«Голодный дом»

Роберт Блох Голодный дом

Когда они въехали в этот дом, там никого не было – только они вдвоем.

Потом появилось оно. Возможно, оно уже давно обитало в доме, поджидая их. Во всяком случае, теперь оно там было. И с этим ничего нельзя было поделать.

Но не могло быть и речи о том, чтобы переехать в другое место. Они арендовали дом на пять лет и в глубине души радовались, что им удалось найти жилье за такую низкую плату. Однако теперь бесполезно было жаловаться агенту, невозможно что-либо объяснить друзьям. Ко всему прочему, им просто некуда было ехать, они и так несколько месяцев подыскивали себе подходящее жилище.

Кроме того, ни он, ни она поначалу не желали признаться друг другу, что ощущают чье-то присутствие. Тем не менее, оба знали, что оно где-то рядом.

Она почувствовала это в первый же вечер, когда расчесывала волосы перед высоким старомодным зеркалом в спальне. Пыль со стекла вытереть еще не успели, и потому оно было довольно мутным, к тому же лампа над ним слегка мерцала.

Поэтому она сначала решила, что дело было всего лишь в замысловатой игре теней или в каком-то изъяне самого зеркала. Она слегка нахмурилась, когда колеблющиеся очертания как-то странно исказили ее отражение. Затем она испытала то, что обычно про себя называла «супружеским чувством» – особое ощущение, возникавшее у нее, когда муж незаметно входил в комнату.

Вот и теперь он, должно быть, стоял позади нее. Наверное, вошел тихонько, не говоря ни слова. Возможно, хотел подойти и обнять ее, преподнести сюрприз, чуть-чуть испугать. От его движения и мелькнула тень в зеркале.

Она обернулась, чтобы поздороваться с мужем.

В комнате никого не было. Однако странное отражение не исчезло, как не исчезло и ощущение, что кто-то стоит у нее за спиной.

Она пожала плечами, повернула голову и состроила рожицу своему отражению. На улыбку эта гримаса была мало похожа, поскольку неровное стекло и тусклый свет исказили ее черты так, что она увидела нечто совершенно ей чуждое —ухмылку, до неузнаваемости изменившую ее лицо.

Что ж, похоже, переезд ее слишком утомил. Она провела щеткой по волосам и попыталась переключиться на что-нибудь другое.

Тем не менее, она вздохнула с облегчением, когда муж неожиданно вошел в спальню. Она хотела было все ему рассказать, но потом решила не беспокоить его своими «расшатанными нервами».

Он оказался более откровенным. Случилось это на следующее утро. Он выбежал из ванной, из пореза на левой щеке стекала струйка крови.

– Думаешь, это очень смешно, да? – спросил он тоном обиженного мальчика, который обычно казался ей таким милым. – Подкрадываться сзади и гримасничать в зеркале? Я даже вздрогнул от страха. Посмотри, как я из-за тебя порезался.

Она села на кровати.

– Но, милый, я не подкрадывалась к тебе. Я с места не сдвинулась с тех пор, как ты ушел в ванную.

– Вот как? – Он покачал головой, его нахмуренный лоб чуть разгладился, и раздраженное выражение сменилось полным недоумением – Понятно.

– Что с тобой? – Она резко откинула одеяло и свесила ноги с кровати, напряженно вглядываясь в его лицо.

– Ничего, – пробормотал он. – Ничего особенного. Просто мне показалось, что ты или уж не знаю кто смотрит через мое плечо в зеркало. Я вдруг что-то такое увидел. Наверное, все из-за этих треклятых ламп. Надо сегодня в городе купить новые.

Он промокнул кровоточащий порез полотенцем и отвернулся. Она глубоко вздохнула.

– Вчера вечером у меня было такое же чувство, – призналась она, покусывая губу.

– Правда?

– Пожалуй, ты прав, дорогой. Скорее всего, все дело в плохих лампах.

– Да, да, – сказал он с озабоченным видом – Наверняка. Обязательно куплю новые лампочки.

– Не забудь. Тем более; что в субботу к нам на новоселье явится целая толпа.

Однако до субботы было еще далеко. Они успели еще несколько раз испытать эти странные ощущения, которые тревожили их больше, чем они сами хотели себе в этом признаться.

На следующее утро, когда муж уехал на работу, она пошла осмотреть сад за домом. Там царило полное запустение: пол-акра земли, неухоженные деревья, заросшие сорняками клумбы да осенние листья, медленно кружащие в воздухе вокруг старинного дома. Она встала на небольшой бугорок, чтобы получше рассмотреть темно-серые фронтоны – эти архитектурные изыски ушедшей эпохи. И вдруг почувствовала себя такой одинокой в этом саду. Дело было не только в удаленности от остального мира, когда до ближайшего соседа надо идти, по меньшей мере, полмили по заброшенной грунтовой дороге. Скорее, она ощущала себя посторонней в этом мире прошлого. Холодный ветер, умирающие деревья, мрачное небо были здесь вполне уместны, они были сродни дому. Она же чувствовала себя здесь чужой, потому что была молода и далека от смерти.

Все это она не столько подумала, сколько почувствовала. И поняла, что ей страшно. То был страх одиночества. И еще больший страх она испытывала от отсутствия полного одиночества.

Пока она стояла, задняя дверь в дом неожиданно закрылась.

Разумеется, это был порыв осеннего ветра. Пусть даже дверь не хлопнула, а просто тихо закрылась. Но это мог сделать только ветер. В доме не было никого, кто мог бы закрыть дверь изнутри.

Она поискала в кармане домашнего платья ключ от двери и поежилась, вспомнив, что оставила его на раковине в кухне. Ну и бог с ним, идти обратно она все равно пока не собиралась. Она хотела как следует осмотреть двор, то место, где когда-то был сад, которым она намеревалась заняться так, чтобы будущей весной там все цвело. Для этого ей надо было сначала провести необходимые измерения, сделать некоторые расчеты, да и вообще дел было невпроворот.

И тем не менее, когда дверь закрылась, она поняла, что должна вернуться в дом. Что-то пыталось выдворить ее, выжить из дома, но этот номер не пройдет. Что-то явно ополчилось против нее, противясь любым изменениям. И она должна дать этому отпор.

Поэтому она решительно направилась к двери, подергала ручку и обнаружила, что вход в дом действительно закрыт на замок. Что ж, первый раунд она проиграла. Но есть еще окно.

Окно кухни располагалось на уровне глаз, и она встала на пустой ящик, чтобы дотянуться до рамы. Окно было приоткрыто дюйма на четыре, и ей не составило труда просунуть руки в щель, чтобы поднять его повыше.

Она потянула раму.

Рама не сдвинулась с места. Должно быть, где-то заклинило. Странно, она точно помнила, что приоткрыла окно перед тем, как выйти во двор, и рама легко скользила в пазах. Кроме того, когда они осматривали дом, то проверяли окна и убедились, что с ними все в порядке.

Она потянула еще раз. На этот раз рама поднялась на целых шесть дюймов, но затем внезапно скользнула вниз, словно нож гильотины, и она едва успела отдернуть руки. Закусив губу, она поднатужилась и приподняла раму в третий раз.

В этот раз она посмотрела в оконное стекло. Обычное прозрачное оконное стекло. Она только накануне вымыла его и была уверена, что оно чистое, что на нем не осталось никаких пятен, не было никаких теней и определенно никакого движения.

Но теперь на стекле возникло какое-то движение. Нечто похожее на дымчатое, непристойно темное пятно пялилось на нее из окна и не давало поднять раму. Оно не уступало ей по силе и вполне могло не пустить ее внутрь.

Вдруг, уже на грани истерики, она осознала, что смотрит на свое собственное отражение в обрамлении теней от деревьев. Разумеется, это всего лишь ее собственное отражение. И ни к чему зажмуривать глаза и рыдать. Успокоившись, она подняла раму и чуть ли не кувырком ввалилась в кухню.

Она была внутри; одна, совершенно одна. Теперь не о чем беспокоиться. И не стоит тревожить по этому поводу мужа. Она не станет ему ничего рассказывать.

Он ей тоже ничего не расскажет. В пятницу днем она поехала в город за продуктами и напитками для субботней вечеринки, а муж остался дома, чтобы наконец разобрать вещи после переезда.

Для начала он решил перенести все сумки с летними вещами на чердак, чтобы не захламлять комнаты.

Так он и обнаружил небольшую комнатку под передним фронтоном. Поднявшись наверх, он поставил сумки на пол и посветил фонариком на стену. И заметил дверь с висячим замком.

Судя по пыли и ржавчине, в эту комнату давно уже никто не заходил. Он вспомнил Хэкера, бойкого агента по недвижимости, который помог им арендовать дом. «Он пустует уже несколько лет, так что придется кое-что подправить», – говорил Хэкер. Да, похоже, жильцов здесь не было целую вечность. Что ж, тем лучше. Замок можно открыть обыкновенным напильником.

Он спустился вниз за напильником и быстро вернулся обратно, отметив по дороге, что чердачная пыль тоже может о многом поведать. Как видно, прежние обитатели в спешке переносили на чердак какой-то скарб: повсюду валялись обломки, а на пыльном полу виднелись полосы, свидетельствующие о том, что вещи волокли и тащили как попало.

Ничего, впереди у него вся зима, чтобы навести здесь порядок, а пока надо положить чемоданы в кладовку. Пристроив фонарь к поясному ремню, он склонился над замком и попытался взломать его напильником.

Дужка отскочила. Надавив на дверь, он открыл ее, и на него резко пахнуло плесенью и сыростью. Затем он поднял фонарь и направил его луч в длинный узкий чулан.

И будто тысячи серебряных иголок разом впились в его глаза; Золотое пламя обожгло зрачки. Он отдернул фонарь и направил луч вверх. И вновь копья света пронзили ему глаза.

Внезапно способность видеть вернулась к нему, и он понял, что смотрит в комнату, заполненную зеркалами. Зеркала свисали на веревках с потолка, лежали на полу, рядами стояли, прислоненные к стенам.

Он увидел высокое величественное зеркало, вделанное в дверь, пару зеркальных овалов над старинными туалетными столиками, длинное узкое настенное зеркало и даже зеркальный шкафчик, похожий на тот, что они несколько дней назад повесили в ванной. Пол был усеян ручными зеркальцами всевозможных форм и размеров. Он обратил внимание на красивое зеркало в серебряной оправе, а рядом стояло зеркало побольше, по-видимому, снятое с туалетного, столика. Были там. и карманные зеркальца, зеркальца от дорожных несессеров и пудрениц, миниатюрные зеркала самых разных форм и размеров. У противоположной стены были выстроены в ряд несколько больших прямоугольных зеркал, которыми когда-то, вероятно, была облицована стена спальни.

Завороженный, он смотрел на десятки серебристых поверхностей, смотрел на десятки отражений своего собственного ошарашенного лица.

И вновь ему вспомнился? Хакер который показывал дом. Он еще тогда заметил, что в ванной отсутствует зеркальный шкафчик, но Хэкер ловко увел разговор в сторону. А он как-то не обратил внимания на то, что во всем доме не было ни одного зеркала. Разумеется, дом сдавался без мебели, однако в таком старинном здании вполне могли быть хотя бы зеркальные дверные створки.

Ни одного зеркала? Странно. Интересно, почему они все собраны в этой комнатке и заперты на замок?

Все это очень странно. Возможно, его жене понравились бы некоторые из этих зеркал. К примеру, вон то ручное зеркальце в серебряной оправе. Надо будет ей рассказать.

Он осторожно вошел в кладовку, волоча за собой сумки. Похоже, здесь не было никаких вешалок или крючков. Впрочем, можно за пару минут вбить в стену несколько гвоздей. Наклонившись, он поставил сумки на пол, и свет фонаря засверкал, отражаясь от тысяч зеркальных поверхностей и слепя ему глаза искристыми огоньками.

Затем сверкание померкло. Посеребренные поверхности как-то странно потемнели. Вероятно, оттого, что их прикрыло его отражение. Отражение и что-то еще более темное. Нечто дымчатое и извивающееся, нечто, принадлежащее этой затхлой сырости, удушающее своим присутствием. Оно расположилось у него за спиной, нет – сбоку, а может, спереди. Оно обволакивало его со всех сторон, и все росло и росло, стремясь задавить его, заставило его задрожать и покрыться холодным потом. Почувствовав удушье, он стремглав выскочил из кладовки, захлопнул дверь и надавил на нее из последних сил. Что это было?

Клаустрофобия. Именно. Всего лишь приступ клаустрофобии, разыгравшиеся нервы. Человек начинает нервничать, когда попадает в замкнутое пространство, И уж если на то пошло, человек испытывает беспокойство, когда слишком долго глядит на себя в зеркало. Не говоря уже о полусотне зеркал!

Он стоял перед дверью, продолжая дрожать, и чтобы хоть как-то отвлечься от того, что увидел, ощутил и узнал несколько мгновений назад, подумал о зеркалах. О том, почему люди смотрятся в зеркала. Женщины только этим и занимаются. Мужчины ведут себя иначе.

Мужчины, и он в том числе, судя по всему, ощущают неловкость, глядя на себя в зеркало. Он вспомнил, какое потрясение ему довелось испытать, когда в магазине одежды он впервые увидел себя сбоку и сзади в специальной системе зеркал. Да и потом всякий раз испытывал те же чувства. Мужчина выглядит в зеркале иначе, не таким, каким он себя представляет и ощущает. Зеркало искажает облик. Именно поэтому мужчины что-нибудь напевают или насвистывают, когда бреются. Так они пытаются отвлечься от того, что видят в зеркале. В противном случае многие сошли бы с ума. Как там звали этого мифологического персонажа, который влюбился в собственное отражение? Нарцисс? Точно. Он часами любовался собой в зеркальной глади воды.

Женщины, они вполне способны на это. Потому как женщины, в сущности, видят в зеркале не себя, а некий идеальный образ, видение. Пудра, румяна, губная помада, тушь для ресниц и бровей, тени, блестки – вот что они видят, а под всем этим пустота, на которую наносится косметика. Начнем с того, что все женщины немного сумасшедшие. Она ведь тоже недавно говорила, будто видела его в зеркале, хотя его там и в помине не было.

Так что, пожалуй, все-таки лучше ей ничего не рассказывать. По крайней мере, надо сперва переговорить с агентом Хэкером. Постараться выяснить, что все это значит. Почему прежние хозяева убрали все зеркала на чердак?

Он отправился в обратный путь по чердаку, заставляя себя идти не торопясь, заставляя себя думать о чем угодно, кроме ужаса, который испытал в комнате отражений.

Отражаться, отражать. Отражение. Кто боится собственного отражения? Еще один миф, верно?

Вампиры. У них не бывает отражения. «Признайтесь-ка, Хэкер. Люди, которые построили этот дом, они что, были вампирами?»

Эта мысль доставила ему удовольствие. С такой мыслью было приятно спускаться по лестнице в ранние сумерки, смакуя ее в полумраке под скрип половиц и грохот ставней, когда ночь надвигалась на этот дом теней, в котором нечто следило за вами из-за каждого угла и скалилось из каждого зеркала.

Он спустился в гостиную, чтобы там дождаться возвращения жены, включил все лампы и радиоприемник, возблагодарив Бога, что у них нет телевизора, потому что на экране могло возникнуть отражение, а сейчас ему меньше всего хотелось видеть какие бы то ни было отражения.

Но в тот вечер больше не случилось никаких напастей, и когда она возвратилась с покупками домой, к нему уже полностью вернулось самообладание. Они поужинали и поговорили как ни в чем ни бывало – вполне естественным тоном, и если оно их слушало, то ни за что не догадалось бы, что они оба испытывают страх.

Потом они занялись приготовлениями к вечеринке, позвонили знакомым, чтобы позвать их на новоселье, и под влиянием момента он предложил пригласить еще и Хэкера. Позвонив ему, они оправились спать. Свет был везде погашен, в зеркалах ничего не отражалось, и он смог спокойно уснуть.

Правда, утром ему было довольно трудно бриться перед зеркалом. А жену он застал врасплох на кухне, когда она красилась, пользуясь пудреницей с зеркальцем, тщательно прикрывая его ладонью от посторонних отражений.

Но он ничего ей не сказал, и она ничего не сказала ему, а оно, если о чем-то и догадалось, то пока хранило молчание.

Он уехал на работу, а она принялась готовить канапе, и не было ничего странного в том, что в этот бесконечно длинный, унылый, субботний день дом временами постанывал, поскрипывал и словно что-то нашептывал.

Когда муж вернулся с работы, в доме стало совсем тихо, но почему-то это было еще хуже. Будто нечто затаилось, дожидаясь наступления ночи. Именно поэтому жена переоделась пораньше и, все время что-то мурлыча себе под нос, принялась прихорашиваться, кружась перед зеркалом (трудно разглядеть что-либо отчетливо, если крутиться перед зеркалом). Именно поэтому муж смешал коктейли загодя, чтобы успеть до приготовленного на скорую руку обеда выпить по паре стаканчиков чего-нибудь покрепче (если выпьешь, то трудно разглядеть что-либо отчетливо).

Вскоре начали собираться гости. Титеры с ходу стали жаловаться на извилистую дорогу через холмы, по которой им пришлось добираться. Вэлльянты принялись восхищаться старинной панельной обшивкой и высокими потолками. Эрсы ввалились с громкими криками и хохотом, и Вик тут же заметил, что дом похож на фантазию Чарльза Аддамса. Это замечание послужило сигналом к выпивке, и когда прибыл Хэкер с женой, гомон Гостей уже почти перекрывал грохочущее радио.

Хотя и он и она пили не переставая, они никак не могли избавиться от ощущения, что Оно Где-то рядом. Упоминание Чарльза Аддамса было дурным знаком, а за ним последовали другие мелкие неприятности. Толмэджи явились с цветами, и она пошла на кухню, чтобы поставить их в вазу из граненого стекла. На кухне, наполняя вазу водой, она на какое-то время осталась одна, и стеклянные грани под ее пальцами вдруг потемнели – нечто, отражаясь в стекле, пристально смотрело на нее. Она тут же обернулась, но в кухне никого не было. Она стояла там совершенно одна, держа в руках сотни внимательных глаз.

Ваза выпала из ее рук, в кухню тут же сбежались гости – Эрсы, Толмэджи, Хэкеры и Вэлльянты; вслед за ними появился и ее муж. Толмэдж заявил, что она злоупотребляет алкоголем, и это показалось хорошим поводом выпить еще. Муж ничего не сказал, только принес другую вазу для цветов. Однако он наверняка обо всем догадался, поскольку, когда кто-то из гостей предложил совершить экскурсию по дому, он тут же их отговорил.

– Мы еще не прибирали наверху, – сказал он. – Там ужасный беспорядок, будете спотыкаться о ящики и коробки.

– Кто там наверху? – спросила миссис Титер, входя на кухню вместе со своим мужем. – Мы только что слышали жуткий грохот.

– Наверное, что-то упало, – предположил хозяин дома. Но при этом не осмелился посмотреть на жену, а она – на него.

– Может быть, еще выпьем? – спросила она. Суетливо смешала и разлила напитки, и не успели гости наполовину опустошить свои стаканы, как муж вновь их наполнил. Алкоголь развязал языки, и болтовня гостей помогла заглушить другие звуки.

Эта тактика сработала. Постепенно гости по двое и по трое плавно перетекли обратно в гостиную, и она наполнилась смехом и громкими голосами, которые вкупе с игравшим на полную мощность радиоприемником перекрывали все таинственные звуки ночи.

Он разливал коктейли, а жена предлагала их гостям, и хотя они оба пили наравне со всеми, алкоголь на них не действовал. Они двигались по комнате осторожно, словно их тела были хрупкими сосудами – бездонными бокалами, которые могли в любой момент разбиться вдребезги от внезапного резкого звука. Бокалы были все время наполнены алкоголем, который, однако, не пьянил хозяев.

Гости отнюдь не походили на хрупкие бокалы: они пили, не испытывая ни малейшего страха, и спиртное действовало на них, как обычно. Они чувствовали себя непринужденно, бродили по дому, и вскоре мистер Вэлльянт и миссис Толмэдж сами по себе отправились на экскурсию наверх, но, к счастью, никто не заметил, как они ушли, никто не обратил внимания на их отсутствие. Только спустя какое-то время миссис Толмэдж сбежала по лестнице и заперлась в ванной.

Хозяйка мельком увидела ее в коридоре и последовала за ней. Она постучала в дверь ванной и, получив разрешение войти, приготовилась осторожно расспросить миссис Толмэдж, узнать, что с ней случилось. Однако расспрашивать ее не потребовалось. Миссис Толмэдж, рыдая и заламывая руки, сама бросилась к ней на грудь.

– Что за подлые шутки! – выпалила она, заливаясь слезами. – Он прокрался в комнату, чтобы подглядывать за нами. Грязная свинья. Положим, мы там целовались, но ведь больше ничего не было. Как будто он сам не клеился весь вечер к Твен Хэкер. Вот только хотела бы я знать, где он раздобыл бороду. Перепугал меня до смерти.

– Что же все-таки случилось? – спросила хозяйка, уже догадываясь, что именно так произошло, и со страхом ожидая подтверждения своих опасений.

– Мы с Джефом были в спальне, просто стояли там в темноте, честное слово, и вдруг дверь приоткрылась. Я заметила свет из коридора и обернулась, чтобы посмотреть в зеркало, кто там. Кто-то стоял в двери, я разглядела его лицо и бокал в руке. Это был мой муж, только почему-то с бородой, он крадучись вошел в комнату и уставился на нас…

Рыдания поглотили окончание фразы. Миссис Толмэдж содрогалась всем телом, не замечая, что ее дрожь передалась Хозяйке дома. Несмотря на это, хозяйка сумела уловить окончание ее рассказа.

– … выскользнул прежде, чем мы опомнились. Ну ничего, – он у меня дома сполна получит. Испугал меня до смерти из-за своей дурацкой ревности. Ну и лицо у него было в зеркале…

Хозяйка, как могла, пыталась успокоить и утешить миссис Толмэдж, но при этом ничто не могло унять ее собственное волнение.

Тем не менее, спустя некоторое время им удалось достичь некоего подобия нормального состояния, они вышли в коридор, чтобы присоединиться к остальным, и именно в этот момент услышали возбужденный голос мистера Толмэджа, заглушающий бурные выкрики гостей.

– Стою я в ванной, а эта старая ведьма подходит сзади и начинает корчить рожи в зеркале. Что задела? Что творится в этом доме?

Ему казалось, что все это смешно и забавно. Остальным тоже. Почти всем. Хозяин и хозяйка стояли среди гостей, не решаясь взглянуть друг на друга. Их застывшие улыбки походили на трещины в стекле. Ведь стекло такое хрупкое.

– Я вам не верю! – раздался голос Гвен Хэкер. Она выпила большой коктейль, а может, и целых три. В любом случае, ей было более чем достаточно. – Пойду-ка сама посмотрю. – Она подмигнула хозяину и двинулась в сторону лестницы.

– Эй, постойте! – Но было уже поздно. Она прошла мимо него нетвердой походкой.

– Прямо как в канун Дня всех святых, – сказал Толмэдж, слегка подталкивая хозяина локтем. – Старушка с какой-то невообразимой прической. Я ее хорошо разглядел. Какие еще сюрпризы вы тут для нас приготовили?

Хозяин начал, запинаясь, оправдываться, лишь бы остановить этот поток идиотской болтовни. Жена подошла ближе, чтобы послушать, что он говорит, желая поверить ему, готовая на что угодно, только бы не думать о Гвен Хэкер, которая там, наверху, совершенно одна, смотрит в зеркало, надеясь увидеть…

Сверху донесся вопль. Не плач и не смех, а именно вопль. Хозяин бросился вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. За ним следом кинулся дородный мистер Хэкер и потянулись остальные, внезапно притихшие гости. Слышался только топот ног по ступенькам, тяжелое дыхание Хэкера и непрерывный пронзительный крик женщины, столкнувшейся с невыносимым ужасом.

Ужас был в голосе Гвен Хэкер и во всем ее теле, когда она, пошатываясь, вышла в коридор и упала в объятия мужа. Из ванной струился свет, освещая зеркало, начисто лишенное какого-либо отражения, и освещая лицо Гвен, начисто лишенное какого-либо выражения.

Все столпились возле четы Хэкеров: хозяин и хозяйка – с двух сторон, а гости – передними. Так они и проводили супругов по коридору до спальни и помогли мистеру Хэкеру уложить жену на кровать. Гвен потеряла сознание; кто-то пробормотал, что надо бы вызвать доктора, кто-то заметил, что, мол, ничего страшного, она через минуту придет в себя, а кто-то из мужчин сказал: «Ну что ж, пожалуй, нам пора собираться домой»:

Казалось, все только сейчас ощутили мрачную атмосферу старого дома, впервые услышали, как скрипят половицы, стучат оконные рамы и хлопают ставни.

Все как-то вдруг протрезвели и страстно возжелали поскорее уйти.

Хэкер склонился над; женой, растирая ей запястья, заставляя ее сделать глоток воды, всячески помогая ей вернуться из потусторонней пустоты. Хозяин и хозяйка молча подавали шляпы и пальто гостям, которые вежливо выражали свое сожаление по поводу случившегося, поспешно прощались, с трудом придумывая благовидные предлоги, и фальшивым тоном говорили: «Мы прекрасно провели время, спасибо, дорогая».

Ночь поглотила Титеров, Вэлльянтов, Толмэджей. Проводив гостей, хозяин и хозяйка поднялись наверх в спальню, к Хэкерам. В коридоре было слишком темно; а в спальне горел слишком яркий свет. Но они в любой момент ждали повторения ужаса. И ждать им пришлось недолго.

Миссис Хэкер внезапно села на кровати и заговорила, обращаясь к своему мужу, к хозяевам.

– Я видела ее, – сказала она. – Нет, я не сумасшедшая. Я ее видела! Она стояла на цыпочках позади меня и глядела прямо в зеркало. У нее в волосах была голубая лента, та, которую она надела в день, когда…

– Прошу тебя, дорогая, – сказал мистер Хэкер.

Но она пропустила его просьбу мимо ушей.

– Я видела ее. Мэри Лу! Она корчила мне рожи в зеркале, а ведь она мертва. Вам, наверное, известно, что она умерла, исчезла три года назад, и ее тело таки не нашли.

– Мэри Лу Дэмпстер, – уточнил Хэкер. Он был весьма дородным мужчиной с двойным подбородком. И теперь оба подбородка заколыхались.

– Она творила здесь всякие безобразия, как вам известно, и Вильма Дэмпстер велела ей не высовываться. И про этот дом ей все было известно, но Мэри Лу никуда не ушла. И вот теперь ее лицо…

Твен снова зарыдала. Хэкер погладил ее по плечу. Сам он выглядел так, будто не меньше нее нуждался в успокоительном поглаживании. Но никто его не погладил. Хозяин и хозяйка продолжали ждать. Ждали, что все вот-вот продолжится.

– Расскажи им, – попросила миссис Хэкер. – Скажи им правду.

– Хорошо, но мне все-таки хотелось бы отвезти тебя домой.

– Я подожду. Я хочу, чтобы ты им все рассказал. Ты должен это сделать. Прямо сейчас.

Хэкер тяжело опустился на край кровати. Гвен прислонилась к его плечу. Хозяева прождали еще несколько мгновений. Затем последовал рассказ.

– Не знаю, с чего начать, как все объяснить, – пробормотал мистер Хэкер. – Возможно, это моя вина, но я не знал, что так будет. Вся эта болтовня о домах с привидениями – в такие вещи больше никто не верит, однако из-за этих баек стоимость жилья быстро падает, поэтому я ничего сразу и не сказал. Вы, должно быть, считаете меня виноватым?

– Я видела ее лицо, – прошептала миссис Хэкер. – Да, я должен был вам сразу все рассказать. Об этом доме. О том, почему его никто не брал в аренду целых двадцать лет. О том, что давно всем известно и что вы все равно рано или поздно узнали бы.

– Расскажи им, – сказала миссис Хэкер. К ней вдруг словно вернулись силы, а муж с трясущимся двойным подбородком, наоборот, выглядел слабым.

Хозяин и хозяйка стояли перед ними, хрупкие, словно стеклянные бокалы, и слова Хэкера наполняли их, переливаясь через край. Он и она смотрели на него и слушали, преисполняясь осознанием того, чего они боялись и ждали.

Дом, в котором они поселились, был построен в шестидесятые годы прошлого века Джобом Беллманом незадолго до женитьбы, в этом доме его молодая жена родила дочь Лору, а сама умерла при родах. Джоб Беллман трудился не покладая рук на протяжении семидесятых, пока росла его дочь, и с чистой совестью отошел от дел в восьмидесятые годы, когда Лора Беллман расцвела во всем своем великолепии и стала первой красавицей округа; некоторые даже утверждали, что ей не было равных во всем штате. Впрочем, в те дни мужчины не скупились на комплименты.

В то десятилетие у нее не было недостатка в поклонниках, мужчины появлялись и исчезали, один за другим они проходили через зал в начищенных до блеска туфлях, расшаркивались перед хозяйкой дома, покручивая напомаженные усы, чопорно улыбались старому Джобу, перемигивались со служанками и с безумным восхищением взирали на Лору.

Лора воспринимала все это как должное, но, боже упаси, она даже не помышляла о браке, пока был жив папа, и к тому же считала себя слишком юной для замужества, да и зачем ей это – она ничего не знала о браке и знать не желала, полагая, что гораздо приятнее оставаться просто друзьями…

Прогулки при лунном свете, танцевальные вечера, балы, пикники, катание на санях, катание на велосипеде, игра на мандолине, конфеты, пунш, цветы, подарки, сувениры, веера, салоны красоты, портнихи, парикмахеры – все это заполняло быстро летящие годы. Но вот однажды старый Джоб скончался на своей кровати с балдахином в комнате наверху, где незадолго до того побывали доктор и священник. Затем появился адвокат и, перемежая слова сухим ритмичным покашливанием, завел речь о наследстве, имуществе и годовом доходе.

Лора осталась одна в доме, полном слуг и зеркал. Лора и зеркала. Зеркала по утрам: с тщательного осмотра лица начинался каждый день. Зеркала по вечерам: в них надо было успеть заглянуть перед прибытием очередного гостя, до того, как к дому подъедет экипаж, перед тем, как она в очередной раз, помахивая веером, торжественно спустится в зал по витой лестнице. Зеркала на рассвете, вбирающие улыбки, выслушивающие новые секреты и рассказы о вечернем триумфе.

, «Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?»

Зеркала говорили ей правду, зеркала не лгали; они не приставали к ней, не шептали пошлые комплименты и ничего не требовали взамен – лишь признавали ее красоту.

Проходили годы, но зеркала не старели и не менялись. И точно так же не старела Лора. Визитеров становилось все меньше, и некоторые из них как-то странно изменились. Они казались гораздо старше, чем прежде. Как это могло произойти? Ведь Лора Беллман была все так же молода. Об этом говорили зеркала, а они никогда не лгали. Лора стала еще больше времени проводить с зеркалами. Она пудрилась, выискивала морщины на лице, окрашивала и завивала свои длинные волосы. Улыбалась, хлопала ресницами, делала премилые недовольные гримасы. Изящно изгибалась и поворачивалась, принимая изысканные лозы, любуясь своим отражением.

Порой, когда кто-нибудь наносил ей визит, она просила слуг указать гостю, что ее нет дома. Не стоило ради него расставаться с зеркалами. Спустя какое-то время в этом уже не было необходимости, так как в гости почти никто не ездил. Слуги периодически менялись, некоторые из них умирали, но на их место всегда приходили новые. Неизменными оставались лишь зеркала и Лора. Она поистине весело жила в девяностые, хотя людям не дано было это понять. О, как Лора хохотала, перекатываясь на кровати и делясь своими веселыми секретами с зеркалом!

Годы летели, а Лора все смеялась. Она хихикала, не в силах удержаться от смеха, когда слуги обращались к ней, и теперь они оставляли ей еду на подносе, который она забирала в свою комнату. Что-то странное произошло со всеми слугами и с доктором Тэрвером, который продолжал навещать ее и всякий раз заводил нудный разговор о том, что собирается отправиться на покой в прекрасную обитель.

Все думали, что она стареет, но она оставалась молодой – зеркала не лгали. Она вставляла зубной протез и надевала парик, чтобы угодить посторонним, нона самом деле не нуждалась ни в том, ни в другом. Зеркала подтверждали, что она нисколько не изменилась. Они, зеркала, говорили с ней, а она молчала. Просто сидела и кивала, раскачиваясь перед ними в комнате, Пропахшей пудрой и пачулями, поглаживала шею и слушала, как зеркала говорят о ее красоте, утверждая, что она считалась бы первой красавицей, если бы появилась в свете. Но она не желала покидать дом и ни за что не хотела расставаться со своими зеркалами.

Но наступил день, когда ее решили увезти из дома и даже попытались схватить; ее, Лору Беллманн самую утонченную и прекрасную женщину! Неудивительно, что она вопила, отбивалась, царапалась, кусалась, размахивала руками и ногами так, что один из слуг отлетел в сторону, ударился и разбил своей бестолковой головой прелестное зеркало, забрызгав кровью ее совершенный образ.

Разумеется, это решение было неразумным и неправильным, ведь она ни в чем не виновата. Доктор Тэрнер так и сказал членам магистрата. Он сообщил об этом Лоре, когда навестил ее в последний раз. Ей больше не придется принимать его и не нужно будет покидать дом. Только теперь ее запрут в комнате и заберут все зеркала.

У нее забрали все зеркала!

Ее оставили в покое, взаперти, костлявую и морщинистую, утратившую свое отражение. Лишившись зеркал, она превратилась в безобразную испуганную старуху.

В ту ночь, когда это произошло, она кричала и плакала. Металась по комнате, спотыкалась и падала, ничего не видя в истерическом кружении пустоты.

Именно тогда Лора поняла, что все-таки состарилась и ничто ее не спасет. Она осознала это, когда подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. Позади нее мелькнул отблеск света, и, отпрянув от окна, она увидела свое отражение в оконном стекле.

Оно тоже было зеркалом! Она долго, любовно и пристально смотрелась в него, разглядывая свое лицо со следами слез на толстом слое румян, и видела лицо старой карги, приуготовленной к могиле безумным агентом похоронного бюро.

Все перевернулось. Это был ее дом, в котором она жила с самого рождения и знала здесь каждый уголок, дом, который стал как бы продолжением ее самой. Это была ее комната, она жила в ней долгие годы. Но безобразная и непристойная личина никак не могла быть ее лицом. Только зеркало могло показать ее подлинный облик, но у нее больше нет и никогда не будет зеркала. На мгновение она задержала взгляд на своем истинном отражении, и, будто из сострадания, оконное стекло сверкнуло как-то иначе, и она вновь увидела в нем гордую красавицу Лору Беллман. Она выпрямилась, сделала шаг назад и закружилась в танце. И с жеманной улыбкой на губах, танцуя, бросилась вперед, в окно, и острые края разбитого стекла пронзили ее тощую шею.

Так нашла она свою смерть, и такой ее обнаружили на следующее утро. Пришел доктор, которого позвали слуги, потом юрист, и они сделали все, что полагается. Дом был продан и перепродан. Его приобрело агентство недвижимости. Он сдавался в аренду, но жильцу в нем надолго не задерживались. У них возникали проблемы с зеркалами.

Один мужчина умер – по слухам, от сердечного приступа, – когда однажды вечером завязывал галстук перед зеркалом. Нелепая смерть, однако, до того он жаловался знакомым на странные явления, а его жена болтала об этом с каждым встречным.

Школьный учитель, арендовавший дом в двадцатые годы, «ушел из жизни» при обстоятельствах, о которых доктор Тэрнер не желал рассказывать. Он даже пошел в агентство недвижимости и попросил больше не сдавать дом в аренду, в чем, впрочем, не было особой необходимости, поскольку к тому времени дом Беллмана уже приобрел дурную репутацию.

Неизвестно, действительно ли Мэри Лу Дэмпстер исчезла где-то в недрах этого дома. Но в последний раз девочку видели год назад на дороге, ведущей к дому; и хотя тщательные поиски не дали никаких результатов, об этом случае много тогда говорили.

Затем объявились новые наследники, которые хотели все устроить немедленно и не желали никого слушать, грубо отвергая любые советы. Дом привели в порядок, чтобы снова сдавать в аренду…..

И теперь в нем – или с ним – жили, он и она. Вот, в сущности, и вся история.

Мистер Хэкер обнял Гвен одной рукой и помог ей подняться. Он говорил почтительным, извиняющимся тоном, стыдливо опустив глаза и избегая взглядов своих клиентов.

– Мы уедем отсюда прямо сейчас, – сказал муж, преградив Хэкеру дорогу к двери. – И плевать на аренду.

– Все можно устроить. Но я не смогу сразу подыскать вам другое жилье. К тому же завтра воскресенье…

– Мы упакуем вещи и съедем завтра, – предложила жена. – Поживем пока в гостинице, где угодно. Но в любом случае здесь мы не останемся.

– Я позвоню вам завтра утром, – сказал Хэкер. – Уверяю вас, все будет в порядке. В конце концов, вы прожили здесь неделю, и ничего. В том смысле, что никто…

Он замолчал на полуслове. Всем и так все было ясно. Хэкеры ушли, и муж с женой остались одни, вдвоем.

Вернее – втроем.

Впрочем, в данный момент они – он и она – слишком устали, чтобы думать об этом. Наступила вполне естественная апатия – результат чрезмерного напряжения и возбуждения.

Они молчали, да и говорить было не о чем. И не слышали ни звука, ибо дом и оно хранили мрачное молчание.

Жена пошла в спальню, разделась и легла, а муж решил обойти дом. Сначала он зашел на кухню и достал молоток из шкафчика возле раковины. Затем разбил единственное висевшее на кухне зеркало.

Еще один удар и звон стекла. Разбито зеркало в прихожей. Потом он поднялся наверх, вошел в ванную. Удар – и с громким звоном разлетелись осколки зеркального шкафчика. Затем он разнес зеркальное панно в своей комнате. Прошел в спальню и расколошматил вдребезги зеркало на туалетном столике.

Он не испытывал ни возбуждения, ни злости. И даже не порезался. С зеркалами было покончено. Теперь все до одного были уничтожены.

На секунду его глаза встретились с глазами жены. Затем он выключил свет и лег рядом с ней. Попытался уснуть.

Ночь миновала.

При свете дня все выглядело довольно глупо. Жена еще раз внимательно посмотрела на него, и он пошел в свою комнату за чемоданами. Пока она готовила завтрак, он успел разложить одежду на кровати. Позавтракав, она достала вещи из комода и шкафов. Ему осталось только подняться на чердак и принести сумки для одежды. О перевозке вещей можно договориться завтра, когда они решат, куда ехать.

Дом затих. Если он и догадывался об их планах, то пока ничего не предпринимал. День выдался пасмурным, но они, не сговариваясь, не зажигали свет, так как не могли выбросить из головы историю с отражением в оконном стекле. Конечно, можно было бы разбить все стекла, но это выглядело бы совсем по-идиотски. Все равно они скоро покинут этот дом.

Затем раздался звук. Словно журчание тонкой струйки. Плеск воды. Откуда-то снизу. У нее перехватило дыхание.

– Это труба в подвале, – сказал он, улыбаясь и обнимая жену за плечи.

– Надо пойти посмотреть. – Она направилась к лестнице.

– Тебе-то зачем идти? Я сам этим займусь.

Но она покачала головой и открыла дверь. Сама на себя наложила епитимью за свой испуг. Хотела доказать, что не боится. Доказать мужу и ему – чтобы оно увидело.

– Подожди минуту, – попросил муж. – Я возьму разводной ключ; Он в багажнике.

Он вышел во двор. Она какое-то время стояла в нерешительности, затем начала спускаться в подвал. Плеск становился все громче. Вода из лопнувшей трубы заливала подвал. Звук был забавным, веселым, как смех.

Подходя к машине, он тоже слышал этот звук. Со старыми домами вечно что-то не так. Этого следовало ожидать. Лопнувшие трубы…

Вот. Он нашел ключ. Вернулся в дом, прислушиваясь к журчанию воды, и вдруг услышал пронзительный крик жены.

Она кричала. Кричала там, в подвале, в темноте.

Он домчался вниз, размахивая тяжелым ключом. Протопал по ступенькам вниз, в темноту. Крики жены рвали сердце на части. Оно схватило ее, она отбивалась, но оно было гораздо сильнее. Свет сверху упал на лужу под лопнувшей трубой; и, взглянув на отражение, он увидел лицо жены и окружавшие его темные пятна других лиц.

Он занес гаечный ключ и ударил в это черное месиво, затем еще раз и еще, пока крик не затих. Только тогда он остановился и посмотрел на нее. Темные пятна исчезли и на поверхности воды осталось только отражение его жены. Она была на месте, она не двигалась, застыла – навсегда. Лишь возле ее головы красная струйка окрашивала воду.

Он хотел было сказать ей об этом, но вдруг осознал, что она мертва. Теперь они остались вдвоем. Он и оно.

Он пошел наверх. Поднялся по лестнице, сжимая в руке гаечный ключ. Надо позвонить в полицию и все объяснить.

Он сел перед телефоном, обдумывая, что скажет, как объяснит… Это будет не просто. Он расскажет, что в этом доме прежде жила сумасшедшая, которая все время смотрелась в зеркала, пока в ее отражении не стало больше жизни, чем в ее собственном теле. Поэтому, когда она покончила с собой, какая-то часть ее продолжала жить как отражение в зеркалах, в стекле, в любой зеркальной поверхности. Она убивала тех, кто потом жил в этом доме, или доводила, их до самоубийства, а их отражения присоединялись к ее отражению, и оно становилось все сильнее и сильнее, питаясь чужими жизнями для удовлетворения собственной гордыни, которая продолжала жить после смерти. Женщина, тщеславие – вот суть твоя! Вот почему, джентльмены, я убил свою жену.

Да, отличное объяснение, но удовлетворит ли оно полицейских? Это вилами по воде писано. Вода – лужа в подвале, из-за которой все и произошло. Этого не случилось бы, если бы он не думал только об отражении. Отражение. Иметь отражение – значит существовать. Он существует сейчас, потому что отражается в оконном стекле.

Он посмотрел в окно и увидел, как из тени позади него появляется оно. Увидел лицо мужчины с бородой, увидел широко открытые от ужаса, пустые глаза маленькой девочки. У него за спиной никого не было, они существовали, жили только как отражения. Он встал и сжал в руке гаечный ключ. Оно было не на стекле, но он нанес удар, атаковал его, вступил с ним в бой.

Затем обернулся, попятился назад, кольцо лиц-теней сжималось все плотнее. Вновь занес ключ для удара. И в этот момент различил среди прочих лиц ее лицо. Да, это было ее лицо с осколками стекол вместо глаз. И он не мог его сокрушить, не мог ударить ее еще раз.

Оно наступало на него. Он отступил. Его рука вышла с другой стороны. Послышался звон разбитого стекла, и он смутно вспомнил, что именно так умерла старуха. Точно так же умирал теперь и он – вываливаясь, в окно, изранив горло острыми краями стекла, которые жгучей болью пронзили его, проникнув почти до самого мозга. И тело, истекая кровью, рухнуло на остроконечные стеклянные зубцы.

Он испустил дух.

Тело безжизненно повисло, дух покинул его.

Лужа на полу увеличивалась в размере. Снаружи на нее падал свет, и в ней появилось отражение.

Из теней явилось нечто вроде пятна, оно возникло и заплясало в темноте.

В танцующем пятне можно было различить лицо старухи, лицо ребенка, лицо бородатого мужчины, его лицо и ее лицо. Они таяли и сливались воедино.

Пятно плясало и прыгало, затем замерло на месте и затаилось в пустом доме, словно кого-то поджидая. Оставалось только ждать, когда в доме снова появятся люди. А пока оно могло без конца любоваться своим отражением в растущей красной луже на полу…