«Призрачная любовь»

Призрачная любовь (fb2) - Призрачная любовь (пер. Сергей Павлович Трофимов) 899K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лаура Уиткомб

Лаура Уиткомб ПРИЗРАЧНАЯ ЛЮБОВЬ

Посвящается моей маме, которая была Живой, и Светом, — моей первой защитнице, моему эталону чистоты и прощения.

1

Кто-то смотрел на меня. Тревожное ощущение, если ты мертвая. Я была с моим учителем, мистером Брауном. Мы, как обычно, находились в нашей классной комнате — в безопасной коробке с деревянными стенами. Окна с западной стороны выходили на покрытую травой лужайку. В углу стоял выцветший флаг, припорошенный мелом. Над доской объявлений, словно дремлющий глаз, висел телевизор. Мистер Браун сидел за своим массивным столом и наблюдал за учениками. Я стояла слева от него, записывая в классный журнал невидимые комментарии. Разумеется, школьники не замечали моих строк, но иногда, заполняя эту графу, мистер Браун повторял за мной слово в слово. Физически я не могла пощекотать ему даже ухо. Тем не менее мне удавалось проникать в глубину его ума.

Хотя мои чувства не позволяли ощущать фактуру бумаги, остроту карандашного грифеля или запах чернил, я воспринимала окружающий мир с ясностью живых людей. При этом сами они не видели меня — ни как тень, ни как парящую химеру. Для Живых я была пустым местом.

Или это мне так казалось. Пока апатичная девушка читала вслух отрывок из «Николаса Никльби», а мистер Браун вспоминал, как прошлой ночью не давал супруге спать, я исправляла призрачным карандашом неправильно написанное слово. В этот момент я почувствовала, что за мной наблюдают. Даже мой любимый мистер Браун не мог видеть меня. Я была мертвой уже длительное время: парила рядом со своими хозяевами, видела и слышала мир, но все эти годы оставалась незаметной для человеческого глаза. Вот почему я оцепенела от ужаса. Пространство комнаты сжалось вокруг меня, как ладонь великана. Я приподняла голову. Не из-за страха, а из любопытства. В моем туннельном зрении сохранилось лишь маленькое отверстие — дыра в темноте, через которую я могла смотреть наружу. И там я увидела лицо, повернутое прямо ко мне.

Словно девочка, играющая в прятки, я замерла на месте. А вдруг мне показалось? Вдруг меня по-прежнему никто не замечает? Какое странное детское чувство! Я хотела оставаться неприметной и в то же время трепетала от желания оказаться увиденной хоть кем-то. Неужели кто-то следил за мной? Взгляд был направлен прямо на меня. Но я стояла перед доской. Вот чем это объяснялось. Он читал задание, написанное там мистером Брауном, — главу, с которой следовало ознакомиться дома, или, возможно, дату сдачи следующего сочинения.

Не дававшие мне покоя глаза принадлежали неприметному юноше, который ничем не выделялся среди других старшеклассников. Поскольку он учился в одиннадцатом классе, ему было не больше семнадцати лет. Я видела его прежде, но никогда не интересовалась им. Он всегда казался мне безучастным и скучным подростком. Вряд ли парень такого типа — с кучей мусора в голове — мог воспринимать мое присутствие в комнате. Если бы кто-то и видел меня, это был бы экстраординарный человек. Я медленно прошла за креслом учителя и спряталась в углу за стойкой с пыльным флагом. Взгляд юноши не поменял направления. Его веки медленно опустились и снова поднялись.

И вдруг его глаза хлестнули меня, словно плеть. Я испытала шок. С моих губ сорвался вздох изумления, и даже ткань флага слегка пошевелилась. Однако лицо юноши оставалось таким же скучающим и сонным. Через миг он отвернулся к классной доске. Его рассеянный взгляд убедил меня, что я ошиблась. Похоже, мне все это почудилось. Он посмотрел на стойку в углу лишь по той причине, что я задела флаг.

Такое часто случалось. Если я быстро перемещалась в непосредственной близости от какого-нибудь предмета, он иногда вздрагивал или начинал слегка покачиваться. Но это никогда не происходило по моему желанию. Будучи Светом, вы не можете заставить цветок шевельнуться от вашего стремительного движения. И взмах вашей юбки не вызовет колыхания штор. Когда вы Свет, лишь ваши эмоции могут создавать слабую рябь на поверхности материального мира. Например, если хозяин слишком рано закрыл роман, который вам хотелось почитать, вспышка вашего раздражения может шевельнуть волосы у него на голове и внушить ему мысль, что из окна сквозит. Вздох разочарования над красивой розой, аромат которой вы не в силах ощутить, способен вспугнуть с лепестков пчелу. Или из-за вашего безмолвного смеха над нелепой ошибкой школьника тот может вдруг поежиться от необъяснимого озноба.

Как только прозвенел звонок, все ученики, включая странного юношу, позакрывали книги, вскочили на ноги и, проскрипев отодвигаемыми стульями, потянулись к двери. Мистер Браун пробудился от постельных грез.

— Завтра я принесу видеофильм, — крикнул он. — Не вздумайте спать во время показа, иначе я заставлю вас читать роман самостоятельно.

Двое или трое в шутку застонали при этой угрозе, но большинство ребят уже покинули класс — если не физически, то в своих мыслях они были далеко.

Вот так все и началось. Когда вы Свет, дни и ночи не имеют большого значения. Вам не нужно отдыхать, когда на улице темно, — вы просто проводите несколько часов, скучая во мраке. Но отсчет суток важен для Живых, которые таким образом измеряют свою активность. Эта история о моем возвращении в живое тело. В тот момент до погружения в плоть мне оставалось всего шесть дней и ночей.

* * *

Остаток дня я провела в почти неприличной близости к мистеру Брауну. Когда вы следуете за хозяином, вам необязательно ходить за ним из комнаты в комнату. Например, я никогда не сопровождаю мужчину-хозяина в душ и не стою над ним у семейного ложа. Мне с самого начала были понятны законы выживания. С того момента, как я нашла свою первую хозяйку, моя жизнь подчинялась правилам, за нарушение которых мне грозила страшная кара.

Я ясно помнила все детали своего призрачного существования. Но у меня осталось всего несколько воспоминаний о том времени, когда я была Живой, а не Светом. Образ мужской головы на подушке рядом со мной. Волосы цвета соломы. Открыв глаза, он смотрел не на меня, а на окно, стекло которого дребезжало от порывов ветра. Красивое лицо, не оставлявшее в душе тепла. Я помнила, как видела в окне отражение своих глаз, когда провожала его долгим взглядом. Он проехал на лошади через ворота нашей фермы и поскакал к горизонту, тяжелому и мрачному от черных облаков. А кроме этого был образ испуганных глаз, смотревших на меня сквозь слезы. Я помнила свое имя и возраст. Я знала, что была женщиной. Но все остальное поглотила смерть.

Боль после гибели тоже хорошо запомнилась. Мои первые призрачные скитания начались с осознания холода глубокой могилы. Внезапно в непроглядной тьме я услышала женский голос, читавший «Оду соловью» Джона Китса. Ледяная вода обжигала мое горло и болью раскалывала ребра. Уши наполнились звуком, похожим на вой демонов. Но я уже слышала ее голос и потянулась к ней. Сначала из потока вырвалась одна моя рука, и я в отчаянии ухватилась за полу ее платья. Дюйм за дюймом я вытянула себя из земли, а затем, вцепившись в юбку спасительницы, съежилась у нее в ногах, дрожа и обливаясь слезами. В моем уме крутилась жуткая мысль: меня пытали в темноте. Каким-то чудом мне удалось сбежать. Пусть я не достигла ярких небес, но по крайней мере оказалась здесь — в свете ее лампы, в круге безопасности.

Мне потребовалось время, чтобы разобраться в ситуации. Она читала не для меня, и ее туфли не были испачканы в грязи. Я цеплялась за одежду женщины, однако мои руки не сминали складок ее юбки. Я плакала у нее в ногах, как несчастная, приговоренная к побиванию камнями. Мне хотелось целовать ее кофту, словно это были одежды Христа. Но она не видела меня. Она не слышала моих рыданий. Я приподняла голову и посмотрела на ее изящное лицо с тонкими чертами и едва заметным румянцем на щеках. Казалось, что вокруг нее лежала вечная зима. Белокурые, похожие на пух, волосы были собраны в узел, напоминавший птичье гнездо. Зеленые глаза лучились светом, как у кошки. В ее теплом теле чувствовалось биение сердца. Черная кофта с разными пуговицами почти протерлась на локтях. На шали цвета сливочного масла виднелись маленькие чернильные пятна. Обложку книги в ее руках украшал рисунок бегущего оленя. Все рядом с ней было реальным и полным деталей. Но я оставалась тенью — легкой, как туман, и безмолвной, будто обои на стене.

— Пожалуйста, помогите мне, — прошептала я.

Не слыша меня, она перевернула страницу:

— Но ты, о Птица, смерти непричастна…[1]

Пока она читала вслух знакомые строки, я поняла, во что превратилась: в невидимый призрак. Я часами прижималась к незнакомке, боясь, что, если отвернусь от нее или попытаюсь вспомнить, что со мной было в аду, меня затянет обратно в могилу.

После двадцати страниц моя хозяйка закрыла книгу. Я испугалась, что она пойдет в постель и погасит свет в доме. Эта паническая мысль заставила меня снова вцепиться в одежду женщины. Я, словно испуганный ребенок, опустила голову ей на колени. Томик выскользнул из рук незнакомки и сквозь меня упал на деревянный пол. Я удивилась возникшим при этом безболезненным ощущениям. Моя хозяйка склонилась, чтобы подобрать книгу. Когда ее тело прошло через меня, я почувствовала, что падаю, а затем возношусь куда-то вверх, прямо как на детских качелях. На ее лице мелькнуло изумление. Она аккуратно подсунула книгу под лампу, взяла бумагу и, обмакнув перо в чернила, начала писать:

Поклонник опустился на колено. Посланник Смерти попросил моей руки.

Судя по чернильным пятнам на кончиках ее пальцев, это были не первые строки, которые она сочинила. Вряд ли незнакомку вдохновила именно я, но мне вдруг захотелось стать ее музой. Если бы я проявила себя в каких-то хороших поступках, возможно, мне разрешили бы вознестись на небеса. Я интуитивно знала, что эта христианка спасла меня от вечной боли. И мне стало ясно, что мы останемся неразлучными до последнего дня ее жизни. Вот почему я назвала ее моей Святой. Она казалась мне величественной, как королева, и доброй, словно ангел.

Я жила делами и чаяниями моей хозяйки, но не считала себя ровней ей. Иногда я фантазировала, что мы были сестрами или лучшими подругами, но на самом деле рядом с ней находился лишь беглый призрак. Я покинула подземелье, где меня держали в плену. Мне не сказали о моем преступлении или сроке приговора. Однако я знала, как можно избежать дальнейших мучений. Пока она писала стихи, я скользила вокруг нее в сиреневом воздухе сельского сада и с грустью наблюдала, как седеют ее волосы и тускнеют глаза.

Однажды вечером, прогуливаясь к роще и обратно, мы остановились посмотреть на муху, неистово бившуюся в паутине. Паук, сидевший на листе, спокойно выжидал, когда у насекомого иссякнут силы. Я чувствовала, что моя Святая сочиняла стих о возможности сострадания — о паучьем милосердии. И я на миг покинула хозяйку. Мне неизвестно, что отвлекло ее и почему она зашагала домой. Когда я вернулась, ее силуэт уже растворился в сумерках вечера.

Сначала я подумала, что нас отделяло лишь несколько ярдов. Она могла скрыться за изгородью у поворота аллеи. Я побежала к дому. Однако было слишком поздно. Старая боль вернулась — сначала к моим ногам, заковав стопы в ледяные башмаки. Затем она взметнулась до бедер, замедлив мой шаг до скорости улитки. Я все еще видела аллею перед собой, но меня затягивало в землю. В ушах звучал зловещий плеск. Холодные тонкие корни пробили мне руки и вонзились в сердце. Я звала мою хозяйку, но рот заливала вода. Вечерние сумерки внезапно превратились в могильную тьму. Я возвращалась в ад, из которого когда-то сбежала к этой женщине. Мне вспомнилось, как я двигалась на голос, читавший стихи. Вскинув руки над головой, я попыталась поймать юбку моей Святой. Окоченевшие пальцы находили только деревянные доски. Цепляясь за них, я нащупала угол, потом какую-то полку и еще одну. Мне удалось взобраться на кучу поленьев. Я отчаянно потянулась вверх и наконец ухватилась за туфлю моей спасительницы. Тьму сменил теплый свет. Я приподняла подбородок и увидела ее фигуру, стоявшую на деревянном крыльце — в одной руке перо, в другой лист с наполовину написанным стихотворением. Она вглядывалась в сумеречный сад, как будто услышала странный шум в кустах роз. Я лежала на ступенях, сжимала пальцами ее тонкую щиколотку и благодарила Господа за то, что Он позволил мне вернуться к ней. После этого случая я всегда старалась оставаться рядом с моими хозяевами.

В последний день ее жизни я страстно надеялась, что она возьмет меня с собой на небеса. Мы лежали в кровати, и я чутко прислушивалась к ее дыханию. У моей Святой не было ни сиделки, ни служанки. Только я делила с ней эти мгновения. Она лежала тихо, как земля под ногами. Я тогда еще не знала, как сильно стану скучать по ней. Моя Святая! Мой единственный голос в тишине окружающего мира, то напевавший песню, то пробовавший рифму сочиненной строки. Моя единственная спутница в прогулках по осенним аллеям. Рука, переворачивавшая страницы книг у камина. Я умоляла Бога отпустить меня с ней.

Моя память не сохранила прошлого греха — того преступления предыдущей жизни, которое закрыло для меня дорогу на небеса. Но я обращалась к Господу и клялась, что отработала свой долг, помогая доброй женщине. «Вспомни, как я утешала ее в минуты одиночества, — молила я. — Как вдохновляла ее, когда она писала стихи… строку за строкой».

К сожалению, Бог не отвечал на мои молитвы. Он никогда не объяснял Свои поступки. Святая так и не увидела меня. Ее зеленые глаза закрылись, и она ушла. Моя подруга! Моя первая хозяйка! Знакомый холод начал наполнять мои стопы и карабкаться по ногам, вонзая в нервы ледяные когти. Меня спас чей-то настойчивый стук внизу. Я поплыла вниз по воздуху — через пол спальни, потолок коридора и дверной проем. Мне отчаянно не хотелось возвращаться в темноту и холод. Я крепко прильнула к мужчине, стоявшему на крыльце. Оказывается, он целый год переписывался с моей хозяйкой, ему так нравились ее стихи! И вот он решил нанести ей визит — и выбрал для первой встречи этот день. Мужчина стоял с букетом фиалок в руке и разочарованно смотрел вверх на ее занавешенное окно. Я закрыла глаза, прижалась лицом к его ладони и попросила Господа оставить меня с ним.

Через несколько минут мои молитвы утонули в стуке лошадиных подков. Я сидела в экипаже у ног моего нового хозяина, а рядом лежали брошенные им фиалки.

Меня снова спасли — пусть даже неосознанно. Я назвала мужчину моим Рыцарем, потому что он вызволил меня из беды. Он был бездетным вдовцом и писателем. Его лучшие истории повествовали о рыцарях и принцессах, о жутких чудовищах и волшебных заклинаниях — прекрасные сказки, которыми он мог бы очаровывать своих возлюбленных перед сном. Но издатели печатали только те его книги, что были посвящены Священному Писанию. Это злило моего Рыцаря, и его походка становилась скованной, как будто он все время носил железные доспехи. Я, как могла, утешала хозяина, и мои старания не раз смягчали самые резкие углы в его словах, благодаря чему написанные книги все-таки выходили в свет, наполняя карманы писателя деньгами, а шкафы в нашей кладовой — припасами.

Однажды мы пошли в театр, и там я снова едва не угодила в ад. Двое друзей пригласили моего хозяина на постановку пьесы «Много шума из ничего». Стоя в ложе рядом с его креслом, я восхищалась игрой актеров и их яркими костюмами. В тот момент мы с Рыцарем находились на расстоянии двух штакетин одного забора. Я по глупости пожелала сменить хозяина и тем самым нарушила таинственное правило призрачных скитаний. Мне понравился один из актеров, игравший на освещенной сцене, и я захотела перейти к нему. В мгновение ока лютый холод вонзился в мое сердце. Я провалилась сквозь пол и почти погрузилась в могилу, прежде чем смогла остановить падение. Мне удалось ухватиться за руку Рыцаря, и я повисла на ней.

— Беру свои слова назад, — отчаянно взмолилась я. — Верни меня к моему Рыцарю.

Весь последний акт пьесы я то погружалась во мрак ада, то выбиралась из него. Ледяная боль пронзала меня снизу, и казалось, что я плыву по зимнему морю в дырявой лодке, похожей на гроб. Холодная вода заливала мои ноги. «Пожалуйста, позволь мне вернуться к нему», — умоляла я Господа. Наконец, когда занавес упал, меня выбросило на теплый и сухой ковер у ног моего Рыцаря. После этого случая я стала очень разборчивой в своих желаниях.

Когда по прошествии лет моего Рыцаря увезли в темный угол больничной палаты, я поняла, что снова теряю своего единственного друга. Я взмолилась, чтобы мне позволили уйти вместе с ним, но не получила ответа. И тогда меня спас хриплый баритон, абсолютно не похожий на голоса моих первых хозяев.

Оказалось, что в соседней палате лежал некий драматург со сломанной рукой. Он смеялся и рассказывал товарищу о приключении, ставшем причиной нелепой травмы. Я покинула постель моего Рыцаря, прошла сквозь стену и, корчась от холода, который уже проникал в мои кости, обвила руками этого глупого молодого человека. Я не выпускала его из объятий, пока не уверилась, что теперь останусь с ним.

Этот юноша, мой Драматург, во всем отличался от первых двух хозяев. По вечерам он устраивал пирушки, затем, лежа в постели, до четырех утра писал сценарии, в одиннадцать вставал, шел на работу в театр, вечером ужинал, а потом снова кутил с друзьями. Вряд ли он хотя бы самую малость чувствовал мое присутствие рядом. В его кругу считалось модным пропивать талант и прожигать жизнь впустую. Мой Драматург писал комедийные пьесы, заставлявшие людей смеяться. Мне удавалось влиять на него только в пасмурные дни, когда он просыпался утром после пары часов сна, напуганный кошмарами. И вот тогда я садилась на край его кровати и читала стихи моей Святой, пока он вновь не засыпал. Мой хозяин слишком много пил и слишком мало ел, поэтому он умер молодым прямо во время одной из своих вечеринок.

Симпатичный и галантный мужчина, присутствовавший при том событии, подхватил Драматурга под руки, и это напомнило мне сцену с Горацио и умирающим Гамлетом. Я тут же избрала его своим новым хозяином. Мой Поэт (я называла его так) был более чуток к призрачному шепоту. Когда он засыпал над страницей с незавершенным стихотворением, я с огромным удовольствием внушала ему свои литературные идеи. На следующее утро он, словно Кольридж с его видениями рая, просыпался и воплощал мои подсказки в золотые строки. Время от времени мой Поэт влюблялся без особой взаимности в джентльменов, склонных (и не очень) к однополой любви. В конечном счете он так и не нашел себе партнера. В поздние годы, будучи семидесятилетним лектором, он стал кумиром юноши по фамилии Браун.

Мой мистер Браун оказался увлеченным молодым человеком. Он сочинял такие страстные истории и так яро прислушивался к советам литераторов, что я выбрала его своим следующим хозяином — причем за несколько месяцев до того, как мой Поэт вознесся на небеса, не взяв меня с собой. Когда мистер Браун пришел проститься с покойным, я «прилипла» к нему. Через полгода он переехал на запад и поступил в университет — за три тысячи миль от родного города. Я выбрала его не только за любовь к литературе. Он был очень добрым, честным и благородным, хотя сам, похоже, не осознавал своих достоинств. Это делало его милым и трогательным юношей. Я помню, что сначала была очарована его улыбкой. Но лицо мистера Брауна оказалось истинным отражением его души. Я привязалась к нему сильнее, чем к кому-либо из прошлых хозяев. И мне нравилось называть его по фамилии.

В течение всех этих долгих десятилетий я научилась следующим правилам выживания: если ты не хочешь попасть обратно в подземную тюрьму, держись рядом с хозяином, с умом выбирай удовольствия в своем призрачном существовании и старайся быть полезной. Например, я верила, что помогаю мистеру Брауну писать его большой роман.

С тех пор как ему исполнилось восемнадцать лет, он ежедневно посвящал работе над рукописью по крайней мере один час в день. Он держал ее в папке, в которой когда-то хранил чистые листы бумаги. Мой хозяин садился на скамейку в парке или за стол в библиотеке, задумчиво щурился, а затем писал строку за строкой — примерно по абзацу в день. У него уже имелось около двухсот аккуратно заполненных страниц, но роман все еще буксовал на пятой главе. Пока хозяин трудился, я сидела рядом с ним или прогуливалась поблизости, наблюдая за ходом его мыслей. Каждая страница была выверенной, подобно стиху. Если сомнения или заботы бренной жизни останавливали его руку, я подхватывала авторучку, стараясь удержать ее на странице. К сожалению, мои пальцы проходили через пластмассу без всякого результата. Позже я все-таки нашла хороший способ для возвращения его внимания обратно к тексту. Стоило мне постучать пальцем по последнему написанному слову, как авторучка снова возвращалась на бумагу, а на губах хозяина появлялась улыбка. Его книга описывала историю двух братьев, сражавшихся за люто враждовавших королей. Действие сюжета происходило в средневековом мире — в богатой и таинственной стране, похожей на Ксанаду.

Иногда мне страстно хотелось обсудить с ним имя второстепенного персонажа, уточнить мотивы главного героя, подкорректировать описание реки или выражения глаз умирающего воина. По ночам, когда мистер Браун спал, я часто мечтала о наших долгих беседах, которые обязательно происходили бы между нами, если бы он мог видеть и слышать меня. Мы двое попивали бы чай или прогуливались на природе, посмеиваясь и обсуждая блестящие идеи. Жаль, но подобное не представлялось возможным. И все же мы ежедневно работали над книгой — это был мой любимый час, — пока однажды мистер Браун внезапно не забросил рукопись… Он повстречал свою невесту.

Они познакомились в лекционном зале, случайно столкнувшись в дверях. Их отношения казались мне ужасно вульгарными. Ее явно зазывные улыбки. Трепет моего хозяина, когда девушка смеялась над его шутками. Глупые извинения при каждом случайном прикосновении. Их сцепленные пальцы, когда она задавала ему какой-то вопрос. Его колено, прижатое к ее бедру, когда они пили кофе за крохотным столиком в пабе. Там было так шумно, что они покинули заведение и отправились на прогулку. Никто из моих прежних хозяев не жил с возлюбленным или возлюбленной. Стыдно сказать, но, когда эта девушка вошла в его жизнь, я испытала ревность. Сначала я притворялась, будто мне не нравится, что забросил работу над рукописью. Затем у меня появились другие оправдания. Из-за возникшей неопределенности я начала пугаться теней и громких звуков. Мне хотелось помешать их отношениям. Однако я должна была признать реальные достоинства его невесты. Она сделала моего хозяина счастливым, хотя и отвлекла неумышленно от написания книги. Будь это в моих силах, я сказала бы ей, что мужчины часто поначалу выглядят идеальными партнерами, но затем вдруг без причины отдаляются и становятся холодными истуканами. Увы! Она влюбилась в мистера Брауна! Я солгала бы, говоря, что ей не стоило рисковать и вверять ему свое сердце.

Из-за любви к моему хозяину я смирилась с ее существованием. Из-за боязни страданий я научилась держаться на расстоянии, когда они проводили время друг с другом. Мое одиночество стало просто невыносимым. Я пыталась воображать, что она была моей дочерью. Эта женщина не имела дурных наклонностей, на которые я могла бы жаловаться. И мне казалось греховным нашептывать на ухо хозяину какие-то гадкие советы. В конечном счете они поженились. В ту пору мистеру Брауну исполнилось двадцать три года, а она была на пару лет моложе его. Я научилась не обращать внимания на муки ревности, которые терзали меня в моменты их близости: например, когда он невзначай щекотал ее, сидя за рулем машины, или когда во время завтрака она укладывала ноги ему на колени. Такая интимность задевала мои чувства. Я принадлежала мистеру Брауну, а он — мне, хотя и не физическим образом. Не так, как он был связан со своей супругой.

Мне пришлось осваивать новые правила выживания. Как только они начинали целоваться, я выходила из комнаты. Прежде чем войти в их спальню, мне следовало проверить, тихо ли там. Мое личное время с мистером Брауном обрело другой смысл. Я научилась ценить часы, которые мы проводили вместе на работе. Однажды я была щедро вознаграждена за столь строгое подчинение правилам. Мистер Браун вытащил свою старую папку, сунул ее в портфель и стал приезжать на работу за час до уроков. С тех пор он снова каждый день писал наш роман, а я стояла за его плечом, пока не приходили первые ученики. Вдохновленная успехом, я смягчилась к новобрачной. Когда та пекла пироги или печенья, я нашептывала ей в ухо свои рецепты, и результат производил впечатление на супруга и на приходивших гостей. Мне казалось, что я была добра к ней, словно ее собственная мать. Но однажды дедушка миссис Браун прислал альбом с ее детскими фотографиями. Вид ребенка с распущенными волосами и ямочками на тыльной стороне ладоней отрезвил меня, будто ушат холодной воды. Ко мне пришло горькое понимание. Я не была ее матерью. Просто страх одиночества принуждал меня играть чужие роли. А на самом деле я выбрала мистера Брауна, а он выбрал ее.

* * *

Теперь мои правила снова менялись, и я боялась этого. Меня увидели! Сидя на пологой крыше маленького дома, пока мистер Браун и его супруга спали внизу на широкой постели, я с тоской смотрела на крючок луны, висевший в сливово-пурпурном небе. Мне хотелось почувствовать, на что может быть похожа открытость для чужих беззастенчивых глаз. Я представляла, как стояла бы перед молодым человеком, который способен видеть меня. И как позволяла бы ему смотреть на себя, сколько угодно. Как он делал это? Неужели наши судьбы были переплетены друг с другом? У меня возникло два противоречивых ощущения. Я боялась оказаться увиденной: это как если бы ты думала, что вышла на улицу одетой, а на самом деле на тебе не оказалось никакой одежды. Другое ощущение — неописуемое влечение к чужому взгляду — удивило меня. Так лоза завивается к солнечному свету в медленном, но прямодушном притяжении тоскующей души. Мне захотелось посмотреть на того странного парня. Захотелось понять, действительно ли он был тем редким человеком, который мог воспринимать нечто невидимое для других людей. Никто не вызывал во мне доселе такого сильного беспокойства, и никто не притягивал меня к себе больше, чем он.

На следующий день, когда та же группа школьников вошла в кабинет мистера Брауна, я удалилась в заднюю часть комнаты. Мне хотелось убедиться, что странный юноша видит меня. В прошлый раз он мог смотреть через мое тело на карту мира или на таблицу с грамматическими правилами. Я решила не гадать. Застыв, как мраморная статуя, в углу между оконной рамой и шкафом, я сохраняла полное спокойствие, чтобы предметы — даже пыль на полу — не шевелились из-за моего присутствия. Ученики входили в класс, подталкивали друг друга, смеялись или слушали звучащую в наушниках музыку. А затем я увидела того юношу с бледным лицом. Он переступил порог и направился к своей парте, стоявшей чуть сзади в среднем ряду.

Я не шелохнулась ни на дюйм. Наконец шарканье обуви стихло, шепот умолк, и мистер Браун начал урок. Парень сидел, откинувшись назад и выставив одну ногу в проход. Закатанные рукава. Полы белой рубашки выскользнули из джинсов. Темно-зеленая сумка с книгами лежала под стулом. Я ожидала его действий.

Спустя пару минут он пошевелился. Тетрадь, раскрытая перед ним, соскользнула через край стола. Я была уверена, что он нарочно спихнул ее на пол. Склонившись вниз, чтобы поднять упавшую тетрадь, он повернулся и посмотрел в угол комнаты. Наши взгляды встретились, и юноша улыбнулся. Хотя я действительно хотела, чтобы он увидел меня, мной овладела паника. Я снова была шокирована. Он отвернулся, сел и притворился, что читает текст учебника, как это делали другие школьники.

Как такое могло случиться? Он не мог быть Светом. Я никогда не видела созданий, похожих на меня. Инстинкт подсказывал мне, что мое существование — это почти невероятное исключение. Я никогда не верила в способности медиумов, но, судя по всему, странный парень обладал экстрасенсорным восприятием. И, похоже, он не собирался рассказывать обо мне своим одноклассникам или мистеру Брауну. Ситуация казалась бессмысленной. Я по-прежнему нервничала и тянулась к нему. Однако теперь во мне всколыхнулась злость. Как он посмел с такой бесцеремонностью разрушить замок моего одиночества? Он словно сын сапожника, забравшийся в дамский салон. Однако больше всего мне не понравился румянец, окрасивший его лицо в тот момент, когда он улыбался мне. Парень будто ожил после этого и вернул себе здоровье, украв у меня что-то очень важное. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовала себя униженной. Я пронеслась через комнату, взметнув в воздух бумажные листы на нескольких партах.

2

Мне хотелось забыть обо всем, хотя это оказалось бы откровенным самообманом. Меня облаком накрыло смятение. Я так долго и тщательно училась радоваться своей неприметной жизни. И вдруг рядом появился человек, наблюдающий за мной.

Я ожидала его неподалеку от классной комнаты — у перечного дерева, которое росло в пяти ярдах от порога. Когда, казалось, прошел целый год, дверь распахнулась, и из аудитории вывалилась толпа взъерошенных ребят и девушек. Их группа направилась по аллее к другим зданиям, я спряталась за гладким стволом. Наконец появился тот парень — сумка с книгами через плечо, челка криво зачесана на левую бровь. Мои внутренности нервно сжались от непонятного возбуждения. Он с опущенной головой приблизился к дереву и остановился на аллее в пяти футах от меня. Его губы растянулись в улыбке. Он смотрел на землю. Ни одного взгляда в мою сторону. Выждав момент, юноша вновь зашагал по дорожке. Не в силах противиться своим желаниям, я пошла за ним.

Уходя, я чувствовала, что мистер Браун идет к административному зданию, как он часто поступал в это время дня. Во мне возникло неприятное напряжение, угрожавшее разорвать какую-то важную нить в моей вселенной. С одной стороны, меня тянул хозяин, с другой — интригующая тайна. Дорожка аллеи расходилась к двум школьным корпусам, и я позволила мистеру Брауну идти своим путем. Парень начинал сердить меня. Он свернул в небольшой тупик между кафетерием и гимнастическим залом, где повара оставляли бидоны и коробки с пустыми бутылками. Я уныло последовала за ним и с недоумением остановилась, когда он приблизился к стене. У меня промелькнула мысль, что этот странный юноша сейчас пройдет сквозь нее. Но чуда не случилось. Он застыл на месте в трех шагах от задней двери кафетерия.

К своему изумлению, я подошла к нему и, встав за его спиной, спросила:

— Ты слышишь мой голос?

— Разве у меня нет ушей?

Я вздрогнула от неожиданности. Но зачем тогда было задавать такой вопрос?

— И ты видишь меня?

Он медленно обернулся и, склонив голову, искоса посмотрел в мои глаза из-под темной челки. На его губах играла улыбка:

— Конечно.

Я отступила на шаг.

— Что ты за существо?

— Тебя интересует моя родословная?

Он осторожно повернулся ко мне. Сосулька страха встала поперек моего горла.

— Почему ты видишь меня? — прошептала я.

Всю мою рассудительность смыло волной паники. Остатки манер растворились в тревоге.

— Пожалуйста, не бойся, — сказал юноша.

Он больше не улыбался. Он выглядел озабоченным.

— Нет! Не говори со мной!

Мне казалось, что я выговариваю ему. Мы не были знакомы, и я как бы напоминала ему об этом. Тем временем все внутри меня сжималось — мистер Браун удалился на недопустимое расстояние. Резкая боль уже впилась в мои кости. Я осмотрелась по сторонам, почти убежденная, что стала заметной для любого из смертных. Вокруг нас никого не было. Когда я снова повернулась к парню, то встретила сочувствующий взгляд, и меня накрыла волна смущения. Взломав холодную корку оцепенения, я бросилась прочь, как девчонка, напуганная криком совы.

Мне стыдно признаваться, как страшно мне было во время того разговора. Наверное, я выглядела жалкой. В моих ушах звучал стон Гамлета: «Бедный дух!»[2] Весь следующий день я оставалась рядом с мистером Брауном — конечно, кроме тех моментов, когда он ходил в туалет или ванную комнату. Пока он вел урок с тем самым классом, я скрывалась в школьной библиотеке, заглядывая в книги через плечи учеников и отсчитывая минуты до очередного звонка.

Утром мистер Браун поднялся на час раньше обычного, чтобы сделать пробежку. Когда мы вернулись и увидели его жену на кухне — за приготовлением кофе, — на ней была только дырявая спортивная майка. Мистер Браун решил, что хочет провести немного времени с супругой. Когда они устроились в одном из кухонных кресел, я выскочила в сад. В иные дни меня бы огорчило, что мы вновь пропускаем наш писательский час перед первым уроком. Но сегодня, пока я стояла в крохотном дворике и рассеянно смотрела на пустую птичью купальню, меня одолевали странные мысли. Мне было интересно, что делал сейчас юноша, способный говорить со мной. Я вдруг представила его в обществе девушки, издающей те же звуки, что доносились из кухонного окна. Эти мысли не понравились мне. Я содрогнулась от острого укола ревности.

Когда мы с мистером Брауном поехали в школу, я по-прежнему была расстроена и даже немного разгневана. У нас оставалось лишь полчаса для работы над рукописью. Он расслабленно улыбался, приглаживая волосы, все еще влажные после торопливого приема душа. Меня раздражал его счастливый вид. Этим утром я захотела, чтобы миссис Браун уехала куда-нибудь. Например, навестить свою семью. Куда угодно, лишь бы далеко и надолго. В моих ушах все еще звучали ее сладкие стоны. Наверное, мысли моего хозяина тоже блуждали в неведомых далях. Он вел машину, выставив левый локоть из открытого окна. Ветер ерошил волосы у него на голове.

Я принялась думать о другом. Мне не терпелось поговорить с тем парнем, который видел меня, — пусть даже то, что он способен мне рассказать, окажется страшным или болезненным. Что могло быть хуже неосведомленности и вечного стремления прятаться? После обеда я осталась в классной комнате — в привычном месте за флагом. Там я чувствовала себя в безопасности. Когда начали входить первые ученики, мистер Браун записывал на доске текущее задание. Мое сердце трепетало от ожидания. При виде очередной взъерошенной головы я замирала на мгновение. Мне хотелось, чтобы это был он. Однако юноши и девушки входили, а мой прежний собеседник не появлялся.

Затем прозвенел звонок, и я пришла в ужас. Ученики шептались, хихикали и вытаскивали из сумок тетради. Мистер Браун начал урок. Юноши, способного видеть меня, по-прежнему не было. Взглянув на его пустую парту в среднем ряду, я представила себе, как он материализуется из воздуха. Это не помогло. Я прошла перед мистером Брауном и, встав в открытом дверном проеме, осмотрела аллею в одну и в другую сторону. На глаза мне попались только белка и садовник с граблями. Это меня тоже не устроило. Я снова прошла через класс и остановилась перед окнами в задней части комнаты. Оттуда можно было видеть игровые площадки. По травянистому полю носились бейсболисты, но того, кто мог говорить со мной, среди них не оказалось. Я осмотрела тротуар за оградой. Ни одного человека, похожего на странного юношу. На скамейках вдоль лужайки я его тоже не нашла. И у фонтана. «Этот тип нарочно не пришел, — подумала я. — Он решил наказать меня за мое бегство».

Мне никак не удавалось успокоиться. Пройдя перед столом учителя, я еще раз выглянула в открытую дверь. Мимо мелькнула тень птицы, и больше не было ничего интересного. Я уже чувствовала приближение паники, когда повернулась и увидела его. Он стоял у своей парты и смотрел на меня. Наши взгляды встретились. В тот момент мне не помешал бы веер, чтобы скрыть пылавшее лицо и бурлившие чувства. Он довел меня до отчаяния. И сейчас он видел, в каком состоянии я находилась.

— Вы опоздали, мистер Блейк, — сказал мой хозяин. — Присаживайтесь.

Вероятно, парень вошел в класс, пока я находилась у заднего окна. На какой-то момент я оцепенела в замешательстве. Впрочем, он тоже выглядел смущенным. Наверное, он не ожидал, что я буду искать его с такой неистовой страстью. Юноша сел за парту и бросил свою сумку на пол. Его щеки пылали румянцем. Я отвернулась, медленно прошла к стойке с флагом и замерла там. Через несколько долгих минут мне удалось успокоиться. Я оглянулась и увидела, что странный парень сидел над открытой книгой, поверх которой лежала вырванная из блокнота страница. Он смотрел на меня безо всякой враждебности. Наоборот, очень нежно. И когда продолжительность наших сцепленных взглядов начала уже тревожить меня, он вежливо кивнул и опустил голову вниз — жест был похож на благородный поклон. Это воодушевило меня. Я медленно прошла вдоль стены и остановилась у пустой парты рядом с его столом.

Юноша взял огрызок карандаша и что-то написал на вырванной странице, лежавшей поверх раскрытой книги. Он придвинул лист ближе ко мне. Я склонилась через проход и прочитала короткую фразу: «Где ты была?» Меня удивила его фамильярность. Хотя, признаюсь, одновременно она и польстила мне. Я почувствовала нервный трепет, потому что в повседневном мире появилась осязаемая ссылка на мое существование. Мне захотелось убежать за стойку с флагом. Он подтянул лист к себе, сделал новую запись и сдвинул страницу к самому краю стола. Я легко прочитала его послание. Оно гласило: «Пожалуйста, не бойся. Я хочу быть твоим другом».

Не стану лгать. Тот факт, что он в отличие от других учеников не интересовался уроком, интриговал меня. Я наблюдала за ним, пока он смотрел на классную доску. Коричневая обложка на учебнике английской литературы пестрела маленькими рисунками каких-то мифологических животных. Наконец мне удалось выдавить из себя несколько слов:

— Я пряталась от тебя.

Он снова начал писать на странице блокнота. Я с дрожью ожидала, когда лист вновь скользнет ко мне. Текст был следующим: «После урока иди за мной. Я очень хочу поговорить с тобой».

Кто-то очень хотел поговорить со мной!

Я вздрогнула. В класс вошла девушка, обычно занимавшая ту парту, около которой я сейчас стояла. Она передала мистеру Брауну записку от родителей и направилась к нам. Мне пришлось отойти к стене. Я увидела, как мой собеседник вложил исписанный лист в учебник. Честно говоря, мне было страшно отводить от него взгляд. Я смотрела на парня, как на волшебный оазис, и, словно затерявшаяся в пустыне странница, боялась, что он окажется миражом. Но юноша не исчезал. И я испытала удовольствие оттого, что он совершенно не обращает внимания на юную леди, сидевшую теперь через проход от него. Он придвинул стул к столу, притворяясь, что слушает мистера Брауна. Затем мой заботливый и таинственный собеседник искоса взглянул на меня и подмигнул с озорной улыбкой.

После звонка он медленно закрыл учебник. Остальные ученики собрали вещи и направились к двери. Странный юноша тоже бросил в сумку свои принадлежности, а на полпути из класса повернулся ко мне. Легким движением головы он поманил меня за собой. Я последовала за ним по проходу, затем через порог и дальше по аллее. Он шел, не оборачиваясь. Тупик с использованной тарой и бидонами, где мы останавливались раньше, был уже занят какой-то парочкой. Парень и девушка держали друг друга за руки и о чем-то тихо шептались. Мой проводник взглянул в их сторону и снова зашагал по дорожке. Он свернул за угол библиотеки и вошел в телефонную будку, которая располагалась рядом с торговыми автоматами. Старомодная кабинка напоминала стеклянный гроб, поставленный на один из торцов. Бросив сумку под ноги и сняв трубку с крюка, парень посмотрел мне в глаза.

— Как твое имя? — спросил он.

У меня перехватило дыхание.

— Как мне называть тебя?

Не то чтобы я забыла свое имя… просто никто не спрашивал меня о нем долгое время.

— Элен, — ответила я.

Юноша посмотрел по сторонам и убедился, что нас никто не подслушивает. Затем он вжался в угол узкой будки и поманил меня рукой, приглашая войти в стеклянную кабинку. Несмотря на шок, я придвинулась к нему, и он закрыл за мной дверь. Я поняла, что теперь он может говорить, не боясь посторонних ушей.

— Значит, Элен, — сказал странный парень.

— А ты мистер Блейк, — прошептала я.

Он улыбнулся. Какое чудное мгновение!

— Не совсем, — ответил юноша. — Я Джеймс.

Последовало неловкое молчание. Он смотрел мне в глаза, а я… Я была такой смущенной, что едва могла говорить:

— Почему ты видишь меня?

Мне хотелось плакать. «Спасибо, Господи, что Ты сделал это».

— Я похож на тебя, — ответил Джеймс. Когда я недоуменно заморгала, он добавил: — Можешь считать меня призраком.

— Ты Свет?

Я не могла поверить этому.

— Свет?

Он тут же понял и принял мою терминологию:

— Да.

— Но такого не может быть!

— Я позаимствовал эту плоть, — сказал Джеймс. — И я не увидел бы тебя, если бы не вошел в чужое тело.

Когда кто-то проходил мимо будки, он подносил телефонную трубку к уху, а затем рассеянно опускал ее к груди.

— Так лучше слышно? — с улыбкой произнес он в микрофон. — Мисс Элен, я прошу прощения за свой вопрос. Почему вчера ты пряталась от меня?

— Не знаю. Я испугалась.

— Пожалуйста, не бойся меня.

Джеймс казался таким умным и ловким. Он вел себя среди Живых так, словно был одним из них. Я спросила у него:

— Как много времени прошло после твоей смерти?

— Восемьдесят пять лет.

— Сколько тебе было, когда ты умер? — поинтересовалась я.

— Двадцать девять.

Я вдруг поняла, что даже если бы он умер в сто девять лет, то выглядел бы сейчас в заимствованном теле на те же семнадцать. Наверное, я покраснела или как-то внешне изменилась. Во всяком случае, он наблюдал за мной с возросшим интересом.

— Ты встречал существ, похожих на меня?

Мысль, что я могу быть заурядным призраком, необъяснимо ранила меня.

— Нет, — ответил он. — Теперь, войдя в живое тело, я часто вижу других духов. Но они выглядят иначе.

Он обладал каким-то невыразимым качеством, которое раз за разом обезоруживало меня.

— Мистер Блейк… — нерешительно сказала я. — Это же не твоя фамилия, верно?

— По старым документам я Джеймс Диардон. Но если ты не будешь называть меня по имени, я расценю это как оскорбление.

Он вновь лишил меня дара речи. Воистину, несносный человек.

— Пожалуйста, произнеси мое имя.

— Джеймс…

Слово казалось несколько странным.

— Почему ты сделал это? — После некоторого молчания я переформулировала вопрос: — Как ты забрал тело мистера Блейка?

— Он покинул его, — ответил мой собеседник. — Оставил плоть и ум, словно пустой дом с открытой дверью.

Похоже, ему не терпелось рассказать мне о своем приключении.

— Но почему тело не умерло, когда его дух отправился странствовать? — поинтересовалась я.

— Наверное, тело не хотело погибать, — сказал он, явно гордясь своей удачей. — Его дух решил уйти. Мне трудно это объяснить. Представь, что посреди путешествия команда покинула корабль, а судно осталось пригодным для плавания.

Внезапно он нахмурился. Что-то в моем взгляде устыдило его.

— Это кажется не очень правильным, — тихо прошептала я. — Как кража.

— Пусть лучше это тело будет у меня, чем у какой-нибудь темной сущности…

За его карими глазами промелькнула тень страшной и необыкновенной истории.

— Что еще за темная сущность?

— Если корабль оставлен на произвол судьбы, его могут захватить злые пираты.

Телефонная трубка снова опустилась на грудь Джеймса. Я поднесла руку к уху, и он с улыбкой исправил свою ошибку.

— Как долго ты уже в теле мистера Блейка?

— С девятого сентября.

Ровно две недели.

— Тогда почему ты увидел меня только в понедельник?

— Это был мой первый день возвращения в школу, — ответил Джеймс. — Тело Билли нуждалось в медицинской помощи. Я неделю провалялся в постели.

— Что с ним случилось?

Джеймс печально посмотрел на меня:

— Парень принял столько наркотиков, что едва не умер.

— А как ты понял, что его тело было пустым? — спросила я.

Многие ученики в классе мистера Брауна тоже казались мне бездушными и пустоголовыми.

— Когда дух уходит, тело резонирует, как полый предмет. Меняет звучание.

— Оно звенит? Как школьный звонок?

— Нет. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Тела, заполненные душами, кажутся мне твердыми, как потолочные балки. Пустые тела создают вибрацию. К примеру, когда ветер обдувает крыши, водосточные трубы иногда гудят, словно совы.

— Ты услышал, как тело Билли издавало гудение?

Меня не покидала мысль, что он подшучивал надо мной.

— Нет! Я заметил, что его тело звучало, как полый предмет. Словно раковина, которую ты держишь около уха. Но я сомневаюсь, что существа, не ставшие Светом, способны воспринимать подобные звуки.

Все это было интересным, как Страна чудес.

— Почему я живу в Свете больше, чем ты, но не знаю ничего из того, что известно тебе?

Джеймс засмеялся.

— Потому что я снова обрел тело, — ответил он. — Порою мне кажется, что прежде я смотрел на мир через темное стекло, а теперь вижу его в ярких красках.

— Как ты нашел тело Билли?

Мой вопрос прозвучал более требовательно, чем мне хотелось бы.

— Я видел его почти каждый день. Он приходил в мое призрачное место, чтобы скрыться от друзей, покурить «травки» или принять таблетки.

Джеймс вздрогнул, когда какой-то ученик, пробегая мимо будки, врезался плечом в стеклянную дверь.

— Я знал, что с ним творились нехорошие вещи. Иногда он звучал, как пустой сосуд. В то время я не понимал, что все это значит. Он казался пустым, но оставался Живым, а не Светом. Я был жестко привязан к моему призрачному месту. Мне хотелось помочь этому парню. Он попал в беду, но я не мог предупредить его родных и близких.

Джеймс печально вздохнул, вспоминая о прошлом.

— В тот вечер я сопровождал его до самого дома. Обычно, когда Билли отравлял кровь наркотиками, я видел, как его дух покидал свою плоть, а чуть позже возвращался в тело. Иногда он пропадал на час или два. В это время его тело звучало, как пустой сосуд. Но в тот день Билли Блейк заперся в спальне. Он глотал таблетки, нюхал порошок и вдыхал дым из полиэтиленового пакета. Затем его дух покинул тело и больше не вернулся назад.

Мое сердце сжалось от холодного озноба.

— Я наблюдал за ним семь часов, — заверил меня Джеймс.

Аллеи за стеклянной дверью опустели. Ученики и преподаватели переместились в район школьной автостоянки. Я начинала гонку со временем и рисковала отстать от мистера Брауна.

— Чуть позже в тело Билли пробралась какая-то злобная сущность, — продолжил мой собеседник. — Я пытался разбудить его, но дух парня не желал возвращаться. Мне пришлось войти внутрь, чтобы отпугнуть эту дрянь. Но проблема заключалась в том, что она не боялась меня. Я не мог прогнать ее. Я не мог открыть глаза или хотя бы пошевелить одним пальцем. Тело погибало от яда и слабости. Зло спасовало лишь тогда, когда в комнату вломился брат Билли. Он вызвал «Скорую помощь», и темная сущность исчезла.

Джеймс замолчал, как будто завершил свою историю.

— Что случилось дальше?

— Меня отвезли в реанимацию. Ожидая сообщения врачей, брат Билли едва не продолбил кулаками дырку в стенке. А я оставался в теле, когда из крови выводили яды. Это было пугающее переживание.

Наверное, я выглядела испуганной.

— Все уже закончилось, — успокоил меня Джеймс. — Зато я теперь здесь. С тобой.

— Разве зло, которое пыталось овладеть телом Билли, не выглядело как человек или зверь?

Похоже, читая книги Толкиена через плечо хозяина, я слишком увлеклась «Средиземьем». Однако мне казалось важным знать описание врага. Джеймс покачал головой, как будто не хотел делиться с леди столь ужасными подробностями. Мне очень нравились его приключения, хотя я по-прежнему считала их невозможными.

— У тебя сохранились какие-нибудь воспоминания Билли?

— Нет, — ответил он. — И это делает жизнь в чужом теле невероятно сложной.

— Где находилось твое призрачное место?

Чем дольше я разговаривала с ним, тем больше мне хотелось знать.

— Это парк в нескольких милях отсюда. Там когда-то стоял двухэтажный дом, в котором я родился.

— Ты помнишь что-нибудь из жизни Джеймса Диардона?

— Когда я был Светом, то вообще ничего не помнил. Но с тех пор, как я вошел в чужое тело, ко мне стали возвращаться некоторые моменты прежней жизни. Не знаю, почему.

— Ты уже вспомнил свою смерть?

— Еще нет, — ответил он. — Хотя отголоски из прошлого приходят ежедневно. И их все больше и больше.

— Если твоим призрачным местом был родной дом, то ты, наверное, видел своих прежних родственников? — предположила я.

— Дом сгорел задолго до того, как я стал призраком. Пока я не попал в тело Билли, мне было непонятно, почему это место удерживало меня. Я просто знал, что не могу отойти от него дальше, чем на сотню футов.

— А что ты чувствовал, когда пытался пересечь границы места?

— Если я удалялся больше, чем на сотню футов… — Он немного подумал и сократил описание: — Все становилось очень плохо. Мне приходилось возвращаться.

Меня озарило странное понимание:

— Тебе казалось, что в твое тело вливалась ледяная вода?

Он бросил на меня сочувствующий взгляд:

— Нет. В моем случае это больше походило на ослепительный свет и ветер, который разрывал меня на части.

Мы посмотрели друг другу в глаза, представляя ад, уготовленный для каждого из нас. «Неужели Бог такой безжалостный, — подумала я. — Как Он может мучить Джеймса?» Наказывая меня, Он действовал справедливо. Я чувствовала, что совершила какой-то непростительный грех. Но Джеймс!.. Это было неправильно.

— Ты провел почти сто лет на одном акре земли? — спросила я. — В абсолютном одиночестве?

— Через несколько лет там разбили общественный парк, — ответил он.

Мне захотелось заплакать.

— И у тебя не было ни книг, ни света лампы по ночам?

— Иногда люди читали в парке книги. В основном ужастики или комиксы.

— Никакой поэзии, — прошептала я. — Ни Шекспира, ни Остина.

Наверное, Джеймс решил развеселить меня.

— Прикинь, — сказал он с лукавой улыбкой. — Однажды я сидел с десятилетней девочкой и читал ее комикс о Франкенштейне.

— Это просто чудовищно!

— Теперь все в порядке.

Джеймс заметил, что я готова разреветься. Он сунул руку в карман и сконфуженно усмехнулся:

— Я хотел предложить тебе носовой платок, но вспомнил, что у меня никогда не было его. И даже если бы был…

Его слова рассмешили меня:

— А что ты вспомнил из прошлой жизни?

Он выпрямился, когда мимо стеклянной будки прошел школьный уборщик.

— Пока это только фрагменты. У нас был миндалевый сад и флюгер с бегущей лошадью.

Джеймс задумчиво помолчал.

— В раннем детстве мне подарили качалку в виде коня. Его звали Угольком, потому что его хвост обгорел, когда он стоял слишком близко к камину.

Внезапно я почувствовала себя тонкой и холодной, как жестянка. Перед моими глазами промелькнул образ маленькой девочки. Белокурые волосы свесились над деревянным ягненком — игрушкой на колесиках.

— Мою собаку звали Ножик, — продолжил Джеймс. — Я вспомнил, как кузен учил меня плавать. В тот год мы сделали плот и едва не утонули в реке.

Он засмеялся, затем заметил испуг на моем лице и озабоченно спросил:

— Мои слова напугали тебя?

— Что еще к тебе вернулось?

Мне не хотелось слушать про то, как кто-то тонул в холодной воде.

— Отец вырезал для меня несколько солдатиков из липы.

Он поднес трубку к другому уху:

— Пока это все мои воспоминания.

Я хотела представить себе Джеймса в его настоящем теле.

— А что ты помнишь из своей прежней жизни? — спросил он. — До того, как стала Светом?

— Ничего.

Я вдруг поняла, что говорила неправду:

— Только возраст и имя. И то, что я была женщиной.

Он ждал чего-то большего.

— Иногда перед глазами мелькают странные образы, которые вызывают сильные чувства. Но я боюсь заглядывать в прошлое.

Его пристальный взгляд пробудил мое любопытство. Вопрос сам слетел с моих губ:

— Скажи, как я выгляжу?

В отличие от меня Джеймс ничуть не смутился:

— Ты очень красивая. У тебя темные глаза и светлые волосы.

Он замолчал, продолжая смотреть на меня.

— А сколько мне лет, на твой взгляд?

— Ты женщина, — пожав плечами, ответил он. — Я не могу судить о твоем возрасте.

— На самом деле мне двадцать семь. Расскажи о моей одежде. Я не вижу себя в зеркалах.

— Да, это большая проблема. Понимаю.

Я упустила из внимания, что когда-то он тоже был Светом.

— На тебе платье с полосатой лентой. Вот здесь.

Джеймс изобразил округлый вырез на своей груди.

— Какого цвета? — поинтересовалась я.

— Это трудно объяснить, — с улыбкой ответил он. — Ты не выглядишь четкой, как снимок или портрет. Твой образ, скорее, похож на воду. Иногда ты полна красок и кажешься очень яркой. А иногда ты серая и тусклая.

— И какая я, когда полна красок?

— У тебя карие глаза, золотистые волосы и синее платье.

Мое сердце почувствовало вибрации холодной земли. Отбросив страх, я придвинулась к Джеймсу:

— Какая одежда была на тебе до того, как ты вошел в тело мистера Блейка?

Он засмеялся:

— Не знаю. Я тоже не видел свое отражение.

Он заразил меня своим весельем. Я почувствовала странную, почти забытую легкость. Неужели мы действительно шутили о нашей смерти?

— Скажи, мое платье сейчас синее? — спросила я. — Или оно прозрачное, как вода?

— Прямо сейчас?

Он осмотрел меня с головы до ног, по-прежнему прижимая трубку к уху:

— Ты серебристая, как Владычица Озера.

У меня было множество вопросов к нему, но я больше не могла здесь оставаться.

— Расскажи, почему ты привязана к школе? — спросил он.

— Мне нужно уходить.

— Подожди.

Он протянул руку, чтобы взять мою ладонь, но у него ничего не получилось. Я была напугана вспышкой теплоты. Ему тоже потребовалось несколько секунд, чтобы вновь заговорить со мной:

— Мисс Элен, ты необыкновенное создание. Когда я смотрю, как ты порхаешь вокруг мистера Брауна, читаешь через его плечо или слушаешь стихи, которые звучат в нашем классе, меня переполняет восхищение. Я верю, что ты единственное в мире существо, которое может понять меня. И вот теперь ты смотришь на меня! Ты говоришь со мной!

Он произносил слова в телефонную трубку. Так трогательно и убедительно!

— Это просто чудо.

Возможно, из-за того, что мистер Браун уже выезжал со стоянки, или потому, что слова Джеймса звучали прямо в моем сердце, или по той причине, что я прожила сто тридцать лет, не будучи никем увиденной и услышанной, меня накрыло волной слабости. Мне пришлось опустить голову.

— Я чем-то обидел тебя?

— Нет.

Я трепетала, как крылатое существо, стремящееся взмыть в воздух. Острая холодная боль подсказывала мне, что мистер Браун удалился на опасное расстояние.

— Пожалуйста, не прячься больше, — сказал Джеймс. — Увидимся завтра.

Будучи Светом, вы можете перемещаться через прочные объекты без особых усилий — с такой же легкостью, как складываете числа в уме. Но в то мгновение, если бы Джеймс не открыл стеклянную дверь, я вряд ли собрала бы силы, чтобы выбраться из телефонной будки.

3

Эту долгую ночь, с ее мучительно медленным ходом времени, я провела в спальне мистера Брауна. Сидя у окна, я размышляла над вопросами, которые хотела бы задать новому знакомому. Яркие звезды катились по небесным тропам с неторопливостью растущей травы. С рассветом я перебралась в постель и легла рядом с моим хозяином. Теперь, обзаведясь своим собственным поклонником, я больше не стеснялась миссис Браун. Когда хозяин начал подниматься, она погладила рукой его голую спину. Он снова забрался под одеяло, и я разочарованно вскрикнула. Моя беззвучная ярость вспугнула воробья на подоконнике. Я торопливо вылетела из дома и забилась в угол на заднем сиденье машины.

Тем не менее, когда мистер Браун вышел на крыльцо, застегивая пуговицы рубашки и приглаживая рукой непослушные волосы, мое настроение изменилось. Он провел в постели почти весь наш писательский час. Но я не могла сердиться на него. Он сел за руль и начал выезжать на аллею. Я вдруг поняла, что он чем-то походил на Джеймса — возможно, формой челюсти или очертанием ресниц. И тут мое сердце окончательно оттаяло. Прежде всего он был моим мистером Брауном. И он любил свою жену. Я тоже после стольких лет одиночества могла наконец поговорить с человеком, а не просто следовать за ним.

Чуть позже я вспомнила, как нашептывала мысли предыдущему хозяину — моему Поэту. Когда мистер Браун открыл папку и вытащил незаконченную рукопись, я, сжав руками спинку скрипучего кресла, склонилась к его уху:

— Жаль, что ты не можешь слышать меня. Мне так хочется рассказать тебе о своем существовании.

Я провела пальцами по его плечу. Обычно меня пугали телесные контакты с Живыми. Они всегда вызывали во мне странное ощущение, похожее на падение в бездну. Но на этот раз я чувствовала себя скользящей вниз по струям водопада. В то мгновение он сидел над страницей рукописи и задумчиво смотрел на пустые парты. Когда я прикоснулась к нему, его ладонь, соскользнув со стола, безвольно опустилась на колено.

— Мой друг, — сказала я. — Мне нужно сообщить тебе важную новость.

Наверное, это выглядело глупо, но доверие к нему заставляло мое сердце трепетать, словно крылья голубки.

— Я познакомилась с одним человеком. Он может видеть и слышать меня.

Мистер Браун повернулся к двери. Казалось, что он забыл в машине какую-то вещь и теперь никак не мог решить, возвращаться за ней или нет. Похоже, мой шепот встревожил его.

— Я всегда желала тебе счастья. Ты мой единственный друг.

Внезапно я поняла, что теперь у меня есть новый друг. Какая оригинальная идея! Мистер Браун повернул голову влево и посмотрел в окно. Затем он снова скосил глаза на дверь, как будто ожидал увидеть там знакомое лицо, заглядывающее в класс.

— Мне просто нужно было рассказать тебе об этом.

Я убрала руку с его плеча, и мистер Браун вздрогнул. Наверное, из-за того, что в тот самый момент раздался первый звонок. Мистер Браун сунул страницу в папку, так и не написав ни единого слова.

По крайней мере в тот день, ожидая Джеймса, я не чувствовала страха. Когда он вошел и с улыбкой осмотрел классную комнату, я сидела за его партой. Он постарался не засмеяться, а я притворилась, что не заметила его. Он спокойно подошел ко мне, потер свой подбородок якобы в размышлении и неожиданно направился к свободной задней парте. Я подождала, пока все ученики не устроились на своих местах — даже та девушка, сидевшая через проход от меня. После этого я встала и медленно зашагала к Джеймсу. Не дойдя шага до его парты, я застыла, услышав голос учителя:

— Мистер Блейк?

Джеймс улыбался мне. Теперь ему приходилось смотреть на мистера Брауна прямо через мое тело. Я шутливо выставила руки в стороны, еще больше закрывая ему обзор. Он склонился влево и привстал на стуле:

— Да, сэр?

— Почему вы пересели? — спросил мистер Браун.

Между нами и следующим занятым столом было несколько свободных парт.

— Приступ клаустрофобии, — ответил Джеймс.

Покачав головой, мистер Браун начал урок. Я обошла парту Джеймса и села за соседний стол. Юноша внимательно смотрел на учителя, словно действительно пытался понять различия между прилагательными и наречиями. Внезапно он вытянул руки, схватил мою парту и пододвинул ее к себе. Оглушительный скрежет заставил мистера Брауна прервать объяснения. В нашу сторону повернулись несколько учеников. Джеймс сидел с невинным видом, сложив руки на раскрытом учебнике. Около его стола стояла пустая парта. Когда мистер Браун продолжил урок, мой друг вытащил из книги тот самый лист бумаги, который он использовал для переписки днем раньше.

Взяв огрызок карандаша, Джеймс быстро написал: «Когда ты стала Светом?»

— Сто тридцать лет назад, — ответила я шепотом, хотя могла бы говорить во весь голос.

— Ты родилась здесь? — тихо спросил он меня. — Или умерла в этом здании?

Очевидно, он говорил недостаточно тихо. Девушка, сидевшая неподалеку, повернулась и посмотрела на него.

— Лучше пиши, — сказала я.

Он нацарапал на листе бумаги: «Который из вариантов?» — и повернул страницу ко мне, хотя это было необязательно. Я склонилась к нему, как кошка к мышиной норке, готовая ухватиться за каждый хвостик слова.

— Ни тот, ни другой.

Он с удивлением посмотрел на меня и громко произнес:

— Тогда почему…

— Мистер Блейк? — окликнул его снова мистер Браун.

На этот раз взгляды многих учеников, повернувшихся к нам, были хмурыми и раздраженными. Джеймс вскочил на ноги:

— Да, сэр?

— Вы хотите чем-то поделиться с нами?

— Ни в коем случае, сэр, — ответил он. — Прошу прощения.

Я прикоснулась пальцами к его правой руке, в которой он сжимал карандаш. Джеймс издал слабый вздох и опустил взгляд. Я обхватила его пальцы. По какой-то причине — возможно, потому что в теле Билли находилось создание Света — моя рука не прошла через его ладонь. Каким-то образом я чувствовала пальцы Джеймса. Мне даже удалось управлять карандашом. Поначалу я боялась, что снова переживу «падение в бездну», которое всегда возникало при контактах с Живыми. Однако на этот раз все было иначе. Я ощутила его тактильное знание о моей руке. Он не только видел мои пальцы, но и чувствовал их. И я уловила его мысли: «О боже! Я касаюсь ее тела!»

Косой луч полуденного солнца озарил его щеку теплым желтым сиянием, напоминавшим свет, идущий от камина. Мой друг затаил дыхание. Я обняла его за плечи и погладила ладонь в надежде, что он расслабится. Джеймс позволил мне снять возникшее напряжение, и, когда сопротивление исчезло, я начала мягко передвигать его руку. Он снова дышал. Я чувствовала стук его сердца. Он посмотрел на слово, которое вывел на бумаге под моим руководством: «Пиши».

— О господи! — прошептал Джеймс.

— Тс-с-с, — предупредила я его.

Он осмотрел классную комнату. За ним никто не наблюдал. Карандаш ожил в его руке. «Это потрясающе!» — кричала новая фраза. Затем, ощутимо дрожа, он посмотрел на меня. Его рука легко сжимала карандаш, ожидал моих движений. Наши пальцы снова слились вместе, и я написала: «Так уже лучше».

«Почему ты привязана к этому месту?»

Моя рука создала на странице две короткие фразы: «Не к месту. Я привязана к мистеру Брауну».

Джеймсу потребовалось время, чтобы вновь перечитать мой ответ. Затем он спросил: «Почему?»

Я сделала такую долгую паузу, что он с тревогой посмотрел мне в глаза. Сжав его пальцы, я написала: «Любовь к литературе».

К моему удивлению, Джеймс рассмеялся.

— Мистер Блейк? — вскричал мистер Браун. — Почему бы и вам не поучаствовать в дискуссии?

— Да, сэр?

Джеймс выпрямился на стуле.

— Предложите нам фразу с примером наречия. — Мистер Браун с сомнением поджал губы.

— Он ошеломленно смотрел на ее руку, — громко отчеканил Джеймс.

— Неплохо, — подмигнув ему, сказал учитель.

Курчавый мальчик, сидевший в первом ряду, задал мистеру Брауну вопрос, и тот начал давать пояснения. Джеймс снова посмотрел на лист бумаги.

«Он мой хозяин», — написала я.

«Счастливый человек».

Тогда я спросила: «Ты когда-нибудь видел дух Билли? После того как занял его тело?»

Джеймс задумался на минуту. Я смотрела на него, пока он перечитывал мои строки. У него была красивая рука — тонкая, с длинными пальцами, при этом сильная, как у фермера, но без мозолей и царапин.

«Только однажды, — ответил Джеймс. — Я видел, как он наблюдал за мной. Это случилось в первую ночь, когда я спал в его комнате».

Я сжала его пальцы, но не стала сразу писать, гадая, поймет ли он причину возникшей паузы. На самом деле она была вызвана не выбором слов, а моим желанием продлить наш телесный контакт.

«Он говорил с тобой?» — спросила я.

«К сожалению, нет», — ответил Джеймс.

Я снова начала управлять карандашом.

«Значит, когда ты влился в семейство Блейков, тебе пришлось ночевать в их доме?»

Прошло несколько секунд, прежде чем я отпустила его пальцы. Удерживая взгляд на странице, он вывел: «Так уж получилось».

Написанная мною нижняя строка на странице гласила: «Больше нет места».

Какое-то время Джеймс хмуро смотрел на эти три слова. Затем он поспешно потянулся к сумке за блокнотом. Мне показалось, что сейчас его тетради и учебники полетят в проход между партами. Он вырвал чистую страницу, с громким шлепком положил ее перед собой и написал: «Извини». Я засмеялась.

— Мистер Блейк, сегодня вы пишете больше обычного, — заметил мистер Браун. — Приведите нам пример фразы, где используется не наречие, а отглагольное прилагательное.

Джеймс недоуменно посмотрел на учителя.

— Отчаянно надеяться, — прошептала я.

Джеймс вздохнул с облегчением:

— Благодарно верить.

— Хорошо, — сказал мистер Браун. — Приступ клаустрофобии заметно улучшил ваши грамматические навыки.

— Да, сэр. Так точно, сэр.

Класс засмеялся.

— Вольно, мистер Блейк.

Джеймс склонился над партой и начал писать на листе бумаги.

«Элен…»

Я была очарована видом этого слова. В моем уме промелькнула надпись «Для Элен», написанная выцветшими чернилами на пустой передней странице маленького томика в кожаном переплете. Через мгновение образ исчез.

«…не уезжай домой с мистером Брауном. Останься со мной».

Я прочитала строку и замерла на месте. Он ждал, удерживая взгляд на бумаге. Наконец я прикоснулась пальцами к его руке. Наверное, это было игрой моего воображения, но мне показалось, что он почувствовал, о чем я думаю. Он уже знал мой ответ.

«Я боюсь покидать хозяина».

Не высвобождая руку из моих пальцев, Джеймс написал: «Но ты же меняла их прежде».

Молодой человек, сидевший впереди нас, повернулся, прикинул расстояние между столами и бросил Джеймсу лист с домашним заданием. Бумажка пролетела часть пути и упала на пол перед партой. Мой друг нагнулся и поднял ее. Почерк на мятом листе с оторванным уголком был незнакомым. Я взглянула на оглавление: «У. Блейк. 4 сентября, одиннадцатый класс. Предметы: английский язык и литература». Текст состоял из нескольких строк, небрежно написанных черными чернилами. Внизу располагались комментарии, выполненные зеленым. Я узнала почерк мистера Брауна. «Оценка: 5 из 10. Задание: создать страницу описательной прозы». И далее: «Прошу вас переписать данную работу и представить ее на рассмотрение для планового зачета».

Джеймс осмотрел классную комнату. Никто не обращал на нас внимания. Ученики читали примечания учителя в своих литературных опусах, а мистер Браун раздавал последние проверенные домашние работы.

— Учти, — с легким смущением прошептал Джеймс. — Все это было до меня.

«Как странно, — подумала я. — Две недели назад Билли посещал наш класс, и его тело нисколько не интересовало меня. А теперь, став Джеймсом, оно привлекало мой взгляд, как луна в беззвездном небе».

Джеймс с унылым видом читал задание, получившее столь низкую оценку. Я нагнулась и взглянула на текст. Меня он тоже не порадовал. «Вот описание библиотеки, в которой я сейчас нахожусь. В помещении воняет каким-то протухшим старьем. Библиотекарша смотрит на меня подразнительно. Книги зачитаны до дыр. Короче, я использовал прилогательное и наречие и теперь с радостью уйду из этого отстойного места». Мистер Браун подчеркнул два неправильно написанных слова, но не сделал других замечаний.

— Мне кажется, ты должен переписать этот текст, — сказала я.

Джеймс улыбнулся.

— Мне понадобится милая наставница, — прошептал он.

— Что? — переспросила у него девушка, сидевшая неподалеку от нас.

Джеймс перевернул лист и написал: «Я прошу у тебя помощи».

По непонятной причине его слова вызвали у меня беспокойство. Я извинилась, отлетела к задним окнам и несколько раз прошлась вдоль стены. Затем, скользнув по проходу, я остановилась рядом с мистером Брауном, который вкратце описывал произведение Диккенса. Чуть позже ученики стали поочередно читать вслух отрывки из книги. Я знала, что Джеймс наблюдал за мной, но мне не хотелось переглядываться с ним. Я нуждалась в покое, который могла обрести лишь в непосредственной близости к хозяину. Пока одна из девушек монотонно читала о мальчике, умиравшем на руках своей кузины, я спокойно стояла за спиной мистера Брауна. Но затем очередь дошла до Джеймса. Он читал текст иначе, чем остальные. Он понимал значение смерти. Его голос звучал так искренне, что отзывался звоном в каждом уголке моего тела. Я едва не летала по комнате.

Мое ожидание у перечного дерева было недолгим. Толпа учеников рассеялась. Лицо Джеймса сияло румянцем, и он больше не походил на того бледного подростка, которого я видела в первый день нашего знакомства. Он шел ко мне, с зеленой сумкой через плечо, и ветер ерошил его волосы. Я не могла отвести от него взгляда. Он подошел к дереву, бросил сумку на землю и опустился на одно колено, притворяясь, что завязывает шнурок на ботинке.

— Тебе придется пойти со мной, — прошептал он, не глядя на меня. — Разве ты не видишь, что тебя просит коленопреклоненный кавалер?

Я промолчала.

— Ты ведь можешь передвигаться по территории школы? — спросил Джеймс. — Тебе не нужно оставаться в одной комнате с хозяином, верно?

Его забота обо мне казалась такой трогательной!

— Ладно, оставайся тенью своего профессора, если так хочешь, — со вздохом произнес он. — А я пойду в библиотеку.

Джеймс встал и, не глядя на меня, закинул сумку на плечо.

— Впрочем, я пойму, если ты скажешь, что тебе не нравятся стеллажи со старыми книгами.

С этими словам он зашагал по аллее и слился с толпой других учеников. Знал бы он, что я провела в библиотеке больше времени, чем кто-либо другой. Конечно, я пошла за ним следом.

Обойдя кабинку библиотекаря, я осмотрела зал с тремя рядами длинных столов. Джеймса здесь не было. Я начала блуждать по узким проходам среди книжных полок, пока не нашла его за небольшим столиком в задней части помещения. Джеймс ждал меня. Он расположился на одном из четырех стульев. На соседнем сиденье лежала его сумка с учебниками. В библиотеке была тишина, но не абсолютная. Повсюду слышался шепот ребят, мягкое шарканье ног, скрип колясок в соседних проходах. Я села. Вблизи от нас никого не было.

— Расскажи мне о себе, — прошептал Джеймс. — Я хочу узнать тебя лучше.

— Мне казалось, ты просил помочь с заданием.

— Расскажи о твоих хозяевах. Наверняка таких у тебя имелось несколько. Кем они были? В каких городах ты жила?

— У нас мало времени, — напомнила я.

— Ладно.

Джеймс вытащил из сумки блокнот и вырвал из него чистый лист.

— Нужно что-то написать на целую страницу, — сказал он. — Желательно в прозе.

— Тише, — шикнула я.

— Мои впечатления о библиотеке, — добавил Джеймс.

Он достал из кармана маленький огрызок карандаша и ткнул им в лист бумаги.

— Ты будешь писать от лица Билли или от своего собственного? — поинтересовалась я.

Он начал набрасывать текст, нашептывая вслух фразы:

— Я в библиотеке. Здесь очень странный запах.

— Он чем-то знаком, — предложила я свой вариант. — Здесь пахнет словами.

Джеймс сидел боком ко мне, поэтому я не могла дотянуться до его руки и записать свои мысли.

— Книги скучают на полках, — произнес он вслух.

— Книги стоят вдоль стен, как тысячи кожаных дверей, открывающихся в неизвестные миры, — поправила я его описание.

Он подумал над моими словами и затем с улыбкой сказал:

— Мне ненавистны эти книги.

— Между сжатыми страницами сокрыты океаны чужих фантазий, — отозвалась я.

— Прекрасно, — произнес мой друг. — Значит, мы сделаем мистера Блейка более просвещенным?

Его улыбка, словно стрела охотника, вонзилась в мое сердце. Он решил совместить оба наших варианта. Из-под его руки появились новые строки: «Я полагаю, что книги здесь хорошие». Эта фраза вызвала у меня смех. Джеймс взглянул на меня и написал: «Осмотрев читальный зал, я увидел тысячи обложек, похожих на двери в неизвестные миры». Затем сделал паузу и добавил: «Меня окружала…»

— Тишина, — предложила я. — Безмолвная вечность.

Джеймс написал: «Меня окружало безмолвие, рожденное разумом Бога». Он тихо хохотнул и вновь застрочил карандашом. «Я чувствовал…» Поразмышляв немного, он с улыбкой закончил начатую фразу: «…что кто-то невидимый сидит рядом со мной».

— Джеймс, — ворчливо сказала я.

— Но это правда, — шепотом ответил он.

— Лучше напиши, что мистер Блейк мог думать о самой библиотеке.

— Насколько я понял, он находил ее неприятной, — отозвался Джеймс. — Потому что тут не играет громкая музыка и тебе не разрешают жевать пирожки.

— Мне пора уходить.

Я чувствовала, что мистер Браун собирался уезжать домой. В данный момент, остановившись в вестибюле, он разговаривал с другим учителем. Но вскоре, если я не поспешу, он умчится без меня. Паника острыми мышиными коготками пробежала по моему позвоночнику. У меня оставалось не больше двух минут.

— Мы же только начали, — возмутился Джеймс. — Ты не можешь так просто покинуть меня.

— Хорошо, но будь серьезным.

Я попыталась дотянуться до его правой руки и овладеть карандашом. Но он со смехом отодвинулся от меня:

— Мисс Элен, у вас имеются какие-то предложения?

— Перестань, — прошептала я.

Джеймс посмотрел мне в глаза, желая убедиться, что я не рассердилась.

— Почему ты шепчешь? — тихо спросил он.

— Потом что библиотека — это священное место.

«Библиотека — это священное место», — написал он на бумаге.

— Тебе полагается быть мистером Блейком, — напомнила я. — Сделай хотя бы несколько ошибок.

Джеймс подумал немного, подтер резинкой букву «я» и поменял ее на «е». Теперь библиотека стала «свещенным» местом.

Я почувствовала, что мистер Браун удалился на самую окраину моего восприятия. Боль уже вливалась в кости, но я старалась не показывать этого. Мне хотелось продлить свидание с Джеймсом. Однако я знала, как важно было не попадать под власть желания. Меня могло затянуть вниз, как это случилось со мной при прежнем хозяине во время пьесы Шекспира.

— Мне пора уходить, — сказала я.

Джеймс ответил строкой на странице: «Призрак угрожает забрать свой божественный свет из этого места». Его шутка очаровала меня. Когда я снова потянулась за карандашом, он опять со смехом отдернул руку. Внезапный озноб заставил меня отпрянуть от стола.

— Если ты хочешь что-то предложить, я готов тебя выслушать.

Взглянув на меня, он, наверное, увидел испуг в моих глазах. Улыбка тут же исчезла с его лица. Затем мы услышали сердитый голос:

— Какого черта ты тут делаешь?

Мы оба вскинули головы. Будь у меня ружье, я, не раздумывая, выстрелила бы в это животное. Перед нами стоял парень, одетый в грязную армейскую куртку. Я заметила шрам на его щеке. Он хмуро смотрел на Джеймса:

— Хочешь отмазаться от нас и прикинуться психом?

— Привет, — с недовольным вздохом ответил Джеймс.

Он убрал лист бумаги в сумку и сунул карандаш в карман. Парень сел за стол напротив нас.

— Где ты был? — спросил незнакомец. — Почему ты ведешь себя, точно мы тебе не знакомы?

— У меня было сильное отравление, — произнес Джеймс. — Несколько дней выворачивало кишки наизнанку.

Парень осмотрел его сверху донизу, не очень веря в искренность собеседника:

— Грэди сказал, что ты валялся в передозе.

— В чем-то он прав, — ответил Джеймс.

Я встала со стула и начала медленно уплывать. Проходя через Джеймса, я почувствовала трепет. Он протянул ко мне руки, притворяясь, что потягивается. Мы слились в одно целое. Такая близость может быть доступна лишь духу и смертному. Мне хотелось обнять его, но меня внезапно остановила стена холода. Ослепленная, я подняла руки вверх и почувствовала мокрую грязь — влагу на крышке гроба или на протекающем потолке подвала. Мистер Браун уехал без меня. Я отчаянно пробивалась через потоки холода и слои грязи. Леденящий озноб накатывал волнами, как порывы дождя, хлеставшие в лицо. У меня пропал голос, и я не могла позвать на помощь. Мое тело извивалось в земле, а рядом слышался смех школьников, гудки автобусов, грохот мусорных ящиков. Наконец мои пальцы почувствовали цементное покрытие. Темноту пронзил белый свет, и я оказалась на заднем сиденье в машине мистера Брауна. Лучи солнца, отражавшиеся в зеркале заднего вида, били мне прямо в глаза.

* * *

Остаток вечера я вертелась вокруг хозяина. Мистер Браун и его супруга готовили ужин, смотрели телевизор, заполняли счета для оплаты, читали журналы и болтали перед сном в постели. Когда они выключили свет и устроились в объятиях друг друга, я решила прогуляться по саду. Меня остановил голос хозяина:

— В последнее время я часто думаю об имени ребенка.

— Ты говоришь о мальчике или девочке? — спросила она.

— Как тебе нравится имя Эрин? — поинтересовался он. — Оно подойдет для каждого случая.

За время их брака я ни разу не слышала, чтобы они говорили о детях — точнее, мой хозяин упоминал об этом, но только как об отдаленной возможности. Услышанное напугало меня. Видимо, они вели подобные беседы много раз — почти наверняка в те моменты, когда я оставляла их одних в постели. Все мои прошлые благодетели были бездетными. Я десятилетиями не сталкивалась с детьми, хотя иногда видела их в парках, в магазинах и в домах, которые посещали мои хозяева. Но в данном случае все радикально менялось. Это был бы ребенок мистера Брауна. Я б сталкивалась с ним везде, каждый час моего существования!

— Как пишется это имя? — спросил миссис Браун.

— «Эй» — «ай» — «ар» — «оу» — «эйч» — «эн» — «джи».

Она засмеялась в темноте.

— «Джи» не произносится, — напомнил мистер Браун.

Я замерла на месте, застряв в стене спальни.

— Может, для девочки и подойдет, — сказала супруга хозяина. — А у тебя нет других имен для мальчика?

— Чаунси.

Миссис Браун захохотала:

— Нам придется оплачивать уроки карате, чтобы его не били каждый день в школе.

— Ладно, как насчет имени Батч? — спросил мистер Браун. — Для девочки, естественно.

Несмотря на темноту, я увидела, как он приглушил ее смех поцелуем.

— Ну что, приступим к зачатию? — спросила она.

— Лучше подождать, если ты не хочешь париться с животиком жаркими летними днями.

— Я не против, но только не давай мне скучать.

Хруст простыней заставил меня вылететь в гостиную. Мой ум терзался мыслями, перед которыми логика трусливо поджимала хвост. Я беспокойно перемещалась по комнатам, неосознанно вздымая шторы или вызывая скрип половиц. Во мне кипела ярость плененной пантеры. После отчаянных метаний я долго сидела на крыше и смотрела на звезды. Мой ужас был необъясним. Возможно, меня пугало интуитивное знание о том, что младенец почувствует мое присутствие. Эта мысль застряла комом в моем горле. Будет ли ребенок бояться меня? Внутренний голос отвечал мне: «Да, ты опасна для него». Внезапно я поняла, что стала нежеланной в доме мистера Брауна — это хуже, чем быть незваной гостьей. Я попыталась вспомнить свою жизнь в домах других хозяев, но вместо этого увидела жуткий образ: дверь подвала и полку с корзинами. Я помчалась к машине, надеясь спрятаться там от навязчивых мыслей. Забежав в темный гараж и свернувшись калачиком на заднем сиденье автомобиля, я разрыдалась. Из меня изливались безводные потоки слез, не приносившие никакого облегчения. Мне хотелось убежать в классную комнату или в библиотеку, однако я понимала, что это было невозможно. Слишком далеко для обреченного призрака. Я не могла перемещаться в одиночку на такие расстояния. Мне, безутешной пленнице, лишь оставалось обливаться до утра сухими, как кость, горькими слезами.

4

На следующий день я должна была контролировать творческую деятельность моего хозяина, но, вопреки традиции, впустую кружила у его стола. Меня отвлекали мысли о Джеймсе и о запланированном ребенке Браунов. Когда прозвенел первый звонок, я взглянула на страницу рукописи. Мистер Браун так много раз записывал и вымарывал одну и ту же фразу, что протер бумагу до дыр. Мне стало стыдно за свое эгоистическое поведение.

После обеда в кабинет начали входить одноклассники Джеймса. Я расположилась за партой в последнем ряду. Когда мой друг сел около меня, я демонстративно отвернулась. Почувствовав неладное, он тоже не стал ничего говорить. Мистер Браун перелистывал странички с домашними заданиями. Внезапно он приподнял один лист и перечитал его заново.

— Вот, — сказал он классу, — хороший пример описания. Послушайте, пожалуйста. «В библиотеке пахло старыми книгами, напоминавшими мне тысячи дверей в другие миры».

Мистер Браун сделал паузу и осмотрел комнату. Его взгляд задержался на Джеймсе:

— «Я слышал тишину, рожденную разумом Бога, и чувствовал присутствие кого-то невидимого на соседнем стуле. Сотрудница библиотеки с подозрением наблюдала за мной, но это место было священным для меня. К тому же я в тот миг сидел с небесной покровительницей всех читателей».

Мистер Браун прочистил горло и, глядя на страницу, продолжил:

— «Внезапно пульсирующий божественный свет придвинулся ко мне и пронесся через мое тело, словно…» — Учитель снова сделал небольшую паузу: — «…словно промельк некогда забытой вечности. Она ушла. В ноздри ударил запах плесени старого здания. Я услышал тиканье часов и увидел пустой стул. Если бы кто-то попросил меня теперь описать библиотеку, я сказал бы, что нахожусь в дурацком месте, где нельзя слушать музыку и есть бутерброды. Она ушла. Библиотека превратилась в отстой».

Два парня засмеялись, но это было нерешительное хихиканье, которое быстро растворилось в тишине. Мистер Браун по-прежнему смотрел на страницу, хотя он прочитал там каждую строку. Возможно, он выискивал что-то в белых промежутках между словами. Я повернулась к Джеймсу. Тот хмуро уставился на свои руки. Наконец мистер Браун неохотно опустил лист бумаги на стол.

— Почему я считаю это хорошим описательным текстом? — спросил он у класса.

— Потому что библиотека — это точно отстой, — фыркнув, ответил парень, сидевший на передней парте.

Мистер Браун проигнорировал смех. Он с особым выражением вглядывался в лица учеников, как будто впервые увидел в глазах ребят нечто сказочное и очаровательное. Одна из девушек нерешительно подняла руку. Учитель кивнул ей.

— Потому что автор описал, как это пахло и звучало, а не только как выглядело, — предположила она.

— Своеобразное, но верное наблюдение. — Мистер Браун с трудом сдержал смех. — Что еще?

Джеймс смущенно пригнулся к парте. Хотя учитель не называл его фамилии, он, видимо, стеснялся возможного внимания. Я склонилась к нему с простым намерением прошептать слова одобрения. Но когда мои губы приблизились к его виску, я не смогла удержаться. Обвив руками Джеймса, я поцеловала его в бровь.

К моему удивлению, он хрипло вздохнул, выгнулся на стуле и приложил левую руку к груди, туда, где находилась моя ладонь. Меня напугала его реакция. Я не знала, была ли она выражением боли, страха или наслаждения. На всякий случай я отлетела к задней стене. Наверное, он обернулся, чтобы позвать меня, но мне стало очень неловко. Я боялась встретить его взгляд. Выскользнув из комнаты, я остановилась у открытой двери в надежде, что знакомый голос мистера Брауна немного успокоит меня.

— Здесь мы находим описание библиотеки, ее звуков и запахов. Автор приводит сравнения, метафоры и отклики чувств. Вот почему я считаю этот текст хорошим.

— Кто его написал? — спросил один парень.

— Если автор захочет, он или она самостоятельно объявят вам об этом после урока, — ответил мистер Браун.

Когда прозвенел звонок, и ученики покинули классную комнату, я совершила ребяческий поступок. Я спряталась, но не за перечным деревом, где, я знала, Джеймс будет искать меня, и даже не в поднимающихся над землей корнях, а среди тонких верхних веток. Мне требовалось время для размышлений. Увидев появившегося на пороге мистера Брауна, я слилась с его телом так, что, будь моя плоть осязаемой, между нами не осталось бы зазора. Я прижималась к нему, как ребенок льнет к юбке матери. Мистер Браун забрался в машину. Я села рядом с ним — впервые за долгие годы. Обычно моим местом было заднее сиденье. Когда он завел мотор, мимо нас на велосипеде проехал Джеймс.

Я прикоснулась к руке моего хозяина и громко сказала:

— Следуй за ним.

Какое-то время я не была уверена в том, что мистер Браун подчинится моей команде. Но затем он сделал поворот на юг, а не как обычно, на север. Мы неторопливо ехали за велосипедистом, сохраняя дистанцию в один квартал. Когда впереди загорелся красный свет, Джеймс остановился. Одна его нога касалась тротуара, зеленая сумка свисала на спину. Ветер развевал длинные волосы. Наша машина поравнялась с ним. Мы свернули на Роузвуд и проехали мимо маленького парка с качелями и статуей оленя. На перекрестке Джеймс выбрал поворот на Амелию. Машина мистера Брауна лениво поехала за ним по двухполосной улице, идущей между частными домами. Деревянные здания выглядели маленькими и ветхими. Джеймс остановился у третьей подъездной аллеи и повернулся к нам. Обе ноги его были на земле, полы черной рубашки трепетали на ветру. Мистер Браун остановил машину на середине улицы. Он был явно смущен. Увидев недоуменный взгляд Джеймса, он опустил оконное стекло.

— Мистер Блейк, — сказал он.

— Да, сэр, — смахнув с лица челку, ответил Джеймс.

Я пряталась за мистером Брауном.

— Вы написали хорошую домашнюю работу, — сказал он.

— Спасибо, сэр.

Я чувствовала, что Джеймс высматривал меня в салоне машины.

— Тогда до завтра.

Мой хозяин поднял оконное стекло и тихо прошептал:

— Какого черта я делаю на этой улице?

Когда мы развернулись и поехали назад, я увидела, как Джеймс закатывал велосипед в гараж. Перед его светло-синим домом располагалась лужайка с одиноким фиговым деревом. Стены с шелушившейся краской были увиты плющом. Я запомнила номер над дверью: 723. Боковое зеркало на велосипеде блеснуло из темноты гаража. Я загадала желание, как если бы заметила падающую звезду. Мне захотелось, чтобы Джеймс стал моим новым хозяином. По моей спине, как по бикфордовому шнуру, пробежала волна озноба. Семьсот двадцать три. Я повторяла это число снова и снова — как заклинание.

Через несколько минут мы приехали домой. Когда мистер Браун переступил порог, случилось ужасное. Я не смогла войти за ним следом. Как ни пыталась я пролететь через дверь или стену, мне мешала невидимая решетка. Так лист дерева застревает в высокой и густой траве. Вместо того чтобы оказаться в прихожей, я ударилась о закрытую дверь. Из окна кухни доносились тихие звуки. Я прильнула щекой к стеклу, стараясь пробраться внутрь, но у меня ничего не вышло. Сама того не желая, я завопила, словно ребенок, упавший в колодец. Мой призрачный голос вспугнул ворон, сидевших на ближайшем дубе. Это немного отрезвило меня. Я прошла вокруг дома, заглядывая в окна. Похоже, я снова совершила серьезную ошибку — такую же непростительную, как в случае с тем актером на освещенной сцене.

Я попыталась просунуть руки в стену, чтобы снова приклеиться к мистеру Брауну. В прошлом мне удалось сделать подобное с моим Рыцарем. Однако сейчас стены были непроницаемы. Я безмолвно воззвала к мистеру Брауну: «Если у тебя сохранилась любовь ко мне, пригласи меня внутрь». Но в глубине души я понимала, что это отнюдь не вопрос любви, а закон природы. Я нарушила этот закон, таинственное правило преданности. Мне захотелось обрести другого хозяина. Дух сбился с пути, и роковое решение прервало нашу связь. Цветок оказался отрезанным от лозы. Я знала, что скоро вернется старая боль. Словно мотылек, не обладающий памятью, я упрямо билась в окна и в какой-то момент обнаружила, что одно из них — в спальне — приоткрыто. Однако дом все равно не пускал меня внутрь. Ожидая, когда ад явится за мной, я вцепилась руками в оконную раму, как в тюремную решетку.

Мистер Браун вошел в комнату и сел на кровать. Он выглядел печальным и озабоченным. Следом за ним впорхнула его супруга. Она подошла к зеркалу, взяла заколку с туалетного столика, убрала прядь волос. Увидев отражение мистера Брауна, она встревоженно спросила:

— Что-то случилось?

— Ничего особенного.

Он криво улыбнулся, и его жена, отвернувшись от зеркала, с безмолвным вопросом заглянула ему в глаза. Он устало пожал плечами. Миссис Браун подошла к нему и села на постель:

— А может, все-таки случилось?

Он откинулся на спину и уставился в потолок:

— Я не знаю.

Устроившись рядом с ним и приподнявшись на локте, миссис Браун заботливо вглядывалась в лицо мужа:

— Ну давай, рассказывай.

Он печально вздохнул и, рассеянно перебирая ее пальцы, произнес:

— У меня такое чувство, словно я что-то забыл или, возможно, потерял. Это беспокоит меня.

Миссис Браун склонилась к мужу и поцеловала его в плечо:

— Скоро ты все вспомнишь.

Внезапно она встрепенулась:

— Ты не забыл отправить посылку моей сестре?

— Да.

— Значит, дело в чем-то другом.

— Нет, я говорю не о вещах, — проворчал ее супруг. — Это напоминает сон о человеке, которого ты не можешь вспомнить. Он так много значил для тебя во сне, но теперь ты понимаешь, что у тебя не осталось никаких воспоминаний о нем…

Он замолчал. Миссис Браун поглаживала грудь мужа, рисуя пальцем круги над его сердцем.

— Неужели я забыл о ком-то близком? — тихо произнес ее супруг.

— Может, учительницу из твоего первого класса? Или какого-нибудь приятеля из детства?

— У тебя бывали моменты, когда ты не могла вспомнить о чем-то очень важном?

— Нет, — ответила миссис Браун. — Ум всегда хранит события, играющие важную роль в жизни.

Она игриво постучала пальцем по его виску:

— Все нужные воспоминания остаются здесь.

Он со вздохом отвернулся от нее. Это была странная реакция. В любой другой вечер он обвил бы супругу руками или начал щекотать ее, пока она не рассмеялась бы. Но сейчас он снова смотрел в потолок. Его жена вскочила с кровати.

— Заканчивай хандрить, милый, а то укушу.

Он даже не улыбнулся. Миссис Браун помолчала, затем хмуро расстегнула свои джинсы.

— Скорее всего, я потерял музу, — произнес ее муж. — Интересно, что я сделал не так?..

Супруга бросила на него обиженный взгляд. Едва уловимая тень пробежала по ее красивому лицу. Снимая одежду, она старалась сдержать эмоции. Я знала, почему она дрожала. Миссис Браун считала себя его музой. Она знала, что муж любит ее до умопомрачения. Однако теперь она боялась, что в будущем эта любовь может угаснуть. Женщина медленно сняла майку и бросила ее на джинсы, лежавшие на стуле у туалетного столика.

— Схожу, приму душ, — сказала она.

В любой другой вечер он пошел бы за ней. Но сегодня мистер Браун лежал на постели и смотрел в потолок.

Это была моя вина. Мне следовало спрыгнуть с одного речного камня, прежде чем ступать на другой. Мистер Браун, услышав шум воды в ванной, сел и посмотрел в сторону приоткрытого окна. Затем встал и подошел ко мне. Опираясь руками на раму, он всмотрелся в темноту. Свежий ветер, проносившийся сквозь меня, шевелил его волосы. Я находилась в каких-то нескольких дюймах от его лица. Но он не чувствовал меня! И я не могла говорить с ним — как это случалось раньше, в классной комнате, — касаясь пальцами его плеча. Наша связь оборвалась. Ах, если бы я была способна явиться ему как привидение в мистических историях! Мои ноги начинали леденеть от холода.

Мне хотелось, чтобы наши взгляды встретились. Однако он не замечал меня. Застонав от отчаяния, я отлетела немного назад. Прежде мне не доводилось уходить от живого хозяина. Я теряла любимого друга, но он при этом не возносился на небеса. Он собирался жить своей жизнью. Жить без меня! Я отвернулась от него и бросилась прочь. Однажды мне удалось вырваться из ада и вернуться к крыльцу моей хозяйки. Я шагала в нужном направлении. Во всяком случае, мне так верилось. Мои кости трещали от боли, но я снова и снова повторяла число, которое было для меня путеводной звездой. Семьсот двадцать три.

Я опять низверглась во тьму и ледяную воду. Демоны ревели надо мной, грязная жижа заливала рот. Я вытянула руки, стараясь взломать деревянную стену, напоминавшую боковину грубо сколоченного гроба. Мои ногти царапали истлевшее дерево, и оно крошилось. Внезапно между досок мощным потоком хлынула вода.

Надо мной возвышалось черное животное. Оно замерло, хотя порывистый ветер кружил вокруг нас колдовской хоровод из мусора, веток и сорванных листьев. Наконец я поняла, что вижу статую оленя. За ней в безумной джиге раскачивались детские качели. Мои силы иссякли. Я чувствовала, что если попытаюсь встать, то развалюсь на мелкие куски. Над моей головой проносились вихри пыли, но я по-прежнему сидела на корточках, боясь пошевелить рукой или ногой. Мой ад и осенняя буря сплелись друг с другом странным образом.

Я ничего не слышала, кроме завываний ветра и хруста ветвей. Однако чувства подсказывали мне, что кто-то звал меня по имени. Я осмотрелась по сторонам и увидела на углу улицы знакомую фигуру. Человек приподнял руку, собираясь, наверное, прикрыть глаза от ветра. Нет! Он отбросил назад длинные волосы и побежал ко мне. Это был Джеймс! Я попыталась встать, но ветер закружил меня в безумном вихре. Мне чудом удалось зацепиться за макушку дерева над головой Джеймса. Он остановился на парковой аллее, недоумевая, куда я исчезла.

Затем меня всосало в небо, и я на миг ослепла. В моих ушах свистел ветер. Он был во мне и вне меня. А я повторяла снова и снова: «Семьсот двадцать три, семьсот двадцать три…» Наконец я упала в траву на небольшой лужайке. На деревянной стене с облупившейся краской закачались плети плюща. Джеймс стоял у фигового дерева, ветви которого гнулись под порывами ветра. Он с тревогой осматривал улицу. Я поползла к нему по мокрой траве. Заметив движение, он повернулся ко мне. Я выбивалась из сил, стараясь отползти от ямы, которая, словно адский водоворот, ширилась у самых моих ног. Джеймс испуганно вздрогнул. Наверное, я выглядела, как грязное чудовище, извивавшееся в траве. Он протянул ко мне руку, но я не посмела прикоснуться к нему.

Джеймс упал на колени и попытался обхватить меня. Когда его ладони прошли через мое тело, будто сквозь воздух, он запаниковал. Наконец он вытянулся на траве рядом со мной. Я могла бы вцепиться в него. Однако мне было страшно, что его тоже затянет в ад. Поэтому я не предпринимала никаких действий и просто молилась. Через некоторое время буря утихла до едва заметного свиста.

Джеймс снова встал на колени рядом со мной. Когда я посмотрела на него, он медленно поднялся на ноги и, словно канатоходец, осторожно, шаг за шагом, побрел к дому. Я видела, как ветер ерошит его волосы. В предыдущих случаях сразу становилось ясно, что мой дух объединялся с новым хозяином. Но в этот раз слияние воспринималось по-другому. Я последовала за Джеймсом, шатаясь от слабости. Казалось, что яркие краски мира поблекли, став тускло-серыми. Джеймс устало поднялся по ступеням на крыльцо. Я плелась за ним следом. Он повернулся ко мне. Его бледное лицо было как у статуи. Открыв дверь и войдя спиной вперед в прихожую, он поманил меня рукой, приглашая за собой. Ах, если бы так сделал мистер Браун! Я переступила порог, и Джеймс захлопнул дверь.

Чувства возвращались. Я вдруг заметила, что дом буквально содрогался от шума. Из небольшой гостиной доносились голоса и громкая музыка. Там оказалось мало света и много табачного дыма. Я увидела дюжину мужчин и женщин — все были с бутылками и сигаретами. Люди с раскрасневшимися лицами передвигались по комнате на нетвердых ногах. Они ругались, смеялись и не обращали внимания на Джеймса. Только один из них — мускулистый, обнаженный по пояс мужчина с татуировками — посмотрел на него.

— Куда ты ходил? — спросил он.

— Никуда.

Музыка была такой громкой, что им приходилось кричать.

— Ты сделал домашнее задание? — крикнул мужчина.

— Сегодня пятница.

— Что?

Мужчина нахмурился. Его рука, державшая бутылку, приподнялась к уху.

— Все нормально! — крикнул Джеймс.

Он прошел по темному коридору и остановился у двери. Рядом с замочной скважиной виднелась проломленная дыра диаметром с бейсбольный мяч. Открыв дверь, Джеймс пропустил меня в комнату. Маленькую спальню освещала тусклая лампа, висящая над головой. Почти все пространство занимала квадратная кровать — слишком большая для такого узкого помещения. Рядом стояли стол и стул, заваленные журналами, одеждой и пустыми банками из-под напитков. Стены почти полностью были увешаны картинками — в основном вырезанными из журналов. Их дополняли большие плакаты, прикрепленные булавками и липкой лентой к выцветшим обоям. Они висели даже на потолке. На некоторых были изображены обнаженные женщины, на других — гитаристы и прочие музыканты. Машины чередовались с атлетами, запечатленными в прыжках. На столе громоздилась кипа бумаг, каждый дюйм которых заполняли рисунки драконов, насекомых и чудовищ. На многих набросках виднелись инициалы «Б. Б.».

Я знала, что на самом деле плакаты на стенах пестрят многообразием цветов. Но для меня они все выглядели серыми. Пока я осматривала комнату, Джеймс наблюдал за мной. Он все еще дрожал, хотя и ветер снаружи утих, и окно комнаты было закрыто. Громкий визг музыки в гостиной доносился досюда лишь гулкими басами. Я изумилась, насколько эта спальня напоминала мне уединенную келью.

— Так вот какой он, — прошептала я, — дом мистера Блейка.

— Ты ушла от хозяина?

Истина заключалась в том, что я, скорее, потеряла мистера Брауна, чем покинула его по собственной воле. Мне не хотелось говорить об этом. Я почувствовала прилив печали, который угрожал затопить меня. Внезапно Джеймс улыбнулся и, забавно втянув голову в плечи, воскликнул:

— Спасите меня! Я вижу привидение!

Он был таким милым! Наверное, я относилась к себе слишком серьезно.

— Джеймс! Тебе бы все шутить.

Он стащил со стула сумку с книгами и жестом предложил мне сесть:

— Значит, теперь я стал твоим хозяином?

— Наверное, да.

Мой хозяин! Мой Джеймс!

— Не знаю, что делать. Я смущена… Мне кажется, я поступила не совсем правильно.

Когда я замолчала, Джеймс попытался утешить меня:

— Мне трудно судить об этом. Но теперь мы сможем быть вместе. Ты и я! Мое желание исполнилось.

Интересно, что он имел в виду, произнося слово «вместе».

— Но иначе и быть не могло, — сказал он, усаживаясь на скомканное коричневое одеяло. — Насколько я знаю, мы две уникальные особи. Два призрака на земле, которые понимают язык друг друга. Мы просто не могли не встретиться!

Я была шокирована его словами — про то, что мы «уникальные особи». Фраза получилось несколько плотской.

— У меня еще не было хозяина, который… — мне пришлось перевести дыхание, — который осознавал бы мое присутствие.

Его губы растянулись в улыбке.

— Ты устанешь от наших ежедневных встреч, — добавила я. — Это разобьет мое сердце.

Мне было страшно, что однажды он может возненавидеть меня.

— Мисс Элен, — со смехом ответил Джеймс, — ты, наверное, шутишь.

Затем он задумался:

— А вот ты действительно можешь устать от меня. Скажи, ты этого боишься?

— Нет, не говори ерунды, — шутливо возмутилась я.

Дверь с грохотом открылась. В комнату ворвался поток безумной музыки, затем, шатаясь, вошла женщина, за которой следовал мужчина. Одна его рука обвилась вокруг талии спутницы, вторая тонула под ее черной юбкой. Кружевная блузка дамы была тонкой и прозрачной, как дым. Женщина подмигнула Джеймсу:

— Здравствуй, Билли.

— Привет, Райна, — с усталым вздохом ответил Джеймс.

Мужчина хмуро посмотрел на него через плечо спутницы, затем переместил ладонь на ее грудь:

— Проклятье!

— Что-нибудь нужно? — спросил Джеймс.

— Извини, — со смехом ответила Райна. — Мы пойдем в другое место.

— Типа куда? — спросил мужчина.

Серьга и борода придавали ему сходство с пиратом.

— Как насчет ванной комнаты? — спросила женщина, закрывая за собой дверь спальни.

— Прости за эту сцену, — покраснев, сказал Джеймс.

Он подошел к двери, закрепил цепочку замка и со вздохом сел обратно на кровать.

— Кто из них твой родственник? — спросила я.

— Только тот парень, который заговорил со мной, когда мы шли по коридору. Это Митч, брат Билли. Он не рассказывал мне о родителях, но я думаю, что его мать умерла, а отец сидит в тюрьме.

— Кошмар.

Ситуация казалось мрачной. Но не мне было судить о ней. Я представляла собой лишь сгусток тумана.

— Извини.

— Все нормально, — с улыбкой ответил Джеймс. Он жестом обвел комнату. — Два дня назад я решил снять картинки и убрать здесь бардак. Митч, увидев это, подумал, что у меня начался психический срыв. Он так расстроился, что мне пришлось вернуть все к прежнему хаотическому состоянию.

Я засмеялась, почувствовав себя легко и уютно. Джеймс тоже выглядел счастливым:

— Хочешь посмотреть мои секретные сокровища?

Он вытащил из-под кровати небольшую коробку и открыл ее:

— Обещай, что никому не расскажешь.

— Клянусь.

Джеймс доставал из коробки предметы и выкладывал их один за другим на постель. Учебник по истории искусств, на ярлыке которого виднелся штамп «$1.00». Журнал для фотолюбителей. Потрепанный сборник рассказов. Почти развалившийся томик стихов Роберта Фроста. И наконец — блокнот с пером вместо закладки. Под эластичную ленту-застежку с липучкой был засунут карандаш. Я засмеялась при виде таких «сокровищ».

— Мне хотелось бы слушать тайком любимую музыку, — сказал Джеймс. — Но Митч продал плеер и компьютер Билли. Ему нужно было оплатить услуги реанимации. Сама понимаешь. Парень чуть не умер в больнице…

Джеймс пожал плечами. Я заглянула в коробку и увидела лист линованной бумаги. Судя по нескольким рукописным словам, это была страница с нашей перепиской. Я затрепетала от удовольствия. Он считал меня частью своих сокровищ.

Затем произошло нечто странное. Джеймс взглянул на меня, и его лицо побледнело. Я даже подумала, что ему стало дурно. Он подошел к двери и снял цепочку, затем вернулся к постели и бережно собрал «сокровища» в коробку.

— Боюсь, что я вел себя эгоистично, — хмуро сказал он. — Наверное, этот дом как тюрьма для тебя.

Заметив мой недоуменный взгляд, Джеймс попытался объяснить свои слова:

— Еще вчера ты жила в мире книг и прекрасной музыки. В доме мистера Брауна висели не журнальные вырезки, а настоящие картины. С чего я взял, что ты захочешь делить со мной эту пещеру? Прости меня за самоуверенность.

Его слова удивили меня. Я с сожалением смотрела, как он засовывал под кровать коробку с тайными сокровищами.

— Кстати, первыми библиотеками были стены пещер, — напомнила я. — И первыми картинными галереями.

Он покраснел, и его румянец на щеках вернул в мой мир былую гамму цветов.

— Тем не менее, мисс Элен, я совершил нехороший поступок. Мне так хотелось быть с тобой, что я увлек тебя из богатого дома во мрак нищеты. И если ты откажешься от меня, я полностью приму твое решение.

Мне давно уже не уделяли столько внимания. Наверное, поэтому я отважилась на смелый ответ:

— Ты можешь видеть и слышать меня. Это делает тебя самым дорогим и привлекательным человеком в моем мире.

Он долго не сводил с меня глаз:

— Тогда я твой бессменный зритель.

Дверь снова с грохотом открылась, и в комнату заглянул его брат Митч:

— Телефон.

Джеймс недоуменно посмотрел на него.

— На трубке один из твоих засранцев, — раздраженным тоном пояснил мужчина. — Ты будешь говорить с ним?

Джеймс вскочил на ноги и последовал за Митчем в коридор. Я рассеянно осмотрела стены, завешенные фотографиями. Мой взгляд скользнул по рисункам Билли, которые лежали на столе, — блокнотным страницам, разрисованным монстрами. Какое-то время я рассматривала чудовищ с выпученными и налитыми кровью глазами, с дымящимися ноздрями и мускулистыми ногами. С их оскаленных клыков сочилась слюна. Края страниц трепетали от моих эмоций. Затем я заметила журнальную вырезку, приклеенную скотчем к стене у кровати. Это был снимок молодой женщины в белом хлопчатобумажном платье. Она стояла под водопадом. Ткань намокла, прилипла к телу и стала полупрозрачной. Голова женщины была откинута назад, глаза закрыты, губы раздвинуты в томной неге. Я видела такие картинки на майках парней и на книжных обложках, но меня смутил тот факт, что этот эротичный образ висел у изголовья кровати, на которой спал Джеймс. Я почувствовала волну горячей ревности и поэтому не сразу вспомнила, что фривольный снимок был выбран Билли Блейком, а не Джеймсом.

Когда мой друг вернулся, он выглядел озабоченным. Джеймс хотел закрыть дверь, но Митч размашистым ударом ладони распахнул ее настежь.

— Ты никуда не пойдешь этим вечером, — сердито рявкнул он.

— Как скажешь, — ответил Джеймс, встав между мной и братом.

— И чтобы я не видел здесь этого паршивца!

— Он не придет сюда, — заверил его Джеймс.

— Ты и шагу не сделаешь без моего разрешения, — напомнил Митч.

— Я знаю.

Мужчина хмуро посмотрел на Джеймса.

— Ты не должен запираться в комнате, — сказал он.

— У меня болит голова.

Лицо Митча помрачнело:

— Ты снова принял дурь?

— Нет, — ответил расстроенный Джеймс.

— Если будешь лгать мне, я выдеру тебя ремнем.

— Я не обманываю. Мне просто не хочется зависать с твоими друзьями.

Странно, но эти слова успокоили Митча. Он покачал головой и закрыл дверь. Джеймс снова защелкнул цепочку и, вернувшись к постели, сел на одеяло.

— Извини за все эти вторжения, — сказал он. — Мне хочется задать тебе сотни вопросов. Я даже не знаю, с чего начать.

Он неловко передвинулся и скрестил ноги.

— Ты смелый! — прошептала я. — Лично мне не хватило бы мужества стать одной из них.

Его долгий взгляд напомнил мне о тех моментах, когда мистер Браун буквально замирал над строками любимых произведений. Он погружался в описанный образ и подолгу не переворачивал страницу, как бы мне того ни хотелось. Это воспоминание о нем и моих недавних муках во время бури отрезвили меня, как холодный душ. Представив, что мне придется провести ночь рядом с Джеймсом, я не на шутку встревожилась.

— Тебя, наверное, тянет ко сну? — спросил он, как будто читая мои мысли.

— А разве ты спал? Когда был Светом?

— Нет, — ответил он. — Но если ты хочешь — можешь отдыхать и ни о чем не беспокоиться. Я отличаюсь от людей, с которыми ты была прежде. Я похож на тебя.

Джеймс похлопал ладонью по одеялу, и я с трепетом легла.

— Успокойся, мисс Элен.

Он снова вытащил из-под кровати коробку с «сокровищами». Я посмотрела на потолок и увидела там приклеенную картинку — единственную в комнате, которая, как мне казалось, подходила Джеймсу. Это был снимок серого волка, стоящего на снегу в тени темных сосен. Густой зимний мех; золотистые глаза, направленные прямо в объектив фотоаппарата.

Джеймс начал читать стихотворение:

Я знала в глубине души, чей лес темнел передо мной, Хотя его поместье находилось в ближней деревушке. Не ведал он, что я вернусь сюда зимой И растворюсь в сугробах на опушке.

Голос Джеймса сплетался с тихими стонами ветра, доносившимися снаружи. Я успокоилась. Шум в соседней комнате затих…

Открыв вновь глаза, я обнаружила, что свет над головой погашен. У кровати, словно свеча, сияла крохотная лампа. Джеймс спал на полу, подложив под голову свернутую куртку. Из гостиной доносились голоса и музыка. Я встала на колени рядом с Джеймсом и тихо прошептала:

— Иди в постель.

Он не открыл глаз, однако наморщил лоб, будто пытаясь расшифровать фразу на мертвом языке. Я придвинулась ближе к его уху и сказала чуть громче:

— Джеймс, иди в постель!

Все так же не открывая глаз, он медленно перекатился на бок и сел лицом к кровати, затем перебрался на матрас и тут же уснул. Я смотрела на его лицо — красивое, бледно-золотистое в сиянии лампы. Расслабленные руки, полуоткрытые ладони, неподвижные длинные пальцы. Его грудь почти незаметно приподнималась и опускалась. Я вытянула руку, собираясь выключить лампу, но, конечно, не смогла нажать на кнопку.

5

Чувство падения в бездну было таким сильным, что я едва не задохнулась от изумления. А случилось вот что: мы с Джеймсом спали на одеяле, и он в полусне скатился с кровати прямо через меня. Щурясь, он осмотрел комнату, освещенную настольной лампой и лучами рассвета. Затем он быстро повернулся ко мне, и наши взгляды встретились. У него были взъерошенные волосы, а на щеке — отпечатавшийся след от складки одеяла. Я, ничуть не пострадавшая, лежала на постели, съежившись от сильного смущения.

Он осыпал меня извинениями и тихо выскользнул из комнаты. Я не могла поверить чуду. У меня случился сон! Это казалось мне столь же невероятным, как быть увиденной кем-то. Когда Джеймс вернулся, я все еще сидела на одеяле. Меня тревожила мысль о том, что мы спали в одной постели. Закрыв дверь, Джеймс провел рукой по волосам.

— Ты отдохнула? — спросил он.

— Почему я спала этой ночью? Мне с момента смерти не удавалось заснуть.

Он нахмурился и сел рядом со мной.

— Возможно, потому что ты теперь не одна. — Джеймс неуверенно пожал плечами. — Да, это большая проблема. Будучи Светом, ты не имеешь наставника, способного объяснить тебе секреты призрачной жизни. Ты обучаешься правилам только тогда, когда нарушаешь их.

Он потер глаза, словно тело Билли все еще хотело спать. Неожиданно для себя я опустила руку на его плечо. Он лег на кровать. Когда я начала целовать его, он судорожно вздохнул. Его спина изогнулась и выпрямилась. Я прижала Джеймса к стене и, разжав объятия, спросила:

— Тебе больно?

Он покачал головой.

— Мои прикосновения вызывают у тебя чувство холода?

Джеймс рассмеялся:

— Нет, они вызывают… Я такого никогда не чувствовал. Это чудесно.

Мы лежали бок о бок. С одной стороны, это выглядело немного постыдно. С другой — все было так естественно, как если бы два стебля травы прижимались друг к другу под порывами ветра. Наши взгляды сплелись. Он ласкал мои пальцы, сжатые в кулак. Я раскрыла ладонь — цветок, расцветший от внезапного тепла, — и он накрыл ее своей. Снаружи начался дождь. Его шум был похож на шуршание занавеса. Когда плоть Джеймса прикоснулась к субстанции, из которой состояла я, чувство падения превратилось в феерический полет. Я летела к нему через время.

— Почему мы можем ощущать тела друг друга? Когда я прикасалась к мистеру Брауну, он не чувствовал меня.

— Потому что ты касаешься не только пальцев Билли, но и меня внутри него.

Джеймс приподнял мою руку и посмотрел на нее. Затем он приложил ее к своей щеке. Еще раз взглянув на мою ладонь, он принюхался к ней.

— Ты пахнешь жасмином, — прошептал он удивленным тоном.

— Выходит, ты можешь чувствовать мой запах? — спросила я.

— Да, призраки имеют запахи, — ответил Джеймс. — Я полагаю, это какая-то часть, оставшаяся от прошлой жизни. Подобно нашим воспоминаниям.

— Как пахнут другие призраки?

Я почувствовала волну нелепой ревности.

— Вряд ли ты поймешь мои слова. Имеется два вида призраков.

Он снова наслаждался тем, что мог делиться со мной знанием, пришедшим к нему после похищения чужого тела.

— Призраки первого вида знают, что они умерли. Представители второго — не понимают, что мертвы. Оставаясь бестелесным духом, я не видел ни тех, ни других. Но все изменилось, когда мне снова удалось обрести плоть.

Он улыбнулся:

— И еще я уверен, что ты единственная в своем роде. Подобных тебе нет! Ты знаешь, что являешься Светом.

— Скажи, а те призраки, которые считают себя живыми… они говорили с тобой?

— Конечно, нет, — ответил Джеймс. — Они не могут видеть меня и прочих людей. Даже друг друга.

— А что они делают днями и ночами? — спросила я.

— Эти призраки обычно повторяют какое-то действие из прошлого. Они идут домой из школы или моют окна своего дома, которого больше не существует. Они ищут что-то потерянное или убегают от давно погибших людей.

Какая печальная участь.

— И сколько таких призраков ты видел? — спросила я. — Их много? Ты видишь кого-нибудь сейчас?

При этой мысли у меня на коже появились мурашки.

— Ты говоришь о том парне в углу?

Джеймс мотнул подбородком, указывая на изножье кровати. Когда я открыла рот от испуга, он засмеялся.

— Это не смешно.

— Да, ты права.

Он с трудом убрал с лица улыбку.

— Их не так много, как я думал, — сказал Джеймс. — Первый попался мне на глаза в коридоре госпиталя. С тех пор я видел примерно дюжину призраков.

Хотя я знала, что в комнате с нами не было привидений, меня по-прежнему пугала мысль о невидимых существах, которые могли появиться здесь в любую секунду.

— Где, по-твоему, сейчас Билли? — спросила я. — Ты говорил, что видел его только однажды. Значит, он не привязан к брату или дому.

— Я не знаю, где он сейчас, — пожав плечами, сказал Джеймс. — Но мне кажется, что этот парень вообще ни к чему не привязан.

Он посмотрел на стол с рисунками монстров:

— Возможно, Билли скитается по городу, как убежавший ребенок.

Мне стало интересно, на что это похоже: перелетать из дома в дом по собственному желанию. С одной стороны, это выглядело как свобода. С другой — как безнадежное одиночество. Внезапно я почувствовала себя подавленной и отодвинулась в угол. Ситуация напоминала наш разговор в телефонной будке. Слишком много нового за слишком короткий промежуток времени.

— Извини меня за шутку, — сказал он. — За то, что я обманул тебя насчет призрака в комнате.

Я не могла объяснить свою трусость. Коготки тревоги царапали меня, как лапки насекомых. Наверное, Джеймс решил, что я хочу сбежать. Он засыпал меня вопросами, надеясь отвлечь от мыслей о побеге:

— Сколько у тебя было хозяев?

— Пять.

— И как ты выбирала их?

Я вкратце рассказала ему о каждом из своих благодетелей и о том, как возникала наша связь. Некоторые подробности я опускала: например, мою ревность к мистеру Брауну в тот момент жизни, когда он обзавелся невестой. Мне все равно не удалось бы описать мои страдания во время их любовных игрищ. При одной этой мысли у меня по позвоночнику прокатилась волна озноба. Мне захотелось забраться в темный уголок и затаиться там, как в детской игре в прятки.

— Значит, я у тебя шестой хозяин, — констатировал Джеймс.

— Да.

Меня снова накрыла волна смущения.

— Мне нужно побыть одной, — сказала я. — Хотя бы немного времени.

— Конечно, — ответил он. — Делай все, что хочешь.

Я вылетела из комнаты Джеймса и прошлась по дому. Дождь утих до мелкой мороси. В гостиной на кушетке спал мужчина, одетый в пестрый халат. У него на голове была повязана косынка. Скрещенные руки прикрывали глаза. Рядом с кушеткой валялись пустые банки, бутылки и смятая бумага. На кухне царил беспорядок. Раковину заполняли грязные тарелки. Кран капал. На полу белели осколки разбитой чашки. Митч лежал в своей спальне — одна туфля сброшена, другая надета. Он распластался на одеяле, не потрудившись даже снять брюки. Чуть дальше по коридору располагалась маленькая ванная комната, в которой горел свет. За задней дверью находилась веранда. Дождевая вода сочилась с крыши на мокрую землю и черный пластиковый мешок, набитый мусором. Мне захотелось, чтобы этот день был понедельником, а не субботой. Тогда мы с Джеймсом пошли бы в школу, и я смогла бы повидаться с моим мистером Брауном. «Нет, он перестал быть „моим“, — напомнила я себе. — У меня теперь новый хозяин. Мой Джеймс!»

Я услышала шум, доносившийся из коридора. Митч, покачиваясь, направлялся в ванную комнату. Чтобы не столкнуться с ним, я проскользнула на кухню. Мой взгляд задержался на фотографиях, закрепленных кнопками на пробковой панели у двери. На одном из снимков темноволосый подросток лет двенадцати держал вверх ногами четырехлетнего мальчишку с темными волосами. Младший брат смеялся, а старший в шутливом триумфе скалился, как свирепый бодибилдер. Меня привлекли не лица мальчиков, одно из которых сейчас принадлежало Джеймсу — или, точнее, Билли, — а чуть смазанные рука и нога женщины, частично попавшие в объектив. Ее лицо не сохранилось для истории. Их мать, подобно многим другим мамам и бабушкам, осталась за кадром — невидимая, скромная и вездесущая, всегда готовая подхватить ребенка, если ему будет угрожать опасность. Объектив поймал лишь бледный взмах ее руки, стройную ногу в белой туфельке и угол светло-зеленой юбки, взлетевший чуть выше колена.

— Проклятье! — взревел Митч. — Чертов туалет сломался!

Наверное, дверь ванной комнаты была приоткрыта. Я услышала, как фарфоровая крышка скрипнула о бачок. Затем раздалась грубая брань, заставившая меня похолодеть. Мужчина, как свирепый зверь, протопал по коридору. Мне было страшно, но я бросилась следом. Митч подбежал к спальне Билли и ударом ноги открыл ветхую дверь. Джеймс застегивал рубашку, в которой спал. Он отпрыгнул назад в удивлении и, ткнувшись в кровать, опустился на скомканное одеяло. Митч замахнулся и нанес ему пощечину. Джеймс отлетел назад. Его голова ударилась о стену. Митч вытянул руку к лицу младшего брата и помахал пакетиком с белым порошком.

— Ты трахнутый идиот! — закричал он. — Что это, черт возьми?

Джеймс тяжело дышал и, казалось, ничего не видел. Прижав руку к лицу, он попытался сесть. Митч уложил его на спину новой затрещиной. Я закричала, но вряд ли кто-то из них услышал меня. Джеймс отполз назад к стене. В уголке его рта появилась кровь. Митч встряхнул ладонь, словно обжег ее о лицо брата.

— Ты хочешь, чтобы я позвонил чертовым копам? — рявкнул он. — Если ты ищешь смерти, иди и живи на улице.

От гнева его лицо пылало.

— Извини, — сказал Джеймс.

— Ты же обещал мне, маленькое дерьмо! — закричал Митч.

Вены набухли на его руках и шее. Какое-то время он шагал взад и вперед по комнате. Его пальцы мяли пластиковый пакет с порошком.

— Я говорил тебе, что у меня проблемы с головой, — сказал Джеймс. — Я ничего не помню!

— Прекрати обманывать меня!

Митч ударил ногой по стулу, и тот, пролетев сквозь дверной проем, покатился по коридору.

— Я забыл об этом пакете, — произнес Джеймс. — Клянусь, после госпиталя я в завязке.

Митч снова зарычал от ярости. Затем раздался пьяный голос — подошел тот мужчина в косынке, который спал на кушетке:

— Что тут у вас за грызня?

— Заткни пасть, — рявкнул Митч.

Из кухни донесся звук воды, бегущей из крана. Через секунду его заглушил звон бьющейся посуды. Митч чертыхнулся и выбежал из комнаты. Я молча стояла в углу. Джеймс, размазывая кровь, осторожно ощупывал челюсть. Он виновато посмотрел на меня.

— Тебе больно? — спросила я.

— Все нормально, — со вздохом ответил он.

Джеймс неловко встал с кровати, принес стул из коридора и поставил его рядом со столом. Затем он снова посмотрел мне в глаза:

— Мне очень жаль, что он напугал тебя. Извини.

Я не знала, что сказать. Тут он заметил, что его рубашка все еще расстегнута. Дрожащими пальцами он с трудом справился со средней пуговицей.

— Схожу в душ.

Он еще раз извинился. Я села на кровать. Когда душ начал работать, в коридоре загудели водопроводные трубы. Внезапно дверь в спальню открылась, и в комнату вошел Митч. Он двигался украдкой, без видимых признаков гнева. Подойдя к комоду, он начал выдвигать ящики, один за другим. Митч заглядывал под смятое белье и ощупывал стенки и днища каждого отсека.

Затем он открыл шкаф и порылся в куче одежды. Он вытащил два изношенных армейских ботинка, по очереди сунул руку в каждый. Пока он осматривал внутреннюю часть абажура лампы на столе, я молча наблюдала за его напряженным лицом. Внезапно Митч обернулся, встал на колени и провел рукой под простыней — в том месте, где я сидела. Мне пришлось встать и отступить в дальний конец комнаты. Он ощупал каждый уголок матраса. Его брови недовольно сошлись, когда он нашел какую-то спрятанную вещь. Увидев, что это эротический журнал, Митч рассмеялся и вернул его на место. На обложке я заметила женщину, выходившую из бассейна. Тонкий купальник, роскошная грудь.

Митч усмехнулся, нащупав что-то под кроватью. Он вытащил коробку с сокровищами Джеймса и принялся перебирать ее содержимое. Пролистав учебник по искусству, Митч с хмурым видом пожал плечами. Когда он начал открывать томик поэзии, в приоткрытую дверь заглянул мужчина в косынке.

— Изображаешь из себя инспектора наркоконтроля? — поинтересовался он.

Митч толкнул коробку под кровать и поднялся на ноги.

— Почему ты еще здесь? — спросил он. — Мне пора идти на работу.

— Может, подвезешь меня?

Мужчины вышли из комнаты. Шум воды в душевой затих. Я снова села на кровать, чутко прислушиваясь к звукам. Меня немного трясло от напряжения, хотя голос Митча теперь уже доносился из кухни. Затем в спальню вошел Джеймс. Полотенце было обернуто вокруг его бедер наподобие килта. С мокрых волос срывались капельки воды.

— Забыл взять белье, — сказал он, выдвигая нижний ящик комода.

— Пойду погуляю, — ответила я и вылетела через стену.

На самом деле я затаилась в кустах, которые росли под окном спальни. Солнце пыталось пробиться сквозь облака, и каждый лист казался мокрым и чистым. Я сделала то, чего никогда себе не позволяла. Мне захотелось подсмотреть, как будет одеваться мой хозяин. Я не вернулась в комнату, а словно преступница, осталась подглядывать в щель между шторами. Я увидела, как Джеймс бросил полотенце на угол кровати и вытащил из ящика комода серые трусы. Он начал надевать их, и я решила было отвернуться. Но меня удержала новизна его обнаженности. И не только это. Мне нравилась каждая часть его тела. Он оставил дверь открытой, что многие люди восприняли бы как небрежность. Джеймс быстро оделся. Возможно, он не хотел заставлять меня ждать или был слишком скромен и торопился прикрыть наготу до моего возвращения.

Я чувствовала, что поступаю неправильно, но продолжала наблюдать за ним. Он надел штаны и натянул футболку. Что больше привлекало меня в нем? Рельефная грудь, мышцы рук или непосредственно сам Джеймс? Он поднял с пола туфли, затем передумал и бросил их под стол. Когда он вышел из комнаты, я пролетела через стену и направилась за ним. Джеймс опустился на кушетку в гостиной. Он взял со столика пульт от телевизора.

— Что-то есть хочется, — громко крикнул он. — Может, мне сходить в магазин?

Митч выглянул из кухни:

— Тут осталось полпиццы. Из дома никуда не выходи. Если хочешь себя чем-нибудь занять, наведи порядок в комнатах.

Друг Митча остановился у двери гостиной. Он заправил рубашку в грязные брюки и с усмешкой сказал:

— Хватит ныть, маленький Билли. Дяди уходят на работу. А ты торчи здесь и смотри МТВ.

Джеймс ответил с задержкой в несколько секунд. Как будто ему все время приходилось переводить слова с одного языка на другой.

— Да пошел ты!

Он включил телевизор. Там показывали какой-то фильм, где машины беспрестанно врезались друг в друга. Джеймс приглушил звук и откинулся на спинку кушетки. Митч и его приятель взяли ключи и хлопчатобумажные куртки. Мужчина с пиратской серьгой подошел к столу, стоявшему перед Джеймсом, и взял недопитую бутылку пива.

— Развлекайся, малыш, — сказал он.

— Я буду думать о тебе, Бенни, — не глядя на него, ответил Джеймс.

«Пират» едва не подавился пивом:

— Что ты сказал?

Митч сунул в руки парня разношенную кепку:

— Не обращай на него внимания.

Когда они закрыли за собой дверь на улицу, Джеймс выключил телевизор. Выйдя в коридор, он прислушался к тарахтению мотора машины, выезжавшей из гаража на подъездную аллею. Затем он осмотрел гостиную и увидел меня в углу комнаты.

— Его не будет несколько часов, — сказал Джеймс. — Подожди немного.

Я наблюдала, как он бегал из комнаты в комнату, собирая мусор в пластиковый мешок. После этого он быстро перекидал тарелки в посудомойку, а одежду и грязные полотенца — в стиральную машину, стоящую на маленькой веранде.

— Если продолжать уборку и дальше, Митч подумает, что я сошел с ума, — сказал он.

Джеймс надел туфли, открыл холодильник и взял из ящика большое яблоко.

— Это уступка моей плоти, — пояснил он мне. — Иногда необходимо питаться.

Уступка? Я не пробовала яблок сто тридцать лет. Честно говоря, до этого момента я не тосковала о такой возможности. Однако теперь, когда Джеймс впился зубами в бок фрукта, до меня донесся аппетитный хруст. В воздухе мелькнули крохотные капельки сока. Меня накрыло волной желания. И тут я заметила кровоподтек на скуле Джеймса — последствие удара его брата. На челюсти виднелся еще один синяк.

Я протянула руку, чтобы прикоснуться к его лицу, но Джеймс, обернувшись, сказал:

— Давай уйдем отсюда.

Он запер дверь дома, и я последовала за ним сначала по дорожке через лужайку, затем по тротуару узкой улицы. Над нами нависало темное небо, сквозь тучи пробивался странный луч золотистого цвета. Он косо устремлялся вниз к какому-то неведомому месту. Джеймс, хрустя яблоком, неторопливо шагал в сторону парка.

Мы прошли мимо статуи оленя. Качели были заняты кричащими детьми. Рядом около стола для пикников болтали их мамы. Джеймс повернул налево и пересек бульвар. Он бросил огрызок в собранную уборщиком кучу листьев и весело взглянул на меня:

— Как быстро ты можешь перемещаться?

Мне не доводилось странствовать.

— А как быстро ты летал, когда был Светом? — спросила я у него.

— Догоняй! — крикнул он и побежал изо всех сил.

Когда Джеймс увидел меня перед собой в конце квартала, он не поверил своим глазам. Он остановился и принялся тяжело дышать, упершись руками в колени. Затем, пройдя остаток пути, он с задором воскликнул:

— Давай еще раз. Вон туда.

Он указал на бейсбольную площадку, которая начиналась через квартал от нас.

— Верхний ряд скамеек на западном конце, — задыхаясь, уточнил он место встречи.

Бейсбольную площадку окружал старый парк. Стадион жил своей жизнью. На нижних двух рядах скамеек сидели родители, старушки и старички, вокруг которых крутились маленькие дети. Зрители наблюдали за двадцатью игроками подростковой команды.

Джеймс побежал к трибуне. Я засмотрелась на худощавую фигуру моего возлюбленного. Ветер трепал его одежду и волосы. Он был уже почти у цели, когда я опомнилась. Конечно, я без труда обогнала его. Джеймс, отдуваясь, поднялся к верхнему ряду, сел около меня на скамью и отбросил челку с лица.

— Ты победила, — сказал он.

Я была уверена, что он восторгался силой и возможностями человеческого тела. Мне хотелось вспомнить ощущение бега — напряжение и упругость ног. Но я чувствовала только зависть. Мой спутник молча смотрел на бейсбольное поле. Толпа зрителей в нижних рядах не обращала на него внимания. Двое тренеров наставляли маленького мальчика, который старался овладеть тяжелой битой.

— Элен, — не глядя на меня, произнес Джеймс.

Звук моего имени напугал меня.

— Я не могу объяснить свой восторг. Теперь, когда ты рядом, мы можем говорить на темы, которые никто из людей не поймет.

— Я знаю.

— Но существует проблема, — продолжил он.

Волна печали нахлынула на меня, заставив мое сердце задеревенеть. Он решил оборвать нашу связь. Его слова показались мне началом трагедии.

— Серьезная проблема, — продолжил он, осторожно подбирая слова. — Я понял, что мои чувства к тебе изменились.

Хотя люди, сидевшие внизу, не могли услышать его, он понизил голос:

— Мне трудно быть с тобой, не имея возможности прикоснуться к твоей руке или поцеловать тебя в губы.

От неожиданности я лишилась не только голоса, но и всех своих мыслей. Он мрачно смотрел себе под ноги.

— Я никогда не откажусь от тебя. Ведь это было мое предложение. И если мы оба ошиблись, я ни за что… Не знаю, как сказать…

Он окончательно смутил мой разум. Я дрожала от радости. Джеймс признавался мне в любви. И меня по-прежнему терзал страх, что он расстанется со мной. Я попыталась вернуть себе голос.

— Наверное, мои слова покажутся тебе абсурдными, — продолжил он. — Я пойму, если ты скажешь, что твои чувства ко мне совсем другой природы.

— Не буду лгать тебе, — ответила я. — Ты нравишься мне. Но я старше тебя.

— Ты помнишь, что я тоже не мальчик? Я взрослый мужчина в теле юноши.

Мне трудно было все время держать это в голове. Джеймс имел характер озорного подростка. Сейчас он смотрел мне прямо в глаза.

— При других обстоятельствах я ухаживал бы за тобой со всей страстью влюбленного мужчины. Ты не смогла бы отвергнуть моих знаков внимания.

Я рассмеялась, хотя все еще испытывала душевную боль. Мне казалось, что он собирался покинуть меня. Я помнила это ощущение по тем временам, когда была одной из Живых. Мужчины часто приукрашивают свои чувства, чтобы смягчить сообщение о разрыве. При других обстоятельствах он ухаживал бы за мной, но существовала серьезная проблема…

— Похоже, я обладаю трусливой натурой, — взглянув на поле, сказал Джеймс.

Второй маленький игрок пытался выбить белый мяч с красной пластиковой подставки. Ему никак не удавался точный удар, и зрители на трибуне поддерживали его поощрительными криками.

— Мне не хватит мужества жить без тебя, — продолжил Джеймс. — Я понял это, как только познакомился с тобой.

— То есть если бы ты имел крутой характер, то давно покинул бы меня?

Я думала, что он засмеется, но Джеймс выглядел очень серьезным.

— Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь, — взмолился он. — Я выполню любое твое желание. Если тебе нравится находиться рядом со мной, забудь о том, что я говорил прежде. Ты должна чувствовать себя счастливой. Что я могу сделать для тебя?

«Не прогоняй меня», — подумала я. Он снова посмотрел мне в глаза:

— Итак, чего ты хочешь?

— Хочу почувствовать вкус яблока.

«На твоих губах», — добавила я мысленно.

Внезапно белый мяч взлетел с подставки, описал дугу и под шквал веселых криков покатился по траве. Маленький мальчик, стоявший на домашней площадке, с удивлением повернулся к трибуне, затем вспомнил правила и побежал к первой базе. Джеймс смотрел на поле. Розовый кровоподтек выделялся на его бледном лице, как след помады после поцелуя.

— Мои слова обидели тебя? — спросила я.

— Ты думаешь, что я украл это тело у Билли?

— Нет. Ты сказал, что спас его. Ты даже не охотился за ним.

— А тебе хотелось бы спасти кого-то? — поинтересовался он.

Голос Джеймса был ровным. Он не вкладывал эмоции в слова. Но, глядя на поле, он ждал моего ответа.

Да, в компании мистера Брауна я часто мечтала о возможности переворачивать страницы книг. И мне хотелось бы укусить яблоко Джеймса. Но я никогда не помышляла о заимствовании тела. Это казалось мне чем-то немыслимым. Это было, как если бы рыцарь сказал кухарке: «Тебе хотелось бы убить дракона?»

— Я не смогу.

— А что, если вдруг ты сможешь? — спросил он.

Несмотря на страх, мне нравилась его идея. Я представила себе, как мы держимся за руки… Как его плоть касается моей плоти…

— Я не такая, как ты.

Он засмеялся и искоса взглянул на меня:

— Разве ты не Свет?

— Мне не хватит храбрости.

— Я помогу тебе, — заверил он меня.

По моей спине пробежал озноб — как в тот момент, когда он впервые заговорил со мной.

— Расскажи, на что это похоже, — попросила я его.

Он с нежной улыбкой смотрел на меня.

— Я имею в виду, как ты спас это тело?

На поле послышались веселые крики и смех. Дети сняли бейсболки и пошли к трибуне, где их ждали родители.

— Как ты пробрался внутрь? — настаивала я.

Что-то в моем голосе удивило и вдохновило Джеймса. Я увидела, как на его горле запульсировала маленькая жилка.

— Мне пришлось слиться с телом Билли, — ответил он. — Я как бы занял то же самое место. И я оставался там, пока не почувствовал его плоть… изнутри.

— И ты можешь выйти оттуда, если захочешь?

Он развел руками в стороны:

— Нет. В том-то и загвоздка. Я буду находиться в этом теле, пока оно не умрет. Или пока кто-то другой не захочет войти в него.

— Кто-то другой? — с изумлением спросила я. — Такой же призрак, как мы?

— Или Билли, если его дух по-прежнему странствует по городу.

— Или какая-то злобная сущность, — прошептала я.

Он не стал комментировать мою догадку.

— А как ты понял, что не сможешь выйти из тела Билли? — спросила я.

— На четвертый день мне надоели перебранки с Митчем, и я попытался уйти. — Судя по выражению его лица, он не хотел вдаваться в подробности. — Ко мне вернулась боль, которую я чувствовал всякий раз, когда пытался покинуть свое призрачное место. Только она была в сто раз хуже.

Стадион опустел. Мы остались одни. Ворона на ближайшем дереве сердито закричала. Наверное, мои мысли укололи ее, будто острая игла.

— Мне нужно поразмыслить, — сказала я, погружаясь в скамью.

Скрываясь под трибуной, я наблюдала за Джеймсом, который медленно шел по траве. Мне вдруг подумалось, что именно так он и следил за Билли перед тем, как войти в его тело.

6

Как флаг, все еще развевающийся, но захваченный противником, я смиренно потянулась за ним и вскоре опустилась на крышу его дома рядом с истлевшей оболочкой от резинового мяча. Через пару часов на перекрестке появилась машина Митча — залатанное чудище, склепанное из ржавых частей. Я погрузилась через потолок в спальню Джеймса. Он лежал на кровати и о чем-то думал. При моем появлении в углу комнаты его губы растянулись в улыбке.

— У тебя хорошо получается это, — нисколько не удивившись, сказал он.

— Что именно?

— Материализация, — со смехом ответил Джеймс.

— Разве ты не мог проходить через объекты?

— Мог, но очень неуклюже.

Он осматривал меня, словно картину, и я гадала, как выгляжу — прозрачной или разноцветной.

— Мне не хватало твоей грации, мисс Элен.

Все эти годы я не думала о своем мастерстве левитации. Когда судьба свела меня с моей Святой, я почти ежедневно училась проходить сквозь ее стены, шкафы, столы и кусты роз: в одни моменты я делала это медленно, как клубы дыма, в другие — резко и внезапно, будто молния. Поначалу я боялась застрять в какой-нибудь балке, но мое умение постепенно улучшалось. Через год я летала из комнаты в комнату с такой же легкостью, как птичий щебет проходит сквозь тюлевую занавеску.

— Возможно, эти перемещения даются легче тем призракам, которые привязаны к людям. Чтобы не отставать от хозяев, мы часто вынуждены проходить сквозь стены и крыши.

Джеймс хотел что-то сказать, но дверь спальни с грохотом открылась, и мы увидели Митча, стоявшего в коридоре:

— Куда, черт возьми, ты ходил?

Джеймс приподнялся и сел на кровать:

— Никуда.

— Чушь собачья! — рявкнул Митч. — Когда я приехал на работу, то сразу позвонил тебе.

— Я проверял автоответчик. Ни одного сообщения…

— А кто тут говорит об оставленных сообщениях? Я сказал, что позвонил тебе. Отвечай! Где ты шлялся?

— Ходил прогуляться, — сказал Джеймс.

— Не лги мне! — тряхнув головой, крикнул Митч.

— Я не лгу. Мне захотелось пройтись. Я пошел на стадион посмотреть на тренировку младшей лиги.

— Разве я не запретил тебе выходить из дома?

— Мне казалось, ты не будешь возражать, если я немного погуляю. Неужели я должен сидеть взаперти?

— С кем ты был?

— Ни с кем, — солгал Джеймс, и Митч почувствовал это.

— Клянусь, если я узнаю…

— Тебе не нужно больше волноваться за меня.

— Я работаю целыми днями, пока ты протираешь штаны и ходишь на бейсбол.

— Ты прав, — сказал Джеймс. — Так нечестно. Давай, я тоже устроюсь на работу.

— Ты не бросишь школу, маленький мерзавец.

— Я могу подрабатывать в выходные дни.

— Мы оба знаем, как ты привык проводить выходные.

— Тогда сам найди мне работу, — ответил Джеймс. — Чтобы потом не было криков.

Его слова успокоили Митча. Он хмуро посмотрел на брата и вышел в коридор.

— Тебе хватило времени для уединенных размышлений? — спросил меня Джеймс.

Митч снова заглянул в комнату:

— Ты разговариваешь сам с собой?

— Что ты ко мне привязался? — возмутился Джеймс.

— Ладно, псих, успокойся. Сегодня вечером намечается встреча с Крисом. Его отпустили домой на выходные.

Джеймс пожал плечами:

— Ладно.

— У тебя действительно мозг отключился? — спросил Митч. — Ты что, не понимаешь, о чем я, черт возьми, говорю?

— О твоем друге Крисе?

— О брате Райны! Вспомнил? Он учится в военной академии.

— Приятно позабавиться. Со мной все будет хорошо.

— Конечно, все будет хорошо, — хмуро сказал Митч. — Я теперь с тебя глаз не спущу. Ты поедешь с нами.

* * *

Во время дневной медитации на крыше я решилась проникнуть в чье-нибудь пустое тело, воспользовавшись помощью Джеймса. Меня по-прежнему пугала мысль, что моему духу Света не удастся совершить такой поступок. Джеймс был привязан к месту, а не к череде хозяев. Он отличался от меня. Возможно, это качество делало его сильнее. Я боялась потерпеть неудачу. Что, если я, забравшись в тело, тут же рухну в бездну ада и больше не увижу своего возлюбленного? Никто ведь не давал мне никаких гарантий.

— Отведи меня в твое призрачное место, — попросила я Джеймса.

Мне хотелось шаг за шагом отследить, что он тогда делал.

— Я уже приводил тебя туда, — ответил он. — Этим местом был участок, на котором теперь находится бейсбольное поле.

— Почему ты не сказал мне раньше? — с огорчением спросила я.

— Мне показалось, это опечалит тебя.

Наверное, он был прав. Я смотрела бы на поле и представляла себе сад, где двухлетний крошка Джеймс ходил по траве босиком. А потом я думала бы о том, как призрак Джеймса бродил ночами между базами. Внезапно я почувствовала странное желание. Мне захотелось узнать его воспоминания о предыдущей жизни. Каждый запах и звук. Каждый оттенок цвета, который он вымолил у забвения. Я боялась своего прошлого и, наверное, поэтому так сильно заинтересовалась проблесками его памяти.

— Расскажи мне о жизни, в которой ты был Джеймсом.

— Вряд ли я могу добавить что-то к уже сказанному.

— Но ты говорил, что ежедневно вспоминаешь новые моменты. Что из прошлого вернулось к тебе сегодня?

Он подумал немного:

— Я вспомнил звук кресла-качалки. Это кресло имело продольную трещину на левой дуге.

Собирая вещи к поездке, Джеймс изображал из себя клоуна-мима. Его пантомима состояла из поочередной демонстрации рисунков на футболках Билли. Я так сильно смеялась над его гримасами, что журнальные картинки на стенах рядом со мной трепетали, будто крылья ночных бабочек. Образы на майках — начиная от черепа со змеей, выползающей из пустой глазницы, и кончая лужицей рвоты — абсолютно не соответствовали личности Джеймса. В какой-то момент это понимание потрясло меня до глубины души. Когда он наконец снял рубашку, которую носил целый день, и натянул через голову коричневую футболку, на его губах засияла улыбка. Ткань майки была очень тонкой. Я видела под ней его мышцы и косточки ключиц.

— Этот вечер может показаться тебе отвратительным, — сказал он, надевая куртку. — Заранее извиняюсь за проступки моих спутников.

— Спасибо за предупреждение. Но когда мистер Браун был студентом, я два года жила с ним в мужском общежитии.

— Правда?

Джеймс выглядел впечатленным:

— Мисс Элен, ты очень крутой призрак.

Хотя Митч несколько раз поторапливал Джеймса, нам пришлось ждать его у передней двери около пяти минут. Когда брат Билли наконец спустился с крыльца, он подозрительно покосился на Джеймса:

— Ты причесал волосы?

— А разве ты не просил меня сделать это пятьдесят долбаных раз?

Митч пожал плечами:

— Раньше мои уговоры не действовали.

Я влетела в залатанную машину и устроилась за их спинами на заднем сиденье.

— Чем будем заниматься этим вечером? — спросил Джеймс.

— Пойдем в «Ржавый гвоздь». Или посмотрим фильм. Надеюсь, ты не против?

Митч свернул с подъездной дорожки на улицу Амелии.

— На самом деле мне все равно, — опуская стекло, сказал Джеймс. — Так не очень дует?

Он повернулся и посмотрел на меня. Я была так напугана, что лишь молча покачала головой. Наверное, он запамятовал, что и порыв бури не смог бы даже шевельнуть мои волосы. Однако мне польстило его внимание.

Когда Джеймс посмотрел на брата, тот хмуро спросил:

— Что ты только что сказал?

— Я имел в виду… — Джеймс выставил локоть из окна, — что вещи могут разлететься…

Заметив недоуменный взгляд Митча, он быстро добавил:

— На заднем сиденье.

— Если бы сканирование мозга не было таким дорогим, — проворчал Митч, — я свозил бы тебя в госпиталь на проверку.

— Какой ты добрый, — язвительно заметил Джеймс.

Его брат покачал головой:

— Прикури мне сигарету.

«Ржавый гвоздь» напоминал большой амбар. Над входом сияла ярко-красная неоновая вывеска с названием. Внутри помещение походило на склад, заваленный от пола до потолка ковбойскими и горнопромышленными раритетами. На стене у стойки висела потрескавшаяся маслобойка — реликвия из моего века, сегодня такая же бесполезная и устаревшая, как римская колесница.

Бар был затянут пеленой сигаретного дыма. С кухни доносился лязг посуды. Митч и Джеймс заметили Райну — девушку, которую я видела предыдущим вечером. Рядом с ней стоял ее «пират». Позже выяснилось, что его звали Джеком. Остальная компания состояла из Криса (мускулистого мужчины с бритой головой и татуировкой, изображающей акулу, на тыльной стороне кисти), его возлюбленной Даун (темноволосой красотки в коротком черном платье) и Либби, сестры Даун (миловидной девушки с темными кудряшками, которая носила красную рубашку с зеленым драконом). Они уже пили виски.

— Кто это? — спросила Либби, ткнув Криса кулаком.

Тот с удивлением покосился на нее.

— Ты что, не узнала Митча?

— Нет, я говорю о втором, — сказала девушка, глядя на Джеймса.

— Это его брат Билли, — пояснила Райна. — Он слишком молод для тебя.

— Слишком молодых не бывает, — ответила Либби.

Когда они устроились в кабинке, я отлетела в сторону и притаилась рядом с массивной головой буйвола, которая висела в углу на стене. Джеймс, сидевший в конце стола, осматривал зал, пока наконец не отыскал меня. Раньше я часто посещала рестораны — особенно с мистером Брауном. Но с Джеймсом все было иначе. Он видел и слышал меня.

Либби села между Митчем и Джеймсом. Ее рука покоилась на бедре моего друга. Блестящие ногти, словно маленькие алые жуки, сновали по его колену.

Он приподнял ладонь искусительницы и переложил ее, словно дохлую крысу, на ногу девушки. Либби улыбнулась Джеймсу и игриво ударила его по запястью, как будто это он заигрывал с ней. Остальные мужчины и женщины пили, курили и весело болтали друг с другом. Джеймс отодвинулся подальше от Либби и едва не вывалился из кабинки. Молодая вертихвостка томно потянулась. Дракон на ее рубашке оскалился в безмолвном реве.

— Давайте завалимся в какой-нибудь клуб, — предложила она. — Я хочу потанцевать.

Однако компания Митча договорилась поехать в кинотеатр, и все направились к выходу.

— У нас пять человек в машине, — пожаловалась Райна. — Эй, братишки, вы не могли бы взять Либби к себе?

Я следовала за ними на некотором удалении. На парковке они разделились. Взрослые парни пошли смотреть новый грузовик Джека, а женщины обступили Джеймса у ржавого автомобиля.

— Митч уже успокоился насчет того, что Джилл оставила его? — спросила Даун.

— Похоже, что да, — ответил Джеймс.

— Кто такая Джилл? — поинтересовалась Либби.

— Бывшая подруга Митча.

— Откуда эти синяки? — спросила Райна, повернув лицо Джеймса к свету фонаря.

— Забудь. Ерунда.

Либби, стоявшая с другими женщинами, смотрела через автостоянку на Митча. Наверное, похожим взглядом кочевые цыгане смотрят на чужих лошадей. Когда компания отправилась в кинотеатр, Либби села в нашу машину рядом с Митчем. Джеймс, прижавшись ко мне, откинулся на спинку заднего сиденья. Он устало вздохнул.

— А теперь-то что не так? — спросил Митч, наблюдавший за ним в зеркало заднего вида. — Хотя ладно, забудь. Извини за глупый вопрос.

— Может, он хочет, чтобы я села с ним? — скороговоркой произнесла Либби.

Она повернулась и призывно подмигнула Джеймсу.

— Нет! — ответил он. — Спасибо за заботу.

Пока мы ехали под яркими уличными фонарями, Джеймс опустил руку на подлокотник. Его пальцы нащупали дыру в обивке. Он присмотрелся к выступавшему уголку бумажной упаковки и потянул за него. Я увидела на пакетике надпись: «Троян».[3] Джеймс улыбнулся и вновь ощупал дыру. На этот раз он вытащил крохотный конверт. Его лицо побледнело.

— Что это? — спросила я.

Джеймс приоткрыл конверт и заглянул внутрь. Поморщившись, он быстро перевел взгляд на зеркало заднего вида. К счастью, его брат смотрел на дорогу. Либби вытянула руку и погладила затылок Митча.

— Ты выглядишь немного напряженным, — сказала она. — Хочешь я помассирую тебе спину?

Она склонилась к его уху и прошептала что-то еще, затем ее рука, скользнув по локтю Митча, исчезла из вида.

— Я умею делать очень хороший массаж. Причем любого вида.

Машина опасно вильнула в сторону. Либби захихикала.

— Господи! — вскричал Митч. — Что ты творишь?

Джеймс попытался затолкать опасную находку обратно в полость на подлокотнике, но конверт застрял в дыре. Через несколько секунд мы услышали звук полицейской сирены. На противоположной стороне дороги замигали проблесковые огни.

— О боже! — со стоном сказал Митч.

Откинув голову на спинку сиденья, он замедлил скорость.

— Кажется, мы вляпались, — прошептал Джеймс.

— Это нам сигналят? — с изумлением спросила Либби.

Митч подъехал к тротуару и закрыл лицо руками.

— Не тревожься, мой сладкий, — сказала Либби. — Я возьму инспектора на себя. Поверь, я могу быть очень убедительной.

Патрульный автомобиль свернул на нашу полосу и остановился, осветив машину Митча яркими фарами. Свет бил, как луч маяка. Брат Билли опустил оконное стекло и, повернувшись к Либби, тихо прошипел:

— Только молчи и ничего не говори.

— Добрый вечер, — сказал полицейский офицер.

Джеймс пригнулся, прячась за передними сиденьями.

— С вами все в порядке? — спросил полицейский.

— Да, — ответил Митч. — Неужели я превысил скорость?

— Нет, сэр. Покажите, пожалуйста, ваши документы.

Джеймс придвинулся ко мне и прошептал:

— Дай знать, когда другой коп отвернется от нашей машины.

Я пролетела через дверь и увидела второго мужчину, сидевшего в патрульном автомобиле.

— Выйдите, пожалуйста, из машины, — приказал первый офицер.

— Разве я нарушил правила? — возмутился Митч.

— Просто делайте, что вам говорят.

Я подошла к патрульному автомобилю и осмотрела полицейского, который сидел за рулем. Он жевал резинку и заполнял какой-то отчет. Митч вышел из машины. Первый офицер посветил ему в глаза фонариком:

— Вы пили этим вечером?

— Одну бутылку пива.

— Кто едет с вами, сэр?

— Подруга и мой младший брат.

Я увидела, что второй полицейский наклонился. Он начал вытаскивать пластиковую папку из коробки, стоявшей на полу. Я крикнула Джеймсу:

— Давай!

Его дверь слегка приоткрылась. Он бросил крохотный конверт в канализационный сток.

— Это ваш брат? — спросил первый офицер.

Он осветил фонариком заднее сиденье:

— Прошу вас выйти из машины, сэр.

Джеймс молча выполнил его приказ. Второй офицер присоединился к первому. Полицейские проверили идентификационные карты задержанных, осмотрели машину и заставили Митча и Джеймса подуть в трубки алкометров. Никто из них не был пьян.

— А почему мне не дали подуть в трубочку? — обиженным тоном спросила Либби.

— Мэм, мы видим, что вы действительно пьяны. Но вас сопровождает взрослый водитель, поэтому мы не имеем к вам претензий.

— Вы ничего не понимаете, — хвастливо разоткровенничалась Либби. — Машина вильнула на дороге из-за меня. Это я заставила его вздрогнуть.

Она засмеялась. Офицеры недоуменно посмотрели на нее.

— Напрягите фантазию, — посоветовала им девушка. — Я проявила к нему немного дружелюбия. Ну, что? Дошло до вас?

— Мне кажется, это была плохая идея, — сказал первый офицер, даже не взглянув на ее дракона.

Он вытащил из блокнота штрафной талон и передал его Митчу:

— Впредь оставайтесь на своей полосе.

Повернувшись к Либби, он мрачно добавил:

— А вы относитесь с уважением к вашему водителю.

Затем полицейский покосился на Джеймса:

— Этого я где-то видел.

— У него такое лицо, — вмешался Митч. — Стандартное. Спасибо, офицер.

Митч велел Либби пересесть на заднее сиденье. Я стояла рядом с машиной. Когда Джеймс посмотрел в окно и поманил меня, я проскользнула через дверь и села к нему на колени. Это было странное ощущение. Я чувствовала мурашки, бегущие вверх и вниз по моему телу, — от каждого места, где мы соприкасались друг с другом. Наверное, он тоже ощущал нечто похожее. Его пальцы судорожно сжимали ручку двери.

На парковке у кинотеатра, когда мы вышли из машины, Джеймс остался сидеть в салоне.

— Что ты там застрял? — спросил Митч.

— Я сейчас, — ответил Джеймс.

Он открыл дверь и медленно вышел. Я шла за ним. Он не смотрел на меня. Остальные были далеко впереди.

— Что за сокровище ты нашел в обивке подлокотника?

— Я уже боюсь этого Билли, — со вздохом ответил Джеймс. — Мне кажется, что он в любую минут может вернуться и укусить меня.

Его голос был тихим, но Митч с тревогой посмотрел на брата. Джеймс пожал плечами, словно сам не знал, чего хотел. Я восхитилась тем, как он владеет современным языком телодвижений.

В кинотеатре все разбились по парам. Даун села рядом Крисом, Джек с Райной, Либби поджидала Митча, который высматривал в проходе младшего брата.

— Пойду отолью, — сказал Джеймс.

Митч погрозил ему кулаком, но затем опустился рядом с Либби. Я осталась ждать у входа в зрительный зал. Райна предложила друзьям леденцы. Либби тут же начала посасывать конфету, призывно посматривая на Митча.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на кинозвезду? — спросила она у него.

— Нет.

— На парня из фильма… Как же он назывался? Нет, это не то. — Либби нахмурила брови. — Короче, ты похож не на того, а на другого парня.

— Который был с актрисой, напоминающей тебя? — с едва уловимым сарказмом спросил Митч.

— Из рекламы «Ливайс»? — с восторгом уточнила девушка.

— Нет, другая девчонка. Если ты что-то забыла, спрашивай Райну.

Джеймс вернулся и остановился у почти пустого ряда позади Митча и его компании. Он сел на второе сиденье от прохода, а я устроилась на первом. Когда свет в зале погас, Джеймс откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня. Митч повернулся к нам и раздраженно прошептал:

— Что с тобой происходит?

— Тише, — одернула его Либби.

Джеймс снял куртку и стал смотреть на экран. Он опустил руку на подлокотник, и наши пальцы переплелись. Я видела, как его коричневая рубашка приподнималась и опадала в ритме дыхания. Свет от экрана двигал неясные тени по его рукам и груди. Две пары, сидевшие перед нами, прижимались друг к другу. Голова Даун покоилась на плече Криса. Райна держала в зубах леденец и позволяла Джеку откусывать кусочки сладости, пока они целовались. Либби поворачивалась к Митчу через каждые несколько секунд и призывно поглядывала на него, но тот не шевелился. Джеймс тоже сидел тихо, за исключением эротической сцены, в которой мужчина и женщина, ограбившие банк, занимались любовью под громкую музыку. Им удалось убежать от полиции, и они решили немного расслабиться. В кульминационный момент я опустила взгляд, рассматривая руку Джеймса.

Мне больше нравились немые фильмы. Там музыка играла важную роль. Она как будто создавала звуковые образы. Безмолвие актеров лишь углубляло их эмоции. И когда вы смотрели в их глаза, ваш разум понимал секретный код. Вы чувствовали, насколько искренней и правдивой была игра исполнителей. Приходя в кинотеатр вместе с моим Рыцарем, я часто смотрела не на экран, а на зрителей. Свет и тени мелькали на их лицах, и я видела, как люди в своих сердцах создавали из одинаковых образов совершенно разные истории. Досадно, что современные фильмы расчленяли сюжет песнями и заполняли каждый момент ненужными звуками и словами. Они не оставляли места для игры воображения.

Джеймс смотрел на экран и смущенно ежился при стонах и криках. Либби прошептала что-то в ухо Митча. Когда она отвернулась, тот долго с ошеломленным выражением смотрел на ее профиль.

После сеанса Либби уехала вместе с сестрой. Им с трудом удалось втиснуть троих человек на заднее сиденье машины. Опустив оконное стекло и помахав Митчу рукой, она прокричала:

— Позвони мне!

Мы смотрели на ее белозубую улыбку и качавшиеся черные локоны. Митч выглядел уставшим и больным. Когда он направился к своей ржавой колымаге, Джеймс решил подбодрить его:

— Эта Либби горячая штучка. Она запала на тебя.

— Ты, наверное, шутишь.

Митч повернулся к Джеймсу:

— Почему, когда коп насел на нас, ты пытался спрятаться за сиденьем?

— Я не прятался.

— Ты даже врать не научился. Никогда не играй в покер на деньги.

Мы поехали домой. Я сидела сзади. Джеймс выставил локоть в открытое окно.

— Спасибо, — сказал он.

— За что? — спросил Митч.

— За то, что оплатил мой ужин и билет в кино.

— Когда я найду для тебя приличную работу, ты можешь сделать для меня то же самое.

— Договорились.

Последовала долгая пауза. Затем Джеймс спросил:

— А как Либби заставила тебя вильнуть на дороге?

— Я больше не хочу о ней слышать, — сердито ответил Митч. — Ни одного чертова слова, ты понял?

Джеймс засмеялся.

Когда мы вернулись домой, Митч пошел спать. Я села за стол Джеймса. Среди рисунков чудовищ появился новый образ. Он отличался от рычащих существ. Это был легкий карандашный набросок женских глаз. Во мне туманом заклубилось удовольствие. Я знала, кто послужил моделью для эскиза. Джеймс вытащил из комода трусы и белую майку. Вернувшись из ванной в нижнем белье, он сел на кровать.

— Значит, прошлой ночью тебе удалось заснуть? — спросил он.

— Да.

Джеймс откинул одеяло и лег ближе к стене, оставив для меня широкое пространство. Я села рядом с ним:

— У тебя была жена в прошлой жизни?

Ох уж это любопытство! Я притворилась, что меня не заботит его ответ. Джеймс ответил не сразу:

— Вряд ли. Я так не думаю.

Затем он спросил:

— А ты нашла в той жизни настоящую любовь?

— Нет, — ответила я. — Только мужа.

— Извини.

Он не стал расспрашивать меня о деталях. Впрочем, я при всем желании не смогла бы предоставить их ему.

— Интересно, почему, войдя в тело Билли, ты вспоминаешь о прошлом небольшими фрагментами? — спросила я.

— Возможно, это требует времени.

Лично я не хотела вспоминать вообще ни о чем.

— И что вернулось к тебе в первую очередь, когда ты стал Билли?

Он улыбнулся:

— Дырка на ступени нашего крыльца, которая выглядела как кошачий глаз.

— Я боюсь, что не смогу взять себе чужую плоть.

Меня терзала лунная горячка. Я хотела прикасаться к Джеймсу по-настоящему, физически.

— Завтра мы поищем тело, которое можно спасти, — тихо ответил он.

Я легла лицом к нему.

— Тебе это понравится, — сказал Джеймс. — Вернув себе плоть, ты сможешь чувствовать запах травы. Пить воду. Ты сможешь поднять камень и бросить его. Все будет хорошо.

В его голосе прозвучала такая убежденность, что я не смогла не поверить ему. Я опустила руку на его ладонь, которая покоилась на одеяле. Мои пальцы погрузились в тело Джеймса и неосознанно скользнули от его бедра к груди. Почувствовав покалывание, я отдернула руку. С его губ сорвался тихий стон. Глаза Джеймса расширились от изумления.

— Извини, — сказала я, испугавшись, что могла случайно остановить его сердце.

Его ладонь импульсивно дернулась и прижалась к твердой выпуклости под трусами. Лицо Джеймса покраснело. Я спрыгнула с кровати и отлетела в угол комнаты.

— Извини, — хрипло произнес он. — Все в порядке.

Он взял подушку и прикрылся ею.

— Это моя вина, — прошептала я.

Мне хотелось улететь.

— Прости, если обидел тебя, — сказал Джеймс. — Ты удивила меня.

— Я вернусь утром.

— Нет-нет, — взмолился он. — Отдохни в постели. Меня устроит сон на полу.

Я покачала головой.

— Пожалуйста, — добавил Джеймс. — Я не засну без тебя.

Он встал, держа подушку перед собой. Я подлетела к нему и легла в постель, смущенная и втайне польщенная. Мимолетное воспоминание о теплой коже под прохладной простыней заставило меня покраснеть. Я с улыбкой посмотрела на него. Мне было приятно лежать в его постели, а не сидеть на крыше в одиночестве. Джеймс выключил свет, улегся на полу и сунул подушку под голову. Я услышала его шепот:

— Возможно, завтра ты почувствуешь вкус яблока.

7

Перед рассветом из темноты начали проступать предметы, прежде остававшиеся невидимыми. Оконная рама спроецировала на стену крестообразную тень, превратив нашу спальню в часовню. Джеймс проснулся и сел рядом с кроватью, как пес, услышавший выстрел. Увидев, что я не сплю, он тихо сказал:

— Никуда не уходи.

Пока он принимал душ, я бродила по дому. Из ванной раздавался шум бежавшей воды. Из комнаты Митча доносился приглушенный голос. Я не понимала слов, но тон был обиженным и сердитым. Пройдя сквозь стену, я увидела спавшего Митча, наполовину прикрытого простыней. Наконец-то мне удалось рассмотреть его татуировки: кельтский узор, обвивавший левый бицепс, терновый венец на правой руке и меч над сердцем, не больше бабочки. Он крепко спал и разговаривал во сне:

— Какая ты сволочь!

Его глаза оставались закрытыми. Лицо исказила гримаса гнева и боли. Он всхлипнул и с содроганьем провел рукой по телу, как будто пытаясь освободиться от какой-то мерзости. Внезапно Митч вскрикнул и открыл глаза.

— Вот же дерьмо, — проворчал он, вытирая лицо.

Не дав слезам скатиться по щекам, он встряхнулся, взглянул на часы и вздохнул:

— Ненавижу третье воскресенье.

Джеймс нашел меня в спальне. Он переступил порог комнаты в одном полотенце, взял одежду из шкафа и улыбнулся мне:

— Закрой глаза.

Я отвернулась к окну, но, увидев в стекле его отражение, начала наблюдать за ним. Наверное, он понял, что я подглядывала. Застегнув штаны, Джеймс принял позу силача, затем посмотрел на меня и только потом надел рубашку. Мне было совершенно не стыдно.

На кухне мы встретили Митча, пившего кофе.

— Ты готов? — спросил он у Джеймса.

— К чему?

— Сегодня третье воскресенье, — сказал Митч. — В прошлом месяце ты пропустил это мероприятие, но нынче тебе некуда деваться. Я не буду тусоваться с Верной в одиночку.

Джеймс немного помолчал, затем сориентировался:

— С Верной? Ладно.

Похоже, он не имел представления о намечавшемся ежемесячном ритуале.

— Ты отпросился с работы?

Митч нахмурился:

— Что?

— Ну, ведь ты работаешь по воскресеньям, верно?

Митч бросил на него странный взгляд.

— Они знают о маме, — ответил он. — Я уже четвертый год работаю так. По половине дня в третье воскресенье каждого месяца. Ты и об этом забыл?

— Меня зовут Билли. Я восстанавливаюсь после передозировки наркотиков.

Его слова, произнесенные голосом робота, заставили Митча рассмеяться. При этом он едва не вылил кофе на рубашку. Джеймс был доволен. Лениво перебрасываясь замечаниями, они приготовили себе легкий завтрак. Затем поведение Митча начало меняться. Пока они ели тосты и яйца, он вертелся на стуле, как будто сидел на гвозде. Его взгляд был устремлен в неведомые дали. К тому времени, когда они направились к машине, Митч сильно побледнел.

— Ты в порядке? — спросил его Джеймс.

— Ненавижу третье воскресенье, — проворчал расстроенный мужчина.

Несколько минут мы ехали в молчании. Здания делового района сменились коттеджами пригорода. Чуть позже машина помчалась по шоссе к соседнему поселку. Там Митч свернул к торговому центру, состоявшему из нескольких небольших магазинов.

— Сейчас вернусь, — сказал он, останавливаясь на парковке.

По воскресеньям там работала только одна бакалея. Митч вошел в нее.

— Я понятия не имею, куда мы едем, — признался Джеймс.

Через пару мину Митч вернулся с букетом розовых гвоздик.

— Наверное, на могилу матери, — прошептал мне Джеймс.

Его брат сел за руль и бросил цветы на сиденье между нами.

— Классный цвет, — сказал Джеймс. — Хороший выбор.

Митч снова рассмеялся — непонятно, по какой-то причине. Мой юный хозяин растерянно пожал плечами. Через несколько кварталов мы подъехали к жилому многоквартирному зданию. На крыльце у входа сидела женщина лет пятидесяти. Увидев нас, она помахала рукой. На ее лице, покрытом веснушками, сияла улыбка. Я увидела у ее ног пакет для покупок и трость с резиновым набалдашником.

— А вот и тетя Верна, — наугад сказал Джеймс.

— Какая она тебе тетя?

Митч бросил на него недовольный взгляд. Тем временем женщина, опираясь на трость, заковыляла к ним.

— Разве она не лучшая подруга мамы? — спросил Джеймс.

— Давай не будем говорить об этом.

Митч вытянул руку и открыл заднюю дверь.

— Привет, мальчики.

Верна села и пригнулась вперед, чтобы рассмотреть лицо Джеймса.

— Выглядишь нормально, — с улыбкой сказала она.

Машина влилась в поток транспорта. Женщина откинулась на спинку сиденья. Ее каштаново-седые волосы были собраны в конский хвост. Судя по одежде, она работала на стройке маляром.

— Как поживаешь, Митч? — спросила она.

— Свожу концы с концами, — ответил брат Билли.

Когда мы подъехали к широкому полю с ровными рядами надгробных камней, Джеймс встревоженно напрягся. Его глаза осматривали ряды могил. Но Митч не свернул к воротам кладбища. Мы проехали мимо них и направились к парковке у третьего здания госпиталя. Вывеска гласила: «Св. Иуда». У входа находился небольшой постамент, украшенный искусственными цветами.

Джеймс выглядел смущенным, Митч — болезненно бледным, а женщина — радостной, как будто она пришла сюда на вечеринку. Оставив машину на парковке в секторе «Для посетителей», мы зашагали к остекленному входу. Парни вежливо замедлили шаг, пропуская вперед свою спутницу.

— Билли, ты не мог бы взять пакет?

Джеймс принял ношу женщины, и она, налегая двумя руками на трость, заковыляла по ступеням. Когда мы вошли в здание, Митч и Верна тут же направились к стойке регистратуры, где им нужно было подписать документы.

— Доброе утро, Карен, — поздоровалась Верна.

Девушка за стойкой улыбнулась.

— Как ваше колено, мэм? — спросила она.

— Все хуже и хуже, — ответила Верна.

Я парила за спиной у Джеймса.

— Возможно, мать Билли не умерла, — тихо прошептал он мне.

Слова прозвучали обнадеживающе, но я почувствовала в его голосе вполне понятную тревогу. Митч взял Верну под руку и повел ее по коридору. Оглянувшись, он хмуро посмотрел на Джеймса:

— Поторопись.

Он указал букетом цветов на стойку. Несколько лепестков при этом упало на пол. Джеймс подошел к регистратуре, взял авторучку, прикрепленную тонкой цепочкой к блокноту, и написал под именем Митча: «Уильям Блейк».

Я увидела, как Карен, сидевшая за столом, спрятала книгу под большую папку. Это был не медицинский справочник, а какой-то дамский роман в мягкой обложке. Я даже заметила, что вместо закладки у нее в книге загнут уголок одной из страниц. Внезапно передо мной промелькнул мимолетный образ: мои руки, разрывающие потемневшую бумагу, и обложка синей книги — продолжение любовного романа, сводившего меня с ума. Образ исчез так же быстро, как и возник.

Мы побежали по коридору, догоняя Митча. Теперь Джеймс имел болезненный вид. Наша группа вошла в больничную палату, где на механизированной постели сидела женщина в ночной рубашке, украшенной изображениями маленьких Эйфелевых башен. Митч кинул цветы на столик, стоящий рядом с больной, и ретировался к самому дальнему от кровати креслу. Верна шагнула вперед и поцеловала неподвижную женщину в щеку. Она вытащила из кармана платок и вытерла след от помады: единственное цветное пятнышко на белом лице.

— Привет, Сара, — сказала она.

Джеймс остался стоять в дверном проеме.

— Мы все здесь, сладенькая. Видишь? Митч, Билли, Верна.

Она подтащила стул к кровати с металлическими поручнями и сжала в ладонях вялую руку подруги. Ногти больной были коротко подстрижены. На среднем пальце блестело кольцо.

— Я принесла для тебя кое-что. Это настоящий сюрприз.

Она попросила передать ей пакет. Джеймс выполнил просьбу и остался стоять в ногах больной.

— У меня тут университетская рассылка и письмо от Беллы с рецептом, который тебе наверняка понравится.

Верна порылась в пакете и вытащила тонкий журнал:

— Мальчики купили тебе цветы. Розовые гвоздики. Твои любимые.

Джеймс посмотрел на Митча. Тот сидел у окна, опустив голову. Его эманации горя заполняли всю комнату.

— Ну-ка, почитай-ка своей матери. — Верна уступила Джеймсу стул и сунула ему в руки журнал: — Пойду, поставлю цветы в воду.

Она понесла гвоздики в небольшую ванную. Джеймс рассеянно посмотрел на обложку «Университетских вестей» и, вытянув руку, нежно погладил пальцы матери.

— Семидесятый год выпуска, — тихо напомнил Митч.

Джеймс полистал страницы журнала и нашел соответствующую колонку.

— «Объявления, — прочитал он вслух. — Встреча организационного комитета по празднованию тридцатипятилетия состоится в феврале в отеле „Озеро Флоренция“. Если вы хотите принять участие, мы просим вас связаться с Викки Хэнсон. Вебстраница: хоум дот ком».

Джеймс взглянул на женщину с восковым лицом. Я медленно передвинулась к противоположной стороне кровати и тоже посмотрела на мать Билли. Если бы не болезнь, она была бы очень красивой. Я склонилась к ней, чтобы прикоснуться к ее руке, но меня вспугнула Верна, которая прошла сквозь мое тело. Она поставила белый пластиковый кувшин с гвоздиками на прикроватный столик. Я быстро перелетела к дверному проему.

— «Некролог, — продолжал читать Джеймс. — Первого августа в Ливингстоне, штат Вермонт, от сердечного приступа скончался Дэвид Вонг. Он оставил жену Грету Зеннер Вонг и двух детей. Его четыре…»

Джеймс прервался, когда Верна коснулась его плеча. Он уступил ей стул.

— Спасибо, — прошептала она.

Осмотрев страницу журнала, женщина веселым голосом продолжила чтение:

— «Перейдем к деловым объявлениям. Марк Хоган открывает в Сиэтле третий магазин по продаже „БМВ“. Он приглашает на работу всех, кто учился с ним в группе. Особенно тех парней, с которыми он носился по городу в его „Форде-пикап“ шестьдесят пятого года».

Джеймс продолжал наблюдать за матерью Билли. Он стоял у подножия кровати и, чуть склонясь, касался покрывала на ногах неподвижной фигуры. Глаза женщины были открытыми, но она не моргала.

— Помнишь Марка Хогана? — спросила Верна, посмотрев на подругу. — Все называли Марка Птичкой из-за его больших ушей.

Отложив журнал в сторону, она начала зачитывать письмо от их подруги Беллы, дочь которой развелась недавно с мужем, имевшим игровую зависимость. Мы узнали, что ногу ее собачки Хлои пришлось ампутировать. Джеймс сел на стул с другой стороны кровати. С того момента как мы вошли в палату, он ни разу не взглянул на меня. Митч чувствовал себя все хуже и хуже. В конце концов он склонился вперед, уперся локтями в колени и, понурив голову, начал поглаживать костяшки правого кулака левой ладонью с таким видом, будто сидел на скамье подсудимых и в ожидании смертного приговора.

Через час в палату вошла медсестра. Время для посещений закончилось. К тому моменту Митч сидел, откинувшись на спинку стула и положив руку на глаза, словно пытался заснуть. Верна подняла с пола свой пакет.

— В следующий раз я принесу тебе ту заметку о распродаже, о которой говорила, — пообещала она. — Ты сама поймешь, как это будет круто.

Митч устало поднялся на ноги. Он выглядел бойцом, который, закончив сражение, был едва способен двигаться под весом собственной брони.

— Пока, сладенькая. — Верна поцеловала подругу в щеку. — Мальчики, попрощайтесь с мамой.

— Пока, мама, — сказал Митч, не глядя на нее.

Он уже выходил в коридор. Джеймс по-мальчишески помахал рукой безмолвной женщине:

— До свидания, мам.

Он стоял рядом с Верной, держа в руке ее пакет. Казалось, что им труднее было покинуть клинику, чем войти в нее. Пока они расписывались в журнале у регистрационной стойки, Митч прошел к машине и сел за руль. Я парила чуть поодаль, загипнотизированная шаткой походкой Верны.

— Садитесь вперед, — сказал Джеймс, открывая ей дверь.

Устроившись на заднем сиденье, он наконец посмотрел на меня. Я знала, что ему хотелось поговорить, но, бросив взгляд на зеркало заднего вида, он передумал. Верна склонилась к Митчу и печально произнесла:

— Ваша мама любила гвоздики.

Митч тут же включил радио. Громкая музыка играла все время, пока они ехали к дому, в котором жила Верна. Воспользовавшись этим, Джеймс пригнулся ко мне и прошептал:

— Она не звенела. — Когда я с недоумением посмотрела на него, он добавил: — Она не пустая. Душа их матери по-прежнему находится в своем теле.

Меня напугала идея такого жуткого ада:

— Не имея возможности говорить и двигаться?

Когда мы проезжали мимо кладбища, за окнами замелькали надгробные камни. Они притягивали взгляд Джеймса, как размеренно качающийся маятник гипнотизера.

— Семь, — прошептал он.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

— На кладбище семь призраков.

— Что? — поинтересовалась Верна.

— Ничего, — ответил Джеймс. — Я молчу.

Когда она начала выбираться из машины, Джеймс вышел и предложил ей руку.

— Может, вас проводить до двери? — спросил он.

Верна бросила на него ошеломленный взгляд:

— Нет-нет, я сама.

Джеймс рухнул на переднее сиденье. Я осталась там, где была.

— Пока, детишки!

Женщина помахала нам рукой. Джеймс попытался ответить тем же, но машина сорвалась с места за секунду до того, как он успел это сделать.

— Наконец-то все закончилось, — со вздохом сказал Митч. — Прикури мне сигарету.

Когда мы вернулись в дом на улице Амелии, Джеймс сел смотреть телевизор. Митч почитал спортивную колонку в газете, побродил по комнатам, затем надел куртку и взял ключи от машины.

— Я могу погулять? — спросил Джеймс. — Обещаю не влезать в неприятности.

— Сегодня можешь.

— Ты же знаешь, я повредил себе мозг и все такое. Напомни мне, надолго ли я посажен под арест?

— Я скажу об этом позже, — нехотя ответил Митч.

* * *

Я смотрела, как Джеймс обедает сэндвичем с арахисовым маслом.

— Мне всегда было интересно, какое оно на вкус, — сказала я, садясь за кухонный стол напротив него.

— Теперь я знаю, что подарить тебе на Рождество.

Покончив с сэндвичем, Джеймс выпил стакан апельсинового сока:

— Теперь пойдем охотиться.

— И куда мы отправимся? — спросила я.

— Туда, где люди проводят сентябрьские вечера по воскресеньям, — ответил он. — В торговый центр.

* * *

Это была необычная прогулка. Джеймс ехал на велосипеде, а я парила за его спиной. Он все время посматривал по сторонам и почти не обращал на меня внимания. Вскоре мы оказались на широкой площади перед торговым центром. Джеймс оставил своего «коня» на велосипедной стоянке и ввел меня под гулкие своды. Центральный проход был заполнен гомонящими людьми. Со всех сторон доносилась музыка разных стилей. Она сливалась в неразборчивый шум и эхом отражалась от стен и потолка. Мистер Браун питал отвращение к универсамам, поэтому в последний раз я посещала подобное место лет десять назад.

Джеймс начал «охотиться». Он медленно двигался против встречного потока людей. Сморщенные старческие лица с толстыми, как блюдца, линзами на глазах. Детские мордашки, наполовину скрытые под пластиковыми масками. Небритые физиономии с зеркальными темными очками. Шедевры макияжа с синими веками и кольцами в носах. Унылые рожицы с брекетами на зубах. Все они проплывали мимо меня — такие же непонятные, как иностранные слова. Джеймс три раза прошелся туда и обратно по магазину. Я покорно тащилась за ним. Затем он сел на край каменной урны и хмуро посмотрел на группу молодых людей, обедавших за маленькими круглыми столиками. Он встал и сделал еще одну попытку. Мы снова начали пробираться сквозь толпу в центральном проходе универсама. Я уже не чувствовала такого беспокойства, как прошлым вечером. Идея о «пустом» теле, покинутом душой, казалась мне притянутой за уши. Я считала, что пока мне нечего бояться. Возможно, нам потребуются дни и даже месяцы на поиски того, кто нуждался бы в спасении.

— Вон та, — прошептал вдруг Джеймс.

Я увидела женщину примерно тридцати лет, стоявшую у входа в один из фирменных магазинов. Она пригнулась и начала завязывать шнурки на ботинке. Спортивные штаны и куртка с капюшоном. Ниспадавшие волосы закрывали ее лицо. Когда Джеймс медленно направился к ней, я спряталась за его спиной:

— Она пустая?

— Прислушайся, — прошептал он. — Разве ты не различаешь этого звука?

Когда женщина выпрямилась, я увидела худощавое лицо с напряженным ртом и встревоженными глазами. Она вошла в магазин, и мы последовали за ней. Я услышала слабое жужжание, но не могла сказать, исходило оно от женщины или от ламп, которые подсвечивали витрины с ювелирными изделиями.

— Что мне нужно делать?

Мои нервы дрожали, как натянутые провода.

— Прилипни к ней, — прошептал Джеймс. — Войди в ее тело, когда она будет одна.

Мне не хотелось прилипать к кому-либо другому, кроме Джеймса. Но обретение тела было единственным способом действительно оказаться с ним рядом.

— Что, если я встречу там зло, которое не испугается меня?

— Вряд ли эта женщина сидит на наркоте.

Наша «цель» остановилась на пересечении проходов между стеллажами. Джеймс замедлил шаг:

— С Билли все было иначе. Посмотри на ее телосложение. Она заботилась о своем теле.

Женщина повернула налево. Когда мы последовали за ней, она скрылась за дверью с надписью «Леди». Джеймс притворился, что рассматривает ценник на банном халате. «Пустая» женщина была теперь одна.

— Я подожду тебя здесь, — сказал Джеймс.

Вопреки интуиции, предупреждавшей меня об опасности, я прошла сквозь запертую дверь дамской комнаты. Это было крохотное помещение с одним туалетом, раковиной, металлическим мусорным баком и табличкой, призывавшей остерегаться воришек.

Женщина стояла перед зеркалом и смотрела на себя с растерянным видом, словно напрочь забыла, зачем пришла сюда. Хотя она имела спортивную фигуру, ее лицо выглядело бледным и болезненным. Под глазами темнели круги. На висках и подбородке виднелись маленькие царапины, словно недавно на нее кинулся взбесившийся кот. Я сомневалась, что, став этой женщиной, смогу заставить ее губы снова улыбаться.

Мне не нужно было менять хозяев, потому что Джеймс находился лишь в нескольких шагах за дверью. Но я в любое мгновение могла потерять свой шанс остаться наедине с этим телом. Испытывая страх, я приблизилась к женщине и прикоснулась к ее левой руке, которая упиралась в край раковины. Дотрагиваясь до мистера Брауна или Джеймса, я чувствовала нечто иное. Плоть дамы излучала покалывающий жар, похожий на ощущение в замерзших пальцах ног, когда они оживают под горячим душем. Женщина повернула ручку крана, пригнулась и, набрав горсть воды, прополоскала рот. Затем она долго пила. Выпрямившись, женщина снова замерла перед зеркалом, капля воды повисла у нее на подбородке. Я чувствовала каждый ее палец, хотя прикасалась к ней правой рукой. Горячий трепет ее тела поднимался по моему предплечью.

Взглянув на свое отражение, женщина нахмурилась, словно не узнала себя. Она вытянула перед собой левую руку, и я, потянувшись за ней, вошла в ее тело правым боком. Мой правый глаз совместился с ее левым глазом, хотя в зеркале по-прежнему было одно лицо. Там, где мои губы встретились с ямочкой на ее щеке, я почувствовала дрожь. Мне захотелось выйти из нее, но я застряла в этом теле. Из какого-то потаенного места в ее сердце вспорхнуло краткое воспоминание. В десятилетнем возрасте она вот так же стояла перед раковиной и сплевывала под струю воды отвратительную слизь. Ее тошнило, она плакала, скоблила пальцами язык и полоскала рот. Темные локоны безвольно свисали. А чуть раньше она отчаянно пыталась удержать дверную ручку в темной спальне, но круглая ручка предательски скользила в пальцах. Утром отчим курил на крыльце, пока мать бранила ее за то, что она снова намочила в постель.

Эти видения исчезли так же внезапно, как и пришли. Женщина в зеркале смотрела мне в глаза — в тот, что совпадал с ее собственным глазом, и в другой, невидимый. Я знала, что она почувствовала мое присутствие. Ее губы растянулись в усмешке. Но мне улыбалась не она, а девушка, сбежавшая из тела еще в юном возрасте. Образ, смотревший на меня из зеркала, не принадлежал этой женщине.

В дверь постучали. Ручка задергалась. Однако поворот дверной ручки уже не мог заставить ее тело трепетать и ежиться от страха. В нем обитало нечто чуждое и злое. Оно, как черное пятно смолы, возникло из живота женщины и, приняв форму кобры, начало подниматься.

— Элен!

Голос Джеймса по другую сторону двери казался необычно напуганным:

— Не делай этого!

Я почувствовала, как жалящая ярость проникла в мои пальцы. Она принуждала меня расцарапать до крови ту часть щеки, где скрывалась половина моего лица. Содрогнувшись от ужаса, я еще раз попыталась вынырнуть из тела. Левая рука женщины, которая частично находилась под моим контролем, дернулась в воздухе и ухватилась за раковину.

— Элен!

Джеймс громко застучал в дверь дамской комнаты.

Существо сжало правую руку в кулак и с размаха разбило зеркало. Услышав звон стекла, Джеймс ударил в дверь плечом. В раковину упал лишь один осколок. Остальные куски треснувшего зеркала отражали уродливые образы женщины. С ревом отвращения злобная тварь вышвырнула меня из тела, и я, проскочив сквозь стену, налетела на стойку с одеждой. Мой страх был таким сильным, что вешалки вокруг меня начали тихо раскачиваться. Я выглянула из круга хлопчатобумажных сорочек и увидела, как дверь дамской комнаты открылась. Джеймс изумленно отступил на шаг, пропуская женщину с поднятым капюшоном. Костяшки пальцев на ее правой руке кровоточили. Выходя из магазина, она несколько раз обернулась, словно ждала погони и готовилась к сражению.

Я подлетела к Джеймсу, но улыбка облегчения на его лице не избавила меня от паники.

— Мне очень жаль, — прошептал он.

Мы отошли за полку с комнатными туфлями.

— Я думал, что она звучала пустой.

Ему пришлось немного отдышаться:

— Наверное, меня сбило жужжание кондиционеров. Такого больше не случится. Я прошу прощения.

Он посмотрел мне в глаза:

— Внутри нее кто-то был?

— Нечто темное и злое.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Он знал, что я лгала. Меня ежеминутно пробирала дрожь. Сейчас мне хотелось только одного: остаться с ним наедине — как можно дальше от других людей.

Мы выскользнули из магазина и снова оказались в широком проходе торгового центра. Джеймс направился к выходу, откуда он начал «охоту». Не сказав мне ни слова, он резко вклинился в поток людей. Одной влюбленной паре, державшейся за руки, пришлось разомкнуть контакт и обойти его с двух сторон. Я недоуменно осматривала витрины, силясь увидеть, что так сильно привлекло его внимание. Он свернул к большому декоративному растению, украшавшему один из боковых проходов.

— Там, — прошептал он, указав подбородком. — Девушка на скамье. Желтая одежда.

Я увидела юную леди, одетую в льняное платье и коричневые туфли. Она сидела, сжимая руками небольшую бежевую сумочку, лежавшую на ее коленях. Взгляд девушки был устремлен в пол.

— Она пустая, — сказал Джеймс.

— Ты уверен?

— Она звенит. Довольно чистый звук.

Я присмотрелась к ее аккуратной прическе. Белокурые волосы волнами ниспадали на плечи. Эта девушка выглядела странно знакомой.

— Она ходит в ту же школу, что и Билли, — прошептал Джеймс. — Ее зовут Джулия или Джуди. Короче, как-то на букву «джей».

Я услышала слабый звон, как будто кто-то перемещал палец по краю хрустального бокала. Звук исходил от этой девушки. Пара женщин прошли перед ней, задев сумками ее колени. Девушка даже не моргнула.

— Она не опасная, — сказал Джеймс. — Я гарантирую, что внутри она пустая.

Мне было страшно отходить от него.

— Оставайся рядом со мной, — сказала я.

— Пока это будет возможно.

Я медленно, как улитка, двинулась к девушке в желтом платье и остановилась в двух шагах. Какое у нее неглубокое дыхание! И рассеянный взгляд, направленный в пол… Я села рядом с ней. Джеймс наблюдал за нами с небольшого расстояния. Мне было интересно, как быстро я научусь манерам современных женщин. Смогу ли так сидеть или стоять? Эта девушка сохраняла чопорную позу, как будто носила корсет.

— Дженни!

К нам подошла стройная женщина в сером платье и туфлях на высоких каблуках:

— Пошли, дорогая.

Девушка по имени Дженни посмотрела на женщину, механически улыбнулась ей и плавно, как дым, поднялась со скамьи. Я вытянула руку и схватила ее за запястье. Это прикосновение отличалось от контактов с мистером Брауном и Джеймсом, но оно было и не таким, как в случае с темной женщиной. Я почувствовала колючий холод, словно дотронулась до ледяной подушечки, утыканной иголками. Джеймс двинулся следом за Дженни. Я тоже полетела за ней, когда она вместе с матерью вышла из универсама и направилась к автостоянке.

— Я нашла вещь, которая будет нашим выигрышным билетом, — сказала мать Дженни. — Это Библейский атлас.

— Прекрасный выбор, мама.

Я вздрогнула от голоса Дженни. Он показался мне монотонным и мертвым.

— Твой отец купит торт. Нам лучше поспешить домой. Мы должны переодеться в нарядные платья. Встреча в парке назначена на четыре часа, а сейчас уже половина четвертого.

Женщина нажала на кнопку где-то в сумочке, и фары бежевой машины дважды мигнули. Автомобиль, издавший краткий гудок, имел на крыле христианский символ рыбы. Небольшая наклейка на заднем стекле гласила: «Аборты — это убийства». Мать и дочь подошли к машине. Джеймс проехал на велосипеде мимо девушки и помахал ей рукой:

— Привет, Дженни!

Обе посмотрели ему вслед. Женщина наблюдала за ним, пока он не скрылся за следующим рядом автомобилей.

— Этот парень учится в твоей школе? — спросила она.

— Я не знаю, — ответила девушка.

8

— Я погладила твои бежевые шорты, милая, — сказала мать. — Или ты думаешь, что в них будет холодно?

— Нет, все отлично, — ответила Дженни.

Я устроилась на заднем сиденье, чувствуя во рту металлический привкус страха. В какую авантюру меня втягивал Джеймс? Я присоединялась к хозяйке, которая мне абсолютно не нравилась. Я никогда не выбрала бы ее для себя. А вдруг мы снова ошибались? Что, если и в этом теле обитало нечто темное и злое?

— Твой синий свитер вернули из чистки?

— Кажется, да.

Дженни смотрела в окно, но ее взгляд был сфокусирован на стекле, а не на том, что находилось за пределами машины.

— Тери и Джефф собираются спеть дуэтом.

На левой руке женщины сверкало массивное кольцо с крупным бриллиантом. Мать Дженни беспокойно постукивала им по рулевому колесу. В большой машине, похожей на катафалк, почти не было слышно уличного шума. Особая обивка заглушала посторонние звуки.

— У них милые голоса, — монотонно ответила Дженни.

— Я возьму видеокамеру, — сказала мать. — Напомни мне.

— Возьми видеокамеру, — прошептала Дженни.

— Не сейчас, глупышка, — со смехом воскликнула мать. — Напомни о ней перед тем, как мы поедем на встречу.

Гараж, в который мы въехали, выглядел очень солидно — гораздо лучше, чем в доме Билли. Он был рассчитан на две машины и катер, хотя к моменту нашего возвращения большое помещение оставалось пустым. Я быстро осмотрела чистый верстак и блестящую раковину, белый холодильник без единого пятнышка и доску с инструментами. Чья-то заботливая рука расположила молотки и пилы в идеальном порядке на белой стене. Рядом размещался плакат с красивым голубем, спускавшимся на дверь. С потолка свисала ветка плюща, украшенная херувимом и маленькими колокольчиками, которые при подъеме ворот встречали хозяев радостным звоном.

Мать Дженни нажала на кнопку под рулевым колесом. Она вышла из машины только после того, как металлические челюсти гаражных ворот закрылись за нами. Пока они еще были полуоткрыты, я оглянулась, надеясь увидеть Джеймса. Если бы он догнал нас, я, наверное, передумала бы и вернулась к нему. Но он не мог поспеть за нами.

— Живо-живо! — прикрикнула мать.

Дженни, прижимая к телу маленькую сумочку, последовала за женщиной в жилые помещения. Они вошли в огромную кухню, сиявшую невероятной чистотой. Мать направилась к столу, чтобы прочитать заголовки аккуратно сложенной газеты, а дочь, проскользнув в коридор, торопливо скрылась в своей спальне.

Дженни начала раздеваться. Я не могла войти в ее тело, пока она находилась в движении. Девушка напоминала лунатика. Она медленно и аккуратно сложила платье, прежде чем опустить его в бельевую корзину. Сняла чулки и сунула их в сетчатую сумку с «молнией», затем положила туфли в коробку, стоящую на полке шкафа. Оставшись в белых трусиках и бра, она замерла на месте, словно пребывая в трансе. «Пора, — подумала я. — Она остановилась».

Из коридора послышался голос ее матери:

— Дорогая, ты готова?

Дженни моргнула и снова начала двигаться, словно машина в ответ на поворот рычага. Отыскав на вешалках шорты и свитер, она надела их. Подумав немного, девушка достала из шкафа белые парусиновые туфли. Через несколько секунд она открыла ящик комода, наполненный носками, аккуратно свернутыми в маленькие шарики. Она выбрала белую пару.

— Мисс Копуша? — окликнула ее мать. — Ты уже одета?

— Да, почти, — ответила девушка.

Сев на край кровати, она натянула носки — сначала правый, затем левый. Ее тонкие пальцы завязали симметричные бантики на белых туфлях. Внезапно она снова замерла, как будто свет жизни в ней угас. Она неподвижно сидела на кровати, но мне было страшно прикасаться к ней. Я осмотрела ее комнату, декорированную белыми кружевами и желтыми розами. Спальня маленькой девочки. Туалетный столик, мохнатый коврик, стол — все без единого пятнышка. Совершенно голые стены, если не считать рисунка со сложенными в мольбе руками и плаката с детьми, собравшимися у коленей Иисуса.

Девушка сидела как загипнотизированная. Я стояла перед ней. Она была такой милой и юной. Наверное, нам стоило бы выбрать женщину моего возраста. К сожалению, мы отчаянно нуждались в брошенной оболочке. К тому же Джеймс тоже находился в теле юноши. Я нервничала. Что, если мне не удастся закрепиться внутри этой девушки? Не попаду ли я в ад? Она могла стать последним человеком, которого я видела перед целой вечностью боли.

Сев рядом с ней, я дотронулась до ее руки. Тонкие пальцы безвольно лежали на белом кружевном покрывале. «Похоже, она действительно пустая», — подумала я. При контакте с нею я не ощущала чувства падения или жара опасности — только абсолютную неподвижность мраморной статуи. Я хотела отступить, но она вдруг безропотно легла на спину, словно отдавала мне свое тело. Это подтолкнуло меня к действиям. Я опустилась в холодное пространство ее плоти. Она казалась пустой, однако где-то здесь могла таиться чернота. Внезапно на меня нахлынула волна ужасного содрогания. Я взлетела к потолку и посмотрела вниз на девушку. Она со вздохом села на край кровати.

— Через пять минут выезжаем, — напомнила ей мать.

Дженни встала и подошла к туалетному столику. Там не было ни духов, ни косметики. Только щетка для волос, гребень и белая Библия. Она взяла щетку и начала медленно расчесывать волосы, разглаживая локоны свободной рукой. Затем она вытащила из щетки несколько золотистых волос, скатала их и бросила в плетеную корзину для мусора. После этого Дженни направилась в ванную. Я с нетерпением наблюдала за тем, как она чистит зубы розовой щеткой.

«Она пустая, — говорила я себе. — Войди в ее тело». Но страх не позволял мне этого.

— Не забудь видеокамеру, — крикнула Дженни, ополаскивая щетку.

Она не замечала меня в зеркале.

— Спасибо! — донесся голос ее матери. — Нам уже пора выезжать.

Дженни улыбнулась, но только губами. В ее глазах не было признаков жизни.

— Ты выглядишь прелестно, дорогая, — сказала мать, когда они спустились с крыльца.

— Спасибо, — ответила девушка. — Ты тоже выглядишь очень хорошо.

Женщина переоделась в хлопчатобумажное платье и модный кардиган, но мне показалось, что Дженни даже не взглянула на ее одежду. Обругав себя за трусость, я села на заднее сиденье.

— Брэд Смит пригласил тебя на бал? — спросила мать.

— Нет, — ответила Дженни.

— Он робкий мальчик. Я уверена, он сделает это. Мы с его мамой обо всем договорились.

Она свернула на автостоянку у большого парка, где уже собралось около пятидесяти машин. Под крышей просторной беседки располагались три ряда составленных столов, накрытых тонкой пластиковой пленкой. Один из них был уставлен различными блюдами, завернутыми в серебристую фольгу. Прямо какое-то кладбище съестного.

Увидев мать Дженни, незнакомая женщина замахала рукой.

— Кэти, где Дэн? — поинтересовалась она. — Мы просили его купить торт. Он должен был уже вернуться. Ты уверена, что он не поехал играть в софтбол?

Дженни подошла к ближайшему столу, где другая женщина кормила младенца из бутылочки с детской смесью.

— Привет, Дженни, — сказала она.

— Здравствуйте, мэм.

Девушка склонилась к ребенку и подмигнула ему:

— Привет, Рэнди.

Мы с Дженни направились к травяному полю, на краю которого пара дюжин зрителей сидели на пляжных стульях и расстеленных одеялах. Они свистели и поддерживали криками игроков, бросавших мяч на самодельном ромбе. Когда биту взял дородный мужчина в вечернем костюме, кто-то весело крикнул:

— Сделай их, пастор Боб!

Дженни тоже поаплодировала, но, поскольку ее взгляд был направлен в небо, она не увидела, как пастор Боб «пустил муху», и мяч поймал другой игрок. Я хотела войти в ее тело, но рядом крутилось много людей. Женщины вытаскивали из коробок бумажные тарелки и пластиковые вилки. Когда седовласая дама в красной бейсболке позвонила в колокольчик, все подошли к столам. Никто не садился. Потный и улыбающийся пастор поднял руку, и все закрыли глаза. Все, кроме меня. Пастор Боб тоже опустил тяжелые веки. Наступила тишина, которую прерывал плач ребенка.

— Великий Владыка, — басом произнес проповедник. — Спасибо за такое обилие даров. Благослови эту пищу на пользу нам и во исполнение Твоей воли. Защити тех агнцев Твоего стада, которые не смогли примкнуть к нам сегодня. Во имя Иисуса Христа, аминь.

Ответное «аминь» эхом разнеслось вдоль столов и даже прозвучало из уст Дженни. Проповедник опустил руку и со смехом сказал:

— Леди, подскажите, как нам действовать дальше.

Когда седовласая женщина с колокольчиком начала объяснять, как будет работать их пищевая линия, к нам торопливо подошел мужчина в зеленой рубашке. Он держал в руках большую розовую коробку. Мать Дженни нахмурилась.

— Где ты был? — спросила она. — Я беспокоилась.

— Прости, любимая. Я виноват. Я забыл заправить машину. Мне пришлось пройти милю, чтобы купить галлон бензина.

Мать Дженни нервно рассмеялась, но подставила щеку для поцелуя.

— Привет, пупсик, — сказал мужчина, обращаясь к Дженни.

Затем он понес торт к дальнему столу, на котором была сложена еда.

— Привет, папочка, — прошептала Дженни, не заметив, что чересчур опоздала с ответом.

Я наблюдала, как она, встав в очередь, клала на тарелку по маленькому кусочку от каждого блюда. Заняв указанное место, она с улыбкой кивала, пока мальчик, сидевший рядом с ней, все говорил и говорил о чем-то. Дженни ела очень мало. Положив в рот какой-нибудь кусочек пищи, она долго вытирала губы бумажной салфеткой — с упорством и тщательностью практиковавшейся у станка балерины.

После пиршества, когда со столов убрали грязную посуду, пастор попросил мужчин принести на лужайку скамейки, складные стулья и одеяла. Все это расположили кругом на траве. Некоторым пришлось встать за скамейками, но всех женщин рассадили на стульях и одеялах. Тени от деревьев становились длиннее. Пастор начал рассказывать историю о пророке Данииле, который провел ночь в черной мгле в окружении голодных львов.

Я стояла позади Дженни. Она сидела на краю скамьи рядом с матерью, смиренно склонив голову, словно молилась. Ее отец полулежал на одеяле у ног супруги. Рядом спал маленький мальчик. Мать поместила голову сына к себе на колени и время от времени поглаживала его по волосам.

— Мы тоже несем в своих сердцах неугасимую веру Даниила, — сказал пастор Боб. — И знаете почему? Потому что мы видели, как Бог заткнул рты нашим врагам. Подчинившись Его воле, мы можем доверить Ему и нашу защиту. Разве не так?

Несколько голосов тихо произнесли: «Аминь».

— Давайте помолимся.

Глаза Дженни были закрыты, руки сложены вместе. Я решила, что не могу больше ждать. Переступив через спавшего ребенка, я села на то место, где находилась Дженни. Хрустальный звон вибрировал вокруг меня. Мне казалось, что я прижалась к холодному мрамору. Я оставалась в теле несколько секунд. Внезапно меня начало трясти. Это было пугающее ощущение, но я запретила себе убегать. Перед моим мысленным взором промелькнул образ Джеймса с улыбкой на лице. Хрустальный звон оборвался с громким хлопком. Мне почудилось, что ледяная скульптура вокруг меня вдруг стала трескаться. И это случилось! Я почувствовала ее тело, как свою плоть — пальцы, плечи, колени. Я ощутила мягкую подкладку туфель и разницу между теплыми ладонями в карманах свитера и холодными ногами, обдуваемыми ветром. Волосы Дженни касались моей щеки и приятно щекотали. Услышав свой крик изумления, я вскинула руку ко рту. Мои глаза открылись, и я увидела, что все обернулись ко мне. А затем земля взлетела вверх, и я погрузилась во тьму…

— …Дай мне одеяло.

Я услышала возбужденные голоса. Перед глазами вспыхнули пятна розового цвета. Над моим лицом проносились тени. Через веки пробивался солнечный свет. Мои веки? Я открыла глаза и увидела несколько озабоченных лиц, склонившихся надо мной.

— Это случилось во время молитвы, — прошептала какая-то женщина.

— Возможно, с ней общался Святой дух, — отозвался другой голос.

— Она просто мало ест, — сказал отец Дженни.

Он подхватил меня на руки:

— Не волнуйся, милая.

Мне было непривычно, что так много людей обращали на меня внимание. Я не могла говорить. Чувство сильных рук отца и фактура его рубашки, прикасавшейся к моей коже, стали первыми ощущениями в моем новом теле. Я все еще дрожала.

— О, милая! — раздался голос матери.

Отец усадил меня на скамейку около одного из столов. Я ничего не могла с собой поделать. Слезы текли по моим щекам на мокрые ладони, и я, к своему удивлению, почувствовала их вкус — морскую соль.

— Может, ей было видение, — предположила пожилая женщина.

— Не смущайте ее, — попросила мать Дженни, встревоженно поглаживая мои локоны. — Возвращайтесь к молитвенной встрече. Я отвезу ее домой.

Мне удалось остановить поток слез. Я глубоко вздохнула. Кэти, мать Дженни, накинула одеяло на мои колени и дала мне бумажную салфетку. Я вытерла мокрое лицо и посмотрела на нее.

— Что случилось, детка? — спросила она.

— Я чувствую себя так странно…

Слова, произнесенные голосом Дженни, напугали меня. Мои зубы выбивали звонкую дробь.

— У тебя начались месячные? — прошептала Кэти.

— Я не знаю.

— Все нормально, — утешила меня она. — Когда мы приедем домой, я проверю твой календарь.

— Мама?

Мне просто хотелось произнести какое-нибудь слово и услышать ее ответ.

— Что, милая?

Я засмеялась, и, кажется, мой смех показался ей странным.

— Может, что-нибудь съешь или выпьешь? — спросила она, озабоченно разглядывая мое лицо.

— Ты не могла бы дать мне яблоко?

— Я не думаю, что тут остались фрукты.

Кэти осмотрела стол, с которого раздавали напитки и еду.

— Как насчет фруктового желе? Или, если хочешь, я принесу тебе виноградный пунш?

— Да, пожалуйста.

Я сидела спиной к лужайке и кругу людей. Оттуда доносились два звонких голоса, певших колыбельный гимн. Я повернулась и увидела пастора и Дэна, отца Дженни. Они стояли неподалеку от беседки и слушали песню. Вместе с ними был еще один мужчина в полицейской форме. На его плече спал маленький ребенок.

Кэти принесла мне ярко-желтый пластмассовый стаканчик, наполовину полный темной жидкости. Я приняла его обеими руками. Прежде мне часто доводилось видеть вещи из пластика, но я никогда не ощущала их текстуру. Бока стаканчика были очень гладкими и имели слабый специфический запах. Я обнаружила, что если стаканчик сначала сжать, а затем дать ему распрямится, он издавал забавный хлюпающий звук. Заметив странный взгляд Кэти, я начала пить пунш.

— О боже!

Вкус шокировал меня. Он был потрясающим!

— Сегодня ты пойдешь спать пораньше, — сказала Кэти.

Этот мир очаровал меня. Я даже перестала бояться. Все казалось новым и удивительным. Когда люди обнимали меня и прощались, я чувствовала их прикосновения, запахи — пота, духов, даже химических средств, которыми они стирали свою одежду. Сила их взглядов буквально пронзала меня. Я воспринимала вес предметов: например, стаканчика с пуншем или собственного тела, когда оно стояло или двигалось. Любопытство и изумление сделали меня легкомысленной. Мне хотелось петь и бродить по улицам, проходя мимо людей, которые поворачивали бы плечи, чтобы не столкнуться со мной.

Дженни отличалась от темной женщины у зеркала. Я не улавливала ее воспоминаний. Ни одного намека на душевную травму, заставившую девушку покинуть свое тело. Джеймс тоже ничего не знал о прошлом Билли. А еще Джеймс говорил, что призрак, обретя плоть, начинал припоминать фрагменты предыдущей жизни. Я почувствовала, как сердце Дженни возбужденно забилось от этой мысли. Я немного боялась того, что могло вернуться ко мне из прошлого. Впрочем, у меня пока не было никаких воспоминаний.

— Дэн, — громко прошептала Кэти. — Поехали домой.

Отец Дженни обменялся несколькими фразами с пастором Бобом и присоединился к нам.

— С кем ты поедешь? — спросил он, взяв меня под руку. — Со мной или с мамой?

— Мне все равно, — ответила я.

Кэти забрала одеяло с моих колен и передала его Дэну:

— Она поедет со мной.

— Увидимся дома.

Отец Дженни направился к белому фургону. Кэти поддерживала меня за талию.

— Я могу идти сама.

Тепло ее руки было очень приятным, но мне хотелось большей свободы. Я потянулась всем телом и даже пару раз подпрыгнула за ее спиной. Какое изумительное чувство! Мне нравились сильные ноги. Меня восхищало, как при каждом шаге мои локоны покачивались около лица. Я громко засмеялась.

— Похоже, ты уже пришла в себя, — неуверенным тоном сказала Кэти.

Когда мы сели в машину, она, запинаясь, спросила:

— Дженни, у тебя не было… видений или чего-нибудь подобного?

Я смотрела на нее какое-то время:

— Не помню.

Вернувшись домой, я поспешила в комнату Дженни, закрыла дверь и осмотрела свое отражение в зеркале. Мне все еще не верилось, что это правда — что я действительно стала девушкой с глазами газели, с белокурыми волосами и тонкими загорелыми руками. Я села на кровать и сняла туфли. Моему восторгу не было предела. Покачивая пальцами ног, я разглядывала их, словно только что отросшие крылья. Мне не сиделось на месте. Я вскочила и сделала несколько прыжков с поворотами, грациозно приземляясь на носочки. Затем я быстро сняла с себя всю одежду — даже нижнее белье — и замерла перед зеркалом, ошеломленная красивым обнаженным телом. Мои пальцы ощупали мягкие гладкие груди и крохотную впадину на пупке. Я склонилась к зеркалу и приподняла волосы, разглядывая форму своих ушей. Как же прекрасно было снова стать молодой!

На миг, пока я рассматривала шею Дженни, передо мной промелькнул призрачный образ, похожий на картину, наложенную поверх другого изображения. Там шея выглядела не такой загорелой, и ухо было более округлым, и волосы тоже имели другой вид. Я начинала вспоминать. Тихий стук в дверь вспугнул мое видение.

— Ты уже переоделась? — спросила Кэти из коридора.

— Еще одну минуту.

Я осмотрела полки шкафа и открыла ящики комода. Мой выбор пал на аккуратно сложенную пижаму и широкие штаны.

— Сейчас открою, — крикнула я, застегивая пуговицы.

Войдя в комнату, Кэти тут же подошла к столу. Она выдвинула верхний ящик и достала небольшой блокнот с календарем.

— Давай посмотрим, — сказала она. — Нет, месячные начнутся у тебя через полторы недели.

Мать Дженни вернула блокнот на место:

— Когда почистишь зубы, позови меня. Я почитаю тебе перед сном.

Осмотрев спальню, она нахмурилась:

— Тут словно торнадо прошел.

— Извини, — сказала я. — Сейчас уберу.

Она пожала плечами и вышла в коридор. Я собрала разбросанную одежду, сунула ее в корзину для белья и спрятала туфли в коробку, из которой их достала Дженни. Ванная комната подарила мне дюжину удовольствий. Впервые после долгих лет скитаний я чистила зубы и справляла малую нужду. Такие яркие и странные ощущения! Все казалось удивительно новым, словно я никогда не обладала собственным телом. Я вернулась в спальню и села у туалетного столика, расчесывая длинные волосы. Меня переполняли эмоции. Я снова стала юной и живой. Это было чудо.

— Ты готова? — спросила Кэти, входя в комнату с журналом в руке.

— Да.

Она села на краю кровати и открыла журнал. Я забралась под одеяло, восхищаясь прохладой накрахмаленной простыни. Кэти опустила журнал и подоткнула одеяло с каждой стороны моих ног. Получилось нечто похожее на кокон.

— Теперь ты в маленьком уютном домике, — сказала она. — Я начну читать первой, ладно?

— Хорошо.

Она бросила на меня странный взгляд. Я попыталась представить, как на такой вопрос ответили бы ученики мистера Брауна.

— О'кей, — добавила я.

Кэти открыла пролистала пару страниц:

— Вот что-то интересное. Называется «Чудо потерянного ключа». Рассказ написала Эми Кристофер.

Она прочистила горло и начала читать:

— «Мой отец говорил, что своей жизнью я была обязана эльфу, который когда-то украл у него магический ключ».

Голос Кэти напоминал тон нянечки, читавшей сказку маленькой девочке.

— «Я не верила в эльфов. И я интуитивно понимала, что папа тоже знает истину. Когда мне было десять месяцев, меня спас божий ангел».

История оказалась очень скучной, но я простила автора. Ведь ее читали для меня. Закончив рассказ, Кэти улыбнулась:

— Теперь твоя очередь.

Она передала мне журнал, называвшийся «В Его времена». Я с удовольствием полистала страницы и остановилась на коротком стихотворении, написанном без рифмы.

— «Узкий путь», — прочитала я вслух. — Автор Прентис Дори.

Мой дед всегда стоял у ворот поместья, Сжимая в руках испачканную шляпу. Старик указывал путникам дорогу к мосту, Который он построил на земле своих предков. Когда река разливалась или бушевала буря, Он лишь приглаживал пальцами седые волосы. Мой дед указывал путь каретам и телегам, Не глядя на статус людей или цвет их кожи. Один фермер спросил его: «Безопасна ли дорога?» И дед ответил: «Просто оставайся на ней. Не смотри вниз. Не оборачивайся. Путь узок, это верно. Но если ты выберешь его, Бог позаботится о тебе».

Мне захотелось заплакать, но вместо этого я рассмеялась. Кэти хмуро посмотрела на меня и забрала журнал:

— Не забудь произнести молитву.

Она поцеловала меня в щеку, и я почувствовала запах розовой воды и аромат духов, идущий от ее волос. Что-то лимонное.

— Я скажу папочке, что он может пожелать тебе сладких снов.

Чтение этого стихотворения — пусть даже нерифмованного и банального — так сильно заинтриговало меня, что, когда Кэти вышла, я тут же спрыгнула с постели и начала осматривать книги Дженни. К моему изумлению, в комнате не обнаружилось ни одной книжной полки. На крышке комода между двух металлических подставок стояло несколько книг: школьные учебники (по физике, истории, государственному управлению и алгебре), брошюра «Стань лучшей сиделкой» и библейский словарь. Меня охватило негодование. Вселенная снова сыграла со мной злую шутку.

Услышав шаги в коридоре, я запрыгнула обратно под одеяло. Дэн вошел в комнату и улыбнулся мне:

— Как ты себя чувствуешь? Тебе уже лучше?

Я кивнула. Он подошел к постели и поцеловал меня в лоб. Его кожа пахла мылом, но от рубашки — я поняла это безошибочно — исходил запах гардений.

9

Я возбужденно кружила по комнате. О сне не могло быть и речи. Мне хотелось дождаться, когда Дэн и Кэти отправятся спать. Тогда я могла бы побродить по их дому. Сев на кровать, я открыла учебник по истории Америки. Раньше при прежних хозяевах мне доводилось читать исторические книги. Однако я не могла привыкнуть к таким сомнительным понятиям, как, например, «антебеллум» — время перед Гражданской войной между штатами. Лично мне оно не казалось столь уж далеким. Я сама жила в ту эпоху. По аналогии со словом «antediluvian», делившим историю на две части — до и после Великого потопа, — этот термин подразумевал размежевание времен. И хотя, если смотреть по дате рождения, мне надлежало оставаться где-то на первых страницах учебника, тело Дженни позволило мне впрыгнуть в нынешний мир.

Наконец дом затих; время от времени раздавались едва различимые скрипы и потрескивания, которые можно услышать лишь ночью, пока люди отдыхают. Я прошла на цыпочках через столовую и тихо проскользнула на кухню. Мне было страшно включать верхний свет, поэтому я использовала маленькую лампочку над газовой плитой. На большой стойке, словно на алтаре, стояла чаша с зелеными грушами. Я надкусила одну из них. Вкус оказался таким опьяняющим, что я тут же съела весь фрукт. Я заглянула в шкаф и нашла пластиковую банку арахисового масла марки «Сельская ярмарка». Открыв и понюхав содержимое, я хихикнула, нашла ложку в одном из ящиков и попробовала это лакомство. Оно было еще чудеснее, чем виноградный пунш.

Я осмотрела холодильник. Понюхав кусок хлеба, завернутый в фольгу, я отогнула уголок обертки. Тонкая, серебристая и почти невесомая, она походила на кожу. Кухня поразила меня своей нарочитой чистотой. Все продукты, кроме груш, были изолированы от мира и запечатаны. Банки с овощами, горшочки с соусами, рис в герметичной прорезиненной коробке. Я с ностальгией подумала о кладовой мистера Брауна, где авокадо хранились в корзинах рядом со связками лука. Затем я вспомнила кухню моего детства. Там все напоминало о еде. Мука и стол казались чем-то неделимым. Горшок в темном зеве печи всегда пахнул супом. Хлопчатобумажные мешочки с бобами и картошкой дышали одним и тем же воздухом. Кухня Кэти относилась к пище с подозрением. Я предпочла бы находиться на неопрятной кухне у Билли, чем в этой странной комнате. По крайней мере, в доме Митча случайно забредшая мышь могла бы продержаться ночь или две.

Отражение в темном стекле на дверце духовки напугало меня. Какое-то время я не узнавала себя, потому что на меня смотрело лицо Дженни. Мне стало жутковато. Я подумала, что где-то поблизости мог находиться ее дух. Ведь Джеймс однажды видел Билли. Могла ли Дженни наблюдать за мной? Я осмотрела каждый угол, но в комнате, кроме меня, никого не оказалось. Почему ни эта девочка, ни Билли не захотели остаться в своих домах, наблюдая за телами, которые они покинули?

Затем я заметила два телефонных справочника: один с желтыми страницами, другой — с белыми. Они лежали на полке под настенным телефоном. Я решила было найти номер Блейков, но потом передумала. Мой поздний звонок мог разбудить Митча.

Я выключила свет на кухне и прошлась по дому, осматривая каждую комнату, кроме родительской спальни. Все помещения выглядели аккуратно прибранными и напоминали церковные молельни. В них, как и в храмах, не было книжных полок. Однако в кабинете, расположенном рядом со спальней Дэна и Кэти, я, к своему облегчению, обнаружила большой книжный шкаф во всю стену. Включив настольную лампу, я начала рассматривать названия книг. Все тома на верхней полке относились к стратегии бизнеса, к договорному законодательству и ведению деловых переговоров. Следующий ряд содержал справочную литературу по увеличению продаж и эффективному влиянию на людей, а также руководства по починке машин и ораторскому мастерству. Чуть ниже размещались аудиокниги: «Шаги к успеху», «Улучшение памяти», «Библейская диета», «Новый завет» и несколько кассет с проповедями, с датами, надписанными на наклейках. Еще один ряд, разбитый на две секции — «мужскую» и «женскую», — содержал книги о гольфе и различных хобби. Две нижние полки были уставлены томами «Новой домашней энциклопедии». Ни одного романа. Ни одного сборника стихов. Еще одно разочарование.

Когда я легла на чистые простыни, мне вспомнилось стихотворение из христианского журнала Кэти. Перед моими глазами возник образ разлившейся от дождя реки: ряды колосьев на длинных узких островах, где раньше было пшеничное поле, и высокое дерево, стоящее в воде. Я знала, что однажды его корни сгниют в размякшей почве, и ствол рухнет. Наконец сон — сладкое тяжелое лекарство — увлек меня во мглу ночного покоя.

* * *

— Вставай и радуйся!

Утром Кэти громко простучала в мою дверь, заставив меня выпрыгнуть из постели. Я так не привыкла ко сну живых людей, что едва смогла открыть глаза.

Будучи Светом, я часто гуляла под дождем и даже как-то раз парила под водопадом. Мне доводилось видеть душевые кабинки и водопроводные краны. Но теперь, когда я повернула вентиль душа и почувствовала на коже Дженни поток холодной, обжигающей, как лед, воды, меня охватил неописуемый испуг. Я отпрыгнула от головки душа и съежилась на маленьком коврике. От звука воды и внезапного холода меня затошнило. С трудом проглотив кислоту, подступившую к горлу, я склонилась над ванной. Мне удалось найти нужный рычаг. Душ отключился. Вода полилась из нижнего крана. Я пугливо подставила руку под струю. Вода была теплой, как грудное молоко. Через миг она стала горячей, как суп. Я подкрутила вентиль и вновь опробовала температуру. Такой же механизм был у мистера Брауна. Мой страх улетучился. Дыхание успокоилось. Я заткнула пробкой сливное отверстие и забралась в ванну. Мне почему-то вспомнился образ высокого дерева со сгнившими корнями. Я решила ограничиться шестью дюймами глубины. Встав на колени и сложив руки ковшиком, я обмыла себя и сделала несколько боязливых нырков.

Мне потребовалась вся моя смекалка, чтобы разобраться с такими вещами, как розовая пластмассовая бритва и электрический фен для волос. В шкафчике с зеркальными дверцами я нашла несколько маленьких пузырьков. На них мелким шрифтом были напечатаны инструкции: «Принимать по одной таблетке три раза в день перед едой». На некоторых значилось: «При болях и высокой температуре», «При депрессии», «При длительной бессоннице». Я еще раз подумала о том, как сильно за последнее столетие изменилась жизнь подростков. Раньше, если взрослые хотели приласкать друг друга, мальчиков и девочек прогоняли из комнаты. Теперь дети ежедневно видели по телевизору ужасные убийства и изнасилования. Вот, наверное, почему Митч искал наркотики в спальне Билли, а в ванной Дженни имелись синие капсулы от депрессии, желтые пилюли от стресса и белые таблетки от бессонницы.

Успешно выполнив все утренние процедуры, я выбрала приемлемую одежду для школы — темно-зеленое платье и светло-коричневый свитер. Во всяком случае, Кэти не выражала недовольства по этому поводу. Но когда я начала заглядывать в кухонные шкафчики, она недоуменно посмотрела на меня и, открыв один из ящиков, сунула мне в руки жестяную банку:

— Где твоя сумка для книг?

Я сбегала в спальню и нашла под столом желтовато-коричневую холщовую сумку. В нее вошли четыре учебника и ридикюль, с которым Дженни была вчера в универсаме. Я вернулась на кухню, села за стол и, отогнув язычок, открыла отверстие в банке. Первый же глоток вызвал улыбку на моем лице. Я почти забыла вкус шоколада. Кэти неодобрительно покачала головой. Она протянула мне пластиковую соломинку, упакованную в белую бумагу. Я удалила обертку и сунула соломинку в напиток.

— В последнее время ты сама не своя, — с укором сказала мать Дженни.

— Неужели я всегда буду иметь такой завтрак? — спросила я, оставив осторожность.

Подобная фраза могла показаться очень странной. К счастью, Кэти поняла меня неправильно:

— Хорошо. В следующий раз я куплю земляничный йогурт.

Я сидела, посасывая шоколадный напиток, и по какой-то причине представляла себя в сосновой роще. Кэти похлопала меня по плечу и поманила за собой.

— Молитвенный уголок, — напомнила она.

Похоже, ее дочь должна была понять, что означала эта фраза. Я опустила банку на стол и последовала за Кэти сначала в коридор, а затем в комнату по соседству с родительской спальней — в ту, где находился большой телевизор с плоским экраном. Заходя сюда вчера вечером в поисках книг, я не обратила внимания на три белых стула, которые стояли в углу. Этим утром их освещала яркая лампа, сиявшая над ними. Стулья были повернуты друг к другу и расставлены на фут или два. На одном стуле лежала Библия в коричневом кожаном переплете. Кэти приподняла ее и села на стул. Когда я замерла в нерешительности, она похлопала по другой коричневой книге.

— Мы же не хотим опоздать, — сказала она.

Я взяла книгу и села. Кэти закрыла глаза, положила ладони на Священное Писание и глубоко вздохнула, словно услышала любимую симфонию, которая звучала только для нее. Я взглянула на книгу, лежавшую на моих коленях. Это был толстый блокнот, подписанный словом «Дневник». Я открыла обложку и фронтиспис, отмеченный надписью: «от 15 мая до…». Конечная дата отсутствовала. Первоначально переплет содержал около сотни страниц. Но я обнаружила, что почти половина листов была вырвана. Не вырезана или аккуратно удалена, а именно вырвана. Я осмотрела вытянутые нити переплета с клочками бумаги. Безобразный рот родительской цензуры. Первая из оставшихся страниц была датирована 7 июля. Вопреки надписи на обложке текст, аккуратно записанный синими чернилами, представлял собой не дневниковые записи, а цитату из Библии:

«Исход, глава 20. И изрек Бог все слова сии, говоря: Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим».

Зачем записывать в дневник отрывок из Десяти заповедей? Мелкий и аккуратный почерк Дженни (я уже видела его в школьных тетрадях девушки) выглядел мрачным и угрюмым. Полистав страницы, я нашла фрагмент из Притчей Соломона: «Сын мудрый радует отца, а сын глупый — огорчение для его матери».

Дэн вошел так внезапно, что я захлопнула дневник. Он сел на третий стул и улыбнулся Кэти. Затем они оба закрыли глаза. Я тайком наблюдала за ними. Мы провели несколько минут в молчании. Когда Дэн заговорил, я подскочила от неожиданности, и «мой» дневник упал на пол.

— Отец небесный.

Его голос раскатисто разнесся по комнате. Вряд ли Бог требовал от него такой громкости, подумала я.

— Открой наши уши для слов Твоих. Очисти сердца от греха. Сделай Твою волю нашей волей. Во имя Иисуса Христа. Аминь.

Я быстро нагнулась и подняла дневник с ковра. Прошло мгновение. Родители Дженни открыли глаза. Дэн скрестил ноги, вытащил авторучку из кармана рубашки и протянул ее мне. Он даже не взглянул на меня. Когда я взяла ручку, он ласково, как ребенка, похлопал Кэти по колену, и та передала ему Библию. Отыскав нужную страницу, Дэн начал читать вслух. Я смотрела на его крепкие загорелые пальцы на обложке книги. Интересно, почему на нем не было кольца?

— «Вы видели, что Я сделал Египтянам, и как Я носил вас на орлиных крыльях и принес вас к Себе».

Пока он читал, я наблюдала за туфлями Кэти. Ее скрещенные ноги покачивались, подбивая стопами воздух. Такими тонкими лодыжками могла бы гордиться любая девушка. Черные туфли с плоской подошвой напоминали детские тапочки для воскресной школы.

— «Если вы будете слушаться гласа Моего, — продолжил Дэн, — и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля».

Закончив чтение, он вернул книгу Кэти:

— Притчи Соломона, глава двадцать вторая, стих третий.

Его жена послушно пролистала страницы до нужного абзаца и повернулась ко мне. Она сделала вдох, приоткрыла рот, но остановилась и хмуро посмотрела на меня.

— Притчи Соломона, глава двадцать вторая, стих третий, — подсказала она.

Дэн приподнял голову. Я наконец поняла, что мне полагалось записывать цитаты в дневник. Я открыла чистую страницу и почувствовала панику. Мое сердце громко застучало. Смогу ли я писать, как Дженни? Я повозилась, открывая авторучку, и вскоре обнаружила, что нужно было повернуть часть ее корпуса.

— Притчи… — снова повторила Кэти.

Я старательно выполняла диктант, записывая слова маленькими буквами и пытаясь как можно точнее воспроизводить почерк Дженни. Теперь Дэн покачивал одной ногой, пока его жена читала.

— «Благоразумный видит беду и укрывается…»

Кэти подождала, пока я не закончила фразу.

Их забава не приносила мне радости, но авторучка была настоящим чудом. Лучшим изобретением после печатного станка.

— «…а неопытные идут вперед и наказываются».

Я закончила диктант и протянула Дэну авторучку. Он взял ее и на этот раз взглянул на меня. Его глаза хищно сузились:

— Встань!

Я нерешительно поднялась. Он вскочил на ноги и, уперев руки в бока и не глядя мне в глаза, осмотрел мое тело и ноги. Он вытащил из кармана металлическую рулетку и передал ее Кэти. Она бросила на него обиженный взгляд:

— Это школьное платье, Дэн. Оно не садится.

Кэти подошла ко мне, склонилась и проверила измерительной лентой расстояние от моего колена до края платья.

— Она выросла, — сказал ее муж.

— Нет, дорогой, — возразила его жена. — Она не стала выше.

— Повернись, — сказал Дэн, забирая у Кэти рулетку.

Я молча смотрела на него. Кэти встревоженно сделала рукой вращательный жест. Я неохотно подчинилась и повернулась на сто восемьдесят градусов. Дэн снова осмотрел мое тело:

— Сними свитер.

Кэти недовольно фыркнула. Очевидно, инспекция моей одежды была ее функцией, и она чувствовала себя отстраненной от должности.

— Ты проверял это платье на прошлой неделе! — с укором сказала она. — Никаких просветов, бретельки спрятаны, ничто не раскачивается.

— Кэтлин!

Его тон предупреждал, что она подошла к опасной черте. Я начала стаскивать свитер, но Дэн отмахнулся от нас рукой:

— Ладно, леди, желаю вам хорошего дня.

* * *

Когда Кэти повезла меня в школу, я вдруг поняла, что ввязалась в ужасную авантюру. По школьным учебникам мне было известно, что Дженни посещала уроки истории, математики, физики и государственного управления. От страха и нервозности у меня кружилась голова. Мне не помогал даже прекрасный аромат вишневого дезодоранта, который Кэти распылила в салоне. Мы проехали мимо двух девушек, спешивших в школу. Одна из них была одета в форму черлидера.

— Что ты думаешь о черлидинге? — спросила я у Кэти.

Я надеялась выведать у нее какие-нибудь сведения о том, что ожидало меня в школе.

— Мы решили этот вопрос еще несколько лет назад. Их форма едва прикрывает грудь и бедра, а хореография вообще не соответствует нормам приличия.

Она подъехала к тротуару перед территорией школы:

— Хорошего дня, дорогая.

Кэти склонила ко мне голову с идеальной прической, и я поцеловала ее в щеку. Выйдя из машины, я пригнулась и посмотрела на нее через открытую дверь:

— У меня нормальный вид?

— Ты выглядишь прекрасно.

— А как насчет спорта? — спросила я.

Она недоуменно приподняла брови:

— Ты хочешь заняться спортом? Но, милая, ты сама отказалась от балетных курсов. Ты же говорила, что тебе нужно больше времени для школьных предметов.

— Ладно, забудь.

Я улыбнулась и закрыла дверь.

Дальше следовало разобраться с предметами. Я старалась не смотреть на других школьников, потому что не знала их имен. И я понятия не имела, какие из девушек были моими подругами. Широкая аллея привела меня к административному зданию. Войдя в приемную, я немного подождала у стойки, пока секретарь, мисс Лопез, болтала с кем-то по телефону. Мистер Браун называл ее Оливией.

— Чем могу помочь, мисс Томпсон? — спросила она.

— Мне нужна копия расписания моих уроков.

Вероятно, эта просьба показалась ей странной:

— И кому понадобилась такая копия?

Я даже удивилась, как гладко ложь скатилась с моего языка:

— Церкви.

— Без проблем.

Оливия подъехала на вращающемся стуле к компьютеру, стоявшему у стены, и напечатала несколько слов. В ее кабинете пахло клеем и пролитыми чернилами. Мое сердце пропустило удар, когда рядом раздался знакомый голос.

— Что-нибудь есть для меня? — спросил мой прошлый хозяин.

Он склонился над стойкой. Оливия подъехала к почтовому стенду и передала ему небольшой бланк из ячейки с надписью «мистер Браун».

— Спасибо, — сказал он.

Я посмотрела на него. Мой милый друг стоял рядом со мной и читал документ. Все тот же портфель и синяя рубашка, которую он часто надевал по понедельникам. Прежде мы тысячи раз стояли на этом месте. Но теперь я могла ощущать теплоту его тела и запах — потертого портфеля и даже мыла с шалфеем, которое он использовал в душе. Меня поразило, каким плотным и прочным он выглядел. И я знала, что он не принес с собой рукопись. Когда он втискивал папку в портфель, замок почти не закрывался. Сегодня саквояж был легким и пустым. Я почувствовала себя виноватой.

По правде говоря, наша близость вызывала во мне сладкий трепет. Я хотела завести с ним беседу. Набрав воздух в грудь, я внезапно вспомнила, что он не знал меня. Возможно, он даже не был знаком с Дженни. Мистер Браун повернулся и, не отрывая взгляда от бланка, вышел из комнаты. Как странно! Обретя материальное тело, я по-прежнему осталась для него невидимой. Оливия снова говорила с кем-то по телефону. Бросив взгляд в окно, я увидела Джеймса. Он стоял у каменной скамьи и осматривал толпу школьников. Кровь прилила к моим щекам.

— Вот, возьмите, — сказала Оливия, передавая мне лист бумаги.

Я выбежала из здания во двор, но Джеймс куда-то ушел, и теперь уже мне пришлось осматривать толпу. Я хорошо знала школу, учителей, расположение и нумерацию комнат. Но что мне было делать с именами одноклассников? Две незнакомые девушки, проходя мимо меня, поздоровались, а я лишь улыбнулась им в ответ. Первый урок прошел в комнате 100 корпуса A, где я выслушала лекцию по осадочным отложениям. Все казалось новым: скрип парт, тихий смех и строгий голос преподавателя. Когда прозвенел звонок, я подпрыгнула и взвизгнула от испуга. Парень, сидевший за мной, рассмеялся.

Направляясь в корпус C, я издалека увидела знакомую голову и взъерошенные темные волосы. Джеймс обернулся, встал на цыпочки и осмотрел весь школьный двор. Меня буквально парализовало. Я возбужденно замерла на месте, ожидая, когда он повернется ко мне. И вот наконец он увидел лицо Дженни. Джеймс влился в толпу и зашагал в моем направлении. Я тоже пошла навстречу, тут же потеряв его из виду — мой рост был недостаточно высоким. Когда он обогнал группу девушек и внезапно оказался в нескольких шагах от меня, я вновь остановилась.

— Элен? — спросил он.

Я кивнула. Какое-то мгновение я не знала, что делать. Нужно ли нам было притворяться, что мы впервые встретились друг с другом? Прошла секунда, и наши сумки упали на землю. Он обнял меня так сильно, что я едва не задохнулась. Меня ошеломили новые впечатления. Я физически чувствовала, как губы Джеймса искали мой рот, как он сжимал меня руками и как сильно билось его сердце. Я вдыхала запах его волос, воспринимала теплоту гладкой кожи, омываемой моими слезами. Некоторые школьники, проходившие мимо нас, издавали некультурные звуки. Одна девушка громко рассмеялась. Джеймс выпустил меня из объятий и, взяв за руку, вытянул из толпы. Мы направились к укромному месту. Мне приходилось бежать, чтобы угнаться за ним. Он отвел меня за ящики и бидоны, где состоялась наша первая беседа. Взяв мое лицо в ладони, Джеймс поцеловал меня. Наверное, ему хотелось проверить реальность моего существования. Он ощупывал мои мышцы и кости, опробовал влагу губ и теплоту нежной кожи.

Когда зазвенел звонок, мы отступили на шаг друг от друга. Я не знала, сколько прошло времени — час или пять минут. Хорошо, что он прижал меня к стене, иначе у меня подкосились бы ноги. Мы оба задыхались от страсти. Джеймс осмотрел аллею в надежде, что за нами никто не наблюдал. Но несколько парней все еще оставались во дворе, не спеша расходиться по классам. Я не сдержалась. Он оказался лучше, чем шоколад или пунш. Вкус его поцелуев пробуждал во мне неимоверный аппетит. Я обвила руками его шею и вновь прижалась к нему.

Меня пронзила молния воспоминаний — мои пальцы в волосах цвета зрелой пшеницы, густые бакенбарды и горло с крохотным полукруглым шрамом. По моей спине пробежал озноб. Я встряхнула головой, отбросила это видение, и рядом со мной остался только Джеймс, с его темной челкой, закрывавшей один глаз. Я просунула руки под его рубашку, лаская гладкую кожу, источающую жар. Мои губы нацелились в ямку на его горле, но он отстранился от меня.

— Подожди, — сказал он. — Какой у тебя сейчас урок?

Мне потребовалось время, чтобы вспомнить:

— Государственное управление.

Он все еще задыхался от возбуждения:

— Что будет потом?

— Библиотечная практика.

— А четвертый урок?

— Внеклассные занятия.

— Тогда встретимся здесь на третьей перемене.

Наши сумки с книгами все еще лежали на земле — там, где мы бросили их. Он поднял мою сумку и помог накинуть ремень на плечо.

— Спасибо, Джеймс, — сказала я.

Мне нравилось произносить его имя.

Он улыбнулся:

— Ты знаешь, где твоя классная комната?

— Я провела в этой школе долгие годы.

— Извини, забыл.

Джеймс быстро осмотрелся по сторонам и снова поцеловал меня. Он льнул ко мне с такой силой, как будто хотел убедиться в моей реальности. Через секунду он повернулся и побежал по аллее. Мне не составило труда найти свой класс. Когда я вошла в кабинет, все посмотрели на меня.

— Прошу прощения за опоздание.

Я присела в небольшом реверансе. Ребята засмеялись. Учительница, не став наказывать меня, сделала пометку в классном журнале. Я села на пустую парту в заднем ряду и замкнулась в себе. Все мои мысли крутились вокруг того, какой нежной была кожа на горле Джеймса под моими страстными поцелуями. И еще мне чудилось, что запах его волос напоминал аромат холодного зимнего леса.

Я открыла блокнот, но объяснения учительницы казались мне такими же путаными, как следы мышей. Глядя на белые промежутки между словами, я заметила, какими детскими выглядели мои запястья и небольшие ладони. Но разве не постыдно для такого юного тела иметь столь плотские желания? Была ли я старше, когда в прошлой жизни почувствовала это томление? Услышав звонок, я побежала в библиотеку. Мне почему-то подумалось, что Джеймс тоже придет туда. Я с яростной тоской выискивала его в проходах между стеллажами. Старания оказались напрасны.

Библиотечная практика состояла в основном из возвращения книг на полки. Я толкала нагруженную тележку по проходам. Некоторые школьники выполняли индивидуальные задания. Они сидели за длинными столами в читальном зале и писали рефераты. Один парень спал. Расставив на полках свою часть книг, я выбрала несколько романов и сборников стихов. Дежурная по библиотеке недоуменно покосилась на стопку, которую я выложила перед ней на стойке.

— Как много книг я могу взять домой?

Когда Джеймс встретился со мной за ящиками и бидонами, моя сумка распухла от книг. Сначала он долго целовал меня, придерживая за плечи — наверное, не хотел, чтобы я прижималась к его телу. Затем он попытался поднять мою сумку:

— Господи! Что там такое?

— Мне сказали, что я могу брать из библиотеки до двадцати книг за один раз.

— Между прочим, сейчас книги делают в мягких обложках!

Он передал мне свою сумку и обеими руками поднял мою:

— Иди за мной.

Я последовала за ним в школьный театр. Пожарный выход был прикрыт лишь деревянным заграждением. Джеймс открыл дверь и убедился, что нас никто не видит. В небольшом коридоре было очень темно. Я прикоснулась к его лицу, но он сказал:

— Подожди.

Сжав мою руку, он повел меня по узкому проходу за сценой. Мы шли мимо лестниц и больших холстов, натянутых на деревянные рамы. Наши шаги создавали гулкое эхо. В воздухе пахло плесенью и древесными стружками.

Когда мы подошли к большой деревянной лестнице, Джеймс сунул наши сумки под стол. Он указал рукой наверх, и я без колебаний поднялась по ступеням. Высоко над сценой располагалась платформа, накрытая толстым черным занавесом. Она походила на постель с бархатным покрывалом. Размеры помоста соответствовали весельной шлюпке. Я могла свободно стоять под перекрещивающимися балками, но Джеймсу приходилось пригибать голову. Платформа напоминала домик на дереве. Будучи призраком, я никогда не посещала это место. Мне захотелось снять туфли и пройтись по черной ткани босыми ногами. Сцена в двадцати футах ниже казалась волшебным озером тьмы.

— Мисс Элен, — сказал Джеймс. — Ты можешь отказаться.

Он стоял, ухватившись одной рукой за верхнюю перекладину.

— Если ты думаешь, что я воспользовался ситуацией…

— Насколько мне известно, мы единственные в своем роде. Других таких нет на всем белом свете. Перед глазами Бога мы естественная пара.

Это было все, что он хотел знать. Не прерывая ласк и поцелуев, мы начали раздевать друг друга. Он пытался снять мое платье через голову, а я сражалась с его штанами, на которых оказалось слишком много пуговиц. Одна из моих туфель слетела с платформы и со звуком, похожим на выстрел, упала на сцену.

Довольно странно, но, раздевая его, я не чувствовала никакого стыда. Прежде меня часто шокировало агрессивное поведение современных женщин, когда они в книгах и фильмах толкали своих партнеров на ложа или останавливали лифты между этажами. Даже миссис Браун пугала меня своими внезапными попытками обольстить возлюбленного. Она так быстро пробуждала желание уравновешенного мистера Брауна, что я едва успевала убегать от них во двор или на крышу. Конечно, я не помнила своих наставниц в прошлой жизни и их слов о правильных манерах юной девушки. Тем не менее я знала этикет: невеста, приукрасив себя, молча ожидала команду жениха и затем отдавалась ему, словно своему господину. Его удовольствие являлось главной целью, а ее чувства, если они возникали, оставались, как правило, в секрете. Но сейчас все изменилось. Любое событие, связанное с Джеймсом, казалось новым для меня.

Я удивлялась своей смелости. Когда мы легли на черную бархатную ткань, нас отделяла друг от друга только кожа. Он провел рукой по моему бедру, ввел в меня свою плоть, и я застонала от острой боли.

— Ты в первый раз занимаешься сексом? — спросил Джеймс.

— Нет.

— Я имею в виду Дженни.

Его тело дрожало от страсти, но он выжидал.

— Ах, я не знаю.

— Тебе больно?

— Все в порядке.

Он с облегчением продолжил поступательные движения. Гортанные стоны возвращались ко мне из кафедральной темноты. Моя небесная сестра отзывалась эхом из другого мира. Неясное воспоминание заставляло меня извиваться под ним и цепляться пальцами за его плечи и шею. Тени вокруг нас пульсировали в ритме его шепота и жаркого дыхания. Мои ответы были тихими, как пение птицы. Над нами простирался невидимый космос, откуда свисали веревки и темные лампы. Они безмолвно раскачивались, как ветви на ночных деревьях. Затем я прижала его к себе. Под моими закрытыми веками вспыхнул ослепительный свет, и волна сладкой неги нахлынула отовсюду, приникнув даже в корни волос. Я не понимала, что кричала. Чуть позже об этом мне подсказало громкое эхо. Джеймс прикрыл мой рот губами, но внезапно прервал поцелуй. Его тело выгнулось дугой. Он приподнял мою голову и плечи.

— Джеймс, — тихо прошептала я.

Он молча покачивался со мной какое-то время.

— Ты занимался сексом в первый раз?

Он сделал глубокий вздох и шутливо подмигнул мне:

— Я не знаю.

Мы со смехом сплелись в объятиях. Вскоре наши зубы начали стучать от холода. Мокрую от пота кожу обдувал сквозняк с чердака. Джеймс набросил на наши обнаженные тела свою рубашку и мой свитер. Я почувствовала легкое головокружение. Мне казалось, что мы лежали на маленьком плоту, и стремительная река несла нас по течению под безлунным небом.

— Как ты забрала ее тело? — спросил он.

Его вопрос рассмешил меня.

— Я вошла в нее во время молитвы на церковном пикнике.

— Ты шутишь?

— Они подумали, что это был священный транс и общение со Святым Духом.

— Где ты живешь? — спросил Джеймс.

— Не знаю. Я забыла, что нужно запомнить адрес и телефонный номер.

Его забота обо мне казалась такой милой и неожиданной. Мое сердце успокоилось, и тело расслабилось. Но он по-прежнему прижимал меня к себе, оставаясь внимательным к каждому моему слову и жесту. Как странно! Почему я думала, что он оставит меня после этого? Наверное, опять какие-то отголоски из предыдущей жизни.

— К тебе уже начали возвращаться воспоминания? — спросил он.

— Только небольшие моменты.

Мне не нравились чувства, которые я переживала во время этих вспышек памяти.

— А ты, наверное, вспомнил что-нибудь еще?

— Да, я работаю над этим.

Он смотрел на меня, поглаживая ладонью мой подбородок и левую ключицу:

— Сегодня утром мне вспомнилось, что моя мать имела травму руки.

Он приподнял правую руку и согнул указательный палец:

— Когда она надевала фартук, то завязывала тесемки примерно таким образом.

Джеймс попытался воспроизвести танец ее рук. Затем он прижал губы к моей шее и сделал несколько горячих выдохов. Внезапно зазвенел звонок. Я подскочила от неожиданности.

— Сейчас время для второго ланча, — сказал он, целуя меня в горло. — Мы можем оставаться здесь до часа дня.

— И пропустить ланч? Мне хочется попробовать вкус яблок.

Мы оделись, и Джеймс спустился, держа в руке одну из моих туфель. Я последовала его примеру. Он нашел на сцене мою упавшую туфлю и вернулся к лестнице, где я ожидала его. Встав передо мной на колени, он поднес обувь к моим ногам. Когда мы взяли наши сумки с книгами, он с улыбкой осмотрел меня и покачал головой.

— Что-то не так? — спросила я.

— Ты выглядишь слишком растрепанной. Такое впечатление, что кто-то специально взъерошил твои волосы…

Он поцеловал меня и приподнял мои локоны.

Школьный двор был заполнен учениками, сидевшими за столами, на скамейках и на траве. Ребята поедали домашние завтраки или сновали с подносами в кафетерии. Мы устроились под деревом.

— У тебя есть талон на школьное питание? — спросил Джеймс.

Я осмотрела свою дамскую сумочку. В ней обнаружился гребень, маленький целлофановый пакет, зеркало, косметические салфетки, пачка жевательной резинки и кошелек. Когда я открыла его, Джеймс указал мне на пластиковую карточку с черной полоской на задней стороне и со школьным крестом на передней.

— Вот твой талон, — сказал он.

Найдя водительские права, я изучила свои данные:

— Мой дом расположен на Ламберт-драйв.

— Похоже, ты провалила тест на вождение. Иначе в правах имелась бы фотография.

Спрятав документ в кошелек, я притворилась обиженной таким предположением. Разве я могла бы что-то провалить? Но осмотр водительских прав обеспокоил меня, хотя в данный момент я не понимала, чем именно.

— Может, назовешь свою фамилию?

Просьба Джеймса рассмешила меня — особенно с учетом нашей близости.

— Томпсон, — ответила я.

— О, мисс Томпсон с Ламберт-драйв, — театрально произнес Джеймс. — Не изволишь ли ты разделить со мной ланч?

В моей прежней молодости невеста редко могла видеть обнаженную руку жениха, а жениху практически не доводилось любоваться лодыжкой невесты до свадебной ночи. Участники былых вакханалий нервно стояли бы в сторонке, наблюдая за тем, как современные люди обходились друг с другом. Меня шокировал их способ спаривания без элементарных норм ухаживания. Парни и девушки прятались за стеллажами библиотеки или за матами гимнастического зала. Они занимались сексом без обещаний любви или хотя бы последующей дружбы. Им просто хотелось вкусить запретный плод, и они неуклюже крали тайные удовольствия, сторонясь обид и ненависти прежних поколений влюбленных.

Но Джеймс был не таким. Я не замечала в нем небрежности или вульгарности. Его желание не имело отношения к бесстыдству. Оно предлагалось мне от чистого сердца. Глядя на его прямодушную страсть, я отвечала тем же, нисколько не смущаясь своих чувств.

Оставив наши сумки под деревом, мы направились в кафетерий. Пока я двигалась вдоль стойки с различными блюдами, Джеймс давал мне дельные советы. Когда мы подошли к исходящим паром тарелкам с каким-то мясом, политым коричневой подливой, он тихо прошептал:

— Даже не прикасайся к ним.

— Что это? — спросила я.

— Никто не знает.

Я выбрала вареное яйцо, сладкую булочку, красное яблоко и небольшой пакет молока. Джеймс взял себе сэндвич и апельсиновый сок. Мы сели на траву, и он с восторгом принялся наблюдать, как я ем. Он дал мне попробовать апельсиновый сок, и я едва не завизжала от восхищения. Потом я медленно очистила и съела яйцо. Затем пришел черед булочки. Она была такой вкусной, что я смаковала каждый кусочек. Мне понравилась обертка от сэндвича Джеймса. Я мяла и поглаживала ее пальцами, очарованная невероятной мягкостью. Но вот молоко мне показалось отвратительным.

— Оно другое, — сказала я.

— А что ты хочешь? Современные коровы — они такие…

Меня охватила внезапная печаль. С тех пор как я встретилась с Джеймсом, ко мне вернулось уже несколько воспоминаний. Сейчас я увидела перед глазами молочную скамью, гладко отполированную от долгого использования. Джеймс вернул меня в реальность, сняв поцелуем с моих губ оставшуюся каплю молока. Несколько школьников заулюлюкали и засмеялись, показывая пальцами в нашу сторону. Но мой возлюбленный проигнорировал их, поэтому я поступила точно так же.

— Наверное, мне нужно предупредить тебя, — сказала я. — Моя новая семья очень религиозная. Ты был бы шокирован их поведением.

— Ты хочешь сказать, что твоя родня еще более странная, чем моя?

— Да, хотя и по-другому.

Вкус яблока вызвал слезы на моих глазах. И снова вспышка памяти: темно-оранжевые кленовые листья, большие, как ладонь; мука на деревянном столе и дым из серой каменной трубы. По моей спине пробежал озноб. Джеймс очарованно смотрел на меня.

— Когда ты стал Билли, вкус фруктов тоже ошеломлял тебя? — спросила я.

— Нет, — ложась на бок, ответил он. — Но я хотел бы наслаждаться им, как ты.

После ланча Джеймс решил освободить меня от тяжелого груза. Иначе мне пришлось бы переносить сумку с книгами в каждый класс.

— Где твой шкафчик? — спросил он.

— Я не знаю.

— Загляни в кошелек. Возможно, его номер записан на какой-нибудь бумажке. Кстати, именно так я нашел комбинацию от шкафчика Билли и шифр его велосипедного замка.

Я снова осмотрела содержимое кошелька. Там был только школьный идентификатор, талон на питание, водительские права, телефонная карточка и сложенная вчетверо купюра в двадцать долларов.

— О господи, — испуганно сказала я. — Интересно, моя мать отвозит меня из школы домой? Что, если нет? Я не знаю дороги. Я понятия не имею, как попасть в их дом.

— Может, мы проведем ночь в школьном театре? — с улыбкой спросил Джеймс.

Он проводил меня к административному зданию и остался ждать у дверей. Секретарша Оливия пила кофе:

— Еще раз привет.

— Мне нужен номер моего шкафчика и шифр к нему, — сказала я.

Она посмотрела на меня с нескрываемым раздражением:

— Для церкви?

— Нет, — пригнувшись к ней, ответила я. — На самом деле это моя забывчивость. Я так сильно влюбилась, что стала ужасно рассеянной.

Она одарила меня странной улыбкой, затем открыла блокнот и, записав номера, передала мне лист бумаги.

— Будь осторожна со своим сердечком, — предупредила Оливия.

Несмотря на шутливый тон, в ее много повидавших глазах угадывалась плохо скрытая тревога.

Джеймс отнес мои книги к шкафчику с номером 113. Набрав шифр, он открыл дверь. На полках мы обнаружили несколько авторучек, баночку с шоколадным напитком и соломку в бумажной обертке. Я загрузила небольшое пространство шестнадцатью из моих двадцати книг, оставив для домашнего чтения «Ромео и Джульетта», «Джейн Эйр», сборник стихов и «Грозовой перевал».

— А почему ты не берешь домой книги из библиотеки? — спросила я у Джеймса.

— Потому что Митч подумает, что я сошел с ума, — ответил он. — Или мне придется приделывать к ним поддельные обложки.

— Ты думаешь, мне нужно спрятать эти книги от родителей? — испуганно спросила я.

— Зачем тебе прятать классическую литературу?

— Видел бы ты мой дом.

Звонок прозвенел, как всегда, несвоевременно. Мы договорились встретиться после занятий на автостоянке. Я мученически отсидела остальные уроки, не обращая внимания на математические уравнения и фильм о Второй мировой войне. Мне хотелось сидеть в классе мистера Брауна — рядом с Джеймсом. К сожалению, это было невозможно. После занятий я ожидала его на краю парковки. Он опаздывал, и я с каждой секундой тревожилась все больше и больше.

— Привет, — окликнул меня женский голос.

Я повернулась и увидела мускулистую крепкую девушку с белыми бусинами, вплетенными в волосы.

— Ты тусуешься с Билли Блейком?

От неожиданности и страха я не могла найти слов для ответа.

— Мне ничего не известно о тебе, — сказала девушка. — Но лучше держись подальше от него.

— Почему? — с большим усилием спросила я.

— Он подонок, а его друзья — бандиты и уроды. Вот почему.

— А-а-а…

Она встряхнула головой и, разметав по плечам белые бусины, пошла по аллее. Я смотрела ей вслед. Мое сердце тревожно билось в груди. Когда я увидела Джеймса, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не убежать от него.

— Без тебя английский класс уже совсем не тот, — сказал он.

Я не могла говорить. На моих глазах наворачивались слезы.

— Если я попрошу тебя о свидании, ты согласишься погулять со мной? — спросил Джеймс.

— Я уже прогулялась с тобой в школьный театр.

Он хотел поцеловать меня, но быстро отступил на шаг. Мимо нас проходили два преподавателя.

— Кем были друзья Билли? — спросила я. — Одна девушка назвала их бандитами.

— Я думаю, они уже забыли обо мне, — сказал Джеймс. — Хотя они ужасно рассердились, когда я послал их… — он помолчал, подбирая слова, — когда я отказался участвовать в их авантюрах.

Внезапно я почувствовала волну холода. На другой стороне улицы по тротуару перемещался странный мужчина. Печаль, исходившая от него тошнотворным туманом, чувствовалась даже на расстоянии. Он толкал перед собой коляску с продуктовыми пакетами. Его рассеянный взгляд блуждал в неведомых далях. Рот двигался, как будто он напевал себе безмолвную песню. Я с ужасом смотрела, как мужчина приближался к углу здания, хотя у него не было нижних конечностей. От его искалеченных ног, грубо обрубленных выше колен, тянулись пучки коричневых нитей. Казалось, что из его спины струился табачный дым. От этого зрелища у меня заныло в груди. Затем я почувствовала теплую руку Джеймса. Он обнял меня за плечи.

— Все верно, — прошептал мой возлюбленный. — Это один из блуждающих призраков.

— Он видит нас? — спросила я.

Моя кожа покрылась мурашками.

— Нет, — ответил Джеймс. — Он не знает, что умер.

Его пальцы сжали мое запястье.

— Мы можем помочь ему? — спросила я.

— Нет.

Внезапно призрак растворился в воздухе, словно его скрыл от нас упавший занавес. Но меня напугало не его исчезновение, а то, что я увидела в следующий миг. Мой живот сжался от страха, когда из-за угла появилась машина бежевого цвета.

— Это мать Дженни, — сказала я.

Джеймс тут же отдернул руку и отступил на шаг от меня.

— Я не желаю возвращаться в ее дом. Я хочу остаться с тобой.

— Просто подумай о тех забавных событиях, которые могут ожидать тебя сегодня вечером, — ответил он. — Завтра ты расскажешь мне о них.

— А если мне понадобится поговорить с тобой?

Машина подъезжала к нам все ближе и ближе.

— Пять-пять-пять, двенадцать двадцать пять, — прошептал Джеймс. — Это как Рождество. Двенадцатый месяц и двадцать пятый день.

Теперь я увидела лицо Кэти. Она улыбалась, пока не заметила Джеймса, стоявшего рядом со мной. Машина подъехала к тротуару. Дверной замок открылся с механическим звуком. Я накинула на плечо ремень своей сумки и, повернувшись спиной к «матери», тихо прошептала на прощание:

— Жаль, что я не могу поцеловать тебя.

— Мне тоже очень жаль, — ответил шепотом Джеймс.

Чувствуя себя пленницей, проданной в рабство, я открыла дверь машины и натянуто улыбнулась женщине, сидевшей за рулем:

— Привет, мамочка.

Закрывая дверь, я бросила последний взгляд на Джеймса. Он помахал мне рукой. Кэти нахмурила брови.

— Кто это? — с нескрываемой тревогой спросила она.

— Просто один парень, — ответила я. — Красивый, правда?

— Ты помнишь, что я говорила тебе о юношах и их порочном флирте с молодыми девушками?

— Не волнуйся, — ответила я. — Он джентльмен.

— Вот этот тип?

Дверные замки закрылись со зловещим стуком.

10

Когда мы вернулись домой, я прокралась в ванную Дженни и помылась, как прежде, поливая голову водой небольшим ковшиком. Мне не хотелось расставаться с запахом Джеймса, но я боялась, что кто-то почувствует его на моей коже. Накинув халат, я начала собирать грязную одежду и вдруг обнаружила на трусиках кровавые пятна. Их нужно было замыть. Я включила воду в раковине и, взяв кусок мыла из блюдца на полке, принялась скоблить тонкую ткань.

— Дорогая?

Кэти тихо постучала и тут же распахнула дверь. Я подпрыгнула от неожиданности, сожалея, что не воспользовалась щеколдой. Кэти удивленно приподняла брови:

— Ты принимала душ?

— Нет. Я просто ополоснулась в ванной.

Перестав скоблить трусики, я зажала их в кулаке.

— Как ты себя чувствуешь? Нормально?

Она посмотрела на мои руки:

— Что ты делаешь?

— Решила постирать вручную парочку вещей, — с улыбкой ответила я.

Она выглядела озабоченной.

— Что-то не так? — спросила я.

Кэти покачала головой и закрыла дверь. Я сунула мокрые трусики в сухую одежду и, выйдя из ванной, направилась к бельевой корзине. Меня напугал громкий шорох. Повернувшись к столу, я увидела Кэти. Она стояла над моей раскрытой сумкой и рассматривала одну из библиотечных книг.

— Что это? — спросила она, показав мне «Ромео и Джульетту».

— Пьеса Шекспира.

— Я думала, что в этом семестре у тебя нет английской литературы.

— Ты права. Мне просто захотелось почитать.

Кэти поджала губы и сунула книгу обратно в сумку.

— Ладно, одевайся, — сказала она. — Нам пора поработать. Встретимся за нашим столом в пять часов.

Встряхивая кисти рук, словно сбрасывая с пальцев шекспировскую пыль, Кэти вышла из комнаты.

Я переоделась в чистую одежду и принесла свои школьные учебники в кабинет родителей. Кэти там не было. Прогулявшись по дому, я нашла ее в столовой. Она помахала мне розовой авторучкой и с улыбкой указала на стул, стоявший напротив нее. На столе лежали стопки бумаг и розовая коробка с наклейкой «Корреспонденция». Я покорно села. Очевидно, это был ритуал «совместной работы мамы и дочки». Оставалось выяснить, как часто он выполнялся — ежедневно или раз в неделю. Поглядывая на Кэти, я притворялась, что читала историю, государственное управление и математику. Она что-то писала и, словно ребенок, слегка шевелила при этом губами. Строки, собранные в аккуратные абзацы, выглядели такими же прямолинейными, как и ее жизнь. Кэти было около тридцати пяти лет. Я перестала взрослеть в двадцать семь. В какой-то момент я почувствовала себя старшей сестрой Алисы, сидевшей под деревом и наблюдавшей за младшей, перед тем как та упала в дыру. На самом деле все обстояло иначе. Кэти являлась моей опекуншей. И это я попала в удивительную страну. Чтобы построить мост между миром Дженни и домом на улице Амелии, мне следовало стать такой же ловкой, как Алиса.

Я решила не выполнять письменные задания. Прочитанный материал не шел мне в голову. Я просто скользила взглядом по страницам учебников и думала о Джеймсе. Он был центром вселенной, вокруг которого вращались мои мысли.

Когда мы провели за столом примерно час, я заявила, что закончила делать уроки. К тому времени Кэти написала четыре письма и вложила их в конверты, лежавшие слева от нее. Она опечатала каждый конверт круглой золотистой наклейкой.

— Хорошо, — сказала она. — Ты можешь отдохнуть. Я позову тебя, когда разберусь с перепиской.

Не выясняя дальнейшего плана действий, я побежала в свою комнату, оставила там учебники и быстро проскользнула в кабинет родителей. Включив торшер, я подошла к телефону, набрала три пятерки, затем двенадцать и двадцать пять. Как дата Рождества. Пока шли гудки, мое сердце билось, словно птица в клетке.

— Да? — Трубку взял Митч.

— Могу ли я поговорить с Билли?

— Кто это? — спросил он.

Мой голос дрожал от волнения:

— Я девушка из его школы. Мы вместе посещали класс английской литературы.

Это отчасти было правдой.

— Что тебе нужно? — спросил Митч.

В такие моменты мне всегда не хватало сообразительности:

— Я хотела бы посоветоваться с ним насчет одного упражнения.

Митч засмеялся:

— Ты уверена, что тебе нужен Билли?

Затем я услышала отдаленный голос Джеймса. Через пару секунд его слова зазвучали уже в моем ухе, и я с облегчением вздохнула:

— Алло?

— Я прячусь в их кабинете.

В трубке послышался шорох. Наверное, Джеймс уносил телефон подальше от Митча.

— Если хочешь, я перезвоню тебе, — сказал он. — Попрошу у твоих родителей разрешение на свидание с тобой.

— Пока не звони, — прошептала я. — Попытаюсь поднять эту тему во время ужина.

— С тобой все нормально?

— Ситуация становится пугающей. Я не знаю, что делать и как отвечать на вопросы. Мое поведение кажется им странным. Я продолжаю совершать ужасные ошибки.

— Мне это хорошо знакомо, — со смехом произнес Джеймс. — Я мог бы рассказать тебе, с каким трудом учился говорить, ходить и сидеть на кушетке, как Билли.

В коридоре послышались шаги.

— Кто-то идет!

Я повесила трубку, даже не попрощавшись. Страх заставил меня затаить дыхание. Когда Дэн открыл дверь, я негромко вскрикнула.

— Мое появление напугало тебя? — нахмурившись, спросил он.

— Нет.

— Мама зовет нас на ужин.

Не знаю почему, но интуиция подсказывала мне, что, если я попадусь на обмане, виной будет не какая-то серьезная ошибка — не путаница с дедушкой, не узнанным мной. Скорее всего они поймут, что я — не Дженни, по простой промашке — например, когда мне не удастся угадать, в каком шкафу стоят тарелки. Размышляя об этом, я шла в столовую, как на эшафот. К счастью, Кэти готовила на кухне тушеное мясо, а Дэн читал статью в газете. Они не заметили моего тихого появления. Но когда Кэти понесла еду к столу, она остановилась и с упреком посмотрела на меня:

— Милочка! Ты еще не достала подставки под тарелки? Что это на тебя нашло?

Дэн водрузил на стол стеклянный кувшин с водой и затем вытащил из ящика китайского комода три синих прямоугольника из плетеной соломки.

— Это только подставки, — сказал он. — Не кричи на нее.

Кэти все еще выглядела сердитой. Я аккуратно разложила подставки, надеясь, что мои действия не сочтут ошибочными и подозрительными. Когда родители Дженни сели за стол, у меня от нервного напряжения разболелась голова. Я с трудом сдерживала слезы. Кэти расставляла тарелки с жарким и рассказывала о том, как провела сегодняшний день.

— Дженни, — прервал ее Дэн. — Твоя мать сообщила мне, что ты разговаривала в школе со странным парнем.

Его голос был сдержанным, но я понимала, что это начало не предвещало ничего хорошего.

— Он не странный, — ответила я.

— Ты уже общалась с ним прежде? — спросил Дэн.

Родители пристально наблюдали за мной. Я не знала, насколько хорошим было знакомство Дженни и Билли. Возможно, они вообще игнорировали друг друга до сегодняшнего дня.

— Мы иногда встречались в коридорах школы.

— Скажи, он не из нашей общины?

— Не из нашей, — подтвердила я.

— А он посещает какую-нибудь церковь? — спросила Кэти.

— Я еще не успела задать ему такой вопрос.

Проведя одно воскресенье с Джеймсом и Митчем, я знала, что они не ходили на церковные службы.

— Как вы думаете, этот парень может пригласить меня на свидание?

Я надеялась, что вопрос прозвучит естественно, но они оба перестали жевать.

— Что за нелепая идея?

У Кэти от удивления перехватило дыхание.

— Я думал, что мы уже решили этот вопрос, — возмущенным тоном произнес Дэн. — Дженни слишком молода для свиданий.

— Но, папа…

Мое зрение вздрагивало с каждым ударом сердца. Боль в голове усилилась.

— Мама говорила, что знакомый мальчик может скоро пригласить меня на бал.

Кэти опустила на стол нож и вилку.

— Речь шла о Брэде Смите. Он из твоей воскресной группы. И, ради небес, мы договаривались только о церковной вечеринке.

Она взглянула на мужа, словно клялась ему в своей невиновности.

— А можно мне прийти с ним в церковь? — спросила я.

— Нет, — покачав головой, ответила Кэти. — И это решение тоже не обсуждается.

У меня возникло чувство, что меня без суда и следствия приговорили к каторге:

— Почему?

Дэн с упреком посмотрел на Кэти:

— Ты говорила, что вы обсуждали подобные вопросы.

— Мы вместе читаем литературу, рекомендованную пастором Бобом, — ответила она. — Дженни знает, что ей запрещено встречаться с юношами, не принадлежащими к нашей церковной общине.

Она повернулась ко мне и покачала головой, как будто обвиняла меня в предательстве.

— Никогда не встречайся с парнем, надеясь обратить его в веру. Это сказано в первой главе наставлений.

— Я должен внести уточнение, — вмешался Дэн. — Она не будет ходить на свидания весь следующий год. Договорились?

Те, кто мечтает стать молодым, пусть дважды подумают, прежде чем произнести свои молитвы. Мой желудок угрожал вернуть на стол то малое, что я успела проглотить. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов.

— Значит, если люди не принадлежат нашей церкви, они не имеют для вас никакой ценности? — спросила я.

Было слишком поздно что-то менять. Когда слова сорвались с моих губ, я поняла, как резко они прозвучали. Кэти ошеломленно откинулась на спинку стула. Казалось, что кто-то выстрелил в нее из ружья.

— Дженнифер Энн!

Дэн склонил голову набок и медленно, как танк, менявший цель, навел свой взгляд на меня:

— Ты прекрасно знаешь, что я веду бизнес с католиками и евреями. Мы радовались, что ты ходишь в школу с детьми, чьи семьи исповедуют другие религии. Но если тебя там учат перечить родителям, ты завтра же покинешь это заведение.

— Я прошу прощения.

Мне захотелось уточнить один вопрос:

— Значит, я могу дружить не только с христианами? Если я могу учиться с детьми из семей…

— Пойми, дорогая, — перебила меня Кэти. — Парни, которых ты видишь в школе, не хотят дружить с девушками. Им нужно совсем другое!

— Что именно тебя пугает? — спросила я.

— Хватит дерзить!

Дэн забрал мою тарелку с едой и передвинул ее в центр стола. Кэти встала, молча отнесла мой ужин на кухню и вернулась с бокалом воды. Она поставила его предо мной. Долька лимона болталась в нем, словно мертвая рыба. Я знала, что лишение еды являлось наказанием для Дженни. Но оно принесло мне облегчение. Я была слишком взволнованна, чтобы есть. Остальную часть ужина я медленно, подобно растению, посасывала воду из бокала и молча передавала хлеб, если меня просили об этом. Мне нужно было придумать план. Я хотела убежать из дома.

Когда Кэти и Дэн закончили ужин, я встала и начала убирать тарелки со стола. Дэн принес два деревянных подноса и, не сказав ни слова, вышел. Кэти нервозно принялась заворачивать продукты в фольгу. Убирая столовое серебро, она с громким звоном роняла вилки и ложки, фыркала и что-то шептала себе под нос. Я вытерла стол и с потерянным видом встала у окна.

— Иди в свою спальню, — буркнула Кэти. — Постись и читай Библию.

Это был выход из ситуации, и он устроил меня. Я тихо, словно создание Света, прошла по коридору и, задержавшись у приоткрытой двери кабинета, заглянула в комнату, освещенную лишь лампой торшера. До меня донесся приглушенный голос Дэна, говорившего по телефону.

Вернувшись в спальню, я почувствовала необъяснимое беспокойство. Не зная, что делать с собой, я начала шагать взад и вперед, наблюдая за тенью, танцевавшей на ковре. Тревога не уменьшалась. Сев на кровать, я попыталась читать стихи, но это меня тоже не успокоило. Чуть позже, встав у туалетного столика, я принялась расчесывать волосы и с каждым взмахом гребня говорила себе: «До встречи с Джеймсом осталось всего двенадцать часов». Наконец я села за стол и открыла ящик с письменными принадлежностями. Там располагался пластиковый поддон со множеством скрепок, авторучек и стиральных резинок, аккуратно разложенных по маленьким секциям. В одном из отделений я увидела значок с буквами «КПБИ». Мне уже где-то встречалось такое сочетание букв, но я не могла вспомнить их значение.

В том же ящике стола лежала папка с любопытной надписью: «Прогресс». Я открыла ее и нашла табели успеваемости. Сверху находился табель за прошлый год. В осеннем семестре Дженни выбрала семь предметов и получила семь высших оценок. В весеннем семестре было то же самое — высшие оценки по каждой из дисциплин. В табеле летней школы я увидела три перечисленных предмета: два из них имели оценку A с минусом, третий — B. Этот табель оказался датирован шестым июля. Дата казалась очень знакомой, но я не могла связать ее с какими-то событиями. Закрыв папку, я достала лист бумаги и авторучку.

Мне захотелось написать Джеймсу любовное письмо. В принципе я не нуждалась в эпистолярных упражнениях. Завтра утром я смогла бы рассказать ему все своими словами. Но мне нужно было убить время. Поэтому я начала писать свое послание: «Дорогой сэр. Двенадцать часов до встречи с Вами — как двенадцать лет для меня. Я представляю Вас в Вашем доме, как Вы улыбаетесь, думая обо мне. То, что я стала Вашим секретом, наполняет мою грудь радостной песней. Я хотела бы петь о Вас сейчас — здесь, в моей клетке. Вы — тайная поэма моего сердца. Каждое мгновение, пока мы в разлуке, я перелистываю воспоминания о Вас и заучиваю их наизусть». Глупые девичьи строки. Тем не менее они рассеяли мою тревогу и успокоили меня.

В дверь громко постучали. Моя авторучка испуганно чиркнула по бумаге и оставила чернильный шрам на нижней части страницы. Я спрятала письмо в верхний ящик стола. Дэн открыл дверь и перевел взгляд с меня на Библию, лежавшую на туалетном столике. Я сложила ладони, словно молилась о прощении души.

— Когда твое сердце очистится от греховных помыслов, ложись в постель.

— Хорошо.

Он с грохотом закрыл дверь, едва не сбросив со стены плакат с Иисусом. Я переоделась ко сну и, вернувшись в пижаме из ванной, увидела Кэти. Она сидела на моей постели, держа в руках раскрытый журнал. От нее веяло ледяным холодом.

— Ты сейчас с Богом? — спросила она.

«Нет», — подумала я. Но Господь уже наказал меня.

— Да, — ответила я вслух.

Мне трудно было представить, что случилось бы, скажи я ей «нет».

— Тебе нужно следить за своим языком, юная леди. Я больше не хочу таких ужинов, как этот.

— Я тоже не хочу.

Мой взгляд задержался на ее журнале:

— У меня найдется кое-что получше для вечернего чтения.

Я выскользнула из-под одеяла и взяла со столика библиотечную книгу. Кэти нахмурилась. Я успокоила ее:

— Это о небесах.

Почему меня изгнали с небес? Может быть, я пела слишком громко? Но мне так хотелось чудес, Что мой голос не мог звучать робко. Не могли бы вы, милые ангелы, Дать мне новую попытку? Не захлопывать дверь И не устраивать пытку?

Я взглянула на Кэти. Она напряженно смотрела на дверь. Губы женщины были поджаты, словно ей только что дали ложку кислого варенья. Мне не требовалось переводить взгляд на страницу. Я читала любимое стихотворение мистера Брауна.

О, будь я добрым джентльменом В мантии красивой и белой, Неужели я не пустила бы нищенку, Стучавшую в двери рукою несмелой?

Я закрыла книгу и выжидающе посмотрела на Кэти.

— Что это за стихотворение? — спросила она.

— Эмили Дикинсон.

— Следи за тем, что берешь в библиотеке.

Она разгладила журнал на своих коленях:

— Тебе не хочется почитать перед сном что-то более достойное и вдохновляющее?

— Значит, ты не вдохновилась? — спросила я.

Она сердито приподняла брови:

— Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду истории о Боге.

Кэти вскочила на ноги, захлопнула журнал и сунула его под мышку:

— Не ленись произносить молитвы и не обращайся к Нему без должного раскаяния.

Покидая комнату, она обернулась, словно ждала от меня подвоха. Возможно, она думала, что я вытащу из-под подушки книгу по колдовству.

Так же, как и прошлым вечером, я оставалась в спальне долгое время, пока дом наконец не затих. Выглянув в коридор и убедившись, что свет в гостиной погашен, я прокралась на кухню. На этот раз меня интересовали не поиски пищи, а телефон. Я осторожно сняла трубку и набрала номер Джеймса. Мне снова запоздало подумалось, что я могу разбудить Митча. Но линия оказалась занятой. Звук прерывистых гудков напугал меня своей раздражающей громкостью.

Я повесила трубку настенного телефона и вдруг вспомнила угрозу Дэна. Он сказал, что переведет меня в другую школу. Я с ужасом подумала, что они с Кэти могут отправить свою дочь в христианскую академию для девушек. На меня накатила волна паники, которая сменилась тоской одиночества. Я снова сняла телефонную трубку и набрала номер, который знала годами.

— Алло?

Звук его голоса и это одно-единственное слово показались милыми до боли.

— Алло? — повторил мистер Браун.

Я хотела что-нибудь сказать — просто для того, чтобы услышать его ответ. Например, спросить вымышленную фамилию. Пусть он скажет, что я набрала не тот номер. Пусть он… Но я не могла говорить. Мое горло сжалось, и горячие слезы покатились по щекам.

— Я не слышу вас, — сказал мистер Браун.

Всегда такой вежливый — даже к безмолвному собеседнику.

— Кто это? — спросила его жена.

Она находилась где-то рядом. Возможно, они лежали в постели, только что раздевшись и читая журналы. Его мягкий смех вонзился в мое сердце.

— Если это чья-то шутка…

— Повесь трубку, — сказала она.

Я прикрыла рукой микрофон, но, наверное, звук моих рыданий донесся до него.

— Алло? — снова спросил мистер Браун.

Затем он прошептал супруге:

— Я слышу кого-то.

— Ах, так это непристойное телефонное предложение, — со смехом сказала она. — Дай трубку. Я тоже хочу…

Линия отключилась.

11

На следующее утро, усаживаясь в машину, я почувствовала легкую боль между ног. Она заставила меня улыбнуться. Кэти выглядела рассеянной и, к моей радости, не разговаривала со мной. Перед «молитвенным уголком» у них с Дэном состоялась напряженная беседа. Этим утром он прочел нам лекцию об опасностях неподчинения Божьей воле. Наверное, он все еще не мог простить мне плохого поведения за ужином или, возможно, Кэти рассказала ему о моем увлечении «неправильными» стихами Дикинсон. Какой бы ни была причина, он сделал акцент на том, что своенравие ведет к беде. Выбрав отрывок из Писания, Дэн важно постукивал пальцами по колену, пока Кэти читала строки из Исаии, а я послушно записывала их в блокнот: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло».

Мать Дженни включила радио и настроилась на канал KDOV.[4] Там два неестественно спокойных голоса исполняли песню «Блаженное прощение». Они напомнили мне о странном сне, в котором я стояла у небесных врат и, словно группа «Певчие Диккенса», притоптывала ногами от холода. Передо мной возвышалась сторожка с крохотными застекленными оконцами молочного цвета. Я пыталась заглянуть в них, но у меня не получалось. Наконец в воротах открылась щелка, похожая на прорезь почтового ящика. Противный голос крикнул мне сквозь отверстие: «Что ты тут торчишь? Иди домой!»

Кэти заговорила со мной только один раз. Когда машина подъехала к школе, я никак не могла освободиться от ремня безопасности. Замок не желал открываться.

— Не прельщайся обманами дьявола.

Она смотрела на меня с таким видом, как будто только что дала мне точные инструкции, от которых зависели наши жизни.

— Я постараюсь.

Перед моими глазами промелькнул образ костюмированного бала, на котором дьяволы и ангелы блистали в одинаковых нарядах.

* * *

В поисках Джеймса я медленно прошла по школьному двору и вдруг увидела мистера Брауна. Словно невеста, заскучавшая о своем отце, я последовала за ним на небольшом расстоянии. Мне было приятно смотреть на волосы знакомого цвета, на поцарапанную кожу портфеля и поношенную вельветовую куртку, которую его жена давно пыталась выбросить в мусорный бак. Мы вошли в административное здание, и он направился в офис секретаря. Я задержалась на пороге, наблюдая за мистером Брауном. Когда он забрал документы из своей почтовой ячейки, я подошла и встала рядом. Оливия общалась с кем-то по телефону. Она посмотрела на меня и отвернулась. Затем ее взгляд снова метнулся ко мне — причем так быстро, что я почувствовала беспокойство. Казалось, она знала, что я была не Дженни.

Я стояла около мистера Брауна, не смея смотреть ему в лицо. Я разглядывала его руки, державшие папку с бумагами. Вот этот шрам на его большом пальце остался после пореза, когда он раскрывал картонную коробку. Я еще раз взглянула на крохотную полоску светлой кожи, исчезавшую под обручальным кольцом. «Поговори с ним», — настаивал мой внутренний голос. Но о чем? Что юная Дженни могла сказать ему? Он вышел из офиса, даже не заметив меня. Я поспешила за ним следом, чувствуя затылком пристальный взгляд Оливии.

Мне не удалось найти Джеймса в бурном море школьников. К моему ящику была приклеена записка. Я развернула ее и прочитала: «Парковка. 11.15». В классе геологии ко мне подошла незнакомая девушка. Она улыбнулась полным набором зубных скобок и по-дружески напомнила:

— Завтра у нас будет только половина уроков. Поэтому библейские занятия перенесли на четверг. Их проведут во время ланча.

Я подмигнула ей и ответила:

— Спасибо.

Этого оказалось достаточно. Она пошла к своей парте, весело размахивая цветастой сумочкой.

Урок тянулся медленно, как таяние материковых ледников. Длинная стрелка часов передвигалась, щелкая каждые две минуты. Тонкая секундная стрелка грациозно носилась по кругу, а минутная раз в сто двадцать секунд делала крохотный шаг назад и затем рывком перемещалась вперед в нелепом танце. Мне хотелось быть рядом с Джеймсом. Впрочем, не только с ним! У меня имелось и другое желание: поговорить с мистером Брауном. Одним словом, я хотела быть в разных местах, но только не в теле Дженни. Внезапно мне в голову пришла идея.

Я открыла чистую страницу блокнота и начала писать. Когда зазвенел звонок, я даже не услышала его. О перемене мне напомнили мальчишки, которые с громкими криками промчались по проходу между партами. Я помнила, что у мистера Брауна сейчас должно быть «окно». Поэтому через пару минут я уже стояла у дерева, которое росло рядом с входом в его флигель. Понаблюдав за открытой дверью, я наконец набралась отваги и решила войти. Мне полагалось быть на уроке по государственному управлению, но я видела, что мистер Браун сидит за столом и, подперев голову рукой, читает домашние работы своих учеников. Его зеленая авторучка зависла в воздухе. Папка с рукописью осталась дома. Я рассматривала его лицо, желая запечатлеть в памяти каждую деталь. Я помнила лица всех моих хозяев до последнего волоска — моей Святой, моего Рыцаря, моего Драматурга и моего Поэта. И теперь передо мной сидел мистер Браун. Казалось, что он застыл во времени. Я могла бы рисовать с него картину. Однако через миг он повернулся и, приподняв голову, посмотрел на меня.

— Доброе утро, мисс, — сказал мистер Браун. — Чем могу помочь?

Я надеялась, что он не заметит моего огромного смущения. Войдя в класс, я остановилась около двери — моего единственного пути для бегства.

— В прошлом году вы посещали мой класс, — продолжил он. — Вас зовут Дженни, не так ли?

У меня был выбор — выбежать из класса или подойти к нему. Поэтому я направилась к столу и, встав перед ним, заговорила:

— Я написала небольшое произведение.

— Прекрасно, — с улыбкой ответил он. — Кто теперь преподает вам английский?

— В этом семестре у меня нет литературы, — пропищала я, словно мышь. — Не могли бы вы послушать мой опус? Возможно, вы дадите мне какой-нибудь совет.

Он молча смотрел на меня несколько секунд. Я знала, что ему редко доводилось слышать подобные слова из уст учеников.

— Конечно. Прошу вас.

Он предложил мне сесть за парту в переднем ряду:

— Это стихотворение?

— Нет, — ответила я, бросив сумку на пол рядом со стулом. — Не совсем.

Я дорожила его мнением так сильно, что с трудом совладала со страхом. Мне приходилось удерживать взгляд на странице, которую я держала в руках.

— Короткий рассказ?

— Да, он очень короткий.

«Будь смелой», — сказала я себе.

— Итак, «Письмо, написанное музой своему поэту».

Он откинулся на спинку стула.

— «Дорогой сэр, будучи вызванной по важному делу, я не могла сопровождать вас, как прежде. И теперь я чувствую себя, словно призрак».

Его взгляд заставлял мои щеки пылать румянцем.

— «Мне известно, что иногда вы воспринимали меня как частицу себя; что мой уход оставил дыру в вашем сердце. Но это неправда».

Я приподняла голову, потому что знала весь оставшийся текст наизусть.

— «Мне хотелось бы притвориться, что я была ядром вашего таланта. Увы, это не так. Ваше творчество — идеи, сплетенные вами, и строки, которые вы написали, — все это до единого слова принадлежит только вам».

Он оставался неподвижным, как статуя.

— «Пожалуйста, простите меня. Мне очень жаль, что я не попрощалась с вами».

Какое-то мгновение мы парили в хрупком молчании. Затем слезы хлынули из моих глаз — внезапно и яростно. Я закрыла лицо ладонями. Ножки стула скрипнули по полу. Я почувствовала, как его ладонь прикоснулась к моей голове. Однако жалость мистера Брауна не могла остановить меня. Он лишь открыл еще один колодец слез. Я, словно девочка, нашедшая убежище в объятиях матери, уронила голову на руки и заплакала еще сильнее.

Сквозь рыдания до меня доносились его заботливые вопросы. К сожалению, я не могла отвечать. Пытаясь успокоить меня, он поглаживал мою руку. Наконец я опустошила запасы слез и, сделав судорожный вздох, приподняла голову. Он дал мне носовой платок — белый, чистый и аккуратно сложенный. Я взяла его и, наверное, с излишней фамильярностью вытерла им лицо.

— Прошу вас, Дженни, скажите, что случилось?

Он сидел за партой рядом со мной. Его ладонь уже была на некотором расстоянии от моей руки.

— Если вы не можете довериться мне, позвольте, я отведу вас в кабинет психолога. Вы хотите встретиться с мистером Ольсеном?

— Все нормально, — ответила я, все еще содрогаясь от нервного озноба. — Все уже в полном порядке.

— Что-то я не вижу этого порядка, — возразил мистер Браун.

— На меня так подействовало чтение вслух.

«Чтение для тебя», — подумала я.

— Гм, — неуверенно ответил он. — Ваш текст был прекрасным.

— Спасибо, — вытирая слезы, сказала я.

По какой-то причине с моих губ слетел глупый смешок.

— Мне всегда хотелось поговорить с вами о литературе.

Я вернула ему носовой платок.

— Но ведь не только текст заставил вас заплакать?

Я хотела солгать ему, однако он был моим мистером Брауном.

— Да, имеются другие причины. Мне трудно рассказывать о них.

Как странно! Я больше не хотела говорить с ним о его романе. В моем сердце расцветала непривычная свобода.

— Пожалуйста, попробуйте, — предложил мистер Браун.

Он не понимал, что эта тема была закрыта. Он сделал все, что мог. Мой милый друг смотрел на меня. Он слушал меня. Он говорил со мной. Он, как Грааль, исцелил мою душу.

— Со всем остальным мне придется разбираться самой.

Я улыбнулась ему — спокойная и уже не робкая женщина.

— Вы прекрасный учитель.

Он выглядел смущенным:

— Я не учил вас таким проявлениям чувств.

— Учили.

Я встала, подняла сумку и передала ему исписанный лист бумаги:

— Еще увидимся. Спасибо, мистер Браун.

С моих губ опять сорвался дурацкий смешок. Выходя из класса, я даже не оглянулась.

* * *

В 11.15 Джеймс встретил меня на тротуаре у автостоянки. Он взял мою сумку, поцеловал меня и повел к рядам шкафчиков, расположенных за кафетерием. Джеймс быстро и ловко открыл свою ячейку с номером 11 и затолкал обе наши сумки в тесное пространство. Это было нелегко, но ему в конце концов удалось закрыть металлическую дверь.

— Ты когда-нибудь каталась на велосипеде? — с улыбкой спросил он.

— Нет.

Когда мы вернулись на автостоянку, Джеймс направился к велосипедной парковке:

— С этим ничто не сравнится.

Сняв блокиратор с колеса, он сел на велосипед:

— Спокойно, милая.

Джеймс обхватил меня за талию и усадил на выгнутый руль. Мое сердце гулко стучало в груди.

— Мне страшно.

Несмотря на смех, я говорила чистую правду.

— Доверься своему мужчине, — ответил он.

Я вскрикнула, когда он оттолкнулся ногой от асфальта и быстро закрутил педали. Мы выкатились на улицу.

— Старайся держать равновесие, — сказал Джеймс.

Велосипед наклонился в правую сторону, и мы совершили поворот гораздо быстрее, чем мне хотелось бы. Пока Джеймс проезжал мимо ряда припаркованных машин, я закрыла глаза. Но затем страх исчез, и на меня снизошло спокойствие. Я снова открыла глаза. Такой вид перемещения казался очень знакомым. Прежде я действительно не ездила на велосипеде. Однако, будучи Светом, вы примерно так и летаете. Я вбирала в легкие прохладный воздух. Ветер развевал мои волосы, как тонкие ленты. И вскоре я с удивлением заметила, что мы уже мчались по улице Амелии.

Гараж был заперт. Джеймс помог мне спрыгнуть. Он беспечно бросил велосипед на лужайке.

— Зачем ты привез меня сюда? — невинным тоном спросила я.

Он взял меня под руку и повел по ступеням к обшарпанной двери:

— Сегодня я имею честь угощать вас ланчем в моем доме.

— Как неожиданно, сэр!

Он со смехом ощупал выступ над дверью и достал спрятанный там ключ. Услышав музыку, я настороженно остановилась.

— Наверное, Митч забыл выключить радио, — сказал Джеймс.

Когда мы вошли в дом, я застыла на пороге гостиной. Либби, облаченная только в свою хитрую улыбку, сидела верхом на Митче. Тот полулежал на кушетке, и на нем тоже не было ничего, кроме его татуировок. Я спряталась за спиной потрясенного Джеймса, который, похоже, не верил своим глазам.

— Упс! — сказала Либби.

— Привет, — поздоровался Джеймс.

— Как поживаешь? — добродушно спросила она.

Я тихо попятилась к входной двери и вышла на крыльцо.

— Что за черт! — рявкнул Митч.

— Извини, — сказал Джеймс.

Он повернулся боком, отворачиваясь от обнаженной пары.

— Почему ты не на работе?

— Я пришел домой на ланч, чертова задница!

Несмотря на громкое бренчание гитар по радио, я услышала шорох одежды.

— Тебе, между прочим, полагается быть в школе, — напомнил Митч.

— Я оставил дома учебники, — ответил Джеймс. — И сейчас у меня тоже ланч.

— О господи! — проворчал его брат, выключая радио. — Как ты меня достал!

Судя по звукам, он подошел к Джеймсу. К счастью, я стояла на крыльце, и Митч меня не видел.

— Ты же говорил Райне, что скорее съешь свою руку, чем свяжешься с Либби! — прошептал Джеймс.

— Заткнись, придурок.

— Я не вижу ничего плохого в том, что ты передумал.

Либби вышла в прихожую, поправляя топик.

— Мы решили съездить куда-нибудь и перекусить, — сказал Митч.

— Только поедем на моей машине, — добавила Либби. — Мы возьмем с собой Билли?

— Нет, он вернется в школу, — с раздражением ответил Митч.

— Я могу взять твою тачку? — спросил Джеймс. — Ты же уезжаешь вместе с ней.

— Нет, проклятье! Даже не думай об этом.

— Я просто съезжу в школу и вернусь домой, — настаивал Джеймс.

Наступила пауза, затем Митч вздохнул:

— Если что-нибудь случится, ты — труп.

Либби вышла на крыльцо и заметила меня.

— Это моя подруга, — сказал ей Джеймс.

— Привет.

Она помахала мне детской ладошкой. Митч тоже спустился по ступеням крыльца. Он лишь раз посмотрел на меня, направляясь к подъездной дорожке.

— Убери свой хлам с лужайки и не забудь закрыть гараж, — сказал он, усаживаясь в красную машину Либби.

— Будет сделано, — заверил его Джеймс.

Я вошла в гостиную, которую уже видела раньше. Теперь я могла чувствовать запах этого места. Комната пропахла пивом и хвойным дезодорантом. Как только дверь закрылась за нами, Джеймс начал целовать меня. Он прижимался ко мне с такой силой, словно его уносило в море, нахлынувшее из моих глубин. Он обнял меня за талию и, приподняв, понес в свою комнату. Мои пальцы ног едва касались пола. Мы упали на постель, и я вскрикнула, едва не разбив нос о раму кровати.

И я снова поразилась этому неприкрытому желанию близости. Словно секс был чем-то новым и неизведанным — нашим собственным изобретением, магической алхимией, которую могли создать лишь мы с Джеймсом. Мне удалось снять его рубашку, но металлические пуговицы на брюках оказались слишком тугими.

— Помоги мне, — со смехом попросила я.

Джеймс помог.

— Что ты хочешь на ланч? — спросил он меня.

Я уже не могла говорить. Он целовал меня в шею, словно упивался солоноватым вкусом кожи. К моему удивлению, по моим щекам покатились слезы.

— Я сделал тебе больно?

Он нежно убрал прядку волос, закрывшую мои глаза.

— Нет.

Чуть позже я заметила, что мое платье по-прежнему было на мне. Джеймс оставался в носках и ботинках. Его джинсы нелепо свисали с лодыжек. Я засмеялась и попыталась спихнуть ногой одну штанину. Увидев, что мои слезы прекратились, Джеймс с облегчением вздохнул. Он сбросил одежду и обувь, затем аккуратно раздел меня догола. Я с улыбкой наблюдала за ним. В комнате пахло газетной бумагой. Я чувствовала абсурдную гордость за то, что снова стала Живой. Ко мне вернулись чувства. Я могла осязать этот мир. Чтобы насладиться новыми ощущениями, я лизнула кожу на его плече.

— Джеймс! Мне хотелось бы провести с тобой целую ночь.

— Да, если бы ты была в моей постели, меня не мучили бы кошмары, — сказал он.

— Тебе снятся плохие сны?

Он смущенно нахмурился, не желая говорить об этом.

— Рассказывай. Что тебе снится?

— В таких снах я всегда кричу на Митча. Во всяком случае, мне кажется, что это Митч. Я предупреждаю его о какой-то опасности, а он не слышит меня.

— Мне хочется проводить с тобой каждую ночь, — прошептала я.

— Однажды так оно и будет.

Джеймс накинул на нас покрывало и крепко обнял меня. Увидев мои поджатые губы, он торопливо добавил:

— Уже скоро. Вот увидишь.

— Когда?

— Нам почти восемнадцать. Став совершеннолетними, мы сможем зарегистрировать брак и создать семью.

— Зачем нам притворяться, что мы юные подростки? Ведь это ложь, не так ли? Давай уедем в другой город и объявим себя двадцатиоднолетними молодыми людьми.

Ему понравился мой план.

— Когда твой день рождения? — спросила я. — То есть день рождения Билли?

— В октябре, — ответил Джеймс.

— Остался всего месяц.

— На самом деле тринадцать месяцев.

Увидев мое опечаленное лицо, он с улыбкой добавил:

— И перед этим нам не помешала бы помолвка.

— Ты будешь просить у меня руку и сердце?

Он уселся на мне, вдавил мое тело в матрас и зажал меня между коленями. Покрывало на его плечах походило на накидку. Я лежала перед ним — доступная и обнаженная. Внезапный сквозняк заставил меня прикрыть грудь ладонями. Джеймс мягко отвел мои руки в стороны, словно крылья. Он напоминал мне художника, который продумывал позу для своей модели.

— Мисс Элен, я стою перед тобой на коленях, — сказал он. — Ты выйдешь за меня замуж?

Мой внутренний голос зашептал предостережения: «Ты слишком счастлива. Еще мгновение, и этот сон закончится». Но мне не хотелось тратить время на страхи.

— Да, выйду, — ответила я.

Наверное, он собирался завершить наше обручение еще одним соитием, но его взгляд остановился на маленьких настольных часах.

— Нам пора возвращаться в школу.

Когда мы оделись и зашли на кухню, Джеймс сунул руку в карман:

— Я приготовил для тебя подарок.

Он вытащил маленький круглый предмет и приподнял его к правому глазу, как монокль. Это был пластмассовый значок с отпечатанной надписью «Ты мой дом».

— Почему тут такие слова? — спросила я, предвкушая интересную историю.

— На уроках английского языка мы играем в литературную игру, — ответил он, прикалывая значок к моему платью. — Если ты угадываешь персонаж, который произносит ту или иную фразу, тебе выдается значок с этой надписью.

Я вспомнила, что годом раньше мистер Браун уже играл в такую игру со своими учениками.

— Понятно. Фразу на значке произнес Смик.[5] Не так ли?

— Верно! — засмеявшись, сказал Джеймс. — Мы с тобой могли бы собрать целый сундук со значками и сокровищами.

Взяв на кухне яблоко и бутылку воды, он повел меня в гараж. Я поглаживала пальцами значок, словно тот был магическим амулетом. Джеймс подошел к автомобилю, пошарил рукой под передним левым крылом и вытащил жестяную коробку, в которой хранились ключи от машины.

— Кем работает Митч? — спросила я.

— Он механик.

Джеймс по-джентельменски открыл для меня пассажирскую дверь. Мне понравился запах в салоне — не то что в машине Кэти.

— Конечно, глядя на эту развалину, ты можешь не поверить мне, — сказал Джеймс, садясь за руль. — Митч склепал ее из обломков других автомобилей.

— Как Франкенштейна.

— Точно.

Он завел двигатель и посмотрел на меня:

— Если хочешь, можешь сама вести машину. Тебе ведь требуется практика для экзамена по вождению.

— Я не знаю, как управлять такой техникой.

— Тебе не нужны воспоминания Дженни, — сказал Джеймс, открывая автоматические ворота гаража.

Металлические пластины с грохотом поднялись.

— Автомобили почти такие же, как в наше время.

Он приподнял ноги и указал рукой на педали.

— Левая тормозит, правая газует.

— Твои объяснения не помогут, — ответила я.

— О чем ты говоришь?

Похоже, мои отговорки рассердили его.

— Неужели в твою эпоху женщинам запрещали ездить на машинах?

— Нет, их тогда еще не изобрели.

Несколько секунд Джеймс смотрел на меня с ошеломленным видом. Затем он пригнулся вперед и захохотал — причем так громко и неудержимо, что я начала тревожиться о его дыхании. Лицо Джеймса покраснело. Слезы покатились по щекам.

— Извини за вопрос, — сказала я, напустив на себя обиженный вид. — Ты смеешься над моим возрастом?

Это не помогло. Он отмахнулся рукой, призывая меня к молчанию. Впрочем, я не сердилась на него.

— Прошу прощения, — задыхаясь, прохрипел он.

Я надкусила яблоко. Джеймс вытер лицо рукавом и вздохнул. Он старался не смотреть на меня. Я протянула ему фрукт. Он с хрустом отхватил кусок и, пожевав немного, успокоился.

— Их тогда еще не изобрели, — прошептал он и быстро прикусил губу.

Его плечи снова начал подрагивать.

Он припарковался неподалеку от школы на узкой боковой улице. Когда мы прошли через двор и оказались у его шкафчика, прозвенел звонок на перемену. Джеймс открыл скрипучую дверцу и вытащил мою сумку с книгами.

— Ты не против, если я позвоню тебе вечером? — спросил он.

При одной мысли о доме Дженни меня охватила печаль.

— Родители не позволяют мне приводить друзей и принимать звонки по телефону, — ответила я. — Сначала нужно найти брешь в их обороне.

— Я заметил, что любые упоминания о родителях Дженни огорчают тебя, — прошептал он.

Нам требовалось сменить тему.

— Это правда, что завтра только половина уроков?

Его лицо посветлело:

— Я и забыл.

— Главное, чтобы Кэти не приехала раньше обычного времени.

— Может быть, она не помнит, — сказал Джеймс. — Митч, например, не знает, когда у нас заканчиваются занятия.

Я предупреждающе похлопала его по руке. В тридцати футах от нас проходила группа девушек, одетых в красные майки и белые шорты. Одна из них остановилась и посмотрела на Джеймса. Она буквально прожигала его взглядом. Джеймс быстро понял, кто привлек мое внимание. Когда он повернулся к девушке, та побледнела от ужаса. Еще немного, и она упала бы в обморок. К счастью, ее подруга вернулась и зашептала ей что-то на ухо. Девушка явно была не в себе. Она прикрыла лицо рукой, отвернулась от нас, и подруга быстро увела ее прочь.

— Кто она? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Джеймс. — Эти черлидеры сопровождают баскетбольную команду из Уилсона. У них сегодня матч с нашей школой.

— Похоже, она знакома с Билли, — сказала я, нисколько не сомневаясь в своей догадке.

— Не думаю, что ему нравились такие девушки.

Джеймс засмеялся, но я заметила, что встреча с этой незнакомкой встревожила его. Внезапно позади нас раздался голос, от которого по моей спине пробежала дрожь:

— Блейк! Нам нужно поболтать с тобой.

Я обернулась и увидела того парня, который грубо разговаривал с Джеймсом в библиотеке. Его сопровождал еще один молодой человек с длинными и грязными рыжими волосами. На нем была мятая куртка, вручную расписанная нецензурными словами. Джеймс мягко, но решительно повернул меня в противоположном направлении и дал мне легкий толчок. Я, не оглядываясь, пошла в свой класс.

После занятий мне не удалось повстречаться с Джеймсом на парковке. И я не увидела бежевой машины Кэти. Вместо нее ко мне подъехал мини-вэн. Автомобиль Дэна походил на «Скорую помощь», но был полностью белым. Отец Дженни помахал мне рукой. Я вовремя спохватилась, быстро отстегнула значок с фразой Смика и бросила его в сумку с книгами.

— Привет, пупсик.

— Привет, Дэн.

Я устроилась на переднем сиденье и опустила сумку на колени. Затем до меня дошло, что мой ответ содержал очередную ошибку.

— Я имела в виду, отец.

— С каких пор ты стала называть меня отцом? — спросил он.

— Извини, папочка. — Моя следующая фраза удивила даже меня. — Я меняюсь с возрастом, понимаешь?

Вероятно, Кэти встревожилась бы таким признанием, но Дэн одарил меня снисходительным взглядом:

— Ладно. Можешь называть меня отцом.

Когда он отъехал от школы, я обернулась в надежде увидеть Джеймса.

— Если хочешь, я начну называть тебя Дженнифер, — со смехом сказал Дэн.

— Нет, только не Дженнифер.

— Ты всегда будешь для меня пупсиком.

— А где мать? То есть мама.

— Сегодня вторник, — напомнил он мне. — Кэти на миссионерской встрече. О чем ты думаешь, девочка?

Я вздохнула, устав от своих ошибок.

— Пристегнись, — велел он.

Устраивая ремень безопасности на груди, я почувствовала слабый запах гардении.

12

Когда мы отъехали от школы на пару кварталов, Дэн с усмешкой посмотрел на меня:

— Хочешь попрактиковаться?

— Ты о чем?

— Мы можем свернуть на автостоянку у «Маркет Баскит», и ты сядешь за руль. Или тебе не нравится моя «Превия»?[6]

Он подмигнул мне. Я пришла в ужас, когда поняла смысл его слов.

— В чем дело? — нахмурившись, спросил он.

— Спасибо, папочка, но я не хочу.

Услышав страх в моем голосе, Дэн повернулся ко мне. Его пальцы еще крепче сжали рулевое колесо.

— Праведный человек смел, как лев.

Он обвинял меня в трусости. Но даже если бы Дэн приказал мне учиться вождению, я все равно не подчинилась бы ему. Желая смягчить его гнев, я попыталась представить реакцию Дженни. Как она могла бы выказать ему свое уважение?

— Сегодня вечером мне нужно прочитать треть книги, — солгала я. — Завтра мы будем писать проверочную работу. Я хочу получить хорошую оценку, чтобы ты гордился мной.

Этого оказалось достаточно. Он расслабился и потрепал мои волосы на затылке. Я чувствовала, как его тяжелая рука вдавливала мою голову в плечи.

Когда мы приехали домой, я быстро проскользнула в свою комнату и приняла ванну. Сегодня на моих трусиках не было крови. Я не знала, где в этот момент находился Дэн. В доме царила идеальная тишина — как в музее после закрытия. Я на цыпочках вышла в коридор и направилась к приоткрытой двери кабинета. Внезапно до меня донесся его голос. Он говорил по телефону. Я попятилась назад, возвращаясь в свою спальню. Скрип половицы напугал меня.

— Хорошо, не возражаю.

Его голос стал значительно тише:

— Да, я приеду, если ты так настаиваешь.

Я вбежала в комнату и, сев на кровать, раскрыла перед собой книгу «Ромео и Джульетта». Почти тут же раздался стук в дверь. Он вошел, не ожидая ответа:

— Это твое домашнее задание?

— Да, — вновь солгала я.

— У тебя мокрые волосы, — заметил Дэн.

Мне повезло, что он не знал расписания Дженни. У нее в этом семестре не было английской литературы. Я уже поняла, что родители строго фиксировали любой мой отход от повседневной рутины. Подсчитывалось каждое дыхание. Отмерялся каждый мой шаг. Я старалась придумать подходящее объяснение. Когда мне удалось набраться храбрости для вполне правдоподобного ответа, он вышел из комнаты.

Доставая книгу Шекспира, я так спешила, что опрокинула сумку на бок. Теперь, пока я поправляла ее, значок Джеймса упал на пол и закатился под комод. Чтобы найти его, мне пришлось встать на колени. Когда мои пальцы накрыли пластмассовый диск, тыльная сторона ладони случайно ударилась о дно нижнего ящика. Раздался странный звук, который показался мне любопытным. Достав значок из-под комода, я осмотрела нижний ящик. Там хранились шарфики, носки, перчатки и вязаные шапки. То есть греметь было нечему. Однако, встряхнув ящик, я снова услышала непонятное постукивание. Почему-то передо мной возник образ Митча: наморщив лоб, он рылся, в обуви Билли — словно голодная змея, искавшая яйца в птичьих гнездах.

Я вывалила шарфы и перчатки на пол. Днища ящиков, как и полки комода, были накрыты желто-белой полосатой бумагой. Постучав по фанере, я поняла, что ниже имелась какая-то полость. Затем я увидела край розовой ленты, выступавший сбоку из-под полосатой бумаги. Когда я потянула за ленту, фальшивое дно ящика приподнялось. Под ним располагался тайник, в котором находился конверт и сверток, обмотанный наволочкой бледно-лилового цвета. Мое сердце тревожно забилось. Я посмотрела на закрытую дверь и аккуратно вытащила секретные предметы Дженни. Мне было страшно их открывать.

«Ты должна осмотреть эти вещи», — уговаривала я себе. Возможно, они расскажут правду о Дженни. Я робко развернула наволочку. В ней хранилось три предмета: фотокамера «Поляроид», картридж в синей коробке с наклейкой «Черное-белое» и небольшой целлофановый пакет с несколькими долларовыми купюрами и монетами. Я завернула их снова и поместила в тайник — на тот случай, если кто-то войдет в комнату. Затем я открыла конверт. На мои колени высыпалась пачка фотографий. Снимки напоминали картинки на коробках с видеофильмами — небольшие, черно-белые. Я очарованно перебирала эту дюжину квадратиков. Ни одна из фотографий не походила на остальные. Некоторые имели надписи, сделанные черными чернилами. Мне понравился снимок с вытянутой рукой (вероятно, Дженни), касавшейся листа на ветке дерева. Надпись гласила: «Дотронься до Адама». На другой фотографии Дженни была одета в тонкую ночную рубашку. Глядя на себя в зеркало шкафа, она застыла в воздухе в балетном прыжке. Ее рука держала фотокамеру около лица, поэтому вспышка превратила голову девушки в ослепительно-белую звезду. На следующем снимке я увидела стаю взлетающих голубей — трепет крыльев, замороженных временем. Еще на одной фотографии Дженни запечатлела отпечатки кошачьих лап на ветровом стекле машины.

В конверте осталось несколько больших фотографий — тоже черно-белых. Я начала рассматривать их одну за другой. Обнаженная Дженни, сжавшаяся в комочек, сидела на полу перед зеркалом. Рядом с ней на ковре стояла фотокамера. Чернота за ее спиной и округлости юного тела создавали впечатление, что белая полупрозрачная кожа сияла собственным светом. На другом снимке я увидела ее ноги: одна упиралась в стену, словно в грациозном полушаге, другая поднималась вверх, как будто танцовщица воспаряла к потолку. На третьей фотографии тоже была Дженни (я не сомневалась в этом). Она сидела на постели, полностью накрывшись белой простыней. У ее ног стоял чемодан. Я не могла сказать, где находилась камера. На белой полоске в правом верхнем углу имелась надпись, сделанная ее почерком: «Призрак ждет». Последним и самым пугающим снимком было лицо Дженни, снятое в зеркале, стоящем на туалетном столике. Опустив подбородок на руки, девушка смотрела в камеру с абсолютным умиротворением. Эта фотография встревожила меня. Я никогда не думала, что Дженни может быть такой. На других снимках она всегда смотрела в пустоту. Я как бы видела ее извне. А тут она позволила заглянуть себе в душу. И так как это произошло впервые, я очень опечалилась.

Резкий стук передней двери предупредил меня об опасности. Я сунула фотографии обратно в конверт. Пока Кэти шла по коридору, окликая Дэна, я бросила конверт в тайник и установила фальшивое днище на место. Когда мать Дженни, не постучав, открыла дверь моей комнаты, я аккуратно складывала один из шарфов.

— Что ты делаешь? — спросила она, посмотрев на кучу носков и перчаток.

— Сортирую свои вещи, — ответила я.

— Значит, Брэд Смит тебе не нравится. Верно?

Я была настолько удивлена ее вопросом, что просто промолчала.

— Ладно, можешь не встречаться с ним, — с улыбкой сказала Кэти. — Я составлю тебе компанию. Мы вместе поедем на бал.

Она говорила о парне, который, по ее замыслу, должен был пригласить меня на церковное мероприятие.

— Танцы будут сегодня вечером?

— Вечером? — повторила она.

Ее улыбка потускнела:

— Что с тобой происходит?

— Я в порядке.

Мне удалось изобразить широкую улыбку:

— Позови меня, когда нужно будет собирать на стол.

— Сегодня вторник, — напомнила Кэти. — Нам понадобятся только бумажные тарелки для вечерней игры. Гавайские, если помнишь.

— Гавайские? Хорошо.

Я поместила шарф в ящик комода и начала складывать следующий.

— О чем ты сейчас думаешь? — нахмурившись, спросила Кэти.

— Завтра у меня проверочная работа.

— С тех пор, как в воскресенье ты упала в обморок, я не узнаю тебя. Ты ведешь себя очень странно.

— Извини.

Это было все, что пришло мне в голову.

— Ты уже сделала уроки? — спросила она.

— Да.

— Я сейчас немного приберусь, и через полчаса мы встретимся за игрой.

Она выдержала небольшую паузу:

— Что случилось с твоими волосами?

Я прикоснулась рукой к локонам, еще сырым после ванной, и печально ответила:

— Не спрашивай.

Это помогло. Она рассмеялась и вышла из комнаты. Я сложила одежду обратно в ящик и подняла значок, который дал мне Джеймс. Моим первым желанием было бросить его в сумку с книгами. Но я передумала. Мне не хотелось прятать этот подарок. Я приколола его к лицевой стороне сумки.

Кэти не было ни на кухне, ни в столовой. Я нашла ее в семейной комнате, где она расставляла три складных стула вокруг карточного столика, стоявшего между двух кушеток. Ей было бы проще использовать стулья из Молитвенного уголка. Однако она не посмела прикасаться к ним. Очевидно, они являлись частью священного места. Хотя экран большого телевизора оставался темным, откуда-то доносилась тихая музыка. На столике лежала коробка с игрой «Монополия». Рассеянный взгляд Кэти, пока она раскладывала карточки, опечалил меня. К сожалению, современные люди перестали радоваться собственным забавам. Чем больше их одаривали новыми изобретениями, тем меньше они нуждались в компании друг друга. Они не пели у камина под веселые звуки скрипки. У них для этого было стерео. Домочадцы не рассказывали вечерних историй на полутемном крыльце. Они теперь смотрели телевизор.

Кэти разместила на столе пластиковые тарелки. Ножи и вилки, завернутые в бумажные салфетки, напоминали рождественские печенья, но атмосфера не казалась праздничной.

— На этот раз я не буду маленьким утюгом, — сказала мать Дженни. — Я возьму себе корабль.

Она поставила в углу игрового поля три маленькие металлические игрушки: собачку, цилиндр и океанский лайнер. Когда зазвонил дверной колокольчик, она прокричала:

— Дэн, открой. Это пицца!

Через минуту в комнату вошел отец Дженни. Изображая из себя официанта, он держал коробку с пиццей в высоко приподнятой руке. Дэн переоделся в домашние брюки и рубашку. На его лице сияла улыбка. Тем не менее у меня возникло впечатление, что его хорошее настроение не было связано с семьей и вкусной едой. Казалось, что он вспомнил веселый анекдот, который не хотел пересказывать нам. Дэн поставил коробку на край стола — рядом с одной из кушеток. Меня удивил прекрасный запах, который исходил от нее. В своей призрачной жизни я повидала немало пицц, но не пробовала ни одного кусочка.

— Ты не говорила мне о «Монополии», — сказал он.

— Мы не играли в нее с прошлого месяца, — ответила Кэти.

— Просто позже мне нужно будет съездить в офис, — пояснил Дэн. — Вряд ли у меня найдется время для игры.

Кэти хмуро посмотрела на него:

— Дженни, принеси, пожалуйста, содовую воду и чашки.

Я быстро вышла, понимая, что Кэти хотела выпроводить меня из комнаты. К несчастью, чашки и бутылка с содовой уже стояли на кухонной стойке. Мне не пришлось их искать. Я возвращалась в кабинет шагами умиравшей улитки. До меня доносились голоса родителей.

— Я знаю, что сегодня у нас запланирован семейный вечер, — произнес Дэн. — Поэтому я здесь и могу остаться с вами на какое-то время. Но через час мне придется уехать. Мы со Стивом должны переделать отчет.

— Ты обещал, что вечера по вторникам будут посвящены только нашей семье.

— Я делаю все, что могу.

Он говорил с ней снисходительным отеческим тоном:

— Неужели ты не понимаешь, насколько важна моя работа? Ты должна поддерживать меня. Я стараюсь обеспечить нам хорошую жизнь. На мне лежит забота о семье. Поверь, я с радостью играл бы с вами в «Монополию», а не возился бы с документами.

Я стояла у порога, желая оказаться где-нибудь на крыше.

— Дженни, — позвал Дэн.

Когда я вошла, у Кэти был несчастный вид. Она молча наливала в чашки содовую воду. Дэн разложил по тарелкам большие куски пиццы. Я села между родителями, как домашнее животное.

— Давайте играть, — сказал Дэн. — Когда мне нужно будет уезжать, я разделю свое богатство пополам между вами.

Он сунул руку в коробку, вытащил миниатюрный утюг и заменил им океанский лайнер.

— Вот теперь все в порядке. Папа, мама и наш пупсик.

Он проигнорировал новый выбор супруги. Фактически он не понял, что его жена взяла себе фишку, символизирующую дух свободы и приключений. Она специально отказалась от маленького утюга домохозяйки. Я наблюдала за ней, надеясь, что она начнет настаивать на лайнере.

— Ладно, — с усталым видом сказала Кэти. — Раз ты торопишься, мы можем поиграть в слова. Так будет быстрее.

Она встала, сложила игровое поле «Монополии» и ссыпала карточки в картонную коробку.

— Я не против, — согласился Дэн.

Кэти принесла другую коробку с надписью «Скрэббл». Эту игру я понимала лучше. Я часто видела, как супружеская пара Браунов играла в нее со своими друзьями.

— Кэтлин?

Дэн попытался изобразить притворную нежность, но у него не получилось. Кэти взглянула на мужа и одарила его улыбкой, которая тоже, как я знала, была фальшивой.

— Ах ты моя девочка, — с усмешкой сказал он, приподнявшись, чтобы поцеловать ее в щеку.

Я едва не совершила ошибку, решив отведать кусок пиццы, лежавший на моей тарелке. Когда Кэти разложила все карточки буквами вниз, Дэн повернулся ко мне:

— Пупсик! Неужели этим вечером ты не попросишь милости у Бога?

Они склонили головы и закрыли глаза, Кэти сложила ладони под подбородком. Я тоже воспроизвела этот жест и попыталась вспомнить какую-нибудь молитву. В доме Браунов не просили Божьей милости. У меня долгое время не было практики. Закрыв глаза, я сосредоточенно вспоминала слова. Внезапно перед моим взором возникла белая скатерть с синими фиалками по углам. Я содрогнулась от суеверного страха. До меня донесся грохот ставней и стук веток, колотивших в стену. Я стояла, глядя вниз на вышитую ткань. Стол дрожал, и фиалки раскачивались, будто ожившие. Я осмотрела тусклую комнату. Камин с висевшим котелком, ржавая раковина и водопроводный кран с насосом. В темном углу виднелась метла. Хотя окна были закрыты ставнями, стекла гремели в расшатанных рамах, и сильный сквозняк шевелил края белой скатерти. Я держала в руках что-то тяжелое.

— Молитва за столом не должна быть безмолвной.

Голос Дэна привел меня в чувство. Я открыла глаза и с облегчением увидела на столе пластмассовые тарелки.

— Милый Господи…

Я снова закрыла веки, радуясь, что не вернулась к качающимся фиалкам.

— Благослови нашу пищу. Аминь.

— Аминь, — произнес Дэн.

Даже не глядя на Кэти, я знала, что она смотрела на меня. Очевидно, Дженни произносила молитвы иначе.

Пицца оказалась очень ароматной. Я долго пережевывала каждый кусочек, изучая вкус, осматривая поры в тесте и гадая о составе специй. Самым близким сравнением был набор приправ для кетчупа — более острый и менее сладкий. В моем уме промелькнуло воспоминание о куске коричневого сахара, который растворяется в горшке с тушеными помидорами.

— Выбирайте буквы, — предложила Кэти.

Я взяла семь квадратиков и расставила их в ряд на маленькой деревянной планке, служившей игровой подставкой. Когда Кэти начала раскладывать лист с небольшой таблицей, Дэн бросил взгляд на часы. Я попробовала шипучую содовую воду (между прочим, впервые) и изумленно вздохнула. Родители Дженни повернулись ко мне. Пощипывание во рту прошло, и я расслабилась. На языке остался сладкий привкус аниса и ванили.

— Прямо как имбирное пиво, — с улыбкой сказала я. — Мне понравилось.

— Пиво? — хмуро переспросила Кэти. — Ты пила пиво?

— Она пошутила, — проворчал отец Дженни.

Я больше обращала внимание на пиццу, чем на игру. К счастью, мои ходы не вызывали подозрений. Чуть позже зазвонил телефон, и Кэти подошла к маленькому столику, стоящему у кушетки. Я заметила, что Дэн пристально наблюдал за ней.

— Алло?

Кэти возмущенно посмотрела на трубку:

— Я не слышу вас. Наш разговор окончен.

Она повернулась к нам:

— Ненавижу, когда такое происходит.

— Ошиблись номером? — спросил Дэн.

— Сплошное молчание, — садясь за стол, ответила Кэти. — Почему эти люди все время набирают наш номер и не говорят ни слова?

— Если, будет повторный звонок, я сам подойду к телефону, — сказал Дэн.

Кэти недоуменно посмотрела на него.

— На случай непристойных предложений, — пояснил ее муж.

Телефон зазвонил еще раз. Дэн встал со стула.

— Да? — сказал он, поднеся трубку к уху. — Стив? Это ты только что звонил?

Он помолчал.

— Наверное, ошиблись номером. Так что ты хотел сказать?

Он выслушал ответ.

— Ладно, я согласен.

Еще одна пауза.

— Через полчаса подъеду. В крайнем случае через сорок пять минут.

Кэти вертела в пальцах свои буквы.

— Хорошо, я попробую, — сказал Дэн, отвернувшись от нас. — Да, знаю. Я тоже так думаю. Не волнуйся.

Таинственная скрытность в его голосе заставила Кэти прислушаться.

— Все решится само собой. Скоро увидимся.

Он повесил трубку и, не глядя на Кэти, вернулся к столу. Та, прищурив глаза, наблюдала за ним.

— Ты еще не выставил свои буквы, — напомнила она ему.

Он выложил несколько квадратиков. В комнате стояла неестественная тишина. Казалось, что весь воздух вытянули мощными насосами. Игра продолжалась в полном молчании, пока Дэн не составил слово «бег». Других букв у него не осталось.

— Папочка выиграл, — сказала Кэти, обведя карандашом очки под его именем.

Дэн пожал плечами:

— Просто повезло.

Он забрал коробку от пиццы и пустую бутылку из-под содовой:

— Мне надо ехать.

Перед тем как выйти из комнаты, он склонился и поцеловал супругу в щеку. Кэти молча продолжала собирать костяшки «Скрэббла».

— Я рассчитываю на твое благоразумие, — тихо сказал он.

Казалось, что Кэти не хватало воздуха. Ей пришлось перевести дыхание, прежде чем ответить:

— Все будет хорошо.

Дэн быстро вышел в коридор. Он спешил, словно рвался на просторы небес. Я помогла Кэти собрать тарелки и чашки.

— Давай займемся домашней работой? — спросила она. — Сядем вместе у стола, как в ту пору, когда ты была маленькой. Я проверю счета, а ты сделаешь уроки.

Она печально вздохнула:

— Извини. Я забыла, что ты уже выполнила домашние задания.

Я с радостью ушла бы в свою комнату или прокралась к телефону, чтобы позвонить по номеру Билли, но мысль о Джеймсе вдохновила меня пойти ей навстречу.

— Мне осталось чтение.

Я решила дать обещание Господу. Мне следовало относиться к Кэти с такой же добротой, с какой Джеймс относился к Митчу. Поэтому я поклялась стать подругой для матери Дженни.

Кэти принесла коробку, обклеенную кремовой бумагой. На крышке белела наклейка с надписью «Расходы». Я сбегала в свою комнату и вернулась с любимой книгой. Кэти выписывала суммы из накладных и счетов, а затем проверяла каждую позицию. Она с птичьей пунктуальностью складывала маленькие бланки в отдельные стопочки, тыкала авторучкой в кнопки калькулятора и делала пометки на клочках бумаги. «Вот и прекрасно», — подумала я. Мы проведем сегодняшний вечер в приятной компании, как это некогда случалось в доме моей Святой.

Поскольку фантазировать о Джеймсе было практически невозможно, я села напротив Кэти и начала читать «Джейн Эйр», пропустив приезд главной героини в Торнфильд. Мне нравилось переворачивать страницы по собственному желанию. Будучи Светом, я иногда злилась, когда мой хозяин читал быстрее меня. А сколько раз мистер Браун закрывал книгу, когда мне хотелось начать следующую главу!

Внезапно послышалось сердитое фырканье. Взглянув на Кэти, я увидела, что она находилась на грани смятения.

— Ну что творится с нашим миром?

Она еще раз посмотрела на счет, затем подошла к телефону и набрала номер. После небольшой паузы она произнесла:

— Дэн, это я. Где ты сейчас?

Затем Кэти повесила трубку и, сердито хмурясь, прошла обратно к столу. Поскольку она молчала и не смотрела на меня, я вернулась к Джейн Эйр и мистеру Рочестеру. Через минуту зазвонил телефон.

— Алло?

Она прислушалась:

— Где ты? Почему не ответил сразу?

Она нервно скрутила шнур в пальцах.

— Я не знаю, что и думать. У нас за субботу две квитанции с бензоколонки. Одна твоя, другая моя.

Она снова прислушалась.

— Но ты говорил в воскресенье, что у тебя закончился бензин.

Она замолчала, выслушивая объяснение Дэна. Я тайком наблюдала за ней. Кэти говорила о том дне, когда я вошла в тело Дженни.

— Разве квитанция может быть неправильной? Ее печатает компьютер.

Она замолчала, смяв бланк в кулаке.

— Я просто сказала, что не понимаю этого! Нет, я не говорила таких слов.

Кэти вновь замолчала, прикусив губу.

— Не преувеличивай, пожалуйста.

Пока она слушала ответ Дэна, ее голова склонялась все ниже и ниже. Она посмотрела на смятый бланк в кулаке.

— Ладно, я знаю. Все будет хорошо.

Кэти, не попрощавшись, повесила трубку и вернулась к столу. Сев на стул, она принялась разглаживать квитанцию с заправочной станции.

— Что ты читаешь? — спросила она.

Ее лицо одновременно было бледным и пылало пятнами румянца.

— «Джейн Эйр», — ответила я.

Кэти дрожащей рукой отложила квитанцию в сторону. Она сунула коробку под мышку и направилась к двери:

— Вернусь через минуту.

Когда она покинула комнату, я с трудом удержалась, чтобы не побежать к телефону. Идея о том, что я могу услышать голос Джеймса, пронзала мой мозг, как тонкое шило. Но Кэти быстро вернулась, неся в руках рубашку и швейную корзинку. Она передвинула стул и села рядом со мной. Наверное, освещение здесь было лучше. Рубашка, которую она разложила на столе, принадлежала Дэну. Белая, с длинными рукавами. Четвертая снизу пуговица отсутствовала.

Кэти вытащила из корзины небольшую коробку и открыла ее. Там хранилась целая коллекция пуговиц всевозможных размеров, расцветок и форм. Она вытащила несколько маленьких, белых, поднесла их к пуговицам на рубашке и подобрала нужный оттенок. Затем она взяла иглу и ловко выдернула маленькие обрывки ниток, оставшиеся от утерянной пуговицы. Это почти не изменилось после моей смерти. Игла и нить. Я внезапно почувствовала тоску по былым временам. Мои хозяева-мужчины не штопали свою одежду, но тонкое запястье Кэти, пока она тянула нить, напоминало мне о моей Святой.

Склонившись над книгой, я наблюдала за ней уголком глаза. Мать Дженни критически осмотрела рубашку. Она натянула ткань, окружавшую то место, где пришила новую пуговицу. Возможно, мне показалось, но материя там была немного растянута, словно рубашку расстегивали в спешке. Кэти проверила на прочность остальные пуговицы. Некоторые из них уже свободно болтались на нитках. Затем она понюхала ткань. Между прочим, я поступила бы так же. Очевидно, это было игрой моего воображения, однако мне почудилось, что от материи исходил слабый запах гардении. Кэти не сомневалась в чистоте рубашки, иначе она понюхала бы ткань под рукавами. Но нет! Она вдохнула запах воротника, обиженно поморгала длинными ресницами и сердито встряхнула рубашку, словно отвергая крамольную мысль. Мать Дженни срезала ножницами одну из болтавшихся пуговиц и начала пришивать ее заново.

— О чем твоя книга? — спросила она, сделав несколько стежков.

— Джейн влюбилась в хозяина дома.

Кэти кивнула, показывая мне, что в юности она пролистала дюжину любовных романов и сейчас услышала все необходимое.

— Почитать тебе вслух? — предложила я.

Она улыбнулась:

— В детстве моя бабушка заставляла меня читать вслух, пока шила стеганое одеяло.

Я посчитала ее ответ утвердительным и приступила к чтению:

«— Вы чувствовали себя счастливой, когда рисовали эти картины? — вдруг спросил меня мистер Рочестер.

— Я была целиком поглощена ими, сэр; да, я была счастлива. Словом, когда я их рисовала, я испытывала самую сильную радость в своей жизни.

— Ну, это еще не много. Как вы рассказывали, ваша жизнь не богата радостями».

Я посмотрела на Кэти, желая убедиться в ее заинтересованности. Она ничем не проявляла своих эмоций. Ее безмятежный взгляд был направлен на белую пуговицу. Я продолжила чтение:

«— Но мне кажется, что, когда вы запечатлевали эти странные образы, вы жили в том фантастическом мире, в котором живет художник. Вы подолгу сидели над ними каждый день?»

Кэти вздохнула, и мне показалось, что, если бы я перешла на стих Байрона или монолог Шекспира — она бы не заметила.

«— Мне нечего было делать во время каникул», — читала я.

Чтобы проверить свою гипотезу, я перевернула несколько страниц и продолжила чтение, не заботясь о взаимосвязи отрывков:

«— Я имею право искать в жизни хоть каких-нибудь радостей, и я не упущу ни одной из них, чего бы мне это ни стоило.

— Тогда вы будете падать все ниже, сэр.

— Возможно. Возможно. Но отчего же, если эти радости чисты и сладостны? И я получу их такими же чистыми и сладостными, как дикий мед, который пчелы собирают с вереска?»

Кэти вдруг остановилась на половине стежка и, не глядя на меня, прислушалась.

«— Пчелы жалят, а дикий мед горек, сэр.

— Откуда вы знаете? Вы никогда не пробовали его».

Кэти повернулась ко мне, и я, замолчав, взглянула на нее исподлобья. Мне захотелось прочитать еще несколько фраз:

«— Какой у вас серьезный, почти торжественный вид! Но вы так же мало смыслите во всем этом, как вот эта камея…»

— Я думаю, что на сегодня достаточно, — с вежливой улыбкой сказала Кэти. — У меня разболелась голова.

Она чопорно скрутила нить, подняла шитье и встала:

— Позже я приду подвернуть твое одеяльце.

Глядя ей вслед, я прислушивалась к тихому шуршанию ее платья. Она вышла в коридор. Я выжидала, когда дверь ее спальни закроется. Уловив долгожданный звук, я захлопнула книгу. Телефон был рядом — на столике около кушетки. Меня обрадовало, что трубку взял Джеймс.

— Ты один? — спросила я.

— Не совсем, — ответил он.

Послышался треск и шорох, когда он понес телефон в другое место.

— Теперь я один, — сказал Джеймс. — Какие новости?

Я хотела сообщить ему о спрятанных фотографиях, но замерла, услышав странный звук. Через пару секунд до меня дошло, что это Кэти включила душ.

— А мне снова устроили разнос, — со смехом сказал Джеймс. — Митч провел со мной воспитательную беседу.

— Он бил тебя?

— Нет. Митч сказал, что я, возможно, буду видеть его с Либби. Но он запретил мне заниматься сексом в его доме. По крайней мере, до восемнадцати лет.

Мое сердце застучало в удвоенном ритме:

— Почему?

Джеймс снова засмеялся:

— Потому что Билли безответственный, незрелый и бесчувственный… — Джеймс сделал небольшую паузу, — юноша.

— И что мы будем делать?

— Все нормально, — сказал он. — Пока его нет, мы сможем заниматься, чем хотим.

Его слова успокоили меня. Я представила себе, что скоро снова окажусь в его постели. Цепь дней тянулась в вечность, но начиналась она завтра — со следующего поцелуя.

Отдаленный голос Митча заставил Джеймса замолчать.

— Что тебе нужно? — крикнул он, обращаясь к брату. Затем прошептал, уже мне: — Я должен идти.

— Спокойной ночи, — ответила я, и наш разговор оборвался.

* * *

Когда Кэти постучала в дверь и вошла в мою комнату, ее мокрые волосы были подвязаны сзади толстой резинкой. Без макияжа она выглядела моложе. Домашний наряд состоял из тапочек и фланелевого халата. Она держала в руке тонкую книгу. Бросив ее на прикроватный столик, она поцеловала меня в щеку. Я с отвращением посмотрела на брошюру. «Почему христиане должны встречаться только с христианами».

Наверное, Кэти считала ее кладезем мудрости — источником знания, который передавался от матери к дочери. Возможно, с таким же торжественным видом она показывала Дженни ритуальную глажку мужских рубашек и размораживание холодильника. «Интересно, — подумала я, — как Митч учил Билли становиться мужчиной? Брал ли он его на работу или просто показывал, как нужно бриться? Или обряды переходного периода стали анахронизмами?» Я попыталась вспомнить свои уроки. Мучилась ли я со стиральной доской? Чувствовала ли себя победительницей, ощипав свою первую курицу? К сожалению, у меня не сохранилось воспоминаний об этом времени.

Кэти остановилась у двери:

— Тебе хотя бы ясно, почему мы с папой не хотим, чтобы ты общалась с незнакомыми парнями в школе?

— Вы стараетесь защитить меня.

— Мы хотим, чтобы ты сделала правильный выбор и когда-нибудь вышла замуж за хорошего христианина.

— Ах, вот как!

— У нас с твоим отцом иногда бывают ссоры.

Она поправила пояс халата:

— Но тебе об этом незачем тревожиться.

То, о чем она промолчала, вызвало слезы на ее глазах.

— Посмотри, как я счастлива. В мире существует много женщин, подвергающихся побоям мужей. Некоторые из них не имеют собственных домов. Другие не могут накормить детей.

Она кивнула, соглашаясь с собственными словами:

— Мне очень повезло.

Я почувствовала, что должна была как-то подбодрить ее:

— Конечно, мама, ты счастливая.

Сон не шел. Я читала «Джейн Эйр». Когда часы показали 01:37, до меня донесся скрежет гаражных ворот. Я выключила лампу и отложила книгу на прикроватный столик. В коридоре заскрипели половицы, и ручка моей двери повернулась. Я закрыла глаза, стараясь не выдать себя каким-нибудь движением. Через миг дверь тихо затворилась, и я снова почувствовала тот же запах. Слабый аромат, который, как мне казалось, исходил от белой рубашки Дэна.

13

Когда Кэти позвала меня в Молитвенный угол, Дэн уже сидел на одном из трех стульев. Мне вручили дневник, и я начала записывать цитаты из Библии. Фразы пролетали мимо моего внимания: «мерзость для Бога»… «отверг слово Божье»… «наказан за неподчинение». Внезапно я поняла, почему дата 6 июля, встреченная мной в папке с надписью «Прогресс», показалась мне знакомой. Дневник Дженни начинался с даты 7 июля — ровно через день после того, как она принесла домой не совсем идеальный табель успеваемости. Кто-то вырвал все, что было в ее дневнике, и на следующее утро ей велели сесть в Молитвенный угол и аккуратно записать слова о чести отца и матери. Похоже, я нащупала край последних воспоминаний Дженни.

— Ты ничего не хочешь рассказать нам, девочка? — спросил Дэн.

— Что именно?

— Открой всю правду в искренней молитве, — посоветовал он. — Бог подскажет тебе, что делать дальше.

Во время безмолвной молитвы Дэн склонился ко мне и опустил на мой затылок тяжелую, как свинец, ладонь. Я боролась с желанием отдернуть голову в сторону. Такой же неприятной была горячая и влажная рука Кэти, прижатая к моей спине.

— Господь, мы взываем к тебе.

Голос Дэна, как надгробный колокольный звон, вибрировал в моих костях:

— Приди в сердце Дженнифер Энн и очисти ее. Дай ей незыблемую стойкость перед лицом искушений. Отврати ее от греха. О Господи! Убери все ее нечистые помыслы. Ты благословил нас этим ребенком, но она Твоя навеки.

Образ Авраама, поднимавшего нож над головой своего ребенка, заставил меня содрогнуться. Я потела под пальцами Дэна. Он умолял Бога войти в тело Дженни, но вряд ли Господь собирался утешать меня — безбилетную пассажирку в передвижном храме из плоти этой девушки. В крайнем случае Он поступил бы со мной, как с теми демонами, легион которых был изгнан в стадо свиней. Никакой надежды на небеса.

— Исцели ее от любого обмана и своенравия. Покажи ей путь святости.

Когда я заговорила, мои слова совпали со словом «Аминь»:

— Я не твой ребенок.

Мне стало не по себе еще до того, как я увидела лицо Дэна.

— Дженнифер…

Кэти была так шокирована, что не смогла закончить фразу. Она отдернула руку от меня. Дэн тоже отстранился и с возмущением откинулся на спинку стула. Кэти переводила взгляд то на меня, то на него. Дневник прилип к моим ладоням. Я яростно сжала его пальцами.

— Мне очень жаль, что вы не верите мне.

Дэн заговорил суровым тоном, как будто противостоял богохульству:

— Будь тебе пять лет или сто пять, мы все равно являемся твоими родителями.

— Поймите, я не та, за кого вы принимаете меня.

— Не говори так с отцом!

— Кэтлин, я справлюсь с этим, — сказал Дэн.

— Мне больше не хочется притворяться Дженни, — крикнула я.

— Мы знаем, что ты взрослеешь.

Кэти едва не рыдала.

— Ваша дочь…

Я не могла найти слов, чтобы объяснить им уход Дженни.

— Немедленно прекрати эту чушь!

Дэн снова опустил руку на мою голову. Она стала еще тяжелее. Это не предвещало ничего хорошего. Я поклялась быть доброй с Кэти, но зачем-то напугала ее.

— Извинись перед матерью.

Дэн сжимал мой череп крепкими пальцами. У меня заболели глаза. Кожа под волосами потела от неприятного ощущения.

— Я извиняюсь.

— Твоя воля — это воля Бога, — произнес Дэн. — Повтори!

— Моя воля — это воля Бога.

Он ослабил давление. Моя голова чесалась под его ладонью.

— Она проходит через период взросления. Такое иногда бывает.

Мне хотелось отступить на прежние позиции:

— Да, я чувствую, что меняюсь.

Кэти с облегчением вздохнула. Дэн по-прежнему сжимал мою голову, поэтому я добавила:

— И становлюсь ближе к Богу.

— Не понял, — сказал Дэн. — Объясни.

— С некоторых пор я чувствую себя другой персоной. Как будто у меня новое имя и иной взгляд на мир. Ну почему вы не верите мне?

Наконец Дэн с легким толчком отпустил мою голову. Он взял Библию и, прохаживаясь перед нами, прочитал вслух отрывок из «Послания к Римлянам»:

— «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы».

Он больше не касался меня. Я была так рада этому, что чуть не рассмеялась. К счастью, мне удалось одолеть коварный рефлекс.

— «Исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники».

Дэн процитировал еще несколько фраз и, покраснев от натуги, передал Библию Кэти. Она кивнула в овечьем согласии и покрепче ухватилась за край стула. Стих, который Дэн велел ей продиктовать для меня, был из «Послания к Ефесянам»: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских». Я одолела половину фразы и внезапно поняла, что пишу округлыми буквами, совершенно не похожими на почерк Дженни.

На кухне Кэти передала мне коробку с завтраком:

— Не забудь взять Библию.

Когда я с недоумением посмотрела на нее, она, вздохнув, добавила:

— Библейские занятия по средам, верно?

Благослови ее Боже! Она забыла (или просто не знала), что сегодня в школе сокращенный день. Я вернулась в спальню и нашла на туалетном столике большую Библию Дженни. Мне подумалось, что в постели с Джеймсом я могла бы почитать ему «Песнь Песней Соломона». Затем мне в голову пришла другая мысль. Я открыла нижний ящик комода, достала «Поляроид» и спрятала его в сумку под Библией.

Проходя мимо приоткрытой двери кабинета, я увидела Дэна. Он взял с полки два томика и сунул их в чемодан. Что-то в его движениях — то, как он подравнивал книги на полке, чтобы скрыть возникшие промежутки между томами, — показалось мне странным. На стуле у стола лежала папка с его личными документами. Я заметила, что в чемодане находились призы и памятные вещи: складной нож, несколько музыкальных дисков, пачка писем, фотография в рамке и маленькая деревянная тарелка с надписью: «Мастер торговой палаты малого бизнеса». Я удивилась, что он перевозил их из дома в другое место. Однако мое желание увидеть Джеймса было таким большим, что я вскоре перестала думать о таинственных сборах Дэна.

— Откуда у тебя этот значок? — спросила Кэти по дороге в школу.

— Их раздают на уроках английской литературы.

— У тебя нет в расписании литературы.

— Этот значок мне подарила подруга, — ответила я.

На всякий случай, словно она могла забрать его и проверить отпечатки пальцев, оставшиеся на нем, я прикрыла подарок Джеймса руками.

— Почему тогда ты не носишь значок, который прислала тебе бабушка? — спросила Кэти. — Тот, где зашифрована надпись: «Как поступил бы Иисус»?

КПБИ. Вот что это было за сокращение!

— Такой значок дают в награду за знание Диккенса, — пояснила я. — Его можно считать академической премией.

— Не все академические знания моральны, — возразила Кэти.

Ее взгляд на жизнь казался мне слишком ограниченным и беспокойным. Меня раздражала ее враждебность к литературе. Тем не менее я держала рот на замке. Когда мы подъехали к школе, я быстро расстегнула ремень безопасности и вышла из машины.

— Веди себя прилично, — сказала она.

— Благослови нас Господи, — ответила я и помахала ей рукой.

У меня не было никаких угрызений совести по поводу того, что я стану лгать ей, когда увижу ее в следующий раз.

По пути в класс я присела, чтобы подобрать пенни с земли и, наверное, поднялась слишком быстро. Не знаю почему, но у меня закружилась голова. Может быть, из-за того, что я вчера почти ничего не ела, или из-за четкой визуализации вещей в чемоданчике Дэна. На миг все стало серым, и я услышала искаженные звуки, похожие на эхо — как будто мир погрузился под воду. Чуть позже уборщица и незнакомый учитель помогли мне встать. Я с трудом убедила их, что не нуждаюсь в медицинской помощи. Закинув сумку на плечо, я выскользнула из толпы. Та монетка выпала из моей руки, и я пропустила возможность загадать желание.

Складной нож в чемоданчике Дэна выглядел старым: лезвие было поцарапано, костяные накладки на рукоятке стали коричневыми от старости. Пачку писем перехватывала лента. На поблекшей черно-белой фотографии в рамке было не его семейство, а он сам с большой рыбой, которую поймал когда-то в юности. Такие предметы не возят в деловую поездку. Их забирают, когда знают, что в доме начался пожар.

Как и в прежние дни сокращенных занятий, которые я проводила с мистером Брауном, каждый урок длился тридцать минут. Тем не менее первые полчаса показались мне вечностью. Я была слишком взволнованной, чтобы сидеть за партой. Решив не ходить на остальные уроки, я бродила по аллеям на территории школы. Когда мне казалось, что какой-то вид понравился бы Дженни, я делала снимок. Мистер Браун тоже имел «Поляроид», поэтому я знала, как пользоваться фотокамерой. Квадратики со снимками сначала были серыми, а затем на них появлялись образы. Процесс походил на материализацию призраков. Я сфотографировала желтый лист, повисший на окне, и белку, сидевшую на газоне под знаком «Не топчите траву».

И еще в мой объектив попал мистер Браун. Я увидела, как он остановился и заговорил с незнакомым юношей. Его портфель распух от находившейся внутри рукописи. После того как я улетела от него к Джеймсу, он выглядел немного опечаленным. Однако сегодня мистер Браун снова был самим собой. Наблюдая за ним с расстояния, я выжидала момент. Когда он попрощался с учеником, я сделала снимок. Образ начал вырисовываться на гладком квадрате бумаги. Украденный момент из жизни учителя. Он с улыбкой оглядывался через плечо. Белая стена административного здания за его спиной походила на грунтованный холст. Я сунула снимок в сумку, поместив его для безопасности между двумя книгами.

Уроки продолжались. Чтобы не попасть на глаза администрации, я спряталась в комнате отдыха для девушек. Мне так понравился портрет мистера Брауна, что я отделила его от остальных черно-белых снимков. В 11.30 — после окончания занятий — всех учеников собирали в театральном зале. Я шла по коридорам, заполненным сверстниками Дженни. Ребята радовались близкой свободе и поддразнивали друг друга. Парни делали подножки, якобы случайно сталкивались с девушками и шутливо извинялись за свою неловкость.

Когда я вошла в полутемный зал, Джеймс схватил меня за руку и потянул к заднему ряду сидений.

— Твоя мать знает о сокращенном дне? — шепотом спросил он.

— Нет.

Мы тихо сидели и держались за руки под подлокотником. Наконец проход освободился, и все ученики устроились на деревянных сиденьях. Джеймс склонился ко мне для поцелуя, но быстро отпрянул назад, когда мужчина из службы безопасности остановился на уровне нашего ряда. Наверное, он решил посмотреть программу черлидеров.

Пока директор пытался успокоить зал, Джеймс прошептал мне на ухо:

— Митч прав. Я безответственный.

— Почему?

— Потому что я не воспользовался предохраняющими средствами.

Мысль о защите во время секса не приходила мне в голову. Я не верила, что наши тела могли создать новую жизнь. Меня внезапно накрыла волна испуга — как в то мгновение, когда мистер Браун назвал имя нерожденного ребенка. Однако Джеймс, очевидно, не думал о детях. Он снова зашептал мне на ухо:

— Прежде чем я вошел в тело Билли, он мог переспать с какой-нибудь девушкой, имевшей венерическую болезнь. Или даже СПИД. Понимаешь? Это может убить тебя.

Мой пульс пришел в норму. Смерть и СПИД казались мелочью. Правила бренного мира выглядели дымом, который можно было легко отогнать.

— С нами ничего не случится, — ответила я.

Директор сделал несколько объявлений, после чего черлидеры начали танцевать под фонограмму. Теперь мы могли свободно перешептываться.

— После нашей свадьбы мы будем путешествовать по миру, — произнесла я.

Джеймс долго не отвечал. Мне показалось, что он не расслышал мои слова. Но после паузы он произнес:

— Мы поедем на поезде?

— Да, а потом на корабле, — добавила я. — В Англию.

— И в Китай.

— И в Африку.

Он отвел локон волос от моего уха:

— Каждый вечер мы будем читать друг другу книги.

Я приложила ладонь к горлу Джеймса и почувствовала, как сильно билось его сердце. Проверив свой пульс, я поняла, что тоже находилась в сильном возбуждении.

— Где мы достанем деньги?

— Я что-нибудь придумаю, — ответил он. — Ради тебя я готов копать канавы.

— А я ради тебя готова скоблить полы.

Когда аплодисменты после танца черлидеров затихли, раздался бой барабанов. Джеймс посмотрел на сцену, где девушки маршировали двумя колоннами. Его внимание было украдено. Мой поклонник убежал с крыльца на зов охотничьего рога. Красивые фигуры привлекали его больше, чем я. Моя рука, обнимая плечи Джеймса, свешивалась над его сердцем. Ладонь белела, как медаль.

Наконец группа черлидеров завершила выступление. Джеймс потянул меня к двери, и когда мы вышли из зала, он забрал мою сумку. Я чувствовала, что ему хотелось перейти на бег. Но мы степенно шли по аллее, боясь привлечь чужое внимание. Подойдя к парковке, он свернул на тротуар, а не к стойке велосипедов.

— У нас будет пешая прогулка? — спросила я.

— Да. У меня сломалась цепь.

Через полквартала мы подошли к остановке, опустили сумки у скамейки и, взявшись за руки, принялись ждать автобус. Мимо нас проезжали другие школьники — на велосипедах и машинах. Некоторые из них махали нам руками и что-то выкрикивали из открытых окон. Кроме нас, на остановке был только старик. Он сидел на скамье и читал газету. Я вздрогнула, когда какая-то машина прогудела серо-белой собаке, которая бежала вдоль сточной канавы. Испуганное животное решило перебраться на другую сторону улицы. Мое сердце сжалось от страха.

— Диггс!

Джеймс помчался к собаке, не обращая внимания на плотный поток машин. Автомобиль завизжал тормозами и остановился лишь в нескольких дюймах от его вытянутых рук.

— Осторожнее, болван!

Глаза Джеймса были дикими от испуга. Он пошатнулся от волны адреналина. Собака виновато проскользнула между его ногами и перебежала на аллею парка. Две другие машины загудели клаксонами. Джеймс глубоко вздохнул и часто заморгал, прогоняя набежавшие слезы. Какой-то водитель опустил оконное стекло.

— Кретин! — крикнул он. — Уйди с дороги!

Джеймс отступил на тротуар, и поток машин продолжил движение.

— Это твоя собака? — спросила я.

Джеймс взял меня за руку:

— Нет. У меня не было собаки.

— А кто такой тогда Диггс?

— Какой еще Диггс?

Он озадаченно посмотрел на меня и затем с улыбкой пожал плечами:

— Я не знаю.

Мимо нас прошла женщина с детской коляской. Надрывный плач ребенка заставил мое сердце сжаться. Увидев, как я поморщилась, Джеймс обнял меня за талию. И во мне что-то расслабилось, будто на нервах развязали шнурок. Рядом с милым я везде чувствовала себя как дома. Мы могли идти куда глаза глядят — нести наши сумки с книгами и быть счастливыми до тех пор, пока смерть не превратит нас в тлен и прах. Взглянув на морщинистые руки старика, сидящего на скамье, — на две ладони, потиравшие друг друга, как влюбленные птицы, — я вдруг подумала, что даже возраст не разлучит меня и Джеймса. Когда эти тела начнут умирать, мы найдем для себя две другие покинутые оболочки.

Подъехал автобус. Джеймс бросил несколько монет в прорезь кассового аппарата, расположенного рядом с креслом водителя. Прижимая к себе сумки, чтобы не задевать пассажиров, мы прошли по узкому проходу в заднюю часть салона, где было много пустых мест. Мне казалось, что у нас начинался медовый месяц и мы уезжали в соседнюю страну на почтовой карете. Я хотела поцеловать Джеймса в губы, но прямо за нами сидели две монахини. Когда он прижался ко мне, одна из них пересела в кресло прямо напротив нас.

— Ты уверен, что дома никого не будет? — спросила я, понизив голос.

Джеймс улыбнулся и после небольшой паузы заговорил совсем о другом:

— Я тут узнал, что последняя девушка Митча не собиралась расставаться с ним.

Перемена темы показалась мне такой внезапной, что я промолчала.

— Митч сам прервал их отношения, когда узнал, что она продавала Билли наркотики. Мне рассказал об этом его друг Бенни.

— Митч любит тебя.

Автобус проезжал под ажурными вышками ЛЭП. Тени мелькали на лице Джеймса, словно кадры немого фильма.

— Прошлым вечером он напомнил мне о случае из детства. В ту пору Билли было тринадцать лет. Они пытались выгнать мышь из гаража. Билли надел маску монстра, чтобы напугать ее. Пока Митч рассказывал мне об этом, он так смеялся, что едва не задохнулся. Он уже дюжину раз говорил о подобных эпизодах. А я, конечно, ничего не помню. Глупо получается.

Представив, как Джеймс и Митч смеются над забавной историей, я почувствовала себя счастливой. Но пока он смотрел в мои глаза и тени по-прежнему мелькали на его лице, я увидела стереоскопическую картину: два разных образа, наложенных друг на друга. Мой Джеймс и Джеймс из прошлого скрывались за глазами Билли.

— Он скучает о своем брате, — произнес мой спутник.

По необъяснимой причине мне стало очень холодно.

— Он любит тебя. Это каждому заметно.

— Нет, он любит Билли.

Интересно, скучал ли кто-нибудь о Дженни?

— Ты не выгонял его из тела. — Я уловила страх в своем голосе. — Он ушел еще до того, как ты прикоснулся к его телу.

Монашка сурово смотрела на нас. Джеймс улыбнулся ей и поднял руку к правому виску, словно забыв, что на нем сейчас не солдатская фуражка. Этот милый жест согрел мою душу. Я снова захотела поцеловать его в губы.

* * *

Хотя мы не увидели машин Митча и Либби, Джеймс вошел в дом очень медленно и осторожно.

— Эй? Я тут никому не помешаю?

Похоже, мы были одни. Джеймс захлопнул ногой дверь его спальни.

— У нас в запасе несколько часов, — со смехом напомнила я между поцелуями.

На самом деле мой внутренний голос говорил другое: «У нас есть целая вечность».

— Что ты сказала?

Он замер на месте и посмотрел на меня. Его вид показался мне потрясающим: щеки пылают румянцем, рубашка наполовину расстегнута.

— Извини, я не понял, — прошептал он и снова начал целовать меня.

В таких вопросах логика бессильна. Я представила века нашей совместной жизни. Уйма свободного времени! Но мы занимались любовью, как будто имели только один украденный час. Страсть связала нас в тугой узел. Наши влажные тела походили на помпу мощного насоса. Чуть позже Джеймс рассеянно посмотрел на стену, где на вырванной журнальной странице с фотографией спортивной машины виднелась узкая колонка текста. Свет от окна отражался в его глазах, как луна.

— Мне кажется, что в прежней жизни я писал статьи в газету.

— Знаешь, Джеймс, я не хочу ждать тринадцать месяцев. Давай сыграем свадьбу раньше?

Взглянув на меня, он подтянул мои бедра к себе:

— Наверное, Билли знал людей, которые могли бы продать нам фальшивые свидетельства о рождении.

Мне понравилась его идея, но в улыбке Джеймса я увидела печаль. Он скрывал от меня свои сомнения, однако я знала, какая буря бушевала в его сердце. Он представлял себе не только наш побег, но и терзания Митча — ведь тот начал бы поиски младшего брата. И я почувствовала зависть. Ах, если бы Кэти и Дэн любили меня с такой же силой…

Джеймс быстро вернул улыбку на лицо и, забравшись на меня, просунул руки под мои бедра. Я внезапно вспомнила о фотокамере:

— Ты можешь дотянуться до моей сумки?

Накрыв меня своим телом, он собирался повторить серию возвратно-поступательных движений.

— Зачем тебе сумка?

Я засмеялась и, выскользнув из его рук, склонилась над разбросанной одеждой. Вытащив из сумки «Поляроид» и открыв затвор фотокамеры, я навела на него объектив. Он быстро натянул простыню, прикрывая пах и колени:

— Мисс Элен, я шокирован твоим поведением.

— Улыбочку!

— Нет. Иди сюда.

Он махнул рукой, призывая меня обратно в постель. Такой милый и радостный! Как ребенок в рождественское утро. Я прыгнула к нему на простыни, и когда мы устроились, он подсунул руку под мою голову.

— Так мы оба будем на снимке, — пояснил Джеймс.

Я пыталась держать камеру на вытянутой руке, но мне никак не удавалось нажать при этом на кнопку. Джеймс сказал, что у него руки длиннее, чем у меня. Он взял фотокамеру, мы сблизили головы, и, когда вспышка света ослепила нас, я стащила с него простыню. Он засмеялся. «Поляроид» выплюнул квадратик бумаги. Фотокамера напоминала металлическую лягушку, показывавшую нам свой язык. Джеймс отдал мне «Поляроид» и вытянул руку в сторону, чтобы я не добралась до снимка. Он помахивал бумажным квадратиком, пока я вырывалась из его объятий.

— Эта фотография моя, — сказала я.

— Ладно, давай смотреть на нее вдвоем, — ответил он.

Мы снова легли, и Джеймс приподнял снимок над нами. Мы с интересом наблюдали, как тускнела его поверхность. Я поместила голову на плечо Джеймса. На фото появлялись два смеющихся лица — слегка не в фокусе, но с одинаковыми выражениями. Кто угодно догадался бы, что мы были любовниками: обнаженные плечи и растрепанные волосы на фоне белой подушки. Какое-то время мы смотрели на фотографию, а потом Джеймс повернулся ко мне:

— Я могу взять снимок себе?

— Да.

Он опустил фотографию на грудь и перевел дыхание:

— Я не знаю, по какой-то причине мы остались на земле и не ушли на небеса.

Моя кровь так внезапно застыла в венах, что я почувствовала себя больной. Джеймс прижал меня еще сильнее:

— Но мы нашли друг друга, и теперь все будет нормально.

Он хотел успокоить меня и, возможно, себя. Но в этом чувствовалось что-то неправильное.

— Как думаешь, что с нами случилось? — спросил он. — Почему мы стали призраками после смерти?

— Мне кажется, я совершила какой-то ужасный поступок.

— Какой? — поинтересовался он.

— Не помню.

Зачем мне было вспоминать плохое? Возможно, Бог решил наказать меня и лишил памяти о прошлой жизни. Но я воспринимала это как блаженство.

— Что бы ты ни сделала, я прощаю тебя, — сказал Джеймс.

Простые слова, но от них у меня сжалось горло. Горячие слезы хлынули с моих ресниц и смешались с соленым потом на его груди.

— А вот Бог меня не простил, — ответила я.

Джеймс прильнул губами к мочке моего уха. От его дыхания трепетали наши волосы. Он сказал лишь одну фразу — ту, которую я не ожидала услышать:

— Какая же ты упрямая!

Джеймс любил меня, и это превращало его в доброго и мягкого судью. Я не помнила свой грех, но знала, что он был ужасным. Мое изгнание с небес служило тому доказательством. Джеймс поглаживал рукой мои волосы, однако я чувствовала, что отпадала от него, как будто нас разъединяла гравитация.

— Возможно, если мы поймем, почему нас оставили здесь, — сказал он, — нам удастся освободиться от земных оков. И тогда мы навеки будем вместе.

— Как же мы сделаем это? — спросила я.

Джеймс приподнялся на локте и посмотрел на меня:

— Ты что-нибудь вспомнила? О жизни перед Светом?

Я видела темную воду, струившуюся по сломанным доскам.

— Нет. Только то, что уже рассказала тебе.

Я боялась, что Джеймс заметит мою нечестность, но он не почувствовал обмана.

— Когда я перебрался в тело Билли, ко мне начали возвращаться небольшие сцены из прошлой жизни. Но после встречи с тобой я вспоминаю все больше и больше. Сегодня утром память вернула мне еще один момент. Я сидел у постели больной матери и читал ей детские книги — точнее, книги ее детей. Это было все, чего она хотела.

— Что еще ты вспомнил?

Я выругала себя за такой вопрос. Джеймс тоже мог уклоняться от некоторых воспоминаний: например, о последних мгновениях своей жизни. Однако он был смелее меня:

— После смерти матери мой отец повторно женился, и мы с кузеном уехали в Нью-Йорк.

Он нахмурился, словно возвращенные образы вызывали у него головную боль.

— Я работал в газете, и мы снимали квартиру над пекарней. В наших комнатах всегда пахло хлебом. Затем в один и тот же день мы пошли служить в армию.

Он смотрел в пространство, словно настраивал свой телескоп:

— Я помню дерево.

Его взгляд был направлен в ямку на моем горле. Дыхание Джеймса замедлилось, словно он спал. Я почувствовала, что его кожа стала более холодной.

— Там была зима, — прошептал он. — Мы мерзли на ветру.

Я попыталась согреть его, обвив ногами. Мои ладони нежно скользили по его рукам.

— Моя ошибка привела к трагедии.

— К какой трагедии? — спросила я.

Он сильно побледнел. Мне было ясно, что он видел больше, чем говорил. Когда Джеймс перекатился на спину, я ужаснулась страху, который отражался в его глазах. Мне пришлось повернуть его лицо к себе, чтобы он посмотрел на меня.

— Они все умерли, — ответил Джеймс.

Он вздрогнул, когда взглянул в мои глаза. Наверное, я стала для него кем-то другим. Джеймс ощупал мои ребра и прижал ладонь к животу, словно увидел там воображаемую рану.

— О боже! — всхлипнул он.

Его рука дрожала. Страх изливался из нее в мою грудь. Я прижала лоб Джеймса к своей переносице, моля о том, чтобы его видение прекратилось.

* * *

Яркая белая вспышка превратилась в зимнее небо. Я вновь стала Светом. Рядом с моим бесформенным телом находился мужчина, который, как я знала, был Джеймсом. От облика Билли ничего не осталось — разве что улыбка. Темно-карие глаза, беззаботный легкий смех. Оседлав толстый сук, он цеплялся руками за ствол высокого дерева. Я осмотрелась по сторонам. Черные ветви без листьев. Вокруг ландшафт, похожий на луну. Расстояние до земли — футов двадцать, не меньше. Я парила за его плечом, словно он был моим хозяином. Джеймс смотрел вниз на маленькое лицо, которое выглядывало из траншеи. Края окопа казались обгорелыми и местами покрытыми золой.

— Диггс, — крикнул Джеймс.

Солдат в узкой, как могила, траншее помахал ему рукой. Он выбрался из окопа и направился к дереву.

— Враги пошли в атаку? — спросил он, глядя вверх.

Форма Джеймса была грязной и изношенной — такой же, как у его товарища. Шлем, откинутый на спину, походил на металлический соусник.

— Мы торчим здесь уже несколько недель, а они ни на шаг не продвинулись, — со смехом ответил Джеймс. — Это будет длиться до второго пришествия.

— Милый? — прошептала я ему на ухо.

Он не услышал меня. Наверное, мне удалось проскользнуть в его воспоминания. Я не участвовала в событиях. Я только смотрела.

Диггс начал карабкаться по металлическим штырям, вбитым в дерево, которое служило солдатам наблюдательной вышкой.

— Тогда зачем ты позвал меня?

Джеймс посмотрел на круглый предмет, качавшийся на дальней ветке.

— Там гнездо, — сказал он.

Диггс остановился в десяти футах над землей и покосился на друга:

— Гнездо?

Он покачал головой:

— Немецкие снаряды превратили здесь все в пыль и труху. Даже камни и ветки. О каком гнезде ты говоришь?

— Давай поспорим, — предложил Джеймс.

— Не хочу.

День казался сонным и безмолвным. Ни пения птиц, ни жужжания жуков, ни даже писка мышей. Отдаленный рокот был громом, а не канонадой. Дыхание Диггса сопровождалось отчетливым пыхтением. Когда он кашлял, его слышали за полмили на втором рубеже обороны.

— Что ты будешь делать, когда вернешься домой? — спросил Диггс. — Я первым делом приму горячую ванну и выпью холодного пива.

— А я съем персиковый пирог, — ответил Джеймс, поглядывая вверх на предполагаемое гнездо.

— Как насчет Сьюзен О'Райлли?

— Я поднимаюсь, — сказал Джеймс.

— Ты получишь пулю. Или сержант Броди убьет тебя за нарушение дисциплины.

— Давай поспорим, что я поднимусь и вернусь назад за одну минуту.

Диггс начал спускаться:

— Никаких ставок, солдат.

Джеймс со смехом забрался на сук, на котором он прежде сидел. Прячась за стволом, он принялся карабкаться вверх среди темных обломанных веток. Я парила за его спиной. Вражеская линия траншей, огороженная колючей проволокой, маячила на горизонте и дышала дымом костров. В остальном она выглядела безлюдной. Макушка дерева была обломана взрывом. Самые верхние ветви тянулись в стороны, словно конечности тритона. Джеймс упирался коленями в почерневшую кору и обхватывал руками сужающийся ствол. Протянув вверх правую ладонь, он поднял двумя пальцами темный овал. Пока он осматривал его, я снова услышала грохот грома и шелест, похожий на шум дождя.

Теперь я видела, что это было не гнездо, а детская панама. Первоначально она имела синий цвет. Внезапно она ожила и с громким жужжанием вырвалась на свободу. Джеймс быстро повернулся и посмотрел на пустошь. Я вдруг поняла, что шелест не был дождем. Мы с Джеймсом изумленно наблюдали за потоком вражеских солдат, одетых в грязную форму. Они изливались из немецких траншей, обложенных мешками с песком. Забыв о панаме, Джеймс потянулся за свистком, висевшим на его груди. Пуля, пробив ладонь, окропила его лицо кровью. Рука дернулась, и цепочка оборвалась. Я закричала от ужаса, не в силах помочь любимому мужчине. Джеймс проследил полет свистка. Тот медленно пролетел между ветвей, ударился о каску Диггса и отскочил куда-то в сторону. Диггс поднял с земли панаму и посмотрел на вершину дерева. Джеймс открыл рот, но от болевого шока не смог произнести ни слова. Не веря своим глазам, он наблюдал за темной лавиной немецких солдат, бежавших к промерзшим окопам.

— Диггс! — крикнул он.

Его друг улыбнулся, помахал маленькой панамой и внезапно отскочил назад. Казалось, что его ударили ногой в живот. Он опустился на одно колено и, покачнувшись, повалился наземь. Едва касаясь ногами вбитых штырей, Джеймс начал спускаться с дерева. На полпути он сорвался и упал на землю. Я летела следом за ним. Мне хотелось вырваться из его воспоминаний. Если они заканчивались его смертью, я не хотела видеть этого.

Солдаты в немецкой форме уже сражались в окопах. Закрыв глаза, Джеймс прижимал к себе лицо Диггса. Его плащ, пробитый на уровне пояса, стал темно-красным и мокрым. Он приложил ладонь к животу друга, между пальцами заструилась кровь:

— О боже!

Джеймс попытался привести Диггса в чувства, но одна просвистевшая пуля пробила его шлем, откинутый за спину, а вторая попала в голову за левым ухом. Инерция удара отбросила его на грязную землю, он упал на спину и, не мигая, уставился на темный ствол дерева. Это было последнее, что он запомнил перед смертью.

* * *

Его глаза все еще были открыты, когда я поняла, что мы вернулись в спальню. Джеймс снова оказался в теле Билли. Он лежал на спине, но не видел ни меня, ни постеров на потолке. Он смотрел вверх и неистово ощупывал шею и грудь, словно искал свисток, который носил когда-то, будучи солдатом.

— Джеймс?

Я прикоснулась к его руке. Она показалась мне такой холодной, что я взвизгнула от страха. Он молча закрыл лицо ладонями и начал плакать. Я целовала и гладила грудь Джеймса, пытаясь согреть его своим телом.

— Все уже кончилось, милый. Отбрось воспоминания. Вернись ко мне.

Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами.

— Пора возвращаться в реальный мир, — продолжила я. — Диггса больше нет. Никого из твоих боевых товарищей не осталось. Они ушли на небеса.

Он отвел руки от лица и посмотрел на потолок.

— Тебе больше не нужно возвращаться туда, — сказала я.

Джеймс открыл рот и тяжело вздохнул:

— Он только что был здесь.

— Нет, — возразила я. — Мы вернулись в дом Билли.

— Диггс только что был в комнате.

Джеймс осмотрелся по сторонам:

— Он сказал, что все эти годы пытался поговорить со мной.

Я почувствовала волну паники. Неужели рядом с нами находился призрак, а я не видела его?

— И что он сказал тебе?

— Что я тупой болван.

Джеймс напугал меня своим смехом. Он прижал руки к бокам, словно этот странный смех мог разорвать его пополам. Немного успокоившись, он обнял меня:

— Все хорошо.

Он вспомнил свое прошлое, и это изменило его. Я чувствовала, что Джеймс сбросил с себя какое-то бремя. Мне стало страшно при мысли, что он может выскользнуть из моих рук, подняться к Господу и навеки исчезнуть.

Он смотрел на меня несколько секунд, словно хотел рассказать, на что похожи небеса. Наверное, ему не хватило нужных слов, поэтому он ограничился советом:

— Тебе тоже нужно спуститься в свой ад и разобраться с ним. Пробеги через него. Я буду ждать тебя на другой стороне.

Однако я не верила, что это получится так легко, как он говорил. И я не знала, с чего начинать.

— Не бойся своего прошлого, — с улыбкой сказал он. — Будь смелой, мисс Элен. Впусти в себя воспоминания.

Мы не услышали, как открылась дверь. Грубый голос вонзился в мой мозг, как стрела арбалета:

— Вон отсюда!

Джеймс сел и прикрыл меня своим телом. Возможно, он думал, что Митч бросит в нас какой-нибудь предмет.

— Пусть твоя девка одевается и убирается прочь!

Он отвернулся от нас, пока мы собирали с пола одежду. В одно странное мгновение мне пришлось пригнуться и протянуть руку между его ног, чтобы взять свою сумку с книгами. Я чувствовала себя, как эльф, которого вот-вот раздавит великан.

— Извини, что так вышло, — сказал Джеймс.

— Заткнись, — рявкнул Митч.

Я вскочила на ноги и отступила на шаг. Джеймс, натягивая штаны, потерял равновесие.

— У нас сегодня был укороченный день, — попытался объяснить он брату. — Половина занятий…

— Прочь!

— Это моя вина, — вступилась я, но Джеймс приложил палец к моим губам и передал мне фотокамеру.

Митч отошел в сторону, сердитый и грозный. Каждый его мускул был напряжен от гнева и возмущения. Мы торопливо прошли мимо него. Я держала в руках сумку и туфли. Полуголый Джеймс нес под мышкой рубашку и кроссовки. Митч проследовал за нами к передней двери и распахнул ее настежь с такой силой, что она ударилась о стену.

— Чтобы я не видел в этом доме никаких твоих девок, — сказал он. — Проводи ее домой. И запомни! Если ты не вернешься через полчаса, я сдам тебя копам.

Дверь с грохотом захлопнулась. Какое-то время мы ошеломленно стояли на крыльце.

* * *

Я не могла унять нервную дрожь. Мы оделись и обулись у кромки газона. На подъездной дорожке через улицу я заметила мужчину и женщину. Они, раскрыв рты, наблюдали за нами. Мы направились к автобусной остановке. Джеймс нес на плече мою сумку. Мимо нас промчалась полицейская машина. Мы всю дорогу держались за руки и ничего не говорили. Я успокаивала себя мыслью, что у нас оставался чердак в школьном театре. Но то, что нам нельзя было встречаться в наших домах, наполняло меня горечью. Когда мы проходили мимо парка, Джеймс потер мою ладонь большим пальцем. Возможно, он пытался подбодрить меня, однако его ум блуждал в каком-то другом месте.

Подойдя к остановке, я нарушила молчание:

— Тебе не нужно провожать меня до дома. Ты не успеешь вернуться к назначенному сроку.

Джеймс обнял меня и прижал к себе. Я потерлась подбородком о его плечо. Но он по-прежнему выглядел потерянным. Я чувствовала, как сильно билось его сердце. Я видела, каким напряженным он был. Джеймс скрывал от меня что-то. Я отстранилась от него и посмотрела ему в глаза, желая понять потаенные мысли. Мое сердце тоже начало стучать, как барабан. Он молчал, потому что не хотел говорить о своих страхах.

— Мы должны вернуть тела? — спросила я.

Он пожал плечами. Наши взгляды встретились. «Пожалуйста, — молила я, — скажи мне „нет“». Но он кивнул. Что-то во мне и раньше знало, что жизнь с Джеймсом была недосягаемой мечтой. И вот теперь я проснулась.

— Это невозможно, — возразила я. — Мы не знаем, как вернуть Дженни и Билли.

Джеймс приподнял мой подбородок и поцеловал меня. Он так внимательно рассматривал мое лицо, что я испугалась. Казалось, еще мгновение — и он улетит на небеса. Неужели, прощаясь со мной, он хотел запомнить цвет моих глаз?

— Только не сейчас, — попросила я.

— Не сейчас, — согласился он.

Через плечо Джеймса я увидела машину Митча. Она выехала из-за угла, но повернула не к нам, а в другую сторону.

— Там Митч, — сказала я.

Джеймс оглянулся, однако ржавая машина уже перестроилась в другую полосу и исчезла из виду. Автобус наполнил улицу дизельным свистом. Джеймс поднялся вместе со мной, опустил в щель две монеты, затем сошел на тротуар и передал мне сумку с книгами.

— Я увижу тебя завтра утром?

— Да, до завтра, — ответил он.

Передние двери закрылись. Джеймс улыбнулся и зашагал по тротуару. Не сводя с него глаз, я двинулась к креслу у открытого окна. Пока люди поднимались в автобус через заднюю дверь, я пригнулась и коснулась пальцами его вытянутой руки. Внезапно он повернулся, словно услышал чей-то оклик. Полицейская машина, которая раньше проезжала мимо нас, остановилась у тротуара. Джеймс отпустил мои пальцы:

— Езжай домой.

Когда задняя дверь закрылась, к нему подошли два полицейских офицера.

— Уильям Блейк?

Джеймс успокаивающе помахал мне рукой и повернулся к ним. Я высунула голову из окна и услышала, как один из офицеров сказал:

— Вы арестованы за соучастие в изнасиловании.

Я закричала, что это ошибка, но мой голос утонул в реве отъезжавшего от остановки автобуса. Офицеры завернули руки Джеймса за спину и надели на его запястья наручники. Женщина-водитель попросила меня сесть на место. К тротуару подъехала машина Митча. Брат Билли направился к полицейским. Я подбежала к задней двери, но они были закрыты. Услышав плач ребенка на соседнем сиденье, я заколотила кулаками по стеклу. Я умоляла водителя остановиться, нажимала на кнопку экстренного вызова, однако звонок молчал. Тогда я бросилась к передней двери и, встав на ступени, стала биться плечом о закрытые створки. Женщина-водитель сердито сказала мне, что откроет дверь только на следующей остановке.

— Это экстренный случай! — вмешался пожилой мужчина, сидевший на переднем сиденье.

Я выгнула шею, пыталась увидеть Джеймса и полицейских, но из-за слез весь вид за стеклянной дверью помутился до серебристого цвета. Наконец через квартал водитель выпустила меня, и я побежала по тротуару. Моя сумка так сильно била меня по бедру, что мне пришлось бросить ее на землю. К тому времени, когда я, шатаясь, подбежала к автобусной остановке, там не было ни Джеймса, ни Митча, ни полиции.

14

Возвращаясь в северный район города, я бездумно смотрела в окно автобуса. Все чувства во мне угасли и стали аморфными. Заметив бежевую машину, одиноко стоявшую на школьной парковке, я вышла из транса и выбежала из автобуса. От испуга и усталости у меня кружилась голова. Переходя через улицу, я пыталась представить, что может сказать и сделать мне Кэти.

— Мам?

Я склонилась к пассажирскому окну и увидела ее заплаканное лицо. Вздрогнув при звуке моего голоса, она недоверчиво посмотрела на меня, как на возникшее привидение:

— Где ты была?

Я открыла дверь и села, опустив на колени сумку с книгами:

— В парке через дорогу. Учила там уроки.

— Почему ты не сказала, что у вас сегодня укороченный день?

Она выглядела скорее напуганной, чем сердитой.

— Я сама об этом не помнила.

Мой ремень безопасности был уже закреплен, но Кэти не заводила мотор. Когда она перекладывала мобильный телефон в сумочку, ее руки дрожали, как у алкоголика:

— Почему ты не позвонила мне?

— Я звонила, мам. Ты была вне зоны доступа.

Она шмыгнула носом и посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Мне пришлось добавить:

— Прости, что я расстроила тебя.

Это было все, что пришло мне в голову. От усталости у меня закрывались глаза. Я хотела заснуть и, проснувшись утром, узнать, что Джеймса выпустили на свободу.

— Все в порядке, — сказала Кэти.

Похоже, не я одна была причиной ее покрасневших глаз. Конечно, окажись у меня больше сил, я расспросила бы ее о проблемах. Кэти пригнулась, чтобы повернуть ключ зажигания, и с изумлением посмотрела на мои колени:

— Где твои колготки?

Я прикрыла ноги сумкой и солгала:

— Они порвались.

Можно было сказать ей, что я больше не хотела носить этот предмет туалета. Однако подобный ответ стал бы серьезным ударом для Кэти.

— Я выбросила их.

Она нахмурилась, однако не сказала ни слова. Мне и без того уже хватало тревоги о Джеймсе. Необычное безразличие Кэти к моему плохому поведению только ухудшило ситуацию.

Когда мы приехали домой, я почувствовала себя совершенно разбитой. Проглотив комок кислоты, я направилась на кухню, но Кэти, словно капкан охотника, схватила меня за локоть. Выслушав мою мольбу об отдыхе, она потащила меня в ванну. Я не протестовала. Она оставила меня одну и отправилась готовить ужин. Раздевшись и сев на край ванной, я дрожала от холода, хотя комната постепенно наполнилась паром от горячей воды. Мне хотелось, чтобы у Джеймса было все в порядке: чтобы он сейчас сидел с Митчем на кушетке, смотрел телевизор и ел пиццу. Я убеждала себя, что Митч вызвал полицию лишь для того, чтобы напугать Билли и преподать ему урок. Но я знала, что случилась беда. Зазвонил телефон, и мое сердце пропустило удар. Однако Кэти не подошла к двери ванной. Значит, звонил не Джеймс. Я представила его в солдатской форме, сидящим высоко на дереве. Мне стало интересно, на что походило Божье прощение. Джеймс заглянул в лицо своему кошмару, и Господь помиловал его. Когда он вернулся из воспоминаний, его лицо сияло покоем. Мне такое было не по силам.

Я подпрыгнула, когда губка, плававшая на поверхности воды, ткнулась в мою руку. Я ополоснулась в ванной, оделась и прошла в столовую. Стол был накрыт на двоих. Кэти приготовила куриный суп, сэндвичи с сыром и салат из нарезанных яблок. Ее лицо выглядело пепельным от изнеможения. Я села рядом с ней, положила салфетку на колени, но запах еды вызвал у меня чувство тошноты. Когда она склонила голову в молитве, я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, словно боролась с морской болезнью.

— Господи, прошу, благослови эту пищу. Аминь.

Кэти открыла глаза, взяла половник и налила суп в тарелки.

— Где папа?

Обычно молчание было для меня блаженством. Но сегодня вечером оно казалось очень тревожным.

— Он работает, — кратко ответила Кэти.

Я проглотила несколько ложек супа и попробовала яблочный салат. Мой желудок, протестуя, сжался в комок. Кэти вздохнула и отодвинула тарелку в сторону.

— Ты ничего не хочешь рассказать своей матери? — спросила она.

Мой сердце снова пропустило удар. Казалось, что кто-то стукнул меня кулаком в грудь.

— Что ты имеешь в виду?

— В детстве ты рассказывала мне обо всем, что случалось с тобой.

Она говорила с обидой, как преданная женщина.

— Не обо всем, — ответила я.

— О важных событиях.

— И что ты хочешь услышать?

Я с радостью уклонилась бы от разговора, но Кэти решила устроить мне допрос. Наши противоположные желания разрывали меня на части, словно свора собак. Я тяжело оперлась на локти.

— Ты вступила с кем-то в отношения? — спросила она.

Вопрос обжег меня, словно пощечина:

— Дружеские?

— Нет, интимные!

Кэти была слишком смущена, чтобы смотреть мне в глаза.

— Я даже не хожу на свидания, мама. Ты знаешь это.

— Не умничай со мной!

Я промолчала, и тогда она повела атаку с другой стороны:

— В твоей школе кто-то нравится тебе? Какой-нибудь молодой человек, который проводит с тобой время?

— Да, но он не ходит в нашу церковь. Поэтому, как ты понимаешь, я не говорю тебе о нем.

Кэти сердито посмотрела на меня. Ее бледное лицо начинало краснеть от гнева. Она бросила салфетку на стол:

— Кто он?

Казалось, еще мгновение, и она позвонит в полицию.

— Но у нас с ним не было интимных отношений, — попыталась оправдаться я.

— Не смей возвращаться к поступкам, которые ты совершала раньше!

— О каких поступках ты говоришь?

— Ты уже забыла, почему отец забрал твой фотоаппарат?

Дэн избавился от фотоаппарата дочери, с помощью которого она делала большие и яркие снимки, спрятанные в тайнике. Позже Дженни приобрела «Поляроид», которым легко можно было делать черно-белые фотографии. Ей больше не требовалась лаборатория.

Взглянув на свои дрожавшие руки, Кэти сжала их в кулаки:

— Ты всегда была упрямой и не рассказывала мне о своих секретах.

Она судорожно отпила глоток воды, однако ее голос по-прежнему остался хриплым:

— Мне казалось, что мы уже прошли через этот период.

Я не хотела расстраивать ее, иначе она еще больше укоротила бы мой поводок:

— Извини, что я огорчила тебя. У меня плохое настроение, и болит голова.

Она немного успокоилась, расправила салфетку и поместила ее обратно на колени. Затем Кэти вновь посмотрела мне в глаза:

— Так что ты хочешь рассказать?

— Один парень в школе действительно оказывает мне знаки внимания, — ответила я. — Он интересуется мной, и мы иногда обсуждаем приватные темы.

— Приватные?

Она повторила это слово таким тоном, точно была готова встать и отыскать его в энциклопедии.

— Как его зовут?

Мне не хотелось вовлекать Джеймса в ее безумные детективные игры:

— Я лучше промолчу.

Она поджала губы, оттолкнула стул назад и вскочила на ноги:

— Пошла прочь!

Я с удивлением посмотрела на нее.

— Ступай в свою комнату!

* * *

Я остановилась на пороге спальни и прислушалась. Мое сердце тревожно стучало. Когда из кухни донесся звук струившейся воды, я на цыпочках прошла в кабинет. Телефонная линия Джеймса оказалась занятой. Я стояла, считая гудки и глядя на книжные полки. Не знаю, почему, но мне вспомнилось, как Дэн складывал в свой чемоданчик памятные вещи. На том месте, где прежде находилась деревянная наградная тарелка, теперь виднелась только маленькая подставка.

Я прокралась назад в свою спальню и переоделась в пижаму. Застегивая пуговицы, я осмотрела комнату и почувствовала озноб. Моя сумка была открыта. Аккуратно сложенные книги внутри нее свидетельствовали о том, что Кэти нашла фотокамеру. Теперь она знала, что у меня был страстный любовник и что я совершала грех, продолжая заниматься фотографией. Это настолько испугало меня, что я взвизгнула, когда Кэти распахнула дверь.

Она холодно повернулась ко мне, словно я только что позвала ее по имени. Моя попытка улыбнуться провалилась. Я забралась под покрывало, и она, подойдя к кровати, сунула градусник мне под язык. Мы молча сидели почти целую минуту. Ее руки были сложены на груди. Она постукивала ногой по полу и сердито щурила покрасневшие глаза.

— Температура нормальная, — наконец сказала она, взглянув на стеклянный столбик термометра. — Может, примешь ибупрофен?

Она несколько раз встряхнула градусник, будто наказывала его за провинность.

— Нет, не нужно. Извини, что я заставила тебя сердиться.

— Мы поговорим об этом позже, — ответила она. — Когда вернется твой отец.

Ее слова прозвучали зловеще.

— То есть сегодня вечером?

— Он может приехать ночью.

Похоже, Кэти думала о чем-то своем. Она смотрела на свои ноги, держа градусник, как свечу.

— Не забудь помолиться, — напомнила она, направляясь к двери.

— Конечно, — ответила я.

В последнее время мои молитвы стали постоянными.

— Когда будешь признаваться в своих грехах, попроси Бога о прощении, — сказала Кэти, выходя из комнаты.

Я быстро осмотрела сумку. Фотокамера и книги были на месте. Мне хотелось позвонить в полицейский участок и расспросить дежурного о Джеймсе. Подумав немного, я решила дождаться момента, когда Кэти отправится в постель. Меня терзало беспокойство. Я не могла даже читать. Оставив свет включенным и сев на кровать, я напряженно прислушивалась к звукам. Кэти ходила по дому, шумела в ванной и чем-то занималась в коридоре. Я не помню, как заснула. У меня лишь осталось смутное впечатление, что кто-то вошел в спальню и погасил свет в комнате.

* * *

Атмосфера казалась настолько гнетущей, что, сев в машину, я включила радио. Этим утром, когда я вошла на кухню, Дэн и Кэти о чем-то спорили. Я подозревала, что разговор шел о моей персоне. Тем не менее во время завтрака они не задавали мне вопросов и не делали никаких замечаний. Пребывание в «уголке» оказалось кратким: безмолвная молитва и всего несколько слов из Писания. Отсрочка моего наказания не предвещала ничего хорошего.

Я посмотрела на Кэти. Она вела машину, чуть склонясь к рулю. Похоже, этой ночью мать Дженни вообще не спала. Ее руки сжимали рулевое колесо чересчур крепко. Сквозь тонкий свитер проступали контуры напряженных мышц. Когда я открыла дверь, она не поцеловала меня и даже забыла попрощаться со мной. Я со страхом провожала взглядом ее машину, боясь, что Кэти наедет на группу детей, пересекавших перед ней дорогу.

Встав посреди школьного двора, я внимательно осматривала лица проходивших учеников. Джеймса нигде не было. Отсидев часть первого урока, я отпросилась в туалет. Мне не хотелось попадаться на глаза преподавателям, поэтому я спряталась на чердаке театра. Черная ткань по-прежнему накрывала узкую платформу. Я понюхала старый занавес, надеясь уловить запах Джеймса. Но материя пахла краской. Я заплакала, прикрывая рот рукавом моего свитера. Мне было страшно, что кто-то мог услышать эти тихие всхлипывания.

Меня остановил шепот, похожий на шуршание наждачной бумаги. Я вытерла слезы и прислушалась. Шепот донесся снова. Он напоминал мне шелест чешуек змеи, ползущей по камням. Пригнувшись, я посмотрела через край платформы. На сцене стояла женщина в желтом платье. Она казалась такой легкой, что походила на луковичную шелуху. Ее образ то убывал, то прояснялся в темном полумраке. Шлейф длинного платья тянулся за ее спиной. Голова с кудрявыми локонами склонилась над маленькой книгой. Я уловила слабый и приятный аромат свечного воска. Она читала вслух призрачным голосом — слишком тихим, чтобы можно было разобрать слова. Время от времени женщина прижимала книгу к груди и закрывала глаза. Ее лицо сияло, словно бумажный фонарь. Она шевелила губами и озвучивала строки, сохранившиеся в ее вечной памяти.

Звонок прозвучал так громко, что прогремел по моим ребрам, как товарный поезд. Его вибрации уничтожили призрак, он будто сгорел невидимым пламенем. Пустая сцена выглядела невероятно темной. Затем свет дня, будто луч прожектора, протянулся к ней из открытых дверей. Включилось освещение, и я услышала, как группа драмы вошла в зал на второй урок. С громким шумом они сбросили свои сумки на передний ряд сидений.

Учитель вызвал двух учеников на сцену. Их слова взлетали к потолку, вызывая слабое эхо. Голоса ребят были плохо поставлены, но в них чувствовалась такая невинность, словно они впервые создавали драму и поэзию. Я сразу же узнала пьесу Шекспира. Ромео соблазнял Джульетту и выпрашивал у нее поцелуй. Внезапно мне стало неловко за свое поведение. Почему я пряталась? Джульетта не сидела на постели и не плакала, хотя ее пытались выдать замуж за Париса. «Иди и найди его», — сказала я себе.

Я спустилась, не заботясь о том, увидят ли меня ученики драмкружка. Мне подумалось, что Джеймс мог просто опоздать на первый урок. Я вошла в административное здание и осмотрела доску объявлений, которая висела на стене рядом с почтовыми ячейками. Там вывешивали списки отсутствующих учеников. Используя их, дежурные преподаватели обзванивали родителей и выясняли обстоятельства прогулов. Если школьники опаздывали, их имена вычеркивались из списков. Имя Билли не было вычеркнуто. Увидев меня, Оливия на секунду опустила телефонную трубку на стол. Не знаю, по какой причине, но ее рассердило мое появление. Я торопливо вышла из офиса, притворившись, что не услышала ее громких окликов.

В телефонной будке, где мы с Джеймсом разговаривали на прошлой неделе, я набрала «рождественский» номер, и мне ответил женский голос.

— Билли дома?

— Его нет, — кратко сообщила Либби.

Прикрыв трубку, она что-то сказала ворчавшему Митчу.

— А ты кто такая? — спросила она.

— Я его подруга из школы. Меня зовут Элен. Я тревожусь о нем.

— Не волнуйся, детка. Мы забрали Билли под залог.

Кто-то постучал в стеклянную дверь будки. Я повесила трубку и обернулась. Снаружи меня поджидал мистер Ольсен — наш школьный психолог. Я вышла, чувствуя себя воришкой, которую поймали за руку.

— Дженнифер, нам нужно поговорить с тобой в кабинете директора.

Он улыбался, но его напряженные глаза выдавали ловушку.

— Иди за мной.

Я, как военнопленная, безмолвно последовала за психологом. Моя интуиция подсказывала мне, что мы с ним вряд ли найдем общий язык. Он был мягким человеком, которого я прежде не принимала в расчет. Он все звонил и звонил какой-то женщине. Когда мы с мистером Брауном встречали его в коридорах, он всегда прижимал к уху мобильный телефон. Причем сам мистер Ольсен при этом обычно молчал. В основном он только слушал свою собеседницу. Вот и сейчас, войдя в административное здание, он с досадой сунул телефон в карман. При виде Оливии я прижала сумку к груди и опустила голову. Затем мы вошли в кабинет директора, и я от изумления замерла на пороге. В двух креслах у дальней стены сидели Дэн и Кэти. Мать Дженни была готова расплакаться в любую минуту. У Дэна от напряжения подергивалась шея.

— Что вы здесь делаете? — спросила я.

Кэти приподнялась, чтобы ответить, но Дэн перебил ее:

— Дженнифер Энн, пожалуйста, подожди, пока тебе дадут слово.

Директора не было, но за его столом сидел заместитель Флинт. Мистер Браун относился к нему с вежливым равнодушием, а я Флинта просто не выносила. Его комплименты казались мне пустыми, а улыбки — фальшивыми. Он привстал и жестом указал на стул, стоявший у стола. Я покорно села. Чуть поодаль находилось небольшое офисное кресло — пустое и намеренно выставленное в середине кабинета.

— Нам нужно задать тебе несколько вопросов, — сказал мистер Флинт.

«Тут не о чем говорить, — успокаивала я себя. — Они не знают о Джеймсе». Я никогда не произносила имя Билли.

Мистер Ольсен подошел к столу и что-то прошептал заместителю директора. Очевидно, его замечание рассердило мистера Флинта.

— Я тут веду дела в ее отсутствие, — ответил он. — Поэтому прошу вас не вмешиваться в мою работу!

Мистер Ольсен встал рядом с креслом Кэти. Держа перед собой телефон, он будто бы вымаливал помилование для преступницы, приговоренной к смертной казни.

— Дженни, — продолжил мистер Флинт, — твои родители заметили, что ты недавно начала встречаться с кем-то в школе.

Он выглядел, как гордый узурпатор. Похоже, ему нравилось сидеть за этим впечатляющим столом.

— А где директор? — спросила я, нарушив свою клятву молчания.

— Она уехала на совещание.

Мистер Флинт пригладил галстук и подкорректировал улыбку:

— Твоя мать нашла это письмо.

Он передал мне главную улику обвинения: лист бумаги, вложенный в прозрачную папку. Я посмотрела на текст и тут же узнала его. Мои щеки покраснели от смущения. Текст начинался со слов: «Дорогой сэр. Двенадцать часов до встречи с вами, как двенадцать лет для меня». И он кончался следующей фразой: «Каждое мгновение, пока мы в разлуке, я перелистываю воспоминания о вас и заучиваю их наизусть».

— Кому вы написали его?

Я знала, что мое лицо пылало румянцем, но ничего не могла поделать:

— Никому.

— Дженнифер, — зашипела Кэти.

Дэн, прочищая горло, издал предупреждающее рычание, которое заставило его супругу замолчать. Я передала письмо обратно заместителю директора и, приподняв голову, заметила, что мистер Ольсен был очень расстроен допросом.

— Разве вы не говорили матери, что завели в школе особого друга? — спросил мистер Флинт.

Мне нужно было что-нибудь ответить.

— Он просто мальчик, — прошептала я.

— Даже если он мальчик, это все равно изнасилование, — вскричала Кэти. — Ей только пятнадцать лет.

Меня удивило, что она говорила не со мной, а с заместителем директора.

— Кэтлин! — рявкнул Дэн.

Пятнадцать? Неправда! Теперь я понимала, что обеспокоило меня в водительских правах Дженни. Ее год рождения. Она была на год моложе Билли.

Мистер Флинт поднял руку, призывая родителей Дженни быть более терпеливыми. Кэти со слезами повернулась ко мне:

— Я нашла твое нижнее белье, которое ты пыталась отстирать. Затем мне на глаза попалось это письмо. И я видела фотографию. Расскажи нам, что случилось!

Какую фотографию?

Дэн похлопал ладонью по руке Кэти. Но она не унималась:

— И еще эти книги, которые ты теперь читаешь. Раньше они не нравились тебе. Я знаю, о чем написано в «Джейн Эйр» и в «Грозовом перевале». Это истории о девушках, которые влюбились в женатых мужчин.

— Достаточно, — одернул ее Дэн. — Пусть администрация школы проведет свое расследование. Прошу вас, сэр. Задавайте вопросы.

Мистер Флинт с улыбкой посмотрел на меня:

— Даже наш школьный секретарь заметила твои пылкие чувства.

Я смерила его презрительным взглядом.

— Ведь ты призналась мисс Лопез, что влюблена. Не так ли?

Он постучал авторучкой по столу и поерзал на директорском кресле. Казалось, он ввинчивал его в пол.

— Мы не обвиняем тебя, — добавил он. — Но ты должна рассказать нам, что с тобой произошло. Это очень серьезно. Нам нужно принять меры. Открой нам правду, Дженни.

«Нет, только не правду, — подумала я. — Мне пришлось войти в тело вашей дочери, но все будет хорошо».

— Кто дал тебе этот значок? — спросила Кэти.

Я вздрогнула, инстинктивно прикрыв рукой то место на сумке, куда приколола его. Кэти слегка пригнулась, ожидая, что Дэн ударит ее.

— Я уже говорила. Значок подарила мне школьная подруга.

— Этот снимок был сделан тобой?

Мистер Флинт передал мне другую прозрачную папку, внутри которой находилась черно-белая фотография. Я взглянула на лицо мистера Брауна. Он оглядывался через плечо. За его спиной белела стена административного здания. Я сделала снимок с помощью «Поляроида». И эту фотографию Кэти выкрала из моей школьной сумки.

— Да, — ответила я.

Их манера допроса смущала меня. Неужели они собирались выследить Джеймса по значкам, которые раздавались в классе мистера Брауна?

— Не прикрывай этого мерзавца, — взмолилась Кэти.

— Успокойся, — велел ей Дэн.

Мать Дженни подчинилась, прижав пальцы к побелевшим губам. У меня возникло странное желание. Я хотела рассмеяться.

— Вы думаете, что мой мужчина — это мистер Браун?

Дэн вскочил с кресла и обратился к мистеру Флинту:

— Тим Редман, член нашей церкви, является офицером полиции. Он оказал мне небольшую услугу.

Отец Дженни нахмурился и посмотрел на меня:

— Сегодня утром мы выяснили, что в понедельник вечером ты звонила учителю английской литературы.

Озноб прокрался в мое сердце и в горло. У меня возникло впечатление, что, говоря о телефонном звонке, Дэн радовался больше, чем полагалось бы отцу в подобной ситуации. Итак, какой-то полицейский, член их церкви, помог Дэну и Кэти шпионить за их дочерью. Вероятно, офицер Тим Редман был тем мужчиной, которого я видела на пикнике. Мне вспомнился ребенок, спавший на его плече.

— Это не так, — сказала я. — Да, звонок был, но учитель литературы тут вообще ни при чем.

Внезапно дверь открылась, и вошел мистер Браун. Похоже, его вызвали, не рассказав о причине. Он рассеянно посмотрел на Дэна и Кэти, а затем его взгляд остановился на мне. Я испугалась. Он мог подумать, что это я обвиняла его в сексуальных домогательствах. Меня охватила паника. «Беги, — безмолвно умоляла я. — Это ловушка!»

— Добрый день. Вы хотели видеть меня?

Он посмотрел на мистера Флинта и оглянулся на психолога, который не скрывал своей обеспокоенности.

— Присаживайтесь.

Заместитель директора указал ему на офисное кресло, стоявшее в центре комнаты. Оно походило на электрический стул. Мистер Браун сел. Он снова взглянул на меня и спросил:

— Дженни, с вами все в порядке?

Я кивнула и заметила, что все еще держу на коленях его фотографию. Мне пришлось перевернуть ее, чтобы он ничего не увидел. Я хотела раствориться в воздухе. Мистер Флинт назойливо заглядывал мне в лицо, стараясь разобраться в моих мыслях. Я не хотела смотреть на него. Кэти тоже наблюдала за мной. Наверное, она приняла мое огорчение за страсть к мистеру Брауну. Возможно, она смотрела на учителя и представляла себе, как я млела в его присутствии и как он, почувствовав это, затащил меня в темный угол классной комнаты. Пока я вспотевшими руками прижала снимок к моим коленям, мистер Флинт познакомил его с родителями Дженни.

— Майкл, — сказал он, — вы знаете эту школьницу?

— Да, ее зовут Дженнифер Томпсон.

— Вы когда-нибудь встречались с ней во внеурочное время?

— Да, недавно, — ответил он, не замечая подвоха. — В моем классе, во время перемены.

— Вы были с ней наедине? — спросил мистер Флинт.

— Ну… да.

Пауза между двумя этими словами подсказала мне, что он заподозрил неладное.

— Дверь классной комнаты была закрытой?

— Нет, открытой, — побледнев, ответил учитель. — Мне кажется, она была открытой.

— Вы имели физический контакт с этой школьницей?

Флинт говорил с ним таким тоном, словно он видел в своей жизни сотни подобных драм.

— Нет, — ответил мистер Браун.

Затем он вздохнул и добавил:

— Я прикасался к ее руке и плечу. И, возможно, к ее голове.

Он потер ладони о колени:

— Я не помню. Она была очень расстроена.

— Девочка плакала?

— Да.

— Почему она плакала?

— Я не знаю.

— Вы когда-нибудь занимались сексом со своими ученицами?

— Нет, — ответил мистер Браун.

Когда он осознал всю тяжесть обвинений, его охватил вполне понятный ужас. Ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Повернувшись к Кэти и Дэну, он попытался заверить их в своей невиновности:

— Я не делал этого.

— Она когда-нибудь звонила вам домой? — спросил мистер Флинт.

— Нет.

Мистер Браун повернулся ко мне в надежде на поддержку, но я не могла произнести ни слова.

— Вообще никогда?

— Никогда.

— И в понедельник вечером она вам тоже не звонила?

Заместитель директора склонил голову, словно задумал какую-то хитрость. Мистер Браун посмотрел ему прямо в глаза:

— Нет!

Однако в его голосе прозвучали нотки неуверенности.

— Почему вы так интересуетесь этой девушкой? — спросил Флинт.

Он снова постучал авторучкой по столу и покрутился в кресле. Мистер Браун посмотрел на меня и, очевидно, не нашел нужных слов. Я поняла по его взгляду, что он чувствовал мощную связь между нами. Он интуитивно знал, что в теле Дженни скрывалась его потерянная спутница. Прежде мне очень хотелось, чтобы мистер Браун сказал, как он любит меня, но теперь я была напугана этой идеей. «Пожалуйста, — безмолвно просила я, — ничего не объясняй им. Молчи!»

— Майкл, разве вы сегодня не брали у секретаря папку с ее документами?

Мистер Браун отвернулся от меня и недоуменно посмотрел на заместителя директора:

— Я тревожился о ней. Во вторник она была очень расстроена. А сегодня утром девочка выглядела так, словно плакала всю ночь…

Я искоса взглянула на Дэна и Кэти. Мать Дженни смотрела на учителя литературы с таким выражением, словно он был ужасным чудовищем, которому она боялась противостоять. Дэн крепко, как наручниками, сжимал ее запястье. На его лице застыла ледяная усмешка. Глаза не выражали никаких эмоций.

— Скажите, вы уже видели это послание?

Заместитель директора приподнял прозрачную папку, в которой находился вырванный блокнотный лист. Мистер Браун привстал, взял переданную ему улику и сел обратно в кресло. Взглянув на заднюю часть листа, я тут же узнала свое «послание музы». Зудящее чувство раздражения заставило меня сжать кулаки.

— Вы обронили его вчера в офисе секретаря, — пояснил мистер Флинт.

— Оливия, — прошептал мистер Браун.

Он встряхнул папку, чтобы выровнять блокнотный лист, а затем сжал челюсти, отгоняя навернувшиеся слезы.

— Вы получили его от Дженнифер, верно? — спросил заместитель директора.

— Да, — прочистив горло, ответил учитель.

— Но вы же говорили, что не имели с ней любовных отношений.

— Дженни написала это как литературный текст, — пояснил мистер Браун. — Ей хотелось услышать мое мнение, и она прочитала мне свою работу.

Он изо всех сил старался сохранять спокойствие. Я почувствовала желание подойти к нему и, как раньше, прижаться головой к его шее.

— Где она читала вам этот текст? — поинтересовался заместитель директора.

Мое раздражение вырвалось наружу, и я вскочила на ноги:

— Перестаньте унижать его!

Мистер Флинт с усмешкой посмотрел на меня.

— Дженнифер! — рявкнул Дэн.

Я игнорировала его:

— Мистер Браун всегда проявлял ко мне доброту и уважение. Он никогда не воспользовался бы своим положением.

Мистер Флинт выдержал паузу и с хитроватым простодушием спросил:

— Но ты же любишь его?

У меня подогнулись колени, и я снова села на стул, сжав в кулаке свернутую папку с черно-белым снимком. В наступившей тишине я посмотрела на мистера Брауна и не нашла в себе сил лгать. Меня уже не пугало осуждение присутствовавших здесь людей.

— Не в том смысле, который вы имеете в виду, — ответила я.

Несколько секунд в комнате царило молчание. Его прервал мистер Ольсен. Он по-прежнему держал в руках мобильник:

— Могу я сделать предложение?

— Позже, — грубо оборвал его мистер Флинт.

Он повернулся к мистеру Брауну:

— Спасибо, Майкл. Мы дадим вам знать, если у нас появятся другие вопросы.

Мистер Браун медленно встал и направился к двери. Я знала, что, выходя из кабинета, он посмотрел на меня. Но моя печаль была такой сильной, что я не смогла приподнять голову и встретить его взгляд. Я сидела, сжимая пластиковую папку, в которой находился снимок — его единственный снимок, хотя он стал моим другом еще в возрасте Билли.

— Дженнифер, я вижу, что ты очень заботливо относишься к мистеру Брауну.

Голос мистера Флинта был наполнен ядом, который жег мне уши:

— Ты хочешь снять с него все подозрения, верно?

— Да, хочу, — ответила я, надеясь, что он предложит мне какой-то вариант.

— Даже используя ложь?

Я положила снимок обратно на стол:

— Мне не нужно лгать. Он невиновен.

— Мистер Браун попросил тебя держать ваши отношения в секрете?

Яд Флинта жег теперь мои глаза.

— Некоторые секреты не стоит скрывать, — добавил он.

— Принесите мне Библию, — сказала я.

До меня донесся вздох Кэти.

— Мистер Браун не был моим любовником. Я готова поклясться на Святом Писании.

Игнорируя змеиную усмешку, я посмотрела Флинту прямо в глаза:

— Он никогда не изменял своей жене. Он верен ей до мозга костей. Стоит ей улыбнуться ему, и мистер Браун расцветает, как цветок…

Я замолчала, заметив, что заместитель директора нахмурился.

— Дженнифер, откуда тебе это известно? — спросил он.

Комната снова погрузилась в молчание. Казалось, что даже часы остановили свой бег. Моя оборона рухнула. Мне предстояла безмолвная сдача позиций.

Тишину рассеял голос мистера Ольсена. Его лицо покраснело. Руки, сжимавшие телефон, напряженно подрагивали.

— Обе стороны сообщили, что ничего дурного не случилось.

Мистер Флинт опалил его свирепым взглядом. Он повернулся к Дэну и Кэти:

— Я обещаю вам, что мы продолжим наше расследование.

— Мистер Флинт, — обвинительным тоном произнес отец Дженни, — вы упустили свою возможность. Теперь послушайте меня.

Он вышел на середину комнаты:

— Завтра мы заберем нашу дочь из вашей школы.

Он помолчал для эффекта, хотя продумал свою речь еще вчера:

— Против этого учителя будет выдвинуто уголовное обвинение. И мы начнем процесс против департамента образования.

Мистер Флинт потерял дар речи. Дэн щелкнул пальцами, и Кэти метнулась к двери, сорвав меня одной рукой со стула.

Всю дорогу домой я сидела, как кукла, сгорбившись на заднем сиденье. Машину вел Дэн. Никто из родителей не разговаривал со мной. Кэти что-то прошептала мужу на ухо. Он включил радио, чтобы я не слышала их слова. Музыкальный канал отличался от религиозной радиостанции, к которой я привыкла в машине Кэти. Салон наполнила симфония для скрипок и виолончелей. Когда мы приехали домой, я осталась сидеть в машине. Кэти открыла заднюю дверь:

— Выходи.

Она схватила ремень моей сумки и потянула его к себе. Волна паники обожгла меня, как удар молнии.

— Мне нужно позвонить, — пробормотала я. — У меня неотложное дело…

Я даже не знала, что хотела сказать. Мое тело дрожало от безысходного отчаяния.

— Дайте мне немного времени.

Покрасневшее лицо Кэти выражало смесь страха и строгости. Она решительно выпятила нижнюю челюсть и закричала:

— Юная леди! Выходи из машины и сейчас же ступай в дом!

Я вышла и, как лунатик, медленно побрела к гаражным воротам.

— Мне трудно это объяснить, — лепетала я. — Но у меня остались незавершенные дела.

Дэн взял меня за локоть и повел в дом. На кухне его сменила Кэти. Она обхватила меня рукой за талию и потащила в спальню Дженни.

— Я забыла свои вещи в шкафчике, — бормотала я. — Мне нужно вернуться в школу.

— Дженнифер Энн, успокойся, — оборвала меня Кэти.

Она говорила со мной таким тоном, словно мне было три года. Я села на кровать. Через открытую дверь я видела, как родители Дженни шептались о чем-то в коридоре. Их неразборчивые слова доносились до меня короткими сериями шума. Через пару минут Кэти исчезла. Дэн остался стоять на пороге, рассматривая меня странным и оценивающим взглядом. Неужели он верил, что его пятнадцатилетняя дочь имела сексуальную связь с учителем английской литературы? И хотя он сердился в кабинете директора, я видела в его глазах безразличие. Казалось, что на меня смотрела черная дыра.

Но все ли я заметила? Когда он поверил, что женатый мужчина осквернил его маленькую дочь, в нем вспыхнула ярость. Теперь гнев угас. В его взгляде отсутствовала боль огорченного отца, которому не удалось защитить свою дочь. Очарованный своими фантазиями, Дэн воображал меня в объятиях взрослого мужчины. Возможно, он представлял себе секс с малолетней девочкой в пустой классной комнате. Я почувствовала, как ледяной озноб пробежал по моим ребрам. Когда Кэти вернулась, его странное выражение сменилось на гримасу презрения. Мать Дженни протянула мне стакан воды. На ее другой ладони белела небольшая таблетка.

— Вот, возьми, — сказала она. — Проглоти ее и иди в постель.

Дэн ушел. Я сжала таблетку большим и указательным пальцами:

— Что это?

— Валиум, — ответила Кэти. — Мы хотим показать тебя доктору.

Когда она выглянула в коридор, проверяя, куда направился Дэн, я притворилась, что сунула таблетку в рот. На самом деле она была спрятана в моем кулаке. Отпив воду из стакана и закинув голову назад, я сделала вид, что проглотила снотворное.

— Мы разбудим тебя к ужину, — сказала Кэти, — и ты откроешь нам всю правду. Даже не думай обманывать нас.

Когда она вышла из комнаты, я завернула таблетку в смятую салфетку и бросила ее в плетеную корзину для мусора. У меня не было продуманного плана. Мне просто хотелось увидеть Джеймса. Я собрала ворох одежды, поместила эту кучу на середину постели и прикрыла ее одеялом. Выключив свет и открыв окно спальни, я выбралась наружу. Мне подумалось, что именно так Дженни и убежала из тела: когда опека родителей начала казаться ей невыносимой, она оставила под одеялом свою пустую плоть и тихо выскользнула из дома.

Спрыгнув на землю, я оказалась в унылом совершенстве заднего двора религиозного семейства Томпсонов. Ни животных, ни птиц, ни даже сорняков. Ни одно существо не оскверняло царившей здесь тишины. Внезапно до меня дошло, что в спешке я забыла взять сумочку. Прокравшись по боковой аллее, я вышла на улицу. О, это радостное чувство свободы!

Мне хотелось перейти на бег, но я боялась привлекать к себе излишнее внимание. У меня не было денег на автобусный билет, однако пожилая женщина на переднем сиденье, с крохотной собачкой, выглядывавшей из продуктовой сумки, дала мне монетку в двадцать пять центов. Я поблагодарила ее и в смущении села на заднее сиденье, чтобы не встречаться с ней взглядами. Мне уже было известно, какая автобусная остановка находилась вблизи улицы Амелии. Тем не менее я чувствовала себя такой взволнованной, что не могла сидеть на месте. Встав на ступеньки у задней двери, я ожидала нужный поворот.

В моих мечтаниях Джеймс объяснял мне, что полиция сняла с него все обвинения. Они не могли посадить его в тюрьму за любовь к одногодке. Он был несовершеннолетним. Джеймс говорил мне, что, если родители Дженни отправят меня в закрытую школу, мы все равно найдем друг друга — в библиотеке, в парке, в универсаме.

Подходя к его дому, я увидела на подъездной дорожке две машины — автомобили Митча и Либби. Я знала, что мне не стоило стучать в дверь. Я понимала, что меня прогонят. Но мое желание увидеть Джеймса было неудержимым. На крыльцо вышел Митч — без рубашки, под глазами темные круги. Увидев меня, он нахмурился.

— Я могу поговорить с Билли?

— Нет! Ему запрещено встречаться с кем бы то ни было.

— Только на минуту…

— Возвращайся в школу! — рявкнул Митч.

Дверь захлопнулась. Несколько секунд я стояла у крыльца, и мои мысли крутились кругами, как маленькие крысы. Окно Билли было зашторено. Поразмышляв немного, я прокралась на боковую дорожку соседнего дома. Судя по темным окнам, его обитатели в данный момент отсутствовали. У сетчатого забора в пожелтевшей траве возвышался бетонный столбик с надписью: «Наш Митци». Я встала рядом с ним и, вцепившись пальцами в проволочную сетку, осмотрела двор Билли. Мы решили вернуть заимствованные тела, но не успели разработать план действий. Я не знала, что мне делать. И я не могла уйти, не повидавшись с Джеймсом.

Наконец он вышел на веранду и, присев у стиральной машины, просканировал взглядом весь двор. Казалось, он услышал мой безмолвный зов.

— Джеймс! — крикнула я.

Он подбежал к забору и просунул пальцы сквозь ячейки, чтобы прикоснуться к моему лицу.

— Ты в порядке? — спросила я. — Что они с тобой делали?

— Да, я в норме.

— Может, мне пойти в полицию и объяснить им, как все получилось?

— Это не из-за тебя.

Он оглянулся и посмотрел на веранду. Там никого не было.

— Девушка из другой школы написала заявление в полицию. Два приятеля Билли изнасиловали ее. А он стоял рядом и смотрел, как они это делали.

Перед моими глазами промелькнул образ девушки в форме черлидера. Я вспомнила, как она смотрела на Джеймса, пока подруга не увела ее прочь.

— Тебя посадят в тюрьму?

— Они хотят, чтобы я дал показания против этих парней.

Его руки были холодными, как лед.

— Но я не помню, что там происходило. Я тогда еще не вошел в это тело.

Мне хотелось посоветовать ему: «Расскажи им то, что они хотят услышать». Но я знала, что он не будет лгать.

— Я должен вернуть дух Билли в его тело, — сказал Джеймс.

Он посмотрел мне в глаза и отступил на шаг:

— Подожди меня в парке у статуи оленя.

— Митч разрешит тебе выйти?

— Нет.

* * *

Я сидела на постаменте статуи. Детский голос заставил меня вскочить на ноги:

— Мама! Мамочка!

На парковых качелях сидел маленький мальчик. Его счастливое лицо сияло, как полная луна. Он со смехом вскидывал ноги вверх, но качели по-прежнему оставались неподвижными. Он посмотрел в моем направлении и, видимо, решил показать свой твердый характер. Малыш упорно отклонялся назад и пригибался вперед. Качели не двигались. Тогда он спрыгнул с них и убежал. Его белая куртка мелькала за деревьями, словно улетавший светлячок. На меня накатила тошнотворная слабость. Я снова села и ухватилась рукой за железную ногу оленя. Примерно через десять минут на аллее появился Джеймс. Он протянул ко мне руки, и я побежала к нему. Мы молча направились к автобусной остановке. Там, в его крепких объятиях, я умоляла небеса скорее направить к нам автобус. Мне было страшно смотреть на дорогу, потому что я боялась увидеть ржавую машину. Джеймс прижимал меня к себе. Я не чувствовала холода, но мои зубы все равно стучали.

— Родители Дженни думают, что я любовница мистера Брауна.

— Что? — вскинув голову, воскликнул Джеймс.

— Я совершила кучу ошибок.

— Скажи им, что ты любишь меня.

Я хотела напомнить ему, что мне было только пятнадцать лет. Но прошло мгновение, и я прижалась лицом к его шее, вдыхая запах волос, соленого пота и цветочного мыла — неописуемый аромат моего Джеймса.

Наше бегство осталось незамеченным. Мы сели в автобус. Джеймс долго изучал схему маршрутов, приклеенную к стенке над сиденьями. Казалось, он искал на ней секретные инструкции о том, как заманить Билли обратно в его тело.

15

На этот раз, когда мы с Джеймсом расписывались в книге посетителей, я внесла в графу свое прежнее имя — Элен, а не Дженни. И затем добавила Лэмб — фамилию моих родителей или мужа из той жизни, которую я не помнила. Вставив авторучку в пластмассовый колпачок, я последовала за Джеймсом. В коридорах госпиталя пахло супом и кофе. Когда мы вошли в палату, мать Билли сидела в кресле на колесиках. Ее босые стопы лежали на коленях Верны. Старая подруга аккуратно красила ногти женщины бледно-розовым лаком. Мы остановились на пороге.

— Так-так! — с улыбкой сказала Верна. — Я вижу, непослушный кот снова выбрался из мешка.

Джеймс подошел к матери Билли. На ней был желтый халат с маленькими розами.

— Если бы я не притворялась, что вам нужно подвозить меня в госпиталь, — сказала Верна, — Митч вообще не приезжал бы сюда.

Джеймс не слушал ее.

— Кто твоя подружка?

— Меня зовут Дженни, — представилась я.

— Верна, вы же знаете, как наркотики могут влиять на мозг подростка? — спросил Джеймс.

— Конечно, милый, — простодушно ответила женщина.

Он посмотрел на нее со смущенной улыбкой:

— Вы лучшая подруга мамы, не так ли?

— С восемнадцати лет.

— Тогда расскажите мне, что с ней случилось. Я почти ничего не помню.

Немного подумав, она кивнула:

— Твой отец ушел в запой. Митч был на работе и не мог защитить вас с матерью. Пьяный дуралей сначала бил ее руками, а затем взял подставку для книг. Он уже не контролировал себя.

— Почему я не вмешался?

— Милый, — с укором сказала она. — Тебе было двенадцать лет. Когда ты начал кричать, он выбросил тебя в окно.

— Наверное, Митч винит меня в этом. Я прав?

Его вопрос заставил Верну нахмуриться. Она закрыла флакон с лаком и строго посмотрела на него:

— Нет, Билли. Митч думает, что, будь он дома, ему удалось бы утихомирить отца.

— Как зовут маму? — спросил Джеймс.

Мы оба уже слышали ее имя. К сожалению, я тоже не запомнила его. Верна выглядела немного встревоженной:

— Сара.

Она опустила ноги неподвижной женщины на пол и отошла назад. Джеймс встал перед коляской на колени.

— Сара, — прошептал он. — Билли не умер. Я сохранил ему место. Но я не знаю, как позвать его обратно.

Сжав в ладонях ее правую руку, он попытался заглянуть ей в глаза. Голова Сары склонилась на грудь. Губы безвольно отвисли.

— Помогите мне, — попросил Джеймс.

Я молилась, чтобы он получил какое-нибудь сообщение. Верна выглядела смущенной и напуганной.

— Пожалуйста, подскажите мне, — продолжил Джеймс. — Что мне нужно сделать?

Верна повернулась ко мне, но я не могла ответить на ее безмолвный вопрос.

— Прошу вас. Хотя бы намекните.

Джеймс поднес правую руку Сары к своему лицу.

— Покажите, что мне нужно сделать.

Мать Билли была неподвижной, как восковая кукла. Но я заметила, что ее левая рука начала слегка подергиваться.

— Что происходит?

В голосе Верны чувствовался страх. Я пристально наблюдала за дрожавшей рукой Сары. Ее обручальное кольцо поблескивало в свете люминесцентных ламп.

— Смотри, — сказала я.

Джеймс проследил за моим взглядом и тоже увидел едва заметные подергивания. Он прикоснулся пальцем к кольцу, и рука перестала дрожать:

— Спасибо, Сара.

Поцеловав ее ладонь, он повернулся к Верне.

— Где держат моего отца?

— В Клисане.

Ее глаза блестели от слез.

— Митч никогда не брал тебя туда?

— Где это? — спросил он.

— Сразу за Менло-Парк-Плаза.

Верна потянулась к сумочке:

— Я отвезу вас.

— Нет, — сказал Джеймс, взяв меня за руку. — Пожалуйста, оставайтесь здесь. Саре нравится ваша компания.

Мы торопливо вышли из палаты. Верна с тревогой смотрела нам вслед. Когда мы подходили к парковке, за которой находилась автобусная остановка, я оглянулась и увидела через стеклянную дверь, что Верна уже спустилась в фойе. Она просила телефон у девушки-администратора.

* * *

Первые два квартала Джеймс стоял рядом с водителем, и тот объяснял ему, где лучше пересесть на другой автобус. Позади меня сидел мужчина с ребенком на руках. Малыш устало рыдал, и его неумолкающий плач вызывал болезненную резь в моих костях. Будучи Светом, я редко слышала хныканье маленьких детей. Теперь же каждый всхлип пульсировал колючим эхом в моей голове.

Джеймс подошел и, сев рядом, прижал мою ладонь к своей груди. Он, как рыцарь перед боем, собирался с силами. Его взгляд устремился к горизонту. Он рассеянно потирал мои пальцы. «Пожалуйста, — подумала я, — не оставляй меня». Посмотрев в окно, я увидела три отраженные фигуры. Одно мое отражение и два — Джеймса. Он сжал мою руку.

— Ты видела? — прошептал он. — Это его лицо.

Двойной образ исчез.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

— Это был Билли.

Я почувствовала внезапную радость. Наша встреча с Сарой вызвала его обратно. Я осмотрела все окна, желая увидеть дух Билли. Но его присутствие тревожило меня. Я боялась, что он был предвестником моей скорой разлуки с любимым. Когда мы пересели на второй автобус и устроились на передних сиденьях, Джеймс наконец поцеловал меня. Он будто нырнул в прохладный водоем перед тем, как отправиться в путь через пустыню. Я чувствовала, что он хотел меня. На его щеках появился румянец.

— Что ты скажешь его отцу? — спросила я.

— Не знаю.

— А что будет с нами?

Я сидела, обнимая его руками за шею.

— Не знаю.

Наши тела трепетали, но по разным причинам. И в этом не было любовной лихорадки. Я дрожала от страха, а Джеймс — от азарта. Он напоминал мне охотника, который выслеживает медведя или маленького мальчика, сбежавшего из дома в ночь на Хеллоуин.

Глисанская тюрьма встретила нас серой решеткой. За просторной лужайкой перед длинной высокой оградой располагалось административное здание, похожее на мавзолей, из которого не смог бы сбежать ни один труп. Пока Джеймс, склонившись над стойкой, разговаривал с дежурным офицером, я стояла в фойе у стеклянных дверей. В зале ожидания находилось полдюжины людей. Они сидели в пластиковых креслах вокруг низкого столика, на котором лежали старые поблекшие журналы: чернокожие мужчины среднего возраста, большая толстая женщина с гигантской сумкой и бледная девушка с родинкой над глазом.

В зал вошел охранник. Он повел одного из мужчин по коридору во внутреннюю часть здания. Тем временем офицер за стойкой качал головой, а Джеймс продолжал упрашивать его. Я стояла около двери, поэтому, когда Митч вбежал в фойе, он едва не сбил меня с ног. На нем были джинсы, ботинки и майка. Очевидно, он так спешил, что даже не надел рубашку. Взяв Джеймса за плечи, он попытался оттянуть его от стойки. Тот не желал уходить. До меня донесся сердитый шепот Митча. Когда они наконец приблизились ко мне, я услышала их разговор.

— Ты понимаешь, что делаешь?

— Мне нужно увидеть его, — ответил Джеймс.

Митч стоял ко мне лицом. Он специально обошел брата и занял позицию между ним и коридором.

— Почему ты ничего не сказал мне? Ты просто убежал!

Кулаки Митча упирались в бока. Казалось, что он сердился на Билли. Но я видела, как его руки дрожали. Это была не ярость. Джеймс что-то прошептал, я не разобрала его слов.

— Если ты ищешь ответы, то начинай с малого, — сказал Митч. — Дай свидетельские показания против тех двух подонков. Я не понимаю, почему ты защищаешь их.

И снова Джеймс ответил что-то тихим шепотом. Митч закрыл лицо руками:

— Черт!

Остальные посетители с интересом наблюдали за двумя братьями. Митч вернулся к стойке, открыл бумажник и показал дежурному свое водительское удостоверение. По-прежнему сердито хмурясь, он расписался в регистрационном журнале. Джеймс, забыв обо мне, подошел к нему. Я сожалела, что у меня не было фотокамеры Дженни. Мне хотелось сфотографировать его затылок. Волосы Джеймса на вспотевшей шее создавали узор, похожий на темные стрелы.

— Может, это повлияет на твою память, — проворчал Митч. — Посмотрим, что получится.

Когда к ним подошел охранник, Митч схватил брата за рукав. Со стороны казалось, что он силой решил затащить его в комнату свиданий, чтобы показать отцу. Джеймс обнял Митча за талию, и, когда его рука коснулась спины брата, тот расслабился. Охранник повел их по коридору. Я увидела, что перед тем как свернуть за угол и исчезнуть из виду, Митч взъерошил волосы на голове Джеймса.

Я хотела сеть в кресло и притвориться, что читаю журнал, но кто-то окликнул меня:

— Дженни?

Оглянувшись, я увидела высокого полицейского с золотистыми усами. Он держал в руке толстую папку. Его лицо выглядело знакомым. Он хмуро посмотрел на меня, затем усмехнулся и сунул папку под мышку.

— Что ты тут делаешь? — нависнув надо мной, спросил офицер.

— Здесь находится отец моего школьного товарища…

Я вдруг поняла, что не знаю, насколько откровенной могу быть с этим человеком.

— Где твои родители?

— Я приехала с другом.

— Почему ты не в школе?

Я открыла рот для ответа. Но что я могла сказать? Что родители забрали меня из школы, заподозрив в сексуальных связях с учителем литературы? Мужчина снова нахмурился. Я прочитала фамилию на его нагрудном идентификаторе: Редман. Тот полицейский с церковного пикника, который позже оказал услугу Дэну. Это он, воспользовавшись своими каналами, выяснил, что я звонила домой мистеру Брауну.

— Жди здесь, — велел он.

Я могла бы убежать, но мне нужно было дождаться Джеймса. Мистер Редман склонился над стойкой, обменялся несколькими фразами с дежурным офицером и попросил у него телефон. Я не слышала всего того, что он говорил. Однако чуть позже Редман громко рассмеялся и весело сказал:

— Тогда загляни к ней в комнату. Мне кажется, она уже проснулась.

У меня пересохло во рту. Он подошел ко мне с доброй улыбкой — прямо как доктор, который собирался сообщить вам о вашей скорой и болезненной смерти:

— Вставай, Дженни. Я отвезу тебя домой.

* * *

Ремень безопасности в патрульной машине Редмана пропах табаком и ментолом. Он усадил меня на переднее сиденье, но я все равно ощущала себя малолетней преступницей. Я тихо сидела, сжимая ремень обеими руками. Полицейский тоже молчал и не задавал мне вопросов — например, к кому я приезжала в тюрьму. На подъездной дорожке он, словно благородный кавалер, открыл мою дверь. Кэти стояла на пороге, а Дэн — на крыльце. Офицер Редман мягко подхватил меня под локоть, и мы направились к ступеням. Я не смотрела в глаза родителей, намеренно удерживая взгляд на своих туфлях. Кэти твердо сжала мое запястье и потащила меня в гостиную. Она не предложила мне принять ванну и не дала таблеток. Она ходила передо мной взад и вперед, пока Дэн снаружи тихо разговаривал с офицером полиции.

— Я не знаю, о чем ты думаешь, — вскричала Кэти, когда ее муж наконец вошел в комнату.

Мне показалось, что она не столько хотела поговорить со мной, сколько старалась произвести впечатление на Дэна. Ее супруг безмолвно стоял на пороге, как суровый инквизитор. Кэти металась из стороны в сторону, словно животное в клетке.

— Я просто не узнаю тебя! — продолжила она.

— С кем ты была? — спросил Дэн.

— С другом из школы, — ответила я. — Его отец сидит в тюрьме.

Мой голос звучал, как шелест тонкой бумаги.

— Ты больше не вернешься в эту школу, — сказала Кэти. — И в частный колледж ты тоже не пойдешь.

Взглянув на Дэна, она поспешно добавила:

— Там с наркотиками еще хуже, чем в государственной школе.

Он хмуро посмотрел на нее, и Кэти снова заметалась по комнате. Она с силой прижимала руки к животу, как будто боялась, что ее внутренности вот-вот выпадут на пол.

— Мы посадим ее под домашний арест.

По моему телу прокатилась волна озноба:

— Вы запретите мне учиться в школе?

Сиплый голос был предвестником слез.

— Я сама займусь твоим образованием, — сказала Кэти. — Двейн и Дотти недавно поступили так со своим сыном.

— Кэтлин!

Дэн не просто окликал ее по имени. Это было предостережение. Она бросила на него протестующий взгляд:

— Неужели тебя не заботит, что с ней сделал тот мужчина?

Скулы Дэна напряглись. Кэти всплеснула руками, затем с такой силой обняла себя за плечи, что послышался хруст костей.

— Ты лгала нам, Дженни! Это просто невыносимо!

Хотя она теперь обращалась ко мне, я видела, что Дэну не терпелось ответить на сказанное ею.

— Ты хочешь еще раз услышать мои извинения? — спросила я.

— Извинения?

Она с обидой посмотрела на меня, и я решила перейти к такой тактике, которая защитила бы мистера Брауна от возможных разбирательств. К сожалению, легких вариантов не было.

— Хорошо, я расскажу тебе правду. Давай покончим с этим прямо сейчас.

Кэти болезненно съежилась. Она боялась моих откровений.

— Парень, с которым я ездила сегодня в тюрьму, это мой возлюбленный. Его зовут Билли Блейк.

Дэн глубокомысленно приподнял брови. Кэти нахмурилась.

— Если хотите, можете забрать меня из школы, — сказала я. — Но мистер Браун тут ни при чем. Вы не вправе обвинять его. Пожалуйста, не трогайте учителя.

Я тут же поняла, что последняя фраза была ошибкой. Они снова подозрительно прищурили глаза.

— Мы подумаем над этим, — сказал Дэн.

Кэти пригладила волосы и вытерла вспотевшие ладони о юбку:

— Отныне я не спущу с тебя глаз. Ты поедешь со мной в нашу женскую церковную группу.

* * *

Мы с Кэти два часа резали дыню, снимали кожуру с персиков, готовили салат и мыли тарелки. Она выбрала для меня белый вязаный свитер и строгую юбку. Я не возражала.

Мы поехали в дом, который был почти точной копией семейного гнездышка Кэти и Дэна. Я держала на коленях миску с фруктовым салатом. Мое лицо, отражавшееся в пластиковой упаковке, выглядело бледным и искаженным. Вряд ли Дженни захотела бы фотографировать его. Все женщины в церковной группе оказались ровесницами Кэти. Стиль одежды тоже был одинаковым: аккуратные широкие брюки, кофты с маленькими перламутровыми пуговицами, большие обручальные кольца и туфли на плоской подошве. Женщины громко разговаривали, передвигали тарелки, приветствовали меня и всячески выражали желание, чтобы к их группе присоединялись молодые девушки. В доме царил тот же фанатичный порядок, что и в комнатах Кэти. В гостиной слышался гул аквариумного насоса. Я сидела напротив резервуара размером с большую ванну. Он был подсвечен изнутри и содержал дюжину рыб, кружившихся в голубой воде. Мне дали тарелку с едой, стакан лимонада и крохотную кружевную салфетку, которую я положила на колени.

Маленькая женщина с короткими черными волосами произнесла молитву и начала вести дискуссию. Она напоминала мне балерину. Предложенной темой было управление временем. Но женщины быстро отклонились от нее. Запах пищи вызывал у меня тошноту — наверное, из-за пустого желудка. Даже лимонад показался мне приторным и противным. Я смотрела на большой аквариум с рыбами, позволяя этим гладким, похожим на листья созданиям гипнотизировать меня. Там в воде все было красивым и мирным. Хотя, возможно, изнутри их мир выглядел совсем иначе.

— Я извиняюсь, — донесся до меня воркующий голос. — Как ваша мама?

— Она достойно прошла через это, — ответила женщина с рыжими волосами.

Я уловила в воздухе другой аромат — не только запах пищи. Что-то нежное и цветочное. Осмотревшись по сторонам, я увидела на кофейном столике стеклянную вазу с белыми соцветиями.

— Мы собираемся в субботу на кладбище.

Рыбы медленно кружились среди водорослей и пузырьков.

— О ком они говорят? — спросила какая-то женщина.

— Отец Элайны вознесся к небесам, — ответила ей Кэти.

— Нет, он не был христианином, — поправила ее «балерина». — Поэтому он ушел в великую пустоту.

Кэти сочувственно вздохнула. Рыжеволосая женщина смущенно покраснела. Наблюдая за ней, я заметила, как она едва не уронила кусок дыни, а затем с трудом удержала в руке блюдо с жарким.

— Ну это просто позор, — возмутилась ее подруга. — Неужели в госпитале не оказалось священника?

— Он не мог быть объявленным, — пояснила «балерина». — Отец Элайны находился в коме.

Я повернулась к Кэти:

— Она хочет сказать, что этот мужчина попал в ад?

Мой вопрос шокировал ее. Кэти тихо зашептала:

— Перед смертью он не принял Господа в свое сердце.

Очевидно, она боялась, что нас услышат другие женщины. Я задавала ей нелепые вопросы. Ее подруги могли подумать, что она была плохой матерью и не занималась воспитанием дочери.

— А откуда им известно, что отец Элайны не принял Господа? — спросила я.

Кэти недоуменно посмотрела на меня. «Балерина», почувствовав неладное, уже спешила в нашем направлении.

— Откуда вы знаете, что перед смертью он не принял Бога в свое сердце? — громко повторила я.

Теперь все женщины смотрели на меня. Единственным звуком было бульканье пузырей в аквариуме.

— По-вашему выходит, что он должен был сказать об этом вслух? — поинтересовалась я. — И чтобы кто-то услышал его?

— Мне кажется, ты не понимаешь сути вопроса, — сказала «балерина».

— Да, не понимаю, — ответила я. — Почему кто-то другой, кроме Бога, должен засвидетельствовать слова умирающего?

— Дело не в этом, — возразила «балерина». — Его мозг был мертв.

Мое сердце бешено забилось. Я так резко опустила тарелку на кофейный столик, что две дольки дыни выкатились в центр столешницы, словно выпученные глазные яблоки. Вилки женщин замерли в воздухе. Кэти схватила меня за руку.

— Вы утверждаете, что Бог не может общаться с людьми, которые находятся в коме? — спросила я.

По комнате прокатилась волна встревоженного шепота. Я стряхнула руку Кэти и с отвращением осмотрела женщин. Мой взгляд скользнул по кофейному столику, и я заметила, что цветы в стеклянной вазе были искусственными — сделанными из шелка и пластика.

— В Библии об этом ничего не говорится, — сказала «балерина», завершая наш спор.

— Вы утверждаете, что Бог может делать только то, что напечатано в Библии? — спросила я.

Неожиданный всплеск силы заставил меня выпрямить спину.

— А я верю, что Бог свободен от любых ограничений!

Кэти едва дышала от страха и растерянности.

— Бог может делать все, что угодно! — сказала рыжеволосая женщина. — Он все знает и все видит.

Непонятный жар опалил мои виски. Я встала, и, увидев это, Кэти испуганно всхлипнула.

— Вы понятия не имеете, на что похожа смерть! Вы не знаете, каково это — идти на небеса или погружаться в бездну ада. Так почему вам кажется, что вы можете судить об этом?

У всех женщин отвисли челюсти. Я взглянула на стакан с лимонадом, который держала в руке. Мне захотелось швырнуть его на пол. И рыжеволосая женщина решила, что я брошу его. Она подняла руку, защищая лицо. Но я поставила стакан рядом с дынными «глазками» — причем так небрежно, что часть жидкости выплеснулась на стол.

— Может, вам не нужно демонстрировать свое невежество? — продолжила я. — Просто признайте, что вы не знаете, куда ушел ее отец.

Затем я снова принюхалась к сладкому запаху. Это были гардении. Аромат не исходил от букета искусственных цветов, и он не имел отношения к Кэти. Однако я чувствовала этот запах в машине Дэна. Им пропиталась его рубашка. Значит, источником аромата была одна из участниц религиозной группы. Женщина, которая терлась об одежду Дэна, ездила вместе с ним на пассажирском сиденье и пристегивалась его ремнем безопасности.

— Господь говорит с нами через тексты Библии, — дрожащим голосом протрещала «балерина».

— Он говорит и со мной, — ответила я.

Мои мышцы горели огнем. Я должна была что-то сделать.

— И сейчас Бог сказал мне, что кто-то из присутствующих в этой комнате замешан в адюльтере.

Я осмотрела женщин, надеясь выявить любовницу Дэна — хотя бы по виноватому выражению лица. К сожалению, все они были шокированы моими словами.

— Одна из вас занимается сексом с чужим мужем. Как насчет этой темы для дискуссии?

Я смахнула пальцы Кэти с моей юбки и выбежала из дома. Сначала я бодро зашагала по тротуару, но затем вспомнила о своей клятве проявлять доброту к матери Дженни. Смутившись и вернувшись к машине, я подождала ее в темноте. Вскоре Кэти вышла ко мне.

— Завтра я отведу тебя к врачу, — задыхаясь от гнева, сказала она.

Ее руки так сильно дрожали, что перед тем, как завести машину, она дважды роняла ключи. Я сидела на пассажирском сиденье в трех футах от нее, но она казалась очень далекой.

Что в словах «балерины» так рассердило меня? Она заявила, что мужчина, который не воззвал к Богу перед смертью, отправился в бездну ада. Никто из моих хозяев не обращался вслух к Богу в последние мгновения жизни, однако я была уверена, что они возносились на небо. С другой стороны, я взывала к Господу бесчисленное количество раз. И все без толку. Возможно, здесь, как в магических заклинаниях, требовалась особая точность и знание правильных слов.

— Господи, — закрыв глаза и сжав руки, прошептала я. — Войди в мое сердце.

Голос, который я услышала, не был Божьим. До меня донесся детский плач — не визг новорожденного, а рыдания напуганного двухлетнего ребенка. Я узнала этот голос. Мне показалось, что в ответ я сказала какую-то фразу. Передо мной по темным ступеням лилась вода. Грязная жижа. И откуда-то сверху доносились ужасные звуки разрушения. Я услышала свирепый вой. Во рту ощущался вкус металла. На моих коленях сидела маленькая девочка. Она цеплялась крохотными пальцами за мой мокрый фартук.

Отдаленный собачий лай превратился в гудки машины. Струя воды плеснула в закрытое окно, и капли потекли по обивке двери. Я плакала и кашляла, сжимая в руке стакан. Наша машина остановилась посреди улицы. Кэти выкрикивала имя Дженни и натягивала ремень безопасности, стараясь прижать меня к сиденью. Я почувствовала боль в ладони — в костяшках пальцев, которыми ударила по стеклу. Несколько машин гудели клаксонами. Я посмотрела на Кэти и увидела, что другой рукой она пыталась набрать номер Дэна. Мне пришлось накрыть ладонью ее маленький мобильный телефон:

— Я в порядке. Успокойся.

Она открыла рот и с ужасом взглянула на меня. Мне было холодно. Я обняла себя за плечи:

— Пойду, пройдусь.

— Что?

Когда я начала выходить из машины, она рванулась за мной. Распылитель воды на ближней лужайке обрызгал меня. Я захлопнула дверь и зашагала по тротуару — дрожавшая от холода, мокрая и несчастная. Мне было все равно, куда идти. Я услышала, как машина начала издавать мелодичные сигналы. Кэти открыла водительскую дверь:

— Дженнифер Энн! Немедленно вернись!

Она пошла за мной на небольшом расстоянии. Почувствовав внезапную злость, я повернулась к ней:

— Кэти, ты не понимаешь, что делаешь.

Она помахала рукой, извиняясь перед водителем гудевшего грузовика. Ее автомобиль был припаркован на правой полосе дороги.

— Милая, прекрати свои капризы и вернись в машину.

Кэти пыталась выглядеть сердитой, но страх кружил ее в водовороте паники. Рука, сжимавшая мобильный телефон, дрожала. Она боялась приблизиться ко мне и шла на расстоянии гроба.

— Ты разрушила жизнь своей дочери, — сказала я. — Она убежала от тебя, потому что ей было легче отправиться в лимб, чем остаться жить с тобой.

— О чем ты, дорогая? Ты говоришь, как сумасшедшая.

— Она всего лишь хотела выразить свои чувства. Дженни сделала несколько снимков, а вы с Дэном…

— Так это из-за фотоаппарата?

— Послушай!

Я метнулась к ней, желая дать пощечину. Она почувствовала это и, запаниковав, снова начала набирать номер мужа. Телефон упал на тротуар и разлетелся на куски. Я стояла прямо перед ней, но она по-прежнему не смела прикасаться ко мне.

— Поначалу Дженни подчинялась тебе. Она произносила молитвы, постилась и переписывала части Писания. Твоя дочь старалась угодить тебе. Но ты продолжала давить на нее, и она, не выдержав, ушла.

Кэти опустилась на колени, собирая куски телефона:

— Кто ушла? Куда ушла?

— Я тоже пыталась подстроиться под ваш семейный уклад.

Встав на колени рядом с ней, я сжала ее руку в своих ладонях. Что-то в этом было неправильно. Прикоснувшись к ее горячей коже, я вспомнила, как плакала в ногах моей первой хозяйки. А теперь передо мной рыдала Кэти.

— Я больше не могу оставаться с тобой. И я не знаю, как выйти из этого тела.

— Дженни! Ты делаешь мне больно.

Слезы капали с ее подбородка.

— Дженни больше нет!

Я выпустила ее руку. Как только последняя фраза сорвалась с моих губ, я поверила сказанному. Дженни никогда не вернется. Я попала в западню ее тела. Я навсегда останусь прикованной к ее жизни. Мне хотелось, чтобы Кэти обняла меня и согрела. Но объятий не было. Машины гудели клаксонами. Кэти поднялась на ноги. Я стояла на коленях и плакала, закрыв лицо руками. Когда она заговорила с кем-то, я посмотрела на нее. Рядом с нами остановился синий фургон. Кэти попросила у водителя телефон. Наверное, она хотела позвонить в полицию. Я представила на миг, что меня увезут в участок и посадят в одну камеру с Джеймсом. Но потом мне подумалось, что для такой ситуации больше подходила психиатрическая клиника.

— Не звони. Я уже иду к машине.

Кэти оглянулась — бледная, с черными пятнами расплывшейся туши. Она вернула водителю телефон, и фургон уехал. На другой стороне улицы кто-то вышел на освещенное крыльцо. Две проезжавшие машины сбавили скорость. Их пассажиры с интересом наблюдали за происходившей драмой: напуганная мать и ее безумная дочь, рыдая, шли по тротуару. Во дворе следующего дома залаяла собака.

К тому времени, когда я подошла к машине, разбрызгиватель на лужайке уже отключился. Кэти следовала за мной на расстоянии трех шагов. Я села на заднее сиденье. Весь остаток пути мы провели в молчании, хотя мать Дженни, склонившись к рулю, постоянно шептала себе что-то под нос.

Когда мы свернули на подъездную дорожку, Дэн грузил в свой мини-вэн какие-то вещи. Он захлопнул дверь и, скрестив руки, повернулся к нам.

— Иди в спальню, — сказала мне Кэти.

Ее колени все еще дрожали.

Я вошла в комнату Дженни и села на кровать. Одежда, которую я использовала для хитрости с покрывалом, была аккуратно собрана рядом с подушкой. Если бы Митч узнал, что Билли убежал, он в ярости разбросал бы вещи по полу. Кэти поступила иначе. Она аккуратно сложила свитера и застегнула пуговицы блузок.

Через стену я слышала нараставшие и затихавшие всплески встревоженных голосов. Когда Кэти наконец вошла в спальню, на ее лице застыла напряженная гримаса. Глядя в пол, она велела мне пройти в Молитвенный угол. Дэн стоял около трех стульев. Кэти попросила меня занять свое место. Они оба не стали садиться. Дневник и Библия исчезли.

— Мы боимся за тебя, — сказал Дэн. — Ты лжешь нам и унижаешь мать перед ее подругами. А теперь еще и эта сцена на улице.

— У нее был приступ безумия, — добавила мать Дженни.

Я сожалела, что напугала ее так сильно. На коленях Кэти остались царапины.

— Мы должны отвезти ее клинику для оказания неотложной помощи, — прошептала она.

— Не нужно истерики.

Несмотря на тихий голос мужа, она покорно замолчала.

— Утром мы отвезем тебя на встречу с пастором, — продолжил Дэн. — И завтра твоя мать отправится в районный офис школьного воспитания. Там она получит материалы по домашнему образованию.

Кэти устало уперлась руками о спинку стула. Она напоминала выведенного с поля игрока, который набирался сил.

— Мистер Браун не прикасался ко мне, — заверила я их. — Почему бы вам не позвонить моему другу?

— Я уже звонил, — со вдохом ответил Дэн, притворяясь, что ему больно говорить мне об этом. — Билли Блейк сказал, что у него нет никакой подруги.

Я не верила своим ушам:

— Наверное, он побоялся признаваться в нашей дружбе.

— Позже я беседовал с его старшим братом, — продолжил Дэн. — Он сказал, что единственной девушкой, гулявшей с Билли, была особа по имени Элен.

— Так это я и есть!

Мне казалось, что моя фраза все объясняла. Но Кэти громко фыркнула, словно ее раздражение достигло точки кипения:

— Почему он называл тебя Элен?

Если бы я снова попыталась рассказать им о реальной причине недавних событий, они вызвали бы санитаров. Горечь поражения сжимала мои ребра.

— На колени! — рявкнул Дэн.

Это было так неожиданно, что я даже не поняла смысл его слов.

— На колени, юная леди! — повторил отец Дженни.

Я подчинилась и встала на колени в небольшом пространстве между стульями.

— Молись о прощении и Божьем руководстве, — велел Дэн.

Кэти села на стул и молитвенно сложила руки.

— Оставь ее, — прикрикнул отец Дженни. — Иди на кухню!

Затем он повернулся ко мне и добавил:

— Я сам приду и скажу тебе, когда ты сможешь выйти из Молитвенного угла.

Кэти медленно встала и с мучительным укором посмотрела на меня. Я попросила ее о помощи, а она отправила меня ко львам. Я знала, что она пыталась спасти свою маленькую девочку, но иногда матери из лучших побуждений вот так же убивали провинившихся дочерей. Она всхлипнула и последовала за Дэном. Я осталась стоять на коленях в ярком свете лампы.

В комнате было тихо, как в музее, наполненном мертвыми предметами. Коробки несобранных пазлов. Игры, не приносившие радости. Стереопроигрыватель, под чью музыку никогда не танцевали люди. Сад за окнами, в котором никто не писал стихи. Но в комнате имелась одна хорошая вещь. Телефон. Тот самый аппарат, что недавно оборвал игру в слова. Устройство, позвонив по которому Кэти поссорилась с мужем. Он лгал ей, говоря, что опоздал на церковный пикник из-за нехватки бензина, однако Кэти держала в одной руке телефонную трубку, а в другой — квитанцию с заправки. И по этому телефону я однажды позвонила Джеймсу.

Страшно было подумать о том, что произошло бы, если бы они вернулись и поймали меня на месте преступления. Но я воспользовалась случаем. Я тихо подняла трубку и набрала «рождественский» номер. Телефонная линия на улице Амелии снова оказалась занятой. Я вернулась в Молитвенный угол, встала на колени и, закрыв глаза, сложила ладони для искренней молитвы.

— Господи, прошу Тебя, — прошептала я. — Убереги Джеймса от опасностей и позволь нам воссоединиться!

Я представляла себе его лицо и вспоминала каждую секунду наших встреч начиная с платформы на чердаке школьного театра. Мне хотелось сохранить все слова, которые он говорил — фразу за фразой. Но мой ум бунтовал. Он продолжал подсовывать странные образы, которые то появлялись, то исчезали, словно облака, пролетавшие над полем. Передо мной открывались картины, озаренные мерцающим светом. Вот я уже стояла на деревянном крыльце и вытряхивала залатанное стеганое одеяло. На натянутой веревке болтались, будто ожив, рубашки, юбки и брюки. Когда я подошла к насосу водопровода, с него вспорхнул облезлый одноногий воробей.

Я открыла глаза, надеясь избавиться от образов. Но теперь до меня доносились звуки, которых не могло быть в доме Дженни. Тихое постукивание кресла-качалки, когда его дуги перекатывались раз за разом через край толстого каминного коврика. Едва слышное посвистывание поленьев, горевших в огне. Пение сверчков за открытым окном спальни. Скрип тяжелых шагов мужчины на деревянной лестнице.

Эти воспоминания тревожили меня, однако больше всего я боялась запахов. Глядя на опрятную и безжизненную гостиную Дэна и Кэти, я чувствовала знакомый аромат парного молока. В комнате пахло сырым сеном и подушками, набитыми сушеными травами. Сладкое дыхание младенца напоминало запах ванильного крема. Мои глаза оставались открытыми, но через слова молитвы я слышала шум усиливающегося ветра. Мне было страшно моргать. Я просила Господа о помощи. В тот миг я нуждалась только в Его поддержке.

Моя память не сохранила подробностей того момента. Я не помнила, как упала на бок. Когда дверь открылась, я лежала на полу. Возможно, моя молитва затянулась на час или более того. У меня кружилась голова. Ноги окоченели от холода. Я села и посмотрела на Дэна, не зная, чего ожидать от него — отцовского гнева или прощения. Его лицо было бесстрастным.

— Теперь иди в постель, — сказал он. — Мы включили во дворе сигнализацию. Датчики отреагируют на любое движение.

Наверное, ему не хотелось ловить меня на полпути через двор.

Никто из родителей не пришел поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Когда в их комнате погас свет, я выскользнула в коридор и тихо прокралась на кухню. Мне хотелось находиться как можно дальше от спальни родителей. На мой звонок ответил Бенни — друг Митча. Похоже, у них в доме снова была вечеринка. Я слышала музыку, смех и голоса людей. Когда Бенни позвал Билли к телефону, я сказала только два слова:

— Это Джеймс?

— Кто?

Голос был незнакомым. После краткой паузы Билли Блейк смущенно добавил:

— Я извиняюсь, но никакого Джеймса здесь нет.

В трубке послышались короткие гудки.

16

— Ты должна вернуться, — сказала Кэти.

Наверное, она думала, что я дрожала от холода.

— Надень черный свитер.

Я не помнила, как собиралась утром на встречу с пастором, но сейчас на мне было платье без рукавов. Я молча отправилась выполнять распоряжение Кэти. Она осталась ждать меня на подъездной дорожке у машины. Очевидно, Дэн не слышал, как я вошла в дом. Он говорил по телефону без своей обычной скрытности.

— Какая еще непредвиденная ситуация? — спросил он.

Отец Дженни не закрыл дверь кабинета. Зажав телефонную трубку между плечом и ухом, он перебирал вещи, хранившиеся в ящике стола.

— Как долго его не будет? — Дэн приподнял латунный ключ и осмотрел его. — Ладно, милая. Встретимся у тебя.

Он сунул ключ в карман.

Этим утром Дэн не выходил из спальни. У нас не было встречи в Молитвенном уголке.

— Как только она вернется, я сразу направлюсь к тебе. — Он тихо рассмеялся. — Она большая девочка. Как-нибудь справится. — Я думала, что он говорит обо мне. Но Дэн добавил: — И Дженни тоже. Не беспокойся о них.

Я стояла в коридоре, глядя на него.

— У меня все под контролем, — со вздохом ответил он своей собеседнице. — Не нужно повторять одно и то же. Я знаю, что делаю.

Дэн повернулся, не ожидая увидеть меня. Судя по легкости движений, он думал, что мы уже уехали.

— Нет причин беспокоиться…

Отец Дженни замолчал и чуть позже игриво подмигнул мне:

— Привет, пупсик. Забыла что-то?

Я знала, что смутила его. Сейчас он выглядел, как сконфуженный сластолюбец, а не как разгневанный отец, который принуждал меня молиться. Я содрогнулась от отвращения, вспоминая деспотический вес его рук на моем затылке, когда он просил Бога сделать меня послушной дочерью.

— Никогда больше не прикасайся ко мне! — крикнула я.

— Что ты сказала?

Я повернулась к нему спиной и молча прошла в свою спальню.

* * *

— Почему так долго? — спросила Кэти, когда я захлопнула дверь машины.

Мне хотелось ответить колкостью: «Ах, мама, я пыталась сбежать, но не смогла открыть окно спальни». Но зачем мне было расстраивать ее? Я просто молча застегнула ремень безопасности.

Когда мы приехали в офис пастора, секретарша предложила мне мятный напиток из графина в форме сердечка. Она говорила со мной так, словно я была пятилетней девочкой.

— Пастор Боб уехал по экстренному вызову, — сказала она. — Его замещает одна из наших сотрудниц. Она может провести беседу с вашей дочерью, если вы, конечно, не возражаете. Ее зовут Джуди Морган.

— О, милая Джуди, — воскликнула Кэти. — Да, я согласна.

Воздух в комнате был густым от запаха воска и мертвых лилий.

— Вы можете вернуться за своей девочкой примерно через час, — сказала секретарша.

— Нет. Я подожду.

Кэти села на кушетку у стены и поместила сумочку на колени. Я хотела пристроиться рядом, но в этот момент из пасторского кабинета вышла пожилая женщина. Она промокнула платком заплаканные глаза и торопливо прошла мимо нас. Очевидно, даму смутило, что мы с Кэти стали свидетелями ее слез.

— Входите, — сказала секретарша.

Поскольку Кэти не двинулась с места, я поняла, что на собеседование мне придется идти одной. Открыв дверь с табличкой «Пастор» и переступив порог, я почувствовала знакомый запах. Женщина, сидевшая за столом, говорила по громкой телефонной связи:

— Вы сказали, Дженни Томпсон?

Она посмотрела на меня с таким ужасом в глазах, словно я поймала ее на краже денег из ящика для пожертвований. Она нажала на красную кнопку и отключила телефон:

— Здравствуй, Дженни.

Администратор улыбалась, но ее лицо было белым, как мел. Я села напротив нее, вдыхая запах гардений. К тому времени, когда мои лопатки коснулись спинки стула, эта женщина восстановила свое самообладание. Она смотрела на меня с бесстрастной мудростью змеи.

— Пастор Боб отправился в госпиталь, — пояснила она, пригладив короткие черные волосы. — Экстренный вызов. Непредвиденная ситуация.

Как секретарша назвала ее? Дженни бы знала. А Кэти, наверное, считала ее своей подругой. Это была «балерина» с прошлого вечера.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. — Вчера ты выглядела расстроенной.

— Мне уже лучше.

— У тебя какие-то проблемы?

Я придумала несколько разных ответов, но остановилась на самом умеренном:

— Мои родители думают, что один из учителей в моей школе воспользовался своим положением и лишил меня девственности. Но это неправда.

— Почему же они так считают?

Прошлым вечером на ней был синий свитер с маргаритками, окропленный ее любимыми духами. Я попыталась вспомнить взгляд на ее лице, когда она услышала слово «адюльтер». И я гадала, что именно Дэн рассказал ей о моей «любовной интрижке» с мистером Брауном.

— Это не важно, — ответила я. — Не он был моим любовником.

— Не он, — повторила женщина. — Значит, у тебя имеется кто-то другой?

Мне казалось, что ее губы источали яд. От крепких духов у меня жгло в глазах.

— Да, — призналась я.

— Кто?

Сегодня она оделась в черный свитер с розами. Я не сомневалась, что на каждый день недели у нее был заготовлен свитер с какими-нибудь цветами.

— Парень из школы.

— Дженнифер, ты позволяла этому парню прикасаться к тебе?

Ее осуждающий взгляд заставил мои щеки вспыхнуть жарким румянцем. «Балерина» скрестила тонкие пальцы.

— Ну, вы же знаете, как это бывает, — сказала я. — Вы влюбляетесь в мужчину и хотите чего-то большего, чем просто держать его за руку.

— Ты же понимаешь, что это неправильно? — спросила она.

— Я уверена, что вы тоже чувствовали подобные желания. Вы знали, что совершали грех, но вам хотелось оставаться с ним подольше… и не важно, каким образом. Вы пошли бы на все, чтобы продлить эту связь хотя бы на минуту. А потом, просыпаясь ночью в своей одинокой постели, вы снова представляли его тело в ваших руках.

Лицо «балерины» вновь побледнело. Она начала рыться в ящике стола в мнимых поисках блокнота и авторучки.

— Разве у вас не было подобных чувств? — спросила я.

Она нахмурилась и притворилась, что делает какие-то записи. Авторучка отчаянно стучала по блокнотному листу.

— Расскажите, как вы боретесь с такими искушениями? — настаивала я. — Я хочу научиться вашей технике.

Она отложила авторучку в сторону.

— Конечно, в вашем случае все было по-другому. Лично я не отбиваю этого парня у своей подруги.

— Мне кажется, тебе лучше побеседовать с пастором, — сказала она.

Я встала со стула. Она, прищурившись, взглянула на меня:

— Миссис Литон назначит вашу встречу.

— Как скажете, — пожав плечами, ответила я. — Можете не выходить из кабинета. Я передам маме ваши слова.

Она с облегчением вздохнула. Я закрыла за собой дверь и, вместо того чтобы повернуть направо — к столу секретарши, — пошла к заднему выходу, за которым начиналась служебная парковка.

* * *

Я не знала, сколько времени у меня оставалось в запасе. Мне было ясно, что мать Дженни скоро вызовет полицию, и на меня начнется облава. Я шла по маленьким улицам — во-первых, из-за отсутствия денег на автобус, во-вторых, потому что мне не хотелось, чтобы Дэн и Кэти нашли меня слишком быстро. Подходя к Амелии, я начала вспоминать свой поздний телефонный разговор. Какая-то маленькая часть ума пыталась убедить меня, что Джеймс еще там: просто рядом были другие люди, и поэтому он повесил трубку, возможно, ограждая мои уши от пошлых комментариев. Но истина наполняла мои ноги тяжестью. Она, как жидкий металл, вливалась в мои нервы и кости. Я вспоминала противную тоску, которую чувствовала после смерти каждого хозяина. Они уходили, а я оставалась на земле, гадая, почему Бог не позволяет мне следовать за ними. Я с трудом передвигала ноги, когда увидела их — Билли и Митча, стоявших на подъездной дорожке. Как только Билли посмотрел на меня, мои догадки подтвердились.

Митч присел за ржавым корпусом машины.

— Дай отвертку, — сказал он.

Я стояла на тротуаре за два дома от них. Билли не спускал с меня глаз.

— Проснись! — крикнул Митч, скользнув под машину.

Билли поковырялся в ящике из-под яблок, стоявшем у его ног. Он вытащил отвертку и вложил ее в вытянутую руку брата.

Я смотрела на незнакомца. Он был красивым юношей, но я не знала его. Он нахмурился и убрал со лба непослушную прядь волос — не рукой, как это делал Джеймс, а откинув назад голову.

— Эй, — крикнул он.

Несмотря на испуг, я сделала несколько шагов. Мне нужно было убедиться в своих наблюдениях. Билли пошел навстречу, вытирая руки о грязную майку с нарисованным черепом.

— Ты помнишь меня? — спросила я, пытаясь справиться с дрожью в голосе.

— Конечно, — ответил он. — Ты из моей школы.

— А еще что-нибудь помнишь?

Он покосился на солнце и пожал плечами:

— Кажется, тебя зовут Дженни.

На его лице промелькнула тень страха:

— Ты о суде?

— Нет.

Билли расслабился. Но мне по-прежнему было с ним одиноко. Мое сердце ныло от тоски.

— Ты что-то хотела? — спросил он.

— Нет. Просто решила убедиться, что ты в порядке.

Он смущенно усмехнулся. Я отступила на шаг — подальше от него.

— Мы когда-то были очень близкими друг другу, — сказала я.

— Мы с тобой?

Он покачал головой:

— У меня в башке полный хаос. Я ничего не помню.

Его тело не звенело. Он не был пустым. Дух Билли действительно вернулся.

— Все нормально, — сказала я, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Извини, если я сделал что-то не так, — крикнул он.

Я побежала по тротуару, хотя с трудом различала дорогу.

* * *

Холодный ветер размазывал слезы по моему лицу, но я чувствовала себя слишком пустой и высохшей, чтобы порождать какую-либо влагу. Митчу полагалось быть на работе, а Билли — в школе. Однако старший брат присматривал за младшим, устроив для него выходные. Они вряд ли догадывались об истинном положении дел и тем не менее праздновали возвращение Билли. Жаль, что я не могла разделить это счастье вместе с ними.

Что-то случилось в тюрьме, и дух Билли был вынужден войти в свое тело. Я даже не могла вообразить, какие магические слова призвали его обратно из лимба. Возможно, Митч посмотрел в глаза отца, и его ярость вырвалась наружу, послав тревожный зов в ту пустоту, где скитался Билли. Наверное, младшему брату пришлось вернуться в свою плоть, чтобы вовремя удержать Митча от неразумных действий, когда его печаль уступила место бурному гневу. Забота о брате пересилила инфантильный страх перед жизнью.

Но если сильные эмоции являлись магической формулой возвращения, то почему же Дженни не услышала, как я вчера кричала на Кэти? Почему она не прилетела назад? Неужели ее не разжалобили рыдания матери?

Мои ошибки создали вокруг меня железную клетку. Я не могла позвонить мистеру Брауну. Я не могла забрать его снимок или посмотреть на прежнего хозяина с другой стороны класса. Если бы мы с Джеймсом пошли в школьный театр, а не к нему домой, Митч не поймал бы нас. И почему я не прошла мимо пустого тела Дженни? Я могла бы остаться с мистером Брауном, и тогда Джеймс полюбил бы обычную девушку. Усталость навалилась на меня невыносимым бременем. Я шла по улицам и скверам города с открытыми глазами, но передо мной мелькали странные образы. Мне чудилось, что я вижу Джеймса — только не с лицом Билли Блейка. Он снова был солдатом и спускался ко мне с высокого дерева. Капли дождя срывались с его волос, но это не мешало ему улыбаться.

— Ты сейчас в военной форме, — сказала я, как будто он сам не знал, во что одет.

Внезапно я поняла, что свернула на подъездную дорожку у дома Дэна. Ворота гаража были открытыми. Внутри находилась только бежевая машина Кэти. Я услышала странный грохот. Казалось, что в доме кто-то крушил мебель. Моя усталость притупила страх. Я вошла в прихожую, готовая предстать перед тем, что меня ожидало.

В коридоре Кэти снимала со стен семейные фотографии. Она с яростью срывала их, бросала на пол рамки и стекла, а затем с гневным рычанием разрывала снимки или комкала, если те не поддавались ее тонким пальцам. Похоже, она не замечала меня. По ее щекам текли ручьи слез и макияжа. Она с усмешкой осмотрела беспорядок и, перемалывая осколки маленькими туфлями, решительно направилась в общую комнату. Преодолев болезненную слабость, я пошла за ней следом. Мне хотелось окликнуть Кэти и спросить, что случилось. Но я чувствовала себя такой истощенной, что просто наблюдала за происходящим. Она подбежала к книжному шкафу и начала сметать с полок настольные игры — «Скрэббл», «Монополию» и все их принадлежности. Затем на пол посыпались пластмассовые домики, фигурки и деревянные тарелки. Кэти присела и покопалась в куче вещей. Вскоре она нашла какой-то маленький предмет, вскочила на ноги и бросила его изо всех сил в окно. Из ее горла вырвался дикий крик ненависти. Предмет попал в оконную раму и, отскочив, упал на паркет неподалеку от моих ног. Это был крохотный металлический цилиндр.

Теперь она увидела меня. Проглотив рыдания, Кэти смущенно посмотрела мне в глаза. Она вытерла лицо ладонями и пригладила мятую юбку.

— Где ты была? — спросила она хриплым шепотом.

— Мне нужно было повидаться с другом, — ответила я. — Недавно он попал в беду. Теперь с ним все в порядке.

— Это хорошо.

Она прижала руки к животу и пригнулась, словно ее тошнило.

— Что случилось? — спросила я.

— Поговорим об этом позже. Прошу тебя, иди в свою спальню.

Ей хотелось выглядеть строгой и непреклонной. Но, посмотрев на созданный хаос, она содрогнулась от ужаса. Я шагнула к ней, однако Кэти вытянула руку, останавливая меня:

— Приберемся завтра…

— Где папа?

Она снова забыла обо мне. Я едва успела отступить в сторону, когда она метнулась в кабинет. Кэти начала сбрасывать с полок журналы и книги. Когда на полу образовалась высокая куча, она принялась за ящики стола. Их содержимое — блокноты, авторучки и прочая мелочь — полетело на ковер вслед за книгами. Она взяла в руки увесистый том — руководство по составлению рабочего распорядка — и открыла его на середине. Однако, приложив все силы, она так и не смогла порвать книгу пополам.

Если раньше я чувствовала оцепенение и слабость, то теперь, в присутствии расстроенной Кэти, во мне снова пробудилась сила, которая недавно шокировала женщин из церковной группы. Казалось, что моя любовь к Джеймсу и последующая боль от его потери гальванизировала что-то во мне.

— Папа бросил тебя? — спросила я.

— Разве я не сказала, чтобы ты шла в свою комнату?

Она сражалась с книгой, выворачивая обложку вдоль корешка.

— Почему ты все время сражаешься со мной? Почему ты не поможешь мне?

Я подошла к ней и, встав лицом к лицу, взяла том из ее безвольных рук. Свирепо рванув корки в стороны и порвав книгу на две половины, я вручила их обратно Кэти. Она была так удивлена, что не сводила с меня взгляд. Разорванное руководство упало к ее ногам. Я отступила на шаг, желая посмотреть, что ей захочется разрушить в следующий момент. В ее глазах сверкнули искры понимания. Теперь она знала, что мы на одной стороне; что я не стану союзницей Дэна.

— Спасибо, — прошептала она, выходя в коридор.

Мы вновь вернулись в семейную комнату. Она остановилась у кушетки и посмотрела на Молитвенный угол, где на одном из стульев лежали Библия и дневник. Кэти оглянулась и бросила на меня особый взгляд. Мы решительно двинулись к трем стульям. Ей удалось сломать пару ножек у первого из них и вспороть подушку второго. Набивка полетела во все стороны. Я выдирала страницы дневника, рвала их на мелкие части и разбрасывала обрывки над нашими головами. Руки Кэти все еще дрожали, но теперь она смеялась, а не плакала. Мать Дженни подбежала к стеклянному шкафу и вернулась с хрустальным графином. Я взвизгнула и отпрыгнула к двери, когда она выплеснула бренди на перевернутые стулья и клочья бумаги. Я тоже засмеялась, но на всякий случай подняла Библию, лежавшую под ватной набивкой сиденья.

Кэти схватила с каминной полки картонную коробку и, чиркнув спичкой, бросила ее на стулья. Пламя взвилось выше и быстрее, чем мы ожидали. После нескольких секунд восторга раскрасневшаяся Кэти побежала за огнетушителем, который стоял у входной двери. Она залила огонь белой пеной. Я затаптывала горящие обрывки блокнота, которые разлетелись по комнате, угрожая склеиться с ворсом ковра. Затем Кэти покачнулась на ногах, и красный огнетушитель упал на паркетный пол. Мать Дженни больше не смеялась.

Оглушительный визг дымовой сигнализации заставил нас закричать. Мы напрасно пытались дотянуться до пластмассового датчика, который крепился к потолку около двери. Даже в прыжке мы не дотягивались до него на два-три дюйма. Я испуганно присела, когда Кэти разбила его пустым графином. Он затих, повиснув под потолком на двух проводах. Едкий дым пах мятной карамелью.

Кэти прижала ладонь ко рту и побежала в свою спальню. Я последовала за ней. Она метнулась в туалет, где ее вырвало. Чуть позже она села на кафельный пол ванной комнаты и, зарыдав, прижала колени к груди. Я никогда не заходила в родительскую спальню. Коврик около ванной был теплым и ворсистым. Я подползла к ней на коленях, боясь, что она ударит меня ногой, как дикое животное. Сев рядом с Кэти, я нежно погладила ее по голове. Она начала быстро рассказывать о своей обиде. Хриплый голос казался измученным воем. Вытирая ее слезы, я вспоминала, как хотела утешить своих хозяев, когда они плакали. Но, будучи Светом, я не могла прикасаться к ним или гладить их волосы. Локоны этой женщины оказались на ощупь мягкими, как у маленькой девочки.

— Дэн ушел, — рыдая, жаловалась Кэти. — Он хочет развестись со мной. Они с Джуди Морган решили переехать в Сан-Диего.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Она вела нашу женскую группу, как будто у них с Дэном ничего не происходило.

Кэти с изумлением взглянула на меня:

— И каждую неделю она сидела в церкви прямо за нами!

Ее лицо исказилось от испуга:

— Что она сказала тебе утром в кабинете пастора?

— Ничего плохого.

По ее щекам вновь побежали слезы:

— Дэн больше не хочет жить со мной.

Кэти посмотрела мне в глаза, будто без этого я не поверила бы ее словам:

— Он сказал, что я закоснелая ханжа.

Ее веки подрагивали от обиды и боли:

— Представляешь? Это я закоснелая!

Мне пришлось взять с полки полотенце и передать его Кэти.

— До встречи с ним я даже не была обращенной, — сказала она, вытирая лицо. — Дэн говорил, что не может ходить на свидания с девушкой, которая не принадлежит их церковной общине. Он сам обучал меня Писанию.

Она посмотрела на пятна макияжа, оставшиеся на полотенце, и снова заплакала. Я встала, намочила губку и провела ею по подбородку Кэти. Мать Дженни проглотила рыдание и благодарно кивнула:

— Он сказал, что я подавляю его…

Она молчала те несколько секунд, пока я вытирала ее лицо мокрой губкой.

— Ему больше не хочется жить со мной.

— Может быть, он лицемер?

Кэти с изумлением приподняла голову. Ее губы подрагивали, словно она не знала, что ей делать: плакать или смеяться. Но затем я увидела, как реальное понимание ситуации ворвалось в ее мысли. Она содрогнулась от перспективы одиночества — жизни, в которой все знакомые буду считать ее разведенной женщиной.

Я почувствовала внезапную печаль и представила себе ужасную картину: как мой Джеймс глубокой ночью брел мимо баз на пустом бейсбольном поле, а за спиной у него маячил призрак его товарища. Диггс пытался освободить приятеля. Он ждал его там долгие годы. Я встряхнула головой. Мое сожаление о тех безутешных ночных скитаниях было таким сильным, что у меня перехватило дыхание. Я знала, что не услышу зова Джеймса — ни этой, ни следующей ночью. Возможно, мы больше никогда не увидимся вновь.

— Прости, что я была такой бесчувственной с тобой, — рыдая, прошептала Кэти.

Ее голос вывел меня из горестных размышлений:

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе хотелось свободы, и ты бунтовала, — ответила Кэти. — А я была слишком строгой. Теперь ты тоже ненавидишь меня.

— У меня нет к тебе ненависти.

— Я не заслуживаю снисхождения, — тихо сказала она. — Но все-таки прости меня. Я не знала, что делала.

— Это наша общая беда.

— Я даже не знаю, что думать о Боге.

Она замолчала, с испугом глядя в пустое пространство:

— Неужели он лгал мне о Нем?

— Не волнуйся об этом, — заверила я ее. — Бог любит тебя.

И позже, пока я помогала ей подняться на ноги и вымыть лицо… пока давала Кэти успокоительное… усаживала ее на кровать и готовила горячий чай, мой внутренний голос донимал меня: «А как насчет тебя? Ты уверена, что Бог любит всех и каждого? Если да, то почему Он оставил тебя в этом мире? Почему Он дал тебе Джеймса и затем забрал его?» Когда я вошла в ее спальню с кружкой чая в руке, Кэти снова плакала.

— Это моя вина, — рыдая, сказала она.

— Нет, — ответила я, обняв ее за плечи.

— Подумай о том, что случилось с тобой в школе. Это я не разрешала тебе заводить друзей. Это я сожгла твои фотографии.

— Ты печалишься о моих снимках?

— Я увела тебя от Бога, — констатировала Кэти.

Из-за громких рыданий она закашляла. Ей даже пришлось ловить ртом воздух.

— Значит, это ты сожгла мои фотографии? — спросила я, поглаживая ее спину.

Кэти молча кивнула.

— Хорошо, что не все.

Я вложила в ее руки чашку с чаем, накрыла одеялом холодные ноги и отправилась в свою комнату. При моем возвращении она с тревогой посмотрела на конверт. Ее покрасневшие глаза казались очень большими. Я села рядом с ней на кровать и вытащила снимки Дженни.

— Все хорошо, — сказала я. — Смотри.

Первой была фотография с рукой, тянущейся к листу.

— Видишь? Композиция называется «Дотронься до Адама».

Кэти взяла снимок дрожавшими пальцами и посмотрела на него.

— А вот еще.

Я передала ей фото с мельтешением крыльев. Оно не имело названия, поэтому мне пришлось самой выдумывать его:

— Эта сцена называется «Ангелы».

Кэти провела ладонью по поверхности снимка, удаляя отпечатки пальцев. Я передала ей фотографию с обнаженной Дженни, уткнувшейся головой в приподнятые колени:

— Гефсиманский сад.

Она взяла мою ладонь и прижала ее к своей груди — точно так же, как делал Джеймс. Внезапная печаль шокировала меня. Я тихо сидела и ожидала, когда Кэти уснет. Наконец ее дыхание замедлилось. Рука, покоившаяся на моем плече, соскользнула. Кэти лежала на постели, и снимки Дженни были разложены вокруг нее, как лепестки цветов на брачном ложе.

Я вышла в коридор и замерла в дверном проеме семейной комнаты. Глядя на забрызганный пеной ковер, я вдыхала дымный запах разрушенного Молитвенного уголка. Силы покинули меня. Я была не способна пошевелиться. Если бы Дженни горевала из-за парня, разбившего ее сердце, она могла бы поплакать вместе с Кэти. Они успокаивали бы друг друга всю ночь, шептались в темноте, как маленькие девочки, забравшиеся на чердак, не боясь странных звуков и зловещих теней. Но я не могла поведать Кэти о своей печали. Мне нельзя было рассказывать людям о Джеймсе. Никто не поверил бы моим словам о призраках.

Вернувшись в комнату Дженни, я наполнила ванну. Мне нечем было помочь Кэти. Я не имела того, в чем она нуждалась. Ей требовалась поддержка дочери — той девушки, которая давно покинула тело и дом. Я разделась, открыла шкафчик со стеклянными дверцами и взяла пузырек со снотворным. Тридцать три таблетки. В крохотной комнате уже клубился пар. Я забралась в ванну, медленно опустилась в горячую воду и отвинтила крышку пузырька. Капли, срываясь с крана, звонко падали в воду. За окном пели птицы. Где-то далеко звучала полицейская сирена.

«А где-то поблизости, — подумала я, — муж Кэти сжимал в объятиях женщину, которая не была его женой. Наверное, он чувствовал облегчение, разрушив наконец любовный треугольник. Где-то поблизости мистер Браун вел уроки литературы, и его ученики на переменах обсуждали слухи о нем, распространявшиеся в школе. И всего лишь в нескольких милях отсюда Билли и Митч пытались оживить заглохший мотор». Но моего Джеймса больше не было в мире. Он исчез. Я тоже решила уйти.

Взяв маленькую белую таблетку, я осмотрела ее. Как пуговица на одежде ребенка. Я проглотила ее и запила горячей водой. Потом в ход пошли еще две таблетки. Они были такими гладкими и крохотными, что я решила глотать их горстями по нескольку штук. Затем мне подумалось, что Кэти может не пережить смерти дочери. И Дэн, вероятно, поверит, что Дженни совершила самоубийство, потому что он оставил семью. Эти мысли могли бы остановить меня, но мой разум уже засыпал. Либо Бог позволит мне взойти на небеса, либо Он снова отвергнет меня. Я попыталась представить себе рай, однако увидела перед собой только темную воду.

После четвертой горсти мой живот напрягся. Я не помнила, когда ела в последний раз. Мне пришлось закрыть глаза и сделать несколько глубоких вдохов. Ком таблеток прошел через горло. Внутри меня зарождалось щекочущее чувство — какие-то слабые порхания, как будто крохотная пчела вибрировала крыльями. Я прижала ладонь к животу, такому плоскому и мягкому в теплой воде. Затем знакомый страх встряхнул мое тело. Пульс ускорился, хотя снотворное уже окутало мозг и мышцы, словно снег на ветвях деревьев. Почувствовав скольжение вниз, я ухватилась рукой за край ванной. Вода поднялась мне до плеч.

Интересно, мог бы у нас с Джеймсом родиться ребенок?

Мне хотелось приподняться в ванной. К сожалению, я потеряла способность двигаться. Сил не осталось. Во мне горел лишь крохотный огонек надежды. Я знала, что совершаю ошибку — как и все самоубийцы. Но другого выхода не было. Мои веки опустились. Сердце билось все медленнее и медленнее.

И тогда я почувствовала, что за мной наблюдают. Я открыла глаза и осмотрела комнату. Рядом никого не было. Мой взгляд тщетно скользил по стенам и кафелю. И все же кто-то с любопытством следил за крупинкой жизни внутри меня. Дженни вернулась. Что-то позвало ее обратно. Наверное, она находилась прямо за моей спиной. Когда я ухватилась за край ванны и попыталась оглянуться, моя рука сбила пузырек с оставшимися таблетками. Они покатились по полу, словно бусины порванного ожерелья. Я закрыла глаза, пытаясь увидеть ее за своими сомкнутыми веками. Маленькое овальное лицо в обрамлении золотистых волос.

Она парила передо мной, пугливо ожидая моей смерти. Когда Дженни заметила мой призрачный взгляд, ее глаза расширились от удивления. Губы слегка приоткрылись. Казалось, еще мгновение, и она заговорит со мной. Дженни приблизилась к дальнему краю ванны и с симпатией кивнула мне. Но она не делала ничего, чтобы спасти свою телесную оболочку.

«Пожалуйста, — мысленно взмолилась я, — войди в это тело. Мне пора уходить».

Я чувствовала, как вода щекотала мою шею. Рука, сжимавшая край ванны, соскользнула и, как якорь, опустилась на дно. Внезапно атмосфера в комнате изменилась. Я ощутила присутствие темной и отвратительной силы — той самой тьмы, которая выбросила меня из дамской комнаты в универсаме. Зло выбралось из-под плинтуса и поползло черной массой по кафельным плитам. И самым ужасным было то, что Дженни не замечала его.

«Поспеши, — безмолвно попросила я. — Поспеши, мое сердечко».

* * *

В подвале было сыро и холодно. По ступеням лестницы и глиняным стенам сочилась черная от грязи вода. Чудовищный грохот за дверью сотрясал мои нервы, но я старалась улыбаться, обращаясь к маленькому ребенку:

— Все нормально, детка. Это просто буря.

Моя дочь — ей не исполнилось еще и двух лет — захныкала и прижалась ко мне. Ее ноги обвивали мою талию. Маленькие пальчики изо всех сил цеплялись за мой грязный передник и ворот синего платья. Придерживая девочку одной рукой, я приподняла фонарь. В последнее время подвал использовался для хранения дров. Я не нашла ни табуретки, ни скамьи. Отдаленный звон разбитого стекла заставил меня пожалеть о том, что я не набросила одеяло на этажерку с любимыми книгами. Узкое подвальное помещение напоминало гардеробный шкаф. На стенах темнели полки с плетеными корзинами. На полу валялись сломанные инструменты, а чуть дальше возвышалась куча дров.

Треск молнии и яркая вспышка напугали ребенка. Девочка громко заплакала. Я тоже вздрогнула от страха, но затем, немного отстранив малышку от себя, изобразила на лице улыбку:

— Тише, солнышко. Все будет хорошо.

Я села на поленья, и она, хныкая, прижалась лицом к моей груди.

Несколько минут назад, когда ствол упавшего дерева разрушил потолок и стену спальни, а отлетевшая планка забора разбила кухонное окно, мы спрятались в подвале. Однако это помещение, казавшееся прежде таким надежным и прочным, постепенно наполнялось дождевой водой. Ее уровень поднялся уже на два дюйма от пола. Свет лампы создавал на темной поверхности воды извилистые полосы — золотистых червячков, которые то появлялись, то исчезали. Оглушительный грохот грома заставил меня вскочить на ноги. Я испуганно взвизгнула, и почти тут же мощный удар потряс все основание дома. Я почувствовала его в своих костях. Мои зубы громко лязгнули. Малышка на секунду затаила дыхание и затем заплакала еще громче. Через щели деревянной двери хлынули струи грязной воды.

Мое сердце отстучало десять громких ударов. Я не верила своим глазам. Неужели в верховьях реки прорвало дамбу? Вода поднималась по моим ногам. Я метнулась к двери и толкнула ее. Она не открывалась. Что-то блокировало ее и удерживало на месте. Я не могла опустить девочку на пол, поэтому мне пришлось усадить ее на кучу дров. Мои дальнейшие попытки тоже оказались напрасными. Дверь не поддавалась. Время замедлилось и превратилось в последовательность исполненных ужаса мгновений. Я нашла среди сломанных инструментов садовую мотыгу и начала молотить ею по планкам двери. Холодная вода, заполнявшая подвал, стала сковывать мои движения. Я отбросила мысль о прорванной дамбе. Скорее всего, рухнула цистерна для сбора дождевой воды. Цепляясь за доски окровавленными пальцами, я звала на помощь мужа, хотя и знала, что он был за многие мили от нас.

Малышка плакала так сильно, что я обернулась. Она сидела на куче дров, но была уже по грудь в воде. Я схватила ее и уложила на верхнюю полку. Вернувшись к двери, я принялась исступленно царапать упрямое дерево, кричать на доски и колотить по ним сломанной мотыгой. Наконец верхняя часть одной планки отломалась, и я смогла выглянуть наружу. Дверь подвала была намертво прижата огромным стволом рухнувшего дуба. Как бы я ни толкала ее, она не двигалась ни на дюйм. Пробитое мной отверстие годилось только для кошки. Вода подбиралась к моим плечам. Зубы стучали от холода.

Я приподняла мою крохотную дочь над головой:

— Солнышко, сейчас ты вылезешь наружу и побежишь в дом Фанни.

Буря, завывавшая на улице, испугала бы любого человека. Но вода теперь доходила мне до шеи. Девочка цеплялась руками за мои волосы и скулила от ужаса.

— Все будет хорошо, — сказала я, направляясь к отверстию, пробитому в зазубренных досках. — Мамочка придет позже. Беги к Фанни. Ты должна бежать в дом Фанни!

Она издала дикий визг, но я стянула ее с шеи и протолкнула в дыру:

— Не к дедушке, милая.

Он жил у подножия холма. Слишком близко к реке.

— Беги в дом Фанни!

Качавшаяся в воде корзина ткнулась мне в затылок. Когда малышка протиснулась сквозь крохотное отверстие, я перехватила ее за пояс. Она отплевывалась от воды, заливавшей ее лицо. Фонарь зашипел. Небольшое золотистое сияние за моей спиной погасло. Девочка выбралась на свободу и, повернувшись, посмотрела на дверь подвала. Вода поднялась до моего подбородка. Я поперхнулась, когда она попала мне в горло. У нее был вкус железа и соли.

— Мамочка? — крикнула малышка.

— Не жди меня, детка! Беги!

Она повернулась и исчезла во мгле. Будь я мудрее, мы могли бы завернуться в стеганое одеяло и забраться под кровать в детской спальне. Очередной треск молнии отозвался в костях и заставил меня погрузиться в воду. Через секунду пронзительный крик ударил в мое сердце, как нож. Он тут же осекся, словно мою девочку поглотила река.

Я снова почувствовала воду у самого подбородка. Но она была не ледяной, а теплой. Я поморгала сонными веками и тихо прошептала:

— Мой ребенок погиб из-за меня.

На мягком животе покоилась ладонь. Но это был не мой живот. И это была не моя ладонь. В середине тела разрасталось ощущение знакомой легкости. Моя рука повисла над краем ванны. Я парила над телом Дженни. Оно больше не было моим. Я поднималась к потолку, а тело погружалось в воду. Золотистые локоны поплыли по поверхности воды и, намокнув, стали темными. Я уловила звон пустой оболочки, похожий на шум прибоя в раковине. Дух Дженни наблюдал за мной. Мне хотелось крикнуть ей: «Беги!» Но я снова превратилась в то безмолвное существо Света, которое некогда витало вокруг мистера Брауна.

Источая зловоние черной тины, зло придвинулось к телу. Оно находилось у края ванны — ближе, чем дух девушки. «Вернись в свою плоть, — безмолвно умоляла я. — Мне больше не удастся овладеть твоим телом. Ты должна забрать его». Дженни скользнула в воду, слилась с плотью, и тело задрожало. Ее глаза открылись и посмотрели на меня.

«Слава богу», — подумала я. Однако в следующий момент послышалось бульканье. Веки Дженни начали медленно закрываться.

— Нет! — закричала я призрачным голосом. — Проснись!

Ее локоны опустились на плечи. Они стали слишком тяжелыми, чтобы плавать на поверхности воды. Дженни не дышала. Я попыталась встряхнуть ее. Мои бестелесные руки беспрепятственно проходили сквозь плоть. Я с яростными криками металась над ванной, а обнаженная девушка спала в ней, как белая кукла.

«Господи, — закричала я. — Помоги мне, если Ты есть!»

Нырнув в воду, я прижалась губами к ее уху:

«Проснись!»

Сколько раз, стараясь оставаться незаметной, я ненароком шевелила шторы или вспугивала птиц. И вот теперь, отчаянно пытаясь вывести Дженни из сонной апатии, я не могла создать даже рябь на поверхности воды. Дух девушки вернулся в свое тело, но черная тина, влившаяся в комнату, никуда не делась. Неужели зло не понимало, что тело больше не было пустым? Чернота стекала по боку ванны, окрашивая воду в дымчато-серый цвет. Надменность зла привела меня в бешенство.

Я погрузилась в потемневшую воду, прижалась щекой к лицу Дженни и закричала:

— Сражайся!

Ее тело вздрогнуло. Она открыла глаза и села, кашляя и сплевывая тягучую слюну. Зло бесследно исчезло, оставив кафель таким же чистым, каким он был раньше. Дженни вырвало. Она заплакала от ужаса, глядя на таблетки, которые плавали вокруг нее. Девушка открыла сток и, отталкивая от себя маленькие белые пилюли, выпустила воду из ванны. Сбитая с толку, она повернула вентиль крана, набрала горсть воды и сделала несколько глотков. Ее испуганный взгляд скользнул по таблеткам, валявшимся на полу. Дрожа от страха, обнаженная и мокрая, она сидела и смотрела на струю воды, которая лилась из крана на ее ноги.

Заняв позицию в верхнем углу комнаты, я наблюдала за ней, словно коршун, сидевший на дереве. Затем заверещал дверной звонок. Его настойчивые переливы вывели Дженни из оцепенения. Он не умолкал до тех пор, пока не послышался сердитый голос Кэти. Через минуту в дверь ванной постучали:

— Дженни?

Кэти покрутила ручку, но замок был заперт.

— Почему ты не отвечаешь? Тебе плохо?

Дженни выключила воду и прислушалась. Ее глаза расширились от ужаса. Через несколько секунд из-за двери донесся мужской голос:

— Дженни? Я могу поговорить с тобой?

— Дорогая, — взволнованным голосом сказала Кэти, — к тебе пришел молодой человек. Ты не могла бы выйти?

Дженни не отвечала. Страх лишил ее сил. Она наверняка не понимала, как оказалась в ванной. Она не знала, кто теперь ее друзья, а кто враги.

За дверью послышался шепот. Два голоса о чем-то спорили.

— Милая, я не шучу! — истерично закричала Кэти.

Затем она снова переключилась на спокойный строгий тон:

— Это говорит твоя мать! Впусти меня немедленно.

Тихий стук сменился громкими ударами. Дверные петли затрещали.

— Тебе больно? — спросил юноша.

— Нет, — ответила Дженни.

Голос девушки был таким тихим, что его никто не услышал.

— Открой дверь! — пронзительно закричала Кэти. — Иначе я вызову полицию!

Дверная ручка завибрировала от мощных ударов. Таблетки на полу подрагивали от сотрясения. Затем Кэти выбежала в коридор. Ее крик стал более тихим:

— Я звоню в девять-один-один.

— Со мной все в порядке, — прошептала Дженни.

Дверь с треском распахнулась. От косяка отлетело несколько щепок. Билли Блейк вбежал в комнату, давя ботинками таблетки. Чтобы скрыть наготу, Дженни подтянула к себе колени. Она с изумлением смотрела на юношу.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Я не знаю, — ответила девушка.

Ее нижняя челюсть дрожала. Билли взял мохнатый халат и бережно накинул его на плечи Дженни. Затем он встал на колени перед ванной:

— Извини, что я не узнал тебя, когда ты приходила сегодня повидаться со мной.

— Я приходила к тебе?

Она смотрела на него с такой надеждой, словно пыталась вспомнить забытый сон.

— Да. И когда ты ушла, я нашел это в своей комнате.

Он вытащил из заднего кармана небольшой квадратик бумаги и показал его Дженни:

— Видишь? Это мы!

Ее мокрые пальцы сжимали края черно-белой фотографии — немного смазанной и плохо отпечатанной. Дженни с изумлением смотрела на обнаженные плечи двух влюбленных, на их улыбки и прижатые друг к другу лица.

— У меня в последнее время проблемы с памятью, — признался Билли.

Ошеломленная девушка взглянула на него и улыбнулась:

— У меня тоже.

— На снимке мы выглядим счастливыми, правда?

Казалось, что он сам не верил в это. Дженни вновь посмотрела на фотографию, и ее глаза заблестели от набежавших слез. Она судорожно вздохнула и перевела дыхание:

— Да, мы выглядим счастливыми.

Пока она рассматривала снимок, он нежно вытер полотенцем ее мокрые волосы. Она приподняла голову и смущенно спросила:

— Тебя зовут Билли?

Он засмеялся:

— Да.

Я помахала им рукой на прощание и вознеслась из верхнего угла комнаты к небу — прямо через крышу дома. Мое сердце раскрылось, как цветок. Не только потому, что Дженни сохранила свою жизнь, а Билли отыскал девушку. Нет, это было не все! Я поднималась в небеса! Передо мной виднелся свет, и мне казалось, что Джеймс вот-вот улыбнется мне через маленькую брешь в облаках.

Но, к моему неописуемому огорчению, дыра в небе оказалась зазубренным отверстием размером с кота. Я снова видела перед собой дверь подвала — проклятую дверь! Меня окружали лютый холод и непроглядная тьма. За маленьким отверстием ярилась буря, сверкавшая вспышками молний. Я больше не сопротивлялась воле Бога.

— Элен?

Его голос раздался прямо над моим ухом. Джеймс прижался к моей спине и обнял меня. Я почувствовала болезненное желание любви и невыносимую боль потери. Он был всем, чего я хотела. Но, к сожалению, его образ оказался предсмертной галлюцинацией. Темная вода доходила до моего подбородка. Руки Джеймса не имели физической твердости, и его голос звучал только в моем уме. Он проникал в меня, словно жар лихорадки. Мне хотелось плакать, но я уже была за гранью слез:

— На самом деле, милый, тебя нет.

— Я здесь, — ответил он.

Он сжимал меня в объятиях. Начиналась новая глава адских мук. Наихудший момент моей жизни грозил стать вечной тюрьмой, и Бог дразнил меня счастливыми возможностями, поместив их снаружи — за толстыми досками несокрушимой двери.

— Идем со мной, — сказал Джеймс.

Вспоминая радость наших обнаженных тел, я печально всхлипнула, хотя мои глаза были сухими, как глазницы черепа:

— Я не могу.

— Ты способна развалить эти стены в мгновение ока. Они построены тобой.

— Только Бог может разрушить такую прочную преграду, — ответила я.

Он засмеялся глубоко внутри меня и прошептал:

— Какая же ты упрямая!

— Мама?

Я прильнула к двери, посмотрела в отверстие и увидела лицо девочки. Ее испуганный взгляд был направлен на меня. Огонек надежды засиял в моем сердце. Я еще могла изменить этот дикий кошмар.

— Когда пойдешь к Фанни, держись за ветви, — крикнула я.

Она нахмурилась, и ее бледное личико исчезло из виду. Я видела, как маленькая ручка ухватилась за ветку упавшего дуба.

— Беги, малышка!

«Ты, моя девочка, должна уцелеть, — молилась я. — Мое любимое дитя. Мой проводник в трясине мрачных сновидений. Сколько раз ты спасала мою душу своим плачем, вытаскивая меня из холодной постели, из рук нелюбимого мужа в твои горячие объятия. Ты, моя милая деточка. Моя единственная подруга. Не жди меня. Беги. Живи!»

Внезапно, к моему невыразимому ужасу, я снова услышала ее голос за дверью:

— Мама?

Почему она не ушла? Я хотела позвать ее, но черная вода попала мне в рот. Вцепившись пальцами в края зазубренных досок, я начала расшатывать их и дергать на себя. Небольшие куски черных щепок крошились в моих руках. Если бы я знала, что дочь уцелеет, у меня хватило бы смирения принять любую смерть. Я ушла бы с миром, и не важно, как громко грохотала бы буря и какой холодной была бы вода.

Из темноты донесся голос:

— Мама, я жду тебя.

Мне удалось прижаться лицом к отверстию:

— Нет, детка. Не оставайся здесь. Беги!

И тогда я увидела ее. Я смотрела в глаза моей девочки, которая стала с годами женщиной с гладким округлым лицом. Ее волосы местами поседели. Щурясь от яркого солнца, она манила меня к себе. Затем моя малышка улыбнулась, и я увидела на ее щеках все те же детские ямочки.

— Нет, мама, — сказала она, протягивая мне руку. — Мы уйдем отсюда вместе.

Я воспользовалась ее поддержкой и выбралась из подвала. Она заключила меня в объятия. Не обращая внимания на мою грязную одежду, она стояла на мокрых ступенях и целовала меня в те места, к которым любила прижиматься при жизни: в виски, в волосы, в брови, в щеки. А я могла лишь думать: «О господи! Она жива. Моя девочка жива!»

Дочь сжала мое лицо ладонями и похлопала меня по щекам, как делала это, когда ей было два года. Прикосновения женщины позволили мне почувствовать легкий танец ее души. Моя смерть не легла на нее тяжким бременем. Она никогда не возлагала на меня вины. В ясных глазах моей девочки я увидела счастливые моменты ее долгой жизни: веселый прищур супруга, когда он прижимал деку скрипки рыжей бородой; двух покрытых веснушками сыновей, которые носились с криками по кухне; внучку, цеплявшуюся за фартук и улыбавшуюся ей четырьмя крохотными белыми зубками. Радость теплым ветром подула мне в лицо и смахнула капли воды с моих ног и одежды.

— Где ты была все это время? — с шутливым укором спросила дочь. — Разве ты не слышала, как я звала тебя?

Если бы на последнем дыхании, глотая смерть, я открыла глаза в воде, то увидела бы дыру в двери погреба. Наверное, тогда бы я поняла, что спасла свою девочку. Но вместо этого я закрыла веки и погрузилась в свой персональный ад. Год за годом я пряталась за спинами хозяев и зажимала себе уши руками. Как долго дочь звала меня? Полвека? Я заставила ее ждать. По моим щекам побежали слезы сожаления. Однако она приподняла мой подбородок, не позволяя мне грустить. Она поцеловала меня в губы и потащила вверх по ступеням. С моего сердца сняли камень — тяжелую глыбу из замерших слез. Свет никогда еще не ощущался таким легким.

И тут я увидела Джеймса!

Мы побежали друг навстречу другу. Он был в военной форме, а я — в грязном фартуке и мокром платье. Но мы обнимались, как жених и невеста. И он поднял меня на руки, словно хотел внести в свой дом. Это не были галлюцинации. Свежий ветер пьянил нас запахом жасмина. Сквозь шелестевшую листву пробивались солнечные лучи. Птицы звонко чирикали и перелетали с ветки на ветку. Передо мной простирался огромный мир. Я больше не была призраком. Я стала такой же реальной, как окружавший нас цветущий сад.

Джеймс позволил мне встать на ноги, но сжал мою ладонь, не желая отпускать меня даже на мгновение. Чуть поодаль возвышался дуб — целый и невредимый. Под ним шумела группа солдат. Они пили вино из бутылок, шутили и весело посматривали на нас. Там же, под сенью дуба, за столом сидели четверо моих знакомых. Смакуя чай, их милая компания вела приятную беседу. При виде меня они встали, словно я была почетной гостьей: моя Святая, мой Рыцарь, мой Драматург и мой Поэт.

Все это чудное место, окружавшее нас с Джеймсом, медленно вращалось, как пластинка в музыкальном ящике. К нам вернулись все воспоминания: его и мои. Я знала о каждом его дне. Он видел мои радости и беды. Песни детства, прочитанные книги, разбитые сердца и забытые доводы. Сладость несовершенств, наивно далекая от последующих сожалений. Наши жизни соединились так же естественно, как две травинки, прильнувшие друг к другу.

Моя душевная боль забылась. Одежда стала сухой и чистой. Я притянула Джеймса к себе. Когда он поцеловал меня, я не почувствовала страха падения, как это случалось прежде при контактах с живым существом. И это не было страстью украденного момента в заимствованной плоти. Отныне мы касались друг друга всеми клеточками наших душ. И пока мы целовались, сад, покачиваясь и кружась, плыл вверх по течению к Свету.

Благодарности

Спасибо моей семье — замечательным родителям, дорогому Йону Уиткомбу, милой Марше, Нику, Молли и любимой Синтии, которая наставляла меня в литературе, начиная с первых девичьих записей. Я благодарю мою группу поддержки (Кристи, Линду, Леона, Джеки и Шери), звездных сестер (Хилари, Рут и Сат-Каур) и сотрудниц (Пэм и Сьюзен). Огромное спасибо Денис (моей духовной сестре), Майклу Скотту (самому преданному фанату) и Питеру (пирату в раю). Еще я хотела бы выразить признательность мистеру Компо (моему первому учителю английской литературы), Теду Гидеону за его помощь и одобрение, а также Иден Эдвардс (редактору) за ее чуткое руководство. И особые благодарности моему литературному агенту Энн Риттенберг за эффективную поддержку.

Примечания

1

Пер. Е. Витковского.

(обратно)

2

Пер. Б. Пастернака.

(обратно)

3

Марка презервативов.

(обратно)

4

KDOV — некоммерческая радиостанция в Орегоне, транслирующая религиозные программы и христианскую музыку.

(обратно)

5

Смик — персонаж из музыкальной адаптации романа Диккенса «Николас Никльби».

(обратно)

6

Превия — японская марка мини-вэна, выпускаемая корпорацией «Тойота».

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg