«Деяния ангелов»

Деяния ангелов (fb2) - Деяния ангелов 1118K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Иванович Песиголовец

Виктор Иванович Песиголовец Деяния ангелов

Глава первая

Нет, ну это же надо! Обозвала меня мерзавцем и выставила за дверь! За что? За то, что одел-обул, постоянно давал деньги, ласкал и нежил? Вот же зараза какая!

Сначала Вера встретила меня, как обычно: поцеловала, помогла снять куртку, провела на кухню и принялась готовить кофе. Потом стала задавать какие-то нелепые вопросы: удовлетворен ли я семейной жизнью, счастлив ли в браке? И с каждым моим ответом ее карие глазки становились все печальнее. Наконец, спросила прямо: «Стало быть, никаких планов насчет меня у тебя нет?» Я и брякнул: «Почему нет? Буду встречаться с тобой, пока не прогонишь!». «Или пока я не надоем тебе, — прибавила Вера и вдруг перешла на крик: — Я догадывалась, что нужна тебе только как временная подстилка! Ты полгода морочил мне голову, водил за нос!»

Я попытался было объяснить, что с самого начала не скрывал своего семейного положения и что речь о моем уходе от жены никогда не шла. «Но я же в душе надеялась, что ты меня любишь! — орала Вера. — Ты ведь давал мне повод на это надеяться, разве не так?» В ответ я лишь неопределенно пожал плечами. «Больше так продолжаться не может! — заявила она. — Выбирай: я или жена?» «Ты загоняешь меня в глухой угол! — ответил я, сдерживая раздражение. — Вне всякого сомнения, у меня есть к тебе чувства. Но они есть и к супруге, а она для меня — самый близкий, самый родной человек, который посвятил мне двадцать лет своей жизни». «Вот как, значит, — выдавила Вера. И, бросив на меня исподлобья взгляд, полный укора и обиды, завизжала: — Ты — мерзавец! Уходи, я тебя больше никогда не хочу видеть! Никогда!»

Я из тех людей, которых дважды просить не нужно. Выскочив на улицу, я сел в свой автомобиль и рванул домой.

Вот такой неожиданный поворот в жизни… Я потерял Веру. Жаль. И даже очень жаль! Среди женщин, которых я встретил за последние три года, только она по-настоящему подходила мне. Именно с ней я почувствовал себя так, как когда-то с Алисой, которую оставил из-за своей глупой гордыни. Получилось вот что. Девушке понадобилось съездить в соседнюю страну — навестить родственников и по личным делам — у нее там выходила очередная книга в каком-то издательстве. Пообещав, что вернется домой через несколько дней, от силы — через неделю, Алиса пропала на два месяца. Она, конечно, звонила мне из той страны, что-то пыталась объяснять, но я ничего не хотел слушать. Возвратившись домой, девушка опять позвонила и стала просить меня приехать к ней. Но я на отрез отказался…

С Алисой мне было удивительно хорошо. Нет, не в сексуальном смысле. Здесь все обстояло как раз наоборот — моя молодая любовница была очень зажатой, робкой, стеснительной и оттого крайне пассивной. Но меня это мало заботило. Потому что в остальном Алиса устраивала меня, как никто другой. Ни одной минуты мне не было с ней скучно. Она, не замолкая, с жаром рассказывала о своих авантюрных планах, меня забавляли ее оригинальные мысли, неожиданные суждения об известных людях, явлениях и процессах, происходящих в общественной жизни, подкупали наивность и непоколебимая вера в светлое будущее. С этой девушкой, младше меня почти на два десятилетия, я чувствовал себя юным и счастливым.

Алиса… Я долго к ней присматривался. Мы работали в одном газетном издательстве, какое-то время она даже находилась в моем подчинении. Но кроме приязни и симпатии, я ничего не демонстрировал девушке, понимая, что иметь в любовницах сослуживицу — дело довольно опасное. И только когда Алису за что-то уволили, и она оказалась безработной, я безо всяких предисловий предложил ей встречаться. «Иди ко мне в любовницы!» — просто сказал я. «Что?! — изумилась девушка. — Вот так буднично вы говорите мне такие серьезные вещи… Думаю, я должна отказаться…» «А что ты теряешь, согласившись? — парировал я. — Конечно, если я тебе совсем не нравлюсь, тогда другое дело». «Ну почему же не нравитесь?» — потупила взор Алиса.

Мы встретились раз, второй, а потом пошло-поехало — закрутился роман. На целых восемь месяцев.

Эта сероглазая малышка с пышными губками и звонким голосочком заменила мне всех остальных женщин — буквально в течение первой недели я оставил двух своих прежних любовниц, хотя раньше отношениями с ними весьма дорожил…

Не знаю, виновата в том Алиса или нет, но как раз в то самое время поломалось мое былое представление об идеальной женщине, а может, и восприятие самой жизни. Я перестал ценить обычных земных дам, зацикленных на практических вещах, на бытовых и материальных вопросах, меня стали притягивать парящие в облаках, легкие на подъем мечтательницы, слегка чудаковатые, с душами, преисполненными ничем не подкрепленного оптимизма.

После Алисы я пробовал встречаться с разными женщинами — молодыми и зрелыми, с прагматичками и идеалистками, уверенными в себе и с комплексом неполноценности… Но все это было не то. И только Вера, тридцатипятилетняя старая дева, живущая за пятьдесят километров от моего дома, смогла меня завлечь по-настоящему. Потому что во многом походила на Алису — все мечтала, все строила воздушные замки, все лелеяла надежды на добрые перемены и в своей судьбе, и в нашей многострадальной стране. А еще была такой же эрудированной и талантливой. Или почти такой же…

И вот на тебе — Вера для меня потеряна.

Я ехал по автотрассе «Харьков-Симферополь» и жутко злился. На себя, но больше на Веру. Дура! Какая же дура! Ну, прогнала ты меня, а завтра что? Кого ты встретишь в своем задрипанном райцентре? Так и будешь изнывать от тоски и скуки до конца своих дней, посвящая все свое свободное время телевизору! Выставив меня, ты загнала поезд своей судьбы на тупиковую ветвь, и теперь он, как бешенный, летит к конечной остановке, название которой — одиночество и безысходность! Счастливого пути, идиотка!

Ладно! Ладно! Плевать на этот разрыв. Мне, конечно, давно за сорок, но у меня таких Вер будет еще целая толпа. А ей такого, как я — щедрого, ласкового и все понимающего, — больше не встретить. Такие шансы дважды в жизни не выпадают. Если и появится какой-то мужик, то, скорее всего, жалкое чмо — тупоголовое, хмельное, вечно с пустыми карманами, да еще и высокомерное, с гонором, как все дураки и нищие. А кому еще нужна немолодая провинциальная мечтательница, барахтающаяся в трясине материальных проблем и полного отсутствия перспектив? Эх, Вера, у тебя, видать, с головой-то плохо! Не выгонять меня надо было, а попросить остаться в твоей жизни навсегда. Родила бы мне ребенка — и никуда бы уже я не делся. Жил бы на два дома, силенки ведь еще имеются…

Миновав поворот на поселок Степногорск, когда до Запорожья оставалась ровно половина пути, я вдруг почувствовал себя дурно. Настолько, что пришлось останавливать машину. Я выключил зажигание, склонился над баранкой и попытался справиться с головокружением. Прошло несколько минут, однако лучше мне не стало. Голова продолжала идти кругом, краски мира поблекли, да еще и за грудиной сделалось так горячо, будто туда плеснули кипятка. Меня охватило чувство непонятного беспокойства, быстро сменившееся все нарастающей тревогой. Я медленно вышел из автомобиля, открыл багажник и, достав аптечку, отыскал там валидол. Затем отошел немного в сторону, остановился у края насыпи — подальше от проезжей части и, крепко стиснув веки, несколько раз глубоко втянул в себя воздух. Ощущение того, что я вот-вот потеряю сознание, начало рассеиваться. Но я продолжал стоять. Мимо на бешеной скорости проносились легковушки.

Раньше со мной такое уже случалось — перед глазами появлялись лихорадочно пляшущие мотыльки, побаливало сердце. Я не придавал этому серьезного значения, подобные состояния были редкостью и, как правило, длились совсем недолго. Только один раз пришлось вызвать «скорую помощь». Мне сделали кардиограмму и успокоили, сказав, что приступ сердечной боли мог стать следствием нервного перенапряжения…

Через пару минут я открыл глаза. Нет, окружающее пространство не насытилось красками, привычная яркость дневного света не восстановилась. Что же делать?

И тут я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Онемели губы, отнялся язык. Сознание совсем помутилось. Я рухнул на землю, как подкошенный, и покатился по склону насыпи. Но тут же чудесным образом воспарил, вознесся над черной осенней пахотой, мертвыми кустарниками и деревьями, над серой лентой трассы и своей машиной, густо заляпанной грязью…

Хорошо помню голоса — мужские и женские. Я не видел людей — желтый туман застилал мне глаза — яркий, ослепительный и густой, как свежий липовый мед. Но я отчетливо слышал, слух у меня в тот момент обострился.

— Алеша, что с ним? Он такой бледный…

— Не знаю… Сейчас…

— Вызвать «неотложку»?

— Подожди…

Чьи-то руки расстегивают молнию на моей куртке, верхние пуговицы — на рубашке. Затем ощупывают мою шею, запястья. Кто-то дышит мне прямо в лицо, и дыхание это прерывисто и горячо.

— Что, Алеша?

— Кажись, готов…

— Он умер?!

— Да, к сожалению…

— Алеша, может, он жив? Может, ты ошибаешься?

— Дина, я врач!

— Но как же…

— Слушай, иди отсюда! Подожди меня в машине.

Все, дальше — тишина и черная-пречерная ночь.

Что-то нежное, теплое, трепетное, как струйка июньского ветерка, залетевшая в распахнутую форточку, коснулось моих щек и лба. И это прикосновение пробудило меня ото сна, вырвало из цепких и пленительных объятий небытия. Я открыл глаза. Небо — огромное, сизое, тяжелое, будто лист оцинкованного железа, — низко висело над моим лицом. Широко открыв рот, я несколько раз глотнул воздух и поморщился — противный, дурно пахнущий, он показался мне смрадом свалки. Но сразу же и преобразился — наполнился тонким ароматом спелых яблок и свежескошенных трав. Я блаженно улыбнулся и хотел опять прикрыть глаза.

— С возвращением!

От неожиданности я встрепенулся.

— Сейчас не время спать! Да и место не подходящее.

Я широко открыл глаза. Этот звонкий, мелодичный голос, наконец, полностью возвратил меня в реальность.

Пошевелив правой, а затем — левой рукой и ногами, я начал вспоминать, что со мной произошло и как я здесь очутился. Попробовал приподнять голову и понял, что она покоится на чем-то мягком. Надо мной тут же склонилась светловолосая, сероглазая молодая женщина, стоящая рядом на коленях прямо в липкой грязи, и погладила по щеке. Ее облик мне показался очень знакомым, почти родным. Я уже видел эти пышные волосы и нырял уже в эти невероятно глубокие глаза.

— Ты кто? Видение? — губы и язык еще слабо повиновались мне, и вопрос прозвучал так тихо, что я и сам не услышал его.

— А разве я не похожа на человека? — уголки губ этой прекрасной феи тронула легкая улыбка.

— Не совсем, — промямлил я уже громче. — Ты похожа на ангела…

— Это комплимент? — она все еще потирала мои щеки.

— Это констатация факта…

Девушка помогла мне сначала сесть, а затем и встать на ноги. Потом подобрала с земли свою синюю — под цвет курточки и джинсов — сумочку, на которой до этого и лежала моя голова.

— Ну, вперед!

На обочине, у края насыпи стояли мужчина в щеголеватом черном пальто и расфуфыренная дамочка в меховом манто. Они во все глаза оторопело смотрели на меня.

— Видишь, Алеша, я же говорила, что он живой! А ты — умер, умер! — прочирикала дамочка и вдруг бросилась ко мне, протянула руку: — Давайте я вам помогу!

Оказавшись на дороге, я подумал о том, что было бы неплохо закурить, но ко мне подошел мужчина. В его глазах читалась озабоченность.

— Как вы себя чувствуете? У вас что-то болит?

Я отрицательно покачал головой.

— За грудиной не жжет? Видите хорошо? — продолжал он допытываться. И, схватив мою левую руку, начал ощупывать запястье. — Вам нужно в больницу. Давайте я вызову «скорую» и позвоню гаишникам — пусть они отгонят вашу машину куда надо.

— Нет, нет, спасибо! Со мной все в порядке, — заверил я. — Думаю, что вполне смогу сам доехать до города.

Мужчина осуждающе качнул кудрявой головой:

— Но ведь это опасно! Не стоит так рисковать!

— Я чувствую себя превосходно, — успокоил я. И это было правдой, мое недавнее недомогание бесследно исчезло.

Мужчина с сомнением посмотрел на меня. И, помедлив, неуверенно проговорил:

— Тогда что, мы поехали?

— Конечно, езжайте. И спасибо вам!

Женщина в манто ободряюще улыбнулась мне.

— Я так рада, что вы живы! — эти слова из ее уст прозвучали очень искренне.

— Если что, сразу останавливайте машину и звоните в «скорую», — посоветовал мужчина, с осуждением покосившись на свою спутницу. И повел ее к белому «БМВ», припаркованному впереди моей «Хонды».

Через несколько секунд они уехали. Прекрасная фея стояла рядом со мной.

— А ты? Где твой автомобиль? — спросил я и начал озираться по сторонам — никакой машины рядом не было. — Тебя что, забыла та парочка?

— Я их не знаю, — пожала плечами девушка. — А автомобиля у меня нет.

— Тогда как ты здесь оказалась? — опешил я.

— Да случайно! — отмахнулась она.

— Пешком, что ли?

Мой удивленный вид рассмешил девушку. Хихикнув, она с иронией уставилась на меня.

— А разве ходить пешком запрещено?

— Да ходи сколько душе угодно! — хмыкнул я. — Если ног не жалко и времени навалом.

Фея подошла ко мне и стала отряхивать с моей куртки прилипшие листья.

— Ты здорово испачкался!

— А ты глянь на свои джинсы! — указал я пальцем на ее колени. — Может, тебе тряпочку дать, у меня есть в машине?

— Обойдусь!

Я достал из «Хонды» свою барсетку — там лежала пачка сигарет. Закурил и повернулся к девушке. Она все еще сосредоточенно возилась со своими штанами. Я невольно залюбовался ее фигуркой — стройная, ладненькая, с тонкой талией, но с увесистой грудью.

— Тебе в Запорожье?

Она кивнула.

— Тогда милости прошу в машину! Я тебя с удовольствием подвезу.

— Не откажусь.

Прежде чем повернуть ключ зажигания, я спросил:

— Мы с тобой нигде раньше не встречались? Твое лицо мне кажется знакомым.

Она прикрыла свои очаровательные глаза пушистыми ресницами и тихо обронила:

— Вполне возможно, что и встречались.

И тут меня осенила догадка: а не эту ли молодую женщину я видел во сне месяц назад? Он был таким красочным, таким странным и волнительным, что, видимо, останется в моей памяти на всю жизнь… Да, да, мне снилась тогда эта самая девушка, именно она! Господи, что за чудеса? Разве такое может быть?

Я повернул голову в сторону попутчицы. Она с улыбкой смотрела мне прямо в глаза.

— Так мы едем в Запорожье? Или еще постоим, пока ты соберешься с мыслями?

— Сейчас поедем, — пролепетал я растерянно и, наконец, завел автомобиль.

Тихо и ровно работал двигатель. Я осторожно вел свою «Хонду» — что-то не очень хорошо ее чувствовал, видимо, еще не полностью оправился от приступа. Моя спутница сосредоточенно смотрела вдаль. Я протянул руку и слегка коснулся ее пальчиков.

— А можно спросить, как тебя зовут?

— Можно, — оживилась она. — Вивиза!

— Как ты сказала?! — мне показалось, что я ослышался.

— Вивиза! — повторила девушка громче. И, тряхнув головой, прибавила: — Уж так назвали….

Вот это да! Меня не столько озадачило ее необычное имя, как то, что как раз точно под таким логином — вивиза — пару лет назад я зарегистрировался на одном интересном интернет-сайте. Сам не знаю, как он, этот логин, пришел мне на ум, но факт остается фактом…

— Повтори-ка, пожалуйста, еще раз свое имя, — попросил я.

— Ну, я же сказала — Вивиза! — девушка недовольно стиснула алые лепестки своих маленьких губок. Затем с укором выпалила: — Кому-то оно, конечно, может не нравиться, только зачем делать вид, что ты не расслышал?

— Да расслышал, — виновато проговорил я. — Просто, понимаешь, я твоим именем давно пользуюсь.

— Как это? — удивленно вскинула тонкую бровь она.

— Как-то я зарегистрировался под логином «вивиза» на литературном сайте, — пояснил я.

— А, тогда понятно! — облегченно вздохнула она. — Вот оно что. Бывает!

Мне очень хотелось возразить ей, сказать, что совпадение довольно таки странное. Но я промолчал. В конце концов, ведь действительно случаются в жизни разные совпадения, почему не может быть такого? А то, что лицо этой милой крошки напоминает мне образ женщины из моего сна, так это вообще ни о чем не говорит. Ну, напоминает и что? Чего тут необычного? Но в глубине души у меня гнездилось большое сомнение в правильности этих доводов разума…

Трасса резко пошла вниз, затем взлетела вверх. Я сбавил скорость — впереди начиналось Запорожье.

— А почему ты не спросишь, как зовут меня? — поинтересовался я, прикуривая сигарету.

— Думаю, Иваном! — многозначительно улыбнулась она.

На мгновение я выпустил из рук баранку.

— Ну, вот откуда, откуда ты это знаешь? — мне вдруг стало немного не по себе, и я даже испугался: не начнет ли опять шалить сердце?

— Да угадала просто, — ответила девушка с той же улыбкой. — Красивое у тебя имя.

Въехав в Запорожье, я остановил машину за первым же перекрестком. И вопросительно взглянул на свою спутницу:

— Можно с тобой поговорить?

— Наверно, будешь на свидание приглашать? — тихо засмеялась она.

Я опустил голову на баранку и, отвернувшись, проговорил:

— Пригласил бы. Но не рискну…

— Это почему же? — нарочито обиженно спросила девушка. — Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне очень нравишься, — грустно изрек я, — только мне ведь, как минимум, лет на пятнадцать больше, чем тебе…

— Ой, вспомнил о своем возрасте! Думаю, что ты назначал свидание женщинам и помоложе меня, — со смешком заметила она.

— Верно, — не стал возражать я. — Но то были обычные дамы, а ты…

— А что я? — в ее голосе прозвучал неподдельный интерес. — Ну-ну, скажи!

— Ты совсем не такая, как они, ты — ангел! — выпалив эти слова, я поднял голову и взял свою спутницу за руку. — Вот, даже ладошка у тебя необычная, она нежная, мягкая и трепетная, будто крыло лебедя. — Я поднес ее пальчики к своим губам и поцеловал.

Она молча наблюдала за мной.

— Сколько тебе лет, Вивиза?

— Уже порядочно, Иван! — звонко произнесла она и улыбнулась так, словно хотела ободрить и придать мне решительности.

Я пристально посмотрел ей в глаза. Они влажно поблескивали, а изнутри, из самой их глубины струился мягкий, завораживающий золотистый свет. Нет, эти глаза не были просто серыми, скорее — золотисто-серыми, ясно-серыми, солнечно-серыми, искристо-серыми… Удивительные глаза! В их уголках, на матовой коже, виднелись тоненькие, как паутинка, морщинки. Они придавали облику Вивизы легкий оттенок усталости, грусти и какой-то незащищенности, ранимости.

Мне вдруг захотелось тщательно осмотреть лицо девушки. И я безо всякого стеснения, чего бы никогда не сделал будь со мной рядом не она, стал откровенно рассматривать его. Тонкий, чуть вздернутый носик. Припухшие, сочные и ярко-красные, как молодая кровь, губы. Маленький нежный подбородок. Мраморно-белый высокий лоб… Ах, как она красива, как притягательна, эта загадочная Вивиза!

Сколько же ей лет? На вид двадцать шесть-двадцать семь, ну, от силы — двадцать восемь. Она права: у меня были дамы и моложе. А если говорить откровенно, то подавляющее большинство женщин, с которыми я встречался на протяжении своей жизни, были младше Вивизы. Только такой, как она, у меня не было никогда.

— Скажи, как звучит твое имя в уменьшительном варианте? — задав этот вопрос, я вновь поднес ее пальцы к своим губам. И это не было простым желанием как-то завлечь девушку, продемонстрировать ей свое расположение, в тот момент это была потребность моей души. В ней вдруг проснулась небывалая доселе нежность.

— Не знаю, — тихо ответила она. — Зови, как хочешь.

— Ну, тогда… Вива. Ладно?

— А что, мне нравится…

Целый час мы просидели в машине, разговаривая о разных вещах. Я узнал, что Вива недавно приехала в Запорожье из Подмосковья и снимает здесь жилье, что мужа у нее нет, и никогда не было. Еще девушка сообщила, что она по образованию архитектор, а ее хобби — живопись и графика. Но вот о цели ее визита в Запорожье мне так и не удалось выведать. От ответа на этот вопрос Вива уклонилась, а я не настаивал, посчитав, что не имею права лезть в ее личные дела.

Как оказалось, квартиру она снимает в двух шагах от горсовета, в старой пятиэтажке.

Обменявшись номерами телефонов и договорившись встретиться завтра ближе к обеду, мы расстались.

Глава вторая

Постоянно заводить интрижки с женщинами мне, видать, на роду написано. Ну, не могу я иначе. Не получается. Я женился двадцать лет назад, и с тех пор все это время у меня были любовные связи на стороне. Затрудняюсь даже приблизительно сказать, сколько довелось пережить разных романов и романчиков. В первые годы я часто менял любовниц, тогда мой характер еще не отличался постоянством. Но потом все чаще стало случаться так, что, поддерживая тесные интимные отношения с одной дамой, я начинал встречаться с другой. Иногда у меня одновременно было три, а то и четыре любовницы. Тот из мужчин, кто не был в моей шкуре, даже представить себе не может, какая это колоссальная эмоциональная, да и физическая, нагрузка! Ведь у каждой любовницы свои проблемы, свои трудности. Поневоле они становятся твоими, потому что никто иной, а именно ты должен помочь своим дамам решить их вопросы. Только успеть везде никак невозможно, приходится изворачиваться, откровенно лгать, находить оправдания своим опозданиям, задержкам, невыполненным обещаниям. А нужно же и о своих интересах позаботиться — о жене, о детях, о доме…

Надо быть полным кретином, чтобы иметь несколько параллельных любовных связей. Я и был им. Причем, довольно длительное время. И лишь, разменяв пятый десяток, притормозил — больше одной пассии уже не заводил.

В последние два месяца довольствовался Верой. И была бы она для меня единственной, кроме супруги, разумеется, Бог знает сколько времени, да вот, сама разрушила наши отношения. Жалко, но не смертельно. Во всяком случае, для меня. Я один не останусь. Останешься тут! Не успел отъехать от одной любовницы, как встретил другую — моложе, красивее, интереснее…

В том, что у нас с Вивовй завяжется роман, сомнений у меня почти не было…

В половине двенадцатого мы встретились у подъезда ее дома.

Девушка выглядела несколько иначе, чем вчера — волосы были собраны в большой пучок на затылке, глаза аккуратно подведены, губы — подкрашены. С этого я сделал вывод, что она готовилась к нашему свиданию. И одежду Вива поменяла: вместо джинсов — черная юбочка до колен, вместо синей курточки — черная из искусственной кожи. Длинную шейку украшал красный, как маков цвет, тонкий шарфик.

Я подошел к девушке, вручил ей букет хризантем и, помявшись, легонько поцеловал в подбородок.

Она заулыбалась, прижала цветы к груди и, взяв меня за руку, предложила:

— А давай пойдем ко мне!

— С удовольствием! — радостно согласился я. — Но, может, сперва заглянем в магазин? Купим чего-нибудь вкусненького.

Она отрицательно покачала головой:

— Не стоит никуда ходить, у меня все есть.

Зайдя в квартиру, мы не спеша сняли верхнюю одежду и разулись. Вива осталась в красивой черной блузке с красными вставками.

— Какая ты милашка! — не удержался я, откровенно любуясь девушкой. — Просто чудо!

— Мне по душе твои слова, — призналась она, кокетливо склонив на бочок свою маленькую головку. — В них чувствуется искренность.

Двухкомнатная квартирка Вивы оказалась совсем небольшой и сияла чистотой. Мебели — минимум, зато полы — и в гостиной, и в спальне — были устланы толстыми красочными коврами, явно не из дешевых.

— Эти ковры тебе от хозяев достались? — поинтересовался я, шествуя за девушкой на кухню.

— Здесь все от них. Кроме моих личных вещей — одежды, косметики и мольберта, — девушка указала мне на мягкий уголок, а сама достала из шкафчика большую непочатую пачку молотого кофе и изящную кофеварку. Затем повернулась и взглянула на меня вопросительно: — Надеюсь, ты не станешь настаивать, чтобы я приготовила крепкий напиток?

— Да какой получится! — равнодушно бросил я, рассматривая затейливый узор на светло-зеленом кафеле, покрывавшем стены от пола до потолка.

Поставив кофеварку на огонь, Вива подошла ко мне.

— Прежде, чем пить кофе, тебе надо принять лекарство, — заявила она. И, мягко улыбнувшись, прибавила: — Вкусное!

— Какое лекарство? Со мной все в порядке! — поморщился я. Но потом, уронив голову и картинно выкинув руки вперед, страдальческим голосом изрек: — Ах, да, я же смертельно болен, я же погибаю от тяжкого недуга! О, сказочная фея, ты не дашь мне умереть?

— Нет! — отрицательно покачала головой Вива. Ее лицо при этом выражало крайнюю степень серьезности.

— Так дай же мне, о дивный цветок, свою панацею! Исцели меня! — продолжал я дурачиться.

Девушка достала из холодильника маленькую стеклянную баночку с каким-то золотисто-коричневым месивом. И объяснила:

— Это мед с толчеными фисташками, гранатовым соком и небольшим количеством отвара сухих ландышей. Вот такое для тебя лекарство. Тебе нужно принимать его по ложке два раза в день. Лучше — до еды. Оно укрепит сердце, омолодит его.

— Ну, ты прямо докторша! — засмеялся я и, взяв Виву за руку, притянул к себе.

Она не стала упираться, подошла. Ее близость заставила мое сердце забиться быстрее.

— Тебе очень идет эта блузка, — произнес я немного взволнованно. — Ты красивая, как богиня!

— Что, только в этой блузке? — игриво повела плечиком девушка.

— Да причем тут блузка? — пылко возразил я и взглянул ей в глаза снизу вверх. Мне показалось, что в них искрится радость. Или это была лишь иллюзия?

Не знаю отчего, но близость Вивы очень благотворно сказывалась на моем душевном состоянии. Мне хотелось шутить, петь и танцевать. А еще я жаждал обнять эту милашку, крепко прижать к груди и долго-долго не выпускать из своих объятий. Я давно не испытывал таких чувств, такого необыкновенного прилива нежности. Господи, что со мной творится? Я что, уже влюблен?

Она стояла рядом, внимательно наблюдала за мной, слегка прикрыв глазки пушистыми ресницами. Я обнял ее за талию, прижался лицом к мягкому животу.

— Подожди, Иван! Я кофе сниму, он, кажется, уже вскипает, — девушка деликатно высвободилась из моих объятий и подскочила к плите. — Ой, он так бурлит! Переварила!

Когда напиток был разлит по чашкам, Вива достала из ящичка стола деревянную ложку с длинной ручкой и почти повелительно произнесла:

— Вот, возьми! Зачерпни побольше лекарства и съешь!

Я повиновался. Месиво оказалось довольно пикантным на вкус.

— А теперь можешь меня обнимать, — девушка подошла ко мне и застыла, опустив голову.

Мои руки тотчас сомкнулись у нее за спиной.

— Ты не обижаешься, что я так нахально себя веду? — спросил я, целуя живот Вивы сквозь тонкую ткань блузки.

— Обижаюсь? — удивилась она. — Но ты же ничего плохого со мной не делаешь. Наоборот, ты проявляешь ко мне ласку и нежность.

Я обнял ее крепче, потом усадил к себе на колени.

— Мне кажется, я должна тебя отблагодарить за такое отношение, — тихо проговорила девушка. — Я тоже тебя обниму, ладно?

Она обвила руками мою шею.

— Этого маловато будет, — блаженно проурчал я, поглаживая ее спину.

— А что надо сделать еще? — ласково поинтересовалась Вива.

— Возьми да поцелуй меня! — озорно улыбаясь, предложил я.

— Хорошо! — она тут же взяла меня пальчиками за подбородок, приподняла мою голову и, наклонившись, чмокнула в щеку.

— Не плохо бы еще разочек, — мечтательно произнес я. — Тебе не трудно?

Она поцеловала меня снова. И вдруг вскочила.

— Я же забыла тебя спросить, может, ты голоден? У меня полно всякой еды! Есть и яблоки, и капуста, и соленые огурцы…

Я растянул губы в улыбке:

— Какой богатый выбор питательных продуктов!

— Хороший выбор! — не поняла девушка моей иронии. — Между прочим, у меня в шкафу имеются еще гречневая крупа, консервированные ананасы, бутылка оливкового масла и пакет сухофруктов.

— Мясное, похоже, ты не употребляешь, — заметил я и, отхлебнув глоток кофе, прищелкнул языком от удовольствия — напиток имел потрясающий, ни с чем несравнимый вкус.

— Нет, — подтвердила Вива. — Но я не вегетарианка. Иногда ем рыбу и яйца. А еще очень люблю парное молоко.

— Где ж его взять? — хмыкнул я.

— Да, верно, — кивнула девушка. — Такое молоко бывает только в деревне.

Выпив кофе, мы отправились в гостиную.

— Ты говорила, что увлекаешься живописью и графикой, — напомнил я. — И даже о мольберте упомянула. Может, покажешь парочку своих работ?

— Пожалуйста! — девушка выскользнула из комнаты и через несколько секунд вернулась с небольшим полотном в узкой алюминиевой раме. Полотно было прикрыто куском темной ткани.

— Интересно, интересно, что ты там изобразила! — я поспешил к Виве и помог ей водрузить его на подоконник.

Легким движением она сдернула ткань и отступила в сторону. А я уставился на картину.

Выполненная в мрачных тонах, к тому же несколько небрежно, она поначалу показалась мне нелепой мазней. Но потом я рассмотрел ее как следует и понял, что это довольно таки приличная работа. Однако сюжет меня озадачил: бескрайнее болото, покрытое рваной пеленой тумана; редкие камыши; полусгнившие деревья, вырванные с корнем и сваленные в кучу; в ветвях одного из них увязла грязная кукла без одной руки. На заднем плане — остовы разрушенных зданий, опоры моста, облезлый купол православной церкви, катер или небольшое судно, лежащее на боку в мутной жиже. Над всем этим — темно-серое небо без единого просвета, и только в уголке картины — несколько тонких лучиков солнца, пробивающихся из-за черной зловещей тучи…

Я подошел к девушке, смиренно ожидавшей моего отзыва, обнял за плечи и нарочито испуганно прошептал:

— Вива, что ты изобразила?

— В общем, это… — волнуясь, она облизнула свои прекрасные губки. — Это… будущее одного большого города, ныне процветающего и прекрасного…

— Будущее? — тем же тоном спросил я. — А почему ты представляешь его таким мрачным?

Девушка слегка тряхнула головой и серьезно изрекла:

— Я его таким вижу.

— То есть ты считаешь, что этот город пострадает из-за наводнения или чего-то подобного? — взирая на личико прелестной художницы, вдруг сделавшееся горестным и скорбным, я не удержался — легонько шлепнул ее по носу, чтобы вывести из этого непонятного состояния.

— Да, его затопит, — кивнула Вива, потупившись. Ее голос немного дрожал. — Он перестанет существовать. Потом, конечно, построят другой город — вдали от моря — и назовут именем прежнего…

Я взглянул на девушку с тревогой — отчего это она вдруг так загрустила?

— Скажи, у тебя еще есть картины? — спросил я, целуя ее в висок.

Услышав мой вопрос, Вива оживилась. В ее глазках опять зажегся золотой огонек.

— Сейчас принесу еще одну, — она метнулась в спальню и вернулась оттуда с куском полотна, заключенным в очень красивую деревянную раму. — Вот, гляди! Эта работа повеселее будет!

Я поставил картину на диван, прислонив к спинке, и стал внимательно рассматривать ее. Она показалась мне даже более странной, чем первая, хотя и была написана очень умелой рукой. В центре полотна был изображен худощавый мужчина лет пятидесяти пяти, с седоватыми, еще довольно густыми космами, который стоял на небольшой бетонной площадке, огражденной невысоким забором. Лицом этот человек слегка походил на французского актера Пьера Ришара, только губы были другими — крупнее, мясистее, и глаза не те — в них затаились рассеянность и меланхолия. Рядом с мужчиной возвышался узкий металлический ящик, напоминающий кухонный пенал, с двумя длинными мачтами, от которых отходили толстые красноватые провода, другими концами подсоединенные к линии электропередач. На заднем плане картины виднелись многоэтажные здания, утопающие в зелени деревьев.

— Хм… Вива, прокомментируй, пожалуйста, свое творение, — попросил я, озадаченно почесав за ухом.

Она живо стрельнула в меня глазками и, помявшись, негромко произнесла:

— Пообещай, что не будешь смеяться!

— Обещаю! — улыбнулся я.

— Этот черный ящик — электростанция будущего, — вкрадчиво стала объяснять девушка, продолжая поглядывать на меня с некоей опаской. — А мужчина — это тот, кто ее придумал… Ящик с виду небольшой, но он вырабатывает столько энергии, как пара реакторов АЭС. Нужно только поместить туда несколько специальных брикетов, которых хватит на несколько лет.

— Ну, и фантазия у тебя! — изумленно всплеснул я руками.

— Ты еще прибавь, что она у меня больная, — немного обиделась девушка.

— Да нет, не больная, просто богатая, — извиняющимся тоном проговорил я. — Тебе бы романы фантастические писать!

— Сказал! — фыркнула Вива и отвернулась. — Причем тут фантастические романы? Я изобразила абсолютно реальную вещь.

— Но откуда ты можешь знать, как выглядят станция будущего и тот человек, который ее изобрел? — не унимался я.

— Знаю! — бросила девушка, не поворачивая головы. — Знаю, и все!

Я занервничал. Господи, что несет это ангелоподобное создание? Оно что, бредит и верит своим бредням?

Чуток успокоившись, я присел на краешек дивана возле картины и взял Виву за руку.

— Иди ко мне и расскажи подробнее о станции. Можешь?

Она опустилась на мои колени, обняла за шею и стала объяснять, сначала спокойно, потом все более страстно:

— Через несколько лет после изобретения первой вот такой электростанции, подобные ящики, но гораздо меньше, поставят на каждом заводе, в каждом заведении, в каждом доме. Они будут производить электроэнергию, греть воду, давать тепло. И тогда привычные для нас линии электропередач просто уберут за ненадобностью…

Я слушал эти речи и все больше пугался: неужели с Вивой действительно не все в порядке? Но потом взял себя в руки, решив, что я воспринимаю все чересчур серьезно. Видимо, девушка — одна из миллионов тех людей, у которых сильно развита фантазия и которые считают себя ясновидящими. Это вовсе не свидетельствует об их психическом нездоровье, они всего-навсего заблуждаются.

— Так, так, — рассеянно промямлил я. — Значит, когда-то все эти атомные, тепловые и гидроэлектростанции станут не нужными?

Она кивнула.

— И не только они. Нефть, газ и уголь тоже перестанет интересовать людей.

— А на чем будут ездить автомобили и летать самолеты? — изображая заинтересованность, спросил я.

Вива заерзала у меня на коленях.

— Неужели так трудно догадаться? В каждой машине, в каждом самолете вместо обычных моторов появятся маленькие электростанции. Представь, как удобно: человек купил брикетик, энергии которого хватит на три-четыре тысячи километров, сунул его в свою легковушку и покатил. Выхлопных газов нет, не нужно заезжать на автозаправки. Красота! К тому же брикеты эти будут стоить копейки. Не сразу, правда…

— Да, — вздохнул я. — Все это было бы прекрасно.

Вива повернула лицо ко мне, зачем-то потерла ладонями мои уши и улыбнулась.

— Я тебе все доходчиво объяснила?

— Вполне, — подтвердил я. И задал еще один вопрос, дабы сделать ей приятное: — А тот дядька, изображенный на картине, все сам придумал?

— Он подал идею, — охотно ответила девушка. — Разработал первый проект станции, изобрел топливо. Я не разбираюсь в этих делах, знаю только, что в том брикете, если его поместить в станцию, происходит что-то наподобие расщепления атомов, но без радиации. Топливо состоит не из радиоактивных элементов…

— Понятненько! — я поднялся с дивана и подхватил Виву на руки. — Мне досталась ясновидящая девушка.

— Это плохо? — она смотрела на меня широко открытыми глазами, и в них тлел огонек сомнения и надежды.

— Нет! — заверил я. — Что же тут плохого? Наоборот, это так интересно!

Мы снова пили кофе, говорили о жизни. Мне было очень уютно с Вивой. Я все время обнимал ее и целовал. Но границ не переходил. Интуиция подсказывала мне, что спешить с такими вещами не нужно. Не все так просто с этой чудесной девушкой, первое более тесное знакомство с которой не раскрыло, а наоборот, добавило в ее образ загадок.

Я пробыл у нее в квартире три часа. Очень не хотелось уходить, но пришлось — у меня имелась куча неотложных дел. Прежде всего, я должен был написать статью для одной всеукраинской газеты, собкором которой являлся. А потом нацарапать рассказик для дешевого еженедельника, издающегося в Днепропетровске.

Вива завернула баночку с медом в целлофан и сунула мне.

— Не забывай принимать лекарство! — наказала она, сурово сдвинув свои тоненькие бровки. — Не забудешь?

Я пообещал, что не забуду.

Вечером, когда жена и сын уснули, а я, наконец, закончил работу над статьей, мне захотелось обдумать пережитое за день. Меня очень беспокоил вопрос: не больна ли все-таки Вива? Я толком ничего не знал о ней. Зачем она сюда приехала, с какой целью? Почему пешком бродила по трассе за двадцать пять километров от города? И почему рисует такие странные картины? И, главное, откуда черпает идеи для их создания?

Если с девушкой что-то действительно не так, как поступить, чем помочь? О том, чтобы оставить ее, и речи быть не может. Нужно присмотреться к ней как следует, изучить ее повадки, характер, разузнать подробности ее жизни…

И еще один вопрос донимал меня: как могло случиться, что Вива так быстро, буквально сразу стала для меня чуть ли не самым дорогим человеком, самым близким, собственно говоря, частью моей жизни? А в том, что это так, я ни капли не сомневался…

Глава третья

Мое сердце рвалось к Виве, но добрую половину дня пришлось посвятить работе.

Рано утром я отправился в один из центральных районов области. Нужно было собрать факты для статьи о жизни обитателей маленьких и отдаленных населенных пунктов, лишенных элементарных благ цивилизации. Попутно переговорил с несколькими председателями сельсоветов или, как теперь говорят, сельскими головами о перспективах газификации и водоснабжения — публикацию на эту тему мне уже давно заказывал заместитель главного редактора нашей газеты.

Вернувшись в Запорожье, я сразу же позвонил Виве. И получил приглашение приехать к ней тот час.

Едва переступил порог ее квартиры, как услышал упрек:

— Ты относишься ко мне несерьезно! Мои слова для тебя — пустой звук!

Девушка, запахнутая в ярко-красный халат, стояла в прихожей и смотрела на меня обиженно. Недолго думая, я опустил пакет с конфетами и шампанским на пол, подхватил ее на руки и попытался чмокнуть в нос. Но она ловко увернулась. Тогда я повторил попытку — и достиг цели.

— Это тебе не поможет! — заявила Вива, но ее тон показался мне уже более миролюбивым, хотя в нем еще и слышались нотки досады. — Все равно я на тебя злюсь!

— За что, котеночек? — удивленно округлил глаза я. Причина ее обиды мне была не понятна. — Объясни, ради Бога!

Девушка строго взглянула на меня и, на мгновение убрав руку с моей шеи, погрозила пальчиком:

— Почему ты, друг мой любезный, не принял утром лекарство? Это что, так противно?

Я осторожно поставил ее на ноги и, спрятав глаза, попробовал соврать:

— Как это, не принял? Я съел целую ложку!

Вива скрестила руки на груди и осуждающе покачала головой:

— Ложь твоя не убедительна! Сердцем чувствую — ничего ты не ел!

— Ну, забыл, да! — виновато улыбнулся я и развел руками. — Уж прости!

— Ладно! — вздохнула она. — Только впредь, пожалуйста, не забывай! А сейчас проходи на кухню, буду тебя лечить.

Оказалось, что у нее в холодильнике есть еще одна банка с таким же медовым месивом.

— Ты думаешь, мне это и вправду полезно? — я с сомнением посмотрел на содержимое ложки, которую девушка протянула: ну, мед, ну орехи и что там еще — отвар ландышей, кажется. Кого это может вылечить?

Но Вива заверила с самым серьезным видом:

— Конечно, полезно! Именно это снадобье укрепит твою сердечнососудистую систему.

— Но ты же не врач! — живо возразил я. — Может, оно — самый настоящий яд для моего сердца? Вот сейчас съем — и отброшу копыта!

От возмущения Вива даже закашлялась.

— Что ты такое говоришь?! Если бы я точно не знала, что мое лекарство принесет тебе пользу, ты бы его не получил!

Я не стал спорить и послушно проглотил мед.

Довольная, девушка отерла мой рот бумажной салфеткой. Потом пошла в прихожую, подобрала пакет и принесла на кухню.

— Что здесь?

— Не помню, — пожал я плечами, улыбаясь. — Посмотри сама!

Она заглянула в пакет и радостно воскликнула:

— Конфеты и шампанское! Я сто лет не ела конфет!

— Шутишь? — не поверил я. — Разве ты не покупаешь себе сладкое?

— Иногда покупаю, но в основном тортики и пирожные, — призналась Вива слегка смущенно. — А о конфетах я как-то позабыла в последнее время…

— Как, наверно, и о шампанском! — прибавил я.

— Да, и о нем! — согласно кивнула она. — Зачем мне было его покупать? Пить одна я не стану, для этого нужна компания, а где ее взять одинокой даме?

— Тогда давай фужеры! — я принялся осторожно откупоривать бутылку. — Выпьем и сходим куда-нибудь.

Вива достала из шкафа два высоких стакана из тонкого стекла, поставила на стол. И вдруг поникла головой, задумавшись.

— Что случилось? — встревожился я. — Тебе что, не подходит этот сорт шампанского?

— Все в порядке! — успокоила она. — Просто я подумала, а не лучше ли сегодня никуда не ходить? На улице сыро, противно, да и ты устал. Я это прекрасно вижу по твоему лицу. Посидим, поговорим. Я тебе приготовлю травяную ванну, а потом накормлю вкусным ужином…

— Ты устроишь мне травяную ванну? Какая прелесть! — мечтательно закатил я глаза. — Нет, никуда не пойдем!

— Я знала, что смогу тебя уговорить! — засмеялась Вива.

«Нет, ничего она не сумасшедшая, — подумалось мне. — Просто чудачка с развитой фантазией и своими бзиками. При этом — заботливая и ласковая. Разве не эти черты женского характера так нравятся мне, не они ли всегда притягивали меня?»

Мы сидели в гостиной, пили шампанское, ели конфеты и разговаривали. Больше говорила Вива. И в основном обо мне — о том, что я не берегу себя, мало отдыхаю, питаюсь неправильно.

Наконец, когда она замолчала, я решил взять инициативу в свои руки. У меня было много вопросов.

— Расскажи мне о себе.

— Да что ж рассказывать? — пожала плечами девушка. — У меня самая обычная судьба, ничего интересного, выдающегося… Все, как у всех…

Я поставил свой фужер на стол и взял руку Вивы в свою. Она скользнула взглядом по моему лицу и стала сосредоточенно рассматривать этикетку на бутылке шампанского.

— Какой вуз ты закончила? Есть ли у тебя родители, братья и сестры?

Девушка кивнула:

— Да, у меня есть отец и мать, есть также сестры и братья… А закончила я архитектурно-строительный факультет одного из столичных вузов.

— Твоя родня обитает там же, в Подмосковье?

— Нет, все они живут в другом месте, — ответила Вива неохотно.

— А как ты оказалась в Подмосковье? — я взял конфетку и поднес к губам девушки. Она послушно открыла рот.

— Раньше вся наша семья жила в Сергиевом Посаде, но потом эмигрировала в Соединенные Штаты, а я осталась, — ее ясные глаза покрылись пеленой грусти. — Уж так получилось…

— Понятно! — вздохнул я. — А что привело тебя в Запорожье?

Вива ответила не сразу. Взяла конфетку из коробки, зачем-то осмотрела ее и вернула обратно. Потом подняла свой стакан с шампанским, подержала, опустила и, как дисциплинированная школьница, сложила перед собой на столе руки.

— Дело у меня здесь, — в ее голосе явственно звучала неуверенность, даже, пожалуй, смятение. — Я потом тебе как-нибудь о нем расскажу…

Наш разговор больше напоминал допрос, и я подумал, что на сегодня вопросов, пожалуй, достаточно, хотя выяснить мне удалось немного. Было непонятно, почему Вива так неохотно дает ответы, почему она так напряжена? Видать, есть у этой девушки какая-то тайна, скрытая в ее прошлом, о которой ей не хочется говорить. Что это за тайна, что за ней скрывается — душевная боль, обида, чей-то неблаговидный поступок? Или Вива приехала в Запорожье, чтобы разыскать мужчину, с которым где-то познакомилась и которого полюбила? Может такое быть? Вполне! Хотя почему тогда она связалась со мной, почему относится ко мне как к человеку, которым серьезно заинтересовалась?

И тут девушка вдруг поднялась, подошла ко мне совсем близко и, обняв за шею, приникла всем телом.

— Извини, Ваня, что так скупо о себе рассказываю. Со временем ты обо мне узнаешь больше. А пока скажу тебе, что на моей совести нет таких грехов, которые нужно скрывать, я не злодейка и не сумасшедшая, как ты, возможно, подумал.

Во как! Оказывается, она даже знает, что я думаю! Что ты за птица, милая Вива-Вивиза? Неужели и вправду ясновидящая?

Я тоже подхватился с дивана и, обхватив девушку за плечи, нежно поцеловал в губы. Они были влажными и горячими.

— А это приятно! — выдохнула она, когда мои объятия ослабли. Ее грудь высоко вздымалась, выдавая, скорее, волнение, чем возбуждение.

— Тебя что, никогда не целовали в губы? — почти насмешливо спросил я. Хотя и сам почувствовал небывалый трепет в груди. Последний раз обычный поцелуй приводил мою душу в такое состояние, кажется, лет двадцать назад. Я к поцелуям давно привык, раздаривая их направо и налево, порой без малейшего повода, и они для меня — дело совершенно обычное, обыденное.

— Не целовали! — призналась Вива смущенно. — В губы — никогда.

Я внимательно посмотрел на нее — не уж-то она говорит правду? В общем-то, вполне возможно. Как-то мне попалась тридцатидвухлетняя дама, у которой я оказался первым мужчиной… Мне захотелось спросить девушку, встречалась ли она с парнями, но я переборол это желание, посчитав свой вопрос неуместным и нетактичным. Вместо этого поинтересовался:

— Кстати, а кто ты по знаку Зодиака?

Вива встрепенулась — мой вопрос застал ее врасплох, она как раз о чем-то задумалась.

— По знаку Зодиака? — переспросила она. — Дева.

— Какой кошмар! — воскликнул я, театрально воздев руки к небу. — Так вот почему ты такая дотошная и заботливая! Это же черта типичных Дев!

— Тебе не нравится мой знак Зодиака или то, что я, как ты утверждаешь, дотошная и заботливая? — засмеялась девушка.

— Да мне плевать на все это! — громко рявкнул я. — Ты мне нравишься такой, какая ты есть!

— Правда? — Вива опустила глаза и неожиданно попросила: — Тогда поцелуй меня еще раз!

— С удовольствием! — я подошел к ней, крепко обнял и впился губами в ее губы.

Она неумело, но с жаром ответила на поцелуй. Машинально я потянулся к пуговице халата у нее на груди, намереваясь расстегнуть. Но девушка вдруг перехватила мою руку.

— Ваня, не сейчас…

Я с недоумением посмотрел на нее.

— Немного потерпи с этим, ладно? — извиняющимся тоном попросила она. — Мне нужно время, чтобы по-настоящему привыкнуть к тебе, привязаться до конца и, затем, впустить в свою жизнь… И еще я хочу хорошо расслышать биение твоего сердца, я хочу понять, сильнее ли оно стучит, когда ты меня обнимаешь…

— Хорошо! — согласился я. — Ты очень умная девушка и все правильно рассудила. Вот только говоришь затейливо! Проще, наверно, было бы сказать так: я хочу как следует разобраться в своих и твоих чувствах, а потом уже переходить к интимным отношениям.

Вива засмеялась и отрицательно покачала головой:

— Не совсем верно ты меня понял…

— Тогда растолкуй!

— Чувства уже зародились, просто им нужно окрепнуть, вызреть, — она села на место и взяла свой бокал. — Мы не должны спешить, чтобы не спугнуть их. Хотя за свои чувства лично я спокойна. А вот что касается твоих… Ладно, давай выпьем за наше светлое завтра!

— Давай! — я плюхнулся на край дивана, подхватил свой фужер, мы чокнулись и выпили. Затем, как по команде, потянулись друг к другу губами.

Этот поцелуй длился дольше, чем те, первые. Меня очень радовало, что Виве нравится со мной целоваться. Хотелось, конечно, большего, но я давно научился сдерживать свои сексуальные порывы, не юнец ведь…

Улыбаясь, мы смотрели друг другу в глаза, словно пытались найти в них ответы на все свои вопросы. И тут запел мой мобильный. Взглянул на дисплей — Вера! Вот те на! Звонка от нее я никак не ожидал! Чуток помедлив, решил ответить — мало ли что могло у нее случиться.

— Ваня, здравствуй! — послышалась ее взволнованная скороговорка. — Прости, я была не права. Я жалею, что все так получилось. И очень хочу…

— Подожди, Вера! — остановил я поток ее слов. — Я полагал, ты мне уже все сказала.

— Да я просто погорячилась! — с жаром заверила она. — У меня тогда было очень плохое настроение… Я прекрасно знаю, что ты женат, и ты ничего мне не обещал. Но мне трудно осознавать, что мы никогда не будем вместе по-настоящему… Понимаешь, Ваня?

— Конечно, понимаю. Но что сделано, то сделано — ты меня прогнала, — напомнил я.

— Это было не всерьез…

— Мне так не показалось.

— Ну, прости, Ванюша! — заканючила Вера. — Прости меня, глупую!

Я устало потер переносицу и со вздохом проговорил:

— Ни в чем ты не виновата! И не проси у меня прощения — не за что.

— Так ты приедешь? — обрадовалась она. — Когда тебя ждать?

Помолчав, я тихо произнес в трубку:

— Нет, ждать не нужно.

— Сегодня не нужно или… совсем?

— Совсем…

— Но почему, Ваня?! — голос Веры сделался плаксивым. — Почему, скажи? Из-за какой-то ерундовой размолвки ты готов пожертвовать нашими отношениями?

В этот миг я представил ее печальное лицо, мокрые от слез глаза… Мне однажды приходилось видеть Веру плачущей. Это случилось, когда я, за что-то разобидевшись на нее, больше недели не приезжал, а потом, наконец, заявился. Она открыла мне дверь, впустила в дом и не удержалась, зарыдала… Мне стало невыносимо жаль ее, эту добрую, умную и такую несчастную женщину, которой я, судя по всему, сейчас разбиваю сердце.

Я прикрыл ладонью горло, к которому вдруг подступил горький комок, и взглянул на Виву. Она сидела, отвернувшись, и отрешенно смотрела в окно.

— Вера! — проговорил я сдавленно. — Вера, забудь обо мне, пожалуйста…

— Что ты говоришь?! — выкрикнула она. — Ты понимаешь, что несешь?! Как я могу забыть, если люблю тебя?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы набраться мужества и сказать правду:

— Вера, я встретил другую женщину. И я ни за что не откажусь от нее. Прости меня, пожалуйста…

Отключив телефон и бросив его на край журнального столика, я молча налил себе фужер шампанского и залпом выпил. Потом откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. А когда открыл их, передо мной с поникшей головой стояла Вива и нервно теребила пальцами пуговицу на своем халатике.

— У тебя был роман с этой женщиной? — спросила она скорбно.

— Да, еще три дня назад был, — обронил я, рассеянно доставая сигарету из пачки. — А теперь он уже в прошлом.

— Почему? — Вива попыталась заглянуть мне в глаза. Но я прикрыл их. — Неужели из-за меня?

Я устало кивнул. И поднялся, намереваясь выйти на балкон покурить. Девушка схватила меня за руку.

— Расскажи мне все об этой женщине!

— Ты ревнуешь? — усмехнулся я грустно.

— Дело не в этом! — заверила Вива. — Просто мне неприятно осознавать, что я стала причиной чьих-то страданий.

— Ладно, я все тебе расскажу, — пообещал я. — Вот только покурю…

Потом мы допивали шампанское, и целый час говорили о моей прошлой любви. Я поведал Виве всю правду о моих отношениях с Верой, о том, как она меня выгнала, как я злился на нее за это. И не преминул добавить, что теперь Вере не скоро светит перспектива обрести новую любовь — во-первых, потребуется время, чтобы забыть меня, во-вторых, старой деве сыскать в райцентре нормального мужика очень трудно.

— Да неужели там действительно нет хороших мужчин? — искренне засомневалась Вива.

— Представь себе, — развел я руками. — Приличные молодые хлопцы, конечно, есть. Но Вере ведь парень двадцати-двадцати пяти лет не подойдет, ей нужен постарше. А серьезные мужики, кому сейчас за тридцать и больше, все давно разобраны. Без пары ошиваются только пьяницы, бездельники, маменькины сынки да крышетечные, которые никому и даром не нужны, разве что конченой дуре. А Вера не дура.

— Но она же может найти себе такого, как ты, — предположила Вива. — Ну, в смысле женатого. Это, конечно, крайний вариант, но остаться совсем одной, без мужского внимания — для многих женщин страшная беда…

— Где найдет, в своем райцентре? — хмыкнул я. — Да завтра об этом будут знать все: и стар, и млад. К Вере сразу же прибежит обманутая жена, чтобы выцарапать глаза!

Вива вскочила с места и нервно заходила по комнате. Потом подошла к окну и застыла. Стояла минут пять, не шевелясь. За это время я не проронил ни слова, молча наблюдал за ней. Было слышно, как на улице шумит ветер и сигналят автомобили.

— Знаешь что, — вдруг произнесла девушка, не оборачиваясь, — Вере нужно помочь.

— Как и чем мы ей поможем? — поморщился я — у меня слегка разболелась голова. Не то от шампанского, не то от неприятного объяснения с Верой.

— Не мы, а я! — уточнила Вива. — Я ей помогу.

— Интересно, чем? Найдешь ей подходящего мужчину?

— Схожу в церковь, помолюсь за нее, — в голосе девушки послышались нотки облегчения и радости, как будто она долго искала решение какого-то важного вопроса и, наконец, нашла. — Мою молитву должны услышать, я в это верю.

— Ну-ну! — вяло улыбнулся я. — Если бы это было так просто: пошел, помолился — и твое желание сбылось…

— Мое сбудется! — качнула головой Вива. — Буду очень сильно просить…

Невесело усмехнувшись, я лишь махнул рукой: мой ангелочек не только чудаковатый, но еще и с большим самомнением!

Пока Вива готовила ужин, я нежился в травяной ванне. Ах, как же это было приятно! Казалось, мое тело обволакивает не обычная водопроводная муть, а ласковый свет майского солнышка, ставший вдруг жидким и способным согреть мне сердце. А хмельной аромат трав — пленительно сладкий и жгучий — наполнял мою душу не весть откуда взявшейся светлой радостью, блаженством и умиротворением. Милая Вива, какой же волшебный отвар ты влила в ванну и откуда почерпнула его рецепт? Врачевательница ты моя, ненаглядная!

Я вошел в кухню бодрый, подтянутый и помолодевший лет на двадцать. Сладко потянувшись у порога, взглянул на стол — он ломился от еды. Вива стояла у плиты и жарила блины. Целая горка их с румяной корочкой уже лежала на большой тарелке.

— У нас что, будут гости? — пошутил я. — Зачем ты так много всего наготовила?

— Тебе нужно хорошо покушать после ванны, — звонким голосом пропела девушка. — Садись, сейчас я стану тебя кормить!

Я подошел к ней сзади и обхватил руками за плечи. Она повернулась ко мне, ее глаза сияли счастьем. Повинуясь порыву, я упал на колени и сквозь ткань халата стал целовать ее бедра и живот. Дав мне время отвести душу, Вива скомандовала:

— Немедленно за стол! А то все скоро остынет.

Я поднялся с пола и, прежде чем выполнить приказ, несколько раз прижался своими горячими губами к шее, устам и щекам девушки. Она смотрела на меня с нежностью и любовью. В этот миг мне показалось, что весь мир лежит у наших с Вивой ног, что впереди нас ожидает длинная, залитая солнцем безмятежной радости и счастья, дорога жизни, конца которой не видно… Все, что раньше заботило и омрачало мою душу, все, что мучило, отягощало и жгло ее, исчезло бесследно, словно и не было его никогда.

Теперь я знаю, что такое рай — это место, где на человека снисходит такая вот ни с чем несравнимая благодать…

Глава четвертая

Неожиданно объявилась еще одна моя бывшая…

Она приехала из Италии, куда ездила на заработки, и сразу же через наших общих знакомых связалась со мной. Попросила о встрече.

Наш роман с Ириной длился довольно долго — почти два года. Она работала преподавателем одной из запорожских музыкальных школ. Хрупкая, худенькая девчонка двадцати трех лет с живыми зеленоватыми глазами. Познакомились мы случайно — я пришел устраивать в школу сынишку моего приятеля-журналиста. Переговорил с директоршей, которую знал давным-давно, и мальчика взяли. При нашем разговоре присутствовала молодая преподавательница, которая, как оказалось, пишет стихи. Директорша попросила меня оценить их и по возможности помочь с публикацией в газете.

На другой день я заехал в школу, нашел Ирину и забрал у нее толстый ежедневник, в который она записывала свои поэтические излияния. Пообещав через пару дней высказать свое мнение, простился и направился к выходу. Но девушка не дала мне уйти. Смущаясь, сказала, что сегодня она свободна от работы и очень хотела бы пригласить меня в кафе. Я удивился, но приглашение принял. За чашечкой кофе мне пришлось бегло просмотреть поэтические опусы преподавательницы, о чем она попросила. Стихи имели технические недостатки, но, в принципе, мне понравились.

А вскоре уже я пригласил ее в кафе. Там показал свои правки, которые, по моему мнению, следовало внести в стихи, и сообщил, что парочка их будет опубликована в одной небольшой газете, где у меня имеются старые друзья. Ирина горячо поблагодарила и предложила какой-то заумный тост, кажется, за людей, умеющих отличить дактиль от анапеста или что-то в этом роде. Потом я проводил ее домой.

Когда стихи появились в газете, она позвонила мне и попросила о встрече. Я думал, что в знак благодарности получу от поэтессы-преподавательницы приглашение на чашечку кофе, но ошибся. Ирина повела меня к себе домой, где уже был накрыт праздничный стол, как я понял, специально для меня. Родители девушки — люди средних лет, оба — педагоги — встретили меня, словно самого дорогого гостя. Потчевали разносолами, беспрерывно благодарили за помощь в публикации стихов их гениальной дочери, и очень расстроились, когда я отказался пить, сославшись на то, что мне предстоит еще полдня сидеть за рулем автомобиля.

После застолья Ирина взяла с меня слово, что я не забуду о ней и вскоре навещу ее в музыкальной школе. Я, разумеется, пообещал.

И мы потом встретились. Немного побродили по городу, сходили в театр на спектакль, посидели в кафе. В тот вечер я впервые почувствовал, что девушка меня очаровала.

Я так подробно рассказываю о начале этого одного из многих своих романов не просто так. Именно он принес мне горя больше всего, именно он, безо всяких преувеличений, подорвал мое здоровье, в свое время довел почти до безумия, надолго лишил сна и покоя…

У меня дурная привычка делать женщинам предложение, как говорится, прямо в лоб, безо всяких полагающихся в таких случаях предисловий. Вот и Ирине в одну из наших встреч я неожиданно — и для нее, и для самого себя — предложил перейти от приятельских отношений к интимным. Она была шокирована.

— Но вы ведь даже не ухаживали за мной, — только и смогла вымолвить девушка.

В то время мне было тридцать семь лет, я чувствовал себя еще молодым и полным сил. Видимо, поэтому отказы женщин, кстати, нечастые, меня мало трогали. Ну, не Маня, так Таня, а не Таня, так Глафира Прокофьевна из соседнего подъезда — приблизительно таким было мое мужское кредо. И в душе я был готов к отказу Ирины.

— Подумай до завтра, а потом сообщи мне, что ты решила, — попросил я.

— Но вы ведь женаты, — напомнила девушка.

— Да, женат, — подтвердил я. — И не только это обстоятельство свидетельствует против наших встреч. Я ведь еще и значительно старше тебя, и душа у меня не так чиста, как твоя… Но все же подумай, очень тебя прошу!

Проводив Ирину домой, я крепко поцеловал ее в губы. Она не противилась.

А на другой день позвонила и с непонятным мне волнением сообщила, что приняла решение.

— О каких-то иных отношениях между нами, кроме как дружеских, не может быть и речи!

Я только вздохнул и не проронил ни слова.

Но уже через час Ирина перезвонила:

— Вы приедете сегодня ко мне в школу? Я очень, очень буду вас ждать!

Во мне, видимо, взыграла гордость или уязвленное самолюбие, а может, просто врожденная противоречивость характера — Бог его знает, и я ответил отказом, сославшись на то, что сильно занят.

— Тогда — завтра? — с надеждой спросила девушка.

— Думаю, нам вообще не стоит больше встречаться! — заявил я холодно и почти враждебно. — Не морочь мне, пожалуйста, голову!

Утром мне позвонила мать Ирины и сообщила, что ее дочь ночью пыталась покончить с собой и сейчас находится в реанимации городской больницы. Я сразу же поехал туда.

Оказалось, девушка выпила целую горсть разных таблеток, и если бы не мать, которая случайно услышала слабые стоны и зашла в комнату дочери, она бы непременно умерла. Так сказали врачи…

Потом, когда Ирину выписали, мы целую неделю провели вместе. Это была полнейшая идиллия. Встретившись, мы буквально не размыкали рук, обнимая друг друга и целуя. Чтобы чаще и дольше находиться рядом с девушкой, я даже взял на работе отпуск.

Но одним прекрасным утром все кончилось. На свидание вместо моей возлюбленной пришла ее подружка Рита, которая тоже работала преподавательницей в той же музыкальной школе, и молча передала мне записку. «Не обижайся, — писала Ирина, — но я больше не хочу тебя видеть. Я полюбила другого и собираюсь за него замуж…»

Мне даже стало смешно: когда это она успела полюбить и даже собраться замуж? Придумала бы чего-нибудь серьезнее. Но то, что девушка решила прекратить наши отношения, все же задело меня за живое. Прежде, за редчайшим исключением, любовницы меня не бросали, обычно я находил повод, чтобы удрать. Потом, поразмыслив, спрятал свою обиду подальше. Ирина не хочет со мной встречаться? И слава Богу! Зачем мне такая странная девушка? Притом, странная — это мягко сказано! Ее настроение менялось ежеминутно, она то радовалась, то грустила, то ревновала, то была равнодушной. Порвав записку на мелкие кусочки, я вздохнул на полную грудь и отправился по своим делам.

А через день мне позвонила мать Ирины и, рыдая, сообщила, что ее дочь опять пыталась покончить с собой. Она весь вечер не находила себе места, жаловалась на то, что я ее бросил, а потом заперлась в своей комнате. Отцу пришлось вышибить дверь и буквально вытянуть потерявшую сознание Ирину с петли.

От того, что я услышал, у меня подкосились ноги.

— Где она сейчас?

— Дома, — судорожно всхлипывая, сообщила мать. — Сидит и плачет. Приезжайте! Я думаю, только вы в состоянии ее успокоить.

— Попытайтесь успокоить ее сами, — посоветовал я, стараясь совладать со слабостью в ногах и головокружением. — Ваша дочь накануне написала мне, что не желает меня видеть.

Чуть позже меня разыскал растерянный отец Ирины — Сергей Петрович. Этот интеллигентный человек, видимо, так сильно переживал, что забыл сменить домашние брюки на выходные, не причесался и не побрился.

— Я не знаю, что делать с дочерью, — запинаясь, признался он. — Вы никак не подходите ей в бой-френды. И не потому, что старше ее на четырнадцать лет, как по мне — это ерунда. Но вы женатый человек, и я так понимаю, что бросать свою жену ради Ирочки не станете…

— Не стану, — подтвердил я его догадку. — И не только ради Ирины, но и ради любой другой женщины.

— Это правильно, — грустно одобрил Сергей Петрович. И, взглянув мне в глаза, продолжил: — Я приехал просить вас вот о чем. Продолжайте встречаться с Ирочкой, не рвите с ней отношений. Она очень ранимый человек…

— И психически неуравновешенный, — прибавил я со вздохом.

— Это есть, — согласился Сергей Петрович. — Так действует на нее влюбленность. Но я вам обещаю, что Ирочка не будет такой всегда. Как только она поверит в ваши чувства, укрепится в этой вере, сразу же успокоится, ее истерики прекратятся.

— Да откуда вы можете это знать! — перебил я его.

— Я хорошо это знаю, — грустно улыбнулся отец моей странной возлюбленной. — Очень хорошо! Моя супруга Наталья Борисовна — мать Ирочки — в молодости вела себя точно так же, как сейчас наша дочь. Но как только мы расписались в загсе, все в один миг нормализовалось.

— Но я-то не собираюсь расписываться с вашей дочерью! — напомнил я.

— И не надо! — воскликнул он. А потом наклонился к моему уху и почему-то стал говорить шепотом: — У нас на окраине Запорожья есть домик со всеми удобствами. После смерти моей матери он пустует. Проводите там время с Ирочкой, а иногда, когда у вас будет возможность, оставайтесь с ней на ночь.

— Вы что, одобряете связь своей дочери с женатым мужчиной? — изображая изумление, спросил я.

— Нет, не одобряю, — замотал головой Сергей Петрович. — Но и не особо осуждаю… Кто из нас не грешен?

Его взгляд мне показался ироничным.

В том домике, о котором он говорил, мы и встречались с Ириной почти два года. За это время она трижды прогоняла меня, один раз вскрывала себе вены, обманным путем (именно так!) забеременела, затем лишилась ребенка с помощью искусственных родов, потом опять забеременела и сделала аборт… В конце концов, с неврастенией, язвой желудка, стенокардией и букетом других болячек я сбежал от нее, как заяц от волка, и залег на дно. Даже поменял номера своих телефонов — и мобильного, и домашнего, чтобы Ирина не звонила. А сам со страхом ожидал, какие шаги она предпримет.

Но вскоре она исчезла из Запорожья. До сих пор не понимаю, как матери удалось ее уговорить поехать с ней на заработки в Италию?

И вот, через четыре года после нашей разлуки моя бывшая пассия, с которой я хлебнул не один фунт лиха, вернулась в родной город и жаждет со мной встретиться. О свидание с ней мне даже думать страшно.

Мою душу обуревают тревожные предчувствия…

О проблеме, возникшей в моей жизни, я решил не рассказывать Виве. Зачем ей об этом знать?

Но, как оказалось, что-то утаить от нее не так просто…

Девушка встретила меня возгласом радости и тут же повисла на шее. У меня сразу просветлело на сердце, все тревоги рассеялись. Я крепко прижал к сердцу это милое создание, подаренное мне судьбой непонятно за какие заслуги, и не хотел размыкать рук, боясь, что оно растает, как мираж, как утренний сон.

Вива помогла мне снять куртку и повела в гостиную. На журнальном столике уже стояла вазочка с рассыпчатым печеньем, а в желтых чашечках дымился ароматный кофе. Я удивленно посмотрел на девушку:

— Как ты догадалась, что я приду именно в это время, ведь, кажется, мы договаривались о встрече вечером?

— Сердце подсказало! — мягко улыбнувшись, ответила она.

— И не ошиблось! — засмеялся я.

— Мое сердце никогда не ошибается, — вздохнула Вива. — Вот сейчас оно говорит мне, что у тебя неприятности.

Я нежно чмокнул ее в лоб и беззаботно махнул рукой:

— Какие там неприятности! Все прекрасно!

Девушка усадила меня на диван, сама села рядом и, подав мне чашечку с кофе, тихо произнесла:

— Врать не хорошо! Расскажи мне, Ваня, что случилось?

— Это долгая история, — попробовал отбрыкнуться я. — Как-нибудь в другой раз, ладно, котеночек?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, лучше сейчас.

Пришлось рассказывать.

Вива слушала, не перебивая. Потом задала всего лишь один вопрос: любил ли я Ирину? Так сразу ответить на него мне было трудно. Пришлось хорошенько задуматься.

Время шло, а я молчал…

— Не нужно так морщить лоб, Ваня, — остановила мои размышления девушка. — Не нужно напрягаться! Не любил ты Ирину, не любил!

— Не знаю, — честно признался я. — Она мне нравилась, наверно, были и какие-то чувства…

— Вот именно — какие-то! — Вива бросила на меня осуждающий взгляд, однако тут же ласково погладила мою руку. После непродолжительной паузы назидательным тоном произнесла: — Нельзя связываться с женщиной, которую не любишь всей душой!

— Ты думаешь, если бы я любил Ирину, как ты говоришь, всей душой, то наши отношения не омрачались бы скандалами, ее истериками, припадками ревности и опрометчивыми поступками? — поинтересовался я грустно.

— Могло случиться все, что угодно, — согласилась Вива. — Но Ирина не стала бы губить детей, будучи твердо уверена, что она для тебя — самая любимая и единственная на свете женщина.

Мне стало как-то не по себе.

— Ты хочешь сказать, — пролепетал я, еле ворочая отяжелевшим языком, — что в убийстве тех, не рожденных, младенцев есть и моя вина?

Вива вдруг закрыла ладонями лицо и откинулась на спинку дивана. С минуту сидела молча. Потом опустила руки и печально взглянула на меня.

— Вы оба их убили. Ты виноват в том, что не сделал практически ничего для их спасения.

Я сходил на кухню, прямо из-под крана попил воды и возвратился в гостиную. Вива все так же сидела на диване. Я присел на корточки возле ее ног.

— Но я даже не знал, что Ирина беременна! Мы предохранялись, но она…

— Не оправдывайся! — оборвала меня девушка. — Раз Ирина захотела забеременеть, значит, считала, что у нее есть шанс на твои любовь и преданность. Но потом поняла: это всего лишь иллюзия!

— Что же мне делать? — я взял руки Вивы в свои и с жаром сжал их. — Ведь уже ничего не вернуть!

Она высвободила одну свою руку и нежно, как мать, погладила меня по голове. Затем тихо промолвила:

— Да, этот грех нельзя искупить. Он всегда будет чернить твою душу. Помни о нем, кайся и молись!

— Ты говоришь, как священник, — заметил я с долей раздражения.

— Ошибаешься! — возразила девушка. — Священник бы обязательно прибавил, что Бог милостив и простит тебя, если покаешься всем сердцем.

— А по-твоему, мне нет прощения? — спросил я и плеснул остывшего кофе из кофейника себе в чашку. Затем взял ее, поднялся с дивана и подошел к окну.

— Чтобы заслужить полное прощение, мало каяться и молиться, — изрекла Вива каким-то чужим, отстраненным голосом. И взгляд ее мне не понравился — он казался отчужденным и холодным. — Нужно не повторять своих ошибок, очистить свое сердце от всяких недобрых помыслов, а главное — перестать жить для себя. Тебе все это по силам? Нет, конечно! Поэтому ты если и заслужишь прощение, то неполное. А это значит, что без расплаты за грехи не останешься. Пусть она, твоя расплата, и не будет уж столь суровой…

— Ладно, Вива! — нервно повел я плечом. — Это всего лишь твое мнение, твои личные рассуждения. Они могут быть и ошибочными, ты так не считаешь?

Девушка ничего не ответила. Но, видимо, поняла, что своим менторским тоном задела меня и, чтобы смягчить свои слова, ласково улыбнулась. Потом вскочила, подошла ко мне и обняла за шею.

— Как же мне поступить с Ириной, подскажи? — попросил я совета. — Не встречаться с ней?

— Обязательно встреться! — подала голос девушка, пряча свое лицо на моей груди. — И познакомь нас!

— Ты с ума сошла! — вскричал я. — Нет никакой уверенности, что Ирина будет вести себя пристойно по отношению к тебе.

— Не переживай! — успокоила Вива. — И не сгущай краски. Твоя бывшая любовница, возможно, ищет моральной поддержки, душевного тепла и участия, а не жаждет выяснения отношений.

Я хотел еще что-то сказать, но девушка прикрыла пальцами мои губы.

— Сделай, как я говорю! — ее тон был почти приказным.

Мы стояли минут пять. В объятиях Вивы все мои тревоги отошли на второй план, они уже не так терзали сердце, ко мне вернулся оптимизм, настроение улучшилось.

Позже я принимал травяную ванну, так благотворно на меня подействовавшую в прошлый раз, а девушка что-то стряпала на кухне. Один раз она, излучающая внутренний свет радости, заскочила ко мне в цветастом передничке проверить, все ли в порядке.

— А что ты там готовишь? — поинтересовался я. — В прошлый раз еды было слишком много…

— Да, я тогда немного перестаралась, — засмеялась Вива. — Уж очень хотелось тебе угодить. Но теперь я готовлю всего три блюда: тушеные грибы, салат из капусты и творожный пирог.

— Уверен, это будет божественно вкусно! — искренне похвалил я ее кулинарные способности. — Таких кушаний, как у тебя, мне не доводилось пробовать ни разу в жизни. При этом они вроде бы просты и незатейливы.

Моя похвала вовсе не была преувеличением, девушка действительно потрясающе готовила.

Когда мы на славу пополдничали и сытые вернулись в гостиную, я вдруг вспомнил о полотнах Вивы. И не преминул спросить:

— У тебя, кроме тех двух картин, которые ты мне показывала, есть еще что-нибудь?

Мой вопрос не вызвал у девушки особого энтузиазма и даже несколько смутил ее.

— Есть одна, я ее, правда, еще не окончила, — нехотя ответила она. — Но боюсь, что и эта работа, как и те две, тебе не понравятся…

— А почему ты решила, что они мне не понравились? — удивился я. — Картины написаны рукой мастера. У меня были вопросы лишь к их содержанию. Поэтому смело показывай, что ты там изобразила.

— И будь готова к критике! — прибавила Вива с улыбкой. — Ладно, сейчас принесу.

Она поспешила в спальню и через минуту втащила в гостиную мольберт.

— Картина еще не окончена, — предупредила девушка. — Так что, не суди строго!

Я подошел к мольберту, снял с него покрывало и увидел портрет обычного человека лет тридцати пяти, стоящего в каком-то огромном зале, залитом дневным светом. Человек был одет в ярко-синюю футболку. Он улыбался, однако во взгляде скользили настороженность и что-то похожее на тревогу.

— Неплохой портрет, — констатировал я. — Молодец!

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Вива и как-то застенчиво опустила голову.

— Что такое? — я попытался заглянуть ей в глаза.

— Боюсь твоего вопроса, — обронила девушка, отворачиваясь.

— Какого вопроса? — не понял я.

— Боюсь, что ты спросишь, кто это, — она кивнула в сторону картины. — И мне придется тебе рассказать. А ты не поверишь, станешь смеяться, а то и обвинять меня в сумасшествии…

— Да я уже привык к твоим странностям! — небрежно махнул я рукой. — Так что можешь смело рассказывать, кого изобразила.

Вива подошла ко мне поближе, обняла за талию и, глядя на картину, изрекла:

— Этот милый человек — Джордж. Он… ну, как бы тебе правильно объяснить, чтобы ты понял… В общем, он — биоробот, ни интеллектом, ни чувствами, ни эмоциями не отличающийся от человека…

— Разве биороботы уже существуют? — заулыбался я. — Ах да, конечно, существуют — в твоем воображении.

— Я же говорила, что ты будешь иронизировать! — немного обиделась девушка.

— Ладно, извини, — я чмокнул ее в щечку. — Рассказывай дальше!

Она взглянула на меня с сомнением, помолчала, а затем стала говорить:

— Уже давным-давно ученые думают над проблемой продления человеческой жизни. Но пока ничего существенного не получается. И даже тогда, когда врачи научатся заменять износившиеся органы людей на искусственные, толку будет мало. Удастся лишь продлить человеческий век максимум на пятьдесят лет. Вся проблема — в износе самого мозга, неизбежных изменениях в нем, происходящих с течением времени. Но однажды решение будет найдено! Группа малоизвестных ученых разработает революционную технологию цифровой записи личности, эдакого копирования сущности любого конкретного человека — его сознания, особенностей характера, памяти…

Вива говорила с таким жаром, так живо, при этом отчаянно жестикулируя и гримасничая, что я поневоле проникся интересом к ее рассказу.

— И вот человек умер, а запись его личности осталась, — продолжала она. — Нужно лишь поместить эту запись в носитель, способный усваивать новую информацию, развиваться, — и человек, пусть на вид другой, совсем не похожий на прежнего, будет опять жить. Он сохранит все черты характера, привычек, всю память, все желания и помыслы умершего… Долгое время ученые будут биться над разработкой носителя. И, наконец, его создадут — через четыре десятилетия после изобретения цифрового копирования личности человека. Носителем станет биоробот — искусственный, но с более совершенным организмом, человек. Джордж, которого ты видишь на картине, — первый биоробот с заложенной в него сущностью умершего мужчины…

Девушка умолкла. А я, потрясенный ее рассказом, стоял с открытым ртом. В тот момент у меня не было ни малейшего сомнения в правдивости слов Вивы. Но вскоре я пришел в себя, стал нормально соображать. И во мне проснулся скептик.

— Послушай, но ведь эту запись личности можно сделать в любом возрасте, например, в двадцать лет, и, так сказать, законсервировать в хранилище, — начал рассуждать я. — А потом, после смерти человека, годков так через семьдесят, вживить ее в носитель. И получается, что он будет чувствовать, думать, видеть мир таким, как тогда, на момент записи. И любить будет тех людей, которых уже нет, или которые изменились до неузнаваемости. Это же чудовищно! Бедный носитель! Он, наделенный эмоциями, переживаниями и чувствами далекого прошлого, обречен на дикие моральные страдания, а то и на сумасшествие.

— Ученые это учтут, — вздохнула Вива. — Не сразу, правда… И примут решение делать записи личности регулярно — через каждые шесть, а впоследствии — через каждые два месяца, и заменять ими устаревшие. Любой желающий продлить свою жизнь, должен будет подписать специальный договор, заплатить определенную сумму и в установленные сроки являться на запись своей личности. Несколько позже мировое сообщество утвердит Хартию жизни, которая сделает запись личности бесплатной и обязательной с трехлетнего возраста.

— А эти биороботы, они и размножаться смогут? — задал я еще один вопрос, мягко улыбнувшись.

— Конечно! — живо откликнулась девушка. — Функции организма биоробота точно такие же, как и функции человека.

— Приготовь, пожалуйста, кофе! — попросил я, почувствовав, что у меня слегка кружится голова. И обессилено плюхнулся на диван.

Девушка без лишних слов бросилась выполнять мою просьбу.

Вскоре горячий кофейник уже стоял на журнальным столике.

Прихлебывая густой, душистый напиток, я, уже довольный и расслабленный, весело обратился к Виве:

— Вот сколько ломаю голову, а толком понять не могу: ты большая фантазерка или действительно ясновидящая?

— А что тебе больше нравится? — в тон мне ответила она.

Я пожал плечами и поинтересовался:

— Закончишь эту картину и будешь еще что-то писать?

— Да, — кивнула Вива, задумчиво улыбнувшись. — Мне хочется написать портрет одного интересного человека. Я люблю писать портреты…

— Говоришь, интересного? — Я достал пачку сигарет из кармана и приготовился выйти на балкон покурить. — А кто он?

— Понимаешь, — немного стушевалась Вива и бросила на меня быстрый взгляд, — этот человек тоже еще не родился. Но скоро появится на свет. В свое время он станет лидером двух стран и одного народа.

— Как, как? — не понял я. И, бросив пачку сигарет на журнальный столик, уставился на девушку. — С каждой минутой ты меня все больше поражаешь!

— Так, может, мне не нужно рассказывать о своей задумке? — потупившись, спросила Вива. — Раз это тебя так напрягает…

— Да нет уж, продолжай дальше! — рявкнул я и, улыбнувшись, сложил руки на груди — приготовился слушать.

— В Европе возникнут две новые страны, — не очень охотно стала рассказывать Вива. — Их народы имеют общий корень, точнее — это один народ. Народ довольно многочисленный, но до той поры часто гонимый, не имевший свободы и полноценной, независимой ни от кого родины. И вот появится человек, идеи которого вдохновят его соплеменников на борьбу и обретение независимости. Я хочу изобразить этого вдохновителя в зените его славы и величия. Думаю так: он сидит в огромном зале за столом и сосредоточенно подписывает бумаги, а на втором плане стоят главы самых могущественных держав мира. На безымянном пальце левой руки лидера нации — очень приметный перстень с красным камнем, на голове — что-то похожее на шапочку или тюбетейку с бело-золотой вышивкой. Именно такую он будет носить…

Девушка умолкла и посмотрела на меня со смущенной улыбкой. Я ободряюще пожал ее пальцы.

— А что случится потом с этим человеком?

— Он останется лидером нации, — продолжила она свой рассказ тихим голосом. — Но лишь духовным, формальным. Ему придется поделиться властью. Каждую из двух стран возглавит президент. Один из них вскоре будет изгнан и поселится в соседней державе, которая его поддерживала на выборах.

Я не знал, что мне делать: верить или смеяться? Девушка говорила так убедительно, как будто она сама была свидетелем всех этих будущих событий. С другой стороны — все ее слова можно было назвать болезненными фантазиями, бредом…

— Ну, а дальше что? — я подхватил сигареты со столика и стал играть пачкой, перебрасывая ее из руки в руку.

Девушка несколько секунд следила за моими действиями, а затем отобрала у меня пачку и положила ее на край стола.

— В стране, которая изгнала президента, начнется война, в ход которой вмешаются сначала две силы, потом — еще одна. Долгих тридцать пять лет не будет покоя на этой земле. Лишь после того, как придет человек с золотой цепью на шее и кулоном в форме полумесяца, кровь, наконец, перестанет обагрять камни, наступит мир, а позже — и всеобщее благоденствие.

Я лишь вздохнул, глядя на одухотворенное лицо Вивы.

Выкурив на балконе две сигареты подряд, я вернулся в гостиную и сразу задал вопрос:

— Скажи, ты можешь ответить на любой вопрос, касающийся будущего?

— Нет, на все вопросы я ответить не могу, — покачала головой Вива. — Да если бы и могла, то не стала бы этого делать.

— Почему? — удивился я.

— Потому, что нет ничего страшнее, чем знать свое будущее, — твердо изрекла девушка. — Ведь жизнь в таком случае практически теряет смысл.

— Зато человек, зная, допустим, что его ждет беда, сможет ее как-то предотвратить, — не унимался я.

— Не всегда! — резко вскинула голову Вива. — Далеко не всегда! Лучше жить, не зная, что тебя ждет завтра!

Глава пятая

Заканчивался октябрь. Мутные воды безучастно-усталого Днепра замедлили ход, и исчезла дивная музыка плеска волн. Небо потемнело, опустилось ниже, тучи — огромные чугунные болванки — приобрели четкие очертания и висели неподвижно, перестав быть подвластными потокам воздуха. Яркие краски города сильно поблекли, потускнели; серый и грязный, он стал неуютным, полумертвым и сумрачным.

Как же я не люблю позднюю осень — пору неспешной агонии живой природы, готовящейся к приходу владычицы холода, ночи и апатии! Мне больно смотреть на продрогшие от сырого ветра старые тополя и акации, безмолвно обливающиеся слезами редкого тумана и жадно ловящие растопыренными ветвями скудный свет остывшего солнца. Я ненавижу городские клумбы с высохшими цветами — эти заброшенные кладбища летней красоты и безмятежной радости.

Все, кончилась возвышенная жизнь души, началось выживание, наполненное сладкими грезами о грядущем майском цветении и надеждами на возрождение великого праздника природы и солнечной эйфории…

Мы стоим с Ириной на пустынном городском пляже — она почему-то именно здесь назначила мне свидание. У наших ног неслышно несет свои воды Днепр. Перед нами — окутанный белесой дымкой, каменистый, заросший облысевшими кустарниками и деревьями, остров Хортица — гордость Запорожья и его боль.

Ирина смотрит куда-то поверх моей головы и говорит, говорит. Я не узнаю ее — исхудала, потускнела, увяла, как выброшенный на снег цветок. И голос у нее другой, и руки, и глаза…

— Я приехала навестить родителей, мама ведь давно вернулась в Запорожье… И вот захотелось увидеть тебя, попросить за все прощения, — произносит Ирина и, наконец, переводит взгляд на меня. — Ты ведь здорово со мной намучился! Глупая я была, молодая…

Искренность, откровенность и доверчивость этой некогда закрытой, крайне ранимой, а теперь мятущейся, печальной и одинокой женщины, трогают мое сердце. Оно сжимается от жалости к ней и жгучего раскаяния за то, что когда-то я не оправдал ее молодых надежд, не сумел стать тем принцем, которого она придумала себе в сладких девичьих грезах. Правильно сказал Антуан Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Из-за своего легкомысленного отношения к жизни, к людям, из-за эгоизма, ветрености и бессердечия я просто позабыл об этом…

— Прости меня, Ира, — тихо говорю я, и голос мой предательски дрожит. — За то, что не дорожил твоей любовью, за то, что потоптался по твоей душе, поломал тебе жизнь, исковеркал судьбу!

— Ваня, ну что ты?! — на поредевших, не накрашенных ресницах Ирины вспыхивают слезы, а ее лицо искажает гримаса боли. Бывшая любовница хватает меня за руку и крепко сжимает ее. — Твоей вины в том, что я теперь бесплодна, нет. Ты ведь не посылал меня на искусственные роды, не наказывал делать аборт… Это были мои решения. Таким способом я хотела тебе досадить, причинить страдания… Ну, и поплатилась за это…

Я не могу согласиться с ее словами, отрицательно мотаю головой и почти кричу:

— У тебя не было бы оснований поступать подобным образом, если бы я тогда вел себя иначе — проявил чуткость и внимание, не поскупился на любовь и нежность!

Слезы тонкими ручейками текут по худым щекам Ирины и заливают ее искусанные губы — она беззвучно рыдает. И сердце подсказывает мне, что впавшая в жуткую депрессию женщина плачет сейчас вовсе не из жалости к себе, это слезы облегчения — я только что освободил ее от гнетущего чувства вины, взяв на себя всю ответственность за те ошибки, которые она совершила.

Гробовым холодом веет от почерневшего Днепра. Белое марево тумана, сгущаясь у берегов древней Хортицы, почти скрывает наготу ее святых камней.

Взявшись за руки, мы, озябшие и породнившиеся печалью, пешком отправляемся в центр города — туда, где живет Вива.

Эта встреча меня потрясла. Две незнакомые, совершенно разные женщины, не промолвив ни слова, лишь взглянув друг другу в глаза, прямо у порога слились в объятиях. Они плакали, что-то говорили, смеялись и снова плакали. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, и боялся произнести хоть слово, чтобы не нарушить это дивное, необъяснимое единение двух женских сердец. Лик Ирины, умытый слезами, на моих глазах просветлел, преобразился. Я увидел в нем черты той прежней девушки, заблудшей в дебрях неразделенной любви и сомнений, тревог и иллюзий, которая когда-то дарила мне и блаженство, и горе, которая оставила в моей душе глубочайший след. И не было уже во мне ни малейшей обиды на нее, не было никакого зла, досады и недовольства, их место заняли сострадание, жалость и желание помочь, идущие из самой глубины сердца…

Потом мы пили кофе в гостиной. Я курил сигарету, сидя с чашкой в руках у приоткрытой балконной двери. Вива с печальным видом слушала. А заплаканная Ирина рассказывала о своем горе.

— Джованни буквально носил меня на руках, — тихо струился ее голос. — Сдувал с меня пылинки, выполнял любое мое желание, любой каприз. И вскоре я полюбила его всей душой. Он познакомил меня со своими родителями и предложил выйти за него замуж. Сразу же продал свою небольшую квартирку и купил просторный дом, прекрасно обставил его. Как я была счастлива! Полтора года мы прожили, как в сказке. А потом… Джованни начал спрашивать, когда же я рожу ребенка? Я отшучивалась, говорила, что он сильно спешит, но сама уже начала волноваться. И чем дальше, тем больше. Ну, никак не получалось у меня забеременеть! Джованни не выдержал, занервничал, заявил, что мне нужно обратиться к специалисту. Я пошла по врачам, потом легла в клинику. Прошла полное обследование, и получила заключение: «детей иметь не может»… Я не хотела сдаваться, пробовала лечиться у других специалистов, обращалась к знатокам нетрадиционной медицины, меня поили травяными настоями, обкуривали целебными благовониями, надо мной читали заговоры. Все без толку! Джованни затосковал, утратил ко мне интерес, а вскоре заговорил о разводе. Полтора месяца назад мы перестали считаться мужем и женой…

Выслушав исповедь моей бывшей любовницы, Вива обняла ее за плечи и стала утешать.

— Все у тебя в жизни наладится, все образуется. Не переживай и не побивайся!

Ирина, скорбно сжав губы, смотрела в пол.

— Спасибо за участие, за слова поддержки, — грустно поблагодарила она. — Ты добрая душа. Вот я рассказала тебе все, и мне немного полегчало…

Вива схватила ее руки в свои и звонко произнесла:

— Ты обязательно родишь ребенка! — потом широко улыбнулась и прибавила: — Я прекрасно понимаю, что такое обнадежить отчаявшуюся женщину и не дать ей обещанного. Я никогда бы не говорила того, в чем не уверена. Поверь мне: у тебя будет малыш! И скоро!

— Но как же это возможно? — стушевалась Ирина. — Я ведь…

— Я приготовлю тебе лекарство от бесплодия и дам один совет, — перебила ее Вива скороговоркой. — Примешь мое снадобье, сделаешь то, что я говорю, и станешь матерью!

— Господи! Неужели ты говоришь серьезно? — в глазах Ирины вспыхнула искорка надежды. А ее губы, впервые за все время, тронула улыбка. — Когда ты приготовишь мне свое лекарство и что за совет дашь?

— Снадобье сделаю прямо сейчас! — заверила Вива. — А совет такой: только закончишь лечение, оно продлится две недели, сразу же иди к врачам. Пусть тебя обследуют, осмотрят. Уверяю: на этот раз о том, что ты бесплодна, никто уже и не заикнется. Найди своего Джованни и попробуй поговорить с ним. Скажи, что с тобой все в порядке, ты выздоровела. Он все еще любит тебя, я это чувствую, и поверит твоим словам. Ну, а дальше — дело техники, — немного смущенно засмеялась девушка. — Менее чем через год ты станешь матерью, а твой возлюбленный — отцом.

Девушка говорила уверенно и горячо, стараясь выветрить из души Ирины всякие сомнения. И было видно, что та уже не сомневается в словах Вивы и заранее радуется тому, что должно произойти. Мое сердце тоже восприняло эти обещания как правду. Но я-то знал, что очаровательная гостья из Подмосковья — непростой человек, человек с секретом, а вот почему так безоговорочно приняла на веру ее заверения Ирина? Женская интуиция? Или этому поспособствовало особое обаяние Вивы?

— А кто родится у Иры? — спросил я как бы невзначай. Мне хотелось узнать, знает ли она и об этом. — Надеюсь, сын?

— Нет, девочка! — бросила мимоходом Вива, занятая какими-то своими мыслями. Потом спохватилась и, улыбнувшись, прибавила: — Я так думаю…

Выпив еще по чашке кофе, мои дамы ушли на кухню готовить снадобье от бесплодия. Меня с собой не взяли, объяснив, что во время этого действа будет озвучено много нюансов лечения, не предназначенных для мужских ушей. Я не очень-то и рвался… Включив телевизор, прилег на диван и уставился на экран.

Через час мы с Вивой повели изрядно повеселевшую Ирину на остановку маршрутных такси. Сам я был сегодня без автомобиля, так как с утра на открытии выставки народного творчества выпил рюмку коньяку.

Спрятавшись от моросившего дождика под пластиковую крышу хлипкого строения, обозначавшего место остановки общественного транспорта, мы долго стояли и беседовали. Наконец, Ирина уехала, а я и Вива вернулись домой.

Девушка сразу же принялась готовить полдник, хоть я и уверял ее, что не голоден.

Вскоре, уплетая вареники с капустой и запивая их не то компотом, не то чаем с терпким привкусом и ароматом калины, мы говорили о моей бывшей любовнице.

Меня очень интересовал вопрос, откуда Виве известно, как и чем ее нужно лечить:

— Ты не сажала Ирину в гинекологическое кресло, не видела результатов ее анализов, как же ты определила причину бесплодия? На основании чего?

— Мне достаточно было взглянуть на нее, — просто пояснила девушка.

— А что за снадобье ты ей приготовила?

— Очень простое! — отмахнулась Вива. — Трава боровая матка, белая яснотка, листья черники, еще кое-что — все это у меня имеется в аптечке. Оно поможет Ирине.

Я рубанул рукой воздух:

— Выпьет все лекарство — и болезни нет?!

— Выпьет? — Вива посмотрела на меня с недоумением. — Нет, его не нужно пить. Оно предназначено для других целей…

— Ах, вот оно что, это спринцевания! — догадался я.

Девушка в знак согласия качнула головой.

— Скажи-ка, и многих людей тебе приходилось лечить за свою знахарскую практику? — допытывался я.

— Да нет, — засмеялась Вива. — Ирина — мой второй пациент. А первый — ты!

— И все? — округлил глаза я. И, не удержавшись, стал потешаться: — Какая богатая врачебная практика! Какой колоссальный опыт! Просто уму непостижимо!

Она обиженно сжала губки. Но в ту же минуту, поняв, что я шучу, протянула через стол руку и прикрыла ладонью мой стакан с напитком.

— Главное — результат! Ясно? А если нет, тогда кое-кто останется без компота!

— Мне все ясно! — тут же заверил я, изобразив на лице испуг.

— То-то же! — назидательно проговорила девушка.

Я решил задать последний вопрос:

— А откуда в твоей аптечке столько всяких трав?

— Я запасливая! — отрезала Вива.

Пока она мыла на кухне посуду, я позвонил жене и сообщил, что сейчас нахожусь в Мелитополе по служебным делам и, скорее всего, домой ночевать не явлюсь.

— Ты в Мелитополе? — немного встревожилась супруга. Она давно привыкла к моим частым командировкам, но о них я обычно сообщал заранее. — Ты вроде никуда не собирался…

— Мне утром позвонили из редакции и попросили срочно подготовить статью о перспективах строительства объездной дороги вокруг Мелитополя, — ровным голосом солгал я. — Но получилась неувязочка — человек, который мне нужен, сейчас в Киеве и появится только утром. Поэтому я решил остаться здесь и ждать его на месте.

— Переночевать хоть есть где? — заботливо осведомилась моя вторая половина.

— Не волнуйся! Меня тут устроили на ночь в заводское общежитие, — брякнул я первое, что пришло на ум.

— В общежитие? — переспросила жена. — А там безопасно?

— Конечно! — успокоил я. — Тем более что я тут с двумя запорожскими журналистами. Они тоже прибыли в Мелитополь по поводу объездной дороги. Кстати, с ними я и приехал сюда, а моя машина дома…

— Ну ладно! — вздохнула супруга. — Вы там хоть не напивайтесь! А то я знаю вашего брата…

— О чем ты, милая? — игриво-обиженным тоном прокукарекал я. — Не помню уж, когда в последний раз и выпивал-то как следует. Да и с кем тут пить? Коллеги, с которыми я приехал, не пьющие…

— Свинья болото найдет! — рассудительно заметила супруга и дала отбой.

А я облегченно вздохнул и пошлепал на кухню, чтобы сообщить Виве о своем желании остаться у нее на ночь.

Услышав об этом, девушка даже запрыгала от радости. Но потом ее мраморный лобик немного наморщился — она о чем-то задумалась.

— Что такое? — спросил я. — Может, мне лучше уехать?

— Нет, нет, нет! — горячо заверила Вива. — Мне очень хочется, чтобы ты остался.

— Правда? — я нежно поцеловал ее в лоб.

— Да, — опустила глаза она. — Вот только… Мы будем спать вместе?

Я сделал шаг назад, смерил ее взглядом с головы до ног и скорчил кислую мину:

— Ну, честно говоря, с такой худышкой мне как-то и ложиться не хочется…

Девушка шутливо погрозила мне пальцем:

— А вы, сударь, однако же клеветник!

Я привлек ее к себе, обнял.

— Ты чего-то боишься?

Она помедлила с ответом, потом со вздохом произнесла:

— Ты ведь женат…

— А ты не знала? — поддразнил я.

Вива высвободилась из моих объятий и, повернувшись ко мне спиной, начала протирать салфеткой вымытые тарелки. Через несколько секунд бросила из-за плеча:

— Мы оба сотворим большой грех, если…

Я развернул ее к себе и серьезно посмотрел в глаза:

— Ты считаешь нашу любовь грехом?

Немного смутившись, она промямлила:

— С твоей стороны это будет прелюбодеяние. А с моей — блуд…

Я плюхнулся на мягкий уголок и, не задумываясь, выдал аргумент:

— Мы с моей супругой не венчаны. Так что ни о каком прелюбодеянии речь не идет.

— Все равно ты не должен ей изменять! — заверила Вива. — Перед законом и перед людьми вы — в браке. Значит, и на небе его признали.

— А знаешь ли ты о том, что в некоторых восточных странах существуют гаремы, где, помимо жен, содержатся и наложницы, — криво ухмыльнулся я. — Там что, все мужчины погрязли в грехах прелюбодеяния и блуда?

— Они живут по другим законам, — возразила девушка.

— Так давай и мы поживем немного по их законам! — не сдавался я. — Жить по чужим законам — это грех?

— Не знаю, — призналась она.

— Так вот сначала узнай, а потом разглагольствуй о грехах! — назидательным тоном изрек я и довольно заулыбался.

Подбоченившись, Вива мягко заметила:

— Ты хитер, а речи твои лукавы!

Почувствовав, что победа близка, я продолжил атаку:

— Скажи, разве можно назвать преступлением против морали интимную близость с человеком, которого любишь?

Ее лицо озарила легкая улыбка.

— Ты коварен. Обычно влюбленные венчаются…

— А разве любовь не стоит венца? — спросил я торжественно и пристально взглянул ей в глаза.

— Как сладки твои речи! — нарочито вздохнув, потупилась девушка. Потом вскинула голову и прибавила: — И доводы убедительны, но не праведны, совсем не праведны.

Я подхватился с места и, подскочив к ней, прижал к груди.

— Скажи, — робко спросила Вива, — только в полный голос скажи, всем сердцем скажи: ты любишь меня по-настоящему?

— А ты этого еще не поняла? — я ласково погладил ее по щеке, потом провел рукой по волосам и поцеловал в шею.

— Нет, ты скажи! — настаивала она.

— Люблю! — страстно промолвил я. — Люблю и готов за тебя умереть!

Девушка обмякла, почти повисла на моих руках и из ее глаз вдруг закапали крупные слезинки.

— Я счастлива услышать от тебя эти слова!

В постели я с ужасом обнаружил, что являюсь первым мужчиной в жизни этой странноватой, нежной, наивной и такой душевно чистой девушки… Боже мой, почему же она не сказала, не предупредила? Хотя… что бы это изменило? Ничего!

Уснул я только на рассвете.

Сны посещают меня редко. Или, может, я просто их не помню. Но в этот раз то, что пригрезилось, не исчезло из моей головы, как и тот сон месячной давности, в котором я увидел Виву… Да и видение, в общем-то, было не совсем обычным, каким-то странным, непонятным. Началось оно радостно, а закончилось кошмаром.

Помню, я летал. Как в детстве. То парил высоко над землей, под самыми облаками, то опускался ниже. С высоты любовался бескрайними полями и степями, голубым морем и желтыми пляжами, горами и изумрудными низинами. Мне так легко дышалось! Так легко было на душе!

А потом пошли другие пейзажи. Какой-то залив, множество стоящих на якоре кораблей, каменистые грязно-серые холмы, бетонная площадка аэродрома на берегу с десятком военных самолетов. Все это сменилось небольшими квадратами ухоженных полей и пастбищ, ровными рядами низкорослых кустарников, мелкими поселениями и зелеными взгорьями. Затем, дальше и на значительном возвышении, я увидел город. Но, чуть приблизившись, с ужасом понял: это всего лишь то, что от него осталось, — руины и пепелища. Жуткое зрелище! Разрушенные и полуразрушенные здания, закопченные и оплавленные опоры моста, остатки древних стен, искореженные автобусы и машины, поваленные на землю обгорелые деревья, перепаханные газоны с островками выжженной травы… Все это было покрыто прозрачным голубым маревом — руины города слегка дымились, содрогались и трепетали.

Я думал, что здесь господствует одна лишь смерть, что не осталось здесь ничего живого. И ошибся! На площади, захламленной огромными кусками бетона, камнями и битыми кирпичами, осколками стекол и рваными проводами копошились люди. Некоторые из них сидели, другие — лежали, третьи — бились в истерике и катались по потрескавшимся плитам, которыми была вымощена площадь. Я не слышал их стонов, рыданий и криков, я ничего не слышал — пространство наполнял какой-то непонятный гул, воздействующий странным образом не только на уши, но и на все тело. Он что-то напоминал, я уже слышал его… И тут до меня дошло: именно так, только гораздо тише, гудят высоковольтные провода…

Я медленно плыл над погибшим городом. Мало, очень мало осталось живых людей. Гораздо больше — мертвых. Истерзанными, опаленными телами устланы улицы, площади и скверы… И полностью уцелевших зданий нет — ни одного! Только руины. По некоторым можно определить, что это были храмы — некогда величественные и громадные. Вот только какие, чьи — не известно…

Я проснулся от прикосновений Вивы. Приоткрыл веки — ее озабоченное лицо, серые глаза и светло-медовые локоны. А за окном — мутный свет осеннего утра.

— Тебе приснилось что-то ужасное? — тихо спросила девушка, поглаживая рукой мою грудь.

— Разрушенный город и погибшие люди, — промямлил я, еле выговаривая слова, и попытался приподняться на постели, но мое тело — отяжелевшее, как камень, — не захотело сразу повиноваться. Пришлось предпринять еще одну попытку.

— Может, тебе попить принести? — предложила Вива и тоже приподнялась.

— Нет, нет, спасибо, — вяло улыбнулся я. — Схожу на кухню, покурю в форточку, заодно и попью…

— Знаешь, когда-то и мне приснился разрушенный город. Я летала над ним, — сообщила девушка, когда я вернулся в спальню.

— Летала? — удивился я. — Интересно… Я тоже летал во сне. А что тебе приснилось, можешь описать город?

Вива, не торопясь, стала рассказывать. А я лежал рядом, слушал ее и не знал, что и думать. Совпадали даже детали… Как такое может быть?!

— А разрушенные храмы ты видела? — задал я вопрос, будучи почти уверен в ответе девушки.

И не ошибся.

— Видела, — подтвердила она. — Это были храмы, я думаю, и христианские, и мусульманские…

Вива придвинулась ко мне, обняла. Я благодарно погладил ей спину.

— Мне приснился тот же сон, что когда-то тебе, — тихо промолвил я, ожидая реакции девушки.

Но ее не последовало.

— Я уже догадалась, — только и произнесла она.

В моей жизни случались и разные невероятные совпадения, и необъяснимые, просто таки мистические ситуации, но о том, чтобы двум людям снился один и тот же сон, — даже слышать не приходилось.

— Как это могло произойти? — мне было немного не по себе. Я побаиваюсь вот таких непонятных вещей, вряд ли они к добру. — Я не знаю, что и думать…

— А что тут думать? — засмеялась Вива. — Мы с тобой стали настолько близкими, что нам уже и снится одно и то же. Ладно, не забивай себе мозги всякой ерундой! Сейчас я приготовлю кофе, ты его выпьешь и успокоишься.

Она вскочила с постели, быстро набросила на плечи халат и хотела выскользнуть из спальни. Но я остановил ее.

— Скажи, то, что нам приснилось, это всего лишь сон? Надеюсь, он не предвещает гибели какого-нибудь города?

Девушка уловила в моем тоне нотки тревоги и ободряюще улыбнулась.

— Успокойся. Если что-то подобное и произойдет, то не так скоро…

Я приподнялся на постели и, опершись на локоть, пристально взглянул на Виву.

— А когда? Когда, по-твоему, произойдет?

Нервно поведя плечом, она бросила:

— Через тридцать с небольшим лет после успешного испытания полноценной электромагнитной бомбы! — и выскочила из спальни.

— Что?! Что ты сказала?! — заорал я ей вдогонку, но ответа не получил.

Когда я прибежал на кухню, девушка сказала, что это была всего лишь нелепая шутка и, извинившись, чмокнула меня в нос.

— А о какой бомбе ты говорила? Где ты вообще слышала о ней? — допытывался я.

— Да где-то читала, — поспешила заверить Вива. — Забудь!

Все эти объяснения почему-то не удовлетворили меня, и я размышлял о ее словах и о своем сне до самого вечера…

Глава шестая

В самые последние дни октября течение моей жизни преградили пороги проблем. От руководства газеты, как из рога изобилия, посыпались срочные и сложные задания; серьезно заболел старый друг — одинокий человек, несколько лет назад похоронивший свою супругу; и, ко всему, — угнали мою машину, которую я оставил буквально на несколько минут возле магазина в центре города.

К редакционным заданиям мне, конечно, было не привыкать, но на сей раз их оказалось так много, что я даже растерялся: с чего же начать? К другу в палату не пускали, да и пребывал он в беспамятстве, однако ездить в больницу приходилось каждый день — врачи выписывали все новые и новые рецепты, и, кроме меня, купить лекарства было некому. А с машиной я мысленно попрощался: в милиции заявление, конечно, приняли, но откровенно признались, что шансов отыскать мою тачку практически нет. В городе участились случаи угонов и почти все они не раскрыты — не удается напасть на след ушлых воров.

Два дня я вообще не появлялся у Вивы — решал свои проблемы. А на третий — она сама попросила меня заехать.

Я появился в ее квартирке после обеда, когда дописал и отправил в редакцию очередную статью и побывал в больнице.

— Ну, что же ты не рассказываешь мне о своих трудностях! — встретила меня девушка упреком. — Ну-ка, присядь, попей кофейку и все подробно изложи.

— А чем ты мне можешь помочь, котеночек? — кисло осклабился я. Но покорно прошел на кухню и опустился на табурет возле окна.

— Ну, может, хоть совет дельный смогу дать, — улыбнулась Вива и поставила передо мной чашечку с кофе и бутерброд с сыром.

Я вкратце поведал о своих делах, стараясь особо не сгущать краски. Она внимательно выслушала, затем сходила в гостиную, принесла карандаш и листик из тетради.

— Сейчас твои заботы разложим, так сказать, по полочкам, — присев рядом со мной, девушка приготовилась писать. — Тебе заказали четыре материала, так?

Я молча кивнул.

— Две статьи ты уже написал, — констатировала она, делая пометки на бумаге. — Остались еще две. Необходимая информация для подготовки одной из них — у тебя в блокноте. Завтра утром сядешь и состряпаешь. После обеда будет время заняться четвертой — последней.

— Она самая легкая, — заметил я. — Это интервью с чиновником. Он охотно общается с журналистами и всегда на месте…

— Вот! — победно воскликнула Вива, подняв вверх карандаш. — Со служебными делами разобрались. Теперь — больница… Я возьму ее на себя. Продиктуй мне фамилию своего больного друга, отделение и номер палаты, в которой он лежит. Я сама куплю ему все необходимое.

— Да зачем-то тебе утруждаться? — запротестовал я, представив, как девушке придется бегать по этажам больницы.

— Но разве я чужой для тебя человек? — на ее личике появилось выражение похожее на обиду.

— Ну, что за глупости ты говоришь? — я ласково обнял Виву и привлек к себе. — Разве может быть женщина, которую любишь всем сердцем, чужой?

— Тогда не задавай глупых вопросов! — Она ободряюще взглянула на меня и, написав на листике слово «больница», тут же вычеркнула его.

Я с благодарностью поцеловал девушку и удовлетворенно заметил:

— Получается, что проблем-то у меня не так много, как представлялось!

— Есть еще одна, — напомнила Вива. — Машина!

— Ну, это не проблема, это — потеря! — махнул я рукой. — Тут ничего не сделаешь…

— Ты так считаешь? — загадочно улыбнулась девушка. — Зря!

— А что? — не понял я.

— Да ничего! — ее губы тронула многозначительная улыбка. — Найдется твоя пропажа.

Я картинно хлопнул себя по лбу:

— Ах да, ты же ясновидящая! И, конечно, подскажешь мне, где искать автомобиль.

Вива ничего не ответила, молча долила в мою чашку кофе и уставилась в окно.

— Ты обиделась? — участливо поинтересовался я, сожалея о своей глупой реплике.

— Я уже привыкла к твоим подначкам, — вздохнула она. — Что делать, это в твоем характере…

— Прости, котеночек! — ласково проговорил я. — Больше не буду!

— Ты же забудешь о своем обещании через пять минут, я тебя знаю! — засмеялась девушка. — Ну, ладно… В общем, машина твоя — целая и невредимая — стоит себе где-нибудь… Например, на площадке у железнодорожного вокзала. Мне так кажется…

Я никак не стал комментировать ее слова, только кивнул. Безоговорочно поверить в это «пророчество» было трудно, но и отбрасывать его не стоило — ведь Вива, бесспорно, человек необычный.

Через час я простился и побежал на остановку маршрутного такси.

Проезжая мимо вокзала, неотрывно смотрел в окно, обшаривая взглядом пристанционную площадь и стоянку для автомобилей. И — о чудо! — отыскал свою «Хонду»! Она стояла возле одного из торговых павильончиков. Выхватив из кармана мобильный телефон, я стал звонить Виве.

Она восприняла мое сообщение без особых эмоций. Только и сказала:

— Это какой-нибудь юный автолюбитель, страстно мечтающий о своей машине, немного пошалил. Уж прости его… Тем более, что ты сам оставил «Хонду» не запертой, а второй комплект ключей у тебя почему-то хранится в бардачке…

Это была чистая правда. Я сказал девушке, что люблю ее больше жизни и, довольный, выскочил из остановившейся маршрутки.

А перед обедом следующего дня эта ясновидящая леди огорошила меня еще парочкой приятных новостей:

— Твой товарищ очнулся! Все заботы о нем взяла на себя его внезапно объявившаяся двоюродная сестра.

Вот это да! Значит, у моего друга все-таки есть родня? Почему же он никогда о ней и словом не обмолвился?

К полуночи мне удалось управиться с подготовкой к печати последнего материала — интервью с чиновником. На этом все мои проблемы закончились, словно их и не было! Теперь можно было расслабиться, передохнуть.

Покуривая перед сном на кухне, я мысленно отметил, что с появлением Вивы моя жизнь здорово переминалась. Я почти перестал общаться с друзьями и коллегами, искать приключения на свою голову, напрочь забыл об охоте и рыбалке. Смысл моего существования теперь имеет три составляющие: Вива, семья и работа. И это меня вполне устраивает. Больше ничего и не нужно, я ведь давно устал от суеты, лишних связей, хронического выяснения отношений, лживых оправданий и женских слез… Судьба расщедрилась и послала мне встречу с необычной, бесподобной девушкой, одарившей меня новыми, неведомыми ранее впечатлениями, искренней заботой и бескорыстной любовью. И пусть мое сердце немного тревожат вопросы, на которые не удается пока найти ответы. Но разве это имеет уж такое большое значение? В мире живет много необычных людей, существует тьма неразгаданных тайн, которые никоим образом не мешают простым смертным радоваться солнечному свету и строить свое счастье…

Жена и сын давно спали. А я все сидел, курил и размышлял. Покой и умиротворение, царившие в моей душе, не убаюкивали, а наоборот, будоражили, заряжали энергией, как чашка крепчайшего утреннего кофе. И сон не шел…

Ничто так не радует сердце влюбленного мужчины, как глаза его женщины, наполненные чарующим светом счастья…

Мы стоим с Вивой у распахнутого окна, улыбаемся, друг другу и смотрим на снизошедшую с небес Божью благодать. Восторженный, сияющий, город нежится в теплой купели солнца, как будто на смену поздней осени пришли июньские дни. Природа ликует! Обалдевшее от этого праздника жизни черное воронье, еще вчера жавшееся к земле, гордо кружит в безоблачной вышине и пьет пьянящую синеву неба. Очнувшись от полудремы, расправили усталые плечи старые тополя. Нагие березки — сосем юные и запуганные ливнями — ожили, радостно зашептались, заигрывая с нетрезвым ветерком.

— Может, сходим куда-нибудь? — предлагаю я. — Сегодня сам Бог велел погулять.

— Давай! — с энтузиазмом откликается девушка. — Подышим свежим воздухом, а потом выпьем немного вина в кафе.

Мы одеваемся и выходим на улицу. Куда? Да в сквер, к нему от дома Вивы рукой подать.

Людей здесь, как всегда немного. Прохаживаются несколько пар, гуляют мамочки с колясками да о чем-то спорит группка стариков, расположившихся на двух лавочках.

Мы медленно бредем по аллее и останавливаемся в глубине сквера.

— Тебе здесь нравится? — Вива с интересом озирается по сторонам. — Странное место, правда? Центр города, а народу маловато. Если бы только не этот непрерывный гул транспорта на проспекте, было бы легко представить, что мы находимся в каком-нибудь перелеске, вдали от суетной цивилизации…

— Мне этот сквер всегда нравился, место уютное, спокойное, — говорю я, вдыхая на полную грудь подвижный, немного влажный воздух.

Вива засовывает руки в карманы курточки и, отстраненно глядя поверх домов в синеву распахнутого неба, тихо произносит:

— Ты можешь поверить в то, что этот милый уголок когда-нибудь преобразится до неузнаваемости? Он станет совсем-совсем другим — еще красивее.

Я неуверенно пожимаю плечами.

— Все на земле меняется с течением времени. И этот сквер тоже будет меняться. Но постепенно — с деньгами в городской казне плохо… А каким ты представляешь его в будущем?

Девушка улавливает в моем голосе нотки интереса, опускает голову и, пряча смущенную улыбку, роняет:

— Здесь будет зимний парк!

— Зимний парк?

— Ну да! Большое крытое строение из бетона, стекла и пластика, в котором в любую пору, даже в январскую стужу, будет тепло, как летом.

Мне трудно удержаться от ироничной реплики:

— Ты, оказывается, тоже склонна строить воздушные замки!

— В зимнем парке ровными рядами высадят диковинные деревца, вдоль аллеек поставят красивые лавочки, откроют кафе и бары, развлекательный центр, танцплощадку, — пропустив мимо ушей мои слова, продолжает Вива. — Здесь всегда будет многолюдно и весело — в будни и в праздники, днем и ночью… В одном из самых красочных уголков парка вздыбится каменная глыба, поросшая изумрудным мхом. Из самого ее верха потекут бирюзовые струи воды в маленький живописный пруд с золотыми рыбками. У его берегов будут расти кудрявые карликовые березки, кустарники и очень много цветов. Эту глыбу люди нарекут скалой влюбленных, и она станет одной из самых главных достопримечательностей города.

Слушая восторженный голос девушки, глядя на ее одухотворенное лицо, я начинаю проникаться верой в то, что все когда-то так и случится: звонко зажурчит вода, струясь по камням скалы влюбленных; призывно заиграет танцевальная музыка в маленьком баре; и зазвенит радостный смех чьих-то счастливых жен, невест и дочерей…

— Не знаю, может, этот прекрасный парк — всего лишь твоя фантазия, — задумчиво говорю я. — Но она кажется такой чудесной, что просто обязана стать реальностью.

Глаза Вивы мечтательно блестят, а маленькие губки трогает легкая улыбка.

— Поверь, найдутся люди со щедрой душой, которые подарят жителям города райский уголок вечного лета. Не сомневайся, так будет!

Вдоволь нагулявшись в сквере, мы заходим в ближайшее кафе. Заказываем вино и конфеты и, не стесняясь посетителей, нежно обнимаем друг друга.

— Ответь мне, пожалуйста, — полушепотом прошу я, вдыхая медовый аромат волос девушки, — что тебя привлекло во мне? Ты ведь можешь найти себе мужчину моложе, красивее и богаче.

Она смотрит мне в глаза с ласковой улыбкой, затем треплет по щеке и едва слышно произносит:

— Настоящая любовь, Иван, не ищет ни молодости, ни внешней красоты, ни какой-то выгоды. Истинная любовь всегда бескорыстна, слепа и необъяснима. Правда, многие люди часто путают это великое чувство со страстным зовом плоти или с восхищением материальными возможностями и деловыми успехами человека…

Я растягиваю губы в саркастической ухмылке:

— Ты еще скажи, что влюбилась в меня сразу, как только увидела!

Вива отрицательно машет головой:

— Нет, гораздо раньше…

На ночь я остался у нее.

И опять увидел необычный сон, который запомнился мне до мельчайших подробностей…

Мне пригрезилось, будто я стоял у небольшого полукруглого строения с овальными окнами и слегка скошенной крышей, окруженного цветущими вишнями и кустами еще нераспустившейся сирени. Строение было одноэтажным, из красного кирпича и белого материала, похожего на пластик. Рядом с ним располагались такие же здания, но некоторые имели два этажа. Не трудно было догадаться, что все это — жилые коттеджи.

Мне очень хотелось зайти во двор, но никак не удавалось отворить низенькую калитку. Долго я с ней возился — толкал, дергал, да все без толку. И тут из дома вышел высокий седой старик в белой рубашке без воротника и узких серых брюках. Он легко, как юнец, подскочил к калитке, легко открыл ее и молча впустил меня. Попав в узенький дворик, я остановился и стал разглядывать небольшую деревянную скульптуру какого-то ящероподобного животного, скорее всего, мифического дракона. Скульптура была установлена на низеньком белом постаменте под одним из окон дома.

Старик не позволил мне как следует разглядеть дракончика, приказав жестом следовать за ним. Мы вошли в чистенькую веранду, а затем — в крошечную прихожую. Я хотел снять туфли, но молчаливый хозяин отрицательно покачал головой и, взяв меня под руку, повел дальше — в гостиную — прямоугольную комнату, площадью около двадцати квадратных метров. В ней, под одной из стен, я увидел четыре серебристых шкафа из непонятного материала, наполненных папками, книгами и красочными коробочками разного формата. У стены напротив чернели два кожаных кресла с высокими спинками. Между кресел сверкал никелированными ножками вычурный журнальный столик, на котором стояла большая стеклянная ваза с еще нераспустившимися тюльпанами. Третью стену закрывал пышный красно-коричневый ковер, свисающий до самого пола.

Бегло оглядев комнату, я перевел взгляд на старика. Тот стоял у окна и, слегка наклонив голову, наблюдал за мной. Его выцветшие блекло-голубые глаза не выражали ни угрозы, ни недовольства, ни интереса — ничего, они были совершенно бесстрастны и холодны, словно две стекляшки.

— Как тебе мой дом? — наконец спросил этот малосимпатичный человек. Его голос оказался на удивление звонким и молодым.

Я неопределенно пожал плечами.

— Дом — как дом. Кажется, он уютный.

— Он небольшой, совсем небольшой, — хозяин легко опустился в кресло, указав мне на другое. — Присядь!

Я повиновался.

— Здесь всего три комнаты, — продолжал старик. — Эта гостиная, спальня и мой рабочий кабинет. Есть, разумеется, и кухня, но ее я не считаю, тем более что она — совсем уж крошечная. — Он помолчал, потом многозначительно прибавил, взглянув мне прямо в глаза: — В доме имеется и потайная комнатка — эдакий чуланчик в три квадратных метра…

— А вам тут не скучно? — спросил я и удивился своему вопросу: какое мне дело до того, скучно ему или нет, он же совсем незнакомый человек.

Хозяин недоуменно пожал плечами и грубовато, с какой-то непонятной обидой, переспросил:

— Ты сейчас пошутил, да? О какой скуке речь? Во-первых, я много работаю. А во-вторых, у меня есть хобби. Я собираю старинные автомобили, очень старинные, и часами вожусь с ними — ремонтирую, подкрашиваю, лакирую.

— И много у вас автомобилей? — заинтересовался я.

Он оживился, широко развел руками:

— Много! Больше полусотни.

— И где вы их храните?

Старик хитровато прищурил глаз:

— Да здесь же! В чулане.

Сначала я подумал, что это шутка, но потом до меня дошло: он собирает игрушечные машинки!

— Вы мне покажете их?

Хозяин легко подхватился с кресла, видно, ему самому не терпелось, похвастаться своей коллекцией. Подошел к стене, занавешенной ковром, и откинул один его край. Показалась большая металлическая дверь.

— Все мои автомобили здесь! — дедуля впервые улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов.

Я подошел к нему.

Дверь бесшумно отворилась, и моему взору предстал… просторный ярко освещенный крытый ангар! Его длина была как минимум семьдесят метров, а ширина — пятнадцать. Какой же это чулан! Тем более — в три квадратных метра…

Старик легонько потянул меня за рукав:

— Заходи! Я тебе покажу всю свою коллекцию.

Вдоль стен, выкрашенных в светло-шоколадный цвет, в два ряда стояли разноцветные машины. Именно машины, но какие! Таких мне никогда не доводилось видеть, да и могли ли они существовать вообще? Низенькие, полупрозрачные, сделанные явно не из металла, а главное — без двигателя. Во всяком случае, если он и имелся, то совсем уж крохотный, потому как обычный, даже самый что ни на есть малолитражный, просто негде было разместить. Особенно впечатлил один автомобиль, похожий на яйцо и без колес, который располагался на черной резиновой платформе, шириной в три-четыре пальца. Когда старик открыл дверцу, я был поражен интерьером машины даже больше, чем ее внешним видом. Спереди — одно глубокое сидение, перед ним — маленькая панель, две кнопки и два рычажка. А где же привычная баранка? Заглянул под панель — одна педаль! Как же управлять таким автомобилем?

За водительским местом — диванчик, рассчитанный на два пассажира. Ремней безопасности нет.

— Что это за техника? — поинтересовался я, с недоумением уставившись на старика.

Тот довольно ухмыльнулся и развел руками:

— Удивлен? Понимаю, понимаю! Этот автомобильчик очень старый и его нет ни в одной коллекции мира. Да и не мудрено — последний такой сошел с конвейера более ста тридцати лет назад.

Я подошел к другой машине, тоже необычной формы, но стоящей, как и положено, на колесах, правда, миниатюрных и без покрышек. Сквозь стекло заглянул в салон — руля не было и здесь!

— А сколько лет этому чудо? — осипшим голосом спросил я.

— Ну, эта машина почти что новье! — хохотнул дедок. — Ей нет еще и сотни лет!

Я долго ходил по ангару, рассматривая технику. И не увидел ни одного автомобиля с рулем, привычными колесами и моторным отсеком.

— На каком топливе все это передвигается?

— Да на электробатареях! — удивленно пожал плечами старик. — А на чем же еще они могли парить и летать?

— Парить и летать?!

— Ну да, парить и летать! Сначала выпускали много машин, которые только парили над трассой, но не отрывались от поверхности выше, чем на тридцать-сорок сантиметров, — пояснил он. — Летающие уже, конечно, появлялись, но производить массово их стали только лет восемьдесят назад.

Я хотел еще раз пройтись вдоль ангара, и уже занес ногу, чтобы сделать шаг, как вдруг одна мысль, внезапно возникшая в мозгу, буквально пригвоздила меня к месту. Что-то тут не так! Явно не так! Это помещение занимает никак не меньше трехсот квадратных метров. Но дом-то, дом-то маленький! Рядом с ним, со всех сторон, кроме передней, фасадной, выходящей на улицу, стоят другие строения. Откуда же взялось столько свободного пространства для ангара?

— Где мы находимся?! — с тревогой осведомился я у хозяина, резко повернувшись к нему всем корпусом. — Объясните мне, как ваш гараж здесь поместился? Я же прекрасно видел с улицы, что между вашим домом и соседними очень мало пространства!

— Это чулан, я же тебе говорил, — странновато ухмыляясь, проговорил старик. — Он занимает три квадратных метра. Но только снаружи, а изнутри он в сто раз больше…

— Разве… такое может быть? — только и смог вымолвить я.

— Теперь может! — воодушевленно воскликнул дедок, вдруг засуетившись. И начал скороговоркой просвещать: — Год назад мы с коллегами разработали у себя в лаборатории один интересный метод искривления пространства, собрали экспериментальный образец одной хитроумной машины, и вот — результат, — он сделал широкий жест рукой, — этот ангар! О нашем изобретении пока никто ничего не знает. Мы предадим его гласности, когда полностью завершим работу, — через пять-шесть месяцев. Нам нужно добиться большего расширения и сужения пространства.

Я слушал старика, затаив дыхание. А он, жестикулируя и, то повышая голос до крика, то понижая до полушепота, продолжал:

— Ты только представь, какие перспективы ждут человечество! Какие пространства откроются на земле! Ее теперь будет с лихвой хватать для всех, и не понадобятся больше эти злосчастные программы по сдерживанию рождаемости и ограничения производства биороботов. Да и поселения в космосе уже не нужно будет строить такие большие…

В пылу старик громко стукнул кулаком по крыше одной из машин. От неожиданности я испуганно отпрянул прочь, обо что-то споткнулся и… проснулся.

За окнами брезжил рассвет. Рядом со мной, свернувшись калачиком, тихо спала Вива.

О своем видении — таком ярком, таком реальном и захватывающем — я решил ничего ей не рассказывать. Меня пугала перспектива и на этот раз услышать ее слова о том, что она тоже видела подобный сон. От мистики, того, чего нельзя объяснить, лучше держаться подальше — так спокойнее…

Неожиданно Вива засобиралась в Санкт-Петербург.

— Меня не будет около недели, — уведомила она.

Я никак не ожидал, что девушка может куда-то отлучиться так надолго.

— А зачем ты туда едешь?

— Я отвезу в Петербург свои картины, — объяснила она. — Там у меня есть давний знакомый, страстный ценитель моей живописи. Он бывший дипломат, а ныне — владелец антикварного магазинчика. Я отдаю полотна, а знакомый ищет на них покупателей. Деньги потом переводит на мою карточку.

— И сколько же ты получаешь за свои работы? — поинтересовался я.

— Да когда как! — вздохнула Вива. — Иногда совсем немного. Но, тем не менее, на достойную жизнь хватает. За эти три картины надеюсь выручить сумму, равную как минимум годовой зарплате рядового архитектора. Правда, на то, чтобы их продать, может понадобиться пара месяцев.

— И кто покупает твои полотна?

— В основном, это иностранные дипломаты, — развела руками девушка. — Соотечественников мое творчество пока не заинтересовало.

Что ж, теперь буду знать, откуда у Вивы деньги на жизнь. А то ведь я полагал, что ее материально поддерживают родители из-за границы. Оказывается, это не так.

— Слушай, как ты собираешься везти свои работы? — спохватился я. — Насколько я знаю, для того, чтобы переправить за кордон предметы искусства, нужно получить специальное разрешение…

Улыбнувшись, девушка покачала головой:

— Мои картины не представляют такой уж большой ценности.

— Все равно может понадобиться заключение министерства культуры, — предположил я.

Она беззаботно махнула рукой:

— Мои вещи никогда не досматривают!

— Что, таможенники не обращают внимания на такие громоздкие вещи? — не поверил я.

— Почему громоздкие? — удивилась Вива. — Я же везу полотна без рам. Сворачиваю в трубочки. Упаковываю в бумагу, и все…

Вечером следующего дня она отправилась в Санкт-Петербург, наказав мне регулярно принимать лекарство.

Глава седьмая

Когда утром жена ушла на работу, а сын — к сокурснику по каким-то делам, я сел писать статью об экологических проблемах Запорожья. Необходимая информация для нее у меня имелась в избытке, все детали были тщательно продуманы, а накануне даже сделан небольшой набросок, поэтому дело продвигалось споро. Однако дописать статью я не успел. Отвлекла трель мобильного телефона. На дисплее высветился незнакомый входящий номер. Поколебавшись, я решил ответить.

— Здравствуйте, Иван! — прозвучало звонко. Голос был чужим, его обладательницу я не узнавал. — Ваш номер дала мне Зоя Стрельникова, помните ее? Она сказала, что вы не откажите в помощи, когда узнаете, что я ее самая близкая подруга…

Услышав это имя, я встрепенулся, мое раздражение улетучилось в один миг. Зоя… Вот уже два года, как мы перестали общаться. Звонки от нее вдруг прекратились, а сама она стала недосягаемой, видимо, сменила сим-карту. Почему — это было полной загадкой…

Когда-то Зоя — корреспондент отдела социальных проблем редакции областной газеты, в которой работал и я, — значила для меня очень много. Наш бурный роман длился более полутора лет. И я никогда бы не бросил эту добрую и тихую женщину, скорее всего, даже решился бы на развод с женой. Но все кончилось в одночасье, когда вскрылась моя глупая интрижка с молодой сослуживицей — дамой ветреной и беспринципной. Получилось вот что: однажды, когда мы вместе, находились в командировке, она сумела затащить меня пьяного в свою постель, а потом растрепала об этом всему Дому печати. Зоя тут же уволилась с работы и уехала в Киев. Со временем она оттаяла сердцем и дала мне знать о себе. Только разбитую чашку уже было не склеить. Мы регулярно перезванивались, два раза встречались, когда я ездил в столицу по служебным делам, но о возобновлении прежних отношений не заговаривали.

— Так вы подруга Зои? — мне очень хотелось услышать о ней хоть что-нибудь. — Как она там поживает?

— Да по-разному, — голос женщины стал немного приглушенным. — Некоторое время болела, перенесла операцию на желудке, но сейчас уже пошла на поправку. Передавала вам привет…

— Она работает? Ее здоровье наладилось? — заволновался я.

— Не беспокойтесь! Зоя сейчас на временной инвалидности, через полгода выйдет на работу. На днях она поехала в Казахстан навестить старшую сестру.

— Какая же вам нужна помощь? — спросил я невидимую собеседницу.

— Да в основном моральная! — в ее голосе послышались веселые нотки. — Меня зовут Инга. Я — сотрудница одной известной косметической фирмы. Начальство прислало меня в Запорожье наладить сбыт нашей продукции. То есть я должна найти оптовых покупателей и подписать с ними соответствующие контракты. Всем этим я буду заниматься несколько месяцев. Я уже сняла квартиру, обустроилась. Но у меня нет знакомых в городе. Представьте, как мне одиноко…

— И что от моей скромной персоны требуется? — мне хотелось уточнить степень своего участия в запорожском периоде жизни этой Инги, упавшей на мою голову, как апрельский снег.

— Общения! — она издала короткий смешок. — Давайте для начала встретимся и познакомимся. Согласны?

— Согласен! Где и когда встретимся?

Дама немного помедлила с ответом, затем неуверенно произнесла:

— Может, у входа в главпочтамт? Я вас узнаю и подойду, Зоя показывала мне ваши фотографии…

— Хорошо, буду там через полтора часа! — пообещал я.

И опять взялся за статью. Но, как ни тужился, дело не пошло. Воспоминания о Зое напрочь лишили меня делового настроя. Я сидел за компьютером, тупо уставившись в монитор, и думал о ней — одной из немногих женщин, которые любили меня совершенно бескорыстно и не пытались подстроить под себя, принимая таким, как есть.

Просидев без толку с полчаса, я отложил статью до вечера и, не дожидаясь назначенного времени, отправился на главпочтамт.

Не успел припарковать машину на стоянке у центрального входа, как подошла эффектная дама лет тридцати пяти, на полголовы выше меня ростом. Она была одета в элегантное черное пальто, облегающее ее ладную фигуру, обута в шикарные сапоги на шпильках, явно пошитые на заказ. Черные, как смоль, не очень длинные волосы этой прелестницы на затылке украшал красный бант. На шее у нее висела косынка такого же цвета. А в руке дама держала кожаный ридикюль, тоже красненький.

— Здравствуйте! Вы — Иван? Очень рада с вами познакомиться! — ее худощавое матово-бледное лицо озарила широкая улыбка.

— Здравствуйте, Инга!

Несколько секунд мы с интересом разглядывали друг друга. Внешность Инги произвела на меня очень хорошее впечатление. Грамотный макияж, правильно подобранные губная помада и тени для век. Эту женщину безо всяких натяжек можно было назвать писаной красавицей: тонкие черты лица; умные пытливые глаза — большие, влажные, почти черные; изящный носик с маленькой горбинкой; чувственные, хоть и тонковатые, губы; четко очерченный подбородок… От Инги исходил ненавязчивый, но довольно сложный аромат, придающий ее образу какую-то таинственность и демоническую властность.

— Вы так на меня смотрите… Уж не жалеете ли, что приехали? — лукаво улыбнулась она.

Я, чуть смущаясь, ответил вопросом на вопрос:

— Разве может не понравиться мужчине очаровательная дама, умеющая пользоваться косметикой и одетая с таким вкусом? — И, заулыбавшись, предложил: — Давайте зайдем в кафе, выпьем кофе и поговорим.

— Ой, а я хотела пригласить вас к себе! — в глазах Инги опять блеснула искорка лукавства. — И все уже приготовила: и шампанское, и коньяк, и приличную закуску. Поедемте ко мне! Я смело вас приглашаю, так как Зоя сказала мне, что вы, Иван, очень порядочный человек.

— Ну, хорошо! — согласился я. И открыл перед ней дверцу машины, — Садитесь и говорите, куда ехать!

— Да тут рядом! — заметила Инга, быстро усаживаясь на сидение. — Я снимаю квартиру в пятиэтажке на площади Профсоюзов. Кстати, там, на стоянке, оставите свой автомобиль, а то во дворе толком негде развернуться…

Квартира оказалась двухкомнатной с минимумом мебели. В гостиной я увидел лишь два шкафа, диван, журнальный столик, тумбочку со стоящим на ней телевизором, а на кухне — овальный стол, три табурета, холодильник и пару навесных шкафов. Что было в спальне, не знаю — заглянуть туда мне не предложили.

— Да, обстановка у вас спартанская, — пошутил я, и, последовав приглашению Инги, присел на диван.

— А мне больше ничего и нужно! — она приязненно улыбнулась и уселась рядом. Однако через секунду вскочила, расправила портьеру на окне и, проследовав в центр комнаты, остановилась напротив меня.

Без пальто, в черном платье из тонкой мягкой ткани, женщина казалась еще красивее. Изящная, стройная, талия, не намного толще моей руки, но бедра — очень даже крутые. Такие я видел только у одной гражданки Испании — супруги моего старого приятеля, который длительное время жил в этой солнечной стране и там нечаянно женился.

— Вы прямо, как балерина, — сделал я комплимент, разглядывая даму с неприкрытым интересом.

— Ну, я действительно слегка балерина, — засмеялась Инга. — В детстве и юности посещала балетную студию…

— Вот как! Мне тоже приходилось этим заниматься в отроческом возрасте, — признался я.

— Но ни вы, ни я так и не стали на эту стезю обеими ногами, — с сожалением констатировала женщина. — Вы — журналист, я — медик.

— Так вы — врач? — немного удивился я. Образ Инги в моем сознании никак не ассоциировался с человеком в белом халате.

Она задорно вскинула голову.

— Дерматовенеролог! Так что, если у вас имеется проблемы по моей части — милости прошу на консультацию!

— Серьезная специальность! — ухмыльнулся я и поинтересовался: — Почему же вы порвали с медициной?

— Как вам сказать? — Инга неопределенно пожала плечами и в ее выразительных глазах мелькнула тень задумчивости. — Во-первых, на работе в косметической фирме моя прежняя профессия, мой врачебный опыт очень помогают. А во-вторых, — она помедлила, лукаво взглянула на меня и, наконец, со смехом выдала: — Здесь зарплата больше почти в четыре раза!

— Что тут скажешь? — развел я руками. — Вы правильно поступили! Я бы тоже без сожаления бросил свое занятие, предложи мне кто-нибудь работу в любой сфере с зарплатой не в четыре, а хотя бы в два раза выше.

Женщина хлопнула себя ладонью по бедру:

— Что же это я стою да болтаю? Пора на стол накрывать!

Я вскочил с места.

— Вам помочь?

— Нет, нет! — отмахнулась она. — Вы включайте телевизор и смотрите что-нибудь интересное. Через десять минут все будет готово!

И выскочила из комнаты.

Я последовал ее совету — включил телевизор и уставился на экран.

Вскоре Инга вернулась в гостиную, накрыла журнальный столик белой скатертью и опять побежала на кухню. На этот раз я отправился следом:

— Давайте я все-таки помогу!

Она тут же вручила мне две тарелки — одну с маринованными грибами, другую — с колбасой, порезанной тоненькими кружочками.

— Отнесите это и садитесь! Я сама управлюсь! Нехорошо нагружать гостя работой.

Я хотел возразить, но не успел — женщина подхватила вазу с фруктами, тарелкой с каким-то салатом и понеслась в гостиную. Потом прибежала на кухню еще за шампанским, двумя фужерами и пакетом яблочного сока.

Когда мы, придвинув столик поближе к дивану, наконец, присели, я попросил:

— Расскажите мне, как Зоя жила последние два года. Так получилось, что мы перестали общаться…

— Я знаю, что вы не общались, — кивнула Инга. — Зоя решила, что вам не до нее. Так и сказала мне: «Я для Ивана — прошлое. Не стану ему больше напоминать о себе. Пусть живет настоящим…»

— Это похоже на Зою…

Моя новая знакомая взяла тарелку, положила в нее немного салата и грибов. Поставила передо мной и указала глазами на шампанское:

— Откроете?

Я кивнул. И, взяв в руки бутылку, стал осторожно откупоривать ее.

— Замуж Зоя не вышла, — грустно вздохнула Инга. — Встречалась одно время с мужчиной, но недолго. Оказалось, что он женат… Кроме меня, у нее подруг немного, я — самая близкая. Мы вместе проводим почти все вечера…

Я до краев наполнил фужеры. Она взяла свой и, взглянув на меня в упор, весело предложила:

— Может, перейдем на «ты»?

— Давай! — согласился я.

— И еще, чтобы ты знал, — прощебетала женщина и, немного склонив голову на бок, одарила меня озорным взглядом, — мне тридцать восемь лет. Я на три года младше Зои.

— Понятно, — улыбнулся я, гадая, зачем хозяйка квартиры решила поведать мне такую интимную подробность из своей жизни, как возраст. Я ведь не спрашивал. Да и какое, собственно, это может иметь значение?

— Ну, за знакомство! — я приподнял свой фужер.

— Пьем на брудершафт? — Инга со смехом скользнула взглядом по моему подбородку. — Так мы быстрее подружимся!

— Можно, отчего же…

Мы выпили. Я повернул голову к женщине и, приподнявшись, коснулся губами ее прохладных губ. И хотел сразу присесть обратно, но она вдруг обняла меня за шею рукой и крепко поцеловала.

Я был в недоумении.

— Извини, — повела плечом Инга. — Но на брудершафт не тыкаются губами, а целуются по-настоящему!

Не сказав ни слова, я взял вилку и принялся за салат. Выходка хозяйки мне не очень понравилась, но придавать особое значение такому пустяку, конечно, не стоило. Странных дамочек на своем веку я видел немало…

В дальнейшем Инга вела себя довольно сдержанно. Она подробно рассказала о жизни Зои, ее работе и подругах. Упомянула и о давней мечте моей бывшей любовницы — избавиться от большого сине-багрового рубца на правой ноге, о чем мог знать лишь самый близкий ей человек. Когда-то в юности Зою сильно искусал соседский пес, оставив на бедре заметный шрам, и она крепко комплексовала по этому поводу. Даже отказывалась ходить летом на пляж, а если и шла, то сидела на песке в длинном халате.

— А как вы познакомились с Зоей? — мне хотелось узнать и об этом.

— Мы соседки, — пояснила Инга. — Живем на одном этаже — дверь в дверь. Мне квартира досталась от бывшего мужа, а Зоя снимает. Вот мы и познакомились — на почве так сказать, женской невостребованности и одиночества.

Я с сомнением взглянул на нее. О какой такой невостребованности говорит эта яркая дама, с хорошо подвешенным языком и столь уверенная в себе? Такие, как она, в одиночестве не прозябают, за ними табуном ходят мужики.

— Ты много времени прожила в браке?

Инга вздохнула и недовольно поморщилась.

— Изрядно! Целых двенадцать лет. Сначала жили вроде хорошо, а потом…Тошно вспоминать о том времени.

— И все-таки, почему разошлись?

— Наскучила я супругу! — развела она руками. — Он загулял и ушел к другой женщине.

Мне и в это верилось с трудом. Загулять, скорее, могла Инга. Хотя, может, я и ошибаюсь, в жизни ведь всякое случается.

— И давно ты одна?

— Около шести лет, — она с улыбкой тряхнула головой. — Любопытны вы, однако, уважаемый господин!

Мы выпили еще по фужеру шампанского, немного пожевали. Затем Инга отправилась на кухню готовить чай, а я вышел на балкон покурить.

Когда вернулся в гостиную, женщина уже ждала меня, а напиток был разлит по чашкам.

— Скажи, а у тебя, кроме жены, есть кто-нибудь? — с лукавой улыбкой задала она вопрос.

Я удивленно вскинул бровь:

— Это имеет значение?

— Да мне просто интересно, угадала я или нет, — Инга откинулась на спинку дивана и пристально посмотрела на меня. — Интуиция подсказывает мне, что ты волочишься за женщинами. Это так?

— Боже упаси! — засмеялся я. — Мне уже не так мало лет, чтобы волочиться за дамами. А вот любить — случается.

— И часто? — ее глаза искрились смехом.

— Да как сказать, — немного стушевался я под ее лукавым взглядом. — С каждым годом все реже…

— А сейчас у тебя есть любовница? — допытывалась женщина с самым простодушным видом.

— Есть, — нехотя признался я.

— Да, все вы мужики одинаковые! — с нарочитой грустью покачала она головой. — Ну, кого ни спроси — каждый занят!

После этого Инга сменила тему, и мы целый час непринужденно болтали о разной ерунде, попивая ароматный чаек.

С моей новой знакомой было легко и интересно. Я недолюбливаю стеснительных, зажатых женщин. Мне больше по нутру вот такие — раскованные, откровенные и нагловатые.

Уходя, я пообещал, что завтра вечером обязательно навещу ее.

— Не забудь обо мне! — наказала она, провожая меня за порог. — А то ведь умру от скуки и одиночества.

Я ушел от Инги с неясной тревогой в сердце. Не шибко нравилась мне вся эта история — неожиданный приезд Зоиной подруги, застолье, тот странный поцелуй и мое опрометчивое обещание приходить в гости. Почти на подсознательном уровне я чувствовал какую-то опасность, исходившую от моей новой знакомой. Конечно, не в смысле того, что она могла мне причинить физический вред. Я боялся сблизиться с ней, переступить ту грань в отношениях, когда мужчине и женщине уже ничего не остается, как стать любовниками. А изменять Виве — девушке, которую люблю всей душой, мне совсем не хотелось. Раньше я не был уж таким щепетильным: испытывая чувства к одной, мог спокойно переспать с другой, которая просто понравилась и вызвала сексуальное желание. Но к Виве я относился очень серьезно и дорожил своей верностью ей…

Самое трудное для мужчины, за плечами которого больше чем сорокалетний путь, успокоиться и научиться жить прошлым, тем, что уже пережито. Тот, кто успокоился и научился, становится почти святым, потому как обуздавший страсти — безгрешен. Он плывет по течению реки, имя которой Забвение, будто сорванный ветром лист — без руля и паруса, и счастлив уже тем, что еще не достиг своей последней пристани. Умиротворенный человек — настоящий подарок для близких, ведь он живет теперь исключительно их интересами, своя жизнь для него уже закончилась. Но мало, совсем мало таких просветленных! Гораздо больше тех убеленных сединами мужчин, души которых жаждут юношеской страсти, бурь, потрясений, души которых не желают довольствоваться обретенным и нежиться на обочине бытия под безмятежным солнышком собственной мудрости. Кровь безрассудства бурлит в уставших сердцах, зовет к новым высотам, новым подвигам… Вот и мне все кажется, что та самая главная вершина, которую мне предначертано судьбой покорить, — еще впереди. И я, как глупый пацан, азартно ищу приключений, новых впечатлений, риска и победного восторга…

Инга оказалась проницательным человеком, она сразу раскусила, что я за птица, безошибочно распознала мою сущность.

— Ваня, спеши жить! — таким призывом огорошила меня сия непредсказуемая дама, как только вечером следующего дня я переступил порог ее квартиры. — Помни: то, чего не получил сегодня, завтра может оказаться недоступным.

Я удивленно вытаращил глаза:

— Что ты имеешь в виду?

Инга сверкнула озорными глазами, принимая из моих рук куртку, которую я снял, и выдала:

— Бери подарки, которые предлагает тебе судьба! Бери, не отказывайся, ведь ты же умный человек. Отказываются только дураки.

— Да о чем же ты? Ничего не понимаю! — воскликнул я, ошарашенный такими неожиданными речами.

Она непринужденно засмеялась:

— Просто я хочу сказать, что если тебе нравится женщина, если она привлекает тебя, то действуй, не робей!

И тут мне показалось, что хозяюшка немного под хмельком, потому и такая взбудораженная. Наверно, где-то немного выпила шампанского на деловой встрече.

— О какой женщине разговор? — поинтересовался я хитровато, подыгрывая Инге.

— Да есть тут одна, — она с нарочитым смущением опустила глаза. — И не очень еще старая…

— Ну, я к ней присмотрюсь, только чуть позже! Не все сразу! — пошутил я.

Она чмокнула меня в щеку и подставила свою. Мне ничего не оставалось, как поцеловать.

— Проходи в гостиную! Голос женщины был ласково-властным, а взгляд — немного ироничным.

— Ты, как я понимаю, сегодня встречалась с будущими партнерами своей фирмы? — предположил я, с улыбкой глядя на полуобнаженную грудь Инги, выпирающую из тонкого халата, две верхние пуговицы которого были не застегнуты.

— Да! — подтвердила она, плотоядно ухмыльнувшись. — Мы подписали контракт на поставку первой партии нашей продукции. И по этому поводу даже выпили по рюмочке коньяка.

Войдя в гостиную, я достал из пакета бутылку шампанского и торт.

— Ты хочешь меня споить и обольстить? — хозяйка квартиры сделала испуганные глаза. Но тут же рассмеялась. — Или, наоборот, откупиться?

— У меня есть любимая девушка, — полусерьезно, полушутя напомнил я. — Так что, ни о каком обольщении и речи быть не может!

— Что-то ты не похож на такого уж верного! — покачала головой Инга, смерив меня оценивающим взглядом с головы до пят.

— А на кого похож? — криво усмехнулся я.

Она вдруг посерьезнела.

— А не обидишься, если скажу? — спросила, понизив голос, и подошла ко мне почти вплотную.

— Не обижусь, — пролепетал я, отступая.

— Ты любишь приключения! И зажег многих женщин, но, к сожалению, не дал разгореться пламени в их сердцах. Ни один свой роман ты не довел до логического завершения, — произнесла Инга с невозмутимым видом. И ушла, виляя бедрами, на кухню. Из коридора бросила: — Вань, садись, я сейчас чай приготовлю!

Она вела себя со мной так, как будто мы были знакомы уже сто лет, а не со вчерашнего дня. Но, по большому счету, сказала чистую правду. Действительно, все мои романы, если хорошенько вспомнить, обрывались, так сказать, на полуслове, как недопетая песня.

Когда мы сели за стол, я сдержанно заметил:

— Знаешь, ты меня немного удивила.

— Правда? — веселость на лице Инги сменилась озабоченностью. — В каком смысле — в позитивном или негативном?

— Да ни в каком! — ухмыльнулся я. — Просто ты так со мной говоришь, вроде уже хорошо меня изучила.

— Я проницательная! — в ее глазах блеснула искорка озорства. — И сразу узрела печать многих романов на твоем челе. Романов, не доведенных до ума.

Я отхлебнул чая и, поставив чашку на стол, вопросительно взглянул на хозяйку квартиры:

— А если я скажу, что ты ошибаешься? Что любовных приключений у меня было очень мало?

— Тогда я скажу, что ты говоришь неправду! — проговорила Инга, делая ударение на каждом слове.

Я сокрушенно вздохнул:

— Что-то в последнее время мне стали часто встречаться дамы, которые, как в рентгеновских лучах, насквозь видят мою душу.

— По-твоему, это плохо? — женщина сверкнула зубами, белыми, как снег январского утра. — Если бы такие женщины чаще тебе встречались, то ты в своей жизни наделал бы гораздо меньше глупостей!

— Ладно, уж… — замялся я. — Давай выпьем шампанского.

Что-то в ее словах меня настораживало, напрягало. Я вдруг почувствовал себя рядом с Ингой некомфортно. Она, видимо, это поняла, и дальше мы говорили уже на другие темы — о Зое, бывшем муже Инги, ее работе в фирме, занимающейся поставками косметики.

Через час я ушел — меня ждали неотложные служебные дела.

Глава восьмая

Посреди недели редакционное задание позвало меня в дорогу. Нужно было съездить в один из райцентров и встретиться с руководителем фирмы, занимающейся поставками и монтажом котельного оборудования. Инга напросилась ко мне в попутчики.

— Возьми меня с собой! — заканючила она. — Я никогда не видела, как работают журналисты. Я не буду тебе мешать, обещаю!

Пришлось взять, хотя мне этого и не хотелось.

В семь утра мы выехали из Запорожья.

Инга сразу же начала интересоваться целью моей командировки.

— Зачем тебе понадобилось встречаться с каким-то кочегаром? — недоумевала она. — Что интересного он может тебе рассказать?

— Таково задание редакции, — стал объяснять я. — Необходимо проверить жалобу заведующей детсадом, для чего мы сейчас и едем в этот райцентр. Заведующая написала, что директор и основатель фирмы «Котлосервис» господин Диденко не реагирует на ее просьбы устранить ряд недоделок, которые допустили его рабочие во время монтажа отопительной системы этого дошкольного заведения.

— Как так, не реагирует? — возмутилась моя пытливая попутчица. — Ему что, трудно послать рабочих в детсад?

— Вот это мы и будем выяснить, — бросил я, прибавляя газу, чтобы побыстрее завершить обгон многотонной фуры.

Инга замолчала, о чем-то задумавшись. Но ненадолго.

— Считаешь, что после твоего визита к этому Диденко работа котельной наладится?

— Не знаю, — признался я. — Но попробую немного надавить на директора. В разговоре вскользь упомяну о двух других заказах, которые недавно выполнила его фирма. Очень может быть, что там не обошлось без злоупотреблений.

— Что за заказы? — живо спросила Инга.

— Вчера я заходил к заместителю председателя облсовета, проинформировал его о жалобе заведующей детсадом. А он вспомнил о письме, которое недавно получил. В нем тоже упоминается фамилия директора этой фирмы. Якобы во время монтажа отопительной системы в доме культуры села Петровское по указке Диденко было использовано старое котельное оборудование, хотя местный сельсовет перечислил деньги за новое.

— Может, это было сделано с ведома сельских властей? — предположила Инга. — Не дураки же они, чтобы не понять, какое оборудование им подсовывают.

— В письме как раз и утверждается, что сельсовет в курсе, — подтвердил я, с улыбкой взглянув на свою сообразительную спутницу. — Эту аферу Диденко вроде бы провернул, будучи в сговоре с сельским головой Петровского Зиновьевой. А новое оборудование досталось некоему предпринимателю Чангаеву — для обогрева его просторного особняка. Официально он заплатил за старый котел, а разницу потом возместил наличными лично Диденко.

— Областной совет проверял эту информацию? — как-то уж слишком по-деловому осведомилась Инга.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. В письме утверждается, что Диденко и Зиновьева являются любовниками и что на деньги от той аферы сельский голова купила дом на окраине райцентра, где и встречается с директором «Котлосервиса». Но так как письмо написал бывший муж Зиновьевой, в облсовете посчитали, что он просто хочет ей насолить, и сунули этот «сигнал» под сукно.

— Понятно! — многозначительно промычала Инга и, отвернувшись, тотчас задремала.

Прибыв в райцентр, мы выпили кофе в первой попавшейся забегаловке, а уже потом отправились искать офис «Котлосервиса».

Директор оказался на месте. И хотя он искренне недоумевал, чем могла заинтересовать его скромная персона столь солидную газету, которую я представлял, принял нас радушно. Это был невысокий мужчина лет сорока пяти, весьма ухоженный и элегантный. Серый двубортный костюм сидел на нем, как влитой, а дорогие модельные туфли сияли, будто отполированное крыло лимузина запорожского губернатора.

Первым делом Диденко распорядился, чтобы нам подали кофе и конфеты.

После непродолжительной беседы о трудностях ведения бизнеса в стране, о «драконовских» налогах, я кратко изложил суть вопроса, который привел меня в «Котлосервис».

— Понимаете, в чем дело, — беспомощно развел руками директор. — Оборудование котельной для детсада действительно монтировали наши мастера. Но его отладкой занимались специалисты из Запорожья, которых пригласила заведующая. Что они там наворотили — один Бог знает! А теперь она хочет, чтобы мы устранили их недоделки.

— Но что же делать? — вздохнул я. — Детишки ведь мерзнут!

Диденко неопределенно пожал плечами и, отхлебнув кофе, равнодушно произнес:

— Пусть заведующая пригласит тех специалистов, которые занимались отладкой. Это же их брак! Или заключает с нами новый договор, предусматривающий дополнительную оплату этих услуг.

Я решил, что наш разговор с директором закончен и уже хотел прощаться. Но неожиданно вмешалась Инга, до этого уплетавшая конфеты с совершенно отстраненным видом:

— А что там за неувязка с котельной дома культуры села Петровское?

— Никакой неувязки! — насторожился директор. — Котельная работает, как часы!

Моя спутница с иронией взглянула на Диденко:

— Вы там здорово нахимичили! Получили деньги из бюджета на установку нового оборудования, а смонтировали старое, изношенное. Новехонький же котел, оплаченный сельсоветом, получил частник…

Высокий лоб директора мгновенно покрыла испарина.

— Это ложь! Наглая ложь! — вскричал он и хлопнул ладонью по столу.

— Да ну? — не унималась Инга. — Мы обязательно напишем о вашей афере в своей статье. А вы — подайте на нас в суд за клевету! Но ведь не подадите? Не подадите же, а, господин Диденко? Ну, ничего, мы сами попросим прокуратуру тщательно проверить эти факты.

Я сидел и не знал, что делать. Ну, Инга! Ну, зараза! Кто тебя просил соваться не в свое дело?

Директор заерзал в кресле. Его карие глаза испуганно бегали, но он и не думал сдаваться:

— Заявляю еще раз: это оговор!

— И дом, купленный вашей любовницей Зиновьевой на ворованные деньги, — тоже оговор? — нагло ухмыльнулась Инга. — Вы еще скажите, что ничего не знаете об этом домишке.

Лицо Диденко в один миг стало белее полотна.

— Вот только фотографии и видеоматериалы, которыми мы располагаем, свидетельствуют об обратном, — продолжала моя подруга, пропекая бедного директора своими жгучими черными глазами. — На видеозаписи прекрасно видно, как сначала Зиновьева, а за ней вы заезжаете на своих автомобилях во двор дома и закрываете ворота. Сейчас мы отправимся к вашей дражайшей супруге. Пусть она знает, в какие командировки вы ездите!

Директор вскочил и, брызгая слюной, заорал:

— Вон! Уходите вон из моего кабинета! Я вас под суд за вмешательство в личную жизнь! Я на вас жалобу…

Я растерянно смотрел на него, не зная, как себя повести.

А Инга не спеша поднялась и, резко ткнув пальцем в сторону Диденко, с угрозой процедила:

— Мы сейчас уйдем, не беспокойтесь! Но вы потеряете и эту фирму, и свою репутацию, и жену, и свободу. До свидания!

— Постойте! — он пулей выскочил из-за стола и преградил ей путь. — Прошу вас!

Инга молча плюхнулась в кресло. Я смерил ее гневным взглядом, плечом отстранил директора и вышел, полагая, что она тотчас последует за мной.

Однако этого не произошло. Выкурив в машине две сигареты подряд, я вернулся в кабинет Диденко. И остолбенел от неожиданности: сидя рядом за приставным столиком, они мирно пили коньяк.

— Присоединяйся, пожалуйста! — Инга указала мне на свободное место. — Мы тут решили немного согреть душу.

Не соображая, что делаю, я принял из рук Диденко протянутый мне стакан и опорожнил его одним духом.

Инга сладко улыбнулась, кивнув головой в сторону директора:

— Михаил Борисович пообещал, что сегодня же отправит своих мастеров в детский сад. Они на месте решат, как сделать так, чтобы детишки больше не мерзли.

Я вопросительно взглянул на Диденко:

— Это правда?

— Обязательно проведем отладку оборудования, — заверил он, заискивающе улыбаясь. — Главное, чтобы никакой статьи не было.

Я крепко пожал ему руку. Она сильно дрожала.

Попрощавшись, мы ушли.

В машине я сразу же набросился на Ингу:

— Зачем ты влезла в мой разговор с Диденко? А если бы все то, в чем ты его обвинила, оказалось наветом?

— Да успокойся! — отмахнулась она. — Интуиция меня никогда не подводила. Давай лучше рули к рынку!

— А это еще зачем? — изумился я.

— Нам нужно кое-что купить тебе и мне, — проговорила Инга, многозначительно похлопав ладошкой по боку своей маленькой дамской сумочки. — Тебе — красивую куртку, костюм и туфли. А мне — зимние сапоги и лисью шубку. Как думаешь, здесь торгуют такими вещами?

Я посмотрел на нее с недоумением.

— С чего ты вдруг решила все это приобрести? Да и на какие шиши? Мы ведь не взяли с собой столько денег.

— Вот! — она извлекла из сумочки пачку пятисотгривневых купюр. — Здесь на все хватит, да еще и останется! Остаток я тебе отдам — на бензин.

Смутное подозрение, что Инга чего-то намутила, охватившее меня еще в кабинете Диденко, когда я увидел его и ее, сидящих рядом и мило беседующих после недавнего столь бурного инцидента, теперь превращалось в пугающую явь. Но мне не хотелось верить, что моя спутница могла так поступить.

— Ты где взяла эти деньги? — почти закричал я. — Тебе их директор дал?

— Дурак ты, Вань! — заявила она, скорчив гримасу осуждения. — Ты, я вижу, совсем не хочешь жить по-человечески! Учись извлекать пользу из любых ситуаций. Неужели ты не понимаешь, что журналист влиятельной газеты может зарабатывать деньги не только публикацией статей, но также и не публикацией их? — Инга сделала акцент на последних словах и ткнула своим тоненьким пальчиком мне в лоб. — Соображай, соображай, Ваня! Четыре-пять таких вот непубликаций в год, и ты катаешься, как сыр в масле, а не считаешь копейки.

— Да вы, мадам, с ума сошли! — я резко открыл дверцу машины, намереваясь вернуться в офис и отдать директору его деньги. Но Инга удержала меня, вцепившись в рукав куртки.

— Если мы сейчас отдадим Диденко «бабки», его попросту хватит кондрашка! Да и зачем отдавать, Ваня? Ведь ты сделал доброе дело — детсад получит тепло. Разве твой труд ничего не стоит?

Я с сердцем ударил рукой по баранке.

— Ну, ты и аферистка!

— Не аферистка, а умная и практичная женщина! — поправила меня Инга, сдержанно улыбнувшись. — Все, рули на рынок!

И она таки уговорила мня заехать туда. Но в торговые ряды я с ней не пошел. Остался в машине.

Минут через сорок, с довольным видом, сияющая, как блин, намазанный сливочным маслом, Инга вернулась. В руках — коробки и пакеты.

— Я купила тебе куртку, костюм, туфли и джинсы, а себе — сапоги и шубу, — отчиталась она, укладывая покупки на заднее сидение. — С размерами я угадала, не сомневайся — у меня глаз, как алмаз!

Я лишь недовольно покосился на нее.

Некоторое время Инга молча смотрела в окно. Я пыхтел сигаретой и крутил баранку.

— Вань, ну, рассуди, я ведь все сделала правильно, — женщина прислонила голову к моему плечу, решив разрядить напряжение, возникшее между нами. — Ты не сердишься?

Я ничего не ответил, но и не отстранился — мне не хотелось ее обижать.

— Та дама, с которой ты сейчас встречаешься, наверно, другая? Не такая, как я? — тихо спросила Инга, и мне показалось, что в ее голосе послышалось сожаление.

— Да, ладно, ты тоже ничего, — вздохнул я и, выбросив окурок в приоткрытое окно, погладил ее колено, затянутое в нейлон.

Она заулыбалась:

— В наших отношениях, кажется, наметился прогресс!

— Не забывай, с тобой рядом — несвободный мужчина! — шутливым тоном напомнил я.

— Да, знаю, знаю! — обронила Инга и легонько поцеловала меня в скулу.

Уже перед самым Запорожьем возникла неприятность, которую, впрочем, можно было вполне спрогнозировать: впереди на обочине стояла патрульная машину ГАИ, а спидометр моей «Хонды» показывал, что она мчит со скоростью сто тридцать километров в час.

— Попался! — выдохнул я. — Заговорился и превысил скорость. Сейчас остановят.

И точно — инспектор выскочил из-за своего автомобиля на край проезжей части и повелительно взмахнул жезлом.

— Тебя оштрафуют? — озабоченно спросила Инга.

— Могут и права забрать, ведь у меня «на груди» стакан коньяка, — грустно заметил я и, остановив «Хонду», включил аварийку.

Гаишник — старший лейтенант лет двадцати пяти — козырнул, неразборчиво назвал свою фамилию и должность и протянул руку за документами. Я подал ему права в открытое окно.

— Вы превысили скорость, — сообщил инспектор. — Прошу пройти со мной в служебный автомобиль для составления протокола.

Я молча повиновался.

Следом за мной из машины вышла и моя спутница.

— Господин офицер! — окликнула она старлея. — Может, не надо ничего писать? Договоримся!

Он лишь скользнул по ней недовольным взглядом. Но, сделав один шаг, вдруг пошатнулся и остановился. Его лицо исказила гримаса боли.

— Возьмите документы и садитесь в служебный автомобиль, — сдавленно проговорил он, протягивая мне права. — Мой напарник оформит протокол.

Гаишник опять пошатнулся, а затем, схватившись обеими руками за живот, рванул к придорожным кустам. Инга проводила его веселым взглядом.

— Сейчас сяду в машину, и инспектор сразу учует запах алкоголя, — шепнул я ей, обреченно вздохнув.

Однако грузный капитан, тупо наблюдавший за нами сквозь переднее стекло, почему-то решил выйти. Он открыл дверцу своей «Шкоды» и, пыхтя, стал выбираться на обочину. Выбравшись, потянулся, расправил плечи и хотел что-то мне сказать. Но тут его внимание привлекло заднее колесо. Инспектор несколько раз пнул его носком ботинка, потом, отступив в сторонку — на край проезжей части, — осмотрел.

— Кажись, пробито, — буркнул себе под нос и, сделав еще пару шагов от машины, присел. — Придется ставить запаску.

В этот миг резко завизжали тормоза, раздался глухой удар.

— О Господи! — вскрикнул я.

Через пару секунд, оправившись от шока и начав нормально соображать, я бросился к капитану, отлетевшему от нас метров на двадцать. Скрючившись, он лежал прямо посреди проезжей части, и из его размозженной головы текла кровь и серо-бурая жижа.

На дороге стоял седан «Тойота Авенсис» с помятым капотом и разбитым бампером. С машины пытался выбраться перепуганный молодой мужчина.

Старлей все еще сидел в кустах.

— Поехали! Поехали отсюда! — закричала Инга. — В машину, Ваня!

— Подожди! — запротестовал я. — Надо вызвать «скорую».

— Ваня, инспектору уже ничем не поможешь, — женщина с силой потянула меня за рукав. — Поехали!

Я подчинился. Капитану действительно уже не требовалась медицинская помощь. От его головы практически ничего не осталось, он был мертв…

Когда мы проехали несколько километров, моя спутница обронила фразу, которая озадачила меня и над смыслом которой я потом долго размышлял.

— Одному смерть, другому — спасение от неприятностей…

В Запорожье я высадил Ингу на первой же остановке общественного транспорта и, сославшись на плохое самочувствие, отправился домой.

Но вечером, решив, что повел себя невежливо, поехал навестить ее.

Инга на мои извинения отреагировала ласковой улыбкой. И сразу начала интересоваться, примерял ли я обновки, купленные ею. Я не стал врать и признался, что даже не распаковывал их.

— Все вещи так и остались у тебя в машине? — она посмотрела на меня обиженно. — А я так старалась…

Пришлось спуститься вниз и принести покупки в квартиру.

— Ну-ка, снимай с себя свитер и брюки! — приказала Инга. — Примеришь сначала костюм, а потом джинсы. Куртку — в последнюю очередь, я за нее спокойна…

Удивительное дело, но все, что она купила, оказалось мне впору. Даже туфли. И как эта дама догадалась, что у меня редкий для мужчины размер обуви — тридцать девятый? Выходит, определила на глаз?

Чтобы сделать Инге приятное, я обнял ее и благодарно чмокнул в губы. Она долго висела у меня на шее, прижавшись всем телом. И я чувствовал, что оно — трепетное и горячее — жаждет ласки и нежности. Может, у нее и вправду давно не было мужчины?

— А теперь ты накинь на себя шубу и обуй сапоги, которые купила, — попросил я. — Хочется увидеть, как тебе в них.

Она тотчас исполнила мою просьбу — побежала в спальню и через минуту вышла оттуда уже в обновках.

— Что скажешь? — в ее глазах плясали чертики озорной игривости и кокетства. — Мог бы ты провести ночь с такой дамой?

— Еще как мог бы! — в тон ей ответил я. Но, спохватившись, тут же прибавил: — Если бы, конечно, был свободным.

— Фу, какой ты скучный! — засмеялась Инга. — Но чует мое сердце, со временем я тебя таки совращу. Уж постараюсь!

Я картинно поклонился:

— Спасибо вам, мадам, за предупреждение! Теперь буду держаться от вас подальше.

— Это как? — осведомилась она. — Не станешь подходить ближе, чем за метр?

— За два! — весело уточнил я, впервые почувствовав себя с этой черноглазой женщиной легко и раскованно.

Покрутившись передо мной и перед зеркалом в прихожей, Инга сбросила с плеч шубу и, оставшись в одном белье, с невинной улыбкой прошествовала в спальню. Оттуда вышла уже в халатике и, опустив глаза, печально произнесла:

— Когда вернется твоя девушка, ты, конечно, сразу же забудешь о моем существовании. А ведь, кроме тебя, у меня нет знакомых в этом городе. Те люди, с которыми я имею дело по службе, не в счет, с ними не поговоришь, как с тобой…

— Я не забуду о тебе, не переживай! — заверил я и, повинуясь какому-то непонятному порыву души, погладил Ингу по голове.

Она тут же обняла меня за талию и, заискивающе заглянув в глаза, тихо пообещала:

— Я буду себя хорошо вести, не стану приставать…

— Конечно, не будешь, — весело заметил я. — На фиг тебе нужен немолодой, да еще и несвободный мужчина!

В тот вечер я узнал интересную подробность из жизни Инги. Оказалось, что она увлекается гаданием на игральных картах. Причем, знает множество всяких раскладов. Но сколько я ни просил погадать мне, согласия так и не получил. Не помогли никакие уговоры.

— Сегодня мои карты отдыхают и правду сказать не захотят, — туманно объяснила Инга свой отказ.

— Как это отдыхают? — удивился я. — Они что, так перетрудились?

— Сегодня луна находится не в том положении, когда можно гадать, — вздохнула хозяйка.

— Но когда-нибудь ты мне погадаешь? — допытывался я.

Она утвердительно кивнула.

— Конечно, погадаю, не беспокойся. Через несколько дней.

Глава девятая

С каждым днем я узнавал об Инге что-то новое. И то, что я узнавал, не могло не беспокоить и не пугать…

Утром меня разыскала жена моего старого друга Настя и, рыдая, поведала шокирующую новость. Неделю назад от нее неожиданно ушел муж к другой женщине — своей молодой сотруднице.

— Ваня, я тебя умоляю — помоги! — слезно попросила Настя. — Ты давно дружишь с Алексеем, он тебя очень уважает и любит. Поговори с ним, образумь, наставь его на путь истинный!

Я бросил все и поехал на работу к Алексею.

— Я впервые в жизни влюбился по-настоящему, — взволнованно объяснил он свой поступок. — Ну, пойми меня как мужик мужика!

— Но ведь ты прожил с Настей больше двадцати лет, у вас дочь, — убеждал я. — Как им теперь без тебя? Ты подумал о последствиях?

Вздохнув, он выложил свои аргументы:

— Дочери уже двадцать, она замужем. И я не отказываюсь от нее, буду помогать. А Настя… Настя запросто может устроить свою жизнь, если захочет…

— Вот именно — если захочет! — воскликнул я. И стал рассуждать: — Понимаю, понравилась тебе девка. Да ради Бога! Встречайся с ней, спи с ней! Но зачем жену-то бросать?

— Я не ты! — хмуро возразил Алексей. — Я не умею на два фронта…

— И все же подумай, Алешка! Хорошо подумай! — я сокрушенно вздохнул и хлопнул его по плечу. Мне было совершенно ясно, что мои убеждения ничего не дадут. Мой друг — человек серьезный, уж если что-то решил, то не отступит.

— Что тут думать? — отмахнулся он. — Люся ждет ребенка. На четвертом месяце уже…

— От тебя? — не поверил я.

— А от кого же еще? — Алексей взглянул на меня с укоризной. — Я со шлюхами не связываюсь. — И тихо прибавил: — Как некоторые…

Это был камень в мой огород, но я не обиделся. Просто не стал больше ничего говорить, грустно покачал головой и удалился.

Минут через пять, не откладывая в долгий ящик, позвонил Насте и передал ей наш с Алексеем разговор. Я думал, что новость о беременности этой Люси сразит супругу моего друга наповал. Но ошибся.

— Да знаю я об этом! — огорошила меня Настя. — Мне плевать! Я хочу вернуть Алексея любой ценой! Я не могу без него жить. Не вернется — наложу на себя руки!

В тот же день я обо всем рассказал Инге, надеялся, что она даст какой-то дельный совет, подскажет, как успокоить Настю, коль образумить Алексея уже невозможно.

Инга выслушала и глубокомысленно изрекла:

— Немедленно привези ко мне эту брошенную женщину, только пусть она захватит с собой фотографию мужа и что-нибудь из его одежды.

— Ты считаешь, что реально можешь помочь Насте успокоиться? — осведомился я.

— Я помогу вернуть мужа в семью! — самоуверенно заявила Инга.

— Так уж и поможешь? — не поверил я. — Ты что, какая-нибудь знахарка или колдунья?

Она смерила меня недоуменным взглядом.

— Можешь считать меня хоть знахаркой, хоть колдуньей, но я обязательно помогу этой несчастной! И я слов на ветер не бросаю, ты еще не раз в этом убедишься!

— А как же та Люся, она ведь в положении? — напомнил я.

— Пусть выкручивается, как хочет! — отрезала Инга. — Нечего лезть к чужим мужьям!

Я не стал с ней спорить. Оделся и поехал за Настей.

Пока женщины говорили на кухне, я сидел в гостиной, пил чай и смотрел телевизор.

Минут через сорок они вместе пришли ко мне и тоже стали чаевничать. Я сразу заметил, что Настя повеселела, на ее щеках — еще совсем недавно мертвенно-бледных — появился румянец, а в голубых глазах засветилась искорка оптимизма.

Вскоре я отвез Настю домой — в частный сектор на окраине Запорожья.

— О чем ты говорила с Ингой? — поинтересовался я по дороге.

— Она кое-что приготовила для меня, — таинственно усмехнулась Настя, и мне почудились в ее голосе нотки злорадства.

Что именно приготовила моя знакомая, я так и не узнал, хоть и выпытывал настойчиво.

Зато Инга сама без утайки выложила все, как только я вернулся в квартиру.

— Я наложила заговор на фотографию. Кроме этого, провела старинный ритуал на соли, сахаре, чесноке и воде.

— И что будет?

— Как что? — удивленно подняла тонкую бровь Инга. — Заблудший обретет путь домой! Правда, должна постараться и Настя. Ей нужно в полночь подойти к дому разлучницы, бросить во двор горсть соли, потом — накрест — горсть сахара. Развернуться и уйти, поливая за собой водой из бутылки. А чеснок следует положить под ворота своего дома, чтобы обезопасить его от проникновения темных сил. Вот и все.

Я скептически усмехнулся:

— И Алексей после этого вернется к Насте?

— Конечно! — кивнула Инга. — Не позже, чем на третьи сутки. Правда, нужно будет, чтобы он надел на себя рубашку, которую я окропила заговоренной водой, и поносил хоть несколько минут. После этого твой Алешка уже никогда и никуда не уйдет!

— Надеюсь, ты шутишь? — мне почему-то стало очень тревожно на душе.

— Нет, дорогой! — засмеялась Инга. — Через три дня твой дружок вернется в родные пенаты. Сам увидишь!

— Так ты что, и вправду ведьма?

Она округлила глаза, изображая удивление:

— Скажешь тоже — ведьма! Я всего лишь немного знаюсь на таких вещах. Самую малость.

— И откуда это у тебя?

— От бабушки!

Я сидел в гостиной, молча хлебал цейлонский чай, умело приготовленный Ингой, и размышлял. И мысли мои были мрачными. Хозяйка квартиры тоже помалкивала.

— Скажи, а это твое деяние не повредит Насте, Алексею или его Люсе? — спросил я, не выдержав затянувшейся паузы.

Инга пожала плечами.

— Всякое, конечно, может случиться. Настю, кстати, я об этом предупредила. Но она заявила, что готова на все, лишь бы вернуть любимого супруга в семью.

Вечером мы вышли прогуляться по городу.

— Давай купим чего-нибудь на ужин, — предложила Инга, когда мы оказались неподалеку от супермаркета.

— Хочешь пригласить меня на вечер? — спросил я рассеянно. Мои мысли были заняты Настей — неужели она действительно пойдет ночью к дому своей соперницы, чтобы провести тот глупый ритуал?

— Очень хочу! — Инга взяла меня под руку и повела в магазин.

Прихватив у входа корзину для продуктов, мы пошли вдоль рядов с пестрыми пачками, банками и бутылками выбирать продукты. Но тут я вспомнил, что бумажник с водительским удостоверением и деньгами забыл в машине, и сказал об этом Инге.

— Не беспокойся! — отмахнулась она с безразличным видом, рассматривая надписи на пачке со спагетти.

Мы взяли все, что нужно, не забыв и про спиртное — моя дама сказала, что хочет немного выпить после напряженного дня.

— Подожди меня возле входа, — попросила она у кассы. — А я рассчитаюсь за покупки.

Я миновал девушку, сидящую за кассовым аппаратом, и остановился у ячеек для хранения вещей покупателей. В двух шагах от меня стоял рослый охранник, его скучающий взгляд был устремлен куда-то вглубь торгового зала. Людей было совсем немного.

У кассы Инга не стала выкладывать продукты из корзинки, мило улыбнулась девушке и попросила:

— Дайте мне, пожалуйста, пакет, желательно большой!

Кассирша наклонилась, извлекла из стопки ярко разрисованный пластиковый пакет и молча подала.

— Благодарю вас! — тихо произнесла Инга и направилась ко мне, не заплатив за покупки. Кассирша при этом и ухом не повела.

Я изумленно смотрел на происходящее не в силах вымолвить ни слова.

— Помоги мне переложить покупки! — Инга протянула мне корзинку и стала проворно перекладывать из нее продукты в пакет.

И тут к нам подскочил охранник.

— Одну минуту! Где ваш чек? Вы не зап…

Больше он не успел сказать ничего, потому что вдруг переломился пополам, издал громкий стон и рухнул на колени, ловя воздух широко раскрытым ртом. К нему подбежал другой охранник, а потом — и кассирша.

— Толик, Толик, что с тобой?! — они попытались поставить его на ноги, но он обмяк и повис у них на руках.

Инга быстро побросала в пакет продукты и, схватив меня под руку, поволокла к выходу:

— Уходим!

На улице я остановил ее, поймав за рукав.

— Как это все понимать?!

— Как, как! — недовольно пробубнила Инга, не глядя на меня. — Я ведь тоже вышла из дому без денег, забыла. Не возвращаться же было за ними…

Она хотела идти дальше, но я все еще держал ее за рукав.

— Объясни мне, почему кассир тебя не остановила?

— Потому что я так захотела, — бросила Инга, стараясь высвободить свою руку.

— Значит, ты все-таки колдунья!

Она взглянула на меня с укоризной и некоторым смущением:

— Не говори ерунду! Просто я немного владею приемами гипноза…

— Ни фига себе — немного! — гаркнул я. — А охранник? Что ты с ним сделала?

— Да ничего с ним не случится, оклемается! — с раздражением ответила она и, наконец, вырвав свою руку, стремительно двинулась по тротуару.

Я догнал ее и пошел рядом. Мне было как-то не по себе.

Уже дома я строго спросил у Инги:

— Скажи, а тот случай на дороге — тоже твоя работа?

— Когда у гаишника заболел живот? Да, это я постаралась, — ухмыльнулась она.

Я подошел к ней и пристально посмотрел в глаза:

— А как насчет другого, того, которого сбила машина?

Глаза Инги забегали, она не знала, что ответить.

— Ну! — закричал я. — Отвечай!

— Он по любому должен был погибнуть, — выдавила она. — Причем, позорной смертью… Меньше, чем через три дня его убил бы собственный сын, возвратившийся из командировки…

— Что ты мелешь? — я был зол и напуган.

Она отстранилась от меня и, вздохнув, негромко произнесла:

— Говорю тебе, собственный сын убил бы того гаишнника…

— За что?!

— За то, что он, по сути, изнасиловал свою невестку, то есть жену сына, — уже более спокойным и окрепшим голосом объяснила Инга. — Скотиной был тот инспектор!

— Откуда ты можешь все это знать? — я едва сдерживался, чтобы не наговорить ей грубостей.

— Знаю! — отчаянно блеснула она своими черными глазами.

Я отступил в сторону и закрыл лицо обеими руками. Господи, что происходит в моей жизни?! Сначала Вива со своими странностями, теперь Инга — с еще большими. Но Вива — человек светлый, добрый, она никогда не поступила бы так, как эта ведьма! Прочь, прочь от нее! Подальше от ее злодеяний, ее черной души!

— Не надо меня осуждать! — отозвалась Инга, словно угадав мои мысли. — Не такая уж я и плохая.

— По-твоему, ты хорошая? — я стоял, набычившись, возле двери квартиры. На мне все еще была верхняя одежда, я не успел ее снять, вернувшись из супермаркета.

Инга взглянула на меня немного виновато и тихо произнесла:

— Для тебя я хорошая. Поверь мне, очень хорошая…

— Но ведь ты сотворила зло другим людям! — напомнил я, осуждающе качая головой. — Сначала выманила деньги у директора фирмы. Потом — убила гаишника, а теперь — не заплатила за продукты.

— А кто эти, с позволения сказать, пострадавшие? — огрызнулась женщина. — Один — мошенник и гуляка. Другой изнасиловал невестку, наставив рога собственному сыну. А кассирша, чтобы ты знал, — воровка! Она постоянно тащит товары из магазина, а платит потом за них весь персонал.

Эти оправдания не успокоили меня и ни в чем не убедили. Но все же я разделся и, надутый, как сыч, прошел на кухню. Сел у окна и закурил, хотя раньше всегда выходил подымить на балкон.

— Сейчас я приготовлю ужин, — тон Инги был смиренным и робким.

— Как тебе будет угодно! — рыкнул я, не глядя на нее.

— Ваня, ну, не сердись! — она подскочила ко мне и обеими руками обняла за шею. — Сейчас выпьем, поужинаем, поговорим по душам…

— Я не буду кушать! — сердито выкрикнул я, вскакивая с места. — И вообще, мне лучше уйти!

— Не уходи! — Инга опять обвила мою шею руками.

Но я грубо отстранил настырную даму и, подхватив свою одежду, выскочил вон из квартиры.

«Все, к этой полоумной бабе — больше ни ногой!» — поклялся я себе, спускаясь в лифте. Но уже внизу понял, что погорячился — меня неудержимо влекло к ней. Нет, я вовсе не влюбился в Ингу и не желал иметь с ней интимные отношения, мое сердце всецело принадлежало Виве. Однако вот так в одночасье порвать с этой черноглазой женщиной я не мог. Господи, когда же она успела стать частью моей жизни?

Дойдя до машины, я остановился, посмотрел на окна квартиры, которую только что покинул, — в них горел неяркий, приглушенный свет. Минуту потоптавшись, развернулся и пошел обратно.

В прихожей Инга упала мне на грудь и разрыдалась.

— Прости, прости меня за все! — приговаривала она. — И не покидай! Я ничего от тебя не требую, только приходи ко мне, говори со мной и обнимай меня иногда. И помни: я — твой ангел-хранитель!

Я гладил ее по голове и целовал заплаканные глаза.

Потом мы сидели на кухне и пили чай. От ужина я отказался — не лезла мне в горло еда. Инга и не настаивала.

Я чувствовал себя совершенно разбитым. Разные мысли роились в моей голове, но разобраться в них, разложить их по полочкам не удавалось. Хозяйка квартиры тоже выглядела подавленной, смотрела отстраненно в угол, плотно сжав губы. Мне было жалко ее, хотя сердце и жгло осознание того, что эта дама — страшный человек, способный сотворить зло и даже пойти на убийство.

— Я, конечно, во многом не права, но не такая уж подлая и злая, — встрепенувшись всем телом, вдруг промолвила Инга полушепотом. Я удивленно уставился на нее — она что, заглянула в мою душу и увидела все, что в ней творится? — Смысл моих поступков для тебя скрыт, и ты не понимаешь, что, в принципе, они направлены во благо.

— Во благо? — переспросил я, устало опуская глаза. — Ты еще скажи, что погубила гаишника во имя справедливости.

Она шумно вздохнула:

— А разве это не так?

— Но ты не судья, чтобы выносить приговоры, и не палач, чтобы карать, — склонившись над чашкой, я тупо смотрел в пол.

Инга легонько хлопнула по столу ладонью.

— Ты прав, я не судья и не палач! Но поступила справедливо. Думаю, что всякий человек, в меру своих сил и возможностей, просто обязан поступать именно так — каждому давать то, что тот заслужил!

— Это дело Бога! — со вздохом обронил я.

— Вовсе нет! — горячо возразила она. — Дело Бога — быть милосердным и всемилостивым. Он прощает многие наши грехи, призывает безропотно терпеть унижения и обиды. Но разве это справедливо?

— А ты считаешь, что нет? — я взглянул в ее влажные глаза — в них горело пламя какой-то горделивой решимости.

— Простить преступника, оставить его без наказания — это справедливо?! — в голосе Инги зазвучал металл. — Нет! Не получив по заслугам, злодей будет и дальше творить свои черные дела. И только полное и скорое воздаяние способно его остановить, а значит, послужить добру!

— Я думаю, любой священник назвал бы твои речи богохульством, — со вздохом заметил я.

Инга резко вскинула руки вверх:

— Но в чем я не права? Объясни мне, в чем?

Я предпочел не продолжать эту дискуссию. Мне с трудом давалась каждая фраза, мысли путались. Да и нужно ли было спорить с человеком, живущим по иным принципам, иным законам бытия, исповедующим другую мораль, в корне отличающуюся от моей собственной и общечеловеческой?

Когда моя чашка опустела, Инга снова наполнила ее чаем и, заискивающе улыбнувшись, попросила:

— Не сердись на меня, хорошо?

Я вяло махнул рукой.

— Ты сейчас увлечен дамой, — заговорила Инга после непродолжительной паузы, как-то странно улыбаясь. — Увлечен настолько, что не замечаешь других женщин. А ведь раньше ты мог любить одновременно нескольких, ведь так, я угадала? И это было нормально, природа мужчины такова, что ему трудно довольствоваться одной любовью. Мужчина — не женщина, которая может испытывать чувства лишь к одному представителю сильного пола, и для того, чтобы полюбить другого, ей необходимо разлюбить первого…

— К чему ты клонишь? — спросил я.

— Мне непонятно, как твоей даме удалось переломить твою мужскую сущность, — пояснила Инга, скользнув взглядом по моему лицу.

— И до нее у меня была только одна любовница, — усмехнулся я. — Мне давно надоело метаться между несколькими, ведь годы-то уже дают о себе знать! А что касается Вивы, то она мне заменила весь мир!

— Вива, значит? — вздохнула Инга. — Странное имечко… А сама она чем интересна?

Я хлебнул из чашки и потянулся к пачке сигарет, вопросительно взглянув на хозяйку. Она кивнула, разрешая закурить.

— Вива пишет картины, — пояснил я и, поднявшись, подошел к приоткрытому окну. Затем щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся и продолжил: — А еще она — ясновидящая.

— Ишь ты! — хохотнула Инга. — Этим меня не удивишь. Я сама не лыком шита, как ты, наверно, уже понял.

— Пока не очень. То, что ты говорила о погибшем милиционере, кассирше и охраннике, вполне может быть лишь твоей отмазкой, — уколол я Ингу. — Сделала людям зло и решила оправдаться, обвинив их Бог знает в чем.

Она посмотрела на меня долгим, испытующим взглядом, но спорить не стала.

— И что же увидела твоя несравненная Вива? — спросила недовольно после несколько затянувшейся паузы, сделав упор на слове «твоя».

— Кое-что из будущего.

Я вкратце рассказал о городе, превратившемся в топь, и установке, вырабатывающей электричество из каких-то брикетов.

Выслушав, Инга растянула губы не то в ироничной, не то в презрительной усмешке:

— Удивил! Я вижу и более интересные вещи.

— Например? — усомнился я.

Она поднялась, подошла к окну, встала рядом со мной и, опершись рукой о подоконник, спокойно заговорила:

— Слово «биоидентификатор» ты, конечно, от своей ясновидящей любовницы не слышал. А в будущем и, кстати, не таком уж далеком, с помощью этого устройства можно будет без особого труда определить, где находится тот или иной человек и каково его самочувствие. Появится и техноидентификатор. И тогда станет невозможным производить и размещать оружие массового поражения втайне от мирового сообщества. Каждая боеголовка — в космосе, под водой, в глубокой шахте — будет видима. Любой носитель такого оружия при необходимости уничтожат еще на старте безо всякого ущерба для окружающей среды и людей.

— Фантастика! — в моем возгласе было и удивление, и восхищение, но неверия — больше всего. Инга на это не обратила никакого внимания и с увлечением продолжила:

— А еще ученые создадут озонатор — огромную установку для очищения воздуха и регулирования его химического состава. Затем будет разработан охладитель. С его помощью станут охлаждать участки планеты, где это необходимо, и таким путем поддерживать там определенную температуру воздуха и оптимальный уровень мирового океана. Только это изобретение появится уже после большого потопа, когда площадь земной суши сократится процентов на двадцать и исчезнут многие страны и города. На восстановление былых границ материков понадобится свыше девяноста лет. Хотя сделать климат прежним так и не удастся — из-за смещения земных полюсов и изменения океанических течений.

Я слушал и пытался понять: Инга фантазирует или она действительно способна предугадывать будущее? Скорее всего, фантазирует. Но вот в чем загвоздка: можно ли все, о чем она рассказала, придумать вот так сходу, безо всякой подготовки?

— Ты нарисовала довольно неприглядную картину, — обронил я, покуривая. — Жить на Земле станет весьма проблематично…

— Да нет же! — вскинула голову Инга. — Все будет нормально! Люди приспособятся ко всему. К тому же ещё до построения озонатора и охладителя на других планетах появится немало поселений землян. Правда, после ужасающей гибели одного из них охотников переселяться в эти колонии резко поубавится.

— Значит, конца света не предвидится, — констатировал я, ухмыльнувшись. — Я вас правильно понял, великий оракул?

Инга бросила на меня взгляд, полный укора, но тон ее остался дружелюбным:

— Этого я не знаю. Могу лишь сказать, что через тысячу лет Земля и люди на ней будут существовать. Я вижу реки и горы, луга и леса, города и пневматические транспортные магистрали… А что произойдет потом, для меня тайна…

Отойдя от окна и опустившись на табурет, я вздохнул и немного язвительно заметил:

— Кто подтвердит, что ты сейчас все это не выдумываешь?

Женщина округлила глаза:

— Милый мой, ну, ты же видишь, что я необычный человек! Вот и поверь моим пророчествам! Просто поверь!

— Ладно уж, — засмеявшись, я взял свою чашку, в которой осталось несколько глотков чая, допил его и изрек: — Все, что ты рассказала, если и случится, то очень нескоро. А ты можешь что-нибудь сказать о более близком будущем?

— А надо ли знать людям о том, что с ними случится завтра? — с сомнением произнесла Инга.

— Людям — не знаю, а мне — надо! — отрезал я и, вскочив с табурета, опять подошел к окну.

— Ну, коль так, тогда слушай, — лицо женщины сделалось очень серьезным и даже таинственным. — Совсем скоро начнется процесс великого объединения и разъединения. Некоторые межгосударственные союзы распадутся, несколько стран раздробятся. А другие, наоборот, соединившись, явятся миру. Три державы, расположенные южнее России и Украины, одна из которых — республика бывшего СССР, сольются в альянс и создадут довольно внушительную силу. И на Дальнем Востоке произойдет соединение двух стран…

— Это ты о Северной и Южной Корее? — перебил я вопросом. — О них речь?

— Нет, — покачала головой Инга. — Корея объединится еще раньше. Я о других государствах. Одно из них — то, которое больше, — станет общей родиной для двух народов.

— Это как?

— Сначала четверть, а затем треть территории страны, которая поменьше, уйдет под воду или перестанет быть пригодной для жизни. Ее народ будет испытывать большой дефицит жизненного пространства. Но не рискнет воевать, чтобы пополнить его. Просто начнет переселяться к соседям. Им это не понравится, но правительство затапливаемого государства найдет способ договориться. Передаст под управление соседей остаток своей территории, а также поделится некоторыми научно-техническими разработками, в частности, революционными технологиями производства искусственного продовольствия, и все решится…

— А что это за искусственное продовольствие? — остановил я Ингу вопросом. Ее рассказ уже всерьез заинтересовал меня.

— Продукты питания, произведенные не на фермах и не в поле, а в лаборатории. Они будут сходны по составу, по вкусу и не менее полезны.

— И люди не побоятся кушать эту химию? — засомневался я.

— А куда им деваться? — развела руками Инга. — Придет время, и лишь некоторые овощи и фрукты останутся прежними — их станут выращивать в огромных оранжереях, а также в тех уголках планеты, где еще можно будет эффективно заниматься овощеводством и садоводством. Но и это продлится недолго, ученые докажут, что синтетическая еда дешевле и полезнее, чем выращенная естественным способом, и площади под плодовыми культурами резко сократятся.

Я всплеснул руками и нервно заходил по кухне — от окна к порогу, от порога — к окну.

— Да уж, хорошенькое будущее ты нарисовала! Даже пожрать будет нечего, кроме химии!

— Нормальное будущее! — воскликнула Инга и, присев за стол, вылила в свою чашку остатки остывшей заварки из пузатого чайника. — Еды вдоволь! Погода что надо! В парках — мамонты и динозавры — через сто лет их воссоздадут. Люди перестанут денно и нощно заботиться о пропитании, их основным занятием станет развитие науки, культуры, здравоохранения. Откроет свои тайны Антарктида. Появится вторая луна — рукотворная. Она будет значительно меньше первой, но гораздо ярче.

— Вторая луна? Зачем?

— Откуда я знаю? — пожала плечами Инга. — Я всего лишь вижу ее на небосклоне будущего.

— Ты опять перескочила на далекое будущее, а я просил рассказать о более близких перспективах планеты, до которых доживут хотя бы наши правнуки, — напомнил я.

— Хорошо, хорошо! — мило улыбнулась хозяйка, явно довольная тем, что ей удалось увлечь меня своими россказнями. — Вот тебе одно пророчество. Народы двух северных стран из-за неожиданно резких изменений климата вынуждены будут сорваться с насиженных мест. Им дадут приют три державы. Но особенно гостеприимной окажется самая большая из них. На ее территории в короткие сроки вырастет несколько новых городов, где зазвучит чужая речь. Появление этих миролюбивых и работящих иностранцев благотворно повлияет на экономику, политику, на весь жизненный уклад страны, приютившей их…

— И что это за страна? — осведомился я. И тут же выразил предположение: — Россия? Я угадал?

— Угадал! — радостно закивала головой Инга.

От избытка информации, эмоций и новых впечатлений мне стало немного дурно. Я почувствовал себя не просто уставшим, а обессиленным, если не сказать — изможденным. Поэтому не стал тянуть время, простился с Ингой, пообещав не сердиться на нее и регулярно навещать.

Когда через полчаса переступил порог собственной квартиры, то смог лишь снять с себя куртку и упал, как подкошенный, на диван.

Жена и сын уже давно спали…

Глава десятая

Наконец вернулась Вива.

Она позвонила мне ближе к обеду следующего дня и, сообщив, что уже находится в Запорожье, попросила приехать к ней, как можно скорее.

— Я соскучилась по тебе, — призналась девушка. — Ты даже не представляешь, как сильно соскучилась!

Не дописав заказанную главным редактором статью о демографической ситуации в регионе, я поехал к Виве.

Она бросилась мне на шею и долго не размыкала рук. Наконец, отступила, и я получил возможность снять верхнюю одежду. И лишь теперь увидел в глазах любимой печаль.

— Котеночек, что с тобой? — забеспокоился я. — Тебе нездоровится? Или так сильно устала в дороге?

— Да, да! — закивала Вива. — Дальняя дорога меня просто измучила…

Я передал ей пакеты с едой, купленные по дороге в супермаркете. И принялся стаскивать с ног ботинки.

— А как ты съездила? Все в порядке?

— Нормально съездила…

Мы сразу сели за стол, чтобы отпраздновать ее приезд. Вива поведала мне подробности своего визита в северную столицу, улыбалась, иногда даже смеялась. Только я прекрасно видел, что смех ее не веселый.

— Милая моя, что с тобой? — не выдержал я. — Почему ты приуныла? Что это за тревога и озабоченность в твоих глазенках?

Вива опять попыталась сослаться на усталость, но потом все-таки призналась:

— Неспокойно у меня на сердце, Иван…

— Почему? — я взял обе ее руки в свои и стал осыпать их поцелуями.

— Мне кажется, у тебя может появиться другая женщина, — с напряжением молвила девушка и тяжело вздохнула.

— Да никто у меня не появится! — заверил я, поглаживая ее пальчики.

Она с недоверием зыркнула на меня и опустила глаза.

— Ну, ты же не станешь утверждать, что все эти дни, пока меня не было, провел дома?

Я вкратце рассказал о появлении в городе Инги — ближайшей подруги женщины, которая когда-то очень много для меня значила. Я не стал скрывать, что неоднократно посещал свою новую знакомую и что она просила меня не оставлять ее без внимания, так как боится сойти с ума от скуки. Упомянул даже о нашей поездке в район. Не стал говорить только о проделках Инги.

Вива слушала, уронив голову на грудь. И спросила, когда я закончил:

— А ты уверен, что эта дама именно тот человек, за которого себя выдает?

— А кем она еще может быть? — пожал я плечами. — Агентом ЦРУ, ФСБ, «Моссада»? Так я им и даром не нужен! Конечно же, Инга — подруга Зои. Она знает такие подробности из ее жизни, которые может знать только самый близкий человек. Так что сомневаться не приходится.

— Надеюсь, между вами только приятельские отношения? — глаза Вивы странно блеснули, а сама она показалась мне в этот момент какой-то взбудораженной.

— Ревнуешь? — заулыбался я.

— В общем, да! — вздохнула девушка.

— Не стоит! Я люблю одну тебя! — мой голос прозвучал почти торжественно.

Съездив на пару часов домой и дописав таки статью об экологических проблемах Запорожья, я вернулся к Виве и остался у нее на ночь.

Сначала она приготовила мне свою фирменную травяную ванну, покормила ужином и лишь потом показала подарки, которые привезла из Санкт-Петербурга. Это был серебряный нательный крестик на цепочке из такого же металла и маленькая иконка Николая Чудотворца.

— Все это я купила специально для тебя в церкви Святителя Николая Чудотворца, расположенной на территории Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. Носи крестик и икону всегда с собой! Они охранят тебя от всякой беды и напасти.

Вива произнесла это таким заботливым тоном, что у меня навернулись слезы на глаза.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, крепко прижав ее к груди.

До этого такие подарки мне делала только мать, которая надеялась, что атрибуты веры, освященные в церкви, спасут меня от бед, оградят от лихого слова и действия.

В постель мы легли рано — Вива действительно была измотана долгой дорогой и переживаниями. Рассказывая мне о городе, девушка незаметно для самой себя уснула. А я еще долго лежал, бережно обнимая ее, и думал о том, как сделать так, чтобы проводить больше времени с ней и при этом не обделить вниманием Ингу. Ведь как бы там ни было, а она привязалась ко мне, и я просто не имел права не ответить ей чуткостью и участием.

В эту ночь мне ничего не приснилось.

Явившись утром домой, я был вынужден немедленно взяться за написание небольшой корреспонденции, заказанной на этот раз редактором отдела новостей. И, к счастью, успел ее закончить прежде, чем раздался настырный телефонный звонок.

Это была Инга.

— Ванечка, миленький, куда ты пропал? — В ее медово-ласковом голосочке слышались плаксивые нотки. — Я вчера целый день ждала тебя. Не отходила от окна, все выглядывала…

Я стал извиняться и оправдываться.

— Прости! Вернулась Вива, и я почти целый день провел с ней…

— Понятно, — обреченно обронила Инга. — Теперь тебе не до меня…

— Ну, что ты? — успокоил я. — Мы будем регулярно встречаться и общаться, как и раньше. Хотя, конечно, я стану проводить у тебя чуть меньше времени, чем прежде…

— А когда ты приедешь, миленький? — оживилась Инга. Но голос ее все еще звучал плаксиво.

— Да прямо сейчас и приеду! — пообещал я.

Впустив меня в свою квартиру, Инга тут же выдала сногсшибательную новость:

— К Насте вернулся Алексей! Она только что звонила и сообщила об этом.

— Чудеса! — удивленно воскликнул я.

— Не чудеса, а магия! — поправила Инга.

— Наверно, Настя радуется… — предположил я, представляя довольное лицо супруги своего приятеля.

— И еще как! — всплеснула руками Инга. — Сказала, что устроит по этому поводу праздник.

Мы прошли в гостиную. На журнальном столике горела тоненькая восковая свечка, воткнутая во флакончик из-под туалетной воды, лежало несколько лоскутков красной материи и фотография Алексея.

— А это что? — я оторопело уставился на хозяйку квартиры. — Чем ты тут занимаешься?

Она быстро погасила свечку, собрала лоскутки и отнесла на кухню.

— Просто я прочитала над фотографией Алексея один заговор, который напрочь выбьет из его головы всякие помыслы о других женщинах, — не очень охотно объяснила Инга, вернувшись в гостиную.

Я протянул руку к фотографии Алексея, которая все еще лежала на журнальном столике.

— Не трогай! — опередив меня, женщина схватила карточку и запихнула ее под телевизор. Потом, потупившись, объяснила: — Ты испортишь мою работу. Фото не должен трогать руками посторонний человек хотя бы трое суток…

Я лишь досадливо махнул рукой. А Инга побежала на кухню готовить свой коронный чай.

— Тебе что-то привезла любовница в подарок? — поинтересовалась, вернувшись с чайником и чашками.

— Да, — буркнул я, все еще пребывая в размышлениях по поводу возвращения Алексея.

— А что именно, можно спросить?

Мне был непонятен ее интерес, но я все же ответил:

— Крестик на цепочке и иконку Николая Чудотворца.

Инга как-то замешкалась, стушевалась.

— А эта твоя Вива, она что, больно верующая? — спросила бесцветным голосом.

— Верующая! — подтвердил я. — А что?

— Ох, эти фанатики… — брезгливо скривила губы хозяйка квартиры. — С ними так скучно…

— Никакого фанатизма я в Вивы не замечал! — отрезал я раздраженно. — И мне с ней нескучно, а наоборот…

— А со мной? — Инга смотрела на меня с обидой. Видимо, ее задевали мои похвальные речи о молодой любовнице.

Я обнял ее за плечи.

— И с тобой не скучно. Попробуй тут, соскучься…

Мой ответ, кажется, удовлетворил Ингу. Она заулыбалась. И больше вопросов о Виве не задавала.

Зато неожиданно спросила о том, как я представляю себе свое будущее.

— Да никак! — честно признался я. — Как можно что-то представлять, если не знаешь, что тебя ждет завтра?

— А хочешь, я сегодня тебе погадаю и все расскажу?

— Конечно! — кивнул я.

— Что мне за это будет? — Инга старалась заглянуть мне в глаза.

— А что ты хочешь? — поинтересовался я, уклоняясь от ее настырного взгляда.

— Немного, совсем немного, — вдруг рассмеялась Инга. — Просто скажи, я красивая женщина или нет? Как на твой вкус?

— Ты очень красивая! — я ласково погладил ее колено.

Она блаженно потянулась.

Это была чистая правда. Ингой очаровался бы любой нормальный мужик. И при других обстоятельствах мне бы и в голову не пришло не воспользоваться ее расположением.

Она встала, улыбаясь во весь рот, прошлась по комнате, специально виляя бедрами, будто дразня меня. Короткий черный халатик из атласной ткани подчеркивал стройность ее гибкого, как у кошки, тела. Словно вытесанная из белого мрамора, грудь, едва прикрытая тканью, просто притягивала глаз. Инга перехватила мой взгляд, лукаво улыбнулась.

— О чем ты думаешь, Ванечка?

— Я думаю, что ты очень удачный экземпляр, — пошутил я. — И будь я поручиком гусарского полка, ну, в смысле свободным охотником…

— И что? — Инга остановилась и наклонилась передо мной. Ее грудь оказалась возле моего носа.

Повинуясь порыву, я взял женщину за руки, притянул к себе и, усадив на колени, несколько раз ткнулся губами в вырез ее халата.

Когда я поднял голову, Инга вдруг крепко поцеловала меня в губы.

У меня едва хватило сил, чтобы отстранить ее от себя и вскочить с дивана.

— Так, давай пить чай! — тяжело дыша, скомандовал я.

— Ладно, чай так чай! — согласилась женщина, одарив меня плодоядной улыбкой.

Я уселся на место. И тут, будто кто-то плеснул мне в лицо холодной водой и тем выдернул из какого-то состояния полусна-полуяви, вернув к реальности. Господи, что я делаю? Я веду себя с Ингой так, словно это и не она убила человека, наслала приступ болезни еще на двух людей, обокрала магазин, взяла взятку… Почему я рядом с такой нехорошей женщиной? Почему не убегаю? Что именно заставляет меня приходить, преспокойно беседовать с ней, да еще и заигрывать? Она, безусловно, неординарная, незаурядная личность, с которой нескучно, интересно. И, конечно, Инга красивая дама, что тоже привлекает. Но как женщина она мне не нужна, я ведь люблю другую, всем сердцем люблю… Нет, не понимаю, совершенно не понимаю, как получилось так, что эта циничная и безжалостная баба с дьявольски черными глазами вдруг стала для меня дорогим и близким человеком, которого я не могу презирать и не хочу осуждать? Наоборот, я чувствую потребность окружить Ингу вниманием, общаться с ней, пить ее цейлонский чай, держать за руку…

Стоп! А может, разгадка проста? Меня тянет к Инге лишь потому, что и я далеко не святоша и тоже циник, мерзавец и подлец? Что хорошего сделал я в жизни, кому принес счастье? Не я ли, порочный и похотливый, менял женщин, как перчатки, даже не подумав о том, что многим из них причиняю душевную боль, обрекаю на страдания? Не я ли всю жизнь лгал своей жене, не давал ей того, что она заслуживает, унижал изменами и безразличием? Не я ли своим примером подбил многих друзей на прелюбодеяния и несерьезное отношение к супружеской верности, к обету перед Богом? Не я ли плевал на чувства других, ставя на первое место лишь свои собственные?

Инга сидела рядом, пила чай и молча наблюдала за мной. Не знаю, какие мысли роились в ее голове в этот момент…

В дверь позвонили. Я подхватился с места и побежал открывать. В квартиру впорхнула взбудораженная, сияющая Настя с тортом и бутылкой коньяка в руках. И тут же бросилась с поцелуями к Инге, которая тоже вышла из гостиной и, улыбаясь, стояла рядом со мной в прихожей.

— Спасибо! Спасибо тебе от всего сердца!

Я забрал из рук гостьи ее гостинцы и отправился на кухню покурить: Настина радость мне почему-то пришлась не по душе.

Женщины последовали за мной.

— Ваня, видишь, как счастлива жена твоего друга! — обратилась ко мне довольная Инга. — А ты, небось, сомневался, что его удастся облагоразумить.

Я искоса взглянул на Настю и попросил:

— Расскажи, как все произошло, как себя вел Алешка, когда переступил порог родного дома?

Она присела на табурет, начала стаскивать со своих ног сапоги и взахлеб щебетать:

— На рассвете постучал в окошко. Думаю, кто это в такую рань? Выглянула — Алексей! Стоит, переминается с ноги на ногу, боится поднять глаза. Говорит: «Вышел на работу, а ноги вот сами к тебе привели».

— А дальше? — нетерпеливо спросила Инга.

— Целый час проговорили, — гостья небрежно бросила сапоги за дверь кухни в прихожую. — Алексей потом отправился на работу, пообещав, что сейчас же отпросится у начальника и вернется домой.

— И что? — я смотрел на ее разрумянившееся, помолодевшее лицо и удивлялся — раньше оно всегда было бледным и морщинистым.

— И вернулся!

— А где он сейчас? — поинтересовалась Инга, распаковывая торт.

— Спит! — смеясь, воскликнула Настя. — Позавтракал, искупался, потом сразу завалился спать. Весь такой растерянный, исхудавший, скулы аж черные…

— Видать, нелегко ему было решиться прийти с повинной головой, — вставил я мимоходом.

Инга бросила на меня неодобрительный взгляд и подала бутылку с коньяком.

— Ваня, откупорь, пожалуйста. И садитесь скорее за стол, будем отмечать это знаменательное событие!

Налив дамам по рюмке, я отошел к окну и закурил. А они продолжали весело болтать.

Глаза Насти искрились радостью, она энергично жестикулировала, голос звучал по-девичьи звонко. Я мысленно упрекнул себя за то, что не одобрял действия Инги. А ведь она все поставила на свои места: вернула мужа в семью, высушила Настины глаза от слез, успокоила ее разбитое сердце.

Но тут мой мозг пронзила мысль: а та девушка, Люся, что будет с ней? Ведь она ждет ребенка!

Я отвернулся к окну и смежил веки.

— Вань, тебе плохо? — Инга вскочила с табурета и подлетела ко мне. — Что-то ты помрачнел. И лицо стало бледным!

— Со мной все нормально, — успокоил я. — Просто немного устал…

Настя тоже поднялась и подошла ко мне. Обняла за плечи:

— Спасибо тебе, что свел с такой женщиной! — горячо поблагодарила она. — Твоя подруга — настоящая спасительница! Не представляю, что бы со мной было, если бы Алексей не вернулся…

Грустно улыбнувшись, я присел на табурет и принялся за свой кусок торта. Инга поставила на стол вскипевший чайник, разлила по чашкам кипяток и заварку, при этом озабоченно поглядывала на меня.

А Настя все болтала, болтала не смолкая и беззаботно смеялась…

Проводив немного хмельную супругу моего друга на остановку маршрутных такси, мы с Ингой вернулись домой.

Было уже около часу дня.

— Так ты погадаешь мне, наконец? — начал канючить я, как только мы оказались в квартире.

— Сейчас переоденусь и погадаю, — пообещала Инга, одарив меня лукавым взглядом. — Вижу, тебе не терпится узнать, чем закончатся наши отношения.

— И это тоже, — в тон ей ответил я и пошлепал на кухню готовить кофе. Чай уже просто не лез мне в горло, только за последние пару часов я выпил его, кажется, три чашки.

Переодевшись, хозяйка еще минут десять плескалась в ванной комнате — умывалась. Она сказала, что гадать, не омыв, как следует, лицо и руки, категорически запрещено. Прежде об этом мне никогда не доводилось слышать, и я лишь снисходительно усмехнулся — еще одно чудачество Инги, на сей раз, слава Богу, безобидное и даже забавное.

Потом она принесла в кухню колоду самых обычных игральных карт, села на табурет у стола и заявила:

— Сейчас расскажу о твоем близком будущем. А о том, что с тобой случится через пару лет, умолчу.

— Почему только о близком будущем? — удивился я. — Поведала бы о всей моей дальнейшей жизни.

— Не стоит! — отрезала Инга. — Мало ли что покажут карты, вдруг что-нибудь плохое? И ты станешь переживать, готовиться к худшему. Зачем это нужно? Лучше жить одним днем, как живут звери и птицы. Ну, разве что лишь слегка заботясь о перспективах.

Я досадливо поморщился.

— А мне кажется, что знать о своих возможных проблемах полезно. Так что давай, рассказывай мне все: и о том, что со мной будет через полгода, и через год, и через пять лет…

— И не проси! — повысила голос моя чернявая гадалка. Категоричный тон и твердый взгляд свидетельствовали о том, что она не уступит.

Я махнул рукой.

— Ладно! На какой срок ты сделаешь предсказания? Надеюсь, не на месяц?

— На полгода, — она дотронулась колодой карт к моему лбу, затем — к моей груди и громко прошептала: — Карты-подружки, поведайте мне всю правду, ни доброго, ни худого не утаите, ожидания Ивана не обманите!

Она быстро раскинула карты на столе, с минуту разглядывала расклад, потом смешала. И начала говорить, тасуя колоду.

— Первое скажу: будешь жив-здоров. И сыт будешь. Предстоит смена работы — через полтора-два месяца. Быстро найдешь другую.

И опять стала разбрасывать карты.

— Второе скажу: скоро печален будешь. С конца декабря или с начала января. Одинок будешь.

— Одинок? Меня что, все бросят? — нарочито насмешливым тоном поинтересовался я. Хотя в душе почувствовал волнение и тревогу.

— Жена, сын и друзья никуда не денутся, — Инга снова принялась тасовать колоду. — А вот женщин своих потеряешь. По крайней мере, до конца зимы новых серьезных романов у тебя не предвидится.

— Получается, что и Вива, и ты скоро оставите меня? — я с подозрением посмотрел на Ингу: может, она просто решила попугать меня?

— А как иначе? Я и твоя Вива — иногородние. Рано или поздно нам придется уехать домой, — ее суровый голос вывел меня с терпения.

— И бросите меня, как собаку?! — вскричал я.

— Не кричи, чему быть, того не миновать, — одернула меня гадалка. И милостиво добавила: — Не переживай, от меня ты так скоро не отделаешься! И потом, это всего лишь карты, разве можно им полностью верить?

Я с облегчением вздохнул: ну, если она сама не доверяет картам, то мне нечего волноваться! Гадание — это пустое, глупое занятие.

Инга еще раз раскинула карты.

— Третье скажу: жизнь твоя станет упорядоченной, осмысленной. Ждет тебя духовное прозрение и возвышение…

Я собрал карты и бросил их на подоконник.

— Спасибо, я все понял!

— Вот и молодец! — засмеялась Инга. — А то пристал: погадай, погадай! Ерунда все это!

У меня было полно всяких дел, и вскоре я уехал домой.

По дороге позвонил Виве и сказал, что буду у нее ближе к вечеру.

— Приезжай, побыстрее приезжай! — попросила девушка, и мне показалось, что она чем-то серьезно расстроена.

Глава одиннадцатая

— Я очень боюсь тебя потерять! — такими словами встретила меня Вива, робко целуя в губы.

Я ласково погладил ее по растрепанным волосам и крепко прижал к груди.

— Никуда я не денусь, котеночек!

— У меня тревожно на сердце, — тихо и печально произнесла девушка. — Кажется, будто ты удаляешься, ускользаешь…

— Нет, нет, нет! — горячо возразил я. — Наоборот, мои чувства к тебе с каждым днем становятся все глубже, крепче. Нет такой силы, которая смогла бы остудить мое сердце. Оно переполнено тобой!

— Красиво говоришь, Ваня! Так хочется тебе верить, — Вива провела своими теплыми пальчиками по моему подбородку, легонько коснулась шеи. Потом расстегнула верхние пуговицы моей рубашке и радостно воскликнула: — Молодец, ты не снял крестик!

Я прижался губами к ее щеке.

— Конечно! Это же твой подарок, я им дорожу.

— Пока этот крестик на твоей груди, ты меня не забудешь, — глаза девушки сияли. — А где иконка?

— В барсетке. Я храню ее вместе с правами и документами на машину.

Настроение Вивы явственно улучшилось, и я с облегчением вздохнул.

Она повела меня в гостиную.

У окна стоял мольберт, прикрытый куском ткани. Девушка указала на него кивком головы:

— Сегодня я целый день работала над новым полотном…

— Покажешь?

— Ну да, — она быстро подошла к мольберту и осторожно сняла с него покрывало.

Я взглянул на картину. На ней был изображен прозрачный, вероятно, стеклянный куб, от которого исходило еле заметное лазоревое свечение. Куб стоял прямо на бетонном полу в просторном, совершенно пустом зале с большими окнами и стенами, выкрашенными в абрикосовый цвет. Внутри куба на корточках сидел светловолосый мужчина лет сорока-сорока пяти в синей рабочей спецовке, наброшенной на плечи поверх светлой рубашки с галстуком. Возле куба стояли улыбающиеся мужчина и женщина, они были одеты точно в такие же спецовки.

— Что это? — осведомился я, переведя взгляд на Виву.

Она улыбнулась и, не спеша, стала объяснять.

— Этот куб — опытный образец. Он выполнен из сверхпрочного материала, которого до этого не знало человечество. Хоть из пушки по нему стреляй — не останется даже царапины. Да что из пушки! Ни ядерный взрыв, ни лазер ему нипочем! Сколько не нагревай его — не нагреется, никаких изменений структуры. Единственный минус нового материала — очень низкая масса, необычная легкость. При столкновении, например, с грузовиком, этот куб отбросит в сторону, как футбольный мяч. Но его ведь можно утяжелить. Например, обшить изнутри свинцом или сталью…

— Из этого материала будут строить дома? — поинтересовался я, приблизившись к картине, чтобы лучше рассмотреть детали.

— Сначала космические корабли, танки, подводные лодки, — живо ответила девушка. — А потом и дома. Материал будет стоить не дороже кирпича.

— Неужели его никаким способом нельзя уничтожить? — мне хотелось узнать больше. Я уже начинал укрепляться в вере, что Вива настоящая ясновидящая и почти не сомневался в ее предсказаниях. — А если какое-то изделие, например, танк надо утилизировать, тогда что?

Она указала пальцем на картину:

— Эти люди разработают не только сам супер-материал, но и химический препарат, способный вызвать его коррозию, а затем постепенно растворить. Правда, процесс этот будет довольно длительным и займет не одну неделю…

Продолжая рассматривать полотно, я присел на диван.

— И как скоро появится этот материал?

— Придется подождать! — засмеялась Вива. И веско прибавила: — Это случится после третьего изменения столицы мира.

— Столицы мира? Будет и такая? — удивился я.

— Она и сегодня есть…

— И что это за город?

— А ты подумай.

— Ну, не знаю, — я неопределенно пожал плечами. — Может, Нью-Йорк?

— Когда появится сверхпрочный материал, столицей мира будет считаться город, который в наши дни не очень-то на слуху. — Девушка присела рядом и с легкой грустью прибавила: — Прежние столицы потеряют былое величие и влияние, а одна так вообще практически исчезнет с лица земли…

— И на каком континенте появится эта третья мировая столица?

— В Азии.

Быстро перекусив, мы решили отправиться в Покровский кафедральный собор. Инициатором этого похода была Вива, она сказала, что нам непременно надо присутствовать на вечернем богослужении по случаю Праздника иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость». Мне хотелось угодить девушке, и я не стал противиться. К тому же ей нужно было немного развеяться, отвлечься от своих мрачных мыслей и беспокойства.

Она быстро привела себя в порядок — расчесала волосы, собрала их в пучок на затылке, надела темно-серое платье, которое сделало ее прямо таки принцессой.

— Этого платья ты мне еще не показывала! — я обошел Виву со всех сторон и, остановившись позади, невольно залюбовался ее ладненькой фигуркой.

— И не мог видеть, — бросила она через плечо, набрасывая на голову темно-синюю косынку. — Я его из Петербурга привезла. Купила там в «Мега-Парнасе».

Всего час назад я выпил рюмку коньяка и не мог сесть за руль, пришлось вызвать такси.

На улице уже сгущались сумерки. Пока мы стояли у подъезда в ожидании машины с шашечками, я заметил невдалеке стройную женщину в черном пальто. Она медленно двигалась по тротуару, то и дело поворачивая голову в нашу строну. Мне показалось, что это Инга, но толком разглядеть ее не удалось — женщина скрылась за углом дома.

Когда мы проехали полпути, я вспомнил, что забыл сигареты в кухне на подоконнике, и попросил водителя остановиться у любого киоска, где продают табачные изделия. Он тотчас вопреки правилам припарковал машину рядом с остановкой общественного транспорта. Я побежал к ларьку.

Возвращаясь обратно, увидел даму в черном пальто, стоявшую у края проезжей части. Я готов был поклясться, что она — та самая женщина, которая пятнадцать минут назад ошивалась возле дома Вивы. Что это, проделки Инги? Неужели она следит за нами? Но, приостановившись и присмотревшись, понял, что ошибся. Дама выглядела подтянутой, стройной и, пожалуй, изящной, но была уже совсем немолодой. В свете уличного фонаря ее лицо — изможденное, высохшее, с длинным крючковатым носом — даже отдаленно не походило на благообразный лик Инги. Заметив мой пристальный взгляд, старуха осклабилась. Затем резко вырвала руку из кармана, размахнулась и что-то бросила в сторону нашей машины. Я рванул с места, но вдруг споткнулся и во весь рост растянулся на тротуаре. В этот миг раздался глухой удар и заскрежетал металл.

Вскочив, я увидел, что такси находится почти посередине проезжей части и его задняя часть хорошенько помята. А позади, ближе к тротуару, стоит микроавтобус, перед ним на асфальте — осколки стекла и пластика.

Стремглав бросившись к легковушке, я рванул заднюю дверь, но ее заклинило, и она не поддалась. Тогда я схватился за ручку передней. Водитель ошалело тряс головой и ладонью потирал грудь. Из его полуоткрытого рта струйкой текла кровь. Взглянув на задние сидения, я облегченно вздохнул — перепуганная Вива протягивала ко мне руки. Пришлось оббежать такси и открыть дверь с другой стороны. Девушка быстро выбралась из салона и обессилено оперлась спиной о крыло машины.

— Ты не ранена? Не ушиблась?

— Со мной все в порядке! — губы девушки немного дрожали, как будто ей было очень холодно. — Я просто немного испугалась… Ваня, помоги водителю!

Но он уже оправился от шока и, негромко матерясь, вытирал окровавленные руки о ветошь.

— Кажется, у меня выбиты два зуба, — раздраженно бросил он, обращаясь ко мне. — Когда этот идиот влетел мне в зад, я как раз обернулся к твоей девке, чтобы спросить, куда конкретно нужно подъехать. А потом стукнулся о ее голову своей мордой…

Я посмотрел на тротуар — туда, где еще полминуты назад стояла подозрительная старуха. Но ее уже не было.

Подошел водитель микроавтобуса — здоровенный татарин.

— Братан! — он склонился у переднего окна такси. — Прости, ради Бога! Ехал, и мне вдруг показалось, что все лобовое стекло залепили мухи. Представляешь? Ну, ни хрена не видать! Пока соображал, что предпринять, впечатался в твою тачку.

Вива взяла меня под руку:

— Я думаю, они без нас разберутся. Пошли!

И только теперь я заметил, что у нее рассечена бровь и из нее сочится кровь.

Поход в храм пришлось отложить.

Мы поймали такси и поехали домой. Девушка сидела на заднем сидении и всю дорогу смущенно прикрывала носовым платочком свою кровоточащую ранку.

Уже в квартире я обработал ее перекисью водорода и заклеил пластырем.

— Может, надо в больницу?

— Нет, нет! — бодро заверила Вива. — Ранка неглубокая, швы не требуются. Жаль только, что до церкви мы не доехали…

Девушка переоделась в халатик и стала хлопотать на кухне.

Я вызвался помочь, и хозяйка милостиво позволила мне почистить картошку, предварительно снабдив инструкциями:

— Вымой под краном с десяток клубней, положи в кастрюльку и возьми миску, в которую будешь бросать кожуру…

— Ты так объясняешь, будто перед тобой малое дитя, а не опытный чистильщик картофеля, — пошутил я и с энтузиазмом принялся за дело.

Вива, не поднимая головы, проворно месила тесто на вареники. Ее лицо было серьезным и озабоченным.

— Скажи, ты ничего необычного не заметил, когда мы ехали в храм? — спросила она как бы между прочим, но в голосе улавливались нотки напряженного ожидания.

— Да как тебе сказать, — замялся я, гадая, стоит ли делиться своими подозрениями. И решив, что все-таки стоит, продолжил: — Мне показалось, что я дважды видел одну и ту же женщину. Сначала у твоего дома, потом — на месте аварии…

— Но этого ведь не может быть? — фраза, скорее, была вопросом, чем утверждением.

— Конечно, не может, — проронил я неуверенно и, присев на табурет, взял в руки нож. Немного помолчав, прибавил: — Мне сначала даже показалось, что это Инга. Но…

— Это была не она?

— Не она! — подтвердил я. — Это была какая-то старуха. Во всяком случае, у остановки стояла довольно пожилая женщина.

— Я тоже обратила на нее внимание, — призналась Вива, продолжая месить тесто. Но тотчас прервала свое занятие и, подняв голову, тихо произнесла: — Что-то у меня тревожно на сердце, переживаю за тебя…

— Со мной должно произойти что-то плохое? — я отложил нож, вытер руки о кухонное полотенце и, поднявшись, подошел к девушке.

— Не должно, — успокоила она. При этом ее светлые глаза выражали внутреннее смятение и беспокойство. — Но, пожалуйста, будь осторожнее!

Я положил ей руку на плечо.

— Ты же ясновидящая и все знаешь наперед. Скажи, мне предстоит пережить какие-то неприятности?

Девушка невесело улыбнулась.

— Я могу увидеть многое из того, что когда-то произойдет. Но не все, далеко не все! И никто в мире, кроме Бога, не знает всего, что нас ожидает в будущем.

— Никто-никто? — засомневался я.

— Никто! — Вива взглянула мне прямо в глаза. — Ни ангелы, ни бесы. Даже сам сатана…

— Понятно! — вздохнул я и, вернувшись на место, принялся за работу.

Но тут девушка, оторвавшись от своего теста, ударила себя ладонью по лбу. Затем метнулась к холодильнику и достала баночку со знакомым снадобьем:

— Господи, я же забыла о твоем лекарстве! Нужно немедленно возобновить лечение. Надеюсь, ты принял весь тот медок, который я тебе давала?

— Он закончился три дня назад.

Вива взяла ложку, открыла баночку и тщательно перемешала ее содержимое. Я послушно открыл рот. Потом она заставила меня выпить полстакана воды и только после этого разрешила продолжить чистку картошки.

После ужина, когда я собрался уходить, Вива напомнила:

— Не снимай крестик! Ни в коем случае не снимай! Береги его! И иконку Николая Чудотворца всегда носи с собой.

Я пообещал и, крепко поцеловав хозяйку, вышел за порог ее уютной квартирки.

Возле подъезда меня ждало настоящее потрясение: там, у ярко горевшего фонаря, торчала та самая старуха и бросала кусочки хлеба сгрудившимся вокруг нее бездомным псам. Я обошел ее и быстрым шагом направился на остановку общественного транспорта. Мое сердце громко стучало, а по спине ползали мурашки страха. Не было никакого сомнения, что мерзкая бабуля, смотрит мне в след. Я чувствовал, как ее колючий взгляд ощупывает мою спину, затылок и холодит душу.

Хорошо, что троллейбуса долго ждать не пришлось. Запрыгнув в него, я упал на свободное сидение и с облегчением вздохнул.

А дома обозленная жена набросилась на меня с упреками:

— Не надоело тебя болтаться до полуночи? Сколько можно!

Я недовольно покосился на нее и промямлил:

— Дела… служебные…

Супруга нервно замахала руками и начала метаться по квартире. Наконец, немного успокоилась и членораздельно объяснила:

— Два часа назад звонила какая-то женщина и сказала, что ты у любовницы. Даже адрес назвала! Я пыталась связаться с тобой, но ты, как всегда, недоступен!

— Какой бред! — взвизгнул я, сделав недоуменно-гневное лицо.

— А где ты был? У кого? — жена сверлила меня взглядом, полным укора и недоверия.

— Как это где?! — возмущенно вскричал я и стал на ходу выдумывать: — Сегодня в налоговой устраивали пресс-конференцию. Она затянулась. А потом мы с коллегами зашли в бар. Ну, и засиделись, конечно…. Можешь проверить. Если хочешь, я дам тебе номер телефона одного старого журналиста, который тоже был в баре. Мы вместе с ними ушли оттуда…

— Зачем мне куда-то звонить? Не собираюсь я этого делать! — отрезала жена, чего, собственно, я и ожидал. — Не хватало еще заниматься выяснениями да позориться! Лучше объясни, что это за женщина звонила? По-твоему, ей нечего делать, кроме как возводить напраслину на чужих мужей?

Складно врать я научился давным-давно, и это не составляло для меня особого труда. Я тяжко вздохнул. Затем беспомощно развел руками и, не моргнув глазом, выдал:

— Скорее всего, звонила одна сексуально озабоченная дура из горисполкома. Она, зараза, проходу мне не дает! Честно сказать, я даже боюсь ходить туда на совещания. Сколько не говорил ей, что женат и люблю супругу, — не понимает! Вот и сегодня приставала. А когда я послал ее куда подальше, пообещала устроить мне неприятности. Ну, как видишь, и устроила…

Жена немного успокоилась. Но в ее синих глазах еще тлел огонек сомнения.

— Ты что, давал этой бабе повод на что-то надеяться?

— Да на фиг она мне нужна! — с досадой выкрикнул я. — Эта чиновница просто чокнутая старая дева. Решила, видите ли, устроить наконец-то свою личную жизнь! И возомнила себе, что я поведусь на ее гнусные предложения!

Супруга в задумчивости потерла свой высокий лоб, взглянула на меня уже не так холодно и негромко произнесла:

— Ну, ты ж будь человеком, Ваня! Смотри там, не изменяй мне! Как-никак мы вместе уже два десятилетия, и было бы просто глупо потерять друг друга из-за какой-то мимолетной интрижки.

— Ты думаешь, я идиот? — хмыкнув, поинтересовался я. Мой голос звучал твердо и убедительно. — Потерять тебя — для меня самое ужасное, что может произойти в жизни!

Эти слова произвели на жену большое впечатление. Она сначала что-то смущенно пробормотала и повернулась, чтобы уйти в спальню, но потом бросилась ко мне в объятия и стала осыпать мое лицо благодарными поцелуями. Я, конечно, в долгу не остался…

Утром позвонил старый знакомый из Киева и попросил написать вместо его великовозрастной дочери-лентяйки парочку житейских историй для глянцевого женского журнальчика. Я это уже делал неоднократно, поэтому без раздумий согласился. Рассказики, нацарапанные мной, дочурка знакомого выдавала за свои и потом получала похвалы от редактора и кучу писем от благодарных читательниц. А я — неплохую прибавку к своей зарплате.

Закончив разговор, я по-быстрому подготовил заметку для своей газеты. И, мазнув рукой на завтрак, решил немедленно отправиться к Инге. Очень хотелось посмотреть, как она отреагирует на рассказ о старухе и о ночном звонке моей супруге. Я был почти уверен, что Инга ко всему этому не имеет никакого отношения, но небольшой червячок сомнения все же тревожил мое сердце…

На мой звонок в квартиру Инга отозвалась не сразу. И я уже вознамерился уходить, решив, что она уехала на очередную встречу с потенциальными клиентами своей фирмы, как вдруг щелкнул замок, и дверь распахнулась:

— Ванечка, милый, заходи! — бледная Инга стояла у порога, ее шея была замотана толстым шарфом, а плечи покрывал шерстяной плед. — Я немного прихворала…

— У тебя температура? — войдя в прихожую, я приложил ладонь ко лбу больной. Он был подозрительно горячим.

— Нет, нет! — она слабо покачала непричесанной головой. — Температура почти в норме. Просто першит в горле и сильно болит в груди.

Я внимательно посмотрел в глаза Инги — они не слезились, как иногда бывает при ОРЗ.

— Хорошо, если это обычная простуда. Хуже, если грипп… Тебе надо как-то лечиться.

Сбросив с себя верхнюю одежду и сняв туфли, я прошел за хозяйкой в гостиную.

— Горячий чай с медом и лимоном я уже выпила и приняла пилюли, которые купила утром в аптеке, — голос Инги звучал немного сипло. — Мне надо бы спиртом или водкой спину растереть, меня мама так в детстве лечила. Помогало… Но сама я этого сделать не могу…

— Так какие проблемы? Сейчас мы твою хворь прогоним! — идея с растиранием спины показалась мне вполне действенным методом — подобным образом меня самого ставили на ноги в школьные годы. — Давай я сбегаю за водкой.

— Не надо! — остановила меня больная. — Есть спирт. Он в кухне в навесном шкафчике. Найди его, а я приготовлюсь к процедуре. Только прилягу в спальне, там гораздо теплее.

Флакончик со спиртом отыскался быстро. Я вымыл руки и поспешил к Инге. Она лежала на кровати спиной кверху, руки — по швам, нижняя часть тела прикрыта ватным одеялом.

Налив в ладонь немного спирта, я приступил к растиранию. И остановился лишь тогда, когда спина больной стала красной, будто ее залили свекольным квасом.

— Теперь тебя нужно хорошенько укутать, и немного полежи, — от интенсивных движений руками я даже упарился.

— Разотри мне, пожалуйста, и грудную клетку, — попросила Инга и быстро перевернулась на спину, выставив на мое обозрение свои пышные белые холмики. — Мама всегда и ее растирала…

Я даже немного смутился. Но отворачиваться не стал, посчитав, что это выглядело бы смешно. Наоборот, с лукавой улыбкой окинул бюст Инги откровенным взглядом. И невольно залюбовался. Такую грудь увидишь не часто, тем более — у женщины, которой под сорок: нежную, свежую, без растяжек и синих прожилок, да еще и с сосками алыми, как дозревающие малинки!

— Не силикон ли это у тебя? — пошутил я, наливая в ладонь спирт. — Уж больно она хорошенькая!

— Обижаешь! — в тон мне ответила Инга. — Просто я не рожала, да и специальные упражнения регулярно выполняю, они и помогают мне поддерживать грудь в нормальном состоянии.

Я растер верхнюю часть грудной клетки больной, потом — бока, начиная от подмышек и заканчивая талией. Следовало бы помассировать еще и пространство между грудей, а также под ними. Я сказал об этом Инге и попросил:

— Приподними свою красоту и придержи!

— Приподними сам! — лукаво усмехнулась она. — Или боишься обжечься?

Пришлось одной рукой поочередно брать то одну, то другую ее грудь и приподнимать, а другой растирать пространство под ними. Делал я это с некоторым смущением.

Наконец, управился. И сразу же укрыл Ингу одеялом, сверху набросил плед. Она посмотрела на меня с благодарностью и нежностью.

— Надеюсь, Ванечка, ты не шокирован тем, что я совсем не стесняюсь тебя? — ее тон был извиняющимся, но в нем слышались и откровенные нотки озорства.

— Нет, конечно! — я нашел в себе силы снисходительно улыбнуться. — Такой груди, как у тебя, нечего стесняться.

Мои слова явно понравились Инге, она даже радостно засмеялась. Но через секунду закашлялась.

— Знобит меня, — пожаловалась, когда приступ кашля прошел. — Ты бы прилег возле меня согрел…

Я уже хотел возразить, но она не дала мне этого сделать, заверив с самым безобидным видом:

— Ни на что такое я не намекаю. Просто, прижавшись к тебе, я бы так не зябла…

С моей стороны это, безусловно, было весьма опрометчивым поступком, но все же я не решился отказать в просьбе, пусть и такой необычной. Снял с себя свитер, футболку и юркнул под одеяло. Инга тут же прильнула, обняла и положила голову мне на плечо. Моя рука скользнула ей за спину, а ладонь легла на тонкую талию. Поощренная этим, больная стала пододвигаться еще ближе, и мои пальцы сползли ей на бедро. И только теперь я понял, что она совершенно нагая.

Говорить даже очень красивой женщине, что ты любишь другую и желаешь остаться ей верным, вовсе не трудно, если это правда. Но при условии, что дама, которой ты вещаешь о любви к другой, не лежит голая с тобой в одной постели…

Даже не знаю, чем бы могло закончиться мое пребывание рядом с Ингой, но, к счастью, она почти мгновенно уснула. И мое возбуждение мало-помалу прошло.

Целый час я лежал, не шелохнувшись. Потом не выдержал. Осторожно освободился из объятий Инги, сполз с кровати и, подхватив свою одежду, выскользнул в гостиную. Там оделся и пошлепал на кухню покурить и приготовить себе кофе.

Именно там, к своему ужасу, я окончательно осознал, что женщина, спящая сейчас в другой комнате, притягивает меня к себе, как магнит. И что я должен очень постараться, дабы не переступить в наших отношениях ту зыбкую грань, после которой уже нельзя будет дать задний ход.

Однако потом, выкурив пару сигарет и выпив две чашки крепкого кофе, я осознал и другое. Моя тяга к Инге — всего лишь зов плоти, а тяга к Виве — истинная любовь! Раньше для меня эти понятия были практически неразличимы. Но теперь, испытав доселе неведомое мне чувство к Виве, я могу понять эту разницу. Да, мне и в былые времена доводилось влюбляться, и неоднократно. Вот только моя прежняя любовь не была исполнена столь трепетной радости, трогательной нежности и райского блаженства, как нынче к Виве. Изменить ей — значит, изменить самому себе. А такую измену ничем нельзя оправдать или хотя бы смягчить, такая измена неминуемо приведет к полному опустошению души и безмерному отчаянию.

Инга — шикарная дама, заботливая и симпатизирующая мне. Она, безусловно, заслуживает моего внимания и уважения, всяческих комплиментов и благодарности. Но, тесно общаясь с ней, я ни в коем случае не должен перешагнуть недозволенный рубеж в наших отношениях — не имею права во имя Вивы и себя поддаться минутной страсти, порыву, пагубному влиянию похоти. И сил на это у меня хватит. Я в этом теперь абсолютно уверен!

Мои размышления прервало появление Инги. Она зашла на кухню с ног до головы закутанная в плед.

— Спасибо тебя, Ванечка! — благодарно улыбнулась она. — Кажется, мне немного легче.

— Ты же, наверно, еще ничего не ела! — спохватился я. — Приготовить тебе чего-нибудь вкусненького?

— Нет, — покачала головой Инга. — Кушать совершенно не хочется. Вот чаю я выпила бы с удовольствием…

Я поставил чайник на газовую плиту и поднес спичку к конфорке.

— Ванечка, у меня к тебе просьба, — больная смотрела на мня со смущением. — Я сейчас так слаба… Ты поможешь мне одеться?

Я покорно кивнул.

В спальне я освободил ее тело от пледа и начал одевать. Натягивая шелковые трусики, не удержался — прильнул губами к крутому бедру. Но в следующий момент собрал в кулак всю свою волю и отпрянул. Накинув на плечи растерянной Инги халат, а потом — одеяло, выскочил в гостиную. Женщина проводила меня тяжким вздохом…

И как было после всего этого рассказывать ей о вчерашнем происшествии и своих нелепых подозрениях? Она бы не поняла и, думаю, серьезно обиделась бы.

В дальнейшем, пока я находился в квартире, Инга вела себя сдержанно — никаких двусмысленных намеков и провокационных просьб. Она лишь то и дело горячо благодарила меня за оказанную помощь.

— Как хорошо, что рядом со мной — ты! — говорила Инга. — Что бы я — одинокая и больная — сейчас делала без тебя?

Я пробыл у нее почти до шести часов вечера.

Честно говоря, покидал ее с большой неохотой…

Глава двенадцатая

Позвонила Настя и попросила меня встретиться с Алексеем.

— Что-то он приуныл, Ваня! — пожаловалась она. — Стал хмурым, апатичным, ничем не интересуется, даже футболом. С ним говорю, а он все молчком. Видимо, еще не отошел от потрясения, вызванного своей изменой. Мучает его чувство вины. Ты бы побеседовал с Алешкой, разведал, что у него на душе…

Я отправился к нему на работу.

Увидел его и сразу понял, что Настя ничего не преувеличивает: мой друг действительно сильно изменился. Даже чисто внешне — мертвенно-бледен, не бритый, под глазами — мешки, лицо одутловатое, как после жесточайшего перепоя. Но особенно мне не понравилось моральное состояние Алексея. Он мало говорил, казался сонным и вялым, на вопросы отвечал односложно. «Наверно, переживает за Люсю, тяготится. Понимает же, что поступил нехорошо, оставив ее беременную», — подумалось мне. Однако в разговоре мой друг не обмолвился о своей любовнице ни единым словом. И это озадачило меня.

Уходя, я поинтересовался у коллеги Алешки — Андрея, с которым мы частенько вместе рыбачили на Хортице, — как поживает девушка. Оказалось, она уволилась и чем теперь занимается и на что живет — неизвестно.

— Может, надо навестить Люсю? Наверно, она сейчас очень нуждается в участии, моральной поддержке, — предположил я. — Или хотя бы позвоните ей…

— Звонить пробовали, — вздохнул Андрей. — И домашний, и мобильный телефоны отключены. Возможно, Люська уехала куда-нибудь? У нее, вроде бы, в Днепропетровске родной брат живет…

С тяжелым сердцем я поехал к Виве.

Я не стал ей рассказывать ни о том, как лечил Ингу, ни о разительных переменах, произошедших с Алексеем. Все это моей любимой не нужно было знать, иначе она неминуемо бы расстроилась. Да и, чего греха таить, боялся я возможных упреков с ее стороны за свое неразумное поведение у Инги и за то, что позволил провести тот магический ритуал, вернувший моего друга в семью…

Я застал Виву за работой. В красном халатике и пестром переднике, она стояла у мольберта и простым карандашом делала какие-то наброски на загрунтованном полотне. Вид у нее был таинственный.

— Я задумала новую картину! — сообщила девушка как бы невзначай. При этом ее прекрасные глаза излучали свет волнительного вдохновения.

— А разве ты уже закончила предыдущую? — удивился я. — Помнится, там оставалось довольно много недоработок.

— Еще нет! — беззаботно улыбнулась Вива. — Я займусь ею чуть позже. А сейчас мне хочется изобразить президента Луны.

— Ты бы еще изобразила парламент Луны! В полном составе, — захохотал я.

— Нечего смеяться! — девушка сделала обиженное лицо. Но в следующий миг оно расцвело улыбкой. — Будет на нашем спутнике и парламент, и президент, и даже кабинет министров.

Я обнял ее за плечи, несколько раз поцеловал в шею и мимоходом осведомился:

— Значит, на Луне появится республика?

— Да, — подтвердила Вива. — Сначала там настроят много исследовательских станций, потом возведут большие поселения, а затем, когда удастся создать искусственную атмосферу, — города. Они будут принадлежать разным странам. Но придет время, и жители Луны решат основать независимую от земли многонациональную республику. Далеко не всем землянам эта идея придется по вкусу, некоторые правители даже станут призывать к ее вооруженному свержению. Но одно большое и могущественное государство выступит в защиту лунной республики, а другое — не менее сильное — займет нейтральную позицию, и ничего плохого не случится.

— И когда же конкретно все это произойдет, можешь мне сказать? — поинтересовался я.

Вива покачала головой:

— Я бы рада сказать, да не могу! Не вижу дат. Все события у меня перед глазами, я готова описать их до мельчайших подробностей, а вот когда они произойдут — не знаю. Могу с уверенностью утверждать лишь одно, что все это — не такое уж далекое будущее.

— А что ты знаешь о первом президенте лунной республики? Почему ты решила написать его портрет? — я все еще держал Виву в объятиях.

— Это великий человек! — с пафосом произнесла она, поглаживая меня, как ребенка, по голове. — Он сумеет мирным путем объединить представителей разных национальностей и сословий, при его непосредственном участии примут справедливые законы, утверждающие всеобщее равенство и братство. Не станет униженных и нищих, угнетенных и гонимых. На момент избрания президенту Луны исполнится пятьдесят пять лет, он будет иметь индусские и русские корни. Сфера его деятельности — наука и политика.

— Ну, ты даешь! — выдохнул я. — Знаешь о еще не родившемся человеке такие подробности!

— Да уж, — развела руками девушка, — знаю. Скажу тебе больше: первый президент Луны будет занимать свой пост около десяти лет. Следующим лидером станет его ученик и последователь в науке и политике. Это темнокожий человек, родившийся уже не на Земле, а на Луне.

— А что случится с первым президентом? Он умрет на своем посту? — осведомился я.

— Нет! Он возглавит научное учреждение и принесет еще немало пользы как жителям Луны, так и Земли, — Вива осторожно освободилась из моих объятий, придирчиво осмотрела свои наброски на полотне и предложила: — Идем пить кофе! Что-то мне захотелось…

Мы перебрались на кухню. Девушка приготовила свой коронный напиток и стала расспрашивать меня о том, как я провел вчерашний день. Врать не хотелось, говорить правду — тем более. Я что-то рассеянно лепетал о заказе знакомого из Киева, о простуде Инги, а из головы все не выходил рассказ девушки о лунной республике и ее первом президенте. У меня не было ни малейших сомнений в том, что это предсказание в свое время сбудется, неожиданно для самого себя я поверил в дар Вивы. Мне так хотелось услышать еще что-нибудь подобное, и я не удержался — шутливым тоном попросил:

— О видящая через толщу веков! Давай поговорим о нашем будущем! У тебя так хорошо получается прорицать!

Она взглянула на меня с недоумением:

— Раньше, кажется, ты не особо интересовался моими видениями, относился к ним с прохладцей и большим скептицизмом…

— То было раньше, а теперь все переменилось, — молвил я с самым добродушным видом и, отхлебнув из чашки ароматного напитка, опять стал приставать: — Ну, поделись со мной, ради Бога, своими пророчествами!

— Что ж, если так хочешь, — пожалуйста! — Вива все еще поглядывая на меня с недоверием. — Но ты действительно хочешь, да? Не прикалываешься?

Я отрицательно замотал головой:

— Нет, нет, не прикалываюсь! Что ты!

— Тогда скажи, что же ты конкретно желаешь узнать? — спросила девушка. — Мне многое удается разглядеть, как ты говоришь, сквозь толщу веков …

— Расскажи-ка мне, — на миг я задумался, — что ждет нас лет так через двадцать-тридцать.

Слегка наморщив свой лобик и прикрыв глаза ресницами, Вива минуты две-три сосредоточенно размышляла. Я терпеливо ожидал.

— Ну, хорошо! — наконец произнесла она тихим, немного не своим голосом. — Скоро начнется война. Но не такая, как обычно, без пушек и танков, без самолетов и ракет. Это будет война чемоданов, так ее назовут…

— Война чемоданов? — переспросил я с улыбкой. — Чемоданы станут между собой воевать или как?

— Не говори ерунды! — немного сердито прикрикнула на меня девушка. Вид у нее в этот момент был, как у расстроенного чем-то дошкольника. — Война чемоданов приведет мировое сообщество в ужас. В нескольких странах, не имеющих ядерного оружия, появятся экстремистские группировки, которые решат добиваться своих целей с помощью доселе неведомых методов. Очень подлых методов…

— И каких же? — Вива говорила медленно, и это меня немного раздражало.

Она вздохнула, отставила пустую чашку на край стола и, опять же не торопясь, продолжила:

— Экстремисты получат в свое распоряжение ампулы с разными смертоносными вирусами, упакуют их в чемоданы, кейсы, сумки и развезут по ряду стран. Там в укромных местах спрячут эти биобмбы, снабдив их взрывателями, которые активируются с помощью радиосигнала. Пошлют их террористы-смертники, скрывающиеся неподалеку, по команде своих командиров.

— И много взорвется таких чемоданов? — я смотрел в грустные глаза Вивы и понимал, что ожидать утешительного прогноза не приходится.

— Четыре, — тихо обронила она. — Два на территории Северной Америки и по одному — на Ближнем Востоке и в Европе. Первый чемодан в считанные недели унесет шестнадцать тысяч жизней, второй — около одиннадцати, третий — семьдесят, четвертый — более сорока тысяч…

Я представил масштабы трагедии и ужаснулся.

— Террористов поймают?

Вива покачала головой.

— Ценой огромных уступок с ними удастся договориться. Но сначала одна могущественная держава, назовем ее Атланта, не разобравшись, решит наказать страны, которые, по ее мнению, вдохновили экстремистов на те страшные деяния. И вместе с одним государством — своим партнером — нанесет два сокрушительных удара, в результате которых погибнет в четыре раза больше людей, чем от чемоданов, начиненных бациллами. Вскоре выяснится, что эти удары были ошибкой и настоящие виновники не понесли наказания. Во многих храмах проклянут атлантов и их сателлитов. Кончится все тем, что страна, которая помогла Атланте нанести удар «возмездия», потеряет треть своих территорий. А сама Атланта должна будет выплатить пострадавшим многие миллиарды. Кроме того, ей в одиночку придется отбиваться от нападок двух очень сильных и влиятельных держав, которые потребуют призвать к ответу высокопоставленных политиков этой страны. Они вынуждены будут уйти в отставку. После этого начнется запустение некогда могучей Атланты, а потом — и ее раскол на три части, две из которых некоторое время станут держаться вместе.

Закончив свой рассказ, девушка умолкла и в течение пяти минут не проронила ни слова. Сидела напротив меня за столом и, скрестив руки на груди, грустно смотрела в угол кухни. Безмолвствовал и я, переваривая информацию.

Однако долго играть в молчанку мы не могли и вскоре перешли к обсуждению обеденного меню.

Неожиданно запиликал мой мобильный телефон — звонила Инга. Я нехотя ответил. Она сбивчиво сообщила новость, которая повергла меня в шок: Люся, молодая любовница Алексея, покончила с собой! Утром ее нашли повешенной во дворе собственного дома. Врачи и милиционеры уверены, что это самоубийство.

Не в силах совладать со своими эмоциями, я поведал Виве о том, как мой старинный друг ушел к беременной сослуживице, которую полюбил, о просьбе Насти помочь ей вернуть мужа. Не утаил и то, каким путем Инге удалось это сделать. Девушка слушала меня, и ее глаза были затуманены болью и отчаянием.

— Как же ты мог пойти на такой грех? — прошептала она, уронив голову на грудь, когда я закончил свой печальный рассказ. — Неужели не понимал, что колдовской ритуал не принесет людям ни радости, ни умиротворения, ни покоя, а только слезы, горе и погибель? В смерти этой несчастной женщины есть большая доля твоей вины!

— Что же мне делать? — чуть не плача, спросил я.

— Что ты можешь теперь сделать?! — встрепенулась Вива и, вскочив с места, со вздохом произнесла: — Теперь только и осталось, что молить Бога о прощении!

Я наспех оделся, выбежал из квартиры и понесся на остановку общественного транспорта. Мне нужно было высказать Инге в лицо все, что я о ней думаю. Высказать немедленно!

Через двадцать минут, злой, взвинченный и запыхавшийся, я позвонил в знакомую дверь.

— Что ты натворила?! — набросился я на Ингу прямо у порога. — Твое колдовство убило девушку, да еще и беременную!

— Я же хотела, как лучше! — захныкала она. — Кто мог подумать, что все так обернется? Ведь этот обряд — всего лишь баловство.

— Но раньше ты так не говорила! — закричал я. — Раньше ты была уверена, что твоя магия всесильна, что она вернет Алексея жене, абсолютно была уверена! И она вернула! Только он теперь превратился в овощ, а Люся…

Инга обеими руками схватилась за голову и стала плакать.

— Да, я обещала, что верну Алексея домой, но и сама в это до конца не верила, — глотая слезы, объясняла она. — Произошло чудо — магический ритуал сработал. Хотя, возможно, магия тут и ни при чем. Может, Алексей сам решил вернуться, пожалел супругу…

Не разуваясь, я прошел на кухню, уселся на табурет и закурил. Инга вбежала следом за мной и опустилась на корточки у моих ног.

— У меня нет сомнений, что именно твое колдовство вернуло Алексея домой! — я отрешенно смотрел в окно. — И ты вовсе не была уверена в том, что твой обряд никому не принесет зла. Помнишь, я спрашивал об этом?

— Я же не могла предположить, что любовница Алексея такая впечатлительная, — промямлила Инга, продолжая оправдываться. — Я и подумать не могла, что она пойдет на такой страшный шаг…

— Не могла подумать?! — взорвался я и в ярости затряс кулаками. — Не лги мне! Не лги! Ты — ведьма, способная одним взглядом убить человека, не предполагала, чем все может закончиться?! Да ты прекрасно осознавала все риски! Ты все знала наперед, я уверен!

— Не знала я ничего! И не осознавала! — запричитала Инга, вскочив на ноги. Но тут же упала на колени и протянула ко мне руки. — Ваня, Ванечка, поверь мне!

Я гневно взглянул на нее: из черных глаз струйками текут слезы, губы мелко дрожат, побледневшее лицо исполнено скорби и мольбы.

У меня заныло в груди.

— Инга, что же мы наделали?! — прошептал я, приподнимаясь с табурета, чтобы обнять рыдающую женщину. Но в этот миг мое сердце обожгла умопомрачительная боль, будто кто-то вонзил в него острый кинжал. Взмахнув рукой, теряя сознание, я резко отпрянул, упал на табурет, а затем свалился на пол.

Когда пришел в чувство, то обнаружил себя лежащим на диване в гостиной — уже без куртки и свитера, моя футболка была задрана до подбородка. Рядом со стетоскопом в руке стояла ярко накрашенная дама в белом халате. Другая — постарше, но миловиднее, — скорее всего, медсестра, сосредоточенно набирала в шприц какое-то лекарство из надломленной ампулы.

— Ну, вот, уже все хорошо! — заботливо взглянув на меня, женщина наклонилась и стала осторожно ощупывать мою руку ниже локтя — искала вену. — Сейчас сделаем еще один укольчик! Потерпите!

Я нашел в себе силы улыбнуться ей.

— Как вы себя чувствуете? — бесстрастно спросила та, что помоложе.

— Нормально! — процедил я, поморщившись, и прикрыл свободной рукой нос — резкий запах лекарств вызывал у меня рвотный рефлекс.

— У вас был приступ стенокардии, — констатировала врач, сосредоточенно протирая свои маленькие очки ажурным носовым платочком. — Электрокардиограмма показала…

— Мне делали электрокардиограмму? — удивленно спросил я. — Не помню…

— Да, — подтвердила доктор. И веско прибавила: — Полагаю, приступ возник из-за психоэмоциональной перегрузки. Ваша жена нам рассказала, что вы пережили сильный…

— Жена рассказала? — опять перебил я, бросив быстрый взгляд на Ингу. Бледная и печальная, она, потупившись, стояла у окна.

— У вас был глубокий обморок, — устало вздохнула врач, не обратив никакого внимания на мои слова. Затем небрежно водрузила очки на нос, сунула скомканный платочек в карман халата и сухо сообщила: — Мы забираем вас в больницу! Собирайтесь!

— Нет, не нужно в больницу! — испуганно вскричал я. И, вспомнив про Виву, пообещал: — Завтра сам отправлюсь в поликлинику, на прием к специалисту.

— Зря отказываетесь от госпитализации! — покачала головой докторша. Однако тут же согласилась: — Ладно, сходите к кардиологу. Только не затягивайте с визитом!

— И помните, что вам нужен покой, — прибавила медсестра, собирая в свой чемоданчик коробочки и пузырьки с лекарствами. — Полежите, поспите. И ни в коем случае не нервничайте!

Когда бригада «скорой» покинула квартиру, я с усилием оторвал голову от подушки и сначала сел на диване, а затем попытался встать на ноги. Но они тот час подломились, голова пошла кругом. Инга подхватила меня под руки и потащила в спальню:

— Я помогу добраться до кровати. Она шире и мягче, чем диван. Тебе будет гораздо удобнее.

— Мне нужно к Виве! — запротестовал я, силясь вырваться из цепких объятий.

— Никуда я тебя не отпущу! — твердо заявила Инга. — Ты же свалишься где-нибудь посреди улицы.

Она довела меня до постели, бережно уложила. Двумя взмахами руки проворно взбила подушку, подложила под голову и принялась стаскивать с меня брюки. Я не сопротивлялся, поочередно поднимал то одну, то другую ногу.

— Сейчас я приготовлю хороший отвар, — Инга заботливо укрыла меня одеялом. — Он немного укрепит твое сердце.

Я приподнялся и оперся на локоть, намереваясь возразить, но она остановила меня возгласом:

— Доверься мне!

— Откуда ты знаешь, чем меня лечить? — недовольно проворчал я.

— Забыл, что перед тобой врач?! — всплеснула руками Инга. — Милый мой, я прекрасно знаю, что нужно человеку, у которого плохо с сердцем!

Я вздохнул и устало растянулся на кровати, а моя лекарша умчалась на кухню.

Возвратилась минут через двадцать со стаканчиком в руке. Он был до краев наполнен мутновато-золотистой жидкостью.

— Выпей это! Не бойся, не горячо. Я остудила.

Покорно проглотив отвар, от которого разило валерьянкой, мятой и еще неведомо чем, я почти сразу почувствовал облегчение. Исчезла тупая боль за грудиной, прекратилось головокружение, воздух вокруг как будто насытился кислородом — дышалось гораздо свободнее.

— Спасибо, — я блаженно потянулся. — Ты действительно разбираешься в лечении сердечников.

— А ты еще сомневался! — хмыкнула Инга. Затем быстро сбросила с себя халат и, оставшись в одном белье, прилегла рядом со мной.

— Лежать в одной постели с больным — это такая процедура? — пошутил я, чувствуя, как хмельное тепло разливается по всему моему телу, а глаза непроизвольно закрываются.

— Тебе нужно как следует отдохнуть, — ее голос прозвучал где-то далеко и приглушенно. — Я буду следить за твоим состоянием. Спи и ничего не бойся — я не допущу, чтобы приступ повторился. Спи! Спи, Ванечка!

И я уснул.

Проснулся, когда сумрак вечера уже затопил комнату, а мутный свет уличного фонаря лизал край подоконника. Было тихо, лишь изредка из-за стены доносились возбужденные возгласы соседей.

У меня ничего не болело, не кружилась голова. Я чувствовал себя совершенно здоровым. Рядом сладко спала Инга. Ее голова покоилась на моем плече.

Очень хотелось курить. Полежав несколько минут, я решил подняться и выйти на кухню. Но едва пошевелился, как женщина ласково поцеловала меня в щеку и томно-медовым голоском осведомилась:

— Уже проснулся, Ванечка?

— Мне казалось, ты спишь, — промямлил я.

Она обвила мою шею руками и защебетала:

— Я не спала, я прислушивалась к биению твоего сердца. Оно стучало ровно-ровно!

Тепло трепетного женского тела, ласковые речи, подчеркнутая заботливость и нежность пробуждали во мне ответную реакцию — хотелось крепко обнять Ингу, зарыться лицом в бархат ее груди, гладить плечи, бедра и живот…. Но понимая, чем все это может закончиться, я переборол себя и вскочил с кровати.

— Покурю!

— Покури и возвращайся! — попросила она. — Я так хочу еще хоть немного понежиться рядом с тобой. Только, ради Бога, сними свою цепочку с крестиком! Пусть полежит на тумбочке, потом наденешь.

— Зачем снимать? — удивился я. — Чем она тебе мешает?

— Не мне, а тебе! — уточнила Инга. — Она все время перекручивается и может или порваться, или задушить тебя во сне.

— Да мне больше и нельзя спать, — бросил я уже из гостиной. — Пора отправляться домой!

Однако Инга все-таки уговорила меня, и мы еще добрых полчаса провели в постели. Болтали о разной ерунде — о предстоящей зиме, о погоде, о ценах на рынках города, не касались лишь сегодняшнего страшного происшествия — самоубийства Люси…

Женщина, как кошка, все время лизалась ко мне, клала голову на плечо, обнимала и целовала. Но дальше этого ее ласки не заходили. Она явно ждала, что инициативу проявлю я, и всячески подталкивала меня к этому. Напрасно! Я стойко держался. И лишь один раз допустил вольность — оттянул чашечку Ингиного лифчика вниз, и ненадолго впился губами в сладкий сосок. Она затрепетала, как осиновый лист. А когда я неожиданно отпрянул и выскользнул из постели, прокричала, не скрывая разочарования и досады:

— Это хулиганство — обнадежить даму, а потом обломать!

— Прости! — искренне извинился я. — Не могу я изменить Виве. Все мое естество этому противится…

— Ладно, я подожду, — недовольно вздохнула Инга. — Куда ты от меня денешься? Но, честно говоря, достало уже твое глупое упорство! Что принципиально изменится, если мы станем любовниками? И какой прок от твоей верности? Никакого! Наоборот, она обедняет твою жизнь, загоняет в рамки, лишает разнообразия и радости. Верность скучна, Ваня!

Женщина еще что-то говорила, но я уже не слышал. Сидел у окна на кухне и тупо сосал сигарету.

Пора было отправляться домой.

Глава тринадцатая

Грядущая зима изменила повадки птиц. Вороны да воробьи, и до этого не отличавшиеся деликатностью, теперь обнаглели в конец и совершено перестали обращать внимание на бомжей и бродячих собак, — на равных с ними выискивали пропитание возле мусорных баков. Видать, их птичья интуиция подсказывала, что впереди — долгие голодные месяцы и, пока еще есть возможность, необходимо отъесться досыта, запастись энергией впрок.

Мы стояли с Ириной во дворе ее дома и разговаривали. Час назад она позвонила мне и попросила о строчной встрече:

— Я возвращаюсь в Тоскану. Хочу проститься с тобой…

Через полчаса я был у подъезда ее дома.

— Ты все хорошо обдумала? — мне казалось, что Ирине стоило бы еще пожить возле родителей, придти в себя, обрести душевное равновесие.

— Конечно! — ее глаза выражали непоколебимую решимость. — Предчувствие зовет меня в путь, я немедленно должна ехать в Италию!

— Предчувствие? — с сомнением переспросил я. — Оно ведь может оказаться обманчивым…

— Нет, — твердо заверила она. — Меня ждет там что-то хорошее!

Я неопределенно пожал плечами. Что ж, пусть едет. Может, на сей раз судьба улыбнется Ирине, возвратит радость жизни, подарит надежду на лучшее будущее? Как знать…

Глядя на эту несчастную женщину, я думал о том, что так и не смог забыть ее, что воспоминания о наших с ней отношениях, наверно, останутся в моей душе до гробовой доски. Но почему так получилось? Ведь вряд ли я безумно любил Ирину, сомнительно даже, что вообще любил… По логике вещей, я должен был бы вычеркнуть ее из своей жизни и не вспоминать, а получилось наоборот — Ирина стала для меня дорогим человеком, судьба которого беспокоит меня, бередит мне сердце. Может, все дело в чувстве вины? Я действительно сильно виноват перед ней…

— Помни, ты для меня не чужая, — тихо произнес я, проникновенно заглянув в уже потерявшие прежнюю яркость глаза женщины. — Хочу, чтобы ты знала об этом. Если жизнь в Италии опять не заладится — приезжай, я помогу устроиться на работу, стану твоим лучшим другом и никому не позволю обидеть тебя…

— Спасибо, — на ее ресницах блеснула влага. — Я всегда буду помнить тебя, Иван, как помнила все эти годы…

— Звони, присылай электронные письма, — попросил я. — Обязательно! Обещаешь?

— Обещаю! Мы будем общаться, — заверила она, улыбаясь сквозь слезы. — А теперь прощай! Передай от меня поклон Виве! Тебе встретилась очень хорошая женщина, береги ее…

Мы крепко обнялись.

Через несколько секунд Ирина скрылась в подъезде…

Воскресным утром Вива повела меня в церковь — в ту самую, куда мы не попали в прошлый раз.

— Причастие тебе принимать нельзя, ты к нему не готов, а исповедоваться нужно, — заявила она. — Но, конечно, через недельку сходим и на причастие. Перед этим три дня попостишься, почитаешь святое писание, молитвы. В общем, я помогу тебе подготовиться.

— А почему надо идти именно в Покровский кафедральный собор? — поинтересовался я. — Исповедаться можно в любой церкви, разве не так?

— Можно и в другой, — согласилась девушка. — Но лучше в Покровском соборе. Я чувствую, как от него исходит благодать.

На этот раз в церковь мы поехали на троллейбусе. И добрались благополучно.

— Перед входом в храм обязательно перекрестись и когда войдешь — тоже, — инструктировала меня Вива по дороге от остановки до собора. — Потом надо подойти к образам, я покажу к каким, и приложиться к ним.

— Понятно, — отмахнулся я. — Лучше, если ты уже на месте все мне объяснишь, а пока не надо, я могу забыть.

У входа на территорию храма, у ворот, возле которых стояло несколько нищих, я заметил большую темно-серую кошку. Она тщательно вылизывала свою шерстку, не обращая никакого внимания на прохожих. Но ко мне почему-то проявила интерес. Пока Вива обходила нищих и раздавала им милостыню, чистоплотная мурлыка вдруг сорвалась с места и, приблизившись, стала нарезать круги. Она оббежала меня раза три, затем отошла и чуть поодаль прилегла прямо на мокрый асфальт. Однако уже через пару секунд подбежала и потерлась бочком о мои ноги.

— Брысь, глупое животное! — беззлобно прикрикнул на нее я, наклоняясь, чтобы стряхнуть шерсть со своих брюк.

В этот миг кошка с пронзительным визгом вцепилась когтями и зубами мне в пальцы и начала с остервенением их мутузить. Я взвизгнул от боли и вырвал руку. Она была изодрана и окровавлена.

— Господи, что случилось? — ко мне подбежала перепуганная Вива.

Я стоял и тряс пальцами. Увидев на них кровь, девушка быстро достала из сумочки носовой платок и протянула мне.

— Как это случилось?

— Кошка! — коротко бросил я, морщась от обжигающей боли.

— Да знаю, что кошка! — выкрикнула Вива и осуждающе посмотрела на меня. — Ты что, решил подразнить ее?

— Даже не думал дразнить! — отмахнулся я. — Просто она какая-то ненормальная! Сначала бегала вокруг меня, терлась о ноги, а потом — цап за пальцы!

Вива стала оглядываться по сторонам, искала глазами животное. Но его нигде не было видно.

— Ладно, пошли в аптеку купим йод.

— Обойдусь! — я обмотал ладонь и пальцы платочком и решительно направился к воротам.

И тут прямо мне под ноги со злобным шипением выскочила та сама кошка — она как будто специально ждала меня, спрятавшись за забором. Чтобы не наступить на нее, я отпрянул в сторону, споткнулся, не удержал равновесие и упал в лужу.

— Твою мать! — вскричал я, не сумев совладать с обуявшими меня эмоциями.

Попадись мне в этот момент эта серая разбойница, я бы, наверно, разорвал ее на куски. Вся передняя часть моей куртки — от плеч и до самого низа, а также обе штанины были мокрые и испачканные грязью.

— Не ругайся! Ты где находишься! — Вива, как могла, отряхнула с меня липкую жижу, и побежала покупать газеты.

Вернувшись, сунула их мне, а сама направилась к синему «Ланосу» с шашечками на двери, стоявшему неподалеку у тротуара. Поговорила с водителем и подала мне знак рукой. Я подошел к машине.

— Застели газетами заднее сидение и садись! — со вздохом приказала девушка. — Едем домой.

Едва переступила ворог квартиры, с сердцем выпалила:

— Не допускает нас что-то в храм! Уже второй раз какая-то неведомая сила встает на пути!

— Да, нелепо получилось, — промямлил я, мысленно соглашаясь с мнением Вивы — и, правда, очень похоже на то, что нам просто не дают войти в церковь. Вот только кто не дает? Но своими подозрениями на этот счет делиться с девушкой мне не хотелось…

— Давай вот что сделаем, — задумчиво произнесла она, обтирая мою истерзанную руку ваточкой, смоченной перекисью водорода — В следующий четверг приедешь ко мне после обеда и до утра воскресенья — из квартиры ни ногой! В этот период я сумею оградить тебя от всякого дурного влияния, от злого глаза и подготовлю к походу в церковь. Он обязательно должен состояться!

— А что мне сказать жене? — я озадаченно почесал затылок. — Меня ведь не будет дома трое суток…

— Ты всю жизнь ей врешь, а тут!.. — с раздражением произнесла девушка и на миг задумалась. Потом рассудительно прибавила: — Ну да, обманывать супругу, конечно, нехорошо, но на сей раз обман будет во благо. Скажи ей, что тебя отправляют в командировку.

— Нет, — покачал я головой. — Лучше скажу, что меня вызывают в Киев.

Я разделся и пошел в ванную искупаться. А Вива принялась чистить мою куртку.

Через полчаса вымытый и благоухающий туалетной водой, с перевязанной ладонью, я сидел на кухне и не торопясь хлебал густой кофе. Девушка развешивала на балконе мои постиранные штаны и свитер.

В какой-то момент я приоткрыл форточку, намереваясь покурить, и машинально взглянул в окно. О Боже! Этого не может быть! У подъезда, на тротуаре, свернувшись калачиком, мирно дремала та самая темно-серая кошка! Мое сердце мгновенно затрепетало от ужаса. Я крепко стиснул веки и, как полоумный, затряс головой. Когда через полминуты открыл глаза и опять посмотрел в окно, кошки не было. Вздох облегчения вырвался из моей похолодевшей груди. Да мне просто показалось! Ну, конечно же, показалось! Это было всего лишь наваждение, фантазия воспаленного сознания, мираж, обман зрения…

Я не стал ничего говорить Виве. Не хотелось давать ей лишний повод для переживаний, она и так расстроилась из-за того, что мы не попали в храм.

Девушка долго возилась с моей одеждой — стирала, сушила утюгом. Потом принялась готовить суп и какой-то сложный пирог. И все время о чем-то сосредоточенно думала, изредка бросая в мою сторону рассеянные взгляды.

Чтобы не путаться к нее под ногами и чем-то занять себя, я перебрался в гостиную и включил телевизор. Но смотрел недолго — глаза мои вдруг начали слипаться. Сил хватило лишь на то, чтобы перейти в спальню и упасть на кровать.

И я сразу очутился в городе. Не знаю, в центре или на окраине. Он был вполне обычным, хотя некоторые его особенности казались странными. Не очень ухоженный, многолюдный, запруженный небольшими причудливыми автомобилями и велосипедами. Высоченные многоэтажные здания с огромными окнами чередовались с потрепанными ветром пятиэтажками. Яркие, красочные витрины многочисленных магазинов резали глаза и вместо того, чтобы прельщать, отпугивали.

Оглядевшись, я увидел неподалеку небольшой зеленый сквер, возле входа в который располагалась большая овальная клумба с множеством желтых, красных, синих и белых цветов.

Мимо меня беспрерывно сновали небрежно одетые люди. Сначала я не обращал на них внимания, но потом стал приглядываться, и понял, что большинство — азиаты, скорее всего, китайцы или корейцы. Попадалось также немало мужчин и женщин славянской наружности. Прислушавшись к речи прохожих, я поразился ее многообразию. Одни говорили на русском, другие — на украинском, третьи — на неизвестном мне языке. Господи, куда меня занесло?

Немного потоптавшись на месте, я не спеша двинулся к скверу. И тут мне на глаза попался большой баннер, установленный на крыше невысокого мрачного здания. На баннере был изображен узкоглазый мужчина средних лет в светлой рубашке. На его губах играла ласково-презрительная усмешка. В одной руке он держал букет алых роз, в другой — очки. Надпись, расположенная поверху баннера, гласила: «Лучшего мэра нам не надо!». Я застыл на месте, как вкопанный: если мэр — китаец, значит, это китайский город, но почему надпись сделана на русском языке? Или китайцы перешли на русский?

Толком не осознавая, что делаю, я вошел в настежь распахнутые двери продуктового магазинчика, который увидел перед собой. Все три продавщицы, работающие здесь, имели ярко выраженные черты азиаток и общались с покупателями на ломанном русском языке.

Выскочив из этого заведения, я тут же залетел в другое. Над его входом пестрела затейливая вывеска: «Ориент-брат». Два продавца — худой мужчина-китаец и крепкая женщина-славянка — торговали бижутерией. Они дружно протянули ко мне руки, но не успели ничего сказать — я круто развернулся и выбежал на улицу.

Остановился на тротуаре, повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону — куда же рвануть? Ага, вон недалеко здание, выкрашенное ядовито-желтой краской, с двумя колоннами, на одной из них — какая-то синяя табличка. Приблизившись, я стал смотреть, что на ней написано. И совсем растерялся. На табличке значилось: «Харківська музична школа номер 3». Черт возьми, так я в Харькове? Да не может быть! Я что, разучился читать или стал терять зрение? Наверно же, не харьковская, а харбинская музыкальная школа? Я еще раз прочитал надпись. Нет, все таки харьковская! Да и буквы же наши — кириллица! Мать честная, как это все понимать? Что-то тут не так, явно не так!

Рядом по тротуару ковылял сухощавый мужичок славянской наружности, я бросился к нему. От неожиданности он отпрянул и, взглянув на меня с подозрением, остановился.

— Дорогой мой человек! — взмолился я, прикладывая руку к груди. — Прости, ради Бога за такой вопрос! Скажи мне, что это за город?

Мужичок растянул губы в насмешливо-сочувственной улыбке и изрек:

— Да, славно ты, видать, погулял, коли потерял всякий ориентир! Ты, браток, в Харькове!

— Ну, в смысле в Украине? — запинаясь, переспросил я.

— Нет, блин, в Гондурасе! — отрезал мужик и, хлопнув меня по плечу, потащился своей дорогой.

Но даже слова случайного прохожего не убедили меня до конца, что этот город, наполненный азиатами, — вторая столица Украины.

Поразмыслив, я решил зайти еще в один магазин — в супермаркет. Мне хотелось увидеть, какой валютой рассчитываются люди за свои покупки. Долго искать его не пришлось.

Войдя, я остановился в холле возле касс и сделал вид, что кого-то поджидаю. А сам краем глаза стал следить за тем, как расплачиваются покупатели. Но никаких денег так и не увидел. Кассиру предъявляли пластиковые карточки или что-то похожее то ли на малюсенькие калькуляторы, то ли на миниатюрные мобильные телефончики.

На улице я подошел к первой попавшейся даме и вежливо задал ей вопрос:

— Скажите, пожалуйста, как можно попасть в харьковскую мэрию?

Разговорчивая женщина подробно объяснила, как туда добраться, сколько остановок нужно проехать на общественном транспорте.

Итак, сомнений больше не осталось: я действительно в Харькове! Но почему он — не он? Не прежний? И почему большинство его жителей — азиаты?

Быстрым шагом я направился к арке, служащей воротами в сквер. Впопыхах наступил на какую-то кочку или кому-то на ногу, споткнулся, охнул и…

— Тебе плохо, Ванечка?

Я открыл глаза. Возле меня лежала Вива.

— Нет, все в порядке, — пролепетал я и потер рукой глаза, стряхивая с себя остатки сна.

— Пришла позвать тебя перекусить, а ты спишь. Решила тоже прилечь да немного вздремнуть, — девушка приподнялась и стала рассматривать мою забинтованную ладонь. — Сильно болит?

— Ничего у меня не болит! — я тоже привстал, опершись на локоть.

— Тогда почему ты кричал? Что-то плохое приснилось?

Я озадаченно почесал затылок:

— Понимаешь, приснился мне Харьков, но почему-то полный китайцев…

Вива прыснула смехом, но тут же взяла себя в руки, сделала серьезное выражение лица. Однако веселый огонек в ее глазах так и не погас.

— Это вещий сон. Я тоже такой видела. Так что мне все понятно…

— Что тебе понятно? — переспросил я, ожидая разъяснений. — Почему большинство жителей украинского города — китайцы?

— Не большинство, а почти половина, — уточнила она. — И они не все китайцы, среди них немало вьетнамцев, выходцев из Лаоса, Камбоджи…

— А как так получилось, что все эти ребята перебрались к нам? — допытывался я. — Как они сюда попали?

— Сначала ехали кто как — и легально, и нелегально. — Тыльной стороной ладони девушка отерла с моего лба капельки пота. — Потом правительство официально разрешило им переселяться.

— С целью улучшения демографической ситуации, что ли? — предположил я.

— Ну, и этот фактор тоже сыграл какую-то роль, — вздохнула Вива. — Но в основном из-за давления мировой общественности…

Помолчав, я хмуро спросил:

— Такая ситуация будет только в Харькове?

— Нет, азиаты поселятся и в некоторых других городах востока и юга Украины.

Я не спеша поднялся с кровати и, прежде чем отправиться на кухню покурить, задал последний вопрос:

— А что же тогда будет твориться на Дальнем Востоке России и в южной части Сибири, если китайцы добрались до Украины?

— О-о-о! — засмеялась Вива. — Можешь себе представить! Но только не беспокойся — выходцы из Азии расселятся практически по всей планете. И никакой большой беды от этого ожидать не стоит…

Весь остаток дня я намеревался посвятить работе. Нужно было написать статью о возрожденном в Запорожье заводе по производству поликристаллического кремния. Необходимые материалы имелись, их сбросила мне по электронной почте руководительница пресс-службы австрийско-украинской корпорации, которой принадлежал завод. Часть данных для статьи я также получил на самом предприятии.

Писалось мне легко, работа продвигалась быстро. Однако завершить ее помешал телефонный звонок Инги.

— Как ты себя чувствуешь, Ванечка? — поинтересовалась она жалостливо-ласковым голоском.

— На удивление, хорошо! — отрапортовал я бодро. — Ничего не болит, сердце не шалит, все в норме.

— Видишь, как помогло мое лекарство! — в голосе Инги легко улавливались нотки хвастовства. — Я хороший врач!

— Врачи лечат уколами и таблетками, а не снадобьями и голыми сиськами, — заметил я с иронией. — Так что ты, скорее, не врач, а знахарка-стриптизерша.

— Может, и так, — согласилась женщина и, нарочито тяжко вздохнув, спросила: — Так ты сегодня не появишься? Моя помощь уже, вроде как, и не нужна, ты здоров…

— Появлюсь, появлюсь, не переживай! — успокоил я. И, помедлив, дурашливым тоном спросил: — Только сперва скажи, ты случайно не можешь превращаться в кошку?

— Чего? — не поняла она. Или сделала вид, что не поняла. — Странный какой-то у тебя юмор… А почему ты задал этот вопрос?

— Да просто так поинтересовался, — весело проговорил я. — Сегодня утром мне довелось поцапаться с одной милой кошечкой, она чем-то напоминала тебя. Такая же шустрая!

— Какая еще кошечка? Ну-ка, подробнее! — потребовала отчета собеседница. — Тебе мало Вивы и меня, так ты завел себе третью?

Мне показалось, что Инга говорит это уже вполне серьезно, даже с некоей обидой. Господи, неужели ревнует? Так, может, мои подозрения — все-таки полная нелепица, чушь на постном масле? И правда, как может женщина превратится в кошку? Кто поверит в этот бред?

— Я говорил не о женщине, а о самой что ни на есть натуральной кошке, — спокойно объяснил я. — Она напала на меня посреди улицы и расцарапала руку.

— Не бешенная ли эта кошка часом? — предположила Инга с тревогой.

— Нет! — поспешил заверить я. — Просто глупая и агрессивная.

Уже через сорок минут мы сидели друг против друга в кухне за столом и пили чай.

— Так что ты там говорил о кошке? — напомнила Инга.

Я протянул правую руку, на ней виднелось несколько глубоких царапин и укусов. Женщина пристально их рассмотрела и сообщила:

— Ткани возле ранок сильно воспалены. Ты их чем-то обрабатывал?

— Да, перекисью водорода.

— И все? — возмутилась Инга. — А йодом или зеленкой почему не смазал? И почему не перевязал руку бинтом?

— Я лишь недавно снял бинт, — озабоченный вид хозяйки квартиры меня забавлял. — Он мешал мне набирать текст….

Она быстро вскипятила воду с какими-то травами, вылила ее в глубокую миску и приказала:

— Как только вода немного остынет, сунь в нее руку и подержи. Эта ванночка уменьшит воспаление… А вообще-то, надо бы сходить в поликлинику и получить прививку от бешенства.

— Та кошка не была больной! — отрезал я.

— Уверен?

— Абсолютно!

После того, как я хорошо пропарил руку, Инга смазала ее какой-то вонючей мазью и тщательно перевязала. И болезненные ощущения сразу прошли…

Пока не стемнело, мы поехали на моей машине прокатиться по городу. Об этом попросила Инга, сказав, что совсем не знает Запорожье и хотела бы на него посмотреть хотя бы из окна автомобиля. Я согласился, полагая, что мне тоже следует развеяться.

Мы пересекли плотину Днепрогэса туда и обратно, побывали на Хортице. Потом рванули через полгорода к парку «Дубовая роща». Тут-то и тормознули нас гаишники. Они обвинили меня в том, что я не пропустил людей на пешеходном переходе, и это было правдой. Однако писать протокол почему-то не стали и даже не намекнули на взятку. Просто пожурили и отпустили. Отъезжая от поста, я похлопал Ингу по бедру и пошутил:

— Если бы гаишники выписали мне штраф, ты бы их, наверно, прикончила…

Она убрала мою руку со своей ноги и обиженно заметила:

— Ты язвительный человек!

— Ладно, прости! — вздохнул я. — Больше не буду.

— Кстати, тот толстый капитан, который тебе махнул палкой, скоро свое получит, — как бы между прочим произнесла моя пассажирка, сосредоточенно глядя в окно.

— Ты опять…

— Причем тут я! — огрызнулась Инга. — Дело вот в чем. Не так давно этот толстяк не совсем заслуженно оштрафовал старика на полусгнившей «Таврии». Тот так просил простить его, так просил… Говорил, что получает мизерную пенсию и еле сводит концы с концами, рассказал, что у него на попечении находится семнадцатилетняя сиротка-внучка, которая сильно болеет. Но слова старика не тронули сердце гаишника, он выписал максимальный штраф….

— И что дальше? — я вдруг представил этого несчастного деда, слезно просящего пощады у непреклонного милиционера, которому должностная инструкция и желание выслужиться заменили человечность и совесть. — Рассказывай!

— Ну, что дальше… — вздохнула Инга. — Когда старик забирал свои документы вместе с протоколом из рук гаишника, то в сердцах выкрикнул: «Пусть вас Бог накажет!». А уже, сев в свою машину, прибавил: «Пусть твои дети будут прокляты!» И его слова были услышаны…

— Кем? Богом? — уточнил я.

— Нет, Бог таких слов не слышит, — тихо произнесла Инга. — Но тот, кто услышал проклятия старика, тоже всемогущ. И теперь через полтора года капитан умрет от кровоизлияния в мозг, но перед этим его восемнадцатилетнего сына до смерти забьют грабители.

— Но это же чудовищно! — закричал я, повернув разгневанное лицо к своей пассажирке.

— Может, и чудовищно, — повела она плечом. — Зато справедливо….

— Откуда ты знаешь все эти подробности — о старике, о судьбе гаишника и его сына? — я надеялся, что Инга сейчас рассмеется и скажет, что просто нелепо пошутила.

Но этого не произошло.

— Я ведь все-таки ясновидящая, — равнодушно бросила она. — Не забывай этого….

— Но ты же не станешь утверждать, что видишь будущее каждого человека? — допытывался я.

— Конечно, не стану, — подтвердила она. — Но будущее этого капитана и его сына вижу прекрасно…

Я с досадой махнул рукой и, достав сигарету, смачно закурил. К дому Инги мы возвращались в полном молчании. Ее предсказание дальнейшей судьбы толстяка-капитана не давало мне покоя. Но все же мне хотелось надеяться, что с ним и его сыном ничего плохого не случится.

Глава четырнадцатая

Должность собственного корреспондента газеты не особо обременительна. Но расслабляться нельзя, все запланированные статьи нужно готовить вовремя и, кроме них, почти каждый день отправлять в редакцию пару коротких сообщений о событиях, происшедших в области. Правда, иногда для того, чтобы написать какую-нибудь небольшую корреспонденцию, приходится встречаться с десятком людей и ездить во многие места, часто довольно отдаленные друг от друга. А еще в работе собкора есть одна особенность — у него нет коллег. То есть, они есть, но не рядом. А это значит, что часто бедному журналисту даже не с кем поговорить.

Поначалу такое вот творческое одиночество, работа вне коллектива мне очень нравились. Никаких хлопот! Не нужно выслушивать жалобы кого-нибудь из сослуживцев на «деспота»-шефа; не надо утруждать себя подбором подходящих комплиментов для стареющей секретарши, которая без внимания мужчин мгновенно увядает, будто цветок, выставленный в январе на балкон; никто не ждет от тебя участия и понимания, восхищения и благодарности… Но вскоре я стал тяготиться положением трудяги-единоличника. Ведь неделями обходиться без общения — настоящий кошмар! Жена с утра до вечера на работе, сын — в университете или за компьютером, от которого его не оторвать. Сидишь в четырех стенах, пишешь и скучаешь, пишешь и скучаешь! Оторваться бы на полчасика да поболтать с кем-нибудь… Но с кем? Рядом ведь никого!

Когда такое положение вещей уже достало меня до печенок, я нашел довольно простой выход: научился быстро управляться с работой, отводя ей не больше двух-трех часов в сутки, а остальное время коротал у любовницы. Встречался, конечно, и с друзьями-приятелями, но не часто — в последние два-три года я что-то перестал находить с ними общий язык. Возможно, из-за того, что их интересы поменялись, а мои остались прежними. Я как любил общаться с женщинами, так и продолжаю любить, а друзья теперь заняты в основном детьми, внуками, дачами да собственным здоровьем. И уговорить кого-то из корешей развеяться, как в былые времена, становится все труднее.

Помню, приехал как-то к Алексею, думал, вместе покумекаем, куда податься — в сауну с девчонками или к нему на дачу да напечем шашлыков под водочку. А он сидит и сосредоточенно так марки в лупу рассматривает. «Смотри, — говорит, — какую я красавицу в одного филателиста выменял!» — и тычет мне под нос полуистлевший клочок бумаги. «Ты что, — спрашиваю, — рехнулся? Чем ты занимаешься? Субботний день, солнышко светит, а он, как слюнявый онанист, какие-то фантики перебирает!» «Ну, что ты, филателия — это же интереснейшее занятие, — стал оправдываться Алексей — Многие великие люди питали к ней слабость». Я рассмеялся ему в лицо: «Очнись! Жизнь коротка, как всполох молнии, завтра-послезавтра нас понесут на кладбище. А тебе на смертном одре и вспомнить-то нечего! Что ты видел, кроме своей толстой, вечно недовольной Насти в застиранном халате? Открой глаза: кругом полно куколок, которые и созданы лишь для того, чтобы мы наслаждались ими. Не теряй время!» Алексей, слушал меня и только ртом зевал, пытаясь возражать. Но я не умолкал, все убеждал его: «Подумать только, человеку скоро сорок пять лет, а у него даже любовницы нет! Это же уму непостижимо! И когда ты собираешься наверстывать упущенное, филателист несчастный?» Мои пламенные речи тогда все-таки немного расшевелили Алексея. «Ну, где я себе женщину найду? — мямлил он. — Кому я нужен? Предложу какой-нибудь встречаться, а она меня пошлет… Это же позор!» «Позор?! — взревел я. — А растрачивать жизнь на разную ерунду, как ты сейчас растрачиваешь, — это не позор? Боишься отказа? Дурак! Ну, допустим, откажет одна. Да и фиг с ней! Иди к другой!» «А если мне нравится именно та, которая отказала?» — настаивал Алексей. Я покрутил пальцем у виска: «О, да у тебя психология незрелого юнца! А мы с тобой уже немолодые дядьки, нам не до сантиментов. Что значит — нравится именно та? А эта, а вон та, что, не нравится? Вполне нормально, если мужик положит глаз сразу на нескольких дам. И бери пример с меня. Я уже давным-давно не борюсь за женщин, не прилагаю каких-то особых усилий, чтобы их расположить, завоевать. Если девушка или молодка отказывает мне с первого раза, то второй попытки не предпринимаю. Нет — так нет, не судьба. И даже, когда мы уже вместе, не буду удерживать женщину, вздумай она бросить меня. Мне проще найти себе другую». «Но как заводить любовницу, я ведь женат?» — выложил свой последний аргумент Алексей. «Да, ты женат, но ты не в плену! — парировал я. — Если у меня на пальце обручальное кольцо, то, выходит, я уже не имею права на личную жизнь, так что ли? Нет, брат, жена — это партнер, соратница, подруга, хранительница домашнего очага, но надо же мужчине что-то иметь и для души!»

Наш разговор тогда так ничем и не закончился. Но, как я теперь думаю, мои разглагольствования все-таки посеяли в душе Алексея зерна сомнений в правильности его образа жизни. И зерна эти позже проросли любовной связью с Люсей. Вот только всходы оказались с изъяном — я говорил о мужской потребности иметь романтические отношения с женщинами, но не о том, что ради них надо бросать жену. Видать почва — душа Алексея — была для них не особо благодатной…

И вот теперь он сидит передо мной — молчалив, мрачен и крепко выпивши. Рядом — Настя. Настроение у нее подавленное.

— Что мне с ним делать — ума не приложу, — она кивком головы указывает на мужа, посасывающего пиво прямо из литровой бутылки. — Он уже три дня пьет и ничего не ест.

— Совсем ничего? — переспрашиваю я, озабоченно поглядывая на Алексея.

— Ничегошеньки! — вздыхает Настя. — Я ему и грибной суп предлагала, и пельмени, и его любимые котлеты по-киевски. Не хочет!

— Да, дело серьезное! — качаю я головой и незаметно делаю ей знак, дескать, уйти, дай нам поговорить с Алексеем наедине.

Настя, вспомнив, что у нее не развешано постиранное белье, быстро выходит из кухни. А я закуриваю и некоторое время молчу — жду, чтобы Алексей сам начал разговор. Но он безмолвствует — пьет пиво и курит, стряхивая пепел прямо на стол.

— Слушай, с чего это ты вдруг решил загулять? — не выдержав слишком затянувшейся паузы, спрашиваю я эдаким слегка шутливым тоном. Хотя прекрасно понимаю состояние Алексея. Я бы сам пил по-черному, если бы любимая женщина, которая ждала от меня ребенка, ушла вот так из жизни…

— Тошно мне! — бросает он, не поднимая головы.

— Бери себя в руки! — советую я. — Не мучай жену. Она же переживает за тебя…

Он небрежно кидает под стол пустую бутылку и открывает другую — полную.

— Плевать! Пусть помучается…

Я смотрю на друга с недоумением:

— Ты что говоришь? Вы прожили вместе столько лет, делили на двоих и радости, и невзгоды, построили дом, вырастили дочь… Жена — самый родной для тебя человек, как можно не пожалеть ее?

— А мне вот не жалко! — огрызается Алексей. — И вообще, отстань от меня со своими нравоучениями!

Обиженно отворачиваюсь и, пожав плечами, тихо произношу:

— Какие нравоучения? Я просто даю тебе совет, как друг.

Он поднимается из-за стола, стоит, покачиваясь, на нетвердых ногах. Потом делает несколько неуверенных шагов к окну, останавливается и вдруг во всю мощь легких затягивает:

— По Дону гуляет! По Дону гуляет! По Дону…

С грохотом открывается дверь кухни. На пороге — перепуганная Настя:

— Что тут у вас? Алеша…

— Уйти, змея! — рявкает Алексей через плечо. — Вот отсюда, зараза!

Женщина вмиг теряет самообладание. Ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать.

— Не смей! Не смей меня оскорблять! — кричит она.

Я подхожу к ней, беру под руку и вывожу за порог.

— Настя, не нужно истерик! — прошу я. — Ты же видишь, он пьян.

— Алешка и раньше, случалось, выпивал, но никогда не повышал на меня голос, тем более — не оскорблял, — глотая слезы, лепечет она.

— То было раньше! — твердо говорю я. — Ты думаешь, ему сейчас легко?

Настя не хочет слушать, Оттолкнув меня, она влетает в кухню и не своим голосом орет:

— Это все из-за той шалавы! Из-за нее, мерзавки! Пусть гниет в земле, поделом ей!

Алексей разворачивается, его лицо искажено гримасой боли и ненависти. Он медленно заносит кулак. Я подскакиваю, хватаю друга за руку и начинаю заламывать ее ему за спину. Но сделать это не так просто — Алешка на голову выше меня и пуда на полтора тяжелее.

— Немедленно сядь и успокойся! — прошу я.

Он опускает кулак и опять отворачивается к окну.

— Ваня, я эту скотину видеть не могу! — цедит сквозь зубы. — Скажи ей, чтобы не путалась у меня под ногами! Не то…

Я растерянно взираю то на Настю, то на Алешку, не зная, что предпринять. У меня нет ни малейшего представления о том, как им помочь.

— Послушай, — говорю я ей. — Пожалуйста, оставь его одного. Пусть сидит себе и пьет свое пиво. Пройдет какое-то время, он успокоится…

— Я сама его успокою, — трясет кулаками она. — Так успокою…

— Заткнись! — гундосит Алексей и искоса с угрозой смотрит на жену.

— Он сегодня работу прогулял, Ваня! — продолжает вопить Настя. — Если и завтра не выйдет, его выгонят, как паршивую собаку!

Мой друг делает глоток из бутылки, тычет пальцем в сторону супруги и гогочет:

— Она подохнет с голоду без моей получки! Вот я посмеюсь!

Настя изо всей силы топает ногой по полу и, как резанная, кричит:

— А ты, ты не подохнешь?! На какие шиши станешь покупать себе сигареты и водку?

— Мне об этом нечего печалиться! — презрительно усмехается Алексей и выпускает струйку дыма прямо в лицо Насте. — Я недавно купил стройматериалы для летней кухни? Купил! Теперь продам! Надо будет — и машину загоню!

— А я на развод подам и на раздел имущества! — неистовствует женщина. — Половину машины мне присудят!

— А мне полдома! — потешается Алексей. — Круто погуляю, когда продам!

Настя беспомощно зевает ртом, она не знает, что сказать, чем крыть. У нее просто нет слов.

— Ну, а сам-то где жить будешь? — наконец, вопрошает она, растерянно блуждая глазами по углам кухни.

— Да бабу себе найду с хатой! — равнодушно изрекает Алексей, отирая мокрые от пива губы. — Я мужик с руками и с головой, в одиночестве не зачахну, найдется какая-нибудь грудастая дамочка…

— Да кому ты нужен, алкаш?! — Настя делает шаг к столу и в ярости хлопает себя руками по бокам. — Кто с тобой, уродом, станет мучиться?

— Я пить не буду! — Алексей достает из пачки очередную сигарету, вставляет себе в рот и дрожащей рукой подносит зажигалку. — Это я с тобой пью, потому что мне на тебя наплевать! А с другой — ни-ни.

— Так значит? — Настя хватает со стола недопитую бутылку и выплескивает ее содержимое на пол. — Вот тебе твое пивко, вот!

— Дать бы тебе в рыло, да руки не охота марать, — бормочет Алексей, глубоко затягиваясь дымом. — Сейчас покурю и схожу в магазин за водкой!

Я почти силком вывожу Настю из кухни. В коридоре ставлю перед собой и выкрикиваю ей в лицо, четко печатая слова:

— Ради Бога, не задирайся с ним! Не нужно скандалить с пьяным! Ты меня понимаешь или нет?

— Ваня, он сегодня вылакал уже две бутылки водки и три литра пива, — рыдает женщина, уронив голову на грудь. — Что мне делать, как с ним бороться?!

— Никак! — вздыхаю я. — Он должен сам успокоиться.

— А если его за прогулы выгонят с работы? — в ее глазах колышется огонь отчаяния.

— Найдет другую! Алешка ведь ценный специалист. И, знаешь, может, оно и к лучшему, если выгонят. Там ему все напоминает Люсю…

Я уезжал от них с тяжелым сердцем. Размолвки в этой семье случались и раньше. Но таких скандалов не было ни разу. Да и Алексей прежде никогда не позволял себе слишком много пить. И не оскорблял жену последними словами…

Господи, чем же это все кончится?

Одна надежда — на Ингу. Она просто обязана помочь Алексею успокоиться, а семье — обрести мир и взаимоуважение. С этой мыслью я и прибыл по знакомому адресу. Однако меня ждало разочарование.

— Ванечка, а что я могу сделать в данной ситуации? — беспомощно развела руками Инга. — Могу лишь посоветовать Насте потерпеть, авось Алексей образумится.

— Но неужели нет никакого способа помочь? — не поверил я. — Ты, без сомнения, наделена огромной магической силой, и вдруг оказываешься бессильной вернуть человека к нормальной жизни — сделать так, чтобы он бросил пить, обрел душевное равновесие, перестал считать жену врагом?

— Практически бессильна, — смиренно произнесла Инга и, опустив голову, грустно вздохнула. — Что сделано, то сделано, назад возврата нет. Я же не могу оживить эту Люсю…

— Ну, хоть посоветуй что-нибудь? — взмолился я. — Они оба — и Алексей, и Настя — стали просто невыносимыми, абсолютно неуправляемыми! Никакие увещевания на них не действуют. Просил Настю не закатывать истерик, не скандалить с пьяным — нет, не слушается, лезет на рожон, и все! Алексей, тот вообще не хочет меня слушать, сидит, лакает пиво и осыпает супругу оскорблениями.

— Ладно, я подумаю, — пообещала Инга. — Может, мне и придет что на ум…

— Только думай быстрее! — я взял ее за руку, крепко сжал пальцы. — Пожалуйста!

— Хорошо…

Она помогла мне снять куртку, потом наклонилась, чтобы расстегнуть молнию на моих полусапожках. И затем, пока я умывался и мыл руки в ванной, успела приготовить чай.

Мы молча уселись за стол. Инга, суетясь, наполнила чашки, услужливо придвинула ко мне поднос с пирожными. Но тут же и убрала, увидев, как я поморщился.

— Признаю, нелепо получилось с тем ритуалом, — через некоторое время проговорила она в полголоса, виновато склонив голову и опустив глаза. — Но я ведь и представить себе не могла, что будут такие последствия. Мной двигало желание помочь покинутой женщине, я ведь хорошо знаю, что значит быть брошенной…

— Теперь бы примирить Алексея и Настю, — обронил я, борясь с желанием немедленно обнять Ингу и приласкать — так жалко она выглядела в тот момент.

— Тут я подумала… — ее руки нервно теребили краешек скатерти. — Можно попробовать усмирить Алексея с помощью одного старинного способа…

— Значит, все-таки есть способ! — оживился я. — Ну-ка, рассказывай!

Инга подняла голову. Ее глаза выражали смущение и кротость.

— Способ этот довольно необычный, но действенный. Он на время ослабляет энергетику человека, делает его как бы больным и тем самым лишает агрессии, укрощает, успокаивает, направляет помыслы совсем в другое русло…

Я отставил в сторону полупустую чашку, подошел к приоткрытому окну, закурил и деловито осведомился:

— Ритуал сложный?

— Не очень, — покачала головой Инга. — Надо приготовить снадобье и прочитать заговор, а потом…

— Так давай, готовь снадобье! — нетерпеливо перебил я.

— Подожди! — она нервно потерла пальцами виски. — Не совсем уж все просто. Нужна кровь. Всего пару капелек…

Я подскочил и протянул руку через стол:

— На, коли иголкой и бери крови, сколько требуется!

— Нет, нет, мне твоя кровь ни к чему! — остановила она мой порыв. — Тут понадобится кровь мертвого человека. Причем, ее следует взять исключительно у того, кто погиб не своей смертью. И чтобы труп еще был теплым…

— О Господи, какие страсти ты говоришь! — опешил я. — Где же мы возьмем такую кровь? Не идти же в морг?! Там пошлют подальше, а то и милицию вызовут или накостыляют по первое число!

Инга покачала головой и, зачем-то понизив голос до шепота, произнесла:

— Конечно же, в морг мы не пойдем! Нам нужно всего лишь попасть на место автокатастрофы со смертельным исходом. И попасть вовремя, когда ни гаишников, ни «скорой» там еще не будет.

— Но это же невозможно! — вскричал я, бросая окурок в пустое блюдце.

— Невозможно, если не знать, где произойдет авария! — уточнила Инга, бросив на меня исподлобья быстрый взгляд — А я, если напрягусь, могу заблаговременно сказать со стопроцентной точностью, где именно и в какое время машина собьет пешехода или врежется в уличный фонарь.

Я растерянно захлопал ресницами.

— Ты… шутишь?

— Нисколько! — отрезала она.

— Постой, постой! — я возбужденно вскочил и заметался по кухне. — Если тебе дано предугадывать такие вещи, то сколько жизней ты могла бы спасти! Почему же не спасаешь?!

— Сядь и успокойся! — властным окриком остудила мой порыв Инга. И когда я повиновался, тем же тоном продолжила: — Кто мне дал право вносить коррективы в то, что предначертано свыше?! За вмешательство можно получить такой удар судьбы, такое наказание, что мама не горюй! И потом, спасай — не спасай, человек все равно погибнет, пусть и несколько позже.

— Но ведь врачи часто вырывают людей из лап смерти, и их вряд ли за это кто-то наказывает, а спасенные продолжают жить, — горячо возразил я и схватил со стола пачку сигарет — нестерпимо захотелось подымить, хоть я только что уже покурил.

Инга задумчиво повела черной бровью.

— Да, врачи спасают. Но кого? Только тех, кого им позволено спасти. А те люди, которые должны умереть, умирают.

Какое-то время я молча посасывал сигарету, боясь задать самый главный вопрос. Но задавать его было необходимо. Поэтому, собравшись, наконец, с духом, еле слышно спросил:

— И как скоро в городе произойдет авария со смертельным исходом?

Инга пристально взглянула на меня и, немного помедлив, спокойно ответила:

— Завтра в одиннадцать часов тридцать шесть минут на перекрестке улиц Украинской и Героев Сталинграда подросток на скутере попадет под колеса легковой автомашины.

— Боже мой! — вырвалось у меня.

— Мы должны подъехать к перекрестку чуть раньше и подождать, — пропустив мимо ушей мой возглас, бесстрастно продолжила Инга. — Когда произойдет авария, подбежим к скутеристу как будто помочь и смочим его кровью носовой платок. Этого будет достаточно…

— Делай это без меня! — отчаянно замахал я руками. — Только без меня! Я не хочу в этом участвовать!

— Хорошо! — согласилась она. — Я сама все сделаю. Ты только подвези меня к месту аварии и оставайся в машине.

На следующий день почти в половине двенадцатого мы на моей «Хонде» пересекли перекресток улиц Украинской и Героев Сталинграда и остановились сразу за ним. Я закурил, а Инга, откинувшись на спинку сидения, как будто задремала. Но вскоре встрепенулась, открыла дверцу и вышла из машины.

— Я пересяду на заднее сидение, оттуда мне будет удобнее наблюдать.

Прошла минута, вторая… Мои нервы были напряжены до предела.

— Может, ты ошиблась? — спросил я с надеждой, повернувшись к Инге.

Она молча покачала головой.

— Неужели сейчас на наших глазах погибнет ребенок? — в машине было совсем не холодно, но меня бил озноб.

— К сожалению, да! И мы ничего не можем сделать, — медленно проговорила Инга и, открыв свою сумочку, стала что-то искать в ней. — Где же этот платок?

Выбросив окурок в приоткрытое окно, я достал новую сигарету, прикурил. Но тут же поспешил покинуть салон автомобиля — у меня сильно затекли ноги, и нужно было их немного размять.

Я вдохнул влажный ноябрьский воздух на полную грудь и только успел повернуться лицом к перекрестку, как увидел щегольски разодетого скутериста, который, практически не сбавляя скорости, лихо поворачивал направо. Ему бы притормозить, взять ближе к тротуару, ведь зажегся красный сигнал светофора, зеленый горел лишь на дополнительной секции, разрешая движение направо. Парень проскочил бы, но он вырулил сразу на вторую полосу — прямо наперерез серому «Ланосу». Завизжали тормоза, водитель резко бросил машину влево, на третью полосу, и ему удалось избежать столкновения со скутером. Однако водитель черной «Шкоды Октавии», которая неслась следом за «Ланосом», среагировать не успел. Удар, лязг металла, крики прохожих… Я замер от ужаса, мое сердце, бешено колотясь, упало в живот…

В этот момент из «Хонды» выскочила Инга и стремглав понеслась к скутеристу, распластавшемуся посреди проезжей части. Она подбежала, склонилась над ним и начала вытирать его окровавленное лицо носовым платком. Метрах в трех от них лежал на боку разбитый скутер, возле него — мотошлем с лопнувшим плексигласовым забралом. К месту аварии бежали люди. Водитель «Шкоды», выбравшись из машины, встал возле нее, обхватив голову обеими руками, и затрясся не то от холода, не то от душивших его рыданий.

Когда ко мне подошла Инга, я все еще пребывал в шоковом состоянии и плохо соображал. Она дергала меня за рукав, что-то кричала. В конце концов, ей удалось запихнуть меня на заднее сидение машины. Сама она быстро села за руль, завела автомобиль с пол-оборота и рванула с места.

Опомнился я уже на площади Профсоюзов. Выбрался из «Хонды» и, еле ворочая непослушным языком, изумленно спросил Ингу:

— Ты что, умеешь водить машину?

— А что тут уметь? — отмахнулась она. — Идем быстрее домой! Дорога каждая минута…

Оказавшись в квартире, я сразу отправился в гостиную прилечь — от пережитого у меня подкашивались ноги и туманилось в голове. А Инга заперлась в ванной.

И вышла оттуда только через час.

— Ну, вот и все! — бодро отрапортовала, появившись на кухне, где я сидел у приоткрытого окна и курил. Разрумянившееся лицо женщины, ставшей совсем недавно свидетельницей гибели паренька, почти ребенка, показалось мне веселым.

— А теперь что? — вяло осведомился я.

— Как что? Теперь снадобье надо отдать Насте, — Инга поставила на стол маленькую стеклянную бутылочку, доверху заполненную мутноватой светло-коричневой жидкостью. — Давай позвоним ей, пусть приедет.

— Давай, — согласился я, чуть качнув головой.

Настя пообещала приехать часа через полтора.

Вдоволь накурившись, я вернулся в гостиную и опять прилег. Инга все время крутилась рядом и озабоченно поглядывала на меня.

— Хочешь, приготовлю чай и напою тебя? — предложила она, подкладывая под мою голову подушку. — Что-то ты выглядишь неважно…

Я ничего не ответил, закрыл глаза и сделал вид, что задремал.

А вскоре действительно уснул.

Разбудили меня приглушенные голоса в прихожей — приехала Настя.

Пока она снимала верхнюю одежду, Инга заскочила в гостиную и, увидев, что я уже проснулся, пригласила на кухню пить чай:

— Присоединяйся к нам!

— А мое присутствие не будет лишним? — засомневался я.

— Скажешь тоже! — она заговорщицки улыбнулась, потом наклонилась, быстро поцеловала меня в щеку и в висок. — Кроме чая, есть и водочка — супруга твоего друга прихватила. Пара стопок, кстати, тебе сейчас не повредит. А машину оставишь на площади, перед магазином. Не беспокойся — не угонят!

Столкнувшись лицом к лицу с Настей, я потерял дар речи: ее правая скула была багрово-синей, подбородок и лоб покрывали глубокие царапины и ссадины, а глаз так заплыл, что даже не открывался. Женщина дала мне разглядеть себя, как следует, а потом истерично рявкнула:

— Это работа Алексея!

— Как он мог! — в ужасе воскликнул я. — Так разукрасить собственную жену способен только садист!

— Алешка стал хуже зверя! — всхлипнула Настя. — То раньше он был тихим да спокойным. А теперь…

— Ладно, садитесь за стол! — Инга широким жестом пригласила нас на кухню. — Твоему горюшку, Настенька, можно пособить…

Я присел на табурет, опрокинул предложенную мне стопку водки и закурил. Дамы тоже выпили и принялись жевать шоколадное драже, черпая его из стеклянной вазы горстями. Затем Инга извлекла из холодильника знакомую уже мне бутылочку, поставила на стол перед Настей и звонким голосом спросила:

— Ты хочешь, чтобы твой Алешка стал, как шелковый?

— Ох, хочу! — вздохнула гостья.

Инга положила ей руку на плечо и стала объяснять:

— Тогда возьми это снадобье, и когда твой муженек вздумает принять ванну, выплесни в воду. Только предупреждаю: Алексей сперва немного приболеет, захандрит, возможно, исхудает…

— А пить бросит? — с надеждой спросила Настя.

— В тот же день! — заверила Инга. — И станет спокойным, даже слегка инфантильным. Потом, через месяц-полтора, силы вернутся к нему. Правда, есть одно «но»…

— Какое? — вмешался я.

Инга ответила не сразу. Она не спеша разлила по стопкам водку, помешала ложечкой чай в своей чашке и лишь потом тихо произнесла:

— Очень редко, но иногда, если человек не хочет жить и с готовностью поддается болезни, от этого снадобья случаются осложнения…

— Серьезные осложнения? — в единственном глазу Насти мелькнула тревога.

— Риск минимальный, — пожала плечами Инга. — Алексей-то, я думаю, у тебя не слабак! Выстоит!

Гостья осторожно провела пальцами по правой — изувеченной — стороне лица, взяла в руки наполненную стопку и одним духом выпила.

— Ну, поболеет, так поболеет! — изрекла она, тряхнув головой и гадливо поморщившись. — Главное, чтобы успокоился, перестал пить и поднимать на меня руку.

Инга удовлетворенно улыбнулась.

— Теперь тебе нечего этого опасаться!

Глава пятнадцатая

Вечером я заехал к Виве.

— Завтра среда, — сразу же напомнила она. — В конце дня — ко мне! И до воскресенья из квартиры я тебя не выпущу. Будешь поститься, читать молитвы и вспоминать все свои грехи, чтобы потом рассказать их священнику.

— Как так?! — изумился я. — Трое суток ты станешь держать меня в четырех стенах?

— Ничего с тобой не случится, — улыбнулась девушка. — Ну, а если уж так припечет, сходим прогуляться.

— Можно пойти в кино, — предложил я, вспоминая, когда в последний раз мне доводилось захаживать в кинотеатр — лет десять назад или больше?

Вива отрицательно замотала головой:

— Какое кино, ты что? Нельзя! Никаких развлечений! Когда человек готовится к причастию, он не должен увеселять свою душу — ни играми, ни просмотром юмористических передач и фильмов, ни песнями да плясками. Подготовка к причастию — дело исключительно серьезное!

Обреченно вздохнув, я сбросил с плеч куртку и понес в кухню кульки и пакеты с провизией, купленной по дороге в супермаркете. Вива принялась их распаковывать.

— Сегодня и завтра ты можешь еще кушать в свое удовольствие, а вот, начиная с четверга и до конца воскресенья, в твоем меню будет исключительно постная еда, — «обрадовала» меня девушка, рассовывая продукты по шкафам и полкам холодильника. — Но голодные обмороки тебе не грозят, я умею готовить сытные и вкусные блюда из овощей и различных круп.

— А если мне захочется сладкого? — шутя, поинтересовался я.

— Пожалуйста! Я приготовлю рисовую кашу с медом или блинчики с повидлом. Устроит? — ответила Вива серьезно. — И потом кто тебе мешает скушать пару апельсинов или яблок?

Разобрав мои покупки, девушка накрыла на стол. Как я ни отнекивался, пришлось садиться ужинать. Хорошо еще, что ужин оказался легким.

Затем мы перешли в гостиную.

— Кстати, как там поживает Инга? — вдруг спросила Вива, бросив на меня быстрый взгляд.

— Да нормально, — пожал я плечами, присаживаясь на диван. Мне совсем не хотелось говорить об этой женщине и тем более о том, что довелось пережить по ее воле.

— А чем вы занимаетесь, когда ты к ней приезжаешь?

Этот вопрос меня насторожил — может, Вива что-то знает о страшной аварии, случившейся сегодня перед обедом, о снадобье, приготовленном Ингой? Или о наших, пусть не сексуальных, но вполне интимных, отношениях? Однако в глазах девушки я не прочитал ничего такого, чтобы свидетельствовало об ее осведомленности.

— Болтаем! — коротко ответил я и вскочил с дивана — решил улизнуть в прихожую за курткой, чтобы накинуть ее на плечи и выйти на балкон покурить. Но Вива остановила меня, ухватив за руку:

— Ты уверен, что Инга хороший человек? Ведь она не чурается магии…

Я никак не ожидал такого вопроса, и растерялся. Потому что и сам не знал на него ответа.

— Да, да, думаю, хороший, — неуверенно пожал я плечами. — Во всяком случае, мне она зла не желает, это точно…

Девушка поднялась, обняла меня и крепко прижалась к груди, будто ища покровительства и защиты.

— Ваня, очень тебя прошу: не измени мне! — тельце Вивы немного дрожало. — Я пошла на страшный грех, став твоей любовницей. Я сделала это только потому, что люблю тебя и очень хочу остановить череду твоих губительных романов. И дело не только в том, что беспорядочные половые связи — это само по себе плохо. Гораздо большее зло — бередить души несчастных женщин, давать им надежду, а потом безжалостно бросать, воспользовавшись любым подходящим поводом. С какими дамами ты чаще всего имел дело? С брошенными, разуверившимися, разочаровавшимися, убогими, не достигшими в жизни практически ничего! С такими легче договориться, таких легче совратить сладостными речами, щедрыми подарками, материальными подношениями… Но как дорого этим существам, обласканным «добряком» Иваном, обошлись его щедрость и «бескорыстная» помощь! Сколько же невинных душ ты втоптал в грязь, сколько боли и страданий причинил им!

— Господи! — выдохнул я, пораженный этими обличительными речами. И, зачем-то понизив голос до шепота, признался: — Все это мне и в голову не приходило…

— Понимаю, ты действовал неосознанно, — тяжело вздохнула Вива. — Но зло, сотворенное по неосторожности, по легкомыслию, по глупости или из-за ветрености, меньшим от этого не становится.

Я нежно поцеловал девушку в висок и, мягко освободившись из ее объятий, пошлепал в прихожую за курткой.

Когда после перекура на балконе вернулся в гостиную, мой страстный обличитель сидел на диване и о чем-то размышлял. Я опустился рядом с ним и обнял за плечи.

— У тебя такой вид… Уж не жалеешь ты часом, что связалась со мной?

Вива склонила голову мне на плечо и тихо произнесла:

— Внезапный порыв страсти затмевает разум человека, и тогда он способен преодолеть любые табу… Будь осторожен с Ингой, ладно?

Я встрепенулся:

— Тогда запрети мне встречаться с ней, если думаешь…

— Нет! — оборвала меня девушка на полуслове. — Разве ты мой раб, чтобы я могла тебе что-то запрещать? Ради Бога, поступай, как считаешь нужным! Общайся с Ингой, коль она близкая подруга дорогого для тебя человека. Но только… не снимай крестик, он — мое сердце, которое всегда должно находиться рядом с твоим и защищать его от всякой напасти, беречь от злого глаза и лукавого помысла…

Я взял руку Вивы, поднес к губам и нежно поцеловал ее тонкие пальчики.

На душе у меня отчего-то было неспокойно, тревожно. Уж не предчувствие ли это грядущей беды? Но нет, откуда ей взяться? От Инги? Бред! Она ведь очень трепетно ко мне относится и никакого вреда не причинит, наоборот, как и Вива, сделает все, чтобы я находился в безопасности. Конечно, ей хочется, чтобы мы стали любовниками. Но ведь это легко понять: дама в расцвете сил и красоты, а прозябает в одиночестве. Разве можно осуждать женщину за то, что она жаждет внимания и нежности, любви и ласки? Кто знает, может, за яркой внешностью, показной самоуверенностью и нарочитой безмятежностью скрывается израненная тоской душа, разуверившаяся в обретении личного счастья?

После обеда мне позвонила Инга и неожиданно пригласила на ужин в кафе.

Я приехал на площадь Профсоюзов, припарковал машину возле магазина и, купив пачку сигарет, отправился за своей дамой. Однако подниматься в квартиру не понадобилось — Инга ждала меня возле подъезда.

— Привет! — я коснулся губами ее щеки. — Сегодня у тебя какой-то праздник?

В ответ на поцелуй она нежно погладила мою руку и торжественно произнесла:

— У меня каждый день праздник! С тех пор, как встретила тебя.

— А если серьезно?

Ее лицо осветила широкая улыбка:

— В этот день, много лет назад, от меня ушел муж.

— Так ты вместо того, чтобы сидеть и рыдать из-за этой безвозвратной потери, поломавшей всю твою жизнь, вздумала шататься по кабакам? — пошутил я.

— Да рыдать-то, собственно, не зачем! — развела руками Инга. — Супруг у меня был далеко не подарок.

— Ну, ладно, решила праздновать, так празднуй! — засмеялся я. — Веди!

Мы зашли в ближайшее кафе, расположенное неподалеку от площади Профсоюзов.

В небольшом, уютном зале тихо звучала музыка. Людей в эту пору было немного: парень и девушка, три пожилые женщины, которые, видимо, отмечали какое-то событие, и двое хорошо подвыпивших молодых мужчин.

Я посадил Ингу за свободный столик, а сам подошел к стойке бара.

— Заказ делать вам или подойдет официант? — поинтересовался я у голубоглазой девушки, усердно протиравшей фужеры бумажной салфеткой.

— Можно мне, но лучше официанту! — учтиво ответила она.

— Тогда подождем официанта! — я развернулся и пошел к своей даме, придирчиво разглядывающей свое отражение в маленьком круглом зеркальце.

Не успел опуститься на стул, как у столика возникла вертлявая девушка в белом переднике:

— Что будете заказывать?

Я вопросительно взглянул на Ингу.

— Принесите нам полбутылки хорошего коньяка, по стейку, овощному салату, еще можно картошку фри. И не забудьте два стакана крепкого черного чая и персиковый сок.

— Все? — официантка не могла устоять на месте — все время подергивала тазом, переминалась с ноги на ногу, то опускала, то поднимала плечи. — Ожидайте!

— Ванечка, может, ты хочешь еще что-нибудь? — поинтересовалась Инга, с ироничной улыбкой поглядывая на удалявшуюся девушку.

— Больше ничего! — ответил я и потянулся в карман за сигаретами, но тот час опустил руки — вспомнил, что теперь курить можно не везде.

Долго ждать своего заказа нам не пришлось. Мы перебросились лишь парой фраз, когда попрыгунья в переднике принесла коньяк, фужеры и два стакана, наполненных грязно-желтой жидкостью. Поставила все это на стол и, лихо вильнув задом, понеслась к стойке бара. Через минуту возвратилась со стейками и всем остальным.

— Чай принесу позже! — уведомила она звонким, почти детским голоском и стремительно умчалась восвояси.

— Во, какой сервис! — засмеялся я. — Это раньше бедным посетителям приходилось часами дожидаться официанта, а теперь заказы выполняются в мгновенье ока.

— Да уж, бойкая девица, прямо, как ураган! — неодобрительно бросила Инга и призывно взглянула на меня: — Наливай!

— За что пьем? — поинтересовался я, наполнив коньяком бокалы. — За твое безмятежное одиночество?

— Нет, — вздохнула она. — За мой отъезд!

— Как? Ты уезжаешь?! — я изумленно уставился на нее — что за неудачная шутка? Или не шутка?

— Мне нужно съездить в Мелитополь, на несколько дней, — успокоила Инга, прикрыв своей ухоженной ручкой мою, пропахшую табаком и бензином. — Похожу там по магазинам, торгующим косметикой, представлю свой товар. Может, кто-то заинтересуется и заключит с моей фирмой контракт.

— Так давай я тебя отвезу в Мелитополь, — предложил я. — Ты ведь едешь не с пустыми руками…

— Не нужно! — замотала головой она. — Я уже купила на завтра билет на автобус до Мелитополя.

Мы выпили и приступили к еде.

— Эй, барменша, прибавь звука! — один из мужчин — огромный рыжий детина — приподнялся из-за стола. — А то что-то невесело!

Девушка повиновалась — музыка зазвучала чуть громче.

— Вруби на всю катушку! — крикнул рыжий.

Барменша прибавила звук еще.

— Вы что делаете?! — возмутилась одна из трех женщин, сидящих за столиком у самого выхода из кафе. — Мы сюда поговорить пришли, а теперь не слышим друг друга. Не время еще танцевать!

Уровень звука уменьшился.

Рыжий брезгливо поморщился, покосился в сторону женщин, но не сказал ничего. Вместо этого махнул рукой, сплюнул на пол и завалился на место.

Мы спокойно продолжали ужинать.

Однако вскоре к нашему столику танцующей походкой приблизился второй мужчина — невысокий крепыш в черной спортивной куртке.

— Слышь, дамочка! — обратился он к Инге. — Идем что ли, потанцуем?

Она отложила вилку и нож на край тарелки, промокнула губы салфеткой и спокойно произнесла:

— Я не танцую!

— Ты че? Кончай ломаться! — крепыш и не думал отходить от нашего столика. Стоял, пошатываясь, и чавкал слюнявыми губами — что-то жевал.

— Оставьте нас в покое! — повысила голос Инга. — Я же сказала: не танцую! Понятно?

— Вот сучка! — крепыш повернулся к своему собутыльнику. Тот сосредоточенно ковырялся вилкой в тарелке с каким-то салатом и не смотрел в нашу сторону. — Андрюха, слышь, эта халява не хочет танцевать!

Я вскочил со стула, но Инга ухватила меня за руку:

— Ванечка, плюнь ты на этого хама! Сядь!

— Он тебя оскорбил! — сквозь зубы процедил я, гадая, как вырубить крепыша — такого вряд ли удастся свалить ударом кулака в скулу. Разве что садануть по кадыку? — Его надо проучить!

Мужик повернулся ко мне.

— А ты че, козел, драться хочешь? — он смерил меня с ног до головы презрительным взглядом. — Да я тебя по стенке размажу! У меня разряд по дзюдо!

Судя по его комплекции, это было весьма похоже на правду. Значит, придется пускать в ход графин. Не хотелось бы — беды потом не оберешься. Затаскают по милициям, могут дело пришить, да и с работы, наверно, сразу уволят… Но стерпеть такое оскорбление я не мог. Мои руки непроизвольно сжались в кулаки, я напрягся. Инга цепко держала меня за рукав.

— Немедленно отойдите от чужого столика! — заорала барменша из-за своей стойки, выключив музыкальный центр. — Или я сейчас же вызываю наряд милиции!

— Сядьте, мужчина! — поддержала ее и одна из женщин. — Не приставайте к людям!

Крепыш обвел взглядом зал и, заложив руки в карманы куртки, сделал несколько шагов к своему столику. Потом остановился и, повернул ко мне свою небритую рожу: — Мы на улице с тобой потолкуем!

— Обязательно! — пообещал я и сел на место.

— Расплатитесь за свой заказ и уходите! — к мужчинам со всех ног неслась официантка. — Я вас больше не стану обслуживать. Вы пьяны!

— Чего? — вякнул рыжий, поднимая голову от тарелки.

Но крепыш положил ему руку на плечо и весело пробасил:

— Идем на улицу! Там развлечемся. — Он указал головой в мою сторону: — Устроим развлекуху этому козлу!

Через пару минут они ушли.

Закончив ужин, выпив чай и расплатившись с вертихвосткой в белом переднике, мы с Ингой тоже покинули это заведение.

Мужики отирались у входа.

— Ага! — обрадовался крепыш, увидев меня. — Ну что, отойдем за угол или тебе тут морду набить?

— Отойдем!

Пока шли, я прикидывал, как совладать с этим дзюдоистом. Он явно сильнее меня и значительно моложе. Надо бить ногой в пах. Главное — не промахнуться. Ну, а коль такое случится, тогда выход один — сильный тычок пальцами в глаза, рукой ухватить за волосы, рывком наклонить голову и ударить коленом в лицо. А рыжего опасаться нечего, он настолько пьян, что достаточно хорошенько толкнуть его в грудь, и он распластается на асфальте.

— Стоп! Хорош! — рявкнул крепыш. — Здесь и разберемся!

— Дальше, дальше надо отойти, — бесстрастно произнесла Инга. Я быстро взглянул на нее — на лице никакого страха, наоборот — оно излучает умиротворение и покой.

Мы сошли с тротуара и остановились между деревьями.

— Тебя только прибить или искалечить? — недобро осклабился крепыш и выплюнул окурок мне под ноги.

Я приготовился. Только он сделает шаг ко мне, нужно нанести точный удар ногой. Но дзюдоист медлил.

Вдруг он сделал резкий выпад и бросился ко мне. В то же мгновение Инга вскинула руку, и крепыш отпрянул, будто его отшвырнуло мощным потоком воздуха.

Рыжий, обойдя приятеля, занес кулак и пошел на меня. Но, сделав пару шагов, рухнул, будто споткнулся о невидимую кочку, и со всего маху налетел лицом на корявый ствол старого абрикосового дерева. Взвыл от боли, с трудом встал на четвереньки, но тут же завалился на бок и отключился.

А крепыш стоял в паре метров, чуть согнувшись. Он силился что-то сказать, его губы шевелились, глаза — безумные, дикие, налитые кровью — вылезали из орбит.

— Что с ним? — спросил я у Инги.

Но она не успела ответить. Крепыша вдруг закачало, его лицо сделалось багрово-красным, из перекошенного рта и широких ноздрей забулькали кровавые пузыри. Через мгновение парень упал, растянулся на земле, несколько раз дрыгнул ногой и затих.

— Он что, умер? — испугался я.

— Живой! — успокоила меня Инга. — Скоро оклемается. Но полечиться ему придется изрядно…

— А с этим что? — я указал ногой на рыжего.

— Сотрясение мозга! — в ее голосе явственно слышались нотки озорства.

— Ну, ты даешь! — дрожащими руками я достал из кармана куртки сигареты и закурил.

Она лишь хмыкнула и потащила меня на тротуар.

Когда мы вернулись домой, Инга тотчас же сбросила верхнюю одежду, заскочила в ванную и, смешно фыркая, долго умывалась. Вышла уже без привычного макияжа, и я поразился тем, насколько изменилось ее лицо. Оно казалось гораздо свежее, моложе, его черты были значительно мягче.

— А ты без «штукатурки» еще красивее! — восхищенно заметил я, любуясь ее чистыми, слегка розовыми щечками и высоким лбом без единой морщинки.

— Может быть, — согласилась Инга. — Но макияж все-таки нужен, он делает меня загадочной и даже слегка роковой. Да и глаза кажутся больше….

— Не знаю, не знаю, — задумчиво произнес я и с удовольствие провел ладонью по ее скуле и щеке… — Лично мне ты больше нравишься вот такая, как сейчас.

— Слушай, а может, ты начинаешь в меня влюбляться? — смеясь, предположила Инга. — И поэтому так расхваливаешь?

— Рад бы влюбиться, да нельзя! — развел я руками. — Хотя, постой, почему нельзя? Бывает же платоническая любовь. А она, надо полагать, не считается изменой.

От ее откровенно насмешливого взгляда мне стало немного неловко.

Я засиделся у нее допоздна. О чем мы только не говорили — о Зое, об Алексее и Насте, даже о моей семейной жизни. Рассказывали друг другу забавные истории, которые когда-то с нами приключились. Инга, например, поведала мне о том, как в далекой юности поступала в институт театрального искусства:

— На вступительном конкурсе меня «завалила» отборочная комиссия, заявив, что мои артистические данные довольно заурядны. Тогда я, чтобы доказать им обратное, быстро побежала домой, принарядилась, как зрелая дама, напялила на голову парик, загримировала лицо и пришла в институт. И сразу — к членам приемной комиссии. Так, мол, и так, я мать несостоявшейся студентки Инги, которую вы не приняли. И стала им доказывать, какая у меня талантливая дочь, как она умеет входить в образ, преображаться. Комиссия выслушала меня без особого энтузиазма. «Идите, мамаша, — сказали мне, — и скажите своей дочурке, пусть готовится поступать к нам на следующий год. Может, тогда ей и удастся убедить нас в своей талантливости». Ну, я возмутилась, подняла крик, закатила страшную истерику. Напоследок упала в обморок. Меня пытались привести в чувства, но безрезультатно. Тогда в институт вызвали «скорую помощь». Врачи послушали мое сердце, посчитали пульс, измерили давление, сделали два укола. И послали санитара за носилками, чтобы перенести меня в машину для последующей транспортировки в больницу. Тут я встала, как ни в чем ни бывало, сняла парик, отерла лицо мокрой тряпочкой, которая у меня на этот случай была припрятана в сумочке. И спрашиваю: «Ну, что скажете, господа хорошие, все-таки есть у меня артистический талант или нет?» Шокированные члены комиссии призадумались. Долго галдели, спорили. Наконец, председатель объявил: «Вы действительно прирожденная артистка, коль смогли нас так одурачить. Вы зачислены в институт!» Но во мне уже все перегорело. «Нет, — говорю, — учиться я к вам не пойду. Чему же вы можете меня научить, если даже не умеете сразу отличить бездарь от талантливого человека?». И, громко хлопнув дверью, ушла. В тот же год мне чудом удалось поступить в медицинский вуз…

Инга потом вспомнила и некоторые другие подобные случаи из своего прошлого. Она была превосходным рассказчиком, и мы долго смеялись над каждой историей.

А еще меня поразили ее глубокие познания в литературе, географии, истории и музыке. Я даже подумать не мог, насколько эта загадочная и красивая женщина эрудированна, начитанна. Я был потрясен, когда узнал, что она в совершенстве владеет пятью иностранными языками…

Вечер мы провели просто замечательно, и в эти часы нам вдвоем было особенно хорошо…

Глава шестнадцатая

С утра, управившись со служебными делами, я решил узнать, как поживает Алексей. Он долго не отвечал на мой звонок, но, наконец, в трубке раздался его приглушенный голос:

— Здорово, Ваня!

— Привет! — бодро поздоровался я и сразу приступил к допросу: — Надеюсь, ты уже вышел из запоя?

— Больше не пью, завязал! — Алексей вздохнул. — Сам не понимаю, как мог сорваться. Сколько глупостей натворил, Настю вон поколотил… Теперь стыдно ей в глаза смотреть…

— Да уж, разукрасил ты ее жутко! — заметил я. — Вы хоть сейчас не скандалите?

— В нашем доме тишь да благодать! — заверил Алексей. — Настя меня простила и ведет себя очень миролюбиво, ничем не попрекает.

— Ну, а ты как себя чувствуешь? Здоров? — поинтересовался я, вспомнив предупреждение Инги о том, что Алексей может приболеть.

— Никак не приду в норму, — признался он. — Все время подташнивает, знобит, немного кружится голова. Пришлось отпуск за свой счет взять… Да еще и какие-то красные волдыри по телу пошли, будто я обжегся.

— Волдыри? — переспросил я. — А когда они у тебя появились?

— Вчера утром. Проснулся, стал одеваться, вижу: на животе, на руках, на ногах — красные пятна. Они у меня везде…

Я был почти уверен, что это от того снадобья, приготовленного на крови. Видать, Настя уже применила его. Осторожно поинтересовался:

— А, может, ты какое-нибудь лекарство выпил, оно тебе и повредило? Или накануне ванну принял…

— Причем тут ванна? — удивился Алексей. — Я ее каждый день принимаю, и никогда она плохо не влияла на мою кожу.

— Но, возможно, вода была сильно хлорирована? — выразил я предположение.

— Вода как вода! — он говорил немного нервно. — Думаю, что волдыри — это проявление аллергии на водку. Настя считает, что я отравился катанкой.

— Сходи к врачу! — посоветовал я.

— Ладно, схожу, если за два дня волдыри не сойдут! — пообещал Алексей. — Но меня больше беспокоит тошнота…

Мы поговорили еще пару минут, и я, дав обещание другу навестить его в ближайшее время, положил трубку.

На сердце у меня было неспокойно. Что будет дальше, как еще проявит себя это проклятое снадобье? В том, что оно действует, нет сомнений, потому как результат на лицо: Алексей не пьет и больной. Ай да Инга!

Весь остаток дня я посвятил написанию житейских историй для дочери киевского знакомого. А вечером отправился к Виве, сообщив домашним, что спешу на поезд — руководство газеты на несколько дней срочно вызывает меня в столицу.

Перед тем, как предстать пред ясные очи девушки, я заехал в супермаркет и накупил кучу всяких постных продуктов, в основном — фруктов и овощей.

Вива встретила меня радостным возгласом и сообщила, что эту ночь мы еще можем провести в одной постели, а затем — до понедельника — от интимной близости должны отказаться. Естественно, спорить с ней я не стал, понимая, что это совершенно бесполезно.

После ужина Вива приготовила для меня травяную ванну и напоила своей настойкой, укрепляющей сердце, на сей раз совершенно другой и на вид, и на вкус, чем прежнее медовое месиво.

Засыпая в объятиях девушки, я почему-то был уверен, что этой ночью непременно увижу вещий сон. Так и случилось…

Приснилось мне, что я стою на высоком холме, покрытом молодой изумрудной травой и редкими кустарниками, на которых пестрят невзрачные желтые цветочки. Шумит ветер, звонко поют птицы. Мощные потоки воздуха наполняют мою грудь пьянящей свежестью, лучи нежаркого солнца нежно щекочут лицо, а яркое сияние лазурного неба слепит глаза.

В двух шагах от меня на большом камне сидит белобородый старик в длинной рубахе из простой светло-серой ткани, в его руке ломоть черного хлеба, у босых ног — зеленая бутыль с водой. Но старец не ест и не пьет, он явно чего-то ожидает. Его по-юношески ясные очи устремлены в небо.

Раздается треск, за ним следует раскат грома. Твердь под ногами вздрагивает. И снова слышится шелест травы и пение птиц. Старик крестится. Потом отщипывает от ломтя хлеба небольшой кусочек, кладет в рот. Медленно жует. Проглотив, наклоняется, берет бутыль и отпивает от нее несколько глотков. Затем, обращаясь ко мне, произносит:

— Свершилось! На великой реке разрушена последняя запруда, сдерживающая вольный поток бурлящих вод. И отныне все реки по воле мудрецов и радетелей, сошедших с железных гор, станут свободными и возвратятся в русла свои. Возродятся города и села, восстанут из мутных вод, из болот, из трясин; чада — и живые, и мертвые — воздадут хвалу мудрому зачинателю и сподвижнику его — славному исправителю.

Худое, изрезанное глубокими морщинами, лицо старика озаряет радость. Он долго смотрит вдаль, скрытую трепетной пеленой голубого тумана, затем опять начинает говорить:

— Пробил час озарения! Возликует стар и млад, ибо державе несправедливо поруганной теперь иной путь начертан. Многие земли, встарь войнами взятые, отошли от нее, многие народы перестали чтить ее как отчизну, отреклись и предали проклятию. Но нынче, узрев силу праведную братьев своих вчерашних, захотят вернуться заблудшие и возгордившиеся, чтобы стать истинно свободными. И другие чада придут — с запада и юга, с востока и севера. Придут и скажут: возьмите нас под сень свою и нареките одним именем. И воссияет тогда слава империи с семью великими и множеством малых столиц на треть земли и на треть неба!

Старик замолкает, отламывает еще один кусочек хлеба и с наслаждением жует его, запивая водой. А когда заканчивает трапезу, опять гремит гром, от которого вздрагивает и наш холм, и золотистый диск солнца, выкатившийся из-за белого облачка.

— Пал, пал беспощадный шестиглавый скорпион! — перекрестившись, восклицает старец. — И теперь два орла со звездами во лбах — бело-черно-красный и желтокрылый — возьмут в свои клювы его живую пальмовую ветвь. Но не успеет она засохнуть — сыны новой империи потребуют ее себе в дар. И согласятся оба орла, попросив взамен каменные бусы, кусок синей ленты и зеркало в оправе. Чадам же падшего скорпиона, напрасно гонения и забытья ожидающих, откроются врата в земной рай, где им суждено стать садовниками.

И вновь умолкает белобородый старец, чтобы вкусить хлеба и испить воды. И в третий раз грохочет гром. Но холм уже почти не вздрагивает, лишь птицы на короткий миг прерывают пение.

— Вскипела бездна неба и пролила огненный кипяток в гнездо бело-черно-красного орла! — торжественно молвит старик. — С опаленными крыльями, немощный, лишенный возможности летать, он нынче возопит о милосердии и помощи. Но брат его, желтокрылый орел, скажет: дай мне два пера твоих и дай рубин, украшающий голову твою, а не дашь — я сам возьму! И только слава новой империи, слово мудрого зачинателя и сподвижника его — исправителя отвратят алчного желтокрылого орла от неправедного деяния. Сыны новой империи дадут силу бело-черно-красному орлу, научат его летать и подарят серебряное перышко да черный платок с золотой каемочкой…

В этот миг мой дивный сон внезапно оборвался. Я открыл глаза — за окнами клубилась ночная мгла, слегка разбавленная сумрачным светом уличных фонарей. Рядом, тихо посапывая, сладко спала Вива.

Утром я включил свой ноутбук, быстренько просмотрел местные новостные сайты, «содрал» пару информаций и, несколько переработав их, отправил в редакцию. Все, на этом моя сегодняшняя работа закончена.

Пока я трудился на благо родной газеты, Вива готовила завтрак.

— Тебе что-нибудь снилось этой ночью? — поинтересовалась она, когда мы сели за стол.

— Да так, привиделся один старичок с куском хлеба в руках, — ответил я, уплетая грибной суп.

— Это непростой старичок, а святой человек, — девушка пододвинула поближе ко мне тарелку с гренками. — Его речи, конечно, тебе непонятны…

— Ну, почему же? — не согласился я. — Кое-что из сказанного старцем не так уж и трудно расшифровать.

— Например? — Вива посмотрела на меня вопросительно.

Я отложил ложку в сторону.

— Придет время, и плотины, преграждающие течения рек, уберут, исчезнут водохранилища. Населенные пункты, которые были залиты водой, заново отстроят. Это будет сделано по инициативе двух государственных деятелей. О какой стране идет речь, можно лишь догадываться. А что касается двух орлов и скорпиона — тут трудно сказать что-либо определенное…

— А ты подумай! — улыбнулась девушка. — Я дам тебе маленькую подсказку: со временем большинство государств на Земле объединится в три огромных альянса, один из которых в результате стихийного бедствия потеряет былые мощь и влияние. Что касается скорпиона, то это тоже союз государств — агрессивный, воинственный, желающий по-своему перекроить мир…

— Продолжай! — заинтересовался я.

— Больше ничего не скажу! — отрезала Вива, смеясь. — Нельзя! Посвящение в тайны должно быть строго дозированным. Я и так сказала тебе то, чего не стоило говорить.

— Это ты так решила?

Она уловила в моем голосе нотки обиды, и произнесла уже гораздо мягче:

— Не обижайся, пожалуйста! Просто ты сам должен разобраться в том, что тебе открылось во сне. Иначе — зачем он тогда вообще был нужен? Я бы сама могла все рассказать…

— Мне давно понятно, что о будущем человечества ты знаешь довольно много, — в раздумье заметил я. — Но мне почему-то рассказываешь мало…

— Ровно столько, сколько могу! — заверила Вива. И указала кивком головы на ложку: — Ешь суп, а то остынет.

После завтрака, пока Вива мыла посуду, я решил заглянуть в свой электронный почтовый ящик — довольно часто сотрудники пресс-служб государственных учреждений и общественных организаций присылают мне приглашения на различные мероприятия или просто уведомляют о том, что они состоятся.

Писем оказалось немало. И одно — из редакции моей газеты. Это было распоряжение главного редактора немедленно подготовить и прислать статью о том, как в курортном Бердянске подготовили к зиме городское коммунальное хозяйство. Я едва сдержался от матерного слова. Вот сюрприз так сюрприз, елки-моталки! Что же получается: мне сейчас нужно бросать все, мчать на автовокзал, брать билет до Бердянска и ехать туда! Но уже девять часов. Даже если повезет, попаду в этот город, расположенный на самом юге Запорожской области, только после обеда. Успею ли встретиться и переговорить со всеми нужными людьми, чтобы набрать достаточно фактов для статьи? Хотя, собственно говоря, можно ограничиться беседой с мэром или его заместителем, курирующим коммунальное хозяйство. Если на месте нет ни того, ни другого, тогда придется идти к начальнику управления жилищно-коммунального хозяйства горсовета. Ну, и еще, пожалуй, следует встретиться с кем-нибудь из влиятельных местных депутатов и руководителем гортеплосети. В принципе, до вечера все эти мероприятия я вполне могу успеть провернуть.

Я пошел на кухню и с виноватым видом сообщил Виве о срочном задании.

— А редактор не мог заблаговременно предупредить тебя о том, что нужно подготовить статью о Бердянске? — возмутилась расстроенная девушка.

— Газета есть газета, сама понимаешь, — вздохнул я. — Подобные задания мне поступают часто. Правда, обычно их дают по телефону, а по «электронке» сбрасывают только творческие планы, рассчитанные на перспективу. Но сегодня почему-то отправили распоряжение на почтовый ящик… Не понятно… Однако делать нечего, надо выполнять.

— Я еду с тобой! — заявила девушка и принялась развязывать тесемки своего передника. — Одевайся и иди заводи машину!

— Какую машину! Ты забыла, что я по легенде, придуманной для жены, поехал в Киев поездом? — напомнил я.

— И что?

— А то, что машина стоит на платной стоянке возле моего дома. Если супруга не увидит ее вечером…

— Понятно! — махнула рукой Вива. — Едем автобусом.

— Зачем тебе трястись двести километров? — попробовал я убедить ее остаться дома.

— Одного тебя я не отпущу! — отрезала девушка. — Без моего присмотра ты или съешь что-нибудь не то, или выпьешь с кем-нибудь.

Уже через пять минут мы выскочили на улицу и стали ловить такси.

Нам повело — у касс автовокзала очереди не было. И автобус, следующий на Бердянск, отправлялся совсем скоро.

В начале третьего, оставив Виву в ближайшем кафе, я вошел в здание горисполкома этого южного города. О чудо, все начальство сидело на месте и как будто специально поджидало меня…

Все необходимые интервью и материалы мне удалось взять буквально за полтора часа.

Однако уже хорошенько стемнело, когда мы с Вивой сели в микроавтобус, чтобы отправиться обратно в Запорожье.

Вот только покинуть Бердянск в тот вечер нам было не суждено…

Вырулив с территории автовокзала, наш повидавший виды «Мерседес Спринтер» проехал всего несколько сот метров и заглох. Многочисленные попытки водителя завести его успехом не увенчались, и пассажирам пришлось пешком возвращаться на вокзал. Там пообещали отправить нас в Запорожье следующим рейсом, которого пришлось ожидать минут сорок.

Наконец, микроавтобус подали. Это был «Форд Транзит» на четырнадцать мест. А желающих ехать оказалось пятнадцать. Водитель — крепкий, немолодой болгарин — сначала категорически отказывался брать лишнего пассажира, но потом смилостивился.

— Не нужно, чтобы кто-то один стоял всю дорогу, надо делать это по очереди, — поставил он условие, пропуская людей в салон. — А то ведь ехать далеко…

Мужчин, кроме меня, было трое, и мы быстро определились, кому на каком отрезке пути придется ехать стоя. Первому такая честь выпала мне.

«Форд» уже приближался к выезду из города, как вдруг водитель крутанул баранку вправо и резко нажал на тормоза. Удержаться на ногах было просто невозможно. Меня швырнуло вперед, я больно ударился плечом и коленом о стойку, за которой находилось место водителя, а потом головой — в панель приборов.

В себя пришел уже на улице, возле автобуса — лежа на каких-то тряпках. Надо мной склонились несколько пассажиров и взволнованная Вива. Рядом, нервно покуривая, суетился болгарин.

— Как ты, дорогой? — сочувственно спросил он, увидев, что сознание вернулось ко мне. — Очень плохо, да?

— Неважно, — признался я — у меня кружилась голова, сильно ныли колено и левое плечо, а под горло подступал сладковато-приторный ком тошноты.

— Прости, брат, что так вышло, — водитель виновато развел руками. — Понимаешь, откуда-то вдруг выскочила здоровенная псина — и прямо под колеса. Ну, у меня и сработал инстинкт: руль в сторону, педаль тормоза — до упора…

— Я спереди сидел и тоже видел эту собаку! — подтвердил мужчина, который должен был ехать стоя последним. — Лохматая такая, черная! Она перебегала дорогу.

— Ванечка, у тебя хоть кости все целы? — Вива горячечно осматривала и ощупывала мою голову. — Краем глаза я заметила, что ты крепко ударился грудью о стойку, а потом лбом о доску приборов…

Я поднял руку, чтобы погладить щечку этому заботливому созданию, но поморщился — в ушах послышался какой-то странный гул, будто прилетел огромный пчелиный рой.

— Что с тобой, Ванечка? — Вива наклонилась надо мной совсем низко, и прядь ее шелковистых волос упала мне на лицо. — Тебе плохо?

— Нет, нет! — успокоил я девушку и попытался сесть. Но не смог — свет фар проносившейся мимо легковушки резанул мне по глазам, мгновенно усилив головную боль.

Девушка быстро положила свои ладони мне на лоб, немного сжала его, потом отпустила и стала пальцами растирать мои виски. Я сразу же почувствовал себя гораздо лучше — и тошнота, и головокружение исчезли, словно и не бывало их… Только сильно болели колено и плечо.

— Ему нужно в больницу! — произнес кто-то из пассажиров. — Вызовите «скорую», водитель!

Но тот, услышав эту просьбу, замахал руками:

— Вызвать «скорую» — значит, не попасть сегодня в Запорожье! Гаишники точно заберут у меня права до выяснения всех обстоятельств. А если еще узнают, что я взял лишнего человека…

— Что тогда, прикажете, делать? — спросил тот же пассажир.

— Не знаю, — вздохнул водитель.

— Поймайте нам такси, — вдруг вмешалась Вива, обращаясь к нему — Мы поедем в больницу, а вы везите людей в Запорожье.

— Вы сами хотите обратиться к врачам? — обрадовался болгарин. — Это было бы лучшим выходом, только не говорите, ради Бога, что получили травму в автобусе… Ну, я же не виноват! — он полез в боковой карман своей куртки, вынул бумажник. — Возвращаю вам деньги за проезд и за такси заплачу… Если хотите, запишите номер моей «мобилки», ответственность с себя я совсем уж не снимаю…

Через пару минут мужчины помогли мне забраться в легковую машину, которую без труда удалось остановить кому-то из пассажиров. Водитель автобуса ткнул таксисту деньги, и мы с Вивой поехали в бердянскую городскую больницу.

В приемном покое у меня диагностировали серьезный ушиб колена и грудной клетки и сообщили, что я нуждаюсь в госпитализации.

В мои планы совсем не входило ложиться на больничную койку, но делать было нечего — стать на ногу я не мог, а распухшее плечо жутко ныло.

Пока оформляли соответствующие документы и транспортировали меня в отделение, Вива сходила в аптеку и купила лекарства, список которых ей вручил дежурный врач.

Ко мне в палату девушку пустили только на следующий день, сразу после обхода. Вид у нее был измученный и немного помятый.

— Где ты провела ночь? — первым делом поинтересовался я, приподнимаясь на кровати.

— Не переживай, в приличном месте, — туманно ответила она. И, поставив тяжелый пакет с передачей возле моей тумбочки, присела на стульчик. — Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь?

— Где ты ночевала? — спросил я еще раз, но уже громче и настырнее, проигнорировав ее вопрос.

Помявшись, Вива призналась:

— На железнодорожном вокзале. Я ведь документы с собой не захватила…

Представив, как она коротала ночь в холодном зале ожидания среди алкашей и бродяг, коих всегда полно на вокзалах, я ужаснулся:

— Боже мой! К тебе никто не приставал? — И тоном, не терпящим возражений, приказал: — Немедленно отправляйся в Запорожье! А я приеду через день-два. Меня пока не выписывают, говорят, колено нужно просветить рентгеном…

Она энергично замотала головой:

— Не поеду! Оставить тебя одного? Никогда!

Спорить было бесполезно. Поэтому, поразмыслив, я предложил:

— Давай сделаем вот что. Я позвоню в горсовет, обрисую ситуацию и попрошу, чтобы тебя поселили в гостиницу без документов. Думаю, помогут.

— Не беспокойся за меня! — беззаботно отмахнулась Вива. — В крайнем случае, я могу устроиться на ночлег к какому-нибудь частнику. Мне сказали, что это не трудно. Просто вчера было поздновато искать квартиру…

Дверь палаты неожиданно распахнулась, и на пороге возник высокий, плечистый мужчина с копной седых волос на голове. Я сразу его узнал. Это был Андрей — журналист одной из местных газет, с которым мы приятельствовали уже лет двадцать.

— Привет! — широко улыбнулся он. — И где же тебя угораздило отшибить себе кости, а, Ванюха?

— Здорово, Андрюха! — я крепко пожал ему руку. — Как ты узнал, что я в больнице?

— Так здесь же моя жена медсестрой работает, — засмеялся он, присаживаясь на краешек пустующей соседней койки. — Она услышала от коллег, что вчера вечером был госпитализирован журналист крутой киевской газеты, узнала твою фамилию и позвонила мне, чтобы спросить, не знакомы ли мы.

— А разве твоя жена — медик? — искренне удивился я, вспомнив, что супруга Андрея, как и он, работала корреспондентом в местной газете.

— Ну да! — подтвердил он, хитровато улыбаясь. — Моя Танька всю жизнь делает людям уколы и раздает пилюли. И мне, кстати, в том числе.

— Да как так? Что ты городишь? — озадаченно почесал я затылок. — Вы с супругой оба окончили филфак Запорожского университета, учились на одном курсе. Ты же мне сам рассказывал…

Он всплеснул руками и рассмеялся:

— Ванюха, ты отстал от жизни! Это же моя первая жена была журналисткой — Наташка! А я сейчас женат на Таньке — ее племяннице!

— Чего? — не понял я. — На какой племяннице?

— Ну, Таня, моя нынешняя жена, — племянница моей бывшей — Наташки, — пояснил Андрей без малейшей тени смущения.

— О времена! О нравы! — изумлено вскричал я. — Тебе что, женщин мало? Зачем же ты совратил племянницу?!

— Я совратил?! — округлил глаза Андрей. — Это Танька меня совратила! В прошлом году, пока Наташка гостила у своих родственников на Донбассе, она стала меня усиленно обхаживать…

— И сколько же лет этой коварной разрушительнице теткиного счастья? — перебил я, взглянув на Виву. Она сидела, низко опустив голову, и что-то искала в своей сумочке.

Услышав мой вопрос, Андрей немного стушевался. Покосился на девушку, помялся и, наконец, негромко произнес:

— Танька на двадцать шесть лет моложе Наташки…

— И, кажется, года на три младше твоего сына Антошки, — добавил я несколько язвительно. — В общем, дорогой, с тобой все ясно — на девочек потянуло?

Андрей ни сколько не обиделся на мои слова. Наоборот, они, кажется, его позабавили. Прищурив глаз, он с улыбкой ткнул мне в грудь пальцем и напомнил:

— А не вы ли, сударь, говорили мне, что мужчина только тогда чувствует себя настоящим мужчиной, когда рядом с ним молодая женщина, а не старушка с дряблой грудью и обвисшим животом?

— Не помню, чтобы я такое говорил, — пожал я плечами, осторожно спуская ноги с койки. — Может, по пьянке когда-то ляпнул…

— Зато я хорошо помню! — Андрей споро подхватился с места и помог мне сесть.

— Ну, ладно, это твое дело — с кем жить… — промямлил я. И уже другим тоном осведомился: — Можешь помочь моей даме с устройством на ночлег? У нее нет с собой паспорта…

— Да какие проблемы! — воскликнул Андрей. — У нас переночует. Мы с Танькой живем сейчас в доме, который ей оставила покойная бабушка. Это такой домище, скажу я тебе…

Договорить он не успел — в дверном проеме появилось сияющее личико востроглазой девушки.

— Здрастьте! — прочирикала она, с интересом взглянув сначала на меня, потом — на сидящую с отстраненным видом Виву. — Ты здесь, Андрюшка?

— Заходи, Тань! — махнул ей рукой приятель. — Я тебя с товарищем познакомлю.

Девушка вошла. Я тотчас окинул глазом ее ладненькую фигурку в коротком белом халатике. Да, эффектная барышня! Стройная, изящная, длинноногая. Выразительные глазки, пышные желтые волосики, грудь торчком… Интересно, что такого особенного нашла эта красотка в пятидесятилетнем Андрее, чтобы ради него сотворить собственной тетке столь жуткую подлянку?

— Это Иван! — представил меня Андрей. — А это…

— Вива! — подсказал я. И прибавил, решив, что таиться здесь незачем: — Моя любимая женщина.

— А меня зовут Таней! — скороговоркой отрекомендовалась девушка, чуть склонив голову.

Я приязненно улыбнулся ей:

— Очень приятно!

— Девушка сегодня переночует у нас, — сообщил Андрей жене, скаля зубы.

— Гостей мы любим! — с искренней радостью проговорила она. И, скорчив нарочито строгую мордашку, обратилась к Андрею: — Если появишься дома первым, не забудь начистить картошки и перемели мясо на фарш! И не забудь купить бутылку вина, чего-нибудь сладенького и батон хлеба!

— Будет сделано, моя госпожа! — отрапортовал приятель, картинно поклонившись молодой супруге.

Извинившись, она тут же умчалась, а он, пересев на мою койку, спросил:

— Может, тебе чего надо, Ванюха? Не стесняйся, говори!

— Надо! — ответил я. — У тебя есть ноутбук? Мне нужно немедленно написать и передать статью в редакцию…

— Через часок завезу тебе планшет, — пообещал приятель. — Только он не подключен к Интернету. Ну, ничего, сбросишь файл со статьей на флешку и передашь мне Танькой. А я дома отправлю твой опус в Киев. Только электронный адрес указать не забудь.

Вскоре Андрей побежал по делам, а Вива осталась со мной. И сидела, пока он не вернулся с планшетом.

Потом они ушли уже вместе. Я немного полежал, собираясь с мыслями, затем скушал апельсин и принялся сочинять статью.

Утром они ввалились в мою палату все трое.

— Ваня, быстренько собирайтесь! — скомандовала Татьяна, бросив на койку сверток с моей одеждой. — Я договорилась, чтобы вас выписали из больницы. Будете лечить свои ушибы дома. А сейчас Андрей отвезет вас в Запорожье.

— Правда? — обрадовался я. — Вот спасибо!

— Ванюха, поторопись! — рявкнул приятель, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Ехать далеко, а мне еще нужно сегодня к вечеру подготовить полполосы…

С помощью Вивы я быстро оделся и, морщась от боли в колене, с трудом поковылял на выход.

Внизу нас ждала новенькая «Лада Приора»…

Глава семнадцатая

Поход в церковь, конечно, опять сорвался. С больной ногой службу мне было не выстоять. Вива расстроилась, но виду не подавала.

— Сходим через пару недель, — сказала она неуверенно. — Когда твое колено перестанет болеть.

Субботу и половину воскресного дня я провел у нее. Девушка ухаживала за мной, как за малым ребенком, даже пыталась кормить из ложечки куриным бульоном. Честно говоря, уже в воскресенье утром я мог более-менее нормально передвигаться и, конечно, стоять. Колено лишь немного побаливало. Однако идти на исповедь и причастие мы не могли: из-за происшествия в Бердянске я к ним не подготовился — ел все подряд и молитвы не читал…

Инга все эти дни не звонила мне. И я не звонил ей. Не из-за какой-то ложной гордости: сначала оказалось, что батарея моего мобильного телефона разряжена, а потом просто не хотелось говорить в присутствии Вивы с другой женщиной.

Дома я рассказал жене, как съездил в Киев, как маршрутное такси попало в аварию, и мне пришлось обращаться в больницу.

Инга объявилась только утром следующего дня. Когда я проводил супругу на работу, а сына — в университет и брился в ванной, услышал, как заиграл мой мобильный, оставленный на полке шкафчика в прихожей. Пришлось бросить станок и поспешить к телефону.

— Почему не звонишь? — обиженным тоном поинтересовалась она, даже не поздоровавшись.

— А ты? — в свою очередь спросил я, стараясь так расположить «мобилку» возле уха, чтобы не испачкать ее пеной для бритья.

— А я звонила! — недовольно заявила Инга. — И в четверг вечером, и целый день в пятницу. Но твой телефон был отключен…

Я вкратце рассказал ей о своей поездке в Бердянск и о том, что там случилось.

— Вот беда! — сочувственно вздохнула Инга. — Хорошо, что ты не поломал себе ничего и голову не расшиб…

— Не расшиб, но ударился сильно! — пожаловался я. — У меня было что-то похожее на сотрясение — потерял сознание, а когда пришел в себя — не мог смотреть на яркий свет, чувствовал слабость, тошноту… Но все это прошло, как только Вива помассировала мне виски…

Инга издала звук похожий на стон и с обидой выдохнула:

— Вива, Вива! Она у тебя на первом плане, а я так…

— Вы у меня обе на первом плане! — успокоил я, стараясь придать голосу оттенок игривости.

— Да что ты говоришь? — насмешливо бросила Инга. — Только Вива — твоя любовница, а я… В общем, никто…

— Прекрати говорить глупости! — оборвал я. — Ты — очень близкий для меня человек.

— Человек! — передразнила она. — Я, видите ли, близкий человек. А мне бы хотелось быть близкой женщиной!

— Ты сейчас дома? — я предпочел поменять тему разговора, который явно зашел в тупик.

— Я дома со вчерашнего утра! — бросила Инга. — Сижу одна, как дура, в четырех стенах, не знаю, чем себя занять. Все из рук валится. А ты и не вспомнил обо мне! Если бы я сама не позвонила…

— Я как раз собирался тебе звонить!

— Обманываешь ведь…

— Честное слово, собирался звонить! — заверил я.

— Приезжай ко мне! — попросила она. — Приедешь?

— Через час буду у тебя!

Бросив телефон на полку, я поплелся в ванную заканчивать бритье. На сердце у меня было неспокойно. Да, нельзя так халатно относиться к женщине, которая ищет твоего расположения, тянется к тебе всем своим сердцем, нужно проявлять к ней особое внимание и заботу. Ведь действительно, хотя бы вчера, кто мне мешал позвонить ей?

Инга встретила меня виноватой улыбкой.

— Прости, Ванечка, что напустилась на тебя по телефону! — она крепко обняла меня и несколько раз поцеловала — в щеки и губы. — Просто такая тоска вдруг нашла… Думаю, никому я не нужна…

— Брось молоть чепуху! — я тоже чмокнул ее в губы. — И не обижайся на меня, так уж получилось, что не звонил… Исправлюсь!

В коротком черном халатике с золотой вышивкой, который так выгодно подчеркивал ее аппетитные формы, со спутанными волосами, бледная и грустная, Инга сегодня была особенно очаровательна.

— Ванечка, ты голоден? — спросила она, ведя меня на кухню. — Я могу вмиг приготовить вкусный завтрак.

— Нет, спасибо! — кушать мне совсем не хотелось. — Но чего-нибудь горяченького, пожалуй, выпью.

— Кофе или чай? — уточнила Инга.

— Конечно, чай! — воскликнул я, хорошо зная, что ко всем другим напиткам она почему-то относится негативно. И, чтобы польстить, прибавил: — Лучше тебя, его никто не умеет готовить!

Инга повернула ко мне свое личико и с благодарной улыбкой произнесла:

— Как мне приятно, когда ты меня хвалишь!

— Тебя есть за что хвалить! — я опустился на табурет, взял Ингу за руку, привлек к себе и обнял за талию. — Знаешь, если бы ты вдруг сейчас познакомилась с каким-нибудь мужчиной и стала с ним встречаться, меня бы это сильно расстроило…

Она наклонилась к моему лицу, проникновенно посмотрела в глаза и тихо промолвила:

— Но ведь я тебе не любовница!

— Да, это так, — согласился я. — Но делить тебя все равно ни с кем не хочется…

— То есть и сам не хочу, и другому не отдам! — засмеялась Инга.

— Ну… правильно, — промямлил я и прижался лицом к ее теплому, мягкому животу.

— Странный ты, мужик, Ванечка! — она обхватила мою голову руками, еще крепче прижала ее к себе. — Что ж, пусть пока мы с тобой будем любовниками без интимных отношений. Я потерплю…

Благодарно поцеловав живот Инги сквозь ткань халата, я отпустил ее и, пересев поближе к приоткрытому окну, закурил.

На улице не по ноябрьскому ярко светило солнце и весело чирикали воробьи.

За чаем Инга поведала мне о результатах своего вояжа в Мелитополь.

— Обошла несколько фирм и магазинов, устала, как собака, а толку почти никакого, — жаловалась она. — Удалось заключить только один договор, да и тот ущербный. Объемы поставок ничтожные, расчет после реализации… Правда, директриса одного косметического салона вроде заинтересовалась и обещала подумать, когда я намекнула ей на возможность больших скидок. Но сколько она купит у нас товара — на семь-восемь тысяч гривен? Конечно, если договор будет не разовый, то еще куда ни шло…

— Кстати, а как у тебя идут дела в Запорожье? — спросил я, вспомнив, что за время нашего знакомства ни разу не поинтересовался работой Инги.

— В общем-то, неплохо, — пожала плечами она. — Но, честно говоря, я ожидала более впечатляющих результатов.

— Будешь продолжать искать клиентов?

— Естественно, буду! Те наработки, которые у меня уже есть, дают основание надеяться….

Закончить Инга не успела — настойчиво затрезвонил мой «мобильный». Я взглянул на дисплей — звонили из редакции.

— Добрый день! — послышался в трубке приятный баритон редактора отдела культуры Тарнавского. — У меня к тебе, Ваня, просьба…

— Здравствуйте, здравствуйте, Леонид Борисович! — бодренько поприветствовал и я его. — Что там за просьба, выкладывайте!

— Ты можешь подготовить статью под рубрику «Культура на селе»? — спросил Тарнавский. — Только не пиши о закрытых клубах и библиотеках, об этом мы талдычим уже двадцать лет. Постарайся найти что-нибудь позитивное. Есть же в Запорожской области села, где художественная самодеятельность не умерла, где силами местных артистов устраивают концерты, праздники, вечера отдыха…

— Есть, и немало! — подтвердил я. — Скажу больше, в одном из сел области живет, наверно, единственная в Украине женщина, которая получила орден за руководство сельским хором.

— Да ты что?! — вмиг зажегся редактор отдела культуры. — Будь другом, напиши о ней, о ее коллективе. Только найди еще несколько позитивных фактов!

— Найду! — пообещал я. Тарнавскому отказывать было нельзя — этот добрый старик в свое время оказал мне не одну услугу. — Когда нужно подготовить статью?

— Ох, Ваня! — хохотнул он. — Ты же знаешь, у нас все — срочное. Газета ведь ежедневная… Послезавтра сможешь прислать?

— Да уж постараюсь, — вздохнул я. — Только, Леонид Борисович, что-то меня уж совсем заездили! Чуть ли не каждый день — новое задание…

— Не преувеличивай, мой друг! — весело пробасил Тарнавский. — Насколько мне помнится, тебя не тревожили, кажется, недели полторы.

— Шутите? — мне подумалось, что он просто не в курсе. — Я в пятницу возвратился из командировки в Бердянск…

— А кто тебя туда посылал? — неодобрительно хмыкнул старик. — Это же твоя инициатива! Сегодня на планерке упоминали внеплановую статью о бердянском жилкоммунхозе. Кстати, ее опубликуют в четверг.

— Постойте, как внеплановую? — изумился я. — Это же главный редактор дал мне задание написать о том, как бердянские жилищники подготовились к зиме.

— Ты что-то путаешь, Ваня! — уверенно заявил Тарнавский. — Я сегодня своими ушами слышал, как главный спрашивал у редакторов отделов и обозревателей, кто тебе заказал материал из Бердянска. Все промолчали. А главный еще и похвалил тебя, дескать, молодец Иван, проявил инициативу, прислал статью на злободневную тему.

— Вот те раз! — воскликнул я. — Да мне же по «электронке» пришел наказ главного редактора осветить…

— Это какая-то ошибка! — уверенно заявил Тарнавский. — Шеф тебе подобных распоряжений не давал!

Закончив разговор, я еще минут десять размышлял о том, как в моем электронном почтовом ящике могло оказаться распоряжение, которого мне не давали? Но ответа на этот вопрос так и не нашел…

Инга сидела рядом, молча пила чай и со скучающим видом наблюдала за мной.

— Мне нужно ехать в район, — сообщил я ей.

— Прямо сейчас, что ли? — недовольно спросила она. — Может, лучше завтра?

— Зачем откладывать на завтра? — я допил остатки чая и поднялся. — Сейчас только половина десятого. Успею до обеда переговорить с кем-нибудь из руководителей района, зайду в отдел культуры…

— А далеко ехать?

— Нет, меньше полусотни километров.

— Я с тобой! — Инга вскочила. — Дай мне пять минут — чуток подкрашусь и быстро переоденусь…

— Лучше оставайся дома, приготовь что-нибудь вкусненькое, — мне хотелось отговорить ее от поездки. — А когда я вернусь, мы славно посидим…

Но она и слышать этого не хотела. Как ураган, понеслась в спальню. Уже оттуда крикнула:

— Мы четыре дня не виделись, я соскучилась, а ты опять хочешь меня бросить!

Добирались мы не долго. В половине одиннадцатого подъехали к зданию райгосадминистрации.

Инга отправилась рыскать по магазинам, а я пошел к руководству.

На месте оказался один из заместителей главы района. Вопросы у меня к нему были несложные, и я быстро получил на них исчерпывающие ответы. А вот у заведующей отделом культуры задержался на целый час. Она оказалась настоящим энтузиастом своего дела. Сначала взахлеб рассказывала мне о каждом сельском клубе, затем — о достижениях местных творческих коллективов. Не забыла упомянуть, что сама является активным участником художественной самодеятельности — поет и танцует, а ее муж руководит домом культуры, получившем призовое место на всеукраинском смотре… В общем, фактов для написания статьи я набрал предостаточно.

Инга ждала меня на парковке перед знанием администрации.

— Сегодня здесь базар не работает, но возле магазина бытовой техники мужчина и женщина торгуют мясом в павильончике, — сообщила она. — Мясо такое свежее… Давай купим! Наделаю антрекотов, эскалопов…

— Давай! — согласился я.

Инга тут же развернулась и побежала в сторону базара, увлекая меня за собой.

— Продавцов зовут Анатолий и Ольга, — уведомила она, не сбавляя ходу. — Они — супруги…

— Откуда ты знаешь? — меня несколько озадачила ее осведомленность.

Инга хмыкнула:

— Слышала их разговор.

Когда мы подошли к павильончику, то увидели в нем только мужчину — красномордого увальня лет около сорока. Навалившись могучей грудью на прилавок, он безмятежно дымил сигареткой.

— Женщина куда-то убежала, — шепнула мне Инга. — Постой в сторонке, а я потолкую с этим Анатолием…

Я непонимающе взглянул на нее, но подчинился. Остановился неподалеку от ларька и тоже с удовольствием закурил. А она, сделав серьезное лицо, решительно приблизилась к продавцу.

— Ну, привет, Толик! — рявкнула каким-то недобрым голосом — в нем слышались и угроза, и ирония.

Мужик выпрямился и, часто хлопая рыжими ресницами, вопросительно уставился на Ингу.

— Что смотришь? — она стояла, заложив руки в карманы своего черного пальто, и с презрением глядела то на увальня, то на мясо. — Торгуешь, значит…

— Торгую, — неуверенно обронил он. — Мясо свежее, с домашней фермы…

— А Ольга куда подевалась?

— Она отлучилась на несколько минут…

— Понятно! — процедила Инга. — Значит, подождем.

— А вы кто? — спросил он с некоторой опаской.

— Сейчас узнаешь! — уже с неприкрытой угрозой и злобой выкрикнула Инга. — Все, подлец, узнаешь! И женушка твоя тоже узнает, как ты совратил мою племянницу, как она забеременела от тебя, как родила — все узнает!

— К-какая пле-племянница? — испуганно промычал продавец.

— Ты не знаешь, какая?! — Инга выдернула руку из кармана и угрожающе затрясла ею перед самым носом увальня. — Та, к которой ты ездил полгода, которой врал, что собираешься разводиться с Ольгой! Та, которая сейчас сидит с ребенком на руках и рыдает! А ты, мерзавец, спрятался в кусты и даже не поинтересовался, есть ли ей чем кормить дитя? Твое дитя!

— Да вы… Да ты… — продавец растерянно заметался по ларьку. — Я сейчас выйду и так…

— Ты мне будешь угрожать?! — заорала Инга на всю улицу. — Я тебе сейчас тут такое устрою! Ты у меня, гад, попляшешь!

Он сразу как-то обмяк, высунулся чуть ли не на половину из ларька и попросил:

— Не кричите! Ради Бога, не нужно. Потом…

— Что потом? — не унималась Инга. — Я пришла сказать тебе и твоей женушке, что мы с племянницей подаем в суд заявление на установление отцовства. Как миленький будешь платить алименты!

Я стоял и не знал, что мне делать. Господи, что она вытворяет? Что она задумала? Зачем устроила этот концерт? Я уже решил подойти и увести ее от ларька. Но Инга, предварив мой шаг, бросила в мою сторону многозначительный взгляд.

Продавец беспомощно ловил перекошенным ртом воздух, сигарета выпала из его губ. Он сначала спрятался вглубь своей торговой точки, потом опять бросился к прилавку.

— Послушайте, не нужно ничего говорить жене! Я буду помогать! Слышите, я не оставлю Нину без помощи!

— Осознаешь, значит, свой грешок? — ледяным тоном произнесла Инга. Затем, тяжко вздохнув, смилостивилась: — Ладно, пока не стану Ольге ничего говорить. Но смотри, чтобы сегодня же был у Нинки, успокоил ее и дал денег! А пока положи-ка мне в пакет хороший кусок мяса. И сала не забудь! Отдам племяннице, чтобы не сидела голодной.

— Сейчас, сейчас! — увалень заметался по ларьку. Нашел большой пластиковый пакет, бросил в него здоровенный кусок мяса и ломоть сала, быстро подал Инге через прилавок.

— Возьмите! И уходите! Пожалуйста, уходите! А то Ольга…

— Уйду! — оборвала его на полуслове Инга. — Но помни: Нинка должна постоянно чувствовать твою заботу! Иначе…

— Понял, понял! — заверил продавец и, молитвенно сложив руки на груди, прошептал: — Идите же, идите, прошу вас!

Инга смерила его осуждающим взглядом и, еле волоча ноги, скособочившись под тяжестью пакета, пошаркала прочь от прилавка. В этот миг в ларек вошла толстенная бабища в белом переднике, испачканном кровью. Увалень тут же заискивающе заулыбался ей и стал лепетать о том, что пора бы перекусить.

— Ну, зачем ты так поступаешь! — напустился я на Ингу, догнав ее в нескольких метрах от ларька.

— Что я сделала не так? — осведомилась она, остановившись. — У этого здоровяка порочная душонка — сластолюбивая, похотливая и алчная. У меня перед глазами возник образ девушки, которой он запудрил мозги своими лживыми речами… Я увидела, как она сидит на старом диване с продавленными пружинами, кормит грудью крохотную дочурку и плачет… Ну, я и решила наказать мерзавца!

Я подхватил пакет с мясом и зашагал к своему автомобилю.

— Ну, Ванечка, ну, не сердись! — заканючила Инга, хватая меня за рукав.

— Ты только что поступила самым подлейшим образом! — раздраженно бросил я, не оборачиваясь.

— Я немного проучила мужика, совратившего невинную девушку! — воскликнула она. — В чем же тут подлость? Я поступила вполне справедливо!

— И при этом обманным путем бесплатно получила десять кило мяса! Чем ты отличаешься от этого Анатолия? Он бессовестный, а ты — нечестная!

Инге все-таки удалось остановить меня. Я опустил на тротуар тяжелый пакет и, глядя в сторону, ждал, что она скажет в свое оправдание.

— Я справедливый человек, Ванечка! — несколько высокопарно проговорила она. И, секунду помолчав, уже другим тоном — слегка смущенным и виноватым — прибавила: — И немного корыстный. Но разве это грех, поживиться за счет негодяя? Грех обманывать людей с чистой совестью, а с нечестными нечего церемониться!

Я лишь досадливо махнул рукой, подхватил пакет и двинулся в сторону райгосадминистрации, к своей «Хонде».

Дорогой сколько ни убеждал Ингу, что так поступать нельзя, она была непоколебима в своей правоте…

Проезжая по Запорожью, на одной из остановок общественного транспорта я вдруг увидел Веру. Веселая, красивая, в яркой короткой курточке и джинсах, она стояла рядом с черноволосым статным мужчиной лет тридцати пяти, и держала его под руку. Сначала я подумал, что ошибся, но, притормозив, убедился, что это все-таки Вера. Она узнала мою машину, скользнула взглядом по ветровому стеклу и отвернулась. Я нажал на педаль газа.

Да уж, недолго оставалась в одиночестве моя вчерашняя любовница-провинциалочка! Кто бы мог подумать, что ей удастся подцепить такого мужчину. Хотя, правда, еще неизвестно, свободен ли он и хороший ли человек. Может, этот парень лишь с виду положительный…

Доехав до площади Профсоюзов и припарковавшись у магазина, я не выдержал — взял «мобилку» и набрал знакомый номер. Инга молча смотрела на меня.

Не сразу, но Вера все же ответила:

— Здравствуй, Ваня! Что ты хотел?

— Минут пятнадцать назад я видел тебя в Запорожье с мужчиной, — начал я без обиняков. — Кто он тебе? Только честно скажи!

На удивление, Вера ответила спокойно:

— Ты видел меня с Олегом — вот он рядом со мной. Его прислали в наш район следователем. Мы встречаемся и хотим пожениться. А сейчас Олег привез меня в Запорожье, чтобы познакомить со своей мамой…

Я хорошо знал характер этой женщины — врать она не умеет. Но на всякий случай уточнил:

— Ты говоришь правду?

Она сдержанно засмеялась:

— Конечно, правду, Ваня!

— Рад за тебя! — произнес я сухо. Но тут же спохватился, изменил интонацию и прибавил уже с теплом в голосе:: — Искренне желаю вам счастья!

— И тебе счастья, Ваня! — послышалось в трубке.

Я положил телефон в карман и потянулся к бардачку, где лежала пачка сигарет.

Двойственное чувство гнездилось в моей душе. С одной стороны, было не очень приятно осознавать, что женщина, которая еще вчера называла меня единственным и любимым, сегодня спокойно встречается с другим мужчиной и, кажется, счастлива. А с другой — мое сердце теперь обрело покой, уже не нужно казнить себя за то, что, бросив Веру, сломал ей жизнь, обрек на одиночество и вечную тоску.

Я облегченно вздохнул и, закурив, улыбнулся Инге. Она ни о чем не спросила, лишь многозначительно похлопала меня по плечу.

Глава восемнадцатая

Вива задумала новую картину. Сказала, что хочет написать портрет какого-то великого ученого.

— А ты закончила предыдущие две картины? — с сомнением спросил я.

— Не совсем, — беззаботно махнула рукой она. — У меня такое случается часто: начну одно полотно — бросаю, берусь за второе — откладываю и принимаюсь за третье. А потом довожу до ума все разом.

— Странная манера работать, тебе не кажется? — ухмыльнулся я.

— Может быть! — пожала плечами девушка. — Но у меня нет ни одной картины, которая так и осталась бы не оконченной.

Мы сидели в гостиной и пили кофе. Было лишь десять часов, а я уже чувствовал себя изрядно уставшим. С утра, невзирая на протесты Вивы, довелось хорошенько потрудиться — повыбивать на улице пыль изо всех ковров, ковровых дорожек и паласов, протереть кафель в ванной и на кухне. Да и девушка тоже поработала на славу — пропылесосила квартиру, тщательно вымыла полы, до блеска выскоблила газовую плиту и всю кухонную утварь. Теперь в доме было чисто и свежо, даже дышалось легче.

— Я бы все сделала сама! — ворчала Вива, когда управившись с делом, я пришлепал в гостиную, плюхнулся на диван и стал потирать ноющее колено.

— Да не переживай, вся эта работа мне только на пользу, — успокоил я. — Колено ведь нужно нагружать, тогда оно быстрее придет в норму.

— Не уверена! — покачала головой девушка. — По моему, твоему колену нужен как раз щадящий режим.

Выпив свой кофе, она умело натянула полотно на подрамник, хорошенько закрепила и, усевшись прямо на пол, стала изучать содержимое довольно большой картонной коробки, в которой хранила тюбики с масляной краской. Я с интересом наблюдал за этим процессом.

— А какого ученого ты хочешь изобразить?

— Я хорошо вижу его внешность, но не вижу имени и фамилии, — не поднимая головы, проговорила Вива. — Могу назвать только один из инициалов, он у меня перед глазами — «В».

— То есть этот ученый, как и предыдущие, портреты которых ты писала, еще не родился, — констатировал я.

— Правильно, не родился…

— А чем же он прославится?

— Он придумает метод и разработает установку для получения энергии буквально из пространства, то есть из нечего, — безо всякого пафоса пояснила Вива, продолжая копаться в коробке. — Это случится немного позже, чем появятся мощные компактные электростанции, о которых я тебе рассказывала.

— Разве это возможно — получать энергию из эфира? — засомневался я.

— Этот ученный как раз и докажет, что возможно. Правда, этой энергии будет недостаточно для нужд крупных ее потребителей — заводов, фабрик, шахт, больших кораблей…

— И что даст человечеству такое изобретение? — я смотрел, как девушка сортирует краски, раскладывая тюбики перед собой: холодные цвета — в одну сторону, теплые — в другую.

— Много чего даст! — веско произнесла она. — Вот даже взять, допустим, электрообеспечение исследовательской станции в Антарктиде. Для того чтобы здесь всегда было светло и тепло, не понадобится запускать громоздкую и ненадежную дизельную станцию, достаточно будет смонтировать небольшую специальную установку — и все, необходимый минимум электроэнергии есть! Подобными установками можно будет снабдить лечебные и образовательные учреждения, офисы, магазины, городской и индивидуальный транспорт…

— Да, действительно, это весьма полезное изобретение! — согласился я и тут же спросил: — А в какой стране родится этот ученый?

— В России, — Вива на миг прервала свое занятие и взглянула на меня. — Но он, собственно говоря, даст лишь техническое описание метода и установки для получения энергии из пустоты, сделает самые важные расчеты. А вот до полной кондиции это величайшее изобретение доведут уже другие люди. И, к сожалению, не в России…

— В Америке?

— Нет! — вздохнула девушка. — Гораздо ближе…

Я ненадолго задумался.

— Получается, что каждый, кто купит установку, сможет пользоваться дармовым электричеством?

— Да, именно так! — закивала головой Вива. — Любой потребитель, индивидуальный или коллективный, приобретя установку, уже не будет платить за электроэнергию.

Я озадаченно почесал затылок и выразил предположение:

— За эту установку, наверно, станут драть с народа такие деньги, что ее и купить-то смогут единицы.

Девушка беззаботно отмахнулась:

— Вовсе нет! Стоимость установки будет сопоставима с ценой хорошего компьютера, холодильника или кондиционера.

Мне не давал покоя еще один вопрос:

— Какова судьба российского ученого, сделавшего такое полезнейшее открытие? Он войдет в историю?

— О да! — воскликнула Вива, на минуту оставив свои краски. — Он получит признание, высокие награды — как разработчик метода. Но распоряжаться изобретением будут другие люди, которые доведут идею этого гениального ученого до совершенства и внедрят в практику.

— В общем, как обычно: наши теоретики делают грандиозное открытие, а плодами их трудов пользуются практики за «бугром», — вздохнул я.

— Не совсем так, — поправила девушка. — За «бугром», как ты говоришь, доработают идею, но внедрять приедут в Россию. Начнут именно с нее!

— Интересно!

— Да все просто: страна, ученые которой займутся усовершенствованием данного открытия, будет находиться в самом тесном союзе с Россией — экономическом, политическом и военном.

— Уж не Украина ли это? — выдвинул я предположение.

— Нет, не Украина, — вздохнула Вива. — И не Беларусь, не Казахстан или какая-либо другая бывшая республика СССР.

— Тогда что же это за держава? — удивился я.

— В то время будет у России очень сильный союзник, — девушка устало потерла виски. — Но, конечно, не сильнее самой России. Эта страна расположена на Азиатском континенте. Но какая — не скажу.

— Почему?

— Не имею права! Не все из того, что мне дано знать, разрешено рассказывать, я уже говорила тебе об этом.

— Ладно! — я нервно забарабанил пальцами по поверхности журнального столика. — Можешь еще что-нибудь сказать о том российском ученом?

— В свое время он станет главой академии наук, потом — министром. Но вскоре опять возвратиться в академию, а кроме этого, получит еще какой-то государственный пост — то ли советника президента, то ли его помощника… В неполные шестьдесят два года жизненный путь ученого оборвется…

— Убьют?

— Ну что ты! — замахала руками девушка. — Сердечный приступ…

Хитровато улыбнувшись, я спросил ее:

— А можешь сказать, кто будет президентом России, когда твой ученый сделает свое открытие?

— Могу, — усмехнулась Вива. — Бывший военный по имени Владимир.

— Прямо как Путин…

— Ну да! Только открытия-то ждать еще многие десятилетия! Кстати, в дальнейшем самый заметный след в российской истории оставят политические деятели с именами Владимир и Александр.

— Да уж! — крякнул я и отправился на кухню покурить.

Когда вернулся, девушка так и сидела на полу, о чем-то задумавшись. Перевернутая коробка валялась в сторонке, а тюбики с красками были рассортированы на четыре кучки. Я присел на корточки рядом.

— Что-то случилось?

— Вот думаю, как изобразить ученого — в его рабочем кабинете или в лаборатории…

— А это имеет какое-то значение?

— Интерьер кабинета я вижу хуже…

— Тогда изображай в лаборатории, — посоветовал я.

— Но в лаборатории слишком много всяких вещей, — пожаловалась Вива. — Попробуй каждую выписать…

Я мягко опустил ей руку на плечо и посоветовал:

— Некоторые опусти!

— Не могу! Это уже будет не то, — она опять задумалась. Потом вдруг просияла: — Знаешь что, я напишу портрет ученого у него дома!

— А ты и его дом видишь?

— Прекрасно вижу! Загородный дом — просторный, двухэтажный, с камином и бассейном… Вижу большую гостиную, пол которой устлан великолепным ковром ручной работы… Вижу столовую с плетеной мебелью, большую фарфоровую вазу на столе…

Я только удивленно покачал головой.

Девушка поднялась, подошла к мольберту, стоявшему у окна, провела пальцами по чистому полотну.

— Завтра загрунтую. Высохнет — и за дело! Думаю, быстро управляюсь с портретом.

— Ты многое видишь из того, что произойдет когда-то, — проговорил я задумчиво и тоже зачем-то коснулся пальцами полотна. — Почему же тебе хочется написать потрет именно этого ученого? Наверняка в будущем будут и более крупные изобретатели…

— А этот «Вэ» очень симпатичный человек! — заулыбалась Вива. — Он так трепетно будет любить свою жену, столько глупостей ради нее сделает! Хотя и зря…

— Почему зря?

— Супруга так и не оценит пылкость его души. И не родит ему ребенка. Просто не захочет…

— Вот ведьма! — проворчал я.

Обед мы готовили вместе. Точнее, готовила девушка, а я помогал. Занимаясь нарезкой лука и соленых огурцов на какой-то нехитрый салат, я рассказал ей о том, что вчера видел в городе Веру с мужчиной, а потом говорил с ней по телефону.

— Ну, слава Богу! — обрадовалась Вива. — Я так молилась за нее…

— Спасибо тебе, котеночек! — искренне поблагодарил я. — Ты замечательный человек — такой чуткий, добрый, такой неравнодушный к чужой беде!

— Я просто исправила твою ошибку, — обронила она, помешивая большой деревянной ложкой супчик, вскипевший на плите. — Ты не должен был заводить с Верой роман. В отличие от тебя она относилась к нему очень серьезно.

— Конечно, — молвил я тихо, и глаза мои увлажнились. Господи, отчего это я так расчувствовался? — Конечно, не должен был…

Алексей серьезно заболел и хочет меня видеть. Об этом мне сообщила Настя. Я немедленно поехал к нему.

Он лежал на диване в гостиной — худой, бледный, как полотно, под глазами — темные круги, губы — сухие и воспаленные.

— Привет, Ваня! — поздоровался Алексей, с трудом привстав, чтобы пожать мне руку. — Спасибо, что приехал.

— Ну, и чем ты заболел? — спросил я и коснулся его лба — он был холодным, как лед. — Что болит, что беспокоит? Рассказывай!

— Да в том-то и дело, что ничего не болит, — другу было трудно говорить, его мучила тяжелая одышка. — Просто общее состояние неважнецкое. Я очень ослабел. Поверь, самостоятельно не могу даже добраться до туалета. Вон, под кроватью утка, Настя оставила, когда уходила на работу…

Ничего себе! Что же такое происходит с Алексеем? Инга, конечно, предупреждала, что он какое-то время похворает. Но не говорила, что сильно. Да и как долго продлится эта его немощь? Неделю, две, месяц?

— Врачам показывался?

— Говорят, нужно ложиться в больницу на обследование…

— Так ложись! — посоветовал я. И назидательно погрозил пальцем: — А то спохватишься, а уже поздно! Мы ведь с тобой давно не пацаны, дело, считай, идет к старости. Любая серьезная болячка может запросто свести в могилу.

— Да, знаю! — вяло отмахнулся он. — Но я, сказать откровенно, как раз и боюсь услышать какой-нибудь страшный диагноз…

Я изумленно всплеснул руками:

— Алешка, ты же никогда не был трусом!

— Но раньше ведь я и не болел! — парировал он.

— Так, нечего распускать нюни! — гаркнул я. — Немедленно ложись на обследование!

— Страшно мне, Ваня….

Мне стоило больших трудов убедить его, что ложится в больницу — это необходимость. Какие только доводы я не пускал в ход, как ни просил — Алексей поначалу был не умолим. И лишь упоминание о наших с ним трех общих приятелях, которых скосил рак, немного поколебали его решимость не показываться докторам.

— Если бы хлопцы вовремя прошли обследование, болезнь удалось бы выявить на ранних стадиях, — говорил я. — А это — шанс на продолжение жизни.

— Ладно! — сдался Алексей. — Завтра супруга отвезет меня в городскую больницу, пусть обследуют.

— Ну, а сам-то ты что думаешь о своем самочувствии? — осторожно поинтересовался я. — Ты говорил, кожа у тебя воспалилась…

— Да воспаление прошло! — тяжко вздохнув, произнес он. — Немного жжет внутри, в животе. Боюсь, как бы ни язва или чего похуже… И аппетита совсем нет. А заставлю себя поесть — начинается рвота.

— Может, ты чем-то отравился? — предположил я.

— Да Бог его знает, — голос Алексея звучал глухо и сдавленно, как будто он говорил, прикрыв лицо подушкой. — Может, и съел что-нибудь не то. Сейчас же не продукты, а сплошная химия!

Посидев с другом часа полтора, поделившись всеми новостями, я стал прощаться.

— Подожди, Ваня! Я же тебе не сказал главного! — встрепенулся он. И, прикрыв почти черными веками глаза, запинаясь, тихо вымолвил: — Если со мной вдруг что-нибудь случиться, ты… это… положи мне в гроб фотографию Люси… Слышишь? Пообещай, что положишь!

— Ну, ты даешь! — воскликнул я и нарочито беззаботно рассмеялся. — Ты сдурел, что ли? Впервые в жизни немного занемог и уже решил, что все, пришло время помирать?

— Так ты обещаешь или нет? — Алексей лежал неподвижно на диване с закрытыми глазами и тяжело дышал.

— Странная просьба, ты не находишь?

— Обещаешь или нет?!

— Обещаю, конечно! Но…

— Спасибо…

У меня сжалось сердце. Бедный мог друг! Неужели твои дела действительно так плохи, что ты заговорил о смерти? Нет, этого не будет! Инга ведь обещала, что ты всего лишь поболеешь, но о столь серьезных последствиях она не упоминала. Болезнь пройдет, пройдет обязательно! В этом нет никакого сомнения.

— Ваня! — Алексей открыл затуманенные скорбью глаза. Из них в любой миг могли брызнуть слезы. — Фотография у меня под подушкой, возьми…

Я просунул руку ему под голову и нащупал какой-то небольшой сверток. Развернул — записная книжка. Карточка Люси была в ней. Совсем маленькая, даже крохотная.

Уже в машине я рассмотрел ее. Милое личико с большими светлыми глазами, пряди русых волос спадают на высокий лоб, алые губки по-детски припухшие… Глядя на фото, не посвященный человек никогда бы не подумал, что на нем запечатлено лицо самоубийцы…

Только выехал со двора Алексея — звонок.

— Ванечка, я буду дома через двадцать минут, приезжай! — это была Инга.

Я рванул на площадь Профсоюзов.

Добирался не менее получаса — улицы были запружены машинами. Оставив «Хонду», как всегда, на стоянке, решил зайти в магазин. Подумал, что стоит купить конфет, бутылку легкого вина, колбасы, пачку масла и батон хлеба — Инга полдня моталась по фирмам и, наверно, здорово проголодалась. Будет чем перекусить, пока приготовит что-нибудь горячее.

Когда через пятнадцать минут я вышел из магазина, прямо передо мной остановилась шикарная черная «Ауди». Из нее выскочил худощавый мужчина лет сорока пяти в щеголеватом пальто и очень дорогих модельных туфлях. Он быстро оббежал машину, открыл дверцу и… я увидел сияющую Ингу с букетом роскошных роз в руках. Мужчина что-то сказал ей, улыбнулся, опять запрыгнул в салон и дал газу.

— До завтра, Владик! Спасибо за цветы! — крикнула Инга вдогонку и помахала рукой. Затем, все еще глядя на удаляющийся автомобиль, ступила на тротуар, сделала пару шагов и почти столкнулась со мной. — Ой! Ванечка… Ты уже приехал… Как быстро…

Я молча смотрел на нее.

— Ну, идем, идем! — она смущенно ухмылялась и прятала глаза.

Но я не спешил.

— Ванечка, идем! — Инга взяла меня под руку. — Ты обиделся, что меня подвезли, да?

— Нет, чего мне обижаться? — почти спокойно изрек я. — Ну, подвезли, так подвезли… Хотя интересно было бы услышать, кто этот мужик?

Она виновато потупила взор, опустила руки, вздохнула и, наконец, призналась:

— Была я сегодня в одной торговой фирме, познакомилась с директором. Поговорили, выпили шампанского. Он оказался очень душевным человеком и… холостяком… В общем, так уж получилось, мы решили попробовать встречаться…

— Вот оно что! Понятно, — процедил я, стараясь подавить охватившее меня раздражение. — Поздравляю!

— Скажи, но ты же будешь и впредь ко мне приезжать? — Инга заискивающе улыбнулась и опять опустила голову.

Я неопределенно пожал плечами.

— Даже не знаю, стоит ли… Ты ведь уже не одна, от скуки с ума не сойдешь. И, стало быть, в моей компании больше не нуждаешься.

— Но мы же с тобой друзья! — с упреком в голосе напомнила Инга.

— Конечно! — согласился я. — Поэтому иногда можем и встретиться. Но в моих регулярных визитах нужды уже нет.

Она нервно потерла указательным пальцем переносицу и, не скрывая обиды, выпалила:

— Понимаю, появление Владика немного неожиданно для тебя! Но я живой человек, мне тоже хочется любви и ласки, а от тебя я их, ясное дело, не дождусь. Поэтому…

— Поэтому — до свидания! — сухо молвил я. — Сегодня ты уже получила достаточную порцию общения, притом, как я понимаю, наполненную любовью и лаской. И мои пресные разговоры тебе ни к чему.

Инга озадаченно взглянула на меня.

— Так ты что, не зайдешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Ванечка, да ты что? — вскричала она и опять взяла меня под руку. — Не нужно обижаться! У тебя же есть Вива, так почему у меня не может быть Владика? Разве это помешает нам дружить?

— Слушай, мне пора! — я поставил перед ней на тротуар пакет с провизией, развернулся и пошел к своей «Хонде».

— Ванечка! — Инга догнала меня и поймала за рукав.

Я остановился.

— Что еще?

— В чем моя вина, скажи? — на ее бледном лице читались тревога и смятение. — Кто тебе мешал, увидеть во мне женщину? Я ведь просила тебя, очень просила… Я тянулась к тебе, как цветок к солнцу…

— Да ты не переживай! — мягко улыбнулся я. — Все нормально! Встречайся себе со своим Владиком, это твое дело. Никакой обиды на тебя у меня нет. И быть не может.

— Но, Ванечка, я же вижу…

— Ладно! Все! Пока! — я развернулся и быстрым шагом направился к машине. Открыв дверцу, помахал рукой растерянной Инге, сел в салон и повернул ключ зажигания.

На душе у меня было плохо, очень плохо. Но я до последнего не подавал виду. И только, отъехав от магазина, яростно ударил кулаком по баранке.

Через час, немного успокоившись, уже более трезво оценил обстановку. Инга познакомилась с мужчиной и хочет с ним встречаться. Она вольна так поступать, потому что мы с ней не любовники, и я не имею никакого права на нее обижаться. Поэтому нужно спрятать куда подальше свою досаду, а еще лучше — оставить Ингу наедине с тем, другим, мужчиной и не путаться у них под ногами. Что ж, решение принято — прощай, красивая, загадочная и такая непростая женщина! Финита ля комедия!

Грустно. Но, может, оно и к лучшему?

Инга названивала мне весь вечер, но я упорно не отвечал. А потом и вовсе переместил ее номер в разряд нежелательных. Что она хотела сказать, догадаться было не трудно — видимо, считала, что все-таки в чем-то виновата передо мной, и хотела извиниться. Хотя это и не факт…

Глава девятнадцатая

Почти целый день пришлось посвятить работе. С утра созвонился и встретился с начальником управления образования и науки областной государственной администрации, взял у него кое-какие справочные материалы. Потом поехал в ближайший район, побеседовал с местными чиновниками, учителями, жителями нескольких сел. Вернувшись домой после обеда, сел писать статью о том, что думают в Запорожской области о начавшейся по инициативе правительства оптимизации учебных заведений, проще говоря — о закрытии малокомплектных школ. Писалось мне легко, и через полтора часа я отправил готовый к публикации материал в редакцию.

А перед вечером поехал к Виве.

Мой вид ей категорически не понравился. Она осмотрела мое лицо, заглянула в глаза и заявила:

— Что-то ты больно измученный! Отдохни часик, а потом сядем ужинать. Я стушу шампиньонов, напеку оладий и сварю очень вкусный кисель.

Она тут же приготовила мне травяную ванну, и пока я принимал ее, поила настоем шиповника со смородиновым вареньем. Потом расстелила в спальне постель и приказала:

— Ну-ка ложись и попробуй подремать!

Я с охотой прилег, потому что действительно чувствовал себя неважно. Но спать не собирался, думал просто понежиться под теплым одеялом.

На улице уже темнело, и комнату заполнил вечерний сумрак. На душе у меня было спокойно и уютно, все мысли рассеялись, как утренний туман, все проблемы и тревоги испарились, будто лужицы жарким июльским днем. Вскоре незаметно для самого себя я, расслабленный и безмятежный, впал в полузабытье, а затем и вовсе крепко уснул.

И очутился посреди бескрайнего зеленого луга, залитого солнцем.

Передо мной стояли три высоких старца в грубых светлых одеждах с простыми деревянными посохами в руках. Их седые головы были не покрыты, выцветшие глаза возбужденно сияли, а длинные белые бороды трепетали от дуновения легкого ветерка. Старики не обращали на меня ни малейшего внимания, их взоры были устремлены куда-то в необозримую даль.

Я немного отошел в сторонку и тоже стал смотреть туда, куда и они. И вот на горизонте появилось желтоватое облако, оно стремительно приближалось, увеличиваясь в размерах.

— Великий Канти идет! — громко провозгласил один из старцев и склонил голову.

В это мгновение облако остановилось и начало преображаться — менять форму и цвет. Из желтого превратилось в оранжевое, из оранжевого — в коричневое; из овального — в круглое, из круглого — почти в треугольное. Вскоре из этого подобия пирамиды вырисовался огромный, высотой метров в пять-шесть, силуэт мужчины средних лет в светлом длинном сюртуке, застегнутом под самое горло. Исполин стоял с гордо поднятой головой, на которой красовался тюрбан пяти цветов, и смотрел прямо на нас. Чисто выбритое лицо, на крупных губах — доброжелательная улыбка, взгляд — спокойный, уверенный, почти царственный.

— Канти, тебе суждено уменьшить Индию, но возвысить ее и сделать могучей! — вещал старец. — Ты придешь и откроешь клетку, чтобы выпустить орла, уставшего мечтать о свободе. Канти, тебе суждено явить миру новую Индию! Ты придешь, отворишь дверь и скажешь: «Мы сильнее многих! Мы можем лучше! Мы знаем больше!». Канти, тебе суждено поднять с колен униженных и гонимых! Ты придешь, дашь им знамя гордости, и даже великие Инд и Ганг на миг застынут от изумления и радости.

Образ мужчины резко померк, облако снова начало преображаться, а затем стремительно понеслось вдаль, пока не исчезло за горизонтом.

Но там сразу же появился огненный шар. Он, как мяч, катился по лугу, с каждой секундой увеличиваясь в размерах. И остановился в сотне шагов от меня и старцев.

— Последняя матерь Альбиона идет! — воскликнул другой старец, склоняя голову.

В мгновение ока шар обрел очертания статной, худощавой женщины в темно-красном платье. Рыжеватые волосы свободно спадали ей на плечи, плотно сжатые губы выражали решимость и непоколебимую волю. В изящных руках дама держала головной убор, напоминающий корону, усыпанный драгоценными каменьями.

— Матерь, тебе суждено разрушить руины! Ты придешь, поделишь натрое землю и воду, силу и власть. Матерь, тебе суждено отправить многих своих сынов и дочерей в другие земли со светочем надежды! Ты придешь, расчистишь хлам и, положив венец своего величия к ногам ликующей толпы, заложишь сад великолепия и благоденствия на долгие годы. Матерь, тебе суждено обрести вечную любовь и благодарность детей твоих! Ты придешь, благословишь их на новую жизнь и вручишь им золотой ключ примирения и вселенского братолюбия.

Вспыхнул огонь, поглотив облик женщины, и тут же погас, словно и не было его.

А на горизонте уже возникло новое облако — синее, трепетное, яркое. Оно, как ураган, неслось прямо на нас. И опятьё резко замедлив бег, остановилось невдалеке посреди зеленого луга.

— Создатель державный идет! — вскричал третий старец и поклонился.

В посветлевшем облаке взметнулась тень, а затем проявился силуэт, который становился все контрастнее, все отчетливее. И, наконец, я увидел человека в темных брюках и белой рубашке с не застегнутыми верхними пуговицами. Его крепкая, смуглая шея была повязана трехцветным — сине-бело-красным — платком. Почти черные вьющиеся волосы закрывали половину высокого лба. Взгляд человека был пронзительным, на его губах играла не то лукавая, не то ироничная улыбка. В правой руке он держал золотую статуэтку льва, а в левой — серебряную фигурку слона с поднятым хоботом.

— Создатель, тебе суждено преобразить дикую степь, запеченную солнцем, продуваемую ветрами и омываемую дождями! Ты придешь и скажешь тьме отверженных и гонимых соплеменников: «Я нашел место для вас! Идите за мной!». Создатель, тебе суждено заложить краеугольный камень в основание будущей империи правды и единения! Ты придешь, возвестишь забытым черным племенам о часе пробуждения, приведешь к ним братьев твоих — каменотесов и зодчих, кузнецов и плотников, сеятелей и пахарей, и закипит великая работа, которой не видывала прежде эта бескрайняя, но бесплодная степь. Создатель, тебе суждено обрести поклонение облагодетельствованных потомков и одобрение славных предков! Ты придешь, окормишь семь и три стада, сроднишь узами братства своих и чужеродных чад.

И как только старец прекратил говорить, облако сгустилось, сжалось и тут же взорвалось, разлетелось, как разбившееся зеркало, на мелкие синие осколки.

Потемнело небо, над лугом нависли черные грозовые облака. Подул сильный ветер, пригнул травы до самой земли.

— Канти завтра придет, Матерь — послезавтра, а Создатель — через три дня! — сказал первый старик.

— Недолго их ждать осталось: первого — лишь одну полную жизнь, вторую — полную с четвертью и третьего — полную с половиной! — добавил второй.

— Да будет так! — заключил третий старик.

Полил обильный дождь — теплый, пахучий, нежный. Он оросил мои лицо и грудь, наполнил мое сердце возвышенной радостью бытия, сладким чувством полноты жизни.

— Иван, милый, просыпайся! Ужин остывает на столе!

Я открыл глаза — на краю постели сидела Вива и, ласково улыбаясь, поглаживала ладонью мои щеки. Резко привстав, я обхватил девушку за талию, привлек к себе и крепко поцеловал в губы.

— Ты отдохнул? — спросила она немного смущенно.

— Да, котеночек! — выскользнув из-под одеяла, я натянул брюки и, подхватив Виву на руки, понес в гостиную.

— Ваня! — счастливо прошептала она и прижалась ко мне всем телом. — Как мне хорошо с тобой…

Уже было почти одиннадцать часов вечера, когда я заехал во двор своей девятиэтажки. Выйдя из машины, увидел отиравшуюся возле подъезда незнакомую лохматую собаку. Она тут же побежала мне навстречу, приветливо виляя облезлым хвостом.

— Что, песик, наверно, проголодался? Сейчас чего-нибудь принесу! — я провел пальцами по его голове (погладить ладонью не рискнул — уж больно неухоженным он был), и поспешил домой.

Не разуваясь, заскочил на кухню. Открыл холодильник, нашел там кастрюлю с остатками супа, вылил его в пластиковую банку из-под майонеза, накрошил туда немного колбасы и хлеба и вышел из квартиры.

Собака, скрутившись калачиком, лежала на крыльце подъезда.

— На вот, похлебай! — я поставил перед ней банку.

Лохматая псина, прежде чем приступить к трапезе, благодарно лизнула шершавым языком мою руку.

Я вернулся в квартиру и, стараясь не шуметь, стал разуваться в прихожей.

— Ваня, это ты? — из спальни послышался голос жены. — А мы уже спим. Если хочешь покушать — в холодильнике гречневый суп со свининой.

Утром я долго приводил себя в порядок — принимал ванну, тщательно брился, втирал в лицо крем после бритья. Потом готовил себе простецкий завтрак, не торопясь, ел. Новых заданий из редакции не поступило, жена, уходя на работу, каких-нибудь поручений не дала, поэтому спешить мне было некуда.

Я вышел во двор только к обеду. Машина стояла у подъезда — вчера мне было лень отогнать ее на парковку. Проверил уровень масла, заглянул в расширительный бачок и принялся протирать тряпочкой стекла.

За этим занятием меня и застал знакомый парень из соседнего дома. Подошел, постоял рядом, подымил сигареткой, повздыхал и, как всегда, стал просить двадцатку на опохмел. Я бы не пожалел и дал ему эту мизерную сумму, но хлопец просто уже обнаглел — он повадился ходить ко мне чуть ли не через день. Причем, долг никогда не отдавал.

— Слышь, выручай, Ванюха! — лепетал молодой алкаш. — Хреново мне после вчерашнего до одури!

— Алик, сегодня у меня туго с наличностью, — с некоторым раздражением ответил я. И посоветовал: — Обратись к кому-нибудь другому, может, кто и смилостивится, не пошлет тебя куда подальше.

Но парень не собирался уходить, не солоно хлебавши, он торчал возле меня, переминался с ноги на ногу и продолжал канючить:

— Ну, дай два червончика, а? Голова гудит, нутро жжет, даже косточки болят…

Я вытащил из кармана бумажник, раскрыл и ткнул ему под нос:

— На, смотри! Здесь не больше сотни, а мне нужно в бак хоть немного бензина залить и сигарет купить.

Алик с секунду заворожено смотрел на бумажник, потом вдруг выхватил его из моих рук и, отбежав на несколько шагов, хрипло закричал:

— Ванюха, возьму я двадцатку! Слышь, возьму! Не обессудь, погибаю!

Я прекрасно знал, что ничего он не возьмет без разрешения и бумажник непременно вернет. Такие штучки с выхватыванием денег он уже неоднократно проделывал.

— Сегодня тебе ничего не обломится! — с улыбкой заявил я, продолжая елозить тряпкой по заднему стеклу.

Парень заложил руку с моим бумажником за спину и, пританцовывая, заныл:

— Тебе эти двадцать гривен погоды не сделают, а мне, может, жизнь спасут! Я ж помру, если не выпью хоть полстаканчика, непременно помру…

Бросив тряпку на крышу «Хонды», я вознамерился подойти к Алику и отобрать у него свои деньги. Но в этот момент откуда-то из кустов, высаженных у подъезда, со злобным рычанием выскочила та самая лохматая собака, которую я вчера кормил. Она пулей метнулась к парню и налетела на него, как бешенная. Мгновенно прокусила ему руку, цапнула за полу куртки и мертвой хваткой вцепилась в ногу.

— Ой-ой-ой! — взвыл от боли Алик. — Ой, спасай, Ванюха!

— Фу! Фу! Нельзя! — заорал я. Бросившись к собаке, схватил ее обеими руками за загривок и стал оттаскивать от парня.

Он не удержался на ногах, упал. Затрещали джинсы. Я продолжал волочить рычащего пса по земле, но тот и не думал отпускать свою жертву. Пришлось сильно хлопнуть его ладонями по ушам. И только тогда он, наконец, разжал челюсти.

— Вон! Вон отсюда! — я уже занес ногу, чтобы как следует пнуть эту полоумную зверюгу, однако она, вопреки моим ожиданиям, не стала убегать — напротив, присела и покорно ждала удара. Моя нога невольно опустилась.

Пес поднял заслюнявленную морду, преданно взглянул на меня своими умными глазами и приветливо завилял хвостом.

Я принялся осматривать раны громко вопящего Алика. Его ладонь была прокушена почти насквозь. С голени текла кровь. Рядом на асфальте валялись куски джинсовой ткани и мой бумажник.

— Ты можешь подняться? — спросил я, подхватывая парня подмышки.

— Попробую! — простонал он.

Собака отбежала в сторону и стала наблюдать, как я помогаю изувеченному ею человеку встать на ноги. Алик с трудом доковылял до подъезда и опустился на лавочку.

— Ну, что, давай вызову «скорую»? — предложил я.

— Не нужно! Не нужно! — замахал парень здоровой рукой. — У тебя есть дома йод или зеленка?

— Ладно, пошли ко мне!

У себя на кухне я, как умел, обработал руку и голень Алика перекисью водорода, затем аккуратно смазал края ран зеленкой и перевязал.

— Все-таки тебе нужно обратиться к врачу, — посоветовал я. — Вдруг эта собака бешенная!

— Обойдется! — беззаботно бросил отошедший от шока парень. — Меня больше тревожит мое внутренне состояние, — он многозначительно указал пальцем на свой рот. — Если не опохмелюсь, могу и «белочку» подловить. Такое со мной уже бывало. Мать меня тогда на четыре месяца на «дурочку» упекла!

Вздохнув, я открыл холодильник, достал початую бутылку водки и поставил перед ним на стол.

Глаза парня радостно засияли, а синюшные губы растянулись в блаженной улыбке, обнажая рот с желтыми, прокуренными зубами.

— Ну, ты это, Ванюха, стакан дай! — попросил он, зачарованно поглядывая на бутылку и облизывая свои пересохшие губы.

Через полчаса, когда мы вышли на улицу, собаки уже не увидели. Убежала? Или опять где-то притаилась? Странная какая-то эта тварь, весьма странная! И откуда она взялась, ведь раньше в нашем дворе ее не было?

Когда я приехал к Виве, то к своему немалому удивлению застал у нее на кухне молодую женщину, лицо которой мне показалось знакомым.

— Ванечка, это моя соседка по лестничной клетке Наташа, — представила ее девушка. — Садись пить с нами кофе!

Я поздоровался с женщиной и сел за стол. Она приветливо улыбнулась, но ее глаза остались грустными.

— У Наташи большое горе, — Вива поставила передо мной чашку и налила в нее из кофейника тягучей жидкости цвета темного шоколада. — Ее пятилетний сын Сашенька обварился кипятком. Бабушка не доглядела… Теперь лежит в реанимации.

— Что, такие серьезные ожоги? — сочувственно осведомился я.

— Очень серьезные, — тихо произнесла соседка и отерла ладошкой увлажнившиеся глаза. — Сашеньке уже сделали две операции. И две еще предстоит сделать… Нужны деньги. Вот, хожу по соседям, занимаю…

Я вскочил с табурета, побежал в прихожую и, достав из кармана куртки бумажник, вернулся на кухню.

— К сожалению, у меня с собой только сотня, — я смущенно протянул женщине несколько бумажек. — Возьмите! Если нужно, завтра привезу пару тысяч гривен.

— Я дала Наташе тысячу долларов, — со вздохом произнесла Вива. — Но одними деньгами тут не поможешь…

Соседка одернула полу своего домашнего халата, прикрывая колени, и с надеждой посмотрела на девушку:

— Может, у вас есть знакомый специалист по ожогам, а то этим врачам, которые сейчас занимаются лечением Сашеньки, я не верю. Равнодушные они какие-то и неразговорчивые… Ничего толком не обещают…

— Наташенька, нет у меня знакомых докторов, но я постараюсь помочь твоему сынишке, — Вива обняла соседку за плечи и погладила по голове. — Сейчас выпьем кофе, и я займусь приготовлением мази. А завтра утром схожу в церковь и помолюсь. Сашенька непременно выздоровеет и быстро встанет на ноги… А врачей не ругай, не такие уж они равнодушные, да и специалисты хорошие, поверь мне.

— Церковь, молитва… — задумчиво произнесла женщина. — Вы верите, что они действительно помогут моему сыну? Если бы это было так просто…

— Не всякого человека и не всякую молитву услышит Бог. Молится нужно с верой и за правое дело! — девушка опустила голову, но тотчас подняла ее и пристально взглянула в глаза соседке. — Не стану тебя, Наташенька, убеждать, ты сама увидишь, как мальчику станет лучше. — И тихо прибавила: — Уже завтра к вечеру.

С минуту мы пили кофе в тишине. Потом Вива поднялась, достала из кухонного пенала картонную коробочку, бутылочку оливкового масла, и несколько холстяных мешочков с какими-то снадобьями.

— Посидите здесь минут десять, а я в гостиной приготовлю мазь, — попросила девушка и вышла из кухни.

Мы продолжили пить кофе уже вдвоем.

— Когда мальчику собираются делать следующую операцию? — спросил я, подливая кофе в чашку соседки.

— Врачи еще точно не знают, — печально вздохнула она. — Говорят, все зависит от состояния Сашеньки…

— Понятно…

Больше мы не говорили до самого возвращения Вивы.

— Мазь готова! — радостно объявила она, переступая порог кухни. — Не бойся, Наташа, применяй ее смело! Но только тогда, когда Сашеньке станет лучше, то есть завтра вечером.

Женщина смотрела на Виву с недоумением и сомнением.

— Завтра вечером Сашеньке станет лучше? Вы так уверенно об этом говорите…

— Да, — подтвердила девушка. — Уже после захода солнца он попросит кушать, его обожженная кожа начнет заживать, восстанавливаться… Да ты сама все увидишь! Вот тогда и нужно будет обильно смазать — даже не снимая повязок — все тельце ребенка.

— А что это за мазь? — поинтересовался я.

— Она приготовлена на основе церковного мира, очищенного оливкового масла, меда и прополиса, — пояснила Вива.

— Если состояние Сашеньки действительно улучшится, я обязательно воспользуюсь вашим лекарством, — пообещала соседка. И, смущаясь, честно призналась: — Только не верится мне, что мой сыночек так быстро начнет поправляться, уж простите, пожалуйста…

Когда она ушла, забрав с собой баночку с мазью, я пытливо взглянул в глаза на девушке:

— Ты уверена, что не зря обнадежила бедную мать?

В ответ Вива утвердительно качнула головой.

— Дай-то Бог! — обронил я. — Дай-то Бог!

Глава двадцатая

Когда я утром вышел из квартиры на улицу, у подъезда меня встретил все тот же лохматый пес. Он весело залаял и даже запрыгал от радости. Я высказал ему все, что о нем думаю:

— Ты злобный, отвратительный балбес! Уходи, откуда пришел!

Он доверчиво потерся о мою ногу и завилял хвостом.

— Ладно, так и быть, — смилостивился я, — сейчас принесу тебе чего-нибудь пожрать. Но смотри, подлец, покусаешь еще кого-то — сгребу за шкирку и лично отвезу на живодерню!

Горку костей, кусочки колбасы и миску холодной рисовой каши собака слопала в считанные секунды. И, удовлетворенно облизав харю, куда-то умчалась. А я отправился за машиной на автостоянку. Мне нужно было навестить Алексея.

На этот раз он выглядел гораздо лучше. Уже не лежал, а сидел в гостиной за столом и увлеченно перебирал свои марки. И настроение у него было более-менее нормальное.

— Одышка все еще мучит меня, но сил вроде прибавилось, — похвалился Алексей. — Я без проблем передвигаюсь по дому и даже на улицу выхожу. Утром вот ходил в магазин за хлебом.

— А в больницу ты так и не лег! — упрекнул я его.

— Да зачем? — отмахнулся он. — Я же себя чувствую вполне прилично! Думаю, через пару-тройку деньков отправиться на службу, сколько ж сиднем сидеть?

Я с сомнением покачал головой.

— Не спешил бы ты с работой! Догуливай свой отпуск, приводи себя в норму.

— А что мне делать дома? — Алексей рассовывал свои марки по конвертам. — На рыбалку не пойдешь — не сезон. Скучно одному в четырех стенах. Даже поговорить не с кем, Настя ведь целый день на работе…

Мы попили с Алексеем чаю, поболтали о том, о сем, и я стал прощаться.

— Чаще приезжай! — попросил он. — Ладно?

— Хорошо, буду приезжать чаще! — пообещал я.

Проводив меня за порог, Алексей долго не выпускал мою руку — все сжимал и тряс ее. Я в недоумении взглянул на него и увидел в его глазах слезы. Что это с ним? Хотя, в общем-то, что тут непонятно — человек совсем недавно пережил страшное потрясение — смерть любимой женщины и своего, пусть еще не родившегося, ребенка. Ах, Люся, Люся, что ты наделала!

Господи, а ведь в ее гибели виноват и я. Косвенно, конечно, но виноват… Эта мысль, как горсть горячего песка, обожгла мне грудь и больно укусила за сердце.

Ехать к Виве было еще нельзя — раньше обеда она домой из церкви не придет, и я завернул в строительный супермаркет на Набережной, чтобы узнать цены на кафель. Жена уже давно хотела покрыть плиткой стены на кухне. Эта идея, честно говоря, мне не нравилась, но спорить из-за такого пустяка с супругой мне не хотелось.

Я остановил машину на площадке перед магазином и не успел даже закрыть дверцу, как послышался грубый окрик:

— Эй, придурок! Убери, на фиг свою тачку, мне нужно развернуться!

Я оглянулся. Возле джипа «Тойота Прадо» стоял грузный краснорожий мужик в расстегнутой нараспашку кожаной куртке, и сверлил меня своими глазами-буравчиками.

— Да места же полно! — спокойно проговорил я, не обращая внимания на его тон и оскорбительные словечки. — Чуть сдай назад и выруливай!

— Я че, непонятно сказал! — мужик презрительно сплюнул. — Убирай машину, пока тебя добром просят!

— Не хрен командовать! — огрызнулся я. — Ты смотри, какой командир выискался! Ну, прямо, полковник, блин!

— Чего?! — краснорожий грозно двинулся в мою сторону. — Тебе что, хозяйство поотрывать? Ща сделаем!

Мужик, конечно, был гораздо выше меня и примерно раза в два тяжелее, но особой угрозы не представлял. Обычный дешевый фраер, заплывший жиром, который только и может, что на горло брать. Я молча стоял и ждал, пока он приблизится.

— Ну, че, сразу вмазать или извинишься за наглость и освободишь место для разворота? — Грудь хамоватого толстяка ходила ходуном, живот подрагивал — видать, лишний вес мешал ему не только быстро ходить, но даже свободно дышать.

Я криво ухмыльнулся:

— Ну, бить тебя в пузо, наверно, бесполезно, там столько жира! А вот сломать кадык — это можно!

Мужик качнулся и вдруг выхватил из кармана охотничью финку. И когда он только успел ее открыть? Или там пружина, которая откидывает лезвие?

Нож — это уже серьезно. Такого поворота в заурядном, в общем-то, конфликте я никак не ожидал.

— Да ты совсем дурак! — мне подумалось, что краснорожий блефует.

Но я ошибся.

— Ща пырну, сучок! — он шагнул вперед и махнул финкой у меня перед носом. Стой я ближе сантиметров на десять, и мое лицо оказалось бы порезанным.

Пришлось отскочить в сторону. Тут же последовала новая атака.

— Ах ты, жирная свинья! — вскричал я, без труда уклоняясь от удара.

Шансов причинить мне вред у мужика практически не было. Он это, конечно, уже понял. И, думаю, если бы я развернулся и пошел в магазин, инцидент, скорее всего, не имел бы продолжения. Гнаться за мной с финкой в руке толстяк не рискнул бы, да и кого он мог догнать? Но я не хотел просто так уходить и стал искать глазами предмет, которым можно было вооружиться и хорошенько накостылять зарвавшемуся наглецу. Мой взгляд остановился на метровом обрезке деревянного плинтуса, валявшемся на асфальте в паре метров. Ага, это как раз то, что нужно! Сейчас подберу — и держись, гад! А если дело дойдет до милиции, то какой с меня спрос — я защищался от вооруженного нападения, моя жизнь была в опасности.

Краснорожий опять бросился на меня и занес руку для удара. В это мгновение из-за стареньких «Жигулей», припаркованных рядом с моей машиной, как молния, метнулась знакомая мне лохматая собака. Она прыгнула и вонзила свои клыки прямо мужику в пах.

— А-а-а! — протяжно заверещал он и, выронив финку, упал сначала на задницу, а затем — и на спину.

Пес, яростно рыча, мутузил его штаны вместе с плотью.

— Нельзя! Нельзя! Вон! — заорал я и, подбежав к собаке, как в прошлый раз, схватил ее за загривок и оттащил в сторону.

Скуля, толстяк с трудом встал на карачки и пополз к своей «Тойоте», оставляя за собой кровавый след.

Я быстро открыл заднюю дверцу машины и крикнул псу:

— Давай!

Тот, вроде только и ждал приглашения, — сразу заскочил в салон. Я захлопнул дверцу, сел за баранку и дал газу. Вырулив на дорогу и проехав сотню метров, остановился, достал «мобилку» из барсетки и набрал номер «скорой помощи».

— На площадке возле строительного супермаркета на Набережной раненый мужчина! Поспешите, пожалуйста! — и отключил телефон.

Прежде, чем ехать дальше, я повернулся к собаке. Она спокойно лежала на заднем сидении, положив голову на передние лапы.

— Ну, на этот раз, пес, ты сделал все правильно, хотя и излишне жестоко, — я потрепал его по холке. — Вот только откуда ты тут взялся? До дома ведь отсюда километров пять будет…

Подкатив под подъезд родной девятиэтажки, я отпустил своего лохматого спасителя, а сам поднялся в квартиру. Мне нужно было написать супруге записку, дескать, срочные служебные дела вынуждают отправиться в командировку на целые сутки. Решение, остаться сегодня у Вивы на ночь, пришло ко мне спонтанно — с утра не собирался, а теперь вот почему-то захотелось…

Девушка меня ждала. Настроение у нее явно было приподнятое. Она бросилась мне на шею прямо в прихожей и долго не размыкала рук.

— Как дела? — поинтересовался я, отвечая на ласку поцелуями.

— Прекрасно! Чувствую сердцем, что сегодня Наташиному мальчику станет легче! — радостно сообщила Вива. — Моя молитва услышана!

— Может, сходим куда-нибудь? — предложил я. — Например, в кафе?

— Ой, я так устала, — виновато опустила голову девушка. — Но если ты хочешь…

— Нет, нет, не хочу! — заверил я, снимая верхнюю одежду. — Мне просто подумалось, что мы редко выходим из дому…

— А разве нам дома скучно? — она повесила на вешалку мою куртку и шарф. — Когда мы вдвоем, я чувствую себя счастливой!

Я нежно чмокнул ее в мраморный лобик.

— Правда?

— Правда!

— Тогда есть повод порадоваться — я сегодня ночую у тебя!

Вива опять обхватила мою шею руками и стала целовать в губы.

Ночью мы пылко занимались любовью, потом долго беседовали о разной всячине и уснули только перед рассветом.

И опять ко мне пришел дивный сон…

Я медленно шел по присыпанной снегом равнине. Вдалеке, спереди и справа от меня, в дрожащем мареве тумана, виднелись горы. Высокие, каменистые, серо-черные. А слева — синело море или, может, большое озеро. Оно находилось гораздо ближе, чем горы, не нужно было даже напрягать зрение, чтобы увидеть медленно катящиеся невысокие волны.

В небе, неправдоподобно ярко-голубом, без единого облачка, не летали птицы. Лучи солнца, почему-то превратившегося из огненно-желтого в бело-лунное, обжигали, словно открытый огонь. Близость воды не делала воздух влажным, он был сухим, горячим, приторно-сладким и совершенно неподвижным.

Подошвы моих легких башмаков прилипали к снегу, и каждый шаг давался с трудом. Приходилось время от времени останавливаться и отдыхать. Кроме тонкой рубашки и полотняных брюк на мне не было больше ничего, но и эта скудная одежда насквозь промокла от пота. Как душно, как невыносимо жарко!

Но почему же не тает снег? Ведь это невероятно!

Я наклонился и дотронулся до него ладонью — он был теплым. И только теперь до меня дошло: это не снег, а что-то похожее на крошки белого пенопласта, частично превратившиеся в кисель.

Немного постояв в раздумье, я двинулся дальше. Вдруг где-то в вышине, не знаю, справа, слева, спереди или сзади, раздался пронзительный, оглушающий и устрашающий свист. Я резко запрокинул голову, взглянул в небо и увидел два блестящих треугольника. Они пронеслись, как ураган, и скрылись за горизонтом.

Я опять остановился. Спереди — горы. И они далеко. Зачем мне туда идти? Может, лучше — к морю? Искупаюсь, смою с себя липкий пот, остужу разгоряченное тело. Да и море ведь ближе…

Я повернул к воде. Сделал несколько шагов и опять услышал этот противный свист, но он уже был намного сильнее. На этот раз по небосклону пролетели четыре треугольника.

Чем ближе к воде — тем толще слой теплого снега, тем тяжелее передвигать ноги. Но вот оно, море — совсем рядом. Синее, подвижное, манящее. И только когда до берега оставалось не больше двух десятков метров, я увидел, что вся его поверхность буквально усеяна погибшими мелкими рыбешками. Море заражено! Вот тебе и искупался!

Куда идти? Я оглянулся по сторонам — кругом белая пустыня. Постоял и, изнывая от жары, медленно побрел вдоль берега.

Не представляю, какой отрезок пути мне удалось преодолеть, пока я наткнулся на руины города. В нем не осталось ни одного целого здания, невозможно было определить, как располагались улицы, передвигался ли по ним транспорт. Я не увидел остатков ни одной машины, ни одного автобуса — они, если и были, то, значит, просто испарились. И деревья мне не встречались. Ничего, только горы камней и битого кирпича, сплошь присыпанные белыми крошками.

Я устало опустился на большой покатый камень. Сначала все оглядывался, шарил глазами по завалам в надежде увидеть хоть одну живую душу. Но тщетно. Ни людей, ни животных, ни птиц. Мертвая зона!

Но неожиданно я услышал за спиной чье-то легкое дыхание и шуршание одежд. Вскочил, как ошпаренный, резко повернулся и не поверил своим глазам: в трех шагах от меня стояла высокая невероятно красивая девушка в длинном до пят черном балахоне. Ее голову покрывал башлык, из-под которого выбивались непослушные пряди светлых волос, с янтарно-медовым оттенком. Она смотрела на меня голубыми, как майское небо, глазами пристально и скорбно. Ее плотно сжатые, чуть алые, губы напоминали лепестки цветков шиповника. В худом личике не было ни кровинки. Изящные, словно вырезанные из слоновой кости, руки смиренно покоились на груди.

Я стоял и во все глаза смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова.

Но она заговорила сама:

— Велик нынче стон поруганной земли! Исходит она, немая плакальщица, белыми слезами! Оплакивает венценосца, два града его больших и пять малых, испепеленных черной молнией, и тьма по тьме душ человеческих, превратившихся в дым.

Приглушенный голос девушки сильно дрожал. Взволнованный, я хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но язык не повиновался мне.

— Четверть и одна девятая владений непокоренного и непоколебимого погублены! — опять заговорила незнакомка. — Великая матерь-река, тысячи лет поившая и кормившая детей своих, — нынче — кладезь горечи и смерти. Зеленые чащи, опаленные адским пламенем, — лишь зола и тлен. Плодородные поля и пастбища, испепеленные, высохшие и смрадные, — страшная белая пустошь! Сын степной волчицы, не знающей истины, зачатый торговцем от мертвой воды, послал через два моря три и еще семь черных драконов на головы полутораста язычных. И нет ему суда, нет ему кары, ибо он сам судья и сам палач!

Девушка умолкла, но продолжала стоять все так же неподвижно.

Сделав над сотой усилие, я, наконец, смог произнести несколько слов:

— О чем ты говоришь и о ком?

Лепестки ее губ шевельнулись, и я услышал тихое и скорбное:

— О войне без битвы! О гибели гордого, но не горделивого радетеля и многих, кто под рукой его! О кровавом юродивом, имя которому Кагон, хитростью ставшего вровень с солдатом и обманувшего доверчивого лицедея и книжника.

Я набрал в легкие побольше сухого воздуха, давая им расправиться, и задал еще один вопрос:

— Когда все это произойдет?

— Правнуки завтра живущих услышат стон земли! А младшие из них увидят и гибель Кагона от синей крови, три лета после своей лжи на берегу просидевшего и проклятого сыновьями белого архангела за свое жестокосердие и душегубство…

Утром, пока Вива спала, я долго сидел на кухне у приоткрытого окна, пил кофе, курил и размышлял над этим непонятным и страшным сновидением.

Когда девушка проснулась и стала плескаться в ванной, в дверь позвонили. Я открыл. И увидел сияющую Наташу с коробкой конфет в одной руке и бутылкой коньяка — в другой.

— Сашеньке стало намного лучше! — восторженно сообщила она, переступая порог. — Доктор даже сказал, что одна операция уже видимо, не потребуется.

— Проходи на кухню! — пригласил я. — Сейчас приготовим кофе, сядем, и все расскажешь.

Наташа сунула мне в руки гостинцы и, шлепая своими большими домашними тапочками, последовала моему приглашению.

В этот момент из ванной вышла разрумянившаяся после утренней купели Вива. Ее голова была обмотана махровым полотенцем, а халат — кое-как застегнут.

— Ой! — всполошилась она. И начала быстро застегивать пуговицы. — Извини, Наташенька…

Та подскочила к девушке, обняла ее и запела:

— Господи, так я перед вами виновата! Я же не поверила ни одному вашему слову! А вчера вечером зашла к Сашеньке в палату, смотрю, он улыбается. Не успела присесть возле его койки, слышу: «Мама, хочу кушать!» Я быстренько — в магазин, кое-что купила, принесла. Съел все! Тогда я достала вашу мазь и обмазала Сашеньку всего-всего. Медсестра, конечно, пыталась меня остановить, подняла шум, но я не слушала ее. Почти сразу после этого ребенок уснул. Ну, а сегодня я еле утра дождалась, побежала в больницу. В коридоре как раз встретила доктора, который занимается Сашенькой. Говорит: «Мамаша, не знаю, что за чудо произошло, чем вы там намазали мальчику тело, но обожженная кожа вдруг стала приходить в норму. Одна операция, похоже, уже отпадает. Посмотрим, что будет дальше…»

Вива, не перебивая, с улыбкой слушала соседку.

— Утром Сашенька опять хорошо покушал. Бодренький такой, веселый. Сидит на постели да кубиками играет. И все спрашивает: «Мама, когда заберешь меня домой?». Говорю: «Нужно еще немного полежать в больничке. Ты же не совсем здоров». А он: «У меня ничего не болит!». И смеется, а я…

Пришлось прервать монолог счастливой матери, иначе она, наверно, еще целый час стояла бы в коридоре и все рассказывала и рассказывала. Я взял ее под локоток, потащил в кухню и усадил за стол. А Вива принялась готовить кофе.

Уже через пять минут он дымился в наших чашках, источая божественный аромат. Я достал из шкафа рюмки, откупорил коньяк, плеснул женщинам и себе и провозгласил тост:

— За здоровье Сашеньки!

Выпили. И Наташа опять принялась взахлеб рассказывать о состоянии своего малютки и благодарить Виву.

— Вы — настоящий целитель! Вы — просто чудотворец! Не знаю, как и благодарить вас! — воодушевленно говорила она, и ее светлые глаза влажно поблескивали — то ли от слез умиления, то ли от выпитого спиртного.

Девушка все улыбалась да смущенно опускала голову.

— Я сейчас приготовлю еще одну порцию мази, — сказала она потом, когда соседка, наконец, приумолкла. — Сегодня вечером тебе нужно будет опять нанести ее на тело сынишки. И тогда никаких операций больше не понадобится. Но только сделай это после захода солнца. Раньше — нельзя! Поняла меня?

С этими словами Вива вскочила, опять достала свои снадобья из шкафа и удалилась в гостиную. А мы с Наташей выпили еще по рюмочке коньяка, закусили конфетками и, приоткрыв окно, закурили.

Когда мазь была готова, девушка еще раз подробно проинструктировала соседку и посоветовала в больнице ребенка долго не держать.

— Дома Сашенька намного быстрее придет в норму! — сказала она. — Только пусть он пьет побольше жидкости. Днем можно давать некрепкий, чуть подслащенный чай, а вечером — простую воду, немного подкисленную лимоном. И не забывай поддерживать в квартире нормальную влажность!

Уходя, Наташа оставила на столе тысячу долларов, которую ей накануне дала Вива. Мне же попыталась вернуть мои сто гривен, однако я почти насильно сунул купюру обратно в карман ее халата.

— Но ведь мне теперь не нужно собирать деньги на операции! — засопротивлялась она.

— Значит, купи ребенку конфет! — настоятельно попросил я.

— Ладно! — нехотя согласилась соседка. И прибавила: — Когда я заберу Сашеньку домой, то еще зайду к вам… Посидим, немного выпьем…

— Милости просим! — пригласил я за себя и за Виву.

Глава двадцать первая

Собака, которую я назвал про себя Дарой, так и осталась возле нашего дома. Она не водила дружбу с другими бездомными псами, держалась особняком и все время крутилась у подъезда. Когда я появлялся, сразу бежала ко мне, лизалась, всячески подчеркивала свой пиетет. И, думаю, не только потому, что получала из моих рук еду. То ли я чем-то понравился этой зверушке, и она выбрала меня в свои хозяева, то ли… ее прислала Инга. Да, такие мысли появлялись в моей голове, ведь эта Дара уж очень опекала меня. Когда я возился во дворе со своей машиной, она зорко следила, чтобы никто не приближался, и набрасывалась на любого, если тот, по ее, собачьему, мнению мог представлять для меня потенциальную угрозу. Кстати, Алик теперь обходил наш двор десятой дорогой и уже не лез со своим вечным нытьем о плохом самочувствии и бесконечными просьбами о «спонсорской» помощи.

Между тем, уже начался декабрь, принесший с собой похолодание, и мне было жалко оставлять Дару на улице. Но брать ее к себе в квартиру не хотелось. Да и жена вряд ли приветствовала бы такое мое решение. Поэтому, поразмыслив, я погрузил собаку в автомобиль и хотел отвезти ее к теще в село под Бердянском — почти за сто пятьдесят километров от Запорожья. Но не смог этого сделать. К моему большому удивлению, «Хонда» попросту не завелась. Что я только ни делал — без толку. Стартер работал, бензонасос качал, свечи высекали искру, грешить на засоренный инжектор тоже было нельзя — я его недавно почистил. Пришедший на помощь сосед-автомобилист, разбирающийся в иномарках не хуже самого квалифицированного автомеханика, тоже не смог найти причину, из-за которой двигатель не хотел работать. Потеряв целый часё он лишь беспомощно развел руками и посоветовал вызвать эвакуатор, чтобы отправить мою раскапризничавшуюся «Хонду» в автосервис.

И лишь тогда, когда я открыл дверцу и выпустил Дару на улицу, мотор опять заработал, как часы…

Об Инге я вспоминал по десять раз на дню. Мне ее, конечно, не хватало. Не знаю, что именно влекло меня к ней — ее красота, сексуальное обаяние или необычные способности… Скорее, все это вместе взятое — плюс приязненность этой загадочной дамы, желание понравиться, добиться взаимности… Однако я понимал и то, что наш разрыв был неминуем, ведь Инга не хотела довольствоваться одним лишь общением со мной, она желала большего. А я не мог ей этого дать, потому что люблю Виву и не должен изменять ей. Тем более, она так боится моей неверности. А обмануть эту наивную, доверчивую, почти святую девушку, у которой я оказался первым мужчиной, было бы с моей стороны непростительной подлостью.

Но мысли об Инге не выходили из моей головы, хоть я, видит Бог, изо всех сил и старался забыть о ней…

Каким-то чудом Вива практически за два дня окончила все свои картины и задумала новую. В спальне прямо на полу лежали три полотна в подрамниках и сохли.

— Как же ты умудрилась так быстро управиться? — удивился я.

— Но ведь довести до ума нужно было всего-то две работы, — пожала плечами она. — Разве это такой уж большой труд? Раньше, случалось, я за день могла полностью написать чей-нибудь портрет или жанровое полотно.

— А что теперь в твоих планах? — поинтересовался я.

— Хочу изобразить Гаванскую бухту в предзакатный час, — мечтательно закатила глаза девушка. — Это такая красота, ты даже не представляешь!

Я улыбнулся, глядя на ее одухотворенное лицо.

— Надо посмотреть в Интернете фотографии этой бухты…

— Да, она неплохо смотрится и сейчас, — качнула головой Вива. — Но если бы ты знал, какие грандиозные перемены произойдут с ней лет через семьдесят-восемьдесят!

— Какие же? — живо осведомился я. Мне действительно это было интересно.

— Куба станет одним из самых престижных мест отдыха, — стала рассказывать она. — В Гаване и других местах построят прекрасные отели, бары, лечебницы, игровые заведения, развлекательные центры… А еще Куба прославится величайшими достижениями в медицине. Именно здесь предпочтут поправлять здоровье самые влиятельные и известные личности. Но и обычным людям будет доступно лечение на Кубе. Об этом позаботиться правительство во главе с президентом… — Вива на секунду замешкалась. — Полного имени не вижу, только первую букву — Х. Он будет нестарым, образованным и жизнерадостным человеком. Кто-то из его родственников получит Нобелевскую премию, кажется, по литературе… А жена президента будет иметь отношение к шоу-бизнесу. У меня перед глазами черноволосая, большеглазая, с мягкой улыбкой дама, стоящая в алом платье перед большой аудиторией…

— Ты и это видишь? — изумился я.

— Вижу, — подтвердила девушка. — А еще вижу, что Куба в то время станет главным экспортером чего-то такого…

— Сигар, рома, сахара? — подсказал я.

— Нет, — покачала головой Вива. — Чего-то связанного с производством товаров народного потребления. Вот только чего конкретно, сказать не могу… Лишь приблизительно… Возможно, какого-то вида одежды…

— На Кубе в то время не изменят своего отношения к России, Украине, будут также дружны с нами? — задал я вопрос.

Девушка заулыбалась:

— Куба станет дружить со всеми.

— Даже с Америкой?

— Со всеми!

Наш разговор прервал звонок в дверь. Это была Наташа.

— Я на минуточку! — радостно прочирикала она, влетела в прихожую и начала горячо обнимать и целовать Виву. — Спасибо вам от всего сердца!

— Мальчик идет на поправку? — смеясь, спросила девушка, не ожидавшая такого бурного проявления чувств.

— Только что мне позвонили из больницы — никаких операций Сашеньке делать не будут! — сообщила соседка, буквально прыгая от радости, и переключилась на меня — быстро обняла за шею и чмокнула в щеку. — Он практически здоров, кожа обновляется прямо на глазах. Врачи потрясены! Прямо сейчас поеду и заберу его домой!

Через пять секунд Наташа умчалась, а мы стояли с Вивой в прихожей и с улыбкой смотрели друг на друга.

Сразу после обеда мне позвонил Алексей:

— Сможешь приехать?

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас!

Я сказал Виве, что еще появлюсь у нее сегодня и отправился к лругу.

Он встретил меня на улице во дворе своего дома. Бледный, худой, взгляд какой-то тревожный, бегающий.

— Отвези меня на Правобережное кладбище, — попросил он, вяло пожав мне руку. — Хочу побывать на могиле Люси.

— Зачем? — спросил я, стараясь не выдать своего беспокойства. — Этот визит тебе сейчас ни к чему.

— Душа просит! — вздохнул Алексей.

— А нельзя ли отложить поездку, пока ты полностью не выздоровеешь? — попробовал я переубедить его.

— Повезешь или нет? — он взглянул на меня исподлобья почти враждебно.

— А Настя?

— Она не узнает. Ты же не скажешь?

— Но как мы найдем могилу Люси? — выложил я последний аргумент.

— Поехали! Я все разузнал у Андрея.

Пришлось усаживать Алексея в машину и ехать на Правобережное кладбище.

Могилу Люси мы отыскали не сразу.

Девушка была похоронена на самом краю кладбища, но далеко от того места, куда мы подъехали.

Холмик посеревшей земли с деревянным крестом, на нем — табличка с фамилией, датами рождения и смерти. Венки, раскуроченные ветром, с вылинявшими от дождя и ветра бумажными цветами.

— Здравствуй, Люся! — Алесей снял с головы свою вязаную шапочку, перекрестился. — Вот, я пришел навестить тебя и… ребенка нашего, которого ты носила…

Я отошел немного в сторонку, чтобы не мешать Алексею.

Он долго стоял у могилы и молчал. Потом медленно опустился на колени, сначала — на одно, потом — и на второе.

— Простите меня за все…

— Алешка, простудишься! — я подскочил, помог ему подняться. — Ты же встал прямо в лужу…

— Ничего со мной не случится, — тихо проговорил он.

— Поехали домой!

Алексей слабо качнул своей седой головой.

— Сейчас, подожди минутку…

Пошатываясь, мой бедный друг подошел к кресту, наклонился и поцеловал его.

— Простите меня! — воскликнул он с надрывом. Затем прикрыл впалые глаза желтыми веками и дрожащим голосом повторил: — Простите меня… Слышите? Простите!

Я не знал, как мне поступить. Оттаскивать друга от могилы в такой момент было вроде бы как-то не по-человечески. Но и не оттаскивать я не мог — Алексей еле держался на ногах, того и гляди свалится в грязь и начнет биться в истерике.

К счастью, едва я коснулся его руки, он повернул ко мне свое лицо, залитое слезами, и почти спокойно произнес:

— Спасибо тебе, Ваня, что привез меня сюда. Я сказал Люсе то, что хотел. Теперь можно ехать домой…

Когда мы подкатили ко двору Алексея, он, не сказав ни единого слова, пожал мне руку, вышел из машины и скрылся за калиткой. Даже на чай не пригласил. Но я не обиделся, я все прекрасно понимал…

Закурив, я развернул машину и поехал к Виве.

— Знаешь, мне опять придется смотаться в Петербург, — огорошила она меня новостью.

Я недовольно поморщился.

— Хочешь отвезти картины? Может, повременишь с отъездом? Ты же недавно была там.

— Я вынуждена ехать! — развела руками девушка. — Пока тебя не было, звонил Владимир Иванович, просил срочно приехать.

— Это тот антиквар? Что у него случилось?

— У него обнаружили рак! — сдавленно выкрикнула она. Ее голос и взгляд свидетельствовали о нешуточной тревоге. — Он чувствует себя очень плохо и хочет проститься.

— Да, неприятное известие, — вздохнул я. — Ты завтра поедешь?

— Нет, я отправлюсь в Петербург сегодня вечером! — девушка нервно теребила кармашек халата и смотрела на меня виновато. — Не обижайся, что оставляю тебя так неожиданно, ладно?

— А билет? Вряд ли тебе удастся его купить, — засомневался я.

Она беззаботно махнула рукой:

— Да куплю!

— Точно купишь?

— Ну, конечно! — уверенно произнесла Вива.

— Тогда готовься в дорогу! — я решительно направился в прихожую. — Только сначала нужно хорошо подкрепиться! Сейчас я сбегаю в магазин, куплю что-нибудь сытное, а то у тебя в холодильнике одна травушка-муравушка зелененькая.

— Нет, нет! — запротестовала девушка, последовав за мной. — Никуда не нужно ходить! У меня есть все необходимое — и крупы, и картошка, и грибы, и твердый сыр.

Я вернулся в гостиную.

— Тогда скажи, что тебе приготовить?

— Может, лучше этим займусь я? — грустно улыбнулась она.

— Тебе надо принять душ, упаковать вещи, — напомнил я. — А мне вполне по силам стушить картошки с грибами да сделать горячие бутерброды с сыром, маслом и зеленью.

— Ладно, принимайся за стряпню, — нехотя согласилась Вива, — а то я и вправду могу не успеть нормально приготовиться в дорогу.

Не теряя времени, она направилась в ванную.

Поздно вечером я посадил ее на поезд и поехал домой.

Настроение у меня было препаршивое. Ну, вот, теперь я остался один. Вива даже не сказала, когда возвратится в Запорожье — она и сама не знает, сколько дней ей придется побыть у этого старого антиквара. Правда, обещала не задерживаться без нужды, но, в любом случае, неделю, как минимум, даму своего сердца я не увижу…

Утром, отправив в Киев пару заметок и покормив Дару, я решил смотаться на рынок, чтобы купить домой кое-какие продукты. Но прежде заехал на ближайшую автозаправку. Только подкатил к свободной бензоколонке, как за моим автомобилем остановилась черная «Ауди». Мужчину, сидящего за баранкой, я сразу узнал: это был Владик — кавалер Инги. Он разговаривал с кем-то по телефону. Окно со стороны водителя было приоткрыто, и я краем уха услышал несколько фраз: «Хорошо, Танечка!.. Да, приготовь, что хочешь… Только не рыбу, ладно?.. Ну, любовь моя, не начинай!..»

С кем это он? Может, с сестрой, дочерью или сослуживицей? Но как-то не похоже. Коллеге обычно не говорят «любовь моя», а для разговора с дочерью или с сестрой тон не подходящий, уж слишком интимный… Неужели у Владика, кроме Инги, есть еще одна женщина? Вот это номер! Хотя, собственно говоря, чему удивляться, разве я сам не такой? Но Инга-то воспринимает отношения с Владиком всерьез, она возлагает на них определенные надежды. Вот будет для нее удар, когда узнает, что ее «одинокий» мужчина имеет любовницу, а то и супругу!

Отъехав от заправки, я остановился. Достал свой «мобильник» и стал проверять, пыталась ли со мной связаться Инга. Оказалось, что да. И последний раз — всего десять минут назад! Я исключил ее номер из разряда нежелательных. В конце концов, мы же с ней друзья, и нет ничего необычного в том, что иногда поговорим по телефону.

Доехать до базара я не успел — заиграл «мобильник». Мое сердце взволнованно затрепетало — неужели Инга?

Быстро перестроившись в правый ряд, меньше загруженный автотранспортом, чем левый, я гаркнул в трубку:

— Да, слушаю!

— Ванечка! Ванечка! Господи, ты ответил! Наконец, ответил! — заликовала она.

— Как дела? — мне хотелось, чтобы вопрос прозвучал как можно суше, но голос предательски дрогнул. — Что у тебя нового?

— Милый мой! Золотой мой! Только выслушай! — затараторила Инга. — Я соврала тебе. Никакого Владика у меня нет и не было! Тот мужик, который меня подвозил на площадь Профсоюзов, мне не знаком. Он просто остановился, увидев, что я пытаюсь «поймать» машину, и любезно доставил меня по указанному адресу. Все остальное я просто разыграла, чтобы подтолкнуть тебя к действию. А ты взял и сбежал!

От радости я чуть не заплакал. Но сумел собраться с духом и спросил более-менее ровным голосом:

— А откуда цветы?

— Да я сама же их купила! — выкрикнула Инга.

— Допустим! — проговорил я, еле сдерживая переполнявшие меня эмоции. — А откуда ты знаешь, что этого парня зовут Владиком?

— Да не знаю я, как его зовут! — не то смеясь, не то рыдая, воскликнула она. — Просто назвала первое пришедшее на ум имя.

— Ну, и дура же ты! — счастливо засмеялся я. — Впрочем, как все бабы.

— Приезжай! Приезжай, Ванечка! Сейчас же! — Инга не просила, она — умоляла.

Я тут же забыл, куда и зачем ехал, перестроился в крайний левый ряд и нажал на акселератор.

Инга встретила меня на пороге квартиры со смущенной улыбкой. Но едва я переступил его и закрыл за собой дверь, бросилась на шею с прытью голодной тигрицы.

— Ванечка! Ваня! Мой милый!

Выронив на пол пакет с провизией, только что купленной в магазине на площади Профсоюзов, я обхватил женщину за талию и крепко прижал к себе. Она стала горячечно тыкаться губами в мое лицо — в скулы, в нос, в подбородок. Потом нашла губы и просто впилась в них. Когда мы, наконец, отпустили друг друга, и я взглянул на Ингу, то увидел, что ее личико сплошь залито слезами. Прерывисто дыша, она стояла передо мной — красивая, взлохмаченная и восторженно-радостная. Ее черные, как угли, глаза излучали счастье.

— Ванечка, родной! Как я соскучилась по тебе! — женщина помогла мне сначала снять куртку, а потом, присев на корточки, стала стягивать с моих ног туфли.

— Тут вот торт, шампанское и кое-какие продукты, — я подобрал с пола пакет и вручил его ей. — Посмотри, там ничего не разбилось?

На кухне, выложив покупки на стол, она опять не выдержала — бросилась ко мне, обняла и подставила губы для поцелуя.

Мы быстро накрыли стол, Инга порезала торт, я — откупорил шампанское.

— Без тебя мне было так плохо! — проникновенно произнесла она. И, подняв свой фужер, провозгласила тост: — Выпьем за то, чтобы мы больше никогда не расставались!

— Чтобы не потеряли друг друга! — прибавил я.

Осушив свой фужер, Инга подхватилась со своего места и уселась мне на колени.

— Поцелуй меня, Ванечка! — попросила она. — Только крепко-крепко! Ладно, пусть мы не спим, но давай хоть целоваться по-человечески.

И опять наши губы сомкнулись.

Ее трепетное тело, полуобнаженная грудь, выскользнувшая из выреза халата, горячее дыхание, нежные руки, страстные объятия — все это опьянило меня, затуманило мозг. Не соображая, что делаю, я стянул с плеч Инги халат и жадно стал ласкать губами ее соски.

— Ванечка! — простонала она. — Ванечка!

А мои руки уже шарили по ее стройным ножкам, подбираясь все выше и выше.

Вдруг мою шею словно опалило огнем, в ямке под кадыком нестерпимо заныло, остужая мою голову, приглушая мою страсть, прогоняя хмель похоти.

— Ай! — вскрикнул я.

— Что такое, Ванечка! — испугалась Инга.

— Жжет, вот тут! — я показал пальцем на шею. — Не пойму что там случилось, будто кто-то горячий утюг приложил.

Она быстро расстегнула несколько пуговиц на моей рубашке, оттянула ворот, взглянула на грудь и вдруг отпрянула.

— Это крестик! — заорала с раздражением и отвращением. И тут же вскочила с моих колен. — Он сильно вдавился в твою шею, прямо отпечатался на ней…

Ощущения острой боли прошли, и я опять потянулся руками к талии Инги. Однако она отступила.

— Ванечка, извини меня! — в ее влажных глазах читалось смущение. — Ты так распалил меня, что я даже забыла о своем нынешнем положении…

— О каком положении? — не понял я.

— У меня сейчас критические дни! — ответила Инга, потупив взор. И, засмеявшись, прибавила: — Но они скоро пройдут…

Пока она готовила чай, я сбегал в ванную и тщательно осмотрел перед зеркалом шею и верх груди. Там отчетливо проступила краснота, а кое-где даже появились мелкие волдыри, как после ожога. Ого, да это не крестик мне дала Вива, а настоящий оберег от чар Инги!

В смятении, я вернулся на кухню, уселся на табурет у окна и закурил. Господи, несколько минут назад могло произойти то, чего никак не должно произойти. От измены меня спас крестик. Вот почему Вива так просила никогда не снимать его…

— Ванечка, ты себя хорошо чувствуешь? — Инга сидела напротив и с нежностью глядела на меня.

— Да, да, со мной все нормально! — заверил я, ласково улыбнувшись ей.

— Чай готов! Только прежде давай еще по фужерчику шампанского? — предложила она.

— Давай! — кивнул я и подхватил бутылку, чтобы налить хозяйке и себе. — Выпьем за взаимопонимание между нами! За теплоту в наших отношениях! За искренность!

— Хороший тост! — согласилась она и, одним духом выпив шампанское, потянулась своими алыми губами к моим. А когда я поцеловал ее, серьезно прибавила: — Я так хочу, чтобы ты всегда был рядом…

Прикончив шампанское и от души напившись чаю, мы перешли в гостиную, сели рядом и стали беседовать. Ингу очень интересовал вопрос, что новенького напророчила Вива.

— Ну, она так прямо почти ничего не предсказывает, — объяснил я. — Она пишет картины-предсказания. А еще, когда я рядом с ней, мне часто снятся вещие сны…

— Именно тогда? — переспросила Инга. И, услышав мое подтверждение, задумчиво заметила: — Вот ведь какая аура у нее сильная! У Вивы, без сомнения, большой дар…

— Но ты тоже не лыком шита! — засмеялся я. — Прекрасно видишь будущее.

— Вижу! — не без гордости согласилась Инга. — Но только, конечно, не все.

— А как это тебе удается?

Она пожала плечами:

— Не знаю! Этого нельзя объяснить. Просто спонтанно на ум приходят какие-то знания, а перед глазами проплывают образы, картины…

Я обнял ее за плечи.

— Расскажи, какие картины ты увидела, пока меня не было рядом?

Инга на минуту задумалась. Потом подняла глаза и тихо сказала:

— Ладно, только не смейся… Мне открылось будущее Австралии.

— Австралии? — немного удивился я. — А там что-то изменится?

— Конечно, изменится! — подтвердила Инга, энергично качнув головой.

— Ну, тогда рассказывай!

— Слушай! — она пододвинулась ближе, обеими руками обняла меня за шею, а голову склонила мне на плечо. — В не столь отделенном будущем население Австралии начнет резко возрастать. За счет переселенцев…

— Из каких стран? — уточнил я.

— Из нынешних Великобритании, Дании, Нидерландов, Франции, Соединенных Штатов и некоторых других.

— А что такого произойдет в этих государствах?

— Да много чего! — вздохнула Инга. — Природные катаклизмы, а в США — и техногенные, приведут к сокращению площади этих стран, ухудшению экологии, экономическим и социальным потрясениям. И часть людей начнет искать для себя пристанище в других уголках планеты и, прежде всего, в Австралии. Здесь построят немало крупных предприятий электронной промышленности, по производству различных транспортных средств, космической, медицинской техники, станков и оборудования. К тому времени Австралийский Союз давно выйдет из Содружества, станет республикой. Кстати, первым ее президентом изберут женщину, хотя вроде бы все шансы на победу будут у одного очень влиятельного мужчины, не местного. Ему потом предложат пост премьер-министра, но он откажется.

Инга умолкла, обняла меня крепче и поцеловала в шею.

— Это все? — разочарованно поинтересовался я. Мне хотелось услышать еще что-нибудь об этом континенте.

— Ну, можно добавить только вот что, — задумчиво произнесла она. — В экономическом и военном плане Австралия со временем войдет в тройку мощнейших государств. А если учесть, что ее сырьевые ресурсы в определенный момент окажутся самыми богатыми, то не трудно предположить, какую роль она станет играть в мире. Лишь некоторые страны и, прежде всего — Китай и Индия, будут обладать приблизительно таким же потенциалом.

Больше об Австралии Инга ничего не рассказала, как я ни выпытывал ее.

— Что знала — все выложила! — развела руками она.

Дальше наш разговор зашел об Алексее. Инга поинтересовалась его самочувствием и моральным состоянием. И когда я подробно поведал о том, как возил своего друга на могилу Люси и что он там делал, она грустно покачала головой:

— Это плохо, что Алексей так остро переживает смерть своей любовницы! Значит, подавить его волю на длительный срок, как я рассчитывала, мне не удалось. Недооценила я твоего товарища!

— Но со временем он успокоится? — с надеждой спросил я.

— Время — хороший лекарь, — туманно ответила Инга.

Вечером, когда я подкатил к подъезду своего дома, Дары там не было. И сколько не окликал ее — она не появилась. Интересно, куда пропала эта преданная собака?

Глава двадцать вторая

На рассвете меня поднял телефонный звонок от Андрея из Бердянска.

— Ванюха, привет! — пробасил он. Голос беззаботный, веселый. — Сегодня ждем тебя с супругой в девятнадцать ноль-ноль.

— А что такое? — удивленно осведомился я и потряс головой, прогоняя остатки сна. — Что у тебя там стряслось?

— Моей Таньке сегодня исполнился «четвертак»! — гордо отрапортовал он. — Смотри, не вздумай не приехать! Посидим, погуляем, как следует. Переночуете у нас, а утром укатишь в свое Запорожье.

Перспектива «пилить» в другой конец области, да еще вечером, меня не обрадовала. Но отказать приятелю было бы, мягко говоря, не вежливо.

— Приеду! — пообещал я. — Только без ночевки. Жене рано утром на работу. Не захочет она прогуливать день…

В трубке несколько секунд было тихо, Андрей, видимо, что-то прикидывал.

— Ладно, что ж поделаешь! — согласился он, вздохнув. — Тогда давай так, приезжайте на семнадцать часов! Сможете? А я всем нашим гостям сейчас перезвоню и сообщу, что начало празднества переносится на два часа раньше.

— Хорошо!

Положив трубку, я взглянул на часы, висевшие на стене в прихожей, и пошлепал на кухню — жена, должно быть, еще дома и пьет кофе.

— Кто это звонил в такую рань? — поинтересовалась она, когда я в одних трусах возник на пороге.

— Андрей — мой старый приятель из Бердянска. Приглашает нас на именины своей второй половины.

— Когда? — супруга быстрыми движениями накладывала тени на веки и одновременно торопливо хлебала из чашки кофе.

— Сегодня! Просил, чтобы мы приехали на пять часов вечера…

— Не получится! — бросила жена. — Мы сегодня с подругой идем к дамскому парикмахеру.

— А что, ваш поход нельзя отложить? — присаживаясь на стульчик, спросил я. Хотя задавать такой вопрос и не стоило — за всю нашу долгую совместную жизнь супруга всего пару раз, и то со скандалом, меняла свои планы.

— Что ты! — воскликнула она. — Мы же четко договорились с парикмахершей! Знаешь, какая к ней очередь?!

— Понятно! — почесал я затылок. — Не представляю только, как стану оправдываться перед Андреем. Я же не скажу ему, что не смог приехать из-за нежелания своей дражайшей половины отложить визит к дамскому мастеру…

— Отправляйся в Бердянск один! — предложила спутница жизни.

— Ну, одному, конечно, это не то, — я на мгновенье задумался. — Но, наверно, придется. Не хочется обижать приятеля.

Оторвав от зеркальца взгляд, супруга перевела его на меня.

— Ты ж там смотри, выпивши за руль не садись! Лучше переночуй у Андрея! Надеюсь, у него найдется для тебя место?

Я зевнул, сладко потянулся. Однако желание поспать уже развеялось.

— Не переживай, пьяным не поеду! Тем более, путь не близкий! — мне пришла в голову мысль, что жене вовсе не обязательно знать, собираюсь я сегодня возвращаться из Бердянска или нет. Мало ли как карта ляжет? — Скорее всего, и вправду придется заночевать у Андрея…

— Веди себя там прилично, не перепивай! — рассеянно наказала супруга и вскочила, на ходу пряча косметичку в сумочку. — Целуй меня, я пошла! А то уже опаздываю!

Закрыв за ней входную дверь, я задумался: брать ли с собой Ингу? Мне, конечно, хотелось, чтобы она поехала со мной. Пусть посидит в хорошей компании, немного развеется, а то я практически никуда ее не вожу. Но как Ингу представить Андрею и Таньке, они ведь совсем недавно видели меня с другой любовницей? Хотя, собственно говоря, какое им дело?

Помывшись, побрившись и перекусив, я рванул на площадь Профсоюзов.

Так рано Инга меня не ждала. Вышла в прихожую заспанная и босая, халат небрежно наброшен на голые плечи. Но, увидев меня, несказанно обрадовалась. Тут же повисла на шее, начала визжать и целовать. Мне захотелось хоть как-то отблагодарить эту красивую женщину за ласковое отношение, сделать ей хоть что-нибудь приятное, и я подхватил ее на руки и закружил. Потом, повинуясь не вполне осознанному порыву, отнес в спальню, положил на кровать и присел рядом. Инга с интересом наблюдала за мной. Я распахнул ее халат. Белая, точеная грудь моей подружки высоко вздымалась, розовые соски — набухшие, крупные, сочные, — влажно поблескивали. Я наклонился, страстно припал к ним губами и долго не мог оторваться. Когда, наконец, поднял голову и взглянул на Ингу, то так и застыл от изумления: ее глаза были закрыты, а из-под век тоненькими ручейками текли слезы.

— Я так счастлива, Ванечка! — простонала она. — Даже не могу выразить словами, как счастлива! Ты только что подарил мне миг настоящего блаженства — я почувствовала, что не безразлична тебе, что у меня есть надежда…

Я схватил ее маленькую смуглую ручку и стал торопливо целовать пальчики.

Но вдруг одна мысль, непонятно откуда взявшаяся, остудила мою голову: Господи, что я делаю? Я все ближе и ближе подхожу к тому рубежу, за которым уже начинается предательство Вивы — девушки, которую люблю всем сердцем.

Или, может, я ее уже предал?!

За окном спальни весело чирикали воробьи, суетливо перебирая лаками по голым веткам старого клена. Утренний туман уже рассеялся, серо-голубое небо, забрызганное редкими каплями мелких облачков, казалось бездонным и не по-зимнему радостным.

Пока Инга приводила себя в порядок, я пил чай на кухне и курил возле распахнутой форточки.

— Товарищ из Бердянска пригласил меня сегодня на день рождения своей жены, — сообщил я, когда умытая и посвежевшая женщина вышла из ванной комнаты. — В пять часов вечера нужно быть у него.

— Значит, практически целый день мне придется сидеть в квартире одной, — со вздохом произнесла она, грустно опуская голову.

— А разве ты со мной не поедешь? — спросил я с улыбкой.

— Неужели ты хочешь взять меня с собой?! — от радости Инга даже запрыгала.

— Очень хочу! — кивнул я. — Поедешь?

Она подскочила ко мне, несколько раз смачно чмокнула в щеки и весело защебетала:

— Боже мой, он еще спрашивает! Поеду ли я? Да я с тобой готова податься на край света, Ванечка!

— Тогда помаленьку готовься! — я ласково провел ладонью по ее крутому бедру. — Но сначала скажи, что мы можем подарить имениннице?

Инга ненадолго задумалась.

— Знаешь что, — неуверенно произнесла она, потирая пальцем кончик своего тонкого носика. — Может, купим ей хлебопечку? Мне кажется, эта вещь ни в одном доме не будет лишней… А кроме этого, я подберу жене твоего приятеля что-нибудь из косметики.

— А что, хороший будет подарок! — радостно воскликнул я. Идея Инги мне очень понравилась. — Давай, одевайся! Сходим в магазин бытовых товаров и купим эту твою домашнюю пекарню. Ты сможешь выбрать подходящую?

— Понятное дело! — моя подружка прямо в кухне сбросила с себя халат и, одарив меня лукавым взглядом, побежала в спальню одеваться.

А я опять закурил.

Мы прикатили в Бердянск в половине пятого вечера. Остановив машину в начале города, я позвонил Андрею, чтобы расспросить, как найти его дом.

Оказалось, нужно ехать в сторону пансионата «Лазурный».

Особнячок Андрея и Таньки располагался недалеко от моря и был уже довольно старой, но еще крепкой постройкой.

Загнав «Хонду» во двор, залитый ярким светом, я постучал в окно веранды, И тут же на пороге возник улыбающийся Андрей в спортивных брюках и черной футболке. Его глаза мутно поблескивали, видимо, праздник уже начался.

— О, гости дорогие! — он шагнул с крыльца веранды, быстро поцеловал руку моей спутнице. Потом подлетел ко мне, сгреб в охапку и так крепко сжал своими лапищами, что у меня перехватило дыхание и даже, кажется, хрустнули кости.

— Полегче, медведь! — закричал я, пытаясь остудить пыл хмельного товарища.

— Прощу, прошу! — он опять взлетел на крыльцо, широко распахнул дверь веранды и, наконец, увидев Ингу поближе, удивленно захлопал ресницами. Однако не сказал ничего, только лукаво ухмыльнулся.

В просторной прихожей нас встретила Танька. Сияющая, в длинном синем платье с глубоким декольте, с красиво уложенными желтыми волосами, она казалась сказочной феей.

— Здравствуйте! Милости просим! — девушка, будто мы с ней сто лет знакомы, чмокнула меня в щеку и небрежно подставила свою. Затем бросилась к Инге, тоже обняла и поцеловала. И лишь потом пропела своим звонким голосочком: — Ой, а вас я еще не знаю! Иван, как зовут твою прелестную спутницу?

— Инга! — отрекомендовал я.

— Супруга? — Танькины глазки излучали приязнь и тепло.

— Нет, не супруга! — широко улыбаясь, ответил за меня Андрей.

— Простите… — немного стушевалась хозяйка дома.

— Инга — моя близкая подруга! — решил я расставить все точки над «і». — Очень близкая!

— Ясно! Подруга! — в замешательстве проговорила Танька и, подхватив нашу верхнюю одежду, быстро повесила ее в широкий шкаф, стоящий у одной из стен прихожей. А Андрей подобрал с пола коробку с подарками, которую мы оставили у двери, и понес в одну из комнат.

— Проходите в гостиную! — пригласила девушка.

— А можно сначала помыть руки? — поинтересовалась моя спутница, даря лучезарные улыбки хозяйке и хозяину, который уже вернулся к нам.

— Конечно! — Танька указала рукой в самый конец прихожей. — Ванная и туалет у нас там.

Быстро управившись, мы вошли вслед за супругами в гостиную. Половину этой довольно вместительной комнаты занимали два больших стола, за которыми сидели четыре женщины и двое мужчин.

— Познакомьтесь! Мой друг Иван, он тоже журналист, — Андрей обнял за плечи сначала меня, потом — Ингу. — А это его любимая женщина!

— Инга! — прибавила Танька и, взяв мою спутницу за руку, повела к центру стола, к двум свободным стульям, бережно усадила.

Гости дружно загалдели. Но громкий баритон Андрея, который все еще обнимал меня, заглушил их возгласы:

— А теперь я тебе представлю наших гостей. Это, — он указал рукой на полного, лысоватого мужчину лет шестидесяти, который смотрел на меня сквозь толстые стекла очков и с невозмутимым спокойствием что-то жевал, — мой коллега — Вячеслав Михайлович. Рядом с ним — наш сосед Гриша. Он хоть и молодой, но довольно башковитый хлопец! Многого уже достиг в жизни. Организовал свою собственную фирму по ремонту квартир, купил хороший дом и крутую машину, построил во дворе русскую баню!

Светловолосому, довольно упитанному парню, о котором говорил Андрей, было на вид около тридцати. Он вальяжно сидел за столом, вертел между своими толстыми пальцами вилку и откровенно пялился на Ингу.

— А женскую половину представлю я! — решила перехватить инициативу у мужа именинница. И указала на троих девушек, одна из которых — блондиночка — была особенно хорошенькой: — Это Лиля, Надя и Света, мы вместе работаем в больнице и давно дружим. — Затем Танька подошла к миловидной, но уже немолодой даме с копной светло-каштановых волос, стала у нее за спиной и положила руку на плечо. — А эту очаровательную леди зовут Зинаидой Васильевной, она — супруга Вячеслава Михайловича. Работает бухгалтером в Гришиной фирме.

Женщина добродушно улыбнулась. От этого морщинки у ее глаз стали заметнее — длиннее и глубже, однако они ничуть не испортили ее. Наоборот, даже придали какой-то дополнительный шарм, умножили очарование. Да, изредка встречаются дамы в годах, которым, как это ни странно, очень идут морщинки.

— Танюша, садись и потчуй гостей! — произнесла Зинаида Васильевна задушевным, бархатным голоском и с сочувствием взглянула на меня. — Устали, наверно, с дороги?

— Немного! — ответил я.

Именинница усадила меня возле Инги, сама втиснулась между Зинаидой Васильевной и одной из своих подружек, кажется Надей. Затем, стрельнув глазами в сторону мужа, бодро скомандовала:

— Андрюшка, обслужи гостей! Наливай!

Когда выпили и немного закусили, Вячеслав Михайлович, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:

— А вы знаете, что сегодня Гришу обокрали! Он парень деликатный, поэтому не захотел портить настроение нам этой неприятной новостью. Но мне Зина сказала, что буквально час назад из ящика рабочего стола в кабинете Гриши кто-то похитил семь тысяч долларов.

— Правда?! — изумленно воскликнула Танька.

— Да! — подтвердил парень, кисло осклабившись. — Какая-то падла, пока я ходил в туалет, вошла в мой кабинет и выгребла «бабки», которые мне оставил один мужик в качестве аванса за капремонт его магазинчика.

— А милицию вызывали? — поинтересовался Андрей.

— Да какая милиция, ты че?! — Гриша рукой полез в общую тарелку с квашеной капустой, захватил пальцами, сколько смог, и отправил в рот. Смачно жуя, прибавил: — В офисе как раз было до фига народу — полтора десятка человек, не меньше. И это — кроме работников фирмы. Одни приходили, другие уходили. Поди, разберись, кто унес…

— А что за люди? — опять спросил Андрей.

— Заказчики и предприниматели, поставляющие нам стройматериалы, — ответила за Гришу Зинаида Васильевна.

— В общем, о «бабках» придется забыть! — парень опять «выудил» из тарелки порцию капусты. — С ментами связываться не охота, себе дороже обойдется. Да и не найдут они ни фига!

На этом разговор о пропавших тысячах прекратился, о них больше никто не вспоминал. Да и сам Гриша, похоже, не шибко переживал, во всяком случае, он все время сыпал скабрезными шутками, громко смеялся и кушал с большим аппетитом.

Вечер прошел в теплой домашней обстановке. Гости дружно пили, закусывали и болтали о работе, погоде и политике. Танька то и дело порхала от гостя к гостю, стараясь каждому уделить внимание, каждому угодить. А Инга вдруг «спелась» с Зинаидой Васильевной. Они буквально не отходили друг от друга, шушукались, пару раз уединялись на кухне и даже куда-то надолго отлучались из дома — их не было минут сорок. Я начал было переживать, не случилось ли с ними чего-нибудь, и собрался выйти на улицу.

Уже набросил на плечи куртку и сунул ноги в ботинки, как дверь прихожей распахнулась — женщины, наконец, вернулись.

— Мы бегали в круглосуточную аптеку, Зинаида Васильевна купила себе микстуру от кашля, — шепнула мне Инга.

Настроение у нее было приподнятое, она веселилась от души. Много танцевала и смеялась. Хотя пила, как я заметил, неохотно и совсем по чуть-чуть.

Мы оставили гостеприимный дом Андрея и Таньки часов в десять, когда присутствующие вволю наговорились, наплясались и, усталые, уже стали понемногу собираться по домам. Прощаясь, я обратил внимание на один интересный момент: провожать нас во двор вышли все, и только Зинаида Васильевна, которая так подружилась с Ингой, почему-то не пожелала даже сказать ей «до свидания», оставшись в доме…

Честно говоря, я не очень люблю компании и вот такие гулянки. Но в этот раз мне все понравилось. Возможно, потому, что никто насильно не тянул меня танцевать, не приставал с пьяными разговорами и не уговаривал выпить.

Сидя за рулем машины, я чувствовал себя бодро, на душе было спокойно и уютно. Моя пассажирка, склонившись к окну, мирно дремала на заднем сидении. Мимо проплывали залитые ярким светом витрины магазинов и магазинчиков, безлюдные остановки общественного транспорта и силуэты многоэтажек.

Когда огни города остались позади, Инга зашевелилась, издала звук, похожий на мурлыканье кошки, вздохнула и сонным голосом спросила:

— Далеко еще до Запорожья?

— Да мы только из Бердянска выехали, — ответил я. — Что-то ты мало спала. Поспи еще!

— Нет, не буду! — заявила она, наклоняясь ко мне. — Я должна тебя развлекать, а то еще уснешь за баранкой.

— Не выдумывай! — я легонько щелкнул ее пальцем по носу. — Отдыхай!

С минуту Инга молчала. Потом стала ерзать, соваться туда-сюда. И, наконец, попросила:

— Остановись на минутку!

— Что случилось? — я немного притормозил.

— Хочу пересесть к тебе!

— Ну, ладно, давай!

Перебравшись на переднее сидение, Инга открыла свою сумочку, порылась в ней и достала какой-то пухлый конверт. Повертела в руках, затем поднесла его почти к самому моему лицу.

— Угадай, что здесь!

— Не представляю! — я краем глаза взглянул на пакет. — Может, сама скажешь?

— А ты включи в салоне свет! — предложила Инга.

Я нехотя повиновался.

— Ну?

Она не спеша раскрыла конверт и, смеясь, извлекла из него стопку грязно-зеленых банкнот.

— Вот! Здесь шесть тысяч! — ее голос прозвучал восторженно.

— Откуда это у тебя? — удивился я. Прежде таких денег мне не доводилось у нее видеть.

— А ты как думаешь? — хихикнула Инга.

Я пожал плечами — откуда мне знать. Но тут же в моем мозгу вспыхнула искорка подозрения…

— Уж не Гришины ли это деньги?! — вскричал я. — Но как они к тебе попали?

— Не кричи и выключи в машине свет! — она через плечо швырнула конверт с деньгами на заднее сидение.

— Я жду объяснений! — возмущенно напомнил я.

Инга потерлась головой о мое плечо, притворно тяжко вздохнула. И спокойно поинтересовалась:

— Можно я начну с самого начала?

— Можно! — нетерпеливо рявкнул я.

— Так вот, когда я услышала, что у этого Грицька пропали деньги в офисе, у меня перед глазами тот час возникла картинка, — будничным голосом и неторопливо стала вещать Инга. — Я увидела, как он выходит из кабинета, идет по коридору и открывает неприметную дверь. А в его кабинет быстро вбегает Зинаида Васильевна, открывает верхний ящик стола, хватает конверт с деньгами и убегает.

— Стоп! — остановил я свою ясновидящую пассажирку. — То есть деньги у Гришки украла Зинаида Васильевна? Она, вроде, работает у него бухгалтером?

— И одновременно является его сексуальной партнершей! — воскликнула моя ясновидящая пассажирка.

— Что ты несешь?! — опешил я. — Ей же под шестьдесят, она этому Гришке чуть ли не в бабушки годится! Зачем ему, молодому да богатенькому, эта старая развалина?

— Видать, тянет его на пожилых! — засмеялась Инга. — Он геронтофил.

— Ну, а дальше-то что? — мне не терпелось узнать, как деньги попали к ней.

— А что дальше? — хмыкнула она. — Я позвала Зинаиду Васильевну на кухню и там сказала, что имею доказательства, уличающие ее в воровстве.

— Но ведь тебе нет никаких доказательств!

— Да я Зинаиду Васильевну просто взяла на «пушку»! — засмеялась Инга. — Она покраснела и выскочила из кухни. Тогда я подошла к ней уже в гостиной и шепнула на ушко, что знаю о ее связи с Грицьком и готова сейчас же все рассказать Вячеславу Михайловичу. Вот тут она страшно испугалась. Она сразу же сама позвала меня на кухню, упала на колени и стала просить, чтобы я не выдавала мужу ее тайну. А еще божилась, что не крала деньги. Тогда я подробно описала Зинаиде Васильевне место, куда она спрятала конверт.

— Так вы, значит, отлучались не в аптеку, а ходили за деньгами? — догадался я.

— Да, мы ходили к ней домой! — подтвердила Инга. — Конверт оказался именно в том месте, которое я описала, — в углу гостиной, за кадкой с фикусом, прикрытый тряпочкой.

Наверно, мне следовало крепко отругать свою бесстыжую подругу, может быть, накричать на нее или даже развернуть автомобиль и вернуться в Бердянск, чтобы передать Андреем эти деньги их законному владельцу. Но почему-то зла у меня на Ингу не было, более того — ее рассказ не вызвал в моей душе ни возмущения, ни досады, ни угрызений совести. Наверно, я уже привык к выходкам этой коварной и корыстной дамочки. Или сам становлюсь таким же, как она? Я только поинтересовался:

— А почему в конверте шесть тысяч? Гриша же говорил о семи…

— Ну, тысячу я оставила Зинаиде Васильевне за труды, — пояснила Инга веселым голосом. — Старушка ведь рисковала!

Я зажег сигарету, и минуты три молча курил, выпуская дым в приоткрытое окно. Потом со вздохом заметил:

— Эта сексуально озабоченная бабуля, конечно, сволочь, коль обокрала своего молодого любовника. А ты — шантажистка и ничем не лучше ее! Но за что пострадал Гриша?

— Эх, Ванечка, ничего ты об этом Грицьке не знаешь! — с горечью проговорила Инга. — Ты думаешь, он честным путем разбогател? «Развел» на деньги одну немолодую даму, потом «кинул» компаньона… А в юности, между прочим, изнасиловал старушку на пляже, когда та вышла поздно вечером из пансионата подышать свежим воздухом. Да еще как поглумился над ней!

— Это все правда? — я быстро взглянул на пассажирку. В полумраке салона ее глаза влажно поблескивали.

— К сожалению, да! — произнесла она тихо и, отвернувшись к окну, замолчала.

Глава двадцать третья

Часы показывали четверть второго, когда мы въехали в Запорожье. Я хотел доставить Ингу на площадь Профсоюзов и сразу отправиться домой, но в последний момент решение пришлось поменять.

— Неужели я такая противная баба, что ты хочешь от меня сбежать посреди ночи? Прошу тебя, Ванечка, останься у меня! — заканючила моя спутница, обиженно сжав губки. — Попьем чаю, немного поговорим. А потом завалимся спать. Я не стану к тебе приставать, не бойся!

Не уважить такую, в общем-то, мелкую просьбу женщины, отношениями с которой дорожишь, было бы просто непростительно, и я остался.

Инга быстро ополоснулась под душем, переоделась в халат и принялась готовить некрепкий чай с медом. Пока она возилась, я тоже смотался в ванную. А потом мы сели в кухне за стол, принялись пить ароматное варево и беседовать.

Вспоминать о деньгах, привезенных из Бердянска, мне не хотелось, не касалась этой темы и Инга. Сначала наш разговор шел о моей работе, потом — о моих планах на будущее, которое я, кстати, представлял себе весьма смутно.

— А ты можешь сейчас поверить в то, что через несколько лет захочешь поменять место жительства? — вдруг спросила меня моя собеседница с лукавой улыбкой. — И поменяешь!

— Не может быть! — категорично отрезал я. — Ну, разве что меня пригласят на работу в какой-нибудь город, посулив большую зарплату. Но это же не перемена места жительства, это, скорее, временный отъезд.

— Я бы на твоем месте не была так уверена! — засмеялась Инга. — Ты уедешь из Запорожья не на заработки…

— В принципе, все, конечно, может случиться, — согласился я, вспомнив, что говорю с человеком, наделенным необычными способностями, который попусту трепаться не станет. И спросил: — Далеко уеду?

— Не так, чтобы очень, — неопределенно пожала плечами она. — Сначала ты и вправду отправишься в другое место вроде как по делам. Но потом у тебя появятся возможность и желание обосноваться там прочно.

— И все же маловероятно, чтобы я решился на отъезд из Запорожья…

— Решишься! Условия жизни на новом месте будут куда лучше, чем здесь. Да и финансовые перспективы откроются хорошие…

— Ладно, давай не будем обо мне, — поморщился я. — Боюсь я твоих предсказаний! И вообще, мне кажется, что информация о собственном будущем человеку вредна. Ведь, зная наперед о каких-то неизбежных событиях, он станет готовиться к ним, а не жить полноценной жизнью сегодня и сейчас.

— Ты прав! — улыбнулась Инга. И предложила: — Тогда, может, рассказать тебе о том, какие перемены ждут твоих родных?

— Боже упаси! — заволновался я. — Это еще хуже! Если тебе уж так хочется прорицать, то просвети меня насчет… ну, например, будущего мироустройства.

— Спросил! — засмеялась она. — Ты думаешь, что я вижу все? Ошибаешься! Хотя, конечно, кое-что сказать могу…

— Говори! — загорелся я, придвигаясь ближе к Инге.

— Пройдет не больше полувека, и самой влиятельной страной в мире станет Китай, о чем, конечно, уже сегодня догадываются многие аналитики. Системная разработка и быстрейшее внедрение новейших технологий, бурное развитие экономики, рост военного могущества — все это позволит китайцам стать первыми в мировом сообществе. Поначалу, еще не в полной мере осознавая свою силу, они будут лишь осторожно противиться некоторым решениям международных организаций, гнуть свою линию. Но затем, с приходом к власти двух агрессивно настроенных политиков, все поменяется. Китай начнет буквально диктовать свои условия другим державам. Вскоре он поставит вопрос о необходимости скорейшего расширения своей территории. И добьется нужного решения. К счастью, не путем военного вторжения, а за счет длительных и болезненных переговоров. К Китаю на правах автономии отойдет часть Монголии. Другая часть этой страны формально останется независимой, но фактически станет частью России, восток которой к тому времени, кстати, будет просто наводнен китайцами. Потом они возьмутся за Африку, а чуть позже и за один просторный, но малозаселенный регион Латинской Америки — у ребят из Поднебесной там вдруг появятся жизненно важные интересы.

Я слушал свою черноглазую подружку с улыбкой. Нет, сомнений в ее словах у меня не возникало. Просто она так увлеченно рассказывала, что, кажется, даже забыла, где и с кем находится. Что это за состояние? Припадок ясновидения? Экстаз прорицателя?

— Пей чай! Остынет! — напомнил я, притронувшись к прохладной руке Инги.

— Да, да! — опомнилась она и, бросив на меня все еще затуманенный взгляд, взяла чашку. Сделала несколько глотков и немного смущенно спросила: — Тебе интересно то, что я рассказываю?

Я кивнул.

Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, Инга продолжила:

— У Китая возникнет напряженная ситуация с некоторыми соседями, дело дойдет до локальных боевых действий. Но потом все неожиданно стихнет. Еще одна держава, кроме Монголии, о которой я уже упоминала, попадет под контроль Китая, хотя юридически будет считаться суверенной. А тем временем целых две страны, в Африке и Латинской Америке, перейдут под его протекторат. Туда хлынут десятки миллионов переселенцев из Поднебесной. Немало их, кстати, появится и в других местах, не подконтрольных Китаю — в Юго-Восточной Азии, на островах Тихого океана, в Северной Америке и даже в Европе. Никто не станет их прогонять… И понемногу Китай успокоится, поведет миролюбивую политику, примкнет к неким международным содружествам, откроет все границы…

— Да, впечатляющий рассказ! — проронил я, когда Инга умолкла. — Добавишь к нему еще что-нибудь?

— Нет, это все, что я увидела, — она подлила себе чаю и выпила полчашки одним духом. — Давай ложиться спать, Ванечка! Уже половина четвертого, почти утро…

— Тогда — с добрым утром! — засмеялся я.

Она чмокнула меня в скулу и отправилась в спальню, а я остался, чтобы выкурить еще одну сигарету.

Через несколько минут, раздевшись, прилег рядом с Ингой. Она что-то сонно промурлыкала и, прижавшись ко мне плотнее, затихла.

Следом за ней уснул и я.

Спали мы почти до полудня. И спали бы, наверно, еще, но неожиданно заиграл мой мобильный, оставленный в гостиной. Я вскочил с кровати, плотнее прикрыл Ингу одеялом — в квартире было довольно прохладно, и побежал за телефоном.

— Да, слушаю!

— Ваня! Здравствуй! — это была Вива. Голос уставший, но радостный. — Как ты там, милый?

— Котеночек, у меня все в порядке! — Мне остро захотелось ее увидеть. — А что у тебя, рассказывай!

— Не стану утверждать, что Владимир Иванович находится в абсолютно полном здравии, но умирать пока не собирается! — восторженно сообщила она. — Я заказала три молебна о его здравии в разных храмах и сама двое суток молилась. И теперь знаю, что его жизненный путь продлен на два года.

— А потом?

Вива вздохнула:

— Ваня, Владимиру Ивановичу семьдесят два года…

— Понятно… А когда ты вернешься в Запорожье?

— Буду послезавтра вечером, — ответила она. И, помолчав, спросила: — Ты меня все еще любишь?

— Без памяти! — с пафосом воскликнул я.

— И я тебя люблю, Ваня! Помни об этом…

Когда я оторвал от уха телефон и повернулся, чтобы пойти на кухню покурить, то увидел в дверях спальни Ингу. Она стояла, опершись спиной о косяк, и грустно смотрела на меня. На ней были одни кружевные трусики.

— Простудишься! — я метнулся в прихожую, сдернул с вешалки теплый байковый халат и, вернувшись, закутал в него свою нагую подружку.

Она схватила мою руку, стала горячо ее целовать.

— Ванечка, мой Ванечка! — шептала она. — Полюби меня так же, как любишь Виву! Полюби, пожалуйста…

Я низко опустил голову, закрыл лицо ладонями и неожиданно для самого себя тихо обронил:

— Почему ты думаешь, что я тебя не люблю?

Из глаз Инги в одно мгновение бриллиантовой россыпью брызнули слезы. Она порывисто обхватила меня за шею обеими руками, крепко прижалась к груди и застыла, словно приросла к ней. От ее упругого тела исходило трепетное тепло, заставляя мое сердце, наполненное тревогой и радостью, бешено колотиться.

Ну вот, я, наконец, осмелился осознать, осмелился признаться и себе, и этой влюбленной женщине, что она не просто дорогой для меня человек, но и часть моей души. Однако обещать ей что-то, кроме платонических чувств, не имел права…

Умывшись и одевшись, мы потом сидели на кухне, пили чай с гренками и смотрели друг другу в глаза. Не знаю, что выражали мои, но Ингины светились счастьем.

В час дня я отправился навестить Алексея.

Во дворе меня встретила встревоженная Настя.

— Ваня, Алешка спит! — сообщила она. — Он вообще в последнее время стал спать что-то уж слишком много. А вот кушает плохо. И выглядит неважно — бледный, хмурый, под глазами синие круги. Слабый очень, каждый шаг дается ему с трудом, я же вижу…

Я взял ее за плечи:

— Настя, отведи мужа к врачам! Не нужно с этим тянуть, мало ли что…

— Да он и слышать не хочет о докторах! — с сердцем выкрикнула она. — Ты думаешь, я не талдычу ему каждый день о том, что надо лечь в больницу на обследование?

— Все равно, нужно Алексея как-то уговорить! — я посмотрел в ее слезящиеся глаза, и у меня от жалости сжалось сердце. — А ты не переживай так! Я думаю, ничего серьезного у него нет, его недомогания — это, скорее всего, последствия нервного потрясения, которое он пережил. Ну, и плюс — воздействие снадобий Инги…

Настя энергично замахала руками:

— Но она сказала…

Я раздраженно всплеснул руками, оборвав супругу своего друга на полуслове:

— Да, она сказала, что Алешка ненадолго занеможет, а потом оклемается и с ним будет все в порядке. Но вдруг Инга что-то не учла? Например, его слабое общее состояние здоровья, какие-то хронические заболевания, которые вследствие психо-эмоционального перенапряжения теперь проявились в полную силу.

— Ладно, я еще раз попытаюсь поговорить с Алешкой, — пообещала Настя и затрясла головой, покрытой красным платочком с золотой окантовкой: — Попытаюсь… Только говорить с ним тяжело…

— Давай я потолкую с Алексеем? — предложил я и шагнул на крыльцо, намереваясь зайти в дом.

— Ваня, не сегодня! — остановила меня женщина. — Не надо будить Алешку, пусть поспит. Может, сон поможет ему быстрее прийти в норму.

— Ладно! — согласился я. И, махнув рукой, направился к своей машине. На ходу бросил: — Поговори с ним сама. А я завтра заеду.

— Ваня, угостить тебя чайком? — Настя догнала меня и схватила за рукав куртки. — Ты ведь в гости к нам приехал, а я тебя даже в дом не пустила…

— Спасибо! В другой раз! — я ободряюще улыбнулся ей и вышел за калитку.

С севера дул пронизывающий ледяной ветер, а сумрачное небо, нависшее над городом, как тяжелая свинцовая плита, казалась, вот-вот обрушится на землю. Немного запоздало, но зима все-таки вступала в свои права…

Господи, как же долго до весны, до тепла, до возрождения природы и ликования человеческих душ!

Подкатив к подъезду своего дома, я поискал глазами Дару и опять не увидел ее. Несколько раз окликнул пса, прошелся по двору туда-сюда. Но тщетно…

Запирая автомобиль, я вдруг вспомнил о деньгах, которые моя бедовая подруга так вероломно заполучила в Бердянске. Открыл заднюю дверь — белый конверт из плотной бумаги валялся на полу. Я сунул его в карман. Завтра утром отдам Инге, мне эти деньги не нужны.

Однако уже через пару часов она позвонила и чуть не плача попросила приехать сегодня.

— Что-то случилось? — заволновался я.

— Да, случилось! — скорбно ответила Инга. Но тут же прибавила уже игривым тоном: — Один важный орган моего тела отказывается работать и просто требует встречи с тобой!

— Передай своему органу, чтобы он присмирел! — пошутил я.

— Да, он не слушается, Ванечка! — со смехом воскликнула она. — И ему не прикажешь, это же сердце все-таки…

Пришлось отложить написание статьи, выключать компьютер и мчать на площадь Профсоюзов — отказать своей подружке я не мог, да мне, честно говоря, и самому хотелось ее увидеть…

Она ждала меня в квартире при полном параде: в алом платье, на лице — макияж, волосы — уложены в улитку, в руках — пальто. Я обошел вокруг нее, восхищенно поцокал языком:

— Да, эффектная дама! Но куда ты собралась?

— Я хочу пригласить тебя на ужин в кафе! — выразительные глаза Инги блеснули озорством. — У меня есть большое желание вкусно покушать и хорошенько выпить!

— Ну, покушать и выпить можно и дома, — заметил я. — А в кафе идти с тобой просто опасно, ты же опять кого-нибудь изувечишь!

Она беззаботно рассмеялась.

— В прошлый раз те парни сами напросились! Но сегодня, надеюсь, мы поужинаем в спокойной обстановке.

Я достал из кармана конверт и швырнул на полку в прихожей.

— Ты забыла свои деньги в машине.

— Это не мои денежки, Ванечка! — воскликнула Инга. — Это наши денежки!

Я поморщился.

— Мне они не нужны!

— Не выдумывай! — повысила голос она. — Ты же сам говорил, что тебе надо отдать машину в ремонт.

— Но в пакете ведь шесть тысяч долларов! — напомнил я. — А мне на ремонт ходовой потребуется долларов четыреста.

— Устраним неисправности в твоем автомобиле, купим тебе пару новеньких костюмов и мне что-нибудь — вот и уйдут денежки! — развела руками моя подружка. — И успокойся, ради Бога! Я что, ограбила сиротку или несчастную вдовушку? Я забрала деньги у воровки, которая, между прочим, стащила их у такого же вора! Понятно?

Я ничего на это не сказал, лишь осуждающе покачал головой.

Инга повела меня в то самое кафе, где мы были в прошлый раз.

Та же голубоглазая барменша — я ее узнал, — погруженная в какие-то свои мысли, тщательно протирала фужеры и рюмки белоснежной салфеткой. Рядом с ней, но со стороны зала, стоял высокий, подтянутый мужчина лет сорока в дорогом сером костюме и что-то подсчитывал на калькуляторе. Чуть поодаль переминались с ноги на ногу официанты — паренек лет двадцати-двадцати двух и смазливая девица с ярко-рыжими волосами. Она буквально поедала глазами мужчину в костюме, однако тот не поднимал головы.

Занятых столиков, кроме нашего, оказалось всего три. За одним расположилась компания развязных девиц, которые громко разговаривали, смеялись и визжали. За другим сидели бабушка и дедушка, видимо, супруги, они что-то праздновали. Третий столик занимала миловидная дама в черной юбке и красной блузке. Все ее пальцы были унизаны перстнями и кольцами, в ушах горели красные камни, на шее висела цепочка в палец толщиной, на которой болтался кулон в форме сердца. Перед дамой стояла бутылка шампанского и два фужера.

— Что будете заказывать? — рыжая официантка с блокнотиком в руке остановилась у нашего столика. Она то и дело бросала взгляды на мужчину с калькулятором.

— Мясная нарезка, овощной салат, персиковый сок и кофе, — сделала заказ Инга.

— Вашему кавалеру то же самое? — уточнила официантка, торопливо делая пометки в своем блокнотике.

— Разумеется!

— А пить будете?

Инга вопросительно взглянула на меня:

— Коньяк?

Я кивнул.

— Принесите триста граммов коньяка. Но хорошего!

— Сию минуту!

Рыжая почти бегом понеслась к барной стойке, при этом сделала крюк и чуть не зацепила плечом мужчину в костюме, что-то сказала голубоглазой и побежала на кухню. Дама в красной блузке, сидевшая за столиком, подняла голову и провела официантку недовольным взглядом.

Пока наш заказ выполнялся, я вышел на улицу покурить. Когда вернулся — рыжая уже расставляла на столе тарелки с закусками.

— Спасибо, — поблагодарил я девушку, присаживаясь напротив Инги. — У вас хорошо, вы не заставляете посетителей долго ждать!

— Быстрое обслуживание — это установка нашего шефа! — проговорила официантка. И уже на ходу, понизив голос до шепота, прибавила: — Кстати, он сейчас здесь. Вон, возле бара отирается…

Между тем, мужчина в сером костюме уже спрятал калькулятор и просто стоял, облокотившись об стойку.

Я наполнил рюмки коньяком, мы выпили и принялись за закуски.

— Ванечка, видишь женщину за столиком у стены? — Инга глазами указала на даму в красной блузке. — Это супруга хозяина кафе.

— Откуда ты знаешь? — немного удивился я.

— Знаю! — отрезала Инга, отправляя в рот кусочек буженины.

И, похоже, это было правдой — в этот самый момент дама поднялась и направилась к бару. Приблизилась к мужчине, что-то стала выговаривать ему, энергично размахивая руками. Он слушал и молча кивал. Потом они вместе прошли за столик, сели и, сделав по глотку из фужеров, начали о чем-то негромко спорить. Через минуту мужчина вскочил и побежал на кухню мимо парня-официанта. Тот сдержанно улыбнулся хозяину.

— Ванечка, я на минутку! — Инга вдруг поднялась. — Мне нужно эту женщину кое о чем спросить…

И прошествовала к столику, за которым в гордом одиночестве сидела дама в красной блузе. Я в недоумении смотрел вслед своей непредсказуемой подружке.

Она подошла к жене хозяина кафе, что-то сказала ей и та, недовольно вскинув бровь, вальяжно указала рукой на стул возле себя. Инга присела. С минуту они о чем-то говорили. Потом дама в красной блузке издала пронзительный вопль, взлетела со стула, как ракета, опрокинув его, и понеслась на кухню.

Загадочно улыбаясь, Инга вернулась на место.

Из кухни послышались крики, звон разбитого стекла, затем — жуткий грохот и лязг — похоже, кто-то изо всей силы швырял на пол кастрюли…

— Что там происходит? — я смотрел на свою подружку, ожидая ответа.

— Ну, видимо, посуду бьют! — засмеялась она. — Только что я рассказала хозяйке о шашнях ее мужа с рыжей официанткой. Она сначала как будто не поверила, но когда я сообщила, что он купил официантке квартиру, и назвала сумму…

— Зачем ты это сделала? — с тяжким вздохом спросил я.

— Приятно, когда после хорошего ужина начинается развлекательная программа! — Инга смотрела на меня вроде бы виновато, но в ее глазах плясали чертики озорства и лукавства. — Только это, Ванечка, было лишь начало концерта, сейчас ты увидишь продолжение!

Из кухни стремглав выскочил перепуганный хозяин. Он метнулся сначала к выходу из кафе, потом передумал и шмыгнул к стойке бара.

— Уважаемый, можно вас на минутку! — окликнула его Инга.

Мужчина услышал, повернул голову в зал и лихорадочно зашарил глазами по лицам посетителей.

— Подойдите! — моя подружка взмахнула рукой.

Он быстро приблизился:

— Что? Что вам нужно?

Инга поманила хозяина пальцем, и когда он наклонился к ней, что-то начала тихо говорить ему на ухо. Я уловил обрывки нескольких фраз: «Под носом у вас… спит с вашим племянником… совратила… засыпает его подарками…»

Лицо мужчины сделалось свекольно-красным, он резко выпрямился и гневно взглянул на парня-официанта. Тот поежился, втянул голову в плечи, но остался стоять на месте, под стеночкой.

— Ублюдок! Мерзавец! — заорал хозяин, забыв о посетителях, и ринулся к молодому человеку.

Но добежать до него не успел — из кухни, потрясая кулаками, вылетела разъяренная дама в красной блузе, перехватила мужа и влепила ему звонкую пощечину.

Он отпрянул в сторону, но супруга взметнула руку с длинными розовыми когтями и вцепилась ему в лицо. Он по-бабьи завизжал и, крутнувшись на месте, стремглав бросился к выходу из кафе. Дама, выкрикивая отборные ругательства, пулей понеслась за ним.

Когда они скрылись на улице, из кухни боязливо высунулась рыжая. Ее волосы были всклоченными, передник разорван, а из губ капала кровь. Парень-официант стоял ни живой, ни мертвый, вжавшись в стену. Его лицо было белее мела.

Компания девиц за столиком громко ржала и тыкала пальцами в сторону бедной рыжеволосой официантки, откровенно потешаясь над ней. Бабушка с дедушкой озадаченно смотрели то на нас, то на девиц. И только одна голубоглазая барменша все так же старательно протирала стеклянную посуду и думала о чем-то своем.

— Инга, подлая склочница! — еле сдерживая смех, закричал я. — Что ты сказала хозяину?!

— Правду! — захлопала она ресницами, изображая святую наивность. — Только правду! Я открыла ему глаза на недостойное поведение его супруги и родного племянника…

Минут через пятнадцать в кафе появилась запыхавшаяся дама в красной блузке и громогласно объявила, что по техническим причинам заведение закрывается, и посетители могут не платить за заказ…

На улице я погрозил Инге пальцем и назидательно попросил:

— Прекращай свои художества!

— Хорошо, — пообещала она смиренно. И тут же прыснула смехом.

Я тоже не смог сдержаться и от души расхохотался.

Глава двадцать четвертая

С утра, управившись с подготовкой новостей, я отправился к Алексею. Толком поговорить с ним мне не удалось. Он не спал, но был какой-то заторможенный и расслабленный. На вопросы отвечал односложно и невпопад. Сам ни о чем не спрашивал, лишь поинтересовался, не выпал ли снег, хотя мог бы просто посмотреть в окно. Предложил мне чаю, однако забыл его приготовить.

Я уехал от друга с тревогой в сердце. Выздоровеет ли он, станет ли прежним? У меня на этот счет были серьезные сомнения.

Когда я рассказал Инге о своем визите, она только пожала плечами:

— У Алексея, видимо, никак не восстановится энергетика, вот поэтому он и слабый да вялый такой.

— Но она восстановится? Скажи, восстановится? — допытывался я. — Может, ему нужно принимать какие-то лекарства, чтобы силы быстрее возвращались?

— Твой приятель окрепнет, не переживай! — пообещала Инга, однако ничего определенного посоветовать не смогла.

Мы вместе приготовили обед — гречневый суп со свининой, картофельное пюре, отбивные и компот.

Во время еды я стал задавать своей подружке вопросы, касающиеся недалекого будущего — в последнее время это стало меня очень интересовать. Речь зашла о Ближнем Востоке.

— Сейчас Израиль и Соединенные Штаты «наезжают» на Иран, не кончится ли это противостояние третьей мировой? — спросил я.

— Нет! — покачала головой Инга. — Пока что Иран не может дать настолько сильный отпор, который мог бы перерасти в такую масштабную войну. Иран — это не Китай и не Россия.

— Ты часом не намекаешь на то, что эти страны будут воевать со Штатами?

Мне хотелось услышать четкий ответ, но моя подружка его не знала. Или, может, не захотела ответить? Говорила же Вива, что не все, о чем осведомлена, имеет право рассказывать. Вполне вероятно, Инга тоже ограничена какими-то рамками…

Пообедав и перебравшись в гостиную, мы продолжили нашу беседу.

— На планете меняется климат, участились природные катаклизмы, не закончится ли все это гибелью цивилизации? — осведомился я.

— Не принимай близко к сердцу все эту досужую болтовню о конце света! — засмеялась Инга. — Да, обитателей Земли ожидает много катастроф и проблем, порядок мироустройства поменяется, многие люди вынуждены будут сорваться с насиженных мест, немало погибнет. Но не все так печально. Я, например, явственно вижу, как в первой трети двадцать второго века исчезают — одна за другой — атомные электростанции. Сначала их будут останавливать и консервировать, позже — разработают технологии надежного захоронения и даже быстрой дезактивации и утилизации. Случится это после того, как появятся новые источники энергии. Правда, ликвидации атомных станций будут предшествовать две серьезные аварии — одна в Азии, другая — мене масштабная — на Американском континенте. Утечка радиации случится и в Европе, однако ее последствия — ничто по сравнению, например, с Чернобылем.

— Из твоего рассказа я понял, что, по крайней мере, через сто лет человечество все еще будет существовать, — констатировал я, ожидая, что Инга продолжит свой рассказ. И я не ошибся.

— Почему только через сто? — удивленно подняла она свои тонкие брови. — Я же тебе уже говорила, что и через тысячу лет жизнь на Земле не прекратится. К тому времени будут радикально решены вопросы ускоренного перемещения в пространстве, обеспечения искусственным продовольствием, большая часть землян переселится в колонии на ближайшие планеты, в океанах и на морях появится множество рукотворных островов, на которых воздвигнут города… Кстати, почти все потенциально опасные производства переместят на одну из ближайших планет. Обслуживать эти предприятия людям почти не придется, этим займутся роботы. Понадобится лишь небольшое количество инженеров и техников, они станут трудиться там вахтовым методом, прилетать с Земли и инопланетных поселений.

Я слушал Ингу, затаив дыхание. Мне очень хотелось верить, что все будет так, как она пророчит. Но душу все же одолевали сомнения — доказательств-то нет никаких!

Она словно угадала мои мысли. И с улыбкой заметила, глядя мне в глаза:

— Ванечка, я никогда не ошибаюсь в своих прогнозах! Говорю тебе то, что явственно вижу!

— А вдруг эти твои видения — просто химера? — предположил я. — Разве не может такого быть?

— Не может! — горячо заверила она. — Мои видения — это не плод работы мозга, богатого воображения или развитой интуиции. Их посылают мне могущественные силы. Посылают дозировано и совершенно спонтанно, хотя иногда я могу вызывать картины будущего, прошлого или настоящего и сама.

— Что это за силы, ты знаешь?

— Догадываюсь, — тихо обронила Инга и, резко подхватившись, будто вспомнив о каком-то неотложном деле, вышла из комнаты.

— Солнышко, приготовь чайку, ладно! — крикнул я ей вдогонку. И, взяв пульт от телевизора, прилег на диван — решил посмотреть местные новости.

Интересно, у кого дар ясновидения больше — у Инги или у Вивы? Трудно сказать. И та, и другая проявляют прямо таки чудеса предвидения и рассказывают потрясающие вещи.

После короткого чаепития Инга потянула меня в магазин готовой одежды.

— Купим тебе пару костюмчиков, — заявила она. — И не вздумай отказываться — обижусь!

Пришлось подчиниться.

Но сначала, опять же по настоянию моей заботливой подружки, мы заехали на станцию техобслуживания, и я сдал в ремонт свой автомобиль. Особых проблем с ним не было, требовалось лишь заменить стойки задних амортизаторов и сайлентблоки. В магазине автозапчастей, расположенном на одной территории со станцией, к большому моему изумлению, сказали, что нужные мне детали есть в наличии, так что делать предварительный заказ и ожидать один-два дня, пока их привезут, не понадобится.

После этого мы отправились за костюмами.

То, что случилось в магазине готовой одежды, меня просто потрясло. Да, я уже привык к тому, что Инга видит людей насквозь и способна на авантюрные поступки. Но то, что она видит настолько глубоко, я не подозревал…

Когда мы вошли в магазин, продавцов на месте не оказалось. Впрочем, не было и покупателей. И только по прошествии пятнадцати минут, когда я успел примерить три костюма, из подсобки, наконец, вынырнула немолодая женщина и попросила покинуть помещение.

— Извините, у нас сейчас технологический перерыв, — сообщила она и не то виновато, не то беспомощно развела руками. — Пришли налоговики с проверкой…

— Но, может, все-таки продадите нам два костюма? — попросила Инга. — Мы уже подобрали, осталось заплатить и все…

— Ладно, только давайте быстрее! — согласилась женщина. Вид у нее был очень расстроенный, казалось, она готова расплакаться. — Что вы выбрали?

Моя подруга указала на два костюма, висящие на тремпелях, и с сочувствием спросила:

— Прессуют вас налоговики?

— Ой, не то слово! — воскликнула женщина с сердцем, но тут же понизила голос до шепота: — Прицепились к мелочам и раздули их до гигантских размеров! Обещают такие санкции, что мне не расплатиться! Боюсь, что на этом мой бизнес закончился. Я полчаса назад отпустила по домам двух продавцов, какая уж тут работа…

Инга вдруг усмехнулась и покровительственно положила на плечо хозяйке магазина свою узкую руку:

— Вы, пожалуйста, успокойтесь! Сейчас все ваши проблемы растают, как весенняя изморозь! — промолвила она с каким-то деловым спокойствием и решительно направилась в подсобку. — Ванечка, идем со мной!

Женщина стояла с открытым ртом, не понимая, что происходит. Потом обреченно махнула рукой и обессилено опустилась на стул, стоявший возле кассового аппарата.

Я схватил Ингу за рукав пальто:

— Ты чего? Не нужно туда ходить!

— Ванечка, доверься мне! — ласково улыбнулась она. И настойчиво потащила меня в подсобку.

В маленькой, тесной комнатке, ярко освещенной большой лампочкой, свисающей на проводе с потолка, находились мужчина и женщина. Оба среднего возраста, в добротной одежде, лица — хмурые и надменные. Женщина сидела за столиком и что-то писала, мужчина стоял, опираясь спиной о старенький шкаф.

— Добрый день! — сухо поздоровалась Инга, шагнув за порог комнатенки, и сразу уселась на стул рядом с женщиной.

Та оторвалась от писанины, подняла голову:

— Вы, собственно, кто? И что вам нужно?

— Сейчас я расскажу, — улыбнулась Инга. И улыбка эта была недоброй, какой-то зловеще-угрожающей. Я даже не предполагал, что моя подружка может так улыбаться!

Мужчина недовольно поморщился, презрительно взглянул на меня, торчащего у порога, и строго осведомился:

— Кто вы такие? Вы имеете отношение к этой торговой точке?

Я уже хотел ответить, но меня опередила Инга:

— Я бы посоветовала вам, Игорь Сергеевич, не дергаться! С вами я буду говорить чуть позже.

Он быстро перевел на нее взгляд. В глазах — удивление.

— Мы с вами знакомы?

— Вы меня не знаете, зато я вас знаю хорошо! — звонко отрапортовала Инга. И, многозначительно покашляв, прибавила: — Очень хорошо!

— Так, так, интересно! — мужчина ухмыльнулся и, не спеша опустившись на топчан, вальяжно, прямо по-барски расселся. — И что же хорошего вы обо мне знаете?

Инга даже не удостоила его взглядом.

— Хорошего? Ничего! Я знаю о вас только плохое.

— Что вы себе позволяете! — мужчина гадливо скривил свой тонкогубый рот. — Неприятностей хотите?

— Неприятности будут у вас! — отрезала моя подружка. — На прошлой неделе вы взяли взятку в фирме «Радуга» — десять тысяч гривен. Позавчера вынудили заплатить четыре тысячи долларов директора малого предприятия Андрееву.

Налоговик, как ужаленный, вскочил с места.

— Что… что вы несете?! Да я… я..

— Заткнись, мерзавец! — крикнула Инга. — Наручники надеть?

Бледный, как полотно, мужчина мгновенно обмяк, сник и уронил голову на грудь. Моя подруга, видимо, решила его добить окончательно:

— Ты как стоишь перед дамами?! — заорала она.

Он отшатнулся от нее, будто его ударили кулаком. Но сразу выпрямился и, впечатавшись в шкаф спиной, так и остался стоять — бледный, перепуганный, голова втянута в плечи, челюсть — отвисшая.

Его напарница, не зная, куда спрятать свои трясущиеся руки, со страхом смотрела на Ингу.

Та устало провела по своему лицу рукой и уже спокойным, деловым тоном спросила:

— А вы, Надежда Борисовна, долго еще взятки брать будете?

Женщина, выпучив глаза, энергично замотала головой:

— Нет, нет! Я ничего не брала…

— Не нужно врать! — опять повысила голос моя подруга. — Разве не вы приняли в конце октября двадцать тысяч гривен у предпринимателя Кузьмичева, пообещав взамен закрыть глаза на сокрытие им от налогов почти двухсоттысячной суммы дохода? Разве не вы пятнадцатого ноября вынудили дать вам взятку хозяина кафе «Старый казак» Боева?

У женщины тряслись уже не только руки, но и губы. Она пребывала на грани обморока.

— Уважаемая, извините, но это все нужно еще доказать! — подал слабый голос мужчина.

— Все уже доказано! — веско произнесла Инга. — Вы оба давно на крючке у органов. Мы отслеживаем каждый ваш шаг! Ведем оперативную съемку, опрашиваем потерпевших. У нас куча заявлений от предпринимателей, в которых они обвиняют вас в вымогательстве! Вы берете не только деньгами, но и вещами, продуктами. — Инга повернула гневное лицо к мужчине. — А вы, Игорь Сергеевич, даже позарились на женскую шубу из лисьего меха, хотя у вас и супруги-то нет.

— Н-ну…я… хотел сестре… презент — промямлил ошарашенный налоговик.

— Итак, если я дам делу ход, вам долгие годы придется хлебать тюремную баланду! — подвела итог Инга.

Женщина забилась в истерике.

— Прекратите! — гаркнула моя подружка. — Немедленно вытрите сопли и слушайте! Внимательно слушайте! Я могу дать вам шанс.

Мужчина, услышав эти слова, оживился, в глазах блеснул огонек надежды. Его напарница подняла голову и, боясь пошелохнуться, смотрела на Ингу.

— Скажу так: среди налоговиков честных людей немного, — она говорила уверенно и властно. — Всех взяточников и хапуг не пересажаешь, иначе-то и работать будет некому. И вас я готова пощадить, но при одном условии: хозяйку этого магазина вы должны раз и навсегда оставить в покое! Она близкая родственница нашего начальника. Если я узнаю, что вы приходили к ней или забыли заранее предупредить ее о приходе ваших коллег, то немедленно заведу уголовное дело и возьму вас под стражу! Лет по десять с конфискацией я вам гарантирую!

Мужчина и женщина угодливо закивали головами. На его лице явственно читалось облегчение. А в ее серых, мокрых от слез глазенках горели искорки радости и счастья.

— Думаю, мы договорились? — миролюбиво проговорила Инга, поднимаясь. При этом даже приязненно улыбнулась. И, не дожидаясь ответа, стремительно, но с достоинством, покинула подсобку. Я последовал за ней.

В торговом зале хозяйка магазина бросилась нам навстречу. Она, похоже, слышала весь разговор.

— Вот ваша покупка! — протянула она Инге туго перевязанный скотчем бумажный пакет.

— Спасибо! — поблагодарила она и, открыв сумочку, достала кошелек.

В этот момент из подсобки показались налоговики. Они со смущенными улыбками пробежали мимо нас к выходу. И лишь, взявшись за ручку двери, мужчина обернулся и пролепетал:

— Простите… Извините… Спасибо…

Хозяйка магазина провела их взглядом, полным злорадства и торжества.

— Денег за костюмы я не возьму! — она положила руку на Ингин кошелек, не позволив его открыть. — Пусть ваш… мужчина носит их на здоровье!

— Ну, как же… — попробовала, было, отказаться от подарка моя подружка.

— Я не знаю, как вас и благодарить! Вы спасли меня от таких неприятностей… — женщина приставила руку к груди. — Прошу вас: возьмите костюмы бесплатно! Я делаю вам этот подарок от чистой души.

— Ну, хорошо! — Инга взяла пакет и, милостиво улыбнувшись хозяйке, направилась к выходу. Но на полпути остановилась и, слегка повернув голову, по-свойски прибавила: — Будьте спокойны, Наташенька, теперь работники налоговой службы вас не потревожат!

Только на улице я дал волю эмоциям:

— Инга, ты меня просто убила! Какими же способностями нужно обладать, чтобы знать о людях такие подробности, уверенно называть фамилии, имена, даты и суммы!

— Я не волшебница, я только учусь! — пошутила она. И, взяв меня под руку, поволокла в обувной магазин, располагающийся неподалеку.

Уже дома, все еще пребывая под впечатлением от случившегося в подсобке, я прицепился к подруге с просьбой продемонстрировать свои способности уже на мне — рассказать о некоторых вещах из моей прошлой жизни. Инга, видимо, в тот момент была не особо предрасположена к ясновидению, и хотела улизнуть от этого дела. Но мне не терпелось, и я стал настаивать.

— Ладно! — наконец согласилась она. — Что конкретно ты хочешь от меня услышать?

— Что? Ну… — я на миг задумался. — Скажи-ка, солнышко, как звали мою первую женщину?

— Таней ее звали! — в уголках Ингиных губ вспыхнула лукавая улыбка. — Она училась вместе с тобой в училище, только по другой специальности, и была старше тебя на год.

— А сколько тогда «стукнуло» мне?

— Шестнадцать.

Я удивленно развел руками:

— Точно!

— Есть еще вопросы? — Инга ловкими движениями крошила капусту на салат.

— А как звали мою вторую женщину? — я подумал, что на этот раз уже вряд ли услышу правильный ответ. Ну, не может же Инга, в конце концов, знать все.

Но она, не задумываясь, выдала ответ:

— Ольгой! И ей тогда было двадцать шесть лет — на десять больше, чем тебе!

— Боже милостивый! — изумлено вскричал я. — Да от тебя ничего не скроешь!

Инга не спеша сложила измельченную капусту в тарелку, полила оливковым маслом, окропила яблочным уксусом и стала тщательно перемешивать. Я сидел на подоконнике, дымил сигаретой и наблюдал за ней.

— Нет, Ванечка, не все мне ведомо, далеко не все! Просто сегодня я в ударе. — Отложив в сторону деревянную лопатку, она подняла голову и стала глазами что-то искать на столе. Затем подошла к шкафу, достала перечницу и обильно посыпала салат черно-коричневым порошком. Заново перемешав капусту, подхватила салфетку и тщательно вытерла пальцы, на которые попали порошинки перца.

— Что-то часто с тобой такие удары происходят, — почесав затылок, заметил я. — Ты постоянно преподносишь мне сюрпризы, разве не так?

Инга сдержанно улыбнулась.

— Ну, не каждый раз! Не преувеличивай. А то, что я сейчас правильно ответила на твои примитивные вопросы, так это было нетрудно. Вот если бы ты спросил о чем-нибудь более серьезном, то, вполне возможно, поверг бы меня в замешательство.

— Так тебе мои вопросы показались примитивными? — с недоверием воскликнул я. И, хмыкнув, задумчиво потер переносицу. — Тогда вот тебе вопросик на засыпку: скажи, за что меня бросила моя третья девушка?

Услышав задание, Инга швырнула на стол салфетку и прыснула смехом.

— Это, по-твоему, вопрос на засыпку?

— Ты отвечай!

— Да ради Бога! — пожала плечами она и, подбоченившись, выдала: — Как же девушке было тебя не бросить, коль ты переспал с ее тридцатисемилетней матерью!

— Брехня! — рявкнул я.

Инга смерила меня с ног до головы ироничным взглядом и шутя погрозила пальцем:

— А вот отпираться не хорошо! Вспомни, как ты однажды пришел к своей Светке, а ее не было дома. Мать усадила тебя за стол и предложила чаю. Потом угостила водкой…

— Да, пили мы чай, пили водку, — признался я нехотя. — Было дело…

— Но одной попойкой дело ведь не закончилось, — напомнила Инга, все еще посмеиваясь.

— Верно, чаепитие имело продолжение… К моему величайшему стыду! — вздохнул я обреченно.

— Когда твоя девушка вернулась домой, то застала вас с матерью совершенно голыми в постели, — произнесла Инга невозмутимо.

— Молчи! — прикрикнул я, вскакивая с подоконника. И загремел полушутя-полусерьезно: — Разговорилась она, елки-моталки! Не остановишь…

— Но ты же сам просил! — Инга смотрела на меня уже серьезно. — Извини, если задела тебя чем-то.

— Да все нормально! — я отвернулся к окну и, прикурив очередную сигарету, уже шутливым тоном заметил: — Хорошая ты дама, солнышко, но я бы на тебе никогда не женился!

— Почему? — немного стушевалась она.

Я повернулся и с улыбкой посмотрел на нее.

— А зачем мне жена, которая видит меня насквозь и знает все мои секреты? Она же попросту не даст мне жить так, как я хочу.

— Ну, а если, допустим, полюбил такую вот, всезнающую, что делать? — спросила Инга с интересом. — Неужели пожертвовал бы своим чувством ради свободы?

Я решительно рубанул рукой воздух:

— Никакая любовь не стоит вольготной жизни!

— Ты серьезно так считаешь? — изумленно округлила глаза она.

Помолчав, я несколько смущенно пробормотал:

— Да нет, конечно! Любовь дороже свободы. Это понятно…

Мы ужинали и строили планы на вечер, как вдруг позвонил Андрей с Бердянска.

— Ванюха, привет! У нас тут «ЧП»!

— Какое такое «ЧП»? — немного испугался я. — Что у вас стряслось?

— Супруга моего коллеги Вячеслава Михайловича Зинаида Васильевна, которую ты видел на именинах Таньки, хотела покончить с собой.

— Как так? Почему? — опешил я.

— Да дело вот в чем, — начал рассказывать Андрей. — Помнишь, наш сосед Гриша жаловался, что у него пропали деньги из ящика стола в офисе. Так вот, нашелся человек, который видел, как Зинаида Васильевна забегала в кабинет Гриши в его отсутствие. Сразу после этого и обнаружилась пропажа.

— Ну, и что с того, что забегала? — вставил я. — Это еще не значит, что именно она…

— Зинаида Васильевна призналась! — нетерпеливо перебил меня Андрей. — Когда Гришка прижал ее, как следует. И даже вернула часть денег — тысячу долларов. А на вопрос, где остальные, долго не хотела отвечать. А потом начала молоть такое, что и на голову не натянешь! Сказала, что шесть тысяч долларов отдала твоей Инге, дескать, та ее шантажировала. Но ведь это же бред, верно?

— Бред! — согласился я, почувствовав неприятный холодок под сердцем. И недовольно взглянул на свою подружку, которая сидела рядом и внимательно прислушивалась к моему разговору с Андреем. — Чем это Инга могла шантажировать Зинаиду Васильевну? Они же впервые увиделись у вас на именинах, а до этого не были знакомы. Более того, Инга никогда прежде не была в Бердянске, на не местная…

— Да, естественно, твоя Инга тут ни при чем! — голос Андрея звучал возмущенно. — Просто эта старая кляча не знала, что говорить! Вот и понесла ахинею! Наверно, истратила денежки на что-то или припрятала, а теперь не хочет отдавать…

— Ты сказал, что Зинаида Васильевна предприняла попытку самоубийства, — напомнил я.

— Ну да, — вздохнул приятель. — Поздно вечером, когда Вячеслав Михайлович уснул, она наглоталась таблеток и отключилась. К счастью, он проснулся — захотелось в туалет. Вышел из спальни в коридор и увидел на кухне свет. Зашел, а там супруга на полу без сознания.

— Сейчас ее жизни ничего не угрожает? — с тревогой поинтересовался я.

— Да откачали Зинаиду Васильевну! Сейчас лежит в больнице, — со смешком сообщил Андрей. — А Гриша, кстати, повел себя совершенно неожиданно — не уволил Зинаиду Васильевну. И даже выписал ей материальную помощь и приказал оплатить больничный лист. Танька говорит, что каждый день приходит в палату к своему бухгалтеру, приносит гостинцы…

— Хороший человек… — промямли я.

— Странный он! — уточнил приятель. — Честного работника может запросто обидеть, а вот воровку жалеет, которая его же и облапошила… Ну, ладно! Передавай привет Инге. Она, между прочим, очень понравилась моей Таньке. — И многозначительно вздохнув, прибавил: — Да и мне — тоже. Так что, милости просим в гости!

— Лучше уж вы навестите нас! — пригласил я.

— А что, и нагрянем! — пообещал Андрей. — Только ближе к Новому году.

Закончив разговор, я поднял глаза на Ингу и грустно покачал головой:

— Видишь, чем обернулся твой шантаж!

— Не беспокойся! — беззаботно отмахнулась она. — Зинаиде Васильевне еще предстоит прожить целых восемнадцать лет. Она и Вячеслава Михайловича похоронит, и этого Грицька переживет.

— Он так рано умрет? От чего? — заерзал я на табурете, с нетерпением ожидая ответа.

— Его убьют, — тихо обронила Инга. — Меньше чем через два года…

— Вот как… — мне стало немного не по себе от такого пророчества. Но я рискнул задать еще один вопрос: — А что ожидает Андрея?

— Двадцать два года жизни. И еще один брак. — Инга положила руку мне на плечо и легонько погладила, как бы успокаивая. — Да не бойся, ничего с Танькой не случится! Просто она уйдет к другому мужчине.

— Скоро?

— Скоро, через год с небольшим…

Глава двадцать пятая

Я встретил Виву на вокзале и повез домой. Вид у нее был уставший, но довольный.

— Владимир Иванович приободрился, опять начал ходить в свой магазин, — стала она рассказывать мне по дороге. — И даже ездил со мной в Свято-Троицкую Александро-Невскую лавру. Выстоял всю службу, исповедался и причастился. Я попросила его больше никогда не употреблять мясо, ни в каком виде, и он обещал.

— А зачем ты об этом попросила? — удивился я. — Какая-то странная просьба, тебе не кажется?

— Большинству людей преклонного возраста мясо вредно, — пояснила Вива, зорко следя за дорогой, как будто не я, а она вела машину. — А Владимиру Ивановичу тем более.

— Почему ты так решила?

— Потому что я знаю…

— А что же можно кушать старикам? — мне было интересно услышать ее ответ.

— Проще сказать, чего им нельзя употреблять, — девушка опустила голову, на миг задумалась, но тут же подняла ее и начала перечислять: — Мясопродукты нужно совсем исключить из рациона, а также сахар, редьку, конфеты, торты и пирожные. Стоит реже кушать столовую свеклу, свежую капусту, яйца, бананы.

— Ну, ты прямо врач-диетолог! — пошутил я. — А какая, по-твоему, самая подходящая еда для бабушек и дедушек?

— На первом месте — черная смородина и малина, — ответила Вива, не обращая внимания на мой тон. — Но, понятно, только ими сыт не будешь. Поэтому нужно понемногу кушать все, кроме запрещенных продуктов. Основная еда для старого человека — рыба, но, конечно, не копченная и не жаренная. Вообще-то, рацион пожилых людей по питательности должен быть раза в два, а то и в три меньше, чем у человека в расцвете сил. А еще желательно каждый день выпивать по маленькой рюмочке красного вина. Но тут есть один нюанс: если пить, то регулярно, в противном случае — лучше вообще не употреблять. Эпизодический прием алкоголя, пусть и в малых количествах, — жестокий удар по изношенному организму!

— Нет, ну, ты и вправду говоришь, как врач! Даже термины употребляешь медицинские, — засмеялся я и, оторвав руку от руля, обнял ее за плечи. — «Эпизодический прием алкоголя…» — такое можно услышать только на лекции в медицинском вузе или на приеме у врача-нарколога!

— Смейся, смейся! — девушка осуждающе покачала головой. — А я знаю, что говорю!

Прибыв домой, Вива сразу отправилась в ванную, чтобы принять с дороги душ, а я занялся приготовлением нехитрого ужина — поставил тушить картошку с грибами да нарезал капусты на салат.

Мы выпили вина, немного поговорили. Было видно, что девушка просто валится с ног от усталости, поэтому я уговорил ее лечь спать пораньше. А сам позвонил жене, предупредил, что срочное редакционное задание позвало меня в дорогу. Потом еще долго нежился в травяной ванне, пил чай и курил.

В этот момент я чувствовал себя совершенно счастливым человеком. Женщина, которую люблю, — рядом. Сомнений в том, что и она меня любит, нет, ведь я вижу ее заботу и ласку. Вон сколько подарков привезла мне из Санкт-Петербурга — нарядный свитер, модельные туфли, фирменную рубашку и два галстука… Лишь одна мысль немного бередила мое сердце — мысль об Инге. Кто она мне сейчас, как назвать наши отношения, на чем они держатся? На эти вопросы четких ответов я не находил. Понимал лишь одно: Инга плотно вошла в мою жизнь, стала для меня практически таким же дорогим человеком, как и Вива, отвоевав у нее уголок в моем сердце…

Вива и Инга — две дамы, к которым я отношусь трепетно и которых боюсь потерять…

Мне уже не раз приходилось любить сразу двух женщин, и никакого душевного дискомфорта, никакого раздвоения личности я при этом не испытывал. Встречался с ними, помогал им решать какие-то проблемы, позволял заботиться о себе, спал с ними. Да, конечно, получается, что обеих своих любимых я попросту обманывал, изменяя первой со второй, а второй — с первой. Но раньше мне это казалось даже забавным. А теперь ситуация иная, не похожая на прежние, — с Вивой и Ингой я не могу себя вести так, как раньше вел с другими. Ведь они, эти две совершенно разные женщины, — особенные, необычные, наделенные величайшим даром ясновидения. При этом Вива хочет быть для меня единственной, а Инга не прочь делить меня с ней. Наилучший выход из сложившейся ситуации — ничего не менять, все оставить, как есть. А это значит, что одна из женщин не будет моей любовницей. Она останется просто близкой подругой, сестрой, дорогим для меня человеком. Ну, а там как Бог даст, поживем — увидим…

Уже было далеко за полночь, когда я, наконец, прервал свои размышления и отправился в спальню. Вива на какое-то мгновение оторвала голову от подушки, сквозь сон что-то ласково мне промурлыкала и уткнулась носиком в мое плечо. Я бережно обнял ее, придвинулся как можно ближе, чтобы согреть своим телом, и вскоре тоже провалился в сладкое забытье.

То, что пригрезилось мне в эту ночь, не было похоже на сновидения, которые посещали меня прежде.

Сначала как бы свысока я увидел залитое солнцем изумрудное плато в горах, над которым висели три облака — белое, желтое и розовое. Плато изо всех сторон окружали обрывы и пропасти, сойти с него вниз было невозможно. Дул сильный горячий ветер. Он кружил меня, швырял то вверх, то вниз, потом, вдруг ослабев, плавно опустил в невысокую траву. Не успел я как следует ощутить под ногами земную твердь, как все плато накрыла пелена голубого тумана, исходящего с неба. Непроглядный, густой, он медленно, очень медленно стал отступать от меня все дальше и дальше. И тут одна за другой открылись шесть человеческих фигур. Они находились совсем недалеко, шагов за сто, и я мог их хорошо разглядеть.

Это были пять мужчин и одна женщина.

Четверо мужчин — трое пожилых с черными бородами и подросток со строгим взглядом — стояли плечом к плечу. Их одежды почти ничем не отличались — белые широкие брюки, белые френчи, застегнутые до подбородка, и черные пояса, обвивающие чресла. Только шапки этих людей имели различия: на одном — черная, на втором — зелено-коричневая, на третьем — красно-черная. Подросток же был в берете цвета хаки. Каждый из бородачей держал в руках охапку деревянных ножей, а юноша — несколько камешков.

В сторонке с гордо поднятой головой стояла высокая женщина средних лет, одетая, как невеста, в белое платье, усыпанное алмазами и жемчугом. Ее разноцветные волосы, чуть прикрытые крахмальной тюлевой накидкой, свободно развевались на ветру. В одной руке эта странная дама держала много остро отточенных серпов, в другой — белого голубя с опаленными крыльями, который все порывался улететь.

За ее спиной нетерпеливо переминался с ноги на ногу крепкий молодой мужчина, в черной одежде и с железным посохом в руке. Он надменно взирал на бородачей и подростка, время от времени поднимая над головой свое грозное оружие и воинственно потрясая им.

Женщина сделала шаг вперед и громко произнесла, обращаясь к мужчинам в белых одеждах:

— Тигры, которых вы выпустили из своей клетки, растерзали моих детей! Пало их семьдесят четыре!

— Ложь! — гневно вскричал бородач, на котором была черная шапка, и всем корпусом подался вперед, однако не сошел со своего места. — Не мы, а ты, великая блудница и плутовка, разрушила своими черными деяниями стальные клети, в которых мы держали диких тигров, и они начали охоту на детей твоих.

Женщина в ярости затопала ногами:

— Вы натравили своих зверей на плоть от плоти моей! И погубили еще сорок три.

— Ложь! — воскликнул бородач в красно-коричневой шапке. — Ты сама бросила нашим тиграм кость злобы и ненависти! И они взбесились!

И тут из-за спины женщины выскочил мужчина, размахивая посохом, и возопил:

— Вы проклинаете меня! Обещаете предать лютой смерти!

— Ложь! — громогласно заявил бородач в красно-черной шапке. — Не мы, а ты, грабитель и убийца, грозишь нам! Псы твои истребляют детей наших, вороны твои кружат над нами, выискивая легкую добычу!

Мужчина в черных одеждах захохотал и, указывая рукой на женщину, прокричал:

— Что мне обличения и укоры ваши, когда она со мной? Мы с ней повенчаны!

Услышав эти слова, подросток встрепенулся, затем скорбно покачал головой и тихо заметил, обращаясь к мужчинам:

— Мы многое позволяли пакостнику этому, не пришла ли пора воспротивиться его козням!

— Правильно говоришь! — поддержал бородач в черной шапке.

— Мудрые слова! — согласился и тот, на котором была красно-коричневая шапка.

А третий — в красно-черной шапке — печально вздохнул и едва слышно произнес:

— Некому нам помочь, и исход предначертан. Но я с вами, братья мои!

— В единстве наша сила! — хором закричали остальные.

Женщина, оттеснив мужчину в черных одеждах, отпустила голубя на волю и стала перекладывать свои серпы из одной руки в другую. Ее молодой избранник заметался, запрыгал от нетерпения и начал торопить ее:

— Пора, пора приступать к жатве! Самое время сейчас!

Но дама медлила, выжидала, исподлобья наблюдая за бородачами и подростком. Те стояли, не шевелясь, и молчали. Тогда мужчина в черных одеждах широко размахнулся и швырнул в них свой посох. Он задел старика в красно-черной шапке и сбил его с ног. Остальные сразу помогли ему подняться и прикрыли своими телами. Затем каждый метнул в обидчика по два деревянных ножа, но ни один из них не причинил ему вреда. Видя это, тот, которому досталось от посоха, вдруг выхватил из-за спины стальной кинжал и бросил его в избранника дамы. Охнув, он, раненный в самое сердце, рухнул на колени, потом завалился на бок и забился в предсмертных судорогах.

— Как посмел ты погубить моего суженого?! — взревела дама. И тут же в мужчин полетели серпы.

В мгновение ока один из бородачей лишился уха, второй — носа, третий — руки. Подростку серп снес половину головы. Мужчины подхватили его бездыханное тело, высоко подняли над собой и в лютой злобе закричали даме:

— Смотри, ты скосила невиновного! — и, опустив мертвеца на траву, начали бросать деревянные ножи.

Некоторые из них достигли цели, однако всего лишь изрезали женщине платье, оцарапали живот и грудь. Тогда бородач в красно-черной шапке, пошатываясь от слабости, выхватил из-за спины второй железный кинжал, только поменьше, и передал его старику в черной шапке. Тот подскочил к даме и вонзил клинок ей в глаз по самую рукоять.

— Вот, теперь и ты будешь уродливой! — торжествуя, воскликнул третий бородач и упал на колени перед мертвым подростком. — Юный брат мой, ты отомщен!

Дама неистово вопила от боли и беспорядочно метала серпы. И вот рухнул один старик, за ним второй. И только третий — в красно-коричневой шапке — выстоял, хоть и лишился обеих рук. Он метнулся к женщине и плюнул в ее окровавленное лицо.

А мужчина в черных одеждах, все еще бился в предсмертной агонии. Но вот его тело стало таять, будто кусок льда под ярким весенним солнцем, и скоро на траве осталось от него лишь грязное пятно.

Зато мертвый до этого юноша вдруг пошевелился, а за ним — и бородач в черной шапке. И вскоре перед скулящей, охающей женщиной, белое платье которой превратилось в заляпанные кровью лохмотья, стояли уже трое — все, кроме старика в красно-черной шапке. Тот лежал на земле и не подавал признаков жизни.

Дама, не целясь, метнула один серп и хотела метнуть второй. Но белое облако встрепенулось, изрыгнуло пучок молний, которые вонзились в землю у самых ее ног. За ним ожило желтое облако, и из него посыпался крупный град. А из третьего облака хлынул ливень. Прикрывая голову руками, выкрикивая проклятия, женщина упала на колени. Трое мужчин, ослабленных, израненных, но гордых, круто развернулись и отошли от нее, поверженной, униженной и жалкой, подальше. Остановившись, подняли головы и устремили глаза ввысь, их лица озаряла улыбка.

В этот миг три облака объединились в одно огромное, трехцветное, занявшее полнеба. По форме оно напоминало распустившуюся розу. С каждой секундой его контуры становились все четче, а цвет — ярче.

И опять заклубился, поплыл белесый дым, покрывая всю поверхность плато. А в залитой солнечным светом вышине все продолжались преобразования. Три цвета облака смешались в один, и оно стало бронзовым. Затем превратилось в четкий силуэт дракона со львиной головой, увенчанной короной, в которой искрились три драгоценных камня — белый, желтый и розовый. В лапах дракон держал розу, увитую голубой ленточкой с золотой каймой.

Когда туман рассеялся, и солнечные лучи опять ярко осветили плато, ни дамы, ни бородачей, ни подростка на нем уже не было. Теперь на зеленой траве стояли рядом две просто одетые молодые женщины и трое подтянутых мужчин, головы которых на сей раз покрывали уже одинаковые по цвету — красные — шапки. У их ног сидела маленькая девочка в лиловом платьице и беззаботно играла с куклой…

Утром, когда мы проснулись, Вива сообщила, что решила сводить меня в церковь.

— Хотя бы исповедайся, — сказала она, — коль к причастию тебя не допускает какая-то неведомая сила.

— Ты считаешь, что кто-то или что-то не дает мне принять причастие? — переспросил я с тревогой.

— Это совершенно очевидно! — вздохнула девушка. — Я пока еще не до конца разобралась, что это за сила, но уже имею кое-какие подозрения.

— Ну-ка, расскажи о них! — потребовал я.

— Нет! — покачала головой Вива. — Я тебе ничего не скажу.

— Почему?

— Потому что не должна! — отрезала она.

И сколько я не приставал с этим вопросом, сколько ни настаивал, ответа так и не получил. Девушка была непреклонна.

На удивление, визит в церковь прошел гладко. Я выстоял всю службу, а потом, дождавшись своей очереди, подошел к священнику и рассказал ему о своих грехах. Он даровал мне прощение…

Вива с довольным видом наблюдала за мной. И потом, уже за воротами церкви, радостно сообщила, что я все делал правильно и вел себя, как истинный православный христианин.

А дома, приготовив крепкий кофе, усадила меня напротив себя и провела что-то похожее на инструктаж.

— Ты не должен повторять грехов, в которых покаялся! — менторским тоном вещала она. — Ни лгать, ни ругаться, ни обманывать, ни кого-то осуждать нельзя! Забудь о гордыне, о чревоугодии! Выбрось из головы злые помыслы! Ты должен быть честным, справедливым, добрым, милосердным и любящим! Понятно?

Я с улыбкой кивал.

— Единственный грех, который останется на тебе, — это грех прелюбодеяния, — продолжала девушка. — Но у тебя есть оправдание: сильные чувства ко мне. Это ведь так?

— Да, я очень тебя люблю! — горячо подтвердил я.

Она вздохнула и, низко опустив голову, произнесла:

— Я молюсь, все время молюсь за тебя и за себя. Прошу, чтобы Бог простил нам этот грех…

Поднявшись, я подошел к ней и обнял за плечи:

— Спасибо тебе, славная моя, святая моя Вивиза!

Она лишь блаженно улыбнулась.

К Инге я заехал после обеда. Привез торт и шампанское.

Она долго обнимала и целовала меня да все вздыхала.

— Что-то случилось? — я пристально посмотрел ей в глаза. Они скорбно поблескивали.

— Нет, ничего, — Инга попыталась улыбнуться, но не смогла — ее алые губки лишь слегка дернулись.

— Ну, я же вижу, что ты расстроена чем-то!

Она ничего не ответила, убрала руки с моей шеи и, подобрав пакет с тортом и шампанским, понесла его на кухню.

— Ты на меня за что-то обижена? — я прошел следом за ней и присел на табурет у окна. — Скажи!

Инга молча рассматривала этикетку на коробке с тортом, долго распаковывала его. Наконец, подняла голову, как-то вскользь взглянула на меня, как будто смущаясь, и тихо произнесла:

— Я тебе совсем не нужна. В твоем сердце одна Вива…

— Неправда! — заверил я. — Ты тоже там есть.

Она с сомнением вздохнула, потом с ласковой задумчивостью провела рукой по моей щеке и нарочито бодрым голосом осведомилась?

— А какое место я там занимаю?

— Достойное! — я взял ее за руку, привлек к себе. — Мне хочется, чтобы ты всегда была рядом.

Инга заметно повеселела. Ее глазки засияли, губки растянулись в улыбке.

— Ты говоришь правду, Ванечка?

Я кивнул.

— Честное-пречестное слово?

— Да, солнышко! — я обнял Ингу за талию и приник лицом к ее животу.

— Поцелуй меня в губы, Ванечка! — попросила она. — Просто поцелуй. И я пойму, врешь ты мне или нет.

Что мне было делать? Отказать?

Я усадил Ингу себе на колени. Одну руку положил ей на затылок, другую — на бедро и, когда она наклонилась, призывно приоткрыв свои губки, припал к ним, как жаждущий путник к роднику со студеной водой.

От этого поцелуя у меня даже закружилась голова. Подобное со мной случалось только в далекой юности.

— Инга, ты дьявольски притягательная женщина! — выдохнул я, когда наши уста, наконец, разомкнулись.

Ее глаза излучали счастье.

Понимая, что не должен этого делать, но, повинуясь желанию, я просунул руку под коротенький халат Инги и погладил ее ноги и бедра. Они были такими же горячими, как наше дыхание.

— Ванечка, милый! — она осыпала поцелуями мое лицо и шею.

А я стал гладить ее живот.

Инга быстро стянула с меня свитер и футболку, а со своих плеч — халат и прижалась своей трепетной грудью к моей.

И вдруг, издав пронзительный крик, вскочила с моих колен, как ужаленная, и отпрянула в сторону.

— Ой! Ой! Больно! — громко застонала она, прикрыв обеими руками свою по-девичьи упругую грудь.

Я растерянно подхватился с табурета.

— Что такое? Что случилось?

Инга молча опустила руки. В верхней части ее правой груди виднелось влажное красно-коричневое пятно размером чуть меньше спичечного коробка, как будто к коже кто-то на короткий миг приставил раскаленный кусок железа.

Крестик! Это он обжег плоть Инги. Значит, подарок Вивы не только стоит на страже лично моей верности, но и отпугивает соблазнительниц. И не просто отпугивает, а наносит им увечья, пусть и не столь серьезные. Чудеса! Этот крестик что, заговоренный, волшебный? Какой магический ритуал на нем провели? И кто провел? Вива? Получается, что она, как и Инга, тоже имеет познания в колдовстве?!

Стоп! Не станет Вива колдовать, она же глубоко верующий человек. Причем, девушка явно в почете у небесных сил — они внемлют ее молитвам, исполняют ее просьбы. Уже не одному человеку Вива вернула здоровье и радость жизни. Например, Вере, маленькому сыну соседки, этому антиквару из Петербурга…

Мое сексуальное возбуждение мгновенно улетучилось. Я быстро напялил на себя футболку и свитер. А потом помог Инге обработать обожженное место каким-то спреем, который она нашла в своей аптечке, наложить на верхнюю часть груди ватно-марлевый тампон и закрепить его лейкопластырем.

— Видишь, как я поранилась твоим крестиком! — жаловалась Инга. — Выбрось его! Ты ведь тоже, помнится, пострадал от него…

Я слушал ее с недоумением. Она сказала: «Поранилась». Но разве у нее на груди царапина или порез? Нет, там ожог! Самый обычный. Как врач Инга должна прекрасно видеть это. Почему же она не видит? Или просто не хочет сказать мне, что видит, дабы не подчеркивать магическую силу крестика?

Вопросы, вопросы… А вот ответов нет…

Глава двадцать шестая

Об этом случае я, конечно, ни словом не обмолвился Виве. Иначе неизбежно пришлось бы объяснять, при каких обстоятельствах он произошел. Однако как бы мимоходом, невзначай поинтересовался, освящен ли крестик.

— Понятное дело! — подтвердила девушка. — Я же его в храме купила.

— Ты всерьез считаешь, что ношение крестика способно защитить меня от беды? — задал я еще один вопрос, стараясь выглядеть слегка ироничным.

— От всякой беды и напасти, от плохого воздействия недобрых людей, — уточнила Вива, не обращая внимания на мой тон.

— От сглаза, что ли? — усмехнулся я.

Она согласно кивнула головой:

— И от этого тоже — от сглаза и от порчи.

Спрашивать что-то еще о крестике было нельзя — девушка могла заподозрить, что я уже убедился в его силе.

Но она вдруг сама начала об этом рассказывать.

— Мой подарок не простой, я вложила в него частичку своей души. И пока он у тебя на шее, ты способен выстоять перед любым искушением, любым соблазном.

— Что значит, вложила частичку своей души? — я сделал вид, что спрашиваю просто так, хотя мое сердце затрепетало в ожидании ответа.

— Я сутки не вставала с колен — молила всех святых дать этому крестику особую силу — силу оберега, — пояснила Вива немного смущенно. — Просила сделать так, чтобы он постоянно охранял тебя от лукавства и коварства черных сил, ловко расставленных ими сетей, отвращал от слепой страсти, похоти и лжи.

— Ты считаешь, что мне угрожают черные силы? — не знаю, чего было больше в моих словах — тревоги или недоверия.

— Да, считаю! — тихо, но твердо, произнесла девушка и, взяв мою руку в свою, прибавила: — Будь осторожен!

— Но зачем я им нужен?! — мне было уже не по себе. — Какую ценность я для них могу представлять?

— Для черных сил ценность имеет каждая душа, — тяжело вздохнула Вива. — За людские души они ведут настоящую войну со светлыми силами. И эта война особенно ожесточается, когда человек начинает понемногу исправляться, осознавать свои ошибки, очищать свое сердце от злых помыслов, когда в нем пробуждаются жалость к ближнему и сожаление о своих прошлых нехороших поступках. Во что бы то ни стало вернуть такого человека на путь греха — первая задача черных сил.

— Какие жуткие вещи ты говоришь! — воскликнул я. — Не пугай меня!

— Ладно, больше не буду, — мягко улыбнулась девушка. — Но не забудь о моих словах!

Угостив меня вкусным обедом и дав немного отдохнуть, Вива попросила:

— Иван, давай съездим в одно село, оно находится недалеко от Запорожья.

— Поехали! — согласился я с энтузиазмом — на улице как раз не по-зимнему ярко светило солнце, и прогулка, пусть и автомобильная, была кстати. — А куда конкретно ехать?

— Под Запорожьем есть храм преподобного мученика Андрея Критского, — стала объяснять девушка. — Храм очень старый. Сегодня нет службы, но это и не важно. Мне просто хочется увидеть эту церковь, постоять под ее стенами…

— А чем она знаменита? — я приоткрыл кухонное окно и достал из кармана сигареты. — Только тем, что старая?

— Сам храм и близлежащая территория — благодатное место, — Вива стояла рядом со мной и задумчиво смотрела на улицу. — Если бы ты знал, сколько людей там получили прощение грехов, обрели душевное равновесие, усмирили свои страсти, лишились тревог и страхов!

Через час мы въехали в нужное нам село Запорожского района.

Искать церковь не пришлось — моя пассажирка уверенно указывала путь.

— Ты что, уже бывала здесь? — удивился я ее знанию местности.

— Нет! — покачала головой Вива. — Мне сердце подсказывает, куда следует ехать.

Храм вместе с колокольней, по меркам сельского населенного пункта, оказался весьма большим строением. Белые стены, синяя крыша, желтый купол с крестом. Видно, что здание старое, но, в общем-то, ничего особенного. Мне приходилось видеть церкви и покрасивей.

Мы оставили машину на довольно почтительном расстоянии от этого культового сооружения и, пройдя с десяток шагов в направлении главного входа, остановились.

— Как тебе здесь? — девушка ласково коснулась моей руки. Ее голос звучал почти торжественно.

Я поежился. Хоть солнце и светило вовсю, но его лучи совсем не грели. Да еще и северо-восточный ветер продувал до костей.

— Нормально, только холодно. Может, подойдем ближе?

— Не нужно! — возразила Вива. — Здесь как раз хорошее место для обзора. А то еще люди подумают, что мы пришли с недобрыми намерениями и прогонят нас. Ведь несколько лет назад храм обворовали…

Я хотел спросить, откуда она об этом знает, но вовремя спохватился — и так все понятно.

Долго устоять на месте мы не смогли — у нас просто окоченели ноги. Поэтому решили двигаться, и принялись прогуливаться возле церкви.

— Знаешь, очень давно, сразу после войны, одной местной крестьянке у стен этого храма явился странный человек и спас ей жизнь, — стала рассказывать мне девушка. — Ту женщину звали Натальей, она имела троих детей и работала в колхозе. Ее муж Николай, к счастью, хоть и был серьезно ранен, но уцелел на фронте и вернулся домой — с наградами, статный и веселый. Трудно описать радость Натальи, когда супруг, которого она, кстати, не чаяла увидеть, так как накануне получила похоронку, переступил порог родного дома. Вот только радость ее длилась недолго. Тридцатилетнего Николая назначили бригадиром, дали лошадь и пролетку, да еще и в правление колхоза избрали. Загордился мужик, почувствовал себя важным человеком. С простыми колхозниками разговаривал свысока, мог ни с того ни с сего наорать, нагрубить, незаслуженно обидеть. А жену так и в грош не ставил. Капризничал, всячески унижал, откровенно презирал. То ему борщ не такой, то сапоги плохо начистила, то галифе не отстирала. Часто говорил Наталье: «Разве ты женщина? Ты — чучело! Забабилась, расплылась, потеряла всякую привлекательность. Мне с такой супругой стыдно и на людях показаться». И вскоре начал захаживать к одиноким крестьянкам, а позже не стеснялся уже и ночевать у них. Мужчин в селах тогда было мало, совсем мало, и любой мало-мальски привлекательный представитель сильной половины человечества пользовался у женщин бешеным успехом.

Вива на мгновение умолкла, плотнее закуталась в свою курточку, подняла воротник. И, взяв меня под руку, продолжила:

— Как-то в село прислали из города нового бухгалтера — эдакую вертлявую дамочку со смазливой мордашкой. В крепдешиновом платье, в туфлях на высоких каблуках, с розовым шелковым шарфом на шее — она выгодно отличалась от сельских тружениц. Вот на нее и положил глаз Николай. Стал с ней встречаться, сначала тайно, а потом и на людях. Когда Наталье донесли об этом, она тут же помчала к своей сопернице. Думала, пристыдить ее, отругать, но вышло наоборот — бухгалтерша сама пошла в атаку. Сказала, что Наталья не пара Николаю, что он ее не любит, считает недалекой и собирается бросать. Бедная женщина вернулась домой сама не своя. Целый день не находила себе места, металась по двору да все плакала. Правда, в душе у нее все же теплилась слабая надежда, что никуда супруг не уйдет, останется в семье, ведь у них как-никак трое детей. И вот он поздним вечером заявился на порог. «Собирай мои вещи, живо! — скомандовал. — Я ухожу от тебя. Противна ты мне!» Наталья просила его, умоляя одуматься, на колени ставала — не помогло. Побросал свои шмотки на пролетку и укатил. Покормив детей и уложив спать, Наталья долго сидела на лавочке возле дома, все ждала, что муж вот-вот одумается и возвратится. Но уже стало светать, а он не являлся. И тогда отчаявшаяся женщина, разум которой помутился от горя, нашла в сарайчике веревку и решила там же повеситься. Один конец канатика прикрепила к сволоку, другой завязала в петлю, принесла пустое ведро, перевернула его вверх дном, чтобы было на что стать. Однако прежде, чем привести свое страшное намерение в действие, надумала Наталья в последний раз помолиться. Нельзя сказать, что была она такой уж верующей, но существование Бога не отрицала и соблюдала все годовые праздники. Рыдая, побежала к церкви. Стала у входа, начала креститься и шепотом просить прощения за то, что вознамерилась лишить себя жизни. Потом круто развернулась и понеслась обратно домой. Да только далеко от храма удалиться не успела. Вдруг навстречу Наталье из сумрака вынырнул худощавый, седовласый, еще не старый мужчина в широкой темной одежде и с посохом в руке. Женщина, не сбавляя шагу, хотела обойти его. Но он окликнул ее по имени. Удивленная, Наталья остановилась и начала приглядываться к столь раннему прохожему. Поняв, что видит его впервые, спросила: «Кто вы такой?». «Одинокий странник», — тихо произнес тот. «А откуда меня знаете?» «Да я все знаю, — печально вздохнул мужчина и прибавил: — И о том, что ты задумала, тоже». «Я не хочу жить без Николая!» — заплакала Наталья. «Ты не можешь жить без Николая, а как же твои дети будут жить без матери?» — строго спросил незнакомец. Целых полчаса они говорили, и, странное дело, их никто не потревожил, хотя уже почти рассвело, и люди должны были давно появиться на улице. На прощание странник по-отечески погладил Наталью по голове и сказал: «Иди к своим детям! Ими живи! А о Николае не печалься, вернется он к тебе через год».

— И что, вернулся? — нетерпеливо спросил я. Рассказ Вивы зацепил меня за живое, встревожил душу.

— Да, вернулся, — ответила она. — Вскоре у Николая вдруг воспалились фронтовые раны, он стал сильно болеть. Из-за этого ему пришлось оставить хлопотную должность бригадира и пойти сторожить ферму. Бухгалтерша тут же сошлась с другим мужчиной — заведующим током. И Николай, помыкавшись по чужим углам, пришел к Наталье и детям с повинной, попросился обратно. Они простили его и приняли.

— А как дальше сложилась их судьба?

— Они вместе прожили всю жизнь. Из села перебрались в Запорожье. Николай поправился, работал на «Запорожстали», а Наталья — в детской молочной кухне. Его не стало в конце семидесятых годов, а она прожила еще почти пятнадцать лет. Двое их детей и сегодня живы, давно имеют внуков и правнуков, а третий ребенок — девочка — умерла от воспаления легких в начале пятидесятых…

Уже в машине, когда мы решили возвращаться домой, я задал вопрос, все время крутившийся у меня на языке:

— А кто был тот человек, которого тогда встретила Наталья возле церкви?

Вива взглянула на меня с загадочной улыбкой и ответила вопросом на вопрос:

— А сам-то ты как думаешь?

Я неопределенно пожал плечами и, развернув «Хонду», взял курс на Запорожье.

Дома девушка рассказала мне еще одну интересную историю, связанную с этой церковью.

Дело было в середине восьмидесятых годов. У жителя Запорожья, инженера военного завода Леонида погибла жена. Ее сбил автомобиль, когда она переходила улицу. Опечаленный мужчина не стал сообщать о смерти матери своему сыну, который проходил срочную военную службу в Афганистане. Решил, что незачем парню бередить душу, ведь на похороны его вряд ли отпустят, слишком уж далеко добираться. Сын, кстати, у Леонида был единственным ребенком, в Афганистан напросился сам — тогда таких добровольцев хватало.

Прошел месяц, началась весна. Леонид с нетерпением считал дни — сын написал, что совсем скоро, не позже середины апреля, демобилизуется и вернется домой. Но случилось страшное. В конце марта во дворе частного дома Леонида появились военные. Они привезли цинковый гроб…

После похорон единственного сына, несчастный отец совсем пал духом и потерял всякий интерес к жизни. Перестал ухаживать за домом и садом, ни разу не съездил на свой дачный участок, расположенный за городом, на живописном берегу Днепра. Замкнулся в себе, с коллегами почти не общался, часто приходил на работу небритый и в мятой одежде. Еду для себя не готовил, продукты не покупал. Питался одной картошкой, которую варил себе два-три раза в неделю. В общем, вскоре Леонида было не узнать: худой, бледный, руки дрожат, клоки седых волос торчат в разные стороны, взгляд потухший, пустой. Да еще, на свою беду, этот несчастный одинокий мужчина, у которого и родственников не осталось, начал попивать, и с каждым днем все больше. С работы его пока не гнали — жалели и надеялись, что со временем он успокоится, обретет душевное равновесие и вернется к прежней жизни.

Пил Леонид в одиночестве, компаний сторонился. Сядет, бывало, в беседке, в саду, поставит на стол бутылку водки — и пьет, не закусывая. Пьет, курит и плачет.

Так продолжалось до середины мая.

Потом вдруг Леонид пришел на завод, подал в дирекцию заявление об уходе. Но начальство наотрез отказалось отпускать квалифицированного специалиста и, в недалеком прошлом, одного из самых добросовестных работников. Вместо этого предоставило ему отпуск. Леонид настаивать на своем увольнении не стал, для него это уже не имело никакого значения — он принял решение в самые ближайшие дни уйти из жизни, ведь на этом свете его больше ничего не держало. Только подумал, что нужно сначала съездить в село, в котором родился, и навестить могилки родителей. Село как раз то самое, где находится храм преподобного мученика Андрея Критского…

Поехал. Побродил по улицам, по околицам, постоял у некогда родного дома, потом отправился на кладбище. Долго сидел возле могил отца и матери, вспоминал детство, юность, счастливые годы жизни с покойной супругой. И так глубоко погрузился в свои сладкие воспоминания, что даже не заметил, когда на землю опустились сумерки и со стороны Днепра подул прохладный вечерний ветер.

Леонид мог, конечно, попроситься переночевать к кому-то из знакомых — в селе жили его бывшие одноклассники и друзья детства. Но не захотел никого тревожить. Так и просидел полночи на кладбище. И только перед рассветом опять стал прохаживаться по улицам села.

В какой-то момент ноги принесли его к церкви. Леонид был членом компартии, считал себя материалистом и атеистом, но в этот раз остановился и помимо воли, неожиданно для самого себя истово перекрестился. Немного постояв, уже хотел уходить, как вдруг услышал за спиной чье-то ровное дыхание. Оглянулся — и увидел высокого седовласого мужчину в длинной темной одежде — не то в плаще, не то в рубахе. Он стоял, опираясь на длинный посох, и смотрел на церковь. В мутном свете уличного фонаря его глаза казались строгими и даже сердитыми.

— Вы, наверно, сторож? — спросил Леонид.

Мужчина не спеша перевел взгляд на него и тихо произнес:

— Можно и так сказать.

— Я не видел, как вы подошли…

— Зато я видел, как ты, вчерашний заклятый безбожник, крестился на святой храм! — чуть громче изрек человек с посохом. И после короткой паузы с печалью в голосе прибавил: — Хорошо, что ты вспомнил о Боге, но плохо, что нет его в сердце твоем.

Леонид не нашелся, что сказать и промолчал.

— Худое дело ты задумал, ох, худое, богопротивное! — продолжал вещать мужчина. — Понимаю, тяжко у тебя на душе, горечь и отчаяние поселились в ней. Но нельзя лишать себя благодати Божией, нельзя идти на самоубийство! Сие есть самый большой грех!

Леонид очень удивился, услышав эти слова.

— Как же вы догадались, что я решил наложить на себя руки? — вскричал он дрогнувшим голосом.

— Ведомо мне твое горе! — ответил мужчина. — И то знаю, как ты топил его в вине, да не утопил. И зачем сюда приехал — тоже знаю!

— Не могу я больше ходить по земле! — Леонид не смог удержаться и безутешно заплакал. — Зачем мне жить? Для кого?

— Не по своей воле ты послан на этот свет и не по своей воле должен уходить! — назидательно молвил мужчина. — Для кого тебе жить, спрашиваешь? Для людей живи!

Леонид грустно покачал головой:

— А если сил нет жить?

— Крепись! Как ни тяжко — крепись! — его ночной собеседник поднял посох и с силой опустил на землю. — Плач горючими слезами, скрежещи зубами от боли и бессилия, но живи! Живи и не ропщи! Живи и молись! В молитве и обретешь успокоение.

Они поговорили еще немного, и Леонид, простившись, стал уходить. Но мужчина вдруг остановил его.

— Скажу тебе вот что: есть у тебя еще одно дитя — дочь.

— Тут вы ошибаетесь! — горько усмехнулся Леонид. — Нет у меня никакой дочери. Был только сын, но я его похоронил…

— А я говорю: есть у тебя еще одно дитя! — настойчиво повторил человек с посохом.

И, назвав район и село, сказал, что там, на окраине, в самой бедной хате, живет сорокалетняя женщина, а с ней — девушка с младенцем. Эта девушка и есть дочь Леонида.

Выслушав, тот недоуменно пожал плечами и на прощанье бросил:

— Как бы мне хотелось вам верить! Да только знаю точно: вы ошибаетесь!

— А ты съезди в то село и удостоверься! — посоветовал мужчина и растаял в темноте.

Дома, вспоминая этот ночной разговор, Леонид пил водку в саду и плакал. А в веранде уже стояло заряженное полукартечью охотничье ружье шестнадцатого калибра…

Однако не суждено было несчастному вдовцу умереть в то утро. Он так напился, что не смог дойти до дома — свалился под куст смородины и уснул. А когда проснулся, решил: нужно все-таки побывать в том селе, о котором говорил неизвестный мужчина. Никакой дочери, конечно, там найти не удастся, потому как ее нет и быть не может, но на всякий случай стоит проверить его слова.

На следующее утро Леонид привел себя в порядок, побрился, надел чистую одежду и завел свои «Жигули», которые вот уже несколько месяцев безвыездно ржавели в гараже.

Пока ехал в район, вспомнил, что в ранней молодости, девятнадцатилетним студентом вместе со своими сокурсниками работал там — помогал колхозникам собирать овощи, обильно уродившиеся в тот год. Да только трудились они не в том селе, куда сейчас он ехал, а в соседнем. А еще вспомнил Леонид кареглазую семнадцатилетнюю девчушку Катеньку, с которой «крутил» любовь все полторы недели своей вынужденной кохозно-крестьянской жизни…

Прикатив в село, разыскал на окраине дом, в которой обитали женщина и ее дочка с младенцем. Дом действительно оказался бедным — старая мазанка с покосившейся крышей да парой подслеповатых оконцев.

Зашел во двор. На лавочке, возле маленькой верандочки, сидела белокурая девушка и качала детскую коляску.

— День добрый! — поздоровался Леонид. — Не дадите водички напиться?

— Сейчас принесу! Обождите! — девушка вскочила и побежала в хату.

А он заглянул в коляску. В ней сладко спал младенец.

Попив водички, Леонид присел на лавочку рядом с молодой хозяйкой и начал как бы невзначай расспрашивать ее о жизни.

Оказалось, что девушка побывала замужем, но неудачно. Прожила с мужем меньше года и теперь вот возвратилась с ребенком к матери. А еще Леонид узнал, что раньше они жили в соседнем селе, да только там их дом сгорел от неисправной электропроводки, и правление колхоза выделило им эту развалюху.

Услышав все это, Леонид разволновался. Странное дело получается: ведь именно в том селе, где раньше жили мама и ее дочка-разведенка, ему довелось потрудиться в студенческие годы…

— Как зовут твою маму? — дрожащим голосом спросил он.

— Екатериной! — ответила девушка. — А вы что, знаете ее?

В этот момент во двор вошла невысокая, полноватая женщина в поношенной куртке и шерстяных гамашах. Леониду хватило одного взгляда, чтобы понять: это именно та самая Катенька, с которой он встречался двадцать четыре года назад. Да, она крепко изменилась, но глаза — прежние — такие же искристо-карие и наивные…

Она тоже сразу его узнала.

Они проговорили весь день. Леонид поведал о том, как жил все эти годы, как похоронил сначала жену, а потом — сына, как запил от горя. А Екатерина рассказала, как родила нагулянного ребенка от заезжего студента, как тяжелая болезнь забрала ее родителей, как она маялась без защиты и материального достатка.

Вскоре Леонид перевез свою новую семью в Запорожье. Оформил с Екатериной законный брак, устроил ее к себе на завод рабочей. Дочку отправил по осени учиться в техникум, а внука оформил в детсад.

Вот такие две истории поведала мне Вива. Занятные истории, что и говорить…

Глава двадцать седьмая

— Как твое увечье? — спросил я Ингу, появившись у нее вечером.

— Вот! — она распахнула халат, обнажив грудь. — Все затянулось.

Я поискал глазами место ожога и увидел лишь едва заметное розовое пятнышко.

С моего горла вырвался возглас удивления.

— Ранка зажила буквально за сутки! Чем ты ее лечила?

— Я в этом деле большой дока! — засмеялась Инга, запахивая халат. — Помнишь, как тебя кошка за палец тяпнула? Тот укус я тоже быстро вылечила.

— И чем же ты воспользовалась на этот раз? — поинтересовался я, лукаво ухмыльнувшись. — Аптечными лекарствами или каким-то колдовским снадобьем?

— Да не ведьма я! — отмахнулась Инга. — Скорее, знахарка и то — слабенькая. Просто немного знаюсь на таких вещах…

— Ладно, ладно! — миролюбиво проговорил я и шутливо заглянул в вырез ее халата. — Это очень хорошо, что твоя шикарная грудь по-прежнему не имеет ни малейшего изъяна.

— Она тебе и вправду нравится? — Инга игриво обвила мою шею руками и заглянула в глаза. — Честно скажи!

— Конечно, нравится! — я коснулся губами ее шеи. — Твое тело можно вполне назвать идеальным. А уж грудь… От нее глаз не оторвать!

— Тогда я буду ходить голой! — женщина кокетливо повела плечиком. — Чтобы доставить удовольствие твоим глазам.

Я распахнул ее халат и поцеловал сначала один, потом — второй сосок. А затем ласково молвил:

— Знаешь, а я и не против.

— Не искушай меня, Ванечка! — попросила Инга, смиренно опустив глаза. — Ты же все равно не дашь мне того, чего я так страстно хочу. Ты же у нас образец мужской верности!

Я выпустил ее из объятий и, отойдя немного в сторону, выдохнул:

— Прости, в последнее время я стал позволять себе лишнее…

— И спасибо тебе за это, мой миленький! — Инга сладко улыбнулась и благодарно коснулась моей руки. — Эти твои вольности дают мне возможность почувствовать себя желанной женщиной. Пообещай, что и впредь будешь ласкать мою грудь, гладить мои бедра и целовать меня! А я не стану требовать ничего большего.

— Обещаю! — вздохнул я. И, потупив взор, с нарочитым смущением признался: — Мои руки так и тянутся к тебе…

От радости она захлопала в ладоши.

— Как же мне приятно это слышать!

Я провел рукой по ее крутому бедру, опять обнял и страстно шепнул на ушко:

— Поцелую тебя еще разочек — в губки, и иди, ставь чайник! Чаю хочется!

Губы Инги были слаще меда, а волосы пахли молодыми майскими травами. Я не целовал ее, я ее пил. И хмелел, будто от вина…

Оторваться от этой женщины, великолепной, словно цветок кактуса, было нелегко…

Выпустив ее из объятий, я побежал к кухонному окну, приоткрыл его и закурил. Но табачный дым, вопреки ожиданиям, совсем не отрезвил, наоборот, моя голова начала кружиться еще больше, мысли спутались.

А это черноглазое чудо все еще стояло в прихожей и смотрело на меня так преданно и нежно, что я едва сдержался, чтобы снова не броситься к нему и не заключить в объятия.

После чаепития Инга предложила мне принять ванну и немного отдохнуть.

— Ты неважно выглядишь, Ванечка! — обеспокоенно сообщила она. — Видимо, накопилась усталость. Смой ее! Я приготовлю тебе ободряющую купель.

Инга вскипятила воду в большой, пятилитровой кастрюле, бросила туда пучок каких-то трав и целую горсть сосновых иголок. Пока все это настаивалось, набрала воды в ванну, принесла широкое махровое полотенце и самолично раздела меня, оставив только трусы.

— Их снимешь сам, а то скажешь, что я к тебе пристаю! — засмеялась она. И, подхватив кастрюлю с газовой плиты, направилась в ванную комнату. Я последовал за своей подружкой. — Сейчас вылью настой, размешаю его как следует — и милости прошу!

Когда все было готово, она лукаво улыбнулась и вышла, прикрыв за собой дверь.

Я нырнул в теплую зеленоватую воду, источавшую пряный, немного тяжелый аромат. Однако сразу же почувствовал, как мои мышцы приятно расслабились, а тело приобрело необъяснимую легкость, будто притяжение земли неожиданно уменьшилось вдвое.

Дав мне от души понежиться, Инга постучала в дверь.

— Ванечка, хватит плескаться, вода уже остыла! — не заходя в ванную, крикнула она. — Вылезай, а то простудишься! Только ничего на себя не надевай, просто обмотайся полотенцем.

Я так и сделал.

— Иди, ложись, отдохни! — наказала Инга, когда я показался на пороге. — Сейчас быстренько постираю твое белье и приду делать тебе массаж.

— Ну, ты придумала — стирать мое белье! — проворчал я. — У меня что, руки, по-твоему, не оттуда растут? Никто мне никогда не стирал трусы.

Она бросила на меня взгляд, полный укора:

— Имею я право постирать белье любимого мужчины?

— Имеешь, — нехотя согласился я. — Но только в чем я пойду домой? Трусы ведь до полуночи не высохнут…

Инга безмятежно махнула рукой:

— Да пусть себе сохнут, сколько хотят! Я тебе купила новые. Они в спальне, в шкафу, на верхней полке.

— О, так ты мне уже и трусы покупаешь? — рассмеялся я. — Решила примерить на себя роль жены? Не советую! Такого плохо мужа, как я, еще поискать!

Она взглянула на меня со смятением:

— Ванечка, мне так хочется заботиться о своем мужчине, баловать его, лелеять, холить… Это же нормально, правда?

— Спасибо тебе за это! — немного взволнованно проговорил я и, поймав ее руку, прижал к губам.

Инга радостно улыбнулась.

Трусы действительно лежали на полке в шкафу. Я сразу разорвал целлофан и натянул их на себя. Впору! Вот Инга молодец! На глаз определяет размер.

Минут через десять она вошла в спальню с какой-то баночкой.

— Что это у тебя? — поинтересовался я, лежа поверх одеяла в новом белье.

— Это мазь, которую я приготовила специально для тебя, — пояснила Инга, проникновенно заглянув мне в глаза. — В ней много ароматных масел — грецкого и кедрового ореха, семян овса, тыквы и зародышей пшеницы. Я разотру тебя всего. Подставляй сначала спину!

Я покорно перевернулся на живот. Комнату тут же наполнил легкий, не резкий, но настойчивый аромат. И нежные пальчики Инги забегали по моему телу.

Массаж продолжался не менее получаса.

Наконец, женщина устало произнесла:

— Все, Ванечка! Надеюсь, тебе понравилось?

— О да! — подтвердил я, протягивая к ней руки. — Спасибо, солнышко!

— А теперь ты мне сделай массаж! — попросила она, наклоняясь к моему лицу и целуя в висок.

— С удовольствием! — охотно согласился я. — Ложись!

Инга вскочила с кровати.

— Я только принесу из кухни другую мазь, которую приготовила для себя! — и выпорхнула из спальни.

В баночке было какое-то тягучее и липкое, словно клей, месиво, но пахло оно довольно приятно.

— Здесь мед и ароматные масла бергамота, грейпфрута, лаванды, розмарина и пачули, — женщина с интересом наблюдала, как я вертел баночку туда-сюда, разглядывая ее со всех сторон. — Это чисто женская мазь, мужчинам она не подходит.

— Ну что ж, ложись! — я слез с кровати, освобождая место Инге.

Она сбросила с плеч халат, игриво повела плечом и, лукаво покосившись на меня, не спеша улеглась на белую простынь.

Я зачерпнул пальцем мазь и начал интенсивно втирать ее в бледную кожу женщины.

— Ванечка, полегче! — попросила она. — И не спеши!

Когда мои движения замедлились, Инга блаженно потянулась и промурлыкала:

— Вот так, вот так, Ванечка! Какие у тебя нежные пальчики!

Потом пришел черед нанести мазь на переднюю часть ее тела. Она перевернулась на спину и, не открывая глаз, указала рукой на свое лицо:

— Начни с него!

Я осторожно растер мазь на щеках, лбу, скулах и подбородке Инги. Затем перешел к шее, груди, животу.

— Теперь смажь нижнюю часть тела! Только ничего не пропусти! — предупредила она и с готовностью раздвинула бедра.

Я обработал все, кроме самой нижней части ее живота.

— А там, Ванечка! — напомнила женщина. И, видя мою нерешительность, хитровато ухмыльнулась.

Я отрицательно покачал головой:

— Не могу! Нельзя!

Инга взяла мою руку и приставила ее к своему паху:

— Почему нельзя? Я тебя нисколько не стесняюсь, так что действуй смело!

Когда процедура массажа, наконец, закончилась, меня бил озноб.

— Что такое, Ванечка? — с нарочито озабоченным видом осведомилась моя бесстыжая подружка. — Ты замерз?

— Если бы ты знала, как я тебя хочу! — признался я честно.

— Так в чем же дело, миленький? — она отодвинулась к стене, освобождая место рядом с собой. — Снимай свой крестик, а то, не ровен час, он опять меня травмирует, и ложись.

Я отрицательно покачал головой:

— Нельзя, ты же знаешь…

— Да знаю, знаю! — тяжело вздохнула Инга, недовольно поморщившись. Но тут же обнажила свои белые зубки в широкой улыбке: — И готова еще потерпеть. Пока что мне достаточно и таких вот незатейливых ласк — объятий, поцелуев, поглаживаний… Главное, что ты меня хочешь. Осознание этого согревает мне сердце и дает надежду, что в недалеком будущем я стану получать от тебя гораздо больше…

Я благодарно чмокнул ее выше пупка.

Потом мы сидели на кухне и пили душистый травяной чай. Инга сказала, что после массажа его нужно выпить не меньше четырех стаканов.

— И желательно хотя бы шесть часов не выходить на улицу, — прибавила она. — А часов двенадцать нельзя купаться и употреблять спиртное.

Инга сидела передо мной голышом, не пожелав накинуть халат.

Я хлебал душистое варево, смотрел на нагое тело этой озорной нескромницы и с ужасом понимал, что рано или поздно не устою перед ее чарами…

Но бежать от нее я не мог. Все мое естество противилось этому.

А еще мне было совершенно непонятно, почему я веду себя со своей подружкой так, будто сам желаю ее совратить. Следовало бы вспомнить о целомудренности и сдержанности. Хотя, наверно, уже поздно. Увидев перемену в моем поведении, Инга неминуемо расценит ее как признак охлаждения моих чувств и, конечно, огорчится.

Огорчать же эту полную сексуального огня даму совсем не хочется. Не в моих правилах отвечать на любовь и преданность равнодушием и отстраненностью…

Я уехал от нее во втором часу ночи.

Господи, как же они обе хороши!

Вива — светлая, сероглазая, хрупкая, очень нежная девушка. Инга — смуглая, черноокая, разбитная и страстная. Одна и мухи не обидит, другой — палец в рот не клади. И та, и другая способны свести с ума любого мужика.

Во, привалило мне счастье! Даже не верится! Через мои руки прошло немало красивых женщин, но таких, особенных, очарование которых вынуждает сердце биться настолько восторженно, еще не доводилось встречать…

Я сидел на диване в гостиной и улыбался своим мыслям. А Вива стояла у мольберта и, задумчиво склонив голову, колдовала над палитрой.

— Иван, почему ты молчишь? — девушка мельком бросила на меня вопросительный взгляд, когда пауза уж слишком затянулась.

— Любуюсь тобой, котеночек! — ответил я, продолжая улыбаться.

— А думаешь о чем?

— О тебе.

— А что ты обо мне думаешь? — она опять стрельнула глазками в мою сторону.

— Пытаюсь понять, за что судьба меня вознаградила встречей с тобой — таким ласковым и кукольно красивым ангелочком, — полушутя, полусерьезно промолвил я.

Вива прыснула смехом:

— Ты так высокопарно говоришь: судьба вознаградила! Вроде как орден получил — Виву на шею за взятие крепости!

— Нашу встречу я воспринимаю именно как подарок судьбы! — изрек я, с любопытством наблюдая, как девушка увесистой кисточкой наносит жирные мазки на полотно.

Она оторвалась от своего занятия, подошла ко мне, чмокнула в щеку, а потом пальцем, измазанным желтой охрой, провела по моей переносице. Постояла несколько секунд, полюбовалась своей работой и, смеясь, опять взялась за кисть.

— А что ты собралась изобразить? — поинтересовался я, даже не подумав стереть краску со своего лица.

— Тайную вечерю! — произнесла она с самым серьезным видом.

— Тайную вечерю? — удивился я. — Мне кажется, тебя опередили…

Девушка улыбнулась.

— Я хочу написать совсем другую тайную вечерю, — она подошла и, вынув из кармана своего рабочего халата белую тряпочку, тщательно отерла ею мой нос.

— А что, была еще одна?

— Не была, а будет! — поправила Вива.

— Интересно!

Она опустилась на диван рядом со мной, с сожалением покачала головой и стала задумчиво комкать в пальцах свою тряпочку.

— Через несколько десятилетий на карте мира появится новое государство, а три старых исчезнут. Решение будет силовым. То есть с народами, населяющими эти страны, никто советоваться не станет…

— И кто же решит судьбу этих государств? — я достал их кармана пиджака пачку сигарет и вопросительно взглянул на Виву. Она равнодушно махнула рукой. Тогда я поднялся и, приоткрыв дверь на балкон, закурил.

— В один из древних городов Европы съедутся на совещание главы девяти крупнейших держав мира. В повестке дня не будет вопросов, касающихся передела мироустройства. Но вечером, во время ужина, лидеры примут решение о создании нового государства и ликвидации трех старых.

— А чем это будет продиктовано? — я поднял с пола крышечку от какого-то флакона и сбил туда пепел с сигареты.

— Точно не скажу, — девушка задумчиво наморщила лоб. — Но лидеры посчитают, что в сложившейся на тот момент ситуации, иначе поступить нельзя.

— И каких же государств не станет? — этот вопрос занимал меня больше всего.

— Одна держава исчезнет в Европе, другая — в Южной Америке, а третья — в Африке, — не задумываясь, ответила Вива.

— А где появится новая страна?

— На Европейском континенте.

— Как отреагируют на столь кардинальные перемены народы исчезнувших держав?

— В Южной Америке все пройдет спокойно, а вот в Африке вспыхнет гражданская война, — вздохнула девушка. — И война эта продлится более сорока лет, то затухая, то разгораясь. Что касается Европы, то там возникнет недовольство, будут волнения, но не более того. А вот появление нового государства его соседи воспримут прямо таки в штыки. И особенно возмутится народ той державы, часть территории которой и станет этой новой страной.

— Понятно! — я затолкал окурок в крышечку и, положив ее обратно на пол, присел на диван. — Так ты, значит, решила запечатлеть тот исторический ужин, на котором перекроят карту мира?

— Дело в том, что он действительно исторический! — развела руками девушка. — После него процесс дробления-объединения пойдет уже самопроизвольно. На протяжении полувека исчезнет еще около десятка государств, зато появится дюжина новых. Сейчас в это трудно поверить, но придет час, и одна из самых крупных и старейших европейских держав расколется на три части. Кроме того, представь, некая густонаселенная страна, расположенная в Азии, получит обширные территории еще на двух континентах, чтобы иметь возможность равномерно расселить свой многочисленный народ.

— Невероятно! — изумленно воскликнул я. — Серьезные перемены ожидают матушку-Землю!

Вива согласно закивала головой:

— Да, все будут меняться! Со временем еще некоторые страны, страдающие от перенаселения, начнут создавать что-то наподобие своих филиалов в других частях мира. Некоторые из этих филиалов потом превратится в суверенные державы. А еще позже, в основном, из-за изменений климата случится большое переселение народов, смешение рас, новая волна исчезновения ряда государств и появления новых.

Я с интересом слушал девушку и наблюдал, как она работает. Это было занятное зрелище. На моих глазах буквально за полчаса на полотне возникли очертания длинного стола, силуэты людей, сидящих за ним, и фигуры трех мужчин, которые стояли в стороне с подносами в руках. Лица пока отсутствовали, вместо них белели размытые пятна. Детали одежды и интерьера зала, а также яства на столе еще предстояло выписать, но сюжет картины уже был вполне понятен — семеро мужчин и две женщины не столько едят, сколько оживленно беседуют.

— Внешний вид лидеров «девятки» ты тоже видишь? — спросил я, разглядывая полотно через плечо Вивы.

— Да, их лица у меня перед глазами! — она на шаг отступила от мольберта, постояла, как бы собираясь с силами, и снова принялась за работу.

— Все эти люди пожилые?

— Отнюдь! Одному из лидеров, — президенту большой страны, — кстати, самому влиятельному, будет всего немногим за сорок. А одной из двух женщин — около пятидесяти.

— А самому старому?

— За семьдесят.

Посидев еще немного, я решил приготовить кофе и ушел на кухню. А когда вернулся в гостиную с двумя дымящимися чашками, Вива стояла на почтительном расстоянии от мольберта и задумчиво потирала лоб испачканными краской пальцами.

— О чем ты думаешь? — я протянул ей чашку.

Девушка ответила не сразу. Сделала глоток кофе, рассеянно взглянула на меня и, наконец, сдавленным голосом произнесла:

— Только что у меня было видение…

— И что тебе привиделось? — оживился я, ожидая новых захватывающих подробностей будущего нашей планеты.

— Я на несколько секунд закрыла глаза, чтобы дать им немного отдохнуть, а когда открыла, то вдруг увидела улицу старинного города, запруженную толпами людей, — губы Вивы горестно сжались. Она печально вздохнула и тихо продолжила: — По ней медленно двигался кортеж из нескольких автомобилей. Во втором, открытом, во весь рост стоял мужчина в светлом костюме и, улыбаясь, приветливо помахивал рукой. Под колеса этой машины летели букеты цветов. Вдруг взметнулся столб пламени, и раздался мощный взрыв. Десятки людей, как подкошенные, попадали на мостовую, усыпанную битыми стеклами. Многие мужчины и женщины в ужасе бросились бежать, но бежать было некуда. Кортеж остановился. Дюжина крепких парней подлетела к кабриолету. В нем, скрючившись, лежал мужчина в светлом костюме. Он находился в полуобморочном состоянии, его левая рука и левое бедро были залиты кровью. Тут же, продираясь сквозь толпу, к автомобилю с раненным устремились полицейские. Они окружили кабриолет плотным кольцом. А в это время с жутким воем подкатили две кареты «скорой помощи», но подъехать вплотную к месту события им не удалось. Мужчину в светлом костюме, истекающего кровью, положили на носилки, быстро отнесли в одну из этих карет, и она сразу начала отъезжать. Затем полицейские принялись оттеснять толпу от эпицентра взрыва. На мостовой остались лежать не менее сорока человек. Но мертвы были далеко не все, большинство двигалось, стонало и взывало о помощи…

— Я так понимаю, ты увидела покушение на какого-то важного политического деятеля, — констатировал я, с тревогой поглядывая на бледную девушку.

— Да, — она поставила чашку на журнальный столик и облизнула пересохшие губы. — Покушались именно на мужчину в светлом костюме.

— А кто он, знаешь?

— Глава европейского государства — один из тех, кто участвовал в той «тайной вечере».

Я присел на диван, увлекая за собой Виву. Она плюхнулась рядом со мной.

— Решения, принятые на этой вечере, и стали причиной покушения?

— Нет! Кажется, нет, — девушка потерла указательным пальцем переносицу. — Причина другая. Но какая — не знаю…

Я обнял ее за плечи, прижал к себе.

— Глава государства умер?

Она отрицательно покачала головой и, поежившись, вложила свою маленькую ручку в мою, будто искала защиту от неведомой опасности.

— Выжил, отделавшись ранениями. Но пережитое потрясение в дальнейшем сказалось на его здоровье, и он до срока сложил полномочия.

Я нежно поцеловал девушку в висок и успокаивающе погладил по спине.

— Тебе надо отдохнуть. Может, полежишь? Принести подушку?

— Подай мне, пожалуйста, кофе, — попросила Вива. — Я не допила… Допью и продолжу работу над полотном.

Но я видел, что ее глаза уже слипаются.

Глава двадцать восьмая

Знакомый из Киева, за дочку которого я писал душещипательные статейки для женского журнала, передал мне водителем рейсового автобуса довольно приличные деньги. Они пришлись как раз кстати — мой старый мобильный телефон в последнее время часто давал сбои и требовал замены. Я немедленно отправился в магазин и купил неплохой смартфончик. Однако на руках осталась еще довольно приличная сумма, и мне пришло на ум, что было бы неплохо сделать подарок супруге, которую, откровенно говоря, я не сильно баловал. Не откладывая в долгий ящик, зашел в обувной магазин и приобрел кожаные сапоги на шпильках — моя вторая половина как-то говорила, что хочет именно такие. По поводу размера я не переживал — если не угадал, супруга поменяет сапоги на другие. С продавцами этого магазина она была хорошо знакома.

Вива и Инга тоже не остались без подарков. Хотя для этого мне пришлось взять часть денег из своей заначки. Своей белокурой подружке я выбрал в ювелирном бутике симпатичное золотое колечко с голубеньким камушком, черноглазой — золотые сережки в форме кленовых листочков.

Реакция моих дам, когда я им вручил презенты, была практически одинаковой — каждая висла на шее, целовала и горячо благодарила. А супруга даже прослезилась — не знаю, что на нее нашло…

Правду говорят умные люди: будь щедр, и рука твоя не оскудеет. В этот же день на пресс-конференции в доме печати меня разыскала одна старушка — бывшая актриса запорожского театра, а ныне — молодцеватая пенсионерка — и почти силой запихнула мне в карман куртки конверт. Я догадывался, что в нем лежат деньги. Но никак не предполагал, что такие большие — там оказалась сумма, равная приблизительно моим трем месячным зарплатам. Это была благодарность за правку рукописи. Как-то, с полгода назад, эта самая старушка, по совету наших общих знакомых, попросила меня литературно обработать мемуары ее мужа — то ли полковника, то ли подполковника в отставке, и я не смог отказать. Он потом за собственный счет издал свои воспоминания тиражом в десяток экземпляров в типографии Запорожского автозавода и раздарил друзьям.

А еще по почте мне пришел гонорар из новомодного еженедельника, издающегося в столице. Его редактором работал мой давний знакомый, который время от времени заказывал мне статьи на различные темы и потом публиковал их под придуманными псевдонимами.

Вечером Инга встретила меня новостью:

— Алексей сегодня выходил на работу! Только что звонила Настя и сказала мне об этом.

— Ну, слава Богу! — обрадовался я. — Значит, его самочувствие улучшилось.

— С ним все нормально! — заверила Инга. — Утром помылся, побрился, принарядился и умчал. А сейчас сидит, уплетает кашу с котлетами и делится впечатлениями от первого рабочего дня.

Я обнял Ингу за талию, поцеловал в шею и предложил:

— Так, может, отметим это событие?

— Подумаешь событие! — хмыкнула она и указала пальцами на свои уши: — Давай лучше обмоем твой подарок!

— Согласен! Только придется оставить машину на стоянке и добираться домой на такси.

Инга лукаво улыбнулась:

— Оставайся у меня на ночь! Или боишься, что жена заругает?

Я с сомнением почесал переносицу.

— С супругой проблем не возникнет — ее нет дома, поехала на два дня к матери в село. Меня пугает другое…

— Неужели ты боишься, что я стану к тебе приставать? — Инга округлила глаза, изображая удивление. Но тут же залилась смехом.

Я легонько шлёпнул ее по щеке.

— Боюсь, что сам могу не выдержать и…

— А ты напряги всю свою волю и не поддайся моим чарам! — сияя белозубой улыбкой, посоветовала Инга и, виляя бедрами, пошла на кухню готовить ужин.

Я остался в гостиной. Включил телевизор. Потом, приоткрыв балконную дверь, закурил.

И тут мое внимание привлек яркий целлофановый пакет, торчащий из Ингиной сумочки. Интересно, что это такое? Я вынул его, развернул и удивленно захлопал ресницами. Это был шикарный мужской халат. Новый, с этикеткой.

— Солнышко! — громко позвал я.

На пороге возникла Инга, в одной руке пучок зелени, в другой — кухонный нож.

— Что случилось, Ванечка?

Я показал ей халат. Она смущенно улыбнулась.

— Это я купила тебе.

Мне не оставалось ничего другого, как подойти и выразить ей свою благодарность страстным поцелуем.

— Не поверишь, сколько живу — ни разу в жизни не надевал на себя ничего подобного, — я крутил в руках эту диковинную для меня одежку, несколько смущенно разглядывая ее со всех сторон.

— Шутишь, Ванечка? — Инга смотрела на меня с недоверием.

— Отнюдь! — заверил я. — Жена не раз предлагала купить, но я всегда отказывался.

— Почему?

— Ну как тебе сказать? — я неопределенно пожал плечами. — Мужик без штанов — это, вроде, как и не мужик… Вряд ли я буду чувствовать себя в этом наряде комфортно.

— Глупости говоришь! — поморщилась Инга. — Ну-ка, живо надевай мой подарок, не то — обижусь! Придешь потом на кухню, я посмотрю, идет ли тебе.

Я разделся до трусов и накинул на плечи обновку. Постоял, немного походил по комнате. Как будто ничего. Халат приятно щекотал мое голое тело и издавал очень приятный, сладостно-упоительный, аромат. Надо же, эту вещь что, специально пропитали каким-то пахучим веществом?

Придя на кухню, я остановился у порога. Инга перестала крошить капусту, подняла голову и восхищенно зацокала языком:

— Ванечка, да ты прямо барин!

— Ага, барин! — проворчал я. — Только без штанов!

Она подошла ко мне:

— Ну-ка, подними руки!

Я поднял.

— Все в порядке! Как раз впору, — Инга провела рукой по моей груди. — Оставайся в халате, это же так удобно!

— Ладно! — согласился я без энтузиазма. Однако чтобы не обидеть подружку и не показаться неблагодарным, несколько раз чмокнул ее в нос и щеки. — Спасибо, солнышко!

— Ванечка, садись за стол! — пригласила она. — У меня все готово.

За ужином мы выпили по паре фужеров шампанского и по бокалу крымского вина. Закусывали бужениной, голландским сыром, салатом со свежей капусты и зелени, сливочным маслом и цитрусовыми.

— А знаешь, почему я решила тебе подарить именно халат? — спросила Инга, когда мы, сытые и довольные, перешли в гостиную.

— Почему?

— Халат — это для мужчины сугубо домашняя одежда, — произнесла она проникновенно, ласково глядя в мои глаза. — Своим скромным подарком я хотела подчеркнуть, что здесь, у меня, ты дома. Не в гостях, а дома! Двери этой квартиры открыты для тебя в любое время дня и ночи. В этой квартире тебя всегда ждут с нетерпением!

Расчувствовавшись, я привлек Ингу к себе и стал целовать. На ее длинных ресницах вмиг заискрилась влага.

— Ванечка, если бы ты знал, как я тебе люблю! — прошептала она и, спрятав лицо на моей груди, притихла, словно уснула. Но вскоре встрепенулась и тихо проговорила: — Как мне хорошо с тобой, как уютно, как спокойно…

Я гладил ее плечи и целовал волосы, от которых сегодня исходил аромат розы.

Потом мы по очереди приняли ванну. Сначала — я, потом — Инга. Из ванной комнаты она вышла, одетая почти в такой же халат, как был на мне, только значительно короче.

В приглушенном свете торшера ее лицо — матово-бледное — показалось мне совсем юным, а взгляд — смущенным и наивным. Сидя на диване, я протянул к ней руки, и Инга подскочила, опустилась ко мне на колени и приникла всем своим телом.

— Ванечка, я не хочу, чтобы ты потом чувствовал себя виноватым перед Вивой, — взволнованно произнесла она и, облизнув свои алые губки, начала тыкаться ими в мои. — Поэтому прошу только об одном: обнимай меня, целуй и ласкай, и этого будет вполне достаточно, чтобы я чувствовала себя счастливой. А все остальное… отложим на будущее…

Я тут же пересадил эту терпеливую, все понимающую женщину на диван, упал на колени и стал пылко осыпать поцелуями ее белые бедра. Целовал их долго и вдохновенно, пока у самого не пошла кругом голова.

— Спасибо, тебе Ванечка! — ее глаза восторженно блестели. — Ты очень ласковый и нежный.

Чтобы немного остудить свой пыл и не зайти слишком далеко, я резко поднялся, подошел к балконной двери и, приоткрыв ее, закурил.

— Хочешь, я расскажу тебе одну занятную историю? — спросила Инга, присаживаясь на диван. Ее грудь высоко вздымалась, а дыхание было неровным и прерывистым.

— Что за история, солнышко? — я с наслаждением затянулся дымком.

— Как я однажды проучила наглого заведующего поликлиникой, в которой работала дерматологом, — она плотнее запахнула свой халат — из балкона тянуло холодом.

Я быстро погасил окурок, бросил его в пепельницу, стоящую на подоконнике, прикрыл дверь и поинтересовался:

— За что проучила?

— Наш заведующий, Павел Николаевич, эдакий плюгавенький мужчина лет сорока пяти, был бабником, коих еще поискать. Он постоянно цеплялся ко мне, распускал руки, словом, не давал прохода, — она глазами указала на место рядом с собой, приглашая присесть. — А я тогда была совсем молоденькой, очень смущалась, когда этот лысый похабник шептал мне на ухо скабрезности и хватал за задницу.

Я уселся подле Инги и обнял за плечи, чтобы не дать ее прекрасному тело продрогнуть.

— Как-то он нашел повод придраться ко мне, — продолжала она свой рассказ, взяв мою руку в свою. — Я на полчаса опоздала на работу, а под кабинетом, как назло, собралась целая толпа народу, ожидающая приема. Узнав об этом, заведующий в обеденный перерыв созвал общее собрание коллектива поликлиники и при всех начал стыдить и ругать меня. Сказал, что я заслуживаю увольнения. Ну а после собрания позвал к себе в кабинет и выдвинул ультиматум: или я пишу заявление, или соглашаюсь переспать с ним и остаюсь работать.

— А ты что? — распахнув свой халат, я прикрыл полой спину Инги.

Она благодарно погладила мое колено и, придвинувшись ближе, обняла за талию.

— Я попросила дать мне время подумать до следующего утра, и получила согласие. А утром Павел Николаевич опозорился так, что сам спешно уволился и пошел работать в медсанчасть какого-то завода простым терапевтом.

— Что же такого случилось? — заинтересовался я. — Как он опозорился?

Инга весело засмеялась.

— В то время я уже осознавала, что имею определенную силу и некоторым образом могу воздействовать на людей. Вот я и постаралась, чтобы заведующий оконфузился. Представляешь, он проводил оперативку, по своему обыкновению кричал, ругался и вдруг издал такой громкий звук, ну, ты понимаешь, о чем я, что некоторые присутствующие не удержались — заржали, как лошади. Бедный Павел Николаевич страшно смутился, стал краснее помидора, втянул голову в плечи и онемел. А через несколько секунд издал еще один подобный звук, только более громкий. Тут уж стали смеяться все. Заведующий, вскочил, как ошпаренный, опрокинул стул и стремительно понесся к выходу из кабинета. Но на полпути зацепился ногой о палас и растянулся на полу. Подхватился, что-то растерянно промычал и снова устремился к двери. В этот момент с него слетели штаны, послышался новый звук — резкий, протяжный, противный. Путаясь в брючинах, запаниковавший Павел Николаевич кое-как доковылял до выхода и скрылся в приемной. А участники оперативки уже не просто смеялись, они буквально давились от хохота. Потом, когда все вышли в приемную, то увидели несколько бурых пятен на полу и бледную, перепуганную секретаршу, забившуюся в угол.

От души посмеявшись, я хлопнул Ингу по бедру и заметил:

— Да, жестоко ты поступила с человеком! Наверно, все-таки не стоило его так позорить.

— Почему не стоило? — искренне удивилась она. — Павел Николаевич это вполне заслужил! Я обошлась с ним справедливо!

— Ты так думаешь? — я внимательно взглянул ей в глаза, пытаясь отыскать в них хоть тень сожаления. Но, кроме искорок озорства, в них не было ничего.

— Справедливое возмездие всегда жестоко! — Инга энергично мотнула головой и с холодной улыбкой прибавила: — На то оно и возмездие!

Эти слова и тон неприятно резанули мне сердце. В голове промелькнула мысль: а какое «справедливое» наказание ожидает меня, поступи я, по мнению Инги, не так, как следовало бы?

Она будто угадала мои мысли, грустно улыбнулась:

— Снисходительности заслуживают лишь те люди, которых мы любим.

— И это правильно?

— Конечно, нет! — развела руками Инга. — Но любовь выше справедливости.

Ложиться спать было еще рановато, и мы перешли на кухню, решив выпить по бокалу вина и чашечке травяного чая.

Пока вскипал чайник, я молча курил у окна. Какая-то смутная тревога обуяла мою душу, выветрив из нее чувство комфорта и удовлетворения жизнью, которое я испытывал еще полчаса назад.

Инга, увидев перемену в моем настроении, насторожилась, но не предприняла никаких попыток выведать, что случилось. Стояла у плиты, опустив голову, и ожидала, когда чайник засвистит. Потом налила в чашки травяной отвар, положила туда по ложке меда, долила кипятком. И только после этого тихо обратилась ко мне:

— Ванечка, почему ты приуныл? Я тебя чем-то обидела?

— Нет, что ты! — покачал я головой. — Просто задумался.

— О чем, миленький? — она подошла ко мне и стала рядом.

Я взглянул в ее глаза, покрытые легкой пеленой грусти и, стараясь говорить как можно мягче, осведомился:

— Скажи, ты часто жалеешь людей?

Мне показалось, что мой вопрос совсем не удивил Ингу. Но она ответила не сразу. Неопределенно пожала плечами, скользнула взглядом по моему лицу, одернула полы своего халатика, вздохнула.

— Довольно часто. Хотя не буду утверждать, что только тем и занимаюсь, что кого-то жалею…

— И милосердие проявляешь?

— Ну, конечно! Хочешь, расскажу, как я помогла одной маленькой девчушке вернуть маму?

— А что было и такое? — вмиг оживился я.

— Было! — подтвердила она и ее губы тронула задумчивая улыбка.

Мы сели за стол, выпили по бокалу вина, а затем принялись за чай. И Инга начала рассказывать:

— Однажды, когда я еще работала дерматологом, меня попросили провести осмотр обитателей детского приемника-распределителя. Там я увидела белокурую девочку лет четырех, которая все время плакала, и никакими увещеваниями, никакими игрушками и забавами ее нельзя было успокоить. Я стала расспрашивать, как она оказалось в стенах этого заведения. Мне объяснили, что четыре дня назад испуганную, грязную и голодную малышку нашли на выезде из города. Она не могла назвать ни свою фамилию, ни адрес, по которому жила. Только и сказала, что зовут ее Лизонькой. Милиция активно искала родных девочки и к вечеру того же, четвертого, дня, поиск дал результат. Оказалось, что маленькая Лиза — киевлянка, живет с мамой Натальей в однокомнатной квартире в Дарницком районе. Да только саму маму — няню одного из детсадов — разыскать не удалось. Вот уже около недели она не появлялась ни дома, ни на работе, ни у родственников. Куда-то уехать и бросить ребенка на произвол судьбы Наталья не могла — знакомые характеризовали ее как примерную мать. Оперативники также узнали, что бывший супруг женщины Федор отбывает уголовное наказание за убийство с целью ограбления. Но на свидание к нему она ни разу не ездила.

Инга на мгновение умолкла, чтобы хлебнуть чаю. Воспользовавшись моментом, я выскочил из кухни, взял в спальне одеяло и вернулся. Укутал им свою даму, а потом, приоткрыв окно, закурил. Она с благодарностью взглянула на меня, отложила чашку и повела свой рассказ дальше.

— Вечером я все время вспоминала заплаканное личико безутешной Лизоньки и сама едва сдерживала слезы. Меня мучил вопрос: где ее мама? Я металась по квартире, выбегала то на улицу, то на балкон, пытаясь вызвать в своем сознании видения, которые помогли бы разыскать эту Наталью, будь она хоть живой, хоть мертвой. Но сколько ни напрягалась, как ни старалась — все было тщетно, у меня ничего не получалось! Кое-как успокоившись, я легла спать. И вот ночью мне приснился сон: пыльная улица села, покосившееся здание магазинчика с зарешеченными окнами, напротив — старый кирпичный дом, крытый шифером. Я открываю разболтанную калитку захожу в маленький дворик. Приближаюсь к входной двери, выкрашенной суриком, ложу руку на щеколду… Стоп! Мне не сюда. Поворачиваюсь, бреду вдоль дома по спорышу к небольшому сараю, стены которого небрежно выложены из шлакоблока. Замка нет, только засов, закрученный стальной проволокой. С трудом разгибаю ее, тяну на себя скрипучую дверь — она открывается. В сарае полумрак. Напрягаю зрение: у одной стены горка угля, у другой — охапка дров, старый велосипед и гнутая канистра. Делаю шаг внутрь. Замечаю выключатель, щелкаю им — под потолком загорается лампочка. Взгляд влево, взгляд вправо, затем — вниз, на пол. Вижу ляду. Ага, погреб! Берусь за крюк, небольшое усилие — и передо мной возникает отверстие, из которого торчит конец самодельной деревянной лестницы. Осторожно спускаюсь. Неглубоко. Всего восемь или девять ступеней, и я на дне. Почти ничего не видно. Шарю руками по бетонной стене — нащупываю выключатель. Щелчок. О Боже, что это? Возле кучки картошки, за кадкой, разбросано тряпье, на нем — полуголая женщина с мешком на голове. Пленница лежит боком, ее руки связаны за спиной поясом от пальто или плаща. Она не то спит, не то без сознания. На ногах женщины, начиная от колен и до бедер, — множество кровоподтеков и синюшных пятен. Я хочу окликнуть ее и не могу — мой голос пропал, язык не хочет повиноваться. Что делать, что делать? Сзади вдруг раздается грохот, резко поворачиваюсь… И просыпаюсь.

Явно взволнованная своими воспоминаниями, Инга опять умолкла, взяла в руку чашку и стала не спеша пить остывший чай. Я с нетерпением взирал на нее, мне хотелось быстрее услышать окончание этой истории.

— Это был вещий сон, да? — торопливо спросил я, присаживаясь на свое место.

— Конечно! — подтвердила Инга и, зачем-то заглянув в свою пустую чашку, поставила ее на стол. — Утром я стала гадать, как же найти село, в котором мне довелось побывать во сне? И тут меня осенило: я уже видела этот покосившийся магазинчик, точно видела! Я покупала в нем хлеб! Как-то моя коллега, врач-отоларинголог, и ее муж пригласили меня на свою дачу. Мы там устроили пикник, напекли шашлыков, но взяли с собой мало хлеба… Я напрягла память и вспомнила, как называется село и где оно приблизительно находится. А потом задумалась: а что, собственно, делать дальше? Рассказать милиционерам о своем вещем сне? Не поверят, засмеют да пошлют куда подальше. И тогда я решила сама отправиться в то село. Разузнала, чем туда можно добраться, и поехала. Прибыв на место, нашла магазинчик. Напротив него увидела нужный дом под шиферной крышей. И калитка, и двор, и сарай в глубине двора — все было именно таким, каким мне привиделось во сне. Я присела на лавочку у магазина и стала наблюдать, чтобы понять, дома ли хозяин. Сидеть пришлось недолго — на улицу вышел рослый чернявый детина лет тридцати, постоял пару минут и куда-то потопал вразвалочку вдоль улицы. Только он скрылся из виду, я стремглав забежала во двор и сразу — к сараю. Заскочила в него, включила свет, подняла крышку погреба и спустилась вниз. Связанная женщина с мешком на голове лежала на каких-то полусгнивших лохмотьях. Я освободила ее и начала приводить в чувства. Но ничего не получалось — женщина что-то невнятно бормотала, мычала, но глаза не открывала. Этот подонок, видимо, изрядно накачал ее самогоном. Тогда я решила выбраться оттуда и бежать в опорный пункт милиции или, на худой конец, в сельсовет. Начала подниматься по лестнице, а тут он — чернявый здоровяк. Ударил меня кулаком в лицо, да так, что я отлетела в дальний угол погреба, затем подскочил, уперся своим коленом мне в грудь и схватил за горло. Не то, что вырваться, даже пошевелиться я не могла! Лежу, задыхаюсь и чувствую — вот-вот потеряю сознание. Даже не знаю, как это тогда у меня получилось… Я напряглась, сосредоточила всю свою внутреннюю силу в мозгу и резко выплеснула ее этому мерзавцу в лицо. Он заревел, как раненный медведь, упал навзничь, зажал глаза ладонями и стал кататься по полу. Я пулей вылетела наверх, выскочила на улицу и начала звать людей на помощь. Вскоре приехала милиция…

— Так, значит, ты нейтрализовала его своей энергией! — с восхищением констатировал я.

— Это называется «энергетический удар»! — уточнила Инга. — Такие вещи мне под силу. Ты же видел, как я расправилась с хулиганами, которые пристали к нам в кафе, помнишь?

— Конечно, помню! — вздохнул я. — Здорово ты их тогда…

— Но чернявому в погребе досталось от меня куда больше, — она опять задумчиво посмотрела в чашку. — У него лопнули глаза и полностью вытекли. Врачи потом так и не смогли объяснить, от чего это случилось, лишь невнятно мямлили о перенапряжении и резко подскочившем внутриглазном давлении…

— Мужик этот навсегда лишился зрения? — ужаснулся я.

— Ну да, — спокойно подтвердила Инга. — Но ты не спеши его жалеть!

— А кто он такой? И зачем держал женщину в погребе? — я поднялся и, приоткрыв окно, опять задымил. На улице моросил мелкий дождик.

Инга немного помолчала, как бы вспоминая подробности того происшествия, и неторопливо начала объяснять:

— Когда мужа Натальи Федора посадили, она тут же развелась с ним. Он посчитал это предательством и решил, что бывшую супругу нужно наказать. На зоне Федор познакомился с отпетым уголовником Дьяковым — этим самым чернявым, срок которого заканчивался. Федор попросил его убить Наталью. Дьяков пообещал. Выйдя на волю, он вечером подстерег супругу и дочку Федора в малолюдном переулке, но лишать их жизни прямо там не решился. Старшую оглушил кулаком, на младшую прикрикнул, и обеих затащил в свой старенький «Москвич», доставшийся ему от покойного деда. По дороге, осознав, что убирать малышку его не просили, просто выбросил ее из салона. А Наталью привез в свой сельский дом, где после смерти матери жил один. Прежде чем убить бывшую супругу своего дружка, решил подержать ее у себя для забавы. Бросил в погреб, связал, стал поить водкой и по несколько раз в день насиловать. Следователю чернявый потом признался, что в тот день, когда появилась я, он как раз собирался задушить свою пленницу, вывезти ночью ее труп подальше от села и закопать.

Дослушав историю до конца, я поинтересовался:

— Опера спрашивали, как тебе удалось найти пропавшую женщину?

— Конечно, спрашивали! — Инга, как сонный ребенок, потерла кулачками глаза. — Я все объяснила чистой случайностью. Дескать, шла по улице мимо дома, услышала стоны, зашла во двор, потом в сарай…

— И они поверили?

— А что им оставалось?

Маленькие часики, стоявшие на холодильнике, показывали четверть первого ночи. Я указал на них:

— Пора спать, солнышко!

— Да, Ванечка, пора! — Инга устало поднялась из-за стола. — Я просто валюсь с ног.

Через минуту мы уже лежали на постели под ватным одеялом. А еще через минуту моя дама, прижавшись своей теплой грудью к моей, тихо засопела. Вскоре сон поборол и меня.

Глава двадцать девятая

Вива подарила мне шикарную электробритву, дорогой шерстяной шарф и новый навороченный планшет.

Мне даже стало как-то неловко, когда она с радостным видом вручила мне все это.

— Котеночек, ну, зачем так много — сразу три подарка? — обнимая и целуя девушку, промямлил я растерянно.

— Честно говоря, в моих первоначальных планах был только планшет, — она не спешила убирать руки с моей шеи. — И я купила его. Но потом увидела в магазине эту электробритву, и мне так захотелось подарить ее тебе! А позже в другом магазине я наткнулась на шарф и тоже не смогла устоять…

— Спасибо тебе большое! — я ласково погладил Виву, как ребенка, по голове, а она, будто котенок, прижмурилась и заурчала от удовольствия. — Давай сходим в ресторан, отметим наш взаимный обмен подарками!

Девушка немного отстранилась и взглянула на меня скептически:

— Знаешь, я не очень доверяю общепиту. Могут запросто подсунуть блюдо, приготовленное не на растительном масле, а на животном жиру. Или подадут вареники с творогом, приготовленные в воде, в которой раньше варились пельмени. Мне от такой еды может стать плохо, я ведь никогда не употребляю мясной пищи…

— Тогда накроем праздничный стол дома? — предложил я.

— Отличная идея! — обрадовалась девушка. — Как тебе такое меню: тефтели из гречки и грибов в соусе, винегрет, медовый торт и морковный суп с мандаринами?

— Какой, какой суп? — не понял я. — С мандаринами?!

Она шутливо шлепнула меня по губам:

— Деревенщина! Этот суп — десертное блюдо! Готовится он с медом, орехами и сухой ромашкой…

— Все, все, понял! — воскликнул я, не дав ей договорить. — Просто я позабыл об этом блюде — не ел его, кажется, уже дня три, а может, даже четыре!

— Так я тебе и поверила! — засмеялась девушка. — Ты сейчас от меня впервые о нем услышал…

Она накинула на себя передник и поставила на огонь кастрюлю с овощами, а меня отправила в магазин за мандаринами, конфетами и шампанским. Все остальные продукты у нее лежали в кухонном шкафу и в холодильнике.

Когда через полчаса я вернулся в квартиру, то очень удивился, увидев, что газ отключен, ничего не готовится, а Вива стоит у окна с низко опущенной головой.

— Что случилось? — встревожился я.

Девушка вытерла передником свои мокрые глаза и взволнованно стала объяснять:

— Только что прибегала Наташа, соседка. С ее сынишкой опять случилось горе! Под присмотром бабушки он играл с мальчиками во дворе. Как на беду, та увидела знакомую, завела с ней беседу и на несколько минут отвлеклась. В это время старшие ребята сильно раскачали качели, на которых сидел Сашенька. Он не удержался и упал с них на бетонную оградку. Сильно ударился головой, кроме этого, у него ушиб грудной клетки, перелом ключицы… Врачи ничего не гарантируют…

— Боже мой! — выдохнул я. — Мальчик в больнице?

— Да, его увезла «скорая»! — Вива была так сильно расстроена, что у нее мелко дрожали пальцы. — Наташа прибежала с работы за деньгами и сейчас отправится к Сашеньке. Просит, чтобы я поехала с ней…

— Ты можешь помочь малышу? — мне подумалось, что девушке не помешало бы для начала успокоиться, а потом уже отправляться в больницу. Но терпит ли время?

Она беспомощно развела руками:

— Не знаю. Буду стараться изо всех сил… У меня предчувствие, что все эти напасти, свалившиеся на Сашеньку, случились неспроста…

— Что ты хочешь сказать? — я взглянул на девушку с недоумением. — Падение с качелей специально подстроено?

Она покачала головой:

— Возможно, мальчика прокляли. Может, даже не умышленно…

Через пять минут в дверь позвонили, и Вива, впопыхах ткнувшись губами в мою щеку и сорвав с вешалки куртку, выскочила из квартиры.

Целых три часа я бесцельно слонялся из угла в угол, курил у окна и рассеянно смотрел телевизор, пока, наконец, женщины не вернулись. Обе расстроенные и подавленные, обе изрядно продрогшие. Сбросили в прихожей прямо на пол верхнюю одежду и, не разуваясь, прошли на кухню. Я принялся готовить им кофе и не задавал никаких вопросов, ожидая, что они сами все расскажут.

Когда на столе появились три чашки с дымящимся напитком, соседка со слезами на глазах сообщила:

— Сашенька в коме. Мы упросила врача пустить нас на минутку в палату. Я как увидела сына… Господи! Голова забинтована, личико желтое, как лимон, веки и губки черные!

Наташа начала всхлипывать. Я с сочувствием смотрел на нее.

— Наташенька, не нужно плакать! — попросила Вива. Было видно, что она сама едва сдерживает слезы. — Я буду всю ночь молиться, а завтра утром пойду в храм. А ты пораньше отправляйся в больницу, там необходимо твое присутствие. Может, какие лекарства надо будет купить…

— Сашенька поправится? — соседка с надеждой взглянула на девушку. — Скажи, ты сможешь ему помочь?

Та кивнула.

— Сделаю все, что в моих силах!

— А что врачи говорят? — осведомился я, обращаясь к Наташе. — Каковы прогнозы?

— Да ничего толком не говорят! — горестно вздохнула она. — И никаких прогнозов не делают.

Вива ободряюще погладила ей руку:

— Мальчик будет жить, это точно. Вопрос лишь в том, как травма отразится на его здоровье, не останется ли он калекой…

Услышав эти слова, соседка немного оживилась.

— Главное, чтобы выжил! — воскликнула она. — А потом я найду хороших докторов. В лепешку расшибусь, но деньги на лечение добуду!

Я подлил женщинам кофе, а сам подошел к окну.

Вива провела меня рассеянным взглядом и опустила голову. Потом вдруг резко подняла ее и тихо спросила у Наташи:

— Мне важно знать, нет ли у тебя врагов? Может, ты кого-то серьезно обидела?

Соседка на мгновенье задумалась и отрицательно покачала головой:

— Какие могут быть у меня враги?

— Ты в этом абсолютно уверена? — девушка поднялась из-за стола и встала рядом со мной.

— Ну, возможно, кому-то нагрубила, сказала что-нибудь нелестное…

— И все? — допытывалась Вива. — А подлостей не приходилось делать? Говори честно!

— Нет, нет! — стушевалась соседка. — Я на подлость не способна.

— Но похоже на то, что кто-то очень не любит тебя, а если говорить прямо, без деликатностей — ненавидит всей своей душой! — заявила девушка. — И желает тебе и твоему ребенку погибели. Кто это может быть?

Наташа нервно потерла пальцами виски, вздохнула.

— Вообще-то, есть один человек, — наконец, вымученно призналась она. — Это Камила, жена мужчины, от которого я родила Сашеньку…

— Стоп, стоп! — остановила ее Вива. — Так Сашенька — внебрачный ребенок?

— Да, — несколько смущенно подтвердила Наташа. — Как-то в кафе я познакомилась с довольно приятным сорокадвухлетним мужчиной — Игорем. Он угостил меня дорогим вином, купил цветы и провел домой. На следующий день мы снова встретились, потом — еще. В общем, у нас начался роман… Позже я узнала, что мой знакомый женат на женщине, которая болеет, перенесла сложную операцию и стала бесплодной. Из-за этого Игорь сильно переживал, потому что очень хотел детей. Вскоре я забеременела и сообщила ему об этом, но он сразу не решился оставить жену. И лишь когда на свет появился Сашенька, перебрался жить ко мне. Камила, его бывшая, с которой он так и не развелся, почти каждый день звонила нам, рыдала, осыпала проклятиями. Мне это надоело, я сказала ей, что нарожаю Игорю много детей и попросила оставить нас в покое….

— А где теперь Игорь? — Вива бросила на меня многозначительный взгляд, затем шагнула к столу и присела на табурет.

— Он умер от сердечного приступа, — тихо вымолвила соседка. — Мы прожили вместе меньше года…

— А где Камила? — быстро спросила девушка, нервно забарабанив пальцами по краешку стола.

— Да где же ей быть? — пожала плечами Наташа. — Она так и живет одна. Как-то, около полугода назад, я ее видела — худющая, сгорбленная, полуседая. Она тоже меня узнала. Посмотрела с такой ненавистью…

Вива опустила голову и сидела, задумавшись, не меньше минуты. Мы с соседкой молчали.

— Вот что, Наташенька, ты сегодня поезжай в больницу, спроси, не нужно ли чего, — наконец заговорила девушка. — А завтра утром сходишь со мной в церковь. Тебе нужно исповедаться и заказать молебен за здравие Сашеньки и Камилы.

— Камилы?! — воскликнула соседка, удивленно вскинув бровь. — Зачем? Разве она родня мне какая-то, чтобы я за ее здоровье переживала?

— Ты перед ней виновата! — негромко заметила Вива. — И тебе нужно загладить эту вину. Поэтому закажи молебен, а потом съезди к ней и попроси прощения.

Наташа растерянно развела руками:

— Да Камила просто выгонит меня!

— Пусть выгоняет! — негромко изрекла девушка. — Попроси прощения и уходи.

— Это как-то поможет Сашеньке? — влез я с вопросом в разговор женщин.

— Обязательно! — подтвердила Вива.

— Ну что же, тогда я все сделаю так, как ты говоришь, — согласилась Наташа, поднимаясь. — Сейчас зайду домой на пять минут и потом поеду к моему мальчику…

Она ушла, а мы выпили еще по одной чашке кофе и немного побеседовали.

Пока я убирал со стола, девушка сходила в спальню и принесла небольшой кожаный чемоданчик. Открыла его и бережно достала икону, завернутую в лоскут синей плюшевой материи. Похоже, это был довольно старый образ Божьей Матери с Младенцем на руках, так как оклад сильно потускнел от времени, а деревянная рама почернела и потерлась.

— Иван, — с очень серьезным, почти торжественным видом обратилась ко мне Вива. — Не обижайся, но сейчас мне нужно остаться одной… Я должна молиться о спасении Сашеньки.

— Конечно! Никаких обид, котеночек! — я вытер руки о кухонное полотенце, чмокнул ее в скулу и, не мешкая, поспешил в прихожую одеваться. — До завтра!

Девушка провела меня за порог, быстро поцеловала и тотчас вернулась в квартиру, захлопнув за собой дверь. А я побежал вниз, к машине, решив рвануть на площадь Профсоюзов, чтобы навестить Ингу.

— Ванечка, мне срочно нужно смотаться в Киев! — огорошила она меня новостью, едва впустив в прихожую.

Я недовольно поморщился и, наклонившись, принялся стаскивать с ног ботинки.

— Срочно? А что случилось?

Инга виновато улыбнулась:

— У меня закончились бланки договоров. Сегодня утром я израсходовала два последних…

— Так ведь их можно сбросить электронной почтой, а здесь распечатать на принтере, — заметил я с некоторой долей раздражения.

— Нет, Ванечка! Мне нужны договора с мокрыми печатями и подписью генерального директора! — Инга подскочила ко мне, помогла снять верхнюю одежду и, бросив ее в шкаф, повела в гостиную. Войдя, плюхнулась на диван и увлекла за собой меня.

Я пригладил ее растрепавшиеся волосы и вздохнул:

— Мне будет не хватать тебя!

Она ласково обвила мою шею руками.

— Я ненадолго! Сегодня вечером сяду на киевский автобус. Завтра поутру зайду в фирму за бланками и наведаюсь домой. А после обеда уже поеду обратно в Запорожье. У меня на руках билеты в оба конца.

Я с сочувствием посмотрел на Ингу:

— Представляю, как ты, бедненькая, устанешь! Хоть в автобусе постарайся немного поспать.

— Постараюсь! — она на секунду прильнула ко мне и, вскочив, предложила: — Давай пополдничаем! Вечером я уже кушать не буду, в дорогу наедаться нельзя. А сейчас — самое время.

И, не дожидаясь ответа, побежала на кухню.

А я остался в гостиной покурить у приоткрытой балконной двери.

Полдничали мы яичницей с беконом, квашеной капустой и апельсиновым соком.

Потом Инга побежала в ванную принять душ перед дорогой. Плескалась и фыркала минут двадцать.

— Привезу тебе из столицы хороший подарок! — пообещала она, появившись передо мной в одной майке, толком не прикрывавшей даже бедра. — Я уже придумала, что именно куплю, но не скажу, сам увидишь!

Я с улыбкой окинул взглядом шикарное тело подружки и, сорвав покрывало с дивана, набросил ей на плечи.

— Не забывай, что даже такие секс-бомбы, как ты, могут запросто подхватить насморк! Температура в квартире не выше восемнадцати градусов.

Она похотливо ухмыльнулась и не то спросила, не то попросила:

— Ты завтра ночью сможешь меня встретить?

— Обязательно встречу! — кивнул я. — А сегодня отвезу на вокзал и посажу в автобус.

— Что ж, тогда начну понемногу собираться, — Инга вытянула из-под журнального столика небольшую дорожную сумку и стала придирчиво осматривать ее. — Автобус отправляется через два с половиной часа…

На другой день, после обеда, управившись с редакционными делами, я отправился к Виве. К этому времени она должна была уже возвратиться из церкви.

Ключи от квартиры, которую снимала девушка, лежали у меня в кармане. Поэтому звонить я не стал, а отпер дверь самостоятельно. Сняв куртку и обувь, осторожно прошел в гостиную, заглянул в спальню. Как я и предполагал, Вива спала. Ее джинсы и свитер свисали со спинки кровати, а скомканное пальто валялось прямо на полу. Да, видать сильно умаялась, бедняжка…

Приготовив себе кофе и покурив, я решил заняться приготовлением обеда — сварганить постный гречневый суп, стушить картошки с грибами и сварить компот из сухофруктов.

Вива проснулась через добрых три часа. За окнами уже сгустились сумерки.

— Ой, ты здесь! — заспанная, бледная, но с широкой улыбкой, она неожиданно возникла на пороге кухни. — Прости, что заставила тебя сидеть в одиночестве! Я вернулась домой из храма такая уставшая, что еле доползла до кровати…

— Не знаешь, как там дела у Сашеньки? — поинтересовался я, усаживая девушку за стол.

Ее глаза засияли.

— Знаю! — звонко воскликнула она. — Он пришел в себя и его жизни ничего не угрожает. И калекой он не останется. В общем, травма пройдет для Сашеньки без каких бы то ни было серьезных последствий.

— Твоя заслуга? — я наклонился через стол и поцеловал ее.

— На все воля Божья! — Вива поймала мою руку и задержала в своей.

— Пока ты спала, мне пришло в голову приготовить обед, — вспомнил я. — Но он давно остыл. Нужно разогреть.

— Какой ты молодец! — она вскочила с табурета. — Сейчас разогрею! Кстати, мне так кушать хочется…

— Сиди! Я все сделаю сам!

— Ладно, но я хоть умоюсь…

Через пару минут мы приступили к трапезе. Девушка ела с большим аппетитом да все нахваливала мою стряпню.

А потом, попивая душистый кофе, делилась со мной творческими планами.

— Через пару дней закончу работу над той картиной, которую я назвала «Тайная вечеря», и начну писать другую — «Пробуждение дьявола». Название пока условное, я над ним еще подумаю, но суть его будет приблизительно такой же.

— Звучит довольно пугающе, — заметил я.

— Я хочу изобразить извержение вулкана, — пояснила девушка. — Страшное извержение! Точную дату назвать не могу, но знаю, что его следует ожидать или в конце двадцать первого века, или в первой половине двадцать второго. Это извержение заставит человечество забыть о проблеме глобального потепления.

— Почему? — удивился я.

— Да потому, что после извержения вулкана средняя температура на планете опустится на два градуса.

— Как так?

— Все очень просто, — вздохнула Вива. — В результате мощного извержения вулкана в атмосферу будут выброшены сотни кубических километров пепла. А это вызовет резкое похолодание из-за отражения солнечных лучей от поверхности суши, покрытой пылью, и поглощения солнечной радиации аэрозольными частицами соединений серы, оказавшимися в верхних слоях атмосферы. Все это приведет к полной или частичной гибели растительного мира на довольно большой территории планеты и резкому сокращению численности животных. Постепенно температура будет подниматься, однако потребуется лет двести, чтобы полностью восстановился прежний температурный режим.

Я смотрел на девушку с ужасом.

— Ты уверена в этом?

Она печально качнула головой:

— К сожалению, да. Картины извержения и последствий извержения — стоят у меня перед глазами. Я вижу даже мелкие детали.

— Людские жертвы будут?

— В первые несколько часов погибнут десятки миллионов человек. Впоследствии — почти еще столько же. Весь громадный остров покроет лава, часть его вообще опустится под воду…

— Подожди, какой остров? — я вскочил и взволнованно заходил по комнате.

Вива поймала меня за руку и усадила на место.

— Вулкан расположен на острове. Не скажу, на каком именно, — не имею права. Но серьезно пострадает не только он, толстым слоем пепла будет засыпана также значительная часть континентальной территории и другие острова, расположенные неподалеку. На Земле поменяется климат. О некоторых фруктах, овощах и ягодах, произрастающих в естественных условиях, многим людям придется надолго забыть, их можно будет выращивать только в теплицах. Резко возрастет стоимость натуральных чая, кофе, какао-бобов. Бананы, ананасы, финики и даже цитрусовые станут непозволительной роскошью для подавляющего большинства населения Земли. С течением времени природа понемногу начнет восстанавливаться, но тип флоры в радиусе полутора-двух тысяч километров от эпицентра извержения поменяется — леса исчезнут, вместо них появятся травы. Что касается животного мира, то преобладать будут пресмыкающиеся и птицы, а млекопитающих, особенно, крупных, не станет…

— Да, страшное бедствие ожидает человечество, — изрек я, глядя на печальное лицо девушки. — Единственное утешение — случится все это еще не так скоро…

— Действительно, страшное бедствие, — согласилась она, слегка прикрыв в задумчивости свои прекрасные глаза. — Но все-таки не самое ужасное. Развитие цивилизации, конечно, несколько замедлится, но не остановится. А ведь в далеком прошлом подобные извержения, только гораздо масштабнее, приводили почти к полному уничтожению человечества…

Я обнял Виву, крепко прижал к груди и участливо проговорил:

— Тяжкий крест тебе приходится нести по жизни, бедный мой ясновидящий ангелочек!

Глава тридцатая

Около полуночи я поехал на автовокзал встречать Ингу.

Она выскочила из автобуса первой — едва тот остановился у платформы. И, подбежав ко мне, стала осыпать поцелуями.

— Ванечка, золотой мой! Как я соскучилась по тебе!

Мое сердце радостно забилось. Я крепко сжал ее в объятиях.

— С приездом, солнышко!

От души наобнимавшись и нацеловавшись, мы забрали сумку Инги из багажного отделения автобуса, погрузили в «Хонду» и покатили по ночной улице к центру города, на площадь Профсоюзов. Женщина, возбужденная до предела, то обнимала меня за шею, то гладила по голове, то тыкалась своими губами в мои, здорово мешая управлять автомобилем.

— Ты удачно съездила? — спросил я, надеясь этим вопросом хоть немного отвлечь ее, остудить ее пыл.

— Все в порядке, Ванечка! — она схватила мою руку и, несколько раз поцеловав, прижала к своей груди. — И в Киеве, и в дороге я все время думала о тебе! А ты вспоминал обо мне?

От таких проявлений ласки и нежности на мои глаза навернулись слезы. Я стал пылко гладить Ингино колено, чмокнул ее в шею и рассыпался в заверениях:

— Все время думал! Каждую минуту!

Она счастливо засмеялась.

— Ты правду говоришь, Ванечка?

— Чистую правду, солнышко! Разве можно о тебе забыть хоть на мгновение?

Инга откинулась на спинку сидения и, блаженно потянувшись, закрыла глаза. Но тут же встрепенулась, засунула свою теплую ладонь мне под куртку и промурлыкала:

— Ванечка, ты останешься сегодня у меня? Останься, ладно?

— Останусь, конечно, останусь! — пообещал я.

По дороге мы заехали в ночной магазин, купили бутылку коньяка, конфеты и какие-то консервы.

Дома по очереди приняли душ, быстро накрыли на стол и начали ночное пиршество.

Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, оба — в одинаковых халатах и одинаковых комнатных тапочках, оживленно болтали, целовались и пили коньяк.

Вскоре бутылка опустела. Но оказалось, что у Инги имеется в запасе еще одна…

Я совсем не тот человек, который хмелеет от двух стаканов спиртного, пусть и довольно крепкого. Моя норма — граммов семьсот водки, при наличии закуски, конечно. Не было случая, чтобы я сильно опьянел от такой дозы. На любой гулянке — будь-то свадьба, именины или просто дружеские посиделки — я обычно выпивал свои семь стопарей и был в порядке — пел, танцевал, общался с людьми, не выходя за рамки приличия. И лишь в последние годы мне пришлось урезать «норму потребления», но не потому, что стал быстрее пьянеть, а из-за появившихся проблем с сердцем. Однако в этот вечер от бутылки коньяка меня вдруг обуяла какая-то непонятная эйфория, в жилах закипела кровь, я почувствовал себя эдаким молодым ухарем, способным если не перевернуть, то хотя бы хорошенько раскачать землю.

Инга выпила гораздо меньше меня, но тоже была изрядно навеселе, щебетала без умолку, заливалась смехом, один раз даже порывалась что-то спеть. И каждую минуту лезла с поцелуями. Мне это очень нравилось, ее влажные губы сводили меня с ума…

В какой-то момент я распахнул халат Инги и стал с жаром лобызать ее плечи, живот, возбужденные крупные соски и неистово гладить крутые бедра. Женщина инстинктивно подалась ко мне, захватила в рот почти целиком мое ухо, но затем неожиданно отпрянула. Оторвала мою голову от своей груди и горячо прошептала в лицо:

— Ванечка, милый, любимый, золотой! Я забыла вручить тебе свой подарок!

— Какой подарок? — я рассеянно взглянул на нее, продолжая шарить руками по возбужденному, трепетному телу.

— Сейчас! — она легко подхватилась и выскользнула из кухни.

А я потряс головой, прогоняя хмель, и подошел к окну, чтобы покурить. Но не успел даже вынуть сигарету из пачки, как на пороге возникла Инга — выражение лица торжественное, взгляд — загадочный, правая рука спрятана за спину.

— Ванечка, прими это в знак моей любви! — она выкинула руку вперед и разжала пальцы. Я увидел на ладони золотую цепочку с крупным кулоном. Он тускло мерцал в свете двух галогенных ламп, подвешенных под потолком.

— Это же стоит баснословных денег! — изумленно вскричал я. — Зачем ты…

Инга не дала мне договорить.

— О чем ты, Ванечка? — произнесла она с пафосом, проникновенно глядя мне в глаза. — Да я готова отдать тебе всю свою душу, не то, что эти побрякушки!

Немного смутившись, я принял подарок и с интересом стал его разглядывать. Цепочка мне очень понравилась: в меру длинная, звенья — крупные, хитроумно соединенные друг с другом. Да и медальон впечатлил — тяжелый и в то же время изящный, изготовленный в форме яблока, в центре которого — скрученная в клубок змея с зелеными глазками-камешками.

— Красота! — восторженно воскликнул я и полез целоваться. — Спасибо, солнышко!

— Любимый, надо бы хоть примерить! — немного обиженно напомнила Инга. — Мне ведь не терпится увидеть, как ты будешь выглядеть с этим медальончиком. Я так старалась, долго и тщательно его выбирала, хотела тебе угодить…

— Да, да, сейчас! — я накинул себе на шею цепочку и, соединив ее концы, начал нащупывать замочек.

— Я помогу! — Инга проворно подскочила, стала сзади и уже через миг отошла в сторону. — Все, Ванечка! Иди в прихожую к зеркалу!

Я успел сделать лишь пару шагов, как подружка остановила меня.

— На тебе сейчас две цепочки! Сними пока одну, а то получается перебор. И не поймешь, к лицу ли тебе мой подарок.

Серебряная цепочка с крестиком — подарок Вивы — была настолько длинной, что я без усилий снял ее, не расстегивая, — через голову. И положил на краешек кухонного стола.

В прихожей, встав перед зеркалом, невольно залюбовался золотым яблочком с зеленоглазой змейкой — на груди оно смотрелось очень эффектно. Да уж, богатая вещица, не пожалела Инга денег!

Она стояла у меня за спиной и удовлетворенно улыбалась.

— Ванечка, тебе нравится мой подарок?

— Не то слово, солнышко! — я повернулся и в который раз стал целовать ее.

Я целовал ее долго, вдохновенно и страстно. От нарастающего с каждой секундой возбуждения у меня кружилась голова и подкашивались ноги.

Инга рьяно отвечала на поцелуи. Ее губы были горячими, словно раскаленные угли, и сладкими, будто кукурузный мед. Она распалялась все больше и больше. И вскоре уже вела себя, как полоумная: неистово шарила руками у меня под халатом, смеялась и плакала, падала на колени и обнимала мои ноги, потом вскакивала и опять целовала — в шею, нос, лоб, глаза и скулы. Наконец, схватила меня за руки и, судорожно всхлипывая от перевозбуждения, переизбытка эмоций и желания, поволокла в спальню.

С наших тел слетели халаты, мы упали на кровать, как подрубленные под корень яблони, и слились в объятиях.

— Ванечка, Ваня! — страстно шептала Инга и ее прерывистое дыхание опаляло мне лицо и пьянило похлеще коньяка.

— Милая, золотая, любимая! — стонал я, забыв обо всем на свете.

Мы занимались любовью пылко, бурно, неистово.

Я просто утонул в безбрежном океане восторга, сладострастия и блаженства. Я был на седьмом небе от счастья, в раю…

Но минула ночь, и настало утро…

Когда я проснулся и, накинув халат, вышел в гостиную, часы показывали около девяти. За окном кружились редкие снежинки, на голых ветках молодой березки, понуро застывшей у подъезда, сидели продрогшие воробьи, а возле мусорных баков копошились собаки и вороны. Выкурив подряд две сигареты, я захлопнул балконную дверь и пошлепал в ванную умываться. Затем, прежде чем поставить на огонь кофейник, заглянул в спальню — Инга, поджав ноги, еще сладко спала. Я подошел к ней на цыпочках, чтобы не разбудить, и осторожно прикрыл одеялом.

И только в этот момент душа моя вздрогнула, окончательно пробудилась, отряхнулась от остатков полудремы, и невыносимо, отчаянно заныла. Господи, что же я натворил! Я изменил Виве, нарушил свой обет верности, не сдержал обещание не снимать крестик…

Я стал горячечно искать себе оправдание, какие-то смягчающие мою вину обстоятельства. И не мог их найти. Были только отягчающие — я позволял Инге совращать меня, более того — заигрывал с ней, провоцировал и сам страстно желал ее.

Хлебая недоваренный кофе и дымя сигаретой, я чувствовал, как в моей душе огненной лавиной нарастают тревога и горечь, усиливаются угрызения совести и глубокое сожаление о случившемся…

Что же делать? Как мне быть? Нужно ехать к Виве, упасть ей в ноги, покаяться и вымолить прощение.

Чтобы хоть немного приглушить острую душевную боль, я допил прямо из бутылки остатки коньяка и, закурив, попытался взять себя в руки и не паниковать. Но это было невозможно.

Долго, может, минут двадцать я сидел, тупо уставившись на цепочку с крестиком, лежавшую на столе среди немытых тарелок, чашек и рюмок, и лелеял в сердце надежду на то, что Вива — это в высшей степени милосердное существо — простит меня и не прогонит прочь.

Наконец, я собрался с силами, поднялся с табурета. Схватил со стола цепочку, намереваясь надеть ее себе на шею. Но тут же взвизгнул от острой боли и разжал пальцы — крестик обжег мне ладонь, как мог бы обжечь кусок раскаленного железа. Цепочка упала на пол, издав звук, похожий на стон. Я безмолвно зарыдал, шмякнулся на колени, трясущимися руками подобрал ее и крепко прижал к груди. Потом встал, прошел в прихожую и, отыскав там свою барсетку, положил подарок Вивы туда.

Через пару минут, переодевшись, выскочил за порог Ингиной квартиры и побежал по лестнице вниз.

Мое сердце то бешено колотилось, то замирало от предчувствия беды, пока автомобиль мчал меня к дому Вивы.

И вот я у нее. Девушка стоит передо мной, низко опустив голову, ее губы дрожат, а по щекам текут серебряные ручейки слез и скапывают на палас. Меня тоже душат слезы, и я не могу выдавить из себя ни слова.

Но тут Вива начинает говорить — тихо, печально, не глядя на меня:

— Я знала, Иван, что ты изменяешь мне с Ингой. Но терпела, потому что измена твоя была все-таки неполной. А этой ночью вы… Теперь мне нужно уехать. К отъезду все готово, хозяина квартиры я предупредила…

Я хватаю ее за руки, осыпаю поцелуями пальцы. Но она резко вырывает их и, круто развернувшись, уходит из прихожей в гостиную. Я бросаюсь вслед. Мои глаза застилают слезы, в душе бушует пламя безудержной скорби.

— Оставь ключи и уходи! — бросает девушка через плечо. И вдруг, повернувшись ко мне, срывается на крик: — Немедленно уходи! Оставь меня!

На ее лице — гримаса боли.

Я повинуюсь — бросаю ключи на диван и молча покидаю квартиру.

Внизу, у подъезда, спохватываюсь, бегу наверх. Но не успеваю — Вива, с двумя сумками, втискивается в распахнутые створки лифта.

Я опять несусь вниз.

На улице догоняю ее, хватаю за плечи.

— Не уезжай! — прошу, судорожно ловя ртом сырой, холодный воздух. — Не покидай меня!

Она отрицательно качает головой и, отвернувшись, горестно произносит: — Я так любила тебя, так верила в тебя… Я так хотела быть твоим ангелом, твоей судьбой, твоей единственной любовью…

В припадке отчаяния и безысходности хватаюсь руками за голову, а девушка стремительно несется вдоль дома к остановке общественного транспорта — хлипкому, уродливому строению, вид которого у нормального человека вызывает уныние и тоску.

Наконец прихожу в себя и начинаю горячечно метать взоры в поисках Вивы. Вижу, как от бордюра, набирая скорость, отъезжает троллейбус. В салоне, среди пассажиров, она — поникшая, увядшая, как брошенный в грязь подснежник. Пулей лечу к своей «Хонде», завожу мотор и, вырулив со двора на улицу, несусь вдогонку.

Нарушая все правила, паркуюсь на остановках позади троллейбуса и напряженно всматриваюсь в каждого из пассажиров женского пола, сходящего на тротуар, не это ли моя беглянка? И так — до конечной. А на ней, на самой последней остановке, с ужасом обнаруживаю, что Вивы в троллейбусе нет. Я в панике, я в шоке. Как же так? Куда она делась? И как теперь быть, где ее искать?

Лечу на железнодорожный вокзал, потом — на автовокзал. Напоследок на всех парах мчусь за город — в аэропорт. Но все тщетно — девушка, будто в воду канула.

Господи, что мне делать?!

Опять объезжаю вокзалы, заглядываю в каждый закоулок, осматриваю прилегающую территорию. Безрезультатно.

Беру в руки мобильный телефон, в сотый раз набираю знакомый номер — абонент не доступен.

Медленно бреду к своей «Хонде», сажусь в нее и, закрыв глаза, обессилено роняю голову на баранку. Из моей груди вырывается стон отчаяния.

Инга… У меня осталась Инга. Только она одна. Но разве этого мало? Может ли быть мало — иметь женщину, которая тебя любит и которую любишь ты?

Я долго сидел в автомобиле, припаркованном на стоянке возле железнодорожного вокзала, медленно приходя в себя, пытаясь оправиться от неожиданного удара судьбы, а потом поехал к Инге. Мне нужно было многое ей сказать.

Но я никак не мог предположить того, что ожидало меня в квартире на площади Профсоюзов…

Моя пылкая любовница на сей раз повела себе очень странно. Встретила не так, как встречала прежде, совсем не так. Равнодушно скользнула взглядом, вяло, без энтузиазма поинтересовалась:

— Чаю хочешь? — и пошлепала на кухню.

От такого приема я даже опешил. Стоял в прихожей, растерянно опустив руки, и не понимал, что происходит. Чем я обидел эту женщину? Чем вызвана такая разительная перемена в ее отношении ко мне? Откуда эта холодность и почти отчужденность?

— Вива уехала… — наконец, выдавил я.

— Да? — Инга выглянула из кухни и удивленно, вскинув бровь, почесала пальцем за ухом. — Вот так совпадение! Я тоже сегодня уезжаю.

— Уезжаешь?! — от неожиданности у меня подкосились ноги. Я ослышался или чего-то не понял? — Куда? В Мелитополь, что ли?

— Нет, не в Мелитополь! — вздохнула она, поправляя упавшую на лоб непослушную прядь волос. И почти бесстрастно, почти равнодушно прибавила: — Домой, в Киев!

Помимо воли я бросился к Инге, схватил за руку и крепко сжал.

— Ты же только вчера вернулась оттуда?! Что случилось на этот раз? Какие теперь нужны бланки?

Она резким рывком высвободила свою руку и покачала головой:

— Ты не понял, Ванечка! Я уезжаю насовсем!

— Как?!

Мой вид, наверно, показался Инге смешным — она обнажила свои белые зубки в веселой улыбке. Несколько секунд потопталась на месте, затем, вернувшись в кухню, уже оттуда громко спросила:

— А почему ты так удивляешься, Ванечка? — в ее глазах все еще искрился смех. — Я же тебе говорила, что рано или поздно я и Вива будем вынуждены уехать, мы ведь не местные. Помнишь?

— Помню… — прошептал я, проглотив горький ком, подступивший к горлу. — Но ведь ты вчера еще не собиралась… Ты не говорила, что…

— Миленький мой! — воскликнула Инга, оборвав меня на полуслове. — Конечно, не говорила! Потому что не хотела портить вчерашний вечер. Разве он получился бы таким славным, знай ты, что уже завтра мы расстанемся навсегда?

С минуту я стоял, широко открыв рот, и не мог произнести ни слова. Но потом напряг силы и все-таки обуздал эмоции. Подошел к окну, закурил.

— А как же твоя работа? — произнес я сдавленно.

— Я потому и уезжаю, Ванечка, что моя работа закончена! — Инга с явным любопытством наблюдала за мной. — Все, что от меня требовалось, выполнено. Мне здесь больше делать нечего!

Отвернувшись к окну, я некоторое время молча курил. Затем сунул бычок в горшок с бегонией, стоявший на подоконнике, подошел к дверному косяку, оперся на него плечом и с горечью вымолвил:

— Я так привык к тебе… — меня бил озноб, и мой голос дрожал, как, впрочем, и руки.

— Я тоже привыкла! — она постукивала ложечкой по краям чашки — размешивала сахар. — Но все когда-нибудь заканчивается. Прими это как данность. Таков закон жизни!

Медленно ступая, — ноги вдруг стали ватными, — я вышел в прихожую. Обул свои ботинки и, не говоря больше ни слова, покинул квартиру. Инга проводила меня молчаливым взглядом.

Как пьяный, брел я по тротуару к своей машине. Подошел, открыл дверцу и, опустив голову, застыл в тягостном раздумье. Что за метаморфоза произошла с женщиной, которая еще вчера клялась мне в любви! Неужели это было притворство? Но зачем, ради чего? Ответа найти я не мог.

Сел в «Хонду», повернул ключ зажигания и только успел тронуться с места, как в кармане запиликал «мобильный».

Звонила Инга!

— Ванечка, ты как-то так нехорошо ушел… — ее голос показался мне грустным. — В общем, прости меня, и спасибо за все… Я буду тебя вспоминать!

— Инга, в каком часу ты уезжаешь? — прокричал я.

— Ванечка, не нужно меня провожать! — попросила она. — Не нужно! К чему эти проводы?

Совершенно разбитый, морально сломленный и уставший, я поехал домой.

Как доехал — не помню.

Бросил машину у подъезда и, забыв о лифте, полез по лестнице на свой этаж.

Дома никого не было: жена еще не вернулась с работы, сын, как всегда, пропадал у кого-то из своих приятелей.

Я выкурил на кухне несколько сигарет, принял две таблетки снотворного, потом прошел в свою комнату и, не раздеваясь, упал на кровать. Только уснуть так и не смог, просто лежал и изо всех сил старался не впустить в свое сознание ни одной мысли. Не сразу, но мне это все-таки удалось.

…А вечером позвонила Настя и сбивчиво сообщила, что два часа назад умер Алексей.

— Он пришел с работы, сел за стол и вдруг стал заваливаться на бок, — рассказывала она, рыдая в трубку. — Я подбежала — Алешка хватает ртом воздух, хочет что-то сказать… Но так ничего и не сказал…

Слушая безутешную вдову, я плакал.

Жена стояла позади меня и что-то говорила. Наверно, это были слова утешения. Их смысл до моего сознания не доходил…

Эпилог

Медленно тянулись дни за днями. Закончился год, начался новый…

Первые две недели без Вивы и Инги были самыми трудными. Я плохо ел и плохо спал, совершенно перестал интересоваться мировыми и местными новостями и даже делами своих родных. Здорово запустил работу, и, чтобы не доводить дело до скандала, подал заявление об уходе. Потом, чуть оклемавшись, устроился в редакцию местной газеты корреспондентом.

Не сразу, но мне все-таки удалось вернуться к привычной жизни. Я снова начал общаться с друзьями, участвовать в различных мероприятиях, устраиваемых для работников средств массовой информации, и даже завел себе молодую любовницу. Иногда, забывшись, я называю ее то Ингой, то Вивой, хотя она совершенно не похожа ни на одну, ни на другую. Обычная девушка, типичная провинциальная неудачница, но, к счастью, без особых амбиций и комплекса неполноценности.

В середине января мне позвонила из Тосканы Ирина и сообщила радостную весть — она в положении! Очень благодарила Виву за помощь, просила передать ей низкий поклон. Я не стал говорить, что потерял эту чудесную девушку, зачем Ирине знать это? Пусть думает, что мы с Вивой по-прежнему вместе…

На старый Новый год я крепко выпил с друзьями и, не придумал ничего лучше, как позвонить в Днепропетровск к родственникам Зои — моей бывшей любовницы и подруги Инги. Квартирный телефончик этих родственников, фамилию которых я все еще помнил, мне удалось раздобыть с помощью коллег из днепропетровской областной телерадиокомпании. На мой звонок ответил мужчина. Я поздравил его со старым Новым годом, представился давним другом Зои и попросил при случае передать ей от меня привет и просьбу позвонить. Выслушав мою тираду, мужчина тяжело вздохнул и тихо обронил:

— Зоя умерла. Вы не знали?

Мне показалось, что мое сердце остановилось.

— Когда? — спросил я, еле шевеля губами.

— Да уж больше двух лет назад, — мужчина опять вздохнул. — Она повесилась в квартире, которую снимала…

Больше он не сказал ничего и положил трубку.

Я стоял, как громом пораженный. Господи, как же так? Что могло толкнуть Зою на такой поступок? Она ведь, кажется, была крепким орешком…

А Инга, получается, мне все наврала. Но зачем? С какой целью? Лучше об этом не думать, все равно ответа не найти…

…В последнее время мне часто снится Вива. И каждый раз одинаково — она стоит в голубом платье на вершине горы, на которую я взбираюсь, и ободряюще машет мне рукой. Но мне не удается достичь вершины — все время мой сон обрывается в тот момент, когда я успеваю преодолеть только половину пути…

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg