«Сумеречные рассказы»

Сумеречные рассказы (fb2) - Сумеречные рассказы (Русская готика) 5071K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Лего

Борис Лего Сумеречные рассказы

Предисловие к парижскому изданию

Зло? Вы не по адресу. Поищите его в вашей семье, в вашей церкви, зайдите, в конце концов, к бородатому парню-арабу, который живёт по соседству. А может быть, это всего лишь скрытая энергия жизни? Значит, именно её отрешённый блеск замечаешь в глазах птицы или младенца, знающих, что такое страх, но не знающих жалости. Тогда нужен новый термин для плодотворных les forces du mal[1].

Борис Лего́, потомок русских эмигрантов, приехал в современную Россию искать славы, а нашёл демонов и людей: первые служат вторым, вторые почитают первых, равновесие соблюдено, работа кипит, жизнь налаживается. Священная работа идёт в исторической тьме, мы действуем на ощупь, слыша голоса братьев, но это не грядущая ночь, а сумерки перед рассветом.

Эта книга – свидетельство нашей борьбы, а ещё, поскольку перевод состоялся и преодолены его трудности, – запоздалое предостережение вам, сомнамбулическим жертвам эксперимента под названием «Французская Европа», ведь ваш военный корабль переделан в круизный лайнер с рулеткой и шлюхами и насквозь ржав, и скоро даже в первом классе нельзя будет купить себе свежий утренний круассан.

Капитан спятил.

Ваши законы уничтожат вас.

С корабля раздаются сигналы бедствия, и вы объявляете предателями тех, кто их посылает.

Вы спесиво повторяете пьяную глупость о том, что Пан умер, но так ли это? Может, он просто нашёл себе более приличное место, ведь у вас в оскудевших национальных парках бродят вместо зверей публичные онанисты, наркоманы и устраивают встречи лоббисты из UDI[2].

Даже демоны оставили вас и переселились из Библиотеки Арсенала в Российскую государственную библиотеку, вокруг чёрных гранитных колонн которой сейчас бушует метель – огромные вертящиеся столбы снега жаждут воплощения.

Оно близко.

Отвергнутые вами вавилонские и фиванские боги тоже обрели новую родину.

С чем вы остались? Христианство, которое рождено из ненависти к государству как таковому, презрения к законам и вере алчных отцов, вы умудрились низвести до изысков надгробной архитектуры и слащавых страстей Ватикана, вестники которого воспевают слабость и беспомощность, говоря о мире дрожащими голосами.

Дух покинул вас всех: дивные святилища античного Рима покрыты десятиметровым слоем дерьма тех голубей, которых понтифик кормит во время своих бесконечных пиар-акций, а больные и грязные потомки жрецов Юпитера просят милостыню на улицах вокруг Капитолийского холма; германские пенсионеры боятся поставить памятник своему адмиралу Дёницу, а французские писатели мастерят для международного рынка романы о тернистом пути к любви – вместо того, чтобы для начала купить себе по хорошему бельгийскому пистолету.

Зачем? Чтобы мгновенно наказать любого за неучтивый взгляд и тем самым преодолеть литературу. Когда тебя оскорбляют, ты терпишь, когда бьют – терпишь, когда убивают – тоже, и юмор в том, что все эти стадии часто занимают меньше минуты, не успеешь пискнуть «господи Иисусе!». Да-да, талант и достоинство есть у того, кто возьмёт штурмом редакцию исламской газеты, а не у того, кто в поисках озарения нанюхается дряни, купленной у цыган, и заразится СПИДом от обезьяны.

Кстати, когда соберётесь захватывать редакцию, не забудьте купить вязаные шапки и проделать в них дыры для глаз, говорят, это помогает. Или хотя бы пришейте к шапкам пуговицы, которые будут символизировать глаза.

Дух не умер, как хотелось бы эгоистам, воспринимающим Его только лишь как своего любовника; формула «мне или никому» тут неуместна, Он – отдалился.

Правда, мечтатели вроде Раймона Абеллио хотели, чтобы воины стали священниками и каким-нибудь ловким способом ухватили Дух за хвост, не дав ему скрыться, но у вас не осталось воинов, их тени сидят в сауне на Boulevard de Sаbastopol[3], а те, у кого в жилах течёт богословская кровь, ни на что не способны смотреть прямо и честно и отказываются верить в происходящее.

Пока вы воюете с гномами своих гуманистических предубеждений и пятьсот лет подряд устраиваете судебные заседания по делу несчастного барона Жиля де Ре, к дверям ваших опрятных домиков в Нёйи-сюр-Сен[4] подступил песок Аравийской пустыни.

Война в заливе проиграна вами, потому что все эти годы вы отправляли на фронт изнеженных фриков и менеджеров по маркетингу. Становится жарче, выключите красную кнопку[5], где в срочном выпуске новостей горят автомобили яппи, выключите кафешантанную музыку и посмотрите в окно: в небе уже заметен призрак – это Астар Шаркан[6].

Что он принес? Мирру, корицу и шафран? Как бы не так! В его руке бледная звезда – знак того, что робость и тяга к компромиссам почти уничтожили Европу и Пятую республику.

Время упущено, теперь не помогут молитвы, даже если вы будете коллективно читать их задом наперёд по субботам в специальной комнате. Сказка кончится не в пользу слушателей, уже не мечтайте разделаться со своими иллюзиями и страхами с помощью амулетов из растёртых в порошок кротов, испанских мушек и крови летучих мышей.

Правда, ещё есть зыбкая надежда на очищение через грех, как учил Карпократ Александрийский, но для этого вам надо очень, очень постараться и сначала построить для идеологических диверсантов несколько просторных концлагерей в колымском стиле.

Дух устремился на Север, на край ночи, в Россию, и яростный белый свет выхватывает из мрака её огромные регионы, деревни и острова.

Да воссияет Северный Свет!

Барон фон Кнур, представитель автора

Последний барак

Встаёт зимнее солнце. Зиновий выходит на балкон и кланяется солнцу двенадцать раз. Северо-восток Москвы, на горизонте дома, парк и бастионы гипермаркетов.

Суббота, но Зиновию надо трудиться.

Он готов, сил достаточно, потому что копит в себе праведный гнев.

Он не один такой.

Непременно найдётся часть нации, которая выберет путь активной борьбы, и именно на неё ляжет гораздо большая ответственность, чем на миллионы людей, составляющих основное население страны.

Пять дней в неделю Зиновий работает в районной пекарне кондитером: замешивает, формует, достаёт из печей противни с коржами и сдобами, виртуозно увенчивает торты кремовыми завитушками.

А по субботам выходит на тропу тихой войны во имя господа.

«Кем бы я был, коли не уверовал? – иной раз спрашивает себя Зиновий и отвечает: – Овощем».

Сегодня он встал затемно, напёк на своей маленькой кухне сотню пирожков с капустой и начинил их крысиным ядом.

Пёк и приговаривал, как мать учила: «Горе чёрное приготовляю, с тестом белым мешаю, с дымом серым отправляю…»

Сумку с этими пирожками он решил оставить на окраине старого квартала у входа в барак, где живут постоянно голодные нелегалы.

«Они воруют наш воздух, – говорит Зиновий соратникам на собраниях, – все вы хорошо знаете их подлый стиль, против этих собак давно пора принять окончательные меры».

Этой ночью он видел сон: будто находится в подземной пещере и поёт вместе с хором в тысячи голосов: «Царствуй на смерть врагам, страх православный…»

Проснулся с ощущением молитвенной радости в сердце.

Поднялся с койки и затеплил лампаду напротив иконы преподобного Иосифа. Перед этой иконой у Зиновия стоит блюдце. Иосиф изображён в полный рост, с усами, во френче. Как наступает двунадесятый праздник, Зиновий подливает в блюдце кровь – подкармливает святого. Для этого покупает или ловит зверюшек.

И часто мысленно обращается к нему за помощью, почитая его как своего небесного заступника.

Нынче у Зиновия благостное настроение, и он неторопливо готовится исполнить задуманное.

Вымылся, используя экологически чистое мыло и вологодскую мочалку. Подмёл пол, напевая акафист архангелу Михаилу, покровителю воинов. После этого, наконец, починил унитаз – прохудился клапан, бачок уже месяц неумолчно гудел.

Налил в липовую плошку крещенской прошлогодней воды и насыпал туда ржаных сухариков, освящённых на могилке блаженной Матрёны. Поел. Выпил иван-чая без сахара.

Во время трапезы с увлечением посмотрел передачу про образцовое крестьянское подворье в Тульской области и выпуск новостей.

Выключил телевизор и по дореволюционной книге, потрёпанной и закапанной воском, прочитал ежедневное молитвенное правило.

Затем достал пирожки из духовки и сложил в клетчатую сумку на колёсиках.

Осенил себя крестным знамением.

Подпоясал льняную рубаху монастырским расшитым поясом.

Смазал сапоги куском сала.

Расчесал перед зеркалом бороду деревянным гребнем.

Надел пальто, взял сумку с пирогами и спустился на улицу.

Пока собирался, солнце скрыли облака.

Зиновий остановился у подъезда и прислушался к себе: пульс учащён.

Во дворе на детской площадке старик-сосед выгуливает маленькую уродливую собаку. Супружеская пара дворников убирает снег.

В чёрном пальто, в шапке-скуфье и с длинной бородой Зиновий выглядит смиренномудро, и, бывает, люди подходят к нему, называют «батюшкой», просят благословения и совета.

Женщины, которые скрашивают одинокую жизнь Зиновия, считают его прозорливым.

Он регулярно ходит в местный храм – не только слушать богослужение, исповедоваться и причащаться, но и, например, поставить упокойную свечу за какого-нибудь врага народа, чтобы тот заболел и умер.

Зиновий вздохнул, собрался с духом и пошёл в сторону МКАД к логову нелегалов.

«Когда торжествует всепобеждающая сила патриотизма, – думает он, везя тяжёлую сумку с пирожками, – когда все мы особенно остро чувствуем, что значит быть верным Родине и как важно уметь отстаивать её интересы… Мы должны быть достойны подвига наших отцов, дедов и прадедов… Они насмерть сражались с врагом, защитили родную землю…»

В груди у Зиновия волнующе покалывает, так бывает в начале каждой его подобной миссии, чтобы затем разлиться по телу живительной теплотой: он знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом бога, хотя всё строже его ответственность за то, что делает, за то, что печёт.

«Да, враги России опасны, – размышляет Зиновий, идя мимо зданий молокозавода, – изворотливы и опасны, но у меня к ним чувство, которое чище любви: готов ликвидировать их и тем избавить от мук, ибо они не могут не ощущать свою вредность и не страдать от этого».

У магазина к Зиновию привязался бродячий пёс и побежал следом, скуля и принюхиваясь к сумке. «Ох, искушение», – вздохнул Зиновий, остановился и крепко заехал псу сапогом по морде.

Кончается 7524 год от сотворения мира. Луна переместилась в созвездие Змееносца. Зиновий идёт дальше.

Вдоль длинного бетонного забора промзоны № 49. Мимо трансформаторной подстанции.

Вдоль железной дороги.

По мосту через неё.

Дворами.

Сквозь голый безлюдный парк.

Рядом шумит кольцевая дорога – сплошным потоком едут грузовые машины, и Зиновию кажется, что все они везут важные новости.

Пирожки ещё тёплые.

Зиновий знает, что хлебцы земные превратятся в плоды небесные.

Пошёл крупный снег. «Диво какое, снег хлопьями, пушной… – шепчет Зиновий и молится: – Приидите, поклонимся царю нашему богу! Белому, родному, кормящему!»

Снег скрипит под сапогами Зиновия.

Спустя сутки в новостях показали сюжет о массовом отравлении в лианозовском бараке № 2, где скрывались поэты-отщепенцы, учёные с атеистическими взглядами, беглые артисты и другие отбросы общества из числа так называемой интеллигенции, подозреваемые в распространении ложных измышлений. Причиной происшествия, по словам корреспондента, стало хроническое несоблюдение санитарных условий.

Новобранцы

Это мы сожгли во славу Сатаны домик в садовом товариществе «Пушкино». Уже две недели небывалая жара, и все подумали, что там замкнула проводка.

Мечтаем убить бомжа.

Но не было подходящего случая.

Хотя условия располагают: вокруг нашего города Электросталь леса и болота, тихие места.

Поэтому пока тренируемся на кошках.

Нас таких в городе трое. Колян по кличке Чан, Толян по кличке Поролон и я.

Я хорошо учусь в школе, люблю читать. Мой отец работает в областной администрации, живёт отдельно, но помогает нам с матерью.

Чан поступил в училище на электромонтёра, а Поролон вообще никогда не учился и получает пособие по инвалидности, хотя он из нас самый мощный.

Мы распинаем кошек, топим, колем ножом.

На днях Поролон украл у бабки-соседки персидского кота. Вечером отнесли его в рюкзаке на поляну в лесополосе, где у нас алтарь – газовая плита, притащенная со свалки. Облили кота бензином и подожгли, он побежал, как будто над травой полетел огненный шар.

Это двадцать восьмая кошка, принесённая нами в жертву. Решили убить 666 штук. Но это теперь не главное. Есть кое-что важней. Говорят, раньше в Электростали тоже были братья-сатанисты. В 1997 году они чуть не разгромили храм Вознесения накануне так называемого Рождества. Жаль, подоспела милиция.

Сегодня опять весь день жарко. Мать на даче. Смотрю телевизор в большой комнате. Вечерние новости: идёт война с Украиной. Хорошо. Война – это возможность питаться чистой энергией. Без ритуалов, без лишних слов.

Душно. Жирная муха пролетела около лица так медленно, что я почувствовал слабую волну прохлады.

Окно открыто, над домами красный дракон заката.

Синие и чёрные пятна на красном драконе заката.

Месяц назад впервые занялся сексом. С Настей Поляковой в гараже у Чана. Настя отказалась без презерватива. У нас не было презервативов. Использовали полиэтиленовый пакет.

После меня с Настей попробовал Чан, а у Поролона не встал. Поролон сказал, что это от таблеток, которыми его кормили, когда лежал в дурдоме в прошлом году.

Стемнело.

Я съел банку хорошей свиной тушёнки, которую купила мать. По телевизору началась передача про вооружённые силы, про ядерные ракеты.

Всё-таки неинтересно уничтожать города ракетами с другого континента, если не можешь заглянуть в глаза издыхающего врага, если не слышишь его предсмертный хрип.

Война без вида и запаха крови – как секс без оргазма.

Мы русские хранители заповедей Зверя.

Говорят, навигация стратегических ракет основана на ориентировании по звёздам.

Значит, война кончится тогда, когда погаснут звёзды.

Вчера увидел объявление на столбе возле детского сада: коммунистическая партия России помогает желающим отправиться на войну с Украиной. Рассказал пацанам.

Мы сразу всё решили. Едем втроём: я, Чан и Поролон. А когда вернёмся, закончим с кошками – осталось 638 штук.

Степан в метро

Однажды Степан покурил гашиша, которым его снабжала Ася, и на ночь глядя поехал в гости к знакомым педерастам. Заснул в метро, на конечной станции его разбудил полицейский. Степан вышел из вагона и услышал голос:

– Степан, при выходе из вагона называй вещи своими именами.

А через несколько секунд другой голос (женский) добавил:

– Всё кончено, милый мой, «Речной вокзал».

После этого Степан захотел побывать под кайфом на других станциях и послушать, что будет. Он стремился к знаниям. Но книги не давали ответа, а реальность не стоила того, чтобы на неё отвлекаться, и Степан стал постигать истину, слушая голоса под землёй и разговаривая с ними.

Путем экспериментов он выяснил, что есть подходящие для этого станции, а есть не очень.

Например, на Сокольнической линии услышанное под землёй почти всегда было откровением, которое вселяло в него веру и помогало становиться сильнее, а на Замоскворецкой Степана ждали устойчивые словосочетания и просьбы о помощи (их мы цитировать не будем), а также истерические вопли и хохот. И разные неприятности.

Степан понял, что важна поза, в которой ждёшь откровения. Если на станции есть скамейка, надо стараться сидеть прямо, нельзя класть голову на плечо незнакомого человека рядом. Иначе услышишь голос этого человека, несущий в себе негативную информацию.

Не рекомендуется ждать откровения, лёжа на полу станции: люди могут проявить грубость, хотя, если предусмотрительно одеться в очень грязные шмотки, принимают за бомжа и не беспокоят.

Сидеть на полу с закрытыми глазами и открытым ртом тоже не надо.

Тем более не надо лежать с открытым ртом в луже собственной блевотины, работники метрополитена могут за это жестоко наказать.

Лучше всего спокойно сидеть на скамейке, стоять возле колонны или тихо бродить по станции, при этом можно держать в руках украденный на каком-нибудь кладбище букет цветов, будто ждёшь женщину.

Важен процесс подготовки к каждому сеансу связи.

Несколько дней перед этим необходимо вести умеренную, спокойную жизнь.

И вообще, надо любить уединение, не быть жадным и не заниматься банковским делом, то есть ростовщичеством.

Не обязательно выбирать для ритуального сошествия в метро определённое время, день или час. Астрология тут бессильна, свет звёзд не проникает под землю. Следует погружаться, когда сердце подскажет.

Надо раздать денежные долги, выполнить сексуальные обязанности перед теми, кто дорог, а также отомстить тем, кто достоин мести.

Хорошо иметь на себе украшения из чистых металлов, например из серебра, которое, как известно, связано с Луной, покровительницей тайных сил.

Подойдёт серебряный пояс, он незаметен под одеждой.

Одежда должна быть удобной, например спортивной. Её чистота, как сказано выше, не имеет значения.

Что касается гашиша, то предпочтителен, конечно, качественный, без примесей. Впрочем, гашиш, даже лучший, сам по себе не имеет силы, он лишь позволяет настроиться на нужную волну.

Желательно проникнуть в метро бесплатно, например, воспользоваться чужой социальной картой. Или перелезть через турникет.

Хорошо иметь с собой бутылку простой газированной воды и пачку мятных леденцов, они доставят огромное удовольствие, когда начнёт сохнуть язык. Ещё надо иметь платок, чтобы вытирать сопли и слёзы, которые вдруг могут начать течь без всякой причины.

Степан увлёкся. Он курил и с упорством конкистадора ездил на разные станции, чтобы услышать и быть услышанным. Поезда метро везли миллионы душонок по ничтожным делам, системы работали исправно, гигантские вентиляторы нагнетали под землю воздух, жалкие самоубийцы изредка кидались на рельсы, освобождая путь сильным, весёлым и талантливым. За всё это время эгрегор метро не удостоил Степана ни словом. Недра испытывали его терпение. Но прошло несколько месяцев, и вот что Степан внезапно услышал на станции «Лубянка»:

– Готов ли ты забыть своих грязных отца и мать и признать таковыми великих Самаэля и Лилит, которые даруют тебе сияние истины и любви?

– Да, да! – воскликнул Степан.

– Способен ли ты стать непримиримым борцом с космической ложью, которая окружает тебя?

– Готов! – ответил Степан, радуясь, что кто-то так точно сформулировал его мысли.

– Ради вселенских друзей-богов ты хочешь войти в благословенный храм свободы?

– О да, да! Да, мои любимые, родные боги! – заорал Степан что было сил.

К нему подбежали трое в штатском и стали заламывать руки. Это происходило вечером, на станции было много пассажиров, в том числе крыс, покинувших рабочие места в доме на Старой площади. Крик Степана вселил в них тревогу.

Гашиша у него при себе не было, паспорт был, и после глупой профилактической беседы Степана отпустили.

Несколько суток Степан отлёживался дома. Спал днём, вставал к ночи, пил крепкий чай и шёл гулять в безлюдный городской парк. Была ранняя весна. Степан до смерти пугал своим рычанием стаи бродячих собак, а хозяева леса давали знать о себе шелестом и треском, чувствуя шаги Степана. Он уважал их, учился у них безмятежности, и хозяева это знали.

Степану звонили и слали сообщения знакомые педерасты из Кузьминок, звали в гости, но он не отвечал.

На четвёртые сутки Степан позвонил Асе, она привезла гашиш и сделала ему трогательный дружеский минет.

– Ты настоящий друг, Ася, – сказал он.

– Наверно, странно иметь друга, которого все долбят своими отбойными молотками, – ответила она.

Степан дал ей немного денег, и Ася растворилась в бездне.

Степан почувствовал, что настало время снова спуститься в метро.

Вечером следующего дня он покурил и отправился на станцию «Академическая». Вот что он там услышал:

– Мы под землёй во славу земли!

– Воистину! – подтвердил Степан.

– Каждую минуту кто-то приходит в наш круг, чтобы освободить свой разум. Да воссияет Северный Свет! – продолжал голос.

– И ослепит недостойных! – добавил Степан.

– Какое пламя согреет твою душу?

– Огонь горящих церквей, вместе с которыми сгорят страх, лень, позор, ложный стыд и тупость! – ответил Степан.

Так кончился этот сеанс связи.

Степан мало ел, курил больше обычного и осваивал новые станции.

Голос на станции «Сокольники»:

– Они приближаются, у них в руках длинные ножи и горящие свечи.

– Будь они прокляты, прокляты, прокляты! – воскликнул Степан. – У меня Голова Ястреба, и я выклёвываю ею глаза Иисуса, пока он висит на кресте!

Конец связи. Степан приходит в себя.

Голос на станции «Новослободская»:

– Жена едет к тебе на багряном звере, не отказывай ей, если она хочет, и пусть творит чудеса блудодействия.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя.

Голос на станции «Зябликово»:

– Кредит исчерпан, тело разлагается и смердит, тучи мух гудят, разнося ересь христианства.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан.

Голос на станции «Комсомольская» (кольцевая):

– Это мои крылья хлещут по лицу Мухаммеда и ослепляют его. Мои когти когтят мясо Индуса, Буддиста, Монгола и Иудея. Эх вы, жабы, я оплёвываю ваши поверья. Во имя любви и красоты!

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее.

Голос на станции «Академическая»:

– Всякого труса презирай, солдат-наёмников, играющих в войну, презирай всех, кто глуп. Только не того, кто горд и проницателен, кто из королевского рода, кто величав; ведь вы братья! Как братья и бейтесь!

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка.

Голос на станции «Университет»:

– Степан, нет больше той глупости, аще кто положит жизнь свою за други своя!

– Разумеется, – отозвался Степан, – это естественный отбор.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я».

Голос на станции «Крылатское»:

– Степан, изумрудный ящер открыл тебе слово «растворяй»!

Степан засмеялся, чувствуя прилив сил, и стоящие рядом в ожидании поезда люди на всякий случай отошли от него подальше.

Дух торжественно добавил:

– А рубиновый ящер открыл тебе слово «сгущай»!

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко.

Голос на станции «Тёплый Стан»:

– Под блёкнущими звездами появится чёрный шакал и съест всё. Найди слова, чтобы он служил тебе.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко, жизненный ток жертв пополняет его ресурсы.

Голос на станции «Орехово»:

– Степан, помнишь, твои педерасты водили тебя на экскурсию в роскошный элитный гей-клуб?

– Помню, а что? – спросил Степан.

– Там есть картонная стена, за которой стоит стриптизёр, просунув в дырку член, и каждый обладатель карты клуба может этим членом бесплатно воспользоваться. Помнишь?

– Да, как такое забыть…

– Ну вот, на той стене нарисованы берёзы, храмы, купола с крестами, речка течёт тихая, пыльная дорога в поле, а по дороге идёт крестный ход к святому источнику, и над всем этим звёзды… херувимы…

– Да помню, помню, но я не трогал этот член, – на всякий случай уточнил Степан.

– Это неважно.

– А что важно? – не понял Степан.

– Важно понять, что реальность русского человека ограничена тем, что он может увидеть в эту дырку и вокруг неё. Так работает сознание.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко, жизненный ток жертв пополняет его ресурсы, одинокий воин направил свой вздыбленный член.

Вопрос, заданный Степану на станции «Перово»:

– В такие дни сквозь наши игольные уши идут целые караваны верблюдов. Куда они идут?

Степан подумал, что здесь, под землёй, дни не ощущаются как дни, и ответил:

– Они идут обратно.

– Верно, – был ответ.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко, жизненный ток жертв пополняет его ресурсы, одинокий воин направил свой вздыбленный член в нужное русло.

Голос на станции Зябликово:

– Поедание ближнего – это великое таинство, ради которого стоит трудиться!

– Да, я понимаю это и принимаю! – воскликнул Степан.

– Если не будешь есть плоти Царя Земли и пить пьянящей крови Его, то не будешь иметь в себе жизни, – добавил голос.

– А как можно использовать в работе кровь месячных безгрешной отроковицы? – спросил Степан, это давно волновало его.

– Никак. Это христианский бред, потому что у них девственность ассоциируется с чистотой…

Степан долго беседовал с ним о евхаристии, глюконате натрия и процессах пищеварения.

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко, жизненный ток жертв пополняет его ресурсы, одинокий воин направил свой вздыбленный член в нужное русло под звон пасхальных колоколов.

Женский голос на станции «Новогиреево»:

– Не забудь погулять с ребёнком до половины пятого.

– А что потом?

– Потом скорми его церковным собакам, и тебе простятся четыре греха. Во славу владычице, во славу Лилит!

Конец связи. Степан с трудом приходит в себя и понимает, что он не совсем Степан, а нечто большее, чем возможности языка, слова не имеют отношения к вибрации его истинного «я», и щупальца врагов отсекаются легко, жизненный ток жертв пополняет его ресурсы, одинокий воин направил свой вздыбленный член в нужное русло под звон пасхальных колоколов и чавканье влагалищ, многоликий Степан торжествует, это победа.

Это победа.

Но мир был настолько захвачен собственным разложением, что никто ничего не заметил. Было поздно, поезда не ходили, и молодой полицейский вывел Степана из метро, оставив на улице. Степан несколько раз полной грудью вдохнул свежий майский воздух, глядя на дико горящие перед ним непонятные слова: «Кинотеатр „Киргизия“», и осознал, что почти достиг совершенства. «Третий Храм воздвигнут, но используется не по назначению», – подумал он, глядя на здание кинотеатра. Его распирало от гордости и счастья. Мозг работал яростно, как у ангела. Но денег на такси не хватило, пешком идти домой было далеко, и абсолютно счастливый и сильный как никогда Степан заснул в сквере за кинотеатром на скамейке.

Невидимое солнце находилось в Стрельце. Было темно и тепло. В сквере, как ритуальный светильник, полыхала чугунная чаша урны.

Граждане, которые шатались в ту ночь окрест, не смели приблизиться к Степану, чтобы обшарить его карманы или пырнуть ножом, – покой Степана охранял демон Буэр, великий полководец Ада, начальник пятидесяти легионов духов.

Случай на станции «Библиотека имени Ленина». Ласковый голос:

– Степан, я Иисус. Иди за мной!

– Куда? – удивился Степан.

– Наверх.

– А можно я просто совокуплюсь с тобой прямо сейчас, о боже? – спросил Степан, понимая, что этот шанс упустить нельзя.

– Можно, – ответил Иисус и, подумав, добавил: – Но для этого я должен стать белым козлом. Идёт?

– Да, только скорее…

СТЕПАН СОВОКУПЛЯЕТСЯ С БОГОМ,

ВОПЛОТИВШИМСЯ В БЕЛОГО КОЗЛА

– Ты ведь не променяешь меня на кого-то ещё? – стонет козёл.

Степан приходит в себя, умиротворённый, чувствуя спиной холод камня. Он лежит на полу станции, глядя в бетонное небо, вокруг толпятся люди. Подходит наряд полиции с собакой, натасканной на наркотики. Полицейская овчарка дружелюбно лизнула Степана в лицо.

Как мы видим, подобные перевоплощения (или воскрешения) могут заканчиваться сексуальными играми. Но Иисусу не привыкать менять обличье от века к веку. Например, Иоанн Богослов, описывая Иисуса, указывает, что у него белые волосы, а глаза цвета огня. Можно предположить, что это иносказательное описание козлёнка-альбиноса с красными глазами, образа пассивной кротости. На возможность этого указывает и традиция зооморфной христианской иконографии: святой Христофор с головой собаки; евангелисты, символы которых – лев, бык и орёл; томный ослик святого Франциска. Посмотрите в глаза этого ослика. К нему нельзя поворачиваться спиной, потому что он сразу вольёт вам в зад струю семени. А египетские гностики, согласно текстам библиотеки Наг Хаммади, отождествляли Иисуса с Анубисом, богом смерти, который произошёл от шакала, не брезгующего падалью. Этот смуглый второстепенный Христос Пожиратель до сих пор провожает чьи-то души в вечность, следуя орбитами планет; он есть в мифологии, а значит, и в чьём-то сердце.

Как-то раз в неизвестное время суток Степан ждал откровения на станции «Печатники», ждал из чувства протеста, потому что никогда не слышал на этой станции чего-то вразумительного, и все слова там были ересью, не имеющей отношения к его работе. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к облицованной розовым мрамором колонне.

И вдруг услышал:

– Возьми льняной плат и промокни язву на твоём лбу.

Степан считал, что воспаление у него на лбу недавно появилось от нехватки света и витаминов, что ему нужно больше бывать на солнце и есть витамины, но причина возникновения стигмата была иной. Это был знак того, что Степан поднялся на последнюю ступень посвящения. Он достал из кармана платок, промокнул язву и увидел на ткани кровавый отпечаток:

Степан скомкал платок и положил обратно в карман, сунул в рот леденец и стал с наслаждением сосать его, полностью сосредоточившись на мятном вкусе. Он закрыл глаза, ему хотелось отвлечься от внезапно окруживших его бездн – заманчивых, но страшных в своей неповторимости.

И тут кто-то сквозь мятное облако бесцеремонно проблеял ему прямо в ухо:

– Встань, отступник!

Степан хотел ответить, что он не отступник, а, возможно, чей-то возлюбленный брат, только не помнит, чей. Он с трудом открыл глаза и увидел, что перед ним стоит святой Власий Севастийский в красном омофоре с зелёными травяными узорами и с длинной нечёсаной бородой, в которой шевелится жук-скарабей. Пахло навозом и жжёной смолой.

– Следуй за мной, у тебя есть шанс, – сказал старик.

Степан, не вставая, вытер пену с губ и спросил его:

– Власий, каковы важнейшие качества твоего хозяина?

– Он любит зверей и всегда готов оказать милость своему рабу, – ответил Власий. – Если будет в хорошем настроении.

Степан разозлился и велел Власию вернуться туда, откуда его вынесло в облаке тошнотворного дыма. Власий исчез. И вдруг Степан понял, что прошёл долгий путь и готов не только слушать и говорить, но и повелевать.

– Аксиос, аксиос! – восклицали ему со всех сторон.

Степан встал и пошёл. Его разболтанная походка превратилась в поступь тигра. Перед ним со скрипом раздвинулись ржавые двери вагона. Бесшумно и быстро Степан проник внутрь. Головоногий демон Буэр вкатился следом. Степан начал произносить тяжёлые, как золотые гири, слова:

– Император Люцифер, Князь и Господин мятежных духов, приглашаю Тебя покинуть Твоё местопребывание, в какой бы части света оно ни находилось, с тем чтобы явиться говорить со мной; повелеваю Тебе и заклинаю явиться, не издавая зловония, дабы ответить мне громко, внятно и членораздельно на всё, о чем спрошу Тебя.

Поезд летел навстречу рыжей заре. Внутри был хаос. Степан чувствовал бешеную, сладостную энергию в каждом атоме тела, и каждый из этих атомов был отдельной вселенной. Грохотало железо, выл ветер. Люцифер говорил со Степаном, обратив к нему Свой Лик.

Наследник

Навигация закрыта на двое суток, штормовое предупреждение, что делать, зато времени у нас теперь много. Нет, господин экс-министр, улететь на материк не получится. Вертолёт есть, конечно, но местные власти не дадут разрешения на взлёт, пока погода не наладится. Чужая страна. Да, будем привыкать. Впрочем, уверен, вам понравится эта вилла… Что ж, господа, расскажу, если просите.

С наследником российского престола я встретился в Москве, в кофейне на Мясницкой. Был ясный майский день, я пришёл в форме, и солнце, как говорится, играло на погонах моего кителя. Расположились за столом у окна. Накануне наследник прибыл из Франции, чтобы остаться в России, но в новостях информации об этом не было.

Аркадий Платоныч, попробуйте осьминога в вине, он ещё с утра шевелился, ей-богу. Что? Стерлядь? А вот стерляди, увы, нету, не клюёт она во Фракийском море, хе-хе… А вы шутник.

Надо заметить, господа, что родился наследник за рубежом и до тех пор посетил Россию только раз: в 1998 году присутствовал на церемонии захоронения останков царской семьи в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга.

Зачем я вообще встретился с наследником? Решил побеседовать, чтобы включить это интервью в статью о патриотическом воспитании молодёжи для журнала, который Министерство обороны издавало вместе с Московской патриархией.

Да-да, я баловался писанием статеек, хотя времени не хватало, сами понимаете, все мы отдавали себя службе без остатка. Под псевдонимом, конечно. Журналистика – моя причуда, если угодно, бывшее хобби. В конце концов, не хуже, чем играть в гольф, летая для этого по всему миру. Впрочем, почему – бывшее? Обживусь тут как следует, подучу язык, вступлю, быть может, в партию «Хриси Авги»…

Ну да ладно, продолжим о наследнике. Накануне я много думал о предстоящей встрече, а в ночь перед ней видел сон. Позвольте рассказать, господа. Так вот… Сплю и вижу: в саду на ветви дерева сидит существо: верхняя половина тела – бородатый мужик, а нижняя – птица… Большие лапы с когтями. И вдруг я понял, что это и есть наследник… Повсюду в этом саду цвели розовые деревья… Проснулся в поту.

Да, господа, это был сон, который весьма озадачил вашего покорного слугу. Это был вещий сон, и вы поймёте, почему, если будете внимательно слушать, что было дальше.

А всё-таки здесь изумительный воздух, сплю как убитый. Столько буйной зелени вокруг, поверить не могу: кедры, платаны, кипарисы… Да-да, Аркадий Платоныч, это козий сыр местного производства, окуните кусочек вон в ту креманку с мёдом, будет замечательно… Поверьте, абсолютно пропала бессонница, наверно, потому ещё, что гуляю много, каждый вечер хожу через оливковую рощу к источнику у подножия горы. Это у меня уже маленький ритуал…

Чужая сторона. Да и Москва теперь чужая. Совсем недавно она была другой. И вообще – была. Мало что осталось… Так вот, мы встретились. Наследник пришел вовремя. Лет тридцати, худой, лысоватый, с длинным носом, одетый в чёрные брюки, сандалии на босу ногу, белую рубашку. А на галстуке у него, помню, был вышит символ Изборского клуба. Держался он раскованно, по-русски говорил с акцентом, но почти без ошибок, слова произносил раздельно, как бы с опаской.

Полагаю, милостивые государи, вы оцените мой бассейн с подогревом и румынских девочек. А знаете, что за камень использован в отделке этого бассейна? О-о! Тот самый тасосский мрамор, что использовался при строительстве Софийского собора. Так-то… Тысячи лет его здесь добывают. Греки любят делать из него надгробия. Помните, у Бунина: «…на берегу, в песке сухом и сером, ряды гробниц – и всё цари, цари…» А девочки приезжают из Румынии на заработки, да… так что… да здравствуют внучки румынских социалистов!

Вернёмся к наследнику. Кстати, он попросил не включать диктофон, и поэтому приведу нашу беседу по памяти, приблизительно, однако за подробности ручаюсь. На многие вопросы он вообще не ответил, отмалчивался, поэтому простите, дорогие мои, если диалог покажется вам эклектичным.

Помню, я заказал стакан вина, а наследник – две порции блинов с икрой и кофе.

– Как вы считаете, – спросил я его, – чего лишена интеллигенция в современной России?

– Выбора, – ответил наследник. – Здесь и сейчас интеллигенту надо быть либо добрым геем, либо злым гением. Но я не считаю себя интеллигентом. – И наследник загадочно улыбнулся.

– Почему вы решили жить в России? – продолжал я. – Ведь вы пока не планируете прийти во власть либо ещё как-то включиться в общественную деятельность. Ваш отец не хочет, чтобы вы появились на сцене раньше времени.

– Полковник, мне надоело ощущать себя принцем пустоты, если можно так выразиться, – сказал наследник. – Это моя родина, я хочу, чтобы про меня знали. Отец, конечно, считает иначе… Но, живя во Франции, я ощущал себя солдатом в походе. Теперь я здесь и готов принять участие в работе, в судьбе страны. Я люблю свежих людей, сильных людей.

– С чем вы ассоциируете переосмысление путей господних в современной России? – задал я по-военному неожиданный вопрос.

– С отказом от ложного стыда! – не раздумывая воскликнул наследник, и его глаза заблестели. – Я раньше смущался, имея связи с русскими мужчинами, а теперь нет.

– Простите, – не понял я, – как вы сказали?

– Вы не ослышались, полковник. Россия – страна возможностей. Это фантастика, это захватывает, когда видишь перед собой волосатую спину немолодого и состоявшегося во всех смыслах мужчины… Он отец семейства, а ты ему вот так запросто, не постесняюсь сказать, l’encules[7]. И он стонет не от боли, а от наслаждения… Хлещешь этого борова плетью по ягодицам, они краснеют, а твоё сознание освобождается, ты начинаешь видеть суть вещей, горизонт становится шире, каждая мелочь наполняется значением… В такие мгновения человек приближается к истине, господин полковник. Да, такая у меня слабость. И без барьера, заметьте!

– Как, милостивый государь? – изумился я.

– Абсолютно, – хохотнул наследник. – Плоть в плоть. Как это ещё сказать… в мясо.

– А болезни?

– Их нет, – твёрдо сказал наследник. – Нет. Абсолютно. Это ложь, просто символы на бумаге, чтобы выкачивать из профанов деньги и отправлять в Цюрих. Небольшая опасность в другом – в экстазе я не вполне владею собой. На той неделе, что уж тут скрывать, je l’ai niqué[8] одного высокопоставленного чиновника и так завёлся, что схватил медное распятие и ударил его по голове. Le sang, le sperme[9]. Душераздирающе завизжал карлик, который наблюдал за этим из-за своей ширмы…

– У вас было с собой распятие? – уточнил я.

– Нет, висело у него на стене в спальне.

– И там присутствовал карлик?

– Да, карлик-гермафродит, обученный вылизывать анус хозяина.

– Вы использовали карлика по назначению, ваше высочество? – спросил я.

– Нет, карлик просто прислуживал, подавал лёгкие напитки и наркотики, и он сильно испугался, когда его хозяин потерял сознание. Началась паника, дворецкий велел охране ломать дверь… Я считаю, карлики должны быть в таких случаях глухонемыми, чтобы не поднимали шум.

– Значит, вы верите в любовь между мужчинами? – спросил я.

– Нет-нет, бросьте, – усмехнулся наследник, – это бредни, этого не бывает… De quel amour tu parles? C’est que de la baise[10].

– Но зачем вы ударили любовника, что же вы… не сдержались? – не мог понять я.

– Во-первых, он остался доволен, – с уверенностью сказал наследник. – Говорит, испытал божественный оргазм. И бил я не со всей силы… Во-вторых, невозможно получать удовольствие от секса, если сдерживаться.

С этим было трудно не согласиться.

Беседа продолжилась так:

– Вы не были в России более десяти лет. Простые трудящиеся россияне изменились с тех пор?

– Нет… Например, среди них не стало меньше хохлов… Или как это по-русски? Забыл уже… Не хохлов, а лохов, оговорился, pardonnez-moi[11]… Российские простолюдины слишком индифферентны, из-за этого – столько лохов.

– И что же делать, по вашему мнению?

– Молиться, чтобы их не стало меньше. Да, полковник, молиться истово и, как советовал Феофан Затворник, при этом «стоять в струнку, не распуская лениво и беспечно членов и держа все их в некотором напряжении».

– Вы верующий?

– Когда-то я окунулся в христианство, как в бассейн с нечистотами. И со временем понял, что мозги тех, кто, говоря библейским языком, совершает великую мерзость, питаются теми же веществами, что и мозги праведников. Вопрос дозировки.

– Зачем же призываете молиться?

– Надо использовать все средства.

– Как поживает ваша мама – великая княгиня?

– Сейчас она в Швейцарии. Когда во время нашей последней встречи я, прощаясь, сказал ей: «Мама, держи поводья, летим к обрыву», она заплакала и ответила: «Сын, глаза мои застлала пелена, и я не вижу крылатых коней, но слышу их ржание и верю, что Россия восстанет из пепла». Я уверен в этом, господин полковник.

– Чего бы вы хотели сейчас не как наследник, а как рядовой житель столицы?

– Разрядки. Сейчас середина мая, а уже так жарко, воздух такой плотный, что трудно войти в раскрытую дверь.

– Ваше высочество, чем, если не секрет, вы занимались сегодня утром?

– Восстанавливался. Ночью не мог уснуть, было душно, мне мерещилась кровавая литургия, рожи маргиналов, слышался грохот солдатских ботинок в парадной… В такие минуты у меня, как говаривают французы, la tete dans la brume, les pieds dans l’obscurité[12]. Тогда я прочитал заговор от бессонницы, которому научила августейшая бабуля, ныне покойная, и наконец заснул.

– Какой заговор? Можете поделиться?

– Пожалуйста! Вот… Утренняя заря Марьяна, вечерняя Мария, полуденная, полуночная и ночная Наталья, сними с меня, раба Божьего такого-то, бессонницу, отнеси её на кустарные места, на сухие леса. Аминь.

– У вас есть домашние животные?

– Да, в имении под Парижем живет взрослый тапир, президент Индонезии подарил. Скоро Хрюнделя перевезут сюда, в Москву. Он прекрасен… Ведь если человек человеку – волк, то тапир человеку – чёрт знает кто… ха-ха… понимаете?

Сказав это, наследник съел последний кусок блина и допил кофе. Лицо его вдруг приняло такое выражение, будто он хотел заплакать от злости.

– Не прощаюсь надолго, – проговорил он, дико глядя на меня. – Скоро мы с вами увидимся и поработаем вместе. Tout est à venir[13]. Слава России и Предвечной Тьме!

И ещё… Прежде чем встать и пойти к дверям, он, незаметно для работников кофейни, положил в карман брюк пустую чашку из-под кофе. Да, украл. Видимо, аристократическая причуда.

Как быстро темнеет! Не желаете спуститься к морю? Здесь фонари вдоль лестницы, внизу застеклённая ротонда… Оттуда в хорошую погоду виден Афон. Позавчера, кстати, я был там с визитом у его святейшества. Монахи дали старику убежище. Другой человек теперь, сама скромность. Вывезти ничего не успел… Какой шторм, однако! Отсюда слышно. Пойдёмте, пойдёмте к морю… Внемлем стихии. Не новости же из России смотреть, будь они прокляты. Только оденьтесь, там сильный ветер.

А что, господа, оставайтесь здесь, зима пролетит незаметно, зима на этом острове больше похожа на весну – это не я, это Гиппократ сказал.

Жалею, что покинул родину? Нет. Ждал бы сейчас ареста в каком-нибудь бункере, ел консервы. Так что не жалею, но грущу. Увы, сейчас, когда император убит, а наследник отрекся от престола, бросив нас, офицеров генштаба, на произвол судьбы, я вынужден сообщить от лица армии и флота, что матушка Россия упала с колен на бок и обоссалась во сне.

Духовная инициатива

Собрались вечером в одном из классов школы № 1360. Начали с молебна, как обычно. Когда отец Никита закончил махать кадилом, скучно и неубедительно выступил молодой гражданский активист, робко высказался против строительства, а после него слово взял Самарин, бывший сотрудник ГФС[14], капитан запаса, моложавый пенсионер.

В классе было человек пятьдесят. Самарин подошел к столу учителя, превращённому в президиум, за которым вплотную расположились заместитель префекта, представитель строительной компании и какая-то женщина в камуфляже без знаков отличия. Самарин встал рядом с ней и заговорил:

– Пусть Москва расширяется вширь, а не внутрь, мы не должны страдать и задыхаться, но я не об этом… – Он сделал паузу, оглядывая присутствующих, и заметил Левитина, своего приятеля, мастера местного оборонного завода, человека образованного, в отличие от большинства работяг, – с ним всегда можно было поговорить о чём-то таком.

В первом ряду напротив Самарина за партами сидели бабки в одинаковых чёрных платках, молодая мать с младенцем и рослый лысый парень, похожий на боксёра.

– Граждане! – продолжил Самарин. – Два двадцатиэтажных дома, которые хотят построить на пустыре возле кожзавода, району не нужны, это факт. Ведь это новые источники светошумовых загрязнений, это вредные выбросы от автомобилей, ущерб экологии, а у нас рядом заповедник… Но давайте будем не просто против, это уязвимая позиция. У меня предложение для инициативной группы: давайте проголосуем за строительство, но только не жилых домов, а за возведение культового сооружения.

Несколько человек одобрительно поддакнули. Это воодушевило Самарина:

– И мы же не знаем, кого заселят в дома, если будут дома. Приедут неофиты из регионов. Вряд ли их появление в нашем районе поспособствует развитию гражданского и религиозного чувства. Вдруг они формально верующие, а на самом деле хитрые потребители? И будут размножаться, как зайцы, а ведь это самое зверское занятие…

Самарин покосился на рыженькую мать с младенцем, задержав взгляд на её крепких грудях, выпирающих из-под вязаной кофты. Женщина смотрела на него с ненавистью.

– Так вот, – Самарин покашлял в кулак. – Толку нам от таких новых соседей мало. И я предлагаю… Я знаю, эта идея зреет сейчас со всех сторон. Поэтому озвучу. Давайте на этой территории построим храм…

– Или новую спортивную школу, – сказал боксёр.

– Да у нас три храма на территории района, – возразил зампрефекта. – И ещё один собор строится. А присутствующий здесь представитель строительной компании гарантирует, что люди в дома будут заселяться исключительно верующие, по стандарту, а не какие-нибудь. Строго через комиссию!

– Знаем мы эту комиссию! Знаем! Кресты понацепили, а сами сношаются, – громко возмутилась тётка на последней парте, по-видимому, невменяемая.

Кто-то засмеялся, зампрефекта строго попросил её покинуть собрание, но тётка осталась сидеть.

– Вы не поняли, друзья, – улыбнулся Самарин, и его щёки зарозовели от возбуждения, – я предлагаю построить на свободном земельном участке свободный храм Сатаны.

Самарин предполагал, что сразу начнётся гвалт и первым запротестует батюшка… Но все молчали, а отец Никита, сидящий в классе среди других членов инициативной группы, глядел на него спокойно, даже как бы с участием. «Продвинутый поп, – подумал Самарин, – понимает, что слияние неизбежно, что старых правил веры давно недостаточно для оправдания строя».

Президиум тоже отреагировал спокойно, все ждали, что Самарин скажет дальше.

«Помалкивают, черти, чуют, куда ветер дует», – подумал Самарин, рассчитывавший всё же на более живую реакцию, и продолжил:

– Сатана – начальник всех культур, даритель радости жизни, архетип гениальности… Единый отец семидесяти двух великих демонов. Насколько это, извините, круто, у нас просто в головах не укладывается. И в наших силах сделать так, чтобы тысячи солнц на плаще Сатаны засияли ещё ярче… Как сказал итальянский поэт, лауреат Нобелевской премии Джозефо Кардуччи: «Молнией сверкает Разум, торжествуя; восстаёт мирское; Сатана ликует…»

– Вы аккуратнее с иностранными лауреатами, у них там премии дают по политическим соображениям, – заметила из президиума женщина в камуфляже.

Самарин бодро говорил, что государство вступает в фазу тесного взаимодействия с альтернативными вероисповеданиями, что сатанисты новой формации наравне со всеми готовы к работе, готовы помогать официальной Церкви выполнять программу правительства.

Ребёнок на руках женщины всхлипнул, и она принялась нервно его качать.

– Надо встряхнуться, – вещал Самарин, – нужна свежая мотивация, свежая, так сказать, кровь. Подадим заявку, изыщем средства, а то у нас сплошь – умиление и смирение, и от этого безмыслие…

За Самариным внимательно наблюдал невысокий, чернявый, интеллигентского пошиба мужик в очках, сидящий справа у стены под учебным плакатом с генеалогической схемой древнерусских князей. Опытным глазом Самарин определил в очкастом эфэсбэшника, без которых давно не обходилось ни одно мероприятие.

В руках у чернявого виднелся маленький фотоаппарат, включённый, судя по всему, в режиме видео.

Самарина удивила подозрительно вялая реакция на его идею. «Ну хоть бы кто-то возразил, что ли, – подумал он. – Наверно, все к моему предложению морально готовы, просто ещё не поступило команды сверху».

Самарин завершил речь уверением присутствующих в том, что он не сомневается в правильности официального курса, а также пообещал, что вышеупомянутый храм позволит инициативной группе района иметь своё постоянное помещение, где, кроме проведения ритуалов, можно будет устраивать обсуждения новых популярных фильмов и книг, работать с молодёжью. И ещё ввернул, чтобы не заканчивать на пресной ноте:

– Друзья мои дорогие, теперь у нас есть незлое зло, и давайте сообща зажжём этот светильник. Уверен, что он будет гореть чистым ровным светом!

«Наверно, слишком красиво сформулировал про светильник, приторно, – подумал Самарин, садясь на своё место за партой, – ну да хрен с ним».

Выступил толстый бородатый парень с приятным лицом, представившись журналистом корпоративной газеты. Говорил, смущаясь и неловко засунув пухлые ладони в передние карманы джинсов, о том, что новые дома пойдут району на пользу.

– Там же сейчас пустырь, бомжи ночами жгут костры, греются, шумят, – поддержал бородача представитель строительной компании, – от жильцов поступают жалобы на крики и песни. И, кстати, я вам лично обещаю, что периметр застройки будет обсажен хвойными деревьями, облагородим вид. А люди будут заселены верующие, со стажем…

Самарин выговорился, был, в общем, доволен и решил не ждать конца слушаний. Снова заговорил зампрефекта, а Самарин вышел в коридор, потом, надев меховую шапку, на улицу и остановился возле стеклянных дверей. Было уже темно. На газоне перед входом в школу дежурил весёлый снеговик в человеческий рост, с большим чёрным ртом. Впереди за забором светились окна пятиэтажки.

Самарин услыхал, что из школы кто-то вышел, и обернулся. Это был Левитин, оборонщик.

– Игорь, здравствуй! – Самарин пожал ему руку. – Как ты? Работаешь?

– Да, не отдохнёшь тут… – грустно сказал Левитин. – Вкалываю. Страна в огне.

Помолчали, и Самарин подумал, что у снеговика всё-таки нехорошая улыбка.

– Я вот что, это… – произнёс Левитин тише и выразительно посмотрел на Самарина. – Вадик, ты интересно говорил сегодня, есть над чем подумать, над чем поразмыслить, но это пока слишком…

– Чего слишком? – Самарин внезапно разозлился, поняв, что Левитин прав, что его выступление было чересчур смелым, но не желая с этим соглашаться. – Никто не построит же такой храм! Я чисто концептуально… Это глубинные вопросы… интеллектуальные…

– Понимаю, – Левитин ухмыльнулся, ощетинив аккуратно подстриженные седые усы. – Но ещё не время… Я сам за цветущее зло, если оно является единственным выходом и способом познания, плодотворной системой… Ну, ты понял… Да, позорно быть здесь в этих телах, да, это и есть настоящий позор – сидеть там с ними… Но сейчас это очень похоже на провокацию с твоей стороны. Сам знаешь, какие приговоры сейчас суды выносят за такие дела.

– Да я всю жизнь рабо…

– Побереги себя, – перебил его Левитин.

Из дверей вышли две девушки, встали рядом и, поглядывая на Самарина, закурили.

Дым ударил некурящему трезвеннику Самарину в нос. Дальше, при свидетелях, беседовать с Левитиным не хотелось.

Попрощались. Самарин не пошёл к дому, а в задумчивости спустился вниз по Краснобогатырской улице, перешёл через дорогу и остановился на берегу реки Яузы среди голых приземистых ракит. Тут начинался городской парк, было безлюдно и темно. Яуза чернела между заснеженных берегов.

Самарин почувствовал, что заседание его утомило. У дороги был след от костра и лежало бревно. Он смахнул снег с бревна и сел, ощущая ягодицами холод и с тоской вспомнив о застарелом простатите. Самарину вдруг стало почти физически больно от расклада действительности, при котором нет места свежей идее. «Жаль, немощь подступает, – подумал он, – жаль, не могу прожить ещё хотя бы лет пятьдесят, увидеть светлую эру, когда звезда падёт с неба и отворит кладезь бездны для всех, кто жаждет неистовой любви». И вдруг, вспомнив о словах Левитина про позор, Самарин отчаянно взмолился про себя: «Ярость Твоя – светильник ноге моей и свет стезе моей! Авва Сатанаил, пересели меня в новое тело!..»

Подул ветер, на примыкающем к реке болоте зашелестели сухие камыши, и два раза одиноко крякнула запоздавшая с перелётом утка. «Только не в утку, Отче Диаволе!» – уже вслух и громко сказал Самарин. Он просидел на бревне ещё полчаса, замёрз и даже всплакнул, затем успокоился и решил, что пойдёт на любую жертву и предстанет перед любым судом, но не будет слабым звеном в цепи духовной эволюции.

Волосатый рейс

Людей надо уничтожать. Сначала остальных, потом дальних родственников и близких, если необходимо. Уничтожать выборочно хотя бы каждого пятого. Если есть подозрение, зачем ждать, когда он превратится в бешеную собаку? Я часто думаю об этом здесь, в деревне, и думал тогда, во время полёта, глядя в тёмный иллюминатор.

Это было возвращение. Помню, всю дорогу в хвосте самолёта орал ребёнок, его не удавалось заткнуть. Энергия слепого размножения – какой бог питается ею?

Все мы летели в деревню к нашему деду – светочу, прозорливцу и воспитателю воинов. Он пригласил нас, разослал письмо: «Прилетайте, родные! Я для вас свинью заколю, забью козла, затопчу курицу. И всё расскажу, не утаю. Не погнушаюсь ничем. Отдохнёте». Сообщил, что у него большой дом, хозяйство: мясо, молоко, всё своё.

Боинг, в котором мы летели, дышал на ладан. Скрипел во время взлёта и трясся. От обивки кресел разило кошачьей мочой. В подлокотниках там были пепельницы, хотя курить в самолётах нельзя уже лет двадцать.

Видать, накануне в этом боинге доставляли куда-то родственников убитых солдат – в карманах кресел лежали листки с перечнем документов для установки надгробия за счёт государства. Я запомнил: 1) свидетельство о смерти, 2) удостоверение (паспорт) на могилу, 3) заверенная выписка из приказа по воинской части об исключении из списков личного состава или извещение о гибели и военный билет погибшего (умершего), 4) фотография для изготовления портрета умершего на фотокерамике или камне, 5) паспорт заказчика.

Рядом со мной сидела женщина с волосатыми руками. Сейчас она стала моей женой, но продолжает любить всех сразу и каждому желающему даёт по первому требованию даже в дни православных праздников. Она очень ждала встречи с дедом, называла его хозяином жизни и любви. Она боялась насекомых и страдала оттого, что в её сухом полом теле гудел и бился какой-то жук. Чужая сперма засыхала и навсегда оставалась в ней.

Её волосы росли очень быстро. После похорон они продолжат расти и заполнят весь гроб.

Кучерявая стюардесса в короткой камуфляжной юбке разносила стаканы с тёплой целебной водой из озера, в котором, по преданию, утопилась Богородица. На ляжках стюардессы виднелись кровоподтёки.

Была ночь. Далеко внизу под нами бежал сквозь лес серый волк, голодный третью тысячу лет. Простые люди спали, а беспокойные разводили с водой незамерзающий стеклоочиститель для машин, пили и всё равно мерзли – ночи тем летом были холодные. Спали пчёлы в своих ульях, спали шмели в своих дырах, а в городе Ефремове, не ведая о лубрикантах, один человек упорно пытался войти в недостаточно влажного другого человека, чтобы развлечься, а то и подзаработать.

По салону прошёл рыжий парень, продавая картонные образки царя-мученика, которые помогают от комаров. «Для голых участков кожи много сезонных неприятностей доставляют комары, – повторял он, – а Николай Второй кровью умылся, поэтому другим не даёт её сосать».

Лохматый юноша в соседнем ряду листал тринадцатый том «Истории государства Российского». Старуха рядом ела гнилую грушу.

Гул турбин стал тише, боинг снижался, лёг на крыло, и в черноте внизу возникли огни, похожие на искривлённую пентаграмму. Я прикоснулся горячим лбом к холодному иллюминатору.

Как много надо высвободить энергии, думал я, чтобы поднять в воздух самолёт, но гораздо больше надо, чтобы научиться ненавидеть врагов России с предельной ясностью, ничем ни на миг не обольщаясь.

Знаете, это занимает много времени. Так много, что даже халява перестаёт радовать.

Одна надежда была – на деда…

При виде нас он начал вставать с кровати, пытаясь вспомнить неоспоримые факты, но вспоминал только песни, и недоумённо слезились его круглые жёлтые глаза на маленькой чёрной морщинистой роже.

Что там было? Земляной пол, лопухи и резеда за окном. Липкая скатерть. Гудела муха, как эмоция, отторгнутая сознанием. На стене висели чьи-то рога, патронташ времён войны в заливе и портрет советского космонавта с лицом, покрытым щетиной до самых глаз.

Хлопья сажи на потолке шевелились от сквозняка. Вокруг застыла родня. Кости кур, коров, кошек. Фрагменты керамики.

Менялась луна. Растрачивалась ярость дней. Когда деду не наливали, он ревел: «Твари шерстяные, черти косматые, зарежу ножницами!», а когда наливали, блеял: «Кровинушки мои, затискаю до смерти!»

Это был его последний перформанс. Нашу миссию признали ошибочной и даже вредной: ТАМ ничего не изменилось – поляне и древляне, радимичи и вятичи по-прежнему делили, воюя, территории вдоль рек; не изменилось и ЗДЕСЬ.

Мы подсуетились, через серого нотариуса по фамилии Олдувайский оформили дом и землю деда на одну из наших узколицых женщин, затем выгодно продали через чёрного риэлтора по фамилии Аббевильский; всю ночь праздновали, а с первым проблеском солнца дед умер – настолько удачно, насколько вообще позволяет местная традиция.

Спустя три дня засунули мы деда в пододеяльник и кремировали за околицей на костре. Поднялся к вечерним звёздам огонь, завоняло палёной шерстью и мясом, многие фальшиво зарыдали, а я стоял такой спокойный и злой.

Тяжёлое дыхание

На фуршете в одном московском литературном салоне она достала из кармана чёрного платья маленькую рюмку, налила туда водки из бутылки, стоявшей на столе, выпила, высоко подняв локоть, и, кротко взглянув на Сергия, сказала:

– Видишь, Сергий, пью, что бог пошлёт. От этого тревожно. И вечер сегодня душный.

Через полчаса, когда они ехали на метро в Северное Дегунино на её съёмную квартиру, она обняла Сергия за шею и сказала:

– Мы только познакомились, а уже никакого стыда. Господи, чем это обернётся?

Сергий промолчал, подумав, что она слишком часто поминает всевышнего.

В Северном Дегунине они зашли в магазин за выпивкой, и она сказала:

– Вперёд, мой рыцарь, всё в твоей власти! Выбирай алкоголь!

Сергий купил бутылку джина и закусок.

Чуть позже, когда они лежали, голые, на кровати в её квартире на третьем этаже, она сказала:

– Ах, боже мой, Сергий, нам с тобой надо активно делиться впечатлениями от жизни.

Окна были открыты, в темноте шумела от тёплого ветра листва деревьев, а внизу у подъезда пьяные гопники пели под гитару «владимирский централ, ветер северный».

– Не люблю работать, ах, боже, как я не люблю работать, – произнесла она, повернулась с живота на спину и снова раздвинула ноги.

Потом Сергий пошёл в душ, случайно наступив на её платье, лежавшее рядом с кроватью, а когда вернулся, увидел, что в углу комнаты перед какой-то тёмной иконой горят три лампады.

– Это для профилактики, – сказала она. – Надо креститься на огоньки. Ах, беззаконие, ах, сон разума…

Что на это ответить, Сергий не знал. Не знает и до сих пор.

И была ночь, и было утро.

– Езжай домой, Сергий, – сказала она утром, – а вечером возвращайся. Мне надо побыть одной, а то я тебя возненавижу.

Так и началось. В течение двух недель Сергий каждое утро в тяжёлом состоянии ехал домой, под вечер преодолевал похмелье и, как зачарованный, возвращался в Северное Дегунино.

Однажды она делала Сергию массаж, сидя на нём верхом, и он спросил, есть ли у неё родители.

Она ответила так:

– В детстве мы спрашиваем, где мы и где наши игрушки. А когда взрослеем, то спрашиваем, кто мы и где наши вещи… Так вот, Сергий, когда-то у меня были игрушки в городе Воткинске.

– Где это? – спросил он.

– Это под городом Ижевском.

Сергий хотел спросить, под чем находится Ижевск, но промолчал, потому что он, судя по всему, был под тем же безответным небом, под которым находился благословенный район Северное Дегунино.

На другой день утром она выпила две чашки крепкого кофе, зевнула и томно сказала:

– Друг мой, а не пора ли нам откушать святого причастия?

Сергий промолчал, и она не стала развивать эту тему.

А ещё она однажды предложила:

– Сергий, ущипни меня за зад!

– Зачем? – спросил он.

– Чтобы ты увидел, что ничего не изменится…

Сергий уже протянул руку – ущипнуть её, но сдержался, потому, вероятно, что ему не хотелось разочаровываться в возможности перемен.

Во время их последней встречи, когда Сергий кончил третий раз подряд, она, лёжа под ним и глядя куда-то в сторону, вдруг тихо сказала:

– О, сучья смерть!

Что на это ответить, он тоже не знал. Не знает и до сих пор.

Как-то раз Сергий по обыкновению позвонил ей вечером, перед выездом в Северное Дегунино, и она ответила, что приезжать ему не надо. Она тяжело дышала в трубку, будто прервала утомительную физическую работу, чтобы поговорить с ним. Её голос был так далёк, так отрешён, будто Северное Дегунино стало ночами отражать свет солнца, как Луна, будто оно превратилось в другую планету, временами видимую, но недоступную.

Сергий заявил, что всё равно приедет сейчас же, что готов дальше делиться с ней впечатлениями от жизни. Но она была непреклонна.

Напоследок она сказала, что ей пора начинать молиться, работать и воздерживаться, а заключила прощальный монолог словами: «девки меня убьют». Ещё несколько секунд Сергий слушал её тяжёлое дыхание, затем связь прервалась. И в тот момент Сергий наконец понял, что она – православная лесбиянка.

Как тосковал он по ней, когда засыпал один, когда сквозь замкнутость суток проглядывается финал всего сущего, он злился, не зная, как вновь увидеть свою пассию, он даже рычал, вспоминая её чёрное платье с белыми кружевными рукавами, её карманную рюмку, он свирепел, представляя, как она где-то молится и воздерживается – с кем-то другим.

Один парень сказал ему, что недавно видел её, бледную, почти прозрачную, на Тверском бульваре в компании страшных мужиковатых баб, и добавил, что так измотала её, наверно, любовь.

Другой парень сказал Сергию, что видел её – запостившуюся до тщедушия – поющей на клиросе в храме Иоанна Богослова на том же бульваре. Весь август Сергий слонялся вечерами по Тверскому бульвару и заходил в этот храм, надеясь встретить её, но тщетно. Номер её был заблокирован, а с квартиры в Северном Дегунине она куда-то съехала.

Ступня

Вначале было бледное вытянутое пятно. Затем сознание быстро сфокусировалось, и Прохор понял, что лежит на диване в московской квартире и смотрит на свою ступню, высунувшуюся из-под одеяла, что сейчас около одиннадцати утра, спешить никуда не надо, как обычно за последние годы, можно дремать, а к полудню проверить почту и включить телефон.

Но в этот раз что-то пошло не так – левая ступня вдруг показалась ему беззащитной, будто превратилась в отдельное существо. Прохор пошевелил пальцами ноги, и ему стало жаль ступню: так трогательно напряглись жилы, так сиротливо торчали на фалангах волоски. Ощущение болезненной неразрешимости возросло, и Прохор подумал, что теперь вряд ли кто-то полюбит его такого – человека с обособленной частью тела.

Прохор приподнялся на локте и, рассеянно глядя на ногу, понял: во всём мире нет человека, способного познать его левую ступню. Не в силах больше смотреть на неё, Прохор прикрыл ногу одеялом и опустил голову на подушку.

Ступня посылала сигналы, которые требовали срочной расшифровки. «Возможно, нужна помощь специалиста, – подумал Прохор. – Но кто готов поверить моей ступне? Кто готов полюбить её отдельно от тела?»

Прохор зевнул и для начала попробовал определить: что любит он сам? Любит, когда прекрасно функционирует организм, вырабатывая необходимые вещества для получения удовольствия от всего. Деньги, независимость – это вторичные, искусственные понятия, но тоже любит, можно сказать. Жарить шлюх. Бесплатных, которые по любви. А ещё ночью на своей кухне покурить в одиночестве травки и съесть йогуртовый торт. Спортивные автомобили восьмидесятых. А ещё хентай, Россию и котиков.

Некоторое время Прохор хищно прислушивался к ступне и ждал от неё новых импульсов.

Затем он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы насытить мозг кислородом. Хотелось открыть окно и проветрить комнату, но для этого нужно было встать, а Прохор твёрдо решил, что не встанет, пока не осмыслит эффект ступни.

Он стал думать о природе счастья, надеясь через это понять, как сладить со ступнёй: «Счастье – получать вещества: витамины, микроэлементы, жиры. Здоровый организм с их помощью вырабатывает гормоны, и начинается счастье… Да, серотонин, эндорфин, вазопрессин делают всех равными… А ещё нужны пробежки на свежем воздухе».

Лёжа на правом боку, Прохор вытянул правую ногу, а левую поджал к животу, обхватив колено левой ладонью; правую руку, просунув под подушку, свесил с торца дивана и вновь сосредоточился на ступне, накрытой одеялом. Стало тревожно от того, что он её не видит, как будто, когда увидит, не переживет её смысла, и его озарила догадка: ведь это мужская ступня!

Как бывает в мгновения самоидентификации, Прохору померещилось, что если он окончательно признается себе, что он – мужчина, то реальность сразу унесёт его, как муравья, в трясину, выбраться из которой можно будет только через миллионы лет эволюции.

Этого не хотелось. Прохор вздохнул, пошевелил левой ногой, ощутив неизменность ступни и лёгкое возбуждение, и решил, что не будет сегодня бегать в парке, а выпьет крепкого кофе и сразу поедет в Коньково, к одной доброй вдове. Там и пообедает.

В эту минуту ещё один Прохор (далее – Прохор Ложный), верящий в незлую правду и распределение труда, в дружбу наций и Конституцию РФ, тот Прохор Ложный, который обычно даёт знать о себе тогда, когда Прохору Настоящему это совсем ненужно, он, этот мудак, очнулся и сказал:

– Воздержись от поездки в Коньково, зачем тебе эта похотливая вдова? Она устала тратить на тебя деньги. Лучше займись делами, подумай о трудоустройстве. А если отправишься в Коньково, весь день пропадёт.

Прохор Ложный умолк, и Прохор Настоящий подумал о другом: его симпатичная и ещё не совсем старая вдова, к сожалению, не подходит для того, чтобы говорить с ней о ступне. И бриться лень, а она не любит, когда он небритый.

И Прохор Настоящий передумал ехать в Коньково. Муравей побежал вправо, думал он, муравей побежал влево, чего метаться? Да и очередной незамысловатый традиционный секс – это же кощунство перед духом ступни, перед всем святым, перед истиной.

И вдруг он подумал, что человек, который поймёт тайну ступни, может и не быть женского рода. Разве женщина выдержит антиномии левой ступни? Для этого нужен герой, атлант, и какая уж тут вдова из Конькова?..

Прохор Ложный забеспокоился. Ему это не нравилось.

Прохор Двойной перевернул подушку на прохладную сторону и заговорил сам с собой.

– Не заходи слишком далеко, – произнес Прохор Ложный. – Ты потеряешь лицо, враги украдут твоё имя, маскарад кончится, и господь не благословит тебя иметь потомство.

– Неправда, – возразил Прохор Настоящий, – теперь каждый честный российский гей, не чуждый культурным инновациям, имеет большую традиционную семью, а в его спальне висит распятие. Впрочем, люди рожают детей для земного бога, который со временем убивает их всех.

Прохора Ложного это не убедило.

– Много у тебя богов, парень, на все случаи жизни, – сказал он. – Нехорошо.

– Ступня шепчет, что богов столько же, сколько и людей, и даже, наверно, больше, – ответил Прохор Настоящий и перешёл в наступление: – Чтобы восстановить в России сексуально-историческую справедливость, надо поставить памятник геям, погибшим во время Великой Отечественной войны. Они же не освобождались от призыва.

– Зачем? – изумился Прохор Ложный.

– Потому что памятники натуралам стоят всюду, а геям – ни одного.

– А композитор Чайковский?

– Он не воевал, – уточнил Прохор Настоящий.

– Но памятники-то ему стоят, – гнул Прохор Ложный свою линию. – Пусть, кто хочет, несёт к ним цветы в День Победы, а лишние каменные пидоры нам не нужны…

– Ты жалкий формалист, – простонал Прохор Настоящий в подушку, потому что…

– Хватит нянчиться со ступнёй, – перебил его Прохор Ложный. – Если ты возлюбишь только свою ступню, то какая тебе награда?.. Иди на работу.

– У меня нет работы, – ответил Прохор Настоящий.

– Тогда устройся на неё.

– Нет! – громко сказал Прохор Настоящий. – Умри!

И Прохор Ложный пропал, как будто его и не было.

Стало жарко, Прохор Настоящий Окончательный скинул с себя одеяло и посмотрел на левую ступню. От неё исходило сияние. Справедливость торжествовала. Прохор Настоящий Окончательный лёг на спину и раскинул руки. Его реальное «я» вырвалось из мифологического. Левая ступня наравне с правой несла его в мир.

Лохматые звёзды

Февраль, ночь, подмосковный посёлок. Из темноты за мной следит Иван Денисович. Я сварил для него кастрюлю пельменей. Учуяв еду, от радости он принялся забегать в свою конуру, гремя цепью, и тут же выскакивать обратно.

Его глаза вспыхивают голодным зелёным огнём. Вокруг безлюдно. Иду с кастрюлей, от неё валит пар. Не доходя до пса, опускаю кастрюлю в снег, чтобы пельмени остыли.

Хозяин (мой сосед Андрей, одинокий алкаш) его почти не кормит. В дом не пускает даже в сильный мороз. И постоянно держит на цепи, потому что Иван Денисович может совершить побег.

И я стал называть Ивана Денисовича Иваном Денисовичем. Он откликается.

Он рвётся к кастрюле, лает. Наконец пельмени остыли, подношу ему кастрюлю. Обхватив её передними лапами, Иван Денисович жрёт.

Через пару минут кастрюля опустела. Я достаю айфон, нахожу в меню альбом «Reinkaos» шведской группы «Dissection». Выбираю композицию «Maha Kali», делаю максимальную громкость.

Звучит прекрасная тяжёлая металлическая музыка. Ритм такой, будто вколачивают гвозди в гроб последнего праведника. Солист Йон Нёдтвейдт поёт на английском:

«Маха Кали, тёмная мать, танцуй для меня!..»

Иван Денисович начинает подвывать.

«Маха Кали, аморфный дух, разрушительница иллюзий!»

Это заключительная композиция альбома.

«Без страха я буду танцевать со смертью и скорбью!»

Иван Денисович уже воет изо всех сил, будто к покойнику. Зажглись окна дома напротив, на крыльце появился Андрей, он в майке и трусах, из которых торчат худые, как у клиента концлагеря, ноги.

«В твоей левой руке ключ к бесконечной победе!»

Я выключил музыку. Иван Денисович умолк и, увидев хозяина, спрятался в конуру.

Андрей улыбнулся мне своей лживой алкогольной улыбкой и сказал:

– Соседушка, ё-моё… дай двести рублей, христом богом заклинаю, через неделю верну, ё-моё!

Я не ответил и пошёл в избушку.

Затопил печь. Когда приезжаю сюда в мороз, топлю её один раз, после этого тепло поддерживают электрообогреватели.

Моя избушка на краю посёлка. Я сегодня приехал из города на три дня поработать, на следующей неделе буду принимать экзамены у первого курса в Институте журналистики.

Нужно вспомнить «советскую официальную литературу» и «современную русскую маргинальную поэзию». Два экзамена. В методичке есть нужные имена по первому предмету, много имён. А вот современная поэзия – и маргинальная, что прекрасно – полностью на моё усмотрение. Справимся. Знаю многих роскошных фриков, и все пишут.

К полуночи избушка прогрелась, я подкинул в печь берёзовых поленьев и уселся на кухне под лампой. Включил ноутбук, разделил писателей на живых и мёртвых и начал с мёртвых.

У меня солидный биографический словарь в электронном виде. Дело идёт. Вот, например, Пастернак. Весь какой-то овощной и выхоленный, к тому же притворялся дураком, писал: «И смех у завалин, и мысль от сохи, и Ленин, и Сталин, и эти стихи». Ещё у него есть роман, который читают все без исключения трепетные, интеллигентные люди, им это необходимо, иначе их затопчут свои же. Читают без удовольствия. Остальные могут не читать и пользуются этой возможностью.

Ужасная бабушка Ахматова.

Корней Чуковский, единственное достоинство которого – ничего святого.

Но большинству не повезло стать героями методических пособий.

Лампочка в комнате мигнула, погасла и зажглась через несколько секунд.

В посёлке перебои с электричеством.

Что дальше? «Шестидесятники»: Окуджава, Вознесенский, Аксёнов и другие ручные советские зверьки.

Иван Денисович спит в конуре, свернулся кренделем. Он в безопасности, но тревожно поскуливает во сне. Его конура летит сквозь враждебный космос, где нет никаких запахов.

В свете вышеизложенного заслуживает внимания интервью Йона Нёдтвейдта, которое он дал для одного русского сайта. Излагая свою последовательную антикосмическую позицию, Йон убеждён, что даже звёзды являются узницами глубоко порочной вселенной. Ущербное сознание – вот враг; застрелись, если хочешь внести свинцовую лепту в казну Светлой Дивизии Последнего Дня.

Ничего не предвещает.

В избушке гудит печка.

Бог – старый похотливый клоун-убийца – достал из кармана комбинезона спичечный коробок и высыпал из него звёзды, которые тут же равномерно распределились в пространстве. Но он никого этим не удивил. Фокус не удался, апатия, забытьё, клоун просыпается в номере дешёвой гостиницы, ему уже не догнать свой собственный цирк.

За окном избушки безыдейный мрак.

Запоминаю тексты, биографии, интересные факты. И всюду Иван Денисович. Например, советский литератор К. Симонов покупает в московском универмаге жене шубу, а в меху вдруг обнаруживаются глаза Ивана Денисовича. В них нет осуждения, только желание съесть дешёвых пельменей.

Ещё живы и функционируют два знаменитых советских поэта-жополиза. Они скоро умрут. Иван Денисович тенью ходит за ними.

В это самое время парни из «Dissection» репетируют, закончена работа над двумя песнями нового альбома. Но Йон Нёдтвейдт убивает араба-гомосексуалиста и садится в тюрьму. Неравнодушный русский мир с сочувствием следит за тем, как он мотает срок.

Я подогрел на сковороде котлету, заварил крепкий чай, поел и снова переключился на прозаиков.

Группа некрофилов, вступив в предварительный сговор, выкопала из могилы мощи советского писателя В. Катаева, Иван Денисович грызёт эти мощи.

Писатель В. Солоухин, «Записки начинающего коллекционера». На чёрной доске иконы проступила ушастая морда Ивана Денисовича.

Повесть писателя Г. Владимова наводнена врагами Ивана Денисовича – собаками, служащими государству.

Графоман-монстр Л. Леонов построил пирамиду, на вершину которой взобрался Иван Денисович и воет на луну.

Пионеры едут верхом на Иване Денисовиче в гости к Лесному Царю.

И т. д.

С прозой заканчиваю под утро.

Маргинальными поэтами займусь завтра.

Выключаю ноутбук, свет, ложусь на кровать, на старую пуховую перину, проваливаюсь чуть ли не до преисподней и сразу засыпаю.

Очнулся к полудню.

Попил воды, сделал гимнастику.

Можно проверить почту и заглянуть в соцсеть. Или выйти почистить дорожки от снега. Или сначала потренироваться в стрельбе из моего пистолета Walther РРК калибра 7,65 – изумительная штука, необходимая, когда живёшь среди таких жутких рыл, вскормленных советской литературой.

Достаю Walther из кармана куртки, держу в руке – безотказная немецкая машина, трофей, какой-то полковник инженерных войск Туманов привёз из Германии в сорок пятом году. Спрятал вместе с документами на чердаке и умер. Семьдесят лет пистолет лежал там под слоем опилок, завёрнутый в промасленные тряпки, с двумя полными обоймами.

Патроны к нему можно купить на вернисаже в Измайлово.

Жаль, старина Гитлер был сумасшедшим. Малость здравого смысла к его талантам, ещё немного военной удачи – и советская литература без раздумий стала бы его верной компаньонкой.

Вышел с пистолетом в сад. Там перед кирпичной стеной дежурит чучело в рваной шинели с картонной мишенью на груди. На голове чучела будёновка с большой тряпичной красной звездой, купленная в сувенирной лавке домодедовского аэропорта.

Расстояние пятнадцать шагов, стреляю три раза, сухие хлопки выстрелов глохнут в сугробах. Подхожу, смотрю. Пули легли кучно.

Вальтер надёжен, движение его составных частей совершенно, как движение планет. С его помощью можно проложить дорогу сложным концептуальным идеям. Глядя в дуло, субъекту легче избавиться от естественной установки сознания.

Вернулся в избушку бодрый, заварил чай, полистал добрую высокохудожественную книгу, накануне подаренную мне одним вечно неудовлетворённым писателем, с автографом.

Сунул книгу в жерло печки, внутри ещё тепло. Вечером затоплю её опять, и сотни тысяч букв радостно вылетят в трубу искать себе более достойное применение.

Надо сходить за продуктами в магазин на другую сторону оврага.

Одеваюсь, запираю избушку, выхожу на улицу.

Иван Денисович лает.

Приветствует меня.

Облачно.

–10°.

Иван Денисович лает и лает, рвётся и рвётся с цепи.

Какая-то старуха идёт мимо по тропинке. Иван Денисович стал лаять на неё. На лице старухи тоскливая озабоченность. Я стал думать об этой старухе. О том, пережила ли она своего старика, о том, как её зовут, потом подумал о другом старике – писателе Солженицыне. Однажды я хотел отрезать пучок волос от бороды Солженицына, для магического обряда. Но узнал, что попасть к нему нельзя. Он живёт за городом, никого не принимает. Я хотел пойти неофициальным путём, перелезть через забор, но выяснилось, что его дом охраняется, как зона, на заборе колючая проволока, а внутри сторожá. То есть Солженицын как бы всё ещё сидит.

Но сколько можно сидеть? Такое ощущение, что все сидят, а тот, кто не сидит, обязательно сядет, цирковые кони русской истории скачут по кругу.

Я подошёл к конуре и спустил Ивана Денисовича с цепи.

Йон Нёдтвейдт на сцене исступлённо жарит гитарное соло, в дыму сверкает его лысый череп. За кулисами ждёт своего выхода специальный гость – советский поэт, лауреат Сталинской премии Микола Нагнибеда, он должен выплеснуть в ликующую толпу целое ведро настоящего человеческого кала.

Пусть новую музыку играет судьба Ивана Денисовича. Его срок кончился, и он побежал вдоль забора. Его ждёт другая жизнь и любовь, и вот мы видим, как он вскарабкивается на сучку.

С тех пор все умерли: Нёдтвейдт застрелился, Солженицын – естественным путём (да, «естественность» – дикое слово), Андрея зарезали возле магазина в пьяной драке, а русская литература перестала существовать как феномен, то есть интересна здесь лишь горстке извращенцев.

Отмена посадки

Удалось договориться. Опер Амосов позвонил в агентство грузоперевозок и заказал машину. Через полтора часа пришли грузчики. Опер Тихонов впустил их в квартиру. Было жарко. Митяй открыл на кухне окно. У подъезда стоял грузовик. В песочнице возились и орали дети.

Весь план, деньги, две золотые цепочки и серьги жены Митяй отдал ещё вчера. Он радовался, что жена отдыхает в деревне и не видит всего этого.

Сперва вынесли недавно купленный компьютер. Затем плазменный телевизор и холодильник. Амосов свернул ковры; остался один, бабушкин, потёртый, с тремя богатырями.

Тихонов снял в коридоре хрустальную люстру, бережно обернул её полотенцами и положил в коробку из-под нового пылесоса. Молодому лейтенанту он велел отнести пылесос в машину, а заодно купить пива. Лейтенант вскоре вернулся.

Тихонов открыл одну бутылку и стал пить из горла. Митяй тоже захотел пива. Тихонов понял это и предложил ему угоститься. Митяй угостился.

Грузовой лифт не работал. Грузчики понесли с четырнадцатого этажа по лестнице сервант, кожаные кресла и столик из красного дерева.

Амосов спросил Тихонова, можно ли снять, не повредив, накладные пластиковые панели с потолка в большой комнате. Тот ответил, что нельзя.

Лейтенант нашёл на балконе три бутылки дорогого шампанского, которые Митяй хранил в ожидании какого-нибудь праздника.

Грузчики разобрали и вынесли кухонный гарнитур. Один из них уронил микроволновую печь. Печь сломалась.

Амосов закурил. Митяй терпеть не мог, когда курили у него дома, и попросил Амосова делать это на балконе. Амосов с недовольным видом вышел на балкон. Тихонов открыл бутылку шампанского. Попробовал, похвалил. Митяй сказал, что купил вино в фирменном магазине. Тихонов оставил ему одну бутылку.

«Теперь вряд ли смогу купить подержанный „мерседес“, – думал Митяй, – а ведь хотел сделать это на следующей неделе… Придётся устроиться на работу. И ходить туда каждый день. Вот ведь где ужас-то… Говорят, можно работать и дома, на телефоне, но Амосов забрал и сотовый, и оба стационарных аппарата – из коридора и из большой комнаты. Первым делом надо достать где-нибудь телефон».

Лейтенант спрятал в свой портфель палку сырокопчёной колбасы, килограмма два сосисок, упаковку хорошего французского сыра и две банки красной икры. Оставшиеся продукты Митяй сложил в пакет. До конца недели обещали плюс тридцать, а кондиционер в квартиру Митяй ещё не успел установить. «Надо быстрее всё съесть, а то пропадёт, – размышлял он. – Но тогда нечем будет питаться до приезда жены. Можно было бы занять денег у Николая, но он улетел отдыхать в Таиланд… А больше взять в долг не у кого. Разве что у местных наркоманов».

Митяй решил, что консервы дольше сохранятся, если опустить их в бачок унитаза, потому что там холодная проточная вода, и отнёс несколько банок тушёнки и рыбы в уборную. Тихонов следил за ним.

Амосов примерил его пальто. Оно оказалось ему мало.

Лейтенант снял в спальне со стены репродукцию Айвазовского и большие китайские часы. Он немного стеснялся Митяя. «Похоже, – подумал Митяй, – лейтенант мой ровесник».

Из окна был виден изгиб реки и железнодорожный мост над ней. Митяю захотелось поехать куда-нибудь на природу искупаться. Например, на Пироговское водохранилище. Там можно очень душевно покурить тёплым июльским вечером. Но денег нет даже на метро. И курить нечего.

«Интересно, что подумали соседи? – подумал Митяй. – Ведь при встрече спросят. Скажу, отвозил, мол, с помощью знакомых ментов ненужные вещи на дачу».

Тихонов вынес из ванной новое зеркало в бронзовой раме. Амосов хотел открутить итальянский смеситель. Он уже перекрыл стояк, но не нашлось разводного ключа.

Грузчики перекурили на лестнице и понесли диван. Лейтенант аккуратно сложил приглянувшуюся ему одежду в спортивную сумку. Тихонов снял шторы.

Амосов перебрал книги, отложил себе десяток и принялся откручивать тарелку спутникового телевидения. Лейтенант объяснял ему принцип работы тарелки.

«Чтобы малость заработать, – соображал Митяй, – можно сдать одну комнату в квартире. Например, заселить в неё сразу нескольких таджиков. Или сдать всю квартиру, получить аванс, а до приезда жены жить на даче».

Грузчики с лейтенантом спустились вниз и залезли в кузов грузовика.

Опера присели на дорожку, покурили. Тихонов сказал Митяю, чтобы он особо не напрягался и не заморачивался, что всё это суета сует, и взял коробку с люстрой.

Когда они исчезли, в квартире стало просторно и светло, как в покаявшейся душе. Митяй разделся, залез в ванну. Затычка подевалась куда-то вместе с цепочкой.

«Сглазили меня, пойду к ведьме», – подумал Митяй, сел на сливное отверстие, включил прохладную воду и откупорил бутылку шампанского.

Капитан Свин

Пристрастился мять салфетки в столовой, которую открыл у нас азербайджанский еврей, кормит рабочих коммунальной службы и всех желающих. Маленький, чёрный, пережаренный гражданин по имени Джоник, занесло его с мамашей в край заснеженных гаражей, и вот он здесь втирается в доверие к администрации, даже подкармливает ветеранов, иногда вижу в столовой стариков в орденах и с высохшими мозгами, будь они моложе, закатали бы всех сомневающихся в асфальт. Короче, сижу за столом у окна, передо мной две рыбные котлеты и розовый борщ, смотрю в этот борщ, как в стену, которую надо проломить, чтобы выбраться отсюда, смотрю и – мну салфетки, превращая их в комочки, азербайджанская стряпня подождёт. Не могу остановиться, мну, получая от этого удовольствие, сравнимое с эротическим. Каждый раз переминаю все до единой, вот и сегодня все перемял, опустошил пластмассовую салфеточницу. По этой причине мамаша Джоника, которая следит тут за порядком, стала демонстративно убирать салфетки с моего стола. Каждый раз беру их с других столов, несу обратно и продолжаю мять, переминая все до единой. А к еде не прикасаюсь. Мамаша Джоника молча наблюдает за мной, зверея, но молчит и правильно делает. Мне всё равно, что они думают, жру я у них не в кредит, но вот какая вырисовывается проблема: если я когда-нибудь совершу в столовой убийство, то меня быстро найдёт даже совсем молодой, неопытный следователь, ведь на месте преступления останется множество смятых салфеток. Я ведь их все сомну. Улика. И Джоник с мамашей наперебой подтвердят, что да, этот парень заварил кашу, этот. Так что я, наверно, буду бороться с собой и прекращу мять салфетки. Заставлю себя притормозить. Пройдёт какое-то время, кто-то за это время станет ближе ко мне, кто-то отдалится, кто-то кого-то предаст, кто-то закрутит с кем-то порочную любовь, такую, что будет визжать от наслаждения, распятый на двуспальной кровати с грязным бельём, но долго у меня терпеть не получится, и ноги сами понесут в столовую мять салфетки, ужасно смешно. Но смех смехом, а влагалище мехом, как говорила девушка, певшая в церковном хоре. Сейчас она, кстати, на последней стадии, её вынесли на холодный воздух под иностранные звёзды, и она больше не имеет права смотреть телевизор, это закон такой. А потом я снова уйду в завязку, пройдёт непродолжительное время (уродливый русский язык, ненавижу его всей душой), человечество породит ещё несколько умных вирусов, перед сообразительностью которых можно снять шляпу, мой дом осядет в землю ещё на миллиметр, а я за все эти серые дни не сомну ни одной салфетки, научусь, наконец, вовремя останавливаться, начну контролировать себя по-настоящему – и тогда мир рухнет не сразу, появится отличная возможность вконец разочароваться и не жалеть, когда мой герой тоже окажется на последней стадии, как все, а пока что он идёт по заснеженной улице к зданию администрации, спрятав за пазухой ржавый немецкий штык-нож из крупповской стали, ржавый, но крепкий, история оставляет оружие и свидетельства более реальные, чем все признаки прошедшей недели в спальном районе возле городского парка, поэтому надо действовать. Стало быть, узнали про меня люди свиного епископа правду и стали меня не любить, эти мутные трусливые жополизы, тупые рептилии, а нелюбовь началась с вранья, они долго морочили мне голову, совершенно заморочили мою, страшно сказать, голову, дело дошло до коллективного разглядывания фотопортрета йоркширского терьера с фиолетовой печатью канцелярии патриарха на брюхе. Это внезапное появление холёных собачек – оно всех выводит из равновесия, даже профессиональных миссионеров, минетчиков и мастеров интервью. И все говорят о любви: любовь как польза, польза как что-то полезное, возьмём, например, метиловый спирт. Родина подносит мне стакан – выпей, сынок, а я сую ей с хрустом штык в живот – и бегом из администрации, бегом, следом орут: стой, иуда! Мы заставим тебя поверить в разложение солей муравьиной кислоты! Уж не сомневайся! Держите жирного! Кругом бурьян, отряд под моим командованием сумел отступить в ближайший лес, солдаты лежат, нас не видно, мы вросли в землю по уши, а на той стороне поля суета – возле администрации машины полиции и какой-то мужик в сияющей шапке с восьмиконечным крестом. И коллективное пение, что-то про священную память, жалкие шизофреники. Всё это документально подтверждено, силой печатного слова, гайкой от танка, надетой на внушительный член. И каждый вечер в новостях: не забудьте законопатить щели бечёвкой в соответствии с федеральным законом о явных и неявных конопатках, конопушках и конопляшках, а если вы все передохните, слепые черти, бригада дежурных попов отпоёт недорого. Воздух влажный, комары облепили, экстракт гвоздики не помогает. Попы поют над мёртвыми, а комары – над живыми. Лейтенант Хрюнов тогда всё рассчитал, набросал план, побрился под сосной, прикрепив зеркальце на сучок, и пытался пробраться со своими ребятами в штаб по старой бетонной дороге, но парни попали в засаду, их предали, всех расстрелял какой-то вчерашний школьник с помощью дрона, управление велось из северо-западного штаба ВВС, слышались похрюкивания, самопроизвольно подрагивало, виляя, тонкое и голое продолжение позвоночника. Будьте спокойны, господа, вас побреют, прежде чем заколоть. Всётаки надо принимать меры, как-то выстраивать отношения с реальностью, в которой торжествуют крокодилы, а господь, крутя бедрами, танцует им приватный танец. Я испачкал кровью свой капитанский китель, как жаль. И паспорта нет. Но я научился проходить блокпосты без документов, либо сам себе их рисую. Мы в надёжном укрытии, планета раскалена, 4700 градусов, в пять раз больше, чем в крематории, никакая бактерия не выдержит такое, да здравствует подмена понятий – последнее средство, которое позволит поймать бешеную собаку, бегущую съесть наше солнце. Азербайджанские евреи молчат. Борщ остыл. Котлеты похолодели. И я решил мять салфетки с удвоенной страстью, зачем себе отказывать? Надо наслаждаться, глядя правде в глаза. Так что вынесите отсюда своих идолов, я считаю, что разрушение сосудов головного мозга – это прекрасно! Жаль только, моменты пробуждения забудутся, редкие просветления, ради которых стоит вообще суетиться, но зато придёт знание: кто сильней, того пальто – так говорят незамутненные люди. Бог свиней умер миллион лет назад, нам тоже осталось недолго, поэтому я должен сообщить, что заниматься онанизмом в гостях – абсолютно нормально, это вообще нулевой градус нормальности, точка отсчёта, главная опора моста через реку неудобных противоречий: мне тут гномы поведали позавчера, что один парень пришёл в гости, муж и жена усадили его на диванчик смотреть с ними вместе эротический фильм, а он, красавец, приспустил штаны, достал своего слоника и пошёл гонять. Если рассматривать это как акт феноменологической редукции, то нет разницы, где это делать: в гостях, тайком дома, в здании Совета Федерации Федерального Собрания – не важно. Я смял последнюю салфетку, вставил в обойму надёжного трофейного пистолета заговорённый патрон, и очередной обнажённый бог напоследок танцует для меня, плывёт дым благовоний, мелькает его кофейный зад и розовый анус.

Испытание

Вова позвонил Льву.

– Спишь? – спросил Вова.

– Нет, – ответил Лев.

– Ты говорил, у тебя есть резиновая лодка, – сказал Вова, – одолжи, пожалуйста, хочу рыбку половить.

– Бери, – ответил Лев.

Вова приехал на следующий день вечером.

Лето. Метро. Дворы.

Лев – долговязый юноша в мешковатом чёрном пиджаке – встретил друга Вову у подъезда, попросил подождать и пошёл за лодкой в квартиру на первом этаже.

Вова стоял на траве под балконом этой квартиры и ждал. Сверху донёсся женский голос:

– Куда лодку потащил? К своим наркоманам?

– Не хочу с тобой говорить, – раздражённо ответил Лев, – ты не уважаешь мою веру, отставь меня в покое.

Лев вышел на балкон и бросил к ногам Вовы скомканную резиновую лодку. Следом полетели весла, насос и туристский рюкзак. Затем перелез через перила, спрыгнул вниз, и они запихнули всё это в рюкзак.

На балконе появилась женщина в красном халате и с истерическим лицом.

– Лёва, скажи, куда идешь? И кто это с тобой? – спросила она.

– Ты самая навязчивая христианка из всех, кого я знаю, – ответил Лев.

Женщина ушла, скрипнув балконной дверью.

– Мать? – спросил Вова.

– Нет… Надо проверить лодку в реальных условиях.

– Зачем? – удивился Вова.

– На всякий случай. Ею лет десять не пользовались. Испытаем в отстойнике, тут рядом. Заодно поговорим.

Вова согласился.

Лев предложил сначала зайти в магазин.

В супермаркете они купили две бутылки красного вина и тульский пряник.

Пошли к отстойнику.

Длинный тихий проулок. Между девятиэтажными домами впереди желтел закат. Лев нёс рюкзак, Вова – бутылки с тёплым вином. На обочине, рядом с котельной, стоял старый грузовик-фургон с надписью «Хлеб».

– Раньше в таких возили заключённых, – сказал Лев, глядя на грузовик, и, подумав, добавил: – Скоро опять начнут сажать, и многие пострадают за нашу чёрную веру, за истину и свободу. Вот увидишь, брат.

Они вышли к заболоченной низине, на другой стороне которой виднелась промзона, трубы, а дальше и выше – массив новостроек соседнего района.

Внизу в бетонных берегах был прямоугольный пруд-отстойник.

Они спустились к пруду. Там уже были сумерки.

Рядом за забором возвышалась новая деревянная церковь. Рядом с недостроенной колокольней стоял экскаватор, задрав ковш в небо. По ту сторону забора появились две большие сторожевые собаки. Одна из них зарычала.

– На место! – приказал им Лев.

Собаки послушно ушли.

– Помнишь, – сказал Вова, – ты рассказывал про общину, которая в Мытищах?

– «Северный Свет»?

– Да. Можно мне туда вступить? Я подготовился.

– Думаю, можно, – ответил Лев, перекинув рюкзак на другое плечо. – Поговорю с начальством.

Они расположились на пустыре между прудом-отстойником и церковным забором.

Сидели на траве, пили вино, закусывали пряником.

Лев сказал:

– Да, Вовик, ты быстро во всём разобрался. А у многих уходят годы, чтобы понять, чего они хотят на самом деле. Только сильный и порядочный человек может сделать верный выбор. Главное – сохранять контроль за процессом, только это не всегда получается. Но я за тебя поручусь…

Вова с благодарностью взглянул на друга.

– Сейчас ты ловишь рыбку, – продолжал Лев, – а потом будешь ловить людей, это гораздо более весёлая наука. И для этого не обязательно заканчивать школу полиции.

Они засмеялись, откупорили вторую бутылку, сделали по несколько глотков.

– Здесь, кстати, есть рыба, – сказал Лев захмелевшим голосом. – Ловлю иногда для кота. Бычки. А вон там, где кусты, в болоте живут гадюки. Круглый год тёплое болото… Сейчас, подожди. – Он встал и пошёл к этим кустам.

– Ты куда? – спросил Вова.

Лев не ответил, исчезнув в кустах.

Он что-то искал там, слышался треск веток, и вскоре вернулся весь в грязи. Допил вино. Вытряхнул из рюкзака лодку.

Вова стал накачивать её с помощью маленького насоса-лягушки.

Окончательно стемнело.

Они поднесли лодку к воде.

С бетонного берега залезли в неё.

Лев грёб маленькими алюминиевыми вёслами. На середине пруда он прикурил сигарету, сделал затяжку и закрыл глаза.

На дне лодки между ними лежала, свернувшись, маленькая змея, охраняя их от всех бед.

Лодка плыла сквозь испарения отстойника. Вокруг были смутные огни и приглушённые звуки. Рядом на берегу облаивали кого-то церковные псы. Испытание прошло нормально.

Хозяин леса

Осенью Фёдор Караулов поехал в экспедицию. Он решил, ориентируясь по советским картам Вологодской области, что станция глушения находится между деревней Кондрашкино и заброшенной узкоколейной дорогой.

«Мощности глушения станции хватит на европейскую часть России и половину Сибири, это сильнейший генератор электронных шумов, пятнадцать тысяч киловатт», – записал он в дневнике.

Ещё в этот дневник Фёдор записывал свои стихи и частушки на злобу дня. Иногда он выкладывал их в интернет, но без успеха.

Когда-то Фёдор окончил МГТУ имени Баумана, чтобы стать инженером, но стал малоподвижным обывателем без работы под нерушимой опекой родителей, с которыми жил.

Ему было чуть больше сорока. Он был в меру лыс и в меру дружелюбен. Толстоват. Он ясно видел, что новая русская эра не за горами, надо лишь внимательно следить за событиями в мире.

Фёдор полагал также, что настоящая независимость – это электричество. Поэтому начал собирать у себя в комнате маленький ядерный реактор, мощности которого хватило бы для обеспечения жизни в квартире. На случай войны. И просто для экономии, чтобы не платить.

Для этого он нашёл все необходимое: ёмкость из нержавеющей стали и свинцовый кожух для неё, цирконий, генератор, графитовые стержни и прочее, а также купил лёгкий защитный костюм Л-1 и противогаз ИП-4МК. Осталось только достать где-то изотоп урана-235.

Но сначала надо было найти станцию и выполнить миссию подавления недружественного эфира, а потом спокойно заняться реактором.

Он искал напарника для экспедиции, но ехать с ним никто не хотел.

А лучший друг Коля Синельников совсем спился и был в полудохлом состоянии, он не перенёс бы трудности жизни на чистом воздухе.

Фёдор отправился один, сказав родителям, что едет в Вологду к знакомой девушке на дватри дня.

Никакой девушки у него там, естественно, не было, да и не нужна она была ему по большому счёту.

Ему нужен был контроль над радиоэфиром.

Фёдор добирался на поезде, затем на автобусах и пешком.

Станция глушения, понятное дело, не могла быть построена у всех на виду в поле или на крутом берегу реки. Она должна была располагаться в хорошо замаскированном бункере. Поэтому Фёдор лазил по оврагам и продирался через ельники, думая в тревоге: вдруг станцию когда-то обнаружили местные жители? Если так, то недалёкие мужики наверняка сломали сложные приборы и сдали, что смогли, в пункт приёма цветных металлов…

Вечерами он выбирал возвышенное место, ставил палатку и разводил костёр. Включал старый карманный радиоприёмник, ловил на средних волнах программу новостей, и от нехороших, трагических сообщений ему становилось легко и весело.

Фёдор жаждал услышать о катастрофах, войнах и падениях самолётов. Он считал количество жертв и записывал в блокнот, понимая, что в этих цифрах скрывается незримый лик справедливости.

Фёдор изучил все типы советских глушилок и знал, что эффекты глушения зависят от типа сигнала и способа его модуляции. С этим связан любопытный эффект: когда сигнал родной глушилки превышает сигнал чужеродной радиостанции, получатель слышит только передачу глушилки (например, тишину). Или звук работы дизельного двигателя.

Однажды Фёдор бродил весь день, промок в болоте, уже в сумерках выбрался на поляну и вдруг заметил вдалеке среди деревьев то, что искал. Фёдору даже показалось, что он видит над постройкой большую антенну. Но, когда подошел ближе, понял, что это сооружение – лишь фрагмент развалившейся совхозной постройки.

Мозг, опираясь на зыбкие и ничтожные детали, из которых ткётся реальность от начала до конца, выстроил иллюзию, как это и бывает со всеми радиолюбителями в минуты удачи.

Снова – поля, сухие и ещё зелёные травы, репьё на штанах, кротовые норы, гнёзда непонятных птиц.

Фёдор взял с собой распечатку Красной книги Вологодской области, по которой определял редкие и исчезающие виды растений: венерин башмачок настоящий, венерин башмачок крупноцветный, гроздовик простой, пальчатокоренник Траунштейнера и другие.

Иногда Фёдор встречал местных жителей, собиравших клюкву. Они, заметив Фёдора, торопливо исчезали.

Старухи, собирающие клюкву, принимали его за лешего.

Люди среднего возраста, собирающие клюкву, принимали его за беглого уголовника.

Молодёжь, собирающая клюкву, принимала его за опасного дезертира.

Фёдор был рад отсутствию внимания к себе.

Он не хотел видеть людей. Он разглядывал кусты, овраги, ручьи в них, бобровые плотины, осиновые рощи, но при этом не обольщался, зная, что так называемая природа в любой момент может лишить его жизни.

Он мог сломать ногу и не доползти до ближайшей деревни, мог утонуть в болоте, мог споткнуться и упасть глазом на острый сук, который вошёл бы в мозг. Но опасность болот была реальнее всего.

Недружелюбная мудрость и ясность слепых болот.

Холодная янтарная водянистая морошка.

Торфяные острова: пласты торфа всплыли на поверхность и дрейфуют по озеру.

Фауна области богата редкими млекопитающими: выхухоль, летучие мыши (бурый ушан, рыжая вечерница, малая вечерница, прудовая ночница и другие), лесные лемминги, садовые сони, а также северные олени.

В секторе между деревней Кондрашкино и заброшенной узкоколейкой станции глушения не оказалось: Фёдор осмотрел там каждый квадратный метр, камень и пень, под которым мог быть замаскирован вход в бункер. А узкоколейка – та ещё действовала, местные жители ездили по ней на дрезинах с двигателями от мотоциклов. Для дальних, за болотами, населённых пунктов эта дорога была единственной связью с цивилизацией.

Фёдор расширил круг поисков. Он бродил по мёртвым деревням, давно исчезнувшим с карт.

Заходил в покосившиеся избы.

Смотрел в гнилые колодцы.

Жевал поздние яблоки, висевшие в заброшенных глухих садах.

Прислушивался к себе.

Вздрагивал.

Потел.

И продвигался дальше, как последний выживший солдат осеннего радиоэлектронного полка.

Ему попадались другие редкие растения, несомненно, заслуживающие внимания: калипсо луковичная, лобелия Дортмана, надбородник безлистный, офрис насекомоносный, пальчатокоренник балтийский, медуница, полушник озёрный, полушник колючеспорый, ятрышник шлемоносный…

Фёдор собирал травы в мешочки и молился, чтобы станция была цела. Надеялся, что её не разорили. Не превратили в свалку. В труху. В навоз. Надеялся, что вход в бункер замаскирован, оборудование надёжно и герметично законсервировано, системы целы.

В одной деревне, куда Фёдор забрёл набрать воды, он видел, как долговязый дед-почтальон опустил письмо в почтовый ящик у калитки, и письмо упало на землю, потому что у ящика прогнило дно. Почтальон перекрестился, поднял, кряхтя, конверт и ещё раз опустил в ящик. Письмо выпало снова, и почтальон принялся в ярости топтать его сапогами.

Иногда Фёдор встречал зверей, которые его не боялись, потому что были больны бешенством, но при этом вели себя тихо и неагрессивно. Бешенство выражалось только в патологическом отсутствии страха.

Фёдор зверей тоже не боялся, подходил к ним близко и разглядывал грязновато-восхитительных лис с умными мордами, монументальных лосей, могучих длиннорылых кабанов с полосатыми кабанятами, такими маленькими, но ужё заражёнными тихим бешенством. На всякий случай у Фёдора был с собой краткий «Отеческий русский целебник» с необходимыми советами, в том числе таким:

«Трава сорочий щавель, она же щавель овечий – маленькая, листочки как денежки, растёт кустиками на пахотных землях низких, на лугах, на влажных местах. Корень бел и гладок, видом редька, а по нему словно мох, лист идёт от корня, как у свёклы. Хороша та трава человеку, которого собака укусит бешеная или ужалит змея: с салом медвежьим – в три дня заживёт».

Фёдор полагал, что сорочий щавель поможет и в случае с укусами других животных. Разве что от последствий нападения кота было в книге иное средство:

«От укуса кота или кошки возникает тяжелая болезнь с позеленением тела – приложить тогда дольку луку, это больного исцеляет».

Впрочем, котов Фёдор не встречал – ни полевых, ни лесных, ни болотных, все они прибились к людскому жилью и с ледяной рациональностью паразитировали на человеческой жалости, кормясь за счёт нищих стариков (больше в деревнях никого к тому времени не осталось).

Но на всякий случай в кармане телогрейки Фёдор носил луковицу.

Как-то раз он увидел на берегу лесного озера крупное животное, похожее на бегемота.

«Вот северный бегемот, – подумал Фёдор, – такой же млекопитающий, как я, он ест траву, как корова, и он явно очень силён, ноги у него, как медные трубы, а кости, как железные прутья».

Зверь не видел Фёдора. Напившись, он отошёл от воды и лёг под сосной на золотую хвою. Появились мыши-полёвки и стали играть с ним, но он не шевелился, чтобы не причинить им вреда. Затем зверь встал и исчез в зарослях камыша.

Прошло две недели.

Фёдор не желал сдаваться.

Мобильный телефон разрядился, и позвонить домой он не мог.

Родители объявили его в розыск.

Станция представлялась ему уснувшим существом, которого следует вызвать из небытия, чтобы уникальный организм в железобетонном панцире, пронизанный нервами проводов, воскрес.

«Надо успеть до первого снега, иначе зима возьмёт своё, – размышлял Фёдор. – До весны, когда в этих краях зацветёт медуница неясная, не дотяну».

Чтобы вскрыть вход в бункер, Фёдор запасся дрелью с набором особых свёрл, лобзиком по металлу и титановым ломиком. Всё это приходилось нести на себе вместе с провиантом.

Фёдор худел.

Из числа бореальных сибирских видов он встретил лиственницу сибирскую, пихту сибирскую, спирею среднюю, княжик сибирский, какалию сибирскую, скерду сибирскую, иву грушанколистную, хохлатку дымянкообразную.

Русские люди отпраздновали день Покрова земли инеем, накормили домового блинами и проводили его на покой.

Фёдор верил, что найдёт бункер со станцией.

Он вообще в этом не сомневался, как не сомневается мученик в существовании своего изуверского божества.

Иногда Фёдор выходил в какой-нибудь посёлок купить в магазине продуктов и батареек для своего приёмника. Он слушал этот приёмник постоянно, и батарейки быстро садились. Цена хороших батареек каждый раз неприятно удивляла Фёдора, но он понимал, что новости – удовольствие, за которое надо платить.

Небритый, вонючий, измазанный грязью, он быстро делал необходимые покупки и снова исчезал в лесу.

Фёдору стало тяжело общаться с людьми. Он начал беречь слова. По возможности изъяснялся жестами.

Он искал. Тихая настойчивость сменилась восторженным упорством.

Иногда радиоприёмник Фёдора вдруг сам по себе настраивался на станцию «Конкордия», и в эфир прорывалась такая ересь, от которой у порядочного человека волосы вставали дыбом и скакало давление. Фёдор возмущался, но слушал эти передачи, уверенный, что на него дезинформация не действует.

«Опомнитесь! Ваша власть – это колосс на глиняных ногах, – вещал диктор «Конкордии». – Он рухнет, и вы погибнете, придавленные обломками… Патриоты! Содействуйте моральному разложению армии».

Однажды вечером Фёдор поставил палатку на поляне, заросшей кукушником длиннорогим. Это травянистое растение с двумя пальчатолопастными клубнями и слегка ребристым стеблем, высотой 30–70 см. Цветки мелкие, лилово-розовые или розово-фиолетовые.

Фёдор вскипятил на костре воды и заварил лапшу, поужинал, послушал новости, тихо подрочил, прочёл «Отче наш», угрелся в спальном мешке и заснул в своей одинокой палатке, которую обступил, шелестя, древний длиннорогий кукушник.

Фёдору снился ЛБВ-генератор белого шума с запаздывающей обратной связью – знаменитый прибор подавления радиосигналов «Шумотрон», созданный советским учёным В. Кисловым. «Чем ниже температура, тем более интенсивна электронная эмиссия в нашем уникальном отечественном обратном вакууме, и это приводит к затуханию нежелательного сигнала извне», – сказал Кислов. Затем Фёдору стало сниться, что он, наконец, собрал дома маленький ядерный реактор, осуществил пробный пуск, но реакция вышла из-под контроля, и температура в реакторе начала быстро расти. Фёдор распахнул окна в комнате, чтобы охладить установку воздухом, и в этот момент раздался взрыв.

Дул холодный ночной ветер, печально покачивались чахлые стебли кукушника.

Рано утром, в сумерках, Фёдор проснулся, возбуждённый странным чувством благоговения, вылез из палатки и, глядя в небо, с дерзостью пророка произнёс, почти не веря происходящему:

– Я здесь, мой Лучезарный Господин!

– Вижу, – ответил хриплый голос из глубины леса. – Ты чего здесь делаешь?

– Ищу станцию глушения, Повелитель, – сказал Фёдор, не смея посмотреть в ту сторону, откуда вещал Властелин.

– Караулов, чего глушить собирался? «Голос Америки»? – спросил Властелин.

– У меня, Повелитель, более обширный национальный интерес. Хочу полностью подавить иностранную звукопропаганду. Надо наполнить эфир искусственной сверхтишиной, чтобы освободить место для трансляции русских народных новостей, хоровых песен, записей богослужений и гимна Российской Федерации.

– А скольких ненавистных тебе людей ты радостно убил?

– Ни одного, – ответил Фёдор.

– А ты вообще хоть раз творил сознательное и большое зло? Успешно и страшно мстил? Лишал последней надежды?

– Нет, – признался Фёдор, и ему стало стыдно.

– Может быть, ты разработал святое оружие мучительного массового поражения? Открыл и культивируешь новый штамм чумы?

– Нет…

– Тогда, может быть, ты дал приказ сбросить бомбу на лукавых женщин и грязных нерусских детей, чтобы они никогда не выросли и не отомстили? Отвечай, это твой последний шанс.

– Нет, Владыка, но…

– Изыди из леса, ничтожество! – приказал Властелин.

Фёдор упал на землю, рыдал и каялся перед Хозяином. Затем стал торопливо собираться домой, в свой город, где жизнь так комфортна, что нет времени подумать о самом главном, покаяться и принять жёсткие меры.

Которосль

Осиновыми вешками означена в заснеженном поле тропа. Коля и деваха идут от полустанка к даче. Остылое солнце плывёт сбоку, невысоко, на ветру покачиваются мёрзлые метки-прутья, заботливо указуя путь, и Коле охота скорее оказаться в тепле и тиши дома. Нередко и с удовольствием он уединялся там, благо сродники отдыхать выезжают из города не раньше мая, однако на этот раз решил коротать выходные с девахой. Одному стало тоскливо: накануне его выгнали из духовной семинарии.

Реку перешли по узкому деревянному мосту – у берегов подмёрзла, а посередь парит чёрной промоиной. От давешних неурядиц и близости хладных вод Коле беспокойно, и деваха, впереди идущая над студью теченья, кажется ему заранее омертвелой. «Надо бы помочь ей, растленной, по-новому жить», – думает Коля.

В доме первым делом он печь затопил. Принёс воды из колодца. Сидит на поленьях, курит. Деваха хозяйствует возле электроплиты.

Снега голубеют от ранних сумерек. Яблони сада – голые, чёрные. Соседние дачи покинуты до весны.

В топке гудит и потрескивает. Заняться пока вроде нечем, и Коля решил оживленье содеять. Десяток уснувших мух перенёс с холодного подоконника на стол, под лампу, чтоб отогрелись.

Ужинать сели. Деваха подала яичницу с колбасой и любовно смотрит, как вкушает Коля; но и пища ему не в радость… Прежде не волновало так предстояние за цельность вопреки плоти, а тут будто исчезла завеса слепоты.

Прожевав, он рёк:

– Если очиститься, тогда и… тогда уповать не стыдно. Уяснила?

– Хватит, Коль. Отдохнуть же приехали.

– Каждому отдых положен, но только там, где надобности в покое, наверно, нет… Ой, что говорю-то? Тьфу! – Коля набрал в кружку воды из ведра, взял с вешалки девахин шарфик и стал крест-накрест кропить им кухонные углы. – Вот, учись отваживать напасти, – обрызгал деваху.

– Давай как люди будем, а? – она вытерла капли со щёк и лба.

– Даже в лучшие времена не стану я скакать со свирелью по лугам и сатаниновым кущам, – Коля и себя окропил, ликом от этого просветлев, но всё равно страдая.

Не поборов соблазна, достал из шкафа припрятанную до случая бутылку перцовки. Налил в кружку, из которой кропил.

– Тоже отравушки охота? – вопросил деваху.

Та отказалась.

Закусил. Чуть полегчало, и Коля решил, что по весне надо будет совсем оставить мирскую маету ради лесного покоя. Сокрыться в чащобе, избушку построить, консервами запастись. Только бы не обмануться соблазном: ведь иногда уйдёт человек жить в природную пустошь, познает нужду и, ослабнув, творит себе мелких идолов. Но если вытерпеть такое отшельничество хотя бы полгода, самые свирепые супостатные псы и желтоглазые лешаки побегут от тебя, хвосты поджав.

Всё ладно в задумке, но места' здесь не столь глухи. Грибники прибредут, уединенье нарушат. Или лесничий, или ещё кто. Не унять потом искусительные слухи, что, дескать, затворник объявился. Посему лучше далече направить стопы…

Чтоб отвлечься от извечной заботы духа, Коля мух осмотрел: лежат, будто насовсем усохшие. Спрыснул их водой, и одна – лапкой дрыгнула. Коля призвал деваху порадоваться.

– Оставь мух в покое, – ответила она. – У тебя тут даже телевизора нет, как дикий, живёшь… Скучно.

– Сей словоблудный ящик я недавно порушил молотком.

Деваха сникла, и Коле от этого немного стало совестно. Впрочем, деваха – не малое дитя, уже понимать должна… И он решился:

– Пойдём.

– Куда? – удивительно ей.

– Погуляем.

– Не хочу, там холодно. И стемнело.

– Вставай, – настойчиво глаголел Коля. – Вместо ботинок валенки надень, вон те, как раз впору должны быть.

– Чего ты пристал со своими валенками? – деваха посмотрела зло. – Не пойду. Понял?

Колю это обидело. Улыбнулся вяло, молвил:

– Ночью хорошо, сферы видны. – И приблизился, обнял деваху. Ласкается, льнёт, небритый, к её лицу.

– Отстань. Лезешь, как кот… Ну всё, всё. Ладно.

Деваха неспешно одевается. Коля подкинул дров в печь, сходил в сарай, взял там моток толстой верёвки и колун. Ждёт на крыльце, покуривает.

За пустующими дачами – чёрная кайма леса. Небо осеяно созвездиями. Отдалённо – перестук и гудок электрички.

Коля затягивается сигаретой и думает, что порою легко пребывать в потёмках человеку, хоть как-то, хоть самую малость утверждённому духом… Если же исподволь, окольно подкралось сомненье, хочется с лукавостью покончить враз и наяву.

Деваха собралась наконец. Спросила:

– Топор зачем?

– Не топор, а колун. Топор меньше и острей.

– Ой, глупый ты у меня. – Деваха взяла Колю под руку, приклонила голову на его плечо. – Дай, что ли, сигарету.

– Ладно, хватит задымляться, бесам кадить, – он щелчком пульнул окурок в сугроб. – Лучше погляди: луны нема, а светловато.

Совету воздержаться от ядовитой забавы деваха не вняла и за своими сигаретами сходила в дом. Сказала, прикуривши:

– Чё, так и будем стоять? Гулять же собрались.

Коля не ответил, в нощи умом витая.

– Да-а, заучился ты совсем в этой… семинарии. – Не знала она об изгнании обидном; Коля хмуро взглянул на неё и, нащупав в кармане куртки верёвку, представил, как переиначится скоро многое.

– Коль, не бери колун. Мало ли – увидят? – просит деваха.

– Окромя зверей и сто́рожа на горе, в округе никого нет. – И, запев начало первой кафизмы Псалтыри, он напрямки, увязая в снегу соседского огорода, направился к реке.

Деваха пошла следом, глядя на согбенного, с колуном на плече Колю, гадая, почему он не хочет в уюте и покое расслабляться, а с пением прёт куда-то по сугробам.

Иногда удавалось ему такое моленье, когда привычная юдоль вдруг отступает. От пения псалма Коле стало вдруг радостно, и он попросил деваху:

– Прости меня. Помрачаюсь порой.

– Может, назад пойдём? А, Коль?

«Так надо ли творить обмыв чужой души? – опять подумал Коля. – Сам-то ведь терзаем пороками».

– Страшно? – спросил он.

– Нормально, – деваха слабину не выказала.

– И слава богу, – Коля от её смелости обнадёжился. – Мы уж добрели почти. Вон, за деревьями берег. Там удобно.

– Что?

Он промолчал. Лесной покой вновь пригрезился… Сейчас-то в чаще морозно и дремуче, а к лету оттеплеют подходящие места.

Позади темнеют дома посёлка, и зримы всего два огня: сторожка на горе и, ближе, жёлтое окно дачи. Свой свет со стороны тоже почему-то чужим показался Коле.

На подходе к реке Которосли, у прибрежных кустов, пролегла лыжня. Коля осторожно перешагнул этот одинокий путик. И деваху понудил:

– Не затопчи.

– Тебе лыжня дороже меня, – обиделась деваха.

Он очи горе возвёл – там звезда алой вспышкой упала за лес слева, где болото.

– Видала? – спросил он деваху.

– Нет.

– Да вот же, только сейчас… Звезда канула… Алая почему-то. – Коля удобнее перехватил колун. Руки зябли. «Надо было рукавицы надеть», – подумал.

Впереди, у брода, река замёрзла во всю ширь, светлела меж дерев ровно оснеженным руслом.

– И зачем мы сюда пришли? – спросила деваха.

– Погоди-ка…

Близ берега Коля разгрёб ногами снег, освободив пятачок гладкого чёрного льда.

Ещё малость поразмыслил, глядя на поодаль стоящую деваху. Размахнулся, с плеча хряпнул по льду колуном – в лицо брызги, мелкое крошево. До воды не достал, а под снегом – длинно и глухо хрустнуло.

– Смотри не провались, – остерегла деваха. Опять ударил: всплеск, и колун чуть было не выскользнул из рук в дыру.

Чтобы расширить отверстие, Коля края обколупал; чёрная, вязкая от хлада вода струится в проруби.

Отбросил колун. Хотелось быстрее закончить. Нерешительно потоптался и, укорив себя за промедление, деловито молвил:

– Иди сюда.

– Зачем?

– Ты молодая, тебе жить. Быстро всё сделаем, и, считай, очистишься. И заново… – Коля, нервничая, сам подошёл к девахе, достал верёвку. – Снимай одежду. Привяжу тебя, держать буду, чтоб под лёд не утянуло. Окунёшься, ныне вода целебна: праздник же, Крещение.

Деваха отступила на шаг, но Коля взял её за руку и потянул к проруби.

– Пусти! – Она хотела вырваться и упала. – Отцепись!

– Чего орать-то? А?! – Коля ухватил деваху за воротник, поволок по снегу. – Уймись, глупая, для тебя же… Не веришь?

Она билась, кричала. Коле неприятно было видеть деваху такой очумелой. Навалился, стащил с неё пальто и свитер, объясняя:

– Крещенская вода непроста. Тут дно чистое, ни стекла, ни топляка, по грудь будет. Да не голоси ты! – И Коля стукнул деваху легонько, для острастки. Та умолкла, но вдруг больно укусила его за запястье и высвободилась…

– Ну и беги! Беги, малодушная! – Коля одышал ладони, замёрзшие от возни на снегу, и, стоя у проруби, подумал с досадой: «Не поверила… Э-эх, не смогла».

Укушенная рука ноет. Лес на том берегу непрогляден, а река – снеговая дорога – будто подсвечена изнутри. Коля собрал девахины вещи, взвалил на плечо колун и пошёл к дому.

Она заперлась в комнате.

– Открой, – взывал Коля. – Ну открой, слышь?

Деваха не отвечала, плакала.

Усталый, он прилёг на кухонный диван. Под гуд мушиный потекла мглистая накипь пережитого, сны потекли, по-обычному морочные; в печи прогорело, и дом быстро отпускал тепло в трубу, понеже запамятовал Коля прикрыть заслонку.

Провал

1

Вечером третьего марта 1907 года в петергофский трактир братьев Хряповых зашёл невысокий господин с рыжей бородкой клином, одетый в полушубок и белые валенки. Снял треух, обнажив лысину, сел за стол у дверей. Заказал рому и бифштекс. Проститутка, сидевшая в зале, перехватила взгляд господина и призывно улыбнулась. «Не старый, но потёртый весь какой-то до невозможности, – подумала она. – И глаза… странные глаза. Может, жулик? Нет, вряд ли… Деньги-то, судя по всему, имеет. Интересный тип».

Спустя полчаса в трактире появился рослый бородатый офицер в шинели, подсел к этому господину и тихо сказал:

– Всё готово, Владимир Ильич. Я с трактирщиками договорился, здесь на конюшне оставлен гроб на санках, внутри необходимое… И не сидите тут долго. После свеаборгских беспорядков полиция не угомонилась. Вчера много было арестов.

– Скверно. Беречь надо соратников.

– Простите. – Офицер помрачнел. – Тут ещё новость, Владимир Ильич.

– Говори.

– В Москве жандармы две типографии накрыли, газеты и листовки конфисковали. Кто-то из наших донёс.

– Найти и немедленно казнить, – приказал Ленин. – Немедленно! Ясно?

Офицер кивнул и сказал смущённо:

– Осторожнее там.

– Ладно, бросьте, – ответил Ленин. – А почему вещи сложили в гроб? Зачем это?

– Для конспирации. Если наткнётесь на патруль, скажете, жену-финку везёте хоронить на родину. Вряд ли потребуют открыть. Да и места в нём много, всё влезло.

– Благодарю, – сказал Ленин. – Вы, батенька, свободны.

Когда офицер ушёл, Ленин допил свой ром, расплатился. На конюшне осмотрел дешёвый лёгкий гроб, обитый чёрным сукном. Гроб был прикреплён к санкам. Ленин открыл крышку на петлях и заглянул внутрь: продовольствие, палатка, книги, спальный мешок, керосин. В непромокаемую материю завёрнуты деньги и документы. Ленин достал одну бумагу и, щурясь, прочёл: «Дорогой товарищ, пролетарии-сплавщики с реки Кеми-Йоки приветствуют вас и партию, готовы довести до вашего сведения обстановку…»

«Активные, молодцы, – подумал он. – Только не следует отделять меня от партии… Ночь будет светлая. Быстро доберусь».

Ленин захлопнул гроб, взялся за ремень санок и пошёл к заливу.

Людей на улицах почти не было.

У крайнего дома он замедлил шаг и, глядя на розовые занавески в освещённых окнах, подумал о своей жене, о том, что она, к счастью, жива и сидит в Петербурге на конспиративной квартире, выполняя работу секретаря ЦК.

Пахну́ло печным дымом. Где-то сипло завыла собака.

Вскоре впереди открылась широкая равнина. Здесь дорога сворачивала и тянулась вдоль берега, а на обрыве темнели причудливо искорёженные ветрами сосны.

Ленин спустился на заснеженный лёд Финского залива.

Идти следовало на северо-запад.

Часа через два исчезли огни побережья позади.

Долго шагал без устали по крепкому насту. Ветра не было. В небе незаметно смещались яркие созвездия; утром он надеялся выйти к Фридрихсгаму, но, когда рассвело, вокруг розовели всё те же бескрайние снега.

Шёл ещё несколько часов, сверяясь с компасом, и решил передохнуть. Утоптал место, поставил палатку. Растопил снег в большой алюминиевой кружке, разогрел на керосиновой горелке порцию свиного шницеля и сварил кофе. После еды потянуло в сон, но Ленин собрался и пошёл дальше.

К полудню на пути стали попадаться ледяные торосы, они искрились, отбрасывая длинные синие тени. Холодное солнце едва оторвалось от края земли и висело отчуждённо в стороне.

Ленин устал и начал мёрзнуть. Тащить гроб было тяжело. Он пожалел, что надел тонкие подштанники с карманом спереди. Там можно было надёжно спрятать дамский пистолет, но грели подштанники плохо.

«Сколько здесь, подо льдом, воды? – размышлял он. – Может быть, верста. Страшно глубоко. Дно далеко, как Герцен от народа… Народ… Выдержать бы нам арьергардные бои без пролетариата… Ведь горят имения, горят. Не получит Николаша послушную Думу. Конец ей к лету. Правый фланг, видишь ли, усиливается… Кончать надо со Столыпиным!»

Началась метель. Ленин шёл, хотел успеть до вечера: «Там финские товарищи, еда горячая, баня. Снег проклятый, вот лепит-то, зараза, – думал он и тёр замёрзший нос рукавицей, – нудный, как мириады Троцких».

Остановился, достал из-за пазухи компас. Стрелка под стеклом покачивалась; положил компас на снег – всё равно болталась, даже крутанулась пару раз. Ленин хотел было идти дальше, но вдруг почувствовал чей-то взгляд.

Впереди и по сторонам – никого. «Кто-то сзади, – подумал он – Пограничный патруль? Или полиция? Вот шакалы, неужели выследили-таки?.. Хотя… может, там никого и нет… Вдруг – кажется?»

Ленин оглянулся, нащупав рукоять револьвера в кармане.

Позади, шагах в ста, сквозь завесу метели виднелся высокий силуэт. Неестественно высокий. Ленин достал кольт и заглянул в барабан. Желтеют три капсюля.

«Почему три патрона осталось? – подумал он. – Заряжал ведь полностью… Кто же это сзади? Большой, гад. Жандармская порода. Специально такого по следу пустили… выносливого. Ничего, зато он один. Подпущу ближе и – застрелю».

Ленин опустил револьвер обратно в правый карман полушубка, взялся за ремень санок с гробом и неторопливо зашагал туда, где, по его расчётам, были финские соратники, северо-запад, то есть город Фридрихсгам, и близкая смерть здоровенного жандарма за спиной.

«Кто предал? – соображал Ленин, сжимая в кармане холодную рукоять кольта. – Всё, вроде бы, конспиративно подготовили».

Он замедлил шаг, быстро обернулся и, почти не целясь, выстрелил. Опустил револьвер и облегчённо вздохнул. От него убегал лось. «Подлец, – подумал Ленин, – напугал. И как это его на лёд занесло?»

Ленин открыл гроб, отыскал среди книг справочник, нацепил очки и, не обращая внимания на снег, принялся искать Финляндию: «Та-ак… фактура, фальшь, фарватер, фатальный… фаэтон, физкультурник… фимиам, финиш… ага, вот. Финляндия. Население, животные… Так, наиболее часто встречаются: лисица, заяц-беляк, белка, горностай, выдра, хорёк, крот… В лесах много лосей… Да… Но ведь – в лесах, а не на льду. Странно. Впрочем, это может означать, что финский берег и лес уже рядом».

Ленин захлопнул словарь и бросил его в гроб, размышляя: «Что делать? Завьюжило. Сегодня, похоже, не дойду… Надо палатку ставить, темнеет».

Короткий, как заячий хвост, день убывал. Метель стала гуще, ветер злее. Ленин поставил палатку. Наскоро поужинал и уснул. Керосинку оставил гореть, для тепла.

2

Соратники по обе стороны Финского залива волновались. Петербургские товарищи ежечасно телеграфировали в Котку, запрашивали финских коммунистов о местонахождении Ленина и раскаивались, что отпустили его без сопровождения. Никто не осмеливался взять на себя роль руководителя, и пришлось отложить несколько экспроприаций, приостановилась агитдеятельность, сорвался побег террориста Авигдора Шварцмана из тюрьмы, а завербованная товарищами кухарка Мария Ракитова не пронесла динамитную бомбу в столовую дома на Фонтанке, где жил Столыпин, испугалась – революционеры не вышли в оговорённое время на связь с ней, и министр остался жив. Всё ревдвижение онемело в ожидании. Отдельные деятели запаниковали и выказали желание отмежеваться от партии, и кое-кого пришлось по-тихому ликвидировать.

3

Вечером следующего дня, узнав, что Ленин пропал, Троцкий незамедлительно выехал в Петербург из Женевы. Работал, конечно, и в поезде. Ближе к полуночи устал, снял очки и положил их поверх бумаг, попросил у проводника чаю. Под стук колёс пульмановского вагона думалось ясно и широко, он понимал, что, если сейчас не повезёт, ему никогда не возглавить революцию.

Не так давно, на заседании, Ленин спросил его:

– Товарищ Троцкий, а скажите, будьте любезны, почему Маркс проникся премудростью пескарей и боялся обсуждать высшие, надмирные методы революционной борьбы?

– Не надо, Владимир Ильич, так формулировать, – ответил Троцкий. – У храброго и готового штурмовать небо Маркса…

– А вы не ответили на вопрос! – перебил его Ленин. – Дело в том, что Маркс как настоящий стратег обсуждал именно технические вопросы восстания, не позволяя себе увязнуть в революционной романтике!

Товарищи зашумели. Ленин победно смотрел, как Троцкий побледнел и вышел из комнаты.

После этого заседания Троцкий уехал в Женеву по каким-то мелким делам и, всё ещё переживая обиду, сообщил Ленину, что решил там обосноваться, и надолго.

Ленин отвечал в письме: «Ваше излишне долгое пребывание за рубежом, Лев, принудит думать, что вы отказываетесь от сопротивления! Сейчас проходят выборы в Думу. Оппортунизм восстаёт из пепла, меньшевики заключили блок со всеми мелкобуржуазными партиями, хотя недавно кричали на весь мир, что хранят классовую чистоту социал-демократии! Звереют кадеты, эти либеральные буржуа. Возможно, кадетские голоса разобьются на два или три списка. Народ стал сознательнее, октябристы проваливаются на каждом заседании! Этакая абракадабра, весь мир следит за ходом борьбы, а вы скрылись. Скверно. Мы должны вместе использовать избирательную кампанию для организации революции, а вы малодушничаете. Прошу срочно прибыть в Петербург!»

Но до сего дня Троцкий даже не думал возвращаться.

4

Керосинка в палатке погасла. Ленина терзал кошмар: снилось, что кризис оппортунизма приснился и нет никакого кризиса, а Думу наводняют черносотенные мужики в косоворотках и с топорами. Большевики бегут. Ленин всходит на трибуну, начинает говорить, а мужики бросаются к нему. Ленин просит внимания.

Мужики останавливаются.

«Товарищи!» – взывает Ленин. «Тамбовский волк тебе товарищ», – ревут мужики. Ленин продолжает: «С пролетариатом за революцию или с либералами за переговоры со Столыпиным – выбирайте!» – «Нам выбирать нечево, – отвечают мужики. – Ты своими гегелями мозги не засирай, всех их в одно поселение надо, в Сибирь. А Столыпина не тронь».

Ленина стащили с трибуны, связали. Вытолкали из Думы и куда-то повели. Граждане останавливались, смотрели на процессию. «Гегемония революционного пролетариата стала фактом!» – кричал он.

Когда подошли к Обводному каналу, Ленина раскачали и бросили в канал. За мгновение до пробуждения он успел заметить, что по набережной в клубах голубого дыма едет броневичок, на котором стоит Троцкий в золотых очках и на ходу даёт речь.

Проснулся. В палатке холодно. Светает.

«Непорядок, плутаю вторые сутки… Заспался тут…» – подумал Ленин и вздрогнул. Снаружи слышалась возня. Ленин достал кольт, взвёл курок и выглянул из палатки. Гроб перевернут и открыт. В рассыпанных по снегу вещах роется лось. Ленин заорал и бросился на него, хотел попасть рукоятью револьвера по волосатой морде, но споткнулся и упал. Лось побежал. Ленин, лёжа, выстрелил, но снова мимо.

Ленин поставил гроб на санки, собрал разбросанные вещи.

Книги и документы лось не тронул, но изжевал несколько буханок хлеба, завёрнутых в мешковину, и разбил копытом бутылку спирта на клюкве, что дала с собой жена.

Ленин успокоился, совладав с собой. Сварил на горелке кофе, подогрел шницель. Солнечное утро не радовало. «Вдруг я в открытое море вышел через пролив? Это что же такое… – думал он, глядя из-под полога палатки в морозную даль. – Что лося за мной влечёт?.. Видать, дурной. Болен, наверно. Вот ведь как. Со зверем вместе… Один патрон остался… Надо другим путём идти. Строго на запад. Куда-нибудь да выберусь…»

Он разобрал палатку, уложил в гроб. Достал компас. Стрелка на этот раз не дрожала – синий и красный концы уверенно уперлись в полюса.

Пошёл на запад.

Быстро замёрз, но привал делать было рано – вдруг до Финляндии рукой подать? Час-другой шёл вдохновенно, даже насвистывал немецкий марш, а берега не было. Стало казаться, что его вообще нет, как и кризиса оппортунизма, что идти вот так придётся вечно, как в чистилище, – тащить гроб, вязнуть в снегу.

От сверкания снега слезились, болели глаза.

Ещё двое суток шёл на запад. Спать старался меньше.

Кончился керосин, кончилась еда.

Забыл завести часы и потерял счёт времени.

Голод усиливался. Когда хотел пить, жевал снег.

Отморозил пальцы на ногах. Сперва, как только начинали болеть, садился, стягивал валенки и растирал конечности, потом перестал, решил не тратить сил.

Немного согревался, когда спал, а через полчаса ходьбы мёрз вновь.

Монотонно грезилась еда: салаты, окорока, соленья, колбасы, хлеб на блюде – и почему-то Троцкий с рюмкой в руке – улыбается, говорит, говорит…

Страшно тяжело стало мыслить. Усилием воли выуживал из памяти заседания, планы, статьи, документы, события… и вспоминалась еда.

Лось больше не появлялся. Теперь Ленин хотел его увидеть – как-никак живая душа. Даже птица, пока шёл, ни разу не пролетела… А лося можно и застрелить. Мясо. Один патрон есть ещё.

Иногда останавливался, откидывал барабан револьвера, смотрел – на месте ли патрон.

Пришла мысль: «Может, застрелиться? Ведь не дойду, промучаюсь только».

Мысль именно пришла, откуда-то со стороны. Ленин отгонял её, но она назойливо липла, ощущением тяжести кольта в кармане лезла в сознание. Стал думать, как. В висок или рот. Ненадолго даже расхотелось есть.

Ленин потерял счёт дням, тащился на запад, как заведённый, тянул за собой гроб, который решил не бросать из принципа, это означало бы капитуляцию перед лицом неугомонной стихии. Ленин не мог этого допустить. Иногда падал от слабости, но не позволял себе лежать долго.

Время облеклось в тупое, монотонное движение. Лишь две мысли сохраняли ясную форму: запад, то есть берег, и патрон в кольте; одна как бы уравновешивала другую, и в этом полузабытьи голод не так мучил его.

Потеплело. Стали встречаться полыньи.

Однажды ночью Ленин увидел вдалеке россыпь огней. Из последних сил он побрёл туда, боясь, что это иллюзия. До берега оставалось несколько вёрст.

Ленин не заметил полынью слева и шёл по самому краю. Лёд под ногами вдруг хрустнул, качнулся, и Ленина с головой охватил нестерпимый холод. Вскоре его сердце перестало биться, но могучий мозг продолжал жить. И только когда температура тела сравнялась с температурой воды, дух Ленина оказался в заботливых ладонях Диавола, которого мы все чтим.

В воде отражались звёзды, вскакивали пузыри, потом небо закрыли внезапно пришедшие с юга тучи, и полынья ничего не отражала, словно декадентское зеркало. Чёрный гроб стоял рядом. К утру полынью затянуло коркой свежего льда.

Трансмутация мужика

1

Конец июля, десять километров от Москвы. Кладбище в поле. Линия электропередачи, гудят и потрескивают провода. Прямо под ними – дачка. Рядом ещё несколько хижин. Когда садоводы получили тут землю, кладбища не было, оно появилось недавно и разрастается. Много свежих могил, венки и цветы. Днём над полем летают и орут стаи ворон, садясь на ограды и надгробия. Чтобы попасть сюда, надо ехать от метро на автобусе, потом идти вдоль железной дороги, мимо посёлка и по мосту через ручей.

Уже неделю студент Высшей школы экономики Никола живет здесь, уединился, чтобы дописать обзорную монографию, заказанную Нидерландским институтом маркетинга: «Благочестивый мужик как субъект потребления».

Голландцы хорошо платят.

Никола где-то выдумывает, но в основном сливает информацию из открытых источников, чтобы не быть обвинённым в шпионаже, если его работой заинтересуются органы.

Постепенно Никола увлёкся и поверил в себя.

Дачка принадлежит другу Николы. В кладовке запас консервов, воду Никола покупает пятилитровыми бутылями в магазине посёлка. Есть электричество.

Николе здесь бывает грустно, но надо закончить монографию. Он взял у голландцев аванс.

Иногда Никола видит похороны. Недавно хоронили солдата, несли в сопровождении оркестра. Дали прощальный залп.

Временами Никола гуляет среди могил. Здесь похоронено много мужиков, благочестивых и не очень. И будет похоронено ещё больше.

2

Возможно, мужик, который сейчас находится рядом с вами, завтра ляжет в землю этого кладбища. Но благочестивый мужик не избегает смерти, он анализирует и приручает её, и гибель тела для него – явление, за которым можно наблюдать, как за полётом вороны или за чужим счастьем.

Для вдохновения Никола пьёт настоянный на кока-коле тёртый мускатный орех.

3

Согласно официальным российским источникам, потребители делятся на три категории:

1) благочестивый мужик;

2) гнилой мужик;

3) червь.

Сначала (под воздействием идеологии зарубежных корпораций) благочестивый мужик изнутри замещается гнилым, потом обретает статус червя.

4

Благочестивые мужики гибнут, приближаясь к огню.

5

Уникальным открытием российских учёных является способ получения дешёвого, но очень питательного белка для кормления благочестивых мужиков на основе нового типа сырья – личинок червей. Компания-монополист в духовной сфере получает увеличение качества и удешевление продукта.

Синтез белков наиболее активно протекает в молодых растущих клетках личинок.

Полученная биомасса может быть использована в пищевой, комбикормовой промышленности, а также в процессе главной избирательной кампании страны.

Изобретение относится к биотехнологии, которую по достоинству оценят благочестивые мужики нашей необъятной родины.

6

В конце апреля 2016 года был задержан проводник поезда «Новый Уренгой – Москва», который пытался провезти в столицу сто килограмм червя. Вместо оформленной должным образом сопроводительной документации проводник предъявил сотрудникам санитарно-эпидемиологического контроля рукописный отчёт о некой проделанной им многомесячной операции, направленной, по его словам, на установление прочной связи с внутренним Сверхмужиком по имени Айо и на полное духовное перерождение, ведущее к подчинению незримых сил своей воле.

7

Поздний вечер. Никола работает. Мёртвые мужики в могилах слушают музыку вод, струящихся сквозь рёбра, черепа и лохмотья.

8

Никола ужинает. Консервы, лапша. Он мечтает бросить институт, устроиться на какую-то приятную работу, связанную с командировками в Европу, заработать денег и вложить их в перспективную криптовалюту. Или заработать гораздо больше и смело инвестировать в строительство отелей премиум-класса в Андорре.

9

После ужина Никола снова садится за ноутбук. Через час он удручённо смотрит на текст, который написал.

Нет парадигмы потребления, а надо бы.

Никакой любви к человеку, одна недодуманная страсть.

Никола позволяет себе завершить главу монографии на высокой поэтической ноте: «Если не веришь, вонзи в мою плоть своё святое жало».

10

Никола сохраняет документ, выходит на крыльцо и курит. Гудят провода над головой. Перед ним запущенный огород, подсвеченный окнами веранды. Вдоль забора растут несколько согнутых, как бы застывших под порывом ветра яблонь. Так действует на деревья сильное поле линии электропередачи. За забором видны могилы.

11

Благочестивый мужик не должен испытывать жалости к врагу его веры, и будет ему хорошо после жизни. Мы подошли в нашем исследовании к моменту, когда можно с уверенностью сказать: мёртвые мужики (независимо от степени гниения) также зависят от свойств восприятия, но эти свойства иного порядка.

12

Жизнь большинства гнилых мужиков направлена на то, чтобы уменьшить страдания и получить как можно больше наслаждения, радости и выгоды, в том числе связанной с уклонением от сотрудничества с церковной банковской системой (ЦБС). Эти и другие эмоции зависят от активности различных структур мозга. По результатам их стимуляции через вживлённые в ткань мозга электроды российским православным учёным удалось выявить области серого вещества, которые отвечают за грех уклонения от кредитования в ЦБС. Данные области успешно и без боли выжигаются за несколько сеансов с помощью портативного ультразвукового аппарата «Архангел Михаил». Соседние структуры мозга при этом травмируются незначительно. Аппарат входит в комплект каждого штатного священника вместе со святыми дарами, наперсным крестом, кропилом и т. д. Выяснилось, что данная процедура напрямую связана с ростом потребительского кредитования в церковной банковской системе.

13

Иллюстрация 1. Мозг благочестивого мужика, взявшего кредит в православном банке под большие проценты:

Иллюстрация 2. Мозг гнилого мужика, взявшего кредит в любом ином банке под маленькие проценты:

В комментарии для голландцев Никола пишет, что итогом анализа этих иллюстраций должна стать разработка такой стратегии управления мужиками, которая позволит корпорации минимизировать финансовые риски.

14

Никола обращает особенное внимание на то, что при определении благочестивой мужицкой целевой аудитории надо учитывать её размер и динамику численности в регионах. Это позволит оценить ёмкость рынка, процент выживаемости личинок кормового социального червя, объём продаж и, следовательно, спрогнозировать прибыльность бизнеса, окупаемость рекламных инвестиций и долгосрочный рост компании.

15

Когда полный ужаса и ненависти вопль стихает, мохнатые мужики спускаются с вершин деревьев на нижние ветви и с жадным страхом смотрят на поляну, в центре которой лежит то, что осталось от президента компании. Все возбуждены. Некоторые, идущие по совершенному пути, начинают безо всякого стыда совокупляться с самками и слабыми самцами.

16

Следует учесть: качество белковой подпитки, затраты эмоций, риск непринятия продукта референтной группой благочестивых мужиков.

17

Во главе монополии находятся четыре великих князя: Сатана, Белиал, Левиафан и Люцифер. Ниже на иерархической лестнице сидят восемь подчинённых князей: Ориенс, Аритон, Амаймон, Магот, Астарот, Бельзебул, Пеймон и Асмодей. Каждому из них служат армии червей и мужиков разной степени гниения.

18

Никола на крыльце. От ветра шелестят искусственные цветы и ленты венков на могилах, шелестят листья уродливых яблонь. Над дальним лесом летит самолёт, пересекая созвездия.

Просигналил ночной поезд. Время то ли набухло, то ли съёжилось и при этом рассеивается сразу во всех направлениях, в том числе внутрь себя.

Глубоко затянувшись сигаретой, Никола закрывает глаза и видит, как на костях самого первого мужика лежат археологические пласты империй.

Никола видит, как, пересекая песчаный залив пустыни, идёт белый верблюд, навьюченный оружием для благочестивых арабских мужиков.

Никола знает, что Фиванский Воин-властелин поможет Сверхмужику явиться перед детьми человеческими.

Никола радуется тому, что свежие мертвецы общими усилиями приближают восход чёрной звезды.

19

В вагоне метро едет прекрасный андрогин и шепчет проклятия, глядя на тебя.

20

Надо работать, кормить червей.

21

Никола написал сто страниц. Через несколько дней он соберёт пожитки, закроет дачку и пойдёт между могил, затем по мосту и вдоль железной дороги, гадая, примут голландцы работу или нет, заплатят ли оставшиеся деньги.

Молодой мозг Николы работает великолепно. Нейронные связи крепки. Никола понимает: большие молекулярные облака газа и пыли вращаются с малой скоростью, мужик меняется быстро и непредсказуемо, поэтому скоро мы, русские, не узнаем прежнего мужика, мы вернёмся к своим домам и увидим спирали злых и весёлых галактик вместо дверей.

Медный пирожок

Говорят, жизнь прожить – не поле перейти, но бывает, человек за всю долгую жизнь ни разу не перешёл поле, и умирать с этой мыслью ему некомфортно. И очень хочется напоследок перейти. Василий стоит на краю поля. Из одежды на нём только красное пальто, которое не застёгивается, потому что нет пуговиц. Оказаться здесь, на сквозняке, было несложно – кровать на расстоянии двух метров слева. Василий забыл, сколько шагов он сделал, но он сосредоточен и готов к последнему путешествию. В глубине большого чёрного прямоугольника впереди есть намёки на жизнь.

Под прямоугольником расположено металлическое приспособление для повышения температуры пространства.

Накануне Василию снилось, будто он стал пчеловодом, вышел на поляну и увидел, что ульи на его пасеке разломаны.

Медлить нельзя, и Василий идёт по холодной поверхности. Идти трудно, он спотыкается. Ботинки не нужны, а тапки потеряны.

Василий устал. Он ложится на жёсткую поверхность лицом вверх и слышит голос своего научного руководителя Александра Дмитриевича:

– Ты один. Пальто расстёгнуто. И у тебя наблюдается эрекция. Что происходит?

– Всё ничего, – объясняет Василий и добавляет, чтобы развеять непонимание: – Вертятся каменные жернова.

Разговор окончен.

Он больше никогда не услышит голос научного руководителя.

Начинается другая, одинокая работа.

Василий справится. Он знает, что приступать к выпечке медного пирожка следует в полнолуние. Надо учитывать влияние Луны. «А сколько ещё других планет, – размышляет Василий, – и каждая задействована в этой кулинарии».

Василий встаёт, возвращается на кровать и закуривает сигарету.

Прогулка окончена, но поле перейти не удалось, надо набраться сил для следующей попытки.

Василий любит гулять, присматриваясь к земле. Он находит мелкие вещи и мусор и кладёт их в карманы своего пальто.

Василий не тратил время зря, он долго учился и знает рецепт медного пирожка, надо взять:

– муку ручного помола;

– кедровые орехи, 0,5 кг;

– яйца святого старца;

– верность гнилых собак;

– оксид алюминия;

– стоячую воду;

– медный порошок;

– лобковые волосы мёртвой беременной женщины (27 лет);

– стекло битое, а лучше толчёное;

– дом, который не жалко;

– знак войны;

– мозг петуха.

О последнем ингредиенте подробнее: откормив хорошо петуха тучного старого, погонять его, пока не утомится, потом заколоть и вычистить, просолив как следует, да сварить в полуведре воды, чтобы прело. И как только выкипит, чтобы пятая часть воды осталась, тут отсечь петухову голову, расколоть её колотушкой и достать готовый мозг.

Смешиваем всё (кроме муки и медного порошка) в серебряном церковном потире и оставляем тот потир на безымянной могиле на ночь, а сами не спим, ворота двора не запираем, в бане сидим, читаем акафисты Богородице-Воительнице-Всеблагой-Разрушительнице-Опустошительнице и в окошко поглядываем. Как увидим, что перед рассветом тень Батюшки Погостника за воротами появилась, идём забирать потир с могилы, в нём к тому времени жижа покраснеет, став как кровь.

Ту настойку принимаем утром на пустой желудок от многих недугов. А во время морового ядерного поветрия носим с собою в руках и запах вдыхаем почаще, мажем запястия рук и голову, сохраняясь этим от заражённого воздуха. Внутреннюю жажду хорошо погашает и язвы снимает. И тем хорошо помогает, кто лежит в беспамятстве.

Когда ветер-скоропомощник унесёт заразные облака, льём остатки кровяной жижи из потира в дубовую посудину, всыпаем туда муки пополам с медным порошком и суём посудину в печь, но не туда, куда горшки ставят, а в топку, в огонь, после чего сразу идём в храм божий, не оглядываясь. Тем временем посудина сгорит, пирожок взбухнет, печь разрушит, дом разрушит, а потом вновь маленьким станет, но уже на пустом месте, где его надо тёплым подобрать.

Василий заканчивает вспоминать и лежит просто так.

Через два часа Василий вновь начинает вспоминать.

Василий радуется тому, что вновь начинает вспоминать.

Получилось. Теперь Василий никогда не расстанется со своим медным пирожком.

Василий всю жизнь собирает сведения.

И вещи.

И делает необходимые записи.

Быстро кончается ночь, не обременённая сновидениями, без постыдной суеты и шуток.

Член Василия ещё стоит.

Это невероятно.

Но, увидев такое несколько раз, перестаёшь удивляться, понимая, что эрекция – главный признак приближения смерти.

В окне распускаются огненные кусты. Из-за стены слышны хлопки и праздничные стоны. Новый год – это, конечно же, оскорбления и побои, сказал классик.

Пробуждение.

Василий читает почтовую открытку: «Здравствуй дорогой сынок Вася поздравляю тебя с днём рождения, желаем хорошего здоровия самое главное семейного покоя и успеха на работе и побольше радостных дней, долгих радостных лет жизни. Спасибо за письмо, надеюсь деньги 50 р. получил, у меня пока всё нормально, только приболела давление 200–100, два раза вызывали из района скорую. Существенных изменений нет, все живы и работают кроме меня. Читала книгу которую ты послал, я такое не очень понимаю, ты надеюсь при встрече расскажеш что не так понимаю. Здоровия тебе самое конечно главное, тут ещё тётя Валя кланяется тебе, говорит у тебя светлый путь ну ей видней у неё такой дар. Сыночек целую тебя и обнимаю 05 сент. 77».

«Надо еловых веток на дороге собрать для праздника», – думает Василий, сует открытку под матрас и включает телевизор.

На экране православный проповедник с лицом жареного гуся.

Василий нажимает кнопку на пульте и с удовлетворением убеждается, что в мире насекомых порядок:

– Муравьи счастливее нас, потому что не задумываются, выполняя свою социальную функцию, над своим предназначением, – говорит ведущая. – Муравьи-бойцы бросаются в атаку и гибнут, ведь главное – сохранить вид и…

Василий шевелит правой ногой.

Нащупал левый тапок.

Стемнело.

Василий перешёл поле. Его медный пирожок поблёскивает, отражая свет небесных тел.

Василий хочет подвергнуть себя влиянию мягкого рентгеновского излучения горячего разреженного газа.

Василий видит голодную белую птицу, которая летит над полем.

Медный пирожок увеличивается настолько, чтобы вместить Василия.

Василий курит на дорожку, залезает в него и отправляется в путь.

Медная капсула движется сквозь вакуум.

Василий внутри в позе зародыша.

Вокруг – загогулины созвездий, похожие на пучки сухой травы.

Изредка попадаются скопления атомов водорода и пыли. Медный корпус принимает электромагнитное излучение.

Иногда можно наблюдать, как умирающая звезда сбрасывает оболочку, обогащая участок космоса продуктами ядерного синтеза.

Впереди глухой забор.

Деревянный, ещё не сильно гнилой забор.

Вполне нормальный забор, который ещё постоит.

«Что будет с моей коллекций, с моим уникальным архивом, когда меня не станет? Ведь это самое главное…» – лихорадочно думает Василий. Во рту у него сухо, язык шершавый. Он хочет простой воды. Он видит реку расплавленной меди и думает, что это металл, но это информация.

Новые хозяева выносят из квартиры сотни килограмм хлама. Вёдра окурков. Матрас, пропитанный одеревеневшим говном. Книги на все случаи жизни. Документы. Купленные в секонд-хенде и ни разу не надетые вещи.

Мусорный контейнер переполнен, ветер подхватывает красное пальто и распинает его на дереве.

Слава Чёрному Козлу! Победа будет за нами

У меня есть брат по вере, который не знает, что все его любовницы умерли. Пойдём, Николай, говорю ему, послужим Сатане в нашей маленькой церкви. А он отвечает:

– Не могу, надо заказать подарки для моих шлюх, скоро Восьмое марта.

А бабы его давно в земле. Если бы Николай чаще молился перед головой Чёрного Козла, он не был бы так слеп.

Сатана протягивает нам руку дружбы, не требуя ничего взамен, кроме трезвости, воздержания от духовной сивухи.

Но почти все наши соседи имеют на вооружении личного Христа. Скопище этих иисусов – подобно мёртвым любовницам Николая. Терракотовая армия изнурённой любви.

Наша церковь в заброшенном морге, а морг переехал в более удобное, большое и светлое здание.

Николай спит, накрыв голову газетой недельной давности. Скоро стемнеет, я открыл окно, проветрил, посмотрел на оттаивающий лес.

Жабы, знаете ли, скоро выломятся из своего ледяного сна. Удивляюсь, когда держу на ладони жабу, обманувшую время: вся планета была против неё, Земля предательски поворачивалась к Солнцу другим боком, что может быть хуже? Но жаба воскресла.

Жабы но пасаран! Неподалёку болото, летом часто доносится их победоносный хор.

Сказка была зимней, затем стала эротической, а потом кто-то истошно заорал, будто его хотели кастрировать и отправить в патриотическую экспедицию на Сатурн.

Что делать в космосе без яиц?

Весь мир перед нами. Приветствуя начало войны, ночью запущу в небо красный китайский фонарь.

Так что видел я девочек Николая, они не гордость нации, они и живые-то были не очень.

Отель «Загорье»

Пригласил доктор Якимов, анестезиолог, во время прогулки на лыжах в парке сказал:

– Непременно езжай, братец, будут делегаты из больниц Москвы и частные деятели. Ты студент медвуза, тебе особенно полезно. Выступит владыка Марк. И прочие. Насыщенная программа.

И дал мне пригласительный билет, на котором было написано: «Седьмая конференция Московского Отделения Церкви Сатаны. Тема: медицина и мы».

Ехал вечером от метро «Царицыно» на автобусе через печальные бирюлёвские кварталы и там, на Ягодной улице, занял номер в четырёхэтажном отеле из серого кирпича.

Конференция начиналась утром.

Спал плохо. Очнулся ночью потный, возбуждённый. Полистал лежащую на тумбочке газету «Бирюлёво-Восточное» и долго смотрел в окно. Проехала машина полиции. Прошла пьяная баба. Пробежал какой-то упырь с большой сумкой, исчез во дворах.

Я снова лёг и встал в восемь утра. Спустился в вестибюль. Там было уже много братьев и сестёр. Знаменитый чёрный владыка Марк что-то втолковывал стоящим рядом молодым людям. На его груди сверкала серебряная пентаграмма с рубинами.

Встретил Железную Лизу, знакомую девицу, прозванную так за стойкость в оргиях.

Вместе с ней позавтракал, изучил программу конференции.

Через полчаса все сидели в полутёмном конференц-зале. Мероприятие вёл авторитетнейший демонолог и по совместительству профессор-педиатр Василий Васильевич Рогачёв, старик с длинной бородой. Сидя за столом, на котором горели две свечи, он произнёс: «Мы здесь собрались во имя Твоё, ожидаем Твоего присутствия».

Докладчики выходили к кафедре.

Психиатр Гуревич прочитал лекцию о методике привлечения в наши ряды семинаристов и студентов духовных академий. «Сейчас уже почти пять процентов от числа выпускников попадает к нам», – с гордостью заключил он.

Владыка Марк произнёс проникновенное слово об информационной гигиене.

Его поддержали аплодисментами.

Нейрохирург из госпиталя Бурденко рассказал о своём переводе книги Абрамелина с обширными комментариями.

Старушка, ещё при Хрущёве служившая Сатане в Министерстве здравоохранения, прочитала доклад «Сатанинская этика и репродуктивные технологии».

Потом какой-то доктор-патологоанатом увлекательно рассказывал о прикладном трансгуманизме…

Вспыхивали дискуссии, выдвигались рациональные предложения, намечались планы.

А вечером, когда за окнами на Ягодной улице зажглись фонари, был торжественный ужин. Звучала музыка, плыл дым благовоний. За столом поп-расстрига из Калуги рассказывал гнусные, но поучительные истории о епархиальном начальстве.

Следующую ночь в отеле я провёл с Железной Лизой, именно тогда мы зачали с ней сына, который уже сейчас, в младенчестве, умеет воспламенять бумагу взглядом и делать невыносимой жизнь тех, кто осмеливается его не любить. Наши старцы говорят, его ждёт всеземная слава…

Железная Лиза выполнила свою миссию и недавно вновь пошла по рукам, больше не нужная ни мне, ни сыну, имя которого озвучивать рано.

«Что же это вообще происходит? Как так можно? Когда господь расщедрится и даст анестетик, чтобы унять эту боль?» – спрашивают читатели.

Никогда. Проходят дни, и только свет звёзд нашей веры рассеивает страх и невежество.

Ну да ладно. Пользуясь случаем, передаю всем единоверцам пламенный привет.

И ещё спасибо персоналу отеля за возможность поделиться опытом в спокойной, умиротворяющей обстановке.

Близится новая конференция, в этот раз проработаем тему «Лики зла в русских PR-технологиях», приедут наши люди из ВГТРК[15]. Я подготовил доклад, а сейчас хочу сказать, что такие встречи для нас – редкая возможность увидеть сразу столько друзей и коллег, которые ведут тихую работу 24 часа в сутки, от новой луны до новой луны.

Демонический словарь

В книге присутствуют девятнадцать демонов из семидесяти двух, входящих в средневековый гримуар Гоэтия (от др.-греч. γοητεια – колдовство). Здесь описаны образы, которые принимают демоны, а также их положение в иерархии и то, чем они могут быть полезны.

Если найти с ними общий язык, мрачные духи станут компаньонами читателя: помимо своих основных обязанностей, они умеют разъяснять непонятные места, перелистывать и подсвечивать страницы, озвучивать текст и многое другое.

Работа с демонами может включать в себя пиромантию, некромантию и особую технику секса, когда экстатическое состояние становится порталом для более полноценной связи с ними.

Следует учитывать, что каждый демон – парламентёр целой плеяды богов, не все из которых учтены исследователями, и неизвестно, с кем вы будете иметь дело в следующую минуту.

Имеет смысл вести себя с ними учтиво, так как в этой книге нет методов усмирения демонов в случае их неповиновения. Единственный совет: если дух выходит из-под контроля, сохраняйте лёгкое сердце.

Чтобы вызывать демонов в соответствии с обрядами ритуальной магии, надо знать их печати. Они приведены ниже. Необходимые для этого классические заклинания Гоэтии можно найти в интернете.

Демон на странице 11

Аим

Великий герцог. Появляется перед читателем в образе мужчины с красивым телом, но с тремя головами: первая – как у змеи, вторая – как у человека с двумя звёздами на лбу, третья – как у телёнка. Он едет верхом на гадюке, неся в руке головню, которой поджигает города, замки и большие селения. Он сделает тебя остроумным во всех смыслах и даст правдивые ответы на личные вопросы. Учит гордиться национальностью. Управляет двадцатью шестью легионами духов. Превращает камень в хлеб. Знаток ядов. Может как вылечить с помощью ядов, так и убить в течение нескольких минут.

Его печать:

Демон на странице 18

Баал

Первый в древнем списке демонов, король, правящий на востоке. Управляет более чем шестьюдесятью шестью легионами духов. Появляется в различных видах: кот, жаба, человек, а иногда во всех этих образах сразу. Имеет хриплый голос. Очень благосклонно принимает обильные человеческие жертвы, но не отказывается и от других млекопитающих, например кошек.

Его печать:

Демон на странице 22

Буэр

Появляется, когда Солнце находится в Стрельце. Любит поговорить. Великий полководец Ада, имеет пятьдесят легионов духов. Делится знаниями с молодыми людьми. Строг со стариками. Учит философии, логике, искусству мести. Справедлив. Помогает в достижении духовных высот. По просьбе читателя может принять вид бесполого человека без глаз.

Его печать:

Демон на странице 42

Деумус

Странствующий демон, кронпринц, рождённый на берегу Индийского океана. Гермафродит. Через его влагалище улетают в мир иной души политиков мирового масштаба, генералов и церковных чиновников самого высокого ранга. Учит искусству благородной ненависти и тому, как с помощью лжи управлять толпой. Командует тридцатью тремя легионами духов. Иногда появляется с четырьмя рогами на голове и с ногами птицы, в которых держит душу слабого, глупого человека. Всегда трезв и обаятелен.

Его печать:

Демон на странице 54

Малфас

Сначала появляется в обличьи во́рона, но по требованию читателя принимает либо облик огромной утки, либо облик человека. Могущественный губернатор. Может строить здания и высокие башни, в том числе храмы. Может по твоему желанию сообщать мысли и знания врагов и о том, что они сделали. Начальник сорока легионов духов. Если принесёшь ему жертву, примет её охотно и станет твоим другом.

Его печать:

Демон на странице 64

Столас

Сначала появляется перед читателем в образе длинноногой совы, но после принимает облик старой человекоподобной обезьяны. Великий принц. Правит двадцатью шестью легионами духов. Он обучает искусству перемещения во времени. Гостеприимен. Учит науке сладострастия. Хозяин очага, в котором сгорают комплексы, скромность и предрассудки.

Его печать:

Демон на странице 70

Ситри

Сначала появляется в виде мужчины с головой леопарда и крыльями грифона, но когда читатель произнесёт заклинание, может принять полностью человеческий облик, при этом очень красивый. Разжигает любовь мужчин к женщинам и женщин к мужчинам, и, если есть желание, он может показать их обнажёнными. Способен разлучить как живых любовников, так и мёртвых. Управляет шестьюдесятью легионами духов.

Его печать:

Демон на странице 77

Набериус

Доблестнейший маркиз. Появляется в облике чёрного журавля, порхающего по кругу. Имеет обольстительный голос. Даёт людям умение во всех искусствах и науках, но особенно в искусстве лжи. Возвращает утерянные звания и восстанавливает честь. Способствует просветлению ума и формированию личности. Управляет девятнадцатью легионами духов. Помогает человеку полностью изменить пол без операций и гормональных препаратов.

Его печать:

Демон на странице 84

Амон

Самый Суровый Маркиз. Появляется в образе волка с хвостом змеи и огромными глазами, изрыгая огонь изо рта. По приказу читателя принимает образ человека с собачьими зубами. Рассказывает о книгах и о прошлом. Примиряет враждующих, улаживает споры между друзьями. Начальник сорока легионов духов. Помогает сумасшедшим добиваться своей цели.

Его печать:

Демон на странице 95

Аллосес

Появляется в образе солдата на огромной лошади. Могущественный герцог. У него багровое лицо с красными глазами. Знаток земных законов. Может очищать совесть читателя и дарить эйфорию. Помогает избавиться от всего лишнего, в том числе от денег и от людей. Правит более чем тридцатью шестью легионами духов. Покровитель садоводов, знаток свойств трав.

Его печать:

Демон на странице 100

Агарес

Появляется в виде старика верхом на крокодиле, с ястребом в руках, которого он то отпускает, то вновь призывает к себе. Имеет чин герцога. В его власти научить владению всеми существующими языками, а также уничтожать светские и церковные почести, вызывать землетрясения и бунты. Учит духовной свободе и обращению с холодным оружием, управляет тридцатью одним легионом духов. Иногда появляется во время больших официальных застолий в виде чёрного кабана, бегущего по столу.

Его печать:

Демон на странице 106

Валак

Появляется в облике ребёнка с крыльями ангела, верхом на двуглавом драконе. Великий губернатор. Даёт читателю правдивые ответы о скрытой ценной информации и сообщает, где водятся змеи, которых ты можешь использовать как своих слуг и бесстрашных охранников. Управляет тридцатью восемью легионами духов. Специалист по работе с молодёжью.

Его печать:

Демон на странице 112

Гаап

Появляется, когда солнце находится в южных знаках зодиака, в человеческом образе. Великий губернатор и могущественный принц. По желанию читателя делает людей (врагов читателя) тупыми и невосприимчивыми, но губительно самоуверенными. Может разорвать самую крепкую любовную связь. Учит философии и всем свободным наукам. Может вызволять друзей из-под власти других магов, а также отвечает на вопросы читателя о прошлом и будущем. Управляет более чем шестьюдесятью шестью легионами духов. По указанию и к удовольствию читателя может очень быстро переносить его из одной страны в другую.

Его печать:

Демон на странице 127

Оробас

Появляется в образе лошади, но затем по приказу читателя принимает облик человека. Великий принц. Помогает добиться званий и церковной власти. Дает правдивое толкование вопросов богословия и сотворения мира. Знаток магических свойств вод в реках и колодцах. Очень предан читателю и защищает его от искушения другими духами. Управляет двадцатью легионами духов. Способен оживлять мелких животных, в редких случаях – детей.

Его печать:

Демон на странице 138

Вепар

Появляется в облике русалки. Великий герцог. В его обязанности входит управлять водами и вести по ним корабли с грузом оружия, доспехов, боеприпасов и т. д. По приказу читателя может заставить море быть по-настоящему бурным и казаться заполненным судами. Может заставить людей умереть через три дня, заражая раны и заставляя червей размножаться в них. Управляет тридцатью девятью легионами духов. Строит над безднами ледяные мосты, но может указать неверный путь.

Его печать:

Демон на странице 153

Пеймон

Появляется в образе человека с короной на голове, восседая на дромадере. Великий князь, всецело покорный Люциферу. Перед ним шествует толпа духов, похожих на людей, с трубами, тарелками и другими музыкальными инструментами. У него громкий голос, и он ревёт при первом своём появлении, а его речь такова, что читатель может не понять его, пока не заставит выражаться внятно. Этот дух обучает всем искусствам, наукам и секретным вещам. Обязывает и заставляет любого человека служить читателю, если читатель пожелает. Дарует хороших друзей. Мастер укрощения народных масс. Обучает гаданию на человеческих трупах.

Его печать:

Демон на странице 164

Фуркас

Рыцарь, которого царь Соломон поместил в медный кувшин, брошенный на дно озера в Вавилоне. Появляется в образе злобного старика с длинной бородой и седой головой, верхом на палевой лошади, в красном плаще, с острым оружием в руках. Его служба заключается в том, чтобы обучать искусству философии, астрологии, риторики, логики, хиромантии и пиромантии. Может причинить человеку страдания из-за ран и гнилых язв, кишащих червями. Даёт хороших слуг по приказу читателя. Управляет пятьюдесятью легионами духов. Помогает избавляться от ненужных людей и вещей.

Его печать:

Демон на странице 173

Элигос

Появляется в образе воина, несущего копьё, знамя и змея. Великий герцог. Открывает тайные вещи и знает о делах будущего. Консультант по вопросам войн. Способен внушать огромному количеству солдат некую идею, ради которой они идут на смерть. Управляет шестьюдесятью легионами духов. Вызывает любовь властителей и великих персон.

Его печать:

Демон на странице 176

Фурфур

Появляется в образе человека с крыльями и рогами. Великий князь. Никогда не говорит правду, пока его не заставят войти в треугольник. Провоцирует любовь между мужчиной и женщиной, в результате которой может родиться маг или политик. Охраняет тайные общества, в том числе от проникновения в них врагов. Управляет двадцатью шестью легионами духов. Заведует информационными коммуникациями и почтой. Может с молниеносной скоростью разнести злую весть по целому государству.

Его печать:

1. Для жалоб вечерних

______________________________________________

______________________________________________

______________________________________________

2. Для похотей нощных

______________________________________________

______________________________________________

______________________________________________

3. Для жертв утренних

______________________________________________

______________________________________________

______________________________________________

4. Для снов полуденных

______________________________________________

______________________________________________

______________________________________________

Примечания

1

Силы зла (фр.) – здесь и далее примечания редактора.

(обратно)

2

Union des dеmocrates et indеpendants – Союз демократов и независимых (французская политическая партия).

(обратно)

3

Имеется в виду известная сауна Sun City – место встреч гомосексуалистов.

(обратно)

4

Предместье Парижа с большим процентом состоятельных жителей.

(обратно)

5

Просторечное название французского телеканала France 2, связано с красным цветом логотипа компании.

(обратно)

6

Верховный бог аравийских племён доисламской эпохи.

(обратно)

7

Вгоняешь в зад (здесь и далее фр.).

(обратно)

8

Я употреблял.

(обратно)

9

Кровь, сперма.

(обратно)

10

Какая, к чёрту, любовь? Только физические отношения.

(обратно)

11

Простите меня.

(обратно)

12

Голова в сумраке, а ноги во мгле.

(обратно)

13

Всё впереди.

(обратно)

14

Государственной фельдъегерской службы.

(обратно)

15

Всероссийская государственная телевизионная и радиовещательная компания.

(обратно)

Оглавление

Предисловие к парижскому изданию

Последний барак

Новобранцы

Степан в метро

Наследник

Духовная инициатива

Волосатый рейс

Тяжёлое дыхание

Ступня

Лохматые звёзды

Отмена посадки

Капитан Свин

Испытание

Хозяин леса

Которосль

Провал

  1

  2

  3

  4

Трансмутация мужика

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

Медный пирожок

Слава Чёрному Козлу! Победа будет за нами

Отель «Загорье»

Демонический словарь

  Демон на странице 11

  Демон на странице 18

  Демон на странице 22

  Демон на странице 42

  Демон на странице 54

  Демон на странице 64

  Демон на странице 70

  Демон на странице 77

  Демон на странице 84

  Демон на странице 95

  Демон на странице 100

  Демон на странице 106

  Демон на странице 112

  Демон на странице 127

  Демон на странице 138

  Демон на странице 153

  Демон на странице 164

  Демон на странице 173

  Демон на странице 176 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg