«Шильдик»

Ант Скаландис, Сергей Сидоров ШИЛЬДИК (рассказ)

День был воскресный, и Прохору Бертолаеву разрешили поспать до полудня. На завтрак он скучно поклевал черной кашки, глотнул растворимого кофе с молоком – аппетита не было совсем – и отправился гулять с Мопсом, без особого энтузиазма взяв с собою напросившегося старшенького Гаврика. Маврик и Настенька остались смотреть мультяшки. Погода выдалась отличная, солнечная, легкий морозец бодрил, и они махнули через пустырь к дальнему магазину, в котором пиво дешевле. Однако супротив всякой логики Прохор вдруг купил в ларьке у гастронома четыре банки самого дорогого, импортного – захотелось кутнуть в кои-то веки, тем более, что накануне премию на заводе дали – зря он, что ли третью субботу подряд без отдыха ишачит? Конечно, после таких нагрузок нельзя было не выпить вечерком. И возможно, Прохор немного погорячился, уговорив бутылку 0,75 практически в одиночку – Акулина помогала чисто символически – вот наутро и чувствовал себя несколько вяло.

В общем, одну из ярко-зеленых голландских баночек он тут же у ларька и высосал под осуждающие взгляды Гаврика и Мопса. Зато настроение мгновенно улучшилось, и, придя домой, Прохор полез в кладовку с благородным намерением навести там порядок.

До обеда оставалось еще часа два, можно было успеть многое, и Акулина напомнила мужу:

– Полгода уже прошу тебя полку повесить! А без этого чего тут разбираться? Как был бардак, так и останется на всю жизнь.

– Линушка! – взмолился Прохор. – Но ты же помнишь, там эта стена, ну как будто из танталовой стали, ни одно сверло не берет, я тогда уже пробовал дырки делать. Намаялся только и плюнул. Помнишь?

– Помню. Но полка-то нужна. Тоже мне – передовик труда! Лучший слесарь города Мышуйска! Значок получил, а звание не оправдываешь. Ты же приносил сверла со специальными наконечниками.

– Ну, приносил, – буркнул Прохор.

Он надеялся, что Акулина забыла про те сверла. Были они жутко дефицитные и дорогие, а ему достались почти даром – друг из соседнего Жилохвостова привез по случаю за бутылку коньяка, и Прохор их жалел – боялся испортить необратимо о злосчастную стену, а мало ли какие еще задачи возникнут. Но теперь, похоже, Акулина не успокоится, пока не добьется своего, значит, откажись он дырявить стену, рискует обедать совсем без выпивки. Тем более, женушка еще не знает, что пива нынче басурманского купил. Это ее не порадует, а два расстройства в один день – явный перебор.

– Ладно, – смирился Прохор и достал дрель.

Решительно закрепил ключом уникальное произведение жилохвостовских мастеров-металлургов и вдавил кнопку включателя. Дрель отчаянно завизжала, вгрызаясь в давно намеченное на стене место – крошечную лунку, отполированную до блеска предыдущими попытками. Акулина постояла с минуту, упиваясь своей маленькой домашней победой, да и пошла на кухню суп варить из тощего синеватого цыпленка. «Мама, и как у тебя из такой страшной птички такой вкусный булён получается?» – спрашивал по обыкновению Маврик.

А Прохор сверлил, навалившись на дрель всем телом, но вдруг сообразил, что надо бы точку поменять, ну на сантиметрик сместить – и всего делов. Чего он действительно так тупо уперся в одно место? Может, это в бетон и впрямь какой-нибудь сверхтвердый сплав вмерз в виде прутка или маленькой болванки? Сказано – сделано. Дрель пошла явно веселее, хотя по началу судить не следует, в верхнем слое и старые обои, и штукатурка, пока еще до бетона дойдешь. Так и есть: на полногтя погрузился, и снова – ни в какую!

– Эх-ма! – зарычал Прохор, вкладывая все силы в последнюю отчаянную атаку, как шахтер в забое, как солдат с «Калашниковым» на перевес, и чуть не выматерился на всю квартиру, да только тут и случилось непредвиденное. Сверло пролетело в пустоту, палец сорвался с кнопки, дрель остановилась, а лучший слесарь Мышуйска лбом ударился в стену. И стена, словно живая, отбросила его назад и вниз. Он еще только успел заметить, как из проделанного в ней отверстия вырвалось нечто – то ли огонь полыхнул, то ли дым повалил красно-оранжевый. Похоже, именно в этой загадочной субстанции и было дело, удар-то оказался никакой. Даже не больно – с чего ж тогда сознание терять?..

Очнулся Прохор судя по всему быстро, шишки на лбу не было, дрель валялась рядом, а напротив, касаясь его ногами, сидел в такой же позе человек. Очень странный человек, ну просто как две капли воды похожий...

«Э, – подумал Прохор, – что за шутки? Зачем это Акулина старое зеркало с балкона в кладовку притащила, да еще поставила передо мной, пока я тут без сознания валялся? Воспитывает, что ли, таким образом? Мол, полюбуйся, голубчик, до какого свинского состояния налакался!»

Меж тем отражение «налакавшегося» Прохора там, в зеркале наклонилось вперед, протянуло руку и сказало:

– Помоги подняться, чудик, теснотища тут, ё-моё! Опять не успел порядок навести.

– Так если полку повесить, сразу места больше будет, – рассудил Прохор. – Главное, дырку просверлить. Точнее две.

– То-то и оно, – согласился его двойник. – А как ее просверлишь, когда эту стену ни одна зараза не берет.

– Ты тоже пытался?

– И не раз. А вот сегодня полная фигня получилась...

Они мило так разговаривали друг с другом, будто встречались каждый день. Общение казалось очень простым и естественным для обоих, а потом и тот и другой словно проснулись одновременно.

– Да ты кто такой? – выпалил Прохор, опережая двойника с этим нелепым вопросом.

Потому, наверно, двойник и ответил как бы не своей репликой:

– Я-то здесь живу. А вот ты откуда взялся? Не пойму я. Ты мой клон что ли?

– Сам ты клон, – обиделся Прохор. – И живу здесь как раз я. А там у вас, выходит, тоже по телевизору добрым людям лапшу на уши вешают про козочку Полли.

– Про овечку Долли, – поправил двойник.

– Какая разница? – буркнул Прохор, не придав этому значения, и подумал: «Параллельный мир, он и в Африке параллельный мир, там обязательно что-нибудь не как у нас. Читали. Знаем». Он почему-то сразу решил, что повстречал второго себя из параллельного мира. Другие версии критики не выдерживали: клонирование, размножение в дубликаторе, путешествие во времени – все казалось нелогичным. Просто есть два мира, и здесь в бертолаевской кладовке они торжественно пересеклись. Все-таки Прохор не последний человек в Мышуйске, вот кто-то там наверху и выбрал его для этого исторического контакта. Приятно? Безусловно. Но знакомить второго себя с женой представлялось пока несколько преждевременным.

Прохор прислушался, как Линушка безмятежно напевает что-то на кухне, а Маврик и Гаврик ссорятся в дальней комнате из-за кедрового кокоса, найденного вчера в полутайге. Прохор-2 за компанию тоже прислушался, но к чему-то своему и вдруг сказал:

– Вот черт! Чайник свистит, а в нем воды мало. Надо бы...

– Погоди ты с чайником, – перебил Прохор-1. – Давай разберемся, что произошло.

– Да и так все понятно, – самоуверенно заявил двойник. – Сверлил я у себя стену, попал в какое-то сопряжение между двумя мирами ну и провалился к тебе.

– Нет, – возразил Прохор. – Никуда ты не провалился. Ты же свой чайник слышишь, а не моих детей. Я тут вот о чем подумал: вся штука, конечно, в этой дырке, но...

Оба хорошо помнили, как старались из последних сил и как потом сверло пролетело в пустоту. Они одновременно повернули головы: не было на стене никакого нового отверстия – все те же упрямо блестящие лунки, слева – новая, справа – старая. А внимательно оглядевшись, и Прохор-1 и Прохор-2 не смогли не заметить, что все в кладовке, кроме них самих и дрелей, нерезкое какое-то. Ненастоящее. Прохор попытался взять в руку молоток, но это был не молоток, а только муляж его, к тому же намертво прилипший к пассатижам, словно склеенным из цветной бумаги, и к совершенно несерьезным тискам из папье-маше.

– Да уж, – проговорил Прохор. – Попали мы с тобой. Это уже не кладовка – это своего рода тамбур, шлюз, между двумя мирами, понимаешь? Я кажется, догадываюсь, как все вышло. У каждого материала, у стекла, например, даже пуленепробиваемого есть точка наивысшего напряжения. В нее ткнешь совсем легонько – и стекло в мелкие дребезги. А через нашу любимую стенку, видно, проходит граница между мирами. И мы вдвоем совершенно случайно на этой границе нашли точку уязвимости. Понимаешь? Навалились с обеих сторон, ну и случился коротыш?

– Что случилось? – не понял двойник.

– Ну электрики короткое замыкание так называют, – слегка раздражаясь пояснил Прохор, и в этот момент особенно остро ощутил, что беседует не просто с самим собой, а с другим собой.

И тут же спросил:

– Послушай, а у тебя тоже жена Акулина и трое детей?

– Нет, – сказал Прохор-2, – мою жену зовут Маша, третью жену. Первая меня бросила, а вторую я сам послал. Детей вообще нет.

– Вот те на! А занимаешься ты чем?

– Как чем? Бас-гитару мучаю в «Отделе пропаганды». Известная же рок-группа! Шесть дисков записали, несколько наград на конкурсах, за границей три раза уже выступали. Но теперь все – пик популярности прошел.

«Вот так, – подумал Прохор, – в моем Мышуйске больше нет такой группы. Значит, зря я тогда из ПТУ в техникум пошел, надо было на Валеркино предложение соглашаться и рискнуть. Профессиональным музыкантом мог и без образования стать. Ездил бы сейчас по загранкам, а не ходил бы каждый день на завод, как проклятый».

Вкратце рассказал двойнику о себе. Поняли они оба, что две биографии разбежались именно тем летом, когда менеджер-авантюрист Валерка уговаривал плюнуть на все и ехать в Москву на конкурс. Прохор-1 не рискнул – выбрал учебу, профессию. А Прохора-2 повлекла романтика творческих взлетов.

Однако теперь он удивительным образом завидовал первому:

– У тебя все лучше. Я не шучу. Мало ли что слесарем работаешь – ты же мастер. У тебя же руки золотые. А Мышуйский комплектовочный завод – это же гордость российской экономики. Всю страну обеспечивает пробками, крышками, ручками и задвижками. Вы еще на экспорт не работаете?

– Нет пока, – тихо проговорил Прохор, сраженный такой неожиданной реакцией двойника.

– А я всю жизнь мечтаю что-нибудь своими руками сделать. А получается только одно – по струнам шлепать. Для мужика в тридцать пять лет на гитаре лабать – это не профессия, тем более, если ты не Джимми Хендрикс...

И тут с кухни позвала Акулина:

– Прошик, ты там не заснул? Все в порядке?

Прохор предложил двойнику:

– Давай отсюда вместе попробуем выйти. Ты свой чайник погасишь, а я узнаю, чего жена хочет. Заодно посмотрим, удастся ли вернуться.

Двойник первым пересек плоскость дверного проема из кладовки в прихожую, и было это как в кино – монтажный стык – был человек, нет человека.

– Чего так долго возишься? – пожурила Акулина.

– Быстро хорошо не бывает, – слукавил Прохор.

– Закругляйся, давай. Скоро зову к столу. Тяпнем по маленькой. Не откажешься?

– Ох, не откажусь! – улыбнулся Прохор. – А пивка?

– Да уж как обычно, – добродушно откликнулась Акулина.

И Прохор в прекрасном расположении духа двинулся обратно. Только перед дверью его Настенька остановила:

– Па, а па, а с кем ты там разговаривал?

– Да это я сам с собою, Настюш, – сказал Прохор истинную правду, а потом приврал для убедительности: – Прикидывал, куда полку вешать.

Настенька ответом удовлетворилась и убежала в комнату, а вот

дверь в кладовку открывалась с необычайным трудом, словно кто-то держал ее изнутри.

«С ума он, что ли, сошел, – подумал Прохор, – двойничок мой несчастный? Творческая личность, ядрена вошь!»

Но творческая личность дверь держать и не думала. Прохор-2 прилаживал дрель к стене и намеривался продолжить сверление.

– Эй, ты что? – удивился Прохор-1. – Давай лучше поговорим еще.

– Давай, но ты мне помоги для начала. Бункер наш переходный сжимается. Вот я и подумал, может навалимся в два сверла, расширим зазор между мирами.

Прохор отнесся к этой идее с сомнением, однако дрель в руки взял. Тут же впрочем, и понял, что это глупость: в одну точку оба сверла не воткнешь, так что сверлить начали все равно в двух разных местах, и уже через секунду муляжи инструментов, проводов, деревяшек, велосипедных запчастей и прочего барахла сделались более четкими, грозя вернуться в первозданное состояние.

– А вот и струны опять появились на моей старой гитаре, – не совсем понятно пробормотал Прохор-2, ошалело глядя на сортирный бачок без крышки, но с исправным регулятором.

Оба поняли одновременно, что времени для общения осталось не густо. Сверли не сверли, а скоро расставаться. Черт! Столько еще вопросов повисло в воздухе! И о чем они тут болтали, придурки? Ведь так хотелось узнать, кто там у власти, есть ли прямые рейсы из Мышуйска в Москву, какие фильмы у них самые популярные, кто из наших космонавтов сейчас на орбите, почем у них водка и пиво, и как там «Динамо»...

Они перебирали в голове все эти вопросы и, словно читая мысли друг друга, отбрасывали один за другим как несущественные.

Наконец творческий подход к проблеме победил, и Прохор-музыкант сформулировал главное:

– Слушай, мы должны обменяться чем-нибудь на память. Тогда пересечение миров сделается необратимым, и мы обязательно встретимся где-нибудь еще раз.

– Давай! – обрадовался Прохор-слесарь. – А чем?

– Ты шильдики до сих пор собираешь?

– Ну, конечно.

Это была его страсть с детства – откручивать, отрывать, срезать шильдики, маленькие таблички с приборов в лабораториях, со станков на заводах, со стен вагонов в электричках, даже инвентарные номера с казенной мебели тоже проходили по разряду шильдиков, если красиво сделаны были. Гордостью коллекции Бертолаев считал шильдик, сорванный с японского крышкоштамповочного станка, приобретенного Мышуйским заводом еще лет тридцать назад за какие-то сумасшедшие доллары, но так и не запущенного в дело. Документация вся оказалась на японском, переводчика долго не могли найти, а когда нашли (года два назад) выяснилось, что это вообще не станок, а секция пульта управления гробоукладчиком для крематория, причем морально устаревшая еще на момент покупки.

Имелись у Прохора забавные экземпляры и среди новых шильдиков. Только за ними надо было идти в комнату. Ну он и рванулся.

– Погоди, – остановил его второй Прохор. – У меня с собой в кармане как раз один прелюбопытный образец. Смотри. Это когда мы на гастролях были в Японии я специально попросил сделать для наших колонок и усилков.

На шильдике значилось: «Аппаратура группы «Отдел пропаганды», Мышуйск, Россия». И ниже то же самое по-японски.

– Класс, – сказал Прохор, – вот это действительно сувенир! Подожди меня.

Вылетел в коридор, метнулся в свою комнату, быстро нашел обувную коробку с коллекцией последнего года, выбирал не долго, схватил, быть может, и не самое интересное – шильдик от старинного рояля из Мышуйской филармонии, где Прохора как-то попросили проводку поменять – и пулей обратно, мимо совершенно опешившей Акулины и вытаращивших глаза детишек.

Дверь в кладовку дернул изо всех сил, а она открылась подозрительно легко. И все предметы внутри выглядели уже как обычно. Зря, выходит, спешил. Не было там больше никого...

Полка осталась не повешенной. Так что жене пришлось рассказать все как на духу. Ну и ребята послушали про чудеса. С удовольствием и раскрывши рты от удивления. Трудно сказать, кто из них поверил Прохору, а кто не очень. Во всяком случае Линушка дорогая не могла его обвинить в галлюцинациях с перепою. Там-то в кладовке Прохор совсем трезвым был, это уж потом с горя напился. Особенно после того, как шильдик повнимательнее рассмотрел. Сметливый Гаврик сразу решил достать для сравнения жемчужину папиной коллекции – ту самую японскую диковинку. Ну и оказалось, конечно, что иероглифы на обоих совпадают точь-в-точь.

– Надул он меня, – горько произнес Прохор, смахивая пьяную слезу. – Ни в какую Японию на гастроли ансамбль не ездил. Я теперь понял: он этот шильдик в нашем «Металлоремонте» на Краснолошадской улице заказал.

Ну а семейство Прохора решило про себя, что батя дурака валяет, разыграл их, придумал невероятную историю в оправдание своего безделья, а единственное доказательстао сам и притащил накануне с Краснолошадской. Впрочем, ему-то зачем? Он ведь сам себе «Металлоремонт».

Только младшенький Маврик считал иначе. Ему новый шильдик уж очень понравился: такой гладкий, такой легкий, такой красивый... Вечером следующего сын подошел к Прохору и сказал:

– Смотри, папуль, он в темноте светится.

Прохор глянул – и правда. Слабое такое розоватое сияние. Бережно взял в ладонь и вдруг понял, что еще необычно. Шильдик не весил ничего. Ни грамма. Прохор потом специально на аналитические весы клал. Масса-то была у этого феномена, а веса не было, не давил он ни какую поверхность, парил в воздухе... Вот такой сувенир.

Но все равно грустно. Словно вдруг одиноким себя почувствовал в целом свете. Он и мечтал о новой встрече с двойником, и боялся. А дня через три понял: их перепутали, как детей в роддоме, и каждый попал не свой мир...

В общем, после того случая, Прохор Бертолаев по воскресеньям выпивает баночку импортного пива и перед обедом принимается стену в кладовке дрелью сверлить. Двойник больше ни разу не появлялся, но Прохор не сдается.

– Тут же теория вероятностей, – по обыкновению объясняет он. – Вот если б я мог двойнику по телефону позвонить и точно договориться... А так можно лишь на интуицию надеяться.

И еще он точно помнит, что пиво в тот раз было «Хайнекен», а теперь то «Гёссер» попадается, то «Хольстен». Ну, не завозят больше в Мышуйск «Хайнекен»! И Прохор свято убежден, что в этом-то все и дело.

Оглавление