«Король демонов»

Джон Бойнтон Пристли Король демонов

Труппу, набранную для Большой Ежегодной Рождественской Феерии Тома Барта в старом браддерс-фордском театре «Ройял», раздирала склока. Труппа эта совсем не была «компанией веселых друзей», каковую составлявшие ее актеры усердно изображали – при любезной помощи местного рецензента – на страницах «Браддерсфорд геральд» и «Уикли геральд баджит». Актриса, игравшая Первого мальчика, сказала своему мужу и еще пятидесяти пяти разным лицам, что она может работать с кем угодно и прославилась благодаря этой способности, но что на этот раз дирекция отыскала и пригласила на роль Первой девочки единственную в своем роде актрису, из-за которой никто уже не может работать ни с кем. Первая девочка сказала своей приятельнице, Второму мальчику, что Первый мальчик и Вторая девочка все портят и могут очень даже просто погубить спектакль. Королева фей то и дело подчеркивала, что по причине всем известной мягкости своего характера она не хочет поднимать шума, но что рано или поздно Второй девочке придется услышать кое-что не слишком приятное. Джонни Уингфилд заявлял, что публика ждет прежде всего хорошей, крепкой игры главного комика, которому на сцене должна быть предоставлена полная свобода, но кое-кто этого еще не уразумел. Клоуны Диппи и Доп-пи намекали, что, будь здесь даже две сцены, Джонни Уингфилду все равно их было бы мало.

Но все были согласны в одном, а именно в том, что во всей провинции нет лучшего демона, чем Кирк Айртон, приглашенный Томом Бартом специально для этого спектакля. Феерия называлась «Джек и Джил» [1], и те, кому любопытно, какое отношение имеют демоны к Джеку и Джил, двум простодушным ребятишкам с бадьей воды, должны пойти на ближайшую рождественскую феерию, после чего их представление о сказках чрезвычайно расширится. Кирк Айртон был не просто демон, но Король демонов, и при первом поднятии занавеса он стоял на тускло освещенной сцене перед небольшим хором демонов-слуг – местных баритонов, которым платили по десять шиллингов за вечер. Айртон подходил для этой роли – он был высокого роста, лицо имел прямо-таки сатанинское и к тому же отлично гримировался; кроме того, что еще важнее, он соответствовал ей и в вокальном отношении – у него был потрясающий бас самого демонического тембра. Он много раз пел Мефистофеля в «Фаусте» в хорошей гастрольной труппе. Поистине у этого человека в прошлом было прекрасное будущее. Если бы не одна слабость, он никогда не попал бы в феерию. Беда была в том, что он уже давно завел привычку больше чем надо «закладывать за галстук». Все называли это так. Никто не говорил, что он слишком много пьет, но все единодушно утверждали, что он «закладывает за галстук». И теперь трудно было поручиться, что все сойдет благополучно.

Айртон начал репетировать свои два номера с таким увлечением, что пустая заброшенная галерка сотрясалась от звуков его могучего голоса, но на следующих репетициях появились зловещие признаки «закладывания за галстук».

– Все в порядке, мистер Айртон? – обеспокоенно спросил помощник режиссера.

Айртон поднял свои страшные сатанинские брови.

– Конечно, – ответил он хрипловато. – Что вас тревожит, старина?

Тот поспешно объяснил, что он и не думает тревожиться, и продолжал:

– Все будет отлично. Ваши два номера – это как раз то, что нужно здешней публике. В этих краях вообще народец очень музыкальный. Да вы же знаете Браддерсфорд. Вы тут уже выступали.

– Выступал, – мрачно подтвердил Айртон. – И ненавижу этот проклятый городишко. Сдохнуть можно со скуки. Совершенно нечем заняться.

Нельзя сказать, чтобы это заявление обнадеживало. Помощнику режиссера было слишком хорошо известно, что Айртон уже нашел себе занятие в городе, и его восторженное описание местных полей для гольфа не имело успеха. Айртон, кажется, ненавидел и гольф. Положение становилось угрожающим.

Премьера должна была состояться на второй день рождества. К полудню стало известно, что Кирк Айртон был замечен в курительной комнате «Бочарной гильдии» недалеко от театра, где он весьма основательно «закладывал за галстук». Его видел там один из рабочих сцены. («Как он лакал – честное слово, я глазам своим не поверил», – сказал этот джентльмен, на которого вполне можно было положиться при оценке чьей-либо поглощающей способности.) Оттуда, как выяснилось, Айртон исчез вместе с несколькими такими же шумливыми субъектами, из которых двое, по общему мнению, были жителями Лидса; а в Браддерсфорде знают, что такое жители Лидса.

Занавес должны были дать ровно в семь пятнадцать. Почти вся труппа собралась в театре очень рано. Кирка Айртона не было. Не было его и в шесть тридцать, хотя ему еще предстояло сделать сложный грим с блестящими веками из фольги и всем прочим и в момент поднятия занавеса он должен был находиться на сцене. Отправили посыльного к нему на квартиру по соседству с театром. Но еще до того, как посыльный вернулся и сообщил, что мистера Айртона нет дома с самого утра, помощник режиссера в отчаянии стал натаскивать одного из местных баритонов, лучшего среди этих неповоротливых тупиц, на роль Короля демонов. Шесть сорок пять – Айртона нет; семь – Айртона нет. Надеяться было не на что.

– Ну ладно, пусть потом пеняет на себя, – сказал великий мистер Барт, который приехал, чтобы благословить свою Большую Ежегодную. – Больше не видать ему у меня ангажемента до самой смерти. А этот здешний молодец – что он такое?

Помощник режиссера тяжко вздохнул и вытер потный лоб.

– Это кривоногий баритон из методистской церкви.

– Придется ему как-то выкручиваться. Надо будет подсократить партию.

– Сократить – это мягко сказано, мистер Барт! Я уже ее всю искромсал, а он разделается с тем, что еще осталось.

Том Барт, как всякий благоразумный импресарио, был приверженцем традиционной феерии, начинающейся по старинке таинственной до жути сценой с участием сверхъестественных персонажей. На сей раз вниманию зрителей предлагалась пещера в холме, на вершине которого находился Волшебный Колодец; в этом мрачном уединенном месте перед ними должны были предстать Король демонов и его слуги, размахивая своими малиновыми плащами и строя – на хорошем вокальном уровне – всевозможные адские планы. Затем Королю демонов надлежало исполнить номер, не имеющий никакого отношения ни к Джеку и Джил, ни к демонологии, затем следовал выход Королевы фей в белом луче прожектора, маленький диалог и короткий дуэт.

Декорации пещеры были установлены, пятеро демонов-слуг заняли свои места, шестой, ставший теперь Королем, получал последние указания от помощника режиссера, а оркестр за занавесом доигрывал увертюру, как вдруг неизвестно откуда на слабо освещенной сцене появилась высокая внушительная фигура.

– Боже милостивый! Это Айртон! – воскликнул помощник режиссера и устремился к нему, бросив временного Короля демонов, а ныне жалкое его подобие. Вновь прибывший невозмутимо занял свое место в центре. Он выглядел великолепно. Плотно облегающий костюм, малиновый со зловещим зеленым отливом, был куда лучше заготовленного. Грим был вообще сногсшибательный. Лицо светилось зеленоватым фосфорическим светом, глаза вспыхивали из-под поблескивающих век. При виде этого лица помощник режиссера вдруг, как последний идиот, затрясся от страха; но, будучи прежде всего помощником режиссера, а потом уж человеком (как и положено помощникам режиссера), он трясся недолго, потому что страх тут же уступил место бурной радости. Все понятно, мелькнуло у него в голове, Айртону пришлось гонять в Лидс или еще куда-то за этим изумительным костюмом и гримом. Славный старина Айртон! Конечно, он заставил их поволноваться, но игра стоила свеч!

– Ну что, Айртон, все в порядке? – быстро спросил помощник режиссера.

– Все в порядке, – отвечал Король демонов, сопровождая свои слова небрежным, но величественным жестом.

– Тогда возвращайтесь назад в хор, – сказал помощник режиссера баритону из методистской церкви.

– Слава тебе господи, – отозвался тот со вздохом облегчения. Он не был честолюбив.

– Все готовы?

Скрипки заиграли тремоло, и занавес пошел вверх. Шестеро демонов-слуг во главе с баритоном из методистской церкви, у которого теперь на радостях голос звучал вполне сносно, сообщили публике, кто они такие, и надлежащим образом приветствовали своего монарха. Король демонов, величественно возвышаясь над ними и подчиняя себе все пространство сцены, отвечал им голосом удивительной красоты и силы. Затем он исполнил свой номер. Это была старая песня о моряках, кораблекрушениях и бурях, сопровождаемая бутафорскими громом и молнией и не имевшая никакого отношения к Джеку и Джил и почти никакого к демонам. Бесспорно, репетировали именно эту песню: слова были те же, музыка та же. И тем не менее все было иное. На этот раз песня просто пугала. Слушая ее, вы видели, как огромные волны перекатываются через гибнущие корабли и отчаянные бледные лица исчезают в морской пучине. Что касается бури, то она превзошла все ожидания. Раздался такой оглушительный удар грома и сверкнула такая молния, что все демоны-слуги, дирижер и рабочие сцены вздрогнули от неожиданности.

– Черт побери, как вы это устроили? – спросил помощник режиссера, перебежав за сценой в другую кулису.

– Я как раз сейчас это самое спрашивал у Хораса, – ответил человек, в ведении которого находились два листа жести и пушечное ядро.

– Ведь и взяться-то ни за что не успели, – сказал Хорас.

– А я думаю, это кто-то рванул большую китайскую хлопушку для фейерверка, – продолжал его товарищ. – Дурака кто-то валяет, ясное дело.

Теперь на сцену упал белый чистый луч прожектора, и в нем засияла мисс Далей Феррар, Королева фей, взмахивающая своим серебряным жезлом. Мисс Феррар непонятно отчего нервничала, и ей стоило большого труда держать себя в руках. Конечно, премьера есть премьера, но мисс Феррар переиграла всех Королев фей в течение последних десяти лет (и всех Первых девочек в течение предпоследних десяти лет) и в этой роли, казалось бы, могла ни о чем не беспокоиться. Она быстро заключила, что нервную дрожь у нее вызвало внезапное возвращение мистера Айрто-на, которого она уже не надеялась увидеть. При этой мысли ей стало ужасно обидно. К тому же, как опытная Королева фей, у которой и прежде бывали неприятности с демонами, она не сомневалась, что теперь он без конца будет отвлекать от нее внимание публики. И все только потому, что он придумал такой грим! Грим действительно был отличный, тут спорить не приходилось. Это зеленоватое лицо, эти сверкающие глаза – в самом деле можно испугаться! Пожалуй, он даже перестарался, решила она. Все-таки феерия есть феерия.

Продолжая взмахивать жезлом, мисс Феррар сделала несколько шагов и воскликнула:

– Кто ты? – проревел он презрительно, уставив в нее длинный указательный палец.

Мисс Феррар полагалось ответить: «Да, я, Королева Страны фей», но она не могла выговорить ни слова. Когда этот чудовищно длинный палец указал на нее, она внезапно почувствовала острую боль и застыла парализованная. Она стояла, неловко держа свой жезл, широко раскрыв рот, недвижная, онемевшая, и не понимала, что с ней происходит. «Неужели это удар? – проносилось у нее в голове. – Как тогда у дяди Эдгара в Гринвиче? О-о, наверняка! О-о, что мне делать? О-о! О-о! О-о-о-о-о!»

– Хр-хо-хо-хо-хо! – Король демонов развеселился и огласил театр ужасными лающими звуками.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – Это смеялся баритон из методистской церкви со своими товарищами; смех был жалкий, неуверенный, чуть ли не виноватый и свидетельствовал о том, что баритон-методист и его товарищи, эти добропорядочные браддерсфордские демоны, вконец растерялись.

Их король сделал быстрое, почти незаметное движение рукой, и мисс Феррар вновь ожила. Через секунду она уже сама не верила, что сейчас только была не в состоянии говорить и двигаться. Та страшная минута унеслась, как дурной сон. Она снова бросила ему вызов, и на сей раз не произошло ничего, кроме обычного обмена несколькими корявыми строчками плохих стихов. Их, впрочем, было немного, так как за диалогом следовал дуэт и всю предшествующую ему сцену надлежало прогнать возможно скорее. Этот дуэт, в котором два сверхъестественных существа в очередной раз бросали вызов друг другу, был заимствован местным композитором и дирижером из раннего Верди,

Они спели по нескольку тактов каждый, потом у них была пауза, а дирижер тем временем продемонстрировал возможности своего оркестра из четырнадцати человек в весьма эффектном оперном пассаже. Воспользовавшись передышкой, мисс Феррар, стоявшая совсем рядом со своим партнером, шепнула:

– Вы сегодня удивительно в голосе, мистер Айртон. Завидую вам. А я страшно нервничаю… даже не знаю почему. Дорого бы я дала, чтобы петь так, как вы!

Ответом ей была вспышка этих сверкающих глаз (грим в самом деле был изумительный!) и странное, едва заметное движение длинного указательного пальца. На большее не оставалось времени, так как снова началась вокальная партия.

Тому, что произошло дальше, ни один человек в театре не удивился сильнее, чем сама Королева фей. Мисс Феррар слышала, как дивной красоты голос звенит и рвется ввысь, но не могла поверить, что это ее сопрано. Оно потрясало. Ковент-Гарден устроил бы ему овацию. Никогда прежде за все двадцать лет усиленной работы голосовыми связками мисс Феррар так не пела, хотя она всегда чувствовала, что где-то в ней дремлет такой голос, который только дожидается условного знака, чтобы пробудиться и поразить мир.

И теперь каким-то фантастическим способом этот знак был ему дан.

Но Королева фей не затмила своего сверхъестественного партнера. Ничто не могло бы затмить его звучного баса и великолепной пластики. Они превратили этот украденный и изуродованный дуэт в произведение искусства, полное глубокого смысла. В нем слышалась битва Неба и Ада. Занавес опустился при довольно громких, но редких аплодисментах. В Браддерсфорде очень любят музыку, но, к сожалению, самые завзятые меломаны не ходят на премьеры феерий, иначе восторгу публики не было бы конца.

– Грандиозно, – сказал мистер Барт, все это видевший и слышавший. – Ничего, Джим. Пускай они поклонятся. Вы двое, идите кланяться! – И когда оба они поклонились – мисс Феррар, вся дрожа от возбуждения, а Король демонов, которого происходящее явно забавляло, спокойно, почти презрительно, – мистер Барт продолжал: – Я вам говорю, в другом городе пришлось бы просто остановить спектакль. Но здесь с ними беда: не хотят хлопать и все тут. Тяжелы на подъем.

– Вы совершенно правы, мистер Барт, – заметила мисс Феррар. – Их трудно расшевелить. А хорошо бы! Правда, мистер Айртон?

– Напротив, расшевелить их очень легко, – произнесла высокая фигура в малиновом костюме.

– Если это вообще возможно, то сейчас они должны были бы проснуться, – ответила мисс Феррар.

– Вот именно, – согласился мистер Барт снисходительно. – Вы были грандиозны, Айртон. Но этих ничем нельзя расшевелить.

– Можно, можно. – Король демонов, который, как видно, очень вошел в образ, потому что еще не возвратился к обычным интонациям, щелкнул своими Длинными пальцами приблизительно в направлении зрительного зала, издал короткий смешок, повернулся и вдруг бесследно исчез, что, впрочем, и нетрудно было сделать, так как за кулисами всегда уйма народу.

Полчаса спустя мистер Барт, его директор и помощник режиссера пришли к единодушному выводу, что в Браддерсфорде что-то неладно. Должно быть, вино в этом городе лилось, как вода, – другого объяснения не было.

– Или они все пьяны, или я, – кричал помощник режиссера.

– Двадцать пять лет показываю им феерии, – сказал мистер Барт, – но такого никогда не видел.

– Зато по крайней мере никто не может сказать, что они недовольны.

– Недовольны! Они слишком довольны! Они там все с ума посходили. Честно говоря, мне это даже не нравится. Уж слишком это хорошо.

Помощник режиссера взглянул на часы.

– Во всяком случае, спектакль здорово затягивается. Интересно, когда мы кончим с такими темпами? Если так пойдет каждый вечер, придется настричь купюр на час, не меньше.

– Вы только послушайте, что там творится, – сказал мистер Барт. – И это ведь самая старая хохма во всем спектакле. Вы только послушайте! Нет, черт возьми, они все выпивши!

Что же произошло? А вот что: просто-напросто публика вдруг решила вести себя так, как в Браддерсфорде не было принято. За браддерсфордцами давно установилась печальная слава людей, которым трудно угодить – и не по причине особой изысканности их вкуса, а главным образом потому, что если уж им приходится выкладывать деньги, то они требуют взамен чего-нибудь такого, что оправдало бы затраты, и обычно приходят в места увеселения в мрачном и подозрительном расположении духа. Наиболее выносливые импресарио любят показывать свои премьеры именно в Браддерсфорде, зная, что если спектакль прошел там, он пройдет где угодно. Однако последние полчаса принесли столько смеха и аплодисментов, сколько театр «Ройял» не слышал и за полгода. Каждый выход вызывал бурю рукоплесканий. Самые пустяковые и заезженные шутки и трюки заставляли весь театр визжать, реветь и ходить ходуном. После каждого музыкального номера раздавались настойчивые требования биса. Даже арестанты, специально выпущенные из тюрьмы ради этого спектакля, вряд ли оказались бы более благодарной аудиторией.

– Знаете, – сказал Джонни Уингфилд, вернувшись со сцены, где он изображал старуху, преследуемую коровой, – мне что-то страшновато. Что с ними такое? Это что – новый способ освистывать?

– Меня не спрашивайте, – сказала Первая травести-мальчик. – Я здесь всегда была любимицей публики, это вам может подтвердить мистер Барт, поэтому я нисколько не удивилась, что они так принимают меня, но что они делают теперь! Устраивать столько шума буквально из ничего – это же курам на смех! И спектакль затягивается.

Еще через четверть часа этого дикого восторга, этого бреда мистер Барт недовольно говорил, обращаясь к Первой девочке и стоя к ней более чем вплотную, против чего Первые девочки, как правило, не возражают:

– Слушайте меня, Элис. Если это сейчас не прекратится, я выйду на сцену и призову их к порядку. Вот уж никогда бы не поверил, что они могут так себя вести. Кстати, забавная вещь: только что я кому-то сказал… постойте, кому же это? В общем, я сказал, что мне хотелось бы, чтобы эта публика немножко расшевелилась. Ну, теперь я беру свои слова обратно. Вот так.

Они явственно услышали чей-то довольный смех – негромкий, но сочный.

– Эй! – закричал мистер Барт. – Кто там? Что еще за шуточки?

Поблизости никого не было.

– По голосу похоже на Кирка Айртона, – сказала Первая девочка.

Но Айртона нигде не было видно. Два человека, произведшие розыски в его уборной и около нее, вернулись ни с чем. Но до следующего выхода Айртона оставалось еще около часа, и ни у кого не нашлось времени проверить, не напивается ли он снова. Странно, однако, что неистовство публики прекратилось так же внезапно, как и началось, и еще задолго до антракта она стала прежней невозмутимой браддерсфордской публикой, упрямо дожидающейся развлечения, которое стоило бы выложенных денег. Феерия шла своим чередом, в точности как на репетиции, пока не настало время очередного выхода демонов.

Джек, найдя Волшебный Колодец и скатившись с холма, должен был забрести в таинственную пещеру и немного в ней отдохнуть. По крайней мере он объявил, что собирается отдохнуть, но, изображаемый крупной и пышнотелой женщиной и, по-видимому, наделенный неугомонным женским темпераментом, он вместо этого с большим удовольствием спел популярную песенку. В конце песни, когда Джек снова объявил, что сейчас он отдохнет, из люка должен был появиться Король демонов. Тут снизу, где стояла наготове подкидная доска, сообщили, что Король демонов не пришел и выстреливать на сцену некого.

– Куда, ну куда, к черту, девался Айртон? – стонал помощник режиссера, посылая людей на поиски во все концы театра.

Момент настал. Джек проговорил свою реплику, и помощник режиссера из кулисы делал актрисе отчаянные знаки. Джек взвизгнул, и это стало самым жизненно правдивым эпизодом во всей феерии. Дело в том, что здесь в тексте была ремарка «пугается», и Джек вне всякого сомнения испугался (вернее, испугалась) по-настоящему, ибо еще не отзвучала реплика, как все увидели страшную зеленую вспышку, затем ослепительное малиновое сияние, и перед Джеком возник появившийся буквально ниоткуда Король демонов. Теперь Джек был в плену, где ему предстояло дожидаться своих спасителей – Джил и Королевы фей. Тут, очевидно, у Первого мальчика внезапно обнаружились актерские способности, о которых прежде никто не догадывался, или актриса действительно была насмерть перепугана, потому что она стала похожа на огромного кролика, затянутого в трико. Это не предусмотренное режиссурой появление Короля демонов вывело ее из равновесия, и она то и дело бросала в кулисы беспокойные взгляды.

После долгих споров, во время которых было немало выпито, в феерию решили ввести новую танцевальную сцену в виде адского балета. Король демонов, желая поразить своего пленника и продемонстрировать ему свое могущество, прикажет своим подданным танцевать – разумеется, не раньше, чем сам он позволит себе спеть кое-что в сопровождении своей верной шестерки. Об этой сцене в Браддерсфорде говорят и сегодня. Только в тот вечер, один-единственный раз, ее видели во всем блеске, но этого оказалось достаточно, ибо она вошла в местные хроники, и в браддерсфордских барах часто держат пари, вспоминая, что и как тогда было, и призывают хозяина заведения рассудить спорящих. Сначала Король демонов спел свой второй номер в сопровождении баритона из методистской церкви и его товарищей. Сделал он это просто великолепно, и шестерка во главе с баритоном-методистом, начавшая довольно вяло, под его свирепым взглядом тоже стала выше всяких похвал. После чего Король демонов призвал своих танцующих подданных, взятых из труппы под названием «Веселые йоркширские девочки Тома Барта» и наряженных в изящные, но с некоторой чертовщинкой красные и зеленые одежды. Пока «Веселые йоркширские девочки» танцевали на авансцене, шестеро демонов-слуг делали на заднем плане какие-то ритмические движения, намекая, что они тоже могли бы танцевать, если бы захотели; этот намек, как знал и помощник режиссера и сам режиссер, был чистейшим обманом. В действительности шестеро браддерсфордских баритонов не умели танцевать и не стали бы даже пробовать по причине своей неуклюжести и упрямства.

Но когда «Веселые йоркширские девочки» вволю порезвились, Король демонов выпрямился во весь свой исполинский рост, махнул рукой в сторону баритона-методиста и его товарищей и строго приказал им танцевать. И они затанцевали, они заплясали как одержимые! Король сам отбивал им такт, то и дело сверкая глазом на дирижера, чтобы он быстрее махал своей палочкой, а шестеро демонов-слуг с самыми нелепыми и недоумевающими физиономиями выделывали удивительнейшие антраша, высоко подпрыгивали, перекатывались друг через друга, раскидывая в экстазе руки и ноги – и все точно под музыку. Их лица блестели от пота, глаза растерянно вращались, но они не останавливались, а продолжали скакать еще безумнее, как настоящие разыгравшиеся демоны.

– Танцуйте все! – проревел Король демонов, щелкнув своими длинными пальцами, как кнутом, и четырнадцать циников, сидевших в оркестровой яме, вдруг, должно быть, почувствовали прилив вдохновения, потому что заиграли с дьявольским темпераментом, но на редкость чисто и музыкально, и на сцену снова выбежали «Веселые йоркширские девочки» и тоже включились в эту дикую забаву, притом не так, как делают что-то сто раз отрепетированное, а так, словно их тоже охватило вдохновение. Они присоединились к разбушевавшейся шестерке, и вот уже восемнадцать «Веселых йоркширских девочек» превратились во многие десятки. Сама сцена, казалось, стала расти, чтобы дать место всем этим вертящимся фигурам, этому буйному разгулу. Они кружились, и прыгали, и скакали, как помешанные, и публика, вытряхнутая, наконец, из оболочки своей невозмутимости, громко их приветствовала, и все слилось в одном вихре сплошного безумия.

Но когда это кончилось, когда Король закричал «Остановитесь!» и все затихло, – стало казаться, что ничего этого не было, что им все это привиделось, и никто не решился бы поклясться, что это произошло на самом деле. Баритон-методист и остальные пятеро чувствовали некоторую слабость, но каждый из них был убежден, что вся эта дикая пляска вообразилась ему, пока он делал спокойные ритмические движения на заднем плане. Никто уже ничего не мог сказать определенно. Феерия шла своим чередом; Джил и Королева фей (которая теперь жаловалась на невралгию) освободили Джека, а Король демонов позволил себе оказаться посрамленным, после чего снова незаметно скрылся. Его начали искать, когда представление заканчивалось и оставался только большой заключительный выход всех участников. Он должен был идти с Королевой фей, деля с нею аплодисменты, адресованные сверхъестественным персонажам. Мисс Феррар, терзаемая невралгией, отложила из-за него свой выход, но поскольку Король не нашелся, она одна поднялась сзади по маленькой лесенке, чтобы величественно спуститься вниз, к публике. Но уже стоя на верхней ступеньке и собираясь сделать первый шаг, она, к удивлению своему, обнаружила, что ее партнер тоже здесь и что скрывался он, должно быть, затем, чтобы подновить свой грим. Сейчас у него был еще более дьявольский вид, чем раньше.

Когда они шли между рядами «Веселых йоркширских девочек», теперь до зубов вооруженных копьями и щитами в блестках, мисс Феррар прошептала:

– Надо было заказать букет. Здесь никогда ничего не дождешься.

– Вам хочется цветов? – спросила фантастическая фигура рядом с ней.

– А как вы думаете! Каждому бы захотелось…

– Нет ничего проще, – заметил он, неторопливо кланяясь огням рампы. Он взял ее за руку и повел в сторону, и лишь только их руки соприкоснулись – мисс Феррар расскажет вам об этом уже через полчаса после вашего знакомства, – от ее невралгии не осталось и следа. Теперь наступило время цветов. Мисс Феррар знала: Первой травести-девочке поднесут букет, купленный дирекцией, а Первой травести-мальчику – букет, купленный ею самой.

– Ой, смотрите! – воскликнула Вторая травести-мальчик. – Что творится! Браддерсфорд сошел с ума!

Пространство между оркестровой ямой и первым рядом партера превратилось в оранжерею. Дирижера не было видно из-за огромных букетов, которые он едва успевал передавать. Букетов были десятки, один красивее другого. Это не укладывалось в голове. Должно быть, кто-то потратил на цветы целое состояние. Их все подавали и подавали под несмолкающие аплодисменты и приветственные возгласы, и у каждой актрисы уже было по меньшей мере два или три букета. Мисс Феррар, порозовевшая, с широко раскрытыми глазами и огромной охапкой орхидей, повернулась к своему сверхъестественному коллеге, но обнаружила, что тот опять незаметно исчез. Занавес опустился в последний раз, но все оставались на сцене, нагруженные дорогими цветами, и возбужденно болтали. Вдруг кто-то вскрикнул «Ай!» и выронил свои цветы, и другие тоже вскрикнули «Ай!» и выронили свои цветы, пока наконец все, у кого были в руках букеты, не выронили их с криком «Ай!»

– Жжет! – вопила Первая девочка, дуя на пальцы. – Жжет как огнем. Поглядите, как меня обожгло! Ну и шутки!

– Ой, смотрите! – снова воскликнула Вторая травести-мальчик. – Смотрите на цветы – они все вянут!

И правда, они все увядали, блекли, роняли лепестки, свертывались, съеживались, умирали…

– Вам тут час назад записочку принесли, сэр, – сказал швейцар директору, – да только я никак не мог до вас добраться. Это из Лидса, из больницы. Сказали, что мистера Айртона днем сбила машина на Кабаньей улице, но завтра он уже будет на ногах. Они сначала не знали, кто он такой, и никому не могли сообщить.

Директор выпучил глаза на швейцара, издал какие-то странные звуки и пустился бежать, мысленно давая обеты трезвости и воздержания.

– И еще одно дело, – сказал рабочий сцены помощнику режиссера. – Вот тут я его видал в последний раз. Постоял он минуту, а в следующую минуту его уже не было. Гляньте-ка теперь на это место: вон, все обуглилось.

– Это точно, – сказал его товарищ, – да вы принюхайтесь, просто потяните носом, и больше ничего не требуется. Не знаете, кто это начал палить серу в театре? Уж, во всяком случае, не мы с вами, а? Но я, кажется, догадываюсь, кто.

Примечания

1

Популярное английское детское стихотворение.

Оглавление