«Головач»

Головач (fb2) - Головач (пер. Андрей Владимирович Локтионов) 529K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдвард Ли

Эдвард Ли ГОЛОВАЧ

Головач, вязание крючком и журнал американской медицинской ассоциации

Что такое «головач»?

Если вы до сих пор не знаете, то я не собираюсь вам объяснять. Хотя я скажу, чем он не является.

Он не относится к бейсбольной терминологии, никак не связан с «даблом» или «триплом».

Это не ребус и не головоломка.

Не антоним слова «ногач».

Ладно, беру свои слова обратно. Я расскажу вам, что это такое. Отчасти.

Термин «головач» придуман Эдвардом Ли. И, насколько я знаю, родился он в его воспаленном воображении совершенно случайно. Я так и вижу, как он радуется, что придумал, если не совершенно новое слово, то определенно новое его значение. И я убежден, что однажды оно появится в «Википедии». Возможно, переиздание новеллы, наряду с блестящей короткометражной экранизацией, ускорит этот необратимый процесс.

В любом случае, и жизнь и работы Ли всегда преисполнены радости. Когда я представляю себе Ли, почти всегда вижу его улыбающимся. В этой улыбке много не только озорства, но и простой жизнерадостности. Дайте ему бутылочку холодного пивка, стулик в уличном кафе, чтобы он мог наблюдать за прогуливающимися мимо «летними цыпочками», и больше ему ничего не надо. Составьте ему компанию, и в какой-то момент разговора, независимо от того, насколько серьезной будет тема, эта улыбка неизменно появится у него на лице. Как бы говоря о том, что жизнь хороша.

Больше всего эта улыбка запомнилась мне по двум случаям. Первый произошел на одном давнишнем «Всемирном съезде любителей ужасов» в Нэшвилле, первом для нас с Ли. Когда мы возвращались к себе в гостиничный номер перекурить и накатить по пивку, до нас, двух писателей-отшельников, вдруг дошло, что многие из этих любителей ужасов не только были рады встрече с нами. Они ждали этой самой встречи. Они знали и очень любили наши книги. Удивительно, но некоторые из писателей, чьи работы мы читали и которыми восхищались, тоже восхищались нами.

Мы чувствовали себя как та Золушка из сказки.

Помню, Ли расхаживал по номеру с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, мотал головой и улыбался.

Второй случай произошел относительно недавно.

В 2003 году двое отважных, совершенно безбашенный психов — Майклы Кеннеди и Энтони — решили, что из «Головача» получится классный фильм. А еще они решили, что будет клево, если Ли и его приятель Кетчам поработают статистами в роли копов, нашедших у обочины дороги обнаженный труп. И неважно, что Ли никогда раньше не снимался в кино. А я хоть и снимался, это было черт знает, когда. Естественно, мы ухватились за эту затею. По крайней мере, для меня, живущего в Нью-Йорке и Ли, обитающего во Флориде, это был лишний предлог вместе побухать.

А потом еще этот обнаженный труп.

И вот ассистент продюсера уже везет нас из аэропорта Буффало в холмы над сонным городишком Эликотвилл, штат Нью-Йорк. Съемка только завтра, но мы хотим посмотреть место. Сворачиваем на какую-то грунтовку. Накануне прошел дождь, поэтому она вся раскисла. Довольно мрачный денек. Да и холодновато для этого времени года. Едем еще какое-то время, потом видим посреди глуши деревянную хибару. На двери пара оленьих рогов.

Хибара Дедули.

«Ух ты,» — говорит Ли, или что-то в этом роде. Он слегка удивлен.

Мы вылезаем из машины, и нас тепло встречают режиссер Арчи, его команда и актер Эллиот Котек, игравший Трэвиса.

Сегодня они снимают сцены в доме, поэтому мы заходим в дверь, перешагивая через кабели и оборудование. В комнате, в кресле-каталке сидит Дик Муллани, игравший Дедулю, а женщина-гример молча рисует ему «кровавую рану». Перед ним стоит старый побитый рабочий стол. Повсюду валяются ботинки, колодки для обуви, оленьи рога, инструменты, и прочий хлам. Тогда я во второй раз запомнил улыбку Ли.

«Здорово!» — говорит он, или что-то в этом роде. «Отлично! Я это себе так и представлял!»

Он жмет руку Муллани со словами; «Вы тоже отлично выглядите!!»

Снова вспоминаю про Золушку. До и после этого, такое выражение восторга я видел разве что на лицах у пятилетних детей.

Хотя если б у меня было зеркало в первый день съемок «Потерянных», я увидел бы такое выражение и на своем собственном лице. Наверное.

Все дело в том, что некоторые писатели вроде нас — хотя и не все, испытывают вполне естественную радость, причем довольно часто. Мы знаем, что то, что мы делаем, это игра. Высокоуровневая игра, дающаяся нам превеликим, как не парадоксально это звучит, трудом. И тем не менее, это игра. И она приносит нам огромное удовольствие. Помните Кэтлин Тернер в начале фильма «Жемчужина Нила»? Когда она заканчивает печатать последние строки своего романа, у нее по лицу текут слезы. Она смеется и рыдает от радости. Писатели особенно любят этот эпизод.

Потому что иногда так и бывает.

Жизнь хороша.

И здорово, когда кучка талантливых, энергичных людей стараются воссоздать твое творение иными средствами. Они тоже играют. Разница лишь в том, что их игра приводится в движение именно тобой. И когда это работает, становится чертовски приятно во многих отношениях.

А еще это очень похоже на то, будто тебя кто-то читает.

Игра в чтение, разве не так?

Мне не важно, читаете ли вы Дж. К. Роулинг, Джеймса Джойса, инструкцию «Как вязать крючком» или «Журнал Американской Медицинской Ассоциации». На этот раз игра заключается в том, чтобы залезть писателю в голову. Увидеть вещи его глазами, понять его сущность и сделать его частью себя, хотя бы ненадолго.

А вы? Вы собираетесь постичь «Головача». Желаю вам удачи.

Это жесткая и веселая игра.

Эдвард Ли сделал ее такой.

С присущей ему радостью.

Джек Кэтчам

Головач

Головач.

Сегодня ночью у нас будет головач!

У нас будет такой охрененный головач, что старина Тулли Наттер обосрется в своей могиле от зависти!

Он слышал это слово во всех его вариациях много раз, но не понимал его смысла.

Головач.

Что это?

Глаза маленького мальчика расширились в темноте, словно распустившиеся ночные цветы. Спрятавшись в шкафу скорчившейся, замершей тенью, он приоткрыл дверцу на полдюйма, но так и не смог ничего разглядеть. Его мучило любопытство.

Он должен был, должен был знать, что именно они там делают.

Он много раз слышал, как они говорили об этом — но только едва слышным шепотом, хитро улыбаясь и щуря глаза. Папа, дедушка, и иногда Дядя Хелтон. Так и сегодня, когда Папа пригнал свой трактор с пастбища.

— Этот проклятый Кодилл взял и сломал мою ограду, — ругался Папа. Дедуля оторвал глаза от своего рабочего стола.

— Опять?

— Ага. Вот ведь сраное дерьмо! Пропало еще шесть овец! Господь Всемогущий, надо что-то с этим делать!

Вот тогда Дедуля и улыбнулся той своей недоброй усатой улыбкой. — Что мы должны сделать, сынок, так это устроить головач.

— Точно! Урод украл моих овец уже третий раз за год. Устроим сегодня головач. По-любому! Покажем этому сукину сыну, как воровать моих овец!

Вот как они всегда называли это — что бы это ни было. «Головач».

Как в тот раз, когда он подслушал разговор Папы с Дедулей. Их шепот походил на скрип гравировальной иглы.

— Пап, Мейерс говорит, Маккроу сжег у него сарай с зерном. Он устраивает сегодня головач, приглашает нас присоединиться.

Тем вечером они выпили кукурузной «самогонки», ушли и вернулись только под утро.

Маленький мальчик даже не представлял себе, что это мог быть за «головач». Но он знал только одно: На следующий день Дженни Маккроу не пришла в школу, и больше ее никто не видел…

* * *

— Милая? — Каммингс склонился над кроватью, нежно коснувшись теплого плеча подружки. Боже, — подумал он. В окно сочился тусклый утренний свет, щебетали скворцы. Кэт подняла глаза и улыбнулась.

Спецагент Стюарт Каммингс улыбнулся в ответ. Любовь моя, — подумал он. Что бы я без нее делал? Это было невыносимо. Постоянно видеть ее такой больной и подавленной. Конечно, она не заслужила этого. Что я делаю, чтобы улучшить ей жизнь? — осмелился спросить себя Каммингс. Он и так делал все, что мог.

Но этого было недостаточно.

Она всегда была очень бледной, всегда шмыгала носом. Темные круги под глазами, похожие на размазанный уголь, лишь усиливали ее переживания. Что он будет делать без нее? Она же никогда не подводила его, верно? Работала официанткой на «Деревенской бензоколонке», пока он не закончил учебу. Теперь она заболела, и пришла его очередь, отплатить ей тем же.

Но это было так… тяжело.

— Будь осторожнее на работе, милый, — прощебетала она ему с искренней, неподдельной любовью в голосе.

— Где твой рецепт? — спросил Каммингс. — Вечером, по пути домой, заеду в аптеку.

— Нет, нет, — настойчиво возразила она. — Я куплю потом. Скоро я встану на ноги, сам знаешь.

— Конечно, Кэт.

— Ты так много работаешь, что я не прощу себе, если тебе придется ехать в город только ради моего лекарства.

— Милая, это не пробле…

— Тише! — прервала она его, снова шмыгнув носом. Диагноз гласил, что это какая-то там форма атипичной пневмонии. Кэт уже несколько месяцев находилась в таком состоянии. — Не болтай глупостей. Ты и так достаточно для меня делаешь. Я потом сама куплю себе лекарство.

Каммингс поцеловал ее в пухлые, розовые губы. Он был готов расплакаться.

Выйдя из дома, он сел в свою машину без опознавательных знаков, и завел двигатель. Даже заря своим цветом напоминала о страданиях. Бедная, Кэт, — подумал он. Поправится ли она когда-нибудь?

И еще один вопрос вспыхнул обжигающим пламенем у него в голове.

Ее лечение обходилось в 450 долларов в месяц. Не говоря уже об ипотеке, счетах за электричество и затратах на продукты.

Что бы сказал отец, если б узнал, что он делает?

Вот, дерьмо, — отъезжая, выругался про себя Каммингс.

* * *

Головач.

Дедуля, что такое… головач? Трэвис вернулся к этому вопросу сразу после своего 16-го дня рождения. Накануне, он встал, вскрыл «Хеми Куду» Кейджа Джорджа, 74-го года выпуска. Завел ее, замкнув накоротко провода, выпил самогонки, и разбил, когда та крошка, Кэри Энн Уеллс, сидевшая на соседнем сидении, надрачивала ему «петушка». В тот момент он как раз кончал ей прямо на ее хорошенькое личико. «Петушком» в этих местах называли мужской член, а Кэри Энн Уэллс после той аварии стали звать «квадой» (от слова «квадриплегия» — паралич четырех конечностей — прим. пер.) Но не Трэвис же был виноват в том, что она сломала себе позвоночник, когда он въехал в опору моста. До этого Трэвис много раз слышал про «головачей». Слышал, как Папа говорил о них с Дедулей. Буквально за несколько недель до папиной и маминой смерти. Но из их еле слышных перешептываний Трэвис так ничего и не понял. Позднее тем же днем старый дедушка Мартин, мастеря очередные башмаки и потягивая самогон, ответил на его вопрос. Я не могу рассказать тебе это, сынок, потому что у тебя еще волосы между ног не выросли.

Трэвис понял, что Дедудя так намекает на то, что он слишком молод, чтобы слышать подобные вещи. И неважно, что между ног у него уже было полно волос, и в любой момент он мог вполне по-взрослому «бросить палку». Но больше всего Трэвиса злило вот что: Если он был слишком молод, чтобы слушать про «головачей», почему тогда клятый окружной прокурор не учел его молодость, осудив, как взрослого? Мальчик, это потому, что мы — жители холмов, народ, живущий у ручья, — пытался объяснить Дедуля в день оглашения приговора. Добрый старик говорил это со слезами на глазах. Никому из них нет дела до жителей холмов. Эта кучка грязных голодранцев только корчит из себя изнеженных горожан. Придется отсидеть. И веди себя хорошо в тюряге, иначе накинут срок.

Накинут срок? Боже. Этот капризный педик-судья дал бедолаге Трэвису пять лет.

И, конечно же, Дедуля оказался прав. Те пять лет, которые он получил за какой-то невинный автоугон, в мгновение ока превратились в одиннадцать. Окружная тюрьма Рассел это не курорт. Здесь в два счета выбивали все дерьмо из парней, которым накидывали срок. У Трэвиса не было другого выбора. Он не хотел, чтобы каждую ночь здоровенные, грязные парни имели его в зад и называли «крошкой». Он пробил несколько голов, провел за это кучу времени в «яме». Ее еще называли «ШИЗО», сокращенно от «Штрафной изолятор». Однажды ночью какой-то чувак из Крик-сити, мотавший срок за вооруженное ограбление, приставил к горлу Трэвиса заточку и приспустил трусы.

— Соси, белый голодранец. Только соси, как следует. Соси, как своему папочке. Все же знают, что вы, белые голодранцы, — пидоры, — скомандовал чувак. — Отсосешь и пожрешь за одним. Всяко лучше, чем капустный крем-суп в столовке. Заставь своего папочку ревновать, сладкий.

Во-первых, отец Трэвиса был мертв, и ему очень не понравилось то, что он услышал. А во-вторых, ничто на свете не могло заставить Трэвиса Клайда Тактона отсасывать кому-то член. Ему отсасывали, было дело, но, чтобы отсасывал он сам? Ни-за-что! Поэтому он выхватил у чувака заточку, и воткнул ему в глаз. У того сразу потекла какая-то дрянь, похожая на клюквенный джем из универмага «Халлс» Хотя вовсе неважно, на что она была похожа. А важно то, что Трэвису снова добавили срок.

И вот теперь он вернулся. Идти ему было некуда — пока он сидел на «киче», в оставшийся после смерти отца дом попала молния, и он выгорел дотла. Поэтому Трэвис потопал прямиком к стоявшему посреди леса маленькому, аккуратному, обшитому вагонкой домику, где жил Дедушка Мартин.

— Трэвис Клайд Тактон! — Дедуля чертовски обрадовался, увидев огромную ухмыляющуюся рожу внука.

— Привет, Дедуль. — Но глаза Трэвиса были прикованы к гнилому деревянному полу. — Должен признать, я чувствую себя, как конская задница, придя сюда прямиком из окружной тюрьмы.

Трэвису было стыдно.

— Ни работы, ни «зелени», ни хрена Едрен батон, Дедуль, я — неудачник.

Лицо старого пьяницы посуровело. Такое же выражение лица было у отца, когда тот застукал Трэвиса за попыткой «присунуть» одной из овец. «Проклятье, Трэвис!» — воскликнул Папа. — «Ты что, свои мозги на толчке высрал? Боже, сынок! Если хочешь трахнуть овцу, трахай, но только не свою, тупица! Прокрадись на поле к Кодиллу и трахни его овцу!» А потом Папочка закатил ему такую взбучку, которую Трэвис запомнил на всю жизнь, но понял, что получил ее заслуженно. В любом случае, у Дедули сейчас было точно такое же выражение лица.

— Трэвис! Я не хочу больше слышать подобные разговоры. Мальчик, ты кровь от крови моей единственной дочери, поэтому ты всегда желанный гость в моем доме. И не принижай себя за то, что не имеешь работы. Времена сейчас тяжелые, особенно в этих местах, с тех пор как заглохла «Юнион Карбайд». Они закрыли шахту из-за того, что покупать уголь у клятых япошек стало дешевле, чем добывать у нас. Но я имею достаточно «зелени» с пошива обуви, так что не беспокойся ни о чем.

— Спасибо, Дедуль, — выдавил Трэвис, не отрывая глаз от гнилого пола. — Только… Трэвиса словно замкнуло, когда Дедуля выкатил из-за своего рабочего стола. Именно выкатил, понимаете, а не вышел. Выкатил из-за большого стола из вишневого дерева на кресле-каталке. И тут Трэвис заметил, что у его старого доброго дедушки нет ног.

— Дедуль! — запричитал он. — Что с твоими ногами?!

— О, не беспокойся об этом, сынок. — отмахнулся Дедуля. — Я старый и двигаюсь мало. Подхватил я хворь проклятую, «дибабет» называется, поэтому доктор из поликлиники и отчикал мне ножки. Говнюк имел наглость еще прислать мне счет после этого, можешь поверить? Но ничего страшного.

Дедуля протянул костлявую руку себе за спину, указав на ряд деревянных полок, заставленных сшитыми вручную ботинками.

— Я могу делать свою работу и должен быть благодарен за это.

Трэвис был впечатлен дедушкиной силой духа. Но потом старик продолжил:

— Как сиделось?

— Да, не очень хорошо, Дедуль. Отмудохал нескольких чуваков, которые пытались меня отыметь. Еще один хотел сунуть мне в рот «петуха», поэтому я воткнул ему в глаз его же заточку. У того какая-то дрянь полилась, похожая на клюквенный джем, который продают в «Халлсе».

Морщинистое лицо Дедули посветлело.

— Ты что, убил его?

— Не, Дедуль. Но слышал, что заточкой я повредил ему мозги, и теперь он дурачок.

Дед хлопнул пятнистыми руками.

— Вот, молодец, мальчик! Твой папа гордился бы тобой, упокой господь его душу!

— Так вот, — продолжил Трэвис. Он не любил вспоминать про тюрьму, да и не должен был, не так ли? Ему все-равно предстояла связанная с этим рутина, вроде отметок в полицейском участке и прочее дерьмо. Но Трэвис даже думать об этом не хотел. Это же было так здорово откинутся с окружной «кичи», кишащей никчемными нигерами, белыми голодранцами и педофилами.

— Я постараюсь найти работу как можно быстрее, а пока, Дедуль, могу помогать тебе по дому.

Дедушка гордо улыбнулся.

— Трэвис, ты хороший малый. Добрый, уважительный. Как раз такой, каким растил тебя отец. Мне, безногому, конечно нужна здесь помощь. Ты можешь принести дров или натаскать воды для беличьего рагу или пирога с опоссумом. Видишь? — Дедуля указал на пол у края своего рабочего стола. Трэвис заметил там странные темные пятна, и вспомнил, что видел их еще в детстве.

— Видишь? — продолжал бормотать Дедуля, — весь пол уже сгниет скоро. Ты можешь подсобить мне починить его, а то не ровен час твой старый Дедушка провалится со своей каталкой прямиком во фруктовый погреб.

— О, нет, Дедуль, — воскликнул Трэвис. — Этого не случится! Я с радостью помогу тебе починить пол.

Дедушка подкатил ближе, его улыбка помрачнела.

— И ты можешь еще кое-что для меня сделать, сынок. Время от времени ты можешь помогать своему старому дедушке ловить кайф.

— Конечно, Дедуль, но… как?

Дедушка хихикнул.

— Конечно, сам-то я, безногий, уже не могу. Да и чтобы своего «петушка» поднять, мне, старику, потребуется целая вечность. Но я могу ловить кайф… ну, понимаешь… когда смотрю.

Когда смотрю. Трэвис задумался. Ему было не совсем понятно.

— Я имею ввиду «головачи», сынок.

«Головачи», — подумал Трэвис. Ну и ну…

— Дедуль, — сказал он с кротким видом, — я ведь думал об этом еще до того, как меня «закрыли». Да, верно. «Головачи». Помню, когда я был маленький, вы с папой, сидя на крыльце, много говорили об этом. И как раз перед тем, как я разбил «Куду» Кейджа Джорджа и сломал позвоночник Кэри Энн Уеллс, я спрашивал тебя. Помнишь?

— Конечно, помню, мальчик. — Дедушка зыркнул на него в ответ. — И помню, что ничего не рассказал тебе, потому что ты был еще молод.

— Да, Дедуля, но должен тебе сказать, что я думал об этом все время, пока сидел в тюрьме. Я должен знать. Что такое «головач»?

Лицо Дедушки приняло — как сказали бы городские избалованные педики-пижоны — выражение эйфории. Он подъехал на своей расшатанной каталке еще ближе.

— Знаешь, что сынок? Думаю, ты уже достаточно взрослый, чтобы слышать это… поэтому я расскажу.

Трэвиса буквально распирало от восторга.

И Дедушка кивнул.

— Да, мальчик. Я расскажу тебе про «головачей» все, потому что тебе пора уже знать. Во-первых, тебе нужно поймать какую-нибудь девку, сынок, а во-вторых, тебе нужно вот это…

Тут морщинистая рука Дедули протянулась к столу и подняла с него электродрель.

* * *

— «Сотка» больше не катит, — сказал Каммингс, старательно играя роль «плохого парня».

Спаз, чьи длинные волосы свисали на плечи сальными прядями, скорчил изумленное лицо. Потом ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Едрен батон, Стью, позволь мне сказать…

Рука Каммингса метнулась вперед, железной хваткой вцепившись Спазу в горло.

— Во-первых, я тебе не Стью. Я агент Каммингс. Понял?

Он надавил чуть сильнее, и Спаз, задыхаясь, кивнул.

— Во-вторых, я больше не прикрываю твои поставки паленого пойла в Кентукки за жалкие сто баксов в месяц. С этого дня будет двести пятьдесят.

Каммингс ослабил хватку. Спаз упал.

— Холлу это не понравится.

— Скажи Холлу, путь поцелует меня в задницу. Будет артачиться, скажи этому гнусному ушлепку-самогонщику, пусть ищет себе другую федеральную «крышу». Больше рисковать за «сотню» в месяц не собираюсь.

Каммингс уже год «крышевал» Холла Слэддера, по кличке «Первач», торговавшего нелегальным спиртным. Свое пойло они гнали в дистилляторе, прямо рядом с Филбертом — считали, что безопаснее будет гнать в «мокром» штате (штат, где разрешена продажа алкоголя — прим. пер.) — а потом переправляли грузовиком в Кентукки. Меньше ненужного внимания. И гораздо меньше, если агент Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию намечает им маршруты и сообщает об их изменении. Но Каммингс насаживал Спаза на крючок — он понимал, что Слэддер не сможет платить за защиту в большем объеме. Прижав Спаза, Каммингс пошел окольным путем, потому что догадывался, что тот занимается не только кукурузной самогонкой.

— Вы со Слэддером — два куска дерьма, и вы оба это знаете, — продолжил Каммингс. — Если погорите, вы же, членососы, сдадите меня в два счета. Поэтому за риск мне нужно больше «зелени».

Спаз захлопал похмельными глазками, осмелившись посмотреть Каммингсу в лицо.

— И если вы, кретины, только подумаете сдать меня, надеюсь, у вас хватит мозгов, понять, что я прикончу вас, прежде чем вы дадите против меня показания. Ну, так что будем делать?

— Холл, он… — зазаикался одетый в замызганный комбинезон Спаз. — Он на мели, мужик… ой, то есть, агент Каммингс.

— Ты не слышишь меня. — В следующий момент Каммингс вытащил свой «Смит Энд Вессон» 13 модели, под завязку набитый патронами калибра.357. Взвел курок.

— Мне нужно больше денег, и я вам, парни, ни хрена не доверяю.

— Подожди, мужик! Послушай. Есть тема. Ты продолжаешь «крышевать» Холла за «сотку», а я даю тебе дело, с которого ты будешь иметь «штуку» в месяц.

Ага. Есть!

— В обмен на что?

Спаз осмелился ухмыльнуться.

— Будешь прикрывать кое-то еще, мужик. Я приторговываю «Пи-Си-Пи», а еще «шмалью» и… коксом.

— Для кого?

— Чувака зовут Датч. — В тоне Спаза прибавилось дерзости. — Тебе не нужно знать его настоящее имя.

— И что, этот говнюк Датч будет платить мне по «штуке» в месяц, чтобы я обеспечивал безопасность его маршрутов?

— Ну, да. Думаю, так. Только мне нужно будет с ним перебазарить. Ты ведь федеральный коп.

— Не, Спаз, я — продажный федеральный коп. Скажи этому куску дерьма Датчу, что я гарантирую, что его никто не тронет. Я — федерал, и мой офис получает все факсы Управления по борьбе с наркотиками. Так что, все у него будет «чики-пуки», если станет работать со мной. «Штука» мне нужна каждый месяц, наличными. И чтоб номера банкнот были не по порядку. И скажи ему еще, Спаз. Я не только буду намечать ему маршруты. Я буду отвозить его товар до нужной точки в багажнике своей полицейской машины без опознавательных знаков. Так ему и скажи.

Красные похмельные глаза Спаза радостно расширились.

Каммингс взял на себя его роль.

— К-конечно, Стью… ой, то есть, агент Каммингс.

— Не называй меня больше «Агент Каммингс», понял? Зови меня Стью. — Каммингс закурил, предложил сигарету Спазу. — Так мы по-прежнему друзья, или как?

— К-конечно, Стью.

— Просто хочу, чтобы ты понимал, откуда я. А этот твой наркоторговец, Датч. Только подумай, как он будет счастлив, когда ты скажешь, что у тебя есть «федерал», готовый возить для него товар.

— У-у меня и в мыслях такого не было.

— Черт, Спаз, да он так обрадуется, что даже, наверное, оплатит твой следующий семестр в Гарварде.

На лице Спаза отразилось замешательство.

— Ух ты… А что такое «гарвард», Стью?

— Неважно. Я нужен вам, парни, чтобы облегчить вам жизнь, а мне нужен хлеб. Так что иди, «перетри» со своим чуваком. Встретимся завтра здесь в это же время.

Спаз быстро повеселел, обнажив в улыбке зубы, от одного вида которых дантиста вывернуло бы в плевательницу. — Завтра, мужик. Будет сделано. Если повезет, принесу тебе «бабки» за первый месяц.

Выпустив дым, Каммингс резко кивнул.

— «Перетри» с Датчем.

Спаз с ревом унесся из лощины в своем форсированном «Мустанге» 71-го года, с 351-ым двигателем «Кливленд». Каммингс знал, что поймал его на крючок. Он хорошо сыграл свою роль, управлял Спазом как марионеткой и заставил его сделать нужные ему выводы.

День выдался прекрасный. Он вернулся в свою машину без опознавательных знаков и выехал на окружное шоссе. Да, — сказал он сам себе. Я продажный федеральный коп. Он был не очень рад этому, но как еще он мог заработать на лекарства для Кэт? В прошлом, это было просто бухло — пустяки. Но теперь он приблизился к реальным делам — кокс, «Пи-Си-Пи», дерьмо, которое эти мрази продавали девятилетним детям. Дерьмо, которое выворачивало жизни людей наизнанку. Но у Каммингса тоже был план на этот счет.

Каммингс служил специальным агентом в Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию, в региональном отделении округа Рассел, в Льюисбурге, штат Вирджиния. Он работал уже 10 лет, ловил бутлегеров, самогонщиков, арестовывал дистилляторы, устраивал засады. Сначала, он даже верил в свою работу — пока не заболела Кэт.

Мне нельзя ее подвести, — подумал он в отчаянии. Я не могу оставить ее в беде.

Даже если всем остальным насрать. И он поклялся себе — как только Кэт станет лучше, он «соскочит»…

— Привет, Стью.

— Привет, Джей Эл.

В управлении Каммингс скинул оружейный ремень, жгущий поясницу. Джей Эл Пирс был специальным агентом и возглавлял региональное отделение. Он знал, что к чему. Пирс вырос здесь, сам был неотесанным деревенщиной, пока не уехал и не получил образование. Гладко зачесанные назад черные волосы, бакенбарды и «элвисовская» ухмылка. У Каммингса с ним особых проблем не было.

— В следующем месяце едем в Вашингтон, на учебные сборы на Баззард Поинт, — объявил он. — Каждый вечер отрываемся на вечеринках во стрип-клубах округа Колумбия.

— Звучит привлекательно.

— Как прошло дежурство?

Каммингс опустился на стоящий напротив металлический складной стул и закурил очередную сигарету.

— Никак. Порожняк полный. Проверил все самогонные точки, которые мы накрыли прошлой зимой. Везде пусто. Проверил все окольные тропы — опять ничего. Но обнаружил небольшую активность на нескольких точках старика МакКалли. Скоро накроем.

— Ладно, — сказал Пирс из-за своего «федерального» стола из серого металла. — Как жена, кстати?

Вопрос застал Каммингса врасплох.

— Все так же. Чертова медицина меня доконает. Четыреста пятьдесят в месяц, а будет еще больше.

— Не знаю, как ты справляешься, Стью. Ты — хороший мужик.

Но не такой, как ты думаешь, — мысленно сказал Каммингс.

* * *

Работает уже десять лет, а ему платят какие-то жалкие 32,5 «штуки» в год. Прибавка к зарплате не зависела от выслуги лет, оставались лишь редкие индексации. Он не считал себя виноватым в том, что ему приходится делать. Если бы ему платили столько, сколько он заслуживает, все было бы иначе.

Разве не так?

Солнце садилось за горизонт. Трасса 154 петляла между деревьев и вымерших пастбищ, ведя его домой. Иногда ему приходилось съезжать на обочину и мастурбировать — еще одно занятие, которое его сильно удручало. Потому что, несмотря на свои первичные мужские потребности, он знал, что, придя домой, не сможет заняться сексом с женой, учитывая ее состояние. Но что бы он ни делал, каждую минуту он не переставал думать о Кэт…

Она была всегда уставшая, всегда вымотанная. Он знал, что каждый вечер она старалась дождаться его прихода, но в последнее время у нее совсем не было сил. Иногда она плакала из-за этого.

Не думай об этом, — он попытался отогнать от себя тяжелые мысли. Будь мужиком. Поступай правильно. Заботься о жене, потому что ты отлично знаешь, что, если б заболел ты, она бы из кожи вон лезла, ухаживая за тобой.

Все это вынужденные меры.

Он собирался уже повернуть, как вдруг заметил на Поле Коттера мигающие красно-синие огни.

* * *

Трэвис откинулся на кровать. Он лежал с широко раскрытыми глазами и вздыхал. Лучи лунного света падали сквозь окно на деревянный пол. Галдели сверчки и лягушки.

«Головачи», — подумал он.

Да уж, у него был сегодня мощный «головач».

Дедуля показал ему, как это делается. Конечно, сперва ему пришлось поймать девку, но это оказалось несложно.

— Только она обязательно должна быть из семьи, причинившей нам вред, — проинструктировал его со своей коляски Дедуля.

В прошлом, когда мама и папа были еще живы, не только Кодиллы доставляли им неприятности, воруя овец, и все такое. Он помнил, как однажды пара грязных, неотесанных сынков Рейда сорвали все яблоки с Папиных яблонь. А все потому, что несколько ветвей свесились через ограду и росли над участком Рейдов. Папу тогда чуть удар не хватил. Тот случай надолго врезался Трэвису в память. И когда он разъезжал на своем пикапе в поисках какой-нибудь девки, она быстро нашлась. Он отлично помнил, что ее звали Ири Рейд. И хотя, когда Трэвис последний раз видел ее, она была гораздо моложе, сомнения у него не смогли вызвать ни блестящие золотистые волосы, ни огромные сиськи, торчащие из-под персикового цвета блузки. Она шла размашистым шагом, босая, по проезжей части моста Олд Говернор. И конечно же, Трэвис, как истинный джентльмен, остановился и предложил подвезти ее домой.

— Ты же Трэвис Клайд Тактон, верно? — спросила она, растягивая слова, пока затаскивала в грузовик свой аппетитный, облаченный в шорты из обрезанных джинсов зад. — А ведь я помню тебя.

Ее хорошенькая, веснушчатая мордашка залилась легким румянцем.

— Извини, что сейчас тебе это говорю, но ты мне раньше даже немножко нравился.

— Ири, если честно, — признался Трэвис. — До того, как мою задницу упекли в окружную тюрьму, ты мне тоже очень нравилась!

— Да ну?!

В следующую секунду Трэвис заехал своим огромным жилистым кулаком прямо ей в лоб, наглухо вырубив. Затем, не глуша мотор, он как следует ее связал, заткнул рот кляпом, и сунул соблазнительное худенькое тельце под сиденье. Следующее, что он помнил, это то, как внес ее словно мешок с кормом, в мастерскую Дедули, и положил на большой стол из вишневого дерева, за которым тот шил башмаки.

— Белобрысая дочка этих говноедов Рейдов! — воскликнул Дедуля. — Молодец, Трэвис. Теперь привяжи ее к столу и сними с нее эту мерзкую, развратную одежку.

Правда Трэвису это можно было и не говорить, потому что он сразу заметил, что в каждый угол стола было врезано по крюку с ушком. Крошка Ири была все еще в отключке, поэтому он разрезал на ней веревки и привязал ее прямо к столу. Теперь она лежала на спине, свесив голову через край.

— Что делать дальше, Дедуль?

Дедушка хихикнул, почесал подбородок, и подкатил к столу. В руке он сжимал электродрель, со вставленной в нее трехдюймовой кольцевой пилой.

— Трэвис, в любом, любом деле нужна практика, понимаешь? Взять Томаса из придорожного бара. Старик на стиральной доске играет, мама не горюй! А Конга Пауэрс? На банджо «лабает» так, как никто не умеет! Знаешь, почему, сынок?

Процессор в голове Трэвиса тут же пустился в вычисления.

— Практика? — предположил он.

— Верно, мальчик. Практика. И во вскрывании девчачьих голов у меня было много практики, могу тебе сказать. Мы с твоим папочкой — упокой господь его душу — были, наверное, лучшими «мозготрахами», отсюда и до самого Нового Орлеана.

С этим торжественным заявлением Дедуля запустил дрель, задумался ненадолго, а потом вдавил ее в макушку белокурой головки Ири Рейд.

Раздалось громкое жужжание, и в нос Трэвису ударил запах паленых волос и жженой кости. Прошло еще несколько секунд, прежде чем Дедуля положил дрель на место.

— Отлично, — объявил он, снова подкатив к столу, чтобы полюбоваться работой. — Видишь, Трэвис? Я прорезал аккуратную дырочку в ее макушке. Видишь?

Трэвис наклонился, прищурившись.

— Да, Дедуль, вижу.

Еще он видел идеально круглый кусок кости, застрявший в кольцевой пиле.

— И что теперь?

— Просто смотри.

Сгорая от любопытства, Трэвис замолчал и стал наблюдать за Дедулей. Тот, ловко сдвинув назад светлые волосы Ири, продемонстрировал ему свежевыпиленное отверстие. На пол из него капала кровь.

Потом Дедуля взял нож.

— Ты что собираешься делать, Дедуль?

— Смотри, мальчик. Нужно сделать разрез для твоего «петушка».

Только потом до Трэвиса дошел смысл сказанного. Нож был обычный, столовый, шириной один дюйм, и длиной примерно восемь. Дедуля все с той же поразительной ловкостью сунул его прямо в отверстие в черепе Ири и сделал аккуратную маленькую прорезь. Как только нож был извлечен, наружу хлынула кровь, смешанная с какой-то водянистой массой — вроде спинномозговой жидкости. Но такому здоровому, тупому животному, как Трэвис ничего не было об этом известно. Лишь потом он понял, почему пол у основания рабочего стола так сильно прогнил. В течение многих лет кровь из девкиных голов стекала на пол, превращая дерево в гнилую труху.

— Доставай свой «кран», мальчик, — сказал Дедуля, откатываясь в сторону и расстегивая себе штаны. — Доставай и суй. Это будет твой первый «мозготрах».

Трэвис не знал, что и думать об этом. Трахать девкин мозг? Он спустил портки и стал слегка подрачивать, представляя себе телочек из журналов, которые видел в тюряге. Как только его причиндал пришел в боевую готовность, он подошел к голове Ири, неподвижно свисающей через край стола, и остановился.

— Ну же, сынок. Что с тобой такое, а? Вот это и есть «головач», мальчик. Лучше всякой «киски».

Смысл был предельно ясен — Трэвис должен был вставить свой член в голову Ири Рейд и отыметь ее. Сперва он делал это с неохотой, но вскоре вошел во вкус.

— Ох, едрен батон, Дедуля, — вырвалось у него из горла. — А ведь это так здорово.

Трэвис трахал мертвую голову, придерживая ее руками и погружая торчащий колом член в еще теплый мозг Ири Рейд. Сперва для него это было все равно, что дрочить. Потому что приходилось думать о картинках из журналов, о телках, которых он драл до тюрьмы, или о попках, по которым ему приходилось шлепать на «киче». Не, Трэвис не был педиком, но, когда тянешь 11-летний срок в окружной тюрьме, приходится что-то изобретать. Трэвису частенько приходилось думать на эту тему, и он сразу становился похотливее охотничьего пса. Поэтому он нашел себе «сучку» («сучками», если кто не знает, в тюрьме зовут худеньких мальчиков. Они почти всегда готовы раздвинуть задницу за пачку сигарет или небольшую протекцию. И все равно Трэвису часто приходилось помогать себе кулаком, хотя он не был педиком, как уже ранее утверждалось. За этим занятием он думал о гладко выбритой «киске» Кэри Энн Уэллс, или о другой девке, которую когда-то «драл», и тогда «кончун» был что надо!) Но теперь для этого не было нужды. Вот это «головач»! Я трахаю девкин мозг, — подумал он. И это ЗДОРОВО…

— Трахай ее в голову, мальчик. Трахай! — Подначивал со своей каталки Дедуля. — Залей ей мозги молофьей!

Это Трэвис и сделал в следующую секунду, пыхтя и сопя. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Он хрюкнул, потом издал протяжный стон и выпустил фонтан семени прямо в голову Ири Рейд.

И знаете, что?

Это было лучше всякой «киски», которую он когда-либо драл, и круче любой мальчишеской задницы. По-любому. Трэвис, краснея и отдуваясь, отступил назад. Его обмякший причиндал выскользнул из теплой норки.

— Едрен батон, Дедуля. Ты был прав. «Мозготрах» — это круто.

— Я же говорил, мальчик, — радостно воскликнул Дедуля. Все это время он надрачивал себе член и уже вымазал пряжку ремня струйкой старческой спермы.

— Ничто не сравнится с хорошим «головачом», Трэвис. В этих местах давно уже этого никто не делал, но самое время нам вспомнить старые деньки. Будем устраивать «мозготрах» при любой возможности! И позволь мне сказать тебе кое-что, сынок. Твой папа гордился бы тобой, узнав, что ты залил молофьей башку дочки этих клятых Рейдов.

* * *

Голова Каммингса буквально кишела мыслями. Во-первых, это были, конечно, мысли о Кэт — постоянно изнуренной, сонной, больной. И все же каждый вечер она встречала его улыбкой, разве не так? Потом менее приятные мысли — о Спазе и этом наркоторговце, Датче. Он знал, что его поведение не совсем подобающее для федерального агента, но что он мог поделать? Ему нужны деньги. Ради бога, он же не грабил банки, и не отнимал социальное пособие у старушек на Кротчет-Лейн. Я собираюсь «подоить» наркодилера, черт подери… Те парни продавали крэк дошкольникам. Заставляли 13-летних девочек торговать собой на улицах. Им насрать на детей, так почему они должны волновать Каммингса? Он будет оказывать миру услугу.

До тех пор, пока кто-нибудь не узнает…

Я в безопасности.

Не успел он свернуть с трассы 154, как заметил огни. Мигающие красно-синие огни. На поле Кролла, простиравшемся от самой лощины. Развернувшись, Каммингс направил свою федеральную машину без опознавательных знаков вверх по склону, и остановился. Там стоял патрульный автомобиль полиции штата с включенными спецсигналами. В округе Рассел не было ни муниципальных отделений, ни своей окружной полиции. Не могли себе позволить. За все серьезные правонарушения отвечал штат.

Каммингс вылез из машины. В лощине трещали сверчки. Было жарко и влажно. Над верхушками деревьев лениво ползла полная луна.

— Каммингс, «Эй-Ти-Эф», — представился он. Хотя на нем была полевая форма, он достал еще свой значок в кожаном чехле и удостоверение, приблизившись к худому и бледному патрульному, склонившемуся над…

Мертвым телом. Каммингс сразу заметил его.

— Помощь нужна?

Патрульный встал и подошел, качая головой. Закурил сигарету.

— Спасибо, не нужна. Уже не нужна.

— Что тут у вас?

— «Шестьдесят четвертый», — объявил патрульный. — Белая женщина, на вид около двадцати лет. Мертва, похоже, уже несколько часов. Я возвращался в главное управление на пересменку, и наткнулся на нее.

— Причина смерти?

— Похоже, тупая травма головы.

— И убили ее, видимо, не здесь. — отметил Каммингс, светя фонариком на тело. Симпатичная молодая девушка. Шорты из обрезанных джинсов и блузка лежат в стороне. Красивые светлые волосы. А еще он увидел дыру в голове и подозрительно малое количество крови на земле.

— Да, ставлю десять к одному, что какой-то деревенщина прикончил ее где-то в другом месте, а потом выбросил здесь. Окружной коронер уже едет. Я подожду его, и пока постерегу место преступления.

— Правильно. Удачи. Я, наверное, поеду.

— Спасибо, что остановились и поинтересовались. Здесь, в глубинке, мы высоко ценим это.

И не говори, — сказал про себя Каммингс.

— Пока.

Он протопал к своей машине без опознавательных знаков и направился домой.

* * *

— Едрен батон! — услышал Каммингс на следующее утро, когда вошел в отделение. На самом деле, региональное отделение «Би-Эй-Ти-Эф» округа Рассел размещалось в 72-футовом трейлере, стоящем за бинго-залом в Ларчмонте, а искренний вопль принадлежал Пирсу. Как такой человек, как Пирс был возведен в ранг руководящего спецагента, оставалось за пределами понимания Каммингса. «Я родом из этих мест, Каммингс,» — неоднократно хвастался Пирс. «Я знаю местных, знаю, как они думают, как действуют. Я вижу их насквозь.» Боже. В обязанности этой прославленной команды из трех человек входило пресечение изготовления нелицензированных алкогольных напитков — а именно кукурузного ликера — а также их нелегального распространения и продажи. В округе, где уровень безработицы превышал 40 процентов, самогоноварение было доходным делом. Только, почему-то, незаконным.

— Где «едрен батон»? — поинтересовался Каммингс с порога. Он сделал отметку в регистрационном журнале. Оружейный ремень тяжелил бедро.

— Гребаные копы штата только что подбросили нам «Шестьдесят четвертый». — Пирс раздраженно помахал факсом, его щеку оттопыривал вечный комок жевательного табака.

— Какая-то «оборвашка» из Люнтвилля. «Принять к сведению,» — пишут. «И приобщить к делу.»

«64» — это отчет о смерти с подозрением на убийство. Нахмурившись, Каммингс взял факс и прочитал.

ОТ: ОТДЕЛ ПО РАСКРЫТИЮ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПРОТИВ ЛИЧНОСТИ. ПОЛИЦИЯ ШТАТА ВИРДЖИНИЯ.

В: БЮРО ПО АЛКОГОЛЮ, ТАБАКУ И ОГНЕСТРЕЛЬНОМУ ОРУЖИЮ, РЕГИОНАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ОКРУГА РАССЕЛ. СРОЧНО.

ПОЛУЧАЮЩЕМУ ВЕДОМСТВУ: ПРИНЯТЬ К СВЕДЕНИЮ И ПРИОБЩИТЬ К ДЕЛУ СОГЛАСНО ПРИКАЗУ О СОТРУДНИЧЕСТВЕ МЕЖДУ ФЕДЕРАЛЬНЫМИ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫМИ ОРГАНАМИ. ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ НА СОПУТСТВУЮЩУЮ ИНФОРМАЦИЮ. НЕМЕДЛЕННО УВЕДОМИТЬ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ ШТАТА ВИРДЖИНИЯ.

ЖЕРТВА: РЕЙД, ИРИ. БЕЛАЯ ЖЕНЩИНА. ДАТА РОЖДЕНИЯ: 02.08.79. ВОЛОСЫ СВЕТЛЫЕ, ГЛАЗА КАРИЕ. ВЕС 116 ФУНТОВ.

Судя по дате, файл был создан вчера, поздно вечером.

— Ну, да. Патрульный штата нашел ее в поле рядом с трассой, — поспешил сообщить Каммингс. — Я разговаривал с этим парнем. Он сказал, что увидел ее лежащей там, и что ждет медэксперта.

Пирс ничего не ответил, лишь прищурился. Каммингс стал читать дальше.

ДАННЫЕ ЭКСПЕРТИЗЫ: СМЕРТЬ ЖЕРТВЫ НАСТУПИЛА В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕТИПИЧНОЙ ЧЕРЕПНО-МОЗГОВОЙ ТРАВМЫ. 3-ДЮЙМОВОЕ ОТВЕРСТИЕ ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО БЫЛО НАНЕСЕННО ЭЛЕКТРОИНСТРУМЕНТОМ. ПРОДОЛЬНЫЙ РАЗРЕЗ, ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО 6 ДЮЙМОВ В ГЛУБИНУ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ БОРОЗДЕ И ЗАТЫЛОЧНОМ ПОЛЮСЕ МОЗГА, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО БЫЛ НАНЕСЕНН КУХОННЫМ НОЖОМ С ЗАЗУБРЕННЫМ КРАЕМ.

ПРИМЕЧАНИЕ: ДАЛЬНЕЙШЕЕ ВСКРЫТИЕ ВЫЯВИЛО НАЛИЧИЕ В РАНЕВОМ КАНАЛЕ СЛЕДОВ СЕМЕННОЙ ЖИДКОСТИ.

У Каммингса перед глазами поплыли буквы. За свою жизнь он повидал немало странных телеграмм от полиции штата, но, чтобы такое…

— Не могу поверить. Гребаный «головач».

Каммингс поднял глаза.

— Что?

Пирс нагнулся за своей плевательницей. Его предыдущий комментарий был обращен больше к нему самому, чем непосредственно к Каммингсу.

— Я думал, ты должен был вести наблюдение за дистилляторами МакКалли?

— Ага, — ответил Каммингс. — Я уже пометил большую часть из них. В любое время можно арестовывать. А про что это ты говорил? Про какой-то «головач»? Что за «головач»?

Пирс сел за свой побитый серый «федеральный» стол, яростно жуя табак. Его глаза сверкали огнем.

— Так почему же ты сейчас не там? На твою зарплату идут деньги налогоплательщиков, не забыл? А насчет этого отчета не беспокойся. Это «64-ый», так что пусть им занимается полиция штата. Едрен батон, МакКалли, наверное, только что отправил очередной грузовик с «самогонкой», пока ты тут стоишь, треплешься.

— Ну же, Джей Эл. Расскажи, что такое «головач»?

Пирс с поддельным изумлением уставился на часы.

— Ты все еще здесь?

Кстати об уходах от ответа. Да, Пирс был начальником Каммингса, но он никогда его вот так не «отфутболивал». «Головач»? — подумал Каммингс, выходя из отделения и направляясь к своей машине без опознавательных знаков.

Утро было в самом разгаре — величественное солнце поднялось высоко над горным хребтом. Он знал, что по этому хребту, словно термиты по стволу дерева, были рассыпаны бесчисленные десятки семейных дистилляторов, которые веками обслуживались местными голодранцами. В обязанности Каммингса входило отслеживать их, или как это было в случае с болезнью Кэт, спускать некоторые дела на тормозах за небольшую мзду, а также отмечать бутлегерские маршруты. Вот о чем он должен был беспокоиться. А сейчас к его заботам прибавилось еще кое-что: сегодня вечером он встречался с «Датчем». Собирался работать на наркодилера. Думай лучше о более важных вещах, — сказал он себе, сворачивая на окружную дорогу. За ним вился инверсионный след из пыли, словно преследуя его. Но Каммингс, упорно крутящий руль, никак не мог его сбросить. Весь остаток дня его мучил вопрос.

Что такое «головач»?

* * *

Да, Дедуля был прав. Это было не похоже ни на что. Кайфовей «головача» у него ничего еще не было. Не, это было не похоже ни на что.

— Я ж говорил тебе, мальчик. — заявил Дедуля со своей каталки.

Боже, — лишь смог подумать Трэвис. Прошлой ночью, выбросив тело Ири Рейд на поле Кролла, Трэвис вернулся домой, лег в кровать и мастурбировал — кстати, дважды — думая, как здорово было кончать в голову той «оборвашки».

— Вот такие мы здесь дела крутим, Трэвис, — сообщил старик, заканчивая последний стежок на паре башмаков, над которыми он работал. — Вот так ведем бизнес. Если кто-то постоянно доставляет тебе проблемы, единственное, чем ты можешь как следует отомстить, — это устроить «головач». Сотни лет люди враждовали в этих холмах. Каллеры и Кейны, Солтенстоллы и Бессеры, Снуты и Мейеры. И как твой Папа и тот проклятый Кодилл, люди постоянно устраивали «головачи». Это единственный правильный способ. Как говорится в Библии, сынок. Глаз за глаз.

Трэвис не совсем понимал, как глаза были связаны с траханьем людей в голову, но решил, что так оно и есть, потому что Дедуля был мудрее его. И Ири Рейд ему было не очень жалко, потому что в прошлом Рейды плохо обошлись с его Папой, а поэтому он поступил правильно. И как Дедуля только что сказал, и как сказано в Библии, трахать людей в голову — доброе дело.

— Теперь сходи на ручей и принеси воды, да наруби еще дров. — приказал Дедуля. — Сегодня пожарим мою любимую енотовую колбасу. А то скоро должен прийти этот грязный голодранец, Неддер Кинни. Заплатит за башмаки, которые я для него сделал. Этот парень никогда мне не нравился, но он платит наличными, поэтому я согласился. К тому же, лучше, чтобы никто тебя не видел, сынок. Потому что ты только что из тюряги и нарушаешь правила УДО.

— Хорошо, Дедуль.

Трэвис выскользнул через черный ход и спустился к ручью. Да уж, как все-таки здорово на свободе! Свежий воздух, птички щебечут, ручеек журчит. С тюремным корпусом, конечно, не сравнить. «Жить хорошо!» — обычно поговаривал в такую погоду Папа. А стряпня? Дедуля умел готовить, как никто другой. Пирог с опоссумом, бургер с ондатрой, горячие пряные отвары, и конечно, вкуснейшая енотовая колбаса. Боже, баланда, которой их кормили в тюрьме, больше походила на блевотину. Это был момент самосознания, откровение, через которое сам Господь сообщал Трэвису, что он достоин лучшей жизни. И Трэвис был очень благодарен за это. Благодарен по-настоящему!

Насвистывая себе под нос, он тащил два ведра воды, которые повесил на концы палки, закинутой на спину. Но на подходе к дому вдруг резко пригнулся, поскольку заметил припаркованный у крыльца пикап «Чеви» Неддера Кинни, 74 года выпуска. Дедуля был прав. Негоже, чтобы Трэвиса кто-то видел, поэтому он решил подождать, пока Нед не уедет. Семейство Кинни он помнил смутно. Они жили через пару домов от Колз-поинт. У Неддера была жена-толстуха, по имени Чесси, у которой отсутствовали зубы и кончик носа — его ей откусила однажды злющая белка — а также с полдюжины чумазых ребятишек, которые, как предпологал Трэвис, явно успели подрасти за одиннадцать лет его отсутствия. Он помнил, что Неддер был не самый приятный в общении парень. Вспыльчивый, постоянно бухой от самогонки, которую гнал в своем дистилляторе, и злющий, как сортирная крыса. Конечно, Трэвис понимал, что сам был бы злющим и постоянно бухим, если б имел такую же жирную и мерзкую женушку, как Чесси, и кучу грязных маленьких «соплежуев», половина из которых, как он слышал, была слаба на голову. Но…

Что это было?

В следующий момент Трэвис услышал какой-то шум…

Крики? — напрягся его крошечный мозг.

И точно, крики, потому что он стали громче, и Трэвис понял, Что Дедуля и Неддер Кинни кричат друг на друга.

Интересно, о чем это они орут…

Осторожно, стараясь не шуметь, Трэвис подкрался к дому и поднес свою огромную любопытную рожу к оконной сетке. Он увидел здоровяка Неддера Кинни, чьи огромные грязные плечи торчали из комбинезона, нестиранного, наверное, целую вечность. На бородатом лице сияла гнилозубая ухмылка.

— Похоже, ты держишь меня за дурака, старый хрен, если думаешь, что я заплачу двадцать баксов за эти вот башмаки.

— Мать-перемать, Кинни! — рявкнул со своей каталки Дедуля. — Мы ж договаривались о двадцати!

— Ага, но только я передумал, ты, старый, грязный голодранец. — Неддер махал новехонькими башмаками перед лицом у Дедули. — Эти куски дерьма развалятся через неделю.

— Японский городовой, это лучшие башмаки во всей округе! Лучше и крепче башмаков ты нигде не найдешь, даже в городе!

Неддер Кинни расхохотался, с его черной бороды посыпались какие-то крошки.

— Это самое тупое дерьмо, которое я слышал за всю жизнь, ты, безногий башмачник. Он шлепнул на стол мятую «десятку».

— Плачу десять баксов, старый безногий хрен, хотя ты, старый дурень, и того не заслуживаешь. Не нравится? А что ты сделаешь?

Сказав это, Неддер Кинни громко расхохотался, вышел из дома, сел в свой пикап, и укатил.

Трэвису было невыносимо жалко смотреть на бедного старого Дедулю, сидящего в этой проклятой каталке, с волосатыми обрубками вместо ног. Трэвис представлял, в каком отчаянии находится сейчас его дед. Старый, слабый, не способный ни ходить, ни вставать. Люди «кидали» его, когда хотели, поскольку тот вонючий, гнилозубый увалень Неддер Кинни был прав в одном — Дедуля ничего не мог с этим поделать.

Но теперь, все, — сказал себе Трэвис. Кое-что я смогу с этим поделать…

* * *

— Так ты и есть тот страшный федерал, о котором говорил Спаз?

— Совершенно верно, — ответил Каммингс. — А ты, должно быть, Датч, страшный наркоторговец.

У Датча были длинные светлые волосы и вытянутое, с острыми чертами лицо. Худой. Жилистый. На предплечье татуировка в виде черепа. Каммингс сел в ветхое кресло. Спаз принес пива.

— Что предлагаешь?

— Я буду делать рейс в неделю по твоим точкам. — сказал Каммингс, потягивая прохладный «Джакс». — За штуку баксов в месяц.

Повисла гробовая тишина. Каммингс знал, что дал Датчу пищу для размышлений. Спаз стоял в углу нервно подрагивавшей тенью.

— Звучит заманчиво, — наконец нарушил тишину Датч. — И, по-моему, даже слишком. Мужик, ты же гребаный коп. Почему я должен тебе доверять?

— Потому что я самый надежный коррумпированный коп в городе. Думаешь, это «подстава»? Думаешь, на мне «жучок»? Обыщи. И спроси Спаза. Я полгода прикрывал его самогонные точки.

— Это правда, Датч. — У Спаза начался тик на лице, и он затянулся из трубки. Похоже, сегодня он сидел на амфетамине.

— Стью — честный мужик.

— Честный мужик, — передразнил его Датч. — Почему это коп хочет работать на парня вроде меня?

Каммингс разжал перед ним руки. Пришло время для саморекламы.

— Причина — банальней не бывает, Датч. Мне нужны деньги. У меня больная жена, и лучше ей не становится. Каждую неделю ей нужны медикаменты, которые стоят целое состояние, а «бабок», которые мне платят федералы, даже на фастфуд не хватает.

Я горбачусь на «Эй-Ти-Эф» уже 10 лет, и не получил еще ни одного повышения, в то время как каждый в этом вонючем мире корчит из себя бандита. Теперь моя очередь корчить. Пошло все на хрен! Буду брать на лапу. Не хочешь со мной работать, хорошо. Уверен, что найду другого наркодилера, который будет рад иметь карманного копа.

Лицо Датча растянулось вширь. До него явно дошел смысл сказанного.

Рейс в неделю по моим точкам, и твоя цена — штука в месяц?

— Совершенно верно.

Стальные глаза Датча выровнялись с его.

— Сколько товара за рейс?

— Сколько сможешь загрузить в багажник моей федеральной машины, — ответил Каммингс.

Датч откинулся в кресле, с расслабленной грацией опустив бутылку пива. Потом, впервые за все время разговора, улыбнулся.

— Думаю, мы сработаемся, — произнес он.

* * *

— Трахай ее в башку, мальчик! — подначивал Дедуля. — Трахай!

И Трэвис наяривал, как заправский кавалерист, да так, что огромный рабочий стол из вишневого дерева грохотал под его напором. Никогда в жизни у Трэвиса не было такого «стояка» как сейчас, когда его причиндал скользил в башке Чесси Кинни, чья жирная туша громоздилась на столе. Трэвис увидел ее под вечер, собирающую ежевику. Она была здоровенной, словно беркширская свинья, в открытом платье мерзкого зеленого цвета. Огромные сиськи и пузо выпирали сквозь грубую ткань, неопрятные, каштанового цвета волосы висели веревками вокруг круглого лица. Трэвис предложил подвезти ее до дома на своем пикапе. А потом, когда она залезла в кабину, двинул ей как следует своим латунным кастетом. Просто ему было очень больно видеть Дедулю в таком подавленном состоянии, после того, как тот грязный пьянчуга Неддер Кинни «наколол» его, заплатив жалкую «десятку» за пару отличных башмаков. Но как говорится в Библии, глаз за глаз, или что-то воде того. Поэтому Трэвис решил, что вполне справедливо будет поймать жирную женушку Неддера и устроить «головач».

Он притащил ее домой и, пыхтя и сопя, водрузил пузом кверху на стол. Все-таки весила она больше, чем ручная тележка сырого цемента. Дедуля, увидев, что сделал Трэвис, лишь завопил от радости, вскинув вверх тощие руки.

— Разве не самого лучшего внука даровал мне Господь? — воскликнул он.

— Ну вот, Дедуль. Я решил, что это будет равноценной платой за то, что Неддер Кинни «кинул» тебя с башмаками. — сказал Трэвис. — Он поступил неправильно, так что мы должны отплатить ему должным образом. Когда Трэвис взялся проделывать отверстие для своего «петушка», в голове у него возник вопрос.

— Дедуль, позволь кое-что спросить. А не проще было бы, не мудохаться с электродрелью, а просто пробить башку молотком?

— Не, мальчик. И я скажу, почему, — ответил Дедуля тоном всезнающего мудреца. — Молотком не получится сделать ровную дырку, а это очень важно. Помнишь Сисала Коннера, того толстого голодранца, жившего в сарае у запруды Уоттера? Много лет он валил свиней для мясной компании «Уильямз Мит Компани», пока они не закрылись из соображений экономии. Так вот, Сисал был экспертом по пробиванию черепов, он занимался этим восемь часов в день. А свиней валил он — будь здоров. Когда «Уильямз» уволили его усталую задницу, ему пришлось дробить пшеницу за госсубсидию. Помню, однажды один из сыновей Кролла насыпал сахара в бензобак его новенькой молотилки «Джон Дир», поэтому спустя неделю Сисал поймал одного из пацанят Кролла и пригласил меня и твоего папочку на «головач». Он настоял на плотничьем молотке, потому как отлично управлялся им еще со своих «свинобойных» времен. Шмякнул мальчонку чуть сильнее, чем требовалось. Вытащил из дырки обломки, какие смог, и сунул свой «петушок». Ну и посадил себе занозу — осколок кости воткнулся прямо в головку. Помню, бегал потом, орал. Кровища из писюна хлещет, как будто красной мочой ссыт. Вот почему никогда нельзя использовать молоток, мальчик. Всегда пользуйся кольцевой пилой, не будет осколков, и никогда не засадишь в член занозу.

Ух, ты. А правы люди. Старики знают, о чем говорят. Чего Трэвису меньше всего нужно, так это засадить себе в член осколок кости. Не, ему это вовсе не нужно!

Поэтому Трэвис, не забыв процедуру, прикрутил круговую пилу к электродрели и принялся вскрывать голову Чесси Кинни. Во влажных, стариковских глазах Дедули заблестели слезы радости. Шуму было много, но, чтобы вскрыть черепушку, времени потребовалось не больше, чем чтобы высморкать соплю из носа. Затем Трэвис тут же воткнул в отверстие нож и сделал глубокий разрез для своего «петушка». В тот же момент, несмотря на то, что Чесси была все еще без сознания, она дернула своими толстыми, волосатыми ногами и затихла. Она была мертва. Мертвей не бывает.

Кровь лилась у нее из башки, словно вода из охладителя на самогонном аппарате. Но как только кровотечение прекратилось, Трэвис тут же сунул в отверстие свой торчащий причиндал и с удовольствием принялся трахать еще теплый мозг. Глаза Трэвис закрыл, потому что не хотел смотреть на тело Чесси. Зрелище было то еще — под обтягивающим платьем колыхались складки жира, с противоположного края стола свисали огромные грязные ноги. Густые пучки волос подмышками напомнили Трэвису металлическую мочалку, которой ему приходилось чистить кастрюли во время дежурства в тюремной столовой. Одна из сисек вывалилась наружу — большая, как голова ребенка — и перекатывалась туда-сюда словно мешок с куриным жиром. Из соска торчало несколько мерзких черных волос, как будто кто-то воткнул в него рыболовные крючки. Неее. Трэвису не нужно на такое смотреть, если он не хочет, чтобы у него «упал» прямо в башке.

— Трахай, Трэвис! — продолжал подначивать его Дедуля, надрачивая в своем кресле с красным от усердия лицом. — Кончи ей прямо в башку, мальчик! Трахай эту оборвашку!

И Трэвис трахал. Правда много времени у него это не заняло. Он почувствовал, как нарастает внутри него наслаждение, и оно было несравнимо ни с чем. Зрачки Трэвиса сошлись в кучку. Он схватил Чесси Кинни за огромные, потрескавшиеся от грязи уши и стал долбить еще жестче, как будто ножевой разрез в ее мозгу был горячим, сосущим ртом пятидолларовой придорожной шлюхи. В следующий момент Трэвис приподнялся на цыпочки, застонал, и выпустил мощную струю спермы в «мозолистое тело» мозга Чесси Кинни. Хотя он все-равно не знал, ни что такое «мозолистое тело», ни что такое «центральная борозда», ни что такое «затылочный полюс». Достаточно сказать, что он выпустил мощную, горячую струю прямо ей в башку. И это было здорово. Никогда в жизни ему не было так хорошо.

— Ох, едрен батон, Дедуля! Позволь мне сказать, «кончун» был что надо.

Трэвис отступил назад, сырой от пота. Его обмякший член выскользнул из свежепроделанной дырки.

— Да уж, мальчик! — согласился Дедуля. — «Головачи» — это нечто, правда? Кому нужна женская писька, если можно трахать башку?

— Но… Дедуль. — Трэвис замялся, чувствуя себя очень виноватым. Все то время, пока он ублажал себя, бедный Дедуля сидел с торчащим из штанов старым, но все еще рабочим хреном.

— Едрен батон, Дедуль. Ты ж сам еще не кончил.

— Да, неважно, мальчик. Старику вроде меня, нужно время для этого дела. Смотреть тоже неплохо. Глядя, как сильный, молодой мужик вроде тебя, трахает башку, я вспоминаю былые деньки. И позволь мне сказать вот что, сынок. Я перетрахал достаточно голов на своем веку.

— Бьюсь об заклад, что так оно и было, Дедуль, — согласился Трэвис, застегивая ширинку. — Почему б тебе не трахнуть башку прямо сейчас? Вон на столе у нас свеженькая, если не брезгуешь после меня.

— Ох, едрен батон, сынок. Я ценю твою заботу, но мой «мозготрах» остался в прошлом. Не могу встать с этого проклятого кресла. Ножек-то нет.

Трэвис улыбнулся широкой теплой улыбкой любящего внука. Он знал, как помочь Дедуле.

— Я буду твоими ногами, Дедуль, — сказал он и поднял своими огромными мускулистыми ручищами Дедулю с кресла и поднес его к мертвой голове Чесси Кинни. — Не позволю, чтобы мой Дедуля сидел и смотрел, как я трахаю башку, а он нет. Дааа!

Трэвис поднял старика с кресла с такой легкостью, как будто это была подушка с утиным пухом.

— Не беспокойся, Дедуль, я не стал в тюрьме пидором, но придется мне ненадолго взять твоего «петушка», чтобы направить куда надо.

В следующий момент Трэвис схватил торчащий член Дедули и, удерживая его одной рукой на весу, и направил прямиком в ждущую теплую дырку в башке Чесси.

— Ох, Трэвис, — прохрипел Дедуля в неземом блаженстве. — Не могу описать, как здорово, почувствовать свой писюн в девкином мозгу столько лет спустя.

— Давай, Дедуля, — подгонял Трэвис. — Трахай эту башку! Трахай! Залей эту дырку молофьей!

И морщинистый Дедуля принялся наяривать, любезно поддерживаемый на весу своим добрым, крепким внучком.

— Не спеши, Дедуль. Накачай ее, как следует. Не стесняйся! Трахай!

Дедуля вилял своей старой плоской задницей и, несмотря на возраст, меньше, чем через минуту заохал-заахал, задрожал, затрясся, как осиновый лист, в оргазмическом блаженстве.

— Ооо-дааа, ооо-дааа, дааа! — вырвался у него из горла хриплый стон. — Ох, едрен батон, Трэвис! Я так охрененно сейчас кончил ей в мозг! Еще хватит в моих старых яйцах молофьи, чтоб залить доверху это «отхожее ведро»!

Слюна капала на его белую козью бородку, глаза закатились в экстазе.

— Ох, это лучший кайф, какой есть в мире! Боже, мальчик, я вкачал в нее столько молофьи! Странно, что у нее из ушей еще не брызнуло!

— Молодец, Дедуль! — одобрительно воскликнул Трэвис. — Ты показал этому треклятому Неддеру Кинни, где раки зимуют. Накачал его женушку в башку!

Трэвис посадил старика обратно на каталку. Но как только Дедуля сел, он поднял на Трэвиса глаза и расплакался.

— Ох, едрен батон, Дедуль. Что не так?

— Мальчик. — Дедуля плакал навзрыд, его кадык ходил ходуном. — Послушай, за всю мою жизнь никто не делал для меня ничего добрее…

Трэвис вытер огромную соплю об растрепанные волосы Чесси Кинни и гордо улыбнулся. Наконец он сделал что-то, что осчастливило его деда.

— Мне кажется, Дедуль, пока я сидел в тюряге, много кто из местных причинил вред моей семье. Так что, как ты говорил, если кто-то доставляет тебе проблемы, единственное правильное решение — доставить проблемы им самим. Так сказано в библии, верно?

— Правильно, сынок, именно так. Глаз за глаз, как говорится.

Трэвис пока не собирался тащить этот 250-фунтовый мешок с дерьмом на какое-нибудь поле. Он позаботится об этом позже.

— А раз тут много кто причинил моей семье вред за последние годы, на какое-то время «головачей» нам хватит. Как тебе это, а? Дедуль?

Дедуля уронил голову на руки и плакал от счастья.

— Слава тебе, Господи! Спасибо за то, что даровал мне такого хорошего внука!

Трэвис чуть сам не расплакался, глядя на дедушкину радость. Он нагнулся и взвалил Чесси Кинни себе на спину.

— Скоро вернусь, — объявил он. — Выброшу эту грязную жирную оборвашку где-нибудь в лесу. Надеюсь, опоссумы не побрезгуют жрать это вонючее деревенское сало.

* * *

Дело было не в ежемесячной «штуке» — продажные копы долго не держатся. Но Каммингс знал, что хорошо сыграет свою роль. Будет медленно прокладывать себе дорогу. Изучит территорию, все точки, и говнюков, которые ими заправляют. Этот чувак, Датч, пока ни за что не доверяет ему крупные партии «серьезного» товара. Так могло продолжаться несколько месяцев, но Каммингс еще докажет, на что способен. А пока он был начеку. Никогда не касался мешков с товаром, поэтому насчет отпечатков он мог не беспокоиться. И всякий раз, когда отправлялся в рейс, заменял свой табельный «Смит Энд Вессон» 13 модели на незарегистрированный револьвер «Уэбли». Если однажды запахнет керосином, и Каммингсу придется стрелять, ему не нужно будет беспокоиться, что баллистическая экспертиза выведет на его служебное оружие. Вот так он все обстряпал. В конце концов, он выведает, где хранится крупная партия товара и…

Об остальном он подумает позже.

Он поставил Кэт на колени поднос с едой, предварительно посадив ее в кресло перед телевизором. К ужину она даже не притронулась.

— Ты должна поесть, милая, — сказал он. — Тебе нужны силы.

Ее усталые веки задрожали.

— О, дорогой. Извини, что доставляю тебе столько хлопот, но я совсем не голодна. Я не могу есть.

— Ничего страшного, — сказал Каммингс. — Может, нам лечь спать? У тебя усталый вид.

Кэт лишь кивнула в ответ.

Посуду он вымоет позже. Он поднял с кресла ее бледное, одетое в ночную рубашку тело, и отнес на кровать. Лишь накрыв ее одеялом, он заметил, что она плачет.

— Милая? — его рука нежно коснулась ее холодной щеки. — Что случилось?

Содрогаясь от рыданий и часто моргая, она смотрела на него.

— Стью, извини меня. Я должна была тебе сказать, но не сделала этого. Я знаю, какая тяжелая у тебя работа. Но…

— Но что, Кэт?

Ее красивое личико сморщилось, когда она, наконец, решилась.

— Доктор Сеймур назначает мне новый антибиотик. Он стоит… он стоит… О, Стью, мне очень жаль!

Бедная девочка. Она была так больна, но у нее даже не хватало смелости назвать стоимость лекарства, способного ее вылечить.

— Препарат будет стоить еще триста долларов в месяц, это сверх тех денег, которые ты платишь за другие лекарства.

В любой другой ситуации Каммингс бы уже пал духом. Но его жена не должна же видеть его слабость, верно? Не должна видеть, как ее мужчина сломается под грузом суровой реальности. Ежемесячная тысяча, которую он будет грести с Датча, плюс дань за «самогонную» протекцию с людей Спаза — этого с лихвой хватит на дополнительные фармацевтические расходы. Поэтому Каммингс лишь улыбнулся.

— Не беспокойся, милая.

Он был рад, что сумел ей это сказать. Потом он солгал, но это была «ложь во спасение», не так ли?

— Сегодня я, наконец, получил повышение.

Он знал, каких усилий ей стоило завизжать от радости, обнять его своими худыми руками и поцеловать. Когда он почувствовал вкус ее губ, спустя столько времени, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, снова пробудив в нем любовь.

— Стью, я так горжусь тобой, — прошептала она.

Господи, если б она только знала, — подумал он. Но это уже не имело значения. Он собирался «трясти» наркодилера. И что с того? Он делал все, лишь бы спасти жену.

— Милый, — успокаивающе прошептала она, потянувшись к нему. — Знаю, что последние месяцы я была плохой женой, и…

— Не говори так. Ты болела. Это не твоя вина.

— И я знаю, что скоро мне станет лучше, и я заглажу свою вину. А сейчас… — ее голос превратился в знойный, пропитанный страстью шепот. — Сейчас…

Он почувствовал на шее жар от ее рук.

— Сейчас… Я хочу заняться с тобой любовью.

От этих Слов у Каммингса чуть не случилось семяизвержение. Он так сильно ее любил, и у него слишком давно ничего с ней не было. Но он понимал, что ее слова преждевременны. Она была еще слишком больна. И у нее не было на это сил.

— Я тоже хочу, милая, но тебе нужен покой, — сказал он. Это было нелегко, особенно после мастурбаций в ванной или в машине в течение шести месяцев. Разве тактично будет лезть на больную жену?

— Очень скоро тебе станет лучше. Я знаю, особенно с новым лекарством. И тогда мы устроим себе второй медовый месяц, такой, что обалдеешь!

— Ты — удивительный мужчина, — промурлыкала она, уже засыпая.

Каммингс спустился вниз, вымыл посуду и немного прибрался. Потом открыл себе пива и включил канал, где играли «Янкиз». И тут зазвонил телефон.

— Уже пол одиннадцатого вечера! — недовольно воскликнул он.

— Каммингс слушает, — сказал он в трубку.

— Да. Стью, слушай. Я здесь уже два часа, мужик. И я голодный, как собака.

Это был Чад Эмбурги, парень с ночного дежурства. В целом, славный малый. Оказал Каммингсу несколько услуг.

— Здесь, это где? — спросил Каммингс.

— В Колз-поинт. Я патрулировал район, собирался проверить старые притоны МакКалли, посмотреть, не взялся ли он снова гнать самогон, когда увидел это. Я уже сообщил по рации в полицию штата.

Каммингс моргнул, покачал головой.

— Увидел что, Чад?

В трубке раздался треск. Очевидно, Эмбурги переговаривался по рации с диспетчером штата, и переключился сейчас на фиксированную связь.

— У нас здесь еще одно убийство, Стью. И бог знает, когда эти тупицы из полиции штата пришлют сюда медэксперта. Как насчет того, чтобы немного подменить меня, привезти мне бутербродов или еще чего. Все, что угодно, мужик. Я здесь с голоду подыхаю.

— Колз-поинт, говоришь?

— Ага.

— Держись, Чад. Буду через двадцать минут.

— Спасибо, мужик.

Колз-поинт, — подумал Каммингс, застегивая оружейный ремень. На кухне он сделал на скорую руку несколько бутербродов, налил в термос кофе, и прихватил дополнительную пачку сигарет.

У нас здесь еще одно убийство, — эхом отдавались в голове слова. Господи. А потом медленными, черными птицами вспорхнули другие слова.

Слова Пирса.

Не могу поверить. Гребаный «головач».

Конечно же, Каммингсу было невдомек, что это такое. Обливаясь потом, он сел в свои машину без опознавательных знаков, включил фары, и направился к Колз-поинт.

* * *

— Спасибо, что приехал, Стью, — довольно воскликнул Чад Эмбурги. Его пузо плотно обтягивала футболка «Эй-Ти-Эф». Он залез в пакет с бутербродами.

— Что тут у тебя? — спросил Каммингс, снимая с пояса фонарик.

— Какая-то толстуха, похоже, из местных. Просто увидел ее лежащей здесь. Когда ехал по трассе. У нее голова в крови.

— Но под головой крови нет, — заметил Каммингс, направляя луч. Все, как прошлой ночью.

— Видимо, ее убили где-то в другом месте, а потом выбросили здесь.

— Ага. Все, как прошлой ночью.

Эмбурги жевал бутерброд, запивая кофе прямо из термоса.

— Близко не стал подходить, не хотел затаптывать место преступления, — произнес Эмбурги, демонстрируя местный выговор. — Пирс сказал мне связаться по рации с полицией штата и ждать их. Довольно хреново сработано. Взяли и просто выкинули посреди поля.

Ага. Все как…

Каммингс осторожно присел на корточки, направив луч фонарика прямо на макушку усопшей. Голова у нее представляла собой сплошное кровавое месиво. Кончиком карандаша он сдвинул в сторону несколько слипшихся прядей, чтобы рассмотреть рану.

— Ага, кто-то здорово раскроил ей башку, — сделал скоропалительный вывод Эмбурги.

— Не раскроил. Просверлил.

— Хм?

Каммингс не стал вдаваться в подробности. В верхней части черепа было вырезано идеальное круглое отверстие, в котором виднелся рассеченный мозг. В памяти Каммингса всплыли другие жуткие слова… «наличие в раневом канале следов семенной жидкости».

И снова Пирс. Гребаный «головач»…

— Насчет следов шин проверял периметр?

— Не, конечно, не проверял. Там, у границы леса, есть тропа. Наверное, по ней он и приехал. Но тропа сухая.

Каммингс посветил фонариком. Нет, никаких следов. Пусть копы штата разбираются. По крайней мере, можно определить группу спермы из головы. Еще можно сделать генетический анализ. А их лаборатория могла бы определить марку кольцевой пилы. Но Каммингс сомневался, что отдел криминалистики полиции штата будет особо париться по этому поводу. Для них это было всего лишь убийство какой-то загулявшей «оборвашки».

— А это что за хрень? — спросил Каммингс, поднявшись на ноги, и снова посветил фонариком. В ярде от ног жертвы что-то блестело.

— Похоже на… Эмбурги наклонился, продолжая жевать бутерброд. Сморщил нос.

— Похоже на груду собачьего дерьма или лошадиную лепешку. И похоже, что в нее…

Каммингс кивнул. На фоне сорняков виднелась груда экскрементов, и посреди этой груды также отчетливо выделялся…

— Верно, Чад, черт тебя дери, — заметил Каммингс. Луч его фонарика опустился вниз.

— В нее наступили.

* * *

Пирс поднял глаза из-за своего стола, бросил взгляд на часы, потом снова поднял глаза. Незаметно — по крайней мере, как ему казалось — сунул свежий номер «Крошек с большими сиськами» под табель-календарь.

— Опаздывать на три часа на работу не в твоем стиле. Стью.

— А ты не заглядывал в оперативный журнал? — парировал Каммингс. — Я был с 10 до 6 в Миллерсвиле.

— В управлении полиции штата? Что ты делал там все утро?

А еще руководящий специальный агент, — сокрушенно подумал Каммингс. Даже не читал его отчет.

— В журнале указано, Джей Эл. Я был с 10 до 6 в Миллерсвилле, на экспертизе. Помнишь 64-ый, на который Эмбурги наткнулся прошлой ночью? Повреждения те же, что и у девчонки Рейдов, найденной накануне ночью. Только на этот раз преступник оставил след.

— Да, ну? — без особого интереса ответил Пирс.

— Наступил в кучу собачьего дерьма, оставил идеальный отпечаток правого ботинка.

— Какой-то деревенский ушлепок наступил в собачье дерьмо, и ты увез его на экспертизу в полицию штата?

— Я сделал снимок. Показал его технику и получил рисунок подошвы. Думал, его пробьют по базе производителей обуви.

— На хрена? — с еще меньшим интересом спросил Пирс.

Каммингс закатил глаза.

— Выяснив производителя ботинок, получим перечень местных торговых точек. Сузим его до тех, которые находятся в этом районе, проверим счета, найдем продавца, который что-то помнит, и все такое. Если получим список лавок, торгующих ботинками, получим список мест, где может проживать преступник.

— Зря тратишь время, Стью.

— Правда? Они уже провели электрофорезный тест спермы из обеих голов, — возразил Каммингс. — У преступника группа крови А положительная, субтип МН. Но во второй голове, той что с прошлой ночи, есть и группа А положительная и Б положительная. Тебе это что-то говорит?

— Ничего особенного. Пирс его едва слушал. Он даже снова вытащил номер «Крошек с большими сиськами». — Сам скажи мне, городской мальчик.

— Это говорит о том, что во вторую голову кончили двое парней. Каммингс запнулся, осознав смысл только что сказанного. Кончили во вторую голову. У меня есть двое преступников, которые прорезали дыры в черепах двух женщин, а потом…

Он не закончил мысль.

— Ерунда это все, Стью, — упорно продолжал Пирс. — Ну и что с того, что ты знаешь группу крови?

— Я могу проверить записи и посмотреть, кого с такой группой недавно выпустили из тюрьмы или психушки. Это уже что-то.

— Ерунда это, Стью. Херней маешься. А что с тем отпечатком?

— Техник загнала рисунок подошвы в их компьютер для сравнения. У них есть рисунки подошв всей обуви, когда-либо производившейся в стране. Она поняла, что это ботинок, по высоте подошвы. Но такой модели не нашлось.

— Вот видишь? Ерунда.

— Это говорит о том, что ботинок сделан вручную. А значит все гораздо проще. Выйдем на кого-нибудь из местных башмачников, а через него — на убийцу.

Пирс снова поднял глаза, изображая Большого Босса.

— Тебе, что, больше заняться нечем? Все дистилляторы на участке МакКалли нашел? Этим ты должен заниматься, а не изображать из себя гребаного Дика Трейси, расследуя убийство пары оборвашек.

— Я же гребаный коп. — ругнулся в ответ Каммингс. — Моя работа — расследовать преступления.

— Твоя работа, Стью, — арестовывать дистилляторы…

— И это подводит меня к следующему вопросу. — Каммингс сел и вздохнул. Пирс, несмотря на невысокий «ай кью», был его начальником. Поэтому перебарщивать было нельзя.

— Ты мне что-то недоговариваешь, Джей Эл, — сказал он.

— В смысле? — спросил Пирс, не отрывая глаз от журнала с сиськами.

Каммингс мельком взглянул на журнал. Блондинка брызгала молоком в широко раскрытый рот рыжеволосой девки. Отведя взгляд в сторону, он прочистил горло.

— Что такое «головач»?

Пирс снова захлопнул журнал.

— Черт, мужик, забудь.

— Нет. Я хочу знать. Именно это ты сказал, когда пришел факс по девчонке Рейдов. Ты назвал это «головач». Что тут происходит, черт возьми?

Пирс сплюнул табачный сок себе в кофейную чашку, потом потер переносицу, словно пытаясь успокоить мигрень.

— А не можешь просто оставить это дерьмо в покое?

— Нет. Что такое «головач»?

Пирс положил руки на стол, откинулся назад и вздохнул.

— Это что-то вроде местного обычая, о чем люди не любят говорить. Ничего особенного.

Каммингс в ужасе уставился на него.

— Джей Эл, у нас есть как минимум двое мужчин, которые вскрывают женщинам головы кольцевой пилой и трахают их в мозг. И это «ничего особенного»?

Пирс замялся, морщась, словно его мучали газы.

— Будь ты родом из этих мест, ты понял бы, что я имею в виду. Это кровная месть, мальчик.

— Кровная месть?

— Да. Кровная месть.

Пирс выплюнул комок табака и сунул в рот новую порцию «Рэд Мэна».

— Если хочешь знать, городской мальчик, я расскажу тебе. У всех разная культура, понимаешь? Везде так. Сербы ненавидят боснийцев, жиды ненавидят арабов, япошки ненавидят нас.

Каммингс нахмурился.

— Какое это имеет…

— И здесь так же, — подчеркнуто медленно продолжал говорить Пирс. — Все друг друга ненавидят, по разным причинам. Неважно почему, просто так тут повелось.

— Ладно, — сказал Каммингс. — Кровная месть. Хорошо. Хэтфилды и МакКои.

— Верно, Стью. Только в этих краях это Кроллзы и Уолтерсы, Ли и Кетчамы, Клеггсы и МакКронксы. Как-то так. Такое повсюду, Стью. Просто в разных местах по-разному. Кто-то гадит тебе, а ты гадишь ему в два раза больше, понимаешь? Доходит до того, что ты не можешь уже переплюнуть другого. Сечешь?

— Нет, — сказал Каммингс. — Ответь на вопрос. Что такое «головач»?

Пирс снова сплюнул, вздохнул, а потом выложил все начистоту.

— «Головач» — это худшее, что смогли придумать местные деревенщины. Это что-то вроде «закона гор». Если кто-то причиняет тебе сильный вред, в виде отмщения ты вправе сделать худшую из всех мыслимых вещей. То есть «головач». Люди не любят говорить об этом, но их можно понять. То, что здесь творится поколениями, выматывает тебя подчистую.

Каммингс закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Джей Эл, ты говоришь, что в этом все дело? В кровной мести жителей холмов? Прорезать дыры в головах женщин и…

— Верно, мальчик. Только не ной, ты же сам спросил. Тут кто кого переплюнет, как я уже сказал. Кто-то режет тебе шины, ты сжигаешь его амбар. Потом он насилует твою сестру, а ты убиваешь его сына. А потом, когда уже не знаешь, как его переплюнуть… устраиваешь «головач», или «мозготрах». Ловишь жену или дочь того парня, собираешь своих сыновей и трахаешь ее в башку. Как-то так. Я вырос в этих краях, поэтому знаю. Здесь самое страшное, что ты можешь сделать с кем-то, это устроить «головач» кому-нибудь из его родни.

Каммингс уставился на Пирса. Его рот пытался сформировать слова, но тщетно.

— Вот, что такое «головач», Стью, — произнес наконец, Пирс. — Здесь люди сами о себе заботятся, поэтому нет никакой нужды выкидывать деньги налогоплательщиков на всякие экспертизы. Просто немного странно, что преступник оставляет тела там, где их все могут увидеть. Обычно их оставляют на участке того урода, который причинил им вред.

Каммингс продолжал таращить на него глаза. Это какое-то безумие. «Головачи», — думал он. «Мозготрах». Боже… Мой…

* * *

И это был настоящий «мозготрах».

В течение следующих семи недель появились сообщения как минимум о дюжине новых «64-ых». Такие же повреждения, такие же результаты вскрытия. Одни жертвы были опознаны, другие — нет. Но не это важно. А важно то, что во всех случаях в головах тел было найдено обильное количество спермы групп А положительной и Б положительной. А еще в двух случаях были обнаружены отпечатки ботинок с идентичным рисунком подошвы.

Некогда добропорядочный страж порядка Каммингс продолжал заниматься этими преступлениями.

А еще продолжал получать «грязные» деньги, работая на наркодилера Датча.

Это разделение в понимании человеческого предназначения не омрачало его. Обстоятельства тех непрекращающихся убийств с трудом укладывались ему в голову, и продолжать это дело он считал своим профессиональным долгом. Что касается Датча, ну… это было совсем другое дело. Всего раз в неделю. Спаз посылал ему сигнал на «мотороловский» пейджер, и Каммингс был тут как тут. Все-таки ему нужно думать о больной жене, а наркоту — «Пи-Си-Пи», марихуану, кокаин, в основном кокаин — будут все равно продавать и распространять. Возможно, спецагент Стюарт Каммингс и не надеялся остановить поток нелегальных наркотиков.

Но он мог бы раскрыть эти убийства, не так ли? Это был его долг.

Он подавал в полицию штата бесчисленные заявки на сканирования вещдоков и на проверки записей. Он знал, что это займет время, но Стюарт Каммингс был терпеливым человеком. А, как говорится, терпение — добродетель. Поэтому он ждал. И между тем мотался на своей полицейской машине без опознавательных знаков, со Спазом в качестве проводника, по разным «точкам». Его багажник был загружен дозированными опасными субстанциями, в основном белым порошком разных видов. Он разгружал это дерьмо, другими словами, и брал свои деньги, чтобы держаться на плаву в этом шатком мире и обеспечивать жену бесчисленными лекарственными препаратами. А попутно активно занимался расследованием тех «расселских убийств», как он их называл.

Медленно, но верно он получал зацепки, но еще быстрее ухудшалось состояние Кэт. Она уже даже не пыталась встать с постели до полудня, после чего ехала к врачу, потом за лекарствами, к местному фармацевту, и ей становилось все хуже и хуже. Острая скоротечная пневмония с симптомами сезонного эмоционального расстройства и острой гипогликемии, — на таком диагнозе продолжал настаивать доктор. Но любовь Кэт к Каммингсу не угасала. Он видел это по ее глазам, чувствовал по ее ауре. И Каммингс знал, что недалек тот день, когда она поправится, и их совместная жизнь снова станет такой, о которой они мечтали. А мечтали они о том, о чем обычно мечтают пары. В конце концов, Каммингс ей обещал гурьбу детей, белую ограду, гараж на две машины, и колли во дворе. Он даст ей все это, как только она выздоровеет.

А пока…

Я делаю все правильно, — говорил он себе. У меня все хорошо.

Хотя расходы на врача и лекарство возросли, увеличился и размер получаемой Каммингсом «мзды». Скоро он будет зашибать по полторы «штуки» в месяц за обслуживание «точек» Датча. Плюс еще «бабки», которые он получает, прикрывая маршруты для поставщика бухла Спаза. Каммингс оплачивал лекарства Кэт, все ежедневные счета, а еще откладывал небольшие сбережения. И он признался самому себе в одном.

Когда Кэт станет лучше, я завяжу.

Каммингс действительно верил в это. Возможно, так оно и будет. Но он не забывал про приоритеты, а также про золотое правило — все продажные копы рано или поздно попадаются. Поэтому, как он ранее и планировал, он будет пользоваться любым удобным случаем. Возможно, тогда у него появится шанс вкладывать достаточно в депозитные сертификаты, чтобы покрывать расходы на лечение Кэт. Тогда он будет чист, и ему не придется ни о чем беспокоиться. И было еще одно — всякий раз, когда они со Спазом доставляли на какую-либо «точку» продукт, обратно они везли сумку, набитую деньгами. Десять тысяч, пятнадцать, а один раз — тридцать пять. Каммингс был не глуп. Он знал, что однажды Датч доверит ему доставить товар на очень крупную сумму. А потом…

У меня все схвачено, братишка…

Но «головачи» продолжались. Дюжина превратилась в две, а потом в три. Тела находили на обочине 154-ого шоссе, в кульвертах и оврагах, на открытых полях. Везде. Каждый раз все те же повреждения. Все те же преступники.

Профессиональное любопытство Каммингса не затухало. Это было его побочное занятие. Он собирался раскрыть эти убийства, несмотря ни на что.

А потом, в один прекрасный день, он передохнет…

* * *

— Трахай ее в голову, мальчик. Трахай!

И Трэвис наяривал. На этот раз это была Бетти Сью Морган, чей папаша в свое время спер овцу у отца Трэвиса. Это была симпатичная, молоденькая девка с вьющимися рыжими волосами и классными сиськами. «Писька» у нее тоже была что надо, но Трэвиса уже не очень интересовали женские «письки». Даже лучшая на свете «киска» не могла сравниться с приятными, теплыми мозгами.

— Ох, едрен батон, Дедуля! — воскликнул Трэвис. — У меня хрен разбух так, что вот-вот лопнет!

— Так пусть лопнет, сынок! Залей ей мозги!

Это Трэвис и сделал, словно по команде выпустив мощную струю спермы в теплую мякоть серого вещества Бетти Сью Морган. Это был отличный «кончун», и обильный. Ощущение было такое, будто у Трэвиса из члена высочила парочка огромных червей.

— Твоя очередь, Дедуль, — сказал он, и, как было уже заведено, подхватил дедушку под руки и поднял. Дедуля наяривал, с руганью и ликованием вгоняя своего «петуха» на всю длину в хорошенькую головку Бетти. Кончив, он, как водится, заплакал, исполненный благодарности за то, что делает для него единственный внучек. За то, что помогает вспомнить молодые деньки. А какой еще лучший подарок может сделать внучек дедушке, а?

Как только последний заряд спермы был выпущен в голову Бетти Сью, Трэвис, словно сытый кот, съевший мышь, перетащил ее труп в грузовик и повез выбрасывать. Но не успел он добраться до шоссе, как при виде ее хорошенького тельца у него снова встал. Поэтому ему пришлось свернуть к обочине, где он решил напоследок трахнуть ее еще и в письку. Он долбил ее мертвую «киску», долбил долго и упорно, но кончить так и не смог. Поэтому он отхаркнул мокроту ей между ягодиц и принялся наяривать в «дупло». И все-равно… ничего. Это оказалось совсем не так приятно, как трахать в голову. Поэтому Трэвис положил ее на капот грузовика и сунул член ей в череп. Он драл ее так крепко, что из ее больших мягких сисек начало побрызгивать молоко. Он слышал, что пару месяцев назад она разродилась «спиногрызом». И как только Трэвис залил спермой ей мозги, в горле у него пересохло от жажды, поэтому, стряхнув последние капли с члена, он наклонился над телом и, впиваясь губами в соски, стал насыщаться молоком. На вкус оно было сладким и еще теплым, и он высосал почти целую кварту, пока не утолил жажду. Ее сиськи даже на вид стали меньше, опустошенные подчистую. Потом он выбросил ее мертвое тело рядом с большим дубом, у Тик-Нек-роуд.

Да, «мозготрах» это все. Ничто так не снимает стресс от повседневной жизни, как он. Ни с чем несравнимый кайф. И другого было не дано, потому что все те девки, а пару раз и парни, приходились родней людям, причинившим его Папе вред. Поэтому Трэвис, возвращаясь по шоссе в свете полной луны, под шум, галдящих в деревьях квакш, решил уделить время самопознанию.

Око за око, — так сказано в Библии. А значит, трахать в голову соседа, причинившего тебе вред, вполне нормально. Трэвис справедливо полагал, что, ежедневно трахая девок в голову, он следует слову Господнему и поступает по-христиански. Разве это не справедливо? Ведь это Господь всемогущий благословлял его на «мозготрах»

Но, подъезжая к дедушкиному дому, Трэвис задумался. За последний месяц или два он сполна отплатил тем, кто навредил его дорогому покойному Папочке. Отплатил Рейдам и Кинни, Уолтерам и Шоулам, Смитам и Бог знает кому еще. На самом деле, тех, кому можно было устроить «головач», осталось не так уж и много. Но тот последний «кончун» в голову Бетти Сью до сих по не отпускал его. От мысли о нем у него снова встал, поэтому он расстегнул ширинку, и прямо за рулем вздрочнул напоследок. Вытер молофью с рубашки и снова вернулся к размышлениям.

Я должен знать, — решительно сказал он себе. В его глазах отражалась полная луна, мысли в голове метались. Я должен!

Дааа! Я должен переговорить с Дедулей…

* * *

— Дорогой, это просто невыносимо, — сокрушалась, обливаясь слезами Кэт.

— Милая, — произнес умоляющим тоном Каммингс, лежа рядом с ней в постели.

— Я постоянно такая вымотанная…

— Это острая пневмония, милая. Доктор Сеймур записал все в диагнозе. Это пройдет. В конце концов, лекарства должны помочь. Не беспокойся. Ты поправишься.

— Я не это имела в виду, — всхлипнула Кэт. — Я такая плохая жена…

— Не говори так, Кэт!

— Не могу встать до полудня, сил едва хватает на магазины и уборку в доме. Не могу даже заняться любовью с мужем!

— Кэт! Не беспокойся об этом. Ты же болеешь.

— Да, но сколько это еще продлится? Ты так много работаешь ради меня, а я не могу для тебя ничего сделать! Однажды…

— Что?

Она снова всхлипнула в подушку.

— Однажды ты уйдешь от меня, и я не стану тебя за это винить.

Каммингс провел рукой по ее волосам, погладил ее по спине.

— Милая, я никогда тебя не брошу. Никогда. Обещаю. Скоро ты поправишься, и все будет хорошо. А пока…

Тут заговорила темная половина Каммингса. А пока, ты, грязная свинья, возишь «кокс» для наркодилера…

— А пока…, — сказал он, — я обо все позабочусь. Та надбавка…

Какая надбавка, ты, лживый урод? Ты получаешь только одну надбавку — от торговца «коксом». Дай-ка себе пощечину, дружище. Ты возишь товар для тех же людей, которые продают крэк девочкам-хиппи…

— … Та надбавка, которую я получаю на работе, нам очень поможет. Поэтому не беспокойся.

Она продолжала всхлипывать, подрагивая под одеялом.

— Ты так добр со мной. Однажды, обещаю, я отблагодарю тебя, клянусь.

Слабым движением она стянула с ягодиц одеяло и задрала ночную рубашку.

— Ты можешь, если хочешь. Я не против, дорогой.

Каммингс чувствовал себя скотиной. Его жена, больная, подавленная, плачущая, предлагает ему себя ради его удовольствия. Он так не может. У нее такой соблазнительный зад, но он не может…

— Милая, давай спать. Потом, когда поправишься, у нас будет много времени для этого.

— Ты такой замечательный мужчина, — прошептала она, погружаясь в сон.

Каммингс укрыл ее одеялом, потом тихонько прошел на кухню. О, да, это было уже так давно, и его эрекция была тому доказательством. Он стоял в темноте, перед кухонной раковиной, и мастурбировал, вылущивая свой член словно кукурузный початок. Он представлял, как нелепо сейчас выглядит — взрослый мужик, коп, надрачивает над раковиной. И, тем не менее, кончило он довольно быстро, потом вздохнул. На дне раковины из нержавеющей стали расползлись капли спермы, похожие на следы слизняков. Он включил кран и смыл их, словно соус из вчерашнего кулинарного телешоу «Солсбери Стейк»…

Но все время он думал только о Кэт, некогда красивой и ненасытной, и ни о ком другом. Теперь, когда он стал наркоперевозчиком, у него появилось множество «возможностей». Наркоманки, шлюхи всех мастей, ошивающиеся у «точки», все предлагали ему себя. Они работали «по бартеру». Некоторые выглядели не так уж и плохо.

Но всякий раз Каммингс отклонял их предложения, помня о важных для него вещах, о данных обещаниях. Возить «товар» на «точку» — одно. Трахать шлюх-наркоманок — другое. Вместо этого он ждал, потягивая пивко и куря «Лаки», пока обдолбаный амфетамином Сакс драл их, как сидоровых коз…

Он готов был расплакаться, та его часть, которая осуждала то, что он делает.

А что мне еще остается? — воскликнул он.

Ответа не последовало.

Он вернулся в кровать и лег в темноте. Кэт спала рядом. Он всматривался во тьму, словно это был лик всех человеческих тайн. Ночные звуки — кваканье лягушек, стрекот сверчков, уханье сов — словно сливались с ледяным лунным светом, льющимся в окно. И формировали другой звук. Звук, носящий более субъективный характер. Звук, слышимый лишь его распахнутой настежь душе. Звук самых глубоких ущелий, или самых высоких пиков Земли…

А еще его преследовали другие звуки, пока он погружался в прерывистый сон. Звуки кошмаров…

Боже…

Звук дрели, оснащенной трехдюймовой кольцевой пилой. Приглушенные крики, и визг кости, дымящейся под вращающимся на скорости 2500 оборотов в минуту стальным зубом. Хихиканье…

…Да!

Хихиканье безликих, безымянных деревенщин…

…трахающих…

Господи Иисусе, вытащи меня из этого сна!

…трахающих… в головы людей…

Это были звуки зла. Звуки тьмы, полнейшего мрака человеческой души. Разве можно представить себе что-то более жестокое?

Трахать… человеческие головы?

И звуки спустились через воронку в ад. Шипящие, свистящие звуки. Бормотание, черное, как артрацит. Черное, как щербины в пасти дьявола. Черное, как его мысли…

Каммингс пробудился от вязкого сна, словно его ударили электрохлыстом.

Звонил телефон.

* * *

Каммингс встретился с Бек на следующее утро, ответив тем самым на ночное вызов. Это была странного вида женщина лет сорока, с пепельно-серыми волосами и голосом человека, страдающего гайморитом. Джен Бек исполняла обязанности начальника отдела судебных доказательств полиции штата.

— Дико, да? — спросила она.

— Я подобрал бы более подходящее определение, — ответил Каммингс.

За последний месяц он сделал несколько запросов технического характера, и теперь, наконец, получил ответ.

— Да, странно, — сказала она, стоя в своей лаборатории. Она наклонилась над гематологическим анализатором «Вижн» пятой серии и закурила сигарету, открыто игнорируя вывеску «КУРИТЬ В ЛАБОРАТОРИИ ЗАПРЕЩЕНО». Вдоль одной стены ярко освещенного помещения располагались стеллажи со стеклянной посудой, а вдоль другой — различные механизмы — газовые и жидкостные хромотографы, масс-фотоспектрометры и приборы для обработки отпечатков пальцев.

— Но вы должны признать, что холмы — это странное место. Как какой-то другой мир.

— И не говорите, — чуть не рассмеялся Каммингс. — Я уже несколько лет арестовываю дистилляторы в этой дыре. Но ночью вы сказали мне по телефону, что у вас что-то есть.

Джен Бек кивнула, выпустив струю дыма.

— На самом деле, есть даже пара моментов. Во-первых, я установила личность преступника.

Каммингс уставился на нее с безумным выражением лица.

— Рано возбудились. — Бек затушила окурок в чашке Петри. — Забавно. Вы довольно давно уже подаете запросы. Вчера я получила межведомственную памятку из картотеки, в которой было сказано, что «Эй-Ти-Эф» запросили информацию обо всех лицах, условно-досрочно освобожденных из тюрьмы или выпущенных из психиатрических лечебниц штата.

— Я подавал этот запрос месяц назад, — заметил Каммингс.

— Эй, всему свое время, да и не от меня это зависит. Картотека выдала мне одно имя — Трэвис Клайд Тактон. Отсидел 11 лет в тюрьме округа Рассел за автоугон и непреднамеренное убийство.

Каммингс не совсем еще ее понимал, но записал имя себе в блокнот. ТРЭВИС КЛАЙД ТАКТОН.

— Потом, — продолжила Бек, садясь на шкаф для окуривания йодом, — позвонили из отдела волос и волокон. Они провели полное ультрафиолетовое и инфракрасное сканирование всех, поступивших к нам 64-ых. И нашли на правой груди одной девушки пятно высохшей спермы.

— Да? — спросил Каммингс.

Лицо Джен Бек оставалось невозмутимым.

— На пятне остался отпечаток пальца. Сухой, идеальный отпечаток.

У Каммингса внезапно бешено заколотилось сердце. Ему не пришлось ее спрашивать, и даже подначивать.

— Поэтому мы сфотографировали отпечаток в ультрафиолетовом свете, прогнали через оцифровщик «Кирикс», а потом послали через «Триппл-Ай» в ФБР. И через 20 секунд получили результат.

Глаза Каммингса были размером с жетоны для игровых автоматов.

— Трэвис Клайд Тактон, — сказала Бек. — Думаете, совпадение? А еще у Тактона кровь группы А, положительная, как и сперма, найденная в каждой голове.

— Это он, — прохрипел Каммингс. — Я должен…

— Минутку. Тактон вышел из окружной тюрьмы несколько месяцев назад, и ни разу не отметился у инспектора. Мы послали наряд по последнему адресу проживания, и что вы думаете? Его дом сгорел дотла несколько лет назад. Там ничего нет.

У Каммингса поникли плечи.

— То есть это все-равно, что искать иголку в стоге сена, так?

— Да. Но, по крайней мере, вы знаете имя преступника, и знаете, как он выглядит.

Джен Бек протянула Каммингсу тонкую папку из манильской бумаги. Каммингс сдул с нее сигаретный пепел, открыл и ахнул.

С фотографии на него смотрел обычный «деревенский» парень. Короткие, зачесанные назад черные волосы, деревенский загар, огромная дружелюбная ухмылка, и невинные карие глаза.

— Если б вы не настаивали, — отметила Бек, — мы даже не подумали бы проводить судебное обследование. Убийцу мы вам определили, но больше помощи не ждите.

Я уже слышал нечто подобное, — подумал Каммингс. Штат не собирался выделять людские ресурсы на расследование «каких-то там деревенских убийств. Странно, однако.

— Похоже, придется мне этим заниматься.

— Удачи, — сказала Джен Бек. — Эй, и держите меня в курсе, хорошо? Не терпится почитать подробности, когда поймаете этого… «мозготраха».

— Будет сделано. Спасибо.

Каммингс быстро покинул здание управления полиции. Он был в приподнятом настроении. Только посмотрите, что он сделал. Прочесал места преступлений, сделал запросы, а теперь ведет собственное расследование. И это уже не перегонка кошачьей мочи деревенским быдлом, а реальные серийные убийства на сексуальной почве. Впервые за долгое время. Каммингс почувствовал себя настоящим копом.

Но когда он вернулся в свою машину без опознавательных знаков, сработал пейджер. Это был Спаз.

— Да? — спросил Каммингс, набрав ему с телефона-автомата.

Спаз возбужденно хихикал.

— Сегодня нужно будет сделать рейс. Крупный заказ, мужик. Встретимся у Датча. Порошка будет столько, что можно потопить корабль.

* * *

Джори Слейд, со слов Дедули, однажды надрал Папе задницу в баре «Перекресток», когда Трэвис был еще совсем мал. Вышиб Папочке пару зубов. А еще забрал его бумажник. Но хуже всего, рассказал Дедуля, было то, что, когда Слейд закончил взбучку, он высокомерно рассмеялся и пописал Папочке прямо на лицо. А поскольку эта несправедливость так долго оставалась неотомщенной, Трэвис решил, что правильнее будет поймать одну из дочек Слейда — маленькую и дерзкую девку, по имени Сара Даун, торговавшую собой на стоянке грузовиков «Костер». Припарковавшись за зданием, Трэвис какое-то время наблюдал за ней, и когда она выпрыгнула из кабины «Петербилта», просто подошел, схватил ее и затащил в грузовик. — Не будешь шуметь, и я ничего тебе не сделаю, — пообещал он, схватив своей ручищей ее за шею. И знаете, что она сделала? Выплюнула Трэвису в лицо непроглоченную сперму, и устроила не просто шум, она закатила адский переполох. Широко разинула свою «варежку» и издала такой пронзительный крик, что Трэвис испугался, что у него треснет лобовое стекло. Поэтому он сжал ей горло, и переполох прекратился. Однако, где-то с минуту она продолжала оказывать яростное сопротивление. Билась и лягалась, как попавшая в силки выхухоль. Даже зарядила ногой Трэвису между ног, да так, что тот сам чуть не заорал от боли. Но он продолжал сдавливать ей горло, и в конечном счете ее «хлебальник» побагровел, как брюхо освежеванного опоссума, а «гляделки» угасли.

— Хорошая мысль, мальчик, — похвалил Дедуля, откладывая в сторону шило и молоток, которыми мастерил очередную пару башмаков. Он расчистил рабочий стол для предстоящего дела.

— Одна из дочек Слейда, верно? Это видно по большому расстоянию между глаз. А все из-за того, что ее мамаша, пока была беременна ею, выпивала ежедневно по паре кувшинов «самогонки». Восьмерых таких нарожала.

— Верно, Дедуль. Это дочка Слейда, — угрюмо ответил Трэвис, после плевка в лицо и удара по яйцам пребывавший не в лучшем настроении. Он крепко привязал ее к столу доброй сизальской веревкой. Обычно он насчет этого не заморачивался — девок он убивал быстро, но эту дерзкую шлюшку привязал, потому что был очень зол.

— Она больно пнула меня по яйцам, Дедуль, а вдобавок плюнула в лицо.

— Бессовестная, грязная сучка. И в этих грязных шортах и блузке очень похожа на шлюху.

— Она и есть шлюха, Дедуль. Я поймал ее у «Костра». За час, пока за ней наблюдал, обслужила шесть или семь парней.

— Да, мальчик, все понятно. Бессовестная шлюха. У Джори Слейда восемь детей, и ни одного он не вырастил правильным человеком. Я тебе рассказывал, как Джори подло побил твоего папу в «Перекрестке»? Крепко отмудохал его, а потом еще помочился на лицо.

— Да, Дедуль, ты рассказывал мне сегодня утром, поэтому я ее и поймал.

Понимаете ли, иногда память изменяла Дедушке.

Трэвис привязал девку так крепко, потому что задумал сделать с ней нечто особенное. Не стоит пинать такому парню, как Трэвис, по яйцам и плевать ему в лицо. Потому что он будет злой, как загнанная в угол курятника куница, в которую тычут палкой.

Лицо Дедули светилось от удовольствия, пока он наблюдал за приготовлениями.

— Да, бьюсь об заклад, в «дырке» этой шлюхи столько молофьи, что ею можно наполнить свиное корыто.

— А еще больше будет у нее в башке, Дедуль, — радостно воскликнул Трэвис. — когда мы ее оттрахаем!

Он налил Дедуле и себе по стаканчику «самогонки», и они стали ждать. А еще он сорвал с нее блузку, потому что иногда ему нравилось пялиться на девичьи сиськи. Только у этой они были маленькие, и соски будто «пожеванные». Обычно он срывал с девок шорты, чтобы поглазеть на их «куст». Но на этот раз он это делать не стал, потому что не хотел, чтобы молофья дальнобойщиков натекла из ее «дырки» на дедушкин рабочий стол. Но вскоре Сара Даун Слейд пришла в себя, и начала визжать и ругаться, словно в нее вселился сам дьявол.

— Я знаю, кто ты такой! — крикнула она сидящему в кресле Дедушке. — Ты — Джейк Мартин, вот ты кто! Грязный, противный, безногий старикашка! А ты, ты…

Ее выпученные глаза уставились на Трэвиса.

— Ты — Трэвис Тактон. Слышала, в тюрьме тебя превратили в педика. Я слышала! Слышала, что последние десять лет ты с радостью принимал и в рот, и в жопу!

Трэвис и без того был в скверном расположении духа, а эти едкие замечания еще больше вывели его из себя. Он почувствовал, как лицо у него потемнело от гнева, брови нахмурились, и он врезал своей ручищей наотмашь по ее наглой роже. Сунул пальцы ей за щеки, да так, что она разинула «хлебальник», словно канализационный люк. Смачно отхаркнув, сплюнул ей прямиком в горло.

— Вот тебе, — сказал он, крепко сжал ей челюсть и держал, пока она не проглотила. — Покушай вкусненького. Ничуть не хуже молофьи дальнобойщиков.

Но когда он отпустил ее, она принялась брыкаться, и ее стало рвать.

— Ох, едрен батон, девка! — завопил Трэвис. — Ты заблевала весь дедушкин стол!

Из нее хлестало, как из пробоины в трюме. На стол натекла огромная лужа желудочной слизи и спермы, с плавающим прямо посередине харчком Трэвиса.

— Не беспокойся насчет бардака, сынок, — успокаивающе произнес Дедуля. — Потом все уберем. А сейчас за работу. Он достал дрель. Кольцевая пила была уже прикручена.

Удерживая дергающуюся голову девки правой рукой, левой он просверлил в ней отверстие.

Нет смысла погружаться в дальнейшие детали, скажем лишь, что это был лучший «головач» за все время. Трэвис и дедушка трахнули ее в голову четыре раза по очереди. А когда закончили, мозги Сары Даун Слейд представляли собой сплошную кашу. Дедуля довольно мурлыкал в своем кресле, даже Трэвис после такого горячего «мозготраха» был вымотан подчистую. Да, эта шлюха помогла ему разрешиться от многих тревог. Мозг у него продолжал «тикать» — в последнее время он довольно часто думал обо всех творящихся в мире несправедливостях. А потом Трэвис снова вспомнил, что ему рассказал Дедуля. Как Джори Слейд не только подло побил его Папу, но и пописал ему на лицо.

Трэвис поднялся на ноги.

— Ты чего это, мальчик? — поинтересовался Дедуля, вытирая со стола рвоту и дальнобойщитскую сперму. — Ты же только что кинул две палки подряд. «Петушок» снова встал?

— Не, Дедуль, — ответил Трэвис. — Мне нужно отлить, и думаю, девкина башка будет для этого самым подходящим местом. В конце концов, Дедуль, ее папаша пописал на лицо моему папочке, поэтому это единственный правильный вариант.

— Глаз за глаз, мальчик! — одобрительно воскликнул Дедуля.

Трэвис снова сунул свой обмякший член в теплую дырку, наклонился и выпустил мощную, горячую струю мочи. И ссал он в голову Саре Даун Слейд долго и с наслаждением…

* * *

Вот она… основная жила, — подумал Каммингс.

— 10 кило, восьмидесятипроцентный, — сухо сказал Датч. Он сел в разбитое кресло и открыл бутылку пива. От влажности воздух в хибаре был густым, как бульон.

— Я же говорил, что заказы будут расти.

Спаз хихикал в стороне. Каммингс молча смотрел на стол. Там возвышалась настоящая гора расфасованного по пакетам кокаина.

— Получишь пять штук за рейс, — сказал Датч. — Действуешь, как обычно. Загружаешь со Спаззи товар в свою полицейскую машинку и закидываешь нашему парню в Биг-Стоун-Гэп. Возвращаешься и получаешь пять штук.

Каммингс изо всех сил пытался сохранить ясный ум. Ему нужно играть по правилам. Он глотнул пива и повернулся к Датчу с каменным лицом.

— Это очень большая партия, и ты понимаешь это. Поэтому деньги вперед, или сделки не будет.

— Стью, я почему-то знал, что ты так скажешь. — Датч бросил пачку, которую Каммингс поймал на лету. Пятьдесят стодолларовых купюр, перевязанных резинкой.

— Понимаешь, Стью, я — бизнесмен. С тех пор, как я нанял тебя, я не потерял ни одного заказа. А раз так, моя дистрибуция растет, как и число постоянных клиентов. Такой заказ мы будем сейчас получать каждую неделю. И знаешь, что это значит?

— Что?

— Ты только что получил ежемесячную прибавку в двадцать «штук».

Каммингс покрылся потом. Все это время он ждал прибытия своего «корабля». И вот он пришел — гребаная «Королева Мэри». Двадцать «штук» в месяц за один рейс в неделю. Это — серьезные деньги. Крайне приятная сделка.

Но одно «железное» правило не выходило у него из головы:

продажные копы долго не держатся…

Каммингс был не глуп. Он может возить «товар» еще пару месяцев, зашибать «бабло». И в любой день погореть. Он ждал этого момента. Знал это с самого начала, просто не хотел себе признаваться. Эти десять кило были первой партией. И Каммингс знал, что Датч взял полсуммы авансом. И еще он знал вот что — у продажного копа есть лишь один способ выйти сухим из воды.

— Ладно, Спаз, — сказал он. — Давай загрузим порошок в машину, и я поеду.

Когда Спаз схватил первые два пакета, Каммингс выхватил свой незарегистрированный «Уэбли» 455-ого калибра и…

— БАМ!

Голова Спаза лопнула, как перезрелый фрукт. Датч скатился с кресла, присел, и выпрыгнул с поднятым «Глоком» 9-ого калибра. Но Каммингс ждал этого, и…

— БАМ!

…всадил Датчу пулю в горло, прежде чем тот успел выстрелить.

Наступила тишина.

От горячих газов у Каммингса першило в носу. Он проделал все настолько машинально, что даже удивился себе. Выбив ногой «Глок» из руки Датча, он сделал ему контрольный выстрел в голову, и спрятал свой пистолет в кобуру. Не оставляющий ни малейшего шанса калибр «Уэбли» превратил голову Датча в размазанную по полу красно-розовую кашу. Я только что убил двух парней, — пришло к нему осознание, — и мне плевать на это.

Он проверил окна. Пусто. Потом снова посмотрел на кокаин. На черном рынке десять кило стоили астрономических денег, но ему с этим не справиться. Он знал, что сделал все правильно. Он «порвал». К тому же, на кокс он и не метил.

Да, тот ублюдок берет половину при доставке. Я знаю, что это так.

Он обыскал место. Много усилий это не заняло. Да это его «Королева Мэри». В дальней комнате была спортивная сумка, набитая пачками стодолларовых купюр.

Он постарался успокоиться, закурил. Какое-то время постоял, все обдумывая. Его будущее было определено. Ему больше не придется беспокоится насчет аптечных счетов Кэт, им больше не придется нуждаться. Нужно будет тратить эти деньги с большой осторожностью, по чуть-чуть. Он знал, что не сможет положить их в банк, потому что это насторожит налоговую. Не теряй головы, — сказал он себе.

Кокаин он тоже не сможет здесь оставить. Ему нужно, чтобы все выглядело, как вооруженный налет конкурентов, а налетчики никогда не оставляют 10 кило восьмидесятипроцентного порошка на столе. Поэтому он забросил спортивную сумку в багажник, потом загрузил кокс. Чтобы замочить Спаза и Датча он воспользовался своим «Уэбли». И эта предосторожность была оправдана — баллистическая экспертиза не сможет доказать его причастность, поскольку его служебным пистолетом был «Смит Энд Вессон» 13 модели. В хибаре Датча осталось несколько его отпечатков, но банка керосина из сарая позаботится об этом. Разве в такой дыре это было чем-то из ряда вон? Час пройдет, пока кто-нибудь заметит дым, а пока сюда доберется окружная пожарная машина, не останется ничего кроме груды золы и пары обугленных кусков дерьма.

Поэтому…

Все тылы были прикрыты.

Каммингс облил тела и гостиную керосином, зажег с порога дорожку горючего, затем сел в свою машину без опознавательных знаков. В зеркале заднего вида полыхнула пламенем хибара.

Ни разу не оглянувшись, он укатил прочь.

* * *

— Ладно, сынок, выкладывай, — настойчиво потребовал в тот вечер Дедуля. Они сидели на крыльце, потягивали «самогонку», и глазели на прекрасный мир, дарованный им Богом. Солнце садилось, роняя пестрый свет сквозь деревья. На землю опускался вечер. На верхушках деревьев галдели птицы, ухали совы. Когда смеркалось, вокруг становилось очень красиво.

Но Трэвис сидел с подавленным видом.

— Ну же, сынок, — продолжал допытываться Дедуля. — Что-то беспокоит тебя уже несколько недель. Почему бы тебе не поделиться со своим дедушкой?

— Да, ерунда, Дедуль.

Глаза Трэвиса оставались прикованы к дощечкам крыльца. Он стал бы похож на изнеженную девочку, если б начал жаловаться Дедуле на дурные предчувствия, домыслы и душевные метания последних дней. Ранее он выбросил дохлое тело Сары Даун у старой проселочной дороги, оставил там эту наглую, грязную шлюху, чтоб ее сожрали опоссумы. Она заслужила это за то, что ее отец сделал с его Папой. Он надеялся, что тот разнузданный «мозготрах», который они учинили над ней, вернет ему хорошее настроение, вытащит из затяжной депрессии. Но этого не произошло. Он бросил ей две «палки» и как следует поссал в мозги, а хандра никуда не ушла.

— Я просто… — начал он. А потом… — Едрен батон, Дедуль. Я не знаю. Ты подумаешь, что я большая плаксивая девчонка, если расскажу тебе, что меня беспокоит.

— Позволь мне сказать тебе кое-что, сынок. Любой мужик чувствует себя девчонкой, если начинает задумываться про всякое сентиментальное дерьмо. Ну, знаешь, там, какова наша роль в божьем плане, что значим мы в схеме мира и вселенной, и все такое. А, особенно, если начинает задумываться об умерших родных. Бьюсь об заклад, так оно и есть. Верно, мальчик? Ты кручинишься о маме с папой, верно?

Проницательность Дедули была просто поразительной. Потому что он попал в самую точку!

— Все те годы, что я провел в тюряге, мне было так хреново. Я не мог помогать им, не мог наслаждаться простыми радостями жизни. Пока сидел в каталажке, мои родители погибли в аварии.

— Не кручинься, сынок. Все будет хорошо. Ты — молодец, и твои мама с папой гордились бы тобой.

— Ох, едрен батон, Дедуль, — снова воскликнул Трэвис. — Как-то… не знаю, как-то все неправильно, понимаешь? Словно, мои родители вовсе неспроста погибли. Не могу объяснить.

— Что ж, Трэвис, — лицо Дедули сразу помрачнело. Он откашлялся, сплюнул мокроту в кусты, и продолжил: — Должен признать, сынок, ты совершенно прав в этом.

Трэвис поднял глаза.

— Что это значит, Дедуль?

— Я не рассказывал тебе, потому что понимал, что тебе не нужно знать. В тюряге тебе и без того пришлось несладко. И я понимал, что не должен был делать тебе еще хуже, рассказав, как на самом деле умерли твои родители.

— Расскажи мне, Дедуль! — произнес умоляющим тоном Трэвис, поднимаясь на ноги. Крыльцо качнулось под ним. — Я должен знать! Я себе места не найду, пока не узнаю правду!

— Остынь, мальчик, — попытался успокоить его Дедуля. — Я расскажу тебе.

Трэвис опрокинул в себя остатки самогонки и сел на место. Он потел и был весь как на иголках. Он понимал, что в этой истории было что-то странное, и должен был знать, что произошло на самом деле.

— Пожалуйста, Дедуль, — едва не хныча, произнес он. — Значит, все было совсем не так? Мама с папой не погибли в аварии?

— Сынок… ну… Не совсем так. Позволь мне рассказать с самого начала. Ты хотя бы знаешь, что твой папа враждовал с Кодиллами. Они владели большим участком земли к северу отсюда, который твой папочка продал им много лет назад. А именно тому грязному ублюдку по имени Тибальд Кодилл. У него было двое сыновей, при родах второго у него умерла жена. Сами сыновья тоже умерли, пока ты сидел на «киче». Когда старый Кодилл получил деньги, старший сын стал гомиком и помер от СПИДа, а младший сдох то ли от героина, то ли от кокаина. В общем, от какой-то «хиппарской» наркоты. Что касается самого Кодилла, то мы пытались не рассказывать тебе много о его вражде с твоим папой, потому что негоже маленькому мальчику расти во враждебной среде. Но вся история началась, мальчик, именно с Тибальда Кодилла. Заносчивый, толстый коротышка, почти каждый вечер хлещущий «самогонку». Очень долго пытался разводить овец, только ничего у него не получилось. Кроме того, подозреваю, что он воровал овец у твоего папы.

Трэвис слушал с напряженным видом, сидя на краю стула.

— Тибальд Кодилл. Помню, как Папа часто ругался на него, но самого человека не помню.

— Это потому, что он переехал в Пуласки, лет за пять до того, как тебя отправили в тюрягу. У старика Кодилла сейчас красивый особняк. Он — миллионер. А разбогател он на земле, которую купил у твоего папы за бесценок. Мы все думали, что это дерьмовый участок ни стоит ни гроша. Однажды Кодилл предложил сто баксов за акр, и твой папа согласился. А потом нам сказали, что там нашли природный газ. Кодилл знал это до оформления сделки. Он крепко надул твоего папу. Но часть участка, те несколько акров, которые Кодилл не купил, тоже содержала газ. Поэтому мы решили, что не так все плохо, раз те акры остались у нас в собственности.

— Тогда… — Глаза Трэвиса удивленно расширились. — Тогда почему мы тоже не миллионеры, Дедуль?

Лицо Дедули покрылось глубокими морщинами.

— Потому что Кодилл послал одного из своих сыновей выкрасть у нас свидетельство о собственности. И однажды вечером, когда твои родители были на семейном празднике в Филберте, тот забрался в дом и похитил документы на землю.

— Нет! — взвыл Трэвис.

— Боюсь, что это так, сынок. Потом с помощью какого-то мудреного городского принтера он подделал свое свидетельство и стал владельцем всей земли.

— Нет!

Дедуля явно расчувствовался от воспоминаний, поэтому сделал передышку и плеснул себе еще «самогонки».

— Вот и все, сынок. И Кодилл и твой папа могли бы стать миллионерами, но Кодилл захотел прибрать к рукам все. И все же мы с твоим папой наскребли деньжат на одного крупного адвоката из Роанока, но нанять его не успели, потому что твои родители погибли. А пока ты сидел в тюряге, знаешь, что сделал Кодилл? Помнишь, я написал тебе, что в твой дом ударила молния? Так вот, это была не молния, сынок. Кодилл заплатил кому-то, и ваш дом сожгли. Вот так вот взяли и сожгли.

Трэвис слушал со слезами на глазах. Как же ужасен этот мир, раз в нем происходят такие вещи. Какой же ублюдок этот Бог, раз позволяет существовать таким злодеям, как Кодилл. Это нечестно. Это просто нечестно!

— Он появляется здесь время от времени. Кодилл, имею в виду. Ездит на большом серебристом «Роллс-Ройсе». Вот уже пару лет. Подозреваю, чтобы посмеяться над нами. Чтобы показать, что он получил все, а мы остались с носом. Вижу, ты до конца еще не понял, что на самом деле случилось с твоими родителями, поэтому, если готов, я расскажу.

— Я… — От слез у Трэвиса перехватило горло. — Я готов, Дедуль.

— Однажды вечером твои родители возвращались из Роанока, от адвокатов. Было поздно, они свернули с шоссе на Тик-Нек-роуд, и заметили, что за ними следом едет пикап. Это был Кодилл со своими сынками. Они столкнули машину твоего папочки с дороги. И он врезался в широченный дуб, сынок. Твой папа вылетел через лобовое стекло и по дороге потерял голову. А твоя мама…

— Она тоже погибла в аварии, Дедуль? — спросил Трэвис.

— Нет, сынок, — помрачнел Дедуля. Ему было явно тяжело рассказывать эту душераздирающую историю.

— Она была пристегнута, а твой папа — нет. Нет, она погибла не в аварии.

Трэвис с трудом пытался сдержать плач.

— А от чего тогда, Дедуль? Что случилось, если дело не в аварии?

— Это все злые нечестивцы Кодиллы. И вот что сотворили эти паразиты… — Дедуля сделал паузу, чтобы смочить пересохшее горло.

— Они… они…

— Что Дедуль?

Дедуля посмотрел на Трэвиса полными слез глазами.

— Я будто режу себя ножом, когда рассказываю это, сынок. Но вот, что они сделали — эти грязные ублюдки вытащили твою маму из машины и… Боже, сынок. Сорвали с нее одежду, оттрахали в зад по очереди прямо на капоте машины, а потом… О, боже, мне больно говорить это! Потом они устроили «головач», мальчик. Эти оборванцы сделали твоей маме «мозготрах»!

Трэвис плакал, не переставая. А когда слез больше не осталось, он просто взял и отрубился прямо на крыльце. Во сне он кричал о том, что проклятые Кодиллы сделали с его родителями, особенно с его мамой. Они оттрахали ее в голову! Всей компанией!

Эти грязные ублюдки отрахали мою маму в голову! Трэвис выл во сне, полном самых страшных кошмаров…

* * *

На следующий день Трэвис был не разговорчив. Дедуля был тоже очень подавлен после вчерашней беседы.

— Прости, сынок, — сказал он Трэвису. — Я давно бы тебе поведал, только негоже рассказывать такие ужасные вещи человеку, недавно освободившемуся из тюряги. Что сделано, то сделано, я так считаю. Но теперь-то я вижу. Вижу, что я должен был рассказать тебе сразу же, потому что ты должен был знать, что произошло на самом деле.

— Я ценю это, Дедуль, и люблю тебя за это, — сказал Трэвис, поднимая коромысло с ведрами, чтобы сходить за водой к ручью. С этими словами он ушел. Пока он тащился к ручью, у него из головы не шел вчерашний дедулин рассказ. А хуже всего было то, что он ничего не мог с этим поделать. Оба сына Кодилла померли. Один от «гомосятской» болезни, другой — от «хиппарской» наркоты. Сам Кодилл живет сейчас в большом навороченном особняке в Пуласки. А Пуласки далеко. Дедулин грузовик и полдороги не проедет — развалится. Поэтому Трэвис чувствовал себя совершенно бесполезным. И пока тащил ведра к ручью, закрыл глаза и стал искренне молиться.

Боже, я хорошо знаю, что я не очень достойный слуга твой, и от всей души сожалею за свои грешные слова, но… срань господня! Если ты дашь мне шанс по заслугам воздать Кодиллу за то, что он сделал с моими любимыми папой и мамой, клянусь, я буду верой и правдой служить тебе и твоим святым нуждам. Клянусь.

И вы не поверите! Не прошло и пятнадцати минут, как Бог ответил на молитвы Трэвиса Клайда Тактона.

* * *

Дедуля продолжал выдалбливать подошву для очередного ботинка. Он делал все вручную. Это был тяжелый труд, но, как говорится, тяжелый труд делает людей лучше. Поэтому он сидел в своем кресле и мастерил башмаки, когда входная дверь распахнулась.

В проеме, в ореоле пышных солнечных лучей стоял человек. У него за спиной виднелся стоящий на грунтовой подъездной дорожке «Роллс-ройс».

Это был Тибальд Кодилл.

— Здорово, старик, — поприветствовал он. На нем был пижонский угольно-серый костюм и «гомосятские» итальянские туфли.

— Помнишь меня? Бьюсь об заклад, что помнишь.

— Тибальд Кодилл, — узнал его Дедуля, буквально кипя от гнева. — Ты чего это здесь?

— Понимаешь, люблю время от времени покататься вокруг своего старого дома. Вспомнить, откуда я родом. Поэтому решил вот заскочить.

— Нет надобности тебе сюда заскакивать, Кодилл, — прохрипел Дедуля.

— Ну, едрен батон, дедушка Мартин! — Кодилл запрокинул голову и расхохотался. Солнце отразилось от его лысой, с седыми бакенбардами, головы. — Вижу, ты все еще злишься из-за той глупой истории, что якобы я со своими сыновьями порешил твою родню. Едрен батон! Это же неправда, старик! Честное слово!

Твое слово, Тибальд Кодилл, не стоит и струйки мочи дохлого пса, — подумал Дедуля. Или лужицы блевотины.

— Так давай же забудем все это, а, старик? Вижу, ты сейчас инвалид, остался без ног, поэтому вот решил приехать и заключить сделку. Понимаешь? Я тут нанял себе целую толпу ниггеров. Полоть сорняки, подстригать лужайку и все такое. Всем им нужны новые хорошие ботинки. И я тут подумал, ты же шьешь рабочие башмаки, как раньше? Вот почему я здесь. Кодилл сунул руку в карман и вытащил толстую пачку банкнот.

— У меня шесть рабочих, и полагая, такие хорошие башмаки, как твои, не стоят дешево. Поэтому я возьму шесть пар по сто долларов за пару. Как тебе это, старик?

Кодилл швырнул пачку на стол. Это была целая куча денег, но Дедуля чувствовал, что будет вопиющей несправедливостью брать «зелень» у человека, погубившего его дочь и зятя. Поэтому он сказал: — Забирай свои гребанные деньги и проваливай, Тибальд Кодилл. Пока я не прикончил тебя!

Кодилл хихикнул. — Кто? Ты, старик? Не смеши мои тапки! Что ты мне сделаешь? Запинаешь до смерти своими тощими култышками? — Кодилл снова запрокинул голову и захохотал, да так громко, что, наверное, разбудил половину лежащего на местном кладбище народа.

Дедуля чувствовал себя ужасно неловко из-за того, что этот деревенщина приперся к нему домой и делает из него посмешище. Но что Дедуля мог сделать, без ног, ограниченный своим проклятым креслом-каталкой?

— Да. Бьюсь об заклад, ты по-прежнему трахаешь собак, да, старый голодранец? От нищеты, наверное, приходится сморкаться в руку, когда хочется есть? И нет ничего кроме заскорузлых обрубков вместо ножек. Остается только сидеть, да пялиться на стену. Почему бы тебе не сделать миру одолжение, старый дурень, и не вырыть себе яму и самому в нее же закопаться?

Пухлое, блестящее на солнце лицо Кодилла покраснело от очередного приступа хохота. Старый дедушка Мартин готов был застрелиться, настолько опозоренным и обесчещенным он себя ощущал. Но тут…

Тут…

Тут дверь распахнулась.

И на пороге возник Трэвис.

* * *

Каммингс припарковал машину в лощине у моста Олд Говернор Бридж. Было начало первого. Одев перчатки, он очень осторожно протер изопропанолом каждый пакет с кокаином, чтобы уничтожить свои отпечатки. На тот случай, если кто-нибудь найдет пустые пакеты. Потом он разрезал каждый пакет — всего их было десять — и выбросил их с моста в бурлящий внизу ручей. Пусть рыбки покайфуют, — подумал он. Оставлять кокаин себе противоречило даже его моральным нормам. Даже если у него была возможность продать его, он не хотел дальнейшего распространения этой гадости в Америке. Денег будет достаточно. А что насчет убийства Спаза и Датча?

К черту их, — решил он. Они были наркодилерами.

Потом ему придется припрятать деньги и переждать, пока шумиха вокруг устроенного им пожара поутихнет. Ему не очень нравилась идея кататься вокруг в полицейской машине с багажником, набитым стодолларовыми купюрами. Но где ему устроить тайник?

Ясное, безоблачное, потрясающей красоты небо манило его. Он выехал из лощины и вернулся на шоссе. Остаточное ощущение от содеянного было на удивление нейтральным. Убил двух парней, сжег хибару, скинул 10 кило в ручей, и гуляет с кучей «бабла», способной покрыть дефицит бюджета штата. Каммингс поежился. Но все это ради чего-то гораздо более важного, разве не так? Все это ради Кэт. Ради той жизни, которую она заслуживает. А те двое наркодилеров? Вряд ли мир будет по ним скучать.

За следующим поворотом он остановился — вдоль обочины хромала какая-то девчонка в лохмотьях. Явно из местных. Подвезу, — подумал он. Легко быть милосердным, когда у тебя в багажнике сумка «бабла».

— Вот, здорово, — сказала она. — Спасибо огромное.

— Да без проблем.

— Я… — она запнулась. Машина-то, да, была без опознавательных знаков, но сам Каммингс был в темно-синей полицейской куртке, с золотистым значком, и с кобурой на поясе. — Расслабься, — сказал он. — Я не ищу, к кому бы пристать.

— Вы из «Эй-Ти-Эф», верно?

— Совершенно верно.

Она замолчала. Конечно. Наверняка, кто-то из ее родни гонит самогон. И я для нее большой и страшный представитель власти, — догадался он. Парень, который усложняет ей жизнь.

— Куда направляешься?

— В одно местечко рядом с Филбертом.

— Да без проблем.

Он вел машину, то и дело искоса поглядывая на нее. Хорошенькая, пышногрудая девочка, лет шестнадцати. От нее исходил легкий запах пота. Запах, к котором Каммингс давно привык. Рядом с ним сидела типичная жительница холмов — босая, с прямыми темными волосами, в которых застряли кусочки соломы, в потертом сарафане на голое тело.

— Чудный денек.

— Это точно.

— Позволь мне задать тебе вопрос, — сказал он, вспомнив наконец разговор с Джен Бек. Раз уж везешь в багажнике пару сотен «штук», постарайся отработать сегодняшнее жалование, Стью. — Ты слышала когда-нибудь о парне по имени Трэвис Клайд Тактон?

— Конечно. Хороший был парень, пока не угодил в окружную тюрьму. Я его плохо знала, но парень был хороший. Ее волосы развевались от дующего в открытое окно ветерка. Простая, симпатичная девчонка с небритыми подмышками. — Он все еще сидит.

Нет, дорогуша. Он освободился, пропускает «отметки», а еще… трахает людей в голову. Хороший парень, правда?

— Слышал, «предки» у него погибли, а дом сгорел. попытался подсадить ее на крючок Каммингс.

— Ага, — лишь ответила она.

— Трэвис недавно освободился, а раз дом у него сгорел, куда он мог пойти?

Глаза у девчонки сузились. Руки лежали на коленях, как маленькие белые пташки. — Он, что, опять куда-то влип?

— Не, не, ничего подобного. Налоговая задолжала ему деньжат, только и всего. Хочу узнать, где он остановился, чтоб он мог получить причитающуюся компенсацию.

— А, понятно, — она явно чего-то не договаривала. — Сомневаюсь, что он сюда вернулся. Это дохлое место.

— Да, возможно, ты права. Но если б он вернулся, куда бы пошел?

Она убрала волосы с глаз, вытащила травинку. Каммингс не мог не обратить внимание на высоко стоящие, полные груди, с сосками, выпирающими из-под мокрой от пота ткани. — Ну, у него был дедушка по линии матери. Джейк Мартин. Но его, наверное, уже нет в живых. Он был старый и без ног. Доктор отрезал их ему лет пять назад из-за какой-то болезни. У него был старый дом в лесу, недалеко от Тик-Нек-роуд.

Тик-Нек-роуд, — повторил про себя Каммингс. Южный район. Он слышал о нем, но никогда там не был. Потерял ноги? Возможно, диабетная гангрена. Она права. Наверняка, он уже умер. Жители холмов не любят ходить к докторам. Каммингс затевал бесполезное предприятие.

— Твоя остановка, — сказал он, останавливаясь у перекрестка. Перед ним простиралось ясное синее небо. Мимо пролетела стая птиц.

— Спасибо большое, — повторила она, открывая дверь.

— Ага… Эй, подожди. Было же что-то еще, что он мог спросить, верно? Гипсовые слепки. Отпечаток подошвы, который не нашелся в компьютерном каталоге. Ботинки ручной работы, как предположила Джен Бек.

Девчонка продолжала стоять, наклонившись к машине. Ложбинка между грудей, притягивала к себе внимание, словно маяк. Было что-то приятное или даже эротичное в исходящем от нее легком запахе пота.

— Знаешь здесь кого-нибудь, кто мастерит ботинки, туфли или кожаные изделия? — спросил он.

На ее кротком лице отразилось недоумение. — Ну да. Как-то странно вы спрашиваете.

— Почему это?

— Потому что вы об этом уже спрашивали.

— Не понял, — признался Каммингс.

Ее лицо, казалось, плыло на фоне неба. — Знаете, здесь был человек, который мастерил ботинки. Хорошие, кстати, ботинки. И я о нем вам уже говорила. Джейк Мартин. Дедушка Трэвиса Тактона.

* * *

Она указала ему направление. По крайней мере, в его понимании. Информация зажгла в нем искру. Да, возможно, этот Джейк Мартин умер. Возможно, копы штата уже проверяли это, но…

«Головач», — произнес внутренний голос. «Мозготрах».

У Каммингса были сейчас более важные заботы. Например, где спрятать целую кучу «бабла», которую он украл у убитого им наркодилера. Но это дело — странная, необъяснимая череда замешанных на сексе убийств — давно уже зацепило его. По крайней мере, если он просто заглянет туда, ничего страшного не случится.

Недалеко от Тик-Нек-роуд, — подумал он. Он был уже почти на месте и медленно катил по петляющей дороге. Было много съездов с основного пути, но…

Ни почтовых дорог, ни адресов. Все, кто жил здесь, никак юридически не регистрировались. Дороги не имели названий, некоторых даже не было на карте округа.

— Я не очень хорошо помню, — сказала ему девчонка перед тем, как уйти. — Но думаю, вам нужно будет свернуть напротив большого бурелома. Вы увидите…

Когда Каммингс был готов уже сдаться, он увидел — большую кучу бревен, веток и срезанной ежевики. Службы округа постоянно оставляли такие после ураганов, но этот… Каммингс отметил, что куча была не только огромной, но и старой. Гнилой и обвалившейся. Он свернул налево на грунтовку, такую узкую, что по ней могла проехать лишь одна машина, да и то с трудом.

Она петляла, ныряла и выныривала. И тут…

Бац!

Дом, прямо как сказала девчонка. Ветхая хибара, полуобвалившаяся, как бурелом. Заросшая плющом гнилая обшивка, отвалившаяся черепица. Этакий человеческий «нарыв» посреди леса. Но…

Что за черт?

Такого он еще никогда не видел. У обвалившегося крыльца убогого домишка стоял сверкающий «Роллс-Ройс Сильвер Шедоу»

Допустим, старик Мартин не умер, — предположил Каммингс, — но все остальное — какое-то безумие. Местный башмачник? Нужно продать немало башмаков, чтобы позволить себе такую машинку…

Каммингс подъехал к самому дому. Если он хотел эффекта неожиданности, то он запорол его вдрызг — все в доме услышали бы шум подъезжающей машины. Но, погодите…

Нет, — подумал он.

Они не смогли бы его услышать. Потому что окружающие леса оглашал ругой звук.

Пронзительный скрежет.

Это же… Размышления Каммингса были прерваны внезапно пронзившей мозг догадкой. Не может быть. Ни одному копу так не везло.

Скрежет был звуком работающего электроинструмента. Звуком дрели.

Не может быть, не может быть, — повторял он про себя. Выбравшись из машины, он подошел к дому и заглянул в боковое окно.

Тесная комнатка. Она была бы больше, если б не весь этот хлам. Инструменты, висящие листы кожи. Многочисленные ряды деревянных колодок. И…

Стол.

Не может быть, не может быть, — продолжала крутиться в голове у Каммингса мысль. Но в следующее мгновение она утекла, как кровь из зарезанной свиньи.

Скрежет смолк. А потом раздался голос, раздраженный старческий голос.

— Вот, сынок. Ооо, дааа! Отличную дырку ты прорезал в башке этого голодранца! Я тебе не врал, Трэвис! Это тот самый ублюдок, который оттрахал в голову твою маму!

У Каммингса было чувство, будто он заглянул в ад. На столе лежал хорошо одетый мужчина. Из аккуратно вырезанного в голове, истекающего кровью отверстия огромная, как свиной окорок рука вытащила нож. Рука принадлежала Трэвису Клайду Тактону. Парню, чью фотографию Каммингс уже видел в криминалистической лаборатории штата. А напротив стола, в кресле-каталке сидел сморщенный старикашка с бакенбардами. Человек…

без ног, — узнал его Каммингс.

Джейк Мартин. Дед Тактона…

— Я очень зол. Я просто вне себя от злости, Дедуль!

— Это единственный правильный способ, сынок. Как сказано в Божьей книге, глаз за глаз!

И голова за голову!

Каммингс смотрел, не отрывая глаз.

Крупный, мускулистый, коротко стриженный парень с на удивление добрым лицом, спустил штаны и быстро вставил эрегированный член в проделанную в голове трупа дыру. Затем, в дикой ярости закусив нижнюю губу, он схватил труп за уши и…

начал сношать.

Начал сношать в голову.

— Ооо, дааа! — воскликнул безногий старик. — Трахай эту дурную голову, мальчик. Трахай, я говорю!

Пока Каммингс смотрел, сознание металось внутри его головы, словно болотная крыса, отчаянно ищущая выход. Старик в кресле тоже вытащил свой член и с улюлюканьем мастурбировал. А Тактон продолжал яростно насиловать голову трупа…

— Да. Трэвис! Трахай как следует! — ликовал старик, сжимая член, словно шею цыпленка. — Кончи ему в башку!

— Я ему так кончу в башку, Дедуль, — пыхтел парень, — что у него молофья из жопы брызнет!

— Да, мальчик! Даааааа!

И все это происходило прямо у Каммингса на глазах. Он смотрел, совершенно ошеломленный. Он стал свидетелем того самого жуткого преступления, вот уже несколько месяцев не дававшего ему покоя.

Он стал свидетелем «головача»…

Каммингс, словно на автомате, вытащил из кобуры служебный револьвер. Повернулся. Поднялся на крыльцо и вошел в ветхий домишко.

— Ох, едрен батон, Дедуль, — услышал он. — Похоже, кончу я очень быстро!

— Давай, мальчик! Кончай! У нас вся ночь впереди, натрахаемся вдоволь. Да, я сам трахну его раз пять! Так что не беспокойся, если кончишь слишком быстро. Накачай его так, чтобы твой папочка гордился тобой!

Молча, и что странно, абсолютно без страха, Каммингс вошел в комнату.

— Черт, кто это?! — вскрикнул старик.

Парень, содрогаясь, видимо, в приступе оргазма, замедлил толчки тазом и открыл глаза.

— Это коп! — сразу понял он.

— БАМ!

Каммингс произвел первый выстрел. Глаз парня исчез в красном всплеске, сам он отшатнулся от стола и рухнул на деревянный пол, словно туша свежезарезанного быка. Его эрегированный член продолжал побрызгивать струйками спермы.

— Гребаный коп! Гляди, что ты натворил!

— БАМ!

Второй выстрел Каммингса пришелся старику в живот, отчего тот сложился пополам в своем кресле. И…

— БАМ!

Третий выстрел разделил его макушку надвое, словно удар мачете по дыне.

Каммингс стоял. И смотрел. Уже второй раз за день глаза у него расширились, несмотря на режущий их кордит. Тишина, как в три ночи на кладбище, постепенно подступила к нему вместе с простой мыслью.

Я только что раскрыл убийства с «мозготрахом».

Потребовалось лишь три выстрела из служебного револьвера, и все кончено…

А что… теперь? Телефона нет, а значит, нет возможности доложить об инциденте в полицию штата. По эту сторону хребта его рация вряд ли будет работать.

Выйди из дома. Возьми улики. Вернись в отделение и доложи в полицию штата, — сказал он себе на автомате.

Именно это Каммингс и сделал. Он надел перчатки, схватил картонную коробку с полки. Снял ботинок с ноги Трэвиса Клайда Тактона, взял электродрель с все еще прикрученной трехдюймовой кольцевой пилой, схватил кухонный нож, и положил все в коробку. Потом отнес все к машине и направился в региональное отделение «Би-Эй-Ти-Эф» округа Расселл.

* * *

Возвращался он словно в прострации. Ну и тяжелый же выдался денек! За последние несколько часов я убил четырех человек, — напомнил он себе, сидя за рулем. Перед ним раскинулось шоссе. Мимо проплывали бесконечные кукурузные поля и сараи с обвалившимся местами шифером. Но волновали его всего лишь двое из убитых. Тактон и Мартин.

«Мозготрахи».

Для него это было все равно, что глоток свежего воздуха. Прикончить двух наркодилеров и забрать их «бабки» — это одно. Но… это? В считанные минуты, тремя выстрелами из служебного пистолета он раскрыл убийство…

Каммингс припарковал машину. На парковке стояла полицейская машина без опознавательных знаков. Он мог лишь догадываться, что после показаний Бек, копы приехали поговорить с Пирсом. Поберегите силы, мальчики, — с гордостью подумал он. Я только что раскрыл это дело. Вся гротескность увиденного осталась далеко позади. Он разберется с этим позже.

Каммингс вошел в отделение.

— Я сделал это, босс. — объявил он.

Пирс оторвал взгляд от своего стола.

От волнения Каммингсу стало трудно дышать. — Я раскрыл убийства с «мозготрахом».

— Что… ты сделал?

— Поймал их на месте преступления, видел все своими глазами. Пристрелил их. Я видел в окне, как они… делали это.

— Стью…

— Бывший заключенный по имени Тактон и его дед. У них на столе лежал какой-то парень, и они… трахали… его в голову.

— Стью, помолчи минутку.

Каммингс уставился на Пирса. — Что не так, Джей Эл? Говорю, я раскрыл убийства с «головачом».

Пирс сплюнул в свою чашку. Только потом Каммингс заметил в офисе еще одного человека.

Сурового на вид, высокого парня. Полицейская форма, только на штанах лампасы и эмблема на шляпе. Капитан, или выше…

Но Каммингс заметил кое-что еще.

У офицера в руке был пистолет.

— Это майор Фил Стрейкер, — сказал ему Пирс. — Он офицер по связям между департаментом собственной безопасности и отделом по борьбе с наркотиками.

— С нарко… — лишь сумел произнести Каммингс.

— Ты арестован, Стью, по подозрению в двойном убийстве первой степени.

Каммингс замер, как вкопанный.

— Не считая, — добавил Стрейкер, — воспрепятствование осуществлению правосудия, соучастие в преступлении, недонесение о совершении тяжкого преступления, умышленное хищение средств, добытых нечестным путем, хранение и незаконную транспортировку опасных веществ.

— Даже не говори ничего, Стью. Они взяли тебя со всеми потрохами, — сказал Пирс. На столе у его стоял портативный видеомагнитофон. Пирс включил его, настроил крошечный экран.

Бог ты мой, — подумал Каммингс.

На экране Каммингс увидел себя, пакующего сперва спортивную сумку, а потом 10 пакетов кокаина в багажник своей служебной машины…

— Это двойное убийство, агент Каммингс, — повторил Стрейкер, — но один из убитых вами мужчин был офицером полиции.

— Датч, — пробормотал Каммингс.

— Совершенно верно. Он работал под прикрытием. У нас были камеры в доме, и одна на улице, фиксирующая автомобильные номера. Те, что в доме, конечно же, сгорели в устроенном вами пожаре. Но та, что на улице…

Свободной рукой Стрейкер указал на экран видеомагнитофона. На нем был видно, как Каммингс уезжает прочь.

— Ты облажался, Стью, — сказал Пирс. — Ты — говнюк.

— Убийство офицера полиции, — не преминул приукрасить Стрейкер, — насколько вы знаете, карается в этом штате смертной казнью.

Я попался, — подумал Каммингс. Мне конец.

Но он же еще не труп, верно?

— Стью, вытащи из кобуры свой пистолет и положи мне на стол. Только медленно.

Стрейкер держал его под прицелом. Я не сдамся, — сказал себе Каммингс. Я лучше пущусь в бега, чем проведу десять лет в тюряге, пока меня будут трахать в задницу, а мои апелляции отклоняться.

Каммингс очень медленно положил служебный револьвер Пирсу на стол.

— Молодец, — сказал Стрейкер.

Каммингс пожал плечами, затем резко выбросил руки вперед, помня обезоруживающий прием, которому его научили в армии. Обхватив пистолет Стрейкера, рывком отвел в сторону…

БАМ!

Пуля царапнула бок, но он даже ничего не почувствовал.

— Срань господня, Стью, ты даже не…

Снова действуя на автомате, Каммингс за долю секунды обезоружил Стрейкера. Пистолет был сейчас в его руке.

Стрейкер, хоть и был напуган до усрачки, пытался сохранить контроль над ситуацией. — Не глупите, Каммингс. Вы можете пойти на сделку с правосудием. Можете сказать, что убили их в целях самообороны, и возвращаете деньги и кокс. Но если вы убьете нас, вам конец.

БАМ!

БАМ-БАМ!

Сперва он прямым попаданием в голову завалил Пирса, потом двойным выстрелом в сердце уложил Стрейкера. Кровь из ран брызнула на добрые три фута. Пирс с выбитым затылком обмяк в своем кресле.

Из уголка рта свешивалась нитка бурого табачного сока.

У Каммингса затикало в голове — болотная крыса вернулась. Нарезая круги, она пыталась найти выход.

Остынь, — приказал он себе. Но это было не так уж легко, учитывая то, что сегодня он убил шестерых человек, трое из которых — офицеры полиции. Что сделано, то сделано. Возьми себя в руки.

Думай.

Пойти на сделку с правосудием? Не выйдет. Он уже выбросил кокаин. Ни один судья не купится. Он сделал единственное, что могло сохранить ему жизнь. Ему так виделось — у него есть где-то час форы, прежде чем кто-то найдет тела. Если повезет, то больше. Ему придется угнать машину, пересечь границу штата, а потом, меняя машины, добраться до Мексики. Другого пути нет.

В конце концов, у него полный багажник денег.

Валить от сюда.

Он даже не оглянулся напоследок. Видеомагнитофон оставил на столе. Наверняка, Стрейкер не единственный наркополицейский, кто видел запись. Потом он сел в машину и сорвался с места.

Съехал с шоссе на 23-тью. Лучше держаться подальше от автострад. Скоро его машину засекут, поэтому нужно что-то быстро угнать, причем вместе с владельцем, чтобы тот не заявил об угоне. Кто же знал? Но…

Что я делаю? Он сбросил скорость и развернулся.

Кэт…

Он не может просто исчезнуть. Он хотя бы должен ей объясниться. А деньги? Оставит ей половину. На жизнь и на лекарства. Черт, в Мексике ему надолго хватит даже половины. Но не в этом дело…

Я должен… — внезапно Каммингс, хладнокровный убийца полицейских, разрыдался.

Я должен увидеть ее напоследок…

За один день он разрушил всю свою жизнь. И единственное хорошее, что у него еще оставалось, это Кэт. Боже мой, что я натворил?

Возможно, бессмысленно было о чем-то сейчас жалеть, что-то пересматривать. Это жестокий мир, и иногда людям приходится делать жестокие вещи. Украл деньги, убил Датча и Спаза? Либо это, либо жизнь в нищете, под тяжестью непосильных медицинских счетов Кэт. Они с ней заслуживали большего. Он хотел всего лишь выжить. Ему пришлось воспользоваться появившейся возможностью, и все пошло наперекосяк. У него с самого начала не было выбора.

Поднимая пыль, он подъехал по гравийной дороге к дому. Резко остановился. Он с ужасом представлял себе, что дом окажется полон бойцами спецназа, поджидающими его. Поджидающими убийцу полицейских. Но когда он вошел, в доме стояла мертвая тишина. Никакой засады.

Таща спортивную сумку, он прошел по темному коридору в спальню. Наверное, она отдыхает, изнуренная болезнью. Что бы она ему сказала? Как бы отреагировала? Каммингс смахнул слезы, положил руку на ручку двери. Отнесется к нему с отвращением? Или с ужасом? И то и другое, и даже хуже, — предполагал он.

Хотя он может просто оставить половину денег, уехать, и позвонить позже. Все, лишь бы не посвящать ее в то, что он сделал. Но это тоже не сработает. К тому времени копы будут отслеживать все входящие звонки. Его поймают.

Будь мужиком, засранец. Войди, разбуди ее, и все расскажи.

Спортивная сумка была такой тяжелой, будто была набита частями тел или детскими трупами. Дверь была приоткрыта. Но не успел он открыть ее, как услышал: — Да, вот так.

Голос Кэт.

Наверное, разговаривает по телефону, — догадался он. Тут его охватила паранойя. Ей позвонили из полиции? И в данный момент ей втирают, что ее муж — убийца? Но нет, этого не может быть. Ее голос звучал обычно, даже оживленно.

— Хочешь еще?

Каммингс нахмурился. Тут он услышал другой голос.

Мужской.

— Да, сделай мне еще одну дорожку.

Каммингс заглянул в щель, и тут его мир окончательно рухнул.

Кэт лежала на постели обнаженная, широко раскинув ноги и ухмыляясь. Она хихикала, пока голый мужчина — не кто иной, как доктор Сеймур — вдыхал дорожки кокаина с ее живота, одновременно массируя ей промежность.

— Где ты взял такую классную «дурь», Джимми? — спросила она.

Фармацевт поднял голову, вытирая с носа белый порошок. — Места знать надо. Потом он усмехнулся, не вынимая палец из вагины Кэт. — Бьюсь об заклад, твой муженек обосрется от злости, если узнает.

Кэт рассмеялась. Ее потное лицо светилось от неописуемого восторга. — Ты шутишь? Да он же убьет нас обоих!

— Просто удивительно, какой он тупой. Теперь мужчина с беспечным видом массировал ей грудь. — Продолжает «отстегивать» мне каждую неделю и ничего не подозревает.

— Я хорошая актриса, Джимми. Придурок по-прежнему думает, будто я смертельно больна. И верит во все это, потому что я показываю ему те фальшивые рецепты и квитанции, которые ты мне даешь. Думает, что я трачу все деньги на лекарства!

— Да, а это хорошее лекарство, — сказал мужчина, тряся пакетиком с белым порошком.

— А еще он недавно получил прибавку!

Они оба заржали, как шакалы. От хохота у Кэт затряслись груди. Каммингс мог лишь стоять и смотреть, словно открывшаяся правда превратила его в шестифутовую глыбу цемента.

— Давай повторим, — промурлыкала Кэт, схватив мужчину за гениталии. — Стью не вернется раньше шести.

— Боже, Кэт! Я уже дважды в тебя кончил. Дай «парню» снова встать!

— Встанет, не беспокойся, — заверила она его, — а когда встанет, я хочу в попку.

— Ох, черт, сладкая, покажи, как ты умеешь сосать член.

Теперь вселенная одарила Каммингса следующим зрелищем — его жена исполняла опытный минет этому Джимми, городскому терапевту, который с закрытыми глазами лежал в его собственной постели.

А потом…

Болотная крыса со шлепком вывалилась наружу.

Когда доктор открыл глаза, в лицо ему смотрело дуло пистолета. Он побледнел. Открыл рот, словно в попытке что-то сказать.

БАМ!

Кэт подняла голову, вздрогнула всем телом и закричала. Из головы Джимми на подушку вывалились поблескивающие мозги.

— Стью! — завизжала Кэт, превращаясь в расплывчатое пятно. — Я…

БАМ! БАМ!

Она с воем откинулась назад.

— Просто чтобы убедиться, что ты никуда не пойдешь, — сказал Каммингс, убирая свой «Смит Энд Вессон» в кобуру. Нет, он не убил ее. Он прострелил ей колени.

Потом он вышел из дома и снова положил спортивную сумку в багажник.

Да, это был действительно жестокий мир, и он станет еще хуже.

Из багажника он достал коробку, которую забрал из дома старика. Коробку с уликами — электродрелью, ножом и кольцевой пилой.

Взгляд Каммингса обратился к небу. День выдался прекрасный. Он закурил, затянулся, выпустил через рот облако дыма. Затем схватил коробку.

Обратный путь в дом не занял много времени.

(с) Edward Lee 2012

(c) Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2015

Оглавление

Головач, вязание крючком и журнал американской медицинской ассоциации

Головач Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg