«Ужин с неумершим»

Ким Сатарин Ужин с неумершим

В город своей юности я приехал на рассвете. Площадь у вокзала окружали с трех сторон жилые дома унылой и строгой сталинской постройки. Шпиль на вокзале, построенном немецкими пленными после войны, выглядел пережившим свою эпоху динозавром. Столько лет прошло!

Я подошел к фонтанчику в середине площади и присел возле него на скамеечку. На соседней скамеечке вовсю флиртовали парень с девушкой, а больше, по утреннему времени, никого вокруг и не было. Посидев немного, я соскучился и вернулся к помещение вокзала, чтобы купить себе какую-нибудь газету.

— Олежка, здравствуй, сынок, — тетя Валя, хозяйка квартиры, где я жил в студенчестве, узнала меня первой.

Она стояла в стороне от киоска, возле выхода к туннелям на дальние платформы, держа в руках охапку местных газет. Я взял у нее что-то, но поговорить времени не было, да и мешать торговле я не стал. Как раз отправлялись местные электрички и спешащие пассажиры рвали газеты буквально из рук. Тетя Валя сама нашла меня возле фонтана.

— А ты чегой-то тут присел, Олежка? Ждешь кого?

— Я в командировку приехал, жду 9 часов, когда офис откроется. Мне от вокзала пять минут пешком.

— А остановишься где? Опять у тетки?

Тетя Валя знала мою двоюродную тетку, Веронику Александровну, через недавно умершего ее второго мужа, Илью Николаевича. Илья приходился ей не столь и далекой родней, но после его женитьбы на Веронике отношений с ним и его новой семьей она не поддерживала.

— У нее. Места много.

Скептически поджав губы, тетя Валя предложила мне зайти к ней домой, выпить стакан молока. Как многие люди пожилого возраста, в чью память накрепко врезались голодные годы, она придавала молоку значение универсального средства от всех несчастий. Я согласился, чтобы не расстраивать старушку, и дорогой она рассказывала мне о несложившейся судьбе младшей внучки, которая вместе с правнучкой теперь жила у нее.

На кухне у тети Вали все было по-прежнему, как в дни моей молодости. Вышитые хозяйкой салфетки прикрывали старый холодильник и древнее радио. Даже мебель осталась той же. Допив молоко, я рассыпался в благодарностях, прикидывая, как бы поскорее отделаться от словоохотливой старушки.

— Лучше обещай мне, Олежка, что ту вещь, которую я тебе сейчас дам, ты всю командировку снимать не будешь, — строгим тоном проговорила тетя Валя, протягивая мне небольшую деревяшку на веревочке. — Одень ее на шею и спрячь под рубашкой. Увидит ведьма, так лишит тебя оберега.

Деревяшка напоминала безликую женскую фигуру в высоком головном уборе с поджатыми ногами. Просьба поставила меня в тупик. И то, что казалась она мне полным бредом, ситуации не меняло. Тетя Валя, насколько я ее знал, всегда была женщиной прагматичной, чуждой суевериям, и при этом очень щепетильно относилась к своим и чужим обещаниям. Сказать наотрез, мол, не надену — невежливо. Все же я в гостях, да и хозяйка лет преклонных. Обещать, да не одеть — тоже нехорошо. Во-первых, соврать тете Вале мне трудно, во-вторых, я и сам — человек обязательный.

— Это Вероника Александровна, что ли, ведьма? — спросил я, ища возможности отказаться как можно вежливее.

— Она самая. Тебе она зла не желает, только сейчас в ее доме столько черной силы собрано, что без защиты оберега сгинешь сразу же. Сам увидишь. Не стану тебе ничего рассказывать, а только давай так уговоримся: я завтра все утро дома сидеть буду, а ты мне позвони обязательно. Не из ее дома, а оттуда, куда ты в командировку приехал. Сможешь? А до той поры оберег ни за что ни снимай!

Согласившись на такое условие, я чуть не бегом покинул гостеприимную квартиру. Оберег, конечно, я под внимательным взглядом хозяйки надел. А затем отправился в офис и погрузился в паутину дел, едва выбрав время, чтобы позвонить тете.

— Приходи, Олежка, в любое время. Мы теперь двери не запираем. Проходи сразу в зал. Не удивляйся только, сам у нас запил, вот такое горе. Я тебе на диване постелю…

Сухой и безжизненный голос тети Вики сменился гудками. Я с недоумением осмотрел телефонную трубку, как будто она была в чем-то виновна. "Сам запил". Как это понимать? Муж тети Вики, Илья Николаевич, с полгода назад умер. Я и сам, помнится, звонил ей, соболезновал. Снова, что ли, замуж вышла?

Освободился я поздно и, сидя у окна троллейбуса, везущего меня в окраинный жилой район, с любопытством вглядывался в сгущающуюся темень. Город изменился, и как изменился! Скорее, это уже был некий неведомый, чужой город, по прихоти судьбы напоминающий город моей юности лишь улицами да отдельными домами. Иными стали и люди. Уверенные в себе, быстрые, ко всему вокруг безразличные. Я помнил горожан совсем другими…

Громада девятиэтажки сияла окнами и я привычно вскинул вверх голову, выглядывая окна тети Вики. В кухне темно, в зале — полусвет. Должно быть, телевизор смотрят. Окно тетиной спальни выходило на другую сторону. В комнате Игоря, сына тети Вики и моего кузена, было темно. Наши с ним отношения всегда были прохладными, так что я порадовался тому, что не придется с ним общаться и тратить время на неизбежные рассказы о том о сем. Дверь, как и обещано, оказалась открыта. Свет в коридоре я не включал, мне хватало того света, что просачивался из полуоткрытой двери зала. Умывшись, я проследовал на кухню, удивляясь стоявшему в коридоре незнакомому запаху.

Несильный, этот запах лишь через некоторое время обращал на себя внимание. Что-то было в нем от свежевыкопанной земли, к которой примешивался запах тлена и прокисшей еды. Никак не место было такому запаху в стандартной городской квартире. На кухне я обнаружил прикрытую полотенцем сковородку с картошкой и адресованную мне записку. Тетя Вика подробно расписывала, что мне приготовлено на ужин, а что — на завтрак. Этому я несколько удивился. Неужели тетя настолько занята, что и утром не собирается удивиться с племянником, то бишь со мною? Приболела?

Отужинав, я ощутил сонливость. Прибрал за собой на кухне и прошел в зал. Застеленный диван стоял справа, возле окна негромко работал телевизор, а на полу у стоявшей слева тахты храпел опухший мужик в трусах и майке. В зале воняло кислятиной и перегаром. Я наклонился над храпуном, вглядываясь в его лицо, и ощутил то, что, должно быть, чувствует человек, внезапно сорвавшийся в пропасть. На полу лежал Илья Николаевич, опухший от пьянства, но, вне всяких сомнений, живой.

"Ошиблись, что ли, до смерти признали мертвым, а он возьми и выкарабкайся?" Кроме такой возможности, я ничего другого представить не смог. Прикрыв Николаевича одеялом с тахты, я оставил его в покое. Силенок поднять его грузное тело у меня бы не хватило, да и не настроен был я ухаживать за пьяницами. Накрывая его одеялом, я заметил на полу как бы мелкие мыльные пузыри. Отвратительного беловато-серого цвета, они легко передвигались, будто влекомые сквозняком, но двигались при этом в разные стороны.

Я щелкнул выключателем телевизора, но аппарат никак на это не прореагировал. Тогда я схватился за вилку сетевого шнура и обнаружил на ней листок бумаги с категорическим указанием:

— Телевизор не выключать! Олег, если тебе мешает свет, завесь экран покрывалом. Игорь.

Мысленно пожав плечами, я последовал указанию. Пузыри на полу тем временем собрались в высокую кучу. Я обратил внимание, что новые пузыри по одному выползают из-под одеяла, которым я накрыл Николаича. Приподнял одеяло — там ничего другого, кроме мертвецки пьяного тела, не обнаружилось. Слабый свет экрана пробивался сквозь покрывало, а звук телепередачи я даже уменьшать не стал. Храпел Николаич так, что заглушал слова ведущего.

Раздевшись, я нырнул под одеяло. Со студенческих времен осталась привычка засыпать в любой обстановке, и сейчас она мне весьма пригодилась. Но проспал я недолго. Толчок в бок, надо мной нависает дядя Илья.

— Олежка! Что же ты, приехал, понимаешь, молчком, и даже с дядькой за встречу не выпил!

Дядя Илья уже надел штаны, и на ногах держался вполне уверенно. Вокруг моего дивана собралась куча беловато-серых пузырьков, образуя окружающий меня вал. Илья Николаевич стоял по середину бедра в этих пузырьках, и они неспешно отодвигались от него в сторону, поочередно перекатываясь. В руке дядя держал бутылку водки. Уловив мой взгляд, направленный на эту шевелящуюся кучу, дядя Илья ухмыльнулся.

— Это мы сейчас уберем, — пообещал он и слегка качнулся, делая шаг назад.

Потом он, как в плохом кино, отхлебнул из горлышка и прыснул изо рта несколько раз водкой на вал из пузырьков. Странное дело, те, едва на них попадали капельки водки, сразу лопались. Лопались бесшумно, но оставляя в воздухе тот неопределенный запах тлена и кислятины, что пропитал всю квартиру.

— Дядя, а это что вообще такое? — вопросил я, усаживаясь на диване.

Ноги я сунул в тапочки, брезгуя наступать босыми ногами туда, где еще шевелились отдельные пузырьки, откатывающиеся на середину комнаты.

— А, мерзость замогильная. Тебе ни к чему. Так что, по сто грамм за встречу?

Мои возражения — дескать, я в командировке, мне с утра работать — Николаевич отвел железным, с точки зрения пьющего, аргументом. Потому он и предложил мне выпить посреди ночи, в полтретьего, чтобы к утру весь запах выветрился. Спорить с пьяным, да еще о выпивке, дело бесполезное. Так что мы сели за стол, стоящий у окна и дядя достал изящные хрустальные рюмочки. Нашлась и закуска. В серванте, за дверцей, обнаружился небольшой холодильник, доверху набитый колбасами, копченостями и баночками с консервированными овощами.

— Вика меня теперь на кухню не пускает. Холодильник этот — мой, и питаюсь я здесь, и выпиваю.

— А что же так? — поинтересовался я.

Дядя Илья, при свете лампы это стало заметно, потемнел лицом. Да и кожа у него стала какой-то синюшной. Мешки под глазами, морщины. В общем, в гроб краше кладут. Не иначе, пьянствовал он достаточно долго. Не в этом ли причина того, что тетя Вика объявила его умершим? Я поневоле припомнил, что о смерти дяди она сообщила, но про похороны ни слова сказано не было.

— Нечего мертвяку вместе с живыми за стол садиться. Я ведь, Олежка, для государства умер. И свидетельство о смерти есть…

По его рассказу, дело сложилось следующим образом. Очнулся однажды дядя в морге. Лежит голый на металлическом столе, слева и справа, как он выразился, такие же мертвяки, только недвижные. Ну встал, перепугался, куда-то побежал, голос подал. Любой бы на его месте подал. Хорошо, служитель морга оказался человеком бывалым. Да и спирта у него нашлось немеряно. В общем, приняли они хорошо. Дядя на ногах остался, и даже одежонку себе смог отыскать, а служитель заснул. Тут и тетя Вика на такси подкатила, привезла во что одеться и дядю забрала. Из рассказа Николаича получалось, что он ей не звонил.

— Дядя Илья, а тетя как узнала, что ты живой?

— Живой? Да разве, Олежка, я живой? Неправильное слово. Я неумерший. А тете как не знать, если она меня и подняла. В полночь только на такси и приедешь, транспорт не ходит. Таксист меня за санитара принял, а служитель решил, что я ему по пьянке почудился. В общем, никто меня не искал. С тех пор вот и квашу помаленьку. А когда тоска заедает, то и не помаленьку.

Николаевич посмотрел на меня несколько протрезвевшими глазами и тихо сказал:

— Ложись спать, Олежка. А про наш разговор тете не говори. Скажи, спал я ночью беспробудно.

Проснулся я с несвежей головой. Дяди не было. По полу каталось несколько серых пузырьков, пахло кислятиной и перегаром. На кухне завтракал Игорь, поздоровавшийся со мной сквозь зубы. Я не обиделся. Он всегда был таким: угрюмый, неприветливый. Уже за тридцать, а так и не женился.

— А тетя Вика что, нездорова?

— Мать в ночную смену сегодня работает, на шинном. Деньги нужны. Дядино существование недешево обходится.

— Он что, все пропивает? — удивился я, настолько такое предположение не вязалось с обычным обликом дяди.

— Так ведь не только на водку приходится тратиться, чтобы он в могилу не лег, как то судьбой назначено. Это мать все смириться не может. Ты с ней лучше об этом не говори. Сделай вид, что ничего не заметил. Ну, запил мужик, и все, обычное дело. Ладно?

Тете Вале я позвонил из офиса, как только добрался. Работать, честно говоря, не хотелось совершенно. Слава богу, объем работы я имел возможность определять самостоятельно и отчитываться перед кем-то не требовалось.

— Илья Николаевич, оказывается, жив. Очнулся в морге, встал и пошел. Только свидетельство о смерти пока не аннулировано, — рассказывал я, уже сам чувствуя, что не могу правильно передать увиденное.

Как расскажешь о чувствах, вызванных серыми пузырьками, пропитавшем всю квартиру запахе и горестном унынии, сквозивших в словах дяди Ильи и Игоря? Как объяснишь то, что дверь в квартиру не запиралась, а хозяева совершенно не боялись ограбления? Не мог я передать и ощущения, охватившего меня, когда у подъезда поутру я увидал дядю в компании местных алкашей, собравшуюся вокруг стоящей на скамейке бутылки. На их лицах царило выражение совершенно по ситуации неуместной вселенской скорби, и лишь угощающий их Николаевич выглядел умиротворенным.

— То не жизнь, Олежка, — возразила спокойно тетя Валя, — человек живет, когда в теле его собственная душа присутствует. А душа Ильи его тело покинула и сейчас мечется бесприютно.

— Насчет души не знаю, а Илья Николаевич находится в своем уме и памяти. Пьет только, это есть, врать не стану.

— Тело его действительно движется, подняла его ведьма, смогла. Только жизнью это называть не след. Ты бы туда не возвращался, Олег. Оберег мой тебя от замогильного ужаса защитит, только телом Ильи понемногу овладевают твари незримые да неощутимые, против которых у живых защиты нет. Он и пьет, должно быть, чтобы самому себе живым казаться и продержаться среди людей подольше.

На эту просьбу я ничего определенного не ответил, а оберег обещался не снимать. Не прошло и часа, как запищал мой сотовый. На экране высветился номер тети Вики.

— Теть Вика, а Вы откуда мой номер знаете? — спросил я сразу, так как точно помнил, что никому в этом городе его не давал.

— Невелика хитрость разузнать. Приходи обедать, а то я тебя так и не видела.

— Да мне добираться через весь город, теть Вика. Слишком долго получится.

— Ничего не долго. На троллейбус не ходи, а как выйдешь, через дворы прямиком на улицу Чехова. Повернешь в сторону вокзала, и на первом перекрестке справа будет остановка. Дождись там 48-й маршрутки, она к нам по объездной ходит…

Отказаться я не смог, а маршрутка, и правда, домчала мигом. Тетя встретила меня на кухне. Пахло борщом, котлетами и еще разными приправами. На столе стояла стограммовая бутылочка водки.

— Сам спит у себя, мы вдвоем пообедаем, — тетя вела себя так, как будто жизнь текла по обычному руслу.

А я сразу углядел катающиеся по полу серые пузырьки, да и выглядела хозяйка до предела измотанной и преждевременно постаревшей.

— Что же у вас дверь постоянно не заперта? Не боитесь лихих людей?

— Вижу, ты на шее амулет таскаешь. Валентина Петровна дала? Вот через него ты и не чувствуешь ничего. Нет, не снимай, в этом деле я с ней согласна. Без него ты бы за полчаса здесь такого страха натерпелся, что пешком бы к себе в город рванул. А ведь тебе наша квартира не чужая. Чужаки здесь и двух минут не продержатся. К тому же моя и Игоря комнаты запираются на свои замки. А кто в зал сунется, тот вообще вряд ли ноги унесет.

Тетя опустила взор книзу, я проследил ее взгляд. Возле моих ног собралось с десяток беловато-серых пузырей, которые перекатывались, не решаясь ко мне прикоснуться. Вероника Александровна разлила водку по рюмкам.

— Давай, Олежка за встречу…

Я поднял рюмку, даже не думая о том, что мне еще работать. И чем интенсивнее я буду работать, тем быстрее смогу вернуться. Голова сегодня у меня была занята чем угодно, только не работой. Отхлебнув несколько ложек борща, тетя Вика спросила сварливым тоном:

— Должно быть думаешь, что у тетки от старости крыша поехала? Думаешь, я не догадываюсь, чего тебе Валентина Петровна наговорила, да и соседи? Ты ешь, не смотри на меня.

— С соседями я не разговаривал, — выдавил я из себя.

Борщ сразу встал поперек горла. Тетя Вика могла быть сварлива до невыносимости. Ведьмой ее звали многие; я полагал — в основном за это. Но лицо ее сейчас было, не как накануне ссоры, где она готовилась отстаивать истину и изливать гнев праведный. Жалкое у тетки было лицо, растерянное.

— Ничего не потерял, — буркнула Вероника Александровна. — Кроме того, что дядя Илья — зомби, а я подчинившая его себе ведьма, ничего бы не услышал.

Она всхлипнула, опустила глаза и быстро заработала ложкой. На второе были котлеты с жареной картошкой. То ли котлеты оказались хороши, то ли водка разбудила аппетит, но я охотно навернул их под квашенную капусту с луком. Тетя Вика сидела напротив меня, подперев голову руками, и умиленно смотрела, как я ем. Говорила она, не требуя ответов, как бы сама для себя. Скорее всего, так и было.

— У тебя, как у Игорька, образование техническое. Он меня понял, думаю, и ты поймешь. Нет и не бывает никаких договоров с дьяволом или демонами какими, как не существует и самого дьявола. Есть задачи, решаемые при соблюдении определенных условий. Одним из таких условий при далеко отставленном восстановлении жизни является подчинение возрожденного организма определенным силам. Происходит это подчинение не вдруг, и есть способы задержать его надолго. Годится даже простое пьянство, хотя я знаю и иные способы. Илья вполне самостоятелен в своем поведении, твердо помнит всю свою жизнь. Вечерами мы вместе телевизор смотрим…

Тетя шмыгнула носом, поднялась и отошла к плите. Когда она разливала чай, старалась глаз не поднимать. Я тоже отводил взгляд в сторону. В глазах у тети Вики стояли слезы.

— А дядя Илья, он знает, что его ждет? — я спросил, сам не зная, зачем.

Ответ был достаточно очевиден. Виктория Александровна только кивнула молча. После чая тетя, смущаясь, предложила мне зайти вечером. На ночлег она собиралась меня устроить к соседке снизу, одинокой пенсионерке, многим ей обязанной.

— Посидим вечером, поужинаем, вина выпьем. Тебе же на работе за каждый день отчитываться не надо, уйдешь сегодня пораньше.

Виктория Александровна в очередной раз продемонстрировала владение фактами, которые, по всей очевидности, знать она никак не могла. Действительно, ведьма. Другого слова не подберешь. Я снова согласился, обнадеженный возможностью ночлега в другом месте.

Как ни странно, но на работе я успел до вечера переделать кучу дел, вполне скомпенсировав и утреннее ленивое копошение и затяжной обед. Маршрутка в момент домчала меня в нужный район. На лестничной площадке щелкнула замком соседка, осторожно выглянула. Убедившись, что я намереваюсь направиться в тетину квартиру, осторожно позвала:

— Молодой человек! Вы туда по делу?

— Я племянник Виктории Александровны…, — дальше говорить смысла не было, ибо соседка поспешно дверь захлопнула.

Пожав плечами, я вошел в прихожую. На этот раз здесь пахло пряностями. Стол был накрыт в зале. На подоконнике в огромном канделябре горели источающие непривычный аромат свечи, как всегда, работал телевизор, на который никто не обращал внимания. Дядя Илья был в костюме, трезвый, но какой-то сонный. Игорь надел на футболку джинсовую куртку, а тетя щеголяла в парадном платье, увешанном украшениями от шеи до пояса. Больше было серебра, но и жемчуг с золотом также имели место быть. Главным блюдом на столе оказался фаршированный гусь, но и и без него любому чревоугоднику было чем заняться. Пили красное болгарское вино, впрочем, дядя предпочитал водочку.

Говорили все больше о моей и Игоря работе, о моих семейных делах. Дядя, мне кажется, вообще ни разу упомянут не был, хотя в разговоре участвовал на равных. Такая вот милая семейная встреча с горячо любимым племянником. Как ни странно, никакой неловкости я не чувствовал. Собрались родственники за столом, пьют, закусывают — все, как обычно. Нарушать сложившуюся гармонию я не решился. Так и расстались. Тетя отвела меня на пятый этаж, к Раисе Нафаиловне.

Та встретила меня приветливо, но сразу угостила меня кусочком хлеба с чесноком. Старушка стояла, внимательно глядя, как я употребляю чеснок, что привело меня в веселое настроение.

— Чеснок — старинная защита от вампиров. Нешто Илья Николаевич этим делом балуется?

— Пока он водку пьет, можно не бояться, — серьезно отвечала хозяйка. — А предосторожности лишними не будут. Участкового помнишь?

Истории этой я не знал, в чем и признался. Оказалось, едва вернувшийся с того света Илья принялся пьянствовать с местными алкашами, как на него нажаловались соседи. Участковый зашел к тете, о чем-то с дядей Ильей поговорил — минут пятнадцать, не больше — и вернулся на опорный пункт. Там его тело вскорости и обнаружили. Установить причину смерти сразу не смогли, образцы тканей отсылали в Москву. Выяснилось, что участковый умер от редкой тропической болезни, совершенно в наших краях неведомой.

— Никогда он за границей не был, а заразиться здесь не от кого. После того Илья в окошко и сиганул.

— Как в окно?!

— Да вот так, открыл окно и вниз прыгнул рано утречком. Прямо на асфальт. Ботинки порвал, подметки к подъезду отлетели, брюки в лохмотьях. А ему хоть бы что, ни синяков, ни царапин. С тех пор весь подъезд оберегается: кто связками чеснока, кто серебром или иконами, а кто каждую неделю заново квартиру освящает.

Хмель из моей головы сразу выветрился. Ай да тетя: ни слова о таких страстях не молвила. Ну, ведьма!

Больше никого из родственников я не видел: ни тетю, ни Игоря, ни нежданно воскресшего дядю Илью. Ночевал у Раисы Нафаиловны, съедая на ночь дольку чеснока, и развлекал одинокую старушку рассказами о работе. Виктория Александровна позвонила мне по сотовому только однажды. Странный был разговор — к себе она не звала, ни о чем меня ни просила. Да и голос у тети был необычный, шелестящий какой-то, и монотонный.

Командировка окончилась; вернувшись домой, я про дядю Илью молчал. Тем более, что меня о нем не спрашивали. Чего спрашивать об умершем? А заявить, что дядя жив, я не рискнул. Сам в том не был уверен. Расспросили меня о нем уже не родные. То есть родные, конечно, но только — органы. Родные правоохранительные органы. Встретили двое возле дома, показали удостоверения и, посадив в милицейскую машину, отвезли в прокуратуру.

В комнате напротив меня за столом расположился старший следователь прокуратуры Поветкин — он представился по всей форме и объяснил, что ему поручено допросить меня как свидетеля по уголовному делу — а также милицейский подполковник и тихий молодой человек в уголке. Эти двое не представились. Впрочем, они сидели молча, внимательно слушая.

— Гортова Виктория Александровна приходилась Вам тетей?

Приходилась? Я немедленно потребовал разъяснений и тут же получил их в полном объеме. Рассказывал следователь сухо и кратко.

Новый участковый задержал Илью Николаевича за распитие спиртных напитков в общественном месте и посадил в "обезьянник". К вечеру дядя протрезвел и слезно просил его выпустить, стращая страшными последствиями. Кричал, что как только протрезвеет, то за себя отвечать не сможет и пусть тогда все вокруг поберегутся. Милиционеры не испугались — они еще и не такое от пьяных клиентов привыкли выслушивать. А ближе к ночи, когда в здании оставалось немного сотрудников, в районе "обезьянника" раздались дикие вопли. Ринувшийся туда сотрудник остолбенел, увидев сломанную решетку и бредущую коридором жуткую тварь с окровавленной мордой. Все, видевшие эту тварь, категорически настаивали, что сходства с человеком в ней не было. Выпущенная в упор из "макара" обойма тварь не остановила.

Уцелевших спасло то, что тварь на второй этаж подниматься не стала. Покончив с теми, кто был на первом этаже и не догадался убежать, тварь толчком вынесла дверь и растворилась в ночном мраке. Через несколько минут прибыло поднятое по тревоге подкрепление.

— В райотделе погибло пять человек. У одного тварь оторвала голову, еще одного это создание разорвало пополам. Остальных она загрызла. Олег Васильевич, Вам плохо стало? — участливо спросил следователь, — может, водички?

— Нет, — я мотнул головой и кашлянул.

Ком в горле мешал говорить. Так вот о чем предупреждала тетя Валя! И ведь дядя Илья тоже знал! Дядя…

— Опергруппа немедленно выехала по месту жительства Ваших родственников. Тетю Вашу и двоюродного брата обнаружили в квартире. Мертвых. Тварь перегрызла им горло, а сама где-то спряталась. Свидетелей не нашлось, но в комнате Вероники Александровны наши сотрудники обнаружили записку. Погибшая предвидела такую возможность, и в записке указывала, где искать ту тварь, в которую обратился Илья Николаевич, и как с ней справиться. Знаете, это очень неожиданное средство, хотя оно всем известно. Обычный деготь, только использовать его надо днем, а ночью тварь неуязвима.

— Вам удалось ее найти? — голос меня не слушался, и я скорее прохрипел свой вопрос.

Тихий молодой человек налил мне воды из графина в стакан. Сунул стакан мне в руку и сел на свое место. А следователь тем временем рассказывал, как поднятые по тревоге сотрудники милицейских спецподразделений оцепляли промышленную зону на краю города, как спешно инструктировали группу захвата. Деготь для задержания взяли в комнате тети. Вряд ли, запасаясь им, она предполагала, что использовать его придется спецназу.

— Дождались светлого времени и прочесали указанный район. Тварь обнаружили в одном из пустующих складов. Деготь не подвел, она сразу утратила подвижность и ее выволокли под солнечные лучи. А там, — следователь с подозрением глянул на меня, будто подозревая в соучастии, — тварь сразу превратилась в разложившийся труп полугодовалой давности. В связи с этим происшествием тамошняя прокуратура поручила мне допросить Вас в качестве свидетеля. Вы ведь, кажется, недавно ездили в командировку и с Ильей Николаевичем виделись? Вот и расскажите нам об этом как можно подробнее.

Я допил воду из стакана и откашлялся. Ужас от услышанного понемногу отступал. В конце концов, чем-то таким и должно было кончиться, мне все вокруг именно об этом и говорили. И тетя Валя, и Илья Николаевич, и тетя Вика тоже… Игоря вот только было жалко, как и тех пятерых — в райотделе. Следователь ожидающе смотрел на меня, заправив лист бумаги в машинку.

— В город своей юности я приехал на рассвете. Площадь у вокзала…

Когда я подписал свои показания, подполковник милиции с довольным видом посмотрел на следователя:

— Ну, убедился?

Он попрощался со следователем, со мною и вышел. Тихий молодой человек вышел вслед за ним, не прощаясь. Следователь ободряюще взглянул на меня и пояснил, что милиционер радовался спасенной чести мундира. Оказалось, оперативники МВД и группа захвата сообщили сведения, которые, совпадая с моими показаниями, не получили подтверждения в ходе следствия.

— Почему они не подтвердились? — удивился я.

— Они не сумели ни одного свидетеля доставить в прокуратуру живым и вменяемым. Старушки у них срочно отправлялись в мир иной, бомжи и алкаши — кто в психушку с белкой, кто на тот свет. Два спецназовца застрелились, трое — погибли при исполнении накануне дачи показаний. Соседи Ваших родственников кто уехал, кто слег с инфарктом, кто под машину попал. А уцелевшие боятся рот раскрыть, все отрицают.

— Там свидетелей — полный двор! Несколько сот человек. Все — молчат?

Следователь потупился:

— Не все же из них знали Вашего дядю, Олег Васильевич. Сами рассудите. Нас только свидетели интересуют, а их и было десятка три.

Тут он сообразил, что и три десятка внезапно онемевших или умерших свидетелей произведут на меня очень уж удручающее впечатление и поспешил поправиться.

— Да и из них многие своими глазами ничего интересующего нас не видели. Операм вгорячах наговорили всякого, а в прокуратуре под роспись повторять уже не рискнули. Обычное дело. Так часто бывает. Не бойтесь, Олег Васильевич, Вы же в другом городе. Ну кто тут до Вас доберется?

Он поспешно опустил глаза и принялся скреплять бумажные листы между собой. А я припомнил катающиеся по полу серые пузыри и с пронзительной ясностью вдруг понял: они — доберутся.