«Призраки рядом с тобой»

Пролог

Летние ночи коротки. За несколько часов предстояло сделать многое, и София с нетерпением ждала прихода темноты. Когда в сгустившихся сумерках уже невозможно было различить оттенки роз в стоявшей у окна китайской вазе, женщина поднялась с кушетки. Она долго прислушивалась и, убедившись, что поблизости никого нет, отворила замаскированную дверцу. Спустилась в потайную комнату, торопливо подошла к стоявшей в магическом круге колыбели.

— Барыня, я все сделала, как вы велели. — Румяная девка, кормилица ребенка, вышла из-за ширмы, поклонилась.

— Спасибо, ты свою работу выполнила. — София протянула кошелек.

— Премного благодарна, барыня. Куда теперь дочурку денете?

Графиня помедлила, раздумывая, стоит ли отвечать не в меру любопытной девке, и скупо пояснила:

— К отцу. Ступай, Анфиса.

Бережно переложив спящего ребенка в плетеную корзину и взяв со стола свечу, София направилась в дальний угол помещения. Ширма, расписанная хризантемами, скрывала еще одну неприметную дверь. Из подземелья потянуло сыростью, пламя свечи затрепетало… Рослой женщине пришлось нагнуться — сводчатый потолок касался головы. Не обращая внимание на неудобства, она быстро зашагала вперед. Зашуршала пышная юбка, скрипнула ручка корзины, и все смолкло. Замешкавшаяся Анфиса укоризненно смотрела вслед хозяйке.

Подземный ход вел за пределы усадьбы. София старалась не глядеть по сторонам, но даже в слабом свете свечи было заметно, как перекатываются в толще стен многочисленные бугорки. Они то почти сливались с плоскостью каменной кладки, то выпячивались, приобретая сходство с человеческими телами. Преследовавшие женщину существа изо всех сил старались вырваться из каменного плена, дотянуться до недосягаемой добычи.

Дурманящие запахи летней ночи лишили графиню последних сил. Она остановилась, пытаясь справиться с головокружением. Выждав минуту, быстро пошла по тропинке, спускавшейся к реке. Серебристые чешуйки лунного света усыпали дремлющие волны. Заросли ивы зашевелились, и раздался голос:

— Все готово, София Сигизмундовна.

— Хорошо, Анна. Надо быстрее отплыть от берега. Они рвутся на свободу, и мне все труднее удерживать их.

Невысокая толстушка приняла из рук графини корзинку, поставила ее на сиденье лодки. Ребенок всхлипнул, но тут же затих. София прыгнула следом. Лодка накренилась на левый борт, выпрямилась и, набирая скорость, поплыла на середину реки.

— Отлично. Вода — непреодолимая преграда для ожившего праха. Еще несколько верст, и о глиняных уродах можно будет забыть. — Расстегнув ворот платья, София достала серебряный медальон. — Амулет спрятан внутри. Проследи, чтобы никто не пытался отобрать его у Сонечки. Остерегайся красноглазых демонов. Они коварны и лживы, они принимают любое обличие, но больше всего любят притворяться людьми. Их можно узнать по красным искрам в зрачках.

Едва амулет оказался на шейке малышки, спутница Софии в упор посмотрела на графиню:

— Такие? — Лунный свет превращал ее лицо в маску, но в темных провалах глазниц теплились крохотные, похожие на догорающие угольки, искры. — Такие!

Женщина отпрянула, холеная рука скользнула в батистовую пену детской постельки:

— Я знала, что вы повсюду. Теперь вы погубили и Анну.

— Не лучшее тело из тех, что я примерял! — Тот, кого графиня назвала бы красноглазым демоном, а непосвященные — владелицей шляпной мастерской Анной Борвиновой, поднялся во весь рост. — Ты добровольно отдала амулет, тебе нечем защищаться!

Резкий хлопок разорвал тишину летней ночи. Стоявшее посреди лодки существо пошатнулось, осело на боки, потерян равновесие, с громким плеском опрокинулось в воду.

— Прости, Анюта. Тебе уже нельзя было помочь, ты умерла задолго до моего выстрела.

Перезарядив пистолет, женщина налегла на весла. С гибелью Анны Борвиновой все ее планы рухнули, и она не представляла, что ждет впереди. В одном София не сомневалась — надо во что бы то ни стало увезти малышку с проклятой земли, избавить от страшных преследователей, а потом вернуться назад и вступить в последнюю смертельную схватку с врагами. Громкий всплеск отвлек Софию от раздумий — метрах в десяти от лодки вода забила фонтанчиками, забурлила, запенилась. Из темных глубин реки поднималось нечто — опутанные водорослями руки, запрокинутое к звездам Лицо, сияющие пурпурным огнем глаза…

— Нас нельзя уничтожить, София, — монстр поднялся над водой уже по пояс, — зачем же ты убила Анну?

— Возвращайся в бездну! — голос Софии слился со вторым выстрелом, и красноглазый демон, содрогнувшись, вновь ушел под воду.

По днищу лодки зашуршали ветви полузатопленных кустов. Подхватив корзину, София побежала по мелководью. Она спотыкалась, намокшая юбка хлестала по ногам, сковывала шаг. Чутье не обмануло женщину. Не успев преодолеть и сотни метров, она едва не столкнулась с шедшим навстречу рослым мужиком. Встревоженный выстрелами, он бросил рыбачить, решив разузнать, какая беда случилась на реке.

— Графиня… — мужик опешил. — София Сигизмундовна…

Она узнала Степана. Того кузнеца, что прошлым летом подковал ее лошадь, обронившую подкову во время памятной прогулки с… София отогнала щемяще-сладкие воспоминания:

— Степан, ради всего святого, помоги мне! Нет, не мне — невинному младенцу.

— Я… барыня… — Кузнец тянул время, пытаясь понять, куда клонит эта шальная, взбалмошная барынька. — Мы завсегда, ежели что…

— Ты должен отвезти ее в Петербург. Вот тут, в записочке, адрес. По дороге нигде не задерживайся, ни с кем не разговаривай. Передашь малышку в руки тому человеку, с которым видел меня, когда подковывал Лорину.

— Черноволосому?

— Да.

— Сдается мне, барыня, я кое-что понял.

София с трудом сдерживалась — дерзость мужика не знала предела. И все же голос ее звучал мягко:

— Степан, думай что хочешь, но спаси ребенка. Я умею быть благодарной. Когда ты вернешься из Петербурга с письмом того человека, твоя вольная будет лежать на моем столе. Я освобожу и твою семью.

— Губить дитятю негоже. Только вы барыня, верно, шутите, куда я поеду с грудным младенцем?

— Как мне тебя уговорить, упрямец! Или легче найти другого, посговорчивей?

— Не серчайте, барыня. Моя жинка дитё второй год кормит.

— Вот видишь, Степан, как все хорошо складывается, — София нашла силы улыбнуться, — вместе и поедете. Только не медли. Я сама вас провожу. На постоялом дворе ждет тройка, быстрая как ветер — домчит хоть на край земли. Только прошу тебя — сам правь, сам запрягай, ни с кем не говори и пуще чумы опасайся людей с красными искрами в глазах.

— Так то ж нелюди. С православным человеком такое отродясь не случится, далее если всю Масленицу в трактире прогуляет. Окосеет — да, но чтоб глаза искрили… Ох, не понять вас, господ… — пробормотал под нос Степан. — Только, барыня, без обману, бог накажет.

Они вышли на проселочную дорогу. София почти бежала, подстраиваясь под широкий шаг мужика, но так и не отдала ему драгоценную ношу.

Рассвело. Солнце еще касалось горизонта, но чувствовалось, что день будет знойным. София возвращалась полем. Страх отступил, и хотя под наливающимися соком колосьями в толще земли за ней следовали злобные нежити, женщина чувствовала себя счастливой. Она надеялась, что Сонечка вскоре будет в полной безопасности — отец сумеет защитить и воспитать малышку. София знала, что лишилась магической защиты серебряного талисмана, но это не омрачало ее радости. Обезопасив дочь, она обрела большее — спокойствие и теперь могла бестрепетно заглянуть в глаза Бездне.

Часть первая. Призрак из башни

Всё началось с появления Зинаиды Логиновой. Вообще каждый приезд Петькиной двоюродной сестры ознаменовывался необычными происшествиями, а порой и почти детективными историями. Однако все они не могли бы пойти ни в какое сравнение с тем, что произошло этим летом. Наверное, мой рассказ может показаться неправдоподобным и надуманным. Что ж — я сама с трудом верю, что происходящее не является кошмарным сном завсегдатая психбольницы.

За окном ясная морозная ночь, и звёзды, похожие на неподвижно повисшие снежинки, заглядывают в комнату. Я, Виктория Барышева, тринадцати с половиной лет от роду, сидя на кровати в собственной спальне, с трепетом ожидаю, когда стрелки часов подползут к роковым цифрам. На моих коленях лежит диктофон, и я шепотом, стараясь не разбудить родителей, рассказываю обо всём, что произошло за последние полгода. Но всё по порядку…

Шла вторая неделя летних каникул. Было жарко и скучно. Позавтракав, я задумалась, чем заняться — отправиться загорать на пруд или всей компанией махнул» на речку? Вода в реке намного чище, там можно вдоволь понырять и даже наловить перламутровых ракушек, но добираться туда надо в душном, пахнущем бензином автобусе. Пруд был рядом, но в него ежедневно погружали свои тела сотни, если не тысячи обитателей ближайших кварталов. Пока я раздумывала, в прихожей задребезжал телефон. Петька Толкачев сообщил хорошую новость — утром из Москвы прибыла его неугомонная сестренка. Зизи, а она предпочитала, чтобы ее звали именно так — имя Зинаида казалось ей старушечьим, — строила из себя крутую девчонку, была заводилой во всех компаниях и настоящим кошмаром для учителей. Скучать с ней не приходилось, Логинова всегда находила развлечения, и в ее обществе обычные каникулы превращались в сезон приключений. Я наскоро причесалась, вымыла посуду и приготовилась ждать гостей. Петька пообещал, что по дороге они зайдут за Сережкой Ивойловым, а это означало, что наша компания соберется в полном составе. Наконец в дверь позвонили.

— Приветик, Барышева! — Создание, стоявшее на пороге, имело такой продвинутый облик, что немедленно повергло меня в состояние лёгкого шока. За последние полгода Зизи здорово вымахала по всем направлениям, но потрясло иное — бывшая натуральная блондинка обзавелась невообразимой шевелюрой. Голову Логиновой украшал каскад красных, ярко-голубых и лиловых прядей, а на физиономии болтались блестящие побрякушки. Даже зубы заныли, стоило мне представить, сколько пришлось бы воевать с родителями, отстаивая хотя бы малую часть этого великолепия. Стоявшие позади Логиновой мальчишки почти превратились в невидимок. Во всяком случае, я их не замечала до того момента, пока Сережка не поинтересовался, можно ли пройти в дом.

Зизи прошлась по комнате, бесцеремонно осмотрела полки, письменный стол и, не найдя ничего нового, занялась моей скромной персоной:

— Есть конструктивное предложеньице, — она дотронулась до болтавшегося на моей шее медальона. — Не слишком стильная штуковина. Один мой знакомый отливает из серебра всякие фенечки, если твою бляху переплавить…

— И не думай. Это вроде семейной реликвии, я ношу ее чуть ли не с рождения. Если она пропадет, меня мама без пилы распилит.

— Как знаешь. Кстати, у меня возникла идея, — Зизи достала из болтавшегося на плече рюкзачка брошюру в яркой обложке, — утром на вокзале купила. Сей труд задал моим мыслям интересное направление.

Я прочитала название — "Путеводитель по геопатогенным зонам".

— Ну, и… — Петька вопросительно посмотрел на сестру.

— Дамы и господа, сей фолиант содержит бесценную информацию о вашем городе. Хотите узнать, где находятся датируемые тринадцатым веком захоронения погибших от чумы горожан? Выяснить, в каких районах города можно наблюдать полтергейст? Наконец, просто узнать названия улиц, на которых по статистике чаше всего ломают конечности?

— А зачем нам ломать ноги?

— Пойми, Петька, ломать будут другие, а мы станем наблюдать за этим процессом со стороны, — Зизи бегло перелистала страницы. — Третий километр шоссе на Москву пользуется дурной славой у автомобилистов. Регулярно происходящие на этом участке трассы "беспричинные" аварии уже унесли несколько человеческих жизней…

— Может, там видимость плохая, туманы или просто асфальт скверно положили, — предположил Толкачев.

— И в книге приводятся конкретные адреса? — перебил приятеля Сережка Ивойлов.

— В том-то и дело! Видите — схема. План города, на котором звездочками отмечены различные аномалии. Вот вам и культурный отдых на месяц. Будем исследовать геопатогенные зоны. Познакомимся с неведомым и таинственным. Может быть, встретим живое привидение.

— Они мертвые, — уточнил Петька.

— Кто?

— Привидения. Если бы они были живыми, они не могла бы считаться призраками.

— А если бы мертвыми, то не бродили бы по домам.

Идея Логиновой особенно понравилась Сережке Ивойлову. Последние месяцы он так основательно увлекся "ужастиками", что даже забросил свои любимые гонконгские боевики. Перспектива воплотить в жизнь голливудские кошмары и лично поучаствовать в поисках монстров, зомби и космических пришельцев его окрыляла. Он готов был идти за Логиновой куда угодно. Вечный скептик Петька Толкачев долго отнекивался, пытаясь втянуть сестру в спор о здравом смысле и отсутствии чудес в подлунном мире, но не выдержав бешеного напора Зизи и Сережки, согласился участвовать в их затее. Я поддержала их сразу, но без особого восторга. Рассказы о не нашедших покоя душах, вампирах и людях, в полнолуние становящихся волками, напоминали детские сказки, и вряд ли на них стоило тратить время. Впрочем, Зизи всегда умела делать из занудной мухи веселого слона, поэтому предполагалось, что мы не соскучимся во время поиска несуществующих чудовищ. Желая поддержать беседу, я спросила:

— И с чего же мы начнем?

— Создадим штаб. В нем будут храниться спецоборудование, отчеты о проделанной работе, вещественные доказательства вмешательства потусторонних сил. Где бы нам его разместить… — засунув большие пальцы за ремень обрезанных по колено джинсов, Логинова с сосредоточенным видом пару раз пересекла комнату по диагонали, — может быть… нет, или…

— А если хранить это дома?

— Пошло. Где таинственность, конспирация? Виктория, ты стала бы хранить секретные материалы в тумбочке у кровати? Дом на перекрестке Кутузовской и Пионерской еще не отремонтировали?

Петька отрицательно замотал головой. Зизи щелкнула пальцами обеих рук

— Отлично! Башня над домом и станет резиденцией неустрашимых охотников за привидениями!

— Но почему там? — поинтересовался Ивойлов, мечтавший услышать новую сказочку. — Что, в башне геопатогенная зона?

Глаза у Зизи были крупные и совершенно невинные, она явно что-то задумала:

— В книге ничего не сказано о доме с башенкой. В этом его основное достоинство — наш штаб должен быть надежно защищен от всякой чертовщины, да и само место вполне романтично. Люблю простор, высоту. А ближайшая аномальная зона — это сквер с памятником Пушкину, про него написано: "Обратите внимание, на площадке перед фонтаном никогда не садятся голуби, будто бы избегая этого ничем не примечательного места".

Надо признать, Логинова была права. Монументальный "сталинский" дом, возвышавшийся на перекрестке двух главных улиц нашего города, давно привлекал к себе авантюристов среднего школьного возраста. Его жильцов расселили три года назад, поставив здание на капитальный ремонт. С тех пор оно ветшало, теряя стекла и штукатурку. Подъезды с парадными и черными ходами, многочисленные коробки магазинов, подвал и чердак с гордо возвышающейся над городом башенкой — необычная архитектура пустующего дома превратила его в идеальное место для развлечений. Естественно, взрослые строго-настрого запрещали нам туда наведываться, опасаясь бомжей и наркоманов, тусовавшихся в подвале. Прошлым летом вместе с Зизи и Петькой мы несколько раз проникали на запретную территорию, но на чердак слазить так и не удосужились.

Зизи высыпала на мою кровать груду хлама. Удивительно, сколько предметов могло уместиться в ее аккуратном рюкзачке! Проволочные рамки, самодельная доска для спиритических сеансов, свечки, какие-то блестящие шарики, кубики, веревочки, несколько карманных зеркал, компас, лупа, спички, фотоаппарат-"мыльница" — всего не перечислишь. Как пояснила главная охотница за привидениями, этот набор предназначался для выявления и исследования геопатогенных зон. Не понимаю, когда Логинова успела раздобыть столько барахла, если идея изучения паранормальных явлений возникла у нее утром, часа три-четыре назад? В последнюю очередь она бережно извлекла со дня рюкзачка фонарь, погладила его ребристую рукоятку и положила прямо на подушку. Мощный фонарь, настоящий маленький прожектор, служил предметом зависти всей нашей компании. Пробираться по темным лестницам, швыряя направо и налево сноп света, было действительно круто. Ради такого удовольствия стоило прогуляться в заброшенный дом.

Выйдя на улицу, мы запаслись продававшимся тут же, у самого подъезда, мороженым и отправились в путь. Жара превзошла худшие ожидания, и минут через пять я уже сожалела, что согласилась участвовать в игре. Пока мы бродили по городу, роняя на мягкий асфальт капли расплавленного мороженого, нормальные люди купались в прудах, фонтанах, ваннах или, сидя в тени зонта, наслаждались ледяной газировкой. Впрочем, зная упрямство и настойчивость Зинаиды Логиновой, можно было предположить, что выбора для нас не существовало — Зизи будто магнитом тянуло к заброшенному дому, а Петька, Сережка и я волей-неволей шли следом.

Проникнуть на территорию стройки оказалось несложно. Огораживающий ее бетонный забор кое-где покосился, и в образовавшиеся щели могли протиснуться далее довольно тучные субъекты. Дождавшись, когда улица обезлюдела, мы быстренько прошмыгнули за ограду. Дом производил унылое впечатление — разбитые ступени подъездов, заколоченные крест-накрест двери, закрытые ржавыми листами оконные проемы, плешивая штукатурка, из-под которой виднелась сетка дранок и почерневшие доски… Когда-то я приходила сюда за ржаным хлебом и рогаликами с корицей, которых почему-то не продавали в других булочных. Ностальгические воспоминания прервал Сережка Ивойлов — толкнув дверь крайнего от булочной подъезда, он обнаружил, что створки открываются вовнутрь. Прошмыгнув под перекрещивающимися досками, мы оказались в просторном полутемном помещении. Разбитые бутылки и тряпки под лестницей свидетельствовали о посещаемости дома.

— Бомжатник… — пробормотала Зизи, наморщив веснушчатый носик, — штаб охотников за привидениями должен выглядеть респектабельней. Может быть, на чердаке будет поуютнее?

Лестница с красивыми коваными перилами привела нас на последний, шестой этаж здания. Просторная лестничная клетка, три двери, сломанная детская коляска в углу, серый от пыли потолок… Ни люка, ни лесенки, ведущей на чердак, мы не обнаружили. Холод нежилого помещения пробирал до костей, и мы поспешили спуститься вниз. На улице нас встретили жара и солнце. Честно говоря, привычный зной оказался намного приятнее атмосферы брошенного, умершего дома. Неужели Логинова заставит нас обследовать остальные подъезды в поисках этого дурацкого люка? Запрокинув голову, я посмотрела вверх — прямо над нами возвышалась таинственная, недосягаемая башенка. Она имела два этажа — нижний, с множеством окон, и верхний, представляющий собой открытую всем ветрам беседку. Венчала башню высокая остроконечная крыша. Когда во время весенних каникул наш класс ходил в краеведческий музей, экскурсовод рассказывала и об этом доме. Оказывается, башенка была самой высокой точкой в нашем городке, с которой можно увидеть все его закоулки.

— Что, если проникнуть туда через булочную? — задумчиво произнесла Зизи.

Отогнув уголок ржавого листа, закрывавшего витрину, мы протиснулись внутрь булочной. Некогда знакомое помещение было неузнаваемо. Строительные леса перегораживали его вдоль и поперек, превращая в сложный, многоуровневый лабиринт. Узкие полоски света, пробивавшиеся сквозь щели, делали его еще более таинственным и запутанным. Пока мы глядели по сторонам, Логинова выбралась в подсобку, и оттуда послышался ее голос:

— Скорее сюда!

Не знаю, кто проектировал такие дома, но их планировка таила немало сюрпризов. Кто бы мог подумать, что одно из помещений магазина выходило прямо в подъезд жилого дома! Правда, подъезд оказался черным — узеньким, замызганным и жалким, совсем не похожим на парадные хоромы, по которым мы бродили минут десять назад. Логинова походила на взявшую след гончую. Не тратя времени на разговоры, она вихрем взлетела на шестой этаж и, не останавливаясь, вскарабкалась по металлической лесенке, ведшей к заветному люку. Навесной замок, болтавшийся в ржавых скобах, ее не остановил. Зизи извлекла из бокового кармана рюкзачка какую-то проволочку и, ловко орудуя ею, вскрыла замок за пару минут. Это произвело на нашу компанию сильное впечатление — до сих пор мы подобное видели только в кино.

Встревоженные голуби захлопали крыльями, и поднятая ими пыль превратилась в золотые снопы — чердак освещали пробивавшиеся сквозь дырявую кровлю лучи солнца. Пока мы озирались по сторонам, Зизи снова "взяла след" и, перепрыгивая через покрытые лохмотьями теплоизоляции трубы и штабеля досок, помчалась к перегораживающей чердак кирпичной стене. Я не сразу поняла, что массивное сооружение было фундаментом такой легкой и изящной на вид башенки. Нам пришлось несколько раз обойти кирпичный многогранник, прежде чем Петька Толкачев заметил за грудами мусора очертания небольшой дверцы. Оттаскивая от нее хлам, мы основательно вымазались в голубином помете и выглядели довольно убого, особенно Логинова со своей немыслимой "боевой раскраской". За незапертой дверцей, едва различимые в полумраке, виднелись ступени винтовой лестницы. Вооружившись знаменитым фонарем, главная охотница за привидениями смело пошла вперед. Вслед за сестрой поднимался Петька, а мы с Ивойловым замыкали шествие. Я уже насчитала восемь ступенек, когда послышался протяжный скрип, и на наши головы хлынул поток солнечного света — Зизи проникла на второй, освещенный этаж башенки. Завершив подъем, мы оказались в шестиугольной комнате с большими окнами. Когда глаза привыкли к яркому свету, я осмотрела помещение более обстоятельно. Обращали на себя внимание паркетный пол, покрытый разноцветными пятнами, и темные прямоугольники на выцветших обоях с торчащими из стен крюками. Мебели в комнате не было, только по углам лежали пустые подрамники, смятые рулоны бумаги и обрывки картона. С первого взгляда становилось понятно — мы попали в заброшенную мастерскую художника. Наверное, он жил в этом доме, а когда начался капитальный ремонт, переехал и оборудовал студию в другом месте. Комната была довольно уютной и вполне подходила для нашего штаба, но, представив, сколько времени и сил ушло на ее поиски, мне стало жаль затраченных усилий. Тем временем Логинова опять оказалась под потолком — заметив лежащую на полу стремянку, она не замедлила ею воспользоваться. Зизи поднатужилась, с грохотом распахнула крышку и исчезла в светлом прямоугольнике люка. Вслед за ней и мы выбрались на смотровую площадку. Зрелище впечатляло. Под ногами лежал игрушечный город — зеленые пятна скверов, крыши домов, лента реки, миниатюрные машинки и люди-букашки, деловито снующие по своим делам… Картину дополняло чуть желтоватое, выгоревшее от зноя небо и огненный шар солнца, который, к немалому нашему удивлению, уже катился к западу. Едва я осознала, который теперь час, меня буквально скрутил голод — желудок напомнил о несъеденном обеде и приближающемся ужине. Я заторопилась домой. Остальные охотники за привидениями, похоже, испытывали те же чувства и без лишних дискуссий покинули нашу будущую штаб-квартиру.

***

После запоздалого обеда я все лее решила отправиться на пруд, но в дверях вновь появилась Зизи и предложила еще раз прогуляться к брошенному дому. Уговаривать Логинова умела, и я согласилась.

— Кстати, Зизи, а где Петька, неужели ты его не уломала?

— Гиблое дело, попал в распоряжение Петра Филимоновича. Они с делом то ли мопед собирают, то ли лодочный мотор. Это надолго. Зато Ивойлов от меня не скроется.

— Слушай, Логинова, с такой интенсивностью нас не сгоняли далее на субботники, нафиг тебе эти привидения?

— Чем больше народу, Барышева, тем лучше, поверь мне.

Сережка составил нам компанию, и мы втроем проникли в заброшенное здание на углу Пионерской. За время нашего отсутствия в башне ничего не изменилось, только заходящее солнце позолотило ее стены вытянутыми прямоугольниками, сделав еще уютнее. Рассевшись на полу, мы болтали о пустяках. Странно, но бездействие вполне устраивало обычно не способную и минуту усидеть спокойно Логинову. Смеркалось. Затеплились первые огоньки в домах, медленно наливался вишневым цветом закат. Зизи достала из рюкзачка свечи, расставила их на полу и начала "загробным" голосом читать "Путеводитель по геопатогенным зонам". Книжонка оказалась обычным "ужастиком", прикинувшимся серьезной научной работой. Жуткие и совершенно неправдоподобные истории особенно понравились Сережке Ивойлову. Он слушал Зизи затаив дыхание. Меня сказки из "Путеводителя" заинтересовали в меньшей степени, и, не теряя времени даром, я разбирала лежавшие по углам кипы бумаг. Размечтавшись, можно было представить, как работавший здесь художник в спешке забывает папку с эскизами или хотя бы подшивку старых журналов… тем временем Логинова подошла к разделу, посвященному Воскресенскому кладбищу, расположенному на западной окраине города. Оказывается, в полнолуние покойники имеют обыкновение вылезать из могил и бродить вокруг кладбища в поисках одиноких прохожих. Зизи умолкла, и в это время задетый неосторожным движением подрамник с грохотом упал на пол. Вздрогнули все, в том числе и неустрашимая Зинаида Логинова. И тогда во мраке возникло нечто… От удивления и неожиданности мой голос сделался хриплым:

— Идите сюда! Скорее!

Поднести свечу никто не догадался, поэтому в полумраке только угадывалось белое овальное пятно с живыми, честное слово, живыми глазами. Мы не сразу поняли, что перед нами незавершенный портрет. Зизи вынесла картину на свет и тщательно осмотрела. Темноволосая девушка с непривычными, но, возможно, красивыми чертами лица внимательно смотрела на нас со старого, немного провисшего холста. Ее фигура и одежда были намечены тонкими полупрозрачными штрихами, лицо казалось бледным и бескровным, но темно-синие глаза и изящная серебряная безделушка на груди казались не нарисованными, а настоящими.

— Здорово! — восхитился Сережка. — Давайте повесим ее на стену, тут даже подходящий крюк имеется.

Зря мы послушались Ивойлова, взгляд таинственной красотки преследовал, буравил затылки и заставлял опускать глаза.

— По-моему, пора расходиться. Лично мне после одиннадцати домой лучше не возвращаться, — первым нашел выход из неприятного положения Ивойлов, — завтра во всем разберемся.

— Верная мысль, — неожиданно поддержала его Логинова, — напишем доклад и приобщим к делу вещдок — этот портрет, как свидетельство какой-нибудь зловещей, потусторонней истории…

Пламя свечей затрепетало, хрупкие язычки пламени гасли один за другим, а по стенам метались черные тени. Нет, это были не наши силуэты. Я не закричала, не побежала и внешне, наверное, казалась невозмутимой, страх уже подчинил мою волю, делал своей рабыней. Спокойный голос Логиновой вернул способность думать и действовать:

— Объявляется эвакуация. Действуем по плану один! — скомандовала она и направилась к двери.

Никаких планов эвакуации у нас не было, но Зизи любила порядок и четкую последовательность поступков. Распахнув створку двери, она замерла — путь преграждала глухая кирпичная стена. Нас замуровали в башне, причем сделали это абсолютно беззвучно и неправдоподобно быстро!

— Невероятно! — пробормотал отступивший в середину комнаты Сережка. — Синеглазая, она…

— Уходим через окно! — не растерялась Зизи.

Рамы заклинило. Она ударила по стеклу подрамником, но прозрачная пластина даже не треснула.

— Снимите портрет! — послышался голос Сережки Ивойлова.

Идея мне понравилась — этой увесистой штукой можно было разбить самое прочное стекло. Но портрет синеглазой незнакомки будто прилип к стене, его не удавалось сдвинуть даже на миллиметр. Ко мне подбежал Сережка, попытался помочь — никакого результата, только ухмылка на губах нарисованной девицы становилась все шире. До меня не сразу дошло. Что изображение меняется на глазах. Лицо на холсте становилось все объемней и отвратительней, девушка незаметно превратилась в старую ведьму, и теперь мерзкая старуха собиралась выбраться из картины.

Зизи с остервенением колошматила по стеклу драгоценным фонарем. Видимо, она случайно накала кнопку, и темноту прорезал сноп ослепительного света. Изображение потеряло объем, впечаталось в плоскость холста… Логинова соображала быстро. Она направили луч прямо на страшный портрет — подрагивающий круг света наделено удерживал чудовище внутри картины.

— Все под контролем. Вводится второй план эвакуации! — голос Зизи звучал бодро. — Вика, в рюкзаке веревка, по ней мы спустимся на крышу. Когда выберемся на смотровую площадку, надежно привяжи конец веревки к перилам и слезай вниз. Никто никого не ждет. Встретимся у подъезда. Шевелись, Барышева!

Трехметровую стремянку я преодолела с ловкостью цирковой обезьяны. Откинула крышку люка, выбралась на площадку, принялась торопливо разматывать веревку. Спешка едва не испортила все дело — моток выскользнул из рук и полетел в проем открытого люка. Я все лее успела подхватить конец шнура и невольно посмотрела вниз. В комнате происходило что-то ужасное. Движения моих друзей были замедленны, они еле шевелились — Сережка полз по ступенькам стремянки, Зизи отступала перед выбравшимся из портрета существом. Монстр продолжал меняться, с каждым мгновением утрачивая человеческие черты. Обличье безобразной старухи оказалось тонкой скорлупкой, из-под которой все явственней проступало нечто, имя которому еще не придумали на нашей Земле. Это существо пришло из бездны, где не было ни добра, ни света. Я не отрываясь следила за происходящим. Зыбкое марево, укрывавшее чудовище, пожирало свет — луч фонаря съеживался, становясь бледнее и тоньше. Рука карабкавшегося по стремянке Ивойлова коснулась последней ступеньки, но было уже поздно… Люк на смотровую площадку начал затягиваться тонкой, липкой на вид пленкой. Спустя мгновение она превратилась в бетонный пол, выщербленный и слегка растрескавшийся. Глядя на него, можно было сказать, что плиты уложили не одно десятилетие назад. Вот только из старого бетона торчал конец той самой, оброненной мною веревки…

Темно-синее небо, сверкающая россыпь огоньков под ногами — это сон или явь? Неужели Зизи и Сережка погибли, неужели в жизни могут происходить подобные чудеса? Ночь оказалась неожиданно холодной, и, стоя на открытой площадке, я успела продрогнуть. Зизи собиралась спуститься с башни на крышу и оттуда пробираться на чердак. Похоже, она выбрала единственно возможный путь. На уроках физкультуры я недурно лазила по канату, спуск по тонкому шнуру, болтавшемуся на высоте седьмого, а то и восьмого этажа меня пугал. Раздумья плодили сомнения, поэтому, подергав замурованную веревку, я быстренько перекинула ноги через перила и начала спуск.

Шорох, донесшийся из недр башни, воскресил в памяти случившееся. Что, если мне вновь предстоит увидеть жуткое существо, пожирающее свет и чужие жизни, испуганные лица друзей, которым уже нельзя помочь? Пальцы разжались сами собой, и, даже не вскрикнув, я полетела вниз. Мимо пронеслись хлопающие на ветру ставни, за которыми виднелось заложенное кирпичами окно. Грохнувшись на покатую крышу, я заскользила к ее краю. Ажурная ограда предотвратила падение, но мои ноги уже болтались в пустоте шестиэтажного ущелья. Хрупкое ограждение явно не предназначалось для акробатических трюков. Мне пришлось пережить несколько неприятных секунд, прежде чем удалось вскарабкаться на крышу. Словно лунатик, я пролезла в слуховое оконце, спустилась в подъезд, добралась до дома.

***

То, что случилось позднее, было слишком банально — расспросы, волнения, переживания… Говорить об этом — впустую тратить пленку, а у меня только одна кассета. Конечно лее, историю об ожившем портрете никто всерьез не принял, но самым обидным было, что среди скептиков оказался и Петька Толкачев. Тот самый Петька, который по чистой случайности не сгинул в заколдованной башне вместе с Сережкой и Зизи.

Ранним утром место происшествия посетила довольно внушительная делегация. Несколько человек из милиции и родственники потерпевших собрались на чердаке брошенного дома, в очередной раз выслушивая показания единственной свидетельницы событий, ученицы 14-й средней школы Виктории Барышевой. Открыв дверь, я начала подниматься по винтовой лестнице. Страха не было, случившееся слишком походило на сон, а ночные кошмары всегда исчезают с первыми лучами солнца. Возникающие из пустоты стены, монстры, обитающие в портретах, принадлежали другому, фантастическому миру. Интуиция не обманула — реальность вступила в свои права. Пустая комната с окнами без стекол, прогнивший пол, стены, едва прикрытые лохмотьями обоев, а вокруг — городской пейзаж с голубыми далями и величественной перспективой, похожей на раскрашенную картинку. И никаких следов нашего ночного пребывания…

Еще перу недель сотрудники милиции мучили меня бесконечными расспросами, потом показали фотографии Ивойлова и Логиновой по местному телевидению, объявили розыск и на этом сочли свою миссию выполненной. Наш скромный городишко нельзя сравнить с Москвой или Петербургом, но и в сонной провинции стали намного спокойнее относиться ко всяким криминальным историям. А в случае с исчезновением двух подростков и особого криминала не видели — я слышала, как ведущий это дело следователь сказал кому-то по телефону: "Ребята удрали из дому. Одна девчонка, москвичка, задурила парню голову, а теперь их наверняка отловят в каком-нибудь столичном притоне". Я хотела возразить, зная, насколько абсурдно такое предположение, но промолчала, притворившись, будто ничего не слышала — моим словам все равно никто не верил.

Представить, что мои друзья погибли, я так и не смогла. Случившееся в башне было слишком нелепо, нереально и фантастично. Хотелось думать, что Сережка и Зизи просто отправились в далекое странствие и когда-нибудь обязательно вернутся домой. Сперва мне казалось — история только началась, впереди ждет много загадочного и таинственного, но день уходил заднем, не принося никаких сюрпризов. Тогда-то я осознала грустную истину — в отличие от сочиненных или снятых кем-нибудь детективов жизнь подбрасывает неразрешимые тайны, и, столкнувшись с неведомым, ты, скорее всего, никогда не узнаешь, что же произошло на самом деле.

Остаток лета прошел по стандартному сценарию — большую часть времени мы вместе с мамой провели на даче в Борисовке. Потом незаметно подкрался новый учебный год. В школе все было как обычно, и только пустующее место Сергея Ивойлова напоминало о трагической и неожиданной потере.

***

Тот день в первых числах октября я помню очень хорошо. Он начинался так обыденно и безмятежно. Сияло солнце, легкий морозец сделал опавшие листья похожими на хрустящие вафли, я возвращалась домой с пятеркой по геометрии и знала, что впереди меня ждут несколько часов полной свободы. Эту ночь родители хотели провести вне дома — юбилей лучшей маминой подруги нарушил размеренность нашей жизни. Оставшись без бдительного родительского контроля, можно было, например, допоздна смотреть телевизор или… Честно говоря, я еще не придумала других запретных развлечений, но перспектива окрыляла. А в реальности все оказалось намного скучнее. Первая половина вечера прошла быстро и бездарно, а ближе к полуночи я вспомнила о грядущем зачете по биологии. С Натальей Александровной лучше было не шутить, и, проклиная собственную рассеянность, я взялась за конспекты. Отчаянно хотелось спать, глаза слипались, рука с зажатой ручкой бесцельно скользила по странные… Стоп! Стряхнув дремоту, я уставилась на конспект — непонятная загогулина, похожая на круглый лабиринт, заклеймила не слишком ровные строки. Точно такой же орнамент "украшал" и три предыдущих листа. Тетрадь была загублена безвозвратно — Наталья Александровна не смогла бы простить таких художеств. Да, биология скверно влияла на неокрепший подростковый организм. Надо было спасать положение, но прежде, для прояснения сознания, я решила выпить чашку-другую чая.

Размышления о том, как закосить завтрашний поход в школу, прервал резкий звук. Оказалось, лопнуло небольшое внутреннее окошко между кухней и ванной комнатой. Сеточка трещин мерцала в косом свете ночника, и чем больше я смотрела на мерцающий узор, тем большее сходство он приобретал с рисунком на страницах конспекта. Ужас подкрадывался медленно, исподволь. Сперва произошедшее представлялось пустячной случайностью, потом возникла неясная тревога, потом сознание собственного бессилия и тихая паника. Чудовищное существо не отпускало своих жертв, они оказались связаны с ним навсегда. Монстр выжидал, а теперь пришел по мою душу. Я не пыталась бежать, сопротивляться, просто сидела в оцепенении, и, казалось, волосы мои шевелились от ужаса.

Не знаю, сколько прошло времени, но страх немного ослабил свою хватку. Воспользовавшись передышкой, я галопом помчалась по квартире, зажигая повсюду свет, потом плотно задернула шторы и включила телевизор. Зазвонил телефон. Ох, как глупо было поднимать трубку! На другом конце провода притаилась наполненная скрытой жизнью тишина.

— Алло! Алло!

Огромный паук, питавшийся человеческими душами, скрывался в паутине телефонных проводов. Чудовище с нечеловеческим лицом, ненавидевшее жизнь и свет, следило за мной отовсюду — из темноты окон, из призрачной глубины зеркал, из мглистого предрассветного тумана. Теперь оно подкралось по телефонному проводу, пытаясь проникнуть в мозг, подчинить своей воле.

Свет в квартире становился все ярче, лампы превратились в сгустки белого огня, воздух вибрировал, а черно-белые крапинки беспрограмья на экране телевизора послушно складывались в похожий на тугую спираль лабиринт. Трубка телефона все еще была прижата к моему уху, но аппарат зазвонил вновь.

— Прекратите это безобразие! Устроили грохот в три часа ночи!

В трубке звучал голос зануды-соседа. Старикан не переносил малейшего шума доносившегося из нашей квартиры, и если бы мог, давно запретил бы мне дышать. Но о каком грохоте могла идти речь, если сейчас в доме было тихо, как в неработающей стиральной машине? Я поинтересовалась происхождением взволновавших старика звуков. Дребезжащий голос пояснил:

— Возможно, для вас это музыка, но для нормального человека — шум, мерзость и какофония! Устроили дискотеку среди ночи! Да вас всех надо забрать в милицию!

Музыка? Пожалуй, он прав. Прямо перед моим носом надрывался магнитофон, донося до чуткого уха соседа успевшую основательно поднадоесть за лето песенку. И только вырубив звук, я заметила — в магнитофоне не было кассеты. Но это показалось скорее смешным, чем страшным. Тем временем свет перестал ослеплять, исчез разлитый в воздухе ужас. Кажется, беда миновала и на этот раз, чудовищное существо отступило…

***

В школу я пришла одной из первых. Дверь еше не открыли, и на ступеньках столпились, поеживаясь в утреннем тумане, несколько примерных второклашек. Они глазели на меня, как на невиданное чудо — столь рано мы, старшеклассники, в школе, как правило, не появлялись. О дальнейшем вспоминать неприятно — зачет по биологии я провалила, дома меня ждали разгневанные родители, успевшие переговорить со злобным стариканом. Впрочем, это не имеет отношения к теме рассказа… Сразу после уроков я окликнула Петьку:

— Толкачев, у меня к тебе дело государственной важности!

Как назло, реплику услышала Светка Акулиничева и тотчас же прошептала что-то на ушко своей подруге, круглой отличнице Таньке Панкратовой. Обе захихикали и покосились в сторону Петьки. Еще в конце прошлого учебного года Акулиничева объявила всем и каждому, что у Толкачева намечается серьезный роман с Барышевой, и теперь, наверное, думала, что нашла этому очередное подтверждение.

Примерно через полчаса, сидя на скамейке в сквере, я подробно рассказывала Толкачеву о жутких событиях этой ночи. Он сперва молчал, а потом поинтересовался:

— Ты, Барышева, случайно не того, — и покрутил пальцем у виска, — не переучилась?

— А что, похоже?

— В принципе — да. Странные какие-то у тебя видения.

— Может, скажешь, что и Зизи с Сергеем никуда не исчезли? Сидят себе дома и смотрят телевизор? Петька, ты же сам видел, в комнате все переменилось, исчезли холсты, подрамники, пол сгнил, стекла вылетели. Не могло такое произойти за одну ночь! Как мне доказать, что все случившееся реально?

— Никак. Ты и сама не веришь.

— Хорошо, Петька. Я расскажу все, что думаю, и попрошу об одном одолжении, а ты решишь, согласиться или нет. Договорились?

— Ладно.

— Я где-то слышала фразу — "если очень долго смотреть на бездну, однажды она посмотрит на тебя". Мы своими глупыми играми привлекли внимание какой-то злой силы, она следит за нами, а иногда, развлекаясь, демонстрирует свои возможности. Когда ей надоест играть, она превратит нас в соляные столбы, мерзких пауков, а скорее всего просто утащит в ад. Надо оторваться от преследования, запутать следы.

— Ну и самомнение у тебя, Барышева, неужели ты надеешься перехитрить самого черта?

— Просто пытаюсь спастись, уцелеть. И вообще…

Наверное, я слишком легко, не по сезону была одета, холод вдруг накрыл меня ледяной волной, пробрал до костей, кажется, даже затронул душу Неприятное ощущение прошло очень быстро, но я отвлеклась от разговора, рассеянно глядя на пустынную аллею сквера. По усыпанной тертым кирпичом дорожке одиноко брел старичок в клетчатом шарфе. У него была неровная, странная походка.

— Эй, Виктория, тебя и днем посещают призраки?

— Просто хотела спросить, тебе никогда не приходило в голову, что Зизи и Сережку еще можно спасти?

— Каким образом?

— Представь, что их похитила та самая злая сила. Чем больше мы соберем о ней информации, тем легче будет с нею бороться. В этом, собственно, и заключается моя просьба — давай вместе сходим в башенку, разузнаем, что к чему. Идти в одиночку я просто боюсь.

И тут за нашими спинами послышался шорох. Вероятно, я так изменилась в лице, что, глядя на мою физиономию, побледнел и Петька. Шум за скамейкой усилился, послышалось сдавленное хихиканье и топот ног. Не знаю, была ли это Светка или Танька, но одно оставалось несомненным — назавтра весь класс узнает мою версию исчезновения Логиновой и Ивойлова. После такого вряд ли можно было рассчитывать на помощь Петьки. Но, вопреки ожиданиям, он согласился, и, не заходя домой, мы отправились к таинственному зданию на углу Пионерской.

Башенка встретила нас знакомым интерьером. Казалось, здесь ничто не изменилось с того рокового вечера, когда мы при свете свечей читали "Путеводитель по геопатогенным зонам". Даже портрет висел на стене, на том самом месте, куда его повесил Сережка Ивойлов. Впервые у нас появилась возможность рассмотреть изображение молодой женщины при свете дня. На Петьку картина произвела сильное впечатление, а меня больше всего поразил амулет на точеной шейке красотки — он изображал тот самый загадочный символ, похожий на лабиринт или клубок змей. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что и в темно-синих глазах девушки отражались такие же закорючки. От портрета веяло чертовщиной, и это не мог не признать даже такой законченный скептик, как Петька Толкачев. Тем временем он без малейших усилий снял картину с крюка, перевернул и стал рассматривать изнанку холста. На побуревшей ткани на было ни подписей, ни знаков, только тоненькие паутинки по углам подрамника.

— Что будем делать?

Я пожала плечами. Наш визит в башенку только прибавил загадок.

— Вика, тебе не кажется, что над нами подшутили? Сперва принесли сюда этот антиквариат, потом, перед приходом милиции, спрятали, теперь — выставили вновь.

— И кто же этот шутник? — спросила я, уже догадываясь, каким будет ответ.

— А ты как думаешь?

— Она на такое не способна.

— Почему бы нет? У Зизи своеобразное представление о юморе. Вспомни, как рвалась она в башню, как всех подгоняла и торопила. Зизи заранее все подстроила, а теперь, как говорится, сидит в кустах и наслаждается произведенным эффектом.

— Петька, с тобой можно было бы согласиться, если не учитывать, что с момента ее исчезновения прошло уже несколько месяцев.

— Я слышал, как мама по телефону разговаривала с тетей Олей, — оказывается, Зизи уже несколько раз порывалась сбежать из дому. У нее давний конфликт с отцом, а заодно и с матерью, и со школой, и даже с участковым милиционером.

— А как же Сережка?

— Зизи кого хочешь уговорит.

— На этот раз, Толкачев, ты сам себе не веришь.

— Может быть, но и сказочки о привидениях меня не удовлетворяют. Прости, но я уже вырос из детского возраста и давно понял — чудес на свете не бывает. Пора по домам, Барышева, уроков сегодня — учить не переучить.

Прощаясь с Толкачевым, я испытывала неловкость, чувствуя себя смешной и наивной девчонкой. Даже представить тошно, что думал обо мне Петька! Наверное, яростно боролся с распирающим изнутри смехом, выслушивая мои рассуждения о злой силе, играюшей с нами в жестокую игру В самом деле, я так увлеклась всевозможной чертовщиной, что напрочь забыла о других, более реальных версиях. А помнить стоило, особенно если хорошо знаешь Зинаиду Логинову. Зизи обожала мистификации. На прошлых летних каникулах она поразила нас спиритическими сеансами. Самым удивительным в них было то, что самодельное блюдечко действительно двигалось, правда, рывками и с ужасным грохотом. Позже под столом совершенно случайно обнаружили сильный магнит от динамика и пару педалей для ног, при помоши которых он перемешался под столешницей. Разоблаченная Логинова призналась, что изготовить приспособление ей помог не кто иной, как Петр Филимонович, Петькин дед-тика А однажды она до истерики испугала Жанну Ханову. Высунувшаяся из-за шторы костлявая рука только дотронулась до волос Хановой, но этого оказалось вполне достаточно — уже на следующий день ее мамаша лично побеседовала с нашими родителями. Кстати, "кости" оказались слепленными из теста и для прочности обжарены в духовке… За год Зизи могла значительно повысить уровень спецэффектов. Что же касается ужасов прошлой ночи, я и в самом деле переутомилась, зубря биологию. Остается загадкой исчезновение Сергея Ивойлова, но и ее наверняка можно было объяснить, выражаясь языком Петьки, "с точки зрения здравого смысла". После разговора с Толкачевым история о монстре уже не казалась мне такой убедительной, и я начала думать о том, что не всегда стоит верить собственным глазам.

***

В школе меня подстерегал сюрприз. Я ожидала реакцию одноклассников на подслушанную Акулиничевой историю и далее почти смирилась с уготованной мне ролью городской дурочки, но такая встреча… Они набросились на меня, как журналисты на модного политика. Даже звонок не смог остудить страсти, и Нина Даниловна минут пять усмиряла класс, прежде чем все расселись по местам. Оставшиеся сорок минут я только и делала, что читала сыпавшиеся со всех сторон записочки, постепенно врубаясь в смысл происходящего. Легкое помешательство на паранормальных явлениях, охватившее практически всех учеников средних классов нашей школы, сделало меня е глазах окружающих не чокнутой дурочкой, а весьма значительной персоной, можно даже сказать, героиней. История, основанная на реальных событиях, да еще таких, как таинственное исчезновение людей, будоражила воображение и не могла остаться незамеченной. Загадочный портрет, монстр, поднявшийся из черной бездны, гаснущие без видимой причины свечи и возникающие из воздуха кирпичные стены стали основной темой обсуждения и в школьном буфете, и в спортзале, и в раздевалке. Слушая болтовню школьников, я невольно представляла ехидную улыбочку Логиновой — затеянная ею мистификация удалась на славу.

На большой перемене ко мне подошла Танька Панкратова и предложила поучаствовать в назначенном на эту субботу спиритическом сеансе. Я недолюбливала Таньку из-за ее дружбы со Светкой Акулиничевой, но, подумав, предложение приняла. Как признанный эксперт по привидениям, я не могла проигнорировать это событие, иначе со мной перессорилась бы примерно треть нашего класса. Именно столько гостей, человек девять-десять, собиралось посетить Панкратову У Таньки были удивительные родители, которые совершенно спокойно относились к толпам визитеров, навешавших их дочь.

В субботу, после трех часов дня, шумная компания ввалилась в квартиру Панкратовой и, едва успев стряхнуть снег с сапог, принялась за дело. Опыта проведения настоящих спиритических сеансов ни у кого из нас не было, поэтому каждое действие обсуждалось долго и бурно. Стемнело. Плотно задернув шторы, мы заперлись в гостиной. Танька освободила большой овальный стол (я всегда удивляюсь, почему Панкратовы держат в доме столько допотопной рухляди) и водрузила на него свечу из красного парафина. К этому Бремени Светка Акулиничева уже закончила свою часть работы, аккуратно и, надо признать, довольно красиво разукрасив лист ватмана. На белом фоне четко выделялся алфавит, слова "да" и "нет", маленький могильный холмик с черепом и парой скрещенных костей. Танька достала из серванта старинное фарфоровое блюдце, начертила на нем стрелочку и, перевернув, поставила на нарисованную могилу. Подготовка к свиданию с потусторонним миром завершилась. Теперь оставалось добиться самого главного — сохранить серьезность, что в такой большой компании было довольно трудно. Мы чинно расселись за столом, и Танька произнесла магическое заклинание, вычитанное в какой-то дамском журнале. Вытянутые пальцы рук замерли над блюдечком — оно не двигалось. Минуты две прошли в ожидании. Наконец, Юрка Петренко, известный балагур и непоседа, незаметно, как ему показалось, подтолкнул блюдце указательным пальцем. Настроенная на серьезный лад Панкратова ужасно возмутилась, а остальные то ли от нервного напряжения, то ли от избытка энергии начали хохотать. После приступа буйного веселья мы уселись за стол во второй раз. Юрку к участию в сеансе решено было не допускать, и он устроился на тахте, ехидно комментируя происходящее. Танька вновь произнесла заклинание. Затрепетало, задергалось пламя свечи. Такое случается с горящими свечками довольно часто, но в этот раз мигание произвело должный эффект — все почти поверили в возможность чуда. Осознав значительность собственных действий, Панкратова сдавленным голосом спросила:

— Дух, ты здесь?

— Да-а-а… — подтвердил Юрка.

Наш медиум на реплику на отреагировала и вновь поинтересовалась:

— Дух, ты здесь?

Дикий, невообразимый вопль сковал мою душу ужасом. Задетая локтем свеча упала, и комната погрузилась б полный мрак. Когда глаза привыкли к темноте, стало заметно слабое свечение, исходившее из угла, в котором сидел Юрка Петренко. Внезапно безжизненный тусклый свет озарил искаженное лицо Юрки — по нему скакали крошечные сероватые язычки пламени! И вновь комнату поглотила тьма.

В дверь что есть силы ломилась Танькина мама, испуганная донесшимся криком. Перескакивая через чти-то ноги и опрокинутые стулья, я бросилась к выключателю. Нащупав кнопку, помедлила, раздумывая о том, какая жуткая картина откроется собравшимся. Решительно зажгла свет. Помню эту сцену, как "стоп-кадр" — испуганные лица, стол, залитый красным, похожим на кровь, парафином, перевернутую мебель. Все взгляды устремились на застеленную гобеленовым покрывалом тахту. Юрки там не было, как не было и следов бледного серо-голубого пламени, испепелившего его. Кто-то додумался отодвинуть защелку, и в комнату ворвалась перепуганная Панкратова-старшая:

— Что случилось?

Обнаружить Юрку не удалось. Зато Светка Акулиничева заметила крохотную горстку пепла.

— Ну и игры у вас, ребята… — натянуто улыбнулась мать Таньки, — придумано неплохо, но недостаточно правдоподобно — от сгоревшего человека остается значительно больше пепла, и дымом в комнате почему-то совсем не пахнет. А вот орать дурными голосами вам, молодые люди, не следовало — это уже не смешно.

— Но, Анна Петровна, — попытался возразить Мишка Воронов, сосед и приятель Таньки, — дверь заперта, Петренко исчез, а квартира расположена на четвертом этаже.

— Исчезновение из запертого помещения — классический сюжет. Позволю себе предположить, наш юный друг незаметно выскользнул на лестницу, и только затем вы закрыли дверь.

Она не поверила нам. И не верила до тех пор, пока на следующее утро не позвонила мать Юрки Петренко — ее сын так и не вернулся домой… Поиски Юрки в точности повторили историю с расследованием исчезновения Логиновой и Ивойлова и не дали никаких результатов.

***

Время проходило незаметно и бездарно. Я много думала, пытаясь понять логику таинственных и жутких событий, обрушившихся на мою голову, но то ли не хватало интеллекта, то ли знаний, мои размышления оставались совершенно бесплодными. Очередная подсказка пришла неожиданно и со стороны. Иногда мне кажется, кто-то пытается направить мои мысли в правильное русло, но, как говорится, "шпаргалка двоечнику не поможет", и усилия таинственного советчика пропадали впустую. А произошло следующее…

Наша неутомимая "классная", историчка Галина Ивановна, не давала расслабляться своим подопечным даже на каникулах. Этой осенью все желающие могли на пару дней отправиться в Алексино, райцентр в трех часах езды от города. Целью поездки было знакомство со знаменитой усадьбой графов Вольских, чтобы затем подготовить доклад на одну из предложенных Галиной Ивановной тем. Я решила ехать — такие путешествия сближают, а сблизиться с историчкой мне было очень даже необходимо — за первую четверть я сильно "скатилась" по всем предметам, даже по истории и литературе.

Первую короткую лекцию я прослушала уже в электричке. Оказалось, что Алексино издавна славилось залежами особой, пригодной для изготовления фарфора глины. Промысел этот возник при графах Вольских, то есть в далекие дореволюционные времена. Современное Алексино, отстроенный в пятидесятые годы поселок городского типа, также обслуживал фарфоровый завод, единственное крупное предприятие, кормившее его жителей.

Остальное я увидела Городишко производил унылое впечатление — ряды пятиэтажек из красного кирпича, чахлые деревца, громада пропыленного завода. Характерная примета — на станции и вдоль шоссе толпились тетки, распродававшие с рук посуду и керамические безделушки. Я купила забавную собачку и хотела приобрести позолоченную чашку — подарок на папин день рождения, но передумала — при моей рассеянности она бы разбилась еше по дороге домой. Оставив свои вещи в местной школе, расположенной неподалеку от станции, мы на специальном экскурсионном автобусе отправились в усадьбу Вольских.

Галина Ивановна оказалась права — на это стоило посмотреть собственными глазами — средневековый замок на просторах нашей среднерусской полосы производил незабываемое впечатление. Впрочем, в виде замка был выстроен только один из флигелей барского дома, но именно он и привлекал наибольшее внимание посетителей. Сторож, подметавший аллеи парка, поделился с нашей группой интереснейшей информацией. Оказывается, во флигеле было множество потайных комнат и даже самый настоящий подземный ход, ведущий к реке, а идея постройки столь необычного сооружения принадлежала одной из хозяек поместья, сумасбродной особе, прожившей короткую, но бурную жизнь. Рассказ заинтересовал нас, зато когда началась настоящая экскурсия и речь зашла о "характерных особенностях помещичьего быта" и "архитектуре эпохи классицизма", мы поняли, что такое настоящая скука Я незаметно отстала от приунывших одноклассников, решив осмотреть все в одиночестве, а если повезет, то и побывать в необычном флигеле. Вскоре голоса и шаги стихли. К сожалению, у двери сидела старушка-смотрительница, которая никогда бы не позволила трогать руками экспонаты, и мне оставалось только смотреть на них. Я обошла просторную комнату, разглядывая стулья с гнутыми ножками, замысловато отделанную мебель, зеркала и картины на стенах.

Темно-синие глаза смотрели на меня внимательно и строго — женщина, чей портрет я впервые увидела в заколдованной башне, вышла из-за тяжелой портьеры… Иллюзия рассеялась — стала заметна сеточка трещин, покрывающих лицо и руки, край овальной резной рамы. Передо мной висело еше одно изображение таинственной красавицы — и только! Роскошный наряд из шелка и кружев, нитка жемчуга, заменившая серебряный талисман, тщательно прорисованное лицо, не менее выразительные глаза — вот, пожалуй, и все, что отличало этот портрет от первого. Подпись под рамой гласила: "Неизвестный художник середины XIX века. Портрет графини Вольской". Подойдя к дремлюшей смотрительнице, я кашлянула — она вздрогнула и открыла глаза.

— Извините за беспокойство, — в надежде расположить собеседницу я старалась выражаться как можно любезнее, — экскурсовод, как мне кажется, уделил недостаточное внимание биографии Софии Вольской, не могли бы вы…

— Могу, деточка. О ней никогда ничего не говорят — это правда. Молчат потому, что с жизнью и смертью Софии связана страшная тайна.

Я не люблю, когда меня называют "деточкой", но столь многообещающее вступление кого угодно сделает покладистым.

— Говорят о других. — смотрительница указала рукой в неопределенном направлении, — о тех, чьи портреты висят в парадном зале. История несчастной девочки, заблудившейся в темном лесу, неинтересна авторам диссертаций и монографий. Скорее это страшная сказка, и я расскажу ее до конца. До самого конца. Ты готова?

Я молча кивнула. Необычное возбуждение пожилой женщины меня несколько удивило.

— Слушай же… Граф Владимир Львович прожил с женой почти двадцать лет. Большую часть Бремени они проводили здесь, здесь родились и умерли оба их ребенка. Горе матери облегчала только маленькая Сонечка, осиротевшая в пятилетнем возрасте племянница графа. Скоропостижная смерть супруги сделала пребывание Владимира Львовича в усадьбе невозможным, и он отправился в долгое путешествие по Европе. Годы летели незаметно. Вдали от городской суеты, под кровом дома, дремавшего в ожидании хозяина, подрастала, казалось, всеми забытая Сонечка. Со временем она превратилась в застенчивую милую девушку с чудесным голосом — эти стены еще помнят его хрустальные переливы. Прошло почти десять лет, прежде чем завершились странствия графа. Летом 1831 года Владимир Львович Вольский вернулся в свое родовое имение.

Они встретились здесь, в этой самой гостиной. Удивлению и восторгу графа не было предела — за фортепиано сидела прекрасная незнакомка, и чарующие мелодии струились из-под ее пальцев. Но каким образом неизвестная красавица оказалась в его опустевшем доме? Граф не мог и предположить, что встретил Сонечку, ту самую малышку, чей звонкий голосок нередко тревожил его во время послеобеденного отдыха. Судьба Софии была предрешена — через полгода ее стали называть графиней Вольской. Многие не одобряли этот брак, но страсть графа оказалась сильнее разума и морали. София покорно приняла выпавший жребий, стала хорошей женой, но разве о таком муже мечтала она в девичестве? И только рождение первенца вернуло счастливый блеск ее глазам. Увы, это счастье было недолгим — мальчик умер от скоротечной болезни. Ее душа не вынесла такого удара. София переменилась, исчезли ее кротость и доброта, и старый граф удивлялся, как еще недавно он мог называть эту женщину светлым ангелом. О графине Вольской ходило множество слухов. Говорили, что она познала все тайны ада. Говорили, что ночами она приходила в фамильный склеп Вольских, и предки графа покидали свои могилы, выполняя любую ее волю. Говорили, что когда на небе сияла полная луна, и старинное венецианское зеркало, которое ты видишь у себя за спиной, отражало ее холодный лик, София, сбросив одежды… — старушка спохватилась и, сочтя меня малолеткой, виновато добавила — В общем, деточка, разное про нее рассказывали. Но граф по-прежнему любил свою жену. Он хотел видеть ее такой, как, прежде, хотел вернуть прошлое и не придумал ничего лучшего, как заказать ее портрет. Вот тогда и появился в барской усадьбе некий молодой художник, чье имя, увы, не сохранилось в людской памяти. Он был талантлив, хорош собой и умел покорять женские сердца. Не искушенная в любви, София поддалась его чарам. Казалось, это была окончательная победа дьявола — запретные чувства бросили влюбленных в самую бездну. Но любовь поборола демонов, терзавших смятенные души, указала путь к свету, и София попыталась исправить содеянное. Она не знала, что зло не отпускает тех, кто попал в его сети. София Вольская погибла загадочной и ужасной смертью. Тело, найденное неподалеку от реки, было обезображено настолько, что его долго не решались показать старому графу. А когда Владимир Львович все же настоял на своем и увидел останки жены, его хватил удар, и он утратил дар речи. Софию не хотели хоронить на освященной земле, но Вольский, несмотря на свою тяжелую болезнь, добился подобающих христианке похорон. Это все, что он мог сделать для своей несчастной жены.

— А что стало с художником?

— Этот непутевый парень покинул владения Вольских примерно за полгода до гибели Софии — граф больше не пожелал терпеть его присутствие в своем доме. Он сгинул без следа. Кое-кто говорит, что надгробие Софии — прощальный дар ее возлюбленного, но, скорее всего, это не так — мальчишка не посмел бы вновь встретиться с графом Вольским.

— Могила графини, наверное, не сохранилась?

— Отнюдь. Когда выйдешь из дома, слева увидишь колокольню. Ступай туда — там кладбище. По его главной аллее пройдешь до склепа Вольских, позади увидишь неприметную тропинку — она приведет к надгробию с плачущим ангелом, обойдя его справа, иди вперед, до тех пор, пока не увидишь нечто необычное. Подойди к этому месту — София ждет тебя там в полночь…

Последние слова смотрительница произнесла странным свистящим шепотом. Сперва я не осознала смысла сказанного и только немного испугалась за самочувствие старушки Зато когда поняла, о чем идет речь, захотела переспросить, но было уже поздно — закатив глаза, она медленно сползала со стула… В венецианском зеркале промелькнула какая-то тень, нервы мои не выдержали, и я завизжала. На шум сбежалась толпа, старушку стали приводить в чувство, а я, так ничего и не разузнав, отправилась на поиски своей группы

Вернувшись в здешнюю школу, мы стали готовиться к ночлегу. Оккупировав пару классов, расстелили на полу привезенные из дома одеяла и спальные мешки, а затем отправились в столовую. После ужина я отвела Толкачева в сторону:

— Помнишь, ты обещал помогать мне?

— Барышева, я не подписывал контракт, это была единовременная поддержка

— На картине из нашей башни изображена графиня Вольская. Я видела почти такой же портрет во время экскурсии.

— Случайное совпадение.

— Нет. Мне про нее многое рассказала смотрительница, старушка.

Петька вновь поддался уговорам и согласился участвовать в этой рискованной затее. Наверное, Толкачев только прикидывался трезвомыслящим скептиком, а на самом деле тоже сгорал от любопытства. Как бы то ни было, мы снова встретились в темном холле школы около одиннадцати вечера. Это было самое обычное типовое здание, но в тусклом сеете запыленной лампочки ее вестибюль превратился в жуткое подземелье. Казалось, из темноты за нами следят холодные мертвые глаза, а по углам затаились чудовища с гибкими щупальцами.

Дверь удерживал громадный деревянный засов, отодвинуть который, не наделав шуму, оказалось довольно сложно. Но мы с честью справились с этим делом и, никем не замеченные, выскользнули на улицу. Вокруг не было ни души — в рабочем городке рано ложились спать. Мы зашагали по узким, пересекающимся под прямыми углами улицам к расположенной на окраине Алексина графской усадьбе.

Ворота кладбища были закрыты. Я растерялась, не зная, что предпринять, но Петька, как всегда, действовал быстро и умело. Отойдя в тень, подальше от фонаря, он перемахнул через ограду и протянул мне руку Я кое-как вскарабкалась следом. В темноте кресты и надгробия были почти неразличимы, и казалось, что мы проникли в обычный парк.

— Надо выйти на центральную аллею, иначе заблудимся.

Я не возражала. В ответственных случаях Толкачев всегда брал руководство на себя. Склеп Вольских мы обнаружили довольно быстро. Увидев наглухо закрытую, припорошенную мусором дверь, я невольно вспомнила о тех опытах, что графиня проделывала с мертвецами. И в этот миг мне стало так страшно, так невыносимо страшно… Толкачев, который, к счастью, не слышал рассказа старушки о несчастной Софии Вольской, дернул меня за рукав:

— Виктория, не спи. Куда теперь?

— К плачущему ангелу. Здесь должна быть тропинка.

Вскоре из темноты возникла рыдающая над могильной плитой фигура.

— Это он. Обойдем его справа. Теперь, Толкачев, смотри во все глаза — мы должны увидеть что-то необычное.

— Самое необычное здесь — мы. Нормальные люди не ходят на кладбища по ночам.

— Смотри!

Кроны деревьев расступились, и на фоне звездного неба мы увидели силуэт пальмы с развесистыми, похожими на опахала листьями. Внезапный порыв ветерка не нарушил оцепенения тропической гостьи, будто она принадлежала к иному, неподвластному нашей стихии миру.

— Надгробие необычное, с этим нельзя не согласиться, — констатировал Петька. Приблизившись, он зажег фонарик, — но кто сказал, что вокруг него должны бродить призраки?

Низкая кованая ограда, серые шершавые плиты, уложенные ступенями, могильная плита, бронзовая пальма в изголовье, невысокая женская фигура, закутанная в покрывало. Скульптура, должно быть, изображала Софию Вольскую, но трещины и сколы обезобразили ее лицо до неузнаваемости. Зоркий Петька разглядел в складках накидки еще одну физиономию, точнее, морду чудовищного зверя, но, возможно, это нам показалось — неровный сеет фонарика и напряжение нервов могли творить и не такие "чудеса". Но все эти странности не шли ни в какое сравнение со свежей, сделанной губной помадой надписью на постаменте. Она гласила "Возвращайся, Соня, мы тебя ждем!" Видимо, спутавшаяся с чертом графиня имела поклонников и в наши дни.

— Петька, погаси фонарь, иначе она не придет!

Толкачев усмехнулся и выключил сеет. Примостившись на скамье соседней могилы, мы ждали появления призрака. Становилось все холоднее и все скучнее. Как всегда, присутствие Толкачева действовало на меня отрезвляюще, и я начала подумывать, что вновь попала с глупое положение. Но на этот раз неладное почувствовал именно Петька.

— Сейчас начнется, — прошептал он, указывая на прозрачное, едва различимое сияние, поднимавшееся над могилой графини.

И точно — началось. Стоявший в ее изголовье деревянный крест наклонился, послышался шелест осыпающейся земли. После такого начала ни один нормальный человек не стал бы дожидаться дальнейшего развития событий. Мы со всех ног рванули к выходу. Проносясь между шатающимися крестами и проваливающимися могилами, я краем глаза заметила серебристое облачко, похожее на женскую фигуру. Но нам было уже не до болтовни с призраками.

Остановились мы только посреди пустынной, залитой светом фонарей улицы. Уверенно пошли вперед, свернули за угол, вновь зашагали прямо по проезжей части, потом притормозили — унылые баракообразные дома, неотличимые один от другого, лишали возможности сориентироваться. Даже Петька был вынужден признать, что заблудился. Мы бродили по улочкам Алексина до тех пор, пока вышедший на работу дворник не объяснил нам, как пройти к средней школе

Наверное, со стороны это выглядело забавно — два школьника еще до рассвета изо всех сил стремятся проникнуть в любимое учебное заведение… А мне и Петьке было не до смеха, события развивались по худшему сценарию, и в вестибюле нас встретила разгневанная Галина Ивановна. Оставшиеся до отъезда из Алексина часы мы провели под домашним арестом, разбирая старые карты в кабинете географии и гадая, скажется ли ночной побег на оценке по поведению.

Разборка залежей бумаг и старых рекламных буклетов дала мыслям новое направление, напомнив о брошюре в яркой обложке, той самой, с которой и начались наши злоключения. Логинова утверждала, что в "Путеводителе по геопатогенным зонам" дом с башенкой не упоминался, но я-то знала, как Зизи знакомится с книгами. Обычно она открывала том на первой попавшейся странице, тыкала пальцем в текст и читала до тех пор, пока ее не отвлекало какое-нибудь другое, более интересное занятие. При таком подходе можно упустить многое, в том числе и сведения о доме с башней. Вся проблема заключалась в том, что у меня не было "Путеводителя" — он исчез в тот роковой вечер вместе с Зизи и Сергеем.

***

Возвращение из Алексина оказалось не слишком приятным — записка Галины Ивановны сильно испортила настроение и мне, и маме. А на следующий день после маленькой домашней бури я взялась за поиски "Путеводителя по геопатогенным зонам" Самые крупные книжные магазины разочаровали — среди множества изданий искомой брошюрки не обнаружилось. Тогда, без особой надежды, я отправилась в киоск у железнодорожного вокзала. Если не ошибаюсь, Логинова приобрела "Путеводитель" именно там, но с момента покупки прошло почти полгода.

Девушка в очках с необычайно толстыми стеклами разложила перед покупателем несколько книг по ведению приусадебного хозяйства.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась я к продавщице, едва привередливый дяденька, так и не купивший ни одной книги, отошел от прилавка, — в начале лета моя подруга приобрела здесь "Путеводитель по геопатогенным зонам", вы не подскажете, где можно его найти?

Девушка подняла голову. Вероятно, толстые очки обладали какими-то необычными свойствами, казалось, в ее глазах сияли крошечные красные искорки. Помедлив, она ответила

— Здесь. Он прямо перед вами. Правда, это бракованный экземпляр, последний. Обложка немного помята, мы его даже уценили. Возьмете?

Конечно же, я взяла. Сев на лавочку в привокзальном сквере и не обращая внимания на постепенно пробиравший холод, я погрузилась в чтение:

"…было замечено, что в определенных районах регулярно из года в год, из века в век случаются несчастья, беды и настоящие трагедии. Давайте возьмем карту нашего родного города, отметим на ней наиболее известные "нехорошие места" и соединим их прямыми линиями. Присмотритесь внимательнее — чертеж напоминает перевернутую пентаграмму, нижний луч которой указывает на самую высокую точку нашего города — холм у реки. По свидетельствуархеологов, именно на этом месте совершались языческие ритуалы, связанные с человеческими жертвоприношениями. Выбор древних не был случаен. Опираясь на тайные знания, жрецы умели отыскивать на местности так называемые Проходы — точки соприкосновения с другой реальностью, которую условно можно назвать Вселенной зла. Именно в этих точках обретали силу языческие божества, подчинявшие своей воле души поклонявшихся им людей. Необходимо с особой осторожностью относиться к подобным местам, избегая длительного пребывания в опасной зоне. Классическим примером негативного воздействия Прохода может служить дальнейшая история холма у реки. Интересно отметить, что на протяжении длительного времени это удобное с точки зрения градостроительства место не застраивалось, а одно время даже использовалось для захоронения самоубийц. Только в начале XIX века на холме был воздвигнут приют для умалишенных. Спустя десять лет после постройки пожар страшной силы уничтожил само здание и унес жизни почти всех обитателей приюта. Позже на холме был разбит парк. По свидетельствудошедших до наших дней документов, на его территории регулярно происходили несчастные случаи и бесследно исчезали люди. Октябрьский переворот положил конец "суевериям", и на месте заброшенного парка был воздвигнут жилой район. В Великую Отечественную войну эта часть города очень сильно пострадало от бомбардировок Заметная трагедия того времени — прямое попадание бомбы в подвалодного из расположенных на холме домов. Тогда погибло 64 человека, среди которых было 23 ребенка и две беременные женщины. Сейчас на месте многочисленных трагедий стоит так называемый "дом с башенкой", характерный образец сталинской архитектуры, построенный в конце сороковых годов. Последние годы не отмечены какими-либо негативными явлениями, происходившими в данной аномальной зоне. Однако всегда остается опасность, что люди, привлеченные иллюзией получения неограниченной власти, могут попытаться открыть Проход и разбудить дремлющих демонов…"

"Ничего себе, — подумала я, захлопывая книгу, — как Зизи ухитрилась пропустить эти страницы? Или наоборот, она все прекрасно знала и потому с такой настойчивостью стремилась в башню, придумывая глупые истории про охоту за привидениями? Неужели Логинова хотела разбудить демонов? Неужели она нас подставила? Впрочем, больше всех она подставила себя…"

Тем временем начал накрапывать дождичек, и я заторопилась домой. Вынырнувший из-за угла красный, весело позвякивающий трамвай появился очень кстати… Вошедший на следующей остановке контролер заставил "зайцев" зашевелиться. В кармашке моей сумочки всегда лежал неиспользованный билет, и, кажется, настало время его прокомпостировать. Билет, кошелек, ключи, все находилось на своих местах, все, кроме "Путеводителя". Он исчез таинственно и бесследно. Возможно, забытая книга осталась на скамейке, но, скорее всего, просто растворилась в воздухе. Этот вестник потустороннего мира уже сослужил свою службу — заманил в ловушку Зизи, а теперь поведал мне о страшном Проходе…

— Ваш билет, девушка.

Я засуетилась, делая вид, что ищу проездной. Карман куртки оказался подозрительно оттопырен, и из него виднелся краешек яркой обложки. Опять мои рассуждения оказались далекими от истины, а тут надо было еще объясняться с контролером!

***

Говорят, что перед новым годом случаются чудеса, и появление бесследно сгинувших Сережки, Зизи и Юрки вполне могло сойти за доброе новогоднее чудо. Впрочем, их возвращение только добавило загадок. Все трое помнили только то, как, стоя у дверей своих квартир, нажимали кнопку звонка, а события, произошедшие до этого момента, по-прежнему скрывал туман забвения.

В канун католического Рождества Зинаида Логинова уезжала в Москву. Несмотря на то, что поезд отходил в 22.20, мы расставались на вокзале. Петькин отец привез нас на машине и обещал подбросить меня до дома. Мы болтали ни о чем, глазели по сторонам и уже собрались пройти на перрон, когда Зизи неожиданно переменилась в лице и пробормотала

— Мы на минуточку. — После чего оттащила меня за руку в сторонку.

Честно говоря, я подумала, что у нее разболелся живот, но все оказалось намного сложнее:

— Поздравь меня, Виктория, я сошла с ума! Не перебивай, пожалуйста. Я не врала, когда говорила, что ничего не помню о своих похождениях. Чистая правда — все из башки вылетело. И вот, пока мы с тобой болтали здесь о погоде, вдруг перед глазами фейерверк, будто звезданули кирпичом по макушке. Чувствую — все, конец, подыхаю. Как же! Пришла в себя, как миленькая, будто ничего и не было. Вы мне что-то говорите, я вам что-то отвечаю… И тут возникает совершенно отчетливая мысль — я же отлично помню, что произошло в башенке. А потом еще одна — кажется, я свихнулась.

— Почему?

— Мои воспоминания похожи на бред, в жизни такого не происходит. Могу рассказать в качестве рождественской сказочки. Начну с того момента, когда заполыхали голубые ленты, и с натюрморта

посыпались яблоки.

— Логинова, ты о чем? Какие яблоки?

— Антоновские, если не ошибаюсь.

— Еще как ошибаешься — никаких натюрмортов в башне не было! Натюрморт — это фрукты, вазочки, а на стене висел портрет, то есть изображение человека. Именно из этого холста стало вылезать чудовище. Его удерживал свет фонаря, а потом сели батарейки.

— Фонарь жалко — так и сгинул. Кстати, чем отличается натюрморт от портрета, мне известно, я теперь в живописи разбираюсь, можно сказать, изнутри. А насчет различий, Барышева, все верно — любой бред индивидуален. Коллективных глюков не бывает. Но ты меня отвлекла — скоро подадут поезд. Так вот — сеет стал нестерпимо ярким, я потеряла вас с Сережкой из виду, а потом вырубилась окончательно. Дальше начинается самое смешное. Очнулась. Шевельнуться не могу. Смотрю — перед носом старинная мебель, везде таблички, и люди чинно расхаживают Некоторые нагло, в упор меня рассматривают. Потом заметила зеркало, темное, очень старое — в нем отражение женского портрета. Тут только дошло, этот портрет — я! Понимаешь, я стала картиной!

— А ты его раньше видела?

— Нет. Ходить по музеям — не мой стиль. День проходит, два — вишу. Скука жуткая Одно развлечение было — ночами, когда сеет луны падал на зеркало, в нем начинало твориться нечто странное. Мелькали неясные тени. Однажды коридор разглядела, по нему какие-то люди брели медленно, как слепые. Глаза видела — темные, красивые… В общем, я это зеркало вместо телевизора смотрела, а днем — дремала. Однажды едва не проспала такое… Угадай, кого я увидела?

— Меня.

— Точно. Как ты догадалась?

— Я была в усадьбе Вольских во время осенних каникул

— Черт! Странный какой-то бред, — Зизи рассеянно теребила свои разноцветные локоны, — быть такого не может! Ты спряталась за портьеру, а потом расспрашивала бабульку про мой портрет, так?

— Так. А потом старушка вырубилась.

— Я знаю, Виктория. Во мне что-то зашевелилось, будто разряд прошел, черная молния, смотрю, а бабулька — без чувств. Кажется, я ее едва не убила, точнее, то, что прошло сквозь портрет… Смотри, Петьку за нами послали, пора двигаться. Если совсем коротко — думала, буду висеть до конца дней, но однажды — шелк! Открываю глаза — лежу в башенке, прямо на полу, рядом Сережка посапывает. Короче, разошлись по домам. Звоню в дверь — открывает мне тетя и давай рыдать, а потом ругаться…

— Девчонки, поезд подали! — перебил Логинову подошедший Петька. — О чем секретничаете?

— О степени кружавчатости чулок, братишка.

Тряхнув разноцветной гривой, Зизи отправилась на платформу, к которой уже подполз усталый запыленный состав.

***

Вторая четверть незаметно и быстро двигалась к концу. До нового года остались считанные дни, и об учебе всерьез никто не думал Только Юрка и Сережка исправно посещали занятия, делая вид, что стремятся наверстать упущенное. Глядя на них, я со злорадством представляла лица московских педагогов, вновь увидевших пропащую Зинаиду Логинову. Им можно было только посочувствовать.

Признаюсь честно, я старалась быть веселой. Казалось бы, все плохое осталось е прошлом, к счастью, не случилось непоправимых потерь, но… Беспокойство закралось в душу едва не сразу после возвращения друзей. Эйфория встречи улетучилась, а неприятный осадок остался. Похоже, путешествие в Неведомое не проходит даром, оставляет свой след, клеймо. Парни переменилась, особенно Сережка Ивойлов. Его облик, привычки, характер остались прежними, и все же он стал иным. Это трудно передать словами, но временами возникало ощущение присутствия враждебной, чуждой нашему миру силы. Казалось, сквозь глаза Сережки кто-то подглядывает за нами.

Самым неожиданным новогодним сюрпризом стало очередное появление Логиновой. Она приехала утром 31 декабря, намереваясь отпраздновать Новый год в нашей компании. Остается только удивляться, как родители Зинаиды решились выпустить из объятий любимое чадо, до того пропадавшее неизвестно где около полугода. Впрочем, ее вид объяснял многое. Дернув за кончик скромного белого "хвостика", составлявшего ее новую прическу, Зизи состроила скорбную гримаску:

— Обменяла потерю имиджа на свободу. Иначе бы не отпустили.

Праздновать решили у Таньки Панкратовой. Ее родители вновь проявили чудеса либерализма и не только подарили к нашему столу бутылку шампанского, но и позволили веселиться всю ночь без присутствия взрослых. Отправившись к друзьям, они предоставили громадную квартиру в полное распоряжение дочери. Подразумевалось, что мы можем делать все, что заблагорассудится, естественно, не слишком выходя за рамки приличия. Категорически запрещалось только горланить песни, отплясывать чечетку на головах соседей, швырять с балкона снежки по живым мишеням и зажигать в комнате бенгальские огни. Самонадеянная Танька обещала выполнить все родительские условия.

Гости начали подтягиваться часам к шести вечера. Первыми пришли мы с Логиновой и Толкачевым. Петька даже не успел снять сапог, когда юная хозяюшка отправила его за продуктами. Она только теперь, за несколько часов до начала торжества, сообразила, что для полного новогоднего стола не хватает множества ингредиентов, например, крабовых палочек и кокосовых стружек… Пока Толкачев бродил по магазинам, мы приступили к сугубо дамскому занятию — стряпне и сервировке стола.

Танька возилась в гостиной, а Логинова и я оккупировали кухню. То ли ночью не удалось выспаться как следует, то ли на небе бушевала магнитная буря, но мне было явно не по себе. Я машинально крошила ножом колбасу и огурцы, чувствуя, как внутри меня все холодеет, смерзается, сьеживается.. Сложив грязные тарелки в мойку. Зизи неожиданно поинтересовалась:

— Барышева, что ты мне подаришь?

— Так я и скажу!

— Отдай медальон — мне позарез нужно серебро, из него отольют жутко продвинутое кольцо.

— Рада бы, но не могу.

— Зануда!

Зизи с силой швырнула в мойку половник, расколов сразу пару тарелок. Какие-то время мы работали молча. Холодные щупальца опутывали мое тело, ползли по ногам, поднимались выше… Под каким-то предлогом я вышла из кухни, подумывая, не стоит ли прилечь на диванчик. Невидимые щупальца ослабили хватку, позволив вздохнуть, но возвращаться назад я не захотела, поменявшись рабочими местами с Танькой Панкратовой.

Овальный стол, тот самый, за которым мы вызывали духов, производил сильное впечатление — на белоснежной скатерти едва ли не вплотную громоздились тарелки со всевозможными вкусностями и деликатесами. Пожалуй. Танька справилась с сервировкой без посторонней помощи. Переставив для порядка салатницу и блюдо с ломтиками хлеба, я прислушалась — доносившаяся из кухни болтовня Панкратовой постепенно сходила на нет, а фальшивый мотивчик, который насвистывала Логинова, по-прежнему звучал ровно и назойливо. Я отправилась за новой порцией салатиков. Танька стояла у плиты с бледно-зеленым лицом и отсутствующим взглядом. Зизи пребывала в обычном состоянии полной невозмутимости. Явно желая смыться из кухни, Панкратова предложила мне помочь донести яства. Склонившись над хрустальной салатницей, она прошептала:

— Ты не чувствуешь холод, пустоту? Вакуум, который высасывает?

Да, отличница и умница Панкратова умела точно формулировать свои ощущения. Вакуум, пустота, высасывающая жизнь… Неужели это как-то связано с Зизи?

— Эй, барышни, — донесся голос Логиновой, — я не умею ровно резать сервелат. Сами потом будете критиковать!

Я не успела ответить — в прихожей защебетал соловьем звонок. Вернулся Петька. Он ухитрился растратить все деньги, накупив хлопушек, петард и фейерверков, так и не воспользовавшись Танькиным списочком. Пока Панкратова делала ему выговор, в дверь вновь позвонили. На пороге нежданно-негаданно возник Юрка Петренко, которого никто не приглашал, и который, как всегда, "заскочил на три секундочки" Ближе к ночи появилась Светка Акулиничева, щеголявшая блестящей модной блузкой, до которой щуплая Светка не доросла на два-три размера. Не успела Танька захлопнуть за подружкой дверь, подоспели последние гости — Ивойлов и Мишка Воронов из параллельного класса, сосед и приятель Панкратовой.

Мы провожали старый год. Со смехом уселись за стол, со смехом вспоминали события недавнего прошлого. А необъяснимый холод все так же накатывал волнами, накрывал с головой, отступал, давая место веселью, вновь сковывал душу…

Полночь. Захрипели старые часы с эмалевым циферблатом, начали отсчитывать удары. Их голос слился с голосами колоколов на далекой Спасской башне, но, по-моему, Танькин хронометр расщедрился, добавив еще один лишний удар. Благополучно перебравшись в новый год, мы занялись дарением подарков. Зизи опередила всех:

— Чур, я первая! — Она вприпрыжку помчалась в прихожую и принесла оттуда яркий, объемистый пакет. — Начнем с Барышевой. Виктория, ты готова?

Логинова долго копалась в пакете, пока не извлекла маленький изящный сверток. Я хотела взять его из протянутой руки, но Зизи не разжимала пальцы. Предполагая очередной розыгрыш, я потянула сильнее. Усилие было незначительным, но сверток оказался у меня вместе с… рукой Логиновой. Кисть соскользнула с костей и тяжело шмякнулась в любовно приготовленный салатик. Никто не испугался, во всяком случае, внешне, расценив произошедшее как оригинален;-.то шутку в "потустороннем" стиле. За столом раздались аплодисменты. Зизи мило заулыбалась.

Дарение продолжилось. Следующий сверточек из яркого пакета предназначался Светке Акулиничевой. Она приняла дар из костлявой пятерни, неожиданно охнула и уронила сверток на пол. От удара обертка лопнула, и на ковер начали выползать черви и прочие противные мокрицы.

— Ну и свинья ты, Логинова! — на глаза Светки тотчас же навернулись слезы.

Сверточек оказался намного более вместительным, чем можно было предположить — выползавшие из него насекомые напоминали живой ковер. Девчонка, в том числе и я, визжали, не стесняясь своих чувств. Ребята еше улыбались, думая, что присутствуют при неудачной шутке. Логинова протянула страшную костлявую руку к шее Таньки… Я зажмурилась. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем раздался неприятный голос:

— Барышева, ты не телеграфный столб, не обязана стоять как вкопанная. Присоединяйся.

Ох, лучше бы я не открывала глаз! В лицо ухмылялся жуткий, обмотанный лохмотьями кожи скелет. Неужели это была Зизи? Краем глаза я заметила, как еще один мертвец вытаскивает в коридор неподвижную, бесчувственную Акулиничеву. Больше е комнате никого не было. В обморок я не упала. Напротив, проявив потрясающую резвость, выскочила на улицу. Погони не было, но я бежала так, будто следом гнались все демоны ада.

***

Прогулка без верхней одежды не осталась безнаказанной — к утру моя температура подскочила, как курс доллара во время очередного кризиса А вечером первого января мне позвонила Танька Панкратова. Лежа с градусником под мышкой и холодным полотенцем на лбу, я слушала знакомый голос, звучащий в трубке. Нет, это не было бредом, несмотря на жар и головную боль, я отчетливо понимала логику происходящего. Я знала, что, вернувшись в школу, обязательно повстречаюсь со всеми, кто сгинул этим летом и в новогоднюю ночь. Мы станем болтать, шутить, списывать друг у друга уроки, и только волны сковывающего сердце холода будут напоминать об истинной сущности окружающих меня чудовищ. Случилось страшное, произошла подмена, и теперь среди людей разгуливали оборотни, скрывающие свои подлинные лица под масками обычных подростков.

Столбик ртути продолжал ползти вверх, и странная легкость постепенно овладевала телом. Взору открылся сводчатый коридор, я шла по нему уже целую вечность, зная, что этому пути не будет конца. Изредка мимо меня проплывали бесплотные фигуры, они переговаривались на непонятном языке, который уже много столетий не звучал на нашей Земле. И я перестала быть собою, превратилась в мошку, которая тонула в меде, нет, не в меде — в застывающей солнечной смоле, в янтаре… Потом время остановилось…

Болезнь оказалась долгой и тяжелой. Четыре дня меня изводил жар, а потом, весь остаток каникул, преследовали такие слабость и лень, что невозможно было даже смотреть телевизор. Укрывшись с головой одеялом, я размышляла о своей горькой доле. Впрочем, довольно скоро я поняла, что от таких сетований хочется плакать, а следовательно, усиливается насморк, и решила направить мысли в конструктивное русло. Надо было придумать какой-нибудь план. Окажись на моем месте Логинова, она не стала бы ныть — стиснув зубы, взялась бы за дело. И кое-что мне удалось придумать. Особой уверенности, что план сработает, не было, но он все же позволял действовать, а не в полной покорности дожидаться, когда очередная неприятность постучится в дверь.

Слегка покачиваясь после болезни, я отправилась к проклятому дому осуществлять свой замысел. Путешествовать в одиночестве по темным развалинам было довольно жутко. Опасаться приходилось не гостей из потустороннего мира, к ним я уже привыкла, а бродяг, оккупировавших пустующее здание. Притворившись маленькой серой мышкой, я на цыпочках проскользнула в башню.

На город опустились глубокие сумерки, и в шестиугольной комнате можно было различить только относительно светлые проемы окон. Желтоватый круг скользнул по стене — в слабом сеете фонарика глаза графини Вольской казались живыми. Я расстелила на полу листок с алфавитом, достала из кармана десертное блюдечко и свечу. В этом и заключался мой план — провести спиритический сеанс е самом центре геопатогенной зоны, у пресловутого Прохода, через который вползают в наш мир злобные нежити и демоны ада. Здесь, на этой проклятой земле, кто-то должен был обязательно откликнуться на мой призыв — сама София Вольская или другой призрак, не важно. Кто бы ни появился, я хотела получить ответы на все загадки. План мог оказаться очень опасным, но я давно привыкла к безнаказанности, обретая спасение всякий раз, когда других ждала неминуемая гибель. Вытянутые пальцы зависли над блюдцем, ровно горела свеча, было холодно и очень тихо.

— Любой свободный дух, который меня слышит, приди сюда! — Выдержав долгую паузу, я спросила — Дух, ты здесь?

Ничто не выдавало присутствие посланца из загробного мира. Похоже, призраки предпочитали появляться нежданно-негаданно, избегая пышных, заранее подготовленных встреч. Что ж, если поторопиться, еще можно успеть к ужину. Но думать о возвращении домой оказалось рановато — на меня смотрели пристально, в упор. Взгляд женщины, изображенной на портрете, был встревоженным, она силилась что- то сказать. Внезапно я поняла желание Софии…

Парафин струился по свечке, превращаясь в небольшую, быстро застывающую на холоде лужицу. Я отодрала прилипшую к бумаге свечу, встала, подошла к портрету. На секундочку зажмурилась, а потом решительно начертила в воздухе таинственный знак. Рука моя давно опустилась. А огненный лабиринт продолжал сиять, заслоняя лицо графини. Огненные линии будто притягивали мрак, и он становился все гуще и гуще. Я почти ослепла и, не выдержав яркого света, прикрыла глаза. А когда рассмотрела вновь — знак начал угасать, и за ним стали просматриваться очертания бесконечного коридора. Во время недавней болезни я уже бродила под его сводами, но тогда это казалось обычным, не заслуживающим внимания бредом. Из глубины туннеля медленно выплывал сгусток темноты, немного напоминавший человеческую фигуру. Зрелище выглядело жутковато, и я уже успела пожалеть о содеянном. Ударившая в двух шагах от меня голубая молния ослепила, рассыпала мое тело на атомы…

Коридор исчез, и шестиугольная комната обрела привычный вид. Я осмотрелась. Портрет графини Вольской тонул е темноте, зато передо мной стояла сотканная сотканная из света женщина. Интересно, как разговаривать с привидениями? Где-то было написано, что с призраками общаются примерно так, как с сумасшедшими — не спорят, не перечат и по возможности стараются сохранять вежливый тон. И еще, кажется, они никогда не заговаривают первыми и ждут, когда к ним обратятся с вопросом. Призрак Софии Вольской, видимо, об этом не догадывался. Светящиеся пальцы коснулись моего лба, и я услышала голос:

— Не бойся и слушай… Времени мало… Силы зла десятилетиями ждали своего часа. И он настал — демоны нашли слабую душу, ту девочку, что привела вас к Проходу. Так было принесена первая жертва. С каждой новой поглощенной душой сила демонов возрастает. Ты должна торопиться.

— Я?

— Только живой человек может преградить путь злу. Только человек, в чьих жилах течет кровь тех, кто совершил страшный грех. Это искупление.

— Искупление?

— Когда умер мой первый ребенок, я не хотела жить, потеряла веру, отреклась от бога, искала забвение в объятиях Бездны. Потом я встретила человека, одержимого страстью соперничества со всемогущим творцом. Это был поистине страшный союз — могущественный и разрушительный. Но мы любили друг друга, а подлинная любовь не может порождать зло. Когда я поняла, что ношу под сердцем новую жизнь, то ужаснулась, осознав, что ждет моего ребенка в гибнущем, полном злобных чудовищ мире. Невинное создание помогло мне отречься от сил Хаоса, встать на борьбу с ними. Но зло оказалось сильнее. Я и мой возлюбленный погибли, но ребенок выжил. Виктория Барышева — ты наш прямой потомок. Знаешь, что ты носишь на груди. Вика?

Информация оказалась слишком невероятной, и я еще не успела удивиться, четко, подробно и, наверное, бестолково отвечая призраку:

— Медальон, который невозможно открыть. Я даже пыталась взломать его стамеской, но безрезультатно. На мою шею его повесила мама. А папина мама, то есть моя бабушка, очень сердилась и говорила, что ребенка надо окрестить в церкви, а не вешать на грудь бесовские амулеты.

— Открой крышку.

— Но…

— Она откроется

И она открылась — впервые на моей памяти. В специальном углублении внутри медальона лежала хрупкая безделушка — свернувшиеся клубком-лабиринтом змейки…

— Этот амулет защищает от демонов. Для того, чтобы закрыть Проход…

— Минуточку! — Разволновавшись, я забыла правила общения с призраками, непочтительно перебив графиню. — Мне не у кого больше спросить. Скажите, что стало с моими друзьями? Они погибли или превратились в зомби?

— Мертвецы, преследующие тебя, — слуги Бездны. Они умеют принимать обличья самых близких нам людей, вселяя в души страх и сомнения. На самом деле. Вика, твои друзья еще живы Их души балансируют на грани между светом и тьмой, жизнью и смертью. Если они заблудятся в лабиринте, а Проход останется открытым, только тогда их тела подчинятся злой воле…

Призрак становился все более туманным и расплывчатым, по светящейся фигуре скользили черные пятна — время свидания истекало.

— Значит, шанс спасти их все же есть. Окажись на моем месте Петька или Зизи, они бы поспешили на помощь даже в пасть к самому дьяволу. Скажите, как их вызволить, иначе я не стану захлопывать дверь в преисподнюю.

Призрак успел рассказать мне все. Последними его словами было:

— Возьми с собой святую воду, Виктория. Без нее не закрыть Проход. — И полупрозрачный силуэт растаял во тьме.

Я галопом неслась по лестнице, стараясь как можно быстрее выбраться из проклятого дома, когда волна тоски и холода внезапно захлестнула меня. В полутьме можно было различить только силуэт стоявшего на лестничной площадке существа, но запах земли и тленья выдавал в нем одного из зомби. Я с силой оттолкнула нежитя и бросилась вниз, к выходу. Тогда они навалились всей толпой. Отвратительные скользкие руки цеплялись за волосы, лезли в глаза — мертвецы пытались добраться до волшебного медальона. Амулет не подвел и в этот раз — растолкав мерзкое сборище, я все же сумела вырваться на улицу.

Бег по заснеженным скользким улицам не самое приятное занятие, но пробежка была необходима — до возвращения домой мне следовало кое-что раздобыть. Приблизившись к цели, я притормозила, перейдя на чинную походку, одернула растрепанную одежду. Вот и массивные медово-желтые двери. Я потянула ручку на себя, потом навалилась всем телом, толкая вовнутрь, заколотила кулаками по лакированным доскам… Неужели церковь закрыта?

— Не шуми Здесь храм божий. — Женщина в пуховом платке и темной, почти до пят юбке выглядела сурово и неприступно

— Мне очень нужна святая вода. Пожалуйста, дайте. Хоть немного.

— Храм закрыт. Служба кончилась. Ты что, слепая, расписания не видишь? Приходи завтра.

— Завтра будет поздно. Это очень важно, вопрос жизни и смерти. Пожалуйста, помогите мне.

— Ступай Раньше без святой воды обходилась, безбожница, а теперь приспичило. Меньше грешить надо, знаю я вас, окаянных!

— Но… пожалуйста…

— Ступай, а то вызову милицию.

Я ушла, глотая слезы. Идти в другую церковь было бесполезно — она находилась на противоположном конце города, и там наверняка обитала своя тетка в платке. В конце концов, наверное, можно обойтись и без святой воды. Если я опушу в кружку свой медальон, получится то же самое. Вряд ли нечистая сила заметит разницу.

***

Долгая прогулка, затянувшаяся почти до девяти вечера, и потерянная где-то шапка оказались достаточным поводом для нагоняя. Я покорно выслушала упреки мамы и, сославшись на усталость, сразу после ужина ушла к себе. Подперла ручку двери стулом и занялась подготовкой рискованного путешествия. Из объяснений призрака картина складывалась следующая: поскольку проход находился где-то в башне или под ней, для проникновения в измерение Зла следовало выбрать любую другую точку пространства, по возможности от него удаленную. Для души расстояние не преграда, а вот тело окажется в большей безопасности, находясь как можно дальше от Прохода. Иначе его может затянуть — куда именно, я так и не поняла. Собственная спальня вполне подходила для проникновения в Бездну. Для начала следовало нанести на паркет довольно сложный чертеж. Призрак графини Вольской пообещал мне, что я вернусь (если, конечно, вернусь) из своего путешествия очень скоро и, следовательно, успею убрать эти художества до восхода солнца. Рисунок-шпаргалка, состоящий из колец и всевозможных загогулин, был выгравирован на внутренней крышке медальона, и его предстояло, многократно увеличив, перевести на пол. Вооружившись баночкой красной гуаши, я взялась за дело.

Вычерчивание кругов заняло не так уж много времени, и до начала ритуала оставалось около полутора часов. Призрак Софии объяснил мне, что для всякого деяния есть свое, наилучшее расположение звезд и планет. Завершив рисунок, мне оставалось дожидаться подходящего момента. От волнения потянуло на откровенность. Диктофон лежал рядом, и я, недолго думая, решила рассказать обо всем, что случилось за последние полгода. Теперь, если душа, отправившаяся в дальнее путешествие, так и не встретится с телом, мама хотя бы будет знать, что сгубило ее непутевую дочь. Но довольно о грустном. Стрелки приблизились к заветным цифрам, пора собираться в путь…

Нажав на "стоп", я отложила диктофон и подошла к магическому кругу Помня о напутствии призрака моей прапрабабушки, я расставила вокруг горящие свечи и легла головой на восток в центре пересекающихся линий алого рисунка. Закрыла глаза. В голове зазвучали непонятные слова, складывающиеся в непонятные фразы. Я послушно повторяла их — заклинание надо было обязательно произнести вслух, ибо только сказанное обретало особую силу.

А потом я увидела себя со стороны. Честно говоря, это не радовало, слишком хорошо известно, в каких случаях происходит нечто подобное, но изменить что-либо было уже невозможно От тела поднималось мягкое свечение. Медальон, поблескивающий на моей груди, внезапно открылся, и вышедший из него тонкий луч света ударил в потолок. Серебристое свечение начало вращаться вокруг сияющей оси, превращаясь в огненный кокон. Сверкающая оболочка скрыла от моих глаз собственное тело, а кокон с каждой секундой становился все уже, вытягивался, сжимался, превращался в ослепительную полоску. Потом все исчезло.

Часть вторая. Разорванные миры Незнакомца

Я стояла посреди коридора. Того коридора, который однажды привиделся мне в бредовом сне, того, по которому бродил призрак графини Вольской. Окружавший меня мир не имел никакого отношения к реальности, но был абсолютно, до мелочей, достоверен. Если бы какой-то псих надумал утверждать, что наша настоящая земная жизнь всего лишь иллюзия, у него, возможно, нашлись бы большие доказательства своей правоты, чем сейчас у меня. Как можно быть уверенной в том, что твое тело спокойно лежит на полу собственной спальни, и только душа бродит неизвестно в каких пределах, когда все чувства свидетельствуют об обратном?!

Итак, я стояла посреди очень длинного коридора, не имевшего начала и конца. И справа и слева его пол, стены, сводчатый потолок, сложенные из светлых каменных плит, сливались в одну точку, в полном соответствии с законом линейной перспективы, о котором когда-то рассказывала Светка Акулиничева. Под высоким потолком болтались обрывки цепей. Освещение здесь было необычным — никаких светильников я не заметила, но коридор озарял приятный янтарный свет. Но самым главным в помещении были, конечно же, двери, ведь именно за ними томились мои сгинувшие друзья. Массивные дубовые створки, бронзовые ручки отвратительной формы, в виде протянутых для рукопожатия человеческих ладоней, — какую из них предстояло открыть первой? Решив действовать наугад, я протянула руку…

— Постой, — негромкий голос заставил меня вздрогнуть, — ты же не знаешь правил игры.

Я не решилась обернуться, будучи уверенной, что увижу его. Дьявола, Сатану, Люцифера, Вельзевула, Сета, Аримана, Ваала — пожалуй, имен у него было не меньше, чем у матерого рецидивиста. Собственная мысль испугала — сравнивать дьявола с рецидивистом, по меньшей мере, рискованно, особенно если он стоит прямо за твоей спиной.

— Не бойся. Я не тот, о ком ты думаешь.

"Только этого не хватает — он телепат". — Я продолжала стоять спиной к говорившему.

— Не обязательно читать чужие мысли, достаточно представлять себе их ход.

— Кто вы?! — Я резко обернулась. — Кто вы, если не он?

Мой собеседник выглядел классно — рослый, в темном, почти до пола плаще, с длинными распущенными волосами и необычным, запоминающимся лицом. Такие снимаются в кино, разъезжают по белу свету и не заглядывают в маленькие провинциальные городишки вроде нашего. Образу модного красавчика не соответствовали только глаза — выражение тоски и безысходности делали довольно молодого парня похожим на голодного вампира, лет четырехсот отроду.

— Я странник, скиталец по дорогам Небытия. Хотя, должен признать, это определение звучит слишком напыщенно, считай проще — заблудшая душа.

— Очень приятно. В смысле — рада познакомиться. Меня зовут Вика, Виктория Барышева, и я здесь проездом.

- Ты вполне можешь предполагать, что я не тот, за кого себя выдаю. Это правильно — здесь лучше быть подозрительным, никого не слушать и не верить собственным глазам. Поэтому обойдемся без советов и подсказок, но кое-что я все же должен рассказать…

Наверное, меня слишком правильно воспитывали — я не жду от людей, с которыми общаюсь, обмана и подвоха. Туманные рассуждения о странниках и скитальцах были восприняты как должное, но едва парень в черном намекнул, что он не так хорош, как кажется, страх возник вновь. Неужели это все-таки он — коварный, лживый, способный принимать любые обличия?

— Ты знаешь, что такое зло. Вика?

— Зло — это когда хорошим делают плохо.

— Во всяком случае, четко сформулировано. Догадываешься, куда ты попала?

— Наверное, в ад.

— Ты думала, что увидишь дьявола. Каким он тебе представлялся? Коварным, безжалостным злодеем, искушающим людские души различными соблазнами? Возможно, он далее казался привлекательным, как может быть привлекательно все порочное. В любом случае, он полностью поглощен людскими заботами, не так ли?

Я неуверенно кивнула. В голове всплыл образ Мефистофеля с черной бородкой и старомодным головным убором…

— А теперь, Виктория, представь равнодушное к людским страстям, но враждебное нечто. Темную вечную силу, противостоящую жизни, превращающую упорядоченный мир в Хаос. Назовем ее — абсолютным злом. — Мой собеседник растянул губы б наклеенной улыбке. — Прости, Вика, что я так долго и не совсем понятно разглагольствую. Во-первых, поболтать здесь, по правде говоря, не с кем, а во-вторых — это действительно важно. Такое зло обитает не где-то в неведомых пределах, оно здесь, рядом, пронизывает ваш мир, не взаимодействуя с ним. Давай назовем такое положение дел соседством двух измерений. Невидимая преграда отделяет добро от зла, упорядоченность от Хаоса. Только воля человека может сокрушить барьер, проложить Хаосу путь б мир людей. Щупальца проникают все глубже, все труднее захлопнуть врата, соединяющие миры. Я уже говорил тебе, абсолютное зло не имеет в себе ничего человеческого, но соприкоснувшись с порочными людскими душами, оно рождает демонов — монстров из бредовых сновидений, которые обретают плоть и силу. Возможно, ты уже встречалась с ними.

— Да. Я раньше думала, что такое можно увидеть только в "ужастиках".

— Когда Проход открыт, каждый может воплотить в реальности свои самые жуткие фантазии. А все, что ты видишь перед собой сейчас, — игра воображения. Воспринять измерение зла таким, какое оно есть, невыносимое испытание для человека, нас спасают иллюзии. Но поторопись — картинка скоро начнет расползаться, и возникнут черные провалы, я их называю глазами Бездны. Вот, кстати, и первый, — я здорово тебя заговорил…

Незнакомец откинул свои на редкость блестящие темные локоны и указал куда-то вверх. Мой взгляд скользнул в том направлении, и я увидела сиявшую на потолке ярко-черную кляксу. Она была невелика по размеру, но явно таила в себе угрозу.

— Так постепенно исчезнет все. Времени осталось совсем немного. Учти, б комнатах может происходить все, что угодно. Когда ты решишь возвращаться, одна или с друзьями, то либо вновь окажешься в коридоре, либо в другой комнате. Коридор ведет к жизни, в лабиринте реальностей — тупик. Тем не менее, все не так плохо, Виктория, помни — зло сильно, но несовершенно, в нем всегда можно найти трещинку.

Вдохновившись жизнеутверждающим напутствием Незнакомца в Черном, я отворила дверь… А за дубовыми створками бурлил карнавал. Небо переливалось всполохами разноцветных фейерверков, огни отражались в темных Бодах пруда, а на противоположном его берегу стоял шикарный, ярко освещенный особняк. На тропинке появилась мило беседующая парочка. Молодой человек имел личину розового упитанного поросенка, а лицо девушки скрывала полумаска в форме крыльев бабочки.

— Сударыня, бы не видели здесь юную особу с разноцветными волосами и серебряным колечком под левой бровью? — поинтересовалась я. — А может быть, вы встречали мальчика лет тринадцати, у которого на макушке всегда торчит хохолок из волос?

— Как я могу видеть?

Девушка сняла маску, и мне едва удалось сдержать испуганное восклицание — у нее не было глаз! Глазницы затягивала ровная румяная кожа. Мутантка хихикнула и умчалась в заросли сирени, увлекая за собой нерасторопного кавалера. Его третья нога мелькнула в воздухе, едва не задев меня по лицу. Надо признать, это был очень своеобразный карнавал…

— Я лицемерила, я всю жизнь лицемерила, — две пожилые дамы подошли к воде, — и вот маска стала моим лицом. Доктора говорят — ее нельзя снять, она вросла в череп. Миленькая маска, ты не находишь, дорогая?

— Очень мило, очень мило, но еще лучше она бы смотрелась без головы.

— Может быть, может быть, может быть… — Голова дамы закачалась, кажется, она до бесконечности собиралась повторять одни и те же слова.

Если бы я имела привычку плеваться, непременно бы сплюнула — эти уроды дурачили меня, отвлекали, тянули время. Надо идти вперед. Я решительно зашагала по Блажной, осыпанной серпантином траве, а затем по мелкой ряби пруда, прямо к расцвеченному огнями особняку.

У лакея отсутствовала голова, но это уже не впечатляло. Миновав толпу уродливых гостей, я поднялась в зал. За белым роялем примостился аккомпаниатор в напудренном паричке, а перед инструментом стояла затянутая в корсет певица. Она распевала какую-то оперную арию на чистейшем итальянском языке. Примадонну звали Зинаида Логинова… Пока до меня доходило увиденное, Зизи кончила петь — нарядные мутанты аплодировали ей, не жалея ладоней.

— О, Барышева, добро пожаловать! Мы просто заждались…

— Тебе не кажется, что пора сматываться из этого сумасшедшего дома?

— Сматываться, когда мне рукоплещет вся Европа? Я же — примадонна. Знаешь, какой у меня ангажемент в Ла Скала?

— Постой-постой… — от таких речей голова шла кругом, — у тебя больше тройки по пению никогда не было, и вообще…

— Я — звезда. Графы, герцоги, наследные принцы — все у моих ног. Сам курфюрст саксонский…

— Зизи, времени нет. Дома поприкалываешься. — Она только пожала худенькими плечиками, торчащими из громадного декольте.

Я повернулась к аккомпаниатору.

— Ну а ты. Юрка?

— Один лучик ее славы греет и меня.

— Да вы все свихнулись!

— Завтра начнется мое турне по Франции. А потом — Новый Свет. Роскошная каюта на "Титанике"…

Логинова направилась к зеркальной двери. Юрка вприпрыжку побежал за примадонной — камзольчик сильно жал ему б плечах. Я прекрасно понимала, что делать этого не следовало, но всё же ринулась за ними…

***

Соленый влажный ветер ударил в лицо. Я стояла на скалистом берегу, а где-то внизу виднелась группа живописно одетых бродяг, загружавших сундуками пару шлюпок. Двое пиратов, а я уверена, что это были морские разбойники, отделились от остальных и начали карабкаться по уступам, поднимаясь ко мне. Конечно же, в качестве капитана пиратского корабля Зинаида Логинова выглядела более естественно, чем в роли оперной дивы. Юрка Петренко, судя по всему, был юнгой, и эта роль его вполне устраивала.

— Пять тысяч чертей и одна акула, кого я вижу!

— А как же ангажемент в Ла Скала?

— Анга… что? Ты, Барышева, случайно не перегрелась на солнце? — Зизи ничего не помнила о предыдущем воплощении. Ей казалось, что она давным-давно промышляет пиратством. — Я возьму тебя в команду. В конце концов, ты неплохая девчонка, и под моим чутким руководством вырастешь в отличную разбойницу.

— Но…

— Не благодари. Мало того, я поделюсь с тобой сегодняшней добычей. Видишь, ребята сундуки таскают, мы тут один городишко… — не договорив, она выхватила из-за пояса саблю и взмахнула ею перед моим носом. Солнце отразилось в широком лезвии, и солнечные зайчики запрыгали по лицу. — Короче, Черная Зизи не знает пощады, три акулы, ящик мертвеца и бочонок рома!

— Спасибо, конечно, но…

— Не перебивай! Черная Зизи еще не закончила. Добыча у нас богатая, выбирай, что хочешь — золото, драгоценности, тряпки. Но главное — тебе необходимо хорошее оружие. Юрка!

— Я здесь, капитан! — Петренко вытянулся по струнке и щелкнул каблуками.

— Ты сегодня захватил недурственный арсенал, не хочешь поделиться со школьной подругой? Мне та сабля понравилась, помнишь? Как друг и одноклассник…

— Видишь ли. Черная Зизи, — Юрка потупился, — я уже продал ее Одноглазому Полю за двадцать пять пиастров.

— Все деньги копишь, скупой рыцарь.

— Дело в том, что я не собираюсь всю жизнь работать пиратом. Соберу деньжат, вернусь домой, стану уважаемым человеком, женюсь, вложу капитал…

— Хватит! — Логинова сплюнула. — Только послушай его, Барышева. Могла ты предположить, что Юрка Петренко такой жмот и зануда? Эх, норд-вест тебя побери! Пошли на корабль, что ли…

***

Я чувствовала, как волны раскачивают шлюпку, слышала скрип весел, но уже находилась в каком-то ином месте. Где именно, я еще не разобралась, радовалась только, что Юрка и Зизи были тут же, поблизости. Потемневшие бревенчатые стены, громадная русская печь, зажатая в изогнутом металлическом стержне лучина — кажется, нас занесло в крестьянскую избу. Черные пятна, гнездившиеся на месте икон, портили уютную атмосферу жилища, но все равно здесь было не так уж плохо. На лавке рядом со мной примостились двое — Зинаида Логинова и незнакомая девчонка, на год-полтора старше нас. С ее внешностью я бы не задержалась е школе, удрала бы б модели, плюнув на учебу. И она, и Логинова широко раскрытыми глазами смотрели на старуху, возившуюся с комком серой шерсти. Юрка Петренко устроился на печи рядом с жирным зеленоглазым котом, и, кажется, дремал. К тому моменту, как я окончательно врубилась в ситуацию, старушка заканчивала рассказ:

— Люди стали замечать: отворит ворота Глаша Ерохина и машет рукой, прощается. А дорога от ее избы идет прямиком на кладбище. Это муж ее по проулку на погост уходит, а другие его и не видят.

— Бабушка, что было дальше?

— Так он ее и замучил. Умерла горемычная вскоре после этого.

Зизи заерзала на лавке:

— Бабуленька, расскажи еще, пожалуйста.

— Вот послушайте быль о сивой кобылице. В деревне Шайдуриха, еще когда бабушка моя была в девках, привез издалека Иван Силыч себе жену. С той поры чудные дела стали твориться в деревне. По ночам бегает по улице сивая кобылица с длинной гривой, а грива эта так и плещется на ветру, так и блещет в лунном свете. Кто кобылицу ту увидит — к ней стремится, а она копытом бьет, норовит покалечить или насмерть забить. Как-то мужик стеганул ее хлыстом по морде, так жена Ивана Силыча несколько дней из избы не выходила. А как вышла по воду — на лице увидели рубец багровый. Сказали мужу, но он ее любил без памяти и слушать ничего не захотел. Тогда мужики сговорились, сковали цепь, неводом изловили кобылицу и приковали к железному столбу. Поутру смотрят — прикована к столбу та красавица, уже мертвая, и густые волосы растрепались по ветру. Мужики стояли, понурив головы, жалко им стало красоты загубленной. Прибежал Иван Силыч, увидел мертвое тело, страшно закричал, проклял деревню и уехал вдаль, на родину погубленной жены.

— А почему она умерла, бабушка? — послышался голос незнакомой девчонки.

— Не знаю, Настенька. Наверное, заблудилась ее душа, не смогла отыскать к телу дорогу.

— Бабуль, расскажи про лешаков.

— Поздно, Зинаида. Пора ко сну отходить.

Старушку уговаривали все, б том числе и я. Она отнекивалась, но просьбам Настеньки все же уступила. Правда, историю предварила не слишком приятным вступлением:

— Ты, Виктория, и ты, Зинаида, весь день от работы отлынивали, ты, Юрий, правду утаил, одна Настенька трудилась. Корову доила, белье полоскала, в избе порядок навела — только ее просьбу и уважу. Но учтите, эта сказка на сегодня будет последней.

Я заметила, как Логинова поджала губы, — у нее это означало крайнюю степень раздражения. Она не выносила, когда хвалят кого-то, кроме нее, тем более — ставят в примет. А женщина, которую все называли бабушкой, рассказывала:

— Умерла мать и оставила грудного ребенка. А ее сестра, она мне дальней родней приходилась, день и ночь сидит у зыбки, качает, вся измучилась. Сколько ни старается, плачет ребенок, на минутку успокоиться не может. Вот она и вскричала: "Не могу больше! Когда это кончится!" И вдруг слышит голос своей сестры: "Потерпи, Василиса, немного, я ребенка на днях заберу. А пока накормлю, успокою". Ребенок зачмокал губками, будто грудь сосет, и заснул. Через несколько дней он умер.

— И все? — недовольно воскликнула Зизи. — Я же хотела про лешаков.

Молодежь ушла спать на сеновал. Для меня ночь продлилась не больше мгновения, а с рассветом наша компания отправилась по грибы. Туман не успел рассеяться, мы ежились от утренней свежести, но были веселы и резвы, как трехмесячные щенята. Мы бродили, отыскивая притаившиеся под прошлогодней листвой упругие влажные грибы. Идиллию нарушил протяжный крик:

— Помогите! На помощь! Тону!

Я устремилась на зов и едва не попала в ловушку. Невинная цветущая полянка оказалась топью, и если бы не преградившая мне путь Логинова, я бы сделала роковой шаг. А Настенька уже по пояс погрузилась в темную зловонную жижу. Надо было отыскать подходящую палку или стволик… Пальцы Логиновой цепко вонзились б мою руку:

— Постой, Барышева, не торопись. Может быть, это судьба. Мы здесь по чистой случайности. Отклонились бы немного в сторону, и свидетелем была бы только кукушка на осине.

— Ты хочешь ее бросить? Это подло! Хотя бы не мешай мне!

— Виктория, пойми, она — лучшая, любимая, бабушка только для нее рассказывает сказки. Я должна занять это место — я его достойна!

Пока мы спорили, Настенька успела ухватиться за хилый кустик и потихонечку выползала на берег. Внезапно из ельника выпрыгнул Юрка — он бежал к трясине что было сил, и, честно говоря, я почти успокоилась за судьбу Настеньки. Как я ошибалась! Мы учились с Юркой Петренко со второго класса, он был весельчаком, правда, порой заискивал перед учителями, и за это его многие не любили, но чтобы вот так… Вырвавшись из цепких рук Зизи, я подбежала к трясине, но Юрка уже перепилил перочинным ножичком последний корешок куста, и вскоре крики Настеньки сменило глухое бульканье. Цветущая полянка заходила ходуном и успокоилось — все было кончено. К нам подошла Логинова:

— Откуда такая резвость, Петренко? Первой все равно буду я.

— Да. Но ты останешься у меня в долгу.

— Мило… — Зизи пожала плечами, повесила на локоть пустую корзинку и зашагала прочь.

Я не знала, что и думать. То ли с самого начала произошла ошибка в выборе друзей, то ли их так изменило это чертово место. Впрочем, я и сама оказалась хороша — в принципе ничто не мешало мне помочь Настеньке, почему же я промедлила? Не знаю, существовала ли Настенька на самом деле или была одним из призраков этого ада, но картина ее гибели, наверное, останется в моей памяти навсегда…

Вечером мы вновь собрались слушать бабушкины сказки. Голос ее слегка охрип, наверное, от слез, и это, да еще пустующее место на лавке, напоминало об утренней трагедии.

— В сутках есть роковой час, может быть, одна минутка, когда нельзя поминать вслух нечистую силу… послали как-то девку в сени за сметаной, а она там задержалась. Ее ждали-ждали, ждали-ждали, а отец возьми и скажи: "Что ее, лешак, что ли, унес?" Вышли в сени — девки нет, и всю ночь не было. Поутру вышли из избы, глядят, а за околицей на снегу огромные, двухсаженные следы. Вывели они на опушку леса. Там девка в расщелину между двумя сросшимися березами засунута, уже мертвая, как была — в платье, простоволосая.

Непогода разбушевалась всерьез, протяжно скрипели старые сосны, ветер и дождь барабанили по крыше. Мне почудилось, будто кто-то стучится в окно. Я прислушалась — стук не повторялся. Но вот налетел новый порыв ветра, и тихий отчетливый звук услышали все.

— Бабушка, что это? — прошептал Юрка.

Но объяснения не потребовалось — дверь отворилась, и мы увидели стоящую на пороге Настеньку. Страшная, с ног до головы облепленная болотной грязью, с запутавшейся в волосах осокой, она обшаривала избу взглядом мертвых глаз.

— Иди со мной! — Хриплый, нечеловеческий голос леденил в жилах кровь. Старушка поднялась из-за прялки, шагнула навстречу незваной гостье.

— Бабушка, не уходи…

— Знать, пришел мой черед, Зинаида. Коли зовут, надо идти, иначе покоя от них не будет. Я, внученька, стара, свой век отжила, а у вас — все впереди. Прощайте, деточки…

Зизи рассмеялась фальшивым, громким смехом, вскинув голову, пошла навстречу утопленнице:

— Ты мечтаешь заполучить меня, выдра болотная? Ладненько. Но знай — я тебя всю жизнь не любила. Кому бабушка дарила самых красивых соломенных кукол и рассказывала самые страшные сказки? Кого всегда ставили в пример? Я с самого детства хотела, чтобы тебя не стало. Жаль, не судьба нам расстаться — вместе жили, вместе и умрем. Пошли, сестренка, искупаемся.

Логинова направилась к двери, я следом. Последнее, что удалось разглядеть в полутьме — испуганные глаза притаившегося в углу печи Юрки и самодовольную морду жирного кота…

***

— Надо же, опять башкой саданулась. Скоро последние мозги из ушей выпрыгнут. Барышева, где это мы отдыхаем? — Зизи с озабоченным видом осматривала уже ставший знакомым Коридор. — Ой, а кто это?

— Не трать время на объяснения. Вика. Мы с мадемуазель Зинаидой обсудим все наши проблемы, — с этими словами Незнакомец галантно подал руку немного ошалевшей от всего происходящего Логиновой.

— Постойте! С нами был Юрка Петренко.

— Разве ты не поняла, что он сделал выбор? — Незнакомец улыбнулся своей странной невеселой улыбочкой. — Каждому свое.

— Он же погибнет!

— А ты не предполагаешь, что он погиб довольно давно?

И парочка медленно зашагала прочь. Оставшись в одиночестве, я задумалась. Коридор изменился — часть потолка между двумя обрывками цепей лопнула, превратившись в зияющий черный провал, а еще одно пятнышко просто висело б воздухе. Время таяло на глазах. Сережка, Петька, Танька, Светка, Мишка — все они ждали своего освобождения. Успею ли я добраться до пленников, захотят ли они обрести свободу, или поступят, как Юрка Петренко, кто знает? Я решительно потянула на себя створку ближайшей двери.

В отличие от сияющего огнями парка или деревенской избушки это помещение действительно было похоже на комнату, точнее, просторный, с низкими сводами зал. На покрытом ковром возвышении за монументальным столом восседал седовласый старец. Он склонил голову над рукописью, задумчиво теребя гусиное перо.

— Прошу прощения, не хотелось бы отвлекать вас от важных дел, но я ищу друзей, — я говорила, не будучи уверенной, что меня слышат, — не проходил ли здесь мальчик лет тринадцати с непослушными, торчащими во все стороны волосами или другой парень — тощий, веснушчатый…

— Веснушчатый мальчик был, а с ним девочка по имени Света. Они узнали свою судьбу и пошли дальше.

— Вы предсказываете будущее?

— Это моя профессия. Погрешность предсказания — ноль целых тридцать пять тысячных процента в полнолуние и ноль целых двадцать одна сотая б обычные дни. Я вам, голубушка, не Нострадамус.

— Что их ждет?

— Я не рассказываю о чужих судьбах. Если желаете — узнайте свою.

— Пожалуй… но как?

— Возьмите, прочтите, — он протянул толстый, окованный железом фолиант, — берите, берите — книга сама раскроется на нужной странице.

Признаюсь честно, это предложение не слишком обрадовало меня. Конечно, неплохо знать, что ждет тебя в ближайшее время, но вот так, в одночасье, узнать свою судьбу… Однако отказываться от предложения Предсказателя, наверное, было невежливо. Книга открылась, замелькали пожелтевшие листы, перелистываемые невидимой рукой. Вот и нужная страница, испещренная жирным, убористым шрифтом. Я незаметно отвела глаза, раздумывая, как бы выбрать в тексте нужный абзац и не прочесть ничего лишнего.

— Все, голубушка, вы опоздали.

Черная шелуха текста осыпалась с листа и, кружась, упала к моим ногам.

— Видимо, вы и не намеревались узнавать судьбу. Очень жаль, я потратил на бесполезный разговор… — Предсказатель оценивающе посмотрел на громадные песочные часы. — Я потратил три с половиной грамма времени.

Он указал на дверь. В первый момент показалось, что я выбралась из мрачных покосе Предсказателя на залитую солнцем улицу. На самом деле это был все тот же Коридор — только черные провалы расползлись еще шире, пожирая его своды. А Незнакомец уже стоял за моей спиной. Один. "Мадемуазель Зинаида" отсутствовала.

— Где Логинова?

— Скажем так, близко. В безопасности, если, конечно, не надумает открывать двери.

— Я была у Предсказателя.

— Знаю. И память юного поэта поглотит медленная Лета, забудет мир меня.

— Что?

— В Древней Греции так называли реку забвения. Испившие ее воды души умерших навсегда забывали о радостях земной жизни. Не могу сказать, что это наверняка сработает, но, возможно, отхлебнув глоточек, наши всезнайки забудут много лишнего. А может быть, просто умрут. Никогда не угадаешь, что ждет тебя за поворотом. Возможно, в склянке яд, но не исключено, что эликсир вечной молодости. Не рискнешь — не узнаешь.

— Но как пройти к Лете?

— Ты меня спрашиваешь? Солнце заходит на западе, перевозчик требует оплаты. Билет в один конец. Прошу прощения, но мне пора удалиться. Нельзя заставлять ждать хорошеньких девушек — мадемуазель Зинаида гневается.

"Похоже, он немного чокнутый, этот парень в черном, — подумала я, — интересно, кто он и как здесь очутился".

***

За дверью меня ждал сюрприз. Нельзя сказать, чтобы очень приятный — расположенный на четвертом этаже нашей школы кабинет биологии вызывал к большинства учеников стойкую негативную реакцию. Но вместо "великой и ужасной" Натальи Александровны сейчас там орудовал Мишка Воронов. Облаченный в белый халат, он склонился над лабораторным столом, прилаживая к какому-то предмету разноцветные проводки.

— Ты случайно не взрывное устройство собираешь?

— Виктория, опоздание на четверть часа недопустимо. Не пытайся оправдываться. Запомни — даже если рушится мир, настоящий ученый должен быть пунктуален.

Я подошла поближе. Закрепленное зажимами тельце обезглавленной лягушки выглядело нелепо и беспомощно.

— Воронов, тебе не жалко лягушонка?

— Жалость — удел сентиментальных романтиков. Настоящие ученые не знают этого чувства. Сейчас я намереваюсь реанимировать лягушку. С момента гибели подопытного животного прошло… — он посмотрел на часы, — четырнадцать минут тридцать две секунды.

— То есть ты убил ее, а теперь оживляешь?

— Через пять минут после начала эксперимента я ее вновь умертвлю.

— Мишка, зачем это?

— Ну ты даешь! Не далее как неделю назад на заседании биологического кружка мы вместе выбрали тему "Оживление трупа человека электрическими разрядами по методике доктора Франкенштейна", — у меня отвисла челюсть, а Мишка невозмутимо продолжал: — Наталья Александровна одобрила тему и посоветовала отрабатывать методы на подопытных животных. Чем мы с тобой, Виктория, и занимаемся.

— А где взять труп человека?

— На кладбище, разумеется.

Воронов повернул рубильник, и по телу лягушонка запрыгали крошечные молнии. Лапки судорожно дернулись и замерли неподвижно.

— Увеличим напряжение… интенсивность разрядов… — бормотал он себе под нос, — Барышева, можешь идти, от тебя мало толку. Встретимся без четверти час у центральных ворот кладбища. Попробуй только опоздать!

Конечно, можно было отказаться от этой затеи и, бросив Мишку, вернуться в Коридор, но я не хотела отступать. Необходимо довести ситуацию до логического завершения, только тогда у пленника появляется шанс вырваться на свободу — кажется, это условие и было основным правилом "игры".

Ночь, как всегда, наступила неожиданно. Воронов стоял возле кладбищенской ограды. Нагрузив меня лопатами, юный последователь доктора Франкенштейна с жутким скрипом открыл ворота. Размашистой походкой пошел вперед, освещая надгробия фонариком:

— Нам нужно недавнее захоронение. Длительное пребывание под землей существенно затрудняет работу. Смотри-ка — свежие венки… — Мы остановились около могильного холмика. Мишка осветил торчащую среди цветов табличку. — То, что надо. Можно сказать, тепленький.

Оттащив венки, мы взялись за лопаты. Управляться с этим инструментом я не умела, и вскоре стало понятно — еще немного каторжного труда, и руки мои отвалятся, а спина — сломается. Сквозь плешь в облаках выглянула луна, и над могилами начал клубиться легкий туман.

— Мишка, смотри…

— Обычные испарения. Работай, не отвлекайся.

Воронов вгрызался в землю как бульдозер, и вскоре под комьями глины уже можно было разглядеть белые оборки, украшающие крышку гроба. Честно говоря, когда подобные сцены показывали по телевизору, я предпочитала не смотреть на экран. Что же говорить о моих чувствах теперь, когда все происходило как бы на самом деле. Зря я связалась с Вороновым, сейчас он откроет гроб и… Оказывается, самое страшное — это именно ожидание чего-то ужасного.

— Страх перед мертвыми телами — предрассудок. С точки зрения науки — это просто кусок гниющей плоти. — Воронов поддел крышку и изо всех сил навалился на лопату, — смотри и учись, Барышева, сейчас ты увидишь труп в начальной стадии разложения.

Он открыл гроб и направил луч фонарика на желтое заострившееся лицо мертвеца — мертвец зажмурился. Я заорала. Мишка выронил фонарик и попытался вылезти из могилы. Не удержавшись, рухнул прямо в объятия покойника.

— Оставьте меня в покое! — прохрипел обитатель могилы.

Я подала Воронову руку, он выбрался на поверхность.

— Смываемся?

— А работать за нас будет академик Павлов?

— Мишка, как ты собираешься оживлять уже ожившего покойника?

— Найдем другого, смирного.

— Опять копать?

— Ради науки я перелопачу все кладбище.

Теперь Воронов, не выбирая, решительно вскрывал могилу за могилой, и везде его встречали крайне недовольные покойники. Меня тошнило. Внезапно мой спутник воткнул лопату в землю и вытер перепачканные землей руки о рубашку:

— Мы столкнулись с интересным феноменом. Есть основания полагать, что почва данного кладбища обладает особыми физическими свойствами и возвращает мертвым телам некоторые жизненные функции. На очередном заседании биологического кружка я предложу Наталье Александровне эту тему как материал для следующего доклада.

— Мы уходим?

— Без трупа мы не уйдем. Хватаем первого попавшегося и тащим в школу.

Хватать я никого не стала. Издали наблюдала, как Воронов извлекает из разрытой могилы ее обитателя. Труп сопротивлялся. Мишка упорствовал, а небо на востоке серело, предвещая скорый рассвет. Я глазела по сторонам, когда послышался глухой стук и стон — получив лопатой по голове, мертвец осел как подкошенный.

— Барышева, бегом за каталкой! Она спрятана у ворот.

— Ты его убил?

— Во-первых, он умер уже достаточно давно, а во-вторых, ради науки можно пожертвовать жизнью.

— Чужой?

— Любой. Знаешь, во что обошлись человечеству блага прогресса?

Затащив тело на каталку, мы лихим галопом помчались в сторону школы. Воронов очень торопился — биология шла первым уроком. Забраться с таким грузом на четвертый этаж было абсолютно невозможно, но в этом странном, расползающемся по швам мире некоторые вещи происходили легко и незаметно. Не успела я оглянуться, как оказалась в знакомом кабинете.

— Я думаю, все пройдет успешно, — Мишка старательно присоединял к мертвецу разноцветные проводки, — Барышева, сбегай в лаборантскую, принеси колбу со светящейся жидкостью и шприц для инъекций. Если метод Франкенштейна не сработает, используем разработки Герберта Уэста.

— Как это?

— Реаниматор. Он создал препарат, оживляющий трупы. Вещество вводится в мозг подопытного объекта и… - зазвенел упавший на пол скальпель. Воронов нахмурился. — Виктория, не отвлекай меня болтовней! Быстро за колбой, а я сбегаю проверю аккумуляторы.

Он исчез за дверью, а я отправилась в примыкавшую к кабинету крохотную каморку. Отыскать на стеллажах нужную склянку было не так легко, мне пришлось долго переставлять колбы и пробирки, как вдруг из кабинета донесся вопль:

— Где он?!

За время нашего отсутствия мертвец сбежал. Я подошла к окну — на углу улицы еще можно было различить маленькую фигурку, улепетывающую в сторону кладбища.

— Черт! До начала урока пятьдесят шесть минут! — Воронов стукнул кулаком по столу. От удара подпрыгнула и едва не опрокинулась колба со светящейся жидкостью. Он посмотрел сначала на нее, потом на меня. Взял лежащий тут же шприц, набрал препарат. — Послушай, Барышева, ради науки Джордано Бруно пошел на костер, многие врачи привили себе смертельные болезни…

— Мишка, не вздумай этого делать! Тебе еще жить да жить. Нелепо убивать себя ради какого-то доклада на биологическом кружке!

— Безусловно. Но я хотел попросить о помощи тебя, Виктория. Ты неплохая девчонка, но, будем откровенны, не слишком умная, лишенная талантов и дарований, иными словами — обыкновенная. Такие не делают истории, зато могут послужить науке, и благодарные потомки не забудут о таком подвиге.

— Воронов, скажи, что ты шутишь! — угол стола врезался мне в бедро, преграждая путь к отступлению.

— Увы! Сейчас главный приоритет — доклад. Без него Наталья Александровна не допустит меня к дальнейшим исследованиям. А знаешь, какую проблему я собираюсь решить? Проблему бессмертия! Мое открытие позволит людям жить больше тысячи лет. Барышева, не переоценивай себя, твоя жизнь не идет ни в какое сравнение с благоденствием человечества. Дай-ка руку…

Он схватил меня за запястье. Я дернулась изо всех сил, но Воронов вцепился, как клеш. На конце иголки сверкала зеленоватая, даже на вид ядовитая капелька, а острие должно было вот-вот коснуться моей колеи. Лежавший на столе толстый вузовский учебник пришелся очень кстати. Нащупав его свободной рукой, я с размаху опустила том на голову малолетнего фанатика. Мишка уронил шприц, но мое запястье не отпустил. Пытаясь дотянуться до отравы, он бормотал:

— Барышева, человечество тебя не забудет!

Я визжала, лягалась, дергалась, как рыба на крючке, и что есть силы тянула в противоположную сторону — к выходу из кабинета. Еще одно усилие, рывок…

***

Больше всего это походило на раскаленную духовку, горячий воздух проникал в легкие, запекая тело изнутри — жара была адской, невыносимой. Потом я увидела фантастический пейзаж с ровными треугольными холмами. Признаться, больше всего меня волновало, куда делся Мишка Воронов. А Мишка стоял рядом:

— Двадцать шесть месяцев и тринадцать дней трудилось не поддающееся точному учету количество рабов, возводя гробницу фараона. Знаешь ли ты, по чьим чертежам было выстроено это чудо света, равного которому нет в Верхнем и Нижнем царстве? Догадываешься, кто спроектировал дворец Ахетатона? Я — скульптор Тутмес, человек, посвятивший свою жизнь науке. Я сделал это!

Оставалось только молча кивнуть головой, подтверждая слова слегка свихнувшегося юного натуралиста. Мишка, не глядя на меня, продолжал разглагольствовать:

— Знаешь ли ты, сколько хитроумных ловушек таится внутри этих стен? Они наделено защищают покой мертвого фараона. Я уже проверял эффективность моих приспособлений, запустив в гробницу пятерых отъявленных воров, и ни один из них не уцелел. Теперь твой черед. Ход мысли чужеземца отличается от рассуждений этих черных рабов, и мне необходимо выяснить, как поведет себя в пирамиде грабитель, пришедший и Севера.

— Я не хочу быть подопытной мышью!

— А кто тебя спрашивает, дрозофила?

Я почувствовала, как на мои плечи опустились тяжелые ладони. Два верзилы в набедренных повязках бесцеремонно потащили меня к отверстию в гладкой стене пирамиды.

— Справа от входа светильник, запас воды и кое-какие приспособления — стандартный набор вора. Возьми все это и начинай осторожно продвигаться вперед! — донеслось напутствие Воронова.

Плита беззвучно опустилась на место, и я почувствовала, что попала в могилу. Ни звука, ни лучика света, лишь холод, мрак и страх. Я долго возилась с огнивом и трутом, пытаясь затеплить светильник.

Свет возвратил способность мыслить, но размышления оказались невеселыми. Воронов не оставил мне выбора — можно было сидеть у входа, дожидаясь смерти от его руки, либо двигаться вперед и тоже погибнуть, попав в коварную западню. Я решила идти до конца. Осторожно начала спуск по наклонному, ведущему б глубь пирамиды тоннелю. В школе историю Древнего Египта проходили из рук бон плохо, но туманные воспоминания о ловушках, поджидавших похитителей древних сокровищ, остались, и это не прибавляло оптимизма. Вскоре проход разделился надвое, и я почему-то выбрала левый тоннель. Напряжение нарастало — вход в гробницу остался далеко позади, а значит, каждый шаг приближал хитроумные западни Мишки Воронова. Я шла, ощупывая камни под ногами, и чувствовала, как ползут по спине струйки холодного пота. Тоннели разветвлялись, переплетались, уводя неведомо куда, и этому не было конца.

Плиты разверзлись неожиданно, и только чудо спасло меня от неминуемого падения — я буквально перелетела колодец и, лишь почувствовав твердую почву под ногами, испугалась по-настоящему. Но пирамида быстро гасила эмоции — тупое равнодушие постепенно овладевало душой. Пройдя еще немного, я села на пол, положила подбородок на колени и уставилась на тонкий лепесток пламени, трепетавший в светильнике.

— По-мо-ги-те… — Тихий плач нарушил безмолвие гробницы.

— Я никуда не пойду. Я ничего не могу. Даже если здесь есть друге пленники, мы не сможем помочь друг другу. Я буду смотреть на огонек, пока он не погаснет, а потом лягу и усну… — Тут только я заметила, что рассуждаю вслух. Наверное, это был очень нехороший признак.

— По-мо-ги-те… А-а-а!

Не стоило обращать внимание на крики еще одного заброшенного одинокого существа — лучше вспоминать прошлое, прожитую жизнь. Но воспоминания оказались жалкими, обыденными — ни ярких поступков, ни интересных встреч, ничего. Простая жизнь простой школьницы. Вот моя комната — похожая на русло реки трещина на потолке, немного обтрепанные обои, кровать, застеленная пледом в серую и синюю клетку… Утро. Мама стучится в дверь, потом, встревоженная, зовет папу, они вместе врываются в комнату, видят лежащее на полу тело… Дальнейшее представлять не захотелось. Внезапно поверив, что непременно вырвусь их этого склепа, я встала и пошла на звук незатихающего плача.

Блеск золота не ослеплял — слабый огонек светильника не мог заставить сверкать драгоценный металл. Зато оно могло мерцать, и таинственные блики превращали воздух в золотой туман. Здесь все было золотым — сосуды, светильники, непонятная утварь, мебель. Со всех сторон на меня смотрели зоркие, внимательные глаза. Статуи — большие, маленькие, крошечные — бесчисленные слуги фараона рассматривали незваную гостью. А на стенках цвели цветы, резвилась дичь, струился полноводный Нил. Запряженные в золотую колесницу золотые кони готовы были унести своего владыку на край земли…

— Помогите… — вновь послышался сдавленный голосок.

Тот, кого я искала, находился поблизости. Но окружавшие меня люди были высечены из камня, неужели голос доносился из саркофага? Я подошла ближе — золотая маска передавала черты очень красивой женщины. Наверное, это была царица Египта.

— Выпустите меня, выпустите!

И тут до меня дошло, что царица говорила по-русски без малейшего древнеегипетского акцента! Я заторопилась по-настоящему, сокрушая тяжелой золотой безделушкой драгоценный саркофаг. Одна крышка, другая… Мумия извивалась, пытаясь вырваться из промасленных пут. Распаковать ее было нелегко. Наконец из бинтов показалась голова Таньки Панкратовой. Она огляделась по сторонам и спросила:

— Как ты проникла в гробницу, чужестранка? Ты — грабительница?

— Нет. Я оказалась здесь против своей воли. Но назови свое имя, принцесса.

— Я царица Египта Нефертити, и нет никого прекраснее меня, ни среди живых, ни среди мертвых.

— Гм… Кто вогнал тебя в гроб, царица?

— Тутмес. Он обещал мне вечную молодость и нетленную красоту. Но, чтобы стать бессмертной, сперва надо умереть. Вот я и дожидаюсь бессмертия. А призывы о помощи всего лишь минутная слабость. Оставь меня. Ради красоты можно пойти на любые жертвы и испытания.

— Ладно, Танька, конечно, ты симпатичная, но не до такой же степени… Идем домой.

Я попыталась вынести Панкратову из погребальной камеры. Она отчаянно сопротивлялась, цепляясь за золотые безделушки, но злость утраивала мои силы. Я ей покажу нетленную красоту Нефертити, дайте только добраться до Коридора!

***

Потеряв равновесие, я полетела носом вперед и удачно приземлилась прямо на грудь Незнакомца. В Коридоре находились только он и я, ни Мишки, ни Таньки поблизости не оказалось. Такой результат был вполне предсказуем, но блуждание по древним гробницам, видимо, сильно подействовало на нервы, и я неожиданно расплакалась. Незнакомец гладил меня по голове и говорил какие-то утешительные слова. Вообще-то я терпеть не могу все эти сентиментальности, но сейчас так расклеилась, что даже не успела разозлиться. В конце концов, он хотел сделать как лучше, и не его вина, что взрослые бывают неуклюжи в проявлении чувств. Я посмотрела в его лицо — глаза у Незнакомца в Черном были совсем не такими бездонными и жуткими, как казалось раньше, скорее, наоборот, — добрыми.

— Почему ребята стали такими? Почему превратились в злых, жестоких эгоистов? Я знаю их с детства, они — мои друзья. Никогда бы Юрка Петренко не стал убийцей, сгубившим человека ради собственной карьеры, а Мишка Воронов, хотя и отличник, тоже совсем не похож на маньяка. Да и Логинова с Панкратовой оказались хороши… Нет, их просто подменили, в реальной жизни всё совсем иначе.

— Видишь ли, Виктория, в этой жизни исполняются любые желания. Конечно, это здорово, но… Согласись, не все твои мечты идеальны. Зависть, досада, чувство мести, хвастовство — наверное, такие чувства знакомы и тебе. В душе много темных закоулков, в которых живут крошечные демоны. А здесь они выросли. Твои друзья остались наедине с собственными желаниями, и не нашлось никого, кто мог бы образумить их…

— Наверное, Юрка и остальные просто немножечко сошли с ума. И со мной едва не случилась такая же неприятность. Там, за дверями, очень страшно. Я впервые осознала это, плутая в лабиринте гробницы. Раньше путешествие напоминало игру, страшную, но все же игру, увы, оказалось — смерть и безумие здесь самые настоящие. Спасибо, что вы думаете обо мне — становится не так одиноко. Прошу вас, назовите свое имя!

— Оно ровным счетом ничего не скажет, — Незнакомец подтолкнул меня к одной из дверей, — делай дело и не думай о пустяках.

***

За дубовыми створками светило солнце и щебетали птицы. Я стояла на опушке леса. Сквозь чахлые березки и сосенки виднелся непролазный бурелом, на который даже издали было неприятно смотреть. Путешествие по дремучему лесу получилось малоприятным и неопределенным по продолжительности. В этом мире Бремя шло неровно, скачками, так, как ему заблагорассудится, поэтому для описания дороги лучше всего подошел бы язык сказочников: "долго ль, коротко ль, но расступился черный лес перед красной девицей, вышла она на поляну и увидела…" Нет, не избушку на курьих ножках — окованные железом ворота средневекового замка. Я запрокинула голову — солнце казалось багровым воздушным шаром, зацепившимся за флюгер его самой высокой башенки. Перебравшись через высохший ров, я стукнула кулаком по дубовой створке, отбила руку и, учтя печальный опыт, начала колошматить в ворота увесистой палкой.

— Эй! Кто-нибудь! Откройте!

Я ломилась долго, но безрезультатно. То ли замок стоял пустой, то ли все в нем давно умерли. Начало смеркаться. Я дважды обошла громадное строение, но никаких ведущих вовнутрь лазеек отыскать так и не сумела. Старые. Увитые виноградом стены были суровы и неприступны. Впрочем, трещины в каменной кладке вполне могли стать неким подобием ступеней… Многоголосый волчий вой, доносившийся из леса, побуждал к решительным действиям. Ухватившись за толстую плеть винограда, я начала подъем. Признаюсь честно, мне пришлось основательно помучиться — ноги не раз теряли опору, стебли обрывались, а верхний, нависший над головой край стены казался таким же далеким и недосягаемым. Наверное, только чудом я сумела добраться до самого ее верха. Теперь можно было немного передохнуть.

Измотанная, как белье в центрифуге, я уселась на парапет, с удовлетворением созерцая похожих на серые тени волков, бродивших у стен замка. Я была почти счастлива. Почти, потому что совершенно не представляла, какие сюрпризы может преподнести мрачный безлюдный замок. Сумерки сгустились настолько, что я не сразу заметила стоявшего у входа на смотровую башню человека. Стражник не двигался и смотрел сквозь меня неподвижными, остекленевшими глазами. Можно было подумать, что он мертв, если бы не тихий отчетливый звук, исходивший из его груди. Я подошла ближе, прислушалась — это было спокойное дыхание спящего человека. Судя по всему, меня занесло в замок Спящей красавицы.

Прошмыгнув мимо стражника и спустившись по крутой винтовой лесенке, я попала во двор замка. Это была знакомая по детским книжкам и фильмам картина — дремлющий на ходу конюх ведет в поводу пару спящих лошадей, сладко посапывающая румяная девка несет корзину таких же румяных и упругих яблок… Немного помедлив на пороге, я вошла в замок. Грубо отесанные каменные стены, прорезавшие их толщу узкие оконца, мощные балки перекрытий, залы и лестницы, освещенные живым пламенем факелов и свечей, производили сильное впечатление.

Здорово смотрелся парадный зал, отличавшийся от других размерами и богатством отделки. Не оштукатуренную каменную кладку прикрывали гобелены, везде был развешаны оружие и знамена, а мебель отличалась затейливой резьбой. Не задерживаясь, я прошла вперед, продолжая поиски "принцессы". Она оказалась совсем близко б примыкавшей к парадному залу комнате. На кровати с пышным балдахином покоилось худенькое тельце Спящей красавицы…

— Подъем! — рявкнула я в самое ухо "принцессы".

Панкратова приоткрыла бледно-голубые глаза и пробормотала:

— Уйди, Барышева, я жду своего Принца.

— Ты — лежебока. Но учти — лежа в саркофаге, жениха не дождешься.

— Отстань. Мой Принц прискачет на белом коне, деревья расступятся перед ним, он войдет в сумрачные покои, отыщет меня и поцелует. И я восстану ото сна. И не будет в подлунном мире любви

сильнее, чем наша.

— Слушай, Танька, мечтать не вредно, но если мы здесь задержимся, это плохо кончится, я гарантирую.

— Если ты не отстанешь, я позову стражу.

— Она спит.

— Уходи, Вика, — Панкратова чуть не плакала, — уходи! Я жду своего Прекрасного Принца!

— Хорошо-хорошо, уже ушла. Спи спокойно, нетленная краса Египта и средневековья.

Я понимала, что говорить с ней сейчас совершенно бесполезно, и требовалось подыскать очень убедительные аргументы, способные развеять нелепые фантазии. Мне нужна была небольшая передышка. Лазанье по стенам оказалось утомительным занятием, к тому же явно притупляющим умственные способности. Я вернулась в парадный зал, примостилась на покрытой алым бархатом скамейке в углу и самане заметила, как уснула.

Разбудила меня тихая музыка и голоса — зал был полон людьми. Судя по их нарядным костюмам и беззаботному смеху, они собирались на какой-то праздник. Решив стать еще более незаметной, я заползла за край висевшего тут лее гобелена. Подстраховаться стоило. Компания выглядела, мягко выражаясь, странновато — бледные лица с синеватыми кругами под глазами, накрашенные алой помадой губы мужчин и женщин, горящие, жадные взгляды, которые они бросали по сторонам. Праздник походил на вечеринку в сумасшедшем доме.

Гости веселились вовсю, когда музыка внезапно оборвалась, и над залом повисла гробовая тишина. Танцующие пары остановились, и все, как по команде, повернули головы к высокой двери в противоположном конце помещения. Створки распахнулись, и я почувствовала, что совершенно обалдеваю — в дверном проеме стоял Незнакомец. Нет-нет, мне не показалось, без сомнения, это был он. Легкая походка, темные, чуть косящие глаза, наконец, бесформенный, но такой стильный плащ — только один человек мог выглядеть так — тот, кого я называла Незнакомцем в Черном. Но что он делает на этой сомнительной тусовке? Я уже собиралась оставить свое убежище, но в последний момент умерила пыл — слишком почтительно отнеслась к появлению Незнакомца странная компания. Психи с накрашенными ртами замерли, стараясь не дышать. Дамы присели в глубоких реверансах, а их кавалеры перегнулись пополам в поклонах. Незнакомец в Черном пересек зал и уселся в кресло с высокой резной спинкой, которое вполне могло сойти за трон.

— Ваше сиятельство, все готово! — доложил один из присутствующих.

Незнакомец чуть кивнул головой, выдержал паузу и заговорил:

— Сегодня великий день. Впервые за долгие годы мы сможем вкусить кровь невинной девицы, добровольно принесшей себя в жертву. Эта кровь обновит наш угасающий род, вернет нам могущество и силу.

Кровь невинной девушки? Ох, недаром мой разлюбезный Незнакомец так походил на голодного вампира! С моих глаз будто спала пелена, и я поняла, что на губах упырей вовсе не помада, а самая настоящая кровь, и все они собрались на жуткий пир, угощением в котором послужит какая-то девчонка. В памяти промелькнули недавние события — ласково улыбаясь. Незнакомец подталкивает меня к двери, за которой находилось гнездо вампиров! Все встало на свои места — совсем не случайно парень в темном плаще так трогательно забоится о моей скромной персоне. Он просто втирался в доверие, стараясь заманить меня в западню. Но как он ошибался, думая, что я добровольно подставлю шею кровососам! Пожалуй, это слишком высокая цена за дружеское расположение… Решив сопротивляться, я задумалась, а каким, собственно образом можно противостоять толпе голодных вампиров? Осиновый кол, распятие, святая вода, чеснок — об основных антивампирских средствах знает теперь даже первоклассник, но где раздобыть это оружие в заколдованном замке? Конечно, в качестве осинового кола можно использовать древко расшитого золотом стяга, но знамя висело на противоположной стене, за спинами многочисленных упырей. И тут мне удалось вспомнить еще об одном испытанном средстве. Сжав болтавшийся на шее медальон, я усмехнулась — во всяком случае, эта серебряная штуковина испортит кровососам аппетит. Тем временем толпа вампиров все больше приходила в неистовство, вопя на разные голоса:

— Слава Дракуле! Слава Дракуле!

Вот как, оказывается, звали обаятельного парня с добрыми глазами! Неудивительно, что он предпочел сохранять свое инкогнито. Тем временем кровососущий граф покинул трон и направился к двери, за которой мирно спала Танька Панкратова. Значит, дело было вовсе не во мне, и я оказалась незваной гостьей на пиру вурдалаков. Решив, что побеждают смелые, я сняла медальон, намотала цепочку на руку и вышла на середину зала. Бледные нежити попятились, стараясь держаться подальше от меня.

— Не нравится? — Я поднесла увесистый серебряный диск к лицу чахлой девицы, и она, закатив глаза, грохнулась в обморок.

Мне удалось добраться до знамени и, переломив древко, вооружиться его обломком. Растолкав обалдевших вампиров, я направилась в покои "Спящей красавицы". За дверями разыгрывалась прелюбопытнейшая сцена. Коленопреклоненный Дракула замер перед пышным ложем, а приподнявшаяся на локте Танька одаривала его блаженной улыбкой. Несмотря на серьезность ситуации, выглядело все это очень комично. Эх, Танька, мало того, что Тутмес похоронил тебя в саркофаге, теперь ты собираешься целоваться с вампиром, а еще круглая отличница…

— Оставь в покое Таньку, вампир проклятый!

Граф поднял голову, посмотрел мне в лицо черными-черными, бездонными глазами. Он промолчал, зато заорала "принцесса":

— Барышева, отстань! Сто лет я ждала Прекрасного Принца — он должен был пробраться к замку сквозь дремучий лес, въехать в ворота на белом коне, отыскать меня и поцеловать. И бот он здесь. Не

мешай мне, Виктория!

— Панкратова, твой принц — обычный кровососущий мертвец. Проще говоря — вампир.

— Врешь! Ты просто завидуешь мне.

Тем временем Дракула вновь потянулся к Танькиной шее. Я подошла поближе и помахала медальоном перед его носом. Он отпрянул.

— Смотри, он не выносит серебра. А теперь взгляни на тех, кто поджидает у двери. Разве это люди? У них же видны клыки!

Танька ошалело вращала головой, но верить мне по-прежнему не желала:

— Он красивый. Он самый настоящий Прекрасный Принц. Может, скажешь, что он не похож на принца?

— Он похож на изголодавшегося вампира.

— Я не верю тебе, Барышева!

Дракула протянул к ней свои узкие ладони, Танька подалась навстречу… Было обидно и больно — я верила Незнакомцу, успела привязаться к нему. Он казался единственным человеком в этом отвратительном мире воплощенных кошмаров. А теперь выяснилось, что Незнакомец в Черном — такое же чудовище, как и все обитавшие здесь существа. И все же я не желала ему зла. Кем бы он ни был, он относился ко мне, как друг.

— Оставь ее! Прошу — оставь! Вы оба должны жить!

Дракула будто не слышал моего крика. Если бы существовал хотя бы один крошечный шанс поступить иначе, я бы не сделала этого. Но выбора не оставалось — надо было во что бы то ни стало спасти Таньку. Сжав покрепче обломок древка, я направила его в грудь вампира.

Говорят, осиновый кол легко входит в тело ожившего мертвеца, и это правда. Дракула пошатнулся, нетвердой походкой пошел прямо на меня, хотел что-то сказать, но из его рта заструилась темная, почти черная кровь. Он упал навзничь, широко раскинув руки, и спустя мгновение его тело вспыхнуло ярким пламенем. Тут только Танька Панкратова поняла, с кем пыталась соединить свою судьбу. Она завизжала, как резаный поросенок, и с головой забралась под шелковое, расшитое фамильными гербами одеяло.

Толпившиеся у дверей вампиры начали с опаской, по стеночке, пробираться в комнату. Между алыми губами заблестели клыки, у некоторых по подбородкам потекли струйки слюны. Упыри предвкушали роскошный ужин. Гибель Дракулы их только обрадовала, иначе, без сомнения, все "угощение" досталось бы ему.

— Танька! Танька! — Я тормошила ее изо всех сил, но Панкратова с маниакальным упорством куталась в одеяло. — Танька, я знаю, где выход!

Это было явным преувеличением, но разочарованная "принцесса" поверила мне на удивление легко. Она высунулась из своего атласно-пухового убежища, испуганно косясь на толпу упырей. Пробраться к двери не представлялось возможным, и у нас оставался только один путь к отступлению — небольшое, застекленное цветными стеклышками окошко.

Я открыла раму, и волчий вой наполнил комнату. Забравшись на подоконник, мы остановились, оглядываясь то на подступавших вампиров, то на покатую крышу, серебрившуюся б лунных лучах метрах б трех под нами. Вурдалаки окончательно обнаглели и уже хватали нас тощими руками за полы одежды. На серебро они почта не реагировали и только морщились, когда медальон оказывался вблизи их клыкастых пастей. Я изо всех сил дернула Таньку, и мы, потеряв равновесие, полетели вниз. Зажмурившись и сжавшись, я всем телом ожидала болезненного удара о черепицу, но боль не приходила. Я приоткрыла один глаз…

***

Коридор здорово изменился — потолок и часть стен растворились, как сахар в кипятке, а оставшаяся декорация страшного спектакля парила б черной пустоте. От созерцания бездны меня отвлек истошный вопль Таньки Панкратовой. Говорить она не могла, только указывала рукой куда-то вдаль. Я оглянулась. Он стоял рядом. Он — тот, кто недавно был мне симпатичен, тот, чьим именем путали детей, тот, кого я заколола сломанным древком…

— Вы же мертвы. Я убила вас.

— Да, я убит, но умер не от твоей руки.

— Он смотрит на мою шею! — обрела дар речи Панкратова. — Помоги! Скорее! А-а-а!

— Панкратова, бросай школу, устраивайся на маяк. Твой рев не только укажет дорогу, но и — тысяча чертей и одна акула — оглушит всю рыбу в радиусе пятидесяти миль!

Появившаяся неведомо откуда Логинова выглядела довольной и совершенно не обескровленной, скорее наоборот, разрумянившейся.

— А я боялась, что он выпил твою кровь.

— Э, подруга, — Зизи посмотрела сперва на меня, потом на Незнакомца, почесала нос, — я не врубилась — этот парень вампир?

— Да. Он только что собирался высосать из Панкратовой всю кровь.

— Интересная мысль, однако. Но придется тебя разочаровать — алиби есть алиби. У нас тут что-то вроде школы бальных танцев. Пока ты, Барышева, гуляла неизвестно где, он научил меня танцевать вальс и танго. Далее нас потянуло на экзотику, и теперь на повестке дня стоит фламенко.

— Девушки, — прервал разговор Незнакомец, — я вынужден вас покинуть.

— Постой, приятель, а как же фламенко? — Зизи рванулась вслед за Незнакомцем. — Пожалуйста, не обижайся на Вику, она просто не врубилась…

Не могу сказать, что странный кабальеро с уверенной походкой растворился в воздухе — он просто исчез, будто его и не было вовсе. Интересно, увидимся ли мы вновь, или это конец необычного знакомства? Вообще-то он имел повод для обиды.

— Дура ты, Барышева. Разве не понимаешь — его подставили. Здесь не в чести хорошие чувства, а он отнесся к нам с симпатией, да и мы тоже. Вот и устроили подставу.

— Может, и так, а может, и нет. Я уже начинаю сомневаться, кто из нас кто. Ты — это ты, а я — это я или наоборот.

Логинова многозначительно покрутила пальцем у виска.

***

Открыв дверь, я очутилась в тоннеле — длинном, узком, если так можно выразиться, вихляющемся. Больше всего он напоминал помещение какой-то подсобки или учреждения — окрашенные до половины серой маслянистой краской стены, лампочки без абажуров на длинных пыльных шнурах. Вот только окон и дверей в нем не было. В отличие от лабиринта египетской гробницы тоннель не вызывал гнетущих чувств, и я шла вперед без особой тревоги. Шла очень долго, пока не развязался шнурок на кроссовке. Я отвлеклась всего на пару секунд, но когда подняла голову, поняла, что теряю чувство направления. В однообразном коридоре трудно было сориентироваться, откуда и в какую сторону направляешься. Мне ничего не оставалось, как идти "вперед". Миновав очередной поворот, я остолбенела — навстречу шла девчонка. Она тоже вскрикнула, помедлила и двинулась ко мне.

— Эй, кто ты?

Девчонка что-то отвечала, но слов я не расслышала. Она казалась очень знакомой, эта темноволосая особа с короткой стрижкой… Конечно же — тоннель заканчивался глухой стеной, на которой висело зеркало. Пожалуй, ради встречи с собственным отражением не стоило забираться так далеко. Надо было просто развернуться и идти назад, но я почему-то спросила:

— Ты мое отражение?

— Ты мое отражение? — донеслось в ответ.

Интересно, что представляет собой Зазеркалье? Не так давно, завязывая шнурок, я засомневалась, раздумывая, в какую сторону следует идти. А если на минуту представить, что именно я являюсь отражением и просто подошла к зеркалу с другой стороны? Пальцы потянулись к стеклу — ощущение было таким. Будто они окунулись в жгучую ледяную воду. Рука погружалась все глубже, и одновременно что-то просачивалось сквозь меня на эту сторону. Еще немного, и тайны Зазеркалья откроются мне. А может быть, наоборот, я освобожусь и выйду из перевернутого мира. Кто я — человек или отражение?.. Надо было покончить с безумием. Я посмотрела в лицо отражению и очень твердо произнесла:

— Я — это я. Меня зовут Виктория Барышева, я живой человек. А не отражение на посеребренном стекле!

От звуков моего голоса зеркало треснуло и осыпалось на пол блестящими треугольными осколками. Мне оставалось только развернуться и идти к выходу из коварного серого тоннеля. Тот, кто задумал эту игру, играл на моих слабостях. Стоило только в чем-то усом… Ой!

Ловушки, оказывается, устраивают не только в египетских пирамидах. Я летела, летела, летела… Сперва над головой виднелось отверстие люка, потом оно стало похожим на четырехугольную лупу, звёздочку, а вскоре исчезло вовсе. Неужели я сорвалась в бездну, окружавшую Коридор?

***

Я лежала на кровати, будильник показывал без четверти семь, за окнами чирикали воробьи, и солнце пробивалось сквозь розовые, с белыми ромашками шторы.

— Вика, я ухожу. Завтрак на столе. Поторапливайся, а то опоздаешь в школу, — сказала мама и хлопнула входной дверью.

Сунув ноги в шлепанцы и накинув халатик, я направилась к двери. Минуточку… в январе не щебечут воробьи и светает на несколько часов позже. Всё это очень напоминало весну. Так и есть — березка за окном была покрыта молоденькой ажурной листвой. Зазвенел звонок. Выйдя в прихожую, я обратила внимание на очередную неточность — входная дверь была закрыта на цепочку. Наличие этих мелких недочетов не удивляло — силы, творившие иллюзии, к счастью, не могли точно копировать реальность. На пороге стоял Петька Толкачев:

— Ты еще не одета? Звонок через полчаса.

— Слушай, Петька, это не настоящая школа, скорее всего, ее вовсе не существует, поэтому ходить туда не обязательно. Важнее отыскать выход в Коридор.

— Я всегда знал, что ты прогульщица, Виктория. Но, увы, школа — это часть суровой реальности бытия. Даю на одевание три минуты. Учти, ждатъ не буду.

— Слушаюсь! — Щелкнув пятками, я вернулась в комнату.

Петька всегда был скептиком, и только чудо могло доказать ему нереальность происходящего. Но чудес в этом путешествии, судя по всему, не предвиделось. Наскоро причесавшись, я вышла в прихожую:

— Петька, здесь только на первый взгляд все в порядке, но если как следует присмотреться… Незнакомец в Черном говорил: "Зло несовершенно, в нем можно найти трещинку". Значит, и мир, созданный злом, имеет свои изъяны. Вот например, совсем недавно мы отмечали Новый год, а теперь за окнами — начало мая.

— Барышева, это называется — зимняя спячка.

— Не смейся. Хочешь другой пример — мама уходит на работу, хлопает дверью, а потом оказывается, что дверь закрыта изнутри на цепочку.

— Вика, почему ты не завтракаешь? Гренки остыли. — Голос, похожий на мамин, вступил в наш разговор.

— Мам, ты же ушла!

— Вешалка на пальто оторвалась, сижу пришиваю.

— Это и есть твои чудеса? — Толкачев смотрел на меня оценивающе, решая, розыгрыш это или тяжелая форма школьного психоза.

Потом мы отправились в школу. Уже в классе я спросила у Петьки, как он относится к отсутствию Ивойлова, Панкратовой, Акулиничееой и Петренко?

— Что с тобой, Виктория? Они же давным-давно умерли. Ивойлов утонул в реке прошлым летом, Акулиничева скончалась от воспаления легких в третьем классе, Панкратова…

— Нет. Они живы.

— Скверная тема для розыгрыша.

Урок начался. И не простой урок, а контрольная по математике. По привычке я испугалась. Даже в иллюзорном мире тригонометрия наводила на меня ужас. Я невольно взялась за решение первого варианта, но потом отложила тетрадь и весь урок раздумывала, каким образом доказать Петьке свою правоту. Возможно, как это бывало и прежде, он просто поверит на слово. Прозвенел звонок. Сдав чистую тетрадь, я остановилась у доски, поджидая Толкачева:

— Петька, давай поговорим серьезно. Мы с тобой друзья с незапамятных времен, и, если я, как друг, попрошу о крошечном одолжении, ты выполнишь эту просьбу?

— Если не понадобится прыгать с моста.

Мы обошли школу с первого до последнего этажа, заглядывая во все помещения. Прозвенел звонок, но я не отпускала Толкачева — не обследованными оставались еще несколько комнат, в том числе и учительская. Я осторожно приоткрыла дверь, и знакомый золотистый свет омыл лицо:

— Возьми меня за руку, сейчас мы вместе шагнем в учительскую.

— Думаешь, круто?

Мы перешагнули порог.

— Барышева, Толкачев, почему не на занятиях? — сползшие на кончик носа очки Светланы Андреевны сердито сверкнули. — Что вы еще натворили?

— Извините, Светлана Андреевна, мы ошиблись дверью, — пробормотал Петька, утягивая меня в вестибюль. — Ну что, Барышева, достаточно? Я свободен?

Я только махнула рукой. Петька должен был самостоятельно понять абсурдность своего положения, иначе ему не удастся вырваться на свободу. И тогда я задумалась над тем, как отличить подлинник от подделки. Предположим, я вижу два совершенно одинаковых золотых колечка и знаю, что одно из них фальшивое. Можно распилить обе безделушки и посмотреть, что у них внутри — сияющее золото или темная медь. То есть надо показать Петьке не предназначенное для посторонних взглядов содержимое подделки. Но мир, далее этот — не колечко, его не распилишь. Хотя…

Моя нога больно ударилась о неизвестно откуда взявшийся бортик тротуара. Только тогда я заметала, что нахожусь не в школе, а посреди переулка, ведущего к моему дому. Рядом шагал Толкачев. Он-то наверняка был уверен, что прилежно отсидел шесть уроков, и теперь скорее всего размышлял, как лучше провести остаток дня.

— Толкачев, дай на минуточку часы?

— Зачем?

После недолгого размышления он все лее протянул мне древнюю допотопную "Звезду" на кожаном ремешке. Я подцепила заднюю крышку, заглянула внутрь корпуса и увидела самый обычный часовой механизм. Оставалось признать, что окружавшая нас обстановка оказалась очень качественно выполненной подделкой. И все же имитация не могла быть полной, ведь воспроизводился не весь мир, а только маленький его кусочек. Исходя из этого — картинка в телевизоре возникает на потому, что антенна улавливает сигнал телестанции, а исключительно по воле некоей неведомой силы. Значит, иллюзорность этого мира можно было доказать, жаль только, что я не знала, как это сделать. Я не хотела расставаться с Петькой и попросила его зайти ко мне, помочь с уроками.

— Что тебя смущает. Вика, — задачи на проценты или тригонометрия? — он деловито раскладывал на столе книжки и тетради.

— Петька, зажги, пожалуйста, настольную лампу.

Толкачев нажал на клавишу — вспыхнул сеет. Я подошла к розетке и выдернула шнур. Лампа погасла.

— Почему она не горит?

— Предлагаешь начать с физики? Нажав на выключатель, мы замыкаем электрическую цепь, и электрический ток начинает проходить…

— Без этого она гореть не будет? А ток можно увидеть?

— Нет. Только результат его работы.

— Эта розетка под током?

— Да.

— Что бывает с человеком, схватившимся за голые провода?

— Э… Стой!

Но было поздно: я ткнула металлическую ножку циркуля в дырку розетки. Могло произойти самое худшее, но не случилось абсолютно ничего.

— Петька, напряжения нет. А теперь смотри… — Я включила в сеть лампу, и она тут же загорелась. — Что скажешь, Толкачев, ведь так не бывает?

— Виктория, я ясно понимаю, что кто-то из нас сумасшедший.

— Это мир вокруг сумасшедший!

Я говорила долго и страстно, перечисляя загадочные события последнего времени. Петька морщил лоб, силясь что-то вспомнить.

— Новый год… черви вылезают из пакета… рука Зизи падает в салат… портрет… ночь на кладбище… То есть вся эта чертовщина привела меня сюда? Отсутствие напряжения отчасти может служить доказательством, но… но такое просто невозможно!

Сейчас он убедит себя, что все вокруг в норме, и перестанет сомневаться! Я вскочила с места и бросилась вон из комнаты, увлекая за собой Петьку, — это был последний шанс вывести его на свободу. Ноги сами свернули к кухне, но вместо отделанной клеенкой комнатушки нас встретили каменные своды загадочного Коридора. Впрочем, насчет сводов сказано было слишком сильно. Медленно, но неуклонно съеживающаяся дорожка пола да кусочек стены с парой дверей — вот и все, что осталось от гигантского сооружения. Бездна подступала со всех сторон, и ее соседство вызывало тоскливое, тревожное чувство.

Нас встретили аплодисментами. Но времени для демонстрации эмоций уже не было. Передав недоумевающего Петьку на попечение Логиновой и Панкратовой, я потянула на себя одну из дверей. Она не открывалась, удерживаемая рукой Незнакомца. Выглядел он невесело, и казалось, что сквозь его зрачки просвечивает окружавшая нас бездна.

— Ты не успеешь. Вика. Посмотри вокруг. Ступай домой и утешься, что спасла хотя бы троих.

Я не стала спорить и просто переменила тему разговора:

— Мы все здесь как будто призраки. Лично я знаю, где находится мое тело и как в него вернуться, но куда податься моим приятелям? Во время моей последней встречи с ними Светку утащил какой-то оживший мертвец, отвратительный скелет, который выдавал себя за Зизи.

— Барышева, это что, шутка? — Логинова произнесла фразу очень мрачным тоном, а Панкратова промолчала, но побелела, как носовой платок.

— Не вешайте носы, барышни. Это были самозванцы, трупы с ближайшего кладбища. Они приняли обличья мадемуазель Зинаиды и двух исчезнувших мальчиков, желая заманить в ловушку остальных. Им это удалось. Впрочем, когда знаешь их секрет, эта мертвецы не слишком опасны. Когда все кончится, они рассыпятся на том месте, где стояли. Хуже другие, пыльные, — Незнакомец в Черном задумался о чем-то своем, он говорил рассеянно и не совсем понятно, — с ними сложнее справиться, почта невозможно, если только не знать, что их главные враги — вода и пустота.

— Кто эта "пыльные"? — переспросила я.

Он стряхнул задумчивость, оглядел нашу компанию:

— Не важно. Когда Проход будет закрыт, исчезнут все порождения безумия, все — далее красноглазые демоны. Но мы отвлеклись от главного. Мадемуазель Зинаида напрасно беспокоится — ее тело не утратило жизненных функций, это скорее кома, нежели смерть. Ваши тела, друзья мои, затянуло в подземелье под Проходом. Разыскать их трудно, но оживить проще простого. Достаточно повернуться головой на восток и лицом к небу — тогда душа отыщет дорогу назад. Вика, — Незнакомец подошел ближе и положил мне руку на плечо, — Вика, если ты не вернешься, больше никто не сможет закрыть Проход, и ваш мир уподобится этому. Пожертвуй Сергеем и Светланой…

Честно говоря, я не переношу Светку Акулиничеву — она ябеда, постоянно сует нос е чужие дела и к тому же хвастает, что рисует лучше всех в классе. Но даже ее я бы не смогла оттолкнуть и сказать: "Умри, потому что это целесообразно". Наверное, я просто очень глупа…

А Незнакомец в Черном продолжал:

— Далее я начинаю верить в счастливый конец. София оказалась бессильна перед злом, ибо в ее сердце бушевали слишком сильные страсти. А ты свободна от них, Виктория. Так иди вперед и ничего не бойся.

***

Берег моря. Облака, похожие на набитые пухом мешки. Между острыми камнями шипели волны, оставляя на них пену и скользкие водоросли. То ли день выдался очень пасмурным, то ли уже начало смеркаться, но свинцово-серые тона делали эту картину на редкость унылой. К тому же я не сделала и десяти шагов, а уже успела промокнуть и продрогнуть… Начал накрапывать дождь.

— Барышева!

Сперва я приняла крик за голос встревоженной чайки, но зов повторился и прозвучал более отчетливо.

— Барышева! Виктория!

Две тоненькие фигурки стояли на уступе скалы и размахивали руками. А потом я карабкалась по скользким камням, и Светка даже протянула мне руку, помогая подняться.

— Ребята, я за вами.

— Вика. Мы никуда не идем, — сказал Сережка, а Акулиничева кивнула головой, подтверждая его слова.

— То есть как — не пойдете?

— Это единственный способ изменить судьбу. Мы были у Предсказателя и прочитали в книге судеб всю свою жизнь — с той роковой минуты, когда взяли книгу, и до последнего вздоха. Мы знаем все.

— Значит, отсюда удастся выбраться?

— Я говорю только о нас со Светкой. О тебе — помолчим. Но лучше бы нам не возвращаться. Когда знаешь будущее, жизнь теряет смысл, — Сережка подошел к обрыву, швырнул камешек в штормящее море. — Тебе повезло, что ты не заглянула в эту книгу.

— Не все так грустно. Один мой знакомый рассказывал о воде забвения. Ее используют… — я вовремя умолкла, вспомнив, что водой из Леты отбивали память у древнегреческих мертвецов, — короче, выпив ее, забываешь все лишнее. Есть предложение отправиться за ней с максимально возможной скоростью.

— Мы никуда не пойдем! — решительно произнесли Акулиничева.

— Вода не поможет?

— Мы ничего никому не скажем, — добавил Ивойлов.

— Пойми, мы узнали не только свои судьбы, но и судьбы тех, кто живет рядом. Нам известно, как ты будешь жить и как умрешь. Не спрашивай ни о чем.

— Я все равно пойду за этим напитком, возможно, он поднимет вам настроение. Подскажите хотя бы, в какую сторону двигаться.

Они молча пожали плечами — спорить было бесполезно, и я отправилась туда, куда глядели глаза. В голове звучали стихи: "И память юного поэта поглотят медленная Лета, забудет мир меня…" Где могут бродить души мертвецов — на кладбище, в аду? Нет, парень в длинном плаще говорил именно о царстве мертвых, жаль только, адреса не оставил. Вы не подскажете, как пройти б царство мертвых? — ничего не скажешь, хороший вопросец. Кстати, насчет адреса… Солнце заходит на западе, перевозчик требует оплаты, билет в один конец — эта слова и есть ключ к разгадке.

Подумав так, я решила идти на запад. И в этот момент выяснилось, что я стою на самом солнцепеке, и мою макушку палит раскаленное добела полуденное солнце. Пейзаж переменился — море отступило вдаль, под ногами вилась растрескавшаяся от жары тропинка, а вокруг росли незнакомые южные деревья.

Тропа привела в рощу, к небольшому, вытекающему из расщелины скалы роднику. У самой воды сидел мужчина. Его пальцы разделяли пенящийся поток на тонкие, мелодично звеневшие струи, казалось, что эта руки заставляют петь воду лесного ключа. Я не видела лица мужчины — только волнистые черные волосы, очень похожие на шевелюру Незнакомца. Он сидел, не двигаясь, но даже со спины чувствовалось, что настроение у него, мягко говоря, неважное. Я подошла ближе и хотела спросить, могу ли чем-то помочь, но вместо этого неожиданно задала тот самый, еще недавно казавшийся прикольным вопрос:

— Вы не подскажете, как пройти в царство мертвых?

— Нам по пути. Можешь составить мне компанию.

"Неужели он так шутит? — подумала я. — Вряд ли, скорее говорит чистую правду. Но что живому делать среди мертвецов? Хотя у меня-то дело нашлось…" Я представилась и разъяснила цель своего похода. Человек. Сидевший у источника, наконец-то поднял голову — он оказался очень похожим на Незнакомца. Впрочем, я бы сказала, что это и был Незнакомец, но, вспомнив недавнюю встречу с графом Дракулой, решила воздержаться от поспешных выводов.

— Мое имя Орфей. Моя любимая жена Эвридика погибла от укуса змеи. Когда случается такое горе, у человека есть выбор — он может умереть, воссоединившись с любимой, а может научиться жить без нее. Но дело не во мне… О, если бы ты знала Эвридику, то поняла бы, что ей не место в царстве мертвых, она должна жить, видеть свет, и ее смерть — ошибка. Я хочу вернуть любимую к жизни, далее если мне придется остаться там вместо нее.

- Вряд ли мне удастся вам помочь, — я вздохнула, - но у меня есть опыт борьбы со всевозможной чертовщиной, и если он понадобится…

— Спасибо, — Орфей поднялся, закинул на плечи холщовый мешок. — Нам пора в путь.

Судя по уверенной походке, все-таки это был Незнакомец. Только выглядел он еще мрачнее, чем обычно, представляя собой ходячее воплощение тоски и уныния. Я так увлеклась раздумьями о Дракуле, Незнакомце в Черном и Орфее, что вернулась к действительности, только услышав путающий рев. Тропинка привела к водопаду, низвергавшемуся в глубокое ущелье. Дна этого гигантского разлома рассмотреть так и не удалось — его скрыли непроходящие сумерки.

— Нам надо спуститься вниз, чужестранка.

Такой спуск невозможно забыть. Круглые, скользкие от брызг валуны то и дело срывались из-под ног и летели в бушующую бездну. Рев воды оглушал. Задрав голову, можно было увидеть радугу, повисшую над водопадом. А мы по доброй воле оставляли далеко вверху краски и свет и спускались туда, где нас ожидали только мрак и печаль.

Потом мы стояли на покрытом галькой берегу реки, неподалеку от бурлящей стены водопада. Удивительно, но бешеный поток не нарушал спокойствия широкой полноводной реки. Ее гладь была абсолютно неподвижной напоминала огромное, кристально прозрачное стекло с неприятным сероватым оттенком.

— Это Стикс, — пояснил мой попутчик. Сказал в расчете, что название реки произведет на меня должное впечатление.

— Стикс? — Оно мне ни о чем не говорило.

— Да, — Орфей улыбнулся привычной улыбочкой Незнакомца, — Стикс — река, окружающая царство мертвых. Души умерших дожидаются на этом берегу, когда Харон доставит их в страну, откуда никто не возвращался. Мне кажется, еще можно различить следы моей Эвридики на прибрежных камнях. Поспешим к переправе.

Вскоре мы увидели небольшую группу людей. Орфей остановился чуть поодаль, предпочитая не смешиваться с толпой ожидавших своей участи душ. Когда смолк хруст камешков под ногами, я впервые обратила внимание на необычную тишину, поглощавшую любой, даже самый звонкий звук.

Безмолвие нарушил плеск воды о весла. Спустя некоторое время днище черного, источенного червями челна заскрежетало по прибрежной гальке. На корме стоял высокий старик в лохмотьях. Внезапно он поднял голову и посмотрел прямо на меня — его глаза сияли неукротимым алым пламенем, прожигая насквозь. Я отступила за спину Орфея.

— В очередь, по одному. Больше дюжины не повезу, — послышался хриплый, как мне представилось, землистый голос. — Не толкаться! Деньги готовить заранее!

Толпившиеся на берегу послушно выстроились в очередь. Она двигалась быстро — каждый вынимал изо рта какой-то предмет, протягивал Харону и прыгал в челн. Всего я насчитала девять пассажиров. Последними к перевозчику душ подошли Орфей и я. Харон насупил седые брови:

— Куда торопитесь? Живым здесь не место!

— Мы должны попасть в царство мертвых.

— Так перережьте себе глотки!

— Мы дол лены попасть туда живыми, — уточнил Орфей.

— Вы что — психи? — Алые глаза Харона посмотрели на нас с удивлением. Орфей только развел руками, а я промолчала, мысленно согласившись с перевозчиком. Харон почесал шею и усмехнулся. — Ладно, валяйте. Но учтите, без разрешения шефа обратно не повезу. Будете бродить на том берегу, пока не помрете. У нас все билеты в один конец.

— Возьмите, — Орфей протянул перевозчику монету.

— Проходи. Следующий.

— У меня, кажется, нет денег, — честно говоря, я не ожидала, что и в царстве мертвых проезд окажется платным, — а школьникам разве нет скидок?

— Какие скидки при такой дороговизне! Жизнь дорожает, смерть дешевеет — гони монету или ступай прочь!

— Я заплачу за нее, — вмешался Орфей.

— Тоже мне, богатенький нашелся! Плата, коли не жалко.

Я прыгнула в челн. Харон по головам пересчитал пассажиров и заявил, что никуда не поедет, пока не дождется еще одну, последнюю душу. Ждать пришлось недолго — двое неспешно брели по каменистому берегу в сторону переправы.

— Эй, поторапливайтесь! — Они побежали. Харон продолжал командовать. — Ты — в челн, а ты — леди следующего рейса.

— Но мы вместе, — робко возразили души, — мы поклялись быть вместе до смерти и не разлучаться в загробном мире.

— Разговорчики! Девчонка — в челн! Парень подождет!

И тогда тонкие пальцы Орфея сжали грубую, оплетенную набухшими жилами руку старика:

— Ты возьмешь их, Харон. Нельзя разлучать влюбленных, — он сказал это так, что перевозчик неожиданно смягчился.

— Ладно, пусть плывут. Но тебе, заступничек, придется всю дорогу черпать воду. Эту посудину не ремонтировали уже четыре века.

Перевозчик оттолкнул челн, и он заскользил по прозрачным ледяным водам Стикса. Разговоры смолкли, и вместе с безмолвием вернулись тревога и уныние. Орфей сжал мою руку:

— Не бойся, чужестранка. Один человек все же вернулся из этих мрачных земель.

— Геракл был полубогом, — перебил его Харон, — а я вижу жалкого актеришку и нищую девчонку, у которой далее нет денег на проезд!

Серые холмы и низкое без солнца и лупы небо того берега неотвратимо приближались. Лодка причалила к отмели.

— Ступайте прямо к большой пещере. Проваливайте, голодранцы! И еще — передайте привет Церберу!

— Кто такой Цербер? — поинтересовалась я.

— Трехголовый пес, охраняющий вход в Аид — царство мертвых.

Орфей умолк, и мы двинулись вслед за плетущимися по дороге душами умерших. Темный зев пещеры напоминал воронку водоворота, втягивающую в небытие все живое.

Войдя под ее своды, Орфей остановился:

— Расстанемся на время. Выполняй то, что считаешь нужным, а я займусь своим делом. Встретимся в покоях Аида.

— Чьих покоях?

— Аид — это не только название царства мертвых, но и имя владыки подземного мира.

Мне очень не хотелось расставаться с Орфеем и в одиночестве бродить по пыльным тропам этой негостеприимной земли, но он уже пошел своей дорогой.

— Чужестранка! — я обернулась. — Собравшись в путь, ты не берешь денег, отправляясь за водой — забываешь кувшин. Лови!

Он бросил мне пустую флягу и торопливо зашагал прочь. Я поблагодарила его, но поглощенный своими заботами человек с лицом Незнакомца, кажется, не расслышал этих слов.

В царстве мертвых было многолюдно, но разузнать дорогу к лете оказалось не так-то легко. На мои вопросы просто не обращали внимания.

— Чужестранка, иди за нами! — это был тот самый паренек, которого Харон не хотел брать в лодку. Он пояснил: — Все оказавшиеся здесь должны испить воды забвения. Говорят, что после этого люди не вспоминают свое прошлое. Но с нами такое не случится — наша любовь сильнее смерти, сильнее беспамятства.

Молчаливая девушка, стоявшая рядом, согласно закивала головой. Влюбленная парочка бодро зашагала по пыльной дороге, и я последовала за ними. Лета напоминала маленькую деревенскую речушку — местами совсем обмелевшую, местами заросшую чахлым, сероватым камышом. Мои провожатые в очередной раз одарили друг друга восторженными взглядами и, опустившись на колени, припали к воде. Поднявшись, они с равнодушным выражением лиц побрели в разные стороны. Прошлое больше не волновало их. Я подошла к безобидной на вид речушке и наполнила флягу ядовитой жидкостью. Только седовласый предсказатель мог знать наверняка, поможет она Сережке и Светке или загубит их окончательно. Оставалось надеяться на лучшее.

Нежный звук, обрывок какой-то мелодии нарушил ватную тишину царства теней. Это было так необычно и неожиданно. Что я невольно пошла ему навстречу. Скоро сомнения рассеялись окончательно — в унылом царстве звучала чарующая волшебная музыка. Казалось, она пробуждает этот пыльный мир, возвращает в него краски и жизнь. Прежде безучастные души умерших, заслышав мелодию, заторопились в том же направлении, куда шла и я.

Около огромного, высеченного из черного мрамора здания собралось множество обитателей Аида. Его не охраняли, и я беспрепятственно прошла вовнутрь.

А музыка все струилась, переливаясь всеми цветами радуги, как водопад на солнце… Женщина, восседавшая на высоком троне, прикрыла глаза рукой — она плакала. Перед ней, кто бы мог подумать, стоял мой спутник и играл на каком-то неизвестном музыкальном инструменте! Так вот что лежало в его заплечном мешке! Орфей последний раз провел по струнам, мелодия оборвалась, и вновь возвратилась ватная тишина. Женщина стерла слезы с прекрасного лица:

— Зачем ты напомнил о безвозвратно утраченном? До конца мира я пленница этого царства. И пусть мой супруг один раз в году позволяет мне подниматься на солнечную Землю, но сознание того, что я обязана всякий раз возвращаться сюда, отравляет и эта короткие мгновения счастья. Ты поступил безрассудно, но удача благосклонна к тебе, Орфей. Аид на Олимпе, и сейчас я, Персефона, царица подземного мира, вольна принимать любые решения. Твоя супруга Эвридика получит свободу, вернется к жизни и свету.

Орфей склонился в глубоком поклоне, Персефона внезапно нахмурилась:

— Ты должен идти не оглядываясь, и Эвридика последует за тобой. Стоит тебе обернуться, заговорить с ней до выхода на дневной сеет, и она останется здесь навсегда! — Царица подземного мира внезапно посмотрела прямо на меня. — А это кто?

Я почувствовала себя очень нехорошо, но Орфей вновь пришел на помощь:

— Эта девушка следует за мной повсюду, нося мою кифару.

— Ой ли? — Персефона приподняла левую бровь. — Впрочем, нельзя быть щедрой наполовину — если она пришла с тобой, пусть с тобой и уходит.

Аудиенция завершилась, и мы покинули дворец. Вид у Орфея был очень озабоченный:

— Как ты думаешь, Эвридика идет за нами?

— Мне кажется, Персефона не из тех, кто лжет, глядя в глаза. Если она сказала, что отпускает твою жену, значит, так оно и есть.

— Я знаю. Но не слышу за спиной ни звука.

— По-моему, души мертвецов на слишком шумный народ.

Он согласился, и мы в молчании продолжили свой путь к берегу Стикса. Тихое, но грозное рычание донеслось из темноты пещеры — ворот подземного царства Аида. Я видела три пары изумрудных глаз, едва различимые во мраке огромные клыки — страшный трехглавый Цербер преграждал путь к свету и свободе.

— Дай кифару, — Орфей протянул руку, и я подала ему инструмент. — Слушай, Цербер…

Пальцы заскользили по золотым струнам, и странная мелодия заполнила пещеру. От нее щемило сердце, было одновременно больно и сладко. Свирепый трехголовый страж Аида выполз из своей норы и приблизился к Орфею. Пес поскуливал тоненькими дребезжащими голосами, подпевая тоскливой мелодии. Он лег у ног музыканта, положив страшные головы на лапы, и я увидела, как в голубоватых от староста собачьих глазах блестят слезы. Последний аккорд долго вибрировал в воздухе, а потом все стихло. Путь был свободен.

Безлюдный берег Стикса. Ни звука, ни движения, только едали на хрустальной глади реки была заметна черная точка — челн Харона.

Внезапно за спинами раздалось глухое ворчание Цербера.

— Он не выпустил Эвридику!

Не стоило Орфею оборачиваться раньше времени, но разве можно было его удержать? Делать нечего, посмотрела назад и я. За нами, у самой кромки воды, стояла высокая женщина в белом покрывале.

— Эвридика… — прошептал Орфей.

— София? — удивилась я.

— Орфей, любимый… — женщина, невероятно похожая на графиню Вольскую, протянула руки к мулу, — я с тобой, Орфей, с тобой…

Непреодолимая сила увлекала ее назад, затягивая в черную воронку Аида, их пальцы соприкоснулись, но только на одно мгновение… Эвридика исчезла.

— Эй, бездельники, поторапливайтесь! — старик с горящими глазами выпроваживал на берег унылых пассажиров. Увидев нас, он скомандовал: — Быстро в челн! Вас перевезти все лучше, чем пустым ходить.

Орфей стоял и, не мигая, смотрел в глубину пещеры, где недавно исчезла Эвридика. Наверное, он предпочел бы последовать за нею, но я все же надеялась вернуть его в мир живых.

— Идемте. Надо возвращаться. Харон не любит ждать.

Он посмотрел на меня с удивлением, покорно пошел следом, сел в челн. Нам было не до разговоров, но благодушно настроенному Харону, как назло, хотелось поболтать:

— Не думал, что шеф вас отпустит! Сделали, что задумали? Нет? Что молчите, как на похоронах? С мертвыми и то веселее… — Он налег на весла.

Мы расстались с Орфеем у ревущего водопада, там, где раскинула свою арку многоцветная радуга. Он пошел прочь по извилистой тропе, а я побежала следом, протягивая мешок с кифарой.

— Постойте! Вы забыли…

Он остановился, взял из моих рук инструмент, улыбнулся натянутой улыбочкой Незнакомца и с силой швырнул кифару на раскаленные солнцем камни. Жалобный звон был последним словом волшебного инструмента. Орфей ушел. У меня на душе скребли тощие черные кошки.

***

Я не заметала, как тяжелые тучи закрыли небо. Смеркалось. На каменистом утесе, подставив голову ветру и мелкому дождю, сидели двое — Сережка и Светка. Они встретили меня с безучастным видом, а Ивойлов вместо приветствия произнес:

— Мы знали, что ты вернешься. Это только подтверждает — судьбу переменить нельзя.

— Вода забвения окажется бесполезной?

— Она поможет. Мы забудем будущее. Для Светки на этом все и закончится, но для меня… Весь фокус в том, что я не проживу и года. Мало того, моя смерть повлечет гибель друга…

— Барышева, он твердо решил остаться, — перебила Сережку Акулиничева, — давай свою флягу!

— Минуточку! Тут имеется некоторое противоречие. Давайте разберемся. Светка, в твоем будущем нет Сережки? Зато ты, Сергей, уверен, что вернешься и еще несколько месяцев будешь общаться с той же Светкой?

Они подтвердили сказанное. Я хотела развивать мысль дальше, но Акулиничева всплеснула руками:

— Вспомнила! Предсказатель говорил о погрешностях — сотых долях процента. Это немного, но все же есть шанс, что предсказания не сбудутся.

— Сережка, Светка права — Предсказатель мог ошибиться. Остаться здесь — худшая доля, чем смерть. Твоя душа будет вечно бродить по лабиринтам безумия. Возвращайся. Впереди еще есть шанс изменить судьбу.

— Если бы ты знала, Барышева…

— Вика, посмотри на небо, — вмешалась Акулиничева.

Низкое грозовое небо лопалось, слоено эластичная тонкая пленка, а из-за этого дырявого занавеса проступали черные провалы пустоты. Глаза Бездны…

— Ну же, Сережка!

— Барышева, не дай мне уехать на пятичасовой электричке. Я забуду обо всем, но ты помни главное — ни за что не позволяй мне сесть в этот поезд. Иначе — конец. Я протянула флягу. Они пили жадными глотками, стараясь поскорее избавиться от груза опасных знаний. А спустя секунду оба с недоумением смотрели на меня.

— Что это с небом? — поинтересовалась Акулиничева. — Знаешь, Виктория, я видела картину одного художника, возможно, он писал ее с натуры, оказавшись здесь.

— То, что ты видишь, означает одно — пора сматываться.

Я еще не успела задуматься о том, как отыскать вход в Коридор, но уже оказалась на небольшой, парящей в черной пустоте платформе. Здесь были все — Зизи, Петька, Сережка, Танька, Светка, чуть поодаль, на самом краю бездны — Незнакомец в Черном.

— Возвращайся в башню, только там можно закрыть Проход. Вода смоет символ… То, что смыто, стерто — теряет силу… — ему было трудно говорить — лицо Незнакомца побелело, а из сжатых в кулаки ладоней сочилась кровь, — ключ укажет путь… маятник… кровь… закрыв Проход, уничтожь ключ… забвение… зло… души поглощены — оно набирает силу… ты все поймешь, доверься чувствам… торопись… — Незнакомец шагнул навстречу. — Прошу прощения, мадемуазель Виктория, я несколько переоценил свои силы. Эта тема мне явно не удается. Пора прощаться. В лучшем случае, мы больше не увидимся.

— Пойдемте с нами.

— Рад бы, но, увы, — Незнакомец развел руками, — мое тело давно пришло в негодность. В вашем мире я стану назойливым бездомным призраком — это довольно жалкая роль.

— А здесь?

— А здесь — тишина, как говаривал один принц.

— Послушай, неужели мы не сможем тебе помочь? — Логинова, как всегда, опередила меня, высказав то, о чем я только подумала.

— Если возникнет желание, попробуйте отыскать урну с моим прахом и похороните ее на освященной земле, например, возле могилы Софи. Но я не настаиваю…

Вспышка света ослепила и вырубила сознание. Когда я открыла глаза, то увидела фонарь автостоянки, который каждую ночь подглядывал в мое незавершенное окно. Кажется, я вернулась домой.

Часть третья. Щупальца Бездны

Путешествие по разорванным мирам Незнакомца заняло совсем немного времени, и минутная стрелка почти не изменила свое положение на циферблате. Лавина впечатлений грозила поглотить с головой, но я старалась не думать о пережитом — время воспоминаний еще не пришло. Прикрыв ковриком магический круг и наскоро одевшись, я тихонечко вышла из спальни. Родители спали, и в квартире было темно. На ощупь натянув на себя куртку и сапоги, я беззвучно прошмыгнула за дверь.

Середина январской ночи — не самое подходящее время для прогулки. Город вымер. Его пустые улицы и темные провалы подворотен производили жутковатое впечатление.

Трудно было поверить, что всего несколько часов назад я так же пробиралась б проклятый дом, протискивалась сквозь щель в заборе, поднималась по лестнице… Насыщенное событиями путешествие в Бездну отбросило недавнее прошлое далеко назад. Больше всего меня тревожили зомби, бродившие где-то поблизости. Они не напоминали о себе, не препятствовали моим действиям — с одной стороны, это радовало, а с другой — настораживало.

Комната в башенке выглядела, как давно покинутое людьми, нежилое помещение. Портрет графини Вольской исчез. Я стояла посреди обшарпанных холодных стен, гадая, что, собственно, должна делать. Незнакомец в Черном обещал, что это станет понятно на месте, но он, видимо, переоценил мои умственные способности. Я ничего не понимала. Оставалось вновь и вновь воскрешать в памяти наш последний разговор с черноглазым обитателем тьмы. Слова, интонации, напряженный взгляд, кровь, выступившую на его ладонях… Кровь? О ней говорили и Незнакомец, и графиня Вольская. А еще она говорила об искуплении и о "человеке, в чьих жилах течет кровь тех, кто совершил страшное прегрешение". Этим человеком призрак графини считал меня. Перспектива кровопролития не радовала, честно говоря, я боюсь ходить далее к зубному врачу…

Вспомнив Софию Вольскую, я захотела вновь посмотреть на ставший с недавнего времени открываться медальон. Нащупав под свитером цепочку, я стянула ее через голову. Замерзшие руки были не слишком проворны. И тяжелый диск упал на пол. Самым интересным оказалось то, что он полетел не вертикально вниз, а чуть отклонился в сторону, будто притянутый магнитом. Держа медальон на вытянутой руке, я медленно пошла по комнате. Сперва серебряный маятник плавно раскачивался, а потом дернулся, завибрировал, потянул вбок. Шагах в двух от стены, на которой раньше висел портрет графини, медальон закрутился, с каждым поворотом увеличивая скорость и одновременно сужая круги. Цепочка вырвалась из моих пальцев, и диск намертво прилип к полу. Крышка медальона открылась и торчала вверх, как маленькое круглое лезвие. Зажмурившись, я с силой провела ладонью по серебряному диску. Боли не было. Рука непроизвольно сжалась в кулак кровь стекала между пальцами и капала на ажурный амулет, свернувшийся в серебряном футлярчике медальона. Расчистив здоровой рукой щебенку и мусор вокруг Прохода, я опустила палец б красную лужицу и начала рисовать лабиринт, центром которого стал мой окровавленный талисман. Внезапно крышка медальона захлопнулась. Я ждала довольно долго, но больше ничего не происходило, тогда, вооружившись флаконом серебряной воды, я начала смывать загадочный символ. Растерла смешанную с кровью и грязью воду рукой, а потом стерла носовым платком. Вытирая пол, я случайно задела медальон, и, отлетев в сторону, он со звоном ударился о плинтус. Неужели Проход закрылся? На мой взгляд, происшедшему недоставало торжественности. Все получилось слишком обыденно, без грозных заклинаний, ужасных ритуалов и прочих спецэффектов и напоминало школу — написал на доске, стер, и все — урок окончен. Хотя, кто знает, может, в жизни именно так и расправляются с чертовщиной, а всевозможные катаклизмы и ужасы — всего лишь выдумки режиссеров, снимающих мистику и фэнтези? Наверное, следовало избавиться от амулета, но, подумав, я решила сохранить заветную вещичку. Она не раз выручала меня б трудных ситуациях, да и мама вряд ли бы одобрила такой поступок. Для нее медальон оставался семейной реликвией, которую непременно следовало передавать из поколения в поколение.

Но расслабляться было рано — еще предстояло вернуть к жизни моих друзей, и это представлялось более важным, чем закрыть таинственный Проход между мирами. По словам Незнакомца, тела лежали в подземелье под домом, следовательно, я должна спуститься в кошмарный подвал, рассадник бомжей и паразитов. Делать нечего — осмотрев дом снаружи, я довольно быстро нашла не заколоченное подвальное окошко. Внутри было тихо, как в склепе. Я бродила среди ржавых труб до тех пор, пока какой-то яркий предмет не привлек мое внимание. Это оказался рюкзачок Зизи — тот самый, с которым она в жаркий летний день отправилась на поиски привидений. В нем все так же лежал небезызвестный "Путеводитель по геопатогенным зонам", оборудование для поисков аномалий, знаменитый фонарь. Я нажала кнопку — мощный луч света сделал подвал похожим на прозрачную целлулоидную картинку. Предметы приобрели легкость, стали бесплотными, и только одна стена справа от меня оставалась незыблемой. На ней явственно проступала узкая, но глубокая трещина. Едва я коснулась щели, как плита ушла вовнутрь, открывая вход в подземелье. Вниз вела лестница, которую можно увидеть в любом подъезде, — серый бетон, убогие перильца, девять ступеней пролета… Вся беда была в том, что у нее не предвиделось конца. Я спускалась, спускалась, спускалась, и мне становилось все страшнее и страшнее. Что бы ни произошло, никто не услышит криков, никто не придет на помощь. Ступени, площадки, ступени… Я едва не пропустила отверстие в стене, широкую щель меду неровно уложенными плитами. Чутье подсказывало — надо идти туда. Точнее — протискиваться, поскольку ширина прохода вряд ли превышала полметра. Я с детства недолюбливала замкнутые пространства, а это к тому же находилось на огромной глубине, и земля всей массой навалилась на стены узкого лаза. В ногах появилась нехорошая слабость, а е голове мерзкая мыслишка о том, что придется умирать стоя.

Внезапно грудь вздохнула свободно — лаз привел в какое-то помещение. Я вновь включила фонарь и едва не выронила его на пол — зрелище было не для слабонервных. Огромную пещеру занимали окаменевшие людские тела. Больше всего они походили на изваяния, сделанные рукой безумного скульптора, задумавшего показать все омерзение смерти. Среди переплетения рук, ног и грудных клеток я заметила разноцветные пряди волос — Зизи лежала, запрокинув голову и странно изогнув шею. Я потрогала ее руку — она оказалась гибкой, податливой и, кажется, даже чуть теплой. Хотя Логинова не дышала, она не производила впечатления покойницы. Правда, ее окутывала плотная пыльная паутина, но я в отличие от той же Панкратовой совершенно не боялась паучьих сетей и, ухватившись за облепленные этой пакостью ноги, поволокла тело в центр подземелья. Там отсутствовали безобразные изваяния, и можно было положить Логинову так, как сказал Незнакомец. Стороны света помог определить компас, найденный в рюкзачке Зизи. Мне далее думать не хотелось, что было бы, не окажись под рукой этого приборчика. Оставив Логинову, я занялась поисками остальных. Сперва удалось разыскать Сережку, Петьку и Юрку Петренко, лежавших неподалеку от центральной части склепа. Увидев Юрку, я только вздохнула. Он выглядел так же, как остальные, но его душа заблудилась в лабиринте измерений и уже не могла отыскать дорогу назад. Скоро он окаменеет, превратится в подобие скульптуры. Бедный Юрка, он был неплохим парнем, он просто ошибся, поддавшись соблазну дьявольской игры. Девчонок я разыскивала долго, а потом, обнаружив их в дальнем углу пещеры, медленно и мучительно тащила налитые свинцом тела к остальным. Мишку Воронова найти так и не удалось, но, честно говоря, мне и не хотелось видеть его таким. Разложив тела головами на восток, я приготовилась увидеть чудо. А ребята лежали ни мертвые, ни живые и, кажется, не собирались ни оживать, ни умирать. Плававшая в воздухе пыль попала в нос, я зажмурилась и чихнула.

— Будь здорова, подруга! — знакомый гортанный голосок нарушил безмолвие. — А где ты нашла мой фонарь?

Они были живы! От этой новости следовало скакать на одной ножке и визжать от восторга, но дикая усталость сковала тело и чувства. Хорошо еще, "новорожденные" помнили о своих похождениях, и мне не пришлось вдаваться в долгие объяснения. Сквозь узкий лаз мы выбрались из пещеры, потом долго-долго поднимались по лестнице. Еще в подземелье предусмотрительная Панкратова задумалась о том, как лучше объяснить свои похождения родителям. Ей ответила Зизи:

— Наши двойники давно вернулись по домам, и никто не заметил подмены. Надо только проникнуть в квартиру и лечь е кроватку, а утром как ни в чем не бывало произнести: "С добрым утром,

мамочка!"

— Лично у меня нет ключей.

— Акулиничева, будь оптимисткой и подходи к жизни творчески — скажи, что пошла за газетами, а дверь захлопнуло сквозняком, притворись лунатиком, наконец!

— А как ты доберешься до Москвы?

— Электричкой, братишка, электричкой. Я еще прошлым летом освоила этот маршрут — всего-то три пересадки.

— У меня на ногах босоножки, а там — зима…

Я слушала их болтовню как сквозь сон, автоматически передвигая ноги, поднимаясь все выше и выше. Возможно, они и в самом деле оказались одеты не по сезону, и, учитывая это, мне следовало захватить из дому теплые вещи, но, признаюсь честно, опекать, заботиться и спасать, изображая мать Терезу, оказалось для меня непосильным делом. Я мечтала только о том, чтобы меня оставили в покое.

Выбравшись из заброшенной постройки, мы разбежались по домам. Еще не рассвело, и улицы были почти безлюдны. Удача по-прежнему сопутствовала мне, и за пятнадцать минут до звонка будильника я уже лежала в постели, свернувшись калачиком и притворяясь спящей.

***

Со времени невероятного, головокружительного путешествия в Бездну минула почти неделя, и произошедшее постепенно утрачивало яркость, представляясь то ли сном, то ли увлекательным кинофильмом. Зомби, призраки и прочие чудеса постепенно вытеснялись из жизни, но оставалась одна реальная проблема, не дававшая мне покоя. Я имею в виду долг перед мертвыми. Конечно, можно было бросить не погребенными Юрку и Мишку, забыть о просьбе Незнакомца и жить как прежде, но почему-то не получалось. Сидя на диване и листая рекламную газету, я билась над неразрешимо загадкой — как найти прах человека, о котором неизвестно ровно ничего — ни имени, ни даты смерти? Вошедшая в комнату мама прибавила громкость телевизора. Шли местные новости, и бесстрастный мужской голос сообщал:

— …волосы светло-русые. Была одета в ярко-красную куртку-ветровку, черные джинсы, серый свитер и полусапожки на высоких каблуках. Всех, кому что-либо известно о местонахождении пропавшей, просим позвонить по телефону…

— Мам, а что случилось? Я начало прослушала.

— Снова девочка пропала. А позавчера — две. Ушли из дому и не вернулись. Возможно, в городе появился маньяк. Виктория, надеюсь, ты помнишь, что нельзя подходить к стоящим в безлюдном месте

машинам?

— Да, мам. И не разговаривать с незнакомцами, и не ездить в лифте с подозрительными субъектами.

Наутро возле школы было замечено оживление — все проходы заполнили машины и толпы взрослых. В городе назревала паника. Все только и говорили о кровожадном маньяке, поэтому большинство родителей предпочло лично проводить детишек в школу. Из разговоров в раздевалке выяснилось много любопытного. Убийца оказался скор на руку — за последнюю неделю исчезли пять человек. Большинство собеседников считали, что убийца — сбежавший из дурдома псих. Они полагали, что психопаты менее расчетливы и осторожны, чем настоящие маньяки, и поэтому шансов разгуливать на свободе у них немного.

На большой перемене ко мне подошла Светка Акулиничева. В школе я встречалась с не ежедневно, но с той памятной ночи мы больше не разговаривали и только обменивались приветствиями.

— Вика, я хочу тебе кое-что показать, — Акулиничева полезла в болтавшуюся на локте сумку, я только сегодня это нашла.

Она протянула роскошно изданный, но немного потрепанный каталог. Английское название книги несколько смутило — мое знакомство с этим языком было не слишком близким, и я вряд ли сумела бы оценить изыскания Акулиничевой. Заметив аккуратную закладочку, я открыла каталог на нужной странице… Низкие, набухшие влагой облака, свинцовое море, две крошечные человеческие фигурки на отвесном утесе. Но самое главное, такое знакомое и такое страшное — глаза Бездны, ослепительно черные пятна, вспарывающие небо и море. Только потом я увидела подпись и вслух прочитала

— Unknown Italian artist of the 19-th century.

— Что означает "неизвестный итальянский художник середины девятнадцатого века", — с ехидцей в голосе перевела Акулиничева. — Эту книгу мама привезла из-за границы еще до моего рождения. Посмотри дату -1978 год. Знаешь, когда мы были там, — она округлила глаза, — я вспомнила о картине, которая с детства пугала и в то же время притягивала меня как магнит. Это то самое место, без сомнения.

Оставшиеся уроки я провела в догадках и предположениях, в результате чего схлопотала тройку по географии. При этом, смешно сказать, я как раз раздумывала на вполне географическую тему, пытаясь понять, какое отношение имеет Италия к деревеньке Алексино и усадьбе графов Вольских. Занятия кончались. В вестибюле толпилось множество взрослых, спешивших вырвать своих чад из лап маньяка. Я первой заметила моложавую женщину с короткой стрижкой — маму Светки Акулиничевой, и торопливо попросила Светку оставить каталог у меня.

— Только до завтра, Вика. Иначе мама рассердится, она не любит, когда без разрешения что-то уносят из дому. И смотри — не испачкай страницы.

— Буду беречь, как зеницу ока.

— Света! — услышав голос матери, Акулиничева отдала мне книгу и побежала вперед, протискиваясь среди одевающейся и прихорашивающейся толпы.

Меня никто не встречал. Это было естественно — мама возвращалась домой в половине восьмого, а у папы как раз сегодня началось дежурство. Маньяков я не боялась, но в душе затаилась легкая досада — родители встречали не только Светку и Таньку, но даже Сережку Ивойлова.

— Барышева, составь компанию! — крикнул спускавшийся по лестнице Петька Толкачев, — нам по пути. Я как раз собирался в фотомагазин купить кое-какие реактивы.

— Ты все еще возишься с черно-белыми пленками? Это же так хлопотно и сложно.

— Зато интересно. Опускаешь белый лист в кюветку, и на нем проступает изображение. Видела когда-нибудь такое?

— Только в кино.

— На следующей неделе я собираюсь печатать снимки. Хочешь посмотреть?

— Спасибо, приду. Если отпустят. Теперь вечером из дому просто так не выберешься.

— Можно работать и днем. У нас в ванной комнате дверь обита специальными прокладками, не пропускает света. Приходи в воскресенье часов в двенадцать.

— Ладно… — я помедлила, обрадованная возникшей идеей, — слушай, Петька, а ты можешь переснять фото с книги?

— Могу. Но качество будет неважное. Фото, напечатанное типографским способом, состоит из множества точек. Если их переснять и увеличить, ничего хорошего не получится.

— Не важно. Ты сделаешь снимки до завтра?

Вместо того, чтобы последовать домой в сопровождении Петьки я отправилась к нему е гости. Квартира Толкачевых производила странное впечатление, немного напоминая склад утильсырья. Старые приемники, телевизоры, непонятные железяки основательно загромождали помещение. Все это хозяйство принадлежало деду Петьки, Петру Филимоновичу, который, выйдя на пенсию, посвятил жизнь созданию хитроумных, но не слишком работоспособных приспособлений. Яркая жизнь Петра Толкач ее а-старшего могла бы послужить темой для увлекательной книги. Сразу после школы он пошел на флот, потом, получившись, стал корабельным радистом. За несколько десятилетий Петр Филимонович успел объездить весь мир, пережить множество приключений и передряг, где-то потерял половину указательного пальца левой руки и приобрел легкую хромоту. Именно от деда Петька перенял склонность к технике и стойкий, граничащий с упрямством скептицизм. Пока Петька возился со штативом и фотоаппаратом, я бродила по комнате, разглядывая все, что попадало в поле зрения. Потом протянула ему каталог:

— Тебе ничего не напоминает эта картина?

— Пятна на небе? Ты хочешь сказать, что она имеет отношение к тому месту, где мы были?

— Не только. Видишь две маленькие фигурки на скале — это Сережка и Светка.

— Возможно, ты раньше видела репродукцию, и воображение…

— Нет, Петька. Светка показала мне ее часа четыре назад.

— Значит, этот образ создало подсознание Акулиничевой. Допустим, телепатическое…

— Может быть, — перебила я Толкачева, опасаясь длинных рассуждений о логике и здравом смысле, — но черные пятна появлялись везде, в том числе и в самом Коридоре, к которому Светка не имела никакого отношения.

Аргументы Толкачева, как всегда, звучали убедительно, но признавать случившееся простым совпадением мне не хотелось. Картина оставалась единственным документальным подтверждением существования разорванных миров Незнакомца, и этим следовало как-то воспользоваться… Если честно, я разозлилась на здравомыслящего Петьку и неожиданно для себя спросила

— Что будем делать с Мишкой и Юркой?

Он не удивился, только слегка нахмурился и ответил:

— Я все время думаю об этом. Дедушка говорит — товарищей не бросают, даже мертвых. Всегда выносят с поля боя.

— Он же не воевал.

— Просто это его жизненный принцип. И я с ним согласен.

— А я ничего не могу решить. Как вспомню жуткий склеп — волосы начинают шевелиться. Иногда кажется — проще все забыть, а иногда думаешь — надо поторапливаться, пока они не окаменели.

— Вдвоем нам не справиться. Должны идти все.

— И Светка с Танькой? Окажись здесь Зизи, она бы непременно пошла. Возможно, согласится Сережка, но не девчонки.

Телефонный звонок, сопровождавшийся миганием лампочек, прервал разговор. Толкачев взял трубку:

— Барышева, это тебя.

Голос у мамы был испуганный. Оказывается, позвонив с работы, она никого не застала дома и теперь, бросив все дела, обзванивала знакомых и готовилась к самому худшему. Она велела мне оставаться у Толкачева и возвращаться домой только под ее конвоем. Все эти ненужные предосторожности, столь любимые взрослыми, осложняли и без того нелегкую жизнь, мешая нормально передвигаться по городу.

***

Серьезный разговор с Ивойловым и девчонками пришлось отложить до лучших времен — абсолютно неожиданная для начала четверти контрольная по биологии перечеркнула все планы. Несколько дней класс дружно зубрил пройденное за первое полугодие, списывал друг у друга конспекты, целиком и полностью вырубившись из нормальной жизни.

Выспаться накануне контрольной мне не удалось — зубрежка затянулась едва ли не до часу ночи. А около восьми утра, зевая на ходу и машинально повторяя определения из учебника, я уже брела к школе. Сонный мозг не среагировал на предупреждающие знаки, и дыра люка оказалась в опасной близости от занесенной для очередного шага ноги… Рабочий в оранжевой каске и спецовке, высунувшись по пояс из-под земли, начал ругаться, но неожиданно охнул, взмахнул руками и исчез в глубине колодца. Послышался протяжный, замирающий едали крик. Наверное, рабочий поскользнулся и сорвался с лестницы. Его напарник выскочил из тарахтящей поблизости машины и бросился к люку. Я подошла ближе. Из-под земли было слышно, как рабочий звал упавшего напарника. Это показалось странным — сорвись тот с лестницы, его бы не пришлось разыскивать. Парень в оранжевой каске вылетел из люка, слоено ошпаренный:

— Девочка, ты что-нибудь видела?

— Он хотел меня обругать, всплеснул руками и исчез. Потом донесся крик. А что случилось?

— Там кровь. Только кровь и никого нет. Вызови милицию и "Скорую".

Я резво побежала на поиски ближайшего телефона. А на обратном пути плотная толпа зевак так и не позволила мне вновь приблизиться к злополучному колодцу. То, что я была единственным свидетелем происшествия, почему-то никого не интересовало. Надежда получить какую-нибудь справочку, объясняющую мое опоздание, угасла, и я с тяжелым сердцем отправилась на расправу к Наталье Александровне.

Неприятности в школе отвлекли от трагического события, и только вечером у меня появился повод вспомнить о нем вновь. Местные новости снова подлили масла в огонь — по телевидению сообщили об очередных пропавших без вести. Сперва на экране возникло фото сгинувшего на моих глазах рабочего, а потом — пышноволосой девушки с красивыми глазами. Она тоже ушла из дому и не вернулась. Голос за кадром перечислял приметы — плащ цвета морской волны, синяя юбка, белые сапожки и шарф… Наверное, это можно было назвать озарением — в моем не слишком искушенном решением головоломок мозгу возникла неожиданная догадка. Точнее, в глазах — яркие пятна цветов: оранжевый, синий, алый… Праздник, карнавал, зловещее веселье… Ассоциации выстраивались в цепь, и я почти не сомневалась, что разгадала тайну маньяка. Он выбирал жертв по одежде, обращая внимание только на яркие цвета. Это не противоречило моим скудным знаниям о повадках серийных убийц — известно, что они часто зацикливаются на чем-то одном, например, на черных колготках или пионерских галстуках… Я вышла в прихожую, зажгла сеет. На вешалке висели мамина темно-коричневая дубленка, папино черное пальто, моя куртка из темно-серой замши. Похоже, нашей семье ничто не угрожало. И тут возбуждение внезапно спало, то, что совсем недавно казалось важным, едва не гениальным, предстало совсем в ином сеете. Люди, работавшие в милиции, были умнее меня и, скорее всего, проанализировав факты, давно отвергли такой вариант поведения маньяка. Я не хотела выглядеть доморощенным Шерлоком Холмсом, но потом все же решила сообщить друзьям о своих догадках. Просто так, на всякий случай.

В воскресенье с большими сложностями мне все же удалось отпроситься из дому и отправиться к Толкачеву смотреть, как печатают фотографии. Дверь открыл Петр Филимонович.

— Милости прошу, Виктория Андреевна. Мой внук ожидает вас на рабочем месте.

Ждали меня в ванной комнате. Петька возился около приспособления, закрепленного на блестящем штативе, рядом стояли кюветки с прозрачной жидкостью, а на стене висел погашенный красный фонарь. Толкачев протянул рулончик пленки.

— Смотри, вот твоя картина. Осторожно! Не хватай пальцами!

Я взяла пленку за ребрышки, рассматривая маленький прямоугольник, испещренный белыми пятнышками. Тем временем вспыхнул красный, раздражающий глаза свет. Работа закипела. Петька оказался прав — занятие было весьма увлекательным и далее немного напоминало волшебство. Оказывается, штуковина на штативе называлась фотоувеличителем, он увеличивал кадр, отбрасывая загадочную тень на белый лист фотобумаги. Незнакомые черные лица с белыми космами волос мелькали перед нами и исчезали, стоило только Толкачеву включить сеет. Он опускал чистый лист в раствор, и на нем медленно начинало проступать изображение — негр со светлыми всклокоченными волосами оказался мною, фантастический пейзаж — перекрестком возле школы… Так прошло минут сорок. Постепенно удивление сменилось равнодушием, и я начала рассеянно поглядывать по сторонам.

— Вот и репродукция. Я сделал два кадра. Выберем лучший или напечатаем оба?

Странное впечатление производят на меня негативы. Глядя на них, я теряюсь. Трудно поверить, что эти белоснежные пятна и есть те самые черные провалы, поглотившие Вселенную Незнакомца. Тьма превратилась в сеет, а сейчас вновь станет тьмою. Граф Дракула и легендарный Орфей — два лица Незнакомца? Тьма и сеет, черное и белое, стороны одной медали… У меня закружилась голова, а на лбу выступила испарина.

— Барышева, что с тобой? — Голос Петьки доносился из дальней дали, а я стояла на дне ущелья рядом с Орфеем, и ледяные воды Стикса плескались у наших ног. Толкачев продолжал суетиться: — Сядь, Барышева, это у тебя от красного света и духоты. Давай проветримся, подышим воздухом.

— Ничего, Петька, порядок. Увеличь фото как можно больше, пожалуйста. Не важно, что оно плохо получится. Второе мы сделаем поменьше, хорошо?

Он согласился. Подвинтил какое-то колесико, и на бумагу легла тень преображенного, неузнаваемого пейзажа. Я сама подхватила пинцетом лист и погрузила его в кювету. Ждать пришлось недолго — черные точки начали проявляться на белой поверхности, темнея и увеличиваясь с каждой секундой. Это были глаза Бездны, той самой Бездны, что внимательно следила за нами и сейчас. Зря я не доверяла Петьке — изображение на фото действительно оказалось размытым, похожим на мозаику. Лист фотобумаги все еще лежал в растворе, когда мне удалось заметить странное расположение точек на одном из облаков. Некоторые из них были темнее, некоторые светлее, но в целом они образовывали знакомый спиралевидный символ. Петька также не мог отрицать очевидное. Он тут же напечатал еще несколько фотографий с обоих негативов и бросил их в проявитель. А в том, что случилось дальше, была только моя вина. Отвлекшись, я забыла вытащить из раствора самое первое фото, и оно почернело прямо на наших глазах. Толкачев извел целую пачку бумаги, но ни на одном снимке признаков загадочного лабиринта обнаружить так и не удалось.

— Барышева, я не очень в курсе, что означает этот символ, он как-то связан с тем, расползающимся по швам миром?

— Да. Это и ключ, открывающий Проход между мирами, и одновременно амулет, защищающий своего владельца от выбравшихся на свободу демонов. В нашем роду была семейная реликвия — наглухо запаянный серебряный медальон. Его носила бабушка, мама, а потом и я. Никто не знал, что находилось внутри футляра. А там лежал амулет — тот самый, что ты видел в заколдованной башне на портрете графини Вольской.

— И как он к вам попал?

— Точно не знаю, но один призрак мне сказал, что София Вольская моя прапрабабушка.

— Не доверяй привидениям, Виктория. Иначе может оказаться, что и тот тип в длинном плаще приходится тебе родственничком. У вас, кстати, есть некоторое сходство.

— Я и сама не очень верю, но пойми — это единственный источник информации.

— А маму ты спрашивала?

— В детстве она часто рассказывала историю серебряного медальона, но, насколько я помню, фамилия Вольских там не упоминалась, не говоря уже о всякой чертовщине и Проходе в соседнее измерение.

— Спроси еще раз. Знаешь, если и существует ключ к разгадке этой тайны, то исключительно в вашем роду.

***

Предоставив струе проточной воды промывать готовые снимки, мы покинули домашнюю фотолабораторию. Простившись с Толкачевым, я вышла из подъезда и медленно побрела по улице. Была очередная в этом году оттепель. Черные полосы тротуаров и осевшие грязные сугробы навевали тоску… Ярко-красные каблучки энергично впечатывались в месиво проезжей части. Подняв глаза, я увидела блестящие стильные сапожки и коротенький алый плащ. В общем-то это была самая обыкновенная девчонка, разве что слишком модная, слишком яркая для унылой сырой оттепели. Мои ноги сами устремились по ее следу. Про себя я решила — необходимо предупредить Красную Шапочку, сообщить о пристрастиях маньяка и посоветовать ей не так вызывающе одеваться. Конечно, заранее было ясно, какой окажется ее реакция, и все же предупредить модницу следовало. Девчонка купила на лотке журнал, перешла улицу и скрылась в подворотне. Лавируя между машинами, я устремилась следом. В замкнутом дворике не просматривалось ничего яркого. Старушка, выгуливавшая розоватую от старости болонку, уверенно заявила, что за последние полчаса во двор никто не входил. Оставалось только признать, что слежка за людьми — не мое призвание.

Крышка расположенного посреди подворотни канализационного люка была чуть сдвинута. Вспомнив случай с рабочим, я присела на корточки и с трудом отодвинула тяжелый диск В полутьме удалось различить только несколько скоб-ступеней, ведущих вниз. Моя рука прикоснулась к верхней из них, и пальцы тут же окрасились в алый цвет. Нервы не выдержали, даже не подумав закрыть люк, я бросилась бежать неизвестно куда. Все, что происходило до сих пор — загадочные подмены, превращения, воскрешения из мертвых — было обильно сдобрено мистикой и, признаюсь честно, со временем казалось не слишком реальным. Но на этот раз все обошлось без потусторонней романтики — еда ли не у меня на глазах настоящий маньяк убил настоящего человека, и настоящая кровь сохла сейчас на моих пальцах! К этому невозможно было относиться спокойно. А чуть позже возникла еще одна неприятная мысль, и я почувствовала себя соучастницей преступления. Мое поведение не слишком отличалось от действий Мишки Воронова, который ради науки готов был угробить кого угодно. Вместо того, чтобы предупредить нарядную модницу, я тихонько следовала за ней, проверяя гипотезу о пристрастиях маньяка. Как иначе можно было объяснить то, что я не подошла к ней сразу? Неужели путешествие в мир Зла вырвало и у меня частичку души, сделало жестче и безжалостней? Тягостные мысли оказались под стать тоскливой промозглой погоде. Желая отвязаться от них и понимая, что клин вышибают клином, я решила, что это самый подходящий момент для разрешения давно тяготившей меня проблемы. Оглядевшись и поняв, куда меня занесло во время бесцельного блуждания по городу, я направилась к расположенному ближе всего дому Светки Акулиничевой. Дверь открыла ее мама, закутанная в халат из блестевшего, как парча, атласа:

— Ты — Виктория Барышева, одноклассница Светланы? — она рассматривала меня, как профессор подопытную мартышку. — Светлана занята, учит уроки. Разве вы договаривались о встрече?

— Я на минуточку. Очень важное дело.

В прихожей возникла Светка. Наконец-то перешагнув порог, я замерла б нерешительности — паркет был слишком хорош для заляпанных грязью ботинок. Мать Светки удалилась — даже со спины чувствовалось, как недовольна она неожиданным визитом.

— Светка, за нами должок. Ты можешь просто плюнуть на то, что я скажу, — это как совесть подскажет. Мишка и Юрка так и лежат в подземном склепе. Мне кажется, мы должны вытащить их. Кроме нас, сделать это некому.

— А потом?

— Потом мы их где-нибудь оставим. Тела найдут и похоронят, как подобает. Толкачев уже согласился.

— И когда мы туда отправимся?

— Завтра после школы. — Удивленная неожиданной сговорчивостью Акулиничевой, я брякнула первую попавшуюся дату.

— Отлично. В это время идут занятия е художественной школе, и дома меня не спохватятся. А сейчас извини. Вика, работы непочатый край.

Часы показывали без четверти четыре, и я прибавила шаг. Следующим пунктом маршрута мог бы стать дом Сережки Ивойлоеа, но я решила, что договорюсь с ним и Толкачевым по телефону. Панкратова встретилась мне у подъезда. Она возвращалась из булочной, о чем свидетельствовал длинный, высунувшийся из пакета батон.

— Панкратова, стой!

Танька обернулась, задержала руку на кнопках кодового замка. Я рассказала о наших планах. Подумав, она уточнила

— А твоя Логинова приедет?

— Кто ее отпустит в середине четверти? Раньше весенних каникул Зизи не объявится.

— Значит, пока мы будем бродить по ужасному подземелью, Логинова будет развлекаться и дышать свежим воздухом?

— Голову даю на отсечение, Зизи первой полезла бы в склеп. Это ее жизненный принцип — соваться в самое пекло. Лучше подумай, что станет с теми двумя, если мы будем ждать до весны?

— Танька только поморщилась:

— Я, конечно, не отказываюсь, но все должны быть в равных условиях.

— Между прочим, Светка Акулиничева не ломалась.

— А они уже пахнут?

— Не знаю, Панкратова, вместе будем принюхиваться.

Танька наконец-то воспользовалась кодовым замком и скрылась в подъезде, махнув на прощание тяжелой косой. Хотела бы я знать, какое она приняла решение. Надо было спешно возвращаться домой. Из-за терроризировавшего город маньяка родители просто помешались на нашей безопасности, и я бежала по улицам, не желая новых осложнений, вызванных непредвиденным опозданием.

Успев вернуться к назначенному часу, сразу после обеда я занялась телефонными звонками. Разговаривать с Толкачевым было легко. Узнав, что мы отправляемся в экспедицию завтра, он пообещал взять старые простыни и сразу же, не вдаваясь в праздную болтовню, повесил трубку. С Ивойловым все оказалось сложнее. Он легко согласился идти в склеп, но в его голосе мне послышались подозрительные интонации. Зная Сережку, можно было предположить, что завтра он просто не придет в школу, а потом появится со справкой, украшенной печатью его папочки — главврача 23-й районной поликлиники. Самое скверное заключалось в том, что стоило хотя бы одному из нас отказаться участвовать в этом деле, как компания наверняка бы распалась из-за нежелания каждого расхлебывать неприятности за двоих.

А воскресный вечер шел своим чередом. Папа просматривал накопившиеся за время его дежурства рекламные газеты, а мама колдовала на кухне, готовя что-то вкусненькое. Я села за обеденный стол, незаметно стянула мучнистый комочек и сунула его в рот.

— Вика, сырое тесто вредно.

— Я только чуть-чуточку. А что это будет?

— Пирожки с курагой.

Я замолчала и стянула еще один кусочек теста. Как всегда, в нужный момент хитроумные мысли меня не посетили, и я начала с удручающей прямотой проламывающегося сквозь торосы ледокола

— Мам, расскажи о наших предках — бабушках, прабабушках…

— До сих пор тебя не слишком интересовала история нашей семьи, — мама посмотрела на меня с удивлением, — может быть, ты собралась вступить в Дворянское собрание?

— Просто хочу узнать корни своего рода. Взрослею, наверное.

— Ой ли, дочурка? Заранее разочарую — родственников в Америке у нас нет, и к династии Романовых мы отношения не имеем.

— Если честно, я хочу побольше узнать о своем амулете. Ты давно об этом рассказывала, и как-то все выветрилось.

— Тогда слушай одним ухом, а второе зажми для надежности.

— Я могу заткнуть и нос… — Мы рассмеялись.

— Проследить начало нашей родословной несложно. Все произошло в середине прошлого века…

— Позапрошлого?

— Никак не могу привыкнуть. Скажем точнее — события развивались в середине девятнадцатого столетия. Однажды, ранним июньским утром 1841 года, на крыльцо дома купца второй гильдии Степана Прохорова кто-то поставил большую, сплетенную из ивовых прутьев корзину. Несколько позже дверь дома отворилась, и на улицу вышла кухарка Прохоровых… назовем ее Евдокия. Евдокия собиралась на базар и уже спустилась по ступеням, но внезапно ее остановил странный звук. Сперва кухарка подумала» что под крыльцом ощенилась дворовая собачка Розка, но тут же заметила таинственную корзину. В ней кто-то шевелился. Евдокия охнула, перекрестилась и с криком "дитятю подкинули!" бросилась будить барина.

— Мам, ты так убедительно рассказываешь, будто сама все видела. Это правда?

— Подробности нам не восстановить, но в одном сомневаться не приходится — купец Степан Прохоров действительно подобрал подкидыша. Это была хорошенькая малышка месяцев восьми-десяти от роду, наряженная в богатое шелковое платьице. Кстати, на ее шее висел серебряный медальон на длинной цепочке. В корзине обнаружили записку, набросанную неразборчивым, торопливым почерком. Не оставивший своей подписи автор умолял приютить девочку, которой якобы грозила смертельная опасность, ни в коем случае не снимать с ее шейки медальон и, мало того, проследить, чтобы со временем она передала серебряную безделушку своей дочери, и так продолжалось бы из поколения в поколение. А еще среди батистовых пеленок нашли толстую пачку денег, и это заставило Степана Прохорова с уважением посмотреть на подкидыша… Сонечку, так звали малышку, удочерили. Однажды приемная мать девочки Марья Васильевна попыталась забрать у нее амулет, но девочка страшно раскричалась, а к вечеру у нее начался жар. Серебряный амулет вновь повесили на грудь ребенка, и с тех пор никто не пытался отобрать его у Сонечки.

— Неужели никто не узнал, откуда взялся ребенок?

— Нет. Вероятно, его привезли в город издалека, иначе бы вычислить родителей не составило большого труда. Знаешь, Вика, раньше я об этом не говорила, но в нашем роду был еще один человек, имевший некоторое отношение к загадочной истории, — мой двоюродный дедушка Михаил Владимирович. Все началось с детской зависти и любопытства. Маленькая сестренка Миши носила полученный от матери медальон, а ему очень хотелось понять, почему именно она стала избранной, причастной к семейной тайне. Самое удивительное, что эта страсть сохранилась у Михаила Владимировича на всю жизнь. Не знаю, чем руководствовался дедушка в своих поисках, но он якобы обнаружил некие документы, относящиеся к этому событию. Он берег их как святыню. На его долю выпали Гражданская и Отечественная войны, но он сумел сохранить сверток с таинственными бумагами. Дедушку считали большим чудаком и не обращали внимания на его странные рассказы. Только мне, тогда еще несмышленой девчонке, они пришлись по душе и вызвали огромный интерес. Всякий раз, приезжая в гости к дедушке, я заслушивалась невероятными историями. Речь в них шла не только о подкидыше, но и о Хаосе, Бездне, гибели всего живого и о том, что именно мне скорее всего предстоит спасать род людской. От таких разговоров я стала плохо спать и даже кричать по ночам. Узнав об этом, отец страшно рассердился и запретил мне встречаться с дедушкой. Время шло, я взрослела и все реже вспоминала эти страшные сказки. Дедушка умер в тот год, когда я окончила школу. После него остался большой архив: книги, газетные вырезки, обширная переписка, дневники.

— И где все это?

— Мама не смогла просто выбросить или сжечь эти никому не нужные бумаги. Но и разбирать их времени, да и желания не было. Она сложила большую часть архива в громадный чемодан, отнесла на чердак и оставила до лучших времен. Времена эти, как видишь, до сих пор не наступили.

— Где находится этот чердак?

— На нашей старой даче. Это дедушкин дом, который он завещал маме.

— Скажи, чемодан и сейчас там?

— Думаю, да. Он никому не нужен.

— Давай завтра же поедем за ним!

— Завтра понедельник. Вика. А вот летом я сама с удовольствием помогу тебе разобраться в бумагах. Оказывается, мой интерес к дедушкиным рассказам не угас до сих пор.

— Почему ты не говорила об этом раньше? Ведь я могла бы все узнать еще этим летом!

— Что именно?

— Тайну. Главную тайну нашего рода.

— Боюсь, архив дедушки тебе мало поможет. Мне кажется, что он только делал вид, что ему все известно. Выдавал желаемое за действительное.

Лежавшие в духовке пирожки подрумянились, соблазнительный аромат выпечки пронизывал кухню, но от волнения у меня пропал аппетит. Даже не верилось, что разгадка тайны оказалась так близка и доступна. Пятьдесят минут на электричке, полчаса до вокзала… Что, если вместо школы отправиться в Борисовку? Просто сесть и поехать…

— Вика, ты заснула?

— Что, мам?

— Я уже в четвертый раз прошу позвать папу к столу.

К ночи радостное возбуждение сменилось тревогой. Блестящие перспективы разгадки тайны серебряного амулета маячили в отдаленном будущем, а вот завтрашний поход в подземелье приближался быстро и неотвратимо. Некоторые считают, что в моем возрасте еще не умеют нервничать по-настоящему. Не знаю, но я всю ночь проворочалась в постели, и только к утру забылась тяжелым сном.

***

Удивительно, но наша компания пришла в школу в полном составе. Собрались все — и Светка, и Петька, и Танька Панкратова, заколовшая косу в тугой узел, что означало готовность к решительным действиям, и даже известный прогульщик Сережка Ивойлов. Последними двумя уроками шла физкультура, и все без проблем смылись с занятий. Рассредоточившись, мы направились к заброшенному дому на углу Кутузовской и Пионерской. Признаюсь честно, такой смелой я была потому, что почти не сомневалась — отыскать подземный склеп не удастся. С тех пор, как Проход между мирами оказался закрыт, воплощенные фантазии графини Вольской и ее приятеля наверняка сгинули в породившей их Бездне. Зато это был прекрасный повод очистить совесть. Мы сделали для Петренко и Воронова все, что могли, но выполнить долг до конца оказалось выше человеческих сил… Наверное, так думали и остальные.

Двери заброшенного дома были тщательно заколочены — сказалась компания по борьбе с маньяком, но его нынешние обитатели уже нашли способ проникнуть в свое убежище. Воспользовались им и мы, отодвинув один из щитов, прикрывавших подвальные окошки. К великому огорчению собравшихся, вход в подземелье по-прежнему оставался на своем месте. Я надавила на плиту, и она поднялась, освобождая дорогу.

— Стоит ли спускаться всем вместе? — Панкратова тоскливо посмотрела на уходящую в глубину лестницу. — Четырех человек вполне достаточно. Давайте бросим жребий, кому придется ждать наверху.

— Панкратова, можешь оставаться без всякого жребия, но имей в виду — маньяки обожают брошенные дома, — заметил Толкачев.

Спуск начался. Я шла впереди. Стараясь ровно светить фонариком, но луч все время метался, усиливая жуткое впечатление от подземелья. Оно действовало на нервы и, пожалуй, могло даже свести с ума. С десятой или одиннадцатой лестничной площадки у меня начались самые настоящие галлюцинации — слышался неразборчивый шепот, затылок чувствовал неотступный пристальный взгляд из темноты. Незаметно подступал холод, и с ним возрождалось почти забытое ощущение присутствия злобного Нечто…

— Барышева, стой, — сказала шедшая следом Танька, — лаз здесь, в этой стене, ты его просмотрела.

— Прямо как в прошлый раз.

Я протискивалась между шершавыми плитами, стараясь не думать о том, что ждало впереди. Сзади кряхтели и посапывали остальные. Сама удивляюсь, как можно было совершить такой путь в одиночестве! Выбравшись в пещеру, я зажгла сеет. Склеп встретил нас пустотой — жуткие статуи исчезли, и гранитные плиты делали шаги гулкими и отчетливыми.

— Мы заблудились? — уточнил Сережка.

— Нет, мы точно были здесь, — послышался девичий голос, — смотрите, моя заколка, я ее везде искала.

Светка представила на всеобщее обозрение серебристую бабочку с трепещущими крыльями. Толкачев включил свой фонарик и устремился вперед. Он что-то заметил. Бледное пятно высветило обрывок блестящего алого плаща. Чуть дальше виднелись лохмотья цвета морской волны, забрызганные темными пятнами. "Лучше не смотреть!" — подумала я, но глаза уже засекли новый образ. Мертвый мужчина в оранжевой спецовке сидел, прислонившись к грубым каменным плитам. Пронзительный, вибрирующий визг тысячекратным эхом отразился от сводов пещеры — Акулиничева тоже увидела труп. Может быть, супермен с железными тросами вместо нервов продолжил бы осмотр пещеры, но мы, не сговариваясь, бросились к темному лазу. Бегство было сумбурным и не запоминающимся — боль в ободранных локтях и бесконечное количество мелькавших перед глазами ступеней — вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти.

***

Вокруг сверкал серебристый, только что выпавший снег. Осмотревшись, я поняла, что стою посреди городского парка, расположенного в четырех кварталах от проклятого дома. Остальные участники неудавшейся экспедиции находились тут же. Зачерпнув снег, я вытерла им лицо — стало немного легче. Отдышались. Подумав, произнесла то, что, возможно, было ясно без объяснений:

— Проход между мирами существует, его не удалось закрыть.

Все молчали — грустные, унылые, будто собравшиеся на похоронах. Сияющее синее небо начало лопаться, расползаться, и на мир взглянули глаза Бездны — пока это была только игра воображения…

— Мы с ними справимся. Добро не может не победить…

Я промолчала, вовсе не разделяя оптимизма Сережки Ивойлова. Он смотрел слишком много боевиков, а в них всегда торжествует справедливость. Мертвецы тем временем бродили по горе принося Хаосу все новые жертвы, все шире становился Проход, а у нас не было ни сил, ни знаний, чтобы бороться с этим злом. Так ничего и не придумав, мы разбрелись по домам.

Мне не с кем было посоветоваться, и весь вечер я вспоминала Незнакомца в Черном, который наверняка сумел бы и утешить, и подсказать верное решение. Но увы, в соседнее измерение так про не зайдешь, не позвонишь… И только подумав так, я сообразила, что могу позвонить хотя бы в Москву. Вряд ли Логинова дала бы дельный совет, но оптимизмом подзарядить могла, это точно. Я отыскала в телефона справочнике код Москвы и набрала номер. Трубку взяла сама Зинаида.

— Проход остался открыт, они зверствуют в городе.

— А знаешь, я так и думала, — ничуть не удивилась Зизи, — моего отсутствия никто не заметил, следовательно, то время, что я добиралась домой, здесь хозяйничал двойник Если бы Проход закрылся, бы точно рассыпался на месте. Я приеду, как только добуду денег на билет, скорее всего, в четверг.

— Логинова, тебя сживут со света за самоволку. Крупные неприятности гарантированы.

— Барышева, ты перепутала масштаб. Крупные неприятности будут у тех, кто бездействует. А без меня вам не справиться. Передавай привет Петьке. До встречи, подруга.

— До встречи.

Положив трубку на рычаг, я призадумалась. Логинова была права — масштаб переменился, и пришло время действовать, не оглядываясь на привычные условности. Недавно казавшаяся несбыточк идея съездить в Борисовку за дедушкиным архивом теперь выглядела совсем иначе. Если раньше я хотела узнать тайну амулета скорее из любопытства, то теперь, когда выяснилось, что Проход открыт, следовало разгляд ее во что бы то ни стало. Не знаю, насколько важными сведениями располагал мой прадедушка, но это был единственный шанс найти хотя бы маленькую зацепочку. Ехать одной мне не хотелось, и я решила взят напарники Сережку. Его родители отправились в Белоруссию гулять на чьей-то свадьбе, и он коротал дни со старенькой бабушкой, от опеки которой было несложно избавиться. Я набрала номер Ивойлова.

Наутро, прикинувшись, будто идем в школу, мы отправились прямиком на вокзал. В электричке я задремала и едва не пропустила нужную станцию. Разбудил меня Сережка, громко расспрашивают продавца о достоинствах гелевых ручек Это была давняя слабость Ивойлова — он приобретал ненужную мелочевку везде, где бродили нагруженные баулами торговцы. Взглянув в окно, я увидела знакомые пригорки, и заторопились к выходу.

Дорога от станции к деревне оказалась ровной и накатанной. Мы шли бодрым шагом и минут за десять добрались до аккуратных построек. Пройдя по главной и единственной улице Борисов свернули к стоявшему на отшибе дому. Здесь снег никто не расчищал, и изрядно подтаявшие за время оттепели сугробы все еще доходили до колена Мы не без труда раскопали калитку, открыли ее и продолжили нелегкий путь. Дважды я проваливалась в снег по пояс, едва не потеряла сапог, но все же первой достигла заветной цели. Ивойлов спокойно шел следом.

Дом был серым, подслеповатым и сонным — он явно не ждал гостей. С его крыши свешивались похожие на сталактиты сосульки, а крыльцо обледенело, превратившись в неровный, но очень скользкий каточек. Я извлекла из кармана ключ, он легко вошел в старый механизм замка и с мягким щелчком повернулся на два оборота. Объединив усилия, мы потянули отсыревшую, перекосившуюся дверь. Охнув, с распахнулась настежь, сбросив нас со скользкого крыльца Поднявшись, мы вошли в дом. На улице припекало по-весеннему жаркое солнышко, а в помещении царила настоящая стужа, накопившаяся здесь за зиму.

— Мы погибнем от переохлаждения, — заявил Ивойлов, поднимаясь в мансарду, — надеюсь, хотя бы не напрасно.

Из комнатушки под крышей можно было выйти на чердак. Обклеенная зеленоватыми обоями дверца открылась с громким, похожим на стон скрипом. Все находившиеся на чердаке предметы имели неприятный серый оттенок — то ли от накопившейся за долгие годы пыли, то ли от тусклого освещения. Солнце едва-едва пробивалось сквозь донельзя заляпанное слуховое оконце. Осмотревшись, мы принялись заде перелопачивая груды накопившегося за несколько поколений хлама. В первом, лежавшем на самом виду чемодане обнаружились яркие тряпки — платье из плюша, тюлевая накидка с черными блестками, сломанный веер. Еще недавно такая находка могла бы стать настоящей сенсацией, но теперь было не до бабушкиных нарядов Под платьями лежали стянутые бельевой веревкой стопки писем. Я наугад вытянула одно датированное годом, с незнакомым мне адресом и именем на конверте. Наверное, мама была права, когда говорила, что мне надо больше интересоваться семейной историей.

— Виктория, что нового?

— Ничего. А у тебя?

— Полтора метра "Здоровья".

— Что?!

— Журнал такой есть, называется "Здоровье". В этом углу слой печатной продукции приближается к двухметровой отметке.

Сережка замолчал, и я услышала стук передвигаемой мебели. Мы трудились, как рабы на плантации, но, увы, совершенно безрезультатно. Взглянув на часы, я удивилась, они показывали без четверти два. Пора было подумывать о возвращении.

— Сережка, что будем делать?

— Ты представляешь, как выглядит этот чемодан?

— Нет. Наверное, как все старые чемоданы.

— А если это сундук, баул, тумбочка с полками?

Мы перерыли чердак по второму разу. В запыленное окошко за нами наблюдало алое закатное солнце. Продрогший, грязный и злой. Сережка первым вернулся в мансарду, помедлив, я последовала ним. Уже в мансарде подошла к висевшему на стене мутноватому зеркалу. В нем отражался угол комнаты — выкрашенный масляной краской стол, резная полочка, лежанка, застеленная шубой из искусственного меха. Краешек шубы прикрывал металлические язычки замков… Сдернув тряпье, я увидела огромный ящик из коричневой фанеры. Мы набросились на чемодан так, будто в нем хранились сокровища всех пиратов Карибского моря. Мелькали узелки с тряпками, связки газет, а потом я увидела сундучок — ладный, окованный железными полосками, с выгнутой крышкой. С большим трудом мы водрузили находку на стол. К счастью, сундучок не был заперт, и, открыв крышку, я увидела запакованные в пожелтевшую бумагу, плотно стянутые шпагатом свертки. Ивойлов вернул меня с небес на землю:

— Барышева, пятый час. Скорее всего, нас уже ищут.

Первой мыслью было прихватить сундучок с собой, но ноша оказалась непосильной. Тогда я решила поступить так, как поступила бы на моем месте Зинаида Логинова.

— Слушай, Ивойлов, я буду до упора разбирать бумаги, а ты возвращайся домой и предупреди мою маму, она, конечно, жутко рассердится, но во всяком случае все обойдется без милиции.

Он согласился и попросил проводить его до станции, опасаясь, что неточно запомнил дорогу. Мы появились на станции вовремя — электричка на 17.00 должна была прийти с минуты на минуту. Ее бы мы немного замешкались, пришлось бы ждать еще полчаса, следующий поезд прибывал на станцию только в 17.31. Шлагбаум перекрыл проселочную дорогу, где-то вдали послышался длинный гудок… И тут в ушах отчетливо прозвучали Сережкины слова: "Не дай мне уехать на пяти часовой электричке!". Как я ухитрилась забыть об этом, ведь ценою моего беспамятства могла стать его жизнь?! Если он сядет в этот поезд, то через несколько месяцев погибнет. А электричка уже притормозила у платформы, распахнула двери, готовая принять в свое чрево ничего не подозревающего Ивойлова.

— Сергей, подожди! — Я схватила его за рукав, оттягивая от поезда. — Одну минуточку!

— Ты что, хочешь торчать здесь еще полчаса?!

Хорошо, что электрички не ждут. Пока я оттаскивала Сережку от роковой двери, она захлопнулась, и поезд, набирая ход, устремился к городу. Я ничего не стала объяснять рассвирепевшему Ивойлову опасаясь, что неосторожные слова возвратят ему память. Но что это — поезд дальнего следования? Нет… состав затормозил у перрона, двери открылись, и Сергей прыгнул в вагон. Я еще не врубилась в ситуацию красные огоньки уже растаяли в сумерках. Стрелки на светящемся циферблате показывали три минуты шестого. Рядом со мной остановился пожилой мужчина. Я спросила:

— Вы не подскажете, какая это была электричка?

— Пятичасовая.

— Как?! А минуту назад?

— На 16.52 — она опоздала, а я, увы, опоздал на оба поезда.

Я не знала, что и подумать. Почему там, под разорванным небом. Сережка сказал мне так мало? Если бы он подробнее объяснил, каким образом обычная поездка может привести к непоправимым последствиям, я бы знала, что делать. А теперь оставалось только гадать — то ли он имел в виду поезд, подкативший к платформе в пять вечера, то ли тот, что пришел чуть позже, но по расписанию значился в пятичасовой? Не знаю, спасла ли я ему жизнь или, наоборот, подтолкнула к гибели… Солнце скрылось за лесом, и темнота по-хозяйски окутывала станцию. Так ничего и не решив, я отправилась назад в Борисовку.

***

Если на улице еще можно было различить силуэты предметов, то в доме господствовал чернильный мрак. Я зажгла фонарик и долго разыскивала в кухонном буфете пачку свечей, припасенных мамой еще с лета. Потом поднялась в мансарду. Зажгла свечи и вынула из сундука первую связку бумаг. Я не представляла, как должен был выглядеть документ, но думала, что он написан от руки и имеет дореволюционную орфографию. Пока мне попадались только свертки с газетными вырезками и письмами. Распечатывая их один за другим, я просматривала первую страницу и откладывала бумаги в сторону. Вскоре весь стол оказал завален этими похожими на кирпичи стопками. А в сундучке уже проглядывало дно. Где же загадочный документ? Внимание привлек длинный, похожий на свернутую географическую карту рулон, лежавший вдоль задней стенки сундука. Разорванная второпях бечевка и упаковочная бумага упали на пол, обнажая плотные, свернутые трубкой листы. От длительного хранения они не желали разворачиваться, но я развела их в сторону прижала края ладонями.

Это был акварельный набросок, пейзаж, изображающий скалистый берег и сумрачное разорванное небо. Рисунков оказалось больше дюжины, и почти все запечатленные на них образы были мне знакомы. Карнавал уродов, утопленница, протягивающая руки к сидящим на печи ребятишкам, люди, склонившиеся над разрытой могилой, вампиры, сжимающие в объятиях свои жертвы, золото египетской гробниц утлый челн Харона и воронка Аида… Несколько листов были сплошь изрисованы изображениями стройной, худой женщины. Тонкие карандашные линии очерчивали ее фигуру, профиль, изящно изогнутую маленькую руку. Я узнала графиню Софию Вольскую. Кроме больших листов, в рулоне обнаружилось некое подобие тетрадки, сшитой из разных по формату и качеству листков. Она открылась примерно на середине, видимо, на эту страницу заглядывали чаще других. Тщательно вычерченный тушью лабиринт из четырех змей занимал ее верхнюю половину. Под символом протянулись строки, написанные четким, красивым почерком. Я с жадность потянулась к заветным словам, но… Они были написаны не по-русски!

— Виктория! Ты сошла с ума! Одна в доме, и даже дверь не заперта, — посреди мансарды стояла мама, — твое счастье, что папа на дежурстве. Я пришла домой усталая, голодная, мне вдруг звонит мальчик и сообщает — ваша дочь осталась ночевать в Борисовке! Как это понимать?!

— Мам, зря ты волнуешься, я бы приехала утром и даже успела бы в школу.

— Утром! В городе — маньяк, в деревне две трети домов пустые, ты соображаешь, что натворила?

Мама отчитывала меня довольно долго, и, улучив момент, когда ее гнев пошел на убыль, я протянула рисунки:

— Смотри, это тот самый документ, о котором тебе рассказывал дедушка.

Она внимательно рассмотрела находку. Отложила рулон:

— Довольно любопытные бумаги. На мой взгляд, это работы очень хорошего художника. Правда, судя по избранной тематике, у него была довольно сильно расшатана психика. Впрочем, таков удел большинства талантливых художников. Мама Светы Акулиничевой искусствовед, и когда-нибудь мы покажем ей эти рисунки. Но даже такая находка ничуть не оправдывает твоего поведения, Виктория.

— Самое главное — здесь, — я протянула тетрадь, — тут все написано, только непонятно, на каком языке.

— Не на английском и не на немецком. Возможно, на испанском или итальянском.

— Тогда — на итальянском. Акулиничева показывала репродукцию этой картины, под ней была подпись — неизвестный итальянский художник середины девятнадцатого века.

— Очень интересно, но мне мало что объясняет. Ты намереваешься вернуться домой? Если да — быстренько собери бумаги и загаси как следует свечи. Только пожара нам не хватало.

В электричке было тепло и уютно. Мама задремала. А я все всматривалась в каллиграфические строки, пытаясь по датам и картинкам понять, о чем идет речь. Рисунков в тетради было много. Автор дневника постоянно приходили в голову новые образы, он набрасывал их на полях, а иногда и в середине страницы, некоторые зачеркивал и продолжал вести записи. Без сомнения, я держала в руках дневник человек ставшего возлюбленным графини Вольской, человека, чья фантазия дала аду зримые черты, человека, оказавшегося моим отдаленным родственником. Но сейчас волновало другое — знает ли он, как закрыть Проход меж) мирами, оставил ли какие-нибудь подсказки на страницах своего дневника? А размеренный стук колес и мелькание редких огней усыпляло, глаза смыкались сами собой, голова клонилась набок.

***

Домой мы вернулись около полуночи. Несмотря на позднее время, я набрала номер Ивойлова. Сережка не спал — в отсутствие родителей никто не мог помешать ему запереться в спальне и тихонечко балдеть, просматривая куски из фильмов с восточными единоборствами. Он записывал на видео эту скучищу уже несколько лет и очень гордился своей коллекцией. Насчет фильмов я поняла по характерным смачны ударам и звону мечей, доносившимся из телефонной трубки. Вкратце рассказав о находке, я спросила

— Ты знаешь кого-нибудь, кто говорил бы по-итальянски?

— Нет. Мама хорошо владеет английским. Папа учил в мединституте латынь, но в наши дела ввязываться не станет. Ладно, Барышева, не переживай, завтра в школе поспрашиваем. Если бы ты видела этот трюк Джеки Чана! Представляешь, он на мотоцикле летит с причала б воду, но в последний момент цепляется за груз, который переносит подъемный кран, и все это показывают с разных точек.

— Видела я это пять раз по телевизору. Лучше. Сережка, расскажи, как доехал. Ничего необычного не произошло''

— Сел и доехал. Без приключений. Ладно, Вика, сейчас такое начнется… Спокойной ночи.

Он повесил трубку. Я хотела было вновь вернуться к дневнику, но так измоталась за день, что, улегшись на кровать, отрубилась, как выключившийся телевизор.

***

В школе, незадолго до первого звонка, вся наша компания собралась под лестницей, рассматривая принесенный мною дневник. Обмен мнениями был бурным, но не конструктивным. Никто не знг итальянского и не представлял, где можно найти человека, выучившего этот язык. Только подошедший позже всех Толкачев помалкивал, раздумывая о чем-то своем. Едва он открыл рот, прозвенел звонок, но сквозь шу все же удалось расслышать:

— Кажется, я знаю, кто нам может помочь.

Провертевшись юлой весь урок и едва не обуглившись от любопытства, я с трудом дождалась перемены. Наконец-то Петька разъяснил свою мысль:

— Не могу гарантировать, но, возможно, итальянским владеет мой дед. Исхожу из того, что он вообще знает абсолютно все.

Петька не слишком преувеличивал. Петра Филимоновича и в самом деле можно было назвать ходячей энциклопедией. Акулиничева ехидно поинтересовалась:

— Может, он и по-китайски кумекает?

— Во всяком случае, говорит. Сам слышал.

После школы Сережка, Танька и я отправились к Толкачеву. Акулиничева в гости не пошла, сославшись на неотложные проблемы. Видимо, она не разделяла уверенности Петьки насчет возможностей его деда. Петр Филимонович встретил нас с увесистым гаечным ключом, придававшим ему грозный вид.

— Деда, ты же собирался чинить мой плеер, — встревожился Толкачев, — неужели этим ключом?

— Лучший инструмент для электроники, — старик усмехнулся, — шучу. Плеер в порядке. Просто контакты разболтались, батарейка выпадала. А сейчас прокладочку на кухне поменял — кран подтекать начал.

— Слушай, а ты в Италии бывал?

— В шестьдесят седьмом, семьдесят втором и семьдесят третьем. Два раза в Генуе, один — в Неаполе.

— А с итальянцами разговаривал?

— В основном с итальянками, — Петр Филимонович подмигнул.

— Деда, у нас к тебе просьба. Дело жизни и смерти. Попробуй кое-что перевести.

— Попробовать можно. Попытка не пытка. Это вам в школе задание дали?

— Нет. Частная инициатива.

Я протянула Петру Филимоновичу рукопись. С моей точки зрения, рассчитывать на блестящие результаты не приходилось. Возможно, бравый моряк Петр Толкачев умел находить общий язык итальянками, негритянками и марсианками, но чтобы вот так, с ходу, перевести старинный рукописный дневник.

— Петр, поставь чайник, а потом марш в булочную за кексами с изюмом. Деньги в левом кармане куртки. А вы, гости дорогие, раздевайтесь, проходите в гостиную. Посмотрим, что за документ.

Сережка и Танька устроились на диване, я оккупировала уютное кресло, а Петр Филимонович сел за стол, извлек из нагрудного кармана футляр с очками и склонился над дневником:

— Ого, ребятки, что это — страшная сказка?

— Судя по всему — да. А как вы догадались? — спросила я.

— Тут и гадать нечего — на одной странице демоны, на другой — ожившие трупы. Я-то думал, что только нынешние юнцы помешались на "ужастиках". Оказывается, встречались и раньше подобны чудаки. Вам как читать — с начала, конца или середины?

— Лучше бы от начала и до конца, — скромненько попросила Танька.

— Не заскучаете? Все начинается с сетований. Автор этих строк с ужасом представляет, каково ему придется среди дремучих лесов, непролазных сугробов, бурых медведей, мороза и невежественны мужиков. Иными словами, молодой человек собрался в Россию на заработки.

— Да, это не самое интересное место в дневнике, — хихикнул Сережка.

— Так… — Петр Филимонович поправил сползшие на нос очки, — наш приятель приехал в Санкт-Петербург, где и познакомился с графом В. Имя этого человека он не расшифровывает. Дальше сплошные рассуждения о живописи, в частности, о наших ландшафтах и освещении. Освещение ему не нравится, у нас, видите ли, солнце не такое, как в Италии. Да, жарища у них — мало не покажется. Но это. ка говорится, дело вкуса. Забыл, видно, паренек, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. В общем, он нашел работу и поехал вместе с графом В. в его поместье…

В комнату влетел запыхавшийся Петька с кексом в руке:

— Я не опоздал?

— Еще ничего не произошло, — успокоила его Танька.

— Петр, накрывай на стол.

Если быть откровенной, чаепитие никого, кроме Петькиного дедушки не вдохновляло, но мы чинно расселись за столом и выкушали по чашке ароматного напитка. Только после этого он продолжил:

— Далее стоит новая дата, то есть прошел примерно месяц после появления в России этого гордого иностранца. Хм… II mio cor sidivide (мое сердце раздираемо — ит.), иными словами. Его сердце разбилось вдребезги, интересно, почему? Ah, сага! Ah, сага! (Ах, дорогая! Ах, дорогая! — ит.) — то есть парень встретил какую-то красотку. Охи-вздохи под луной. FeKcita (счастье — ит.). Осчастливила его некая Софи… Стоп Далее идут довольно откровенные подробности. Вам, ребятки, придется запастись терпением — вы узнаете их только после наступления совершеннолетия. Самое гнусное — Софи оказалась женой графа. До чего ж бессовестный тип — сперва ругает все и вся, потом нанимается на службу и мечтает переспать с женой своего благодетеля! Тьфу!

— А если это любовь? — мечтательно произнесла Танька.

— Есть такое понятие, как порядочность. Откуда у вас, молодые люди, это повествование?

— Из семейного архива. — Комментарии Петькиного деда раздражали, и я решительно добавила — Этот тип, равно как и Софи — графиня София Вольская, имеют прямое отношение к моему роду.

— Барышева, ты что — графиня, — Панкратова смотрела с восторгом и недоверием, — и все это время молчала. Могла бы Кольке Потоцкому нос утереть, он всех достал своими дворянскими корнями.

Я предпочла промолчать, а Петр Филимонович невозмутимо продолжал:

— Началась чертовщина. Софи, которую твой родственничек ласково величает Diavolessa (дьяволица — ит.), открыла какие-то врата… не пойму. Вход в бездну, что ли. Дальше совсем непонятно — при чем здесь живопись, творчество, создание миров? Демоны оживили картины… Бред!

Из-за спины Петра Филимоновича я увидела начерченный на странице дневника лабиринт:

— Что говорится об этом символе?

— Посмотрим. Молодой человек пишет примерно следующее, почти дословно: "Я даже не знаю, что на самом деле означает этот знак. Начертанный на обломках египетских древностей, он отпечатало в глазах навсегда. Мне не дано забывать увиденное. Моею волей он стал символом и ключом к созданному миру кошмаров. Главное — желать. Это приходит через душу. Я мог бы выбрать что угодно — рисунок, цветок слово, созвучие нот, не важно, ритуалы вторичны. Только воля человека впускает в мир Хаос. Эти видения с детства преследовали меня. Я пытался отобразить их, но тщетно. Из-под руки выходили жалкие подобия живших в моем мозгу образов. Софи дала мне силу. Избавила от муки неудовлетворенности. Холсты были мертвы, но теперь я мог творить новую, живую Вселенную…" — Петр Филимонович замолчал. Меня поразила, легкость, с какой он переводил знакомый текст. Похоже, Петькин дедушка вошел во вкус. — Да… сперва любовные похождения, потом заумные рассуждения. Уверен — этот парень плохо кончил

— А дальше?

— Дальше, Виктория, в том же духе. Я плохо понимаю. Тут в основном рисунки, рисунки. Он пишет о демонах с красными глазами, пыльных мертвецах, способных видеть сквозь землю и проходил через нее. Надо же — пыльные мертвецы! Да еще и подслеповатые, способные различать только яркие цвета. Целый паноптикум — демоны, монстры, и у всех одна забота — погубить наш мир. Ему бы сценарии в Голливуд, писать. По-моему, ребятки, парень знаком с белой горячкой не понаслышке. Был у меня один приятель, механик с "Лиры", дельный мужик, толковый, но запойный. Стоило ему напиться, как начиналось веселье — xapи волосатые с хоботами вместо носов мерещились, а последнее время все русалка, говорит, доставала, неземной красоты, но вся от головы до хвоста синяя, звала и звала к себе. Ну, он и пошел с шестого этажа.

— То есть с помощью магической силы Софии этот художник воплотил свои видения в реальность?

— Не увлекайся, Петр. Где твой здравый смысл? Парень просто свихнулся и возомнил себя богом. На самом деле не было ничего. Сто пятьдесят лет прошло, а солнце как светило, так и светит. Где эти демоны, которые якобы разбрелись по Земле? Знал бы — не стал переводить!

— Но Петр Филимонович, пожалуйста, дочитайте. Это очень важно.

Он пропустил несколько страниц, ткнул пальцем в текст:

— Зло несовершенно, в нем можно найти трещинку. — Я чуть не вскрикнула от неожиданности. Именно так говорил Незнакомец в Черном, а Петр Филимонович продолжал чтение: — Поэтому он< попало в ловушку. Я создал этот кошмарный мир, задал правила игры и потому знаю, как одержать в ней победу. Но демоны с каждым часом набирает силу, все труднее противостоять им… — старик перевернул страницу, теперь этот псих кается, молит о заступничестве Деву Марию. Поверьте мне, ребятки — это похмелье. Ого! Красотка Софи беременна. Допрыгались. Далее следуют рассуждения о спасении и искуплении. Все, bast; (довольно, хватит! — ит.)! Выражаясь простым итальянским языком — fmita la commedia (представление окончено — ит.). Петр, у меня на верстаке коробочка, принеси таблетки. Давление скачет.

— Петр Филимонович, миленький, продолжайте, прошу вас. Смотрите, у меня на шее тот самый амулет с лабиринтом. Это тайна нашего рода, только вы можете ее раскрыть. Читайте же, читайте…

Он нехотя открыл дневник

— Захлопнуть дверь, значит, что-то стереть, смытъ — пусть будет так. Фраза обрывается. Если ты не ошиблась, Виктория, амулет на твоей шейке сделан руками этого чокнутого парня. Безделушка якобы оберегала Софи и ее дочурку от демонов. Только графине он не помог. Она погибла — как, не написано. Кстати, наш приятель узнал об этом только в Петербурге. Можно предположить, что до этого его вышвырнули из усадьбы. Поделом. Далее — три страницы рыданий и терзаний. Впрочем, такие психопаты всегда найдут, чем утешиться. Оказывается, душа Софии осталась жить в портрете. Он смотрит на него ночи напролет разговаривает и поливает слезами. Новая напасть — ему повстречался человек с красными искрами в глазах, что означает — пожертвовавшая своей жизнью Софи не смогла победить зло. Все пошло по второму кругу демоны, ожившие трупы.

Петькиному деду было худо. Помедлив, он заговорил вновь. Его взгляд был неподвижен, направлен куда-то вдаль:

— Теперь они преследуют меня. Они вернулись — демоны с красными глазами, нежити из праха… Они повсюду. Я должен спасти ребенка, а потом завершить начатое. Если хватит сил…

Я бы узнала этот голос из тысячи. В привычном интерьере старомодной квартиры, за столиком, уставленным чашками с недопитым чаем, сидел он — человек которого я привыкла называть Незнакомцем в Черном. Кажется, он не замечал нас, обращаясь к кому-то другому:

— Могу ли я уйти с миром, если моя возлюбленная так и не обрела покой? Я не был волен распоряжаться своей жизнью, но смерть, точнее, тот путь, что начинается за ней, изберу сам. Стану таким ж< неприкаянным призраком, и наши души будут бродить по земле, пока не придет день. Не погребенные мертвецы не знают покоя. Я выбрал античную беседку в графском парке, ту самую, где мы впервые остались наедине с Софи. Дворовый мужик Степан, волею судьбы вовлеченный в эту историю, выполнит мою последнюю волю — замурует урну с прахом в древних камнях, некогда привезенных с моей родины в эту холодную, тоскливую страну… Милая крошка, ты смотришь на меня и улыбаешься, еще не догадываясь, как глупы и беспечны оказались твои родители. Тебе придется заплатить по нашим долгам

— Деда! Деда! — голос Петьки доносился издалека, а я видела только худое лицо незнакомца, его чуть косящие сумрачные глаза.

— Приди к Проходу, смой святой водой кровяной лабиринт. Уничтожь ключ от мира кошмаров, расплавив серебро и отлив из него крест. Отрекись от мрака и хаоса, гнездящихся в твоей душе. Это самое важное — освободись от черных страстей, забудь о них, перестань в них верить. Они не смогут существовать без твоей веры. Когда все кончится, сожги портрет, освободи душу Софи. Огонь и молитва очистят. Бойся людей с красными глазами, бойся алого тумана и мертвецов, высасывающих жизнь. Уничтожь Проход и прости нас, если сможешь.

Я вздрогнула, будто преступник на электрическом стуле, и наконец-то обратила внимание на происходящее вокруг. А происходило что-то очень скверное. Возле безвольно поникшего Петр: Филимоновича суетились Петька с Танькой, а Сережка вызывал по телефону "Скорую". Я торопливо, как воровка, засунула под свитер дневник Незнакомца и попыталась предложить свою помощь Петьке. Он посмотрел на меня с неприязнью:

— Ты уморила моего деда. Теперь хотя бы помолчи.

А потом шустрая женщина в голубом халате наклонилась над Петром Филимоновичем, вколола лекарство и озабоченно произнесла:

— Боюсь, это инсульт.

Старика унесли на носилках. Вся компания предпочла быстренько испариться, оставив Петьку названивать родителям. Мы медленно брели по улице. Молчание нарушил Ивойлов:

— Слушай, Барышева, я так и не понял, что случилось. Петькин дед начал бормотать что-то непонятное и никак не мог остановиться, а ты внимательно его слушала и выглядела так. Будто увидел привидение.

— В самую точку — нас действительно посетил призрак Устами Петра Филимоновича говорил Незнакомец, тот парень в длинном плаще, что встречал нас в разорванном мире. Это был его дневник.

Танька Панкратова внезапно остановилась, вид у нее был испуганный:

— А призраки могут причинять вред людям? Вдруг он разозлился на Петькиного деда и решил его убить?

— Зря ты так, Танька. Незнакомец — добрый.

— Да… Он мою шею собирался прокусить, а не твою.

— Ладно, девчонки, потом доспорите. Лучше скажи. Вика, чего хотел этот призрак?

— Он рассказал, как закрыть Проход между мирами. Раньше он не смог этого сделать и потому пришел сюда У меня такое ощущение, что настоящие неприятности еще не начались. Теперь, когда известно, как их уничтожить, демоны устроят нам настоящую войну.

***

Следующий день прошел тихо и без приключений. Самым неприятным его событием можно было считать нашу встречу с Толкачевым. Он, как обычно, пришел в школу, но со мной даже не поздоровался. Только от Ивойлова я узнала, что Петр Филимонович по-прежнему находился в больнице в крайне тяжелом состоянии. А еще эта среда была полна ожиданиями. Ждать приходилось и козней красноглазых чудовищ, и появления Логиновой. Но демоны затаились, а Зинаида, как и обещала, приехала только в четверг.

Утром, направляясь б школу, я заметила на углу улицы продрогшую фигурку:

— С полчаса тут торчу, окоченела, как снеговик на Северном полюсе, — вместо приветствия посетовала Зизи.

— Ох и врежут тебе, когда вернешься.

— Один раз — обошлось. Постепенно привыкнут, что я пропащая. Но довольно об этом, лучше выкладывай, что тут у вас происходит.

По дороге в школу я успела рассказать все. Логинова почти не перебивала и только изредка уточняла детали. У школьного двора мы расстались — Зизи опасалась появляться на людях. Общий сбор она назначила на 14.30 в городском сквере, у памятника Пушкину. Туда после школы и направилась вся наша компания, за исключением ушедшего домой Толкачева. Погода испортилась. Похолодало, небо укрыли облака, начал сыпать мелкий снежок Среди ажурных силуэтов ветвей виднелся ряд скамеек На спинке одной из них устроилась Логинова, сосредоточенно ковырявшая какой-то предмет. Подойдя ближе, мы увидели, что она царапает кирпич большим ржавым гвоздем.

— Здорово, орлы! К бою готовы?

— Так точно! — бодро откликнулся Ивойлов. — Логинова, ты собираешься уничтожать призраков булыжниками?

— Вроде того. Пока вы грызли гранит науки, я разрабатывала план штурма. Именно штурма — без боя нам в башню не прорваться. Их главные силы — глиняные мертвецы.

— Глиняные? А я считала их окаменевшими.

— Не думаю, Барышева. Эти зомби могут двигаться в земле скорее всего потому, что они сами — земля. Каменные бы застряли. У меня возникли некоторые идеи, но проверить их удастся только в реальном бою. Я отвлеку внимание мертвецов на себя. Конечно, лучше было бы идти с вами до конца, оберегая от других ловушек но, увы, только я могу справиться с армией этих уродов.

— Интересно, кто, кроме пыльных мертвецов, встанет на нашем пути? — Ивойлов задал вопрос, интересовавший всех.

— Это зависит от фантазии Незнакомца. Не могу сказать, что у нашего смазливого приятеля было бедное воображение — монстров он наплодил отменных. В одном нам повезло — происходило все это примерно полторы сотни лет назад.

— Почему повезло?

— Потому, Сереженька, что времена тогда были спокойные, а люди наивные. Они верили, что крестом можно отогнать черта, а чесноком испортить аппетит вампиру. Сейчас все намного изощреннее, у обитателей ада выработался иммунитет на святую воду, посмотри, от фильма к фильму требуется все больше изобретательности для того, чтобы их прикончить. Даже представлять не хочется, какие кошмары напридумывал бы Незнакомец, живи он в наше время. В общем, действовать будем по классической схеме — крестом и молитвой. Кто берется утрясти церковные проблемы?

— У меня бабушка на Крещение пятилитровую бутыль святой воды принесла.

— Следовательно, ты, Панкратова, этим и займешься. Моя головная боль — плавка серебра. Кстати, где Петька? Он бы что-то придумал.

— Толкачев не с нами. Не может простить болезнь деда. Считает — это моя вина.

— Скверно. Кажется, я уже говорила, что один мой приятель отливает безделушки из металла Так что я в этом немного понимаю. Вот смотрите, — Логинова представила на всеобщее обозрение кирпич, — это форма для отливки, на ней процарапана лунка в виде креста. Надо положить в нее амулет, расплавить металл, он растечется, и все — дело сделано. Но у серебра высокая температура плавления, и, боюсь, без паяльной лампы нам не обойтись.

— А если разжечь над ним костерок и полить бензином? — предложил Сережка.

— Не знаю. Вот алюминий даже на газовой плите плавится, а серебро… Скорее всего, Сережка, мы поступим по-твоему, только вряд ли из этого что-то получится. Короче Ивойлов ты отвечаешь за литье. Да, и еще — одеться всем рекомендую неброско, мертвецы не должны вас видеть. Ты, Акулиничева, принеси тот красный балахон, в котором ходила прошлой осенью. — это приманка Время на подготовку — до шести вечера. Встречаемся в подворотне напротив проклятого дома. Вопросы есть?

Вопросов не было. Я вернулась домой. Поела без аппетита и заперлась в комнате. Что должен делать человек в такие минуты? Составлять завещание? Молиться? Учить уроки? Я взялась за алгебру, но и в лучшие времена она давалась с трудом, а теперь и вовсе превратилась в китайскую грамоту. Достав со шкафа дневник Незнакомца, я внимательно, лист за листом стала просматривать его записи и рисунки. Возможно, в них удалось бы найти подсказку или намек Надежда не оправдалась — пожелтевшие страницы не желали раскрывать свои секреты. Наоборот, одной загадкой стало больше. Почему человек умевший так классно рисовать, никогда не подписывал работы, скрывал свое имя? За разглядыванием дневника время прошло незаметно, и пора было собираться в дорогу. Я оделась и пошла к двери.

— Виктория, ты куда?

— К Петьке Толкачеву, учить алгебру.

Хорошо, что дома находился только папа. Это объяснение вполне устроило его, и он только велел вернуться к ужину. Мама никогда не отпустила бы меня на ночь глядя в город, кишащий маньяками, а он просто не успел подумать об этом. За дверью обосновалось настоящее февральское ненастье — нулевая видимость, порывы ледяного ветра, месиво из снега и дождя под ногами. В подворотне уже дожидались Ивойлов с Акулиничевой, а несколькими минутами позже из снежной мглы вынырнули Танька Панкратова и Зизи Логинова. Посмотрев на часы, Зинаида начала давать указания:

— Заманим мертвецов в булочную. Кое-что для их встречи я подготовила. Акулиничева, давай свою куртку, — накинув на плечи супермодный плащ, она продолжила, — Барышева, не вздумай потерять по дороге рюкзак в нем все самое важное — полтора литра святой воды, свечки из церкви, флакон с бензином, форма для отливки, спички. Держи фонарь, Ивойлов. Удачи всем.

Оказавшись на территории заброшенного дома, мы вслед за Логиновой направились к углу здания, туда, где располагалась булочная. Щель между стеной и ржавым щитом, загораживающим проем витрины, послужила входом в помещение. Вспыхнуло несколько фонариков. Светлые крути заскользили по строительным лесам, свисающим вниз веревкам. Логинова усмехнулась:

— Все деньги на эту паутину потратила. Будешь моим напарником, Ивойлов. Направь на меня свет, только глаза, пожалуйста, не слепи. — Логинова выбежала б центр торгового зала, скомандовала -

Серега, свети!

Не знаю, насколько хорошим зрением обладали пыльные мертвецы, но проигнорировать пламеневшее в ярком свете пятно плаща не удалось бы даже самому последнему очкарику, косящему от армии. Какое-то время прошло в ожидании. Было очень тихо, и только из окон доносился отдаленный шум большой улицы.

— Смотрите… — прошептала Танька Панкратова.

Пол вспучивался небольшими выступами. Они довольно быстро набухали, увеличиваясь в размерах. Спустя несколько мгновений я поняла, что вижу бугристые черепа пыльных мертвецов. Потом из облицованного кафельной плиткой пола появились тощие плечи, руки со скрюченными пальцами. Омерзительные черные существа, некогда бывшие людьми и казавшиеся от этого особенно страшными, вырастали из-под земли, как грибы. Выйдя из пола примерно по пояс, они "поплыли" к Логиновой. Она невозмутимо наблюдала за происходящим. Потом сдернула плащ и швырнула его в сторону. Сережка ловко перевел луч на валявшийся среди мусора красный комок Скрюченные руки перестали тянуться к Зизи и замерли в нерешительности, потом пыльные уроды, как по команде, повернули головы к лежащему поодаль плащу. Лишенная живой плоти материя интересовала их недолго — потеряв добычу, нежити начали бесцельно перемещаться по залу. По самым приблизительным подсчетам их было штук пятьдесят, то есть в два-три раза меньше, чем в подземелье. Логинова кубарем перекатилась по полу, едва не задев ногой одну из этих тварей, вновь накинула на плечи плащ:

— Свети!

Она была, как на сцене, и прозревшие мертвецы вновь повернулись в ее сторону. Тем временем Акулиничева обратила внимание на десятки черных рук вылезающих прямо из стен. Вывод напрашивался неутешительный — зомби могли беспрепятственно передвигаться внутри перекрытий. В помещении становилось тесновато — мертвецов заметно прибавилось. Мы с девчонками стали тихонько отступать в подсобку, а Логинова, подпрыгнув, повисла на веревке. Толпа мертвых уродов поползла к ней. Они все выше поднимались над полом, запрокидывали головы, хрипели, но не могли дотянуться до ускользающей добычи.

— Они тупые, их легко дурить! — крикнула Зизи. — Ступайте вперед, мы с Ивойловым вас прикроем!

Она ловко запрыгнула на помост и, не рассчитав, слишком близко подошла к стене. Из раскрашенной рельефной картины, изображающей хлебное изобилие, возникла черная пятерня. Логинова увернулась и начала выманивать мертвеца из стены. Он следовал за ней как приклеенный и в какой-то момент потерял равновесие, вывалившись на помост. Лишившись связи с землей, мертвец тут же осел, превратившись в кучку бурой пыли. Зомби возмущенно захрипели, Зизи перепрыгнула на следующий помост.

— Уходим! — прошептала Акулиничева.

Впрочем, разговаривать вполголоса было необязательно, ярко-алая фигурка полностью заняла внимание пыльных мертвецов. Миновав подсобное помещение булочной, мы выбрались в подъезд. На лестничной клетке третьего этажа нас поджидали двое:

— Да, со временем они тупеют. Но тот, кто лишь недавно стал воином Бездны, все еще обладает достаточно высоким интеллектом.

Голос был неузнаваем, но я не сомневалась, что с нами говорит Мишка Воронов. Точнее, его обезображенное тело, обретшее некое подобие жизни. Лестничная площадка идеально подходила для обороны. На чердак вел единственный люк находящийся именно в этом подъезде, и обойти преградивших пуп, мертвецов было невозможно. Я отступила к окну. Лишенный стекол проем встретил порывом ветра. Пахнуло влагой и весной. Вода! Незнакомец говорил, что пыльные мертвецы боятся воды, но тогда я не придала значения его словам. Подоконник устилал слой тяжелого, липкого снега… Снежок ударил Воронова в плечо и тут же расплылся темным пятном. Охнув, он отступил, и на место Воронова встал другой мертвец, по всей видимости — Юрка Петренко.

— Ну, держитесь! — взвизгнула Панкратова и запустила в него новым снежком.

К Таньке присоединилась Светка, и они быстро загнали нежитей в одну из пустующих квартир. Путь наверх был свободен. Оставляя девчонок на этаже, я испытывала гнетущее чувство — слишком легкой оказалась их победа. Возможно, пыльные уроды заманили их в ловушку, и охотницы сами стали дичью. Но останавливаться было нельзя — Проход следовало закрыть любой ценой. Перепрыгивая через три ступеньки, я помчалась по лестнице.

Люк на чердак открылся легко и бесшумно. Наверняка меня ждали, но, осмотревшись, я не заметила ничего подозрительного. И все же, сделав пару шагов, вынуждена была остановиться. Что-то удерживало меня, сковывало невидимой цепью. Я обернулась — в темноте тлели красные, почти неразличимые точки. Это были они — красноглазые демоны, чудовища, сгубившие моих предков. Что ж — посмотрим им в лицо, я бросила сноп света в созвездье красноватых угольков.

Задевая головами скат крыши, в углу чердака толпились люди. Свет фонаря сделал невидимыми зловещие искры, а в остальном… В остальном их вряд ли удалось бы вычислить в толпе. Пожилая женщина, похожая на домохозяйку из рекламы, мужчина в темной шляпе, парочка подростков моего возраста, девушка в очках… Девушку я узнала — это она продавала "Путеводитель по геопатогенным зонам", с которого все и началось. Клубы красного светящегося тумана поползли из углов чердака. Похожие на людей существа на двигались, но с каждым мгновением неотвратимо приближались ко мне. Я попыталась шагнул, вперед, но ноги, налитые свинцом, лишь немного приподнялись над полом. Демоны росли, превращаясь в великанов, красный туман заполнял искаженное, вывернутое пространство чердака, угли глаз выжигали душу.

— Иди вперед и ничего не бойся.

— Толкачев?

— Я был в больнице у деда. Он пришел в себя и велел передать тебе эти слова.

— Так напутствовал меня Незнакомец.

— Тогда должно сработать.

Это было легче сказать, чем сделать. Возможно, с бесплотными духами удалось бы совладать при помощи несокрушимой веры и душевного спокойствия, но передо мной стояли люди. Одержимые безумцы, каждый из которых был сильнее меня. Внизу визжали преследуемые мертвецами девчонки, рядом стоял растерянный Петька, и каждая секунда промедления приближала нас к гибели. Демоны питались нашим страхом, болью, отчаянием, ненавистью, и чем сильнее были эти чувства, тем меньше оставалось шансов выжить. Я решительно, как ходила некогда к классной доске, направилась в сторону башни. Угольки глаз жгли затылок, но красный туман расступился, беспрепятственно пропуская вперед. Сзади слышалось дыхание Петьки…

За окнами шестиугольной комнаты бушевало ненастье. Снежная мгла укрыла город, и только редкие вспышки молний вычерчивали очертания зданий. Свет фонаря замер на портрете графини Вольской — комната выглядела как во время первого посещения. Потом медальон упал на точку Прохода, и вновь, как и в первый раз, прилип к полу. Щелкнула крышка, круглое лезвие сверкнуло под лучом фонаря.

— Хочешь, я это сделаю? — сочувственно предложил Петька.

— Нет. Нужна моя кровь, кровь потомка Незнакомца и Софии. Никто другой не имеет власти над этим миром.

Я полоснула ладонью по лезвию. Начертила пальцем лабиринт, удивляясь твердости собственной руки. Толкачев протянул бутылку со святой водой. Гонка окончена. Мне некуда было торопиться, отныне только я распоряжалась судьбой призрачного мира. И в самом деле, все оказалось ясно и просто. Это напоминало исчезновение стереоэффекта в волшебных картинках — только что в хрустальной пустоте висели объемные фигуры, но стоит отвести взгляд, и перед тобой только лист бумаги, испещренный разноцветными закорючками. Волшебство исчезло… Мир Незнакомца потерял объем, превратился в одну из его картин.

— Я не верю в эту сказку и хочу как можно скорее забыть ее. Хаос никогда не войдет в мою душу, потому что его не существует. Черная Бездна — всего лишь выдумка человека, скрывшего свое имя. Она мне неинтересна.

С этими словами я лила святую воду из голубоватой пластиковой бутылки, и она размывала нарисованный на полу лабиринт. А потом в моих устах зазвучали слова молитвы, непонятные слова на церковнославянском, которым некогда научила меня бабушка:

— Да воскреснет бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица его ненавидящие его. Яко исчезает дым, да исчезнут: яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих бога… — Я думала, что давно забыла эту молитву, но теперь не только повторяла слова, но и понимала смысл сказанного. — Аминь. Осталось только расплавить амулет и все. basta

Достав из рюкзачка форму для отливки, я уложила в нее медальон и начала сооружать небольшой костерок Запахло бензином.

— Виктория, ты собираешься поджечь дом?

— Нет, просто необходимо уничтожить амулет, расплавив металл.

Толкачев покрутил пальцем у виска. Мы обсуждали эту проблему довольно долго. Я настаивала. Что амулет надо расплавить здесь, а Петька путал пожаром. Внезапно спор заглушил грохот обрушившегося на наши головы неба. Ослепительная молния расколола потолок и ударила туда, где совсем недавно находился вход в зловещий мир Хаоса. В одно мгновение серебро амулета уподобилось жидкой ртути, заполнив крестообразную лунку формы, а нас с Петькой отшвырнуло в разные стороны. Легкие язычки пламени заплясали на бензиновой лужице. Я потянулась к форме…

— Стой, Барышева, обожжешься!

— Надо взять крест.

Но сделать это было невозможно — пожар набирал силу. Мы едва успели сбежать вниз по винтовой лесенке, как стропила башенки обрушились, и в спины ударила волна раскаленного воздуха.

— Пожар! Все вниз! — орали мы, проносясь по лестницам горящего дома

По пути к нам присоединилась перепачканная грязью Танька Панкратова, а этажом ниже — Акулиничева вместе с Ивойловым, который, завершив свои дела, успел прийти ей на помощь. Логинова поджидала внизу, у подъезда. Скрестив на груди руки, она по-наполеоновски наблюдала за пожаром.

— Мертвякам конец. От огорчения они рассыпались в пыль, — доложила Зизи, — кстати, где вы так долго пропадали? Мы с Ивойловым даже утомились.

Утомилась она сильно — лицо и руки были в крови, свитер порван, а волосы всклокочены и осыпаны толстым слоем бурой пыли.

— Да, Акулиничева, твой балахон приказал долго жить.

Та охнула:

— Меня же мама убьет! Она покупала его в Москве, в бутике "Кензо". Это вам не подделка с рынка.

— У наших родителей найдутся и более серьезные поводы для детоубийства, — заметил Ивойлов, — теперь по домам?

— В принципе, все свободны, — произнесла Логинова, — но лично я еду в Алексино. Барышева, должно быть, составит мне компанию, если, конечно, ей не плевать на просьбу Незнакомца.

Я не успела ответить, заговорил Толкачев:

— Снявши голову, по волосам не плачут. В Алексино, так в Алексино хотя не понимаю, зачем туда ехать, сестренка.

— По дороге расскажу. Который теперь час?

Петька посмотрел на часы:

— Если поторопимся, успеем на последнюю электричку.

Упомянутая в разговоре электричка вновь вернула к загадочным словам Сергея Ивойлова. Что ждет его нынешним летом? Может ли пророчество потерять силу вместе с исчезновением Прохода во вселенную Зла?

— Не отставай, Вика! — донесся голос Светки Акулиничевой.

Я прибавила шаг. Мы благополучно добрались до вокзала и успели сесть в поезд за пять минут до его отъезда. Дорога до Алексино оказалась утомительной. У меня разболелась голова, хотелось спать, но уснуть не удавалось. Против волн перед глазами вставали картины пережитого, отгоняя подкрадывающийся сон. Остаток ночи мы провели на алексинском вокзале. Время коротали в туалетах, смывая копоть и кровь, приводя в порядок перепачканную одежду. Незадолго до рассвета мы направились к графской усадьбе. По дороге я рассказала, как мы с Петькой заблудились, удирая с кладбища, и эта история послужила поводом для шуток и смеха.

Перед входом в "садово-парковый комплекс усадьбы графов Вольских" Логинова долго рассматривала стенд со схемой парка Обнаружив под номером 27 упоминание об античной беседке, она перелезла через низенький заборчик и двинулась вперед, увлекая за собой всю компанию. Мы долго бродили по заснеженным аллеям, пока Зизи не указала на несколько невзрачных камней, торчащих из сугроба

— Возможно, это она.

Снег пришлось разгребать руками, но энтузиазм успешно заменил лопаты, и вскоре пол беседки был расчищен. Задело взялась Логинова. Опустившись на колени, она начала простукивать плиту за плитой. Собравшись в кружок мы наблюдали за ее действиями. Одна из плит привлекла внимание Зизи, и она простучала ее тщательнее других. Потом извлекла из рюкзака стамеску (надо же, она все предусмотрела заранее!) и начала расковыривать пол беседки.

— Мужчины, помогите.

Мужчины — Сережка с Петькой — надавили на превратившуюся в рычаг стамеску, и плита немного приподнялась. Когда ее немалыми усилиями отодвинули в сторону, мы увидели небольшое углубление, в котором стоял керамический сосуд. Предметы перед глазами расплылись и странно заблестели. Не хватало только расплакаться, как наивная малолетка… Впрочем, Логинова тоже украдкой вытерла нос — до этого момента мы воспринимали Незнакомца, как живого, и случившееся теперь стало еще одной маленькой смертью. В конце аллеи появились люди. Зизи опустила урну в рюкзак, и мы пошли прочь.

***

Не думала что когда-либо вновь вернусь на это кладбище. Город мертвых дремал. Его покой еще не нарушили скорбные процессии и толпы праздных туристов. Блестел чистый, не заклейменный следами снег, сияли золотые купола церкви, и только вороны нарушали безмолвие старого кладбища, с громкими криками перелетая с ветки на ветку. Дверь в храм была не заперта, я приоткрыла ее и увидела огоньки лампад, золото иконостаса, темные, суровые лики… Сейчас возникнет какая-нибудь тетка, обзовет непотребной девчонкой и выставит прочь.

— Ребята, что вы стоите? — поинтересовался подошедший к крыльцу рыжеватый парень. — входите, не бойтесь.

— Вид не соответствует. Шуганут. Однажды меня уже прогнали.

— Главное, чтобы душа соответствовала. Какое дело привело вас сюда?

Сама не знаю почему, я разоткровенничалась:

— Мы должны похоронить одного человека, только тогда его душа обретет покой. Он умер более ста лет назад, я даже не знаю его имени, к тому же он, кажется, был католиком, но последняя воля Незнакомца — похоронить его прах рядом с могилой Софии Вольской. Боюсь только — она неисполнима. В такую дикую историю никто не поверит.

— Он хотя бы не был самоубийцей?

— Судя по всему, его убили. Вообще-то он мой прапрадедушка.

— Хорошо, я сделаю все, что нужно, — с этими словами парень скрылся в церкви.

Тут только я сообразила с кем разговаривала. Немного помедлив, оробевшие, мы вошли в храм. Признаюсь, никто из нас не разбирался в тонкостях церковной службы, но происходящее произвело на всех сильное впечатление. Впервые за много дней тревога оставила меня, и пришел покой. Когда отпевание кончилось, мы вместе с батюшкой отправились к могиле Вольской. Мне пришлось идти первой, прокладывая дорогу сквозь сугробы. Миновав плачущего ангела, я приготовилась продемонстрировать необычную пальму, но на фоне неба вырисовывались только голые кроны кленов и берез. Потом мы увидели осколки статуи и оплавленный бронзовый пенек Петька констатировал:

— Смотрите, сюда тоже ударила молния.

— Мы поставим здесь крест, — сказал батюшка.

Мальчишки взялись за лопаты. Вскоре священник ушел, оставив нас одних. Было светло, празднично, как-то необычно чисто и одновременно немного тоскливо.

— Послушайте, мы забыли про цветы, — засуетилась Панкратова, — давайте купим большой букет белых лилий, это так романл1чно.

— Лучше — хризантемы, — перебила ее всезнающая Акулиничева. — В Италии их считают цветами мертвых.

Логинова только усмехнулась — с деньгами у нас было туговато. Немного постояв у могилы, мы направились к центральной аллее. Навстречу шел высокий мужчина в черном. Я сразу узнала его по независимой, гордой походке.

— А я думала призраки приходят только по ночам! — удивилась Зизи.

— Не хотел тревожить ваш сон, мадемуазель Зинаида.

— Мы все сделали правильно? — уточнила я.

— Надеюсь, да, — Незнакомец чуть улыбнулся, — я пришел не благодарить вас, хоть вы и заслуживаете благодарности, а предупредить. Я не вправе был так поступать, но… Случайносл1 сцепляются между собой, превращаясь в судьбу. Сев в пятичасовую электричку, твой друг, Виктория, вступил на гибельный путь.

— Я что, умру?

— Умрут все, но вы с Викторией довольно скоро. — От этих слов у меня по телу поползли мурашки, а Незнакомец невозмутимо продолжал: — В электричке ты приобрел брикет мороженого, две пачки чипсов, а также журнал с детективами и фантастикой.

— Да.

— Вернувшись домой, ты положил журнал на тумбочку перед зеркалом и стал звонить родителям Вики. Журнал и сейчас лежит там. Через пару дней, убирая квартиру, твоя мама откроет его на последней странице и прочтет рекламную заметку о детском оздоровительном лагере под Сочи. Ее привлекут хорошие условия отдыха и солидные скидки. В середине лета Сергей, Петр и Виктория отправятся в этот лагерь. Вы прекрасно проведете в нем две недели и однажды отправитесь в морской круиз на небольшом катере. Впрочем, не все — ты, Петр, накануне объешься персиками и потому останешься в лагере. Недалеко от берега в прогулочный катер врежется потерявшая управление моторная лодка. Погибнут все…

— Зачем вы это говорите?

— Ты побледнела. Вика. Знать свое будущее не слишком приятно. Но ничто не предопределено — всегда в запасе имеются несколько вариантов. Потому так трудно точно предсказывать судьбу. У вас есть шанс выбрать более удачный вариант. Выбросите журнал…

— А если мне предопределено умереть в этот день — не в воде, так под колесами? — поинтересовалась я.

— Тогда я предпочел бы промолчать. Есть варианты, по которым тебя ждет долгая, счастливая жизнь. А был и такой — заблудившись в моем лабиринте, ты осталась бы там навсегда.

— Значит, все будет в порядке?

— Да. Если сама не испортишь себе жизнь. Пора прощаться, Вика.

— Мы больше не увидимся? Как отблагодарить вас, помочь…

— Я обрету покой и встречусь с любимой женщиной, разве этого мало? Орфей выведет Эвридику из Аида…

— Так это были вы?

— Да. И Дракулой — тоже.

— Назовите свое имя, пожалуйста.

— За грехи надо платить. Я стремился к славе и потому заслужил забвение. Мы встретимся там, где нет времени…

Он зашагал прочь. Среди черных стволов трудно было различать происходящее, но мы все же заметили, как к Незнакомцу приблизилась хрупкая женщина, и они вместе пошли вдаль.

***

Нам здорово досталось за самоволку, но со временем буря утихла, и жизнь пошла своим чередом. Вернувшись домой, первым делом мы с Сережкой уничтожили злополучный журнал. Теперь можно было жить спокойно. Петр Филимонович поправился, но начисто забыл о дневнике Незнакомца и связанных с ним событиях. Вопреки воле Незнакомца, я не посмела уничтожить дневник и рисунки. Пока о человеке помнят, он продолжает жить. Я даже взялась учить итальянский, чтобы прочесть его записи, но не очень продвинулась в этом деле. Недавно мы ходили на пепелище и без особого труда отыскали почерневший, но крепкий серебряный крест. На этом историю можно было бы считать завершенной, но… Вчера, выйдя из кинотеатра среди пестрой толпы я замерла охваченная высасывающим душу холодом. Мое внимание привлек мужчина со странной неровной походкой. Он обернулся, но в его запавших глазах вспыхнули безжалостные пурпурные звезды. А может быть, в них просто отразились лучи красного, как сигнал светофора повисшего над самой землей солнца?

Оглавление

Пролог

Часть первая. Призрак из башни

Часть вторая. Разорванные миры Незнакомца

Часть третья. Щупальца Бездны

Реклама на сайте