«Звездный зверь»

Роберт Хайнлайн Звездный зверь

1. День Л

Ламокс скучал и хотел что-нибудь скушать. Впрочем, желание покушать было его нормальным состоянием. Существа той породы, к которой он относился, всегда были не против чем-нибудь подзакусить, даже если только что сытно пообедали.

Скука для него была менее типичной. Причиной ее было то, что приятеля и самого близкого друга Ламокса, Джона Томаса Стюарта, не было поблизости, так как ему вздумалось куда-то пойти со своей подружкой Бетти. Вроде бы ничего особенного не случилось, но Ламокс знал эти признаки и понимал ситуацию: Джон Томас достиг такого развития и возраста, когда будет все больше и больше времени проводить с Бетти или другими подобными ей и все меньше и меньше с Ламоксом. Затем наступит долгий период, когда Джон Томас практически не будет тратить время на Ламокса, и затем появится новый Джон Томас, который вскоре станет достаточно взрослым, чтобы с ним было интересно играть.

Исходя из уже полученного опыта, Ламокс признавал этот цикл необходимым и неизбежным, и тем не менее в ближайшей перспективе ему грозила скука. Он вперевалочку равнодушно бродил по заднему двору дома Стюардов ни на что не глядя; ни кузнечик, ни кролик — ничто не привлекало его внимания. Какое-то время он понаблюдал за муравьиной кучей. Похоже, они перетаскивали свой дом: бесконечная цепь муравьев тащила небольшие белые личинки в одном направлении, а навстречу тянулась цепочка возвращающихся за новыми личинками. На это было потрачено полчаса.

Когда муравьи надоели, он направился к своему жилищу. Его седьмая нога случайно ступила на муравьиную кучу и разрушила ее, но случившееся не привлекло его внимания. Домик его был как раз таких размеров, чтобы в него можно было втиснуться, и представлял собой постройку из ряда уменьшающихся помещений. То, что было на его дальнем конце, вполне подходило бы для собачьей конуры.

За его жилищем возвышались шесть куч сена. Ламокс лениво вытянул пучок травы из одной и пожевал, но еще раз брать не стал, поскольку уже взял столько, сколько, по его представлению, можно было украсть так, что никто этого не заметит. Ничто не могло воспрепятствовать ему съесть всю кучу, за исключением осознания, что Джон Томас сильно раскричится на него и может отказаться на неделю чесать его садовыми граблями. По заведенным правилам, Ламокс не должен прикасаться ни к какой пище, кроме приходного фуража, до тех пор пока это не разрешит ему хозяин. Ламокс обычно следовал правилам, так как ненавидел скандалы и его унижало неодобрение.

Кроме того, сена он не хотел. Сено у него было на прошлый ужин, и сегодня на ужин, и будет на ужин завтра. Ламоксу хотелось чего-нибудь более существенного, с более завлекательным ароматом. Легкой походкой он прокрался к низкому заборчику, отделяющему несколько акров заднего двора от остальной части двора миссис Стюарт. Этот забор был лишь символом, обозначающим линию, которую ему не следовало пересекать. Однажды, несколько лет назад, Ламокс пересек ее и попробовал розовые кусты… всего лишь попробовал, так, для разнообразия питания, но миссис Стюарт подняла такой шум, что ему становилось плохо даже от одного воспоминания об этом. Вспомнив и содрогнувшись, он поспешно удалился от забора. Но он заприметил несколько розовых кустов, которые не принадлежали миссис Стюарт, а значит, по мнение Ламокса, не принадлежали никому — они росли в саду миссис Донахью, на следующем дворе к западу. Имелась возможность, о которой Ламокс уже задумывался, — добраться до этих «ничейных» розовых кустов.

Участок Стюартов был обнесен бетонной стеной высотой в десять футов. Ламокс никогда не пытался через нее перебраться, хотя в нескольких местах обгрыз ее верх.

В задней части двора в ограждении был пролом, где границу их собственности пересекала водосточная канава. Пролом в стене был перекрыт массивной решеткой из бревен восемь на восемь дюймов, скрепленных очень тяжелыми болтами. Вертикальные бревна были углублены в русло ручья, и подрядчик, возводивший это сооружение, заверил миссис Стюарт, что оно остановит не только Ламокса, но и стадо слонов, и вообще все, что слишком велико, чтобы пролезть между бревнами.

Ламокс знал, что подрядчик ошибался, но его мнения не спрашивали, и он не был на это в обиде. Джон Томас тоже не выражал своего мнения, но, казалось, подозревал правду. Уж слишком подчеркнуто он приказал Ламоксу, чтобы тот не свалил решетку.

Ламокс подчинился. Он попробовал ее на вкус, но бревна были пропитаны чем-то, придающим им невероятно противный привкус, и потому он оставил их в покое.

Но за силы природы Ламокс ответственным себя не чувствовал. Около трех месяцев назад он заметил, что весенние дожди размыли водосточную канаву настолько, что два вертикальных бревна уже не уходят в дно, а просто стоят на сухом русле ручья. Ламокс задумывался об этом уже несколько недель и нашел, что легким толчком бревна можно немного раздвинуть внизу. А если толкнуть посильнее, то образуется вполне достаточный промежуток, и при этом не придется сваливать решетку.

Он неуклюже побрел, чтобы все это проверить. Последним дождем русло ручья размыло еще больше, одно из вертикальных бревен висело в нескольких дюймах от дна канавы. Те, что были рядом, едва касались земли. Ламокс простодушно улыбнулся, осторожно просунул голову между двумя большими столбами и слегка подтолкнул.

Над его головой раздался звук ломающегося дерева, и решетка неожиданно подалась. Удивленный, Ламокс вытащил голову и посмотрел вверх. Верхний конец одного из бревен восьмидюймовой толщины сорвался с болта, и теперь оно держалось лишь на нижней горизонтальной балке. Плохо, подумал про себя Ламокс, но ничего не поделаешь. Он был не из тех, кто плачет о свершившемся. То, что случилось, давно должно было случится. Несомненно, Джон Томас будет сердиться… ну а между тем, в решетке была дыра. Он опустил голову, как футбольный нападающий, и медленно, как бы на низкой передаче, двинулся напролом. Раздался протестующий треск ломающегося дерева и более резкий звук лопающихся железных болтов, но Ламокс не обращал на все это внимания, теперь он был уже снаружи, совершенно свободный.

Он встал как гусеница, подняв ноги — первую и третью, вторую и четвертую, — и осмотрелся вокруг. Хорошо быть на свободе! Почему он раньше этого не сделал? Много времени прошло с тех пор, как Джон Томас выводил его хотя бы на короткую прогулку.

Он еще осматривался, вдыхая воздух свободы, когда внезапно был атакован какой-то недружелюбной тварью, бешено лающей на него и визжащей. Ламокс узнал ее. Крупный английский дог, с хорошо развитой мускулатурой, который был беспризорным и свободно бегал по округе. Они часто обменивались через решетку оскорблениями. Ламокс ничего не имел против собак, за время своего долгого пребывания в поместье Стюартов он с несколькими из них вступил в светское знакомство и находил, в отсутствие Джона Томаса, приятную компанию. Но этот дог — другое дело. Он возомнил себя хозяином всей округи, задирал других собак, терроризировал кошек и неоднократно вызывал Ламокса на драку.

Сейчас Ламокс улыбнулся ему, широко открыл рот и тонким девчоночьим голоском, шедшим откуда-то глубоко изнутри, обозвал дога очень плохим словом. Собака оторопела. Скорее всего, она не поняла, что именно сказал Ламокс, но почувствовала, что ее оскорбили. Затем она пришла в себя и возобновила атаку, лая громче, чем когда-либо, поднимая отвратительный шум, бегая вокруг Ламокса и делая быстрые выпады с боков, пытаясь схватить его за ноги.

Ламокс стоял, приподняв туловище, и наблюдал за псом, не шевелясь. К своему первому замечанию он добавил замечание о происхождении собаки и ее привычках. Наконец, он утвердился в мысли, что этот дог — просто невыносимый тип. Но на седьмом круге пес оказался как раз на том месте, где располагалась бы первая пара ног Ламокса, встань он на землю всеми восемью конечностями. Ламокс неуловимо быстро наклонил голову, как лягушка, ловящая муху. Его рот раскрылся как дверца платяного шкафа, и поглотил дога.

Неплохо, решил Ламокс, разжевав и проглотив собаку. Совсем не плохо. А самая вкусная вещь — ошейник. Он немного поразмышлял, не возвратиться ли назад через решетку, после того как он немного перекусил, и притвориться, что вообще никуда не выходил? Но там были еще эти бесхозные розовые кусты, и нет сомнения, что Джон Томас не позволит ему выйти на такую прогулку еще раз. Он почти прокрался вдоль задней стены участка Стюартов и наконец свернул на участок Донахью.

Джон Томас Стюарт одиннадцатый, проводив Бетти Соренсон, вернулся домой как раз к обеду. Приземлившись, он заметил, что Ламокса нигде не видно, но решил, что его любимец спрятался в своем сарае. Мысли его были не о Ламоксе, а об общеизвестном факте, что женщины рассуждают нелогично, по крайней мере в том смысле, как это понимают мужчины.

Он собирался поступать в Западный Технологический. Бетти же хотела, чтобы они оба учились в университете штата. Он ссылался на то, что в университете нет интересующего его курса. Бетти настаивала, что есть, и в доказательство предложила обратиться к справочнику. Но он отказался, поскольку дело не в названии курса, а в том, кто преподает его. Дискуссия пошла по мелочам и дошла до того, что она заявила, что его личное мнение не является авторитетным.

Он, действуя автоматически, отстегнул свой ранцевый вертолет, думая все еще о нелогичности женского ума, и пристроил тот на отведенное ему место в прихожей, когда неожиданно его мысли были нарушены голосом матери:

— Джон Томас! Где ты был?

Он попытался угадать, что за этим скрывается. Было плохим признаком, когда мать называла его «Джон Томас». «Джон» или «Джонни» было хорошо, неплохо было даже «Джонни, мальчик». Но «Джон Томас» обычно означало, что его заочно уже обвинили, судили и приговорили.

— Ну мам, я же говорил тебе за завтраком. На прогулке с Бетти. Мы летали к…

— Это меня не волнует! Знаешь, что этот зверь наделал?

Так вот в чем дело! Ламокс. Он надеялся, то это не из-за сада матери. Может быть, Лами всего лишь опять перевернул свой дом? Если это так, то мать скоро успокоиться. Может, построить ему новый, бóльших размеров?

— Что-нибудь случилось? — осторожно спросил он.

— Случилось что-нибудь? Лучше спроси, чего не случилось. Джон Томас, на этот раз тебе все же придется избавиться от него. Это была последняя капля.

— Да будет тебе, мама, — возразил Джон Томас. — Мы не может избавиться от Лами. Ты же ведь обещала папе.

Она не дала прямого ответа.

— Когда полиция названивает каждые десять минут, а этот опасный зверь буйствует в округе и…

— Погоди минутку, мама. Лами не опасен. Он ласковый, как котенок. Что случилось?

— Всё!

Постепенно он вытянул из нее некоторые подробности. Ламокс вышел прогуляться, с этим понятно. Джон Томас надеялся, хотя и без уверенности, что Ламоксу не попались железо и сталь, пока он гулял. Действие железа на его обмен веществ взрывоподобно. Как-то раз Ламокс съел подержанный бьюик…

Мысли его были прерваны словами матери:

— А миссис Донахью просто в бешенстве. И есть, из-за чего. Ее призовые розы…

О, это уже плохо. Он попытался вспомнить, сколько точно денег на его банковском счете. И придется также принести свои извинения и придумать, как умаслить эту старуху. А кроме того, он нахлопает этому Ламоксу по ушам. Ламокс знал о розах, и нет ему оправдания.

— Послушай, мама, мне очень жаль. Сейчас я пойду и вобью хоть немного разума в его дурацкую голову. Когда я с ним поговорю, он не осмелится даже чихнуть без моего разрешения. — Джон Томас начал постепенно продвигаться к двери.

— Ты куда пошел? — спросила мать.

— Поговорить с Лами, разумеется. После того, как я с ним…

— Не будь дураком. Его там нет.

— Как? А где же он? — Джон Томас про себя спешно взмолился, надеясь, что Ламоксу не попалось слишком много железа. Что касается бьюика, в тот раз Ламокс действительно был не виноват, и, в любом случае, машина принадлежала Джону Томасу, однако…

— Кто же его знает, где он сейчас? Шеф Драйзер сказал…

— Ламоксом интересуется полиция?

— Можно смело биться об заклад! За ним охотится весь дорожный патруль. Шеф Драйзер хотел, чтобы я пошла в город и увела его домой, но я ему ответила, что придется дожидаться твоего возвращения, чтобы ты справился с этим зверем.

— Но, мама, Ламокс послушался бы тебя. Он всегда тебя слушается. Зачем мистер Драйзер повел его в город? Он же знает, что Ламокс живет здесь. Город напугает Лами. Бедный малыш такой робкий, ему не понравится…

— Уж действительно — бедный малыш. Никто его не тащил в город.

— Но ты сама сказала…

— Ничего такого я не говорила. Если ты не будешь перебивать, я расскажу все, что произошло.

Оказалось, миссис Донахью увидела Ламокса, когда он съел только четыре или пять из ее розовых кустов. Нисколько не подумав, но с великой отвагой она выбежала на него со шваброй и с криком стала колотить по голове. Ее не постигла участь дога, хотя он мог бы справиться с ней одним глотком. У Ламокса чувство собственности было развито так же, как у домашней кошки. Люди — это не пища, напротив, это почти всегда дружелюбные существа. Поэтому его чувства были задеты, и он, расстроенный от обиды, поплелся прочь.

Следующая информация о действиях Ламокса, спустя минут тридцать, была из места, раположенного в двух милях. Стюарты жили в пригороде Уэствилля. От самого города их отделяла открытая местность, земли, используемые для сельского хозяйства. Мистер Ито имел здесь промежутке небольшую ферму, где выращивал овощи для столов гурманов. Конечно же, мистер Ито не знал, что это было за существо, когда увидел, как оно вырывает его капусту и заглатывает ее кочанами. Длительное проживание Ламокса поблизости не составляло секрета, но мистер Ито не интересовался делами других людей и никогда раньше не видел Ламокса.

Но он проявил не больше робости и раздумывал не дольше, чем миссис Донахью. Он бросился в дом и вышел оттуда с ружьем, которое досталось ему от дедушки — реликвия четвертой мировой войны, из тех, что ласково называли «убийца танков».

Мистер Ито установил ружье на скамейку и влепил из него заряд в то вместо Ламокса, на которое он садился бы, если умел бы это делать. Грохот выстрела напугал мистера Ито — он сам никогда ранее не слышал выстрела из этого ружья, а вспышка на мгновение ослепила его. Когда он протер глаза и пришел в себя, эта неизвестная зверюга исчезла.

Однако нетрудно было определить, в каком направлении она ушла. Это внезапное нападение не унизило Ламокса в такой степени, как швабра миссис Донахью, но напугало его до умопомрачения. Увлеченный свежим зеленым салатом, он стоял мордой к тройному ряду теплиц мистера Ито. Когда он почувствовал удар, а грохот выстрела дошел до его слуха, Ламокс включил самую высокую скорость и рванул в ту сторону, куда была направлена его голова. Порядок преставления им ног обычно был 1-4-5-8-2-3-6-7, и это вполне подходило для скорости от медленного черепашьего продвижения до конской рыси, сейчас же он рванул с места двойным галопом, передвигая ноги 1-2-5-6 вместе поочередно с 3-4-7-8.

Ламокс проскочил все три ряда теплиц, вероятно, даже не заметив их, и оставил за собой пролом, достаточный для проезда среднего грузовика. Прямо впереди, в трех милях, лежала деловая часть города Уэствилля. Было б гораздо лучше, если бы Ламокс двигался в противоположном направлении, где располагались горы.

Слушая сбивчивое и запутанное изложение матери, Джон Томас Стюарт всё более понимал значение произошедшего. Когда он услышал о теплицах мистера Ито, то перестал думать о своих сбережениях и стал соображать, что удастся обратить в наличные. Его ранцевый вертолет был почти новым, но это ерунда! Разве это покроет ущерб? Он подумал, нельзя ли будет получить ссуду в банке? Ясно одно: мать ему выкрутиться не поможет. Это было видно сразу.

Далее сообщения носили отрывочный характер. Похоже, Ламокс прошел через сельскую местность и вышел на шоссе, ведущее к городу. Один водитель трансконтинентального грузовика за чашкой кофе жаловался офицеру службы безопасности движения, что только что видел грузового робота без таблички с лицензией и номером, и что эта чертова штуковина не обращала внимания на рядность движения. Но для водителя грузовика это был лишь предлог резко высказаться по поводу опасности, представляемой водителями-роботами, и о том, что нельзя заменить ими водителя-человека, сидящего в кабине, с глазами, открытыми на все происходящее. Дорожный патрульный не заметил Ламокса, когда тот следовал мимо, поскольку как раз пил кофе, и на него сообщение водителя не произвело особого впечатления, поскольку этот водитель, очевидно, имел предубеждение против роботов. Тем не менее, закончив пить кофе, он позвонил и доложил о непорядке.

В центре управления дорожным движением в Уэствилле не обратили на его сообщение внимания — все были заняты творящимися в городе беспорядками.

Джон Томас прервал мать:

— Кто-нибудь из людей пострадал?

— Пострадал? Не знаю. Вероятно, Джон Томас, тебе следует избавиться от этого зверя раз и навсегда!

Он игнорировал это заявление. Было неподходящее время, чтобы вступать в спор.

— Что еще случилось?

Подробностей миссис Стюарт не знала. Около центральной части города Ламокс спустился с шоссе по дороге для пешеходов. Здесь он двигался медленно и нерешительно, активное дорожное движение и большое количество людей смущали его. Он перешел с улицы на движущуюся дорожку. Дорожка сразу же остановилась, не рассчитанная на шесть тонн нагрузки в одном месте: полетели предохранители, разомкнулись реле, и пешеходное движение в самый час пик было дезорганизована на двадцати кварталах торгового центра.

Кричали женщины, ныли дети и выли собаки, добавляя ко всему этому сумятицу. Полицейские пытались восстановить порядок, а бедный Ламокс, у которого на уме не было ничего плохого, а тем более создание паники в торговом районе, опять сделал большую, но вполне естественную ошибку… В огромной витрине магазина «Бон Марине» он увидел убежище, куда мог бы спрятаться от всего этого. Предполагалось, что прочное стекло витрины не бьется, но создатели ее не рассчитывали, что Ламокс не заметит столь чистой прозрачной поверхности. Он вошел в витрину и попытался спрятаться в выставленной для образца спальне. Это ему не совсем удалось.

Следующий вопрос Джона Томаса был прерван стуком по крыше: кто-то совершил посадку. Он бросил взгляд вверх.

— Ты кого-нибудь ожидаешь, ма?

— Что? Это, вероятно, полиция. Они сказали, что…

— Полиция? О Бо…

— Не уходи, тебе придется с ними увидеться.

— Я и не собирался уходить, — ответил он упавшим голосом и нажал кнопку, открывающую вход на крыше.

Спустя несколько секунд медленный лифт с крыши проскрипел и остановился. Дверь открылась, вошел сержант службы безопасности движения и рядовой патрульный.

— Миссис Стюарт? — спросил сержант формальным тоном. — Мое почтение, мэм. Мы… — он поймал взглядом Джона Томаса, который пытался оставаться незамеченным. — Вы Джон Томас Стюарт?

Джон сделал глотательное движение.

— Да, сэр.

— Тогда прошу немедленно следовать за нами. Прошу прощения, мэм, может, вы тоже хотите пойти?..

— Я? О нет. С меня довольно.

Сержант кивнул в знак согласия.

— Хорошо, мэм. Пойдемте, молодой человек. Каждая минута на счету. — Он взял Джона за руку.

Джон попытался не подчиниться.

— Эй, в чем дело? У вас есть ордер или что-нибудь в этом роде?

Полицейский, остановившись, казалось, досчитал до десяти, а затем медленно ответил:

— Сынок, у меня нет ордера, но если ты тот самый Джон Томас Стюарт, которого я ищу, а я знаю, что это так, тогда, если не хочешь, чтобы с этим космическим как его там, кого ты приютил, случилось что-нибудь опасное и неприятное, тогда лучше заткнись и пойдем с нами.

— Да-да, я пойду, — поспешно сказал Джон Томас.

— Хорошо. Не доставляй мне больше забот.

Джон Томас молча последовал за ними.

В те три минуты, за которые патрульная машина домчалась до деловой части города, он пытался выяснить, насколько плохо обстоят дела.

— Мистер патрульный? Никто ведь не пострадал, да?

— Сержант Мендоза, — ответил патрульный. — Надеюсь, что нет.

Джон Томас задумался над этим мрачным ответом.

— А Ламокс все еще в «Бон Марше»?

— Это ты его так зовешь — Ламокс? Не слишком выразительно для такой твари. Нет, мы его оттуда выкурили. Он под виадуком Уэст Аррайе… надеюсь.

Ответ прозвучал зловеще.

— Что вы имели в виду под «надеюсь»?

— Ну, сначала мы блокировали улицы Мейн и Гамильтон, затем все же выгнали его из магазина с помощью огнетушителей. Ничто другое на него, казалось, не действовало. Дубинки от него лишь отскакивали. Слушай, из чего сделана шкура этого зверя? Из легированной стали?

— Ну, не совсем, — ирония сержанта Мендозы была так близка к его опасениям, что Джону Томасу расхотелось продолжать беседу. Он все еще беспокоился, не полакомился ли Ламокс каким-нибудь железом.

После съеденного бьюика в его росте произошел невероятный рывок: за две недели он вырос от размеров гиппопотама до своих нынешних невероятных габаритов, гораздо больших, чем был во все предшествующие годы. От поглощенного железа он сильно вытянулся в длину, и кожа его напоминала брезент, натянутый на каркас. Его неземной скелет выпирал через кожу. Понадобилась трехлетняя высококалорийная диета, чтобы он снова пополнел. С этого времени Джон Томас старался держать металл подальше от Ламокса, особенно железо, хотя ранее отец и дедушка всегда подкармливали его кусочками металлолома.

— Кое-как огнетушителями мы его вытурили. Он чихнул, сбил при этом двух человек. Тогда мы взяли еще огнетушителей и завернули его на Гамильтон, предполагая отогнать на открытую пригородную местность, где бы он не смог причинить столько разрушений, и думали, как бы отыскать тебя. Какое-то время все шло как надо — ну, иногда оказывался сбит фонарный столб, раздавлен автомобиль или что-то в этом роде, — и мы добрались к месту, откуда собирались завернуть его на Хиллкрест и направить назад, к тебе. Но он ушел от нас, направился на виадук. Однако ограждение не выдержало, и он свалился… ну, сейчас ты сам увидишь. Мы приехали.

С полдюжины полицейских аэрокаров висело над концом виадука. Вокруг было много частных аэрокаров и один или два аэробуса, патрульные аэрокары оттесняли их от места происшествия. В воздухе также мелькали несколько сот людей на ранцевых вертолетах, носящихся взад и вперед, подобно летучим мышам, среди аэрокаров, еще больше затрудняя работу полицейских. На земле несколько офицеров службы безопасности движения, носящие нарукавные повязки, при поддержке группы полиции направляли движение транспорта в сторону от виадука и от грузовой дороги, которая проходила под ним. Водитель их аэрокара пробирался через рой воздушного транспорта, разговаривая при этом по радиофону, висящему у него на груди. Ярко-красный аэрокар шефа Драйзера отделился от скопления машин у конца виадука и направился к ним.

Оба аэрокара замерли в нескольких ярдах друг от друга и в сотне ярдов над виадуком. Джон Томас увидел огромную брешь в ограждении, но самого Ламокса не было видно, мешал виадук. Дверь командного аэрокара отворилась, и из него выглянул шеф Драйзер. Лицо его было обеспокоенным, а лысая голова покрыта бисеринами пота.

— Скажите этому парню, Стюарту, пусть высунет голову.

Джон Томас опустил стекло.

— Да, сэр?

— Парень, ты сможешь справиться с этим чудовищем?

— Конечно, сэр.

— Будем надеяться, что это так. Мендоза! Высади его, пусть попробует.

— Есть, сэр. — Мендоза поговорил с водителем, и тот подлетел к виадуку и начал снижаться над ним. Теперь удалось увидеть Ламокса: он нашел себе убежище, забившись под мостом в самый угол дальний и стараясь быть как можно менее заметным. Джон Томас высунулся и позвал его:

— Лам! Лами, мальчик! Иди к папочке!

Животное зашевелилось, и конец виадука задвигался вместе с ним. Из-под конструкции показалось около одиннадцати футов его передней части, и он начал дико озираться вокруг.

— Я здесь, Лами, наверху!

Ламокс увидел своего друга и расплылся в улыбке идиота. Сержант Мендоза пробурчал команду:

— Давай ниже, Слэтс. Прямо над ним.

Водитель немного снизился, затем забеспокоился.

— Хватит, сержант. Я уже видел, на что способен этот зубастик.

— Хорошо, хорошо. — Мендоза опустил дверцу и выбросил веревочную лестницу для спасательных работ. — Сможешь по ней спуститься, сынок?

— Конечно.

Удерживаемый Мендозой за руку, Джон Томас выскользнул за дверь и ухватился за лестницу. Он начал спускаться и дошел до последней перекладины; это было в шести футах над головой Ламокса. Он посмотрел вниз.

— Подыми голову, детка, и спусти меня.

Ламокс оторвал вторую пару ног от земли и осторожно подвел свой широкий череп под Джона Томаса, который встал на него, слегка покачиваясь и удерживая равновесие. Ламокс бережно опустил его на землю.

Джон Томас спрыгнул и повернулся к Ламоксу. Так, похоже, от падения Лам не пострадал. Это уже хорошо. Сначала он отведет его домой, а затем — осмотрит сантиметр за сантиметром.

Между тем Ламокс терся о его ноги и издавал звук, весьма похожий на мурлыкание. Джон напустил на себя строгий вид.

— Нехороший Лами. Нехороший, нехороший Лами… Ну почему ты такой глупый, а?

Ламокс выглядел смущенным. Он опустил голову и широко открыл рот.

— Я не хотел, — запротестовал он своим девчоночьим голосом.

— Не хотел! Не хотел! Ты никогда не хочешь. Вот возьму и запихну твои передние ноги тебе в глотку. Понял? Нет? Изобью тебя в кашу, а затем сделаю из тебя коврик. Никакого тебе ужина. Не хотел, вот уж действительно!

Ярко-красный автомобиль подлетел ближе и повис в воздухе.

— Все в порядке? — спросил шеф Драйзер.

— Конечно.

— Хорошо. План таков. Я отодвигаю ту преграду впереди. Ты отводишь его назад на Хиллкрест, поверху, через разводной мост. Там тебя будут ждать сопровождающие. Ты следуешь за чудовищем и остаешься с ним всю дорогу. Понял?

— Лады. — Джон Томас увидел, что в обоих направлениях дорога блокирована специальными щитами на случай беспорядков — тракторами, на которых впереди смонтированы тяжелые плиты, чтобы можно было ставить временный барьер через улицу или площадь.

Такое оборудование было стандартным для любых сил обеспечения городской безопасности со времени волнений девяносто первого года, но он не помнил, чтобы в Уэствилле когда-либо это применяли. Джон начал сознавать, что день, когда Ламокс оказался в городе, не скоро будет забыт.

Он был рад, что Ламокс слишком робок, чтобы начать жевать эти стальные щиты. Появилась надежда, что его зверь весь день был слишком занят, и у него не нашлось времени есть металл.

— Ладно, давай выбирайся из этой дыры. Мы идем домой.

Ламокс охотно подчинился. Виадук снова задрожал, когда он задел за него.

— Сделай мне седло.

Средняя часть туловища Ламокса прогнулась. После некоторого раздумья часть его спины приняла контуры, напоминающие стул.

— Да стой же спокойно, — скомандовал Джон Томас. — Я не хочу, чтобы ты отдавил мне пальцы.

Ламокс застыл, не шевелясь, слегка вздрагивая, а молодой человек вскарабкался на него, хватаясь за его складки прочной кожи. Он уселся как раджа, собирающийся на охоту на тигра.

— Отлично. Ну, иди потихоньку по дороге. Нет, нет! Повернись, дурацкая твоя башка! Вверх, а не вниз!

Ламокс послушно повернулся и зашагал.

Два наземных патрульных автомобиля следовали впереди них, еще два — сзади. Помидорно-красный аэрокар шефа Драйзера носился над ними кругами на безопасном расстоянии. Джон Томас откинулся на спинку стула, используя это время на сочинение того, что скажет Ламоксу, а также того, что скажет матери. С первой речью было намного легче, он мысленно возвращался к ней и приукрашивал свежими прилагательными. Однако относительно второй речи он был в затруднении.

Они были уже на полпути домой, когда к небольшой процессии спустился человек на ранцевом вертолете. Он игнорировал красный предупреждающий сигнал на аэрокаре шефа дорожного патруля и спланировал прямо на огромного звездного зверя. Джону Томасу показалось, что стремительную манеру Бетти он узнал еще до того, как смог различить ее черты, и не ошибся. Он обхватил ее ноги как раз в тот момент, когда она выключила двигатель.

Шеф Драйзер с яростью распахнул окно и высунул голову. Полился поток брани, но Бетти прервала это словоизвержение:

— Отец Драйзер! Что за ужасная манера говорить!

Он остановился и присмотрелся к ней.

— Да это Бетти Соренсон!

— Ну конечно. И должна сказать, шеф, что когда обучалась у вас в воскресной школе, никогда не думала, что доживу до того, что услышу, как вы разговариваете на таком языке. И если это образец для подражания, я думаю, что…

— Девушка, попридержите язык.

— Я? Но это вы использовали такие выражения…

— Тихо. С меня на сегодня хватит. Давай, заводи свой вертолет и выметайся отсюда. Это официальное дело. Так что — уматывай.

Она посмотрела на Джона Томаса и подмигнула. Затем сделала невинное лицо.

— Нет, шеф, я не могу этого сделать.

— Это почему же?

— У меня закончилось горючее. Это было аварийное приземление.

— Бетти, не говори мне неправду.

— Я? Неправду? Ну что вы, святой отец Драйзер.

— Вот я тебе сейчас почитаю псалмы! Если твои баки пусты, слезай с этого чудовища и шагай домой. Оно опасно.

— Лами опасен? Да Лами мухи не обидит. И кроме того, вы хотите, чтобы я пошла домой одна? По загородной дороге? Когда почти темно? Вы меня изумляете.

Драйзер плюнул и закрыл окно. Бетти выпуталась из своей экипировки и уселась на широкое сиденье, которое Ламокс устроил для нее без напоминаний.

Джон Томас посмотрел на девушку.

— Привет, проныра!

— Привет, тугодум!

— Не знал, что ты знакома с шефом.

— А я со всеми знакома. Слушай сюда. Я примчалась на всех парах, спотыкаясь и падая, как только услышала по радио эту новость. Ты и Ламокс не сможете сами выкрутиться из этого положения, даже если большую часть хлопот возьмет на себя Ламокс — поэтому я и здесь. Так что давай рассказывай все подробно, ничего от меня не утаивай.

— Ловкий Алек!

— Не трать время на комплименты. Это, вероятно, последний шанс на приватное обсуждение перед тем, как они хорошенько возьмутся за тебя, поэтому лучше говори быстрее.

— Ха! Ты кто такая? Адвокат?

— Я больше, чем адвокат, мои мозги не забиты застарелыми прецедентами. Я могу творчески подойти к данному вопросу.

— Ну ладно… — Джон Томас действительно в присутствии Бетти чувствовал себя увереннее. Теперь они с Ламоксом не одни против враждебного мира. Он рассказал ей всю историю, а она внимательно выслушала.

— Кто-нибудь пострадал? — наконец спросила она.

— Не думаю. Во всяком случае, они мне не сказали.

— Если пострадал — непременно сказали бы, — она села прямо. — В таком случае, нам не о чем беспокоиться.

— Как? Разрушений на сотни, а может быть, на тысячи! Хотел бы я знать, что ты называешь беспокойством.

— Лишь бы из людей никто не пострадал, — ответила она. — Все остальное можно уладить. В крайнем случае, Ламоксу придется обанкротиться.

— Ха! Глупая мысль.

— Если ты думаешь, что это глупо, то ты никогда не был на суде.

— А ты?

— Не отклоняйся от предмета разговора. Как бы там ни было, на Ламокса совершено нападение опасным оружием.

— Это не причинило ему никакого вреда, только слегка обожгло.

— Не имеет значения. Это, несомненно, вызвало у него сильное психическое потрясение. Я не уверена, что он несет ответственность за все то, что случилось потом.

— Ты не против, если я тоже буду так считать?

— Нет, но пока я не увижу, как повернется дело, не будь слишком самоуверенным.

Шествие в молчании двигалось к дому Стюартов. Когда они остановились, Бетти дала Джону Томасу дополнительный совет.

— Ничего не признавай. Ничего. И ничего не подписывай. Позвони мне, если тебе понадоблюсь.

Миссис Стюарт встречать их не вышла. Шеф Драйзер вместе с Джоном Томасом осмотрели дыру в решетке, и Ламокс при этом нависал над их головами. Шеф патруля молча смотрел, как Джон Томас взял веревку и привязал ее поперек дыры.

— Ну вот, теперь он не выберется.

Драйзер от изумления раскрыл рот.

— Ты в своем уме, сынок?

— Вы не понимаете, сэр. Решетка не остановит его, даже если мы ее починим… нет, если он захочет выбраться, то сделает это. И я знаю, что удержать его не сможет ничто. Но вот эта веревка — сможет. Ламокс?

— Да, Джонни?

— Видишь эту веревку?

— Да, Джонни.

— Если оборвешь ее — я оторву твою глупую дурацкую башку. Понял?

— Да, Джонни.

— Ты никогда больше не будешь выходить со двора, если я не беру тебя с собой.

— Хорошо, Джонни.

— Обещаешь? Клянешься на сердце?

— Клянусь.

— В действительности-то, никакого сердца у него нет, — продолжал Джон Томас. — У него децентрализованная циркуляционная система кровообращения. Это как…

— По мне, пусть даже у него будут хоть центробежные насосы, пока он остается дома.

— Он останется здесь. Лами никогда еще не нарушал клятву на сердце, хотя у него и нет такого органа.

Драйзер покусал большой палец.

— Ладно. Я оставлю здесь на ночь человека с портативной рацией. А завтра привезем несколько тавровых стальных брусьев вместо этого дерева.

Джон Томас хотел сказать: «Нет, только не сталь», но сдержался.

— Что-то не так? — спросил Драйзер.

— Нет, ничего.

— А ты тоже приглядывай за ним.

— Он не выйдет отсюда.

— Лучше б не вышел. Ты понимаешь, что вы оба под арестом, да? Но я не могу запереть это чудовище.

Джон Томас не ответил. Раньше он этого не понимал, теперь увидел, что это не вызывает сомнений. Драйзер продолжал более мягко:

— Постарайся не волноваться. Похоже, ты хороший парень, и все отличного мнения о твоем отце. Теперь мне надо пойти в дом, поговорить с твоей матерью. Тебе лучше побыть здесь до прибытия моего человека… И представишь его, что ли, этому… — он с сомнением взглянул на Ламокса.

Джон Томас остался, тогда как шеф дорожного патруля ушел в дом. Сейчас было самое время задать Ламоксу взбучку, но настроения для этого не было. Не теперь.

2. Министерство инопланетных дел

Неприятности Джона Томаса Стюарта одиннадцатого казались ему единственными в своем роде и доставляющими невыносимые мучения, и все же он был не один такой, даже в окрестностях Уэствилля. Маленький мистер Ито страдал от неизбежной болезни — пожилого возраста. Эта болезнь спустя какое-то время его доконает. Бессчетное количество других людей молча страдали за запертыми дверями от приступов тихого отчаяния, которое может коснуться и мужчины, и женщины, по причинам финансовым, семейным, здоровья или внешнего вида.

Еще дальше, в столице штата, губернатор безнадежно уставился на кипу бумаг — свидетельские показания, которые, без сомнения, отправят в тюрьму его старого и самого верного друга. Еще дальше, на Марсе, разведчик покинул потерпевший аварию вездеход и отправился в долгий пеший путь назад, к базе. Ему так и не удастся его завершить.

Невероятно далеко, в двадцати семи световых годах, звездный корабль «Боливар» совершал межпространственный переход. Из-за дефекта в крошечном реле это произошло на одну десятую секунды позже, чем следовало. «Боливар» будет блуждать среди звезд много-много лет, но так и не найдет путь домой.

Непостижимо далеко от Земли, посреди местного звездного скопления, раса обитающих на деревьях ракообразных медленно вымирала под натиском молодой и более агрессивной расы земноводных. Пройдет несколько сот земных лет, прежде чем ракообразные вымрут, но исход этого противостояния уже не вызывал сомнения. Это заслуживало сожаления по человеческим меркам, поскольку раса ракообразных обладала умственными и духовными способностями, гармонирующими с человеческими чертами характера до такой степени, что сотрудничество с ними могло бы обогатить земную цивилизацию. Но когда первый землянин высадится там в будущем, спустя одиннадцать тысяч лет, ракообразные уже давно будут мертвы.

И снова на Земле, в столице Федерации, его превосходительство высокочтимый Генри Гладстоун Кику, магистр гуманитарных наук (Оксон), доктор гонорис кауза литературы (Кейптаун), кавалер различных орденов, постоянный помощник министра инопланетных дел, не беспокоился о ракообразных, поскольку никогда о них не узнает. Его также не беспокоил звездный корабль «Боливар» — хотя еще побеспокоит. Помимо самого корабля, потеря одного из пассажиров вызовет цепную реакцию головных болей у мистера Кику, затем у его родных и близких.

Мистер Кику отвечал за все и вся, что находилось за пределами земной ионосферы. Все, что касалось отношений между Землей и любой другой частью исследованной вселенной, также лежало на его плечах. Даже дела, внешне выглядящие чисто земными, также были под его попечительством, если затрагивали или затрагивались в любой мере чем-либо, что было внеземным, межпланетным или межзвездным по характеру. Действительно, очень широкий диапазон.

Беспокоящие его проблемы включали в себя такие вещи, как импорт марсианской песчаной травы, соответствующим образом мутированной для тибетского плоскогорья. Учреждение мистера Кику не давало согласия на эту идею до тех пор, пока не произведено тщательное математическое моделирование возможного влияния на австралийскую овцеводческую промышленность и десяток других факторов. Подобные вещи делались осторожно, всегда с оглядкой на такой ужасный пример, как Мадагаскар и марсианские ягоды. Экономические аспекты задержки этого решения мистера Кику ничуть не беспокоили, неважно, скольким он при этом наступил на их любимую мозоль. Другие же вопросы не давали ему спать по ночам — такие как решение не давать полицейского эскорта студентам, обучающимся в Годдарде в порядке студенческого обмена с Проционом-7, несмотря на очень реальную опасность для них со стороны провинциальных землян, обремененных предрассудками против существ с неземным расположением конечностей или глаз. Цефалоподы этой планеты были весьма чувствительным существами, и нечто подобное полицейскому эскорту было у них наказанием для преступников.

Конечно, у мистера Кику был очень большой штат помощников, а также, разумеется, помогал ему и сам министр. Министр делал доклады, встречал очень важных посетителей, давал интервью и многими другими способами облегчал невыносимый без такой поддержки груз для мистера Кику, и мистер Кику первый это признавал. До тех пор, пока нынешний министр вел себя хорошо, занимался своим делом, брал на себя заботу о появлении в обществе и позволял помощнику министра заниматься делами министерства, он получал одобрение мистера Кику. Но если бы он не стал сам тащить свой груз, а переложил бы его на других сотрудников, мистер Кику смог бы найти способ избавиться от него. Но прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он однажды счел необходимым принять столь решительные меры. Даже самого молодого свежеиспеченного политического деятеля можно впрячь в повозку.

Мистер Кику еще не сформировал свое мнение относительно нынешнего министра. Он об этом даже не думал. Вместо этого он изучал листок с синопсисом, прикрепленный к объемистой папке проекта «Цербер» — интереснейшего предложения относительно исследовательской станции на Плутоне. На его пульте зажегся предупреждающий сигнал, он поднял голову и увидел, что дверь между его кабинетом и кабинетом министра раскрылась. Вошел министр, насвистывая «Забери меня поиграть в мячик». Мистер Кику мотива не узнал.

— Привет, Генри. Нет-нет, не вставай.

Мистер Кику и не собирался вставать.

— Здравствуйте, господин министр! Чем могу быть полезен?

— Ничего, ничего, — министр остановился у стола Кику и взял лежавшую на нем папку с проектом. — Над чем вы сейчас ломаете голову? «Цербер»? Генри, это же чисто организационный вопрос. Почему мы должны об этом беспокоиться?

— Некоторое аспекты, — осторожно заметил мистер Кику, — имеют к нам прямое отношение.

— Ну да, понятно. Бюджет и тому подобное. — Его взгляд упал на выделенную жирным шрифтом строку: «Расчетная стоимость: три с половиной миллиарда и 7,4 человеческих жизней». — Что это? Я не могу просить Совет утвердить такое. Это нереально.

— Это лишь прикидка, — невозмутимо сказал мистер Кику. — Первоначально было свыше восьми миллиардов и более ста жизней.

— Я имею в виду не деньги. Но это вот… Вы фактически просите Совет, чтобы он подписал приговор семи и четырем десятым человека. Нельзя так поступать, это негуманно. И скажите мне все-таки, что за дьявольщина эти четыре десятых человека? Как вы можете убить часть человека?

— Господин министр, — терпеливо ответил его подчиненный, — любой проект, более значительный, чем повесить качели возле школы, подразумевает вероятную потерю человеческой жизни. Но здесь фактор риска очень низок: это значит, что работа на строительстве «Цербера» будет в среднем безопаснее, чем если бы человек оставался на Земле. Таков мой предварительный расчет.

— Да? — министр снова взглянул на черновик проекта. — Но тогда почему бы так и не сказать? Выставить все в лучшем свете, как это принято?

— Этот доклад только для меня, то есть — только для нас. В докладе для Совета будут подчеркнуты принятые меры предосторожности и не будет включен расчет на смерти, что, все-таки, является лишь предположением.

— Гм-м-м, предположением? Да, конечно, — министр положил доклад и, казалось, потерял к нему интерес.

— Что-нибудь еще, сэр?

— А, да. Генри, старина, вы знаете этого высокопоставленного чиновника с Раргиля, которого мне следует сегодня принять? Доктор… как его там?

— Доктор Фтаемл, — мистер Кику бросил взгляд на контрольное табло на своем столе. — Ваша встреча через час и семь минут.

— Я как раз об этом. Боюсь, мне придется попросить вас заменить меня. Извинитесь перед ним и тому подобное. Скажите ему, что важные государственные дела…

— Сэр, я бы этого не советовал. Он ожидает, что его примет официальное лицо вашего ранга — раргилиане такие дотошные, когда дело касается формальностей.

— О, да этот туземец наверняка не увидит разницы.

— Этот — увидит, сэр.

— Ну пусть думает, что вы… В общем, мне все равно. Но меня здесь не будет, и точка. Генеральный секретарь пригласил меня на партию в теннис, а приглашение от Генерального секретаря — это, хочешь не хочешь…

Мистер Кику знал, что это не соответствует действительности, но сохранил это в себе.

— Хорошо, сэр.

— Благодарю тебя, старина.

Министр вышел, посвистывая. Когда дверь за ним закрылась, мистер Кику со злостью ударил по ряду клавиш на своем пульте. Теперь он был блокирован и к нему невозможно было пробиться по телефону, видеоканалу или любыми другими средствами, за исключением, разве что, кнопки аварийной сигнализации, которой за двенадцать лет лишь один раз воспользовался министр. Кику облокотился на стол, закрыл голову руками и запустил пальцы в густые волосы на макушке.

Эта неприятность, та неприятность, еще одна неприятность… Зачем он уехал из Африки? Откуда у него взялась эта тяга к общественной деятельности? Тяга, уже давно превратившаяся в обыкновенную привычку.

Он выпрямился, открыл средний ящик стола. Тот весь был заполнен проспектами с рекламой недвижимости в Кении. Он вытащил несколько проспектов и вскоре занимался сравнением относительных достоинств. Хоть здесь была какая-то ложка меду: иметь богатство в более чем восемьсот акров земли, половина которой обработана, и семь действующих колодцев на своем участке. Он посмотрел на карту и фотоснимки и почувствовал себя значительно лучше. Спустя некоторое время он убрал проспекты и закрыл ящик. Теперь он признался себе, что хотя то, что говорил шефу, было правдой, его собственная нервная реакция происходила, главным образом, от преследовавшей его всю жизнь боязни змей. Будь доктор Фтаемл кем угодно, но не раргилианином, или будь раргилиане не медузогуманоидами, он бы не возражал. Конечно, он знал, что те щупальца, что растут на голове раргилианина, не змеи, но его желудок в это не верил. Надо бы найти время для гипнотического сеанса перед тем… впрочем, нет, времени не оставалось. Придется вместо этого принять таблетку.

Он со вздохом перевел переключатели в их нормальное положение. Его корзина для входящих документов тотчас же начала наполняться, и все индикаторы запросов связи зажглись. Но лампочки горели янтарным светом, мигающе-красного среди них не было, и он не стал обращать на них внимания, а взглянул на то, что падало в корзину. Большинство бумаг были просто обычной информацией о текущих делах: какие меры уже приняты его подчиненными или их подчиненными. Иногда он проверял существо вопроса и предложенное по нему решение, потом бросал доклад в прожорливую пасть корзины для исходящих документов.

Поступил некий радиотайп, необычный в том смысле, что дело касалось существа, которое было неземным, но не классифицированным по типу и происхождению. Связанный с ним инцидент был не столь важным — какая-то чепуха в одной из деревень в западной части континента. Но тот факт, что замешано неземное существо, автоматически требовал доклада от местной полиции в министерство, а отсутствие классифицированности не позволяло принять меры согласно инструкции. И вот в результате — этот доклад…

Мистер Кику никогда не видел Ламокса и не проявил бы к его делу какого-то интереса, даже если бы и увидел его. Но Кику твердо знал, что каждый контакт с теми, кто «оттуда» — единственный в своем роде. Вселенная безгранична в своем многообразии. Предположить без знания, сделать вывод по аналогии, принять неизвестное за не требующее доказательств — все это означало возможность катастрофы.

Мистер Кику глянул на свой список, чтобы посмотреть, кого бы он мог туда послать. Любой из его служащих мог действовать в качестве представителя первичной и высшей юридической инстанции в любом деле, касающемся неземных существ. Но кто сейчас на Земле и свободен? Гм-м-м.

Сергей Гринберг вполне подходящий человек. А служба коммерческой информации может денек-другой обойтись без своего начальника.

Он щелкнул переключателем.

— Сергей?

— Да, шеф?

— Занят?

— И да, и нет. Подрезаю ногти и пытаюсь придумать, за что налогоплательщикам следовало бы увеличить мою зарплату.

— Думаешь, надо? Посылаю тебе светокопию. — Мистер Кику нашел фамилию Гринберга на передающем устройстве, бросил светокопию в корзину исходящих документов и подождал несколько секунд, пока не увидел на экране, как Гринберг вынул ее из своей корзины для входящих документов.

— Прочти.

Гринберг ознакомился.

— Я слушаю, шеф.

— Свяжись с местным судьей и сообщи, что мы вмешиваемся в это, затем слетай и разберись, в чем там дело.

— Ваше желание для меня — приказ, мой повелитель! Ставлю два к одному, что это все-таки земное существо.

— Пари не будет. Ты, вероятно, прав. Но всякое бывает. Мы не можем рисковать.

— Я свяжусь с этими провинциалами. Где находится эта деревня? Уэствилль, или как ее там?

— Откуда я знаю? Текст перед тобой.

Гринберг глянул на сообщение.

— Э-э-э… Вы что думаете? Это же в горах… Такое может занять две-три недели, шеф. Как вам это понравится?

— Затратишь больше трех дней — вычту из ежегодного отпуска. — Мистер Кику отключился и вернулся к своим делам.

Он ответил на десяток вызовов и с таким энтузиазмом принялся за разбор дел, что вскоре показалось дно его корзины входящих документов — но ненадолго. Затем заметил, что настало время для приема раргилианина. Тело его покрылось гусиной кожей, и он поспешно полез в стол за одной из специальных таблеток, которые врач советовал принимать не слишком часто. Едва он успел ее проглотить, как зажегся сигнал от приемной министра.

— Сэр, пришел доктор Фтаемл.

— Проводите его. — Мистер Кику пробормотал какое-то заклинание на своем родном языке — вероятно, одно из тех, что его предки использовали против змей.

Пока дверь раскрывалась, он придал своему лицу выражение, подходящее для приема посетителей.

3. Неуместный вопрос

Вмешательство Министерства инопланетных дел в дело Ламокса не отложило слушание, а наоборот, ускорило его. Мистер Гринберг позвонил окружному судье, договорился с ним, что воспользуется его залом суда, и попросил все стороны и свидетелей быть в суде к десяти часам следующего утра — включая, разумеется, и это неземное чудовище, из-за которого весь сыр-бор разгорелся. На последнее требование судья О'Фаррел обратил особое внимание:

— Это создание — оно вам тоже нужно?

Гринберг сказал, что он решительно за то, чтобы это неземное существо присутствовало, поскольку именно его участие в деле было причиной вмешательства Министерства.

— Судья, мы, люди из Министерства, не любим совать нос в ваши местные дела. Увидев его и задав свидетелям несколько вопросов, я, вероятно, смогу откланяться, что будет удобнее для нас обоих. Именно это якобы внеземное существо — причина моего приезда. Единственная причина. Поэтому — пусть оно присутствует, ладно?

— Видите ли, оно довольно велико. Возможно, слишком, чтобы приводить его в зал суда. Я, правда, его уже несколько лет не видел, но, думаю, оно с тех пор только выросло — а даже в то время было слишком велико, чтобы находиться в помещении. Не могли бы вы посмотреть на него на месте?

— Можно, хотя я придерживаюсь убеждения, что все, относящееся к слушанию дела, должно быть собрано в одном месте. Где оно находится?

— Под арестом по месту жительства, вместе со своим владельцем. Они живут за городом, в нескольких милях отсюда.

Гринберг на минуту задумался. Будучи человеком непритязательным, из тех, которым все равно, где есть и спать, он, когда касалось дел Министерства, действовал по принципу перекладывания всей беготни на других. Иначе ему не удавалось бы справиться с громадной нагрузкой делами.

— Мне не хотелось бы выезжать в провинцию, поскольку я планировал придержать свой корабль и завтра, по возможности, после полудня вернуться в столицу. Это очень срочно… имеет отношение к марсианскому договору.

Последнее было стандартной выдумкой Гринберга, когда он хотел поторопить кого-либо не из Министерства.

Судья О'Фаррел пообещал, что все устроит.

— Мы сделаем временный загон на лужайке около здания суда.

— Прекрасно! До завтра, судья. Благодарю вас за все.

За два дня до того, как Ламокс вырвался на свободу, судья О'Фаррел отправился на рыбалку. К его возвращению в городе уже навели порядок, а в силу установленного им для себя принципа, он старался не слушать и не читать газетных сообщений или разговоров, касающихся дел, которые ему, возможно, предстоит вести. Позвонив шефу дорожного патруля Драйзеру, он не предполагал, что могут быть какие-то затруднения с перемещением Ламокса.

Шеф Драйзер высунулся из верхнего люка своей машины.

— Судья, у вас голова на месте?

— Хм, священник, что вас беспокоит?

Драйзер пытался возражать, но судья отмел все его доводы. Тогда они оба позвонили мэру. Мэр побывал на той же самой рыбалке, и потому встал на сторону О'Фаррела. Он сказал:

— Шеф, вы меня удивляете. Мы не можем позволить, чтобы важный чиновник решил, будто мы настолько отсталы, что не способны справиться с подобным пустяком.

Драйзер тяжело вздохнул и позвонил в компанию «Горные Штаты: стальные и сварочные работы».

Шеф Драйзер решил доставить Ламокса до того, как станет светло — ему хотелось посадить его в клетку, пока на улицах мало народа. Но никто не подумал поставить об этом в известность Джона Томаса. Он был разбужен в четыре часа утра в плохом настроении: пробуждение прервало его кошмар, и вначале он подумал, что с Ламоксом случилось что-то ужасное.

Когда же ситуация для него прояснилась, стало понятно, что на сотрудничество с ним нельзя было рассчитывать. Он оказался «тяжел на подъем», из тех, у кого по утрам в крови ощущается нехватка сахара, и от них нельзя ничего добиться, пока они хорошенько не позавтракают — на чем он сейчас и настаивал.

Шеф Драйзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт, с видом «мама знает лучше», сказала:

— Дорогой, ты не думаешь, что тебе лучше…

— Я думаю, что мне надо позавтракать. И Ламоксу — тоже.

Драйзер заметил:

— Молодой человек, вы ведете себя неправильно. Прежде всего, имейте в виду, что у вас будут большие неприятности. Пошли. Вы сможете позавтракать и в городе.

Джон Томас упорно гнул свое. Его мать резко сказала:

— Джон Томас, это невыносимо! Ты слышишь? С тобой так же трудно разговаривать, как когда-то с твоим отцом.

Но упоминание об отце лишь укрепило его на неверном пути. Он с горечью сказал:

— Почему ты не защищаешь меня, мама? В школе мне говорили, что любой гражданин не может быть уведен из своего дома по прихоти полиции. Но ты прилагаешь все силы, чтобы помочь ему, а не мне. На чьей ты стороне?

При этих его словах она посмотрела на сына с крайним удивлением.

— Джон Томас! Ты не смеешь разговаривать так со своей матерью!

— Да, — согласился шеф Драйзер. — Будь вежлив со своей мамой, или я тебя отшлепаю ладошкой — неофициально, конечно. Чего я не выношу, так это когда мальчик груб со старшими. — Он расстегнул мундир и вытащил из-за пазухи сложенную бумагу. — Сержант Мендоза рассказал мне, как ты выкаблучивался, так что я пришел, предварительно подготовившись. Вот ордер. Ну, теперь идешь? Или мне тащить тебя?

Он стоял, хлопая бумагой по ладони, но не протягивая ее. Когда Джон Томас потянулся за ордером, он отдал его и ждал, пока тот прочитает. Наконец шеф Драйзер сказал:

— Ну? Ты удовлетворен?

— Это всего лишь судебная повестка, — сказал Джон Томас, — предписывающая мне явиться вместе с Ламоксом.

— Так оно и есть.

— Но в ней сказано, что явиться нужно к десяти часам. И в ней не говорится, что мне нельзя сначала позавтракать…

Шеф Драйзер глубоко вздохнул, заметно раздаваясь в стороны. Его лицо, уже порозовевшее, теперь стало красным, но он ничего не ответил.

Джон Томас сказал:

— Мам, я собираюсь устроить себе завтрак. Тебе тоже что-нибудь сделать?

Она посмотрела на Драйзера, затем снова на сына и закусила губу.

— Не беспокойся, — сказала она недовольно. — Я приготовлю завтрак. Мистер Драйзер, выпьете с нами кофе?

— Это любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я всю ночь на ногах.

Джон Томас посмотрел на них.

— Сбегаю, посмотрю на Ламокса, — он помедлил в нерешительности и добавил: — Я сожалею, что был груб, мам.

— Ладно, больше не будем об этом, — холодно ответила она.

Он собирался сказать еще несколько слов в свое оправдание, но передумал и вышел.

Ламокс тихо посапывал, вытянувшись так, что одна его половина находилась внутри домика, другая — снаружи. Его сторожевой глаз был поднят над шеей, как всегда, когда он спал. При приближении Джона Томаса он повернулся и оглядел его, но поскольку та часть Ламокса, которая бодрствовала, узнала юношу, звездный зверь не проснулся. Джон Томас, удовлетворенный, вернулся в дом.

За завтраком страсти успокоились, и к моменту, когда Джон Томас съел две тарелки овсяной каши, яичницу-глазунью, гренки и выпил чашку какао, он готов был признать, что шеф Драйзер всего лишь выполнял свои обязанности и, конечно же, не гонял собак в свое удовольствие. В свою очередь, шеф Драйзер, подзакусив, решил, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда править мальчиком твердой рукой и время от времени устраивать ему взбучку. Плохо, что матери пришлось растить его одной, — похоже, она хорошая женщина.

Подбирая с тарелки остатки яичницы куском хлеба, он сказал:

— Я почувствовал себя лучше, миссис Стюарт. Это правда. Домашняя кухня для вдовца — наслаждение. Но я не решусь признаться в этом своим людям.

Миссис Стюарт поднесла руку ко рту.

— О, я забыла о них! — и добавила: — Я быстренько сварю еще кофе. Сколько их там?

— Пятеро. Но не беспокойтесь, мэм, они позавтракают после дежурства. — Он повернулся к Джону Томасу. — Готов, юноша?

— Угу… — ответил тот и повернулся к матери. — Почему бы и им что-нибудь не приготовить, мам? Мне еще надо разбудить Ламокса и покормить его.

К тому времени, когда Ламокс пробудился, поел и получил все наставления, все пять патрульных наслаждались второй чашкой кофе после горячего завтрака. В целом все это более напоминало дружеский визит, а не арест. Было далеко за семь, когда процессия появилась на дороге.

Около девяти часов они водворили Ламокса во временную клетку возле здания суда. Ламокс был в восторге от запаха стали и хотел тотчас же откусить кусочек. Джон Томас вынужден был проявить твердость. Он вошел к Ламоксу в клетку и стал ласкать его и разговаривать с ним, тогда как рабочие начали заваривать проход. Он несколько обеспокоился, увидев массивную стальную конструкцию, поскольку ему не представилось случая сказать шефу Драйзеру, что сталь против Ламокса не просто бесполезна… Но теперь, похоже, говорить что-либо слишком поздно. Особенно поскольку шеф Драйзер гордился своим загоном. Времени на заливку фундамента не было, поэтому он заказал коробку открытого типа из стальных балок, с крышей, днищем и боковинами, при этом одна сторона пока оставалась открытой, чтобы можно было ввести Ламокса и закрыть клетку.

Да, думал про себя Джон Томас, они все так уверены в своей правоте, что даже не побеспокоились спросить меня. Он решил просто попросить Ламокса не есть ни кусочка клетки под угрозой наказания — и надеялся на лучшее.

Ламокс склонялся скорее к возражению: с его точки зрения, это было глупо — пытаться запереть голодного мальчика в клетке из пирожков.

Один из рабочих закончил свою работу, опустил сварочную горелку и сказал:

— Знаете, похоже, это существо разговаривает.

— Разговаривает, — коротко ответил Джон Томас.

Человеческая речь со стороны внеземных существ не была диковинкой, особенно благодаря передачам по стереовидению, и рабочий, казалось, был удовлетворен его ответом. Но скоро снова встал около клетки.

— Я никогда еще не разговаривал с животными, — сказал он. Джон Томас не ответил: замечание было таким, что на него можно было и не отвечать.

Теперь, когда у него выдалось время, он решил внимательно осмотреть Ламокса. Кое-что на его теле вызывало беспокойство. Впервые эти симптомы он заметил на утро, последовавшее за той ужасной прогулкой: две припухлости, расположенные там, где у Ламокса оказались бы плечи, если бы он их имел. Вчера вечером ему показалось, что они стали больше, и это его смущало, поскольку он надеялся, что то всего лишь… не то чтобы Ламокс легко получал ушибы.

Эти припухлости действительно беспокоили Джона Томаса. Возможно, его подопечный ушибся во время своих нечаянных спортивных упражнений. Выстрел, который, сделал мистер Ито, не принес ему вреда, остался лишь небольшой след от пороха в том месте, куда попал заряд, и больше ничего. Заряд оказался подобен сильному удару для мула: шокирующий, но безвредный.

Ламокс мог ушибиться, когда продирался через теплицы, но это казалось маловероятным. Скорее всего, он ушибся при падении с виадука. Джон Томас знал, что такое падение убило бы любое земное животное, у которого такое же неблагоприятное соотношение веса и роста, например, слона. Конечно, Ламокс, с его неземными особенностями тела, не был столь же хрупким, как слон… и все же он вполне мог ушибиться.

Черт побери! Припухлости стали еще больше, чем раньше. Они уже превратились в настоящие опухоли, а кожа на них казалась мягче и тоньше, чем броня, в которую был закован Ламокс. Интересно, думал Джон Томас, может ли у существа, подобного Ламоксу, образоваться злокачественная опухоль, скажем, от ушиба? Он не знал этого, и даже не знал никого, кто бы это мог знать. Насколько он помнил, Ламокс никогда не болел, и отец никогда не упоминал насчет того, чтобы с Ламоксом что-либо случалось. Он был неизменно одинаков вчера, сегодня и всегда — не считая того, что становился все больше.

Надо бы сегодня вечером просмотреть дневник дедушки и записи прадедушки. Может быть, он что-нибудь упустил…

Он надавил пальцем на одну из выпуклостей. Ламокс беспокойно зашевелился.

— Больно?

— Нет, — ответил детский голосок. — Щекотно.

Ответ не успокоил Джона Томаса. Он знал, что Ламокс боится щекотки, но для этого требовалось что-нибудь вроде мотыги. Припухлости, должно быть, были очень чувствительны. Он уже собрался продолжить обследование, когда его окликнули сзади.

— Джон! Джонни!..

Он обернулся. Снаружи клетки стояла Бетти.

— Привет, проныра, — сказал он. — Получила мое послание?

— Да, но уже после восьми. Ты ведь знаешь моих… Эй, Ламокс! Как ты, деточка?

— Все хорошо, — ответил Ламокс.

— Я и записал послание на пленку, — ответил Джон Томас. — Эти идиоты подняли меня с постели до рассвета. Какая глупость!

— Зато полюбовался восходом солнца! Но из-за чего такая суматоха? Мне казалось, слушание дела назначено на следующую неделю.

— Мне тоже так казалось. Но появилась какая-то шишка из инопланетного министерства, прибывшая прямо из столицы. И теперь она будет всё решать.

— Как!?

— А в чем дело?

— Как — в чем дело? Я же ведь не знаю, кто этот человек из столицы. Я рассчитывала, что придется иметь дело с судьей О'Фаррелом… Впрочем, понимаю, что заставляет его торопиться. Этот новый судья… впрочем, не знаю. У меня есть кое-какие соображения, которые я еще не успела оформить. — Она нахмурилась. — Нам нужна отсрочка.

— Зачем? — спросил Джон Томас. — Почему бы нам не пойти сейчас в суд и не рассказать, как все было?

— Джонни, ты безнадежен. Если бы дело было только в этом, тогда никакого суда не было бы.

— Может, все будет не так уж и плохо?

— Ну-ну… Послушай, тугодум, хватит болтать глупости. У нас в запасе чуть более часа… — Она глянула на часы на башне старинного здания суда. — Нужно успеть провернуть одно дельце. Только давай пошевеливайся. Надо бы зарегистрировать права на Ламокса как на имущественную принадлежность землевладельца.

— Это глупо. Они на это не пойдут, я тебе говорю. Мы не можем владеть Ламоксом как фермой. Он не участок земли.

— Человек может владеть, как неотлучаемой имущественной принадлежностью, коровой, двумя лошадьми, десятком свиней. Плотник — владеть своим инструментом. Актриса — владеть своим гардеробом.

— Но это не относится к землевладению. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Тебя засмеют.

— Здесь, по сути, подобная ситуация. Раздел второй того же права. Если он «орудие твоего ремесла» — как тогда? Пусть попробуют доказать, что это не так. Главное — зарегистрировать Ламокса как имущественную принадлежность, не подлежащую конфискации, до того, как против него будет вынесено решение суда.

— Если они не смогут взыскать с меня, то взыщут с моей матери.

— Нет, не смогут. Я проверила. Поскольку твой отец оставил деньги под опеку, у нее по закону нет ни гроша.

— Неужели по закону так? — спросил он с сомнением.

— Ох, давай поспешим. Закон может быть каким угодно, если тебе удастся убедить в этом суд.

— Бетти, ты умница, — он пролез через прутья, обернулся и сказал: — Лами, я ненадолго покину тебя. Оставайся здесь.

— Почему?.. — спросил Ламокс.

— Незачем меня об этом спрашивать. Просто жди меня здесь.

— Хорошо.

На лужайке перед зданием суда собралась толпа. Люди глазели на Ламокса, уже ставшего знаменитостью. Шеф Драйзер приказал поставить ограждения из канатов, и двое полицейских следили, чтобы за них не заходили. Двое молодых людей нырнули под канаты и протиснулись сквозь толпу к крыльцу здания суда. Отдел оформления документов находился на втором этаже. Они нашли там заместителя начальника, старую деву по имени миссис Шрейбер.

Миссис Шрейбер придерживалась той же точки зрения в отношении Ламокса, как существа, свободного от решения суда, что и ее начальник. Но Бетти указала, что это не прерогатива судебного клерка, решать, что по закону является имущественной принадлежностью, и привела выдуманный случай с человеком, который был владельцем многократного эхо. Миссис Шрейбер нехотя заполнила бланки, взяла пошлину по самому высокому тарифу и вручила им заверенную копию.

Было почти уже десять. Джон Томас заторопился и побежал вниз по лестнице. Он остановился, увидев, что Бетти задержалась у автоматических весов.

— Пошли, Бетти. Сейчас не самое подходящее время взвешиваться.

— Я не взвешиваюсь, — сказала она, глядя в зеркало, установленное у весов. — Я проверяю свой внешний вид. Мне нужно выглядеть наилучшим образом.

— Ты выглядишь замечательно.

— Спасибо за комплимент, Джонни.

— Это не комплимент. Давай скорее. Мне еще нужно сказать кое-что Ламоксу.

— Сбавь газ, не несись сломя голову. Все будет в порядке. — Она стерла краску с бровей, затем снова подкрасила их, так что они приобрели какой-то демонической вид — ей казалось, что так она выглядит старше. Бетти подумала, не добавить ли ей пару мушек на правую щеку, но решила, что сойдет и так — особенно поскольку Джонни готов был взорваться. Они сбежали вниз и вышли из здания.

Заметных усилий стоило убедить патрульного, что их место по ту сторону ограждения. Джонни увидел каких-то мужчин, стоящих у клетки Ламокса, и прибавил ходу.

— Эй! Вы, двое! Убирайтесь отсюда!

Судья О'Фаррел обернулся и сощурился.

— Какое отношение имеете к этому вы, молодой человек?

Другой мужчина обернулся, но ничего не сказал.

— Я? Я его владелец. Он непривычен к незнакомым людям. Так что лучше отодвиньтесь от клетки, — он повернулся к Ламоксу. — Все в порядке, детка. Твой Джонни здесь.

— Здравствуйте, судья.

— О, привет, Бетти. — Судья смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она здесь находится, затем повернулся к Джону Томасу. — Вы, должно быть, сын Стюарта. Я судья О'Фаррел.

— Ох, простите меня, судья, — ответил Джон Томас, и уши его стали красными. — Я думал, вы из любителей поглазеть.

— Вполне естественная ошибка. Мистер Гринберг, это тот самый парень, сын Стюарта… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это достопочтенный Сергей Гринберг, специальный уполномоченный Министерства инопланетных дел. — Он огляделся. — О, да… это мисс Бетти Соренсон, господин уполномоченный. Бетти, зачем ты так измазала свое лицо?

Она гордо игнорировала его вопрос.

— Сочту за честь познакомиться с вами, господин уполномоченный.

— Пожалуйста, просто господин Гринберг.

— Джон Томас, — Гринберг повернулся к Джонни, — имеешь ли ты какое-нибудь отношение к Джону Томасу Стюарту?

— Я Джон Томас Стюарт одиннадцатый, — просто ответил Джонни. — Полагаю, вы имеете в виду моего прапрапрадедушку.

— Да, наверное. Я родился на Марсе, и из моего окна была видна его статуя. У меня и мысли не было, что ваша семья связана с этим. Возможно, позднее мы еще поболтаем о Марсе.

— Я никогда не был на Марсе, — признался Джонни.

— Не были? Впрочем, не удивительно. Вы еще очень молоды.

Бетти внимательно слушала, ее уши почти шевелились. Она решила, что этот судья станет ее добычей еще легче, чем судья О'Фаррел. Трудно было припомнить, чтобы имя Джонни что-нибудь значило — в особенности принимая во внимание, что оно ничего не значило. Во всяком случае, в окрестностях Уэствилля.

Гринберг продолжал:

— Из-за вас я проиграл два пари, мистер Стюарт.

— Сэр?

— Я предполагал, что это существо окажется не «оттуда». Я ошибался. Этот парнище, конечно, не уроженец Земли. Но при этом я был уверен, что если он неземного происхождения, то смогу определить его вид. Я не специалист по внеземным животным, но в моем деле необходимо иметь представление о многих вещах, хотя бы ознакомиться визуально. Но я не знаю, кто он и откуда.

— Ну, он просто Ламокс. Так мы его зовем. Мой прадедушка привез его на «Трейл Блейзерс», из второго путешествия.

— Так давно? Ну, тогда часть загадки проясняется: это было до того, как Министерство завело регистрацию… фактически, до того, как наше министерство вообще появилось. Но я все же не вижу, как такой зверь смог остаться незамеченным в исторической литературе. Я читал о «Трейл Блейзерс» и помню, что он привез много экзотики. Но не припоминаю такого парня, а ведь внеземные существа были в те дни диковинкой.

— Ну, это… видите ли, сэр, капитан не знал, что Ламокс находился на борту. Прадедушка принес его в своем ранце и тайком пронес на корабль.

— Принес в ранце? — Гринберг уставился на гигантскую фигуру Ламокса.

— Именно так, сэр. Конечно, Ламокс был тогда гораздо меньше.

— С трудом в это верится.

— У меня есть его фотографии. Он был величиной со щенка колли. Только, конечно, ног у него больше.

— М-да. Больше ног. Он скорее наводит меня на мысль о трицератопсах, чем о колли. Кормление его обходится не дорого?

— О нет. Ламокс ест практически все. Ну, почти все, — быстро поправился Джон Томас, неловко поглядывая на стальные прутья. — И он может длительное время обходится без еды. Правда, Лами?

Ламокс лежал, подобрав под себя ноги, и при этом проявлял бесконечное терпение, которое умел выказать при необходимости. Он следил за разговором Джонни с Гринбергом, поглядывая одним глазом на Бетти и еще одним — на судью. Теперь он открыл свою огромную пасть.

— Да, но такое мне не нравится.

Мистер Гринберг поднял брови и сказал:

— Не предполагал, что эта зверюга умеет говорить.

— Что? А, конечно, Лами разговаривает еще с того времени, когда мой отец был ребенком. Он все понимает. Сейчас я вас представлю. Лами, хочу познакомить тебя с господином уполномоченным, Сергеем Гринбергом.

Ламокс без интереса посмотрел на Гринберга и сказал:

— Здравствуйте, господин уполномоченный, Сергей Гринберг, — выговаривая четко слова, но не очень хорошо произнеся имя и фамилию.

— Здравствуй, Ламокс, — сказал Гринберг, и тут часы на здании суда пробили назначенное для заседания время. Судья О'Фаррел повернулся к нему и сказал:

— Десять часов, господин уполномоченный. Думаю, нам пора идти.

— Не торопитесь, — ответил задумчиво Гринберг. — Без нас не начнут. Меня заинтересовала эта сторона расследования. Мистер Стюарт, какой у Ламокса коэффициент умственного развития по человеческой шкале?

— Что? А! Его коэффициент умственного развития? Не знаю, сэр.

— Боже мой! Неужели вы никогда не пытались этого выяснить?

— Да нет, сэр. Я имею в виду: да, сэр. Во времена моего дедушки кто-то проводил с ним какие-то исследования, но дедушке так стало больно от того, как они с ним обращались, что он их прогнал. С тех пор мы держим незнакомых людей подальше от Лами… по крайней мере, большинство из них. Но он настоящий умница. Можете сами убедиться.

Судья О'Фаррел зашептал Гринбергу:

— Этот зверь не умнее хорошей собаки, даже если и может повторять, как попугай, человеческую речь. Я это знаю.

Джон Томас возмутился.

— Я все слышал, судья. У вас предубеждение.

Судья хотел было ответить, но в разговор вмешалась Бетти.

— Джонни, вспомни, что я тебе говорила. Разговаривать с ними буду я.

Гринберг не обратил на это вмешательство внимания.

— Были какие-нибудь попытки изучить его язык?

— Сэр?

— М-м-м, очевидно, нет. Он мог быть привезен еще до того, как научился говорить… я имею в виду, говорить на своем языке. У него должен быть свой язык. К ксенологов есть аксиома, что речевые центры формируются только у существ, которые эти центры используют. То есть, он вообще не смог бы выучить человеческую речь, как речь, даже очень слабо, если его собственное племя не пользовалось бы речью как средством общения. Он может писать?

— Но как, сэр? У него же нет рук.

— М-м-м, да. Тогда, отталкиваясь от теории, готов держать пари, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи нашли, что высшие типы, уровня человека, всегда обладают тремя характеристиками: речевыми центрами, манипуляторными устройствами и, посредством этих двух, умением сохранять информацию в виде записей. Так что можно заключить, что племя Ламокса в своем развитии значительно отстает от нас. Вы изучали ксенологию?

— Слишком мало, сэр, — смущенно произнес Джон Томас. — Только те книги, что смог найти в библиотеке. Но собираюсь основательно заняться ксенологией и внеземной биологией в колледже.

— Прекрасно. Это весьма обширная область. Вас удивит, как трудно найти ксенологов для Министерства. Но почему я спросил об этом: как вы знаете, Министерство вмешалось в это дело из-за него, — Гринберг указал на Ламокса. — Была вероятность, что ваш зверь относится к расе, имеющей с нами договорные отношения. Раз или два, как ни удивительно это может выглядеть, чужеземцы, посещавшие нашу планету, по ошибке принимались за диких зверей, и результаты бывали плачевными.

Гринберг нахмурился, припоминая ужасный случай, который удалось замять, когда член семьи посла с Лладора был найден мертвым, выставленным как чучело в антикварном магазине на Виргинских островах.

— Но здесь такой опасности нет.

— Я тоже так думаю, сэр. Ламокс — член нашей семьи.

— Совершенно верно, — уполномоченный обратился к судье О'Фаррелу. — Можно вас на минуту, судья? Для личной беседы?

— Конечно, сэр.

Они удалились. Бетти подошла к Джону Томасу.

— Все будет хорошо, — зашептала она, — если ты воздержишься от дальнейших глупостей.

— А что такого я сделал? — запротестовал он. — И почему ты думаешь, что все будет хорошо?

— Это очевидно. Ты ему понравился, и Ламокс тоже.

— Не вижу, как это поможет расплатиться за витрины «Бон Марше» и все эти фонарные столбы.

— Береги свои нервы и делай так, как я тебе скажу. Не успеем мы покончить с этим делом, как они за все заплатят, вот увидишь.

А неподалеку от них Гринберг объяснял судье О'Фаррелу:

— Судья, из того, что я узнал, мне кажется, что Министерство инопланетных дел должно устраниться от этого дела.

— Не совсем понимаю вас, сэр?

— Позвольте объяснить. Чего бы я хотел, так это отложить слушание на двадцать четыре часа, пока я не проверю свои заключения в Министерстве. Затем я смогу отбыть, оставив это дело местным властям. Я имею в виду, конечно, вас.

Судья О'Фаррел поджал губы.

— Я не люблю, когда дело откладывают в последнюю минуту, господин уполномоченный. Мне кажется несправедливым приказывать занятым людям собираться вместе за свой счет и терпеть личные неудобства, а затем говорить, чтобы они пришли на другой день. Это выглядит недостойным для правосудия.

Гринберг нахмурился.

— Действительно… Дайте подумать, нельзя ли подойти к этому с другой стороны. Из того, что сказал мне молодой Стюарт, я считаю, что это случай, не требующий нашего вмешательства, исходя из ксенополитики Федерации, даже если причина рассматриваемого вопроса связана с чем-то внеземным, а потому имеются законные основания для нашего участия, при необходимости. Хотя Министерство и обладает властью, эта власть используется лишь в тех случаях, когда необходимо избежать неприятностей с правительствами других планет. На Земле имеются сотни тысяч отличных от людей разумных существ или в качестве постоянных жителей, или в качестве посетителей, имеющих легальный статус по межпланетным договоренностям. Формально — людей, хотя очевидно, что они не люди. Ксенофобия все еще имеет место, особенно в наших тихих заводях… Нет, я не имею в виду Уэствилль! Человеческая природа остается неизменной, каждый из этих инопланетян — потенциальный источник неприятностей в межпланетных отношениях.

Простите, что я говорю то, что для вас очевидно: это необходимое вступление. Министерство не может ходить и утирать носы всем нашим инопланетным посетителям… и даже только тем, у которых они есть. У него нет для этого штата, и, конечно, желания. Если один из них попадает в неприятное положение, обычно достаточно бывает сообщить местному начальству о наших договорных обязательствах перед планетой, откуда родом инопланетянин. В редких случаях министерство сами вмешивается. И здесь, по-моему, не тот случай. При первом же взгляде на него видно, что наш друг Ламокс является «животным», как понимает это закон, и…

— Было какое-то сомнение? — удивленно спросил судья.

— Могло быть. Поэтому я и здесь. Несмотря на его ограниченные способности говорить, отсутствие необходимых способностей удерживает его племя от возвышения до того уровня, на котором мы могли бы признать их разумными существами. Поэтому он — животное. А значит, у него лишь обычные права животных, по нашим человеческим законам. Поэтому Министерство к этому отношения не имеет.

— Понятно. В моем суде никто не станет проявлять по отношению к нему жестокость.

— Конечно. Но и еще по одной, достаточной веской причине Министерство не имеет к этому интереса. Предположим даже, что это существо — человеческое в том смысле, как это трактуют «Обычаи цивилизации» с того момента, когда мы впервые установили контакт с расой «великих марсиан». Хотя это не так, но предположим.

— Условно допустим, — согласился О'Фаррел.

— Мы условно допустим это. Тем не менее он не может быть под патронажем Министерства, поскольку… Судья, вы знаете историю «Трейл Блейзерс»?

— Так себе. Только то, что есть в курсе обычной средней школы. Я не интересуюсь космическими историями. На нашей собственной Земле вполне достаточно путаницы.

— Да, вы правы. Итак, «Трейл Блейзерс» совершил три первых путешествия через гиперпространство, когда только-только открыли гиперпространственный переход и такие полеты были столь же безрассудными, как и путешествие Колумба. Они не знали, куда летят, и у них были смутные представления о том, как возвратиться назад… и действительно, «Трейл Блейзерс» так и не вернулся из третьего путешествия.

— Да, да, припоминаю.

— Дело в том, что молодой Стюарт — я не могу называть его полным именем, это кажется неправдой — рассказал, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой привезено из второго путешествия «Трейл Блейзерс». Это все, что мне нужно было знать. У нас нет договоров ни с одной из планет, которые посетила эта экспедиция, нет торговли, нет никаких отношений. Для закона они не существуют. Поэтому единственными законами, применимыми к Ламоксу, являются наши собственные внутренние законы. Поэтому Министерство не должно вмешиваться — а если уж оно вмешалось, то специальный уполномоченный, такой, как я, обязан будет руководствоваться всецело только внутренними законами. Ну а потому у вас выше квалификация, чем у меня.

Судья О'Фаррел кивнул.

— Хорошо, я не возражаю, чтобы мне вернули юрисдикцию. Что ж, пойдемте?

— Один момент. Я предложил сделать отсрочку, поскольку в этом деле имеются любопытные особенности. Мне хотелось бы навести в Министерстве справки, чтобы быть уверенным, что моя теория правильна и что я не упустил из виду какой-нибудь важный прецедент или закон. И я сей же момент удалился бы, если вы пообещаете мне одну вещь. Это существо, как я понимаю, несмотря на его кроткую внешность, оказалось буйного и даже опасного нрава?

О'Фаррел кивнул.

— Ну, так я понял… неофициально, конечно.

— А не было ли каких-нибудь требований относительно того, что его следует ликвидировать?

— Видите ли, — медленно начал судья, — мне неофициально известно, что такие требования будут. До меня частным образом дошло, что шеф дорожного патруля имеет намерение просить суд о решении ликвидировать это животное, как необходимом для общественной безопасности. Думаю, подобные прошения будут и от частных лиц.

На лице мистера Гринберга появилось обеспокоенное выражение.

— Дела так плохи? Ну а ваше отношение к этому, судья?

— Сэр, это неуместный вопрос.

Гринберг покраснел.

— Прошу прощения, но мне нужно как-то подойти к этому. Вы понимаете, что этот экземпляр — единственный в своем роде? Несмотря на то, что он натворил или насколько может быть опасен, я абсолютно уверен, что он интересен для науки настолько, что его необходимо сохранить. Вы не могли бы заверить меня, что не отдадите приказ о его уничтожении?

— Молодой человек, вы склоняете меня к предварительному вынесению решения по делу или части дела. Ваше отношение к этому в высшей степени неправильно!

Этот весьма неудачный момент и выбрал подбежавший шеф Драйзер.

— Судья, я ищу вас повсюду… Будет ли слушание дела? У меня семь человек…

О'Фаррел прервал его:

— Шеф, это господин уполномоченный Министерства мистер Гринберг. Господин уполномоченный, это наш шеф дорожного патруля Драйзер.

— Мое почтение, шеф.

— Здравствуйте, господин уполномоченный. Так вот, об этом слушании. Я хотел бы знать…

— Шеф, — быстро перебил его судья, — скажите моему бейлифу, пусть все подготовит. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас наедине.

— Но… — шеф замолчал и пошел, бормоча что-то насчет лишнего беспокойства для полиции.

За то время, пока судья объяснялся с шефом патруля, уполномоченный вспомнил, что ему самому полагается не иметь эмоций. И он спокойно заявил:

— Беру свой вопрос назад, судья. У меня не было намерения нарушать этикет, — он усмехнулся. — При других обстоятельствах меня могли бы наказать за неуважение к суду.

О'Фаррел нехотя улыбнулся.

— Возможно.

— У вас хорошая тюрьма? У меня накопилось семь месяцев отпуска и никаких планов по его использованию.

— Не следует перегружать себя работой, молодой человек. Я всегда нахожу время для рыбалки, независимо от того, сколько дел назначено к слушанию. Аллах не вычитает из времени, отведенного человеку, те часы, которые он потратил на рыбалку.

— Хорошая мысль. Но меня все же занимает эта проблема. Вы знаете, что я мог бы настоять на отсрочке дела, пока буду консультироваться с Министерством?

— Конечно. Возможно, вам так и следовало поступить. Мое мнение не должно влиять на ваше желание и принимаемое решение.

— Нет. Но я согласен с вами, откладывать в последнюю минуту — это нехорошо. — Он подумал еще и о том, что обратиться в Министерство в этом необычном деле означало бы консультацию с мистером Кику… и уже почти слышал пренебрежительные замечания заместителя министра: об «инициативе» и «личной ответственности», и «да черт побери, мог бы кто-нибудь еще в этом сумасшедшем доме решить простой вопрос?». Гринберг решился: — Думаю, для Министерства будет лучше продолжить свое вмешательство. Я беру это дело на себя, по крайней мере, на стадии предварительного слушания.

О'Фаррел широко улыбнулся.

— Я надеялся, что так и будет. Мне не терпится вас послушать. Ведь вы, господа из Министерства инопланетных дел, иногда придете закону весьма необычную трактовку.

— Действительно? Надеюсь, такого не случится. Это будет не к чести гарвардского курса права.

— Гарвард? Как, и вы тоже! Преподает ли там все еще Рейнхардт?

— Когда я там был — еще преподавал.

— Как же тесен мир! Мне очень не хочется взваливать это дело на товарища по университету. Боюсь, это будет крепкий орешек.

— Все дела нелегкие. Но давайте начнем упражняться в остроумии. Почему бы нам не сесть рядышком на скамью? Вам, вероятно, придется это дело заканчивать.

Они направились в здание суда. Шеф Драйзер, кипевший от злости поодаль, увидел, что судья О'Фаррел уже забыл про него. Он пошел было следом, но потом заметил, что парень Стюарт и Бетти Соренсон все еще находятся по ту сторону клетки Ламокса. Головы их были наклонены друг к другу, и они не заметили, как ушли оба должностных лица.

— Эй! Джонни Стюарт! Ты должен был быть в суде еще двадцать минут назад.

Джон Томас сильно удивился.

— Но я думал… — начал он, но потом заметил, что судья и мистер Гринберг уже ушли. — О! Одну минуту, мистер Драйзер… мне надо кое-что сказать Ламоксу.

— Ничего тебе не надо говорить этому зверю. Пошли.

— Но, шеф…

Драйзер схватил его за руку и потащил. Поскольку он был на сотню фунтов тяжелее Джона Томаса, тому ничего больше не оставалось, как идти за ним. Бетти попыталась вмешаться со словами:

— Отец Драйзер, как некрасиво вы себя ведете!

— Обойдемся и без ваших советов, юная леди, — ответил шеф дорожного патруля, продолжая идти в направлении здания суда, таща за собой Джона Томаса. Бетти замолкла и пошла следом. Она задумалась, как бы посильнее уязвить шефа Драйзера, но потом решила этого не делать.

Джон Томас покорился неизбежному. Он намеревался в самый последний момент повлиять на Ламокса, чтобы тот вел себя спокойно и не ел стальные прутья. Джону казалось, что большинство взрослых людей во всем мире тратят много времени специально на то, чтобы не слушать.

Ламокс не пропустил их уход. Он встал, заполняя собой почти все огороженное пространство, и двинулся за Джоном Томасом, не зная, как следовало бы поступить. Прутья заскрипели, когда он уперся в них. Бетти оглянулась и сказала:

— Ламокс! Жди здесь! Мы вернемся!

Ламокс остался стоять, глядя им вслед. Приказ Бетти не был для него действительным приказом. Или был? Прецеденты в прошлом наводили на размышления.

Через некоторое время он снова улегся.

4. Узник за решеткой

Как только О'Фаррел и Гринберг вошли в зал, бейлиф закричал:

— Порядок в суде!

Разговоры стихли, присутствующие стали занимать места на стульях. Какой-то молодой человек в шляпе, обвешанный фотоаппаратурой, встал на пути двух официальных лиц.

— Внимание, — сказал он и сфотографировал их. — Еще раз… улыбочку, судья, как будто ваш поверенный только что сказал вам что-то смешное.

— Одного раза достаточно. И снимите шляпу, — бросил О'Фаррел, проходя мимо. Молодой человек пожал плечами, но шляпу не снял.

При их приближении секретарь суда поднял голову. Его лицо было красным и потным. Перед ним на судейском месте были разложены его принадлежности.

— Извините, судья, — сказал он. — Один момент.

Он склонился над микрофоном и произнес:

— Проба. Раз, два, три, четыре… Цинциннати. Шестьдесят шесть. — Он поднял голову. — Я уже намучался с этой записывающей системой.

— Надо было проверять раньше.

— Пожалейте меня, судья, может, найдете кого-нибудь в помощь. Но сейчас ничего страшного. Я проверял эту систему, она работала нормально, затем включил ее без десяти десять, полетел транзистор, и столько времени ушло, чтобы найти неисправность…

— Ладно, — раздраженно ответил судья, недовольный тем, что это случилось в присутствии высокопоставленного лица. — Может, все же уберете свое оборудование с моего места?

Гринберг поспешно сказал:

— Если для вас это не принципиальный вопрос, я бы не стал использовать место судьи, а устроил бы заседание вокруг большого стола, по типу военно-полевого суда. Мне кажется, это ускорит дело.

Лицо О'Фаррела стало печальным.

— Я всегда в этом суде придерживаюсь старинных обычаев. Это мне кажется наиболее пристойным.

— Очень может быть. Но, полагаю, те из нас, кто занимаются регулярной судейской практикой, повсюду приобретают местные плохие привычки. Но что поделаешь? Взять, к примеру, Минатар: предположим, вы сделали из вежливости попытку при ведении дела поступать в соответствии с их обычаями. Они полагают, что судья достоин освистания, если не прочистил свой желудок непосредственно перед тем, как уселся в судейском кресле. После этого он должен оставаться там без пищи и воды до тех пор, пока не примет решение. Откровенно говоря, я бы не согласился на такую работу. А вы?

Судья О'Фаррел почувствовал раздражение от того, что этот речистый молодой человек провел параллель между приличествующими для суда ритуалами и подобной языческой практикой, и с беспокойством вспомнил о трех кусках пшеничного пирога с сосисками и яйцами, с которых начал этот день.

— Да… другие времена, другие планеты, другие обычаи, — недовольно пробурчал он.

— Именно так. Благодарю вас за снисхождение. — Гринберг дал указания бейлифу, они начали сдвигать столы присяжных поваренных вместе в один большой стол, и только тогда до О'Фаррела дошло, что вообще-то он привел эту старую поговорку с целью возражения. Вскоре примерно полтора десятка человек сидели за составным столом, и Гринберг послал бейлифа за пепельницами.

Он повернулся к секретарю, который сейчас сидел за своим пультом в наушниках, скрючившись над приборами в странной позе, типичной для всех радиотехников.

— Ваше оборудование работает?

Секретарь прижал большой палец к указательному.

— Все в порядке.

— Очень хорошо. Суд начинает заседание.

Секретарь заговорил в микрофон, объявляя время, дату, характер и юрисдикцию суда, имя и титул официального представителя, осуществляющего контроль, и при этом неправильно произнес имя Гринберга. Тот не стал его поправлять. Вошел бейлиф, неся в руках столько пепельниц, сколько смог ухватить, и поспешно заговорил:

— Да, да, пусть все, кто имеет отношение к заседанию этого суда…

— Не беспокойтесь, — перебил его Гринберг. — Благодарю. Сейчас настоящий суд проведет предварительное слушание по любому и всем пунктам, относящимся к действиям, совершенным в прошедший понедельник существом внеземного происхождения, проживающего в данной местности и известного под именем «Ламокс». Я имею в виду этого громадного зверя в клетке на улице. Бейлиф, сходите, сфотографируйте его и приложите фотографию к делу.

— Сию минуту, ваша честь.

— Суд объявляет, что слушание может перейти в окончательное решение по любому или всем пунктам в любое время, если суду будет такое угодно, при условии, что все факты, относящиеся к делу, и все возражения будут им рассмотрены. Другими словами, если вы не будете ничего скрывать, то нам, возможно, хватит одного дня. И, да — суд принимает прошения, петиции и устные заявления относительно вышеупомянутого существа.

— Вопрос, ваша есть.

— Да?

— Если суду будет угодно, у меня и у моего клиента нет возражений, чтобы всё, в чем мы заинтересованы, было рассмотрено на предварительном следствии. Но вернемся ли мы к общепринятой процедуре, когда будем подходить к концу?

— Этот суд, собираемый по правилам Федерациии и действующий в соответствии со сводом законов, называемым «Обычаи цивилизации» и состоящим из соглашений, договоров, прецедентов и так далее, между двумя или более планетами Федерации, или с другими цивилизациями, с которыми планеты — члены Федерации, имеют дипломатические отношения, не придерживается местных процедур. Целью настоящего суда является нахождение истины, и через это — достижение справедливости… справедливости по закону. Суд не будет попирать местные законы и обычаи, за исключением тех случаев, когда они вступают в противоречие с более высокими законами. Но там, где местные обычаи носят чисто ритуальный характер, суд будет игнорировать формальности и заниматься своим делом. Вы поняли меня?

— Полагаю, да, сэр. Я могу выдвинуть возражение позднее. — Маленький мужчина средних лет, говоривший это, казался смущенным.

— Любой может возразить в любое время и по любой причине и быть выслушанным. Вы можете даже просить об отмене моего решения. Однако… — Гринберг дружелюбно ухмыльнулся, — сомневаюсь, что от этого будет заметная польза. До сих пор мне удавалось довольно удачно утверждать свои решения.

— Я не имел в виду, — поспешно ответил мужчина, — что суд недолжным образом…

— Конечно, конечно, давайте продолжим.

Гринберг взял в руки пачку бумаг.

— Гражданский иск «Торговая корпорация Бон Марше» против Ламокса, Джона Томаса Стюарта одиннадцатого… (Его имя все еще не дает мне покоя, — сказал он в сторону судьи О'Фаррела.)… Мари Брандли Стюарт и др., и другой такой же от страховой компании, обслуживающей «Бон Марше». Вот еще один, ответчики те же, выдвинутый К. Ито и его страховой компанией; один от города Уэствилля, ответчики те же… и еще один от миссис Изабеллы Донахью. И некоторые материалы следствия — по поводу характеристики опасного животного, затем, касательно преступного содержания того же, еще — о халатности, и наконец, о нарушении общественного порядка…

Джон Томас постепенно становился белым. Гринберг взглянул на него и сказал:

— Не так уж и много пропустили, сынок, да? Приободрись же! Приговоренному всегда дают хорошо поесть.

Джон Томас выдавил из себя улыбку. Бетти нашла под столом его коленку и похлопала по ней.

В стопке бумаг был еще один документ. Гринберг переложил его к другими, не зачитывая. Это было прошение, подписанное шефом дорожного патруля, от имени города Уэствилля, с просьбой, чтобы суд приговорил к уничтожению это опасное животное, известное под кличкой «Ламокс».

Гринберг поднял голову и огляделся:

— Теперь — кто есть кто. Вы, сэр?

Это было адресовано адвокату, задававшему вопрос о процедурах. Он представился Альфредом Шнейдером и заявил, что выступает как от «Бон Марше», так и от ее страховой компании.

— Рядом со мной мистер Деграсс, управляющий магазином.

— Хорошо, дальше, пожалуйста.

Гринберг установил, что все главные обвинители со своими поверенными уже на месте. Список включал, кроме него самого, судьи О'Фаррела, Джона Томаса, Бетти и шефа Драйзера еще и следующих: Миссис Донахью и ее адвоката, мистера Бинфилда, мистера Шнейдера и мистера Деграсса от «Бон Марше», мистера Ломбарда, поверенного города Уэствилля, поверенного от страховой компании мистера Ито и сына самого мистера Ито (действующего от имени отца), патрульных Карнеса и Мендозы (в качестве свидетелей), матери Джона Томаса с адвокатом их семьи, мистером Постлем.

Гринберг обратился к Постлю:

— Полагаю, вы действуете также и от имени мистера Стюарта?

Бетти криком прервала его:

— О Боже, нет! Я представляю Джонни.

Брови Гринберга поползли вверх.

— Я как раз собирался выяснить, что здесь делаете вы. Так вы его поверенный?

— Ну, я его адвокат.

О'Фаррел наклонился к нему и прошептал:

— Это абсурд, господин уполномоченный. Конечно, она не юрист. Я знаю эту девочку. Весьма высокого о ней мнения, но, честно говоря, не думаю, что она на это годиться. — И он строго добавил: — Бетти, тебе здесь нечего делать. Уходи отсюда и перестань валять дурака.

— А теперь послушайте, судья…

— Один момент, девушка, — перебил ее Гринберг. — У вас есть какие-нибудь формальные основания, дающие вам право выступать в качестве адвоката мистера Стюарта?

— Конечно, есть: я — именно тот адвокат, который ему нужен.

— Ммм-да, сильное основание. Хотя, возможно, и недостаточное. — Он обратился к Джону Томасу: — Это так?

— Э-э… да, сэр.

— Не делай этого, сынок! Она получит отвод, — зашептал судья О'Фаррел.

— Именно этого я опасаюсь, — прошептал в ответ Гринберг. Он нахмурился и обратился к мистеру Постлю. — Вы готовы действовать от имени обоих? И матери, и сына?

— Да.

— Нет! — закричала Бетти.

— Что? Не будут ли интересы мистера Стюарта защищены лучше, если дело будет в руках поверенного их семьи, а не в ваших? Нет, не отвечайте. Я хочу, чтобы ответил мистер Стюарт.

Джон Томас покраснел и невнятно выговорил:

— Я не хочу его.

— Почему?

На лице Джона Томаса появилось выражение упрямства. Бетти презрительно сказала:

— Потому что его мать не любит Ламокса. Вот почему.

— Это неправда! — пронзительно закричала миссис Стюарт.

— Правда. И это древнее ископаемое, Постль, повязан с ней одной веревочкой. Они оба хотят избавиться от Ламокса.

О'Фаррел кашлянул в носовой платок. Постль покраснел. Гринберг серьезно сказал:

— Девушка, вы встанете и извинитесь перед мистером Постлем.

Бетти посмотрела на уполномоченного, потупила взор и встала, затем смиренным голосом произнесла:

— Мистер Постль, простите, что вы ископаемое. Я имею в виду, простите, что я сказала, что вы ископаемое.

— Садитесь, — сказал Гринберг спокойно, — и впредь следите за своим языком. Мистер Стюарт, ни от кого не требуется принятие адвоката вопреки желанию. Но вы поставили меня перед дилеммой. Юридически вы несовершеннолетний, и выбрали в качестве адвоката другого несовершеннолетнего. Это будет не очень хорошо выглядеть в деле, — он потер подбородок. — Не будет ли это выглядеть так, что вы или ваш адвокат, или вы оба пытаетесь направить судебное разбирательство по неправильному пути?

— О нет, сэр. — Бетти выглядела чопорной и целомудренной, но это была как раз одна из тех возможностей, на которую она рассчитывала, не говоря об этом Джонни.

— Гм-м…

— Ваша честь…

— Да, мистер Ломбард?

— Меня поражает нелепость этого. Девушка не имеет положения. Она не член адвокатуры, и, очевидно, она не может выступать в качестве поверенного. Мне не хотелось бы очутиться в положении человека, советующего суду, но не вызывает сомнений, что следует вывести ее за барьер и назначить адвоката. Могу я допустить, что общественный защитник — присутствует здесь и готов к делу?

— Можете допустить. Это все, господин городской поверенный?

— О да, ваша честь.

— Теперь позвольте мне указать, что суд находит бестактным с вашей стороны давать суду указания, и впредь этого не делайте.

— Да, ваша честь…

— У этого суда будет еще возможность делать свои ошибки. Согласно обычаям, по которым собирается этот суд, не обязательно, чтобы адвокат был формально квалифицированным, по вашему выражению — «был членом адвокатуры», дипломированным адвокатом. Если вы находите это правило необычным, позвольте заверить, что наследственные юристы-священники с Дефлаи находят такое еще более удивительным. Но только подобное правило вполне может быть применено в любом месте проведения суда. Тем не менее, благодарю вас за ваше предложение. Прошу встать общественного защитника.

— Я здесь, ваша честь. Сайрус Эндрюс.

— Благодарю вас. Вы готовы?

— Да, но понадобится переговорить наедине с моим подзащитным.

— Естественно. Итак, мистер Стюарт, что вы скажете, если суд назначит мистера Эндрюса вашим адвокатом или в качестве партнера вашего адвоката?

— Нет! — ответила Бетти.

— Мисс Соренсон, я обращаюсь к мистеру Стюарту.

Джон Томас посмотрел на Бетти.

— Нет, ваша честь.

— Почему нет?

— Я отвечу на этот вопрос, — встряла Бетти. — Я умею говорить быстро, поэтому я и адвокат. Мы не возьмем мистера Эндрюса, поскольку городской поверенный против нас из-за этой катавасии, связанной с Ламоксом, а городской поверенный и мистер Эндрюс являются партнерами в юридических делах, когда не ведут в суде подобные показательные баталии.

Гринберг повернулся к Эндрюсу.

— Это верно?

— Ну да, мы юридические партнеры, ваша честь. Понимаете, в таком городке…

— Вполне понимаю. Я также понимаю возражения мисс Соренсон. Благодарю вас, мистер Эндрюс. Садитесь.

— Мистер Гринберг?

— Что еще, девушка?

— Я бы могла частично вывести вас из этого затруднительного положения. Видите ли, у меня было нехорошее предчувствие, что какой-нибудь любитель вмешиваться в чужие дела попытается отстранить меня от участия. Поэтому мы оформили это заранее. Я его полувладелец.

— Полувладелец?

— Да. Ламокса. Вот, смотрите, — она вытащила из своей сумочки бумагу и протянула ее Гринбергу. — Купчая. Все по закону и как положено. По крайне мере, должно быть. Я взяла текст из учебного пособия.

Гринберг изучил документ.

— По форме все правильно. Дата вчерашняя, что с гражданской точки зрения означает, что вы имеете право при желании защищать ваши интересы. Но это не имеет силы в случае уголовных дел с более ранней датой.

— Ха! В данном случае нет никакого уголовного дела.

— Это нам еще предстоит решить. И не говорите «ха», это не юридический термин. Остался только вопрос, может ли лицо, подписавшее документ, продавать то, что числится в этом документе. Кому принадлежит Ламокс?

— Как кому? Джонни! Таково было завещание его отца.

— Да? Это оговорено в завещании, мистер Постль?

Мистер Постль пошептался с миссис Стюарт, затем ответил:

— Это оговорено, ваша честь. Это живое существо, называемое Ламокс, является движимым имуществом Джона Томаса Стюарта, младшего отпрыска этой семьи. Интересы миссис Стюарт осуществляются через интересы ее сына.

— Замечательное завещание. — Гринберг вручил купчую секретарю. — Подшейте это к делу.

Но Бетти на этом не успокоилась.

— Если хотите, ваша честь… назначьте любого, на ваш выбор. Но так, чтобы я могла сказать свое слово.

Гринберг вздохнул.

— Будет ли какая-нибудь польза от того, что я назначу кого-нибудь?

— Полагаю, что нет.

— Внесите в протокол. Пусть будет отражено, что вы оба, после должного предупреждения, настаиваете на том, чтобы защищать себя сами. Суд с сожалением берет на себя защиту ваших прав и советы относительно закона.

— О, не огорчайтесь, мистер Гринберг. Мы вам доверяем.

— Меня бы больше устроило, если бы это было не так, — сказал он сухо. — Но давайте двигаться дальше. Вот тот джентльмен в конце зала… кто вы?

— Вы меня, господин судья? Я представляю здесь «Галактик Пресс». Меня зовут Хови.

— Да? Секретарь даст материал для прессы потом, после расшифровки стенограммы. А если кому-нибудь понадобится, я сам позднее буду доступен для интервью. Но никаких снимков меня с этим существом Ламоксом. Здесь есть кто-нибудь еще из прессы?

Встали еще двое.

— Бейлиф сейчас поставит вам стулья за барьером.

— Хорошо, судья, но сначала…

— За барьер, пожалуйста. — Гринберг обвел вокруг взглядом. — Думаю, что все… Нет, джентльмен вон там… Ваше имя, сэр?

Человек, к которому он обращался, встал. На нем был строгий пиджак и серые в полоску шорты, и держался он с чувством собственного достоинства.

— Если суду будет угодно, мое имя, сэр, Омар Эскланд, доктор философии.

— Суду это не угодно, как, впрочем, и не неугодно, доктор. Являетесь ли вы одной из сторон по какому-либо из решаемых этим судом вопросов?

— Да, сэр. Я нахожусь здесь в качестве amicus curiae, друга суда.

Гринберг нахмурился.

— Суд предпочел бы сам выбирать себе друзей. Изложите суть вашего дела, доктор.

— С удовольствием, сэр. Я официальный исполнительный секретарь «Лиги сохранения Земли для людей».

Гринберг подавил стон, но Эскланд не заметил этого, поскольку смотрел вниз, извлекая большую рукопись.

— Как хорошо известно, с самого начала немыслимой практики космических путешествий наша родимая Земля, данная нам божественным законом, все больше и больше наводняется живыми существами… я бы сказал — зверями… сомнительного происхождения. Пагубные последствия этого дьявольского заполонения видны на каждом…

— Доктор Эскланд!

— Да, сэр?

— Какое вы имеете отношение к этому судебному заседанию? Вас кто-нибудь уполномочивал по какому-либо из решаемых здесь вопросов?

— Если ответить коротко, то нет, ваша честь. В более широком смысле, я являюсь защитником всего человечества. Общество, которое я имею честь…

— У вас есть какое-либо дело к самому суду? Может быть, петиция?

— Да, — мрачно ответил Эскланд. — У меня есть петиция.

— Представьте ее.

Эскланд порылся среди своих бумаг и вытащил одну из них. Ее передали Гринбергу, который даже не попытался с ней ознакомиться.

— А сейчас для протокола вкратце изложите характер вашей петиции. Говорите ясно и четко в ближайший микрофон.

— Итак… да будет угодно суду, общество, представителем которого я имею честь быть, Лига, если позволите сказать, охватывающая все человечество, молится… нет, требует, чтобы этот внеземной зверь, который уже нанес опустошение сей честной общине, был уничтожен. Такое уничтожение одобрено и, да, его требуют те священные…

— В этом и состоит ваша петиция? Вы хотите, чтобы суд отдал приказ об уничтожении неземного существа, известного под кличкой Ламокс?

— Да, но кроме того, у меня с собой полный набор аргументов. Я могу привести неопровержимые аргументы…

— Один момент. Слово «требует», которое вы сейчас употребили — оно фигурирует в вашей петиции?

— Нет, ваша честь, оно вырвалось у меня из сердца, от полноты чувств…

— Ваше сердце привело вас к неуважению к суду. Вы не хотели бы выразиться иначе?

Эскланд вытаращил глаза, потом недовольно сказал:

— Беру это слово назад. У меня не было намерения проявлять неуважение к суду.

— Очень хорошо. Петиция принята. Секретарь, зарегистрируйте ее. Решение в отношении петиции будет оглашено позднее. Теперь, что касается речи, которую вы хотите произнести. Судя по размеру вашего манускрипта, я полагаю, вам потребуется на это примерно пара часов?

— Думаю, двух часов будет достаточно, ваша честь, — ответил Эскланд, несколько успокоенный.

— Хорошо. Бейлиф!

— Да, ваша честь!

— Не могли бы вы где-нибудь раздобыть ящик из-под мыла?

— Ну как же… Думаю, да, сэр.

— Отлично. Поставьте его на лужайке перед зданием суда. Доктор Эскланд, мы все любим произносить речи… Так что — наслаждайтесь этим. Ящик из-под мыла на ближайшие два часа — ваш.

Лицо доктора Эскланда стало цвета баклажана.

— Вы еще услышите о нас!

— Не сомневаюсь.

— Знаем мы таких! Предатели человечества! Отступники! Вы играете с…

— Выведите его!

Бейлиф с застывшей усмешкой вывел Эскланда. За ними последовал один из репортеров.

— Ну, теперь, кажется, все в порядке, — спокойно сказал Гринберг. — Перед нами несколько вопросов, но у них одна и та же совокупность фактов. Если не будет возражений, мы выслушаем свидетельские показания для всех рассматриваемых вопросов вместе, затем перейдем к рассмотрению каждого вопроса в отдельности. Есть возражения?

Адвокаты посмотрели друг на друга. Затем поверенный мистера Ито сказал:

— Ваша честь, мне кажется, было бы справедливее рассматривать каждый иск вне связи с другими обстоятельствами.

— Возможно. Но если мы поступим так, то будем заседать здесь до Рождества. Мне не хотелось бы заставлять столь занятых людей несколько раз повторять перед судом одно и то же. У вас есть право настоять на отдельном разбирательстве фактов по вашему иску — но при этом имейте в виду, что ваш подопечный сам несет все дополнительные издержки.

Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то сказал ему. Адвокат кивнул и заключил:

— Мы согласны с общим слушанием в отношении фактов.

— Очень хорошо. Есть другие возражения?

Возражений не было. Гринберг повернулся к О'Фаррелу.

— Судья, эта комната оборудована детекторами лжи?

— Да, но вряд ли ими когда-нибудь пользовались.

— Мне они нравятся, — он повернулся к остальным. — Детекторы лжи будут включены. Никто не принуждает вас пользоваться ими, и всякий, кто не захочет, будет приведен к обычной присяге. Только этот суд — это является его привилегией — дает юридическую оценку того факта, что кто-либо отказался пользоваться детектором лжи.

— Ну, держись, проныра, — прошептал Джон Томас Бетти.

— За меня не беспокойся, ловкач! Сам держись! — прошептала Бетти ему в ответ.

Судья О'Фаррел обратился к Гринбергу:

— Понадобится некоторое время, чтобы настроить детекторы лжи. Не прервать ли нам заседание на ланч?

— О да, ланч. Внимание всем… суд не станет удаляться на ланч. Я попрошу бейлифа принять заказы на кофе и сэндвичи, или на что вам будет угодно, пока секретарь налаживает детекторы лжи. Мы поедим здесь, за столом. А пока… — Гринберг достал сигарету и вертел ее в руках. — У кого-нибудь есть спички?

А снаружи, на лужайке, Ламокс, поразмыслив над трудным вопросом о наличии у Бетти права отдавать приказания, пришел к заключению, что у нее, возможно, особый статус. Каждый из Джонов Томасов вводил в свою жизнь личность, подобную Бетти, каждый настаивал, чтобы личности, о которой идет речь, во всем потакали. И этот Джон Томас начал аналогичный процесс с Бетти, поэтому лучше продолжать делать то, что она хочет, до тех пор пока это не слишком сложно. Он улегся и заснул, оставив бодрствующим сторожевой глаз.

Он спал беспокойно, раздражаемый волнительным запахом стали. Спустя некоторое время Ламокс проснулся и потянулся так, что клетка прогнулась. Ему стало казаться, что Джон Томас ушел слишком надолго. Следующая мысль была о том, что ему не понравилось, как был уведен Джон Томас… нет, ему это ничуть не нравилось. Он задумался, что ему следует предпринять? И нужно ли вообще что-нибудь предпринимать? Что сказал бы Джон Томас, если бы оказался здесь?

Вопрос был слишком сложный. Ламокс улегся и осторожно попробовал прутья клетки. Он воздержался от того, чтобы их есть, просто пробовал их на вкус. Немного горьковато, но ничего.

А в здании суда шеф Драйзер закончил давать показания, и его сменили Карнес и Мендоза. Никаких новых и неожиданных обстоятельств не вскрылось, и детекторы лжи оставались немыми. Мистер Деграсс настоял на расширении доказательной базы по своему иску. Адвокат Мистера Ито согласился с тем фактом, что мистер Ито стрелял в Ламокса. Сыну мистера Ито было позволено описать и показать фотографии последствий пребывания Ламокса. Оставалось лишь заслушать свидетельские показания миссис Донахью, чтобы нанести последние штрихи в описании Дня Л.

Гринберг повернулся к ее адвокату:

— Мистер Бинфилд, вы сами будете вести опрос вашего клиента или предоставите это суду?

— Действуйте, ваша честь. Я добавлю вопрос-другой.

— Вам слово, миссис Донахью. Расскажите нам все, что произошло.

— Конечно, я расскажу. Ваша честь, друзья, уважаемые гости, я не привыкла к публичным выступлениям, и тем не менее, ведя благопристойнейший образ жизни, я верю, что мне…

— Пожалуйста, миссис Донахью, только излагайте факты. В прошлый понедельник после полудня…

— Но это я и собиралась сделать!

— Очень хорошо, продолжайте. Только попроще.

Она фыркнула.

— Итак, я легла, надеясь отдохнуть несколько минут… у меня так много обязанностей: клубы, благотворительные комитеты, всякие прочие дела…

Гринберг наблюдал за детектором лжи над ее головой. Стрелка беспокойно качалась, но не заходила за красную черту настолько, чтобы сработал звонок предупреждения. Он решил, что на это не стоит обращать внимания.

— … и тут внезапно меня охватил неописуемый страх…

Стрелка прыгнула далеко за красное деление, и звонок издал громкий тревожный звук. Кто-то хихикнул.

Гринберг поспешно сказал:

— Порядок в суде! Бейлиф получил указание выводить любого из присутствующих, кто будет создавать беспорядок.

Когда прозвенел звонок, миссис Донахью неожиданно замолкла. Мистер Бинфилд с мрачным видом потянул ее за рукав и сказал:

— Пусть это вас не беспокоит, уважаемая леди. Расскажите суду о звуках, которые вы услышали, что вы увидели и что сделали.

— Он направляет свидетельницу, — возразила Бетти.

— Ничего, — сказал Гринберг. — Все равно это кто-то должен сделать.

— Но…

— Возражение отклоняется. Свидетельница будет продолжать.

— Ну так вот… я услышала шум и подумала, что бы это такое могло быть? Я выглянула, а там этот огромный кровожадный зверь рыщет туда-сюда и…

Звонок снова сработал, несколько присутствующих захохотали. Миссис Донахью разозлилась.

— Да отключите же кто-нибудь эту глупую штуку! Не понимаю, какие можно ожидать показания, когда тут такое!

— Соблюдайте порядок! — призвал мистер Гринберг. — Если подобное повторится, суд будет вынужден привлечь кое-кого за неуважение к нему. — Он продолжал, обращаясь к миссис Донахью. — Раз уж свидетель согласился пользоваться детектором лжи, это решение не может быть изменено. Но данные, полученные от электронного устройства, чисто информативные. Суд не связан ими. Продолжайте.

— Да, хотелось бы в это верить. Я за всю свою жизнь ни разу не лгала.

Звонок молчал. Гринберг отметил, что она, должно быть, верит этому.

— Я имею в виду, — сказал он, — что суд решает всё сам. Он не позволяет принимать решение машине.

— Мой отец всегда говорил, что все эти штуковины — порождение дьявола. Он говорил, что честный деловой человек не должен…

— Пожалуйста, миссис Донахью.

Мистер Бинфилд что-то прошептал ей. Миссис Донахью продолжила уже более спокойным тоном.

— Итак, там находилось это, тот громадный зверь, которого держал у себя мальчик, что живет по соседству. Зверь поедал мои розовые кусты.

— И что вы сделали?

— Я не знала, что делать, схватила первую попавшую под руку вещь — это была метла — и выскочила за дверь. Эта тварь стала надвигаться на меня и…

Бззззз!

— Мы будем продолжать, миссис Донахью?

— Ну… как бы там ни было, я бросилась на него и стала колотить его по голове. Он начал огрызаться. Его огромные зубы…

Бзззз!

— И что произошло потом, миссис Донахью?

— Ну, он повернулся, этот трус, и убежал с моего двора. Я не знала, куда он направился. Но мой прекрасный сад… он был совершенно погублен, — стрелка дрогнула, но звонок не зазвонил.

Гринберг повернулся к адвокату.

— Мистер Бинфилд, вы провели обследование и оценку ущерба, нанесенного саду миссис Донахью?

— Да, ваша честь.

— Доложите нам о размерах этого ущерба.

Мистер Бинфилд решил, что лучше потерять клиентку, чем подвергнуться риску быть осмеянным на открытом суде этой приводившей его в смущение игрушкой.

— Пять кустов было съедено, ваша честь, целиком или частично. Также незначительные повреждения лужайки и дыра в декоративном заборе.

— Каков финансовый ущерб?

Мистер Бинфилд осторожно ответил:

— Сумма, о которой мы просим, указана в иске, ваша честь.

— Вы ответили не на тот вопрос, мистер Бинфилд.

Мистер Бинфилд мысленно пожал плечами и вычеркнул миссис Донахью из списка своих клиентов.

— Около дух сотен имущественного ущерба, ваша честь. Но суд должен принять во внимание хлопоты и душевные страдания.

— Какая нелепость — оценивать это деньгами! Мои призовые розы! — миссис Донахью всхлипнула.

Стрелка прыгнула и упала назад слишком быстро, чтобы сработал звонок.

— А что призы, миссис Донахью? — участливо спросил Гринберг.

Тут снова заговорил адвокат:

— Они находились рядом с известными всем розами-призерами миссис Донахью. Но мужественные действия леди спасли более ценные растения, и я счастлив сообщить об этом.

— Вы можете еще что-нибудь добавить?

— Думаю, нет. У меня с собой фотографии с пометками и обозначениями. Вот, пожалуйста.

— Очень хорошо.

Миссис Донахью свирепо посмотрела на своего адвоката.

— Хорошо, тогда я добавлю еще кое-что. Я настаиваю на одном, абсолютно настаиваю, чтобы этот опасный и кровожадный дверь был уничтожен!

Гринберг повернулся к Бинфилду.

— Является ли это формальной просьбой, адвокат? Или нам следует считать это риторическим заявлением?

Бинфилд почувствовал себя неловко.

— У нас есть такое прошение, ваша честь.

— Суд примет его.

Тут встряла Бетти со словами:

— Эй, подождите минуточку! Все, что сделал Лами, это съел несколько жалких старых…

— Потом, мисс Соренсон.

— Но…

— Пожалуйста, потом. У вас будет возможность высказаться. Суд считает, что теперь у него имеются все относящиеся к делу факты. У кого-нибудь еще есть факты для изложения? Может, кто-нибудь желает еще допросить кого-нибудь из свидетелей?

— Мы хотим, — сразу же сказала Бетти.

— Что вы хотите?

— Мы хотим вызвать нового свидетеля.

— Очень хорошо. Он у вас здесь?

— Да, ваша честь. На улице. Ламокс.

Гринберг задумался.

— Следует ли это понимать так, что вы хотите, чтобы Ламокс выступал свидетелем в защите самого себя?

— А почему бы и нет? Он же может говорить.

Один из репортеров вдруг повернулся к своему коллеге и что-то зашептал ему, затем спешно покинул зал. Гринберг закусил губу.

— Мне это известно, — сказал он. — Я сам обменялся с ним несколькими словами. Но одна лишь способность говорить не делает свидетеля правомочным. Ребенок до некоторой степени способен научиться говорить до того, как ему исполнился год, но очень редко бывает, чтобы ребенок младшего возраста — скажем, младше пяти лет, — мог давать разумные показания. Суду известно, что члены нечеловеческих рас — нечеловеческих в биологическом смысле — имеют право давать показания. Но ничто не подтверждает, что конкретно это внеземное существо является правомочным.

— У тебя что, не все дома? — обеспокоенно заметил Джон Томас Бетти. — Кто его знает, что наговорит тут Ламокс.

— Тише! — Бетти снова обратилась к Гринбергу. — Послушайте, господин уполномоченный, вы сказали так много слов, но что они значат? Вы что, хотите вынести приговор Ламоксу, при этом даже не соизволив спросить его? Вы говорите, он не может давать разумные показания. Ну что ж, я видела здесь других, кто подходил для этого ничуть не лучше. Бьюсь об заклад, что если Лами включить детектор лжи, он не зазвенит. Конечно, он натворил такого, чего делать не следовало бы. Он съел несколько высохших розовых кустов и несколько кочанов капусты мистера Ито. Что же в этом ужасного? Будучи ребенком, вы когда-нибудь таскали печенье, когда думали, что вас никто не видит? — Она сделала глубокий выдох. — Предположим, когда вы стащили это печенье, кто-то ударил вас в лицо метлой? Или выстрелил в вас из ружья? Вы бы не испугались? Вы бы не побежали? Лами дружелюбен. Все, кто здесь присутствуют, знают это… по крайней мере, если нет, то они глупее и более безответственны, чем он. Но разве кто-нибудь попытался образумить его? О нет! Его били, в него стреляли из оружия, пугали его до смерти и преследовали до тех пор, пока он не упал с моста. Вы говорите, что Ламокс не правомочен… Так кто же правомочен? Все эти люди, которые так подло с ним поступили? Или Лами? А теперь они хотят убить его. Если бы маленький мальчик стащил печенье, они оторвали бы ему голову только лишь для уверенности, что он не сделает этого снова. Кто-то здесь сошел с ума? Или все это — фарс?

Она остановилась. Слезы бежали по ее щекам. Это был талант, полезный в драмкружке. К собственному удивлению, она обнаружила, что слезы не поддельные.

— Вы закончили? — спросил Гринберг.

— Полагаю, да. По крайней мере, пока.

— Я должен сказать, что все это очень трогает. Но суд не может руководствоваться эмоциями. Согласно вашей теории, большая часть ущерба — скажем, всё, за исключением розовых кустов и капусты, — возникла от неправильных действий людей, и поэтому не может быть взыскана с Ламокса или его владельца?

— Вы сами описали так, ваша честь. Хвост обычно следует за собакой. Почему бы не спросить Ламокса, как ему все это показалось?

— Мы еще дойдем до этого. Что касается другого пункта: я не могу допустить, что ваша аналогия правомочна. Мы здесь имеем дело не с маленьким мальчиком, а животным. Если суд постановит это животное уничтожить, это не будет актом возмездия или наказания. Это будет сделано с превентивной целью, чтобы не допустить развития потенциальной опасности в ущерб жизни, здоровью или имуществу. Вашего маленького мальчика можно удержать руками его няни, но здесь мы имеем дело с существом, весящим несколько тонн и способным причинить вред человеку по неосторожности. Здесь не может быть параллели с вашим мальчиком, стащившим печенье.

— В самом деле? Ведь этот маленький мальчик может вырасти и смести с лица Земли целый город, нажав одну маленькую кнопочку. Так что голову с плеч — пока он не вырос. Не спрашивайте, почему он стащил печенье, не спрашивайте его ни о чем. Он плохой мальчик — оттяпать ему голову, чтобы обезопасить себя.

Гринберг обнаружил, что снова закусил губу.

— Так, значит, вы хотите, чтобы мы допросили Ламокса?

— Вы полагаете, я выразила свое пожелание недостаточно внятно?

— Я уверен, что вы выразились вполне ясно. Суд примет это в рассмотрение.

— Возражение, ваша честь, — поспешно сказал мистер Ломбард. — Если этот чрезвычайный…

— Попридержите ваши возражения, пожалуйста. Суд удаляется на десять минут. Все остаются на местах. — Гринберг встал и направился к выходу. Он вытащил сигареты, очередной раз обнаружил, что у него нет спичек, и засунул пачку обратно в карман.

Вредная девчонка! Он уже было рассчитал, как гладко завершит это дело к чести Министерства, и все будут удовлетворены… за исключением мальчика Стюарта и этой молодой млекопитающей, у которой он находится под крылышком, а также под каблучком.

Он не мог допустить, чтобы этот единственный в своем роде экземпляр был уничтожен. Но предполагал сохранить его вежливо и обходительно. Отказать в прошении этой старой перечнице, поскольку было очевидно, что оно продиктована злобой и раздражением, и попросить шефа дорожного патруля, с глазу на глаз, забрать свою. Петиция же «спасения мира ради неандертальцев» и вовсе ничего не значила. Но эта дерзкая девчонка, вместо того чтобы тихо слушать, своей болтовней повернула все дело так, что начинало казаться, будто министерский суд способен поставить под угрозу общественную безопасность из-за сентиментального антропоморфического вздора.

К черту эти хорошенькие голубые глазки!

И ведь его наверняка обвинят в том, что он попал под влияние этих хорошеньких голубых глазок. Такие дети должны тихо сидеть дома.

Владелец животного отвечает за нанесенный его подопечным ущерб, имелись тысячи дел о «сбежавших животных» для оправдания такого судебного решения — здесь же, все-таки, не планета Тенкора. А эта чушь насчет того, что виноваты те, кто его напугал, — не более чем детский лепет. Для науки этот экземпляр неземного животного представлял значительный интерес, оно стоило гораздо больше, чем причиненный ущерб, и решение суда не повредит мальчику в финансовом отношении.

Он поймал себя на том, что впал в далеко не юридический образ мыслей. Платежеспособность обвиняемого — не его дело.

— Извините, ваша честь. Пожалуйста, не играйте этими штуками.

Гринберг поднял голову, готовый кого-то осадить, но перед ним стоял секретарь суда. Затем он увидел, что рассеянно трогает ручки и выключатели пульта секретаря. Он убрал руки.

— Простите.

— Человек, не разбирающийся в этих штуковинах, — сказал секретарь извиняющимся голосом, — может наделать много неприятностей.

— Да, вы правы. К сожалению, весьма правы. — Он повернулся ко всем и объявил: — Суд продолжает заседание.

Сев на свое место, Гринберг тотчас же повернулся к мисс Соренсон.

— Суд постановляет, что Ламокс не является правомочным существом…

— Ваша честь, вы поступаете самым неправильным образом! — воскликнула Бетти.

— Возможно.

С минуту она подумала.

— Мы хотим перенести разбор дела в другой округ.

— Где вы этому научились? Не беспокойтесь, в вашем деле уже имел место один перенос, когда вмешалось Министерство. Так что с этим покончено. А теперь, для разнообразия, посидите тихо.

Бетти покраснела.

— Вы себя дискредитируете.

Гринберг по своему обыкновению решил сохранить настоящее олимпийское спокойствие. Для этого ему понадобилось сделать три глубоких вдоха.

— Послушайте, девушка, — сказал он, подбирая слова, — весь день вы пытались нарушить ход дела. Вам нет больше необходимости говорить. Вы и так наговорили слишком много. Вам понятно?

— Нет, почему же, я еще буду говорить.

— Что? Повторите, пожалуйста.

Бетти посмотрела на него.

— Нет, я лучше возьму свои слова обратно, а то вы начнете говорить о «неуважении к суду»…

— Нет-нет… Я хотел запомнить это. Не думаю, что мне когда-либо приходилось слышать такие огульные утверждения. Но пусть это вас не беспокоит. Главное — попридержите язык, если, конечно, вам это удастся. Вам будет позволено говорить позднее.

— Да, сэр.

Гринберг повернулся к остальным.

— Суд раннее объявлял, что будет сделано должное уведомление, если нам предстоит продолжить рассмотрение дела до его окончания. Суд не видит причин, препятствующих этому. Будут какие-нибудь возражения?

Адвокаты беспокойно зашевелились и обменялись взглядами. Гринберг повернулся к Бетти.

— А вы?

— Я? Мне казалось, у меня нет права голоса.

— Следует ли нам закончить рассмотрение дела сегодня?

Бетти взглянула на Джона Томаса и понуро ответила:

— Возражений нет, — затем наклонилась к мальчику и прошептала: — Джонни, я честно пыталась…

Он похлопал под столом по ее руке:

— Я знаю, проныра.

Гринберг сделал вид, что ничего не слышит, и продолжил холодным официальным тоном:

— В суд поступило прошение об уничтожении неземного существа по имени Ламокс на том основании, что оно опасно и неконтролируемо. Факты не подтверждают эту точку зрения. Прошение отклоняется.

Бетти, вскрикнув, раскрыла рот от изумления. Джон Томас впервые за все это время улыбнулся.

— Пожалуйста, соблюдайте порядок, — сказал Гринберг спокойно. — У нас здесь есть еще петиция с той же просьбой, но на других основаниях, — он держал в руках бумагу, поданную «Обществом сохранения Земли для людей». — Суд находит невозможным следовать надуманной аргументации. Петиция отклоняется. У нас имеется четыре уголовных обвинения. Я снимаю все четыре. Закон требует…

Городской поверенный был в изумлении.

— Но, ваша честь…

— Если у вас есть вопрос, пока придержите его. Никакого преступного намерения судом не найдено, а значит, в этом отношении не могло быть преступления. Однако могла иметь место преступная халатность там, где закон требует от человека соблюдения должной предусмотрительности для защиты окружающих: именно в этом отношении и должен быть рассмотрен предмет спора. Предусмотрительность основывается на опыте, личном или чужом, а не на невероятном предвидении. По мнению суда, принятые меры предосторожности были вполне разумными в свете имевшегося опыта, то есть опыта, имевшегося до последнего понедельника, — он повернулся и обратился к Джону Томасу. — Я имею в виду, молодой человек, что ваши меры предосторожности были предусмотрительны в той мере, насколько вам это было известно. Теперь вы знаете больше, и если этот зверь опять окажется на свободе, вам будет худо.

Джонни сглотнул.

— Да, сэр.

— У нас имеются гражданские иски об ущербе. Здесь критерий другой. Опекун несовершеннолетнего или владелец животного отвечает за ущерб, нанесенный подопечным ребенком или животным, и закон придерживается мнения, что пусть лучше страдает владелец или опекун, чем невинная третья сторона. За исключением одного пункта, о котором я пока умолчу, все эти гражданские иски попадают под это правило. Но позвольте мне в первую очередь заметить, что все предъявленные на этом основании иски требуют карательной компенсации за ущерб в качестве меры наказания. Карательная компенсация за ущерб в качестве наказания отвергается: для подобного нет основания, для всех таких случаев закон предусматривает только реальную компенсацию за убытки. Что же касается непосредственно финансовой стороны компенсации, то Министерство инопланетных дел вмешивается в общественные интересы: расходы берет на себя министерство.

— А ведь неплохо, что мы оформили Ламокса как имущественную принадлежность, — прошептала Бетти. — Посмотри, как оскалились эти стервятники из страховых компаний.

Гринберг продолжал:

— Я умолчал было еще об одном пункте. Косвенно был затронут вопрос о том, что этот Ламокс может и не быть животным — и потому не является имущественной принадлежностью… и он может оказаться говорящим существом в значении «Обычаев цивилизации», а потому сам себе хозяин.

Гринберг имел колебания. Он хотел бы внести свой вклад в «Обычаи цивилизации», но его тревожило, что именно это и может стать поводом для непризнания решения.

— Мы давно уже ликвидировали рабство. Никакое из разумных существ не может быть собственностью. Но если Ламокс относится к подобным существам, то что же получается? Несет ли Ламокс личную ответственность? Нельзя сказать, что он достаточно знаком с нашими обычаями, нельзя сказать также, что он находится с нами по своему желанию. Следует ли в таком случае считать предполагаемых владельцев его опекунами, ответственными, таким образом, за его поступки? Все эти вопросы сводятся к одному: является Ламокс имущественной принадлежностью или же свободным существом?

Суд выразил свое мнение, когда решил, что Ламокс не может давать показания… в настоящее время. Но суд не имеет достаточных оснований для окончательного решения, независимо от того, что на первый взгляд Ламокс кажется животным.

Поэтому суд вернется к рассмотрению этого дела после определения статуса Ламокса. А до того момента местные власти возьмут на себя заботу о Ламоксе и будут отвечать как за его безопасность, так и за безопасность общества от него.

Гринберг замолчал и сел.

Появись сейчас в зале муха, она растерялась бы от обилия раскрытых ртов. Первым пришел в себя поверенный от компании, страхующей «Бон Марше», мистер Шнейдер.

— Ваша честь? Так что же насчет нас? Что нам делать?

— Не знаю.

— Но… послушайте, ваша честь, давайте посмотрим фактам в лицо. У миссис Стюарт нет никакой собственности и денег, которые могли бы быть описаны, она лишь управляет имуществом по доверенности. То же самое касается и мальчика. Мы надеялись получить возмещение от самого зверя. За него на аукционе могут дать хорошую сумму. А теперь, если позволите, вы все перевернули вверх тормашками. Если кто-нибудь из этих… кхм… ученых… начнет долгую серию испытаний, на которые, возможно, потребуются годы, и до их окончания не может быть решен вопрос о статусе этого зверя, как имущества, — то где, скажите, искать нам утешение? Следует ли нам подать в суд на город?

В ту же секунду вскочил мистер Ломбард.

— Нет, послушайте, вы не можете подать в суд на город. Город здесь одна из потерпевших сторон. Так что…

— Соблюдайте порядок, — строго сказал Гринберг, — ни на один из этих вопросов в данный момент нельзя дать ответа. Все гражданские действия будут приостановлены до тех пор, пока статус Ламокса не прояснится. — Он посмотрел в потолок. — Есть еще и другая возможность. Похоже, это существо прибыло на Землю на «Трейл Блейзерс». Если мне не изменяет память, все образцы, привезенные на этом корабле, были собственностью правительства. В таком случае, источником утешения для пострадавших может оказаться еще более глубокая тяжба.

Мистер Шнейдер выглядел ошеломленным. Мистер Ломбард казался разозлившимся. Джон Томас почувствовал беспокойство.

— Что он хочет этим сказать? — зашептал он Бетти. — Ламокс — мой.

— Тсс… — прошептала Бетти. — Я же тебе говорила, что мы выпутаемся. О, мистер Гринберг, лапочка!

— Но…

— Тихо. Еще не все закончилось.

Сын мистера Ито все заседание молчал, не считая того времени, когда давал показания. Теперь он встал.

— Ваша честь?

— Да, мистер Ито?

— Я ничего не понимаю в этих делах. Я простой фермер. Но все же хочу я знать одну вещь. Кто должен платить за теплицы моего отца?

Джон Томас поднялся.

— Я, — сказал он просто.

Бетти потянула его за рукав:

— Сядь, идиот!

— Бетти, помолчи. Ты уже достаточно наговорилась.

Бетти сохранила молчание.

— Мистер Гринберг, все уже говорили. Можно и мне сказать что-нибудь?

— Говорите.

— Я наслышался за этот день всякой чепухи. Люди пытаются выставить Ламокса как опасное существо, каким он на самом деле не является. Люди хотят, чтобы его убили просто так, назло… Да, я имею в виду вас, миссис Донахью.

— Обращайтесь, пожалуйста, к суду, — спокойно сказал Гринберг.

— Я внимательно слушал все, что вы сейчас говорили. Не вполне уверен, что понял все ваши слова, но кое-что, простите меня, сэр, показалось мне глупым. Извините меня.

— Уверен, что вы не хотели меня оскорбить.

— Вот, взять хотя бы то, является ли Ламокс имущественной принадлежностью или нет. Или достаточно ли он разумен, чтобы защищать себя и высказывать мнение. Ламокс вполне разумен. Я думаю, никто кроме меня не знает, насколько он разумен. Но он не получил никакого воспитания и мало где побывал. Однако не имеет никакого значения, кому он принадлежит. Он принадлежит мне. Но также и я принадлежу ему. Мы выросли вместе. Теперь я знаю, что несу ответственность за те разрушения, которые имели место в прошлый понедельник… да сиди же тихо, Бетти!.. Я не могу заплатить сейчас, но обязательно заплачу. Я…

— Одну минуточку, молодой человек. Суд не может позволить вам принять на себя обязательства без квалифицированного адвоката. Если именно таково ваше намерение, суд назначит вам адвоката.

— Вы сказали, что я могу высказаться.

— Продолжайте. В протоколе будет записано, что это вас ни к чему не обязывает.

— Не сомневаюсь, что обязывает, поскольку я собираюсь платить. Скоро я по завещанию должен получить сумму, предназначенную на образование. Думаю, ее достаточно, чтобы покрыть ущерб…

— Джон Томас! — пронзительно закричала его мать. — Ты не сделаешь этого!

— Мама, ты лучше не впутывайся в это дело. Я просто хотел сказать…

— Он не должен ничего говорить. Ваша честь, он…

— Соблюдайте порядок. Это его ни к чему не обязывает. Пусть парень говорит.

— Благодарю вас, сэр. Но я хотел кое-что сказать и вам, сэр. Лами пуглив. Я могу с ним обращаться, поскольку он мне доверяет. Но если вы думаете, что я позволю всяким любопытным глазеть на него, тыкать палками и задавать ему всякие глупые вопросы, приводя его в замешательство, то вам лучше еще раз подумать, поскольку я этого не потерплю! У Ламокса и так уже переизбыток впечатлений. Он перевозбудился, бедняжка…

Ламокс ожидал Джона Томаса дольше, чем это ему нравилось, поскольку не был уверен, что знает, куда тот ушел. Он видел, как мальчик скрылся в толпе, но не знал точно, вошел ли тот в здание или нет. Он попытался спать, после того как пробудился первый раз, но вокруг болтались любопытные, и ему приходилось то и дело просыпаться, поскольку сторожевая система не имела достаточно четкого суждения о происходящем вокруг.

Наконец он решил, что пора уже найти Джона Томаса и идти домой. Формально он нарушил приказ Бетти. Но, в конце концов, Бетти — это не Джонни.

Он настроил свой слух на «поиск» и попытался определить местоположение Джонни. Он долго прислушивался, несколько раз слышал голос Бетти. Но Бетти его не интересовала. Он продолжал вслушиваться.

Вот он, Джонни: Ламокс отключился от всего остального и тщательнее прислушался. Да, Джонни находится в большом доме. Но что это? Голос мальчика звучит так, как это бывало во время споров с матерью. Ламокс напряг слух, пытаясь разобраться, что там происходит.

Обсуждали что-то, в чем он не разбирался. Но одно было ясно: у кого-то было дурное намерение в отношении Джонни. У его матери? Да, ее голос прозвучал один раз — но он знал, что она имеет право разговаривать с Джонни на повышенных интонациях, так же как Джонни может подобным образом разговаривать с ним: это ничего не значило. Но там был кто-то еще… несколько других… а ведь никто больше не имел такой привилегии.

Джон Томас в своем ораторском искусстве не дошел дальше слов «бедняжка». Снаружи послышались крики и возгласы. Все, кто был в суде, повернули головы. Шум быстро приближался, и мистер Гринберг уже собирался отправить бейлифа узнать, в чем там дело, как вдруг необходимость в этом отпала. Дверь в зал суда подалась вперед, а затем слетела с петель. Показалась передняя часть Ламокса, срывая кусок стены и вынося на себе дверную коробку, как ошейник. Ламокс в улыбке широко раскрыл рот и пискляво воскликнул:

— Джонни!

— Ламокс! — закричал его друг. — Стой спокойно там, где находишься! Не двигайся ни на сантиметр?

Из всех присутствующих, замерших в изумлении, наиболее интересное смешанное выражение застыло на лице специального уполномоченного Гринберга.

5. Особенности точки зрения

Высокочтимый мистер Кику, заместитель министра инопланетных дел, открыл ящик стола и осмотрел свою коллекцию таблеток. Без малейших сомнений, язва желудка снова давала о себе знать. Он выбрал одну из таблеток и снова уныло вернулся к делам.

Прочитав приказ из технического бюро, что все межпланетные корабли класса «Пеликан» должны быть возращены на Землю, чтобы в обязательном порядке пройти модернизацию, мистер Кику не стал затруднять себя изучением предлагаемого технического отчета и подписал распоряжение с пометкой «немедленно к исполнению». Затем бросил приказ в корзину для исходящих документов. За безопасность проведения космических полетов отвечало БюТех, сам Кику не разбирался в технических вопросах и разбираться не хотел, он обычно утверждал решения своего главного инженера — или же увольнял его и брал другого.

Но он угрюмо сознавал, что финансовые магнаты, которым принадлежат корабли класса «Пеликан», скоро начнут зудеть над ухом министра — и совсем скоро министр, не имея твердой почвы под ногами и смущенный их политической властью, начнет прогибаться перед ними.

У мистера Кику были уже некоторые сомнения насчет этого нового министра, не принявшие пока четких очертаний.

Следующий документ был лишь для информации и направлен к нему по заведенному порядку, потому что все, касающееся министра, должно попадать к нему на стол, неважно, насколько это было обыденным. Вопрос действительно был обыденным и не представлял важности: в синопсисе было сказано, что организация, именующая себя «Друзья Ламокса» и возглавляемая некой миссис Беулой Маргатройд, требует аудиенции у министра инопланетных дел, и ее направили к специальному помощнику министра по общественным отношениям.

Дальше мистер Кику читать не стал. Уэсли Робинс зацелует их до смерти, и ни он, ни министр не будут побеспокоены. Он позабавил себя мыслью наказать министра, напустив на него миссис Маргатройд, но это было всего лишь сиюминутной фантазией: время министра следовало беречь для действительно важных дел, а не тратить его по пустякам. Любая организация, именующая себя «Друзья того или этого», всегда состоит из кого-то одного, преследующего свои корыстные интересы, и обычного ассортимента крикунов и профессиональных фанатиков. Но такие группы способны причинять неприятности, поэтому нельзя давать им то, что они требуют.

Он направил бумагу в архив и взял меморандум от БюЭкон: на большой дрожжевой завод в Сент-Луисе попал вирус, это грозило нехваткой протеина и более строгим распределением продуктов питания по карточкам. Даже голод на Земле не представлял прямого интереса для мистера Кику. Но взгляд его был задумчивым, пока счетная машина в его голове не выдала несколько цифр. Затем он вызвал своего помощника.

— Вонг, вы видели БюЭкон Ау0428?

— Думаю, да, шеф. Это про дрожжевой завод в Сент-Луисе?

— Именно. Вы что-нибудь сделали по этому поводу?

— Ничего. Я полагаю, это не моя епархия.

— Вы так полагаете? Ваши аванпосты входят в ваши дела, как по-вашему? Просмотрите отгрузочное расписание на последние восемнадцать месяцев, скорректируйте его с Ау0428 и составьте план. Можете заняться, наконец, разведением австралийских овец. Мы не можем допустить, чтобы наши люди ходили голодными из-за того, что какой-то недоносок в Сент-Луисе уронил в чан с дрожжами свои грязные носки.

— Да, сэр.

Мистер Кику вернулся к своей работе. Он с сожалением отметил, что был слишком резок с Вонгом. Но знал, что его нынешнее внутреннее состояние — не из-за Вонга, а из-за доктора Фтаемла.

Нет, не из-за доктора Фтаемла — из-за самого себя. Он знал, что не должен питать расовых предрассудков на этой работе. Сознавал, что сам относительно защищен от преследований, которые могли возникнуть из-за другого цвета кожи, волос или контуров лица, — как раз по той причине, что странные существа, подобные доктору Фтаемлу, заставляли людей смотреть на различия рас Земли как на крайне незначительные.

И все же… Он ненавидел даже тень Фтаемла, и ничего не мог с этим поделать. Ладно бы он носил тюрбан — всё ж было б ничего… но эти гадкие змеи на голове, извивающиеся как черви в банке… О нет! Но раргилиане гордились ими. По их поведению можно было предположить, что всякий, у кого их нет, не может считаться разумным существом.

Спокойно!.. Фтаемл — вполне неплохой парень. Он пометил себе в записке, что надо бы пригласить Фтаемла на обед, но не слишком это откладывая — пока глубокий гипноз еще будет действовать, подобный обед не должен быть мучительным… От этой мысли язва снова дала о себе знать.

Ну почему бы этому чудовищу не подстричься? Представив себе доктора Фтаемла выглядящим в духе героев Честерфильда, обкорнанным, с головой в шишках и буграх, мистер Кику улыбнулся и возобновил работу, чувствуя себя лучше. Следующим документом был краткий отчет о командировке… А, да! Сергей Гринберг. Хороший мальчик. Он уже потянулся было за ручкой, чтобы утвердить резолюцию, даже не дочитав до конца, но вместо того, чтобы подписать, он задержал взгляд на документе еще полсекунды, затем нажал кнопку.

— Пришлите полный отчет о командировке мистера Гринберга, из которой он вернулся несколько дней назад.

— Вы знаете исходящий номер, сэр?

— Ну, то дело о вмешательстве… отыщите его. Погодите, кажется Рт0411, датировано субботой. Жду его прямо сейчас.

Он едва успел разделаться с полудюжиной бумаг, как зазвенел звонок доставки и небольшой цилиндр упал на его стол. Он вставил его в читающее устройство и поудобней уселся в кресле. Большой палец правой руки лег на клавишу регулирования скорости продвижения по экрану текста.

Менее чем за семь минут он ознакомился не только с полной стенограммой процесса, но и с отчетом Гринберга обо всем, что произошло. Мистер Кику мог прочитывать по меньшей мере две тысячи слов в минуту с помощью этого механизма, устные же отчеты и личные беседы он рассматривал как потерю времени. Но когда с полученными материалами было покончено, он решил выслушать устный отчет. Кику наклонился к коммуникатору внутренней связи и щелкнул тумблером.

— Гринберг?

Сергей Гринберг поднял голову от стола.

— Доброе утро, шеф.

— Зайди ко мне, пожалуйста, — он проигнорировал обычный обмен любезностями в начале разговора.

Гринберг решил, что шефа опять беспокоит его желудок. Но уже поздно искать какое-нибудь срочное дело вне здания министерства. Он поспешил вверх по лестнице и, войдя, сказал со своей обычной жизнерадостной улыбкой.

— Как поживаете, шеф?

— Утро доброе. Я прочитал твой отчет.

— Ну и как?

— Сколько вам лет, Гринберг?

— Э-э… Тридцать семь.

— Гм-м… Каково ваше должностное положение в настоящее время?

— Сэр? Дипломатический работник второго класса… на должности первого класса.

Но какого черта? Ведь дядя Генри знал ответ… Он даже знал размер штиблет… Поскольку был он стар и сед.

— Класса, вполне достаточного для того, — подхватил Кику, — чтобы быть назначенным послом или старшим помощником посла. Сергей, как вы додумались до такой ужасной глупости?

Мускулы челюсти у Сергея напряглись, но он ничего не сказал.

— Ну?

— Сэр, — холодно ответил Гринберг, — вы значительно старше меня и гораздо более опытны. Могу я спросить, почему вы так ужасно грубы?

Рот мистера Кику дернулся, но он не улыбнулся.

— Вполне оправданный вопрос. Мой психиатр говорит, это от того, что я анархист и занимаю не свое место. А теперь садитесь, и мы обсудим, почему вы такой слабоумный. Сигареты в ящике стола.

Гринберг сел и, обнаружив, что ему не от чего прикурить, попросил огня.

— Я не курю, — ответил Кику. — Но мне казалось, что эти сигареты — самозажигающиеся. Попробуйте.

— Да, так и есть, — сказал Сергей и закурил.

— Вот видите, Сергей, вы плохо пользуетесь своими глазами и ушами. Как только этот зверь заговорил, вам следовало тут же отложить слушание до тех пор, пока мы не узнали бы о нем всё.

— М-м-м… Вероятно.

— Вероятно! Сынок, твой подсознательный сигнал тревоги должен был звенеть как будильник у кровати в понедельник утром. Ты же — позволил вовлечь себя в осложнения, когда решил, что процесс уже закончен. И кем? Девчонкой, попросту ребенком! Я рад, что не читаю газет; спорю, они вдоволь потешились над нами.

Гринберг покраснел. Он-то газеты читал.

— Затем, когда она опутала вас по рукам и ногам, вы, вместо того, чтобы ответить на вызов… Как ответить? Отложив заседание, конечно, и приказав провести обследование, с которого и нужно было бы начать, ты…

— Но я же приказал провести обследование.

— Не перебивай меня, я хочу, чтобы ты подрумянился со всех сторон. И тогда ты поспешил вынести решение, подобного которому не было со времен, когда Соломон приказал разрубить ребенка пополам. Какое заочное юридическое училище ты заканчивал?

— Гарвард, — угрюмо ответил Гринберг.

— М-м-м… Наверное, не следовало быть к тебе столь строгим. Но что же ты делаешь дальше? Сначала ты отклоняешь прошение местных властей об уничтожении этого чудовища в интересах общественной безопасности. Затем ты отменяешь собственное решение, удовлетворяешь прошение и разрешаешь убить его — для чего теперь требуется только формальное одобрение Министерства. Все это — за десять минут. Если тебе захотелось подурачиться, к чему было замешивать в это Министерство?

— Шеф, — смущенно сказал Гринберг. — Я совершил ошибку. А когда заметил ошибку, то сделал единственное, что мог: отменил свое решение. Зверь действительно опасен, а в Уэствилле нет подходящих сооружений, чтобы изолировать его. Будь это в моей власти, я приказал бы его уничтожить сразу же, не обращаясь в Министерство за утверждением… за вашим утверждением.

— Кг-хм…

— Сэр, вы не были на моем месте. Не видели, как треснула толстая стена. Не видели всех разрушений.

— На меня это не производит впечатления. Вы когда-нибудь видели город, сокрушенный термоядерным взрывом? Что значит какая-то одна стена здания суда?.. Вероятно, какой-нибудь жулик-подрядчик недостаточно укрепил ее.

— Но, шеф, вы бы видели клетку, которую он сломал перед этим! Стальные двутавровые балки, сваренные между собой. Он переломил их, как соломинки.

— Здесь вроде бы сказано, что вы обследовали его, когда он находился в этой клетке. Почему вы не проследили за тем, чтобы его изолировали так, чтобы он не мог выбраться?

— Но проверка тюрем — это не дело Министерства.

— Молодой человек, фактор, имеющий хоть какое-нибудь отношение к тому, что «оттуда», является самым прямым делом этого Министерства. Знайте это. Когда вы будете знать это и во сне и наяву и будете пронизаны этим до кончиков ногтей, то начнете бегать как заводной, подобно какому-нибудь почетному председателю, требующему суп в благотворительном госпитале. Вам полагалась бы там держать нос по ветру, а уши — торчком, выискивая «особость ситуации». Вы прошляпили таковую и сейчас рассказываете мне об этом звере. Я прочитал отчет, я видел его снимки. Но я не чувствую его.

— Ну, это неравновесный многоногий тип: восемь ног и высотой около семи футов, по спинному гребню. Он…

— Восемь ног? А руки?

— Рук нет.

— Какие-нибудь манипулирующие органы? Видоизмененная нога?

— Нет, шеф, будь у него подобное, я бы приказал провести полное расследование сразу же. Ноги у него размером с бочонок для гвоздей, весьма неразборчив в пище. Но для чего вам всё это?

— Не бери в голову. Это имеет отношение к другому делу. Продолжай.

— Впечатление такое, что перед тобой носорог или трицератопс, хотя его артикуляция не похожа ни на что, живущее на этой планете. Зверь довольно занятный, но глупый. И в этом то и заключается опасность. Он такой большой и мощный, что вполне способен из-за своей неуклюжести и глупости покалечить людей. Он разговаривает, но примерно как четырехлетняя девочка. Звучит это так, словно он проглотил ребенка и тот говорит изнутри.

— Почему — глупый? Из твоего исторического отчета я понял, что парень считает его умницей.

Гринберг улыбнулся.

— Он судит предвзято. Зверь глупый. Я с ним разговаривал.

— И все же, я не вижу оснований для такого вывода. Решить, что внеземное существо глупо, только потому, что оно плохо разговаривает на языке землян — это как считать итальянцев глупыми, потому что они говорят на плохом английском. Такой подход неправилен.

— Но посудите сами, шеф: нет рук. Интеллект заведомо не выше, чем у обезьяны. Может, как у собаки. Вряд ли больше.

— М-да, похоже, ты слепо веришь ксенологическим теориям. Когда-нибудь наверняка из-за этого у самих ксенологов возникнут проблемы. Когда мы обнаружим цивилизацию, развивающуюся по другим принципам и не нуждающуюся в нашей системе понятий.

— Хотите пари?

— Нет. И в каком состоянии сейчас дела относительно этого Ламокса?

Гринберг несколько смутился.

— Шеф, тот доклад, который я подготовил, сейчас в лаборатории микрофильмирования. Должен быть на вашем столе с минуты на минуту.

— Хорошо. Значит, мы все же не теряли времени даром. Ну, и что в нем?

— Я наладил контакт с местным судьей, он обещал держать меня в курсе всех дел. Конечно, они не могли запереть эту тварь в местную Бастилию; по сути, у них нет такого места, где можно было бы его запереть — в этом они убедились на собственном горьком опыте. Выстроить что-нибудь солидное на скорую руку не удастся. Уж поверьте, та клетка, которую он сломал — была что надо. Но шеф патруля смог изыскать ресурс: у них есть не используемый сейчас резервуар для воды, с бетонными стенами высотой тридцать футов — часть системы противопожарной безопасности. Они сделали специальный трап, спустили его туда, а затем трап убрали. Похоже, это сможет удержать его: эта тварь не создана для прыжков.

— Звучит неплохо.

— Да, но, к сожалению, это не всё. Судья О'Фаррел сообщил мне, что шеф патруля так разгорячился, что не стал дожидаться утверждения решения министерством и занялся его исполнением.

— Что он сделал?

— Сейчас объясню. Он никому об этом не сказал, но «случайно» впускной вентиль на ночь остался открытым. Утром Ламокс лежал на дне заполненного до краев резервуара. Шеф решил, что «несчастный случай» удался, и это чудовище утонуло.

— И что же?

— Ламокс ничуть не пострадал. Он пролежал под водой несколько часов, а когда воду спустили, проснулся, потянулся и сказал: «Доброе утро».

— Вероятно, амфибия. И какие же вы предприняли меры, чтобы прекратить это самоуправство?

— Минутку, сэр. Драйзер знал, что огнестрельное оружие и взрывчатые вещества против него бесполезны… ну, вы видели расшифровку стенограммы. Во всяком случае, такие, которые можно применять в черте города. Поэтому он решил попробовать яд. Ничего не зная об этом живом существе, он испробовал полдюжины различных ядов в количествах, достаточных чтобы отравить целый полк, подмешивая их ему в пищу.

— И каков результат?

— Ламокс сожрал все. Яды не вызвали у него даже малейшего расстройства, напротив, скорее стимулировали его аппетит, так как следующее, что он сделал, — слопал впускной вентиль, и резервуар снова стал наполняться водой. Им пришлось отключить его от насосной станции.

Кику хихикнул.

— Этот Ламокс начинает мне нравиться. Так, говорите, он съел вентиль? Из чего тот был сделан?

— Не знаю. Полагаю, обычная сталь.

— Гмм… похоже, немного грубых кормов ему даже нравится. Может, у него зоб, как у птицы?

— Я бы не удивился.

— И что сделал шеф дальше?

— Пока что ничего. Я попросил О'Фаррела предупредить Драйзера, что он закончит свои дни в колонии для преступников где-нибудь за тридцать световых лет от Уэствилля, если будет так стараться и дальше. Тем не менее, он по-прежнему ломает голову над этой задачей. Его последняя идея заключалась в том, чтобы залить Ламокса в бетон, и пусть потихоньку подыхает. Но О'Фаррел сказал: нет, негуманно.

— Значит, Ламокс все еще находится в резервуаре и ждет наших действий, так?

— Думаю, что так, сэр. Вчера он был там.

— Ну что же, полагаю, он может подождать там, пока не будут предприняты другие действия. — Мистер Кику взял отчет и рекомендации Гринберга.

— Я правильно понимаю, сэр, что вы меня отстраняете? — сказал Гринберг.

— Нет. С чего вы взяли? — Кику подписал приказ на уничтожение Ламокса и бросил его в корзину для исходящих документов. — Я не отменяю решений подчиненных, за исключением тех случаев, когда увольняю их… У меня для вас другое дело.

— О-о?.. — у Гринберга проявилась жалость: он с облегчением ожидал, что шеф отменит смертный приговор Ламоксу. Что ж, очень жаль… но зверь действительно был опасен.

— Вы боитесь змей? — продолжал мистер Кику.

— Нет, скорее, даже люблю их…

— Замечательно! Хотя это то чувство, которое я не могу себе представить. Я всегда боялся их до смерти. Однажды, будучи еще мальчишкой, в Африке… ну ладно. Вы когда-нибудь работали с раргилианами? Я что-то не припоминаю.

Гринберг вдруг понял.

— У меня был раргилианин-переводчик в деле на Веге VI. С раргилианами у меня были отличные отношения.

— Я этим не могу похвастать. Сергей, есть одно дело, связанное с раргилианином-переводчиком, доктором Фтаемлом. Может, вы слышали о нем?

— Да, конечно, сэр.

— Допускаю, что как раргилианин, — слово «раргилианин» прозвучало у него как заклинание, — Фтаемл неплохой малый. Но в таком щекотливом положении могут возникнуть осложнения… а мой собственный нос потерял чувствительность из-за этой фобии. Так что я выставлю вас как своего помощника, чтобы вы держали нос по ветру.

— Мне показалось, вы не доверяете моему носу, шеф.

— Пусть слепой ведет слепого, если вы простите мне такую метафору. Возможно, вдвоем мы что-нибудь разнюхаем.

— Да, сэр. Можно вас спросить, что же именно мне поручается?

— Ну… — не успел мистер Кику ответить, как зажглась лампочка и раздался голос его секретарши:

— Ваш гипнотерапевт здесь, сэр.

Заместитель министра бросил взгляд на свои часы и сказал:

— Куда только бежит время? — Затем в коммуникатор: — Я сейчас буду.

Он продолжил разговор с Гринбергом:

— Фтаемл будет здесь через тридцать минут. Нет времени на разговоры. Мне нужно взять себя в руки. Вы найдете все материалы — все, что есть, их совсем немного, — в моей папке для дел, требующих безотлагательного решения. — Мистер Кику взглянул на корзину входящих документов, которая, пока они разговаривали, наполнилась почти до краев. — Это займет у вас не более пяти минут. Остальное время потратьте на расчистку этой груды бесполезных бумаг. Подписывайте все моим именем и придержите то, что, на ваш взгляд, мне следует просмотреть. Но пусть это будет не более полдюжины вопросов, или я отошлю вас назад в Гарвард.

Он поспешно встал, думая уже о том, что необходимо сказать секретарше в приемной, пусть запишет все, что будет происходить в ближайшие полчаса, и даст ему на просмотр позднее. Ему хотелось оценить, как работает, этот парень. Мистер Кику сознавал, что в один прекрасный день он умрет, и имел намерение позаботиться о том, чтобы Гринберг его заменил. А пока что жизнь для мальчика должна быть как можно более трудной.

Заместитель министра направился в свою раздевалку, дверь отошла в сторону и задвинулась за ним. Гринберг остался один. Едва он потянулся за папкой срочных дел, в корзину входящей документов упала бумага и одновременно с ней загорелась лампочка и зазвучал зуммер. Он взял бумагу, пробежал ее глазами до середины и понял, что она действительно срочная. Подобную же комбинация света и зуммера выдал коммуникатор, и его экран ожил. Гринберг узнал начальника бюро внешних сношений.

— Шеф? — озабоченно сказал он. Гринберг коснулся тумблера.

— Это Гринберг, — ответил он. — Я тут грею шефу кресло, пока он ненадолго отлучился. Твое сообщение пришло, Стэн. Я его читаю.

На лице Ибанеза появилось раздражение.

— Не бери в голову. Мне нужен шеф.

Гринберг оказался в затруднении. Вопрос Ибанеза был несложным, но весьма щекотливым. Кораблям с Венеры как правило давалось разрешение на посадку на Землю без задержки, так как на каждом из этих кораблей был врач, представитель общественного здравоохранения. Но «Ариэль», которому уже следовало бы стоять в порту в Ливии, неожиданно был помещен своим врачом на карантин и сейчас ждал на круговой орбите. На его борту находился министр иностранных дел Венеры — к великому сожалению, поскольку ожидалось, что Венера поддержит позицию Земли против Марса в предстоящей трехсторонней конференции.

Гринберг мог задержать решение этого вопроса до прихода шефа, мог пойти к шефу или же сам обратиться к министру через голову шефа — для чего, впрочем, нужно было принять решение и получить в результате его формальное одобрение, — или мог действовать сам, используя полученные от Кику полномочия.

Мистер Кику, конечно, не мог предвидеть чрезвычайных обстоятельств — но у шефа была дурная привычка сталкивать людей на быстрину.

Резюме Гринберга последовало очень быстро. Он ответил:

— Сожалею, Стэн, но ты не можешь поговорить с шефом. Я замещаю его.

— Да? С каких же это пор?

— Всего лишь временно, но это так.

Ибанез нахмурился.

— Слушай, приятель, лучше бы ты нашел шефа. Может быть, ты и подписываешься от его имени на текущих делах, но это дело не обычное. Нам нужно посадить этот корабль, и быстрее. А тебе не сносить головы, если примешь на себя полномочия пренебречь таким важным правилом, как карантин. Подумай сам.

Нарушить карантин? Гринберг вспомнил Большую Чуму 51-го года, еще в те дни, когда биологи наивно предполагали, что живые организмы одной планеты невосприимчивы к болезням других планет.

— Нарушать карантин мы не будем.

Лицо Ибанеза исказила болезненная гримаса.

— Сергей, мы не можем рисковать этой конференцией… Рисковать? Да что я говорю! Мы не можем выбросить десять лет работы из-за того, что у одного из членов экипажа слабая лихорадка. Карантин следует нарушить. Но я не хочу, чтобы это сделал ты.

Гринберг в нерешительности помедлил.

— Он находится под гипнозом. Ему предстоит трудная работа. Может пройти пара часов, прежде чем ты сможешь его увидеть.

Ибанез выглядел озадаченным.

— Мне надо тогда поговорить с министром. Я не рискну ждать два часа. Эта священная особа с Венеры, похоже, собирается приказать своему шкиперу повернуть домой. Мы не можем рисковать этим.

— Но мы не можем рисковать и занесением эпидемии. Давай сделаем вот что: свяжись с венерианским министром и скажи ему, что лично отправляешься за ним. Возьми скоростной разведчик. Посади на его борт министра и оставь «Ариэль» на карантинной орбите. Как только министр будет у тебя на борту разведчика — не раньше — объяви ему, что вы оба будете присутствовать на конференции в изолирующих костюмах. — Изолирующий костюм — это легкий герметический скафандр, главным назначением которого была высадка на планетах, опасность болезней которых еще недостаточно изучена. — Конечно, корабль-разведчик и его экипаж также будет помещен на карантин.

— Изолирующий костюм! Ох, он, наверное, обожает ходить в нем! Сергей, будет меньше вреда, если конференцию вообще отложить. Такое усложнение наверняка восстановит его против нас. Этот тип — ужасный гордец.

— Уверен, что костюм ему понравится, — пояснил Гринберг. — Главное, как ты это преподнесешь: «великое личное самопожертвование»… «нежелание подвергать риску заражения благополучие нашей любимой братской планеты»… «чувство долга обязывает прежде всего»… и тому подобное. Если не уверен в своих силах, захвати с собой кого-нибудь из отдела общественных отношений. И позаботься, чтобы во время конференции министра всегда сопровождал врач… в белом халате… и пара медсестер. Конференцию стоит то и дело прерывать, пока он будет отдыхать… в Зале Героев около стола поставьте для него кровать-раскладушку и больничные ширмы. Твоя задача — чтобы ко всему этому он пришел сам и отнесся как к последней в своей жизни работе. Понял? Расскажи ему обо всем этом до того, как ты посадишь разведчик… в самых мягких выражениях, конечно.

Ибанез казался смущенным.

— Думаешь, из этого что-нибудь выйдет?

— Все зависит от тебя. Отсылаю твою докладную с резолюцией продолжать карантин, а тебе рекомендую проявить инициативу по обеспечению присутствия министра на конференции.

— Ну хорошо. — Ибанез вдруг улыбнулся. — Можешь не писать резолюцию. Я пошел работать. — Он отключился.

Гринберг вернулся к столу, испытывая почти восторг от ощущения, что он бог. Интересно, как на его месте поступил бы шеф? Правильных решений могло быть много, и он чувствовал, что это одно из них. Он снова потянулся к папке срочных дел и остановился. Что-то глубоко в его сознании не давало ему покоя. Шеф не хотел утверждать тот смертный приговор, Гринберг чувствовал это. И шеф прямо сказал ему, что он поступил неправильно: следовало провести полное обследование. Однако в силу своей лояльности к подчиненным Кику не отменил предложенного решения.

Но вот теперь он сам сидит в кресле шефа. Так что же?

Не для того ли шеф посадил его сюда? Чтобы он сам исправил свою ошибку? Нет, шеф был умным, но не всеведущим. Он не мог предвидеть, что Гринберг подумает о пересмотре этого дела. И все же…

Он вызвал секретаршу шефа.

— Милдред?..

— Да, мистер Гринберг?

— Где решение по делу, которое я недавно вел?.. Рт0411? Оно вышло отсюда пятнадцать минут назад. Я хочу получить его обратно.

— Его уже могли отправить, — сказала она с неуверенностью. — Сегодня отправка работала с опозданием всего лишь на семь минут.

— Есть такая вещь, как слишком хорошая оперативность. Если приказ покинул здание, отправьте его отмену. И пришлите мне назад первоначальный документ.

Наконец он взялся за папку срочных дел. Как и сказал мистер Кику, там относительно Фтаемла было не очень много. В подзаголовке значилось: «Красавица и зверь», что его несколько удивило. У шефа было чувство юмора, но настолько своеобразное, что понять его бывало трудно.

Неожиданно брови его поднялись. Эти раргилиане, неутомимые переводчики, маклеры, брокеры и истолкователи, всегда влезали в переговоры между различными расами, но присутствие доктора Фтаемла на Земле подсказывало Гринбергу, что предстоит иметь дело с какими-то необычными негуманоидами — существами, настолько отличающимся от людей психологически и по образу мышления, что прямое общение затруднительно. Однако он не ожидал, что ученый доктор представляет расу, о которой ему никогда не доводилось даже слышать — что-то под названием «хрошии».

Возможно, Гринберг просто забыл название этого народа с именем, прохожим на чихание. Это, возможно, было какое-нибудь незначительное племя на невысоком культурном уровне, экономически маловажное или не имеющее космического сообщения. Или же они приняты в Сообщество Цивилизаций в то время, когда Гринберг по уши завяз в делах Солнечной системы. Как только человеческая раса начала устанавливать контакт с другими расами, имеющими средства межзвездного сообщения, прибавления к семье признаваемых законом «людей» стали происходить так быстро, что трудно было поспевать следить за ними. Чем больше человечество расширяет свои горизонты, тем хуже эти горизонты видны.

Или, может, он знает хроший под другим названием? Гринберг обратился к универсальному словарю мистера Кику и набрал на клавишах нужные ему слова.

Машина задумалась над этим словом, затем выдала: «Нет информации».

Гринберг попытался выбросить придыхание, допуская, что название могло претерпеть трансформацию при произношении: «Рошии». Результат был такой же: отрицательный.

Он оставил это занятие. Универсальный словарь в Британском музее был объемом не более, чем тот, что доступен из кабинета заместителя министра: он занимал целое здание в другой части столицы и имел штат кибернетиков, семантиков, энциклопедистов, беспрерывно утоляющих его голод по фактам. Гринберг мог быть уверен: что кем бы ни были эти хрошии, Федерация никогда раньше о них не слышала. И это было очень странно. На секунду дав волю удивлению, Гринберг продолжил чтение папки.

Он узнал, что хрошии уже здесь, не на Земле, но на геоцентрической орбите на высоте в пятьдесят тысяч миль, так что можно лично помахать им рукой. Теперь он позволил себе удивиться в течение двух секунд, прежде чем подойти к пониманию, что причиной того, что он не слышал про их прибытие, было то, что доктор Фтаемл в своем докладе настоятельно советовал мистеру Кику держать патрульные корабли и тому подобное подальше от незнакомого корабля и не пытаться попасть на его борт.

От дальнейшего изучения папки Гринберга отвлекло возвращение его отчета по делу Ламокса с подписью мистера Кику, утверждающей смертный приговор. С минуту он подумал, затем сделал приписку к подтверждению так, чтобы оно читалось: «Решение суда одобрено… но его следует провести в жизнь не раньше, чем будет сделан полный научный анализ этого существа. Местные власти должны сдать опеку по первому требованию, Бюро ксенологии — обеспечить транспортировку и назначить комиссию для его изучения».

Гринберг завизировал именем «Кику» изменение приказа и снова направил его на исполнение. Он со смущением признался самому себе, что приказ сработан наспех, но при этом все же был уверен: как только Ламокс попадет в руки ксенобиологов, они его уже никогда и никуда не отпустят. Тем не менее он вдруг почувствовал облегчение. Предыдущее решение было неверным, а это — явно правильным.

Его внимание вновь обратилось к хрошиям, и вновь его брови поползли вверх. Хрошии были здесь не для установления отношений с Землей, они прилетели сюда спасать одну из своих соплеменниц. Как уверяет доктор Фтаемл, они убеждены, что Земля удерживает одну из хроший, и требуют ее выдачи.

У Гринберга появилось ощущение, будто он попал в дешевую мелодраму.

Эти существа с астматическим названием выбрали неподходящую планету для игры в казаки-разбойники. Нечеловеческие существа на Земле без паспорта, без досье на них в Министерстве, без завизированного повода посещения Земли столь же беспомощны, как невеста без продовольственной карточки. Такое существо почти сразу попадет в… что за идиотизм! Оно не сможет даже пройти через карантин.

Почему же шеф просто не сказал им: крутите педали, катитесь домой?

Кроме того, с чего они взяли, что их хрошия оказалась на Земле? На чем она сюда попала? Пешком? Прилетела на лебеде? Звездные корабли не совершают посадки на планету, доставка с них осуществлялась посадочными ботами. Он попробовал представить, как хрошия разговаривает контролером этого корабля:

— Извините меня, сэр, но я убегаю из своего мира, от своего мужа в отдаленную часть Галактики. Вы не возражаете, если я спрячусь под сиденье и проберусь на эту планету?

— Нет билета — нет привета… — ответил бы контролер. Все компании, обслуживающие местные линии, ненавидят безбилетных пассажиров. Гринберг имел возможность чувствовать это всякий раз, когда предъявлял свой дипломатический пропуск.

Что-то здесь было не так… Затем он вспомнил разговор с шефом, как тот допытывался, были ли у Ламокса руки. Он понял, что шефа, должно быть, интересовало, не мог ли Ламокс оказаться исчезнувшей хрошией, поскольку у хроший, согласно Фтаемлу, было восемь ног. Гринберг хихикнул. Ламокс был не тем парнем, который мог бы построить звездный корабль и управлять им. Ни он, ни его собраться. Конечно, шеф не видел Ламокса и не знал, насколько это абсурдно. И, кроме того, Ламоксу было больше ста лет. Так что на раздачу блюд он уже опоздал.

Реальный вопрос заключался в том, что делать с хрошиями сейчас, когда те оказались в контакте с людьми. Все, что «оттуда» — интересно, познавательно и крайне полезно для человечества, а раса, имеющая собственные межзвездные корабли, представляет, разумеется, интерес в квадрате и в кубе. Без сомнения, шеф водит их за нос, в то же время налаживая постоянные отношения. Очень хорошо. Гринбергу предстоит действовать в этом же направлении, помогая шефу преодолеть его эмоциональный барьер в переговорах с раргилианином.

Он просмотрел оставшуюся часть отчета. Вся полезная информация содержалась в синопсисе, остальное представляло собой расшифровку стенограмм цветастых речей Фтаемла.

Гринберг положил папку на место и приступил к выполнению работы шефа.

Мистер Кику заявил о себе тем, что, глядя через его плечо, сказал:

— Как всегда, корзина полна.

— О, наконец-то, шеф. Да, но подумайте, какой бы она была, если бы я не рвал каждую вторую бумагу не читая. — Гринберг встал с кресла.

Мистер Кику кивнул:

— Знаю. Я сам иногда помечаю «не одобряю» каждый второй документ.

— Сейчас чувствуете себя лучше?

— Готов плюнуть ему в лицо. И что же такое есть у змей, чего нет у меня?

— Это дух.

— Доктор Морган знает свое дело. Когда у вас будут нелады с нервами, смело обращайтесь к нему.

Гринберг улыбнулся.

— Шеф, единственное, что меня действительно беспокоит, это бессонница в рабочее время. Уже не могу спать за столом, как раньше.

— Это самый ранний симптом. Механика функционирования мозга еще даст о себе знать, — мистер Кику бросил взгляд на часы. — Нет ничего от нашего друга с живыми волосами?

— Пока ничего нет.

Гринберг рассказал о карантине на «Ариэле» и какие действия он предпринял. Мистер Кику утвердительно кивнул, что было равносильно объявлению благодарности перед полком.

Гринберг почувствовал внутри приятную теплоту и продолжил рассказ: поведал о том, как пересмотрел приказ в отношении Ламокса. Он подошел к этому осторожно.

— Шеф, когда сидишь в этом кресле, все видишь под другим углом…

— Я узнал об этом много лет назад.

— М-м, да. Сидя здесь, я подумал и о том деле с Ламоксом…

— Зачем? Мы его уже решили.

— Мне так казалось. Но тем не менее… ну, все-таки… — он выпалил об изменении приказа и стал ждать ответа.

Мистер Кику снова утвердительно кивнул. Он подумал, не сказать ли Гринбергу, что это избавило его от необходимости изобретать, как бы сделать то же самое и при этом сохранить верность своим принципам, но решил, что говорить такое не стоит. Вместо этого он наклонился к микрофону:

— Милдред? Что там насчет доктора Фтаемла?

— Он только что прибыл, сэр.

— Хорошо. Восточный конференц-зал, пожалуйста, — он отключил связь и повернулся к Гринбергу. — Ну-с, молодой человек, приступим к заклинанию змей. Вы не забыли прихватить с собой флейту?

6. «Космос невероятно велик»

— Доктор Фтаемл, это мой коллега, мистер Гринберг.

Раргилианин низко поклонился, его двойные колени и нечеловеческая фигура делали этот жест впечатляющим.

— Мистер Гринберг известен мне по тому высокому отзыву, который дал ему мой соотечественник, удостоившийся чести работать с ним. Крайне рад познакомиться с вами, сэр.

Гринберг ответил таким же набором вежливой чепухи:

— Я давно мечтал о благодати эманации учености доктора Фтаемла, но никогда не осмеливался предположить, что мечте суждено будет воплотиться в реальность. Искренне готов служить вам и учиться у вас, сэр.

— Кхм, — прервал мистер Кику. — Доктор, это деликатное дело, по которому вы ведете переговоры, столь важное, что заслуживает большего внимания, чем смог уделить ему я вместе со всем своим штатом сотрудников. Мистер Гринберг, чрезвычайный и полномочный посол Содружества, откомандирован для этой цели.

Глаза Гринберга перескочили на шефа, но даже не расширились. Чуть раньше он уже заметил, что шеф сказал «коллега», а не «помощник», но принял это за элементарный маневр повышения престижа одной из договаривающихся сторон при составлении протокола. Такого внезапного оборота дел Гринберг не ожидал. Он нисколько не сомневался, что мистер Кику не побеспокоился об утверждении его звания Советом, но, тем не менее, шеф мог это утвердить, и верительные грамоты появятся на столе очень скоро. Как такое отразится на его чековой книжке?

Он решил, что у шефа, должно быть, предчувствие, что это дело имеет подспудную важность. А может, он просто водит этого медузогуманоида за нос?

Доктор Фтаемл снова поклонился.

— Почитаю за высокую честь иметь дело с вашим превосходительством. — Гринберг заподозрил, что раргилианин нисколько не одурачен. «Высокая честь», вероятно, подразумевала, что теперь и сам он оказался в ранге посла.

Девушка-помощница принесла напитки и закуски. Они сделали перерыв в разговоре для совершения ритуала.

Фтаемл выбрал французское вино, тогда как Гринберг и Кику, в соответствии с рекомендациями Гобсона, единственное раргилианское блюдо — какую-то дрянь, называемую вином из-за присутствия жжения на языке, но более напоминающую размоченный в молоке хлеб, а на вкус такую, словно туда добавили серную кислоту. Гринберг делал вид, что ему это нравится, но при этом лишь обмакивал губы. Он с уважением отметил, что шеф и в самом деле пил эту дрянь.

Церемония, общая для семидесяти процентов цивилизаций, дала Гринбергу время разглядеть Фтаемла. Медузогуманоид был одет в дорогую пародию на земной костюм для приемов — визитка, кружевное жабо и полосатые шорты. Это помогало скрыть тот факт, что хотя он и гуманоид с двумя руками, двумя ногами и головой наверху удлиненного туловища, он даже и отдаленно не человек, кроме как в юридическом смысле.

Но Гринберг вырос среди великих марсиан и за свою жизнь имел дело со многими другими разумными существами; потому он не ожидал, что эти разумные существа будут выглядеть как люди, и не имел предрассудков по отношению к внешней форме тела. Фтаемл, на его взгляд, был красив и, определенно, грациозен. Его сухая кожа с розово-зеленоватыми переливами по фактуре была как шкура леопарда и такой же красивой. Отсутствие носа не портило лица и компенсировалось изумительно пластичным ртом.

Гринберг решил, что свой хвост Фтаемл, должно быть, обернул под одеждой вокруг тела, чтобы выглядеть как житель Земли. Раргилиане идут на любые неудобства, лишь бы только придерживаться старинной поговорки «с волками жить — по волчьи выть». Другой раргилианин, с которым работал Гринберг, вообще не носил одежды, поскольку разумные существа на Веге VI одеждой не пользовались, и держал свой хвост торчком, как гордый кот. Воспоминания о Веге VI заставили Гринберга поежиться. Надо будет держать ухо востро.

Он взглянул на усики медузогуманоида. Ба! Да они вовсе не похожи на змей. У шефа, должно быть, невроз размером с гору. Конечно, они были длиной с фут и толщиной с большой палец, но на них не было глаз, у них не было рта или зубов — это были всего лишь усики. На большинстве планет у какого-либо вида имеются такие усики. И что же такое наши пальцы, как не видоизмененные короткие усы?

Мистер Кику поставил свою чашку, когда доктор Фтаемл поставил свой бокал.

— Доктор, вы консультировались со своими клиентами?

— Сэр, я был удостоен этого и хочу воспользоваться возможностью выразить вам благодарность за корабль-разведчик, который вы любезно предоставили в мое распоряжение для неизбежной поездки туда и обратно — с поверхности вашей прекрасней планеты к кораблю народа, которому я имею привилегию оказывать помощь. Этот корабль — могу сказать, не бросая тень на великий народ, которому служу, — более подходит для такой цели и более комфортабелен, чем вспомогательные корабли их судна.

— Не стоит благодарности. Был рад оказать услугу другу.

— Вы очень любезны, господин заместитель министра.

— Так что же они сказали?

Доктор Фтаемл пожал плечами.

— Мне больно говорить об этом, но они непоколебимы. Они настаивают на выдаче их девочки-ребенка без промедления.

Мистер Кику нахмурился.

— Конечно же, вы объяснили им, что у нас нет их пропавшего ребенка? Мы никогда не слышали о нем и у нас нет причин предполагать, что он когда-либо был на этой планете, но есть веские причины полагать, что он никогда здесь не был и быть не мог.

— Я объяснил им это. Вы простите мою прямоту, если я переведу их ответ в терминах грубых, но безошибочных? — Он, изображая извинение, пожал плечами. — Они говорят, что вы лжете.

Мистер Кику не обиделся, сознавая, что раргилианин, действуя в качестве посредника, был безразличен, как телефон.

— Было бы лучше, если бы я лгал. Тогда я смог бы вручить им ихнее отродье, и дело с концом.

— Я вам верю, — вдруг сказал доктор Фтаемл.

— Благодарю вас. Почему?

— Вы употребили сослагательное наклонение.

— А вы говорили им, что на Земле свыше семи тысяч видов неземных живых существ, представленных несколькими сотнями тысяч особей? Что из этих особей около тридцати тысяч — разумные существа? Но из этих тысяч существ очень немногие хотя бы отдаленно напоминают по физическим характеристикам ваших хроший? И что всех этих немногих мы можем перечислить и указать как по расам, так и по планетам, откуда они произошли?

— Я раргилианин, сэр. Все это, и гораздо более, я им говорил на их собственном языке, выражая это более ясно, чем вы могли бы это объяснить другому землянину. Я донес до них значение этого.

— Я вам верю, — мистер Кику постукивал пальцами по столу. — У вас есть какое-нибудь предложение?

— Один момент, — вмешался Гринберг. — У вас есть фотография представителя хроший? Это могло бы нам помочь.

— Хрошиу, — поправил Фтаемл. — Или, в данном случае, хрошия. Простите, они не пользуются символическими картинками типа фотографий. К сожалению, я не оснащен необходимым оборудованием, чтобы сделать для вас снимки.

— Безглазая раса?

— Нет, ваше превосходительство. Их зрение вполне хорошее и довольно острое. Но глаза и устройство нервных систем очень сильно отличаются от ваших. Их аналог фотографии для вас ничего не будет значить. Даже мне трудно их понимать, хотя моя раса признана наиболее искусной в интерпретации символических абстракций.

— Хорошо… опишите нам кого-нибудь из хроший. Используйте ваш заслуженно прославленный семантический талант.

— С удовольствием. Почти все хрошии на этом судне, внешне соответствующие их военному классу…

Мистер Кику перебил его.

— Военному классу? Доктор, это военное судно? Вы мне об этом не говорили.

Доктор Фтаемл выглядел огорченным.

— Я считал бестактным оглашать столь очевидный факт.

— Да, конечно. — Мистер Кику подумал, не оповестить ли ему Генеральный штаб Федерации? Не сейчас, решил он. Мистер Кику имел сильное предубеждение против вмешательства в переговоры военной мощи, поскольку полагал, что демонстрация силы — не только признак провала дипломатии, но также уменьшает шансы на достижение чего-либо еще путем переговоров. Он мог разумно объяснить такое мнение, хотя следовал ему скорее эмоционально. — Продолжайте, пожалуйста.

— Военный класс имеет три половых разновидности, разница между ними не столь очевидна и будет вам незаметна. Мои товарищи по судну и хозяева ростом примерно дюймов на шесть выше этого стола и длиной в полтора вашего роста. Каждый имеет четыре пары ног и две руки. Руки у них небольшие, чрезвычайно гибкие и ловкие. По моему мнению, хрошии необычайно красивы, у них форма, служащая функциональности с необыкновенной грацией. Они весьма искусно обращаются с машинами, приборами и осуществляют тонкие манипуляции любого рода.

Когда Фтаемл сказал это, Гринберг слегка расслабился. Несмотря ни на что, ему все еще не давала покоя мысль, что это существо, Ламокс, могло быть той самой пропавшей хрошией — но теперь он видел, что эта мысль появилась у него лишь из-за отдаленного сходства, вызванного количеством ног… как признать страуса похожим на человека, поскольку у него две ноги. Его разум хотел занести Ламокса в какую-либо категорию и, несомненно, будет пытаться сделать это и дальше. Но пока что ни одна категория не подходила. Доктор Фтаемл продолжал:

— Но самая значительная характеристика хроший, не описываемая такими простыми параметрами, как размер, форма тела и механическое устройство, — это подавляющее воздействие силы их ума. Фактически, оно настолько подавляюще, — медузоподобный гуманоид смущенно хихикнул, — что меня почти убедили отказаться от достойного для моей профессии гонорара и считать работу на них особой привилегией.

На Гринберга это произвело впечатление. Похоже, в этих хрошиях и вправду что-то есть. Раргилиане славятся как добросовестнейшие посредники, которые скорее позволят человеку умереть от жажды, чем скажут ему, как звучит слово «вода» на местном языке, если в руках у того не будет монеты. Найм был мерилом их преданности клиенту.

— Единственное, — добавил Фтаемл, — что избавило меня от этой крайности, это знание, что хотя бы в одном я их превосхожу. Они не лингвисты. Их собственная речь, хоть и богатая и колоритная, это единственный язык, которым они когда-либо владели хорошо. Лингвистически они менее талантливы, чем моя раса. — Фтаемл распростер свои нелепые руки в жесте, который был чисто французским (конечно же, тщательная имитация), и добавил: — Поэтому я восстановил уважение к себе и потребовал двойной гонорар.

Он замочал. Мистер Кику мрачно уставился на стол, Гринберг просто ждал. Наконец Кику сказал:

— Что же вы предлагаете?

— Мой уважаемый друг, существует только одно приемлемое решение: хрошия, которую они ищут, должна быть им возвращена.

— Но у нас нет этой хрошии.

Фтаемл сымитировал человеческий вздох.

— Очень жаль.

Гринберг внимательно посмотрел на него. В его вздохе не было ни капли оптимизма. Он чувствовал, что Фтаемл оценивал это безвыходное положение как что-то до ужаса неприемлимое, и это было даже забавно. Всякий раргилианин, принявший на себя обязанности переводчика-посредника, неизменно беспокоился, чтобы переговоры были успешно завершены. Что-либо меньшее, чем успех, считалось у них потерей лица в своих собственных глазах.

— Доктор Фтаемл, — сказал Гринберг, — принимая на себя это поручение хроший, вы ожидали, что мы сможем вернуть им их девочку?

Усики Фтаемла вдруг опустились. Гринберг повел бровью и сухо заметил:

— Вижу, что вы этого не ожидали. Тогда могу я вас спросить, почему вы взялись за это поручение?

Фтаемл ответил медленно и без своей обычной самоуверенности.

— Сэр, от поручений хроший не отказываются. Поверьте мне, не отказываются.

— Гмм… эти хрошии. Доктор, вы извините меня, если я скажу, что все же вы дали недостаточно информации для понимания этих разумных существ? Вы говорите, что умственно они развиты настолько, что выдающийся гений такой высокоразвитой расы, как ваша, почти подавлен ими. Вы упоминали, что они сильны и в других областях… и что при этом вы, член гордой и свободной расы, вынуждены подчиняться их желаниям. Сейчас они здесь на единственном корабле перед лицом целой планеты — столь могущественной, что она смогла создать федерацию более обширную, чем существовала когда-либо прежде в этой части космоса. И все же вы говорите, что будет жаль, если мы не удовлетворим их невозможное требование.

— Все это именно так, — осторожно ответил Фтаемл.

— Когда раргилианин говорит, исполняя свои профессиональные обязанности, я не могу не верить ему. И все же в это трудно поверить. Эти сверхсущества… почему же мы никогда о них не слышали?

— Космос невероятно велик.

— Да, да. Несомненно, существуют тысячи рас, которых мы, земляне, нигде не встречали и никогда не встретим. Следует ли понимать, что и для вашей расы это первый контакт с хрошиями?

— Нет. Мы знаем о них давно. Скорее всего, намного дольше, чем знаем о вас.

— Да? — Гринберг бросил быстрый взгляд на мистера Кику и продолжил: — Каковы же отношения Раргиля с хрошиями? И почему об этом не было сообщено Федерации?

— Ваше превосходительство, следует ли понимать этот ваш последний вопрос как упрек? Если это так, то я должен сказать, что не могу отвечать за действия своего правительства.

— Нет, это не упрек, — заверил его Гринберг. — Всего лишь вопрос. Федерация всегда ищет возможность расширить свои дипломатические связи, насколько это возможно. Я был удивлен, узнав, что ваша раса, которая на словах заявляет о дружбе с нашей расой, знала о могущественной цивилизации и ничего не сообщила об этом Федерации.

— Позвольте мне сказать, ваше превосходительство, что я поражен вашим удивлением. Космос велик, и моя раса уже давно стала великими путешественниками. Может быть, Федерация не так спрашивала?

Что касается другого вопроса, то моя раса не имеет никаких дипломатических или каких-либо других отношений с могущественными хрошиями. Эти разумные существа занимаются, как вы говорите, своим делом, и мы очень счастливы, что, как бы это сказать… не находимся при их дворе. Прошло много лет, более пяти веков по вашему летоисчислению, с того времени, когда корабль хроший появлялся в нашем небе.

— Мне кажется, что чем больше я о них узнаю, тем больше всё становится непонятным, — сказал Гринберг. — Они остановились на Раргиле, чтобы взять переводчика, вместо того чтобы направиться прямиком сюда?

— Не совсем так. Они появились в нашем небе и спросили, не слышали ли мы когда-либо о вашем народе. Мы ответили, что знаем вас, поскольку когда хрошии спрашивают, им отвечают. Мы указали им вашу звезду, и мне выпала неслыханная честь быть избранным, чтобы представлять их. — Он пожал плечами. — И вот я здесь. Позвольте мне добавить, что я узнал о цели этого похода только тогда, когда мы были уже в глубоком космосе.

От этих его слов Гринбергу яснее не стало.

— Один момент. Они взяли вас, направились к Земле, затем рассказали, что ищут пропавшую хрошию. Именно тогда вы и решили, что миссия не увенчается успехом. Почему?

— Разве это не очевидно? Мы, раргилиане, по вашему меткому выражению, самые большие сплетники во Вселенной. Возможно, вы бы из вежливости сказали «историки», но сейчас я имею в виду более яркое определение. Сплетники. Мы бываем везде, мы знаем всех, мы говорим на всех языках. Мне не нужно было рыться в архивах, чтобы узнать, что люди никогда не были на планете-столице хроший. Если бы у вас был такой контакт, вы поневоле обратили бы на них внимание, и без войны не обошлось бы. Сколько было бы пищи для злословных сорок!.. Какая яркая метафора, надо бы увидеть сороку, пока я здесь… сколько бы это породило пересказов любопытных историй, где бы ни встретились два раргилианина! Поэтому я понял, что они, должно быть, ошибаются, и потому не найдут то, что ищут.

— Иными словами, — заметил Гринберг, — вы указали им не ту планету, взвалив тем самым эту проблему на нас.

— Позвольте, — запротестовал доктор Фтаемл, — наша идентификация была точной, уверяю вас, — не вашей планеты, поскольку хрошии не знали, откуда вы, но вас самих. Существа, местонахождение которых они хотели узнать, были людьми Земли во всех возможных деталях, до кончиков ногтей и расположения внутренних органов.

— И все же — вы знали, что они ошибаются. Доктор, я не такой хороший семантик, как вы. Мне кажется, что здесь противоречие или парадокс.

— Позвольте мне объяснить. Мы по своей профессии имеем дело со словами и знаем, как мало порой значат слова. Парадокс может иметь место в словесных формулировках, но никогда в фактах, стоящих за этими словами. Поскольку хрошии подробно описали людей Земли и поскольку я знал, что людям Земли хрошии неизвестны, то из этого заключил, — вынужден был заключить — что существует другая раса в этой галактике, подобная вашей расе, как две горошины в стручке… Горошины? Может, лучше фасолины?

— Горошины — правильная идиома, — серьезно ответил мистер Кику.

— Благодарю вас. Ваш язык так богат, мне нужно освежить его для себя, пока я здесь. Вы можете поверить?.. Человек, от которого я научился этому языку, намеренно учил меня идиомам, неприемлемым в вашем благовоспитанном обществе. Например: «Темно, как в…»

— Да-да, — быстро сказал мистер Кику, — верю. Некоторые из моих соотечественников обладают странным чувством юмора. Вы сделали заключение, что где-то в этом звездном облаке существует раса, подобная нашей, как братья-близнецы? Я нахожу эту идею статистически невероятной, на грани невозможного.

— Вся Вселенная, господин заместитель министра, невероятна на грани смехотворного. Поэтому мы, раргилиане, знаем, что Бог — великий шутник. — Медузогуманоид сделал жест, характерный для его расы, затем вежливо перевел его, воспроизведя один из наиболее принятых на Земле жестов почтительного отношения.

— Вы объяснили это заключение вашим клиентам?

— Да, и повторил его осторожнейшим образом во время моей последней консультации с ними. Результат можно было предвидеть заранее.

— Да?

— Каждая раса имеет как свои достоинства, так и свои слабости. Хроший, несмотря на их могучий интеллект, если они утвердились в каком-либо мнении, очень трудно переубедить. «Тупоголовые» — вот подходящее слово в вашем языке для описания этого.

— Тупоголовие порождает тупоумие, доктор Фтаемл.

— Прошу вас, уважаемый сэр! Я надеюсь, это не введет вас в заблуждение. Позвольте мне доложить им, раз уж я все равно должен это сделать, что вы не нашли их драгоценную хрошию, но что вы организуете новые и более тщательные поиски. Я ваш друг… не считайте, что переговоры провалились.

— Я еще ни разу в своей жизни не проваливал переговоры, — раздраженно ответил Кику. — Если не можешь кого-то переспорить, то можешь, например, пережить его. Но я не вижу, что еще мы способны предложить им. За исключением одной возможности, о которой мы говорили в последний раз… Вы принесли координаты их планеты? Или они отказались их дать?

— Координаты у меня с собой, я же говорил вам, что они не откажут. Хрошии менее всего боятся, что другие расы узнают, где их найти, — им это просто безразлично.

Доктор Фтаемл открыл портфель, который был или имитацией земной работы, или специально куплен на Земле.

— Тем не менее, это оказалось нелегко. Координаты было необходимо перевести с их представлений на те, в которых Раргиль фигурирует как истинный центр Вселенной, для чего мне сначала пришлось убедить их в необходимости этого, а затем объяснить способы описания пространства-времени, применяемые на Раргиле. Теперь, поскольку, к моему стыду, должен призвать, я не разбираюсь в ваших методах описания формы вселенной, необходимо, чтобы мне помогли перевести мое описание в принятое у вас.

— Не стоит этого стыдиться, — ответил мистер Кику, — я и сам ничего не понимаю в наших методах астронавигации. Для таких вещей у нас есть специалисты. — Он коснулся красной кнопки на столе для совещаний. — Пригласите ко мне из БюАстро.

— Сегодня они уже все ушли, — ответил лишенный телесной оболочки женский голос. — Остался лишь дежурный офицер по космическим полетам.

— Тогда — это именно тот человек, который мне нужен. И поскорее, пожалуйста.

Очень скоро мужской голос произнес:

— Доктор Уорнер, дежурный ночной офицер.

— Это Кику. Офицер, вы можете решить задачу с пространственно-временными корреляциями?

— Конечно, сэр.

— Можете перевести раргилианские данные?

— Раргилианские? — дежурный офицер тихонько присвистнул. — Трудное дело, сэр. Это сможет сделать доктор Сингх.

— Немедленно пришлите его сюда.

— Но он ушел домой, сэр, и будет только утром.

— Я не спрашивал вас, где он. Я сказал: пришлите его немедленно! Просто позвоните ему либо действуйте по тревоге, если необходимо. Мне он нужен именно сейчас.

— Есть, сэр.

Мистер Кику повернулся к доктору Фтаемлу.

— Думаю, мне удастся доказать вам, что никакой земной звездный корабль никогда не посещал планету хроший. К счастью, у нас есть данные астронавигации для каждого межзвездного путешествия. Я думаю так: настала пора для непосредственной встречи, так сказать, лицом к лицу. Благодаря вашему искусству интерпретации, я смогу доказать им, что нам некого прятать, что все средства нашей цивилизации в их распоряжении, и что мы хотели бы помочь им найти их красавицу… но ее здесь нет. Затем, если у них будут еще какие-нибудь намерения, мы могли бы…

Мистер Кику прервался, так как дверь в дальнем конце помещения открылась.

— Здравствуйте, господин министр, — сказал он бесцветным голосом.

Вошел высокочтимый господин Рой Макклюр, министр инопланетных дел Содружества Наций и Цивилизаций. Он, казалось, заметил только мистера Кику.

— Генри, вот вы где! Я ищу вас повсюду. Эта глупая девчонка не знает, куда вы ушли, но я выяснил, что вы не покидали это здание. Вы должны…

Мистер Кику твердо взял его за локоть и громко сказал:

— Господин министр, позвольте представить вам доктора Фтаемла, де факто посла могущественных хроший.

Мистер Макклюр тут же переключил внимание.

— Как поживаете, доктор? Или мне следует обращаться «ваше превосходительство»?

У него хватило такта не таращиться на медузогуманоида.

— «Доктор Фтаемл» будет вполне достаточно, господин министр. Благодарю, хорошо. Позвольте мне осведомиться о вашем здоровье?

— О, неплохо, неплохо… если бы все не свалилось на меня сразу. Да, это напомнило мне… вы не одолжите мне моего главного помощника? Я весьма сожалею, но появилось кое-что, не терпящее отлагательства.

— Конечно, господин министр. Следовать вашей воле для меня истинное наслаждение.

Мистер Макклюр внимательно посмотрел на медузогуманоида, но не смог прочесть выражения на его лице. Если у него вообще есть выражение, подумал он.

— Э-э-э, полагаю, о вас хорошо заботятся, доктор.

— Да, благодарю вас.

— Отлично. Я искренне сожалею, но… Генри, пожалуйста…

Мистер Кику поклонился раргилианину и вышел из-за стола с такой застывшей на лице маской, что Гринберг содрогнулся. Как только они отошли от стола, Кику заговорил с Макклюром шепотом. Министр оглянулся на оставшихся двоих, затем ответил, тоже шепотом, но так, что Гринберг мог уловить.

— Да, да! Это крайне важно, говорю вам, Генри. Какого черта вы потребовали вернуть эти корабли на Землю без предварительной консультации со мной?

Ответа мистера Кику расслышать не удалось. Макклюр продолжил:

— Чепуха? Вам придется самому объяснять им это! Вы не можете…

Мистер Кику неожиданно повернулся.

— Доктор Фтаемл, вы планируете сегодня вернуться на корабль хроший?

— У меня нет нужды торопиться. Я к вашим услугам, сэр.

— Вы очень любезны. Могу я оставить вас на попечение мистера Гринберга?

Раргилианин поклонился.

— Сочту это за честь.

— Я с удовольствием составлю вам компанию завтра.

Доктор Фтаемл снова поклонился.

— До завтра. Господин министр, господин заместитель министра… ваш покорный слуга.

Кику и Макклюр вышли. Гринберг не знал, смеяться ему или плакать. Ему стало неудобно за свою расу. Медузогуманоид молча смотрел на него.

Гринберг улыбнулся уголками рта и сказал:

— Доктор, в раргилианском языке есть ругательства?

— Сэр, я умею браниться более чем на тысяче языках. В некоторых из них есть такие ругательства, от которых яйца тухнут за тысячу шагов. Хотите, научу вас каким-нибудь из них?

Гринберг откинул в кресле и от души рассмеялся.

— Доктор, вы мне нравитесь. Вы мне действительно нравитесь.

Фтаемл сложил губы в хорошую имитацию человеческой улыбки.

— Благодарю вас, сэр. Ваше чувство взаимно. Позвольте мне сказать без обиды, что оказанный мне на вашей великой планете прием — из тех, что наводят на философские размышления.

— Я это знаю, и мне жаль. Мои соотечественники, большинство из них, искренне убеждены, что предрассудки их родной деревни ниспосланы им Всемогущим. Хотел бы я, чтобы это было не так.

— Вам не следует стыдиться. Поверьте мне, сэр, что это то убеждение, которое повсеместно разделяют все расы — это единственное, что у всех нас общее. Я не исключаю и свою собственную расу. Если бы вы знали столько языков… Все языки несут в себе черты своих обладателей. И идиомы каждого языка повторяют снова и снова: «Он чужеземец, а значит — варвар».

Гринберг криво усмехнулся.

— Это обескураживает, не так ли?

— Обескураживает? Но почему, сэр? Это уморительно. Это единственная шутка, которую Бог когда-либо повторяет, несмотря на то, что его юмор неистощим. — Медузогуманоид добавил: — Каково ваше желание, сэр? Будем продолжать обсуждение этого дела или подождем возвращения вашего… коллеги?

Он понял, что раргилианин, соблюдая вежливую формальность, имеет в виду, что Гринберг не может действовать без Кику. Поэтому решил, что нет смысла притворяться… и кроме того, он был голоден.

— Мне кажется, сегодня мы уже достаточно поработали, доктор. Не окажете ли вы мне честь пообедать вместе со мной?

— Я бы с удовольствием, но… вы знаете особенности нашей диеты?

— Конечно, знаю. Я провел несколько недель с одним из ваших соотечественников. Мы можем отправиться в отель «Универсаль».

— Да, конечно. — Фтаемл, казалось, был не в восторге.

— Или, может, вы предложите кое-что получше?

— Я слышал о ваших ресторанах с развлечениями… это возможно? Или это… Ночной клуб?

— Ночной клуб? — Гринберг задумался. — Ага… Клуб «Космик». Там кухня готовит все то же, что готовит «Универсаль».

Они уже собирались уходить, когда дверь приоткрылась и просунулась голова стройного щегольски одетого мужчины.

— Извините, я думал, мистер Кику здесь.

Гринберг вдруг вспомнил, что Кику вызывал математика.

— Один момент. Вы, должно быть, доктор Сингх?

— Да.

— Простите. Мистер Кику вынужден был уйти. Я за него.

Он представил Фтаемла и Сингха друг другу и объяснил суть вопроса. Доктор Сингх проглядел свиток раргилианина и кивнул:

— Это потребует некоторого времени.

— Могу я для этого быть чем-нибудь полезен, доктор? — спросил Фтаемл.

— Не утруждайтесь. Ваших записей вполне достаточно.

Получив это заверение, Гринберг и доктор Фтаемл отправились в город.

Представление в клубе «Космик» включало фокусника, восхитившего доктора Фтаемла, и девочек, понравившихся Гринбергу. Было уже поздно, когда Гринберг оставил Фтаемла в одном из специальных номеров, забронированных Министерством для гостей нечеловеческой расы в отеле «Универсаль». Гринберг зевал, спускаясь в лифте, но решил, что в интересах установления добрых отношений с инопланетянами вечер стоил затраченного времени.

Несмотря на усталость, он все же вернулся к Министерству. Прошедшим вечером Доктор Фтаемл обронил одну фразу, о которой, по его мнению, шефу следовало знать сегодня — надо найти его или оставить на столе записку. Раргилианин, в чрезмерном удовольствии от фокусника, выразил сожаление, что такие вещи вскоре должны прекратить существование.

— Что вы имеете в виду? — спросил тогда Гринберг.

— Когда могущественная Земля обратится в пар… — начал медузогуманоид, но затем замолк.

Гринберг пытался выведать у него, в чем же дело, но раргилианин отговаривался, что он пошутил, и только.

Гринберг не был уверен, что это что-либо значило. Но юмор у раргилиан обычно бывал более тонким, и он решил рассказать об этом шефу как можно скорее. Может быть, этому кораблю требовалась доза парализующих лучей, небольшая бомбочка-«щелкунчик» и вакуум внутри.

Ночной охранник остановил его возле двери.

— Мистер Гринберг… заместитель министра искал вас полчаса назад.

Гринберг, поблагодарил охранника и поспешил вверх по лестнице. Он нашел мистера Кику склонившимся над столом; корзина для входящих документов, как всегда, была полна.

Он глянул снизу вверх и спокойно сказал:

— Добрый вечер, Сергей. Ознакомьтесь вот с этим. — Он протянул отчет.

Это была обработка доктором Сингхом записей Фтаемла.

Гринберг нашел в самом конце геоцентрические координаты и быстро прикинул.

— Свыше пятисот световых лет, — заметил он. — Да еще в этом направлении. Не удивительно, что мы никогда их не встречали. Это ведь не соседи по подъезду, а?

— Не в этом дело, — предостерегающе сказал Кику. — Обратите внимание на дату. Этот расчет подтверждает претензию хроший относительно того, что их посетил один из наших кораблей.

Гринберг посмотрел — и почувствовал, как брови его поползли вверх, на лоб. Он повернулся к справочной машине и начал набирать код запроса.

— Не утруждайте себя, — сказал ему Кику. — Вы правильно подумали. «Трейл Блейзерс», второе путешествие.

— «Трейл Блейзерс», — тупо повторил Гринберг.

— Да. Нам ведь так и не удалось узнать, куда он летал, поэтому догадаться мы не могли. Но мы точно знаем, когда он летал. В точности совпадает. Эта гипотеза намного проще, чем расы-близнецы доктора Фтаемла.

— Конечно. — Гринберг взглянул на шефа. — В таком случае — это Ламокс.

— Да, это Ламокс.

— Но это не может быть Ламокс. Нет рук. И глупый, как кролик.

— Да, не может быть. Но это именно так.

7. «Мама знает лучше»

Ламокс не ждал в резервуаре. Ему это надоело, и он отправился домой. Чтобы было удобнее выбраться, пришлось проделать в стене дыру, но он сделал ее не больше, чем было необходимо. Он не думал, что Джон Томас станет ругаться из-за такого пустяка. Несколько человек подняли шум, когда он уходил, но Ламокс не обратил на них внимания. Он думал только о том, как бы не наступить на кого-нибудь из них, а суету вокруг воспринял со спокойным достоинством. Даже когда они начали опылять его этими ненавистными ему веществами, он не позволил им сбить его с пути, как случилось около того большого торгового здания в день, когда он вышел на прогулку, а просто закрыл глаза и ноздри, пригнул голову и, никуда не сворачивая, следовал в сторону дома.

Джон Томас встретил своего друга на том месте, куда притащил его впавший в истерику шеф дорожного патруля. Ламокс остановился и после взаимных приветствий и обмена любезностями сделал для Джона Томаса седло, затем решительно продолжил путь к дому. Шеф Драйзер был просто вне себя.

— Поверни эту скотину назад, верни его на место, — кричал он.

— Попробуйте сами, — угрюмо посоветовал ему Джонни.

— Я посажу тебя за это! Я! Я!..

— А что такого я сделал?

— Ты… за то, что ты бездействовал. Этот зверь сломал…

— Меня там даже не было, — сказал Джон Томас, тогда как Ламокс продолжал шествовать вперед.

— Да, но… это ничего не значит. Он выбрался, и твое дело помочь закону снова посадить его под замок. Джон Томас, ты навлекаешь на себя серьезные неприятности.

— Не вижу, с чего бы это. Вы забрали его у меня, вынесли ему приговор и говорите, что он мне больше не принадлежит. Вы пытались убить его — не дожидаясь разрешения правительства… Да вы знаете об этом лучше меня. Если он принадлежит мне, то следует подать на вас в суд. Если же не принадлежит, то мне чихать на то, что он вылез из этого дурацкого резервуара.

Джон Томас нагнулся, чтобы посмотреть вниз.

— Почему бы вам не сесть в машину, шеф, вместо того чтобы задыхаясь бежать рядом?

Шеф Драйзер неохотно принял добрый совет и позволил своему шоферу посадить себя в машину. Затем высунулся и сказал:

— Джон Томас Стюарт, я не буду с тобой препираться. То, что я сделал, или чего не сделал, не имеет никакого отношения к делу. От граждан требуется помогать полиции в поддержании порядка, если это необходимо. Я требую официально — и при этом учти, что у меня включен магнитофон, — чтобы ты помог мне вернуть этого зверя в резервуар.

Лицо Джона Томаса приняло невинное выражение.

— И тогда я смогу идти домой?

— Гм! Конечно.

— Благодарю вас шеф. И как долго, думаете, он будет оставаться в резервуаре после того как я уйду домой? Или вы собираетесь взять меня на постоянную работу в полицию?

Шеф Драйзер сдался, Ламокс пошел домой. Тем не менее, Драйзер рассматривал это лишь как временное отступление. Упрямство, сделавшее его хорошим полицейским, не покинуло его. Он согласился, что для общества будет безопаснее, если зверь будет находиться дома, пока ему не удастся найти верного средства расправиться с ним. Приказ заместителя министра инопланетных дел, разрешающий ему уничтожить Ламокса, наконец поступил, и Драйзер почувствовал себя увереннее — ведь старина судья О'Фаррел весьма скептически отнесся к его рвению. Отмена этого приказа и исправленный приказ, откладывающий смерть Ламокса на неопределенный срок, к нему не поступали: новый служащий в отделе коммуникации допустил небольшую ошибку, просто перепутав два значка, и отмена приказа ушла на Плутон, а за ней и исправленный приказ.

Так что Драйзер сидел в своем кабинете, зажав в руке смертный приговор, и думал о том, как же убить этого зверя. Электротоком? Наверное, можно — но он даже представления не имел, какое напряжение для этого нужно. Перерезать ему глотку, как свинье? У шефа были серьезные сомнения насчет того, что удастся найти подходящий по размерам нож и что эта скотина будет вести себя смирно.

Огнестрельное оружие и взрывчатка были бесполезны. Хотя… Заставить это чудовище широко открыть рот, затем выстрелить прямо ему в глотку зарядом, который разорвет все его внутренности на куски. Убить его мгновенно, да. У многих животных есть броня — у черепах, носорогов, броненосцев — но всегда снаружи, а не изнутри. Это животное не было исключением. Шеф Драйзер несколько раз заглядывал внутрь этой огромной пасти, когда подсовывал отраву. У зверя, может, снаружи броня, но внутри он был розовым, влажным и мягким, как и все прочие.

Итак, этот парень Стюарт прикажет зверю подержать пасть открытой и… нет, это не подойдет. Парень увидит, что к чему, и скорее всего не станет приказывать зверю открывать пасть… и тогда вдовы нескольких полицейских потребуют пенсии. Парень, конечно же, вел себя нехорошо… вполне неплохой парень, но ступил на плохую дорожку и может угодить в тюрьму.

Нет, лучше отправить парня под каким-нибудь предлогом в город и выполнить полученный приказ, пока его не будет. Зверя можно заставить открыть пасть и сказать «ааа» во время кормежки, например, держа перед ним пищу.

Он взглянул на часы. Сегодня? Нет, ему хотелось придумать способ, а затем отрепетировать это дело так, чтобы все прошло как по маслу. Завтра утром… Лучше забрать парня сразу же после завтрака.

Ламокс казался довольным тем, что снова дома, и готов был забыть старые обиды. Он ни словом не обмолвился о шефе Драйзере. Если он и сознавал, что кто-то пытался обидеть его, то не упоминал об этом. Проявляя характерную для него жизнерадостность, Ламокс захотел положить голову на колени к Джонни и прижаться к нему. Прошло много времени с тех пор, когда его голова была достаточно мала для этого, и он просто положил конец морды на бедро мальчика, сам удерживая ее вес, пока Джонни гладил его по носу обломком кирпича.

Джонни был счастлив лишь наполовину. С возвращением Ламокса он почувствовал себя лучше, но знал, что ничего еще не решено. Не сегодня-завтра шеф Драйзер снова попытается убить Ламокса. Не зная, что делать, он изнывал от беспокойства.

Мать еще больше прибавила ему забот, когда увидела, что «этот зверь» возвращается домой. Джон Томас не стал обращать внимания на ее требования и угрозы, поставил своего друга под навес, накормил и напоил его. Спустя некоторое время мать снова устроила в доме скандал и заявила, что сейчас отправится за шефом Драйзером. Джонни ожидал подобного и был вполне уверен, что ничего из этого не выйдет. Так оно и было, мать осталась дома. Но Джонни был погружен в грустные мысли. С давних пор у него вошло в привычку ладить с матерью, уступая ей и подчиняясь. Когда он противился ей, это для него было большей мукой, чем для нее. Каждый раз, когда его отец уезжал, в том числе и в тот раз, когда его корабль не вернулся, он говорил Джонни: «Заботься о матери, сын, не расстраивай ее».

Он старался… он действительно старался! Но был уверен, что отец никак не ожидал, что мать попытается избавиться от Ламокса. А матери следовало знать и понимать лучше, она ведь вышла замуж за отца, зная, что Ламокс — часть его хозяйства. Разве не так?

Вот Бетти никогда так не поступит…

А может, и она?..

Женщины — очень странные существа. Может, ему и Ламоксу следует на всю жизнь остаться вдвоем и не рисковать?

Так он размышлял до самого вечера, сидя рядом со звездным зверем и поглаживая его. Его по-прежнему беспокоили опухоли Ламокса. Одна из них казалась очень истонченной и готовой прорваться. Джон Томас не знал, следует ли ее разрезать. Но больше, чем он, об этом не знал никто, а сам он не мог решить.

Вдобавок ко всему Лами был еще и болен, это уже слишком!

Он не пошел обедать. Спустя некоторое время мать сама пришла с подносом:

— Я подумала, что тебе, наверное, хочется перекусить здесь, рядом с Ламоксом, — сказала она ласково.

Джонни посмотрел на нее с удивлением.

— Да ну что ты… спасибо, мам… ох, действительно спасибо.

— Как Лами?

— Подозреваю, что с ним все в порядке.

— Ну и хорошо.

Джон Томас смотрел ей вслед, когда она уходила. Если мать сердилась, это было плохо, но когда у нее был такой вкрадчивый кошачий взгляд, источавший дружелюбие и ласку, он еще больше настораживался. Тем не менее, он с огромным удовольствием слопал обед, поскольку не ел с самого утра. Спустя полчаса мать снова вышла.

— Наелся, мой мальчик?

— Да, спасибо. Было очень вкусно…

— Замечательно, дорогой. Не принесешь ли поднос? Да и сам иди в дом: в восемь часов к тебе придет какой-то мистер Перкинс.

— Мистер Перкинс? Кто он такой?

Дверь уже закрылась.

Он нашел мать в нижнем зале, сидящей в кресле и вяжущей носки. Она улыбнулась и сказала:

— Ну, как мы себя теперь чувствуем?..

— Все в порядке. Скажи, мама, кто такой этот мистер Перкинс? Почему он хочет видеть меня?

— Он позвонил сегодня после полудня и попросил назначить ему встречу. Я велела ему прийти в восемь.

— Но он сказал, что ему нужно?

— Да… Возможно, он и сказал, но твоя мать думает, пусть лучше мистер Перкинс сам объяснит цель своего визита.

— Это касается Ламокса?

— Не устраивай мне допрос. Очень скоро ты сам все узнаешь.

— Но послушай…

— Давай не будем больше говорить об этом, ладно? Сними ботинки, дорогой, я хочу измерить твою ногу.

Ничего не понимая, он начал снимать ботинок. Затем замер.

— Мам, я не хочу, чтобы ты вязала мне носки.

— Что? Но твоей маме доставляет удовольствие делать это для тебя.

— Да, но… послушай, мне не нравzтся носки домашнего вязания. У меня от них на ступнях образуются мозоли. Я тебе уже не раз говорил.

— Не говори глупости! Как может мягкая шерсть причинить ногам какой-то вред? И подумай, сколько пришлось бы заплатить за носки из натуральной шерсти ручной работы, если покупать их. Большинство ребят были бы только благодарны.

— Но я говорю тебе, они мне не нравятся!

Мать вздохнула:

— Иногда, дорогой, я просто не знаю, что с тобой делать. Действительно не знаю. — Она свернула вязание и отложила его в сторону. — Иди вымой руки… да и лицо тоже. И волосы причеши. Мистер Перкинс будет с минуту на минуту.

— Скажи, этот мистер Перкинс…

— Поторопись, дорогой. Не создавай маме лишних хлопот.

Мистер Перкинс оказался на первый взгляд приятным мужчиной. Джону Томасу он понравился, несмотря на имеющиеся подозрения. После вежливого обмена ничего не значащими фразами, выпив ритуальную чашку кофе, он приступил к делу.

Мистер Перкинс представлял Лабораторию уникальных животных Музея естественной истории. После публикации в газетах фотографии Ламокса в связи с процессом в Музее обратили на него внимание — и теперь хотели его приобрести.

— К моему удивлению, — добавил он, — листая архивы, я обнаружил, что Музей уже делал попытку приобрести этот экземпляр… полагаю, у вашего дедушки. То же имя, что у вас, и даже адрес совпадает. И, кстати, а не родственник ли вы…

— Да, это мой прапрапрадедушка, — прервал его Джон Томас. — Вероятно, то был мой дедушка, у которого хотели купить Ламокса. Но он не продавался тогда, не продается и теперь.

Мать оторвалась от вязания и сказала:

— Будь благоразумен, дорогой. Ты в таком положении, что тебе придется пойти на это.

У Джона Томаса был упрямый вид. Мистер Перкинс продолжал с лучезарной улыбкой.

— Разделяю ваши чувства, мистер Стюарт. Наш юридический отдел ознакомился с этим делом, перед тем как меня послали сюда, и мне известны все ваши нынешние проблемы. Поверьте мне, я здесь не для того, чтобы еще больше усугубить их. У нас есть решение, которое защитит вашего питомца и избавит вас от головной боли.

— Я не собираюсь продавать Ламокса, — упорствовал Джон Томас.

— Почему же нет? Даже если это единственное решение?

— Ну, потому что не могу. Даже если бы и захотел. Его оставили мне не для того, чтобы продавать, а чтобы следить и заботиться о нем. Он был в этой семье еще до того, как я появился на свет. До того, как моя мать появилась здесь, если уж на то пошло. — Он строго взглянул на мать. — Мама, я не понимаю, что с тобой происходит.

— Хватит об этом, — сказала она спокойно. — Мама делает так, как лучше для тебя.

Заметив, что Джон Стюарт волнуется, мистер Перкинс гладко сменил тему разговора.

— Во всяком случае, раз уж я проделал такой путь, можно мне увидеть это существо? Мне ужасно интересно.

— Пожалуй, можно. — Джонни медленно встал и повел его во двор.

Мистер Перкинс, увидев Ламокса, сделал глубокий вдох.

— Удивительно! — он ходил вокруг него, восхищаясь. — Непостижимо! Уникальный и самый большой внеземной экземпляр, который я когда-либо видел. И как его вообще доставили на Землю?

— Ну, с тех пор он немного вырос, — признался Джон Томас.

— Насколько я понимаю, он немного подражает человеческой речи. Вы не могли бы заставить его повторить что-нибудь?

— Гм! Он не «подражает». Он разговаривает.

— В самом деле?

— Конечно. Эй, Лами, как поживаешь, мальчик?

— Все в порядке, — пискляво ответил Ламокс. — Что ему надо?

— О, ничего, ничего. Он хотел лишь посмотреть на тебя.

Мистер Перкинс широко раскрыл глаза.

— Он разговаривает! Мистер Стюарт! Лаборатории необходим такой экземпляр!

— Я уже сказал вам: этот вопрос не обсуждается.

— Теперь, увидев и услышав его, я готов заплатить много больше…

Джон Томас хотел сказать в ответ грубость, но сдержался и вместо этого спросил:

— Послушайте, мистер Перкинс, вы женаты?

— Да, а что?

— И вас есть дети?

— Да. Маленькая девочка. Ей только пять лет. — Его лицо смягчилось.

— Давайте меняться. Никаких вопросов, и каждый из нас поступает со своим экземпляром так, как ему нравится.

Перкинс готов был вспылить, но затем улыбнулся.

— Тушé. Я сражен наповал. Но все же не отвергайте предложенную возможность, — продолжал он. — Мои коллеги все равно от вас не отвяжутся. Вы не представляете, какое искушение представляет экземпляр, подобный этому, для человека науки. В самом деле. — Он посмотрел на Ламокса вожделенным взглядом и добавил: — Пойдемте в дом?

Когда они вошли, миссис Стюарт подняла глаза, мистер Перкинс помотал головой и развел руками. Они сели, и мистер Перкинс сплел пальцы в замок.

— Мистер Стюарт, вы сказали, что вопрос о продаже не обсуждается, но если я признаюсь директору Лаборатории, что даже не сделал предложения, то буду выглядеть идиотом. Вы мне позволите изложить соображения Музея на этот счет… хотя бы для проформы.

— Ну… — Джон Томас нахмурился. — Думаю, вреда от этого не будет.

— Благодарю вас. Должен же я сделать что-то, чтобы оправдать расходы на поездку. Позвольте мне проанализировать ситуацию. Это существо… ваш друг Ламокс… или давайте скажем «наш друг Ламокс», поскольку он мне понравился, как только я увидел его… наш друг Ламокс находится под смертным приговором, не так ли? Такое решение вынес суд.

— Да, — признал Джон Томас. — Но оно еще не утверждено Министерством инопланетных дел.

— Я знаю. Но полиция уже делала попытки убить его, не дожидаясь окончательного одобрения, правильно?

Джон Томас готов был ругаться нехорошими словами, но, взглянул на мать, сдержался.

— Тупые идиоты. Во всяком случае, им не удастся убить его — они слишком глупы для этого.

— Я разделяю ваши чувства — в частном порядке. Этого шута, шефа дорожного патруля, следует отстранить от должности. Ведь он мог уничтожить абсолютно уникальный экземпляр. Невообразимо!

— Шеф Драйзер — прекрасный джентльмен, — решительно сказала миссис Стюарт.

Обращаясь к ней, мистер Перкинс сказал:

— Миссис Стюарт, я не задавался целью опорочить вашего друга. Но поймите меня правильно: шеф не имел права самостоятельно принимать такое решение. Подобное поведение со стороны официального лица — это намного хуже, чем когда так поступают рядовые граждане…

— Он заботился об общественной безопасности, — настаивала она.

— Да, конечно. Возможно, это и служит смягчающим обстоятельством. Я беру назад свои замечания. Они не относятся к предмету нашего разговора, и я не имел намерения обсуждать это.

— Очень рада это слышать, мистер Перкинс. Так не вернуться ли нам к предмету нашего разговора?

Джон Томас проникся некоторой симпатией к ученому: мать одернула его, как, бывало, одергивала самого Джонни — и кроме того, ему понравился Ламокс. Мистер Перкинс продолжал:

— Ситуация сейчас такова, что в любое время, завтра или даже сегодня, Министерство инопланетных дел утвердит решение об уничтожении Ламокса.

— А может, они отложат уничтожение?

— Можем ли мы так рисковать жизнью Ламокса из-за такой призрачной надежды? Шеф дорожного патруля появится здесь снова, и на этот раз он убьет Ламокса.

— Нет, не убьет. Он не знает, как это сделать. Мы еще посмеемся над ним!

Мистер Перкинс медленно покачал головой.

— В вас говорит не разум, а сердце. Но шеф сделает это наверняка. Он, фактически, попал в глупое положение и постарается из него выбраться. Если сам не придумает, как это сделать, то проконсультируется со специалистами. Мистер Стюарт, любой биолог на основе поверхностного анализа знакомства с Ламоксом сможет быстро указать два или три верных способа убить его — быстро и безопасно. Мне один уже пришел в голову, когда я увидел его.

Джон Томас просмотрел на Перкинса в тревоге.

— Вы не скажете об этом шефу Драйзеру?

— Конечно, нет! Скорее я соглашусь быть повешенным за ноги. Но есть тысячи других, которые могут дать ему совет. Или же он сам найдет-таки верный способ. Не сомневайтесь: если вы дождетесь утверждения смертного приговора, будет уже слишком поздно. Ламокса убьют. И будет очень жаль.

Джон Томас не отвечал. Мистер Перкинс спокойно добавил:

— Ты не можешь в одиночку противостоять силам общества. Если ты будешь упорствовать, то лишь добьешься того, что Ламокс будет убит.

Джон Томас плотно прижал кулак ко рту. Затем почти неслышно сказал:

— Но что же я могу сделать?

— Многое, если позволишь мне помочь. Сначала позволь внести ясность. Если ты доверишь своего питомца нам, никто не причинит ему никакого вреда. Ты, может, слышал разговоры о вивисекции и тому подобном — забудь об этом. Мы ставим перед собой задачу помещать экземпляры в условия, как можно более соответствующие условиям их планет, затем изучать их. Мы хотим, чтобы они были счастливы и здоровы, и прилагаем серьезные усилия, чтобы добиться этого. Когда-нибудь Ламокс умрет естественной смертью… затем мы соорудим макет из его скелета, в качестве экспоната…

— А вам понравилось бы, если бы из вас сделали чучело и выставили его напоказ? — с горечью спросил Джонни.

— Я? — удивленно спросил Перкинс, затем рассмеялся. — Меня бы это ничуть не смутило. Я оставляю свой остов медицинской школе, своей альма матер. И Ламокса это не будет беспокоить. Вопрос лишь в том, чтобы вырвать его из рук полиции… чтобы он мог дожить до старости.

— Подождите минуточку. Если вы его купите, это не избавит нас от проблем. Они все равно постараются убить его. Или не так?

— И да, и нет. Скорее, нет. Продажа его Музею не отменяет приказ об уничтожении, но поверьте мне, этот приказ никогда не будет исполнен. В нашем юридическом отделе меня проинструктировали, что нужно будет сделать. Первое: сначала мы договариваемся об условиях и вы даете мне купчую, а это даст Музею законные основания для действий. Сразу же после этого, прямо сегодня вечером, я свяжусь с местным судьей и получу временный приказ, откладывающий исполнение приговора на несколько дней. Ему определенно благоразумнее отложить его, пока будет рассматриваться этот новый фактор: изменение во владении. Это как раз то, что нам и нужно. Мы можем обратиться прямо к министру инопланетных дел, если понадобится… и я обещаю вам, что если Музей получит право на владение зверем, Ламокс никогда не будет уничтожен.

— Вы в этом уверены?

— Достаточно уверен, чтобы рисковать деньгами Музея. Если я ошибусь, то могу лишиться работы, — Перкинс усмехнулся. — Но я не ошибаюсь. Как только у меня будет временный приказ, я позвоню в Музей, чтобы там занялись получением постоянного распоряжения. Следующим моим шагом будет договор о безопасности Ламокса. Я привезу деньги, достаточные деньги… деньги обладают способностью убеждать. И после этого перед нами останется только один шеф дорожного патруля — и он никак не сможет противостоять тому давлению, которое при необходимости способен оказать Музей. И с той поры все заживут счастливо! — Перкинс улыбнулся. — Ну, как вам это нравится?

Джон Томас водил носком ботинка по ковру, затем поднял глаза.

— Послушайте, мистер Перкинс, я знаю, что необходимо сделать что-то для спасения Ламокса. Но до сих пор я не видел никакого выхода… Полагаю, у меня не было мужества взглянуть фактам в лицо.

— Так вы согласны?

— Одну минуточку, пожалуйста! В том, что вы предлагаете, тоже нет ничего хорошего. Лами будет несчастным от одиночества. Он никогда к этому не привыкнет. Это будет лишь замена смерти пожизненным заключением. Не могу ручаться, но он скорее умрет, чем останется совершенно один среди множества незнакомых ему людей, тыкающих его палками, беспокоящих его и ставящих над ним опыты. Но при этом я даже не могу и спросить его, согласен ли он, поскольку не уверен, что Лами имеет представление о смерти; зато он хорошо знает, что такое чужаки.

Мистер Перкинс пожевал губу и про себя отметил, что этому молодому человеку угодить очень трудно.

— Мистер Стюарт, а если вы отправитесь к нам вместе с Ламоксом, будет какая-нибудь разница?

— Но как?

— Пожалуй, я могу пообещать вам работу качестве смотрителя животных. Есть свободная вакансия в моем отделе. Я мог бы нанять вас прямо сейчас, а все формальности мы оформим завтра. В конце концов, в этом есть реальная польза, если экзотическое животное будет находиться под присмотром кого-то, кто знает его повадки.

Не успел Джонни ответить, как его мать сказала:

— Нет! Об этом не может быть и речи, мистер Перкинс. Я надеялась, что вы найдемте разумный выход из этих неприятностей. Но я не могу согласиться с вашим последним предложением. Моем сыну предстоит поступать в колледж. Я не допущу, чтобы он растратил свою жизнь на подметание клетки этого зверя, как подсобный рабочий.

— Но послушай, мама!..

— Джон Томас! Пожалуйста! Разговор исчерпан.

Мистер Перкинс перевел взгляд с замкнутого лица мальчика на решительное лицо его матери.

— В конце концов, — сказал он, — это не дело Музея. Давайте сделаем так, миссис Стюарт. Я сохраню эту работу для него в течение, скажем… шести месяцев… нет, пожалуйста, миссис Стюарт! Берет ее ваш сын, или нет — это ваше дело… я уверен, вы не нуждаетесь в моих советах. Я хочу лишь убедить вашего сына, что Музей не будет препятствовать его соединению с его питомцем. Что в этом плохого?

Ее спицы методично звякали, как шестерни машины.

— Думаю, ничего плохого, — сказала она.

— Мистер Стюарт?

— Минуточку. Мама, не думаешь ли ты, что я…

— Пожалуйста, мистер Стюарт! У Музея естественной истории нет времени для семейных склок. Вам известно наше предложение. Вы принимаете его?

— Мне кажется, вы так и не назвали цену, мистер Перкинс, — вмешалась миссис Стюарт.

— Да, действительно. Скажем, двадцать тысяч?

— Чистыми?

— Чистыми? О нет… но, разумеется, мы берем на себя вопрос о возмещении убытков.

— Чистыми, мистер Перкинс, — сказала она твердо.

Он пожал плечами.

— Чистыми.

— Мы принимаем условия.

— Хорошо.

— Эй? Подождите!.. минуточку! — запротестовал Джон Томас. — А как же с другим вопросом? Я не собираюсь отдавать Ламокса, если…

— Помолчи! Дорогой, я терпела, но хватит с нас этой чепухи. Мистер Перкинс, он принимает предложение. Бумага при вас?

— Но я еще не согласился!

— Один момент, — произнес мистер Перкинс. — Мадам, я правильно понимаю, что у меня должна быть подпись вашего сына, чтобы купчая была действительна?

— Вы ее получите.

— Гм-м… мистер Стюарт?

— Я не собираюсь подписывать, если не оговорено, что я и Ламокс будем вместе.

— Миссис Стюарт?

— Это смешно!

— Я тоже так думаю. Но ничего не могу поделать. — Перкинс встал. — Спокойной ночи, мистер Стюарт. Благодарю за то, что вы позволили мне увидеть Ламокса. Нет, не вставайте, я сам найду дверь.

Он собрался уходить, в то время как сын с матерью сидели, не глядя друг на друга. У двери он остановился.

— Мистер Стюарт?

— Да, мистер Перкинс?

— Не сделаете ли вы мне одолжение? Сделайте как можно скорее записи Ламокса, цветное стерео-видео со звуком, если получится. Я пришлю сюда профессиональных операторов — но могу не успеть. Знаете, будет действительно стыдно, если о нем не останется никаких увековечивающих его научных документов. Так что сделайте, что сможете, — и он снова повернулся к выходу.

Джон Томас проглотил слезы и вскочил со стула.

— Мистер Перкинс, вернитесь!

Несколько минут спустя он уже подписывал купчую. Его рука подрагивала, но подпись была четкой и законной.

— Теперь, миссис Стюарт, — вкрадчиво сказал мистер Перкинс, — не поставите ли вы подпись тоже, вот здесь, в графе «Опекун»… Благодарю вас! О да! Я должен вычеркнуть вот эту часть о решении вопроса о возмещении иска за ущерб: у меня нет с собой наличных денег. Я прибыл сюда, когда банки уже закрылись, так что передам вам некоторую сумму для скрепления обязательства, а остальное мы уладим перед тем, как мы повезем к себе этот экземпляр.

— Нет, — сказал Джон Томас.

— Э-э-э?..

— Я забыл сказать. Музей может решить вопрос с иском, поскольку я сделать этого не могу, и, в конце концов, все это сделал Ламокс. Но я не собираюсь брать никаких денег. Я буду чувствовать себя Иудой.

— Джон Томас! Я не позволю тебе… — закричала его мать.

— Лучше не говори об этом, мам, — сказал он опасливо. — Ты же знаешь, какого мнения обо всем этом был отец.

— Кхгмм! — мистер Перкинс громко прочистил горло. — Я оформляю на какую-то условную сумму, чтобы договор имел силу… Больше не буду задерживаться. Судья О'Фаррел сказал мне, что он ложится спать в десять. Миссис Стюарт, я считаю, что Музей взял на себя обязательства, связанные с моим недавним предложением. Мистер Стюарт, я покидаю вас… Этот вопрос вы решите со своей мамой без меня. Спокойной ночи вам всем.

Он засунул купчую в карман и быстро вышел.

Час спустя, утомленные и раздраженные, они все еще сидели друг перед другом в общей комнате. Джон Томас позволил уговорить себя согласиться на то, что деньги возьмет мать, пока они не потребуются ему. Он согласился, рассчитывая получить разрешение устроиться на работу по уходу за Ламоксом.

Но мать отрицательно покачала головой.

— Об этом не может быть и речи. В конце концов, тебе надо поступать в колледж. Ты не сможешь взять этого зверя с собой. Так что в любом случае ты не мог рассчитывать, что он всегда будет с тобой.

— Но я думал, что ты будешь заботиться о нем так, как ты обещала это папе. А я виделся бы с ним по выходным.

— Не приплетай сюда отца! Я наконец-то могу сказать тебе, прямо сейчас, что давно уже решила: в тот самый день, когда ты поступишь в колледж, этот дом перестанет быть зоопарком. Нынешнее происшествие просто приблизило эту дату на несколько дней.

Джон Томас уставился на нее, неспособный сказать что-либо.

Некоторое время спустя она подошла и положила руку на его плечо.

— Джонни? Джонни, дорогой…

— А?

— Посмотри на меня, дорогой. Мы наговорили друг другу много горьких слов, и я сожалею, что они были сказаны. Уверена, ты не хотел говорить их. Но мама думает только о твоем благополучии, ты же знаешь об этом. Не так ли?

— Да, знаю.

— Это все, о чем только и думает мама: как будет лучше для ее взрослого мальчика. Ты молод, а когда человек молод, важными ему кажутся вещи, которые таковыми не являются. Но когда ты вырастешь, то поймешь, что мама знает лучше! Разве ты этого не понимаешь?

— Да… мам, насчет той работы. Если бы я мог хотя бы…

— Пожалуйста, не надо об этом, дорогой. У матери уже голова раскалывается от боли. Давай больше не будем говорить об этом. Хорошо выспись, и завтра увидишь все по-другому. — Она поцеловала его и погладила по щеке. — Спокойной ночи.

После того как она ушла, Джон Томас еще долго сидел, пытаясь во всем разобраться. Он знал, что должен чувствовать себя лучше. Он спас Лами. Ведь так?

Но он не чувствовал облегчения, а ощущал себя как животное, которое оторвало себе ногу, чтобы вырваться из капкана — потрясенным и несчастным, а не успокоенным.

Наконец он встал и вышел во двор посмотреть на Ламокса.

8. Необходимые разумные действия

Джон Томас оставался с Ламоксом недолго, поскольку сказать правду заставить себя не смог, а больше говорить было не о чем. Ламокс чувствовал, что мальчик расстроен, и пытался расспрашивать его. Наконец Джон Томас взял себя в руки и сказал:

— Ничего не случилось, говорю тебе! Замолчи и ложись спать. И смотри, чтобы оставался у меня во дворе, а то я ноги тебе переломаю!

— Да, Джонни. Мне и самому не понравилось выходить наружу. Люди вытворяют всякие странные штуки.

— Теперь помни об этом и больше так не делай.

— Не буду, Джонни. Честное слово.

Джон Томас вошел в дом и лег в постель. Но заснуть не удавалось. Спустя некоторое время он встал, набросил одежду и поднялся на чердак. Дом был очень старый и имел настоящий чердак, на который поднимались по приставной лесенке через люк в чулане на верхнем этаже. Раньше туда вела лестница, а когда на крыше устроили посадочную площадку, это пространство понадобилось для установки лифта.

Но чердак при этом сохранился, и теперь это было личное владение Джона Томаса. Его комнату мать иногда убирала, хотя это было его обязанностью, — и тогда могло случиться все, что угодно. Могли потеряться бумаги, они могли быть уничтожены или даже прочитаны, поскольку мать полагала, что между родителями и детьми не должно быть секретов.

Поэтому все, что касалось только лично его, он держал на чердаке, — мать никогда туда не заглядывала, поскольку от лестницы у нее кружилась голова. Здесь была маленькая, почти без доступа воздуха, очень грязная комнатка, которую ему полагалось использовать только как хранилище. Ее действительное применение было самым различным: несколько лет назад он разводил здесь змей; здесь же он держал небольшую коллекцию книг, какая есть у каждого мальчика в его возрасте и которую он не обсуждает с родителями; у него был даже телефон: звуковое удлиннение обычного видеофона, который стоял в его спальне. Этот телефон появился как практический результат изучения физики в старших классах школы, и ему пришлось изрядно потрудиться, поскольку проводку нужно было делать только тогда, когда матери не было дома, и так, чтобы она ее не заметила. И еще ее надо было сделать так, чтобы техники компании ее не обнаружили.

Этот телефон работал, хотя и был сделан не по правилам. Джон Томас добавил вспомогательную цепь, которая включала лампочку предупреждения, если кто-либо снимал трубку и подслушивал на каком-либо другом аппарате в доме.

Сегодня у него не было желания кому-то звонить, а прямое сообщение с общежитием, где жила Бетти, в это время суток не разрешалось. Ему просто хотелось побыть одному и полистать какие-нибудь книги, в которые он не заглядывал уже давно. Джонни пошарил рукой под столом и щелкнул тумблером. Там, где, казалось, была только стена, открылась панель. В открывшемся таким образом шкафу были книги и бумаги. Он вынул некоторые из них.

Одна из тетрадей была дневником его прадедушки из второго путешествия «Трейл Блейзерс». Этому дневнику более ста лет, и по нему было заметно, что он прошел через многие руки. Джон Томас читал его раз десять и предполагал, что его отец и дедушка читали эту тетрадь не меньшее количество раз. Все страницы были очень ветхими, многие из них — подклеены.

Джонни перелистывал дневник, осторожно переворачивая страницы, и скорее проглядывал его, чем читал. Глаза его загорелись при виде памятного абзаца:

«Некоторые ребята в панике, особенно женатые. Но им следовало думать об этом раньше, до того, как подписали контракт. Ситуация, известная каждому, такова: мы совершили переход и вышли где-то совсем не близко от дома. И что такого? Мы ведь хотели путешествовать, разве не так?»

Джон Томас перевернул еще несколько страниц. Он хорошо знал историю второго полета корабля «Трейл Блейзерс» и не испытывал по отношению к ней ни благоговения, ни восторга. Один из первых кораблей для межзвездных прыжков. Команда этого судна избрала для себя судьбу первооткрывателей, относясь к неизведанному так же, как относились к нему люди в те золотые времена пятнадцатого столетия, когда храбрецы плавали по морям на утлых деревянных суденышках без карт. Путешествия «Трейл Блейзерс» и подобных ему кораблей проходили таким же образом: они прорывали эйнштейновский барьер, рискуя никогда при этом не вернуться. Джон Томас Стюарт восьмой был на борту этого корабля во время его второго путешествия. Он благополучно вернулся домой, женился, у него родился сын, и он спокойно зажил семейной жизнью… Именно он устроил посадочную площадку на крыше дома.

Но в один прекрасный вечер в нем вновь проснулась страсть к дальним странствиям, и он подписал контракт. И на этот раз не вернулся.

Джон Томас нашел первое упоминание о Ламоксе:

«Эта планета так напоминает добрую старую Землю! И это очень приятно, особенно после посещения трех предыдущих планет. Здесь можно топнуть ногой и не взлететь при этом в воздух. Но эволюция, похоже, сыграла здесь странную шутку, как бы помножив все на два. Так что вместо обычных для нас четырех конечностей здесь практически все животные имеют восемь ног… „мыши“ здесь похожи на сороканожек, и есть создания, похожие на кроликов, с шестью короткими ногами и парой огромных ног, служащих для прыжков, — удивительные существа величиной с жирафа. Я поймал одно маленькое животное — если только слово „поймал“ здесь применимо: оно само пришло и забралось ко мне на колени. Меня это так растрогало, что я хочу забрать его с собой в качестве живого талисмана. Оно напоминает щенка датского дога, но более гармонично сложено. Мой друг Кристи как раз нее вахту у входного шлюза, поэтому я смог пронести его на борт втайне от наших биологов».

В записи, относящейся к следующему дню, Ламокс уже не упоминался. Там говорилось о более серьезных вещах:

«Наконец-то мы нашли что-то интересное… Цивилизация! Все руководители экспедиции настолько возбуждены, что просто совершенно потеряли голову. Я видел издали одного из представителей доминирующей расы. Их тело представляет собой конструкцию с восемью ногами, но относительно всего остального могу сказать только, что впечатление от них наводит на мысль, каково было бы на Земле, если бы динозавры не вымерли».

И затем еще запись:

«Я всё беспокоился, чем же буду кормить Ласкунчика. Но оказалось, волноваться не о чем, потому что ему нравится все, что мне удается стащить с корабельной кухни — а кроме того, он ест абсолютно все, что не привернуто намертво болтами. Сегодня съел мое вечное перо. Когда это случилось, меня охватило беспокойство. Полагаю, чернила его не отравят, но что будет с металлом и пластиком? Он очень похож на маленького ребенка. Все, до чего может добраться, тянет к себе в рот. Ласкунчик становится с каждым днем милее.

Похоже, малыш пытается говорить. Он гугукает, обращаясь ко мне, а я гугукаю в ответ. Затем он взбирается ко мне на колени и, похоже, говорит, как он меня любит. Это совершенно очевидно. Черт побери, я не позволю специалистам-биологам отнять его у меня, даже если меня вместе с ним застукают. Эти мясники захотят разрезать его и посмотреть, что у него внутри. Он доверяет мне, и я никогда его не предам».

* * *

Джон Томас младший не затерялся в морских странствиях. Он погиб при полете на сооружении, напоминающем этажерку, которое называлось «аэроплан». Это случилось еще до первой мировой войны. После этого в течение нескольких лет в доме проживали «платные гости».

Джон Томас Стюарт III умер ради более высокой цели. Подводная лодка, на которой он служил артиллерийским офицером, проникла через Цусимский пролив в Японское море, но, к сожалению, не вернулась.

Джон Томас Стюарт IV погиб во время одного из первых полетов на Луну.

Джон Томас Стюарт V эмигрировал на Марс, и его потомок носил теперь имя, ставшее знаменитым, имя, которым отныне гордится вся его семья. Джонни…

Это место Джонни бегло пробежал глазами: ему уже надоели постоянные напоминания, что он носит то же имя, что и знаменитый генерал Стюарт, первый губернатор Союза Наций Марса сразу после революции. Джонни подумал, что было бы с его великим прапрапрадедом, если бы революция не увенчалась успехом. Наверное, его повесили бы, вместо того чтобы ставить ему памятник.

Далее много страниц было посвящено попыткам дедушки обелить имя своего деда, сына генерала Стюарта, поскольку тот был отнюдь не героем. Последние пятнадцать лет своей жизни он провел в тюрьме на Тритоне. А его жена вернулась к своей семье на Землю и взяла снова девичью фамилию, как для себя, так и для сына.

Но в день своего совершеннолетия ее сын пошел в суд и с гордостью поменял имя Карлтон Тимидж на Джон Томас Стюарт VIII. Это именно он привез Ламокса и за счет средств, полученные за второе путешествие «Трейл Блейзерс», выкупил принадлежавшие ранее их семье дом и участок. Очевидно, он сделал все возможное, чтобы убедить своего сына, что его дедушка был всего лишь несчастным человеком, с которым обошлись несправедливо. В дневнике эта мысль проводилась весьма настойчиво.

Дедушка Джонни имел возможность защитить себя и свое имя. Записи утверждают, что Джон Томас Стюарт IX ушел со службы в отставку и больше никогда не отправлялся в космос. Но Джонни знал, что перед ним стоял выбор: либо поступить так, либо предстать перед судом. Об этом рассказал ему его собственный отец. Но он сказал также, что дедушка вполне мог бы выйти из воды сухим, если бы не отказался отвечать на вопросы комиссии. И при этом добавил:

— Джонни, мне будет гораздо приятнее смотреть на тебя, если ты останешься верен своим друзьям, чем если твоя грудь будет увешана орденами.

Дед был еще жив в то время, когда отец Джонни рассказывал ему об этом. И однажды, когда отец был на патрульной службе, Джонни попытался расспросить его сам. Дедушка вошел в раж.

— Чепуха, — воскликнул он. — Я получил по заслугам.

— Да, но папа сказал, что именно ваш капитан сделал так, что…

— Твоего папы там тогда не было. Капитан Доминик был лучшим из шкиперов, когда-либо вступавшим на стальную палубу… Пусть прах его покоится в мире. А теперь достань доску, внучек, я собираюсь надрать тебя в шахматы.

Джонни пытался разузнать подробности этого дела уже после смерти деда, но ответы отца были уклончивы.

— Твой дедушка был романтичный и сентиментальный человек, Джонни. Наверное, это наша фамильная черта. У всех нас хватает здравого смысла разве лишь на то, чтобы подписать контракт, — он выпустил клуб дыма из трубки и добавил: — И все-таки, мы довольны своей судьбой.

Джонни убрал дневник, и его охватило чувство какого-то разочарования, как будто чтение записей о своих предках ничего ему не дало. Он все время думал о Ламоксе. Наконец решил спуститься в свою комнату и лечь спать. Когда он уже повернулся, чтобы уйти, загорелась сигнальная лампочка видеофона, и он поспешно схватил трубку, прежде чем раздался звуковой сигнал — не хотелось, чтобы его мать проснулась.

— Да?

— Это ты, Джонни?

— Да. Но я не могу видеть тебя, Бетти. Я на чердаке.

— Не только поэтому. Ты не можешь видеть меня, потому что я отключила видеоканал, а кроме того, в этом коридоре темно, хоть глаз выколи, потому что нам не разрешают звонить в такое позднее время. Ну, а что герцогиня, она подслушивает?

Джонни взглянул на сигнальный индикатор.

— Нет.

— Расскажу тебе в двух словах. Из моих источников стало известно, что отец Драйзер получил разрешение на убийство Ламокса.

— Не может быть!

— Именно так. Теперь вопрос в том, что нам следует предпринять? Мы не можем сидеть на месте и ждать.

— Я уже кое-что предпринял.

— Что? Надеюсь, никаких глупостей? Жаль, что у меня сегодня не было возможности покинуть общежитие.

— Ну, мы тут с мистером Перкинсом…

— Перкинс? Тот человек, который приезжал сегодня вечером к судье О'Фаррелу?

— Да. Но откуда ты это знаешь?

— Слушай, не теряй времени. Я всегда все знаю. Расскажи лучше, чем это закончилось.

Джон Томас не очень складно изложил все события сегодняшнего вечера. Бетти слушала не перебивая и не комментируя, что вызывало у него чувство неловкости, словно он оправдывался. Зачем-то он очень подробно объяснил, что хотели от него его мать и мистер Перкинс, и совершенно забыл сказать, какую позицию в этом деле занял он сам.

— Вот именно так все и было, — закончил он упавшим голосом.

— Итак, ты послал всех их к чертям? Хорошо. Но что же нам делать теперь? Если это не может сделать Музей, то должны сделать мы. Значит, наша задача в том, чтобы заставить старика О'Фаррела…

— Бетти, ты не поняла. Я продал Ламокса.

— Что такое? Ты продал Ламокса?!

— Да. Я вынужден был это сделать. Я же…

— Неужели ты продал Ламокса?

— Бетти, я никак не мог помочь…

Но она уже отключилась. Он попытался перезвонить ей, но автоматический голос ответил:

— Этот видеофон отключен до завтрашнего утра. Если вы хотите что-либо передать, продиктуйте…

Он отключился. Затем какое-то время сидел, стиснув кулаки, и единственным его желанием было умереть. Самое плохое в этом было то, что Бетти права. Он позволил вовлечь себя во что-то такое, что, как он знал, было неправильно, и только потому, что его убедили в невозможности какого-либо другого выхода.

Бетти не попалась бы так глупо. Возможно, иногда она пыталась делать что-то, в чем разбиралась плохо, но она способна была разобраться, где правильный путь, а где неправильный.

Он сидел так и корил себя, не, зная, что делать дальше. И чем дольше думал, тем сильнее в нем закипала злость. Он позволил уговорить себя поступить неправильно — только потому, что это звучало разумно… только потому, что это выглядело логичным… только потому, что этого требовал здравый смысл.

К черту здравый смысл! Его предки не следовали здравому смыслу, никто из них. Почему же он должен начинать эту порочную практику? Никто из них никогда не делал ничего, что можно было бы назвать отвечающим здравому смыслу. Взять бы хотя его прапрапрадедушку… Он оказался в ситуации, которая ему не понравилась. И что же он сделал? Перевернул вверх ногами целую планету и провел ее через семь кровавых войн! Конечно, теперь его называют героем… Но придет ли когда-нибудь в голову человеку, руководствующемуся здравым смыслом, начать революцию? Или взять хотя бы… черт возьми, можно взять любого, и ни одного из них нельзя было назвать пай-мальчиком.

Вот его дедушка — продал бы Ламокса? Нет, он разнес бы на куски здание суда голыми руками. И если бы он был сейчас здесь, то защищал бы Ламокса, взяв в руки ружье и выступив против всего мира.

Он, конечно, не взял бы грязные деньги этого Перкинса. Уж он-то знал, что этого нельзя было делать.

Но что следует сделать?

Он мог бы, например, отправиться на Марс. По закону Лафайетта, он был гражданином Марса и мог потребовать, чтобы ему выделили там участок. Но как он туда попадет? И что еще непонятнее — как заберет с собой Ламокса?

А главное в этом то, сказал он самому себе почти гневно, что все эти возможности почти соответствует здравому смыслу. Но как раз здравым смыслом и не надо руководствоваться.

Наконец у него появился какой-то план. И самое лучшее в нем было то, что он не опирался на здравый смысл, а состоял наполовину из авантюризма, наполовину из риска. Джонни казалось, что этот план наверняка понравился бы его дедушке.

9. Обычаи цивилизации и гадкий утенок

Джонни спустился вниз в коридор и прислушался, стоя у двери комнаты матери. Он, конечно, не ожидал, что услышит что-нибудь, потому что спальня была звукоизолирована; его действия были инстинктивными. Потом он прошел в свою комнату и быстро собрал там все необходимое. Прежде всего, надел походную одежду и напялил альпинистские ботинки. Затем взял спальный мешок, который обычно лежал у него в столе: он достал его и засунул в боковой карман куртки, а устройство для наполнения воздухом и подогрева положил в нагрудный карман. Затем собрал другие вещи, необходимые для путешествия в горах, рассовал их по карманам, и наконец был почти готов.

Пересчитав свои наличные деньги, он тихо выругался. Почти все его сбережения лежали на банковском счете, и сейчас не было никакой возможности забрать их. Ну что ж, с этим ничего не поделаешь… Он начал спускаться вниз, затем вспомнил, что не сделал кое-что важное, и снова вернулся к письменному столу.

«Дорогая мама, — написал он, — пожалуйста, скажи мистеру Перкинсу, что я отказываюсь от соглашения с ним. Ты можешь использовать деньги, предназначенные на мое обучение, чтобы оплатить ущерб, нанесенный Ламоксом. Лами и я на некоторое время собираемся уйти, и не надо разыскивать нас. Мне очень жаль, что приходится поступать так. Но я должен это сделать».

Он перечитал записку, подписал еще кое-что, добавил: «Я люблю тебя», — и подписался.

Затем он начал писать записку Бетти, разорвал ее, снова попробовал написать, и наконец решил, что пришлет ей письмо, когда у него будет, что сказать ей. Он спустился вниз, положил записку на обеденный стол, залез в чулан и набрал продуктов на дорогу. Несколько минут спустя он тащил на себе мешок, наполненный банками и брикетами, направляясь в загон к Ламоксу. Его друг спал. Сторожевой глаз Ламокса не шелохнулся. Джон Томас зашел к нему сзади и дал пинка, вложив в удар всю силу.

— Эй, Лами, проснись!

Звездный зверь открыл остальные глаза и зевнул. Затем сказал тонким голоском:

— Привет, Джонни!

— Собирайся. Мы идем на прогулку.

Ламокс выпрямил ноги, поднимаясь, так что по спине у него словно прошла волна.

— Хорошо.

— Сделай для меня седло. И еще место вот для этого.

Джонни поднял мешок с продуктами. Ламокс послушно сделал все, о чем его просили. Джон Томас закинул мешок на спину животного и взобрался сам. Вскоре они уже передвигались по шоссе.

Хотя он и действовал иррационально, Джон Томас понимал, что сбежать вместе с Ламоксом и спрятать его где-то почти невозможно: этот зверь, где бы ни находился, будет так же заметен, как медный барабан в ванной. И в то же время, хотя действия его не были основаны на логике, некоторая осмысленность в них все же имелась: спрятаться неподалеку от Уэствилля было вполне возможно, здесь были подходящие для этого места.

Уэствилль лежал в открытой горной долине. Неподалеку на западе были видны резкие контуры гор, вырисовывающиеся на фоне неба — как бы спинной хребет всего континента. На расстоянии всего нескользких миль от города на тысячи квадратных миль простиралась нетронутая местность, сохранившаяся в неприкосновенности со времен индейцев, встречавших Колумба. На короткий сезон эту местность заполняли охотники в красных камзолах, стреляющие оленей, лосей и вообще куда попало, даже друг в друга. Но большую часть года здесь было пустынно.

Если ему с Ламоксом удастся добраться туда прежде, чем их заметят, то можно спрятаться на какое-то время — по крайней мере до тех пор, пока не закончатся запасы еды. А после этого — что ж, можно попробовать прожить, питаясь чем попало, как это делал Ламокс: например, есть оленину. А может, ему одному, без Ламокса, отправиться в город и бороться за него, используя то свое преимущество, что он будет знать, где Ламокс находится. Бороться до тех пор, пока его не поймут и не прислушаются к голосу разума. Все эти возможности нужно было обдумать. Сейчас же он прежде всего хотел поместить Ламокса в какое-то убежище, где этот старый негодяй Драйзер не сможет до него добраться, чтобы причинить вред.

Джон Томас мог, конечно, направить Ламокса на запад и двинуться прямо по бездорожью в горы, ведь Ламоксу вовсе не нужно было шоссе, в этом отношении он был подобен танку… но и оставлял на мягкой земле за собой такой же хорошо заметный след, как от гусениц танка. Поэтому им необходимо двигаться по дороге с твердым покрытием.

Джонни уже придумал, как действовать. В прошлом веке горы в этом месте пересекало трансконтинентальное шоссе, проходя к югу от Уэствилля и извиваясь все выше и выше по направлению к Великой Скалистой Гряде. Это шоссе давно уже стало ненужным благодаря современной скоростной дороге, проходящей через туннель в горах, вместо того чтобы взбираться по их склонам. Но старая дорога осталась, хоть и была заброшена. Во многих местах ее обступали кусты, а бетонные плиты вспучились и потрескались от мороза и летней жары. Но все равно на этой дороге Ламокс не оставит следов, несмотря на свой гигантский вес.

Он повел Ламокса окольными путями, обходя дома, пробираясь к тому месту, где, в трех милях к западу, современная дорога входила в один из туннелей, а трансконтинентальное шоссе начинало подниматься вверх. Он не дошел до самой развилки ярдов сто, оставив Ламокса на пустующей стоянке и предупредив его, чтобы тот не двигался. Затем осмотрелся вокруг.

Он не мог вывести Ламокса на современную скоростную дорогу, чтобы выйти затем на старое шоссе, потому что их могли заметить. Но Джон Томас приметил, что около развилки есть еще дорога, которой пользовались строители. Она не была бетонирована, но зато покрыта довольно плотным слоем гранитного гравия, на котором Ламокс не оставит следов. Он вернулся к Ламоксу и увидел, что тот мирно доедает указатель с надписью «Распродажа». Джонни отругал его, отобрал вывеску, но затем решил, что нужно отдать Ламоксу ее остатки, чтобы не оставлять примет его пребывания. Затем они с Ламоксом, дожевывающим вывеску, продолжили свой путь.

Когда они оказались на старой дороге, Джон Томас наконец испытал облегчение. На протяжении нескольких миль дорога была все еще в хорошем состоянии, потому что ею пользовались обитатели нескольких домов, расположенных дальше в каньоне. Но никакого движения здесь не было, поскольку дорога никуда не вела, а местное движение в это время отсутствовало.

Один или два раза над ними пролетал автокар — очевидно, кто-то припозднился из гостей или из театра домой. Но пассажиры, скорее всего, не заметили гигантское животное, шагающее по дороге внизу; во всяком случае, не обратили на него внимания.

Дорога поднималась вверх вдоль каньона и наконец вышла на плоскогорье. Здесь ее преграждал барьер с плакатом «Дорога закрыта. Автомобильное движение запрещено». Джонни спустился на землю и осмотрел барьер. Тот представлял собой тяжелый деревянный брус, расположенный на высоте человеческой груди.

— Лами, ты сможешь перешагнуть через этот барьер, не дотронувшись до него?

— Конечно, Джонни.

— Хорошо. Тогда, пожалуйста, сделай это. Ни в коем случае не урони балку, постарайся даже не задеть ее.

— Не задену, Джонни.

И он действительно не задел балку. Вместо того чтобы перепрыгнуть через низкий барьер, как это делает лошадь, он как бы переплыл волной через него, переставив сначала передние, а затем задние ноги. Джонни пролез под барьером и присоединился к нему.

— Я не знал, что ты на такое способен.

— Я тоже не знал.

Дорога впереди была довольно неровной. Джонни остановился, чтобы укрепить мешок с продуктами с помощью веревки, которую пропустил под «килем» Ламокса, а заодно закрепился и сам, подсунув затем под веревку свои бедра.

— Теперь все в порядке, Лами. Давай прибавим скорости. Только не пускайся галопом. Мне не хотелось бы падать с такой высоты.

— Ну держись, Джонни!

Ламокс двинулся быстрее, продолжая переставлять ноги как при медленной ходьбе. Он шел как бы быстрой рысью, причем очень ровной благодаря большому количеству ног. Джонни обнаружил, что очень устал, как физически, так и морально. Сейчас он чувствовал себя в безопасности, вдали от города и загруженных дорог, и усталость в нем начала побеждать. Он облокотился на спину Ламокса, и тот сделал ему удобное ложе. Мерное движение укачивало, звук размеренно ступающих ног действовал успокаивающе. И наконец Джонни уснул.

Ламокс продолжал идти уверенным шагом по разбитой дороге. Он использовал свое ночное зрение, и потому им не грозила опасность наткнуться на что-нибудь в темноте. Он знал, что Джонни заснул, и старался идти как можно ровнее. Но вскоре это ему надоело, и он тоже решил прикорнуть. Он плохо спал в последние ночи, которые провел вне дома. Все это время вокруг происходили какие-то глупости и всегда находился кто-то, раздражавший его. Кроме того, беспокоило отсутствие Джонни. А сейчас он выставил сторожевой глаз, закрыл все остальные глаза и передал управление телом второму мозгу, расположенному в задней части туловища. Ламокс крепко заснул, оставив бодрствовать лишь незначительную часть своего разума, которая никогда не спала, но выполняла лишь самые простейшие функции, как, например, наблюдение за дорогой и управление восемью без устали переступающими громадными ногами.

Джон Томас проснулся, когда звезды на предутреннем небе уже начали гаснуть. Он размял затекшие мускулы, и его охватил озноб. Вокруг вверх уходили скалы. Дорога как раз огибала одну из них. С противоположной стороны была пропасть, по дну которой протекал ручей. Джонни выпрямился.

— Эй, Лами!

Никакого ответа. Он крикнул снова. На этот зраз Ламокс сонно ответил:

— В чем дело, Джонни?

— Но ведь ты же спишь! — уличающим тоном воскликнул Джонни.

— Я и не говорю, что не сплю.

— Ну хорошо, хорошо… Мы все еще на той же дороге?

Ламокс проконсультировался со своим alter ego и ответил:

— Да. А разве ты хотел, чтобы это было не так?

— Нет. Но теперь нужно сойти с нее, потому что уже светает.

— Почему?

Джон Томас не знал, что ответить. Он не был уверен, что сможет объяснить Ламоксу, что его осудили на смерть, и теперь нужно скрываться.

— Так надо, вот почему. Продолжай двигаться вперед, я тебе потом все объясню.

Уровень, на котором проходило русло горной речки, постепенно повышался. Через милю-другую дорога шла всего на несколько футов выше потока. Вскоре они вышли к месту, где речка привольно разлилась по широкому плесу, усеянному торчащими из воды камнями.

— Ух ты, отлично! — воскликнул Джон Томас.

— Что, будем завтракать? — спросил Ламокс.

— Нет, пока что нет. Видишь эти камни?

— Да, вижу.

— Я хочу, чтобы ты шел по камням, ни в коем случае не наступая туда, где мягко. Нужно сойти с покрытия дороги прямо на эти камни. Ты меня понял?

— Это чтобы не оставить следов? — с сомнением спросил Ламокс.

— Именно для этого. Если кто-нибудь увидит твои следы, то тебе придется идти обратно в город — они будут искать нас, понимаешь?

— Я не оставлю никаких следов, Джонни.

Ламокс как огромная гусеница-землемерка перебрался на обмелевшее ложе потока. При этом Джону Томасу пришлось одной рукой ухватиться за веревку, а другой придерживать мешок с продуктами. Он даже вскрикнул. Ламокс замер и спросил:

— У тебя все в порядке, Джонни?

— Да. Ты просто удивил меня. Теперь давай пойдем вверх по течению этой реки по камням.

Они пошли вдоль потока, выискивая подходящее место, чтобы перейти на другой берег. Русло потока расходилось с дорогой, и вскоре они удалились от нее на несколько сот ярдов. Теперь уже совсем рассвело, и Джон Томас начал беспокоиться, что их могут заметить с воздуха. Хотя вряд ли тревога будет поднята так быстро.

Впереди на берегу показалась небольшая роща горных сосен. Она казалась довольно густой, но даже если Ламокс в ней будет заметен, то если он будет стоять неподвижно, его примут за большой валун. Наверное, это подходящее укрытие, тем более что поблизости ничего лучшего не было.

— Так, а теперь нужно выйти на берег вон к тем деревьям, Лами. И ни в коем случае не осыпав берег. Двигайся осторожно.

Они вошли в рощицу и остановились. Джонни слез на землю. Ламокс отломил ветку сосны и начал жевать ее. Это напомнило Джонни Томасу, что он и сам давно не ел. Но от усталости он голода не чувствовал, только очень хотелось спать. Действительно, ему надо поспать… Полусонный, он подумал, что неплохо бы и в самом деле хорошенько выспаться. То, что ему удалось подремать, сидя на спине у Ламокса и держась за веревку, не могло дать полноценного отдыха. Но он боялся, что если Ламокс будет пастись один, пока он спит, то этот глупый великан выйдет на открытое место, и его заметят.

— Лами, давай поспим перед завтраком?

— Зачем?

— Видишь ли, Джонни очень устал. Я лягу рядом с тобой в спальном мешке. Когда проснемся — поедим.

— И ничего нельзя есть, пока ты не проснешься?

— Именно так.

— Ну что ж, ладно, — с сожалением сказал Ламокс.

Джон Томас достал из кармана свой спальный мешок, открыл маленький клапан его матраса и вставил нагнетатель воздуха. Затем установил термостат, настроил его, и пока тот прогревал спальный мешок, матрас медленно надувался. Разреженный горный воздух затруднял работу. Джонни оставил матрас надутым не полностью и снял с себя одежду. Дрожа от холода, нырнул в мешок и полностью закрыл его, оставив только отверстие для дыхания.

— Спок' ночи, Лами.

— Спок' ночи, Джонни.

Мистер Кику спал очень плохо и проснулся очень рано. Позавтракал один, не став беспокоить жену, потом отправился в Министерство инопланетных дел. Когда он прибыл туда, в гигантском здании было еще почти пусто, не было никого, за исключением нескольких сотрудников, несших ночное дежурство. Сев за свой стол, он попытался стать собранным.

Его всю ночь мучило подсознательное ощущение, что он упустил что-то очень важное. Мистер Кику очень уважительно относился к своему подсознанию, придерживаясь теории, что настоящие мыслительные процессы происходят не в коре головного мозга, которая лишь что-то вроде витрины, где видны уже результаты работы, а в каком-то другом месте. Эта витрина представлялась ему подобием экрана монитора.

Что-то крайне важное скрывалось за словами молодого Гринберга. Что-то насчет того, что раргилианин полагал, будто хрошии, располагая всего одним кораблем, представляли собой серьезную угрозу для Земли. Кику отбросил эту мысль, как неудачную попытку блефа со стороны медузогуманоида. Может быть, это было и несущественно. Сейчас переговоры почти завершены, осталось только установить постоянные дипломатические отношения с цивилизацией хроший.

Его подсознание, однако, не было с этим согласно.

Он облокотился на стол и вызвал ночного дежурного по связи.

— Это Кику. Вызовите, пожалуйста, отель «Универсаль»… У вас должен проживать доктор Фтаемл, раргилианин. Как только он закажет завтрак, я хочу поговорить с ним. Нет, не надо его будить, любое существо имеет право на отдых.

Сделав это, он погрузился в успокоительную рутину повседневной работы, разбирая бумаги.

Его корзина для входящих бумаг впервые за несколько дней была пуста. Здание начало оживать, наполняться звуками, и наконец коммуникатор на его столе подал сигнал.

— Да? Это Кику.

— Сэр, — с тревогой сказал голос. — Это насчет вашего звонка в гостиницу «Универсаль». Доктор Фтаемл не заказывал завтрака.

— Возможно, он все еще спит. Это его право.

— Нет, сэр. Я хочу сказать, что он вообще не завтракал. Сейчас он находится на пути в космопорт.

— Как давно он туда отправился?

— Ну… минут пять, десять назад. Я узнал об этом только что.

— Очень хорошо. Свяжитесь, пожалуйста, с космопортом и скажите, чтобы его корабль не выпускали. И позаботьтесь о том, чтобы все было естественно. Никаких дипломатических оснований задерживать его корабль нет, следует придумать что-то подходящее, а не просто вычеркнуть его из списка лиц, которым разрешен вылет, а затем снова завалиться спать. Затем, пожалуйста, свяжитесь с самим доктором Фтаемлом — передайте ему мои наилучшие уверения и спросите, не окажет ли он любезность уделить несколько минут для встречи со мной. Я сейчас же вылетаю в космопорт.

— Да, сэр.

— Постарайтесь отнестись к этому делу максимально серьезно, это будет иметь значение и для вас лично… Знедов, да? Если все будет хорошо, у вас есть шанс продвинуться по службе. Постарайтесь не подвести меня.

— Хорошо, сэр.

Мистер Кику отключился и вызвал транспортный отдел.

— Это Кику. Мне нужно попасть в космопорт как можно быстрее. Пока я добираюсь до крыши, предоставьте мне, пожалуйста, «стрелу» и полицейский эскорт.

— Да, сэр.

Мистер Кику задержался только для того, чтобы сообщить секретарю, куда направляется, затем воспользовался своим личным лифтом, доставившим его на крышу.

Доктор Фтаемл ожидал его в космопорте на прогулочной площадке для пассажиров, наблюдая за взлетом кораблей и делая вид, что курит сигару. Мистер Кику подошел к нему и поклонился.

— Доброе утро, доктор. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились подождать меня.

Раргилианин щелчком выбросил сигару в сторону.

— Это вы, сэр, оказали мне часть. Я и не смел надеяться, что меня будет провожать лицо такого ранга, столь занятой человек…

Он закончил эту фразу пожатием плеч, долженствующим означать, что он удивлен и в то же время доволен этим.

— Я не задержу вас долго. Но я не хотел лишиться удовольствия встретиться с вами сегодня и просто не знал, что вы уже собираетесь покинуть нас…

— Это моя вина, господин помощник министра. Я собирался слетать ненадолго, затем вернуться и иметь удовольствие встретиться с вами после обеда.

— Хорошо. Да, возможно, что завтра я смогу представить вам приемлемое решение вашей проблемы.

Фтаемл был явно удивлен.

— И благоприятное решение?

— Надеюсь, что да. Те данные, что вы нам вчера предоставили, дали ключ к решению этой проблемы.

— Правильно ли я понимаю вас? Вы нашли потерявшуюся хрошию?

— Возможно. Вы знаете сказку про гадкого утенка?

— Гадкого утенка? — Раргилианин, казалось, рылся в архивах своей памяти. — Да, мне знакомо это выражение.

— Мистер Гринберг сейчас выехал, чтобы, используя те данные, которые вы нам предоставили, найти этого «гадкого утенка». И если случится так, что этот гадкий утенок обратиться в лебедя, которого мы ищем, то…

Мистер Кику бессознательно пожал плечами, точно так же, как и доктор Фтаемл. Раргилианин, казалось, с трудом верил в это.

— А он окажется действительно тем… «лебедем», господин помощник министра?

— Это мы увидим. Логика говорит, что так и должно быть. Но может оказаться, что это не так.

— Гмм… мне можно сообщить это моим клиентам?

— Может, лучше подождать, пока мы получим известие от мистера Гринберга? Он выехал из столицы, чтобы провести расследование. Могу ли я передать вам это известие на корабль-разведчик?

— Конечно, сэр.

— И еще, доктор… я хотел вас кое о чем спросить.

— Да, сэр?

— Вы в разговоре с мистером Гринбергом прошлым вечером сделали странное замечание… возможно, это была всего лишь шутка или случайная оговорка… Вы сказали что-то насчет того, что Земля может быть превращена в пар.

Некоторое время раргилианин молчал. Затем, заговорив, изменил тему разговора.

— Скажите пожалуйста, сэр, насколько ваша логика подсказывает вам, что «гадкий утенок» действительно тот самый лебедь?

Мистер Кику, отвечая, тщательно подбирал слова.

— Земной корабль посетил неизвестную нам планету в то самое время, что соответствует вашим данным. Раса, доминирующая на этой планете, могла оказаться хрошиями, хотя описание их не совпадает с такой же точностью, как дата. Там был взят образец фауны и привезен сюда. Этот представитель обитателей планеты жив до сих пор, хотя прошло уже более ста двадцати лет. Мистер Гринберг уехал как раз для того, чтобы забрать этого представителя внеземной жизни, чтобы его могли опознать ваши клиенты.

Доктор Фтаемл мягко сказал:

— Все именно так и должно было быть. Я сам в это не верил, но оно должно было быть именно так. — Он продолжил громко и радостно: — Сэр, вы сделали меня счастливым!

— В самом деле?

— Да, очень! И, кроме того, теперь я могу говорить с вами открыто.

— Но вы всегда могли говорить открыто, доктор, если речь идет о нашем деле. Правда, я не знаю, какие инструкции вы получили от своих клиентов.

— Инструкции не содержали никаких запретов говорить что-либо. Однако… вы понимаете, сэр, что обычаи той или иной расы в какой-то мере находят отражение в словах, которые произносят ее представители.

— Да, я начинал подозревать что-то в этом роде, — бесцветным голосом произнес мистер Кику.

— Это именно так. Например, если вы навещаете своего друга в больнице, зная, что он умирает, зная, что помочь ему уже невозможно, — станете вы рассуждать об участи, которая его ожидает?

— Нет, но если он сам спросит меня об этом, я скажу.

— Именно так. Разговаривая с вами и с мистером Гринбергом, я как раз исходил из обычаев вашей расы.

— Доктор Фтаемл, — медленно сказал мистер Кику, — давайте будем откровенными. Должен ли я понимать вас так, что этот единственный чужой корабль может нанести ущерб нашей планете, учитывая, что наши средства защиты весьма эффективны?

— Буду откровенен с вами, сэр. Если хрошии в конце концов решат, что действия вашей планеты или какого-либо члена земной цивилизации привели к тому, что хрошия, находившаяся на Земле, погибла или навсегда потеряна, то Земле не будет причинен ущерб. Земля просто перестанет существовать.

— И неужели такое может сделать один единственный корабль?

— Да, и без всякой помощи со стороны.

Мистер Кику покачал головой.

— Доктор, вы убеждены в том, что говорите, но я в этом не убежден. Наши средства защиты таковы, какими и должны быть у ведущей планеты Федерации. Возможно, вы просто не представляете себе, что это такое. Но если они будут настолько глупы, то им придется узнать, что и у нас тоже есть зубы.

Фтаемл печально посмотрел на него.

— Во всех тех многих языках многих цивилизованных рас, которые я знаю, не найдется слов, которые помогли бы мне убедить вас. Но поверьте мне — все, что вы сможете им сделать, будет выглядеть так же безнадежно, как бросание камней в один из ваших современных космических кораблей.

— Ну что ж, посмотрим. Но будем надеяться, что не увидим. Я не люблю действий с применением силы, доктор. Это последнее средство, когда дипломатия оказывается бессильной. Вы говорили им, что Федерация относится к ним дружественно и готова принять их в Содружество Цивилизации?

— Мне было весьма затруднительно объяснить им смысл вашего предложения.

— Они настроены настолько недружелюбно?

— Нет, они вовсе не настроены воинственно. Как бы это получше объяснить… Можно ли говорить, что вы настроены воинственно, если вы прихлопнете муху? Хрошии в общем-то практически бессмертны, по вашим понятиям, да и по нашим тоже. Они настолько неподвержены воздействию обычных опасностей, что смотрят на нас сверху вниз — по вашему выражению, «с высоты Олимпа». Они просто не видят смысла устанавливать отношения с менее развитыми расами. Поэтому ваше предложение не было принято всерьез, хотя, поверьте, я изложил им его.

— Мне кажется, они ведут себя глупо, — недовольно сказал Кику.

— Нет, это не так, сэр. Они оценивают вашу расу, да и мою тоже, совершенно точно. Они знают, что любая цивилизация, способная осуществить полет к звездам, должна обладать определенными познаниями в физических науках. Они знают, что вы считаете себя весьма могущественными. Именно поэтому они даже собирались сначала продемонстрировать свою силу, чтобы убедить вас в необходимости вернуть хрошию… Они сделали бы это точно так же, как мы поступаем с животным, подгоняя его палкой. Иначе говоря, потому что демонстрация силы будет знаком, понятным для вас.

— Да… И вы представляете себе, какова должна быть подобная демонстрация?

— Да. Знаю. Сегодня утром, будучи на их корабле, я уговорил их подождать с этим. Они собирались слегка коснуться поверхности вашего естественного спутника и оставить на нем неизгладимый след длиной, скажем, в тысячу миль, чтобы убедить вас в серьезности их намерений.

— М-да. Ваши слова не производят на меня особого впечатления. Мы можем дать приказ нашим кораблям сделать то же самое. Но мы этого просто не делаем.

— А можете ли вы сделать это с помощью одного корабля в течение нескольких секунд, без какого-либо особого усилия с расстояния в четверть миллиона миль?

— Неужели вы думаете, что они смогут это сделать?

— Уверен. И это была бы всего лишь маленькая демонстрация силы. Мистер первый помощник министра, в их части пространства наблюдались катастрофы космического масштаба, носящие явно искусственный характер.

Мистер Кику помедлил в нерешительности. Если все это правда, то подобная демонстрация силы могла бы представлять большой интерес, явившись доказательством могущества хроший. Потеря никому не нужных лунных гор ничего не значит. Однако будет довольно сложно эвакуировать с такой огромной территории тех немногих, которые могут там случайно оказаться.

— А вы говорили им, что Луна — населенная планета?

— Дело в том, что она не населена представителями цивилизации хроший, а только это имеет для них значение.

— М-да… Пожалуй, это так. Доктор, не будете ли вы так любезны сообщить им, во-первых, что их хрошию сейчас ищут и вот-вот должны найти, а во-вторых, что она может оказаться как раз на Луне.

Раргилианин изобразил нечто, похожее на широкую человеческую ухмылку.

— Сэр, я восхищен вами! Буду счастлив передать такое послание, и уверен, что не будет никакой демонстрации силы.

— Желаю вам всего доброго, доктор. Буду поддерживать с вами связь.

— До свидания, сэр.

По дороге обратно мистер Кику понял, что, очевидно, уже привык к медузогуманоиду, поскольку не испытывал в его присутствии ничего неприятного… Более того, можно сказать, этот инопланетянин был славным малым, хоть и несколько странноватым на вид. Доктор Морган, безусловно, хороший гипнотизер.

Корзина с поступающей информацией, как всегда, была наполнена до отказа. Он выбросил из головы дело, связанное с хрошиями, и с наслаждением погрузился в разборку документов. Во второй половине дня поступило сообщение узла связи, что его вызывает Гринберг.

— Соедините меня с ним, — сказал мистер Кику с предвкушением, что последние кусочки головоломки наконец встанут на свои места.

— Шеф… — начал Гринберг.

— Да, слушаю тебя, Сергей. Черт побери, ты выглядишь весьма озабоченным.

— Потому что сейчас пытаюсь понять, как дошел до того, что придется теперь поступать в Космический Легион.

— Не надо иносказаний. Что случилось?

— Наша птичка упорхнула.

— Упорхнула? Куда?

— Хотел бы я это знать. Ее наиболее вероятное местонахождение — лес, расположенный к западу от города.

— Тогда какого черта ты тратишь время на разговоры со мной? Немедленно отправляйся туда и разыщи ее.

Гринберг вздохнул.

— Я так и знал, что вы скажете это. Послушайте, шеф, этот «стог сена» простирается на десять миллионов акров, там огромные горы, высокие деревья и никаких дорог. А местный шеф патрульной службы рвется опередить меня, вместе со всеми своими подчиненными и половиной шерифов всего штата. Он приказал убить Ламокса, как только его обнаружат, и назначил награду экипажу той машины, которая это сделает.

— Что?

— Всё именно так, как я сказал. Распоряжение привести решение суда в исполнение к ним дошло, а его отмена оказалась потеряна. Каким образом — не знаю. Но здешний шеф дорожного патруля — закоснелый ретроград с бюрократической душой. Он указывает на этот приказ и не хочет никого слушать… он даже не разрешил мне воспользоваться средствами связи, имеющимися в распоряжении полиции. И поскольку наше участие в этом деле закончилось, у меня нет никаких официальных полномочий, чтобы воздействовать на него.

— И вы, я вижу, принимаете это как должное? — резко спросил мистер Кику. — Просто ждете, пока все это не закончится на наших глазах катастрофой?

— Да, примерно это я и делаю. Я позвонил мэру — оказалось, его нет в городе. Позвонил губернатору — оказалось, он на закрытом судебном заседании. Я позвонил начальнику лесничества, но тоже безрезультатно. Скорее всего, он сейчас среди охотников, желающих получить награду. Как только закончу этот разговор, я направлюсь к шефу дорожного патруля и буду выворачивать ему руки до тех пор, пока в голове у него не просветлеет.

— Это вам давно уже следовало сделать.

— Поспешу сделать это немедленно. Я позвонил вам лишь затем, чтобы вы со своей стороны тоже помогли мне. Я нуждаюсь в помощи.

— Вы ее получите.

— Нужно, чтобы вы не только переговорили с губернатором, а чтобы мы действительно предприняли вмешательство в это дело. Даже если нам удастся договориться с этим дикарем — начальником патрульной службы — и убедить его отозвать своих цепных псов, все равно мне нужна помощь. Здесь десять миллионов акров гористой местности, шеф… Это означает, что нужны люди и корабли, много людей и много кораблей. Это не работа для одного человека, вооруженного только портфелем. И кроме того, я все же собираюсь поступить в Космический Легион.

— Оба мы там будем, — мрачно ответил Кику. — Хорошо, действуй.

— Мне было очень приятно работать с вами.

Мистер Кику отключил связь. Затем он действовал очень быстро, осуществив еще одно вмешательство Министерства, и послал экстренную депешу губернатору штата, вторую — мэру Уэствилля, и еще одну — Уэствилльскому окружному суду. Сделав это, он несколько секунд посидел за столом, собирая волю для следующего шага. Затем поговорил с министром, чтобы тот запросил оказание помощи военными силами Федерации.

10. Решение по делу «Лебедя»

Проснувшись, Джон Томас не сразу понял, где находится. В спальном мешке было тепло, сам он прекрасно отдохнул и чувствовал даже какую-то расслабленность. Постепенно в его сознании всплыло, где он и почему здесь находится, и он выглянул из мешка. Солнце стояло уже высоко, его лучи приятно согревали. Ламокс был рядом.

— Привет, Лами!

— Привет, Джонни! Ты спал долго. Ты спал громко.

— Неужели?

Он вылез из мешка, натянул на себя валявшуюся рядом одежду и отключил спальный мешок. Затем повернулся к Ламоксу — и вздрогнул от удивления.

— Ох, что это?

Возле головы Ламокса лежала раздавленная туша, словно кто-то наступил на нее. Это был мертвый медведь-гризли весом примерно сотен в шесть фунтов. По-видимому, из его рта хлестала кровь, сейчас она засохла. Ламокс посмотрел на него.

— Это завтрак, — объяснил он.

Джон Томас посмотрел на тушу с неодобрением.

— Не для меня, — сказал он. — Где ты его достал?

— Я его ловил, — ответил Ламокс с глупой улыбкой.

— Не «ловил», а «поймал».

— Я и в самом деле его поймал. Он пытался напасть на тебя, а я его поймал.

— О, это здорово! Спасибо!

Джон Томас снова посмотрел на медведя, отвернулся и открыл свой мешок с запасом продовольствия. Он достал из мешка консервную банку с яичницей и ветчиной, вскрыл крышку и стал ждать, пока содержимое подогреется.

Ламокс воспринял это как сигнал и приступил к завтраку. Сначала он съел медведя, затем пару молодых сосенок, несколько булыжников, приятно хрустевших у него на зубах, а затем пустую консервную банку из-под завтрака Джонни. После этого они спустились к ручью. При этом Джонни внимательно следил за небом. Ламокс запил свой завтрак, выпив несколько бочек чистой горной воды. Джонни наклонился и тоже попил, затем ополоснул лицо и руки и вытер их рубашкой.

— Что мы теперь будем делать, Джонни? — спросил Ламокс.

— Нужно опять отправиться под те деревья и тихо сидеть там до наступления темноты. Тебе будет лучше притвориться скалой.

Он пошел вверх по берегу. Ламокс следовал за ним.

— Ну-ка, остановись, — сказал Джон Томас. — Я хочу осмотреть твои припухлости.

Ламокс остановился и нагнул шею, чтобы хозяину не пришлось тянуться вверх. Джонни осмотрел опухоли с беспокойством. Они увеличились и, похоже, стали неправильной формы, словно изнутри что-то выпячивалось. Джонни пытался припомнить, как определить, злокачественная ли опухоль. Кожа на припухлостях растянулась и истончилась настолько, что в некоторых местах выглядела просто как толстая кожа, ничуть не напоминая обычную броню Ламокса. Она была на ощупь сухой и горячей. Когда Джонни дотронулся до левой припухлости, Ламокс отпрянул.

— Это так чувствительно? — с беспокойством спросил Джонни.

— Ну просто невыносимо, — ответил Ламокс.

Он распрямил ноги, подошел к ближайшей сосне и стал тереть о нее свои припухлости.

— Эй! — воскликнул Джонни. — Не делай этого. Тебе будет больно.

— Очень чешется. — Ламокс продолжал тереться о сосну.

Джон Томас подошел к нему, напустив на себя строгость. Но как только он приблизился, одна из припухлостей вскрылась. Он с ужасом наблюдал за этим.

Появилось что-то темное, мокрое и шевелящееся. Надорванная кожа некоторое время мешала этому выбраться наружу, затем оно освободилось и повисло наподобие тропической змеи, висящей на ветви дерева. В течение какого-то времени Джонни именно так и казалось, что это нечто наподобие гигантского червя-паразита, прогрызшего изнутри отверстие в теле своего несчастного хозяина. Он винил себя в том, что заставил Лами карабкаться по горам, в то время как тот был поражен этой ужасной болезнью.

Ламокс облегченно вздохнул и пошевелился.

— Фух! — сказал он удовлетворенно. — Вот так гораздо лучше.

— Ламокс, как ты себя чувствуешь?

— Как обычно. Почему я должен чувствовать себя как-то иначе, Джонни?

— Как — почему? А вот это что такое?

— Что? — Ламокс огляделся вокруг. Странный отросток вытянулся вперед, и он посмотрел на него. — Ах, это… — ответил он, как бы считая незначительным пустяком. Конец отростка вдруг раскрылся, подобно распустившемуся бутону, и Джонни наконец понял, что это такое.

У Ламокса выросла рука.

Рука быстро подсыхала, стала светлее и уже казалась довольно крепкой. Ламокс пока что не очень хорошо владел ей, но Джонни уже мог представить, какой она в итоге будет формы. У нее было два локтя, четко выраженная ладонь с большими пальцами с каждой стороны, и еще пять пальцев, то есть всего семь. Средний палец был длиннее и более гибкий, чем остальные, наподобие окончания хобота слона. Эта рука не напоминала человеческую, но вне всякого сомнения она была полезной — или, в любом случае, будет полезной. Пока что она просто болталась без дела.

Ламокс позволил Джонни осмотреть руку, но сам, казалось, ничуть ею не интересовался. Он вел себя так, словно случившееся было для него обычным после завтрака делом. Джонни сказал:

— Давай-ка посмотрим другую припухлость, — и зашел к Ламоксу с другой стороны.

Правая припухлость стала еще больше. Когда Джон Томас ее потрогал, Ламокс отпрянул. И, похоже, собрался и ею потереться о дерево.

— Подожди, — сказал Джонни. — Остановись.

— Но мне обязательно нужно почесаться.

— Ты можешь искалечить себя на всю жизнь. Стой спокойно. Я хочу попробовать кое-что другое.

Ламокс неохотно согласился. Джонни вытащил из-за пояса нож и очень осторожно проткнул припухлость в центре. Этот разрез сам собой расширился, и правая рука Ламокса выскользнула почти прямо в лицо Джонни, так что ему пришлось посторониться.

— Спасибо, Джонни!

— Пожалуйста. Всегда к вашим услугам.

Он засунул нож за пояс и задумчиво посмотрел на выросшие руки. Он не мог представить себе все значение приобретения Ламоксом рук, но понимал, что это должно как-то изменить ситуацию. Каким именно образом — он еще не знал. Возможно, что Лами пока что не нужно об этом задумываться, а с другой стороны, теперь придется за ним внимательнее смотреть, чтобы он не хватался за то, за что ненужно. Джонни вспомнил, как кто-то однажды сказал ему, что хорошо еще, что у кошек нет рук. А что касается Лами, то ведь он еще более любознателен, чем любой кот.

Подсознательно он чувствовал, что все это действительно важно. Но сейчас его беспокоило скорее другое: шеф патруля Драйзер не должен до них добраться. Он сквозь ветви посмотрел на небо и подумал, смогут ли их обнаружить.

— Лами!..

— Да, Джонни?

— Подбери под себя ноги, пришло время притвориться скалой.

— О, Джонни, пойдем лучше прогуляемся.

— Мы прогуляемся вечером, а до наступления темноты ты должен оставаться здесь и не двигаться.

— Джонни!..

— Послушай, ведь ты же не хочешь опять идти в город, не так ли? В таком случае, перестань спорить.

— Ну, если ты так хочешь… — Ламокс уселся на землю. Джон Томас сел рядом, прислонился к нему спиной и погрузился в раздумья.

Может быть, они будут с Лами зарабатывать на жизнь? Например, на передвижной ярмарке или чем-то в этом роде? Животные с других планет — один из главных аттракционов, никакая ярмарка не обходилась без них, хотя чуть ли не половина этих животных были поддельными. А Ламокс не поддельный. Может, он научится делать что-нибудь интересное обеими руками, например, играть на чем-либо? Или, может, лучше поступить в цирк?

Нет, пожалуй, все это не подходит для Ламокса: избыток внимания заставляет его нервничать. Так чем же все-таки они могли бы заняться, чтобы зарабатывать на жизнь?.. Конечно, после того, как все эти неприятности с властями окажутся позади. Может, заняться фермерством? Лами может работать производительнее, чем трактор, а имея руки, будет отличным сельскохозяйственным рабочим. Может, на это и следует обратить внимание? Хотя он абсолютно ничего не понимает в этих делах.

В воображении он представил себе, как они вместе с Ламоксом выращивают богатые урожаи пшеницы, собирают сено в стог… убирают овощи и… незаметно для себя, заснул.

Его разбудил какой-то грохот. Сквозь сон он почувствовал, что этот звук многократно повторяется. Он открыл глаза, огляделся и увидел, что лежит рядом с Ламоксом. Тот не двигался, однако шевелил руками. Одна из рук прошла мимо головы Ламокса, затем раздался какой-то свист и грохот, после чего он увидел, как маленькая сосенка неподалеку от них внезапно рухнула. Еще несколько деревьев уже лежало рядом с ней. Джон Томас вскочил на ноги.

— Эй, перестань!

Ламокс повернул к нему голову.

— В чем дело, Джонни? — обиженно спросил он. Рядом с ним лежала куча больших камней, и он как раз протягивал руку к одному из них.

— Не надо бросать камни в деревья.

— Но, Джонни, ты иногда сам это делаешь.

— Но я при этом не ломаю их. Еще куда ни шло есть деревья, но не нужно губить их просто так.

— Я их съем. Я как раз собирался сделать это.

— Хорошо, — сказал Джонни и огляделся. Сгущались сумерки, и они могли уже отправляться в путь. — Иди и собери эти деревья для ужина. Хотя, постой-ка минутку.

Он осмотрел руки Ламокса. Они стали того же цвета, что и вся его шкура, и поверхность их стала твердая, как броня. Но самым поразительным было то, что они стали вдвое толще, чем были вначале — толщиной с ногу Джонни. Небольшая часть надорванной кожи уже отслоилась, и Джонни, попробовав, обнаружил, что легко может оборвать остатки.

— Все хорошо. Пора ужинать.

Ламокс поспешил к соснам. Джонни тоже поел на скорую руку. Ламокс уже ожидал пустую консервную банку себе на десерт. К тому времени, когда они выбрались обратно на дорогу, уже наступила темнота.

Вторая ночь была еще менее богата событиями, чем первая. По мере того как они поднимались в горы, становилось все холоднее, и наконец Джонни пришлось задействовать обогревательный элемент спального мешка: подключить его к своему костюму. Почувствовав, что ему снова хочется спать, он сказал:

— Лами, если я засну, разбуди меня, когда начнет светать.

— Хорошо, Джонни.

Ламокс на всякий случай зафиксировал этот приказ в своем втором мозге. Холод его не беспокоил: он его просто не замечал, поскольку механизм терморегуляции его тела был более эффективным, чем у Джонни, и даже более эффективным, чем обогревательный элемент спального мешка.

Джон Томас задремал; за время ночного странствия пробуждался несколько раз, затем снова засыпал. Он дремал, когда Ламокс окликнул его при первых лучах солнца, подсветивших отдаленные вершины. Джонни выпрямился и стал высматривать место, где можно укрыться. Им не везло: с одной стороны вверх уходила скала, а с другой стороны дороги вниз вел глубокий обрыв. По мере того как уходили минуты, уже совсем рассвело, и Джонни начал испытывать беспокойство.

Но ничего не оставалось, как только шагать вперед.

Где-то вдалеке над нами пролетел стратоплан. Они слышали рев двигателей, напоминающий раскаты грома, но не видели его. Джонни лишь надеялся, что этот корабль не ищет их. Спустя несколько минут, всматриваясь по сторонам, он увидел небольшую точку. Он питал надежду, что это просто орел, но очень скоро стало ясно, что это человек с ранцевым вертолетом.

— Ламокс, остановись. Приклонись к скале, сделай вид, что ты часть этой скалы.

— Часть скалы, Джонни?

— Перестань болтать и делай, что я тебе говорю.

Ламокс замолчал и прижался к скале. Джон Томас соскользнул на землю и спрятался за его головой, стараясь быть как можно незаметней, ожидая, когда этот человек пролетит мимо.

Однако тот не пролетел, а опустился очень знакомым рискованным способом. Джонни с облегчением вздохнул, увидев, как Бетти Соренсон опустилась на то место на дороге, где они недавно стояли. Она крикнула:

— Привет, Джонни и Лами, — затем повернулась к Джонни, уперлась руками в бока и сказала: — Ну и хороши же вы оба, однако. Убежали, не сказав мне ни слова.

— Я хотел это сделать, честное слово, но у меня не было никакой возможности… Мне очень жаль, что так получилось.

Ее лицо смягчилось. Она улыбнулась.

— Ничего, сейчас я лучшего мнения о тебе, чем раньше. Во всяком случае, ты сделал хотя бы что-то. Джонни, я боялась, что ты сам окажешься похож на большого Ламокса, что тобой может помыкать кто угодно.

Джон Томас решил, что лучше не спорить. Он был очень рад видеть девушку и совсем не обиделся на ее слова.

— Да… а все-таки, как тебе удалось найти нас?

— Что? Послушай, тебя ведь не было целых два дня — и вы все еще находитесь на расстоянии кратковременного полета от города. Неужели ты думаешь, что вас здесь не найдут?

— Ну, это так, но все же откуда ты знала, где нас искать?

Она пожала плечами.

— Очень старый способ. Я старалась думать, как думал бы мул, и искала на том пути, по которому пошел бы мул. Я поняла, что ты направишься по дороге, поэтому вылетела очень рано, еще до рассвета, и полетела над ней. Если вы не хотели, чтобы вас быстро поймали, следовало сойти с дороги и где-нибудь спрятаться. Ну, двигаемся дальше. Лами, старина, давай пошевеливайся.

Она протянула руку, и Джонни помог ей вскарабкаться. Ламокс двинулся вперед.

— Я все время смотрю, где бы свернуть с дороги, — с нервозностью в голосе объяснял ей Джонни. — Но так и не удалось найти подходящего места.

— А, понятно. Чуть далее, за следующим поворотом дороги, водопад Адама и Евы, и мы можем там уйти от дороги, как раз над водопадом.

— Так вот где мы находимся!

— Да. — Бетти потянулась вперед, пытаясь разглядеть, что находится за поворотом, и при этом впервые заметила руки Ламокса. Она ухватилась за Джона Томаса:

— Джонни! У Лами на шее удав!

— Что? Не глупи, это просто его правая рука.

— Его что?.. Джонни, ты заболел?

— Успокойся и не хватай меня так. Я сказал — руки. Те припухлости, которые у него были — это оказались руки.

— Припухлости… Руки… — она вздохнула. — Я встала сегодня слишком рано и еще не завтракала. Потому просто не в состоянии воспринимать такие шокирующие новости. Попроси его остановиться. Мне необходимо посмотреть на это.

— А что же насчет того, чтобы сначала куда-нибудь спрятаться?

— А, да. Ты прав. Ты всегда прав, Джонни, но только спустя две-три недели.

— Не напрягай остроумие. А вот и водопад.

Они миновали водопад. Ложе каньона стало подниматься, приближаясь к дороге, и Джон Томас при первой же возможности свернул Ламокса в сторону. Место, где они сделали остановку, напоминало ему тот бивуак, где он с Ламоксом провел предыдущий день. Джонни почувствовал себя гораздо лучше, когда Ламокс оказался в укрытии под высокими толстыми ветками. Пока они готовили завтрак, Бетти рассматривал новые руки Ламокса.

— Ламокс, — сказала она, — ты ведь не говорил об этом ни слова…

— Вы и не спрашивали меня, — возразил он.

— Всегда отговорки! А что ты можешь делать этими руками?

— Могу бросать камни. Правда, Джонни?

— Нет, нет, — поспешно сказал Джон Томас. — Бетти, как тебе сварить кофе?

— Все равно как, — задумчиво ответила она, продолжая разглядывать руки Ламокса. Какая-то смутная мысль беспокоила ее, что-то насчет этих рук, но она никак не могла ее уловить. Это тревожило, и она заставляла свой мозг работать аналогично электронно-вычислительной машине, пытаясь проанализировать свои ощущения. Ну да ладно. Сначала все-таки нужно позавтракать.

Когда они наконец скормили всю «грязную посуду» Ламоксу, Бетти откинулась на траву и сказала Джону Томасу:

— Непослушный ребенок, представляешь ли ты, какую бурю вы вызвали?

— Я, наверное, очень досадил шефу патруля Драйзеру?

— Уж что верно, то верно. Но это такая ерунда, что не стоит даже упоминать.

— Тогда — мистер Перкинс?

— Правильно. А еще?

— Конечно, мама.

— Да уж… Она бросается из одной крайности в другую. То слезливо вопит, что у нее пропал ребенок, то возвещает, что ты ей больше не сын.

— Да, это похоже на мою маму, — признался он с чувством стыда. — Но сейчас это уже неважно. Я знал, что все они рассердятся, но все равно должен был это сделать.

— Да? Конечно, ты был должен, мой дорогой упрямец, хотя и сделал это довольно бестолково и с ловкостью гиппопотама. И все-таки я имела в виду не тех людей, которых ты назвал.

— Гм-м?

— Джонни, в штате Джорджия есть маленький городок Андриан. Очень маленький городок, и поэтому в нем нет полицейской службы, только один констебль. Ты не знаешь, как его зовут?

— Нет, конечно, не знаю.

— Жаль. Потому что, насколько я знаю, этот констебль наверняка единственный полицейский, который вас не ищет. Потому-то я и прилетела сюда, хотя ты и убежал, даже не побеспокоившись меня предупредить.

— Я же уже сказал, что извиняюсь.

— Я тебя прощаю. Но ты будешь помнить об этом лет десять, не меньше. Уж я позабочусь.

— Так что за чепуху ты тут молола насчет этого констебля? И почему, собственно, все должны выступать против нас? Мне казалось, что против нас только шеф дорожного патруля Драйзер.

— Потому что он поднял общую тревогу и, кроме того, назначил награду за Ламокса, живого или мертвого, предпочтительнее за мертвого. И они очень серьезно относятся к этому, Джонни, очень серьезно. Поэтому каковы бы ни были твои планы, сейчас их нужно пересмотреть. Ты можешь что-нибудь предложить?

— Ну, знаешь, — побледнев, медленно ответил Джон Томас, — я просто хотел продолжать все так же идти еще ночь или две, пока мы не достигнем какого-нибудь места, где можно укрыться.

Она покачала головой.

— Нет, это не подходит. Хотя они и мыслят несовершенно и официально, но все равно скоро поймут, что искать нужно именно здесь, потому что это единственное место вблизи Уэствилля, где может скрыться создание таких размеров, как Ламокс.

— Мы можем сойти с дороги.

— Конечно, но они обыщут весь лес, заглянут под каждое дерево. Они очень серьезно относятся к этому.

— Ты не дала мне закончить. Знаешь старую урановую шахту компании «Мощь и слава»? Нужно пройти по ущелью Мертвого Волка, а затем свернуть на север по гравийной дороге. Именно туда мы и направляемся. Там Ламокс заметен не будет, и главный штрек достаточно широк для него.

— Да, в этом что-то есть. Но все же это недостаточно хорошо, если принять во внимание выступившие против нас силы.

Она помолчала. Джонни с беспокойством пошевелился и сказал:

— Если это не подходит, что же тогда?

— Замолчи. Я думаю.

Они лежали молча, вглядываясь в голубое утреннее небо. Наконец она сказала:

— Ты не решил проблему своим бегством.

— Нет. Но я здорово спутал все их планы.

— Да, и пока что все идет хорошо. Иногда полезно перевернуть все вверх дном, это позволяет глотнуть чистого воздуха. Но сейчас нам нужно сделать так, чтобы в результате всего этого переполоха создалась нужная нам ситуация. А для этого нужно выиграть время. Твое предложение использовать шахту компании «Мощь и слава» не так уж плохо, это даст нам время, пока я не смогу придумать что-нибудь получше.

— Не понимаю, как им удастся нас там найти. Шахта совершенно заброшена.

— И именно поэтому ее обязательно обыщут. Это могло бы спасти от отца Драйзера: я сомневаюсь, что он сумеет даже найти свою собственную шляпу, не получив предварительный ордер на обыск; но он создал группу энтузиастов величиной с небольшую армию, и они, конечно, найдут нас. Ты взял с собой спальный мешок и запас еды, поэтому ясно, что находишься где-то здесь. Если я нашла вас, то они тоже найдут. Я сделала это так быстро потому, что знаю тебя, а им предстоит достичь этого посредством логики, что, конечно, дольше. Но они найдут вас так же уверенно. И как только они найдут вас, это будет концом Ламокса. На этот раз они шутить не будут. Возможно, даже сбросят на него бомбу.

Джон Томас задумался над этой ужасной возможностью.

— Тогда какой же смысл прятать его в шахте?

— Чтобы выиграть хотя бы день или два. Потому что я собираюсь вытащить его из этого затруднительного положения.

— Каким же образом?

— Мы спрячем его в городе.

— Что? Девочка, на тебя, должно быть, действует высокогорье.

— Да, в городе, где-нибудь под крышей, потому что это единственное место в мире, где они не будут его искать. Может быть даже в парниках мистера Ито.

— Да ну? Теперь-то я точно знаю, что ты сошла с ума.

— Ты можешь предложить какое-нибудь более надежное место? Сын мистера Ито кажется мне вполне подходящим для того, чтобы с ним можно было договориться. Не далее как вчера я весьма неплохо с ним побеседовала, притворяясь, что слушаю его с восхищением. Один из их парников как раз подойдет. Может быть, он окажется немного тесноват, но ничего не поделаешь, выбора все равно нет. Сквозь матовое стекло парников ничего не видно, и никому даже в голову не придет, что Лами может быть внутри.

— Не представляю, как тебе удастся все это проделать.

— Просто положись на меня. Если я не договорюсь о парнике — а я наверняка договорюсь, — то найду где-нибудь пустой склад или что-то в этом роде. Лами мы оставим сегодня на ночь в шахте, а я полечу назад и все устрою. Завтра вечером мы с Лами вернемся назад и…

— Да? Нам потребовалось две ночи, чтобы добраться сюда, и большую часть этой ночи займет путь до шахты. Как же ты сумеешь доставить его в город за одну ночь?

— Как быстро он сможет двигаться, если будет стараться изо всех сил?

— Да на нем никто не удержится, если он помчится галопом, даже я.

— Я не буду ехать на нем верхом. Я буду лететь над ним и говорить, когда увеличивать скорость, когда уменьшать и предупреждать о поворотах. Может быть, часа за три… и еще час на то, чтобы спрятать его в парниках.

— Ну, не знаю… Может быть, это и удастся сделать.

— Обязательно удастся, потому сделать это необходимо. Иначе вас поймают.

— А почему бы мне просто не вернуться домой?

— Нет. Это все равно что добровольно сдаться. Когда они тебя здесь поймают, нужно сказать, что ты занимался самостоятельными поисками урана. У меня есть с собой счетчик Гейгера. Ты скажешь, что не знаешь, где Ламокс, что ты простился с ним и предоставил его самому себе. И потому удалился сюда, чтобы забыть обо всех своих неприятностях. Тебе придется говорить убедительно. И не позволяй им использовать детектор лжи.

— Да, но… Послушай, какой во всем этом прок? Лами не может навсегда остаться в оранжерее.

— Мы просто выиграем время. Сейчас они готовы убить его, как только его увидят — и действительно это сделают. Поэтому мы будет держать его от них подальше, пока ситуация не изменится…

— Мне кажется, все же лучше было бы продать Ламокса музею, — сказал Джон Томас несчастным голосом.

— Ох, твоя сообразительность все еще осталась на прежнем, крайне невысоком уровне, Джонни. Слушай… помнишь ли ты решение по делу «Лебедя»?

— Решение по делу «Лебедя»? Мы когда-то проходили его, в начальном курсе обычаев цивилизации.

— Да, верно. И в чем же заключается этот прецедент?

— В чем? Это что, экзаменовка в середине семестра?

Джон Томас нахмурился и попытался припомнить.

— Гм-м… Существа, которые обладают речью и способностью манипулировать предметами, должны считаться разумными, и потому обладают всеми человеческими правами, за исключением тех случаев, когда со всей определенностью доказано, что они таковыми не являются…

И вдруг он понял.

— Эй! А ведь они теперь не могут убить Ламокса — у него есть руки!

11. «Уже слишком поздно, Джонни»

— Э-э, ты слишком забегаешь вперед, — предупредила Бетти. — Знаешь старую шутку о том, как адвокат одного человека стал убеждать своего клиента, что нельзя посадить в тюрьму за то, что он сделал?

— А что он сделал?

— Это неважно. Во всяком случае, его клиент в ответ заметил: «Но, господин адвокат, ведь я разговариваю с вами уже из тюрьмы!» Я хочу сказать, что решение по делу «Лебедя» — это всего лишь теория, а нам нужно сделать так, чтобы Ламокса не удалось найти до тех пор, пока мы не добьемся нового суда и пересмотра решения.

— Да, понимаю. Думаю, ты права.

— Я всегда права, — с гордостью признала Бетти. — Джонни, я ужасно хочу пить. Думать — это тяжелая работа, мне после нее всегда хочется пить. Ты не приносил сюда воду из того ручья?

— Нет, не приносил.

— А ведро у тебя есть?

— Да, где-то было.

Он порылся в карманах, нашел его и вытащил. На минуту задержался, расправляя, придавая ему форму, затем сказал:

— Сейчас принесу воды.

— Нет, дай я сама. Мне хочется размяться.

— Доставка грузов по воздуху?

— Не поучай бабушку.

Она взяла ведро и спустилась вниз по холму, придерживаясь деревьев до тех пор, пока не достигла берега. Джонни смотрел на ее статную фигуру, когда она шла, освещенная лучами солнца, проникающего сквозь листья, и думал, какая же она хорошенькая. И голова у нее работает не хуже, чему у мужчины, и внешность приятная. Да, эта проныра — девчонка что надо.

Она уже возвращалась, осторожно неся пластиковое ведро.

— Ну, давай, — предложила Бетти.

— Сначала ты.

— Я уже напилась из ручья.

— Ладно. — Он сделал большой глоток. — Знаешь, Бетти, не будь ты так упряма, была бы отличной девчонкой.

— Это кто из нас упрямый?

— И, кроме того, у тебя очень красивое лицо, — продолжил он. — Если ж не принимать во внимание эти два недостатка, ты, в общем-то, не…

Закончить ему не удалось. Она нырнула головой вперед и нанесла ему резкий удар. Вода из ведра облила его и частично ее. Они начали бороться, и борьба эта продолжалась до тех пор, пока он не скрутил ей руки за спиной, сделав ее беспомощной.

— А теперь скажи: «Извини, пожалуйста», — предложил он.

— Черт тебя подери, Джонни Стюарт, извини, пожалуйста.

— Скажи это более сладким тоном.

— Могу сказать тебе даже с сахаром, а потом все равно плюну ядом. Отпусти меня.

— Хорошо.

Он встал на ноги. Она откатилась и села. Они оба были грязные, исцарапанные, несколько помятые, но, тем не менее, оба в отличном настроении. Ламокс наблюдал за этим фальшивым боем с интересом и без какой-либо тревоги, поскольку Джонни и Бетти никогда бы не поссорились по-настоящему. Он прокомментировал:

— Джонни мокрый.

— Это точно, Лами. И еще неизвестно, отчего он такой мокрый. — Она смерила Джонни взглядом с головы до ног. — Будь у меня бельевые прищепки, повесила бы тебя сушиться на дереве — за уши, конечно.

— Сейчас так жарко, что я высохну через несколько минут.

— А я не промокла. Лётный костюм не пропускает воду. Ты же выглядишь как котенок, которого окунули в воду.

— Не имею ничего против.

Он улегся, нашел сосновую иголку и стал жевать ее.

— Послушай, проныра, здесь же просто чудесно! Мне так хочется, чтобы не нужно было идти куда-то к этой шахте….

— Знаешь, что я тебе скажу? После того, как разберемся с этими запутанными делами и все будет в порядке, то перед началом учебы вернемся сюда на несколько дней. Возьмем с собой и Ламокса. Правда, Лами?

— Конечно, — согласился Ламокс. — Ловить зверей. Бросать камни. Будет весело.

Джон Томас посмотрел на нее с упреком.

— Чтобы после этого о нас говорил весь город? Ну уж нет.

— Не будь таким чопорным. Все равно мы уже здесь, не так ли?

— Сейчас — другое дело. Чрезвычайные обстоятельства.

— Ох уж мне эта «хорошая репутация»!

— Ну, знаешь, кто-то должен следить за такими вещами. Мама говорит, что молодой человек должен начинать волноваться там, где его девушка перестает беспокоиться о последствиях. И еще говорит, что в старые времена было все по-другому.

— Да, конечно, все было по-другому. И в будущем станут говорить то же самое. И эта пластинка повторяется снова и снова. — Бетти стала задумчивой. — Джонни, похоже, ты слишком много внимания уделяешь тому, что говорит твоя мама.

— Полагаю, так оно и есть, — признал он.

— Мне кажется, тебе пора бросать эту привычку, иначе не найдется ни одной девушки, которая согласилась бы выйти за тебя замуж.

Он улыбнулся.

— Да, только это меня и спасает.

Она потупила взор и покраснела.

— Я не имела в виду себя, и не хочу, чтобы ты… видишь ли, я забочусь о тебе только для практики.

Джонни решил, что дальше в эту сторону лучше не продолжать.

— Честно говоря, — сказал он, — часто бывает так, что человек вырабатывает привычки и затем ведет себя в соответствии с ними. И измениться ему очень трудно. Например, у меня есть тетя, — тетушка Тесси, может, помнишь ее? — так вот, она верит в астрологию.

— Да ну? Невероятно!

— Совершенно точно. И ведь она не выглядит сумасшедшей, не так ли? Но в этом вопросе — действительно ненормальная. Просто даже неудобно каждый раз, когда она говорит об этом. А мама настаивает, чтобы я ее вежливо слушал. Будь мне позволено сказать, что у нее не порядке с головой, то куда бы ни шло, так нет: я должен выслушивать все, что она говорит, да еще притворяться, что принимаю все всерьез, что считаю ее взрослым и разумным человеком. А на самом деле она не сумеет сосчитать дальше, чем до десяти, без помощи счет.

— Счет?

— Ну, знаешь, такое устройство, с косточками, которые можно передвигать туда-сюда. Я говорю «счеты», потому что не могу представить, что она когда-нибудь научится пользоваться более современной техникой. Ей просто нравится быть такой слабоумной. А я должен притворяться, что мне это тоже нравится.

— А ты не делай этого, — внезапно сказала Бетти. — Не слишком считайся с тем, что говорит мама.

— Проныра, ты ведешь подрывную деятельность!

— Извини, Джонни, — ответила она мягко и добавила. — Я никогда не рассказывала тебе, как разошлась со своими родителями?

— Нет, этого ты мне не рассказывала. Вообще-то, это твое личное дело.

— Да, это мое дело, но, думаю, тебе-то могу рассказать. Наверное, после этого ты поймешь меня лучше. Наклонись ко мне.

Она взяла его за ухо и начала нашептывать. На лице Джона Томаса постепенно проступило выражение величайшего удивления.

— Ну? Не может быть!

— Факт. Они, собственно, никогда и не отрицали этого, поэтому мне даже не пришлось ничего доказывать. Именно из-за этого все так и получилось.

— Просто не понимаю, как ты могла мириться с этим.

— Я и не мирилась. Пошла в суд, разошлась с ними и получила официальную опекуншу, которая без всяких глупых мыслей. Но послушай, Джонни, я ведь не для того обнажила перед тобой свою душу, чтобы удивить. Наследственность — это еще не все, не сама личность. Ведь ты — это не совсем то же, что твои родители. Ты — не повторение своего отца или своей матери. Дело все в том, что ты начинаешь понимать это несколько поздновато. — Она выпрямилась. — Будь самим собой, упрямец, и имей, наконец, мужество творить, может быть, даже глупости, но свои собственные. Не старайся быть похожим на кого-нибудь и повторять чужие глупости.

— Послушай, проныра, когда ты вот так это объясняешь, оно кажется разумным…

— Но это и в самом деле так, потому что я всегда рассуждаю разумно. Как у тебя насчет продуктов? Я голодна.

— Да ты так же прожорлива, как и Лами! Мешок с продуктами вон там.

— Что, уже обед? — спросил Ламокс, услышав свое имя.

— Послушай, Бетти, я не хочу, чтобы он вырывал деревья — по крайней мере, днем. Сколько еще у нас есть времени, прежде чем нас найдут?

— Думаю, не больше трех дней, даже учитывая, что этот лес довольно велик.

— Ну… я взял еды на пять, просто на всякий случай.

Он выбрал несколько сухих пайков и дал их Ламоксу, не открывая — Ламокс предпочитал их есть вместе с банками: они внезапно становились у него во рту горячими, когда он их надкусывал. Он покончил со своим пайком прежде, чем Бетти успела открыть свою банку. После еды Джонни вернулся к тому же вопросу.

— Бетти, ты и в самом деле считаешь… — он внезапно прервался. — Ты ничего не слышала?

Она прислушалась, затем медленно утвердительно кивнула.

— Какая скорость?

— Не более двухсот.

Он кивнул.

— Значит, они ищут. Ламокс, не шевели ни одним мускулом.

— Не буду, Джонни. А почему мне нельзя шевелить мускулами?

— Делай, что тебе говорят.

— Не волнуйся, — посоветовала Бетти. — Возможно, это всего лишь разведка. Скорее всего, под этими деревьями они не смогут обнаружить нас визуально или с помощью приборов наблюдения. — Однако выглядела она весьма озабоченной. — Да, хотелось бы мне, чтобы Лами был сейчас в туннеле шахты. Если у кого-нибудь хватит ума воспользоваться избирательным сканером и пролететь вдоль дороги, по которой мы шли, нас обнаружат.

Джон Томас вовсе не слушал ее. Он наклонился вперед, приложив ладони к ушам.

— Тихо, — прошептал он. — Они возвращаются.

— Не паникуй. Возможно, они летят зигзагами, прочесывая местность.

Но, говоря это, она уже понимала, что это не так. Звук приближался, затем завис над ними и стал очень высоким. Она посмотрела вверх, но толща ветвей над головами и высота, на которой находился аппарат, не позволяли увидеть его. Внезапно они увидели свет, настолько яркий, что когда он погас, солнечный свет казался тусклым. Бетти глотала воздух.

— Что это было?

— Ультрафиолетовая вспышка при фотографировании, — мрачно ответил Джонни. — Они проверяют то, что им удалось увидеть на экране.

Звук над их головами стал более высоким, затем вдруг почти стих. Ослепляющая вспышка повторилась.

— Делают стереоскопию, — торжественно сказал Джонни. — Теперь они действительно нас обнаружат, даже если до этого лишь подозревали, что мы здесь.

— Джонни, нам нужно срочно куда-нибудь спрятать Ламокса, увести его отсюда.

— Как? Мы ведь не можем вывести его на дорогу, чтобы предоставить им возможность сбросить на него бомбу. Нет, крошка, наш единственный шанс — в том, что они, может быть, примут его за скалу. Очень хорошо, что я приказал ему стоять неподвижно, — добавил он. — И мы тоже не должны двигаться. Может быть, они уйдут.

Но и эта слабая надежда исчезла. Послышался звук двигателей еще четырех воздушных кораблей. Джонни считал их.

— Этот занимает позицию с юга, тот, похоже, с севера. Вот, они блокируют западное направление. Берут нас в окружение. Да, обложили нас со всех сторон, проныра.

Она посмотрела на него. Лицо ее было смертельно бледным.

— Что же делать, Джонни?

— Что делать? Думаю, ниче… Слушай, Бетти, что я скажу. Тебе нужно пройти под прикрытием деревьев до самого ручья. Захвати свой ранцевый вертолет. Затем пройдешь по ручью подальше и поднимешься в воздух. Лететь нужно будет очень низко, над землей, пока не выберешься из-под того зонтика, который над нами раскинули. Они позволят тебе уйти. Ты им не нужна.

— А ты что будешь делать?

— Я? Останусь здесь.

— Ну тогда и я тоже остаюсь.

— Не доставляй мне лишних проблем, малышка. Здесь ты будешь мне только мешать.

— А что ты сможешь сделать один?

— У меня есть вот что, — мрачно ответил Джон Томас, вытаскивая из-за пояса нож. — Кроме того, Ламокс умеет бросать камни.

Она взглянула на него и истерически рассмеялась.

— Что? Камни? О, Джонни!..

— Во всяком случае, без боя они нас не возьмут. А тебе нужно уходить отсюда побыстрее. Ты нам мешаешь.

— Нет.

— Послушай, проныра, сейчас не время спорить. Уходи отсюда как можно скорее. Я остаюсь с Ламоксом. Это мое дело и мое право. Он мой.

У нее на глазах проступили слезы:

— А ты мой большой, глупый недотепа!

Он начал было что-то ей отвечать, но не смог. Его лицо исказилось от усилия сдержать слезы. Ламокс зашевелился, почувствовав напряженность ситуации.

— В чем дело, Джонни? — спросил он тонким голосом.

— Что? — ответил Джон Томас, его голос срывался. — Ничего не случилось. — Он протянул руку и похлопал своего друга. — Вовсе ничего не случилось, Джонни с тобой, старина.

— Все в порядке, Бетти?

— Да, — подтвердила Бетти слабым голосом. — Все в порядке, Лами.

Она почти шепотом обратилась к Джону Томасу.

— Наверное, это будет очень быстро, Джонни, да? Он даже ничего не почувствует.

— Да, я надеюсь на это. Эй, послушай! Если ты через полсекунды не исчезнешь, то мне придется стукнуть тебя как следует и отвести к ручью. Похоже, только так удастся спасти тебя от взрыва.

Она медленно покачала головой и ответила без гнева и без страха:

— Уже слишком поздно, Джонни, и ты это знаешь. Не надо ругаться — просто возьми меня за руку.

— Но… — он замер. — Ты слышишь?

— Да. Прибыли еще корабли.

— Похоже, они заключили нас в восьмиугольник — чтобы быть совершено уверенными, что мы не ускользнем.

Внезапно раздался звук, напоминающий удар грома, и ее ответа он не услышал. Затем раздался гул снижающегося корабля, и на этот раз они увидели его, не более чем в тысяче футах над их головами. С небес раздался голос с металлическим отзвуком:

— Стюарт! Джон Стюарт! Выходи на открытое место.

Джонни вытащил из-за пояса нож, запрокинул голову и крикнул:

— Ну-ка, пробуйте взять меня!

Бетти смотрела на него, ее лицо сияло. Она потрепала его по руке.

— Скажи им, Джонни, — прошептала она. — Вот каков мой Джонни!

Похоже, у того, кто разговаривал с ними голосом великана, был микрофон направленного действия, потому что он ответил:

— Мы не хотим причинить вред тебе или кому-либо другому. Поэтому сдавайся и выходи.

В ответ Джонни бросил односложное проклятие и добавил:

— Мы не собираемся выходить.

Громовой голос продолжил:

— Последнее предупреждение, Джон Стюарт! Выходи! Причем с пустыми руками. Мы пошлем за тобой корабль.

Джон Томас прокричал в ответ:

— Попробуйте посадить свой корабль! Мы разобьем его, — и добавил хриплым голосом, обращаясь к Ламоксу: — У тебя есть камни, Лами?

— Да, конечно. Что, Джонни, сейчас будем бросать?

— Нет, пока не нужно. Я скажу тебе, когда бросать.

Голос умолк, корабль пока не опустился. Вместо этого какой-то другой корабль внезапно опустился и завис в сотне футов от макушек деревьев и примерно на таком же расстоянии от подростков. Он начал медленно двигаться, описывая окружность, оставаясь от них на прежнем расстоянии. Послышался странный режущий звук, и огромный лесной гигант рухнул на землю. За ним упало следующее дерево. Казалось, какая-то невидимая рука, держащая огромный нож, протянулась от корабля к Земле и подрезала деревья. Корабль, двигаясь очень медленно, прорубил вокруг них просеку.

— Зачем они это делают? — шепотом спросила Бетти.

— Это специальный корабль, которым пользуются в лесничествах. Отрезают нас от остальной части леса.

— Но почему? Зачем они это делают? Почему бы им сразу не покончить со всеми нами?

Ее начало трясти, и ему пришлось обнять ее.

— Не знаю, моя проныра. Охоту ведут они.

Корабль завершил круг, затем повернулся к ним передом и замер. Почти с ювелирным искусством, как дантист, удаляющий зуб, оператор корабля выбирал одно дерево за другим, выдирал его из земли и отбрасывал в сторону. Он выбирал следующее, затем опять… Постепенно в сторону, где застыли в ожидании беглецы, прокладывалась широкая просека. Сделать что-либо они были неспособны, оставалось только ждать. Корабль лесничества наконец удалил последнее закрывающее их дерево, и силовое поле корабля отбросило его с таким шумом, что Ламокс даже заскулил от ужаса. Джон Томас, сохраняя самообладание, похлопал рукой его бок.

— Спокойно, друг! Джонни с тобой.

Он подумал, что им следовало бы уйти под прикрытие уцелевших деревьев, но затем решил, что это бесполезно. Затем корабль, вырывавший деревья, ушел в сторону, его место занял военный корабль. Он быстро опустился на землю в конце просеки. Джонни сглотнул воздух и сказал:

— Вот теперь, Лами, ты должен бросать камни в любого человека, который появится из этого корабля.

— В самом деле, Джонни?

Ламокс протянул руку к боеприпасами, но ему так и не удалось взять камень. Джон Томас почувствовал себя так, словно его по грудь погрузили в жидкий бетон, который тут же затвердел. Бетти охнула, а Ламокс заскулил, затем проговорил тонким голосом:

— Джонни, мои камни прилипли?

Джон Томас с трудом ответил:

— Все в порядке, малыш. Не надо бояться. Просто оставайся на месте. Бетти, у тебя все в норме?

— Просто тяжело дышать, — с трудом ответила она.

— Теперь бороться бесполезно. Мы все равно у них в руках.

Из корабля выбрались восемь фигур. Они выглядели непохожими на людей, одетые сверху донизу в тяжелые металлические доспехи, напоминающие кольчугу из мелких колец. Каждый из них имел шлем, выглядящий как маска фехтовальщика, на спине у каждого был ранец генератора антигравитационного поля. Они уверенно двинулись по открытому пространству сдвоенным строем прямо по просеке, и как только дошли до места, где начинало действовать гравитационное поле, их движения замедлились, искры запрыгали по костюмам, и их окружило фиолетовое мерцание. Но они шли свободно.

Четыре последних человека несли большой цилиндр из металлический сетки, высотой с человека и примерно такого же диаметра. Они несли его с легкостью, балансируя этим предметом. Человек, шедший во главе группы, крикнул:

— Держитесь подальше от зверя! Сначала вызволим отсюда детей, а уж потом займемся им.

В его голосе слышалось почти веселье.

Отряд приблизился к группе существ, застывших в странных позах, причем все старались оставаться подальше от Ламокса.

— Осторожнее! Накрывайте их обоих! — приказал предводитель.

Похожая на бочку клетка была опущена над Бетти и Джоном Томасом. Она опускалась медленно, затем человек, отдававший приказы, протянул руку внутрь и щелкнул тумблером, после чего вырвался сноп искр, и клетка встала за землю.

На его румяном лице сверкнула широкая улыбка, обнажившая белые зубы.

— Сейчас вы, наверное, чувствуете себя лучше, когда мы вытащили вас из этой патоки, не правда ли?

Джонни в упор смотрел на него, подбородок его вздрагивал. Он ответил ругательством, одновременно пытаясь размять затекшие ноги.

— Ну, легче, легче, — спокойно ответил офицер. — Не нужно злиться. Вы сами заставили нас сделать это. — Он посмотрел на Ламокса. — Боже мой! Действительно очень крупное животное. Не хотел бы я встретиться с ним где-нибудь на узкой тропке безоружным.

Джонни почувствовал, как слезы текут по его лицу. Он был не в состоянии сдержать их.

— Ну, что же вы? Давайте, начинайте! — крикнул он, чувствуя, что голос плохо слушается. — Кончайте с этим поскорее!

— С чем?

— Он никогда никому не причинял вреда. Убейте его быстро. Не надо играть с ним, как кошка с мышью. — Он совсем потерял контроль над собой и заплакал, закрыв лицо ладонями. Бетти, положив руки ему на плечи, плакала вместе с ним.

Офицер взирал на это с огорченным видом.

— О чем ты говоришь, парень? Мы вовсе не собираемся причинять ему вред. У нас приказ доставить его, не нанеся ни единой царапины — даже если при этом кто-то из нас расстанется с жизнью. Это самый дурацкий приказ, который я когда-либо выполнял.

12. Что касается Пиджи-Виджи

Мистер Кику чувствовал себя хорошо. Съеденный завтрак не лежал в желудке неудобоваримым комом, так что не требовалось рыться в столе в поисках таблеток и доставать для успокоения рекламные проспекты недвижимого имущества. Трехсторонняя конференция проходила как надо и марсианская делегация, похоже, уже склонялась к тому, что нужно. Не обращая внимания на желтые сигнальные лампочки, на своем столе, он начал напевать: «Франки и Джонни друг друга любили. Оба клялись вечно верными быть…»

У него был неплохой баритон, но слух совершенно отсутствовал.

Но самое лучшее из событий — что запутанная и глупая история с хрошиями почти завершилась, и при этом никто не свернул себе шею. Добрый старина Фтаемл полагал, что есть шансы установить дипломатические отношения — настолько хрошии были довольны тем, что удалось найти их потерянную соплеменницу.

Дипломатические отношения со столь могущественным народом, каким являлись хрошии, очень важны… Они должны стать союзниками, хотя для этого потребуется какое-то время, возможно, не очень длительное. Поскольку при виде Ламокса они повели себя весьма почтительно, чуть ли не преклоняясь перед ним.

Оглядываясь назад, можно сказать, что многие вещи, ранее вызывавшие недоумение и замешательство, сейчас стали совершенно понятными. Кто мог предположить, что существо, огромное как дом и возрастом около ста лет — всего лишь ребенок? Или кто мог предположить, что представители этой расы обретают руки только тогда, когда становятся достаточно взрослыми, чтобы ими пользовался? А кроме того, почему эта хрошия была настолько больше других представителей той же расы? Именно из-за ее размеров Гринберг и он сам сделали неправильные выводы. Интересно еще отметить… Да, пожалуй, лучше привлечь ксенологов, чтобы они во всем разобрались.

Ну, неважно. В настоящее время Ламокс уже был на пути к кораблю хроший. Конечно, не будет никакого шума, церемоний, никаких сообщений для прессы. Опасность миновала. А могли ли они на самом деле превратить Землю в пар? Но все-таки лучше не пробовать, все хорошо, что хорошо кончается. Он вновь начал напевать.

Он все еще пел, когда вдруг зажегся сигнал экстренного вызова, и последние строки песни он выдал прямо в лицо Гринбергу. Последние слова были: «Это все такая ж правда, как и звезды, что над нами». Затем он добавил:

— Сергей, ты можешь петь тенором?

— Какое это имеет значение, шеф? К тому же, мелодию вы переврали.

— Ты мне просто завидуешь. Итак, что тебе нужно? Ты проводил их, и все в порядке?

— Нет, шеф. Возникли некоторые осложнения. Тут у меня находится доктор Фтаемл… Можем мы прийти к вам?

— Что случилось?

— Давайте отложим это до того, как окажемся с вами наедине. Может, нам встретиться в одной из комнат для совещаний?

— Приходите ко мне в кабинет, — мрачно сказал Кику. Он отключился, открыл ящик стола, выбрал таблетку и проглотил ее.

Гринберг и медузогуманоид явились без промедления. Гринберг тотчас же плюхнулся в кресло, словно его покинули силы, вытащил сигарету, пошарил по карманам в поисках спичек, затем отбросил сигарету в сторону. Мистер Кику официально приветствовал доктора Фтаемла, затем сказал Гринбергу:

— Итак…

— Ламокс не улетел.

— В чем дело?

— Ламокс отказался улетать. Все остальные хрошии находятся в крайне взволнованном состоянии. Я отдал приказ, чтобы были установлены заграждения, изолирующие ту часть космопорта, где находится их корабль. Нам нужно что-то делать.

— Да? Конечно, развитие событий приняло неожиданный характер, но я все-таки не понимаю, почему мы должны нести ответственность за это. Из-за чего он отказывается улетать?

— Ну… — Гринберг с мольбой во взгляде посмотрел на Фтаемла. Раргилианин сказал бесстрастным тоном.

— Позвольте объяснить, сэр. Эта хрошия отказывается вступить на палубу корабля без своего любимого домашнего существа.

— Домашнего существа?

— Речь идет о подростке, шеф. Джон Томас Стюарт.

— Именно так, — согласился Фтаемл. — Хрошия утверждает, что воспитывала Джона Томаса в течение долгого времени и отказывается возвращаться домой, если не сможет взять Джона Томаса с собой, и в этом отношении она выразилась совершенно недвусмысленно.

— Я понимаю, — согласился Кику. — Если говорить обычным языком, можно сказать, что этот мальчик и хрошия привязаны друг к другу. В этом нет ничего удивительного, потому что они росли вместе. Но хотя Ламокс не может смириться с тем, что они расстанутся, все же ему придется смириться. И Джону Томасу тоже. Насколько я понимаю, он тоже поднял шум из-за этого, однако мы велели ему помалкивать и отправили домой. То же самое нужно сделать и с хрошией: скажите ей, чтобы она замолчала, и если нужно, даже заставьте ее войти на корабль, пусть они сами ее забирают. Я полагаю, ведь именно за этим и прибыли сюда эти инопланетяне.

Раргилианин ответил:

— Позвольте мне сказать, сэр, что, изложив это, как вы изволили заметить, обычным языком, я, похоже, утерял смысл сказанного мною. Этот вопрос я обсуждал с нею на ее языке.

— Вот как? Она так быстро выучила язык своей расы?

— Нет, она давно его знает. Хрошии, господин заместитель министра, знают свой язык с того самого момента, как вылупляются из яйца. Вероятно, можно было бы прийти к заключению, что именно такое знание языка, почти на уровне инстинктов, и есть главная из причин, почему им так трудно изучать другие языки. Поэтому они никогда не владеют другими языками хорошо. Хрошия говорит на вашем языке, но, пожалуй, не лучше, чем большинство землян в возрасте четырех лет, хотя она, как я понимаю, познакомилась с этим языком около ста лет тому назад. Но что касается языка их расы, то она изъясняется на нем с удивительным совершенством, как я обнаружил к своему сожалению.

— Ну и что же? Пускай себе говорит, слова не могут причинить нам вреда.

— Да, она действительно говорила многое… Она отдавала приказы командующему экспедицией и, в частности, приказала немедленно вернуть ей ее домашнего любимца. В противном случае, по ее утверждению, она останется здесь и будет продолжать воспитывать Джона Томаса.

— И, — продолжил Гринберг, — командующий передал нам ультиматум: немедленно отдать им Джона Томаса, а иначе будут приняты меры.

— Приняты меры? Очевидно, вы имеете в виду… ну, наверное, то же, что и я, — сказал Кику.

— Да. Это означает, что состоится фейерверк, — просто ответил Гринберг. — Теперь, когда я побывал на их корабле, предназначенном всего лишь для сообщения между основным кораблем и Землей, могу себе представить, на что они способны.

— Вы должны понять, сэр, — добавил доктор Фтаемл искренне, — командующий так же расстроен этим, как и вы, но обязан выполнять пожелания этой хрошии. Спаривание было запланировано более двух тысяч лет назад, и они так легко не откажутся от своих планов. Он просто не может допустить, чтобы она осталась здесь, и при этом не может силой заставить ее покинуть Землю. Он очень расстроен.

— Мы тоже расстроены, — сказал мистер Кику и принял еще две таблетки. — Доктор Фтаемл, у меня есть сообщение для ваших клиентов. Передайте его, пожалуйста, в точности.

— Да, я сделаю это, сэр.

— Пожалуйста, скажите им, что их ультиматум с презрением отвергнут. Скажите им…

— Сэр! Я умоляю вас…

— Слушайте меня. Скажите им, и при том не смягчайте выражений, что мы всеми средствами пытались помочь им, что и удалось сделать, но, однако, на нашу доброту они ответили угрозами. Скажите им, что их поведение недостойно цивилизованней расы, и наше предложение принять их в члены Содружества Цивилизаций отменяется. Скажите им, что я плевал на них. Найдите в их языке какое-нибудь идиоматическое выражение соответствующей силы. Скажите им, что свободные люди лучше умрут, но не позволят, чтобы ими помыкали.

Гринберг широко улыбнулся и потряс сплетенные ладони древним жестом, выражающим одобрение. Доктор Фтаемл побледнел, это было заметно даже под роговой оболочкой, покрывающей его лицо.

— Сэр, — сказал он, — я очень сожалею, что вы просите меня передать подобное послание.

Кику язвительно улыбнулся.

— Передайте это послание в том виде, как я его изложил вам. Но перед этим найдите возможность переговорить с хрошией Ламоксом. Сможете вы сделать это?

— Безусловно, сэр…

— Скажите ей, что командующий экспедицией в своем рвении, кажется, способен убить человеческое существо по имени Джон Томас Стюарт, и обязательно добейтесь, чтобы она поняла характер этой угрозы.

Раргилианин изогнул рот, чтобы изобразить широкую улыбку.

— Извините меня, сэр, я недооценил вас. Оба послания будут доставлены в нужной последовательности.

— Это все.

— Я желаю вам самого лучшего здоровья, сэр.

Раргилианин повернулся к Гринбергу и положил ему на плечо свою гибкую руку.

— Дорогой брат Сергей! Мы однажды уже нашли с вами выход из очень схожей ситуации. А сейчас, с помощью нашего вдохновителя, мы с честью сумеем выйти из еще более сложной ситуации, не правда ли?

— Воистину так, доктор.

Фтаемл вышел. Кику повернулся к Гринбергу.

— Немедленно доставь сюда мальчишку Стюарта, сам лично… и его мать тоже привези. Он еще несовершеннолетний, не так ли?

— Да, он несовершеннолетний. Шеф, в чем ваш план? Не собираетесь ли вы передать его им, после того как нанесли этот отличный удар по зубам?

— Именно это я и собираюсь сделать — но на моих условиях. Я не намерен допустить, чтобы эти бродячие бильярдные столы помыкали нами. Мы воспользуемся им, чтобы получить то, что нам нужно. А теперь — действуйте.

— Уже бегу.

Мистер Кику остался за своим столом разбирать бумаги, сосредоточившись на этом лишь наполовину, подсознательно же непрерывно обдумывал проблему Ламокса. У него было сильное предчувствие, что именно сейчас наступил момент, когда земное человечество может перехватить инициативу и добиться превосходства. Необходимо лишь решить, как правильно использовать эту ситуацию. Он находился в благодушном настроении, когда дверь распахнулась, и в кабинет вошел высокочтимый господин Рой Макклюр.

— Вот ты где, Генри! Ну, собери, пожалуйста, все свои душевные силы, старина… Сейчас здесь будет Беула Маргатройд.

— Беула что?

— Беула Маргатройд. Та самая Беула Маргатройд.

— Я про нее ничего не знаю.

— Да что ты говоришь, старина! Ты вообще смотришь стереовидение?

— Нет. Если удается, я не смотрю его.

Макклюр с неудовольствием покачал головой.

— Генри, вы, очевидно, слишком мало общаетесь с людьми. Вы зарылись в своей работе, нажимаете на кнопки, и не знаете, что вообще происходит в мире!

— Возможно.

— Определенно так. Вы потеряли контакт с реальным миром, старина… А вообще-то, это, наверное, даже и к лучшему, что вам не приходится иметь дело с людьми.

Мистер Кику позволил себе слабо улыбнуться.

— Вероятно, именно так.

— Держу пари, три к одному, что вы не знаете, кто сейчас лидирует в мировом чемпионате.

— В мировом чемпионате? Вы говорите о бейсболе? К сожалению, у меня в последние годы нет времени, чтобы следить за соревнованиями по крикету.

— Вот видите. Именно это я имею в виду. Как вообще можно путать крикет и бейсбол?.. Ну ладно. Дело не в этом. Поскольку вы не знаете, кто такая знаменитая Беула Маргатройд, я вам это скажу. Она, так сказать, мать знаменитого Пиджи-Виджи.

— Пиджи-Виджи? — переспросил мистер Кику.

— Ну полно, вы просто разыгрываете меня. Та самая, которая сделала знаменитую серию книжек для детей. Ну, знаете: «Пиджи-Виджи на Луне», «Пиджи-Виджи отправляется на Марс», «Пиджи-Виджи и космические пираты».

— К сожалению, я ничего об этом не знаю.

— Ну, в это очень трудно поверить. Разве у вас нет детей?

— Есть. Трое.

— Сейчас Пиджи-Виджи очень популярен, — продолжал мистер Макклюр. — Это, в общем-то, действительно незауряднее явление. Все дети следят за этими передачами, но они настолько забавны, что и взрослые стараются не пропускать их. Вы понимаете? Пиджи-Виджи — это такая небольшая куколка ростом в один фут. Пиджи-Виджи — это он. Он пересекает огромные космические пространства, спасает людей, убивает пиратов и взрывает их корабли. Все это делает грациозно, как бы между прочим… Дети просто обожают его. И в конце каждой передачи он выходит, держа в руках тарелку с детским завтраком фирмы «Ханки». Они вместе едят и разговаривают. Вам нравится «Ханки»?

Мистер Кику пожал плечами.

— Нет.

— Ну, не страшно, вы просто притворитесь, что едите завтрак. Я считаю, что это — лучшая передача, рекламирующая завтраки, за все времена. Ее смотрят все.

— Неужели это настолько важно?

— Настолько важно? Старина, да вы представляете, сколько людей завтракают каждое утро?

— Нет, не представляю. Но, надеюсь, их не слишком много. Я иногда предпочел бы, чтобы мне не нужно было завтракать.

Мистер Макклюр взглянул на свои часы.

— Так, нам надо бы поторапливаться. Технический персонал уже расставляет свою аппаратуру. Она может появиться здесь в любой момент.

— Технический персонал?!

— Как, разве я не сказал? Миссис Маргатройд будет брать у вас интервью, а Пиджи-Виджи — сидеть у нее на коленях и тоже принимать участие в интервью. Они вставят это в очередную программу. Думаю, такое будет очень полезно для нашего Министерства.

— Нет.

— Как? Мистер Кику, правильно ли я вас понимаю?

— Господин министр, — сказал Кику напряженным голосом. — Я просто не могу этого делать… Я… боюсь выступать перед телекамерами.

— Что? Но ведь это абсурд! Именно вы помогли мне на открытии трехсторонней конференции. И говорили без всяких шпаргалок в течение тридцати минут.

— Это другое дело. Тогда был серьезный деловой разговор специалиста со специалистами.

Министр нахмурился.

— Мне не хотелось бы настаивать, если это действительно вас так нервирует, но дело в том, что миссис Маргатройд хотела провести интервью именно с вами. Видите ли, дело в том… — Макклюр выглядел несколько смущенным. — Пиджи-Виджи всегда говорит, что нужно проявлять терпимость по отношению к представителям других рас. То есть, что все мы — братья, несмотря на цвет кожи… Ну, всякие такого типа вещи. И мы хотим, чтобы именно это услышали телезрители. Так что…

Мистер Кику твердо ответил:

— К сожалению, я вынужден отказаться.

— Да ну бросьте! Неужели вы будете принуждать меня оказывать на вас давление официально?

— Господин министр, — спокойно ответил Кику, — дело в том, что в мои служебные обязанности не входит быть актером стереовидения. Конечно, если вы отдадите мне приказ в письменной форме, мне придется подчиниться. Но я передам этот приказ нашему юридическому отделу, чтобы они высказали свое мнение и дали вам официальный ответ.

Мистер Макклюр ухмыльнулся.

— Генри, вы можете быть очень упрямым, я просто удивляюсь, как вы сумели так высоко подняться по служебной лестнице.

Мистер Кику ничего не ответил. Макклюр продолжал:

— Я не допущу, чтобы вы использовали против меня административные правила, я сам опытный старый лис. Хотя, откровенно говоря, не ожидал, что вы так поступите со мной.

— Очень сожалею, сэр. Действительно сожалею.

— Я тоже сожалею. Но все же попытаюсь убедить вас в том, что это очень важно для нашего Министерства, независимо от того, могу я приказывать вам в этом отношении или нет. Видите ли, дело в том, что Беула Маргатройд — как раз та сила, которая стоит за группой «Друзья Ламокса», и поэтому…

— «Друзья Ламокса»?

— Я знал, что ваше отношение к этому изменится. В конце концов, эта заварушка началась при вашем участии. Поэтому…

— Ради всего святого, скажите мне, что представляет собой эта группа «Друзья Ламокса»?

— Ну так почему бы вам самому не провести интервью с ними? Все дело в том, что если бы я не составил компанию для ланча с Уэсом Робинсом, мы могли вообще отстать от событий…

— Да, припоминаю, был от них какой-то меморандум. Самое обычное дело.

— Миссис Маргатройд — не «обычное дело». Это я и пытаюсь втолковать вам. Ваши люди, которые занимаются прецедентами и написанием отчетов, просто-напросто потеряли контакт с обычной публикой. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что именно по этой причине вы никогда не сможете подняться на самую вершину служебной лестницы.

— Этого я хотел бы в последнюю очередь, — сказал мистер Кику мягким тоном.

— Вот как? — министр выглядел слегка удивленным. — Я имел в виду, что наверху — место для политика, тонко чувствующего пульс времени. Хотя не могу не признать, что профессиональная подготовка у вас очень хорошая. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Сэр, я полагаю, что имеются различные сферы применения для различных талантов — моего и вашего. Но продолжайте. Возможно, в настоящий момент я действительно отстал от хода событий. Меморандум группы «Друзей Ламокса», скорее всего, приходил среди прочих служебных документов, просто я его не запомнил.

— Возможно. Я вовсе не собирался критиковать ваше отношение к делу, Генри. Скорее, проблема в том, что вы работаете слишком много… И мне кажется, что мир вовсе прекратит свое существование, если вы в один прекрасный день не заведете его. Теперь насчет этого дела с обществом «Друзья Ламокса». Дело в том, что нашему министерству довелось вмешаться в судебный процесс где-то на западе Соединенных Штатов. Вы должны знать об этом, поскольку посылали туда одного из своих людей. Речь шла об этой хрошии Ламокс. Решение суда, — собственно, наше решение, — сводилось к тому, что нужно уничтожить это существо. Между прочим, Генри, вы позаботились о том, чтобы человек, ответственный за это решение, был наказан?

— Нет, сэр.

— Почему же? Сделаете это позже?

— Нет. Он вообще не будет наказан. Принятое им решение — на основании тех фактов, что тогда имелись — было абсолютно правильным.

— Я смотрю на это несколько иначе. Пожалуйста, пришлите мне его дело. Я займусь этим сам.

— Сэр, — мягко сказал мистер Кику, — вы, вероятно, желаете принять решение об административном наказании, противоречащее моему решению?

— Ну, как сказать… Я хочу просто посмотреть это дело.

— Но если ваше решение будет противоположным моему, вы получите на стол мое заявление об уходе, ввиду того, что я больше не могу быть вам полезным.

— В чем дело, Генри? Не делайте глупостей.

Министр забарабанил пальцами по крышке стола Кику.

— Черт побери, давайте будем друг с другом откровенны. Я знаю, что вы, деловые люди, профессионалы, можете быть весьма серьезным противником, если этого захотите. Но и я не вчера начал заниматься политикой, и пока остаюсь на этом посту, намерен поддерживать здесь дисциплину. Разве это не моя привилегия?

— Да, это — ваша привилегия.

— И, к тому же, это моя обязанность. Возможно, вы правы в отношении этого человека, кем бы он ни был. Обычно вы правы, иначе не оставались бы на своем месте так долго. Но дело в том, что в мои функции входит пересмотр некоторых решений, если я сочту это необходимым. Но что бы ни случилось, я считаю, что у вас нет никаких оснований подавать заявление об уходе с работы до того момента, пока я действительно не изменю какое-то из ваших решений. Поскольку вы сами начали этот разговор, должен сказать вам, что если мне придется изменить какое-то ваше решение, то одновременно с этим я буду вынужден попросить вас написать заявление об уходе. Но до того, как я это сделаю, пожалуйста, продолжайте оставаться на своем месте и выполнять свои обязанности. Достаточно ли ясно я выразился?

— Вполне достаточно. Я поспешил, господин министр. Его дело ляжет на ваш стол.

— Я еще раз обдумал этот вопрос и хочу сказать, что не нужно этого делать. Не беспокойтесь. Если речь идет об одном из ваших фаворитов…

— У меня нет фаворитов, господин Макклюр. Я никого из них не люблю.

— Иногда у меня создается впечатление, что вы относитесь неприязненно даже к самому себе, что вы и сами себе не нравитесь. Итак, на чем мы остановились? Ах, да! Итак, когда вы совершили эту нелепую ошибку в отношении этих хроший, миссис Маргатройд увидела в этом возможность для себя совершить доброе дело. Полагаю, она хотела, главным образом, разнообразить свою программу, внести в нее что-то новенькое, неважно что. И вот Пиджи-Виджи начал рассказывать своим маленьким друзьям об этом ужасном происшествии и попросил их написать ему и присоединиться к обществу «Друзья Ламокса». В течение первых двадцати четырех часов они получили более трех миллионов ответов. К настоящему времени наверное половина всех малышей на этом континенте — и никому не ведомо, сколько на других — являются членами общества «Друзья Ламокса». И они поклялись защитить его от преследований.

— Ее, — поправил мистер Кику.

— Да?

— Впрочем, извините. Скорее, ни то, ни другое не соответствует действительности. У хроший шесть различных полов. Можно назвать Ламокса и он, и она. Вообще, тут понадобится введение в наш лексикон новых слов. Но не в этом суть.

— Хорошо, это для меня не существенно, — согласился Макклюр. — Но если мы и вправду не будем больше ничего сообщать о Ламоксе, то, боюсь, наши малыши начнут революцию. Я и в самом деле так думаю. И, кроме того, поклонниками Пиджи-Виджи являются многие взрослые. Учитывая все это, можно, фигурально выражаясь, сказать, что наше министерство заработало фингал под глазом. Но Беула Маргатройд согласна выступить вместе с нами и помочь выйти из этой ситуации. Она проведет с нами интервью, я буду отвечать на общие вопросы, а вы поможете мне, сообщая некоторые детали — речь будет идти о том, что нужно проявлять терпимость в отношении любого существа, и о том, как наше министерство намеревается защищать права наших негуманоидных друзей. Ну, обычная наша линия. Затем Пиджи-Виджи спрашивает, что случилось с Ламоксом, и вы отвечаете всем малышам, что Ламокс на самом деле оказался чем-то вроде сказочного принца или принцессы, о чем никто поначалу и не подозревал, и как Ламокс отправился к себе домой на небо. Это будет великолепно, — и Макклюр добавил: — Это все, что вам нужно будет сделать. Они могут вставить в передачу еще кадры, как Ламокс входит на корабль хроший и машет всем рукой на прощание. Затем все мы съедаем по чашке «Ханки» — ну, пищи для завтрака, — но не беспокойтесь, я позабочусь, чтобы ваша чашка была пустая. Пиджи-Виджи поет свою обычную песенку, «Небесный жаворонок». Конец. Это займет не более двадцати минут и будет очень полезно для нашего министерства.

— Нет.

— Но Генри… Ну хорошо. Можно сделать так, что вам даже не придется притворяться, что вы едите «Ханки»…

— Нет.

— Генри, вы ведете себя просто невозможно! Неужели вы не согласны с тем, что это, в конце концов, наше дело — помочь понять нашим малышам их ответственность и занять правильную позицию в нашем сложном веке, веке Содружества Цивилизаций.

— Нет, не согласен. Это дело их родителей и учителей, никак не правительственного учреждения. Наше министерство и так перегружено непосредственно своими задачами, все усложняющимися по мере появления новых ксенологических проблем.

Про себя мистер Кику добавил: «Даже если бы я согласился, поедание „Ханки“ не помогло бы достичь какого-либо результата».

— Вы очень узко смотрите на мир, Генри. И я бы сказал, что у вас бюрократический взгляд на вещи. Вы хорошо знаете, что мы оказались в весьма неприятной ситуации в связи с этой проблемой хроший, и имеет место еще ряд проблем, таких как «Общество сохранения статус кво», которое истошно призывает к изоляции, и «Лига сохранения Земли для людей» — они буквально наскакивают на нас. Все это делает работу министерства весьма затруднительной.

Кроме того, у нас сейчас есть возможность настроить общественное мнение против этих сборищ сумасшедших, а вы не хотите помочь нам. Вам не приходится иметь дело с людьми из «Общества сохранения статус-кво» и «Лиги сохранения Земли для людей». Они вас не беспокоят, потому что я принимаю их натиск на себя и не допускаю их к вам.

— Мне очень жаль, сэр, но, думаю, вам вообще не следует тратить на них время. Вы, без сомнения, знаете, что за каждым действием этих обществ стоят финансовые мотивы, хотя они и кажутся сборищами психов. Пусть коммерческие организации с интересами, прямо противоположными их интересам, воюют против них, — такие, как, например, транспортные компании, импортеры или исследовательские компании. Мы же занимаемся международными отношениями. Когда нам докучают различные группы, пытающиеся оказать на нас давление, пусть с ними имеют дело наши специалисты по контактам с общественностью. В конце концов, это их работа, и за это они получают деньги.

— Но ведь я сам, в конечном счете, не кто иной, как специалист по контактам с общественностью, только более высокого ранга, — сердито ответил Макклюр. — У меня ведь нет никаких иллюзий в отношении моей проклятой работы.

— Это не совсем так, сэр. На вас лежит ответственность за политику, которую мы проводим. Я же — лишь исполнитель этой политической линии в рамках своих должностных обязанностей.

— Да? Именно вы и устанавливаете политическую линию. Ездите на мне, как всадник на лошади. Сейчас я все более начинаю это осознавать.

— Мне искренне жаль, сэр. Похоже, что сейчас каждый участвует в формировании общественного мнения и политической линии… даже швейцар… в какой-то степени. Это совершенно неизбежно. А что касается меня, то я просто стараюсь выполнять свою работу.

Личный секретарь мистера Кику вызвала его по связи.

— Мистер Кику, министр у вас? Его ожидает миссис Беула Маргатройд.

— Я буду сию минуту, — ответил Макклюр.

Кику спокойно добавил:

— Милдред, займи ее чем-нибудь ненадолго — мы несколько задержимся.

— Хорошо, сэр. Помощник министра уже занимается этим.

— Прекрасно.

— Никакой задержки не будет, — сказал Макклюр мистеру Кику. — Если вы не желаете сотрудничать — что ж, ничего не поделаешь, хотя вы меня и разочаровали. Но я не могу заставлять ее ждать.

— Присядьте, господин министр.

— Что?

— Присядьте, сэр. Даже могущественная миссис Маргатройд будет вынуждена подождать. Сейчас сложилась весьма опасная ситуация, о которой вам придется доложить Совету. Возможно даже, что сегодня вечером придется собрать специальное заседание по этому вопросу.

— Что? Что вы имеете в виду?

— Я как раз занимался обдумыванием всего этого перед тем, как вы вошли, и собирался доложить об этом вам, сэр. В течение всего нашего разговора я пытался объяснить вам, что наше министерство занимается, в общем-то, более важными вещами, чем реклама «Ханки».

Министр уставился на него, затем протянул руку к письменному столу Кику.

— Эй, Милдред, говорит министр. Сообщите, пожалуйста, коммодору Мурфи, что, к сожалению, мне придется задержаться, и ему необходимо сделать все возможное, чтобы миссис Маргатройд не испытывала никаких неудобств.

— Хорошо, господин министр.

Макклюр повернулся к мистеру Кику.

— Итак, Генри, хватит читать мне нотации. Излагайте по существу.

Мистер Кику начал подробный отчет о новом кризисе в отношениях с хрошиями. Макклюр слушал без комментариев. Как только мистер Кику закончил рассказывать об отклонении ультиматума, аппарат связи на столе вновь ожил:

— Шеф, это Мурфи. Миссис Маргатройд говорит, что должна уйти, у нее назначена деловая встреча.

Макклюр повернулся к аппарату.

— У нас приватная связь?

— Конечно, сэр.

— Пожалуйста, Джек… мне придется задержаться еще на несколько минут. Попробуй чем-нибудь развлечь ее.

— Но…

— Можешь даже заняться с ней плотской любовью, если потребуется. А сейчас — отключайся. Я занят.

Он вновь повернулся к мистеру Кику и ухмыльнулся:

— Генри, вы снова поставили меня в неловкое положение. Мне не остается ничего другого, как только поддержать вашу игру.

— Могу ли я спросить, а что бы вы сделали на моем месте?

— Да, — Макклюр нахмурился, — я, вероятно, ответил бы так же, и даже выразился бы более резко. Понимаю, что я, наверное, не додумался бы нанести им сокрушительный удар при помощи самого чудовища Ламокса. Это с вашей стороны было очень хорошо придумано.

— Понимаю, сэр. Теперь, исходя из того, что мы официально отклонили ультиматум, какие предварительные меры вы, как министр, приняли бы? Хочу уточнить, что мне не хотелось бы, чтобы наше Министерство рекомендовало Совету отдать приказ о переходе на военное положение.

— К чему такие крайности? В подобном нет никакой необходимости. Я бы приказал околоземным войскам приблизиться к Земле и уничтожить их там, в космосе, в нашем пограничном пространстве, откуда они осмеливаются угрожать нам. Для этого потребуется не больше сил, чем для обычной полицейской акции.

Мистер Кику некоторое время подумал.

— Пожалуй, именно это вы и сделали бы. А если предположить, что их корабль не удастся уничтожить и он нанесет ответный удар?

— Что? Это нелепо!

— Господин министр, единственная вещь, которую я твердо усвоил за сорок лет работы на этом месте — это то, что когда приходится иметь дело с пришельцами оттуда, никакая возможность не может быть нелепой.

— Но, черт… Генри… вы действительно верите, что они могут причинить нам какой-то вред? Вы просто испугались. — Он внимательно посмотрел в лицо Кику. — Или, может быть, вы что-то скрываете? У вас есть какие-нибудь доказательства, что они в состоянии претворить в жизнь эти немыслимые угрозы?

— Нет, сэр.

— Тогда в чем же дело?

— Господин Макклюр, в моей стране примерно триста лет назад обитало некое очень воинственное племя. Небольшая группа европейцев предъявила им какие-то требования, которые назывались «налоги». Глава племени был храбрым человеком, воинов у него было много, и все они имели хорошую подготовку. Они знали, что у пришельцев есть ружья, у них самих тоже было несколько ружей, но в основном они полагались на свою храбрость и многочисленность. Они хорошо спланировали нападение и захватили врага в глубоком каньоне. Так им казалось.

— И что же?

— Они до того никогда не слышали о пулеметах. Но узнали, что это такое, слишком поздно, потому что были храбры и шли и шли вперед на эти предметы. Этого племени больше нет. Никто из них не уцелел.

— Если вы пытаетесь напугать меня… ну, не будем об этом. Но все же вы меня не убедили. В конце концов, мы не какое-то племя неграмотных дикарей, поэтому тут нельзя проводить параллели.

— Возможно. И все же пулемет того времени был лишь небольшой модернизацией обыкновенного ружья того же времени. У нас имеется оружие, перед которым пулемет — детская игрушка, и все же…

— Не хотите ли вы сказать, что эти хорусские имеют оружие, против которого наши последние достижения в этой области столь же бесполезны, как и дубинка? Честно говоря, просто не могу в это поверить. Мощь ядерной энергии абсолютна во всей Вселенной, вы это знаете, и я это знаю. У нас эта мощь есть. Нет никакого сомнения, что они тоже обладают этой силой. Но нас в миллионы раз больше, и, кроме того, мы на своей территории.

— Именно так рассуждал и вождь племени.

— Да, но все-таки ситуация у нас несколько другая.

— В мире ничего не бывает абсолютно одинаковым, — устало ответил мистер Кику. — Я не имел в виду какое-то магическое оружие, выходящее за рамки физических представлений. Я просто хотел показать, к чему может привести хотя бы небольшое улучшение уже известного оружия. Какая-нибудь мелочь, о которой у нас знают хотя бы теоретически. И, конечно, я не могу судить об этом, поскольку плохо представляю себе подобные вещи.

— Я тоже в них не ориентируюсь, но не сомневаюсь, что… Слушайте, Генри, я хочу отдать приказ об этой полицейской акции, и притом немедленно.

— Да, сэр.

— Да не сидите же с каменным лицом и не повторяйте беспрерывно: «да, сэр». Ведь вы же не знаете наверняка, каким оружием они располагают. Так что, отчего бы мне не отдать такой приказ?

— Не имею принципиальных возражений, сэр. Не желаете воспользоваться специальными средствами связи? Или, может быть, желаете, чтобы командующий авиакосмических сил явился сюда?

— Генри, без сомнения, вы — самый сердитый человек на всех семнадцати планетах. Ведь я всего лишь спросил, почему бы мне этого ни сделать?

— Не вижу никаких препятствий для этого, сэр. Могу только сказать, почему я не рекомендовал бы это делать.

— Ну?

— Потому что не знаю наверняка. Потому что опасаюсь всех негуманоидов, не уступающих нам в разумности. Потому что ощущаю страх, как человек, робкий от природы и стоящий перед лицом сверхъестественного. И поскольку не знаю наверняка, то не стал бы играть в русскую рулетку, ставка в которой — вся наша планета: я бы предпочел начать словесную войну и затянул бы эту войну как можно дольше. Вы желаете отдать приказ сами, сэр? Или мне следует принять все это на себя, до последних мелочей?

— Перестань поддевать меня. — Министр в упор уставился на своего заместителя, его лицо приобрело багровый оттенок. — Полагаю, следующее, что вы сделаете, будет угроза уйти в отставку.

Мистер Кику изобразил скромную улыбку.

— Господин Макклюр, не в моих правилах собираться уйти в отставку дважды за один день. Нет, я подожду, пока закончится эта «полицейская акция». Затем, если мы оба останемся в живых, а я окажусь неправ в главном, то моя отставка будет необходимостью. Позвольте мне добавить, сэр, что я искренне надеюсь на вашу правоту. Я предпочел бы спокойно провести свою старость, вместо того чтобы получить моральное удовлетворение от своей правоты посмертно.

Губы Макклюра зашевелились, но он ничего не сказал. Мистер Кику продолжил:

— Могу ли я сделать официальное предложение господину министру?

— Что? Ну конечно. По правилам — это даже необходимо. Итак, говорите.

— Позвольте указать вам на необходимость нападения в самое ближайшее время. В таком случае мы можем чего-нибудь добиться, а если промедлим, то многое потеряем. БюАстро может очень быстро сообщить нам орбиту вражеского корабля.

Кику наклонился к пульту связи, но аппарат ожил еще до того, как он коснулся клавиш.

— Шеф? Это Мурфи. Я сделал все возможное, но она…

— Скажи, что я не смогу увидеться с ней.

— Сэр!

— Скажи это повежливее… ну, ты знаешь, как это делается. А теперь заткнись и больше не вызывай меня.

— Есть, сэр.

Мистер Кику вызвал БюАстро.

— Мне немедленно нужен главный специалист по баллистике. Картье… Сделайте так, чтобы нас никто не мог подслушать с вашей стороны. С нашей это уже сделано. Имейте в виду, что это секретно. Итак, я хочу получить сведения об орбите…

Макклюр протянул руку и выключил связь.

— Хорошо, — сказал он свирепо. — Вы меня переблефовали.

— Я не блефовал, сэр.

— Хорошо, вы убедили меня, что у вас на плечах неглупая голова. Я не могу слепо рисковать жизнями пяти миллиардов людей, так же как и вы. Чего вы хотите теперь? Чтобы я встал на колени?

— Нет, сэр. Но вы освободили меня от тяжести. Благодарю вас.

— Вас освободили от тяжести? А как насчет меня? Теперь скажите, как вы собираетесь сыграть дальше, ведь я все еще не в курсе дела.

— Хорошо, господин министр. Во-первых, я собираюсь послать за этим мальчиком, Стюартом…

— Стюартом? Зачем?

— Чтобы убедить его, что ему необходимо лететь. Мне нужно его согласие.

Министр посмотрел на него так, словно не верил своим ушам.

— Вы понимаете, Кику, что после того, как мы отвергли их ультиматум, это похоже на капитуляцию?

— Нет, это вовсе не так.

— Мне неважно, в какие политические формулировки вы это облечете. Мы ни в коем случае не отдадим парня! Я не хочу слепо рисковать, но то, что предлагаете вы, это и вовсе никуда не годиться. Я не отдам ни одного человека-землянина, невзирая ни на какое давление. И могу вас уверить, что Совет с этим согласится. Существует такая вещь, как человеческое достоинство. Кроме того, должен добавить, что я в высшей степени удивлен и возмущен.

— Могу ли я продолжать, сэр?

— Что ж… Продолжайте. Говорите.

— У меня вовсе не было намерения отдавать мальчика. Практика показала, что в искусстве дипломатии удовлетворение всех запросов — порочный метод. Если бы я имел намерение принести этого мальчика в жертву, то сейчас, наверное, внутренне аплодировал бы тому недовольству, которое вызвали у вас мои слова. Но ваша отповедь прозвучала впустую.

— Но вы же сами сказали…

— Извините, сэр, я знаю, чтò сказал. И послал за мальчиком для того, чтобы узнать его собственное желание. Исходя из того, что я о нем уже знаю, могу почти с уверенностью предполагать, что он сам захочет поехать. И не просто захочет, а очень захочет.

Министр покачал головой.

— Пожалуй, именно это мы ему и не позволим, даже если он настолько сумасшедший, что сам захочет этого. Девятьсот световых лет от дома! Нет, мы не можем этого допустить. Это все равно, что дать ребенку яд.

— С моей точки зрения, все это выглядит совсем не так, сэр. Если у меня будет его согласие, то я смогу использовать этот козырь во время переговоров, как туз в рукаве. В этих переговорах нас интересует очень многое. Ставки слишком высоки. Например, их наука, торговля с ними, их техника, совершенно новые представления о космосе, а также те возможности, которые сейчас мы даже не можем ясно себе представить.

Макклюр беспокойно заерзал в своем кресле.

— Я по-прежнему не уверен, что нам не следует нанести удар. Все-таки мужчины должны оставаться мужчинами, нельзя жить без риска. Мы не можем преклонять колени и головы перед подонками, которые нам угрожают. Мне это просто совершенно не нравится.

— Господин министр, если мой план не сработает или если вы не одобрите мои действия, то мне останется только присоединиться к вам и выкрикивать в небо угрозы. Мы будем с ними торговаться — но торговаться, как мужчины.

— Ну, продолжайте… Расскажите мне все остальное.

13. «Нет, господин министр»

Супруга мистера Кику позволила ему на следующее утро спокойно выспаться. Она делала это иногда, исходя из того, что никакой кризис не может быть настолько важным, чтобы рано будить человека, когда ему так нужен отдых. Добравшись до своего кабинета, он обнаружил в нем Уэсли Робинса, специального помощника министра по контактам с общественностью, спящим в его кресле. Робинс не был дипломатом, не хотел им быть и всегда подчеркивал этот факт.

— Доброе утро, Уэс, — мягко сказал мистер Кику.

— Что это такое? — спросил Робинс, протягивая заместителю министра газету «Кэпитал Таймс». — Ты это уже видел?

— Нет, — мистер Кику раскрыл газету.

— Двадцать три года работаю в прессе, и вдруг… вдруг меня кто-то обошел как раз по моей теме.

Мистер Кику прочитал:

«ВТОРГШИЕСЯ ИЗ КОСМОСА ПРИШЕЛЬЦЫ

УГРОЖАЮТ НАМ!

Они требуют заложников!

Столичный округ, 12 сентября с.г.

Министр инопланетных дел Макклюр сообщил, что в порту столицы высадились инопланетные пришельцы, называемые „хрошии“. Они, угрожая войной, требуют, чтобы Федерация…»

Кику быстро просмотрел сообщение и увидел свой ответ хрошиям, в искаженном виде приписанный министру Макклюру, причем совершенно не упоминалось о возможности мирного решения проблемы. Еще одна статья, более развернуто обсуждавшая эту тему, дополнительно сообщала, что начальник Генерального штаба выступил с заявлением, что Земля и все планеты Федерации могут быть уверены, что им нечего бояться зарвавшихся пришельцев. Сенатор от Южной Азии потребовал, чтобы ему сообщили о принятых мерах…

Кику просмотрел все это, девяносто процентов тут же выбрасывая из головы, включая гневный вопль «Лиги сохранения Земли для людей» и редакционную статью «Мы стоим на распутье». Здесь же было длинное интервью с миссис Маргатройд, но он просто пожалел времени на то, чтобы узнать, на чьей стороне Пиджи-Виджи.

— Ну и как вам это? — спросил Робинс. — А где вы прячете свои сигареты?

— Похоже на то, что напрасно перевели бумагу, — согласился Кику. — Они в подлокотнике кресла для посетителей.

— И что нам с этим теперь делать? Меня, например, это захватило врасплох. И почему меня никогда ни о чем не предупреждают?

— Минуточку, — мистер Кику склонился над своим столом. — Служба безопасности? О'Нейл, выставьте дополнительные полицейские посты вокруг приземлившегося корабля хроший.

— Мы уже сделали это, шеф. Но почему такой приказ не был отдан раньше?

— Да, это хороший вопрос. Какое бы количество охранников вы уже ни выделили, прибавьте еще. Не должно быть никаких волнений, и не должно произойти никаких инцидентов. Внедрите в толпу столько специалистов по снижению напряжения людских масс, сколько сможете найти. Попробуйте еще одолжить их в других ведомствах. Затем уделите особое внимание этим объединениям психов… Я имею в виду Лиги, зараженные ксенофобией. У вас пока не было никаких неприятностей?

— Пока ничего такого, с чем мы не смогли бы справиться. Я ничего не могу гарантировать и все еще надеюсь, что кто-то обязательно отдаст приказ…

— В этом не сомневайтесь. Поддерживайте со мной связь. — Кику повернулся к Робинсу. — Так ты не знаешь, откуда взялось это интервью?

— Разве по мне похоже, что это так? Он отправлялся на званый обед в место столь же высокой репутации, как публичный дом. Я согласовал с ним ту речь, которую для него подготовил, чтобы он произнес ее там, дал ему отпечатанный текст, а копии раздал всем ребятам из прессы и выдал советы, как эту речь обыграть. Все были довольны. Сегодня утром я проснулся, чувствуя себя так, словно я девяностолетний старик, а к тому моменту, когда сел за кофе, ощущал себя так, словно мне уже сто пятьдесят. У тебя нет на примете кандидата на мою должность? Давно мечтаю стать бродягой, блуждающим по берегу моря.

— Что ж, мне кажется, это неплохая идея. Но только позволь сообщить кое-какие факты, чтобы ты полностью представил себе ситуацию. Ничто, касающееся этого дела, не должно было просочиться в печать, пока оно каким-либо образом не закончится. Но теперь… — и он быстро обрисовал новый кризис в отношениях с хрошиями.

Робинс кивнул.

— Понятно. И Номер Первый дернул за коврик, на котором ты стоял. Ну и ну, ничего себе соратничек.

— Пожалуй, думаю, нам нужно с ним увидеться. Он на месте?

— Да. Я ждал только тебя. Мне подержать его, пока ты будешь бить, или наоборот?

— На твое усмотрение. Что ж, приступим?

Министр был у себя, их впустили, и Макклюр встал, чтобы предложить им кресла. Они сели, и Робинс ожидал, что начнет говорить Кику, но тот молчал. Лицо его было бесстрастным, как у резной фигуры из черного дерева.

Макклюр беспокойно заерзал в кресле.

— Так что, Генри? У меня сегодня утром много дел… встреча с Генеральным секретарем…

— Мне казалось, что вы собирались провести инструктаж, господин министр.

— Какой инструктаж?

— Вы не читали утренние газеты, сэр?

— Ну… читал.

— Поскольку сменился политический курс, помощник министра и я хотели бы, чтобы нас проинструктировали относительно этого нового курса.

— Нового курса?

— Нашего нового курса в отношениях с хрошиями, господин министр. Или, может быть, газеты пишут неправду?

— Что? Нет, я не могу сказать, что они пишут неправду. Конечно, они несколько преувеличивают, но никаких изменений в политике нет. Я просто рассказал людям то, что они имеют право знать.

— Люди имеют право знать, — мистер Кику сплел пальцы в замок. — О да. При общественном строе, основанном на свободном согласии свободных людей, народ всегда имеет право знать. Старый бюрократ, вроде меня, часто забывает это основополагающее правило. Спасибо, что мне о нем напомнили. — Он замолчал, и некоторое время его мысли, казалось, витали в космическом пространстве. Затем добавил: — Полагаю, необходимо срочно исправить эту ошибку и рассказать людям обо всем.

— Хм? Что вы имеете виду?

— Как что? Вообще все, господин министр, а именно, рассказать о том, как в результате нашей некомпетентности и неуважения прав других существ, и сейчас, и в прошлом, мы похитили члена цивилизованной расы, и как только благодаря слепой случайности этот представитель иной расы остался в живых. И как в результате этих действий нашей планете сейчас угрожает уничтожение — ибо, как уверяет нас в высшей степени разумное существо с дружественной планеты, я имею в виду доктора Фтаемла, эти хрошии действительно способны уничтожить нашу планету. И уж совершенно необходимо рассказать, что не далее как вчера мы собирались отдать приказ о нападении на этих разумных инопланетян — но просто-напросто не решились на это и предпочли переговоры, поскольку не имеем сведений об их возможностях по сравнению с нашими. И только выслушав отрезвляющее мнение доктора Фтаемла, мы склонились к переговорам. Да, пожалуй, нам следует сообщить людям обо всем этом.

Макклюр застыл с открытым ртом. Его глаза тоже были широко раскрыты.

— Боже мой, Генри! Что вы хотите сделать? Ведь это же приведет к беспорядкам!

— Сэр, я уже принял контрмеры, чтобы предотвратить беспорядки. Ксенофобия обладает тем свойством, что способна в любой момент вспыхнуть пожаром, и это, — он жестом указал на газету, — оказывает как раз такое зажигательное действие на некоторых ксенофобов. Но пусть это вас не беспокоит. Мы, бюрократы, приобретаем со временем склонность к покровительству… Ведь гораздо проще сначала совершить что-то, что кажется вам наилучшим в данный момент, а уж потом сообщить обо всем народу… Например, взорвать корабль высоко в небе или еще что-нибудь в этом роде. Господин министр, вы, конечно, принимали во внимание, что кабинет, членом которого вы являетесь, отвечает не только перед Северо-Американским Союзом, но также и перед людьми всей Земли и всеми равноправными членами Федерации как на Земле, так и на других планетах.

— Какое это здесь имеет значение? Мы — ведущее государство!

— Кого вы имеете в виду, говоря «мы»? Конечно, не мою маленькую страну. Я вот думаю, как решился бы этот вопрос в случае голосования в Совете? Может быть, Совет предпочел бы выдать одного малозначительного гражданина Северной Америки, а не рисковать межзвездной войной? И еще интересно, как к этому отнесется Марс?

Министр встал и начал беспокойно расшагивать по кабинету. Кабинет был большой, значительно больше, чем у мистера Кику. Он остановился в его дальнем конце и стал рассматривать Башню Трех Планет и здание Конгресса Цивилизаций, тогда как Кику спокойно сидел на своем месте. Уэс Робинс развалился в кресле, вытянув перед собой свои тощие ноги, и при этом подравнивал ногти карманным ножичком. Ногти его, длинные и черные, безусловно нуждались в том, чтобы им уделили внимание.

Макклюр резко повернулся к Кику.

— Послушайте, Генри, вы переиначиваете смысл моих слов. Но я не позволю, чтобы мной помыкали.

— Помыкали, господин министр?

— Да, помыкали. Конечно, вы изложили дело своим хитроумным слогом, вкладывая в каждое слово двойной смысл. Но я ведь тоже не вчера родился. Вам прекрасно известно, что если мы сообщим прессе все эти малозначительные подробности, всю ту чушь, которой пичкал вас этот доктор Фатимел, или как там его зовут, этот раргилианский монстр… Когда вы говорите о том, что сообщите прессе, что мы якобы струсили при угрозе нападения, это выглядит так, будто вы мне угрожаете. Если вы дадите им эти сведения, то в Совете разразится буря, эхо которой долетит до Плутона. Разные правительства начнут слать своим представителям специальные инструкции, и может случиться так, что блок представителей Земли окажется в меньшинстве. Это будет настоящей катастрофой, еще более усугубленной тем, что только закончилась довольно сложная трехсторонняя конференция. Да, именно так и нужно определить эту возможность — катастрофа. — Макклюр остановился и с трудом перевел дыхание. — Нет, это вам так не пройдет. Вы уволены. Вы меня поняли? Уволены, и я постараюсь добиться, чтобы вас уволили по соответствующей такому поведению причине, если не получится — переведу вас в список сотрудников, уходящих на пенсию, или использую еще какой-нибудь формальный предлог, но в любом случае с вами покончено. Я освобождаю вас от ваших обязанностей. Можете идти домой.

— Превосходно, господин министр, — сказал Кику спокойным тоном и направился к двери кабинета.

В наступившей тишине внезапно прозвучал громкий щелчок. Уэс Робинс закрыл свой нож и встал.

— Подождите, Генри. Мак…

Макклюр повернулся и посмотрел на него.

— Да? В чем дело? Что еще у вас? И не называйте меня Маком, у нас официальный разговор. Я все еще, между прочим, министр. Вы только что имели возможность убедиться в этом.

— Да, вы все еще министр — но останетесь им в течение двух часов, не более.

— Что? Не смешите меня, Уэс. Я вынужден буду уволить и вас, если вы будете разговаривать в таком тоне. Мистер Кику, вы можете идти.

— Останьтесь, Генри. И хватит нести всякую чушь, Мак. Вы не можете меня подстрелить, меня здесь уже десять минут как нет. Мак, вы что, полный идиот? Вспомните, я знаю вас еще с тех пор, когда вы были молодым сенатором, мечтающим, чтобы о нем дали хотя бы две строчки в колонке для мелких новостей. Тогда вы мне нравились. Создавалось впечатление, что у вас есть некое шестое чувство, столь редко встречающееся у людей вашей профессий. А сейчас вы готовы выбросить меня на свалку. Должен сказать, вы перестали мне нравиться. Но поведайте мне, ради былых времен, почему вы так желаете сами перерезать себе горло?

— Что? Уж только не мое горло! Я не такой глупец, чтобы позволить какому-то своему подчиненному перерезать мне горло. Мне уже доводилось наблюдать подобное. Но Кику не на того напал.

Робинс медленно покачал головой.

— Нет, Мак, видно, вы и впрямь твердо решили причинить себе вред. Может, вы собирались вырезать Генри язык, прежде чем до него доберутся репортеры? Вот, пожалуйста, можете воспользоваться моим ножиком.

— Что? — Макклюр выглядел весьма удивленным. Затем повернулся и резко бросил. — Кику, вам запрещается говорить с представителями прессы. Это приказ.

Робинс откусил заусениц, выплюнул и сказал:

— Как?.. Ради всего святого, вы же не можете одновременно уволить его и запретить ему говорить.

— Но это внутренние дела нашего министерства.

— Черт бы побрал внутренние дела министерства. Может быть, вам и удастся добиться, чтобы ему не выплатили положенное в соответствии с контрактом денежное вознаграждение из-за нарушения подписки о неразглашении тайн. Но неужели вы надеетесь, что это заставит его молчать? Генри — человек бесстрашный, сейчас у него уже нет никаких надежд и иллюзий, и вам не удастся его запугать. Интервью, которое он даст репортерам, принесет вам еще больше вреда, если вы объявите эти сведения секретными и будете пытаться заткнуть ему рот.

— Можно ли мне что-то сказать? — спросил человек, вокруг которого бушевала эта буря.

— Да, пожалуйста, Кику.

— Благодарю вас, господин министр. У меня нет намерения сообщать представителям прессы о разных неприятных аспектах этого дела. Я просто хотел показать с помощью небольшого преувеличения, что правило держать широкие массы информированными может, как и всякое другое правило, привести к катастрофе, если его применять безрассудно. Полагаю, вы не проявили в своем интервью сдержанности, сэр. Я надеялся, что мне удастся удержать вас от подобной несдержанности в будущем, в то время как мы будем искать возможность исправить совершенную ошибку.

Макклюр с недоумением посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду, Генри?

— Я всегда имею в виду именно то, что говорю, сэр. Это экономит время.

Макклюр повернулся к Робинсу.

— Вы видите, Уэс? Мы просто ошибались. Генри — вполне достойный человек, даже при некоторых наших расхождениям во взглядах. Возможно, я проявил некоторую поспешность, поскольку действительно подумал, что вы мне угрожаете. Давайте забудем обо всем, что мы тут наговорили, о моих словах насчет вашего увольнения, и продолжим нашу работу. Ну?

— Нет, сэр.

— Что? Ну не надо быть таким мелочным. Я просто был рассержен, задет за живое, и в результате этого совершил ошибку. Приношу свои извинение. В конце концов, нужно принимать во внимание, что мы все работаем на благо народа.

Робинс издал неодобрительный звук. Мистер Кику мягко ответил:

— Нет, господин министр, так не пойдет. Если вы меня хотя бы один раз уволили, то я уже больше не могу с уверенностью работать под вашим началом. А дипломат всегда должен действовать уверенно, потому что зачастую это его единственное оружие.

— М-м… Пожалуй, с этим можно согласиться. Я очень извиняюсь. Я в самом деле прошу прощения…

— Верю вам, сэр. Но могу ли я сделать последнее неофициальное заявление?

— Да, конечно, Генри.

— На мое место хорошо подойдет Кампф, пока требуется выполнять обычную работу, во всяком случае на то время, пока вы будете подыскивать себе новых сотрудников.

— Да? Если вы считаете его подходящим человеком для этого, то наверняка он таким и является. Но, Генри… Мы поручим ему эту работу только временно — я надеюсь, что вы передумаете. Можем даже назвать это отпуском по болезни или чем-нибудь в этом роде.

— Нет, — холодно ответил мистер Кику и вновь повернулся к двери своего кабинета.

Но прежде, чем он успел открыть ее, Робинс громко произнес:

— Успокойтесь, вы, оба. Мы еще не все закончили. — Он повернулся к Макклюру. — Вы правильно сказали, что Генри — человек порядочный, но при этом кое-что забыли.

— Да? И что?

— Я таковым не являюсь, — и он продолжил: — Генри никогда не поступит неспортивно. Что же касается меня, то я вырос в простой обстановке, и меня этические проблемы не беспокоят. Я собираюсь созвать газетчиков и сообщить им все сведения. Я расскажу им, где зарыта собака и кто наложил эту кучу.

Мистер Макклюр со злостью сказал:

— Если вы только дадите это запрещенное мной интервью, то никогда больше не получите работы в государственных учреждениях.

— Не угрожайте мне, вы, переспелый арбуз. Я не карьерист, а так, просто погулять вышел. Пропев свою песенку, я снова вернусь к составлению колонок рубрики «Столица сверху донизу», знакомя широкую читающую публику с фактами из жизни суперменов.

Макклюр уставился на него.

— У вас совершенно отсутствует чувство лояльности.

— Да? Из ваших уст, Мак, это звучит особо цинично. А по отношению к чему лояльны вы, если, конечно, не считать вашей политический карьеры?

Мистер Кику мягко перебил его:

— Это не совсем справедливо, Уэс. Министр был абсолютно тверд в вопросе о том, что мальчик Стюарт не должен быть выдан ради получения выгод.

Робинс кивнул.

— Хорошо. Мак, этого мы у вас не отнимаем. Но вы были готовы принести в жертву сорок лет службы Генри только ради того, чтобы спасти свое безобразное лицо. Не говоря уж о том, что наболтали, не проконсультировавшись со мной, всяких глупостей журналистам только ради того, чтобы ваш рассказ попал на первые страницы газет. Мак, больше всего газетчики ненавидят людей, стремящихся к тому, чтобы о них кричали газетные заголовки. Есть что-то патологически отвратительное в человеке, который стремится видеть свое имя в заголовках газет. Я уже не смогу переделать вас и не хочу этим заниматься, но можете не сомневаться, что скоро увидите свое имя в газетах, набранное крупным шрифтом — но это будет в последней раз. Если, конечно…

— Что вы хотите сказать этим «если»?

— Если мы не соберем обратно Шалтая-Болтая.

— Да? Каким же образом? Послушайте, Уэс, я готов сделать все — в пределах разумного.

— Еще бы! Конечно, вы согласны, — Робинс ухмыльнулся. — Это совершенно ясно. Вы готовы пожертвовать головой Генри, готовы свалить всю вину за вчерашнее интервью на него. Он, видите ли, дал вам плохой совет, теперь его нет, и снова все просто превосходно.

Мистер Кику кивнул.

— Именно так я себе это и представлял. Я согласен пойти вам навстречу, но только в том случае, если мой совет, как завершить это дело с хрошиями, будет принят.

— Да не глядите так уныло, Мак, — проворчал Робинс. — Ведь это естественное решение вопроса, и, безусловно, этот план сработает — потому что Генри лоялен по отношению к нечто большему, чем лишь он сам. Конечно, это не совсем то, что хотели сделать вы…

— Но если Генри выразил такое пожелание, то в высших интересах…

— Поберегите это для более подходящего случая. Мы не будем жертвовать головой Генри, а лучше пожертвуем вашей.

Их взгляды встретились. Наконец Макклюр сказал:

— Если это и есть ваш план, Робинс, то забудьте о нем и выкатывайтесь отсюда. Вы хотите драки со мной — вы ее получите. Первое, о чем сообщат завтрашние газеты, будет мое заявление о том, что я вынужден был уволить вас обоих за неспособность выполнять работу и за нелояльность.

Робинс нагловато усмехнулся.

— Надеюсь, вы сделаете именно так, и уж тогда я посмеюсь. Хотите знать, во что это выльется?

— Ну, давайте.

— Вы можете сделать это лучше или хуже, но в любом случае вы — конченый человек. А теперь помолчите и послушайте, что я вам скажу. Вы конченый человек, Мак. Я не ученый-ксенолог, но даже я вижу, что цивилизации, входящие в Союз, не могут позволить себе держать на этом посту человека, подобного вам, с провинциальным подходом к очень тонким отношениям с негуманоидными расами. Поэтому вы — человек конченый. Вопрос стоит так: хотите ли вы, чтобы все это закончилось для вас как можно хуже, или будете стараться, чтобы все сошло более или менее благополучно и вы могли спокойно отойти в область истории.

Макклюр сверкнул на него глазами, но не перебивал.

— Если вы вынудите меня рассказать газетчикам то, что я знаю, то случится одна из следующих возможностей: либо Генеральный секретарь бросит вас, что называется, на съедение волкам, либо он решит поддержать вас, рискуя получить вотум недоверия Совета — а именно это, скорее всего, и случится. Марсианский Союз Наций с радостью возглавит борьбу. Венера последует за ними, а затем и другие колонии и присоединившиеся ксенокультуры тоже примкнут к ним. В конце концов большинство земных наций выступит с требованием, чтобы Северо-Американский Союз отозвал данного индивидуума, чтобы предотвратить распад Федерации.

Стоит вам толкнуть первую костяшку домино, все остальные повалятся следом за ней, и вы окажетесь погребенным под этой кучей. После этого вас уже никуда не назначат, даже в собачники. Лучший же вариант выглядит так: выходите в отставку — но официально об этом не сообщается в течение, допустим, пары недель. Генри, как ты считаешь, пары недель будет достаточно?

— Думаю, да, — мрачно подтвердил мистер Кику.

— За это время вы не делаете ничего, даже носа не вытираете, без разрешения Генри. И не произносите публично ни одного слова, пока я не дам на это согласия. А затем вы уходите в отставку в полном расцвете славы после блистательного завершения дела с хрошиями, которое и подведет итог вашей карьеры. Может быть, удастся найти какую-то возможность дать вам повышение, чтобы вы получили формально еще более высокую должность, для солидности… если, конечно, будете вести себя хорошо. Ну как, Генри?

Мистер Кику согласно кивнул.

Макклюр перевел взгляд с лица Кику, хранившего бесстрастное выражение, на лицо Робинса, на котором было написано презрение.

— Да, вы хорошо все это продумали, вы, двое, — сказал он с горечью. — Ну а если я сейчас пошлю вас обоих к черту?

Робинс зевнул.

— В конце концов, это не будет иметь никакого значения, поверьте мне. После того как падет кабинет, новый Генеральный секретарь призовет Генри из его отставки. На ваше место будет поставлен более надежный человек. А Генри постарается успешно завершить это дело с хрошиями. Возможно, просто потратит дня на три больше. Конечно, обелить вас — довольно трудная задача, но мы постараемся обойтись с вами по возможности наиболее гуманно. Верно, Генри?

— Да, думаю, так будет лучше. Грязное белье не нужно вывешивать публично, лучше держать его в закрытом шкафу.

Макклюр пожевал губу.

— Мне нужно подумать.

— Хорошо, я подожду, пока вы будете думать. Генри, почему бы тебе ни вернуться к своим делам? Боюсь, твой стол сейчас разукрашен разноцветными огнями, как рождественская елка.

— Превосходно.

Мистер Кику вышел из комнаты.

Его стол выглядел как праздничная иллюминация: три красных огонька то зажигались, то гасли, а дюжина желтых горели не мигая. Он в момент разделался с несколькими неотложными делами, менее важные отложил в сторону и начал работать с бумагами, скопившимися в корзине для входящих бумаг, подписывая их без малейших раздумий о том, является ли его подпись еще действительной или же нет.

Он как раз подписывал распоряжение не выдавать визу одному известному лектору, поскольку в последний раз, когда этот идиот выезжал с Земли, он где-то вошел в храм и начал фотографировать, — когда вошел Робинс и бросил ему на стол бумагу.

— Вот его заявление об отставке. Думаю, следует сейчас же обратиться к Генеральному секретарю.

Мистер Кику взял бумагу.

— Да, я так и сделаю.

— Мне просто не хотелось, чтобы ты присутствовал при том, как я, фигурально выражаясь, выворачиваю ему руки. Для человека труднее сказать «да», когда при этом есть лишний свидетель. Ты понимаешь?

— Да, понимаю.

— Мне пришлось напомнить ему о тех временах, когда я брал у него интервью насчет конвенции с Кондором.

— Очень жаль, что пришлось это сделать.

— Ну, чего теперь лить слезы. Что слишком, то уж слишком. А сейчас я собираюсь написать речь, которую ему предстоит произнести перед Советом. После этого соберу всех газетчиков, с которыми он разговаривал прошлым вечером, и попрошу их, ради блага нашей любимой старушки планеты, взять соответствующий тон в тех газетных статьях, которые последуют за интервью. Конечно, это им не очень понравится…

— Полагаю, да.

— Но они пойдут нам навстречу, так как все человеческие существа должны держаться вместе в случае опасности: ведь противостоят нам превосходящие силы.

— Да, я такого же мнения. Спасибо, Уэс.

— Да пожалуйста. Но одну вещь я ему так и не сообщил.

— Да?

— Я не стал обращать его внимание на то, что имя мальчика — Джон Томас Стюарт, и не стоило надеяться, что Марсианский Союз Наций отнесется равнодушно к этому факту. Кроме того, Совет ведь мог и оставить Мака на его месте, и в итоге мы могли оказаться в такой ситуации, когда эти хрошии сделали бы именно то, что, как они утверждают, способны сделать.

Кику кивнул:

— Я тоже думал об этом. Но мне показалось, что напоминать обо всем этом было не вполне своевременно.

— Ты прав. Во многих случаях человеку лучше держать рот закрытым… Чему улыбаешься?

— Я просто подумал, — объяснил мистер Кику, — очень хорошо, что хрошии не читают наших газет.

14. «Судьба? это чепуха!»

Миссис Стюарт, напротив, газеты читала. Гринбергу с большим трудом удалось убедить ее прибыть в столицу и привезти с собой своего сына, потому что он все еще не мог прямо объяснить ей, зачем это нужно. Но все же он убедил ее, и она согласилась отправиться с ним на следующее утро.

Когда Гринберг в назначенное время приехал за ними, то обнаружил, что стал персоной «нон грата». Миссис Стюарт находилась в величайшем возбуждении и буквально всунула ему в руку газету. Он бросил взгляд на статью.

— Да? Я уже видел эту чепуху в гостинице. Конечно, это всё чушь.

— Я уже пытался объяснить это своей матери, — сказал Джон Стюарт скучным тоном, — но она не желает ничего слушать.

— А ты помолчи, Джон Томас! Итак, мистер Гринберг, что вы можете сказать в свое оправдание?

У Гринберга не было готового удовлетворительного объяснения. Увидев эти новости в газете, он попытался дозвониться до мистера Кику, но Милдред сообщила, что шеф у министра вместе с мистером Робинсом и их нельзя беспокоить. Он сказал ей, что позвонит позже, смутно опасаясь, что неприятности на этом не закончились.

— Миссис Стюарт, вы, конечно, знаете, что газетные сообщения очень часто искажают факты. Даже и слова не было сказано о том, чтобы отдавать кого-то в заложники, и…

— Как вы можете говорить такое, когда именно вот это прямо говориться здесь, в интервью с министром инопланетных дел. Кто может знать об этом лучше? Думаете, вы? Или все-таки сам министр?

Гринберг имел по этому поводу особое мнение, но не позволил себе его высказать.

— Пожалуйста, миссис Стюарт, выслушайте меня. Газетные сообщения нельзя понимать буквально. Этот нелепый отчет не имеет ничего общего с истинным положением дел. Я прошу вас приехать в столицу просто за тем, чтобы вы в спокойной обстановке встретились с помощником министра.

— Но я к этому вовсе не стремлюсь! Если помощник министра хочет меня видеть, пусть приезжает сюда.

— О да. Он приедет, если это будет необходимо. Мистер Кику — настоящий джентльмен, и он не попросил бы леди приехать к нему, не будь так загружен государственными делами. Вы знаете, что сейчас проходит межпланетная конференция?

На это она ответила с самодовольным видом:

— Я придерживаюсь правила не уделять никакого внимания политике.

Гринберг вздохнул.

— Некоторым из нас, к сожалению, приходиться этим заниматься. Мистер Кику не может сейчас приехать сюда сегодня как раз из-за этой конференции. Мы надеялись, что вы согласитесь поехать к нему в качестве частного лица.

— Мистер Гринберг, я без особой охоты согласилась на это, но теперь вижу, что вы меня обманываете. Откуда мне знать, что ваше объяснение — не уловка с вашей стороны, чтобы удался ваш план, в результате которого мой сын будет передан этим чудовищам?

— Мадам, клянусь честью официального представителя Федерации. Уверяю вас…

— Не кидайтесь высокими словами, мистер Гринберг. А теперь, с вашего позволения…

— Миссис Стюарт, я умоляю вас. Если вы хотя бы…

— Мистер Гринберг, не заставляйте меня быть с вами грубой. Вы мой гость, но мне сказать вам больше нечего.

Гринберг отступил. Он огляделся, надеясь, что, может быть, увидит мальчика и сумеет поговорить с ним, но Джон Томас за время их разговора незаметно скрылся. Гринберг отправился обратно в гостиницу, но вернуться в столицу, не выполнив свою миссию, он не мог. Однако он решил, что сейчас спорить совершенно бесполезно, нужно дать ей время успокоиться.

Он попросил водителя аэротакси высадить его на крыше гостиницы, чтобы избежать репортеров, но там его уже ожидал какой-то человек, вооруженный видеокамерой для записи интервью.

— Полмомента, господин специальный уполномоченный! Меня зовут Хови. Как насчет того, чтобы сказать несколько слов по поводу сообщения министра Макклюра.

— Без комментариев.

— Другими словами, вы согласны с его словами?

— Без комментариев. Я спешу.

И это было правдой. Он хотел скорее позвонить и выяснить, что же там, черт возьми, произошло?

— Минуточку, прошу вас. Я всего лишь корреспондент местной службы информации. Мне хотелось бы написать статью до того, как ведущие газеты пошлют сюда своих тяжеловесов, которые меня в момент отодвинут.

Гринберг немного оттаял. Не было никакого смысла вступать в противостояние с прессой, к тому же этот паренек говорил дело. Он знал, как это бывает, когда кто-нибудь более солидный приезжает, чтобы заняться проблемой, которая начиналась как твоя собственная.

— Хорошо. Но, пожалуйста, покороче. Я действительно очень спешу. — Он вытащил сигарету. — У вас не найдется спички?

— Конечно.

Они закурили. Хови продолжил:

— Люди говорят, что это интервью министра, имевшее эффект взрыва — лишь дымовая завеса, и что вы приехали сюда, чтобы забрать мальчика Стюарта и отдать его этим хрошиям. Что вы скажете насчет этого?

— Без коммен… Нет, я не это хотел сказать. Пожалуй, вот какие мои слова вы можете процитировать: ни один гражданин Федерации никогда еще не был и никогда не будет передан где-либо в качестве заложника любой посторонней власти.

— Это официальное заявление?

— Да, это официальное заявление, — твердо ответил Гринберг.

— В таком случае, что же вы здесь делаете? Я знаю, что вы пытаетесь забрать с собой мальчика Стюарта и его мать и увезти их в столицу. Округ столицы по закону не является частью Северо-Американского Союза, не так ли? И если вы доставите его туда, то наши местные или национальные власти уже не смогут защитить его.

Гринберг сердито покачал головой.

— Любой гражданин Федерации в столичном округе находится как у себя дом. Он обладает там всеми теми же правами, как и в любом другом месте.

— Тогда почему же вы хотите, чтобы он оказался там?

Гринберг начал быстро и гладко врать:

— Джон Томас Стюарт обладает знаниями особенностей физиологии хроший, которых не имеет ни одни другой землянин. Мы хотим воспользоваться его помощью во время переговоров с ними.

— Да, это похоже на правду. «ПОДРОСТОК ИЗ УЭСТВИЛЛЯ ПРИЗВАН НА ДИПЛОМАТИЧЕСКУЮ СЛУЖБУ». Сойдет для заголовка?

— Да, звучит неплохо, — согласился Гринберг. — Итак, вы получили от меня достаточно информации? Я действительно очень спешу.

— Вполне, — согласился Хови. — Я сам добавлю сюда что-нибудь еще, чтобы получилось около пяти тысяч слов. Благодарю вас, господин специальный уполномоченный. До свидания.

Гринберг спустился в свой номер и заперся, затем повернулся к видеофону, намереваясь позвонить в министерство. Но не успел он этого сделать, как видеофон зазвонил сам.

С экрана на него смотрел шеф Драйзер.

— Господин специальный уполномоченный Гринберг…

— Как поживаете, шеф?

— Вполне неплохо, благодарю вас. Но, мистер Гринберг, я только что разговаривал по видеофону с миссис Стюарт…

— Да? — Гринберг внезапно почувствовал необходимость принять одну из тех пилюль, которыми пользовался его шеф.

— Мистер Гринберг, мы всегда готовы сотрудничать с джентльменами из вашего министерства.

Гринберг попытался поставить его на место:

— Вот как? Вы называете сотрудничеством попытку убить хрошию, даже не испросив на это разрешения?

Драйзер покраснел.

— Это была всего лишь ошибка. Я хочу вам сказать совсем не это.

— И что же вы хотите сказать?

— Сын миссис Стюарт пропал. Она почему-то думает, что он у вас.

— Да? Она ошибается. Я не знаю, где он.

— Это действительно так, господин специальный уполномоченный?

— Шеф, я не переношу, когда меня называют лгуном.

Тем не менее, Драйзер продолжал гнуть свою линию.

— Извините, но должен добавить кое-что еще. Миссис Стюарт не хочет, чтобы ее сын уезжал из нашего города. Полицейский департамент поддерживает ее в этом на все сто.

— Это вполне естественно.

— Не поймите меня неправильно, господин специальный уполномоченный. Вы — весьма влиятельное официальное лицо, но для нас — всего лишь один из граждан, и если вы начнете нарушать порядок… Я читал сообщения в газетах, и они мне совсем не понравились.

— Шеф, если вы обнаружите, что я делаю что-либо противозаконное, то я даже буду настаивать, чтобы вы выполнили свой долг.

— И я его выполню, сэр, определенно выполню.

Гринберг отключился и начал было набирать номер, но затем передумал. Будь у шефа новые инструкции, он, конечно, уже прислал бы их ему. А Кику очень не любил, если его оперативные агенты постоянно спрашивают у него, что делать, как маленькие дети бегут к маме при малейшем признаке неприятности. Ему необходимо изменить настроение миссис Стюарт — или же придется здесь и перезимовать.

Пока он размышлял об этом, снова зазвенел звонок.

Он включил аппарат и увидел перед собой лицо Бетти Соренсон. Она улыбнулась и сказала:

— С вами разговаривает мисс Смит.

— Как вы поживаете, мисс Смит?

— Спасибо, ничего. Я по делу. Моего клиента, некого мистера Брауна, заставляют совершить вынужденное путешествие. Он хочет знать следующее: у него имеется друг в том городе, куда он должен направиться, и если он совершит это путешествие, то удастся ли ему встретиться со своим другом?

Гринберг быстро продумал ответ. Конечно, остальные хрошии будут окружать Ламокса, кишмя кишеть вокруг него, как мухи, и, наверное, опасно разрешать мальчику отправиться туда, где их так много. Он был уверен, что это не входило в намерения мистера Кику. Но полиция может создать блокирующее поле по всему периметру космопорта, если в этом будет необходимость. Хрошии не обладали какими-то сверхъестественными возможностями.

— Скажите мистеру Брауну, что он сможет увидеть своего друга.

— Благодарю вас. Да, мистер Джонс, когда вы планируете нас забрать?

Гринберг несколько замялся.

— Для мистера Брауна убудет лучше, если он совершит свое путешествие, воспользовавшись коммерческой авиалинией. Минуточку, — он нашел расписание, обычно имевшееся в каждом гостиничном номере. — Итак, есть рейс из порта штата примерно через час. Сможет он добраться туда за это время?

— Да, конечно. Но… есть некоторые проблемы… финансового плана…

— Гм-м… Предположим, я дам взаймы. Лично вам. Вам, а не мистеру Брауну.

Она ухмыльнулась.

— Это будет очень мило с вашей стороны.

— Есть ли у вас соображения относительно того, как мне лучше передать вам деньги?

У Бетти такие соображения были — кафе под названием «Шоколадный бар» как раз напротив Центральной Высшей Школы. Через несколько минут он уже ожидал внутри него, потягивая какое-то месиво из шоколада и молока. Появилась Бетти, он передал ей конверт, после чего она вышла. Гринберг оставался там еще некоторое время, до тех пор пока уже не мог больше переносить вида содержимого своего стакана, затем вернулся в гостиницу.

Он выждал два часа, после чего позвонил миссис Стюарт:

— Мне только что сообщили, что ваш сын самовольно отправился в столицу.

Он подождал, пока она успокоится, затем добавил:

— Миссис Стюарт, я все еще нахожусь в Уэствилле, но скоро полечу в столицу. Не согласитесь ли вы отправиться со мной? Мой корабль быстрее, чем коммерческие авиалинии.

Полчаса спустя они вылетели в столицу.

Мистер Кику увидел Джона Томаса впервые. Он был настолько старше мальчика, что мог бы приходиться ему дедушкой. Однако обращался к нему как к равному. Поблагодарил его за то, что он приехал, и предложил перекусить. Коротко объяснил ему, что Ламокс не желает возвращаться к себе на родную планету, если Джон Томас не отправится вместе с ним, и что для самих хроший очень важно, чтобы Ламокс обязательно вернулся. Что касается нас, то это для нас тоже очень важно, но по другим причинам.

— Вы имеете в виду, — прямо спросил Джон Томас, — что они собираются начать войну, если я не полечу? Во всяком случае, так говорится в газетах.

Мистер Кику выдержал небольшую паузу.

— Они могут это сделать, но я имел в виду не это. Сомневаюсь, что хрошии попытаются сделать что-либо, если ваш друг Ламокс будет против этого — а я полагаю, что так и случится, поскольку тогда и вам будет грозить опасность. Например, в результате их нападения на нашу планету.

— О, я в этом совершенно уверен. Если, конечно, Лами сумеет на них повлиять. Но почему они обязательно будут слушаться его? Он что, королевского происхождения или что-то в этом роде?

— Возможно, слова «королевское происхождение» подходят. Хотя мы и не знаем их обычаев, но желания Ламокса весьма и весьма уважаются.

Джон Томас с удивлением покачал головой.

— Это кажется странным и даже забавным, если вспомнить, как я обращался с ним.

— Во всяком случае, я не собираюсь просить вас, чтобы, вы спасли нас от возможной войны. Я думаю о позитивных сторонах проблемы, а не о негативных. Мы хотели бы установить дружеские отношения с этими существами. Я просил вас приехать сюда, чтобы узнать о ваших собственных планах. Если бы вам представилась возможность вместе с Ламоксом отправиться на их планету — она называется Хрошиюд, — что бы вы ответили на это? Конечно, можете подумать, если не хотите отвечать сразу.

Джон Томас сделал глотательное движение.

— Мне не нужно обдумывать это. Конечно, я бы поехал.

— Не торопитесь.

— Я вовсе не тороплюсь. Я нужен Лами. Он никогда не бывает счастлив, если остается среди незнакомцев. К тому же, он сам хочет, чтобы я поехал с ним. Вы же не думаете, что я подведу его, правда?

— Нет. Но это очень серьезное решение. Ведь вы отправитесь за тысячу световых лет от дома.

Джон Томас пожал плечами.

— Мой прадедушка летал туда, почему бы и мне этого не сделать?

— М-да… конечно. Я все время забываю, чей вы потомок. Но разве вас не интересует, кто еще из землян отправится с вами? И будут ли такие вообще?

— Вот оно что. — Джон Томас поразмыслил над сказанным. — Думаю, с этими деталями разберутся как-нибудь без меня. Это ведь не мое дело.

— Конечно, эти детали будут продуманы, — сказал мистер Кику. Затем встал. — Благодарю вас за то, что вы приехали.

— Не стоит благодарности, сэр. А когда же я могу увидеться с Лами?

Мистер Кику поджал губы.

— Не прямо сейчас. У нас есть некоторые проблемы, которые нужно прежде урегулировать. А пока будет очень неплохо, если вы приятно проведете время. Я дам вам человека, который будет вашим гидом и оплатит все ваши расходы. Заодно будет за вами присматривать.

— Присматривать? Зачем? Ведь я же взрослый.

— Да, вы взрослый. Но есть и другие причины. Например, я бы не хотел, чтобы вы разговаривали с репортерами. Вы ничего не имеете против? Конечно, у меня нет никаких прав запрещать вам это, но тем не менее…

— Нет, мистер Кику. Если это нужно, я не буду разговаривать с ними.

— Да, это было бы полезно для дела.

Мистер Кику принимал Джона Томаса в своем кабинете, сидя за рабочим столом. А миссис Стюарт он принял в роскошно обставленной гостиной без всяких рабочих столов и делового оборудования, специально обустроенной психологами, чтобы создавать интимную обстановку домашнего уюта. Мистер Кику знал, что ему предстоит довольно трудная встреча.

Он предложил ей чай и повел разговор так, чтобы затрагивались в основном всякие пустяки.

— Это замечательно, что вы приехали, мадам. Желаете сахар, лимон?

— Нет, ни то, ни другое. Мистер Кику, я должна сразу же внести ясность…

— Попробуйте вот эти маленькие печеньица. Удобно ли вас устроил мистер Гринберг?

— Что? А, да, чудесный номер, из окна вид на райский сад. Но, мистер Кику…

— Мне было весьма неудобно просить вас приехать сюда. Но я — узник своих обязанностей, вы понимаете меня? — Он беспомощно развел руками. — В некоторых случаях я не могу оставить столицу.

— Это понятно. Но…

— Я очень ценю вашу любезность. Безусловно, вы можете пребывать в столице в качестве официального гостя правительства так долго, сколько сочтете нужным. Столица стоит того, чтобы осмотреть ее, даже если вам уже не раз приходится бывать в ней… Конечно же, вы наверняка здесь бывали, не так ли? Тем не менее, думаю, вы сможете сделать здесь неплохие покупки.

— Ну, прежде всего должна сказать, что оказалась здесь впервые. А некоторые из здешних магазинов выглядят очень заманчиво.

— Тогда доставьте себе это удовольствие, дорогая леди. Нет никаких препятствий к тому, чтобы вы совместили приятное с полезным. И это, я полагаю, подводит нас к делу. Я имел беседу с вашим сыном…

— Мистер Кику…

— Пожалуйста, не перебивайте меня, я буду очень краток. Мы собираемся отправить довольно многочисленную делегацию с культурными и научными целями на планету хроший. Я хотел бы включить в нее вашего сына в качестве специального атташе. Он сам выразил желание поехать.

Он ждал взрыва с ее стороны.

— Это совершенно невозможно! Полностью исключено!

— Но почему, миссис Стюарт?

— Мистер Кику, да вы просто какой-то бездушный зверь! Я ведь знаю, чего вы хотите. Вы хотите отдать моего сына, моего единственного ребенка, этим монстрам в качестве заложника. Это возмутительно!

Он покачал головой.

— Мэм, вы просто введены в заблуждение газетной статьей, не соответствующей фактам. Разве вы не видели более поздние сообщения в газетах? Например, речь министра в Совете?

— Нет, но…

— Я дам вам эту газету. Там объясняется вся та чепуха, которая почему-то попала на страницы газет. А кроме того, в ней подтверждается традиционная политика нашей Федерации: каждый за всех и все за одного, против всей Галактики, если это будет нужно. В нашем случае ваш сын как раз является тем одним, за которого выступают все. За него готова постоять не одна планета, но вопрос о его защите и не возникал. Ваш сын будет всего лишь одним из членов мирной делегации, посланной на дружественную планету. Он поможет построить культурный мост между двумя цивилизованными, но очень отдаленными друг от друга расами.

— Вот как? А в газете говорилось, что эти хрошии требуют, чтобы вы отдали им моего сына в качестве заложника. Попробуйте-ка объяснить мне это, если сможете.

— Это связано с трудностями перевода. Они попросили, чтобы ваш сын был послан, просили от лица той самой хрошии, которая была членом вашей семьи в течение многих лет и звалась Ламокс, поскольку она глубоко привязана к вашему сыну. И эти дружба и понимание между существами столь разными — одна из величайших задач, которые когда-либо выпадали человечеству с тех пор, когда люди открыли, что не являются единственными наследниками Всемогущего Бога. Это редчайшее стечение обстоятельств позволит нам сократить период недоразумений и болезненного непонимания, связанный со множеством проб и ошибок, иногда растягивающийся на многие годы. — Он сделал паузу. — Мне кажется, ваш сын — это подарок, который преподнесла нам судьба.

Миссис Стюарт фыркнула.

— Судьба? Это чепуха!

— Вы совершенно уверены в том, что говорите, мэм?

— Совершенно уверена. Мой сын ни в коем случае никуда не поедет. На следующее неделе он должен поступить в колледж. Именно там его место.

— Так, значит, вас беспокоит вопрос его образования, мэм?

— Что? Конечно, беспокоит. Я хочу, чтобы он получил хорошее образование. Его отец оставил для этого деньги, и я намерена выполнить его волю.

— В таком случае, могу вас успокоить. В составе делегации, кроме посольства, отправляется еще и культурная, научная, экономическая и торговая миссии, укомплектованные множеством специалистов и ученых самого высокого класса. Ни в одном колледже в мире нет такого количества светил науки. Даже самые крупные институты вряд ли могут конкурировать с этим. У вашего сына будет возможность для систематического обучения, и когда он получит диплом, тот будет выдан Институтом космических исследований. — Он улыбнулся. — Как, это вам подойдет?

— Никогда не слышала о подобной глупости. Во всяком случае, институт — это ведь не колледж.

— Но он может выдать диплом. И даже если раньше ему этого делать не приходилось, мы изменим правила. Но диплом — не самое важное, мэм. Дело в том, что ваш сын получит исключительно высокое научное образование, с которым вряд ли может сравниться какое-либо другое. Он, вроде бы, желает изучать ксенологию? Ну что ж, он не только получит самых лучших преподавателей, но и будет жить прямо как бы в ксенологической лаборатории и принимать непосредственное участие в исследованиях. Мы очень мало знаем о хрошиях, и он будет работать на переднем крае науки.

— Но он не будет изучать ксенологию.

— Да? Но он сказал мистеру Гринбергу, что желает изучать ее.

— Да, была у него эта глупая идея, но я не намерена ему это позволять. Он будет обучаться какой-нибудь солидной профессии. Например, праву.

Брови мистера Кику поползли вверх.

— Умоляю вас, миссис Стюарт, только не это. Я сам по профессии адвокат, и в конечном счете он может оказаться на моем месте.

Она злобно посмотрела на него, и он продолжил:

— Вы могли бы объяснить мне, почему хотите лишить его этой возможности?

— Но я не… Я не вижу никаких причин, почему бы мне поступать иначе, мистер Кику, и считаю, что наш разговор бесполезен.

— Полагаю, что нет, мэм. Вы позволите мне рассказать вам кое-что? — Он принял молчание за знак согласия и продолжил: — Эти хрошии, они непохожи на нас. То, что вам кажется естественным, то необычно для них, и наоборот. Если и есть что-то общее между нашими расами, то это разум. Они кажутся такими недружелюбными, такими далекими от нас, что я, наверное, оказался бы в отчаянии, если бы не одно обстоятельство. Можете ли вы догадаться, какое именно?

— Нет, не могу.

— Это ваш сын и Ламокс. Они указывают на возможности, которые могут быть реализованы, если мы постараемся приложить усилия, чтобы достичь их. Но я отвлекся. Более чем сто лет назад юное существо встретилось с дружелюбным незнакомцем и отправилось с ним. Вы знаете часть этой истории. Вторую часть я вам сейчас расскажу — она стала известной от переводчика и специалистов-ксенологов. Эта маленькая хрошия была очень важна для них, и они очень хотели, чтобы она вернулась. Их обычаи непохожи на наши. Им нужно соединить шесть различных типов генетического материала в схеме, излагать которую слишком долго. Эта маленькая хрошия должна сыграть важную роль в соответствии с планом, составленным около двух тысяч лет назад, примерно во времена Иисуса Христа. И этот план был частью еще более важного замысла — развития расы, опережающей нас, как мне сказали, примерно на тридцать восемь тысяч лет. Вы в состоянии представить себе такое, миссис Стюарт? Я, например, с трудом представляю. То есть, этот план ведет начало от тех времен, когда один из кроманьонцев обсуждал с неандертальцами цену за их планету. Но, вероятно, причина этого — в том факте, что мы представители короткоживущей расы, если говорить об индивидуальной жизни. Что бы вы сделали, если бы ваш ребенок потерялся и отсутствовал в течение столетия? Обсуждать это бессмысленно. Но известно, как поступили в этом случае хрошии. Они не слишком беспокоились, что с ней приключится что-нибудь плохое. И, конечно, они не думали, что она умерла, просто ее местонахождение было неизвестным. Они не умирают так просто. Они даже от голода не могут умереть. Вы слышали что-нибудь о ленточных червях-планариях?

— Мистер Кику, я никогда не интересовалась ксенобиологией.

— Я сделал ту же ошибку, мэм, и даже спросил: «А с какой они планеты?» Оказывается, планарии — наши сожители по планете, и на Земле их даже больше, чем людей. Но у них есть нечто общее с хрошиями: для них обоих характерно, что особи растут, когда питаются, и уменьшают свои размеры, когда не получают пищи… И, в общем-то, похоже, что эти хрошии бессмертны. Если, конечно, не произойдет несчастного случая. Я сначала удивлялся, что Ламокс настолько больше остальных хроший. Но в этом нет ничего таинственного. Вы слишком хорошо его кормили.

— Я всегда говорила это Джону Томасу!

— Как бы там ни было, это не причинило ей никакого вреда. Они уже сокращают ее размеры. Похоже, хроший даже не рассердило, что она была похищена и увезена.

Они знали, что у нее очень живой характер, и она сама искала приключений. Такой ее воспитывали. Но они хотели, чтобы она вернулась. И искали ее год за годом, идя по единственному следу, который имели: она могла улететь лишь с одной группой пришельцев из космоса. Они знали, как выглядят эти существа, но не знали, из какой части Вселенной те прибыли. Это, конечно, поставило бы перед нами очень большие трудности — но не перед ними. Похоже, они потратили целое столетие на то, чтобы проверять различные слухи, наводить справки, исследовать незнакомые планеты, и все это в течение времени, которое по их масштабам его ответствует всего лишь нескольким месяцам в нашем понимании. Конечно, по прошествии какого-то времени они в любом случае нашли бы ее, и тогда также не испытывали бы к нам ни благодарности, ни возмущения. С нами просто не считались. Могло случится так, что это был бы наш первый и последний контакт с «благородными» хрошиями, если не произошло бы некоторого осложнения, а именно: хрошия, которая хоть и выросла, но все еще очень молода, отказывается уехать без своего монстрообразного друга — конечно, монстрообразного с точки зрения хроший. Это было для них страшным ударом, но принудить ее они не в силах. Насколько велико было их разочарование, вы вряд ли сможете даже вообразить. Спаривание, запланированное еще тогда, когда Цезарь воевал с галлами, теперь, когда все уже готово к этому, когда остальные партнеры уже подросли и пришла пора встретиться, не может состояться, потому что Лами отказывается ехать домой. Она не проявляет никакого интереса к своей судьбе — не забывайте, что она еще очень молода. У наших собственных детей тоже отсутствует чувство ответственности перед обществом. Во всяком случае, она и не думает уезжать без Джона Томаса Стюарта, — он развел руками. — Можете себе представить сложность положения, в котором они оказались?

Миссис Стюарт поджала губы.

— Я очень сожалею, но меня это не касается.

— Да, пожалуй, это так. В таком случае, думаю, самое простое будет позволить Ламоксу вернуться домой. К вам домой, я имею в виду…

— Что? Ну нет!

— Мэм?..

— Вы не смеете присылать это животное обратно. Этого я уже не вынесу.

Мистер Кику почесал подбородок.

— Я вас не понимаю, мэм. Ведь это же дом Ламокса в течение более длительного срока, чем он был вашим домом. Думаю, раз в пять более длительного. Кроме того, насколько я понимаю, это даже не ваша собственность, а вашего сына. Я правильно говорю?

— Это совершенно неважно. Я не потерплю, чтобы мне навязывали это чудовище.

— Это решит суд, и немалое значение будет иметь мнение вашего сына. Но зачем вам доводить до всего этого? Я же пытаюсь найти путь, который будет наилучшим для вашего сына.

Она сидела молча, тяжело дыша, и мистер Кику дал ей возможность прийти в себя. Наконец она сказала:

— Мистер Кику, я потеряла в космосе своего мужа. Я не позволю, чтобы мой сын пошел по тому же пути. Я хотела бы, чтобы он остался и жил на Земле.

Он печально покачал головой.

— Миссис Стюарт, сыновей теряют в момент их появления на свет.

Она вытащила носовой платок и вытерла глаза.

— Я не могу позволить ему уйти в космос. Он мой единственный маленький мальчик.

— Он мужчина, миссис Стюарт. Мужчины и в более раннем возрасте, бывало, умирали в битвах.

— Вы что же, думаете, что именно это и делает мужчину мужчиной?

Он продолжил:

— Обычно я называю своих помощников парнями, поскольку сам уже пожилой человек. Вы тоже думаете о своем сыне как о мальчике, потому что в сравнении с ним являетесь, извините меня, пожилой женщиной. Но представление, что мальчик становится мужчиной в какой-то определенный день своего рождения — это всего лишь юридическая фикция. Ваш сын уже мужчина, и у вас нет никакого морального права обращаться с ним как с ребенком.

— Какие ужасные вещи вы говорите! Это неправда. Я хочу только помочь ему, указать правильный путь.

Мистер Кику мрачно улыбнулся.

— Мадам, очевидно, самая распространенная слабость человеческой расы заключается в стремлении оправдывать самые эгоистические побуждения. Я еще раз обращаю ваше внимание: у вас нет никакого права лепить из него то, что вы хотите.

— У меня больше прав на это, чем у вас! Я — его мать!

— Разве слово «родитель» синоним слова «владелец»? Во всяком случае, мы с вами смотрим на это с очень разных позиций. Вы стараетесь лишить его тех возможностей, которые открыты для него, а я стараюсь помочь ему заняться тем, что он сам хочет делать.

— Из самых низких побуждений!

— Что касается моих побуждений, то это не предмет для обсуждения, как, впрочем, и ваши, — он встал. — Как я уже сказал, мне кажется, нет смысла продолжать разговор.

— Я не позволю ему. Он все еще несовершеннолетний. У меня есть права!

— Ограниченные права, мэм. Юридически он имеет право разойтись с вами.

Она глотнула воздух.

— Он никогда не сделает этого со мной, его собственной матерью.

— Возможно. Но наши суды по делам несовершеннолетних давно уже смотрят с сомнением на пользу родительских прав. И принуждение в вопросе выбора карьеры обычно решается в них вполне однозначно. Миссис Стюарт, лучше прямо смотреть в глаза неизбежности. Не препятствуйте ему, если не хотите совсем потерять его. Он все равно уйдет.

15. Недипломатические отношения

Мистер Кику вернулся в свой кабинет, причем желудок его пошаливал. Но он не стал предпринимать против расстройства никаких действий. Вместе этого склонился над столом и сказал:

— Сергей, загляните ко мне.

Гринберг вошел и положил на стол две катушки с записями.

— Как я рад отделаться от всего этого. Фу!

— Пожалуйста, сотрите их, а затем забудьте обо всем услышанном.

— С удовольствием.

Гринберг положил катушки в углубление на столе.

— Шеф, почему вы не сделали ему укол милосердия?

— К сожалению, не мог.

— Уэс Робинс был довольно-таки грубоват. У меня осталось такое чувство, словно я подглядывал в замочную скважину. Почему вы захотели, чтобы я ознакомился со всем этим? Мне вовсе не обязательно было об этом знать. Или необходимо?

— Нет, но когда-нибудь вам потребуется знать, как все это делается.

— Да. Шеф, вы действительно собирались уйти в отставку, если бы он вас уволил?

— Не задавайте глупых вопросов.

— Извините. Ну, а как эта проблема?

— Она не хочет пускать его.

— Нет?

— Но это неважно. Он все равно поедет.

— Она будет вопить как сумасшедшая, собирая всех газетчиков.

— Конечно, — мистер Кику наклонился над столом. — Уэс?

— Мистер Робинс находится на похоронах министра иностранных дел Венеры, — ответил женский голос, — вместе с господином министром.

— Ах, да. Попросите его, пожалуйста, зайти ко мне, когда он вернется.

— Да, мистер Кику.

— Благодарю вас, Шизуко, — помощник министра повернулся к Гринбергу. — Сергей, когда вам поручили эту миссию, временное назначение дипломатическим чиновником первого класса было утверждено в качестве постоянного.

— В самом деле?

— Да. И к вам, конечно, будут обращаться газетчики. Вы теперь занимаете высокую дипломатическую должность с постоянным статусом. Я не буду заявлять, что назначение постоянное, в течение девяноста дней, чтобы за это время кое-кто немного успокоился.

На лице Гринберга не отразилось никаких эмоций.

— Очень мило, — сказал он. — Но за что? За то, что я регулярно чищу зубы? Или потому что мой портфель всегда натерт до блеска?

— Вы направляетесь на Хрошиюд в качестве руководителя миссии. Мистер Макклюр будет послом, но я сильно сомневаюсь, что он когда-нибудь выучит их язык — что, конечно, означает, что вся тяжесть переговоров ляжет на вас! Поэтому вам необходимо выучить их язык хотя бы в минимально необходимом объеме, и немедленно. Вы меня понимаете?

Гринберг понял это следующим образом: «Макклюр будет говорить с ними через тебя, а значит, тебе придется отсеивать все сказанные им глупости».

— Да, — проговорил он задумчиво, — но как насчет доктора Фтаемла? Возможно, посол предпочтет использовать в качестве переводчика его, а не меня. — А про себя он добавил: «Шеф, ведь вы не подложите мне такую свинью? Макклюр может сотворить какую-нибудь глупость через Фтаемла, а не через меня, и в этом случае я окажусь в безвыходном положении в девятистах световых лет от Земли без вашей поддержки».

— К сожалению, — сказал Кику, — Фтаемла с вами не будет. Я был вынужден попросить его остаться здесь качестве переводчика для контактов с той миссией, которую оставят хрошии. Он уже принял эту должность.

Гринберг ухмыльнулся.

— Займусь этим всерьез. Я уже начал немного изучать язык хрошии. Он несколько странноват, и после таких разговоров болит горло. Но когда же они успели согласиться на все это? Может, я что-то проспал? Это случилось, пока я был в Уэствилле?

— Они еще ни на что не согласились, но сделают это.

— Восхищаюсь вашей уверенностью, шеф. Мне они кажутся такими же упрямыми, как миссис Стюарт. Фтаемл рассказал мне, пока вы беседовали с ней, что они усиленно нажимают в вопросе с мальчиком Стюартом. Теперь, когда вы знаете, что он согласен поехать, не пора ли их успокоить? Фтаемл очень волнуется. Он говорит, что единственное, что мешает им напасть на нас, это опасение разгневать Ламокса, друга Стюарта.

— Нет, — ответил Кику, — мы пока еще не будем говорить им об этом. Не сообщим даже доктору Фтаемлу. Я хочу, чтобы они некоторое время пребывали в ожидании.

Гринберг выдавил из себя смешок.

— Шеф, — медленно произнес он, — не означает ли это, что мы напрашиваемся на неприятности? Или они вовсе не такие могущественные? Если нам придется мериться с ними силами, сумеем ли мы победить?

— Очень сомневаюсь в этом, но в наших руках мальчик Стюарт — и это козырная карта.

— Надеюсь, что так оно и есть. Я, конечно, не собираюсь оспаривать ваш опыт, но риск слишком велик. Может, стоит сообщить об этом людям?

— Да. Но мы не будем сообщать.

— По-прежнему продолжаем всё скрывать?

— Сергей, — сказал он медленно, — с тех пор, как первая ракета достигла Луны, наше общество непрерывно находится в состоянии кризиса. Три столетия ученые, инженеры и исследователи постоянно осваивают новые районы космоса, обнаруживают новые опасности, попадают в новые ситуации. И каждый раз политикам приходится буквально склеивать из кусков разрушенное, преодолевая те же трудности, что и жонглер, работающий со слишком большим количеством предметов. Это неизбежно. Но каким-то образом нам удавалось сохранить республиканскую форму правления и поддерживать демократию. Мы можем гордиться этим. Но существующая сейчас демократия — не настоящая, и таковой быть не может. Мне кажется, наш долг состоит в том, чтобы поддерживать, это общество в состоянии равновесия, пока оно не приспособится к этому чуждому и ужасающему миру. Конечно, приятно было бы обсуждать каждую проблему, решать спорные вопросы голосованием и во всех делах отдавать приоритет коллективному мнению большинства. Но очень редко удается добиваться результата таким простым способом. Гораздо чаще, когда возникает опасная ситуация и решается вопрос жизни или смерти, мы уподобляемся лоцману на корабле. Разве может лоцман в это время вступать в дискуссию с пассажирами? Или же его задача состоит в том, чтобы, используя все свое умение и опыт, безопасно доставить их домой?

— В вашем изложении все выглядит убедительно, шеф, но у меня есть сомнения в том, что вы правы.

— У меня тоже есть сомнения, — ответил мистер Кику. — Я хочу созвать конференцию с участием хроший на завтрашнее утро.

— Замечательно, сейчас скажу об этом Фтаемлу. За одну ночь они вряд ли что-либо предпримут.

— Но поскольку они все-таки беспокоятся и планируют, что им делать, то мы отложим это еще на день день и заставим их беспокоиться еще больше. — Кику задумался. — Передайте, чтобы доктор Фтаемл сказал им следующее: «Наши обычаи требуют, чтобы та сторона, которая больше заинтересована в переговорах, перед их началом прислала подарки, поэтому они должны нам их прислать. Передайте ему, что ценность подарков показывает серьезность намерений договаривающейся стороны. Слишком бедный подарок может оказать неблагоприятное воздействие на исход дела.

Гринберг снова ухмыльнулся.

— Очевидно, вы задумали какой-нибудь фокус, но я его не понимаю. Фтаемл знает, что наши обычаи вовсе не требуют всего этого.

— Можешь ли ты убедить его, что это один из существующих обычаев, с которым он просто еще не сталкивался? Или лучше рассказать ему обо всем откровенно? Я вижу в нем какое-то противоречие. Он лоялен к своим клиентам, но его симпатии — на нашей стороне.

— Лучше с ним не играть. Но убедить раргилианина лгать, когда он выступает в качестве профессионального переводчика… Я сомневаюсь, что он сможет это сделать.

— Все это нужно подать таким образом, чтобы оно не выглядело как ложь. Скажите ему, что это очень старый обычай, — и это действительно правда, — и что мы пользуемся этим обычаев только в том случае, когда обстоятельства достаточно серьезны, — а сейчас это на самом деле имеет место. Дайте ему какое-нибудь подтверждение, предоставьте возможность понять вашу цель и добейтесь, чтобы перевод был такой, какой нам нужен.

— Это можно сделать. Но для чего, шеф? Чтобы казаться более значительными, чем мы есть на самом деле?

— Именно так. Нам приходится вести переговоры с позиции слабости, и поэтому необходимо уже с самого начала хоть в чем-то захватить инициативу. Я надеюсь, что роль просителя, явившегося с подарками, имеет универсальную символику, которая для них означает то же, что и для нас.

— Допустим, они на это не пойдут? Я имею в виду подарки.

— Тогда нам придется подождать, пока они не изменят своего решения. — Кику добавил: — Начинайте подбирать людей для вашей миссии. Завтра представьте мне списки.

Гринберг тяжело вздохнул.

— А я-то хотел сегодня пораньше лечь спать.

— При вашей должности на это трудно рассчитывать. Да, и еще, как только закончится эта конференция, пошлите подходящего специалиста, чтобы посмотреть на их корабле, какие изменения нужно сделать, чтобы разместить пассажиров-землян. Затем мы сообщим об этом хрошиям.

— Минуточку, шеф. Я предпочел бы один из наших кораблей. И может оказаться, что у них вовсе не найдется для нас места.

— Наши корабли тоже последуют за ними. Но хрошия Ламокс полетит вместе с остальными хрошиями, а молодой Стюарт будет вместе с Ламоксом. Поэтому наша миссия должна разместиться также и на их корабле, чтобы мальчика сопровождали другие земляне.

— Да, теперь понял. Извините.

— В нем найдется для них место. Они оставят здесь свою собственную миссию, или же никто никуда не полетит. Сотня хроший освободит достаточно места для размещения сотни наших людей.

— Другими словами, шеф, — сказал мягко Гринберг, — вы настаиваете на заложниках?

— Заложники, — строго сказал Кику, — это такое слово, которое никогда не должен употреблять ни один дипломат.

Он вернулся к своему рабочему столу.

Зал на первом этаже здания Министерства инопланетных дел был выбран для конференции потому, что его двери были достаточно высокими, а полы — достаточно прочными. Возможно, безопаснее было бы провести конференцию в космопорте, как и предлагал Фтаемл, но мистер Кику настаивал, чтобы хрошии явились к нему, чтобы были соблюдены все формальности.

Их подарки были присланы заранее и сейчас выставлены по обеим сторонам зала в большом количестве. Ценность и назначение этих предметов были все еще непонятны. Ксенологи, входящие в штат Министерства, проявляли нетерпение детей, ожидающих подарков ко дню рождения, но мистер Кику приказал им пока что, до окончания конференции, держаться в стороне.

Сергей Гринберг присоединился к мистеру Кику в задней комнате за трибуной, когда делегация хроший входила в зал. Он выглядел весьма озабоченным.

— Не нравится мне все это, шеф.

Кику взглянул на него.

— Почему же?

Гринберг посмотрел на остальных людей, присутствующих здесь — господина Макклюра и человека, который будет исполнять роль Генерального секретаря. Двойник, искусный актер, кивнул и вновь углубился в повторение речи, которую должен будет произнести. Макклюр резко произнес:

— В чем дело, Гринберг? Эти дьяволы что-то задумали?

— Надеюсь, что нет. — Гринберг обратился к Кику: — Я проверил, как выглядит ситуация с воздуха. Пока все в порядке. Мы заблокировали бульвар Солнц отсюда до самого космопорта, и у нас с каждой стороны улицы стянуто достаточно резервов для небольшой войны. Я завис над головой их колонны в тот момент, когда они покинули территорию космопорта, и сопровождал их. Через каждые четверть мили они расставляли свои отряды и устанавливали там какое-то приспособление, похожее на укрепленную огневую точку. Возможно, всего лишь устройство связи с их кораблем, но я в этом сомневаюсь. Полагаю, что это устройство предназначено для военных целей.

— Я тоже так думаю, — согласился мистер Кику.

Министр озабоченно сказал:

— Но послушайте, Кику…

— Прошу прощения, господин Макклюр… Сергей, начальник штаба уже сообщил нам об этом, и я посоветовал Генеральному секретарю, что не следует предпринимать никаких шагов, пока они не попытаются преодолеть наши заслоны.

— Мы можем потерять много людей.

— Да, такое возможно. Но как поступили бы вы, Сергей, будучи на их месте, когда вам потребовалось бы отправиться в лагерь противника для переговоров? Доверяли бы ему полностью? Или же постарались обеспечить себе возможность отступления?

— Г-м-м… да, конечно.

— Я считаю, что это наиболее обнадеживающий признак из всех тех, что у нас есть. Если это оружие — а я полагаю, что это так — то это означает, что они не считают нас такими уж ничтожными противниками. Как правило, артиллерию не готовят против мышей, — он огляделся вокруг. — Ну что же, пора идти. Думаю, они уже достаточно подождали нас. Вы готовы, Артур?

— Конечно. — Двойник Генерального секретаря оторвался от чтения речи. — Этот парень, Робинс, знает, как писать. Он сумел так наполнить предложения шипящими и глухими звуками, что мне предоставляется возможность забрызгать слюной первые ряды.

— Замечательно.

И они вышли в зал: сначала актер, вторым — министр, затем — постоянный помощник министра в сопровождении своего ассистента.

Из длинной процессии хроший, покинувшей территорию космопорта, только дюжина вошла в здание, но и этого было достаточно, чтобы зал казался переполненным. Мистер Кику с интересом смотрел на них. Он увидел хроший впервые. Действительно, в этих существах вовсе не чувствовалось того карикатурного неуклюжего дружелюбия, которое было заметно в рисунках и фотографиях хрошии Ламокс. Это были взрослые особи, хотя и меньше по размерам, чем Ламокс. Один из них, стоявший прямо перед трибуной и сопровождаемый по бокам двумя спутниками, уставился на него. Взгляд был холодный и самоуверенный. Мистер Кику почувствовал себя неудобно, ему хотелось отвести глаза. Но вместо этого он ответил таким же взглядом и напомнил себе, что его гипнотерапевт мог смотреть точно так же, и даже еще лучше, чем эта хрошия. Гринберг тронул его за локоть.

— Они и здесь установили свое оружие, — прошептал он. — Вон там, в задней части зала.

— Не следует показывать, что мы догадываемся, что это — оружие, — ответил мистер Кику. — Будем делать вид, что воспринимаем это как видеозаписывающую аппаратуру.

Доктор Фтаемл находился рядом с хрошией, стоявшей в центре. Помощник министра сказал ему:

— Переведите им, что это — наш Генеральный секретарь, и объясните, что это означает. Скажите им, что он возглавляет семнадцать могучих планет.

Раргилианин был в нерешительности:

— А кто же тогда будет президент Совета?

— Генеральный секретарь в данном случае представляет и эту должность.

— Очень хорошо, мой друг.

Раргилианин начал говорить. Речь его изобиловала звуками высокой тональности и походила на щенячье повизгивание. Хрошия коротко ответила ему на том же языке, и вдруг у мистера Кику совершенно исчезло неприятное ощущение страха, вызванное взглядом этого создания. Глупо испытывать благоговейный трепет перед существом, разговаривающем на языке, похожем на повизгивание скучающего щенка. Но он напомнил себе, что несущие смерть приказы могут быть отданы на любом языке.

Фтаемл заговорил, обращаясь к людям:

— Здесь рядом со мной находится, — и затем воспроизвел имя на языке хроший, — который является командующим корабля и всей экспедиции. Она… нет, возможно, он — будет лучше… Он — наследственный маршал и… — раргилианин вдруг замялся в нерешительности. — У вас нет такого слова, которое полностью передавало бы его ранг. Возможно, удачнее всего будет назвать „мажордом королевского дворца“.

Гринберг неожиданно предложил:

— Может быть, подойдет слово „босс“, доктор?

— Да, это удачное предложение. Именно босс. Ее… его социальное положение не самое высокое, но, практически, его власть почти не ограничена.

Кику задал вопрос:

— Достаточна ли эта власть для ведения переговоров на высоком уровне?

— О да, конечно.

— В таком случае, приступим к переговорам. — Он повернулся к актеру и кивнул ему. Затем проговорил в крышку стола, используя секретную связь:

— Вы все записываете?

Голос, слышимый только у него в ушах, ответил:

— Да, сэр. Вначале у нас почему-то пропало изображение, но сейчас все в порядке.

— Следят ли за происходящим Генеральный секретарь и начальник штаба?

— Полагаю, да, сэр. Все транслируется в их штаб-квартиры.

— Превосходно.

Мистер Кику слушал речь Генерального секретаря. Она была коротка, но произнесена с большим достоинством. Актер читал ее в таком темпе, чтобы Фтаемл успевал переводить. Генеральный секретарь приветствовал хроший на Земле и заверял их, что люди, населяющие Федерацию, счастливы, что хрошии наконец нашли своего потерянного детеныша, и добавил, что это благоприятное обстоятельство должно послужить тому, чтобы хрошии заняли подобающее место в Содружестве Наций и Цивилизаций.

Он сел и моментально как будто заснул с открытыми глазами и лицом, на котором застыла маска доброжелательного достоинства. Этот двойник мог стоять в позе римского диктатора в течение многих часов, не обращая ни малейшего внимания на то, что видит, и на церемонию, развертывающуюся вокруг.

Господин Макклюр говорил кратко, в целом повторив уже сказанное „Генеральным секретарем“ и добавив, что Федерация сейчас готова обсудить любые проблемы, интересующие благородных хроший.

Гринберг наклонился к Кику и прошептал:

— Нужно ли хлопать в ладоши, шеф? Вообще-то положено, но вряд ли они этой поймут.

— Заткнись, — беззлобно сказал мистер Кику. — Доктор Фтаемл, желает ли командор выступить с официальной речью?

— Думаю, что нет. — Фтаемл переговорил с главной хрошией, затем сказал: — Он желает высказать серьезные замечания по поводу двух произнесенных речей, а не произносить третью. Он утверждает, что хрошии вовсе не нуждаются в том, чтобы менее развитые расы общались с ними, и поэтому нельзя ли перейти, наконец, к делу без… дальнейших трюизмов.

— Если и в самом деле у них нет никакой нужды общаться с другими народами, то пожалуйста задайте ему вопрос: почему они прилетели к нам и почему предложили нам подарки?

— Потому что вы настаивали на этом, мой друг, — удивленно ответил Фтаемл.

— Благодарю вас, доктор, но мне не нужны ваши комментарии. Потребуйте ответа от него, и ни в коем случае не пытайтесь подсказывать ему.

— Хорошо, я постараюсь.

Фтаемл обменялся с командором хроший несколькими фразами, состоящими из пронзительного визга, затем повернулся к Кику.

— Прошу меня простить, он говорит, что был вынужден снизойти до вашего ребячества, поскольку это казалось простейшим способом достижения цели. Сейчас он желает обсудить условия передачи Джона Томаса Стюарта.

— Пожалуйста, скажите ему, что этот вопрос пока обсуждаться не может. Повестка дня прежде всего требует, чтобы мы достигли определенности в вопросе установления дипломатических отношений.

— Извините меня, сэр. Понятие „дипломатические отношения“ очень трудно перевести. Я обдумывал это в течение нескольких дней.

— Скажите, что происходящее сейчас может служить примером дипломатических отношений. Свободные народы, ведущие переговоры с позиций равенства, с мирными намерениями, с целью достижения обоюдной пользы.

Раргилианин воспроизвел подобие вздоха:

— Каждое из этих понятий понятий ужасно трудно перевести, но я попытаюсь.

Вскоре он ответил:

— Наследственный маршал говорит, что если то, что мы сейчас делаем, называется дипломатическими отношениями, то вы их уже имеете. Где же, наконец, мальчик Стюарт?

— Не так быстро. Порядок установления отношений должен быть выполнен пункт за пунктом. Они должны принять посольство и миссию, состоящую из представителей культуры, науки и торговли. Они должны оставить у нас аналогичные посольство и миссию. Должны быть запланированы регулярные сообщения между двумя независимыми суверенными мирами. И до тех пор пока мы не достигли соглашения по всем этим пунктам, бессмысленно даже упоминать о Джоне Томасе!

— Я еще раз попробую, — теперь Фтаемл говорил с „боссом“ хроший довольно долго. Ответ же был очень краток. — Он просит передать вам, что все эти пункты их не интересуют и не стоят даже упоминания. Где же мальчик Стюарт?

— В таком случае, — спокойно ответил мистер Кику, — передайте им, что мы не будем вести переговоры с варварами. Передайте им, чтобы они забрали тот мусор — именно такое сильное выражение и подберите, — которым они захламили это помещение, и пускай убираются на свой корабль. Им предлагается отбыть немедленно. Они должны забрать свою бесценную хрошию на борт корабля, применив, если потребуется, силу — если действительно хотят забрать ее, — и им запрещается когда-либо впредь высаживаться на нашей территории.

Выражение лица доктора Фтаемла было таким, что казалось, он готов разрыдаться, — на что он физиологически был неспособен.

— Пожалуйста, я очень прошу, не надо восстанавливать их против себя. Я готов рассказывать сказки, я могу сделать даже то, чего не требует от меня мой профессиональный долг. Но дело в том, что они могут разрушить этот город, даже не обращаясь за помощью на свой корабль.

— Передайте им наш ответ. Конференция окончена.

Мистер Кику встал, показал взглядом остальным, чтобы они следовали за ним, и направился в заднюю комнату.

Двойник пошел вперед. Макклюр схватил Кику за руку и пошел рядом с ним.

— Генри… я согласен, вы руководите всем этим. Но не следует ли нам еще раз поговорить с ними. Они ведь дикие бестии. Это может…

— Мистер Макклюр, — мягко начал Кику, — как сказал когда-то один из наших выдающихся предшественников, имея дело с людьми некоторого сорта, необходимо встать им на мозоль и стоять до тех пор, пока они не извинятся.

Он подтолкнул министра к двери.

— Но предположим, что они не извинятся?

— Это, конечно, рискованный поступок. Но давайте не будем спорить в их присутствии.

Они вошли в комнату, и дверь за ними закрылась.

Гринберг повернулся к Кику.

— Неплохо придумано, шеф. Но что нам делать дальше?

— Будем ждать.

— Хорошо. — Гринберг, нервничая, подошел к устройству связи, укрепленному на стене, и надстроил его на изображение зала. Хрошии не покинули зал. Он видел, что они окружили Фтаемла, которого значительно превосходили по размерам.

Двойник Генерального секретаря обратился к Кику:

— Я больше не нужен вам, сэр?

— Нет, не нужен, Артур. Спасибо, ты сделал все хорошо.

— Благодарю. У меня как раз хватит времени, чтобы снять грим, и я успею на второй тайм.

— Хорошо. Может быть, тебе изменить свою внешность прямо здесь?

— Ерудна, фотографы предупреждены. Они нам подыграют.

Он, насвистывая, вышел, Макклюр сел, закурил сигару, выпустил клуб дыма и отложил ее.

— Генри, нам следует сообщить о происходящем начальнику штаба.

— Он знает. Мы все в ожидании.

Они продолжали ждать. Гринберг внезапно сказал:

— Фтаемл идет к нам.

Он подошел к двери и встретил раргилианина.

Доктор Фтаемл казался очень напряженным.

— Мой дорогой мистер Кику, командор хроший сообщает, что они согласны выполнить ваши странные пожелания ради скорейшего завершения дела. Он настаивает на том, чтобы вы доставили ему мальчика Стюарта.

— Пожалуйста, скажите ему, что он совершенно не понял характера дружеских отношений между цивилизованными людьми. Мы вовсе не торгуем свободой одного из наших граждан для получения каких-то маловажных привилегий, так же как они не стали бы торговать свободой своей хрошии Ламокс. А затем скажите ему, что я приказываю им всем немедленно удалиться.

Фтаемл искренне сказал:

— Я делаю это с очень большим сожалением.

Он вернулся очень скоро.

— Они согласны на ваши условия.

— Превосходно. Пошли, Сергей. Господин Макклюр, вам необязательно появляться там, если вы этого не желаете.

Он вышел в зал, за ним следовали Гринберг и Фтаемл.

Кику показалось, что „босс“ хроший выглядит еще более разгневанным, чем раньше. Но переговоры о деталях пошли очень быстро, а именно: равное количество хроший и человеческих существ, составлявших миссию, затем размещение на корабле хроший людей. Один из присутствующих хроший был назначен послом в Федерацию. Фтаемл заверил их, что этот хроший имел ранг, уступающий только командиру экспедиции.

— И наконец, — сказал командор хроший, — настало время передать нам Джона Томаса Стюарта.

А Фтаемл с беспокойством добавил:

— Я полагаю, вы сделали необходимые приготовления, мой друг? Мне не нравится их тон. Как-то слишком легко они согласились на все.

Ощущая общее удовлетворение, благотворно влияющее на состояние его желудка, Кику ответил:

— Я не вижу здесь никаких трудностей. Мальчик Стюарт сам желает поехать, тем более теперь, когда нас уверили в дружественных отношениях. Пожалуйста, сделайте все, чтобы они поняли, что он летит с ними как свободный человек, а не как раб и не как домашнее животное. Хрошии должны гарантировать его статус и его возвращение на одном из наших кораблей, как только он этого пожелает.

Фтаемл перевел. Вскоре он сообщил ответ:

— Все это принято как вполне допустимое, за исключением одного, что я перевел бы как „незначительная деталь“. Мальчик Стюарт будет состоять в свите хрошии Ламокс. Далее я стараюсь перевести по возможности дословно: естественно, вопрос о возвращении мальчика Стюарта, если он когда-либо возникнет, является личной прерогативой хрошии Ламокс. Если окажется, что он ей надоел или она пожелает отпустить его, корабль ему будет немедленно предоставлен.

— Нет.

— Что вы имеете в виду, сэр, говоря „нет“?

— Просто „нет“. Разговор о мальчике Стюарте закончен.

Фтаемл переговорил со своими клиентами.

— Они говорят, — дал он ответ, — что в таком случае не будет никаких соглашений.

— Я это знаю. Соглашения не заключаются с… у них есть слово, соответствующее понятию „слуга“?

— У них есть слуги разного положения, одни более высокого, другие более низкого…

— Используйте то слово, которым называют слуг самого низкого положения. Скажите им, что не может быть никакого разумного соглашения, потому что слуги совсем не имеют прав на него. Скажите им всем, чтобы они удалились, и сделали это как можно быстрее.

Фтаемл посмотрел на Кику с грустью и печалью.

— Я восхищаюсь вами, мой друг, но не завидую вам.

Он повернулся к командиру экспедиции и визжал, наверное, в течение нескольких секунд. Хроший широко открыл свой рот, посмотрел на Кику и заверещал, как маленький щенок, которого ударили ногой. Фтаемл вздрогнул и отодвинулся.

— Это очень плохое ругательство. Его очень трудно перевести.

Монстр продолжал издавать такие же звуки, Фтаемл отчаянно пытался переводить:

— Я презираю… животные низкого происхождения… съешьте с удовольствием… последуйте назад к вашим предкам и также съешьте их… ваша низкая раса нуждается в том, чтобы ее научили хорошим манерам… похитители маленьких детей… воры… — он остановился и замолчал в величайшем волнении.

Хроший тяжело подошел к трибуне и приподнялся так, что его глаза оказались прямо напротив глаз мистера Кику. Гринберг сунул руку под крышку стола и нащупал кнопку включения устройства, опускающего всю эту площадку на этаж ниже — в этом зале раньше бывали уже беспорядки. Но мистер Кику сидел, каменно храня спокойное выражение на лице. Они смотрели друг на друга, массивное создание, пришедшее из космоса, и маленький пожилой землянин. Ничто не шевельнулось в огромном зале, никто не произнес ни звука. Затем с дальней стороны зала донеслось повизгиванье, как будто из корзинки с новорожденными щенками, и это дало совершенно неожиданный эффект. Командор хроший повернулся так, что пол содрогнулся, и резко прикрикнул на остальных. Ему ответили, и он произнес резкую команду на высоких тонах. Все двенадцать хроший устремились к выходу со скоростью, которую трудно было предположить в столь крупных и неуклюжих на вид созданиях.

Кику встал и смотрел им вслед. Гринберг схватил его за руку.

— Шеф, с вами пытается связаться начальник штаба.

— Передай ему, чтобы он не поспешал сделать что-нибудь. Очень важно, чтобы он не поспешал. Аэрокар все еще ждет нас?

16. "Извините, что мы все испортили"

Джон Томас Стюарт одиннадцатый хотел присутствовать на конференции, и поэтому пришлось прямо запретить ему это, чтобы он не попал туда. Он находился в отеле "Универсаль", в номере из нескольких комнат, который ему, вместе с матерью, предоставили, и играл в шашки со своим телохранителем, когда там появилась Бетти Соренсон вместе с мисс Хольтц. Майра Хольтц, оперативный агент службы безопасности Министерства инопланетных дел, скрывала свою полицейскую профессию под очень приятной внешностью. Инструкции, выданные ей мистером Кику в отношении Бетти, содержали следующее: "Следить за ней очень внимательно. У нее есть талант вызывать беспорядки".

Два телохранителя поприветствовали друг друга, а Бетти сказала:

— Привет, Джонни! Почему ты не там, где раскуривают "трубку мира"?

— Меня туда просто не пустили.

— И меня тоже. — Она осмотрелась. — А где же герцогиня?

— Ушла по магазинам, я все еще получаю от нее воспитательную дозу молчания. Она уже купила семнадцать шляпок. Что ты сотворила со своим лицом?

Бетти повернулась к зеркалу.

— Тебе нравится? Это называется "космические трассы", последний крик моды.

— Ты выглядишь как зебра, заболевшая корью.

— Ну, ты просто деревенщина. Эд, а вам нравится, не правда ли?

Эд Коуэн поднял глаза от доски с шашками и поспешно сказал:

— Не знаю. Жена говорит, что у меня вообще нет никакого вкуса.

— Большинство мужчин лишены вкуса. Джонни, мы с Майрой пришли, чтобы пригласить вас обоих повеселиться в городе… Что вы думаете на этот счет?

Коуэн ответил:

— Мне это не нравится, Майра.

— Это была ее идея, — ответила мисс Хольтц.

Джон Томас возразил Коуэну:

— А почему бы и нет? Мне уже надоели шашки.

— Ну… мне приказано, чтобы между нами и Министерством постоянно имелась возможность для связи. Вы сейчас можете потребоваться в любую минуту.

— Это не проблема, — сказала Бетти. — У вас же есть при себе карманное устройство? Во всяком случае, у Майры есть.

Коуэн покачал головой:

— Нет, давайте не будем рисковать.

— Я что, арестована? — настаивала Бетти. — Или, может быть, Джонни арестован?

— Нет, это всего лишь меры предосторожности.

— Тогда можешь поцеловать его в зад, Джонни. Или — оставайся и играй с ним в шашки. А то, может, пойдем, Джонни?

Коуэн взглянул на мисс Хольтц. Та осторожно сказала:

— Я полагаю, в этом ничего плохого не будет, Эд. Мы же будем вместе с ними.

Коуэн пожал плечами и встал. Джонни сказал Бетти:

— Я не могу появиться с тобой на людях, когда ты выглядишь вот так. Сначала пойди и умойся.

— Но, Джонни, я затратила два часа, чтобы наложить эту косметику.

— И, конечно же, за счет налогоплательщиков?

— Ну и что?

— Пойди и умойся. Иначе мы никуда не пойдем. Вы согласны со мной, мисс Хольтц?

Специальный оперативный агент мисс Хольтц, кроме обычной косметики, имела только изображение цветка на левой щеке. Она задумчиво сказала:

— Бетти не нуждается в этом. По крайней мере, в ее возрасте.

— Ну, вы просто пуритане какие-то, — резко ответила им Бетти, показала Джонни язык и медленно проследовала в ванную. Когда она вышла, лицо ее было розовым и чистым.

— Теперь я чувствую себя голой. Ну что ж, пойдемте.

Затем произошла небольшая перепалка в лифте, в которой победил Эд Коуэн, и они направились на крышу, чтобы взять аэротакси для осмотра города, вместо того чтобы идти по улицам.

— Вы оба, ребята, за последнее время стали слишком известны. Ваши фотографии были во всех газетах. А в этом городе всяких психов больше, чем в любом сумасшедшем доме. Я не хочу, чтобы у нас были какие-нибудь неприятности и несчастные случаи.

— Если бы ты не позволил застращать меня, то сейчас меня было бы не узнать.

— Но он, во всяком случае, легко узнаваем.

— Мы могли бы его тоже украсить. Любое мужское лицо тоже можно улучшить с помощью косметики.

Они поднялись на лифте на крышу и взяли аэротакси.

— Куда летим, шеф?

— О, — сказал Коуэн, — просто полетим над городом, посмотрим достопримечательности. Оплата почасовая.

— Как пожелаете. Но над бульваром Солнц пролететь я не могу. Там какой-то парад или что-то в этом роде.

— Я в курсе.

— Послушайте, — вмешался Джонни, — отвезите нас в космопорт.

— Нет, — встрял Коуэн. — Только не туда.

— А почему, Эд? Ведь я еще не видел Ламокса. Я хочу посмотреть на него. Может, он плохо себя чувствует.

— Это одна из тех вещей, которые тебе нельзя делать, — сказал ему Коуэн. — Корабль хроший на отдельном огражденном пространстве, вне нашей досягаемости.

— Но ведь можно посмотреть на него с воздуха, не так ли?

— Нет.

— Но…

— Да не спорь ты с ним, — сказала Бетти. — Мы наймем другое такси. У меня есть деньги, Джонни. Пока, Эд.

— Послушайте, — начал возмущаться водитель такси, — могу довезти вас хоть до Тимбукту. Но не могу бесконечно висеть над посадочной площадкой — за это можно получить нагоняй от полиции.

— Хорошо, направляемся в космопорт, — сказал Коуэн, махнув на все рукой.

По периметру территории площадью в несколько акров, на которой располагались хрошии, стояло заграждение. В одном месте оно было разобрано для прохода делегации по бульвару Солнц, но весь путь был огражден по тротуару до самого здания Министерства. Посредине огражденной территории стоял посадочный бот хроший, приземистый и очень неуклюжий, размерами почти с земной звездолет. Джонни посмотрел на него и задумался, как все должно выглядеть на Хрошиюде. При этой мысли он почувствовал себя неуютно, не потому что боялся, а потому что еще не сказал Бетти, что улетает. Он несколько раз уже пробовал начать этот разговор, но всякий раз что-то не клеилось. А поскольку сама она никогда не касалась этой темы, он считал, что ей пока об этом ничего не известно.

В воздухе были и другие наблюдатели. Внизу собралась немногочисленная толпа зевак, вытянувшаяся вдоль заграждений. В столице ничто долго не вызывало удивления, ее жители утверждали, что привыкли ко всему, да и сами хрошии не были столь уж фантастическими существами в сравнении с доброй дюжиной некоторых других дружественных рас, членов Федерации.

Хрошии целой группой расположились у основания своего корабля. Они проделывали какие-то непонятные манипуляции с установленными там предметами. Джонни пытался сосчитать их, и подумал, что это занятее похоже на попытку угадать число монет в бутылке. Дюжина уж точно, но может и больше.

Такси зависло неподалеку от выстроившихся в линию патрульных полицейских машин. Внезапно Джонни воскликнул:

— Эй, вон Лами.

Бетти наклонилась вбок, вытянув шею.

— Где, Джонни?

— Вон, с той стороны от их корабля, — он повернулся к водителю. — Послушайте, мистер, вы не могли бы облететь, чтобы мы оказались ближе вон к тому месту, так близко, насколько нас подпустят.

Водитель повернулся к Коуэну. Тот кивнул. Они обогнули полицейские машины и двинулись к кораблю хроший с другой стороны. Водитель выбрал место между двумя полицейскими аэрокарами и немного далее от корабля. Ламокс теперь был виден совершенно отчетливо. Около него находилась группа хроший, над которыми он возвышался.

— Был бы у нас бинокль, — сказал Джонни. — Я не могу рассмотреть его как следует.

— У меня в бардачке есть бинокль, — сказал водитель.

Джонни достал его. Это был простой оптический инструмент, никакой электроники. Но Ламокса теперь стало видно лучше. Он смотрел прямо в лицо своего друга.

— Как он выглядит, Джонни?

— Выглядит нормально. Немного похудел, мне кажется. Может, они его плохо кормят?

— Мистер Гринберг сказал мне, что они вообще его не кормят. Я думала, ты знаешь об этом.

— Что? Они не должны поступать с ним так плохо!

— Не думаю, что мы можем что-то сделать в этом отношении.

— Ну ладно. — Джон Томас опустил стекло и попытался получше разглядеть происходящее внизу. — Послушайте, мистер, вы не могли бы опуститься и подлететь еще чуточку поближе? Мне хочется получше разглядеть его.

Коуэн покачал головой. Водитель проворчал:

— Я не хочу никаких ссор с полицейскими.

Но он все же подвинул вперед свою машину, пока не оказался на одной линии с полицейскими аэрокарами. Почти в тот же момент из ближайшего аэрокара раздался усиленный мегафоном голос:

— Эй, там, номер 84, куда лезете на своей консервной банке? Выбирайтесь оттуда поскорее.

Водитель произнес что-то нечленораздельное и начал выполнять приказ. Джон Томас, все еще держа бинокль у глаз, произнес:

— Ну вот… — затем добавил. — Интересно, услышит ли он меня? Лами! — закричал он в окно. — Эй, Ламокс!

Хрошия подняла голову и стала озираться. Коуэн схватил Джона Томаса и попытался закрыть окно, но Джонни отпихнул его.

— Идите вы к черту! — зло сказал он. — Я уже достаточно долго подчинялся вам. Ламокс! Это я, Джонни! Здесь, наверху. Иди сюда…

Коуэн наконец затащил его в машину и закрыл окно.

— Я знал, что нам не следовало выходить из номера. Водитель, давайте выбираемся отсюда.

— С преогромным удовольствием.

— Но не удаляйтесь от полицейского кордона. Я хочу видеть, что происходит.

— Выбирайте что-нибудь одно.

Чтобы видеть, что происходит, бинокля не требовалось. Ламокс направился к барьеру, прямиком в сторону аэротакси, разбрасывая остальных хроший направо и налево. Он достиг заграждения и даже не сделал попытки перепрыгнуть через него.

— Боже мой, — тихо произнес Коуэн. — Но силовое поле остановит его.

Не остановило. Ламокс несколько замедлил ход, но его могучие ноги продолжали ступать вперед, словно пронизанный силовыми линиями воздух был густым болотом. С неумолимостью ползущего ледника хрошия продвигалась в сторону аэротакси.

И другие хрошии тоже прошли через пролом в заграждении. И прошли далее, несмотря на то, что силовое поле было усилено до предела. Коуэн видел, как Ламокс, вырвавшись на свободу, миновав зону действия поля, помчался галопом, а люди разбегались перед ним. Коуэн крикнул:

— Майра, свяжись с военными, а я установлю контакт с Министерством!

Бетти схватила его за руку.

— Не делайте этого!

— Что? Опять вы вмешиваетесь? Заткнитесь, или твой затылок попробует твердость моей ладони.

— Мистер Коуэн, выслушайте меня внимательно, — быстро заговорила она, — совершенно бессмысленно звать кого-либо на помощь, Ламокс не послушает никого на свете, кроме Джонни, а они не послушают никого, кроме Ламокса, и вы это прекрасно знаете. Поэтому приземлитесь, чтобы он мог поговорить с Лами, иначе пострадает огромное количество людей, и в этом будете виноваты вы.

Оперативный агент службы безопасности первого класса Эдвин Коуэн внимательно посмотрел на нее, и в его сознании пронеслась вся его прошлая карьера, а также надежды на будущее. Затем он почти мгновенно принял важное решение.

— Приземляйтесь, — выпалил он. — Опускайтесь на землю и выпустите меня и этого парня.

Водитель простонал:

— Это вам придется оплатить дополнительно, — но приземлился так быстро, что их встряхнуло. Коуэн распахнул дверь и вместе с Джоном Томасом выскочил наружу. Майра Хольтц попыталась удержать Бетти, но это ей не удалось. Та тоже выпрыгнула из аэротакси в тот момент, когда оно уже оторвалось от земли.

— Джонни! — визгливо пропищал Ламокс и раскрыл могучие руки в жесте, который во всей Галактике означает приветствие. Джон Томас подбежал к звездному зверю.

— Лами! У тебя все в порядке?

— Конечно, — сказал Ламокс. — А почему могло быть не так? Привет, Бетти!

— Привет, Лами!

— Хотя я очень голоден, — добавил Ламокс задумчиво.

— Мы все это изменим.

— Очень хорошо. Но мне сейчас не полагается есть.

Джон Томас хотел что-то ответить на это удивительное замечание, но тут ему на глаза попалась мисс Хольтц, уклоняющаяся от наскоков одной из хроший. Другие хрошии вокруг были, похоже, в нерешительности, не зная, как им действовать в сложившейся ситуации. Когда Джонни увидел, что Эд Коуэн достал свой пистолет, он встал между этой хрошией и Майрой и сказал:

— Ламокс, это мои друзья. Скажи своим друзьям, чтобы оставили их в покое, и давайте побыстрее вернемся туда, за заграждение.

— Как пожелаешь, Джонни.

Хрошия проговорила что-то на визгливом языке своей расы, и все остальные немедленно подчинились ей.

— И, пожалуйста, сделай для нас седло на спине. Мы с тобой покатаемся и обо всем поговорим.

— Конечно, Джонни.

Они сели верхом, причем Джонни помог взобраться Бетти, и поехали в сторону пролома в заграждении. Когда Ламокс вновь достиг места, где начиналось действие силового поля, он резко сказал что-то одному из хроший. Тот пронзительно крикнул хрошию, стоявшему внутри заграждения, и силовое поле внезапно исчезло, так что они прошли беспрепятственно.

Когда мистер Кику, Сергей Гринберг и доктор Фтаемл прибыли в космопорт, они застали состояние вооруженного перемирия, удерживающее обе стороны в напряжении. Все хрошии находились внутри заграждения, хотя в нем зияла брешь; военные корабли в большом количестве сменили патрульные полицейские аэрокары, и где-то очень высоко, почти невидимые невооруженным глазом, висели ракетоносцы, готовые в случае крайней необходимости превратить весь район в радиоактивную пустыню.

Генеральный секретарь и начальник штаба встретили их у заграждения. Генеральный секретарь выглядел весьма мрачным.

— Ох, Генри, похоже, все провалилось, хотя и не по вашей вине.

Мистер Кику посмотрел на хроший, собравшихся большой группой.

— Да, возможно, так оно и есть.

Начальник штаба добавил:

— Мы сейчас эвакуируем весь район поражения предполагаемого взрыва так быстро, как это только возможно. Но если нам все же придется это сделать, я не представляю, как быть с этими двумя молодыми людьми, находящимися вон там?

— Тогда ничего не нужно делать. Во всяком случае, пока что.

— Мне кажется, вы не понимаете всей серьезности ситуации, господин помощник министра. Например, мы установили силовое поле, блокирующее всю эту территорию, но сейчас его нет. Они просто-напросто нейтрализовали его. И не только здесь, но и вообще везде.

— Мне кажется, скорее именно вы не понимаете всей серьезности ситуации, генерал. Но, в любом случае, несколько произнесенных слов уже не смогут никому причинить вреда. Пойдемте, Сергей. Вы идете с нами, доктор?

Мистер Кику покинул группу, сопровождающую Генерального секретаря, и направился к пролому в ограждении. Ветер, свистевший над полем, заставил его схватиться за шляпу.

— Мне не нравится этот ветер, — пожаловался он доктору Фтаемлу. — Он растреплет мою прическу.

— Но может подуть еще более сильный ветер, который сметет все, — мрачно ответил раргилианин. — Друг мой, неужели это разумно? Они не могут причинить вреда мне, поскольку я выступаю от их лица, но что касается вас…

— А что еще я могу сделать?

— Не знаю. Но существуют такие ситуации, в которых не помогает даже храбрость.

— Возможно. Но в такую ситуацию я еще не попал.

— Да, в такой ситуации, пожалуй, можно оказаться лишь один раз.

Они приближались к большой группе хроший, обступившей Ламокса, и теперь могли видеть и двух землян, расположившихся на спине хрошии, в добрых ста ярдах от них. Кику остановился.

— Скажите им, чтобы нам дали пройти. Я хочу приблизиться к хрошии по имени Ламокс.

Фтаемл перевел.

Ничего не произошло, хотя ближайшие хрошии беспокойно зашевелились. Гринберг сказал:

— Шеф, нельзя ли попросить Ламокса и ребят, чтобы они вышли оттуда. Эта толпа не кажется мне настроенной дружелюбно.

— Да, пожалуй, вы правы. Мне сложно кричать на таком ветру. Крикните, пожалуйста, Стюарту, чтобы нас пропустили.

— Хорошо, шеф. Будет очень здорово рассказывать обо всем этом моим внукам, если, конечно, они у меня будут.

Он сложил руки рупором около рта и прокричал:

— Джонни! Джон Стюарт! Скажи Ламоксу, чтобы нас пропустили!

— Конечно!

Был освобожден проход, достаточно широкий, чтобы прошла целая колонна, и так быстро, как метла расчищает мусор. Небольшая группа людей двинулась между стоящими по сторонам хрошиями. Гринберг почувствовал, что у него по коже бегают мурашки. Мистер Кику, похоже, беспокоился только о том, чтобы его шляпу не унесло ветром; он незлобно ругался, прижимая ее к голове. Они остановились перед Ламоксом.

— Как поживаете, мистер Кику? — крикнул Джон Томас. — Нам спуститься?

— Да, пожалуй, так будет лучше.

Джонни сполз вниз, затем подхватил Бетти.

— Извините, что мы все испортили.

— Да, мне весьма жаль, что так получилось. Но представьте меня вашему другу.

— Да, конечно. Ламокс, это мистер Кику. Он очень хороший человек. Мой друг.

— Здравствуйте, мистер Кику.

— Здравствуйте, Ламокс.

Мистер Кику выглядел задумчивым.

— Доктор, вон там, видите, это не командор хроший? Вон тот, с неприятным взглядом?

— Да, это он.

— Спросите его, доложил ли он о результатах конференции ее величеству?

— Хорошо, — медузогуманоид проговорил что-то, обращаясь к командору хроший, затем перевел ответ. — Он сказал, что еще не доложил.

— Гм-мм… Джон Томас, мы заключили с хрошиями соглашение насчет того, о чем мы с вами уже говорили, но внезапно они отказались от этого соглашения, когда обнаружили, что мы не собираемся отдавать вас им без гарантий. Помогите мне, пожалуйста, узнать, как это согласуется с желаниями твоего друга.

— Вы имеете в виду Ламокса? Конечно, сейчас спрошу.

— Превосходно. Подождите минутку. Доктор Фтаемл, не изложите ли вы вкратце основные пункты нашего соглашения хрошии Ламокс в присутствии командора? Или эти понятия для нее недоступны?

— Почему же недоступны? Ей было уже около двухсот лет по вашему летоисчислению, когда ее доставили сюда.

— Так много? Что ж, в таком случае, скажите ей то, о чем я вас просил.

Раргилианин издал целую серию каких-то необычно звучащих повизгиваний на языке хроший, обращаясь к Ламоксу. Раз или два Ламокс прерывал его, затем разрешал ему продолжать. Когда доктор Фтаемл закончил, она обратилась к командору экспедиции. Фтаемл перевел землянам:

— Она спрашивает: "Неужели это правда?"

Командор по извилистой линии приблизился к Ламоксу, передвигаясь при этом ползком. Небольшой группе, представляющей Федерацию, пришлось посторониться. Его ноги были втянуты, так что он передвигался наподобие гусеницы. Не поднимая головы от земли, он провизжал ей что-то в ответ.

— Он признает, что это правда, но при этом утверждает, что было вызвано необходимостью.

— Хотелось бы скорее закончить со всем этим, — пожаловался Кику. — Мне становится холодно. — Его худые ноги тряслись.

— Она не принимает это объяснение… не смогу передать точно ее упреки… ее риторические способности великолепны.

Внезапно Ламокс издал еще один визгливый звук, затем оторвал от земли две первые пары ног и, сложив руки, ударил головой несчастного командора, нанеся ему хлесткий удар сбоку.

Этот удар смел его, так что он откатился в толпу. Затем он медленно поднялся на ноги и приполз обратно на то же самое место перед Ламоксом. Ламокс начал говорить.

— Она говорит… О, как бы я желал, чтобы вы могли понимать это на ее языке!.. Пока существует галактика, друзья Джонни будут ее друзьями. Она говорит также, что те, кто не являются друзьями ее друзей, — ничтожества, и даже меньше, чем ничтожества: нечто, недостойное появляться перед ее глазами. Она утверждает это во имя… далее идет перечисление всех ее предков по всему генеалогическому дереву, что, в общем-то, довольно утомительно. Мне следует это тоже перевести?

— Нет, не утруждайтесь, — ответил ему Кику. — Когда говорят "да", это понятно на любом языке.

— Но она говорит это так красиво, — сказал Фтаемл. — Она говорит о всяких чудесных и ужасных вещах, случавшихся в далеком прошлом.

— Меня интересует только то, как все это повлияет на будущее. И как поможет нам поскорее убраться с этого отвратительного ветра. — Мистер Кику чихнул. — Ох, Боже мой!

Доктор Фтаемл снял с себя плащ и накинул его на узкие плечи мистера Кику.

— Друг мой… брат мой… я смиренно прошу извинить…

— Нет-нет, не надо, вы сами простудитесь.

— Нет, только не я.

— Тогда хотя бы давайте укроемся вместе.

— Сочту это за честь, — мягко ответил медузогуманоид, его щупальца подрагивали от избытка чувств. Он накрыл плащом себя и мистера Кику, и они прижались друг к другу, тогда как Ламокс заканчивал свою цветистую речь. Бетти повернулась к Джонни.

— Это самое большее, что ты когда-либо сделал для меня.

— Ах, брось, проныра. Ты ведь никогда не простужаешься.

— Но при этом ты мог бы меня и обнять.

— Да? На глазах у всех? Пойди-ка и прижмись лучше к Ламоксу.

Пока Ламокс говорил, его передние ноги не опирались на землю, и голова возвышалась над всеми. Собравшиеся вокруг хрошии, пока длилась эта речь, упали на колени, затем поджали ноги, приняв покорный вид, такой же, как у их командора. Наконец речь закончилась, и Ламокс добавил лишь одно резкое замечание. Хрошии зашевелились и начали двигаться.

— Она говорит, — перевел Фтаемл, — что сейчас хочет, чтобы ее оставили одну с ее друзьями.

— Спросите ее, — сказал Кику, — может ли она заверить своего друга Джона Томаса, что сказанное ею сейчас — это истинная правда и может расцениваться как официальное соглашение?

В то время как остальные хрошии спешили убраться отсюда, доктор Фтаемл коротко передал это Ламоксу. Тот выслушал его, затем повернулся к Джону Томасу. Из его огромного рта прозвучал очень тонкий девчоночий голосок.

— Все именно так, Джонни. Клянусь сердцем.

Джон Томас с торжественным видом кивнул, соглашаясь.

— Не беспокойтесь, мистер Кику. Это соглашение абсолютно надежно.

17. Девяносто семь подношений

— Запускайте ее.

Мистер Кику собрал все свои душевные силы, в последний раз глянул на поднос с чаем и, обведя вокруг взглядом, убедился, что небольшая комната для конфиденциальных переговоров соответствует требованиям момента. Пока он занимался этим, дверь открылась, вошла Бетти Соренсон и сказала сладким голоском:

— Здравствуйте, мистер Кику! — и безмятежно уселась напротив него.

— Как поживаете, мисс Соренсон?

— Можете называть меня Бетти. Все друзья зовут меня так.

— Благодарю вас. Мне хотелось бы быть одним из них.

Он оглядел ее и содрогнулся: Бетти экспериментировала с новой косметической модой, в основе которой были полосы, что делало ее лицо похожим на шахматную доску. Кроме того, она была одета в новый наряд, в котором выглядела старше своих лет. Мистер Кику вынужден был напомнить себе, что о вкусах не спорят.

— Итак, моя милая девушка, цель нашей с вами встречи такова… что я не знаю, с чего начать.

— Не торопитесь, я не спешу.

— Может быть, хотите в чаю?

— А давайте я налью вам? Может, так у нас установится более дружеская обстановка.

Он позволил ей сделать это, затем непринужденно откинулся в кресле со своей чашкой, хотя на самом деле чувствовал себя весьма неуютно.

— Полагаю, вы получили удовольствие от пребывания здесь?

— О, еще бы. Я раньше не могла ничего купить себе, не пересчитав предварительно всю мелочь. Мне кажется, блага неограниченного счета для покупок должны быть доступны каждому.

— Можете продолжать наслаждаться этим обстоятельством. Уверяю вас, что это не пробьет, фигурально выражаясь, заметной бреши в нашем бюджете. Это наш секретный фонд. А вы сирота, не так ли?

— По закону — сирота. Но я — "свободный ребенок". Мой опекун — Уэствилльский дом свободных детей. А почему вы спрашиваете об этом?

— В таком случае, вы еще несовершеннолетняя?

— Это зависит от точки зрения. Я, например, считаю себя совершеннолетней, а вот закон утверждает, что это не так. Но, слава Богу, разница будет существовать совсем немного.

— Гм-м, да. Впрочем, должен признаться, мне это известно.

— Я так и думала, что вы все знаете. Но зачем тогда спрашиваете?

— Ну, как бы вам объяснить… Позвольте рассказать небольшую историю. Вы когда-нибудь содержали кроликов? Или кошек?

— Да, у меня была кошка.

— У нас возникла некоторая проблема в отношении хрошии, известной под именем Ламокс. Конечно, ничего катастрофического, наше соглашение с ними не подвергалось каким-либо изменениям, поскольку мы получили заверения со стороны Ламокса. Но, как бы вам это сказать, если мы окажем Ламоксу кое-какую услугу, то это еще больше улучшит ситуаций. Во всяком случае, появятся более хорошие перспективы.

— Мне кажется, пора бы назвать вещи своими именами, если уж все равно придется это делать. В чем дело, мистер Кику?

— Ну… нам обоим известно, что хрошия Ламокс в течение долгого времени была как бы домашним животным в семье Джона Томаса Стюарта.

— Да, конечно. И как все интересно обернулось в конце концов, не правда ли?

— Согласен. И кроме того, Ламокс был любимцем отца Джона Томаса. И так было в течение четырех поколений.

— А как же иначе? Что может быть лучше такого домашнего животного?

— Вот в этом-то как раз все и дело, мисс Соренсон, Бетти. Все выглядит так с точки зрения Джона Томаса и его предшественников… Но всегда есть по меньшей мере две точки зрения на каждую проблему. С точки зрения Ламокса, она… он не был домашним животным. Совсем наоборот, Джон Томас был его домашним животным. И Ламокс с большим удовольствием занимался своим хобби, то есть разведением Джонов Томасов.

Глаза Бетти широко раскрылись, она принялась хохотать, затем закашлялась.

— Мистер Кику! О, это невозможно!

— Я говорю совершенно серьезно. Все зависит от точки зрения, причем вторая точка зрения более оправдана, учитывая сравнительную продолжительность жизни. Ламокс вырастил уже несколько поколений Джонов Томасов. Это было единственное хобби Ламокса, которое его по-настоящему интересовало. Конечно, немного похоже на детскую игру, но ведь Ламокс был и все еще остается ребенком.

Бетти взяла себя в руки и смогла проговорить, с трудом сдерживая смех:

— Разводить Джонов Томасов! А Джонни знает об этом?

— Да, знает, но ему я объяснил это несколько по-другому.

— А миссис Стюарт об этом знает?

— Ну… я решил, что нет необходимости ей это рассказывать.

— А можно мне сказать ей об этом? Я хочу увидеть, какое у нее будет лицо! Джонов Томасов… Боже мой!

— Думаю, это будет жестоко, — строго сказал мистер Кику.

— Да, наверное. Хорошо, не буду этого делать. Но все равно я буду мечтать об этом. Можно?

— Все мы имеем право мечтать. Но продолжим. Ламоксу доставляло удовольствие это безобидное хобби, и эта хрошия хотела бы продолжать заниматься своим хобби неограниченное время. Вот это и есть причина, по которой мы оказались перед лицом того странного факта, что хрошии не смогли беспрепятственно улететь, забрав с собой найденного детеныша. Ламокс желает продолжать разводить Джонов Томасов.

Он замолчал в нерешительности. Наконец Бетти сказала:

— Ну, мистер Кику, продолжайте.

— Бетти… А каковы ваши личные планы, мисс Соренсон?

— Мои? Я свои планы ни с кем не обсуждаю.

— Гм-м. Извините, если я вмешиваюсь в ваши личные дела. Понимаете, в каждом предприятии имеют место необходимые для его существования условия. И Ламокс, мне кажется, знает об условиях, сопутствующих его хобби, если можно так выразиться. То есть, если мы хотим получить кролика… — и вдруг замолчал в нерешительности.

Она внимательно посмотрела на его смущенное лицо.

— Мистер Кику, вы, наверное, хотите сказать, что нужно по меньшей мере два кролика, чтобы получить еще одного.

— Да, именно так. Это часть того, что хотел сказать.

— В самом деле? Почему же тогда вы говорите обиняками? Наверное, вы хотели сказать, что даже Ламоксу очевидно, что то же самое относится и к Джонам Томасам?

Он смог только оцепенело кивнуть.

— Бедный мистер Кику… Наверное, для вас легче было бы изложить это в письменном виде? Похоже, мне придется и дальше приходить вам на помощь. Вы, наверное, предполагаете, что я смогла бы сыграть в этом деле какую-то роль?

— Я, право, не хотел вмешиваться во что-то личное, но мне действительно необходимо знать о ваших… намерениях.

— То есть, имею ли я намерение выйти замуж за Джона Томаса? Других намерений у меня в отношении Джонни и не было.

Мистер Кику кивнул.

— Благодарю вас.

— Нет, конечно, я не собираюсь сделать это специально для того, чтобы доставить вам удовольствие.

— Нет, вы не так поняли меня. Я благодарю вас за то, что вы помогли мне.

— Все благодаря Лами. Чудесный старина Лами. Да, Лами не проведешь.

— Полагаю, теперь уже все улажено?

— Вы так считаете? Я еще не сделала ему предложения. Но я это сделаю… Я ждала, когда до отлета корабля останется совсем немного. Вы же знаете, каковы мужчины… Они такие нервные и невыдержанные. Я просто хотела не оставлять ему времени для волнений. А что, ваша жена сделала вам предложение сразу или подождала, пока вы сами для этого созреете?

— Ну, как вам сказать… обычаи моего народа несколько отличаются от ваших. Сначала ее отец договорился с моим отцом.

Бетти была шокирована.

— Но это же рабство! — сказала она с содроганием.

— Безусловно. Но я не чувствовал себя несчастным, — он встал. — Очень рад, что наш разговор завершился так успешно.

— Минуточку, мистер Кику. Я хотела бы уточнить несколько деталей. Что вы конкретно делаете для Джона Томаса?

— Хм?

— Ну, как выглядит его контракт?

— Ах, это? Что касается финансовой стороны, то мы не поскупимся. Большую часть времени он будет уделять своему образованию, но я думаю дать ему номинальный ранг в посольстве — специальный атташе или что-нибудь в этом роде.

Бетти некоторое время сохраняла молчание.

— Поскольку вы тоже отправляетесь с ним, то, конечно, было бы разумно и вам дать какое-нибудь полуофициальный статус. Например, помощник по особым поручениям, конечно, с соответствующим жалованием. Это принесет вам неплохие накопления, если вы вернетесь… Когда вы вернетесь.

Она покачала головой.

— Джонни не карьерист, а вот я — да.

— В самом деле?

— Джонни должен быть послом на планете хроший.

К мистеру Кику с трудом вернулся дар речи. Наконец он смог произнести:

— Моя милая леди! Но ведь это невозможно!

— Это вы так думаете. Вот смотрите, господин Макклюр струсил и поставил вас в неудобное положение. Можете говорить, не скрывая. У меня уже есть связи в вашем министерстве. Он поступил именно так, и потому эта должность сейчас свободна. И она как раз подходит Джонни.

— Но, дорогая моя, — сказал он слабым голосом, — это вовсе не та работа, которую может выполнять неподготовленный мальчик… хотя я и очень высокого мнения о мистере Стюарте…

— Макклюр на этой должности выполняет чисто декоративные функции, не так ли? А Джонни не будет просто пустым местом. Кто больше всех знает о хрошиях? Именно Джонни…

— Дорогая моя, я признаю, что у него есть специальные знания по данному предмету, и мы, конечно, воспользуемся этими знаниями. Но быть послом? Нет.

— Да.

— Может быть, атташе? Это очень высокий ранг, однако я согласен пойти на это. Но послом должен быть мистер Гринберг. Нам нужен на этой должности дипломат…

— Что трудного в том, чтобы быть дипломатом? Или, иначе говоря, что такого может сделать Макклюр, чего не сумеет сделать мой Джонни, и сделать лучше?

Мистер Кику глубоко вздохнул.

— Вы загнали меня в угол. Все, что я могу сказать, это то, что есть такие ситуации, когда я должен действовать в обход существующих правил, но есть и другие ситуации, когда я не могу поступать так. Будь вы моей дочерью, я бы вас сейчас отшлепал.

Она улыбнулась ему.

— Уверена, вы со мной не справились бы, но не в этом дело. Мне кажется, вы просто не понимаете ситуации.

— В самом деле?

— Да, не понимаете. Джонни и я очень нужны вам во всем этом деле. Мне кажется, в особенности Джонни.

— Да, в особенности Джонни. Что касается вас, то вы не так важны… Даже учитывая потребность в новых Джонах Томасах.

— Может быть, вы хотите проверить ваше утверждение? Вы, наверное, думаете, что вам удастся вытолкнуть Джона Томаса Стюарта с этой планеты хотя бы на один дюйм, если я этого не захочу?

— Гм-м… это интересно.

— Мне это тоже интересно. Но, во всяком случае, я достаточно уверена, чтобы дать вам шанс попробовать это. Если окажется, что я права, то где вы тогда очутитесь? Вас снова ждет то же самое продуваемое ветром поле и поиск выхода из тяжелого положения. А Джонни вам уже не будет помогать.

Мистер Кику подошел к окну и выглянул на улицу. Затем повернулся к ней.

— Хотите еще чаю? — вежливо осведомилась Бетти.

— Благодарю вас, нет. Мисс, у вас есть представление о такой должности, как "чрезвычайный и полномочный представитель"?

— Я уже слышала такое выражение.

— Это тот же ранг и то же жалование, что и у посла, но назначается он в особых случаях. У нас как раз особый случай. Мистер Гринберг будет послом и возложит на себя всю ответственность, а Джону Томасу будет дан особый, чисто номинальный ранг.

— Ранг и жалование, — сказала она. — Я вошла во вкус, мне понравилось торговаться.

— Хорошо, и жалование, — согласился он. — Милая девушка, ваши моральные принципы — как у тропический змеи, а кожа — как у бегемота. Очень хорошо. Будем считать, что мы договорились. Если, конечно, вам удастся убедить своего молодого человека согласиться с этим.

Она хихикнула.

— Это для меня не составит труда.

— Я имел в виду другое. Я делаю ставку на его здравый смысл и природную скромность против вашей бойкости. Думаю, он согласится и на должность помощника секретаря посольства. Ну, там видно будет.

— Да, там посмотрим. Кстати, где он сейчас?

— Кто?

— Его нет в гостинице. Разве он не у вас?

— Собственно говоря, да, он здесь.

— Хорошо, — она подошла и потрепала мистера Кику по щеке. — Вы мне нравитесь, мистер Кику. А теперь пусть Джонни придет сюда и нас оставят вдвоем. Мне потребуется не больше двадцати минут, и вам совершенно не нужно ни о чем беспокоиться.

— Мисс Соренсон, — задумчиво сказал мистер Кику, — хорошо, что вы не потребовали ранга посла еще и для себя.

Ламокс был единственным негуманоидом, присутствующим на свадьбе. Мистер Кику представлял сторону невесты. Он отметил, что на сей раз на ней не было никакой косметики. Это навело его на мысль, что, вероятно, младший секретарь посольства все же не полновластная хозяйка в своей семье.

Они получили девяносто семь традиционных подношений, в основном от совершенно посторонних людей: разнообразные дорогие безделушки, которые все равно не смогут взять с собой, и полностью оплаченная поездка на Гавайские острова, которой они ни при каком раскладе не успели бы воспользоваться. Миссис Стюарт всплакнула, затем позировала перед фотографами. Все происходящее ей очень нравилось. В конце концов, это была очень удачная свадьба. Мистер Кику тоже обронил несколько слез, но он вообще был человеком весьма сентиментальным.

На следующее утро он сидел за своим рабочим столом, не обращая никакого внимания на мигание сигнальных лампочек. В его руках была брошюра о ведении фермерского хозяйства в Кении, но он рассеянно смотрел мимо нее. Они с доктором Фтаемлом после того, как состоялся свадебный обряд, отправились поразвлечься в город, и сейчас мистер Кику все еще испытывал приятную расслабленность.

Несмотря на некоторый шум в голове и частичную потерю координации, желудок его все-таки не беспокоил. И поэтому он чувствовал себя превосходно.

С некоторыми усилиями он попытался подвести в уме итоги этого дела. Вся эта заваруха, все затруднения произошли только из-за того, что некий неразумный космонавт более ста лет тому назад имел недостаточно здравого смысла, чтобы не вмешиваться в местную жизнь, прежде чем будут выработаны соответствующие правила. О люди, люди!

Однако, задумавшись, он напомнил себе, что, пожалуй, не следует смущаться, ведь и сам он, возможно, не лучше.

Что-то такое сказал прошлым вечером старина Фтаемл… что-то такое… так что же все-таки он сказал? В тот момент его слова вызвали у Кику подозрение, что хрошии вовсе не располагали оружием, способным причинить серьезный вред Земле. Конечно, раргилианин никогда не будет обманывать при исполнении служебных обязанностей — но ведь можно сказать что-нибудь очень близкое к правде, чтобы успешно завершить переговоры, уже близкие к провалу.

Ну что же, поскольку все обошлось без применения силы, теперь он на этот счет может только строить догадки. И это, пожалуй, даже к лучшему.

Кроме того, следующий пришелец из космоса, может статься, вовсе не будет блефовать. Тогда дела примут совсем другой оборот.

Прозвучал голос Милдред:

— Мистер Кику, рандавианская делегация ожидает встречи с вами.

— Скажите им, что у меня сейчас линька.

— Что, сэр?

— Неважно. Скажите, что я сейчас выйду. Восточный конференц-зал.

Он вздохнул и решил проглотить лишь одну таблетку, затем встал и направился к двери, уже готовый приступить к затыканию еще одной дыры. Это как ехать верхом на тигре: взобравшись на него, вы уже не можете слезть, иначе он вас съест. И все же он был в отличном настроении и напевал песенку, единственную, которую знал: "Нет конца у этой сказки, нет морали у нее. Говорит она о том лишь, что нет в людях доброты".

А в это время в космопорте новый министр инопланетных дел провожал благородных хроший. Ее императорское величество инфанта двести тринадцатая, наследница Матриархата Семи Солнц, будущая правительница девяти миллиардов себе подобных, которую не так давно называли просто Ламокс, с удовлетворением ввела двух своих домашних любимцев на борт императорской яхты.

Оглавление

1. День Л

2. Министерство инопланетных дел

3. Неуместный вопрос

4. Узник за решеткой

5. Особенности точки зрения

6. «Космос невероятно велик»

7. «Мама знает лучше»

8. Необходимые разумные действия

9. Обычаи цивилизации и гадкий утенок

10. Решение по делу «Лебедя»

11. «Уже слишком поздно, Джонни»

12. Что касается Пиджи-Виджи

13. «Нет, господин министр»

14. «Судьба? это чепуха!»

15. Недипломатические отношения

16. "Извините, что мы все испортили"

17. Девяносто семь подношений

Реклама на сайте