«Чёрная гончая смерти»

Роберт Говард Чёрная гончая смерти

1. Убийца во мраке

Египетская тьма! Эта фраза чересчур красноречива для ощущения полного покоя, поскольку подразумевает не только кромешную темень, но и населяющие ее невидимые существа из тех, что снуют во мраке, избегая солнечного света, и хищно бродят где-то за пределами обыденной жизни.

Такого рода мысли проносились в моей голове однажды ночью, когда я наощупь пробирался по узкой тропе, петляющей в глуши соснового леса. Эти мысли, скорее всего, сопутствуют любому человеку, осмелившемуся вторгнуться ночью в ту глухую часть орошаемой реками лесистой территории, которую чернокожие по некой загадочной расовой причине называют «Египтом».

Можно сказать, что по эту сторону лишенной света адской бездны нет тьмы кромешнее абсолютного мрака сосновых лесов. Казалось, еле угадываемая тропа петляет меж осязаемых «стен» эбенового дерева. Моему торопливому, по мере сил, продвижению по тропе помогало чутье обитателя сосновых лесов, но к спешке примешивалась крайняя осторожность, а мой слух приобрел почти невероятную чуткость. Подобная осмотрительность возникла во мне отнюдь не благодаря жутким размышлениям, навеянным темнотой и тишиной. Для осторожности у меня была веская материальная причина. Пусть по земным дебрям бродят привидения с зияющими окровавленными глотками и людоедским голодом, как уверяют негры, но я опасался вовсе не привидений. Я прислушивался к треску веточки под огромной плоской стопой, к любому звуку, предшествующему нападению убийцы из черного мрака. Существо, которого я опасался, внушало Египту страх несравнимо больший, нежели любой бормочущий призрак.

Этим утром из цепких рук закона вырвался опаснейший негр-душегуб, отяготивший свою совесть ужасными убийствами. Заросшие кустарником берега реки вниз по течению прочесывали ищейки, за которыми следовали суровые мужчины с ружьями.

Они искали его возле рассеянных черных поселений, зная, что негр стремится в нужде к людям своего племени. Но я знал Топа Брэкстона лучше них; я знал, что он отличался от характерного типа своей расы. Он был необычайно примитивен и атавистичен в достаточной мере, чтобы ринуться в необитаемые дебри природы и жить подобно обезумевшей от крови горилле в одиночестве, способном устрашить и измучить более заурядного представителя его народа.

Поэтому в то время, как охота продвигалась в другом направлении, я выехал верхом к Египту один. Но я углубился в эту необитаемую местность не только ради поисков Брэкстона. Моей целью было предупредить, а не искать. В глуши соснового лабиринта уединенно жил белый человек со своим слугой, и любой обязан был предупредить их о том, что неподалеку от их хижины мог затаиться только что проливший кровь убийца.

Возможно, я был глуп, продолжив путь пешим, но мужчины под фамилией «Гарфилд» не привыкли откладывать дело на полдороге. Когда мой конь вдруг захромал, я оставил его у одной из негритянских хижин, граничащих с территорией Египта, и пошел дальше пешим. Ночь застала меня на тропе, и я намеревался остаться до утра у человека, которого собирался предупредить — у Ричарда Брента. Он был угрюмым отшельником, подозрительным и чудаковатым, но вряд ли откажет мне в приюте на ночь. Брент был загадочным типом — никто не знал, почему он решил уединиться в южной части соснового леса. Он прожил в старой хижине в сердце Египта около шести месяцев.

Неожиданно мои размышления о таинственном отшельнике мгновенно вылетели у меня из головы. Я замер на месте, ощущая нервный зуд тыльными сторонами рук. Это было вызвано пронзительным воплем в темноте, пронизанным мучительным страхом. Он послышался где-то впереди меня, и вслед за воплем наступила мертвая тишина, когда, казалось, весь лес затаил дыхание и тьма еще более сгустила свой мрак.

Вопль повторился на этот раз ближе. Затем я услышал топот босых ног по тропе, и из темноты на меня набросилась чья-то тень.

* * *

Револьвер был у меня в руке, и я машинально выставил его перед собой, чтобы отпугнуть нападающего. Единственным, что удержало меня от того, чтобы нажать на курок, было тяжелое прерывистое дыхание чужака — признак испуга и боли. Вне себя от страха мужчина налетел на меня и, вскрикнув, рухнул навзничь.

— О Боже, спаси меня! — всхлипывая захныкал он. — Боже, сжалься надо мной!

— Что за чертовщина? — осведомился я, чувствуя, как от его мучительного бормотания шевелятся волосы на моей голове.

Несчастный узнал мой голос и попытался обхватить мои колени.

— Ох, масса Кирби, не дайте ему поймать меня! Он уже убил мое тело, а теперь хочет мою душу! Это я — бедный Джим Тайк. Не дайте ему схватить меня!

Я зажег спичку и смотрел на него в изумлении, пока она не догорела до самых пальцев. Чернокожий валялся передо мной в пыли, закатывая глаза. Я хорошо знал его — один из негров, живущих в крошечных бревенчатых хижинах на окраине Египта. Джим был обильно обрызган кровью, и я предположил, что он смертельно ранен. Лишь всплеск энергии, вызванный лихорадочной паникой, позволил ему пробежать немалое расстояние. Кровь хлестала из порванных вен и артерий в его груди, плечах и шее, а раны выглядели ужасно — рваные дыры, проделанные отнюдь не пулей или ножом. Одно ухо было оторвано и висело на огромном куске плоти, как будто вырванном из его челюсти и шеи клыками гигантского зверя.

— Кто это сделал? — воскликнул я, когда догорела спичка и негр превратился в маячившее у земли еле различимое пятно. — Медведь? Произнося это, я вспомнил, что ни одного медведя не видели в Египте вот уже тридцать лет.

— Это он! — донеслось из темноты снизу хриплое всхлипывающее бормотание. — Белый человек пришел в мою хижину и попросил проводить его к дому мистера Брента. Он сказал, что у него болит зуб и поэтому перевязана голова, но бинты сползли, и я увидел его лицо — за это он меня и убил.

— Хочешь сказать, что он натравил на тебя собак? — спросил я, поскольку его раны напоминали то, что я видел на затравленных свирепыми псами животных.

— Нет, сэр, — еле слышно всхлипнул негр. — Он сделал это сам. — А-а-а-а!

Бормотание оборвалось воплем, когда смутно различимый в темноте Джим повернул голову и уставился туда, откуда пришел. Смерть, по-видимому, настигла его в момент вопля, потому что он оборвался на верхней ноте. Бедняга судорожно дернулся, как сшибленный грузовиком пес, и застыл недвижимый.

Я всмотрелся в темноту и разглядел на тропе, в нескольких ярдах от себя, смутные очертания фигуры. Она казалась высокой и прямой, походила на человека и хранила молчание.

Я хотел было окликнуть неизвестного, но вдруг неописуемый ужас окатил меня ледяной волной, приморозив язык к небу. Это был первобытный и парализующий страх, но я не мог понять, почему эта безмолвная и неподвижная тень внушила мне такой беспричинный ужас.

Фигура вдруг быстро двинулась ко мне, и я сумел вымолвить:

— Кто ты?

Ответа не было, но тень прибавила шагу и, пока я нашаривал спичку, приблизилась почти вплотную. Я чиркнул спичкой — и тень со свирепым рычанием кинулась на меня, спичка была вырвана из моих пальцев и погасла, а я почувствовал сбоку на шее острую боль. Мой револьвер почти сам по себе наугад выпалил, и его вспышка ослепила меня, не позволив рассмотреть высокую человекоподобную фигуру, с треском бросившуюся в заросли, после чего мне оставалось лишь пошатываясь побрести по лесной тропе дальше.

Чертыхаясь, я отыскал очередную спичку. Кровь сбегала по моему плечу, напитывая рубаху. Чиркнув спичкой, я осмотрел рану, и по моей спине пробежал холодок. Рубаха была порвана, и тело под ней слегка оцарапано; рана казалась незначительной, но меня охватил неведомый доселе ужас, потому что рана напомнила мне те, что были на несчастном Джиме.

2. «Мертвецы с порванными глотками»

Джим Тайк был мертв, он лежал ничком в луже собственной крови, пьяно раскинув испачканные красным конечности. Я с опаской всмотрелся в окружающий лес, спрятавший в себе убившее беднягу существо. Я уже знал, что это был человек — силуэт в пламени спички несомненно принадлежал человеку. Но что за оружие могло нанести рану, похожую на безжалостную хватку огромных зубов хищного зверя? Я покачал головой, припоминая изобретательность рода человеческого в создании орудий смерти, затем переключился на более насущную проблему. Рискнуть ли мне жизнью, продолжив свой путь, или вернуться во «внешний мир», чтобы привести с собой людей и собак, вытащить труп несчастного Джима и начать охоту на его убийцу?

Не теряя времени на сомнения, я решил завершить свой замысел. Если кроме Топа Брэкстона в сосновых лесах рыщет еще один жестокий преступник, то тем более необходимо предупредить людей в одинокой хижине. Что касалось грозившей мне опасности, я был уже более, чем на полпути к хижине, и вряд ли опаснее идти вперед, нежели вернуться назад. Если я поверну и покину Египет живым прежде, чем подниму тревогу — в одинокой хижине под черными соснами может случиться что угодно.

Поэтому я оставил тело Джима Тайка на тропе и продолжил путь с револьвером в руке и обостренным новой опасностью чутьем. Тот человек не был Брэкстоном; я поверил покойному, что напавший был таинственным белым — я узнал бы приземистого обезьяноподобного Брэкстона даже в темноте. Напавший на меня был высоким и тощим, меня снова охватила беспричинная дрожь при одном воспоминании о его поджарой фигуре.

Идти по черной лесной тропе под скудным светом звезд, пробивающимся сквозь плотные заросли, и, подозревая, что безжалостный убийца прячется где-то совсем близко в темноте, неприятно. Воспоминание о зверски убитом чернокожем огнем горело у меня в мозгу. Капли пота усеяли мое лицо и руки, я десятки раз оглядывался, впиваясь взором в темноту и ловя шуршание листьев и хруст веточек — откуда мне знать, были то естественные звуки леса или крадущиеся шаги убийцы?

Однажды я остановился, ощущая, как по коже пробежали мурашки, потому что вдалеке, среди черных сосен, я заметил бледный жутковатый огонек. Он постепенно перемещался, но был слишком далек от меня, чтобы я мог определить его источник. Чувствуя неприятное потрескивание в волосах, я ждал сам не зная чего, но вскоре таинственный огонек исчез. Меня так взволновали эти необычные события, что я не сразу догадался о том, что свет мог быть факелом из сосновой ветки в руке идущего человека. Я заспешил дальше, ругая себя за собственные страхи, поражающие своей неопределенностью. Опасность была чуждой для меня в этой стране вражды и насилия, где вековые распри тлеют на протяжении поколений. Угроза пули или ножа открыто или из засады никогда еще не заставляли меня содрогнуться, но теперь я понял, что боюсь — боюсь чего-то непонятного, необъяснимого…

Увидев среди деревьев хижину Ричарда Брента, я облегченно вздохнул, но не ослабил бдительности. Многие оглушенные опасностью люди погибали буквально на пороге безопасности. Постучав в дверь, я отступил в сторону, всматриваясь в окаймляющие крошечную поляну тени, казалось, отражающие слабый свет из закрытых ставнями окон.

— Кто там? — послышался изнутри низкий грубый голос. — Это ты, Эшли?

— Нет, это я — Кирби Гарфилд. Открой дверь.

Верхняя половина двери распахнулась внутрь, и в проеме появился силуэт головы и плеч Ричарда Брента. Свет позади него оставлял почти все лицо Брента в тени, но не мог скрыть жестких изможденных черт его лица и блеска серых глаз.

— Что тебе нужно так поздно ночью? — осведомился он с обычной для него лаконичностью.

Я ответил кратко, потому что мне не нравился этот человек; в нашей местности вежливость — обязанность, которой не пренебрегает ни один джентльмен.

— Я пришел сказать тебе, что в этих краях вполне может появиться опаснейший негр, Топ Брэкстон. Сегодня утром он убил констебля Джо Сорли и одного доверенного заключенного, а затем удрал из тюрьмы. По-моему, он прячется где-то в Египте. Я счел нужным предупредить тебя.

— Что ж, ты меня предупредил, — рявкнул он с присущей жителям восточных штатов краткостью. — Почему бы тебе не уйти?

— Потому что я не собираюсь возвращаться через лес ночью, — сердито ответил я. — Мне хотелось предупредить тебя не из сочувствия, а потому что ты — белый. По меньшей мере, ты должен приютить меня в своем доме до утра. Все что мне нужно — подстилка на пол, можешь даже не предлагать мне ужин.

Последнее прозвучало оскорблением, от которого я не смог удержаться; по крайней мере, в лесах это считают оскорблением. Но Ричард Брент проигнорировал мой выпад в сторону его скаредности и черствости. Он, нахмурясь, уставился на меня, и я по-прежнему не видел его рук.

— Ты не встречал на дороге Эшли? — спросил он наконец.

Эшли был его слуга, такой же мрачный тип, как и хозяин. Раз в месяц Эшли ездил в одну из отдаленных околоречных деревень за припасами.

— Нет. Наверное, он был в деревне и выехал оттуда после меня.

— Кажется, мне придется все-таки впустить тебя, — тихо проворчал он.

— Тогда поторопись, — сказал я. — У меня ранено плечо, я хотел бы промыть и перевязать его. Сегодня ночью охотится на людей не только Топ Брэкстон.

Услышав это, он вдруг перестал возиться с нижней половиной двери и его физиономия изменилась.

— А ну поясни!

— В миле отсюда лежит на тропе мертвый негр. Тот, кто убил его, пытался прикончить и меня. Может, он охотится на тебя — откуда мне знать? Черномазый, которого он убил, вел его сюда…

* * *

Ричард Брент дернулся и лицо его посинело.

— Кто… о ком ты болтаешь? — Его голос дрогнул и неожиданно сорвался на фальцет. — Что за человек?

— Не знаю. Этот тип ухитряется распарывать свои жертвы как гончая.

— Гончая! — едва не завопил он, и его физиономия ужасно исказилась: глаза вылезли из орбит, жесткие волосы приподнялись дыбом на черепе, а кожа приобрела пепельный оттенок. Губы Брента раздвинулись, обнажая зубы в дьявольский усмешке страха.

— Убирайся! — задыхаясь выдавил он. — Теперь я понял! Я понял, почему ты хотел попасть в мой дом! Ты — проклятый дьявол! Это он послал тебя! Ты — шпион! Уходи! — Последнее слово прозвучало воплем, руки Брента, наконец, поднялись над нижней половиной двери, и я заглянул в огромные дула обреза дробовика. — Уходи, пока я не убил тебя!

Я шагнул назад с крыльца, покрываясь мурашками при мысли о том, что мог наделать выстрел в упор из этого смертоносного оружия. Черные дыры и маячившее за ними лиловое искаженное лицо обещали ежесекундную гибель.

— Проклятый глупец! — пробурчал я, нарываясь на ужасную неприятность. — Поосторожней с этой штукой — я ухожу. Предпочитаю иметь дело с убийцей, нежели с сумасшедшим.

Брент промолчал. Задыхаясь и дрожа как в лихорадке, он затаился за своим дробовиком, следя за тем, как я поворачиваюсь и покидаю поляну. Очутившись среди деревьев, я мог бы обернуться и подстрелить его без особого опасения, поскольку мой 45 калибр превосходил дальностью боя его рассеивающий дробь обрез. Но я пришел сюда, чтобы предупредить этого глупца, а не убивать его.

Верхняя половина двери захлопнулась, когда я вошел в лес, и поток света исчез. Я обнажил револьвер и снова зашагал по темной тропе, прислушиваясь к малейшим звукам под черными ветвями.

Мои мысли сосредоточились на Ричарде Бренте. Тот, кто искал дорогу к его дому, наверняка не был его другом! Лихорадочный страх хозяина хижины граничил с безумием. Я задался вопросом, не от этого ли человека Брент прячется в глухой части соснового леса, граничащей с рекой. Наверняка этот отшельник кого-то избегал, поскольку он никогда не скрывал ненависти к этой стране и презрения к аборигенам, черным и белым. Но я никогда не верил, что Брент — преступник, прячущийся от правосудия.

Свет за моей спиной окончательно исчез, и меня охватило странное леденящее чувство — как будто исчезновение этого света, пусть от враждебного источника, отсекло единственное звено, соединяющее кошмарное приключение с миром здравого смысла и человечности. Угрюмо взяв себя в руки, я продолжал свой путь по тропе. Но пройдя совсем немного, снова замер.

На этот раз то был безошибочный звук повозки: грохот колес сливался со стуком копыт. Кто мог ехать по ночной тропе в повозке, кроме Эшли? Но я мгновенно сообразил, что упряжка двигалась в противоположном направлении. Звук быстро удалялся и вскоре почти затих.

Я озадаченно прибавил шагу и вскоре услышал впереди шум торопливых неверных шагов и судорожное дыхание, указывающее на чью-то панику. Я различил шаги двух человек, хотя непроницаемый мрак не позволял что-либо увидеть. На этом отрезке пути ветви переплетались над тропой, образуя черную арку, сквозь которую не проникал даже блеск звезд.

— Эй! — осторожно окликнул я. — Кто идет?

Звуки мигом стихли, и представил себе темные тени, напряженно застывшие на месте, затаив дыхание.

— Кто вы? — повторил я. — Не бойтесь. Это я — Кирби Гарфилд.

— Стой, где стоишь! — послышался суровый голос, в котором я узнал голос Эшли. — Ты и впрямь похож на Гарфилда, но я хочу убедиться. Если двинешься, я угощу тебя свинцом.

Послышался слабый треск и вспыхнуло крошечное пламя. В его сиянии обрисовалась рука, а за ней квадратное жесткое лицо всматривающегося в мою сторону Эшли. Отблеск пламени блеснул на револьвере в другой руке, и на ней же покоилась чужая рука — узкая и белая, с блеснувшим на пальце драгоценным камнем. Я различил в темноте силуэт стройной женской фигуры, ее лицо казалось во мраке бледным лепестком.

— Да, это вы, все в порядке, — проворчал Эшли. — Но что вы тут делаете?

— Я приходил предупредить Брента насчет Топа Брэкстона, — коротко пояснил я. Мне вообще не нравится давать кому-либо отчет в своих поступках. — Ты о нем, разумеется, слышал. Знай я, что ты в поселке, это сэкономило бы мне труды. А почему вы идете пешком?

— Наши лошади только что убежали, — ответил он. — На тропе лежал мертвый негр. Но не это напугало лошадей. Когда мы сошли, чтобы осмотреть тело, они всхрапнули, встали на дыбы и рванулись вместе с повозкой. Пришлось идти дальше пешими. Это весьма гнусный случай: негр выглядел так, будто его разорвала стая волков, а запах вспугнул лошадей. Мы ожидали нападения каждую минуту.

— Волки не охотятся стаями и не нападают на людей в этих лесах. Джима убил не волк, а человек.

* * *

В гаснущем огоньке спички Эшли изумленно уставился на меня и вскоре я увидел, как изумление на его лице сменилось ужасом. Он постепенно побледнел, и его бронзовая физиономия стала пепельной, как случилось прежде с его хозяином. Спичка погасла, и мы застыли в молчании.

— Продолжай говорить, Эшли! — нетерпеливо потребовал я. — Кто эта леди?

— Она племянница мистера Брента, — равнодушно прошелестел он сухими губами.

— Я Глория Брент! — воскликнула девушка дрогнувшим от испуга голосом, манера речи которого не скрывала ее благородного происхождения. — Дядя Ричард телеграфировал мне, чтобы я приехала к нему немедленно…

— Я видел телеграмму, — пробормотал Эшли. — Вы показывали ее мне. Только я не знаю, как он ее отправил, ведь он не был в деревне уже несколько месяцев.

— Я приехала из Нью-Йорка при первой возможности! — заверила девушка. — Не понимаю, почему телеграмма была послана мне, а не любому другому члену семьи…

— Вы всегда были любимицей дяди, мисс, — пояснил Эшли.

— Сойдя с парохода у деревни поздно вечером, я обнаружила Эшли, собирающегося ехать домой. Он удивился, увидев меня, но, конечно, захватил меня с собой; ну а потом этот… мертвый негр на дороге.

Она казалась потрясенной случившимся. Очевидно, девушка воспитывалась в весьма утонченном и закрытом окружении. Родись она подобно мне в сосновых лесах, вид мертвеца, будь он белым или черным, показался бы ей довольно заурядным зрелищем.

— Тот м… мертвец, — заикаясь продолжала она, но в тот же миг получила ужасный «ответ».

Из черных зарослей у тропы возник леденящий кровь пронзительный смех. Вслед за ним донеслись всхлипывающие невнятные звуки, настолько странные и искаженные, что я не сразу узнал в них человеческую речь, от слов которой по моей спине пробежал холодок.

— Мертвецы! — завывал нечеловеческий голос. — Мертвецы с порванными глотками! Много мертвецов ляжет под соснами еще до рассвета! Мертвецы! Глупцы, можете считать себя мертвыми!

Мы с Эшли одновременно выпалили в направлении голоса, и мерзкие завывания утонули в оглушительном грохоте наших выстрелов. Но загробный хохот прозвучал снова, на этот раз поодаль, в зарослях, а затем вокруг нас сомкнулась черным туманом тишина, в которой я расслышал лишь полуистерическое всхлипывание девушки. Она выпустила руку Эшли и отчаянно прижалась ко мне. Я чувствовал собою дрожь ее гибкого тела. Вероятно, она последовала женскому инстинкту, диктующему поиск убежища у сильнейшего; пламя спички открыло ей, что я был мужчиной крупнее Эшли.

— Скорее, Бога ради! — придушенно прохрипел Эшли. — Это где-то неподалеку от хижины. Скорее! Вы идете с нами, мистер Гарфилд?

— Кто это был? — тяжело дыша спросила девушка. — Или что это было?

— Думаю, сумасшедший, — ответил я, просовывая ее дрожащую маленькую руку себе под локоть. Но в глубине сознания рассудок нашептывал мне, что такой голос не принадлежит ни одному сумасшедшему. Он напоминал — Боже! напоминал хищного зверя, говорящего человеческими словами, но высказанными нечеловеческим языком!

— Иди по другую сторону мисс Брент, Эшли, — приказал я. — И держись как можно дальше от деревьев. Если что-то шевельнется с этой стороны, вначале стреляй, а потом спрашивай. Я займусь тем же со своей стороны. А теперь, вперед!

Слуга молча повиновался; он судорожно и тяжело дышал и был испуган куда сильнее, чем девушка. Тропа казалась бесконечной, тьма всеобъемлющей. Страх шел с нами бок о бок и, ухмыляясь, смотрел нам в спину. Моя плоть холодела при мысли о дьявольском когтистом и клыкастом существе, готовом прыгнуть мне на плечи.

Маленькие ноги девушки едва касались земли, мы почти несли ее между нами. Эшли был почти с меня ростом и крепко сложен.

Наконец, между деревьями замаячил свет и с губ слуги слетел вздох облегчения. Он прибавил шагу, мы почти побежали.

— Вот и наша хижина, слава Богу! — выдохнул он, когда мы выскочили из леса.

— Позови своего хозяина, Эшли, — буркнул я. — Сегодня он уже прогнал меня своим ружьем. Я не хочу быть застреленным старым… — я смолк, вспомнив о девушке.

— Мистер Брент, — крикнул Эшли. — Мистер Брент! Скорее откройте дверь! Это я — Эшли!

Мгновенно из распахнувшейся верхней половины двери хлынул поток света и выглянул Брент с дробовиком в руке. Он, мигая, уставился в темноту.

— Живо в дом! — Паника все еще дрожала в его голосе. — Кто стоит рядом с тобой?! — свирепо выкрикнул он.

— Мистер Гарфилд и ваша племянница, мисс Глория.

— Дядя Ричард! — воскликнула девушка и всхлипнула. Оставив нас, она бросилась вперед и, прижав гибкое тело к нижней половине двери, обняла его за шею. — Дядя Ричард, я так боюсь! Что все это значит?

Он стоял как громом пораженный.

— Глория! — повторил он. — Что, Бога ради, ты здесь делаешь?

— Но ты же сам послал за мной! — Она нашарила смятую желтую телеграмму. — Видишь? Ты просил меня приехать немедленно!

Лицо Брента потемнело.

— Я ничего не посылал, Глория! Боже милостивый, с чего бы мне вздумалось тащить тебя в этот ад? Здесь случаются дьявольские вещи. Входи — живо в дом!

* * *

Он распахнул дверь и втащил ее внутрь, не выпуская из руки дробовика. Эшли протиснулся следом за ней, затем крикнул мне:

— Входите, мистер Гарфилд! Входите же!

Я не шевельнулся. Услыхав мое имя, Брент, казалось, забывший о моем присутствии, с придушенным криком отскочил от девушки и вздернул свое ружье. Но на этот раз я был наготове. Мои нервы слишком напряглись, чтобы продолжать сносить его наглость. Не успел он прицелиться, как уже смотрел в дуло моего 45-го калибра.

— Опусти ружье, Брент! — приказал я. — Брось его, иначе я прострелю тебе руку. Я сыт по горло твоими идиотскими подозрениями.

Он поколебался, выпучив глаза, а девушка за его спиной отпрянула. Пожалуй, в потоке света из открытой двери я не внушал юной девушке доверия — моя фигура подразумевала силу, но не была привлекательной, а мое загорелое лицо было иссечено шрамами жестоких речных побоищ.

— Он наш друг, мистер Брент, — вмешался Эшли. — Он помог нам в лесу.

— Он дьявол! — бушевал Брент, вцепившись в свое ружье, но не пытаясь больше вскинуть его. — Он пришел сюда, чтобы предупредить нас о чернокожем. Но кто может быть настолько глуп, чтобы прийти в Египет ночью лишь за тем, чтобы предупредить чужака? Бог ты мой, неужели он одурачил и вас? Говорю вам, на нем клеймо гончей!

— Значит, вам известно, что он уже здесь! — воскликнул Эшли.

— Да. Этот демон сказал мне об этом, пытаясь обманом проникнуть в дом. Господи, Эшли, он все же выследил нас, несмотря на все наши уловки. Мы в ловушке! В поселке мы могли купить себе защиту, но здесь, в этом проклятом лесу — кто услышит наши мольбы и окажет помощь, когда нас с тобой схватит дьявол? Что за глупцы мы были, надеясь спрятаться от него в этой глуши?

— Я слышал его смех, — содрогнулся Эшли. — Он дразнил нас из-за кустов голосом зверя. Я видел человека, которого он убил — разорванного и изуродованного будто клыками самого Сатаны. Что же нам теперь делать?

— Что еще, кроме как запереться и драться до конца?! — завопил Брент. Его нервы были в пугающем состоянии.

— Прошу вас, расскажите мне, что происходит? — взмолилась девушка.

С ужасным презрительным смехом Брент махнул рукой в сторону черного леса за освещенной поляной.

— Там прячется дьявол в человеческом облике! — воскликнул Брент. — Он выслеживал меня по всему свету и наконец загнал в угол. Ты помнишь Адама Гримма?

— Человека, отправившегося с тобой в Монголию пять лет назад? Но ты говорил, что он умер. Ведь ты вернулся без него.

— Я думал, что он умер, — пробормотал Брент. — Выслушай меня. Среди черных гор Внутренней Монголии, где не ступала нога белого человека, наша экспедиция была атакована фанатиками-дьяволопоклонниками, черными монахами Эрлика, обитающими в заброшенном и проклятом городе Ялган. Наши проводники и слуги были убиты, а наше стадо похищено, кроме одного маленького верблюда.

— Гримм и я оборонялись весь день, стреляли в нападающих из-за камней. Ночью мы решили пробиться на оставшемся верблюде, но мне ясно было, что животное не сможет спасти нас обоих. У одного из нас еще был шанс. Когда стемнело, я ударил Гримма из-за спины прикладом ружья, и он упал без чувств. Потом я оседлал верблюда и бежал…

Брент не обращал внимания на неприязненное изумление на миловидном лице девушки. Она смотрела на дядю широко открытыми глазами, будто видя его в первый раз, и была поражена тем, что увидела. Он продолжал рассказывать, слишком поглощенный своей историей и одержимый страхом, чтобы заботиться о переживаниях своей племянницы. Лишенная обычной лакированной оболочки душа не всегда являет собой приятное зрелище.

— Я пробился сквозь цепи осаждающих и бежал в ночь. Гримм, само собой, попал в руки дьяволопоклонников, и много лет я считал его мертвым. По слухам, эти люди подвергали мучительной смерти каждого пойманного чужестранца. Прошли годы, и я почти забыл о том случае. Но вот семь месяцев назад я узнал, что он жив — и даже находится в Америке, мечтая разделаться со мной. Монахи не убили его, они лишь изменили его своими дьявольскими трюками. Теперь он уже не совсем человек и одержим желанием уничтожить меня. Обращаться в полицию бесполезно: никакие полицейские не смогли бы помешать ему хитростями и уловками осуществить свою месть. Я больше месяца путешествовал по всей стране, убегая от него, как загнанное животное, пока, наконец, не решил, что мне удалось сбить его со следа, найдя себе убежище в этой глуши, среди варваров, вроде таких типов, как этот Кирби Гарфилд!

— Не тебе говорить о варварах! — вспыхнула девушка с презрением, способным ранить душу любого мужчины, не будь он безоглядно погружен в собственные страхи.

Она повернулась ко мне.

— Мистер Гарфилд, пожалуйста, войдите. Вы не должны возвращаться по этому лесу ночью, когда в нем рыщет этот демон.

— Нет! — взвизгнул Брент. — Отойди прочь от двери, дуреха! Эшли, придержи язык. Говорю вам, он один из чудовищ Адама Гримма! Он не переступит порога этого дома!

Бледная беспомощная девушка посмотрела на меня, и я проникся жалостью к ней, а заодно презрением к Ричарду Бренту, племянница которого казалась такой маленькой и растерянной.

— Я скорее проведу ночь среди воющих волков, чем в твоей хижине, — бросил я Бренту. — Я ухожу, а если ты выстрелишь мне в спину, я успею убить тебя прежде, чем умру. Я бы вообще не вернулся, не понадобись юной леди моя помощь. Она и сейчас нуждается в ней, но ты волен отказать ей в защите. Мисс Брент, — продолжал я, — если хотите, я вернусь завтра с телегой и отвезу вас в деревню. Вам лучше будет скорее вернуться в Нью-Йорк.

— Эшли отвезет ее в деревню, — прорычал Брент. — Уйдешь ты, черт побери, или нет?

* * *

Ответив ему презрительной усмешкой, от которой посинела его физиономия, я решительно повернулся и пошел прочь. За моей спиной хлопнула дверь, послышался визгливый голос хозяина и плачущие укоры его племянницы. Бедняжка, для нее это было кошмарным испытанием: быть выхваченной из привычной городской среды и очутиться в странной и примитивной, на ее взгляд, местности, среди невероятно грубых и склонных к насилию людей — а тут еще это кровавое, грозящее местью происшествие. Глухие сосновые леса юго-запада в любую пору кажутся странными и чуждыми обычному горожанину с востока, а появление мрачного призрака из безмятежного прошлого лишь усилило их угрюмую и таинственную атмосферу, привнеся в нее ощущение кошмара.

Я остановился на тропе и, повернувшись, посмотрел на все еще мигающий среди деревьев огонек. Над хижиной на крошечной поляне нависла роковая угроза, и белому человеку не подобало оставлять эту девушку под опекой ненормального дяди и его слуги. Эшли казался бойцом, но Брент был непредсказуем. Я полагал, что его уже коснулось сумасшествие. На это указывали его безумные приступы ярости и столь же безумная подозрительность. Я не сочувствовал ему. Мужчина, предавший друга, чтобы спасти собственную жизнь, заслуживает смерти.

Но очевидно, Гримм тоже сумасшедший: о его кровавой одержимости говорило жестокое убийство Джима. Несчастный Джим Тайк ничем не провинился перед ним. Я убил бы Гримма за одно только это преступление, будь у меня возможность. И я не намерен был допустить, чтобы девушка пострадала за грехи своего дяди. Если Брент не отправлял телеграмму, как он поклялся, то похоже, девушку вызвали сюда с какой-то зловещей целью. Кто, кроме Гримма, мог призвать девушку, чтобы заставить ее разделить судьбу, предназначенную им для Ричарда Брента?

Я зашагал назад по тропе. Если мне не войти в хижину, то я, по крайней мере, могу спрятаться где-то неподалеку и быть наготове на тот случай, если понадобится моя помощь. Вскоре я притаился под окаймлявшими поляну деревьями.

Свет все еще проникал через щели в ставнях, а в одном месте была видна часть окна. Неожиданно оконное стекло разлетелось прямо на моих глазах, будто в него чем-то швырнули, и ночь в тот же миг осветилась ослепительным пламенем, вырвавшимся из дверей, окон и дымовой трубы дома. На крошечную долю секунды передо мной мелькнул черный силуэт на фоне ярких языков пламени и одновременно пришла мысль о том, что хижину взорвали — но взрыв был беззвучным.

Яркая вспышка все еще стояла перед моими глазами, когда вселенную заполнил ослепительными искрами новый взрыв — на этот раз сопровождаемый громовым раскатом. Сознание вдруг покинуло меня, и я даже не успел понять, что получил внезапный ужасной силы удар по голове сзади.

3. Черные руки

Вначале в моем пробуждающемся сознании забрезжил мерцающий огонек. Я зажмурился, тряхнул головой и вдруг окончательно очнулся. Я лежал навзничь на маленькой прогалине, окруженной башнями черных деревьев, на которых играли блики колеблющегося пламени от воткнутого рядом со мной в землю факела. Моя голова пульсировала болью, кожу на ней стянула запекшаяся кровь, а мои вытянутые вперед руки были скованы наручниками. Одежда на мне была порвана, а тело саднило, будто меня грубо волокли через кустарник.

Надо мной высилась сидящая на корточках огромная черная фигура — негр среднего роста, но невероятно широкоплечий и коренастый, одетый лишь в рваные и испачканные глиной бриджи — Топ Брэкстон. В каждой руке он держал по револьверу, из которых целил попеременно в меня, прищуривая глаз над стволами. Один был мой, другой принадлежал констеблю, которому Брэкстон выбил утром мозги.

С минуту я лежал неподвижно, следя за игрой пламени факела на его огромном черном торсе. Блики света превращали его гигантское тело то в сияющее эбеновое дерево, то в тусклую бронзу. Он походил на существо из адской бездны, откуда выполз тысячелетия назад род человеческий. Свирепость негра отражалась в бугрящихся на мощных, по-обезьяньему длинных руках, мышцах, огромных плечах и конической голове, сидящей на колоннообразной шее. Широкие плоские ноздри, тусклые глаза, толстые губы, обнажающие смахивающие на клыки зубы — все говорило о родстве этого человека с его первобытными предками.

— Как, черт побери, ты ввязался в этот кошмар? — спросил я.

Он оскалился в обезьяньей ухмылке.

— Тебе и впрямь пора было оклематься, Кирби, — процедил он. — Я хотел, чтобы ты очнулся и увидел того, кто убьет тебя. А потом я ворочусь и погляжу, как миста Гримм угробит старика и девчонку.

— О чем ты болтаешь, черный дьявол? — строго проговорил я. — Гримм? Что ты о нем знаешь?

— Я повстречал его в глухих дебрях после того, как он убил Джима Тайка. Слышу пальбу, иду поглядеть с факелом — думал, кто-то гонится за мной. И встречаю мисту Гримма.

— Так это тебя я видел с факелом, — проворчал я.

— Миста Гримм очень умный. Говорит, если я помогу ему прикончить кое-кого, он поможет мне удрать. Потом берет бомбу и швыряет в хижину, но бомба не убивает тех людей, а только парализует их. Я слежу за дорогой и оглушаю тебя, когда ты идешь назад. Но того парня, Эшли, не парализовало; тогда миста Гримм берет да и выкусывает ему глотку, как поступил с Джимом Тайком.

— Как так «выкусывает глотку»?

— Миста Гримм не совсем человек. Он стоит и ходит как человек, но он отчасти не то собака, не то волк.

— То есть, «оборотень»? — спросил я, холодея.

— Ага, точно, — ухмыльнулся он. — Таких много на «старой Родине». — Он вдруг посуровел. — Я болтал слишком долго, а сейчас вышибу тебе мозги.

Его толстые губы застыли в мертвой усмешке убийцы и он, прищурясь, поднял револьвер в правой руке. Мое тело напряглось, я отчаянно искал какую-то уловку, пытаясь спасти жизнь. Мои ноги не были связаны, но руки скованы и малейшее их движение отзовется горячим свинцом, пронзящим мой мозг. Я лихорадочно погрузился в глубины черного фольклора в поисках полузабытого суеверия…

— Эти наручники принадлежали Джо Сорли, верно? — осведомился я.

— Ага, — усмехнулся он, продолжая целиться. — Я взял их у него заодно с пушкой после того, как пробил ему голову прутом от решетки. Мне показалось, что они на что-нибудь сгодятся.

— Знай, если ты убьешь меня в наручниках, то будешь проклят навек! Разве тебе неизвестно, что убивая человека с крестом, ты навеки навлекаешь на себя гнев его призрака?

Он резко опустил оружие, и его ухмылка превратилась в злобный оскал.

— Что ты хочешь сказать, белый человек?

— То, что сказал. Внутри одного из колец нацарапан крест. Я видел его тысячу раз. А теперь стреляй — и я утащу тебя в ад.

— Которое кольцо? — рявкнул он, угрожающе поднимая рукоять револьвера.

— Найди сам, — хмыкнул я. — Валяй, что ж ты не стреляешь? Надеюсь, ты успел отоспаться вволю, потому что я позабочусь о том, чтобы ты никогда не уснул снова. Ночью под деревьями ты увидишь над собой мое насмешливое лицо. Ты услышишь мой голос в ветре, стонущем в кипарисах, а когда закроешь глаза в темноте, то почувствуешь мои пальцы на свое горле.

— Заткнись! — проревел негр, потрясая револьвером. Его черная кожа приобрела пепельный оттенок.

— Заставь меня заткнуться, если посмеешь! — Я с трудом приподнялся и сел, но тут же с руганью упал на землю. — Будь ты проклят, у меня сломана нога!

При этих словах его сероватая кожа снова стала эбеновой, а красноватые глаза зажглись решительностью.

— Говоришь, сломана? — Он обнажил блестящие зубы в хищной ухмылке. — Должно быть, крепко упал, когда я тебе врезал.

Положив оба револьвера на землю подальше от меня, он наклонился надо мной, нащупывая ключ от наручников в кармане своих бриджей. Его самоуверенность была оправдана — разве я не был безоружен и беспомощен со сломанной ногой? Мне ни к чему были оковы. Нависая надо мной, Брэкстон повернул ключ в старомодных наручниках и сорвал их с моих рук. Но в тот же миг мои руки жалящими змеями прыгнули к его черному горлу, жадно сомкнулись на нем и потянули негра вниз.

* * *

Меня всегда интересовало, чем могла закончиться схватка между мной и Топом Брэкстоном. Вообще-то, не подобает завязывать ссоры с чернокожими, но меня охватила свирепая радость и мрачное удовлетворение при мысли о том, что вопрос нашей сравнительной доблести будет окончательно решен, причем победителю достанется жизнь, а побежденному — смерть.

Едва я схватил его, как Брэкстон догадался о том, что я провел его, заставив освободить и, к тому же, не был покалечен. Негр мгновенно взорвался ураганом ярости, способной расчленить противника помельче меня сложением. Мы катались по сосновым иглам, слепо колотя друг друга.

Предлагая читателю элегантную повесть, мне следовало поведать о том, как я победил Брэкстона, сочетая высокий интеллект, боксерский навык и научный подход, покоряющие грубую силу. Но хроника событий обязывает меня придерживаться фактов.

Разум играл в этой битве лишь незначительную роль. Он помогал мне не более, чем любому, кто оказался в объятиях гориллы. Что касается сноровки, то негр способен был четвертовать среднего боксера или борца голыми руками. Изобретенная человеком наука была бессильна против таящихся в теле Брэкстона молниеносной быстроты, тигриной ярости и ломающей кости могучей силы.

Это было все равно что драться с диким зверем, и я принял игру противника. Я дрался с Топом Брэкстоном, как дерутся речные жители, как дерутся дикари или самцы-соперники гориллы. Грудь о грудь, мускул пересиливает мускул, железный кулак бьет в твердый череп, колено — в пах, зубы рвут плоть и мышцы, пальцы колют, рвут, рубят. Мы забыли о револьверах, мы перекатывались через них с полдюжины раз. Каждый из нас был одержим одним желанием, одной слепой, застилающей мозг алой пеленой жаждой — убить голыми руками, рвать и увечить противника до тех пор, пока он не превратится в неподвижную груду окровавленного мяса и раздробленных костей.

Не знаю, как долго мы дрались; время растворилось в налитой кровью вечности. Его пальцы были железными когтями, терзающими плоть и бьющими по кости под нею. Моя голова пошла кругом от ударов о твердую землю, а боль в боку говорила о том, что у меня сломано по меньшей мере одно ребро. Тело будто плавало в море боли, мучительным ожогом горели вывернутые суставы и мускулы. Моя одежда превратилась в лохмотья, напитанные кровью из надорванного уха. Но я не только терпел мучительное наказание — я платил той же монетой.

Факел был сбит наземь, и кто-то отшвырнул его ногой, но он продолжал прерывисто тлеть, освещая зловещим тусклым светом это первобытное зрелище. Его пламя было менее красным, чем жажда убийства, туманящая мои слабые глаза.

Сквозь красный туман я видел белые зубы противника, поблескивающие в ухмылке мучительного усилия белки закатившихся глаз на окровавленной маске. Я изуродовал его лицо до неузнаваемости — от глаз и до пояса его черная шкура была исполосована алым. На наших телах пенился пот, по которому напрасно скользили наши скрюченные пальцы. Наполовину вырвавшись из его медвежьих объятий, я напряг все до единого мускулы, вложив их силу в мой кулак — и ударил негра как кувалдой по челюсти. Послышался треск кости и непроизвольный стон; хлынула кровь и челюсть непроизвольно повисла. Кровавая пена покрыла вялые губы, черные, терзающие пальцы впервые ослабли, и я почувствовал, что давящее меня огромное тело обессилело. С моих разбитых губ слетел удовлетворенный стон хищного вожделения, и мои пальцы, наконец, сомкнулись на его горле.

Брэкстон упал навзничь, я очутился сверху и навалился ему на грудь. Его слабеющие пальцы вяло попытались вцепиться ногтями в кисти моих рук. И тогда я задушил его, медленно, не пользуясь приемами джиу-джитсу или борьбы — просто с помощью грубой зверской силы, отгибая ему голову все дальше и дальше назад, пока толстая шея не хрустнула как гнилая ветка.

В опьянении сумбурной битвой я даже не заметил, как он умер, не подозревая, что именно смерть расплавила подо мной эти железные мускулы. Ошеломленно поднявшись на ноги, я машинально топтал ему грудь и голову до тех пор, пока кости не подались под моими каблуками и лишь тогда я понял, что Топ Брэкстон мертв.

Я рад был бы обессиленно рухнуть на землю и потерять сознание, не ощущай я смутно, что моя работа еще не закончена. Пошарив онемелыми руками, я отыскал револьверы и, пошатываясь, побрел между сосен к хижине Брента дорогой, указанной мне врожденным опытом лесного жителя. С каждым шагом мое закаленное тело восстанавливало силы.

Топ уволок меня далеко. Следуя своему чутью джунглей, он просто оттащил меня с тропы в заросли. Несколько шагов привели меня на тропу, и вскоре я увидел мерцающий между деревьев свет хижины. Что ж, Брэкстон не солгал относительно действия той бомбы. По крайней мере, беззвучный взрыв не уничтожил дом, потому что он стоял неповрежденным, каким я видел его в последний раз. Свет струился из хижины как прежде из-за закрытых ставнями окон, но сейчас из нее доносился высокий нечеловеческий смех, от которого застыла кровь у меня в жилах. Это был тот же голос, что высмеивал меня из зарослей у темной тропы.

4. Гончая Сатаны

Прячась в тени, я обошел маленькую поляну, чтобы подобраться к глухой, без окон, стене. Скрытый густым мраком, куда не достигал свет из окна, я выскользнул из-под деревьев и приблизился к дому. У стены я споткнулся о что-то громоздкое и податливое, едва не упав на колени с захолонувшим от испуга выдать себя сердцем. Но жуткий смех все еще доносился изнутри хижины, перемежаясь гнусавым голосом.

Я споткнулся об Эшли, вернее, о его тело. Он лежал навзничь, уставясь вверх невидящими глазами, а его голова была безжизненно запрокинута на окровавленных останках шеи. У него было вырвано горло: от подбородка до ключицы зияла огромная рваная рана. Одежда слуги насквозь пропиталась кровью.

Чувствуя приступ тошноты, несмотря на то, что привык иметь дело с насильственной смертью, я скользнул к стене хижины и попытался безуспешно отыскать щель между бревнами. Смех в доме замер, и вновь зазвенел ужасный нечеловеческий голос, от которого у меня запульсировали нервы на тыльных сторонах ладоней. С теми же усилиями, что и тогда, в лесу, я сумел разобрать слова:

— …Поэтому они не убили меня, черные монахи Эрлика. Они предпочли шутку — восхитительную шутку, с их точки зрения. Просто убить меня было бы актом доброты; они решили поиграть со мной, как кошка с мышью, а затем отослать обратно в мир с навеки не стираемым клеймом гончей. Так они называли его, эти монахи, и они прекрасно справились со своей работой. Никто лучше их не знает, как изменить человека. Черная магия? Да! Да эти дьяволы — величайшие ученые на свете. Все, что западный мир знает о науке, просочилось тонким ручейком с тех черных гор.

— Эти дьяволы могли бы покорить весь мир, пожелай они этого. Они знают вещи, о которых современная наука не смеет даже помыслить. Например, они знают о пластической хирургии столько, сколько все врачи мира. Они разбираются в железах так, как ни один европейский или американский врач; они знают, как замедлить их развитие, либо ускорить, чтобы добиться определенных результатов — и каких результатов! Посмотри на меня! Смотри, будь ты проклят, и сойди с ума!

Я тихонько обошел хижину, приблизился к окну и заглянул в щель между ставнями.

Ричард Брент лежал на диване в комнате, обставленной несообразно богато для столь скромного жилища. Он был связан по рукам и ногам, его лицо казалось лиловым и едва ли сохраняло человеческий облик. Выпученными глазами он смотрел, как смотрит человек, встретившийся лицом к лицу с абсолютным ужасом. У стены напротив была растянута и привязана на столе беспомощная Глория, ее кисти и лодыжки стягивали веревки. Девушка была совершенно обнаженной, ее одежда небрежно разбросана по полу, будто ее грубо сорвали с нее. Голова девушки была повернута, и она широко открытыми глазами в ужасе смотрела на довлеющую в этой сцене высокую фигуру.

Человек стоял спиной к окну, за которым притаился я, и смотрел на Ричарда Брента. Внешне он выглядел обычным — высокий, сухопарый мужчина в тесном, напоминающем плащ с капюшоном одеянии, свисающем с широких костлявых плеч. Но при виде этого человека меня охватила знакомая странная дрожь вроде той, что я испытал при виде тощей тени на ночной тропе над телом несчастного Джима Тайка. В этой фигуре было нечто неестественное, хотя и не столь очевидное со спины — однако она определенно казалась уродливой, и потому я испытывал страх и отвращение, которые зачастую обычные люди питают к уродству.

— Они превратили меня в нынешний кошмар и выгнали прочь, — стенал он ужасным гнусавым голосом. — Но перемена случилась не за день, не за месяц и даже не за год! Много раз я готов был умереть, но меня удерживала мысль о мести! Они забавлялись со мной, как играет дьявол с душой на раскаленных решетках ада! Все эти долгие годы, покрытые красным туманом неслыханных мучений, я мечтал о том дне, когда заплачу свой долг тебе, Ричард Брент, гнуснейшему отродью Сатаны!

— Наконец, охота началась. Достигнув Нью-Йорка я послал тебе фотоснимок моего… лица и письмо, описывающее все случившееся — и все, что случится. Глупец — ты думал, что сможешь убежать от меня? Неужели я предупредил бы тебя, не будучи уверен в моей добыче? Мне хотелось, чтобы ты страдал, зная о своей судьбе, чтобы жил в страхе, убегал и прятался, как загнанный волк. Ты бежал, и я охотился на тебя от побережья до побережья. Ты ненадолго удрал от меня, придя сюда, но я бы неизбежно выследил тебя. Когда черные монахи Ялгана дали мне это (его рука метнулась к лицу, и Ричард Брент глухо вскрикнул) — они также внедрили в мое естество частицу духа бестии, которую скопировали.

— Убить тебя было бы недостаточно. Я хотел упиться моей местью до последнего ядовитого глотка. Вот почему я послал телеграмму твоей племяннице — единственной персоне на свете, о которой ты заботился. Мой план сработал безупречно — за одним исключением. Ветка сорвала с меня бинты, которые я носил с тех пор, как покинул Ялган, и мне пришлось убить глупца, который провожал меня к твоей хижине. Ни один человек не останется в живых, взглянув на мое лицо, не считая Топа Брэкстона — но тот, впрочем, больше напоминает обезьяну. Я встретил его вскоре после того, как в меня стрелял тот тип, Гарфилд, и рассказал ему обо всем, почувствовав в нем ценного союзника. Он слишком звероподобен, чтобы ощущать при виде моего лица тот ужас, который ощутил другой негр. Он полагает, что я некий демон, но пока я не враждебен ему, он не видит причин не помогать мне.

— Мне повезло, что я прихватил его с собой, потому что именно он прикончил возвращающегося Гарфилда. Я уже убил бы Гарфилда сам, но он оказался слишком силен, слишком проворен с револьвером. Ты мог бы поучиться у таких людей, Брентон Ричард Брент. Они привычны к насилию, закалены и опасны как лесные волки. Но ты — ты слишком мягок и чересчур цивилизован. Ты умрешь слишком легко. Мне жаль, что ты не так крут, как Гарфилд. Тогда я оставил бы тебя на несколько дней умирать в мучениях.

— Я дал Гарфилду шанс удрать, но глупец вернулся, и с ним пришлось разделаться. Та бомба, что я бросил в окно, вряд ли подействовала бы на него. Она содержала один из химических составов, который я ухитрился вывезти из Монголии, но ее эффект зависит от телесных сил жертвы. Впрочем, ее хватило, чтобы обезопасить девушку и изнеженного дегенерата вроде тебя. Но Эшли сумел покинуть хижину, и он готов был быстро восстановить силы, не займись я им, чтобы окончательно обезвредить его…

Брент слабо простонал. В его глазах не было разума, лишь смертельный страх. С его губ летела пена, он был безумен — безумен как то страшное существо, что кривлялось и бормотало в этой комнате ужаса. Лишь девушка, беспомощно корчившаяся на столе из эбенового дерева, сохраняла рассудок. Все остальное было безумием и кошмаром. Внезапно Адама Гримма охватил сильнейший приступ лихорадочного безумия и его бормотание оборвалось воплем, от которого застыла кровь в жилах.

— Вначале девушку! — вопил Адам Гримм — или чудовище, бывшее когда-то Гриммом. — Ее следует убить так, как убивали на моих глазах женщин в Монголии — содрать с нее кожу, но медленно — очень медленно! Она истечет кровью, чтобы ты страдал, Ричард Брент — страдал вроде меня в черном Ялгане. Она не умрет, пока на ее теле ниже шеи не останется ни единого дюйма кожи! Полюбуйся, как я освежую твою любимую племянницу, Ричард Брент!

Не думаю, чтобы Брент понимал происходящее. Он был уже по ту сторону рассудка. Он бормотал чепуху, качая головой со стороны на сторону и брызгая пеной с лиловых трясущихся губ. Я начал было поднимать револьвер, но в этот миг Адам Гримм резко повернулся, и при виде его лица меня сковало ледяным страхом. Я не смею даже помыслить о том, что за таинственные мастера неведомых наук обитают в черных башнях Ялгана, но в создании этого лица, несомненно, воплотилась магия адских бездн.

Уши, лоб и глаза были органами обычного человека, но губы, челюсти и нос такими, что их немыслимо представить даже в кошмаре. Я бессилен подобрать соответствующее описание. Эти органы были ужасно вытянутыми, из-за чего лицо напоминало морду животного. Подбородка не было; верхняя и нижняя челюсти выдавались, как у собаки или волка, а оскаленные под звериными губами зубы были блестящими клыками. Поразительно, как эти челюсти ухитрялись произносить человеческие слова.

Но перемена была глубже этих поверхностных признаков. В его горящих как адские угли глазах блестел огонек, которого никогда не увидишь в человеческих глазах, здоровых или безумных. Изменив лицо Адама Гримма, черные дьяволы-монахи Ялгана внесли соответствующие изменения в его душу. Теперь он не был человеком, он был подлинным оборотнем, ужасным воплощением средневековой легенды.

Существо, бывшее некогда Адамом Гриммом бросилось на девушку и блестящим изогнутым ножом в руке в тот миг, когда я усилием воли вывел себя из оцепенения страха и выстрелил через дыру в ставне. Моя рука не дрогнула; я увидел, как плащ дернулся от удара пули и вместе с выстрелом чудовище зашаталось, выронив нож из руки. Но Гримм быстро повернулся и кинулся через комнату к Ричарду Бренту. Молниеносно постигнув суть происходящего, он сообразил, что сумеет прихватить с собой только одну жертву, и сделал свой выбор мгновенно.

По-моему, меня нельзя упрекнуть в случившемся с точки зрения логики. Я мог бы разбить этот ставень, прыгнуть в комнату и сразиться с существом, которое создали из Адама Гримма монахи Внутренней Монголии. Но оборотень двигался так быстро, что Ричард Брент так или иначе умер бы раньше, чем я смог бы ворваться в комнату. Я сделал единственно возможную вещь — нашпиговал скачущую тварь свинцом, пока она пересекала комнату.

Это должно было остановить Гримма, уложить его мертвым на пол, но он продолжал двигаться, несмотря на вонзающиеся в него пули. Его жизненная сила превосходила силу человека и даже зверя; в нем было нечто демоническое, порожденное черной магией, превратившей его в то, чем он стал. Ни одно живое создание не могло пересечь ту комнату под градом выпущенного с близкого расстояния свинца. Я не мог промахнуться, но он шатался и не падал до тех пор, пока я не припечатал его шестой пулей. Тогда он пополз как зверь на локтях и коленях, и с его ухмыляющихся губ капали пена и кровь. Меня обуяла паника. Я лихорадочно схватил второй револьвер и опустошил его в тяжело ползущее по полу тело, извергающее кровь при каждом движении. Но все силы ада не могли удержать Адама Гримма от его добычи, и сама смерть смирилась перед ужасной решимостью этой некогда человеческой души.

Нашпигованный двенадцатью пулями, буквально разорванный на куски, с сочащимися из огромной дыры в виске мозгами, Адам Гримм все же достиг человека на диване. Уродливая голова дернулась вниз, и на исторгшей придушенный вопль глотке Ричарда Брента сомкнулись ужасные челюсти. На один кошмарный миг обе страшные фигуры слились на моих глазах воедино — безумный человек и безумный нечеловек. Затем со звериным проворством Гримм откинул голову с истекающими кровью клыками и окровавленной мордой и оскалился в последнем приступе ужасного смеха. Но смех вдруг захлебнулся в потоке хлынувшей из его пасти крови — тогда он рухнул на пол и остался лежать недвижным.

Оглавление