Жанр:

«Бедная Лиза»

1959

Описание

Фанфик на «Эпоху мертвых» Круза. Взгляд непрофессионала. Что будет с обычным человеком,совсем не супер и совсем не мэном. Как будет ломаться душа у того кто выживет. Здесь нет ТТХ огнестрельного оружия, нет планов обустройства человечьего анклава. Просто судьба человека в декорациях всемирного кирдыка.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Мухитова А.Э. Бедная Лиза

Часть первая. Город.

Камень под рукой шершавый и теплый. Пальцы уверенно хватают за узкий выступ, теперь нога, вторая рука, толчок. И снова глажу шероховатую поверхность скалы в поисках зацепа. А вот и тень. Здесь, куда не попадает скудное, еще весеннее солнце, сразу же начинает неприятно холодить подушечки пальцев, кажется, что кто-то жадный медленно, но верно тянет из меня энергию. Блин, так и до Инь и Янь недолго осталось.

Маршрут я выбрала для начинающих, в конце концов, первый раз на живой скале, до этого всю зиму пролазила на тренажере в манеже. Никакого сравнения. Скалолазы делят манеж напополам с футболистами, могучими и азартными дядьками, их крики обычно слышны еще на подходе. Вернее, я не совсем правильно выразилась, делим мы с ними площадь манежа совсем не напополам, им отходит практически 90% пола, а мы в дальнем торце оккупировали стены с потолком, ну и немного пространства внизу, надо же где-то стоять страхующим.

Лезть становится все сложнее, даже не столько из-за рельефа, сколько из-за зимней промозглости, которой тянет от скалы. Вот, теперь небольшой карнизик, а за ним пещерка для лилипутов. Из пещерки торчит преудобнейшая хваталка, за нее не то что пальцами, за нее можно двумя руками и двумя ногами уцепиться. Протягиваю руку, смело цепляюсь за данный камешек. Ой! Твою дивизию! Камешек начинает легко крениться. Он же там на соплях держится. Сила тяжести начинает преобладать над силой трения, от страха я бросаю предательский зацеп и с громким визгом лечу вниз.

Ну недалеко вообще то, ровно на слабину репа[1]. Снизу слышится радостное ржание. Нащупываю ногами скалу, отталкиваюсь и начинаю спускаться «парашютиком». Пока спускаюсь, начинаю себя накручивать. Ну это надо же, ржет он, конь недоделанный, ему бы такой аттракцион. Когда под ногами поверхность становится горизонтальной, отстегиваю карабин, соединяющий меня с концом деревяшки[2], и накидываюсь на Вову Великанова по кличке Великан, который чуть ли не катается от смеха.

– Ну ты мать даешь! Вот это визг. А еще раз так повизжать сможешь?

– Я тебе сейчас уши оборву! Нашел над чем ржать, здесь тебе не камеди клаб.

Наверное, стоит познакомиться. Меня зовут Лизхен. Вообще-то родители мои, дай им Всевышний доброго здравия, не нашли ничего лучшего как наименовать меня Ляззат. Вполне впрочем, обыкновенное колхозное имя. Но оно мне категорически не нравилось и постепенно среди друзей и одноклассников меня стали звать Лиз. Это сейчас уже как-то спокойней отношусь, но уже переименовали. А Вова зовет меня Лизхен. Это он про войну начитался. То яволь вместо да, то майн либе. Скоро я за ним по немецки зашпрехаю. Вслед за Вовой и остальные стали меня так величать.

Ну что еще о себе рассказать. Учусь я в КазГАСА, сия аббревиатура расшифровывается как Казахский Государственный Архитектурно Строительный Институт, и все большими буквами, на градостроителя, то бишь человека, который будет проектировать глобальные стройки-застройки.

А пока я учусь, немного подрабатываю на фирме отца, вернее, фирме, где мой папахен работает главным архитектором. По мелочи там черчу в автокаде, то что попроще, выезжаю с более мелкими архитекторо-дизайнерами и нивелиром на места будущих дворцов.

Ну и с позапрошлого года якшаюсь с альпинисто-туристо-скалолазами. Вообще Алмата для этого дела – полное раздолье. Горы – вот они, есть Скалы поближе – полчаса на автобусе и хоть улазься, правда в будни. В выходные тут таких желающих, можно очередь организовывать.

Началось все это дело для меня с провокационного вопроса коллеги дизайнера.

– Лиз, хочешь сходить на Иссык-Куль пешком?

– Как это пешком – не въехала я.

– Ножками, через горы. Мы тут собираемся 4х дневным маршрутом сходить.

– мммм… – задумалась я как бы его позаковыристей послать, чтоб не лез с идиотскими предложениями.

– Да ладно Лиз, слабо так слабо. Горы это не женское дело – поддел меня этот редис.

– Нет, с чего это ты решил, что я отказываюсь – повелась я – что надо делать.

В общем, я купилась, как Марти Макфлай во второй серии «Назад в Будущее». Рюкзаком, спальником и прочими причиндалами меня обеспечил дизайнер провокатор, документы всей группе сделали через знакомых. К вечеру первого дня я, что называется, умирала, надо сказать, пока мы собрались, то да се, выдвинулись только к обеду, да еще и забросили нас практически под Большое[3]. В глазах мельтешили черные мушки, в ушах гулко бился пульс, а в боку кололо, ноги я переставляла исключительно на упрямстве, дабы не доказывать давешний тезис о том, что горы, мол, не женское дело. На второй день я все ожидала прихода боли в боку и прочих признаков женской ущербности, но минуты перетекали в часы, под ноги ложились километры и глаза освободились для лицезрения окружающих красот. Вот тут я и заболела горами и всем что с этим связано. А в прошлом году Саня с Бэтменом потащили меня на Антиканиена[4], где после беспомощного висения на жумаре, до меня дошло, что альпинисту нужны не только ноги, но и руки. Так что теперь осваиваю скалы.

День подошел к своему логическому концу, солнышко, устав, присело на горизонт и перестало греть, по ущелью задул холодный ветерок. Пора и нам собираться. Пока я переодеваюсь в цивильную одежку, Вова полез снимать веревку. Сборы закончены, пора на остановку. Пока ждали автобус я совсем задрогла и Вова полез обниматься под предлогом того что он меня греет. Не, надо как-то раздобыть колеса, а то вот так не комильфо. Настроение слегка понизилось, а тут еще и трубка заиграла полет шмеля – это мама. Со вздохом беру трубу

– Да мама, скоро буду, конечно, постараюсь, уже еду, только автобус дождусь, ага, возьму всех в заложники и заставлю пригнать автобус прямо к подъезду, да, целую, ну через минут сорок открывай дверь.

Родительница моя считает, что все должно быть по часам, вернее по минутам. Если я обещала быть дома в семь, а в пятнадцать минут седьмого мой ключ еще не касался замка родной двери, держитесь, нотации обеспечены. Честное слово, как будто мне десять лет.

Вова провожает меня до подъезда, я тянусь и, неловко чмокнув его в щеку, разворачиваюсь и бегу домой. Вот понять не могу, я ему нравлюсь или нет, или он такой стеснительный? Дома как всегда нотация на тему «обещания надо выполнять» обстановка в мире криминальная, в Москве беспорядки. Нет, ну Вы скажите, где Москва и где наша занюханная южная столица суверенного Казахстана, и какое отношение имеет криминал в первопрестольной к моему опозданию?

Папа пришел какой-то помятый и расстроенный и сразу же полез включать зомбоящик.

– Девочки, в мире что-то неладное творится, сегодня прилетел Игорь Владимирович из Питера, говорит, там люди какие-то ненормальные появились, на других кидаются как бешенные.

– Па, у тебя масло масленое, если они ненормальные и кидаются, то они и есть бешенные.

– Кудай сактайсын! – включилась в разговор мама. Брр, она в последнее время строит из себя истинную арийку, ой, то есть истинную казашку. Подозреваю, что это из-за коньюктуры и номенклатуры, у нас тут куда бы деться вовсю продвигают культуру сильномогучего казахского народа, каждый год учебники по истории модернизируют. Скоро будет как в анекдоте про двух батыров: Плыли по окияну 2 великих батыра, плыли, плыли и встретились и давай друг с другом бороться. И ни один другого победить не может. Так и затонули. А то место стало называться екибатыр. Не понятно? Ну екибатыр – экватор, а екі батыр переводится как 2 батыра. Не смешно? Ну и мне тоже. Достали уже. Я хоть и казашка, но на родном языке с пятого на десятое, а как иначе, предки сами в основном по русски общаются, а в школе училки казахского – сплошные слезы. Вот уеду в Канаду и в дупу ваш казахский, учите сами.

Предки, прилипнув к телевизору, начинают вздыхать и охать, а я иду на кухню, потому что целый день не емши, зато калорий потратила изрядно. На столе стоит блюдо с бешем[5], накрытое перевернутым табАком[6] и большой фарфоровый чайник с горячим чаем. Мммм, какая все таки у меня мама замечательная, глотая слюни, начинаю нагребать себе на тарелку исходяший паром бешпармак, ведь тютелька в тютельку угадала к моему приходу.

– Родители! – кричу я – кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.

– Не сейчас доча – заглядывает на кухню мама, ты кушай, а мы попозже, там сейчас новости по НТВ.

– Ну и как хотите, а я сейчас умру, если хоть минутку помедлю.

Наевшись до отвала, осоловело откидываюсь от стола. Нда, чтоб сейчас такого сделать? А пойду, пожалуй спать, утро вечера, сами знаете.

Утром подрываюсь ни свет ни заря, несмотря на то что весна в разгаре, за окном какая-то подозрительная тишина. На часах еще нет 5-ти. Ну и ладно, поворачиваюсь зубами к стенке и пытаюсь уснуть. Сон, почему-то не идет. Ну нет, так нет, пойду, помучаю клавиши. На клавиши и аудио карту я полгода копила, урезая свои не очень-то прожорливые запросы. Да и невелика зарплата помощника дизайнера на полставки. Клава у меня вышла замечательная, м-аудио полноразмерная с динамическими полновзвешенными клавишами и той же конторы аудюха. Библиотека звуков, правда, пиратская, зато дешево и сердито. Пока винда загружается, достаю наушники, нечего домашних будить, подключаю к устройству ввода и вывода звуков. Ммм, хочу классическое фоно, задумчиво касаюсь клавиатуры, клавиши гладкие, чуть холодят кожу пальцев, впору представить, что материал клавиш слоновая кость и черное дерево. Аккорды ложатся сами собой, в ушах звучит старинная и немного печальная музыка Альбинони. Квартира растворяется, передо мной клавесин, под ногами узорчатый паркет, и через стрельчатые окна на него падает подкрашенный цветными стеклами солнечный свет.

– Ой, мам, добр утр, не заметила, как ты вошла.

Мама улыбается, она всегда так улыбается, когда видит меня за инструментом. Ей самой не удалось даже в музыкалке поучиться, поэтому для нее музыканты – это люди почти потусторонние и, без всякого сомнения, великие. Поэтому она очень гордится и хвастается моими успехами на этом поприще направо и налево. Зато соседи вешаются, недавно ко мне подходит соседка, тетя Роза, и говорит:

– Ляззат, ты так красиво поешь, только можешь петь не по ночам.

Это я записывала внезапносочиненную песню. Аранжировка-то записывалась слышимая только мной в наушниках, а вот когда я стала голосовую партию писать…

Сегодня мне надо ехать на объект проводить съемку, конечно, громко сказано объект, скорее пустырь, заваленный каким-то строительным мусором. Я забираюсь на пассажирское сидение квадратной праворукой мазды, Арман устраивается за баранкой. Арман – это тот самый дизигнер провокатор, благодаря которому я заболела горами. Съемка проходит штатно, т.е. я изображаю из себя памятник с линейкой, регулярно меняющий место дислокации, при этом вся умудряюсь перемазаться и наколоть ногу на хитро замаскировавшийся гвоздь, Арман ругается и требует доделать начатое, а потом хоть под машину кидаться. Я обижаюсь. Ему хорошо говорить, на нем камуфляжные штаны и какая-то серо-зеленая куртка, будь на них хоть килограмм грязи – и то не заметно будет, а я, как назло сегодня в светлых джинсах и белой куртке. Теперь штаны только фтопку, мало того что почернели, так еще и гвоздь этот распорол приличную дырищу.

– Ладно, не дуйся, как мышь на крупу, я тебя сейчас до дома доброшу – переоденешься – решил смилостивиться надо мной этот тиран.

Добрались на удивление быстро, пробок почти не было, хотя пришлось ехать в центр из тьмутараками под названием Калкаман, вроде и в черте города, но обычно пока туда доберешься можно роман написать, сидя в машине. Дома, с облегчением скинув изгвазданные шмотки в бельевой бак, решаю никуда сегодня больше не ехать, нафик, нафик, карма сегодня нехорошая. Я лучше поиграю немного… на фортепиано, пусть соседи, кто не на работе вешаются.

Увлекшись, я опять не заметила, как вошла мама, только закончив, вздрагиваю.

– Фу, мам! Так и до инфаркта можно довести, а почему ты не на работе?

– Мне что-то нездоровится – бодрится моя хорошая – сегодня, представляешь, когда я на работу ехала, какой-то ненормальный как накинулся и давай кусать всех кто под руку попал.

– Он тебя покусал? – вскакиваю со стула и сжимаю кулаки, в готовности покусать сама того, кто осмелился обижать мою маму.

– Да успокойся ты – смеется она – я далеко стояла, только палец чуть-чуть тяпнул, там такая суматоха была. Его потом еле спеленали – вздыхает ма – а на вид такой приличный. А плохо я себя уже на работе почувствовала.

– Так! – я настроена решительно – я тебя сейчас уложу и напою чаем, еще позвоню в скорую, спрошу надо ли какие-нибудь уколы делать, вдруг у него было бешенство.

– Ну ты скажешь! – снова смеется – это собаки бывают бешенные.

– Ладно, зубы мне не заговаривай, давай в постель. Только руки помой и лицо – кричу ей вдогонку.

Пиик, пиик, пиик. Да что за дела! Они там что, заснули или умерли все, а если у человека инфаркт? Битый час я набираю сто три[7], и хоть бы одна сволочь подняла трубку. За то время пока мама была дома ей стало хуже. Глаза у нее стали мутные, лоб весь в испарине и говорит она уже еле еле, неразборчиво. Я сижу рядом и держу ее за руку, я не дозвонилась ни с скорую, ни к одному из знакомых врачей, ни в справочную, единственный человек который поднял трубку – папа. Я сижу, глажу маму по щеке, бессильно кусаю губы и жду отца, я уверена, он приедет и все будет хорошо, он все знает, он все сможет. Наверное, это иллюзия, но мы с мамой всю жизнь были за папой как за каменной стеной.

Отец врывается в квартиру, как будто собрался брать его штурмом. Не разуваясь залетает в спальню, неровным кивком головы сгоняет меня со стула, плюхается на него сам.

– Как ты, родная?

Мама, в его присутствие как будто оживает – Ничего, только слабость.

Я с ужасом слушаю ее голос, такое ощущение что у нее проблемы с дикцией или она набрала полный рот и пытается говорить. Папа, похоже, тоже шокирован, он растерянно оглядывается на меня. Я уже не скрывая слез пячусь к двери. Мне нечего сказать, я не знаю что делать, такое чувство что это кошмар, надо только проснуться.

– Папа – прошу я – сделай что-нибудь я не смогла никому дозвониться, в скорой трубку никто не берет.

– Хорошо – кивает он – сейчас я отвезу маму в больницу. Ты можешь адреса глянуть, какая там ближайшая, справочник должен быть в прихожей, «Наш город» вроде.

– Сейчас – я срываюсь с места, хоть что то делать. Ага вот он, начинаю судорожно листать страницы: реклама, реклама, да сколько же ее тут, ага, экстренный вызов, так, это телефоны, замечательно, конечно, но мне нужен адрес. Ага! Больницы, стр 209. Так, Демченко, это неизвестно где, Военный Госпиталь, тоже неблизко, Калкаман, далеко, и это, и вот это, ага! Городская клиническая больница №12 то, что надо!

– Папа! Я нашла! – я влетаю в спальню потрясая справочником и натыкаюсь взглядом на съежившуюся фигуру отца. В груди разливается холод. Отец поворачивается, у него глаза побитой собаки.

– Уже не надо – выдыхает он.

– Почему, не надо? – я не хочу понимать, не могу, о чем он!

Мы стоим, как памятники самим себе. Я напоминаю себе зависшую винду, просто стою, ни мыслей ни чувств, только холод в груди перерастает в жжение.

И тут мама начинает вставить, уф, от груди отлегло! Папа с выдохом кидается ей на грудь. Происходит что-то настолько страшное, что меня не хватает уже ни на ужас, ни на удивление. Моя мама хватает отца за одежду и вгрызается ему в шею. Я смотрю, и у меня крепнет уверенность – это сон, такого не бывает, это просто кошмар, и я сейчас проснусь, и все будет хорошо.

Эта сцена достойна фильма ужасов, где злые вурдалаки жрут несчастных людей, родители в каком-то нелепом и страстном объятии, вся кровать залита кровью, брызги на стенах, на бело-розовом, в мелкий цветочек пододеяльнике кровавые отпечатки ладоней. Я начинаю пятиться, но на меня не обращают внимания. Тихо прикрываю дверь, в замочной скважине ключ, поворачиваю его на один оборот, продолжая пятится, иду задним ходом, как рак пока не падаю на диван гостиной. И тут меня разбирает смех, я смеюсь и плачу и все это вместе, а потом мутная, гадостная волна сгибает меня пополам.

– Буэ – меня тошнит прямо на ковер, мы его покупали с мамой на барахолке, долго ходили и приценивались. Теперь на нем добавляются не предусмотренные дизайном пятна, но мне как-то все равно.

В себя я прихожу от телефонного звонка. Телефон противно пиликает, надрывается, а отзвонив положенное, после небольшой передышки, начинает снова. На рефлексах поднимаюсь и иду за трубкой.

– Да.

– Лизхен, это Вова, у тебя все нормально?

– нет – слова приходится выдавливать из себя, как будто это не слова, а колючие шары.

– все плохо – мама и папа – дальше горло перехватывает спазмом, и я замолкаю.

– Лиз, я сейчас буду, ты меня дождись. А – пауза – мама и папа, где они сейчас?

– В спальне, я их закрыла.

– Слава Богу – облегченно выдыхает он – ни в коем случае не открывай их, ты слышишь?

– Да, Великанов, не кричи так.

– Лиза, я тебя очень прошу, сядь, ничего не трогая, я буду у тебя через полчаса.

– Хорошо – эмоций у меня уже нет.

Я роняю телефон на пол и иду на кухню, пошарив на полках, вытаскиваю отцовские сигареты, он курит, вернее, курил, когда волновался или, наоборот, во время праздников и застолий. В пачке лежит зажигалка, я вытягиваю цилиндрик сигареты, рассматриваю внимательно его со всех сторон и заталкиваю к себе в рот той стороной, где фильтр, щелкаю зажигалкой и тяну воздух через палочку с табаком. На этот раз меня сгибает пополам от кашля – никогда ни курила, ни разу в жизни, но ведь надо когда-нибудь начинать?

Вова приехал через полчаса, тютелька в тютельку. Маме бы это понравилось.

Противный сигнал домофона заставляет меня подняться и идти открывать дверь, встречать гостя, вообще, шевелиться. Делать этого не хочется, хочется замереть и не двигаться. Мы долго стоим у порога, он по ту сторону, я по эту, никто не решается заговорить первым. Потом Великанов, как более решительный и инициативный, решительно шагает и сграбастывает меня в свои могучие объятия. Тут меня снова прорывает, и я, размазывая сопли, захлебываясь в слюне, начинаю рассказывать события получасовой давности.

– Зая, солнышко, бедная моя, не плачь. Вернее, плачь, плачь, легче будет. Речь его журчит ручьем, удивительно, где только он столько ласковых слов взял, никогда бы не подумала, обычно он только скабрезничает. Его внимание разхолаживает меня окончательно, и я начинаю истерить по новой.

– Да, блин – чешет Великанов затылок – посиди маленько – определяет он меня на диван – я сейчас.

Ведро холодной воды на голову, это вам не два пальца об асфальт. Помогает здорово.

– Спасибо – моментально успокаиваюсь я – больше не буду.

– Вот и ладушки – вздыхает Вова – а то мне надо тебе кое-что сказать.

– В любви признаться? – пытаюсь шутить я.

– Ну можно и в любви, но вообще-то я не про это хотел поговорить – он мнется и вздыхает – тут такое дело… да ты уже видела, короче, мертвецы оживают.

Лицо мое начинает само по себе вытягиваться, а глаза, похоже, увеличиваться до анимэшных размеров. В глубине души я уже верю, что такое возможно, но разум отказывается принимать подобные факты. Я, на всякий случай, спрашиваю

– Вова, это шутка такая?

– Лиза, а родители? – Вова пристраивается рядом со мной на диван и вопросительно заглядывает мне в глаза.

– я не знаю, мне все кажется, я сплю – жалуюсь я.

– Лизхен, спать не надо, а надо брать ноги в руки и спасать свою задницу. Те, кто не верит сейчас будут кормом для упырей. Такая беда сейчас творится по всему миру.

– И в Америке?

– И в Америке, и в Африке и в Йеменской Республике, Лиз, интернет сейчас переполнен подобными картинками, это какая-то зараза, она передается от мертвых живым через раны, возможно слизистые, в общем, кого укусили – умирает, в лучшем случае через день, но обычно через несколько часов.

Великанов вздыхает и опускает очи долу.

– я сегодня уже с ними познакомился, в смысле пришлось отмахиваться, хорошо хоть хватило ума просто оттолкнуть, а не строить из себя Валуева. Потом в сеть залез, погуглил. В общем, помнишь фильм с Милой Йовович? Обитель Зла.

Я киваю.

– Вот Что-то похожее сейчас и происходит.

В этот момент живот Вовы разражается Пулеметной очередью и диким криком «Хальт! Хальт! Нихт шизен!…», мы синхронно вздрагиваем, а из-за двери спальни начинают раздаваться поскребывания и тихий скулеж. Вова начинает копаться во внутренностях своей куртки и извлекает оттуда орущий по немецки сотик.

– Да! У Лизхен. Хорошо. – прикрыв трубку рукой сообщает мне – ребята тут собираются, в городе со дня на день будет полная задница, Сергея помнишь? Он еще в астрономический кружок ходил, предлагает двигать на космостанцию[8]. Там уже звездочеты обустраиваются. Место хорошее, опять же наособицу стоит. Там можно первое время перекантоваться, а потом видно будет.

Я согласно киваю, космостанция, так космостанция. Мне все равно, я еще не понимаю всей сложившейся ситуации. Пока Вова решает по телефону глобальные дела, я потихоньку подхожу к двери спальни и прикладываю ухо, так и есть, с той стороны слышны шаркающие шаги и какой-то шорох и скрип.

– Ты чего! – отталкивает меня от двери Великанов – совсем с глузду съехала! Даже и не думай, им уже не поможешь. Лучше переоденься, а то как мышь после дождя выглядишь.

Мда, после его слов я начинаю ощущать капитальный дискомфорт от мокрой одежды.

– Только одевайся как в поход, трекинги, там, штаны, майку, полар или флис, короче, не маленькая. Вот, еще, у тебя топор есть?

– Ледоруб.

– Ледоруб, говоришь, ммм, топор лучше, ледоруб легко может в теле застрять, разве что, если бить не клювом, а лопаткой.

– Великанов, топора нет точно, есть молоток, но средненький, еще есть дрель, с перфоратором.

Вова сверлит меня взглядом, а потом мы начинаем хохотать.

– Др..др..дрель у нее! Ха-ха-ха, с перфоратором ха-ха-ха! А лобзика у тебя нету?

– Лобзика нету – с серьезным видом говорю я. И мы снова сгибаемся в приступе хохота. Пир во время чумы, за дверью спальни скребутся живые мертвецы, а мы веселимся.

Отсмеявшись, я приступаю к сборам. Так, одежда, что у нас тут, ага, вот это пойдет, носков побольше, пару флисовых кофт и хбшные штаны для теплого времени суток, альпинячий комплект для восхождения – самосбросы и куртка «норд»… Колготки? Колготки фтопку. Да вот еще, то, что надо любой женщине, мужикам это видеть необязательно. Медикаменты. Лезу потрошить аптечку, она у нас занимает целую полку в горке. Постепенно на диване вырастает приличная куча, и это только мое барахло. Лезу на антресоль, вытаскиваю оттуда рюкзак на 60 литров, палатку, спальник, горелку с парой баллонов и ледоруб. Великанов в это время потрошит кухню.

– Лизхен, как закончишь, надо будет поесть, потом неизвестно когда удастся.

Прием пищи проходит в молчании, говорить совсем не хочется, вчерашний бешпармак с трудом лезет в горло. У входа стоят рюкзак с моими вещами, китайский клетчатый баул с едой и ноутбук в черной, офисной сумке с лейблом HP.

Последний раз бросаю взгляд на квартиру. Мой дом, в который я, похоже, уже никогда не вернусь. Подхожу к двери спальни.

– Прощайте, родные, простите меня. Слезы текут по щекам. Вова тактично тянет меня за рукав куртки, он уже оделся и впрягся в мой рюкзак. Я послушно плетусь за ним. Выходя, щелкаю тумблером предохранителя, дверь закрываю на оба замка. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь заходил сюда.

На спуске нам попадается мертвец, это соседка, Раиса Махмедовна, она топчется на площадке, периодически скрываясь в прихожей своей квартиры. Толи почуяв, толи увидев нас принимается ковылять в нашу сторону. Взгляд у нее жуткий, какой-то инфернальный взгляд. Идти ей неудобно, мешает повернутая под странным углом стопа. Она ниже, мы выше, у нас тактическое преимущество. Вова замахивается и резко бьет Раису Махмедовну по голове, раз и еще, и еще. Я вжимаюсь в стену, прикидываясь деталью интерьера. В голове крутится предательская мысль о том, что мертвецов нельзя убить, они ведь и так мертвые. Коленки слабнут, а ладони моментально становятся потными и холодными.

Нет! Ошибалась я. Можно их убить. С четвертого удара соседка валится кулем и изображает из себя кучу тряпья.

– Уф! – облегченно выдыхает Вова – я уж думал они неубиваемые – озвучивает он мою мысль.

Аккуратно попинав окончательно умершую, Вова переступает через нее.

– Ну – это мне, потому как я медлю не решаясь отлипнуть от стены – не боись!

Я беру себя в руки и быстро, пока не затошнило, спускаюсь вниз. На улицу мы выходим с опаской, но, похоже там тихо. Перебежками перемещаемся к машине отца, она теперь ему уже не нужна. В Алмате самое большое количество джипов на душу населения, казахи народ тщеславный, у колхозников престижно раскатывать на меринах, даже если это какой-нибудь двухсотый, менеджеры среднего звена влезают в кредит, покупая лексусы, высшего – лендкрузеры, даже тех кто не гонится за престижем, но занимают должности, положение обязывает. Вот и отец купил себе жип, хюндай туссан, самое дешевое подходящего класса, что можно купить в салонах.

Вначале мы едем домой к Великанову, ему тоже надо собраться. Весна полновластно вступает в свои права, одев урюк нежно розовым цветом, ярко-зеленая трава зеленеет на газонах, Небо поддернуто легкими перистыми облачками. Если не обращать внимания на редкие, ковыляющие по тротуарам и дорогам несуразные фигуры, можно подумать, что сейчас просто воскресный день, народ спит или уехал ковыряться в земле на пригородные участки. Движение на дорогах, не очень насыщенное, правда, присутствовало. Разъезжали либо умные, которые поняли что к чему, либо дураки, в упор не замечающие наступившей беды.

– Давай заедем в магазин, еды надо взять побольше, потом может не получится.

– Хорошо, можно в эльдорадо, который на Виноградова, он оптовый, можно брать упаковками, и крюк небольшой.

Эльдорадо, правда, пришлось сперва проехать, чтобы выгрести денег из банкомата, находящегося на квартал дальше. Деньги сняли со всех карточек: с двух – отца, матери, Вовкиной кредитки и даже моей, на которых было всего ничего. Похоже, люди еще ничего не поняли, в противном случае банкомат был бы уже пуст. В Эльдорадо народу было немного, в основном такие же, как мы, запасающиеся под завязку. А продавцы, судя по всему, решили срубить куш, на кассе выяснилось, что цены выросли вдвое. Пока стоим в очереди, наблюдаем сцену из разряда «комедия абсурда»: полный лысоватый дядька в чем-то убеждает кассиршу, кассирша, симпатичная молоденькая казашка, убеждаться не хочет, морщит носик и косит глазами в сторону охраны.

– В городе страшная эпидемия! Бешенные кидаются на людей! – размахивает руками толстяк – а правительству до этого нет никакого дела!

– Мужчина, попрошу Вас на выход – охранник в эльдорадо тоже казах, сейчас вообще стараются в обслуживающий персонал брать казахов, наверное, чтобы президенту приятно сделать, тянет незадачливого оратора на выход.

Окинув взглядом наши две забитые с горкой тележки, кассирша удивленно таращится.

– зачем вам столько – вырывается у нее, неужели правда, эпидемия?

-Да – не разочаровывает ее Великанов – мы уезжаем из города, будем пережидать эпидемию там, где людей мало. Да и Вам рекомендую.

– Ой, что Вы говорите! – восклицает она таким тоном, как будто ей сообщили про забастовку негров в ЮАР – А у моей апашки есть дача в Тураре, там пойдет переждать? – и кассирша томным взглядом смотрит на Вову. Вовины уши начинают светить багрянцем, он смущенно мямлит – да, конечно, замечательное место.

-Извините, а Вы нас обслуживать будете? – вклиниваюсь в разговор.

Кассирша замолкает и принимается сноровисто совмещать штрих кода на упаковках с окошком сканера.

Мы катим свои тележки в сторону машины.

– А где этот Турар? – интересуюсь я.

– Дачи? Это по Курдайской трассе, километров тридцать от города. Неплохое, кстати, место. Дачи расположены на холмах, а по периметру набурены артезианские скважины. И поселков полизости нет.

После Эльдорадо мы решаем заехать в Алпамыс. Может получиться приобрести средство самозащиты получше ледоруба.

(здесь будет описана сцена в оружейном магазине, напишу когда прогуляюсь в алпамыс)

Добравшись до Вовкиного жилища, расположенного в шестом микрорайоне, мы вначале вертим головами на случай наличия ходячих трупов. Но дворик пуст. Зато стоит нам добраться до подъезда, как оттуда вываливается сразу несколько мертвецов. Приходится драпать. Хорошо хоть они такие неловкие, пока доковыляют, вполне возможно эвакуироваться. Совершив забег вокруг Вовкиной хрущевки, залетаем в подъезд и подпираем дверь какой-то старой шваброй, не похищенной наркоманами по причине своей потрясающей ветхости. Теперь бегом, ключ в замок, хорошо Великановы живут на втором этаже.

– Ма, это я – кричит Вовка.

– Здравствуйте – я сама вежливость – горло опять перехватывает с мыслью о том, что своей маме я так больше уже не скажу.

– Здравствуй, Ляззат, проходи, я тут как раз напекла пирожков. Давай поешь, а то вон, бледная какая.

– Ма, некогда. Пакуй пирожки, сейчас я соберусь, и будем прорываться.

Вова принимается носиться по квартире как ураган, с примерно таким же разрушительным эффектом. Вовкина мама, вздыхая и причитая, тенью отца Гамлета ходит за ним по пятам. Похоже, он идет на рекорд – прошло всего десять минут, а он уже деловито трамбует рюкзак. Топор у Вовы имеется.

Из квартиры мы выходим следующим порядком: Вова с топором первый, за ним я, а замыкающим идет горестно вздыхающая мама. Подъездная дверь представляет собой хлипкую конструкцию на петлях с возвратной пружиной и мутным, заляпанным краской окошком в верхней части. Вот в это окошко старательно таращиться Великанов. Похоже в непосредственной близости зомбей не наблюдается. Потихоньку убирает швабру и, приоткрыв дверь, он высовывает нос на улицу, за носом следует голова, за ней немаленькие плечи и весь, немаленький Великанов.

– Твою мать! – шипит он, разворачивается и, после секунды размышлений, хватает свою маман и закидывает ее на плечо.

– Лизхен! К машине.

Мы срываемся как спринтеры на олимпиаде. Впереди с отрывом лидирует Вова, за ним на расстоянии примерно двух метров я, а за нами, со значительным отставанием ковыляют давешние мертвецы. Подбежав к машине, Вова сгружает маму на землю, роняет топор и принимается шарить по карманам. Быстрее, ну давай же, мысленно тороплю его, шаркающая компания все ближе и ближе. В самый кульминационный момент Вова обретает брелок.

– Пик-пик – говорит машина – мы рвем ручки дверей, на заднее сидение летит рюкзак, а за ним маман, я уже сижу на пассажирском, когда Вова заскакивает на водительское место и хлопает дверью. Ближайший мертвец от нас уже в двух метрах, в метре, в половине.

– Вова, дверь – выдыхаю я, Великанов жмет пимку блокировки дверей.

– Ну давай же, заводи! – в соседстве с мертвецами я начинаю нервничать.

-Ага, щас – соглашается Великанов, прогретая машина взревывает движком и, оставив на память мертвецам запах выхлопа, уносит нас в сторону ул. Саина.

– А я топор там оставил – Вова огорченно крякает – да и х – подавившись от моего взгляда продолжает – да и шут с ним.

С Сергеем и Ко мы встречаемся на развилке выше плотины, одна дорога уходит на Большое Алматинское, а другая на Алмарасан-. Жилых домов здесь нет, только кафешки километром ниже. Часы к этому времени показывают почти семь, солнце спряталось за гряду Кунгей Алатау, окрашивая последними лучами перистую облачность, зависшую где-то в районе пика Советов. У нас набирается колонна из пяти машин: Сергей с семьей на форестере, Саня, Кит и Бэтмен, в миру Олег на сюрфе, Каир с женой и тещей на мазде, какие то незнакомые типы на паджерике и мы на туссане.

До космостанции добираемся уже затемно. Встречает нас тощий очкастый парень, представившийся Сержем, но, похоже, он такой же Серж, как и я – Лиза, национальная принадлежность написана на лице. Разместив машины на стоянке, бредем осматривать жилплощадь. Мда, напоминает пионерлагерь, только вместо панцирных кроватей на полу лежат сырые матрасы. Свалив рюкзаки в угол, отправляемся на принятие пищи, судя по запаху, здесь есть кухня и она функционирует.

Утро начинается со знакомства. Некоторых я знаю, вот Юля маленькая, миниатюрная девушка, учащаяся на звукорежиссера, Арман, тот самый, который дизайнер, Рус Запиев, Дина, еще какие -то знакомые лица не идентифицирующиеся ни с одним именем. Нам представляют вчерашних незнакомцев с паджерика.

– Разрешите представить, Ваха, сын Исы, помните Ису?

Глупый вопрос, в позапрошлом году товарищи туристы заплутали в горах, вернее маршрут то они знали, а вот со временем дико ошиблись и вместо задуманных семи дней бродили по горам все двенадцать. Под конец собирали грибы и грабили проходящие мимо трекинговые группы, вернее группа была одна и ограбилась с радостью, пожертвовав непутевым палку колбасы, сыр и пачку макарон. В общем, спустившись почти к самому озеру Иссык, товарищи наткнулись на лесника. Лесник пригрозил штрафом за нахождение в заповеднике, но сжалился и накормил голодающих гречкой. Чаи гоняли всю ночь, лесник оказался философом и старательно ездил по ушам во время чаепития. На следующий год товарищи задумали новый маршрут, в обратном направлении, обратились к леснику, тот согласился их пропустить но нагрузил в довесок своим сыном Вахой со компанией. В прошлом году товарищи поступили в столичный ВУЗ и переехали на съемную квартиру, так как мотаться из Иссыка в Алмату каждый день было нереально.

Перезнакомившись с астрономами, альпинистами и молодыми горцами, я понимаю, что можно начинать по второму кругу, ни одного имени в памяти не задержалось. Чувствуя свою бесполезность, решаю не отсвечивать и пойти позагорать на здоровенном валуне. Спасающиеся начинают кучковаться, мужская часть отдельно, женская отдельно. На стоянке стоит с десяток машин. Странно, одних альпинистов с семьями должно набраться, по крайней мере, в два раза больше. Видно остальные разъехались с семьями по турарам, или, как ни печально, бродят по улицам шаркающей походкой.

Мужчины, похоже, что-то решили, часть товарищей пошла разогревать железных коней, а часть рванула в номера, судя по всему, экипироваться. Я сползаю с камня и плетусь искать Великанова, надо же узнать новости. Новости оказываются следующими: наши доблестные горцы обещают раздобыть стволы. Потому как в настоящий момент на всю честную компанию у нас имеется четыре двустволки, пять травматиков, из которых четыре принадлежат Вахе и его друзьям, один газовый и скудное количество патронов. Заодно хотят еще раз прочесать какой-нибудь магазин, если деньги еще в ходу – купить, если нет, то взять там продуктов длительного хранения и теплых вещей.

– А в кафе есть запасы продовольствия? – интересуюсь я у Вовы, подразумевая обретающиеся ниже развилки мелкие кафешки.

– Хм, должны быть. Но не очень много. Скорее всего, скоропортящиеся – мясо и овощи, ну и мука и крупы.

– Они тоже скоропортящиеся? Удивляюсь я.

– Нет, конечно.

– Может, я съезжу туда с Диной и Юлей, наберем чего-нибудь, будет сегодня нормальный дастархан, а не вчерашнее рагу из тушенки?

– Милая, тебе голову не напекло там на камне? Там может зомби под столами сидят, Вас дожидаются. Ты давай, с территории ни шагу, поняла? – Великанов сама суровость, выездной трибунал в действии.

– Ладно, ладно, яволь майн женерал! – я вытягиваюсь во фрунт, свожу ноги и щелкаю пятками. Ну вот, так и знала, изображать из себя фрица – это заразно.

Три машины, фырча, выезжают с территории космостанции. Если все будет хорошо, то возвращаться будет гораздо больше, там, в городе, есть еще друзья, родственники и знакомые тех, кого приютила обсерватория. Не занятый в добывании ништяков народ принимается за обустройство быта. Руководит процессом высокий казах пятидесяти лет, которого Сергей, пренебрежительно махнув рукой, обозначил «Кинес». Вообще, в город уехал самый цвет нашего мужского населения, остались либо пожилые, либо ботаники типа Сержа. Статная и красивая гречанка, жена Каира, хлопочет на кухне, вокруг нее носится черноголовый карапуз. Я подхожу и интересуюсь, не нужна ли моя помощь.

Солнце, наконец, выползает из-за горной гряды, сразу становится тепло и уютно. Озеро, которое прекрасно видно с нашей позиции, подсвечивается глубоким голубым цветом. Ветерок, дующий вниз по ущелью, как озорной волшебник, щедро рассыпает по воде вспышки бликов. Большое Алматинское озеро это не прихоть природы, а плод инженерной мысли. Реку, текущую по ущелью преграждает плотина, после которой практически вся масса воды устремляется в огромную, в три обхвата трубу и финиширует на ГЭС после перепада в полкилометра. Вроде как это самый крутой перепад для гидроэлектростанций по всему бывшему СССР. Так что насчет электричества можно не волноваться, его хватит не только на космостанцию и поселок, притулившийся с краю плотины. Скорее всего, теперь его, электричества, будет избыток. Но это уже задачи инженеров, я надеюсь, что обслуживащие ГЭС спецы выживут. На крайняк, имеются ушатаные солнечные батареи, призванные обеспечивать энергией астрономическую аппаратуру. Уж на наш скромный быт их должно хватить за глаза.

Работы хватает на всех, все-таки, обсерватория не приспособлена для круглогодичного проживания большого количества людей, особенно в свете сложившихся обстоятельств. Вчера Сергей с Рустамом в 2 рейса привезли металлических труб и проволоки, и сейчас все трудоспособное мужское население городило импровизированную изгородь на первое время, случись забрести сюда какому-нибудь зомби – эта преграда должна его задержать. Потом, конечно, ребята планируют соорудить более надежную загородку. Но сейчас в городе, по идее, полнейшая неразбериха, и соваться за несколькими тоннами чермета чистейшей воды безумие. Попозже, можно будет изъять металл с одной из металлобаз, коих в Алматы и окрестностях великое множество, для сооружения полноценного забора.

Пока что все пришлые расположились в гостинице, приземистом т-образном здании, покрытым посеревшим от времени ракушечником. Вообще, бледно-розовый цвет ракушечника преобладает в архитектурной гамме. Напротив гостиницы устроились два телескопа-близнеца, но местные звездочеты, побоявшись за сохранность оборудования, закрыли их наглухо, так что остается только любоваться ими снаружи.

Ну вот, гора морковки перечищена, из казана тянет соблазнительный запах мяса, зря я переживала, вчера хозяйственный Каир привез с собой полбарана, теперь его жена Арина готовит плов на открытом огне. Откуда здесь сыскался громадный казан, я ума не приложу, не удивлюсь, если его тоже приволок Каир.

После обеда, прошедшего на свежем воздухе, мы отправляемся за водой на делике, загруженной пластиковыми канистрами и бутылками, с водоснабжением здесь туго, а людей потребляющих воду много. Рулит деликой крупный русский мужик с широким лицом и кустистыми бровями, представившийся Анатолием Васильевичем, удивительно, но это какой-то видный астроном из самой Москвы. Пока мы катим вниз, он развлекает нас рассказами о газовых потоках в полуразделенных двойных звездах и прочей небесной канцелярии. Не доезжая плотины, останавливаемся и из неприметной трубы набираем в тару холодной родниковой воды.

В поселке, который расположен рядом с озером кипит активность. Мы подъезжаем поинтересоваться что почем, все-таки это наши соседи. На шлагбауме дежурит казах в камуфляже, с которым удается объясниться с пятого на десятое. Похоже, местные погранцы натащили сюда своей родни. Ну чтож, люди сейчас бегут из всех крупнонаселенных пунктов в подобные отдаленные места, и солдаты – не исключение. После продолжительных просьб он снисходит до того, чтобы позвать своего командира. Поговорив с начальством, понимаем, что ловить здесь нечего. Обидно, военные есть, а толку от них нет. Несолоно хлебавши, убываем на ГАИШ, по дороге астроном, объяснил мне мое невежество в плане поименования объектов. То, что я всю жизнь звала космостанцией, оказалось ГАИШем, рядом с которым находится коронарная станция, а собственно космостанция располагается неизмеримо выше, на перевале. Ну чтож, век живи – век учись.

После того, как мы выгрузили воду рядом с дверью кухни, ко мне подоходит Серж.

– Лиза, насколько помню, ты у нас архитектор?

– Ага – киваю я.

– Мы тут соображаем, типа план по перестройке, мастерских много, технических, в общем, помещений. И, эээ, ну будем, типа, переделывать все в жилье. Поможешь, ну там как архитектор, чтоли? – Серж мнется и чешет переносицу, вздергивая круглые очки пальцем, как юнга Джим из приснопамятного мультфильма советского производства.

– конечно, а в чем именно заключается моя помощь?

– Надо будет посчитать какие, эээ, материалы, ну там доски, гвозди, тебе лучше знать. Ну там понять что нам надо еще.

За привычным делом время до вечера пролетает незаметно. А вечером прибывают наши добытчики. Сердце уходит в пятки. Лобовое стекло головной машины покрыто сетью трещин, бампер отсутствует. Вторая машина в чуть лучшем состоянии, а третья… Вместо темно-синего паджерика чеченов замыкающим в колонне идет красный терраник.

– Что случилось?! – к машинам бегут Бэтмен и Запиев.

Из сюрфа вылезает помятый Сашка, такое ощущение, что его долго валяли в мелком мусоре, предварительно помазав дегтем. Волосы торчком, поперек щеки длинная царапина. Из каировской мазды вываливается Великанов, вид у него ненамного лучше Саниного, и отмахнувшись от встречающих, как известный актер от папарацци, шустро рысит в строну сюрфа, задняя дверь которого уже открыта, и в проем виднеется светлая китовская макушка. Кита вытаскивают в четыре руки с большими предосторожностями.

– Здесь врач есть? – спрашивает Великанов у сгрудившихся вокруг.

– Я врач – сквозь толпу протискивается миниатюрная шатенка, которую зовут, вроде, Леной. Лена начинает сноровисто осматривать Кита, после чего выносит вердикт:

– Закрытый перелом правого предплечья, правой берцовой кости, перелом шестого и седьмого ребер, возможно еще несколько ребер треснуты, закрытая черепно-мозговая.

После того, как Кита уносят под Лениным присмотром, из терраника выходит новый персонаж.

– Это Диас – представляет новичка Саня – сейчас все расскажем.

Когда ребята приехали в умирающий город, решили разделиться, чечены, взяв с собой Сергея, поехали искать своих соплеменников, у которых они собирались раздобыть калашей и ТТшек, а Саня, Вова, Каир и Никита отправились вначале за продуктами в максиму, которая располагалась недалеко от кольца, и стоянка там большая, можно подогнать машину достаточно близко. Супермаркет уже не функционировал, витрины были разбиты, в одном из проемов застыл памятником самому себе золотистый лексус. Асфальт стоянки был усыпан битым пластиком, пакетами и еще каким-то мусором. Вооружившись Двустволками и травматиками, пожертвованими Вахой и Ильясом, ребята принялись шмонать магазин. Пока Вова с Сашей, как самые сильные, таскали тяжести, Каир с Китом отстреливали редких мертвецов. К моменту, когда багажники были заполнены под завязку на стоянку стали подтягиваться новые зомби, похоже активность около магазина привлекала их. С этими не стали даже связываться, оставили их тусоваться между собой, а сами, сделав ручкой, рванули в сторону центра. Там они собирались забрать сестер Ирину с Юлей Силаевых и их родителей, после заехать еще на несколько адресов. Сестры жили в новостройке, на четвертом этаже, здания там стояли одно на другом и Силаевы были заперты в квартире как в камере, в подъезде кишели мертвецы, и пробиваться через их строй без огнестрельного оружия было бы чистым безумием. Равно как и пробиваться вверх с парой ружбаек и ос. Поэтому решили шумом выманить их из подъезда, а потом зачистить тех, кто останется.

Вначале все шло замечательно, дверь подъезда заблокировали в открытом состоянии, толпу зомби выманили в глубину двора. А вот потом начались неприятности. В подъезде оставшихся зомби оказалось больше, чем они ожидали, перезарядка ружей на ходу оказалась для непривычных к оружию альпинистов сложной задачей, в результате в осаде оказались еще и доблестные спасатели. Выбираться решили скалолазным методом. У сестер веревки не оказалось, поэтому разодрали простыни и пододеяльники и сплели из лент веревку, достававшую почти до окон первого этажа. Первый полез Каир, как самый легкий, за ним Вова, он должен был принимать сестер и их родителей в свои объятия, хорошо, хоть они, и родители и девки были субтильного телосложения. Привязав веревку к обвязке, одетой на Ирке, Кит стал спускать ее вниз.

Тут то и появилась тварь. Выскочив с лоджии на третьем этаже, она, буквально пробежав по стене, снесла Ирку, и Кит, не удержавшись, выпал из окна. Следующим скачком тварь влетела в окно квартиры, в которой оставались Юлька с родителями. Короткий крик вывел спасателей из ступора, подхватив Никиту, они рванули в сторону машин. По всему выходило, что они не успевают, машины легкомысленно остались на дороге, и хоть до них было рукой подать, ноша серьезно снижала скорость передвижения. Ребята были метрах в семи от сюрфа, когда из-за угла дома метнулась массивная туша. Спасение пришло в виде Диаса, которому прихотью судьбы случилось проезжать мимо. Грохнули выстрелы, из головы твари брызнули фонтанчики плоти, один второй, третий, после четвертого тварь замедлила бег и, развернувшись, скрылась за домом.

Диас оказался настоящей находкой. Бывший пограничник и заядлый охотник, он мог попасть в глаз сурка за пятьдесят метров без оптики. Еще одним его преимуществом было то, что он работал в Коргане. Когда начался песец, и народ повалил в магазин за стволами, Диас быстро сложил два и два и убедил охрану и продавцов в том, что пора спасать свои задницы. Они взяли себе со склада по три сайги и ТТ, запасные обоймы и по два цинка патронов, остальное раздали тем кто заходил в Корган за покупками, логично рассудив, что деньги уже хозяевам не понадобятся, а закончив, опечатали магазин и убыли в неизвестном для работодателя направлении. Связывать свою судьбу с коллегами Диас не захотел. В магазине он работал недавно, больших симпатий к сотрудникам не питал, за исключением, разве что, дяди Миши, который работал в отделе холодного оружия, но как раз в этот день дядя Миша на работу не вышел.

Дождавшись, когда ребята положили находящегося без сознания Кита на заднее сидение сюрфа, Диас коротко бросил:

– Заводитесь. Он может вернуться.

– Кто, он?

– Морф – последовал короткий ответ – зомби, который наелся человечины, не превратившейся в зомбака. Ну, или собачатины, если зомби собака.

– Откуда знаешь? – угрюмо спросил Каир.

– Сорока на хвосте принесла – пошутил Диас – интернет пока работал, нашел интересный ресурс, один московский энтузиаст выложил все, что знал сам и еще кое-что из сети. Этот маньяк проводил опыты на мышах. Ладно, хорош трепаться, предлагаю уехать в какое-нибудь место поспокойней, там можно поговорить.

– Поедешь с нами на обсерваторию, у нас там вроде база – предложил Вова.

– Идет, погнали.

Но, видимо, болтовня до добра не доводит, едва они завели машины, как им наперерез метнулся морф. Шлифанув асфальт колесами, машины рванули с места, оставив морфа позади. Выяснилось, правда, что морф был не один, второй прыгнул с дерева на сюрф, ехавший впереди, Саня крутанул руль, тяжелая туша вскользь бухнула по стеклу, скатившись под колеса, и, оторвав бампер, скрылась под днищем. Мазда с теранником, вильнув с визгом колес в сторону, объехали поднимающегося на лапы морфа.

Остановившись на кольце, ребята попытались дозвониться до Сергея или горцев, но, абоненты были недоступны. Еще одну попытку связаться с Сергеем предприняли выше селезащиты.

Мы стоим с Вовой обнявшись, он цепляется за меня, как будто за темляк чудом зацепившегося за склон ледоруба. Я его понимаю. С сестрами Силаевыми он был знаком с десятого класса.

– Как ты? – я слегка отстраняюсь и заглядываю ему в глаза.

– Да как тебе сказать? Хреново, если честно. Спасатель, мля. – Великанов морщится как от зубной боли. – никому не помог.

– Вова – я требовательно смотрю на него – ты мне помог, или этого мало?

Он снова вцепляется в меня.

– Пусти – пищу я – раздавишь!

– Ох ты – и, неожиданно, приникает губами к моим губам. Мы целуемся как будто в последний раз в жизни. Хотя, наверное, так оно и есть, впереди полнейшая неизвестность, что будет с миром, с нами?

Спустя вечность мы спускаемся с небес на грешную поверхность. В лагере, несмотря на сумерки, кипит бурная деятельность. Это Диас взялся за обеспечение безопастности. На хлипкую ограду вешается всякий металлический мусор: консервные банки, какие-то трубки, все что может звенеть и греметь. Рядом с въездом в периметр на крыше одного из телескопов организуется фишка, там будет сидеть один из любителей охоты, выполняя роль снайпера. Сам же Диас минирует дальние от фишки подступы к ограждению, урона мертвецам это не нанесет, но слышно будет всем. Затем все дееспособные собираются на инструктаж по ТБ.

………… (здесь будет инструктаж с вопросами. может кто поможет составить?)

– В лагере будет организовано круглосуточное дежурство, двое на фишке и один человек на шлагбауме. Ночное дежурство двумя группами сменяющими друг друга через два часа, днем через четыре. Охотники есть? – несколько человек выдвигаются из толпы.

– Хорошо стреляете?

– Я с Алтая – берет слово кряжистый мужик с копной рыжих волос.

– Думаю не промахнусь – вперед выходит Анатолий Васильевич.

Еще двое оказываются охотниками, но о своей меткости отзываются несколько расплывчато. Их распределяют напарниками к алтайцу и астроному.

– Вот связь – Диас протягивает простенькую моторолу, еще одна будет у меня, одна в штабе – он кивает на административное строение – и у привратника – кивок в сторону шлагбаума.

– С сайгами дело имели? – это будущим снайперам. Алтаец коротко кивает. Сейчас покажу что к чему, а пристреляем завтра, сейчас не видно уже ни шиша.

Легкая фигура тенью метнувшись от лазарета пронзает толпу. Это Лена врач. Глаза у нее квадратные, дышит как будто кросс пробежала.

– Там – показывает пальцем на лазарет – Никита!

Я понимаю, остальные тоже.

– Пойдем – Диас берет Лену под руку и тащит обратно. Через минуту раздается хлопок выстрела. Вова, сжав губы, перекатывает желваками. Я трогаю его за плечо. Взгляд, которым он меня награждает, обжигает. Делаю шаг назад, еще, разворачиваюсь и прячусь в толпе. Никто за мной не идет.

Великанов вызвался дежурить на шлагбауме.

– Все равно я не усну – пояснил он. Его вахта первая.

Лагерь погудев постепенно замирает. А я уснуть не могу. Поворочавшись еще с полчаса решаю пообщатся с Великановым.

– Привет – не знаю что говорить, поэтому дальше замолкаю. Вова смотрит на меня и вдруг улыбается.

– Не сердись Лизунь – заключает меня в объятья – хочешь расскажу легенду о черном альпинисте?

– Ну расскажи – улыбаюсь я не в силах сдержать расползающиеся губы.

– Как-то давно, еще до Великой Отечественной группа альпинистов покоряла пик Ужба. Во время восхождения один из них провалился в трещину и застрял в глубине леднике – на этом месте Великанов делает страшные глаза – они так и не смогли вызволить его, и им пришлось отправиться дальше. Упавший в трещину альпинист перед смертью поклялся отомстить товарищам, бросившим его, и с тех пор чёрный призрак этого альпиниста бродит в окрестностях – голос его понижается до зловещего шепота – Если случайно встретишь Черного Альпиниста или того хуже – посмотришь ему в глаза, ты не жилец.

– Фу! – я бью Вову кулаком в грудь – зачем пугаешь?

Ага! Страшно! – довольно щерится Вова. А мне действительно становится не по себе, сердце пропускает удар, и, чтобы прогнать липкое чувство, я прижимаюсь к Великанову как можно сильнее.

В два часа приходит вторая смена. Снайпера, замерзшие на крыше, с удовольствием угощаются горячим чаем из термоса. Спать никто не идет. У мужиков завязывается разговор за жизнь, а потом инициатива переходит к нашему астроному. Анатолий Васильевич, тыкая толстым пальцем в небо, перечисляет звезды и планеты, сыплет какими-то фантастическими фактами, о которых нам, простым землянам не дано было знать.

– Вот смотрите, между созвездиями Лиры и Геркулеса, вон там, находится точка апекса.

– Это что за зверь? – удивляемся мы.

– А это такая точка куда мы летим, мы, это в смысле, наша Солнечная система.

Анатолий Васильевич довольно улыбается.

– Вон там – новый тычок пальцем вверх – обратите внимание, на Млечнй Путь в районе созвездия Стрельца, он уплотняется, это М-35, шаровое скопление звезд, там находится центр нашей галактики, если бы не темная материя, нашим глазам открылось бы фееричное зрелище, шарообразное образование с ниспадающим градиентом диаметром в двести лунных дисков. Это был бы третий по яркости небесный объект после Солнца и Луны.

Увлекшись небом, мы не сразу обращаем внимание на гул. В горах звуки разносятся далеко, едущую машину слышно за несколько километров. Так и есть, по склону медленно ползет цепочка огоньков.

– Раз, два, три, четыре… восемь, похоже, восемь машин. Интересно, ху из ит?

Нам тоже интересно, поэтому мы не расходимся и ждем гостей. Вот и головная машина. Паджерик. Темно-синий.

Колонна останавливается перед импровизированным шлагбаумом, в виде делики, перегородившей дорогу. Из паджерика выходят Ваха, Ильяс и грузный, высокий горец с густыми сросшимися на переносице бровями.

– Саламатсiзба! – горец приветствует, по казахски, встречающую компанию, наши чечены скромно молчат.

– И Вам не кашлять – вперед выходит астроном.

– Меня зовут Муса Ахметович – игнорирует, в общем то, наглое обращение астронома горец – я хороший друг вот этих молодых товарищей – небрежный жест в сторону Вахи с Ильясом.

– А где Сергей? – Великанов, наградив Мусу Ахметовича недоброжелательным взглядом, обращается Вова к онемевшим молодым товарищам.

– Серега спит, в ленд крузере, разбудить? – оживает Ильяс – я могу сходить.

– А, да ладно, не надо – машет рукой Вова – а как с оружием, получилось достать?

– Да, вот как раз Муса Ахметович нам очень сильно помог с этим – поясняет Ильяс – а взамен мы пригласили его на базу, у нас же места пока много – он виновато смотрит на Анатолия Васильевича.

– Надо спросить – берет слово Рустам, исполняющий обязанности дежурного на шлагбауме после Вовы – подождите здесь, я спрошу у Диаса.

– А что, теперь здесь Кинес не директор? – начинает возмущаться Кайрат, охотник, который сидел вторым номером на фишке вместе с Анатолием Васильевичем.

– Ты пойдешь его будить? – огрызается Рустам.

– Ты чего такой нервный – делает успокаивающий жест Кайрат – иди, иди.

Рус уходит, предварительно сунув выданный Диасом ТТ Вове.

– Зачэм тэбе пистолэт – в речи Муссы вдруг прорезается акцент – ми как друзъя приехалы, помощи просыт.

– Положено, порядок такой – заступается за Великанова Анатолий Васильевич – не будет порядка – наступит первозданный хаос – похоже наш астроном знает не только звездное небо, но и мифологию. А вот Ваха начинает нервно крутить головой и переступать ногами.

– Ты чего Ваха, в туалет хочешь? – недоумевает Великанов.

Ильяс шипит и толкает друга в бок.

– Ладно охранники – Мусса Ахметович панибратски хлопает Вову по плечу – я пойду в машине посижу, а то тут холодно – и, подмигнув мне, он величественно удаляется.

– Откуда Вы его выкопали? – интересуюсь у Вахи. Теперь, когда этого горца, напоминающего мафиози нет, ко мне возвращается дар речи.

Пока мы переговариваемся, из машин потихоньку выпрыгивает народ.

– Я пойду тут недалеко – Ваха смущенно мнется.

– Да так бы и сказал: хочу поссать! – со смехом предлагает Вова Вахе. В прошлом году он ходил с ним на Иссык-Куль, и по своей дурацкой привычке подкалывать тех, кого считает своими друзьями, делает Ваху объектом дружного хохота. Ваха быстро ретируется.

– Смеяться над людьми нехорошо – обижается Ильяс – разворачивается и уходит куда-то в темноту.

– Какая муха его укусила – недоумевает Великанов.

– Вова, тебе бы только поржать, человека обидел. Учти, это гордый горный народ, они и отомстить могут.

– Ага! И мстя их будет ужасна! – продолжает ржать Вова.

В это время показываются фигуры Рустама и, разбуженного им, Дияса. Когда ребята входят в круг света от фонаря, висящего рядом с дорогой, неподалеку от шлагбаума, раздаются странно знакомые громкие хлопки:

– Тук-тук-тук.

Один из силуэтов, вдруг, складывается и падает.

– Что за…– вскидывается Великанов. В этот момент, неловко всплеснув руками, складывается и вторая фигура.

Пока я непонимающе смотрю в сторону, где только что были мои друзья, а теперь только две темные кучки на покрытой слежавшимся снегом земле, Вова хватает меня за рукав и валит вниз. Рядом падают на землю знаменитый астроном и охотник.

– Что это? – я непонимающе смотрю на Великанова.

– Тихо, лежи, не шевелись – шипит Вова, лицо его перекошено – Ваха, сука, продал, мля – понимая, что происходит что-то нехорошее, я не одергиваю Великанова за мат.

– Сука! – снова выдыхает он, и осторожно перекладывает пистолет из правой руки, в которой он его держал все это время в левую. Тут я вижу, что правая вся залита чем-то темным.

– Ты ранен – шепчу я.

– Фигня война, прорвемся – подмигивает мне Вова. Несмотря на мороз, лоб его покрыт испариной.

– Давай, ползем под делику, а то здесь мы как на ладони – командует Вова.

Я послушно изображаю из себя пресмыкающегося. Под деликой мы лежим целую вечность, меня трясет, толи от холода, толи от мандража. Морщась от боли, Великанов выцеливает приближающиеся фигурки. В это время дверь паджерика раскрывается, и оттуда королем выходит Муса. Вова довольно щурится и, направив на горца ствол ТТ, плавно жмет курок. Я слегка глохну на ближайшее к Вове ухо, а Ахметович хватается за пузо и медленно валится ничком. В следующие несколько резиновых, как бубль гум, минут Великанов стреляет в подобравшихся близко бандитов, пока какая-то фигура из-за паджерика не кидает, катнув, к нам какой-то предмет.

– Мля! – Вова, бросив пистолет, хватает меня за шкирку и волоком вытаскивает меня из-под делики.

– бегом! – но я сама уже понимаю, что именно кинули нам. На подгибающих ногах делаю рывок, еще один, крепнет ощущение, что воздух стал похожим на кисель, в следующий момент Вовина рука толкает меня на землю. Ощущаю толчок, и наступает темнота.

Когда я прихожу в себя, обсерватория напоминает съемочную площадку фильма о войне. Слышен треск выстрелов, крики, мат и гортанные выкрики.

– Вова, Великанов, Володя! – обнаружив Вову лежащего на моих ногах, я начинаю его теребить. Потом до меня доходит бессмысленность этой затеи, и я пытаюсь нащупать у него пульс. Наконец мне удается уловить слабое биение жилки на шее.

– Жив! Дурилка ты картонная – я плачу, и слезы смешиваются с кровью. Потом, вцепившись в ворот Великановской куртки, я пытаюсь его волочь. Удается это с трудом, в глазах темнеет, Вова раза в два тяжелее меня. В этот момент меня замечает один из бандюков.

– Схьяволахья – кричит он. К нему подбегают еще два ублюдка.

– Лохьа сунна муш – обращается он к ним. Они довольно ржут, потом один из них убегает и возвращается с веревкой. Веревку они накидывают на шею Великанова, пока первый держит меня за руки, заведенные назад. Исхитрившись, я бью пяткой куда-то назад и, похоже, попадаю, пятка у трекинговых ботинок достаточно тяжелая, и я с удовольствием слышу крик своего мучителя.

– Ай, зуда-борз – довольно ржут его подельники.

Возмездие не заставляет долго ждать. В голове взрывается сноп искр. Тяжелая пощечина кидает на землю. Сверху наваливается тяжелая туша. Ублюдки, бросив Володю, хватают меня за руки.

Закончив, волокут меня к радиотелескопу, там уже собралась толпа, и кидают в сторону горстки пленных, в основном это женщины, но есть несколько парней. На перилах, огораживающих крышу телескопа, подвешены подрагивающие фигурки. С ужасом понимаю, что это мои недавно живые друзья. Замечаю рыжего снайпера-алтайца, Саню, Каира. Сейчас же они, беспомощными зомби, подрыгивают руками и ногами, в тщетной попытке достать своих убийц. Пока я смотрю на весь этот кошмар, Великанова приводят в сознание, выплеснув на него воду из канистры.

– Ты, сволочь, убил моего брата, Мусу-оглы – вперед выходит еще один чечен, худая копия Мусы – за это ты будешь повешен.

Великанов кидает быстрый взгляд на развешанных по периметру телескопа зомби, потом смачно сплевывает кровавую, тягучую слюну в сторону говорившего.

– Да пошел ты!

Разыскав глазами меня, он грустно улыбается и подмигивает. Губы его шевелятся, и я понимаю, что он произнес «Лизхен». Начинаю рваться в его сторону.

– Вова! Я тебя люблю! Будьте вы прокляты!

Владимир Великанов смотрит на меня, не отвлекаясь больше ни на кого, пока веревка, впившись, не лишает его возможности дышать.

Целый день мы хороним трупы. Для убитых бандюков копаем яму в мерзлой, каменистой земле. Своих мертвый таскаем к небольшой расщелинке, образовавшейся в результате прошлогоднего паводка. У всех мертвецов контрольная дырка в голове. Теперь иначе нельзя, даже недочеловеки это понимают. Из более чем шестидесяти человек в живых осталась дюжина. Три парня: Серж, худенький подросток Антон и Олега, остальные женщины, из них я знаю поименно Арину, Юлю и Лену-врача. Из прежних насельников обсерватории в живых остался еще Кинес, только он сменил немного статус с директора на шестерку.

Когда нас выводят на работы или, по очереди, для оправки, я всегда бросаю взгляд в сторону большого телескопа, пытаясь поймать слабо покачивающуюся фигуру. Я перестала бояться зомби, ведь многие из них мои друзья и родные, и что с того, что теперь все что им нужно это наша плоть, они в этом не виноваты. Гораздо страшней живых мертвецов оказались люди.

Дни сливаются один с другим в однообразную и страшную цепь. Вечера, правда, оказываются еще страшнее. Вечером первого дня после резни забрали Юлю, приволокли ее обратно уже без сознания. Когда она пришла в себя, долго плакала и просила убить ее. Кое-как удалось успокоить ее Лене.

Меня же в эти дни поддерживает ненависть. Магмой она разъедает внутренности. Никогда не думала, что когда-нибудь буду так ненавидеть двуногих и прямоходящих. Этот жар греет меня холодными ночами и днем на стылом ветру. Засыпая, я клянусь себе – отомстить. Просыпаюсь с мыслью: я отомщу. Живу отдельно от своего тела, это не я работаю на палачей, это не меня насилуют, не у меня болят отмороженные на холоде пальцы ног.

Через какое-то время я начинаю различать по личностям и рейтингу объекты моего чувства. Товарищи бандиты весьма неоднородны. Есть слаженная группа, что-то вроде боевиков в количестве восьми человек. Они держаться особняком, периодически уезжают в рейды, из которых возвращаются с награбленным добром, и отношение к ним уважительное. Еще зело уважают главу бандформирования, младшего брата Мусы, Беслана. Среднюю прослойку составляют отцы семейств, эти как раз несут функцию надсмотрщиков и охранников, возраст их колеблется от тридцати пяти до полтинника. Стариков почти нет. Ниже рейтингом идут женщины чеченки и дети. Эти практически не занимаются общественно-полезным трудом, исключительно внутрисемейным. Ниже женщин и детей стоят жополизы нечеченской национальности, Кинес и остальные шестерки в скудном количестве пяти человек. Особняком стоит четверка «туристов»: Ваха, Ильяс и два их товарища, имена которых, я даже не стараюсь запомнить.

С поселком пограничников чечены договорились на второй день своего хозяйствования. Не знаю, что уж посулили им бандиты, чем запугали, но факт, погранцы около нашем лагеря даже не появлялись.

Замечаю, что перед тем как «боевики» уходят в рейд происходит небольшой подготовительный кипеш. Беру это на заметку, теперь могу угадать, когда не будет этих орлов. Потихоньку наступают теплые дни. Снег сходит, обнажая черную землю, сквозь которую пробиваются скромные желтые тюльпаны. Нас стало меньше, Арины уже нет в живых, она угасла еще в первую неделю плена, Антона положили при попытке бегства. Остальные превратились в тени себя прежних. Повешенные зомби перестали шевелиться, став частью пейзажа, только изредка ветер доносит слегка резковатый запах ацетона с их стороны. Рейдеры, взяв в подмогу несколько надсмотрщиков, удалились не на машинах, а пешком. Через дней девять пригнали табунок лошадей и с десяток коров. В лагере появляются молоко и мясо, правда, не для нас.

Однажды, при расчистке места под загон для четвероногих, я нахожу обломок арматуры с острым наискось сколом и прячу его в глубине одежды, превратившейся к этому времени в порядочное рванье. Весь день меня греет мысль о находке. Поздно вечером, удается слегка отломать плинтус от стены в углу и затолкать за него короткий прут. Впервые, я засыпаю с улыбкой.

Сегодня, прибывают гости. По этому поводу в лагере большой кипеш. На улице расставляют столы, режут коняшку. В казанах кипит ароматное варево. В отличие от заросших по самые глаза горцев, вид у гостей довольно гладкий. Спортивные костюмы, широкие байские морды, общее впечатление из девяностых портят берцы. Ну никак они не гармонируют с адидасами. Все это похоже на деловую встречу по восточному, вначале, долгие здравицы и взаимное восхваление, потом Беслан с грузным, бритоголовым казахом и несколькими соратниками с той и другой стороны удаляются в домик администрации. Остальные продолжают гулянку.

Нас загоняют под душ и дают чистую одежду. Знаю, что за этим последует, тем не менее, с удовольствием смываю грязь. Самые худшие опасения оправдываются. Издеваются гости изобретательно, маркиз де Сад отдыхает. Пережить этот вечер получается только из-за жгучей ненависти. Лежа на сыром матрасе в нетопленой комнате, хочется просто сдохнуть, и больше не мучится. На следующий день мы предоставлены сами себе, на работы не гонят, только в обед хмурый охранник шибая перегаром ведет нас по очереди в туалет, да приносят сытные объедки вчерашнего пиршества, доставшиеся мне и Лене, после пережитых издевательств остальные уже без сознания. Зато горцы, судя по звукам, куда-то намылились немаленькой компанией, возможно, со своими казахскими друзьями. После отъезда колонны лагерь затихает. А вечером совсем плохо становится Юле.

– Уже скоро – констатирует Лена – да и все мы уже того, не жильцы. Днем позже днем раньше.

Обреченно замолкает, потом придвигается к умирающей поближе и берет ее за руку. Когда Юля отходит, выдыхает

– Все.

В этот момент понимаю, что надо сделать дальше. Кидаюсь к своей захоронке и вытягиваю заветную арматуринку. Теперь надо повредить мозг или наши мучения закончатся прям сейчас. Прицеливаюсь и коротким замахом вгоняю прут в глаз трупу. Лена смотрит на мои манипуляции с непониманием.

– А смысл?

– Мы сделаем морфа, помнишь, Диас объяснял, как они получаются?

До нее потихоньку начинает доходить то, что я поняла в тот момент, когда умерла Юля.

– А как сами? – задает логичный вопрос она.

– Не знаю, попробую сломать замок двери, чтобы уйти, а морф как насытиться пойдет гулять по лагерю. В крайнем случае, умрем быстро и легко – пожимаю плечами.

Дверь, закрывающая комнату, достаточно хлипка, два листа крагиуса и деревянная рамка. Недалеко от двери, круглосуточно дежурит кто-то из горцев, так, на всякий пожарный. Начинаю ковырять дверь в районе замка. Адреналин горячит кровь, я начинаю орудовать все быстрее. Ну же давай! От косяка отделается длинная щепа, теперь прут входит почти на половину глубины, замок звонко щелкает и дверь распахивается. Взяв прут наизготовку, крадусь по коридору, вот и охранник. Ну что же ты горный орел, кто же так сторожит? Утомленный гулянкой горец активно лечился и теперь спит, нагрузившись лекарством. Замах, удар, в который вложена мои ярость и ненависть и голова охранника обзаводится непредусмотренным природой предметом. Тело его несколько раз конвульсивно дергается, потом затихает, в воздухе плывет запах дерьма.

На столе лежит автомат. Верчу его в руках, ну и тяжелая бандура. На боку вижу пимпу, это, наверное, предохранитель. Так, в эту сторону дальше не идет, а другую сторону на целых два шага. Скорее всего, одно из крайних положений – это автоматический огонь, другое – его отсутствие, а среднее это одиночные выстрелы. Откладываю автомат и продолжаю осмотр. В пиалке со сколотым краешком лежит связка ключей. Вспоминаю про Сержа с Олегом, их надо освободить, только вот еще труп вонючки обыщу и пойду освобождать. Хе-хе-хе, на меня нападает приступ истерического смешка. Что тут у нас имеется? Нож – великолепно, тяжелый с длинным лезвием, гораздо лучше чем кусок арматуры. С сожалением откладываю верный прут и пристраиваю пояс с ножнами себе. Пистолет неведомой мне марки – чудесно, еще один ножик я нахожу в сапоге. Да наш Рэмба просто увешан оружием.

Пока я увлеченно обыскиваю мертвеца, ко мне подходит Лена.

– Ай! – подскакиваю я от неожиданности – до инфаркта доведешь.

– Много интересного нашла? – интересуется она.

– Ага! – Радостно киваю ей – тебе колюще-режущее или огнестрельное?

– Давай огнестрельное, у меня сейчас нож воткнуть силы не хватит.

Оглядываю ее тщедушную фигурку и протягиваю ей пистолет.

– На, разбирайся и владей – предлагаю ей.

Сержа с Олегом обнаруживаем мирно спящими, расталкиваем и вручаем им оружие. Олега сразу присваивает себе автомат, а Серж с сомнением крутит нож, найденный в сапоге.

– Что-то он маловат.

– Какой есть – отрезаю я – если надо лучше, пойди и отбери.

Наше препирательство прерывает тонкий вскрик, переходящий в бульканье. Бежим втроем обратно в нашу комнату. Пока мы блуждали, кто-то из бессознательных покинул грешную Землю, и теперь новоиспеченная зомби вгрызается в горло ближайшей жертве.

– Не надо – кладу руку на дуло автомата, который вскинул Олег.

– Мы никому из них не можем помочь, а так, они сами за себя отомстят.

Олег кивает головой и опускает автомат.

Не закрывая двери возвращаемся к тому месту, где должен сидеть тюремщик. Там предлагаю свою идею. Ребята немного удивляются, но соглашаются помочь. Хватаем вонючего орла за четыре конечности и волокем его к телескопу.

– Ребята, вы идите, надо набрать немного еды и одежда не помешает, а я здесь сама закончу, встретимся у домика дирекции. За ним можно незаметно через забор перебраться – предлагаю им.

– Слушайте, по моему, в одном из близнецов у них склад всяких вещей, давайте там пошарим – соглашается со мной Олега.

Я остаюсь, остальные рысят в сторону двух одинаковых телескопов. Поднявшись на крышу, некоторое время собираюсь с духом, потом перерезаю веревки, на которых болтаются повешенные. Первым падает тело Великанова. Освобожденные зомби, первые несколько минут почти не двигаются, затем начинают медленно подтягиваться к еще теплому телу охранника. Налюбовавшись на них, быстро спускаюсь по лестнице и бегу к месту сбора. По дороге к нему спотыкаюсь о некий предмет, какая-то редиска забыла на моем пути лопату. За домиком начинается забор, который мы все это время строили. Положа руку на сердце заявляю – забор низковат, перебраться через такой, особенно в районе столба – плевое дело, правда забор рассчитан на мертвецов, этих он точно не пустит. Только вот про морфов чеченам, похоже, известно мало, хотя от морфа и четырехметровый может не помочь.

Минуты проходят одна за другой, я решаю идти к телескопам-близнецам, когда вдруг раздаются пронзительно-призывной вопль, а затем стрельба, и не просто одиночные выстрелы, а настоящая перестрелка. Спалились похоже. В окошке ближайшего ко мне домика загорается неровный свет.

Нож – это для ближнего боя, да и не уверена, что смогу ткнуть куда надо, чтоб уж сразу и наверняка. Поэтому подхватив штыковую лопату, о которую споткнулась бегу в сторону домика. Встаю за косяком, так чтобы меня не хлопнуло открывающейся дверью. Когда из дома выскакивает горец в одних подштанниках, но с автоматом, бью его со всего маху по голове ребром лопаты. Ха! После такого только в фильмах встают. Этот упал на четыре кости, так что появился большой соблазн добавить ему еще. Сопротивляться я не стала и добавила еще и еще раз для верности. Выдергиваю автомат из рук трупа. Ззаразза! Тяжелый! Без ремня не обойтись, вешаю его себе через плечо на шею. Холодящий металл удобно ложиться в руки. Великоват для меня, ну да мы не гордые. Перестрелка, тем временем, прерывается бумканьем и затихает.

Захожу в дом, теперь я хозяин. Упс! Оружие не только у меня. Передо мной стоит пацаненок, в руках которого ружье выше него ростом. На потолке мигает тусклая лампочка, освещая нежные щеки и большие оленьи глаза, опушенные густыми черными ресницами. Видя, что я медлю, он начинает вскидывать свою стреляющую палку. Палец рефлекторно дергается. Пацана рвет очередью почти пополам. В доме поднимается женский крик. Выбегаю прочь. Потом возвращаюсь и подпираю дверь выручившей меня лопатой. Сердце в груди заходится так, что кажется, сейчас выскочит через горло. Вдох, выдох, вдох, выдох, спокойнее, спокойнее, это он сейчас пацан, а подрастет, тоже будет девок насиловать, порода у них такая. Ну вот, успокоилась, теперь пойду, посмотрю, что же там происходит.

Ешкин свет, сколько вас тут, вам что, по ночам не спится? Возбужденные товарищ в количестве человек десяти, в исступлении машут руками, исполняющий сегодня обязанности главного орет на двоих в камуфляже. Неподалеку лежат тела, кто там мне не понятно. Хорошо, что они меня не видят, а я их замечательно, а вот нефиг стоять под фонарем. Прижимаюсь поплотнее к стене, приклад к плечу. Дурное дело нехитрое, товарищи горцы стоят плотной кучкой, лишь бы патронов в обойме хватило, почему-то боюсь менять обойму на запасную, примотанную изолентой, вдруг пока буду разбираться, меня срисуют. Ну, начнем. Палец на спуск, давим. Автомат дергается в руках, ствол норовит улететь куда-то вверх и вправо, приходится возвращать его на место. Зато эффект на лицо. Спорящие валятся как трава, подрубленная косой. Щелк, щелк – это патроны аяк талды. Теперь бегом, бегом, куда-нибудь, в спокойной обстановке разберусь с этими обоймами.

Прячусь за задней, темной стеной одного из домиков. Ага, вот этот рычажок, похоже, чтобы обойму отщекивать, так и есть! Переворачиваю спарку, прилаживаю полную обойму к автомату. С первого раза не получается, но упорство города берет, вуаля, обойма на месте, как родная. Рычажок предохранителя стоит в средней позиции, а я стреляла очередями, значит, одиночные выстрелы и их отсутствие – это крайние положения. Сдвигаю вверх, для пробы делаю выстрел – ничего, в смысле не стреляет. Значит надо вниз сдвигать.

Вернувшись к спорщикам, обнаруживаю, что моя помощь здесь не требуется, убитые превратились в упырей и теперь с упоением жрут выложенные рядком тела, не замечая ничего вокруг. Близко подходить к ним я, разумеется, не буду, а вот на склад прогуляться все же стоит. Дверь, ведущая в телескоп, распахнута настежь. Помещение телескопа напоминает скотобойню. Ребят закидали гранатами, от них остались кровавые фрагменты и непонятные ошметки. К горлу подкатывает комок дурноты, приходится снова дышать.

Я осталась одна, но пока жива. Надо выбираться отселя к лешему. Только не с голой же задницей, надо набрать себе чего-нибудь. Барахло, кучей занимавшее центр комнаты, изрезано осколками. Принимаюсь копаться, изредка оттаскивая более-менее целое и полезное в чистый угол, периодически прислушиваясь к происходящему снаружи. Похоже, фортуна лично ко мне повернута совсем не пятой точкой, через полчаса раскапывания и складывания всяческих полезностей, нахожу практически нетронутым свой рюкзак. Ну надо же! Видимо его завалили вещами, после чего позабыли. Ок. Теперь можно двигать подальше от людей, куда-нибудь в горы. Только надо бы боезапас пополнить. Поиски приводят меня в домик администрации. В домике нахожу целое сокровище: сколоченную из досок пирамиду, в которой стоят разнообразные штуки. Вернее видов там можно насчитать всего три, но зато количество меня устраивает. Начинаю перебирать, ага, вот этот знаком, карабин Сайга, которую показывал Диас. Сайгу он давал снайперам, значит, я ее беру. Еще вытаскиваю калаш, выгодно отличающийся от потрепанных с деревянными ручками собратьев, металлической складной ручкой и новеньким смазанным видом. Мммм, теперь патроны, даже я понимаю, что без патронов оружие – это просто палка. Вместе с патронами нахожу еще и пистолет ТТ, из такого стрелял Великанов. Сажусь и неторопливо подбираю патроны к уже своим стволам, иногда вскидывая голову и прислушиваясь. Автомат который меня выручил, лежит под рукой, дверь закрыта на щеколду, защита конечно, ненадежная, но мне и не надо ни от кого закрываться, пока щеколду сломают я по любому буду готова встретить гостей. Разобравшись, нагребаю приличную кучку симпатичных картонных коробок. Сгребаю все в узел, сооруженный из зеленого знамени с письменами, висевшем на стене. Теперь будем стрелять себе еду. О! Еда, точно.

Оставляю все вещи сваленными рядом с домиком администрации, за камешком в теньке, чтобы никто, упаси Аллах не споткнулся, иду до кухни. По дороге мне встречается чечено-зомби, и я с удовольствием его упокаиваю. Кроме шаркающих фигур по территории лагеря передвигаюсь, представьте себе, только я. Остальные, судя по активности, сидят по домам и не кажут носа, ну или жрут. Ничего, вот морфы наедятся и будет вам веселье, мстительно думаю я.

В конце концов, вся куча барахла собрана, и я чешу в затылке, как же это все унести. И не навьючишь ни на кого, лошадки, которых пригнали только на забой и годятся, по крайней мере, меня они не подпустят. В результате отказываюсь от части еды и зеленого знамени, коробки с патронами и тушенку распихиваю просто между вещей, в клапан упихиваю несколько лепешек. Пистолет в кобуру и на пояс, автомат, сменивший отнятый у чечена, на шею, а карабин сбоку на рюкзак.

Потом иду на выход. На КПП меня встречает Вова. Не хочет он ходить неупокоеным.

– Это даже хорошо – говорю ему и стреляю из пистолета в голову, на таком расстояние даже я попадаю… со второго выстрела – прощай.

Теперь меня здесь ничего не держит, а лучше гор могут быть только горы.

Часть вторая. Горы.

Бездумно обрывая темно-зеленые копья дикого горного лука, я лежу на каремате рядом с палаткой и разглядываю облачность. Сегодня, опять, пойдет дождь, переходящий в снег, для высоты, на которой расположено озеро Жасыл-Коль – это нормально, ночью вся вода в окрестности стремиться перейти в твердое состояние, а по утрам поверхность Жасыл-Коля поддергивается треугольными узорами льда. Со вздохом поднимаюсь, начинаю собираться. Каремат в палатку, алюминиевую кастрюльку под полог, в ней еще осталось на дне немного супа из тушенки и гречки с диким луком, Одной банки мне хватает за глаза на весь день. Собираю развешанные для просушки на оттяжках вещи, и со вздохом и первыми каплями лезу в палатку – спать.

Обстановка внутри родная и привычная: по бокам палатки разложены вещи, по центру каремат, спальник и я внутри. Слегка выбиваются из романтического образа лежащие справа автомат, карабин и пистолет, а слева коробки с патронами: сине-красные для сайги и невзрачные для тт и калаша. Ласково поглаживаю бок автомата, пальцы приятно холодит оружейная сталь. Постепенно дождь набирает силу, в тент палатки дробно колотят капли. Под их перестук я засыпаю.

Тропинка с Озерного в Чонг-Кемин похожа на узкий грязный арык, наполовину заполненный хлюпающей, холодной жижей. По краям тропинки, насколько хватает глаз, а хватает их не на много – вогруг густой туман, заросли травы по колено. Я иду по самой бровке тропинки. Ботинки промокли насквозь, такоже и штаны, только куртка в районе спины, прикрытой рюкзаком, сухая. Стойкое ощущение де жа вю, где-то уже это было. Я помаленьку чапаю вперед и пытаюсь сообразить что же не так.

Впереди из тумана выступают две фигуры. Пытаюсь понять что и кто это, в какой-то момент видимость резко лучшеет, и сердце пропускает удар. Впереди папа и мама. Папа делает неловкий шаг в мою сторону, глаза его черные и затягивающие, как две дыры в пространстве. Судорожно начинаю шарить на поясе, там должна быть кобура, рука с третье попытки наталкивается на застежку. Кое-как вытаскиваю пистолет дрожащей рукой, тот норовит выпрыгнуть, поэтому придерживаю ходящую ходуном правую руку левой.

– Ты нас бросила – обвиняющее говорит папа.

– Мы еще не остыли, как ты ускакала со своим хахалем – вперед делает шаг мама.

Я стреляю, пока они не валятся в грязь тропинки. В этот момент из тумана выходит Великанов.

– Привет, красавица – он улыбается – меня-то ты не оставишь? – протягивает вперед руку и делает еще один шаг вперед.

– Ты же умер! – хочу крикнут ему, но губы непослушны. Но Вова понимает, что я хотела сказать.

– Это ничего не меняет – ты ведь меня любишь? – полувопросительно полуутвердительно говорит Великанов.

Ноги становятся противно ватными, воздух превращается в густой сироп, а Великанов делает еще шаг и еще в мою сторону. Я хочу крикнуть, но не могу. В тот момент, когда его рука касается моей щеки, крик все-таки прорывается и я просыпаюсь. Темно, тихо и холодно. Сердце заходится, по лицу стекают капли пота. В горле стоит ком, который не дает мне вдохнуть. Когда же наконец удается со всхлипом всосать в себя живительный воздух, начинаю рыдать.

– мама! Папа! Простите! Вова, Володя, простите меня все.

Уснуть уже не получается, если честно, страшно. Лежу и перебираю в памяти родные лица, вспоминаю произошедшее за все это время, мучаясь от своей никчемности и бесполезности. Ну что стоило мониторить новости и блоги, может папа был бы жив, может и мама тоже, и с этими суками-чеченами, ведь не зря же Чечня – зона перманентных военных действий, надо было не связываться с ними, да и сами, Господи, какими лопухами были.

Уйти от охваченного паникой лагеря было просто. В темноте белела дорога, До озера был вообще спуск по проспекту. По плотине перешла на левый склон ущелья и пошла по нижней дороге, она более пологая чем верхняя. Уже на рассвете подошла к первому броду. Перейдя ледяную речку босиком, мочить потрепанные трекинги не хотелось, работы по сооружению забора оставили на них свой след. На озерном немного подумала, а куда, собсно идти то? Но думала не долго, в самом вверху Чонг-Кемина есть удивительное озеро, синее неба издалека и прозрачнее слезы вблизи. Укрытое от постороннего взгляда естественной плотиной, в стороне от пастушьих маршрутов. До озера дошла к вечеру, хотя обыкновенно от перевала Озерный до Жасыл-Коля[9], если идти с утра всего полдня неторопливой ходьбы.

С утра первого дня занялась обустройством своего мини лагеря в одну палатку, стоявшую под боком большого валуна. Натаскала камней и построила приличную стенку ветрозащиты. Теперь у меня было что-то вроде небольшого дворика с домом палаткой и аккуратно устроенным местом для костра. Над палаткой я протянула змейкой бечевку с незапамятных времен болтавшуюся в боковом кармашке рюкзака, и уже на бечевку навязала прошлогодний сухостой. Нехитрая маскировка укрыла и без того неяркую темно-зеленую палатку. Теперь, если смотреть с расстояния метров в шестьдесят, мое убежище сливалось с окружающим склоном.

Второй день провела в блаженном ничегонеделании и недумании, тем более, во вторую половину дня начинался дождик, с уходом солнца превращавшийся в снежок. Так же прошло еще три дня.

До утра заснуть не удается. На рассвете, вытащив каремат во дворик, забываюсь беспокойной дремой.

Сегодня я решаю начать свое самообучение стрельбе из сайги, консервы подходят к концу, а в горах из подножного корма только лук, который жрут в три горла осторожные сурки. Пострелять решаю в долине Чонг-Кемина. Мишени сооружаю из использованных консервных банок. Построила несколько пирамидок, увенчанных жестянкой, каждая.

Чтобы пристреляться и понять как работает прицельная планка пришлось извести коробку патронов. Собственно, после того как стал понятен принцип, попадать в банку метров со ста оказалось не так уж и сложно, а вот дальше увыах, но для моих целей мне хватит и того что я уже настреляла. В конце концов, к суркам можно и поближе подбираться, а архаров и прочих козлов еще найти надо.

Собравшись и распинав импровизированный тир, отправляюсь в ближайший симпатичный отщелок за сурками. Людей в горах, похоже, нет, поэтому оборзевшие грызуны свистят так, что разноситься по всей длине небольшого ущелья. Слюнявлю палец, ага, ветерок стекает вниз по ущелью, значит, мне далеко идти не надо. Нахожу местечко поудобнее, стелю каремат и устраиваюсь, до норок совсем недалеко. Через некоторое время глупые грызуны, успокоенные тишиной и отсутствием движения вылазят из норок и принимаются пастись, вначале с оглядками, а потом уже и самозабвенно. Что интересно, один сурок не пасется, а стоит столбиком и вертит головешкой, часовой, похоже. Вот тебя я счас и буду лишать жизни.

Делаю вдох, потом выдох и задерживаю дыхание, как то оно когда дышишь, стрелять мешает, мушка совмещается с прицельной планкой, выстрел. Мимо! Сурки кидаются к своим норам, но минут через пятнадцать выползают снова. Когда столбик часового замирает неподвижно, стреляю опять.

– Чтоб тебя! – опять промазала!

На этот раз стараюсь уже без всяких, вот она еда, а как ее добыть, если буду мазать?

Ну же, милая моя – шепчу Сайге – не подведи.

Представляю себе, что это я сейчас выплюну пулю, сливаюсь с карабином в одно целое, уже не думая как дышать. Головешка сурка резко дергается, и тушка валится на землю.

– Йес! – я подпрыгиваю в восторге, а сурки, смешно подкидывая толстые зады, бегут к своим жилищам.

Нда… головенку сурку размозжило здорово. Весит трофей прилично, кило на восемь точно потянет. Ешкин свет, его еще свежевать надо будет. Упаковав свой нехитрый скарб в полупустой рюкзак, хватаю сурка за задние ноги, гм лапы и аккуратно, чтобы не вымазаться, пакет взять я как-то не догадалась, тащу добычу в свое логово.

Разделывать сурка я отправляюсь на берег озера, подальше от палатки. Распластав сурка на пакете, в котором прежде были упакованы теплые вещи, есть, знаете ли у наших альпиняк такая здоровская привычка: все шмотки в рюкзаке паковать дополнительно в пакеты, кордура не кордура, прорезинено или нет, а если хорошо польет – рюкзак обязательно промокнет. Вот и пригодились пакеты, теперь они у меня на вес золота. Распарываю шкурку на брюхе трофейным ножиком, под разошедшейся кожей виднеется приличный слой жира, когда успел нагулять? Шкура с жиром легко отделяется от тушки, в принципе можно и наоборот, оставить жирок на мясе, а шкуру отделять так, но раз уж оно пошло пусть так и идет, а жир я потом со шкуры соскребу и натоплю, надо будет только бутылку пластиковую еще найти. Внутренности выгребаю на землю, как-то неохота с ними возиться, мясо срезаю с костей, его буду вялить, хорошо, соль в клапане оказалась, видимо с какого-то похода, только мало, вот еще проблема, без соли заготовку мяса делать не получится. Потихоньку образуются отдельные кучки мяса, костей и всего прочего отдельно, включая какие-то специфические железы под мышками, о которых слышала, что их надо убирать, а вот почему и зачем ума не приложу. Ну вот, пойдем теперь кухарничать.

В маленький котелок поместилось не очень много костей, с фрагментами мяса, но все равно варево, с уже поднадоевшими гречкой и луком, оказалось на удивление нежным и вкусным. Толи курица, толи барашек, а на самом деле ни то, ни другое. Жаль, хлеба нет. Это, конечно проблема, так же как и соль, как и многое другое, включая прокладки, но, как говорила героиня одного американского бестеллера: я подумаю об этом завтра.

Ночью снова просыпаюсь в поту, и с колотящимся сердцем, приходил Вова, обвинял меня, что не отдала ему то, что забрали силой. Мертвый Великанов позволял себе такие слова, которые у живого язык бы не повернулся говорить. Я выскакиваю из палатки.

– Ну чего тебе надо? Зачем ты приходишь? – вопрошаю сильно ущербную луну. Луна молчит.

На следующий день солю мясо и вывешиваю его на куске бечевы, натянутом меж двух камней. С мясом надо придумать что-то другое, например коптить, все не так много соли уйдет, осталось пол баночки из под какой-то пищевой добавки, снижающей вес. Закончив с мясом, приступаю к сооружению коптильни. Первым делом чешу затылок, прямо привычка Иванушки-дурачка. Коптят дымом, значит надо создать условия для его возникновения, нужна тяга, много сухой травы, вроде даже выкапывают канал для дыма. Эх, будем экспериментировать.

Выкапывать ничего я не буду, почва не располагает, зато создаю коротенький канальчик, выложив боковые стенки из камней и присыпав дырки землей. Благодаря удачному, для такого дела, рельефу, канал самостийно поднимается потихоньку вверх, где заканчивается колодцем из средних размеров камней. Сверху канал прикрываю ветками арчовника и присыпаю землицей. Теперь надо пробовать. Развожу костерок у истока канала, в углублении, когда костерок разгорается, бросаю сверху смоченный сухостой, которого вокруг полно. Закрываю большую половину ямки несколькими ветками можжевельника, хотя и так дым уже втягивается в импровизированный дымоход. Вывод: все пока работает, значит идем на охоту.

Только на охоту пойдем завтра, а сегодня надо собак кормить, то есть орудие охоты почистить. Вытаскиваю универсальный каремат, на нем раскладываю ружбайку, тряпочки и бутылочку машинного масла, прихваченного у чеченов. С полчаса ломаю голову над устройством машинки, но в конце концов, не зря же у меня два битых года развивают логику и пространственное мышление. Да и дома бывало мне разбираться с техникой, в прямом смысле, разбирать, паять и собирать. Ну вот и готово. Лежат запчасти, которые я принимаюсь по очереди чистить и смазывать. Читала где-то, что можно оружие замачивать в фейри, потом только протереть и смазать надо, но фейри у меня отсутствует, а кусок мыла не кажется мне подходящей кандидатурой. Собрать все вместе оказывается сопоставимой по сложности задачей, пока протирала, да смазывала, что и где слегка подзабылось.

Теперь сварить ужин и спать, решив, что с меня не убудет, срываю с бечевки один кусок мяса и бросаю его в суп, а то глодать кости некомильфо, заодно и посолю супец. Поев мяса и попив наваристого, жирного бульона, заваливаюсь спать, хотя еще светло. Ночью повторяется прежняя петрушка, на этот раз ко мне приходят сестры Силаевы, зовут с собой, и я рвусь из холодных рук, пока не просыпаюсь.

На охоту иду, взяв с собой весь боезапас, сил расстаться хоть с чем-нибудь нет, со мной мой верный каремат, рюкзак, теплая одежда. Сегодня выбираю соседний отщелок, пусть давешние приятели расслабятся и почувствуют безнаказанность, я к ним попозже загляну. Сегодня я забираюсь достаточно далеко, отстреляв штуки две сурка в одном месте, перебираюсь в другое. После второго сурка ждать приходиться долго, лучше прогуляться и размять застоявшиеся члены. Возвращаюсь домой уже в сумерка, естессно ничего не предпринимаю, за ночь никакое мясо не испортится, варю себе обед – полувяленое мясо с луком и спать, спать.

Для разнообразия, сегодня мне ничего не снится, поэтому просыпаюсь засветло, завтракаю вчерашним супом, и принимаюсь за разделку тушек. Вчера я была умным буратиной, взяла с собой несколько пакетов, в которые упаковала добычу, поэтому первым делом аккуратно полощу полиэтилен в ледяной воде. Далее, все идет по накатанной, за исключением количества, разделка одного сурка не то же самое, что разделка пяти штук. Поэтому управившись с двумя и притомившись, решаю пока вывесить коптиться то мясо что уже есть. Намаявшись с протыканием кусков кривыми алчовыми ветками, к тому же мягкими и податливыми, ставлю себе галочку, догулять до ельника и набрать там дровей на мои разнообразные нужды.

Весь день проходит в суете заготовки. Мясо посолено, часть закоптилась, часть оставлена на завтра. Вечером с большим аппетитом поглощаю свежезакопченного сурка, естественно не всего, а часть с набившим оскомину луком, зато свежим. Очень хочется какую-нибудь лепешку и помидор, но мы не гордые, перебьемся, зато мясо нежнейшее. Следующий день добиваю копчение, колодец оказался не очень вместительным, мясо с трех сурков и амба, зато тяга, аж гордиться начинаю, архитектор блин, конструктор.

Сурков коптила весьма экономно, так что еще четверть заветной баночки соли еще есть, а потом. Потом придется как-то спускаться в город и мародерить, хотя можно ведь и не в город, а наоборот. Точно! Есть ведь Жемчужина Киргизкого взморья, там магазинчиков в каждом поселке тьма тем. Найду мертвый поселок и обнесу комок, соль уж там должна быть. Только не сейчас, как-нибудь попозже. Завтра буду отдыхать. Вот.

Отдыхать меня прибило на неделю с лишком. Да и вообще, я что-то расслабилась. Счет дней стал теряться. О том, что была когда-то другая жизнь, мне не давали забыть сны. Душу вынимали, откровенно говоря, такие родные и любимые люди, а жить не давали. Можно подумать это я была виновата в том, что на свете появились живые мертвые. Сами не лучше. Блин, встречу того кто эту кашу заварил – всажу ему очередь в рожу, нет, в печень, путь потом мучается, недолго.

Когда луна начинает вновь нарождаться, я отправляюсь за сурками. Пострелять и размяться. Уже привычно организую лежку. Жду когда грызуны потеряют осторожность. Беру в прицел сторожа. Выдох, вдох, я ружье, я ружье, шепчу себе. Тяну курок. Бух, сурок валится наземь. Продолжаю ждать, через минут полчаса сурки опять повысовывают любопытные мордочки, а тут я вся из себя меткая. Что за! Сурок, которого я подстрелила, поднимается, какие-то знакомые, неуклюжие движения. Щит! Он же зомби! Вашу маму через коромысло, встаю, уже не таясь, охоте писец пришел, иду к сурко-зомби, добить уродца. Тот неловко ковыляет, по одному ему ведомому маршруту. Бух, теперь уже никуда не пойдет. Расстроенная, иду подальше, теперь надо только в голову, а то опять получится лажа.

Охота сегодня не ладится, я мажу, сурки ховаются, да и настрой уже сбит. Возвращаюсь в растрепанных чуйствах с сурком-неудачником, одного его угораздило мне попасться. По возвращению обнаруживаю – меня ограбили. Все что осталось – вынесли. Палатку со спальником, все мясо, что накоптила, даже бечевку, на которой была навязана всякая трава для маскировки, и ту забрали. Коптильню унести не смогли, зато порушили. Сажусь наземь, злые слезы душат меня.

– Суки, ну что за сучье племя! – все-таки не выдерживаю и начинаю плакать, горько, как ребенок, у которого отобрали любимого мишку.

Отплакавши и успокоившись, понимаю, что я этого так не оставлю, не на ту напали. Начинаю исследовать и рассуждать. К озеру всего два пути, через Аксу и по Чонг-Кемину, навоз свежий валяется, значит, это были конные, и недавно, иначе за день бы все высохло. Домыслы мои строятся исключительно на логике, я ни разу не следопыт. Если они были бы не очень давно и пошли бы по Чонг-Кемину, мы бы встретились, как пить дать. Значит они свернули на Аксу.

Все мое со мной, поэтому не долго думая подрываюсь, и в быстром темпе иду вниз от озера. Чтобы не идти вброд, сразу забираю влево. Через полчаса ходьбы натыкаюсь на свежую конскую кучку. Азарт мой возрастает. Теперь бы они еще под Аксу, я имею в виду ледник, встали, а то если чухнут через перевал в Григорьевское, я их не догоню. Но в мести удача поворачивается ко мне фейсом, и в темноте, подойдя к аэродрому подскока, т.е. традиционной стоянкой перед ледником, вижу силуэты трех лошадей.

Теперь ждать. А этому мы уже научены. Выходить обгрызанный серпик луны, при свете которого убеждаюсь, что это воры, вон моя палатка, подбираюсь ближе, точно, она, родимая. Теперь надо решать, что же с ворьем делать. Нет, понятно, что в живых я их оставлять не буду, не то сейчас время, чтобы всяких отморозков оставлять землю топтать, но если вынуть сейчас калаша и даже просто ножом порезать спящих в палатке, то палатке придет трандец, а я этого допустить не могу. Вытаскивать их из жилища, ммм, дак я забодаюсь и все равно не вытащу, на этот счет никаких иллюзий. Прибить одного, и пусть он грызет остальных, так тож палатке хана. Значит, буду ждать до утра, а там, как повылазят – перестрелять. Удовлетворенная решением, вытряхиваю из рюкзака теплую одежду, хорошо, что с собой взяла, а одевшись, подбираюсь поближе, посчитать и рассмотреть как у них и что подробнее. Лошадей – три штуки, да и кроме моей палатки не видно никакого жилья, а там втроем и то тесновато будет. Значит трое, к гадалке не ходи. Ну поспите напоследок, а я пойду себе гнездо поищу, разворачиваюсь, делаю шаг и вляпываюсь в свежее гуано.

– Мать, мать, мать, ну держитесь засранцы. – костеря сквозь зубы завтрашних покойников, пытаюсь вытереть о каменную мелочь пострадавший трекинг.

Устраиваюсь за группой валунов на склоне, мне оттуда, да сверху, весь их скудный лагерь виден как на ладони. Спать все равно не буду, уже привыкла по ночам бдеть, да еще и запах достает. К утру мне уже хочется не просто их поубивать, а с особым садизмом. Когда первый грабитель выползает из моей палатки, солнце уже освещает ровную, убранную сотней рук площадку стоянки. Я к этому времени уже измаялась, два раза бегала отлить и проголодалась, пока жила на Жасыл-Коле, привыкла питаться регулярно утром и вечером. Второго расталкивает первый, видимо ему обидно было бодрствовать в одиночку. А вот третьего так и не появляется. Либо его нет как явления, либо это шишка, которого будить себе дороже. Плохо, лошадок-то три, что же делать. Решаю ждать либо до завтрака, либо до сборов, так или иначе, если кто-то еще есть – он вылезет. Пока я размышляю над тактикой и стратегией, первый вор, активист он что ли, пошел покакать на то место, где мне подфартило вляпаться. Увидев следы моего активного пребывания, похоже скумекал что-то и принялся кричать.

– Талгат, Талга, кель агой.

Второй неторопливо потрусил к зовущему, а я, выскочив из-за своиз козырных каменюк поскакала к ним поближе, потому как мне их закрывали валуны, щедро рассыпанные вокруг этой сральни. Сдвинув автомат за спину, вытягиваю пистолет из кобуры, не знаю почему, но я уверена что так будет удобнее, и чувство это какое-то звериное, идет из кишок. Перемещаюсь я короткими перебежками от, валуна к валуну. Понятия не имею что у них есть стреляющего, да и вообще, чем позднее обнаружу себя, тем лучше. Когда я скрываюсь за предпоследним валуном от туалета, оттуда с озабоченным видом выходят номера первый и второй. Целюсь, в крови бурлит адреналин, рисую круг с перекрестием на груди дальнего, в ближнего точно не промахнусь, идут они в мою сторону. Руку толкает выстрел, замечаю красный мак попадания, цель валится вперед, перевожу на второго. Тот успевает удивленно развернуться, стреляю в спину.

Подойдя, смотрю на неподвижные фигуру, на лице того, который лежит ничком – удивление. Делаю два контрольных выстрела. Это сейчас основа ТБ. А теперь бегом в лагерь, беспокоит меня третья лошадь, ох как беспокоит. Так и есть, в тот момент когда я залетаю на стоянку на полном скаку, из палатки вылезает третий, грузный, лысоватый киргиз с куцой, как водится у азиатов, бороденкой.

– Карындас, апта, апта, все отдам, не убивай – в глазах его плещется страх.

Мне становится противно, я качаю дулом автомата слегка направо и к исходной позиции, подстегивая братишку двигаться пошустрее. Тот, вняв призыву, выкатывается из палатки и встает поодаль, куда указал товарищ Маузер, то есть Калашников. Потом я смотрю в его бегающие глазки, и мучительно думаю, что же мне с ним делать, убивать это недоразумение уже не хочется, но логика говорит: надо.

Мы стоим так минут пять, и все это время на лице киргиза написана надежда, ведь я все лишь хрупкая девушка. И тут меня берет злость. Видимо он внимательно смотрит мне в глаза, потому что перемену настроения улавливает сразу, дергается и получает пулю в пузо. Второй выстрел в голову произвожу уже из милосердия. Мизерикор.

Сажусь где стояла, адреналин схлынул, и меня трясет. Я бы, наверное, закурила, если бы было что, как-то момент к этому располагает. Слегка успокоившись иду к речке – умываться. Ледниковая вода здорово бодрит и уносит постадреналиновую дрожь. Вернувшись на стоянку, принимаюсь копаться в чужих и своих вещах. Спальник за ночь провонял крепким духом кочевника, кислый запах немытого тела и баранов, с палаткой же все ок. К полученным бонусам можно отнести твердую как камень курагу, котелок повместительней моего, начатую пачку соли, черный перец, полторы лепешки и, конечно, лошадей. Ну и там по мелочи, седла, камчи, квадратный кусок грубо скатанного войлока, три самодельных ножа, по одному с рыла, алюминиевые ложки, затасканная одежда, маленькая бутылочка с бараньим жиром.

Из лошадей благосклонной ко мне оказалась одна низенька пегая коняшка, две другие опасливо отбегали, хоть и держались неподалеку. На нее я нагрузила весь свой скарб с бонусами и отправилась восвояси. Дичившиеся меня лошади, тем не менее, стабильно держаться следом. До Жасыл-Коля добираюсь когда солнце стоит в зените. Стелю каремат и падаю на него без сил. Просыпаюсь от холода и голода, тучи мглою небо кроют, а не ела я уже больше суток.

Лошади успели уйти достаточно далеко, несмотря на то что пегая стреножена, терять столь удобный потенциальный транспорт не хотелось, вот и завязала смирной лошадке передние ноги, а вот две другие – проблема, ситуация как у Крылова, видит око, да зуб неймет.

– И что же с вами делать? – вопрошаю четвероногую скотину.

Вопрос актуальный. Лошадь это не только транспорт, но и за сто кило полезного диетического мяса. Правда как ЭТО забивать у меня нет ни малейшего представления, тем более потом ведь и разделывать придется и заготавливать. Ладно, подумаю об этом завтра, а сегодня, а сегодня надо пожрать и разделать несчастного сурка.

Сурок дожидается меня заваленный крупными камнями. Разделываю его влет, запах сырого мяса кружит голову. Пока мясо варится, жую пол трофейной лепешки. Подсохший, кисловатый хлеб кажется вкуснейшей едой в мире. Сегодня у меня праздник, есть хлеб, есть курага на десерт, начинаю мечтать о том чтобы у меня появилась мука. Эх, вот будет жизнь… Стоп, обрываю сама себя, где ты видишь жизнь, разве это жизнь! А что такое жизнь? А жила я раньше или это было то же самое, только в рамке покрасивше? Ответа у меня нет, зато настроение резко портится.

Пегую возвращаю поближе к вновь поставленной палатке. За ночь не должна далеко убрести. Прибираюсь на площадке перед палаткой, сурка в полиэтилен и под камни, вещи киргизов в кучу рядом с палаткой, рюкзак с карематом и спальником в палатку, оружие туда же, обглоданные кости в горсть и метров за шестьдесят, за большой валун. Сама вслед за добром в палатку. Скидываю трекинги и пояс с кобурой, вытягиваюсь на коврике – сна ни в одном глазу, были бы фонарик, бумага и карандаш, порисовала бы, а так, можно только самоедством заниматься. Что я успешно и делаю, пока под утро не забываюсь тяжелым сном.

Будит меня лошадиная болтовня, кто-то из осторожных коняшек вопрошает о чем-то пегую, а та отвечает. Ну вот, напомнили, сегодня займусь вами. Умывшись ледяной водицей озера, градусов пять не больше, доедаю вчерашнего сурка с лепешкой и, развесив вялиться мясо многострадального сурка, иду налаживать отношения с живностью. Поймав за уздечку пегую глажу ее по послушной морде и угощаю кусочком лепешки с солью. Пусть потом расскажет какая я щедрая.

– Нарекаю тебя Фанта! – торжественно провозглашаю я, лошадь косит на меня черным влажным глазом.

– А теперь внимание, впервые на арене, попытка оседлать сноровистую киргизкую лошадь производится неопытным наездником – бормочу себе под нос.

Набираюсь смелости, берусь за ремень подпруги и, поняв как он затягивается, накидываю снарягу на лошадь и бью Фанту кулаком в брюхо. Пока кобылка, обалдевшая от такого обращения, не опомнилась, затягиваю ремень. С лошадьми я на Вы, но в голове крутится рассказ Каира, про то как лошади надувают брюхо, чтобы подпруга им сильно не давила, поэтому их надобно простимулировать брюхо сдувать.

Как-то, когда Каир работал в Хан-Тенгри, водили они конные группы буржуйских туристов. Однажды с утра он недостаточно хорошо затянул подпругу своего транспорта, к вечеру, когда лошадь слегка похудела, недалеко от лагеря, подпруга начала съезжать и Каир вместе с ней. Выпал из седла он неудачно, нога застряла в стремени, дальнейший путь проделал волоком по камням, подпинываемый изредка копытами. Попытка бравой техасской бабушки остановить дурную киргизкую лошадь к добру не привела, лошадь продолжила свой путь, а бабка вылетела как на катапульте из седла.

Ставлю ногу в стремя, берусь за луку седла, представляя что это просто скала такая, толкаюсь нижней ногой и, плавно перенеся импульс, выпрямляюсь и перекидываю ногу через седло. На лошади я каталась пару раз за всю жизнь, один раз на Иссык-Куле брала напрокат у пьяного киргиза, а второй раз Великанов катал меня в районе соколятника, там у него друзья работают, работали. Эксперимент по объезживанию Фанты проходит удачно, кобылка покладистая и понятливая, только ленивая, стоит только перестать попинывать ее в бока пятками – сразу же останавливается и начинает трапезничать.

Теперь, когда у меня есть более скоростные ноги чем собственные, пытаюсь догнать двух недотрог. Но те, похоже, не воспринимают всадника за недруга, поэтому подъехать удается достаточно близко, чтобы ухватить узду статного, непохожего на приземистых киргизких лошадок коня, гнедого с белой мордой. Конь протестующее ржет, но идет куда ведут. А веду я его к палатке, где, спешившись, угощаю и его лепешкой с солью. Угощение ему нравиться, собрав все до последней крошки мягкими, влажными губами, он просит добавки. Такая же гнедая кобыла, но приземистая и без отметин, подходит сама и, оттолкнув Фанту, призывно тыкает в меня мордой. Ага, угощение они понимают. Скармливаю и ей кусок лепешки.

– Ты будешь Колой, а ты, раз пошла такая пьянка, будешь Спрайтом – обращаюсь к ним.

За день я умудрилась стереть себе ноги и седалище до крови, зато лошади от меня совершенно перестали шарахаться, да и сама освоилась с управлением. На ужин меня ждет сурочий суп без лепешки, ее съели четвероногие друзья. Заснуть удается не сразу, болит все, абсолютно, особенно, то место на котором сидят. Всю ночь я скачу на Спрайте по горам. Просыпаюсь с таким чувством будто и впрямь скакала. День хожу нараскоряк, о том чтобы сесть верхом даже не думаю. Зато много думаю про то как жить и что делать. Три лошади это для меня чересчур, одной попой на три седла не усядешься, забивать их и сложно и рука уже не поднимется. Зато нужны соль, спички, одежда, мука, патроны и еще куча всего. И зимой в палатке не очень-то и наживешься. О том чтобы пойти, попроситься в какое-нибудь поселение мысли даже и не возникает.

Пока я размышляю, Спрайт строит своих, похоже, жен. Бегают они без своей лошадиной амуниции, весело им, вон, какие догонялки устраивают. Завтра устрою вам прогулку по ущелью, а сегодня – уборка. Бреду к разрушенной коптильне и, кряхтя, как последняя старушка, восстанавливаю порушенное хозяйство. Затем отправляюсь вверх по склону, искать место для схрона, таскать на себе все свое как-то кисло, а быть ограбленной еще горше.

Место находится в двухстах метрах от лагеря, каменистое и неудобное для перемещения на чем либо, хоть на своих двоих, хоть на чужих четырех. Принимаюсь раскидывать камни, мне нужна небольшая, укрытая от дождя и взглядов пещерка. Через полчаса ковыряния тайник готов. Тащу туда все лишнее, то есть то, что не понадобится в ближайшее время. Кусман войлока оставляю, его и не утрамбуешь в самодельную пещерку, и промокнет он, как ни крути, да и валяться перед палаткой на нем удобно. Зато притариваю больше половины мяса, киргизкие ножи, излишки посуды, еще кой какую мелочь. Что делать с дополнительными седлами пока ума не приложу, прятать – громоздкие, пользовать – мне одного хватает. Ладно, утро вечера мудренее, подумаю об этом завтра.

Всю неделю, все семь дней объезжаю Спрайта. Этот конь нравится мне все больше и больше. Умница, я собак таких редко встречала, разве что арифметические действия в уме не производит, добрый, немного хулиганистый, зато как ласку любит, хлебом не корми, только бочину да морду почеши. С Колой особенно не связываюсь, норов у нее немного подленький, а Фанта совершенно флегматичная скотина, по сравнению со Спрайтом лошадиный узбек, если есть возможность не работать – не работает, такое ощущение что ей даже пастись в лом, пока не объесть все вокруг себя дальше не двигается.

Пока я возилась с лошадками, как-то незаметно для меня повылазила всякая разная трава. Особо меня порадовали нежные листочки щавеля, мелковатые правда, но какое-то разнообразие рациона. Еще чуть-чуть подождать и вылезут стрелки ко-кхо, горной колючки, стебель которой можно очищать от коры на манер банана и есть пресноватую сердцевинку.

Погода начинает устанавливаться, похоже уже лето. Утра все стабильно ясные, до обеда ни облачка, зато после, нагретые солнцем ледники испаряют столько влаги, что все снежные вершинки стоят в густой пене облаков. Под вечер также стабильно все это хозяйство проливается наземь, и после захода солнца – ясное розовое небо. За это время я два раза ходила на охоту. Так, средненько, такой удачливой охоты как в первый раз уже не получалось, стоило прибить сурка не в голову, как тот спустя пару минут оживал, приходилось добивать, тратя драгоценные патроны.

– Ай как нэхорошо, ай как плёхо – разговариваю сама с собой, глядя на оставшиеся патроны к сайге. Патронов еще хватит. Где-то три раза поохотиться, а потом. Ктож знал с какой скоростью они расходуются. А потом… Ну не из пистолета ж сурков стрелять, про автомат даже и не заикаюсь. Нда, ситуация, надо спускаться и искать живых, вряд ли зомби со мной патронами поделятся. Через Бозтери можно только пехом и то там снега по пояс будет. Через Аксу, как то неохота, мало ли, упрусь в родственников покойных киргизов. О! Точно, через Кок-Айрык, выйду как раз к Чолпон-Ате, если там есть живые, обязательно будет базар. Там и новости узнаю и куплю ништяков. Решено. Поеду в Чолпон-Ату, посмотрю, если все будет путем, приведу Колу на продажу, она мне никуда не уперлась, хорошо хоть на кличку стала откликаться.

За все то время, пока я здесь обитаю мне встретились только те трое киргизов. Поэтому на свой страх и риск стреноживаю кобыл, вести все свое богатство туда где возможны или бандиты, или зомбаки мне совершенно не улыбается, а в Спрайте я уже уверена, что он не подведет, и отчаливаю вниз по ущелью, по левой стороне.

Спрайт прирожденный альпинист, по узкой тропинке, к тому же порядком заросшей, идет уверенно и аккуратно. Пока не спустимся пониже, там в долинке можно и поскакать, по левому берегу каменюк не наблюдается, скорость как у пешехода. Через речку текущую с ледника Аксу, наверняка одноименную, перебираюсь поджав ноги, воды – коню под брюхо. Дальше тропинка выполаживается и исчезает в зелено-голубых волнах травы. Пускаю Спрайта вскачь, я улюлюкаю, ему, похоже, тоже нравится.

Этаким индейским манером добираемся до размытой дороги. Дорога через Кок-Айрык была инициативой Киргизкой стороны, казахами не поддержанной. Те довели дорогу до Озерного, а дальше дело заглохло. Достаточно было пару раз размыть дорогу ниже Большого паводками, как всяческая туристская миграция по этой дороге прекратилась, а там и киргизы плюнули на это дело. Но для горной лошади это целый проспект.

Вот и Иссык-Куль. Дорога упирается в пустынную трассу. До Чолпон-Аты добираемся часам к пяти, проехав не разрушенный, но совершенно пустой поселочек. К моему большому удивлению, я хоть и надеялась, но не рассчитывала на такую удачу, городок жив, обнесен забором и полон активности. Въезд с КПП обнаруживается на трассе, что логично. На воротах сидят два молодца: киргиз и вроде бы кореец.

– Ни фига себе! – оживляется узкоглазыйпри виде нас с Спрайтом, видок у меня и вправду тот еще, обрезанные ножом волосы торчат во все стороны, правая рука придерживает калаш, одежка уже порядком подъизношена, а Спрайт сам по себе – зрелище, и уже более учтиво, но предварительно наставив дуло какой-то пищали, мне

– кайрымдуу кеч[10].

– Добрый, коли не шутишь – отвечаю ему. Спрайт подо мной нетерпеливо переступает.

– Салам, кыз джигит – лыбится киргиз, ему я ничего не говорю, во-первых по-киргизки не говорю, во-вторых зенки у него больно масляные.

– Как живете – спрашиваю первого.

– Да ничего, живем пока – расплывчато отвечает тот.

Киргиз, видно, в русском ни бельмес, поэтому от разговора воздерживается.

-А как торговля, наличествует? – продолжаю интересоваться я.

– А как же, базар еще работает.

– Пропустишь, на базар?

– Пять патронов и хоть на базар, хоть в магазин, хоть в пансионат – заявляет мне это узкоглазое чудо.

– Что! Целых пять патронов!

У меня нет слов, одни междометия. Продышавшись продолжаю:

– А тем у кого с патронами совсем туго?

– Ну можно кило картошки или мяса.

– Картошка по одной цене с мясом?

– Вот именно!

– Ну вы и жуки – качаю головой – а скидки есть?

– Ну… Для такой бравой джигитки, так и быть, четыре патрона.

Мы отчаянно торгуемся и меня впускают за три патрона от калаша. Выяснив, где находится базар, попутно узнаю что мой собеседник кореец, их тут целая диаспора оборона городка частично под корейским патронташем, зовут его Сергей Цхе, вечером он свободен, цены на рынке стабильные, опять же не без корейского вмешательства, а акима утопили в озере, туда ему и дорог и сейчас в городе власть у комендатуры и еще куча ценных и не очень сведений.

Так много я давно уже ни с кем не разговаривала, поэтому вырвавшись из цепких цхеевских лап, с облегчением вздыхаю и иду на базар. Город меня оглушает, спешившись и ведя под уздцы Спрайта, верчу головой, разглядывая оживленное кипешение. Народ ходит достаточно пестрый, процентов семьдесят всех встреченных – киргизы, есть и русские, у многих оружие, в основном пистолеты, ну и правильно, кто по городу будет с ружьем ходит, неудобно. На меня с моим автоматом, закинутым за спину, посматривают, от чего мне становиться еще более неуютно.

Несмотря на вечернее время, базар кипит как котел на огне. Половина рядов пуста, но и оставшегося хватает за глаза. Походив и присмотревшись понимаю, у базара есть три основных части: пищевая, шмоточная и оружейная, чего раньше сроду не было. Для меня это выглядит несколько непривычно. Никогда не видела чтобы оружие, тем более нарезное продавали вот так запросто. Но киргизы, похоже, быстро освоились с новой ситуацией, а может и не только киргизы. У входа на базар стоит тандыр, от него разносится умопомрачительный хлебный запах. Не выдерживаю и меняю один из самодельных ножей на стопку еще теплых лепешек. Тут же, не отходя от кассы, рву зубами ароматный кругляш, осмотр продолжаю с набитым ртом.

Послонявшись по базару, наблюдая как постепенно сворачивается торговля, подхожу к дедку, торговавшему медом.

– Здравствуйте, ага.

– Саламдашуу, кызым.[11]

– Не подскажете, уважаемый, где и как здесь можно кобылу продать? – задаю приведший меня сюда вопрос.

– Ты, кыз, зайди вон, в тот домик – ага тыкает коричневым пальцем в сторону беленого домика, притулившегося к базару. Его русский на удивление неплох.

– Там администрация, получишь разрешение, оставишь залог, потом, после продажи отдашь им десять процентов, а если хочешь постоянно торговать, тогда надо место арендовать. Только Администрация уже не работает, только охрана. Приходи завтра, часов в одиннадцать.

– А какой здесь эквивалент?

– Не айтуусы? – не понимает меня дед.

– Деньги, акша, за что покупают?

– Аааа, так это, талоны есть, можно просто патронами, один талон как один патрон.

– А разница есть, ружейные, пистолетные или автоматные? – продолжаю пытать деда.

– Нет, кызым, разницы, у всех по разному, кому такие, кому другие, все в ходу.

– Ага, а Вы с мертвецами часто сталкиваетесь?

– Ойпырмай! Кудай сактайсы! Видел я, подходили как то к дому, как волнения были, да сын, храни его Аллах, застрелил. У нас тут достаточно спокойно, мы вначале телевизор смотрели, ой бой, какие дела, во всем мире страх такой, потом пришел Цай, кореец, значит, говорит власть нужна, военные нужны. Выбрали Манаса Кулыбекова, он в Афгане воевал, так сразу порядок навел, акима с прихвостнями выкинул, народ то немного побузил, акима с помощником его насмерть убили, потом в море[12] кинули, остальных побили, да и отпустили.

Ага театрально взмахивает руками, хватается за голову, гладит куцую бороденку, театр одного актера.

– Ой, бывает, ходят, за забором ходят, в городе то почти нету, только с неделю назад жастар выпили нехорошей водки, ой, все поумерли, ходили потом, их милиция постреляла.

– Рахмет, ага, мен кеттiк – раскланиваюсь с ним и ретируюсь, очередное словоизвержение едва не стоит мне выдержки. Спешно возвращаюсь обратно к КПП и, махнув рукой Сергею, выбираюсь на волю. Солнце уже зашло, но еще часа три у меня точно есть.

Ногу в стремя – себя в седло. Легонько пришпориваю Спрайта, это я так называю пришпорить, на самом деле просто слегка стукаю пятками в бока, тот срывается с места, ему самому хочется поскорее очутиться подальше. Сумерки застают нас в альпийской зоне. Здесь сплошные пастбища, куча козьих тропинок, попадается бараний помет. Нахожу подходящий арчовник, буду спать в нем, палатка сейчас покоится в тайнике на Жасыл-Коле, расседлываю Спрайта. Ужинаю лепешкой с копченой сурчатиной, запиваю водой из пластиковой бутылки. Жечь костер совершенно не хочется. По-хорошему, надо было остаться в городе и разузнать побольше, опять же договориться с администрацией, но мочи находиться среди людей не было. Особенно таких говорливых.

Ночью меня будит привычный кошмар: я хожу по какому-то запутанному лабиринту, а за мной ходит мертвец и поскуливает. Когда сердце перестает частить, осознаю что скулеж не прекращается. Аккуратно расстегиваю отсыревший спальник, вытаскиваю пистолет, сегодня я спала не раздеваясь и не снимая кобуры, неудобно, но как-то боязно было спать безоружной, и босиком иду на звук, к которому прибавляется гнилостный запах, что меня серьезно напрягает. На темной траве белеет какое-то пятно, оно и скулит.

Подойдя поближе, понимаю, что это собака, похоже большая, но что-то с ней не так, пес дышит тяжело, и временами жалобно скулит. Присаживаюсь в метре от него или нее, при свете половинки луны определить половую принадлежность как-то затруднительно.

– И что с тобой делать, болезный?

Псина молчит, только слегка поднимает голову и опять роняет наземь. Иду, обуваю трекинги, роюсь в вещах и, найдя миску и воду, возвращаюсь к собаке. Ставлю рядом миску, наливаю туда воды и подталкиваю скотинке. Собакевич оживляется, тянет носом и с человеческим вздохом, опустив морду в миску, принимается шумно лакать. До утра спаиваю ему всю воду, есть собакин отказывается. Когда рассветает, глазам открывается жалкое, душераздирающее зрелище: худющий алабай, шерсть свалялась грязными сосульками, а на бочине конкретная такая рана и в ней копошатся белесые личинки[13]. Фу какая мерзость. Но собачку жалко. Вытаскиваю пистолет, направляю в голову, а вот выстрелить не могу – алабай смотрит с какой-то покорной безысходностью.

– Да и шут с тобой – говорю ему.

Весь день пою скотину водой, под вечер собака оживает, когда я подхожу, поднимает голову и вяло машет длинным обрубком. Зато я переживаю, как там мои стреноженные лошадки? Утром псина изволит откушать предложенного ей копченого сурка, после чего засыпает. А я решаю для себя, как бы мне и рыбку съесть и на елку залезть, бросать животину жалко, но свои проблемы тоже надо решать. Стоит только мне собраться и сделать несколько шагов, как алабай подрывается и на нетвердых лапах пытается следовать за мной.

– Ну чего же ты ко мне привязался – говорю ему – мне что прикажешь делать?

Смотрит на меня преданными глазами, помахивает обрубком.

– Аааа, не смотри так, остаюсь, вот если у меня лошадей уведут, продам тебя вместо Колы.

Это, конечно, шутка юмора такая, ну кто у меня купит это облезлое чудо? Приходиться терять еще одни сутки, но алабай удивительно быстро поправляется, поэтому через почти трое суток все-таки трогаюсь в путь тихим шагом. Пес, уже выяснено что это он, тащится следом. Путь который в один конец занял у меня день, в обратную сторону растянулся на пять дней, причем пришлось опять охотиться на сурка. Собакину привалило щастье в виде горки требухи и костей. Теперь он точно от меня не отстанет.

Когда подхожу поближе к плотине, сердце сжимает нехорошим предчувствием, в верховье долины пасется небольшая отара, даже отарка, штук пятнадцать баранов. Чабана я не вижу, равно как чабанских псов, но какое-то подобие лагеря присутствует. Пускаю Спрайта вскачь, к своему озеру. Добравшись, вздыхаю с облегчением, Спрайт призывно ржет, и мои кобылки вторят ему со склонов. Спешившись, наблюдаю трогательную картину воссоединения семьи, лошади опускают друг дружке головы на спины, трутся щеками, нежно всхрапывают. Пока я любуюсь идиллией, нас догоняет алабай, бока ходят как мехи, изо рта капает слюна. Увидев что мы далеко не убежали, а все здесь, облегченно падает на землю, бросив на меня укоризненный взгляд.

Надо бы ему имечко дать, как-никак уже член нашей маленькой стаи, ну, или табуна, короче обсчества.

– Иди сюда – зову пса – будешь ммм… кем же ты будешь?

Вопросительный взгляд, мол, горшком не обзовешь?

– Будешь Йодой!

Алабай соглашается, махнув для порядка пару раз остатком хвоста. Вообще псина породистая, и уши купированы, да и росточек нехилый, просто болел долго, а так белый и пушистый. Пакость на ране он уже вылизал, там теперь просто плотная коричневая корка, которая сейчас потрескалась от бега и сочится сукровицей.

Утром, весьма поздним, меня будит жара, солнце нагрело палатку, воздух в ней стал густым и тяжелым. Выползаю на улицу, эх, ляпота, лошадки играют, Йода преданно лежит неподалеку от палатки. Надо бы пойти, посмотреть, что там за гости приблудились.

Позавтракав, спускаюсь к Чонг-Кемину, выяснять обстановку. Подъезжаю к стоянке, там перед остывшим кострищем сидит личность. Здороваюсь, начинаю общаться. Выясняется что это казах, но хорошо говорит по-русски, зовут его Аскар. Приглашает меня на чай, отказываюсь, но он так настойчиво упрашивает, что я, махнув рукой, соглашаюсь. Пока чабан налаживает костерок, пока кипятит воду, выслушиваю его историю.

– Я сам, пока молодой был на стройке работал, денег у меня много водилось, а что семьи нет, жил с родителями, дадут зарплату, так я в кабак пойду, гулял пока все деньги не кончаться, потом еще занимал. А потом стройка кончилась, меня уже никуда не берут, таких как я знаешь сколь было? Денег нет, а долги есть, дочка родилась, ей сейчас уже два годика. Стал на галанте своем пассажиров возить, стукнул лексуса, пришлось продавать галанта.

Я киваю как болванчик, хочется сказать ему, а какого ты все поспускал в кабаках, но продолжаю вежливо кивать.

– Устроил меня один знакомый в чабаны, в окрестностях Жамбыла скот пасти, пришлось жену с дочкой оставить, всю зиму почитай баранов пас – Аскар смахивает скупую мужскую слезу

– большое стадо, нас несколько бакташылар[14] было, а тут как случилось все, менiн жолдастар[15] подцепили заразу эту, я вижу – дело плохо, сам ушел и хозяйских баранов сколько смог на жайлау погнал. Как потеплело выше перекочевал. Так и живу, спускаться страшно. Ой как же там моя кровиночка – чабан уже размазывает сопли по усам.

Мне становится противно, не мужик, а тряпка.

– Мне пора – вскакиваю на Спрайта и, без долгих разсусоливаний, мотаю к себе на фазенду. Привалило, блин, щастья, что же мне с этим соседом делать то?

Весь день меня не оставляет противное ощущение несвободы. Злюсь на себя, какой-то левый чабан и вот, уже даже за хлебом, то есть за сурком не сходишь. Как-то неохота вернувшись с охоты, лицезреть очередное ограбление себя любимой. Елки палки! И ведь придется мотать с насиженного места, а как не хочется-то.

«А может не надо мотать» – возникает в голове мыслишка – «нет человека – нет проблемы»

– Бррр! – трясу головой, взбрело же в голову!

Чтобы не искушать себя криминальными желаниями, принимаюсь паковать лагерь. Седлаю коняшек, На Спрайте поеду, Фанта пущай везет все моё, а Колу, чтобы не расслаблялась, да и седло удобнее на лошади везти, чем в сумке. Пока пакуюсь, размышляю куда бы двинуть, где б обосноваться, чтобы никакая сволочь не мешала.

«Чем ниже по ущелью, тем больше вероятность встретиться с людьми или даже нежитью»

«Через Озерный… нет, только не туда» – меня аж передергивает.

«А может попробовать через Туристов в Левый Талгар?» – спрашиваю себя и тут же отрицательно машу головой – «Не, сомневаюсь что лошадки пройдут, человек и собака точно, а насчет лошадей – маловероятно».

«Григорьевское сильно заселено, там киргизов всегда масса была, еще бы, такое замечательное ущелье и выходит прямо к Иссык-Кулю. А ежели через Григорьевкое в Жангырык?» – продолжаю рассуждать я.

«Нее, нафик, нафик мне эта мексиканская пустыня сдалась». Пустыня, это не потому что там жарко или сухо, а потому что все ущелье, от самого начала зеленки заросла буйными, на манер кактусов, непроходимыми колючками. Кусты, доходящие до плеч, с мелкими листьями, как у акации, но каждый листик, каждая веточка дублируется длинным тонким шипом. На основных стволах шипы длиной в палец.

Так и не определившись с местом новой дислокации решаю пообедать. Практически все вещи уже ожидают меня в симпатичной аккуратной кучке. Не собраны только актуальная посуда, кус войлока, ну и оружие. На автомате запаливаю костерок, подогреваю варево, оставшееся с утра, завариваю чай из чабреца и зизифоры, которые набрала по дороге из Чолпон-Аты. Продолжаю вяло размышлять, куда бы бедной мне податься, прихлебываю супчик, заедая подсохшей, но ужасно вкусной лепешкой. В этот момент, ломая мне весь кайф от сего чревоугодия, возникает на валу фигурка чабана, бодро и целенаправленно чапающая в мою сторону.

Плюхается рядом, на войлочную подстилку, как буд-то так и надо.

– Салем, карындас.[16]

– Салем, салем – скривившись отвечаю ему, продолжая прихлебывать суп.

– Урттайсынба?[17] – протягивает мне пластиковую бутылку из под какого-то напитка. В сосуде плещется прозрачная жидкость, из горлышко противно бьет в нос водярой.

Я понимаю, что этот гад уже хорошо поддал. Удивляет меня, правда, одна вещь, если он любитель залить за воротник, то сколько же выпивки надо было носить с собой, чтобы хватило на время его скитаний, а если не носил, где берет? Любопытство кошку погубило, не удержавшись спрашиваю:

– Где взял?

– Я, сiнiлiм, арак как лекарство ношу с собой. Не пил, вот, все это время. А тут, смотрю, соседка, такая красивая кызым – подмигивает пастух.

– Я не пью – отодвигаюсь на край кошмы.

– Да ладно тебе, иногда можно, я ведь тоже не пью.

Не, верным решением было мотать сегодня же, соседушка прилипчив как банный лист и, как все колхозники, не чувствует, что противен собеседнику. В быстром темпе работаю ложкой, выкидывать еду физически не получается, синдром ленинградца, а то бы вылила, да уехала. Пока я дохлебываю обед, прилипала о чем-то распространяется на казак тiлi. С казахским у меня не очень, понимать – понимаю, но только когда напрягаюсь, а тут можно просто пропускать журчащую речь мимо ушей.

– Сенiм сулулыгына суйсынып турмын[18] – рука с грязными, нестриженными ногтями ложится мне на колено.

Мои ногти не лучше, но от переполнившего меня омерзения рассуждалка отказывает напрочь. Ненависть жаркой волной ударяет в голову. Вскакиваю и стреляю в живот колхознику из неведомо каким образом оказавшегося в руке пистолета. Тот валится навзничь.

– Пить вредно, от этого садится печень – еще один выстрел в правое подреберье.

– И мозги высыхают – выстрел в голову.

Та брызжет на кошму. Жмурюсь, снова открываю глаза, пелена, застилавшая их до этого начинает таять. Наклоняюсь, дотрагиваюсь левой рукой до серо красной массы и, с удивлением, смотрю на окрасившиеся красным пальцы. От пяток вверх бежит холодок.

Я. Только что. Убила. Человека. Просто так.

Просто потому что он был пьян и вызывал неприязнь.

Хотя, с головой хватило бы прострелить ему руку или ногу или пнуть по фейсу, у него состояние было уже не стоячее.

На нетвердых ногах отхожу к ближайшему камню, сажусь, пистолет кладу рядом. В кого я превратилась? На кошме лежит то, что было только что живым и пьяненьким пастухом.

Нет, это не первый убитый мной, но до этого, по крайней мере, были веские причины. Убить, чтобы остаться в живых. Отомстить.

Мне становиться холодно, холод ползет по спине, растекается по рукам и ногам, проникает в голову, выстуживая мысли, голова становиться пустой и звонкой. Прячу озябшие ладони подмышки. Куполом раскинулось равнодушное ко мне небо. Над горами, над долиной и надо мной плывут облака. Смотрю вверх. Кто я, что я? Я крохотная точка на теле Земли, былинка, обдуваемая потоками воздуха, тростник, который не умеет думать.

Просидев в некоторой прострации с полчаса одергиваю себя вслух:

– Ну! Чего разнылась – сухой и жалкий голос не вселяет уверенности.

– Давай, приберись тут, все равно уже никуда не поедешь.

Закатываю рукава, пачкать одежду нет ни малейшего желания, брезгливо морщась, перекатываю тело на середину кошмы. Хватаюсь за углы и пытаюсь волочь его в сторону истока Чонг-Кемина. Оттащив мертвеца метров на пятьдесят, и хватило же упорства, валюсь на траву. Дыхалка сбилась, пальцы сводит, пот ручьем бежит за пазуху.

– Чтоб тебе ни дна ни покрышки! – шепчу трупу – Угораздило же тебя свалиться мне на голову, даже мертвый умудряешься досаждать.

Звонкое лошадиное ржание наводит меня на мыслю.

– О! – хлопаю себя по лбу – идея!

Выудив из переметной сумы кусок веревки, иду к грузу двести. Одним концом вяжу ноги трупа, а второй к стремени Фанты. Подходить к мертвецу Спрайт категорически отказался. Дальше дело идет споро, Фанта, понукаемая мной, тащится с покорным безразличием вверх, труп волочится, я регулирую процесс. Вниз дело идет так споро, что мне приходится его тормозить. Добравшись к истоку и отвязав веревку (она еще прыгодица) сталкиваю тело чабана в бурные воды. Жадная река подхватывает его и, кувыркая как куклу, споро уносит вдаль.

Иду обратно, надо опять разбивать лагерь, прятать то что надо спрятать, расседлывать непарнокопытных и прочее-прочее, а потом спать.

Отарку я забрала себе, чего добру пропадать. Теперь у меня приличный зверинец, лошадки, барашки, собачка. Кстати, о собаках, Йода оказался просто находкой для пастуха. Настоящий овчарк. Как обращаться с баранами я представления не имела, чего не скажешь про алабая. Псина лихо согнал разбредшихся овчей в кучку, после чего прибежал ко мне с докладом и гордым видом.

Теперь мы медленно путешествуем давешним маршрутом, небыстрым темпом. Быть директором зоопарка мне не улыбается, слишком уж забот много, поэтому я решила продать большую часть живности, оставив себе пару – Спрайт с Фантой и, разумеется, Йоду. Собакин старается во всем угодить мне, слух и нюх у него получше моих будут, а как он с копытными обращается, это видеть надо. Я бы в глаз плюнула тому кто такую собаку бросил.

Под перевалом нас застает непогода. Бараны жмутся друг к дружке, лошадки грустят неподалеку от палатки, в которой сижу я, а в гостях у меня алабаище. Пахнет мокрой псиной, зато вдвоем и теплее и веселее. Только еда быстро заканчивается, жрет он, мама не горюй. В палатке с нами ночуют вещи и дрова, не улыбается мне с утра устраивать пляски с тамтамами вокруг сырого топлива. Завтра устроим дневку, пойду охотиться, а Йоду оставлю за главного. Интересно, какое сегодня число? Надо же, была в Чолпон-Ате и не поинтересовалась, как-то из головы вылетело.

Погода в горах летом переменчива как капризная барышня, за день может несколько раз напечь голову и промочить дождем, а то и побить градом. Слава Богу, в этот раз град был мелкий, как горошек, а то бы побило мне мой зверинец. Как то, в той еще жизни, пришлось прятаться в елках от града размером со сливу, синяков и шишек огребли пока добежали. Зато утро, пронзительно ясное, звонкое, встречает меня теплым солнышком. Листья всяческой растительности похожи на бархатные подушки, на которых драгоценными камнями радужно сверкают, преломляя лучи крупные капли то ли росы, то ли дождя.

Сурчачий свист слышен как будто совсем недалеко. Здорово, за завтраком далеко ходить не надо. Назначив Йоду смотрителем зоопарка, и строго настрого наказав сторожить, ухожу по напитанной влагой траве на ближайший склон. Привычно проверяю направление ветра, стелю каремат, как замечательно что эта штука непромокаемая, и укладываюсь ждать когда вылезут осторожные грызуны, попрятавшиеся по домам при моем приближении.

Вернувшись назад с толстенькой тушкой переодеваюсь, штаны совершенно промокли. Завтракаем с собакиным, он внутренностями и костями, а я, нагрев в костре плоский, широкий камень, старательно вымытый непогодой, то ли печеной, то ли жареной сурчатиной, запивая ароматным чаем из мятных трав.

К вечеру доходим до полей, нонче заросших сорной травой и какого-то саманного, покосившегося сарая. Вдали, опоясанная тополями, уже виднеется нитка трассы. Небо прозрачно чистое, без какого-либо намека на облачность, честным, ясным оком заходящего солнца обещает хорошую погоду на ночь и на следующий день. Устраиваюсь на ночевку. Барашки после марш броска разбредаются по полю – ужинать. Освобождаю лошадок от груза и снаряги и отпускаю их тоже – пастись. Далее по штатному расписанию, готовка, ужин, спать, проснуться с бьющимся сердцем и мокрой спиной и бдеть пока не сморит.

Просыпаюсь как-то достаточно рано, обычно сплю пока палатку не напечет, рывком, как от пинка. Ощущения какие-то поганые. Живность моя беспокойно блеет, фыркает и рычит. Вдеваю ноги в ботинки, быстро шнуруюсь, как то оно босиком бегать непродуктивно, пристегнув кобуру с ттшником и схватив автомат, выпрастываюсь из палатки. Блин, нехорошо то как. Бараны сбились с тесную кучку. Лошади явно нервничают, а Йода весь встопорщился, я думала шерсть на загривке только кошки умеют дыбом ставить, ан нет, алабаи тоже. Все дружно смотрят в сторону сарая. Поставив предохранитель на одиночные, иду в сторону строения.

Вашу ж маму! Это что же хрень! Туша, размером почти с лошадку, выметывается из-за сарая и скачет в мою сторону. Начинаю садить по этой шустрой твари. Какая же я дура, надо было б очередями, так я фиг попаду. Когда до меня остается несколько морфиных, а это не мог быть никто другой, прыжков, наперерез ему кидается Спрайт. Две туши сталкиваются с характерным шлепающим звуком. Морф оказывается полегче лошади и его откидывает назад. Конь мой, не давая ему опомниться, бросается на него и начинает бить копытами по голове, шее и спине, из под копыт летят бурые клочья. Тварь изворачивается и рвет в сторону, прихрамывая на переднюю лапу. Решив что Спрайт для нее противник номер один, взвивается вверх, и приземлившись начинает драть конский круп. На Спрайте нет ни седла ни попоны, когти твари беспрепятственно вонзаются в лошадиную плоть. Вы когда-нибудь слышали как кричит лошадь от боли. Крик почти человеческий, только в конце переходит в ржание.

Поступок коня дает мне время на то чтобы переставить предохранитель. Всаживаю морфу очередь в голову. Тот переключает внимание на меня, но из-за передней поврежденной конечности его скорость упала, пока он бежит, ковыляя в мою сторону, всаживаю ему еще пару очередей по ногам. Теперь подламывается задняя нога, очевидно, какая-то пуля попала в сустав, добиваю охромевшего морфа еще парой очередей, почти в упор, всаживая их в голову. Туша безвольно валится наземь. Звонко лает Йода. Щит, еще один, более осторожный, заходит с тыла. Обернувшись, успеваю заметить как на него бросается алабай. Морф отмахивается от пса, как от насекомого, тот отлетает в сторону. А я использую удачную тактику опробованную на номере первом. Вначале очередь по ногам, потом добить в голову.

Пока расправляюсь со вторым, из придорожного овражка выметывается еще одна быстрая тень. Этот не прет дурниной, а прячется за камнем. Сколько же вас тут! В темпе меняю обойму, в голове бьется: «только не урони, только не урони…». Если уроню – мне конец, если морфов больше – тоже, эта обойма последняя, есть еще несколько, но в рюкзаке, в палатке, а это, считай, как на другой планете. Морф кружит вокруг. Я постреливаю в его сторону, чтобы не подумал, что я расслабилась. Попасть в него кажется нереальным. Движения у этого экземпляра неуловимо быстрые, я успеваю заметить только смазанные рывки от укрытия к укрытию. Их, как назло здесь достаточно.

– Ну же, сучок, вылезай – уговариваю тварь.

– Давай, Гюльчатай, покажи личико.

Долго так продолжаться не сможет, обойма не резиновая, а я не стальная. По лицу катятся градины пота, заливая глаза. Не рискуя отнять руку от автомата, встряхиваю головой, в этот момент морф решает напасть, палец давит курок, выбивая фонтанчики плоти из морфиной туши. Тот, развернувшись с заносом, ретируется за сарай. Поворачиваюсь вслед за ним, и краем зрения замечаю какое-то ковыляние по дороге.

– Зарразза!

На звуки нашего праздника подтягиваются мертвяки. Пока они далеко, но если не расправлюсь с морфом до их подхода, пипец котенку. Воевать на два фронта нереально. Ладно, пока они еще дойдут, а морфина рядом. Надо бы его выгнать, выкурить, как-то спровоцировать на появление.

Поле! Точно, там хоть и заросли, но оно достаточно ровное и морф в нем не скроется, слишком он большой для тамошних сорняков. Начинаю пятиться забирая влево, туда где придорожный рельеф поположе. Скакать через камни сейчас не хотелось бы. Мне удается отойти в чисто поле метров на шестьдесят, когда до морфа доходит, что добычу если не приструнить, она и уйти могет.

Все-таки они тупые и жадные, хоть и быстрые. Расстрелять ему конечности мне удается, но обойма заканчивается, а морф еще нет. Я пячусь по пояс в траве, а морф с неотвратимостью танка ползет на меня. Бросаю автомат, он теперь не оружие, а обуза. Вытаскиваю пистолет. В ушах у меня стоит гул. Пот застилает глаза, в голове набатом бьется сердце. Морф замер, припав к земле, похоже готовиться прыгнуть, он так близко что я могу рассмотреть узловатую харю, глубоко посаженные глаза, покатый лоб, толстую, но изящную серебряную цепь на шее. Вспоминаю своего первого сурка. Я пистолет, я пуля, сейчас я попаду, второго раза у меня не будет. Он прыгнет и все. Гул в ушах становится невыносимо громким.

Воздух разрывает треск длинной очереди, она вспарывает хищника, тот утыкается так подробно рассмотренной харей в траву. Поднимаю глаза. По дороге едет монстро-уазик, на крыше которого установлен пулемет, пулеметчик, высунувшийся из люка в крыше, машет мне рукой. Ответить на его приветствие у меня не хватает сил.

- Эй, ты как там, цел? – кричит стрелок, когда УАЗ подъезжает поближе.

– Как я его! Снайпер, блин, он от тебя вот так близко был – показывая пальцами, насколько близко был морф, хвастается он.

Так вот что у меня в ушах гудело, блин, это же звук работающего мотора. Подбираю брошенный калаш, бреду к дороге. Из бронежипа выскакивают люди в камуфляжной, мажористой одежке и разгрузках. Не сговариваясь распределяются так, чтобы контролировать подступы. Все четверо киргизы. Молодые, уверенные и расслабленные.

– А мы тут едем, понимаешь, за покупками, вдруг слышим, стреляет кто-то. Решили глянуть, может помощь нужна – обращается ко мне самый старший из них, с копной волос, выбивающихся из-под камуфлированной бейсболки.

– Я Болат, командир этой банды охотников – широкий жест в сторону остальных.

– а это Манас, Алишер и Аскар – перечисляет он своих подчиненных, те поочередно кивают головами, жест, похоже, отрепетирован. На имени «Аскар» я вздрагиваю, вспомнив пастуха.

– Лиза – представляюсь им – вернее Ляззат. Спасибо, ребята, огромное, если бы не Вы, даже и не знаю что со мной было бы.

– Ого, баба – слышу шепот Манаса, автоматчика.

– Так как лучше, Лиза или Ляззат – интересуется улыбчивый Аскар.

– Лучше Лиза.

Вежливость, вежливостью, но мне надо посмотреть, что стало с моими четвероногими друзьями. Извинившись иду к Спрайту, где Йода, я пока не вижу. Бока коня ходят как мехи, на морде пена. Косит на меня карим глазом. Сажусь рядом, обнимаю его за шею. На спине у него страшные, глубокие порезы. Как будто шашкой рубили. Крови натекла здоровая лужа.

– Прости меня, друг – утыкаюсь в конскую щеку.

Приставляю к конской голове пистолет.

– Прости и спасибо – жму курок.

Йода находит меня сам. Ковыляет на трех ногах, одна лапа волочится как тряпичная, оставляя за собой кровавый след.

– Это его морф так? – спрашивает Болат.

– Да. Один раз лапой махнул, Йода и отлетел.

– Собаки тоже превращаются в зомби.

– Догадываюсь.

С алабаем повторяю все тоже что и с конем, только прощаюсь немного дольше, но все равно, оперативно. Охотники начинают отстреливать подтягивающихся зомбаков. Болат обходит места упокоения морфов и снимает их на сотовый с разных ракурсов.

– Здесь оставаться нельзя – говорит командир охотников – стрельба была знатная, сейчас с трассы подтянутся.

– А как мне быть, у меня вон бараны, я их продавать везла и лошадь, тоже продавать, одну.

– Щас придумаем, погоди, маленько посовещаемся – Болат подзывает Манаса, и они начинают шептаться, Манаса сменяет Аскар.

– Слушай, подари нам одного барашка, а мы тебе поможем остальных вывезти, идет?

Видя отсутствие реакции поспешно дополняет:

– А так все твое стадо по дороге сожрут, никуда ты их не доведешь.

– Странно, я дней десять назад здесь проезжала, так вроде в плане мертвяков тихо было.

– Так это десять дней назад! – восклицает Манас – а сейчас тут уже с неделю как морфы хозяйничают. Долинку[19] всю вырезали.

– Без пулемета за хлебом не съездишь – шутит Аскар.

– Хорошо – говорю – для хороших людей барана не жалко.

– Окэ – довольно кивает Болат. Достает из кармашка разгрузки рацию.

– Лис курятнику, Лис курятнику, ответьте.

– Шкура в канале, чего кричим, Лис? – раздается из динамика довольно приятный низкий голос с хрипотцой.

– Шашлыка не желаете?

– Откуда дровишки?

– Из лесу вестимо, надо бы телегу за дровами выслать. Газельку не одолжишь, надо хорошему человеку помочь, а за мной не заржавеет.

– И где ты этого человека отыскал? – в голосе появляются сварливые нотки.

Пока Лис препирается со Шкурой, Аскар поясняет:

– Жена это Болатовская, вот они эфир и забивают.

– Так и быть, ждите, через тридцать – сорок минут будет вам… телега. Конец связи.

Газель приехала через час. Такое же бронечудо, что и уазка. Когда-то тентованый, сейчас грузовичок обшит листами железа с крохотными окошечками-щелями на нескольких уровнях. Еще час убиваем на баранов. Глупые животные пугаются попыток поймать их, хорошо хоть скудного умишки и страха перед зомби хватает не разбегаться в разные стороны и держаться людей. Плохо без Йоды, он бы их быстро построил в шеренгу, еще и рассчитаться на первый, второй заставил бы. Напоследок, спросив моего разрешения и пояснив, что оставлять мясо на раскармливание мертвяков, когда в поселке с едой напряженка, как-то не очень, кромсают тушу Спрайта. Мне не по себе, но я сдерживаюсь. Не тронутые морфом части забирают с собой, а все остальное отволакивают в сарай, как и алабая. После чего обрушивают ветхие стены. Получается подобие кургана.

– Оно конечно не очень надежно, но обычные зомбаки не достанут – отряхивая грязь со штанин, говорит Аскар.

Примечания

1

веревка скалолазно-альпинячья.

(обратно)

2

не эластичный реп.

(обратно)

3

Большое Алмаатинское Озеро.

(обратно)

4

не уверена так ли называется этот перевальчик, но что то в этом роде.

(обратно)

5

бешпармак, национальное блюдо.

(обратно)

6

большая миска.

(обратно)

7

ноль три по казахстански.

(обратно)

8

на самом деле обсерватория, но многие собирательно называют весь комплекс: обсерваторию ГАИШ, коронарную станцию и космостанцию, расположенную на перевале – «космостанция».

(обратно)

9

название Жасыл-Коль не склоняется, это вольность гг.

(обратно)

10

добрый вечер (киргиз) вообще может быть с ошибками пользовалась олайн переводчиком.

(обратно)

11

Здравствуй, девушка (киргиз).

(обратно)

12

многие местные и приезжие называют Иссык-Куль морем.

(обратно)

13

личинки мух очищают рану от сгнивших тканей, при лечении запущенных ран врачи намеренно запускают в них личинок синих и зеленых мух.

(обратно)

14

пастухов (каз).

(обратно)

15

мои товарищи (каз).

(обратно)

16

привет сестренка (как правило, панибратское обращение к девушке).

(обратно)

17

водку пить будешь?.

(обратно)

18

Ты такая красивая (каз) как вариант: Ой, кандай сен адемысым!.

(обратно)

19

поселок, который проезжала гг по дороге в Чолпон-Ату.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая. Город.
  • Часть вторая. Горы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Бедная Лиза», А. Э. Мухитова

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!