– Заткнись, Мурзик! – рявкнул на меня Сеня и потащил за поводок к выходу с ристалища. А я по дороге сто раз подумал, не упереться ли мне лапами?..

Все время, оставшееся до начала казни Грифлета и Кауты, мы с Рабиновичем проторчали в каком-то грязном и полупустом кабаке. Кабатчик попытался пристать к Сене с расспросами о том, кто победил в турнире лучников. Но, наткнувшись на мрачную физиономию Рабиновича, счел за благо уйти подальше за стойку.

Сеня несколько раз за два часа пытался приложиться к кружке с вином, но все время отставлял ее в сторону нетронутой. Нет, Рабинович мне совершенно не нравился! Раньше он даже перед особо опасными задержаниями преступников позволял себе остограммиться. Для храбрости, так сказать. А тут и пригубить слабенького вина не хочет. Неужели так волнуется за успех операции, что боится за свою реакцию и координацию движений? Которые, как известно, притупляются после употребления алкоголя. Чудеса-а-а!

– Ты мне еще поскули, – не понял меня Сеня и, встав из-за стола, направился к выходу.

А я, между прочим, еще кусок мяса не доел, который Рабинович мне под стол бросил! В третий раз за день у меня возникло желание упереться в пол всеми четырьмя лапами. И в третий раз я его подавил. Если уж Сеня пошел на такие жертвы, то и я могу отказать себе в удовольствии поупрямиться!

На главную площадь Ноттингема мы успели как раз вовремя. Ричард Львиное Сердце, Мордред и Бедивер уже заняли свои места для наблюдения за казнью. Даже дочка Ричарда была здесь, сопровождаемая какой-то квадратной и волосатой обезьяной с огромными руками, закованной в железные доспехи. Девушка презрительно посмотрела на Сеню и отвернулась. Мой Рабинович закусил губу и тоже отвернулся. Естественно, в другую сторону!

Получив от Ричарда сигнал, палач, одетый в красное, вытащил на помост, где стоял огромный дубовый чурбан, Грифлета и Кауту. Оба держались молодцами и взошли на помост с гордо поднятыми головами. Держитесь, парни, мы здесь! Рабинович тут же шлепнул меня ладонью по загривку.

Едва отзвучали фанфары, как Ричард собрался встать со своего места и объявить приговор двум «врагам народа». Но его опередил Сеня! Рабинович скомандовал мне: «фас», а сам подскочил вплотную к сидевшим в первом ряду рыцарям.

– Сидеть, суки! – заорал Сеня. – Именем закона, вы арестованы! Вы обвиняетесь в захвате заложников. Статья 206 УК Российской Федерации!

Уже во время прыжка на палача я успел заметить, как Рабинович выхватил из-под зеленой куртки «демократизатор» и обрушил его на головы Мордреда и Бедивера. Ну вот, теперь повеселимся по-настоящему!

Глава 6

От ударов Рабиновича двух вероломных рыцарей вынесло из кресел, словно мух от вентилятора. Спутник принцессы попытался заступиться за коллег, но сделал только хуже. Сенина дубинка вошла в соприкосновение с его железным панцирем, и незадачливого заступника отбросило метров на пять. По дороге он собрал в кучу три кресла и пять телохранителей Ричарда Львиное Сердце.

Принцесса для приличия, конечно, завизжала. Но в ее голосе звучало ровно столько же испуга, сколько бывает в глазах у танка, проезжающего по пестрой курице. Девочка просто зашлась в экстазе от восторга действиями своего кумира.

Визг принцессы послужил условным сигналом для толпы зрителей, собравшихся на казнь. Они все дружно заголосили. При этом задние ряды, поскольку ничего не видели и не слышали, орали просто за компанию с остальными. Впрочем, крик уже через секунду сменился вздохом удивления, когда огромный черный пес в могучем прыжке свалил с помоста палача. На секунду после этого над площадью зависла тишина, а затем ее разрезал зычный рык Ричарда.

– Ты, быдло! Что ты себе позволяешь? – рявкнул этот то ли шериф, то ли король на Рабиновича. – Я тебе голову отрублю.

– За быдло ответишь, – окрысился Сеня и влепил дубинкой по правой руке Ричарда, которой тот пытался выхватить из ножен меч.

Поскольку шериф, в отличие от своих спутников-рыцарей, железа в этот раз на себя не надел, то отделался после Сениного удара легким испугом. Так, руку ему отсушило, да меч в сторону отлетел, а больше ничего страшного не произошло! Сеня оружие тут же подобрал. Ричард заскрипел зубами от боли, а потом заорал:

– Стража, взять его!

Одновременно с ним закричала и принцесса. Голосом, полным искреннего восхищения, она завопила на всю площадь:

– Милый Робин, поосторожней с папочкой! Он нам еще пригодится. Кто, кроме него, нас под венец благословит?

Похоже, девочка поняла происходящее по-своему.

В первые секунды стражники, обескураженные непонятным возгласом принцессы, остановились. Это позволило Рабиновичу вскочить на помост и перерезать веревки, связывающие руки Грифлета и Кауты. Обрадованный сакс тут же полез обниматься, а печальный рыцарь произнес с укоризной:

– Не стоило, сэр, так рисковать из-за нас. Но раз уж вы здесь, позвольте на некоторое время отступить от церковных законов и сражаться вместе с вами!

– Позволяю, – милостливо разрешил Рабинович и протянул ему меч Ричарда. – Возьми. А то стоишь без оружия, словно лох в патруле!

Каута подхватил топор палача, ранее предназначавшийся для отрубания их с Грифлетом голов, и встал рядом с двумя воителями. К этому времени стража уже очухалась и бросилась бестолковой толпой на штурм помоста для казни. Ричард остановил своих воинов.

– Не приближайтесь к ним! – прорычал он. – Пусть лучники расстреляют их со стен. Посмотрим, что они против острых стрел предпримут. Беовульф, ну-ка отыграйся на этом дураке за свое поражение…

– Папа, может, не надо? – Робкий вопрос принцессы утонул в ликующем крике толпы, почуявшей новое развлечение.

Однако и против стрел нашлось что предпринять! Попов наконец-то, после двух часов мучений одолевший преграду в виде стены одного из окрестных домов, занял стратегическую позицию на крыше и навел Горыныча на цель.

Первые одиночные выстрелы трехголовому экстрасенсу удавалось отводить в сторону. Отчего не понимающая происходящего толпа взревела, словно стадо пьяных ослов, и подалась ближе к помосту, стараясь понять причину промахов. Ричард тем временем остановил одиночную стрельбу и приказал лучникам дать залп по бунтовщикам. С огромным трудом Горыныч отвел стрелы в сторону и прохрипел:

– Все, больше не справлюсь! Подавай сигнал…

Не раздумывая ни секунды, Попов поднялся во весь рост на крыше дома. Он выхватил из одного кармана пистолет Жомова, а из другого свой любимый серебряный крест и завопил трубным голосом, перекрывая рев толпы:

– Опомнитесь, грешники! Я, причетник из Копменхерста, говорю: да постигнет вас кара небесная! – И Андрюша пальнул в воздух из пистолета.

Такого оборота событий никто не ожидал. Услышав гром посреди ясного неба, половина зевак взвыла от испуга, а стражники побросали свое оружие. И толпа и солдаты приготовились броситься с площади по домам, словно тараканы от дуста, но тут в ход событий вмешался приор Вестминстерского аббатства, гостивший у Ричарда.

– Остановитесь, люди! – завизжал он. – Это же просто самозванец и колдун. Смотрите, у него даже маковка не выбрита!

– И правда, – поддержал приора ближайший к Попову горожанин. – Вон, он с собой даже трех змей носит. Взять колдуна!

– Ну, насчет змей, это ты зря. Ты, парень, пло-хо подумал! – вздохнул Андрюша и подлил масла в огонь, оскорбив и без того обидевшегося Горыныча: – Че молчишь, слизняк почкующийся? Покажи им свой истинный размерчик, матрас надувной!

Попов немного переборщил. Он забыл о том, что, пока Горыныч карабкался на крышу, он лопал все, что попадалось под руку. Начиная от жуков, ползающих по стенам, кончая стенами, как десертом. Теперь трехголовой горелке просто необходимо было раздуться, и оскорбленный Горыныч сделал это моментально. Естественно, что крыша дома не выдержала и провалилась внутрь. А следом за ней и Андрюша. В итоге над развалинами остались торчать только три головы Горыныча, выпускающие клубы дыма и готовящиеся к пламяизвержению.

Растерявшиеся от такой метаморфозы горожане даже не заметили, как в ворота замка вползло еще одно чудовище, сверкающее бронзовыми боками. Из брюха нового монстра вывалился десяток лесных головорезов, по форме одежды напоминающих японских ниндзя, искупавшихся в бочке с зеленкой.

Кишечные отторжения бронзового монстра мгновенно вскарабкались на стены и поскидывали оттуда совсем очумевших лучников. Само чудище между тем спокойно вползло на городскую площадь. Вот уж тут толпа обезумела совсем. Орали так, что в Каммлане у четырех коров случились выкидыши.

– Горыныч, взлетай, – перекрывая рев толпы, зычно скомандовал Попов и бросился к бронзовому монстру.

Туда же сквозь разбегающийся строй стражников Рабинович с Мурзиком увлекли Грифлета с Каутой. Два недавних пленника ничего не понимали в происходящем. От вида страшного полукруглого монстра они перепугались не меньше остальных аборигенов, но держали себя в руках благодаря близости Рабиновича.

Едва эта троица, возглавляемая радостно гавкающим псом, достигла бронзового гигантского монстра, как в одном из его боков открылась дверца. Из нее высунулась лохматая башка Жомова и заявила:

– Еле успели. Цепной привод рвался, как чумной. Не умеют тут металльчик делать!

Внутри бронзового монстра в полутьме сидели на длинной скамейке, словно на лошади, десять саксов. Они держали ноги на педалях и ждали команды к старту. Безмерно удивленные Грифлет и Каута снопами повалились на пол и до самого Шервуда не могли произнести ни слова.

– Ну че? Валим отсюда? – спросил у Рабиновича Ваня, пока рыцарь и сакс пускали слюни, глупо таращась на то, что оказалось желудком бронзового монстра.

– Да, конечно, – задумчиво ответил Сеня и вдруг решился: – Хотя нет! Подожди…

Не слушая истеричных криков Попова и Жомова, Рабинович бросился назад к помосту по опустевшей площади. Перепрыгивая через поваленные скамейки, Сеня пару раз приложился «демократизатором» к шлемам особо любопытных стражников, которые после того, как залегли под огнем Горыныча, все же попытались рассмотреть, что происходит в замке. Нужно ли говорить, что после этого на Ноттингемской площади несколько прибавилось ям и колдобин?

Сеня подбежал к застывшей в совершенной прострации принцессе и схватил ее за руку. Увидев такое, даже Горыныч едва не потерял высоту и не свалился на площадь. В последний момент он смог справиться с управлением и даже прожег дыру на плаще Ричарда Львиное Сердце, пытавшегося вырвать дочку из лап захапистого Рабиновича.

– Ты идешь со мной? – спросил Сеня у девочки, небрежно отмахнувшись дубинкой от мешавшего общению отца.

– А это не опасно? – спросила девочка, часто моргая ресницами.

– А хрен его знает! – честно ответил Рабинович и потащил принцессу к экстравагантному транспортному средству.

– Ну и на фига она тебе понадобилась? – полюбопытствовал Жомов, как только Сеня подобрался на расстояние слышимости.

Не дождавшись ответа, Иван пожал плечами и пропустил сладкую парочку внутрь. Горыныч сделал еще один круг почета над замком и остановился поболтать с Ричардом о вреде нервного перевозбуждения. Разговора, естественно, не получилось, поскольку озлобленный папаша начал швыряться в трехголового лектора всем, что подвернулось под руку.

А бронзовый монстр, оказавшийся огромным бронированным велосипедом, медленно набирая скорость, устремился прочь от поставленной на уши крепости. Горыныч с воздуха прикрывал отход. А лучники, возглавляемые Алланом, угнали из крепости тех лошадей, которых смогли поймать, и, поломав подъемник железной решетки, закрывающей ворота замка, верхами помчались к опушке леса, опережая Первый Танк от Рождества Христова…

В лагере Рабиновича дым стоял коромыслом. Бойцы обоих отделений, нажравшись поповской браги, устроили внутри каменного мешка, заменявшего отряду крепость, дискотеку. Внешне все это напоминало танцы так же, как Борис Моисеев Мэрилин Монро. Однако песни аборигены орали от души.

Все напевы, как ни старались исполнители их разнообразить, всегда начинались с народно-патриотического, уже знакомого ментам по Камелоту: «Мы не на пиршестве мясо разрежем…» Затем шла вольная интерпретация, когда каждый из бойцов начинал орать во всю глотку собственные слова. А заканчивались песни и вовсе однотипно: «Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! И бутылка рому…»

Во всем лагере более-менее трезвых людей можно было найти лишь в пещере Рабиновича. Аллан с Каутой пили прототип шотландского виски в компании со своими бойцами, а остальное руководство отряда (включая новое приобретение: принцессу Ровену) сидело у Сени отнюдь не за круглым столом.

– Мы с саксом, от которого тпру… трпу… трудно было ждать такого благородства, решили выяснить, что замышляют эти… Ну, я имел в виду Бедивера и Мордреда, – заплетающимся языком рассказывал историю своего пленения Грифлет. – Окапазакапа… Ока-залось, что они отыскали где-то этого выскочку и провозгласили его королем Англии. А сэр Артур тогда хто? Мифический герой?

– Выпей, Гриф, а то ты че-то заикаешься. – Заботливый Жомов протянул рыцарю глиняную кружку. Грифлет осушил ее нервными глотками и продолжил:

– Эти идиоты собирают под свои знамена всякий сброд и провозгласили начало войны Алой и Белой розы. А какая, я вас спрашиваю, роза, когда у Артура на гербе дракон? Ни-ич… его не понимаю!..

– Стоп, стоп, стоп! – попытался прервать рассказ Грифлета Попов. – Насколько я помню, Ричард Львиное Сердце появился лет через пятьсот после Артура. А война Алой и Белой розы была уже при другом Ричарде. Его, по-моему, Горбуном звали…

– И никакой он не горбун, – покачал пальцем перед носом Андрюши Грифлет. – Ровный. И спереди и сзади! Вот только одно плохо. Самозванец он, блин, святой отец!

Принцесса Ровена сидела в уголке пещеры, слева от Рабиновича, и широко открытыми глазами смотрела на «разбойничий» пир. Кроме нее, пожалуй, только Горыныч был трезвым существом в этой компании алкоголиков, отмечавших диким запоем успех операции по спасению несчастных смертников.

Мурзик расположился под столом, между принцессой и Рабиновичем. Он упоенно глодал большую оленью берцовую кость и из-за набитого рта участия в разговоре не принимал. Остальные могли говорить, потому что только пили и утруждать собственные челюсти поглощением закуски не собирались.

– Вот я и говорю, что спираль времени уплотняется, – не зная, насколько это опасно делать, встрял в пьяный разговор Горыныч. – Нужно срочно искать вашего Мерлина. Думаю, что еще не поздно вернуть историю в ее нормальное русло…

Может быть, на слова трехголового профессора никто и не обратил бы внимания, если бы не Ровена. Беспрестанно хлопая своими огромными ресницами, девушка тронула Рабиновича за рукав и проворковала:

– Ах, милый Робин! Это так здорово, но я никак не могу привыкнуть, что эта зверушка разговаривает!

Услышав такое, Горыныч едва не свалился со стола, по которому мог спокойно расхаживать ввиду сильно уменьшившегося размера тела. Жомов поймал его за хвост и поставил на середину стола. Если бы монстр знал, что за этим последует, он бы, наверное, предпочел упасть, оставив хвост в жомовской руке!

– Так, мужики, я че-то не пойму, – Иван с перепою вечно забывал, что у Горыныча три головы, и каждый раз пытался сфокусировать зрение, думая, что у него в глазах троится. – А че этот орел трезвый тут ходит?

– Это ты про кого? – не понял Горыныч.

– Ты мне, братан, дураком не прикидывайся! – рявкнул на Ахтармерза Жомов. – Скажи еще, что уже пил с нами!

– Нет, конечно, – еще не понимая ситуации, озадаченно ответил Горыныч. – Наша раса вообще алкалоидов не употребляет. Мы их для борьбы с вредителями используем.

– Ну и дураки, – констатировал Иван и протянул пустую кружку Попову. – Андрюша, наливай. Сейчас мы этого дикаря научим, как надо водкой пользоваться!

Горыныч попытался отвертеться от выпивки, но ничего из этого не вышло. Жомов поймал его в пригоршни, а настроенный на эксперимент Андрюша залил самогонки в одну из трех пастей монстра. Некоторое время Попов размышлял, а потом спросил у Жомова (остальные в этом опыте участия не принимали, но зато и мешать не собирались):

– Слушай, Вань, в другие пасти ему заливать?

– Не-а, – Иван отобрал у Попова кружку. – Хватит ему для начала. Потом посмотрим…

Выпущенный из железных лап Жомова, Горыныч на некоторое время застыл посреди стола, прислушиваясь к собственным ощущениям. А затем с ним началась странная метаморфоза! Сначала левая голова вцепилась зубами в бровь центральной. Та не сообразила, откуда произошло нападение, и укусила правую. Третьей голове уже вообще стало все до фени. Но на всякий случай она решила попробовать на вкус крыло.

Непонятно почему, но за крыло вступился хвост и звезданул правой голове прямо в глаз. Та оказалась в состоянии «грогги» и свалилась прямо между передних ног. Те решили, что их догоняют задние, и пошли. Естественно, далеко они не ушли, поскольку до задних ног вообще еще ничего не дошло! В итоге Горыныч растянулся на столе и угодил двумя оставшимися головами в полупустую кружку самогонки.

– Вы посмотрите, какая прелесть! – звонко засмеявшись, захлопала в ладоши принцесса. – Робин, где ты поймал такого чудного зверька?

– В Караганде… – ответил Сеня, отнюдь не разделявший веселья принцессы.

Дело в том, что две головы перестали грызться и мигом осушили кружку до дна. Горыныч сначала посинел, затем начал наливаться цветом спелого изумруда и наконец поднял третью голову. Глаза его загорелись желтым огнем, и монстр попытался сложить три свои клювастые башки одну на другую, глядя на большой медный графин с самогонкой.

Головы выстраиваться в пирамиду не хотели. Они с упорством Сизифа шлепались на стол и вновь пытались занять подобающее ритуалу положение. Ничего из этого не получалось. И от такого отсутствия координации медный графин начал елозить по столу, словно йог на гвоздях, устраивающийся на ночлег поудобнее.

– А вот этого не надо! – Жомов поймал бегающий графин. – Похоже, не рассчитали дозу. Короче, мужики, Сатурну больше не наливать.

Горыныч попытался телекинезом вырвать из цепких лап Ивана графин с самогонкой, но ничего из этого не вышло. Поскольку сообразительный Попов накрыл монстра жомовским бушлатом. Трехглавый алкоголик немного повозился под ним, пытаясь выбраться на свободу, а потом сдался и захрапел, словно конь в борозде!

– Н-да, – задумчиво выдохнул Рабинович.

– А мне понравилось! – защебетала принцесса. – Робин, ми-илый, подари мне этого зверька!

Сеня растерялся, не зная, как объяснить необразованной девушке, что Горыныч не зверек, а просто иная форма жизни. Выручил его Попов, который вдруг неожиданно громко заявил, что ему нужно выйти.

Сеня не преминул пошутить на этот счет. Дескать, чем больше желудок, тем меньше размер мочевого пузыря. Жомов поддержал эту «шутку», и разговор перешел совсем на другую тему, поскольку принцесса со свойственным всем женщинам любопытством начала допытываться у Рабиновича, что такое «мочевой пузырь». Можете представить, насколько затянулось это объяснение?

Между тем никто из присутствующих так и не обратил внимания на то, что Грифлет по-прежнему продолжает рассказ о злоключениях в Ноттингемском замке. Увлеченный собственными рассуждениями о том, куда катится мир после исчезновения законного короля, рыцарь пропустил все самое интересное и вернулся к действительности лишь после того, как Жомов вслух пожалел о том, что пришлось утопить в реке «такую крутую тачку».

– Сэр Джом, – с трудом сфокусировав на Иване взгляд, поинтересовался Грифлет. – А как вам удалось придумать такой механизм?

– Да эт не я, – отмахнулся рукой Жомов, едва не зацепив по длинному носу Рабиновича. – Это все Сеня. Эт… ик!.. Он сказал, чтобы соединили две телеги, обшили их досками и сделали педальный привод. Кузнецы только подвели, цепь хреновую сделали…

После этого Иван вдруг ударился в подробное описание процесса изготовления велобронехода, совершенно не обращая внимания на то, что человек, задавший ему вопрос, уже спит, уронив голову на стол. Жомов подробно расписывал, как в срочном порядке перековывали всю медную и бронзовую посуду, что нашлась в деревне, на пластины для брони. Ване было безразлично, что его уже никто не слушает. Главное – он сам слышит себя. Остановился Жомов только после Сениной реплики.

– Слушай, птица-говорун, – перебил Ивана Рабинович. – Что-то Андрюхи долго нет. Пошли-ка, поищем его. Как бы со стены где-нибудь не свалился!

Искать Попова пришлось, естественно, Мурзику. Пробравшись сквозь недвижимые тела большинства бойцов, успокоенных обильной выпивкой, Рабинович, Жомов и Ровена, ведомые Мурзиком, выбрались за пределы гранитных стен лагеря. Пес уверенно держал след, и вскоре оказалось, что ведет он к небольшому ручью, из которого бойцы брали воду для нужд лагеря.

Андрюша сидел на берегу этого ручья с горбушкой хлеба в руке. Жомов издалека не понял, что он делает, и решил, будто Попов спрятался здесь от них для поглощения некоторого количества спрятанной самогонки. Ваня уже собрался ласковым матом пройтись по всем дальним и ближним родственникам Попова, но Рабинович остановил его. И совсем не от того, что рядом была дама!

– Ты посмотри, что этот пенек делает! – восхищенно прошептал Сеня, дергая Жомова за рукав. – Совсем парень охренел!

А Попов сидел на берегу ручейка и крошил хлеб в его бурные воды. Он что-то бормотал себе под нос и был настолько увлечен своим занятием, что не заметил приближения друзей. А они, подлецы, подкрались бесшумно.

– Че, Андрюша, горяк пробил? – прямо в ухо Попову рявкнул Жомов и хлопнул «святого человека» по плечу.

Андрей от неожиданности свалился в ручей. Согласно закону Архимеда, объем тела, погруженного в жидкость, равен объему жидкости, вытесненной этим телом. Так вот, равного Попову объема воды в ручье не оказалось. Андрюша ручей попросту запрудил!

– Че надо, козел? – заорал Попов, выскакивая из воды. – Ну рыбку я кормлю. Ну и что в этом плохого? – И добавил жалобно: – Мешаю я вам, что ли? У меня, может, дома все скалярии передохли. Так я хоть тут рыбкам чем-нибудь помогу…

Обескураженные таким поворотом дел, друзья не нашлись, что Попову ответить. Каждый из них вдруг вспомнил то, что осталось дома и теперь казалось далеким и недосягаемым. Сеня подумал о тете Соне и дяде Изе с их алюминиевыми плошками, а Ивану представилась его пышнотелая жена. Жомов с Рабиновичем так бы и стояли на бережку и хлопали глазами, если бы не вмешалась Ровена.

– Нельзя так шутить с божьим человеком, – строго проговорила она. – Святой отец, дайте мне руку. Я помогу вам выбраться из ручья.

– Да ладно, Ровена, че ты-то будешь мучиться, – проворчал пристыженный Жомов и, прыгнув в ручей, поднял Попова на руки. – Извини, Андрюха! Мы же просто пошутили.

Попов почему-то всхлипнул и неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы среди деревьев не замелькала фигура всадника, гнавшего лошадь к лагерю во весь опор. Друзья переглянулись и, предчувствуя недоброе, бегом понеслись наперерез удалому джигиту.

Всадником оказался один из осведомителей Аллана, завербованных им накануне. Добрался до лагеря он, естественно, раньше троих ментов, обремененных принцессой, едва передвигающей ноги в длиннющем платье из норманнского бархата.

Примчавшись в расположение отряда, трое друзей застали такую картину: безмерно удивленный осведомитель расхаживал среди недвижимых бойцов лесного сопротивления и пытался нащупать пульс то у одного, то у другого.

– Че потерял? – поинтересовался Жомов у него. – Или зубы во рту жмут? Зачем людей тревожишь, отдыхать не даешь?

Не ожидавший появления кого-нибудь с тыла, осведомитель подпрыгнул и безмолвно зашевелил губами, забыв с перепугу, что хотел сказать. Иван тем временем подошел к аборигену вплотную и, взяв его за грудки, оторвал от земли на добрый метр.

– Че тебе тут надо, я спрашиваю?! – прорычал Жомов, все еще мучимый ностальгией по Родине, а потому и очень опасный.

– Я Седрик из Ноттингема, – пролепетал осведомитель. – И у меня важная весть для Робина Гуда!

– Какого Робина? – не понял Жомов, не присутствующий на соревнованиях по стрельбе.

– Отпусти его, – остановил Ивана Рабинович и подошел к осведомителю. – Я Робин Гуд. Говори!

– Робин, Аллан просил сообщать о любой группе людей, направляющихся через лес, – одернув на себе камзол, доложил осведомитель. – Так вот, четыре часа назад из Ноттингема выехал приор Вестминстерского аббатства. Я слышал, что он везет какие-то большие драгоценности, переданные Ричардом Львиное Сердце на хранение церкви во время войны с самозванцем-Артуром и его приспешниками…

– Артур не самозванец! – одернул Седрика Робин. – Хотя хрен его теперь знает. А церковь о грузе позаботится. Правда, святой отец?

Сеня со смехом повернулся к Попову. Тот, все еще удрученный тем, что несуществующие в ручье рыбки остались недокормленными, только кивнул в ответ головой. Впрочем, Рабиновича его мнение совсем не интересовало. Еще не выветрившийся из головы хмель толкал Сеню на бесшабашные поступки.

– Большая у приора охрана? – поинтересовался он у осведомителя.

– Кроме обычных десяти монахов сопровождения, после вашего сегодняшнего налета Ричард выделил ему пятьдесят солдат, – вытянувшись в струнку, отрапортовал Седрик. – Они едут неспешно и очень осторожно. Я опередил их примерно на час. Если поторопитесь, то успеете перехватить эскорт у лесной развилки.

– Спасибо за службу, солдат, – генеральским жестом Рабинович похлопал осведомителя по плечу и вытащил из кармана несколько золотых монет. – Вот тебе награда. И смотри, не меньше половины отдай жене! Иди отсюда.

– Слушаюсь, сир! – радостно заорал Седрик и вскочил на своего коня. – Будет исполнено, сир. Рад стараться, сир. Всегда готов служить, сир…

– Заткнись! – рявкнул на него Сеня и повернулся к Жомову: – Давай, приводи в чувство своих гвардейцев.

Приблизительно через полчаса едва державшаяся на ногах толпа разбойников выбралась к лесной развилке. Из всего отряда только трое оказались абсолютно трезвыми. Принцесса Ровена, которая вообще не выпила ни грамма, Мурзик, принципиально отказывающийся от алкоголя, и Горыныч, неизвестно почему мгновенно протрезвевший.

Рабинович попытался оставить принцессу в лагере, но она закатила такую истерику, желая посмотреть, как будут грабить толстого брюзгу-приора, что заставить Ровену остаться можно было только связав. Сеня, добрая душа, на это пойти, естественно, не мог, поэтому принцесса последовала со всем остальным отрядом. Приор Вестминстерского аббатства действительно никуда не торопился. Он вальяжно расположился на нескольких пуховых матрасах внутри крытой повозки, напоминавшей карету так же, как Горыныч паровоз. Несмотря на то, что Ричард особо предупредил его о возможности нападения и выделил усиленную охрану, атаки приор явно не ожидал. Впрочем, как и его солдаты.

Все произошло быстро и по уже известному сценарию: впереди и позади отряда приора свалили два заранее подготовленных саксами дерева. Затем пьяные лучники, следуя приказу Рабиновича никого не убивать, выпустили тучу из десяти стрел, повтыкавшихся куда попало. В том числе и в ягодицу одной из лошадей повозки приора.

Бедное животное от укуса такого слепня понесло вперед сломя голову. Вторая кобыла попыталась остановить свою напарницу, видя перед собой древесный ствол. Но ничего из этого не получилось! С простреленной задней ногой кобыла оборвала упряжь и скакнула через ветки, расшибив о ствол дерева повозку и уложив в нокаут свою товарку по ярму.

Приор вместе с золотом высыпался на дорогу из повозки и удивленно уставился на Рабиновича и Жомова, вышедших из леса ему навстречу. Кое-кто из охраны попытался броситься на защиту своего начальника, но пара зуботычин от Жомова да выстрел из пистолета, произведенный Поповым позади эскорта, успокоили всех недовольных.

Для большего эффекта с ветки дерева столкнули вниз Горыныча, и он прошелся на бреющем полете над головами всадников, слегка разогрев своими горелками верхушки их шлемов. После этого спешились все, и жалкие остатки сопротивления путешественников были сломлены.

– Дико извиняюсь, ваше святейшество, но мы вынуждены изъять нечестно нажитое вами богатство, – разведя руками, проговорил Сеня и помог приору подняться с земли. – Боюсь вас разочаровывать, но дальше вы поедете или пойдете налегке…

– Вы не посмеете ограбить церковь! – залепетал толстый приор. – Я наложу на вас епитимью, а то и вовсе прокляну. В конце концов шериф ноттингемский повесит вас.

– А может, ему в рыло дать? – поинтересовался у Рабиновича Ваня. – А то он че-то базарит до фига!

– Не надо, – жестом остановил Жомова Сеня и показал рукой в сторону леса, откуда вышла принцесса, уже успевшая отобрать лук у кого-то из стрелков Аллана. – Тут дама.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Жомов и, отвернувшись в сторону, досадно сплюнул. – Совсем у тебя, Рабинович, крыша поехала.

– Ровена, девочка моя! – удивленно завопил приор, увидев принцессу. – Что они с вами сделали, эти негодяи!

– Вовсе они не негодяи, а очень даже милые люди, – перебила приора Ровена. – А я теперь амазонка и предводительница этого отряда. Так что, святой отец, лучше вам делать, что они говорят. А то мы все ужасно свирепы и можем сделать кому-нибудь больно…

Бедный (вернее, победневший) приор так и застыл с открытым от удивления ртом. А бойцы Сениного отряда тем временем сгоняли в кучу стражников приора и отбирали у них все холодное и стрелопускающее оружие. Рабинович принялся тем временем собирать драгоценности в кучу. Аллан и Каута стали ему помогать. Да и Попов, сопровождаемый Грифлетом, тоже подошел. Естественно, только из чистого любопытства.

– Ну-ка подожди! – остановил его Жомов и вытащил из общей массы сверкающих драгоценными камнями украшений огромную золотую рюмку. – Это я себе возьму. Классно водку из такой пить будет.

Рабинович хотел что-то возразить, жадным взглядом поедая многочисленные самоцветы, усыпавшие бока рюмки-переростка, но не успел: неожиданно прямо в центре лесной развилки дороги появился сверкающий бирюзовыми отливами гигантский овал. Причем этим овалом руководство отряда разбойников оказалось отрезанным от своих подчиненных. Приор аббатства стоял прямо в том месте, где выросло непонятное чудо, и попросту исчез.

– Это че за фигня такая? – удивился Жомов, но большего сказать не успел. Потому как заорал Горыныч. Причем всеми тремя головами сразу.

– Ложись! – рявкнула летающая зажигалка и сверху свалилась на удивленных ментов.

Под его тушей оказались погребены все. Начиная от Мурзика и кончая принцессой. И видеть происходящее толком никому не удалось. Что, впрочем, и к лучшему.

Из сверкающего бирюзового овала вывалились четыре странные твари, смахивающие на гибрид медузы с гусеничным трактором. И соответствующего этому гибриду размера! Вся четверка начала вертеться вокруг своей оси, а затем плеваться во все стороны сгустками бирюзового же пламени.

– Так, по-моему, пять огнеметов для одного отряда – это явный перебор! – пробормотал Жомов, да так и остался с открытым ртом.

Сгусток бирюзового пламени попал в одного из лучников Аллана, и тот мгновенно превратился в каменную глыбу неопределенной формы. Медузы на гусеничном ходу тут же сконцентрировали огонь на отряде и стражниках приора. И через пару секунд вместо людей и лошадей на лесной поляне стояла каменная композиция.

Задрав над собой хвост, Горыныч тоже закрутился на месте, словно ужаленный осой дикий бык. Из кончика хвоста монстра некоторое время сыпались зеленые искры, а затем лежавших на земле ментов накрыл изумрудный полупрозрачный купол. Бирюзовые сгустки пламени ударились о него после произведенного медузами залпа и стекли вниз, подобно пролитому киселю.

– Ванька, держи пистолет! – заорал Попов. – Стреляй в этих тварей.

– Не вздумай! – опустив одну голову вниз, остановил его Горыныч. – Пуля мой купол не пробьет, а рикошетом всех тут поранит. Взорвемся еще, как ты говоришь, на хрен. Подожди, сейчас они дадут еще залп, я защиту сниму, тогда и стреляй!

Горыныч сделал, как и обещал. Несколько секунд у тракторообразных медуз ушло на перезарядку своих батарей, а затем они выстрелили. Едва бирюзовый огонь сполз вниз, как изумрудный купол исчез. Жомов сделал четыре выстрела, слившиеся в один. Все пули попали в цель, и медузы начали уменьшаться, сдуваясь, словно проколотые мячики. Через пару секунд от них остались только лужи слизи.

– Что это было? – спросил Рабинович, поднимаясь с земли. – И что произошло с нашими бойцами?

– Окаменели, – ответил Горыныч сначала на второй вопрос. – Эти твари из четырнадцатого мира по оси эпсилон. Они жутко агрессивные. У нас с ними уже была война, и нам удалось взять под контроль порталы, ведущие в их мир. Но, похоже, ваше перемещение во времени сдвинуло эти порталы с прежних мест. Вам нужно срочно возвращаться назад. Только тогда порталы вернутся и ваши бойцы освободятся от действия слюны этих уродов.

– Так это было не пламя, а слюна? – тупо поинтересовался Попов. – И че теперь делать?

– Вам нужно искать дорогу назад, – терпеливо ответил Горыныч. – Вновь поменявшись с Мерлином местами, вы исправите искажения времени, и того, что произошло, никогда не случится.

– Чего-то я ни хрена не понимаю, – пробормотал Жомов, но его перебил Сеня.

– А нечего тут и понимать! – рявкнул Рабинович. – Мерлина искать нужно. Или хотя бы его жилье…

Глава 7

Я обалдело потряс головой и выбрался из-под туши Горыныча. Трехглавый огнемет, истребитель, бронепоезд и черт знает что еще стремительно начал терять объем, видимо, израсходовав всю свою внутреннюю энергию на защиту остатков отряда от плюющихся монстров бог весть из какого измерения. Через пару минут Горыныча хватило только на то, чтобы закрыть собой новоприобретенный Жомовым сосуд для поглощения самогонки.

Словно соревнуясь с ним в скорости, исчез и бирюзовый круг на лесной дороге. После его испарения уже ничто не мешало любоваться на скульптурную композицию из окаменевших разбойников под названием «Отряд Чапаева на марше». Вся наша компания тупо уставилась на то, что еще несколько часов назад спокойно хлестало поповскую выпивку, а теперь если и могло что впитывать, то только утреннюю росу. Интересный, я вам скажу, способ лечения от алкоголизма!

Вы только не подумайте, что я бессердечное существо, испорченное работой в милиции! Аборигенов мне было, конечно, жалко, но с таким же успехом их можно было жалеть и некоторое время назад, когда они вповалку валялись после дикой пьянки. Хотя теперешнее их положение было даже несколько более приятно. Поскольку не думаю, что окаменение может оставлять за собой похмельный синдром.

Горыныч тем временем объяснил всем присутствующим, что таким образом медузоподобные монстры подготавливают себе завтрак. Если честно, я так и не понял, что творится у них с пищеварением. Но можно представить себе, как они питаются, если для приготовления еды к употреблению ее нужно не размягчить, а наоборот – зацементировать.

Как бы то ни было, жрала каждая из этих тварей больше, чем Попов с Горынычем, вместе взятые. Поскольку на завтрак они себе приготовили не меньше полутонны каменных статуй. И это – всего на четверых!

– А… э… у… ы… – попытался что-то произнести Аллан, тыча рукой в сторону своих окаменевших соратников.

– Правильно! – согласился Грифлет и истово перекрестился. – Это нам всем божья кара за жадность и стяжательство. И виною всему только я. Поскольку посмел нарушить обет и взять в руки орудие смерти…

– Заткнись, Гриф, – оборвал его Жомов. – И без тебя на душе тошно!

Ваня вздохнул и подошел к скульптурной композиции, чтобы удостовериться в ее существовании. Он попытался пошатать одну из статуй, но мой Сеня рявкнул на него: дескать, не дай бог, отломит еще что-нибудь. Найдут потом археологи еще одну Венеру Милосскую и будут гадать, из-за чего у этой статуи руки оторваны.

Жомов пожал плечами, поднял с земли какой-то камешек, не имеющий ничего общего с постаментом, который ковырял, и попытался приставить этот кусок щебенки ко лбу статуи. Сеня вновь начал на него орать. Жомов стал в ответ огрызаться, поэтому и не услышал противного жужжания над головой.

Зато Попов не только услышал, но и увидел: после неяркой вспышки прямо над маковкой Ивана появился тот самый противный эльф! Андрюша обиду на него таил давно. Поэтому, недолго думая, подхватил с земли камень и приготовился к зенитной стрельбе. Я гавкнул на Жомова, стараясь предупредить. И, как всегда, нарвался на людскую неблагодарность!

– Мурзик, заткнись! А ты, Сеня, на меня собаку не натравливай! – заорал Иван, не обращая внимания на Попова. Я отвернулся и фыркнул. Раз такое дело, то пусть огребет от Андрюши кирпичом по башке. Заслужил!

Естественно, Попов снайпером не был. Андрюша, прищурив один глаз, запустил только что изобретенным оружием пролетариата в надоедливую животину (или как там этих маленьких жужжалок называть?). Эльф показал Попову язык и от камня спокойно увернулся, продолжая парить у Жомова над головой.

Кирпичи, конечно, живыми назвать нельзя. Но подумайте сами, кому приятно пролететь над землей несколько метров и снова плюхнуться в опостылевшую пыль? Вот и этот камешек, чтобы не лишать себя удовольствия, решил окончить полет не на земле, а на жомовской маковке!

– Вот это ни хрена себе! – удивился Иван, когда кирпич с колокольным звоном разбился об его шлем, и развернулся к Попову. – Щас этот кабан точно в рыло получит!

– Правильно. Врежь этой откормленной туше, чтобы камнями в кого попало не кидался! – завизжал эльф и противно захихикал.

Честное слово, после этого смеха мне самому захотелось поймать его и пожевать минут сорок. У нас с Сеней соседка была на прежней квартире. Она точно так же хихикала, когда «Шоу Бенни Хилла» смотрела. Так вот, от такого звука ее собственный кот, между прочим, с шестого этажа выбросился, а я подкоп под шкафом начал делать, мечтая целыми сутками напролет хоть разочек ее укусить! Не удалось. Рабинович не выдержал и квартиру сменил…

Услышав голос эльфа, Жомов тут же забыл, что получил от Андрюши булыжником по голове. Ваня свое обещание помнил и тут же попытался убить надоедливого нахала. Хотя, с его грацией пещерного медведя, поймать это ехидное колибри шансов было ровно столько же, сколько у носорога – станцевать канкан. Эльф, естественно, от Ваниных лап увернулся и залетел в самую гущу скульптурной композиции.

– Ты, блин, балерун бронированный, охренел, что ли? – заорал эльф, усевшись на чью-то окаменевшую голову. – Я при исполнении, между прочим. Будешь клешнями махать, статью припаяю, мать твою!..

Никто, кроме троих ментов, при прошлых появлениях летающего хама не присутствовал. Поэтому аборигены и застыли с открытыми ртами, наблюдая новое чудо природы. Первой пришла в себя принцесса (если ее в этом коктейле из времен можно так назвать! Я даже не уверен, что у Ричарда Львиное Сердце вообще дети были).

– Ой, Робин, поймай мне эту милашку! – завопила Ровена, перекрикивая дикий рык Жомова. – Я его буду с собой в кувшинчике носить!

– Леди, – галантно поклонился эльф и вдруг заверещал: – Да идите вы сами в кувшин к пещерному троллю!

Такого хамского отношения к даме не выдержал уже никто, и вся компания, за исключением Горыныча, бросилась ловить наглеца. Гвалт на дороге стоял изрядный. Даже я в меру способностей старался поддержать общую какофонию. Однако ловля эльфа закончилась ничем. Поскольку хам из центра скульптурной группы выбираться не желал, а мы туда пробраться не могли, боясь что-то поломать и оставить инвалидами своих бывших соратников.

– Так, кажется, в этот раз я опоздал, – проговорил эльф, как только суета вокруг него успокоилась. – Половина дикарей окаменела, а вторая по фазе двинулась. Теперь Оберон мне голову снимет. Получу выговор с занесением в личное дело. И все из-за вас, козлы, между прочим! Какого хрена вам приспичило по лесам прятаться? А, мать вашу?!

– Ты че мелешь? – вытаращился на мухоподобную балаболку Жомов. – Какой выговор? Какой Оберон? При чем тут лес?..

– А вы, оказывается, еще тупее гоблинов! – заорал эльф. – Оберона они не знают. Скажите спасибо, что он вас не слышит… Уволюсь к гномовой матери! К Мерлину этому придурошному таскался, как комар прокаженный, теперь с этими идиотами работай. Все, мать вашу, выпутывайтесь сами как знаете!

С легким хлопком эльф растворился в воздухе, будто никогда и не существовал. Жомов досадливо сплюнул и шарахнул кулаком по ближайшему дубу. Листьев и желудей сверху насыпалось столько, что скульптурная композиция превратилась в стадо сатиров на выпасе.

– Нет, а кто такой Оберон все-таки? – неизвестно у кого спросил мой Сеня. Вечно его длинному носу нужно глубже всех залезть!

– Насколько мне помнится, – задумчиво ответил на вопрос Грифлет, – Оберон – это король эльфов. Правда, раньше я считал разговоры о них детскими сказками. Хотя в сказках эльфы намного симпатичнее.

– Это просто нам, как всегда, все некондиционное попадается! – проворчал Попов. – Там начальник отдела и водка. Тут вот – Горыныч и эльф…

– Нет, а я тут при чем? – удивился трехголовый экстрасенс.

– Ну, значит, евреи во всем виноваты, – пожал плечами Попов и тут же получил от Рабиновича чувствительный подзатыльник. В этот раз совершенно по делу!

Стоять на дороге в ожидании манны небесной никто не собирался. Тем более что скульптурная композиция на развилке нагоняла мысли о бренности этого мира. После исчезновения эльфа открытым голосованием было решено возвращаться в лагерь. Груз драгоценностей, доставшийся с такими потерями, оставлять никто не хотел, поэтому стали искать средства для его транспортировки.

Несколько разбежавшихся при появлении бирюзового круга лошадей все же удалось поймать после получасовой беготни по лесу. Причем произошло это лишь тогда, когда Попова заставили спрятаться. Поскольку он у перепуганных животных явно ассоциировался с новым стихийным бедствием. Драгоценности, экспроприированные у безвременно покинувшего этот мир приора, загрузили на пойманных лошадей и повезли в опустевший лагерь.

Пристанище орды разбойников выглядело не просто опустевшим, а даже каким-то заброшенным. Я принюхался, пытаясь уловить знакомый запах немытых аборигенских тел, каковой еще несколько часов назад витал над всем лагерем, но смог уловить только его едва ощутимые отголоски. Там, где еще недавно было жилье двух десятков людей, далеких от гигиены, теперь воцарился запах пыли, гнили и сырого камня. Только из пещеры Рабиновича ощутимо несло пролитой самогонкой.

Похоже, Горыныч был абсолютно прав, когда однажды обмолвился о том, что время уплотняется с каждым часом все сильнее и сильнее. Я бы ничуть не удивился, увидев, как скалы с дикой скоростью начнут крошиться и осыпаться внутрь, словно во время перемотки пленки на видеомагнитофоне. Нам действительно следовало возвращаться домой. И как можно быстрее!

Шестеро последних героев лесного сопротивления (исключая, естественно, принцессу и Горыныча), пока я заново осваивался в лагере, начали разгрузку награбленного. Сеня оттащил в пещеру свою часть груза и тут же занялся подсчетом всего имущества, включая как то, что Аллан накопил до нас, так и сбережения ментов, заработанные до встречи с разбойником.

Лично мне это было абсолютно неинтересно. Поэтому я отправился пообедать тем, что осталось от завтрака. Так сказать, подкрепиться после ратных трудов. Собственно говоря, еды осталось немало, потому что за завтраком больше пили, чем закусывали. А если учесть еще и то, что расстроенные утренним происшествием друзья не обращали на меня внимания, то мне удалось стащить со стола вполне приличный кусок кабаньей грудинки.

А что еще делать, если Сеня меня забывает кормить? Не выпрашивать же у него еду, как кот рыбий хвостик?! И вообще, заткнись!

Извините, отвлекся. Так вот, пока я обедал, все добро перетащили в пещеру Рабиновича и свалили прямо в ее центре. Я, конечно, не безмен, но на глазок прикинул, что куча драгоценностей весила никак не меньше сотни килограммов. А уж о ее стоимости и говорить не берусь!

Покривившись, Сеня начал выковыривать самоцветы из золотых и серебряных ювелирных изделий. Немного поколебавшись, Аллан взялся ему помогать. Остальные сели за стол и молча смотрели на такое издевательство над археологическими ценностями. Кстати, единственным, что никак не пострадало во время этой экзекуции, оказалась золотая рюмка Жомова, по размерам едва уступавшая семилитровому ведерку.

– Так, Сеня! Ты у Андрюхи крест не трогаешь? – полюбопытствовал Ваня, когда Рабинович попытался оный сосуд отобрать у нового владельца. – Вот и ко мне не приставай!

Моему Сене пришлось уступить, да и особого желания обладать церковной реликвией Рабинович почему-то не проявил. Он только махнул на Жомова рукой и взялся за сортировку плодов своего труда. Вскоре куча драгоценностей разделилась на три части. В одной были самоцветы, в другой – монеты различного достоинства и состава (исключая медные, конечно!). Ну а в третьей, самой большой куче лежали остатки золотых украшений.

– Так, мужики, – проговорил Рабинович, едва сортировка была закончена. – Монеты и камушки мы берем с собой. Нам этого хватит. – Я вытаращил от удивления глаза и, если бы не окрас, стал бы похож на того красного рака, с которого начались чудеса в этом мире. – Остальное золото предлагаю поделить на две части. Из одной половины каждый возьмет себе свою долю. А другую мы раздадим здешним беднякам…

– Робин, ты сошел с ума, – констатировал Аллан, даже не дав Рабиновичу закончить говорить. – На это золото можно вполне приличный подержанный замок в Эссексе купить.

– Ну, допустим, без замка мы обойдемся, – поддержал Сеню Попов. – А за богатством уже погонялись достаточно. Теперь пол-Каммлана в развалинах лежит, и статуи золотодобытчиков на каждом перекрестке стоять стали. В общем, проживем без бирюлек. Домой пора сваливать. О чем, между прочим, я давно говорил…

– Молчал бы лучше, пророк ширпотребный, – буркнул Жомов и повернулся к Рабиновичу. – Что делать-то будем?

Носом шевелить и ушами от радости хлопать! Поражают меня наши доморощенные гении. Даже любой глупой шавке уже неделю бы назад стало ясно, что нужно искать жилище Мерлина! Его самого, судя по всему, дождаться не получится. Видимо, в нашем времени он надолго застрял.

До моего Сени это, похоже, все же дошло. Поскольку он, не говоря ни слова, повернулся и посмотрел на Горыныча. Как-никак, единственный у нас специалист по параллельным вселенным, путешествиям во времени, магии и прочей ерунде, которую в нашем времени ласковей, чем шарлатанством, не величают. Горыныч набрал в грудь побольше воздуха, выпустил три небольшие струйки пламени и начал говорить.

Вещал он не пару минут и меня его разговоры здорово утомили. Последний раз я так утомлялся от болтовни, когда с соседской таксой останавливался поговорить. Но ее-то понять можно. У нее недержание во всех формах выражалось! Что заставило Горыныча так витиевато говорить, мне было совершенно неясно. Вроде парень сдержанный, а болтает, словно воробей в кошачьей пасти!

Лично мне уже минут через пять объяснений стало совершенно ясно, что нам необходимо найти то самое заклинание, что перебросило Мерлина со товарищи в наше время. Горыныч заверил нас, что по каким-то там ихним законам временной спирали колдун со своими сопровождающими не пробыли в нашем родном городке и пяти минут. А вот это что-то новенькое!

– Я не помню точно формулу, – потупил он три пары своих неморгающих глазенок. – Но думаю, что день для вас равен примерно тридцати секундам для Мерлина. Это пока еще время не сильно уплотнилось. Потом интервалы начнут очень быстро выравниваться.

– Ну и к чему это приведет? – полюбопытствовал Попов.

– Вам нужно вступить в контакт с Мерлином, чтобы поменяться с ним местами, – вновь почувствовал уверенность Горыныч. – Если он успеет слишком далеко отойти от той точки, где вы встретились, то найти его сразу не получится. Мерлин успеет пообщаться еще с кем-нибудь, и что тогда произойдет, я даже представить себе не могу.

Грифлет, Каута и Аллан слушали все эти рассуждения открыв рот. Не думаю, что они многое поняли из сказанного Горынычем, но их интерес к разговору был неподдельным. Одной принцессе быстро все наскучило, и она не нашла себе лучшего занятия, как достать костяной гребень и начать меня расчесывать. Совсем девка от безделья по фазе двинулась!

Первым моим желанием было, естественно, огрызнуться на Ровену, чтобы не тянула свои нежные ручки туда, куда не просят. Потом я рассудил, что ладони у нее относительно чистые, да и гребешок вроде без вшей. К тому же после выходки эльфа ругаться на даму я посчитал неприемлемым. Вот и пришлось сидеть и делать вид, что я сейчас замурлычу от удовольствия, словно кот под экскаватором. Хорошо хоть Сеня не видит, что меня кто попало руками лапает. Поперхнулся бы от удивления!

Горыныч между тем принялся объяснять Рабиновичу (почему-то именно моего Сеню он выбрал в качестве главного слушателя), как отыскать жилище Мерлина. По его словам получалось, что ворота параллельных миров открываются тут строго по окружности, центром которой является точка перехода колдуна в будущее.

Судя по тому, что рассказал Грифлет, Артур, Ланселот и Мерлин отбыли из Камелота в неизвестном направлении. После чего назад не вернулись. Тут и коту было ясно, что колдун увез двух рыцарей в свою пещеру, где и совершил заклинание, переместившее его в двадцатый век. Причем не куда-нибудь, а именно нам под нос!

– Думаю, что еще пару дней радиус этой окружности будет неизменным, а затем начнет расти, – закончил свою лекцию второклассник из мира, где каждый учитель из-за перебора голов вполне может преподавать несколько предметов одновременно. – Высчитать, где находится центр, тогда будет неимоверно трудно. Поскольку каждые ворота передвинутся совершенно произвольным способом и на неизвестное расстояние. Процесс будет длиться несколько дней, пока окружность снова не стабилизируется. Затем произойдет новый скачок…

– Слушай, керосинка, – перебил умника Жомов. – Ты излагай попроще. Не для протокола все-таки!

– В общем, – заторопился Горыныч, – у нас есть пара дней, чтобы найти несколько ворот и по их расположению вычислить местонахождение пещеры Мерлина. Потом будет поздно.

Первые три точки были нам известны. Это место нашего переноса в Англию шестого века, появление Горыныча под Каммланом и сегодняший прорыв уродцев, оплевавших бойцов Сениного отряда. Как ни странно, но Рабинович додумался до этого без моей помощи. Однако дальше мне пришлось им помогать.

Дело в том, что карты Англии, естественно, ни у кого не оказалось. Каута совсем не представлял, что это такое. Аллан кое-что слышал, но видеть топографические карты ему не приходилось. А Грифлету на подобные штучки было абсолютно наплевать, так как рыцари его времени в основном искали приключения на свою… В общем, на то место, откуда у всех нормальных существ хвост растет! Искались же эти приключения по методу Колумба: «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что!»

Сеня принялся чертить прямо на усыпанном песком полу пещеры маршрут нашего путешествия. Вспомнить им удалось почти все. За одним маленьким исключением: ни один из ментов не мог связно объяснить, как мы двигались к Гэлгледу! Они, видите ли, шли наобум Лазаря и понятия не имели, в какую сторону света перемещались!

Пришлось оказать содействие моим незадачливым топографам. Объяснить им, естественно, ничего не удалось. Поскольку эти «цари зверей» ни разу не додумались, что язык своих «подданных» нужно учить! Я выбрался из-под опостылевшего гребешка Ровены (будем надеяться, что мои персональные блохи кусать ее сильно не будут!) и подошел к Сене.

Рабинович попытался меня отпихнуть. Дескать, изыди, нечисть, без тебя тошно! Но этого сделать я ему не позволил и, словно случайно, прочертил лапой на песке полосу нужного размера и в требуемом направлении. Тупой Сеня тут же стер мой шедевр, но от меня так просто избавиться не получится! Я снова начертил полосу в том же самом месте.

– Мурзик, иди на место, я сказал! – заорал разобиженный Рабинович, но я на него внимания не обратил.

Давай, Сеня, покомандуй! А то твой пресловутый «альфа-лидер» плесенью покроется…

Рабинович попытался снова стереть начерченную мной полосу, но его неожиданно остановил Жомов. Видимо, школьная игра «Зарница» осталась единственным, что составило Ванино образование! Однако именно сейчас такая «разносторонняя» развитость пришлась как нельзя кстати.

– Сеня, подожди, – поймал Рабиновича за руку Жомов. – Вспомни, где было солнце, когда мы очнулись на поляне! Твой чудной пес играл и совершенно случайно начертил нам полоску в нужном направлении!

Конечно, случайно! Стал бы я ради сомнительного удовольствия поиграть с Рабиновичем лезть ему под руки. Впрочем, на Жомова я и не обиделся. Трудно ожидать от людей, что они поверят в разумность кого бы то ни было, пока он их матом не покроет. У меня это, к сожалению, не получается. Вот и приходится постоянно выслушивать пренебрежительные отзывы о своих способностях.

Последним, что нанесли на карту, было место появления в этом мире Горыныча. Когда наш умник вывалился из своих пресловутых ворот, даже не подумал о том, что следует запомнить их местоположение. Поэтому точку на карту нанесли очень приблизительно. За что Горыныч наслушался достаточно ласковых слов из блатного жаргона пьяных тинейджеров в адрес своей наблюдательности!

– Подождите, мужики, – остановил галдеж Рабинович. – Смотрите, нас выбросило на юго-западе карты. Точка появления сегодняшних монстров находится на севере, а Горыныч вывалился на юго-востоке. Почти равносторонний треугольник получается. Тебе, умник с тремя газосварочными аппаратами, это ни о чем не говорит?

Сеня чуть-чуть переместил точку появления Горыныча на юг и соединил все три между собой. Действительно, получился равносторонний треугольник. Горыныч осмотрел его со всех сторон. Причем каждая из трех голов поочередно располагалась то над одной, то над другой точкой. Затем Горыныч собрал свои черепушки в кучу и удрученно вздохнул.

– Говорит, – сказал он, похлопав крыльями по двум крайним головам. – Треугольник – это не круг. И радиуса у него нет…

– Ге-ни-аль-но! – заверещал Попов так, что оглохшая от прежнего его крика летучая мышь свалилась со своего навеса под потолком пещеры и выбила оба глаза. Придется теперь сердобольному филину полностью взять ее на содержание. Если, конечно, в здешнем лесу домов инвалидов для пострадавших от Попова еще не придумали! – Ты что, птеродактилев сын, геометрию в школе не учил?

– Геометрию нам только с четвертого класса преподают! – обиделся на неизвестно чьего сына Горыныч. – Мы во втором только круг проходим, поскольку это основная фигура миросотворения и миропонимания…

– Опять умничать начал? – поинтересовался Жомов. – Еще раз что-нибудь такое скажешь, заставлю Уголовный кодекс наизусть учить!

Пока они ругались, мой Сеня преспокойненько вычислил местоположение центра равностороннего треугольника (по-моему, он на пересечении биссектрис лежит), и воткнул во вновь полученную точку сухую соломинку.

– Пещера Мерлина где-то здесь, – провозгласил Рабинович. – Кстати, чтобы обойти все ворота на окружности, нам бы дней десять понадобилось. А так можете считать, что повезло…

Сборы заняли довольно много времени, поскольку требовалось починить повозку, на которой приехал в Шервудский лес приор Вестминстерского аббатства. Другого средства для транспортировки сокровищ и еще более драгоценной туши Попова под руками не было. Поэтому пришлось Кауте и Аллану сдирать с бортов повозки церковные эмблемы, чтобы не светиться перед властями, и собирать ее по частям.

Ровена тоже было намылилась ехать через все графство верхами. Однако дамского седла под руками не оказалось, что и помогло Рабиновичу загнать капризную девчонку в повозку к Попову.

Если учесть, что туда же загрузили Горыныча, драгоценности и те пищевые припасы, что успели лучники Аллана наготовить до своего нечаянного увековечения в камне, то можно догадаться, отчего я ехать там отказался. Повозка размерами не впечатляла. А вынести кощунственное смешение запаха поповского пота и горынычевского дыхания с ароматом копченой ветчины моя нежная душа была не в состоянии.

Несмотря на то, что в лесу начали сгущаться сумерки, окрашивая всех диких кошек в серый цвет, ночевать в опустевшем лагере никто не хотел. Попов заявил, что тут пахнет могилой. Отчего Грифлету тут же начала мерещиться тень отца Гамлета. Услышав такое, Ровена начала дрожать и пыталась каждую секунду спрятаться Рабиновичу под куртку. В конце концов Сеня не выдержал и приказал трогаться в путь. Впрочем, никто ему и не возражал.

К счастью, к тому времени, когда у половины отряда начались галлюцинации, вернулись Аллан с Каутой и доложили, что повозка к поездке готова. Через полчаса мы уже были на лесной дороге и тронулись в противоположную Ноттингему сторону.

Жомов и Грифлет, вновь облачившийся в рыцарские доспехи («дабы защитить прекрасную леди от возможной опасности» – это он так выразился!), возглавили процессию. Следом ползла повозка, управляемая Каутой. А замыкали шествие Рабинович и Аллан. Я же старался держаться от них всех подальше, чтобы не видеть кислые физиономии, и большую часть пути передвигался по краю леса.

До той деревни, где Ваня создавал свой шедевр боевой бронированной техники, мы добрались уже ночью. Местные шавки подняли крик, возмущаясь вторжением на собственную территорию, и мне пришлось им популярно объяснить правила дворового этикета. В итоге пристыженные псы гавкать перестали. Зато начали выть! А еще больше завыли аборигены, когда узнали, что их любимый Робин покидает окрестности навсегда.

Сеня ситуацией, естественно, воспользовался. Раздавая обломки золотых украшений направо и налево, он создал себе такую рекламу, что настоящий Робин Гуд (если он, конечно, не выдумка!) влип конкретно. Теперь, даже если ему суждено появиться в Шервуде, то отвертеться от благотворительности он не сможет. Иначе местные стяжатели тут же сдадут разбойника властям, даже не спросив фамилию. В общем, Рабинович свою фамилию увековечил. Пусть и в искаженном виде!

Ночь в доме старейшины прошла спокойно. Если, конечно, пьянку, устроенную аборигенами уезжающим благодетелям и длившуюся почти до утра, можно считать нормальным явлением. Попову ближе к утру страшно захотелось спеть, а захмелевший Сеня не успел остановить этот процесс.

Последствия от воплей Андрюши и так уже вызвали катастрофу на половине территории, на которой мы побывали. Единственным местом, которое избежало потрясений, до последнего момента была эта деревенька. Однако и ей спастись не удалось! Прежде чем Сеня успел заткнуть Попову рот куском баранины, от его децибелов рухнули все перегородки в доме старейшины и спать всем пришлось в одной большой комнате.

Утром мы отправились дальше, сопровождаемые слезами и стенаниями брошенной нами на произвол ноттингемского шерифа аборигенской деревни. Впрочем, кажется мне, что половина из этих жалостливых воплей была наигранна. По крайней мере, не думаю, что семейство старейшины было в восторге от полученных разрушений собственного дома и желало продолжения сольных концертов Попова.

До пещеры Мерлина мы добирались еще два дня. Рассказывать об этом путешествии практически нечего, поскольку прошло оно без событий, выходящих из ряда вон. Единственным развлечением в пути было состязание Попова и Аллана в стрельбе по воронам.

Андрюша и йомен поспорили, кто из них быстрее поразит цель. При этом Бейл пользовался луком, а Попов, естественно, своими вокальными данными. Сами можете представить, как происходило это состязание. Скажу только, что когда Рабиновичу надоели вопли, повторяющиеся с периодичностью в пару минут, и он приказал Попову заткнуться или ехать верхом на лошади, то счет между Андрюшей и йоменом был 7:7.

Рыцаря печального образа (то бишь Грифлета) всю дорогу мучил вопрос о том, что от нас было нужно эльфу. Грифлет достал всех расспросами о предыдущих появлениях маленького нахала, но так ничего и не выяснил. Да и что бы он мог узнать от ментов, если они в поведении эльфов понимали меньше, чем таракан в персональном компьютере?

В общем, вопрос об интересах крылатого нахала к нашей компании остался открытым. Да он, кроме Грифлета, никого и не волновал. К появлениям эльфа в этом мире менты уже стали относиться так же, как к обжорству Попова, пламяизвержению Горыныча или существованию параллельных миров.

На одном из привалов Рабинович на куске овечьей шкуры тщательно воспроизвел ту самую карту, что мы чертили на полу в пещере. Сеня нанес на нее приблизительное расположение жилища Мерлина, а заодно и отметил все населенные пункты, мимо которых проезжал наш кортеж.

К той точке, что являлась конечной целью нашего путешествия, мы добрались к вечеру второго дня пути. Попов пытался уговорить Сеню заночевать в ближайшей деревне, а к дому колдуна отправиться утром, но сделать этого не смог. Поскольку Жомов, истосковавшийся по выпивке, которой Рабинович лишил его на время поездки, настоял на скорейшем достижении цели.

– Че резину тянуть-то? – возмутился Ваня в ответ на уговоры Андрюши. – Тебе, кабан, все равно, где жрать, а мне и горло промочить не дают!

В итоге Жомов своего добился. Тем более что и Ровене не терпелось взглянуть на жилище легендарного колдуна. Естественно, что уговоры этой малышки, неизвестно чем охмурившей моего Сеню, подействовали на Рабиновича сильнее любого допинга. И о ночевке в деревне речи больше не шло.

Солнце уже опускалось за кроны деревьев очередного леса на нашем пути, когда, по расчетам Рабиновича, до пещеры Мерлина осталось не более получаса езды. Не скрою, я своего любопытства не сдержал и устремился вперед, обгоняя всю неспешную кавалькаду.

Перепрыгнув через кусты, я выскочил на поляну, где и должна была находиться неуловимая пещера колдуна. Перепрыгнуть-то я перепрыгнул, да так и застыл с оскаленной пастью, поскольку посреди лесной проплешины ничего, кроме довольно большого валуна, не было! Приехали, называется…

– Ну и где пещера, Сеня? – Услышав позади себя угрожающий голос Жомова, я перестал гавкать и обернулся. Вся компания через редкий подлесок выбралась на поляну. – Или ты скажешь, что твой колдун дятел и себе в этом постаменте дупло выдолбил?

– Курица не птица, пока Ваня не похмелится. А потом и удод на закуску пойдет! – пробурчал Рабинович себе под нос и повернулся к Жомову. – Не знаю, милый! Не знаю я, где пещера. А насчет дупла, можешь сам походить вокруг камня и проверить…

– Нет уж, – отказался Жомов. – Я лучше выпью. И пусть теперь мне хоть одна мерзкая морда помешает!

– И что теперь делать будем? – жалобно проговорил Попов. – Дальше скитаться по этому проклятому захолустью? А я, между прочим, даже по унитазу соскучился. Не говоря об остальных нормальных вещах.

Сеня диким взором посмотрел на Андрюшу, но ничего не сказал. Над поляной повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким криком кукушки. Некоторое время никто не шевелился, придавленный разочарованием несбывшихся надежд. Может быть, так бы и простояли до утра, если бы не Каута.

– Че ждете-то? – невозмутимо поинтересовался сакс. – Дров надо нарубить. Иначе без ужина останемся…

Все зашевелились и стали готовиться к ночлегу.

Глава 8

Утро выдалось мрачное и пасмурное. Оно фыркало на путешественников, скрючившихся под тонкими одеялами, запахом сырости и прелой листвы, словно мужик перегаром после трехдневного запоя. Ветра почти не было. А те редкие порывы, что налетали с севера, казалось, не разгоняли низкие тучи, а, напротив, сгущали их еще сильнее. Рабиновичу с принцессой великодушно выделили на ночь единственный спальный салон в виде полуразвалившейся повозки приора (вы только не подумайте плохого! Все обошлось без криминала). Именно поэтому, несмотря на отсутствие жировых прослоек, Сеню холод донимал меньше всех. А первым проснулся тщедушный Аллан и, кутаясь в одеяло, принялся раздувать угасший костер.

Ничего из этого, естественно, не получилось, поскольку промозглое утро позаботилось о противопожарной безопасности и пропитало кострище влагой до самой земли. Пришлось йомену будить Горыныча и заставлять его пыхать огнем на кучу отсыревшего хвороста.

Трехглавый сварочный аппарат довольно долго работал вхолостую, прежде чем ему удалось выжать из своих пастей слабенькие язычки огня. Впрочем, их вполне хватило, чтобы разжечь дрова, умело сложенные Алланом пионерским шалашиком. Костер весело затрещал и тут же принялся чадящим дымом выкуривать из повозки Рабиновича и Ровену. После десяти минут усиленного труда ему это удалось, и оба молодых голубка выскочили в утреннюю промозглую сырость, кашляя и моргая.

– Ты не охренел, бык? – полюбопытствовал Сеня у растерявшегося йомена. – Крематорий нам устроил! Думать нужно, что делаешь. А то потравишь всех, словно мух дихлофосом.

Аллан, естественно, ни о крематории, ни о дихлофосе никогда не слышал, поэтому преисполнился еще большего уважения к своему многомудрому вождю. Йомен засмущался и попытался перевести стрелки на Горыныча, но это оказалось рискованным трюком!

Змеевидный конкурент «Газпрома» уже настолько раскочегарил свои горелки, что в ответ на необоснованные обвинения смог выпустить в сторону Аллана вполне приличный огненный залп. Йомен еле спасся и посчитал за лучшее заткнуться и заняться приготовлением завтрака.

Шум, поднятый неразлучной троицей, разбудил всех остальных. Но если пробуждение Жомова прошло абсолютно безболезненно для остальных, поскольку двухметровый богатырь сразу бросился опохмеляться, то обманутый вчера в надеждах Попов устроил настоящую истерику.

– Чего орете, идиоты? – верещал Андрюша, замахиваясь на всех, кто проходил мимо, своим серебряным крестом. – Выгнали из телеги, заставили спать на сырой земле, да еще и будят ни свет ни заря! Костер зачем-то разожгли, дым в глаза лезет, умыться негде, завтрак не готов, погода собачья!.. Жомов, дай сюда кувшин. Напьюсь сегодня, как свинья, и делайте сами, что хотите…

В окрестном лесу, видимо, петухи не водились, и живность будить было некому. Роль будильника Попову оказалась по силам, поскольку до его воплей вокруг стояла тишина, словно на сельском погосте перед полнолунием, а после заголосили птицы.

Системы в их криках никакой не наблюдалось, пока дятел-барабанщик не задал птичьему оркестру ритм. Затем к общему концерту подключились олени, кабаны, белки и еще бог весть кто. Даже лошади не смогли удержаться и выдали соло для иго-го с оркестром. Через пять минут лес вокруг поляны орал так, что даже у Попова заложило уши. Андрей не выдержал.

– МО-ОЛ-ЧА-А-А-АТЬ! – заорал он во всю мощь своих легких, и в лесу наступила тишина.

Сразу стало слышно, как с веток сыплются оглушенные звуковой волной птицы. Только дятел еще пару раз по инерции стукнулся головой о засохший дуб, но быстро отвалился от ствола и грохнулся в прошлогоднюю прелую листву.

Последними попадали несчастные кони. После Андрюшиного крика они попытались разбежаться в разные стороны. Но, поскольку привязаны были все к одному дереву, то единственное, что у них получилось, так это протаранить головами друг друга и со спокойной совестью поотбрасывать копыта. На поляне наступила абсолютная тишина.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проговорил Попов и вытащил кувшин из рук ошалевшего Жомова. – И не хрена больше на меня орать.

– А больше никто и не будет, – пробормотал Рабинович, прочищая пальцами заложенные криком уши. – Потому как никого и не осталось…

Нормального завтрака, естественно, не получилось, поскольку ошарашенный Аллан уронил вертел с кабанчиком в костер. Пока йомен приходил в себя, кабан, как это ни покажется странным, переворачиваться с боку на бок не хотел. Вот и получилось, что нижняя часть тушки подгорела и перемазалась в золе, а верхняя осталась наполовину сырой. Есть такое блюдо стали только Попов, Горыныч и Мурзик, которым по большому счету было все равно, что совать в пасть.

Остальным пришлось довольствоваться остатками копченостей, привезенных из Шервуда. Впрочем, и эту пищу скудной нельзя было назвать. Тем более, хлеба было вдоволь, а самогонки еще больше! Одна только Ровена мучилась, поскольку запивать мясо ей пришлось ключевой водой.

Сеня верить в то, что жилище Мерлина по-прежнему остается неуловимым, не собирался. Наскоро перекусив, он принялся ходить кругами около вросшего в землю валуна и пытался найти кнопку, открывающую потайной ход. Рабинович даже заставил Ивана покачать этот камень, надеясь сдвинуть его с места и отыскать какой-нибудь люк, ведущий к детям подземелья. Естественно, что ничего из этого эксперимента не получилось, и валун остался стоять там, где стоял до этого веками.

– Сеня, ты хоть помнишь, как Мерлин выглядел? – поинтересовался Попов у Рабиновича после безуспешной попытки сдвинуть камень. – Не та комплекция у старичка-то. Он если бы и мог с этим камнем что сделать, то только лоб об него с разбегу разбить. Или волшебной палочкой его с места на место двигать.

Андрюша попытался съехидничать, но получилось все наоборот. Из-за набитого недожаренной свининой рта внятно передать интонацию у Попова не получилось, и Сеня принял все за чистую монету.

– Ну-ка, Горыныч, иди сюда! – завопил Рабинович на всю поляну. – Хватит жрать, пора и делом заняться. Давай-ка, телепортируй этот камень куда-нибудь в сторонку.

Все отговорки трехглавого экстрасенса на предмет того, что с тяжелыми предметами ему не справиться, на Сеню не произвели ровно никакого впечатления. Ахтармерзу пришлось изображать паранормальную активность и пытаться отыскать под камнем вожделенный потайной ход. Как ни странно, но первым, кому эта катавасия надоела, оказался Жомов.

– Сеня, брось фигней страдать-то! – рявкнул Ваня на Рабиновича. – Облажался со своей картой, так и скажи. Не хрена зверюгу мучить! Ничего ты тут не найдешь. Иди лучше выпей и утихни…

Жомовский почин поддержал Попов, а следом за ним и остальные. Вскоре вся компания, за исключением Мурзика, пыталась убедить Рабиновича оставить бесполезные поиски. Однако никакого эффекта уговоры не возымели! Убедить Сеню отказаться от задуманного не смог бы, наверное, и библейский царь Соломон. И то, если бы своим колечком пожертвовал.

Рабинович, пожалуй, и сам не знал, чего хотел найти. Несмотря на то, что на всей поляне не было ни единого признака присутствия человека, Сеня продолжал разыскивать мерлиновское жилье.

– Ой, только не надо мне говорить, какие вы умные! – отмахнулся Рабинович от всех уговоров. – У меня дядя Изя однажды получку так замаскировал, что тете Соне потребовалось два дня на ее поиски. Дом, конечно, не получка, но и Мерлин вовсе не дядя Изя. Если он тут что-то спрятал, а в этом я уверен, то я его тайник найду.

– Ищи. Ищи! – замахал руками Попов, устав от уговоров. – Только другим отдыхать не мешай.

– А вот этого не будет, – возразил Рабинович. – Ты больше всех домой просился? Вот и будешь мне больше других помогать. Сейчас мы начнем копать…

Новый план Рабиновича вызвал еще большую бурю недовольных эмоций. Не возражал Сене, пожалуй, только один Каута, которому было все равно. А больше всех вопил Попов, испытывающий антипатию к любому физическому труду. Однако из этих криков ничего путного тоже не вышло.

– Поговорили? И хватит! – оборвал споры Рабинович. – Сейчас прочешем поляну. Дом Мерлина должен быть здесь. Пусть колдун его хоть под землю закопал. Будем использовать мечи в качестве щупов. Где найдем пустоту, там и копать станем.

Несколько минут спустя вся компания, за исключением Ровены, Горыныча и Мурзика, бороздила зеленую лужайку, ползая на коленях по мокрой траве. Рабинович искал замаскированную крышку люка или что-то в этом роде. Он выделили каждому из шести искателей подземных пустот (в том числе и себе) по собственному сектору и потребовал, чтобы прочесывали их со всей тщательностью.

Поиски начали с внешнего края поляны. Через полчаса вся компания добралась до центра и едва не стукалась головами возле замшелого валуна. Естественно, никакого люка, подземного хода или еще какого чуда мерлиновской архитектуры найти не удалось.

Сеню это не удовлетворило, и он потребовал, чтобы поляну прошарили еще раз. В этот раз Рабинович хотел поменять поисковиков местами. Дескать, для взаимной проверки. Несмотря на многочисленные стоны и ругательства, Сене непременно бы удалось настоять на своем, если бы не начал накрапывать мелкий, но противный дождь. Пришлось поиски отложить и прятаться в колесном наследстве приора Вестминстерского аббатства.

Повозка эта, как уже известно, большими размерами не отличалась. Внутрь смогли уместиться только пятеро: трое ментов, Ровена и Грифлет. И то втиснулись они в повозку с огромным трудом и сидели друг у друга едва ли не на голове. Каута с Алланом укрылись от дождя между колес. Туда же забрались и Мурзик с Горынычем.

А дождик между тем припустил сильнее. Горыныч с видом знатока летной погоды то и дело высовывал одну из голов посмотреть, не проясняется ли небо. И каждый раз, получая очередной каплей по носу, прятал голову назад, под повозку.

Погода изменяться к лучшему явно не собиралась. Более того, было похоже, что дождик зарядил на весь день. Вскоре навес над повозкой начал протекать и всю округу огласила новая порция жалоб Попова. А это уже фирменное. Так же, как «платье от кутюр»!

– Вот объясни мне теперь, Сеня, на хрена нужно было в такую даль тащиться, чтобы мокнуть в этой телеге? – стеная, вопрошал Андрюша. – Сидели бы себе в Шервуде и ждали, пока Мерлин объявится. А тут даже лес какой-то дурацкий. И птицы орут как резаные!

– Лес ему не нравится и птицы орут? Вот етишкин истопник! – неожиданно оборвал поповские жалобы чей-то густой трубный бас. – А ну-ка вылазь из телеги, я на твою рожу наглую посмотрю. Хррум, хуум. Да…

От неожиданности Андрюша подавился последней фразой и попытался протиснуться поглубже на дно повозки. На несколько мгновений над поляной повисла тишина. Было только слышно, как шуршат капли дождя по листьям деревьев да глухо ухают тяжелые шаги по намокшей поляне, приближаясь к повозке.

На звук чужого голоса первыми выглянули обитатели первого этажа. Следом за ними показались соседи со второго во главе с жутко любопытной принцессой Ровеной. Каждый из них, услышав незнакомый голос, подумал о том, что неожиданным образом на поляне появился Мерлин. Однако то, что предстало пред светлые очи честной компании, на колдуна походило мало. Оно и на человека было не очень похоже.

– Хм, хррум! – констатировало неизвестное существо. – Гляди-ка, народу сколько набилось. Ну и кто из вас такой языкастый? Пестики, тычинки. Хуум. Да…

Позже так и осталось невыясненным, кто это сделал, но Попов, закопавшийся дальше всех и не высовывавший носа из повозки, почему-то вмиг оказался на линии фронта. Причем впереди всех. Пусть и не на лихом коне.

– Чудные, чудные дела творятся, – пробасило существо. – Если бы я тебя сначала увидел, а не услышал, то принял бы за перекормленного кабана и заставил бы кросс вокруг леса бегать. Чтобы жирок сбросить. Хррум. Да…

Существо действительно произвело впечатление. И не только на Попова.

Кожа у пришельца была шершавой и морщинистой. Она играла всеми оттенками коричневого цвета с примесью престарелой плесени. Морда у существа была длинной, словно в детстве его часто били головой о стену, от чего череп деформировался и стал похож на узбекскую дыню. Если добавить к этому еще и отсутствие признаков шеи да учесть серо-зеленую бороду полуметровой длины, то казалось, будто черепушка у существа такого же размера, как торс.

Корявые руки росли почти прямо из головы. Пальцы были необычайно длинными и подвижными, словно пучки перетянутых узлами гадюк. Но самыми отвратительными, несомненно, являлись его бесстыжие зенки. Черно-зеленые, словно цветущее болото, и такие же угрожающие. Глядя в них, можно было подумать, что это создание давно не кормилось и не прочь сожрать все, имевшее несчастье попасться на его пути.

Попов от такого зрелища, естественно, ошалел и даже о бегстве не подумал. А существо между тем подошло вплотную к повозке и, протянув свою огромную ручищу, потрепало Андрюшу по давно не стриженной маковке.

– Хррум, хуум! – удивилось оно. – Волосенки-то какие редкие. Прямо удивительно. Уж и не припомню, когда такое встречал. Тебя, наверное, на глиноземе выращивали. От того и урожай на голове плохой вышел. Хм, хуум. Да…

После этой выходки Андрюша совершенно утратил способность к сопротивлению. Он только испуганно таращился в огромные бесстыжие глазищи существа, словно кролик на удава, и беззвучно шевелил губами. Остальные ошалели не меньше Попова. Лишь один Жомов не потерял своей невозмутимости.

– Ты че раздакался тут, урод? Грабли свои еще к людям тянет, – возмутился Иван. – В репу, что ли, хочешь?

– Хррум-барррурум! А это что за торопыга такой? Куда спешишь, крестьянин? – удивилось существо и выхватило за шиворот Жомова из повозки, словно кролика за уши из норы. – Хуум. Хороший экземпляр. Видать, тебя в навозе замачивали, прежде чем в грунт высадить. Молодцы. Хррум. Да…

Ваня даже в такой ситуации своего достоинства не уронил. Несмотря на подвешенное состояние, он попытался двумя хуками достать до лица странного существа. Однако пришелец совершенно невозмутимо слегка вытянул руки, и удары Жомова пришлись в пустоту.

– Эй, чудик, поставь человека на место! – вмешался Рабинович. – Ты вообще кто такой?

– Хррум. Ишь какие торопыги! Скажи им, кто я такой, – удивился пришелец, но Жомова на землю все же опустил. – А может, вы лесорубы без лицензии и меня на корню загубите? Хм, да…

Иван, почувствовав под ногами твердую почву, тут же снова бросился в бой с неведомым существом. Может быть, Жомов и наломал бы дров, но Горыныч и Мурзик повисли у него на штанах и не дали ступить и шагу. Жомов попытался вырваться, но пожалел единственные приличные камуфлированные штаны и сдался.

– Че ты гонишь? – возмутился тем временем Сеня. – Какие мы лесорубы? Ты топоры где-нибудь видишь?

– Хм. Не вижу. И это правильно. Топоры дело нехорошее, а сушняка и так можно наломать, – сделал вывод пришелец. – Ладно, так и быть. Скажу вам, кто я. Только вы все равно не поверите! Название у меня длинное, и на ваш язык его одним словом не скажешь. А тут меня называют по-разному. Кто Мейджиком Джонсоном, кто Майком Тайсоном. Некоторые говорят, что я леший. Другие – будто домовой. А на самом деле я здешний древопас. За лесом присматриваю, чтобы не разбежался от людей. Друид, короче. Но сам себя я называю коротко и ясно: онт!

– Полчаса балаболил, а так и не представился, – вздохнул Рабинович. – Имя-то твое как?

– Хррум! Хуум-баррурум, – возмутилось чудище. – Имя вам скажи! Разве можно первому встречному имя называть? Долгоносик вас разбери! Так еще и до брудершафта докатимся. Хм. Да…

Такой поворот событий вызвал у всей компании еще большее недоумение. Менты и раньше знали, а аборигены выучили от них, что в брудершафте ничего плохого нет. Даже Горыныч эту истину успел освоить. Так что доверия пришелец стал вызывать еще меньше. Словно американский шпион, отказывающийся пить в России на халяву. Онт, видимо, почувствовал всеобщую настороженность, поэтому и поспешил исправиться.

– Хррум, – вздохнул он. – Имя у меня чуть покороче, чем название. Так и быть, скажу его вам, если обещаете не поминать всуе. Зовут меня ФАКИНГМАЗЕР-КРЕЙЗИ-БАСТАРД-АЙ-КИЛЛ-Ю-СТУППЕД– МЕН. По-вашему можно просто: Корявень. Хуум, да. А вы кто такие и что в моем лесу делаете?

Такой вопрос застал несколько врасплох всю честную компанию. Не потому, конечно, что его было трудно понять, а по причине неверного трактования частной собственности на землю, леса и недра.

Менты, как известно, таковой вообще не признают. И безобидный вопрос – «Что вы делаете в моих частных владениях?» – мгновенно приводит их в состояние неистовства. Владелец предыдущего леса – шериф ноттингемский – уже испытал на себе гнев российских ментов. Этого урода следовало бы проучить точно так же! Но Сеня боялся, что для усмирения онта и всех оставшихся в пистолете патронов не хватит. Поэтому предпочел ответить.

– Насчет леса ты, Корявень, не гони. Это еще проверить надо, твой он или нет, – пробурчал Рабинович. – А мы здесь дом одного человека ищем.

– Хррум, значит, заблудились, – покачал головой онт. – Люди в моем лесу не живут. Я их гоняю отсюда потихоньку. Чтобы под кустами не гадили и воспроизводством не занимались. За последние пару сотен лет одного только Мерлина в лес и пускал. И то потому, что он за дубовой рассадой иногда присматривал…

– Че ты про Мерлина знаешь? – насторожился Сеня, а вместе с ним и остальные. – Колись, черномазый!

– Хррум-баррррурум! Ты так больше не говори, да! – забасил Корявень. – В моем лесу никто не колется и ничего не колют. Тут с древесиной нежно обращаются. Хм, а про Мерлина что говорить? Приходит иногда, шаманит тут что-то, а потом опять исчезает, если я не успею его заставить рассаду прополоть. Хм. Да…

– Так Мерлин тут не живет? – разочарованно спросил Попов. – Где ж его нам теперь искать?

– Хррум! Какой же ты все-таки торопыга, – загудел онт, словно пустое дупло. – Кто же второй вопрос задает, когда на первый ответ не услышал? Хм. Одно слово: люди!.. Мерлин ваш живет везде. Где крышу над головой нашел, там и живет. Его ничто не берет. Ни засуха, ни морозы. А где искать его, я не знаю. Давно уже никуда не хожу. Последний раз лет сто восемьдесят назад в гости к соседу пошел. И то на римский легион нарвался. Чуть всю шкуру не попортили своими стрелами да мечами. Пришлось перебить всех, хотя и жалко было. А до соседа так и не дошел! Теперь вот и не знаю, как у него дела…

– Ты нас баснями не корми, – фыркнул Рабинович. – У Мерлина тут квартира должна быть. Покажи нам ее!

– Хррум! Так вы дом Мерлина ищете? – удивился Корявень. – Хуум-буррурум-трямс-буум-хрясть! Кто-то что-то когда-то мне про это говорил. Вот только я забыл, кто именно. Хм, да!

– Эй, чурка! – заорал Жомов, еще не забывший беспардонного обращения со своим могуществом. – Хватит пургу гнать. Вспоминай быстрей, пока я допрос с пристрастием не начал…

– Хм, хррум. Экий торопыга, – пробасил онт и закатил глаза. – Подожди, сейчас вспомню. Хм. Да-а-а-а-а…

Корявень застыл посреди поляны, старательно напрягая мозговые извилины, если, конечно, таковые у него были (извилин-то на нем много, но неизвестно, есть ли мозг!). Жомов с Рабиновичем попытались поторопить онта, но ничего из этого не вышло. Корявень отключился и внимание на окружающий мир совсем перестал обращать.

– Теперь я понимаю, как Мерлин от прополки косил, – махнув рукой на попытки растормошить онта, проговорил Сеня. – Он этому придурку вопрос посложнее задавал, а затем спокойно сваливал куда нужно.

– Давайте поедим, что ли? Пока этот пенек думает, – предложил Попов и пошел к костру, старательно обходя чудище стороной. – А то у меня в желудке от таких переживаний уже бурчит!

– Кому тошно, а попу в мошно, – прокомментировал Сеня. – Пузо с полушку, а сожрет и телушку!

Попов на это обиделся, но аппетита не потерял. Пока остальные настороженно наблюдали за Корявнем (Ровена, между прочим, даже кусочек от него отколупнуть пыталась. Хорошо, Сеня ее оттащил), Андрюша преспокойно дожевал остатки своего полузажаренного завтрака, при этом прихватив кое-что из общих запасов. Так, по забывчивости!

Дождь тем временем почти перестал. Только мелкие и редкие капли, словно волосенки Попова после стрижки, еще сыпались с небес, нарушая кислотно-щелочной баланс девственного леса. Корявень, застывший посреди поляны почти в позе роденовского мыслителя, шевелиться, похоже, не собирался.

Вся компания утратила к нему интерес, отчаявшись раньше начала вечера дождаться окончания мыслительного процесса онта. Каждый в меру своих способностей попытался убить время ожидания и заняться хоть чем-нибудь. Мурзик сбежал куда-то в лес по своим собачьим делам, Ровена и Рабинович под руководством Аллана занялись изучением основ стрельбы из лука. Каута, покосившись на онта, достал топор и принялся телегу «починять».

Больше всех в избавлении от скуки преуспел Попов. Он продолжил поглощение запасов пищи и с каждой секундой добивался все более и более поразительных результатов. Продукты исчезали с такой катастрофической быстротой, что Горыныч не выдержал и присоединился к новоявленному Робин-Бобин Барабеку. Сорок человек им скушать не удалось, как, впрочем, и кривого мясника. Но с коровой и быком они в итоге справились!

Жомов времени не терял и, достав из ножен свой огромный двуручный меч, начал с остервенением его натачивать. При этом Ваня бросал такие откровенные взгляды в сторону Корявня, что если бы последний чувствительностью хоть сколь-нибудь отличался от пенька, который изображал, то от таких взоров попросту испепелился бы. Один Грифлет ничего не делал. Рыцарь просто сидел перед костром и пялился на огонь, стараясь прочесть невесть что в языках пламени.

Общее безделье закончилось так же внезапно, как и началось. И виною тому была Ровена! Хоть осторожный Аллан и тренировал ее в стрельбе, поставив спиной к временному лагерю шервудских беженцев, избежать появления пострадавших все же не удалось.

Для всех, кроме Аллана и Рабиновича, происшедшее так и осталось тайной, покрытой мраком. Как они обучали Ровену стрельбе, никто не понял. Но то, что она умудрилась выстрелить из лука в сторону, совершенно противоположную выбранной мишени, – факт, не требующий доказательств. Как бы то ни было, но стрела пролетела половину поляны и с глухим звуком впилась в ягодицу онта.

– Хуум, хррум?! – удивился Корявень, возвращаясь в пасмурный мир из своих глубоких раздумий. – Вспомнил, что мне про вас говорили. И кто говорил, тоже вспомнил. Хм, да.

Как это ни покажется странным, но онт стрелы в том месте, что служит людям седалищем, совершенно не замечал. Он почесал свою дынеобразную голову и посмотрел по сторонам. Каута тут же спрятал за спину топор, а Жомов, наоборот, начал играючи вращать вокруг себя огромный меч. Дескать, и на тебя, Корявище, управа найдется!

– Время не тяни, – попытался поторопить онта Рабинович. – И так полдня из-за тебя потеряли.

– Хуум. Да куда же вы, люди, всегда так торопитесь? И поговорить с вами обстоятельно нельзя, и думать приходится впопыхах! Веточки, росточки. Тычинки, пестики, – заворчал мшистый Корявень. – Эльф этот дефективный, что с Мерлином все время о магии разговаривал, лет эдак… Постойте-ка, а может, и не лет, а дней. Что-то я все перепутал. Хррум, да!

– Да будешь ты говорить, пенек косорылый?! – не выдержал Жомов. – Задолбал всех своей простотой.

– Хуум, пенек? – переспросил онт. – Не-ет! Я, почитай, еще росточек. Мне до пенька еще долго колоситься. А вот этот эльф, так он точно пенек. Он лет на семьсот меня постарше будет. Ворчун страшный. Хуже дуба трухлявого…

Сеня с тяжелым вздохом махнул рукой и пошел к костру. Он лучше других успел понять, что торопить Корявня бесполезно. Ничего, кроме банального нервного стресса, из этого все равно не получится! До Жомова и Попова это дошло не сразу. Поэтому они и пытались еще с полчаса заставить онта говорить по существу. Естественно, что ничего хорошего из этого не получилось. Корявень только глубже погрузился в свои рассуждения о торопливости людей, болтливости эльфа, вредности Мерлина и тому подобном.

Успокоился онт только через час. К тому времени все успели пообедать, похмелиться и сыграть в города на щелбаны. Когда же Корявень заговорил о деле, никто поначалу и не понял, что онт о чем-то спрашивает.

– Хуум, да вы меня не слушаете?! – не поверил себе Корявень. – Вы, спрашиваю, с эльфом разговаривали? А? Хм, да?

– Поговоришь с ним, – пробурчал Попов. – Он, словно шизик, на людей кидается.

– Хррум-буррурум! – согласился онт. – Я бы тоже на вас кинулся, если бы торопыгой был. Вы же хуже сорняков, слушать ничего не хотите. Правильно Оберон предупреждал, что с вами поосторожней нужно быть. Хм, да.

В общем, выяснилось, что Корявень о прибытии ментов уже предупрежден Обероном через посредничество эльфа. Повелитель маленького народца передал онту, что этих людей нужно срочно проводить в жилище Мерлина, едва они в лесу Корявня появятся.

Примерно через час новой прогулки по мокрому лесу вся компания, возглавляемая неспешным онтом, добралась до новой поляны. Причем те птицы, что успели к этому времени прийти в себя после крика Попова, старательно брали ноги в крылья и летели подальше, куда глаза глядят!

Весь периметр поляны был занят ровными рядами маленьких деревьев, а в самом центре возвышалось что-то вроде кротовьего холма, только значительно больших размеров. Онт остановился на краю поляны и махнул в сторону ее центра своей огромной лапищей.

– Хррум-баррурум, хуум! – облегченно вздохнул он. – Вам туда, а мне обратно. Век бы вас не видеть. Хм, да!

Корявень развернулся и скрылся в лесу, слившись с нормальными деревьями. Рабинович пожал плечами и повел всю компанию в сторону неуловимого жилища Мерлина. А дождь, словно ожидая, пока люди выйдут на открытое место, припустил с новой силой. Когда вся честная компания добралась, наконец, до землянки, ни на ком из них и нитки сухой не было.

Неизвестно, кто постарался Мерлину такое жилье выкопать, но размерами подземное сооружение поразило даже видавшего виды Горыныча. Спустившись по длинной каменной лестнице, освещенной фосфоресцирующими болотными гнилушками, люди (и нелюди тоже!) оказались в огромном сводчатом зале, отделанном камнем и деревом.

Под потолком зала парило множество чучел самых разнообразных птиц. Попов среди них рассмотрел даже археоптерикса. Впрочем, кроме Андрюши, птички заинтересовали только Ровену. Жомов бросился к коллекции оружия, развешанной на одной из стен, Каута устремился к другой, занятой пучками каких-то трав, а Грифлет побежал к книжным полкам.

Рабиновича ничего из этого не заинтересовало. В самом центре сводчатого зала возвышалось что-то похожее на боксерский ринг. На этой платформе стоял деревянный стул и такой же стол. Почти целиком столешницу занимала огромная пергаментная книга, раскрытая почти на середине. Сеня поднялся на помост, подошел к столу и наклонился над книгой.

– Заклинание перемещения! – прочитал вслух Рабинович. – Прежде чем начать ритуал, нужно собрать необходимые компоненты, делающие тело способным двигаться сквозь космический эфир. Затем приготовить из этих компонентов магическое зелье, выпить его и громко произнести слова заклинания. Состав для волшебства нужно приготовить в Святом Граале. Для этого следует отыскать птенца, высиженного кукушкой, сварить его на пламени дракона в бульоне из цветов папоротника. Полученный отвар смешать с растертым философским камнем. Добавить мозги медведя, пойманного на вершине сосны, и окропить кровью девственной принцессы. Кровь нужно добыть посредством серебряного креста…

Все присутствующие слушали Рабиновича, разинув от удивления рот. Большего бреда, чем состав специального зелья для возвращения в свое время, ментам слышать еще не приходилось. Даже от начальника своего участка внутренних дел! Сеня едва не подавился, представив то, что придется сделать с Ровеной, но читать не перестал.

– После этого зелье можно считать готовым, – после небольшой паузы продолжил Рабинович. – Однако, перенесясь в другое место, опасайтесь! Если горящая вода в кожаном бурдюке пересечет ваш путь и осенит крестным знамением, то вы навеки потеряете способность вернуться назад.

– Бред сивой кобылы! – произнес Попов, едва Сеня закончил читать.

После этих слов на лестнице раздался страшный грохот. Что-то сваливалось вниз, рискуя переломать себе шею. Прямо перед входом в зал грохот стих, а затем в дверном проеме появилась лошадиная голова, украшенная седой гривою.

– Гвиневера вчера родила четверку «жуков» от агента Малдера, – произнесла голова. – Крестным отцом пригласили быть Зюганова, но он отказался, сославшись на гастроли в Южной Калифорнии…

Голова замолчала и, тоненько заржав, испарилась из дверного проема. Некоторое время в пещере царила абсолютная тишина, прерываемая лишь урчанием поповского желудка. Затем Сеня укоризненно осмотрел всех собравшихся и с тяжелым вздохом спросил:

– Ну, орлы, и чья это лошадь?

Ответа, естественно, не последовало!

Часть III Что посеешь, то и сожрешь!

Глава 1

– Мурзик, ты бы, что ли, какую-нибудь мудрую мысль высказал, – со вздохом проговорил Рабинович, присев около меня на корточки и потрепав за ухо.

Скажу я тебе сейчас! Да так скажу, что уши завянут. Я вывернулся из-под Сениной руки и отошел в дальний угол сводчатого зала. За последние полчаса мне настолько опостылело все людское общество, что захотелось сбежать в лес и задрать какого-нибудь не очень здорового лося.

После появления сивой кобылы, поделившейся с нами последними новостями шоу-бизнеса, в пещере Мерлина началось нечто совсем невообразимое. Собственно говоря, причиной всеобщего помешательства стала отнюдь не кобыла. Бедное животное обвинять было совершенно не в чем. Всю вину за получасовую истерию шервудских эмигрантов следует возложить на Мерлина. А если быть еще более точным, то на его загадочную формулу перемещения. И не толь-ко ее!

Я, конечно, представлял, что для путешествия во времени потребуется что-то необычное, вроде бультерьера в камуфляже. Но на такой набор нелепостей, честное слово, ни минуты не рассчитывал. Когда Сеня закончил читать, я от удивления даже свой хвост ловить начал. Чтобы было что в пасть засунуть, а то челюсти не захлопывались!

О моих ментах и говорить не приходится. Уж если они и доселе особой сообразительностью не блистали, то после прочтения шедевра Мерлина и вовсе последний рассудок потеряли. Не хуже той кобылы бредить начали.

Хотя что на них грешить? И сиамскому коту было бы понятно, что единственным реально существующим компонентом из колдовского зелья были мозги медведя. И то на вершину сосны его загони попробуй, да еще и не просто так, а именно для того, чтобы там ничего не подозревающего мишку поймать. Можно подумать, что Топтыгин только и мечтал, как ласточкой с сосны в объятия ментов сигануть!

– Ну, приехали, мужики? – с нотками истерики спросил Попов, едва сивая кобыла исчезла из дверного проема. – Сушите весла…

Каута понял эти слова буквально. Он подбежал к одному из углов сводчатого зала, заменявшего Мерлину музей краеведения. В этом богом забытом углу непонятно зачем стояла деревянная лодка. Сакс снял с нее весла и потащил к очагу.

Увидев это, Андрюша схватился за голову и тоненько застонал. Растерявшийся сакс, решив, что Попов подавился, не нашел ничего лучшего, как стукнуть его веслом по спине. За что, естественно, получил сразу в глаз. Как только Андрюша смог с пола подняться!

Каута попытался ответить, но схлопотал еще и резиновой дубинкой по башке. Пронзительно хрюкнув, сакс сполз вдоль стены на пол. Хорошо, что не носил шлема. А то получился бы для Мерлина новый музейный экспонат: сакс, размазанный по мрамору.

Каута огреб бы еще, но Ваня Жомов вступился за своего подопечного. Он подлетел к Попову и поднял его за шкирку, словно несмышленого щенка, над полом сантиметров на тридцать. Андрюша тут же включил аварийную сигнализацию и завопил матом на всю пещеру так, что у всех (включая и меня!) заложило уши.

С потолка посыпалась какая-то труха вперемешку с отощавшими без питания пауками. Они попытались смыться от поповской сирены, но, видимо, потеряли ориентацию в пространстве: вместо двери побежали прямо в объятия вечно голодного Горыныча. Тот, естественно, времени даром не терял и гостеприимно распахнул все свои три конфорки, словно двери вагона метро. Пауки объявили посадку и дружно загрузились в желудок проглота.

– Сэр Джом, неблагородно рыцарю обижать святого человека, – истошно закричал Грифлет, стараясь не попасть под поповскую звуковую волну. – Боюсь, я буду должен научить вас вежливости.

Парень, да ты, оказывается, прилежный ученик. Орать уже выучился не хуже, чем твой сэнсэй! Теперь у нас два мегафона будут…

Мой Сеня, увидев такой спектакль, истерично захохотал. Думаю, с ним случилась обычная истерика, но приводить в чувство Рабиновича мне было недосуг. События развивались с катастрофической быстротой. В центре пещеры явно начиналась заварушка с участием двух цивилизованных ментов и диких жителей Англии. Хотя в данный момент отличить их друг от друга можно было только по наличию «демократизаторов»!

Естественно, что я бросился разнимать дураков, приготовившихся к драке. Краем глаза я заметил, что и Аллан начал примериваться к ножке стула, явно намереваясь поучаствовать в общей заварушке (интересно, на чьей стороне?). Пришлось изменить намерения и вцепиться йомену в штаны.

Сеня такого моего маневра явно не ожидал. Он собрался скомандовать мне «фу», но вместо этого зашелся в новом приступе хохота. Аллан попытался оторвать меня от своих куцых порток, но в мои намерения не входило позволить и ему вмешиваться в общий кавардак. Поэтому все попытки сбросить меня с ноги у йомена успешно провалились.

Ровена тем временем испуганно переводила взгляд с одного сумасшедшего на другого. Девочка явно растерялась и не представляла себе, что нужно делать. А страсти меж тем накалялись. Жомов попытался заткнуть кричащему Андрюше рот своей безразмерной клешней (интересно, а чем сейчас занимается тот свистящий вареный рак?!). Но Попов самым бесстыжим образом укусил его за палец. Теперь заорал и Иван! Правда, по сравнению с Андрюшиным вокалом, получилось это у него несколько слабовато.

Единственным, кто оставался совершенно спокойным среди пещерного безобразия, был Горыныч. Он странно поводил носом средней головы из стороны в сторону, а затем принял стойку борзой, завидевшей зайца.

– Тихо! – неожиданно рявкнул трехглавый монстр.

На секунду в пещере действительно наступила тишина. И хотя Попов потом снова начал орать, Жомов продолжил его трясти, а Грифлет с Каутой выхватили мечи, но Горыныч свое дело сделал: он понял причину общего психоза! Завертевшись вокруг своей оси, трехглавая керосинка превратилась в этакий бенгальский огонь и начала рассыпать вокруг себя зеленые искры. Яркие брызги полетели в каждый уголок комнаты, выхватывая из тьмы плотные ряды столетней паутины. Горыныч искрился минуты две, но этого было достаточно. Драчуны остановились и опустили руки. Даже Сеня перестал смеяться!

– Фу-у, – тяжело выдохнул Горыныч. – Как я сразу не подумал?! Тут было поставлено охранное заклинание. Если бы я вовремя не сообразил что к чему, вы бы друг друга перебили.

– «Мы», умник! – фыркнул Рабинович. – А ты?

– А на меня заклинание не действует, – помахал головами Горыныч. – Я не из вашего мира. Да и настроено заклинание на людей.

Понятно. Если верить этому невостребованному в отчизне гению, то получается, что женщина – не человек. Поскольку на Ровену охранное заклинание Мерлина никакого эффекта не оказало. Принцес-са тоже додумалась до этой истины и, презрительно фыркнув, отвернулась от говорящей трехконфорочной газовой плиты. Горыныч тут же поспешил поправиться.

– Я хотел сказать: на мужчин, – пробормотал он. Поправка монстра не спасла, и Ровена объявила ему бойкот до самого ужина. То есть на полчаса.

С ужином получилась целая «Санта-Барбара» в кулинарном варианте. Началось все с того, что продуктов у нас осталось шиш да маленько. То есть на меня одного. И уж никак не на Горыныча, не на Попова. Впрочем, паранормальный монстр может отдыхать: свою порцию почти сухого пайка он уже получил. Причем с доставкой сразу к месту переработки!

В общем, из еды у нас была только копченая задняя нога ма-а-а-а… (хватит? или продолжить?) …а-а-аленького лосенка. Ее, конечно, можно было поделить на всех, но эффект получился бы точно такой, как от завтрака кошачьей шерстью: в зубах что-то застряло, а пищи в желудке нет. Поскольку она (то бишь пища) в полуободранном виде сидит на дереве. Хотя кто их станет жрать, этих кошек?! Тьфу…

Еда для всей честной компании имелась в оставленной сиротой повозке приора. Но, во-первых, за ней нужно было идти. Во-вторых, ее нужно было готовить. Поскольку пища находилась в совершенно не приготовленном состоянии. То есть в виде освежеванной тушки полугодовалого кабанчика.

Если первая проблема легко разрешалась при помощи тягловой силы из Аллана и Кауты, то вторая часть процесса оставалась неприступной, как форт Нокс. Для непосвященных поясняю: данный форт – американский аналог кошелька вашей супруги в период вашего же тяжкого утреннего похмелья после бурной ночи вдали от родимого дома.

В общем, готовить пищу не хотел никто. Хотя вызывался Аллан, но он свою порцию доверия израсходовал еще сегодня утром, уронив в костер довольно приличный кусок мяса. Трескать жаркое вперемешку с углями, золой и прочими компонентами желающих больше не было.

Поймав искоса брошенный взгляд Рабиновича, я понял, что Сеня проблемы моего обеденного меню решил единолично. Он и в лучшие дни не особо со мной советовался по поводу того, чем кормить такого выдающегося пса, коим я несомненно являюсь. А уж теперь и подавно делать этого не будет.

Я прекрасно понимал, что копчености мне не светят. В лучшем случае, отрежут у тушки кабана пару ребер с жалкими мясными наростами и заставят есть в сыром виде. В худшем – наскребет Сеня остатки пере-недожаренной утренней грудинки и выложит мне… Ну, например, во-он в ту глиняную миску. И заставит еще спасибо сказать, что оная миска не оказалась ночным горшком великого и ужасного Мерлина.

Короче, нормальной пищи мне не видать. Хотя какая здесь нормальная пища?! Мои менты, словно жители вечно голодного Поволжья, накинулись в этой дурацкой Англии на мясо, и ничего другого признавать не хотели. Честно сказать, и мне поначалу такой рацион жутко нравился. Но все в этом мире меняется. Изменилось и мое отношение к еде.

Раньше я совершенно не задумывался о том (а ведь по телевизору только об этом и говорят!), что питание должно быть сбалансировано (правильно, что ли, слово-то сказал?). То есть белки, жиры, углеводы, витамины и минеральные добавки нужно жрать в равных количествах. А скажите мне, какие в мясе минеральные добавки и витамины? Там, кроме жиров, ничего и нет.

Ну, по поводу белков проблему еще можно решить, если хорошо постараться. Я так понимаю, что эти «белки» в белках водятся…

В общем, белок наловить еще можно. Если, конечно, хочется. А если нет, то ты не обязан. Ну-у, ты просто мог бы… Тьфу ты! Так и заговариваться начнешь.

Так вот, вопрос с белками еще разрешим. Но что делать с остальными штуками? Я животное не травоядное. Лопать какие-нибудь там бегонии не могу. Разве что в вареном виде и в щах. А с минералами еще хуже: не камни же мне грызть прикажете. Зубы у меня хоть и хорошие для пятилетнего кобеля, но с пилой-»болгаркой» общего мало имеют!

В общем, беда с этим балансом выходит. Как ни крути, а нарушать его придется! От такой мысли я даже почувствовал, как шерсть за ушами вылезать приготовилась, зубы зашатались, и когти жалобу губернатору нашей области собрались писать по поводу антигуманного обращения с ними.

Все! Вернусь домой, съем сразу упаковку «Педигри». По телевизору говорят, что там лучший баланс веществ и витаминов для собаки.

Я, конечно, знаю, что реклама – она на то и реклама, чтобы головы кому ни попадя пудрить. Но хочется надеяться, что хоть в этот раз капелька правды в ней окажется.

Я попытался правой передней лапой загнать шерсть за ушами на ее законное место и про себя покаялся, что зря обижался на Сеню за собачий корм. Он ведь, получается, о моем здоровье заботился, а я его усилия не ценил! Теперь, чтобы загладить вину, я даже «Сникерс» у Армена слопаю. Могу и вместе с оберткой! Только чтобы Сеня на меня не обижался…

Пока я мечтал о сбалансированном корме, в землянке Мерлина снова стало назревать побоище. Не знаю, то ли Горыныч не уничтожил защитное заклинание целиком, то ли моим ментам просто уже надоело общество друг друга, вкупе с условиями совместного проживания, но Жомов с Поповым снова стали орать на всю пещеру в два голоса.

– Ты, козел, жрешь больше всех, да еще и хочешь, чтобы для тебя харч готовили?! – зарычал Ваня, вырывая меня из задумчивости. – А хрен тебе не мясо? Вон, три конфорки у тебя есть, – Жомов махнул рукой в сторону Горыныча. – Бери этот ходячий «Инде-зит», горшок медный прихвати и вали на свежий воздух, обед для всех готовить. Так и быть, дам тебе Кауту в помощники.

– А ты не оборзел? – удивленно вскинул брови Андрюша. – Хочешь и рыбку съесть, и на сосну залезть? Ты, вообще, че полезного за все это время сделал?..

– Самогонку твою пил, – пожал плечами Жомов. – Знаешь, не всякий такое выдержит.

– Ах ты гад! – завизжал Попов. – Самогонка тебе моя не нравится? А ну-ка повернись ко мне, алкаш, я на твою рожу наглую посмотрю.

– Где-то я уже это слышал, – вмешался Рабинович, обернувшись к Ровене. – По-моему, не далее как сегодня утром…

Принцесса приняла эти слова как команду вмешаться в дискуссию. Что она с успехом и сделала! Причем триумф был такой, что все присутствующие минут на пятнадцать потеряли дар речи. Словно пятнистый дог, укушенный за заднюю лапу дворнягой. Я тоже грешен: сначала от удивления заорал благим матом, а потом, словно распоследний доберман, начал от восторга свой хвост ловить. Думаете, поймал?

Вы, вообще, какими себе принцесс представляете? Постойте, угадаю. Этакая высокомерная особа, думающая только об украшениях и нарядах? Из всех наук сумевшая освоить только родную речь и сложение в пределах первого десятка, а из искусств и того меньше – одно, да и то боевое: стрельба глазами по движущейся мишени? Угадал?.. Вот и я так же всегда думал. А оказалось, я заблуждался!

– Мальчики, перестаньте спорить, – вмешалась принцесса в двухсторонние жомово-поповские дебаты. – Давайте я вам обед приготовлю. Да и дело с концом.

– Ты? – презрительно фыркнул Попов. Он почему-то после инцидента в доме старосты Гэлгледа к средневековым женщинам стал относиться крайне отрицательно. – Ты хоть к кастрюле знаешь, с какой стороны подойти?

Вот тут Ровена и утерла всем нам нос (естественно, в переносном смысле!). Она в течение пятнадцати минут поведала нам секреты дворцового воспитания в двена… Нет, в шесто… Все! Совсем запутался. Считайте сами… Короче, в ее веке!

Оказывается, учили детей сановных особ примерно по программе сельскохозяйственного техникума с экономическим уклоном. Эдакий курс молодого царевича. То бишь принцессы! Папаня у Ровены был довольно строгий (между прочим, на своей шкуре испытал!), поэтому досталось ей по полной программе! Пришлось и коров доить, и роды у лошадей принимать. Про готовку и мытье полов я уже и не говорю!

Перечислять все, чему обучалась Ровена, нет смысла. Из этого бы получился совершенно самостоятельный рассказ. Может быть, даже самоучитель по ведению хозяйства. Легче сказать, чего Ровена не знала: пожалуй, только воинского искусства и мореплавания. А в остальном ее образование можно было назвать всеобъемлющим. Для этого времени, естественно.

– …у нас так. А как у вас, сарацинов, ведут себя женщины, я не знаю, – фыркнув, закончила Ровена застенчивое перечисление собственных положительных качеств. – Мужчина всегда уходит из дома. То на войну, то на поиски возможностей совершить подвиг. Королева должна руководить хозяйством, пока муж странствует. А как командовать слугами, если не имеешь представления о том, что они делают? Вот поэтому меня и обучили всему, что умеют простолюдины. Так что, милый причетник, варить я умею. И ты сейчас в этом убедишься. Ну-ка, марш за мясом!

Попова из жилища Мерлина сдуло, словно кота из-под трамвая. Впрочем, сбежал из пещеры не он один. Видимо, каждому требовалось время, чтобы переварить услышанное. Другого-то переваривать пока нечего было.

Жомов поспешил следом за Андрюшей, сославшись на то, что имущество в бесхозной повозке оставлять нельзя – растащат. Народ, дескать, вороватый пошел. Ваня прихватил с собой Кауту. Да и Аллан поспешил смыться. И через минуту в жилище Мерлина остались только Грифлет, Горыныч, я и Ровена с Рабиновичем.

Впрочем, последнего за присутствующего считать можно было только с натяжкой. Поскольку бедный Сеня оказался шокирован сильнее всех. Он совершенно отказывался реагировать на происходящее, застыв посреди пещеры с открытым ртом. То ли влюбился, то ли пытался представить, как из такого сокровища, как Ровена, кровь добывать придется.

Я попытался Сеню растормошить, но через минуту оставил это занятие, поскольку были дела и позанимательней. Например, посмотреть, как Ровена перешаривает многочисленные мерлиновские шкафы в поисках необходимых для «нормальной» еды ингредиентов.

Продукты отыскались достаточно быстро и в большом количестве. Пожалуй, ими можно было бы спокойно накормить бригаду ОМОНа или свору голодных сенбернаров, в чем лично я не видел никакой разницы.

Поначалу я отнесся к затее Ровены несколько скептически, поскольку, зная здешний уровень развития технического прогресса, предположить наличие холодильника в убогом жилище смог бы только душевно больной и страдающий чумкой пес. Я таковым не являлся (по крайней мере, до сего момента!) и рассчитывал увидеть в лучшем случае пучки засушенных специй, а в худшем – нечто такое, что не станет есть и крыса на свалке. Все оказалось по-другому!

Мне пришлось убедиться, что Мерлин является более умелым волшебником, чем считал я. Поскольку то, что открылось моим глазам, кроме как волшебством, назвать нельзя: в шкафах лежал даже свежий виноград, а хлеб был теплым, будто недавно вынутым из печи!

Горыныч подтвердил мои предположения относительно магии Мерлина, сказав, что на шкафы наложено какое-то заклинание, сути которого он понять не может. Ибо всем известно, как он учился в школе!

К тому времени, когда в пещеру вернулась гоп-компания, посланная за вещами и остатками мяса, в очаге уже весело трещал огонь. Сеня наполнил водой из неглубокого колодца в нише дальней стены несколько котелков для нового шеф-повара, а Грифлет добросовестно перетащил их к огню.

Я некоторое время крутился у всех под ногами, но когда меня снова начали пичкать обрезками сырого мяса, состроил им такую обиженную физиономию, какую только смог, и сбежал поближе к выходу. Тем более что и очаг нещадно дымил!

– Что это у меня с псом? – удивился Рабинович, посмотрев мне вслед. – Как попал сюда, так и ведет себя, словно дворняга беспородная…

Это еще неизвестно, кто из нас более породистый! У меня, между прочим, родословная. А у тебя даже тети-Сониной алюминиевой тарелки помятой на память не осталось.

– Ну вот, опять гавкает, – пожал плечами Сеня. – Может, с ним вокруг пещеры на дежурство сходить? А то не привык Мурзик к жизни, свободной от службы.

Сходи, сходи! А я тебе тогда в пещеру лося пригоню. Или медведя. Посмотрим тогда, кто и кого будет на вершине дерева ловить…

– Да оставь ты собаку в покое, – вступился за меня верный Ваня. – Достал уже пса со своей простотой.

Как это ни странно, но Рабинович на эту реплику не отреагировал. То ли от близости Ровены у него ум за разум заходить стал, то ли сегодняшняя истерика парня истощила, но ворчание Жомова осталось без ответа. И мои опасения по поводу возможности наращивания нового витка конфронтации внутрипартийной истинно сарацинской борьбы развеялись в пух и прах. Жаль только, что вместе с ними не развеялся и едкий дым от очага!

С дымоходом у Мерлина была настоящая беда. Я отворотил нос в сторону притока свежего воздуха и долгое время пытался понять, в чем здесь проблема. Печник ли местный виноват, трубочист, может быть, сюда не заглядывает, или дымоход как таковой совершенно отсутствует.

Выяснять истинную причину задымленности помещения у меня никакого желания не было. Во-первых, из-за того, что в моей экипировке отсутствовал противогаз. А во-вторых, потому что противогаза для собак вообще не придумали. Лезть же без защиты в этот крематорий не хотелось. Я и у костра-то запах дыма не люблю, а в помещении и более того – органически не перевариваю!

Предаваясь размышлениям о костре, я начал вспоминать ту ночь в разбойничьем логове, которую мы провели после спасения из застенков Камелота. Почему-то она показалась мне лучшей за все время нашего пребывания в Англии. От таких воспоминаний меня неудержимо потянуло в сон, и я, признаюсь честно, задремал.

Надо же такому случиться, что именно в это время всей честной компании изрядно надоело дышать гарью и страстно захотелось побывать на свежем воздухе. Вполне понятное желание. Непонятно одно – зачем они позволили идти впереди Попову? Я, собственно говоря, и так никогда не считал Андрюшу человеком, наделенным грацией, отличной от танцевальных па гиппопотама, но в этот раз он превзошел самого себя.

Вам, наверное, доводилось слышать расхожее мнение о том, что спящая под телегой собака успевает проснуться и выскочить из-под колеса, едва оная телега начнет свое движение? Смею вас заверить, что я такие экзекуции над собой не устраивал. И вообще не люблю спать на проезжей части. Особенно, когда по ней идет стадо гиппопотамов! Когда Попов ласково навалился всей своей тушей на мою заднюю лапу, я спросонья именно о стаде гиппопотамов и подумал.

Я пес не злобный (хотя и полагается быть таким по штату). На друзей рычу редко, а кусать их до сего момента и вовсе в голову не приходило. Но когда тебе во сне одной ногой наступают на лапу, а другой бьют по голове, поневоле срабатывает защитный рефлекс. Естественно, что я заорал благим матом и вцепился клыками Попову в ляжку.

Вот такого крика я еще не слышал никогда! Помню, когда в трехмесячном возрасте меня стали приучать к вою сирен тревоги, меня едва не хватил инфаркт, и я, не при дамах будь сказано, сходил под себя. В этот раз, правда, обошлось без этого, но я в долю секунды вылетел из узкого подземного коридора на божий свет. Хотя бы для того, чтобы не оглохнуть! А следом за мной из двери полетели мелкие камни, пыль и мусор, вынесенный на поверхность ударной волной.

Попов орал еще минуты три. Думаю, больше от испуга, чем от боли, но этого было более чем достаточно, чтобы Жомов пинком вышвырнул его на лесную лужайку. Не знаю уж, чего он испугался? Решил, что сивая кобыла вернулась и в бреду решила показать, как лошади кусаются? Науке это неизве-стно…

Мне трудно представить, каково пришлось тем, кто подобно мне не успел выбраться из зоны обстрела. Но если тщедушного Аллана вынесли из пещеры на руках в состоянии легкой контузии, а впечатлительный Грифлет приобрел прическу, способную заставить панка побриться «под гоблина» от зависти, то можно догадаться о произведенном Поповым эффекте.

– Убью гада! – заорал Жомов, едва смог прочистить уши. – И не посмотрю на твою липовую святость и крест твой серебряный…

Впрочем, Андрюша фразу до конца дослушивать отказался. Забыв о полученных травмах, Попов бросился бежать так, что и порядочная гончая за ним угнаться не смогла. Выпустить бы его в таком состоянии на ипподром темной лошадкой, и мой Сеня точно бы на Андрюше парочку миллионов заработал.

Видимо, у самого Попова немножко от крика «башню сорвало», и он решил, что участвует в забеге. Не знаю уж, в лошадином или легкоатлетическом, но бежал он точно по кругу. Вдоль края поляны. Причем совершенно не смотрел, где находится его преследователь. Нужно ли говорить, что он вскорости сам догнал Жомова? И со всей скорости врезался в него?

К этому времени я был единственным, кто смог прийти в себя после впечатляющего по красоте вопля и вовсю наслаждался зрелищем единственного в своем роде забега. Остальным было далеко не до смеха. Они и пришли-то в себя только после того, как Жомов отвесил незадачливому спринтеру хорошего пинка. Видимо, решив, что озверевший Ваня поломает что-нибудь из редких в своем количестве твердых частей тела Попова, вся компания бросилась оттаскивать Жомова от укушенного крикуна. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться к общей суматохе.

– И тут без безобразия обойтись не могут. – Неожиданно зазвучавший голос, исполненный укоризны, заставил нас замереть. – Говорил я вам, сэр, казнить их сразу нужно было. Без суда и следствия.

На поляну перед входом в пещеру Мерлина выехали Мордред, Бедивер и Галахад!

– Ну, быки, а этих лохов, я надеюсь, грохнуть можно? – полюбопытствовал Жомов, закатывая рукава.

– Всегда пожалуйста, – согласился с ним мой Рабинович и отстегнул от пояса дубинку. – Даже поможем…

– Боюсь, что буду вынужден вас разочаровать, – не согласился с ментами Галахад и взмахнул рукой.

Повинуясь этому сигналу, на поляну высыпали вооруженные до зубов стражники. Среди них было приблизительно поровну мечников и лучников. Я не слишком силен в тактике и стратегии, но тут и ежу было бы понятно, что на поляну они мчались аллюром и лишь в ближайших кустах попытались построиться в некое подобие боевого порядка. Впрочем, отсутствие возможности перестроиться перед атакой ничуть не помешало стражникам мигом захватить нас в кольцо и ощетиниться тучей стрел.

– И все же я настоятельно прошу немедленно расстрелять всю эту шайку, – вновь обратился к Галахаду Мордред.

– Согласен с досточтимым сэром, – поддержал кровожадного бастарда Бедивер. – Они мастера на колдовские штучки. Было бы обидно снова упустить их. Тем более, сир, мы бы уже покинули этот лес, не найдя их у повозки, если бы какой-то идиот из этого сброда не заорал так громко.

Вот так вот! Говорят, что гуси спасли Рим, разбудив стражников, а мне, видимо, суждено стать губителем ментов, хоть и невольным. Ведь, не засни я у порога, на меня не наступил бы Попов. А тогда и кусать бы его не пришлось и криков слышать не посчастливилось.

Я почувствовал, что Галахад начал колебаться, явно собираясь согласиться с требованиями своих соратников. Еще пара доводов о вредности нашего пребывания в этом мире, и заместитель не вовремя пропавшего короля Артура отдаст приказ открыть по нас стрельбу. Вильгельмы Телли, бультерьер их раздери!

– Горыныч, ты нас сможешь прикрыть? – шепотом полюбопытствовал Сеня.

– Не получится, – шмыгнул одним из носов дихлофосный завод. – Я не учился еще держать круговую оборону.

И тут меня осенило! Нам нужно просто отступить в пещеру Мерлина, а Горынычу прикрыть своим магическим щитом вход. Учитывая запасы пищи, хранимые там, продержаться внутри мы сможем долго, а потом что-нибудь и придумаем. Я схватил Рабиновича за штаны и дернул в сторону входа в подземелье. Очень надеясь, что он меня поймет.

– Мурзик, отстань, – зашипел на меня Сеня и тут до него тоже дошло: – Горыныч, отвлеки их, а мы все быстренько спускаемся вниз. Только по команде…

Однако трехглавый монстр сделать ничего не успел.

– Хррум, барррурум. Хум! – послышалось из подлеска. – Так тут, оказывается, новая поросль появилась. А я думаю, что за шум на моей поляне? Кто опять безобразия учиняет?.. Ох, веточки-листочки. Хрясть! Какой древогуб по молодым дубочкам на лошади проехал? Хм, да?

Корявень выбрался на поляну и неуклюже согнулся над поломанными молодыми деревцами. От его появления все, и мы в том числе, застыли с разинутыми ртами. Совершенно не обращая внимания на людей Галахада, оцепеневших при виде такого чудища, Корявень попытался выпрямить молодые ростки. Первым пришел в себя Рабинович.

– Корявень, берегись, – гаркнул он и обернулся к нам. – Уходим!

Ща-аз-з-з! Чтобы я пропустил самое интересное? Никогда. Не обращая внимания на призывные Сенины команды, я спокойно остался на поляне и стал с интересом наблюдать, что произойдет дальше.

– Хуум-хррум, – вздохнул Корявень. – Не хотел торопиться, как молодой ясень, да, видно, придется. Хм, да.

И влепил ближайшему к нему стражнику мощнейшую оплеуху.

– Стреляйте в этого демона! – завопил Мордред.

Как ни удивлены и перепуганы были их бойцы, но надо отдать им должное: они сразу открыли огонь из луков по Корявню. Однако на онта это мало подействовало. Пожалуй, только разозлило. Корявень в одну секунду оказался утыкан стрелами, словно булавочная подушка набором игл.

– Хм, хррум! – возмутился он. – Это уже наезд. Корешки-лепесточки. Буду вас сажать. Хм, да!

Корявень выполнил свою угрозу дословно. То есть сгреб ближайшего лучника своей огромной лапой. Другой ручищей он в мгновение ока выкопал яму соответствующих размеров и по самую шею вогнал туда бедолагу. Присыпав стражника землей, Корявень повернулся к следующему.

– Рубите его! – истошно заорал Бедивер и выхватил меч. – Бросайте луки и рубите это ходячее полено.

Похоже, дело пахнет керосином! Решив, что нужно помочь онту, я с бешеным лаем бросился на лошадь Бедивера. Животина к такому обращению не привыкла и, не придумав ничего лучшего, сбросила седока на землю. Наверное, Бедиверу было больно…

Мордред попытался достать меня мечом, но ничего из этого не получилось. Что я, дурак, что ли, под «перо» соваться. Я отскочил в сторону и увидел краем глаза, как вся «сарацинская» рать высыпала из пещеры Мерлина, вооруженная до зубов. Ну вот, теперь начнется потеха. На радость Жомову.

Впрочем, развлечение оказалось коротким. Мои дорогие менты при помощи своих дубинок в два счета разобрались с Мордредом и Галахадом, вогнав их в землю примерно так же, как и Корявень незадачливых стрелков. Правда, залегли рыцари в грунт плашмя, а не торцом, но большой роли это не играло.

Сражение было выиграно. Лишившись своих предводителей, доблестное воинство стражников бросилось наутек. Горыныч, набравший к тому времени любимый цвет и любимый размер, решил их немного проводить. Не думаю, что стражники этому порыву обрадовались. Тем более что без нравоучений и лекций летающий проповедник обойтись просто уже не мог.

В общем, с моей скромной помощью минут через пять сражение было закончено. Кто из нападавших умудрился избежать посадки и не сдался в плен перед натиском моих доблестных ментов, тот «сделал ноги». Впрочем, не думаю, что убежавшим было много легче.

– Хррум-хуум, – потер ладони Корявень. – Хорошая грядочка получилась. Правда я спешил, но, думаю, корешки у них не отвалились… Хум, я почти забыл, зачем сюда шел. Тычинки-пестики! Этот занудный эльф предупредил меня, чтобы вы с заклинанием ничего не перепутали. А то беда случится. Хм, да.

Онт развернулся и пошел обратно в лес.

– Эй, Корявень, подожди! – остановил его Рабинович. – А с этой грядкой нам что делать?

– Хррум-баррурум. С грядкой? Да поливайте немного, а то завянут совсем, – и онт окончательно скрылся в лесу.

Глава 2

Потерпеть поражение всегда обидно. Тем более, когда ты превосходящими силами навалился на противника и был уже почти уверен в победе. Именно поэтому грех осуждать юного, пусть и беспутного Галахада в том, что он сидел под деревом и размазывал слезы по лицу.

Вместе с Бедивером и Мордредом зам главы администрации Камелота наблюдал за тем, как их доблестные стражники откапывают из земли своих незадачливых товарищей, любовно посаженных в удобренную почву Корявнем. Все три рыцаря Круглого стола (если их, конечно, теперь можно было так называть) медленно покрывались пунцовыми пятнами позора. Да и было от чего! Ибо сидели они на поляне в одном нижнем белье.

Рядом с тремя воителями старины прохаживался Жомов, лениво поигрывая верным «демократизатором». Ваня – добрейшей души человек – хоть и был страшно не удовлетворен излишней быстротечностью сражения, все же не лупил давних обидчиков дубинкою, а ждал, пока они дадут для этого соответствующий повод. Например, чихнут без команды!

Чуть поодаль, почти у входа в жилище Мерлина, на приличного размера куче амуниции и снаряжения, отобранной у проигравшей команды в качестве трофеев и для пущей безопасности, восседал Андрюша Попов. Если бы он сидел чуть поспокойнее и не отмахивался от надоедливых мух своим серебряным крестом, то вполне мог бы быть увековеченным в фотокомпозиции для стенда своего участка ВД. Этакий «доблестный сотрудник милиции после операции по задержанию шайки взбесившихся металлистов».

Аллан с Каутой и Грифлет наблюдали за трудившимися в поте лица бойцами армии Камелота, чтобы те не разбежались раньше времени после принудительной переквалификации из стражников в землекопов. А Ровена, любопытно понаблюдав за принудительным стриптизом рыцарей Круглого стола, поймала на себе ревнивый взгляд Рабиновича и, фыркнув, ушла в пещеру заканчивать приготовления к обеду. Сам Сеня с Мурзиком на поводке расхаживал позади Жомова и читал лекцию «а-ля Горыныч». Правда, на свой, милицейский манер.

– Ну че, допрыгались, голуби? – в который раз вопрошал Рабинович. – А ведь учили вас, учили. Теперь впаяем вам статью даже без помощи прокурора. Вам ведь что всем нужно?.. Деньги, баб и выпивку. И не подумаете головой, что с органами связываться опасно. Нужно жить мирно и спокойно…

– Блин, Сеня, и что ты в участковые не подашься? – перебил разговорившегося кинолога Андрюша. – Провел с нарушителями спокойствия политагитацию, взял мзду и ушел спокойно. А потому и волки сыты, поскольку ты им показатели по отделу не портишь, и овцы довольны. Потому как на сутки никого не загребают. С твоим язычком и загребущими ручками хорошие бы дела проворачивать получалось.

– Собака лает, да ветер уносит, – пробурчал Рабинович. – Попов гавкнет, так даже лошади с копыт валятся и уши у слонов вянут…

– Чем и горжусь! – взвился Андрей.

– Да заткнитесь вы. Морды набить не дали, да еще и пургу всякую слушать заставляют, – оборвал начинавшуюся дискуссию Жомов. – Думайте лучше, что с этими тремя чмошниками делать будем.

– А че думать-то? – удивился Попов. – Давайте я им по разочку в уши крикну, а потом их ни одна психушка не примет.

– Только без этого, Андрюша, – притворно испугался Рабинович. – Ты мне пса травмируешь. Видишь, он уже на поводке дергаться начал.

Еще неизвестно, чем бы закончился спор о дальнейшей судьбе пленников, если бы в этот момент над поляной не показался Горыныч. Он прошелся на бреющем полете над верхушками деревьев, потом, словно парнокрылый вертолет, завис над центром лужайки и плавно рухнул вниз. Отфыркиваясь мелкими язычками пламени, трехглавый истребитель насекомых неуклюже подбежал к ментам.

– Господа, только без паники и без истерик, – проговорил Ахтармерз, старательно пытаясь взмахами крыльев помочь себе остановиться. – Я, конечно, догадываюсь, что вы люди необразованные и равнодушные, но тщательно обдумайте мои слова, прежде чем что-то ответить…

– Ты, пробитый газовый баллон! Кого необразованными назвал, змеюка? – рявкнул на Горыныча Жомов. – Я щас те так отвечу, что все три пламени через противоположное отверстие выйдут.

– Ну-у, началось, – обреченно вздохнул монстр и в притворном возмущении закрыл глаза средней головы подбородками крайних. – Видеть этого больше хама не могу.

– Стоп! – рявкнул на обоих Рабинович. – Что там случилось, Горыныч?

– Случилось? Конечно, случилось. Так случилось, что теперь и случаться не с кем, – фыркнул монстр языками пламени. При этом вокруг его скрещенных голов образовалось нечто вроде огненного цветка.

– А если попроще? – полюбопытствовал Попов.

– А проще, Андрюша, некуда, – Горыныч развел в стороны и крылья, и головы. – Там, за лесом, появились две деревни, которых еще позавчера и в помине не было. Вот вам и «случилось».

На несколько секунд над поляной повисла тишина. Новоиспеченные землекопы застыли в самых неподобающих позах, у Грифлета с двумя остальными конвоирами вытянулись лица, а Попов медленно сполз на землю с кучи. Жомов хотел что-то спросить, но, глядя на округлившиеся глаза своих товарищей, благоразумно промолчал.

– Допрыгались? – завизжал Андрюша, подскакивая к Рабиновичу вплотную и замахиваясь на него крестом. – А я ведь тебя, Сеня, предупреждал, что надо торопиться. Убью вот сейчас, чтобы больше с тобой не мучиться!

– Тихо, Андрюшенька. – Неожиданно для всех Жомов поймал Попова за руку и нежно прижал к себе. – Давай не будем нервничать. Я сейчас Ровеночку попрошу, она тебе пять капель самогонки накапает. Для успокоения нервной системы…

– Да пошел ты вместе со своей нервной системой, – мгновенно сник Андрей. – Доигрались вы со временем. Скоро сюда рельсы проложат. На поезде домой уедем. Без всяких ваших Мерлинов и гребаных заклинаний.

Попов развернулся и побрел в сторону пещеры колдуна. Горыныч попытался удержать его, схватив одной из голов за штаны, но вместо благодарности получил кулаком между глаз. После чего успокоился и оставил удрученного Андрюшу в покое. Рабинович посмотрел на них, пожал плечами и почему-то погладил Мурзика по загривку.

Стражники, откапывающие своих соратников, испуганно наблюдали за происходящим со стороны. Казалось, они настолько ошалели от принесенного Горынычем известия, что забыли, зачем здесь находятся. Бойцы стояли, опустив свой убогий земледельческий инвентарь, и испуганно переглядывались друг с другом.

– Шнеллер! Шнеллер, бритишен швайне. Арбайтен аллес, доннер веттер! – От этого истошного вопля Аллана все без исключения подпрыгнули на месте.

У Жомова отвалилась от удивления челюсть. Да причем так, что едва не отдавила ему ноги. Попов, не дойдя до входа в пещеру, залег, словно красный партизан, и стал шарить по ремню в поисках несуществующего пистолета. Первым пришел в себя Рабинович. Он одним прыжком подскочил к йомену и без замаха ударил его тыльной стороной ладони по губам.

– Гад, – прошипел Сеня. – Еще раз такое услышу, череп тебе снесу!

– Извините, маса, – потупил глаза Аллан. – Больше этого не повторится…

– Ты че сказал-то? – шепотом спросил йомена Каута, едва Рабинович отошел в сторону.

– Святая Дева Мария, – испуганно покосился на Сеню Аллан. – А ты думаешь, я сам знаю? Словно кто-то вместо меня говорил…

– Вот и я так думаю, – облегченно выдохнул сакс. – Ведь какая же из сэра Робина масса? Масса у нас сэр Джом…

В общем, как бы то ни было, но бойцы разбитого рыцарского войска заработали после случившегося в пять раз быстрее. У них не ушло и пяти минут на выкапывание последней партии корявневской рассады. Вскоре все остатки доблестного ранее воинства собрались около того самого дерева, где сидели все три их предводителя.

– Ну и че с ними будем делать? – снова полюбопытствовал у Рабиновича Жомов. – Вешать вроде жалко, топить негде, а расстреливать нечем. Хотя можно из луков перестрелять. Так же, как они нас собирались.

При этих словах большая часть и без того перепуганных стражников попросту бухнулась на колени. Правда, глядя на грозную жомовскую дубинку, никто из них ни слова не решился произнести, но зрелище все равно было впечатляющим. Этакий галл перед поверженной армией Рима!

– Да пусть валят на все четыре стороны, – отмахнулся рукой расстроенный Рабинович. – Они же теперь просто легенда. Будут языками трепаться, попадут в психушку, как Попов пророчил. Если, конечно, подобные заведения уже есть.

– Ничего! Если нет, то подождут с недельку, и все у них появится, – усмехнулся Жомов и заорал на застывшую толпу: – Пошли вон, сволочи! Чтобы и дух ваш тут не пах…

Оружие и амуницию незадачливым воякам, естественно, не отдали. Да они и не вспомнили о своем снаряжении, припустив во всю прыть через довольно густой подлесок так, что в прямом и переносном смысле засверкали пятки. При этом Мордред, Бедивер и Галахад, затерроризированые Жомовым вкупе с Рабиновичем, неслись впереди «планеты всей», позабыв о рыцарской чести и достоинстве. А куда деваться? Жить всем хочется.

– Мальчики, а что? Все уже ушли? – раздался позади друзей, заинтересованно наблюдавших за бегством посрамленного воинства, нежный голосок Ровены. Все, как один, обернулись. – Вот и хорошо. А то такую кучу народа мне кормить нечем бы было. Так вам обед подавать?

– Какой обед? Проехали. Ужин уже, – пробурчал Попов, за что и получил от Рабиновича хорошего тычка.

Попов был прав, но наполовину. Время действительно перевалило далеко за полдень, но в Англии именно сейчас и было принято обедать. Вот такие у них тут странные порядки.

Поздний обед или ранний ужин – кому как нравится – было решено провести на свежем воздухе. Пещера Мерлина была затянута таким дымом, что брянский туман по сравнению с ним показался бы ясной погодой.

Единственным, что заставило Андрюшу погрузиться в его пучину, были опасения в целостности приготовленной пищи. Попов страшно переживал, как бы кто не съел лишний кусок до начала распределения порций. И хотя он неусыпно бдил каждое движение добровольных официантов, не возмущаться при дележке пищи Андрюша не мог.

– Вы совсем из меня лоха делаете? – возмутился Попов, едва Рабинович протянул ему тарелку. – Да ты своему псу больше положил, чем мне!

Мурзик, естественно, заворчал на жадного эксперта-криминалиста, но возмущение пса никто не поддержал. Поскольку все уже давно привыкли к тому, что Андрюше еды всегда кажется мало. Сеня даже не посмотрел в сторону Попова. Он преспокойно положил порцию себе (последнему, но горячо любимому!) и, усевшись на то самое место, где еще недавно размещались три пленных рыцаря, принялся есть.

Единственным, кого ничуть не очаровали кулинарные потуги милой Ровены, оказался Горыныч. Он слопал свою порцию в один присест и принялся гоняться по поляне за заблудившейся жабой. То ли хотел ее слопать на десерт, то ли просто устранял конкурентов по поглощению насекомых. Истинная причина так и оказалась покрыта мраком тайны, однако трехглавый проглот вернулся назад с абсолютно счастливым видом. Насколько это, конечно, можно было понять по его трем приплюснутым мордам.

Наверное, когда-то в прошлом (или в будущем?) некий ужасно остроумный тип посмотрел на человека, подобного тем, кто сейчас поглощал приготовленную Ровеной пищу, и у него родилась крылатая фраза: «Жрут так, что за ушами трещит!» Кое-кто – не будем показывать пальцем – уплетал ужин с таким аппетитом, что у него действительно трещало за ушами. Первым не выдержал Рабинович.

– Слушай ты, кабан перекормленный! Не можешь есть по-людски, так свали в сторонку и не мешай другим спокойно ужинать, – заорал он на Попова, замахнувшись невесть откуда оказавшейся у него серебряной ложкой.

– А если я сейчас на тебя своим крестом махать начну? – обиделся Андрюша, но есть стал действительно потише.

Дальше ужин шел в абсолютной тишине. То ли вся компания проголодалась, то ли Ровена на самом деле изумительно готовила, но пальцы после еды облизывали все, а не один Мурзик. Попов вознамерился было вылизать и котел, но все же остановился, посчитав это ниже своего достоинства. Зато Каута сделал это с совершенно спокойной совестью.

К тому времени, как трапеза в лесном банкетном зале была закончена, на общее пиршество запоздало стали слетаться комары. Успей они чуть пораньше, так спокойно могли бы пить кровушку, не боясь быть прихлопнутыми в самый разгар насыщения желудка: настолько все были поглощены уничтожением Ровениной стряпни. Зато сейчас комарам пришлось туго. Их били все кому не лень. Причем били нещадно.

– Ты, птеродактиль пламенный, – обращаясь к Горынычу, возмутился наконец Попов, которого кровопийцы традиционно больше всех доставали. – На хрена жабу сожрал? Кто нас теперь от комарья защитит?

– Да без проблем! – ухмыльнулось трехглавое чудище и громко отрыгнуло, обдав всю честную компанию ароматом своего непередаваемого дыхания.

Комары, естественно, сдохли. Но и со всеми остальными едва не произошло то же самое. Впечатлительный Сеня, например, едва не расстался с только что съеденной пищей. Грифлет рванулся прикрыть своим телом нежную Ровену, а Мурзик заскулил и бросился бежать на противоположный край поляны.

Впрочем, убежал не один пес. С того места, где еще недавно проходил благочестивый ужин, разбежались все. А поскольку по въедливости с запахом монстровской отрыжки не сравнится ничто, то и комары помчались от людей, как вампиры от чеснока.

– Ну? Я же сказал, что без проблем? – полюбопытствовал зловонный ходячий химзавод. – Обещал защитить от комаров? И защитил.

– Я бы вот тебе сейчас «защитил» по голове, – пробурчал Жомов, почему-то пытаясь ладонями отряхнуть с себя противный запах. – Только боюсь, что так и не придумаю, по какой из трех.

– И на том спасибо, – обиделся Горыныч. – Добрых дел вы не понимаете. А еще цивилизованными себя считаете. Пентюхи вы все. Жду не дождусь, когда от вашего постылого общества наконец избавлюсь.

Монстр отвернулся в сторону и горестно положил среднюю голову на передние лапы. При этом две крайние начали ласково поглаживать ее по чешуйчатой макушке.

Впрочем, продолжался такой цирк недолго: Горыныч увидел трех улиток, беспечно (и, наверное, который день!) взбиравшихся на лист молодого репейника. Монстр избавил их от дальнейшей необходимости утруждать себя. Причем тремя головами одновременно. Так что каждый из его пищеводов получил по своему маленькому лакомому кусочку.

– Ладно, мужики, отдохнули, и хватит, – уничтожил всеобщее благодушие Рабинович. – Пора решать, что с заклинанием делать.

– А че с ним делать? – возмутился Попов. – Бред это… – Андрюша замолчал и начал испуганно оглядываться по сторонам. – В общем, бред, и все!

– Еще раз попробуешь мне сказать какую-нибудь свою дурацкую присказку, – зашипел на него Рабинович, – неделю жрать давать не буду.

– Да молчу я, – замахал руками Попов. – Делайте что хотите.

– Кстати, вы заметили, что пословицы и поговорки Сеня употребляет не меньше Андрея? – полюбопытствовал Горыныч. Все непонимающе посмотрели на него. – Так вот, я думаю, что по какой-то причине именно вокруг Андрея из-за вашего перемещения во времени образовалось силовое поле, способное материализовывать некоторые предметы при правильном построении фразы-запроса.

– Это че? Что-то вроде джинна из бутылки? – удивленно поинтересовался Жомов.

– Да не знаю я. Может быть, все происходящее не больше, чем совпадение, – всхлипнул монстр. – И вообще, вы мне надоели! Вам по-нормальному объясняешь, а вы с дурацкими вопросами вечно пристаете. Очумели совсем.

– Пообзывайся мне, – погрозил ему пальцем Рабинович и добавил: – Ну все, я пошел за книгой.

Однако, когда Сеня вернулся, на улице, да еще в тени деревьев, уже стемнело достаточно: прочитать заклинание оказалось делом невыполнимым. Рабинович попытался уговорить компанию спуститься в пещеру, но его уговоры долгое время не находили отклика в сердцах преданных друзей. Все отговаривались тем, что дым из жилища Мерлина якобы еще не выветрился и дышать там невозможно. Но причина была совершенно другой – никто не хотел обсуждать способы добычи ингредиентов Заклинания Перемещения.

Когда же Сене наконец удалось настоять на своем (а ничего другого ждать и не следовало!), то оказалось, что в пещере не так уж и дымно, как думалось всем. Каким-то невероятным чудом копоть, еще недавно заполонявшая все жилище колдуна, практически исчезла. Лишь под самым потолком нехотя клубился дымок. Горыныч снова объяснил это волшебством. Никто ему не поверил, но за неимением лучшего на этом объяснении удивительного факта и остановились.

Пока Каута с Алланом разжигали свечи в пещере, Рабинович устроился на возвышении в центре и прочистил горло. Любознательный Грифлет встал чуть позади него, собираясь во время обсуждения всех пунктов заклинания убирать нагар со свечей. Остальные расположились у стены, скептически разглядывая новоявленного оратора.

– Ну и с чего начнем, господин лектор? – ехидно поинтересовался Попов, закатывая глаза в притворном экстазе. Рабинович на эту выходку внимания не обратил.

– С начала, естественно, – пожав плечами ответил он. – А первым пунктом у нас идет кукушка. А точнее, ее птенец.

– Ну, допустим, кукушка не идет, а летает, – прокомментировал Андрюша. – А вот насчет птенца можно подискутировать. По-моему, он вообще сидит. Хотя кто птенца посадит?..

– Слушай ты, гад! – взвился оскорбленный в лучших стремлениях Рабинович. – Домой не хочешь, что ли?

– Домой хочу, – пожал плечами Попов. – Но не таким идиотским способом. Это заклинание вообще невозможно материализовать.

– Так Корявень же передал нам предупреждение Оберона, чтобы мы в заклинании не ошиблись, – неожиданно встрял в спор молчаливый Грифлет. Попов от удивления фактом предательства своего послушника на секунду потерял дар речи, что и позволило рыцарю договорить: – Значит, заклинание верно и выполнимо.

– А ты этого Оберона видел? – наконец смог произнести Андрюша. – Кто он такой, этот твой Оберон?

– Повелитель эльфов, – посмотрел на него Грифлет, как на глупого ребенка. – А эльфа ты видел сам.

– Во-во. И я про то говорю, – состроил гримасу Попов. – Если уж у Оберона подчиненные такие, то можно представить, какая сволочь сам начальник…

– Ладно, эльфы тут ни при чем, – остановил спор Рабинович. – Нам нужен птенец, которого высидит кукушка. Как известно, кукушки свои яйца подбрасывают другим птицам. А значит, птенцов не высиживают. Что будем делать?

Этот вечный вопрос почему-то застал всю компанию врасплох. На некоторое время в пещере повисла такая тишина, что можно было услышать, как у Жомова вертятся шестеренки в голове. Попов поспешил от него отодвинуться, чтобы кто-нибудь, не дай бог, не перепутал, чьи именно мыслительные процессы проистекают с такой интенсивностью. Едва он успел это сделать, как заговорил Горыныч.

– Я предполагаю, что здесь употреблено фигуральное выражение, – поведал миру юный гений о трех головах. – В вашем мире бытует такая фраза: «кукушкины дети». Так, может быть, речь в этом заклинании идет о ребенке, выращенном женщиной, до этого подбрасывающей своих отпрысков чужим людям?

– Во-о-о загнул! – удивился Попов. – Значит, ты предлагаешь найти бабу, вскармливающую свое последнее чадо, отобрать у нее киндера и сварить в котле на твоем вонючем пламени?!

– Пламя у меня не вонючее, – обиделся Горыныч. – А вообще-то, извините. Об этом продолжении заклинания я не подумал.

В пещере снова повисла тишина. Каждый из присутствующих, не исключая Аллана и Кауту, пытался придумать, где найти кукушку, высиживающую яйца. Может быть, бредовость существования такого прецедента ни у кого не вызывала бы сомнения, если бы Мерлин свое зелье не приготовил. А значит, птенца, высиженного кукушкой, он нашел. Но где?

– Да че тут думать-то! – завопил вконец измучившийся от непривычного занятия Жомов. – Поймать эту гребаную кукушку с яйцом и заставить ее высиживать своего дурацкого птенца.

– Нет, сэр Джом, – покачал головой Аллан. – Сейчас конец июля, и кукушки яйца уже не несут…

– Стоп, стоп. Стоп! – перебил его Рабинович. – А ведь Ванька умную мысль подал. Вот ведь дурак не скажет, умный лыка не свяжет. Сами посудите! В заклинании не сказано, что кукушка должна высиживать свое собственное яйцо. Куры всегда несутся. Вот мы и поймаем кукушку и посадим на куриные яйца. А чтобы быстрей высидела, принесем яйца прямо из-под наседки. Можно и вместе с ней. А потом поменяем птиц местами. Молодец, Ванюха!

Жомов до того обрадовался похвале, что даже забыл недавнее Сенино оскорбление. Он крякнул и выпятил грудь колесом, чтобы все увидели, какой Ванька молодец. А для того, чтобы у окружающих не осталось никаких сомнений в его гениальной сущности, Иван для верности хлопнул Попова по спине.

Удар получился звонкий, словно по футбольному мячику хорошей бутсой. Андрюша, собиравшийся выдать очередную порцию ехидства в адрес новой идеи, поначалу попросту ничего не смог сказать. А потом посчитал за благо вообще не уделять внимания жомовскому предложению. Поскольку второй удар мог бы получиться куда неприятнее.

– Ладно, с кукушкой в основном решили. Техническую сторону обдумаем потом, – унял жомовское веселье Рабинович. – Следующим вопросом на повестке дня у нас цветы папоротника. Поскольку огнедышаший дракон сейчас не проблема.

– Еще какая проблема, – пробурчал Попов, сумевший наконец перевести дух. – Одной вони от него, как от общепитовской столовой.

Горыныч обиделся и попытался Андрюшу укусить. Тот спрятался за Жомова и постарался лягнуть разбушевавшегося монстра. Это у него почти получилось, но Попов забыл, что у Горыныча три головы. И когда Андрюша решил пнуть правую, то левая обогнула Жомова и дернула бедного эксперта за опорную ногу. Естественно, Попов свалился. И понятно, что на Ивана. Вот так в бой без правил включился третий участник. Разогнать эту кучу малу смог только зычный рык Рабиновича.

– Ну так какие будут предложения по поводу цветка папоротника? – поинтересовался Сеня, когда бой в пещере затих.

Аллан, вдохновленный жомовской идеей о птенце кукушки, захотел заработать свою порцию аплодисментов и предложил сорвать цветок, а затем привязать его к папоротнику. Посрамили его дружно и почти хором. Поскольку в заклинании говорилось о «цветке папоротника», а не о «цветке с папоротника».

Теперь настала очередь йомена обижаться за свой отвергнутый гений. Правда, поскольку оппонентов у него было больше одного, то лучник так и не решился, на ком отыграться, чтобы другие не обиделись.

Больше предположений о том, где взять пресловутый цветок, ни от кого не последовало. Рабинович, конечно, пытался всякими своими фирменными штучками подстегнуть полет фантазии у присутствующих, но так ничего и не добился. Пришлось отложить обсуждение до лучших времен. Но Сеня потребовал, чтобы проблема была решена к тому времени, когда у кукушки вылупится птенец.

С философским камнем все оказалось более-менее просто. Естественно, добывать его поручили единственному человеку в компании, знакомому с химией. То бишь Попову. Андрюша попытался сопротивляться этой экзекуции, но его вновь подвел Грифлет, заявив, что нашел в книгах Мерлина описание приготовления философского камня.

– Правда, оно несколько запутано, – с горестным вздохом закончил рыцарь. – Но я уверен, что для такого умного и набожного человека, как святой причетник, разобраться с ним не составит труда.

– Ну-у, спасибо! – склонился в издевательском поклоне Попов. – За доброту вашу, за ласку. За доверие тоже спасибо! Век вашу щедрость не забуду…

– Да заткнись ты. Не причитай, причетник хренов, – фыркнул Жомов и тут же добавил: – Короче, мужики, о медведе не думайте. Эту зверюгу я беру на себя. Вы с ней все равно не справитесь.

– Бери. Бери, Иванушка. Коз-ле-ночек! – радостно похлопал Жомова по плечу Андрей. – Глядишь, медведюшка-батюшка тебя и задерет. Ко всеобщему удовольствию.

Жомов только зверски ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что, мол, посмотрим, кто еще кого задерет! Попову этот оскал крыть было нечем, тем более что через секунду Сеня потребовал от всех внимания в особо извращенной форме.

Видя, что окружающие настроены больше собачиться друг с другом, чем серьезно обсуждать проблему возвращения в свое собственное время и свою вселенную, где никогда не встречались рыцари Круглого стола с Ричардом Львиное Сердце, а Робин Гуд не имел к России никакого отношения, Рабинович не придумал ничего лучше, чем взять со стола предпоследнюю бутылку самогонки.

В первую секунду никто на это не обратил внимания, поскольку привыкли к довольно экстравагантному поведению Рабиновича. А что такого? Может, человеку попить захотелось? Аллан даже потянулся за стаканом, чтобы Великому и Ужасному Робину не пришлось себя утруждать. Однако и он застыл с открытым ртом, когда Сеня вместо стакана начал лить драгоценную жидкость прямо на каменный пол.

– Ты что же такое делаешь, подлец?! – оторопел Жомов, видя такое кощунство. – А ну, поставь на место!

Сеня не спеша вернул бутылке вертикальное положение. Он обвел присутствующих уничижающим взглядом, словно разгневанный повелитель беспутных подчиненных, и хлопнул донышком глиняной бутыли по столу. У Жомова от мысли о том, что бутылка могла и разбиться после такой экзекуции, едва не случился инфаркт, а Каута постарел лет на десять.

– Так будет с каждым, кто не захочет понимать серьезность нашего положения, – предрек Рабинович и в наступившей тишине продолжил: – Мы еще не закончили обсуждение. Следующим пунктом на повестке дня у нас Святой Грааль. Кто тут самый умный и скажет, где его взять?

– Сеня, по-моему, ты кое-что пропустил, – перебил оратора Попов.

– Что я мог пропустить? – испугался Рабинович.

– Мы не обсудили один из самых главных вопросов, – глубокомысленно изрек Андрюша. Все затихли. А Попов после многозначительной паузы выпалил: – На какую именно сосну Ваньке нужно медведя загонять.

После этих слов Сеню прорвало. Не помня себя от злости, он схватил со стола первое, что попалось под руку, и запустил в голову ненавистного садиста. Как ни прискорбно, но этим «первым» оказалась многострадальная бутылка самогонки.

Андрюша о ее сохранности, естественно, не подумал. В этот момент Попова волновало только то, что может случиться с лысеющей маковкой. Андрюша даже не попытался поймать бутылку, просто закрывшись руками.

Зато Жомова заботила только бутылка. В невероятном вратарском броске, которому бы позавидовал и Лев Яшин, Ваня из положения сидя метнулся вперед, на перехват. Схватив пресловутый сосуд на лету, Жомов со страшным грохотом приземлился на пол. И хотя и упал Иван на спину, чувствительно ударившись о каменный пол, из бутылки не пролилось ни капли.

– Псих ненормальный, – констатировал Жомов и, не вставая, сделал из бутылки большой глоток. – Уберите от него все спиртное. А то будем, как психбольные, одну водичку родниковую пить.

– Ну так что у нас со Святым Граалем? – так, будто ничего и не произошло, вновь спросил Рабинович.

– Сэр Робин, если мне позволительно высказаться, то у меня есть одно предположение, – немного испуганным голосом произнес Грифлет. – Если вы помните, то Мерлин отправил всех рыцарей Круглого стола именно на поиски Святого Грааля, тогда как сам переместился в ваше время. Если у него был сей благословенный сосуд, то зачем он тогда отправлял за ним нас? А если не было, то как он сумел воспроизвести заклинание?

– А ты голову не ломай, – перебил его Сеня. – Раз отправил, значит, искал. А раз переместился, то, значит, сам и нашел.

– Слушай, Сень, – вновь встрял в разговор осмелевший Попов. – Значит, этот сосудик где-то здесь и должен валяться. Давайте-ка поставим тут все на уши и поищем эту дурацкую штуковину.

Все в едином порыве бросились искать в пещере Святой Грааль, перетряхивая содержимое шкафов. Даже Мурзику Рабинович скомандовал: «Ищи!» Через двадцать минут жилище Мерлина из довольно опрятного на вид помещения превратилась в кладовку старьевщика, страдающего хроническим маразмом и от того забывавшего собранные вещи куда-нибудь пристраивать.

– Слушайте, мальчики, – проговорила Ровена, когда уже почти все предметы покинули свои привычные места в массивных шкафах. – А как он выглядит, этот Святой Грааль?

Такой невинный вопрос поставил мастеров сыска в совершенный тупик. Открыв рты, словно собаки на солнцепеке, все присутствующие мужчины уставились на Ровену так, будто она только что сделала великое научное открытие.

– Э… хм… а-а… – смущенно описал искомый предмет Грифлет. – В общем, это такая… штука… Собственно говоря, просто Святой Грааль.

– Понятно, – согласилась принцесса, поражаясь гениальности своих спутников. – Я так и думала.

Естественно, что после этого все поиски были прекращены. Мужчины и все остальные твари божьи с видом побитых собак поплелись по разным углам, думая только о том, какими идиотами они выглядели.

– Вот будет хохма, если этот придурочный Мерлин утащил Святой Грааль с собой в наше время, – ухмыльнулся Попов и отобрал из рук застывшего Жомова бутылку с самогонкой. – Придется нам тогда точно тут прибытия поезда ждать…

– Сэр Робин, – горячо заговорил Грифлет, глядя Сене в глаза. – Даю вам слово чести, что отыщу Святой Грааль за неделю, чего бы мне это ни стоило. У меня было видение, что сей божественный сосуд еще здесь. И, клянусь своим мечом, я найду его!

– Ладно, ищи, – вздохнул Рабинович. – Только поторопись. А то нам уже и кукушкины дети без надобности будут.

Сеня помолчал немного, а потом подвел итог:

– На сегодня совет закончен. С завтрашнего дня примемся за сбор компонентов. А сейчас – всем спать!

– Подожди-подожди, – остановил Сеню Попов. – А как же кровь девственной принцессы?

– Если я говорю: «спать», значит, все идут спать! – испепелил Андрюшу взглядом Рабинович. – А ес-ли скажу: «к такой-то маме», значит, все равно всем спать!

Глава 3

– Ш-ш-ш-ш… Пфу-уф!..

Кошачья мать! Газовая колонка взорвалась!

Чуть правее от меня прошла струя пламени впечатляющей мощности. Я подскочил, как слепнем под хвост укушенный, и начал дико озираться, пытаясь понять, как заснул на тумбочке у газовой колонки. Раньше со мной никогда такого не случалось!

Мя-а-у!.. Тьфу ты, гав! Вы посмотрите, что с псами неправильные имена делают. Ругаться не на том языке начинаешь. И сны всякие дурацкие снятся. Впору хоть спать совсем не ложись. В прошлый раз хвост с лапой отдавили, а сейчас чуть последнюю шерсть не сожгли. «Последнюю» – в смысле ту, что еще от неправильного кормления не выпала.

Ни у какой колонки я, конечно, не заснул. Я по-прежнему в пещере у Мерлина. Колонки газовой тут нет, так что и взрываться нечему. Если, конечно, не считать самогонный аппарат Попова. А это – штука еще менее надежная, чем самолет братьев Райт.

Да и насчет мощной струи пламени я погорячился. Просто со сна померещилось. Никакая она не мощная. Так, ерунда! Иная паяльная лампа посильнее горит. Тоже мне, дракон огнедышащий. Карманного калибра. Хотя, конечно, теперь буду ему на ночь по ведру с водой на каждую голову надевать. В целях пожарной безопасности. Да к тому же и вонять у него из пастей так сильно не будет.

В общем, вы совершенно правы. Я действительно заснул рядом с Горынычем. И что смешного? Пол холодный, матрас у Мерлина один, все спальное снаряжение из повозки без меня разобрали. Это Горынычу безразлично, на чем спать. У него чешуя, и температура тела под кровать подстраивается. А мне что делать? Я не лайка, и на льду спать не могу. Мне хоть какой-нибудь обогрев требуется. Пусть и шершавый, и вонючий. Зато от двери не дует. Хотя, наверное, вы правы. Мне следовало расположиться на более безопасном расстоянии.

Вы когда-нибудь голую собаку видели? Я имею в виду не болонку зимой без особого костюмчика, а пса без шерсти?.. Я тоже! Но еще миллиметром левее, и, чтобы утолить этот аспект любопытства, мне нужно было бы заглянуть в ближайший ручей. В общем, я чудом сохранил свою густую черную красоту. А то пришлось бы распрощаться с мечтами о московской сторожевой. Помните, я вам рассказывал?

Струйка пламени у трехглавого двоечника вышла действительно небольшой. Фыркни он во сне чуть посильнее, и на завтрак у нас бы была жареная свинина. Поскольку Андрюша Попов спал как раз на линии огня. А так только матрас в его ногах начал слегка тлеть.

Слегка – не слегка, а пожарную тревогу поднимать нужно. Не дай бог, гений химической криминалистики спросонья испугается и крик поднимет. Я-то, конечно, за дверь выскочить успею, да и Горыныча ударной волной на свежий воздух вынесет. А с остальными что делать? Из пещеры потом зубами, как рыбу глушеную из озера, вытаскивать? Нет уж, увольте! Мне Рабинович еще живым пригодится.

Пришлось мне крикнуть: «Горим!» Хотя было совершенно безразлично, что именно кричать. Поскольку никто из этих самозваных царей природы нормального языка не понимает. Им хоть «горим» кричи, хоть «пошли за водкой», разницы никакой. Все равно ответят: «Не гавкай, Мурзик».

– Не гавкай, Мурзик. Спать мешаешь, – сонно пробормотал Попов и перевернулся на другой бок.

Вот. А я вам что говорил? Впрочем, вы и сами все это прекрасно знаете… Да проснись ты, боров плешивый!

На этот раз мой крик переполошил всю пещеру. Получился очень хороший сигнал к побудке. Настолько хороший, что любой армейский старшина может позавидовать! Вся честная рать, не исключая и Ровены, начала метаться по пещере, пытаясь понять, что происходит. А я спокойно сидел у двери и наблюдал за ними. Пусть теперь сами разбираются, что нужно делать!

«Разбирались», естественно, каждый по-своему. Грифлет, например, еще не проснувшись, схватился за меч и лишь потом открыл глаза. Аллан пополз куда-то в угол. Видимо, срочно захотел «по нужде». Каута начал махать руками, словно плыл кролем. Поначалу я никак не мог понять, чего это он вытворяет. Но потом сообразил – наш бесподобный сакс попросту пытался закопаться в стог сена, в котором, видимо, привык спать в Гэлгледе.

Про моего Рабиновича с Жомовым вообще говорить не хочется. Поскольку они просто тыкались лбами в каждый косяк, уже встав, но не собираясь просыпаться. Зато Андрюша отчудил на всю катушку!

Криминалист недоделанный решил запустить в меня чем-нибудь, пытаясь заставить замолчать. Единственным, что попалось ему под руки, оказался матрас, на котором он спал. Естественно, миляга-Попов вытащить его из-под своей собственной туши не смог, но зато увидел маленькие язычки пламени, начавшие пожирать его лежбище.

Нет, кричать Андрюша не стал. Он просто вскочил с матраса так, как некоторые человеческие самки запрыгивают на стул при виде банальной мыши. Ни про Попова, ни про этих дамочек ничего хорошего сказать не могу. Огонь и мыши – вещи, конечно, не очень приятные, но от них не бегать нужно, а подавлять. Всеми подручными средствами. Например, ближайшим котом.

До Андрюши это дошло, хотя и с небольшим опозданием. Конечно, быстрее, чем до Жомова, но Попова это не оправдывает. Поскольку на матрасе спал он. А Иван просто находился в непосредственной близости от места происшествия. Так что мне следует срочно пересмотреть свое представление о скорости мыслительных процессов каждого члена нашей группы!

Вы не раз, наверное, видели, как тушат загоревшуюся вещь? Просто берут ее за шкирку и стучат что есть силы по твердой поверхности, стараясь сбить пламя. Андрюша, видимо, не один пожар пережил. Поскольку, когда до него наконец дошло, что его окорочка едва не поджарились, он мгновенно схватил с пола матрас и ударил им, естественно, тоже об пол. Одна беда – там, куда Попов ударил своей вонючей подстилкой, сидел я!!!

Реакция у меня, конечно, превосходная. Иначе на службе в милиции меня бы просто не держали. Однако попробуйте-ка увернитесь от предмета, летящего в вас с расстояния в полметра, да еще и по ширине больше вас по крайней мере раза в четыре. Про скорость его полета я вообще ничего не говорю!

Короче говоря, через секунду я расстался со своей сверкающей красотой, оказавшись погребенным под кучей трухлявой соломы, которой был набит матрас. Сверху меня любовно накрыли остатки тряпки, в которую эта сухая растительность была набита, а прямо под носом тлел тот самый злополучный угол. В целости и сохранности. Красивый натюрморт! Я бы сам залюбовался, если бы в центре композиции не сидел.

Дальше – больше!

Ваня Жомов, увидев огонь, почему-то очень быстро отыскал медную бадейку с какой-то жидкостью. Поскольку в пещере было еще довольно темно, да и Ваня не особо целился, то вылил он эту бадейку не на тлеющий угол, а прямо на лысину Попова. Андрюша только ухнул и остался стоять, старательно стирая жидкость с головы.

Та-ак. Судя по запаху, это был наш завтрак…

Видя, что Жомов хватает в руки следующую емкость с содержимым сомнительного происхождения, я поспешил убраться. «Сделал ноги», «дал жару» – как хотите. И всегда вовремя! Поскольку солома, высыпанная Поповым из матраса на пол, вспыхнула ярким пламенем, едва я разворошил ее своим легкоатлетическим упражнением под названием «прыжок в сторону».

Увидев столб пламени, Ровена завизжала, словно Пятачок при виде Слонопотама. И только тогда Рабинович соизволил проснуться. Несколько секунд он непонимающе смотрел на огонь, а затем бросился к бадейке с ключевой водой. Впрочем, этого уже и не требовалось. Поскольку Жомов к возвращению Сени благополучно залил костер подливой к жаркому.

– Андрюша, тебе, случайно, девушки красивые не снились? – поинтересовался Рабинович, ставя на пол бадейку. – Я имею в виду, не от трения ли у тебя загорелся матрас…

– Сам дурак! – огрызнулся Попов и посмотрел на дотлевающие клочки соломы.

После яркого света пламени в пещере наступила абсолютная темнота. Лучик света со стороны входа можно было не считать. Поскольку дверь закупорил своей тушей проснувшийся Горыныч. Он зевнул во все три наглые морды и спросил:

– Вы что, люди, ошалели? Время только пять утра, а вы никому спать не даете.

– Ты, будильник с огневым заводом, – прошипел на монстра Попов. – Закрой свою единственную болтливую пасть! Раз уж провинился, то пусть твоя средняя пустая голова пример с крайних берет. Может, чему путному и научится.

– Да что я такого сделал? – обиделся Горыныч. – Устроили переполох, а меня крайним выставляют.

– Это мы устроили? – взревел Андрюша. – А матрас мне кто сжег? Не ты? Скажи еще, что это Мурзик со спичками баловался.

– Не знаю, не видел, – пробурчал Горыныч и втянул ноздрями воздух. – А действительно дымом пахнет. Пойду-ка я наверх. Свежим воздухом подышу. Угоришь тут с вами…

– Вот гад! – в сердцах сплюнул Андрюша и бросил на пол остаток матраса, что все еще держал в руке. – Огнетушителя на него нет.

Сон – штука хрупкая. Стоит его чуть-чуть потревожить, и он исчезает, будто мозговая кость, оставленная без присмотра во дворе с дурными дворнягами. А после такой энергичной зарядки, которую мы все получили благодаря Горынычу, ни о каком дальнейшем просмотре сновидений и речи быть не могло. Как говорится, кина не будет – электричество кончилось!

Без лишних разговоров Ровена заставила всю команду приниматься за дело. Аллан с Каутой потащили наверх остатки поповского матраса, Жомов принялся вытирать полы, превращенные им в тарелку с завтраком после игры в юных пожарников. Рабинович подносил ему воду, а Попов как пострадавший пошел разделывать остатки свиной тушки. Себя бы лучше разделал, кабан бешеный!

Нет! Вы не думайте, что я злопамятный. Один раз я даже простил соседского кота, нагло забравшегося к нам в окно и стащившего у меня из миски кусок мяса. Мне в прошлой жизни такая роскошь нечасто доставалась. Не то, что теперь. А тут еще и кот наглый. Поймите, я воспринял такую выходку как личное оскорбление. Лучше бы этот котяра у меня клок шерсти вырвал.

Но я, честное слово, ничего ему плохого не сделал. Просто гавкнул пару раз, и все… Хотя, не выпрыгни он в окно, не очень-то я мог бы поручиться за свою выдержку и гуманное отношение к тем, кто не Рабинович и не немецкая овчарка. В общем, кот умчался с моим мясом, я остался без завтрака да еще и от Сени нагоняй получил за то, что подружку его очередную своим рыком разбудил и до заикания довел.

Но вернемся к нашим баранам. То бишь к свиньям. А если еще конкретней, то к Главному Другу Всех Животных и Ры-ыб Андрюше Попову. Скажите, люди добрые, сколько из меня козла отпущения можно делать? Я же не возражал, когда он лошадей до инфаркта доводил и летучих мышей влет криком бил! За что же надо мной так издеваться?

В свете сегодняшних событий вчерашнее происшествие с отдавливанием хвоста уже не кажется мне таким безобидным и случайным. Если внимательно присмотреться, то в действиях Попова начинает угадываться злой умысел. Этакая диверсионная работа против четвероногих. Даже Горынычу от Попова попадать стало. Словно не трехглавый монстр криминалиста все время от насекомых спасал! С этим нужно разобраться. На досуге.

Тут я заметил, что Сеня начинает усердно шарить глазами по пещере, выискивая, кому бы перепоручить корзину с мусором, которой наградила его Ровена. Та-ак! Пора когти рвать! Мне достаточно того, что в том времени я все время мусор из дома выносил. Еще не хватало такое благородное животное, как я, перед аборигенами унижать. Нет уж, Сенечка, тебе мусор дали, ты его и неси.

И я поспешил убраться из пещеры.

Наверху было прохладно. Солнце еще не поднялось над верхушками деревьев и высвечивало небо багровыми мазками. Прохладный ветерок лениво тормошил листья вековых дубов и тихо шелестел в невысокой траве, создавая иллюзию хорошего кондиционера.

Цикады еще не успокоились и выводили свои предрассветные трели, спеша насладиться последними минутами темноты и прохлады. Где-то далеко драли глотки жабы, видимо, приманивая Горыныча, чтобы скопом отомстить за безвременную кончину одной из своих соплеменниц. А совсем рядом куковала кукушка. Ла-асково так, не-ежно. Словно и не знала, дура, что ее за пытка в скором времени ждет.

Я принюхался, стараясь уловить все оттенки девственных лесных запахов, коих в скором времени мне будет суждено лишиться. Ноздри защекотал аромат трав, набравших сок. Едва уловимо из пещеры доносился запах горелой соломы и кипящей на огне похлебки. Справа я уловил специфический дух оленя и повернул голову, чтобы определить, где на самом деле эта зверюга притаилась.

Тьфу ты! Лучше бы и не поворачивал!

Надо же такому случиться, что как раз справа от меня и сидел Горыныч. Нет, я, конечно, прекрасно знал, что он там расположился. Но как раз в тот момент, когда я решил выследить оленя, этот трехглавый пожиратель тараканов повернул в мою сторону свою левую башку, которая тут же смачно отрыгнула пару кубометров болотного газа, смешанного с благовониями под названием «смерть фашистским оккупантам»! Естественно, что нюх у меня сразу отшибло. Даже сильнее, чем от насыпанного на след бандита нюхательного табака. Хотя мне и не верилось, что сильнее что-нибудь бывает.

Все мое романтическое настроение вмиг пропало, и я пожелал этому ходячему душителю светлых чувств быть когда-нибудь растерзанным стаей взбесившихся клопов. Презрительно фыркнув в сторону трехглавого монстра, я демонстративно медленно поплелся назад в пещеру. Там хоть поесть что-нибудь дадут.

Я не ошибся, завтрак был уже практически готов. Когда я спускался по лестнице, мне навстречу как раз попался Жомов, поднимавшийся на поляну для того, чтобы позвать нас с Горынычем к столу. Хотя «к столу» – это было сказано слишком громко. Поскольку миска моя всегда у ног Щедрого Хозяина.

Благодарю вас, сэр. Не стоило беспокоиться. Я не голоден, как волк, в смысле, если и сожру что, то никак не меньше буйвола…

Впрочем, на мое ворчание снова никто внимания не обратил. Даже Сеня был настолько занят своей Ровеной, что и не догадался сделать мне замечание. Будто я – не я, а пустое место. Совсем не думает, что мне тоже общения не хватает. Пришлось заорать погромче.

– Аллан, дай псу поесть, – рассеянно скомандовал Рабинович, даже не повернув в мою сторону головы. – А то так пасть свою и не закроет.

Вот и вся любовь! А говорили: «пойдешь в милицию». Говорили: «узнаешь людей». Говорили: «получишь общение»! Лучше бы я пошел в пастухи. Там хоть понятно, что вокруг одни бараны. А тут, посмотришь направо – люд. Посмотришь налево – человече. И только когда заговорят, понимаешь, что все это лишь бараны. Пусть и двуногие. Хотя еще неизвестно, какие из них лучше: парнокопытные или прямоходящие!

Нет! Вы не подумайте, что я злобный. Просто все это время, пока мы здесь (а оно мне показалось вечностью), я и словом перемолвиться ни с кем не мог. Моим друзьям хоть поговорить было с кем. Хотя я и до сих пор не пойму, как они умудряются говорить по-русски, аборигены – по-своему, а друг друга все равно понимают.

Местные же псы почему-то находятся на том же уровне развития, который человек прошел еще в каменном веке. Сами представьте, как говорить с питекантропом, если ты его спрашиваешь: «Скажите, пожалуйста, где тут у вас ближайший собачий питомник?» А он тебе отвечает: «Моя не тирогай. Моя пилехо в еда. Моя – же-осткий мяса!»

Если вам трудно осмыслить такой диалог или, к несчастью, не довелось общаться с подобными индивидуумами, то просто представьте, что вы едете в трамвае со слепоглухонемым кондуктором. В вагон заходят контролеры, вам нужно срочно купить билет, а кондуктор вас в упор не видит, не слышит и ничего не говорит.

Вот от такой-то жизни я и стал немного излишне агрессивным и ворчливым. А так я обычно добрый и пушистый. Да вы и сами помните, какой я добродушный был в начале нашего приключения. В общем, ни против Сени, ни против Попова, ни против кого бы то ни было я ничего не имею. Так, ворчу от скуки. А то завыл бы, словно аллигатор в период весеннего половодья.

Сразу после завтрака Грифлет начал собираться в дорогу. Какая-то сволочь приляпала ему на лицо печать мужества, и рыцарь печального образа стал сразу не похож на себя. Сэр Грифлет все утро упорно начищал свой меч, несколько подзабывший о том, что иногда требуется покидать ножны. Надраил рыцарь и медные доспехи «а-ля Юлий Цезарь». Теперь он походил на японского самурая, карающую десницу Господа и елочную игрушку одновременно.

– Пожалуйста, не провожайте меня! – сделав лицо Пьеро, проговорил Грифлет. – Я ухожу добыть себе славу, а вам путевку в новую жизнь. Путь мой будет усыпан терниями, но я вытерплю все лишения, как Иисус терпел свой венец, и вернусь к вам с победой или сгину навек.

– Вот только второго не нужно, – пробурчал себе под нос Рабинович. Грифлет этого не услышал.

– Сэр Робин, я прошу вашего разрешения для поиска Грааля, – закончил рыцарь свою пафосную речь. – А вас, святой отец, прошу благословить меня в дорогу.

– Э-э… Ну, иди с богом, короче, – смущенно пробормотал Попов и хлопнул коленопреклоненного Грифлета своим крестом по плечу. – И скатертью… Э-э, в общем, счастливого пути.

Ровена вытерла шелковым платочком свои девичьи слезки, не забыв по пути прихватить сопли из-под носа, и протянула сей кусок материи Грифлету на память (экие нежности!). Рыцарь посветлел лицом, улыбнулся и поцеловал дар принцессы (тьфу! С ума сошел). Затем Грифлет поместил платочек под доспехи, туда, где полагается быть сердцу, и, схватив со скамьи мешок с провизией, бегом припустил к выходу на свежий воздух (Эй, а с остальными кто прощаться будет? Святая Дева Мария?).

В общем, наш тесно сплоченный коллектив понес первые потери со времен приснопамятной битвы на лесном перекрестке. Я посмотрел на лица людей и заметил неподдельную печаль. А Сеня вообще выглядел так, словно любимая бабушка умерла и оставила наследство соседу по лестничной площадке.

Что-то я не пойму, вы Грифлета заранее решили похоронить? А заодно вместе с ним и наши надежды на возвращение домой?

– Заткнись, Мурзик. И без тебя тошно, – отмахнулся от меня Рабинович и повернулся к Аллану. – Ты кукушку ловить собираешься?

Йомен утвердительно кивнул и принялся выгребать хлам из своего вещмешка в поисках необходимой снасти для поимки кукушки. Как я понял, Аллан собрался делать что-то вроде капкана для птиц, и мне было любопытно на это посмотреть.

Собственно говоря, настоящих птицеловов я в деле не видел. Лишь один раз мне довелось наблюдать, как мальчишки во дворе ловят воробьев. Они брали картонную коробку, переворачивали вверх дном и один конец приподнимали, подпирая палочкой, к которой была привязана нитка. Под коробку сыпали хлебные крошки, а сами отходили подальше и ждали, пока неосторожный воробей заберется в их ловушку. Потом дергали за нитку и со счастливыми криками бежали за своим уловом.

Как я понимаю, кукушка – птица хитрая и трудноловимая. Хотя, может быть, это потому, что она, как тот Неуловимый Джо из анекдота. Слышали?.. Сейчас расскажу!

Едут два ковбоя по прерии, а навстречу им третий. Один из пары говорит другому:

– Смотри, это Неуловимый Джо скачет.

– Неуловимый, это потому, что его трудно поймать?

– Нет, что ты! Просто он на хрен никому не нужен…

Ха-ха-ха! В смысле: гав-гав-гав! Не смешно? Ну и ладно.

Так вот, мне было страшно интересно, как ловят Неуловимую Птицу Кукушку. Любопытство, думаю, вполне естественное, и я сунул нос под руку Аллана, чтобы посмотреть, чем это йомен занимается. А поскольку зла никому не хотел и, более того, собирался вместе с Алланом пойти ловить кукушку, то мне совершенно непонятны те грубые слова, которыми встретил мое любопытство Аллан.

– Ах ты, псина противная! – завизжал йомен так, словно я по меньшей мере обставил его в стрельбе из лука. – Куда башку свою дурную суешь? Всю ловушку мне изодрал!

Ой-ой-ой! Какие мы нежные! Стоило из-за какой-то пары ниток такой крик поднимать? И не больно-то мне хотелось посмотреть, что ты там делаешь.

Тут еще и Сеня на меня закричал. Так что я с чистой совестью обиделся на всех и пошел приставать к Горынычу. У монстра тоже было не игривое настроение. Он сбежал от меня на стол и стал призывать Рабиновича навести в семье порядок. Сеня, естественно, не приминул показать, кто у нас «альфа-лидер», и занялся моей дрессурой. Ну и кот с ним! Хоть какое-то развлечение да выпало на мою долю…

Каюсь – грешен! Повреждения, нанесенные мной снасти для ловли хитрой птицы-кукушки, оказались более серьезными, чем мне представлялось поначалу. Аллан провозился с ремонтом своей ловушки почти до обеда, постоянно бормоча себе под нос, что «у благородных свои причуды», а он бы «такого кобеля кнутом ременным отхлестал». Никто, кроме меня, этого не слышал. А я не обижался. Ну что теперь поделаешь, если у человека расстройство нервной системы?

Вся остальная компания, за исключением Попова, по большей части бездельничала, бесцельно слоняясь из угла в угол. Пещера от этих перемещений стала чем-то напоминать наш участок внутренних дел в пятницу вечером. Вроде все бегают и изображают каторжный труд, а на самом деле работа закончилась еще с утра, и теперь каждый ждет, когда наконец можно будет умчаться домой.

Исключения составляли только дежурные. Они роились в «аквариуме» и рассыпались язвительными репликами по поводу каждого, кто заходил туда и уведомлял, что отправляется «поработать со свидетелями» и обратно не вернется. А уж своим мрачным видом каждый из дежурного наряда мог бы легко оставить позади знаменитый замок Дракулы.

Ярким образчиком именно такого состояния души и являлся Попов. Усердно листая мерлиновские книги, Андрюша пытался понять хоть слово из рецепта приготовления философского камня и страшно раздражался, когда кто-нибудь из праздношатающихся попадался в его поле зрения. А если учесть, что единственный стол в пещере стоял как раз в самом ее центре, то становится ясно, что раздражение Попова постоянно и усердно подпитывалось.

– Сеня, по-моему, кто-то собирался идти за куриными яйцами! – не выдержав, наконец, всеобщего безделья в период собственной страдной поры, завопил Андрюша на всю пещеру. – Тебе не кажется, что уже пора отправляться?

– А куда ты гонишь? – Рабинович удивленно осмотрел Попова с ног до головы. – Кукушки-то еще нет…

– Кукушка к вечеру будет, – мрачно пробормотал Аллан, заканчивая починку силков. – Поймал бы уже к обеду, если бы не этот пес. Сэр Робин, не хочу, конечно, вас учить, но я бы на вашем месте выдрал эту собаку как следует. Для повышения дисциплины.

– Ты меня еще жить поучи! – рявкнул Рабинович (ага! не трогай наших!). Впрочем, Сеня тут же успокоился. – Пойми ты, Аллан, Мурзик не просто пес. Это часть меня самого. А если он тебе что-то испортил, то, поверь, сделал это не со зла. Он еще растет и поэтому страшно любопытный. Если хочешь, я за него извинюсь.

Ой, мамочки! Растрогал…

Аллан пробормотал себе под нос что-то невразумительное и вновь склонился над силками, явно смущенный последними Сениными словами. Я тоже, признаться, не ожидал хоть раз в жизни услышать, что мой Рабинович заговорит в таком тоне с практически посторонним человеком и был немало тому удивлен. Даже хвостом завилял от растерянности. Что при нормальных обстоятельствах себе редко позволяю. Однако были вокруг и другие, удивившиеся больше моего!

Жомов осторожно подошел к Рабиновичу и старательно осмотрел его с ног до головы. Ваня стряхнул пару пылинок с формы моего хозяина, расправил у него манжету и поддернул штаны. Сеня с удивлением наблюдал за этими манипуляциями над собой, явно не понимая, чего хочет Жомов.

А Ваня чуть повернул Рабиновича на свет и снова придирчиво окинул его взглядом. Затем, поплевав на кончики пальцев, Жомов осторожно коснулся Сениного лба и тут же отдернул руку, словно боясь обжечься.

– Нет. Вроде температура нормальная и с виду все в порядке, а говорит как-то странно, – сделал свое заключение Иван. – Сеня, сознайся, ты, случаем, не влюбился в кого-нибудь? Например, в Горыныча? А?..

– Да пошел ты! – Рабинович, явно смутившись, оттолкнул друга от себя. – Голова у Вани с пчелиное чело, а мозгу совсем ничего. Язык телепает, а башка отдыхает…

Общую обстановку неловкости разрядила Ровена. С присущим каждой женщине тактом она подскочила к Сене и дернула его за рукав. Мой Рабинович удивленно обернулся, еще не догадываясь, что теперь кому-то от него понадобилось. Мне показалось, что Сеня готов снова заорать. Но, увидев глазки принцессы, Рабинович растаял, словно холодец у батареи.

– Мальчики, – защебетала Ровена. – Пойдете в деревню, непременно возьмите свежих хлебцев, немножко говядины, свиное сало, пару десятков сырых яиц и меру овсянки…

– Только не овсянки!!! – истошно заорал со своего насеста Попов. – Если ты, гад Рабинович, принесешь сюда овсянку, на мою помощь можешь больше не рассчитывать.

– Ладно, – фыркнула принцесса. – Робин, милый, если не будешь брать овсянку, то… – Ровена покосилась на Андрюшу. – То возьми, пожалуй, еще немного говядины.

Наши сборы (а я, естественно, решил прогуляться вместе с Сеней) заняли немного времени. Ровно столько, сколько требуется для того, чтобы пообедать и прихватить с собой пару корзин и мешков. Отпускать нас одних никто не собирался. Поначалу в сопровождающие набивались все, не исключая и Попова. Как я думаю, Андрюша хотел лично проследить, чтобы ненавистная овсянка каким-нибудь невероятным образом самостоятельно не забралась в мешок с провизией.

Однако Сеня Попова с собой не взял. Как и Кауту, выразившего этому решению крайнее недовольство. Видите ли, саксу жутко хотелось проверить, его ли соплеменники поселились рядом с лесом, или это бриттская чума продолжает расползаться по острову. Тоже мне, нацист средневековый нашелся!

Аллан из нашего сопровождения выбывал автоматически, поскольку перед ним стояла наиважнейшая на данный момент задача по обеспечению будущих птенцов новой мамой. Пусть и в принудительном порядке! Поэтому вполне понятно, что в деревню отправились мы втроем – Сеня, Жомов и я. И вышли сразу после обеда.

Погода стояла просто чудесная. Легкий ветерок, ласковое солнышко и все такое. Птички, само собой, щебечут в ветвях, насекомые всякие стрекочут в траве. В общем, юг России в начале мая!

В наше время в Англии я, естественно, не был. Не скажу, что совсем не верю посторонним на слово, но по большей части я верю своим глазам. Поэтому, если еще кто-нибудь при мне назовет Британию Туманным Альбионом, то, честное слово, постараюсь откусить у него язык. Нечего клеветать на страну с такой чудесной погодой!

Мы уже прошли почти половину пути, когда вдруг Жомова посетила гениальная идея. Причем гениальная во всех отношениях. Резко остановившись посреди лесной тропинки так, что Рабинович уткнулся ему в спину, а я едва сумел проскочить между ног, Жомов обернулся к Сене и спросил:

– Слушай, Робин, как насчет футбольчика?

Рабинович опешил. Пытаясь отыскать в словах Ивана какой-то подвох, Сеня не торопился с ответом. Он придирчиво, точно так же, как Жомов в пещере, осмотрел Ивана с ног до головы и поинтересовался:

– Один на один? И с Мурзиком вместо мячика?

– Нет, Сеня, ты ни хрена не понял! Мы торчим в этой дыре уже целую кучу времени и никаких развлечений, кроме бухалова, не видели. Короче, тут есть две деревни. Что, если ты наберешь команду из одной, а я из другой, и мы друг с другом сразимся?..

– Ваня, вот ты точно перегрелся! – фыркнул Рабинович. – Ты посмотри, какой сейчас век на дворе. В это время футбол попросту не придумали!

– Так мы их и обучим! – Жомов стукнул правым кулаком по левой ладони. – И пусть потом скажут, что футбол – национальная английская игра. В конце концов, для интереса можно сделать ставки на этот матч. Я, например, готов свою Большую Рюмку внести в качестве приза победителю…

Этот аргумент решил все! Я давно заприметил, как Сеня косит глазом в сторону жомовского золотого фужерчика ведерных размеров. И, вполне естественно, Ванино предложение о ставках склонило чашу весов в сторону организации футбольного матча.

Как я подозреваю, Сене идея Жомова понравилась с самого начала. Но осторожный Рабинович боялся браться за нее, опасаясь еще больше стянуть пружину времени этим нововведением для Англии начала нашего тысячелетия. Однако ставки есть ставки. Сеня мимо этого проходит редко, тем более, когда есть способ облапошить своего ближнего. А Рабинович на это надеялся, поскольку считал себя настоящим знатоком футбола.

– Решено! – Сеня пожал протянутую ему Жомовым руку. – Сейчас и попробуем набрать себе команды…

Хло-оп!!!

Что-то непонятное появилось прямо у меня на носу. Я попытался помахать головой, чтобы стряхнуть это наваждение или по крайней мере рассмотреть его. Однако наваждение держалось крепко, и я едва не окосел, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, прежде чем эта тварь заговорила.

– Полегче башкой мотай, урод вислоухий! – взвизгнул эльф и саданул меня своим игрушечным кулаком по носу. – Если я упаду, то все твои усы пинцетом повыщипываю! Мать твою…

Это я урод вислоухий?! Убью мерзкую тварь…

Жомов и Рабинович обернулись на мой крик и застыли с открытыми ртами. Да и кто, мне интересно, не застынет, когда увидит своего пса, оседланного эльфом?

– Че уставились? – тут же наехал маленький уродец на моих друзей. – Уймите этого вонючего кобеля, пока я ему шею не свернул. Понаехала тут всякая лимита, спокойно по лесу не полетаешь. Мать вашу троллям на съедение!

– Сейчас я его ушибу, – поплевывая на ладони, проворчал Иван, а я зажмурился. Поскольку такими лопатами ушибить эльфа у меня на загривке Жомов сможет только вместе со мной.

– Полегче, Ваня, – осадил его Рабинович. – Там все-таки мой пес.

– Это кто меня тут ушибить собрался? – пискнул эльф и наконец оторвался от моего носа и завис на уровне глаз Жомова. – Ты, что ли, бык фанерный? Хочешь всю оставшуюся жизнь на таблетки работать? А, мать твою?

– По-моему, это перебор, – проворчал Сеня и отстегнул от пояса дубинку. – Сейчас арестовывать будем.

– Ах, вы так, козлы позорные?! – завизжал эльф. – Сами напросились! В следующий раз ждите тролля или гоблина. А сейчас…

Маленький хам набрал скорость реактивного истребителя и врезался головой прямо Жомову в глаз. Ваня от неожиданности ойкнул и зажал поврежденный орган ладонью. А эльф показал Рабиновичу язык и испарился так же, как и появился минуту назад.

– Он больше не жилец! – прорычал Ваня, потирая ушибленное место. – Так что насчет футбола?..

Глава 4

Две деревни действительно оказались в тех местах, где и указала воздушная разведка в лице трехглавого истребителя тараканов – лучшего средства для ванной и кухни. Оба населенных пункта пялились друг на друга через неглубокую речку и, если судить по толпам народа, собравшегося рыцарским строем «свинья» по обеим сторонам водной артерии, не испытывали взаимных симпатий. Более того, похоже, все это честное собрание готовилось к рукопашному бою, используя обычную деревенскую тактику под названием «стенка на стенку».

Битва назревала нешуточная. Поскольку еще издалека было видно, как в толпе мелькают колья, грабли, мотыги, а кое-где вилы и топоры. У Жомова от этой картины, вызвавшей ностальгию по буйному детству, зачесались кулаки и навернулись на глаза слезы. А Рабинович поскреб в затылке и на всякий случай попридержал за поводок Мурзика. Сеня явно решил сначала присмотреться к происходящему, а уж потом думать – вмешиваться в драку или нет. Однако Жомов не дал ему времени на раздумья. А что поделаешь? Омоновец, он и в Англии – омоновец.

– Та-ак! Че здесь такое происходит? – заорал Иван прямо от лесной опушки. – Че за сборище тут устроили?

Жителям вышеупомянутых деревень еще не доводилось видеть мистических «сарацинов» в их полной экипировке. Кроме того, напор Жомова, его командный тон и уверенные жесты, если к таковым, конечно, можно отнести отстегивание «демократизатора» от пояса, оказали на крестьян дополнительное пагубное влияние. И несчастные аборигены, привыкшие подчиняться любым командам, стали рвать с себя шапки, а на себе – волосы и спешно падать на колени.

Думаю, что легко догадаться, кого толпа крестьян выдвинула для встречи гостей. Прием в древней Англии, да и не только в ней, испытанный и проверенный веками: жители ближайшей деревни вытолкнули вперед старосту и стали ждать. Убьют мужика, значит, всем надо делать ноги. Ну а если староста останется жив после разговора с «благородными сэрами», то можно спокойно начать жаловаться на бесчинства крестьян с другого берега.

Жители второй деревни тоже застыли в томительном ожидании, хотя для них оно имело несколько иной смысл. То есть после убийства старосты врага (если, конечно, такое произойдет) они готовились броситься в драку и разгромить наголову лишенного руководства противника. Если бы староста остался жив, то тогда они собирались вытолкнуть вперед своего «аксакала» с намерением немедленно оспорить претензии левобережного села. А дальше – все по новому кругу…

Жомов, естественно, никого убивать не собирался. Однако омоновская закалка давала о себе знать. Ваня просто не мог пройти мимо несанкционированной демонстрации и не разогнать ее с чистой совестью. Сене пришлось поддержать порыв друга. Хотя бы для того, чтобы не застрять окончательно на вторых ролях.

Прямо перед Жомовым толпа исторгла из себя плюгавенького мужичка с бегающими глазами. Он попытался забраться обратно, но колхозники только плотнее сжали свои ряды, закрывая старейшине все пути к отступлению. Мужику ничего больше не оставалось, кроме как одернуть на себе кафтан и прокашляться.

– Благородные сэры и ваш верный пес! – затараторил мужичонка. – Видимо, сам Господь послал вас в наши края, чтобы разрешить спор между нами и бесчестными стафордцами, который длится уже не один год! Мы никогда бы не посмели обратиться к вам за помощью сами. Но вы заговорил первыми, и это, несомненно, знак провидения…

Толпа на этой стороне реки одобрительно загудела. И этот гул тут же откликнулся эхом на другом берегу. Правда, если эхо никогда не меняет интонацию, просто повторяя звуки, то здесь жило, видимо, ущербное эхо. Поскольку гул с той стороны реки имел явно негодующий характер.

«Бесчестные стафордцы», как именовал их старейшина этой деревни, тут же приступили к плану «В», отрядив на другой берег реки своего представителя. Их командир был довольно внушительного для аборигенов роста и носил густую окладистую бороду, словно Стенька Разин в период своего расцвета. Или как Михаил Шуфутинский, но давно не стриженный.

– Благородные сэры. – Растолкав толпу правобережников, старейшина Стафорда без зазрения совести плюхнулся на коленки. – Не вершите свой суд, пока не услышите мнение другой стороны…

Толпа злобных крестьян тут же подняла истошный крик, не давая вождю враждебных команчей сказать и слова. Такого посягательства на свои права стафордцы стерпеть не могли и мгновенно форсировали мелкую речушку, выстроив боевой порядок уже на территории соперников. Те тут же забыли о присутствии «благородных сэров» и приготовились лезть в драку, но зычный рев Жомова остановил побоище.

– Ти-и-и-хо! – крикнул Иван во всю мощь богатырских легких, и с ближайших деревьев осыпались листья. Шапки с крестьян тоже посдувало, но никто не бросился их ловить. Все замерли с открытыми ртами.

– Это еще ничего! Послушали бы вы, как у нас святой причетник орет, – ухмыльнулся Иван и добавил: – Достали со своей простотой! Еще какой-нибудь урод без команды пасть свою откроет, я ему в едалище ботинком заряжу. Поняли? А сейчас Сенька… то есть, сэр Робин вам все объяснит. У него это лучше получится, поскольку языком телепать равных ему не найдете.

– Рекламу ты, конечно, делаешь мне – не приведи господи! – ухмыльнулся Рабинович и посмотрел на две враждующие кучки народа. – Так, резину тянуть не будем. Быстро ко мне двоих ваших командиров, и изложите суть проблемы кратко и по существу.

Крестьяне некоторое время пошушукались, видимо, разыскивая в своих рядах спрятавшихся старост. А потом оба божьих одуванчика, правда различной формы и окраски, предстали пред светлые очи Рабиновича. Оба руководителя деревень выглядели несколько помято. Из чего можно было сделать простейшее заключение – старост из народа выдрали буквально с корнями.

– Все дело в заливном лугу, – начал говорить один из них.

– Стоп! – рявкнул Сеня. – Имя, фамилию… И тебя это касается.

– Рон Бравон, староста Бишопса, – поклонившись, представился плюгавый.

– Гай Стафорн, староста Стафорда, – поклон бородатого получился еще более низким. – Мы претендуем на этот заливной луг…

– Претендуете?! Да вы его пытаетесь украсть! – завизжал плюгавый. – Это луг исконно наш…

Обе деревни снова принялись орать друг на друга так, что окрестные галки перешли с бреющего полета на пикирующий. На плетнях начали трескаться глиняные горшки, а у Рабиновича заложило уши.

– Заткнитесь, твари, пока всех не поубивал! – рявкнул Сеня, тщетно пытаясь создать ладонями преграду матерным децибелам. – Говорить только по очереди! И я скажу, кому начать…

В общем, после получасового препирательства суть проблемы стала ясна. Дело в том, что после небольшой междоусобной войны суверены каждого из поселений начали перекраивать границы собственных владений. Поначалу договорились ограничить территорию этой речкой. А потом, когда оказалось, что водная артерия делает солидный крюк, изменили решение.

Думается, что все дело в человеческой лени. Вместо того, чтобы проехаться вдоль берега и поставить пограничные столбы, оба суверена решили провести на глазок прямую линию, соединившую оба края дуги, вычерченной рекой по холмистой равнине.

Так вот, заливной луг, каковой оказался в своеобразном мешке, и был причиной споров воинственных крестьян. Одни считали его своим, поскольку формально он был на их берегу реки, другие опротестовывали это, поскольку водная артерия не являлась границей как таковой.

– А почему бы вам не обратиться с жалобой к своим суверенам и не решить эту проблему раз и навсегда? – полюбопытствовал Рабинович, устав выслушивать однообразные аргументы.

– Так в том-то и беда, – вздохнул плюгавый.

– Наши суверены ушли в поход за Святую землю, не в обиду вам будь сказано, и до сих пор не вернулись, – закончил за него бородатый.

– Ну что ж, – хитро ухмыльнулся Рабинович. – Решение напрашивается само собой. Пока нет на месте ваших владык, пользоваться лугом будете по очереди, – Сеня махнул рукой, прерывая новый поток вопросов. – Сейчас мы научим вас одному состязанию под названием «футбол». Раз в год вы будете проводить матч. Чья команда победит, те и используют этот луг в ближайший сезон… Слов благодарности не надо. Мы найдем с вами другую форму расчета.

– Ну-у, не знаю! – в один голос проворчали плюгавый с бородатым и посмотрели друг на друга.

– Ничего. Сейчас мы вам все объясним, – утешил старост Рабинович и обратился к крестьянам: – Правила у этой игры просты…

Однако аборигенам легко дались только общие принципы игры. Примерно через полчаса объяснений они наконец усвоили, что состязание будет происходить на прямоугольном поле с двумя воротами в его более узких концах.

– А, так это что-то вроде рыцарского ристалища! – радостно завопил стафордский кабатчик, бывавший пару раз на культурно-массовых мероприятиях под названием «столкновение консервных банок». – Сейчас сделаем!..

Шустрый кабатчик взял руководство по приготовлению футбольного поля на себя. И Рабинович не успел глазом моргнуть, как бишопский кузнец и стафордский каменотес вырвали из земли пару ближайших дубовых ворот и потащили их на заливной луг. Туда же устремилось и все мужское население двух деревень, похватав в руки лопаты.

– Стоять! – заорал Жомов, и муравьиная суета в деревне мгновенно прекратилась. – И что это вы делаете, уроды?

– Ров собираемся копать, – удивленный столь невежественным вопросом, ответил плюгавый.

– Чтобы кровь с ристалища лучше стекала, – поддержал его бородатый.

Рабинович застонал и плавно опустился на пятую точку, едва не прищемив Мурзику хвост. Пес от третьего за два дня посягательства на собственные части тела взбесился и принялся крыть всех матом на своем языке. Причем так экспрессивно, что его заслушались, как Жириновского во время предвыборной кампании. Когда же наконец Мурзика удалось успокоить, Рабинович продолжил объяснения.

Нельзя сказать, что дальше эти разглагольствования стали даваться аборигенам проще. В первую очередь крестьяне напрочь отказывались понять, что такое футбольный мяч. Тот же кабатчик, например, несколько раз переспрашивал, не меч ли имеет в виду благородный сэр Робин.

Затем пошли предположения по поводу тыквы, бычьего пузыря и прочих безобразий. В итоге Сеня не выдержал и заставил бишопского шорника притащить обрезки выделанных шкур и сшить из них оболочку мяча, которую плотно набили соломой и зашнуровали.

Когда, наконец, аборигенам было продемонстрировано, что такое мяч, то им стало понятно, как нужно забивать его в ворота. Особо сообразительным оказался бишопский кузнец. Он мгновенно схватил мяч и забил его в ворота, которые все еще держал стафордский каменотес. Причем забил его буквальным образом: огромным молотом при помощи железного костыля.

– Один – ноль. В твою пользу, – прокомментировал счет Жомов, устало опускаясь рядом с Сеней на пропыленную траву. – Может, бросим эту затею? Похоже, я погорячился по поводу обучения этих придурков футболу.

– Нет уж! – фыркнул настырный Рабинович, все еще рассчитывающий получить в собственность жомовский питейный инструмент. – Так просто они от меня не отвяжутся.

Сеня всерьез вознамерился довести начатое до конца. Он принялся объяснять аборигенам, что в футболе руками мячик трогать нельзя. За исключением редких случаев. И тут же нарвался на бурный протест.

– Это ж как я кувалду ногами держать буду? – заорал кузнец. – Если у вас в Сарацинии такие мастера есть, что на руках стоят, а ногами работают, то у нас тут все люди нормальные…

– Ты головой поработай, пенек! – сорвался Жомов, не выдержав такого течения тренировочного процесса.

Эта реплика сразила кузнеца наповал. Здоровому детине никак не давалось представление о том, как можно голову использовать вместо кувалды. Несколько секунд кузнец обдумывал это предложение сэра Джома, а затем начал спорить. На свою голову! Поскольку Ваня не выдержал и приложился дубинкой к узкому лбу прародителя металлистов. Кузнец, естественно, тут же у ворот улегся отдохнуть, так сказать, в принудительном порядке.

– Этот в ауте, – удовлетворенно проговорил Иван и повернулся к остальным. – Еще кто-нибудь будет спорить? Или, лохи, послушаем умного человека до конца?

Как говорится, против лома нет приема! Жомов хоть и не старший помощник Лом с яхты «Беда», но приема против него аборигены тоже не изобрели. Тем более, если учитывать еще и легендарный «сарацинский меч», обладателем коего Иван по праву считался. В общем, Сеню дальше слушали с подобающим вниманием и раболепием. Хотя и недолго!

– Итак, – продолжил инструктаж Рабинович. – От каждой команды выставляются по одиннадцать игроков. И пятеро являются запасными…

Обе деревни враз заголосили! Да так, что было просто удивительно, что на такой гам не сбежались по пожарной тревоге все дружинники двух близлежащих замков. Предметом спора на сей раз было то, кого от каждой деревни на первый матч выставить. И этот спор едва не кончился выставлением аборигенам зубов в виртуозном исполнении супербойца ОМОНа Ивана Жомова.

Пришлось Сене вмешаться и кинуть жребий, какую из деревенских команд возглавит он, а какую – Иван Грозный, то бишь Жомов! Рабиновичу достался Стафорд, а Иван получил под свое начало то, что осталось. Вместе с контуженым кузнецом. После этого вопрос с определением состава команд отпал у крестьян сам собой. Поскольку никто из них не решился спорить с выбором игроков двумя такими благородными господами.

Сеня с Жомовым довольно долго и тщательно отбирали в свои команды игроков, поскольку старались взять одновременно и умного, и сильного. Но «два в одном» уживаются почему-то только в рекламных роликах. В аборигенских деревнях ум и сила были прямыми антогонистами. Как большевики и монархисты, как тори и виги, как деготь и мед, как похмелье и рабочий день… В общем, у каждого из первых в истории футбола тренеров по полкоманды оказались в некоторой степени умными, а вторая половина – частично сильными.

После укомплектации боевых дружин Рабинович продолжил объяснение правил игры. Посоветовавшись с Жомовым, он решил такие тонкости, как офсайд, задержка мяча и игра вратаря руками после паса защитника, благоразумно опустить. Было решено, что эти особенности футбола объяснить аборигенам совсем не получится. Поэтому для первого матча ограничились основными правилами:

– мяч руками не брать (вратаря это не касается!);

– соперника не бить, не толкать и не пинать (к вратарю это относится в первую очередь!);

– за линией поля в футбол не играть (вам говорят, запасные!);

– за любое нарушение в штрафной площади назначать пенальти (нет, пенальти – это не отрубание головы. Хотя очень похоже!).

Итак, после двух часов упорного разжевывания правил самой популярной игры двадцатого века аборигены наконец поняли ее суть. То есть уяснили, что смысл игры заключается в том, что двадцать два здоровых лба бегают за одним мячиком и пытаются всеми способами затолкать его в одни из ворот.

В первую секунду после усвоения основных принципов футбола по толпе крестьян прошелся шепоток негодования. Но что поделаешь? Они люди дикие и неотесанные! Подавайте им, видите ли, кровь и членовредительство. А тут даже пнуть противника от расстройства не разрешается. Бегай себе по полю, словно фрейлина на балу. Только и разницы, что реверансы отвешивать не нужно.

Однако Жомов не дал распространиться упадочным настроениям. Он тут же предложил гуманный выбор: либо игра, либо вечная шамкающая старость после операции по удалению приспособлений по перетиранию пищи путем приложения к оным кулака и ментовской дубинки. Победило первое.

А когда Рабинович скрепя сердце выложил из кармана стопку золотых монет и объявил, что, помимо заливного луга, который, как известно, является главным призом, каждый игрок победивший команды получит по монете, а на остальные деревня может отпраздновать победу в кабаке, интерес к игре подскочил до десяти баллов по шкале Рихтера. Разве что земля трястись не начала. Хотя пару хижин все же обрушили. В общем, в двух отдельно взятых английских деревушках футбол стал не просто первым видом спорта (стрельба из лука не считается!), он мгновенно превратился в вопрос жизни и смерти.

Сеня и Жомов решили тренировать команды раздельно, чтобы до матча не раскрывать друг другу своей тактики. Хотя было понятно и ежу, что Рабинович выберет извращенный мелкими пасами «спартаковский» стиль игры, в отличие от жесткого и силового, который больше похож на стиль жизни омоновца, а поэтому совершенно Жомову по душе.

Нет смысла подробно описывать эти две короткие тренировки хотя бы потому, что большинству людей процесс подготовки к матчу совершенно неинтересен. А у специалистов именно этот расказ вызовет желудочные спазмы и сердечный приступ.

Прямо перед матчем у двух крестных отцов мирового футбола неожиданно встала новая проблема: у команд не было формы. Дело в том, что в обеих деревнях одежда была только двух цветов: серая – для повседневного ношения, и светло-серая – для отправления в последнюю прогулку до погоста.

Выход, как всегда, нашел гениальный Рабинович. Свою команду он одел в светло-серые наряды, а форму жомовских футболистов велел извалять в саже. Крестьяне тут же прогнулись, и вскоре у бишопской команды были костюмы вполне приличного грязного цвета. После чего первые получили прозвище «Покойники Бишопса», а вторым досталось не менее звучное название – «Свиньи Стафорда»!

Прямо перед матчем, когда футболисты уже выстроились на поле, а улюлюкающие зрители расположились плотным кольцом вокруг него, Жомов и Рабинович бросили жребий, кому эту игру судить. Сеня знает, как бросать монетки. Поэтому на поле вышел он. Впрочем, не без жомовских наставлений.

– Короче, братан! Если судья будет подсуживать своим, то я найду способ снять его с матча, – ухмыльнулся Жомов, подбрасывая в руке увесистый булыжник. – Как смерчем с поля сдует…

Рабиновичу аргумент показался довольно веским, и он счел за благо поспешно ретироваться. Прихватив по дороге пастуший рожок, который было решено использовать вместо судейского свистка, Сеня побежал к центру поля, чтобы дать сигнал к началу матча. Жомов же вооружился единственными в двух деревнях песочными часами для контроля за протяженностью матча.

Сразу после истошного вопля, исторгнутого рожком, поруганным сарацинскими неумелыми губами, футболисты в серой форме бросились вперед. Их центрфорвард запулил соломенный мяч к воротам противника и помчался его догонять с дикими криками «банзай», «всех убью – один останусь» и «пепси – бери от жизни все»!

Его команда устремилась следом, потрясая поднятыми вверх кулаками. А поскольку таких игроков, как нападающий Стафорда, принято называть «форвард таранного типа», то остальным футболистам в серой форме после него нечего было делать, кроме как покрикивать на игроков Жомова, впавших от такого напора в кому.

Нападающий стафордцев беспрепятственно добрался до мяча через всю защиту бишопцев. Перейдя с выкрикивания лозунгов на рык, он умудрился пробить и даже попасть в ворота, но сам не успел затормозить и врезался лбом в штангу. Причем именно в ту, за которой спрятался от него вратарь.

Счет был открыт, и бишопские фанаты заметно приуныли. Впрочем, один приятный момент они в этой ситуации все же нашли. А именно то, что центрфорварда «свиней» унесли после этой атаки с поля. Поскольку сам он идти больше не мог, а просто сидел на газоне и глупо улыбался.

Ответная атака «покойников» захлебнулась в самом начале. Едва бишопские нападающие начали с центра поля, как на игрока с мячом навалилась лавина «свиней». Перепуганные таким натиском, футболисты Бишопа потеряли мяч, и под рев своих болельщиков футболисты в серой форме понеслись в новую атаку.

– Да подкатись ты под него, пенек! – не выдержав, заорал Жомов ближайшему к игроку с мячом защитнику «покойников».

Тот понял приказ буквально и кубарем покатился под ноги нападающего. Прием получился великолепным, поскольку повалил с ног всю команду «свиней», бежавшую за нападающим плотным клином. Впрочем, не только ее. В общую кучу малу повалились и «покойники», тщетно пытавшиеся вернуться в защиту. Вскоре на правом фланге поля образовалась мешанина из тел, а мячик спокойно остался лежать почти в центре.

Как ни удивительно, но Жомову повезло с вратарем. Парень увидел бесхозный мяч и помчался к нему под громкие крики своих земляков. Вратарь так сильно пнул по мячу, что из него вывалилась почти вся солома, дезориентировав тем самым голкипера соперников. Тот, бедолага, бросился ловить каждую соломинку в отдельности, а разодранная кожаная сфера тем временем спокойно парашютиком опустилась в его ворота. Счет сравнялся.

Больше футбола как такового не было. У всех игроков в одночасье вдруг обнаружилось косоглазие. И вместо того, чтобы бить по мячу, каждый норовил пнуть ближайшие к этому спортивному снаряду ноги. Рабинович замучился гудеть в рожок и решил на все плюнуть.

– Все! Матч закончен! – рявкнул он. – Победитель не выявлен, поэтому сегодня бухаете все вместе. А завтра проведете повторный матч, который и определит владельца луга на этот сезон. А сейчас мы у вас кое-что заберем и отправимся по своим делам…

– Сеня, давай еще поприкалываемся над их игрой, – попросил Жомов. – Я такой чумы уже давно не видел…

– Нет, Иван! Давай лучше вернемся, – настоял на своем Рабинович, плюнув на не решенное в свою пользу пари. – Я, конечно, не особый поклонник футбола, но еще пять минут такого издевательства над этим благородным спортом попросту не выдержу.

Благодарные за новое развлечение под названием «футбол», жители обеих деревень насовали «сарацинам» все, что они попросили, и еще в два раза больше. Объединенными силами крестьяне двух ранее враждующих лагерей проводили благородных сэров до околицы и дружно скандировали им «счастливого пути», изредка перебивавшееся – «скатертью дорога», пока Рабинович с Жомовым не скрылись из виду. Впрочем, Сеня с Иваном слышали крики почти до самого леса – вотчины Корявня.

– Ну, Сеня, колись! Че мы так ломанулись из этих деревень? – полюбопытствовал Жомов, едва они подошли к лесу и крики крестьян, предвкушавших грандиозную пьянку, больше не мешали говорить. – Какая муха тебя укусила?

– Да, блин, мне этот гребаный эльф покоя не дает, – пробормотал Рабинович и дернул замешкавшегося Мурзика за поводок. – Ты помнишь, Ваня, что после его появления всегда какая-нибудь гадость случается?

Жомов утвердительно кивнул головой и потрогал пистолет в заплечной кобуре. Так, на всякий случай…

– Вот я и боюсь, как бы в лагере не случилось чего плохого, – закончил свои объяснения Сеня и снова дернул пса, пытавшегося свернуть куда-то в сторону, за поводок: – Мурзик, рядом, я сказал! Куда тебя все время тянет? Волчиху, что ли, учуял?

Мурзик, естественно, ничего не сказал. То есть сказать-то он попытался, но вот понять его никто не удосужился. Погруженные в свои мысли, Жомов с Рабиновичем продолжали идти вдоль леса по наезженной дороге, выискивая глазами приметную тропиночку, по которой вышли от пещеры к деревням.

Торный путь оборвался совершенно неожиданно. Едва вся троица успела завернуть за очередной поворот, как уперлась в густые заросли можжевельника. Некоторое время Жомов с Рабиновичем оторопело смотрели на кусты, потом друг на друга и лишь после своеобразной игры в гляделки одновременно произнесли:

– И че это за херня?

– Наверное, заболтались и тропинку пропустили, – ответил на оба вопроса одновременно Рабинович. – Пошли назад, путешественник хренов!

– На себя посмотри, – фыркнул Иван, но от предложения изменить маршрут не отказался.

На обратном пути оба друга старательно вглядывались в стену густого леса, пытаясь отыскать между стволов хоть какой-нибудь проход. Однако их усилия были тщетны. Хотя менты и отказывались в это верить до тех пор, пока слева от них, в долине реки, вновь не показались две деревни, ставшие родоначальницами футбола.

– Че-то я ничего не пойму, – удивленно протянул Жомов. – Если кто-то решил пошутить и спрятать от нас тропинку, лучше ему завязать со своими приколами. Иначе едалище шишками утрамбую.

– Подожди ты горячиться, – махнул на него рукой Сеня. – А то кипишь, как чайник в топке паровоза! Может быть, мы вообще не в ту сторону пошли…

Сеня повернулся к деревням спиной, чтобы еще раз сориентироваться в пространстве. Затем уверенно указал налево и зашагал в выбранном направлении. Жомов так энергично пожал своими огромными плечами, что едва не расплющил собственную голову. Он пошел следом за Сеней, всем видом показывая, что тропинке лучше объявиться. Иначе у нее будут бо-ольшие неприятности. Ваня не поленится и яму посреди нее выкопать, чтобы больше никто по этому пути не ходил. Из вредности.

После почти часовой прогулки в новом направлении результат поисков остался неизменным. То есть нулевым! Тропинка исчезла, словно ее собака языком слизнула или Корявень кустами засажал. Друзья в растерянности остановились.

– Такого быть не может! – разочарованно выдохнул Рабинович.

– Может! – не согласился с ним Жомов. – А теперь я точно знаю, кому морду бить буду: эльфу этому скотскому. Кроме него, испортить все было некому! Теперь сковородник этому ослу так начищу, что любой тролль от него, как от зажигалки, прикуривать сможет!

Однако даже самые благие намерения так и остаются намерениями, если отсутствует возможность их осуществить. Поэтому меры принудительного воспитания у маленького и гадкого летуна хороших манер пришлось отложить на неопределенный срок. А пока следовало отыскать путь к пещере Мерлина. Тем более что и две попавшие в непривычную обстановку наседки то и дело норовили выскочить из плетеных корзин.

Их трепыхание и кудахтанье до того достали разнервничавшегося Сеню, что безобидный еврей стал всерьез подумывать о том, не свернуть ли одной из куриц голову. Пусть будет хозяйству убыток, зато нервное равновесие частично восстановится!

– Ладно, Ваня, хрен с ней, с тропинкой! Нечего больше выискивать. Пойдем напрямик через лес, – наконец принял решение Рабинович, сумев отвлечься от кудахтанья наседок.

Жомов только пожал плечами. Мол, ты у нас самый умный, вот и веди обратно, а мое дело маленькое – от тебя не отстать. Рабинович такую реакцию друга принял как должное поклонение перед собственными организаторскими способностями и смело вломился в низкие поросли кленов.

Вопрос с выбором направления решился довольно легко, поскольку, направляясь к деревням, путешественники шли точно на восток. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что обратная востоку сторона света – запад. А определить ее было проще простого, потому что солнце уже торопилось спрятаться за верхушками деревьев, утомившись смотреть на новоявленных Иванов Сусаниных. Секунду подумав, Сеня развернулся на северо-запад и уверенно зашагал сквозь девственные заросли кленов, буков и прочей флоры.

Примерно часа продирания сквозь кусты, переплетенные ветки и поваленные стволы хватило Рабиновичу для того, чтобы осознать очередной неприятный факт – они с Жомовым окончательно заблудились.

Сеня предпринял еще одну попытку отыскать дорогу к пещере Мерлина. Однако на собственный разум и способность к ориентировке на пересеченной местности Рабинович больше не полагался. Твердым голосом Сеня приказал Мурзику искать дорогу «домой». Верный пес посмотрел по сторонам и… уселся себе на хвост, глядя преданными глазами в поглупевшую морду хозяина.

Вполне естественно, что Мурзик ничем в поисках обратного пути помочь не мог, поскольку летать, как Горыныч, он не умел, орлиным зрением его тоже бог обделил, а унюхать что-нибудь, отдаленно напоминавшее запах жилья, не представлялось возможным. Лес вокруг пса пропах кабанами, оленьим навозом и остатками волчьего завтрака.

– Приехали? – наивным голосом поинтересовался Жомов. – А я думал, что в лесу ночевать придется…

Рабинович зарычал диким зверем так, что одним запахом в общей гамме ароматов для Мурзика стало меньше. Потому что все окрестные кабаны мгновенно разбежались как можно дальше, едва услышав глас нового хищника.

Некоторым может показаться удивительным, что после такого рыка Рабинович не вцепился в горло Ивана. Однако Сеня в очередной раз доказал способность высокоорганизованного разума преобладать над звериными инстинктами. Рабинович просто опустился на прошлогоднюю хвою под огромной елью и закатил глаза, стараясь забыть обо всех, кто его в данный момент окружал.

– Сеня, тебе не кажется странным, что никто не вышел нас встречать? – продолжал издеваться Жомов, рассеянно оглядываясь по сторонам. – Спать, что ли, все уже легли?

Сил для достойного ответа Рабинович в себе уже не нашел. Зато нашелся кое-кто другой, кто был совсем не прочь поговорить. Особенно о сне.

– И правильно, если кто-то спит. Хуум, да, – пророкотал Корявень, выходя из-за соснового ствола. – Ночью фотосинтеза никакого нет. Да и грызуны опять же наглеть начинают. Хррум-баррурум!

– О! – обрадовался Жомов, увидев онта. – В нашем полку идиотов снова пополнение. Здорово, чурбан с глазами. Огоньку не найдется? А то бы костерок запалили.

– Хррум, хуум! – возмутился Корявень. – Жечь костры в лесу строжайше запрещается. Штраф 500 рублей. Хуум, да!

– Ну и ладно, – согласился с ним Ваня. – А еще что умного скажешь?

– Хрррум-барррурум! Могу учебник по ботанике для пятого класса процитировать. Только вам это не поможет, – заверил Жомова онт и спросил: – Так вас к Мерлиновой норе проводить, или я зря сюда топал? Корешки-росточки! Кстати, как там моя новая грядка? Поливали сегодня? Хуум, а?..

Глава 5

Здравствуйте, это опять я. Наконец-то! Люди, поверьте моему горькому опыту – беда в нашем мире тому, кто писать не умеет. Попросил этого гада как друга за меня вам все рассказать, а он, подлец, мне теперь и слова вставить не дает! «Не твоя глава!» Слышать тошно. А еще и купировать грозит. Будто я дог какой-нибудь. Недорощенный.

Но не будем о грустном. Грустное у нас по большей части закончилось с появлением Корявня. Увидев замшелого онта, Сеня сразу воспрянул духом и заторопился в дорогу. Однако Корявень не сдвинулся с меcта, пока не прочитал Жомову пространную лекцию о вреде лесных пожаров, пообещав напоследок пообломать омоновцу «все веточки», если спички в руках увидит.

Я с сомнением осмотрел руки и ноги Жомова и решил, что «веточками» это назвать нельзя. В лучшем случае – сучками (не забывайте правильно ставить ударение!). Но с Корявнем я, естественно, спорить не стал, поскольку уже стемнело и я боялся на бреющем полете к пещере Мерлина зацепить головой пару-тройку древесных стволов.

К тому времени, когда, наконец, онт решил двинуться в путь, солнце, должно быть, уже выспалось и раздумывало, не пора ли подниматься над горизонтом. Считаю, что нам стоило подождать, пока оно все же примет решение. Тогда бы Жомов не расцарапал себе щеку, а Сеня не заработал бы шишку при лобовом столкновении с праздношатающимся кленом.

Всю дорогу до пещеры дотошный Ваня старался выяснить у Корявня, что случилось с тропинкой. Онт долго мычал что-то нечленораздельное, так сильно перемежая нормальный язык своими «хуум-баррурум», что понять смысл хотя бы одной его фразы даже мне не представлялось возможным. А о сообразительном Жомове и говорить не стоит!

– Ты, дуб-шатун! – не выдержал наконец Ваня. – Булыжников, что ли, в едалище нахватал? Или короедом подавился? Задолбал своей простотой! По-русски говори, что с тропинкой случилось, пока я еще в миротворческом настроении. Потом поздно будет.

– Хуум, дуб, говоришь? – зарокотал Корявень так, что у меня от вибрации уши самостоятельно хлопать начали. – Нет, поросль зеленая, я ближе к ясеню…

– Насколько я вижу, ты сейчас ближе к сосне стоишь, – не унимался Жомов. – И если не поторопишься с ответом, то будешь лежать ближе к дубу, а эта сосна устроится поверх твоей глупой морды!

– Хррум-баррурум! Экий же ты торопыга, росточек, черноземом вскормленный! – добродушно пророкотал Корявень.

Фу-ух! Похоже, онт сегодня добрый. А я уже перепугался. Не хотелось бы Ваню посреди ночи из земли, словно тех лучников, откапывать! А Корявень тем временем продолжил:

– Это вы все время спешите, вот глупости и делаете. Шишки-иголочки! Нет бы постоять, годок-другой подумать, а уж потом и за дело браться. Меня вот заставили метаться, словно бельчонка малолетнего. И знаю ведь, барррурум, что ни к чему хорошему это не приведет, а все равно тороплюсь. Да и как вас одних оставишь? Ума-то еще не нажили, непременно в какую-нибудь беду попадете. Хуум, да!

Если учесть, что онт произносил эту речь, растягивая слова, насколько это только возможно, то можно понять, почему мы все трое к концу монолога едва не уснули на ходу. Первым проснулся Сеня, как раз тогда, когда наглый клен отказался уступить ему дорогу.

– Вот, едрит твою кочергу, да в ствол корявый! – заорал Рабинович на весь лес, потирая ушибленный лоб. – Чтоб тебя лианой удавило, пенек трухлявый!

– Хуум? – не понял Корявень и повернулся к Жомову. – Это он про что так сказал? Хррум, да.

– А-а, не беспокойся, – ухмыльнувшись так, что выставились на всеобщее обозрение все тридцать с половиной зубов, ответил Ваня. – Рабинович у нас, как чукча. Что видит, о том и поет!

Похоже, Сеня теряет форму! Пора его потренировать, а то уже второй раз за день колкости Жомова остаются вообще без ответа. Хотя в этот раз молчание Рабиновича можно было отнести за счет легкой контузии, полученной при проведении тарана неподвижной цели.

– Ладно, оставим тропинку в покое, – произнес наконец Сеня, когда из глаз у него перестали сыпаться искры и опасность возгорания окружающей флоры благополучно миновала. – Ты мне вот что, Корявень, скажи. Где здесь цветы папоротника найти можно?

– Хррум-хуум! – удивился онт и, по-прежнему игнорируя Рабиновича, спросил у Ивана: – У него все время с головой беда, или просто сейчас о клен повредился? Разве он не знает, что папоротник спорами размножается? Откуда же у него цветам взяться? Тычинки-пестики! Гоголя нужно поменьше на ночь читать. Хуум, да!

От такого откровения оба моих товарища замерли на месте, словно начальника областного управления внутренних дел голым на городской площади увидели. Жомов забыл, что собирался поязвить по поводу Сениной головы, а Рабинович и не вспомнил, что хотел пнуть Корявня за издевательскую речь. Если честно, и я застыл с поднятой лапой, будто милостыню у заведующей столовой в участке выпрашиваю.

– Как же так? – высказал вслух Сеня мысль, посетившую всех нас одновременно. – Ведь у Мерлина в книжке написано…

– А я книг не читаю! Хуум-баррурум-хрямс! – первый раз по-настоящему заторопился онт. Видимо, с книгами у него свои счеты были. – В них все равно ничего умного про онтов не написано. А про всякую плесень я и так услышать могу. К тому же и деревца на бумагу переводить не нужно! – Я был прав! – А про цветы папоротника вы у того спросите, кто про них писал. Сучок ему в глотку! Хуум, да.

Упоминание о книге Мерлина было как раз тем тузом к одиннадцати очкам, который и приводит к комбинации под названием «перебор» в какой-то карточной игре. Не помню, в какой, да и значения это не имеет! Главное то, что Корявень замолчал и, проводив нас к пещере, буквально вышвырнул на залитую лунным светом поляну. Где нас уже ждали!

Я уже не раз замечал, как человеческие самки (простите! я хотел сказать: женщины) во время ожидания возвращения кобеля (тьфу ты – мужа!) проходят несколько эмоциональных стадий. Первые минуты опоздания мужчины домой женщины проводят, пожимая плечами. Дескать, «раз домой не торопишься, будешь ужин холодным лопать. Я по сто раз разогревать не собираюсь!..».

Следующая пара часов ожидания проходят по лозунгом «мне наплевать, на каком глазу у тебя тюбетейка!». Подозрения по поводу задержки мужа колеблются от «опять, сволочь, с дружками своими водку порет», до «не дай бог, хоть что-то похожее на губную помаду найду!». В предчувствии самого плохого женщина принимает меры для проведения локальной операции по зачистке от мужа прихожей, вооружаясь скалками, сковородками и другими летательно-ударными предметами.

Последняя стадия, длиной от двенадцати часов до нескольких дней, в первую очередь характеризуется бурными всплесками эмоций в виде слезовыделения и звонков по телефону в различные службы спасения. Начиная от пожарных, кончая «Скорой помощью». В милицию, между прочим, звонят чаще всего!

На этой стадии женщина мечется по квартире и, независимо от своих прошлых взглядов на религию, непрестанно молится. Пока ей это не надоедает. Что случается дальше, я не знаю. Поскольку мой Сеня еще ни с одной женщиной настолько долго не задерживался.

Так вот, Ровена встретила нас как раз на переходе от второй стадии к последней. То есть здоровая деревянная ложка, заменявшая ей половник, в руках все еще была. Но зато в глазах принцессы не было и намека на то, как она ее собирается использовать.

Во избежание возможных рикошетов от Сениной головы, я поспешил спрятаться за широкую Ванину спину. Однако такая предосторожность оказалась излишней. Поскольку единственное, что собиралась сделать Ровена с ложкой, так это уронить ее на землю. В то время, как сама тоже уронилась. Только не на траву, а в объятия Рабиновича.

– Робин, если ты еще себе такое позволишь, то я… – принцесса на некоторое время задумалась. – То я больше на улицу встречать тебя не выйду!

Ой, пригрозила! Умереть, не встать…

– Ну, девочка, успокойся, – растерянно пролопотал Рабинович. – Видишь, даже Мурзик хочет тебе сказать, как мы рады тебя видеть. Мы просто немного заблудились…

– А я вам кукушку поймал, – пробормотал Аллан, выныривая откуда-то из темноты. – Полдня гонялся, пока понял, что это самец. А потом уже поздно стало и я решил, что уж лучше это, чем ничего.

– Да-а, – протянул Жомов в ответ на такое заявление новоявленного орнитолога. – Посадить самца на яйца – это что-то!

Комментарий был столь исчерпывающим, что даже мне совершенно нечего было к нему добавить. Я в уме обобщил жомовское высказывание и представил самого Ивана садящимся на яйца. Попробуйте и вы. Может быть, чуть-чуть посмеетесь. Мне смеяться было некогда, поскольку пред мои светлые очи предстали одна за другой головы нашего керогаза. Оглядев меня с лап до хвоста, словно скелет бронтозавра в музее естествознания, Горыныч повернулся к Рабиновичу.

– Не хочу показаться навязчивым, но есть одна проблема, требующая срочного обсуждения, – прочистив горло и испортив тем самым окружающую атмосферу, проговорил монстр. – Не знаю почему, но петля времени сжалась еще туже. Увы, моих знаний не хватает, чтобы определить причину этого паронормального явления. Однако могу вас заверить, что вместо недели у нас осталось три дня. Максимум! Из-за этого сдвига мы и волновались, боясь, как бы с вами чего не случилось.

Временной сдвиг? Чего и следовало ожидать! В отличие от этих олухов – Жомова с Рабиновичем, – я понял, что произошел новый сдвиг во времени, едва пропала тропинка, по которой мы шли в Стафорд–Бишопс. Да и причина этого сдвига была мне абсолютно понятна. А теперь до нее додумался и Рабинович.

– Так вот, значит, почему появился эльф, – покачал головой Сеня, повернувшись к Жомову. – Выходит, он нас предупредить хотел, а мы его едва не прихлопнули.

– Нормально нужно предупреждать, а не наезжать на кого ни попадя! – фыркнул Ваня, до которого тоже дошла немудреная истина. – Кто же знал, что этих колхозанов футболу нельзя обучать…

– Вы дали в руки аборигенам новейшие технологии?! – взревел Горыныч, начав раздуваться. – Да вас убить за это мало! Неужели все люди сплошные идиоты? Беда на все три мои головы! Я же предупреждал вас, что даже перемещение манцефаллотога…

– Плавали, знаем, – перебил раскочегарившегося Ахтармерза Рабинович. – Вот только, если футбол теперь технология, то я тогда муфтий всея Руси!

– Неважно, что такое футбол! – не унимался монстр, начиная от возмущения пофыркивать маленькими язычками пламени. Я поспешил убраться подальше, чтобы не оказаться заживо поджаренным. – Важно то, что вы учили дикарей тому, что им знать не положено. Теперь конец всему. Мы ничего не успеваем. Можем ложиться рядочком и просить спеть над нами погребальную песнь.

– Это к Попову. Он у нас солировать любит, – ухмыльнулся Рабинович. – Да не кипятись ты, Ахтармерз, есть еще три дня. Как-нибудь выкрутимся. Да, кстати, Ровеночка, ты нас ужином не покормишь? А то мы все голодные, как блохи на носороге…

Только сейчас я сообразил, что Андрюша и Каута оказались единственными, кто не вышел организовывать нам торжественную встречу. В первую минуту я подумал о том, не приканчивают ли эти вечно голодные господа оставленный нам ужин. Но, прислушавшись, чавканья и хруста разгрызаемых костей не услышал.

В пещере только что-то булькало, громыхали глиняные и медные горшки да раздавалось невнятное бормотание. Любопытство пересилило верность, и я устремился вниз, оставив Рабиновича далеко позади. Я догадался, что Сеня подумал относительно моего финишного спурта, но решил не принимать его мысли о моем предполагаемом обжорстве близко к сердцу. Меня сейчас гораздо больше волновал процесс приготовления Поповым философского камня.

– Взять яйцо, снесенное петухом, дать его высидеть пятилетней жабе и… – едва начав спускаться в пещеру, услышал я бормотание Попова, а затем его истошный крик. – Ты, скотина криворукая, научишься страницы по одной перелистывать? Какого хрена ты мне про выведение василиска статью подсунул? Рехнешься тут с вами…

Я услышал пыхтение Кауты и заглянул внутрь жилища Мерлина. Сакс усердно слюнявил пальцы и пытался разлепить склеившиеся страницы пергаментной книги. Ага! Корявню можно было и не вопить по поводу загубленных деревьев. Тут всего-навсего стадо баранов полегло!

– Явились, не запылились, – пробормотал Андрюша, услышав мой голос. – Соскучился, кобель безрогий? Иди сюда. Я хоть руки об тебя вытру…

Ща-аз-з-з!!! Разбежался. Я уже не раз замечал, как Попов становится жутко раздражительным, проводя свои химические эксперименты. Поэтому и не слишком обиделся на его бестактное предложение. Хотя позволять вытирать об себя руки, естественно, не собирался.

Был у нас в участке один случай, закончившийся вытиранием рук. Однажды вечером позвонила по «02» какая-то тетка и с истерикой зайчихи, вместо капустной грядки угодившей на минное поле, заверещала дежурному в ухо:

– Ой, господи, что это делается такое?! Бандиты одни вокруг живут. Хоть из дома совсем съезжай! Спасите, Христа ради. А то ведь погубят, убийцы проклятые!

– Спокойно, женщина! – образцовым милицейским тоном перебил тетку дежурный. Матрешкин его фамилия. – Успокойтесь и расскажите, что случилось…

Рассказывала женщина долго и отнюдь не спокойно. Однако Матрешкину удалось сохранить честь мундира и, не теряя собственного достоинства, вытащить из тетки внятное изложение происшествия.

Оказывается, жила она в частном секторе, который никак не соберутся снести. Для пополнения семейного бюджета держала десяток курочек, которые исправно несли яйца сомнительного качества. Все бы ничего, но эти самые курочки просто обожали соседский двор в целом и машину его хозяина в частности.

На беду тетки, сосед ее только что эту машину приобрел (иномарку, «Запорожец» называется), но гаражом обзавестись еще не удосужился и держал свое транспортное средство прямо во дворе. К тому же миляга сосед работал на местном химическом заводе. Где, как водится, производят всякую токсичную гадость.

Так вот. Устав каждый день оттирать со своего ненаглядного транспорта следы куриного присутствия, владелец иномарки решил покончить с этой бедой. Причем покончить кардинально. То есть попросту перетравить всех несушек и прочих курей, не слишком усердно выполнявших свои прямые обязанности, зато усердно гадивших (простите за такое выражение!) на его машину.

Для этой цели мужичок спер с завода какой-то порошок и собирался досыта накормить им вредительниц. Может быть, вместе с их хозяйкой. Гадать бы нам до сих пор, от чего куры сдохли, не случись в тот день на химзаводе зарплаты. Между прочим, первой за шесть месяцев! Владелец иномарки, естественно, напоролся и давай посреди улицы распинаться, что он сделает с несчастными птичками и их хозяйкой.

Сами знаете, что мир у нас не без добрых людей. Вот один такой добрый людь, оставшийся для истории неизвестным, и подслушал похвальбу мужика. Затем, из самых светлых намерений, побежал к его соседке и все обстоятельно доложил.

С химией у нас шутить опасаются, хотя никаких «Оум Сенрике», травящих людей зарином, в городе не существует. Поэтому наряд выехал немедленно, не забыв захватить противогазы. На счастье мужика, к приезду группы захвата он был пьян, как сапожник, поэтому и избежал обычной процедуры ареста с обязательным мордобитием. Владельца иномарки просто взяли за руки и зашвырнули почти бездыханного в дежурную машину. На его беду (а заодно и Матрешкина), какой-то порошок в доме все же нашли.

Химикат этот оказался кустарного производства, к тому же совершенно невероятного состава. Бедный Попов так измучился поливать его реактивами, что к тому моменту, когда в его каморку заглянул Матрешкин, горевший желанием узнать, что нашли, Андрюша уже находился на грани истерики.

– Знаешь что, касатик, тут и без тебя смердит! Иди в дежурку и закрой свою рожу вратарской маской. Чтобы я ее ненароком не увидел, когда домой пойду. А то, боюсь, не устою перед искушением подправить на ней кое-какие скульптурные недоделки! – прорычал Попов и похлопал рукой в резиновой перчатке, измазанной треклятым порошком, Матрешкина прямо по маковке.

Оторопевший дежурный немедленно ретировался после такого дружеского жеста, а утром, причесываясь, обнаружил, что на темечке вылезли все волосы. Матрешкин, конечно, попытался повтыкать их обратно. Однако из этой процедуры ничего не вышло, кроме дополнительного расстройства. Вот теперь у нас в отделе двое сотрудников с лысинами. Правда, у Попова она естественная, а у Матрешкина – рукотворная. Причем по форме точно копирует ту конечность, которая эту лысину сотворила!..

Впрочем, это все воспоминания, и извините меня за лирическое отступление. Просто мне захотелось немного пояснить, отчего я так не люблю (кто сказал боюсь?!) подходить к Андрюше во время его химических экспериментов.

– Ага! – пробормотал Попов тем временем, совсем забыв о моем присутствии. – Вот оно: «Добавьте к полученной смеси унцию твердой ртути». Тот, кто это писал, явно бредил! Впрочем, раз нужно, добавим. Каута, смотри на полке хреновину с инвентарным номером 2864/бт. Да мне плевать, что ты читать не умеешь! Вон она стоит! Правее и выше…

Как раз в этот момент в пещеру к Мерлину спустилась вся компания, торчавшая наверху для нашей встречи. Я поспешил убраться от дверей подальше, поскольку заметил, что в этой части жилища мне катастрофически не везет. То поджечь пытаются, то лапы давят. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сослепу на нос наступил.

– Привет алхимикам! – рявкнул с порога Сеня и бухнул в угол корзину с опостылевшей несушкой. – Что у нас с философским камнем?

– Еще один дурацкий вопрос, – зашипел, словно натрий на блюдечке, Попов, – и я тебе обеспечу созерцание конечного продукта, состыковав его с твоим горбатым носом!

– Оставь мой нос в покое, – пробормотал мой Сеня, но больше вопросов задавать не стал, поскольку не хуже меня знал, что может отчудить Попов в процессе напряженной творческой работы. Впрочем, Андрюша уже забыл и о существовании Рабиновича.

– Это и есть «твердая ртуть»? – заорал он на Кауту, едва не сбив ударной волной сакса с ног. – По цвету и запаху эту дрянь не отличишь от коровьей лепешки! Ну и хрен с ней. Хотели философский камень? Сделаю я вам его. Сами не рады будете!..

Отвлек Попова от его алхимических экспериментов только призыв Ровены к позднему ужину. Что-что, а уж прием пищи, очередной или внеплановый, Андрюша никогда не пропускал. И хоть поел всего лишь за час до нашего прихода, за столом, уставленным разнообразной снедью, оказался раньше других. Руки, между прочим, Попов вытирал, уже сидя перед тарелкой.

– Где вас гопники носили? – набив рот, поинтересовался Андрюша у Рабиновича. – Бухали небось в деревне, гады? А я тут паши на вас, как нарядом награжденный.

– Бухали, бухали, – не стал вдаваться в подробности Сеня. – Ты хоть заметил, что вокруг творится?

– Мы ему еще не успели сказать, – очистив одновременно три миски с первым, вторым и снова со вторым, ответил за Попова Горыныч. – Он к себе никого, кроме Кауты, не подпускал.

– А на хрен вы мне все нужны? – удивился Андрюша реплике монстра. – Аллан нос свой сует во все, что надо и не надо. Ты, урод трехпищеводный, вообще все ломаешь, к чему ни притронешься. А Ровена… – Попов с опаской посмотрел на Рабиновича. – Ровена, короче, другими делами занималась.

Выкрутился, кота ему на лысину!

– Так что вокруг творится, кроме того, что ночь на дворе? – прожевывая кусок мяса, спросил Андрюша после некоторой паузы.

– Не, ничего особенного, – как можно беззаботнее пожал плечами Сеня. – Просто Горыныч говорит, что спираль времени снова сжалась, и у нас не больше трех дней для того, чтобы собрать все компоненты заклинания…

– Че-го-о?! – заревел Попов так, что тарелка с подливой к жаркому, что стояла перед ним, сорвалась со стола и оделась на правую голову Горыныча. Монстр удивленно похлопал ресницами, а затем просто облизал измазанное рыло двумя оставшимися.

– Вы охренели, что ли? – не унимался Андрюша. – Какие три дня? Мне этот камень ваш дурацкий после изготовления только в крови младенца надо пять дней вымачивать!

Андрюша заткнулся, только сейчас сообразив, что сказал. Увлекшись своими экпериментами, Попов даже не вникал в то, какие ингредиенты для получения философского камня ему потребуются. И лишь сейчас понял, что столкнулся с настоящим препятствием. Действительно, откуда мы возьмем кровь младенца, если у Ровены еще детей нет? А то вместе с ней бы, за компанию!

Впрочем, это я пошутил. Просто известие о том, в чем нужно вымачивать философский камень, выбило меня из колеи. Мало нам было птенцов кукушки, цветов папоротника, крови девственной принцессы, так тут еще и эта гадость свалилась. В общем, положение – хуже не придумаешь. Остается только удивляться, откуда Мерлин все это брал. Он мне кровожадным ничуть не показался. При нашей последней встрече…

– А мы ускорим процесс. И вместо младенца используем для отмачивания кровь взрослой особи, – словно ни в чем не бывало, предложил Сеня. – Там уточняется, чей именно младенец должен быть?

– Не-ет, – растерянно пожал плечами Попов. – Просто сказано, что младенец. И все.

– Вообще прекрасно! – восхитился Рабинович. – Раз не указано, что младенец человеческий, то для ускорения процесса сгодится тот взрослый медведь, которого Ваня пойдет ловить. Все равно для зелья ничего, кроме его мозгов, нам не понадобится.

На некоторое время в пещере наступила относительная тишина. Если, конечно, не считать шумом поглощение Поповым пищи. Я тоже молчал, восхищаясь чисто русской смекалкой Сени Рабиновича.

Сами посудите: нужен нам был птенец высиде… высижи… высижо… Тьфу, язык сломаешь! В общем, тот, которого высидела кукушка, – пожалуйста! Подложим под птицу куриные яйца, и все дела. Требуется кровь младенца, а сроки поджимают, – нет проблем! Будем использовать медвежью. Чтобы добро зря не пропадало. Интересно, что Рабинович теперь по поводу цветов папоротника придумает?

– Да, Сень, а с цветочками что теперь делать будем? – словно прочитав мои мысли, полюбопытствовал Жомов.

– А что у нас с цветочками?! – Попов подозрительно осмотрел Сеню с ног до головы, словно примерялся, какого размера ему гроб готовить. – Чем еще старого друга порадуете?

– В общем, Андрюша, ты особо не расстраивайся. С папоротником кое-какие проблемы, но мы непременно их решим, – промямлил Рабинович, опасаясь новой звуковой атаки со стороны ранимого эксперта-криминалиста. Попов выжидающе молчал. – Короче, мы по дороге сюда совершенно случайно встретили Корявня. Так, поболтали немного. Ну и он нам сказал, что цветов папоротника найти не удастся. Потому что их вообще в природе не существует… – Ну а если этот трухлявый пень говорит, что цветов нет, – закончил за Сеню Жомов, – значит, их, в натуре, хрен где найдешь.

– Не существует, значит? – угрожающе прошипел Попов. – И че теперь дальше? Получается, сдохнут мои рыбки?

– Да ты сам, идиот, в первую очередь сдохнешь! – устав от Андрюшиных придирок, завопил Жомов. – О чем ты думаешь, тюлень фаршированный? Хрен с ними, с твоими рыбками. Это нам здесь до конца жизни срок парить придется!

– Вот и я говорю, – сразу сник Попов. – Рыбки сдохнут и мама расстроится…

– Это что ж теперь получается? – перебил Андрюшу Горыныч, запрыгивая со скамейки прямо в центр стола. – Вы и меня, значит, решили угробить? Не-ет, я так не согласен! Ладно, вы сюда попали по своей дурости, а я за что пропадать должен? Мне же всего сто двенадцать лет. И вы предлагаете жизнь закончить в такие юные годы?

– Ни хрена себе, юные! Да я тебя в пять раз моложе, – возмутился Жомов. – Молчал бы лучше, жабоед недоделанный.

– Тихо, мальчики, – стукнула ладошкой по столу Ровена, останавливая разгорающийся скандал. – Вы о каких это цветах папоротника говорите?

Если нежное постукивание детской лапкой по столу и не произвело требуемого эффекта, то последующий вопрос принцессы поставил всех присутствующих в тупик. В пещере кувалдой повисла гнетущая тишина. Действительно, как объяснить девочке, что такое цветы папоротника? Может, ей еще рассказать, как пахнет бензин? Сеня все же попробовал объяснить.

– Ну, Ровеночка, цветы обычно на чем-нибудь цветут, – пробормотал Рабинович, старательно выбирая слова. – Эти распускаются… То есть должны бы распускаться на папоротнике. У цветов бывают лепестки там разные. А еще тычинки и пестики. Чашелистики какие-то, чашеножки…

– Не надо мне объяснять, что такое цветы! – презрительно фыркнула Ровена. А что ж тогда спрашивала? – Ты мне скажи, милый Робин, зачем вы их ищете по всему лесу, с Корявнем этим неотесанным разговариваете, а цветы уже два дня вон в том углу лежат.

– Где?! – Вот ведь как все заорали хором. Год репетируй, а все равно так не получится!

– Я же говорю, вон в том углу, – тяжело вздохнула принцесса и демонстративно отвернулась в другую сторону. – До чего все мужики глупые. Фи!..

Нужно ли говорить, что после этих слов за столом, кроме Ровены, не осталось ни одной живой души. Сметая все на своем пути, банда ботаников в предвкушении открытия рванулась в указанном направлении. Я, конечно, обогнал их всех. Но, похоже, сделал это только для того, чтобы первым разочароваться: в искомом углу лежали только доспехи, отобранные у мордредо-… и т. д. шайки. Цветами тут и не пахло!

Остальные, понятное дело, таким, как у меня, нюхом не располагали. Поэтому, сгрудившись вокруг кучи доспехов, отказались верить, что цветов тут нет. Попов предположил, что важный элемент приготовления зелья просто завалили сослепу железным хламом, и принялся оный хлам из угла выкидывать. К нему тут же подключилась остальная гвардия Индианов Джонсов.

– Мальчики, ну что вы там громыхаете? – недовольно проворчала Ровена, поворачиваясь к нам лицом. – Ослепли все, что ли?

Угу! Ты у нас одна зрячая. Интересно только, где у тебя глаза находятся, если ты тут цветы умудрилась увидеть!

– Мурзик, помолчи! И без тебя шуму хватает, – как всегда, заткнул меня Рабинович, сжимая в руках шлем Галахада. А потом мой Сеня преданно посмотрел на принцессу. – Ровеночка, тут цветов не видно. Мы их, наверное, доспехами завалили.

– Фи, дурной, – искристо рассмеялась девчонка. – Ты же цветы папоротника в руках держишь!

– Деточка, я думаю, что ты ошибаешься! – потерял терпение Сеня и, чуть помолчав, закончил: – Ровена, это рыцарский шлем!

– Можно подумать, я не вижу, – принцесса откровенно забавлялась ситуацией, не обращая внимания на грохот, производимый разбрасываемой поисковиками амуницией. – А на шлеме что?

– Павлиньи перья, если я не ошибаюсь, – пытаясь сохранить вежливость, терпеливо ответил Сеня.

– Дурачок! Где ты видел такие перья, – Ровена подбежала к Рабиновичу и в наступившей мгновенно тишине забрала у него шлем, подняв над головой. – Павлины бывают только в сказках. А это неувядающие цветы папоротника. А ваш Корявень – дурак…

– Стоп, стоп, стоп! – замахал руками Попов. – Почему это неувядающие? Я читал, что папоротник цветет всего одну ночь. На Ивана Купала, по-моему. Потом цветы облетают.

– Правильно! Облетают, если их в эту ночь не сорвать, – словно первоклассникам объяснила принцесса. – Зато сорвав, их потом можно будет носить как украшение, и они никогда не завянут.

– Все. Приехали, – пробормотал Жомов, опускаясь на пол вдоль стены. – Перья – цветы. Цветы – перья. Курицы – кукушки. А я вообще дикий лев!

– А какая теперь разница? – полюбопытствовал Рабинович. – Один хрен мышей не ловишь.

В гробовом молчании вся компания вернулась к столу, оставив Ровену стоять в углу со шлемом в руках. Принцесса, видимо, рассчитывала на бурные аплодисменты, плавно переходящие в овацию, поэтому выражение ее лица после такого поступка мужской (если можно так сказать про всех!) части населения пещеры пересказать не берусь.

Ровена подождала, пока все сядут за стол или около него. Потом подошла к Сене, поставила перед ним шлем и, презрительно дернув плечиком, демонстративно уселась ко всем присутствующим спиной. Дескать, «а я никогда и не рассчитывала на благодарность мужчин!».

– Ладно. Мерлин мог и не знать, чем перья павлина отличаются от цветов папортника, – наконец нарушил молчание Рабинович. – Будем считать, что главная проблема решена.

– А как насчет кукушки? – поинтересовался Аллан.

– С птицей разберемся завтра, – отмахнулся от него Сеня. – А сегодня, думаю, нам всем не мешает напиться. Как свиньям. Для снятия стресса. Доставай-ка, Андрюша, свою самогонку…

Глава 6

– Мы что, все две дюжины яиц под несчастного мужика класть будем? – шепотом поинтересовался Аллан, стараясь никого не разбудить. – Он же их не накроет.

– Пусть он самок своих накрывает! – так же негромко фыркнул Рабинович. – А на яйцах он сидеть должен.

– Ну я и говорю…

Первые слепые лучи солнца только пытались заглянуть под свод пещеры, а Сене уже не спалось. Ни свет ни заря он выбрался из-под теплого шерстяного одеяла и, шлепая босиком по холодному каменному полу, пошел будить йомена. Помня о сжатых сроках, оставленных им спиралью времени, Рабинович торопился начать процесс по получению птенцов из-под кукушки.

Аллан проснулся от первого прикосновения, словно задремавший «на тумбочке» «дух»-дневальный после пинка дежурного по роте. Йомен даже среагировал на побудку идентично молодому солдатику – удивленно захлопал глазами, пытаясь понять, где он, что делает и кто его тормошит. Впрочем, непонимание Аллана вполне объяснимо. Просто вчера нужно было меньше пить. Например, как Рабинович.

Сеня хоть и предложил вчера устроить большую попойку «для снятия стресса», как он выразился, однако под укоризненным взглядом Ровены самогонка ему пошла не в то горло. И после третьей рюмки Рабинович пить отказался. К большому удивлению Попова и к восторгу Жомова. Ваня даже одобрительно похлопал Рабиновича по плечу, заявив, что «такие люди нам позарез нужны», и без зазрения совести опрокинул в свое бездонное чрево рюмку, налитую Сене.

В общем, Рабинович с утра был как огурчик, в отличие от остальных бедолаг, которым еще предстояло проснуться и в очередной раз на собственном опыте убедиться, какая приятная вещь похмелье!

– Курей-то куда девать? – снова зашептал йомен, хватая одну из корзин с несушками. – Они ведь кукуша заклюют, когда мы его на яйца посадим.

– А хрен их знает, – пробормотал Рабинович и осмотрелся. – Найди какой-нибудь пустой котел с крышкой да засунь их туда. Потом решим, что с ними делать.

– А что с ними можно делать? – удивился йомен. – Бошки свернуть да в суп отправить.

– Вот я и говорю, что потом решим, – почему-то недовольно пробурчал Сеня. – Некогда с ними возиться. Давай кукушкой займемся.

Аллан посмотрел по сторонам, выискивая взглядом котел подходящих размеров. В полумраке пещеры что-либо разобрать было трудно, однако прилежный йомен с поставленной задачей справился. Что и немудрено. Поскольку не мытый после вчерашнего пиршества котел стоял прямо посреди единственного в пещере стола.

Схватив обеих наседок в руки, Аллан засунул их в медную посудину и прихлопнул не менее медной крышкой. Звон при этом получился впечатляющий. Словно от набатного колокола во время татаро-монгольских набегов. Аллан, не ожидавший такого аккомпанемента своим действием, просто окаменел посреди пещеры колдуна.

– Та-ак, бля. И кому тут музыки захотелось? – грозно зарокотал откуда-то из дальнего угла бас Жомова. – Какой скотине соло для барабанов без оркестра на черепушке устроить? Чего молчите, сволочи?

Неизвестно, каких ответов на свои провокационные вопросы ожидал Ваня. Для истории это останется вечной тайной, поскольку Жомов не услышал, естественно, ни одного. Несчастный йомен даже если бы захотел, все равно и буквы произнести не мог. Поскольку язык у него прилип к зубам, намертво склеив верхнюю челюсть с нижней. Зато Попову говорить ничего не мешало!

– Кому не спится утром рано? – пробормотал Андрюша, с трудом оторвав голову от глиняного горшка, почему-то заменившего ему вчера соломенную подушку. Увидев прямо перед глазами опухшее личико Ивана, Попов сам себе и ответил: – Понятно. Жомову-барану.

– Это ты, козел, гремишь тазами? – грозно полюбопытствовал Ваня. – В рыло хочешь?

– Ой, напугал. Сейчас в штаны наделаю! – простонал Попов и уронил буйну головушку на подушку, забыв, что ее заменяет.

Глиняный горшок оказался менее прочным, чем тот, что располагался на плечах у Андрюши. Не выдержав лобового столкновения, он раскололся на мелкие черепки. А черепушка Попова от удара сначала об горшок, а затем и о каменный пол загудела громче, чем медный котел.

Андрюша, слегка контуженный, естественно, выдал отборную порцию мата на всех языках, которые знал (на литературном русском, разговорном русском и на молодежном сленге русского языка!). И хотя громкость этой ругани не поддерживалась всеми децибелами, имеющимися в арсенале Попова, для больной с похмелья жомовской головы и это оказалось излишне громким.

Ваня попытал пнуть непослушной ногой верещавшего Попова. Однако не смог в полутьме верно оценить расстояния и вместо Андрюши угодил точно по дремлющему Горынычу. Трехглавый монстр изобразил футбольный мячик и бодро пропрыгал из одного угла пещеры в другой. Видимо, похмелье у Горыныча оказалось более сильным, чем все его разновидности, известные до этого науке. Монстр не смог даже заметить, что его куда-то транспортировали! Не говоря уж о способе транспортировки.

– Мужики, хватит орать, – умоляюще попросил Горыныч. – И без вас голова трещит.

– Какая из трех? – любезно поинтересовался Рабинович, к ногам которого Жомов отпасовал монстра.

– Из шести, ты хотел сказать? – поправил Сеню Горыныч и закрыл свои …надцать голов последними двумя крыльями. – Сумасшедший дом какой-то. И когда это кончится? Мама, забери меня отсюда! Обещаю, что до ста семнадцати лет даже пива в рот не возьму…

– Тяжелый случай, – прокомментировал ситуацию Рабинович. – Эк как у нас зверюгу-то с самогонки пробрало!

– Да заткнетесь вы, что ли?! – благим матом истошно заорал Попов так, что в пещере сразу завелось эхо.

Оно попрыгало от стенки к стенке, искажая смысл сказанной Андрюшей фразы, а затем сбежало обратно в лес, решив не травмировать свою психику незнакомыми уху эстета выражениями. После этого позорного отступления в пещере Мерлина стало так тихо, что стало слышно, как храпит Каута. Просто храпит, и все!..

– Мальчики, вы уже закончили? – послышался из-за занавески нежный голосок Ровены. – Мне уже можно выйти?

– Не вздумай! Тут Жомов без штанов, – остановил принцессу Андрюша. – И еще неизвестно, у кого их поискать нужно. Вон Каута спит до сих пор. Видно, укатали Сивку крутые горки…

Попов понял, что сказал лишнего, но было уже поздно. Прямо в центр пещеры, едва не опрокинув единственный стол, откуда-то с потолка свалился только что помянутый Сивка с белоснежной гривой. Единственным, что мешало полному сходству этого индивидуума с недавней сивой кобылой, были некие части тела, присущие каждой мужской особи и обычно свисающие между ног. Если, конечно, особь не носит штанов. В этом случае вышеупомянутых частей тела попросту незаметно.

– Е-мое, вот это прокатился! – заплетающимся языком пробормотал мерин, в котором проницательный читатель легко узнает того самого Сивку. – Хрен больше когда на «американские горки» сяду. И-и-го-го!

Мерин шатающейся походкой поплелся к выходу из пещеры, а все присутствующие провожали его взглядом, не в силах произнести ни слова.

– Мальчики, кто это был? – раздался из-за занавески голосок Ровены, едва на ступеньках смолкло цоканье копыт.

– Андрюшин друг, – ехидно ответил Рабинович.

– Белая горячка, – почти одновременно с ним произнес Иван. – Ну, о-очень белая. Причем совершенно бесплатно.

– Мужики, я, честное слово, не хотел, – растерянно переводя взгляд с одного недружелюбного лица на другое, пробормотал Попов. – Как-то само вырвалось.

Ответом на эти оправдания была гробовая тишина, за исключением незначительного возгласа Мурзика. Пес вчера, как и ранее, не выпил ни глотка алкоголя, но после утренней встряски явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он облаял Попова, затем Рабиновича и, гавкнув пару раз в сторону исчезнувшего Сивки, окончательно успокоился.

– Андрюша, а ты дурак! – обрадованно проговорил Жомов, прервав затянувшееся молчание. – Штаны-то на мне.

– А-а. Значит, померещилось, – промямлил Попов, совсем забыв о том, что собирался пошутить. – Надо завязывать с этой пьянкой…

– Так мне можно выходить? – нетерпеливо перебила Андрюшу Ровена, не расслышав самой умной фразы, произнесенной Поповым за всю свою жизнь.

– Да! – гаркнули ей в ответ все в один голос.

От этого крика проснулся, наконец, Каута. Он полчаса раздраивал рукавом затекшие глазки, стараясь рассмотреть что-либо в утреннем полумраке пещеры. Увидел сакс немногое. Однако и этого ему хватило, чтобы почувствовать напряженную обстановку вокруг Попова.

– Что это было? – хлопая ресницами, спросил Каута. – Я что-то пропустил?

– Да, – ответил ему за всех Рабинович. – И я тебе завидую…

Как Сеня ни старался сохранить спокойствие, однако к сюрпризам Попова привыкнуть было трудно. Ладно еще, когда предыдущие ненормальности случались на некоторой дистанции от него. Но в этот раз горделивое сваливание с потолка и бравое шествие Сивки прямо перед носом Рабиновича вывело начавшего привыкать ко всему кинолога из душевного равновесия.

Наверное, только сейчас Сеня в первый раз почувствовал себя, да и всех остальных ментов, чужеродным вкраплением в этом мире магии, меча и громыхающих доспехов. Там, откуда они пришли, было все привычно и вполне объяснимо: машины едут, потому что колеса крутятся; свет горит, потому что лампочку в подъезде ввернула какая-то добрая душа.

А здесь то эльфы под носом летают, то лошади падают с небес, то хреновины древообразные по лесу расшагивают. Да один Горыныч чего стоит! Примус говорящий… В общем, Рабиновичу настолько сильно захотелось домой, подышать нормальным изгаженным воздухом, что он поспешил вытащить из силков кукушку.

– Алан, где корзина с яйцами? – рявкнул на всю пещеру кинолог, не обращая внимания на явление Ровены народу. А посмотреть было на что.

Принцесса нацепила на себя узкую золотую корону, найденную среди прочего инвентаря Мерлина, облачилась в белоснежную короткую тунику, перетянутую в поясе золотой же цепочкой, и надела на руки несколько не менее золотых браслетов. А если учесть, что в руках Ровена несла совсем уж золотую жомовскую питейную емкость, то можно представить, как она блистала в свете единственной (но очень большой!) свечки, которую Горыныч догадался зажечь.

Впрочем, были и еще люди, кроме Рабиновича, не обратившие на принцессу ровно никакого внимания. А именно Жомов, Попов, Аллан и Каута. Первый усердно искал емкость с водой, чтобы утолить утреннюю жажду. Второй попросту не мог прийти в себя после сказанной не вовремя фразы. Аллан как раз в это время бросился помогать Рабиновичу. Ну а Каута лежал по другую сторону стола и видеть ничего не мог.

– Хм, – фыркнула Ровена, увидев такую массу внимания и подобающего случаю восхищения. – А я вам опохмелиться припасла. Впрочем, если вы не хотите…

– Как это не хотим! – заорали в один голос Попов с Жомовым.

– Ровеночка, милая, большое тебе спасибо, – затараторил Иван, еще острее почувствовав приступ жажды. – Ты у нас молодец. И вообще, прекрасно выглядишь.

– Вот именно, – добавил Попов. – Ванька, разливай! А я сейчас что-нибудь закусить найду…

Напрочь забыв о чувстве неловкости и вины за свою невольную проделку, Андрюша бросился к столу. Как это ни странно, но на нем ничего съестного не оказалось. Единственным, что в большей или меньшей степени можно было принять за продукт питания, оказался здоровый медный котел, плотно закрытый крышкой. Вполне понятно, что Попов эту крышку содрал и сунул свой любопытный нос внутрь, пытаясь определить, можно ли там обнаружить что-то съедобное.

Пища, конечно, в котле была. Однако требовала сначала некоторой обработки при помощи ножа и кипятка. А поскольку приготовить к употреблению содержимое первобытной кастрюли никто не удосужился, то Попов был несказанно удивлен, увидев, что находится у нее внутри.

Удивились и куры. До смерти замученные вчерашним переездом из деревни в пещеру, обе птицы ночью плохо спали, поскольку им казалось, что яйца под ними ворочаются. Едва проснувшись, уставшие и злые, куры были нахально сдернуты неким гуманоидом, имя которого не будем говорить, со своих кладок, из-за которых претерпели столько мучений.

Понятное дело, что заключение птиц в котел в неубитом виде было ими расценено как погребение заживо. Настроение курам такая процедура не добавила. Более того, птицы в полубредовом состоянии сидели внутри котла и грезили, как выклюют глаза своему мучителю. Естественно, что куры гуманоидов сослепу перепутали. Но ведь никто же не просил Попова без спросу лезть в котел носом!

– Мужики, а че, у нас в котле куры вывелись? – пробормотал Андрюша, тупо глядя на копошащихся птиц. – Или это у меня зрительные галлюцинации?

То, что птицы в котле не являются пьяным бредом, Попов понял буквально через секунду. Когда одна из курей подпрыгнула и клюнула его, целясь в правый глаз. Правда, особой меткостью, как и зрением, птичка не отличалась, поэтому, на Андрюшино счастье, попала ему в левое ухо. Что, впрочем, доставило Попову лишь малую толику радости.

Эксперт от неожиданности даже забыл заорать. Он просто упал на четвереньки и пополз под стол. Разъяренные, а может, просто уже сумасшедшие куры, выбравшись из котла, попытались отыскать свою сбежавшую мишень. И, как на грех, на глаза им попалась сверкающая золотом Ровена. Чуть-чуть подкорректировав свою траекторию, птицы рванулись к ней.

Ровена застыла, широко открытыми глазами глядя на приближающихся пернатых хищников. Она даже руками закрыться от них не могла. Поскольку бросить жомовскую рюмку ей не позволяла совесть, а поднять ее повыше не хватало девчоночьих сил.

Словно Матросов на амбразуру, Сеня бросился под острые клювы курей, закрывая грудью принцессу. По дороге он даже успел крикнуть: «Попов, я тебя убью!», а также выронить из рук мешающую кукушку. Лесная «кидала» несказанно этому обрадовалась.

Естественно, не тому, что Сеня Попова убьет! На Андрюшу ей было начхать, поскольку эксперт ей ничего плохого еще не успел сделать. Кукушка обрадовалась, что снова может летать, и действительно полетела. Но поскольку она не летучая мышь и в пещерах не бывала, то перемещаться по мерлиновскому жилищу стала крайне странно: поочередно стукаясь обо все стенки.

Сами куры почему-то клевать Рабиновича не стали. То ли посчитали его ядовитым, то ли просто испугались Сениной рожи. Этого мы не узнаем, поскольку обе птицы наотрез отказались давать интервью. Так или иначе, но Рабиновича они благополучно обогнули и решили присоединиться к кукушке в ее упоительном стремлении пробить стены. Правда, сделали это на уровне пола – летчики из них получились плохие.

– Лови кукушку! – заорал Рабинович, видя, что для Ровены опасность миновала.

– Мочи курей! – поддержал его Попов.

И тут началось бог весть что! Пока принцесса растерянно стояла посреди пещеры с жомовской питейной принадлежностью в руках, вокруг нее воцарился хаос. Аллан, Рабинович и Каута заметались вдоль стен, стараясь схватить за хвост кукушку. Жомов мешался у них под ногами, пытаясь схватить двух других беглянок. А Попов, как старший по званию, сидел под столом и командовал процессом.

Когда к поимке преступников подключилась авиация в виде Горыныча и голосистый, весьма прыткий Мурзик, ситуация в пещере только ухудшилась. Два новых действующих лица, у одного из которых лиц на самом деле было три, здорово добавили неразберихи.

Горыныч стал все портить потому, что после употребления алкалоидов, которые ему крайне не рекомендуются, никак не мог сориентироваться в пространстве. Поднявшись на высоту кукушиного полета, монстр вместо птицы то и дело хватал за руку кого-то из людей. Причем делал это выборочно и со вкусом. У Аллана, например, перекусал все десять пальцев.

Ну а Мурзик – вроде бы умный пес! – вместо того, чтобы ловить курей, до которых мог вполне достать зубами, стал помогать своему хозяину. Естественно, его прыжки на кукушку эффекта не произвели. Зато очень понравились остальным, поскольку пес умудрился изредка сбивать людей с ног. На его счет можно записать два успешных тарана Кауты, одну подсечку Рабиновича и бросок Аллана через правое заднее бедро.

Ровена тоже немного поучаствовала в охоте на птиц. Осторожненько, бочком переместившись через всю пещеру, принцесса постаралась заслонить собой дверь, закрывая кукушке путь к свободе. Впрочем, если бы у птицы было время остановиться и осмотреться в поисках выхода из темницы, то Ровена не смогла бы ей помешать сбежать. Поскольку росточку принцесса была маленького, к тому же не рискнула выпустить чашу из рук, беспокоясь за остатки ее драгоценного содержимого, которым собиралась порадовать мужчин.

Андрюша Попов и раньше никогда не отличался стойкостью психики, а сидя под столом, и вовсе потерял самообладание от мельтешащих вокруг него ног. Людских и не очень. Решив коренным образом изменить все бестолковые перемещения беглецов и членов группы захвата, он высунул голову из своего укрытия.

– Все, хватит. Я смотреть на это больше не могу, – пробормотал Андрюша себе под нос и заорал: – Всем стоять! Мать вашу…

Первыми остановились куры. Собственно говоря, вряд ли они хотели прекращать веселую игру в пятнашки, но, на свою беду, оказались прямо на пути поповской звуковой волны. Обеих птичек просто ударило о стену и слегка контузило.

Следом за курами остановилась Ровена. Поскольку никуда и не шла. От истошного крика индейца из милиции принцесса едва не выронила златой сосуд из ослабевших рук. Слегка покачнувшись, она выдержала и это испытание. За что ее впоследствии не раз благодарили.

Примеру трех особей женского пола, первыми откликнувшихся на призыв Попова, последовала и группа кукушкиного захвата. Может быть, они бы и побегали еще немного, но Аллан свалился на пол и уронил Кауту с Сеней. Мурзик сиганул на улицу у принцессы под ногами. А Горыныч мгновенно запутался в занавесках, которые отделяли от остальной пещеры маленькую каморку Ровены.

Особо странно повела себя кукушка. Вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и хоть немного свободно полетать по жилищу Мерлина, она зависла на месте, словно вертолет на съемках футбольного матча. Бешено махая крыльями, птичка несколько мгновений озиралась по сторонам, а затем упала в обморок… Не слишком-то вежливое поведение по отношению к остальным! Но его можно простить, если учитывать, что это была первая встреча кукушки с криком Попова.

Один Жомов продолжал истово бегать по пещере, пытаясь отыскать кур, почти замурованных воплем Андрюши в каменную стену. Попов такого неуважения к своей просьбе выдержать не мог и снова заорал. Более того, Андрюша запустил в Жомова своим серебряным крестом. Крест, слава богу, Ивана миновал и шлепнулся в темный угол, откуда тут же разбежались почти два десятка мелких бесов. На них никто внимания не обратил, и бесенята спокойно смогли подыскать себе новое убежище.

– Дурной ты, что ли? – полюбопытствовал Ва-ня у Попова и поднял с пола слегка трепыхающихся кур. – Че всякой дрянью в людей бросаешься?

– А чтобы вы успокоились чуть-чуть, – проворчал Андрюша и посмотрел на Рабиновича. – Ты свою кукушку поднимешь, или мне ее на улицу выкинуть?

Первые опасения Сени по поводу того, что у вожделенной птички от дикого крика Попова мог случиться разрыв сердца, к счастью, не оправдались. Рабинович бережно поднял мученицу, или, вернее, мученика с пола и понес его к корзинам с куриными яйцами.

Ровена к тому времени наконец освободилась от бремени жомовской питейной тары и поспешила к Сене, чтобы помочь обустроить кукушку на новом принудительном гнезде. Отодвинув Сеню в сторону, принцесса критически осмотрела куриные яйца. Покачав головой, она повернулась к Рабиновичу.

– Робин, боюсь, вы не успеете вывести цыплят, – проворковала она. – Похоже, наседки сели на яйца недавно, и птенцы появятся только дней через пять.

– Во-во! – радостно завопил Попов, услышав слова Ровены. – А к тому времени, если Ваня, конечно, поймает медведя или принесет мне подходящего младенца, я и философский камень приготовлю. После чего мы сможем полюбоваться на плоды своих трудов и спокойно отбросить копыта.

В пещере стало невероятно тихо. Всем присутствующим стало абсолютно ясно, что все усилия, предпринятые для возвращения назад путешественников во времени, оказались напрасными. За оставшиеся три дня, несмотря на Сенины ухищрения, успеть что-либо сделать просто невозможно.

Аллан с Каутой заметно погрустнели. Они хоть и полюбили душой своих новых друзей из неведомого далека и не слишком хотели с ними расстаться, но крушение собственного мира пугало их куда больше разлуки. Наивные дети природы, хотя и верившие в сказки, никак не могли спокойно переносить все то, что в последнее время происходило вокруг них. И в первую очередь катастрофически быстрое изменение окружающей действительности.

Более или менее спокойной оставалась только Ровена. Принцесса прекрасно понимала, что «милый Робин» должен покинуть ее, и смирилась с этим фактом. Но это не означало, что Ровена хотела с ним расставаться. Мысль о том, что Сеня вынужден будет остаться, естественно, радовала ее. Однако Рабиновича сей факт явно угнетал. Поэтому Ровена грустила вместе с ним. Но на то Сеня и Рабинович, чтобы уметь выкрутиться из самой безвыходной ситуации!

– Короче, нечего нюни развешивать, – хлопнул себя Сеня по тощим ляжкам. – Я где-то читал, что в инкубаторах, используя определенную степень подогрева, выводят птенцов буквально за один день. Правда, они получаются не совсем здоровыми, но нам ведь пахать на птенце нет необходимости.

– И че ты предлагаешь? – настороженно посмотрел на него Попов. – Яйца в кипятке немного подержать, а потом под кукушку положить?

– Сварятся, – категорически отрезал Жомов.

– Да заткнитесь вы, умники! – рассвирепел Сеня. – Вон Горыныч у нас огнеупорный. Заставим его булыжники нагревать и под корзину с яйцами подкладывать. Сверху их будет кукушка греть, а снизу – разогретые камни. Вот и выведем птенцов к нужному сроку…

– Гений, – пожал плечами Попов.

– Гигант мысли, отец русской демократии, – поддержал его Жомов. – Смотри только, чтобы у Горыныча газ в пузе не кончился.

– Ничего, – весело проговорил оживший монстр. – Ради такого случая я даже есть побольше согласен!

– Обрадовал, – констатировал Андрюша и повернулся к столу. – Пойдемте выпьем ради такого дела.

– Сначала яйца и кукушка, – отрезал Рабинович. – Потом куры и наведение порядка. И лишь затем приступим к опохмелению.

А обстановка в пещере действительно требовала срочной реабилитации. Во время кольцевых гонок за представителями пернатых временные оккупанты жилища Мерлина устроили настоящий погром.

Конечно, ничего особо страшно не случилось. Просто «приходил Сережка, поиграли мы немножко!». Поэтому и оказались перевернутыми несколько шкафов, сломаны пара стульев, разбиты почти все глиняные горшки. Ну и еще кое-какие мелочи мешали пещере выглядеть достойно в глазах требовательного ценителя порядка.

На удивление всем, Ровена наотрез отказалась участвовать в устранении бардака. Она передернула плечами, заявив, что, дескать, «сами нагадили, сами и убирайтесь. И вообще, уборка – это не царское дело!». Демонстративно развернувшись, принцесса ушла за свою ширму и не появлялась оттуда до того самого момента, когда нужно было готовить завтрак.

Сеня ее порыв поддержал. Он сказал, что если Попов с Жомовым так горят желанием опохмелиться, то могут приступать к уборке немедленно, не дожидаясь, пока он и Аллан закончат с кукушкой. Горыныча прогнали искать булыжники. Мурзик сбежал вместе с ним, видимо, из-за своей природной лени. Поэтому наведением порядка пришлось заняться двум ментам, припахав к этому делу преданного Кауту.

Технология размещения самца кукушки на яйцах была проста и непритязательна. Сеня продумал ее до мелочей и теперь успешно претворял в жизнь. Для начала требовалось привязать к лапам птицы две крепкие бечевки. Затем продеть их через дно корзины и накрепко к ней примотать. Таким образом обеспечивалось достаточное соприкосновение собственного тела самца кукушки с чужими яйцами.

После этого, во избежание ненужного и бессмысленного размахивания крыльями, что могло бы создать приток холодного воздуха к высиживаемым яйцам, корзина обматывалась сверху первой попавшейся под руки тряпкой достаточного размера. По замыслу Сени, эта мера должна была привести еще и к дополнительному удержанию тепла внутри первого в истории человечества инкубатора.

В общем, когда кукушка пришла в себя после обморока, она оказалась намертво привязанной к корзине. И единственным, что торчало наружу, была ее голова. «Для поддержания жизненных функций организма путем насильственного приема червей внутрь» – как сказал Рабинович.

Еще недавно достаточно свободно летавшая птица была страшно разгневана таким беззаконным лишением ее возможностей к передвижению. Кукушка попыталась вырваться. Что, естественно, у нее не получилось.

Возмущенная птица пыталась заорать. Но вместо привычного «ку-ку» у нее получилось нечто среднее между «хрю» и «вот это ни хрена себе!». Эта последняя неудачная попытка выражения возмущения совершенно лишила птицу способности к сопротивлению.

Кукушка с нескрываемой ненавистью посмотрела на Сеню и безвольно свесила голову на край корзины. Отчего стала похожа на зэка, выглядывающего из окна теплушки. Глядя на нее, Рабиновичу даже взгрустнулось и захотелось запеть: «Предо мной стоит стена. За стеной стоит она – воля, воля, волюшка моя…»

– Ну вот, Аллан, – вместо пения проговорил Сеня. – Дело сделано. Теперь иди и налови ей каких-нибудь тараканов на завтрак.

Йомен опрометью бросился выполнять приказ шефа и вернулся довольно быстро. Однако печальная птица объявила голодовку и упорно отказывалась разевать пасть. То бишь клюв! Пришлось Аллану использовать нож, чтобы разжать две крепко стиснутые половинки птичьего рта. А затем запихивать гусениц и жуков птице в пасть, усиленно проталкивая их вглубь средним пальцем свободной руки. Аллан даже не подумал о том, что птица может предпочитать что-либо другое.

В общем, хотела того кукушка или нет, но приличная пригоршня представителей мира насекомых в желудок ей помещена была. Трудно сказать, добавило ли это птице радости. В любом случае, веселей она выглядеть не стала. Напротив, побледнела с лица. Наверное, переела и ее стало мутить! А может, случилось это просто от непривычной пищи.

К тому времени, когда с питанием птицы было покончено, в пещеру вернулся Горыныч. Монстр нашел два подходящих булыжника, однако едва смог пройти с ними в дверь. Чтобы поднять эти камушки, Ахтармерзу пришлось несколько увеличить свои размеры. Причем настолько, насколько дверь в пещеру рассчитана не была. Пришлось Горынычу сдуваться. Процесс занял несколько минут, отчего монстр опоздал к завтраку. Чем и был страшно недоволен.

Насытившись и опохмелившись, вся честная компания привольно расположилась на полу пещеры, отдыхая после утренних злоключений. Ровену, как ни странно, не забыли поблагодарить за вкусный завтрак и после первой рюмки даже с подобающим восторгом отозвались о ее великолепном наряде. Наслушавшись комплиментов, принцесса смягчилась и почти забыла об утреннем невнимании мужчин.

– Ладно, полежали, и хватит, – поднимаясь с пола, проговорил Рабинович. – Андрюха, ты почему до сих пор камень не производишь?

– А у меня жир для горелки закончился, – беззаботно ответил Попов, не собираясь вставать. За что и поплатился.

– Жир закончился?! – взревел Рабинович. – Я сейчас из тебя его вытоплю, боров оборзевший! Вскочил быстро и метнулся работать! И вообще, если еще какая-нибудь тварь мне скажет, что чего-то ей не хватает, то лишится некоторых частей тела, которые я подложу под кукушку. Для комплекта! – Сеня обернулся к Жомову. – Че лежишь? Где медведь?

– В лесу, – отозвался Иван, поднимаясь с пола. – Не ори, как чумной. Сейчас поймаем. Каута, Мурзик, пошли со мной!

Глава 7

Ходить с Жомовым на охоту – сплошное удовольствие. Этот косорукий увалень, способный на пустом стадионе пройти мимо вас так, что непременно что-нибудь отдавит, выслеживая добычу, становится необычайно ловким и хитрым.

Причем для Вани не имеет значения, на кого охотиться и каким способом это делать. Хоть на медведя с голыми руками, хоть на толпу демонстрантов с резиновой дубинкой. Кстати, дубиночку-то Жомов с собой прихватил, когда отправился утром добывать новый компонент для приготовления зелья. Ну, вы понимаете, о чем я говорю!

Про Кауту, я думаю, и упоминать не следует. И так ясно, что абориген по лесу с грохотом и криком передвигаться не может. Инстинкты не позволяют. Сакс даже малой веточки не сломал с самого начала охоты. Хотя, знаете, я сильно сомневаюсь, был бы он таким аккуратным, если бы пару раз не столкнулся с Корявнем!

В общем, двигались мы все по лесу довольно тихо. По крайней мере, ничуть не громче остальных жителей, имеющих постоянную прописку в вотчине Корявня. Как и положено псу, я возглавлял колонну охотников, стараясь выловить из утреннего сыроватого воздуха запах медведя. Однако медведем в лесу и не пахло!

То ли Топтыгин, предчувствуя не слишком хорошее начало дня для своей шкуры, решил переехать в более спокойные места, то ли просто и не водилось медведей в этой части Англии. Кабаны – пожалуйста. Олени – сколько угодно! Не говоря уже про прочую мелкую живность вроде волков, лис и зайцев. А медведей в окрестностях не было ни одного.

Мы прочесывали лес, удаляясь от пещеры Мерлина по широкой спирали. Двигались непрерывно уже почти два часа, однако требуемый зверь почему-то не торопился на свидание к нам. У меня даже начали зарождаться сомнения по поводу успеха сегодняшней охоты, и я стал уже подумывать над тем, какие части тела экспроприирует у нас Рабинович, когда мы вернемся назад с пустыми руками.

Оптимизма такие мысли мне не добавили. И в первую очередь из-за того, что нашим попыткам вернуться в свое время и остановить дальнейшее издевательство над историей, похоже, суждено было успешно провалиться.

С самого момента прочтения заклинания все пошло наперекосяк. И кукушку не того пола поймали, и Сеня с Ваней со своими футбольными тренерскими амбициями начудили, и с философским камнем проблемы серьезные возникли. Теперь осталось еще установить факт отсутствия в лесах медведей, и можно смело сушить весла и готовить белые тапочки. Поскольку без мозгов медведя мы все равно домой не вернемся. А ведь у нас нет еще Святого Грааля. И лично я не представлял себе, откуда его взять!

Тщательные размышления по поводу наших проблем натолкнули меня на одну интересную мысль о том, как использовать новые исключительные возможности Попова. Почему бы не поставить его под сосной и не заставить говорить все известные поговорки про нашу дичь? Например, «медведь на ухо наступил», «медвежья услуга» или еще что-нибудь в этом же духе. В крайнем случае, можно и сказку «Три медведя» рассказать! Может быть, и свалится к нам Топтыгин, как тот Сивка с потолка. Бери его потом тепленького!

Однако мечты так и остаются мечтами. Тем более если не можешь о них рассказать! Вообще, языковой барьер – самая страшная проблема. От нее всякие войны, семейные скандалы и прочие безобразия происходят.

Вот вы никогда не задумывались, почему кошки с собаками почти всегда дерутся? Да все именно из-за треклятого языкового барьера. Столько веков живем рядом с человеком и пытаемся оградить его от неприятностей, а язык друг друга так и отказываемся учить. Потому что считаем его неполноценным и убогим. Вот вам и пример расовой дискриминации!

Сейчас, правда, пошли всякие новые демократические веяния, и некоторые индивиды нашей, да и кошачьей породы начали устанавливать дипломатические отношения друг с другом. Иногда для показухи, мне кажется, даже из одной миски питаются. Я в передаче «Сам себе режиссер» видел! Но не думаю, что ситуация коренным образом изменится. Всякие там дворовые псы (а их, между прочим, большинство) телевизор не смотрят и котов гоняют по-прежнему с превеликим наслаждением.

Я сам, как вы уже заметили, ни к котоненавистникам, ни к котолюбам не отношусь. Всяких там мяукающих существ не терроризирую, но и из одной миски с ними есть не стану. В конце концов, вы же со своей второй половинкой из разных тарелок борщ хлебаете и разными щетками зубы чистите? А почему коту собственную миску не купите?

Кстати, насчет супружества хочу сказать! Я долго думал над тем, почему у вас, у людей, происходят семейные ссоры. Вывод, естественно, абсолютно подходит под мою теорию – вы просто говорите на разных языках. Сами вспомните, каждый раз, когда ругаетесь, каждый из вас говорит о своем. А вы попробуйте побеседовать об одном и том же. Глядишь, и ругаться будет не из-за чего!

Но я отвлекся. Пока я с вами на отвлеченные темы разговаривал, мы уже умудрились довольно далеко от пещеры отойти и попали в ту часть леса, куда еще ни разу не забирались. Более того, судя по внешнему виду окружающей растительности, сюда не забирался вообще никто! В том числе и Корявень.

Мы пересекли небольшую полянку, заросшую кустами малины, и уткнулись носом в бурелом. То есть носом уткнулся я, а остальные просто остановились. Поскольку свалившиеся под натиском времени деревья, завалившие край поляны, доставали Кауте до подбородка, а Жомову, соответственно, до груди.

– Та-ак, – протянул Жомов. – Если Топтыгин где-нибудь здесь, в окрестностях, себе лежбище не устроил, то я в ОМОНе больше не служу.

Каута утвердительно кивнул и с шумом втянул носом воздух. Тоже мне, ищейка нашлась! Да я, умники, если бы поменьше отвлекался, то еще бы на том краю поляны медвежий запах учуял. Здесь же Топтыгиным просто нестерпимо воняло, как гексагеном от машины чеченских террористов! Жомов, услышав мой голос, пригнулся и приказал Кауте повторить его маневр.

– Точно! Есть тут медведь, – прошептал Ваня. – Мурзик его почувствовал. Сейчас его из берлоги выгонять будем!

Однако выгонять никого не потребовалось. Моя вина – отрицать не буду. Но я вовремя медведя не почувствовал и позволил Жомову с Каутой приблизиться к нему с наветренной стороны. Косолапый, видимо, спал. Но ненавистный Топтыгину аромат человека с собакой разбудил его.

Недолго думая, медведь поднялся и бросился сквозь бурелом нам навстречу. Думаю, торопясь встретить гостей, хлеб-соль он попросту забыл захватить. Да и подходящий костюм не догадался надеть. Поэтому и выбрался на поляну в чем мать родила. А именно – в шерсти и с перекошенной мордой.

Устрашающее выражение лица Топтыгин, видимо, долго репетировал перед зеркалом. Причем настолько долго, что его навек перекосило, и он забыл, что иногда нужно придавать роже и иной вид. Например, глупый! Именно поэтому мне не сразу и удалось разобрать на наглой морде Топтыгина выражение крайнего удивления.

Сразу видно, что слухи о Жомове в эту часть леса еще добраться не успели. Оттого медведь, едва обогнавший Кауту ростом и диаметром, и застыл, выбравшись из бурелома на свет божий. С оскаленной мордой, издавая по привычке ворчание, которое раньше считал грозным, Топтыгин стоял и растерянно смотрел на Ивана снизу вверх.

– И это у вас называется медведем? – удивленно обернулся Жомов к Кауте. Тот утвердительно кивнул, сглатывая слюну. – Саксик, братан, у вас тут хоть что-нибудь нормального размера водится?

Медведь наконец-то реально оценил ситуацию и решил, что выстоять в схватке с озверевшим омоновцем шансов у него не больше, чем у кривоногого носорога победить в прыжках с шестом Сергея Бубку. Не дожидаясь ответа сакса на вопрос Ивана, Топтыгин показал нам свой облезший зад и бросился назад в бурелом.

– Ну вот, напугали зверька. Теперь полдня за ним по лесу будем бегать, – горестно вздохнул Жомов и заорал: – Мурзик, взять его!

Что я, дурак, что ли? Нет, вы не думайте, что я этого медведя испугался. Габаритами он меня, конечно, превосходит, но я и не таких богатырей на землю укладывал. Просто не вижу смысла в потере нескольких драгоценных клочков собственной шерсти, когда у нас Жомов есть. Поэтому и бросился я за медведем только с одной целью – догнать и уговорить сдаться с повинной.

Нет смысла говорить, что любой пес бегает ничуть не хуже медведя. Пусть даже самого длинноногого! А если учесть, что наш Топтыгин от созерцания Жомова ошалел и бросился в лес, не разбирая дороги, то можно понять, почему спринтер из него не получился. Посмотрим, сумеет ли он стать стайером или предпочтет сдаться.

Медведя я обогнал метров через шестьдесят. Дал ему пробежать еще десяток метров, чтобы дорогу расчистил для будущих поколений, и лишь затем встал у него на пути и оскалился. Здравствуй, миша! Не ждал?..

Мимика у Топтыгина все же кое-какая сохранилась, несмотря на его усердные репетиции. Поэтому мне и удалось разобрать на его морде выражение крайнего удивления. Медведь сверлил меня взглядом, словно хотел сказать: «Ни хрена себе! Они везде живут, а я нигде не живу!»

Видимо, шариков в голове Топтыгина было даже меньше, чем у одного моего знакомого ротного старшины, который считал теннисные ракетки баллистическим оружием и, выпив грамм триста, начинал требовать присутствия на Кубке Дэвиса специальных наблюдателей за ядерными испытаниями НАТО от российского Министерства обороны.

Так вот, медведь решил, что если я появился у него на пути, значит, следом за мной выйдет перепугавший его Жомов. Топтыгин круто развернулся и поспешил по проторенной дорожке в обратном направлении. Бежалось ему в этот раз намного легче. Поэтому и Ваню медведь увидел намного раньше, чем ему этого хотелось бы.

Думаю, в тот момент состояние Топтыгина было как никогда раньше близким к инфаркту. Он истошно заорал и полез на ближайшее дерево. Видимо, надеясь, что Жомов, поскольку парень он не когтистый, по деревьям лазать не умеет. Ошибся, косолапый! Ваня у нас на проводах русской зимы сапоги с обледеневшего столба один раз себе добыл! Яловые…

– Че, этот мелкий гад другого дерева себе выбрать не мог? – тяжело вздохнул Жомов, глядя на Топтыгина, карабкающегося вверх по клену. – Вон же, сосна рядом торчит!

Ловить медведя на клене не входило в наши планы. Если следовать указаниям, оставленным нам Мерлином, на этом дереве Топтыгина даже трогать нельзя было. Сразу встал вопрос о том, как медведя с клена согнать.

Умный Ваня ничего более толкового не придумал, чем начать кидаться в Топтыгина комками земли и сухими ветками. Ну просто гениальный способ уговорить медведя слезть вниз к напугавшему его двухметровому монстру в человечьем обличье!

Каута был еще более оригинален. Не мудрствуя лукаво, сакс сложил ладошки рупором и, задрав голову к медведю на верхушке клена, начал орать:

– Слезай, зверь небритый! Задолбал своей простотой, – Жомов удивленно посмотрел на сакса, отобравшего у него одно из самых любимых выражений. – Слезай, а то хуже будет!

Куда уж хуже? И так у него мозги изъять собрались. А их у данного медведя, похоже, совсем мало осталось!

То, что что-то похожее на разум в голове Топтыгина еще присутствовало, было понятно по его категоричному отказу слезть с дерева, выраженному ехидным рычанием. Каута продолжил его уговаривать, а Жомов не перестал кидаться камнями, видимо, надеясь заставить косолапого передумать. Я тяжело вздохнул и, чтобы не видеть этого безобразия, отвернулся и, выбрав местечко почище, сел отдохнуть от трудов праведных.

Вышеописанные процедуры по снятию с дерева настырного медведя продолжались довольно долго. Пока Жомову этот цирк не надоел и он не решил сменить методы воздействия на Топтыгина. Оставив в покое комки земли и ветки, Ваня подошел к клену и стал его трясти, надеясь стряхнуть с дерева требуемый ему лохматый плод. Можно подумать, что на клене не медведь сидит, а киви растет!

Топтыгин вцепился в верхушку клена мертвой хваткой, словно сорвавшийся со скалы альпинист за ногу пролетавшего мимо орла. Естественно, падать вниз медведь не собирался. Однако клен был по этому поводу другого мнения! У дерева, не бывавшего на море и из-за этого непривычного к качке, видимо, закружилась голова, и оно рухнуло вниз, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение голые корни.

Медведю и самому приходилось выворачивать с корнем деревья. Однако такой богатырской удали он явно еще не видел! Поэтому, забыв о том, как сильно ударился при падении, Топтыгин без промедления вскочил на все четыре лапы и, ковыляя, припустил дальше в лес. Пришлось мне снова приниматься за дело и останавливать сбежавшего медведя.

Догнал я его быстро. Как раз под той самой сосной, на которую недавно указывал Жомов. Однако медведь, наученный горьким опытом, на дерево лезть отказался. Он прислонился спиной к толстому стволу и принялся махать на меня лапами, явно надеясь, что я сгину, как страшный сон.

А сон все не кончался и не кончался. Более того, к моей оскаленной морде прибавились еще два кошмара в лице Жомова и сакса. Неудивительно, что Топтыгин стал махать на нас своими клешнями в два раза быстрее. Что, впрочем, ничем ему не помогло.

– Лезь, скотина, на дерево! – заорал на медведя Ваня, делая властный жест рукой в сторону верхушки сосны. – Залезай, кому сказал!

Ошалевший Топтыгин никак не мог понять, зачем его загоняют на это дерево, если с предыдущего только что стряхнули. Решив, что люди придумали какой-то новый метод охоты, скрещенный с лесоповалом, медведь наотрез отказался лезть на дерево. У него на морде так и было написано: «Прекратите издеваться. Тчк. Я не каскадер. Тчк. Внесите этот пункт в мой контракт. Тчк. Или отстраните от роли. Вскл. Вскл. Вскл.».

На Жомова подобный способ уговоров никак не подействовал. Во-первых, потому, что на омоновца вообще трудно чем-нибудь, кроме лома, подействовать. А во-вторых, как я уже говорил, без сурдопереводчика нормальному человеку выражение лица данного медведя понять было невозможно! Ваня как стоял со вскинутой вверх рукой, словно Ленин на постаменте, так и остался стоять, не обращая внимания на семафоренье медведя.

Топтыгин понял, что уговаривать мента бесполезно, и полез все-таки на дерево. Правда, преодолевал он подъем в этот раз с куда большей неохотой, чем в первом случае. Проползя по стволу сантиметров двадцать, медведь решил, что высота для падения вполне достаточная, и остановился. Жомов был на этот счет другого мнения.

– Я сказал, лезь наверх, скотина! – заорал Ваня и пнул косолапого ботинком сорок последнего размера прямо в облезший зад.

Топтыгин сигнал понял и, быстро перебирая лапами по стволу, добрался до первой горизонтальной ветки. Посмотрев вниз, медведь понял, что этой высоты будет достаточно, чтобы избежать тычков от садиста Жомова, и, успокоившись, остановился. Каково же было удивление Топтыгина, когда Ваня, вместо того, чтобы трясти дерево, полез следом за ним. Предвидя новые издевательства, медведь поспешил забраться повыше. Что от него и требовалось!

Жомов довольно быстро нагнал изможденного медведя и, посмотрев вниз, решил, что высота от земли уже достаточно большая, чтобы считать данное местоположение верхушкой сосны. Поплевав на руки, Ваня приступил к захвату. То бишь просто схватил медведя за шкирку.

Естественно, спускаться вниз, держа в одной руке безвольно свесившегося медведя, а другой пытаясь удержаться за ветки и ствол, занятие трудное. Даже для Вани Жомова. Поэтому, слегка подумав и решив, что в книге Мерлина ничего не сказано о способе транспортировки пойманного медведя с верхушки сосны, Иван разжал руку и сбросил Топтыгина вниз.

Медведь, словно кот, опустился на все четыре лапы. Правда, в отличие от пожирателя мышей, после приземления Топтыгина в земле остались довольно внушительного вида ямы, из которых косолапый выбираться не собирался. Отказался он также и идти своим ходом в нужном нам направлении. Пришлось Жомову с Каутой связывать Топтыгина по рукам и ногам и нести его к пещере Мерлина на своих плечах, провздев между опутанными конечностями зверя толстую дубину.

По возвращении назад нас ждала очередная невеселая новость, написанная лимоном на лицах всех присутствующих – Грифлет вернулся. Естественно, без Святого Грааля! Я тут же бросился проверять наличие частей тела у вышеупомянутого рыцаря, что Грифлет счел за проявление радости от его возвращения и растрогался почти до слез. У меня тоже защипало в глазах. Особенно когда я увидел, что все части рыцарского тела находятся на своих местах. Доброй души все же человек, мой Сеня!..

– Поменьше ничего не нашли? – критически осмотрев медведя, полюбопытствовал Рабинович. – И на роже у него написано, что он тупой. Мозгов у этого медведя, похоже, не больше, чем детей в капустной грядке. Ни хрена их на зелье не хватит…

– Своих добавишь, – заслуженно обиделся Жомов. – А то у тебя их что-то слишком много скопилось. Из ушей прут!

– В камень стрелять, только время терять, – тяжело вздохнул Сеня. – Ваню уму учить – все равно, что лягушку топить!

Жомов, как всегда, не нашел, что ответить на такую наглость и, махнув на Сеню рукой, пошел поздороваться с Грифлетом. Рыцарь его встретил с видом побитой собаки и принялся костерить себя самого за неудачные поиски такими эпитетами, что, будь он на суде присяжных в роле подсудимого, срок после такой речи получил бы по максимуму.

Ваня, добрая душа, принялся утешать рыцаря, а я подошел к ним поближе, чтобы послушать рассказ о похождениях Грифлета. Не могу сказать, что внимать уничижительным речам расстроенного рыцаря оказалось интересным занятием.

Поскольку перед Грифлетом стояла предельно простая задача: «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, что похоже на неизвестно что» – путешествие у него получилось интересным. Рыцарь просто поездил по окрестностям и поспрашивал у встречных-поперечных, не водится ли поблизости каких-нибудь аномалий и заколдованных мест.

Кроме пещеры Мерлина, ему ничего интересного не назвали. Вот и пришлось Грифлету воротиться с пустыми руками. Причем для него почему-то уже прошла неделя. Тогда как у нас его не было пару дней!

Рыцарь вернулся к нам голодный, как бультерьер перед боем. Ровена посетовала на то, что Попов слопал весь завтрак, и пообещала Грифлету быстренько приготовить какое-то особое блюдо из медвежьей лапы. «Если, конечно, кто-нибудь соизволит мне медведя разделать!» – это она так сказала. Я ее просто передразнил. На что никто, естественно, внимания не обратил.

С освежеванием медведя проблем не возникло, поскольку на это дело нашелся доброволец в лице Кауты. Аллан вызвался ему помогать, и вскоре у нас были и мозги для заклинания, и кровь для философского камня, и лапы на обед. А пока они возились с Топтыгиным, я спустился вниз посмотреть, как идут дела у Попова. Следом за мной пошли Рабинович с Жомовым, которым почему-то смотреть на медведя без шкуры не хотелось.

Андрюша усердно колдовал над своими горшочками и мисками. Не знаю, что уж он там делал, но выглядели его манипуляции довольно странно. Тем более, если учесть, что Попов в своих опытах использовал даже самогонный аппарат! В общем, работа у него кипела в буквальном смысле, и над столом стоял дым коромыслом. Причем запах у этого дыма мог бы легко поспорить по степени отвратительности с ароматом Горыныча.

– Че приперлись? – не особо ласково поинтересовался у нас Андрюша. – Кровь давайте несите! У меня уже почти все готово.

Жомов, развернувшись, пошел за требуемой жидкостью, а Сеня остался стоять у входа, с любопытством рассматривая новоявленного алхимика. Попов некоторое время его игнорировал, а затем заверещал:

– Че уставился, будто в цирк первый раз пришел?! Не хрена стоять и глазенками хлопать. Возьми вон ту черную книгу и найди там номер, под каким у этого придурочного Мерлина семенная железа болотной жабы хранится.

Пожав плечами, Сеня подошел к полке и взял с нее колдовской журнал складского учета. Рабинович начал его листать, выискивая требуемый компонент, да так и застыл. Некоторое время Сеня тупо смотрел в мерлиновскую книжку, а затем поднял глаза на Попова.

– Андрюша, милый, ты где эту книжечку взял? – елейным голосом поинтересовался Рабинович.

– Там же, где и ты. На полке, – пробурчал Попов. – Грифлет показал мне ее перед отъездом.

– Ты ее вообще просматривал? – не меняя тона, спросил Сеня. – Или у тебя мозгов на такой подвиг не хватило?

– Ты че до меня докопался? – возмутился Попов. – На хрена мне на нее любоваться? Это че тебе, «Плейбой», что ли?

– Не-е, поинтереснее! – угрожающее протянул Сеня и прочитал: – Номер 2002/ас. Грааль Святой. Одна штука. Проигран в преферанс приору Вестминстерского аббатства. Одолжен для приготовления зелья и возвращен в тот же день с посыльным… Что это, по-твоему, такое?..

– Не знаю. Ты мне всю работу задерживаешь. Принесешь, наконец, железу эту дурацкую или нет? – проворчал Андрюша и заткнулся. Дошло до него! – Ты хочешь сказать…

– Я ничего больше говорить не хочу! – заорал на горе-алхимика Рабинович. – Я сейчас тебе эту книжку на уши натяну. До самых колен!

Сеня действительно разъярился. Даже не представляю, во что бы мог вылиться его гнев, не войди в это время в пещеру Ровена. Пришлось Рабиновичу, как истому джентльмену, брать контроль над эмоциями и очень вежливо объяснять принцессе, почему в пещере стоит такой крик.

– Ну вот, значит, зря наш рыцарь путешествовал, – сделала самый правильный вывод Ровена. – Нужно теперь кому-нибудь в аббатство ехать и попросить Грааль. Хотя не знаю, как это у нас получится. Приор-то исчез тогда на дороге.

– На дороге, говоришь? – переспросил Рабинович и заорал: – Ванька, а ну иди сюда!

Жомов обычно на просьбы, изложенные в таком тоне, отвечать не торопится. Не та закалка у парня! Пришлось бы моему Сене самому за ним отправляться. Но, на его счастье, Ваня уже спускался вниз с горшком медвежьей крови. Потому неискушенному зрителю, коим являлась Ровена, могло показаться, что Жомов примчался на зов быстрее ветра. Впрочем, иллюзия эта продержалась не более двух секунд!

– Ты че орешь, урюк синайский? – грозно поинтересовался Жомов, подходя к Рабиновичу вплотную. – Тебе горшок на голову натянуть? Или сам наденешь?

– Где твоя золотая рюмочка? – спросил Сеня, не обращая внимания на праведный гнев Жомова.

– Вон она. В углу под одеялом лежит, – удивленный такой реакцией Рабиновича, растерянно пробормотал Иван. – А зачем она тебе?

Не отвечая на новый вопрос, Сеня бросился в указанном направлении и вытащил жомовскую питейную емкость на всеобщее обозрение. Внимательно осмотрев ее со всех сторон, словно пытаясь найти этикетку, Рабинович поднес чашу к столу.

– И что это такое? – полюбопытствовал Сеня у присутствующих самым невинным тоном.

– Че-то ты дурной сегодня, – Жомов внимательно посмотрел на друга. – Съел, что ли, что-то не то?

– А это, Ванюша, и есть Святой Грааль! – рявкнул Рабинович. – Он же, гад, все время у нас под носом был…

– Все! Точно у чувака крыша поехала, – констатировал Жомов и посмотрел на Попова с Ровеной. – Вы че с ним тут без нас делали?

И этот Ванин вопрос остался без ответа. Сеня потребовал в срочном порядке созвать общее собрание и, когда подошли наши мясники во главе с рыцарем печального образа и подобия, поведал народу о своем гениальном открытии.

По версии Сени (а с ней трудно было не согласиться!), тот самый «ценный груз», ради которого к каравану монахов была приставлена дополнительная охрана из головорезов Ричарда Львиное Сердце, застывших теперь на неопределенный срок на перекрестке лесных дорог, и был Святой Грааль. Все остальные сокровища были к нему простым довеском.

Из-за Ваниного пристрастия к большим емкостям для употребления алкоголя сия священная реликвия стала предметом его особого внимания. Поэтому и избежала надругательства в виде выдирания из нее драгоценных камней и отправки в общую кучу хлама.

– Наверное, он прав, – первым подал голос Горыныч, отрываясь от согревания своим пламенным дыханием булыжника под кукушкой. – По крайней мере, звучит логично.

– А че, очень даже может быть, – согласился с монстром Попов и постучал по столу. – Значит, теперь у нас есть все, что нужно. А теперь свалите все отсюда и не мешайте мне работать!

Спорить с Поповым никто не стал. Во-первых, потому, что это делать бесполезно. А во-вторых, от алхимических экспериментов Андрюши в пещере нещадно воняло. В том числе и серой. От чего Грифлет едва не усомнился в святости Попова. Впрочем, Андрюша своим серебряным крестом что-то размешивал в одном из горшков.

Такие манипуляции позволили впечатлительному рыцарю сделать заключение, что зелье готовится с божьего благословения и Сатана, присутствие которого, как известно, всегда сопровождается серным запахом, изгнан и посрамлен. Грифлет возрадовался и удержался от молитвы только потому, что не нашел поблизости ни одного изображения святого.

Попов закончил изготовление философского камня точно к обеду. Ровена едва успела снять с костра вертел с медвежьей лапой, как Андрюша с победным видом выскочил из пещеры. Пряча правую руку за спину, он подошел к терзаемой любопытством компании.

Когда Попов разжал кулак и показал нам пресловутый камень, который пытались изготовить все алхимики мира, даже я не смог сдержать возгласа удивления. Нет, сам камень выглядел довольно обычно – немного похоже на пемзу. И удивился я не внешнему виду этого осколка счастья, а его размеру! Дело в том, что содержимое пухлой ладони Попова было не больше, чем любой из его грязных ногтей.

– Никогда бы не подумал, Андрюша, что этот шедевр твоих искусных рук будет такого огромного размера! – ехидно восхитился Рабинович. – Вы сегодня все сговорились мне маломерок приносить? У Жомова медведь был просто гигантский. У тебя кирпич неописуемых размеров.

– Не нравится, не ешь! – обиделся Попов. – Я, между прочим, не виноват, что у Мерлина рецепт такой идиотский. Там половина всякой гадости попросту выпарилась.

– Да ладно, братан, не обижайся! – утешил расстроившегося алхимика мой Сеня. – Я просто пошутил.

Попов убежал назад, замачивать философский камень в медвежьей крови, а Ровена понесла в пещеру порцию медвежатины для Горыныча. Дабы поддержать его огневую мощь. Принюхиваясь к аромату нового блюда, я не удержался и попытался стащить небольшой кусочек, но получил от Рабиновича по носу.

Поначалу я решил обидеться и уйти от него подальше. Но, подумав, изменил свое мнение. Поскольку не хотел, чтобы моя заслуженная порция оказалась в чьем-нибудь излишне пустом желудке. Рожи у всех от счастья потрескаются!

Не знаю, заслуга ли это Ровены или нет, но ужин получился восхитительным. Я наелся до отвала и ушел в лес слушать соловья. Что творилось у костра, я не знаю. Но думаю, без пьянки снова не обошлось. Впрочем, в этот раз они заслужили свои фронтовые сто грамм! Поскольку теперь у нас было все… Ну, почти все!.. чтобы вернуться домой.

Глава 8

Первая половина дня тянулась ужасно долго. Всей компании, за исключением, пожалуй, Горыныча, который продолжал разогревать камни под кукушкой, нечем было себя занять. От этого казалось, что пресловутую спираль времени не сжали, а, наоборот – растягивают. Как удовольствие от «чупа-чупс». Сомнительное, между прочим, если не сказать больше.

Жомов даже предложил от скуки допить остатки самогонки, но Сеня этому воспротивился. Дескать, неизвестно еще, как поведет себя алкоголь в контакте с мерлиновским зельем, которое и так подозрительно! Ваня пожал плечами, но спорить с Рабиновичем не стал. Действительно, зачем рисковать и все испортить перед отправкой?!

Вчера вечером после долгих и эмоциональных дискуссий было вынесено решение, что сутки отмочки в медвежьей крови философскому камню будет более чем достаточно. Во-первых, потому, что, по утверждению Кауты, медведь им с Жомовым попался почти пенсионного возраста. А во-вторых, потому, что так захотелось Рабиновичу. Ну устал уже мужик ждать возвращения на горячо любимую Родину!

На самом деле причина Сениной настойчивости в установлении времени отправления домой была несколько иной. И видели ее все, за исключением разве что Мурзика, который, предчувствуя возвращение на питание собачьим кормом, спешил побольше слопать всякой живности и не гонялся по лесу разве что за кузнечиками.

А Рабинович в это время старался держаться подальше от Ровены. Каждый раз встречаясь взглядом с печальными, но такими умными глазами принцессы, Сеня покрывался гусиной кожей и не знал, куда спрятать собственное смущение. Было ясно как божий день, что им суждено расстаться. И растягивать момент прощания у несчастного Рабиновича не было сил.

Ровена понимала, что конец ее лесным приключениям когда-нибудь должен наступить. А поскольку к природе это дитя было много ближе остальных, то факт того, что после исчезновения «милого Робина» она проснется в своей постели и забудет обо всем, что с ней было, не вызывал у Ровены никаких сомнений.

Она знала, что попала в сказку, и никакие чудесные превращения не вызывали у нее нареканий. Потому что сказки должны кончаться. В общем, принцесса смирилась с расставанием. Хотя в глубине души верила, что когда-нибудь «милый Робин» вернется к ней. Он, конечно, будет в другом обличье, но она его непременно узнает. И тогда они будут жить «долго и счастливо и умрут в один день».

Глядя на мытарства Рабиновича, Попов наконец не выдержал. Он отвел Жомова в сторону и что-то долго ему объяснял. Ваня некоторое время смотрел на друга с выражением голодной бродячей кошки, оказавшейся вдруг в центре банкетного стола в абсолютном одиночестве. То бишь с полным отсутствием понимания! Когда же до Жомова наконец дошло, что от него требуется, он лишь пожал плечами и повернулся к Рабиновичу.

– Сень, можно тебя на пару слов? – максимально вежливо попросил он. Рабинович, отродясь не слышавший от Вани таких вежливостей, едва не поперхнулся.

– А че вам надо-то? – Сеня подозрительно посмотрел на Жомова, ожидая какого-то подвоха. – Самогонки все равно не налью!..

– Да пошел ты в постовые со своей самогонкой! – заорал на него Жомов, и у Сени отлегло от души. – Иди сюда, те говорят. Сто раз, что ли, просить?

– Короче, че с принцессой будем делать? – с простотой русского дурачка спросил Иван, едва Рабинович подошел поближе.

– А что с ней делать нужно? – состроил наивную рожу Сеня, словно совершенно не понимал, о чем идет речь.

Рабинович ждал этого вопроса давно, но так и не придумал ответа. Вся хитрость и изворотливость, которую молва приписывает его соплеменникам, куда-то пропадала, едва при Рабиновиче начинали говорить о принцессе.

Сеня прекрасно понимал, что в формулировке «кровь девственной принцессы, добытая посредством серебряного креста» кроется двойной смысл, но разгадать его сути не мог.

То ли влюбленность замутняла трезвость мышления хитроумного кинолога, то ли он на самом деле был намного проще, чем пытался казаться. Однако, раздумывая над этим компонентом зелья, Сеня никакого варианта его получения, кроме самого пошлого, придумать не мог. А для его осуществления следовало быть отъявленным садистом. Каких, естественно, в данной компании не водилось.

– Ты мне разум портянками не заматывай! – возмутился Сениной невинности Жомов. – По морде твоей хитрой вижу, что прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Сеня, ты действительно дурачком не прикидывайся, – поддержал Ваню Попов. – С этим нужно что-то решать…

– А у вас есть какие-нибудь предложения? – ехидно полюбопытствовал Рабинович.

– Ты у нас умный, вот и предлагай, – пробурчал Попов.

На некоторое время все трое замолчали. Мысли, похоже, в голове у них крутились одинаковые. Из чего можно было сделать вывод о том, насколько сильно идентичный образ жизни и выбранная профессия влияют на образ мышления. Каждый из ментов думал об одном и том же, но высказывать свои соображения вслух никто не собирался.

– Я не позволю принцессу крестом мучить! – наконец, собравшись с духом, выпалил Рабинович. – За что ж так над девчонкой издеваться?

– Так, значит, остаемся? – зло спросил Попов. – Мучились, мучились, и все твоему Мурзику под хвост?

– А это уж как получится! – заорал на него Рабинович. – Если хотите домой попасть, то вам придется меня оглушить, потом связать и самим добывать у нее эту гребаную кровь!

– Нет уж, родной, – завопил в ответ Андрюша. – Твоя принцесса, ты с ней и занимайся.

– Тише, петухи, – рыкнул на обоих Жомов. – Услышат вас еще!

Однако одергивать спорщиков было уже поздно. Грифлет, меривший поляну шагами и погибающий от чувства собственной ненужности, услышал кусок разговора и направился в их сторону. Попов с Рабиновичем приближающегося рыцаря заметили и обменялись друг с другом уничижающими взглядами. Поскольку для такой ситуации ни тот ни другой не обладали соответствующим словарным запасом.

– Благородные сэры, насколько я понял, речь между вами идет о том, кому следует добыть несколько капель крови Ровены? – Это прозвучало больше утверждением, чем вопросом. – Я могу взять на себя эту неприглядную роль.

От такого поворота событий все три мента лишились дара речи. Пожалуй, именно от Грифлета они меньше всего ожидали такого предложения. Поскольку рыцарь печального образа, собирающийся принять монашеский постриг, меньше всего подходил для требуемой роли садиста.

– Слушай, Гриф, шел бы ты отсюда, – дружески похлопал рыцаря по плечу Жомов так, что Грифлет едва не сел на пятую точку. – Не следует тебе в это ввязываться.

– О, да, я понимаю! – воодушевленно не согласился с Ваней экс-член Круглого стола. – Вы не можете решиться дотронуться до принцессы, поскольку рыцарь, проливший хоть каплю женской крови, навек обесчестит себя и будет недостоин носить на щите герб. Но, благородные сэры, не беспокойтесь обо мне! Я все равно собираюсь посвятить свою жизнь служению церкви, и ни герб, ни щит мне больше не нужны.

– Да мы не об этом и беспокоимся, – проворчал Рабинович, не в силах сказать что-либо другого. – Мы по большей части о Ровене думаем…

– Не сомневайтесь во мне. Я сделаю все как следует! – продолжал горячо убеждать ментов рыцарь. – Каждый из вас что-то сделал для общего достижения успеха. Святой отец приготовил философский камень. Сэр Джом добыл великолепного медведя. Вы, сэр Робин, нашли вместо меня Святой Грааль. Аллан поймал кукушку. Даже леди Ровена отыскала цветы папоротника. И я хочу внести свой вклад в наше дело. Пусть я запятнаю себя позором, но, поверьте, ударить принцессу по пальцу крестом и добыть пару капель крови для вашего возвращения, будет для меня большой честью. Я постараюсь сделать ей не слишком больно…

– Что ты сказал?! – хором завопила вся внимающая словам Грифлета ментовская троица.

– Я сказал, что не сделаю леди Ровене слишком больно, – растерянно посмотрел на них рыцарь. – Вы мне не верите?

– Верим-верим, – оборвал его Рабинович. – Что ты сказал до этого?

– Что ударить принцессу по пальцу и добыть тем самым пару капель крови будет для меня большой честью, – все еще не понимая, чем вызвано такое удивление друзей, пробормотал Грифлет. – Вы считаете меня слишком низкородным, чтобы позволить прикасаться к леди Ровене?

Этот вопрос рыцаря попросту проигнорировали. Никому и в голову не приходило, что проблема с добыванием крови принцессы может быть решена таким простым способом. Поэтому и восторгу Рабиновича не было предела. Он едва не задушил Грифлета в своих объятиях. Хотя и Жомов с Поповым недалеко от него отстали.

В итоге, когда все успокоились, рыцарь в довесок к словам благодарности, причину которых он так и не понял, получил пару дюжин синяков и ссадин. Однако Грифлет внимания на них не обращал, поскольку понял, что смог оказаться полезным своим друзьям. А сейчас для него это было самым важным!

Может быть, рыцарь печального образа и не смог бы отделаться от троих озверевших друзей, если бы ему на помощь не пришел Горыныч. Трехглавый обогреватель кукушкиного гнезда выскочил из полумрака пещеры на свет божий и замотал головами в разные стороны, стараясь отыскать взглядом Рабиновича.

– Сеня, там ваша птичка на гнезде орет так, словно ей хвост дверью прищемили! – завопил Горыныч, едва одна из голов сфокусировала на Рабиновиче зрение. – Идите ее успокойте. А то я в таких условиях работать отказываюсь!

Оставив Грифлета в покое, Сеня устремился в пещеру. Секунду помедлив, остальные бросились за ним. И Горынычу пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы не оказаться затоптанным тяжелыми ментовскими башмаками.

Самец кукушки, лишенный подвижности и молчавший до сих пор, действительно верещал на всю пещеру. Дико вращая своими круглыми глазками, он мотал из стороны в сторону незакрепленной на корзине головой и издавал звуки, по сравнению с которыми даже вопль пьяной мартышки выглядел трелью соловья.

Около кукушки уже стояли Ровена, Аллан и Каута. Все трое только беспомощно смотрели на узника, не зная, что делать. Сеня еще вчера приказал никому кукушку не трогать, что бы ни случилось. И вот теперь ни один из троих присутствующих нарушить этот запрет не решался.

– Орет-то как! – восхитился Попов, останавливаясь перед импровизированным гнездом. – Словно мой новый китайский будильник заливается.

Птица на мгновение замолчала и перевела взгляд совершенно одуревших глаз на Андрюшу. Затем самец кукушки прокашлялся, словно талантливый лектор университета, и завопил снова, явно прибавив децибелов. Рабинович поморщился и подозрительно посмотрел на Горыныча.

– И че он так верещит? – В Сенином голосе послышалась угроза.

– Может быть, в туалет хочет? – предположил Жомов. – Или, наоборот, уже сходил и теперь бумажку требует.

– Нет, Ваня, тут что-то серьезнее, – не согласился с другом Рабинович. Сеня снова перевел взгляд на Горыныча. – Поджарил его? А, зверь полоумный?

– Сам ты такой, – обиделся монстр. – Не жарил я ничего. Как ты и просил, даже не дышал в его сторону!

– А-а, ладно! – отмахнулся от Горыныча Сеня. – Давайте, мужики, развяжем да посмотрим. Че стоять гадать, словно девицы под Рождество.

В спешном порядке с корзины сдернули покрывало, и вопрос о причине кукушкиного крика решился сам собой. Едва заглянув в гнездо с подогревом, Рабинович присвистнул – прямо под птицей копошились несколько птенцов. Причем один из них усердно пытался клюнуть высидевшего их самца за неприкрытые части тела.

Теперь бешенство в глазах кукушки было вполне объяснимо. Еще вчера вольная птица и представить не могла, что окажется в такой переделке. Сначала ее поймали. Затем без зазрения совести засадили в гнездо, которого самец, соответственно своему образу жизни, старался всячески избегать. А теперь придумали ему и еще одно издевательство: напихали каких-то мерзких шевелящихся комочков под его нежное пузо!

Самец кукушки яйца, похоже, никогда не высиживал. С птенцами тоже дела не имел. И вообще, старался держаться от них подальше. Поэтому никак не мог понять, что это за гадость вертится у него под ногами, пищит и просит есть. Понятно, что от такого любой может прийти в ужас и потребовать немедленного избавления от навязчивых существ. Что, собственно говоря, самец кукушки и делал. В меру своих возможностей, конечно.

Его муки неискушенный в таких делах Сеня понял по-своему. Думая, что самец кукушки, высидев птенцов, просто просил людей обратить на сей радостный факт внимание, Рабинович похвалил его, назвав «умной птицей», и потребовал немедленного освобождения кукушки из-под стражи. Что тот же час было с радостью исполнено уставшими от криков птицы Алланом и Каутой. Самец кукушки смылся в лес, даже не поблагодарив Рабиновича за такую любезность!

Заботы о прокормлении птенцов легли, естественно, на плечи Аллана, ранее мучившего непривычной пищей их наседку. Цыплята оказались менее привередливы, чем их приемный родитель и ели все, что им давали. Начиная от хлебных крошек, кончая земляными червями. Причем последних поглощали с особым удовольствием.

Последний обед перед отправлением троих друзей и их верного пса в собственное время был обставлен особо шикарно. Мало того, что Ровена обчистила почти все запасы Мерлина, приготовив столько различных блюд, что этот рацион сделал бы честь двору любого короля, так принцесса еще и умудрилась украсить стол различным хламом в виде свежих цветов, подержанных драгоценностей и вонючих свечей. В общем, ресторан «У Мерлина» в этот вечер выглядел особо торжественно.

Обед прошел почти в полном молчании. Каждый из присутствующих был погружен в свои собственные мысли о скором расставании и не желал делиться ими с остальными. Лишь Ровена пыталась беззаботно щебетать, но ее потуги развеять мрачную обстановку за столом так и не увенчались успехом.

– Ну, че? Давайте собираться домой? – предложил Попов, как только до отвала набил свое объемное брюхо.

– А ты уверен, что там наш дом? – неожиданно для всех спросил Андрюшу Рабинович. – Ты уверен, что у нас вообще есть где-то дом?

– У мужика крыша съехала, – констатировал Попов, удивленно посмотрев на Сеню. – Будешь резину тянуть, точно без дома останемся. Приедем назад, а там окажется, что Вторую мировую фашисты выиграли…

– А кто такие фашисты? – наивно поинтересовалась Ровена. – Сказочные чудовища?

– Сейчас да, – горько ухмыльнулся Рабинович. – А раньше очень даже осязаемыми были.

– Не трожьте Сенину больную тему, – замахал руками Попов. – Лучше делом займитесь. Пока тут все с катушек не съехали.

Андрюша первым выбрался из-за стола и пошел проверять горшок с замоченным философским камнем. Следом за ним поднялся Рабинович и достал с полки книгу мерлиновских рецептов. Открыв ее на заложенной странице, Сеня несколько раз перечитал текст, а затем растерянно поднял глаза к потолку.

– Мужики, похоже, мы приехали, – пробормотал он. – Цитирую: «Прежде чем начать ритуал… та-да-да-да-да… и громко произнести слова заклинания». Так вот, тут ни описания ритуала, ни слов заклинания нет!

– Сенечка, – повернулся к Рабиновичу Попов. Причем выглядел эксперт довольно угрожающе. – Я тоже процитирую одного присутствующего здесь классика: «Если какая-нибудь тварь скажет мне, что у нее чего-то не хватает, то лишится некоторых частей тела!» Так что у тебя изъять? А, урод, твою мать?..

– Цыц, петухи! – прикрикнул на обоих Жомов. – Тут девушка, а вы лаетесь, как кривые сапожники.

– Сэр Робин, если мне будет позволительно заметить, – встрял в разговор Грифлет, – то я хочу порекомендовать вам посмотреть книгу Мерлина под названием «Ритуалы и обряды». Я ее случайно видел на полке перед отъездом. Может быть, описания процессов именно в ней и находятся?

Рабинович метнулся к книжной полке и начал рыться в ней, словно бомж в мусорной куче, отыскивая пивные бутылки. К нему на помощь устремились все, кто умел хоть с третьей попытки складывать буквы. Рылись долго и тщательно, выпотрошив шкаф до самого дна, однако искомого манускрипта отыскать не удалось.

– Странно, – удивился рыцарь. – Я своими глазами видел ее здесь.

– Угу, видел, – согласился с ним Рабинович. – Однако после твоего отъезда здесь была пара погромов. Куда книгу дели, сволочи?!

Некоторое время каждый из присутствующих рассматривал носки обуви своего соседа. А затем все до одного, словно спринтеры по сигналу стартового пистолета, бросились на поиски. Искали везде! Заглядывали даже в Мерлинов очаг и в жомовскую питейную емкость (Святой Грааль то есть!), однако найти книгу ритуалов никак не удавалось.

Попов пришел в отчаяние. То есть шел-то он к очередной куче мусора, вытащенного из шкафов и сброшенного с полок, но не дошел. Сел на пятую точку посреди пещеры и завыл, как старуха на похоронах. Таких слов, как «зачем ты нас покинула», «не увидеть нам твои голубые глазки» и «встань, посмотри, как нам без тебя плохо», там, конечно, не было, но в целом завывания получились очень похожими.

Мурзик, видимо, почувствовав, что в ближайшие пару секунд децибелы Попова будут идти вверх по нарастающей, бросился из пещеры прочь. Жомов остановился рядом с Андрюшей, раздумывая, как выключить звук. То ли по чайнику стукнуть, то ли в едалище сапог запихать.

Если бы Ваня соображал чуть быстрее, то наверняка смог бы применить один из вышеупомянутых способов. Однако скоростью мышления Жомов отличался от остальных, как счеты от компьютера. Поэтому-то Ровена смогла его спокойно опередить и начать выключать громкость «святого причетника» путем нежного поглаживания. Ласковыми уговорами принцесса тоже не гнушалась.

Жомову осталось только развести руками и отойти в сторону. Ваня подошел к поникшему Рабиновичу и дружески похлопал его по плечу. Сеня в ответ только отмахнулся и отвернулся в сторону.

– А идите вы все к Саре в Одессу! – буркнул Сеня и уселся на стол. – Доигрались, мать вашу… Все вам только хиханьки да хаханьки. А вещи никогда на место класть не можете…

Может быть, Рабинович бы перешел на более непарламентские выражения, если бы в этот момент в пещере не появился Мурзик. Никто, кроме Сени, его появления не заметил, поскольку каждый стоял, потупив голову и думая о своей горькой участи. Зато на Рабиновича это появление подействовало, как ушат холодной воды.

Мурзик царственной походкой, если только такой термин применим к большой черной собаке, спустился по лестнице, неся в зубах потрепанную книгу. Пес вошел в пещеру медленно и важно. И, подойдя к хозяину, опустил книгу на замызганный пол. Еще не подняв ее, Сеня понял, что ему принес верный пес – «Ритуалы и обряды».

Рабинович издал ликующий вопль оскальпированного гурона и поднял книгу над головой. В первую секунду все вытаращились на Сеню, думая, что он сошел с ума, а затем разразились не менее красноречивыми возгласами.

– Ах ты, умница! Ах ты, молодец! – бормотал Рабинович, теребя Мурзика за шкирку. – Умный пес!..

Сеня, видимо, от радости потерял остатки разума. В корне изменив своим привычкам, он даже не устроил разбирательства по поводу того, каким образом книга была вынесена из пещеры и кто в этом виноват. Вместо такого вполне естественного и логичного шага, Сеня, не замечая ничего вокруг, принялся листать потрепанный фолиант.

– Есть! – радостно заорал он, отыскав нужную страницу. – Вот он ритуал. Да и заклинание тут!

Описание ритуала переноса во времени совершенно совпало с мнением большинства по поводу технологии колдовства. Для того чтобы успешно переместиться из прошлого в будущее, нужно было нарисовать на полу довольно простую пентаграмму в виде пятиконечной звезды, пересекаемой двумя кругами: одним внутренним, а другим – почти по краю лучей звезды.

За внешним кругом, на самых краях пентаграммы, но не выходя за нее, должны были стоять пять человек и, держа в руках черные свечи, читать нараспев заклинание. Такими же свечами уставляли и весь внутренний круг. Судя по описанию, на это место приходилась концентрация космической энергии, и именно в нем должны были находиться те, кто собирался переместиться в иной мир.

О том, сколько сразу человек может переместиться и какой груз они с собой могут взять, ни в описании ритуала, ни в заклинании не говорилось ни слова. Прочитав все до конца, Сеня подозрительно посмотрел на Горыныча. У Рабиновича возникли вполне естественные сомнения по поводу того, так ли уж много знает трехглавый второгодник. Может быть, монстр и с подсчетом времени ошибся?

– Подождите, – пробормотал Попов, едва Сеня закончил читать ритуал. – Получается, что Мерлину и остальным придуркам кто-то помогал свалить в наше время. Откуда он набрал пятерых человек и почему они никому об этом не сказали?

– Не сказали, Андрюша, потому что не успели, – усмехнулся Рабинович. – Подумай своей дырявой головой! Если мы возвращаемся назад, то разрываем петлю времени. Как мы попадем в город в тот же день и тот же час, когда из него исчезли, так и Мерлин вернется в пещеру чуть позже момента окончания ритуала.

Рабинович прокашлялся и торжествующе продолжил:

– Если те пятеро никому не рассказали о путешествии колдуна, значит, Мерлин вернулся назад благополучно. А это, в свою очередь, говорит о том, что и мы скоро окажемся в своем времени. О тех людях, которые были с Мерлином в момент совершения ритуала, могу только предположить. Скорее всего ему помогали монахи Вестминстерского аббатства. Поскольку в его бухгалтерской книге сказано, что он возвращает монастырю Святой Грааль после совершения переноса.

– Логично! – согласился с Сеней Попов и потребовал: – Че ждем-то? Давайте это зелье дурацкое готовить!

В первую очередь оттестировали философский камень на предмет его профессиональной пригодности. Самым известным качеством этого разностороннего препарата была способность превращать любой металл в золото. И если Попов изготовил камень неверно, то проверить это было легко.

В первые секунды Рабиновича одолевали сомнения – проверять ли камень или плюнуть на него. Ведь если окажется, что Попов где-то намудрил, то весь ритуал становился бессмысленным. А Андрюша бы этого не пережил. Уж лучше, чтобы причина срыва так и осталась неизвестной. Но все же камень Сеня решил проверить. Может быть, из простого любопытства!

Оказалось, что мистический препарат вполне справляется со своими обязанностями. Медная монета, потертая им, после недолгих раздумий решила все же сменить состав и стала золотой. Правда, по словам опытного Рабиновича, золото получилось далеко не высшей пробы. Но не в ювелирный же магазин они собирались.

– Эх, Ваня-Ваня, что же ты не изготовил кусочек побольше? – с тоской пробормотал Сеня, кидая философский камень в Святой Грааль. – Было бы на что жить и не работать…

– Да пошел ты, – отмахнулся от него Попов. – Если бы я знал, что из такой кучи дерьма получится такая малявка, то набрал бы всякой гадости в два раза больше. Но не для удовлетворения твоей жадности! Просто для того, чтобы зелье надежнее сработало.

Рабинович на эту издевку не ответил ничего, лишь стрельнул глазами в сторону язвительного Попова. Тяжело вздохнув, Сеня принялся собирать в Святой Грааль остальные компоненты. И вскоре Горыныч приступил к самому ответственному в своей жизни заданию – кипячению колдовской смеси, которая вернет его в родной мир и ненавистную школу, где, надо думать, монстр теперь будет учиться много прилежнее!

Рабинович принялся чертить на полу пещеры пентаграмму. А Жомов с Поповым стали собирать вещи и укладывать в импровизированные рюкзаки те драгоценности, которые собирались взять с собой. Остальные по мере сил им в этом помогали. Лишь Ровена безучастно стояла в сторонке да Мурзик у всех путался под ногами.

Закончив сборы, Попов решил подкрепиться на дорожку. Путь предстоял не близкий, – как-никак несколько сотен лет! – и Андрюша решил, что лишняя еда желудку не помешает. А то когда еще теперь придется поесть экологически чистые продукты?! Андрюша тайком добрался до остатков обеда и уже нес ко рту солидный кусок мяса, когда у него перед носом раздалось жужжание.

– О! Совсем охренел, козел поганый! – огласил пещеру знакомый писк. – Ты на кого хлебало раззявил? Кого ты слопать решил? А, мать твою…

Попов от неожиданности выронил из руки жаркое. Он удивленно захлопал глазами, пытаясь сфокусировать зрение на новой помехе, и на миг лишился дара речи. Когда же Андрюша смог разглядеть наглеца, он разразился отборной братью.

– Ах ты, гаденыш такой! Снова хамить надумал? – заорал Попов так, что эльфа отнесло от него на пару метров. – Голову твою сейчас оторву, мразь летающая!

Схватив упавший кусок мяса, Андрюша запустил им в эльфа, который в очередной раз почтил друзей своим присутствием. Эльф легко увернулся от броска и показал Попову язык. Андрея это, естественно, взбесило, и он устроил маленькому наглецу настоящий артобстрел из свинины. Остановить Попова никто не успел.

– Так, значит? – злобно пропищал эльф, как только у Андрюши кончился боезапас. – Дерьмом в братьев по разуму швыряемся? Да вы, мать вашу, не просто козлы, а трижды козлы. Да еще и помноженные на недоумков! Ухожу от вас. Увольняюсь к гномовой матери! На себя теперь пеняйте, сволочи, мать вашу!..

– Эй, подожди, – попытался остановить эльфа Рабинович.

– Ты кому «эй» сказал, урод длинноносый? – завизжал обиженный летун. – «Эй» будешь в сортире кричать, когда тонуть станешь. А теперь, батенька, поздно. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились…

И эльф исчез, так и не сказав снова, зачем прилетал…

– А откуда он про боржоми знает? – растерянно поинтересовался Попов.

– Он вообще много чего знает, – меланхолично вздохнул Рабинович. – Ну и кто мне теперь скажет, к какой еще нам гадости готовиться?..

Ответом ему послужил крик с поляны.

– Сэр Робин, сэр Джом! – истошно орал неизвестный. – Выйдите, пожалуйста, наверх. А то я спуститься боюсь.

Не говоря ни слова, вся компания устремилась к выходу из пещеры, чтобы посмотреть, что случилось на этот раз. Первым на поверхность выскочил Рабинович и застыл, удивленно глядя на оборванного паренька, одетого в светло-серый балахон. Сеня прищурился, пытаясь понять, кто это такой, зачем сюда пришел. Остальные присоединились к этому созерцанию, окружив низкорослого паренька.

– Вы меня не помните? – спросил абориген. – Я у вас в команде «покойников» правым хавбеком играл.

– А-а! – вспомнил Рабинович. – Ну и зачем ты сюда пришел? Опять у вас проблемы какие-то?..

– Нет, это у вас проблемы! – затараторил паренек. – Мы вам были очень благодарны за то, что вы так здорово решили наш спор о заливном луге, что когда они приехали и стали набирать добровольцев, мы решили их не пустить. Обе деревни встали, но у нас мало народу и долго мы не продержимся. А они уже один раз нас заставили отступить. Еще чуть-чуть, и все тут будут. Вам бежать нужно. Их слишком много!..

– Подожди, не тараторь! – замахал на аборигена руками Сеня. – Ну, допустим, кто такие «мы», я понял. А кто это «они»? И какие еще добровольцы? Что вообще происходит?

– Сэр Мордред с целым войском вошел сегодня в деревню, – переведя дух, уже спокойнее заговорил парнишка. – Он потребовал людей, чтобы атаковать вас и монстра, который вам помогает. Мы пытаемся их задержать, но силы неравны. И скоро они будут здесь! Послушайте…

Действительно, со стороны двух деревень все явственней и явственней раздавался шум битвы. На поляну доносился звон стали, глухие удары и истошные вопли раненых. Было похоже, что нешуточное сражение разыгралось на той поляне, где друзья оставили тележку приора.

– Че будем делать, мужики? – испуганно поинтересовался Попов. – Надо что-то решать. Люди гибнут.

– А че решать-то? – рявкнул Жомов и захрустел мышцами. – Гибнут из-за нас. Нам и идти их выручать. А остальное значения не имеет!

– Как ни странно, но ты прав, – горько усмехнулся Рабинович. – Оставить их умирать мы не можем…

– Подождите-е-е-е! – истошно заорал неизвестно откуда взявшийся Горыныч. – Вы идиоты или кто? Если сейчас хоть один из вас погибнет в бою, то этому миру придет конец! Вы никому не поможете, а только погубите себя и людей. Единственный ваш шанс спасти их, это как можно быстрее перенестись в свое время. Тогда ни одной из бед, что вы сюда принесли, просто не случится!

– Наверное, он прав, – секунду подумав, согласился с монстром Рабинович. – Мы действительно лишнего тут начудили. Пришла пора это исправить! Пошли, будем сматываться в свое время.

Направившись в пещеру, Рабинович не прошел и двух шагов, как вынужден был остановиться. Шум битвы все приближался, казалось, что волна сражающихся вот-вот выкатится к жилищу Мерлина. Времени для переноса не оставалось вовсе.

– Благородные сэры, видимо, мне снова придется взяться за меч! – трубным гласом провозгласил Грифлет. – Идите вниз, я задержу Мордреда!

– Ничего не выйдет, Гриф, – остановил его Рабинович. – Нам нужен пятый элемент! Без тебя ничего не получится.

– Возьмите с собой этого юношу! – заявил рыцарь, показывая на вестника пальцем. – Он заменит меня.

– Слишком поздно. Мы ничего не успеем ему объяснить. Читать он не умеет, а слов заклинания уже не запомнит, – отмахнулся от Грифлета Сеня. – Э-эх, Корявня бы сюда…

– Хруум-хуум, опять тут бедокурят. Цветочки-лютики! – раздался из подлеска знакомый голос. – Вот не зашел бы к вам, если бы Оберон не просил за вами словно за молодыми росточками присматривать. Хуум, да!

– Корявушка, милый, помоги! – бросилась к нему Ровена. – Пропадем без тебя.

– Хруум-баррурум! – согласился с ней онт. – Конечно, пропадете. Я и так вижу. Торопыги вы быстрорастущие. Для этого и пришел сюда, чтобы вам помочь. А то изгадили мне весь лес. Житья от вас нету! Идите, колдуйте. Я тут постою. Хуум, да!..

Вся компания бросилась в пещеру, лишь молодой абориген поспешил спрятаться в кусты от такого чуда, как Корявень. Последними вниз спускались Горыныч с Мурзиком. Они на несколько секунд замерли, прежде чем скрыться в пещере, и оглянулись назад…

…

С моих слов записано верно. Мною прочитано, и за меня подписано Ахтармерзом Гварнарытусом.

…

Вечно ваш, Мурзик Рабинович…

Оглавление

Часть I . Куда Макар телят не гонял

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть II . Семь бед – один ответ!

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть III . Что посеешь, то и сожрешь!

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8