«Одержимые»

Таня Хайтманн Одержимые

Демоническая серия — 1

OCR: Аваричка; Spellcheck: ilina

Таня Хайтманн «Одержимые»: Книжный клуб «Клуб семейного досуга», Белгород, Харьков, 2010

Оригинальное название: Tanja Heitmann «Morgenrot»

ISBN 978-5-9910-0993-5, 978-966-14-0583-6, 978-3-453-26605-6

Перевод: Екатерина Пушкарская

Аннотация

Великое счастье и мучение настоящей любви заложено в природе человека. Но что делать, если избранник — не человек и в нем живет демон, алчущий крови? Жизнь Леа, обычной студентки, в один миг меняется, когда любимый — потрясающе красивый вампир — втягивает ее в цепь страшных событий.

Таня Хайтманн Одержимые Пролог Среди ночи

Стеклянная входная дверь распахнулась и впустила в комнату поток ночной свежести, которая коснулся обнаженных плеч Леа. То была желанная прохлада, поскольку воздух в переполненном баре был удушлив и тяжел от табачного дыма. Кроме того, «Rose» [1] из запотевшего бокала уже и так сильно распалило Леа: щеки ее пылали, а по декольте неспешным зигзагом плыла капля пота, щекоча ложбинку между грудями. Леа вновь прижала горячие ладошки к обтянутому кожей сиденью, но прохладный материал не принес желанного облегчения. Хотя нельзя было сказать, что Леа находила жару неприятной.

Множество людей толпились у барной стойки или сидели вплотную, невольно соприкасаясь плечами и спинами; монотонный гул голосов сливался с громкой клубной музыкой, все заливал неяркий свет, благодаря которому предметы казались мягкими и размытыми, — все это словно бы окутывало чувства Леа нежным бархатом.

Через толпу пробиралась ее подруга, Надин, и девушка приветствовала ее доброжелательной улыбкой. Надин улыбнулась в ответ, но к Леа так и не подошла: похоже, ее внимание привлек мужчина, бурно веселившийся в компании друзей.

Леа вытянула шею, чтобы лучше все разглядеть, и то, что открылось ее взору, заставило девушку ухмыльнуться: светловолосому мужчине, с наслаждением рассматривавшему Надин сантиметр за сантиметром, было от силы слегка за двадцать, а самой выдающейся деталью его внешности были широкие плечи. Нимало не смущаясь, Надин понюхала его шею, затем бросила на Леа многозначительный взгляд и провела кончиком языка по губам. Леа от души забавлялась дерзостью подруги, а Надин внезапно наклонилась и на самом деле лизнула кожу своей жертвы. Затем резко развернулась и двинулась к Леа, оставив позади группу недоумевающих молодых людей, которые с открытым ртом проводили странную девушку взглядом.

Надин поцеловала Леа в щеку и опустилась на сиденье рядом.

— И что это было? — спросила Леа. Но притвориться рассерженной ей не удалось. Этим вечером она чувствовала себя на удивление уютно, и стиль поведения лучшей подруги, который обычно раздражал, сегодня даже немного развлекал.

Похоже, Надин почувствовала ее настроение, потому что склонилась к ней и нарочито чувственным голосом, подчеркивая каждое слово, прошептала:

— Люблю… свежее… мясо.

Леа со смехом покачала головой и убрала за ухо темную прядь. В этот миг ей хотелось просто плыть по воле волн. Охотнее всего она откинулась бы на спинку кресла, посылая «в эфир» милые улыбочки и заказала бы еще бокал «Rose». Тем не менее, она чувствовала внутренне беспокойство, настойчивое предупреждение об опасности где-то там… на заднем плане. Оно был очень слабым, но его хватило: Леа принялась внимательно вглядываться в чужие лица, вместо того чтобы просто глядеть в никуда.

Когда-то Надин сравнила потребность Леа постоянно держать окружение в поле зрения, моментально на месте оценивая ситуацию, с рефлексом терминатора.

— Готова поклясться, что за твоим зрачком даже мигает маленький красненький огонек, — заявила Надин в своей обычной развязной манере, при этом вращая пальцем перед глазами Леа. — Это объясняет, почему ты вечно такая сдержанная и обожаешь торчать за компьютером от зари до зари: ты робот, которого заперли в женском теле. Только вот этот робот понятия не имеет, что ему делать со своей прелестной оболочкой.

Вместо того чтобы дать подруге достойный отпор, как она вообще-то обычно и поступала, Леа только озадаченно заморгала. Еще бы, ведь это сравнение было до ужаса точным. Как только Леа покидала свою безопасную квартиру или офис издательства, ее мозг начинал работать как машина: все поступающие данные обрабатывались на ходу, а мигающий с секундным шагом огонек сигнализировал об опасности. Зеленый — все спокойно. Время от времени он сменялся красным, когда взгляд девушки падал на мужчину с развинченными движениями или кто-то неожиданно касался ее. И тогда у Леа на миг перехватывало дыхание до тех пор, пока мозг не выдавал спасительное сообщение об ошибке. За все эти годы девушка уже привыкла к тому, что страх постоянно пульсирует в ней — то усиливаясь, то угасая.

В этот вечер в баре Леа впервые за долгое время удалось ограничить чуткую поисковую систему в собственной голове. Но внимательность постепенно возвращалась, вытесняя ощущение причастности к этой опьяненной, веселящейся толпе. Она снова превратилась в Леа, которая чувствует себя в безопасности в общественном месте только тогда, когда в поле ее зрения находятся все пути к отступлению, в Леа, которая за многие годы привыкла держать под контролем абсолютно все.

Пальцы скользнули по красноватым шрамам на щеке. Выглядели они так, будто девушка попала под дождь из мелких угольков. Хотя шрамы слегка побледнели и под тщательно наложенным макияжем, их можно было заметить, только присмотревшись очень внимательно, но кончики пальцев помнили каждую ямку — настолько часто прикасались к ним.

Леа почувствовала некоторую горечь, но, глубоко вздохнув, сумела стряхнуть ее. К чему все эти рассуждения? В конце концов, она никогда не принадлежала к числу тех неизбывно радостных существ, которые могут ощущать всей кожей каждый миг бытия, — и «радар терминатора» здесь ни при чем.

Колдовские чары, заставляющие людей плясать на столах и флиртовать, были Леа просто не даны. Поэтому она смирилась с тем, что обречена на вечное бдение, туманящее легкость бытия.

Ну, может быть, не совсем… Потому что в запутанных лабиринтах, души всегда ведь есть неподконтрольные области, откуда прорастают цветы бунтарства, которые вечно вводят Леа в искушение. «Позади тяжелая и успешная неделя работы в издательстве, — подумала Леа. — После сегодняшнего великолепного завершения у меня есть право на удовольствия». Этот бар — такое пульсирующее и напряженное место. Леа вновь заметила, как при мысли об этом у нее напряглись мышцы спины. Девушка продолжила развивать мысль: «Милая Надин сегодня вечером просто восхитительна. И я не имею права снова перечеркивать ей весь вечер — посидеть над бокалом вина десять минут и сбежать под предлогом, первым пришедшим в голову. Нельзя так с ней обращаться — ведь она терпелива по отношению ко мне».

Леа одним глотком решительно допила «Rose» и заказала еще бокал у потрясающе привлекательного официанта. Поутихший страх тут же вспыхнул, но Леа отбросила его. Она хотела развлекаться, болтать с подругой и смеяться. Точка.

Нарочито небрежным жестом девушка подняла бокал и одарила официанта сногсшибательной улыбкой, чтобы в следующий миг уставиться в пол. Кто бы мог подумать, что она способна на что-либо подобное? Если бы эта соблазнительная улыбочка продлилась хотя бы секундой дольше, то официант, зад которого все женщины в баре хотя бы раз за этот вечер проводили взглядом, в конце концов, еще примостился бы рядом с ней.

Леа повернулась к Надин, которая тоже выглядела смущенной, но совладала с собой гораздо быстрее.

— Милая Леа, — сказала Надин, — это было просто великолепно. Ты не поделишься секретом, сколько раз ты репетировала это перед зеркалом?

— Ни одного, — рассмеявшись, ответила Леа и чуть приподняла бокал, показывая, что пьет за здоровье подруги.

Вино приятно покалывало язык, и лицо Леа озарила довольная улыбка. Время летело, она заметно расслабилась и стала прислушиваться к ничего не значащей болтовне подруги — пока та внезапно не прекратилась. Прошло некоторое время, прежде чем задумчивая Леа заметила, что подруга молчит. Она с любопытством вгляделась в лицо Надин, на котором отражалось восторженное возбуждение: накрашенные красной помадой губы были плотно сжаты и слегка дрожали, ее излучающее энергию тело подрагивало от напряжения. Пока еще она просто наблюдала за своей жертвой, но вот-вот Надин подскочит и безжалостно бросится на нее.

— Он: постоянно смотрит в нашу сторону, — сказала Надин, подтверждая таким образом предположение Леа. При этом отдельные слова из-за внезапно охрипшего голоса потонули в шуме бара. — Итак, он довольно высокий. Миленький костюмчик, классная фигура, классическое лицо — на удивление хорошо сложен. Жаль только, что волосы назад зачесал… Я точно не скажу — темно-русый, что ли? В любом случае, волосы слегка вьются. Ну, что же, этот мужчина — ходячий эталон.

Надин говорила, не отводя взгляда от объекта своих желаний.

— О Боже, какое выражение лица — я бы поставила всем выпивку, если бы только могла прочесть его мысли. В его голове может быть только что-то очень извращенное.

Леа не смогла больше сдерживаться и пьяно захихикала — красавчик попался. Хотя ей еще никогда не доводилось присутствовать при том, как подруга охотится на мужчин, поскольку обычно слишком рано уходила с вечеринок, несколько историй, описывающих Надин на тропе войны, ей доводилось слыхать. В конце концов, она никогда не делала тайны из своих желаний.

— Сделай мне одолжение, глянь только одним глазком, — обратилась к ней Надин. — Мне бы очень хотелось услышать твое мнение, прежде чем я отправлюсь к бару: дамский угодник или маньяк?

Леа послушно скользнула взглядом по толпе; в глаза ей бросилось несколько красивых молодых людей, никто из них описанию Надин не соответствовал. И только она собралась уточнить у Надин координаты, ее взгляд упал как раз туда, куда нужно. В мгновение ока система оповещения Леа переключилась на красный свет. Мышцы ее живота судорожно сжались, легкие отказали, словно она получила удар в грудь.

Леа встретилась глазами с мужчиной, находившимся неподалеку от бара. Причем смотрела достаточно долго.

Девушка резко опустила подбородок на грудь. Паника охватила ее, перекрыв все рычаги в мозгу. Болтовня сидевшей рядом Надин превратилась в монотонный шум. Вино начало опасно подниматься вверх по пищеводу. Руки, скрытые, к счастью, под столом, затрепетали, словно крылья мотылька. Лицо стало белее мела, даже губы потеряли цвет.

О бегстве нечего было и думать. Даже если бы Леа полностью контролировала свое тело… Заполненное людьми помещение в сотни раз предпочтительнее темной улицы, где в холодную ноябрьскую погоду никто из водителей и не подумает остановиться.

Пока Леа прислушивалась, как хватает ртом воздух, Надин, в голосе которой появились нервные интонации, стала требовать к себе внимания. Но Леа не была готова обратить внимание на кого бы то ни было в этом помещении. Страх, сковавший ее душу и тело, почти отнял разум, угрожая последнему полным уничтожением.

Потребовалось колоссальное усилие воли, чтобы как-то осмыслить то, что она только что видела. Всего лишь пара глаз — нет, даже этого толком не видела. Всего лишь впечатление, которое показалось знакомым. Рискнуть и взглянуть еще раз? Может быть, она обманулась? Такое случалось не раз за последние годы. Нужно всего лишь поднять голову, чтобы убедиться, что ошиблась. Тогда ее внутренняя система оповещения отменит чрезвычайное положение. Но инстинктивно Леа чувствовала, что на этот раз все будет иначе. Пока паника продолжала сжимать все ее тело, она ощущала знакомые до боли мурашки и потягивание, расползавшееся внизу живота. Несомненный признак того, что он действительно рядом.

«Я пропала!»

Эта мысль захватила сознание Леа, пробудив воспоминания о любовном томлении, которое предшествовало страху. «Еще раз этого я не переживу. Нужно срочно что-то предпринять, начать двигаться, закричать… Хоть что-нибудь! О Боже, что я делаю?» — Мысли Леа носились по замкнутому кругу до тех пор, пока она не приняла решение.

Когда рядом с ней возникла темная фигура, Леа сжала зубы с такой силой, что заболела челюсть, и беспомощно уставилась прямо перед собой. На лбу выступил пот, но она была не в состоянии поднять руку и отереть его. Уголком глаза она видела, что до него даже не рукой подать. Ближе. Гораздо ближе. Та ее часть, которую она научилась ненавидеть, рвалась преодолеть и эту дистанцию.

— Очень рад видеть тебя снова, — произнес он своим пленительным голосом.

1

Восточный ветер

Было еще не поздно, но сумерки опустились несколько часов назад. Они совершенно безжалостно и неожиданно окунули все во тьму. В этих восточных широтах между днем и ночью не было плавного перехода, который побуждал людей ускорить шаг и поспешить домой. Даже слабая сеть уличных фонарей не могла сдержать нарастающий голод темноты: каждый день отнимал все больше слабого дневного света, но в этом городе, похоже, никто особенно не старался приспособить уличное освещение к таким переменам. Все предпочитали, спотыкаясь, бродить по мрачным закоулкам и ломать себе шеи в снежных заносах.

Этим вечером, в первый раз подняв голову от книги, которую снабжала комментариями, Леа увидела черное окно, где отражался свет настольной лампы. Она озадаченно заморгала, потому что совсем недавно в окне были видны очертания дома напротив. Подавив зевоту, Леа потерла шею. Похоже, она была единственным человеком в этом городе, каждый раз удивляющимся тому, что прямо в центре, сидя в окружении широких улиц и домов, высотою более десяти этажей, можно разглядеть снаружи только отдельные размытые пятнышки света: лампы и свечи за оранжевыми шторами с коричневым рисунком да изредка — вспышки автомобильных фар в глубине переулков.

В этот вечер ко всему прочему звезды и месяц затмил падающий снег. Мгновение Леа наблюдала за игрой пушистых хлопьев, затем приоткрыла единственное окно в своей комнате и осторожно ощупала крючок на внешней стене. Ее пальцы тут же закололо от холода, и она была рада тому, что замерзший узел веревки, на конце которой висела матерчатая сумка, развязался легко. Она выудила завернутый в промасленную бумагу кусок сыра и пластиковую бутылку с замерзшим молоком.

Как бы холодно ни было снаружи, воздух в ее комнате едва не трещал от жары. Домоправитель, хозяин центрального отопления, живший в одной из этих бесчисленных клетушек, очевидно, любил, когда в комнате очень жарко. Поэтому Леа и сидела в маечке и пижамных штанах на пахнущем пылью полу и читала, в то время как ветер, сквозивший из щелей в раме, обдувал ее обнаженные плечи. Она уже свыклась с тем, что щеки горят в сухом, раскаленном воздухе, а ночью она просыпается в твердой уверенности, что уснула прямо в сауне.

Когда она рассказала об этом по телефону своей сокурснице Марле, та только холодно отметила:

— Ты ведь сама этого хотела. Зачем тратить время на Париж или Стокгольм, когда можно познавать дикую целину? Это ведь твои собственные слова, не правда ли? Когда я предупреждала тебя об этом, ты заявила, что любишь, когда тебе бросают вызов. Так пользуйся случаем.

Леа с трудом удалось сдержать язвительное замечание, но то, что подруга и не подумала ей посочувствовать, причинило боль, и этого нельзя было отрицать.

— Этот город и эти люди чем-то сбивают меня с толку, — произнесла она в надежде, что все же удастся выпросить у Марлы пару слов сочувствия.

Но Марла была безжалостна в своей чопорности.

— Ты никогда особенно не интересовалась тем, что происходит вокруг. Из всех людей, учившихся на литературном отделении, с которыми я знакома, ты больше всех погружена в мир книг. Чтобы ты обратила на кого-то внимание, этот кто-то должен написать историю о себе.

— Может быть, но… — запинаясь, ответила Леа, — здешние люди настолько другие. Я просто не понимаю правил, по которым тут все происходит, это не считая языковых трудностей. Здесь все такое странное, об этом не пишут в путеводителях.

— Ты просто не привыкла полагаться на других. И теперь вынуждена вылезти из своей скорлупы и взглянуть на то, что еще может предложить тебе жизнь. — В этом месте Леа возмущенно засопела, но Марла не позволила вывести себя из терпения. — Воспользуйся этим временем, проведенным на краю цивилизации, как шансом наконец-то начать по-настоящему замечать окружающих, а не просто быть с ними рядом. Ты ведь до сих пор именно так и поступала, Леа.

После этих слов Леа выдавила из себя несколько фраз прощания, и с тех пор Марле не звонила. Слова подруги ранили ее сильнее, чем она отваживалась самой себе признаться. Действительно, Леа была вполне способна обходиться без посторонней помощи — в конце концов, ей рано пришлось этому научиться. Но услышать слова подруги в затруднительной ситуации — с этим мириться она не хотела.

Несмотря на все, Леа нравилась комната, предоставленная ей на время получения стипендии для учебы за границей. Хотя она была размером с кладовую и обладала тем странным очарованием, которое источает зрелище упадка и разрухи, она была ее гнездом в этом чужом городе, не хотевшем принимать ее в себя.

Жуя бутерброд с сыром, запивая сухие крошки чаем, потому что молоко не успело оттаять, Леа прислушивалась к шорохам в доме, которые были громче, чем звук от ее глотков и шум в трубах отопления. Вечно ругающаяся пара, жившая над ней, похоже, еще не пришла домой. Квартира слева пустовала, как и многие другие в этих убогих бетонных коробках. Справа через тонкую стену слышались звуки кухни: кто-то громыхал металлической посудой, по радио передавали народные песни. Снаружи доносилась обычная смесь из грохота уличного движения, болтовни и некоторого количества народных песен. На удивление спокойный вечер.

Леа еще раз пробежала глазами по своим записям. Она сделала над собой усилие, пытаясь подавить возрастающую на протяжении вот уже нескольких часов нервозность. Сегодня вечером ее впервые пригласили на дискуссию к профессору литературы Этьену Каррьеру — темой будет расцвет романтики, как раз то, что изучала Леа. На лекциях ей еще не представилось случая блеснуть познаниями так, как ей бы того хотелось. Однако выдающаяся слава Каррьера и почти непонятная речь однокурсников обуздали ее растущее недовольство, поэтому Леа вела себя очень сдержанно, что вообще-то было ей не свойственно. К счастью, ей все же удалось несколькими замечаниями привлечь к себе внимание профессора и, как следствие, получить приглашение.

«Лучше всего, — сказала себе Леа, — убить оставшееся время где-нибудь… в другом месте». Здесь, в каморке площадью менее десяти квадратных метров, она в любом случае долго не выдержит. Ей было уже все равно — будут ли щеки полыхать от жары или их будет обжигать мороз.

Несколько минут спустя, с паркой и метровым вязаным шарфом под мышкой, она уже бежала через окутанный полумраком холл, пол которого, вопреки здравому смыслу, был застелен ковром. Десятилетия слякоти образовали в центре холла черную дорожку, каждый шаг по которой сопровождался чавкающими звуками. Пахло плесенью и мхом. Леа не особенно удивилась бы, обнаружив в углах папоротники. Скептически оглядев лифт в конце коридора, она устремилась к лестнице без окон. Лучше уж пробежать одиннадцать этажей вниз, чем довериться этому дряхлому чудовищу.

На улице девушка не успела достаточно плотно обмотать шарф вокруг шеи, как восточный ветер завладел каждым миллиметром незащищенной кожи, едва не заставив ее повернуть назад. И что за черт дернул ее приехать в эту ледяную дыру на целый семестр, уже в который раз спрашивала себя Леа.

Она неуверенно обошла забрызганный машинами сугроб, радуясь тому, что горят хотя бы некоторые фонари, кое-где освещая тротуар. Снегопад немного утих, когда Леа едва не пробежала мимо неприметной станции метро. Она никак не могла определиться — то ли вывеску метро украли, то ли ее никогда здесь и не было.

Лестница на платформу настолько обледенела, что Леа была вынуждена вцепиться окоченевшими пальцами в поручень, в то время как ее обутые в меховые сапоги ноги пытались удержаться на гладких, словно зеркало, ступеньках. Мимо пробегали люди, одетые в тяжелые пальто и зимние шапки, бросая на нее веселые взгляды. Но к этому Леа за последние недели уже привыкла. В отличие от нее даже плотно укутанные бабушки передвигались по льду элегантно.

Прошло всего лишь несколько минут, и Леа уже сидела в неотапливаемом вагоне, наблюдая за девушками напротив, умудрявшимися в одном ритме жевать жвачки. На всех были белые сапоги и короткие юбки, ноги обтянуты тоненьким нейлоном. Причудливые высокие прически не скрывали шерстяные шапки, а молнии коротеньких курточек были небрежно расстегнуты.

Поглощенная этим зрелищем абсолютной морозоустойчивости, Леа не заметила, что одна из девушек пренебрежительно рассматривает ее. Когда пассажирка наконец строгим голосом заговорила с Леа, та виновато вздрогнула. Несмотря на двухнедельный интенсивный курс, Леа не поняла ни слова. Она сосредоточенно уставилась на губы девушки, что, по всей видимости, показалось той еще более невежливым, чем откровенное разглядывание. Недолго думая она швырнула в Леа скомканной оберткой от жвачки.

— Да, спасибо, — сказала Леа и поторопилась выйти из вагона на следующей же станции, оставляя позади громко возмущающихся и смеющихся девушек.

Она обнаружила себя стоящей на заброшенной станции, название которой было погребено под слоем грязи. Кроме нее на узкой платформе не было никого, хотя в это время в метро очень много людей. Поскольку ее глаза не обнаружили ничего, за что можно зацепиться, Леа вернулась мыслями к только что пережитому и смущенно переступила с ноги на ногу. Она не рассчитывала, что кто-нибудь из девушек заметит, что она за ними наблюдает. Обычно окружающие не обращали на нее особого внимания. Это в первую очередь было причиной ее собственной жизненной позиции: Леа всегда интересовали книги: их можно читать, а вот людей — нет.

Мать всегда утверждала, что Леа — сильная и впечатлительная личность, но должна сама открыть это в себе. Однако постоянно курившая мать утверждала также, что раком легких может заболеть кто-то другой, но не она. Зато Леа придерживалась мнения, что не посылает нужных сигналов, которые могли бы подвигнуть окружающих удостоить ее вторым взглядом. Это было некое молчаливое соглашение: я не воспринимаю тебя, ты не воспринимаешь меня. До сих пор в жизни у нее так все и складывалось, плюс к тому всех ее знакомых можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Но здесь, в этой чужой стране, Леа внезапно поняла, что такое положение дел ей крайне неприятно. Ведь неожиданно покупка выпечки превращалась в прогулку по бульвару, потому что она не могла понять местных обычаев — становиться ли в очередь или проталкиваться к лотку? Показать на то, что тебе нужно или все же попытаться назвать, пусть даже она не умеет как следует это выговорить? А продавщица при этом презрительно кривится и смотрит мимо. Леа окончательно уверилась, что лучше не привлекать внимания к своей особе. Если это превращает человека в ходячую мишень для оберток от жвачки, то Леа предпочитает оставаться в тени.

Прогрохотавший мимо поезд оторвал Леа от грустных мыслей, заставив вспомнить, где она находится. Как раз, когда она нашла план города на покрытой плексигласом доске, редкие светящиеся лампы над ее головой замигали. В приступе паники Леа закусила нижнюю губу и приготовилась к тому, что вот сейчас ее окружит полнейшая темнота, потому что опять отказала проводка. От одной мысли о том, что на этой похожей на катакомбы станции не будет видно даже вытянутой руки, Леа едва не закричала. Но лампы, помигав и погудев немного, пришли в норму.

Леа поспешно бросила взгляд на карту города и увидела, что находится неподалеку от дома профессора Каррьера. Вообще-то она собиралась провести оставшееся время в центральной библиотеке, но мысль о том, чтобы еще хотя бы несколько минут подождать следующего поезда в этом холодном тоннеле с мерцающими лампами, заставила ее изменить первоначальный план. Придется немного пройти пешком, а потом… Интересно, насколько невежливо явиться на час раньше назначенного времени? Наверняка по дороге ей придет в голову подходящая отговорка, утешила она себя.

К тому моменту, когда она приблизилась к по-княжески освещенному дому профессора, подходящая отговорка, к сожалению, так и не пришла ей в голову. Леа в растерянности остановилась и попыталась собраться с мыслями.

У нее по-прежнему захватывало дух от резких противоположностей этого города: почти незаметно обширное гетто высоток переходило в узкую полосу старинных домов, пощаженных бомбежкой во время войны. Но уже через несколько кварталов эти архитектурные жемчужины оказывались огорожены забором сплетения эстакад и промышленных бараков. Дома в большинстве своем состояли из побитого непогодой бетона, а дороги — из разрушенного морозом асфальта. Хотя многим строениям было всего лишь несколько десятилетий, выглядели они так, будто вот-вот рухнут. В то время как старые кварталы переживали, можно сказать, эпоху Возрождения, большинство квартир в высотных домах стояли пустыми, и долгими зимними вечерами черные окна особенно сильно бросались в глаза. Периферию города составляли несколько жалких брошенных лачуг и разбитых ржавых автомобилей. Дальше начинался лес. Не тот, за которым ухаживали на протяжении многих лет, как у Леа дома, который она ценила и который так и звал прогуляться или поездить на велосипеде по множеству ухоженных дорожек воскресным днем. Нет, у этого леса не было ничего общего с удобным местом отдыха.

Когда Леа ехала сюда, она пересекала этот зеленый массив и, увидев его впервые, ощутила неуверенность, с тех пор не отпускавшую ее: армия мощных хвойных деревьев, уверенно противостоявшая снежной массе. Весной эти деревья наверняка не покрывали маленькие цветочки — просто потому, что ми один луч не проникал сквозь плотную хвойную крону. «Вели здесь вообще бывают солнечные лучи», — подумала Леа при виде этой живой стены, теснившей город со всех сторон, и поплотнее закуталась в шарф.

Вид красивого старого дома профессора сгладил мрачные впечатления последних недель. На дорогом фасаде была с любовью проработана каждая деталь, краски искрились свежестью, и даже явно старинная дверь была недавно покрыта темно-красным лаком, на котором нигде не было заметно ни царапинки. Ограды вокруг дома не было, он стоял располагающе близко к улице: только маленький кованый заборчик и пара заснеженных рододендронов отделяли частную территорию от общественной. К сожалению, Леа не могла заглянуть и комнаты — шторы были задернуты. Но через ткань проникал мягкий свет, словно приглашая войти. Девушку магически притягивали приглушенные звуки фортепиано.

Тем не менее, Леа переминалась с ноги на ногу, стараясь не обращать внимания на то, что пальцы на ногах начали замерзать. Она по-прежнему надеялась, что хотя бы один из ее сокурсников тоже явится непозволительно рано. Вместе легче было бы совершить бестактность. Очередной порыв ледяного ветра, от которого волосы упали на лицо, окончательно уверил ее в том, что дольше торчать на улице не стоит.

Вздохнув, Леа потянула за латунный прут рядом с дверью, после чего в доме раздался мелодичный звон. Спустя некоторое время, когда Леа уже собиралась позвонить еще раз, дверь немного приоткрылась. Девушку приветствовала на местном языке пожилая, одетая в черное женщина, из чего Леа заключила, что видит перед собой служанку.

Чувствуя на себе критический взгляд, Леа представилась и тихо пробормотала:

— Я пришла немного раньше…

Мгновение ей казалось, что ее не впустят. Но женщина, поколебавшись, с крайне недовольным выражением лица отошла в сторону. После того как Леа сняла куртку, шарф и стащила с ног промокшие сапоги, они вместе поднялись по устланной восточными коврами лестнице.

Леа хотелось, чтобы идти пришлось подольше, дабы как следует насладиться видом богато украшенных стен и заставленных книгами полок на верхнем этаже. Но не успела она опомниться, как пожилая женщина втолкнула ее в комнату, прошепелявив несколько непонятных слов, которые Леа не сумела бы понять при всем желании. Девушка бросила вопросительный взгляд через плечо, но двери уже закрылись, и она оказалась одна в гостиной.

Ее моментально охватило ощущение, будто она — пойманная птица, и она инстинктивно схватилась за дверную ручку. «Это же смешно», — сказала она себе, но стряхнуть охвативший ее страх не удалось. Игнорируя мурашки, ползущие по спине, она отошла от двери. С каждым шагом по направлению к центру комнаты ее все больше захватывала красота обстановки; безотчетный приступ страха прошел бесследно.

Кобальтовые шторы с золотой тесьмой закрывали ночь, а темно-красные шелковые обои поблескивали в свете камина. Леа с наслаждением провела пальцами по персидскому ковру, почти полностью покрывавшему лакированный деревянный пол. Большую часть комнаты занимал книжный шкаф вишневого дерева, драгоценные экспонаты в котором были подсвечены лампами. Комнату заполняла старинная мебель: изящные диванчики, на которых места хватало только двоим, украшенные завитушками стулья и столы со множеством серебряных рамок, фарфоровых фигурок и других почти игрушечных мелочей. В обрамленном золоченой рамой зеркале Леа на мгновение увидела свое узкое лицо и тут же отвернулась, потому что ей не понравилось слегка растерянное выражение.

В углу Леа наконец обнаружила пианино, звуки которого услышала на улице. Крышка инструмента все еще была призывно открыта. Как раз, когда она начала подумывать о том, чтобы заглянуть в ноты, свет погас. «Отключение электричества номер четыре за сегодняшний день», — подумала Леа и поставила галочку в своем воображаемом блокноте. Как может существовать страна, в которой все постоянно выключается?

Огонь в камине источал тепло и мягкий свет. За последнее время Леа не раз приходилось сидеть в темноте в гораздо менее приятной обстановке, так что после непродолжительного испуга она снова расслабилась. Здесь все же гораздо уютнее, чем в холодном тоннеле — хотя трудности в жизни быть должны.

Леа подумала, что неплохо было бы присесть на диванчик у камина, когда в противоположном конце комнаты внезапно вспыхнул свет. Тут же вернулось удручающее ощущение того, что она угодила в ловушку. Широко раскрытыми глазами Леа глядела на мужчину, задувшего спичку и со свечой в руке направившегося к ней. Когда на его лицо упал свет, страх тут же сменился скованностью: этот мужчина был захватывающе красив. Высокий, стройный, с почти невероятно классическим лицом и мягко спадающими на лоб и шею волосами. Он остановился на некотором расстоянии от нее, и Леа заметила, что его волосы цвета темного меда.

Но было еще кое-что, заставлявшее забыть о красоте мужчины. Нечто, тронувшее Леа и отнявшее у нее разум, словно унесенный ветром звук. Чувство, подобное тому, когда кто-то произносит правильные слова, и, хотя их не понимаешь, чувствуешь, что они истинны. Этот человек был словно тайное слово, предназначенное только для Леа.

Леа смотрела на него как завороженная и едва не поддалась желанию коснуться его — и тут заметила его насмешливую улыбку. Очарование рухнуло, и она смущенно уставилась в пол. Сначала несколько минут рассматривала интерьер гостиной, не замечая присутствия еще одного человека, а едва тот привлек к себе ее внимание, сразу же принялась пожирать его глазами.

— Надеюсь, вам нравится то, что вы видите? — спросил мужчина, к счастью, на известном Леа языке. Благодаря этому от нее не ускользнула двусмысленность фразы. Ко всему прочему его голос замечательно вписывался в общую картину: благозвучный, с хрипловатыми нотками. Леа все еще пребывала в плену очарования, так что смогла только утвердительно вздохнуть.

— Этьен приложил массу усилий, обставляя этот дом. Так что вполне могу понять ваше восхищение, — заявил он, ставя подсвечник на пианино. Опускаясь на табурет, он жестом пригласил Леа присесть на диванчик. Тело не слушалось, но она приняла приглашение, хотя боялась, что так близко от него потеряет самообладание и прыгнет к нему на колени. То, что они сидели вместе при свечах, казалось ей совершенно невероятным.

— Я полагаю, вы нездешняя? — спросил он таким тоном, словно они вели непринужденный разговор на коктейль-пати.

— Нет, — ответила Леа неприятно высоким голосом. Я не отсюда.

Это, без сомнения, был апогей в искусстве поддерживать разговор, после которого воцарилось молчание, дававшее Леа возможность прочувствовать свое бессилие. До сих пор ее нимало не смущало, что она не принадлежит к великим соблазнительницам, но рядом с этим сногсшибательным мужчиной быть настолько жалкой неудачницей было для нее слишком.

Глубоко несчастная, она сидела на диванчике, и минуты казались ей часами. Устремив взгляд на игру пламени в камине, она навострила уши, стараясь не пропустить ни малейшего движения мужчины. Ситуация была такой запутанной, что она не удивилась бы, если бы он вдруг оказался чем-то вроде фата-моргана. Если она сейчас переведет взгляд на табурет у пианино, то наверняка заметит только след ангельской пыли — попыталась она подбодрить себя, тем не менее, продолжая пялиться в огонь.

И в этот миг, когда внезапно снова вспыхнули все лампы, дверь распахнулась и вошел профессор Каррьер с небольшой группой студентов, удивленно оглядывающихся по сторонам. Одной из них была Язна, с которой Леа часто общалась после лекций. Леа как-то похвалила длинные волосы Язны, и после этого лед быстро растаял. Они даже встречались поболтать об университетских делах за чашечкой кофе. Но теперь приятельница только мимолетно взглянула на Леа, не посчитав нужным даже приветственно кивнуть — все внимание было приковано к мужчине у пианино. «Смотри-ка, — подумала Леа, — похоже, он оказывает такое гипнотическое действие не только на меня».

Леа не успела подумать ни о чем другом, потому что профессор Каррьер, пребывающий в самом хорошем расположении духа, шел прямо к ней, протягивая руки. Она медленно, словно в замедленной съемке, поднялась, в то время как возбужденные голоса группы прямо-таки набатом отдавались в ушах.

— Дорогая моя, — произнес профессор Каррьер характерным для него певучим голосом. — Разве не ужасны эти постоянные отключения света?

Как обычно, его элегантный вид заставил Леа ненадолго застыть в благоговении, затем очарование разрушилось, и ее снова поглотил мир учебы и университета.

Несмотря на свой высокий рост, профессор Каррьер обладал довольно хрупкой конституцией, а движения его составляли причудливую смесь грации и лаконизма, что Леа раньше замечала только у хороших танцоров. К тому же его седые, коротко стриженые волосы и аскетичное лицо очень гармонировали со скромным стилем одежды.

Профессор Каррьер, очень вежливый и приятный человек, у всех вызывал уважение. Однако его приветливость не маскировала то, что в его лице вы имели дело с образованным и весьма целеустремленным человеком. Леа была знакома со всеми его публикациями, хорошо зная, что профессор Каррьер — блестящий литературовед. Этот человек относился к своему делу более чем страстно — и как ученый, и как преподаватель. В конце концов, именно он явился решающей причиной того, что Леа выбрала этот нетипичный университетский город.

Леа ценила радушие и профессиональные знания профессора Каррьера, но было и кое-что еще, очаровывавшее ее: обычно она старалась соблюдать дистанцию по отношению к преподавателям, но профессор Каррьер с таким интересом относился к каждому из своих студентов, что устоять было невозможно. Поэтому Леа, отвечая на приветствие, заставила себя улыбнуться.

— Адам хорошо позаботился о вас? — спросил профессор, указывая на молчаливого мужчину, совсем недавно умудрившегося опрокинуть мир Леа вверх тормашками. Когда легкая улыбка на губах Леа начала таять, он понимающе кивнул. — Наверное, нет, насколько я его знаю. Мог бы и поиграть для юной леди на пианино, если разговоры ты считаешь излишними, — сказал он, уже обращаясь к молодому мужчине, по-прежнему сидевшему неподвижно. — Вы должны знать, что Адам — ужасный человек, дорогая Леа. Циник самого отвратительного толка. Он отлично подходит к здешнему климату. Вероятно, поэтому он уже так долго пользуется моим гостеприимством.

Что-то неуловимое в голосе профессора Каррьера заставляло предположить, что его критику по отношению к Адаму всерьез можно не принимать. Поэтому никто и не удивился, когда со стороны пианино донесся только негромкий смех, при звуках которого желудок Леа сделал совершенно невероятную мертвую петлю.

Группа расставила стулья полукругом перед камином. Завязалась дискуссия. Коллоквиум пытался осмыслить понятие романтизма, но еще больше каждый студент пытался добиться признания у профессора Каррьера. Точно так же, как и Леа, остальные великолепно подготовились к этому вечеру, который сам Каррьер называл «непринужденной беседой». В любом случае, все понимали, что каждый, кто не блеснет сегодня интеллектом, на следующее приглашение может не рассчитывать.

Леа давным-давно смирилась с тем, что никогда больше не переступит порог этого прекрасного дома. После встречи с Адамом ей слабо удавалось участвовать в полемике. Она по-прежнему была под властью притягательной силы, источаемой незнакомым мужчиной, а также была подавлена собственной жалкой неспособностью вызвать у него хотя бы малейший интерес к своей особе. Так и вышло: вместо того чтобы явить всем обширные познания в эпохе романтизма, она занималась исключительно тем, чтобы не забыть о дыхании. Ей не указали на дверь, заметив, что она является в дискуссии лишней, только потому, что в этом доме царила вежливость.

Случайно она поймала вопросительный взгляд Язны, которая, похоже, оправилась от очарования Адама, как только речь пошла об ее университетской карьере. Одними губами Язна спросила:

— Что случилось?

Но Леа только покачала головой. Она и сама этого не знала.

Где-то в глубине комнаты наматывал круги Адам. Иногда Леа казалось, что она слышит шорох штор, словно он снова принялся наблюдать за снегом. Профессор Каррьер приглашал его присоединиться к ним, но тот только безразлично произнес: «Может быть, позже». То, что он, несмотря на это, не покинул комнату, прямо-таки сводило Леа с ума. И если она не слишком ошибалась, то Каррьер испытывал нечто подобное: то и дело он обводил взглядом гостиную, и на лице его мелькало раздражение.

— Немалое значение имеет здесь вопрос души, или как вы полагаете? — обратился профессор Каррьер непосредственно к Леа.

Она лихорадочно копалась в памяти в поисках подходящего ответа.

— В романтизме глубины открывает тайный путь, — начала она, приводя в порядок мысли. — Это видно на примере живописи. Живописец чувствует произведение искусства внутри себя. По крайней мере, так говорит Каспар Давид Фридрих, картина которого «Монах у моря» является, пожалуй, самой известной картиной эпохи романтизма.

Прежде чем Леа успела продолжить, ее перебил Борис, агрессивный тон которого словно хотел уверить всех в том, что Леа не права, а прав всегда он. Потому что Борис всегда бывал прав.

— Я невысокого мнения об этом смешении искусств, когда речь идет об абстрактных понятиях, — произнес он, пожалуй, слишком громко, подчеркивая свои слова широкими жестами. — Литературу нельзя объяснять через живопись. Зачем нужны определения, если все можно объяснить при помощи всего?

Леа хотела возразить ему, когда у нее за спиной раздался приятный голос Адама.

— Любому человеку, интересующемуся духом романтизма, трудно проводить кристально четкие границы. Картина «Монах у моря» — великолепный тому пример. Можно даже утверждать, что она несет в себе почти все, составляющее романтизм.

Сконфуженная Леа обернулась и посмотрела Адаму прямо в глаза. Они были узкими — кошачьи глаза, окруженные густыми ресницами, радужка — темно-зеленого цвета. «Словно затененный деревьями пруд», — мечтательно подумала она, в то время как ее тренированный университетом язык спросил:

— А почему только «почти»?

Адам, не отрываясь, посмотрел прямо на нее, и веселая улыбка тут же исчезла с его губ.

— Потому что она только лишь обозначает темные стремления.

2

Голубой час

Утром ее разбудила острота морозного воздуха. Леа медленно открыла глаза и поглядела на скрытое в дымке утреннее солнце. В голове у нее продолжался фильм сна, гоня по экрану одну сумасшедшую картинку за другой, так что у нее закружилась голова, несмотря на то, что она лежала плашмя на спине. Ее преследовали, на нее напали, развернули, опрокинули — и все повторялось до тех пор, пока она не стала задыхаться. Однако животный страх за свою жизнь смешивался с наслаждением от собственной беспомощности. И возбуждением, когда все вокруг погружалось во тьму. Неописуемая потребность если уж быть уничтоженной, то тогда уж и быть хотя бы найденной.

Все это при пробуждении оставило странное чувство. «И что это натворила моя фантазия?» — спрашивала себя Леа, пытаясь отогнать впечатления ночи. При этом они улетучились, словно облака, в которых только что виднелись очертания лица, и вот уже в следующий миг не осталось ничего, кроме кучи ваты на голубом фоне.

Леа с удивлением обнаружила, что лежит полностью одетая на матрасе в своей маленькой комнатке. Окно распахнуто настежь. Можно было только радоваться тому, что батареи храбро сражались с волнами жгучего холода. В противном случае как минимум пальцы ног и кончик носа оказались бы отмороженными.

Озадаченная Леа поднялась и с опаской принялась вспоминать события прошедшего вечера. Она понятия не имела ни о том, чем окончилась дискуссия, ни как они все прощались. Тело было на автопилоте. Словно в трансе она брела домой сквозь снежные массы, подняв голову к звездному небу, а сердце билось в глубоком гулком ритме, от которого дрожат миры.

Только холод начал постепенно возвращать воспоминания. Запах Адама, когда он во время дискуссии стоял почти вплотную к ней, напоминал запах холодного воздуха. Он был морозный и ясный, когда она взглянула ему в лицо.

Что увидела она в его глазах?

Внезапно Леа стало так жарко, словно окно было заперто всю ночь. Тяжело дыша, она поднялась. Вот она снова, эта засасывающая трясина. Но на этот раз Леа стала сопротивляться сильному чувству. Что она заметила в глазах Адама? Картинка мелькнула, но уловить и понять ее Леа не смогла. Удивленно смотрела она на то неописуемое, что клубилось в этих зеленых глазах, пытаясь придать ему форму. Картинка исчезла, оставив после себя болезненную пустоту.

В отчаянии Леа вынуждена была признаться себе, что, к сожалению, ей не пришли в голову подходящие слова в тот миг, когда Адам ответил на ее взгляд. Казалось, поэтому он перестал существовать и превратился в самую обыкновенную вымышленную фигуру. Словно за соломинку, Леа схватилась за зачитанный сборник стихов Эгара Аллана По, на холщовом переплете которого много лет назад оставил отпечатки своих зубов ее пес Рубен. Дрожащими пальцами она провела по строкам:

И вдоль всего далекого пути

Среди туманов, пурпуром согретых,

До самого конца — одну тебя.

Эти строки уняли внутреннюю дрожь Леа. Она все еще нетвердо стояла на ногах, и, закрыв окно, снова опустилась на матрас, повторяя магические слова словно мантру.

Пытаясь понять причину этой безграничной тоски, она с болью в сердце осознала, что понятия не имеет, когда и где вновь увидит Адама. После краткой беседы они не обменялись друг с другом ни единым словом. Леа полагала, что Адам исчез еще до того, как все начали прощаться.

Она сидела, уцепившись за эту неприятную мысль, когда внезапно зазвонил ее мобильник. Девушка торопливо огляделась, пока не поняла, что звонящая штука лежит в боковом кармане ее парки, которая все еще на ней.

— Да? — ответила она, ловя ртом воздух.

— Доброе утро, Леа. — Профессор Каррьер даже не пытался скрыть веселья в голосе. — Надеюсь, я не разбудил вас?

Леа поспешно ущипнула себя за нос. «Дыши глубже, черт побери!» — прикрикнула она сама на себя.

— Извините, я только что поднялась пешком на одиннадцатый этаж. Минуточку, я отдышусь. — Ложь совершенно естественно слетела с ее дрожащих от волнения губ.

И с облегчением услышала тихий смех на том конце.

— Я хотел пригласить вас сегодня на ужин в «Декаданс», дорогая моя. Картина Фридриха, о которой вы вчера говорили, не идет у меня из головы. В принципе, о значении «Монаха у моря» для романтизма сказано много, и все же я охотно продолжил бы разговор. Я подумал, что нам стоит встретиться и поразмыслить над этим. Как вы считаете?

Леа воодушевленно кивнула. Когда она поняла, что Каррьер все еще ждет ее ответа, она срывающимся голосом торопливо крикнула в трубку:

— Непременно!

Остаток дня она провела в упоительной трясине, в которую толкнул ее вчера вечером Адам.

Леа сосредоточилась на зрелище открывающегося и закрывающегося рта профессора Каррьера. Так чертовски тяжело разбирать даже отдельные слова! Она не потеряла нить разговора, нет, но вступление уже пропустила. Леа сидела оглушенная, с разочарованием на лице, при этом она делала вид хотя бы минимальной заинтересованности.

К счастью, в понимании профессора Каррьера милая болтовня подразумевала монолог в его исполнении. Визави с тускло — как для «Декаданса» — одетой студенткой. Хотя Леа в приступе безумия очень долго комбинировала те немногие вещи, которые взяла с собой на семестр за границей, пока не организовала что-то мало-мальски приличное. Что ж, облегающий вязаный свитерок с воротником-стойкой в сочетании с джинсами хорошо бы смотрелся в студенческой забегаловке.

Леа вновь проглотила отчаяние. Хотя смущала ее не двусмысленность ситуации: она сидит одна с профессором в одном из лучших ресторанов города. Когда ее провели к элегантно накрытому столу, стоявшему в сторонке, откуда открывался вид на лабиринт улиц, она разочарованно заметила, что сервирован он только на двоих.

Разочарование было настолько велико, что охотнее всего Леа ушла бы, чтобы дома вдоволь нарыдаться в подушку. Так с детства она справлялась со всеми случавшимися в ее жизни неудачами. Но затем она храбро сглотнула и смирилась с тем, что участия в ужине Адам принимать не будет.

Едва официант привычным жестом придвинул Леа стул, как появился профессор Каррьер, потрепал ее по плечу и, еще только присаживаясь на стул, принялся читать доклад. Прервался он только затем, чтобы сделать заказ и широким жестом предоставил Леа возможность выбирать самой, о чем они оба уже сильно жалели.

Вообще-то Леа была к этой ситуации готова: дома она нашла в разговорнике перевод вопроса:

— Что вы нам сегодня посоветуете?

Из ответа официанта она не поняла ничего — сильный акцент в его французском, похоже, поставил в тупик даже профессора Каррьера, — но мужественно улыбнулась и ответила:

— Великолепно.

После того как были пережиты кристаллизованный тыквенный суп и превращенные в желе креветки, ее доконали драпированные кусочки перепела со связанным в форме миниатюрного бокала шнитт-луком рядом с икрой из красной свеклы. Она почувствовала, что с нее хватит, и скромно отодвинула тарелку, к которой едва притронулась. Леа опасалась, что еще один взрыв вкуса — и ей придется пригоршнями есть снег.

Профессор Каррьер тоже вымученно улыбнулся.

— У них есть специальное меню с региональной кухней, но показывают его они крайне неохотно. Ведь здесь просто очень модно обедать. Может быть, нам стоит позже взять на углу пирожков с грибами и квашеной капустой?

Леа воспользовалась кулинарной растерянностью Каррьера, чтобы ненадолго отлучиться в уборную. В вестибюле, представлявшем собой гротескную смесь из фатального понимания барокко и самых прекрасных вещей, которые могла предложить здешняя торговля хрусталем, она, вздохнув, опустилась на табурет перед одним из туалетных столиков.

Леа сознавала, как бледно должна смотреться на фоне этого буйства красок. Расфуфыренные дамы с лакированными губами и в стразовых босоножках на босу ногу, похоже, разделяли ее мнение, потому что второго взгляда с их стороны Леа не удостаивалась. «Sorry, но эволюция еще не позволила мне стать морозоустойчивой», — раздраженно подумала Леа, глядя на пятна от растаявшего снега на носках сапог.

И что же делать? Вот сидит она в студенческой одежде в ресторане первого класса за столом с крайне оригинальными, но совершенно несъедобными блюдами, и слушает нескончаемый поток мыслей профессора, в то время как ей хочется ныть от тоски. Вся ситуация была крайне необычной и, наверное, в любом случае вогнала бы ее в депрессию, даже без того, что отсутствие одного вообще-то чужого ей человека сводило ее с ума.

Леа вздохнула. Увидит ли она Адама когда-нибудь еще? Может быть, такая возможность представится, когда профессор Каррьер захочет показать ей особенно прекрасное издание «Приключения в сочельник». «Возможно, оно лежит в его спальне», — с неприязнью подумала Леа. Мгновение спустя она виновато вздрогнула, потому что за весь вечер профессор не предпринял ни малейшей попытки пофлиртовать с ней. Поэтому сейчас она вежливо вернется к столу и будет слушать ого. И очень внимательно — ведь она хорошая студентка.

Возвращаясь в зал, Леа смотрела исключительно в пол. Ее потребность в пренебрежительных взглядах лиц одного с ней пола на сегодня исчерпана. Она казалась себе серой и ненужной, как никогда раньше.

— Не пойму, как ты заталкиваешь в себя это. — Адам сидел спиной к окну за их столиком, с восхищением глядя на то, что осталось в тарелке Каррьера.

— Это только вопрос тренировки, — тоном профессионала пояснил Каррьер, а затем заметил Леа.

Улыбнувшись, он подозвал ее, но пододвинуть ей стул предоставил Адаму. Тот лишь кивнул в качестве приветствия, в то время как руки его лежали на спинке стула. Сама того не осознавая, Леа, присаживаясь, глубоко вздохнула. Чудесный запах снега, исходивший от одежды Адама, отнял разум.

Немного позже, когда стол был полностью убран и на нем остались только подсвечник и три бокала, полных вина, Леа была уже уверена в том, что слегка пьяна. Волнующий вид Адама только усугублял ситуацию, хотя он и избегал ее взгляда. Леа устраивало, что она может просто сидеть и смотреть на него. Она даже не пыталась привлечь его внимание. В данный момент достаточно было одного присутствия. Она наслаждалась его видом, изучала напряженность его прямого корпуса. Запоминала форму рук, расслабленно лежавших на столе. Наблюдала за тем, как свет то и дело играет на прядях цвета меда в его темно-русой шевелюре, так что они начинают источать теплые лучи.

Наконец голос профессора Каррьера вывел ее из задумчивости. Леа часто-часто заморгала. Это был прямо поставленный вопрос, а она понятия не имела, о чем он ее спросил. Профессор Каррьер подобрал оброненную нить разговора и, похоже, приобрел внимательного слушателя хотя бы в лице Адама.

Каррьер приветливо улыбнулся.

— Дорогая моя, не стесняйтесь, расскажите нам, как вы попали в сети романтизма.

Прошло мгновение, прежде чем Леа поняла, что он говорит не о ее чувствах к Адаму, а опять о своем любимом предмете, о романтизме. Ее серые мозговые клеточки включились на полную. «Холодный пуск двигателя», — с ужасом поняла она.

— Попала в сети… — задумчиво повторила она. — Это произошло, как и в случае большинства зол, на исходе детства, на пороге взросления. Я обнаружила в себе слабость к зловещему… — Леа замерла.

То, что она рассказывала, звучало ужасно скучно. При всем при этом тот опыт, несмотря на всю свою простоту, был почти озарением, оказавшим влияние на всю ее последующую жизнь.

— То, что я только что сказала, прозвучало уклончиво, — продолжала Леа. — На самом же деле в двенадцатилетнем возрасте во время летних каникул я открыла для себя мир «романа ужасов» — к большому сожалению моих родителей. Сияло солнце, люди веселились, а я сводила с ума мать, тратя все свои карманные деньги на тяжеленные книги с такими чудесными названиями как «Салимов удел». Эти романы ужасов задели во мне какую-то струну, давая ощущение того, что меня уносит отсюда, безо всякой надежды на спасение. Мне безразличны были пляж и вода, я сидела под навесом, не имея времени даже на болтовню с матерью, потому что была полностью поглощена книгой. Когда потом я занялась изучением литературы, долго размышлять над специализацией мне не понадобилось. Да, я просто стала добычей духа романтизма. Кроме того, всегда нравилось все иррациональное и бесцельные грезы.

Во время своего небольшого доклада Леа сосредоточилась на отражении огней в окне за левым плечом Адама и продолжала смотреть туда, пока ее не освободил из этого плена тихий смех профессора Каррьера. Хотя по его виду нельзя было сказать, что ему весело; скорее, он испытывал облегчение.

— Слабость к иррациональному — чудесная предпосылка для преодоления известных границ. Леа, а как вы вообще живете? Вы — выдающаяся студентка со своеобразным чувством юмора. — Одним движением профессор велел Леа помолчать. — Ну, для чего вы выбрали такое место, как это, когда могли получить стипендию для учебы в больших старинных городах континента? Любовная тоска?

Услышав последние слова, Леа позволила себе взглянуть в лицо Адаму. Тот как раз хотел сделать глоток вина, когда рука его застыла на полпути ко рту. Взгляд его устремился на Леа, но уже в следующий миг он отвел глаза и отпил из бокала.

Поскольку Леа не ответила ему, профессор Каррьер продолжал:

— Вот видите, вы постоянно замкнуты в этих университетских рамках. Очень трудно выманить вас. Но меня интересует, что скрывается за этим заученным умением мыслить и говорить. Что является спусковым устройством для этого беззаветного интереса? Ваши знания и успехи — пример для подражания, и, тем не менее, я не могу различить красной нити… Полагаю, вы не знаете, куда идти дальше, потому что не хотите докопаться до того, откуда в вас эта потребность.

— Вы интересуетесь психологией? — спросила Леа более резко, чем ей того хотелось. Однако она не могла избавиться от ощущения, что профессор Каррьер хочет загнать ее в какой-то угол. Кроме того, она ощущала растущее беспокойство Адама, внимание которого было приковано к Каррьеру. При этом он так сильно наклонился к столу, словно каждую минуту был готов к прыжку, подобно дикой кошке.

По лицу Леа промелькнула улыбка. Если эта тема вызывает у Адама такой интерес, то нужно придерживаться ее, пусть даже при этом она попадется на крючок такому искушенному в беседах собеседнику, как профессор. Главное, ей удалось вселить жизнь в замкнутые черты Адама, и, может быть, они расскажут ей что-то о нем.

— Думаю, меня интересуют эти переломные моменты, которые зовут людей на стезю романтизма, где все размыто и запутано, и уже не знаешь, где верх, а где низ. Нарушение законов, это неясное томление по непознанному. Возможно, нужно быть чувствительным к чему-то определенному, чтобы быть в состоянии заниматься лордом Байроном и ему подобными.

Леа услышала, как засопел Адам, но профессор Каррьер опередил его:

— Вот что мне хотелось бы знать, дорогая моя: на чем основана ваша восприимчивость? На чистом любопытстве? Или на чем-то большем, более сильном, на неком фундаменте, способном выдержать строение?

Леа озадаченно глядела на профессора. Его слова затронули в ней что-то, подобно тому, как трогают пальцем зеркальную гладь пруда. Пока Леа искала ответ, глядя при этом в серьезное, сосредоточенно-бледное лицо Каррьера, Адам резко поднялся, разрушая чары.

— На сегодня достаточно уже допросов. Можешь продолжить мучить ее завтра на лекции. Леа, я на машине и, если хотите, могу отвезти вас домой.

Леа вскочила, чтобы в следующий же миг устыдиться своей невежливости. Но ни профессор Каррьер, ни Адам не заметили ее поведения, потому что были слишком заняты тем, что вели между собой безмолвный спор.

Леа подавленно ждала, чем он окончится, когда профессор внезапно протянул ей на прощание руку. Тряся ее ладонь, он хитро заметил:

— Пожалуй, мне следует извиниться перед вами за свой темперамент и любопытство, дорогая моя. Вы наверняка понимаете, что все дело исключительно в страсти — не можешь контролировать себя и подвергаешься опасности показаться смешным.

Он снова подмигнул ей, а затем пальцы Адама слегка коснулись ее плеча, чтобы напомнить, что пора идти. Леа тут же оставила свои размышления о том, действительно ли профессор Каррьер нарочно выбрал настолько двусмысленные слова, как ей показалось.

Она безропотно последовала за Адамом через зал. При этом она отметила светло-русые волоски на его руках, когда он открывал дверь; от нее не ускользнули его плотно сжатые губы. В отражении зеркала машины, при этом чувственно-пухлая нижняя губа не потеряла ни капельки своего воздействия. Не ускользнула от ее внимания и глубокая морщинка над его правой бровью, появившаяся с тех пор, как Каррьер начал свой допрос. Только вот поездка через темный город прошла быстрее, чем думала Леа. Не успела она даже начать разговор, как Адам уже открыл перед ней дверцу, помогая выйти.

Они молча поднялись по лестнице, и по степени запыханности Леа установила, что они добрались до одиннадцатого этажа быстрее, чем предполагалось. В этом сером, плохо освещенном месте Адам прямо-таки светился, словно пришел из другого измерения, весь прекрасный и чужой.

Поднимающаяся по лестнице мраморная статуя, источающая манящий аромат, — так казалось преисполненной томления Леа.

Когда они оказались перед дверью в комнату Леа, девушка была вне себя. На нее, словно проклятие, навалилась влюбленность того рода, что способна любого человека лишить возможности двигаться. В то же время она чувствовала, как волной подступает паника, что Адам вот-вот попрощается с ней.

Мужчина стоял так близко, что достаточно было поднять руку, чтобы коснуться его лица, лишенного, кстати, всяческого выражения. Но он избегал какого бы то ни было контакта с ней.

— Доброй ночи, Леа, — сказал он, и вот уже его нет рядом. В комнате девушке удалось стащить с себя одежду, и рухнуть на матрас, чтобы свернуться там, в позе эмбриона, и прочувствовать пустоту, охватившую ее. Она заставила себя расплакаться и, в конце концов, принялась всхлипывать так душераздирающе, что едва не задохнулась. Несмотря на ощутимое облегчение, ей пришлось пролить немало слез, прежде чем она сумела уснуть.

Спустя несколько часов Леа проснулась от внезапного осознания. Закашлявшись, она села на матрасе. Грудь болела, словно на нее положили что-то тяжелое.

«Откуда он знает, где я живу? На каком этаже? В какой квартире? Он же всегда шел впереди!» Леа была в этом уверена. Откуда он знает все это?

Адам почти не заметил, как спустился по лестнице — шаг за шагом, не позволяя себя ни о чем думать. Внезапно он снова оказался на улице. Позади, медленно закрываясь, заскрипела дверь подъезда. Сквозь вечно заляпанные стекла двойной двери проникал свет освещенного холла, и ему показалось, что он слышит гудение ламп дневного света. Оно быстро перешло в громкий скрип у него в ушах, настолько сильный, что стало больно. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что это скрипят не лампы, а что-то у него внутри.

Он с трудом устоял перед желанием пройти дорогу, которая только что далась ему с таким трудом, в обратном направлении, чтобы, наконец, утолить терзавшую его жажду, отнимавшую разум.

Адам заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть, затем двинулся к машине. Когда он вынимал из кармана ключ, руки его дрожали настолько сильно, что ему никак не удавалось открыть дверцу. Давя в себя крик ярости, он всадил кулак в окно, разбившееся от удара. Адам поднял руку и увидел на разбитом стекле несколько размытых красных пятен.

Моментально желание, еще только что державшее его железной хваткой, отступило. Вид крови изменил все, и следы крови в этот миг привлекали внимание не только Адама.

Желтоватый верхний свет центральной библиотеки скрывал в тени глаза и опущенные головы, и какой-то особый вид мелких частичек пыли, мерцавших в воздухе, вынуждал чьи-то легкие зайтись кашлем. Леа уже некоторое время наблюдала за тем, как молодой человек, одетый, несмотря на жару, в одну из этих ярких тренировочных курток из износоустойчивой ткани, переворачивал в равномерном пятиминутном ритме страницы медицинской энциклопедии. Она понаблюдала за ним еще три страницы, а затем снова вернулась к лежавшей перед ней картине.

Репродукция «Монаха у моря» тем временем снова свернулась. Леа осторожно разгладила ее и положила на скручивающиеся уголки блокнот и карандаши. Затем как следует протерла невыспавшиеся глаза, от чего в них запекло еще сильнее.

Рядом с ней лежала нечистая совесть в форме стопки бумаги, вся заполненная каракулями чего-то очень бездуховно и плохо скопированного. Вот уже несколько дней ей в голову не приходила ни одна оригинальная мысль. При этом срок сдачи неумолимо приближался, а Леа не привыкла работать в условиях нехватки времени. Обычно идеи так и лезли из нее, но теперь воцарилось молчание. Ее интеллект безропотно подчинился страсти.

Боже мой, быть ведь такого не может, чтобы мужчина, о котором она ровным счетом ничего не знает, так затуманил ее чувства и рассудок. Разве красота способна вызвать такую сильную страсть, что сжимает грудь? И единственное, что открылось ей об Адаме, это его неприступность. Это тоже, без сомнения, может привлекать, но вот привлекать с такой силой, что вся жизнь внезапно кажется пустой только потому, что его нет рядом?

Леа расстроено глядела на хрупкую, похожую на тень фигурку монаха, стоявшую спиной к ней и, казалось, выпадавшую из общей картины. «Точно так же, как и я из своей жизни», — подумала она, разглаживая пальцами сворачивающуюся бумагу.

Она вновь попыталась сконцентрироваться на репродукции, надеясь, что произведение искусства вдохновит ее на что-нибудь. Но ничего подобного не произошло. Леа еще несколько секунд пыталась извлечь из картины хоть что-нибудь полезное, а затем сдалась и принялась просто рассматривать ее.

Бесконечная синь горизонта, столь необычно низко указанная Каспаром Давидом Фридрихом, вошла в нее, потянула за одежду и кожу, вовлекая в бесконечное метание между небом и морем. Ветер безжалостно трепал ее волосы, унося аромат моря, и ей стало трудно дышать. Леа отдалась на волю ветра, чувствуя, что шатается. Ее охватил шум волн, прогоняя остатки сопротивления, гоня прочь мысли. Она рухнула в голубую бесконечность, она очень охотно сдалась.

Позже она не смогла бы сказать, сколько времени просидела так, поглощенная картиной, со вцепившимися в край стола руками, пока сознание капля по капле не вернулось к ней. Она не слишком обрадовалась этому, потому что тут же вернулось горячее биение в груди, из-за которого все казалось не важным и мертвым.

«Так дальше продолжаться не может», — решила Леа. Было просто смешно проводить дни, словно в трансе и не интересоваться тем, чем жила до сих пор. Ночи тоже были не лучше: одиночество лишало ее сна, заставляя то и дело вскакивать и оглядываться в темной комнате в поисках кого-то, кто никогда даже не думал в нее войти. И, тем не менее, все в ней ждало возвращения Адама.

Леа горько рассмеялась. Может быть, ее истрепанная томлением душа планирует стоять в очереди столько времени, сколько потребуется Адаму для того, чтобы передумать. План «Б», похоже, не был предусмотрен. Безжизненно, словно Шиповничек [2], она будет ждать, когда появится принц. А если нет? Ах, да чего, в конце концов, стоит ее жизнь? Все казалось таким бессмысленным по сравнению с отсутствием Адама.

Леа с облегчением ощутила, как в ней просыпается нечто вроде возмущения. Спасительный якорь, за который она немедленно ухватилась. Вся эта история — полнейшая чушь. Сходить с ума по красивому мужчине, с которым она едва ли обменялась парой слов. Кто может сказать, какие пропасти скрываются за соблазнительным фасадом? Или еще хуже: может быть, ничего, кроме фасада-то, и нет. Подобное восхищение свойственно только американским горкам неконтролируемых юношеских мечтаний, но уж точно его не должна демонстрировать девушка, находящаяся на пути к получению заветной стипендии для защиты диссертации.

Чтобы еще очевиднее доказать себе, насколько она смехотворна в этой своей полу-мании, Леа представила, как рассказывает об Адаме подруге. Она хорошо представляла сочувственные взгляды и сдавленные смешки, которые вызовет подобное признание. И вдруг поток мыслей споткнулся: какой подруге? На мгновение она задумалась о другом.

У нее не было настоящей подруги, только Марла, с которой она не разговаривала с тех пор, как они поспорили. Кроме того, Марла, на ее взгляд, была слишком сухой, чтобы выслушивать какие-то бредни, — об этом Леа даже задумываться не стоило. Здесь, в университете, Леа пока что только с Язной обменялась более чем парой слов, но обсуждать с ней такую волнующую тему? Для этого девушки слишком мало знали друг друга. Кроме того, Леа не нравилось вспоминать язвительные замечания в адрес Адама, которые делала Язна после вечера у профессора Каррьера. Слушать, как кто-то превращает мужчину, по которому ты сходишь с ума, в объект для насмешек, было крайне неприятно.

Леа, погруженная в эти мысли, принялась катать между ладонями карандаш. Мама наверняка с удовольствием обсудила бы тему ее влюбленности. В конце концов, она ведь вечно опасалась, что дочь унаследовала не только мечтательный характер отца, но и его бесстрастность. Леа в который раз почувствовала, как скучает по маме. Единственный человек, который когда-либо был по-настоящему близок ей, которому в силу настойчивости и при помощи тонких шуток удавалось к ней пробиться.

Она печально закусила нижнюю губу, в конце концов, признаваясь себе, что на самом деле не существует никого, кому можно было бы поверить свои запутанные чувства по отношению к Адаму. Вполне возможно, с горечью подумала она, в том, что она перебывает в каком-то дурманящем состоянии, виновато ее одиночество.

Пришло время признать, что она зашла в тупик. И не имеет ни малейшего понятия о том, кто такой Адам. Одно известно точно: он не был готов даже к тому, чтобы притвориться питающим к ней интерес. Все размышления, почему он так уверенно пришел к ее квартире, были рождены тем самым желанием, которое заставляло ее просыпаться по ночам в надежде обнаружить его сидящим рядом с ней на матрасе.

«Все, достаточно!» — одернула себя Леа. С этого момента у нее есть старый добрый смысл жизни: литература. Своей оригинальностью она заставит глаза профессора Каррьера лучиться. Она решительно откинулась на спинку стула и посмотрела на произведение искусства Фридриха совершенно иначе…

…и вновь погрузилась в синеву так внезапно и болезненно, что комок нервов между грудью и животом вновь оказался под напряжением. Восстание было проиграно, сопротивление — бесполезно. Леа безвольно поплыла по воле волн, и будет плыть до тех пор, пока не придет Адам и не освободит ее.

3

Кровь и снег

В воздухе витал след непривычного аромата. Его почти неуловимо принес ледяной ветер, практически растерзав его по дороге, так что аромат едва не поглотили многослойные запахи улицы.

Адам остановился и запрокинул голову. Улица была безлюдна; разбитый трамвай только что исчез за углом, только одна машина, из которой доносилась громкая музыка, проскользнула мимо. Мгновение он взвешивал мысль о том, чтобы закрыть глаза и получше сконцентрироваться. Если чувства не обманывают, то нужно обращать внимание на любое движение вокруг.

Этот запах… Запах старой кожи, но под ним было еще кое-что другое. Темное, мрачное… Нет, сколько бы он ни пытался, теперь ноздри его щекотали только выхлопные газы да мороз. Он беззвучно выругался и вновь глянул в заброшенный переулок, из которого ветер принес необычайный аромат. Аромат, которого в этом городе, в общем-то, не должно было быть.

«Твои воспоминания играют с тобой злую шутку», — попытался успокоить он себя. В конце концов, сейчас как никогда нужно отвлечься. Потому что снова и снова его настигало то ощущение, пытаясь принудить его, подтолкнуть к непосредственной цели. Адам крепко сжал зубы, стремясь подавить тоску, постоянно терзавшую его и грозившую сломить.

Внезапно запах снова коснулся его чувств, и на этот раз воспоминания тут же подбросили картинку: в переулке таился готовый к прыжку зверь.

Адам не осознавал этого, но его лицо расплылось в улыбке. Он обернулся и слился с темнотой.

Непонятный шум превращался в равномерное тиканье… Слабый запах, проникший в сны Леа, зовущий ее… Она проснулась, лежа на боку. Плечо больно вдавлено в пол сквозь тонкий матрас, голые колени склеились. Мокрая от пота футболка прилипла к спине, и тем не менее Леа не могла шевельнуться. Она обессилено прислушивалась к своему частому дыханию, чувствуя, как быстро колотится сердце.

Какой бы кошмар ни заставил ее вспотеть от страха, он уже улетучился.

Она провела кончиком языка по пересохшим губам и заморгала. Ее окружала темная, хоть глаз выколи, ночь. Мгновение она обдумывала, не отыскать ли удобное положение и не попытаться ли снова уснуть. Но в ее жилах шумел адреналин, щекотал пальцы на ногах, заставил ее схватиться за лежавший рядом с матрасом фонарик. Вспыхнул слабый свет.

Сонным взглядом Леа окинула комнату, увидела опрокинутую стопку книг, грязные чашки — и голые мужские ноги. Прежде чем разум успел осознать эту невероятность, взгляд последовал дальше, чтобы снова резко вернуться к ногам.

Леа в панике подобралась, встала на четвереньки, рот все еще был открыт от удивления.

В трех шагах от нее в полутьме сидел Адам, набросив одеяло на голое тело. Видны были только плечи, руки и ноги. Вокруг предплечья, свободно лежавшего на коленях, он обмотал полотенце, которое крепко держал свободной рукой. «Мое полотенце для посуды», — растерянно подумала Леа.

Адам устремил взгляд на нее — точнее, туда, где только что лежала спящая девушка. Вдруг его веки дернулись, и он уставился прямо ей в лицо.

Леа инстинктивно отпрянула, плюхнулась на задницу и застыла.

Адам не двигался.

Смущенный смешок сорвался с ее губ, но она тут же сжала их снова.

«Что здесь происходит? — спросила она себя. — Наверняка ты спишь и видишь сон», — попыталась она успокоить свою наделенную разумом половинку мозга. Но проходили секунды, Адам продолжал сидеть словно статуя, отвечая на ее взгляд и тем не менее по-настоящему не глядя на нее.

Леа медленно поднялась, а зеленые глаза Адама следили за каждым ее движением с очевидным запозданием. Осторожно приближаясь к нему, она заметила темное пятно на белом полотенце… и оно увеличивалось с каждой секундой. Леа словно завороженная смотрела на обнаженное плечо Адама, на котором виднелся кровоподтек шириной с ладонь. Сама ключица казалась какой-то странной. Искривление…

— Адам? — Голос Леа сорвался.

В этот момент у нее возникло ощущение, будто некая сила схватила ее тело и швырнула в другой конец комнаты, но одновременно с этим ее дрожащие пальцы двигались по лицу Адама. Их глаза встретились в тот миг, когда кончики ее пальцев коснулись его щеки.

— Твое лицо все забрызгано кровью, — услышала она свой безжизненный голос.

«Это сон, кошмарный сон!» — кричал голос в ее голове, но неуверенные нотки не позволили ей поверить в это.

Рука Адама отпустила раненое предплечье и осторожно отвела в сторону палец Леа. Девушка с восхищением заметила, что кончик ее пальца при этом вытер одно из темных пятнышек. Остался слабый светло-красный след. Когда Адам медленно поднялся, она заметила, что губы его слегка дрожат.

Что он прячет под одеялом? Еще больше крови?

Леа не могла двигаться, даже когда Адам попытался слегка оттолкнуть ее от себя, чтобы пройти к умывальнику в кухонной нише. Из оцепенения ее вывел только шум струящейся воды. Нетвердо держась на ногах, она последовала за ним, когда в нос ей ударил тяжелый металлический запах крови.

Адам одной рукой плеснул воду в лицо, та, окрасившись в красный цвет, стекла в умывальник. Он перестал брызгать водой только тогда, когда стекающая вода вновь стала чистой. Он застыл, слегка наклонившись; на лицо налипли мокрые пряди волос.

Темное пятно в растрепанных волосах Адама магически притягивало Леа, и она запустила туда палец. На нем осталось что-то липкое. Она лихорадочно отметила глубокие порезы на лопатке Адама, края которых вдруг шевельнулись. Раны стали уже — отрицать это было невозможно. Пока Леа таращилась на ссадины, те начали закрываться на глазах.

— Это не моя кровь. Не человеческая кровь.

Эти слова вырвали Леа из оцепенения, и она с силой заставила себя отвести взгляд от ран на плече. Ее руки вцепились в край умывальника. Холодный фарфор держал хорошо. Мелкие царапины на его поверхности несли в себе что-то настоящее, подлинное.

Девушка снова неуверенно протянула руку к Адаму. Она видела, как выражение его лица стало суровее, когда он повернулся к ней. Тем не менее, она положила ладонь на его обнаженную грудь и при прикосновении почувствовала мурашки, словно сквозь нее прошел слабый ток. Все смущение и страх разом улетучились, осталась только потребность чувствовать тело Адама, тянуться к нему, чтобы это волшебство покрыло всю ее кожу без остатка.

Но уже в следующий миг Адам одним плавным движением увернулся от нее. От разочарования Леа издала удивленный звук, на который Адам ответил негромким рычанием. Она удивленно замерла. На лице Адама угадывалось то же волнение, которое охватывало ее. Он снова повернулся к ней, и она увидела, как напряглись его мышцы под кожей, словно он в любой момент готов был броситься на нее. Но он стоял неподвижно и, казалось, даже не дышал. Ей с большим трудом удалось сдержать себя и не прижаться к нему.

— Что теперь? — затаив дыхание, спросила она.

Адам провел рукой по лицу, словно пытаясь разбудить самого себя. Затем приложил ладонь к глазам, и нижняя половина его лица скрылась в тени. И все же от Леа не ускользнул его тихий смех. В нем слышались отчаяние и в то же время облегчение.

— Я должна вызвать врача. Хоть кого-нибудь позвать, — сказала она, пытаясь привнести в ситуацию хоть капельку… нормальности.

— Нет! — Адам поспешно шагнул к ней. В его глазах промелькнули страх и некоторая доля гнева, но это выражение было мимолетным, уступив место сдержанности. — Сейчас мы присядем, — сказал он, указывая на матрас, который наряду со старым ковром и пластиковым стулом был единственным местом для сидения в комнате.

Леа опустилась рядом с ним на постель, изо всех сил стараясь случайно не коснуться его. Адам вновь погрузился в оцепенение, и, казалось, не замечал ее присутствия. Внезапно подавленность Леа сменилась холодной яростью. Она злилась на этого молчаливого человека, который то и дело приводил ее в замешательство. При этом он перешел уже все границы, и ей нужны были объяснения.

— Ты сидишь в моей комнате среди ночи, — перешла она в наступление.

Адам кивнул, не поворачивая головы. Его правая нога была слегка согнута, раненая рука в пропитанной кровью повязке вновь лежала на коленях. Одеяло, которым он обернулся, сползло, открыв свежесодранную кожу на бедре.

— Среди ночи, неодетый.

Так как Адам снова ограничился одним лишь кивком, она добавила:

Голый и окровавленный. Черт возьми, Адам! Он раздраженно ответил на ее взгляд.

— Да, — только и сказал он.

— Рана на твоей спине как раз собирается затянуться сама собой.

Адам закрыл глаза, прислонился затылком к стене и вытянул ногу. На его лице мелькнула улыбка, когда он коротко ответил:

— Знаю.

Леа считала удары сердца, прежде чем он заговорил снова.

— Ну хорошо, я не должен был приходить к тебе, по крайней мере, не в таком состоянии. Что-то здесь привлекло меня, но вообще-то оно притягивает меня каждую чертову ночь, с тех пор как я впервые увидел тебя в доме Этьена. Если бы я не был так сильно ранен, ты не заметила бы меня. Моя ошибка.

Адам криво усмехнулся Леа, от чего тысяча вопросов, которые она только что хотела задать, куда-то исчезли. Удивительная способность, потому что вообще-то никому не удавалось заставить умолкнуть пытливый ум Леа. Адаму же было достаточно одного взгляда, чтобы она забыла только что пережитое безумие. Она несмело улыбнулась в ответ.

Охотнее всего она поддалась бы зову мурашек в кончиках пальцев и погладила бы его по щеке, но тут Адам принялся снимать с предплечья повязку. По сплетению вен проходили три глубоких пореза, белые края расступились, открывая темную путаницу плоти. Леа пришлось приложить все усилия, чтобы не закричать. Ей показалось, что она увидела перерезанные вены и болтающуюся нить сухожилия. Но гораздо сильнее страшной раны Леа шокировало то, что ее края медленно стягивались.

— Еще пара часов, и ничего не будет видно, — деловито пояснил Адам. — Все вернется в прежнее состояние. Это своего рода болезнь, трудно объяснить. Полагаю, ты не согласилась бы просто забыть сегодняшнюю ночь, не правда ли?

Он вновь подарил Леа улыбку, на которую она на этот раз ответила сердитым сопением.

— Так я и думал, — произнес Адам, и в голосе его слышалась легкая веселость. Похоже было, что он принял решение и, казалось, испытывал почти что облегчение. Леа инстинктивно немного отодвинулась от него, словно догадываясь, о чем сейчас расскажет Адам. Во взгляде, который бросил он на нее, читалось, что он хорошо понимает ее страх.

— Думаю, такое ты назвала бы присутствием демона, — произнес Адам со спокойствием, совершенно не гармонирующим со смыслом его слов. — Он один. И, тем не менее, его много. Он целиком и полностью владеет тобой, проникая в каждую клеточку твоего тела. Наполняет твое тело, словно сосуд, и одновременно с этим его консервирует. Итак, если я порежусь, демон затянет раны, чтобы вернуть прежнее состояние. Словно возвращающаяся в свое положение резинка. — Он щелкнул пальцами, и Леа вздрогнула. — В общем-то, одержимость демоном лишает многих человеческих особенностей: человек перестает мерзнуть и потеть, сон ему не нужен, процесс старения тоже останавливается. Есть только одно необходимое условие: демон хочет, чтобы за ним ухаживали.

Ничего не понимая, Леа глядела на Адама, но тот молчал. Потом она одним махом осознала услышанное, от чего у нее перехватило дыхание.

— Адам, чья кровь была на твоем лице?

— Ты мыслишь в правильном направлении, — спокойно ответил он, пытаясь встретиться с ее бегающим взглядом. — Та кровь здесь ни при чем. Это результат непредвиденной встречи с подобным мне существом, наемницей. Я уже встречался с ней раньше, но, честно говоря, сегодняшнее стечение обстоятельств выбило меня из колеи… И прежде чем ты, окончательно ужаснувшись, спросишь меня еще раз: существуют более элегантные способы получить кровь, чем нападать на ничего не подозревающих жертв в темных переулках. Обычно я не бегаю по улицам весь перемазанный красным.

Некоторое время они молча шли рядом по пустому ночному городу, сопровождаемые неровным светом фонарей. Прошлым вечером ветер принес теплый воздух с побережья, из-за чего снежное покрывало слегка потеряло в своем великолепии. Тем не менее, мороз за ночь отвоевал потерянные территории, так что все было покрыто сверкающей корочкой, а дороги превратились в каток. Клочья тумана висели очень низко, и из-за них те немногие машины, которые ехали куда-то в это странное предрассветное время, казалось, ползли медленно-медленно. Дышать было мучительно больно из-за мороза и кристаллизующихся капель тумана.

Леа была рада любой возможности отвлечься, даже тому, что она больше скользила, чем шла, и тому, что, торопясь за Адамом, в спешке забыла шарф. Годилось все, мешавшее ей обдумать пережитое и услышанное. Фигура Адама рядом казалась какой-то мимолетной, как видение, почти нереальной, всего лишь тенью в уголке глаза, его уверенные шаги не издавали скрипа, ступая по тонкой ледяной корочке.

Высотные дома остались позади, расплывчатые от мороза улицы постепенно становились уже, старые дома, ветхие и заброшенные, все плотнее жались друг к другу. Леа понятия не имела, в каком квартале они сейчас находятся. Она не обращала внимания даже на то, куда поворачивал Адам.

Когда спутник предложил прогуляться, она с облегчением натянула на себя теплую одежду и бросилась к двери. Она больше не выдержала бы и минуты в перетопленной комнате, которая, казалось, сжималась вокруг нее. Ядовитая клеть, превратившаяся в сцену для чего-то совершенно невыразимого. У двери лежала одежда Адама, и когда он поднял ее, в нос девушке снова ударил тяжелый запах. Хотя она быстро отвернулась, от взора ее не укрылись темные полосы, впитавшиеся в ковер. Одежда Адама наверняка была в крови.

Чтобы отогнать эти воспоминания, Леа ускорила шаг. У нее было такое чувство, что она сойдет с ума, если не будет чувствовать Адама рядом. Потому что если она произнесет запретные слова, со времени его признания, вертевшиеся у нее на языке, то произойдет, по меньшей мере, коллапс вселенной. Или того хуже: Адам внезапно исчезнет, испарится за считанные доли секунды. И на этот раз она даже не сможет надеяться на то, что останется немного сверкающей ангельской пыли. Поэтому Леа заставила все в себе молчать только ради того, чтобы Адам мог существовать и дальше.

Через какое-то время они добрались до канала, и Адам остановился на середине моста. Свежее снежное покрывало было ему по щиколотку, под нападавшим снегом скрывалась истоптанная множеством ног старая корка спрессованной, смерзшейся воды. По каналу, разрушая только-только затянувшийся ледяной покров, медленно полз ледокол, оставляя после себя следы разрушения: из темной воды выступали огромные куски льда, и вся эта композиция светилась черно-желтым в свете фонарей. По краям фарватера со скрипом тянулись льдины, наезжая друг на друга, творя причудливо-опасный узор. От воды доносился глухой рокот, еще долго после того, как ледокол исчез в тумане выше по течению.

Адам молча наблюдал за игрой ломающегося льда, а Леа тем временем неотрывно смотрела на его голые руки, покоившиеся на затянутых белой коркой перилах. Лопнувшая кожа на суставах пальцев уже зажила. Наконец она схватила его за запястье и мягко потянула, чтобы он отпустил перила.

Адам удивленно посмотрел на Леа. Первые эмоции на его лице с тех пор, как он влез в свою окровавленную одежду перед дверью квартиры девушки.

— Не беспокойся, — весело сказал он. — Мои руки уж точно не примерзнут к перилам.

— Именно это меня и волнует, — ответила Леа, с удивлением отметив, что его голос прозвучал неожиданно расслабленно.

Адам задумчиво смотрел на нее.

— Вообще-то я думал, что мое признание произведет на тебя большее впечатление. Ведь это противоречит всем законам природы…

— Может быть, романтизм уже исказил мой разум: песочные человечки, люди без тени и все остальные ужасные образы. Совершенно устойчива к тайнам тьмы, — сказала она, словно вспоминая университетскую лекцию. — Может быть, я лучше, чем кто-либо другой, подготовлена к тому, что зловещее в любой миг может войти в мою жизнь. При этом моя мама всегда утверждала, что время, когда я читала ужасные истории, было потрачено впустую.

Внезапно Леа почувствовала подступающий к горлу ком, неожиданно прорвавшийся смехом. Она смеялась все громче и громче, и смех резко отдавался в ушах. Через некоторое время она уже не была уверена, хохочет она или кричит — это вышло из-под контроля, одновременно освобождая ее. Леа словно видела себя со стороны — обхватившую живот руками, плечи опущены, спина трясется. И вдруг все прекратилось так же внезапно, как и началось. Девушка глубоко вздохнула и расстегнула парку, потому что ей стало очень жарко.

— Это уже больше похоже на то, чего я ожидал, — бесстрастно произнес Адам, вновь устремляя взгляд на качающиеся льдины.

— Сегодня ты был в моей комнате не впервые, не так ли? — запинаясь, выдавила из себя Леа.

— Нет. Я был рядом с тобой каждую ночь с тех пор, как впервые повстречал. — Хотя лицо его было в тени, ей показалось, что в его чертах промелькнул намек на страдание, словно ему было тяжело вспоминать прошедшие ночи. И, тем не менее, голос его звучал твердо. — Если бы я не был в таком жалком состоянии, ты и на этот раз не заметила бы меня. Но, может быть, так даже лучше. Кто знает, сколько еще я смог бы это выносить. Этьен и так постоянно третировал меня из-за этого…

— Стоп. Слишком много информации за один раз, — перебила его Леа, чтобы вновь истерически рассмеяться. Адам подождал, пока она вновь возьмет себя в руки. — Снимаю стресс, — извиняющимся тоном сказала она, беспомощно вытирая лица с пот. — Я правильно поняла: профессор Каррьер тоже… инфицирован?

Адам кивнул.

— Но ведь этого не может быть! Он целыми днями ведет занятия!

«Леа, успокойся и подумай. Демон способен очень быстро залечивать раны, и что при этом может сделать ему дневной свет?»

— Покажи клыки!

— К сожалению, должен тебя разочаровать. Истории такого рода можешь совершенно забыть. Это всего лишь фольклор, — сказал Адам. И все же широко улыбнулся ей, обнажая ряд белых, совершенно нормальных зубов.

Леа была слегка разочарована.

— Кто еще?

— Разве Этьена и меня не достаточно? — спросил Адам, одновременно весело и нетерпеливо.

— Почему ты решил раскрыть тайну? Ты ведь хотел этого, не так ли? И почему Каррьер хочет этого? Ты сказал, он требовал этого от тебя.

— Это что еще за допрос? Думаю, нам стоит еще немного погулять, чтобы ты успокоилась.

В его голосе промелькнуло раздражение, испугавшее и в то же время, бросившее Леа вызов.

— Ты меня укусишь?

— Черт побери, Леа!

Адам моментально повернулся и широкими шагами помчался по мосту. Решив последовать за ним, она поскользнулась и завалилась на бок в сугроб. Безуспешные попытки подняться привели к тому, что она только еще глубже увязла. Внезапно она почувствовала, как ее схватили сильные руки Адама и рывком поставили на ноги. Леа не успела даже отреагировать на это, как он уже снова стоял, опираясь спиной о перила, скрестив руки на груди. При этом от нее не укрылась презрительная гримаса, промелькнувшая на его лице.

Резким движением она отряхнула снег с одежды.

— И что только тебе у меня нужно было!!! — Хотя Леа произнесла это вслух, обращалась она скорее к себе, чем к Адаму.

— Я же уже сказал, меня к тебе тянет. После столкновения с этой чертовой наемницей я был сильно ранен и растерян. Я просто отдался на волю чувств, и прежде чем успел прийти в себя, ты проснулась и к тому же проявляла неуемное любопытство. Обычно я прислушиваюсь к твоему дыханию — насколько крепко ты спишь, — с замкнутым выражением лица заявил Адам. При этом он не сводил глаз с развороченного сугроба, из которого ее только что вытянул. Похоже, ему тяжело давалось это признание, но совершенно не той мечтательной тяжестью, как недовольно признала Леа.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя ко мне тянет? Звучит так, словно что-то заставляет тебя.

— Как ты могла подумать! Я не могу представить себе ничего более прекрасного, чем сидеть в перетопленных норах и прислушиваться к дыханию спящих студенток! — Адам даже не пытался скрыть насмешку в голосе.

Последовавшее за этим разочарованное сопение еще больше задело Леа. Она не ожидала признания в любви, когда от холода у нее стучали зубы, а в горле опять поднимался приступ смеха. Но то, что Адам воспринимал свои ночные посещения как тяжкую ношу, как нечто мучительное, было больше, чем она могла вынести.

— Я не приглашала тебя к себе, — сердито ответила она.

Адам ответил на удар подмигиванием, затем протер глаза и принял расслабленную позу.

— Я не это имел в виду. Просто очень сложно все это объяснить, потому что я и сам толком не все понимаю. Может быть, все же стоило послушать совет Этьена: не думать, не говорить, просто действовать. Но теперь все гораздо сложнее.

Адам совершенно неожиданно протянул к ней руку, и Леа, не колеблясь ни минуты, подошла к нему. Он обнял ее за бедра и медленно притянул к себе так близко, что она почувствовала на губах его дыхание. Невольно вспомнился аромат жасмина — сладкий и цветочный. Но под ним скрывалось кое-что другое: манящий запах, запах темноты, горячих движущихся тел. И когда одурманенная Леа закрыла глаза, а ее тело, словно само собой, вплотную прижалось к Адаму, он внезапно отпустил ее и отошел в сторону.

Недосягаемо далеко.

Потребовалось ужасно много времени, чтобы хоть как-то справиться с разочарованием.

— И зачем же Этьен тебе это посоветовал?

Тем временем Адам отодвинулся еще дальше. И затаил дыхание. Его руки цеплялись за перила — ему тоже нужна была опора.

— Ты должна знать, что мы никогда не проводим много времени в человеческом обществе. Я имею в виду, не заводим более тесные связи. Это противоречит нашей природе. Хотя есть некоторые, кто держит слуг-людей… И среди нас очень мало тех, кто жаждет проводить время с себе подобными. Многие предпочитают рьяно охранять свою территорию. — Адам тихо рассмеялся, осторожно ощупывая плечо. — Вероятно, наше одинокое существование объясняется тем, что демона не тянет на продолжение рода. Конечно, время от времени кто-нибудь начинает этим заниматься, то ли в поисках разнообразия, то ли из любопытства — не знаю. Но эти эксперименты почти всегда заканчиваются неудачей, потому что мало какому телу удается долгое время жить в симбиозе с демоном. Демон распространяется слишком быстро. А иногда — слишком медленно…

Пошел небольшой снег, и Леа увидела, как снежинки запутываются в волосах Адама совершенно невредимые, вот несколько штук упали на нос… Все тело ее дрожало, но сказать от чего — от холода или от ужаса — она не могла. Адам дернулся к ней, чтобы тут же вернуть дистанцию. Он накинул ей на плечи свое шерстяное пальто, и Леа изо всех сил попыталась не думать о темных пятнах на ткани.

Наконец он бросил на нее вопросительный взгляд, и, хотя от страха у нее сжалось горло, она вызывающе кивнула ему. Тем не менее, Адам колебался. Казалось, он скорее повернется и, не проронив ни слова, уйдет, лишь бы не находиться рядом с ней и лишнего мгновения. Леа неуверенно протянула к нему руку и коснулась его руки. Адам закрыл глаза, и по напряжению черт его лица, по глубоким теням, появившимся на коже, она увидела, что он борется с собой.

— Самая лучшая предпосылка для перевоплощения заключается в том, что демона тянет к человеку, — едва слышным голосом произнес наконец Адам. — Но он может исходить также из чистого желания завладеть человеком. Такое случается крайне редко, но иногда демон дарит человека… Очень трудно объяснить это. Слова делают потребности смешными… Когда демон желает какого-то человека, это чувствуется каждой клеточкой тела, к нему тянет просто неудержимо. Такое ощущение, что горишь и тонешь одновременно.

Внезапно он остановился и бросил на Леа жгучий взгляд, от которого она отшатнулась.

— Когда я посмотрел тебе в глаза, я познал тебя. Демон познал тебя. Так мы говорим, когда принимаем подарок демона: познавать.

— По Библии «познавать» означает спать с кем-то, — вырвалось у Леа, и она была рада тому, что во всем этом бреде появилось хоть что-то знакомое.

Адам тихо рассмеялся.

— В этом случае больше, пожалуй, подходит слово соединяться. Демон во мне не желает ничего большего, чем чтобы я дал тебе немного себя, и он мог бы слиться с тобой. Нет: я не стану разрывать тебе артерию и пить твою кровь, пока не будет казаться, что твое сердце вот-вот остановится, чтобы через три дня ты восстала из могилы. Забудь эту чушь. Демон никогда не входит в разрушенный храм. Нет, я дал бы тебе немного себя.

— Но ты же не хочешь, — печально напомнила Леа. — Ты не согласен с выбором своего демона.

— Это не так. — Он серьезно посмотрел на нее, и в выражении его лица появилось выражение беспокойства, словно он слишком много сказал. — Во многом я не одно и то же со своим демоном. Познать кого-то — это обязывает, связывает. Принять спутницу — значит стать еще более восприимчивым к демону. И более зависимым от него, потому что спутница — это всегда подарок. Я не знаю, как тебе это объяснить. Тебе нужно больше знать о том, что значит быть представителем моего рода. Этьен говорит, что отдал бы свою бессмертную душу, если бы она у него еще была, за спутника жизни.

Рука Адама сжалась в кулак так сильно, что побелели косточки, и почти затянувшаяся рана вновь открылась. Когда он заметил это, то между бровями прорезалась глубокая морщина.

— Но что в этом такого привлекательного? После всех лет ты вдруг оказываешься привязан к человеку, которого ты себе не выбирал. Демон просто прорывается через те немногие желания, которые у тебя остались. Как бы ты ни старался идти своим собственным путем, чтобы познать кого-то, ты неизбежно приходишь к пониманию того, как мало оставил тебе демон и как много отнял.

Адам обессилено остановился, и Леа многое дала бы за то, чтобы увидеть выражение его лица. Но он отвернулся, вновь уставившись на игру льда. Леа охватила печаль, словно ее лишили последнего шанса.

— Не ты познал меня, а демон в тебе.

— Это не так, — на удивление твердо ответил Адам. Он попытался взглянуть ей в глаза, но не очень настойчиво; когда ему это удалось, он, словно приковал ее к себе взглядом. — Демон что-то увидел. Но и я тоже. Только я не знаю, что это. В любом случае, сейчас я не готов идти на риск, чтобы уничтожить тебя — как бы он ни настаивал. Когда я пришел к тебе сегодня ночью, дело было не только в воле демона, но и в том, что я кое-что искал у тебя… Тепла и утешения. — Он вновь повернулся к ней спиной. — Как уже было сказано, я и сам не все понимаю.

Они молча вернулись к дому Леа, каждый был погружен в собственные мысли. Тем временем наступили серые предрассветные сумерки, но это утро не дало Леа чувства начала, хотя Адам был рядом.

Когда они стояли перед дверью в ее квартиру, он даже не попытался войти.

— Ты, должно быть, здорово утомилась, — трезво рассудил он.

Леа поразмыслила над тем, стоит ли заманить его внутрь под каким-нибудь предлогом. Но, несмотря на достаточное количество одежды, она почувствовала, что дрожит всем телом, а удивительные перипетии ночи стоили ей слишком многих сил. Ей срочно необходимо было немного времени для себя. Для себя одной…

Кроме того, при виде Адама, которому мороз и отсутствие сна были безразличны, в ней зашевелилось женское тщеславие. В таком виде, как он стоял перед ней — в тонком шерстяном свитере, с мягко спадающими волосами и ясным взором, он мог бы стоять перед красиво накрытым столом в гостиной городского дома профессора Каррьера. С кожей, пахнущей средством для душа, держащий в руке утреннюю газету. Иллюзия была бы полной, если бы не остатки кровоподтека на скуле. Темные пятна на одежде и разорванная горловина свитера разрушали портрет молодого человека, которому жизнь показывает себя только с лучшей стороны.

Леа играла связкой ключей, чтобы потянуть время. Пару раз провела пальцами по ниточке жемчуга, прежде чем призналась себе, что ей срочно нужно несколько часов побыть одной. Потому что присутствие Адама действовало на нее словно чудесный наркотик, окутывавший мягким светом даже самую безумную ситуацию.

— Ты ведь еще придешь? — спросила она и тут же рассердилась на себя за умоляющие нотки в голосе. Адам нерешительно кивнул.

— Если сегодня вечером — это не будет слишком рано?

— Нет!

— Тогда я приду к тебе.

Леа следила за ним взглядом до тех пор, пока он не скрылся за углом коридора. Затем негнущимися пальцами открыла дверь и с наслаждением окунулась в хлынувшую ей навстречу жару.

Не раздеваясь, она нагрела чаю, села на единственный стул, стоявший у окна, и стала смотреть на проясняющееся небо. Когда дрожь в теле постепенно унялась, она медленно выпуталась из пальто Адама и положила его на умывальник. Продолжая раздеваться до нижнего белья, она не спускала с пальто глаз. От него исходил въедливый запах металла, постоянно, через короткие промежутки времени, посылавший сигнал опасности трезвой части ее разума.

«Об этом нужно было думать раньше, — раздраженно сказала себе Леа. — А теперь уже слишком поздно». Внезапно, одним махом, словно чары Адама развеялись в связи с его отсутствием, она осознала всю правду, открывшуюся после его признания: она до безумия влюблена в человека, одержимого демоном. Демоном, который во что бы то ни стало, хочет завладеть Леа. И почему только она поверила, что интерес к ней Адама достаточно велик, чтобы устоять перед желанием демона?

4

Время льда

Следующие дни прошли для Леа, словно во сне. Со времени того запутанного разговора на берегу канала они с Адамом избегали бесед на эту тему. Как и прежде, она просыпалась каждую ночь оттого, что ее мозжечок посылал сигналы тревоги, а сердце в приступе паники грозилось вот-вот выпрыгнуть из груди. Но, не успев открыть глаза, она чувствовала, кто сидит там во тьме и борется со своим личным демоном.

Днем молчаливый, до боли далекий Адам появлялся у нее, когда ему заблагорассудится. Возвращаясь домой из магазина, она обнаруживала его стоящим у дверей квартиры; один раз, когда выключили свет, он внезапно оказался за ее спиной в библиотеке. Он ловил ее после лекций перед аудиторией, глядя только на нее, а остальные студенты и их любопытные взгляды для него словно бы и не существовали.

Тем больше внимания обращала на эти взгляды Леа. Она не знала, что думать об этом внимании, которое постоянно привлекал к себе Адам. Казалось, он притягивал большинство людей, но они не решались приблизиться к нему. На чей счет отнести это — на счет его красоты или влияния демона — оставалось для нее загадкой.

Когда однажды днем Адам ждал ее в холле университета, Леа схватила за локоть Язна, и они вместе стали спускаться по лестнице. Поскольку Язна отсутствовала последние несколько дней по семейным обстоятельствам, она не слышала сплетен о Леа и ее таинственной тени.

— Смотри-ка, вон тот таинственный парень, который живет у профессора Каррьера, — прошептала она на ухо Леа, и в голосе ее слышалось возбуждение и недоверие. — Я тащусь от того, как он двигается. Так и хочется… — Язна громко рассмеялась, делая однозначное движение бедрами.

Леа вздрогнула.

Последние дни она постоянно размышляла над тем, чтобы довериться Язне, по крайней мере, рассказать о том, что касалось ее расположения к Адаму. Она чувствовала себя отрезанной от жизни, и даже когда Адам был рядом, ее мучило одиночество, потому что он оставлял ее наедине с ее чувствами. С того утра, когда он доверил ей свою тайну, он сказал ей всего несколько слов. Хотя ранняя смерть матери и требовавшая много времени академическая карьера отца заставили Леа привыкнуть к мысли, что она предоставлена самой себе, теперь все чаще в ней вспыхивала потребность в дружбе и понимании.

Сейчас же она внимательно посмотрела на Язну со стороны и почувствовала, как внутри нее зарождается недоверие.

— Вероятно, он пришел за мной.

Язна резко обернулась, на лице ее отразилось совершеннейшее недоверие.

— За тобой?

При виде ее презрительно скривившегося полного рта Леа отбросила мысль о том, чтобы рассказать ей о своей влюбленности. Похоже, отношения с Адамом во многом чересчур фантастичны.

Когда Адам стал подниматься по лестнице, Язна тихонько спросила:

— Каким же образом ты его заарканила? Твой отец — управляющий какого-нибудь международного концерна? Ты открыла какую-то тайну, при помощи которой можешь контролировать его?

Леа открыла рот, но ничего подходящего в голову ей не пришло. Впервые в жизни она столкнулась с женской ревностью и была шокирована до крайности. Она не принадлежала к числу женщин, придающих большое значение своей внешности, ей никогда бы не пришло в голову кокетничать, чтобы обвести мужчину вокруг пальца. В глазах Язны она внезапно стала маленькой, невзрачной студенткой, которой даже мечтать нельзя о том, чтобы вызвать интерес у такого мужчины, как Адам. Она почувствовала, как внутри у нее все закипает от возмущения и одновременно с этим появляется неуверенность. Она никогда не рассматривала свои отношения с Адамом с такой точки зрения.

Адам кивнул в знак приветствия и пошел рядом с Леа.

— Мы ведь встречались у профессора Каррьера, правда? — быстро спросила Язна, пока Адам не отвернулся от нее. Она протянула руку, касаясь его плеча. — По крайней мере, я хорошо это помню.

— Действительно? — Адам слегка наклонил голову к плечу.

— Да, и особенно хорошо я помню то, что… Как бы это сказать? — Язна приблизилась вплотную к Адаму и улыбнулась. Она медленно провела рукой от плеча к кисти, и Адам не сделал ни малейшей попытки стряхнуть ее руку. Затем она потянулась и прошептала что-то ему на ухо.

Внутри у Леа все сжалось, и словно воцарилась тишина, словно что-то умерло в ней. Хотя оба они стояли от нее на расстоянии всего лишь вытянутой руки, они перестали существовать. Затем она увидела лицо Адама, и от ужаса весь воздух ушел из ее легких. Черты его лица были озарены чуждым светом, легким интересом, словно он взвешивал заманчивое предложение. Затаенное желание в глазах, показавшихся ей внезапно такими чужими, еще больше шокировало Леа.

Вдруг Адам резко отступил на шаг и смущенно заморгал. Что бы там только что ни определяло все его поведение, оно бесследно исчезло. Он нашел взглядом Леа, и она увидела в нем непонятное замешательство.

Прежде чем отвергнутая Язна успела снова протянуть к нему руку, Адам приобнял Леа за бедра.

— Мне очень жаль, но я действительно не помню, — сказал он на удивление твердым голосом. — Вероятно, в тот вечер я глядел только на Леа. Так ведь всегда и бывает.

И они вместе стали спускаться по лестнице.

Леа быстро привыкла к тому, что у нее появилась вторая тень. Хотя ее начинал напрягать постоянный контрастный душ чувств, под который ее бросали безмолвные появление и исчезновение Адама. Часто она ощущала себя оглушенной: когда он уходил, она едва не впадала в истерику от страха, что он может не вернуться. В его присутствии она постоянно опасалась, что он вдруг посмотрит на нее глазами Язны и бросит. Этого она боялась гораздо больше, чем того, что Адам уступит требованию демона и перевоплотит ее.

Зато Адаму было очень уютно в его молчании, он был рад находиться рядом с Леа и наблюдать за ней. Он безмолвно покорялся ее повседневной жизни и не выказывал ни малейших попыток к тому, чтобы привнести в нее свою собственную нотку.

Проведенные вместе дни не приводили к каким-то мечтаниям, потому что они были совершенно неромантичными. Самое большее, что удалось Леа, это вызвать реакцию Адама, когда она изо всех сил вгрызлась в яблоко. Еда внушала ему отвращение. Но он не жалел себя, становясь свидетелем ее неуверенных заказов в овощных магазинах и в конце концов выдерживая ее рассерженный взгляд из-за того, что только полвечности спустя он ощущал, что от него в данный момент требуется взять на себя покупку жесткого мяса. Идя за ней на расстоянии полушага, словно ему всегда нужно было видеть ее, он нес покупки вверх по лестницам, спокойно игнорируя ее растущий гнев.

Пока Леа заледенелыми кончиками пальцев колотила по клавиатуре, Адам вычитывал ее работу, снабжая поля страниц замечаниями своим элегантным почерком. «По крайней мере, я смогу вовремя сдать работу», — раздраженно думала она, вновь прочищая нос, из которого с той ночи у канала, не переставая, лились сопли. Затем она отстучала заключение, причем резец и камень подошли бы для этого гораздо больше, чем ее старенький ноутбук.

И вот она сдала работу позорного среднего уровня и подцепила мертвенное порождение ночи и жуткую простуду во время рандеву на канале. Разве жизнь не прекрасна?

Позже Адам неподвижно наблюдал за тем, как она торжественно перечеркивала синие чернила его пометок. В этот момент Леа многое отдала бы за то, чтобы он подарил ей такую же презрительную улыбку в день их первой встречи. Насмешку и издевку переносить гораздо легче, чем эту безжизненную маску, которую он никогда не снимал.

Ее снова захлестнула волна разочарования, разбудив обычно крепко спавшее чувство мести: «Интересно, будет ли он сидеть так же неподвижно, если я недолго думая заберусь к нему на колени и попробую, действительно ли колется его легкая щетина на подбородке?» Или ее губы на пути к его рту ощутят только слегка грубую кожу, а тепло и аромат его тела смешаются совершенно неодолимо, заставив забыть о самообладании? Она хотела коснуться слегка вьющихся на затылке волос, попробовать, какие они на ощупь. Густые? Мягкие? Ей очень хотелось выяснить, есть ли светлые веснушки, покрывавшие его нос и щеки, также на его плечах и ниже.

Да что может случиться? Что он оттолкнет ее? Разозлится? С отвращением отвернется? Леа была согласна на любую реакцию, только не на ее отсутствие. Больше она не может переносить стоическое наслаждение Адама шоу под названием «Леа». Если, с учетом его вечно безрадостного выражения лица, вообще можно говорить о наслаждении.

Даже если при ее нападении он будет продолжать притворяться статуей, она, по крайней мере, останется при своем. «Но довольно унизительным способом», — с возмущением напомнила благовоспитанная часть Леа. «Спокойно!» — прикрикнула она на себя, но это получилось не слишком строго, потому что как раз пришло время в очередной раз прочистить нос.

Леа удрученно признала, что чувствует себя слишком слабой для того, чтобы брать Адама штурмом, словно какую-нибудь крепость. Вместо этого она швырнула в него только что использованным носовым платком. «Наказание быть должно!» — сказала она себе. Носовой платок приземлился у его ног, и Адам бросил на нее испытующий взгляд, который она не смогла истолковать. Постепенно она начала терять к этому интерес, чтобы и дальше продолжать ломать над этим голову. Она устала, обессилела, была подавлена и чувствовала себя очень нехорошо.

Адам ненадолго исчез в кухонной нише и вернулся с дымящейся чашкой. Хотя от чая соблазнительно пахло заботой, Леа едва смогла приподняться, чтобы взять чашку в руки. Все ее тело упорно не желало отрываться от матраса, глаза неудержимо закрывались сами собой.

Она вновь отметила, что Адам наблюдает за ней словно за результатом интересного эксперимента. Но она чувствовала себя слишком слабой, чтобы возмущаться. Даже кинуть в него использованным носовым платком казалось уже делом чересчур трудным.

В конце концов, Адам завернул ее, словно маленького ребенка, в одеяло и пальто, взял на руки и вышел с ней из квартиры. В качестве выражения протеста она только засопела.

Не успел он положить ее на заднее сиденье своего автомобиля, как она уже спала сном без сновидений.

Этьен пытался успокоить его. Но что может знать Этьен о хрупкости человеческого тела, когда он уже целую вечность занимается только духовными трудами? Адам рассерженно посмотрел на него и, не говоря ни слова, покинул виллу.

Он не мог выносить вида безжизненной Леа, лицезреть ее лишенной всей той энергии, которая так магически притягивала его. Ему не хватало живой мимики, постоянно выдававшей значительно больше чувств, чем хотелось бы самой Леа. Ее чистого голоса, непредсказуемости ее слов. А теперь она просто лежала, и щеки ее пылали неестественным красным цветом на бледном лице, волосы были мокры от пота.

Адама невольно едва не вывернуло наизнанку, и он, задыхаясь, прислонился к стене дома. Пожилая женщина, нагруженная продуктовыми сумками, бросила на него критический взгляд и обошла по широкой дуге. Вероятно, приняла за пьяного. Хотя в данной ситуации больше подошел бы утопающий, потому что именно так он себя и чувствовал: вокруг него шумно плескались волны, а страх неудержимо затягивал в глубину. Страх перед чем? Вместо ответа желудок Адама вновь судорожно сжался.

Пока он хватал воздух ртом, демон напомнил о себе. «К чему вся эта забота? — зашептал многоголосый хор. — Когда Леа наконец станет нашей, ничто и никто не сможет причинить ей вред».

Адам инстинктивно обнажил зубы, словно хотел схватить наглого шептуна. Желание демона, наконец завладеть избранным храмом, было ему еще более отвратительно, чем собственная потребность находиться рядом с Леа. Леа с ее льющимися через край чувствами и ранимой душой — великолепная жертва для демона и мужчины.

Но подобные мысли не могли отпугнуть демона: он рычал, он льстил, мучил и заманивал. Адам стоял, крепко прижавшись лопатками к стене, надеясь, что голоса и жгучая боль когда-нибудь отступят.

Проходивший мимо молодой человек бросил на него вопросительный взгляд. Демон тут же утих. Мирное предложение. Адаму не понадобилось долго раздумывать, чтобы принять его. Он ответил на взгляд мужчины и оттолкнулся от стены.

Когда Леа проснулась, на стуле рядом с ее постелью сидел профессор Каррьер. Он элегантно закинул ногу на ногу, на колене лежала раскрытая книга. Когда их взгляды встретились, он положил палец на только что прочитанную строку; там он и остался лежать на протяжении всего последовавшего разговора.

Глаза Леа застилала мутная пелена, и ей пришлось проморгаться, чтобы зрение наконец сфокусировалось. Было такое ощущение, словно кто-то насыпал ей под веки мелкого песка. Некоторое время она размышляла над тем, чтобы высунуть руку из-под тяжелого одеяла, но тут же отбросила эту мысль. Моргание и так доставило ей массу усилий.

Снаружи дневной свет, наверное, вяло растягивался по округе, но тяжелые матерчатые шторы, к счастью, не пропускали его. Только какой-то скрытый источник струил мягкое сияние, за что Леа была ему очень благодарна. Очевидно, ее постель находилась в комнате для гостей дома профессора Каррьера — небольшой, квадратной приятной комнате с английскими розовыми обоями на стенах и темной деревянной мебелью.

— Меня радует, что вам уже лучше, — сказал профессор Каррьер, искренне улыбаясь Леа. — Чудесно, что наша Анна поддерживает такие хорошие связи с черным рынком. Иначе как бы мы так быстро достали приличный антибиотик, не правда ли?

Леа попыталась заговорить, но опухшее, пульсирующее болью горло не позволило ей этого сделать. Ей только и удалось прохрипеть: «Великолепно».

Впрочем, профессор Каррьер не производил впечатления человека, которому вынужденная молчаливость Леа была в тягость. Он испытующе посмотрел в ее отмеченное усталостью лицо, и Леа заставила себя располагающе улыбнуться. Ей очень хотелось знать, что происходит в голове у профессора.

— Адам просил меня извиниться за него, — медленно произнес он, — он слишком изнурен событиями последних дней. Он пошел, чтобы… э-э-э… немного набраться сил. Вы понимаете меня, не так ли? — Профессор Каррьер вопросительно и в то же время требовательно посмотрел на Леа. Никакого сочувствия к врагу — эту его сторону Леа уже хорошо успела изучить. Итак, Адам отправился за пропитанием, наверное, именно на это он и намекал.

Она легкомысленно пожала плечами, что стоило невероятных трудов. На самом деле намек Каррьера был ей неприятен, потому что все это время она по возможности игнорировала этот аспект существования Адама. Теперь же фантазия сыграла с ней злую шутку и показала целую серию жутких картинок, созданную из тысячи виденных фильмов ужасов времен юности. Ей не удалось сдержать мышцы лица, внезапно напрягшиеся, и тихий стон, вырвавшийся из горла.

— Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться, — успокоил ее профессор. При этом ему не удалось скрыть иронию, мелькнувшую где-то в уголках губ. — Если бы Адам оставлял по городу обескровленные трупы, вы давно бы прочли об этом в местной прессе. — Он натужно откашлялся и, похоже, очень понравился себе в роли актера-любителя.

Вместо аплодисментов Леа просто выжидающе уставилась на него, пока он не нахмурился и не принял свой обычный вид.

— Это так, шутка. Должен, впрочем, признаться, что общаться с вами, Леа, мне несколько тяжело. Адам рассказал, что объяснил вам все по поводу нас, поэтому мне просто непонятно, почему вы в таком случае до сих пор находитесь в этом состоянии, оно ведь крайне неудобно. Видите ли, я очень люблю людей… Как бы вам это объяснить? Адам говорил вам о двух душах в наших телах? — Профессор Каррьер вопросительно посмотрел на Леа, и та в нерешительности кивнула, не совсем понимая, к чему клонит собеседник. — Ну… интерес нам подобных к людям сам по себе невелик. Похоже, все задумано так, что два этих вида существуют рядом как хищник и дичь. При этом точкой соприкосновения должна быть только кровь. К сожалению, все в этом мире не совершенно, потому что демон — существо очень властное, но ему не всегда удается захватить всю территорию. Поэтому часто остаются следы прежнего хозяина, если вы понимаете, о чем я говорю. Нужно много усилий и, в первую очередь, много времени. Но можно, как хорошему археологу, откопать человеческую составляющую. Для этого следует подавить то, что важно для демона.

Профессор сделал паузу, словно прислушиваясь к себе. Леа была очень благодарна ему за внезапную тишину. В таком ослабленном состоянии ей нужно было как следует сконцентрироваться, чтобы ничего не упустить. В то же время ее удивило то, насколько различны были оба мужчины, несмотря на их близость: в то время как Адама было трудно разговорить даже под угрозой изощренных пыток, слова из профессора Каррьера так и лились, словно пена из открытой бутылки шампанского.

Его руки слегка вздрогнули, выдавая, что он вновь предался воспоминаниям.

— Потребность в питье имеет для нас почти экзистенциальное значение, ей практически невозможно противостоять. Это сравнимо с человеческой сексуальностью: ее можно подавлять, накладывать на себя целибат, пытаться направить ее в определенное русло, но рано или поздно она пробьет себе дорогу. Думаешь, что у тебя все под контролем, и вдруг приходишь в себя запыхавшимся и испачканным рядом с каким-то телом, очень надеясь на то, что это воспоминание никогда не перейдет границы расплывчатого. Жадных демонов и людей никогда нельзя недооценивать, дорогая моя.

Его щеки слегка порозовели, но Леа не могла понять, в чем причина этого — предмет разговора ему неприятен или же он, что более вероятно, волнует его. А с учетом того, что глаза его сверкали, Леа склонялась к последнему предположению. Она незаметно забралась поглубже под одеяло.

— И все же, нам подобные могут откопать человеческое в себе, — продолжал профессор, слишком погруженный в свои мысли, чтобы заметить подавленное состояние Леа. — Впрочем, наш род считает это неправильным, видит в этом только лишь болезненную тягу к саморазрушению. Демон красив и силен, он щедро одаривает нас. Цепляние за остатки человеческого, которое по сравнению с демоническим бессильно и скучно, причиняет только боль. Для большинства из нас предоставлять убежище демону — большая честь. Тот, кто подавляет его, неизбежно считается дураком, если не врагом.

Печальная улыбка и то, как профессор Каррьер пожимал плечами, сказали Леа о желаниях этого мужчины больше, чем его слова. Очевидно, он прочел мысли на ее лице, потому что негромко продолжал:

— Но кто же может устоять против своих страстей, не так ли, Леа? Человек — это мой конек: я культивирую его, как только могу. На этом и основывается наша странная дружба с Адамом. Мы оба тоскуем о том, что отнял у нас демон. Тем не менее, я не могу понять решение Адама противиться желанию демона. В конце концов, демон ведь требует не просто превращения. Нет, он выбрал ему спутницу!

Его голос стал более проникновенным, и он посмотрел на Леа таким пристальным взглядом, что та смущенно принялась изучать узор на одеяле. Конечно, она чувствовала, что разговор с профессором откроет ей о демоне гораздо больше, чем она когда-либо выудит из молчаливого Адама, но все это было для нее уже чересчур.

Хотя, похоже, профессор решил не обращать на это внимания.

— Сопротивление Адама просто не может продолжаться долго, — продолжал он. — Познать своего визави означает стать наконец-то единым целым. Потому что, сколь фантастичными бы ни были возможности, которые предлагает нам демон, постоянным нашим спутником остается одиночество. Человеческое общество кажется нам обществом второго сорта, пошлым и нудным. Хотя некоторые из нас окружают себя слугами-людьми, это не выход из положения. А нам подобные подходят друг другу так же хорошо, как два равнозначных полюса. Целевые союзы — большее нам, как правило, не удается.

Он махнул рукой, словно хотел сказать, что от всего этого можно сойти с ума. Такое существование — настоящий балаган!

— Мериться силами со своим внутренним господином — как же это похоже на Адама: таким образом он удовлетворяет свой дух противоречия. Хотя он утверждает, что не готов идти на риск, которым сопровождается каждое превращение. Но это промедление — только ненужные мучения, причем для обеих сторон, мне так кажется. Никто не может отвергнуть дар демона. Я бы даже сказал, что это дар судьбы. — Профессор умолк на мгновение, и его губы превратились в узкую полоску. — Если позволите, дам вам совет, Леа: подумайте, каким образом приставить пистолет к груди Адама. Его сопротивление будет сломлено, потому что демон все равно добьется своего, так бывает всегда.

— Вы не можете говорить серьезно! — Леа осторожно приподнялась на подушках. Тут же закружилась голова, легкие сжались, чтобы издать лающий кашель. — Вы хотите, чтобы я заставила Адама превратить меня в монстра, в одержимую?

Если Леа собиралась своими словами обидеть профессора Каррьера, то он не подал и виду. Он элегантным жестом захлопнул книгу и встал.

— Дорогая моя Леа, — сказал он, идя к двери, — вы уже одержимы с того момента, как Адам познал вас. Вы — подходящая ему противоположность. Поэтому вам не уйти от своей судьбы. Вы можете только бросить ей вызов и потерять ее. Мне жаль человека в вас, но я рад за Адама. Извините, но это просто ужасно — идти сквозь время в одиночестве. Спутница того же рода, что и ты, может смягчить эту боль. По крайней мере, я на это надеюсь.

Леа пробудилась от бешеного сердцебиения, наполнившего томлением, заставившего распахнуть глаза. Адам стоял к ней спиной, повернувшись к открытому окну, и неподвижно глядел в ночь. Это зрелище уже было в достаточной мере ей знакомо, потому что в последнее время он постоянно так стоял. Со временем ее уже перестало уязвлять то, что он стоит спиной; она выяснила, что он наблюдает за ее отражением в оконном стекле. Итак, шоу под названием «Леа» продолжалось, но она была слишком измучена болезнью и слишком смущена словами профессора Каррьера, чтобы бороться.

Она медленно села в постели, взяла тарелку с манной кашей, стоявшую рядом с чайником, стопкой книг и скляночками с лекарствами на ее ночном столике. Поедая кашу, Леа прислушивалась к своему больному телу: температура спала, теперь о ней напоминала только боль в суставах. Горло по-прежнему царапало, да и кашель останется надолго, но в целом она чувствовала себя гораздо лучше. Еще всего лишь сорок восемь часов назад даже дыхание стоило невероятных усилий, но теперь она могла получать эстетическое наслаждение от вида красивой спины Адама. В мыслях ее пальцы блуждали по тонкой ткани там, где выступали его лопатки. В следующий миг ее пальцы уже касались не ткани, а наэлектризованной кожи. Какая же она на ощупь… м-х-х…

Погруженная в свои мечты, Леа смущенно вздрогнула, когда поняла, что Адам повернулся и сделал пару шагов по направлению к кровати.

Внезапно она с неудовольствием осознала, что пропотевшие волосы липнут к голове, а большая серая футболка, в которую ее переодели, не слишком выгодно подчеркивает ее острые плечи. Бледная кожа, круги под глазами, ярко-красный от насморка нос — что же сделала болезнь с ее внешностью?

Адама, похоже, занимали совершенно иные мысли — это она поняла по напряженным чертам его лица. Внезапно она снова вспомнила слова профессора Каррьера. Как тяжело ему, должно быть, находиться рядом с ней, не поддаваясь настойчивому требованию демона. Как сильно его желание, и насколько больше сопротивление Адама. А она сидит, как влюбленный подросток, и блуждает в плену эротических фантазий.

Хотя она узнала от профессора Каррьера так много страшного о демоне, ей с трудом удалось подавить стремление отключить разум и безусловно отдаться Адаму. Это унизительно! Ощутив внезапный приступ стыдливости, Леа так крепко зажмурилась, что перед глазами замелькали белые круги. Она с трудом удержалась, чтобы не ударить кулаками по одеялу.

— Мне хотелось бы точно знать, что рассказал тебе Этьен, — услышала она на удивление мягкий голос Адама. И все же ей показалось, что в нем были нотки раздражения — как бы Адам ни старался их скрыть. Он встал у нее в ногах и положил руку на спинку кровати.

Леа изучающе поглядела на него. Живое, заинтересованное выражение лица удивило. Она не привыкла к тому, что он смотрел ей прямо в глаза. Она сидела, беспомощная, среди белоснежных подушек, с пустой тарелкой в руке и хватала ртом воздух, а кровь тем временем заливала ее щеки. Нужно вырваться из оцепенения, она обязана сделать это ради своей гордости. Немного внимания не должно позорно превращать ее в кучку пищи для демона.

— Профессор Каррьер намекнул, что ты был на охоте и что питье для вас — нечто вроде человеческого оргазма. Честно говоря, мне было бы интересно узнать, как часто вас так накрывает… Это зависит от либидо демона?

Сначала Адам не отреагировал, затем поднял брови.

«Реакция! — ликовала Леа. — Мне удалось добиться от него реакции!» Она удовлетворенно поправила подушку у себя за спиной.

Но Адам отнесся к этому спокойно, даже выдавил из себя неопределенную улыбку.

— Одна из любимых тем Этьена. Наверное, это зависит от того, что он так примерно воздерживается.

— Ты не воздерживаешься, не так ли? Ты по природе самый настоящий бабник, ведь правда? — Едва Леа выговорила последнюю фразу, как ей стало плохо. Этой своей безвкусной формулировкой она однозначно промахнулась. Кроме того, вновь проснулись те жуткие фантазии, доставлявшие ей так много хлопот.

Леа отвела взгляд, потому что ей не очень хотелось видеть следующую реакцию Адама.

К счастью, сегодня Адам был великодушен или достаточно напикировался с другими, чтобы игнорировать ее замечание.

— Вообще-то я могу только догадываться о том, какой доклад прочел тебе Этьен. Мне тоже, в конце концов, приходится каждый раз выслушивать его, если не удается вовремя убраться с его дороги. Наш друг крайне настойчив, когда речь идет о нашем совместном будущем.

Леа кивнула, не отводя взгляда от одеяла.

Его речи о судьбе, слиянии и страхе вечной разочарованности могут достать кого угодно.

— Я не знаю, как быть дальше. — Слова Адама поразили Леа словно молния. Хотя он по-прежнему неподвижно стоял у нее в ногах, но утратил какую-то долю своей неприступности. Таким ей еще не доводилось его видеть, даже тогда, когда он, раненый, сидел в ее комнате. Защитная оболочка, всегда, словно вторая кожа, окружавшая его, вдруг лопнула. Блеск демона дал сильную трещину. Перед ней стоял мужчина.

— Последние дни, твоя болезнь… В отличие от меня, ты смертна. Нужно совсем немного — и ты погаснешь. Всего лишь дурацкий случай. — Он крепко сжал губы и на мгновение, показавшееся Леа вечностью, умолк, затем отпустил спинку кровати и встал рядом с ней. — Может быть, речи Этьена тоже постепенно смягчают меня. Нам нужно принять решение…

Он слегка склонился над ней, и Леа почувствовала, как сила воли оставляет ее. Она будет просто сидеть и примет все, на что решится Адам.

Она была совершенно не способна оказывать какое бы то ни было сопротивление.

— …но не сегодня, — сказал Адам и тихо рассмеялся. Смех его был печален, но Леа тем не менее вздохнула с облегчением. При этом она совершенно не осознавала, что задержала дыхание.

Оцепенение прошло, принятие решения было отложено.

Внезапно она почувствовала себя ожившей и полной сил, словно и не лежала последние дни тяжелобольная в постели, а взбиралась к вершинам мира. Адам стоял всего лишь на расстоянии вытянутой руки, обращенный к ней, доступный. Она немного подразнит его, позовет в игру. Кто может сказать, сколько будет продолжаться это идеальное состояние мира?

— Действительно ли только знание об избранной демоном спутнице привлекает тебя ко мне? — завлекая, спросила Леа, не в силах убрать из голоса капризные нотки. Этот вопрос мучил ее еще со времен той ночи на канале. Чтобы задать его, ей потребовалось собрать все свое мужество в кулак. Риск узнать, что Адама привязывает к ней только воля демона, был душераздирающе велик. Поэтому на его веселое выражение лица она отвечала сердитым сверканием глаз. Пытаясь успокоить ее, Адам поднял руки, и их вид тут же погасил в ней всяческое желание атаковать. Похоже, она никогда не сможет смотреть на его руки, не представляя себе, как они скользят по ее коже. Когда он заговорил, она едва могла уследить за его словами — настолько сильно была охвачена внезапным возбуждением, которое жгло кожу.

— Не считая того, что узнавание вряд ли можно назвать «только», есть еще некоторые аспекты, которые я нахожу в тебе очень привлекательными.

Это тщательно завуалированное признание было гораздо больше всех ожиданий Леа, и поэтому она не смогла скрыть счастливого выражения лица. На ее восхищение Адам ответил тем, что нахмурился.

— Ну, зачем ты делаешь из всего тайну? — вызывающе продолжала она. — О каких аспектах ты говоришь? О моем подкупающем интеллекте или, может быть, о моей внешности?

— Никогда не обращал особого внимания на то, как выглядят люди.

— А на что тогда?… — не сдавалась Леа, когда мимика Адама сообщила ей, что он предпочел бы оставить эту тему. При этом она совершенно не была уверена в том, что так уж стремится услышать ответ. Хоть бы игра не приняла плохой оборот. Смутное подозрение, что ей предстоит нечто неприятное, расширялось внизу живота, заставив ее громко сглотнуть.

Адам бросил на нее понимающий взгляд. Тем не менее он, похоже, начинал испытывать удовольствие от общения. Он снова склонился над ней. Своим притягательным голосом, от тембра которого у нее по коже бежали мурашки, он спокойно объявил:

— Я больше ведусь на запах. Это объясняется, наверное, моим сильным охотничьим инстинктом.

— Ты имеешь в виду, что можешь брать мой след? — спросила Леа, едва сохраняя здравый смысл — ведь Адам был так близко. «Между нашими телами, наверное, образуется электрическое напряжение, какой-то совершенно из ряда вон выходящий природный феномен», — подумала она, а сердце ее тем временем предательски подбиралось к горлу.

Адам медленно кивнул, затем черты его лица озарились слабой загадочной улыбкой. Было совершенно очевидно, что ситуация забавляет его.

«Что-то доставляет ему огромную радость», — удивленно констатировала Леа.

Она неуверенно улыбнулась в ответ.

Мгновение он молчал, словно хотел испить предвкушение радости до конца.

— Дело не только в том, что можно кого-то преследовать, — проникновенно сказал он. — Здесь нечто большее… Запах человека отражает всю его чувственную жизнь. Поэтому я считаю гораздо более чувственным и волнующим обращать внимание на запах человека, чем на его внешность. По твоему запаху я могу понять — запуталась ты, чем-то озадачена или просто радуешься тому, что находишься рядом со мной.

Последние слова он произнес с многозначительной улыбочкой. Но Леа была гораздо сильнее увлечена тем, чтобы сократить расстояние между их телами, чем стремлением осознать смысл его слов.

— Радуюсь ли я… — повторила она механически, постепенно начиная осознавать. — О!

Она тут же откинулась на подушки, чтобы отвести свое предательское тело на безопасное расстояние. При этом ей вспомнилась дюжина ситуаций, когда ее разгоряченная кожа выдавала все желания и фантазии в присутствии Адама.

Она поспешно натянула одеяло до самого носа.

Да это же еще хуже, чем читать мысли! Запах — это нечто настолько физическое, чувственное, что от стыда Леа готова была умереть. Адреналин безжалостно гонял кровь по ее телу, пока шум в ушах не перешел в грохот. «Интересно, как пахнет паника?» — спросила себя Леа, когда Адам подошел к ней настолько близко, что их лица должны были соприкоснуться уже при следующем вдохе.

— А почему, ты думаешь, мне так трудно контролировать себя в твоем присутствии? — тихо спросил он, и, услышав в его голосе агрессивные нотки, она немного сжалась.

— Я совершенно не замечала, что ты с трудом контролируешь себя…

Но Адам, похоже, не услышал ее тихих слов. Он смотрел на нее сверкающими от ярости глазами, и напряжение его лица настолько подстегнуло пульс Леа, что та стала опасаться, что вот-вот потеряет сознание. Ее тело не могло решить, сломаться ли от страха или отважиться на бурное объятие с последующим еще более бурным поцелуем. Крылья носа Адама трепетали, и Леа не успела даже заметить, как так вышло, что она снова осталась в комнате одна.

5

Кровожадность

Дым низко скользил над поверхностью из жидкого золота, взбирался по белым, слегка выгнутым фарфоровым краям, чтобы подняться там нежно-серой колонной. В воздухе распространялся аромат высокогорных лугов, окружающих Дарджилинг [3], смешиваясь с крепким ароматом горящих в камине лавровых поленьев.

Леа расслабилась, окуная в чашку ложку акациевого меда. Хотя аромат чая и каминного огня воскрешал в памяти исключительно уютные картинки, она искала другой аромат, который навсегда свяжет ее со снегом и кровью. Она невольно повернулась лицом к пианино, где сидел Адам, играющий Гершвина. Прелюдия № 2 — как же она подходит к этому моменту. Пока одна рука танцует по клавишам, вторая выписывает угрожающую мелодию. Две души в одной груди. В груди Адама…

Леа мечтательно опустила веки, но прежде чем чувственная фантазия успела принять форму, раздалась фальшивая нота. Грубая ошибка. При этом Адам не ошибся ни разу на протяжении трех последних произведений.

Профессор Каррьер, сидевший в кресле напротив Леа, удивленно поднял взгляд от стопки рукописей, которые до этого просматривал, что-то тихонько бормоча себе под нос. Затем он провел рукой по своим коротко стриженым волосам и вновь вернулся к работе.

Чувствуя себя пойманной на горячем, Леа покрепче ухватила чашку и спрятала покрасневшее лицо в клубах пара. Как будто она недостаточно сильна для того, чтобы проявлять сдержанность. Она ведь всего лишь хотела немножко помечтать. Ведь, в конце концов, за последние дни у нее было достаточно времени, чтобы поупражняться в обуздывании своего либидо. Собственно говоря, ничего другого ей и не оставалось, потому что Адам почти не отходил от нее, а то, что она узнала о его особенном обонянии, произвело на нее очень сильное впечатление.

Тем не менее, случались моменты слабости, особенно тогда, когда она их не ожидала. К примеру, когда она, закутав ноги в теплое одеяло, слушала его игру на пианино, а в чай с ложечки капал мед. В подобной ситуации ее одергивали грубым промахом по клавишам. За этим последовал бы, наверное, предупреждающий удар по пальцам, сопровождаемый шипением: «Фу, Леа!»

— Профессор Каррьер, а что произойдет, если вам… ну, скажем… отрубят руку? — Этот вопрос в буквальном смысле слова вырвался из уст Леа. — Автоматически вырастет новая или вам придется держать отрубленную часть рядом с культей, чтобы та могла прирасти? Я подумала, что демон может приказать лежащей в грязи руке вернуться на место. В своем роде магический трюк с резинкой, так что тело, получается, вообще нельзя разделить.

Профессор задумчиво поглядел на нее поверх очков.

— Это серьезный вопрос? Или вы хотите подразнить меня?

Леа быстро изобразила серьезное и заинтересованное выражение лица, в то же время, прислушиваясь к пианино, безразлично продолжавшему свой клавишный плеск.

— Крайне серьезно, — ответила она, с трудом подавив вспышку гнева. — В конце концов, если я буду знать о демоне все, это может стать преимуществом, раз уж я не могу уйти от своей судьбы. Вы должны понимать, профессор Каррьер, что у меня очень живая фантазия. Знание скрасит мое ожидание, которое, похоже, будет продолжаться долго. По крайней мере, с точки зрения человека. По вашему летоисчислению, несколько лет — наверное, не так уж и много.

— Может быть, вам стоит обсудить этот вопрос с Адамом? — ушел от ответа профессор и принялся медленно перекладывать перепутавшиеся бумаги.

— Я бы с удовольствием. Но, к сожалению, Адам отказывается обсуждать со мной эту тему. Если вы еще не заметили: Адам в принципе отказывается разговаривать со мной. Очень сложно добиться от него хотя бы согласного мычания, когда я жалуюсь на этот непрекращающийся снегопад. Так что насчет отрубленных рук, кровожадности и вечной жизни?

Сама того не осознавая, она все больше и больше приподнималась на диванчике. Они вместе с профессором Каррьером посмотрели в сторону пианино, но пальцы Адама продолжали порхать по клавишам как ни в чем не бывало.

Профессор откашлялся и отложил аккуратно сложенные стопки бумаги на маленький столик.

— Ну хорошо, Леа. Если Адам считает, что не дорос до этой задачи, то я, конечно же, возьму ее на себя. Я вполне понимаю вашу жажду знаний. С чего бы начать? Может быть, с ключевой темы — темы перевоплощения? Это ведь вам скоро предстоит. Но прежде я, наверное, должен упомянуть, что нам подобные могут вселить демона, в принципе, в любого человека. Но дело в том, что большинство тел не могут носить в себе демона. Они распадаются, словно дом, где побывал торнадо. Уничтожить человека таким образом — излюбленный ритуал для казни, как вы и сами могли бы догадаться.

С выражением ужаса на лице Леа покачала головой, но тут же одернула себя, потому что ни в коей мере не хотела помешать профессору продолжать монолог. Худощавый мужчина понимающе взглянул на нее. Вероятно, профессор Каррьер никогда не стал бы таким известным ученым, если бы боялся познания.

— Если демон хочет поселиться в новом доме, а точнее, в храме, этот пакт скрепляется поцелуем. Единовременный акт слияния… Но не спрашивайте меня, пожалуйста, почему он необходим. По какой-то причине демон любит эту игру в соблазнение, только после этого он оккупирует новую территорию. Он охотно показывает себя во всей красе. А какой момент мог бы лучше подходить для этого? Итак, когда Адам поцелует вас, Леа, так, что в его руках вы станете податливой, словно воск, последует второй поцелуй — поцелуй крови: Адам подведет вас вплотную к своей сонной артерии или запястью, а демон тем временем обнимет вас, как любовник. В тот миг, когда вы примете кровь Адама как подарок новой жизни, вы наконец станете одной из нас, Леа. Именно так, как предназначила вам судьба.

Пока профессор Каррьер говорил спокойным, равнодушным голосом, Адам медленно завершил мелодию и, словно скучая, ударил по нескольким клавишам. В принципе, его выдавала осанка: плечи были слегка подняты, левая нога пристукивала в такт.

— Я думал, ты способен на более тонкую провокацию, Этьен, — сказал он, не оборачиваясь.

— А зачем напрягаться? Ведь, в конце концов, я прав, — спокойно ответил профессор Каррьер. — Это же просто жалкое зрелище — наблюдать за тем, как ты прячешься за стеной молчания. Честно говоря, я крайне разочарован, что в тебе оказалось так мало самообладания.

— Ты хочешь сказать, что если бы я уступил демону, ты расценил бы это как проявление силы? — спросил Адам, и в голосе его теперь было гораздо больше агрессии.

Сердце Леа бешено забилось. Профессор Каррьер проигнорировал нарастающую ярость Адама.

— Не нужно заходить так далеко по отношению ко мне, — спокойно сказал он. — Мне было бы достаточно, если бы ты был в большей степени мужчиной, чтобы объясниться с Леа чисто по-человечески: поговорить с ней. С одной стороны, ты бегаешь за ней как мальчишка, с другой — постоянно одергиваешь ее. В просторечии человека, который так себя ведет, называют тряпкой.

Адам мгновенно оказался на ногах, буравя профессора яростным взглядом.

У Леа едва не остановилось сердце — так сильно испугала ее с одной стороны непосредственная, а с другой — чисто звериная реакция Адама. Еще только что атмосфера в гостиной была уютной, и вот все закончилось. Тем не менее, она взяла себя в руки.

— Дурацкое самомнение мачо, — сказала она. — Неужели непременно нужно задеть твое мужское достоинство, чтобы добиться от тебя реакции?

— Нет, не нужно, — проворчал Адам.

— Ну конечно, не нужно! А почему же ты тогда вышел из себя? — Прежде чем ярость Леа успела дойти до максимума, Дверь гостиной распахнулась и с громким стуком ударилась об стену.

Леа только еще поворачивала голову к двери, а плечи Адама уже загородили ей обзор: одним прыжком он заслонил ее собой, стоя перед диванчиком. Теперь он стоял, слегка наклонившись… выжидая, готовый к нападению. Она не удивилась бы, если бы из его груди послышалось угрожающее рычание.

Он следил взглядом за темноволосой женщиной, которая, не говоря ни слова, плавно двигалась вдоль стены по направлению к пианино. Там она приняла стойку, словно готовясь отразить нападение. При этом она не спускала глаз с Адама. На Леа она взглянула только мельком: холодный, расчетливый взгляд, словно она изучала неживой предмет, а не молоденькую девушку, удивленно глядевшую на нее.

Хотя под облегающим платьем незнакомки угадывалось худощавое, если не костлявое, тело, оно демонстрировало невероятную силу и гибкость. Леа ни секунды не сомневалась в том, что эта женщина точно знала, как использовать свои мышцы в качестве опасного оружия.

Но гораздо больше Леа восхитило и поразило ее выражение лица: она смотрела на Адама так, словно узнала его… и бросала ему негласный вызов. Хотя незнакомка старалась напустить на себя безразличный вид, не заметить ее агрессивной радости было нельзя. Леа невольно вспомнилась ночь, когда она обнаружила рядом с собой раненого Адама. Наемница, о которой он говорил, которая тяжело ранила его в бою…

— Всем добрый вечер, — ворвался в мысли Леа неприятно гнусавый голос. — Ваша домработница была настолько добра, что впустила нас с черного хода. Некоторым служащим нельзя недоплачивать, когда речь идет о преданности… Но я подумала, что вы оцените такое драматичное появление, мой дорогой Этьен.

В отличие от Адама, профессор Каррьер не сдвинулся с места ни на сантиметр. Впрочем, удивление на его лице сменилось раздражением и — как с беспокойством заметила Леа — неуверенностью. Едва заметное подергивание уголков его губ испугало ее больше, чем лихорадочное напряжение Адама.

Профессор Каррьер обернулся к двери.

— Ну, что я могу сказать, Адальберт: время тебя не пощадило! Я с первого взгляда даже не узнал тебя. — Затем он провел языком по губам, словно хотел потянуть время. — Да, вообще-то я должен был догадаться, что что-то здесь не так, когда Адам рассказывал мне о своей неожиданной встрече с наемницей.

От двери послышался слабый смешок.

— Что ж, должен признать, что во время встречи с этим твоим другом добрая Трусс действовала несколько самовольно, я бы даже сказал, необдуманно. Самые продуманные планы оказываются под угрозой срыва, когда два хищника чуют возможность помериться друг с другом силами.

Леа поразилась силе этого снисходительного голоса. В гостиной воцарилась угрожающая атмосфера, в воздухе повисло предчувствие насилия и разрушения. Внезапно Леа ощутила благодарность за то, что Адам, защищая ее, встал перед нею. В ней зрело подозрение, что долго эта словесная перепалка продолжаться не будет.

— Но, честно говоря, я вполне могу понять взрыв темперамента Трусс, — тем временем продолжал незваный гость. — Ведь на протяжении последних недель мне пришлось проявить колоссальную выдержку, чтобы не застигнуть вас в одном из этих публичных мест, которые вы так любите. И вот я здесь — а Этьен Каррьер прямо передо мной, на блюдечке с голубой каемочкой.

Услышав последние слова, Леа вздрогнула, и у нее перехватило дыхание. Она краем глаза увидела в дверном проеме огромную, как бык, фигуру. Одутловатое лицо мужчины, покрытое тонкой паутиной множества красных шрамов, подчеркивало подспудную жестокость, исходившую от него. Бритая голова слабо поблескивала в свете камина, подобно старинным медным пуговицам на его суконном пальто.

В тени этого чудовища скрывался некто с сутулой спиной, скрестивший на груди костлявые руки. Черные кротовьи глазки за стеклами очков, крючковатый нос и бесцветные взъерошенные волосы. Несмотря на то, что эта фигурка казалась маленькой и слабой, в ее глазах сверкало нечто такое, от чего система оповещения об опасности Леа моментально переключилась на красный свет.

Хотя гигантский оратор и его тень прямо-таки источали угрозу, больше всего обеспокоила Леа молчаливая женщина по имени Трусс. Она просто сочилась неприкрытой агрессией, что в сочетании со словами «нам подобная» подтверждало дурное предчувствие Леа, что в лице этой женщины Адам столкнулся с опасным противником.

Мышцы на спине Адама дрожали от напряжения, но, очевидно, его инстинкт заступника победил воинственность. Тем не менее отбросить подозрение, что выдержки Адама надолго не хватит, Леа не могла.

В этот миг Трусс слегка подалась вперед; Адам тут же легко опустился на колени, словно готовясь к прыжку. Он источал такую энергию и был настолько возбужден, что волоски на руках у Леа наэлектризовались и поднялись дыбом. Но Трусс тут же вернулась в исходную позицию, на лице ее мелькнула холодная, понимающая улыбка. Это была всего лишь проверка — и в то же время обещание большего.

Профессор Каррьер откашлялся, тем самым, разрядив повисшее в воздухе напряжение. Элегантно закинув ногу на ногу, он поправил на коленях легкую ткань брюк. Теперь он тоже улыбался, словно хотел доказать, что эта провокация не способна вывести его из себя. Однако Леа с беспокойством отметила, что улыбка эта не отражалась в его глазах.

— Я рад, что ты настолько доволен собой, Адальберт. Ведь мы оба знаем, что так было не всегда. Так что же я могу сделать для тебя, чтобы ты был в достаточной мере вознагражден за свои усилия предстать передо мной?

— Думаете, я пришел вести переговоры? Хотите оскорбить меня? — Голос испещренного шрамами мужчины дрожал от высокомерия. — Я здесь, чтобы после всех лет ожидания и отчаяния взять, наконец, свой трофей: голову обессилевшего существа, которое слишком долго поганит землю, по которой я хожу. Моего старого вероломного господина, который обрек меня на смертность только потому, что ему вдруг взбрело в голову жить как человеку. Я подарил вам достаточно времени, чтобы вы смогли усовершенствовать свою человечность. Теперь пришло время казнить вас, Этьен.

В этот миг Адам издал звук. Гортанное рычание, до глубины души испугавшее Леа. Звук, издаваемый готовым броситься в атаку зверем, совершенно не сочетался с тем молчаливым, сдержанным мужчиной, которого она знала до сих пор, — несмотря на все разговоры о крови и инстинктах. Рваные раны, которые ей довелось видеть той ночью, тоже никогда не были поводом, чтобы испугаться того, чем он был. До настоящего момента она отказывалась думать о том, что на самом деле означает господство демона. Она всегда хотела видеть только Адама, а не его темную половину…

Понимание, что молодой мужчина близок к наемнице в своей жажде битвы и подчинения, пришло к Леа совершенно неожиданно. Впервые вид Адама не вызывал романтического мечтания, а давал понять, какая сила скрыта в этом бессмертном теле.

— Не беспокойся, цепной пес, я о тебе не забыл, — смешком отреагировал Адальберт на вызов Адама. — Боюсь только, что сейчас обстоятельства складываются не в твою пользу. Если ты, конечно, не разделишься на две части… Но я предполагаю, ты не отдашь без боя ту молоденькую девушку, что у тебя за спиной, только затем, чтобы помериться со мной силами? Просто удивительно, что Этьен нашел кого-то, кто разделяет его извращение. Вы оба — воистину удивительная пара: вместо того чтобы преклоняться перед демоном, вы возитесь со смертными. Как будто они такого же уровня, как вы!

— Как бы неприятно тебе это ни было, Адальберт, — прервал профессор Каррьер речеизлияния Адальберта, — я в свое время и с тобой возился, хотя ты — всего лишь человек.

Не успела Леа полностью осознать смысл сказанного, как в комнате раздался крик ярости, за которым через доли секунды последовал хрип, где-то совсем рядом с ней.

Она быстро провела рукой по глазам. Что-то сверкающее пронеслось по воздуху. Обернувшись к профессору Каррьеру, она увидела, что у того изо лба торчит рукоятка короткого метательного ножа. Ничего не понимая, она наблюдала за тем, как профессор, оправившись после короткого недоумения, ощупал пальцами оружие, а Адам тем временем перешел в атаку.

Он в последний миг схватил мгновенно метнувшуюся вперед Трусс, прежде чем та успела броситься на Леа. Тем не менее, той удалось поцарапать виски Леа похожими на когти ногтями. Леа вскрикнула, в ужасе взглянув в сверкающие кровожадностью глаза наемницы, которую оттаскивал Адам. Сражающиеся, вместе перекинулись через высокую спинку диванчика, причем Трусс нечеловечески зашипела.

«Невероятно! Эта фурия собиралась броситься на меня!» — пронеслось у Леа в голове. И действительно, Трусс не нападала до того самого момента, когда Адама отвлекла провокация Адальберта.

За диваном послышался глухой стук, когда дерущиеся ударились об пол. И тут же накинулись друг на друга.

Леа в нерешительности поднялась. Что делать — бежать, пока Адам еще держит эту ненормальную? Но тут же взыграла совесть: она не может бросить раненого профессора на растерзание мучителям. Она нерешительно сделала шаг по направлению к Каррьеру, медленно вынимавшему нож у себя изо лба. И вдруг по-прежнему громко ругающийся Адальберт прыгнул вперед. Нанеся вертикальный удар, он вонзил длинный узкий клинок профессору в горло.

Прежде чем Адальберт успел вынуть оружие и атаковать снова, профессору удалось ударить его по колену, от чего грузный мужчина как подкошенный рухнул на пол. Адальберт застонал от боли и схватился за раненую ногу.

Леа остановилась возле Каррьера с побледневшим от ужаса лицом, молча глядя на клинок, торчащий у него из горла. Он глядел на качающуюся рукоять оружия и глаза его были гротескно расширены. Щеки его дрожали, и он открыл рот, словно хотел что-то сказать, но вместо этого изо рта волной полилась кровь, по подбородку и дальше на грудь.

Леа застыла. При виде этого все в ней остановилось: дыхание, сердцебиение, мысли. Она даже не заметила, как профессор с сочным чавканьем вырвал клинок из горла. И только когда капли кровавого фонтана хлынули под давлением из раны, жизнь вернулась к ней: она закричала словно сумасшедшая.

Тем временем профессор Каррьер направил оружие на Адальберта, который, качаясь, вновь поднялся на ноги. Тот, ругаясь, увернулся, черты его лица исказились от боли, он вынул еще один нож. И хотя руки дрожали от напряжения, он приготовился к броску. Но в последний момент его руку толкнул пятящийся Адам, которому Трусс только что нанесла мощный удар. Нож описал дугу и со звоном упал.

Адам ударился спиной о стену и съехал на пол. Волосы, спутавшись, упали на лицо, щека, несмотря на быстро увеличивавшуюся в размерах шишку, ввалилась, ноздря была разорвана и кровоточила. Однако, когда он поднял голову и посмотрел на свою противницу, находившуюся в другом конце комнаты, глаза его излучали несломленный боевой азарт. Казалось, он не осознавал боли, равно как и опасности, в которой находились они все.

При виде его Леа отступила на несколько шагов, пока не уперлась в спинку кресла и не была вынуждена остановиться. Этот мужчина с диким и сосредоточенным выражением лица был ей совершенно чужим. В его чертах проступила грубость, радость от ощущения своей силы, пробудившая в ней неведомый доселе страх. Что за чушь! В комнате, полной чудовищ, больше всего она боялась мужчины, которого еще несколько минут назад считала любовью всей своей жизни.

С быстротой, которой никто от него не ожидал, Адам поднялся и устремился к Леа. Она в ужасе вытянула вперед руки, но он безо всяких усилий сломил ее защиту и уволок ее за собой в сторону.

Через какие-то доли секунды Трусс, словно тень, пронеслась мимо них и почти бесшумно, с тихим смешком, приземлилась на пол.

— Отпусти меня! — закричала Леа, панически пытаясь вырваться из объятий Адама, но тот только сердито зарычал на нее. Недолго думая он повернул ее вокруг своей оси и прижал спиной к своей груди. Легкость, с которой он это проделал, была просто пугающей.

Леа уже приготовилась защищаться, когда почувствовала сильный удар, пронзивший все ее тело подобно землетрясению. И только мгновение спустя она поняла, что это ударили не ее, а Адама. Она почувствовала только отголосок. Через миг напряжение ушло из тела Адама, он потерял равновесие и вместе с нею рухнул на диван.

При падении Леа больно ударилась ногой о деревянный подлокотник. Боль пронизала все ее тело и мгновенно отогнала прочь неконтролируемый страх. Когда она, в конце концов, не слишком удачно приземлилась на подушки, это было уже за гранью восприятия. Даже вес Адама, рухнувшего прямо на нее, на несколько мгновений показался ей ничем по сравнению с невыносимой болью в ноге.

Тело Адама заметно вздрогнуло, затем еще раз. Потребовалось некоторое время, чтобы Леа поняла, что кто-то сильно колотит его по спине. Трусс продолжала атаковать. В следующий миг Адама сбросили с нее, и Леа принялась жадно хватать ртом воздух.

Девушка с трудом встала на ноги и обхватила себя руками, пытаясь защититься. Вопреки инстинкту она закрыла глаза и уткнулась лицом в колени. Боль и ужас загнали ее в угол, отняли всю жизненную энергию. Ей было наплевать на то, что мир в мгновение ока превратился в ад насилия.

Вокруг бушевал бой, слышалось искаженное от боли дыхание, проклятия, гортанное рычание. Она слышала шаги, грохот опрокидываемой мебели, треск рвущейся ткани. Нет, нет, нет! Леа в отчаянии замотала головой. Она не хотела ничего этого слышать. Под ее ногами разверзся ад, но она была здесь ни при чем.

Внезапно раздался нечеловечески высокий крик боли, возвещая о неописуемом ужасе. За ним последовал звук разбитого стекла, заставивший Леа обратить внимание на окна за своей спиной. Она увидела, как Адам бросил на нее опьяненный силой взгляд, взгляд охотника, настигшего свою жертву. Трусс нигде не было видно, Адам стоял посреди остатков гостиной перед вырванным из петель окном, на котором, словно изорванный в боях флаг, развевалась штора.

Весь этот ужас и опасность пробудили в Адаме нечто, и это нечто теперь послало Леа пугающе чувственную улыбку. К собственному ужасу, она почувствовала, как что-то в ней улыбнулось в ответ. Впервые с момента их встречи она не желала ничего иного, кроме как того, чтобы это, наконец, свершилось и демон принял ее в себя.

Адам подмигнул ей и, словно кошка, выпрыгнул в окно, идя по следу своей жертвы.

Неожиданно пронзительный крик окончательно вырвал Леа из забытья. Профессору Каррьеру в поединке с Адальбертом удалось нанести удар такой силы, что грузный мужчина рухнул на каминную решетку. Следующий удар отправил Адальберта в огонь. Его пальто занялось. Адальберт зарычал, выкатился из камина и выпустил оружие из рук, чтобы руками сбить пламя.

— Майберг! — вскричал он вне себя от ярости. — Иди сюда немедленно и помоги же мне, жалкий ты трус!

К огромному облегчению Леа, Майберг остался неподвижно стоять в дверном проеме; похоже было, он никак не мог решить, стоит ли рискнуть и отправиться на помощь своему господину.

Профессор воспользовался передышкой, облокотился на стену и отчаянно вдохнул в легкие воздух. В лице его не было ни кровинки, оно посерело, все тело дрожало от изнеможения. Внезапно он показался ей бесконечно одиноким…

Этого оказалось достаточно, чтобы разбудить Леа. По ее телу пронеслась волна адреналина, напряглись мышцы в руках и ногах. В следующий миг она оказалась рядом с профессором, в руке у нее был только что лежавший на полу клинок. Не раздумывая, она положила обессилевшую руку Каррьера себе на плечо и воинственно поглядела на худощавого типа по имени Майберг, который как раз покинул свое место в дверном проеме, чтобы броситься к своему раненому господину.

— Держись от меня подальше! — прошипела Леа.

Майберг мельком взглянул на нее, глаза его блеснули, и ей показалось, что в них притаилась угроза.

Леа обвила рукой бедра профессора, чтобы заставить его опереться на нее. Но тело Каррьера недовольно оцепенело. Он даже попытался отнять руку, лежавшую у нее на плечах.

— Убирайся отсюда, дитя! — сказал он пугающе бесцветным голосом. Затем оттолкнулся от Леа и рухнул в кресло. Но сил, чтобы держаться прямо, у него не хватало. Он медленно соскользнул вниз и со стоном опустился на пол.

Огорошенная Леа увидела, что у профессора нет руки ниже локтя. Она заканчивалась окрасившимися темным цветом клочьями рубашки. Леа окинула взглядом пол, когда заметила, что Адальберт тем временем стоит один у камина и рассматривает свои обгоревшие руки, а Майберг крадется обратно к двери. Он прижимал к себе что-то: добычу, которую хотел спрятать в укромном месте.

Внутри Леа все вскипело от ярости, когда она увидела согнутую спину этого мерзкого приспешника. Майберг покинул тихую гавань только тогда, когда увидел, что это безопасно. А теперь он уносит что-то, что явно ему не принадлежит. Все коварное и подлое, что было в этом существе, вызвало в ней потребность остановить его. Она решительно бросилась за ним, крепко сжимая в руке короткий меч, готовая атаковать.

В темном коридоре Майберг возился с большим, похожим на бочонок металлическим цилиндром, из которого поднимались клубы тумана. Под мышкой у него было что-то, подозрительно похожее на отрубленную руку профессора Каррьера.

Леа остановилась как вкопанная.

Когда Майберг заметил ее, он молниеносно опустил отрезанную руку в сосуд, метнув в Леа шлейф капель. Леа интуитивно подняла руку с клинком, чтобы защититься от того, что там летело. К счастью, целился Майберг плохо, так что только несколько капель упали на волосы Леа, на щеку и на ухо.

В тех местах тут же начало печь, словно кожу осыпал град искр. В приступе паники она провела рукавом по тем местам, где пекло, но от этого площадь жжения только увеличилась. В нос ей ударил запах обожженной кожи, вызвав приступ дурноты.

— Дымящаяся соляная кислота! — ликуя, воскликнул Майберг. — Если ты подойдешь еще хоть на шаг, я уж позабочусь о том, чтобы вся твоя голова оказалась в сосуде. Клянусь!

И с этими словами он пригрозил Леа еще сочащейся, уже обожженной до красноты и покрытой волдырями рукой профессора Каррьера, и Леа попятилась назад, в темноту.

Так и стояла она в нерешительности, раздираемая желанием остановить Майберга и гложущим страхом. Вдруг в дверях, шатаясь, показался профессор. Он обессилено поглядел на нее, но, прежде чем он успел что-то сказать, в холле послышался треск ломающегося дерева. Неестественный визг и хруст костей заставили его заметно вздрогнуть.

— Похоже на то, что наши бойцовые собачки вернулись, — захихикал Майберг, когда шум битвы возвестил о том, что противники не обращают ни малейшего внимания на окружающий мир.

При мысли об Адаме, совершенно потерявшем контроль над собой от кровожадности, все внутри у Леа судорожно сжалось.

— Вы выглядите довольно потрепанным, дорогой Этьен, — произнес Майберг тоном, похожим на манеру своего хозяина Адальберта, которого, впрочем, нигде не было видно. — Почему бы вам не покончить со своими страданиями и не прыгнуть в этот сосуд? Я сложу вас как следует, обещаю. Не в первый раз упаковываю в этот сосуд вам подобных. Да уж! Подумайте над этим хорошенько, прежде чем приближаться.

— Я ведь сказал тебе: убирайся отсюда, девочка, — обратился к Леа профессор Каррьер, когда та — собрав все свое мужество — направилась к Майбергу, держа в вытянутой руке клинок. Глаза профессора были налиты кровью. — В отличие от Адама и меня — ты смертна.

— О, вы тоже, дорогой мой, — вмешался Майберг со все возрастающей уверенностью в себе. — Или же вы думаете, что демон может долго сопротивляться кислотной ванне? По опыту скажу, такого не бывает.

Прежде чем Леа успела отреагировать, Майберг повторил свой трюк с кислотным дождем, только вот он попал прямо в лицо профессору Каррьеру. Раненый мужчина со стоном провел рукой по глазам. Несмотря на слабый свет, Леа разглядела, как по его коже быстро расползается густая сеть красных пятен. При этом она не заметила, как рядом с ней возник безумно ухмыляющийся Адальберт и выхватил из ее ослабившей хватку руки клинок. Защититься она не смогла, потому что он сильно ударил ее рукоятью меча в висок. Боль тут же вырвала пол у нее из-под ног, и, теряя сознание, Леа услышала собственный глухой крик боли.

Леа пришла в себя, когда ее перевернули на спину. Открыла глаза, но все было каким-то расплывчатым. Кто-то коснулся ее, собираясь провести рукой по лицу. Охваченная паникой, она принялась отбиваться. После этого ее с силой прижали к полу; ей показалось, что голова вот-вот лопнет. Почувствовала железную хватку в волосах и в следующий миг стала опасаться, что ее оскальпируют. Но хватка ослабла, как только она перестала сопротивляться.

— Пора бы тебе уже прийти в себя, черт побери! — раздался рядом с ухом голос Адама. При этом голос его совершенно не звучал успокаивающе. В нем было агрессивное возбуждение, и Леа снова охватил страх. В этот миг она готова была ожидать от Адама чего угодно. Поэтому расслабила все мышцы, чтобы не злить его.

Обхватив девушку за плечи, Адам повернул ее к себе и пристально посмотрел в глаза. Леа пришлось взять себя в руки, чтобы не извиваться, словно маленькая девочка. Она несколько раз подряд судорожно сглотнула, но комок в горле не уходил. Внезапно Адам показался ей бесконечно чужим, она не видела ни следа того мужчины, который так собранно играл на пианино. Вместо него она глядела в залитое кровью лицо демона.

От виска до уха у Адама протянулась рваная рана. Из щеки торчали осколки стекла, сыпавшиеся из закрывающихся ранок, словно по мановению волшебной палочки. Ей показалось, что в его слегка приоткрытом рту видно несколько сломанных зубов. От изорванной одежды исходил едкий запах.

Из гостиной донесся грохот, и Леа поняла, что Адальберт и его помощник продолжают гонять по комнате раненого профессора.

Адам задумчиво облизал потрескавшиеся губы, а выражение его лица тем временем заметно изменялось: тревога и агрессивность смешивались с мрачной радостью. Что бы ни собирался сделать Адам с обоими незваными гостями, находившимися в гостиной, он сделает это не только ради защиты. Это даст ему глубокое удовлетворение, озарит улыбкой его лицо. Это демон в нем, поняла Леа. Для него эта битва, быть может, как богослужение и пиршество одновременно. И судя по тому, как Адам только что смотрел на нее, она была не уверена, что он удовлетворится двумя жертвами.

Адам притаился, все его мышцы, и чувства были напряжены до крайности. Шум и уверенный в своей победе голос Адальберта действовали ему на нервы, когда он поднял Леа с пола и приказал:

— Иди в свою комнату и сиди там. Трусс где-то в подвале, занята тем, что собирает себя по кусочкам. Поэтому у меня мало времени на то, чтобы покончить с обоими этими чокнутыми, а потом еще окончательно разобраться с этой проклятой наемницей. Давай же, иди!

Хотя ноги едва слушались Леа, она, держась за стену, поковыляла по направлению к своей комнате. От страха она забыла о тошноте и боли. Адам отвернулся от нее и, очевидно, раненый, пошел, пошатываясь, к гостиной, где ликующие вопли Адальберта свидетельствовали об окончательном поражении профессора Каррьера.

Едва Адам повернулся к ней спиной, как Леа развернулась и бросилась вниз по лестнице. Сердце готово было выскочить из груди, язык постоянно упирался в нёбо. Ни секунды дольше не останется она в этом доме с его проклятыми обитателями. Ничто не заставит ее ждать в комнате, когда Адам найдет ее, а в глазах его все еще будет полыхать жажда крови. Она выбежит на улицу, и броситься куда глаза глядят — прочь от этого бреда, прочь от этой оргии насилия. И словно затем, чтобы подстегнуть ее, сверху раздался крик боли Адальберта, и Леа в спешке едва не споткнулась о ступеньку.

В холле все было перевернуто вверх дном. На благородных шелковых обоях виднелись метровые царапины, словно кто-то пытался удержаться за них, а его стаскивали вниз. Наполненный дорогим фарфором буфет был опрокинут, посуда — разбита. Хрустальные вазы, которые всегда так восхищали Леа, превратились в сверкающий ковер осколков. Словно по холлу прошелся торнадо, не оставив на своем пути ничего целого.

Она осторожно прокралась через все препятствия, чтобы еще раз остановиться в сорванных с петель дверях и оглянулась. И сразу же поняла, что совершила ошибку. Потому что в этот миг прикрытая дверь в конце коридора, ведущая в подвал, распахнулась, и снизу, словно змея, выползла совершенно разбитая Трусс. На ее голове не хватало половины волос, лицо было искажено до неузнаваемости. Хотя она вряд ли могла узнать Леа своими заплывшими глазами, их взгляд устремился на нее, и Леа увидела, как ее ноздри — кучка раздробленных хрящей — затрепетали.

«Она будет охотиться на меня», — пронеслось в голове у Леа. В данный момент она, может быть, и представляет собой только груду костей и мяса, но она быстро оправится. Может быть, как раз в этот миг срастается ее позвоночник или же коленная чашечка.

И словно чтобы подтвердить ее опасения, Трусс поднялась на четвереньки и тяжело поползла к Леа. Больших доказательств девушке не требовалось. Совершенно обезумев, она бросилась прочь из виллы и понеслась так быстро, как никогда в жизни не бегала.

Леа не могла сказать, сколько времени бежала. Судя по жжению в легких и тяжести в ногах, она давным-давно должна была оставить город позади. Вместо этого ее по-прежнему окружали реставрированные виллы. Девушка с ужасом поняла, что все это время скорее брела, чем бежала.

На свежем снежном покрывале нигде не было видно никаких следов, кроме ее собственных. Этой темной ночью на улице не было ни души. Вероятно, все в компании водки сидели перед телевизорами и наслаждались вечером народной музыки.

Она не имела ни малейшего понятия, где можно спрятаться. Стучать в какую-нибудь дверь, пока не откроют? Но кто впустит ее, если она не в состоянии произнести на этом чужом языке ни единого нормального предложения? Кроме того, люди в этом районе совершенно не интересовались делами других. Адам и Трусс во время битвы перевернули полдома вверх ногами, и тем не менее полицию никто не вызвал. А даже если ее и впустят, разве может деревянная дверь защитить ее от опасности? Нужно убираться отсюда, безопасность дается только расстоянием.

Перед коваными железными воротами скрытой за высокой стеной усадьбы Леа ненадолго остановилась, чтобы перевести дух. Не успела она и глазом моргнуть, как ноги ее подкосились и она, беспомощная, мучимая болью в боку, оказалась в снегу. Через некоторое время она поднялась, прижимая руку к ребрам, и вновь поковыляла по улице. Когда она наконец добралась до перекрестка с широкой перпендикулярной улицей, на глаза у нее навернулись слезы. Хотя ночью, в снегопад, все вокруг казалось одинаковым, она очень приблизительно представляла себе, где находится: расстояние между домом профессора Каррьера и ее израненным телом составляло едва ли пару сотен метров. Совершенно недостаточно.

Вдруг перед ней замелькали фары машины, которая, слегка покачиваясь, приближалась к ней по заснеженной улице. Леа тут же воспряла духом, прибавилось сил, которых она только что совершенно не ожидала обнаружить в себе. И она помчалась.

В этот миг девушка почувствовала, как сзади что-то хотело схватить ее и промахнулось только на волосок. Послышалось подавленное сопение и скрежет, от которого у нее по коже побежали мурашки. Но ее ни капельки не волновало, что происходило в темном переулке у нее за спиной. Ее целью была приближающаяся машина.

Скорее в падении, чем бегом, она наконец достигла широкой улицы, словно безумная замахала руками и с криком бросилась к автомобилю. Водитель изо всех сил нажал на тормоза старого «Фольксвагена», машина развернулась вокруг своей оси и, грохотнув, остановилась в нескольких шагах от нее. Распахнулась водительская дверца, показался торс тепло закутанного мужчины. На красном ухмыляющемся лице под усами сверкала добрая улыбка. Он крикнул Леа что-то, чего она не поняла, но ей было совершенно все равно. Она распахнула заднюю дверцу и поглядела на сиденье, заполненное тремя коренастыми мужчинами. Места не было. В нос ей ударила волна перегара и лука, кто-то засмеялся.

Какое-то мгновение Леа колебалась.

Потом услышала, как кто-то зовет ее по имени.

Ее звал Адам.

Одним прыжком Леа очутилась на коленях одного из мужчин и захлопнула за собой дверцу. Не обращая внимания на поднявшийся крик, она что-то крикнула водителю нечто, как она надеялась, обозначавшее спешку.

Водитель все еще выглядывал из машины, но смех его внезапно стих. Леа совершенно не хотела знать, что он там увидел, а просто снова зарычала на него. С быстротой, которой она от него не ожидала, мужчина захлопнул дверцу, переключил передачу и с такой силой надавил на газ, что колеса пробуксовали в снегу. Похоже, ему потребовалась вся сила воли, чтобы немного отпустить педаль и медленно выжать сцепление. Наконец машина тронулась с места, к огромному облегчению Леа, быстро набрала скорость, и темная улочка осталась позади.

Леа неотрывно таращилась на затылок водителя, заставляя себя не оглядываться в темноту. Ей было все равно, что где-то там, снаружи, кто-то звал ее. Ей удалось уйти.

6

Возвращение

— Рад снова видеть тебя.

В тот миг, когда нервные окончания в плече Леа вспыхнули от прикосновения Адама, она вскочила, смущенно отметив, что опрокинутый при этом бокал с недопитым вином, словно в замедленной съемке полетел на пол и разбился на мелкие кусочки, украсив ее сатиновые туфли-лодочки подобием бриллиантов. Она ждала звона стекла, чувствуя спиной сопротивление тела Адама. Он крепко схватил ее за плечо и притянул к себе. Так и стояла Леа, прислонившись спиной к груди Адама — поймана.

Девушка невольно издала слабый стон. Протестовать громко у нее не было сил. Она чувствовала себя словно тряпичная кукла, которая безвольно осядет, едва Адам отпустит ее плечи.

Мочкой уха Леа почувствовала дыхание, и ее ноздри невольно затрепетали, надеясь ощутить знакомый аромат, исходивший от Адама. Там, где его руки касались ее обнаженных плеч, кожа испускала щекочущие волны до самых кончиков пальцев на ногах. Она с ужасом почувствовала, что тело самым грязным образом предает ее: прошло столько времени, а все ее чувства по-прежнему реагируют на близость Адама.

И, словно ему в голову пришла та же мысль, Адам прошептал ей на ухо:

— Я знал, что ты обрадуешься, увидев меня снова. — При этом он ослабил хватку, и его пальцы принялись мягко поглаживать плечи Леа. — Свежий воздух пойдет тебе на пользу.

— Мне пойдет на пользу, если я выпью, — дрожащим голосом ответила Леа. Небрежным жестом стряхнув руки Адама, она склонилась к Надин, и при виде ее расстроенного выражения лица едва не залилась истерическим хохотом. «Дорогая Надин! Что стало бы с твоим лицом, милая моя, если бы ты узнала, что стоит у меня за спиной», — подумала Леа.

— Ты не возражаешь, если я на какое-то время отойду к бару?

— Если бы ты не была мне такой хорошей подругой, то я бы обиделась и заявила, что первая его увидела! — Хотя Надин капризно дула губки, скрыть смущение ей не удалось. Бросив взгляд на Адама, она нервно сжала губы, и они превратились в узкую полоску. — В любом случае, вблизи он не производит впечатления приятной игрушки. Ты уверена, что хочешь выпить? Может быть, нам обеим стоит быстренько вызвать такси, а дома тщательно запереть двери? — Когда Леа с измученной улыбкой на лице хотела от нее отмахнуться, Надин быстро схватила ее за руку. — Ты на нем обожжешься.

— Я это уже сделала, — чуть слышно ответила Леа, чтобы затем, игнорируя Адама, начать пробираться сквозь толпу.

— Джин-тоник, пожалуйста.

Бармен равнодушно кивнул Леа, выдал одному из клиентов сдачу и исчез в направлении умывальника.

Толпа возле бара была немаленькая. И, тем не менее, Леа точно знала, что возле нее остановился именно Адам. Энергия, которую источало его тело, окутывала ее подобно хрустящей пленке. Словно каждый квадратный сантиметр был снабжен небольшой антенной, настроенной исключительно на него. Она никогда не смогла бы забыть эту магию; какая-то часть ее после тогдашнего бегства вопреки желанию скучала по ней.

Получив свой прохладительный напиток, Леа одним глотком выпила джин, а затем принялась вертеть в руках ледяную бутылочку тоника. С облегчением отметила, что оглушающее чувство паники постепенно улетучивается. Она с трудом попыталась взять себя в руки, пока Адам давал ей эту возможность.

Краем глаза она поспешно взглянула на него. Волосы его темно поблескивали, но Леа помнила густой медовый оттенок, появлявшийся на свету. Одной рукой он опирался на стойку, другая свободно свисала вдоль тела. Весь его вид производил впечатление ленивого завсегдатая баров, готового флиртовать. Но обмануть Адам не мог никого, его окружала такая угрожающая аура, что даже здесь, в толпе, вокруг него образовалось пустое пространство. Никто не хотел рисковать и привлекать к себе внимание этого мужчины или даже провоцировать прикосновением.

— Мы не случайно встретились здесь. Я искал тебя, — заговорил Адам.

— Меня это не интересует, Адам. — Леа сама удивилась уверенности, с которой звучал ее голос. — Я хочу, чтобы ты сейчас же ушел. Я не хочу, чтобы ты был рядом.

На мгновение повисла тишина, затем Адам спокойно ответил:

— Я не стану считаться с твоими желаниями. С моей стороны было ошибкой позволить тебе уйти от меня.

Леа возмущенно засопела.

— Не стоит злить меня понапрасну, Леа, — моментально поставил ее на место Адам.

Услышав угрожающие нотки в его голосе, она вздрогнула. Он звучал холодно и пугающе, и это снова заставило ее вспомнить о том, кто стоит рядом. О том, какая жестокость и сила скрывается в этом кажущемся человеческим теле. Невольно всплыли обрывки воспоминаний о крови и разорванных телах, бутылка тоника выпала у нее из рук. Адам моментально поймал ее и не глядя поставил на стойку бара. При этом его холодная ярость в буквальном смысле слова жгла ее кожу.

— За все эти годы я не забыл, что ты вынудила меня выбирать между тобой и Этьеном. И ради чего? Я бросил в трудную минуту друга ради женщины, которая ушла, даже ни разу не оглянувшись. Это ты виновата в том, что Этьен был уничтожен. — Хотя он старался говорить отстраненно, Леа заметила дрожь в его голосе. Мысль о том, что его выдержка дает трещины при воспоминании об этом, усилила ее тревогу. Потому что в ярости Адам становился непредсказуемым, наружу проглядывал демон.

Адам подошел еще немного ближе и голосом, в котором слышалась едва сдерживаемая ярость, произнес:

— Я был настолько глуп, что побежал за тобой и бросил Этьена. Если бы ты в своем идиотском приступе паники не убежала, я держал бы ситуацию под контролем. И после этого ты от меня еще и отворачиваешься. — Он дышал прерывисто, и Леа испуганно глядела на его губы, побелевшие и слегка дрожавшие от напряжения. — Когда я вернулся на виллу, все было в огне. Адальберт совершил то, зачем приходил. Это из-за тебя ему все удалось. Поэтому ни сегодня вечером, ни когда-либо еще тебе не стоит рассчитывать на мою доброжелательность.

От боли Леа зажмурилась, словно этим могла отогнать воспоминания о старом профессоре. Этьен Каррьер, гениальный эстет и друг людей. Все эти годы ее мучил вопрос, как окончилась битва. Хотя Леа изо всех сил гнала от себя воспоминания о той ночи, этот вопрос в любой момент мог возникнуть в ее сознании, постоянно напоминая о том, что она потеряла. Итак, Этьен Каррьер уничтожен — из-за нее, как ясно выразился Адам.

— Я не совсем понимаю, — запинаясь, сказала она, а от электризующей ярости Адама ей начало постепенно сбивать дыхание. — Ты возлагаешь на меня ответственность за то, что Этьен был уничтожен. Если ты теперь, по прошествии столь долгого времени, решил наказать меня, то зачем пришел сюда, в битком набитый бар?

Адам склонился к Леа с отсутствующим выражением лица, но под этой маской наверняка бушевал ураган. Леа с удовольствием отпрянула бы, но не решилась. У стойки стояло много людей, они защищали ее, но только до тех пор, пока она не привлекает к себе внимания. Риск того, что Адам решит продолжить разговор на улице, потому что она ведет себя слишком шумно, был достаточно велик. Она прислушалась к своим инстинктам и решила предоставить Адаму свободу действий. Когда его рука погладила ее бедро, она заметно вздрогнула. Похоже было, что прикосновение, сколь мимолетным бы оно ни было, что-то пошатнуло в нем. «По крайней мере, оно уменьшило гнев», — с облегчением заметила Леа.

Уже гораздо более сдержанно он ответил на ее вопрос:

— Под «наказать» ты, наверное, имеешь в виду перевоплотить. Можешь не беспокоиться: я не собираюсь плясать под дудку демона. Речь идет только о том, чего хочу я. А я по-прежнему хочу быть рядом с тобой. Но больше не буду ломать себе голову над тем, почему. В конце концов, я ни перед кем не обязан отчитываться.

— Итак, я не только виновата в смерти Каррьера, но еще и являюсь никем. Это же смешно, Адам! — выдохнула Леа. — Хорошо, тогда я была очень наивной, и та ситуация оказалась для меня чересчур сложной. Этьен и ты, ваши слова не смогли подготовить меня к тому, что такое демон. Кроме того, я была так отчаянно в тебя влюблена, что все казалось нереальным. Окончательно понять, на что вы способны, я смогла только той ночью, когда ко мне, несмотря на свое растерзанное тело, поползла Трусс.

Она невольно вздрогнула — воспоминания о тех переживаниях причиняли боль. Потом она даже размышляла над тем, не оказал ли тот эпизод ее жизни большего влияния на нее, чем любовь к Адаму. Теперь ей не хотелось ничего иного, кроме того, чтобы он запретил ей говорить, и она не открыла ему свою израненную душу до конца. Но Адам молчал, и слова сами слетали с ее губ.

— Знаешь, отчего я тогда едва не сошла с ума? Оттого, что это ты превратил Трусс в неузнаваемо истерзанный комок плоти. Что тебе доставляло противоестественное удовольствие охотиться на нее и побеждать. Может быть, ты сам себя и можешь обманывать, что в той битве речь для тебя шла только о защите Этьена и меня. Но я видела по твоим глазам, что ты жаждешь крови, так что не притворяйся невинным.

Адам насмешливо поднял брови. На миг парализующий страх словно отступил, и все стало почти как раньше: Леа спорила с прежним Адамом, который хотя и смотрит на нее свысока, но его неудержимо влечет к ней. Если он клеймит ее трусливой предательницей, то ему, в свою очередь, придется стерпеть то, что она считает его кровожадным чудовищем.

— Воспоминания о той ночи все еще преследуют меня — когда я глажу свою кошку или даже посреди разговора. Они вырывают меня даже из глубокого сна. Воспоминания об ужасных ранах, слепой жажде разрушения и кровожадности демона, который превратил тебя в чужака. Ты наполнил мою жизнь страхом. Если ты думаешь, что я стану снова терпеть твое присутствие рядом, то ошибаешься. — Леа сама поразилась тому, как легко сорвались эти слова с ее губ.

У Адама же они вызвали только безрадостный смех.

— Похоже, ты не совсем понимаешь меня, — холодно ответил он. — То, чего хочешь ты — совершенно не важно. Ты мне должна. — При помощи немногих слов он дал ей понять, что в этой игре правила диктует он и не собирается позволять ей изменить это. В этом разговоре они не кружили друг вокруг друга, не определяли границы. Все было не так, как раньше, и сознание этого причинило Леа неожиданную боль.

Не задумываясь о последствиях, она поддалась внутренней потребности и отодвинулась от Адама. При этом она толкнула под локоть женщину, которая как раз отпила мартини из своего бокала. Напиток потек по подбородку удивленной незнакомки, оставил маслянистый след на шелковом топе. Женщина хотела было громко возмутиться, когда наткнулась на взгляд Адама. Удивленно заморгав, она исчезла в толпе. «Похоже, большинство людей обладают инстинктом в достаточной степени, чтобы распознать настолько очевидный источник опасности как демон, — с горечью подумала Леа. — И только у меня инстинкты всю дорогу отказывают — в первую очередь, когда дело касается Адама».

Он медленно протянул руку и обнял Леа за плечи. Прикосновение было невыносимо горячим, в нем не было ни капли нежности, и Леа вздрогнула. Не обращая внимания на ее слабые протесты, он притянул ее так близко к себе, что она смогла разглядеть бледные веснушки на его носу и щеках. В этом зрелище было что-то удивительно невинное, в голове Леа вспыхнули образы играющего мальчика. Она едва не рассмеялась, но Адам крепче сжал ее плечо, и она поняла, что он не потерпит сейчас никакой истерики.

На мгновение он зарылся в ее волосы, затем губы его переместились к мочке ее уха.

— Ты — кто-то, от кого я что-то хочу и кто мне кое-что должен, — прошептал он.

Леа показалось, что в голосе его промелькнуло возбуждение.

«Да, конечно, — сказала она себе. — Это твой страх так заводит его. Это если он еще не заметил твоего чертового возбуждения…»

И Адам действительно на миг умолк, словно вдыхая ее аромат, и только потом заговорил снова:

— И похоже на то, что ты не видишь возможности противостоять мне. Иначе ты не стояла бы здесь и не рассказывала мне, что не потерпишь моего присутствия рядом. Ты бы просто ушла.

Адам ненадолго замолчал, словно давая ей возможность убедить его в обратном. Но Леа не шевелилась. Она знала, что Адам прав. Сознание того, что она ничего не может противопоставить ему и ему подобным существам, в первое время после бегства едва не свело ее с ума. Потребовалось очень много усилий, чтобы признаться себе, что защиты не существует и что ей придется жить с этой уязвимостью и неуверенностью. Но было и еще кое-что, что в этот момент заставило ее остаться, только она не хотела признаться в этом ни себе, ни, тем более, Адаму.

— С этого момента мы играем по моим правилам, — продолжал Адам. Он слегка отстранился и пристально вгляделся в ее лицо. — Если я захочу, чтобы ты была рядом со мной, то ты будешь рядом и будешь вести себя так, как я посчитаю нужным. Я не буду объясняться, не буду ни в чем оправдываться. Ни перед тобой, ни перед демоном, ни перед кем-либо еще.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе собой командовать… — обессилено начала Леа и вдруг поняла, что не знает, как закончить предложение.

— Я не стану прилагать усилий к тому, чтобы угрожать тебе, Леа, — угрожающе мягко промолвил Адам. — Я достаточно хорошо знаю тебя, чтобы понимать, насколько бурная у тебя фантазия. Она тебе нарисует все, что я с тобой сделаю, если ты не покоришься. Может быть, ты просто вспомнишь о временах, когда ты почти не могла дышать, когда меня не было рядом.

И с этими словами, которые должны были окончательно пристыдить ее, он прислонился спиной к стойке бара. Вид его правильного, безжизненного профиля неожиданно причинил ей боль. Тогда, когда Адам следовал за ней словно тень, его отстраненность была для нее сущим мучением. Но упорная холодность, с которой он относился к ней теперь, и его беззастенчивый шантаж потрясли ее гораздо сильнее. Потому что теперь ему было все равно, чувствует ли она что-то — будь то влюбленность или же страх. Его интересовали только его собственные планы. От сознания того, что он растерял не только свою привязанность к ней, но, похоже, и уважение, на глаза Леа навернулись слезы.

Адам больше не смотрел на нее. Сегодня вечером Леа была свободна.

Потребовалось немало времени, чтобы она смогла взять себя в руки настолько, что оттолкнулась от стойки и пошла к выходу, стараясь не слишком шататься. Как раз в тот миг, когда она собиралась открыть двери, что-то мягко коснулось ее плеча, и девушка вздрогнула. Это была Надин. Прежде чем та успела что-либо спросить, Леа обессилено махнула рукой. Подруги вместе покинули бар и оказались на улице.

7

Под водой

Первые дни после возвращения Адама Леа не покидало ощущение, что она оказалась в звуконепроницаемом водолазном колоколе, а океан повседневности молча, спокойно плывет мимо, словно удивительное морское существо. Ночами Леа не решалась сомкнуть глаз.

Кончики ее пальцев то и дело касались мелких шрамов, которые оставила на ее щеке и ушной раковине кислота, точно так же как воспоминания о той ночи оставили отметины в ее душе.

По утрам Леа насыпала кошке полную мисочку еды и брела в издательство, где все события скользили мимо нее. Она терпеливо высиживала рабочий день, таращась в экран монитора, не в силах за что-либо взяться. Когда вечером она возвращалась в свою квартиру и ее приветствовал мигающая лампочка на автоответчике, у нее все судорожно сжималось внутри, прежде чем она решалась нажать кнопку прослушивания сообщений. Но слышала всегда только голос Надин. Словно парализованная, она слушала сначала вопросительный, затем разъяренный и под конец нерешительный голос своей единственной подруги, неспособная снять трубку и перезвонить.

Леа была не в состоянии разговаривать с Надин о той ночи в баре. Одна попытка сделать это означала бы, что пришлось бы рассказывать и о других ночах. Это было совершенно немыслимо. Конечно, она могла бы выдумать для Надин какую-нибудь историю отношений, рухнувших из-за садистских наклонностей ее возлюбленного — того самого потрясающего мужчины из бара, с которым она теперь, по прошествии столь долгого времени, встретилась снова. Эта ложь, как и множество других небылиц, которые она в отчаянии выдумывала, была очень заманчива. Потому что ей очень хотелось поговорить с подругой об Адаме. Но она слишком хорошо понимала, что любой намек на эту тему, безусловно, приведет к тому, что она расскажет Надин о жгучей боли в груди, потому что тоска об этом мужчине сводит ее с ума.

Леа так и видела перед собой озадаченное лицо Надин, на котором было написано непонимание и сочувствие. «Конечно, подруга — личность сильная, но для выслушивания о таком эмоциональном хаосе она просто неподходящая собеседница», — трусливо уговаривала себя Леа. Вполне вероятно, что Надин, не моргнув даже глазом, наберет номер телефона своего адвоката, чтобы Адам получил то, что, по ее мнению, положено всякому строптивому мужчине, а именно — пожизненное заключение. Кроме того, она стеснялась своей страсти, когда внутри должны были бушевать только ярость и неприятие.

Выходные встретили Леа мелким моросящим дождиком. Свободные дни, когда она не знала, чем себя занять, приводили в ужас. Перспектива снова быть пойманной в паутину противоречивых чувств доставляла мало радости.

Пока она в пещерке из одеял и подушек на своей постели предавалась меланхолии, над краем кровати внезапно показались два острых кошачьих ушка. За ними последовал жизнеутверждающий взгляд сверкающих кошачьих глаз, при виде которого Леа немедленно ощутила угрызения совести.

— Ты права, Миноу, — сказала она. — Пора прекращать впустую тратить свою жизнь.

Энергичным жестом сбросив с себя одеяло, она надела спортивный костюм и воткнула в уши плеер айпод.

Как и каждое утро, по парку вдоль и поперек бегали, ездили на скейтах и велосипедах люди в ярких дождевиках, похожие на поплавки на широких лужайках и парковых дорожках. Несмотря на дождь, на аллейках резвились дети, а собаки не обращали никакого внимания на команды хозяев.

Леа поплотнее надвинула на лоб бейсболку и добавила громкости, пока гитарные рифы «Seven Nation Агту» [4] едва не разорвали ей барабанные перепонки. Но она не хотела видеть ничего вокруг, хотела просто бежать, пока хотя бы один из освобожденных гормонов эндорфина не вызовет ощущение счастья. После продолжительной глухоты она наконец хотела снова ощутить себя саму, пусть даже ради этого придется погонять свое нетренированное тело.

Поначалу она смотрела на поблескивающие белым кончики кроссовок, пытаясь сконцентрироваться исключительно на дыхании. Но уже через некоторое время всплыло воспоминание о недавней встрече с Адамом. Она кое-что должна ему, так он сказал. Жалкий негодяй! А что он должен ей? Всего лишь такую мелочь, как душевное спокойствие. Ей пришлось одной справляться не только со всем этим безумием, но и с потерей своей великой любви. Он хотя бы представлял себе, как больно и пусто в то же время было ей?

Сама того не замечая, Леа побежала быстрее, подгоняемая ритмом музыки и яростными мыслями. Она давным-давно оставила позади дорожки парка и бежала по тропинке, когда внезапно мышцы в левой икре свело. Она вскрикнула от боли, и два других бегуна, двигающихся впереди нее, вернулись и бросились ей на помощь.

— С тобой все в порядке? — спросил один из них, краснолицый, пока Леа, опустившись в грязь, всхлипывала, обхватив левую ногу.

— Судорога, — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

— Нужно вытянуть ногу, — деловито пояснил другой бегун. Недолго думая он схватил Леа за ногу и вытянул ее.

Боль поразила ее словно молния, заставив снова закричать. А потом схлынула. Господин Безжалостный схватил Леа под мышки и поставил на ноги.

— Продолжай дальше, — сказал он.

Он поддержал Леа, пока она снова смогла нагружать больную ногу. В мышце все еще пекло и подергивало, и, поскольку Леа было больно, она вскрикнула еще раз. Затем, глубоко вздохнув, храбро сказала «спасибо» и похромала к камешку у дорожки. Оба бегуна что-то кричали ей про магний и разогрев в разумных пределах, но она от них только отмахнулась. Обессилено опустившись на холодный камень, она дрожащими пальцами нащупала кнопку выключения айпода. По спине между лопатками стекал пот, футболка прилипла к хребту. Несмотря на боль в икре, она чувствовала себя на удивление живой.

Ей придется смириться с тем, что Адам будет делать то, что ему заблагорассудится. В конце концов, она не сможет ни спрятаться, ни дать ему решительный отпор. Она была слабее его во всех отношениях: как физически, так и эмоционально. Возможно, она действительно что-то должна ему… В отличие от нее, Адам тогда выбрал ее, потому что отчаянно хотел, чтобы она была рядом, хотя демон постоянно докучал ему. Зато Леа только что вроде бы сходила с ума от любви, а уже в следующий миг убежала.

Девушка осторожно массировала икру. Морось превратилась в проливной дождь, полностью промочив одежду. На полянке напротив две собаки, не обращая внимания на плохую погоду, носились по высокой траве, а их хозяева превратились в далекие размытые силуэты. Когда Леа уже не могла не обращать внимания на гусиную кожу, она встала и побрела по направлению к городу.

Она нехотя призналась себе, что прогнать Адама не представляется никакой возможности. Не только потому, что ему, очевидно, наплевать на ее мнение, но и потому, что внутри нее возродилось глубинное желание, сразу же, как только ее тело ощутило, что он рядом. Все те годы, что прошли со времен событий в доме Этьена Каррьера, оно как бы спало.

«В конце концов, понадобилось не так уж много, чтобы возродить это томление», — насмешливо подумала Леа, покупая в булочной ароматный рогалик с маслом. Задержать воздух и думать, что все само собой наладится — тоже не выход. Потому что лучше не становится никогда. Последние годы ее жизни были такими же приятными, как и бесконечное ожидание на вокзале.

И так решила она тем субботним утром: она будет поступать так же, как Адам. Она может принять, что часть ее испытывает к нему неконтролируемое влечение, в то время как разум постоянно предостерегает об опасности. Та же Леа, на которую она может оказать влияние, будет безучастно играть в игру. Адам был прав, говоря, что нельзя уступать притеснениям других. Может быть, она слишком труслива и слаба, чтобы противиться ему, но она способна отнять у него свое расположение.

Вынашивая в голове план битвы, Леа заскочила в мясной магазин, чтобы купить немного корма для Миноу. Кошка его по-настоящему заслужила.

8

Приглашение

Леа враждебно уставилась на принтер. Запах, который он издавал в смеси с затхлым теплым воздухом, неприятно бил по пустому желудку. Кроме того, монотонное шуршание, с которым аппарат выдавал страницу за страницей, едва не сводило ее с ума.

День в издательстве был действительно слишком долгим и напряженным. Разговоры по телефону с авторами, метавшимися от отчаяния к эйфории и обратно, сменились бесконечным совещанием. Ассистентка, тщеславная девушка со склонностью к совершенству, утром, пожаловавшись на мигрень, капитулировала, и Леа пришлось в придачу ко всему этому хаосу организовывать спонтанную деловую поездку начальницы.

И вот уже она осталась одна на этаже, где размещалось издательство, все остальные закончили свой рабочий день и разбежались по домам. Как только этот чертов принтер выплюнет последние страницы рукописи, она наденет свои туфли-лодочки, которые уже несколько часов назад, разнервничавшись, забросила в угол, попросит у итальянца на углу завернуть немного антипасти [5], а потом, добравшись домой, рухнет на диван. Красное вино, новейший роман любимого автора — вполне достойная награда за сегодняшний день.

Когда, в конце концов, она, словно за ней кто-то гнался, бежала через пустой холл, Адама она, можно сказать, даже не заметила. С непередаваемой небрежностью он сидел, забросив ногу на ногу, на кожаном уголке неподалеку от входной двери, рядом с ним лежал сложенный журнал. Под расстегнутым пальто виднелись костюм и галстук.

Еще одна новая особенность Адама. Раньше он никогда не выглядел на все сто, всегда носил простые брюки и свитер. Тогда эта непринужденность особенно импонировала Леа, потому что его стиль контрастировал с его необычайно красивым лицом и атлетическим телосложением. Эта модная элегантность в сочетании с отстраненным поведением Адама вызывала у Леа ощущение, будто на сцену вынесли неправильные декорации к спектаклю.

Некоторое время она подумывала над тем, чтобы просто пробежать мимо. Сделать вид, что Адаму не удалось проникнуть в ее затурканное сознание. В точности так, словно и не было той встречи в баре под девизом «Плохой сон» несколько недель назад. И пусть бежит за ней, если хочет!

Но затем взгляд ее упал на женщину, стоявшую за спиной Адама, словно адвокат дьявола. Она остановилась как вкопанная в нескольких шагах перед уголком. Неестественно стройная обладательница брючного костюма, светлые волосы которой были собраны на затылке в великолепный узел. Она стояла позади Адама, но слегка в стороне, положив руку на спинку дивана, совсем рядом с его плечом; так она могла бы быть вороном, что сидят на плече у волшебников из сказки и мрачно оглядываются по сторонам. Леа тут же почувствовала, как внутри у нее поднимается неизмеримое отвращение. Охотнее всего она зарычала бы на эту женщину, обнажив в оскале верхние зубы. Вместо этого она обернулась к Адаму, который как раз поднялся с дивана.

— Давай покороче, — поздоровалась с ним Леа. — У меня сегодня был ужасный день, и совершенно нет сил на эти твои игры.

— Добрый вечер, Леа. Позволь представить тебе Меган.

Если необщительность Леа и произвела на Адама впечатление, то по лицу его, по крайней мере, этого видно не было. Он спокойно подошел к Леа, а блондинка тут же оказалась рядом.

— Можно сказать, Меган — вроде моей правой руки. К сожалению, я пользуюсь ее услугами только на время моего пребывания в этом городе. Как ты наверняка помнишь, некоторые из нас крайне неохотно окружают себя смертными… Меган, это Леа. Вообще-то я не знаю, в качестве кого я должен ее представить… Может быть, моя спутница на сегодняшний вечер?

Леа склонила голову набок и глаза ее яростно сверкнули.

— Сейчас я пойду домой. Если ты настаиваешь, можешь пойти со мной и наблюдать, как я уютно устроюсь на диване в гнезде из листков бумаги.

Адам улыбнулся Леа ужасающе равнодушно, забирая у нее тяжеленную сумку. Затем вывел ее на улицу и подвел к лимузину, ожидавшему их прямо перед зданием издательства. Вежливо открыл перед ней заднюю дверцу, и когда она упрямо заявила, что хочет сидеть впереди, он осторожно подтолкнул ее внутрь автомобиля, а сам мягко скользнул за ней. Меган, все еще не произнесшая ни единого слова, села впереди, рядом с водителем. Пока Леа удивлялась, шофер завел автомобиль, и машина с мягким урчанием сдвинулась с места.

— Личная ассистентка, шофер, лимузин… Тебе не кажется, что в этом чересчур много китча, Адам? Я думала, ты не нуждаешься в подобных вещах.

Она никак не могла перестать нападать на него, хотя не желала ничего иного, кроме как проявить хоть толику того спокойствия, которое излучал этот мужчина. Но поскольку уж ее переполняли эмоции, она хотела добиться от него хоть какой-нибудь реакции. Но Адам не поддался на провокацию. Он молчал, и от страха Леа едва не принялась колотить в мягкую кожу сиденья.

Внезапно Адам повернулся к ней, и она невольно задержала дыхание. Небрежным движением он расстегнул ее плащ, затем размотал шейный платок, которым она укутала шею, открыв таким образом декольте. Леа поймала себя на мысли, что маленькая дикая часть ее отчаянно мечтала о том, чтобы кончики его пальцев коснулись ее кожи. Но Адам не сделал этого. Вместо этого он откинулся на сиденье и запрокинул голову назад, прикрыв глаза и приоткрыв рот. Его руки теребили в руках шейный платок Леа, все еще хранивший тепло ее кожи.

Когда Леа наконец смогла оторвать взгляд от Адама и поглядеть наружу, она заметила, что они находятся на другом берегу реки. Парки окружали большие виллы, отличавшиеся причудливой смесью наличия вкуса и денег. Наконец автомобиль остановился перед скоплением светящихся кубиков на лужайке размером с поле для гольфа, и она поняла, что находится на расстоянии многих миль от своей квартирки. Выложенная естественным камнем дорожка, ведущая к дому, была освещена факелами. «Вероятно, это очищенная вручную высококачественная сталь от дизайнеров-модернистов из Скандинавии», — цинично подумала она. Возле дома было припарковано множество автомобилей, отовсюду ко входу стекались гости.

— Коктейль-пати у семейной пары дантистов, которые чувствуют себя приверженцами модерна. Как это очаровательно, сокровище мое, — съехидничала Леа, преднамеренно высказывая глупое предположение, когда Адам помогал ей выйти из машины.

Внутри все судорожно сжалось при мысли о том, куда Адам мог ее притащить. Что за праздник ждал ее на этой модерновой вилле? Дикая оргия, во время которой безумные создания пьют кровь из хрустальных бокалов? Или демоническое массовое перевоплощение, что-то вроде того, как некоторые христианские секты проводят крещение? Она едва не рассмеялась своим запутанным мыслям.

Меган снова возникла рядом с Адамом, и при виде ее недовольного лица Леа мысленно выпустила когти. Ко всему прочему, Адам сказал:

— Меган позаботится о тебе. — А сам двинулся по направлению к дому.

Леа была слишком ошеломлена, чтобы отреагировать. Она с открытым ртом смотрела Адаму вслед, наблюдая, как он исчезает в море света на входе домика-кубика. Наконец она обернулась к Меган, которая, нимало не стесняясь, осматривала ее с головы до ног.

— Думаю, мы зайдем с черного хода, — в довершение всего сказала Меган.

Леа пришла в себя в резной комнате с высокими потолками, удивившись тому, как много пространства в этом доме, сложенном, казалось, из детского конструктора. Стены комнаты были покрыты обоями на тканевой основе с белым и золотым узором. Окрашенный масляной краской пол был почти полностью скрыт под белым ковром флокати [6], что стоило Меган некоторой доли ее показной самоуверенности из-за ее туфелек на шпильках. Комната находилась с задней стороны дома, и сквозь стеклянную стену было видно, что кроме идеально подстриженной лужайки здесь есть еще и стилизованный сад, белые галечные дорожки в котором тоже были освещены факелами. Впрочем, пока еще никто не прогуливался меж геометрически натыканными буками.

Посреди комнаты стояла кушетка, на которой было разложено лимонно-желтое вечернее платье с бирюзовым шарфом. Но прежде чем Леа успела внимательнее рассмотреть его, Меган без дальнейших комментариев втолкнула ее в находившуюся рядом ванную комнату.

Внутри комнаты с непрямым освещением все было похоже на стальную коробку. «Что за адская планировка», — возмутились напряженные чувства Леа. Похоже, настало время вновь взять штурвал в свои руки.

— Послушайте, Меган. Что значит весь этот спектакль? Мне принять пенную ванну, чтобы я уснула от усталости и утонула? Вы этого хотите?

Меган сосредоточенно провела наманикюренным ногтем указательного пальца по брови.

— К сожалению, времени для пенной ванны у нас нет, хотя вам это однозначно пошло бы на пользу. Думаю, будет достаточно немного освежиться, потому что другие гости уже прибывают. Вы заставили нас слишком долго ждать, теперь приходится торопиться.

— Заставила ждать? — недоверчиво переспросила Леа. — Да я не имела ни малейшего понятия о том, что ждет меня внизу в холле здания издательства. Кроме того, сегодня был такой день, когда у меня не было времени даже вспомнить о существовании Адама.

Вдруг она умолкла.

Меган одарила ее презрительным взглядом, который, наверное, должен был означать, что она лучше кого-либо другого знает, что значат такие дни. Затем неумолимо сказала:

— Даю вам десять минут, затем я снова войду и помогу с макияжем и платьем. Вы ведь не хотите испортить свой внешний вид?

Леа почувствовала, что ей хочется огорошить Меган какой-нибудь непристойностью и уйти из этого домика-кубика куда глаза глядят. Поймать у входа такси, которое увезет ее отсюда, не должно быть проблемой. Что Адам себе воображает, взять ее вот так просто и увезти, а потом еще оставить наедине с этой ужасной личностью?

Ее мысли невольно вернулись к платью, лежавшему в комнате и приготовленному для нее. Желтый шелк нежнее цветочных лепестков… Сама она никогда бы не выбрала эту вещь, на ее вкус платье было слишком броским и экстравагантным. Но ее темные волосы наверняка заставят эту вещь засверкать. Описывал ли Адам ее внешность своей ассистентке, чтобы она могла подобрать ей на вечер подходящий наряд? Мысль об этом заставила Леа позабыть свое упрямство, и она распустила конский хвост на затылке, чтобы причесаться, стараясь не обращать при этом внимания на свое раскрасневшееся от волнения лицо.

После того как Меган в понимающем молчании накрасила и одела ее, Леа влезла в туфли на непривычно высокой шпильке, подошла к зеркалу с рамой в стиле барокко и с удивлением уставилась на свое отражение. Вообще-то она никогда не ломала себе голову над понятиями «возбуждающий» и «сексуальный». Отражение в зеркале было ей так же чуждо, как и бренд обуви, которая была у нее на ногах.

Меган откашлялась, отрывая Леа от созерцания и заставляя вспомнить о том, что эта Леа в зеркале — творение «правой руки» Адама. Творение, у которого не было ничего общего с женщиной, измотанной напряженным рабочим днем, которая всего лишь несколько минут назад вошла в эту комнату.

Леа, разыгравшись, выписала еще один пируэт, чтобы довести до белого каления ежесекундно поглядывавшую на часы Меган. Но едва начавшееся падение, когда каблук застрял в ковре, заставило ее остановиться. Девушка покраснела и вышла из комнаты.

Краткая передышка закончилась, ее ждал Адам.

9

Паучиха

Меган шла прямо позади Леа, тихо рассказывая маршрут. Стороннему наблюдателю Меган легко могла показаться похитительницей, приставившей к почкам своей жертвы невидимый глазу нож. А Леа уже даже и не помышляла о побеге. Странное возбуждение, охватившее ее во время одевания, все еще не отпускало ее, и ей пришлось признать, что эта игра доставляет ей удовольствие.

Они шли по длинному коридору, стены которого были украшены произведениями современного искусства — Леа не сомневалась ни в их подлинности, ни в том, что их наличие свидетельствует об абсолютном вкусе, — а в конце коридора слышались легкий гул голосов и музыка. Коридор закончился возвышением перед широкой мраморной лестницей, которая вела в большой, празднично освещенный зал. Лестница опять совершенно естественно перешла в мостик, переброшенный через квадратный, отделанный мрамором бассейн. В воде кругами плавали кои [7].

С правой стороны к залу примыкал зимний сад, откуда, вероятно, можно было попасть в сад, который Леа видела из окна комнаты, где переодевалась. С левой стороны зала раздвижные двери открывали вид на огромный камин. По всей комнате, настолько огромной, что захватывало дух, стояли диваны, плетеные кресла и столики, приглашая посидеть. Леа показалось, что в зимнем саду, меж пальмами и орхидеями, она увидела кровать с балдахином.

Но гораздо большее впечатление, чем обстановка, на Леа произвели гости, бродившие по залу. Если бы один из ее авторов описал столь причудливое общество в своем романе, Леа наверняка оставила бы такой комментарий: «Не стоит преувеличивать». А теперь она стояла в лимонно-желтом платье, словно созданном для того, чтобы привлекать к себе внимание, и наблюдала за этим странным обществом. Там почтенные пожилые господа общались с панками, сладострастные венеры с глубокими декольте выпивали с образцовыми гражданками с седыми дамскими стрижками «под пажа», а одетые исключительно в черное деятели искусства зажимались с явно несовершеннолетними подростками. Среди всех этих удивительных пар сновали на роликах официантки в черных трико, разнося подносы, полные бокалов с шампанским, сюда же примешивались артисты театра варьете и продающие сигареты девушки — из давно забытой эпохи. Из каминной комнаты доносились чарующие звуки «Президентской сюиты» от «Супер Ферри Энималз», и Леа не удивилась бы, если бы за этим стоял весь этот небольшой джаз.

Внимание Леа привлек чернокожий трансвестит ростом добрых два метра, в сапогах на платформе и вышитом мишурой костюме, который не постыдилась бы надеть «АББА». Она была так восхищена его видом, что почувствовала себя просто обязанной сообщить об этом кому-нибудь, пусть даже это будет Меган. Чтобы не показывать, словно маленький ребенок, пальцем, она неохотно отвела взгляд и хотела сказать ей что-то через плечо. Но Меган рядом больше не было.

Леа стояла на возвышении одна, чувствуя, как неуверенность начинает горячими пальцами хватать ее за лицо. Не то чтобы кто-нибудь из этого общества заинтересовался ее одинокой фигурой на балюстраде. Для этого все были слишком заняты собой. Но Леа внезапно почувствовала себя Золушкой, о которой забыл принц и бросил ее у подножия лестницы ждать своего появления. Может быть, Адаму уже доставляло удовольствие наблюдать за тем, как она стоит одна, всеми покинутая…

Какое-то время она размышляла над тем, не вернуться ли ей в комнату, где она переодевалась, и, улегшись на кушетку, приняться ждать достойного освобождения. Но потом вспомнила о своем отражении в зеркале, которое так соблазнительно подмигивало ей. Сегодня ночью она совсем другая Леа — необычная Леа на шумном празднике. Воодушевленная этой мыслью, но не забывая о шпильках, она сбежала по лестнице и направилась прямо к трансвеститу, афро которого окружало его кожу, словно темный нимб.

— Ну и как воздух там, наверху? — спросила Леа.

— Это самое оригинальное приветствие, которое когда-либо сваливалось мне на голову. Или лучше сказать — на бедра? — капризно надул губы трансвестит, показав естественный вишневый цвет своих губ, сильно контрастировавший с лиловой помадой.

Леа пребывала в безграничном восхищении. Быстро подхватив с подноса два бокала с шампанским, она протянула один из них этой воплощенной гламурной мечте, которая приняла его кончиками пальцев.

— За грандиозность, — предложила она, когда бокалы со звоном столкнулись.

— Можешь говорить об этом открыто, золотце, — ответил двухметровый великан, делая левой рукой непристойный жест. Коснулся бокалом своей груди. — Грегор. А как окрестили твои создатели тебя, лимонница?

— Леа.

— Ну да, такое ведь нельзя придумать, не правда ли? Чумовая пати, как думаешь? Если я вскоре не напьюсь, то усну стоя, как попугай на шесте. Надо было потребовать деньги за то, что я вообще сюда пришел. А каким ветром тебя сюда занесло? Вряд ли желание свободного секса, если совсем незаметно оглядеться по сторонам.

Теперь Леа поняла, почему ее потянуло к Грегору: это была Надин в теле мужчины, который нацепил на себя женскую одежду. У нее тут же заколотилось сердце, и, как было положено при общении с Надин, в этом месте она немного глупо хихикнула, а затем ответила:

— Честно говоря, я понятия не имею, зачем я здесь. Мой принц похитил меня, а когда я очнулась, то обнаружила, что превратилась в мотылька и нахожусь посреди этого праздника одна-одинешенька.

— Одна-одинешенька… Это разбивает мне сердце. Поскольку я — хорошая девочка, можешь спокойно оставаться рядом со мной. Но как только я найду что-нибудь подходящее, чтобы перепихнуться, ты быстренько спрячешься. Насчет этого я строгий, ясно?

Вместо ответа она одарила Ла-Грегора, как она про себя назвала свою новую подругу, сияющей улыбкой, на которую Ла-Грегор отреагировал тщательным ощупыванием своей прически.

— Предложение с моей стороны, поскольку я не выношу отчаявшихся мотыльков-самцов и обожаю хеппи-энды: как выглядит твой супермен? Может быть, я увижу его сверху.

— Прекрасен и очень мужественен, — ответила Леа, успешно избавившись от своего пустого бокала и обзаводясь двумя новыми.

— Не похоже, чтобы твое сердечко страдало от его отсутствия. Если честно, я слегка разочарован. — Голос Ла-Грегора прямо-таки сочился иронией.

Леа залпом выпила второй бокал и внезапно почувствовала себя гораздо увереннее на высоких каблуках.

— Как насчет того, чтобы медленно, попивая шампанское, прогуляться в этой толпе? Можем показывать друг другу всяческие необычности, пока не прозвучат фанфары и перед нами не возникнет мой без вести пропавший принц.

Ла-Грегор изучающе посмотрел на нее своими черно-красными глазами, а затем протянул:

— Пока я до смерти не соскучился…

Адам расслабился, прислонился спиной к стене и принялся наблюдать за лимонницей, вдоль и поперек кружившей по пестрой цветочной лужайке, а за ней тянулся шлейф довольного смеха.

Он давно и хорошо спрятался и ждал, когда же Леа наконец появится на празднике, и не был разочарован. То, как она стояла растерянная там, на возвышении, и внезапное выражение детского восхищения на этом вечно слишком серьезном лице уязвило Адама, и он едва не бросился вверх по лестнице, чтобы познать этот праздник вместе с ней. Но вот Леа выпрямилась и окунулась в праздную толпу, чтобы присоединиться к этому совершенно невероятному событию.

Когда легкое разочарование отступило, он невольно улыбнулся. За последние годы Леа изменилась. Вообще-то она никогда не была такой, кто только и ждет, чтобы ее спасли, но теперь она показалась ему еще более непоколебимой. Хотя по этой задумчивой, слегка эгоцентричной женщине на первый взгляд и не было видно, но она обладала необычайной силой. И ему это было известно слишком хорошо. Ведь ей понадобилась вся сила воли, чтобы повернуться к нему спиной, когда он бежал за ней — да и сейчас продолжает бежать. Адам слышал, как где-то глубоко внутри язвительно посмеивается демон.

От мрачных мыслей его отвлекла девушка, облокотившаяся о стену всего в нескольких миллиметрах. Щеки ее раскраснелись от танца, а на испивших шампанского губах играла милая улыбка. Длинные пряди волос цвета шоколада спадали на обнаженные плечи.

— Эй, — сказала она, ткнув его пальцем в грудь.

Мгновение Адам рассматривал ее, затем снова поискал взглядом Леа. Но демон не собирался так легко отступать. Его жажда жжением распространялась по телу Адама, вызывая практически неудержимое желание. «Какой подарок, — гудел демон. — Какая легкая добыча!»

Адам, почти не осознавая этого, вновь повернулся к молодой женщине и подарил ей такую улыбку, что у той от возбуждения захватило дух.

— Эй, — произнес он так тихо, что она, не сопротивляясь, еще ближе наклонилась к нему.

От декольте прелестницы поднимался предательский аромат согласия, и демон взревел от восхищения. Но Адам резко повернулся и пересек комнату широкими шагами. Ни шум, ни зов демона не могли заставить его изменить решение. Аромат этой женщины, сколь соблазнителен он ни был, не был тем ароматом, по которому тосковал Адам.

К абсолютному восхищению Леа, Ла-Грегор поддерживал разговор на уровне, а она охотно позволяла увлечь себя. То, что они видели, доставляло обоим языческую радость, и она многое отдала бы за то, чтобы это можно было заснять на пленку. Праздник был как дурман, и Леа чувствовала себя неописуемо живой среди всех этих чужих ей людей, предававшихся страстям и наслаждавшихся каждым мигом. Похоже было, что здесь исполнялись параллельно все древнейшие человеческие потребности. Здесь болтали, клеветали, танцевали и целовались. Все двигалось в ритме постоянно ускоряющегося бита. Он становился с каждым мгновеньем громче и полнее. Леа с удивлением заметила, что уже не идет рядом с Ла-Грегором, а танцует. Щеки ее раскраснелись, обнаженные плечи покрывала тонкая пленочка пота, а голос слегка охрип от крика и смеха.

Еще немного, и она совершенно поддалась бы этому безумному настроению, когда рядом с ней возник Адам, так внезапно, что она едва устояла на своих качающихся каблучках. Он моментально обхватил ее за бедра и притянул к себе так близко, что она видела теперь только его губы: верхняя была узкой, нижняя — полной и мягкой. Она видела легкую щетину, собравшуюся в маленькой ямочке на подбородке. Она смотрела на воротник белой рубашки, расстегнутый, несмотря на галстук, и принялась размышлять над тем, что может скрываться за ним.

— Привет, мой принц, — прошептала она.

Адам изучающее взглянул на нее.

— Ты как следует развлеклась? — спросил он, сантиметр за сантиметром отстраняясь от нее, но не убирая руку с бедер.

— Ла-Грегор — самая чудесная подружка, о которой только может мечтать девушка, — попыталась выразить Леа самое яркое ощущение последних часов. Но взгляды, которыми обменялись Адам и Ла-Грегор, отняли у нее надежду на веселое времяпровождение втроем.

Прежде чем она успела сказать что-нибудь, чтобы спасти ситуацию, Ла-Грегор склонился к ней и чмокнул в щеку:

— Продолжим веселиться в другой раз, бабочка. Пойду, найду себе что-нибудь перекусить, а ты слушайся своего принца. До скорого, золотко.

И с этими словами Ла-Грегор исчез в ликующей толпе, и Леа увидела только расходящиеся волны там, где он прошел. Какой-то миг ее не могло утешить даже присутствие Адама.

— Ты прогнал ее, — пожаловалась она, высматривая потерянную подружку.

— Я хотел бы тебя кое с кем познакомить, — сухо ответил Адам, но ей показалось, что на губах его промелькнула улыбка.

Адам подхватил ее под локоть и повел в зимний сад, размерами не уступавший роскошному дому в тропиках. Кремовые и светло-розовые чашечки катальп состязались с гроздьями жасмина в том, чей аромат дурманит сильнее. Покрытые белоснежными цветками апельсины стояли вплотную с драценами в терракотовых кадках, а на заросших мхом ветвях красовались крохотные орхидеи. Ручей с несколькими рукавами, бежавший из латунного фонтана, наполнял воздух мелкими каплями воды.

В зимнем саду людей было гораздо меньше, чем в двух других комнатах. Кроме того, здесь царила на удивление спокойная атмосфера, громкая музыка доносилась сюда только глухим стуком. Тон задавали маленькие, тихо переговаривающиеся между собой группки; люди приходили и уходили, словно исполняя какой-то ритуальный танец.

Пока Леа, слегка оглушенная, позволяла Адаму вести себя, она внезапно поняла, что все эти люди вращаются вокруг центра. Этим центром была кровать, которую она видела с возвышения. Адам целеустремленно шел прямо к ней, а остальные гости кружили от нее на безопасном расстоянии, словно существовала некая граница, которую нельзя было преступать без разрешения.

Прежде чем Адам перешел эту невидимую черту, Леа схватила еще один бокал шампанского. Ее охватили неуверенность и смущение, уничтожая остатки легкости, которой она наслаждалась рядом с Ла-Грегором. На скорость, с которой она выпила благородный напиток, Адам отреагировал легким поднятием брови, но от комментариев воздержался. Он нетерпеливо схватил ее за локоть и протащил еще несколько шагов.

Группа девушек в сенсационных платьях рассеялась при виде Адама, открывая вид на ложе королевских размеров под балдахином из изумрудного шелка. На нем, выложенном белоснежными мехами, возлежала группа личностей, представлявших все разнообразие этого пьянящего праздника. Леа сразу же заметила, что солнцем этой вселенной было двуполое, одетое в облегающие черные одежды существо. На первый взгляд казалось, что это всего лишь ребенок, который скоро начнет познавать мир взрослых. Но ровные, необычайно гармоничные черты лица отражали чистую силу, которая ни на секунду не позволяла усомниться в том, что нужно быть начеку. Повелитель праздника, казалось, дремал среди своих придворных, а его до ужаса узкие пальчики гладили шерсть борзой.

— Это маленький мужчина или маленькая женщина? — удивленно спросила Леа.

— Это ты скажешь мне сама, — с таинственной улыбкой ответил Адам.

Леа с ужасом заметила, что все начинает приобретать черты сна, и она не была уверена, хороший это сон или плохой. Весь вечер был подготовкой к этому моменту, за этим Адам привез ее на праздник, а Меган — так тщательно приводила в порядок: ее должны были представить этому невероятному существу. То, как Адам привел ее в сердце праздника, было великолепно инсценировано. Он одел ее в подходящий костюм и дал достаточно времени, чтобы она поймалась в водоворот событий. Теперь предстояло самое главное. Ее «появление», как выразилась Меган почти целую вечность тому назад.

Внезапно она почувствовала настойчивую потребность перечеркнуть Адаму все планы. Плавным движением она возникла перед ним и полностью отдалась желанию своего тела, которое вот уже много часов настаивало на своем праве быть рядом с Адамом. Закрыв глаза, она стояла перед ним, руки расслабленно свисали вдоль тела, а все чувства кружили вокруг него. Она отдалась на волю того, что каждый раз полностью овладевало ею, когда он касался ее или она чувствовала его запах. Впрочем, она устояла перед невыносимой потребностью протянуть руку и коснуться.

Сначала Адам просто упрямо стоял, но уже мгновение спустя Леа почувствовала, как его руки требовательно опустились ей на талию. Едва он притянул ее к себе, она поднялась на цыпочки, так, что его лицо оказалось прямо напротив. Она ощущала его порывистое дыхание, подобное щекочущему взрыву, на своих чувствительных щеках.

Мысли ее слились воедино с неясным ритмом звучавшей вдалеке музыки. Праздник, гости, ожидавшая их кровать с балдахином среди всех этих пальм и редких растений — все было позабыто. За закрытыми веками сгущалось страстное видение, воспламеняя кожу, и побежденная Леа открыла глаза. Что-то шокирующее было в том, с какой силой пробивалась наружу ее тоска.

Одного взгляда на взволнованное лицо Адама оказалось достаточно, чтобы понять, что он тоже не может устоять перед напором страсти. Не важно, какие планы он строил до этого момента — больше он не тратил на них ни единой мысли. Его пальцы зарылись в легкую материю ее одежды, и объятия перестали быть игривыми. Когда его лицо оказалось совсем рядом, она осознала, что он вот-вот потеряет контроль над собой.

Она невольно вспомнила тот миг, когда в первый раз увидела на его лице неприкрытое желание: той самой ночью, когда Адам сражался в жестокой битве с Трусс на улицах ночного города. Тогда Леа впервые коснулась его, когда он стоял перед ней, весь в крови. Но она была слишком взволнована, чтобы осознать все значение его реакции. Слишком быстро мгновение страсти сменили последовавшие за этим удивительные откровения.

Понимание того, что они продолжают желать друг друга, и сознание того, что это не игра, оказались для нее подобны ведру холодной воды, выплеснутой на голову. Она высвободилась из объятий Адама и посмотрела ему в лицо прежде, чем он опомнился и нацепил старую маску безразличия. Глаза под опущенными веками лихорадочно блестели, слегка приоткрытые губы дрожали. Леа колебалась. Кто перед ней — демон или мужчина?

Ответа она не знала.

На ее внезапное отстранение Адам отреагировал едва сдерживаемым рычанием. Какое-то мгновение она была готова к тому, что он вот-вот бросится на нее, но вот он уже снова взял себя в руки. Безучастное лицо, давно знакомое Леа, снова стало защитным барьером, за которым Адам прятал свои желания и желания демона. И все же в этой защите появились трещины, его выдавал блеск глаз.

Несмотря на испуг и противоречивые чувства, она отважно улыбнулась ему. Она одержала победу над его неприступностью, о которой она не решалась даже помыслить. Если ей удалось пробудить в Адаме чувства, то она уже более не безвольный мячик, в который он превратил ее в баре. Уголки губ Адама слегка приподнялись, словно он разрешал ей эту маленькую победу.

Оба были настолько поглощены собой, что вздрогнули от испуга, когда приятный мягкий голос вернул их к действительности:

— Какое представление! Впечатляет.

Пока Леа стояла как вкопанная, на лице Адама появилась улыбка, которая не могла означать ничего иного, кроме как «пусть начнутся игры». Он слегка коснулся губами ее щеки и подвел к большой кровати. Там он встал прямо за ее спиной, мягко обхватив за плечи, и ненадолго зарылся лицом в ее волосы.

Леа смутилась, задумавшись над тем, что может означать этот нежный жест. Поцелуй Иуды, прежде чем бросить ее на растерзание хищникам? Но, почувствовав спиной по-прежнему возбужденное тело Адама, она отмела эти мысли прочь как абсурдные. Щеки ее пылали, когда она подняла глаза и посмотрела на кровать с балдахином, с которой ее с интересом рассматривало двуполое существо.

— Пи, это моя непредсказуемая Леа. Как видишь, ее, как всегда, сложно укротить, — произнес Адам.

Леа показалось, что в голосе его проскользнуло что-то вроде гордости обладателя.

Стройное существо, к которому Адам обратился по странному имени Пи, поманило Леа, и та послушалась. Поборов легкую дрожь, она скользнула на место, которое освободил ей один из придворных. Мальчик с белоснежной кожей посмотрел на нее из-под пушистых светло-русых ресниц и прижался к почти неодетой женщине, державшей в полных пальцах сигарету и выпускавшей колечки дыма. Адам остался стоять у кровати.

Сидя на расстоянии вытянутой руки от Пи, Леа позволила рассмотреть себя. Ее оглядывали с головы до ног большие глаза красивой формы, и в их блеске не было ничего детского. Более того, она углядела в них невыразимую жажду в сочетании с желанием властвовать. Даже нежное, почти незрелое тело необъяснимым образом источало такую же опасность, как несущийся прямо навстречу с невероятной скоростью грузовик.

Леа доверилась инстинкту, который посоветовал ей вести себя как можно более сдержанно. Поэтому она безропотно позволила тем же самым пальцам, которые только что ласкали борзую, погладить свою шею. Затем Пи жестом знатока поднес свои пальцы к носу и понимающе улыбнулся.

— Вкусно, — едва слышно произнесло хрупкое создание. Несмотря на это, весь двор хором захихикал, и у Леа по спине пробежал холодок. В этот миг она поняла, кто сидит напротив. Испытующий взгляд, брошенный на не тронутое временем лицо Пи, подсказал Леа, что перед ней был демон.

От мысли о том, что сидит на расстоянии вытянутой руки от непредсказуемого существа, она истерически захихикала. Пи с интересом наблюдал за ней. Когда внезапно окоченевшие ноги покрылись гусиной кожей, а потом еще и задрожали, незнакомый голос прошептал, что будет лучше, если она наконец перестанет сопротивляться. Почему бы не порвать с этой беспомощной и хрупкой оболочкой и оказаться в безопасности, пока есть такая возможность? После всех лет страха никогда она не была настолько утомлена, как в этот миг. Пусть же демон получит наконец свой чертов храм!

Но прежде чем Леа целиком и полностью отреклась от себя, поверхность кровати заколыхалась: Адам сел позади нее и закрыл ладонью ее широко распахнутые от ужаса глаза, которые никак не могли оторваться от загадочной улыбки Пи. Сильным движением он посадил ее, словно маленького ребенка, себе на колени, и она прижалась щекой к его груди. Он обнимал ее обеими руками и, успокаивая, гладил по спине.

Физическая близость Адама и равномерное поглаживание постепенно освобождали Леа из плена. Все больше и больше расслабляясь, она заставляла себя прислушиваться к произносимым шепотом словам, которыми обменивались Адам и Пи.

— Это было поистине удачное выступление. — Комплимент Пи прозвучал цинично. — Никто, видевший это своими глазами, никогда не подумал бы, что она — всего лишь твоя комнатная собачка, глупая игрушка. Можно поклясться, что тут настоящая страсть… Хотя должен признать, что какой-то миг я опасался, что ты разорвешь ее на части, вместо того чтобы просто держать в объятиях. Тебе нужно проводить побольше времени со сладкой Леа; возможно, это слегка охладит твой охотничий пыл.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Как бы там ни было, вам с ней лучше сейчас удалиться. Оцепенение постепенно спадает, если я не ошибаюсь. Кроме того, когда вас здесь не будет, гостям будет удобнее вдоволь посплетничать о вас. Ты ведь этого хочешь, не правда ли?

Адам поднял Леа и вновь опустил на пол в нескольких шагах от кровати с балдахином. Когда Леа бросила взгляд через плечо, кольцо гостей вновь сомкнулось, и за ним скрылась кровать с балдахином. Сердце праздника вдруг исчезло из виду.

Она зашаталась, но Адам обнял ее одной рукой за плечи и с сосредоточенным выражением лица принялся прокладывать дорогу сквозь толпу. Праздник остался позади, они торопились по темному коридору, который вывел их на парковку. Адам безмолвно помог ей сесть на сиденье рядом с водителем английского авто, и, едва ворота открылись на достаточную ширину, машина рванулась с места.

10

В лучах утреннего солнца

Порывистыми движениями Леа пыталась вставить ключ в замочную скважину. В душе бушевал страшный хаос. Что делать: сразу разнервничаться или лучше надеть маску и задать несколько суровых вопросов? Просто сорваться и затеять драку? Или свернуться клубочком и надеяться на то, что все уладится само собой?

Последнее казалось такой привлекательной возможностью, что она беспрекословно отдала связку ключей Адаму, чтобы он открыл. Дверь распахнулась, и она молча вошла в темную прихожую, не обращая внимания на своего спутника. Леа собиралась направить свое по-прежнему дрожащее тело в кухню, где в буфете стояла початая бутылка кьянти. Но вместо этого прошла прямо в спальню и растянулась на кровати.

Зарывшись лицом в подушки так, что едва могла дышать, она прислушивалась к пустоте, которая наконец-то начала расширяться у нее внутри. Она была измучена и расстроена. Все в ней не желало ни секунды размышлять о только что пережитом. Даже присутствие Адама было ей глубоко безразлично. Она не смогла сбросить с себя свинцовое оцепенение даже тогда, когда почувствовала его вес на постели. Ощутив мягкое поглаживание по спине, она уснула.

Солнечный свет пронизал узкую комнату, в которой стояла кровать Леа. В некоторых местах покрытого белым лаком металлического сооружения, которое она несколько лет назад приобрела на блошином рынке, вот-вот грозились разойтись сварочные швы. На стенах висели не особенно тщательно подобранные рамочки с цветочными мотивами — наследство матери, которая никогда не боялась соприкосновения с китчем. В ярко освещенном углу, где в лучах утреннего солнца плясали пылинки, стояло ветхое кресло-качалка, в котором на подушке спала кошка.

Обычно Леа не могла спать при свете, но сегодня ее тело смилостивилось над ней и решило сделать исключение. Солнце уже дотянулось своими длинными пальцами до постели, и поэтому под одеялом стало ощутимо жарко. Наконец девушка, задыхаясь, проснулась. На лицо налипли мокрые от пота пряди; приподнявшись, она почувствовала, как груди на миг прилипли к влажной простыне. Сонно потянувшись, она перевернулась на спину и отбросила в сторону одеяло. Разгоряченная кожа тут же покрылась мурашками, но Леа наслаждалась прохладой. Провела ладонями по лицу.

Она медленно зевнула и как следует потянулась, но тут матрас пришел в движение. Леа вздрогнула от испуга: рядом с ней, приподнявшись на локте, лежал удивленно оглядывавшийся по сторонам Адам… Все в нем было безупречно, как всегда: кожа идеально чистая и свежая, словно после утренней прогулки, волосы слегка растрепаны. Ко всему прочему, от него исходил приятный мужской запах. Тем не менее, Леа готова была поклясться, что он только что проснулся. Расстегнутая рубашка была измята, развязанный галстук лежал на простыне между ними, словно он, сонный, снял его среди ночи.

Адам неуверенно посмотрел на Леа, и его губы шевельнулись, словно он хотел объяснить что-то. Но ничего не сказал.

— А я думала, ты можешь не спать, — произнесла Леа то, что, вероятно, пришло в голову самому Адаму.

— Могу, — раздраженно ответил он, словно его только что застукали за чем-то неприличным. — Я просто хотел побыть с тобой, пока ты спишь, а потом, наверное, забыл о времени…

Она с сомнением посмотрела на него, но Адам не заметил этого, потому что удивленно оглядывался по сторонам, как будто проснулся не в том фильме. Это пришло и ей в голову, когда она поняла, что лежит совершенно голая рядом с одетым Адамом. При попытке снова натянуть на себя одеяло, она довольно неэлегантно ударилась затылком с такой силой, что продавленный матрас завибрировал.

«Чудесно, теперь мы оба выглядим так, словно нас застукали в двусмысленной ситуации», — мрачно размышляла Леа.

Затем снова задумалась о том, что на ней ничегошеньки не надето. Она помнила только, как обессилено, рухнула на постель. Ей не хватило сил на то, чтобы раздеться.

— Разве недостаточно было просто стянуть с меня платье через голову и снять туфли? — набросилась она на Адама.

Прошло несколько секунд, прежде чем ее слова дошли до него, и он с огромной неохотой обдумал их.

— Ты пахнешь лучше, когда на тебе нет ничего, — сказал он наконец таким тоном, как будто она спросила его о леденцах, когда он занят размышлениями о таких высоких материях, как жизнь и смерть.

— Рада за тебя, — недовольно ответила Леа. Кое-как завернувшись в одеяло, она неловко перелезла через безучастного Адама.

Немного позже, когда Леа, свежая после душа, одетая в спортивные брюки и футболку, направлялась в кухню, она украдкой заглянула в спальню и увидела, что Адам все еще сидит на постели. Она уже выпила две чашки кофе и съела тост, когда он наконец появился в кухне.

В полном молчании он сел за деревянный стол, который был предметом гордости Леа, потому что она сама, еще, будучи девочкой, под маминым руководством шлифовала и лакировала его хмурым субботним утром. Не обращая внимания ни на нее, ни на идеально гладкую поверхность, он принялся крошить тост. Адам был настолько поглощен своими мыслями, что положил один из кусочков себе в рот. Тут же глаза его оживились. Леа злорадствовала, когда Адам — с очевидным отвращением — с трудом проглотил его.

— Надеюсь, ты не собираешься запить моей кровью.

Вместо ответа Адам одарил ее совершенно лишенным чувства юмора взглядом, давая понять, что дальнейшие насмешки вряд ли разрядят ситуацию. Она нервно отпила кофе, чтобы занять рот чем-нибудь безобидным. Но долгого молчания не выдержала, слишком сильны были воспоминания о прошедшей ночи. Поэтому она решилась начать с безобидного вопроса:

— Кто такой Пи?

Некоторое время вопрос висел в воздухе, а Адам гонял крошки по гладкой как зеркало столешнице. Наконец его плечи расслабились, и он откинулся на спинку стула.

— Пи — один из нас, как ты сама могла это заметить. Вероятно, он пребывает в таком состоянии дольше, чем многие другие…

— Ты сказал «он» — значит, Пи все-таки мужчина? — перебила она его.

Адам склонил голову в сторону и изучающе глядел на нее, пока Леа, покраснев, не склонилась над своим кофе.

— Я бы сказал, что он ведет себя по отношению ко мне как мужчина — поэтому я говорю «он». Возможно, Пи думает, что так лучше. Не имею ни малейшего понятия, почему. В любом случае, у Пи почти везде есть связи, как ты сама могла убедиться вчера на празднике — судя по разношерстной толпе приглашенных. Когда почти целую вечность гнездишься в одном и том же городе, связи заводятся обширные. А интересы могут быть самые разнообразные, когда ты бессмертен и не тратишь времени на сон.

Адам неожиданно остановился.

Он хотел скрыть от Леа мысль, которая тревожила его. Хотя она с трудом понимала его, настаивать на продолжении не стала, и вместо этого спросила:

— Если Пи занимается только своими делами, то чего он тогда хочет от тебя?

— Чего хочет Пи, хм… — Было совершенно очевидно, что Адам тянет время, чтобы собраться с мыслями. Кончики его пальцев выбивали на столешнице какой-то одному ему понятный ритм, похожий на барабанный бой для тех, кто отправлялся в битву. Чем дольше он думал, тем больше нервничала Леа. Ей хотелось бы получить точные, четкие ответы.

— Причина нашего сотрудничества кроется в прошлом, — наконец заговорил Адам. Голос его звучал спокойно, но Леа чувствовала, что он взвешивает каждое свое слово. — Этьен принял меня тогда у себя, потому что чувствовал угрозу. Хотя ему и в голову не могло прийти, какой конец его настигнет. Он не предполагал, что его бывший подчиненный Адальберт долгие годы страдал от отказа перевоплотить его и только и ждал подходящего момента, чтобы отомстить. Но Этьену хотелось, чтобы кто-то был рядом, кто-то, кто в трудную минуту готов дать более решительный отпор, чем он сам.

По лицу Адама промелькнула печальная улыбка, но уже в следующий миг он осознал это и прогнал ее, словно это было проявлением позорной слабости.

— Наша с Этьеном связь была, конечно, крайне необычной, но она работала. Несмотря на то, что его окружало множество людей, Этьен чувствовал себя одиноким. А я… Я от раздвоенности не знал, чем себя занять, и чувствовал себя рядом с ним в безопасности. Он был мне кем-то вроде отца, который многое позволяет своему строптивому сыну. — Он умолк. — Удивительно то, что мы оба могли кое-что дать друг другу, а именно — дружбу. Вообще-то в нашем мире такого не бывает, но, возможно, мы прилипли друг к другу в поисках человека в себе. Это было больше, чем кто-либо из нас ожидал. Хотя надежда занимает не особенно почетное место для существа в моей форме бытия.

Адам говорил, а Леа постоянно терла под столом, становившиеся все более влажными руки. Она часто размышляла об отношениях между этими двумя такими непохожими мужчинами. То, что она не только окончательно разлучила обоих, но и, с точки зрения Адама, была виновна в уничтожении Этьена, нанесло ей болезненную рану. Она была уверена в том, что он еще заставит ее мучительно расплачиваться за эту вину.

— Я отдал бы все, чтобы заполучить Адальберта, — продолжал Адам. — К сожалению, той ночью он исчез вместе со своим приятелем Майбергом и останками Этьена. От Трусс не удалось получить никакой информации, хотя, можешь мне поверить, я честно пытался.

Непритворный взгляд, который он бросил на нее, продемонстрировал Леа Трусс подвергшуюся пытке; Трусс, постоянным рычанием отвечавшую на одни и те же вопросы до тех пор, пока от нее не осталось ничего, что можно было бы мучить дальше. К счастью, у ее фантазии оказалось достаточно сострадания, чтобы обезличить мучителя Трусс. В противном случае она, вероятно, расплакалась бы и убежала из кухни.

— Прошлой весной мне наконец стало ясно, что пришло время двигаться дальше. Кроме того, я снова хотел быть рядом с тобой. Злость из-за твоего предательства со временем стала слабеть, и я уже не мог давать демону столь решительный отпор, когда он требовал завладеть тобой. Хотел я того или нет, но я выследил тебя — впервые за долгое время став с демоном единым целым.

Услышав эти слова, Леа невольно вздрогнула. Хотя, похоже, демону было совершенно безразлично, что она отвернулась от Адама, это совсем не значит, что он ей простил — пусть даже он и отправился на ее поиски по своей собственной инициативе. Несмотря на силу влечения, которое он испытывал к ней, она не могла быть уверена в том, как он к ней на самом деле относится.

— Значит, ты уже несколько месяцев был неподалеку? — спросила она тихим, надтреснутым голосом.

Хотя Адам медленно кивнул, она не решилась спросить, сидел ли он опять ночами возле нее и наблюдал, в то время как она, мучимая кошмарами, переворачивалась с боку на бок. Вот и получай за свою уверенность, что все у тебя под контролем.

— Но когда я приехал, то нашел не только тебя, но и Пи, — продолжал тем временем Адам, которому, казалось, совершенно не мешал возрастающий ужас Леа. — Что ж, все существование Пи построено таким образом, что миновать его нельзя… В любом случае, он тоже, несмотря на дорогостоящие меры предосторожности, чувствует угрозу. Это хорошая сделка для меня, потому что его влияние распространяется на весь город. И поскольку наряду с контактами и одолжениями он копит богатство, это не самое плохое, что могло бы быть. Все складывается как нельзя лучше, не правда ли?

Последнее предложение Адам закончил самодовольной улыбкой, но Леа была ни капельки не убеждена. Она прогнала его историю слово в слово от начала до конца, радуясь тому, что не нужно размышлять о своей странной чувственной жизни. В конце концов, она откинулась на спинку стула, положила локти на подлокотники и соединила кончики пальцев. Она невольно приняла позу, пользовавшуюся дурной славой у ее коллег по издательству. Когда Леа принимала такую позу, лучше было сразу сдаваться и открывать карты.

— Ты ведь не собираешься всерьез убедить меня в том, что Пи нанял тебя в качестве секьюрити? Я еще понимаю, что существа вроде Этьена не в состоянии защитить себя сами, но ведь Пи — совершенно другого калибра. Он не беззащитный эстет, которому приходится опасаться карающего ангела из прошлого. Я полагаю, даже ты не стал бы соревноваться с таким противником, как Пи. Кроме того, твоя слава защитника — не самая лучшая, Адам. — Произнеся последнее предложение, она испуганно затаила дыхание.

Но тот только откинул со лба волосы и так и остался сидеть, положив руку на затылок. Он внимательно смотрел на нее, и Леа инстинктивно почувствовала, что стоит разыграть этот шар.

— Если ты думаешь, что я поверю, будто бы тебя занесла сюда исключительно тоска по мне, то ты сильно ошибаешься. Возможно, тогда, в пору влюбленности, я показалась тебе наивной, но ты поступишь правильно, если не будешь недооценивать меня. Ну и бред ты мне рассказал: не мог больше оставаться вдали от меня, подумать только! — Она с вызовом посмотрела на Адама, а тот только слегка улыбнулся. — Ты не забыл Адальберта, Адам, ты никогда не забудешь того, что он сделал. Вероятно, его след привел тебя в этот город, или ты пошел на какую-то сделку с Пи, этим далеко раскинувшим свои сети пауком. За кого ты меня принимаешь? Твой вновь вспыхнувший интерес ко мне, эта инсценировка прошлой ночью… Если ты собираешься воспользоваться мной для чего-то, то лучше тебе сказать об этом сейчас!

— Иначе что? — Адам тихо рассмеялся. — В пустых угрозах всегда есть что-то недостойное, если хочешь знать мое мнение. Тебе это не идет. Адальберт исчез, и у меня нет свежих новостей. Это, честно говоря, сводит меня с ума. Но не стоит недооценивать свое влияние на меня. Может быть, я и потерял Этьена, но ты у меня все еще есть. Поэтому я здесь.

На мгновение его слова повисли в воздухе, затем он продолжил:

— Впрочем, существует еще одна причина, хотя это нельзя назвать следом даже в каком-то приближении. Нас становится все меньше и меньше. Что ж, нас никогда не было особенно много — никто точно не знает, сколько. И поскольку мы не особенно часто общаемся друг с другом, трудно сказать, исчез ли один из нас или просто сменил охотничьи угодья. Тем не менее, все чаще ходят слухи о потерях. А кто может знать об этом больше, чем Пи?

Адам слегка склонился над столом и пристально посмотрел на Леа.

— В данный момент для меня все складывается как нельзя более удачно: я получаю тебя и могу одновременно пользоваться сетью Пи, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ну как, Леа, теперь ты довольна моим ответом?

Леа сжала губы. Она не была уверена в том, что ей следует обо всем этом думать. Не верилось, однако, и в то, что Адам позволит продолжить допрос. Поэтому она зашла с другой стороны.

— Пи сказал, что тебе стоит проводить со мной больше времени, чтобы ты лучше контролировал свои охотничьи инстинкты. Что он имел в виду?

На празднике Пи намекнул, что Адам от возбуждения едва не причинил Леа вред — но об этом лучше промолчать. Потому что она думала, что тут Пи ошибся. Адам действительно готов был вот-вот наброситься на нее, но совсем не в том смысле, как думал Пи.

Она быстро отмела в сторону воспоминания о страстных объятиях. При этом она не сводила взгляда с узких ноздрей Адама, на случай, если он почувствует вспыхнувшие в ней чувства. Но тот, похоже, был слишком сосредоточен, чтобы заметить ее возбуждение.

— Ты помнишь, что я рассказывал тебе о том, какое влияние оказывает на нас общение с людьми? Оно загоняет демоническую составляющую глубоко внутрь. Но если мы выбираем другой путь, то постепенно расплачиваемся за человечность, наша личность неестественно обостряется. Может быть, я смогу объяснить это таким образом: пока человек в своей жизни проходит по сложному сплетению боковых улочек, демон несется по дороге с односторонним движением. Демонизированный человек полностью посвящает себя одной страсти. — Под правым глазом Адама дрогнул мускул, и Леа заметила, как напряглись все мышцы лица. Очевидно, этот вопрос был для него больным, хотя он не желал, чтобы это было заметно. — Вот так я отношусь к охоте. Пи, вероятно, имел в виду, что мне пошло бы на пользу, если бы я немного сбавил обороты. Самой лучшей методикой в данном случае является совместное времяпровождение с человеком, в котором не видишь следующую жертву.

Леа встала и подошла к окну. Медленно провела пальцами по раме, очень холодной на ощупь. Еще не все сомнения были отброшены, а ее способность рассуждать работала гораздо лучше, когда рядом не было Адама.

— А почему тогда для тебя было так важно с такой помпой привести меня на праздник к Пи? Зачем тебе все это внимание?

К ее удивлению, Адам поднялся и подошел к ней. Встал рядом, со скрещенными на груди руками, так близко, что она почувствовала тепло, исходящее от его тела. Мгновение оба разглядывали зимние остатки сада на заднем дворе, располагавшемся в четырех этажах под ними. Снежный покров уже во многих местах оттаял, обнажив сожженные морозом розовые кусты и желтые кустики травы. Совсем скоро сад возродится к новой жизни.

— Уже было неоднократно сказано — мы не особенно общительны, но время от времени заключаем взаимовыгодные союзы. — Продолжая говорить, Адам поднял руку и почесал себе спину. Леа невольно задержала дыхание, когда он нечаянно коснулся ее. — Пи притягивает к себе тех, кому по разным причинам необходимо быть рядом с ним — таких, как я, например. Приведя тебя, я хотел показать всему этому сброду, что ты — табу. Это было просто в целях защиты. Ну что, у тебя есть еще подозрения, которые мне придется развеивать, или ты наконец успокоишься?

Прежде чем она успела съязвить, в дверь позвонили. Оба вздрогнули, но первой опомнилась Леа.

— Я надеюсь, это не Меган принесла тебе свежую одежду?

Когда она, направляясь в прихожую, взглянула на него, Адам одарил ее улыбкой, которая, вероятно, должна была означать «я тебе еще понравлюсь». Но по его лицу было понятно, что это неожиданное вмешательство ему тоже неприятно.

При виде Адама Надин надула накрашенные матовой красной помадой губы, как будто кто-то нанес ей ужасную обиду, и засопела так сильно, что ноздри ее затрепетали, словно два паруса. Она демонстративно остановилась в дверях, скрестив руки под своей роскошной грудью, и внимательно, с головы до ног, осмотрела Адама.

Леа была не уверена по поводу того, что следует думать о неожиданном визите Надин. С тех самых пор как она встретилась с Адамом в баре, она по мере возможности старалась избегать Надин. Поскольку Леа была упорной противницей мобильных телефонов, Надин могла только оставлять ей командным тоном указания на автоответчике, требуя, чтобы она немедленно связалась с ней. Леа в ответ наговаривала на автоответчик Надин разнообразные отговорки: в данный момент ужасно много работы, но как только у нее появится свободная минутка, она тут же позвонит.

Хотя между подругами, очень серьезно относившимися к своей работе, существовал негласный договор, что рабочее место — неприкосновенно, Надин вскоре после этого появилась в издательстве. Когда Леа возвращалась с обеденного перерыва с несколькими сослуживцами, швейцар сообщил ей о визите крайне возбужденной дамы: Надин ткнула указательным пальцем бедняге прямо в нос и предупредила, что для него же будет лучше, если он не станет отпираться. Леа представила себе эту картину в лицах, и ей стало дурно.

Надин была ее единственной подругой. Кроме этой уверенной в себе женщины, за последние годы никому не удавалось пробиться за груды бумаги, которыми окружала себя Леа. Для этого нужно было быть довольно настойчивым человеком — и Надин была именно такой; это она только что доказала, без предупреждения заявившись в гости. Несмотря на ее барские замашки, Леа была к ней привязана, и мысль о том, что она чересчур отталкивает подругу и та может отвернуться от нее, вызывала страх. Кроме того, Надин была последним оплотом ее трещавшей по всем швам жизни.

После смерти матери Леа отец совершенно погрузился в работу, и семейные связи постепенно стали ослабевать, пока не исчезли совсем. Леа была тогда слишком юна и слишком интровертна, чтобы самостоятельно поддерживать контакты с родственниками. Кроме того, никто не заботился о том, чтобы приглашать к себе опечаленную и объявленную своенравной девушку. Но со времен ее любовной связи с Адамом и последовавшего за ней бегства о каких-то контактах можно было даже не думать. В принципе она поддерживала поверхностные отношения, и пустота внутри заполнялась, когда она выслушивала семейные истории коллег и авторов. Сочувственные взгляды, бросаемые на нее при этом, она великолепно научилась не замечать. Хотя ее по-прежнему раздражало, когда собеседник был настолько дерзок, что напоминал ей о мире за стенами издательства. Таким людям Леа периодически приставляла виртуальный нож к горлу, при этом понимая, что под феминистическим пальтишком самоуверенности скрывается очень ранимая душа. На самом деле в последние годы было довольно трудно держать под контролем работу и видимость личной жизни, когда в любую минуту в нее мог ворваться ужас.

Леа понимала, что жизнь проходит мимо, не отмеченная ее непосредственным участием. Но что она могла с этим поделать? С появлением Адама все стало ужасно сложно. Несбывшаяся любовь заставила ее искать прибежища в одиночестве, и знание об этом демоне, который переворачивал существующий порядок вещей с ног на голову, осквернило ее. Она знала что-то такое, что заставляло держаться подальше от близких людей. Так должен чувствовать себя ребенок, точно знающий, что сидящий рядом с ним монстр с голубой шерстью совершенно реален, и, тем не менее, он не расскажет об этом даже матери, хотя чудовище уже распахнуло свою пасть до упора.

Оглядываясь назад, Леа удивлялась тому, как она смогла так долго жить в страхе, в этом непроницаемом страхе, загонявшем ее все дальше и дальше в угол. Теперь, когда Адам вернулся, она постепенно начинала понимать, что за этим скрывалось: она боялась демона, насилия, на которое он был способен, а также понимание того, что он представляет собой нечто неестественное. Она приходила в ужас от его прикосновений, а сознание того, что он хочет завладеть ею, воспринималось как проклятие. Тем не менее, избегать его она не могла, потому что отказать Адаму было невозможно. Она бежала от него, но недостаточно далеко. В глубине души она все время надеялась на то, что однажды он возникнет перед ней. Всеми ее поступками двигал страх того, что она отдала свое сердце существу, которое в любой момент может уничтожить самую ее суть.

— Что этому типу здесь нужно?

Голос Надин вернул Леа к реальности. Она нерешительно остановилась позади подруги в прихожей и теперь выглядывала из-за ее шубы. Адам покинул свое место у окна и медленно приближался к женщинам. Надин невольно отстранилась, когда Адам остановился прямо перед ней. Он спокойно рассматривал Надин, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Затем его ноздри почти незаметно затрепетали, губы растянулись в холодной улыбке. Он прошел в угрожающей близости от Надин, и та инстинктивно сжала кулаки. Ненадолго остановился рядом с Леа, а потом дверь за ним закрылась.

— То, что этот тип здесь, у тебя, кое-что объясняет. Например, по поводу нескончаемой работы! — язвительно произнесла Надин, как только щелкнул дверной замок. Но от взгляда Леа не ускользнуло легкое дрожание плеч, выдававшее, что вся ее надменность — показная.

Она послушно помогла подруге снять шубу и оттащила ее на диван, а та тем временем ругалась не переставая. Когда Леа вернулась, неся в руках две чашки кофе, Надин, заметно успокоившись, уже курила сигарету.

— Я сейчас дам тебе шанс объяснить мне весь этот цирк. — Надин выплюнула слова вместе с клубом серого дыма. — Но если мне покажется, что ты мне врешь, я немедленно ухожу. И все кончено!

Леа села в плетеное кресло и укрыла ноги пледом. Общение с Адамом отняло у нее много сил, она замерзла. Она закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы собраться с мыслями. Что же сказать Надин? Некоторое время она подумывала над тем, чтобы просто промолчать, и пусть подруга уходит. Так было бы, вероятно, лучше для Надин — после того как Адам улыбнулся ей этой пугающей улыбкой. Но в данный момент она была на это не способна. Никто не может ожидать от нее, что она откажется от единственной подруги в самый сложный момент в своей жизни.

— Я все время собиралась тебе обо всем рассказать, но это очень сложно, — безучастным голосом произнесла она. — Есть некоторые… вещи в моих отношениях с Адамом, о которых я просто не должна тебе рассказывать. И насколько я тебя знаю, тебя это не устроит. Кроме того, все, что связано с этим мужчиной, очень сложно и невероятно болезненно для меня. Я просто даже не знаю, как это рассказать, чтобы не навредить тебе.

— Он что, из мафии?

Хотя Надин говорила совершенно серьезно, Леа не сдержалась и рассмеялась, словно услышала хорошую шутку. Успокоившись, она сказала:

— Да, в некотором роде. Давай тогда договоримся, что ты не станешь мучить меня до смерти, если я кое-что выпущу из рассказа, а это покажется тебе странным.

Надин колебалась. На ее высоком лбу собрались морщины, подбородок поднялся вверх — она размышляла о предложении Леа. Затем черты ее лица разгладились.

— Согласна, — деловито сказала она. — Но прежде чем ты начнешь рассказывать, ты для начала как следует извинишься. Ты, эгоистичная, отвратительная женщина, здорово потрепала мне нервы. Кроме того, ты немедленно поклянешься, что никогда больше не будешь так прятаться. Я, конечно, не знаю, как там, откуда ты взялась, поступают с лучшими подругами, но здесь так нельзя.

Когда Надин вечером, после объятий и обещаний вечной дружбы, наконец оставила Леа в покое, та почувствовала себя невероятно опустошенной. Опустошенной — но чувство это было приятным и не пугающим. Ей удалось рассказать Надин об Адаме и своих противоречивых чувствах к нему, не касаясь страшной тайны. Хотя об этом они больше не говорили, Надин подозревала за ним какие-то криминальные махинации, что вполне устраивало Леа. Это будет держать ее на расстоянии — по крайней мере, по отношению к Адаму. Смерть Этьена Каррьера во время нападения очень хорошо вписывалась в общую картину, с этой стороны она чувствовала себя в полнейшей безопасности. Теперь Адам приехал в этот город по делам и случайно наткнулся в баре на Леа. Это замечание вызвало у Надин скептичное сопение, но Леа решила не обращать на это внимания. Зато она под давлением Надин призналась в том, что вынуждена встречаться с Адамом, и делает это не совсем добровольно. Тем не менее, от предложения нанять человека, чтобы Адама побили, она отказалась.

Руки-ноги Леа словно налились свинцом, и она забралась поглубже в кресло, наслаждаясь покоем. Но всего лишь несколько минут спустя на колени ей запрыгнула кошка и несколько раз обернулась вокруг своей оси, пока не заняла удобное положение. При этом Миноу мурлыкала, с наслаждением вонзая коготки в бедра женщины. Леа тут же приняла вызов и стала почесывать спинку и ушки пушистого клубочка. Взгляд устремился за окно, в ночное небо, а мурлыкание тем временем мягко укутывало ее.

11

Опасные игры

После представления на внушительном празднике Пи Адам не показывался довольно долго. Тем не менее, Леа ожидала встретить его буквально за каждой дверью, потому что не хотела еще раз попасть ему в руки неподготовленной. Теперь она внимательно оглядывала холл издательства, прежде чем войти туда, хотя ее поведение вызывало недоуменные взгляды коллег и посетителей. От звонка в дверь у нее всякий раз учащалось сердцебиение, а стоя в очереди на рынке, она всегда была готова к тому, что Адам вот-вот похлопает ее по плечу. От одной мысли о том, что он внезапно может оказаться рядом, все тело напрягалось. Но это исключало и радость ожидания встречи, так что от этих мурашек по коже она с удовольствием отказалась бы.

Однако Адаму снова удалось застать ее врасплох тогда, когда она была к этому абсолютно не готова.

По пути из издательства домой Леа попала под один из таких ливней, когда улица за доли секунды утопает в воде, которая не успевает стекать в канализацию. К несчастью, сумка Леа была битком набита бумагами, поэтому написанный от руки текст не дружащего с техникой автора она несла под мышкой. Когда первые капли дождя упали на листки, она почувствовала, как при виде расплывающихся чернил ее охватывает паника.

«Вы ни в коем случае не должны отдавать мое уникальное произведение этому дьявольскому копировальному аппарату, — прогремели в голове слова автора. — Я это почувствую, Леа, и тогда мое доверие к вам будет совершенно подорвано. Акт написания — это нечто сугубо человеческое. Его нельзя осквернять искусственностью техники. Только когда процесс творения полностью завершен, мы можем подумать о тиражировании. Вы ведь понимаете меня?»

Она согласно кивнула, потому что по отношению к авторам бестселлеров она понимала в принципе все: никакая причуда не может быть слишком странной, никакое требование — слишком высоким.

— Проклятье! Он затаскает меня по судам, если я превращу его творческий акт в папье-маше, — выругалась она себе под нос, стаскивая с себя, несмотря на потоки воды, пальто, и заворачивая в него рукопись. Радуясь тому, что утерла судьбе нос, она даже не обратила внимания на то, что остановившийся рядом лимузин окатил ее дождевой водой с головы до ног. Какая разница — все равно она промокла до нитки.

И только разглядев через мокрые от воды ресницы Адама, бежавшего к ней с раскрытым зонтом, она от ужаса отскочила назад. Рукопись вывалилась и наверняка встретила бы свой конец в луже, если бы Адам со звериной ловкостью не подхватил ее. После этого подвига Леа беспрекословно последовала за ним в машину.

Внутри лимузина ее поджидала Меган, которая, даже не поздоровавшись, протянула ей кучу одежды. Поскольку мокрые вещи Леа прилипли к ней словно вторая кожа, она охотно приняла предложение, хотя вкус Меган в одежде постепенно начинал ее раздражать. Впрочем, шифон бледно-голубой туники был очень приятным на ощупь. Но когда Меган принялась дергать ее разрушенную дождем прическу, Леа пригрозила шлепнуть ее по пальцам.

— Я посоветовала бы вам держаться от меня на безопасном расстоянии, по меньшей мере, в тридцать сантиметров, — сказала она, и угроза ее была вполне серьезна.

— Тогда вам самой придется позаботиться о восстановлении прически. Причем немедленно, — предложила Меган, а Леа только глаза закатила. — Но если мне покажется, что ничего не получается, то ладно уж, давайте подеремся, но в таком виде вы из этой машины ни в коем случае не выйдете.

Леа прикинула, не позвать ли на помощь Адама. Но тот равнодушно наблюдал за дождем с переднего сиденья. Что ж, может, пусть лучше так, потому что это само по себе достаточно унизительно, что две взрослые женщины ведут себя как два капризных подростка. Поэтому она в конце концов бросила на Меган еще один угрожающий взгляд и принялась возиться с прической, зачесав мокрые волосы назад и сплетя их в строгую косу.

Лимузин отвез ее в центр города, где праздновали официальное открытие завершенного здания. Нижний этаж стеклянного дворца был бесплатно отдан в распоряжение городского музея. Здесь должны были разместить и выставить коллекцию фотографий, значение которой возрастало с каждым годом. Леа слышала об этом открытии: на нем должны были присутствовать все, кто обладал в городе каким-то весом, если получил одну из немногих пригласительных открыток.

Когда Адам под локоть ввел ее в здание, ее заинтересовали не столько великосветские гости, сколько архитектура. Светлые, расточительно высокие потолки, графическое исполнение которых напомнило ей дом Пи. Поэтому она ни капельки не удивилась, увидев, что это двуполое существо слоняется здесь без дела. Как и в прошлый раз, Пи был одет полностью в черное, словно он — или она, как думала Леа, — соскочил с одной из этих вставленных в рамочку фотографий.

Со всех сторон Пи окружали усердно раскланивающиеся обладатели костюмов, а позади него шла фигура, тут же привлекшая к себе внимание Леа: пугающий мужчина с темными волосами; над глазами, словно балки, нависали брови. Каждая деталь этого лица, будь то выдающийся нос или подбородок, казалось, кричала: я мужчина! Бесстрашный! Опасный! Последнее она отметила бы особенно, потому что сардоническая ухмылка этого мужчины подчеркивала присутствие демона, однозначно поселившегося в нем. Она инстинктивно разгадала, кто шел через беззаботно болтающую толпу гостей: волк в овечьей шкуре, который благодаря глупости ягнят почти не прилагал усилий к тому, чтобы скрывать свою истинную суть.

Блуждающий взгляд мужчины ненадолго остановился на Леа, и она увидела в нем что-то безудержное, что шокировало ее до глубины души. Она поспешно опустила глаза и придвинулась ближе к Адаму.

Очевидно, взгляд, вызвавший у Леа такую растерянность, не ускользнул и от Адама. Он тут же напрягся, и его осанка выдавала, что ему так и хочется бросить честный вызов этому провокатору. Адам мог сколько угодно сопротивляться демону, но когда речь шла о том, чтобы помериться силами с соответствующим противником, человек и демон одинаково страстно жаждали крови. Похоже было, что вышедшая из-под контроля битва с Трусс не произвела на Адама особого впечатления.

Эта реакция обеспокоила Леа, и сердце едва не остановилось от волнения. Только тогда Адам осознал свою ответственность в качестве сопровождающего. Он погладил ее по плечу, но быстро, словно обжегшись, убрал руку.

— Это Макавити, — приглушенным голосом произнес он. — Подходящая противоположность для Пи — очень однозначен в своих проявлениях… Крайне агрессивен. Сложно сказать, кто из них двоих более опасен.

Леа не ответила. Иначе ей пришлось бы обратить его внимание на то, что этот Макавити был не единственным существом в комнате, с трудом контролировавшим свое желание подраться.

Когда она снова подняла взгляд, ужасный мужчина исчез, а вместе с ним и опасность, витавшая в воздухе, словно парализующие чары.

Заметив их, Пи направился к ним с улыбкой на лице, неприятным образом напомнившей Леа улыбку кота из «Алисы в Стране чудес». Поэтому ее вполне устроило, что Пи скользнул на сторону Адама и завел с ним разговор, не обращая на нее никакого внимания.

Хотя Пи уже после нескольких произнесенных шепотом фраз убежал по каким-то своим делам, Леа шла рядом с Адамом незамеченная еще в течение получаса. Все попытки вызвать у него какую бы то ни было реакцию разбивались о его великолепно смазанные защитные механизмы: его уши автоматически включались на пропуск информации, когда она начинала громко рассуждать о той или иной фотографии, а взгляд ни разу не дал возможности поймать его. Он постоянно держался на некотором расстоянии и так ловко уходил даже от ее робких попыток коснуться его руки или плеча, что она уже начала отчаиваться. Наконец она приняла решение сохранить хотя бы остатки гордости. Но когда она собралась уходить, Адам молниеносно обхватил ее рукой за талию и притянул к себе.

— Ты пока еще не можешь уйти, — тихо произнес он, и она не знала, что скрывается в его голосе — угроза или все-таки просьба?

Леа поразмыслила над тем, не стоит ли воспользоваться возможностью и вовлечь его в спор, но остановилась: она опасалась, что выдаст свое настроение больше, чем ей бы того хотелось. За последние дни ей пришлось признаться себе, что Адама ей не хватает. Его отсутствие мучило ее больше, чем раненая гордость.

Ее молчание привлекло внимание Адама, словно он только тогда осознал ее присутствие, когда она решила от него сбежать.

— Леа, — шепотом произнес он таким образом, будто выговаривал название любимого лакомства — беззаветно, но словно слегка забавляясь.

Адам мягко коснулся ее подбородка, заставив посмотреть ему в лицо. И ее тут же захватили эти темно-зеленые глаза. Ее тело моментально расслабилось, все мысли о побеге внезапно улетучились. Она могла бы стоять так перед ним целую вечность, полностью поглощенная разглядыванием его прекрасного лица.

Чей-то вздох вернул Леа к действительности. Кто это только что вздыхал? Уж точно не она сама. Смущенно поднесла руку ко рту, оцепенение спало.

— Это нечестно, — выдавила она из себя. — Не нужно гипнотизировать меня, чтобы я осталась. Вполне достаточно было бы вежливой просьбы!

Губы Адама искривились в усмешке.

— К сожалению, на это у меня нет времени. Мне даже придется покинуть тебя на миг.

— Ты ведь не собираешься последовать за этим Макавити?

— Нет, — ответил Адам и рассмеялся. — Его я оставлю на потом. Но Пи хотел бы представить меня некоторым людям, а ты… — он легонько щелкнул ее по носу, словно капризную кошку, — ты подождешь меня здесь, хорошо? Меган тем временем составит тебе компанию.

— Меган? Надеюсь, ты шутишь!

Но Леа уже не могла высказать свое раздражение, потому что Адам подал знак своей «правой руке», до сих пор державшейся позади. Меган тут же присоединилась к Леа и протянула ей, словно веточку мира, бокал шампанского. Адам воспользовался сердитой неподвижностью Леа, чтобы исчезнуть в толпе.

Хотя Меган улыбнулась ей вынужденной улыбкой, Леа была уверена в том, что на самом деле эта женщина только и ждет доказательств того, что Леа не достойна находиться рядом с Адамом. Но этого удовольствия Леа ей не доставит. Лучше будет стоять столбом и стараться не дышать, в то время как пряди волос будут щекотать уголки ее рта.

— Интересная выставка. — Меган пыталась завязать разговор. При этом у нее было такое лицо, будто она вынуждена сказать что-нибудь приятное по поводу пары сопляков, только что показавших ей язык.

— Прежде чем я всерьез смогу поболтать с вами об искусстве, вы должны будете принести мне еще парочку, — недовольно ответила Леа, протягивая ей пустой бокал. Меган удалилась на негнущихся ногах, и Леа не смогла удержаться от комментария:

— При столь замечательно развитой пасти, вообще-то, нужно было бы и хвостом вилять.

Вздрогнувшие плечи Меган показали, насколько сильно задели слова Леа, но она, тем не менее, пошла к официанту, чтобы принести еще один бокал шампанского.

После перепалки Леа рассердилась сама на себя: вместо того чтобы выместить свою депрессию собственно на Адаме, она ведет эту жалкую войну с его помощницей. Она глубоко вздохнула, и ей стало легче. К сожалению, Меган после возвращения осталась невосприимчива к жестам примирения. Слабые попытки Леа завязать разговор разбивались об односложные ответы. Даже комплимент по поводу элегантного брючного костюма вызвал только взгляд, ясно давший понять ей, что Меган думает по поводу ее вкуса. «Тупая рабыня, — обиженно подумала Леа. — Ну, тогда давай помолчим».

Когда Адам наконец вернулся, игривое выражение исчезло с его лица. Леа в буквальном смысле ощутила разверзшуюся между ними пропасть. Он еще несколько минут постоял рядом с ней, погруженный в свои мысли, а затем, коротко попрощавшись, отпустил. Она даже не предприняла попытки каким-либо образом прикоснуться к нему, а просто ушла с выставки — задетая непреодолимой холодностью, исходившей от него. На улице Меган отвела ее к лимузину, и Леа даже не поняла, развлекает ли ее то, каким образом Адам отправил ее прочь, или нет.

Придя домой, Леа некоторое время неподвижно стояла перед зеркалом, разглядывая себя, словно чужую. Возможно, сравнение это было вполне оправдано, потому что она не хотела бы иметь ничего общего с женщиной, подавленно и обиженно смотревшей на нее.

Несколько дней спустя состоялся ужин с группой людей, состязавшихся за внимание Адама и оживленно перебивавших друг друга. Впоследствии Леа при всем желании не могла вспомнить ни одной детали прошедшего ужина.

Непоздним вечером она — как во и все предыдущие вечера — приняла две таблетки снотворного, поскольку от постоянного напряжения и растерянности совершенно потеряла покой. Она уже совсем было уснула, когда внезапно Меган стащила ее с дивана и переодела, словно безвольную куклу. Леа была слишком сонная, чтобы оказывать серьезное сопротивление.

— Вы хоть иногда прослушиваете свой автоответчик, или он у вас так, для красоты? — раздраженно спросила Меган, грубо дергая Леа за волосы. Очевидно, Меган оставила на автоответчике четко сформулированное поручение быть вечером готовой для Адама.

Прошло некоторое время, прежде чем Леа сумела ответить.

— С тех пор как Надин оставила на нем что-то около миллиарда разъяренных сообщений, я стараюсь этого аппарата избегать. Надин — это моя подруга, — смущенно добавила она.

Но Меган уже не слушала, протягивая Леа пару украшенных камнями босоножек. Поскольку Леа угрожала потеряться в сверкании камней, Меган прикрикнула на нее просто, но эффективно:

— Надеть!

Пока Меган разбиралась с ее декольте, одурманенное таблетками сознание Леа поинтересовалось, каким образом эта женщина вообще попала в ее квартиру. Элегантная Меган со связкой отмычек — как это может быть, скажите на милость?

И вот Леа с озадаченным выражением лица сидит в отдельном кабинете деликатесного итальянского ресторана. Вместо приветствия Адам протянул ей бокал крепкого аперитива, очевидно, предполагая, что ей это очень нужно. К сожалению, сочетание алкоголя со снотворным не дало желаемого эффекта. Вместо того чтобы обрести способность ясно мыслить, Леа вскоре лишилась тормозов.

Адаму стоило невероятных усилий отвести взгляд от Леа и оказывать должное внимание своему соседу по столу. Впрочем, он заметил, что, хотя у ван Вайнхууса рот был открыт, он не издавал ни единого звука. Перед ним стояла нетронутая паста по-крестьянски, а в руке он держал вилку, которой так и не воспользовался, словно совершенно забыл о ее существовании. Непривычное состояние для этого падкого на развлечения человека, поэтому взгляд Адама тут же метнулся в сторону Леа, сидевшей напротив него.

Подняв руку, Леа непривычно медленными движениями массировала себе спину. Тонкие хрусталики люстры сверкали на свету и подчеркивали линию ее шеи. Она подняла руку еще немного, и декольте ее черного платья для коктейлей открыло головокружительный вид.

Адаму в последний миг удалось сдержать вздох. Но помешать крови прилить к щекам, так что они запылали, он не сумел, и его бросило в пот. Надеясь отвлечь Леа от опасного занятия, он повернулся к своей соседке по столу, поскольку понял, что, судя по ерзанию ван Вайнхууса на стуле, тот был все еще всецело поглощен созерцанием Леа.

Жена ван Вайнхууса выжидающе смотрела на него. Адам уже целый вечер чувствовал на себе ее взгляды, и ему с трудом удавалось избегать ее попыток прикоснуться к нему. Теперь она кокетливо поглаживала себя по шее, невольно подражая соблазнительной позе Леа.

— Похоже, ваша спутница сегодня слегка не в себе. Или эта детская рассеянность — составляющая ее натуры?

Прежде чем Адам успел что-либо ответить, его окутал дурманящий аромат. Сладкий, словно карамель, но в то же время в нем было что-то терпкое, похожее на цедру апельсина, он щекотал его нос. Этот аромат не мог решиться, хочет ли он соблазнить или же произвести впечатление своей силой. Адам знал его слишком хорошо, потому что ни на какой другой его тело не реагировало настолько интенсивно.

В приступе отчаяния он сжал кулаки. Удивленно поднял брови, когда соседка немного отодвинулась от него, при этом приятно улыбаясь. Причину такого поведения он понял, увидев свое отражение в широко раскрытых глазах госпожи ван Вайнхуус: мужчину, который вот-вот потеряет контроль над собой. Как он ни старался контролировать вспыхнувшую страсть, которую вызывала в нем Леа, скрыть ее было нельзя.

В приступе мрачного веселья Адам едва не рассмеялся. Вот он сидит в обществе, попасть в которое ему стоило таких усилий. И вместо того чтобы сосредоточиться на расширении столь нужных ему связей, он теряет над собой контроль из-за женщины, которая только и делает, что дуется на него.

Адама снова коснулся аромат разгоряченной кожи Леа, и он со стоном вцепился руками в край стола. Он задержал дыхание, пытаясь вернуть контроль над напряженными до предела чувствами. Адам со все возрастающим отчаянием смотрел на Леа, непристойно поглаживавшую себя по спине — ее груди при этом едва не вываливались из декольте. Глаза ее при этом были закрыты, рот — слегка приоткрыт. В следующий миг он поймал себя на том, что его мысли сладострастно крутятся вокруг ее приоткрытых губ.

— Дорогая, ты не могла бы опустить руку? — словно издалека услышал Адам свой собственный хриплый голос, больше сказавший о его состоянии, чем ему того хотелось бы.

Леа на мгновение застыла, затем посмотрела на него, словно очнувшись ото сна. Медленно опустила руку, и Адам, заворожено наблюдая за ней, заметил, что при этом между пальцами у нее осталась тонкая прядь волос. Затем она облокотилась на стол и окунула пальцы в стакан с водой.

— Мне ужасно жарко. — Голос ее звучал необычайно спокойно, даже слегка замедленно.

«Не настолько жарко, как мне, мой ангел», — подумал Адам, едва сдерживая желание расхохотаться во весь голос.

На следующее утро Леа открыла глаза, лежа совершенно раздетая в своей постели, в то время как Адам — к ее огромному сожалению, совершенно одетый — сидел в кресле-качалке, пристально наблюдая за ней и поглаживая мурлыкавшую кошку. Он ушел, прежде чем она успела произнести хоть слово.

12

Вечер в опере

Со временем жизнь Леа приняла следующий характер: едва она выходила из издательства, как оказывалась, словно на угольях, в ожидании того, не понадобится ли Адаму человеческий аксессуар для какого-нибудь выхода в свет. Как он сказал тогда в кухне? Будто бы он вернулся к ней, потому что хотел быть рядом… «Должно быть, это была шутка», — с горечью думала Леа. Она постепенно начинала чувствовать себя хостессой, готовой выехать по вызову в любой момент. В качестве бонуса ей предоставлялась непредусмотренная их соглашением возможность повздыхать по своему спутнику со стороны.

Апогеем этих событий должен был стать вечер в опере: утром Меган неожиданно заявилась к Леа в издательство, нагруженная коробками нежно-сиреневого цвета и списком в ритме стаккато, в котором было записано, когда, где и в чем должна появиться Леа. Адам пойдет в оперу в обществе других людей, и она «должна, пожалуйста, стоять наготове и пламенно приветствовать его», как резко пояснила Меган.

— Вы случайно не заметили стопку работы на моем письменном столе? — прервала Леа речевой поток Меган. — Можете передать Адаму, что у меня есть дела поважнее, чем начищать перышки, а затем сидеть и скучать рядом с ним.

Она никак не могла справиться с разочарованием по поводу их двух последних встреч.

Меган скривила свои аккуратно накрашенные губы в улыбке, и Леа впервые заметила блеск в ее глазах.

— Леа, — мягко сказала она, словно разговаривая с упрямым ребенком, — мы ведь обе знаем, что вы говорите ерунду. Конечно же, вы будете ждать Адама в фойе. Это даже не обсуждается. Когда хозяин свистит, мы обе послушно следуем за ним. Вы ведь сами не так давно облекли это в столь красивые слова! Если не будете справляться с нарядом, позвоните мне, пожалуйста. Тогда я — как обычно — сразу же приеду.

Прежде чем смущенной Леа пришла в голову подходящая грубость, злая правая рука Адама уже скрылась за дверью. Сначала Леа снова села за стол, словно ничего не произошло. Но когда ее глаза в сотый раз магическим образом устремились к стопке коробок, она призналась себе, что слишком любопытна, чтобы продолжать работать. Поэтому пришлось признать поражение.

Бегло просмотрев содержимое, Леа сильно удивилась выбору платьев, которыми одарила ее Меган. Интересно, насколько подробными будут на этот раз инструкции Адама? В каждый из этих нелюбимых вечеров в глазах Адама при виде ее что-то вспыхивало. Он постоянно пытался скрыть это за маской безразличия. Но сверкание глаз говорило ей, что его инструкции, должно быть, звучали: «Должна выглядеть очень аппетитно». В любом случае, Меган всегда выполняла свои обязанности с тщательностью, которая граничила со стремлением к совершенству — но сегодня она превзошла себя.

Леа приложила к себе платье для коктейлей из виноградно-зеленого гофрированного шифона и принялась разглядывать свое схематичное отражение в оконном стекле. Воплощенная элегантность — по-другому охарактеризовать это платье у нее не получалось. В очередной раз закралась мысль, что, выбирая платья, Меган посмеивается над ней, превращая вообще-то неряшливую Леа в великосветскую даму. Ей даже казалось, что она слышит голос Меган, которым та сообщает, что уж это платье послушная Леа точно будет носить.

Леа еще раз осмотрела наряды и пришла к выводу, что на первый взгляд Меган все вроде бы сделала правильно. Но если призадуматься, то выходило, что в итоге должна была материализоваться одна из появляющихся, словно грибы после дождя, копий Одри Хепберн. «Итак, плохой вкус этого ада заключается в том, чтобы выглядеть особенно мило», — утешала она себя.

После этого воображаемого поединка с Меган, Леа перескочила на вопрос о том, нужно ли соблюдать указания Адама или нет. Это далось ей с несказанным трудом; в этом пункте следовало признать правоту Меган: она будет на месте, как и требовалось, потому что правила игры, как и прежде, устанавливал Адам.

Вечером, войдя в оперу, Леа подарила себе мгновение покоя и ощутила оживление, царившее в фойе. Она всегда особенно сильно наслаждалась минутами до того момента, когда занимала свое место в зрительном зале и поднимался занавес. Волнение и предвкушение словно вливали в нее струю жизненной энергии. Она наблюдала за тем, как люди снимают пальто, подмигивают друг другу через головы и группки болтающих или быстро осушают бокал шампанского, с видом знатока разглядывая наряды остальных. Часто яркое оживление в фойе было интереснее происходящего на сцене.

Этим зимним вечером люстры в опере сверкали, переливаясь во всей красе, и Леа охотно закрыла бы глаза, чтобы прислушаться к постукиванию каблучков и шороху платьев. Но непонятное напряжение в животе и понятное напряжение от непривычно высоких каблуков не давали возможности насладиться этой роскошью. Что ж, она здесь не для собственного удовольствия, а потому, что так приказала Меган, точнее, Адам.

Испытывая острый приступ упрямства, Леа окинула взглядом фойе и тут же заметила среди лиц профиль Адама. Должно быть, он только что прибыл, потому что стоял в окружении группы людей, приветливо здоровавшихся с ним. Как обычно, он сильно выделялся из толпы, словно на него был направлен луч яркого света. Леа смущенно разглядывала его строгие черты, зеленые кошачьи глаза под четко очерченными бровями, темно-русые волосы, которые он, когда на него никто не смотрел, отбрасывал назад, чтобы они постоянно не лезли в глаза, слегка склоненная набок голова, уверенная осанка… Тот факт, что, несмотря на свою неприступность, он притягивал ее, словно магнит, рассердил Леа сильнее, чем вынужденное переодевание и необходимость выдержать встречу до конца.

Адам и небольшая группа элегантно одетых посетителей оперы стояли немного ниже балюстрады, которую Леа выбрала в качестве наблюдательного пункта, потому что оттуда все хорошо просматривалось. Она неподвижно застыла в ожидании, пока его взгляд найдет ее. На доли секунды ей показалось, что в его глазах промелькнуло восхищение, но уже в следующий миг в них было только холодное внимание. Она подняла подбородок и почувствовала, как между глазами пролегла сердитая морщинка.

Некоторое время они смотрели друг на друга как непримиримые враги. И только когда Адам нетерпеливо кивнул, давая понять, что она должна немедленно спуститься к нему, Леа подчеркнуто неторопливо сдвинулась с места. На миг ей пришла в голову мысль: а не стереть ли тыльной стороной ладони с губ красную помаду, тем самым превратив свое дивное появление в карикатуру. Но она тут же одернула себя. Чего бы она этим добилась? Не в ее интересах, чтобы Адам обращался с ней как с упрямицей. Кроме того, настойчивый внутренний голос интересовался тем, как пахнет Адам с его свежевыбритыми щеками и все еще влажно поблескивающими волосами.

Подойдя, она приложила все усилия к тому, чтобы напустить на себя безразличный вид и воспротивилась желанию оказать больше внимания, чем легкий поцелуй в щеку.

— Ты великолепно выглядишь, — необычайно серьезно произнес Адам. Его пальцы мимолетно коснулись ее талии, затем он быстро одернул руку. — Даже в упрямой складочке возле губ есть нечто очень соблазнительное.

Как ни трудно было это сделать, но Леа заставила себя оторваться от его глаз и сосредоточиться на окружавших Адама гостях. К ее удивлению, ей уделили очень много внимания. Леа ничего не говорили ни имена, ни лица, хотя она не могла отделаться от ощущения, что со всеми этими людьми она однажды уже встречалась.

Кивая, она заметила, что расчет Адама сработал: они представляли собой очень необычную пару. Блестяще одетые, удивительно отчужденные, окруженные ореолом тайны. Одобрение во множестве устремленных на нее глаз было невозможно не заметить. Когда Адам наконец приобнял ее одной рукой за бедра, она поймала себя на том, что это доставляет ей удовольствие. Неужели это и в самом деле она? Смутившись, она приняла предложенную Адамом руку и проследовала с ним по лестнице на места.

В маленькой ложе к ним присоединился изысканный господин с седыми волосами и сытым брюшком. Некий ван Вайнхуус, бурно приветствовавший Леа в фойе как хороший знакомый.

— Как красиво вы опять оделись, дитя мое, — радостно обратился он к ней. — Совершенно восхитительно, грация во плоти, все дамы при виде вас умирают от зависти. — Во время своей восхищенной тирады ван Вайнхуус постоянно похлопывал холодно взирающего на все это Адама по плечу, словно поздравляя с успешным финишем беговой лошади.

Леа тем временем отчаянно копалась в воспоминаниях. Откуда она знает этого человека? Ей смутно казалось, что она помнит эти обвислые щеки ван Ванхууса. Наконец она начала припоминать ужин, состоявшийся пару дней назад в итальянском ресторане, во время которого она была совершенно не в себе из-за дикого коктейля из снотворного и алкоголя. Наконец-то она поняла, почему ван Вайнхуус обращается с ней как с маленьким ребенком, которого лучше не расстраивать и не требовать слишком многого. Очень может быть, что ей следует благодарить себя за то, что этот вечер скрыт от нее за пеленой забытья.

Тронутая, Леа отвела взгляд в сторону и увидела супругу ван Вайнхууса: снежную королеву, словно из книги сказок; здесь была и застывшая улыбка, и вечно удивленный взгляд. Мадам Супруга давно уже заняла свое место в ложе вместе с остальными зрителями и теперь нетерпеливо смотрела на них.

Но, похоже, ван Вайнхуус не спешил присоединяться к ней. Более того, он отошел на шаг в сторону, и все увидели азиата средних лет в очень элегантном смокинге. Мужчина с достоинством поднялся и откровенно уставился на Адама, а тот, в свою очередь, не отрываясь, смотрел на него.

На круглом лице мужчины больше всего выделялись глубоко посаженные глаза за толстыми стеклами очков. Его кожа с крупными порами по цвету напоминала газету, на несколько недель забытую на хорошо освещенном солнцем подоконнике. Уголки губ были опущены, словно у придирчивого и вечно всем недовольного человека. Однако мимика и осанка излучали дисциплинированность и честолюбие в сочетании с большой долей любопытства. Этот концентрированный интерес скрыть было трудно, поскольку он неприлично долго не отводил взгляда от лица Адама, который был выше, по меньшей мере, на две головы.

Ван Вайнхуус отечески положил азиату руку на плечо и, сделав широкий жест, подчеркнул знакомство.

— Мой дорогой друг, это — доктор Кицу Акинора, о котором я так много вам рассказывал. Вы должны знать, что Адам очень интересуется вашими исследованиями. Хотя он всего лишь любитель, но — и пусть это останется между нами — знает о текущем состоянии исследований больше, чем некоторые из ваших коллег, если позволите заметить.

Леа вопросительно посмотрела на Адама, потому что не могла себе представить, в какой области исследований он мог бы пересечься с этим Акинорой. Выглядевший очень расчетливым, этот человек не производил впечатления представителя гуманитарных наук.

— Направление, в котором развиваются ваши эксперименты, очень заинтересовали меня. Похоже, вы действительно стоите на пороге открытия, — пояснил Адам, не обращая внимания на дергавшую его за рукав Леа. — Хотя у меня сложилось такое впечатление, будто бы вам для решения проблемы не хватает чего-то очень существенного.

— Да, — слегка кивнув головой, ответил Акинора. — В этом вы, пожалуй, правы. У вас нет идей по поводу того, каким образом вы могли бы помочь мне сдвинуться с места? Я был бы очень признателен за поддержку.

Видя, что Адам не торопится с ответом, Акинора добавил:

— Если вы так интересуетесь моими исследованиями, то наверняка можете понять, насколько далеко я готов пойти ради прорыва. Итак, у вас есть что-нибудь для меня?

Адам потер шею, словно желая стряхнуть чью-то невидимую руку.

— Может быть, — ответил он наконец.

Ван Вайнхуус широко улыбнулся, словно только что подвел обоих мужчин к алтарю. Адам и Кицу Акинора продолжали, не отрываясь, смотреть друг на друга. Затем Акинора скривился в недовольной улыбке и слегка опустил голову.

Сияя, ван Вайнхуус склонился к Леа и, взяв ее за локоть, подтянул немного к себе.

— А это очаровательная спутница Адама. Леа — прелестнейшая личность, если позволите заметить. Эта юная леди восхитительно умеет развлечь общество.

Сначала ей показалось, что Акинора хотел только бросить беглый взгляд, но потом его глаза с желтоватыми крапинками остановились на ней. При этом Леа почувствовала себя не столько особенно привлекательной игрушкой, которую можно спокойно и подробно рассмотреть, сколько предметом научного исследования.

— Итак, Леа… Чудесно, чудесно, — едва слышным голосом произнес Акинора, и уголки его губ приподнялись, словно перед ним только что поставили особенно аппетитное блюдо.

Леа словно завороженная выдержала взгляд, в то время как Адам с неприкрытым облегчением отреагировал на звонок, пожелал всем приятного вечера и хотел потянуть Леа за собой на их места. Но та неожиданно сильным движением вырвалась.

— Доктор, — уверенно сказала Леа, и глаза ее превратились в щелочки.

— Итак, доктор Леа, — лицемерно протянул Акинора. — А в какой области, если позволите спросить?

— Литература. А в какой области специализируетесь вы, доктор Кицу?

Акинора продолжал улыбаться, но брови его невольно нахмурились, и ему не удалось скрыть этого.

«Да, вот так быстро можно превратиться из объекта в субъект», — задрав подбородок, подумала Леа.

— Генетика, — бросил он, и его голос утонул в первых звуках увертюры, грохочущей страстями Викторьена Сарду [8].

Места Адама и Леа находились сразу за местом Акиноры, поэтому Адаму было достаточно слегка наклониться вперед, чтобы прошептать ему что-нибудь на ухо. Но во время оперы Адам так же мало интересовался Акинорой, как и обращал внимание на Леа. Эта отстраненность настолько сильно раздражала ее, что она начала подумывать над тем, чтобы спросить, не рассердила ли его ее пикировка с Акинорой. Однако при виде его неприступного лица она опомнилась. Его настроение резко испортилось с тех пор, как Акинора проявил интерес к Леа. По непонятной причине Адам начал сожалеть о том, что привел ее в оперу. Что бы он там ни планировал, исход его не радовал. Мышцы на его щеках были напряжены настолько, что проступили остро очерченные скулы. Он делал вид, что полностью сосредоточился на музыке, но его пальцы постукивали по коленям в совершенно другом ритме. Краем глаза он то и дело поглядывал на профиль Леа, и она, почувствовав это, заметно занервничала. Она поймала себя на том, что постукивает ногой в том ритме, который отбивают его пальцы. Итак, они оба не могли наслаждаться великолепной музыкой. Очередной испорченный вечер.

— Почему тебя интересует этот доктор Кицу Акинора? — наконец спросила Леа, когда по окончании арии публика неистово зааплодировала. Хотя после того короткого приветствия Адам не обращал на Акинору внимания, в душу Леа закралось подозрение, что все это посещение оперы нужно было только для того, чтобы быть представленным этому азиатскому генетику.

Адам не ответил на вопрос, глядя вперед и делая вид, что их разделяет звуконепроницаемая стена. Она заморгала, пытаясь проглотить разочарование из-за его молчания. «Вообще-то ничего иного я и не ожидала», — утешала она себя.

Посреди аллегро раздалось монотонное попискивание мобильника, и все глаза в ложе устремились на Акинору, который, нимало не смущаясь, ответил на звонок. Несколько секунд спустя он заторопился к выходу. Последний взгляд он бросил на Леа.

13

Черные кружева

Едва стихли последние звуки оперы и зал разразился шквалом оваций, Адам коротко попрощался с озадаченным ван Вайнхуусом. Без лишних слов он отвез домой Леа, мрачно смирившуюся со своей участью. Вероятно, Адам даст ей времени как раз достаточно для того, чтобы она успела выпрыгнуть из машины возле своего дома, а затем взвизгнут шины и он умчится прочь.

Тем более она была удивлена, когда после того, как Адам помог ей выйти из машины, он запер темно-серый автомобиль. Мужчина по-прежнему избегал ее взгляда, но то, как он поглядывал на лестницу, показалось ей подозрительным. Едва они оказались в узкой прихожей ее квартиры, как Адам закрыл дверь ногой и помог Леа снять пальто. Провел обеими руками по мягкой ткани, облегавшей ее бедра. В следующий миг он зарылся лицом во впадинку между шеей и плечом, а пальцы его тем временем нащупывали застежку платья.

— Неужели теперь мне придется расплачиваться за то, что Акинора неожиданно испарился, и теперь я должна позаботиться о том, чтобы вечер имел хоть какой-то смысл?

Леа честно старалась, чтобы в голосе звучала горечь, но Адам не дал себя обмануть. Вместо ответа он выжидающе посмотрел ей в глаза. Отчужденность сошла с его лица, вместо нее появилось что-то дразнящее, игривое, и тело Леа тут же наполнилось напряжением, грозившим разорвать ее.

Пока Адам расстегивал змейку, Леа невольно вспомнила о нижнем белье, все еще скрытом под тканью платья. В одной из сиреневых коробочек оказалось черное кружевное белье. Как следует рассмотрев прозрачный бюстгальтер, она обрадовалась тому, что Меган удалилась столь поспешно.

До последнего момента она боролась с собой, размышляя, надеть ли эту штуку или, хорошенько раскрутив в воздухе, выбросить в мусорное ведро. Ей было стыдно, и в то же время она испытывала волнение. До сих пор в ее ящиках находилось место только для светлого хлопка вперемешку с розовыми тампонами. Тем не менее, это же просто смешно — смущаться из-за какого-то лоскутка тонкой ткани. В первую очередь потому, что Меган положила это белье наверняка затем, чтобы все было идеально, а не для того, чтобы доставить особое удовольствие Адаму. Или потому, что Адам ей это поручил… Эту мысль Леа быстро отмела еще тогда, на работе, потому что хотела в любом случае избежать того, что диктовал ей внутренний феминистически настроенный голос: немедленно сжечь белье. О чем беспокоиться? Ведь Адам когда-то говорил ей, что ее внешность не имеет для него никакого значения. Она размышляла, осторожно поглаживая звездный узор на белье.

Теперь же, когда Адам стянул с нее платье, и оно, никому не нужное, упало на пол, она стыдливо закусила губу. Реакция Адама еще больше усложнила ситуацию: он отступил на шаг и принялся разглядывать ее, и брови его при этом поднимались все выше и выше. Очевидно, он считал, что белый хлопок — самое смелое белье, какое может носить порядочная женщина. Леа не удивилась бы, если бы он удивленно ткнул в нее пальцем. И он сделал это — хотя и вербальным способом.

— Что это такое?

Он даже не дал себе труда постараться скрыть хрипоту в голосе. Очевидно, внешность все же не была ему настолько безразлична, как он утверждал. Леа отчетливо видела, что он ведет внутреннюю борьбу — экстаз или приступ ярости? К сожалению, похоже было на то, что последнее победило.

— Ты ведь не собираешься меня соблазнять, Леа? Если такое намерение у тебя было, то можешь мне поверить: результат тебе не понравится! Будет лучше, если ты будешь вести себя сдержанно, вместо того чтобы раззадоривать меня.

— Но ведь это Меган притащила это белье, — возразила Леа, но особого убеждения в голосе не чувствовалось.

В этот миг она готова была многое отдать за то, чтобы лопнуть с громким хлопком, словно воздушный шарик. Пока ее тело обмирало под презрительным взглядом Адама, в ней поднималось разочарование.

— Как будто я в чем-то виновата, — продолжала она увереннее, чем на самом деле себя чувствовала. — Ты, должно быть, родился в одно из прошлых столетий — с таким ужасом ты меня изучаешь. Я вообще не понимаю, как современный мужчина может так обращаться с женщиной только потому, что на ней сексапильное белье. Да какое тебе вообще дело до моего белья? Я сомневаюсь, чтобы этот лоскуток кружев сильно повлиял на мой запах. А тебя, похоже, не интересует ничего, кроме моего запаха. Тебе со мной так скучно, что ты засыпаешь рядом!

— А теперь успокойся, — сурово перебил ее Адам, но хрипота в его голосе еще оставалась. — Я всего лишь на миг растерялся.

Но Леа была не в том настроении, чтобы по команде успокаиваться. Ей было неприятно, что ее все время отвергают. Вообще-то, это она должна вести себя неприступно.

— Значит, тебя не устраивает, если я разок возьму инициативу в свои руки? — спросила она, и ее голос был опасно спокоен.

— Какую инициативу? Я так понял, это Меган притащила эти вещи…

Какого бы эффекта ни добивался Адам этими словами, они переполнили чашу терпения Леа.

— Я всерьез задаюсь вопросом: в чем проблема, если бы даже я решила тебя соблазнить? Если в твоей тупой голове это не укладывается, можешь мне поверить, что это абсолютно смешно! Ты ведь постоянно раздеваешь меня и спишь рядом в моей постели…

— Я не могу спать! — вставил Адам.

— …и совершенно сходишь с ума от моего запаха. Можно было бы спокойно признать, что это привлекает тебя. Но нет же! Адам не желает, чтобы рассуждали о его чувствах. Это ведь так человечно, ах ты, Боже мой! Лучше отдаваться зову мести и жажде крови.

— Не будь дурой, — раздраженно набросился на нее Адам. А потом лицо его исказилось в ухмылке. Леа знала, что скрывается за ее появлением. Это значило, что разговор постепенно начинает его забавлять. — Почему бы тебе просто не признать, что ты злишься из-за того, что я не хочу с тобой спать? — спросил он, проводя указательным пальцем вдоль тоненькой бретельки.

— Конечно, хочешь! — ответила она, отводя в сторону его палец. — Это ведь даже не обсуждается. Я злюсь оттого, что ты делаешь из этого трагедию. Если ты мне сейчас собираешься рассказать, что не чувствуешь ко мне достаточно влечения, то я выцарапаю тебе глаза. Придумай что-нибудь получше. Например, что ты не способен на эрекцию, потому что у тебя ее не было с тех пор, как в тебя вселился демон. Там же было что-то такое, что-то о том, чтобы «восстановить первоначальное состояние»?

К немалому возмущению Леа, Адам рассмеялся.

— Итак, вместо того чтобы соблазнить меня по всем правилам, ты решила меня унизить. Чем именно я заслужил такое обращение?

— Тем, что ты с ног до головы — тупой подхалим, — прошипела Леа. Ее сводило с ума то, что он развлекался и не хотел серьезно отнестись к ее раздражению. — Ты определяешь все правила, а я должна строить из себя примерную девочку, и баста! Мне только и остается-то, что молиться да надеяться, что в один прекрасный день ты все-таки признаешь, что испытываешь ко мне влечение.

— Ты все совершенно неправильно понимаешь…

Но Леа уже слишком сильно вошла в раж, чтобы позволить себя перебить.

— Нет, все я правильно понимаю. Только не знаю вот, как сломить твое сопротивление, которым ты так гордишься. Тот, кто окажется достаточно сильным, чтобы оказать сопротивление демону, вряд ли позволит своему своенравному сердцу командовать собой, не правда ли, Адам? А если я осмелюсь подойти к тебе слишком близко, ты тут же оттолкнешь меня. Я ведь всего лишь комнатная собачка, которой дозволено сопровождать тебя на прогулках. Сидеть, Леа! Фу, Леа! До сих пор игра была замечательная. Но мне постепенно начинает надоедать твоя вечная демонстрация силы…

— Леа… — Адам пытался остановить ее.

— Хватит постоянно перебивать меня, и немедленно прекрати это свое «Леа». Ты что думаешь, кто перед тобой?

Адам озорно рассмеялся.

— Женщина в прозрачном белье, читающая проповедь своему любовнику за то, что он не слушается? — При этом он окинул ее с головы до ног двусмысленным взглядом.

Леа готова была ко всему, но то, что ее возмущение считается веселым развлечением, оказалось для нее уж слишком. Она в ярости распахнула двери, вытянула руку, указывая на темную лестницу, и хрипло сказала:

— Вон!

Адам поднял руки, призывая ее к спокойствию, и закусил нижнюю губу, пытаясь сдержаться и не расхохотаться, но получилось плохо.

— Ну же, успокойся, пожалуйста, — произнес он тоном, фантастически гармонировавшим с его низким грудным голосом.

К своему ужасу, она почувствовала, как каждая клеточка ее тела отозвалась на него. «Подними белый флаг и сдавайся!» — кричало все в ней.

Адам гипнотизировал Леа взглядом. «Должно быть, этот взгляд — подарок демона», — подумала она, невольно начиная улыбаться Адаму. Ни один нормальный мужчина не может вызвать такой реакции просто оттого, что на него смотрят — сопротивлялась человеческая воля к жизни. Тот, кто обладает подобной силой, может потребовать от собеседника все что угодно. «Например, чтобы он склонил голову набок, чтобы удобнее было кусать», — вмешался в мысли Леа голос, обладающий черным юмором.

И она тут же опомнилась.

Адам приблизился к ней на шаг и протянул руку, чтобы коснуться ее обнаженного плеча, но она ударила его по руке. «Забудь о достоинстве, — думала она. — Если этот подонок немедленно не уйдет из моей квартиры по доброй воле, я его вышвырну, и не важно, насколько глупо я буду при этом выглядеть». Ярость придала бы ей сил достаточно для того, чтобы пронести Адама все четыре этажа вниз по лестнице.

Похоже, Адаму пришло в голову нечто подобное, потому что он слегка отшатнулся.

— Вон! — повторила Леа еще раз дрожащим от негодования голосом.

Адам сокрушенно склонил голову, но его выдала ухмылка.

— Я вернусь через пару дней, когда ты немного успокоишься, — заявил он, выходя за порог. Там он ненадолго замер, словно борясь сам с собой, и подчеркнуто вежливо произнес:

— Могу я высказать еще одну просьбу?

Леа уже схватилась было за дверную ручку, и костяшки ее пальцев побелели от напряжения — стольких сил стоило ей сдержаться и не хлопнуть ему дверью прямо по лицу. Она глубоко вздохнула, с достоинством выпрямилась и подняла подбородок. Адам изо всех сил старался делать вид, что ему стыдно. Но, увидев его сверкающие от удовольствия глаза, она пожалела, что дверь все еще открыта.

— Не выбрасывай это белье, — с просительным выражением лица произнес он, прежде чем дверь со всего размаху захлопнулась, и петли дрожали еще несколько секунд спустя.

На лакированной поверхности образовалась трещина, и Леа недоверчиво уставилась на нее. Ей показалось, что там, за дверью, смеется Адам. Смехом облегчения, какого раньше она не слышала от него никогда. При других обстоятельствах она наверняка пришла бы в восторг и не желала бы ничего иного, кроме как видеть его лицо и радоваться вместе с ним. Но сейчас у нее было такое настроение, что она с удовольствием заехала бы ему бейсбольной битой.

В ярости она сорвала с себя минималистское белье и запихала в мусорное ведро, приложив к этому больше усилий, чем было нужно. Она с удовольствием залезла бы в ведро, чтобы втоптать содержимое в пол. Опомнилась она только в последний миг. Вот до чего она дошла: голая, дрожащая от ярости, стоит в кухне и ищет что-нибудь, на чем можно выместить свою агрессию. К сожалению, единственный объект, удар по которому удовлетворил бы ее и тот при этом не сломался бы, только что ушел.

Чисто из озорства Адам перепрыгивал через две ступеньки, а на губах его играла улыбка освобождения. Он не мог сказать, что сделало его счастливее: пьянящая легкость, которую разбудила в нем Леа своим агрессивным поведением, или возможность встречи с ней под более счастливой звездой. О небо, как же он любил с ней ссориться, когда она уже почти не помнила себя от гнева. В принципе, он любил в ней всякое проявление чувств, ее страсть будила в нем что-то такое…

Не замедляя быстрого шага, Адам толкнул тяжелую входную дверь, и та, недовольно заскрипев, распахнулась. Едва терпкий ночной воздух улицы коснулся его лица, он остановился и как следует потянулся. Прогибаясь в спине, он с удивлением заметил, что мышцы все еще испытывают приятное напряжение. В груди что-то покалывало, и что это такое, он не знал. Но это было приятно — этой ночью приятным было все.

Он еще раз мысленно прокрутил великолепный взрыв ярости Леа и тут же рассмеялся, и в смехе этом, хотя он был тише и сдержаннее, по-прежнему слышалось удовлетворение. Он с трудом взял себя в руки, чтобы, словно влюбленный идиот, не захлопать в ладоши и не засвистеть. Леа — просто невероятна, прямо находка.

Ветер сыпнул ему в лицо снегом, и, подняв глаза, Адам увидел, как в неярком свете фонаря пляшут белые снежные хлопья. Хотя холод не мог коснуться его, он непроизвольно поднял плечи и сунул руки в карманы пальто. Бросив взгляд на свой стоящий у дороги автомобиль, он решил, что эта ночь слишком чудесна, чтобы немного не погулять.

Целая вечность прошла с тех пор, как он в последний раз бесцельно бродил по улицам города, погруженный в свои мысли, не думая о том, что где-то его может подстерегать опасность или наоборот — послушная жертва. Ночной прохожий, которому треплет волосы ледяной ветер.

Так Адам едва не врезался в темную фигуру, стоявшую перед автоматом, когда быстрым шагом вышел из-за угла. Это был молодой человек, у которого от удивления перехватило дыхание, когда перед ним выросла высокая фигура Адама. Затем он смущенно улыбнулся. Адам поднял брови, но, бросив взгляд на автомат, понял причину смущения паренька: тот как раз собирался покупать кондомы.

«Смотри-ка, — подумал Адам. — Вот кому этой ночью повезло больше, чем тебе».

— Я бросился бежать сломя голову и взял мало мелочи, — пожаловался парень, как следует стукнув автомат. На нем, очевидно, на босу ногу были надеты незашнурованные кроссовки. В спешке он набросил на себя только ветровку, шея, несмотря на мороз, не была прикрыта даже шарфом, и Адам увидел его ходящий вверх-вниз кадык.

Адам почувствовал, как при виде этого заворочался демон, но, к своему собственному удивлению, его это не взволновало. Вместо этого он приятельски улыбнулся пареньку и сказал:

— Я тебя выручу.

14

Правдивые истории

Леа рано ушла из издательства на выходные, потому что ей срочно нужно было много вычитать. Вооружившись чайничком зеленого чая, кексами и шерстяным одеялом, она уютно устроилась на диване. Кошка тут же запрыгнула к ней на колени и принялась — сопровождая процесс громким мурлыканием — мять лапами одеяло. Когда она по ошибке вогнала когти Леа в бедро и та взвыла, Миноу бросила на нее взгляд, должно быть, означавший: «Только не надо прикидываться, детка!» Леа вновь уткнулась в аккуратно переплетенный отрывок.

Автор пробовал свои силы в современной версии Жориса-Карла Хюйсмана «Против шерсти» [9], как выяснилось уже после нескольких страниц. Герой Хюйсмана, славящий все искусственное и презирающий все естественное и человеческое, всегда странным образом привлекал ее. Погружение в мир вещей, их абсолютное возвышение, переливалось темными красками. Но именно поэтому Леа, прочитав половину «Против шерсти» несколько лет назад, отложила книгу в сторону. Причиной, собственно, были негромкие сигналы тревоги, сообщавшие, что в книге рассказывается о чем-то таком, с чем она предпочитала не иметь дела.

И этот отрывок, автор которого предпринимал попытку переложить историю Хюйсмана на современные рельсы, Леа пролистала очень осторожно. На густо исписанных страницах хиреющий герой, словно в угаре, носится по виртуальным мирам, в которых живут создания Франкенштейна. Дикий калейдоскоп, в котором она очень быстро потерялась, поскольку все происходило с головокружительной скоростью.

Хотя этому отрывку явно недоставало силы «Против шерсти», Леа была совершенно безнравственным образом тронута. Ей казалось, что мысли и идеи романа проникают в нее, чтобы обосноваться в неизведанных глубинах души. Леа боялась этого приплода, который однажды — в один прекрасный день — мог вылупиться. В ее жизни и так было достаточно жуткого и фантастического, и она совершенно не хотела задумываться над тем, что в ней еще могло бы появиться.

Кроме того, опасность, что она, в конце концов, примет у автора рукопись, возрастала с каждой прочитанной страницей. А у нее уже и так было достаточно гордое собрание своенравных поэтических душ. Поэтому она стала задумываться о том, чтобы сплавить текст коллеге. Тут же закралось подозрение, что отрывок тоже был подсунут ей кем-то из коллег. Опять какой-то сумасшедший, витающий в облаках? Это к Леа.

Звонок в дверь помешал Леа составить список потенциально виновных коллег, которых при случае нужно будет прощупать. Взгляд на часы напомнил о том, что Надин сейчас будет читать ей проповеди, потому что она вместо платья одета в спортивные брюки и свитер с капюшоном. Предательские рукописи одним движением были отправлены под диван, а Леа по дороге к двери на ходу растрепала волосы.

Зевнув, она открыла двери Надин, которая тут же принялась внимательно ее осматривать. Затем со строгим выражением лица прошествовала в квартиру мимо Леа.

— Сделай одолжение, не пытайся обмануть меня, делая вид, что уснула. Я хорошо знаю, кто виноват в том, что ты выглядишь, словно залежавшийся товар. Если ты еще раз зевнешь и покажешь мне свои миндалины, я найду эту чертову книгу, за которой ты забыла о времени и пространстве, и сожгу ее прямо у тебя на глазах. А это… — и Надин помахала у Леа перед носом конвертом цвета слоновой кости, — я тоже предам огню.

— Откуда у тебя это? — спросила Леа, не решаясь выхватить добычу из рук Надин. В конце концов, подруга умела выпускать коготки еще быстрее, чем Миноу.

— Торчало в дверях, и пахнет мужчиной, если тебе интересно знать мое мнение. — С этими словами Надин протянула ей конверт и стала выбираться из идеально приталенного пальто.

В другом случае Леа восхитилась бы нарядом Надин; подруга обладала таким удивительным вкусом, что у простых смертных обычно захватывало дух. Но светлый конверт пах так, что она забыла обо всем на свете. Едва уловимый аромат снега и крови. Даже если бы не запах, Леа все равно узнала бы элегантный почерк отправителя. На кремовой бумаге было написано одно-единственное слово: «Леа». Она в нерешительности потерла пальцем дорогую бумагу.

Из зачарованного состояния ее вывел щелчок зажигалки. Надин отдернула штору и отправила струю дыма через открытое окно на мороз. Где-то шумел вечерний поток транспорта.

— Я думала, ты бросила курить, — сказала Леа. Не выпуская из рук письмо, она подошла к подруге и встала рядом.

Положив одну руку на живот, а другую элегантно уперев в бок, Надин стояла у окна. Между изящными пальцами, замершими у рта, тлела сигарета. Лицо ее казалось утомленным, уголки губ слегка подрагивали.

— Только иногда, когда нервничаю, — ответила она наконец. — Честно говоря, в данный момент я очень сильно нервничаю. И этот конверт, на который ты смотришь с таким обожанием, будто в нем кроются ответы на все твои вопросы, ситуацию никак не улучшает.

Леа театрально вздохнула.

— Ты же мне торжественно обещала, что сегодня вечером мы не будем говорить об Адаме! «Девичник под знаком алкоголя» — ты же сама предложила этот девиз! А теперь снова начинаешь мучить меня расспросами.

Надин примирительно махнула рукой.

— Алкоголь — подходящее слово в подходящий момент. Предлагаю сделку: поскольку ты выглядишь, как я в пять утра после нескольких мартини и бесчисленного количества сигарет, сегодня вечером мы остаемся у тебя. За то, что я не тащу тебя во внешний мир, ты, не ворча и не перебивая, даешь мне отчитаться, согласна?

— Отчитаться? В чем?

— Сокровище мое, — сказала Надин, глядя при этом на Леа, словно на несообразительного ребенка. — Я — личный референт менеджера самого влиятельного банка на н-дцать тысяч километров в округе. Если меня кто-то интересует, мне достаточно раскинуть щупальца и — плюх! — могу рассказать тебе о том, какой тип трусов эта личность предпочитает.

— Ты копалась в расчетах по кредитной карте Адама?

Прежде чем Леа успела набрать в легкие достаточно воздуха для нагоняя, Надин быстро произнесла:

— Пока ты не начала защищать честь своего возлюбленного, принеси два бокала и бутылку вина. Кроме того, если хочешь знать, я нервничаю вовсе не из-за Адама, — с нажимом добавила Надин.

И только после этого Леа сдвинулась с места.

В кухне она, терзаемая сомнениями, уставилась на конверт цвета слоновой кости. Подождать ли, пока Надин уйдет, или прочесть сейчас? Нет, она будет сидеть как на углях и все время думать о том, что мог написать ей Адам. Такой невнимательности подруга ничем не заслужила.

Письмо — старый романтик. Но ироничная ухмылка на лице Леа в течение нескольких секунд сменилась счастливой. Она поспешно вскрыла конверт и вынула сложенный листок.

«Вернусь через пару дней — и давай продолжим с того места, где мы остановились.

Адам».

Две строчки. Это ведь несерьезно! Она ждала знака от него с тех самых пор, как выставила его за дверь. Очевидно, этому жалкому типу даже невдомек, что она попалась как рыбка на крючок и умоляет о спасении! Она отплатит ему за хладнокровие. Когда он появится в следующий раз, она не будет так снисходительна, в этом она клялась себе.

Когда отступила ярость, она принялась размышлять о слове «продолжим». Что продолжим? Ссориться или раздеваться? Судя по тому, как Адам смотрел на нее, прежде чем она захлопнула дверь перед его носом, она надеялась на последнее.

Нервное постукивание шпилек по кафелю вернуло Леа к реальности. Надин действительно нужен был бокал вина. Она быстро положила листок бумаги обратно в конверт, прежде чем Надин вошла в кухню посмотреть, где она там застряла.

Когда некоторое время спустя Леа вернулась в гостиную с вином, блюдом с сыром и крекерами, Надин уже сняла свои высокие сапоги и, подтянув ноги, уютно устроилась на диване. Чашка Леа органической формы — наследство застывшей в керамике матери — была, недолго думая, предназначена под пепельницу. В лужице чая шипела до половины выкуренная сигарета. Надин поспешно принялась разливать вино. Руки у нее при этом заметно дрожали.

Мурлыкающая Миноу предприняла попытку поточить коготки о блестящую юбку Надин, но была быстро изгнана с дивана. Надин не любила, когда ее сердят.

«Так тебе и надо, маленькая негодница, — подумала Леа, улыбаясь кошке. Свежие царапины на бедре все еще горели. — Не все такие глупые, чтобы позволять себя царапать, Миноу». Но, когда кошка обиженно посмотрела на нее и, подняв хвост, удалилась из комнаты, ее тут же начала мучить совесть.

— Вообще-то я не потерплю в своей квартире ни шпионов, ни истязателей животных, — полусерьезно сказала она.

— Ну, поскольку мне повезло быть твоей единственной подругой, то я пользуюсь особыми привилегиями.

— Ну, давай уже, наконец!

— Да, конечно! — Надин неловко заерзала на диване, как будто он внезапно превратился в деревянную скамью. — Напомню тебе о нашей сделке: ты держишь рот на замке. Я действительно следила за Адамом. Честно говоря, я сама удивилась тому, сколько во мне накопилось нерастраченного детективного потенциала.

Надин театрально прижала руку к груди и отвесила поклон. Но Леа только раздраженно отмахнулась: для таких игр у нее не хватало терпения. Надин скорчила рожицу, затем деловито продолжала:

— Когда я недавно приходила к тебе утром, то заметила у дверей необычайно хороший «ягуар». Я имею в виду, что единственный автомобиль высокого класса, который когда-либо видели на этой занюханной улочке, это мой. Поэтому было совсем нетрудно узнать владельца автомобиля. И раз — вот уже передо мной лежат счета по кредитной карте Адама. Очень интересно, куда ведут следы этого типа. Но об этом мы поговорим позже. Гораздо интереснее, чем пути Адама, была сама карта: безлимитная, предоставленная его работодателем.

— Ты имеешь в виду Пи, — вставила нисколько не удивленная Леа.

Бровь Надин резко взметнулась вверх.

— Ты знакома с Пи?

— Адам представил меня ему во время праздника в его доме. Странное двуполое существо, с которым нужно держать ухо востро, если тебе интересно мое мнение.

— О'кей, интересно, — бесцветным голосом произнесла Надин. — Ты хоть понимаешь, кому тебя представили?

Леа лениво повела плечом, хотя при воспоминании о жуткой улыбке Пи у нее по спине пробежал холодок.

— Конечно, я не так хорошо осведомлена, как ты, потому что не копаюсь в банковских делах других людей. Но я видела его дом и его гостей, поэтому могу себе представить, что он купается в деньгах.

Надин задумчиво вынула из пачки следующую сигарету и вновь поспешила с ней к окну. Упорно молчала, пока не выкурила ее всю. Глядела прямо в окно, чтобы Леа не видела ее лица. Та же, в свою очередь, понимая, что подруга сильно напряжена, не торопила ее.

Наконец Надин выбросила еще тлеющий окурок наружу, повернулась и уставилась прямо на Леа.

— Ты никогда не задумывалась над тем, что означает имя Пи? Поскольку речь идет о математической величине, будем исходить из того, что никогда. Просто для того, чтобы ты хоть немного понимала математиков этого мира: никто толком не знает, что такое число «пи», но оно проявляется повсюду — в природе, в науке, в религии, даже в деловом мире. Описание совпадает с точностью до мелочей, не правда ли?

Леа уставилась на Надин, потеряв дар речи. Да, совпадало до мелочей, но больше ее пугало то, как хорошо подруга в этом разобралась. Ни в коем случае нельзя было так близко подбираться к работодателю Адама.

— Кто бы ни был этот человек по имени Пи, он оставил уйму следов в нашей банковской системе, — продолжала тем временем Надин. — Я не смогла проследить их все, не смогла даже большую часть. Можешь мне поверить, это необычно. Потому что это моя работа — докладывать начальникам о наших лучших клиентах.

Надин умолкла, и молчала до тех пор, пока Леа кивком не дала ей понять, что она действительно осознает, насколько это странно.

— Конечно, за последние годы я, как и все в этом городе, сталкивалась с Пи. — Надин произносила это имя так, словно речь шла о сказочном персонаже — например, о Румпельштильцхен [10]. — Миф с балансом древнее, чем родословная английских королей. То, что я обнаружила, произвело на меня такое впечатление, будто шеф Адама влез буквально во все. И если я говорю «во все», то я имею в виду «во все». Серый кардинал за спиной у каждого, если ты понимаешь, что я имею в виду. Если копнуть немножко глубже, наталкиваешься на следы, которые должны были быть стерты и по поводу которых можно только строить догадки. Пи вместе с другими финансирует общественные строительные проекты, покровительствует искусствам, но вместе с этим — он акула квартирного бизнеса и спекулянт. Деньги рекой текут в его окружение, вкладываются в коллекцию машин класса люкс, от которой захватывает дух. Я могла бы месяцами тратить вечера на то, чтобы распутывать запутанные транзакции, и все это было бы только верхушкой айсберга.

Леа ловила каждое слово Надин и молчала. Она попыталась представить себе то, о чем только что рассказала Надин, но не получалось. Когда речь шла о финансах, ее разум оказывался невероятно узок. В чужеродную вселенную чисел вход ей был заказан с детства. Тем не менее, она подозревала, что речь должна идти о чем-то крайне необычном, раз Надин потеряла самообладание.

— Но знаешь, что сбивает меня с толку больше, чем множество разнообразных сюжетов? — продолжала Надин. — Временной промежуток, в течение которого действует Пи. Я бы осмелилась утверждать, что он — старейший из наших клиентов. Так сказать, работает с нами с первых часов. При этом речь идет о банке, который по праву гордится своей четырехсотпятидесятилетней историей. Кроме того, вполне вероятно, что большая часть акций принадлежит именно Пи!

Надин невесело рассмеялась. В этот миг Леа тоже захотелось быть курящей. Тогда можно было бы легко скрыть напряжение с помощью сигареты. В любом случае это было лучше, чем вылить полбокала вина себе на колени.

Она вытирала мокрые брюки, а Надин тем временем внимательно разглядывала ее. Очевидно, она ожидала от подруги другой реакции.

— Ты вообще поняла меня, Леа? — раздраженно поинтересовалась она.

Леа терла глаза, пока кожа на руках не начала болеть.

— Ты сказала, что доступ к данным Пи ограничен. Может быть, ты что-то перепутала…

— Ты же меня знаешь! Ничего я не перепутала. Мне насрать на то, что там с этим Пи, потому что я больше не собираюсь на нем обжигаться. Если я уже, конечно, этого не сделала, потому что сегодня на меня наорал босс, мол, зачем я лезу в файлы, доступ к которым для меня закрыт. Вполне вероятно, что сейчас он сидит перед моим компьютером с перекошенным от злости лицом и пытается понять, чем это я занимаюсь, когда он обрабатывает ассистентку на кожаном диване в приемной. — Надин взволнованно перевела дух и уже спокойнее произнесла. — Что меня действительно интересует, так это чем занимается твой Адам по поручению этого Мафусаила, оставшегося ребенком. Ты знаешь его задачи?

— Очень приблизительно, — попыталась уйти от ответа Леа.

— Ну, конечно. — Надин презрительно засопела и сделала большой глоток вина. — Но не беспокойся, я тебе скажу. С помощью денег и знакомых Пи он строит собственную сеть связей. И все они ведут в одном направлении.

— В каком? — спросила Леа. Теперь ей уже не удавалось скрыть напряжение в голосе.

Надин долго и внимательно глядела на нее, затем продолжила:

— Похоже на то, что твой Адам очень интересуется работой генетического центра «ФениКС». Очень секретная организация, финансируемая большей частью из частных источников. Добрый Адам на протяжении последних недель занимается тем, что пытается пробить собственную дорогу в круги, приближенные к правлению «ФениКС». Это клика вокруг заносчивого ван Вайнхууса… Что все это может означать? Пи хочет клонировать себя и строить другие империи в других городах?

Опустошенная Леа покачала головой.

— Я не знаю.

15

Вынужденная близость

Леа пришлось взять себя в руки, чтобы не теребить нитку, выдернувшуюся из парки и притягивавшую ее, как священный Грааль — крестоносцев. Она храбро сжала зубы. Наверняка нитка выдернется, если потянуть посильнее…

«Прекрати», — прикрикнула она на себя. Сегодня нельзя давать слабину перед врагом, и не важно, чего тебе будет стоить это усилие. Она — сама сдержанность во плоти, спокойная и уверенная. Нужно только еще взять под контроль глаза, поминутно бегавшие от этой чертовой нитки к двери, в которую, как она надеялась, вот-вот должен был войти Адам.

Не то чтобы Леа очень хотелось его увидеть. В конце концов, она еще не простила ему ту сцену, которую он устроил ей из-за белья. Но гораздо сильнее злилась она на него за то, что он так посмеялся над ее яростью. Хотя письмо и оказало смягчающее действие, которое, однако, ослабевало с каждым днем ожидания. При этом она ни в коем случае не собиралась высказывать Адаму свою обиду. План битвы заключался в том, чтобы относиться к нему холодно до тех пор, пока он не станет молить о прощении. Впрочем, Леа представляла себе их воссоединение иначе: вместо того чтобы предстать перед ней с букетом роз, Адам уже довольно долго просто мариновал ее ожиданием.

Меган поймала ее по дороге на базар и отвезла на виллу к Пи. Безо всяких комментариев она отвела Леа в эту своего рода гостиную в передней части дома-кубика и кивком головы указала на обтянутый темно-серой кожей диван, а затем отошла к окну.

С тех пор Леа избегала расспрашивать Меган о том, что будет; женщины постепенно перешли к тому, что перестали разговаривать друг с другом. Леа не собиралась сдаваться первой только потому, что испытывала нетерпение. Они с Меган с самого начала терпеть друг друга не могли. Кроме того, за все время знакомства они нанесли друг другу несколько хороших ударов ниже пояса — из этого дружбе никогда не вырасти.

Меган стояла, скрестив руки за спиной, и смотрела в сад, окутанный мягким светом опускающихся сумерек. Леа воспользовалась возможностью и принялась изучать прическу Меган: высоко зачесанные волосы так плотно прилегали к голове, что могли, кого угодно, привести в отчаяние. Ни одна непокорная волосинка не выбивалась. Леа уже несколько раз пыталась скопировать эту прическу, но всякий раз терпела неудачу. Мгновение она размышляла над тем, чтобы недолго думая расспросить Меган об этой тайне, но запнулась, и комплимент остался невысказанным.

«Никакой болтовни со злобной собачкой Адама, которая, вероятно, умеет только кусаться», — напомнила она себе и вновь устремила взгляд на непокорную ниточку, торчавшую из парки.

Ее мысли невольно вернулись к той теме, которая занимала ее все дни напролет: Адам.

Пока она пыталась подавить растущее волнение, пальцы невольно ухватились за висящую ниточку. Несмотря на все усилия, она не поддавалась.

Леа огорченно вздохнула. Совершенно не получалось сидеть спокойно и производить на Меган впечатление своей небрежной позой. Виновато в этом было покалывание от предвкушения, словно сетью под напряжением раскинувшееся у нее между бедрами. Леа догадывалась, что по этой сети ударит мощный заряд тока в тот самый миг, когда в дверь войдет Адам. Она не сможет помешать тому, что ее тело опять выдаст ее, проболтавшись о ее огромной готовности.

Чтобы отвлечься, Леа принялась оглядываться по сторонам: напротив дивана, на котором она сидела, стоял диванчик в стиле рококо, на котором было мало места даже для двоих. Между ними стоял столик из плексигласа, назначение которого заключалось в том, чтобы представлять собой наиболее декоративный пьедестал для скульптуры. Леа уже достаточно успела насладиться этой скульптурой, поскольку минуты казались здесь часами. Во всем доме было тихо, словно в склепе.

Пока Леа размышляла над тем, не сделать ли замечание по поводу добровольно избранной Меган доли комнатной собачки и вызвать небольшую ссору, до ее слуха внезапно донесся крик. Он был едва слышным, как будто доносился издалека или сквозь очень толстые стены. Она нерешительно взглянула на Меган, но та даже не шелохнулась. Леа уже подумала было, что ошиблась, когда крик раздался снова. Теперь она была уверена в том, что слышала его, но не могла понять, кричит ли кто-то от страха или от удовольствия.

Господи, Боже мой, да об этом совершенно не нужно задумываться! В конце концов, она ведь хорошо знает, каким неаппетитным хобби увлекается хозяин этого дома. Пора идти, и плевать на Адама. Она не станет — послушно, как ягненок, — ждать, пока Пи отправится на ночную охоту или Меган вдруг сообщит, что Адам скоро закончит ужинать и придет.

Леа поспешно вскочила на ноги, и в тот же миг двери распахнулись, и в комнату вошел Пи. Он смотрел прямо в широко раскрытые от ужаса глаза Леа. Нежно изогнутые губы Пи растянулись в улыбке, которая могла бы принадлежать ангелу. Но Леа видела демоническую рожу, скрывавшуюся под маской. И тем не менее — или как раз поэтому — она не решилась бросить невысказанный вызов и вновь опустилась на диван.

Пи закрывал за собой дверь, а Меган тем временем, наконец прекратила притворяться камнем. Впрочем, только затем, чтобы поторопиться исчезнуть в боковом проеме, через который они с Леа вошли. Она просто исчезла, чтобы не было свидетелей предстоящей кровавой бани. У Леа сжалось горло. Это не похоже на Меган — просто взять и бросить ненавистную конкурентку на произвол судьбы.

Пи приблизился шагом, напоминавшим семенящую походку гейши, и опустился на диванчик в стиле рококо. Прежде чем это хрупкое существо успело подтянуть под себя босые ноги, Леа мельком увидела черный лак на ногтях. Сидящий со скрещенными ногами, с прямой, словно свеча, спиной, с покорно сложенными на коленях руками, безо всякого выражения на лице Пи в буквальном смысле слова предлагал рассмотреть себя.

Леа жадно приняла предложение, потому что, несмотря на страх перед этим кажущимся таким хрупким существом, ее снедало любопытство. Она пристально всматривалась в овальное лицо с неестественно гладкой кожей. Хотя, если верить проведенным Надин исследованиям, Пи должен был быть невероятно стар, на его теле не отражалось ни следа прожитых лет. Наоборот, казалось, что время постепенно стирало все то своеобразие, которое обычно присуще человеку. Перед ней была только оболочка, притворявшаяся человеком. Леа ужаснулась, потому что в присутствии Адама такая мысль никогда не приходила ей в голову. Адам был мужчиной, в котором поселилось инородное тело, причинявшее ему боль, словно заноза. Пи, напротив, не прилагал ни малейших усилий к тому, чтобы убедительно имитировать человеческое существование.

Очевидно, он отказался даже от пола. Пока Леа искала половые признаки, вроде едва заметной щетины, она укреплялась во мнении, что перед ней сидит женщина. Мягко спадающие на плечи волосы цвета нуги, мелкие черты лица… И только в окруженных густыми ресницами глазах крылось что-то мужское. Сами глаза были суровыми и неприступными. Тело принадлежало ребенку, поэтому определить пол было нельзя, хотя плотно облегающая одежда не могла скрывать никаких тайн.

Когда Леа открыла рот, чтобы что-то сказать, она с удивлением обнаружила, что язык прилип к небу. Закрыла рот снова, и ей показалось, что она слышит негромкий смех. Но на лице Пи не было ни следа веселья. Вместо этого казалось, что он собирается всего лишь вести непринужденную беседу.

«Я все равно собиралась это сделать», — сказала себе Леа. Разговор хотя бы отвлечет ее от растущего страха. Кроме того, она лелеяла надежду на то, что желание Пи сделать с ней что-либо исчезнет, когда он воспримет ее как индивидуума — ведь есть же такой трюк, должный удержать похитителя от того, чтобы причинить заложнику какой-то вред?

— Надеюсь, сопротивляющийся ужин не доставил слишком много неприятностей? — поинтересовалась Леа очень предупредительным тоном, словно спрашивала хозяина дома о здоровье и самочувствии.

Пи сделал в воздухе ничего не значащий жест.

— Ах, этот шум… Наверное, это Макавити расшалился. Он такой игривый, поэтому Агата и втрескалась в него. — На лице его отразился наигранный ужас, который он подчеркнул, театрально приложив руку к груди. — Ты ведь, надеюсь, не думаешь, что мы в этом доме ведем себя настолько неловко, что даем нашей еде возможность кричать?

Когда Леа громко сглотнула, Пи понимающе улыбнулся.

— Мы ведь цивилизованные существа. Или Адам показал себя по отношению к тебе с другой стороны? Нет? Ну, от него этого вполне можно было бы ожидать. Горячий парень — это у него, наверное, из-за ярко выраженного охотничьего инстинкта. Это и дар, и проклятие одновременно, если хочешь знать мое мнение.

Все волосы на теле Леа одновременно встали дыбом. Пи, бесспорно, затронул ее слабое место. Хотя обычно она проявляла неуемное любопытство, но никогда не просила, чтобы Адам рассказал ей о потребностях демона. Ее отношения с Адамом и так были достаточно сложными, чтобы еще каждый раз при виде него думать об обескровленных телах. Ей было достаточно того давнего заявления, что обычно он «не бегает по городу в окровавленной одежде». На основании этого небрежного замечания и современной литературы ужасов Леа сконструировала целую теорию. При этом речь шла в основном о стерильных банках с консервированной кровью с черного рынка. Все чистенько, без разорванных артерий. Теория, за которую можно было держаться, пока Пи своими замечаниями не посеял зерна сомнения.

Леа и так достаточно сильно страдала от осознания того, на какие ужасы способен Адам и ему подобные — это ей продемонстрировали в достаточной степени еще в доме Этьена Каррьера. Перенесенный ужас был все еще жив и не давал Леа ни на миг расслабиться в обществе Пи. И не важно, насколько невинно он развалился на диване.

Она судорожно искала безобидную тему для разговора. На данный момент она была слишком взволнована, чтобы проделать элегантный отвлекающий маневр, а вызывающая улыбка Пи давала понять, что она поплатится за свою недавнюю грубую провокацию.

Еще несколько минут назад Леа всерьез собиралась относиться к Адаму пренебрежительно следующие лет сто; теперь же она хотела обнять его за шею и попросить отвезти ее домой. Ей хотелось чашечку чая, хотелось, чтобы он погладил ее по головке и успокоил звуками своего низкого грудного голоса. Но Адам заставлял себя ждать, поэтому Леа пыталась вовлечь собеседника в какой-нибудь более-менее нормальный разговор.

— Мне нравится, каким образом вы обустроили дом. Очень sophisticated [11], - спокойно сказала она. И с усилием подняла уголки губ вверх. Результат был жалким, но она держалась храбро.

Зато Пи улыбка давалась гораздо лучше, пусть даже она была такой же неискренней, как и улыбка Леа.

— Благодарю. А мне нравится твоя откровенная манера общения. Очень обаятельно. Я так думаю, что у тебя множество подруг, не правда ли?

Однозначно — женщина, решила Леа. Этот тонкий намек в слащавой обертке могла сделать только женщина. Внезапно Леа отбросила страх: такого коварства она никогда не выносила.

— О да, — взволнованно ответила она, перемещаясь на самый краешек дивана. Голос поднялся на целую октаву вверх. — Подруги — это совершенно чудесно! Хотя всегда нужно держать ухо востро, когда знакомишься с кем-нибудь. Не все, кто набивается в подруги, заслуживают хоть толику внимания. Всегда нужно заглянуть под улыбку… Вы ведь понимаете, что я имею в виду.

Леа заговорщицки подмигнула Пи, но вместо того чтобы обиженно наморщить нос, он сохранил на лице выражение холодного расчета.

— Я тоже так считаю, — сказал Пи, глядя ей прямо в глаза. — К подругам нужно присматриваться очень внимательно. Я даже придерживаюсь мнения, что нужно смотреть на их пальцы. И если увидишь, что они вмешиваются в дела, которые их не касаются, нужно быстренько выбить из них дурь, пока это не сделал кто-либо другой. Ты хорошая подруга, Леа?

Леа заморгала, как будто ее ударили по лицу.

— Я здесь потому, что Надин сунула нос в ваши дела? — хриплым голосом спросила она. — Если вы собираетесь мне угрожать, то могу сразу заверить вас, что я плохо переношу давление… Так что подумайте над тем… — Где же, черт побери, носит Адама?

Не задумываясь о последствиях, Леа вскочила на ноги и подошла к Пи. Слегка наклонилась вперед, приняв агрессивную позу. Потребность защититься заставила ее на миг забыть, что это хрупкое существо перед ней — всего лишь мираж, за которым кроется такая сила, с которой Леа не стоит тягаться. Но прежде чем она успела стать жертвой своей ошибки, двери в гостиную распахнулись так широко, что послышался громкий удар об стену. Она тут же переменила свою угрожающую позу и обернулась к двери. Пи тоже казался удивленным и даже слегка выпрямился, чтобы иметь возможность смотреть через высокую спинку диванчика.

К ее огромному разочарованию, на пороге появилась молодая женщина. Платиновые волосы на затылке были начесаны, несколько прямых прядей свисали до ключиц. Очень длинная челка, убранная за ухо, обрамляла лицо, словно рамка из драгоценного металла. Но больше впечатлял нос с высокой горбинкой, спускавшейся между выразительными крыльями к тонкому кончику, а тот, в свою очередь, дерзко вздымался вверх. Четко очерченные высокие скулы и острый подбородок прекрасно дополняли это произведение искусства, точно так же, как и слегка приоткрытые и, казалось, немного надутые губы. По сравнению с этими атрибутами подведенные темным глаза казались почти обыкновенными: они были серыми и безжизненными.

На молодой женщине было шелковое платье с запахом с графическим узором. На шее — нитка жемчуга в несколько рядов, достававшая до пупка. V-образный вырез был настолько глубок, что Леа увидела не только декольте.

Женщина замерла в дверях, не обращая никакого внимания на присутствующих. Казалось, она прислушивалась к голосу, слышимому только ей. Она стояла, а пальцы ее постоянно теребили жемчужную нить.

Тем временем Пи принял прежнее положение на диване и принялся пристально изучать свои чересчур гладкие ладошки.

— Агата, золотко, закрой, пожалуйста, двери и садись к нам. — Очевидно, он не рассчитывал на то, что Агата отреагирует. И действительно — та осталась неподвижно стоять в дверях, продолжая прислушиваться к себе.

— Никогда не знаешь, в каком времени витает дух Агаты, — скучающим голосом пояснил Пи. — На протяжении вот уже нескольких столетий нас подстерегает опасность того, что спутается последовательность событий. В первую очередь в том случае, если нет якоря, за который можно было бы держаться. Тогда можно потеряться в омуте времени. Вечная жизнь лишает многие вещи смысла, все течет мимо тебя и со временем уже перестает выделяться. Рано или поздно все теряет смысл. Кроме того, каждому самому приходится выяснять, сколько памяти и опыта он может выдержать. Агата — живой пример того, что бессмертие не для всех является благом.

Леа согласно кивнула, почти не заметив этого. Она не могла отвести взгляд от этого эксцентричного мотылька по имени Агата. Даже сознание того, что она находится в одной комнате с еще одним одержимым демоном существом, не могло стряхнуть с нее оцепенение. Слишком сильно было выражение удивления на прекрасном лице, чтобы она могла испытывать страх.

— Оно очень сильно завивается, если нажать. Я же тебе говорила, но ты… — пожаловалась Агата на удивление чувственным голосом, по-прежнему стоя в дверном проеме. На миг в серых глазах сверкнула жизнь. Затем так же внезапно, как и начала говорить, Агата умолкла. Ее указательный палец, которым она взволнованно водила по воздуху, еще некоторое время поднимался и опускался без особой цели. Внезапно Агата повернула голову, как будто кто-то свистнул. Широкими шагами подошла к обтянутому кожей дивану и опустилась на него. Очень аккуратно, коленка к коленке, руки лежат рядом с бедрами.

— А кто она? — спросила Леа, даже не пытаясь скрыть свое удивление. Она отошла на несколько шагов, чтобы не стоять между этими загадочными существами.

— Я бы сказал, нечто вроде экзотического домашнего животного, — ответил Пи. Заметив удивленный взгляд Леа, он, защищаясь, поднял вверх обе руки. — О нет, она принадлежит не мне, благодарю покорно! Хотя она и живет в моем доме, и я вообще-то наслаждаюсь ее присутствием, но она — игрушка Макавити, если тебе так интересно это знать.

Не обращая внимания на их беседу, Агата соскользнула с дивана и оказалась на полу со скрещенными ногами. При этом она прижималась плечами к дивану, неестественно сильно выгнув спину и запрокинув назад голову, так что ее платиновые волосы рассыпались веером на темном фоне дивана. Закрытые веки, на которых поблескивали черные тени, подрагивали, словно у спящей. Но с приоткрытых губ время от времени слетал стон, и Леа казалось, что в нем звучит извращенная страсть.

Ее платье задралось почти до самых бедер. Леа, словно загипнотизированная, уставилась на множество кровоподтеков, которыми были покрыты алебастровые ноги. А выше, там, где бедра были туго сжаты, букетом цветов красовались запекшиеся укусы.

Леа с трудом оторвала взгляд от этого извращенного зрелища, больше всего на свете желая никогда больше такого не видеть. Но было слишком поздно, ее самозащита отказала: зрелище женщины, которая выставляла напоказ свои жуткие раны так, словно это было произведение искусства, клеймом прожгло ее память, и будет всплывать теперь в самые неподходящие моменты. Она постоянно будет задаваться вопросом, каким образом эти раны могли быть нанесены, погруженной в мечты, Агате.

Тем временем Пи с неприкрытым любопытством наблюдал за Агатой, чьи неестественно стройные пальцы паучьими движениями скользили по коже дивана, пока обе руки не раскинулись окончательно. В этой позе Агата и застыла. Закатившиеся рукава открыли хитросплетение резаных ран, покрывавших ее запястья вдоль и поперек. Очевидно, демон уже принялся за заживление.

После длительного оцепенения, Леа, наконец, удалось отвести взгляд от Агаты. Она принялась разглядывать темно-красный ковер, лежавший вокруг мягкого уголка и постепенно приходила в себя. Несмотря на все, что она до сих пор пережила, эта ситуация оказалась для нее чересчур.

Поэтому она никак не отреагировала, когда открылась боковая дверь и с тихим щелчком снова закрылась. И только когда Пи обернулся, она поняла, что в комнату вошел Адам. Склонив голову, она удивленно смотрела на него. Сначала было похоже, что он хотел подойти прямо к ней, но едва слышимое шипение, донесшееся от Пи, заставило его остановиться на расстоянии в нескольких шагов.

Леа сразу же поняла, что Адам крайне напряжен, но не хочет этого показывать. Его руки свободно свисали вдоль тела, но кулаки были крепко сжаты. Слегка наклоненные вперед плечи говорили о том, что его мышцы и сухожилия только и ждут приказа, чтобы перевести напряжение в атаку. Но вместо этого Адам молча оглядел присутствующих, и между бровями у него залегла глубокая гневная складка.

— Как хорошо, что ты пришел, — защебетал Пи, с наслаждением потягиваясь и закладывая руки за голову. При этом он постукивал покрытыми черным лаком ногтями пальцев ног по полу. — Я вот уже стал опасаться, что наше общество постепенно начинает надоедать Леа.

Адам глубоко вздохнул, а потом ответил приглушенным голосом:

— В таком случае ей повезло, что я был неподалеку. Иначе кто бы спас ее?

Пи одарил его улыбкой, по которой не было понятно, заметил ли он намек и с трудом сдерживаемую ярость в голосе Адама.

— Мы с Леа так мило беседовали о ценности дружбы, — нимало не смущаясь, продолжал он. — О том, что такие связи всегда накладывают огромную ответственность, от которой потом нельзя уйти. О том, что нужно заботиться о своих друзьях. Что ж, а потом Агата продемонстрировала нам один из своих впечатляющих номеров.

— Ты приглашаешь Леа в дом без моего ведома, когда Макавити и его слабоумная подружка спущены с поводка?

С трудом сдерживая гнев, Адам так сильно сжал челюсти, что Леа готова была услышать треск ломающихся зубов. Она почти физически ощущала, как та часть Адама, в которой жил его разум, постепенно утрачивает контроль, и пламя демона проникает через трещины в хрупком фасаде. Она с большим трудом устояла перед искушением повернуться и броситься бежать.

Похоже было, что опасность ощутила даже Агата: не издав ни звука, она неожиданно целеустремленно бросилась прочь из комнаты через все еще распахнутые двери, а в комнате постепенно становилось нечем дышать от напряжения.

Пи, впрочем, подчеркнуто спокойно разгладил ткань на своих узких бедрах и бесцветным голосом произнес:

— Успокойся, пожалуйста, хороший мой. Хотя это мрачное выражение тебе очень к лицу, но здесь речь идет исключительно о женской болтовне. Поскольку тебя я почти не вижу, то я подумал, почему бы мне не провести время с Леа? В конце концов, твоя лучшая половина так же страдает от участи волка-одиночки, как и я. Конечно, я отказал бы себе в этом совместном времяпрепровождении, если бы догадывался, что это так сильно заденет тебя. Честно говоря, я ничего такого не имел в виду.

— Ты ничего такого не имел в виду? Это, должно быть, шутка! Мы ведь оба хорошо знаем, что ты и глазом не моргнешь без особой цели. — Адам напряженно провел рукой по волосам, затем запрокинул голову. Под усыпанной светящейся щетиной кожей на шее учащенно билась жилка.

Беспокойство Леа росло: она видела, как Адам на мгновение крепко закрыл глаза. Несмотря на лицемерные извинения Пи, ярость Адама еще не утихла, ему с трудом удавалось держать себя в руках. То, что Адам не давал волю своим чувствам, многое говорило о власти Пи. Больше, чем того хотелось Леа.

— Когда у тебя в следующий раз возникнет потребность в женской болтовне, обратись, пожалуйста, прямо ко мне, и мы вместе с Леа погуляем вдоль реки. Я с удовольствием буду идти на три шага позади обеих леди, чтобы не мешать. Но, пожалуйста, не давай в будущем Меган никаких указаний, которые могли бы заставить меня усомниться в ее лояльности по отношению ко мне. Она этого не заслуживает.

— Для начала, Меган принадлежит мне… — раздался опасно резкий голос Пи.

Тем не менее, Адам перебил его:

— Ты дал Меган мне в помощь, поэтому она выполняет мои распоряжения. Ты ведь не собираешься торговаться со мной по поводу того, каким правилам должен подчиняться слуга, не правда ли? Ведь, в конце концов, мы оба знаем, что это не подлежит обсуждению, и тому есть свои причины.

Пи элегантно закинул ногу на ногу и скрестил руки за спиной так, словно от Адама не исходила никакая угроза. Однако Леа догадывалась, что это игра, и из присутствующих только она одна не знает, ни каковы правила, ни какова ставка.

— Похоже на то, что ты что-то путаешь, Адам, — ответил Пи. — Может быть, тебе стоит на досуге поразмыслить о том, как выглядела сделка, которую мы заключили на взаимовыгодных условиях. Тогда ты вспомнишь и о том, что это я оказал тебе невероятное доверие, когда ты предстал тут передо мной с головой, напичканной одними предположениями. Я открыл двери и навел тебя на верный след. А теперь ты злишься на меня за то, что я не смог сдержать свое любопытство и немножко рассмотрел твою игрушку.

Мгновение Леа колебалась, не решиться ли ей на то, чтобы сказать Адаму, что Пи не собирался только рассматривать ее. О том, что он косвенно угрожал ей, что Надин поплатится, если и дальше будет вмешиваться в его дела. Но ввиду сверкающих от агрессивности взглядов, которыми обменивались Пи и Адам, Леа сочла за лучшее промолчать.

Адам коротко и хрипло рассмеялся, когда Пи перевел взгляд на окно, как будто все уже было сказано. Он подошел вплотную к диванчику в стиле рококо, и Пи немного отодвинулся назад.

— Вообще-то мне казалось, что во время нашего разговора пару дней назад я высказался достаточно ясно, Пи. Итак, я повторюсь: я не хочу, чтобы Леа еще раз соприкоснулась с нашим миром. Ты меня понял?

Вместо ответа Пи надул губы, но Адам не поддался на провокацию.

— Будет лучше, если ты в будущем не станешь смешивать мои личные дела с задачей, которую я должен для тебя решить.

— Ты сам частично ввел Леа в наш мир, когда привел ее на праздник. Это была твоя идея, не моя.

Адам сдавленно зарычал, и Пи умолк.

— Ситуация изменилась. Я выполню свою часть сделки, но каким образом я этого добьюсь — дело мое. А ты приложишь все усилия к тому, чтобы не переступать очерченных мною границ.

— Я не в ответе за то, что строение пошатнулось! — Хотя поза Пи ни капельки не изменилась, он уже кричал. Контраст между жеманной позой и резким голосом едва не заставил Леа растерянно рассмеяться. — Ты самовольно изменил план битвы, не заручившись предварительно моим согласием. Поэтому это я должен устраивать здесь скандал и жаловаться на обманутое доверие.

— У тебя нет причин жаловаться, — невозмутимо ответил Адам. — Я придерживаюсь соглашения, но я исполню его так, как считаю нужным. Поэтому не стоит играть со мной в свои игры, Пи. Иначе мне может прийти в голову изменить тактику.

На лице Пи не было ни следа волнения, когда, произнеся последние слова, Адам подошел к Леа, обнял ее за плечи и медленно вывел из комнаты. Леа украдкой бросила на Пи последний взгляд и увидела, что на его подбородке и губах появились капельки слюны. «Это странное существо не станет просто так источать яд, — прозорливо поняла Леа. — Кто-то заплатит за то, что Пи только что оказался в проигрыше». При мысли об этом, легкие Леа словно оказались охвачены ледяным корсетом, и она отчаянно принялась хватать воздух ртом.

16

Настоящая ложь

По дороге к автомобилю Адама, стоявшему прямо перед главным входом в дом с распахнутыми настежь дверями, их встретила Меган. Адам ненадолго отпустил плечо Леа и обменялся с Меган несколькими тихими фразами, затем помог Леа сесть в машину.

Они молча ехали по направлению к центру города, когда внезапно Адам остановил машину у обочины и вышел. Все еще взволнованная опасной перепалкой, свидетельницей которой только что стала, Леа тоже вышла. Потребовалось время, прежде чем она поняла, куда он привез ее: в самый оживленный квартал города, на окраине которого находилась и ее собственная квартира.

Леа любила это разделенное на небольшие части сплетение улиц, где в любое время дня и ночи постоянно находились толпы народу. Она любила книжные магазины, которыми управляли личное тщеславие и вышедшая из моды уверенность, что человечество нужно образовывать и переселять в далекие миры. Ей нравилось забавное смешение овощных лотков, салонов татуировок и магазинов секонд-хенда точно так же, как и цветное семейство, волочащее за руку хнычущих детей или вытаскивающее, откуда ни возьмись, стопку виниловых пластинок. Это был ясный, хотя и несколько прохладный весенний день. Некоторые кафе выставили на тротуар столики и стулья, а множество прохожих пользовались возможностью поймать хотя бы несколько солнечных лучей.

Шумная завеса из болтовни, гула машин и обрывков музыки успокаивала нервы. Но не успела она спокойно вздохнуть, как перед глазами возникла картина: Пи постукивает по полу тщательно налакированными ногтями. Леа остановилась посреди улицы и не отреагировала, когда Адам внезапно грубо схватил ее за локоть и оттащил в сторону.

— Что это значит? — рассерженно спросила она. Вместо ответа Адам просто указал ей на паренька на скейте, который едва не сбил ее с ног. Теперь он, обернувшись через плечо, крутил пальцем у виска. Леа негромко рассмеялась.

— Ну и ну, — сказала она и прижалась к Адаму, а тот даже не отшатнулся.

Это он хорошо придумал — остановиться здесь. Потому что вид этого пульсирующего мира повседневности дал Леа возможность перевести дух и стряхнуть с себя накренившийся космос дома-кубика. В этот миг Леа не хотелось ничего иного, кроме как бродить остаток своей жизни по оживленным улицам квартала и размышлять о том, что нужно купить картошки и оплатить растущий счет за электроэнергию.

Ощутив прилив сил, она ускорила шаг, и Адам обеспокоенно посмотрел на нее, словно опасался, что это окажется признаком скорого надлома. Потом они некоторое время шли рядом, погруженные каждый в свои мысли, словно представляли собой естественную составляющую жизни улиц, а не двух беглецов, на краткий миг нашедших укрытие в реальности.

В хлебном ларьке Адам купил рогалик с марципаном, в который Леа с опаской вгрызлась, когда они присели на лавочку в парке. Когда ее вкусовые рецепторы восторженно отозвались на всепоглощающую сладость марципана, Леа с облегчением заметила, что снова живет. Впрочем, с этим осознанием пришло и понимание того, в чем обвинял ее Пи. Обвинения, которые Адам охотнее всего отмел бы силой.

Она жевала рогалик и делала вид, что наблюдает за целующейся взахлеб парочкой на пороге магазина, а сама слово в слово припоминала перепалку, случившуюся между Адамом и Пи.

— А когда именно ты отказался от плана использовать меня в качестве наживки?

Хотя Адам в принципе должен был быть к этому вопросу готов, он вздрогнул так, будто Леа внезапно ткнула его пальцем под ребра. Его лицо тут же побелело, а вокруг глаз, глядевших прямо перед собой, залегли напряженные морщинки. Он сидел, положив локоть на спинку скамьи, и свисавшая рука слегка подрагивала. Все указывало на то, что Адам давно опасался, что она задаст этот вопрос.

Понимая, что он будет упрямо молчать, Леа принялась развивать мысль дальше:

— Итак, история о том, что ты с такой помпой ввел меня на праздник Пи только затем, чтобы дать всем понять, что я принадлежу только тебе, оказалась ложью. Ты хотел, чтобы на меня обратили внимание. Все те разы, когда ты таскал меня за собой, служили исключительно для того, чтобы кого-то приманить… — И только она произнесла эти слова, как осознала, что Адам со времен своего появления в городе ни разу не пришел только потому, что хотел побыть рядом с ней. Речь шла исключительно о том, чтобы выставить ее напоказ, использовать ее для какой-то неведомой цели. Боль, которую принесло это понимание, навалилась на нее с такой силой, словно она получила удар током в висок.

Несмотря на все ссоры, страх и прошлые неприятности, Леа всегда думала, что есть нечто большее, что связывает ее с Адамом. Только благодаря этой надежде она вообще могла выносить весь этот бред. Теперь же понимание того, что она для Адама была только средством для достижения некой цели, что он бессовестно лгал ей, и близость к ней была всего лишь приятным дополнением, сжигало Леа изнутри — с такой силой, словно в ней бушевал уничтожающий все на своем пути огненный шар.

Пока она, сидя совсем рядом с ним, постепенно прекращала существовать, Адам быстро покачал головой.

— Так ведь было только поначалу. Но даже не… — начал он, запинаясь, и Леа стоило невероятных усилий по-настоящему прислушиваться к нему. — Когда я приехал в этот город, я убедил себя в том, что разыщу тебя только потому, что ты мне кое-что должна и теперь самое время расплатиться по счетам. Это я тебе и сказал тогда в баре, хотя к тому моменту я и сам в это не верил. Но я был слишком зол, чтобы признаться в этом даже себе… Эта злость с течением лет стала как бы самостоятельным существом и влияла на весь мой ход мыслей. И места для чего-либо другого уже не оставалось, — все быстрее и быстрее сыпались из него объясняющие слова. — Я никогда ведь не скрывал того, что не доверяю этим чувствам к тебе. А то, что произошло тогда в доме Этьена, ни в коем случае не улучшило ситуацию. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что я спас бы Этьена той ночью, если бы не бросился за тобой, словно влюбленный идиот? И в довершение всего ты отвернулась от меня. Сплошные неверные решения, только я не могу повернуть все вспять.

— Тебе понравилось бы больше, если бы меня растерзала Трусс?

— Нет, я не это хотел сказать.

Краем глаза Леа увидела, как Адам мимолетным жестом провел по губам. Это простое движение создало близость, на которую были неспособны слова.

«Как это ему все время удается», — спросила она себя, не зная, сердиться ли ей или поддаться очарованию.

Адам тем временем продолжал.

— Но здесь, в этом городе, мне наконец предоставляется возможность все исправить. Я думал, что будет только справедливо, если ты — пусть даже невольно — посодействуешь мне в этом. В то же время я опять мог быть рядом с тобой и, тем не менее, спокойно смотреть сам себе в глаза.

Хотя уязвленная гордость подталкивала ее к тому, чтобы устроить скандал, Леа продолжала сидеть на скамье. Она была просто слишком утомлена, чтобы нарычать на Адама и, в конце концов, повернуться и, преисполнившись презрения, уйти. Ей очень хотелось прижаться к его плечу и немного поплакать. Она пыталась разобраться в его объяснениях. Но все было слишком сложно, и она чувствовала себя буквально выжженной изнутри для такого внезапного проявления чувств.

Ее взгляд скользил по рядам домов, останавливаясь на горшечных растениях, стоящих на подоконниках, поблекших граффити, вновь возвращаясь к влюбленной парочке, продолжавшей безудержно целоваться. Из ставшего недавно вновь популярным магазина пластинок на углу, где дверь всегда стояла нараспашку, если покупатели не закрывали ее за собой, доносилась старая поп-песня:

Yeah, it's so cold

What… is… this feeling called love [12]?

Прежде чем Леа удалось из чистого чувства самосохранения переключиться на что-нибудь другое, строфы песни проникли через слуховые проходы в ее сознание. Боже мой, почему этот альбом еще не рассыпался в прах? Как будто кто-то заплатил за то, чтобы подобрать к этой сцене подходящую звуковую дорожку.

— Я тебя не понимаю, Адам, — бесцветным голосом произнесла она наконец. — К чему весь этот театр? Тебе ведь даже не нужно было мне лгать. Ведь у меня не было иного выхода, кроме как покориться твоей воле.

— Ты меня не слушала, Леа, — мягко ответил он. — В этой игре я выложил на стол многие карты. Я не признавал только того, что использовал тебя, чтобы привлечь определенное внимание. Но не потому, что опасался, что ты откажешься подыграть. А потому, что обманывал сам себя.

Он остановился и стряхнул крошки от рогалика с ноги Леа, но это было больше похоже на нежное прикосновение. Чтобы Адам не оставил там руку, Леа закинула ногу на ногу, и он убрал ладонь, причем на лице его не дрогнул ни один мускул. Прежде чем продолжить, он слегка сжал губы.

— Я убедил себя, что ты — инструмент, которым нужно только правильно воспользоваться. Для того чтобы мой план сработал, ты должна была быть целиком поглощена нашими отношениями. Это не считая того, что ты менее убедительно играла бы роль моей спутницы, посвяти я тебя во все подробности. Вместо того чтобы смотреть на меня влюбленными глазами, ты бы дулась, и всем было бы ясно, что тебя заставляют быть рядом со мной.

— Смотреть влюбленными глазами? Я тебя умоляю! Ты меня заставил сопровождать тебя, — неуверенно вставила Леа.

Впервые с тех пор, как он вошел в комнату в доме Пи, Адам посмотрел прямо на нее. Темно-зеленые глаза вспыхнули, и у Леа что-то закололо в районе солнечного сплетения, распространяясь выше, словно поток лавы, в область декольте. Напряженное лицо Адама тут же озарила понимающая улыбка.

— Тебе не кажется преувеличением выставлять меня лжецом, в то время как ты сама пытаешься рассказывать мне сказки?

По зеленым искоркам пробежала тень, когда Леа молча отмахнулась от него, вместо того чтобы вступить в перепалку. В отличие от собственного тела, у нее просто-напросто уже не было сил для таких поддразниваний, пусть даже Адам всего лишь хотел вызвать ее улыбку.

Адам потер переносицу, затем помассировал ладонью нижнюю часть лица. Потом провел руками по векам и лбу и глубоко вздохнул.

— Самое безумное во всей этой лживой истории — то, что я сам хотел очертить себе строгие границы для того, чтобы держать тебя на расстоянии. У тебя есть такая особенность: ломиться в закрытые двери. Ты все время делаешь вид, что и воды не замутишь, а потом оказывается, что все должно быть по-твоему. Впрочем, должен признать, что в этой глупой игре для меня важнее всего была собственная гордость. Но осознал я это только тогда, когда стало уже слишком поздно что-либо менять. Тем не менее, я начал делать это во время нашего похода в оперу… Ты помнишь Акинору? — Адам сделал паузу и продолжил только после того, как Леа слегка кивнула. — Ты — наживка, которую должен был проглотить Акинора. То, что я в последний миг увел тебя у него из-под носа, привело к тому, что сегодня Пи собирался проучить меня. Я рассказывал тебе после праздника у Пи о том, что некоторые из нас исчезают. Похоже на то, что кто-то интересуется определенными экземплярами нашего вида. А кто выделяется сильнее, чем противостоящий настойчивости демона? Тот, кто отказывается уничтожить человеческую сущность женщины, хотя демон хочет получить ее. Короче говоря, мы достигли желанного внимания.

Леа с усилием потерла виски, чтобы взбодрить последние резервы внимания. Ей интереснее было поговорить про мир чувств Адама, чтобы признание в любви пролило немного бальзама на ее израненную душу, но она понимала необходимость этих объяснений: это из-за нее он поссорился с непредсказуемым Пи, а там, снаружи, ходит кто-то неизвестный, проявляющий к Адаму опасный интерес. Тем не менее, Леа не понимала, каким образом связаны между собой тоска Адама по Этьену и пропавшие без вести существа.

— То есть ты искал Адальберта и вышел, в конце концов, на Акинору? — попыталась она сделать вывод.

Адам кивнул.

— Можно сказать и так. Я знаю, проследить взаимосвязь сложно — мне стоило немалых усилий убедить в этом Пи, — но это верный след. Мне не стоило бы особенно гордиться этим, но я — хороший охотник. Акинора — ключик к незнакомцу, в тени которого укрылся Адальберт. Путь, который привел меня сюда, слишком запутан, чтобы пересказывать тебе сейчас. Пока скажу вот что: возможно, я зашел бы в своих поисках гораздо дальше, если бы, как и планировалось, преподнес тебя Акиноре на блюдечке с голубой каемочкой. Поэтому Пи и реагировал так бурно.

Подбирая слова, которыми можно было бы объяснить сложные связи, он делал вид, что пытается поправить Леа воротник. Но кончики пальцев, словно невзначай, скользнули между тканью и кожей и остановились на пульсе, который тут же учащенно забился. Это было крайне возбуждающее прикосновение, эффекта которого Адам, похоже, совершенно не осознавал. Мгновением позже он вновь опустил руку. Леа с тоской взглянула на него.

— Пи просто с ума сходит оттого, что не знает, кто стоит за этой тайной, — деловым тоном произнес Адам. Но по его голосу было слышно, что мысленно он занят совсем не этим. Его внимание было поглощено кончиками пальцев, которые он потирал друг о друга. — То, что кто-то способен проворачивать свои дела в обход Пи, вызывает просто животный страх. А наш друг-то воображал себя несокрушимым.

На миг по лицу Адама скользнула улыбка — очевидно, ему очень нравилась мысль об уязвимости Пи — после сегодняшнего разговора.

— И чем больше усложняются поиски великого незнакомца, тем больше нервничает Пи. Сначала он поддерживал меня в моих изысканиях просто для развлечения, но со временем это превратилось для него в идефикс, и из-за промедления он рвет и мечет. Но я решу задачу по-своему, не предлагая тебя Акиноре в качестве подопытного кролика.

— Да что этому человеку, в конце концов, от меня нужно?

К огромному смущению Леа Адам холодно улыбнулся, и улыбка эта казалась почти сверхчеловеческой в сочетании с его прекрасным лицом.

— Твоей крови, конечно, — сухо сказал он, и по выражению его лица было ясно, насколько тяжело далось ему это признание. — Немногие люди способны носить в себе демона. Ты избрана, но не воссоединилась с демоном — какая удача для генетика и его работодателя. Для Акиноры ты — воплощенный ответ на вопрос о бессмертии, Леа. Бессмертие как ученого, так и человека — за это Акинора готов на большее, чем просто предательство.

Солнце медленно опускалось за горизонт, и прохлада, сочащаяся в щели между домами, загоняла людей в квартиры, а Леа узнала, что, согласно первоначальному плану, Акиноре собирались предложить сделку: немного ее крови в обмен на указание пальцем в направлении своего безымянного спонсора. Но затем Адам решился на отступление, потому что риск оценить было трудно. Почему это Акинора удовлетворится маленьким фиалом с кровью Леа, когда его наставник настолько влиятелен и богат, что даже Пи не удалось вычислить его, несмотря на свои многочисленные связи?

Внезапно Адам умолк, и Леа отчетливо ощутила, что есть что-то еще, не столь легко облекаемое в слова, как план воспользоваться ею в качестве наживки. Она смотрела на Адама и ждала, а тот вновь массировал небольшую складочку на переносице, словно желая отогнать неприятные воспоминания. Судя по удрученному выражению лица, это ему не удавалось. Затем он глубоко вздохнул, словно вооружаясь для решительного поединка. Леа почувствовала, что невольно задержала дыхание, стараясь ничем не отвлекать Адама от того, что он собирался сказать.

— Когда мы были в опере, я увидел в глазах Акиноры жадные искорки и вдруг осознал, что ни в коем случае не могу сделать этого шага. Использовать тебя в качестве ставки было бы полным предательством того, воплощением чего ты для меня являешься — а к этому я не готов. Когда я принял решение, то сначала готов был ударить сам себя. Что значит один этот шаг по сравнению со всеми остальными, которые я делал безо всяких угрызений совести? Но не важно, что происходило у меня в голове; какая-то неизвестная часть меня давным-давно взяла управление в свои руки.

— И что это за часть? — спросила Леа, замечая, что краснеет. Вообще-то она не хотела проявлять такое любопытство.

Несмотря на язвительную улыбку Адама, глаза его по-прежнему были печальны.

— Похоже, любовь Этьена к людям укоренилась во мне сильнее, чем я думал. Я выразился бы так: близость к тебе все сильнее и сильнее инфицирует меня вирусом человека.

— И это мучит тебя?

— Да.

Теперь настал черед Леа язвительно улыбаться.

— Поэтому ты так злишься, когда речь заходит о том, что ты можешь внезапно уснуть.

— Это смена темы, — как и ожидалось, недовольно проворчал он. — У нас проблема, потому что я вывел Акинору на твой след…

— Почему тебе так неприятно говорить о сне? — продолжала настаивать Леа, теребя Адама за рукав, потому что тот просто смотрел мимо нее.

— …а Пи после нашей сегодняшней беседы наверняка не станет сидеть сложа руки…

— У тебя такое лицо, как будто я коснулась пальцами свежей раны. Спать и видеть сны — это же чудесно. — Когда Адам метнул на нее рассерженный взгляд, Леа попыталась сделать невинное выражение лица. «Рычи, рычи, — подумала она. — Я уже давно поняла, что ты меня не укусишь».

После того как Адаму не удалось подавить Леа, он решил продолжить:

— Да, так же чудесно, как и любовь. А к ней у меня всегда было особенное отношение. Но прежде чем мы начнем придумывать друг для друга ласкательные имена и выцарапывать на скамейке клятвы в вечной любви, давай лучше подумаем над тем, как убрать тебя с линии огня. Акинора здесь — меньшее из зол, потому что до сих пор он знает только твое имя и то, что ты занимаешься литературой.

При воспоминании о неприятном разговоре с азиатом Леа вздрогнула. И зачем ей понадобилось сообщать этому человеку о своей степени? В противном случае она сейчас была бы ничем иным, как просто лицом, а не собранием клеток, наполненных генетической информацией, к которой ему непременно нужно подобраться.

— Ты должна уехать из города до тех пор, пока я тут все не выясню, и Пи не успокоится.

— Минуточку, — перебила Леа строившего планы Адама. — После того как ты втянул меня в эти неприятности, ты собираешься просто выбросить меня? Я знаю, ты склоняешься к тому, чтобы принять командование на себя. Но у меня совершенно случайно есть собственная жизнь, которую нельзя поменять в один момент, когда того захочется тебе.

— В издательстве пару недель без тебя обойдутся, — спокойно ответил Адам. — Тебе ведь наверняка положен отпуск за последние годы работы.

По этому поводу Леа предпочитала не говорить даже сама с собой.

— Я не позволю лишить меня издательства! Ты вообще ничего не знаешь о моей личной жизни, потому что мы оба за все наше знакомство ни разу не обменялись даже парой нормальных фраз…

— Можешь взять с собой кошку, если хочешь, — с загадочным выражением лица предложил Адам. В нем не проглядывало и тени насмешки, и Леа даже потеряла дар речи. — Сегодняшнюю ночь ты проведешь в отеле за чертой города и спокойно поразмыслишь о том, куда бы ты хотела отправиться. Лучше всего в такое место, где ты никогда не бывала и которое тебя совершенно не интересует. Такие ходы отследить труднее всего. У Меган будет достаточно денег для длительного путешествия.

Услышав эти слова, Леа словно очнулась ото сна.

— Меган? — недоверчиво переспросила она. — Ты не просто собираешься отправить меня в изгнание, но и вознамерился свести меня с ума! Можешь забыть об этом, дорогой мой. Я поняла, что должна на некоторое время скрыться. Но я скорее вскрою себе вены и добровольно отдам Акиноре свой геном, чем соглашусь на такого ангела-хранителя, как Меган.

— Меган уже ждет в твоей квартире, — ответил Адам так спокойно, словно Леа никогда и не возражала.

— Значит, эта маленькая романтическая вылазка была ничем иным, как отвлекающим маневром, чтобы у Меган было достаточно времени, чтобы перерыть мои вещи в поисках того, что, по ее мнению, пригодится в дороге?

— Именно.

— Ты — жалкий лжец, — прошипела она, сжав кулаки. Ей очень хотелось впиться зубами ему в руку, все еще спокойно свисавшую со спинки скамьи между ними. Вместо этого она сделала над собой усилие, чтобы вложить в голос все кипевшее в ней возмущение.

— Адам, я знаю, что ты замечательно умеешь пропускать то, что я говорю, мимо ушей, но тем не менее повторю: забудь об этом!

Он сердито посмотрел на нее, но Леа была преисполнена решимости не отступать ни на шаг. Так и смотрели они друг на друга некоторое время, пока Адам первый не сдался, возмущенно засопев. Затем поднялся и старомодно поклонился Леа.

— Значит ли это, что ты сдаешься? — недоверчиво спросила она.

— Знаешь, Леа, я сделал бы все возможное, чтобы ты наконец замолчала, перестала сопротивляться и пошла со мной, — ответил он, делая при этом важное лицо. Глаза его при этом хитро сверкнули, вот только Леа была слишком утомлена, чтобы продолжать свои наблюдения.

После того как он склонился перед ее волей, ее вполне устроило, что он обнял ее за бедра и повел назад к машине. Она молча наслаждалась его присутствием и соблазнительным ароматом, проникавшим ей в нос по чистому весеннему воздуху.

17

В изгнании

«Нужно было продолжать сопротивляться», — в тысячный раз упрекала себя Леа, наблюдая за спящей Меган. Этот лживый негодяй, самым бессовестным образом воспользовался ее усталостью.

— Послушай, мой ангел, Меган всего лишь соберет твои вещи, ты ведь так измучена.

— Меган всего лишь отвезет тебя в отель, искать тебя в котором никогда не придет в голову Пи. Ты не знаешь дороги, кроме того, тебе нужно побеспокоиться о кошке.

— Меган всего лишь уладит некоторые детали с портье и принесет чемоданы в номер.

Впоследствии выяснилось, что номер — двухместный. Кроме того, оказалось, что выдворить Меган из номера сложнее, чем достать клеща из паха. Она со стоическим спокойствием выполняла поручение, которое ей, должно быть, прошептал на ухо Адам, когда Леа пыталась выманить Миноу из-под кровати при помощи мешочка с кошачьей мятой.

Она должна была понять, к чему все идет, самое позднее, когда Адам отвел ее в сторону после того, как она пригрозила побить Меган, если та немедленно не прекратит копаться в ящике с бельем.

— Перестань смеяться над Меган, — сказал ей Адам угрожающе спокойным голосом. То, что он так старается, должно было, по крайней мере, вызвать ее недовольство. — Меган и так уже сделала ради нас больше, чем нужно. Тому, что она помогает нам сейчас, мы обязаны ее высокоразвитому чувству преданности. После этого ей самой придется убираться в безопасное место, потому что Пи не возьмет ее обратно на службу. Ты хотя бы представляешь, что это значит для Меган — что она больше не находится у него в услужении?

— Мне действительно очень жаль Меган, которую так внезапно отпустили на свободу. Под крылышком у Пи было, должно быть, очень уютно.

Нарочно пропустив мимо ушей ее насмешку, он выдвинул убийственный аргумент:

— За то, что я смог прервать твое тайное свидание с Пи, ты должна благодарить исключительно Меган. Поэтому не мешай ей, хорошо?

После того как Леа тихо зарычала в ответ, Адам вздохнул и бросил на нее тот особый взгляд, от которого каждый раз земля уходила из-под ног. В обычном состоянии она постаралась бы помешать ему — она терпеть не могла его демонические уловки. Но этим вечером она была слишком утомлена, чтобы сопротивляться. Поэтому чары Адама рассеялись только тогда, когда она была уже не в силах выдворить Меган из номера.

— Нет, я останусь до тех пор, пока у Адама не появится возможность снова быть с вами, — словно заведенная повторяла Меган, пока Леа нервно сверкала на нее глазами. При этом Меган казалась такой же расстроенной, как и Леа. Очевидно, последние несколько часов были не совсем в ее вкусе.

И что за струну зацепил Адам в этом потерявшем личность человеке, что от нее просто нельзя было отмахнуться, и не важно, преданность там или что-то еще! Леа ничего не понимала. Почему Меган просто не поползет на четвереньках к Пи, не станет умолять о прощении вместо того, чтобы и дальше продолжать гневить его?

После того как Леа вложила остаток энергии в последний приступ ярости, она рухнула на постель, а Меган все не уходила со своего поста. «Ничего, придет и мой час», — поклялась она себе, а затем провалилась в сон без сновидений.

Среди ночи она внезапно подскочила на постели, как будто кто-то громко крикнул у нее прямо над ухом. Кошка, спавшая клубочком на груди, свалилась с постели и обиженно уползла в темный угол. Когда Леа включила ночник, луч света высветил против ожидания не Адама, а коробку с пиццей с тунцом. «Я все равно люблю ее больше», — обиженно подумала Леа и поудобнее устроилась в кресле.

Поглощая холодный фастфуд, она мысленно перебирала в памяти события прошедшего дня. Добравшись до невысказанной угрозы Пи как следует осадить Надин, она едва не подавилась куском: так высоко подскочило сердце. На миг Леа показалось, что она вот-вот задохнется, и подумалось, что ничего другого она, в принципе, не заслуживает. Она была целиком и полностью поглощена своей личной драмой и совершенно забыла о благополучии лучшей подруги. Подруги, которая попала на линию огня только потому, что хотела помочь.

«Надин! У тебя всего лишь одна-единственная подруга, и ты даже не заботишься о ней. Так тебе и надо, что тебе достался этот хладнокровный ублюдок по имени Адам… Настоящие люди с настоящими чувствами должны обходить тебя десятой дорогой, потому что рядом с тобой можно только разбить себе нос. О Боже, как же это могло случиться?» Если бы она была героиней романа, любая читательница возненавидела бы ее. Потому что та, кто из-за парня бросает в беде лучшую подругу, заслуживает отправиться прямиком в ад.

Когда шквал самоуничижения немного утих, Леа поняла, что лучше начать действовать.

Вот факты:

Она ничего не рассказала Адаму по поводу угрозы Пи по отношению к Надин — это раз.

Едва ли Меган согласиться помочь ей в этом деле — это два.

Она не может воспользоваться мобилкой Меган и позвонить Надин — это три.

Но вот телефонный автомат в ближайшей кафешке… Такой звонок нельзя быстро отследить, или можно? А даже если можно, ей все равно. В конце концов, она ведь не собирается еще сидеть там и пить у стойки коктейли. «Что за параноидальная мысль, она могла бы принадлежать Адаму», — мрачно подумала Леа. Сама она всерьез не боялась того, что на ее след натравили одну из ищеек Пи. Тому наверняка доставит гораздо большее удовольствие вымещать зло непосредственно на Адаме. Может быть, он уже давным-давно — завуалировано — предложил Адама в качестве жертвы великому незнакомцу, пока она тут на пару с Меган играет в защиту свидетелей.

Похоже, Меган оценивала ситуацию сходным образом. Иначе она бы вряд ли спокойно спала, вместо того чтобы вполглаза караулить дверь в номер, сжимая в руках верное оружие, обнаруженное в ящике с бельем дома у Леа. В конце концов, добрая Меган — это же воплощенное чувство долга.

Леа бесшумно спустила ноги с кровати прямо в туфли, схватила парку и шарф. Ее взгляд метнулся к маленькому автоматическому пистолету, который Метан беспечно оставила на ночном столике. Задумчиво закусила губу.

Сбежав из дома Этьена Каррьера, она от страха чуть было не сошла с ума. Ей казалось, что с каждым днем на шее у нее все крепче и крепче сжимается удавка. Едва в силах дышать, она из последних сил решилась действовать.

Поскольку, несмотря на весь пережитый ужас, она не собиралась начинать совершенно новую жизнь в далекой стране, она предприняла попытку самозащиты: вин-чунь, бокс… При всем при том, что ее тело должно было превратиться в ходячее оружие, она самым жалким образом ничего не сумела достичь. У нее не было ни нужного прикуса, ни необходимых инстинктов. И потом она открыла для себя оружие. Ей нравилось, что при использовании этого вида самозащиты у нападающего не было ни малейшего шанса приблизиться к ней.

Не успела Леа опомниться, как взяла пистолет с ночного столика и несколько минут спустя обнаружила, что стоит в телефонной кабинке в трех кварталах от отеля. Улицы были пустынны, что в такое время и в таком месте было и неудивительно. Тем не менее, Леа чувствовала бы себя увереннее, если бы мимо прошмыгнула хотя бы влюбленная парочка или кто-нибудь вышел выгуливать собаку. Дома без единого светящегося окошка, стоящие вплотную друг к другу, только неприятным образом усилили ее нервозность, когда она негнущимися пальцами принялась набирать номер мобильного телефона Надин. Пара гудков — Леа уже начала опасаться, что сейчас сработает автоответчик, но внезапно трубку все же сняли.

— Надин? — обрадовано воскликнула Леа.

— Ты не вовремя, — ответила Надин.

Хотя она говорила очень тихо, Леа услышала, что подруга немного гнусавит. Надин была однозначно пьяна. Как чудесно! Если она в два часа ночи пьяная отвечает на мобильный, значит, все о'кей.

— Слушай меня внимательно, я непременно должна поговорить с тобой насчет Пи, — сказала Леа, с трудом сдерживая смех облегчения. Она чувствовала себя так, словно только что развернула последний рождественский подарок, который, к ее немалому удивлению, оказался как раз тем, чего она больше всего желала.

— Конечно, сладкая моя, — коротко ответила Надин. — Но, пожалуйста, давай утром.

Прежде чем та успела отключиться, Леа зарычала в трубку:

— Подожди!

Удивленный вздох сообщил ей, что Надин от ужаса слегка протрезвела.

— Леа, а теперь послушай меня: эти ужастики могут подождать до утра, — раздраженно произнесла Надин. — У меня сейчас такая рыбка на крючке, которая как раз оплачивает наш счет в баре. Затем я усажу этого парня на заднее сиденье такси, а ссажу у себя дома. И если утром, когда я проснусь, он будет рядом, то будет премия. После того как я приму душ и позавтракаю, ты можешь позвонить, зайти ко мне и рассказать об этой гадости, о'кей? — и с этими словами Надин положила трубку.

Леа еще некоторое время стояла, застыв, и слушала короткие гудки, а потом тоже положила трубку. Села на бордюр, подтянула колени к подбородку и задумалась.

Если Надин как раз собирается заняться удовлетворением своих сексуальных потребностей, то железная рука Пи еще не взяла ее за глотку. Поэтому Леа может спокойно подождать до рассвета, потом поговорить с Меган, которая в свою очередь поговорит с Адамом, а тот в свою очередь… Да, а что в свою очередь предпримет Адам? Собственноручно упакует чемоданы Надин и отрядит ее в соседний номер? Леа невольно вспомнила, как они, похожие на двух раззадоренных бойцовых петухов, стояли друг напротив друга у нее на кухне. Вполне вероятно, что Леа придется приложить немало усилий и использовать всю силу своего убеждения, чтобы Адам решился запачкать свои руки спасением Надин. А руки ему понадобятся уже хотя бы для того, чтобы заткнуть Надин рот, когда та решит послать его к черту.

Пока Леа занималась тем, что неохотно вычеркивала Адама из списка потенциальных спасателей, она и не заметила, как холод проник сквозь одежду и у нее окоченели руки и ноги. И только когда стук зубов достиг ее сознания, она поняла, что уже целую вечность сидит на обочине. С огромным трудом поднявшись на ноги, она несколько раз подпрыгнула, чтобы вернуть телу тепло.

Несмотря на то, что было еще темно, она решила, что утро уже настало. Вряд ли можно будет извлечь из любовника Надин что-нибудь существенное, так что Надин не будет против, если Леа составит ей компанию за — что ж, так и есть — очень ранним завтраком.

Леа решительно бросила несколько монет в аппарат и вызвала службу такси. Зачем навязывать Адаму поручение, за которое она с удовольствием возьмется сама? Из-за того, что она забыла о Надин, ее мучила совесть, кроме того, ей прямо-таки до боли хотелось поговорить с подругой. Может быть, Надин даже отпустит ей грехи, просто пожмет плечами и между несколькими затяжками заверит Леа, что немедленно прекратит свои расследования по поводу Пи, и все проблемы, таким образом, решатся.

Когда наконец подъехало такси, Леа опустилась на заднее сиденье и машина повернула за угол, в зеркале заднего вид она увидела силуэт, подозрительно походивший на Меган.

«Этого не может быть, — с коварной улыбкой на губах подумала Леа. — Меган ни за что не решится оставить кошку без присмотра. Она же такая преданная».

18

Перестрелка

Перед городским бунгало Надин, эйфория Леа несколько ослабела. Она принялась переминаться с ноги на ногу, вместо того чтобы нажать на звонок. Сквозь матовое стекло покрытой белым лаком двери пробивался слабый свет, должно быть, из спальни, находившейся в конце коридора.

Леа снова провела языком по посиневшим губам, глубже запуская руки в карманы парки. Вполне вероятно, что ко всему прочему ей придется звонить кончиком носа, поскольку руки не хотели отцепиться от ткани куртки.

При этом ее меньше всего заботило, что дверь может открыть полуголый незнакомец с бокалом вина в руке. Пока Леа ехала в такси, она, в который раз предлагая водителю добавить отопления в салоне, ломала голову над тем, что скажет Надин. Тем временем в размышления закрадывались видения, как Надин задаст ей жару за то, что она среди ночи разрушила ее любовное гнездышко, принесла дурные вести о всяких там угрозах.

Надин могла быть очень даже бескомпромиссной, когда речь шла о ее эротических удовольствиях. В банке, где она работала, не зря говорили, что она — единственный настоящий парень в коллективе. По сравнению с ней все обладатели костюмов были довольно-таки бесхарактерными, когда после окончания рабочего дня осторожно подходили к вопросу «об этом».

Кроме того, Надин довольно ясно выразилась, когда Леа будет предоставлена аудиенция. «Что ж, — с некоторым испугом подумала Леа, — ничего страшного не случится, если я загляну в окно спальни». Если у парня действительно стоит так долго, что он все еще пользуется правом валяться в постели Надин, то она зайдет в ближайший фастфуд и будет пить там кофе, чтобы не уснуть.

К ее счастью, у Надин был болезненный пунктик насчет того, что соседи не имеют права глазеть на ее участок. И дом был окружен плотной изгородью из различных деревьев и кустов. Посаженная однажды, зелень быстро разрослась сама по себе, благодаря чему этот стильный уголок выглядел так, словно кто-то вырезал пригоршню зарослей и бросил между двумя богатыми частными домами. Конечно, из-за этих дебрей на Надин ополчились все соседи, потому что благодаря ее джунглям им никогда теперь не завоевать первое место за «нашу прекрасную улицу». Но это Надин не волновало, ведь, в конце концов, она знает половину владельцев ипотечного жилья. Никто не станет приобретать себе врага в лице женщины, которая выставляет свою личность напоказ, словно скорпион — жало.

В этот миг Леа была крайне благодарна Надин за ее ярко выраженное территориальное мышление, потому что частично непроницаемый для чужих взглядов вечнозеленый лес давал ей необходимую защиту, когда она осторожно кралась к большому окну спальни на задней стороне дома. Очевидно, Надин не додумалась задернуть шторы. Да и зачем, если у нее были заняты руки? Никто, кроме парочки буков и тисов, не стал бы свидетелем ее ночных удовольствий.

Леа присела за кустом рододендрона и созналась себе, что вся эта акция была дурацкой от начала до конца, когда услышала приглушенный крик. «О кей, — озадаченно подумала она, — парень все еще проявляет активность — так что пора за кофе и рогаликами». Но гусиная кожа, покрывшая руки, причем не от холода, заставила ее остановиться.

Крик был слышен здесь, на улице, очень слабо, это было больше похоже на стон.

«Да что тебе известно о криках страсти? — одернула она сама себя. — Ты — женщина, любимый которой с гордо выпяченной грудью хвастается тем, что отказывает тебе». Тем не менее, ей не удавалось игнорировать резкую перемену настроения. Хотя она продолжала дрожать на холодном ночном воздухе, кончики пальцев пульсировали, а между лопатками образовался раскаленный треугольник.

Леа глубоко вздохнула и на четвереньках поползла под окно. Осторожно подняла голову, чтобы видеть, что происходит в комнате. Открывшийся вид заставил ее окаменеть. Ей показалось, что она очутилась в пузыре воздуха, затерянном во времени и пространстве, в то время как остальной мир сделал магический шаг вперед благодаря машине времени.

Проколола пузырь в конце концов пара карих глаз, уставившихся на нее с той стороны стекла. Потому что Леа, сама того не заметив, поднялась во весь рост и теперь стояла в луче света. Глаза смотрели прямо на нее, в них отражалось радостное возбуждение, совершенно не подходившее к окровавленной физиономии глядевшего на нее Макавити.

На удивление, целеустремленным движением Леа выудила оружие из бокового кармана, затем сбросила парку. Хотя мысли неслись вскачь, она успела заметить, что ствол пистолета холодный и гладкий, а затем положила на курок оба указательных пальца. Поднимая руки и прицеливаясь, она сделала несколько шагов назад.

Макавити по-прежнему не отводил от нее взгляда, и то смешение неприкрытого любопытства, отсутствия какого бы то ни было страха и стыда, горевшее в его глазах, обычно немедленно обратило бы Леа в бегство. Но та часть ее «я», которая отвечала за все всплески чувств, по-прежнему находилась в шоке и во временном пузыре.

Леа видела, как уголки губ Макавити приподнялись в ухмылке, язык сладострастно прошелся по верхней губе. Но видела она и то, как напряглись мышцы на его плечах и руках. Прежде чем он успел прыгнуть, пальцы Леа спустили курок.

Сначала она почувствовала только отдачу в руках, которую умело перенесла на опорную ногу. Затем в незащищенных ушах громыхнул выстрел, за ним последовал звон разлетевшегося на осколки стекла. Леа глубоко вздохнула и заставила себя задержать воздух в легких на миг дольше, чем это было необходимо.

Макавити нигде не было. Перед ней была только освещенная комната.

Леа на миг зажмурилась, расслабила мышцы рук, затем вновь подняла оружие. Целеустремленно направилась к окну, огляделась по сторонам: посреди комнаты стояла большая низкая кровать, на ней, раскинувшись, лежала Надин. В ее растрепанных волосах запутались многочисленные осколки, обнаженное плечо в одном месте даже оказалось поцарапано. Но по сравнению с остальными частями тела плечо выглядело просто нетронутым.

Надин с трудом запрокинула голову назад и уставилась не видящим взглядом на разбитое окно. При этом она заметила Леа и несколько бесконечно долгих секунд спустя узнала ее. Надин изо всех сил попыталась застонать, но кляп во рту заглушал звуки.

Леа коротко кивнула ей, затем осмотрела пространство вокруг кровати. На противоположной стене, на том уровне, где совсем недавно находилась голова Макавити, темнело пятно. Под ним на боку неестественно выгнулся Макавити. Он лежал к ней спиной, и Леа не видела, куда попала пуля. Но она не просто попала, она в прямом смысле слова сбила его с ног. Пока Леа рассматривала лужу крови, образовавшуюся под головой, его обнаженное тело вздрогнуло и наконец застыло неподвижно.

Подошвой туфли Леа вытолкнула несколько торчащих из рамы осколков стекла, затем осторожно влезла на подоконник и дальше в комнату. Очутившись на паркетном полу, она вновь направила оружие в голову Макавити. Она подумывала над тем, не разрядить ли ему в голову всю обойму, но в последний момент сдержалась.

Для того чтобы бежать немедленно, Надин была слишком тяжело ранена. Леа придется потратить время на то, чтобы вызвать «скорую». До тех пор пока не раздастся вой сирены, она каждый раз будет выпускать в голову Макавити пулю, как только он попытается подняться.

Еще раз удостоверившись в том, что Макавити лежит неподвижно, она села на постель рядом с Надин, продолжая сжимать оружие в вытянутой руке. Свободной рукой она вынула кляп, что оказалось не очень трудно. Очевидно, Макавити собирался только сделать крики Надин более приглушенными. Ему не доставило бы удовольствия, если бы она окончательно задохнулась.

— Риск! — простонала Надин. Голос звучал несколько гнусаво, вероятно, из-за того, что нос был сломан, и из него темными струйками постоянно текла кровь. Надин с трудом повернула голову и выплюнула на подушку темную струю. Леа заставила себя отвести глаза от образовавшейся лужицы, которая сверкала, словно лакированная, а потом начала впитываться в подушку.

Хотя Макавити не шевелился, Леа выстрелила в него еще раз, угодила в шею, кожа на ней тут же взорвалась, словно вулкан. Он захрипел, руки его инстинктивно сомкнулись на ране, и он перевернулся.

Леа некоторое время смотрела на его искаженное болью лицо. Ей очень хотелось посветить на него фонариком, чтобы видеть малейшее движение. Может быть, это искупит надрез, красовавшийся вокруг шеи Надин. Не особенно глубокий надрез, в стороне от сонной артерии, сделанный исключительно ради садистского удовольствия. Кто-то хотел поразвлечься и очень старательно следил за тем, чтобы игрушка не испустила дух сразу же.

Леа изо всех сил потянула, пытаясь освободить связанные за головой руки Надин. Когда та всхлипнула от боли, Леа наконец отложила оружие в сторону и постаралась осторожно, но быстро развязать узел. Это оказалось трудной задачей, поскольку Надин от боли сильно тянула путы, и узлы словно расплавились. Кроме того, поверхность нейлонового волокна из-за натертой кожи покрылась пленкой.

Ногти Леа все скользили и скользили по нейлону, это было больно, но она тем не менее заметила несколько свежих ожогов под левой грудью Надин, составлявших вместе букву М. Как же ей хотелось немедленно подскочить к стонущему мужчине и разорвать его на части голыми руками. Но Надин, которой процедура избавления казалась слишком долгой, снова потянула путы, поэтому Леа пришлось удвоить усилия.

Тем временем Макавити удалось подняться и прислониться к стене. Сильно раскачиваясь из стороны в сторону, он одной рукой держался за огнестрельную рану на шее. Между пальцами текла кровь — впрочем, не так обильно, чтобы надолго вывести его из строя. С помощью свободной руки, подтянув ноги, он пытался удержать равновесие. Он представлял собой удивительное зрелище: можно было подумать, что перед ними пьяный, споткнувшийся обо что-то и сильно поранившийся.

Медленно, словно марионетка, которую за ниточки дергает кукловод, Макавити поднял голову и встретился взглядом с Леа. Прямо под его левой скулой зияла черная дыра — там, куда угодила первая пуля. «Неплохое попадание», — подумала Леа, продолжая сражаться с неподдающимися узлами. Раненая половина лица казалась странно искаженной, кожа вокруг пулевого отверстия была опалена и опухла. Тем не менее, хорошо было видно, что кровь остановилась. Итак, демон уже поработал на славу.

Макавити открыл рот, но вместо слов оттуда полилась кровь. Лицо при этом нервно исказилось, словно он никак не мог понять, почему парочка пустяковых царапин так сильно попортила ему игру.

Наконец Леа удалось развязать узлы, и окровавленные путы упали на кровать. Надин застонала, когда Леа помогла переместить руки вперед. От противоположной стены послышалось бульканье, показавшееся Леа подозрительно похожим на смех. С застывшим лицом она снова схватилась за оружие, мысленно нарисовала на покрытом темными волосами торсе Макавити мишень и выстрелила.

Выстрел прогремел в ее ушах далеко не так громко, как два его предшественника. Пожалуй, на протяжении нескольких дней ей не будут докучать ни мяуканье Миноу, ни приступы ярости Адама. Все звуки, лежавшие ниже уровня пневматического молота, превратятся в монотонное попискивание.

Надин удалось положить одну руку на истерзанную грудь и согнуть дрожащие ноги. Затем она накрылась уголком скомканной простыни. Леа была ей за это очень благодарна: теперь ее взгляд не будут притягивать следы укусов, протянувшиеся вдоль аорты, под левой грудью, через весь живот и к бедрам. Вокруг них образовались кровоподтеки, и создавалось впечатление, что тело Надин обвивает гирлянда фиолетовых цветов всех оттенков. Леа старалась не прослеживать эту гирлянду до конца. Ее потребность увидеть ужасные подробности того, чему подверглось тело подруги, была абсолютно удовлетворена. Теперь осталось только жгучее желание отомстить Макавити.

Она сделала пару шагов и оказалась прямо перед ним. Пока она раздумывала, куда выпустить следующую пулю, Макавити оторвался от стены и упал навзничь. Вытянул перед собой все четыре конечности и вызывающе уставился на Леа, а рана в его животе сильно пульсировала, словно жила своей собственной жизнью. Мгновение Леа пыталась найти одеяло и набросить ему на бедра. Было совершенно очевидно, что все это доставляет Макавити совершенно противоестественную радость.

— Ты стреляешь слишком часто, — неестественно хриплым голосом проговорил он. Но Леа хорошо знала, что еще несколько минут — и от ран не останется никаких следов. Они заживали потрясающе быстро. — У тебя осталось всего три пули.

— А больше мне и не нужно, — несколько самоуверенно ответила Леа. — Я тебе просто-напросто прострелю сердце, а пока ты будешь истекать кровью, принесу кухонный нож и отрежу голову. Всегда хотелось посмотреть, как сраные демоны собирают себя по частям.

— Это же чистейшей воды свинство. Спорим, тебя затошнит, прежде чем ты перережешь мне глотку? Кухонным ножом! Ты ничего в этом не понимаешь, тупая корова!

Пока обиженная Леа собиралась с мыслями для ответа, сзади прохрипела Надин:

— Мы отрежем этому гаду кое-что другое и станем наблюдать, как он будет пытаться выловить это из туалета.

— Как жаль, что я не успел оставить в этой заносчивой шлюхе сувенир, — с ненавистью прошипел Макавити. — Неудавшееся перевоплощение — это такое увлекательное зрелище!

— Не позволяй этой извращенной свинье разговаривать, кончай с ним, наконец! — Надин слегка приподнялась и уставилась на Макавити полным ненависти взглядом.

Несмотря ни на что, Леа испытывала облегчение: у подруги достаточно сил для того, чтобы требовать линчевания, значит, хотя бы ее личность не пострадала. Даже после нападения Надин была острее на язык, чем она.

Раздираемая противоречивыми чувствами, она прицелилась, собираясь выстрелить в сердце, но замешкалась. Макавити был прав: три выстрела — это совсем немного для противника, который все равно поднимается. А кроме этого оружия противопоставить ему было нечего. Девушка затравленно огляделась. Что делать: выстрелить этому ублюдку, который валяется у нее под ногами, в голову, а затем связать руки за спиной теми же самыми путами, что были у Надин? Впрочем, она сомневалась, что обычный узел достаточно долго сможет удерживать Макавити в неподвижности до тех пор, пока наконец подоспеет подмога.

И, словно прочтя ее мысли, Макавити язвительно ухмыльнулся:

— Интересно, что подумает полиция, когда обнаружит меня в луже крови, с множеством ранений? Они наверняка сначала займутся девкой с оружием. А пока все опомнятся, Пи успеет потянуть за нужные ниточки, и тебя, как безумную, запрут в сумасшедший дом, а твоя подруга тем временем совершенно неожиданно умрет от потери крови. Убирайся, сладкая моя, пока еще есть возможность.

Окончательно потеряв терпение, Леа вогнала ему в бедро пулю номер четыре. Целилась она при этом гораздо выше.

Издав глухой стон, Макавити обхватил руками рану, из которой фонтаном била кровь.

— Да будь ты проклята, я же точно истеку кровью!

Однако, похоже было, что рана оказалась не настолько серьезной, потому что сквозь вызванные болью проклятия прорывался смех, и к Леа вернулся страх. Ее руки тут же задрожали, словно перенапряженные мышцы больше не могли удерживать оружие. Она осознала, что язык ее словно прилип к гортани, отказываясь пропускать такой необходимый воздух. Внезапно всего воздуха в комнате стало недостаточно, чтобы дать легким Леа возможность дышать.

«Боже, хоть бы продержаться еще пару минут», — подзадоривала она себя. Ей уже чудилось, что она слышит слабый вой сирены, но, может быть, из-за шума в ушах ей это только казалось. Как раз в тот миг, когда Макавити отнял руки от раны, которая постепенно переставала кровоточить, Надин с яростным воплем вырвала пистолет из дрожащих рук Леа.

— Я пристрелю эту свинью! Ты никогда больше не поднимешь свою мерзкую рожу, жалкий ублюдок!

Надин выстрелила, прежде чем Леа успела отреагировать. Неожиданная отдача вырвала пистолет у нее из руки, он со стуком упал на паркет и закатился под кровать. Леа поспешно повернулась к Макавити, как оказалось, только затем, чтобы увидеть: пуля, выпущенная Надин, всего лишь чиркнула по черным волосам и слегка оцарапала кожу головы.

Рядом с собой Леа заметила движение: Надин собиралась броситься на Макавити. В последний миг девушка обхватила подругу за талию и потянула к себе. Несмотря на слабость, Надин сопротивлялась как безумная, и Леа пришлось призвать на помощь всю свою силу, чтобы снова уложить разбушевавшуюся женщину на постель.

— Руки прочь, я убью его! — кричала Надин, колошматя кулаками по лицу и рукам Леа, однако, в конце концов, уступила и, обессилев, вытянулась на кровати.

В тот миг, когда Леа собиралась поднять с пола пистолет, она ощутила на своих волосах безжалостную железную хватку. Не тратя лишних слов, прихрамывающий Макавити поволок ее за собой. Все произошло настолько быстро, что у нее даже не было возможности защититься. Макавити просто тянул ее за собой через комнату, и от резкой боли, когда он прядями вырывал ей волосы, перед зажмуренными глазами вспыхивали молнии.

В следующий миг Макавити грубо швырнул ее, и она вылетела в окно головой вперед. При этом один из оставшихся в раме осколков, торчавших, словно рифы, во все стороны, порвал ей брючину и оцарапал бедро. Но эта боль не достигла сознания Леа — оно было всецело поглощено неожиданным ударом о каменную террасу.

Оглушенная, она лежала на спине. Прежде чем сознание покинуло ее, она увидела над собой расплывчатый демонический оскал. Потом ее подхватили и понесли. Леа закричала от боли: Макавити схватил ее за безжизненно болтающуюся из-за вывихнутого плеча руку и поволок прямо через сад. Леа, словно обезумев, делала один за другим с трудом дававшиеся шаги, будучи не в состоянии отнять у мучителя раненую руку.

Когда они выбрались на освещенную дорожку, в конце улицы, еще покрытой утренней дымкой, она заметила силуэт бегуна. Интересно, как отреагирует этот человек при виде окровавленного голого мужчины, который тащит за собой почти бесчувственную женщину? Наверное, ему будет достаточно одного взгляда на лицо Макавити, в котором отражается смесь мании величия и желания рушить все на своем пути, чтобы он выжал из своих ног все, что только можно. И только дома, после того как проверит все замки и вооружится бейсбольной битой сына, он позвонит в полицию. К тому времени Макавити давным-давно исчезнет вместе с ней. Но прежде чем силуэт бегуна успел четче обозначиться в утреннем мареве, он исчез в одном из подъездов. С губ Леа сорвался вздох разочарования, и она возненавидела себя за эту слабость.

Макавити злорадно улыбнулся, и это окончательно стряхнуло с нее оцепенение. Затем он схватил ее за шею и впечатал в губы поцелуй. Он так крепко прижимал свой рот к ее, что нижняя губа у Леа лопнула. Кончик его языка с наслаждением прошелся по ране, затем он ненадолго засосал ее губу, словно игривый любовник.

Леа с отвращением отвернулась. Движение вспыхнуло тупой болью в плече. Сознание заволокло туманом, когда она попыталась отстраниться. Безрезультатно.

Макавити ухмыльнулся.

— А я и не думал, что ты такая чувствительная. Интересно, в какие же игры играет с тобой Адам?

— Иди к черту! — из последних сил ответила она.

— Я там уже был, — скучающим голосом ответил Макавити. Затем, не колеблясь ни секунды, вправил ей вывихнутое плечо.

На мгновение ей показалось, что все тело вспыхнуло — настолько жгучей была боль. Но после всех ужасов прошедшей ночи она перешла какую-то границу и переключилась на минимальный режим: Леа потеряла сознание. Последняя мысль ее была о реве сирены где-то вдалеке. По крайней мере, Надин теперь будет в безопасности.

19

Кровавая жертва

Первыми к жизни вернулись вкусовые ощущения Леа: что бы там ни насобиралось у нее во рту, на вкус оно было как мягкая почва. С металлическим привкусом. Оно медленно заполняло рот, отодвигая язык. Язык, который казался чересчур толстым. Раздутое инородное тело. Затем жидкость потекла вниз по глотке, и когда она уже решила, что сейчас задохнется, мускулатура вспомнила о своих обязанностях и заставила ее сглотнуть. Тут же образовалась новая горькая лужа. Очевидно, она сильно укусила себя за язык.

Леа с трудом подавила подступающую к горлу рвоту и сделала попытку ощутить остальные части тела. Но все, что было ниже горла, словно умерло.

«Ну ладно, — подумала она, и мысли двигались в голове на удивление медленно. — Тогда я немного отдохну. Почему бы и нет?»

Сквозь беспамятство ее сознания достигло монотонное гудение, оставляя след из огней, манивших ее вновь подняться из тьмы. Пока она нашептывала сама себе, что это все не важно, что она слишком устала и измотана, что ей срочно необходимо отдохнуть, а то, что находится вне ее тела, наверняка не вызовет никаких радостных эмоций, Леа отправилась в путешествие в «Здесь и Сейчас».

По мере того как отступало беспамятство, гудение быстро теряло свою равномерность и зазвучало как чужой голос, произносивший какую-то тарабарщину. До ушей Леа доносились обрывки разговора. Хотя отдельные места были абсолютно неразборчивы, так как были слишком разрознены, ей стало ясно, что пришла в себя она явно не в уединении.

Сознание постепенно приходило в норму, и вновь ощущаемое тело приветствовало ее неконтролируемой дрожью. Все в ней тряслось и вибрировало, как будто она лежала в луже воды под напряжением. Даже зубы постоянно стучали друг о друга. Такая малость, но тем не менее, Леа не удавалось взять их под контроль. Можно было утверждать, что у не вообще ничего не получалось: хотя веки сильно дрожали, открыть их она не могла. Губы тоже не открывались. Не двигались даже челюсти, чтобы освободить немного места для раненого языка.

Спустя несколько минут железного напряжения Леа сдалась, решив, что пускай тело продолжает дрожать, и вместо этого сосредоточилась на голосах. Она определила, что они находятся где-то в стороне, и решила, что говорящих, по меньшей мере, двое, а то и трое.

— Где же еще мог происходить обмен?

Слова растягивались, образуя эхо. Леа потребовалось мгновение, чтобы из звуков составить нормальное предложение, поэтому ответа она не услышала. Говорящие, должно быть, стояли вплотную друг к другу, что не особенно помогало ей понять, о чем они говорят.

Послышалось странное кудахтанье, которое она, в конце концов, идентифицировала как смех.

— А потом я засунул бы ее в багажник и в одиночку принес сюда? Что за абсурдная идея: пока я в уединении жду результатов, ненормальный друг этой женщины уже, возможно, идет по моему следу. Ему достаточно дождаться подходящего момента, а потом наброситься сзади. Нет, думаю, лучше будет, если мы станем ждать результатов вместе. Ваше присутствие, дорогой мой, гарантирует тот факт, что ваши люди проявят достаточно усердия, чтобы защитить меня.

Повисло молчание, позволившее Леа осознать услышанное. Только она собралась было объявить, что у задачи нет решения, как к ней вернулась память. Внезапно ей стало легче оттого, что она дрожит всем телом. Не нужно было долго думать, чтобы догадаться, к кому ее отволок Макавити: генетик Кицу Акинора получил свои тринадцать сребреников, и Пи наконец решит задачу, которая так долго не давала ему покоя. Она лежала — совершенно беспомощная — всего лишь в нескольких шагах от него, не будучи в силах дать какой-либо отпор.

От ужаса она почти сумела открыть глаза, но они тем не менее ни на что не реагировали. Определенно, пока что лучше разыгрывать из себя бессознательную добычу. Потому что, какой прок сейчас от оглушенного тела? Протестовать или бежать в таком состоянии — исключено. Поэтому она будет слушать дальше и составит картину текущей ситуации. «Может быть, Акинора удовлетворится одним забором крови?» — пыталась она подбодрить сама себя. В конце концов, он ведь собирался получить из ее крови информацию для изысканий на высоком научном уровне. Наверняка ее потом одурманят и бросят где-нибудь в парке на скамье. Конечно же, ей ничего не сделают, чтобы Акинора при необходимости мог повторить процедуру.

«Ну еще бы, — услышала Леа циничный внутренний голос. — Конечно, Акинора, после того как возьмет кровь, еще и предложит тебе горохового супа, чтобы ты побыстрее встала на ноги».

Ситуация была безнадежной. Леа уже почти приготовилась к тому, что придется гипервентилировать легкие, чтобы «отключить» панику, но грудь ее продолжала подниматься и опускаться так же равномерно, как если бы она лежала у себя дома в своей постели, а рядом мурлыкала Миноу. Она с удивлением обнаружила, что, похоже, чувства отделились от тела. Оно дышало, сглатывало и дрожало с неестественным упорством, не обращая внимания на состояние ее души.

— Я по-прежнему не совсем понимаю, почему вы так сильно интересуетесь моим спонсором. Ведь вам не угрожает никакая опасность с его стороны, — продолжал Акинора. — Если возник интерес, он наверняка уже обратился бы к вам — в конце концов, среди вам подобных, вас, каждая собака знает, извините меня за такое сравнение.

— Чисто в превентивных целях. Когда кто-то в нашем мире поднимает такой шум, стоит быть информированным как можно лучше.

Хотя голоса по-прежнему доносились до ушей Леа искаженными, она сразу же узнала, кому принадлежит этот. Мягкий и в то же время холодный. Итак, Пи решил собственноручно добить жертву, отказавшись от услуг Адама.

Как чудесно теперь все обернулось для старой паучихи: Надин после ночки с Макавити как следует подумает, стоит ли это, опасности повторной встречи с этим садистом. Леа находилась там, где и предполагалось согласно первоначальному плану — в исследовательских лапах Акиноры. Пи получил информацию о таинственном незнакомце, а Адам подумает, что она опять отвернулась от него — после того как исчезла, не оставив даже записки. Стоило также опасаться, что он тяжело ранен и ему даже в голову не приходит искать ее.

Вновь раздался клокочущий смех Акиноры.

— Поднимает шум? Я вас умоляю! Если бы этот легавый не шел так упорно по его следу, вы никогда не обратили бы внимания на моего спонсора. Парочка слухов то тут, то там — кто заметил бы узор, когда вам подобные, так сильно заняты каждый сам собой. Весь размах достиг бы вас только тогда, когда вы сами стали бы объектом его интересов. А тогда уже было бы слишком поздно. Если хотите, чтобы у вас в палисаднике было чисто, просто избавьтесь от этого Адама. Похоже, он слегка вышел из-под контроля, хороший песик.

— Очень мило с вашей стороны, что вы ломаете голову над моими проблемами. — Голос Пи постепенно приобретал контуры, и Леа даже показалось, что в нем появились стальные нотки. Предупредительный выстрел. — Но, как вы уже говорили, Адам — легавый пес. В поисках этой женщины он сначала обыщет самые вероятные места — например, ваш институт. Поэтому на данный момент не так уж и плохо, что мы с вами находимся в месте, куда он направится только кружным путем. А к тому времени мои люди его поймают, и у нас с вами станет одной проблемой меньше.

— Вы должны поймать его прежде, чем он поднимет переполох среди моих. Это в ваших собственных интересах! — Акинора не мог дальше сдерживать волнение, Пи постепенно загонял его в угол. — Мой спонсор не любит, когда кто-то подглядывает к нему в карты. Если кому-либо придет в голову задавать слишком много вопросов, его реакции хватит на то, чтобы прийти к решению «табула раса». А свою связь с этим Адамом, вы по простоте душевной, сами выставили напоказ.

Возникла пауза, во время которой Леа предприняла очередную попытку открыть глаза. Ей становилось жутко от возникшего напряжения.

— Господин Акинора, то, что вы постоянно упоминаете о всесилии своего спонсора, заставляет меня усомниться в его истинном влиянии. Так что прекращайте важничать! Лучше подумайте о том, что этому ящичку давно пора было выдать результат, чтобы вы могли выполнить свою долю соглашения. У меня нет желания и дальше находиться в этом пыльном местечке.

— Если бы у нас на хвосте не висел этот взбесившийся пес, мы могли бы воспользоваться компьютером в моей лаборатории. Думаете, мне доставляет удовольствие работать на этой допотопной аппаратуре?

Вновь повисло молчание. До слуха Леа доносились только монотонное жужжание процессоров и пощелкивание неоновых ламп.

Итак, оба заговорщика исходят из того, что Адам бросится ее искать. Вероятно, охота уже началась, и теперь Адам найдет ее, это только вопрос времени. Леа слегка расслабилась. Если Адам действительно так хорош, как опасаются эти двое, он найдет ее, вероятно, прежде чем Акинора избавится от нее во имя науки.

Зажужжал принтер, послышались шаги нескольких пар ног. Леа воспользовалась возможностью и с усилием приоткрыла глаза. Но единственное, что она увидела, это яркий свет. Глаза невольно закрылись снова, и ей понадобилось немало усилий, чтобы вновь открыть их. Постепенно она привыкла к свету и различила очертания нависающего над ней потолка, по которому тянулись провода и разнообразные трубки.

— Ну что, — спросил Пи гораздо более внятным голосом. — Есть у вас теперь доказательства, чтобы мы могли перейти к сути нашего соглашения?

Акинора издал только обнадеживающее сопение.

Леа удалось повернуть голову и краем глаза увидеть свои дрожащие руки. Она с облегчением обнаружила, что ее не привязали к носилкам. Но рукава свитера были сильно закатаны, а из вены торчала полая игла. Кто-то поставил ей катетер, чтобы в любое время взять кровь или впрыснуть что-то в вену. От вида иглы ее затошнило, и она заставила себя перевести взгляд немного вверх. Угол комнаты, оказавшийся в поле ее зрения, был заставлен дешевыми рабочими столами на колесиках, загруженными разнообразными приборами. Все было какое-то пожелтевшее и несколько запущенное, точно так же, как и покрытый линолеумом пол и стул-вертушка, стоявший перед столом, на который ее и положили.

— Я не совсем уверен — вот это действительно могло бы быть свидетельством отклонения от нормы. Но мне нужно намного больше данных, чтобы их классифицировать. — Хотя голос Акиноры звучал очень сосредоточенно, в нем были слышны нотки восхищения, наводившего на мысли о мальчике, который обнаружил под камнем блестящего жука.

— Так вот вам долгожданное отклонение от нормы и материал для доказательств в достаточном количестве, чтобы как следует подойти к вопросу. А мне наконец-то хотелось бы в свою очередь узнать о том отклонении от нормы, благодаря которому возникла вся эта суматоха. — Слова Пи сопровождались ритмичным постукиванием. Леа без труда представила себе, как покрытые черным лаком ногти стучат по фанере, потому что Акинора углубился в дебри данных, вместо того чтобы отвечать на поставленный вопрос.

Леа изо всех сил напрягла шейные сухожилия, чтобы наклонить голову. Несмотря на то, что она сильно ударилась при этом бровью о стол, боли она не ощутила. Только давление, которое тут же унесла теплая волна. Что бы там они ей ни вкололи, действовало оно просто великолепно.

Ей потребовалось мгновение на то, чтобы сфокусировать зрение. Акинора стоял, склонившись над грудой листков, а Пи — рядом с ним, скрестив на груди руки. Ни один, ни другой не обращали на нее ни малейшего внимания. Миновав груду устаревшей техники, взгляд ее упал на Макавити, который стоял, прислонившись спиной к шкафу, и смотрел прямо на нее. Взгляд Леа тут же застыл от ужаса, и ей даже не удалось опустить веки, чтобы не видеть это ненавистное лицо.

Макавити продолжал пялиться, нимало не смутившись. Под левой скулой еще виднелось красное пятно — как раз в том месте, куда попала пуля Леа. В остальном он выглядел совершеннейшим живчиком в своем темном, сшитом на заказ костюме. Даже волосы еще были мокрыми. Итак, у него было достаточно времени, чтобы зализать раны и принять душ. А значит, она пролежала без сознания, по меньшей мере, пару часов. Достаточно ли времени для Адама, чтобы взять след и обнаружить ее?

Пока Леа и Макавити безмолвно смотрели друг на друга, Пи, обращаясь к Акиноре, начинал проявлять все больше нетерпения, поскольку тот, очевидно, отказывался отложить пачку бумаг и наконец выдать Пи обещанную информацию.

— У нее глаза открыты, — произнес наконец Макавити своим необычным голосом, безо всяких усилий перекрывавшим шипение Пи.

Эти слова даже Акинору заставили оторваться от бумаг. Он торопливыми шагами устремился к столу, на котором лежала Леа. Но внезапно остановился: очевидно, ему не хотелось находиться там, где до него мог дотянуться Макавити.

— Это наверняка всего лишь рефлекс. Вообще-то она должна еще быть без сознания… Была ли еще какая-нибудь реакция, кроме подрагивания век? В данный момент мне не хотелось бы вводить повторную дозу.

По лицу Макавити промелькнула улыбка.

— Я сейчас посмотрю внимательнее.

Несколько быстрых шагов — и вот он уже рядом с Леа, закрывая обзор топчущемуся в нерешительности Акиноре. Послышался скрип подошв, когда Акинора обернулся, чтобы, прошипев: «Уберите от этого свои руки», устремился к своим распечаткам, которыми уже занялся Пи.

Макавити небрежно опустился на корточки, и его антрацитового цвета глаза оказались на одном уровне с глазами Леа. Лицо находилось на расстоянии всего лишь нескольких сантиметров, и она могла хорошо видеть его мимику. Вокруг губ образовалась похотливая складка, а сверкание глаз выдавало, что он не собирается ограничиваться одним только осмотром. Его запах проник ей в нос и укрепился там. К сожалению, аромат мыла не смог подавить подспудную агрессивную ноту, так хорошо подходившую к самому существу Макавити.

Леа чувствовала себя в буквальном смысле слова запачканной вынужденной близостью к нему, но страх пересилил отвращение. Она видела, на что способен Макавити. Уголки его губ снова приподнялись, но выражение лица больше походило на оскал зверя, обнажающего клыки, чем на улыбку.

— Похоже, это действительно был всего лишь рефлекс, — бесцветным голосом произнес он, но радость, написанная на его лице, уличала его во лжи.

После того как Макавити дал отбой, Пи немедленно принялся снова уговаривать Акинору. Макавити выждал немного, чтобы удостовериться, что оба полностью поглощены своими собственными делами. Затем медленно вытянул указательный палец и коснулся переносицы Леа.

Если бы это было возможно, девушка открыла бы рот и закричала: «Я уже проснулась!», чтобы Акинора ввел ей снотворное, и она не видела больше ничего из того, что происходит вокруг. Но эта область возможностей ее тела по-прежнему не поддавалась влиянию. Зато наконец участились сердцебиение и дыхание.

Кончик пальца Макавити спустился по щеке к губам Леа, ненадолго задержавшись в уголке. Затем его большой палец с наслаждением прошелся по ее нижней губе, и она вспомнила о ранке, которую оставил там грубый поцелуй Макавити. С ее губ сорвался стон отвращения.

На миг Макавити остановился, но поскольку ничто не указывало на то, что кто-то услышал изданный ею звук, а Леа была не в состоянии позвать на помощь, он пожал плечами.

— Не повезло, красавица моя, — тихо произнес он.

Макавити сжал руку в кулак и слегка надавил ей на подбородок, так что ее рот немного приоткрылся. Когда он снова попытался провести большим пальцем по ее губам, Леа предприняла попытку отвернуться. Но Макавити схватил ее свободной рукой за шею и повернул лицом к себе. Он обиженно надул губы и покачал головой, словно имел дело с невоспитанным ребенком. Затем склонился вперед, и Леа ощутила его язык на своей незащищенной шее. В нос попали несколько темных волосинок.

Макавити укусил. От ужаса Леа удалось даже подтянуть ноги и немного приподнять бедра, но она тут же снова бессильно опустилась на стол.

— Тише, ягненочек, — прошептал Макавити. Его рот находился всего лишь в нескольких миллиметрах от ее кожи. Рана, нанесенная им, пульсировала, и Леа чувствовала сердцебиение прямо в мозгу. — Это всего лишь маленькая компенсацию за ту кровь, которую я из-за тебя потерял. — Он нежно коснулся окровавленными губами краешка мочки уха, затем снова вернулся к шее.

Леа наконец удалось открыть рот, но из него вырвался только приглушенный крик. Горло дрожало. Рот Макавити опустился немного ниже и наметил следующий укус. Девушку охватила паника. Слизнув еще немного крови с раны, Макавити слегка отстранился и заставил ее взглянуть ему в глаза.

— Это всего лишь компенсация, — произнес он таким тоном, словно собираясь торговаться за ее кровь. Но Леа слишком хорошо понимала, что ее страх возбуждает его.

Она с удовольствием испортила бы ему всю игру и холодно глядела на него. Но девушка и в самом деле была до смерти напугана и не могла сдержать тихого повизгивания. Не может быть, чтобы это когда-то тоже было человеком, это существо, закрывшее ей обзор своими голодными глазами. Эта жадность, радость мучения, удовлетворение от сознания собственного превосходства — все это выдавало полнейшее бездушие. Макавити испачкал Леа знанием, что существует нечто столь ненормальное, как он. Не порождение кошмарных снов, а живая, дышащая реальность. Леа закрыла глаза, будучи не в состоянии выдержать еще хотя бы миг зрелища этого создания.

Макавити вновь склонился над ее шеей, тем временем опустив руку в вырез рубашки и нежно, словно любовник, провел кончиками пальцев по груди. Это прикосновение окончательно вернуло тело Леа к жизни: ее конечности задрожали, как будто кто-то пропустил сквозь нее ток. Она напрягла мышцы и сухожилия рук. Но прежде чем она успела оттолкнуть от себя Макавити, рука из ее декольте убралась.

Адам не мог сказать, сколько он простоял в проеме двери, наблюдая, как Макавити склоняется к Леа и кончиком языка облизывает темные следы укусов на ее шее. Разум подсказывал, что речь может идти только о мгновении, но картина перед его глазами была настолько четкой, как будто он смотрел на нее всю свою жизнь. Страх за ее благополучие, который едва не свел его сума, пока он носился по городу, был забыт.

Леа лежала неподвижно, и хотя Адам чуял ее страх и отвращение, он ощутил, как в нем поднимается всепоглощающая ярость, еще более усиливающаяся возбуждением Макавити. Он видел отпечаток каждого зуба на ее коже, светящийся красным узор. А посередине… темное бордо, пронизанное струйкой выплескивающейся крови. То, что не попадало на губы и язык Макавити, сверкающими потоками сбегало вниз по шее.

Эта расточительность окончательно привела демона в бешенство. «Она принадлежит мне, — возмущенно думал он. — Только мне». Но на этот раз собственная ярость Адама и с трудом сдерживаемая ревность оттеснили желание демона на задний план. Он хотел броситься вперед и потратить свой жгучий гнев на то, чтобы разорвать Макавити прямо в воздухе. Но еще сильнее было желание наказать Леа за то, что она так безропотно ведет себя, и тут же взять ее на руки, заговорить с ней, успокоить.

И было еще кое-что, что не хотел осознавать Адам и что заставляло его остановиться, хотя рука Макавити уже собиралась скользнуть под рубашку Леа. Темное желание, вызванное ее лежащим телом и кровоточащей раной на ее шее. Стало просто невозможно различить желание демона и собственное.

И тут же он осознал, как Леа изо всех сил, несмотря на то, что тело ее не может двигаться, пытается оказать отпор, и неописуемое влечение, только что мучившее и вызывавшее чувство стыда было забыто. Разум вновь вступил в свои права.

Краем глаза он заметил Пи и Акинору, поглощенных спором. Срываясь с места, чтобы осадить Макавити, он проигрывал в уме возможности, как унести Леа неповрежденной из этой полной чудовищ комнаты. Даже желание погрузиться в ее тело, словно в озеро крови, испарилось.

Леа открыла глаза и несколько секунд смотрела на удивленное лицо Макавити. Затем его отбросило в сторону, и уже в следующий миг послышался хруст костей.

Леа рывком подняла голову и увидела, что Адам отпустил руку Макавити, которой он только что, видимо, изо всех сил ударил по краю стола. От ярости глаза Адама превратились в узкие щелочки, но даже в них виднелись неземные зеленые искры. Он схватил Макавити за шею и несколько раз ударил лбом об стол.

Сила, с которой действовал Адам, казалась почти механической, но за ней стояла сосредоточенная ярость. Лицо его посерело, на щеках выступили ярко-красные пятна. Казалось, он взорвется, если немедленно не отомстит Макавити.

Когда Адам ослабил хватку, крупный мужчина рухнул на пол. Не моргнув глазом он шагнул к лежащему на полу Макавити. Но в тот миг, когда Адам хотел наступить на него, выстрел в плечо заставил его опомниться.

Адам застонал и обернулся. При этом он задел бедром стол и немного качнулся вперед. Леа видела, что он сжал зубы от боли. Обхватив рукой рану чуть выше локтя, он пытался сохранить ровное дыхание.

Леа осторожно коснулась кончиками пальцев свисавшей плетью руки. Адам тяжело сглотнул и посмотрел на нее. Многообразие чувств, отражавшихся в его глазах, захлестнуло ее: облегчение и ревность, ярость и боль, беспокойство и готовность к борьбе. И искорка желания — когда взгляд упал на ее окровавленную шею.

— Какая неприятная ситуация, — раздался из глубины комнаты голос Пи. В нем явно прозвучало недовольство — как будто какой-то незваный гость нарушил уютные посиделки. — Почему ты просто не занимаешься тем, чего от тебя ожидают, Адам? Мы ведь вчера вечером так мило договорились насчет того, что ты попытаешься вычислить нашего незнакомого друга по притоку денежной массы в институт. Вместо этого ты устроил тут весьма неаппетитную сцену.

Адам отнял руку от раны и приложил поблескивающий от крови указательный палец к губам. Затем подмигнул Леа, и ей показалось, что на его лице промелькнуло довольное выражение.

В принципе, она совершенно не собиралась вмешиваться в это безумие. Потому что тогда, в доме Этьена Каррьера, она научилась, по крайней мере, одной вещи: когда сходятся бессмертные, лучше убрать свое бренное тело подальше с линии огня. Особенно когда в Адаме проявляется демон и потирает руки в предвкушении битвы.

— Очень хорошо, что мы оба, очевидно, не торопимся сдерживать свои обещания. — Адам обернулся к Пи и встал, элегантно облокотившись на стол. В его голосе сквозило неприкрытое веселье, как будто он считал Пи конченым слабоумным — только потому, что указал ему на этот факт. — Но было просто невозможно не обращать внимания на вой сирены, когда этот наш безумный друг мучил женщин, будто ему не терпится попасть в эксклюзивную статью в бульварной газетке. Как думаешь, как быстро распространится новость о том, что обнаружена женщина, вся искусанная, со множеством ран, в комнате, полной пуль и кровавых луж, которая ругается на чем свет стоит и шарахается от всех санитаров и полицейских мужского пола? Этот след было просто невозможно не взять.

Леа не устояла перед искушением взглянуть краешком глаза на Пи. Как обычно, он стоял, прямой, словно свеча, скрестив руки на груди, небрежно помахивая пистолетом. Очевидно, Пи мало беспокоило то, что Адам может совершить внезапный прыжок.

Зато Акинора казался не таким уверенным в себе и спрятался вместе со своими драгоценными распечатками за канцелярским шкафом. Впрочем, тем самым он загнал себя в ловушку, потому что между ним и выходом теперь стоял Адам, который как раз проверял раненую руку на работоспособность.

— Леа внезапно исчезла, а Надин пережила нападение а-ля Макавити. Совсем нетрудно было сделать соответствующие выводы. Да еще и перед институтом Акиноры стоит парочка твоих людей. Идея предпринять вылазку в старую лабораторию Акиноры лежала, таким образом, прямо на поверхности. Так к чему все эти глупости? Нужно было просто сказать мне, что Леа у тебя. Мы могли бы договориться, Пи.

Пи пожал плечами.

— Могли бы, конечно. Но Акинора может непосредственно дать мне то, что нужно. Я просто предположил, что все устроится ко всеобщему удовольствию. Прежде чем ты понял бы: в чем дело, Акинора уже получил бы кровь, я — нужную мне информацию, а ты — назад свою Леа. Так думал я. К сожалению, ты оказался проворнее, чем я рассчитывал.

— Ты имеешь в виду, что я умнее, чем ты до сих пор думал. Так что лучше не трать усилия, чтобы уверить меня в том, будто бы я получил бы Леа обратно. Для этого ты слишком любишь преподавать другим наглядные уроки. Я навел справки о прошлом не только Акиноры.

Пи безразлично пожал плечами, словно говорил: ну и что? Теперь карта легла иначе.

«Как же, как же, спортсмен-любитель, — подумала Леа. — Ты — мстительный негодяй, к которому лучше не поворачиваться спиной». Потому что, судя по крепко сжатым губам Пи, он относился к ситуации ну никак не спокойно.

Тем временем Макавити несколько оправился после хватки Адама и попытался подняться. Адам отреагировал немедленно. Он позволил Макавити проползти еще немного на животе, а потом нанес удар по почкам. Противник снова обмяк. Когда каблук Адама оказался на шее у Макавити, раздался голос Пи, одновременно со щелчком снятого с предохранителя пистолета.

— Давай не будем перегибать палку.

Поскольку было не похоже, что Адам собирается слушаться приказа, Пи недолго думая направил пистолет в голову Леа. Та по-прежнему лежала на боку. Была хорошо видна рана на шее, из которой, ритмично пульсируя, стекала тоненькая струйка крови. Леа смотрела прямо в черное дуло пистолета, а холодная и расчетливая часть ее разума тут же подсказала, что Адам никак не может быть быстрее пули.

В приказе Пи слышалась нотка, свидетельствовавшая о том, что он с большим трудом сдерживается.

— Ты слишком разошелся, Адам. Парочка сломанных ребер или пальцев, раздавленных туфлей, это я еще пропустил бы без комментариев. Но сломанная шея — это, пожалуй, уже слишком. Как по мне, потребуется слишком много времени на то, чтобы Макавити оправился после этого, а кто может сказать, не понадобится ли он мне еще раз в ходе ведения переговоров.

Адам неохотно подался назад, обеспокоенно наблюдая, как Макавити уползает из поля его досягаемости. Он еще не закончил с этим мужчиной, и Леа втайне надеялась, что его разум не полностью переключился на месть. Хотя она радовалась, что Адам задал этому негодяю взбучку, ее внутренняя потребность выступить в качестве ставки в покере была полностью и до конца удовлетворена. Она мечтала убраться из этой лаборатории, причем как можно скорее.

Словно в ответ на немую мольбу Леа, Пи заявил, обращаясь к Адаму:

— И как нам теперь выйти из этой неприятной ситуации? — Пи перевел взгляд на Акинору, которого отделяли от Адама всего несколько шагов. — Вот что предлагаю я: ты забираешь свою драгоценную Леа и ждешь в уголке, пока мы втроем не уйдем. Так каждый из нас получит то, что хотел.

Адам покачал головой.

— Макавити принадлежит мне.

Пи нетерпеливо отмахнулся от него.

— Поохотишься на него в другой раз, если тебе этого непременно хочется. Но если тебя это хоть как-то успокоит, то могу тебя заверить, что я сам тоже собираюсь проучить Макавити. Сначала выплывает это свинство с той, которая разнюхивала то, что ее не касается, потом он покусал мою гарантию, вместо того чтобы просто присматривать за ней. Ты ведь сам сказал, что я мстителен… Удовлетворен?

— Не думаю, что стоит отпускать Акинору. Этот человек, можно сказать, вошел во вкус.

Акинора захрипел и предпринял попытку к бегству. Но тут его за шиворот схватил побитый и крайне недовольный Макавити, бесшумно подкравшийся к нему сзади.

— Он ничего не хотел говорить добровольно, все водил и водил меня за нос, — задумчиво потер подбородок Пи. — Я попробую подступиться к его драгоценным сведения с другой стороны. Обещаю тебе, что он — когда я с ним закончу — не будет интересоваться больше ничем, что хотя б отдаленно связано с кровью.

Адам нахмурился и провел рукой по растрепанным волосам. Затем коротко кивнул, обошел вокруг стола и, ни на секунду не выпуская из поля зрения Пи и остальных мужчин, подсунул руки под колени и плечи Леа. Когда он поднял ее, свежая ран вновь открылась, и он застонал от боли. Тем не менее, он донес ее до угла комнаты, наиболее отдаленного от двери. Ему стоило невероятных усилий осторожно опустить Леа на пол. Она с облегчением почувствовала стену за спиной, сползла, подтянул колени к подбородку, и забилась в угол. Адам встал перед ней по возможности закрывая ее своим телом.

Тем временем трое мужчин приготовились отступать. Пи кивнул Адаму еще раз, а на губах его играла холодная усмешка. Лицо полумужчины-полуженщины выражало противоречивые чувства: с одной стороны, он вроде как испытывал к Адаму уважение. С другой — ему приходилось отпускать Леа и Адама невредимыми. Леа слишком хорошо понимала, что Пи не собирается наслаждаться честной игрой: в его ситуации не следовало оставлять за спиной непредсказуемого врага. А для Пи оказалось слишком сложно предвидеть поступки Адама. Потому что кто же знает, чего ожидать от существа, которое уже вроде бы и не человек, но и не подчиняется демоническим законам?

Макавити отвесил, возмущенно бормотавшему что-то, Акиноре оплеуху, которая не только сбила очки с лица исследователя, но и оставила на нем крайне озадаченное выражение. Все происходило слишком хаотично, однозначно не по плану и очень грубо — мировоззрение Акиноры терпело крах, а после того, о чем только что говорил Пи, вряд ли ему когда-либо снова удастся восстановить душевное равновесие.

Когда Пи оказался в дверном проеме, он еще раз обернулся. Протянул Макавити оружие, за которое тот схватился с жадностью. И прежде чем убрать руку, Пи произнес:

— Выведи Адама окончательно из битвы, чтобы он не пошел за нами. А потом тут же двигай отсюда. Если хоть на миг упустишь Акинору, Адам получит то, что хочет.

Макавити яростно выругался, вытягивая руку с оружием вперед, а другой рукой хватая Акинору за воротник. На мгновение его глаза вспыхнули желанием наплевать на указания Пи и вместо этого разделаться с Адамом и Леа по всем правилам. Но он тут же опомнился и разрядил магазин в Адама, у которого не оказалось возможности убраться вместе с Леа в безопасное место.

20

Пути к бегству

Мотор коротко взревел, автомобиль дернулся вперед, но уже в следующий миг остановился, словно окончательно обессилев.

Леа в отчаянии убрала руки с руля и провела дрожащими пальцами по губам. Ей потребовалась секунда на то, чтобы собраться, затем ее пальцы снова нащупали зажигание. Мотор едва слышно заурчал, и она осторожно выжала сцепление, очень-очень осторожно, чтобы снова не пропустить нужный момент. Но вся ее сосредоточенность оказалась напрасной: автомобиль снова не послушался, а возвышающаяся впереди бетонная стена угрожающе приблизилась.

На соседнем сиденье измученно застонал Адам. Хотя выглядел он совершенно разбитым, Леа была абсолютно уверена в том, что он стонет из-за чертовой машины, а вовсе не от боли.

Адам сидел рядом с ней в полубессознательном состоянии, пачкая обтянутые телячьей кожей сиденья кровью, хлещущей ручьями. Голова его была запрокинута, из слегка приоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание. Волосы Адама частично слиплись на затылке, частично были всклокочены. Леа очень хотелось пригладить их.

Не все пули, одна за другой выпущенные Макавити, попали в тело Адама. Но достаточно их угодило в голову и в грудь, чтобы он рухнул без сознания.

Леа все еще вздрагивала при мысли о пережитом.

Едва отгремели выстрелы, Леа перетащила верхнюю часть туловища Адама к себе на колени и попыталась понять, насколько все серьезно. Но рана на виске очень быстро окрасила все липким красным цветом, и при виде такого количества крови ей стало плохо. Ее затошнило, она перевела взгляд на стену и принялась считать собственные вдохи и выдохи, и считала до тех пор, пока Адам наконец не пошевелился.

Нужно было убираться. Рано или поздно кто-то появится здесь, чтобы выяснить причину шума. Не задумываясь, Леа склонилась над лицом Адама и плотно прижала его губы к ране на шее, оставленной Макавити.

«Рана еще не затянулась, кровь текла — так зачем ей просто так пачкать одежду?» — пыталась успокоить она сама себя.

Она почувствовала, как Адам слабо начал пить, в том же ритме, в котором стучало ее сердце — казалось, прямо в горле. С каждым глотком по ее телу прокатывалось эхо. Ей казалось, что в ее венах шепчутся голоса, призывая кого-то по имени. Сердце удвоило усилие, обеспечив приток свежей крови к ране: желанный дар.

Леа расслабилась. Как приятно было чувствовать губы Адама у себя на артерии… Но когда она уже собиралась провалиться в манящую бархатную тьму, Адам откинул голову назад. На мгновение застыл с закрытыми глазами, словно никак не мог пробудиться ото сна. Затем с трудом встал на четвереньки, изо всех сил стараясь избегать лихорадочного взгляда Леа.

Они молча тронулись в путь по пустым коридорам, и Леа со своим вывихнутым плечом была слабой опорой Адаму, наполовину ползущему на четвереньках, наполовину — по-пластунски.

На полпути они остановились, потому что катетер в локтевом сгибе Леа превратился в жгучий шип. Она никак не могла вытащить его. От одного только взгляда на катетер, торчащий в покрасневшей руке, ей становилось дурно. Адам недовольно посмотрел на нее, словно сердился, что она тратит драгоценное время на такие мелочи. Но, в конце концов, протянул к ней дрожащую руку. Пальцы и ладонь были полностью перепачканы хлещущей кровью. И прежде чем Леа успела собраться с мыслями, он сам вынул катетер.

Каким-то образом им удалось добраться до лифта. Несмотря на слабое освещение в этом заброшенном подземном гараже, от взгляда Леа не укрылись два обмякших тела неподалеку. Должно быть, это были оба стражника Пи. Она ненадолго задумалась о том, познакомились ли эти ребята с Адамом или же мстительный шеф сам отправил их в отставку.

Приложив немало усилий, ей наконец удалось усадить Адама на переднее сиденье его автомобиля. Но вывести английскую машину со стоянки у нее никак не получалось. С застывшим лицом она вновь занялась зажиганием, крепко сжала зубы, пытаясь дозировать подачу газа таким образом, чтобы мотор не заглох снова. Почему это парням так невероятно важно, чтобы в брюхе такой аристократической машинки крылось столько лошадиных сил, что эта малышка не желает подчиняться простым смертным?

У Леа оставалась всего одна попытка — потом автомобиль неминуемо врежется носом в стену. Если бы она поддалась отчаянию, то с удовольствием пустила бы все на самотек. Так и надо будет этому строптивому автомобилю — пусть заработает парочку шрамов. Впрочем, мало толку от езды на побитом роскошном автомобиле, когда рядом с тобой сидит окровавленная жертва перестрелки.

Миллиметр за миллиметром Леа поднимала ногу, пока наконец не ощутила сопротивление и смогла осторожно нажать на газ. На этот раз послышалось сытое урчание, и автомобиль скользнул назад.

Машина двинулась к выходу, причем Леа с трудом удавалось ее вести. Перед платформой, ведущей к выезду, мотор заглох еще трижды, и каждый раз Адам принимался тихо чертыхаться, потому что ему никак не удавалось удержать голову ровно, чтобы она то и дело не клонилась на грудь. Леа тоже внутренне принималась стонать, и трижды перекрестилась, когда подземный гараж, а с ним и институт, наконец остались позади.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Леа, когда красный свет светофора заставил их остановиться. Стояло раннее утро, перекресток в это время был безлюден и в неярком сумеречном свете казался призрачным.

Вместо ответа Адам проворчал что-то успокаивающее и провел языком по пересохшим губам. Она невольно вспомнила о том, что менее часа назад эти губы пили ее кровь. Она вздрогнула от ужаса, вместе с тем ощущая странный прилив гордости.

Когда светофор переключился на зеленый, Леа удалось заставить автомобиль зарычать и неровно сдвинуться с места.

— На верхних передачах мне немного трудно, — принялась оправдываться девушка, глядя прямо перед собой на дорогу. Тем не менее, она догадалась, что Адам измученно скривился. — Старая развалюха, — в отчаянии прошептала она. — Никакого комфорта во время езды, сплошной выпендреж.

Краем глаза она увидела, что рука Адама пытается включить CD-проигрыватель. В следующий миг из колонок послышалась музыка, и Адам тут же сделал ее громче. Леа не была уверена, зачем он это сделал — для того чтобы заглушить ее возмущения или же жалобный рев мотора. Но музыка уже заняла ее мысли, постепенно стирая тираду ругани, готовую сорваться у нее с языка. Она сама не заметила, как ритм и мелодия увлекли ее за собой. Определить жанр ей никак не удавалось. Слишком драйвово для попсы, слишком элегантно для рока. Песня тронула ее, рассказала свою историю. Она перестала размышлять над ней и принялась просто слушать.

Когда Леа наконец сделала глубокий выдох, то испугалась: грудь опалила жаркая боль. Она и не заметила, как сильно судорога свела все мышцы ее тела. Теперь же, когда она начала расслабляться, мышцы принялись протестовать, а боль постепенно стала превращаться в теплую пульсацию. Она забралась немного глубже в комфортабельное кресло и принялась беззвучно подпевать словам песни, и когда ее губы вымолвили «тени не отбрасывают теней», ее лицо даже озарилось улыбкой.

Им удалось уйти.

Вопреки ожиданиям.

Вместе.

Леа припарковала автомобиль наполовину на посыпанной щебнем дорожке, наполовину — на заросшем газоне. Вынула ключ, еще раз откинулась на спинку мягкого сиденья и закрыла глаза. Рядом слышалось ровное дыхание Адама. Он откинул спинку своего сиденья до упора и теперь, скрючившись, спал, укрывшись одеялом. Всего пару часов назад он категорически отказывался прилечь на заднее сиденье, чтобы немного отдохнуть. Вероятно, он — несмотря на свое, не внушавшее особых надежд, состояние — всерьез надеялся все-таки вырвать руль из рук Леа. Ее водительские навыки тем временем становились все лучше и лучше. А он, даже не похвалив ее элегантный стиль вождения, ускользнул в царство снов.

Они сделали промежуточную остановку у отеля, чтобы забрать кошку и пожитки Леа. Меган нигде не было видно, но Адам не стал распространяться на эту тему, а Леа не чувствовала особого желания разбираться в причинах ее исчезновения. Может быть, Меган спряталась от стыда, потому что вопреки полученным указаниям выпустила Леа из виду. Или Адам уволил ее.

Адам засунул шею и дрожащую спину под кран и стоял так до тех пор, пока не смыл с себя большую часть крови. То, что осталось, он вытер и без того уже испорченной рубашкой. Затем влез в одну из серых пижамных рубах, принадлежавших Леа. В ее джинсы ему пришлось в буквальном смысле слова себя запихивать. При виде того, что получилось в итоге, Леа задумчиво улыбнулась: узкие брючины очень сексуально выглядели вместе с высокими каблуками, которые она начала носить после бала в доме Пи. Теперь длинные брюки красиво облегали ноги Адама. Его узкие бедра, а его зад в этих джинсах… Все неприятности внезапно были забыты.

Адам отнесся ко всему со стоическим спокойствием. Он даже не дал себе труда поинтересоваться целью путешествия, когда Леа уверенно направила автомобиль на север. Вместо этого он, казалось, медитировал в поисках внутреннего источника силы, который помог бы ему безропотно выносить боль и ускорил бы процесс восстановления.

Во время этой не богатой событиями поездки Леа сама удивлялась той легкости, с которой она пустилась в бега. Очевидно, лавина катастроф, обрушившихся на нее за последние два дня, настолько притупила все ощущения, что она, в конце концов, просто переключилась в режим выживания. Что ж, так оно и лучше. Этот счет она с удовольствием оплатит позже, когда они с Адамом будут в безопасности. Лучше всего тогда, когда он оправится настолько, что сможет окружить ее всяческой заботой.

Когда город и даже пригород остались позади, а Адам погрузился в глубокий сон, Леа при каждом удобном случае начинала любоваться его лицом, выражение на котором колебалось между расслабленностью и мягкими следами сновидений. Она вытянула руку и коснулась его пальцев, сжимавших краешек одеяла. Она чувствовала себя свободной, и это погружало ее в какую-то безумную эйфорию. Спустя несколько часов это чувство переросло в приятное спокойствие, сопровождавшее ее и теперь, когда она выбралась из автомобиля и двинулась по усыпанной гравием дорожке к развилке. Всего в нескольких шагах от нее находилась деревянная хижина, которую ее родители купили, когда были совсем молоды и влюблены друг в друга.

Ребенком Леа провела здесь несколько чудесных летних каникул — дней, заполненных катанием на лодке, собиранием цветов и бесконечными походами. Ее мать носила шикарные капри, пересаживала на веранде цветы и непрерывно курила, а отец тем временем лежал в старом-престаром шезлонге и листал журналы о рыбалке. После смерти матери они несколько раз приезжали сюда с отцом; но только для двоих, чьи сердца были переполнены печалью, это место уже потеряло свою магическую привлекательность. Оно только отчетливее очертило для них то бледное подобие жизни, которую они оба вели.

Хотя отец за эти годы наведывался в домик только эпизодически, чтобы проверить, все ли в порядке, внутри все имело жилой вид. Конечно, деревянные половицы нужно было покрасить, а кровля почти полностью заросла мхом. Но на первый взгляд Леа не обнаружила ничего, что свидетельствовало о запустении и могло помешать провести уютный вечер у камина. Она перевела взгляд на озеро и по узенькой тропке стала пускаться к берегу. Смеркалось, от воды тянуло прохладой, поэтому она, чтобы не замерзнуть, обхватила себя руками. Волны мягко бились о галечный берег, поросший камышом.

Стоя так, на берегу озера она ощутила опустошенность, которую гнала от себя с тех пор, как Адам упал, пронзенный пулями. В уголках глаз собрались слезы и потекли по щекам. Сквозь соленую пелену она смотрела на синюю гладь воды, сливавшуюся в надвигающейся темноте с зеленью леса. Игра красок захватила Леа, подарив неожиданный миг душевного спокойствия. Когда Адам бесшумно встал рядом с ней, она даже не вздрогнула.

Она незаметно следила за ним краешком глаза, заметила гусиную кожу на его незащищенных рукавами руках, увидела темные, набрякшие пятна там, куда попали пули Макавити. Ладони он засунул в карманы джинсов, причем Леа, лукаво улыбнувшись, задалась вопросом, каким образом ему это удалось. На его лице читалась усталость, и он едва заметно покачивался, глядя на озеро.

Так они стояли некоторое время, наблюдая за танцем, затеянным над водой первыми комарами, а затем Леа, слегка закусив нижнюю губу, игриво поинтересовалась:

— Ну как, жива еще таратайка?

Адам опустил голову, заинтересовавшись носками собственных туфель. Тем не менее, от взгляда Леа не укрылась ухмылка на его лице. Но прежде чем она с облегчением обхватила его за шею, он недовольным голосом ответил:

— Столь великолепное произведение инженерной мысли не способен разрушить даже твой стиль вождения.

Вместо того чтобы обнять, Леа толкнула его в плечо, слегка коснувшись при этом одной из не совсем еще заживших огнестрельных ран. Адам только слегка вздрогнул.

— Ты и не пикнешь, когда в тебя станут стрелять. Но когда речь идет о твоей дурацкой машине, ты стонешь, словно тебя терзают адские муки. — Еще одна попытка вызвать какую-нибудь реакцию.

И точно: Адам тихонько засмеялся. Впрочем, он по-прежнему стоял, опустив голову, словно не хотел, чтобы она видела его мимику. Именно сейчас, когда ему никак не удавалось нацепить маску безразличия. Поскольку Леа с любопытством нагнулась вперед, он опустил голову еще ниже, и отросшие волосы закрыли его лицо.

— Дурацкая машина… — передразнил он, и голос прозвучал обиженно. — Да ты вообще радоваться должна моему поведению. Во мне осталось еще достаточно человека, чтобы посочувствовать старому автомобилю.

— Ты, наверное, имеешь в виду, «от мужчины», — съязвила Леа, наслаждаясь тем, что у Адама вновь вырвался тихий смешок. А потом закралась мысль, от которой моментально пересохло во рту, а поверхность ладошек обрела свойство повышенной влажности. — Кстати, о мужчинах: надеюсь, моему отцу не придет в голову нагрянуть со своей весенней проверкой домика именно сейчас.

— Не думаю, что тебе стоит волноваться по этому поводу, — возразил Адам по-прежнему веселым голосом. — Твой отец сейчас как одержимый трудится над статьей о регрессивных конструкциях, с которой собирается выступить на ежегодной встрече филологов. Из-за нехватки времени он питается почти исключительно морожеными суши — весьма мерзкая еда.

Леа нахмурилась.

— А ты действительно всегда действуешь очень основательно, не так ли?

Адам только слегка кивнул, лицо его при этом снова показалось из копны волос. Он стоял, закусив нижнюю губу, как будто размышлял о чем-то очень важном, что было очень сложно выразить словами. Потом она увидела, как дрогнул мускул на его щеке, и он бросил на Леа беглый взгляд.

— Большое спасибо за твою кровь, — хриплым голосом произнес он, наконец-то поворачиваясь к ней лицом. Глаза его нерешительно поблескивали, но было в них еще что-то такое, что в другом мужчине Леа немедленно определила бы как нежность.

Она замерла.

Почти забыв о маленьком пожертвовании, она, если бы это зависело только от нее, никогда о нем больше и не вспоминала бы.

— Ты, можно сказать, отпил совсем немного. — Она запнулась, чувствуя, как краска заливает щеки. — Даже и подумать трудно, что это что-то тебе дало…

— Этого никогда не бывает слишком мало и слишком много, — ответил Адам с кривой улыбкой, от которой у Леа захватило дух. Потом он обнял ее одной рукой за бедра, и они вместе пошли к машине.

А успокоительное для кошки уже давным-давно утратило свою силу, и та проснулась, жалобно мяукая себе под нос.

21

Дни на озере

В их первый вечер в рубленом доме Леа с большим трудом дотащилась до спальни, сняла запыленное покрывало с кровати, а затем уснула прямо посреди нерасстеленного белья, когда она наконец снова пришла в себя, душа ее пребывала в таком оцепенении, словно она спала в черном шаре, где не видят снов. Все чувства слиплись, как жвачка, и вместо многоголосия, обычно царившего у нее в голове, слышался только рокот. Очевидно, после событий прошедших дней у ее души болела голова, словно с похмелья. Не помогали делу ни настойчивый писк в ушах, ни разрывающееся от боли тело.

Потягиваясь, Леа услышала опасный хруст в районе шеи, а неприятное натяжение шейных сухожилий подсказало ей, что она слишком долго пролежала в одной позе. Осторожно перевернулась на спину. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить. Она поморгала, и в неярком свете, проникавшем сквозь запыленные шторы, разглядела графин с водой и стакан, кем-то заботливо поставленный на прикроватный столик. Вот сейчас она протянет руку и нальет себе воды. Но оказалось, что в данный момент она совершенно не в состоянии сдвинуться хотя бы на миллиметр. Она подремала еще немного, пока наконец дверь не открылась и в комнату не вошел Адам, неся с собой аромат травы и мокрых листьев.

Сколько времени ни провела бы Леа в этом коматозном состоянии, этого хватило, чтобы Адам полностью восстановился: ни намека на круги под глазами, черты лица спокойны и расслаблены. Ей даже показалось, что она видит первый налет загара, а веснушки на носу и щеках придавали ему непристойно бодрый вид. В этот миг она многое отдала бы за то, чтобы его внешность хотя бы отдаленно напоминала прижившиеся в фольклоре рассказы о подобных ему существах. Однако, вполне вероятно, что этого парня не испортили бы даже налитые кровью глаза и бледная как мел кожа.

Хотя на Адаме по-прежнему были те же самые вещи, которые дала ему Леа еще в отеле, он прошел бы в этом наряде в любой клуб, где на входе стоит швейцар. «Он наверняка уже пробежался по округе и позавтракал зазевавшимся бегуном», — кровожадно подумала Леа.

Не обращая внимания на улыбку Адама, Леа натянула одеяло в цветочек до самого носа. Она придерживалась твердого убеждения, что ее лицо — сущая катастрофа, прическа — как у персидской кошки, только что выбравшейся из собственной могилы.

— Ну что, опять восстала из мертвых? — невинно поинтересовался Адам, шурша коричневым бумажным пакетом.

— Если думаешь, что можешь задеть меня своим приступом хорошего настроения, то ты ошибаешься, — прошипела Леа. Впрочем, слова ее не возымели должного эффекта, будучи заглушены одеялом.

Адам удивленно остановился, затем присел на краешек кровати и протянул ей свою добычу. Свежие, ароматные булочки. Похоже, в этой комнате все пахло свежестью — кроме нее одной.

— Я взял то, что выглядело лучше всего, — примирительно казал он.

Путем сложных махинаций ей удалось выпростать из-под одеяла голую руку, стараясь не выпускать лишнего воздуха, взгляд ее был хищно устремлен на крылья носа Адама, готовый в любой момент уловить брезгливое сморщивание. Взяла булочку и стала соскребать ногтями сахарную глазурь.

— Мне больше понравилось бы то, что лучше всего на вкус.

Едва произнеся эти слова, она рассердилась сама на себя и на свое колючее поведение. Но несправедливость этого утра была слишком тяжела, так что она даже не сделала попытки пробормотать что-то примирительное. Может быть, она и оказалась бы способна на это, если бы у нее за плечами был уик-энд в салоне красоты высшего разряда. Нахмурившись, Адам поднялся.

— Пойду, поищу спички. — И закрыл за собой двери, оставив в комнате Леа, которая охотнее всего сама себя задушила бы подушкой.

Бросив украдкой взгляд в зеркало, висевшее в небольшой ванной, она удостоверилась, что выглядит в точности настолько плохо, насколько и предполагала. Измученная и покрытая множеством следов, оставленных похитителями: подбитая бровь, шея — словно поле брани, а на бедре уродливый порез, оставленный полетом через разбитое окно спальни Надин.

После бесконечно долгого душа, по крайней мере, смягчившего сильное напряжение, и нескольких возможных процедур приукрашивания Леа по-прежнему не чувствовала себя в состоянии показаться Адаму на глаза. Она слышала, что он копошится в гостиной, в то время как она сидит на кровати и запивает булочки безвкусной водой.

Она чувствовала, что совершенно не в духе и словно выжжена. Не так, как будто пережила безумие и смертельный испуг, а как будто у нее всего лишь начался предменструальный синдром. «Интересно, у героев кино тоже так, когда на экране уже давно мелькают титры, а мир живет себе дальше?» — спрашивала она себя, а сладкая выпечка тем временем сворачивалась в животе в плотный комок. Лежат себе в постели в пижаме и громко ругают своих любимых, вместо того чтобы страстно соединяться с ними до тех пор, пока не откажут слух и зрение, окрыленные сознанием, что завтра их может уже не быть в живых? Или это только она такая ворчливая копуша, которой никогда не удастся выяснить, на каких частях тела у Адама еще есть веснушки?

Возбужденная этой идеей, Леа спрыгнула с кровати и бросилась к двери, чтобы для начала осторожно заглянуть в щелочку. Она увидела камин, в котором горел огонь, и ноги Адама в носках, притопывавшие по грубо сработанному журнальному столику.

Старый диванчик, обтянутый кордовой тканью, и сложенный из грубо обтесанного камня камин составляли сердце домика. На каминной полке стояла коллекция памятных вещей: засохшие каштановые человечки, семейные фотографии, самодельная глиняная пепельница с трещинками. Половицы отливали золотом в свете камина — в тех местах, где не были покрыты красными и коричневыми дорожками. Треск, раздававшийся в те моменты, когда языки огня охватывали сухие дрова, казался успокаивающей мелодией. Все будто приглашало ее стряхнуть тоску и войти в уютную пещерку.

«Не притворяйся, — попыталась она подзадорить сама себя. — Адам наверняка уже понял, что ты прячешься за дверью, вместо того чтобы пойти к нему и умолять о прощении и примирении».

И, словно кто-то подтолкнул ее сзади, Леа протопала к дивану, на котором уютно устроился Адам, почитывая пожелтевший рыболовный журнал. Рядом с ним, свернувшись клубочком, лежала кошка и мурлыкала.

— Разве Миноу не хочет посмотреть, что да как там, на улице? — тонким голосом спросила она, останавливаясь на безопасном расстоянии от Адама. При этом она потирала руки, словно пытаясь подавить в себе смущение.

— Она гуляла всю ночь и полдня. Теперь ей, наверное, нужно немного передохнуть, — холодно ответил тот, не отрывая, впрочем, взгляда от журнала.

Она посмотрела в окно через открытую кухонную дверь и с удивлением заметила, что уже снова опустились сумерки. С тех пор как она вчера вечером рухнула на постель, прошла целая вечность.

— Она поймала мышь и, наполовину сожрав ее, принесла мне под ноги. Вы, женщины, склонны к странным способам выражения привязанности, — заметил он затем и наконец поднял на нее взгляд. Смесь тепла и веселости, которой сверкали его глаза, прорвала плотину, и не успела она опомниться, как плюхнулась на диван и уютно устроилась у Адама под свободным бочком.

Вздохнув, он опустил журнал и обнял ее одной рукой за плечи. А потом зарылся лицом в ее волосы. Вынырнув, он отбросил их назад и нежно прижался губами к виску, словно желая ощутить взволнованный пульс. При этом он крепче сжал ее здоровое плечо и принялся поглаживать — сначала осторожно, потом отчетливо страстно, пока его пальцы наконец не скользнули под свитер и не принялись гладить спину.

Внезапно Леа ощутила теплое и томящееся тело Адама. Но — не важно, насколько сильно ей всегда хотелось воспользоваться этой манящей близостью, — в данный момент она не могла выносить его нежности. Она чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы предаться страсти и приняться за исследование его тела. В ушах все еще гремели выстрелы, перед глазами всплывали изувеченное тело Надин и мерзкая ухмылка на лице Макавити. Воспоминания были еще слишком свежи.

Она расстроено застонала, когда ощутила, как кончик языка прошелся по ее шее, и Адам словно по команде отодвинулся. Но вместо того чтобы снова схватиться за журнал о рыбалке, как она опасалась в приступе паники, он только изучающе взглянул на нее. Затем осторожно, так, что не задел даже кошку, поднялся и направился к кухонным полкам. Вернулся с открытой бутылкой вина и двумя бокалами. Когда он снова уселся и обнял ее одной рукой, в его жесте было что-то успокоительно знакомое.

— Можем посмотреть парочку серий «Баффи — победительница вампиров», — предложила Леа, и голос ее прозвучал неожиданно жалобно. Но ей нужна была передышка, прежде чем она сможет окунуться в непривычную симпатию Адама и все вытекающие из этого последствия. — Мне срочно нужно расслабиться, просто переключиться. С «Баффи» это получается лучше всего…

Сначала Адам покосился на нее, словно искал подтверждения тому, что она не пытается его одурачить. Но затем пожал плечами.

— Как хочешь.

На протяжении вечера она позволила быстрой смене картинок обрушиться на нее, пила красное вино, при этом не напиваясь. Леа всячески избегала даже глядеть в сторону своего внутреннего мира. Она радовалась тому, что ощущает рядом Адама, не задумываясь ни о чем. Он был рядом и не пытался ни сбежать, ни отстраниться как обычно. Большего ей в данный момент и не требовалось.

Леа удивленно заморгала, когда солнечный луч пробежался по ее носу. Книга, которую она только что читала, лежала на полу со смятыми страницами. Язык прилип к нёбу. Она уснула на веранде. На миг она почувствовала укол совести, но потом потянулась и обеими руками взъерошила волосы на затылке.

Интересно, сколько она проспала? «Конечно, это совершенно не важно», — поспешно заверила она себя. Здесь можно не вести учет времени — так, как ей нравилось. Совершенно новое ощущение жизни, и она с удивлением заметила, что переключение далось на удивление легко.

Обычно — сколько она себя помнила — ее дни были целиком заполнены встречами. Еще когда она была маленькой девочкой, у нее был аккуратно заполненный план на неделю, который она крепила на холодильник магнитами в виде Пиноккио. В конце концов, уже став взрослой девушкой, она продолжала жить так, как считала правильным ее мама — чтобы привязать свою мечтательную дочку к реальности. Тому, кто очень занят, не придет в голову заводить дружбу со сказочными существами или отправляться на охоту за подвальными призраками. Но поняла это Леа только сейчас.

«Если присмотреться внимательнее, то Адам окажется не единственным, кому приходится приспосабливаться к переменам», — подумала она. К ее несказанному удивлению, мысль о свободной от напряженности повседневных забот Леа казалась не такой уж и плохой. Интересно, к чему еще приведет пребывание на озере?

Привело оно, по меньшей мере, к тому, что она дрожащими руками набрала телефонный номер своей начальницы. Запинаясь, она объяснила на удивление сдержанной женщине, что находится в другой стране и собирается пробыть там еще некоторое время.

— Это не очень неожиданно, Леа, — произнесла начальница. При этом ее голос звучал так мягко, что Леа от удивления постучала по трубке. Подобный тон предназначался исключительно для авторов, которые находились в глубоком творческом кризисе. — Этот добровольно взятый вами на себя объем работы нельзя было выдерживать вечно. Здесь у нас многие проиграли пари, потому что вы продержались намного дольше, чем предполагалось по самым лучшим раскладам. В последнее время мы начали серьезно беспокоиться о вас. Вы казались невероятно измученной и никого к себе не подпускали. Так что наслаждайтесь отпуском и побалуйте себя как следует! Книги будут выходить и без вас.

Озадаченная Леа сидела в кухне, прокручивая в голове слова начальницы. Очевидно, все были готовы к тому, что она рано или поздно падет жертвой синдрома перегорания. Что ж, что-то в этом роде и произошло, и с тех пор как она приехала на озеро, вела она себя точно в санатории: дремала, гуляла, читала…

Адам проводил большую часть времени рядом с ней, работал по дому и в саду и, казалось, не испытывал ни малейшей потребности в том, чтобы прекратить этот отпуск. Они вели разговоры о красоте озера, душевных переживаниях кошки и развитии событий в «Баффи».

Иногда Леа делала то или иное замечание, на которое Адам отвечал невнятным бормотанием или простым кивком. Тем не менее, молчаливость его стала другой: если раньше Адам делал все, чтобы держать Леа на расстоянии, то теперь между ними воцарилось взаимопонимание, слова для которого были почти не нужны. Поэтому она наслаждалась тишиной. Она все еще чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы перевести праздную болтовню в глубокую беседу.

Похоже, Адам тоже много думал о том, что не готов еще был облечь в слова. Тем не менее, он никогда не казался огорченным или недовольным. Леа гораздо больше удивлялась тому, как легко было теперь вызвать у него довольную улыбку. Улыбка на его губах играла постоянно, словно кто-то слегка щекотал его в нужном месте. Иногда он даже поддавался на ссоры, которые у Леа — несмотря на всю ее опустошенность — с каждым разом усиливали потребность недолго думая усесться к нему на колени и прошептать на ухо что-нибудь пошлое. Больше всего ее трогало, когда он улыбался ей той своей особой улыбкой: намек в уголках губ, от которого начинали светиться глаза, — все месте это представляло собой роскошный фейерверк. В то, что причиной этой улыбки была она сама, верилось с трудом. Так они вместе наслаждались заметно удлинившимися днями, наблюдая за тем, как зелень становится все пышнее и пышнее. Весна наконец вступила в свои права, и ничто не мешало оставаться здесь и зализывать раны. Только один раз за все время Адам нарушил довольное молчание. Они как раз устроили передышку на полуразрушенной лавочке на опушке леса, когда он внезапно обратился ней. При этом голос его звучал на удивление серьезно.

— Мне стало ясно, как важно для нашего будущего, если ты поймешь, что сделал со мной демон.

Леа осторожно перевела взгляд на него и решила, что лучше сего промолчать и дать ему высказаться. Она отчетливо чувствовала, что они стоят на распутье.

— Демон вступает с человеком в симбиоз: он дарит вечную жизнь и практически полную неуязвимость. Кроме того, он освобождает человека от повседневных забот. Но при этом он многое отбирает: ты больше не являешься частичкой общества, у тебя нет ни друзей, ни родных. С одной стороны, это объясняется нашей новой сущностью… Бессмертие — это как обоюдоострый меч, потому что на что теперь направить мне мою жизнь, когда все вокруг преходяще, кроме меня? Что делать не с бесконечным временем, которое оказалось в моем распоряжении? И при этом я всегда один, особняком, всем чужой.

Адам умолк, когда она замерла рядом с ним. На миг она увидела перед собой странно отрешенное лицо Агаты, убегавшей от бессмертия, долго перебирая прошлое и настоящее, до тех пор, пока не стерла самое себя. Ужасное видение, которое она постаралась как можно быстрее отогнать. Кивнув Адаму, она дала ему понять, что понимает, к чему он клонит.

Адам облегченно вздохнул и подтянул колени к подбородку.

— Мне очень тяжело описать это чувство, — признался он. — Последние недели я ломал себе голову над тем, как тебе это рассказать. У Этьена это получилось бы лучше… Но вот что подало мне идею: ты знаешь «Разрушение» Шарля Бодлера?

Мой Демон — близ меня — повсюду, ночью, днем,

Неосязаемый, как воздух, недоступный,

Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,

Он жаждой мучает, извечной и преступной.

И, заманив меня, — так, чтоб не видел Бог, —

Усталого, без сил, скучнейшей из дорог

В безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья,

Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туман

Одежды грязные и кровь открытых ран -

Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.

Когда отзвучали последние слова, на лбу у Леа образовалась глубокая морщина. Стихотворение сильно тронуло ее, заставило запеть что-то внутри. Она ощущала неодолимое желание обнять Адама, доказать, что она близка ему. Вместо этого она сидела, словно окаменев, наблюдая за тем, как он трет лицо, словно отгоняя дурной сон.

— Первое время, после перевоплощения, я едва не сошел с ума. Внезапно во мне появилось пространство, в которое я никогда не смогу войти, потому что оно принадлежит не мне, а демону. И это пространство стало центром власти, стало по своему усмотрению определять мою жизнь, создавая линии поведения, совершенно неподвластные моему влиянию. Я больше не Адам — человек. Я никогда уже не смогу сказать, кто я на самом деле. Теперь я не целостен, потому что не принадлежу самому себе.

Измученный, он закрыл глаза, словно не зная, как вырваться из этого порочного круга. Хотя Леа страдала вместе с ним, она сидела не шевелясь, потому что опасалась того, что жест утешения заставит его замолчать. И она ждала не двигаясь. Наконец Адам тихо произнес:

— Какое бы решение я ни принял, какой бы план ни разработал, всегда в игре есть кто-то еще, пути которого — не мои пути. Но с этим мне придется жить — только теперь с этим смирился. Если я не хочу застыть или притворяться мертвым, то мне придется принять это пространство и его власть, и, тем не менее, идти своим путем. Мне кажется, я принял решение — для человека во мне, и не важно, насколько он поврежден. Это означает также, что я ни за что не стану перевоплощать тебя, Леа. Я хочу тебя, а не то создание, которое желает подсунуть мне демон. Даже если наше время благодаря этому не кончится никогда. То есть в том случае, ли ты можешь жить с тем, что придется принять отношения треугольника.

Он попытался улыбнуться, но глаза его оставались серьезными. Леа только измученно кивнула, и их пальцы переплелись. Впервые с тех пор, как они встретились, Леа почувствовала, что может молчать. А Адам понял, что она давным-давно выбрала его и никогда больше не убежит.

И так проходили дни, становясь длиннее и теплее. Новый ритм жизни и уединенная жизнь, которую они вели на озере, оказывали своеобразное исцеляющее действие. Вдали от Пи его ядовитой паутины воздух казался чище, как будто можно было вновь ощутить свои собственные легкие, не опасаясь, то вдохнешь пепел.

С трудом приподняв тяжелые веки, Леа окинула взглядом защищенную навесом веранду: тонкий слой мха заполонил светло-розовые плитки пола. В углу стопкой стояли терракотовые цветочные горшки, на скамейке из пожелтевшего тикового дерева спокойно ржавел садовый инвентарь. С красивых арок, поддерживавших заросшую стеклянную крышу веранды, широкими полосами отлетала некогда белая краска.

Перед ее мысленным взором исчезало все поросшее мхом, вся неухоженная зелень… Горшки стояли стройными рядами, аккуратно вычищенные, с посаженными в них апельсиновыми деревьями и лютиками, а сама она сидела, развалившись, в покрытом свежим лаком деревянном кресле, которое, кстати, в данный момент тихонько покрывалось плесенью в сарае за домом.

Телефонный звонок пробудил Леа от дремы. Она слишком поспешно схватила аппарат, лежавший на столике-приставке и услышала неприятный хруст в плече, которое все еще не пришло в норму.

— Алло? — затаив дыхание, сказала она, пытаясь снова восстановить равновесие.

Но в трубке слышалось только постукивание, затем раздалось шипение. Леа подождала — эти шумы были ей уже знакомы.

— Надин, я тебя не слышу, здесь слишком плохая связь.

После посещения Макавити Надин, как и Леа, решила взять отпуск. Подруга в тот же день ушла из больницы под собственную ответственность, причем полицейского чиновника, который упрашивал ее дать показания, она шокировала неприличным жестом. Недолго думая Надин выбрала тур выживания в пустыне и теперь путешествовала, потом выгоняя ужасы своей жизни из тела.

Потрескивание в трубке прекратилось.

— А теперь, теперь ты меня слышишь, черт подери? — Голос Надин звучал глухо, как будто она говорила через трубу.

— Привет, королева пустыни! — На губах Леа заиграла обрадованная улыбка. — Который там у тебя час?

— Забудь о часах! У меня созрел новый план действий, чтобы выкурить Пи вместе с его выводком из гнездышка — как только вернусь…

Прежде чем Надин успела как следует разойтись, Леа перебила ее:

— Как там твои волдыри на ногах? Лучше? Кахель ведь давал тебе какую-то особенную мазь.

Надин потребовалось несколько мгновений, чтобы проследить за тем крюком, который дала мысль Леа. Затем она пробормотала что-то неразборчивое, и Леа уже подумала, что связь опять испортилась. Нахмурившись, она постучала пальцами по трубке.

— Перестань стучать, или ты хочешь, чтобы я оглохла? Эти волдыри по-настоящему упрямы, но Кахель сказал, что все пройдет. Насчет этого я ему целиком и полностью доверяю. Этот мужчина обладает интуитивной мудростью.

Кахель был нанятым Надин гидом, который, очевидно, обладал как раз той долей мягкости и стоического равнодушия, которые нужны были Надин для того, чтобы вновь обрести утраченное душевное спокойствие. То, что говорил Кахель, становилось все важнее с каждым днем на протяжении последних недель, а планы Надин по поводу того, как она повергнет в прах всю империю Пи, постепенно утрачивали свое значение.

Тем не менее, Леа было легче на душе оттого, что на момент начала путешествия Надин еще в буквальном смысле слова плевалась желчью: хотя Макавити и удалось ранить ее и унизить, но уничтожить саму суть ему так и не удалось.

— Вот, я вспомнила еще кое-что очень важное: как у тебя на любовном фронте? — спросила Надин с плохо скрываемым любопытством. — Времена целибата остались позади? Дозволено ли наконец Адаму сделать то, для чего создано его великолепное тело?

Леа разъяренно постучала по трубке и услышала короткий писк Надин. Но теперь подругу было не так-то легко сбить с мысли.

— Чего же ты ждешь, в конце-то концов, дорогая моя? Мы ведь прошли через весь этот ад не затем, чтобы вы оба от воздержания рассыпались в пыль. Иди немедленно к своему жеребцу и сделай то, что я сделала бы с его чреслами. А именно…

Но прежде чем Надин действительно начала составлять ей список поручений, Леа покраснела и нажала на кнопку выключения телефона. Нервно поерзала на сиденье — насколько это позволял скрипящий музейный экспонат. Когда телефон зазвонил снова, она его просто проигнорировала.

Некоторое время Леа сидела, погруженная в свои мысли, пока ее внимание не привлекла кошка, энергичными прыжками гонявшаяся за мотыльками в высокой траве. Ее мысли невольно обратились к Адаму, который еще утром отправился на прогулку в лес. Слова Надин эхом звучали у нее в ушах и уже не казались такими тревожными.

Внезапно во всем теле у нее закололо. Она вскочила на ноги и перебежала лужайку, на которой ребенком играла в мяч. Подошла к обрушившемуся причалу и двинулась вдоль по тропе, огибавшей озеро.

Несмотря на удивительно солнечную для этого времени года погоду, вода казалась темной. Леа знала, что все дело в густо посаженных высоких деревьях, окружавших озеро со всех сторон. Однако для нее еще со времен детства это озеро было заколдованной гладью, и она считала, что если рискнуть прикоснуться к поверхности воды, то наверняка замерзнут пальцы.

Как и повсюду на этом берегу, среди бурной растительности проглядывали круглые валуны. В одном месте несколько таких камней лежали вплотную, образуя, таким образом, естественный подход к воде. Мгновение Леа колебалась, а затем взобралась на самый большой валун, гладкая поверхность которого словно звала немного посидеть.

Она устроилась на камне и, предаваясь воспоминаниям о детстве, принялась разглядывать загадочную воду. Внезапно сами собой сложились образы хищных рыб, напоминавшие китайских драконов, невесомо скользившие по дну. Какие-то вьющиеся растения с присосками вяло плыли по течению, а в лесу из водорослей притаилось в ожидании добычи что-то безглазое.

Внимание Леа приковал какой-то странный блеск. Она заморгала. Зачарованная озером, она не была уверена в том, что ее безудержная фантазия не сыграла злую шутку. Но затем под поверхностью воды обозначился светлый силуэт. Там, изнутри, что-то поднималось и теперь плыло прямо к ней чуть ниже поверхности. Перед ее мысленным взором промелькнуло озерное чудовище или всплывший утопленник — быстрее света и, тем не менее, во всей своей ужасной ясности.

Когда стройные контуры постепенно обрели очертания человеческого тела, она с облегчением вздохнула. Но, даже когда над водой показалась голова Адама, выражение испуганного удивления не исчезло с ее лица. Хотя он был от нее еще довольно далеко, Леа видела, как его лицо расплылось в ухмылке.

Сильными гребками Адам подплыл к берегу и, опираясь на валуны, вылез из воды. Остановился на одном из нижних камей, отряхнул от воды волосы, прилипшие к щекам и шее.

Леа не сводила взгляда с его улыбки, которую не могла толом понять, а он тем временем поднялся к ней и, подтянув ноги под себя, уселся рядом, свободно положив руки на колени. Леа заставила себя снова взглянуть на озеро. Хотя самой ей это казалось глупым, скрыть волнение, которое вызывало его присутствие, не удавалось. Щеки горели, дыхание самым предательским образом ускорялось.

Мимолетное движение заставило ее повернуться. Но Адам всего лишь смахивал воду с ресниц — впрочем, он все еще улыбался, заметила она. И в следующий миг рассердилась на свою застенчивость. Если он не торопится одеваться, то она тоже может совершенно спокойно смотреть на него, подбодрила она себя, но без особой уверенности. Упрямо обвела взглядом его усыпанные веснушками плечи. Украдкой покосилась на покрытую волосами грудь, по которой все еще стекали капли, проследила темную полоску на плоском животе прямо до согнутых в коленях ног, очень длинных и мускулистых. Задняя поверхность бедер круто поднималась, очерчивая прекрасные мышцы, прежде чем окончательно перейти в ягодицы.

— Вода, должно быть, очень холодная, — вырвалось у нее. Это прозвучало так, словно она была котлом, в котором нужно срочно спустить пар, чтобы он не взорвался.

В ответ Адам только что-то одобрительно промычал, но это придало Леа мужества провести пальцем по внутренней стороне его бедра. Кожа была ледяной на ощупь. От ее прикосновения все еще мокрые волоски встали дыбом, словно от удара током.

Он уронил голову на руку, закрыв губы и подбородок. Но выражение зеленых глаз и отчетливо углубившиеся в улыбке уголки губ подбодрили Леа, и она решила не останавливаться. Ее пальцы прошлись по бедрам, а затем перешли на спину. Она положила на кожу ладонь, всем телом ощущая его дыхание.

В этот миг наряду с возбуждением, вызванным видом обнаженного тела Адама, возникло новое ощущение… Смесь доверчивости и нежности. Она положила руку ему на шею и притянула к себе. Сначала мышцы его напряглись, но потом он охотно повернулся и положил голову ей на колени.

Она осторожно склонялась над ним до тех пор, пока ее губы не встретили прохладное, шелковое сопротивление его губ. Она на миг застыла, пытаясь воспринять это ощущение целиком. Его аромат одолел ее. Несмотря на то, что совсем рядом с валунами цвели первые полевые цветы, а от берега поднимался пряно-земляной запах, в нос ей ударила отчетливая снежная нотка. Аромат снега, под которым скрывалось что-то живое и бьющееся. Что-то, что очень хотело быть обнаруженным.

Когда их рты встретились вновь, от мягкого прикосновения губы Леа закололо в предвкушении, а веки опустились так легко, как будто она спала. Когда она немного усилила давление, рот Адама приоткрылся, впуская ее внутрь. Она на мгновение застыла, а затем приняла приглашение.

Хотя губы Адама были словно покрыты льдом, от жара внутри него все вскипело. Леа окунулась в тепло, отдаваясь на его волю. Поцелуй был чувственным и таким глубоким, что она целиком и полностью растворилась в Адаме. Она впитывала ощущения с болезненной интенсивностью. На нее обрушилось столько чувств и потребностей, что взять верх не могли ни одна страсть, ни одно желание. Это было словно исполнение обещания, в которое она верила всегда, с тех самых пор, как впервые поддалась его очарованию. В этот миг они заключили союз, на который не были способны слова. Иметь наконец возможность целовать его было так волнительно, так страшно, что часть ее едва не разразилась слезами.

Адам ответил на ее поцелуй со всей страстью, которая потрясла ее и в то же время заставила опьянеть от счастья. Поцелуй его был легким и требовательным. Приглашая ее вновь и вновь отведать его губы на вкус, чтобы их рты слились, он не настаивал на большем. При этом кожа его словно горела, рассказывая о его желании сильнее, чем ему наверняка хотелось бы. Это было гораздо больше, чем просто поцелуй.

Леа была настолько поглощена игрой их губ, что даже не догадалась протянуть руки и исследовать тело мужчины перед собой. Все, что она могла, — это целовать Адама и изо всех сил стараться не потерять рассудок от страсти. Когда она наконец, едва дыша, отстранилась от его губ, то застыла еще на миг над его лицом, не в силах пошевелиться.

Что она увидит сейчас, когда откроет глаза?

Медленно подняла веки и поглядела на Адама. На его невероятно прекрасном лице не было и следа маски, которую он так долго носил в ее присутствии. Он целиком и полностью был с ней, ничто в нем не колебалось, не отшатывалось в испуге.

Хотя ей очень хотелось наконец рассмотреть его вытянувшееся во весь рост тело, она сосредоточилась на лице. Леа откинула его волосы со лба и стала разглядывать черты лица, настолько юные, что не совсем подходили тому мужчине, которого знала Леа. Ее пальцы скользнули по едва наметившимся морщинкам возле глаз и на лбу, которые и названия-то этого не заслуживали. На лице Адама почти не читались следы жизненного опыта, и, тем не менее, ей казалось, что она чувствует странное напряжение мускулатуры под пальцами. Совершенно не тронутое временем лицо, в крайнем случае, едва за тридцать, принадлежавшее существу, которое повидало и пережило слишком многое.

«Он выглядит едва ли не моложе меня», — с удивлением заметила она и впервые задалась вопросом, в какой же фазе жизни Адама сделали тем, чем он был теперь. Внезапно она осознала, что внешность его не изменилась с тех пор, как она его знает. И эта пауза смутила ее. Было что-то бездуховное в том, чтобы идти по жизни, ни капельки не меняясь.

Адам шевельнулся, чтобы вернуть ее с небес к себе. Но когда Леа посмотрела на него, он только расслабленно улыбнулся ей и поуютнее устроился у нее на коленях. Его веки отяжелели и стали медленно закрываться, а ее мысли устремились к богам античной Греции. Бессмертные и вечно юные, они тоже не могли развиваться, прочно застряв в своей роли. Может быть, именно это и делало Адама таким особенным: он продолжал развиваться. Он оказался способен принять решение. Пойти своим собственным путем.

Пока Леа изучала его лицо, тело его заметно расслабилось, а губы слегка приоткрылись. Подрагивание закрытых век постепенно становилось все слабее и слабее, пока не прекратилось совсем. Адам уснул у нее на руках.

22

Похищение

Время бежало незаметно, а Леа тем временем бродила по тропам, которые не вели ни к какой определенной цели. Она касалась воспоминаниями резкого щелчка маминой зажигалки — ритма своего детства, остановившись в том месте, где роились обрывки стихотворений, тексты песен и впечатления от картин. Она неожиданно долго простояла перед коллажем, собранным из ментальных моментальных снимков Адама: его улыбающиеся губы… профиль — словно вырезанный из бумаги… упрямо наморщенный лоб… расслабленные черты его лица, незадолго до того, как он уснул. Обнаружив отрезок, где он выглядел смущенным, она обрадовалась особенно сильно — сущая диковинка. Ее несло дальше, мимо обрывков разговоров, игры красок летнего коктейля, который заказывала для нее Надин, нежное прикосновение к плечу, пока ее не обхватила темная озерная вода и не превратила все в бесконечно одинокий пейзаж.

Леа настолько глубоко погрузилась в свою внутреннюю вселенную, что не отреагировала, когда ее крепко обхватили за талию и закрыли рукой рот. И только когда до ее сознания достучались определения «потный» и «мягкий», ее выбросило обратно, в реальность.

Адам никогда не был ни «потным», ни «мягким»!

Шипение, похожее на звук понемногу выпускаемого из баллона воздуха, окончательно вырвало ее из задумчивости. Она заморгала и уставилась на пару толстых, словно сосиски, пальцев, которые только что отняли металлически поблескивавший предмет от шеи Адама, где теперь расплывалось кроваво-красное пятно. Его искаженные от боли черты лица расслабились в тот же миг.

— Можно сказать, что это было даже слишком просто, — послышался гнусавый голос, показавшийся Леа неприятно знакомым. — Ну, и, конечно, просто классически. Потому как что нужно делать с опасной сторожевой собакой? Оглушить ее прежде, чем она успеет наброситься на тебя.

Хотя все внутри у нее кипело от ярости и отчаяния, она не предприняла ни единой попытки стряхнуть руку, зажавшую ей рот. Кто бы ни держал ее сзади, он был, бесспорно, очень силен. Вместо этого она перенесла все свое внимание на фигуру, сидевшую на корточках на уровне ее глаз: Адальберт. Тот самый Адальберт, который несколько лет назад своим нападением на Этьена Каррьера сделал для нее очевидным, на что способен демон, сидящий внутри Адама.

Лицо Адальберта было так близко от нее, что можно было разглядеть каждую зарубцевавшуюся ямку на его обожженном лице. Он смотрел ей в глаза, предвкушая увидеть в них ужас и отчаяние. Но такого удовольствия Леа ни в коем случае доставлять этому мерзавцу не хотела. Кроме того, она была слишком взволнована, чтобы испытывать страх: Адальберт застал ее врасплох и тем самым осквернил своим присутствием чудесное утро, которое должно было принадлежать только ей и Адаму. За это она злилась на него еще сильнее, чем за то, что ему удалось без особых усилий схватить ее.

Сузив глаза до щелочек, она презрительно уставилась на похитителя. Тот покорно вздохнул, грубо схватил Адама за все еще влажные волосы и потянул из стороны в сторону. Когда не последовало ни малейшей реакции, он отпустил его, и Адам рухнул на колени Леа. Девушка сжала зубы: голова казалась тяжелой как камень. Где бы сейчас ни находился Адам, со своим телом связи у него явно не было.

Из нагрудного кармана своего тропического костюма Адальберт выудил носовой платок и демонстративно вытер о него пальцы.

— Этот уже не очухается, даже если его засунут ногами в духовку, — заявил он тому, кто стоял на коленях за спиной у Леа и держал ее — хотя уже и не слишком крепко.

Внезапно рядом с Адальбертом возникла крысиная мордочка Майберга, как будто он прятался за деревом и ждал только того, чтобы господин дал ему отмашку. Он тут же принялся убирать Адама с колен Леа. При этом он подчеркнуто старался не касаться ее, словно она была больна чем-то очень заразным. Несмотря на страх, сквозивший в каждом его движении, Майберг не удержался, чтобы не прошипеть ей:

— Веди себя хорошо, дрянь такая!

Леа не знала, кто из этих двоих вызывает у нее большее отвращение: грубый Адальберт или его мерзкий помощник. Вид обнаженного беспомощного Адама, лежавшего у ее ног, едва не свел ее с ума.

— Что вы собираетесь делать с нами? Наверное, где-нибудь среди деревьев стоит емкость с кислотой? — спросила она, опасаясь получить ответ.

— Нет, от того, чтобы расчленить вас обоих нас удерживает лишь сознание, что вы будете страдать значительно дольше, чем в случае с кислотной ванной. Вас очень хочет видеть мой наставник; в конце концов, он уже знает достаточно много необычного о тебе и твоем бешеном дружке. Насколько я слышал, Акинора едва не сошел с ума. А вы оба внезапно как сквозь землю провалились. Ну, теперь-то мы вас поймали, не так ли?

Адальберт был, очевидно, крайне доволен собой, и внутри у Леа все сжалось от ярости. Как раз в тот самый миг ее невидимый страж с удивительной легкостью поднял ее. Она размахнулась ногами и изо всех сил ударила, не разбирая куда. Адальберт быстро ретировался, но, к ее несказанной радости, ей удалось задеть локоть Майберга. Его визг и детское возмущение в глазах немного остудили ее ярость.

Внезапно у нее из легких словно ушел весь воздух — страж пробудился ото сна. На секунду у нее потемнело в глазах — настолько сильной была хватка его рук.

— В следующий раз мы будем реагировать немного быстрее, не так ли, Рандольф? — Адальберт вновь выудил свой платочек и вытер пот со лба.

— Конечно, — прозвучал несколько меланхоличный ответ. Когда к Леа вернулось зрение, ей удалось краем глаза увидеть своего стража. Массивное лицо и коротко стриженые волосы, выше нее на целую голову. На ум тут же пришло сравнение с бульдогом, впрочем, увеличенным до гротескных размеров, однако это сравнение как нельзя лучше подходило к тяжелой руке с бесчисленным множеством рыжих волосков, которой он держал ее словно в тисках. Пара безжизненных глаз равнодушно смотрела на нее — похоже было, что, по крайней мере, этот великан не держит на нее зла из-за недавней вспышки гнева.

Тем временем Майберг снова принялся за потерявшего сознание Адама. Для Леа осталось загадкой, что именно он исследовал, водя пальцами по обнаженному телу. Очевидно, Адальберт тоже этого не понял, потому что пнул Майберга носком туфли. Помощник неохотно убрал руки.

— У Майберга слабость к существам, которые ничего не могут сделать. Не особенно приятная черта характера, но, в конце концов, всем нам нужно что-нибудь для сильной мотивации, — пояснил Адальберт, словно читал лекцию о жизненной несправедливости, сидя у каминного огня. На это Леа ответила ему только презрительной ухмылкой, которая, похоже, не произвела на Адальберта особого впечатления. — Вы двое были так умилительны в своем уединении. Так что неудивительно, что в Майберге пробудились давно забытые чувства. Пусть даже его бурные фантазии наверняка бы вам не понравились.

Мужчина стряхнул со своего плеча волосок, что впрочем, было больше похоже на то, что он хочет поздравить себя со столь гениальным изложением вопроса. Леа содрогнулась.

— Такая красивая пара, на природе. Кто бы мог подумать, что Адам позволит себя приручить? Я запомнил его с оскаленными зубами и окровавленными кулаками. Готового в любой момент спустить свое бешенство с цепи. Чего только не сделают колени смертной женщины… Вообще-то это — хм… отрезвляет. В некоторой степени лишает величия, если вы понимаете, о чем я говорю. Идешь на такие расходы, чтобы посадить его на цепь и вреда особого не причинить. А тут выясняется, что он превратился во льва, который чувствует себя в раю. Мирно лежит рядом с ягненочком.

— Адальберт, — сказала Леа, сознательно копируя ленивый, нагловатый тон. — Ты потеешь, и пока ты совершенно не испортил свой хорошенький костюмчик, нам стоит тронуться наконец в путь. Итак, есть ли еще что-то, что ты обязательно должен сказать? Какую-нибудь самодовольную дурость, вроде как тогда, во время нашей последней встречи, прежде чем Этьен задал тебе жару?

Адальберт обнажил зубы, что, вероятно, должно было означать, что ни одно из слов Леа не пробило его внутренний защитный барьер.

— Я бы охотно предложил тебе снотворное, чтобы тебе не пришлось терпеть наше присутствие. Но боюсь, что оно слишком сильное для твоей конституции. Или ты настаиваешь? — Он вопросительно поднял брови.

Леа удержалась от ответа.

Хоть плачь: все эти годы Адам думал только о том, как добраться до этого человека. И как раз тогда, когда он оставил бесплодные попытки отыскать его и начал устраивать свою жизнь, Адальберт тут как тут — выскакивает, словно черт из табакерки. Однако не похоже, чтобы Адальберт действовал по собственному почину. За ним стоит кто-то, кто-то с возможностями и интересами, выходящими далеко за пределы мести — кто-то, давший Адальберту в руки пистолет с наркотиком, потому что ему не интересно вылавливать останки Адама из сосуда с кислотой. А для нее, очевидно, не был предусмотрен даже наркотик. Никаких примесей в крови, никакого риска, чтобы с ней что-либо произошло.

Леа казалось, что она застряла в бесконечной петле, отвлекаемая только жужжанием мотора и прерывистым дыханием Майберга. Пейзаж за тонированными стеклами авто проносился мимо, словно раздвижные кулисы в театре, нереальный и чужой. Эта странная поездка время от времени прерывалась, когда Адальберт останавливал машину и без лишних слов садился к ним на заднее сиденье. Грубым жестом убирал Адаму волосы с шеи, чтобы всадить следующую дозу наркотика.

Каждый раз, когда раздавалось шипение опустошенного патрона, внутри у Леа все болезненно сжималось. Один раз на месте укола образовался кровоподтек величиной с монету и начал быстро расходиться, словно капля чернил в стакане воды. Но прежде чем она успела определить форму пятна, демон залечил маленькую ранку. Борьба с наркотиком, очевидно, была для него очень тяжелой. В любом случае, Адам даже не вздрагивал, когда шприц пробивал кожу на шее, и жидкость под высоким давлением устремлялась прямиком в ткани.

Когда они были еще у озера и Адальберт перетягивал ей запястья синтетической веревкой, великан по имени Рандольф и астматически хрипящий Майберг занялись Адамом. Но уже через несколько шагов безжизненное тело, которое Майберг держал под мышками, выскользнуло у него из рук, и голова и плечи Адама тяжело рухнули на мощеную камнями дорожку. Увидев это, великан нахмурился и присел. Взвалив потерявшего сознание Адама себе на плечи, он поднялся с дрожью в коленях и поплелся к домику, а Майберг крался за ним на расстоянии нескольких шагов и задумчиво потирал руки.

Леа в свою очередь позволила этому воплощенному самодовольству по имени Адальберт толкать себя по усыпанной щебнем дорожке, не оказывая ни малейшего сопротивления — да и зачем? Даже если бы ей удалось сбежать от Адальберта, то оставался открытым вопрос о том, как освободить восьмидесятикилограммового мужчину, который к тому же еще и без сознания, плюс — убежать с ним. А без Адама никуда она не пойдет.

Осознав этот факт, она стоически позволила втолкнуть себя на заднее сиденье автомобиля. Впрочем, спокойствие оставило ее, когда она увидела, как похитители обращаются с Адамом. Когда великан швырнул его на пол машины, словно это всего лишь багаж, она запустила ногти в обшивку сиденья. Затем внутрь забрался Майберг и грубо перевернул Адама на живот. Так ему легче было подогнуть его ноги, чтобы можно было закрыть дверцу. При этом его пальцы бродили по коже Адама дольше, чем это было необходимо. Леа очень хотелось издать боевой клич, обрушиться на Майберга и пару раз как следует прищемить дверцей его грязные лапы. Но тут Рандольф, опустившийся на сиденье рядом с ней, положил свою тяжелую руку ей на плечо.

Затиснутая между великаном и Майбергом, она сидела сзади в машине. Домик ее отца становился все меньше и меньше, пока наконец совсем не скрылся за деревьями, и она осторожно просунула кончики пальцев ног под ребра Адама. Через тонкую ткань балеток слабо чувствовалось тепло его тела.

— Вы не могли бы хотя бы накрыть его одеялом? — бесцветным голосом спросила она.

— Ему это не нужно, — прогнусавил Майберг.

От Леа не укрылось возбужденное выражение, на миг промелькнувшее на его крысиной мордочке.

Через некоторое время она заметила, что Майберг подчеркнуто пытается держаться от нее подальше. Если их плечи нечаянно соприкасались, он отстранялся, словно его било током. А еще его бедро все время подпрыгивало, изо всех сил стараясь не качнуться в сторону и не задеть Леа. Она в свою очередь тоже стала прилагать максимум усилий к тому, чтобы избегать какого бы то ни было соприкосновения — уже только потому, что этот мерзкий тип внушал ей отвращение. Но чем чаще масленые глазки Майберга останавливались на Адаме, тем больше она начинала беситься.

Леа перенесла вес тела в направлении помощника Адальберта и восхищенно заметила, как тот отпрянул и вскоре уже сидел, скрючившись и вжавшись в стенку автомобиля. С холодной расчетливостью она вонзила локоть ему в бок и постаралась грудью прижаться к его плечу. Затем, остановив волнующе приоткрытые губы в нескольких сантиметрах от его побелевшего лица, она прошептала: «Простите». Поскольку Майберг только слабо пискнул в ответ, она продолжала наступление, принимаясь тереться своим коленом о его, а рука ее тем временем медленно поднималась к бедру. Девушка наслаждалась паникой в глазах Майберга.

— Здесь так тесно, — прошептала она ему своим самым сексуальным голосом.

— Ты же нарочно делаешь это, тупая мерзавка, — вырвалось у Майберга. Пытаясь сбежать, он перебрался через спинку на переднее сиденье, проявив при этом изрядную ловкость. Леа удовлетворенно отметила, что Майберга все еще трясло от отвращения, когда Адальберт попытался отправить его обратно, на старое место. Но никакие угрозы и ругательства не помогли — Майберг остался впереди.

— Теперь-то ты успокоишься, да? — рыкнул Леа на ухо великан. Во время этой маленькой сценки он никак и ни на что не реагировал. Да и сейчас его толстые щеки неподвижно свисали, а водянистый взгляд не выражал никаких чувств.

Леа едва заметно кивнула и с удовлетворением откинулась на спинку. Даже если их поймали и нет никакой надежды на спасение — нельзя ведь позволять делать с собой все что заблагорассудится.

С тех пор как они оставили домик у озера далеко позади, автомобиль двигался на север и поздно вечером проехал заброшенный пограничный пост. Когда наконец наступила ночь, они уже неслись по скоростной трассе, которая вела через бесконечные леса. Единственным разнообразием были щиты, предупреждавшие о звериных тропах, и время от времени вспыхивавшие фары других машин. В какой-то момент Леа уснула.

Когда она проснулась, машина стояла, а через открытую дверцу водителя в салон влетал свежий ветер с ароматами смолы и мокрой листвы. И едва заметный запах соли.

Через прикрытые веки Леа попыталась окинуть взглядом окружающий мир за пределами автомобиля. Похоже, уже перевалило за полдень, потому что появившееся на миг из плотных облаков солнце стояло довольно низко. Шел небольшой дождь, размывая контуры предметов. Очевидно, они съехали со скоростной трассы и теперь стояли в конце усыпанной щебнем дорожки, окруженной высокими деревьями.

Леа было неприятно, когда она обнаружила, что во сне прижалась к Рандольфу. А он даже обнял ее за плечи, как старший братишка. Она с трудом подавила желание стряхнуть руку — ведь в жесте великана было что-то заботливое и совершенно невинное. Поспешно отыскала взглядом Адама, который продолжал лежать в той же позе, что и накануне, затем перевела взгляд на лобовое стекло, перед которым как раз, словно по мановению волшебной палочки, открывалась решетка высотой в человеческий рост. На заборе из проволочной сетки, терявшемся меж деревьями, висел плакат, красно-белая краска которого была изъедена ржавыми пятнами. Тем не менее, Леа сумела разобрать слова: «Частная собственность — вход воспрещен».

На первый взгляд ограда производила впечатление заброшенности, но она заставила бы любого путешественника обойти забор десятой дорогой. Колючая проволока на заборе делала невозможным его преодоление. Кроме того, единственной интересной вещью за забором был поржавевший ангар из гофрированной стали, двери в который стояли нараспашку и открывали взгляду зияющую пустоту. Ангар жался к скале, словно груда позабытого металлолома. Такой унылый вид не вселит жажду приключений в кого бы то ни было, в этом Леа была уверена. Интересно, зачем только Адальберт приволок ее в эту глушь? Она закусила нижнюю губу, пытаясь разобраться в происходящем.

Они въехали внутрь, решетка закрылась, автомобиль запрыгал по покрытой гравием дорожке. Адальберт набрал на мобильнике последовательность цифр, и задняя стенка ангара отъехала в сторону, открывая взгляду темный туннель, достаточно большой, чтобы мог проехать автомобиль.

Свет фар освещал теряющиеся в темноте серые стены. При мысли о том, что они едут в эту черную дыру, а за ними закрывается выход в мир, Леа зажмурилась от испуга. Великолепно укрытый туннель на ничейной земле, ведущий внутрь горы, пробудил ее фантазию. Но клаустрофобные видения, с невероятной скоростью пронесшиеся перед внутренним взором, помогли мало: ее прошиб холодный пот.

И точно: туннель спускался. Пока автомобиль продолжал движение внутрь, у Леа желудок начинал подступать к горлу. В отчаянии она прижалась лицом к груди Рандольфа, а тот в свою очередь, успокаивая, принялся гладить ее по спине, словно она была маленькой девочкой, которая только что испугалась Черного человека [13]. Когда автомобиль наконец остановился, он осторожно отстранился от нее и перевел в вертикальное положение.

Не успела Леа прийти в себя, как ей на голову набросили черный платок. Она от испуга автоматически сделала глубокий вдох, и легкая ткань залепила ей рот и на мгновение прилипла к губам и зубам. Прохладное, гладкое покрывало, грозившее закупорить ей дыхательные пути. Девушка издала жалобный стон.

Ее тут же грубо схватили за плечи и несколько раз встряхнули.

— Не переживай, девочка, — услышала она раздраженный голос Адальберта. — Через шелк великолепно дышится. Мы не собираемся тебя душить, ты ведь такой ценный груз. Но где находятся выходы из системы пещер, тебе знать не обязательно. Даже если ты и не покинешь подземелье живой.

И с этими словами Леа вытащили из машины. При этом она наступила на что-то, что инстинктивно определила как незащищенную пятку Адама. Она попыталась быстренько перенести вес, но поскользнулась и послышался негромкий треск. Сознавая свою вину, она вздрогнула.

— Шевелись, Майберг! — тем временем ругался Адальберт. — Поможешь Рандольфу нести парня. Он все еще в отключке.

Не сопротивляясь, она позволила Адальберту вести себя, а наброшенный на голову платок приглушал все пять чувств, как будто ее укутали в вату. Каждый раз при вдохе воздух медленно пробирался по носоглотке, пока не становилось совсем плохо. До ее слуха еле слышно доносилось негромкое гудение неоновых ламп и шарканье приволакивавшего ногу Адальберта. Она невольно спросила себя, не осталась ли его хромота в память о той ночи, когда он много лет назад столкнулся с Адамом. Но кто может знать, какими темными тропами с тех пор ходил Адальберт? По крайней мере, что касается техники, она сильно усовершенствовалась в той области, где нужно было повергнуть бессмертного.

Позади раздавалось тяжелое дыхание великана Рандольфа, который, похоже, опять тащил Адама один — после очередной неловкости Майберга. Леа испуганно прислушивалась к стуку, сказывавшему, что долго он тяжелую ношу один нести не сможет. «Если силы оставят его, то он не станет осторожничать с Адамом», — подумала она.

Внезапно до ее слуха донеслось странное переплетение звуков. Сначала — слабые и не связанные между собой, затем — все четче и четче… Кто-то от души ругался на языке, который Леа не могла определить… Второй пронзительно кричал, словно подражал птице… Кто-то читал бессмысленные стихи… Глухим шепотом, словно откуда-то из глубины, ее слуха достигали звуки. Спрятанные, запертые голоса, они путались, манили: подойди ближе, давай играть, посмотри, что я припас для тебя. Подойди, дай я тебя потрогаю, уведу, принесу в жертву! Словно тысячи жадных пальцев касались Леа эти голоса, сливаясь друг с другом и пытаясь друг друга перекричать. Оглушительная путаница, происходившая из одного-единственного источника: неугасимого желания демона получить кровь, которая находится так близко и в то же время так недосягаема, что желание превращается в безумие.

Леа готова была уже зарычать: «Да заткнитесь же наконец!» — ей было совершенно не важно, насколько смешной покажется эта ее попытка. Но, может быть, таким образом удастся убрать хоть немного давления, которое оказывали на нее толщи земли и камня, находившиеся у нее над головой. Голоса превращали и без того сильное ощущение, что она поймана, в невыносимое. Выдавливали воздух из легких. Она закашлялась, услышала, как шум, с которым дыхание вырывалось из ее груди, смешался с гулом голосов. Внезапно Адальберт остановился, схватил ее за плечи и грубо встряхнул. На миг Леа показалось, что она вот-вот потеряет сознание, а потом с удивлением обнаружила, что вокруг все стихло.

— Они любят проделывать это с новичками, — пояснил Адальберт. А потом развязал ей запястья.

Рядом с ними Рандольф с таким стоном, словно в нем что-то вот-вот должно было разорваться, опустил тело Адама на пол. Адальберт слегка подтолкнул Леа, и внезапно пол под ее ногами превратился в качающиеся доски.

— Держись крепко! — довольно проскрипел Майберг.

Леа инстинктивно расставила руки, поймала поручень и изо всех сил ухватилась за него. Дальше — миг невесомости. Падение в пустоту, а затем доски под ее ногами обрели опору. Еще один толчок в спину; она закачалась и неудачно приземлилась на четвереньки. Под одной рукой ощутила гальку, под другой — обнаженную кожу — грудь Адама. Беспомощно всхлипнув, она ухватилась за него.

— Добро пожаловать в клетку для хищников, — раздался на некотором отдалении дающий слабое эхо гнусавый голос Адальберта где-то высоко над ней.

Небрежным движением Леа сбросила мешок с головы и убрала волосы с глаз. Недоверчиво огляделась по сторонам: ее высадили в скалистой местности. «В огромной пещере», — поправилась она, переведя взгляд на неровный потолок. Итак, вот какова была их цель: закрытый каменный мир в самом сердце земли.

На недосягаемой высоте располагались прожектора, которых, впрочем, не хватало для того, чтобы осветить все пространство. Кроме того, источники света мягко покачивались на столбах, к которым они были прикреплены. Результат — тяжелая для глаз смесь из сумерек и черных пятен, которые на доли секунды обретали контуры, а потом сразу же исчезали снова.

Она неуверенно осмотрелась; об истинных размерах этой тюрьмы можно было только догадываться: тени и крупные валуны закрывали обзор. Пол был покрыт канавками и галькой. Прохладный воздух не двигался, подчеркивая своей тяжестью заброшенность этого каменного мешка. Впечатление усиливалось от слегка вогнутых стен, которые в любой момент грозились уступить нечеловеческому давлению и рассыпаться на тысячи кусочков. И это безумное впечатление, и чувство опасности постоянно нашептывали Леа о том, что нужно бежать. Это место не было предназначено для того, чтобы в него входили люди. Здесь должна была царить вечная темнота. Перед ее внутренним взором промелькнуло видение подводного мира, подчеркнутое запахом соли.

Леа стряхнула видение, словно неприятное прикосновение. Она обнаружила ручей — словно кто-то пробил в каменном полу жилу; поток воды змеей вился через центр пещеры, исчезая затем в скале. В отверстие в камне была вделана железная решетка. Но даже если бы не было этих покрытых ржавчиной прутьев, медленно текущий ручей не открыл бы Леа путей к бегству. И не касаясь ее пальцем, девушка понимала, что вода просто-напросто ледяная. Даже Адам не нырнул бы в эту тьму. Потому что кто может знать, куда течет этот поток? Каково это — застрять в узком месте подводного туннеля и не смочь вернуться, потому что сложно плыть против течения?

Она невольно вздрогнула.

Прямо перед ней гладкая словно зеркало, изогнутая во всех мыслимых направлениях скала поднималась метров на пять в высоту и заканчивалась уступом. Там, наверху, стоял Рандольф, закреплявший люльку, похожую на ту, что используют в голливудских фильмах мойщики окон: клетка с простым дощатым полом и поручнями, которые с грехом пополам давали возможность держаться. Кроме того, она увидела Адальберта, который, прежде чем уйти, послал ей воздушный поцелуй.

— Давай, убирайся уже, — прошептала она, обхватив себя руками. На самом деле в этот миг ей хотелось бы, чтобы Адальберт со своими высокомерными манерами продолжал сводить ее с ума, вместо того чтобы бросить ее в этом огромном склепе с потерявшим сознание Адамом.

Существует ли действительно там, внизу, хищник, как намекал Адальберт? Прячется ли он за скалой или в черной, медленно текущей воде? Их так долго везли сюда только затем, чтобы скормить какому-то чудовищу?

Леа заметила, что дыхание у нее опять начало прерываться, словно воздух, едва достигнув легких, вынужден был быстро выйти наружу. Перед глазами плясали черные круги, кожу покрыл холодный пот. Она бессильно опустилась на пол рядом с Адамом и обхватила его. Прижавшись щекой к его лицу, она отчаянно цеплялась за его равномерное дыхание и грелась от жара, которое излучало его тело. А потом тихо заплакала.

23

Коллекционер

Шум подземной реки заполнил слух Леа. Измученная, она поудобнее уложила голову на груди Адама, устремив взгляд на собственные кончики пальцев, поглаживавших его обнаженное тело. Взгляд ее затуманивался, и она не сопротивлялась тому, что постепенно стала соскальзывать в сон, целиком полагаясь на то, что Адам разбудит ее, как только снова придет в сознание. А до тех пор ей совершенно не хотелось видеть этот мир.

— Все наверняка кончится плохо для маленькой Леа, если она будет продолжать лежать на холодном полу. Пока что она — всего лишь незаполненный сосуд, не правда ли? Хорошее вместилище для хозяина, но пустое. Беззащитное. Хрупкое. Эта клетка сделана не для нее, но где же еще ее держать? Деликатный вопрос. Тем не менее, не стоит поступать так опрометчиво. — Казалось, голос целиком поглощен вопросами, которые сам же себе и задавал. Он был очень выразителен и вместе с тем мягок, словно мелодичный перезвон колокольчиков, замечательно сочетавшийся с шумом воды. Он доносился издалека и слегка заглушался собственным эхом, отражавшимся от стен пещеры.

Еще несколько мгновений Леа плыла по грани сна, а затем осознала только что услышанные слова. Голос был прав относительно того, что касалось холодного каменного пола, на котором она и так уже пролежала достаточно долго. Но зачем бороться с ледяным онемением тела, когда можно лежать рядом с Адамом? В конце концов, ее лишили права распоряжаться собственной судьбой, когда бросили в эту пещеру. И любимый теперь — всего лишь пустая оболочка, и ей так ужасно одиноко здесь…

Внезапно она ощутила под собой легкую дрожь: Адам пошевелился, изменил положение, при этом обняв ее одной рукой. И тут же все угрюмые мысли исчезли, словно по мановению волшебной палочки.

Первые признаки пробуждения Адама не укрылись и от кого-то еще.

— Да, да, наш тигр постепенно приходит в себя. Коллекционеру очень интересно, понравится ли ему новый дом. Вечные сумерки, скалы вместо зарослей. Сумеет ли он привыкнуть к стенам? — задумчиво поинтересовался голос сам у себя, чтобы тут же с непритворной твердостью продолжить: — Нет, наверняка не сумеет. Сначала он выпустит когти, попытается взобраться по голым стенам, будет рычать и кататься по земле, и в какой-то момент дух его будет сломлен. Он будет бессмысленно бегать взад-вперед, из одного конца пещеры в другой, повесив голову.

В голосе слышалась печаль, и вместе с тем — возбуждение ребенка, делающего нечто недозволенное; ребенка, который знает, что за этим непременно последуют слезы и раскаяние. Но что ж поделаешь? — словно спрашивал он. Некоторые вещи просто покоряются своей природе, и ничего больше.

— Коллекционер вряд ли сможет вынести это зрелище, это уж точно. Этого тигра нельзя уложить выстрелом, прекращающим страдания, о нет. Для этого тигра нет выхода, из клетки — нет. Поэтому Коллекционер окажет ему честь и посвятит ему особенно много своего драгоценного времени, которого у него сейчас так мало, и будет наблюдать за ним — пока он еще настоящий тигр. Коллекционер будет смотреть и наслаждаться самой сутью его своеобразного характера.

Тело Леа онемело, и она с трудом, очень неохотно оторвалась от Адама и поглядела наверх, туда, где светил прожектор.

Там, на уступе в режиссерском кресле виднелась какая-то фигура. Некто обмахивался испанским веером, словно хотел перемешать неподвижный холодный воздух. Когда неизвестный заметил, что девушка обратила на него внимание, он драматическим жестом захлопнул веер и принялся ритмично постукивать им по обтянутым перчатками ладоням. Леа как зачарованная некоторое время следила за этим, а потом взгляд ее упал на лицо устроившегося наверху человека.

Хотя лицо находилось большей частью в тени, хотя его скрывали очень длинные пряди волос, она сразу же заметила, что в нем что-то не так. Ее разум пытался интерпретировать полученную от глаз информацию, осознать ее, но постоянно натыкался на пустоту. Наконец он ощупью приблизился к увиденному, словно осторожное оглядывание невозможного делало его сколько-нибудь понятнее и постижимее.

Большая часть лица принадлежала очень красивому молодому человеку, с которого совсем недавно, словно шелуха, спала детская мягкость. Черты лица: глаза под девичьими ресницами, пухлые губы, нежный изгиб скул и вздернутый нос… или, по крайней мере, то, что от него осталось. Потому что жилка разрушения уничтожила переносицу, а вместе с ней — и былую привлекательность плоти, разлагающейся полосами в палец шириной. Словно кто-то, обмакнув кисточку в серую краску, провел наискось по полотну, испортив тем самым безупречный фон. Тронутая смертью и разложением мраморная статуя — навеки загубленное произведение искусства.

«Творение Франкенштейна», — пронеслось в голове у Леа. Кто-то соединил красавца во цвете лет с разлагающимся живьем стариком. Коллекционер, как, похоже, называло себя это создание, был ходячим напоминанием о бренности всего сущего.

Когда золотая прядь была убрана в сторону и показался мертвый, запавший глаз, Леа вздрогнула от отвращения. С одной стороны, ее пленяла очевидная красота, с другой — при виде разлагающейся плоти у нее по коже бежали мурашки. Правильно истолковав ее дрожь, существо надуло чувственные губы, контур которых был совершенно не тронут разложением, только подчеркивая дефект. Леа не удивилась бы, если бы изо рта существа внезапно вылезла личинка.

— Ей совсем не обязательно так смотреть, глупому созданию, — насмешливо произнес Коллекционер, тыча в нее веером. — Может, у нее все еще впереди, кто знает? Кровь воспевает кровь, как это верно — но иногда она и лжет. Она жадная и слишком красивая, чтобы всегда быть правдивой. Кто же может сказать точно?

— Может быть, Акинора?

Голос Адама был хриплым и едва слышимым. Хотя слова его, похоже, попали в самую точку, Адам отреагировал — судя по его состоянию — скорее на ключевое слово, чем на то, что в действительности имел в виду Коллекционер. Он с трудом поднялся и рухнул бы вперед, если бы Леа в последний миг не подхватила его. Глаза его закатились, он опустил веки.

Леа в панике вонзила ногти в обнаженные плечи Адама и настойчиво зашептала ему в ухо:

— Не уходи. Будь со мной.

Адам с трудом подтянул колени и задрожал всем телом.

— Меня тошнит, — ответил он настолько тихо, что она с трудом разобрала слова.

Больше всего ей хотелось прижаться к нему и покрыть поцелуями — настолько рада она была, что он говорит. В конце концов, измотанный Адам в тысячу раз лучше, чем Адам без сознания. А небольшая тошнота наверняка скоро пройдет!

— Это и неудивительно — после той кучи ампул успокоительного, которое всадил в тебя Адальберт, — бездумно произнесла она, поглаживая его по спине.

Услышав имя Адальберта, Адам рывком поднял голову, о чем немедленно пожалел. Лицо его исказилось от боли, он осторожно ощупал затылок и наткнулся на вмятину величиной с кулак.

— Где это мы, черт побери?

— Похоже на то, что ты действительно нашел великого незнакомца — только произошло это иначе, чем было запланировано. Если тебе интересно мое мнение, то вон там, наверху, сидит тот самый таинственный спонсор Акиноры, — сказала она. Она нежно приобняла его плечи, но тут же одернула руку, когда Адам начал шумно блевать.

Время шло, но лучше ему не становилось.

— Адам, послушай меня. Солнышко, ну пожалуйста! Мы прочно застряли в чертовой пещере, а там наверху жуткий зомби ведет сам с собой беседы. Я понимаю, тебе сейчас очень скверно, но тебе действительно нужно взять себя в руки, хорошо? — Она сделала попытку подбодрить Адама.

Он только красноречиво взглянул на нее, а затем его снова вырвало.

Беспомощная, она сидела рядом, ничем не в состоянии помочь. Как раз в тот миг, когда она хотела предложить ему расцарапать шрам, напоминавший об укусе Макавити, тошнота отступила. Адам смахнул с глаз слезы и облизал опухшие губы. Леа неуверенно улыбнулась, и он ответит ей слабой улыбкой.

— Эй, там, внизу, как насчет толики внимания? В конце концов, у Коллекционера есть здесь кое-что вкусненькое для нашей кошечки Леа. — Существо указало затянутой в перчатку рукой на сверток. При этом оно опасно наклонилось с уступа, чтобы лучше видеть происходящее на полу пещеры.

Леа чувствовала себя жалкой предательницей, но отвести взгляда от свертка не могла. Внезапно она осознала, что со времени завтрака на озере ничего не ела. Что бы ни было там внутри, желудку это наверняка понравится. Оставалось только надеяться, что Коллекционер не ожидает, что она замурлычет от удовольствия. Он сидел прямо, словно кол проглотил, и наблюдал за тем, что происходит внизу, в пещере, словно римский император, который еще не натешился вдоволь с приговоренными к смерти.

— Что это еще за игра? — неприветливым, сдавленным голосом спросил Адам, прерывая обмен любезностями. Очевидно, он только сейчас заметил, что на нем ничего нет. Из-за всех треволнений последних часов это обстоятельство стало казаться Леа совершенно нормальным.

— И чего ему жаловаться, у него ведь есть мех. — Губы Коллекционера искривились в улыбке, а пальцы тем временем испуганно ощупывали дряблую кожу щеки.

Сначала Адам посмотрел на него удивленно, затем раздраженно. Гибким движением, которое было совершенно невозможно еще всего лишь несколько минут назад, он встал на ноги, запрокинул голову и выжидающе уставился на стоящего наверху незнакомца.

Коллекционер снова раскрыл веер.

«Обмахивайся, обмахивайся, — с ненавистью подумала Леа. — Может быть, от этого воздух станет еще холоднее, а то сейчас консервирование происходит не самым лучшим образом». Несмотря на отвращение, она боялась, что Коллекционер поднимется и уйдет. Не важно, что так унизительно сидеть под его любопытным взглядом, но все же это лучше, чем находиться здесь в полной безызвестности.

Некоторое время Коллекционер предавался своим мыслям — при этом сократив всяческую мимику до минимума — наконец сказал:

— Обычно Коллекционер ограничивается наблюдением за объектами. Поэтому теперешняя ситуация ему крайне чужда, не правда ли? Что подумает Коллекционер о собственной персоне, если вдруг начнет разговаривать с объектами, ха! С ума сойти, с ума сойти! — Послышался безрадостный смешок. Коллекционер некоторое время прислушивался к эху, последовавшему за смехом. — Однако к чему все эти волнения, когда все давно уже решено. Кровь здесь, исследователя нет, время уходит. Нет, тут ничего не скажешь: мы движемся к завершению! Теперь Леа поняла, в чем заключалась связь между Коллекционером и генетиком Акинорой. То, чего так сильно желал Коллекционер, выдавало его искаженное неудачным перевоплощением лицо: демон не полностью поселился в новом хранителе, поэтому его часть, оставшаяся человеческой, умирала.

Сколько же этот некогда безупречно красивый мужчина ошибочно полагал себя вечно юным, пока не осознал обман демона? Мгновение — или целую жизнь?

Неудивительно, что Адальберт нашел себе дом в лабиринте пещер: двух аутсайдеров сближало родство душ, потому что оба были преисполнены тоски по демону и ярости оттого, что он отталкивал их. Что ж, что касается желаний их помощника Майберга, который постоянно скрывался в тени Адальберта, то Леа даже знать этого не хотела.

Медленно подходя к Адаму, она прокручивала слова Коллекционера в голове. Должно быть, Акинора намекнул на что-то своему спонсору. Может быть, заявил, мол, можно утверждать, что у него в руках ключ, с помощью которого можно успешно вселить демона в тело. А потом Акинора, а вместе с ним и решение насущной проблемы, внезапно исчез, и Коллекционер спустил с поводка свою свору, чтобы получить, по крайней мере, часть добычи.

Интересные объекты для коллекции… Так вот чем были Адам и ему подобные для Коллекционера. Просто потрясающие экземпляры, потому что — насколько она смогла понять сама — каждый из них представлял собой одно неповторимое качество. Коллекционер ловил сачком самые лучшие экземпляры из роя ночных мотыльков и запирал их в этом пещерном лабиринте, где мог в любое время наблюдать за ними, сколько душе угодно. Это объясняло и концерт из различных демонических голосов, окруживших ее по пути в темницу: «экспозиция» у Коллекционера была и в самом деле очень обширная.

Пока Леа содрогалась при мысли о бесконечном множестве пещер-клеток и их полупомешанных обитателях, Адам, не отрываясь, смотрел на фигуру. С каждым мгновением складка между его бровями становилась все глубже и глубже.

— Как Меган нашла тебя? — наконец нарушил он тишину.

На искаженном лице Коллекционера появилось довольное выражение. Затем послышался мелодичный смех, гулко разнесшийся по пещере.

— Да, можно сказать, что кто-то поставил ее на верный след. Хитрый охотник, который точно знал, что делает. Поэтому невольнице Меган не нужно было делать ничего, кроме как пройти до конца уже однажды пройденным путем. Коллекционер очень удивился, когда она постучала к нему в двери. Что ж, по крайней мере, она принесла с собой великолепную визитку: пропитанную кровью, с тигром на ней, если он, конечно, понимает, о чем речь.

Мгновение Коллекционер колебался, а затем подтолкнул носком туфли сверток, и тот с гулким стуком ударился о пол пещеры. Не колеблясь ни минуты, Адам поднял его и передал Леа. Кроме еды вроде кусочков фруктов, кексов и проваренной салями из ягнятины, в нем был каремат и одежда.

Пока Адам влезал в пижамные штаны и футболку с длинными рукавами, Леа судорожно пыталась составить теорию о причинах своего похищения, но урчание в желудке помешало: без горючего никакого результата. Точка. Она разорвала упаковку и набила рот целой пригоршней овсяных хлебцев.

— Невольница Меган очень хотела бы вернуться к своей старой госпоже, чудесной искуснице в плетении сетей — Пи, — произнес Коллекционер столь утонченно, словно читал стихотворение. — Пи — это очень увлекательное полное собрание художественных произведений: место, стратегия — любо-дорого глядеть. К тому же нужно сказать и кое-что еще: Коллекционер в своих исследованиях очень внимательно следит за тем, чтобы удалять объект из его естественного окружения только тогда, когда его уникальность от этого не пострадает. В остальных случаях он ограничивается наблюдением — очень сложная, но и увлекательная задача.

— Поэтому вы и заперли Адама в этом подземном заповеднике. — Леа проигнорировала удивленный взгляд Адама, брошенный на нее со стороны. В то же время она надеялась, что крошки хлебцев на ее подбородке не умаляют значения ее мужественного выступления. — Вы ведь сами только что сказали, что он здесь погибнет. Запереть охотника в клетке — это же против ваших собственных правил.

Коллекционер задумчиво кивнул. Очевидно, ему было нечего возразить.

— Обычно Коллекционер ни в коем случае не заинтересовался бы этим, если бы это не было так зрелищно! Но так вот вышло. Конечно, он с удовольствием наблюдал бы за хищником только во время охоты…

— Мы можем вернуться к вопросу о Меган? — раздраженно вмешался Адам в развивающуюся дискуссию. Постоянное сравнение с хищником, похоже, было ему неприятно. Раскрасневшиеся щеки и тревожный взгляд придавали его обычно такому сдержанному лицу оттенок невинности, и Леа была тронута. — Значит, Меган подвела нас обоих под монастырь, потому что хотела вернуть себе расположение Пи. Я правильно понял?

Коллекционер кивнул.

— Очень простая и выгодная сделка: невольница Меган хочет вознестись до посредника и передать паучихе сообщение о том, что Коллекционер не станет брать ее в свою коллекцию. Это известие было бы, судя по всему, сущим бальзамом на расшатанные нервы ее повелительницы. Кроме того, невольница надеется, что Пи позволит ей остаться у нее в услужении. В конце концов, она стала бы очень ценной невольницей, ведь она — единственный связной с Коллекционером. А для паучихи с ее далеко раскинутой сетью такое предложение было бы интересным. По крайней мере, так думала наша общая подруга Меган…

— Меган ждет твоего разрешения, чтобы отправиться в путь?

Коллекционер снова кивнул. Его живой глаз сверкал, и в мысли Леа закралось подозрение, что желание Коллекционера наблюдать за Адамом на охоте сейчас все же исполнится.

Адам задумчиво теребил нижнюю губу, но у нее создалось впечатление, что он только притворяется, что ситуация требует тщательного обдумывания. Гораздо более вероятным было то, что и Адам и Коллекционер давно знают, к чему приведет этот разговор. Оба осторожно подбирались к сути вопроса, чтобы иметь возможность точнее оценить противника.

— Я бы осмелился утверждать, что наша добрая Меган попала в невыгодную ситуацию, — произнес Адам, словно рассуждая вслух. — В конце концов, она пришла к тебе, доказывая, что не остановится перед предательством, если обязательно захочет чего-то достичь. От партнерши, на которую можно положиться, никто не ожидает, что она подведет тебя под удар, как только ты ее уволишь. Идея о том, что Меган пойдет на многое, чтобы снова завоевать благосклонность Пи, лежит на поверхности. Кроме того, ты уже получил и меня и Леа. С этой точки зрения, у Меган осталось не особенно много пространства для переговоров.

— Коллекционер тоже говорил себе об этом и в связи с этим вызвал на арену достойного доверия посредника. Старый друг семьи, занятой в банковской сфере; кроме того, он занимается делами Пи, — пояснил Коллекционер, поигрывая веером, так, словно они втроем сидели за чашечкой чая и болтали о последней поездке к морю на несколько дней, а не о будущем женщины, которая своими играми подписала себе смертный приговор.

— Ведь для того, чтобы кровь запела, — продолжал Коллекционер, — потребовался бы исследователь. С ним в качестве приманки можно было бы устроить замечательнейшую сделку… Вот только, к сожалению, паучиха ничего не оставила от исследователя, во всяком случае, того, что сгодилось бы в сделку. Очень неприятно. Теперь у Коллекционера есть кровь, тигр предательница. Одна из этих вещиц не очень хорошо вписывается в коллекцию, если он понимает, о чем речь.

Адам несколько раз прошелся туда-сюда и снова обратился к Коллекционеру.

— Я с удовольствием решил бы проблему с Меган вместо тебя. Если ты сомневаешься, правильным ли будет бросить ее мне на съедение, то я охотно предложил бы тебе кое-что еще, чтобы тебе было легче принять решение. С трудом, словно опасаясь перетруждать себя, Коллекционер забросил ногу на ногу.

— Ну, и что же он предлагает?

— Великолепный экземпляр — совершенно не зависящий от своего естественного окружения, — холодно улыбаясь, ответил Адам. — Одна из нас, для которой в течение столетий настоящее постепенно слилось с прошлым. Десятилетия воспоминаний бесцельно бродят в ее душе, подобные осколкам металла в магнитной буре. Ее зовут Агата.

24

Дороги, которые переплетаются

— Что ты натворил?!

Леа снова схватила Адама за плечо, пытаясь силой заставить его наконец повернуться к ней. Но тот продолжал упрямо ходить вдоль скалистых стен и осматривать окрестности. Чем дольше он ее игнорировал, тем больше она распалялась, потому что все отчетливее начинала понимать масштабы той каши, которую он заварил при помощи всего лишь нескольких фраз.

— Адам!

Она набросилась на него сзади, и он раздраженно засопел, но, тем не менее, продолжал обход.

— Позже можешь обойти свои угодья, и если тебе захочется, то и пометить. Но сейчас ты меня выслушаешь. Коллекционер скоро приведет сюда Меган, и мне срочно необходимо знать, что именно ты собираешься с ней потом делать.

Адам остановился так внезапно, что Леа едва не врезалась ему в спину. Он медленно повернулся и принялся рассматривать ее. Она инстинктивно отпрянула, а ее внутренняя система оповещения тем временем била тревогу: если он продолжит так безучастно смотреть на нее, то она не будет в безопасности даже в самом отдаленном углу пещеры. Ее шокировало то, что он, оказывается, все еще может настолько приводить ее в ужас. Хотя он очень убедительно описал, что демон всегда останется частью него, девушка оказалась не готова к тому, что уже в столь скором времени ей придется его опасаться. Она обиженно скрестила руки на груди.

— И что же, ты думаешь, я стану делать с Меган? — с пугающим спокойствием поинтересовался он.

— Ей вообще не нужно сюда приходить.

— Значит, ты знаешь, как Меган поплатится за предательство. Поэтому будет лучше, если ты задумаешься над тем, где тебе спрятаться, когда я выпущу кровь этой мерзавке.

Она предприняла еще одну попытку заставить его передумать.

— Адам, подумай еще раз — убивать Меган, когда я нахожусь рядом с тобой, — ты ведь на самом деле не хочешь так поступать ни со мной, ни с самим собой. Кроме того, ты ведь частично виноват в том, что она предала нас. Тебе непременно нужно было целиком и полностью доверять ей, в то время как ее верность никогда не была однозначной.

Глаза Адама превратились в щелочки.

— Меган дала мне знать, когда Пи пригласил тебя на небольшой разговор…

— Но после того как она привезла меня туда, не поставив тебя в известность предварительно. А то, что я так просто сумела выбраться из отеля, пока она спала… Теперь, оглядываясь назад, я осмелюсь утверждать, что Меган очень старалась, чтобы ваши с Пи интересы совпадали.

— Ты права, Леа. — Голос Адама истекал цинизмом. — Как только Меган попадется мне на глаза, я как следует извинюсь перед ней за то, что своей слепотой так сильно искушал ее.

— Послушай, я же совсем не нападаю на тебя, — пыталась Леа успокоить его, но нарывалась только на сопение, которое можно было толковать как «да-да, конечно». Тем не менее, необходимо было убедить его в том, что он вступает на неверный путь. Понимание, что он сделает с Меган, когда демон почувствует, что ему дают возможность вмешаться, здорово ее воодушевляла. Поэтому, когда он повернулся к ней спиной и снова двинулся в обход пещеры, она продолжала. — Коллекционер ведь готов вести с нами диалог. То, каким образом он взвесил все, доказывает, что он вполне разумен. Вместо того чтобы архаическим образом мстить, нужно было предложить ему Агату взамен на то, что он нас выпустит. Может быть, нам придет в голову что-нибудь еще…

— Ты действительно так же наивна, как это следует из твоего предложения? — язвительно поинтересовался он.

Тем временем он перешел к тому, что принялся обследовать зарешеченный ход, в котором исчезала вода. Сначала он проверил крепление железных прутьев, потом закатал рукава и принялся ощупывать дно реки.

— Ледяная, а дно очень неровное. Похоже, вода течет через эту дырку в полу не очень давно.

Леа наблюдала за тем, как он вынул руки из воды, как вода потекла по ним. На предплечьях не появилось даже гусиной кожи. Завороженная этим зрелищем, она произнесла необдуманную фразу:

— Должно быть, это ужасно, быть запертым в теле, которое постепенно разлагается, и при этом постоянно видеть перед собой то, что потерял.

И удивленно вздрогнула, когда Адам прищелкнул языком, чтобы выразить таким образом свое презрение.

— А, вот и еще один, — произнес он, — которому ты готова подарить свое искреннее сочувствие, хотя он в значительной степени ответственен за то, что мы сидим здесь, в этой дыре. Может, стоит поберечь участие для нас двоих, потому что оно нам еще пригодится?

Леа плотнее укуталась в вязаный свитер, словно этим жестом могла защититься от холода, который в немалых количествах источал Адам. Ей было удивительно, что он может вести себя настолько безжалостно, совершенно не опасаясь связанных с этим последствий. Конечно, обозленная и обиженная часть ее желала Меган и Коллекционеру всяческих напастей. Но вместе с этим ей невыносима была самая мысль о том, что Адаму так не терпится запачкать руки.

— Но ты же видел Коллекционера: он трагичен, — принялась защищаться она.

Ей очень хотелось увидеть что-то мягкое и понимающее в его лице. Ответом ей был его холодный взгляд.

— Это омерзительно, — недолго думая ответил он. — На всякий случай, если ты не заметила, я скажу тебе: этот парень совершенно безумен. Вполне вероятно, что большая часть его мозга уже разложилась. Если бы у меня была возможность свернуть ему шею, я сделал бы это немедленно. Ненавижу жертв неудавшихся перевоплощений. Не важно, насколько быстро они разлагаются, но они все равно успевают натворить бед.

— Как раз от тебя я ожидала немного больше понимания. Человеческая половина в нем разлагается, а вторую демон заставляет продолжать начатое. Кто-то перевоплотил его, а демону он при этом был совершенно не нужен, и теперь он постепенно убивает его.

Адам насмешливо ухмыльнулся.

— Принужденный и оскверненный — ну, конечно же! Если тебе интересно мое мнение, то наш друг — сын богатых родителей, который хотел законсервировать свою красоту на веки вечные в сочетании с удобствами своего богатства. Это не первый избалованный жизнью идиот, который думает, что все правила лично для него не существуют. Кто мог бы подумать, что судьба обладает таким ужасным чувством юмора, чтобы позволить червям постепенно поедать ангельское личико.

Глаза Леа пренебрежительно сверкнули. Его показная грубость вызвала к жизни ее дух противоречия, и она почувствовала желание задеть его, чтобы он хоть немного раскаялся в своем наглом поведении, которое было ей так чуждо.

— А ты здорово разбираешься в этом, — хрипло произнесла она, вызывающе приближаясь к нему на шаг. — Может быть, в прошлом и ты хотел законсервировать свою подростковую манию величия? Или кто-то решил вместо тебя спасти твое прекрасное лицо для потомков?

Он сердито уставился на нее, и ей пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы выдержать этот взгляд.

— Если ты думаешь, что своими намеками сможешь вырвать у меня историю моего собственного перевоплощения, то ты ошибаешься, — неприступно заявил Адам, снова, спустя столько времени, надевая свою старую маску.

Больше всего ей хотелось ударить его.

— Как будто я уже тысячу раз пыталась, и каждый раз оставалась в дураках! Почему бы мне, собственно говоря, не узнать эту историю? Может быть, это что-то вроде грязной тайны?

— Нет, но мне не нравится то, как ты меня об этом спрашиваешь. Ты злишься на этого проклятого Коллекционера за то, что он нас здесь запер и использует для собственного развлечения, но, в отличие от меня, не даешь волю злости, потому что его состояние вызывает у тебя сочувствие. Не важно, что ты об этом подумаешь, но я не встану на эту точку зрения, понимаешь? Я не позволю запирать себя. И не позволю считать себя дураком, черт возьми!

— Ты соглашался на перевоплощение? — спокойно спросила Леа.

Адам несколько раз прошелся взад-вперед — сейчас он действительно напоминал хищного зверя в клетке, который никак не может найти выход для агрессии. Он так крепко сжал губы, что они побелели, и она готова была к тому, что он в любой миг ударится головой об стену. Потом движения его замедлились, стали более плавными, и, наконец, он остановился вплотную к ней. В глазах его еще отражалась дикость, и Леа не была уверена в том, что это подавленное чувство не внушает ей еще больше страха.

— Нет, — сказал он. В его голосе слышались угрожающие нотки. Но ярость эта была направлена не против Леа, она предназначалась для кого-то другого. Несмотря на это, ей показалось, что перед ней стоит в некотором роде тот Адам, который в доме Этьена Каррьера грубо схватил ее и принялся угрожать. — Я так же мало соглашался на свое перевоплощение, как и ты — на свое зачатие. Кто бы ни создал меня, он реагировал на желание демона, который хотел вселиться в меня. Если находиться в таком противостоянии с демоном, как я, или так пестовать свою человечность, как делал Этьен, то желание демона будет резать, словно раскаленное железо.

Адам печально улыбнулся, одной рукой массируя затылок. Другая рука свободно висела вдоль тела, но ничто не смогло бы помешать ей внезапно вырваться вперед и коснуться плеча Леа. Ей даже почти захотелось, чтобы он сделал это. Но Адама сжигал гнев, угрожая прорваться через тонкий слой его самообладания.

Обеспокоенная девушка уже начала задумываться над тем, каким образом помешать ему сократить расстояние между ними, не вызывая при этом очередной вспышки гнева. Она не была уверена в том, что сможет вынести его прикосновение. Несмотря на то, что она приняла его темную сторону, однако прямое общение с ней вызывало в Леа чувство неуверенности. Не осознавая, что делает, она отступила на шаг.

И хотя Адам ничего не сказал, этот жест очень сильно обидел его. Он хрипло произнес:

— Кто бы ни был он, тот, кто превратил меня, он настолько быстро последовал желанию своего демона, что у меня не было возможности получить о нем более чем мимолетное представление. Очевидно, он не очень интересовался тем, что станет с его творением.

— Значит, это был он? — еле слышно спросила Леа. Она не знала, что и думать.

Адам кивнул, и, несмотря на окружавшие их сумерки, она увидела, что его щеки залились румянцем. Он закрыл глаза, а губы превратились в узкую щелочку. Она обеспокоено наблюдала за тем, как к нему возвращаются воспоминания, как всплывают старые обиды и устремляются в поток настоящего. Раздираемая желанием убраться от него подальше и глубокой потребностью пожалеть, она остановилась и не могла сдвинуться с места.

Охваченный яростью и печалью, Адам был пугающе красив. Что-то в нем засветилось, хотя это было скорее мрачное свечение, чем яркое сияние. И это свечение словно шелк легло на кожу Леа, окутало ее и очаровало манящей тьмой. Внезапно она почувствовала, что ей обещают: стоит сдаться, отказаться от свободной воли и инстинкта самосохранения. Пусть даже ценой станет собственная гибель, даже самый миг готовности отдаться стоит того.

Леа вздрогнула, осознавая, чем питается эта красота: на коже Адама демон водил хоровод, предвкушая предстоящее пиршество крови и насилия. Он воспользовался мгновением эмоционального хаоса, чтобы вынырнуть из глубин, в которых его обычно держала воля Адама. Теперь он подстрекал мужчину, обещая ему власть и победу над всем, на что он набросится. Тело Адама стало сценой для этого безымянного существа, и оно обращало к Леа свой прекрасный сияющий лик.

Впервые она поняла, почему столь многие поклонялись демону и приносили ему жертвы: на фоне мрачного великолепия этого властелина все остальное казалось не важным. Привязанная к человеческому телу божественность. Уже только за одну попытку подчинить себе это создание должно было следовать наказание. А противиться его желанию поселиться в новом храме было преступлением, за которое в этом мире достаточного наказания вообще не могло быть. Она уже готова была закричать и броситься на Адама, чтобы дать демону то, чего он так жаждал: свою кровь и свое тело, к которому тянулись все доступные ему чувства.

Но в этот миг Адам снова одолел демона, и безумное сияние, зажегшееся в глазах Леа, внезапно погасло. Она судорожно сглотнула и закачалась. У нее было такое ощущение, словно кто-то одним махом перерезал все тысячи нитей, за которые ее только что тянули изо всех сил.

Похоже, Адам чувствовал себя точно так же, потому что выражение лица у него было как у человека, только что очнувшегося от кошмара. Однако это говорило еще и о том, что победа над демоном мимолетна — словно тот отступил в свои подземелья и затаился там, в изгнании, ожидая подходящего момента, чтобы в один прекрасный миг вновь поднять знамя.

Леа чувствовала, что Адам жаждет тепла и понимания, но она молча отвернулась от него. Ей нужно было на какое-то время отстраниться, чтобы понять, способна ли она справиться с событиями последних часов.

Леа неуверенными шагами пересекла пещеру. Шла мимо расщелин — черных распахнутых зевов — и участков с опасными нагромождениями камней высотой в человеческий рост. Туда почти не проникал свет прожекторов, и видны были только зазубренные выступы, остальное тонуло в угрожающей тьме. Узкие ручейки пробивали себе путь среди шатких камней и трещин в скалах, исчезая в потрескавшемся полу. Непроходимое, гибельное место, зыбучие пески и шаткие сваи.

Наконец Леа обнаружила углубление в камне и опустилась в него. Подтянув ноги к животу, она положила голову на колени. С каждой минутой ей становилось все холоднее и холоднее. Затхлый воздух, пронизанный частичками каменной пыли, оседал на коже, и одежда постепенно тяжелела.

Ее глаза привыкали к темноте, а она тем временем ощупывала свою душу так, словно это была кружка, упавшая на пол. Девушка с удивлением обнаружила, что трещины оказались не настолько глубоки, как она опасалась. Очевидно, клин, вогнанный между ними решением демона и Адама убить Меган, оказался недостаточно силен, чтобы заставить ее отвернуться от него.

Внезапно из темноты вырисовался силуэт мужчины. Он бесшумно поднялся по осыпи. Леа вздрогнула — она чувствовала, что не готова к очередной перепалке. Когда он приблизился еще на шаг, лицо его обрело контуры. На них все еще лежала печать ярости, грозившая разорвать его изнутри, но вместе с тем в нем была потребность находиться рядом с Леа.

Чтобы не ослабеть окончательно, Леа пошла в наступление:

— Ничего не изменится в нашей ситуации, если ты убьешь Меган.

— Нет, правда? Мне кажется, ты кое-что упускаешь: ты видела Коллекционера, у него в буквальном смысле слова время убегает между пальцами. Хотя в тебе кроется решение проблемы, но с уничтожением Акиноры теперь невозможно быстро вырвать у тебя твою тайну. На самом деле ты для него представляешь столь же малый интерес, как и Меган. Иначе, зачем бы он запер тебя вместе со мной здесь, внизу? Охотник и добыча — тигр и котенок.

— Этого я не понимаю…

Адам резко расхохотался, скрестив на груди руки, словно пытался, таким образом, не дать себе рассыпаться.

— Действительно не понимаешь? Он знает, что здесь, внизу, я рано или поздно устрою ему увлекательное шоу. Демон жаждет крови, а еще он жаждет вселиться в тебя. Ты ведь сама только что ощутила толику его власти. Сколько ты сможешь сопротивляться ему? А когда я сломаюсь, как я поступлю: выпью чашу до дна или зароню в тебя семя? Не знаю, что будет хуже для меня… Жертва, которую Меган принесет за свое предательство, могла бы стать для тебя чем-то вроде отсрочки.

— Почему ты говоришь «могла бы»?

Адам обеспокоенно сдвинул брови, а потом подошел к ней вплотную.

— Пить кровь, бегущую по пульсирующему телу, — это всегда богослужение у ног демона. Ему приносят жертву, поют его песнь. Становятся его алтарем, с которого он может радоваться всем сердцем. Бессмертный, непобедимый. Обычно я отказываюсь от этой службы…

Он остановился, затем, поколебавшись, вытянул вперед руку. Кончики его пальцев мягко прошлись по щеке Леа, коснулись ее губ. Но уже в следующий миг он убрал руку, холодно посмотрел ей в глаза, и Леа опустила взгляд.

— Я убью Меган, Леа. Что случится потом, я сказать тебе не могу.

25

Темно-красный

— Время кормежки!

— Привет, Адальберт, — сказал Адам, не отводя взгляда от потрясенного лица Леа.

— Послушай, друг мой, — громко скомандовал Адальберт, ступая вместе с Меган на уступ. Коллекционер снова занял место в режиссерском кресле. — Когда мы опустим лифт, ты должен держаться от него подальше. Лучше всего будет, если ты останешься там, где стоишь сейчас. Это в твоих собственных интересах. Потому что, насколько мне известно, ты любишь немного поиграть со своей жертвой, прежде чем прикончить ее. Но если ты сделаешь какое-либо необдуманное движение, Рандольф просто-напросто обрежет канат, и на ужин у тебя будет каша-размазня.

Адам слегка поклонился, одной рукой удерживая Леа за шею, а другой — за руку. На краткий миг его губы коснулись ее губ, такое мягкое, мимолетное касание — прекрасное и душераздирающее одновременно, — что у нее на глаза навернулись жгучие слезы. Это было прощание. Она хотела попросить его остаться, держать ее — вместо того чтобы идти туда, куда она за ним последовать не могла. Она хотела схватить его, остановить. Но когда он отвернулся, она осталась стоять, тихо плача, а сердце гулко стучало в ушах. Тыльной стороной ладони она коснулась осиротевших губ, а в душе тем временем поднималась грозившая смести все на своем пути буря.

— Знаешь, Адальберт, я тут немного подумал. Вы с Коллекционером такая странная парочка… — Адам выбрал тон светской беседы, неторопливо приближаясь к уступу, с которого на лифте только что спустили Меган. — Сколько времени вы вдвоем уже творите эти безобразия? Если сложить два и два, неизбежно придешь к вопросу о том, в какой клетке содержится Этьен Каррьер. Честно говоря, мне довольно интересно. У тебя нет желания рассказать мне об этом, а, Адальберт?

Адальберт засопел настолько громко, что по пещере пошло эхо.

— От Этьена Каррьера осталась всего лишь пара косточек, плавающих в соляной кислоте, как тебе известно. А что, тебя все еще мучит совесть?

— Ну, если ты так думаешь. Меня только удивляет, что твой новый господин оставил тебя у себя в услужении после того, как ты столь оригинальным образом избавился от своего старого господина.

— На твоем месте я не стал бы слишком разевать рот. Ты достаточно убедительно показал на примере Меган, что не имеешь ни малейшего понятия о том, как правильно обращаться со своими слугами.

Если язвительные слова Адальберта и задели Адама, то он не подал виду. Он остановился на расстоянии вытянутой руки от Меган, пытавшейся сохранить равновесие. Когда она услышала, как за ее спиной подняли лифт, девушка не смогла сдержаться, и ее худенькие плечики задрожали. Руки были связаны впереди синтетическими веревками и сложены, словно в молитве. Лицо ее было белее мела, а впавшие щеки свидетельствовали о том, как много сил отняли у нее последние несколько недель. Она огляделась по сторонам, но на самом деле она просто боялась встретиться взглядом с Адамом.

— Я как раз собираюсь исправить эту ошибку, — тихо произнес Адам.

Не тратя лишних слов, он запустил пальцы между веревками и запястьями Меган. Прежде чем та успела запротестовать, он разорвал путы, при этом глубоко врезавшиеся в ее плоть. Ее и без того бледное лицо приобрело зеленоватый оттенок, когда она попыталась закрыть руками кровоточащие раны. Но манжеты ее легкой шелковой блузки уже успели окраситься, и на ткани показалась красная полоска.

Леа стояла, словно в трансе, наблюдая сквозь непроницаемую стену из времени и пространства за тем, как Адам склоняется к Меган и мягким, вкрадчивым голосом интересуется:

— Какой вид казни ты предпочитаешь: истечение кровью или перевоплощение?

Внезапно Меган подняла голову, и не успела Леа оглянуться, как их взгляды встретились. Меган скривилась, словно наткнулась на мерзкое, отвратительное насекомое. Внутри у Леа невольно вспыхнуло знакомое до боли желание дать этой женщине звонкую пощечину. Но Меган уже обернулась к Адаму.

— Ты жалкий идиот, — презрительно сказала Меган. — Ты своей глупой влюбленностью все разрушил. А ведь мог получить все: Леа, Акинору, Коллекционера. Если бы ты придерживался своего первоначального плана, мы теперь были бы рядом с Пи. Ты хоть представляешь, какие перспективы это открывало перед нами? Вместо этого ты все испортил. Из-за этой женщины. А теперь ты сидишь в пещере и строишь из себя исполнителя воли этого подонка.

Адам холодно улыбнулся.

— С моей точки зрения, мы оба сидим в одной пещере. Возможно, мне еще придется платить за то, что я повернулся к тебе спиной, вместо того чтобы свернуть шею, потому что ты так плохо опекала Леа. Хотя я уже начинаю догадываться, что за всем этим крылся холодный расчет. Но сейчас заплатишь ты, Меган. Итак, выбирай, пока я не потерял терпение.

— Ты что же, думаешь, этот разлагающийся ублюдок предложит тебе какую-нибудь сделку, с помощью которой ты опять выйдешь отсюда? Забудь! Вы оба будете мариноваться здесь в собственном соку до самого Страшного суда. Пещеры и клетки здесь, внизу, полны таких интересных объектов, как ты. Как думаешь, что произойдет, если Коллекционер постепенно превратится в груду гниющей плоти? Я скажу тебе: здесь, внизу, Страшный суд, можно сказать, вот-вот наступит. От жадности Коллекционер вырубал все больше и больше пещер. И теперь весь этот чертов лабиринт под угрозой обвала! Поэтому тебя и посадили в такую допотопную дыру.

Адам демонически вызывающе улыбнулся разъяренной женщине.

— В твоей ситуации бессмысленно размышлять о нашем с Леа будущем. Потому что, в отличие от тебя, у нас оно есть.

Несколько последующих секунд стали ему наказанием за то, что он не принял в расчет, что невольница Меган может дать отпор. Она ведь всегда была послушной девочкой — почему же она должна измениться по дороге на эшафот?

Меган нежно положила на предплечье Адама руку, на которую он несколько секунд смотрел в полном недоумении. Не колеблясь, она воспользовалась его замешательством, чтобы поднять вторую согнутую руку и ударить Адама локтем в лицо прежде, чем тот успел отреагировать. Хруст раздробленных хрящей достиг слуха Леа, и ее едва не вывернуло наизнанку. Удар был нанесен с такой силой, что голова Адама вместе с верхней частью туловища метнулась в сторону.

Меган тут же ринулась в атаку и изо всех сил ударила его под колени. Быстрое, но очень эффективное движение. Пока Адам летел на пол, Меган попыталась нанести следующий удар локтем по шее, но не попала, к счастью для шейных позвонков противника — иначе они просто сломались бы. Адам со стоном растянулся на земле.

Леа судорожно сглотнула. Этот маленький ближний бой свидетельствовал о том, что Меган получила немало уроков борьбы. Теперь она испытывала облегчение оттого, что никогда не поддавалась искушению отвесить этой женщине затрещину. Похоже на то, что одна только попытка сделать это обернулась бы для нее сломанным запястьем.

Меган не стала тратить ни одной лишней секунды на то, чтобы посмотреть, как Адам выгибается дугой от боли. Вместо этого она устремилась прямо к Леа, которая слишком поздно поняла, что затевает эта женщина.

— О нет, — прошептала Леа, пытаясь вызвать реакцию в своем занемевшем от долгой неподвижности теле. Но ноги словно прилипли к каменному полу. Она мучительно подняла руку, словно хотела защититься таким образом от несущейся прямо на нее Меган, но этот жест не произвел на ту особого впечатления. До Леа оставалось уже рукой подать, когда каблук туфельки Меган сломался. Девушка пыталась обрести равновесие, при этом на удивление грязно ругаясь, но все же упала.

Если бы ситуация не была настолько опасной, Леа наверняка не удержалась от комментариев по поводу десятисантиметровых каблуков в подземном пещерном лабиринте. Но быстрый взгляд в сторону сообщил ей, что Адам все еще не может нагружать ушибленное колено. Тем не менее, Леа стояла, застыв, словно самым честным образом хотела предоставить Меган возможность исправить свою оплошность. А мысли при этом панически кружились вокруг одного простого вопроса: что она может противопоставить этой фурии? Как там это было? Что нужно делать в таких случаях? Она не имела ни малейшего понятия, поэтому и не окончила курсов самообороны: она была ученый, а не воительницей.

Внезапно из оцепенения ее вывел голос Адама:

— Уноси же, наконец, свою задницу, Леа!

И с этими словами словно упал какой-то барьер: Леа обернулась вокруг своей оси и припустила к покрытому трещинами нагромождению камней. Тем не менее, Меган в последний миг удалось ухватить ее за пятку. Леа упала и почувствовала, как острые камни вонзаются в ее руки и колени, вспарывая кожу. Она лежала на животе и, глядя через плечо, буравила Меган злобным взглядом. Затем сконцентрировалась на руке, которая опрокинула ее и теперь, вытянувшись, лежала на полу. Готовая в любой миг снова напасть…

Леа подняла ногу и опустила носок своей туфли на пальцы. Она еще только поднималась, когда ее слуха достиг удивленный крик Меган. Та дикая часть Леа, которая отвечала за гордость и месть, хотела вскочить на лежащую на полу женщину и устроить ей величайшую порку в ее жизни. Но, впрочем, Леа не слишком стремилась искушать судьбу.

Словно краб, который не в состоянии справиться с собственными ногами, она карабкалась вверх по камням, подтягиваясь на чем попало. Ей казалось, что позади слышится шлепанье босых ног по камням. Но она не стала тратить ни одной драгоценной секунды на то, чтобы обернуться и посмотреть. Она лихорадочно пыталась удержаться на скале, но руки постоянно соскальзывали: камни были покрыты тонкой водяной пленкой, и поэтому были гладкие словно лед. Со всевозрастающим ужасом Леа ощупью пыталась отыскать трещину в камне и вдруг закричала от боли, когда сломала ноготь. Потому что хотя камень был и скользким, но поверхность его все равно была твердой и пористой. Наконец она обнаружила щель, в которую можно было просунуть пальцы и подтянуться, несмотря на то, что такую нагрузку ее руки обычно не выдерживали. Нога нашла опору и, не успела она и оглянуться, как взобралась на уступ. И сделала она это как раз вовремя — это доказывало ударившееся об осыпь тело Меган.

Несмотря на охватывавший Леа страх, девушка понимала, что дальше по нагромождению камней она вряд ли сможет подняться без помех. Следом уже готова была взобраться Меган. Недолго думая Леа плюхнулась на задницу и попыталась достать туфлей пытавшиеся обрести опору пальцы Меган. Но оказалась недостаточно проворной: Меган крепко ухватила ее за лодыжку и потянула вниз. Когда Леа едва не соскользнула с покатого уступа, угодив прямо Меган в руки, она в панике закричала. Она стала вырываться словно безумная, заставляя Меган выдать порцию грязных ругательств.

Девушка, не глядя, набрала пригоршню гальки и швырнула ею в Меган прежде, чем та успела предпринять очередную попытку взобраться. Леа стала подумывать о том, чтобы позвать Адама. Но затем решила, что лучше поберечь дыхание. Нельзя, чтобы у этой женщины получилось превратить ее в слабую, беспомощную заложницу. Точка.

Она собирала всю свою волю в кулак, когда Меган с быстротой молнии взобралась наверх и опрокинула Леа, когда та как раз — с полными горстями гальки — собиралась повернуться, чтобы обрушить на Меган очередную лавину. Внезапно оказалось, что она лежит на спине, а Меган сидит на ней верхом, придавив коленями. А руки Меган угрожающе обхватили ее шею; большие пальцы она держала прямо посередине и больно сжимала шею.

— А сейчас ты будешь делать в точности то, что я скажу, бесполезная мерзавка. А если ослушаешься, я выдавлю тебе гортань.

Леа уставилась в уверенное в своей победе лицо Меган. А затем сделала то, что ей всегда хотелось сделать при виде этой женщины: она плюнула ей в лицо. Не очень красиво, не по-английски, но какая разница, если она, беспомощная, лежит по спине и сейчас ее станут очень больно унижать? Уж лучше хоть раз от всей души отомстить.

Меган открыла глаза, в которых читалось презрение, и, замолчав, стала подыскивать слова, которые должны были объяснить Леа, какую бесконечно низкую ступеньку она занимает в иерархии Меган. И девушка воспользовалась шансом: слегка подтянула одну ногу, перенесла вес на стопу и резко подбросила бедро вверх, в тот же миг, подтягивая другую ногу, и изо всех сил ударила Меган коленом в спину.

Та возмущенно засопела, сгибаясь от боли. Из ее тщательно уложенного узла выбились несколько прядей, и это придало ее внешности нечто безумное. Леа с огорчением заметила, что этим безумием теперь полыхали и глаза Меган, с отвращением устремленные на нее. В этот миг рассыпался холодный профессионализм, с которым невольница до сих пор выполняла поручения. Вместо того чтобы задушить, она нанесла Леа удар кулаком в область между щекой и челюстью. Голова Леа мотнулась в сторону. Но боль от удара лицом об камень была сильнее.

«Если я потеряю сознание, то, по крайней мере, не увижу, как она станет шантажировать Адама», — на удивление рационально подумала Леа, прежде чем на несколько секунд действительно отключиться. Она пришла в себя, когда ее грудь перестала чувствовать чужой вес. Меган подняли в воздух.

Адам схватил ее за шею, словно непослушного щенка, и поставил на ноги.

Леа облегченно вздохнула и посмотрела на залитое кровью, похожее на маску лицо Адама. Только сузившиеся в щелочки глаза выдавали, что за ними бушует ураган, который он собирается сейчас выпустить на свободу. Он держал Меган за шею, а потом швырнул вниз с уступа.

Сдавленный стон сообщил Леа, что приземлилась Меган не особенно удачно. Адама это, похоже, не волновало вовсе, он смотрел только на Леа, словно проверяя, не причинила ли ей Меган серьезного вреда. Леа попыталась приподняться на локтях, но он поставил босую ногу ей на грудь и мягко, но настойчиво прижал к каменному полу.

— Ты останешься здесь, — глухо сказал он. — Именно здесь.

Затем отвернулся и спрыгнул. Издалека она услышала восхищенный шепот, словно публика приветствовала выход героя. Очевидно, Коллекционер не ожидал, что он настолько оправдает его ожидания.

Из глубины пещеры доносилось рычание и тихое поскуливание, а Леа тем временем свернулась в позе эмбриона и зажала ладонями уши. Что бы там ни происходило, знать этого она не желала. Она не станет вмешиваться, а останется там, где она находится сейчас. Она стерпит.

В тот миг, когда Адам покорился и принес кровавую жертву владыке храма, долго копившееся недовольство демона иссякло. Его воля, его властные требования, которыми он обычно неотрывно терзал Адама, внезапно стали похожи на мягкие прикосновения любящего существа. Он постепенно охватывал Адама, закрывая ему глаза, словно желая таким образом отмыть совесть своего слуги. И когда теплая кровь Меган потекла по рукам Адама и раздался яростный крик Коллекционера, демон с благодарностью принял дар.

Пока Меган умирала, слуха Адама не достигал ни один звук. Демон властвовал над всеми его чувствами, окрашивая все вокруг в темно-красный цвет. Он говорил языком красок и ароматов, и что бы он ни нашептывал, внутри у Адама что-то приходило в движение.

Сопротивление было сломлено, и Адам погрузился в утешительные объятия демона. Это была опасная сделка, потому что никто не мог бы сказать, когда демон снова отпустит его из своего лона. Но прежде Адам хотел насладиться забытьём и чувством защищенности. Свою цену демон потребует позже, когда тело Меган уже давным-давно остынет. И останется еще вполне достаточно времени для того, чтобы снова взяться за оружие и восстать против тирана.

26

Воскресение

Воцарилась тишина.

Дрожа всем телом, Леа неловким движением села, стряхивая оцепенение с рук и ног. Затем потратила время на то, чтобы убрать с лица каждую прилипшую к мокрым щекам прядь и отряхнуть одежду. Коснулась кончиками пальцев раненой щеки в том месте, куда попал кулак Меган. Тут же снова вспыхнула боль, и она с трудом подавила стон. Спина болела, а под сломанным ногтем жарко пульсировала кровь. И — это было неизбежно — она устремила свой взгляд к центру пещеры. «Шоу» — как назвал его Адам — уже было позади. В ушах у нее по-прежнему отдавались охи и ахи Коллекционера, равно как и переливчатый смех, которым он, в конце концов, попрощался.

Все это время Леа ждала момента, когда ее сердце решится порвать с Адамом. Но этого не произошло, связь между ними была слишком сильна. Более того, внутри нее разливалось всевозрастающее беспокойство, подстегивая ее подать Адаму знак, что она все еще с ним. Она будет рядом, и не важно, с какими демонами ему придется бороться. Но какова будет цена этого?

Она с ужасом спросила себя, как она подойдет к нему и посмотрит в глаза — зная, что он только что на глазах у истекающей слюной своры казнил женщину?

И мысль о том, какие ужасные следы могут открыться в темноте под скалистым уступом, заставила сердце глухо застучать у Леа в висках. Со времен кровавой бойни в доме Этьена Каррьера она боялась таких жутких зрелищ. Она на собственной шкуре ощутила: все, что когда-либо видела, может в любой момент выплыть из памяти на поверхность сознания. Воспоминания могут накрыть настоящее черным платком, который моментально разворачивается, словно парус, и перестаешь видеть жизнь. Одна мысль о том, что ее станет преследовать мертвый взгляд Меган, была настолько ужасна, что Леа не отваживалась даже пошевелиться.

Она посидела еще какое-то время на холодных камнях, в нерешительности покусывая нижнюю губу. Когда Леа наконец призналась себе, что бессмысленно и дальше торчать в темноте, она подползла к краю уступа, перевернулась на живот и сползла вниз. Ощупывая скалу, она изо всех сил избегала смотреть на пол пещеры. Она ни в коем случае не хотела заметить что-нибудь поблескивающее светлым пятном, что при ближайшем рассмотрении может оказаться выбитым зубом… Кроме того, она по возможности старалась игнорировать шорох своих подошв и то, на что она ступает. Если у нее под ногами — вязкие лужи, то знать об этом она не хочет.

Когда она вышла из тени скалы, то центр пещеры предстал перед ней с ужасающей ясностью. Глаза ее уже настолько привыкли к сумеркам, что свет прожекторов вызывал в них неприятное жжение.

У воды она заметила Адама, сидевшего к ней спиной. Она стала медленно приближаться к нему, а сердце готово было выскочить из груди, словно умоляя выпустить его на свободу. Леа остановилась в нескольких шагах от него и стала наблюдать за его осанкой, в надежде угадать по ней его состояние: спина была согнута, одну ногу он подобрал под себя, а вторую подтянул к телу и положил подбородок на колено. Казалось, он погружен в свои мысли, плечи расслаблены, спина равномерно поднимается и опускается. Ни одно движение мышц не говорило о том, что он ощутил ее присутствие.

Тем не менее, Леа не удавалось стряхнуть оцепенение, железными тисками сжимавшее ее. Она подавленно наблюдала за рукой Адама, которая опиралась о пол. Ткань на рукаве казалась мокрой. Леа заставила себя проследить за несущимся потоком воды, туда, где он исчезал в темном провале в скале. Два железных прута были вынуты из покрытых ржавчиной креплений, теперь было достаточно места для того, чтобы протиснуться между ними.

В этот миг Леа осознала, что тела Меган в пещере больше нет. Ее разум отчетливо сформулировал слово «тело», словно не желая будоражить ее фантазию настолько сильно, насколько это получилось бы со словом «труп». Бесполезно. Обескровленный труп, лицо в миг смерти еще искажено гримасой ужаса… Странно изогнувшийся труп, поскольку демон при попытке войти в новый дом сломал все кости и взорвал все клетки…

В отчаянии она сделала над собой усилие, пытаясь заставить зубы перестать стучать, но они слушались так же мало, как и ее буйная фантазия.

«Мне нужно водки, плитку шоколада и недельный курс валиума, иначе нервы сдадут прямо сейчас», — несколько раз повторила она себе, словно это была мантра.

В тот же миг из ее горла вырвалось истерическое хихиканье, слишком хорошо ей знакомое.

— Адам? — нерешительно позвала Леа, ненавидя себя за просительные интонации в голосе.

Адам медленно обернулся. При этом он опирался на обе руки, словно изготовившись к прыжку. Черты лица его были расслаблены, а на коже не было никаких предательских следов крови или ран. На губах играла мечтательная улыбка, но глаз она не достигала. Они были лишены какого бы то ни было выражения. Но Леа точно знала, кто кругами ходит в их зеленых глубинах.

Увидев демона, она отпрянула, на что Адам моментально отреагировал напряжением всех до единой мышц своего тела. Но вместо того чтобы наброситься на нее, он спокойно, одним плавным движением поднялся, словно Леа не раскусила бы его поведение, если бы он двигался достаточно медленно.

Хотя ей очень хотелось броситься бежать, она взяла себя в руки и начала медленно отступать. Очень спокойно, стараясь не вызвать подозрений, что теперь ее лозунгом станет «Чем дальше от Адама, тем лучше».

Адам наклонил голову и принялся с неприкрытым интересом рассматривать ее. Своими длинными сильными конечностями, которые вмиг могут высвободить крайне разрушительную силу, и холодным блеском в глазах он снова напомнил Леа хищника, вышедшего на охоту. Опьяненного запахом страха. Притворяющегося, готового делать вид, что у жертвы есть еще шанс на спасение. Но и блеск разочарования, потому что жертва, когда обращается в бегство, редко оказывается настолько искусной, чтобы удовлетворить честолюбие охотника.

Леа в отчаянии пыталась припомнить, что она когда-либо читала о хищниках и их охотничьих повадках, но мозг ее реагировал только как мозг беглеца, которого все равно сожрут: ей хотелось убраться отсюда, причем как можно скорее и как можно дальше.

Ноздри Адама трепетали, и на миг его руки судорожно сжались в кулаки. Она невольно вздрогнула и тихонько вскрикнула. Адам тут же принял обманчиво расслабленную позу, но сардоническая ухмылка выдавала сладострастного демона: беги, кричи — казалось, шептал он ей. — Давай еще немного поиграем.

— Адам, — прошептала Леа. — Я совершенно точно не буду от тебя убегать. Вместо этого я отвернусь и сяду немного в стороне. И подожду, пока все снова окажется под твоим контролем.

Уголки губ Адама слегка приподнялись вверх, так, словно он собирался рассмеяться, но забыл, как это делается. Затем его ноздри снова затрепетали, и взгляд, который он бросил на нее, был достаточно красноречив.

Леа побежала, повинуясь исключительно инстинкту, чтобы максимально увеличить расстояние между собой и демоном, тянувшим к ней свои жадные пальцы. Хотя она не слышала, как Адам оттолкнулся от пола, но догадывалась, что он следует за ней по пятам. Может быть, он погоняет ее еще немного, прежде чем догонит и повалит навзничь.

Она хрипло выпустила воздух из легких, и от усердия едва не споткнулась об свои собственные ноги. Сходя с ума от страха, она понеслась прямо к возвышавшейся перед ней отвесной стене, на краю которой стояло пустое режиссерское кресло Коллекционера.

Ей показалось, что у нее за спиной хрипло рассмеялся Адам. А в следующий миг что-то со свистом рассекло воздух, последовал сухой щелчок выстрела, многократно отраженный эхом от стен пещеры.

Тело ударилось об пол пещеры с глухим стуком.

Леа остановилась, упершись ладошками в стену. Тем не менее, она не смогла удержаться и ударилась о камень грудью и коленями. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, затем она запрокинула голову и посмотрела вверх. Там стоял Адальберт, ставивший на предохранитель странное оружие, заряженное патронами с успокоительным.

— Думаю, будет лучше, если наш друг немного поспит, пока мы вдвоем предпримем небольшую вылазку, — пояснил он с деловитостью, граничащей с наглостью. — Кроме того, игра, которую только что затевал Адам, ни в коем случае не должна состояться в отсутствие Коллекционера. От этого зависит душевное спокойствие моего господина.

Все еще тяжело дыша от страха и усталости, Леа повернулась и увидела, что тело Адама, согнувшись, лежит рядом с ручьем. Там же, где и было. Он не сдвинулся с места ни на шаг.

Леа смотрела на дверь, перед которой остановились они с Адальбертом: гладкий, выкрашенный в серый цвет лист металла, вставленный в низкую бетонную стену. Очевидно, не все клетки были оставлены для интересующих Коллекционера объектов в первозданном состоянии, вроде той, где были заперты они с Адамом. Адальберт провел ее по лабиринту из коридоров, в которых время от времени встречались похожие металлические двери. Леа невольно пришло на ум сравнение с коллекционной коробкой для бабочек: соответствующих размеров отсек для каждого экземпляра.

Серые стены туннеля были покрыты пятнами, в некоторых местах виднелись крохотные трещины, из которых сочилась вода, образуя на полу множество луж. Похоже, империя Коллекционера имитировала телесное разложение своего хозяина. В обозримом будущем все здесь скоро обрушится, погребя под собой эту странную выставку демонов.

Адальберт снова надел ей на голову шелковый мешок — прежде чем они вошли в запутанный лабиринт коридоров. До слуха Леа снова донеслась полифония голосов изо всех клеток, но на этот раз это не столкнуло ее на грань безумия. Она была слишком занята тем, чтобы справиться с увиденным только что. Какое ей дело до призывов и угроз других, если по возвращении ее будет ждать Адам? Адам, которого она в данный момент боялась сильнее, чем всех остальных вместе взятых…

По пути через длинные коридоры призывные крики экземпляров коллекции становились все тише и тише. А когда они вошли в коридор, окончившийся тупиком, то стихли совсем. В конце коридора была та самая дверь, перед которой они сейчас молча стояли с Адальбертом. Не было ни замка, ни дверной ручки. Рядом с плотно прилегавшей рамой обнаружился кодовый замок, который Адальберт закрыл от нее своим телом.

Старый хвастун, хотелось зашипеть на него Леа. Но она была слишком измучена, чтобы нанести ему положенный удар. Кроме того, изуродованному шрамами мужчине было, похоже, не до болтовни. С его губ не сорвался даже комментарий по поводу того, какую великолепную мишень представлял собой сосредоточившийся на Леа Адам. Впрочем, это ничего не меняло в том, что его окружала странная аура предвкушения чего-то. Что бы он ни задумал, она сейчас об этом узнает.

Дверь будто вздохнула, затем автоматически открылась, словно хорошо смазанная дверца сейфа. Прежде чем Адальберт успел подтолкнуть ее, Леа подошла к щели и оказалась в своего рода шлюзе, на другом конце которого находилась еще одна металлическая дверь. Щель позади закрылась, зажегся слабый свет. Спустя несколько минут открылась вторая дверь, и Леа, не колеблясь, вошла.

Перед ней была низкая квадратная комната, серые бетонные стены которой, очевидно, перемежались с участками скалы, создавая таким образом видимость подземной тюрьмы.

Очевидно, гора и здесь отвоевывала свое владычество: в некоторых местах обсыпалась штукатурка, открывая крошащуюся кладку, из щелей сочилась вода, вымывая строительный раствор. Она еще рассматривала стены, когда послышался треск, и прямо у нее на глазах в штукатурке образовалась тонюсенькая трещинка. Тяжелый, напитанный влажной пылью воздух, с недостаточной интенсивностью проходивший через вентиляционное отверстие в потолке, ударил ей в нос, и девушку едва не стошнило.

В одном из углов комнаты к потолку была привинчена миниатюрная камера, и Леа сразу же почувствовала, что она направлена на нее. Голые стены украшали несколько репродукций, приклеенных при помощи липкой ленты, и несколько деревянных полок. Полки были заставлены в основном книгами в кожаных переплетах, при внимательном рассмотрении оказавшимися дешевым коллекционным изданием. Кроме того, некоторых книг было по две, как она с удивлением узнала, посмотрев на совершенно идентичные корешки. У одной из стен комнаты стояла походная кровать, которая, как и книги, казалась скорее муляжом, чем реальным предметом обихода.

Леа сделала еще шаг вглубь комнаты и задумалась над тем, не решил ли Коллекционер запереть ее в отдельной камере до тех пор, пока Адам снова не придет в себя. Она хорошо представляла, что эта комната должна была, с его точки зрения, удовлетворять ее человеческие потребности. Кровать и чтиво, вдали от остальных коллекционных экземпляров, сходящих с ума от запаха ее крови.

Вздохнув, она закрыла за собой дверь и устремила взгляд на потрепанную каминную полку из фанеры; в самом камине вместо огня горела лампа накаливания, даже без абажура. Перед ним стояли столик, на котором был выставлен чайный сервиз с зеленым цветочным узором, и два обычных коричневых кресла. В одном из них сидел Этьен Каррьер и поправлял на носу очки. На коленях у него лежала книга в переплете из кожзаменителя.

— А вот и гости, — приветливо произнес профессор, словно Леа вежливо постучалась в двери его кабинета, чтобы получить консультацию. — Присаживайтесь, Леа, и расскажите мне немного о том, что делается в мире.

Ничего не понимая, Леа смотрела на него. Это действительно был Этьен Каррьер, может быть, несколько более аскетичный и худощавый, по сравнению с тем, когда она видела его в последний раз. Но… Ни единого шрама, все части тела на месте. Только удивительно одухотворенное выражение лица, которое она не знала, как и истолковать. Но перед ней был, бесспорно, профессор Каррьер.

Итак, Адам был прав: Адальберту не удалось уничтожить Каррьера. Вместо этого Коллекционер поместил его в свою коллекцию. Интересно, существовала ли уже эта сделка, когда Адальберт сунулся в прекрасную виллу Каррьера? Адальберт, потерявший сознание, на миг ощутивший, что получил полную власть над своим бывшим господином, чтобы в следующий миг снова отдать ее. Догадывался ли Адам об этом? Вероятно, да, потому что внезапно Леа показалась совершенно абсурдной мысль о том, что Адальберт когда-либо мог ангажировать одержимую демоном Трусс для своих темных делишек. Для этого нужно кое-что побольше, чем мстительная душа отвергнутого слуги.

Деревянно двигаясь, она села на предложенное место и стала наблюдать за профессором, словно за его веселой физиономией скрывался ответ на множество вопросов. Профессор Каррьер немного заерзал при виде такого проявления невежливости. Снял очки для чтения и аккуратно положил их на каминную полку.

— Чаю? — спросил он своим мелодичным голосом. Терпеливо дождался, пока она сумеет совладать с собой настолько, чтобы кивнуть. Затем выудил из-под стола вторую чашку с блюдцем и водрузил ее на стол перед Леа. Она машинально спросила себя, каких гостей обычно принимает профессор в этой своей «естественной среде обитания». Сидит вдвоем с Адальбертом и доверительно рассуждает о старых добрых временах? От одной мысли об этом Леа стало дурно.

Еще хуже стало ей, когда профессор Каррьер взял чайник и наклонил его: из чайника не вылилось ничего. Ни чая, ни даже воды. Нимало не обескураженный этим, профессор поставил чайник обратно на холодную печку для согревания ног.

— Сахар? — спросил он.

Леа едва заметно покачала головой.

— Тоже терпеть не могу, — светским тоном заявил он. — От него как-то прямо даже зубы слипаются.

В этот миг послышался оглушительный гул, словно молния ударила в контейнер с деревянной стружкой. Звук грохотал у Леа в ушах, но казался бесконечно далеким. Словно между ними лежал целый мир. Чашка Леа опрокинулась, золотая каемочка надкололась. Девушка вновь поставила ее и быстро положила руку на подлокотник. Ей срочно нужно было что-то реальное, за что можно было уцепиться.

Так они некоторое время сидели в молчании, причем лицо профессора приобрело отсутствующее выражение, словно он совершенно забыл о том, что, спустя столько лет, Леа вновь сидит рядом с ним. В этом диком месте, глубоко-глубоко под землей. Оба — пленники безумца, одержимого демоном.

Внезапно профессор вновь пошевелился, и Леа поклялась себе, что, если он сделает попытку отпить из своей пустой чашки, она с криком бросится головой в металлическую дверь. Но он только нащупал очки на каминной полке, словно хотел убедиться, что они на месте.

— А что это вы читаете? — спросила она, указывая на книгу, все еще лежавшую открытой у него на коленях.

— О… — Ему потребовалось мгновение, чтобы собраться с мыслями, и он тут же включил свой мелодичный голос докладчика. — Необычайно интересное сочинение о людях как о вещи в себе. Я уже давненько интересуюсь психологией в сочетании с антропологией и социологией, а также немного астрологией — эта комбинация кажется мне очень подходящей. Потому что когда речь идет о настолько сложной теме, то на одной точке зрения далеко не уедешь. Нужно быть открытым и не страшиться ступать на новые пути. Смирение перед объектом. Человек всегда был моим коньком, как вы, вероятно, знаете, а тут, как известно, век живи — век учись. Поэтому это особенное произведение… каноническое, можно смело рекомендовать к прочтению, если не делать чтение обязательным, если хочешь хотя бы приблизиться к человеку в его великолепной сложности. И тут нужно отказаться от повязки на глазах и смотреть не только прямо…

Постепенно речевой поток иссякал, и профессор Каррьер посмотрел на нее с таким выражением лица, словно потерял нить разговора и надеялся, что она поможет ему продолжить.

Мгновение Леа пыталась разобраться в услышанном.

— А как называется это выдающееся произведение?

Профессор Каррьер побарабанил двумя пальцами по нижней губе, затем взял книгу и поднял ее так, чтобы она могла увидеть обложку. Мужчина в накидке. Женщина, почти потерявшая сознание в экстазе. Сад в лунном сиянии. Профессор Каррьер читал ей лекцию о любовном романе, о неком «Кусающем в шею»…

«Как это уместно», — подумала Леа, и с губ ее сорвалось короткое стаккато истерического хохота.

— Замечательное чтиво, если знать, с какого боку к нему подступиться! У меня есть еще и другие работы этого автора, — произнес профессор тоном гордого коллекционера.

— И некоторых даже по нескольку экземпляров, — бесцветным голосом ответила Леа.

— А вы быстро сориентировались.

Он бросил на нее испытующий взгляд. Этот разговор никак не мог вестись всерьез. Но как девушка ни искала, в глазах профессора Каррьера не обнаруживалось предательских искорок, свидетельствовавших о том, что внутренне он весь трясется от смеха. Она вспомнила о камере, глазок которой следовал за ней по всей комнате, и представила Адальберта, наслаждающегося видом совершенно потерянного Этьена Каррьера.

— А чем вы в настоящее время занимаетесь? — спросил профессор, в то время как его руки пытались ухватить пустую чашку.

Ответ Леа последовал, словно пистолетный выстрел:

— Я как раз наслаждаюсь маленьким отпуском вдали от Адама, который вот-вот собирается проиграть свою битву с демоном.

Пальцы профессора Каррьера вернулись к губам, взгляд устремился к лампе накаливания в камине.

— Демон, — мягко повторил он.

И в этот миг Леа поняла, что допустила ошибку. Вообще-то она хотела только разозлить профессора, чтобы он оставил в покое проклятую чашку. В то же время эта провокация была попыткой вывести его из оцепенения. Судя по выражению лица профессора Каррьера, ей это более чем удалось… Она пробудила Шиповничек от сна поцелуем, вот только Шиповничек оказался злой феей.

Внезапно в чертах лица профессора Каррьера появилась твердость, хорошо известная Леа по Адаму: это проявлялся демон. Тонкие брови сошлись на переносице, крылья носа затрепетали, отчетливо обозначились скулы. Хотя профессор Каррьер не смотрел на нее прямо, она была уверена, что вся мечтательность мигом улетучилась из глаз. Вместо этого в них появилась ясность цели прямо перед собой.

Только что Леа еще помышляла о бегстве, а в следующий миг ее захватил водоворот демона. Ей казалось, что он притягивает ее как магнитом. Неотвратимо. Следуя закону природы, который гласил: сопротивление бесполезно.

Леа с трудом перевела дух. Когда профессор наконец обратил на нее свой взгляд, вспыхнули все предупредительные световые сигналы разом. Внутренняя система безопасности била тревогу, тело Леа отреагировало моментально: одним движением руки она смахнула чайный сервиз со стола. Чайничек и чашки ударились о бетонную стену и рассыпались на мелкие кусочки. Вслед за ними полетели две маленькие жестяные ложки, одна из которых, как с удовлетворением отметила девушка, разбила лампу накаливания в камине.

Только что лучившийся чувством собственного превосходства лик демона исказился безумием, чтобы тут же быть изгнанным. Обеспокоенный профессор Каррьер глядел на фарфоровый хаос, словно и не было тех секунд, когда власть захватил демон.

— Дорогая, как же это могло случиться? — Он покачал головой и поднял несколько осколков. Когда один из них вонзился ему в палец и из раны вытекло несколько капелек крови, Леа уже была у металлической двери и отчаянно пыталась просунуть пальцы в щель между рамой и самой дверью. Обернувшись через плечо, она посмотрела в камеру, и ее губы сами собой сложились в слова:

— Открой двери, Адальберт.

Спиной она отчетливо ощущала, как демон снова выбирается на поверхность и воздух в комнате начинает наэлектризовываться.

Наконец двери медленно открылись, и она, запыхавшись, снова оказалась в шлюзе. Она поспешно ощупала себя, но ничего не обнаружила. Хотя у нее и было такое чувство, но никто не бросал никаких малюсеньких крючков, впившихся в ее кожу, чтобы затянуть ее обратно в комнату. Тем не менее, чувство, что ее касаются, не оставляло, когда у второй двери ее встретили Адальберт и Рандольф.

27

Маленькая смерть

При других обстоятельствах Леа обязательно попыталась бы добавить и без того усеянному красными шрамами лицу Адальберта еще парочку украшений за то, что он с ней только что проделал. Но вместо этого она только покорно пошла рядом с ним. По дороге ни одно злое слово не сорвалось с ее губ.

Она была до глубины души шокирована тем, насколько легко демон сумел получить власть над профессором. Если даже такой человеколюбец как Каррьер потерял здесь самообладание, то что же будет со страстным Адамом?

Слова Адама впервые стали для Леа что-то значить: в этой пещере она уже не спутница, которую он сам себе выбрал, а пугливая жертва, которую нужно поймать и утихомирить. Не важно, насколько безумен Коллекционер, — когда речь шла о том, чтобы выманить на поверхность демона, он становился гением. Вероятно, это был особый дар, которым наделил его демон, хотя и не сумел завладеть его телом целиком.

Леа бросила на Адальберта быстрый взгляд из-под опущенных век. Может быть, этот одержимый местью человек даже сделал ей одолжение, заперев ее в одной комнате с Этьеном Каррьером: так у нее появилась возможность посмотреть своей судьбе в глаза. Из всех опасностей, подстерегавших ее в этом готовом вот-вот обрушиться пещерном лабиринте, Адам был, пожалуй, самой страшной.

Погруженная в свои мысли, Леа шла по коридорам, а из клеток до нее вновь доносились ревущие и манящие голоса. Когда Леа покинула шлюз, она выглядела настолько потрясенной, что, несмотря на презрительное шипение Адальберта, Рандольф почувствовал себя обязанным слегка приобнять ее и сказать:

— Ну-ну, ничего ж не случилось.

— Нет, — вместо Леа ответил Адальберт. — Финал мы оставим исключительно нашему другу Адаму. А когда Леа перевоплотится, мы запрем всех этих троих порченых в одну камеру, где они смогут дружно доводить себя до безумия.

Судя по выражению лица, это доставляло Адальберту мало радости. Вполне возможно, что в тот миг, когда Леа будет убита или подвергнута перевоплощению, а Адам предстанет перед своим старым другом, он впадет в депрессию. Какую еще боль можно причинить, каким подвергнуть унижениям? Жизнь его однозначно утратит всякий смысл.

Внезапно Адальберт остановился, а вместе с ним и Рандольф, словно получив безмолвный приказ прекратить движение. Только Леа сделала еще один шаг вперед, прежде чем рука Рандольфа, все еще лежавшая у нее на плече, настолько внезапно заставила ее остановиться, что она едва не потеряла равновесие. Девушка казалась сама себе собачкой, которая на бегу вдруг обнаружила, что достигла конца поводка.

Она раздраженно обернулась. Адальберт отвернулся и стал потирать свои похожие на сосиски пальцы, пока Леа не начало казаться, что они скрипят. Потом в его осанке появилось что-то по-военному молодцеватое, щеки надулись.

— Посещение пошло старичку на пользу, или вы так не считаете? В последнее время он несколько заржавел… Я бы даже сказал, что ваше присутствие заставило кровь в его жилах вскипеть. Время от времени ему это просто необходимо. Повод, чтобы придерживаться своих старых целей и вновь открывать человеческую красоту.

— Об этом, в столь великолепно оборудованной камере, можно спокойно забыть, — сухо ответила Леа, но Адальберт предпочел не обращать внимания на намеки и, вместо того чтобы обидеться, самодовольно улыбнулся.

— Я вам кое-что должен, дорогая моя, — сказал он, указывая на нее пальцем. А затем продолжил движение — плечи расправлены, походка лучится высокомерием.

«Если он сейчас засвистит, я наброшусь на него сзади», — поклялась себе Леа.

Они миновали еще добрую дюжину металлических дверей и несколько темных провалов, где, как предполагала Леа, были другие пещеры, подобные той, в которой ждал ее возвращения Адам. Время от времени в общий гул голосов вливался громкий рев или страстный шепот, сообщая о том, что та или иная клетка заселена. Хотя она все еще ощущала зов демона, но ее интенсивность понемногу спадала. Слишком часто достигали ее ушей подобные зовы за последние несколько часов, и у экстаза появился гнилостный привкус.

— Когда демон приходит к ним, и они совершенно теряют над собой контроль, начинает звучать самая приятная музыка для моих ушей, — пояснил Адальберт, хотя никто его ни о чем не спрашивал — Эти наглые отродья так много о себе воображают из-за того, что хранят в себе самое святое, но разве оно служит им? — Его рыбьи губы издали презрительное шипение. — Нет, здесь, внизу, они полностью превращаются в храм для демона. И если запах человеческой крови ударяет им в нос, достаточно одного вдоха — и демон вырывается на свободу. Прекраснее и роскошнее любой чертовой оперы!

Леа взглянула на него и даже не удивилась, увидев на его лице печать безумия. Ко всему прочему он еще и потирал свои потные руки.

— Есть желание оценить еще какие-нибудь объекты, прежде чем мы вернемся в пещеру льва? — угодливо спросил он. — У нас есть совершенно необыкновенная женщина-рыба в резервуаре с водой. Или, может, лучше факир-экстремал, постоянно срезающий с себя кожу? Конечно, мы также можем предложить и столь обыденный экземпляр, как ходячая энциклопедия. Может быть, это будет вам интересно, ведь вы любите книги? Как уже было сказано, они проводят здесь, внизу, некоторое время — и расцветают во всей красе.

— Что-то я не припомню, чтобы дорога туда занимала так много времени, — пробормотала Леа, когда Адальберт набирал в легкие воздух.

— Похоже, вы ждете, не дождетесь, чтобы вас слопал Адам, — с наигранной веселостью ответил он, но его нахмуренное лицо красноречиво свидетельствовало о том, как мало он ценит ее непосредственность.

Да, с ее стороны было наивно перебивать Адальберта. Принимая во внимание буйство, царившее в клетках, она с болью осознала, что ожидает ее после возвращения в пещеру: рано или поздно в этом великолепном заповеднике Адам перестанет быть человеком и, таким образом, позволит демону в любое время занимать трон.

При мысли об этом Леа обхватила сильную руку Рандольфа. Адальберт раздраженно засопел и натянул ей на голову мешок, но как только коридоры с гудящими лампами остались позади, снова снял. Они прошли по штольне в голой скале. Пятно света от карманного фонарика, которым Адальберт освещал путь, беспокойно запрыгало. Наконец за поворотом показался уступ с режиссерским креслом на нем. От страха Леа вонзила ногти в руку Рандольфа, но великан ничего по этому поводу не сказал.

В режиссерском кресле уже уселся Коллекционер, положив свои обутые в бархатные шлепанцы ноги на табурет и сжимая в руках театральный бинокль.

— Как вовремя! — насмешливо произнес он, тряхнув головой, чтобы прядь волос закрыла мертвый глаз, но желаемого эффекта достичь ему не удалось. — Наш объект скрылся в скалистых джунглях. Эта альтернативная клетка — сущее наказание: прожектора просто не в состоянии осветить местность за скалами!

— Может быть, парень вылезет, когда задняя часть пещеры окончательно обвалится, — равнодушно произнес Рандольф. Он словно в тисках сжимал теперь руку Леа — после того как она отпрянула при виде Коллекционера. — Предыдущий обвал наверняка стоил нам нескольких объектов. Здесь все рушится. Может, перевести того, что внизу, в другое место? Впрочем, вторая большая пещера затоплена… Ну, да его в любом случае сначала нужно достать…

Майберг обрадовано повернулся и посмотрел на великана через стекла очков. До сих пор он сидел на корточках возле табурета Коллекционера и таращился в темноту, словно считал, что сможет там рассмотреть Адама, если только верить в это достаточно сильно.

«Может, стоило кому-нибудь из этой шайки предупредить Майберга, что Адам нежданно-негаданно заполучил какие-то одежки», — подумала Леа. Несмотря на угрожающую ситуацию, при виде этих засаленных пальцев она не сдержалась и послала ему самую обаятельную улыбку, медленно проведя кончиком языка по губам. Майберг скривил верхнюю губу, обнажив при этом ряд желтых лошадиных зубов.

— Вздор, — сказал Коллекционер и принялся помахивать театральным биноклем, так что воздух негромко засвистел. — Он предвкушает это уже целый день! Невольница была обязательной программой, теперь настал черед произвольной! У всего есть своя внутренняя логика — нужно только распознать ее! — и пусть лучше он будет проклят, чем прервет игру. Любое дальнейшее промедление только лишает финал интенсивности! — Он задумчиво посмотрел на Леа. — Ее можно бросить туда, вниз, наилучшим образом осветив, нашего маленького ягненочка. Сущего жертвенного агнца.

Когда Коллекционер рассмеялся своим переливчатым смехом, Леа до глубины души пожалела о том, что когда-либо испытывала сочувствие к этому существу. Адам был прав: совершенно ненормальный и достойный презрения тип. Но это запоздалое понимание ничем помочь не могло. Сейчас ее снова отправят вниз, и Коллекционер получит свое.

— Ах, к чему это! — Он лениво помахал театральным биноклем, другой рукой утирая слезу. — При необходимости выпустим в это нагромождение камней парочку осветительных ракет. Но после того чудного представления, когда невольнице столь искусно пустили кровь, Коллекционер не думает, что тигр станет убивать свою добычу в темноте.

С губ Леа сорвался тихий стон. Ее нога застряла в расщелине, достаточно широкой, чтобы споткнуться. До сих пор ее взгляд был прикован к нагромождению камней в другом конце пещеры, к тому месту, где тень и камень поглощали свет. Но Адама, словно след простыл.

Теперь же она обнаружила, что расщелина не только широка, но еще и заполнена водой. Вода в ручье, который пересекал этот каменный мешок, поднялась: речушка вышла из берегов и покрывала берег своим черным телом. Тонкие рукава прокладывали путь через камни, пропадая в расщелинах.

Убедившись в том, что с лодыжкой все в порядке, она осторожно двинулась по течению. Отверстие в стене, через которое вода попадала в зал, увеличилось. Наверху вывалился кусок скалы, из нее под давлением била темная жижа, похожая на горизонтальный фонтан. Дыры в противоположной стене не хватало на то, чтобы выпускать несущиеся потоки.

Леа остановилась возле места прорыва. Присмотревшись внимательнее, она заметила множество блестящих мест в скале: камень стал пропускать воду, словно мокрая губка. За стеной, должно быть, образовался водяной пузырь неизвестных размеров. И, похоже, стена уже не справлялась с давлением.

Девушка вспомнила треск, который слышала во время чайной церемонии у профессора Каррьера и озадаченно спросила себя, что еще могло расшататься в этой нестабильной системе.

«Время уходит, и не только для Коллекционера», — подумала она, заставляя себя снова взять себя в руки. Постепенно она становилась настоящим профессионалом во всем, что касалось запутанных ситуаций.

Ход ее мыслей прервал камень, упавший где-то у нее за спиной. Леа вздрогнула и испуганно перевела взгляд на потолок, ожидая увидеть на нем трещины. Но потолок был цел. Тем не менее, об пол со стуком ударился следующий камень.

— Глупый ягненочек! — услышала она крик Коллекционера, в котором слышалось нетерпение и веселье. — Это ведь не тот угол. Она должна идти вон туда, туда, где такой приятный мрак, причем идти живо! Ему сегодня, несмотря на подушки, очень неприятно и тяжело сидеть, поэтому не нужно терять времени. Она понимает это?

Об пол стукнул очередной камень. Рикошетом взлетела галька, ударила Леа в ключицу. Боль была не сильнее, чем от комариного укуса, но довольная ухмылка Майберга разозлила ее. Эта крыса прижалась к креслу Коллекционера, подбросила еще один камень и снова поймала его. Вызов. Какая наглость! Леа присела на корточки и стала искать под ногами подходящее оружие, а Коллекционер тем временем продолжал ругаться себе под нос.

И в тот самый миг, когда Леа хотела подняться, ей показалось, что она заметила тень за скалой. И тут же вся ее агрессивность испарилась.

«Почему ты просто не пойдешь к нему?» — поинтересовался ее донельзя наивный внутренний голос.

«Великолепная идея, — тут же раздался другой. — Как будто я с уверенностью могу сказать, кто сейчас наматывает круги там, за скалой».

Потребность Адама потакать прихотям Коллекционера была, похоже, удовлетворена. Поэтому он затаился. Может быть, еще действует наркотик, который всадил ему под кожу Адальберт.

«Интересно, куда попал Адальберт? В язык? Иначе, почему тогда он просто не позовет меня?»

«Наверняка он обижен из-за того, что ты бросилась бежать от него сломя голову. Ты должна пойти к нему!»

Леа застонала. Это все напрасный труд, она не может противиться ни нечистой совести, ни своей тоске. Вопреки здравому смыслу она чувствовала, что темнота в другом конце пещеры магическим образом притягивает ее. Наверное, в любом стаде есть баран, который достаточно глуп для того, чтобы самостоятельно прыгнуть волку в пасть и при этом еще и извиняться за то, что задержался.

На негнущихся ногах Леа подошла к остаткам свертка, которые лежали разбросанные по полу, и расстелила каремат. К уступу, превратившемуся в ложу для охочей до сенсации публики, она повернулась спиной. Крепко обхватив руками ноги, она зарылась лицом в сгиб локтя.

Удар сердца. Доносящийся издалека. Багрово-красный.

Адам инстинктивно запрокинул голову, а прохладный воздух коснулся его лица, раскрывая ему свою тайну. Аромат карамели и апельсиновых корок… Демон улыбался…

Леа лежала на боку, свернувшись калачиком, и прислушивалась к собственному сердцебиению. Размеренному и успокаивающему.

Какое-то время на уступе продолжалась дискуссия. В конце концов, все сошлись на том, что грандиозный финал заставляет себя ждать. Поддержал это решение кабель, выведший из строя прожекторы. Сноп искр, вылетевший при этом, поджег Коллекционеру несколько прядей волос, и его терпение испарилось в гневной тираде ругательств.

После того как Рандольф притащил передвижной прожектор и при помощи небольшого генератора заставил его светить, Майбергу поручили следить за сценой и при обнаружении движения немедленно подать сигнал. С тех пор ничего не происходило вот уже в течение нескольких часов.

Леа уже не была уверена в том, что нечаянно не уснула. По крайней мере, ее тело делало вид, что внутренняя система оповещения работает и отреагирует на малейшее изменение в пещере. Так почему бы не поспать немного?

Почувствовав мягкое прикосновение к плечу, она тут же открыла глаза. Подняла голову, чтобы посмотреть через плечо. Но сзади были только слабо освещенные скалы и лужи воды, которые за время ее сна успели заметно увеличиться. В воздухе пещеры витал аромат снега. Почти незаметный. И, тем не менее, он привел в действие систему защиты Леа.

Она медленно выпрямилась и перевела взгляд на уступ. Майберг спал, уютно устроившись в режиссерском кресле Коллекционера. Она бесшумно поднялась на ноги и как следует потянулась. Потом подождала еще немного, пока глаза привыкнут к слабому освещению, достигавшему дна пещеры. Перед скалами, за которыми начинался другой мир, она остановилась.

И вошла в темноту.

В тот же миг Леа ощутила множество губ, приветственно целовавших ее кожу. Но, вытянув руку, она коснулась только холодного камня. Воздух сплетался, загустевал. Откуда-то шел металлический, тяжелый аромат, афродизиак, для которого в мире Леа не было названия. Он окружил ее, окутал шелковыми ленточками, и ее кровь запела.

Она застонала от удивления и сделала попытку различить силуэт в трепещущей темноте. Слух ее обострился, регистрируя любой звук, но не получалось разобрать что-либо, кроме шума воды и потрескивания камня, за который девушка держалась. И, тем не менее, все нервные окончания под кожей свидетельствовали о том, что Адам рядом, наблюдает за ней, подбирается все ближе и ближе. Внезапно на ее плечи сзади опустились две руки, и девушка с трудом удержалась от того, чтобы не закричать.

Ее унес прочь поток желания и страха, когда Адам губами убрал волосы с ее затылка и легонько, игриво укусил. Затем ласка превратилась в легкий поцелуй, и тут же снова в укус. Недостаточно сильный, чтобы ранить. И, тем не менее, она чувствовала опасность, крывшуюся за игривыми жестами. Потому что от каждого прикосновения вспыхивало возбужденное пламя, пожирало последние баррикады, уничтожало сопротивление негасимым огнем.

— Ты больше не станешь убегать? — Хотя Адам своим спокойным голосом сформулировал это как вопрос, тем не менее, это было утверждение.

У Леа не осталось сил даже на то, чтобы кивнуть. Ее тело дрожало, уходило из-под контроля. Жаркий след опускался от затылка по позвоночнику, и легкие охватил пожар. Она сдалась и тут же стала ожидать резкой боли в тот миг, когда Адам разорвет кожу на ее шее, чтобы добраться до жертвы для демона. Внутренне она отступила на шаг и стала рассматривать сама себя как сосуд, который должен быть разбит.

Губы Адама ласкали ее артерию. Беззаветные поцелуи, за которыми следовало касание его зубов.

Она будет стоять смирно, пусть делает что хочет. Наконец манящее прощупывание, постоянно обещавшее ей ощущение свободы, отступит. Хорошо направленным укусом Адам, наконец, положит конец всему. Что может быть лучше, чем превратиться в поток? Мягко несущий эссенцию жизни. Сначала — громкий шум, а потом — всего лишь еще одно воспоминание в бесконечности демона. Ароматная темнота манила, обещая награду: стать частью чего-то бессмертного.

Леа почти не замечала, что ноги ее угрожают вот-вот отказать, а дыхание становится все слабее и слабее. Все внутри нее желало, чтобы Адам овладел ею, стал с нею одним целым. Пусть это продлится всего лишь несколько мгновений, до тех пор как иссякнут последние капли ее жертвы.

Пока она ожидала избавительного укуса, к ней пришло понимание, что, несмотря на все его великолепие, она не желает поцелуя демона. Он может бушевать, словно рождающееся солнце, одновременно уничтожая целые миры, но на самом деле ее душа жаждет иного. Она жаждет того, что скрывается за всем этим плещущим через край великолепием и соблазнительными поцелуями.

Словно в последнем протесте, рука Леа потянулась под ткань, покрывавшую бедра Адама. Когда она коснулась пламенеющей, словно в лихорадке, кожи, все внутри нее возликовало: она удержится, не отдастся в жертву демону, потому что Адам хочет, чтобы она была его спутницей. Это знание затопило ее и погасило жгучее желание отдаться.

— Любимая, — прошептал Адам хотя и нежно, но с подозрительной ноткой властности. При этом он зарылся лицом в ее волосы, чтобы тут же вынырнуть снова и провести языком по позвоночнику.

Ее словно пронизал разряд тока, заставляя хватать ртом воздух, возвращая в объятия Адама. Жуткое понимание обрело форму: несмотря на близость Адама, зов демона на миг оказался сильнее. Демон едва не увел ее… словно ребенка, протягивающего руку незнакомцу. Адам прижимался к ней всем телом, его руки блуждали по ее бедрам, а Леа ужасалась власти демона.

Адам медленно обошел ее и остановился прямо напротив. Она чувствовала его дыхание на своих щеках. Его пальцы ласкали ее ключицы, затем рука обвела контуры ее тела. Легким движением он стянул вязаный свитер с ее плеч, и девушка вздохнула. Еще секундой дольше — и она сгорела бы.

Взгляд Адама был устремлен ей в лицо. В его зеленых глазах она читала ожидание и желание. Но она была слишком потрясена, чтобы прямо ответить на его взгляд. Его прикосновения, его аромат и упоительно прекрасные контуры лица словно погрузили ее в водоворот чувств. Она медленно опустила веки. Губы приоткрылись и в следующий миг встретились с губами Адама. Они тянулись ей навстречу, зовя за собой. Тем не менее, последовало короткое замешательство — всего лишь один вдох, — словно он прислушивался к себе. А потом ответил на поцелуй со страстью, которая готова была вот-вот сломить Леа. Его рука зарылась ей в волосы, он намотал их вокруг пальцев. Вторая рука обхватила ее талию; он прижал девушку к себе, словно желая слиться с ней, преодолеть последнее расстояние.

Я познал тебя, ты моя.

Поцелуй был словно вызов, приказ, повод подчиниться. Все внутри Леа полыхнуло огнем. Ее пальцы, словно крючками, впились в плоть Адама, и ей было не важно, во что именно. Главное, что он не уйдет. Из ее горла раздался рык, древний боевой клич. Она открыла глаза, и темнота вокруг сменилась пламенем, бушевавшим у нее внутри.

Вот он, Адам, прямо перед ней. Молчит, ждет. Лицо словно опустело.

Леа схватила его за волосы, повернула голову в сторону, перевела дух. Подождала, чтобы голос демона стал увереннее нашептывать ей указания. А затем она увидела цель: под кожей Адама пульсировала жизнь, другая жизнь. Она принадлежит Леа. Ей нужно только взять ее себе, захватить. Тот, кто хочет родиться вновь, должен быть готов к тому, чтобы разрушать.

Леа наудачу вонзила зубы в плоть Адама, и было не важно, что этим она предает его. В этот миг рухнула последняя плотина, и демон хлынул на Леа, словно приливная волна. Водоворот из фосфоресцирующей сини утянул ее в глубину, верх и низ поменялись местами. Рождался новый мир, громко крича под водой. Он растворял Леа в себе, поглощал ее, принимал в себя.

В водовороте внезапно остановилось время.

Кто тебе нужен, Леа?

Ты… Адам.

Тогда позови его.

И Леа позвала.

Ее легкие наполнились водой. Кислород распался на тысячи пузырей. Скользких, нечетких, кружащихся. Водоворот, из черных глубин которого ее пыталась схватить рука чего-то невидимого и утянуть на дно. Прикосновение жгло, словно огнем, было быстрым и уверенным. Рука так крепко схватила Леа, словно хотела выжечь на коже знак. С каждым метром, на который ее уносило с поверхности, она чувствовала, что эта рука хочет слиться с ней воедино. Она не только заберет ее в свое царство, она превратит Леа в собственность.

И тут Леа увидела якорь, который манил ее сильнее, чем этот пьянящий водоворот. Взгляд в зеленые глаза, сузившиеся от смеха. Воспоминание вернулось, а вместе с ним любовь и тоска о чем-то, что было живее вечности. Леа зажмурилась и снова из последних сил выкрикнула имя Адама.

И тут же, с трудом переводя дух, оказалась на берегу. Одна, наблюдая за бушующим приливом. Так она стояла и смотрела на бесконечное море, пленницей которого только что была.

Потом Леа заморгала.

А когда вновь открыла глаза, то увидела кожу Адама, окрасившуюся в фиолетовый цвет, но не порванную. Почувствовала легкое жжение в том месте, где его грубая щетина касалась ее губ. Нерешительно отстранилась от него, посмотрела на его закрытые веки, прядь волос, прилипшую к виску. Она ослабила хватку и отстранилась от него настолько, насколько вообще позволяли его крепкие объятия.

— Адам, — произнесла Леа, словно впервые вымолвив его имя.

Больше ничего она сказать не успела, потому что его губы тут же накрыли ее рот. Разжалась рука, сжимавшая талию. Пальцы Адама пробрались под одежду, погладили ее живот. В следующее мгновение его губы отстранились. Прежде чем Леа успела запротестовать, губы скользнули вниз, к пупку, а сам он медленно опустился на колени. С трудом переводя дух, она смотрела на его шевелюру, и с запозданием поняла, что дразнящий язык на ее коже был всего лишь отвлекающим маневром — чтобы руки успели стянуть джинсы с ее бедер. В следующий миг кончик языка продолжил путь.

— Адам!

В ответ раздался только довольный смех. Он был очень кратким, а потом Адам занялся совершенно другими вещами. Леа замерла, словно парализованная, а тем временем только что пережитое становилось всего лишь прошлым. Здесь был Адам, ее Адам, и в данный миг он, вне всякого сомнения, плевать хотел на всех алчущих власти демонов. Вместо этого он чувствовал себя таким свободным и самоопределившимся, как никогда.

Адам все еще не собирался выныривать из ее глубин, она еще на миг отдалась его искусству соблазнения, прежде чем опуститься к нему. Адам вызывающе глядел на нее. При этом на губах его играла улыбка… Та самая улыбка, каждый раз сводившая Леа с ума.

— Ты еще помнишь, что говорила тогда о познании? — спросил он. — Я имею в виду, о том, что это слово на самом деле значит… Разве сейчас не самый подходящий миг для того, чтобы начать это?

Выражение его лица понравилось ей: соблазнительное, дерзкое, может быть, даже слишком самоуверенное. Такое подходящее к веснушкам, которые Леа, несмотря на темноту, видела на его щеках и кончике носа.

— Раздевайся, — строго сказала она, постучав пальцем по его груди. — Немедленно.

И Адам повиновался.

28

В лабиринте

Майбергу совершенно не нравилось слышать эхо собственного дыхания у себя в ушах. Он нервно прислушался еще внимательнее.

Шум воды, слишком громкий.

Тихое потрескивание.

Его чертово собственное хриплое дыхание.

Но вот… тихий смех.

Он не ошибся. Вообще-то нужно бежать звать Коллекционера. Но смех прозвучал довольно, весело. То, как он плясал в слуховых проходах Майберга, не соответствовало картине уничтожения. Похоже было на то, что охотник решил еще немного поиграть с добычей, прежде чем вонзить в нее клыки. В том, что он вонзит свои клыки, Майберг не сомневался ни секунды. Он очень внимательно наблюдал за тем, что сделал этот убийца с невольницей.

Майберг покатал слово «убийца» на языке, словно жемчужину. Потом попробовал на вкус слова «убийца-извращенец». М-м-м, еще слаще. Особенно в сочетании с тем фактом, что этот самый убийца-извращенец заперт в клетке у его ног.

Какое упоительное сочетание: этот Адам будет совершать один грех за другим до тех пор, пока весь каменный пол пещеры не окрасится кровью. И, несмотря на всю скрытую в нем власть, Майберг может оскорблять его, швырять в него разные предметы, дразнить… Что ж, по крайней мере, он сможет этим заняться, когда этот парень, наконец, вылезет из своего темного уголка.

Раздался стон — страстный, глубокий.

Пальцы Майберга сплели сложный узор, когда он боролся с собой, решая, чему подчиниться — желанию своего господина или же потребности своего либидо. Внутри у него разразилась жестокая борьба: Коллекционер повторил своим обаятельным голосом указание позвать его немедленно, как только внизу появится движение. Майберг очень хорошо знал, как много значит для него этот спектакль. Адальберт немедленно перечислил целый список болезненных и унизительных последствий, которые произойдут в случае неудачи Майберга. От одной мысли об умении Адальберта наказывать Майберг пискнул, словно ему уже вонзили под ноготь раскаленную иглу.

Пока разумная часть Майберга вела дебаты с его извращенным либидо, последнее предпочло действовать. Быстро и прежде, чем кто-то пронюхает об этих его самостоятельных акциях.

Майберг поспешно схватил одну из светящихся трубок, которые Рандольф приволок вместе с генератором. Коллекционер собирался, в крайнем случае, хоть таким образом осветить темноту. Пистолет с оглушающим зарядом Адальберт тоже оставил, чтобы Майберг в случае чего мог вразумить обезумевшего Адама. С этой точки зрения он был наилучшим образом экипирован для небольшой экскурсии по пещере.

Его либидо заставляло действовать как можно быстрее, чтобы страх, от которого он обычно постоянно страдал, не выходил на первый план. Все пройдет мгновенно: раз-два и готово. Один взгляд из-за скалы, если нужно — немножечко света, а потом быстренько назад, на уступ. Если маленькая мерзавка к тому времени уже умрет — что ж, так тому и быть. Ничего не было слышно, ничего не было видно. Никто не мог даже предположить, что охотник нападет тихо, тайком. Даже сам Коллекционер ожидал головокружительного представления в свете прожекторов, не так ли?

Жужжание механизма, когда лифт опускался вниз, ненадолго повергло Майберга в состояние паники. А что, если охотник услышит? Не очень-то приятная мысль, ведь все мероприятие держалось на элементе неожиданности и только поэтому было безопасным. Внезапно он услышал хриплое «пожалуйста». Все опасения тут же рассеялись. Неужели Адам действительно только что сказал «пожалуйста»? И в чем будет заключаться выполнение этого «пожалуйста»?

От возбуждения у Майберга отвалилась челюсть, его руки вцепились в ствол пистолета с наркотическими зарядами.

Тихо, словно мышь, он скользнул вдоль скалы, когда из-под его ног внезапно раздался плеск. Он влез в глубокую лужу. Туфли моментально пропитались водой. Майберг скривил губы и двинулся дальше.

Его слуха достигли едва слышные, но ритмичные вздохи, вызывая целую гамму сексуальных фантазий, одна омерзительнее другой.

Майберг ликовал. Человек, который нес в себе всю власть демона, там, в темноте, никому не видимый. Который делает все то, о чем сам Майберг только мечтает — ничто в мире не могло быть притягательнее. Особенно когда он, Майберг, станет свидетелем всех этих невообразимых вещей, потому что обладает властью, позволяющей ему вторгнуться в эту вселенную… От одной мысли об этом худощавый мужчина едва не впал в экстаз.

Как раз в тот момент, когда он ощупью обошел последнюю скалу, дыхание достигло своего пика. До него донеслось тихое сопение, за которым последовал еще более тихий смех. Женский смех. Женский смех? Майберг едва не свалился с ног. Мгновение ему казалось, что рухнул мир его фантазий. Затем он понял, что причину нужно искать в реальности. Подошва его правой туфли лопнула, едва не выведя его из равновесия.

Майберг услышал звук, похожий на тот, с которым из воздушного шара выходит воздух. Он с трудом заставил себя убрать руку с пистолета и вынуть светящуюся трубку. Было тихо. Ладони его вспотели настолько сильно, что трубка едва не выскользнула у него из рук. «Негодный, жалкий предатель», — мысленно негодовал он. При этом кого именно он ругает — Адама или себя, сказать он не мог.

Казалось, в темноте носятся призраки, но воздух даже не шелохнулся.

С третьей попытки Майбергу наконец удалось разбить светящуюся трубку о свое бедро. Слабый зеленый свет озарил несколько метров покрытого обломками камней пола, а также пару босых ног, над которыми виднелись края пижамных брюк.

Прежде чем Майберг сумел переварить это очередное разочарование, Адам оказался вплотную рядом с ним, и ему оставалось только вытянуть руку, чтобы сжать горло незадачливому вуайеру. В тот миг, когда искаженное от гнева лицо Адама тоже осветил слабый зеленый свет, Майберг настолько пришел в себя, что сумел нажать на курок пистолета.

Леа медленно натянула через голову свитер, а Адам бесшумно растворился в темноте. Она тоже почувствовала короткое сотрясение пола и писк, подозрительно похожий на Майбергов. Тем не менее, она была слишком измотана, чтобы как-то реагировать.

Только после того, как Адам молча вышел из нее и схватился за одежду, ее мозг включился. Неохотно, но довольно-таки эффективно. В отличие от тела, из которого словно ушла вся сила мышц.

Как раз в тот миг, когда она пыталась натянуть на себя джинсы, зажегся зеленый свет и осветил лицо Майберга: черные кротовьи глазки за стеклами очков готовы были вот-вот вылезти из орбит — настолько сильное внутреннее давление раздирало этого тщедушного человечка. Губы застыли в искаженной ухмылке — от отвращения или от страха, Леа сказать не могла. В руках у него было оружие.

Затем в поле ее зрения появился Адам. Раздалось шипение, и Леа поняла, что это прозвучал выстрел из заряженного наркотиком пистолета. Адам яростно вскрикнул и повернулся вокруг своей оси.

Адам слегка присел и наклонился вперед. Леа услышала, как он выругался. Тем временем Майберг принялся перезаряжать пистолет. В этом деле он оказался очень неловок.

«Не автоматика — вот ведь не повезло», — подумала Леа, решив организовать небольшое внезапное нападение. Как только ее колени перестанут подгибаться, она бросится на Майберга, это точно.

Но тут Адам выпрямился и тряхнул левой рукой.

— С меня этой штуки пока хватит, — ворчливо произнес он. Посмотрел на Леа и улыбнулся. — Он всего лишь слегка задел руку. Не повезло, Майберг. — С этими словами он повернулся, но Майберг уже бросился бежать.

Адам несся за ним широкими шагами, и Леа тоже решила выйти из темноты за скалами. Дрожа всем телом, она вцепилась в камень и несколько раз как следует вздохнула. То, что не удалось ни Адальберту, ни Коллекционеру, ни даже демону, Адам за короткое время достиг своей страстью: желание сражаться в любой форме ушло из ее тела, а агрессия и чувство мести покрылись ватным налетом оцепенения. Ей хотелось одного — вернуться в объятия Адама, и пусть он шепчет ей на ухо слова любви. Снова ощутить его руки на своем обнаженном теле, его сильные, умелые руки…

Но в данный момент эти руки держали за шиворот Майберга и отвешивали ему одну пощечину за другой, при этом, не сбивая ему с носа очки. Руки Майберга безвольно болтались вдоль тела. Пистолета в них уже не было.

Леа удивилась: пощечины — никакой кровожадности, никакой жестокой мести? Очевидно, только что открытая любовная жизнь оказала на Адама такое же странное действие, как и на нее.

Внезапно ноги Майберга ожили, он устроил небольшой степ и сумел освободиться при помощи скользкого как угорь поворота. Адам даже не стал пытаться поймать его снова. Вместо этого он наблюдал за тем, как Майберг упал на пол, увлекаемый своим собственным разворотом, и решил удрать от него на четвереньках. Адам легонько покачал головой и дал Майбергу пинка под зад. Хотя пинок босой ногой вряд ли мог быть болезненным, Майберг обиженно взвизгнул и упал на пол. Там он и остался лежать в луже воды. У Адама терпения на такие игры не хватало. Он грубо поднял Майберга за ухо и вывернул руку, как только тот оказался на ногах.

— И что это будет? Новая версия «Умирающего лебедя»? — зашипел он.

Пещера содрогнулась, и на пол рядом с ручьем с грохотом упал очередной обломок скалы. Тут же и в без того затопленное русло хлынул поток темной воды. Вид этого Леа совершенно не понравился и заставил тут же забыть об усталости и изнеможения.

— Адам! — крикнула она, после чего тот прекратил трясти Майберга. — Нужно сесть в лифт, прежде чем здесь появятся Адальберт или Коллекционер, или нас погребет под обвалом камней.

Адам кивнул на Майберга, при этом вопросительно подняв брови.

— Майберг пойдет с нами, — решила она. — Он знает выход из этого каменного лабиринта. Или ты предпочитаешь утонуть здесь, внизу? — спросила она тщедушного мужчину, на что тот усиленно замотал головой.

Адам запустил руку в карман брюк Майберга, который смущенно отвернулся и покраснел. Презрительно засопев, Адам выудил оттуда носовой платок и заткнул ему рот. А потом они втроем побрели по достигавшей уже до щиколоток воде к лифту. Поднявшись наверх, Леа с такой силой пнула оставленный стул Коллекционера, что он упал за край уступа. Не успел еще стул затонуть в поднимающейся воде, как она уже догнала остальных за поворотом.

Туннель, который вел прочь от пещеры, был настолько низким, что Адаму пришлось втянуть голову в плечи. При виде необычайно ровной поверхности стен Леа спросила себя, каким образом был некогда создан этот лабиринт. Коридоры порой были очень прямыми, словно когда-то этот проход пробивали с помощью взрывчатки. Пещера, в которой держали их с Адамом, казалось, находилась в стороне от остальных клеток: все было временным, смонтированным в спешке — начиная от лифта и электропроводки и заканчивая наблюдательным постом на уступе. У камеры Этьена Каррьера был другой почерк. Наверное, им повезло, что вторую пещеру, о которой говорил Рандольф, больше нельзя было использовать. Потому что здесь не было ни двойной двери, ни камер. Бежать было легче легкого.

Карманным фонариком Леа осветила усыпанный галькой пол, который, к их неудовольствию, вел вниз, а значит, глубже в недра земли. «Вода повинуется силе тяжести», — огорченно подумала она. Что, если пещера за их спиной наполнится уже от следующей трещины, появившейся в скале? Этот низкий туннель, по которому они продвигаются вперед с таким трудом, превратится в случае чего в сырую могилу — по крайней мере, для двоих смертных.

Наконец они достигли развилки. С одной стороны продолжался туннель, с другой стороны коридор заканчивался толстой бетонной стеной, в которой была двустворчатая металлическая дверь. Леа предполагала, что за ней находится система коридоров, где в искусственно созданных пещерах кипит своя внутренняя жизнь. Немного выше двери в стене зияла дыра, вероятно, результат одного из обвалов. За дырой — пустое пространство, чернота.

— А ну, Майберг, вперед! Побудь полезным, — потребовал Адам, и пальцы Майберга тут же заплясали по дисплею.

Леа поглядела на освещенный слабым светом коридор, который уже через несколько метров делал резкий поворот налево. Она обескуражено отступила на шаг и опустила взгляд, когда Адам вопросительно посмотрел на нее.

— Какой путь ведет наверх? — спросил Адам, близкого к истерике, Майберга и вынул кляп у него изо рта.

— Оба, — ответил Майберг, едва не захлебываясь от усердия. — Если идти по туннелю, рано или поздно придешь к вертикальной шахте. Впрочем, лифт работает только в том случае, если есть ключ безопасности, а он есть только у Коллекционера. Единственную копию уничтожило первое же крупное землетрясение. Без лифта никуда не поднимешься, потому что стены слишком отвесны, чтобы по ним карабкаться. Нам нужно идти через лабиринт — я имею в виду, через различные коридоры с клетками, — Майберг весело захихикал. Прозвучало это так, словно он только что утратил частичку своего разума. — Нам нужно в гараж, к одной из машин. Нам предстоит долгий путь.

— Ты уверен, что крылья летучей мыши — это чистой воды фольклор? Идея с вертикальной шахтой нравится мне гораздо больше, — сказала Леа, удрученно глядя на бетонный коридор. Она подумала о существах, которые заперты там, за дверьми, и о том, что демоны придут в неистовство, едва только она сделает шаг через порог. От одной только мысли о том, что ей снова придется выносить прикосновение демона, ее бросило в пот.

Адам вздохнул, а затем снова обратил свой взгляд на коридор и принюхался.

— Майберг, — сказал он. — Ты будешь жить только в том случае, если покинешь этот лабиринт вместе с нами. Но если ты решил заманить нас в ловушку — ты покойник. Даже если этот рыжеволосый гигант пересечется с нами чисто случайно, я в два счета сверну тебе шею.

— Рандольф уехал! — Майберг обеими руками обхватил свою шею, словно пытаясь таким образом защититься. — Он отправился привезти эту Агату, которой ты все уши Коллекционеру прожужжал. Он действительно отправил Рандольфа одного. Одного, да-да! Потому что в данный момент он не хочет отказываться от Адальберта. Потому что, кроме Адальберта и меня, здесь ни души. Все ушли! Вся эта чертова халабуда рушится. «Серия Е», состоящая из физически одаренных объектов, полностью затонула. Это произошло очень быстро. А секция «Второе лицо» погребена под осыпью. Никто не мог этого предположить! Адальберт в ярости. К чему все это приведет? Здесь все летит в тартарары, а Коллекционер, несмотря ни на что, продолжает собирать экземпляры. Он сумасшедший, совсем сумасшедший!

Какое-то мгновение Адам безучастно смотрел на хрипящего Майберга, а потом отвесил ему две звонкие затрещины. Майберг тут же задержал дыхание. Лицо его посерело, по нему пошли пурпурные пятна. Глаза выпучились сильнее обычного. Леа уже стала опасаться, что Майберга хватил удар, и он вот-вот свалится замертво. Но потом он открыл рот и втянул в легкие воздух, словно собирался изо всех сил закричать; однако вместо этого он покраснел как свекла и наконец снова задышал ровно.

— В таком случае, в данный момент здесь есть только Адальберт и Коллекционер? — В глазах Адама зажегся опасный огонек.

Майберг кивнул.

— Но система электроснабжения утратила надежность. Если сквозь стены просочится еще больше воды, она может на краткое время выйти из строя.

— И что с того? — поинтересовался Адам — мысленно он уже мчался по лабиринту переходов.

— Двери, которые отделяют нас от изголодавшихся объектов коллекции, запираются с помощью электричества.

Леа онемела. Однако сценарий, вспыхнувший у нее в голове, и не был создан для того, чтобы облекаться в слова. Неудивительно, что остальные помощники Коллекционера предпочли бежать. Короткое замыкание — и здесь, внизу, разверзнется ад.

Адам негромко выругался и запрокинул голову, пытаясь собраться. А точнее, для того, чтобы попрощаться с идеей положить конец бесчинствам Адальберта и Коллекционера. Как раз в тот миг, когда он собирался скомандовать Майбергу выступать, Леа приблизилась к нему на шаг и коснулась его плеча.

— В одной из этих темниц заперт Этьен Каррьер.

Адам смотрел на нее словно громом пораженный. В другой ситуации Леа истерически захихикала бы, но сейчас она слишком хорошо понимала, какую бурю вызвало в Адаме ее признание.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?

— А когда еще мне было об этом говорить? Ты ведь перешел от желания сожрать меня к желанию только полакомиться довольно внезапно.

На миг глаза Адама полыхнули подозрительным огнем, а потом он твердым голосом произнес:

— Мы заберем его. — Но в глазах его по-прежнему горел нехороший огонь.

— Не уверена, что это хорошая идея. — Леа закусила нижнюю губу, не зная, что именно сказать. С одной стороны, она опасалась того, что ее и одержимого демоном, полубезумного Этьена Каррьера больше не будет разделять металлическая дверь. С другой стороны, она понимала, как важно для Адама освободить друга, которого он считал погибшим. — Профессор немного не в себе, — нерешительно произнесла она.

Адам на мгновение остановился, затем кивнул.

— Я уж как-нибудь с ним справлюсь.

Они шли по-спартански освещенным коридорам. Трещины в стене вещали о близком конце этого никому не нужного подземного мира. С каждым шагом, сделанным по подземной империи, давление в ушах у Леа становилось все сильнее и сильнее, пока ей наконец не начало казаться, что голова ее зажата в тиски.

Когда они прошли мимо первых металлических дверей, на них тут же обрушилось рычание демона. Леа обеспокоенно заметила, что рычание звучало более неприкрыто. Может быть, все дело было в присутствии Адама или в предстоящей опасности обрушения стен пещеры. Кроме того, в нем появились агрессивные нотки, которых она раньше не замечала. Одержимые демоном пленники совершенно вышли из-под контроля. Больше не было заманивания, не было игры. Только освобожденное, взрывоподобное, неприкрытое желание отпраздновать кровавое веселье.

Взгляд Леа то и дело возвращался к лицу Адама, снова превратившемуся в неприступную маску. Но в его глазах она видела только замешательство и неуверенность. И это странным образом беспокоило ее.

Когда они очутились в коридоре, оканчивавшемся камерой Этьена Каррьера, рев демона снова утих, но напряжение не спадало. Адам остановился возле металлической двери и принялся ее внимательно изучать.

— Введи код, — потребовал он от Майберга, стоявшего рядом с ним.

— Не могу. — В голосе Майберга послышалась смесь страха и злорадства. — Этот экземпляр принадлежит Адальберту, и только ему одному. Он хранит его как зеницу ока. Он ни за что не допустил бы, чтобы я хоть одним глазком взглянул на его драгоценного Этьена.

Майберг истерически расхохотался, да так, что у Леа заболели уши. Похоже, Адам испытывал сходные ощущения и грубо схватил его за плечо.

— И ты вспомнил об этом только сейчас, когда мы очутились в этом чертовом тупике? — зарычал Адам на причитавшего человека.

— Здесь же должно быть что-то вроде контрольной рубки, — принялась рассуждать вслух Леа. — Когда я была там, в гостях, Адальберт наблюдал за происходящим при помощи камеры. Должна же она где-то находиться.

— Да, у него в мобильном, — ответил Майберг. Впрочем, все его злорадство при виде ярости Адама улетучилось. — Можно видеть происходящее во всех камерах на мониторах, но они стоят в личных комнатах Коллекционера, которые находятся по другую сторону кабинета.

— Великолепно, — застонал Адам. Он уперся вытянутыми руками в двери и обреченно повесил голову.

Мягкое сотрясение пола заставило Леа вздрогнуть.

— Мы не можем сидеть здесь и надеяться, что дверь откроется сама по себе. Давай испробуем несколько цифровых комбинаций… Адальберт помешан на Этьене. Какие цифры приходят тебе на ум в связи с Этьеном?

— Этьен и цифры? Вообще ничего не приходит на ум. Этот человек целиком состоит из букв, точно так же, как и ты. — Руки Адама подломились, и он несколько раз ударился головой о металлическую дверь. Майберг не сводил с него восхищенного взгляда.

— Ну, — лихорадочно соображала Леа. — День рождения Этьена, день рождения его любимого поэта, число его любимых поэтов…

Адам бросил на нее через плечо неприветливый взгляд, а потом в глазах его зажегся огонек понимания. Одним прыжком он очутился у дисплея и ввел последовательность цифр. Дверь со стоном распахнулась, и Адам, ухмыльнувшись, указал рукой на шлюз, словно цирковой зазывала.

— День, когда Этьена перевоплотили — по чистой случайности это также день смерти Виктора Гюго. Только благодаря этому Этьен мог помнить его все это время.

Когда в шлюзе включилось слабое освещение, Адам принялся искать на второй двери дисплей.

— Нет, — тихо произнесла Леа, беря его за руку. — Она сейчас сама откроется. — Адам ответил ей, слегка сжав ее руку, и она почувствовала, как задрожали пальцы. Все его тело было словно под напряжением, но, когда вторая дверь открылась, он застыл в неподвижности. Леа крепче сжала его руку. В сумеречном свете она увидела, как Адам кивнул, а затем вошел в комнату, бывшую на протяжении последних лет личным адом Этьена Каррьера.

29

Прощание

За столом у камина, в котором горела новая лампа накаливания, задушевно беседуя, сидели Этьен Каррьер и его мучитель Адальберт. Перед ними аккуратно стояли пустые чайные чашки. На одной из них была трещина, точно так же, как и на одном из стекол очков профессора Каррьера.

— Смотри-ка, добрый мой Адальберт: к нам в гости пожаловала кровь, — радостно провозгласил профессор Каррьер. Он ловко поднялся из кресла и пошел им навстречу с распростертыми объятиями. — Дорогие друзья, как хорошо, что вы пришли!

Он расцеловал Адама в щеки, но тот даже не шевельнулся. Затем очень элегантно подхватил свободную руку Леа и запечатлел на ней идеальный поцелуй.

Адам безмолвно смотрел на друга. Несомненно, причудливый порыв чувств Каррьера вызвал в нем замешательство, с которым он не мог так просто совладать. Леа нервно следила за его застывшими чертами лица, догадываясь, что Адам не в состоянии справиться со взрывоопасной ситуацией. Может быть, она должна была объяснить Адаму состояние профессора несколько подробнее.

Пока Каррьер обрушивал на них шквал ничего не значащих фраз, оцепенение Адама прошло: нерешительным взглядом он обвел комнату, но то, что он увидел, казалось, расстроило его еще больше. И, словно решив не страдать в одиночестве, он протянул руку, выудил из шлюза Майберга и затащил его в комнату. Тщедушный человечек огляделся в ярком свете неоновых ламп и метнул тоскливый взгляд на открытую металлическую дверь.

Все это время Адальберт сидел в кресле, вплотную подтянув к себе колени — ну ни дать ни взять воспитанный гость за чашечкой чая. И только губы были так крепко сжаты от гнева и удивления, что совершенно потеряли свой цвет. Наконец вид помощника вызвал у него реакцию.

— Майберг, ты жалкий червяк, — прошипел он, сжав зубы. — Я тебя уволю.

Услышав эти слова, профессор Каррьер издал смешок, словно кто-то только что очень удачно пошутил. Потом взял Леа под руку и повел ее к полкам.

— Вы уже видели мою коллекцию, хорошая моя? — защебетал он, указывая на стройные ряды любовных романов.

Леа мучительно отвернулась, не в силах понять, от чего по спине у нее побежали мурашки: от физической близости профессора или от его слов.

Тем временем преисполненный ненависти взгляд Адальберта блуждал от Адама к Майбергу и обратно. Кротовьих глазок Майберга совсем уже не было видно под трепещущими веками, а в свете неоновых ламп его потное лицо приобрело болезненное выражение. Хотя он и делал робкие попытки приблизиться к Адальберту, но темный шлюз оказывал на него просто магическое влияние. Терзаемый притяжением этих двух полюсов, он раскачивался из стороны в сторону.

— Что ж, — произнес Адальберт, медленно поднимаясь из кресла. — Сейчас мы с Майбергом уйдем. Вам троим, наверняка, есть что обсудить.

Когда он оказался на расстоянии вытянутой руки от Адама, из ниоткуда у него моментально появился электрошокер.

Леа тихонько вскрикнула и вздрогнула, а профессор Каррьер одарил ее сияющей улыбкой.

— Очень редкое издание, я понимаю, — провозгласил он, а пальцы его тем временем нежно прикасались к истрепанным корешкам.

Адам уставился на электрошокер. В этот миг Адальберт сделал попытку вытянуть руку, но Адам среагировал быстрее: он нанес нападавшему удар по запястью. Леа услышала потрескивание разрядившегося в пустоту заряда, увидела, как Адальберт попятился, все еще сжимая в руке оружие.

Адам хотел броситься на него, но в своих расчетах он не принял во внимание Майберга, который почуял свой шанс. Одним прыжком коротышка прыгнул Адаму на спину, обхватил руками шею и издал вопль ликования. Адам выругался и споткнулся. При этом он воспользовался своим положением, схватил Майберга за загривок и перебросил через плечо. Худощавая фигурка Майберга полетела вперед в тот самый миг, когда Адальберт предпринял очередную попытку атаки. Вот только разряд угодил прямо в лоб Майбергу, когда тот неудачно коснулся ногами пола. Глазки Майберга окончательно вывалились из орбит, равно как и опухший язык. А потом он словно мешок завалился на бок. В воздухе быстро распространился запах паленой кожи.

Адам отпрыгнул, словно его отбросило ударной волной. Широко раскрыв глаза, он опустился на колени и принялся маниакально встряхивать руками. Мгновение Адальберт недовольно смотрел на результат своей атаки, затем обернулся к Леа.

— Все время один и тот же трюк, — проворчала Леа, прячась за спину удивленно взиравшего на происходящее профессора.

Адальберт решил, что если нельзя заняться непосредственно Адамом, нужно просто приняться за его лучшую — смертную — половину.

Адальберт предпринял попытку выгнать ее из-за спины Каррьера, но узкая рука, словно тисками, сжала его горло.

— Мое, — прохрипел профессор Каррьер, выбивая электрошокер из руки Адальберта. — Как ты посмел, раб!

Словно любовник, он обхватил своего мучителя, который, хрипя, пытался защищаться. Против разъяренного демона.

Адальберту не помогала даже вся его бычья сила — аскетичный Каррьер держал его мертвой хваткой. Леа как завороженная наблюдала за тем, как профессор прижался губами к искаженному от ужаса рту Адальберта. Но поцелуй сломил сопротивление того, и он опустился на колени.

Леа видела разливающийся поток, а на гребнях его волн плясал демон. Дикий шум грозился разнести в пыль стены темницы, когда Каррьер нагнулся, прокусил вены на своем собственном запястье и прижал рану ко рту Адальберта.

Леа почувствовала, как ее обхватили руки Адама и попытались увести прочь.

— Не смотри туда, — мягко попросил он ее. Но она стряхнула его руки, будучи не в состоянии оторваться от завораживающего зрелища. Тогда Адам нежно поднял ее и предоставил самой себе, а сам зарылся лицом ей в шею.

— Недостойный раб, — безжалостно произнес Каррьер, когда Адальберт принимал смертоносный дар. Одним движением, в котором сквозила сила, Каррьер поднялся, оставив обессилевшего Адальберта лежать на полу.

Хотя это было подобно смертному приговору, лицо Адальберта преисполнилось восхищения. Его старый господин, который отказывал ему в перевоплощении, когда они были вместе, отталкивал его, наконец исполнял его самое страстное желание: демон Этьена Каррьера переходил к нему. И Адальберт был более чем готов принять эту судьбу, пусть даже она означала его уничтожение.

Адальберт моментально запрокинул голову, вся нижняя половина его лица была залита кровью. Словно кислота, ядовитая красная жидкость из жил Каррьера начала разъедать его кожу, на краткий миг соединившись с причудливым узором шрамов, которыми было усеяно лицо Адальберта. Затем она поглотила узор, обнажив челюсти и зубы. Уничтожение, словно пожар, опускалось ниже по горлу, зажгло огнем грудную клетку, а жадные языки тем временем расползались во все стороны, уничтожая все, что встречалось на их пути.

Все это время преисполненный тоски взгляд был устремлен на Каррьера. Пока и эти глаза, все еще полные жажды мести и злобы, не поглотил пурпурно-красный цвет.

Адам предпринял еще одну попытку увести Леа. Но тут Каррьер обернулся, и его неземной взгляд упал на нее. Он слегка наклонил голову, покачал ею и поманил девушку к себе указательным пальцем. Его филигранные губы исказились в жуткой ухмылке.

— Кровь принадлежит мне, — сказал он таким тоном, которым поясняют правила игры маленькому ребенку.

— Этьен… — бесцветным голосом произнес Адам, медленно отодвигаясь от Леа. — Опомнись, пожалуйста.

Но на этом благородном лице не осталось и следа Этьена Каррьера. Красота, наложившая отпечаток на черты лица, говорила о неприкосновенности демона. Плещущая через край сила и ослепительная красота, поющие песнь для Леа. Измученная девушка впилась ногтями в спину Адама, прижалась дрожащими губами к ткани, обтягивавшей его торс. Глубоко вдохнула аромат Адама и целиком сконцентрировалась на нем. Манить себя она позволит только ему.

Одним грациозным прыжком Каррьер оказался рядом с ними, поднял руку и, не колеблясь, ударил Адама по лицу. Прицельный, жестокий удар, но скорее похожий на отвлечение противника, чем на боевые действия. Голова Адама слегка мотнулась в сторону, и Леа услышала тихий стон. Прежде чем Адам успел выпрямиться, Каррьер снова поднял руку. Впрочем, он остановился, словно выжидая, чтобы Адам был готов для дальнейшего воспитания.

Но Адам не стал выпрямляться. Он застыл в одной позе, точно так же, как и Каррьер. Потом слегка повернул голову в сторону и посмотрел на своего друга сквозь пряди растрепавшихся волос. Мгновение они разглядывали друг друга, а потом бросились в бой. Они свое решение приняли.

Леа с ужасом наблюдала за схваткой мужчин. Она боялась, что Адам, несмотря на превосходящую силу и опыт, в длительной схватке проиграет некрупному Этьену Каррьеру. Слишком ярко сиял демон в его теле, окрыленный желанием наконец-то завести себе подданного, который полагался ему давным-давно.

Словно танцор, ускользал Этьен Каррьер от попыток Адама поймать его. Каждый раз он оказывался на долю секунды быстрее и решительнее. Он пользовался каждой предоставлявшейся возможностью нанести Адаму один из своих тяжелых ударов. Зато Адам был целиком и полностью поглощен тем, что отражал их, одновременно пытаясь зайти к Каррьеру с тыла. В отличие от своего друга, он не наносил ударов, и Леа заподозрила, что несмотря на то, что ситуация вышла из-под контроля, Адам пытался схватить профессора, при этом не атакуя его. Все это происходило с такой скоростью, что дух захватывало. Это был головокружительный танец насилия. И было очевидно, что Адаму не удается перехватить инициативу.

— Иди в шлюз! — задыхаясь, крикнул Адам.

А Леа об этом не хотела даже и думать. Не спуская глаз с обоих сражающихся, она ощупывала пол. Где же эта штука? И тут у нее от испуга перехватило дыхание. Мощным ударом в висок и ухо Каррьеру удалось заставить Адама покачнуться. Адам отступил на несколько шагов и едва не споткнулся о труп Майберга. Он прижимал руку к уху, открыв рот, чтобы таким образом уменьшить давление.

Этим воспользовался Каррьер и прыгнул к Леа. В его глазах пылал огонь победы. Но уже в следующий миг они наполнились удивлением, а за ним последовала боль. Тело Каррьера содрогнулось, дрожащие руки были всего лишь на волосок от Леа, будто он хотел просто нежно обнять ее. А затем он рухнул на пол, словно увлекаемый невидимой силой.

— А как ты думал? — закричала Леа на потерявшего сознание профессора, подняв электрошокер в обвинительном жесте. — Что я буду стоять как дура, и ждать, когда ты изволишь создать мне трудности? Я не такая легкая добыча, черт возьми!

Оглушенный, Адам брел к ней. Он попутно пнул лежавшего в странно изогнутой позе Каррьера. Когда тот не шелохнулся, Адам хотел было присесть на корточки рядом с ним, но вместо этого опрокинулся. Он устало протер глаза, а потом снова попытался подняться на ноги. Но истощение победило, и он снова обессилено опустился.

Леа хотела помочь, но внезапная дрожь едва не опрокинула ее навзничь: очередное землетрясение сотрясло комнату. Она в ужасе оглядывалась по сторонам, а руки тем временем пытались найти опору. Пол накренился, в книжную полку ударил кусок скалы, проломивший бетонную стену. В течение секунды трещина прорезала потолок, половина его тут же обрушилась и погребла под собой мягкий уголок вместе с трупом Майберга и шлюзом. Единственная все еще работающая неоновая лампочка висела на кабеле и освещала потолок, прямоугольник которого едва удерживался на нескольких поперечных балках. Над потолком зияла чернота, пустота, простиравшаяся между потолком и сводом пещеры.

Не веря своим глазам, Леа огляделась по сторонам, а поднимающаяся пыль застилала все. Осколки бетона запутались у нее в волосах и порезали незащищенную кожу лица.

Там, где скала проломила стену, в обе стороны ударили фонтаны. Сначала вода еще уходила в свежие щели в полу, но затем, когда Леа осознала масштабы катастрофы, на полу начали образовываться быстро увеличивающиеся лужи. Теперь было только вопросом времени, когда вода доберется до рассеченного электрического кабеля, свисавшего с потолка.

— И как нам теперь добраться до гаража? — бесцветным голосом спросила Леа. — Если он вообще еще существует.

— Мы вылезем наверх и найдем дорогу через лабиринт, — ответил Адам, взваливая на плечо безжизненное тело Этьена Каррьера.

Мгновение она наблюдала за тем, как он пытался встать с корточек с грузом на плечах. Хотя она понимала, что другой возможности нет, за произнесенные слова она себя возненавидела:

— Тебе придется оставить его здесь.

— Чушь. — Адам сидел, опустив голову, колени его дрожали от напряжения. Тем не менее, выпрямиться у него никак не получалось. Растекавшаяся по полу вода добралась до его босых ног.

— Адам, ты устал, а время уходит. Весь этот чертов побег из пещеры накроется медным тазом, если все затопит…

Адам грубо перебил ее:

— Он стоит того, чтобы рискнуть! — И, не глядя на нее, он снова опустил Каррьера на пол, схватил его за запястья и шаг за шагом принялся подтаскивать по направлению к обрушившейся части потолка. Когда Леа попыталась помочь, он оттолкнул ее. Не грубо, но достаточно красноречиво, чтобы заставить отойти в сторону.

Прежде чем вода полностью залила пол, а электрический кабель, вздрогнув, погрузился во тьму, все трое успели влезть на обрушившийся потолок. Хотя пол был опасно податливым и ломким, Леа застыла рядом с Адамом и все еще не пришедшим в себя Каррьером. Противоположная стена кренилась все сильнее, а фонтаны превратились в водопады. Леа видела, как поднималась вода. Она с удовольствием стала бы поторапливать Адама, но чувствовала, что он должен принять это решение один. При этом он выглядел настолько жалко, что у нее разрывалось сердце.

— Я не могу опять бросить его, — тихо произнес Адам.

— Тогда давай возьмем его с собой. — Она энергично схватила Каррьера под мышки и потянула. Это движение вызвало низкий гул в потолке. Тем не менее, Леа продолжала тянуть, пока Адам не схватил ее за запястье и не отвел в сторону.

— Нет, — мягко сказал он.

Охотнее всего она накричала бы на него, обругала или просто заплакала. Его печаль оказала на нее гораздо большее воздействие, чем любая агрессивная или вызывающая реакция, с которой он обычно к ней относился.

— Лезь, пожалуйста, наверх. — Адам встал на колени рядом с головой Каррьера и обхватил его лицо обеими руками. — А я сейчас догоню тебя.

В отчаянии Леа сжала губы, чтобы помешать пролиться водопаду слов, который с силой рвался наружу. Все в ней хотело застыть рядом с Адамом, но все же она выполнила его желание. Каждый шаг вызывал небольшой обвал камней, а когда она наконец добралась до не задетой разрушением части потолка, с нее ручьями стекал пот. Она жадно вдохнула воздух и тут же пожалела об этом: над потолком воздух был прохладный и какой-то неприятно густой — он в самом буквальном смысле слова склеивал легкие.

Осторожно вытянув руку, она коснулась массивного свода пещеры. Так близко! А что, если где-то там, в темноте, он опускается настолько низко, что прохода нет? Мысли Леа невольно вернулись к быстро поднимающейся воде в камере у нее под ногами. Если отвалится еще кусок скалы, и еще кусок…

Она машинально посмотрела вниз, на Адама, все еще сидевшего рядом с профессором.

— Адам, — сказала она скорее себе самой, чем ему. Но он поднял глаза, и по дрожи его плеч она поняла, что он очень хочет последовать за ней.

Словно услышав ее невольный зов, Каррьер открыл глаза. Очень медленно, словно поднимался занавес. Даже издалека, в слабом сумеречном свете Леа увидела, кто все еще стоял там, на сцене. Обеспокоенное лицо Адама свидетельствовало о том, что он тоже узнал демона.

— Только посмей! — зашипел на него демон, и это прозвучало как древний, всегда успешный приказ.

Губы Адама дрогнули, глаза сузились в щелочки. Он опустил одно колено на плечо Каррьера и прижал его к камням. Потом усилил хватку вокруг головы и одним усилием воли свернул ее набок.

Услышав, как хрустнула шея, Леа зажала ладошками рот. Зубами она прокусила губы и уже в следующий миг почувствовала во рту вкус крови.

Не колеблясь, Адам бросил тело Этьена Каррьера в воду. Там оно закачалось лицом вниз, медленно вращаясь вокруг своей оси, словно листок на поверхности озера. Пока Адам карабкался по остаткам потолка, рассыпавшегося в пыль под его ногами, Леа сглотнула изо всех сил и до боли напрягла челюсти. Когда Адам, пригнувшись, пролез мимо нее, он слегка задел девушку плечом — этого оказалось достаточно, чтобы вывести ее из оцепенения.

30

Темные потоки

Свод пещеры действительно опасно низко опускался в некоторых местах, так что их пришлось обходить и рассчитывать обход. Часть пути они проделали ползком на животе, а скальные выступы почти касались их волос, впивались в тела и царапали кожу. И все это происходило в полнейшей темноте.

Леа то и дело протягивала вперед руку, чтобы не потерять Адама. Она настолько сильно сконцентрировалась на звуке его дыхания, ставшем ее путеводной нитью, что все меньше и меньше обращала внимание на опасные для жизни ситуации. В ее голове не осталось места для мыслей, кроме легких звуковых колебаний, вызванных тем, что грудь Адама поднималась и опускалась.

Она отказывалась думать о том, удастся ли Этьену Каррьеру когда-либо выбраться из своей подводной клетки. Время от времени на пути встречались дыры в полу, точнее, в потолке, но она гнала прочь всяческие мысли о том, что там, внизу, может кто-то таиться или тоже отправился в путь. Не было места и для мыслей о том, каким образом они вообще выберутся наружу — потому что нигде не было путей для бегства. Ей даже не хотелось знать, ориентируется ли Адам вообще в этом абсолютном мраке.

Оглядываясь назад, Леа не смогла бы сказать, сколько времени они так ползли. Но когда ее глаз коснулся сумеречный свет, появился ответ, по меньшей мере, на три вопроса: Адам оказался отличнейшим следопытом. И они выбрались из надпотолочного пространства в том самом месте, где входили в кабинет: на развилке двух туннелей. Адам первым перебрался через сломанную кладку, затем помог спуститься Леа.

Девушка не смогла вовремя сдержать негромкий крик, когда ее ноги по щиколотку погрузились в ледяную воду. Ее нервы моментально включились, она ощутила болезненный порез между лопатками и едва не вскрикнула во второй раз.

— Я не знаю дороги к гаражу. — Она еще не закончила говорить, а уже рассердилась сама на себя за жалкие нотки в голосе. Какая польза теперь от самоуничижения? Путь закрыт, нет никакого смысла бегать по лабиринту коридоров и ждать, когда вода поглотит их.

К ее немалому удивлению, Адам не судил себя даже приблизительно настолько строго, как она. Он молча обнял ее, и девушка погрузилась в утешительное тепло. Через какое-то время она услышала голос у виска:

— Судя по всему, нам, по крайней мере, не нужно думать о существах, сидящих там, в кунсткамере: кто-то забаррикадировал входную дверь снаружи и разбил дисплей. Так что в качестве выхода нам остается только вертикальная шахта.

Леа слегка отстранилась от Адама и изучающе взглянула ему в лицо. К своему огромному облегчению, она не обнаружила на нем ни следа ярости или желания мстить, только печаль. И почти мимоходом она отметила, что он — несмотря на все напряжение последних часов — выглядит просто прекрасно. Только пара ранок вокруг глаз и лопнувшая нижняя губа свидетельствовали о стычке с Этьеном Каррьером.

Абсурдность того, что жизнь не может нанести вреда красоте ее любимого, вызвала у Леа улыбку облегчения. Но уже в следующий миг она заметила и кое-что другое: проба сил, которую он выдержал в камере профессора, словно пеленой затянула его лицо. События не могли ничего сделать с его внешностью, но девушка понимала, что они затронули суть Адама. Этого знания было ей достаточно.

Держась за руки, они вошли в туннель, где царил полумрак. С каждым шагом вода все прибывала и прибывала. Они прошли совсем немного, когда очередной глухой толчок землетрясения заставил подземную империю содрогнуться. Они резко остановились, потому что и без того слабый свет погас совсем. Начались повторные толчки, с потолка посыпались обломки камней. Просто чудом никто из них не пострадал. Они получили всего лишь по парочке новых ссадин и синяков — Адам немногим больше, чем Леа, потому что в последний миг, защищая девушку, склонился над ней.

Когда, наконец, включилось аварийное освещение, он произнес совершенно лишнюю фразу:

— Это все очень нехорошо.

Потому что она почувствовала то же самое: клич триумфа освобожденной мощи. Что бы из экспозиции Коллекционера ни было еще в состоянии дышать, теперь оно оказалось на свободе. Внезапно Леа захотелось, чтобы входная дверь была не только забаррикадирована, но и, кроме того, погребена под каменным обвалом.

— И как ты можешь противиться демону? — спросила она у Адама, который, все еще, защищая, обнимал ее. Тот улыбнулся. Своей кривой улыбкой, принадлежавшей ему одному.

— Предложение демона не такое заманчивое, как твое.

— Мое предложение? — неуверенно переспросила она.

— М-м-м. — Он пресек попытку немного увеличить расстояние между ними, еще крепче прижав ее к себе. — Твое предложение тогда, в пещере, когда ты так соблазнительно извивалась подо мной… Никогда еще со времен своего перевоплощения я не чувствовал себя настолько человеком. Похоже на то, что я оказался первым, кто противопоставил демону грехопадение. Разве не в том самый большой грех, чтобы отвернуться от своей Божественности? — Он негромко рассмеялся и игриво провел рукой по ее спине. — Может, стоит теперь называть тебя Евой…

И в тот же миг каждая мышца тела Леа напряглась.

— Вертикальная шахта, — хриплым голосом сказала она, хотя ей и было нелегко разрушать этот волшебный миг.

Адам слегка ослабил объятия.

— Понятия не имею, как нам подниматься. Понятия не имею, доберемся ли мы туда вообще.

Леа легонько хлопнула его по груди.

— Если кто-то здесь и имеет право отчаиваться, то это я! В конце концов, это мои легкие не смогут обходиться без кислорода продолжительное время. Так что если тебе дорого мое искусство соблазнения, то возьми себя в руки самым серьезным образом!

Адам рассмеялся.

— Ну, что ж, — сказал он, снова беря ее за руку. — Здесь внизу пахнет солью и водорослями. Может, мы все же сумеем отыскать путь наверх.

Адам услышал голоса задолго до того, как их услышала Леа. Внезапно он сильнее сжал ее руку, но ничего не сказал и просто продолжал идти дальше. Вода уже затрудняла каждый их шаг. Ледяная, она омывала их колени и прибывала угрожающе быстро — хотя туннель поднимался вверх. Встречавшиеся время от времени обломки скалы, лежавшие под темной водой, грозили стать ловушкой, но пока что Адам шел чуть-чуть впереди, и ему удавалось вести Леа по безопасным местам.

Сначала она услышала только шипение, искаженно отраженное от стен туннеля. Затем навстречу им устремились обрывки отдельных слов. Где-то в туннеле спорили два человека. Или, может быть, горячился только один, а второй лишь отделывался односложными замечаниями.

— Ужасно жаль, что из этого электрошокера ушел весь разряд. — Леа изо всех сил старалась бодриться. Адам взглянул ей в лицо и только потом согласно кивнул. Тем не менее, ей показалось, что он колеблется, словно разглядев, что скрывается за ее храбрым фасадом. Что ж, она ни в коем случае не станет стоять в стороне, ожидая, пока все разрешится само собой. Тот, кто отстанет, моментально превратится в утопленника. А именно этот вид трупов всегда казался ей самым страшным.

— Он не выдержит такого груза, — услышали они меланхоличный голос Рандольфа, когда взбирались по отвесному склону.

Они наконец выбрались из воды. Но дорога впереди не давала им возможности спрятаться. Над их головами склон, похоже, переходил в плато. Впереди показался свет, неестественный и холодный. А потом, словно вестник надежды, горячих от напряжения щек Леа коснулся легкий ветерок.

— Может быть, нам стоило бы провести переговоры, — едва слышно прошептала Леа. Адам нахмурил лоб, словно прямое решение проблемы нравилось ему гораздо больше. Но девушка просительно положила руку ему на плечо, и они обменялись взглядами: подождут еще немного и попытаются составить представление о том, что происходит наверху.

— Все это нарочно. Исключительно нарочно, да-да! — жаловался певучий голос Коллекционера. — А при всем при этом, все должно происходить быстро, наверх, к свету. Разве он думает, что Коллекционер будет вечно бродить в темноте вместе с объектами? Вряд ли. Нужно наверх, вот правильное решение. А теперь скорее!

— Нет проблем, — отвечал Рандольф. — Сначала поднимать вас или объект?

— Нет, он просто отказывается понимать! Такой великолепный экземпляр без надзора там, наверху, что за идиотская мысль. И это после того, как Коллекционер распростился почти со всей своей коллекцией. Такой тяжкий удар, а он сопротивляется. Упрямец, да-да!

— Мы спокойно можем стоять здесь и вести дискуссию, пока вода не настигнет нас. Для меня все равно выхода наверх нет.

— У него кружится голова, — послышался дрожащий голос Коллекционера. За этими словами последовали стон и звук, словно кто-то больно ударился об пол.

Эти слова Адам воспринял, как знак стартовать и преодолел последнее расстояние настолько быстро, что глаза Леа едва уследили за ним.

«Бросил!» — подумала она и тут же устремилась за ним.

Когда она перебралась через край, Адама, должно быть, только что оттолкнул Рандольф. Хотя великан производил впечатление очень измученного человека — левую руку он прижимал к телу, да и стоял не очень уверенно, — тем не менее, он принял защитную стойку. Только лицо его оставалось на удивление лишенным всякого выражения, словно предстоящая битва его ни в коей мере не интересовала.

Адам тут же оправился и принялся кружить вокруг Рандольфа. Вместо того чтобы целиком и полностью сконцентрироваться на своем противнике, взгляд Адама то и дело возвращался к стальной клети, заманчиво раскачивавшейся на подъемном тросе, свисавшем из узкой, темной шахты.

Зато взгляд Леа был прикован к Агате, которая, одетая только в прозрачную кофточку и брючки с рюшечками, ощупывала стены пещеры. Для нее оставалось загадкой, каким образом это загнанное существо могло удерживаться на высокой танкетке со сложной шнуровкой — да еще на неровном полу. Как обычно, Агату мало интересовала окружающая обстановка.

«Вообще-то с ее отстраненным выражением лица ей самое место в научно-фантастическом сериале 60-х годов», — подумала Леа.

— Только что поступила, — пояснил Коллекционер, сидевший на уступе. Он ткнул своим веером в Агату, а потом снова начал им обмахиваться. Начавшаяся схватка двух мужчин, происходившая всего лишь в нескольких шагах от него, интересовала его в меньшей степени, как и новый объект коллекции.

— Рандольфу пришлось приложить усилия, чтобы завладеть этим роскошным экземпляром. Нужно было как-нибудь сказать тигру, что у него есть достойный противник, который еще и может дать отпор. Экземпляры, которые расположены друг к другу благодаря познанию, как известно, разлучить очень тяжело. Что ж, добрый Рандольф решил эту проблему со второй половинкой объекта своим путем, так что Коллекционеру уже не нужно ломать голову над этим. Ужасно жаль. — Он покорно вздохнул, а Агата тем временем сделала искуснейший пируэт. — Ну, по крайней мере, оно того стоило.

Подчеркнуто медленным движением Леа поднялась и пошла по направлению к узкой стальной клети, следя за тем, чтобы не привлечь внимание погруженной в себя Агаты. Тем временем Рандольф достал ругающегося Адама и несколько раз ударил его головой об стену. Увидев это, Леа тут же изменила направление движения, чтобы броситься на помощь Адаму, когда визг выстрела внезапно заставил ее остановиться.

Коллекционер положил веер на колени и теперь держал в руках маленький старинный пистолет.

— Красивая штучка, не правда ли? — сказал он при виде задумчивого выражения лица Леа, а в глазах его читалась гордость обладателя. — Когда-то он принадлежал маман, у нее была слабость к подобного рода вещицам.

— Плохая была идея насчет выстрела, — произнес Рандольф и действительно нахмурился. Он отпустил Адама, и тот, оглушенный, сполз по стене и навалился корпусом на колено. — Слишком громко. Следующий толчок мог разрушить шахту.

— Пессимист, — ответил Коллекционер, устало отмахиваясь от него. — Теперь он наконец хватает объект и пускай себе едет вверх.

Рандольф равнодушно пожал плечами, чтобы в следующий миг издать сквозь зубы исполненный боли стон.

На стон боли Агата отреагировала как на кодовое слово: она замерла посреди пируэта, застыв, словно почуявшая опасность косуля. Ее пустые глаза оглядели лежащую перед ней комнату, и уже в следующий миг она спрыгнула по склону и исчезла в темноте.

Коллекционер вскрикнул от ужаса и отправил вслед беглянке пистолетный выстрел.

— Пусть опять поймает ее! — зарычал он на Рандольфа. Но гигант даже не стал делать вид, что собирается догонять Агату. Вместо этого он сосредоточенно прислушался, и словно в ответ ему раздалось глубокое гудение. Где-то в каменном массиве что-то пришло в движение. Не торопясь, оно непоколебимо вонзало в камни свои щупальца.

Послышался огорченный вздох Коллекционера. Деревянными движениями он поднялся и направился к склону. Когда в его поле зрения попала Леа, он внезапно остановился. Он направил на нее оружие и указал на стальную клеть.

— Без Коллекционера нет и коллекции!

Срываясь с места, Леа едва не завыла от ярости. Ну почему все всегда сводится к одному и тому же?

В углу как раз поднимался Адам, и Рандольф тоже заметил это. Он заломил Адаму руку за спину и самым грубым образом помог ему подняться.

Тем временем Коллекционер поволок скрежетавшую зубами Леа к стальной клети, и наконец вошел в нее сам. Он встал сбоку позади Леа, угрожающе приставив пистолет к ее спине, так, что выпущенная пуля пронзила бы ей правое легкое.

«Может быть, было бы лучше принять дар демона», — в отчаянии подумала она. Быть бессмертной — не самое худшее в этом безумном мире.

Коллекционер протянул руку и запер дверцу. Но прежде его тоскливый взгляд еще раз скользнул по уходящему вниз склону. Однако Агаты и след простыл. Зато где-то в туннеле послышался мощный рокот, неуклонно приближавшийся к ним.

Великан подошел вместе с Адамом к рубильнику и перевел его в положение готовности. Адам не сводил с Леа огромных от ужаса глаз, когда стальная клеть оторвалась от пола и пришла в движение.

— А он пусть приезжает позже, — великодушно произнес Коллекционер, обращаясь к Рандольфу. Но на лице его играла улыбка, словно он только что очень удачно пошутил.

— Я так не думаю, — ответил Рандольф и внезапно отпустил Адама. Тот моментально устремился к стальной клети, широко раскинув руки.

В тот самый миг, когда клеть исчезла в шахте, узкое плато наполнилось оглушительным ревом. Словно по мановению волшебной палочки, черный поток устремился вверх. В обгонявшей его звуковой волне тонули остальные звуки, когда вода силой прокладывала себе дорогу: гигантская водяная змея, мимоходом поглотившая стальную клеть, словно легкую добычу.

Прежде чем Леа успела осознать масштабы опасности, ее раскрытый для крика рот наполнился водой. Нервы завизжали от внезапно нахлынувшей ледяной волны, а тело ее уже куда-то понесло. Глаза видели вокруг только угольно-черное; и она ударилась всем телом о стальные прутья подъемника и о тело Коллекционера. Но все это было мелочью по сравнению с паническим страхом, охватившим ее, когда она поняла, что кислород вот-вот закончится. Мозг и легкие едва не взорвались.

Мгновение спустя клеть вырвалась на кипящую поверхность воды, и Леа отчаянно стала хватать ртом воздух. А потом клеть снова погрузилась в холодную воду. Леа снова швырнуло на Коллекционера, который бессильно болтался в воде рядом с ней.

Под ней зияла чернота, и в бурлящей воде Леа устремилась к свету, подобно тому, как цветок стремится к солнцу. В отчаянии она наступила на тело Коллекционера как на необходимую опору, чтобы пробить поверхность воды. Между сталью и водой было как раз достаточно места для ее головы.

Леа несколько раз жадно вдохнула воздух, словно стремилась набрать его в достаточном количестве для длительного пребывания под водой, когда заметила, что уровень постепенно понижается. Вода уходила, а воздух, касавшийся ее кожи, обещал тепло.

Тем не менее, она замерла в одном положении, вцепившись руками в прутья, целиком сосредоточившись на дыхании, в то время как ее тело опускалось вместе с водой на боковую сторону клети, ставшую теперь полом. От холода тело ее ослабло, и она больше не способна была ни на какое напряжение.

Когда клеть содрогнулась от нескольких легких толчков, Леа с трудом удалось открыть глаза. Все вокруг слилось в одно целое. Следующий рывок прутьев — и ее застывшие пальцы скользнули вниз. Тело откинулось назад, и она ударилась о Коллекционера.

Кто-то коснулся ее плеча.

— Приди в себя, Леа. Нам нужно торопиться. — Голос Адама звучал заботливо, но вместе с тем хрипло и устало.

Леа открыла глаза и увидела перед собой мокрого до нитки Адама, одной ногой упиравшегося в клеть, а другой — державшегося за узкий скальный уступ.

Она мечтательно посмотрела на него, словно это видение избавления было слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Что же за усилие воли понадобилось, чтобы вовремя добраться до клети и снова не отпустить ее в водовороте? Пока она, совершенно обессилев, боролась за каждый вдох, он, должно быть, был зажат между стеной и клетью…

В это мгновение в голове у Леа пронеслось бесконечное множество слов, но ни одно из них не сорвалось с губ. То были не настоящие слова, их нельзя было уловить и подарить. И, тем не менее, они были здесь, глубоко у нее в душе.

С трудом справляясь с закоченевшими руками и ногами, она перевернулась на бок, чтобы потянуться навстречу Адаму. Но от этого усилия ей стало плохо и ее стошнило. Изо рта и носа хлынула вода, обрушившись прямо на затылок Коллекционеру… который как раз только-только начал снова шевелиться. Когда Адам нетерпеливо схватил ее под мышки и хотел вытащить наверх, клеть угрожающе закачалась.

— Проклятье! — прошипел Адам и молниеносно дернулся назад.

Леа взглянула на его побелевшее от напряжения лицо и проследила за его взглядом: из-за высокого давления воды клеть качнулась в сторону в сужавшейся кверху шахте. Каната нигде не было видно; должно быть, он порвался, когда клеть тащило вплотную к скалистым стенам.

В тот же миг она осознала, что теперь только вопрос времени, когда сила тяжести возьмет свое и клеть снова рухнет в ледяную воду. И даже если ей тогда удастся выбраться, не будет никакой возможности вскарабкаться по отвесным стенам. Зато вода уже давным-давно отступила довольно далеко вниз. Одно неверное движение — и она самым жалким образом захлебнется.

Невероятный прилив энергии пронизал тело Леа, и она осторожно выпрямилась, следя за тем, чтобы лишний раз не раскачивать клеть. Ее уже манил конец шахты. Если Адам немного приподнимет ее, может быть, она сумеет дотянуться до верха. Девушка обеими руками схватилась за прутья по бокам отверстия. Теперь нужно только вскарабкаться к Адаму через открытую дверцу. Ее уже ждала его протянутая рука, а губы постоянно шевелились, словно он безмолвно подбадривал ее.

Но прежде чем она успела принять протянутую руку помощи, ее схватили сзади за свитер. Легкого рывка хватило, чтобы край клети царапнул стенку с противным звуком, болью отдавшимся в ушах.

Леа замерла на месте, даже дыхание задержала.

— Сначала Коллекционер, — прошептал голос позади нее.

— О'кей, — ответила Леа и медленно отпустила руки. Каждая мышца болью отозвалась на вынужденное движение назад.

А потом сделала нечто, на что раньше считала себя не способной: ее руки устремились вперед и обхватили голову Коллекционера. Палец ее инстинктивно нашел все еще живой глаз. Все внутри обмерло. Леа надавила. Заставила себя не обращать внимания на крики противника и угрожающее дрожание клети. Она выпрямилась и схватилась за протянутую руку Адама. Когда она хотела уже вцепиться в него, он схватил ее и сильным движением вытащил наверх. Она вытянула руки вверх и схватилась за край шахты. С помощью Адама она подтянулась и на животе отползла на безопасное от края расстояние.

Замерев только на миг, она бросила взгляд вниз, за край, и увидела, как Адам запер входную дверцу клети, уперся в скалу и изо всех сил пнул клеть.

Большего и не потребовалось: клеть освободилась из объятий скалы и вместе со своим ноющим грузом ударилась о воду, а затем исчезла в ней целиком.

31

Утренняя заря

Леа уже некоторое время смотрела на выбеленную солнцем и солью ветку сплавного бревна, выброшенного на берег, торчавшую из усыпанного ракушками песка в кругу света от лагерного костра. Наконец она вынула руку, которую прятала в длинных рукавах замшевой куртки на подкладке, и протянула к огню. Погруженная в свои мысли, она оставила на песке мокрые следы, а огонь рядом с ней потрескивал, распространяя живительное тепло.

Вверх поднимались серые полосы дыма, рассыпаясь в неярком сумеречном свете, проникавшем через заставленный коробками вход в пещеру.

Глубоко внутри, спрятанная за разнообразными каменными глыбами, скрывалась вертикальная шахта, которая вела в империю Коллекционера. Однако уже вскоре после того, как Адам и Леа оказались в безопасности, от стен начали отламываться все больше и больше камней и погружаться в наполненные водой глубины, поэтому уже даже нельзя было предположить о наличии в пещере шахты. Последний вход в кабинет оказался завален. Что бы там ни выжило, оно было заперто в вечной тьме.

Адам не захотел оставаться в дальней части пещеры. Поскольку Леа была слишком измучена и замерзла, чтобы идти самой, он понес ее навстречу угасающему свету дня и уложил в защищенном от ветра уголке у входа. Вскоре у него оказалась сумка с одеждой, провиантом и другими нужными вещами, которые, очевидно, Коллекционер хранил на всякий случай.

Переодетая в сухое, заряженная энергией, Леа погрузилась в глубокий сон, не тратя времени на размышления о мире, лежавшем перед ней. Когда девушка проснулась, то оказалось, что она осталась одна у огня, магическим образом притягивавшего ее. Адама и след простыл.

Леа осторожно прислушалась к себе, но наткнулась на пустоту. Никаких видений, никаких вызывающих тошноту воспоминаний. Пещерный лабиринт был близко и в то же время бесконечно далеко.

После короткого колебания она протянула ветку к огню и стала наблюдать за тем, как ее пожирает пламя. Потом она отбросила в сторону остатки и снова сконцентрировалась на красном тлеющем тепле, целительным образом оплетавшем ее тело. Она бессознательно обхватила руками колени и стала мягко раскачиваться из стороны в сторону.

Из этого состояния погруженности в себя ее вывел крик чайки. Ветер принес в пещеру шум волн. Бриз навевал на лицо спутанные пряди волос: скорее приглашение поиграть, чем нежное прикосновение.

Леа задумчиво потеребила нижнюю губу, потом встала, разминая онемевшие руки и ноги. Чужая одежда не облегала, мягкая ткань слегка раздражала ее чувствительную кожу. Дрожа, она присела на корточки, подвернула низ брючин и слегка покачнулась, вставая, когда у нее потемнело в глазах.

Она подумала о том, что нужно все-таки еще немного передохнуть. Но потом решила, что и так слишком давно не была на свету. Потребность почувствовать солнце на своей коже внезапно стала невероятно сильной.

Выйдя из расселины между скалами, Леа зажмурилась. В лицо ей, приветствуя, ударил терпкий ветер, гнавший громады туч по небу, словно предлагая совершенно особенное представление. Первые лучи солнца уже прокладывали себе путь сквозь отягощенные дождем каскады облаков, протягивали свои пальцы, и от их прикосновений блестели барашки волн. Море волновалось: его чистая сила несла прилив, взметая брызги, разбиваясь на тысячи мельчайших капелек воды.

Леа медленно шла по песку, забивавшемуся между пальцами босых ног. Он был еще влажным после только что ушедшей ночи, но, тем не менее, Леа чувствовала себя великолепно. Она наслаждалась покалыванием попадавших под подошвы осколков ракушек, нежилась под свежим соленым ветром.

Она оставила пещеру далеко позади и шла, окруженная строгим дюнным пейзажем. Перед ней лежал широкий пляж, на котором еще оставались следы ночного дождя. Ветер изменил направление; словно туман, поднимал он мелкие песчинки, тем самым превращая песок во что-то нереальное. Над морем громоздились черные тучи, словно пеленой сбрасывая вниз струи ливня.

С каждым шагом, приближавшим Леа к прибою, она четче осознавала бесконечную даль горизонта — болезненное воспоминание.

Вдалеке она заметила темную фигуру, шедшую прямо против ветра, устремившую взгляд на море.

Леа приближалась до тех пор, пока не разглядела, как ветер треплет одежду и волосы Адама, изо всех сил пытаясь подтолкнуть его босые ноги к лижущим песок волнам. Словно море хотело пригласить его окунуться… Потом Адам повернулся и взглянул на нее. Какое-то мгновение он просто стоял и смотрел.

Неподвижно.

Потерянно.

Но прежде чем Леа успела закричать от отчаяния, он улыбнулся и направился к ней. За его спиной разошлись тучи. Наступило утро.

Благодарности

Выражаю огромную благодарность моим дорогим Бастиану и Юстусу: без вас — светочей — было бы намного труднее опускаться в демонические миры.

Кроме того, я сердечно благодарю Еву и свою мать Зигрун за то, что не только всегда обеспечивали возможность отступления, когда я в очередной раз сливалась с клавиатурой, но и следили за каждой фазой развития «Одержимых». Я благодарю свою сестру Тини за вдохновение и свою подругу Мелани Фосшульте, потому что каждый раз, когда мы говорили об Адаме, меня подстегивали искры в ее глазах.

Также моя сердечная благодарность моим преподавателям Мартине Фогль, которая с такой кровью вычленила из романа самое лучшее, и Керстин фон Добшютц — она в ответе за налет элегантности на тексте. Кроме того, мне хотелось бы поблагодарить за всяческую поддержку агентство «Томас Шлюк».

[1] Розовое игристое вино. (Примеч. ред.).

[2] Сказка братьев Гримм, известная у нас как «Спящая красавица» (примеч. ред.).

[3] Дарджилинг — сорт черного чая, который выращивается в окрестностях одноименного города в северной горной части Индии в Гималаях. Плантации находятся на высоте 1500–2000 м над уровнем моря (примеч. ред.).

[4] Первый трек из альбома «Elephant» группы «The White Stripes», вышедший синглом в 2003 г. (примеч. перев.).

[5] Антипасти — общее название итальянской холодной закуски, ингредиенты которой различны в разных регионах (примеч. ред.).

[6] Традиционное греческое изделие, созданное из однородной тонкой шерсти овец породы «австралийский меринос» (примеч. перев.).

[7] Порода карпов, выведенная в Японии около 200 лет назад (примеч. перев.).

[8] Опера «Тоска», по имени главной героини Флории Тоска, написана композитором Джакомо Пуччини (прим. перев.).

[9] Самое известное произведение Ж.-К. Хюйсмана, также именуемое «библией декаданса».

[10] Румпельштильцхен (нем. Rumpelstilzchen) — сказка братьев Гримм о злом карлике, способном спрясть солому в золото (примеч. ред.).

[11] Утонченно, изысканно (англ.).

[12] Отрывок из песни группы «Pulp» из альбома «Different Class», вышедшего в 1995 году (примеч. пер.).

[13] Черный человек — персонаж детских страшилок во всех немецкоговорящих странах. В зависимости от региона, под Черным человеком подразумевается либо темный силуэт, либо мужчина в черных одеждах, либо чернокожий человек (примеч. пер.).

Оглавление

Демоническая серия — 1

Аннотация

Таня Хайтманн . Одержимые . Пролог . Среди ночи

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

Благодарности

Реклама на сайте