«Сизиф»

Михайлов Сергей СИЗИФ

— Волоки его сюда, ублюдка!

Дверь в дежурную часть с силой распахнулась, и в полутёмное помещение влетел человек, с ног до головы укутанный в длинный балахон, напоминающий одеяние средневековых монахов. Не удержавшись на ногах, он тяжело рухнул на исшарканный сотнями ног кафельный пол. Следом в дежурку, заполнив сразу всё её пространство, ввалились три дюжих милиционера с «калашами» в руках. Один из них, в погонах старшего сержанта, с перекошенным от ярости ртом, мощным ударом сапога отбросил упавшего в угол.

— Остынь, Гусь, — осадил его второй. — Следы останутся, потом не отмоешься.

— Да хрен с ними, со следами, — тяжело дыша, прохрипел тот и, вложив в удар всю свою силу, вторично всадил сапог в неподвижное тело. — Отвечу, коли спросят, ни за чьи спины прятаться не стану. Была б моя власть, убил бы мерзавца!

Он ударил в третий раз. Тело в углу застонало.

Третий блюститель порядка, лейтенант, строго произнёс:

— Гусев, прекрати! Сначала выясним, что это за тип. Оформим задержание по всем правилам.

Гусев вытер пот со лба тыльной стороной ладони и смачно сплюнул.

— Ла-адно, лейтенант, валяй, оформляй. Но запомни: живым он отсюда всё одно не выйдет, это я тебе, лейтенант, обещаю.

— Ты уверен, что это он? — спросил второй милиционер.

Из глотки Гусева вырвалось нечленораздельное хрипение.

— Ты что, Барсук, за идиота меня держишь? Скажи, я похож на идиота, а?!

— Ну-ну, не ерепенься, Гусь. Давай спокойно во всём разберёмся.

— А не могу я спокойно, понял? — ревел Гусев, брызжа слюной. — Не могу! Вы-то с лейтенантом позже подоспели, когда всё уже было кончено, а я видел! Всё, с самого начала! Видел, как эта мразь ту девчушку, совсем ещё подростка, тесаком полосовала! И как кровь хлестала из рассечённого горла, тоже видел! Не успел я, лейтенант, понимаешь, не успел… У меня ведь у самого дочка в тех же годах! А если б он и её так, а? Если б и её?..

— Сядь, — строго потребовал лейтенант, — и прекрати истерику. Разберёмся. Барсуков, где нож? — обернулся он ко второму милиционеру.

Тот молча бросил на стол тяжёлый металлический предмет, завёрнутый в полиэтилен. Это был большой нож, густо перепачканный в крови.

— Этот?

Гусев мельком взглянул на орудие убийства и пожал плечами.

— А я почём знаю! Разве в темноте разглядишь, чем он её…

— Тот самый, лейтенант, — сказал Барсуков. — Я его на месте преступления подобрал. Уже после того, как Гусь того типа свалил.

Лейтенант медленно приблизился к «тому типу».

— Вставай!

Человек в углу зашевелился и с трудом сел. Лейтенант ткнул его стволом автомата под рёбра.

— На ноги вставай, дерьмо!

Тот кое-как поднялся и упёрся спиной в стену. Его всего трясло.

Это был высокий худой человек, облачённый в некое подобие плаща или, скорее, хитона. Хитон был мокрым от крови. Капюшон, надвинутый на самые глаза, полностью скрывал лицо.

— Имя?

Человек не реагировал.

— Имя, сука!! — взорвался лейтенант.

Человек чуть шевельнулся, но снова не издал ни звука.

— Он что, издевается? — подал голос Барсуков, мрачнея.

— Дай его мне, лейтенант, — хрустнул челюстями Гусев. — Я его паршивый язык живо развяжу. Он у меня…

— Назад, Гусев! Я сам с ним разберусь.

— Воля твоя, лейтенант, — угрюмо проворчал тот, нехотя возвращаясь к столу. — Только я бы с ним особо не церемонился. Пришить выродка — и делу конец. Оказание сопротивления, попытка к бегству — не мне тебя учить.

Лейтенант резко повернулся и в упор посмотрел на подчинённого.

— Я сам с ним разберусь, ясно? — медленно повторил он, чётко печатая слова.

— Ясно, — буркнул Гусев.

— То-то. Итак, — продолжил лейтенант, снова повернувшись к задержанному, — в молчанку играть будем? Ла-адно. Твой инструмент? — он кивнул на нож.

Человек в хитоне судорожно вздохнул.

— Ты сказал, — глухо произнёс он.

— Что значит — ты сказал? Отвечай на вопрос!

— Мой.

— Та-ак. Ладно, идём дальше. Полчаса назад ты был задержан на месте преступления. Отвечай, это ты убил ту девочку?

— Д-да. — Голос его задрожал.

— Зачем?

— Вот-вот! Пусть ответит!

— Сядь, Гусев! Итак, повторяю вопрос: зачем ты это сделал?

— Я пришёл, чтобы принять на себя ваши грехи.

— Что он там мелет, а? Какие на хрен грехи? По-моему, самое время парней из психушки вызывать. У него явно крышу сорвало.

— Психиатрической экспертизы ему так и так не избежать, Барсуков, сказал лейтенант. — Человек с нормальной психикой никогда такого не сделает.

— Какая, к лешему, экспертиза, лейтенант! — рявкнул Гусев. — Зуб даю, этот маньяк-убийца отсюда живым не выйдет!

Человек в хитоне зашатался, ноги его подкосились, и он медленно сполз по стене на грязный заплёванный пол. Из-под капюшона донеслось тихое всхлипывание вперемешку с причитаниями.

— Нечего сопли на кулак мотать! — брезгливо сплюнул на пол лейтенант. Мразь, мать твою… Вставай! Давай, выкладывай всё! От начала и до конца. Ещё что-нибудь за тобой числится? Отвечай!

Человек в хитоне глухо заговорил:

— Да… очень много… Бензоколонка… на прошлой неделе…

— Что?! — лейтенант побагровел. — Бензоколонка — твоих рук дело?

Тот обречённо кивнул. Гусев виртуозно выругался.

В памяти лейтенанта всплыла картина недельной давности: бушующее пламя на фоне вечернего неба, чёрного от копоти и дыма, взрывающиеся ёмкости с горючим, искорёженное взрывом строение, пять минут назад ещё бывшее зданием бензоколонки, остовы дотла выгоревших машин, обуглившиеся трупы, вопли раненых, всеобщая паника и проклятия… Зрелище было настолько жутким, что несколько ночей кряду после трагедии лейтенант боялся уснуть: едва он закрывал глаза, как перед глазами воскресали видения того страшного дня.

При пожаре погиб его сосед по лестничной клетке, с которым он, коротая досуг, в своё время сыграл не одну сотню партий в шахматы.

— Барсуков, зафиксируй признание! — сухо распорядился побледневший лейтенант. — Что ещё? — Голос его, обращённый к задержанному, был резким, безжизненным, лишённым каких бы то ни было интонаций.

— Не могу… — всхлипнул человек в хитоне.

— Сможешь, — процедил лейтенант сквозь плотно стиснутые зубы. Смо-ожешь, мразь. Ну!

— Коммерсант, убитый тремя выстрелами в сердце…

Барсуков присвистнул: убийство известного в городе бизнесмена до сих пор оставалось нераскрытым.

— Трое кавказцев, расстрелянные в упор во время заключения незаконной сделки… — безучастно продолжал человек в хитоне. — Главарь мафиозной группировки, погибший в автомобильной катастрофе…

Он ещё долго перечислял плоды своей страшной деятельности. Голос его звучал монотонно, едва слышно. Трое милиционеров, затаив дыхание, слушали леденящие душу признания.

— Это что же получается, а, лейтенант? — сказал Барсуков, когда задержанный замолчал. — Выходит, что все совершённые в городе за последние полгода убийства — на совести этого типа!

— Все, — с готовностью закивал человек в хитоне.

— Вот дерьмо! — снова выругался Гусев.

— Да кто ты такой, чёрт тебя побери?! — выкрикнул лейтенант, зло сверкнув глазами.

Из недр капюшона донёсся всё такой же монотонный безжизненный голос:

— Каин. Оноприенко. Чикотило. Марк Чепмэн. Сержант Вудс. Джек-потрошитель. Ли Освальд. Арджа…

На миг в помещении воцарилась тишина. Слышно было лишь тяжёлое дыхание троих блюстителей порядка.

Гусев грузно поднялся, не торопясь расправил ремень на форменных брюках, громко хрустнул суставами пальцев.

— Ну хватит, лейтенант. Мы достаточно наслушались этого ублюдка. Отдай его мне, всё остальное я сделаю сам.

— Погоди, Гусев, — жестом руки остановил подчинённого лейтенант. Разговор ещё не окончен. — Он прошёлся по комнате; лоб его прорезали глубокие морщины, свидетельствующие о серьёзной работе мысли. Наконец он остановился и в упор спросил у задержанного: — Зачем ты это делал?

Тот ответил не сразу.

— Так предначертано судьбой. Этим несчастным уготована смерть от руки убийцы — я взял на себя эту неблагодарную миссию. Не сделай этого я, это сделал бы другой.

— Другой? Какой ещё другой?

— Наёмный убийца. Я делал то, что должен был сделать он. Я — всего лишь орудие в деснице Божией.

— Но зачем? Зачем?

— Я пришёл, чтобы спасти мир от греха. Я взял их грех на себя. Страшный грех человекоубийства.

— Дурдом какой-то, — пожал плечами Барсуков. — Лейтенант, ты что-нибудь понимаешь?

Лейтенант не ответил. Его взор был прикован к человеку в хитоне.

— Спаситель хренов… А ту девчонку, чья жизнь на твоей совести, ты тоже пришёл спасти?

— Я не властен над судьбой: она была обречена. По моим следам шёл настоящий убийца — тот, кому была поручена… эта чёрная работа. Я опередил его всего лишь на несколько минут… Нет, не её я пришёл спасти — а его.

Лейтенант криво усмехнулся и украсил кафельный пол густым плевком.

— Ну и как, спас? Убийцу-то?

— Спас… Грех этого преступления тяжким грузом лёг на плечи другого. Мои плечи.

— Но ведь ты убил её! Убил! — вскочил Барсуков, до хруста сжимая кулаки. — О ней-то ты подумал, ублюдок, а? О грехе заговорил, мразь, о спасении души, о миссии какой-то, а как же жизнь человеческая? Или она уже не в счёт, жизнь-то? Отвечай, сука!

Убитая девочка-подросток была одной из двух дочерей крупного городского финансиста; ходили слухи о его связях с местными преступными группировками и Барсукову, и двум его коллегам это было известно. Как знать, возможно, деятельность отца имеет какое-то отношение к смерти дочери…

Голос из-под капюшона зазвучал глухо, точно читая заученный урок:

— Жизнь земная преходяща, душа — вечна. Не о жизни земной печётся Господь наш, а о спасении души человеческой. О ней одной вся Его забота. Всё остальное — пыль, прах, суета сует.

— Бред какой-то, — пробормотал Барсуков и махнул рукой. — Делайте с ним что хотите. Я умываю руки.

— Не ты первый произносишь эти слова, — донёсся до блюстителей порядка тихий, едва слышный голос человека в хитоне.

— Я хочу увидеть его лицо, — заявил Гусев. — Лейтенант, прикажи ему снять капюшон. Слышишь, лейтенант? А потом отдай его мне.

— Верно, Гусь, пусть покажет своё лицо, — поддержал его Барсуков.

— Нет! — закричал вдруг убийца. — Не надо! Не делайте этого, молю вас!

— Снимай, — потребовал лейтенант. — И поживее!

— Видит Бог, я не хотел этого… — прошептал человек в хитоне.

Медленно, с какой-то особой торжественностью он сделал то, что от него требовали. Капюшон бесшумно упал на спину.

Все трое непроизвольно отшатнулись назад.

На них смотрело нечто, лишь очень отдалённо напоминающее человеческое лицо. Куцая бородёнка клочьями торчала из подбородка, жидкие сальные волосы длинными сосульками свисали с черепа, а кожа… кожей это вряд ли можно было назвать: всё лицо было изъедено глубокими кровавыми гноящимися язвами, жёлто-буро-сизые струпья покрывали щёки, лоб и шею, из многочисленных ран сочилась густая вязкая жидкость. Из утопленных в черепе глазниц тускло мерцал безжизненный взгляд. От всего его тела исходила невыносимая вонь гниющей, разлагающейся плоти.

— А, чёрт!.. — выругался Барсуков. — Мерзость какая… Я сейчас сблюю…

— Тяжкое бремя греха и порока исказило мой образ, — утробным голосом произнёс убийца, — болезнями и проказой поразило тело. Но грех этот не мой, а ваш — тех, кого пришёл я спасти во имя Господа.

— Да он прокажённый! — вскрикнул Гусев, вскидывая автомат. — Как знаешь, лейтенант, но если он сделает хоть шаг в мою сторону, я его пришью! Не хватало ещё заразу подцепить.

Лейтенант, до сего момента контролировавший ситуацию, растерялся. От былой его уверенности не осталось и следа. Однако обстоятельства требовали принятия быстрого и единственно верного решения. По крайней мере, ясно было одно: этот тип ко всему прочему ещё и псих. Маньяк, вбивший себе в голову какую-то бредятину о грехе, спасении и тому подобной чепухе.

В конце концов, Гусев прав. Если делу дать законный ход, этому уроду максимум светит психушка. Его оставят в живых, лейтенант отлично понимал это — его, убийцу, изувера, маньяка!

— И этот ублюдок должен жить, а, лейтенант? — прохрипел Гусев, словно читая мысли своего шефа. — Ты видел ту девчонку с перерезанным горлом, видел лужу крови, в которой она плавала? И после всего этого у тебя дрогнет рука? Да пусть он хоть трижды псих — но он убийца!

Человек в хитоне, забившись в угол, отчаянно затряс головой.

— Нет, нет, это грех! Не берите его на душу…

— Да пошёл ты со своим грехом, мразь юродивая! — рявкнул Гусев, замахнувшись прикладом. — О душе вспомнил, подонок!

Лейтенант с шумом выдохнул и, поймав взгляд Гусева, чуть заметно кивнул. Он принял решение.

— Барсуков! Выйдем на пару минут, разговор есть. Гусев! Охранять задержанного, глаз с него не спускать. При попытке к бегству… сам знаешь…

— Знаю, лейтенант! — просиял тот. — Есть глаз не спускать с задержанного!

Понятливый Барсуков не стал задавать лишних вопросов и вслед за лейтенантом молча покинул дежурку. Гусев остался с убийцей один на один.

— Ну теперь-то ты мой, урод, — оскалился он, снимая автомат с предохранителя.

Человек в хитоне медленно поднялся и выпростал вперёд правую руку.

— Остановись, человек! Ты станешь таким же убийцей!

Гусев поднял автомат на уровень груди.

— Плевать!

— Нет!!! — дико завопил человек в хитоне.

— Эй, что у вас там происходит? — послышался из-за двери голос лейтенанта.

— Всё в полном ажуре, лейтенант, — полуобернулся Гусев к двери, ухмыляясь. — Задержанный готовит побег. Принимаю меры.

— Заканчивай, Гусев, не тяни резину.

— О'кей, лейтенант… Ты готов, урод? — снова повернулся он к убийце.

— Я не дам тебе убить меня, слышишь? Не затем я пришёл в мир, чтобы плодить грех. Тяжкий грех человекоубийства.

— Не убью, говоришь? А вот мы сейчас посмотрим!

Однако выстрелить Гусев не успел. Неуловимым движением человек взмахнул рукой, которую прятал в складках своих одежд, и по самую рукоятку всадил себе в грудь длинный острый кинжал.

— А, чёрт!.. — выругался Гусев.

Нож! Тот самый нож, который сегодня уже послужил орудием убийства и который невероятным образом вновь оказался в руках убийцы. Гусев так и не понял, когда тот успел схватить его со стола, где нож, всеми забытый, ещё минуту назад лежал в качестве вещественного доказательства совершённого накануне преступления.

Сползая по стене, убийца медленно оседал на пол. Из груди его вырвался хриплый, булькающий стон.

В помещение влетел лейтенант, за спиной его маячила испуганная физиономия Барсукова.

— Да что тут у тебя происходит, чёрт возьми?

Гусев молча ткнул стволом автомата в сторону умирающего.

— Он сам… себя… ножом…

Человек в хитоне отходил. Взгляд его стал мутным и безразличным, на губах выступила кровавая пена. Но прежде чем жизнь окончательно покинула это уродливое тело, он собрался с последними силами и страстно прошептал:

— Отец, Ты снова покинул меня! За что? За что? Неужели я опять сделал что-то не так?