«Рыбак с Соколиного мыса»

Говард Ф. Лавкрафт, Август Дерлет Рыбак с Соколиного мыса[1]

На океанском побережье Массачусетса ходит много слухов о Енохе Конгере; как правило, люди передают их полунамеками, при этом опасливо понижая голос. Эти слухи разнесли по всему побережью моряки из порта Инсмут, ибо жил Конгер всего в нескольких милях от него, на Соколином мысу, получившем свое название из-за огромного количества пернатых хищников — соколов, сапсанов, а порой и крупных кречетов, которые во время сезонных птичьих миграций кружат над этой полоской суши, врезавшейся далеко в море.

Он был силен и широкоплеч, с мощной грудью и длинными мускулистыми руками. Еще в молодости он отпустил бороду и длинные волосы. Его глубоко посаженные глаза отливали холодным голубым светом, лицо было квадратным; облаченный в дождевик и зюйдвестку, он походил на моряка, сошедшего со шхуны лет сто назад. Человеком он был молчаливым и жить предпочитал в одиночестве в доме из камня и плавника, который сам построил на продуваемом всеми ветрами клочке суши, где постоянно слышались крики чаек и крачек, шум ветра и плеск волн, а иногда — во время перелетов — с поднебесья доносились голоса зачастую невидимых в вышине обитателей дальних стран. Говорили, что иногда он с ними перекликался, что он умел разговаривать с птицами, ветром и волнами, а также с неведомыми существами, которые обитали далеко в море и издавали звуки, похожие на крики огромных лягушек, да только подобные твари не водятся в обычных болотах и заводях.

Конгер пробавлялся рыбной ловлей и жил более чем скромно, но, судя по всему, был такой жизнью вполне доволен. Ночью и днем забрасывал он в море свои сети, а потом продавал улов в Инсмуте, Кингспорте или где-нибудь еще дальше. Но однажды лунным вечером он не принес в Инсмут очередной улов, а прибежал с пустыми руками, широко раскрыв немигающие глаза, словно долго смотрел на солнце и ослеп. Он вбежал в свою любимую таверну на окраине города, заказал пива, схватил кружку и молча уселся за столик. Видя, что с ним что-то стряслось, несколько любопытных завсегдатаев подсели к столу и заказали еще выпивки, чтобы его разговорить; в конце концов это им удалось, хотя беседовал он словно сам с собой, глядя в пространство невидящими глазами.

По словам Конгера, в эту ночь он видел чудо из чудес. Он доплыл на лодке до рифа Дьявола — что примерно в миле от Инсмута — и забросил сеть, а когда через некоторое время начал ее вытаскивать, в сети было полно рыбы — и не только рыбы, ибо там оказалась женщина; правда, это была не совсем женщина, но она заговорила с ним вроде как человек, только с призвуками, похожими на лягушачье кваканье, и еще с каким-то свистом или хлюпаньем, какое можно услышать по весне на болотных топях; у нее был широкий щелеобразный рот, тусклые глаза навыкате и длинные волосы, а за ушами виднелись щели, вроде как жабры; и эта тварь умоляла отпустить ее на волю, взамен обещая свою помощь, когда ему это понадобится.

— Русалка, — со смехом сказал один из слушателей.

— Нет, это была не русалка, — возразил Енох Конгер, — у нее были ноги, только с перепонками, и руки у нее были тоже с перепонками, кожа у нее на лице такая же, как у меня, а тело цвета моря.

Тут все принялись смеяться и зубоскалить, но Конгер, казалось, ничего не слышал. Не смеялся только один человек — от стариков Инсмута он уже слышал странные рассказы о клиперах, ходивших отсюда в Ост-Индию, о браках между мужчинами Инсмута и морскими женщинами с островов южной части Тихого океана, о странных событиях, происходивших в океане недалеко от Инсмута. Этот человек не смеялся, он просто сидел и слушал, а потом потихоньку выскользнул из таверны, пока остальные весело перебрасывались шутками. А Енох Конгер, не обратив внимания ни на этого человека, ни на грубые шутки завсегдатаев таверны, продолжал рассказывать о том, как вынул морскую тварь из сети и взял ее на руки, как почувствовал прикосновение ее холодной и гладкой кожи, как отпустил морскую женщину, которая поплыла в сторону темных камней рифа Дьявола, а потом вдруг высунулась из воды, помахала ему обеими руками и скрылась в волнах.

После той ночи Енох Конгер редко заглядывал в таверну; когда же он приходил, то молча сидел за столиком в полном одиночестве, не отвечая на вопросы любопытствующих о «русалке» и не реагируя на их шуточки по поводу того, не сделал ли он ей предложение руки и сердца перед тем, как отпустить в море. Посидев в полном молчании и допив пиво, Конгер обычно вставал и уходил. Однако все уже знали, что он больше не рыбачит возле рифа Дьявола, а забрасывает сети ближе к Соколиному мысу, и, хотя люди шептались, что он попросту боится новой встречи с существом, попавшим в его сети в ту лунную ночь, кое-кто видел, как Конгер стоял на самом краешке мыса и смотрел вдаль, словно пытаясь разглядеть, не появится ли на горизонте корабль, а может быть, томительно ожидая прихода того заветного «завтра», которое для большинства подобных мечтателей так и не приходит никогда.

Енох Конгер все больше замыкался в себе. Через некоторое время он вовсе перестал появляться в таверне на окраине Инсмута, предпочитая отвозить рыбу на рынок и оттуда, быстро пополнив свои запасы, прямиком возвращаться домой. Тем временем рассказы о его русалке расползлись по всему побережью и в глубине штата, достигнув Аркхема и Данвича на реке Мискатоник и даже более отдаленных мест — поросших густыми лесами холмов, обитатели которых были менее всего склонны высмеивать такого рода истории.

Прошел год, потом другой и третий, и вот однажды по Инсмуту прокатился слух, что Енох Конгер серьезно ранен во время рыбалки и что спасли его два рыбака, заметившие лодку, в которой нашли Конгера в совершенно беспомощном состоянии. Рыбаки отвезли его домой, на Соколиный мыс, потому что он сам их об этом просил; затем они поспешили в Инсмут, к доктору Джилмену, но, когда рыбаки и доктор вернулись в хижину, Конгера там уже не было.

Доктор Джилмен предпочел не распространяться на сей счет, однако двое рыбаков шепотом «по секрету» поведали всему городу подробности случившегося: когда они вошли в хижину Конгера, там все было мокрым, включая стены, дверную ручку и даже постель, на которую они ранее уложили Конгера; на полу виднелись странные следы, похожие на отпечатки перепончатых лап; следы вели от моря к хижине и обратно, причем обратные отпечатки были гораздо глубже вдавлены в песок, словно оставивший их нес что-то тяжелое, вроде тела Еноха.

Но рыбакам никто не поверил; их подняли на смех, поскольку на песке осталась лишь одна цепочка следов, а Енох Конгер был слишком большим и тяжелым, чтобы его можно было в одиночку донести до воды. Доктор Джилмен предпочел молчать, вскользь заметив только одно: у некоторых известных ему жителей Инсмута на ногах тоже имеются перепонки, а ноги Еноха — за это он ручается, ибо сам его осматривал — были совершенно нормальными. Тогда несколько любопытных отправились в дом старого рыбака, чтобы самолично выяснить, что там произошло, однако вернулись они разочарованными — в хижине не осталось никаких следов, что только подлило масла в огонь, и на злополучных рыбаков обрушилась новая волна злых насмешек, после чего бедняги совсем замолчали, ибо в городе нашлись и такие, кто начал распускать слухи о расправе над Енохом Конгером, к которой якобы были причастны рассказчики.

Как бы то ни было, Енох Конгер уже не вернулся в свой дом на Соколином мысу, заботу о котором взяли на себя погода и ветер, постепенно отдирая от него черепицу и доски, расшатывая кирпичную кладку трубы и оконные рамы. Пролетающие над домом чайки и соколы более не слышали ответного клича старого рыбака, а по побережью поползли сначала осторожные слухи, а потом и недвусмысленные намеки на убийство или какие-то темные дела еще более жуткого свойства.

Однажды почтенный Джедедия Харпер, патриарх местных рыбаков, по возвращении с ночного промысла клятвенно заявил, что недалеко от рифа Дьявола он видел группу странных существ — наполовину людей, наполовину лягушек; их было около двадцати, мужчин и женщин. Старик рассказал, что существа подплыли совсем близко к лодке, и их тела блестели в свете луны, как у тех светящихся тварей, что обитают в глубинах Атлантики. Полулюди-полулягушки плавали вокруг лодки и, как ему показалось, пели гимны во славу Дагона; среди них — он готов поклясться — плавал и Енох Конгер, совсем голый, и тоже восхвалял Дагона. Старик в изумлении окликнул Еноха по имени, тот обернулся, и Джедедия отчетливо разглядел его лицо. После того вся стая — и Конгер вместе с ними — канула в глубину и больше не возвращалась.

Но когда рассказ старика стал известен всему городу, в дело немедленно вмешались семейства Марш и Мартин, которые, как говорили, связаны родством с морскими жителями, и Харперу заткнули рот. Больше он ничего не рассказывал, да и в море уже не выходил, ибо с тех пор у него не переводились деньги; замолкли и те, кто был с ним тогда в лодке.

Прошло много времени, и как-то раз, в такую же лунную ночь, к инсмутскому причалу подошла лодка, в которой находился молодой мужчина, знававший Еноха Конгера еще в детстве, и он рассказал следующее: когда вместе со своим сыном он проплывал мимо Соколиного мыса, из воды внезапно возник голый мужчина, который находился так близко от лодки, что до него можно было дотянуться веслом. Не обращая внимания на людей, мужчина высунулся из воды по пояс, словно кто-то поддерживал его снизу, и устремил тоскливый взгляд на развалины, оставшиеся от хижины на Соколином мысу. У этого мужчины было лицо Еноха Конгера; по его длинным волосам и бороде стекала вода, капли блестели на его теле, а за ушами виднелись длинные темные щели. Затем, столь же внезапно, как и появился, мужчина скрылся под водой.

Вот почему по всему океанскому побережью Массачусетса — и особенно в Инсмуте — ходят странные слухи о Енохе Конгере, которые люди передают друг другу полунамеками, при этом опасливо понижая голос…

Примечания

1

Впервые опубликован в сборнике «Комната с заколоченными ставнями» (1959). Этот рассказ соотносится с «инсмутским циклом» Лавкрафта.