«Иона»

Апрель 1950-го

Схватив за край, она оторвала газету от поверхности стола так, что верхний угол смялся. Костлявые ягодицы прекратили елозить по грубому деревянному стулу под сладостный ритм оркестра Билли Тернента.

Шиллинг и два пенса! Шиллинг и два пенса за банку сардин! И со следующей недели эти козлы собираются поднять цены на всю рыбную продукцию! Так было и в прошлый раз: Юджин только вошел во вкус белых бобов. Конечно, сокращение рациона может пойти на пользу, но нехватка денег в кармане действеннее любых книг о диете. Надо надеяться, они что-нибудь сделают, чтобы помочь послевоенным вдовам. Этот Эттли со своим социально ориентированным государством! А как там ее долбаное пособие? И Юджина?

С тяжелым вздохом она швырнула газету на стол.

Вера Брейд была крохотная женщина — да и приходилось быть такой, чтобы уместиться в тесной нише, бывшей ее офисом. По какой-то причине дверь, отделявшая нишу от запахов женского туалета, входившего в сферу Вериных обязанностей, уже давно отсутствовала. Кто ее утащил, зачем — никто не знает. Невзгоды войны.

Запах исходил не столько от мочи и дерьма, сколько от галлонов дезинфицирующей жидкости, которой Вера пользовалась для борьбы с вонью. Возможно, многие посетители предпочли бы более зловонные, но не такие едкие естественные запахи.

Дезинфектор имел свойство каким-то образом, проникая через нос, опалять мозг. Верины знакомые, находившие время забежать к ней на чашку чая, утверждали, что даже ее чай обладает антисептическим привкусом.

Заткнув выбившуюся прядь волос за зеленую повязку, Вера посмотрела сквозь сетчатую занавеску, которую укрепила в дверном проеме. Легкая материя символизировала дверь, но не могла сдержать неприятных ароматов.

Эта дама еще там? Долговато. Впрочем, она могла незаметно выскользнуть. Несколько минут назад Вера видела лишь черный силуэт, копошащийся за занавеской, но она была слишком поглощена чтением заметки о новом фильме Дэнни Кея. Юджин без ума от Дэнни Кея. Ему придется подождать с просмотром, она не может себе позволить сводить его в Вест-Энд. Ей бы очень хотелось туда сходить — другие так интересно рассказывали! «Энни, возьми свою пушку», «Замки в воздухе» — Джек Бьюкенен был сногсшибателен! — «Падшие ангелы». Вера никак не могла вспомнить фильм с Вивьен Ли, о котором слышала. Как же он назывался? Ах, да — «Трамвай „Желание“». Звучит, как груз барахла. В последний — и единственный — раз она была в Вест-Энде, когда Гарри водил ее на «Сумасшедшую банду». Незадолго до того, как пропасть — до того, как его убили. Подонки. Как теперь Юджину без папаши?

Вера тяжело, со стоном вздохнула, когда Билли Тернент замолк и объявили «Пасхальную неделю». Будет церковная служба, а от этого только хуже! Дерьмо, предпасхальная суббота, а она сидит здесь! Бедняжка Юджин хотел посмотреть на Топтыжку, но она не может сводить его в зоопарк. Ей нужно работать, а людям нужно отливать даже в Пасху. Ладно, вместо зоопарка она сделает ему вечером мороженое. Министерство продовольствия по крайней мере обеспечивает их молоком, из которого можно приготовить мороженое. Хотя у него вкус, как у долбаного картона, вроде того...

Вера пробежала по страницам программы передач, не собираясь вникать в беседы об опасности туберкулеза и о вспышке оспы в Шотландии. Хватает своих проблем. Отыскав подходящий раздел, она прищурилась на мелкий шрифт. Ничего хорошего, пока не начнется «Варьете Банд бокс. Поехали!» после часовых новостей. Потом «Хит-49».

Вера выключила приемник и нахмурилась, предаваясь своим горьким мыслям. Что у тебя есть, старая дура? Крыша над головой? Еда для брюха? Сидение перед приемником, прослушивание «Вечером в городе» и Семприни? Вера не могла простить Бога, но Он прощал ее и тысячи таких, как она...

Снова этот звук... Странный... еле слышный... звук.

Шаги по каменным ступеням заставили ее взглянуть вверх, звук стал отчетливее, когда высокие каблуки застучали по кафельному полу. Мимо сетки прошла молодая девушка, и Вера услышала, как в прорезь упало пенни. Дверь кабинки открылась и закрылась, щелкнула надпись «ЗАНЯТО». Вера вернулась к своей газете.

Одни несчастья. Забастовки, угрозы забастовок. Теперь церковные работники требуют шесть фунтов десять шиллингов в неделю. Строительный и кораблестроительный профсоюзы требуют повышения зарплаты. Докеры вышли на улицы. Даже долбаные таксисты — и те вышли. Все спятили! Тут нужен йод с солью. Прочистит им мозги, что бы ни говорил Беван.[1]

Хлопнула дверь, и высокие каблучки застучали обратно по сверкающему полу. Быстро она, подумала Вера. Да, а как та, первая? Куда она пропала? Опершись на стол, Вера оттолкнула низенькую загородку, засунула одну руку в карман своего зеленого рабочего халата, а другой отодвинула занавеску. Просунув голову в дыру, она осмотрела два ряда кабинок. Солнечный свет, проникая через маленькие стеклянные квадратики в потолке, однообразным узором отскакивал от сверкающего пола. Но белая кафельная стена, хотя и без единого пятнышка, казалась темной. Вере послышался какой-то звук, но она не была уверена. В приемнике жужжал голос, напоминая всем, кому не лень слушать, что воздушный лайнер компании БОАК-Констеллейшн, пролетевший из Австралии в Лондон за рекордное время (три дня, четыре часа и пятнадцать минут), ознаменовал вступление человечества в новую эру, эру мира без войн, но такого, в котором Божье слово будет забыто, заглушенное стремлением к материальным благам, благам, которые...

Вера в шлепанцах зашаркала по сырому полу, заглядывая по пути в каждую дверь, ее голова поворачивалась влево-вправо, глаза щурились, читая надписи «СВОБОДНО». Осталась одна слева и одна, последняя, справа. Обе «СВОБОДНО». Вера остановилась и прислушалась.

Ни звука.

Потом что-то послышалось.

Точно.

Было трудно определить источник, как и характер звука.

Хотя что-то он напоминал.

Еле слышный кашель.

Вера постучала в левую дверь и окликнула: «Кто там?». Ответа не последовало, и она постучала в правую дверь. И там тишина.

Вера вытащила из кармана универсальный ключ ко всем дверям, вставила его в замок правой двери и потянула. Кабинка была пуста. Обернувшись к другой двери, Вера проделала ту же процедуру. Внутри на полу что-то лежало.

Снова послышался тихий звук, и на этот раз ее осенило. Несколько мгновений Вера смотрела на растрепанную кучу тряпья на мокром полу, потом медленно приблизилась, протянув перед собой руку. Когда куча заворочалась, женщина остановилась.

Сдавленный, кашляющий звук заставил Веру все же подойти к тряпкам, и она развернула их, осторожно, наполовину в страхе, наполовину в ужасе.

Жалость наполнила ее глаза. Там лежал младенец. Его крохотная головка была мокрой от кровавой слизи, жидкость текла изо рта и носа. Глаза были плотно закрыты и не глядели на окружающую обстановку, словно не желая видеть клетку подвала, в которой его оставили. Ребенку было не больше нескольких часов от роду, и его кожа уже мертвенно посинела.

Он слабо старался оттолкнуть удушавшие хрупкое тельце лохмотья. И то, что лежало рядом.

1

Келсо, прищурившись, смотрел через ветровое стекло. Он сознательно подавлял тревожное ощущение под ремнем безопасности, но, как всегда, свинцовая тяжесть все нарастала и начинала давить на грудь. Он глотнул, стараясь сделать это как можно бесшумнее.

— Расслабься, — произнес голос с заднего сиденья «Гранады». — Дэйв его не упустит.

Келсо повернул голову к инспектору. Что ни говори, Кук выглядел подавленным.

— Такое движение на улице, — бессмысленно сказал Келсо.

— Утром в это время всегда так. — Сквозь капли дождя на боковом стекле Кук посмотрел на улицу. — В мое дежурство всегда так. — Он кивнул на мокрые тротуары, словно вспоминая что-то, связанное с ними. — Прекрасная подготовка для копа-новичка.

— Смотри, шеф. У светофора, — сказал водитель, легонько нажимая на тормоз.

Келсо огляделся и увидел темно-синий фургон.

— Думаешь, они его уже взяли?

Кук пожал плечами:

— У них куча времени до того, как он попадет в Вулвич. Кажется, по твоим данным, они должны поджидать его на том берегу.

— Так мне сказали. Хотя это кажется неправильно.

Оперативник Дэйв Райли взглянул на Келсо:

— Им имеет смысл пустить его на ту сторону. Там потише. Вряд ли они любят работать в уличной толкучке. — Он отпустил ручной тормоз, когда загорелся зеленый свет.

Кук наклонился вперед и положил руку на спинку переднего сиденья, где сидел Келсо:

— Не так уж важно, где это произойдет. У нас машины по всему маршруту. Свяжись с остальными, сообщи наше местонахождение.

Келсо потянулся к радио, потом оглядел дорогу по обе стороны.

— Только что свернули с коммерческой дороги к Ист-Индия-доку, — сообщил ему Кук. — Въезжаем в туннель.

Келсо передал информацию в микрофон и, получив подтверждение, выключил передатчик.

— Шеф, белый транзит сразу за грузовым фургоном, — сказал водитель, на этот раз еле слышно.

— Ладно, может быть, ничего. У нас еще есть пути отхода.

Откинувшись назад, Кук поправил на бедре «Смит-и-Вессон». Неудобная штуковина — револьвер. Несколько мгновений он рассматривал молодого оперативника; тот согнулся на своем месте, с тревогой следя за ехавшим впереди бронированным фургоном. Келсо хорошо поработал — если все выйдет. Сколько ему? Тридцать один — тридцать два. Хороший агент в уголовной среде. Хорошо поработал в одиночку. Впрочем, пришлось ему нелегко. Забавно, в какие ситуации некоторые попадают.

— Не пойму, почему они не переводят зарплату прямо в долбаный банк. — Пальцы Райли забарабанили по баранке, когда полицейская машина снова затормозила: автомобили впереди остановились из-за невидимого препятствия. — Это устранило бы все хлопоты. Если бы администрация не платила наличными, никто бы не пер зарплату.

Кук грустно улыбнулся:

— Работяга в конце недели любит наличные. Так всегда было. Если он, конечно, не социально мобильный элемент.

— Кто?

— Это молодые парни, оторвавшиеся от родины. Более образованные — или, по крайней мере, лучше знают, чего хотят. Женятся после кредита, не хотят жить на муниципальной собственности, как их мамаши и папаши. Они уже не боятся банков.

Когда автомобили впереди начали трогаться, Райли включил первую скорость и усмехнулся:

— Смешно было, когда несколько лет назад докеры попросили защиты у полиции. Помнишь? Их грабили по дороге домой после пятничной получки. Докеров — грабили!

Никто из двоих его товарищей не разделил этого веселья. Кук жалел, что докеров стало мало, если они вообще остались в этой части восточного Лондона. Большинство доков вверх по реке закрылись, и с ними исчезла обычная суета. Теперь только проезжавшие с рычанием машины оживляли однообразие этих мест.

Келсо не отрывал глаз от дороги впереди. Этой операции предшествовали месяцы одинокой работы в преступной среде. Он не был до конца уверен, что его приняли в уголовное братство, но это неплохо — значит, он всегда начеку и его никогда не убаюкает ложное чувство безопасности. Он мог бы доносить о мелких налетах, но от него ждали более важного сообщения. Полиции давно был нужен Эдди Манчелло — с тех пор, как он скрылся после налета на Илфордский банк. Кук думал, что поймал его, но двое свидетелей утверждали, что во время ограбления сидели в его малолитражке, а Манчелло был за рулем. Конечно, это были дружки Манчелло — один даже вроде бы двоюродный или троюродный брат. Но задержать его не было законного повода — хотя на него и кипели злобой бандиты, которым меньше посчастливилось и которые сели за это дело. Кук страстно хотел поймать Манчелло, но не мог позволить себе промаха. Будь терпелив, Манчелло сам попадется. Как всегда, инспектор оказался прав: Манчелло упустил свою удачу.

Келсо так и не проник в банду Манчелло, но ему удалось узнать некоторых ее членов. В частности, один болтун любил хвастать своим знанием происходящих дел, намекая, что и сам каким-то образом участвовал в них. Конечно, он был ни при чем — и с таким языком никогда не будет. Это был просто сующий нос не в свое дело хвастун, шестерка. Когда-нибудь его труп найдут без носа и ушей, но до тех пор он сослужит службу. Таким как Келсо, который имел дар улавливать малейшие обрывки информации, умел устанавливать сведения о кое-каких личностях и складывать разрозненные фрагменты в единую картину. А Манчелло был значительным фрагментом.

— Подъезжаем к повороту в Блэкволл-туннель, — сообщил водитель, держа постоянную скорость.

— Это что, Брунсвикская дорога?

— Да, шеф.

— Там Мак-Дермотт. Он будет держаться сзади.

— Белый транзит идет дальше, — заметил Келсо чуть ли не с сожалением.

— Твои данные оказались верны, — сказал Кук. — Они нападут на той стороне.

— Если нападут вообще. — Райли смотрел прямо вперед, но Келсо понял, что реплика относится к нему.

— Нападут, — проговорил он спокойно.

«Гранада» свернула налево, и все трое увидели машину, стоящую двумя колесами на тротуаре.

— Не могли устроиться незаметнее, чтоб их! — Кук не позаботился скрыть раздражение. На мгновение его глаза встретились с глазами сержанта Мак-Дермотта, сидевшего в автомобиле, который они объезжали. Увидев хмурый взгляд инспектора, сержант тоже нахмурился.

— Еще спасибо, что ручкой не помахал, — проворчал Кук.

«Гранада» остановилась с другими автомобилями, собравшимися у светофора перед въездом в туннель. Легковые и грузовики проплывали по главной, сворачивающей на юг дороге, их яростные сигналы предназначались грузовику, который только что отполз с обочины и проталкивался в поток машин. Полицейские наблюдали, как он прополз мимо на соседнюю полосу, в то время как водители позади злились на его медлительность. Когда впереди загорелся желтый, грузовик только набрал скорость, и Райли неодобрительно покачал головой, когда он с ревом проехал на красный.

— Козел! — пробормотал коп за рулем. Повернувшись к Куку, Келсо заметил, что тот хмурится. Через плечо инспектора он увидел машину с Мак-Дермоттом и двумя другими оперативниками, лавирующую в потоке ожидающих машин.

Светофор переключился, и «Гранада» двинулась вперед. Между ней и бронированным фургоном было всего несколько машин.

— Не теряй его из виду в туннеле, Дэйв, — велел Кук. — Там несколько поворотов.

— Все в порядке, фургону некуда свернуть.

— Только держи его в поле зрения.

Они въехали в длинный туннель, обе его идущие на юг полосы были забиты до предела. Келсо знал, что и встречная половина туннеля будет забита так же, если не хуже, когда водители будут пробиваться к своей цели на северном берегу Темзы. Скорость даже менее 40 миль в час казалась небезопасной. Серые стены, возвышавшиеся с обеих сторон, изгибались к центру, бетонный свод сдерживал тяжесть Темзы наверху. Всего одна трещинка, подумал Келсо, и миллион галлонов воды раздавит их машину, как яичную скорлупу...

— Прибавь, Дэйв! — Голос Кука вернул Келсо к действительности.

— Я не могу ехать быстрее, чем этот тип впереди, шеф, — пожаловался водитель.

— Так смени полосу, возьми правее!

Райли быстро взглянул на соседнюю полосу и, покачав головой, резко нажал на акселератор. Впереди вдруг возникла машина, и Келсо уперся обеими ногами в пол. В последний момент Райли бросил автомобиль на соседнюю полосу. Машина, которую они подрезали, резко затормозила, и по туннелю эхом разнесся ее возмущенный сигнал.

— Вот он! — крикнул Райли, увидев впереди синий фургон.

Грузовик, проехавший на красный, был еще на две машины впереди.

— Постарайся приблизиться, Дэйв, — сказал Кук, наклонившись со своего места. — У меня нехорошее предчувствие...

Словно по команде, впереди одна за одной появилось несколько пар тормозных огней, и каждый автомобиль прочертил по асфальту тормозную линию. Послышался удар металла о металл, машины врезались друг в друга, но быстрая реакция Райли предотвратила столкновение, его нога была на тормозе, когда впереди мелькнул предупреждающий огонек. Полицейская машина качнулась вперед-назад, встряхнув трех человек внутри. Не успели они опомниться, как ломающим спину ударом их бросило вперед, когда в багажник врезался задний автомобиль. Келсо ударился головой в ветровое стекло и, на мгновение оглушенный, упал назад. Кук еле удержался, ухватившись руками за спинку переднего сиденья.

— В чем дело? — крикнул он.

— Грузовик, — ответил водитель, вытянув шею, чтобы лучше видеть. — Он перегородил чертову дорогу!

Их глаза расширились, когда они увидели, как из смятой машины к бронированному фургону выскочили четверо в масках.

— Ублюдки напали в туннеле! — воскликнул Кук.

Задняя дверь перегородившего дорогу грузовика открылась, и на дорогу выскочили три фигуры в спецовках. Их лица тоже были скрыты под масками. Кук успел заметить в руках у двоих тупорылые предметы — не иначе как дробовики. Третий держал что-то более громоздкое.

— Включи радио! — приказал Келсо инспектор. — Пусть пришлют подмогу! Надо запечатать вход и выход!

Келсо хлопал глазами, все еще оглушенный. Но слова Кука вывели его из оцепенения. Он дотянулся до передатчика и нажал кнопку:

— Всем группам, это Головной. Требуется немедленное подкрепление к Блэкволлскому туннелю. Происходит ограбление.

Он подождал подтверждения, но из приемника не слышалось ни звука. И Келсо, и Кук одновременно поняли, в чем дело.

Водитель взглянул на Келсо:

— Что случилось? Свяжись с ними.

— Он не может. — В голосе Кука слышалось раздражение. — Чертов туннель мешает связи! Придется рассчитывать только на себя!

Он потянулся к тридцать восьмому калибру на бедре, а Келсо полез в карман бронежилета за своим револьвером.

— Извини, Дэйв, — сказал Кук водителю, — тебе тоже придется принять участие.

— Хорошо, шеф.

Полицейские водители обычно не вмешивались в стычки, но Райли понимал, что на этот раз выбора нет.

Келсо распахнул дверь и вырвался из рук схватившего его за плечо мужчины, чью машину помяла «Гранада». Человек отшатнулся, когда в лицо ему уперся ствол револьвера.

— Что такое? — воскликнул он, вытянув перед собой руки, словно мог защититься от пуль из «Смит-и-Вессона».

Вылезший из машины Кук грубо оттолкнул его:

— Лезь в свою машину и сиди там!

Он присоединился к Келсо, и они поспешили вмешаться в разыгрывавшуюся впереди сцену.

Между ними и бронированным фургоном было с полдюжины автомобилей. Водители вылезали посмотреть, что случилось впереди, и так же быстро запрыгивали обратно, увидев две приближающиеся фигуры в масках и с револьверами. Вооруженные люди залезали в машины, выдергивали ключи зажигания и бросали на дорогу. Один водитель пытался протестовать и получил по голове рукояткой револьвера. Туннель заполнился металлическим гулом, отражавшимся от изогнутых стен и усиливающимся акустикой замкнутого пространства. К шуму добавились сигналы протянувшихся до въезда в туннель машин. Кук вдруг понял, что за громоздкий предмет тащит третий бандит: они взяли цепную пилу, чтобы, пробив бронированный бок, вскрыть фургон, как консервную банку.

— Ложись! — крикнул инспектор и, пригнувшись, бросился вперед.

Келсо нырнул и кинулся по внутренней полосе, используя машины как прикрытие. Он двигался мимо «Аллегро», и сидевшая там женщина с любопытством посмотрела на него, но, заметив револьвер, вытаращила глаза. Кук был чуть впереди на противоположной полосе, Дэйв Райли следовал чуть сзади. Подняв голову, Келсо увидел двух вооруженных бандитов всего через несколько машин, один двигался к середине дороги, другой стоял на дальней стороне.

Первый должен был скоро заметить Кука и Райли между двумя рядами машин, и Келсо поспешил вперед, надеясь добраться до грабителей, прежде чем инспектор и водитель будут обнаружены.

Он рискнул взглянуть на бегу поверх крыши машины и замер, увидев, что ближайший бандит остановился и целится в центр туннеля.

— Стоять, ты! — послышался голос человека в маске.

Кук почувствовал себя голым под взглядом черной двустволки. Припав на колено, он поднял свой тридцать восьмой калибр:

— Полиция! Бросай оружие!

Вместо этого человек в маске поднял дробовик к плечу и взвел оба курка.

— Брось оружие! — крикнул Келсо, двумя руками, вытянутыми поверх крыши автомобиля, сжимая «Смит-и-Вессон».

Бандит развернулся и спустил один курок. Крупная дробь искромсала сверкающую поверхность автомобиля, но, инстинктивно отреагировав, Келсо успел упасть, как только стволы качнулись в его сторону.

Кук открыл дверь ближайшей машины, с облегчением обнаружив, что она не заперта, и использовал ее как укрытие. Сидевшая внутри женщина отпрянула, чуть не забравшись на колени водителю.

С оглушительным звуком дробь попала в дверь, толкнув ее на стоящего на корточках инспектора, часть заряда задела его одежду. Окно вдребезги разбилось, и на голову Куку посыпались осколки. Он оттолкнул дверь и без колебания встал на ноги, зная, что бандит использовал оба патрона. Приблизившись, он схватил дробовик за ствол, а своим оружием воспользовался как дубиной. Кук получил острое удовольствие, когда рукоять револьвера коснулась головы под маской. Схватившись, оба мужчины упали на жесткое бетонное дорожное покрытие.

Райли бросился на помощь старшему, но запнулся, увидев вытаращенные глаза другого бандита, стоявшего в промежутке между машинами, не доехавшими до столкнувшихся. Хоть и нетвердой рукой, тот целился Райли прямо в грудь.

Полицейский водитель был без оружия, поскольку не собирался принимать активного участия в задержании. Он увидел, как курки обоих стволов отошли назад.

— Келсо, стреляй в подонка! — крикнул Райли.

Келсо, перелезавший через капот «Аллегро», остановился на полпути. Полуприсев, он направил на бандита «Смит-и-Вессон», не желая стрелять, но понимая, что это необходимо. И нажал на курок.

Однако ничего не произошло.

Оба ствола дробовика выстрелили, и Райли отбросило назад, его ноги оторвались от земли, руки раскинулись, туловище согнулось, когда заряд прошел через живот. Как слабо набитый мешок, водитель упал на бетон и больше не двигался.

Долю секунды Келсо и бандит смотрели на неподвижную фигуру. Даже Кук перестал бороться с полуоглушенным бандитом на земле. Цепная пила не прекращала своей работы.

Человек в маске с дымящимся дробовиком быстро перевел взгляд с убитого полицейского на Келсо. Дикая паника отразилась в глазах под маской. Келсо соскользнул с капота «Аллегро» и устремился к нему. Бандит повернулся бежать, и Келсо вздрогнул от раздавшегося за спиной выстрела. Дробовик упал на землю, а бегущий преступник закричал и руками попытался дотянуться до раны в районе позвоночника. Он упал, корчась от боли, когда Келсо догнал его. Звук цепной пилы резко смолк, и фигуры в масках вокруг бронированного фургона побежали и нырнули под заблокировавший туннель грузовик, направляясь к двум легковым машинам, ждавшим на другой стороне.

Келсо услышал сзади тяжелые шаги и обернулся. К нему бежали Мак-Дермотт и трое других оперативников. Револьвер Мак-Дермотта все еще был направлен на распростертого бандита, и Келсо понял, что это стрелял он.

— Келсо, ублюдок! Что же ты промедлил и ждал, пока он не убил Райли?

Тяжело дыша, сержант ногой отбросил дробовик. Другие полицейские протиснулись дальше и побежали вслед за удиравшими преступниками.

— Револьвер дал осечку! — крикнул Келсо, но Мак-Дермотт не слушал его. Он помог Куку встать на ноги.

— Ну и дерьмо! — сказал Мак-Дермотт инспектору.

— Заткнись и беги за остальными!

Бросив на Келсо злобный взгляд, Мак-Дермотт бросился за своими товарищами.

Кук прошел мимо Келсо, не глядя на него. Он опустился на колени рядом с неподвижным водителем и двумя пальцами пощупал под челюстью пульс. Потом встал и посмотрел на Келсо.

— Оставайся здесь и присмотри за этими двумя. — Он указал на лежащих ничком бандитов. Больше инспектор ничего не сказал, но Келсо почувствовал в его словах неприязнь. И знал, что она относится к нему.

Кук повернулся и ушел, а Келсо оставалось только бессмысленно смотреть на свой револьвер.

2

Редкий случай — но лифт взял только одного человека и, гудя, поднялся на пятый этаж Скотланд-Ярда. Келсо, прислонясь к задней стенке кабины лифта, повесил голову, словно рассматривая свои светлые, но грязные кроссовки. Он глубоко затянулся последним дюймом сигареты, наполнил легкие м выпустил голубой дым.

Куртка с капюшоном поверх вылинявшей хлопчатобумажной рубашки была велика ему, отчего плечи казались уже, чем были на самом деле. Темные волосы, мокрые от моросившего на улице дождя, упали на лоб. Келсо поежился, когда капельки воды затекли за воротник и покатились по спине. Он провел рукой по подбородку, удовлетворенный, что утром нашел время побриться. И все равно кожа была шершавой и шуршала под ладонью. Лифт со стуком остановился, и Келсо, засунув руки в карманы куртки, оттолкнулся от стенки.

При выходе он чуть не столкнулся с человеком, собиравшимся войти, но успел уклониться, едва коснувшись высокой фигуры в темном костюме — Леонарда Сейрига, оперативного шефа уголовно-розыскного отдела. Тот был шести футов и трех дюймов ростом, и говорили шутя, что он продолжает расти. Сейриг сверху вниз посмотрел на Келсо.

Келсо кивнул, не отведя глаз, и, хлюпая промокшими кроссовками, направился по коридору к своему рабочему месту. Сейриг нахмурился, посмотрев на мокрые следы, и, когда двери лифта закрылись, чуть заметно покачал головой.

До Келсо донесся шум, когда он еще не открыл дверь. Стук пишущих машинок, звонки телефонов, звуки выдвигающихся и задвигающихся ящиков с картотеками — этот механический шум вместе с повышенными голосами и общим гулом разговоров сливался в какофонию. Когда Келсо вошел, несколько голов повернулись в его сторону, но никто не поздоровался. Он направился к своему столу, приткнувшемуся в углу большой комнаты, которая, однако, казалась до смешного маленькой из-за мебели, оборудования и множества сотрудников, теснящихся на площади сорок на тридцать футов.

Услышав свое имя, Келсо повернул голову. Сержант Мак-Дермотт, прижав телефонную трубку к плечу, большим пальцем указал на кабинет инспектора:

— Хочет тебя видеть. Сейчас. — И Мак-Дермотт вернулся к телефонному разговору.

Келсо подошел к своему столу, воткнул в пепельницу окурок и вытащил из кармана куртки засаленный пакет с двумя бутербродами. Швырнув пакет на стол, он направился в кабинет Кука. Все равно завтрак был холодным.

Кабинет инспектора отгораживала от главного помещения офиса наполовину застекленная стена, только дверь придавала ему некоторое обособление. Кук только что перечитал свой отчет о вчерашней операции и раздумывал, где вставить нужное слово, чтобы отчет читался поинтереснее, когда в дверях появился детектив.

— Входи, — сказал Кук, продолжая читать. — Закрой дверь, — добавил он, все еще бегая по строчкам глазами.

Келсо закрыл дверь и уселся на стул напротив начальника. Он закинул ногу на ногу и откинулся на спинку, скрестив руки. Потом выпрямился. Зачем притворяться спокойным?

Кук тяжело вздохнул и уронил бумаги на стол. Никакие добавления отчет не спасут. Он встретил взгляд Келсо, и несколько секунд оба молчали, потом Кук проговорил:

— Что произошло?

— Заело револьвер, — ровным тоном ответил Келсо.

— Знаю, долбаный револьвер заело! Мы его проверили. Я говорю о налете. Ты говорил, что фургон будут брать на другой стороне.

Келсо наклонился и оперся локтями на стол, лицо выдало волнение.

— Я получил такие данные, Фрэнк.

— Кто твой осведомитель? Как его имя?

— Он не осведомитель. Просто трепач. Он не знает, что я коп.

— Ты понимаешь, как это выглядит со стороны? Предоставление ложных данных.

Келсо одеревенел от поднимающейся злобы.

— Главный мне уже дважды выговаривал за это сегодня утром, — продолжал Кук. — Один коп убит — и притом водитель, — два бандита схвачены, и все. Остальные смылись.

— Но я дал вам имена...

— Да, и четверых мы задержали. Загвоздка в том, что никто из них ничего не говорит.

— Манчелло задержали?

— Задержали. И адвокат освободит его через пять минут, как узнает о задержании.

— Разве вы не уличили его?

— В чем? У него алиби, как и в прошлый раз. Догадываешься, какое? — Кук с сомнением покачал головой. — Правильно. Был в такси, вез пассажиров. Снова два свидетеля. Мы держим его противозаконно.

— А тот бандит, что стрелял? Он заговорит, чтобы смягчить приговор.

— Ты шутишь? Ему положено пожизненное. Автоматически. Никакие разговоры не помогут. Более того, жизнь может стать для него очень неприятной, если он заговорит.

— О, господи!

— Да, господи. Тебе придется назвать еще несколько имен. Например, кто рассказал тебе про налет за туннелем.

— Это подставит меня.

— Не обязательно. Все равно, похоже, ты будешь заниматься другими делами.

Келсо откинулся на стуле:

— Вы меня выводите? — Не веря, он покачал головой. Потратить столько времени, чтобы быть принятым в лондонское уголовное братство! Многие принимали его за кратковременного гастролера, наводчика, пособника. Ничего серьезного, просто фраер, порученец. Если бы они узнали его истинное лицо, то его туловище без рук, ног и головы бросили бы в Темзу. Или вместо этого скормили бы свиньям.

Тон Кука изменился, инспектор словно извинялся:

— Слушай, Джим, ты хорошо поработал в последние полгода, но использование тебя в таких делах подходит к концу. Ты долгое время провел среди уголовников, понимаешь, и я думаю, твое везение кончается.

— Но вы не поэтому хотите меня вывести, правда?

Кук взял сигарету из начатой пачки на столе, прикурил и протянул пачку Келсо. Тот покачал головой.

Инспектор выдохнул облако дыма:

— Я только что смотрел твое досье, Джим. Читается не очень хорошо.

Келсо неловко заерзал.

— О, ты неплохо справлялся, — ободрил его начальник. — По сути дела, твоя работа среди уголовников была блестящей, лучше не бывает. Но, думаю, ты сам понимаешь, о чем я говорю.

— Лучше рассказать.

— Верно. Некоторые дела последних лет пошли из рук вон плохо, когда в них начал участвовать ты.

— Продолжай, Фрэнк. Тебе не в чем меня упрекнуть.

— Ладно, ладно. Никто тебя не упрекает. Я просто перечислю некоторые факты. Четыре месяца назад налет на ювелирный магазин в Хаттон-Гардене. Ты навел нас точно, как вчера. Но машина, на которой вы преследовали грабителей, врезалась в автобусную остановку, убив человека.

— Ради Бога, за рулем был не я.

— Я и не говорю, что ты. Слушай дальше.

Келсо потянулся к сигаретам на столе и сунул одну в рот, забыв зажечь.

— За несколько месяцев до того — дело в скобяной лавке. Мы занялись ворами на электропогрузчике, вывозящими барахло на грузовике фирмы. Ты с двумя детективами был на крыше. Сержант Аллан провалился через стеклянную крышу и сломал позвоночник.

Келсо протестующе открыл рот, но Кук поднял руку:

— Знаю — не твоя вина. Конечно, не твоя, никто и не говорит.

Келсо стал искать спички.

— Потом была ночь в Ноттинг-Хилл-Гейте.

Келсо бросил свои поиски:

— Ну, давай, Фрэнк...

— Все, что от тебя требовалось — следить за подозрительными типами, входящими в дом напротив. Что произошло? Дом, где сидели ты и Джордж Феннер, загорелся. Это читалось бы как дерьмовая комедия, если бы дело не было так серьезно, Феннер получил ожоги третьей степени по всему телу. Он бы умер, если бы ты его не вытащил.

— Я по-прежнему думаю, что за нами следили. Кто-то преднамеренно устроил пожар.

— Если бы так, мы бы потом обнаружили какое-нибудь свидетельство поджога. В квартирах внизу жило несколько человек. Они могли задохнуться в дыму.

Келсо вынул изо рта незажженную сигарету:

— К чему ты ведешь, Фрэнк?

Кук пропустил мимо ушей нарушение субординации в тоне младшего по должности.

— Я мог бы перечислить еще много инцидентов с того времени, как ты поступил на работу. И потом, дело с твоей девушкой...

Келсо отвел глаза. Он нашел спички и закурил.

— Вот что я хочу сказать: у тебя дурная репутация, Джим. Ты приносишь несчастье. Я хочу видеть моих людей единой командой, а ты, честно сказать, не очень в нее вписываешься. Ты думаешь, почему, черт возьми, тебя послали тайным агентом? Люди немного опасаются тебя, Джим. Так получается, что тебе лучше работать в одиночку. Ты одиночка, ты не вписываешься в коллектив.

— Тогда зачем снимать меня с тайной агентуры?

— Я не говорил, что собираюсь это делать.

Келсо взглянул озадаченно.

— Отдел наркотиков слабоват. Ты переходишь туда.

— Какого черта, что я понимаю...

— Не спорь, сынок. Все, ты переходишь. Я уже говорил с их начальником, он с радостью тебя возьмет. С понедельника ты в их команде. Желаю удачи.

Келсо понимал, что сказать больше нечего. Решение принято, и оно окончательное. Он подошел к двери и обернулся, когда Кук сказал:

— Джим, дай имя твоего осведомителя Мак-Дермотту. Тебе оно больше не пригодится.

Келсо вышел и тихо закрыл за собой дверь.

Кук откинулся в кресле. Он не любил терять хороших людей, но выбора не было: другие не хотели с ним работать. Конечно, их можно заставить, но это принесет только трудности и обиды. А инспектору хотелось иметь крепко спаянный коллектив, без щелей и зазоринок. Забавно, что он не объяснил это Келсо — не было нужды. Оба понимали, что к чему.

Никто не хотел работать с Ионой.

3

Он шел по покрытому галькой пляжу, засунув руки в карманы черной штормовки, подняв воротник, чтобы укрыть шею от мартовского ветра, несущего с собой сырость Северного моря. Ему нравилось скольжение гальки под ногами; камешки сначала поддавались, но потом твердо сопротивлялись весу. Звук был, как от марша отдаленной армии.

Справа виднелись темные приземистые силуэты рыбацких построек, теперь покинутых, и только тяжелый запах дневного улова пристал к пропитанным морем доскам. Луна виднелась на четверть, и звезды сверкающим веером испещряли небо, прокалывая темноту на каждом дюйме, не признавая ее господства. Келсо утешало, что темные набухшие тучи, собравшиеся над городом днем и угрожавшие в конце концов пролиться несколькими футами осадков и сокрушить все внизу, ушли грозить кому-то другому. Он посмотрел на небо, ища самолет, чей гул пробивался сквозь шум набегавших на берег волн. А-10 летел низко, пронзая прожекторами ночь, красные огни контрастировали с серебряными мерцающими точками звезд. Самолет направлялся к берегу, к базе НАТО в нескольких милях дальше; днем другие самолеты исцарапали небо длинными инверсионными следами. Обычно они летали попарно, словно американские летчики боялись блуждать в британском небе поодиночке. Движущиеся огни прогремели мимо; странное хвостовое оперение не было видно в темноте, но Келсо угадал его расположение. Вскоре самолет исчез, спустившись ниже; дома на скале за маленьким приморским городком скрыли остаток его глиссады. Келсо поежился и оглядел береговую линию.

Вдоль берега в обоих направлениях виднелись другие огни, но эти вытянулись цепочкой — одинокие огоньки рыбаков, готовых страдать от ночного холода ради хорошего утреннего улова. Их ночная деятельность удивила Келсо, когда три недели назад он прибыл в Эдлтон, но постепенно он привык к обычаям местной рыбацкой общины. Он чуть не споткнулся о тугую стальную проволоку, которой пользовались рыбаки, чтобы вытягивать лодки на берег; другие, подобным же образом уже вытащенные лодки, лежали вокруг, как выбросившиеся на берег киты, осевшие и бесполезные без воды... Келсо прошел к бегущей вдоль моря узкой бетонной дорожке. Он задержался у невысокой дамбы, на мгновение присел и, прикрыв огонь рукой от ветра, закурил, потом затянулся и бросил спичку за спину, на гальку. Над ним на бетонном постаменте вырисовывался спасательный бот, готовый и рвущийся броситься в море.

Это был хороший городишко. Местные жители готовились к раннему избавлению покупателей от их денег и благодарили Лоувстофт и Грейт-Ярмут, два больших дачных поселка дальше по побережью, за то, что получают главную прибыль от отпускников. Было тихо — после восьми часов вечера три человека на главной улице уже составляют толпу, — так тихо, что Келсо подумал: зря он теряет здесь время. Никаких наркотиков сюда не переправляли, вряд ли здешняя молодежь занималась наркотиками. Инцидент месячной давности, наверное, был причудой или просто кто-то не слишком удачно пошутил. Шутка не заслуживала длительного расследования с засылкой агента. За три недели он ничего не обнаружил.

Келсо шел по узкой полосе, ограниченной тесно сгрудившимися домами с одной стороны и дамбой с другой. Окна дружелюбно светились, усиливая ощущение его одиночества, настойчиво напоминая, что он здесь чужой и, хуже того, — суется не в свое дело.

Мимо рука об руку шла немолодая пара, их взаимное чувство слегка задело и Келсо, когда они пожелали ему доброго вечера. Он догадался, что пара из отеля впереди, вышла подышать морским воздухом, перед тем как пораньше лечь. Возможно, морской воздух освежал их брак. Если они женаты. Женщина хихикнула, как школьница, когда мужчина что-то шепнул ей, и Келсо подумал, не о нем ли шутят. Легко стать параноиком, когда предоставлен самому себе. И еще легче, когда происходит нечто такое, чего ты не в состоянии объяснить.

Он прошел мимо отеля, фасад которого заливали огни. Открытый на обозрение через стеклянную стену ресторан был почти пуст, посетители образовали отдельные островки, связь между которыми ограничивалась случайными косыми взглядами; только официантки пробивали их изоляцию. Летняя торговая пора все это изменит.

Впереди оставалось не так много огней. В темноте стояла крошечная вышка береговой охраны, а за ней виднелось забавное сооружение, в котором светились все окошки, напоминавшее по форме ветряную мельницу, только без крыльев. За ним оставался лишь покрытый грязью путь, ведущий к другому странному зданию — круглой крепости, оставшейся еще с наполеоновских войн, тоже чье-то жилье. Старая защитная башня Мартелло с обеих сторон выходила к воде, поскольку параллельно морю текла широкая река — ее устье находилось в нескольких милях дальше, а сама река расширялась в естественную укрытую бухту, где вдавалась в берег и решительно прорезала путь через болота к менее топкой территории. Высокие берега с обеих сторон пытались удержать реку в русле, но залитые поля за ними свидетельствовали о скромном успехе.

Земля, на которой стоял Келсо, некогда была выходом в естественную бухту, но нанесенный за века ил перегородил проход, и, в конце концов, когда почва затвердела, ее стали использовать крестьяне. Теперь лодкам, пришвартовавшимся в глубоко вдавшейся в берег бухте, приходилось плыть вдоль береговой линии и проходить через устье, избегая коварных песчаных берегов вокруг, а потом лавировать назад по более спокойной воде. Для двух больших рыбацких лодок, слишком больших, чтобы вытащить их на берег, был построен маленький причал. Келсо мог различить их массивные очертания среди более изящных парусных лодок и моторных баркасов, покачивающихся на ласковых волнах.

В последние два дня он говорил с одним-двумя рыбаками, тщательно избегая упоминания про инцидент, месяц назад приведший в ужас городских обывателей, и обсуждая только природные ресурсы этого района и питающихся падалью птиц, ждущих своего улова. Рыбаки соответствовали своему образу и были грубоваты, но довольно дружелюбны, находя про себя что-то забавное в его вопросах. Они привыкли к орнитологам, посещающим места паломничества редких птиц, и если Келсо казался не совсем похожим на виденных ими раньше птичников, то не подавали виду. Было явно неуместно спрашивать их о движении речных судов или, тем более, задавать вопрос о том, не замечали ли они проплывавших через устье незнакомых лодок. Но, казалось, у него впереди куча времени, и он непременно направит свои беседы в это интересующее его русло.

Келсо затянулся окурком сигареты, потом бросил его и растоптал. Не было смысла снова злиться, но и трудно сдержать обиду. Его не могли уволить — он был хорошим копом, — но послали туда, где, полагали, от него будет меньше вреда. Очевидно, его репутация последовала за ним и в отдел наркотиков: теперь он временно работал на Суффолкское отделение полиции, прикреплен к отряду по борьбе с наркотиками в Лоувстофте. Прекрасное решение для его босса в Лондоне — послать его в помощь деревенщине, поделиться с ними своим невезением. Кук и его коллега в отделе наркотиков общались и, вероятно, не без дружелюбия. Кук хотел на время удалить Келсо из Скотланд-Ярда, подальше от все возраставшей враждебности к нему, дать ей возможность утихнуть. Инспектор Уэйкрайт из отдела наркотиков удовлетворил это его желание. Келсо гадал, сколько бутылок стоило это Куку.

И все же в деле, которым он занялся, был некоторый смысл. Береговая линия с ее обширным галечным пляжем, болотами и естественными бухтами идеально подходила для определенного вида преступной деятельности. В морском порту Гарвич таможня и налоговая служба были сверхбдительны, но вряд ли можно было так же внимательно следить за всем побережьем. В старые времена такие области как Девон и Корнуолл славились контрабандой и пиратством. Теперь главным товаром незаконной торговли стали наркотики, поскольку с тех пор, как Испания закрутила гайки, перевалочным пунктом для них стала Британия. Альгарв располагался недалеко от производителей конопли и гашиша в Северной Африке и на Ближнем Востоке и был естественным торговым центром, где заключались сделки на миллионы фунтов. Оттуда товар поступал в Британию, а потом дальше, в такие страны как Голландия, Бельгия, Скандинавия и Америка. Власти подозревали, что этот участок побережья используется контрабандистами, но пока что сколько-нибудь значительный улов, подтверждающий их подозрения, даже не намечался.

Сам причал был здесь невелик и больше напоминал мол, но здесь хватило бы места двум дрифтерам разгрузиться прямо на грузовики. Сейчас рыбацкие лодки, молча и нахохлившись, рвались на швартовах в ожидании предрассветья, поры, когда их существование наполнится жизнью. Келсо отвернулся. Холодный бриз вызвал жгучее желание тепла, темная пустота ночи усиливала потребность в человеческой компании, а бурчание в желудке требовало принять чего-нибудь внутрь.

Его легендой были орнитологические исследования, работа по заказу некоего лондонского общества охраны природы. Труд, который он якобы должен был написать (и который мог превратиться в иллюстрированную книгу, как он рассказывал местным жителям, если у них хватало интереса спросить), касался возрастающего загрязнения воды в восточной Англии, что угрожало многим видам диких птиц, обитавших на болотах и в лесах заповедника. Легенда казалась разумной, она давала хороший повод свободно бродить по берегу и разговаривать с людьми. Но хотя Келсо вопреки своей натуре старался быть общительным с местными жителями, особенно со сверстниками и молодежью, он так ни с кем и не подружился. Пока никто даже не упомянул о том, что случилось в доме у Присов.

Всего месяц назад соседи, встревоженные странными криками из дома, вызвали к Присам полицию. Когда местный полисмен прибыл туда — ранним вечером, — то с удивлением увидел младшего из Присов, одиннадцатилетнего мальчика, который стоял на подоконнике верхнего этажа, раскинув руки, словно собирался нырнуть в сад внизу. Констебль окликнул мальчика, и тот сказал, что собирается пролететь над городом, что и попытался сделать.

К счастью, дом был невысок, и сад состоял по большей части из мягких клумб. Мальчик только вывихнул плечо и растянул лодыжку.

Когда констебль Шерман опустился на колени у скорчившегося от боли мальчика, его отвлекли крики из дома. К тому времени в сад подошли несколько соседей, и полицейский, велев вызвать скорую помощь, с двумя из них вошел в дом. Мать мальчика они нашли забившейся под кухонный стол, она руками закрывала лицо, словно боялась увидеть что-то. Они осторожно попытались вытащить ее, но женщина так яростно сопротивлялась, что трое мужчин испугались. Когда они пытались оторвать ее руки от лица, она дико кричала. Полисмен оставил двоих с ней, а сам пошел искать ее мужа и обнаружил его в комнате. Сидя в кресле, Прис указывал на стену и улыбался. Шерман обернулся, но не увидел на стене ничего, кроме обоев в цветочек. Хозяин оживленно кивал головой, хотя движения его были замедленными, как во сне. Констебль пробовал заговорить с ним, но не добился в ответ ничего, кроме тихого монотонного мычания. Заметив расширенные зрачки и очевидную невменяемость Приса, Шерман начал что-то понимать. Мальчик, его отец и мать находились в трансе. Они были или загипнотизированы, или... в состоянии наркотического опьянения. Накачаны. Неудачный опыт для мальчика и его матери и вроде бы неплохой для отца.

Крики с кухни заставили констебля броситься обратно в прихожую. Один из соседей с ошеломленной физиономией лежал на полу, другой только что появился в дверях. Забившаяся под стол женщина убежала.

Полицейский бросился к задней двери и только успел увидеть, как миссис Прис бежит через огороды. Он знал о мостике через ручей, отделявший окраину города от открытых болот, и догадался, что женщина направляется туда. Но он ошибся. Она нырнула в ручей.

К счастью, глубина там была лишь несколько футов, но женщина словно решила оставаться под водой. Констеблю и двум соседям понадобилось по крайней мере пять минут, чтобы вытащить ее, визжащую, из ручья.

Семью Присов немедленно отправили в больницу, где догадка констебля подтвердилась. Все трое галлюцинировали, и анализ мочи выявил в организме следы диэтиламида лизергиновой кислоты. Через несколько часов эффект постепенно пропал — видимо, доза была невелика или ЛСД был каким-то образом разбавлен. Но мать получила ментальный удар, и, хотя после двух недель в больнице оправилась, ее участковый врач продолжал усиленно наблюдать за ней.

Так что же произошло? Как тихое семейство, жившее в этом городке всю жизнь, не причиняя никому беспокойства, не замеченное ни в каких скандалах или спорах, вдруг оказалось замешано в истории с употреблением наркотиков? Тем более, что ЛСД — самый опасный их вид. Муж, работавший на местной верфи, был известен пристрастием выпить по вечерам, но в пределах своего заработка. Остальное свободное время он проводил на огороде со своими овощами. Мать была тихой женщиной, работала в пекарне неполный рабочий день, и ее представление о добром вечере ограничивалось общением с телевизором, горячим чайником на камине да коробкой печенья на коленях. Сын не вызывал проблем. Неприметный в школе, он здорово помогал отцу на огороде. После собеседования со всеми ними — прошло несколько дней, прежде чем удалось добиться чего-то осмысленного от женщины — Лейстонский отдел полиции пришел к выводу, что это было случайное отравление и семейство Присов не могло принимать наркотики. У них был обычный вечер после трудового вторника — мальчик пошел встречать отца с верфи, они вернулись домой, поужинали и уселись смотреть телевизор. Через час мальчик начал бегать по комнате, смеясь и крича, что он ничего не весит, что он легкий, как перышко; мать спряталась в кухне, вопя, что стены сжимаются вокруг нее, а отец уставился на ослепительный неоновый свет на обоях. Кроме анальгина полиция не нашла в доме никаких пилюль или таблеток. Никаких порошков, никаких шприцев. Как семейство получило в организм лизергиновую кислоту, оставалось загадкой. Обратились в Лоувстофтский отдел наркотиков, но тамошние сотрудники тоже были в недоумении. Они не знали наркотических сообществ в этом районе, но надеялись, что инцидент может вывести на таковое. К сожалению, их группа по борьбе с наркотиками была так перегружена, что они не могли позволить себе выделить людей на возможно бесплодное расследование. Они попросили помощи, и из самого Скотланд-Ярда прислали сотрудника, имевшего большой опыт в агентурной работе и умевшего входить в контакт с самыми отвратительными слоями общества. Келсо, пообщайся с подонками. Потрать на это время, торопиться некуда. Может быть, ничего и нет, но поройся; может что-нибудь и подвернется. Если повезет. И ухмылка.

Он закурил другую сигарету.

Келсо не славился удачливостью.

Он отвернулся от бухты и пошел назад, к городу. Сквозь кроссовки сочилась вода, носки промокли, большой палец на левой ноге онемел. Так всегда случалось при ходьбе. Плохое кровообращение. Ощутив крепкий бриз, Келсо огляделся.

Забравшись на насыпь у дальнего конца болота, отделявшую город от реки, он несколько дней наблюдал за домом Присов. Берег пирамидой поднимался из воды и почти так же круто спускался к болоту с другой стороны. Он был насыпан искусственно и предназначался сдерживать разливы, когда из устья в десяти милях ниже к реке приливало море. Болото пересекало несколько каналов — Дренаж на случай, когда река все же выходила из берегов. Один такой канал шел вдоль огородов, которые примыкали к домам на окраине городка. Жена Приса, бедная корова, утонула бы, если бы ее не вытащили. В мощный бинокль — естественный помощник орнитолога — Келсо смотрел, как Прис вскапывает свой участок. Прис работал один, его сын все еще лежал в больнице с вывихнутым плечом, и Келсо не заметил ничего подозрительного. Обычно Прис работал до наступления сумерек, иногда прерываясь поболтать с соседями. Свой инструмент он прятал в маленькой будке на участке и возвращался домой. Как-то ночью Келсо с фонариком осмотрел будку, но ничего не нашел, кроме ржавого и затупившегося садово-огородного инвентаря. Вечером Прис сидел дома. Даже выпивка была забыта.

Но, может быть, ночью он менялся. Может быть, он снова ощутил тягу к наркотику. У Келсо были веские причины — и оправдание — посетить это место.

Огни города манили его назад, и он покинул берег, соскользнув по бетонному спуску к автостоянке. В сезон ею пользовались туристы, но сейчас она была пуста. На главную улицу вел удобный короткий путь, но ночью он казался обрывом в большую темную яму. Настойчивый шум набегавших на берег волн приглушался дамбой и бетонным откосом, но бриз преодолевал барьер и достигал середины темной арены. Гравий под ногами Келсо хрустел не так приятно, как на пляже, он был слишком плотный и забит грязью. Келсо по диагонали через автостоянку срезал угол; руки засунуты в карманы куртки, сигарета в углу рта, плечи ссутулены, голова наклонена, словно он рассматривает землю под ногами. Его шаги замедлились, и он остановился. Вынув изо рта сигарету, детектив поднял голову и огляделся.

Ничего кроме черных теней. Огни впереди, звезды вверху, между ними — темнота. Потянув носом, он оглянулся назад. Никого. Но он чувствовал запах, этот слабый, знакомый аромат. Знакомый, потому что он уже приходил раньше, иногда во сне, иногда наяву. Ускользающий, но иногда сильный. Келсо был ребенком, когда впервые ощутил этот странный запах, и тогда он показался просто неприятным; теперь же Келсо научился бояться его. Это был запах блевотины. Блевотины и крови. И разложения.

Келсо ощутил дрожь, его глаза впивались в темноту, стремясь увидеть, что кроется за ней. Одна тень темнее других? Что-то двинулось, и его взгляд приковало к этому движению. Но нет — подойдя ближе, он не заметил ничего, никакого живого существа. И запах тоже исчез.

Келсо отвернулся, спину сжало холодом. Он пошел прочь, но не побежал. Однако его шаги были скоры.

Он ушел с автостоянки, радуясь скромному свечению уличных огней, и оглянулся через плечо. Стоянка была пуста. Но темнота могла скрывать сотни демонов.

4

Этот паб напоминал декорацию для вестерна. Длинная стойка бара занимала почти всю длину зала, на грубой деревянной стойке выделялись черные пивные краны — настоящие пивные краны, — и на каждом была отмечена крепость данного сорта местного пива. Дощатые стены первоначально гармонировали с непокрытым краской дощатым полом, но грубые башмаки удалили с него всяческий блеск, который, возможно, когда-то был. Посреди пола стояла угольная печь, ее труба поднималась к потолку, потом изгибалась, тянулась вдоль всего помещения и исчезала во внешней стене, подчеркивая уникальный ковбойский колорит маленького английского паба, хотя два элемента до определенной степени портили впечатление: дюжина горшков на потолке — необычная добавка к декорации, если не сказать больше, — да игровой автомат у входа с двойными дверьми. Даже большинство посетителей, наряди их в соответствующие костюмы, своим грубым видом вполне сошли бы за работников какого-нибудь ранчо. Это касалось и женщин.

На секунду-две Келсо зажмурился от дыма, но скрыл свою реакцию, отвернувшись, чтобы притворить за собой двери. Головы повернулись в его направлении, и несколько кивнули в знак приветствия. Он обследовал четыре питейных заведения в городишке, но вскоре понял, что только в этом можно получить какую-то полезную информацию, поскольку здешние посетители были так или иначе связаны с морем — здесь собирались местные рыбаки и работники верфи. Сюда также приходили юнцы, которые могли поддаться искушению покурить травку и прочее, а кто еще мог снабжать город наркотой?

Келсо прошел к стойке и примостился меж двух внушительного вида личностей, следя, чтобы не толкнуть их под локоть и не расплескать пиво. Бармен, увидев его еще у дверей, уже ждал заказа — приятное отличие от лондонских пабов.

— Как дела сегодня? — Голос бармена имел протяжный местный акцент, не без корнуоллского налета, но мягче, не такой грубый.

— Неплохо. Впрочем, весь день слышались какие-то удары вдали. Это распугивает птиц.

— Наверное, уничтожают бомбы. Вам как всегда?

Келсо кивнул. «Как всегда» бил самым крепким из местных напитков. Чувствовалось какое-то умиротворение в атмосфере паба и обществе за кружками эля.

Бармен наполнил пинтовую кружку, поставил перед Келсо и, отсчитав сдачу, сказал:

— Их уже несколько лет уничтожают.

— Ведь после стольких лет не могло много остаться?

Келсо сделал большой жадный глоток.

— Не стоит так думать. Говорят, после войны остались сотни мин. Покрылись илом, заржавели. Хуже, когда их сносит к устью. Там всегда что-нибудь находят. Впрочем, теперь опасность не такая большая, так что можете не беспокоиться.

Ободряюще улыбнувшись, бармен пошел обслужить кого-то еще.

Келсо взял вторую кружку пива и почувствовал, как нервы успокаиваются. Было хорошо оказаться в светлом и теплом пабе после странного случая на автостоянке. Впрочем, возможно, не такого уж и странного — он не впервые испытал это чувство. Темная жидкость была неплоха, и Келсо ощущал ее успокаивающее влияние. Он рассеянно повернул голову, ища какое-нибудь знакомое лицо.

В баре было несколько таких лиц; с некоторыми он раньше разговаривал. Его внимание привлек человек у игрового автомата. Келсо снова взялся за свое пиво, отхлебнул и стал смотреть в спину этому человеку, ожидая, когда тот обернется. Ему показалось, что с этим рыбаком они разговаривали несколько дней назад на склоне дамбы. Это был то ли двоюродный, то ли троюродный брат владельца дрифтера, пришвартованного в естественной бухте. Рыболовство, в основном, было семейным бизнесом, и на большинстве лодок работали члены одного клана.

Келсо наблюдал, как он свирепо ударил ладонью по автомату и бросил в прорезь новую монету. Детектив быстро огляделся и заметил на столике у дверей одинокий, наполовину выпитый бокал пива. За маленьким столиком никто не сидел. Келсо рассеянно перешел туда, вытянул примостившийся меж ножек низкий табурет и закурил.

Через несколько минут на сиденье напротив плюхнулась фигура, и Келсо понял, что угадал правильно.

— Привет, — сказал он, молодой рыбак удивленно посмотрел на него.

Это был парень лет двадцати пяти, крепкого сложения, с черными вьющимися волосами и такой же густой черной вьющейся бородой. Борода была короче волос, но не намного.

— На днях мы разговаривали, — сказал Келсо, заметив замешательство в его глазах. — Внизу, у дамбы. Помнишь?

— Что? А, да. Наблюдатель за птицами, что-то вроде, да? — Он потянулся к своему пиву и тремя звучными глотками осушил свою кружку, потом поставил ее на стол и глазами обежал паб. Парень казался растерянным. Или, возможно, нервничал.

— Еще одну? — сказал Келсо.

— А? А, да. С удовольствием.

Келсо взял кружку и пошел назад к стойке, чувствуя спиной взгляд рыбака. Он вернулся с двумя полными до краев кружками.

— Я тогда не разобрал, как тебя зовут, — сказал бородач, потянувшись к предложенному элю.

— Джим Келли.

— И ты пишешь книгу или что-то в этом роде. — Суффолкский акцент слышался еще сильнее, чем у бармена.

— Верно. Насчет птичьего заповедника в этих краях.

— А, да. Здесь много птиц.

Беседа замолкла, так как оба припали к своему элю. Келсо тайком рассматривал собеседника через край кружки. Он вытер губы тыльной стороной ладони.

— Я тоже не разобрал твое имя.

— Тревик. Энди.

— Похоже, у тебя был тяжелый день.

— Почему ты так решил? — резко спросил Тревик.

Келсо пожал плечами:

— У тебя усталый вид, вот и все.

— И у тебя был бы такой же, проторчи ты в море с утра.

— Усталый? Да я бы просто умер.

Тревик пробурчал что-то невразумительное.

— Однако, — не обращая внимания, продолжил Келсо, — здесь не так уж много мест, куда можно пойти ночью, а?

— Думаешь? — Бородач выдавил улыбку. — Да здесь куча таких мест, нужно только знать.

— Я здесь третью неделю, и пока ничего не увидел в этом городишке. Маленький кинотеатр и пабы — вот и все. А где же вся жизнь?

— Все зависит от того, с кем ты водишься. Где-нибудь обязательно собираются.

— Да? Похоже, придется с кем-нибудь познакомиться. Чтобы можно было выпить по ночам.

— И не только выпить.

Чувства Келсо моментально обострились:

— Не только? А что еще?

Тревик усмехнулся. Если бы не почерневший зуб, у него было бы красивое лицо.

— Можно перепихнуться с кем-нибудь.

Он громко расхохотался, и Келсо заставил себя присоединиться.

— Ты этого можешь иметь через край, — сказал детектив.

— Не могу. И досыта не могу. — Тревик снова громко расхохотался, но быстро затих, когда двери распахнулись. Келсо заметил в глазах бородача опаску, но она тут же исчезла, когда в паб вошли две хихикающие девицы.

— Нет, в Лондоне есть кое-что еще, чем заняться. Понимаешь, о чем я говорю?

— А, в задницу Лондон. Думаешь, все там, но ты удивишься, парень. Здесь в окрестностях много чего есть.

Келсо ощутил, что что-то нащупал, но решил не торопить удачу. Это всегда было самое тонкое — точно определить, когда надавить, а когда отступить.

— Если решишь мне показать, я всегда рядом. У меня тут много работы.

— Смотреть птиц. Забавная работенка для парня.

— Да, мне и самому так кажется. Хотя лучше, чем вкалывать ради заработка. — Келсо улыбнулся, но на лице Тревика веселья не было. Оно выразило враждебность.

Ах, дерьмо, подумал Келсо, все испортил.

— И много тебе платят за такую работу? — спросил Тревик.

— Не много. Но хватает, чтобы протянуть.

— Сколько примерно?

Келсо закашлялся и отхлебнул пива. Тревик ждал, его глаза не отрывались от собеседника.

— Ну, для начала около трех сотен. Потом процент с выручки от продажи книги, если она выйдет.

Тревик насмешливо расхохотался, откинувшись к стене:

— Три сотни? Да мне этого не хватит на папиросы, парень. Мне нужно...

Открылись двери, его голова дернулась по направлению к ним, и на этот раз, когда он увидел вошедшего человека, тревога не покинула его глаз.

Поднося к губам бокал, Келсо посмотрел на вход. Если вошедший и знал Тревика, то ничем этого не выдал; он прошел к стойке, расталкивая толпу и не глядя по сторонам.

Глаза бородача следили за ним.

— Что с тобой?

Тревик словно не слышал. Он медленно взял свое пиво и сделал долгий большой глоток. Потом взглянул на Келсо:

— Что?

— Я спросил: что с тобой? Ты вроде побледнел.

— Нет, нет, все в порядке. Пора идти, вот и все.

— В другую компанию?

— Нет. Завтра рано вставать. Нужно поспать.

— Еще пива перед уходом?

— Нет. И все равно теперь мой черед ставить. Угощу в следующий раз.

Он соскользнул со скамьи у стены, застегивая куртку, и, не сказав больше ни слова, открыл створку двери, шагнув в ночь.

«Счастливо!» — проговорил про себя Келсо, подняв бокал в насмешливом салюте. Он пересел на освободившееся место и рассеянно оглядел паб: человек, так встревоживший Тревика, с бокалом то ли джина, то ли водки в руке одиноко стоял у стойки. На мгновение их глаза встретились, но незнакомец отвел взгляд, словно созерцая толпу вокруг. Его волосы были коротко подстрижены, гладко облегая череп, черты выражали суровость к тем, кто не имел отношения к жизни на открытом воздухе. На нем была кожаная куртка до бедер, а когда он поднял свой бокал, Келсо заметил, что на правой руке незнакомца не хватает пальца.

Келсо подумал, не излишне ли он подозрителен, придавая такое значение приходу этого человека. Может быть, Тревику в самом деле было нужно выспаться. Человек у стойки не делал никаких попыток поскорее закончить со своей выпивкой и теперь повернулся к Келсо спиной. Детектив ждал, не пойдет ли он вслед за молодым бородачом.

Прошло минут десять, и Келсо решил, что ошибся. Беспалый заказал еще выпивки и присоединился к беседе у стойки. Подавив зевок, детектив осушил свой бокал. Он чувствовал усталость. Дым в пабе и крепкий эль в желудке — утомительное сочетание для человека, проведшего день, бродя вдоль моря и глотая полными легкими резкий морской воздух. И скука бессмысленной командировки не улучшала положения.

Он поднялся со своего места и прошел к дверям, поглядывая на человека у стойки — не вызовет ли его уход какой-либо реакции. Но тот был поглощен историей, которую рассказывал кто-то из сидящих рядом. Келсо вышел из паба, и холод набросился на него, словно давно ждал новой жертвы.

Позади, в пабе, человек в кожаной куртке смотрел в длинное зеркало напротив стойки, как двери закрылись.

Келсо шел по тихой главной улице, двигаясь к другому концу городка, где располагался его фургончик. Стоянка трейлеров располагалась на окраине, так как местный муниципалитет следил, чтобы ничто не нарушило очарования их морского курорта, большая часть территории которого была защищена положением о неприкасаемой заповедной зоне. Стоянка примостилась позади домов на самом краю городка, и большинство фургончиков было свободно, сезон отпусков еще не начался. Келсо нанял автоприцеп на неопределенное время, сказав заведующему, который не часто там появлялся, что все зависит от того, сколько времени займет работа над книгой. Вагончик был маленьким, но не без удобств — в прошлых операциях Келсо сталкивался с гораздо худшими условиями жизни. Здесь было все, чтобы сделать жизнь сносной. Выделенный на расследование бюджет не позволял излишеств, а уединенность и полное самообслуживание явно давали больше свободы.

Завтра придется составить отчет о своих достижениях (или отсутствии таковых) для штаб-квартиры в Лоувстофте, и перед Келсо стояла дилемма: информировать или нет начальство, что это задание — совершенно пустая трата времени. Все свидетельствовало о том, что в данном районе нет никакой организации, которая занималась бы наркотиками, но было тяжелое предчувствие, что... И он решил положиться на иррациональные инстинкты, так как в прошлом они оправдывали себя, а в этих местах было что-то тревожное. Возможно, городок казался слишком тихим, окрестности слишком спокойными. Во многих отношениях это место идеально подходило для многих видов контрабанды, и то, что пока не найдено никаких свидетельств, лишь возбуждало дух недоверия, столь свойственного его натуре. Подозрения вызывались тем, что не найдено ничего подозрительного.

Темнота сомкнулась вокруг Келсо, когда он свернул с главной улицы в узкие переулки. Вскоре исчезло даже сопровождавшее его приветливое свечение из окон.

Он вошел на стоянку трейлеров. Их было здесь около двадцати, и, насколько Келсо знал, заняты были лишь два. Его «дом» располагался у заднего края, упираясь в кусты, отделявшие стоянку от пустыря. Келсо слышал, как на гальку накатывают волны, чувствовал ветер, обдувающий землю между стоянкой и морем и свирепо бьющийся о хрупкие рамы. Он подошел к своему временному пристанищу, предвкушая хороший крепкий кофе и мягкую теплую постель. Он слишком устал, чтобы есть. Роясь в кармане в поисках ключа, Келсо услышал внутри фургончика какое-то движение. Но это мог быть свистящий в конструкциях ветер.

Но, осторожно вставив в скважину ключ, Келсо обнаружил, что дверь не заперта.

5

Шаги бородатого парня были быстры, он почти бежал, то и дело оглядываясь через плечо. Теперь, на окраине города, ему следовало свернуть вправо, чтобы добраться до маленького домика с террасой, где Тревик снимал комнатку наверху, но на углу кто-то поджидал его. Когда парень был в десяти ярдах, темная фигура шагнула на свет.

Тревик замер, во рту пересохло, выпитый эль тяжело плескался в желудке. Быстрые шаги за спиной подтвердили опасение, что за ним следили.

Человек впереди молча приблизился, и Тревик стал отодвигаться в сторону с дороги. Он поднял руку, словно это могло остановить подходившего, но бесполезно. Теперь он разглядел того, кто ждал его снаружи паба, кто преследовал его, чтобы выскочить, как фазан из кустов.

— Погоди! Слушай... — Тревик знал, что слова не помогут.

— Тебя предупреждали, Энди.

Голос человека был тихим, почти сочувственным.

Тревик повернулся и побежал, чуть не споткнувшись о поребрик на другой стороне узкой дорожки, и нырнул в темный переулок, опираясь рукой о кирпичную стену. Сзади эхом отдавались шаги, и с его губ сорвался сжатый всхлип. Тревик свернул в боковую улицу, зная, что у него один путь — прочь из города, в темноту, в болота.

Слева, как широкая черная яма, открылась автостоянка; за дамбой о берег били волны. Под ногами захрустел гравий, тело взмокло от пота. В панике оглянувшись через плечо, Тревик увидел, что двое все еще гонятся за ним ровной, неторопливой рысцой, словно зная, что он не ускользнет, что ему некуда бежать.

Тревик миновал автостоянку, впереди не оставалось ничего, кроме тьмы и звезд. Если добраться до болот, у него было бы преимущество, поскольку он знал тамошние тропы, а преследователи — нет. Ноги заскользили, Тревик упал и покатился, пытаясь ухватиться за землю, чтобы замедлить падение. Но руки только цеплялись за гальку, и, не понимая, что происходит, он закричал. Мягкая грязь смягчила удар, Тревик резко остановился и сел, сообразив, почему упал.

Дорога из города превратилась в приподнятую тропу вдоль берега, с одной стороны от нее были дамба и пляж, с другой — крутая насыпь. Он соскользнул с насыпи. У основания склона с этой стороны располагалась лодочная верфь, а дальше за ней — пристань в бухте. Из этой точки река уходила прямо от морского берега и вилась среди болот.

Маленькая лавина гальки сообщила Тревику, что преследователи начали спуск, он снова вскочил на ноги и побежал к лодочной верфи, надеясь запутать погоню среди хаоса моторных катеров и парусных лодок.

Двое, остановившись у подножия склона, смотрели, как он исчез в проходе между двумя рядами лодок, потом переглянулись, их глаза уже привыкли к темноте, и двинулись вслед, разделившись — один направился по тому же проходу, что и жертва, а другой — по параллельному.

У Тревика был выбор: спрятаться на самой верфи под какой-нибудь лодкой или в лодке или же бежать на болота. Он помедлил, боясь бежать в темноте из-за опасения наткнуться на что-нибудь, но еще в большей степени испытывая страх, что преследователи его догонят.

Параллельно ряду лодок шел пандус, по которому их спускали на воду. Тревик осторожно встал на него и заскользил вперед. В конце его тело полностью оторвалось от пандуса и с силой всеми костьми врезалось в землю. Он попытался подавить крик, но знал, что звук падения все равно привлечет преследователей. Онемевшими руками и ногами Тревик втащил свое тело под стапеля океанской яхты. От боли и страха на глазах выступили слезы, и чтобы заглушить возникавшие, как икота, стоны, он прикусил нижнюю губу. Уткнувшись лицом и руками в колени, чтобы своей белизной они не выдали его в темноте, Тревик свернулся в комок. Он подождал, прислушиваясь сквозь удары сердца.

Шаги приближались — не бегущие, а медленные и целенаправленные. Тревик затаил дыхание. Он приподнял голову — посмотреть лишь одним глазом, опасаясь открыть лицо. Шаги остановились, и он услышал, как ботинки ступили на металл. На несколько мгновений воцарилась тишина, и Тревику пришлось выдохнуть, чтобы перевести дыхание. Он сделал это как можно бесшумнее, а потом резко, рывком, вдохнул. Шаги возобновились. Впереди, не более чем в двух ярдах, возник темный силуэт. Тревик не мог определить, были это две пары ног или только одна. Он пытался сдержать дрожь, уверенный, что даже ее могут услышать. Ноги двинулись дальше и скрылись.

Закрыв глаза, Тревик издал еле слышный вздох облегчения. Борода и лицо промокли от слез, и он вытер их о колени.

Тут что-то уперлось ему в спину, и спокойный голос сказал:

— У!

~~

На одной из коек фургончика лежала девушка. Она приподнялась на локте и прижалась спиной к стене, словно Келсо ее разбудил. На ее лице не было удивления.

— Келли? — проговорила девушка.

— Златовласка? — спросил он.

— С темными волосами? — Она свесила ноги с койки, но продолжала сидеть. — Келли, да? Или я должна говорить Келсо. Мне хорошо тебя описали, и ты совпадаешь с описанием.

— Кто описал?

Келсо держал руку на выключателе у двери. Сама дверь оставалась открытой, давая возможность бежать, если пришелица или пришельцы поведут себя угрожающе. Девушка по внешнему виду не представляла угрозы.

— Твои друзья в центре по борьбе с наркотиками.

— Что ты несешь? — Он оторвал руку от выключателя и потянулся закрыть дверь. Его глаза не отрывались от девушки.

— И еще я говорила со старшим инспектором Бэрри из отряда наркотиков, который послал меня к твоему непосредственному начальнику инспектору Уэйнрайту. Как принято в Скотланд-Ярде, сначала они уклонялись от разговора.

Келсо вошел в трейлер и прислонился в дверях, ведущих в спальную секцию. Он включил свет, чтобы лучше рассмотреть девушку.

На ней были джинсы и темно-синий свитер с высоким воротником, рукава засучены до локтей.

Длинные русые волосы свободно падали на плечо; с другой стороны они были заправлены за ухо, словно девушка быстро откинула их, когда Келсо вошел. Ясные голубые глаза оценивали его, как и он оценивал ее.

— Я так и не понял, что ты несешь. И как ты сюда попала?

Девушка улыбнулась, и, странно, от этого ее черты стали жестче, а не наоборот.

— Дверь была не заперта.

Она потянулась к сумке, лежавшей на тумбочке у кровати. Его рука легла девушке на запястье.

— В сумке мои документы, — сказала она.

— Просто скажи.

— Элли Шепхерд. — Она попыталась высвободить руку, но Келсо только крепче сжал ее. — Я из таможенной и налоговой службы.

Он приподнял брови:

— Да?

— Да.

Она вырвала руку.

Келсо взял ее сумку и порылся в содержимом, пока не нашел, что искал. Взяв бумажник, он вопросительно посмотрел на нее.

Девушка кивнула.

Келсо открыл бумажник, быстро осмотрел его, захлопнул и сунул обратно в сумку.

— Кофе? — спросил он, положив сумку на тумбочку и отвернувшись, чтобы перейти в кухонную секцию. Девушка прошла за ним и смотрела, как он наполнил электрический чайник над компактной раковиной и поставил рядом с сушилкой для посуды.

— Ты какой любишь? — спросил Келсо, доставая кофейник.

— Крепкий. Черный.

Он улыбнулся про себя и зачерпнул растворимого кофе.

Девушка прислонилась к стене, сложив руки на груди:

— Ты не собираешься спросить, зачем я здесь?

— Полагаю, ты сама расскажешь.

Келсо обернулся к ней, и она заметила вокруг его глаз тени, не связанные с физической усталостью.

— Уже что-нибудь нащупал?

Он покачал головой:

— Сначала ты расскажи.

— Ладно, слушай. Одно время мой отдел работал в тесном контакте с военной полицией на базе НАТО в Бентуотерсе. Ты, наверное, знаешь, что в здешних местах это одно из крупнейших оборонных соединений.

— Да, А-10 я видел тут достаточно, чтобы начать третью мировую войну.

— Не настолько, но база имеет большой ударный потенциал.

— Ты сказала — оборонное соединение.

— Это одно и то же.

— Разумеется.

— На американских базах, где бы они ни располагались, всегда существуют некоторые проблемы с наркотиками. Так бывает, и виновные после тщательного, но быстрого расследования получают приговор трибунала. Конечно, за всем не уследишь. Легкие наркотики раздражают военных со времен Вьетнама. Раздражают, но не более того. То есть, так было до последнего времени.

Келсо налил в кружки кипятку, его интерес возрос.

— Так ты говоришь, на этих самолетах летают наркоманы?

Она улыбнулась, и на этот раз улыбка смягчила лицо. Это уже лучше.

— Ну, до этого не дошло. Но базы... ну, если хочешь, слишком хорошо снабжаются. Мы думаем, большая часть товара приходит из Гарвича и поступает в местные городки, где летчики и персонал часто проводят свободное время.

— Не следует ли это передать местному отряду по борьбе с наркотиками?

— Мы держим их в курсе, но сам знаешь, как они загружены. И беда в том, что зачастую они не утруждают себя сообщать нам о своих операциях. И мы лишь случайно о них узнаем.

Келсо поставил две кружки с кофе на маленький обеденный столик и кивнул на скамейку за ним. Девушка скользнула на сиденье и положила локти на стол, а Келсо через дверь кинул свою куртку на освободившуюся койку и сел на табурет напротив девушки.

— Ты не сказала, какая связь между твоим расследованием и моим.

— Она может быть.

— Но ты сказала, что у летчиков проблемы с легкими наркотиками.

— Да, в основном класса В. В эту категорию входят амфетамины и разные сочетания барбитуратов.

— У меня случай с лизергиновой кислотой. Обычное семейство — отец, мать, ребенок — все галлюцинировали под действием ЛСД.

— Да, мне говорили. И теперь я буду работать с тобой.

— Ты шутишь.

Она покачала головой:

— У меня в сумке письмо, подписанное главным инспектором Стоуном из главного управления, предписывающее тебе во всем сотрудничать со мной. Показать?

Оставив ее за столом, Келсо вернулся в спальную секцию, а девушка пригубила кофе и состроила гримасу. Он вернулся, нахмуренный, сосредоточенно изучая письмо у себя в руке.

— Твой кофе ужасный, — заметила девушка.

— Мой бюджет не позволяет лучшего, — рассеянно ответил Келсо, разворачивая письмо на столе перед собой. — Мне придется все это проверить по телефону.

— Конечно. Завтра я принесу кофе получше — наши командировочные побольше.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Ты это о чем?

— Я остаюсь.

— Здесь?

— Здесь.

— Совсем с ума сошла.

— Боже, не думала, что ты окажешься блюстителем нравов.

— Я не про то! Мне лучше работать одному, вот и все.

В его глазах девушка увидела что-то кроме раздражения. Опасение? Нет, что-то еще. В них был страх.

— Слушай, это прекрасное прикрытие, разве сам не видишь? Я твоя девушка. Приехала к тебе, пока ты работаешь над своей книгой.

— Это исключено.

Она перегнулась через стол, глядя на него:

— Почему? Потому что я женщина? Думаешь, я буду мешать?

— Дело не в том...

— Помнишь операцию «Джулия» несколько лет назад? Наркотический синдикат, взятый с поличным в Уэллсе? Двое сыщиков жили в коттедже в Бленкароне и никак не могли войти в контакт с местными жителями, пока не обнаружили, что их принимают за пару гомосексуалистов. И все быстро переменилось, когда к ним направили агента-женщину, якобы секретаршу одного из них. Нужно, чтобы напарник была женщина, как ты не понимаешь?

Он молчал.

— Значит, ты считаешь, что я недостаточно компетентна.

Он по-прежнему ничего не говорил.

— Я из отряда Браво.

Между подразделениями таможенной и налоговой службы и отрядами по борьбе с наркотиками не было большой любви — обе организации слишком стремились завоевать всю славу себе — но были две таможенные команды, которых уважали все полицейские подразделения в стране: отряд Браво и отряд Чарли.

Если девушка из отряда Браво, это свидетельствовало о ее высоком профессионализме.

— Я участвовала в операции «Мародер».

Она была компетентна. В 1979 году после восемнадцатимесячного расследования таможенная служба и гемпширская полиция захватили партию гашиша на миллион фунтов и произвели на юге двадцать три ареста.

— И я была там, когда взяли «Ведущий огонь».

Его грузом было полторы тонны гашиша на два миллиона фунтов стерлингов. Дополнительные рейды в разных районах — снова на юге — выловили гашиша еще примерно на десять миллионов фунтов.

— А когда я говорю «участвовала», я имею в виду, что действительно участвовала, а не заваривала чай и вела записи.

Он протянул ей руку:

— Ладно, ты знаешь свое дело.

— И не просто знаю.

— Я тебе верю. — Он отхлебнул кофе. — Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел сказать... — Он обвел рукой фургончик. — Это не место для женщины. Не следовало посылать...

— Ты ведь не боишься, что я соблазню тебя нет? Если да, то можешь не беспокоиться. Ты не в моем вкусе.

— Но это не значит, что ты не в моем.

Раздражение немного оставило ее:

— Ну, о себе я сама позабочусь.

— Хотел бы то же сказать о себе. Видишь, как тут тесно. Мы будем мешать друг другу.

— Постараюсь отгонять нескромные мысли.

Келсо усмехнулся, но девушка по-прежнему чувствовала его тревогу. Его что-то беспокоило, и не просто отношения между мужчиной и женщиной или между полицией и таможней. Может быть, это связано с его репутацией? Верит ли он сам, что о нем говорят? У нее не было времени много узнать про него, кроме основных сведений, полученных в Скотланд-Ярде. Она отмела все домыслы, сочтя их ерундой. Полная чепуха. Но на него они влияли? Девушка надеялась, что Келсо не приобрел невроза от того, что следовало отнести к простому невезению.

— У нас есть повод для тревоги, Келсо.

Он удивленно взглянул на нее.

— 79-й и 80-й принесли богатые уловы наркотиков. Наши совместные силы хорошо вычистили торговлю на юге Англии, но мы знаем, что товар по-прежнему поступает в страну. Мы остаемся перевалочным пунктом на пути в Штаты и Европу. Так как же он проникает?

— Все побережье Англии идеально приспособлено для этого. Он может проникать где угодно. И вероятно, проникает везде.

— Нет, восточное побережье удобнее всего. Загруженные корабельные пути, короткая переброска через Па-де-Кале, много пустынных районов для захода лодок и посадки легких самолетов.

— И много береговых патрулей.

— Но товар проходит. Пусть мы снизили поток, но это остается большой проблемой. И каждый выявленный случай говорит, что проблема только обостряется.

— Какое отношение к этому имеет мое расследование? Ты знаешь, это вроде бы глухое дело.

— Большинство наших нитей берет начало в малозначительных происшествиях: след перевозчика, информация с поп-концертов... или странное «отравление».

— Вроде того, что произошло в этом городишке? С семейством Присов?

— Именно.

— Слушай, я тоже могу тебе сказать кое-что: никто не ожидает, что из этого что-то выйдет. Меня сунули сюда, потому что у меня опыт агентурной работы, и нужно было на время удалить меня из Лондона.

Девушка задумалась, говорить ли ему, что она слышала о его репутации горевестника, и решила воздержаться. Если он захочет, то в свое время сам расскажет. А сейчас это может еще более омрачить их отношения.

— Как я сказала, малейшее происшествие, каким бы обособленным оно ни казалось, часто может вывести на нечто большее.

— Извини, я тебе не верю. Ты чего-то не договариваешь.

— Ладно, я и собираюсь. Это может не иметь отношения к твоему происшествию — скорее всего, и не имеет, — но нужно убедиться.

— Продолжай.

— Пять дней назад один А-10 с базы НАТО в Бентуотерсе утонул в Северном море.

— Я не слышал никаких сообщений.

— И не услышишь — власти молчат об этом. Официальная причина аварии — неисправность двигателя. Неофициальная — пилот спятил и направил самолет в море.

— Спятил?

— Накачался. До глюков. Словил кайф, страшный.

Келсо недоверчиво покачал головой.

— Два дня назад самолет подняли и нашли мертвого пилота, он плавал в море — видимо, выбросился, прежде чем самолет достиг воды. При вскрытии в организме нашли лизергиновую кислоту — столько, что убила бы десятерых.

Апрель 1953-го

Он растопчет долбаный приемник, если снова услышит это рычание Гая Митчелла — «На ней красные перья». Разве нет других песен, получше? Например, Фрэнк Лэйн очень неплох. А стоны старика Минни — Джонни Рея — напоминают приступ астмы. Пустили бы немного тихого пения, которое он так любит; в этом лучше всех старики Бинг и Перри. Засунув в рот сигарету, он с ворчанием оторвал кусок «Дейли Скетч», поднес бумагу к гаснущим углям камина и воспользовался огнем, чтобы закурить.

Сэмми Фиш вытянул ноги и уронил газету на пол. Он снял очки в проволочной оправе, подышал на них и рукавом протер запотевшие стекла. «Семейные любимцы». Должно быть, девять часов. Время для осмотра. К черту «Красные перья». Нужно будет как-нибудь самому послать заявку — уж он выберет что-нибудь с большим вкусом. Что-нибудь из Литы Розы.

Он встал, поскреб седую щетину на подбородке и подтянул мятые мешковатые брюки. Не понимаю, почему я должен присматривать за этими грязными маленькими ублюдками, проворчал он про себя. Вот кто они такие — настоящие маленькие ублюдки, без папаш, а некоторые даже без мамаш. Его работа — следить за титаном и выполнять всякую работу по дому, а не нянчиться с этими проклятыми ублюдками. С такой спиной ему вообще не следовало бы работать.

Фиш выругался по адресу хозяина, мистера Бейли. И его персонала. Большинство мерзавцев — лодыри. Да, сами ничего не делают для щенков, а каждый день просят что-нибудь поднять, починить, и знать ничего не хотят. А теперь напугались, а? Испугались, что муниципалитет прикроет приют. Вечером все бегут на собрание, а? Получат по заслугам, мерзавцы, если приют все же закроют. Правда, его же первого и уволят. Козлы.

Он зашаркал по кухне, сигарета не покидала его губ. Говорят, утомительная работа может тебя убить, но это все болтовня. Если бы могла, запретили бы.

Сэмми Фиш работал в приюте восемь лет, поступив сразу после войны. Безработица нынче была в порядке вещей, и он считал за удачу иметь работу; многие помоложе, только что демобилизовавшиеся, искали места. Он был хорош во время войны, когда работников не хватало, но когда бои прекратились, работодатели могли выбирать. Его призванием было быть на подхвате, а точнее, отлынивать от всяческой работы. И уж меньше всего он годился для работы в приюте по причине своей ненависти к детям. Но Фиш держал ее при себе. После войны появилось много детских домов — в них была нужда, — но теперь местные муниципалитеты пытались их контролировать, взять под свою опеку. Дом мистера Бейли мал для тридцати детей. Максимум, что он мог себе позволить — двенадцать. Сам-то викторианский дом не мал — но тридцать щенков? Это слишком. Бейли оказался в тяжелом положении.

По-прежнему ворча, Фиш взобрался по лестнице, оставляя позади себя клубы сигаретного дыма, которые рассеивались в темноте. Лучше бы им спать, твердил себе старик. Нет, для него это слишком. Старшие, небось, еще не спят и галдят. Но он не в том настроении, чтобы ночью с ними миндальничать. Если будут дурить, получат по морде. В полдесятого по радио будет Уилфрид Пикклс.

К его удивлению, все дети в первой спальне, куда он сунул голову, спали — или притворялись. В одну большую комнату набили тринадцать девочек от пяти до четырнадцати лет. Мальчишки — совершенно неуправляемая свора, визжащие иногда как чертова Мау-Мау — располагались этажом выше, рядом с яслями. Бейли думал, что рядом с малышами они не станут так шуметь. Смех! Не раз ночью Фиш слышал, как Бейли или его жена тяжело взбираются по лестнице, чтобы унять потасовки. Однако нынче там было тихо, и старик напевал, поднимаясь на третий этаж. Конечно, это оттого, что они знают: сегодня дежурит он. С ним они не шалили. Устроив несколько порок, он предупредил, что, если наябедничают мистеру Бейли, будет хуже. Фиш хихикнул, вспомнив, как схватил одного из маленьких ублюдков — дерзкого маленького гаденыша — и держал за перилами, говоря, что отпустит, если тот не будет себя вести хорошо. Забавно получилось — хотя тогда было не до веселья, потому что его чуть не хватил сердечный удар: мальчишка так орал и извивался, болтая ногами над пустотой, что он чуть не уронил бузотера. Хорошо, что Бейли с женой где-то шлялись.

Однако от того гаденыша больше не было никаких неприятностей. Фиш молча толкнул дверь в спальню старших мальчиков, надеясь, что поймает одного-двух не в постели, чтобы можно было наказать, и застонал от разочарования, увидев, что все на месте. Он постоял несколько мгновений, ожидая какого-нибудь звука, хихиканья или шепота, но услышал только мирное посапывание.

Свет в прихожей был тусклым — Бейли всегда экономил на электричестве и угле. Сквалыга, он, похоже, даже проверял счета за газ. Он бы, наверное, вообще не включал здесь освещения, если бы щенкам не приходилось ночью ходить в туалет. Фиш зашаркал по лестничной площадке, его дыхание участилось от долгого подъема. Дверь в ясли была приоткрыта — как всегда, на случай, если какой-нибудь щенок начнет ночью реветь. Там содержались десять маленьких гаденышей, мальчиков и девочек от двух до пяти лет. Хнычущие маленькие ублюдки.

Фиш замер, услышав голоса. Или только один голос? Он прислушался из-за двери.

Ребенок говорил. Один из мальчиков разговаривал сам с собой. Фиш просунул нос в дверь. Очертания кроваток еле виднелись в темноте, и голос исходил из стоящей напротив входа. Старик распахнул дверь шире, чтобы впустить больше света.

И удивился, увидев говорившего.

Мальчик сидел прямо в кроватке и шевелил пальцами ног под одеялом. Казалось, он не обращает внимания на стоящего в дверях Фиша. Крохотные ручки были сложены на коленях, голова наклонилась вперед, словно мальчик что-то рассматривает. Но хотя он говорил, беседа была односторонней, поскольку никого рядом не было.

Старик был удивлен не самим фактом — он уже привык к детским фантазиям, — но тем, что этот мальчишка, с тех пор как попал в приют, вряд ли вообще говорил с кем-либо, Фиш знал, что персонал даже сначала обеспокоился, думая, что мальчик запаздывает в развитии, но тот оказался довольно смышленым. Просто замкнутым. Нет, они употребляли другое слово. Самоуглубленным — что-то вроде этого. А теперь он вовсю говорит. Ну, он получит, если кого-нибудь разбудит.

Фиш вошел в комнату, пылая злобой, но заставив себя ступать на цыпочках. Мальчик заметил его, лишь когда на кроватку упала тень.

— Ну, маленький кошмар, в чем дело? — свирепо проговорил старик. — Давай, давай! Думаешь, так и надо в этот час ночи? Хочешь разбудить остальных?

Довольный собой, Фиш угрожающе навис над мальчиком.

— Как тебя зовут? Джимми, да? Погоди, скажу мистеру Бейли, что ты мешаешь всем спать.

Фиш потянул носом и завертел головой, принюхиваясь. Его взгляд снова упал на ребенка.

— Что, обделался?

Мальчик молчал.

— А ну, отвечай! Минуту назад вовсю болтал!

Мальчик начал сворачиваться в маленький комочек, он зажал голову меж колен, руки прижал к животу.

— Маленький гаденыш!

Фиш отвесил ему легкий подзатыльник. Он не повышал голоса, но грубость действовала. Старик схватил мальчика за плечи, поднял и повернул, чтобы посмотреть на заднюю часть ночной рубашки. Мальчик закричал, звук походил на еле слышное тявканье, но Фиш зажал ребенку рот рукой.

— Не смей шуметь, зараза!

При тусклом свете через приоткрытую дверь он проверил рубашку и к своему разочарованию не обнаружил ни сырости, ни пятен. Старик заворчал и дал мальчику упасть обратно в кроватку, но успел отвесить крепкий шлепок.

— Ложись и больше не шуми. Утром мистер Бейли тобой займется!

Мальчик залез с головой под одеяло, так что виднелся один вихор. Одеяло судорожно тряслось, словно от сдерживаемых рыданий.

Фиш еще раз осмотрел комнату: кто-то все же, наверное, навалил. Или кого-то стошнило. Странный запах. Старик зашаркал из комнаты, что-то тихо бормоча про себя. Дверь он оставил, как всегда, приоткрытой — вечно мистер Бейли выговаривает ему за невнимательность! — и воровато покрался по ступеням.

Он спустился на одну ступеньку, когда услышал сзади шлепанье босых ног. Старик полуобернулся и только успел заметить маленькую фигурку, появившуюся из тени теперь уже широко распахнутой двери. Маленькие ручки — сильные ручки — толкнули его, и он кубарем полетел вперед, ступени летели навстречу.

Фиш скатился по лестнице и, будь его члены помоложе, мог бы выжить. Но на повороте лестницы голова налетела на стену, и шея хрустнула, как тронутый морозом сучок, очки в проволочной оправе соскочили с носа и повисли, зацепившись за ухо.

В последний момент перед роковым ударом, пока сознание еще не покинуло его, он успел заметить площадку наверху лестницы. Но там было пусто. Совсем пусто.

6

Келсо пил вторую чашку кофе. Он отодвинул льняную занавеску. Снаружи стоял ясный день — заявка, что весна наконец наступила. Келсо смотрел, как по переулку между трейлеров тащится Элли Шепхерд, двумя руками прижимая к себе набитую хозяйственную сумку. Ее темные волосы были повязаны ярким красно-белым шарфом, узел свешивался на шею. Джинсы прикрывала видавшая лучшие дни желто-коричневая непромокаемая куртка. Поймав его взгляд в окне, девушка сверкнула улыбкой. Явное улучшение.

Он открыл дверь, и она внесла с собой запах свежего морского воздуха.

— Я не слышал, как ты ушла, — сказал Келсо.

— Да, не хотела тебя беспокоить. Ты храпел, как свинья. — Она плюхнула сумку на коврик и начала разгружать. — Утром я осмотрела твой буфет. Ты кто? Борец с чревоугодием? Ты ненавидишь еду?

— Хм, я и не заметил, что все кончилось. Обычно я каждую неделю пополняю запасы.

— Наверное, еще немного, и ты бы умер с голоду. Хочешь позавтракать?

— Я только что закончил.

— Кофе? — она скорчила гримасу. — Так ты никогда не вырастешь в большого мальчика.

— Я обычно не ем по утрам.

— Да, это видно. Ну, а я проголодалась — может быть, составишь компанию?

Пошуровав в шкафу рядом с раковиной, она вытащила сковородку, и вскоре аппетитный аромат жареной ветчины, приправленный запахом свежезаваренного настоящего кофе и поджаренного хлеба, поднял соки даже в пассивном по утрам желудке Келсо.

— Нормально спала? — спросил он, зевнув и поняв, что сам провел ночь не очень хорошо.

— Прекрасно. Эти койки удобнее, чем кажутся. А как твоя кушетка?

— Хорошо. Она и предназначена на такой случай.

— Ты мог занять койку надо мной. Меня бы это не потревожило.

— А меня? — пробормотал он.

— Что-что?

— Я говорю, мой храп не дал бы тебе уснуть.

Она усмехнулась:

— Может быть.

Перед Келсо легли три ломтика ветчины, зажатые между двумя поджаренными кусками хлеба.

— Я тебе говорил...

— Ерунда. Каждый может утром поесть, если сделает усилие. — Она схватила его кофейную кружку, вылила остатки в раковину и заменила их пенистым горячим кофе. Пепельница у его локтя, с вечера полная окурков, была вычищена, содержимое вытряхнуто в мусорное ведро.

— Спасибо, мамочка, — сказал Келсо, когда девушка обернулась.

— Если ты храпишь, как свинья, это не значит, что и жить нужно так же. Как бутерброд?

Чтобы ответить, он попытался проглотить, но не смог полностью освободить горло.

— Это хрюканье означает, что ничего? — спросила она.

Он кивнул и протолкнул остатки с помощью кофе, обжегшего губы.

— Как ты умудрилась не выйти замуж? — наконец удалось выговорить ему. Прошлым вечером он обратил внимание на средний палец ее левой руки.

— Откуда ты знаешь? Отсутствие кольца может входить в мою легенду. Я твоя девушка.

— А что, замужем?

Она покачала головой и присела за стол. Ее бутерброд был почти таких же размеров, что и его.

— А ты как умудрился?

Снова в его глазах мелькнула тревога, но тут же исчезла.

— Это заметно? — спросил он, и девушка ощутила его сознательное стремление расслабиться.

— Что? Что не женат? Да, это заметно. Но мне вкратце рассказали о тебе.

Келсо нахмурился.

— И что тебе еще рассказали?

— О, только в общих чертах биографию. Ты хороший агент.

— И больше ничего?

— А есть еще что-то?

Он уставился в свою кружку:

— Нет. Ничего важного.

Несколько мгновений Элли рассматривала его, вгрызшись в свой бутерброд, и, проглотив, сказала:

— Ладно, что у нас на сегодня?

Келсо сложил руки на столе:

— Ну, как я уже говорил вечером, пока я на нуле. Городишко тихий, дружелюбный, не заметно никакой криминальной активности.

— Милое местечко. Я прошлась утром за покупками. Кстати, все это за мой счет — как я сказала, наши суточные более реалистичны, чем ваши.

— Другой бы спорил. Так вот, река течет параллельно морскому берегу на протяжении миль семи, прежде чем повернуть. Расстояние от реки до моря — не более двухсот ярдов. Идеально, чтобы проводить лодки через канал и потом вглубь суши. Идеально для провоза контрабанды или чего угодно, если бы за каждой лодкой не следила береговая охрана. Все подозрительное немедленно досматривается.

— А разве нельзя разгружаться на пляже, а потом переносить груз к реке?

— Нельзя. Увидят. Даже ночью слишком рискованно.

— А кто плавает по реке?

— В основном прогулочные катера. Там, где река отворачивает от моря, бухтой пользуется пара рыбацких дрифтеров — они слишком велики, чтобы их вытаскивать на берег.

— А они разве не могут перевозить наркотики?

Келсо покачал головой:

— Навряд ли. Их досматривали, даже обыскивали. Все, что они возят — это рыба. Вчера вечером произошло нечто необычное, впрочем, оно может ничего не значить.

— Необычное?

— Да, странное. Ничего особенного, просто маленький инцидент в местном пабе. — Келсо вкратце рассказал о встрече с молодым бородатым рыбаком и его спешном уходе при появлении человека в кожаной куртке. — Да, наверное, ничего особенного, но это единственный интересный случай, что я заметил с самого прибытия сюда.

— И как он выглядел, этот тип?

— Не похож на местных. Кажется, ему было бы приятнее пить в Грин-Гейте или в Бентал-Грине. Да — на правой руке у него не хватает мизинца.

Элли до ушей вгрызлась в свой бутерброд, ни кивнула, давая знак продолжать.

— Вот и все, больше ничего. Тревик вылетел из паба, а я подождал, не последует ли кто-нибудь за ним. Но этот тип остался. Продолжал пить.

Девушка задумалась, отложив свой завтрак, потом проговорила:

— Не густо для трехнедельной работы, а?

— Я докладывал об этом в моих еженедельных отчетах. Копаться в этом захолустье — не моя идея.

— Извини, я не собиралась критиковать.

Он достал сигарету и закурил. Потом, словно вспомнив, протянул пачку ей. Элли покачала головой.

— Забавно, — проговорил Келсо, выпуская дым. — Я чувствую, что что-то происходит. Можешь назвать это интуицией, предчувствием — как хочешь. Место как будто бы слишком благопристойное, слишком спокойное. Но должно быть какое-то объяснение, что случилось с семьей Присов.

— И с американским пилотом.

— Ты действительно думаешь, что тут есть связь?

— В обоих случаях замешан ЛСД, и в обоих жертвы непохожи на наркоманов. Тут задумаешься, а? Конечно, твой случай — не единственный, который мы отслеживаем. Можешь представить, какой фурор он произвел! Пилот, накачавшийся наркотиком во время полета — это не просто замять. Командующему базой придется дать немало объяснений.

— И не удивительно. Как могли допустить к полетам наркомана? И как я понял, А-10 нес оружие?

— Они не говорят.

— Да уж я думаю.

— Что касается пилота, он, очевидно, не был замечен в употреблении наркотиков. Теперь всю его биографию прочесывают мелким гребешком.

— Поздновато.

— Они могут откопать что-нибудь полезное.

— Я так и не понимаю, как он взлетел, если был под кайфом.

— То-то и оно: не был. Он вел себя совершенно нормально. Если бы он принял порошок или жидкость через рот, эффект наступил бы через час. Инъекция непосредственно в кровь действует много быстрее. А при той огромной дозе, что он принял, реакция наступила мгновенно.

— Значит, укололся в воздухе.

— Значит, так.

— Боже, хорошо еще, что он решил нырнуть в море.

— В этом все сходятся. Но как бы то ни было, официально мы не ведем расследования. Мы вообще принимаем в этом участие только потому, что мой отдел пробовали задействовать в поисках легких наркотиков на базе. Думаю, министерство обороны хотело бы держать все под своим надзором. В действительности мы только бегаем вокруг да около, стараясь никому не наступить на мозоль.

— Понятно.

Келсо задумчиво смотрел, как Элли пьет кофе.

— Ты собирался рассказать мне, что у нас намечено на сегодня, — напомнила она.

— Я думал, можно опять ткнуться к Тревику. Может быть, стоит познакомиться с ним поближе.

— Хорошо, я пойду с тобой.

— Ну, а сначала я должен побродить по болотам — просто чтобы оправдать свою легенду. Я хочу пройтись вдоль берега реки и взглянуть на тамошние окрестности. Ведь если наркотики завозят вверх по реке — уж Бог знает, каким образом — то где-то их выгружают. Имело бы смысл осмотреть подходящие места.

— Река тянется на мили, ведь так?

— Да, но чем дальше от моря, тем она уже. Думаю, мы можем сосредоточиться на более широкой части, посмотрим, что найдем. Первые пару недель здесь я провел, лазая вдоль берега в поисках укромных уголков, и пришел к заключению, что, если перевозка идет, товар должен выгружаться выше по реке — побережье слишком открыто.

— Ладно, давай начнем.

Элли собрала тарелки и кружки и свалила их в раковину.

— Я, хм, хотел бы сначала позвонить, — сказал Келсо.

Она обернулась и улыбнулась ему:

— Ты знаешь, они этого не сделают.

Он вскинул брови:

— Чего?

— Не дадут мне отстать от тебя. Боюсь, ты от меня не отвяжешься.

«Посмотрим», — подумал он, а вслух сказал:

— Я должен проверить все, что ты мне рассказала.

— Хм-м-м, — промычала она.

— Это не займет много времени.

Келсо взглянул на погоду за окном и надел легкую, до пояса куртку.

— Эй, — позвала его Элли.

Он обернулся в дверях.

— Ты сегодня собираешься побриться?

Келсо пощупал подбородок и ощутил жесткую щетину.

— Разве уже воскресенье?

И, закрыв дверь трейлера, насвистывая, направился к выходу со стоянки.

~~

Услышав ругательства, он оглянулся и увидел, что девушка скользит по заросшему травой склону насыпи. Келсо стоял и смотрел, как Элли шлепнулась вниз. Она взглянула снизу на его довольную ухмылку и нахмурилась.

— Тебе повезло, что свалилась не на другую сторону, — крикнул он. — А то угодила бы в реку.

— Какого черта они сделали дорожку в десяти футах над землей?

Она полезла наверх, но высокие сапоги, купленные в городе по совету Келсо, завязли в болотистой почве.

— Эта насыпь — дамба против наводнений. С другой стороны река всего в шести футах ниже, и когда она разливается, насыпь не дает ей перелиться.

— Судя по этим болотам, это не всегда удается — там ни одного сухого участка на полмили вокруг.

— Да нет, есть. Просто ты выбрала не самый лучший участок, чтобы упасть.

— Угу, это утешает.

Кое-как выбравшись из грязи, Элли вылезла на склон. К несчастью, один сапог остался внизу, завязнув в сочащейся жиже.

— Эти каналы поперек болота забирают основную воду, — сказал Келсо, глядя на отдаленный город.

— Я очень рада, — ответила Элли, больше занятая своими усилиями вытащить свой сапог, чем этими рассуждениями. В конце концов она его все же вытянула и, надев на ногу, стала взбираться по склону.

Келсо спустился подать ей руку, и последние шаги девушка сделала с его помощью. Он вздернул ее на вершину и руками крепко обхватил за плечи, чтобы она не упала на другую сторону.

Но, вдруг засомневавшись, убрал руки.

— Спасибо, — кивнула Элли.

Келсо отвернулся и указал вперед, где река изгибалась назад почти в форме буквы V.

— Я хочу пройти туда, посмотреть, что там дальше. Согласно карте, там начинаются дома — или, я бы сказал, частные владения.

Они отвернулись от реки.

— А что это высится там, где реку пересекает дорога?

— Это молтинги.

— Что?

— Мельницы для перемалывания корма для животных. Они перерабатывают кукурузу, ячмень, турнепс и прочее в корм для скота.

Несколько мгновений они молча изучали подробную карту, легкий ветерок шевелил бумагу. Келсо прав, подумала девушка. Река обеспечивает идеальную дорогу от моря в глубь суши. Путь уединенный, не очень оживленный, но и не слишком пустынный, чтобы привлечь внимание к отдельной лодке. Единственный недостаток — устье просматривается, вход и выход лодки будет замечен, а любое подозрение приведет к обыску. Элли знала, что за нелегальными иммигрантами и не прошедшими карантина животными вдоль побережья всегда велось бдительное наблюдение, а с тех пор, как власти в Испании и Португалии крепко взялись за борьбу с контрабандой наркотиков, сделав Британию слишком популярной для их переправы, наблюдение за всеми судами стало еще внимательнее.

— Не возражаешь, если мы присядем? — спросила она.

— Конечно. Я должен был предупредить, что прогулка будет нелегкой.

Он сложил карту и сел на дорожке, свесив ноги со склона к реке. Девушка села рядом и смотрела на вялое течение, наслаждаясь солнцем, тепло лучей которого, умеренное легким апрельским ветерком, падало на ее лицо. Мимо проплыли два лебедя.

— Что сказал твой босс по телефону? — вдруг спросила она.

Келсо пожал плечами:

— Велел, невзирая на боль в животе, продолжать работу.

Элли рассмеялась.

— Еще сказал, что ты знаешь дело. Профессионал.

— Да.

На дальней стороне реки против течения ровно поднималась маленькая моторка, шум ее двигателя еле доносился через широкую протоку.

— Сказал, что твои друзья хотели наводнить весь район сыщиками.

— Чрезмерная реакция, вот и все. Потом они и сами поняли, что от этого будет больше вреда. И это испортило бы тебе все дело.

— Вот они и прислали взамен тебя.

— Я — это все, что позволил бы твой департамент.

Они помолчали. Девушка наконец-то отошла от тяжелого похода, в который он ее впутал, а он отошел от своего раздражения. Наконец Келсо сказал:

— Что тебя толкнуло войти в эту игру, Элли?

— В таможенную и налоговую службу?

— В расследование дел с наркотиками.

— Мне не нравится, что они делают с людьми.

— Даже марихуана?

Она посмотрела ему в лицо, потом перевела взгляд на реку.

— О многой дряни говорят, как она безвредна.

— Ну, не знаю. Даже мы в полиции немного цинично смотрим на законы против нее. Если подумать, они жестковаты.

— Если подумать, что она действует не хуже умеренной выпивки?

— Некоторые говорят, что гораздо лучше. Дети видят, что со старшими делает пьянство, и им это не нравится. Успокойся, не волнуйся. По крайней мере, марихуана успокаивает людей, делает их дружелюбными. Знаешь, сегодня ее курят предположительно более двухсот миллионов человек, в том числе религиозные и медицинские группы. Все они не могут заблуждаться.

— И сколько из них потом перейдут к более сильным средствам? Каждый сотый? Или тысячный? Даже один на миллион — слишком много!

— Ну, ну, продолжай.

— Я серьезно. Это благодушие по отношению к так называемым легким наркотикам меня заводит. Больше вреда и смертей причиняется именно барбитуратами и амфетаминами, чем героином и прочими сильными наркотиками.

— Да, меня тоже учили.

— Тогда ты должен знать, как вовлекаются дети. Они видят, как родители принимают таблетки — от головной боли, от бессонницы, для похудения, — и сами пробуют. Слышал когда-нибудь о «наркотическом салате»?

Он покачал головой, удивленный ее злостью.

— Дети крадут из дома всякие таблетки, какие могут найти, и смешивают с тем, что притащат друзья. Цель — растворить и проглотить полученную смесь. Представляешь, что может вызвать комбинация некоторых таблеток? В Штатах матери суют детям в школьный завтрак витамины, некоторые даже посыпают бутерброды пенициллином, чтобы уничтожить микробов. Следующий шаг для детей — травка, может быть, соломка — или какое еще название они придумают отраве, чтобы звучало поласковей, не так страшно. Когда от этих препаратов кайф уже не приходит из-за привыкания — организм научился сопротивляться, — они переходят к кое-чему посильнее. Кокаину, опиуму, героину. Или синтетическому суррогату вроде физентона. А может быть, ЛСД и ТГК. В зависимости от того, что могут себе позволить. И, заметь, нынче на улицах героин дешевле, чем конопля. А если денег нет, находятся криминальные пути их добывания.

— Но ты так говоришь, будто сама никогда не принимаешь от головной боли аспирин, потому что этим дело не ограничится. Потом потребуется две таблетки. Потом, возможно, три.

— Мы говорим о детях, для которых умеренность не простое понятие. Я согласна: если бы все были трезвы и благоразумны, марихуана не вызывала бы проблем. Но не многие люди — не многие взрослые, не говоря уж о подростках — столь разумны. Теперь считают, что гашиш может сохраняться в организме в течение недель после курения.

— Но запрет наркотика не сделает ли его еще более заманчивым?

Элли застонала:

— Опять этот «запретный плод»!

— Тем не менее, это правда.

— Конечно, правда. Но, может быть, простой контроль с нашей стороны недостаточен. Слушай, а если закон вдруг скажет: пожалуйста, насилуйте, — думаешь, новизна скоро исчезнет? Господи, Келсо, ты же полицейский и знаешь, как тонок барьер между цивилизацией и скотством!

— Мы говорим только о курении травки.

— Но это заведет дальше.

— Это ты ведешь дальше.

— Но нельзя серому пятну размазаться за края.

Келсо поднял руки:

— Ладно, сдаюсь — с оговорками. Я только хочу отметить, с какими преступниками закон мне предписывает бороться.

Девушка, казалось, успокоилась.

— Извини, я не хотела читать тебе лекцию. Просто я видела, что творят наркотики.

Голос Келсо смягчился:

— Я тоже, Элли.

— С кем-нибудь, кого ты знал, кто был тебе близок?

— Нет, пожалуй, нет.

— А я, когда училась в университете, жила в одной комнате с девушкой. Мы дружили. Она была просто блеск, из тех сводящих с ума людей, которым ничего не надо вдалбливать. Если ей что-нибудь рассказывали или она читала что-нибудь, это впитывалось в ум, готовый использовать полученные знания моментально, как только понадобится. Она была младше меня — действительно, вундеркинд. Ее отец держал бакалейную лавку в Саттоне и очень гордился своей девочкой. Я приезжала к ним на выходные, и он не переставал говорить о своей Джинни, о том, как гордится ее успехами. Каждый раз, когда она выходила из комнаты, он улыбался до ушей и рассказывал, какая она чудо. И она действительно была чудо, он не хвастал попусту. И вот в конце семестра нам предстояли экзамены. Я беспокоилась, а Джинни только смеялась. Мы пошли на одну из вечеринок перед каникулами — это я убедила ее пойти, ей все эти йеху казались глуповатыми. Они курили травку, кто-то употреблял кокаин, «одалживая» у своих богатых родителей, другие принимали какие-то «колеса». И много пили. Один идиот пришел с «колесами» и никому не сказал, что это. Многие-то знали, но не мы с Джинни, мы были наивны в этих вещах. И он убедил Джинни попробовать. Я ее отговаривала, но она, видимо, считала, что не должна спасовать. А это оказалось ЛСД. И одна вшивая таблетка убила ее. Всего одна.

Элли смотрела не на Келсо, а назад, на реку, откуда они пришли.

— Действие таблетки вызвало у нее такой ужас, что она зашлась в истерике. И умерла от асфиксии — ей парализовало дыхание.

Келсо было нечего сказать. Ему показалось, что Элли плачет, но когда она обернулась, в ее глазах была только злость.

— Тебе, наверное, приходилось читать отчеты о злоупотреблении наркотиками. Ты должен знать вред, который они причиняют, особенно молодым. Как же ты можешь быть таким благодушным!

— Я не благодушен, Элли. Но я скорее счел бы преступником врача, чем дурачков, которым не хватает соображения ограничиться курением травки дома. Ирония в том, что эти курящие студенты собираются стать адвокатами, прокурорами, а некоторые судьями. И вот тогда законы изменятся.

— Может быть, ты и прав. Надеюсь, что нет, но может быть.

— И из-за той подруги ты пошла в таможенную службу?

— Нет, тогда я не имела с таможней ничего общего. А после окончания университета это показалось интересной работой, но в сыске я стала участвовать позже. Они там наблюдают за своими работниками, у кого способность к сыску. И, наверное, у меня нашли. Чем больше я узнавала, как порочна и отвратительна контрабанда — не только наркотиков — тем больше мне хотелось внести свой вклад в то, чтобы раздавить ее. Конечно, это никогда не получится, но по крайней мере мы хоть как-то контролируем ситуацию. И от вас не получаем большой помощи.

Келсо улыбнулся. Соперничество между таможенной и налоговой службой с одной стороны и полицией с другой было печально известно и часто служило источником неприятностей в обеих организациях. Он слышал немало историй о таможенных служащих, арестованных полицией, и о полицейских тайных агентах, выслеженных таможенной службой.

— Может быть, в данном случае мы наладим действительное сотрудничество? — сказала Элли и удивилась, увидев, как улыбка Келсо погасла.

— Пошли, что ли?

Он встал, и она тоже поднялась на ноги.

Они шли молча, и Элли обидела его внезапная отчужденность. Не считает ли он ее просто балластом, обузой? Или он верит в свою репутацию? Что ж, ладно, пусть будет так, как он хочет.

Девушка рассмеялась, когда Келсо, поскользнувшись, покатился с насыпи в мягкую жижу внизу.

~~

Уже далеко за полдень Элли почувствовала, что взмокла. И дело было не в погоде, поскольку дул прохладный ветерок, а в утомительном пути, которым Келсо вел ее. И еще она проголодалась.

— Эй, — окликнула она. — Ты когда-нибудь ешь?

Они шли узкой тропинкой через пустыри, выходившие к городу. Келсо обернулся, и девушка заметила его удивление.

— Извини, — сказал он, когда она приблизилась. — Я забыл о еде.

— И желудок не напомнил?

— Устала?

— Мой дух силен.

Келсо усмехнулся.

— Теперь будет легче. Скоро вернемся. Я приготовлю что-нибудь, пока ты примешь душ.

— О, нет! Если отсутствие пищи тебя не волнует, мне даже не хочется думать, на что похожа твоя стряпня. Сама приготовлю.

— Другой бы спорил...

Они продолжили путь. Теперь Элли не отставала, зная, что цель близка.

— Насчет реки ты прав, — сказала она чуть погодя. — Это естественно.

— Да, но никаких признаков движения там не видно. Сколько лодок ты заметила сегодня на реке? Две, три?

— Много пришвартовано в другом месте.

— Хотя на самом деле в море выходят немногие. В основном они ходят по протоке.

— Может быть, мы зайдем куда-нибудь, где найдем их владельцев? Никогда не знаешь, у кого может быть связь с преступниками.

— Стоит попробовать. Я наведу справки через Лоувстофт. Они могут узнать.

— А не лучше обратиться к местному бобби?

— Нет, он даже не знает обо мне.

Они перешли пешеходный мостик. Внизу тихо тек неглубокий ручеек, берега заросли травой. Тропинка шла через пустырь к примыкающим к домам огородам.

Келсо кивнул на домишки из красного кирпича:

— Вон там живут Присы.

— Не совсем тот сорт людей, на кого обратишь внимание.

На другом участке поле окружала прорытая канава, и мостик через нее выходил на бегущую вокруг огородов тропинку. Они направились по ней.

— Женщина прыгнула туда, — сказал Келсо, указывая на воду.

— Ей повезло, что тут не глубоко.

— И все же пришлось потрудиться, чтобы ее вытащить. Видимо, она пыталась лечь на дно. Хотела утонуть.

Элли содрогнулась.

— Нужно найти этих ублюдков, Джим. Они причина одной смерти, они легко вызовут и другую.

— Если это одни и те же. Случай с пилотом и с этой семьей могут быть не связаны между собой.

— Да, но, похоже, у тебя то же чувство, что и у меня. Еще вчера я не была уверена — я и теперь не до конца уверена, — но откуда-то я знаю, что связь есть. Назови это опытом или женской интуицией, но я чувствую, что ЛСД из одного источника.

Келсо ничего не сказал, но он разделял ее инстинктивное чувство и полагал, что его можно объяснить. Любое необычное явление было совершенно несвойственно этой местности; два необычных происшествия сходной природы — и поневоле придешь к заключению, что между ними существует связь. И все же этой связи может не быть. Элли придвинулась к нему и взяла под руку. Он удивленно взглянул на нее, и она кивнула в сторону старика, работающего на огороде. Огородник проводил их взглядом.

— Мы считаемся влюбленной парой, помнишь? — шепнула Элли.

Они пробрались между домами прямо в город, и Келсо повел девушку к стоянке на окраине.

— Слушай, я спущусь к пристани посмотреть, не пришел ли дрифтер Тревика. Почему бы тебе не вернуться в трейлер принять душ, а потом заодно и приготовить поесть? — Он протянул ей ключ.

— Слушаюсь, хозяин.

— Я недолго. Только постараюсь договориться вместе выпить вечером, если он там.

— Только и меня возьми.

— Конечно. Мы же любовники, или нет?

Элли привстала на цыпочки и поцеловала его в кончик носа.

— Это для эффекта, — сказала она, ее глаза смеялись.

Келсо посмотрел, как девушка перешла дорогу и обернулась помахать рукой, прежде чем исчезла в одной из улиц, и, нахмурившись, пошел к пристани.

Его шаги участились, когда он увидел рыбацкую лодку. Половина улова уже была перегружена на стоящий рядом грузовик. Приблизившись, Келсо замедлил шаги, не желая выглядеть слишком озабоченным. Двое парней грузили длинные ящики, набитые треской и мелкой рыбешкой; третий, старший — толстый, обожженный солнцем мужчина с тяжелым подбородком и почти без шеи — наблюдал за погрузкой с палубы дрифтера. Он подозрительно посмотрел на Келсо.

— Хорош улов? — спросил тот.

Рыбак бросил на него короткий взгляд и заорал на грузчиков:

— Давайте, давайте, лодыри, у нас не целый день!

Даже суффолкский акцент не мог смягчить хриплого голоса. Толстяк снова с нескрываемым презрением взглянул на Келсо.

— В этих водах больше не бывает хороших уловов, мистер. Иностранцы все обчистили. Ублюдки!

Он плюнул на пристань, и плевок приземлился в нескольких футах от сапог Келсо.

— Да, паршивые воры, — согласился тот. — Энди здесь нет?

Лицо рыбака потемнело, и от сердитого взгляда грузчики задвигались еще быстрее.

— Нет, его здесь нет, засранца! Наверняка снова провел ночь на попойке. Всех нас подвел. Попадется — убью мерзавца!

Зря спросил, подумал Келсо.

— Не ты ли был с ним вчера вечером, а? — обвинил его рыбак.

— Я? Нет. Я видел его в пабе, но он рано ушел.

— Ну, в этот раз ему это так не пройдет.

С легкостью, удивительной для человека такого мощного сложения, рыбак прыгнул на пристань, приблизился к Келсо, и толстый палец пронзил воздух перед детективом:

— Если увидишь его раньше меня, как его дружок...

— Да нет, я не...

— Если увидишь, передай от меня, что я оторву ему башку, когда доберусь.

Он отвернулся, Келсо больше не интересовал его, и, схватив ящик с рыбой, швырнул его через головы двоих грузчиков на грузовик.

— Никчемный маленький ублюдок! — услышал Келсо бормотание.

Он пошел назад к главной улице, его голову занимали новые мысли. Значит, Тревик утром не вышел на работу. Вчера вечером он в спешке покинул паб, а утром не вернулся. Опять может быть ничего, а может быть что-то.

Подходя к стоянке трейлеров, Келсо гадал, не полная ли безысходность заставляет его переоценивать такое по сути дела незначительное событие. Но обнаружив лежащее на полу фургончика тело Элли, он понял, что события приняли новый оборот.

7

Быстро осмотрев девушку, Келсо нащупал под затылком растущую опухоль. Он отодвинул волосы и у корней увидел красное пятно. Удар явно нанесли тупым предметом, так как кожа была не повреждена. От прикосновения к ране Элли застонала.

— Ничего, Элли, это я, Келсо. Сейчас я положу тебя на кровать.

Он быстро пробежал пальцами по ее рукам и ногам, слегка надавливая в поисках других повреждений. Удовлетворенный тем, что ничего больше не обнаружил, Келсо перенес девушку в спальную секцию трейлера и положил на нижнюю полку. Элли снова застонала и потянулась к пульсирующему болью месту. На несколько секунд ее глаза открылись, взгляд казался мутным, потом он сфокусировался на Келсо, и девушка попыталась сесть.

— Лежи, — велел Келсо. — Я достану что-нибудь от боли.

Он вернулся в кухонную секцию и быстро осмотрелся, не спрятался ли кто там, потом полил водой чайное полотенце, отжал и вернулся к девушке, которая приподнялась на локтях. Когда он приложил мокрое полотенце к опухоли, Элли вскрикнула.

— Ложись обратно, — сказал Келсо.

— Нет... Я лучше сяду.

Она свесила ноги с койки, и он дал ей самой держать полотенце у шеи.

— Боже, — сказала Элли. — Чем это меня?

— Это я хотел спросить.

Она покачала головой и тут же пожалела об этом движении. Несколько мгновений Келсо смотрел ей в глаза.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Что?

— Скажи свое имя.

— О, гос... Я в порядке. Меня зовут Элли Шепхерд, ты Джим Келсо, по легенде Джим Келли. У меня нет сотрясения, просто тяжесть в голове.

— Помнишь, что случилось?

— Помню. — Медленным круговым движением она повернула голову и зажмурилась от боли. — Ублюдок!

— Ты видела, кто это был?

— Нет, все произошло слишком быстро. Я подошла и увидела, что дверь не заперта. Я подумала, что, может быть, это ты забыл ее запереть, когда выходил. Вошла, и все, что помню — звук, как кто-то возится сзади, а потом все померкло. Мерзавец ударил меня.

— Ты не заметила, кто это?

— Все произошло слишком быстро. Я полуобернулась, но помню лишь большую темную тень позади. У тебя есть какие-нибудь мысли?

И снова возник один из тех моментов, одно из мгновений, когда она увидела странное смятение в его глазах. Почти что подавленная паника. Потом оно прошло, и смятение заменила холодная жесткость — и ее тоже Элли начала узнавать.

— Видно, кто-то мной заинтересовался. Или это, или просто ограбление. Я на минутку осмотрю все, не пропало ли что.

— Кто мог тобой заинтересоваться? Думаешь, кто-то заподозрил, что ты работаешь на правительство?

— Возможно. Или может быть... может быть... — Он замолк, потом встал и сказал: — Похоже, крепкая выпивка тебе не повредит.

— Не повредит. Но что ты хотел сказать?

Келсо прошел в кухню, оставив за спиной вопросительный взгляд девушки. Элли видела через дверной проем, как он быстро проверяет обстановку трейлера, открывает ящики и шкафы, а порой просто разглядывает предметы, словно они могли дать ответ на вопрос, кто здесь побывал. Наконец он вернулся с бутылкой, наполовину наполненной виски, и двумя стаканами.

— Пойдет? — спросил Келсо, держа перед ней виски.

— Мне нужно немного разбавить.

Он налил две порции и вернулся в кухню добавить в один стакан воды, потом протянул его девушке и смотрел, как она пьет. Элли скорчила гримасу.

— Голова? — спросил Келсо.

— Виски, — ответила она.

Он сделал большой глоток из своего стакана, и Элли внутренне содрогнулась.

— У нас был обыск, — сказал Келсо.

Она снова легла, но ждала продолжения.

— Когда работаю по легенде, я всегда замечаю расположение вещей. Не надо натягивать волоски на закрытых дверях или рассыпать пыль в комнате, достаточно уложить определенным образом шнурок на ботинке, повесить галстук в шкафу под определенным углом. Если что-то двигали, я узнаю. Когда меня нет, я не могу коснуться чего-либо, так что это сделал пришелец.

— И что он мог найти? Твое удостоверение?

— Я никогда не бросаю его где попало.

— А что еще? Бумаги, твои отчеты?

— Я их не храню. Ему было нечего найти, но все равно ты ему помешала.

— Минуту назад ты собирался что-то сказать. Зачем бы им вламываться сюда...

Келсо сидел на табурете напротив койки и теперь наклонился ближе к девушке, опершись локтями о колени и взяв стакан двумя руками.

— Этот Тревик, он не появлялся на лодке. Его шкипер кипел от злости; похоже, у Тревика репутация разгильдяя. Вчера вечером он испугался — я почувствовал это. Испугался едва ли не за свою жизнь. И я по-прежнему убежден, что это человек в кожаной куртке так его напугал — Тревик так быстро побежал, аж ветер поднялся. Вчера я говорил тебе о том типе, что вошел в паб, как отпетый злодей. Он не из тех, кто болтается в маленьких рыбацких городках.

— Но он не вышел за Тревиком.

— Может быть, не было нужды. Он мог знать, где найти его позже. И, может быть, его больше заинтересовал я.

— Почему бы? С какой стати?

— Потому что видели, как прежде чем убежать, Тревик о чем-то долго беседовал со мной. Если Тревик кого-то обеспокоил в этих краях — какую-то организацию, — они могут заинтересоваться, что за фрукт я и о чем мы говорили с Тревиком.

— Они подумали, что ты связан с ним?

— Возможно. Во всяком случае, они захотели это выяснить.

Снова в Келсо возникла какая-то напряженность, и Элли поняла, что это вызвано ощущением: дело двинулось, другая сторона показала свое лицо, и это больше не безымянная воображаемая сила. Келсо почувствовал возбуждение от ситуации, и Элли тоже ощутила его, несмотря на пульсирующую боль в голове.

— И что теперь?

— Я продолжаю в том же духе.

— А я?

— Я хочу, чтобы ты вышла из игры.

— Ни в коем случае. Тебе от меня не избавиться.

— Элли, я думаю, это может стать действительно опасным.

— Мне не впервой.

Решительность в ее голосе сказала Келсо, что спорить бессмысленно. Позже он попытается через своего инспектора вывести девушку из операции.

— Ладно, — сказал он и, избегая ее взгляда, уткнулся в стакан.

— Мы идем в местную полицию и сообщаем о попытке ограбления? Естественное поведение в данной ситуации.

— Нет, будем помалкивать. Думаю, за нами будут наблюдать, так что напустим таинственности. Если я замешан в каких-то делишках с Тревиком, идти к мусорам — последнее дело. Поиграем, посмотрим на их реакцию.

— Рискованно, — сказала Элли, но увидев, что он снова готов наброситься, добавила: — Ладно, я шучу. — Она злорадно улыбнулась про себя, увидев его разочарование. Не давать ему ни малейшего шанса избавиться от нее!

— Почему бы тебе не отдохнуть? Я осмотрюсь кругом, нет ли хвостов.

Возражений не последовало, и Келсо догадался, что девушка была потрясена сильнее, чем признавалась. Он оставил ее и вышел наружу. Ветер был определенно холодным, и заходящее солнце не грело. Келсо прошел к блокгаузу с туалетами и душами и стал заглядывать в секции, нет ли там кого. Он обошел всю стоянку по периметру и прошел на улицу позади нее. Оттуда виднелось море, его синева потемнела от взвеси поднятых со дна осадков. Несколько человек брели по гальке, двое рыбаков терпеливо ожидали клева. Дорога, ведущая на главную улицу, была пуста, если не считать одинокого пса, вынюхивающего свой путь вдоль канавы.

Келсо вернулся на стоянку и осмотрел все двадцать фургончиков. Он знал, что, кроме его, заняты только два, остальные пусты и ждут сезона. По крайней мере, считались пустыми.

Напряжение снова сжало ему спину, и Келсо понял, что это вызвано не тем, что в любом трейлере могут скрываться внимательные, подозрительные глаза, а тем, что теперь стало ясно: события начали разворачиваться.

Он вошел в паб и оставил дверь открытой для Элли. Множество голов повернулись и с интересом следили, как она, взяв Келсо под руку, прошла с ним к стойке. По пути девушка улыбнулась одному-двум самым несдержанным из сидевших, и те осклабились в ответ, довольные ее вниманием.

— Не переигрывай, — шепнул Келсо. — А то они завалят тебя прямо за стойкой.

— Я просто стараюсь быть приветливой.

— Многие из них могут расценить это иначе. Что будешь пить?

— Ударю по виски.

Отдохнув, приняв душ и поев, Элли чувствовала себя гораздо лучше. Келсо приготовил ужин, и это оказалось не так плохо, как она ожидала. Нет, не хорошо, но не совсем плохо. Они прогулялись по берегу, прежде чем свернули в город по одной из боковых улиц, и холодный воздух выдул из головы остатки тумана. У моря было темно, почти черно, и единственный звук издавали волны, разбиваясь о берег.

— Добрый вечер, — сказал бармен, с явным одобрением рассматривая Элли. — Для вас пинту «Олда», а для дамы?

— Шотландское виски с водой.

— С содовой, — быстро вставила Элли, сверкнув бармену улыбкой.

— С содовой, так с содовой.

Он нацедил из крана пива, и когда бокал наполнился, Келсо склонился над стойкой.

— Сегодня не видел Энди? — спросил он как бы между прочим.

— Энди?

— Энди Тревика.

Бармен нахмурился:

— Сегодня его не было. Нет, не видел. — Он поставил перед Келсо кружку с темной жидкостью и доверительным тоном сказал: — И сказать по правде, никто по нему не скучает. Конечно, кроме его шкипера.

Он повернулся к Келсо спиной и подставил маленький стакан под сверкающую, как линза, бутылку виски.

— Старый Том Эдкок пару раз заходил, искал его. Кажется, очень хотел его видеть.

— Том Эдкок?

— Шкипер «Рози». Шкипер Тревика. Обзывал его так и сяк. Не вышел на работу, оставил Тома как без рук. А вам он зачем?

— Да в общем-то, просто так.

— Если позволите сказать, вам не стоит пить с такими, как он. От этого типа одни неприятности. На вашем месте я бы наблюдал за птицами, а остальное оставил в покое. Вокруг много приличных людей, зачем связываться с такими?

— С такими? Что вы хотите сказать?

— О, я не хочу говорить. Но он слишком любит весело проводить время, этот парень. Такая у него репутация.

— Почему? — стал надавливать Келсо.

— Я сказал, не хочу болтать. Но, прежде всего, он слишком много якшается с янки.

— С янки?

— Да.

Келсо бросил взгляд на Элли и увидел, что она разделяет его внезапный интерес.

— С базы? — спросил он бармена, но тот ушел обслужить другого посетителя.

Элли с трудом сдерживала возбуждение:

— Ведь ты подумал то же, что и я, правда?

Келсо полез в свою штормовку за сигаретами. Элли отказалась, и он закурил сам.

— Ну? — настаивала девушка.

Пустив долгую струю дыма, Келсо проговорил:

— Интересно, правда?

— Интересно? Ты...

Он огляделся, и, поняв намек, она сдержала голос:

— Ты искал связь.

Келсо кивнул:

— Сама подумай: пару раз я видел его здесь говорящим с американцами. Но не думал, что это так важно.

— Многие техники и обслуга с базы НАТО живут в местных домах и квартирах, на базе не хватает места для всех. Некоторые холостые живут в местных семьях или снимают квартиры сообща. Идеальные места для сборищ наркоманов.

— И Тревик мог их снабжать? Это как-то не совсем укладывается: простой рыбак — не тот человек, чтобы торговать наркотиками.

— По крайней мере, его работа предполагает ежедневный выход в море. Это дает возможность...

— Погоди. Давай отойдем от стойки.

Элли привлекала слишком много любопытных взглядов, и Келсо боялся, что их разговор подслушают. Он провел ее через толпу в тихий уголок.

— Следи за своей задницей, — предупредил он через плечо, и она обрадовалась, что к нему вернулся юмор, а то после того инцидента в фургончике детектив казался странно мрачным.

Добравшись до угла, Элли увидела всю мудрость его замечания.

— Они что, все такие озабоченные в этих краях? Никогда раньше женщину не видели?

— Нет, но ты чужая, моя радость. В этих краях такое не часто случается, — с придыханием сказал Келсо.

— У тебя ужасный акцент.

— Это от вожделения, душечка.

На мгновение повисла пауза, и он понял, что в его кривляний была доля правды. Элли была симпатичная женщина, а он уже давно... Келсо отогнал эти мысли, но заметил, что она прочла их.

— Хм, — начала она, и ее саму озадачила эта запинка. — Хм, я говорила, что Тревик мог...

— Да, он выходил в море. Но за дрифтером наблюдали. Его не раз обыскивали. Они не могли так рисковать.

— Может быть, все же стоило бы присмотреть за лодкой.

— Согласен. Попозже прогуляемся к бухте и покрутим там носом. Никогда не знаешь заранее.

Его взгляд метнулся к открывшимся дверям: вошли два краснолицых мужчины, их приветствовали остальные у стойки. Келсо разочарованно вздохнул, он все время ждал, что войдет Тревик. Или другой, Кожаная Куртка. Было бы интересно увидеть его снова.

Но никто из них не пришел в паб в тот вечер, и в пол-одиннадцатого Келсо понял, что они уже не придут.

— Нам тоже можно уйти, — сказал он Элли, которая рассматривала фотографии в рамках на стене за его спиной. Это были виды города, покрытого по крайней мере четырехфутовым слоем воды. Кое-где вдоль главной улицы виднелись маленькие лодочки, другие люди спасались из домов по деревянным мосткам. Удивительно, что многие улыбались, словно в этой эвакуации было что-то веселое. На паре фотографий были огромные белые от пены волны, бьющие по дамбе и перехлестывающие через нее.

— Видно, здесь что-то произошло, — сказала Элли. — Когда это было?

— В 1953-м, — ответил Келсо. — Офицер из береговой охраны рассказывал мне, что все восточное побережье стало жертвой шторма в Северном море. Они подсчитали, что убытков от повреждения домов и сельскохозяйственных угодий было на 50 миллионов фунтов. В те времена это была баснословная сумма.

— Наверное, я брошу мечтать о маленьком бунгало у моря.

Келсо усмехнулся:

— Не бойся, это не так часто случается.

— Достаточно одного раза за всю жизнь. — Она осушила свой стакан. — Пойдем?

Он поставил ее стакан и свою кружку на соседний столик:

— Пойдем в бухту и еще раз взглянем на дрифтер.

Элли повисла на его руке, и когда они пробивались через толпу, прижалась плотнее — не столько чтобы уберечься, сколько чтобы создать впечатление влюбленной пары. Снаружи еще больше похолодало, но она с радостью полной грудью вдохнула свежего воздуха после душной атмосферы паба. И тишина тоже освежала.

В бухте не было ни огонька, но над водой плыли звуки, свидетельствуя, что в темноте пришвартованы лодки. В свете вышедшей на четверть луны у пристани виднелись тупорылые черные силуэты рыбацких судов.

— Рискнем обыскать лодку Тревика? — спросила Элли.

Келсо покачал головой:

— Не выйдет. Нужны хотя бы фонари, да и вряд ли они оставили просто так что-нибудь незаконное. — Он поскреб свой колючий подбородок и тяжело вздохнул: — Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что мы лаем не на то дерево. Шкипер этой лодки, Эдкок, настоящий морской волк и не тот тип, чтобы заниматься контрабандой наркотиков. Спиртное, порой случайный иммигрант, но ничего другого — такого серьезного, как наркотики. Не складывается.

— Возможно, у него тяжелые времена.

— Довольно забавно, что именно так он сегодня и сказал. И все же не укладывается. И к тому же он... — Келсо поискал подходящее слово. — Черт, слишком традиционен!

— Времена меняются, Джим, или ты не заметил? Сегодня никто не кажется тем, кто он есть на деле.

Келсо резко обернулся к ней, но лунный свет не позволял рассмотреть выражение его лица.

— Давай вернемся, — сказал он и пошел от пристани.

Бросив последний взгляд на воду в бухте, Элли повернулась и пошла за ним.

Теперь для Келсо дело приняло еще более неприятный оборот: он чувствовал, что что-то пришло в движение, но не видел, что можно предпринять. Приходилось ждать действий от них — кто бы они ни были, — чтобы сделать ответный ход. Вопрос, кто они? Его трейлер обыскали, на Элли напали. Оставить это так? Он ссутулился, его настроение снова упало.

— Эй, подожди меня! — Девушка догнала его и взяла под руку. — Считается, что мы любовники, помнишь?

— Здесь никого нет, — отрезал Келсо, и она отшатнулась.

А пошел ты к черту, подумала она, отстав на два фута. Они проходили автостоянку, и Келсо почему-то оглянулся на нее, вытянув шею, словно думал, что там кто-то прячется. Элли решила не спрашивать, в чем дело, устав от резких перемен в его настроении.

Они продолжали идти, держась середины переулка, поскольку на узком тротуаре не хватало места для двоих; никто не пытался заговорить. Было темно, и единственный звук производили их шаги. Вдруг насторожившись, Келсо остановился.

Элли уставилась на него, тоже встревоженная каким-то напряжением, разлитым в воздухе. Она огляделась с чувством, что за ними следят, но в окружавшей их тьме никого не было видно.

Вдруг наверху вспыхнул яркий свет, и девушка вскрикнула.

Келсо рукой обнял Элли за плечи, оберегая, и быстро увлек от нависающих телефонных проводов. Вниз посыпались искры, но они гасли, не достигнув земли. Воздух наполнился запахом озона. Поврежденная коммутаторная коробка наверху телефонного столба последний раз вспыхнула и безжизненно погасла.

Элли дрожала, уткнувшись лицом в грудь Келсо, и осторожно взглянула вверх, только когда треск и шипение закончились.

— Боже, что это было? — сказала она, все еще прижимаясь к Келсо.

Ответа не последовало. Келсо провел ее мимо столба, держась подальше от него. Оба с опаской смотрели на коммутаторные коробки над собой и вздохнули с облегчением, когда удалились от них.

— Ты еще чувствуешь? — спросила Элли. — Воздух — он словно заряжен... ну, я не знаю — электричеством!

— Статическое электричество разряжается в атмосфере, вот и все. — Его тон был совершенно бесстрастным.

— Не уверена, что такое возможно, но если ты говоришь...

— Возможно. Пошли домой.

На этот раз Келсо держался рядом с ней, и его шаги ускорились, так что девушка трусцой едва поспевала за ним. Его шаги замедлились только у самой стоянки трейлеров; к тому времени оба запыхались. Келсо убрал руку с ее локтя, Элли увидела, что он осматривается по сторонам — нет ли кого-нибудь рядом, — и словно испытал облегчение, когда убедился, что дверь заперта. Он повернул ключ и потянулся к выключателю. Элли зажмурилась от внезапного света, а потом увидела у порога сложенный белый лист бумаги.

Не заметив его, Келсо шагнул внутрь и позвал ее, только убедившись, что там никого нет. Элли протянула ему листок. Он развернул его и, нахмурив брови, прочитал.

— Что это? — спросила она в нетерпении.

С полуулыбкой на губах, но без тени улыбки в глазах, он ответил:

— Приглашение.

8

Эшли-холл представлял собой хмурое здание из серого камня, внушительное издали, но при ближайшем рассмотрении вызывающее разочарование. Изящество протянувшихся в два ряда по фасаду высоких окон портил верхний этаж, казавшийся каким-то урезанным, непропорциональным в сравнении с остальными благородными очертаниями дома. Эффект от двух статуй у края крыши портили трубы, которые торчали грубо и прозаично, без какого-либо намека на гармонию. Дорога подходила к самому дому, и к главному входу вела сохранившая признаки прежней роскоши широкая лестница. Келсо прямо-таки чувствовал, что его старый разбитый «Форд-Эскорт», позаимствованный в Суффолкском полицейском управлении, нужно поставить где-нибудь подальше от дома, но подогнал его прямо к лестнице.

Он с облегчением вылез из машины, поскольку салон до такой степени заполнили пары бензина, что Келсо опасался внутри курить. Он поднялся по ступеням и уже потянулся к большому медному колокольчику у тяжелой дубовой двухстворчатой двери, когда она вдруг отворилась. За ней стоял худолицый человек примерно одних лет с Келсо, в сером пиджаке и темно-синем галстуке.

— Моя фамилия Келли... — начал Келсо.

— Да, мы ждали вас. Я личный секретарь сэра Энтони, Джулиан Хенсон. Будьте любезны следовать за мной. — Это была не просьба, а приказ.

К удивлению Келсо, человек в сером пиджаке вышел и закрыл за собой дверь. Он быстро и внимательно осмотрел гостя и прошел мимо него к лестнице.

— Сэр Энтони в саду, — пояснил он через плечо. Ну и чудесно, очень мне нужна ваша домашняя грязь, пробормотал про себя Келсо, заметив на Хенсоне заляпанные кроссовки и выцветшие полотняные штаны.

Вдоль дома шла широкая терраса, и вниз, в сад вели две лестницы. Келсо ненадолго задержался у одной и оглядел зеленую лужайку внизу. Голубым серебром блестела река, на фоне отражающей солнце поверхности резко выделялся темный лес. Дальше виднелись слегка холмистые, но не поднимающиеся сколь-нибудь высоко поля. Вся площадь сада с двух сторон окаймлялась квадратными живыми изгородями не менее семи футов в высоту, сама лужайка протянулась до берега реки. Широкая тропа вдоль одного края вела к зданию у кромки воды, которое с такого расстояния казалось построенным в том же стиле, что и сам Эшли-холл. Келсо догадался, что это искусная декорация, скрывающая, несомненно, эллинг для лодок. Его взгляд привлекла фигура в синем. На пятачке между домом и рекой сидел человек, перед ним стояли два белых столика, один под зонтиком.

— Мистер Келли?

Хенсон стоял у подножия лестницы, нетерпеливо глядя наверх.

— Извините.

Келсо спустился на лужайку и неторопливо последовал за человеком в сером, который уже далеко ушел вперед, направляясь к сидящей фигуре. Келсо видел, как двое быстро посовещались, потом повернули головы к нему. Сидящий, на котором, как Келсо понял, был спортивный костюм с более светлыми голубыми полосками по бокам, снова вернулся к изучению бумаг перед собой. Хенсон не спускал глаз с Келсо с мрачным выражением, словно ничего не одобрял в плетущейся к ним запыленной личности, а особенно время, которое она тратит на пересечение лужайки.

— Это мистер Келли, сэр Энтони, — проскрипел он, когда Келсо наконец приблизился.

Сэр Энтони, не отрываясь от документов, указал на стул за соседним столиком. Келсо сел и с любопытством посмотрел на хозяина. Это был маленький человечек, его внешность казалась аккуратной даже в спортивном костюме; вокруг шеи было повязано белое полотенце, концы заткнуты за вырез спереди.

— Свежего апельсинового соку мистеру Келли, Джулиан. Похоже, ему это не повредит. — Глаза по-прежнему не отрывались от бумаг.

— Спасибо, Джулиан, — сказал Келсо, когда личный секретарь налил из кувшина апельсинового сока. По стеклу звякнула льдинка. Келсо взглянул на то, что, по-видимому, являлось остатком от завтрака сэра Энтони Слодена: апельсиновая кожура, две ощипанные виноградные кисти и два нетронутых инжира. Отхлебнув сока, он снова перевел взгляд на человека за столиком и увидел перед собой два глаза-буравчика.

Черты Слодена были так же компактны, как и его фигура, пропорции нарушал только изогнувшийся, как мост, нос. Вдоль верхней губы бежали редкие черные усики, а зачесанные на макушку волосы только начинала трогать седина с висков.

— Рад, что вы приняли мое приглашение, мистер Келли.

А я рад, что побрился, подумал Келсо, испытывая неудобство под этим строгим осмотром.

— А я удивлен, что вы знаете обо мне.

— Эдлтон — очень тесная община; присутствие чужого человека всегда вызывает некоторый интерес — то есть не в сезон. Один из членов городского совета рассказал мне о вашем особенном интересе к этому району.

— Судя по вашему приглашению, вы могли бы оказать мне помощь.

— Да, возможно. — Слоден переключил внимание на своего секретаря: — Эти, кажется, в порядке, — сказал он, указывая на кипу документов перед собой.

— Вы изучили все, сэр Энтони? — с удивлением спросил Хенсон.

Слоден кивнул:

— Все до единого. Положи в свою папку, и мы их обсудим по пути. — Он взглянул на часы. — Мы уедем в пол-одиннадцатого.

И почему-то Келсо понял, что они уедут точно в пол-одиннадцатого. Маленький человечек излучал властность, эффективность и точность. Даже Хенсон рядом с ним выглядел увальнем.

Собрав бумаги, секретарь удалился. Он зашагал по лужайке, словно маршировал на параде.

— Так вот, мистер Келли, насколько я понимаю, вы изучаете птиц в этом районе.

Келсо кивнул:

— Совершенно верно.

Он полез за сигаретами и начал вытаскивать одну из пачки.

— Я бы предпочел, чтобы вы воздержались. — Это был приказ, а не рекомендация. — Я провожу очень много времени в Сити — в моем офисе — и предпочел бы вдыхать яд только когда это неизбежно.

Келсо отложил сигарету.

— Спасибо. Ваши исследования ведутся по поручению или вы ведете их по собственной инициативе?

— О да, мне поручили их провести.

— Могу я спросить, кто?

— Это одна группа защитников окружающей среды; я не думаю, что они бы хотели, чтобы я точно сказал, какая. Скорее они ждут, когда этот труд будет опубликован.

— Понятно. Эта секретность имеет какую-то определенную причину?

— О, никакой секретности. Просто лидеры и организации имеют привычку темнить, когда думают, что за ними некоторым образом наблюдают.

— Но вы не работаете на какую-нибудь левую группу, нет?

Келсо рассмеялся, но начинал чувствовать себя неуютно. Беседа быстро превращалась в допрос.

— Нет, ничего подобного. Просто люди совести, вот и все. Защитники окружающей среды, не более того.

— В таком случае, каковы их взгляды?

— Их взгляды?

— Да. Почему они заинтересовались этим районом? Что их обеспокоило?

— О, не то чтобы обеспокоило. Просто они пытаются выяснить, о чем следует беспокоиться. Их тревожит загрязнение рек и заповедников, заставляющее птиц перелетать в другие места.

— Определенно вы говорите о Норфолкских стоках, и тут я могу понять ваше беспокойство. Летом тамошние долины всегда кишат людьми, и все выделения выносит в море. Да, это огромная проблема. Но здесь Суффолк, мистер Келли, здесь совсем другая среда.

Келсо быстро соображал, желая поубедительнее представить свою легенду.

— Ну, это не совсем так; здесь сочетаются различные факторы. В этом районе базируются военно-воздушные силы, летают самолеты. Как на птиц влияет шум? Кроме того имеет место постепенная, но постоянная эрозия береговых почв, земля смывается и выносится наводнениями.

— А, да. Однако я думаю, здесь нет причины беспокоиться вашей группе. Шум аэропланов или реактивных самолетов вроде бы ни на йоту не беспокоит птичьи колонии. Что касается наводнений, которые, признаю, в прошлом бывали жестокими в этих краях, вы убедитесь, что большая часть дикой природы довольно хорошо приспособилась к данным обстоятельствам.

Слоден встал и оказался еще ниже, чем Келсо представлялось раньше.

— Пойдемте, мистер Келли, и позвольте показать вам кое-что.

Детектив последовал за ним к воде, делая большие шаги, чтобы не отстать. Казалось, в Эшли-холле все ходят с двойной скоростью.

— Прекрасное время года, не правда ли? — сказал маленький человечек. — Всюду новая жизнь, новое оживление. Ощущаешь, как все соки приходят в движение, начинают подниматься. Сама земля оживает и протягивает к небу ростки, жаждущие солнечного света. У животных новая тяга. Даже птицы теряют свою робость. Посмотрите на эту пару, мистер Келли, как они выставляют себя всему миру! — Слоден указал на двух пташек, гонявшихся за стрекозами над камышами у берега. — Трясогузки, не так ли?

— Желтые трясогузки, — подтвердил Келсо. — И они не будут так счастливы, если увидят болотного луня на том берегу.

Домашняя подготовка не пропала зря, и ему даже самому понравилось, как он говорит о пернатых.

Трясогузки над самой водой понеслись через реку и скрылись, пронзительно щебеча предупреждение другим.

— Видите, мистер Келли, — снова указал Слоден, — там, в камышах гнездится лысуха. Теперь она спряталась, увидев луня.

— Я вижу.

— Вы еще много увидите.

— Я уже увидел. Я уже три недели хожу по здешним болотам.

— Значит, вы уже видели травника, кольцевую ржанку, сорочая, чернозобика... и много других видов. И ручаюсь, даже бородатую синицу.

— И даже шилоклювку.

— Да, в самом деле редкий вид. Вы найдете их много — и много других — в моем собственном птичьем заповеднике, мистер Келли.

— В вашем собственном заповеднике?

— Да, а что? Затем я вас и пригласил. Если вы пройдете этой тропинкой вдоль реки, то выйдете в мои владения, где все заросло лесом, и там вы найдете все виды дикой фауны, не говоря уж о множестве наших пернатых друзей. Исследуйте, мистер Келли, и потом сообщите мне, если по-прежнему будете обеспокоены загрязнением и шумом в этих местах. Сообщите ваше мнение о моих медовых канюках и темных крачках. Постарайтесь найти малую качурку, которая каждый год возвращается сюда для выведения потомства. И тогда, я думаю, вы поймете всю беспочвенность своих страхов.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Не стоит благодарности. Но, пожалуйста, будьте осторожны, приближаясь к зарослям: в камышах у меня гнездится особый гость. Он хорошо спрятался, но позавчера я заметил, как он копался там. Большой крохаль, мистер Келли. Очень редкая птица для этих мест, не правда ли?

— Да, да, очень необычно. — Келсо вдруг стало очень неудобно под взглядом Слодена, и он повернулся к тропинке, которую тот указал. — Вы сказали, туда?

— Прямо вперед. Я должен ехать в Лондон. Шныряйте здесь сколько угодно, мистер Келли; я уверен, вы найдете массу интересного. — И с этими словами Слоден повернулся и затрусил к дому.

Келсо чувствовал разочарование, он ожидал от этой встречи более плодотворного исхода. Из-за предыдущего инцидента засунутая под дверь трейлера записка вчера вечером казалась приглашением в паучью сеть, но теперь, в холодном свете дня и таком естественном окружении он понял, что его воображение разогналось само по себе. Может быть, Элли, которая сейчас роется в прошлом Слодена, выкопает что-нибудь интересное. А пока он воспользуется предложением маленького человечка: пошныряет вокруг. Келсо повернулся и пошел по тропинке от лодочного эллинга к зарослям.

~~

Элли шла по пустому причалу, глядя на яхты и моторные баркасы, привязанные к буям на спокойной поверхности воды. Она уже позвонила в штаб-квартиру таможенной и налоговой службы в Лондоне и запросила сведения о сэре Энтони Слодене. Через час она снова позвонила и была обескуражена: сэр Энтони оказался уважаемой фигурой в Сити, председателем большой инвестиционной корпорации и директором пяти других компаний, занимающихся разнообразной деятельностью — от издательской до фармацевтики. Во вторую мировую войну он был полковником, дважды был награжден. После войны полезная, но не блестящая служба в Форин-оффисе в конце концов привела его в одну трастовую компанию, и, в конечном итоге, к председательству. Единственное пятно на его имени, если это можно назвать пятном — может быть, «странность» — более точное слово — заключалось в том, что титул рыцаря был получен по представлению бывшего премьер-министра, и публика восприняла это с подозрением из-за различных почестей, воздаваемых бизнесменам довольно сомнительной репутации. Однако в этом вряд ли можно было упрекнуть сэра Энтони.

В Великобритании у него было три поместья: одно в Шотландии — ни более ни менее как маленький замок, — Эшли-холл в Суффолке и домик с террасой в Вестминстере. Выходные сэр Энтони часто проводил на собственной вилле на Альгарве. В его жизни не было скандалов, разве что по поводу жены, ныне умершей, с которой он развелся семнадцать лет назад, и отца, застрелившегося из-за карточного долга, когда Энтони было всего семь лет. Теперь, в свои шестьдесят один, Слоден играл в теннис, сквош и гольф, редко употреблял крепкие напитки, не курил и регулярно устраивал различные пожертвования. Сэр Энтони Слоден занимал десять строчек в «Кто есть кто».

Так что, похоже, его приглашение было совершенно искренним. Последовательность событий заставила Элли и Келсо поверить, что оно имело особое, зловещее значение. Элли отвернулась от бухты и пошла в город. Но какой-то импульс дернул ее изменить направление и срезать угол через пустырь, чтобы еще раз взглянуть на дом Присов. Это семейство являлось ключом ко всему, в нем была изначальная причина расследования. Как эти люди стали жертвой галлюциногенного наркотика?

То, что Элли увидела, подойдя к огородам за домами, заставило ее остановиться, выпучив глаза. С приливом возбуждения она поняла, что может — только может — угадать ответ.

9

— Никто не догадался проверить их пищу. Элли смотрела на Келсо, ожидая его реакции.

Он покачал головой, словно опровергая ее версию, но это не охладило ее энтузиазма.

— Неужели не видишь: если бы кто-то из Присов умер и сделали вскрытие, я уверена, следы лизергиновой кислоты нашли бы в пищеварительном тракте.

— Но заражен был бы весь район, поскольку...

— Не обязательно. Слушай. Когда я сегодня шла через пустырь, старик — тот самый, мимо которого мы вчера прошли, — на своем огороде опускал лейку в канаву — или ручей, назови как хочешь. Я поговорила с ним, и он сказал, что огородники обычно используют эту воду для поливки.

— Но она течет с болот и должна быть соленая.

— Нет, не совсем так. Болота не все засоленные. Вот почему там такое сочетание живности, характерной для соленых и пресных болот. Морская вода проникает только в нижнюю часть. Да, там есть колонка, которой пользуются огородники, но она ближе к домам. Если огородники не хотят поливать грядки из шланга, удобнее брать воду из канавы.

— Но это не объясняет, почему больше никто не пострадал.

— Присам не повезло. Наверное, в воде, которую он зачерпнул, содержалась малая доза кислоты — может быть, еще не растворившийся кристалл. Признаю, вероятность — один шанс на миллион, но случались и более невероятные вещи.

— Ты считаешь, он полил кислотой свои овощи? — Судя по голосу, Келсо не верилось.

— Такова моя догадка. И это не так уж нелогично, правда? Если подумать.

Он уже подумал.

— Ты хочешь сказать...

Она улыбнулась, и это была та же жесткая, без теплоты улыбка:

— Да. Я предполагаю, что где-то тут фабрика по производству наркотиков.

— Но они не такие дураки, чтобы сбрасывать отходы в воду, тем более готовую кислоту.

— Конечно. Это была просто случайность, небрежность, за которую расплатились Прис, его жена и сын. Держу пари, мы узнаем, что в тот вечер они ели овощи со своего огорода.

— Это мы оставим выяснять местной полиции. — Келсо перешел из кухонной секции в жилую за своей сумкой. Порывшись в ней, он вернулся и развернул на столе подробную карту окрестностей: — Посмотрим, откуда течет этот ручей.

Элли придвинула табурет, и они вместе склонились над картой. Келсо пальцем проследил течение ручья, начиная от берега моря. Остановившись, он глубоко вздохнул:

— Там ничего нет.

— Минутку. Вот здесь впадает другой ручеек. — Она в нетерпении указала на приток, и Келсо быстро проследил его течение.

— Нет, не верится. — Он взглянул на Элли, и его глаза расширились.

— Что? — нетерпеливо спросила она.

— Видишь участок, где он протекает через лесистую местность? Эта часть — владения Слодена. Ручей течет мимо Эшли-холла.

Они молча уставились Друг на друга. Потом Элли засмеялась, а Келсо зажмурил глаза и в конце концов тоже рассмеялся.

— Думаешь, это возможно, Джим? — Элли вдруг прекратила смеяться, у нее возникли новые подозрения. — Я хочу сказать, сэр Энтони Слоден, герой войны, покровитель искусств, председатель... О, Боже! Сегодня я узнала еще кое-что: в его бизнес входит и фармацевтическая компания.

— Так что можно без особых проблем получить большое количество лактата кальция и других ингредиентов.

— О Боже, не могу поверить. Все слишком хорошо сходится.

— Нет, не совсем. Это все домыслы. Сам характер этого человека противоречит нашим подозрениям. Сэр Энтони — видная фигура в истеблишменте. У него свой птичий заповедник. Да он просто помешан на здоровье!

Их приподнятое настроение быстро пошло на убыль.

— Домыслы или нет, Джим, но они кое на кого указывают. — В тоне Элли слышалось упрямство. — Ведь так?

— Да, их стоит проверить. Пока не будем докладывать — не люблю выглядеть дураком, — но, думаю, нужно повнимательнее приглядеться к сэру Энтони. Давай завтра пройдемся вдоль ручья, посмотрим, где он протекает через его владения. Может быть, на что-нибудь и наткнемся.

— А сегодня ты не заметил ничего подозрительного?

— Ничего. Конечно, меня не приглашали пошнырять вокруг дома. И у меня сложилось впечатление, что я вроде как прошел допрос. Впрочем, может быть, я показался ему не тем типом, которому следует шнырять в его владениях — похоже, он счел меня радикалом.

— Ну, на копа ты не похож, это точно.

— Да уж.

— Ручаюсь, им это понравилось.

Келсо что-то пробурчал, и Элли не разобрала слов. Он начал рыться в карманах, ища сигареты.

— Ты слишком много куришь, — сказала она.

— Да, мамочка.

Он протянул пачку ей, но Элли покачала головой.

— Хочешь есть? — спросил Келсо.

Она кивнула:

— И пить. Мне сегодня не удалось толком пообедать. Надеюсь, тебе больше повезло.

— Гм, нет.

— Тогда дай мне привести себя в порядок, и я что-нибудь приготовлю.

— Зачем беспокоиться? Давай поедим в городе.

— Идет. И я плачу. У меня сегодня что-то вроде праздника, и вряд ли следует праздновать на средства полиции.

— Не будем отвлекаться, Элли. — Келсо принял серьезный тон. — Может быть, мы просто выдаем желаемое за действительное. У нас нет реальных улик.

— Знаю, знаю. Но согласись: с тех пор, как я здесь появилась, дела пошли живее, а?

Келсо рассмеялся:

— Да, должен признать. — Он помолчал, потом сказал: — По пути из Эшли-холла я звонил в штаб-квартиру.

— Да? — встрепенулась она.

— Элли, я снова пытался отключить тебя от расследования.

— О, господи, почему? — рассерженно спросила она. — Я некомпетентна, да? Я тебе мешаю? Какого черта, что ты им сказал?

— Неважно. Все равно они отказали. Повторили то же, что и раньше: ты хороший оперативный работник, и наши департаменты должны сотрудничать. И сказали, что мне пора повзрослеть.

— Повзрослеть?

— Я сказал, что неудобно делить фургончик с женщиной.

Она закатила глаза:

— И они сказали, что тебе пора повзрослеть?

— И извлечь из этого максимум.

Элли на мгновение вспыхнула.

— Ты доложил о нападении на меня?

— Нет.

— Но... — начала она.

Положив локти на стол, он подался вперед, тыча в нее сигаретой, словно этим мог снять все возражения:

— Если бы я сообщил об этом, они бы прислали сюда целую команду. И потихоньку все бы испортили. Ты знаешь, как они действуют, когда дело касается женщин — наших или ваших. Они выходят из себя, даже когда нападают на мужчин. Я не мог дать им шанса сорвать эту операцию. Понимаешь?

— Да, конечно. И я согласна. Так вот почему ты придумал эту глупость, что неудобно делить фургончик с женщиной?

— Я чувствовал себя идиотом.

— И не только чувствовал. Ну ладно, забудем об этом, хорошо? Я уже говорила, что ты от меня не отвяжешься, так что смирись с этим фактом. А теперь дай мне собраться, и я устрою тебе пир. Кстати, ты выглядишь не лучшим образом.

— Ты не сердишься?

Элли стояла, собираясь выйти из-за стола, и сверху посмотрела на него:

— Сержусь, но это неважно. — Она положила руки на стол. — Ты еще что-то задумал, Джим? Тебя еще что-то тревожит?

«Давай выкладывай», — подумала Элли. Ты не приносишь несчастья, это все людские выдумки.

Келсо вытащил сигарету, избегая смотреть девушке в глаза:

— Нет, ничего. Что еще?

— Хорошо.

Она отвернулась и задвинула дверь между кухонной и спальной секциями. Келсо пригладил свои густые черные волосы и прислушался к ее движениям. Лицо его было мрачно.

~~

Ресторан, на самом деле бывший частью гостиницы, располагался у тихой дороги, выходящей к шоссе на Лондон. Посетителей было мало, и атмосфера располагала к отдыху, была непринужденной — неяркое освещение, ненавязчивое обслуживание.

Элли посмотрела через стол на Келсо и улыбнулась его поглощенности огромным ромштексом на тарелке. Он сосредоточенно ел, хотя поедание мяса вряд ли требовало такого внимания и целеустремленности. Лампа на столе под красным абажуром излучала теплый свет, придавая лицу округлость и мягкость, обычно незаметные. С приглаженными волосами и единственным галстуком — Келсо признался, что когда он его покупал, узкие были в моде; потом, с появлением более широких, галстук устарел, а теперь снова вошел в моду, — он выглядел совсем не тем небритым взъерошенным типом, которого она встретила сначала. У него был нос с горбинкой, в меру твердый подбородок, почти прямые губы, но внимание Элли привлекли глаза. Они отличались глубочайшей синевой, почти черные в неярком освещении ресторана, и были одновременно мягкими и настороженными, когда прямо смотрели на нее. Темным ресницам позавидовала бы любая девушка, и только брови, острым углом изгибаясь над переносицей и опускаясь к скулам, придавали чертам жесткость, что было привлекательно, но немножко устрашающе. Потянувшись к бокалу с вином, Келсо поймал ее взгляд.

Подняв бокал, он улыбнулся, и Элли быстро взяла свой, чувствуя, что краснеет, как школьница, на этот раз от смущения, а не от злости.

— Как твой Строганов? — спокойно спросил Келсо.

— Отлично. А твой ромштекс?

— Хорошо. Я и не знал, что так проголодался.

— Мне казалось, тебе это чувство незнакомо.

Он пригубил вино, глядя на девушку через край бокала.

— Ты так и не объяснила мне, почему, — сказал он, ставя вино на стол.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Почему не замужем, — сказал Келсо, снова принимаясь за свой ромштекс.

— Ох.

— Есть какая-то причина?

— Обычная. Все жду подходящего спутника. Наверное, я слишком наивна.

— Не думаю. Ты хорошо искала?

— И не пыталась. Наверное, я слишком люблю свою работу, она занимает все время. Джим, я хочу задать тебе вопрос и буду благодарна, если ты ответишь честно.

— Положить руку на Библию?

— Побудь серьезным хоть минуту.

Он оставил свой ромштекс и положил нож и вилку.

— Давай.

Поколебавшись, Элли сказала, будто нырнула:

— Когда мне рассказали о твоей работе, я кое-что разузнала самостоятельно. О тебе.

Он снова взял нож и вилку и принялся за мясо. Но это не остановило ее:

— Один друг из полиции сказал, что у тебя странная репутация.

— Давай оставим это, Элли.

— Не сердись. Я просто хочу выяснить, не потому ли ты хочешь отстранить меня от расследования. Или просто потому что я женщина и не соответствую твоим стандартам?

— Твой друг сказал, что я приношу несчастье? Иона — так меня называют.

— Он сказал, что несколько операций, в которых ты участвовал, плохо кончились.

— Лишь несколько? Да, пожалуй, лишь несколько, но этого достаточно, чтобы люди поверили в мою способность приносить несчастье. Почему, ты думаешь, меня направили сюда? Моя последняя операция — с нападением на бронированный фургон — провалилась. Один полисмен погиб, а он был всего лишь шофером.

— Но это могла быть не твоя вина.

— Моя. Я видел стрелявшего. И мог остановить его. Но мой револьвер дал осечку. И водитель погиб.

— Но как ты можешь винить себя...

— Знаю. Виноват не я, а револьвер. Но случались и другие вещи. Это просто один пример из цепи несчастий.

— Это глупо, Джим. Думаешь, это случится снова? Тебя это тревожит?

— Почему это должно прекратиться теперь? Оно преследует меня всю жизнь.

— Ты шутишь! Не можешь же ты верить...

— Элли, я знаю, что вокруг меня что-то происходит. Что-то необъяснимое, неподвластное логике. Я просто не хочу, чтобы это касалось других.

— За всю жизнь не слышала такой самоупоенной чепухи. — Элли ощущала злость, но ее голос звучал сдержанно. — Если тебе то и дело не везет, это еще не повод, чтобы упиваться жалостью к себе и воображать, что приносишь несчастье другим.

— Я не упиваюсь жалостью к себе!

— Выслушай меня! — Она поставила бокал на стол, и несколько голов повернулись в их сторону. — Выслушай меня, — повторила Элли тише, но с тем же чувством. — Нет никакого злого рока, никакого Ионы. Люди просто выдумали это, чтобы успокоить свой умишко, это помогает им разложить все беды и несчастья по маленьким аккуратным ящичкам. Это из той же области, что проклятия и чары, ведьмы и упыри. Это не имеет ничего общего с реальностью, Джим!

— Ты не поняла. Ты не знаешь, что случалось.

— Так расскажи. Может быть, пойму что-нибудь.

Он покачал головой:

— Не думаю, что тут можно что-то понять.

Ей вдруг захотелось прикоснуться к нему, прижать его к себе и сказать, что он боится самого себя, что разрушительная часть его сознания заставляет его верить в свое проклятье. Элли взяла его за руку и увидела в его глазах замешательство. На кратчайший момент — она могла ошибиться — ей почувствовалось пожатие, словно Келсо сжал ее руку, но тут же высвободился и снова взял нож и вилку.

— Ладно, — сказала Элли, постепенно подавив эмоции. — Забудем об этом. Не хочу вмешиваться в твои выдуманные переживания. Нам нужно работать вместе, так что будем продолжать. Никаких брошюр Фрейда с моей стороны, никаких чудачеств с твоей. Только дела, забудем все личное. Тебя устраивает?

— Элли, я...

— Устраивает?

— Хорошо. — Он снова придвинул к себе тарелку, а Элли взялась за свою, сама не понимая кипевшей внутри злости. Ей не хотелось думать о его отчуждении.

Остаток ужина прошел в угрюмом молчании, если не считать нескольких формальных любезностей, и когда подали кофе, Элли уже начала жалеть о своей настойчивости в расспросах. Она не собиралась его расстраивать, не собиралась расстраивать себя. Они хорошо работали вместе и могли добиться кое-каких результатов в этом деле. И в Келсо было что-то... Она прикусила губу. Ради Бога, Элли, прекрати! Закончив с кофе, она взяла счет, оставленный на его краю стола. Раньше она собиралась передать Келсо деньги под столом, но потом решила, что он ничуть не будет смущен, если она расплатится сама. Так и вышло, он не смутился, слишком занятый собственными невеселыми мыслями.

Они вышли из ресторана и поехали обратно в город, свет фар прорезал темноту, как лазеры твердую материю. Добравшись до пустынных улиц городка, Келсо свернул на главную улицу, прочь от стоянки трейлеров.

— Думаю, надо бы заглянуть в паб — может быть, сегодня Тревик там.

Элли ничего не сказала, все еще пытаясь разобраться в своих запутанных чувствах.

У стойки было тесно; когда Элли и Келсо вошли, к двери, как клубящийся туман, потянулся дым. Келсо исподтишка осмотрел лица и к своему разочарованию Тревика среди них не обнаружил. Это было странно, поскольку до последнего вечера молодой бородатый рыбак был завсегдатаем паба, Келсо видел его почти каждый день, заходя сюда. Не прогулял ли он снова и работу?

Элли высмотрела свободное место и быстро двинулась туда, а Келсо стал проталкиваться к стойке. Облокотившись, он помахал в воздухе фунтовой купюрой, чтобы привлечь внимание бармена, когда вдруг заметил в конце стойки знакомое лицо.

Это был Том Эдкок, шкипер «Рози». Он сидел, уставившись в свою пинту пива, словно там содержались все горести мира.

Элли не могла взять в толк, почему Келсо снова стал проталкиваться через толпу, направляясь к концу стойки. Он приблизился к грузному, недоброжелательного вида типу с седыми бакенбардами, сидевшему в одиночестве, положив локти на стойку, с мрачным выражением на лице.

— Вали отсюда и оставь меня в покое, — пробурчал мрачный тип и надолго припал к своему пиву.

— Я только хотел спросить, не заказать ли еще по кружке, — терпеливо проговорил Келсо.

— С чего это ты будешь мне ставить?

— Ни с чего. Просто мы болтали вчера, а сегодня у тебя такой вид, будто тебя надо взбодрить.

— Не надо. И уж во всяком случае не тебе.

— Отлично — по крайней мере, прямо.

К Келсо подошел бармен:

— Как обычно?

— Да, пожалуйста. И виски с содовой. — Он снова повернулся к Эдкоку: — Уверен, что не хочешь?

Единственным ответом был низкий рычащий звук. Бармен подмигнул Келсо и отвернулся, направляясь к кранам.

Спрашивать дальше было страшно, но Келсо знал, что нужно:

— Я, м-м-м... Ты не видел Энди?

Молчание было не менее угрожающим, чем рыдание. Эдкок медленно повернул голову к детективу и уставился на него:

— А что тебе за дело до Энди, а? Он тебе кто?

— Я говорил вчера: мы собирались выпить вместе.

— Его нигде нет. И похоже, не будет.

— Что ты хочешь сказать?

Рыбак пропустил вопрос мимо ушей и одним глотком осушил свою кружку. Стукнув ею по стойке, он проревел:

— Повторить сюда же, Рон!

Бармен махнул рукой в знак того, что слышит, продолжая цедить пиво для Келсо.

— Так куда делся Энди? — не отставал тот.

— Пропал. А теперь вали и оставь меня в покое, маленький любопытный ублюдок. От таких, как ты и Энди, все беды.

— Какие беды?

Келсо почувствовал слабость в коленях, когда рыбак медленно поднялся с табурета и навис над ним:

— Я ничего не говорил о бедах. Продолжай в том же духе, парень, и познакомишься с моим кулаком. А теперь убирайся, уйди с дороги!

Оттолкнув Келсо, который отлетел к стойке, он стал прокладывать себе путь сквозь толпу, и посетители понаблюдательнее и поразумнее заранее отходили с дороги.

Келсо отвернулся, и бармен поставил перед ним заказанное.

— Не много надо, чтобы вывести старика Тома из себя, а? — заметил детектив, ему все еще было не по себе.

Бармен только хохотнул, выхватив у него из руки фунтовую банкноту.

— Он просидел тут весь вечер, тупо пил в одиночестве. Не знаю, что на него порой находит.

Келсо перенес пиво и виски на стол к Элли, впрочем, успев отхлебнуть пива.

— О чем это вы там? — спросила она, когда он скользнул на скамейку рядом с ней. — Я думала, он тебя сожрет.

— Ему не понравились мои лощеные манеры. — Келсо отпил еще пива и почувствовал, что нервы успокаиваются. — И, знаешь, я не многого добился.

— Кто это был?

— Шкипер Тревика. И он сказал, что Энди тут больше нет.

— Что он имел в виду?

— Он был не в настроении объяснять. — Келсо нахмурился и поставил кружку на стол. — Однако странно. Он не на шутку встревожился, когда я спросил о Тревике. Сказал, что такие, как я, привели его к беде. И заказал еще пива, но не стал дожидаться.

— Думаешь, этот Тревик сделал что-то такое, что его встревожило?

— Ну, может быть, он просто смылся на пару дней, и старик чувствует, что его подвели.

— Или угодил в какую-то историю, а его шкипер молчит об этом.

— Возможно. Хотел бы я узнать его мысли. Это может оказаться интересным.

Они пригубили свои напитки, и Элли удивилась, когда Келсо придвинулся поближе и положил руку ей на плечи. Она удивленно посмотрела на него.

— Нас считают любовниками, помнишь? — Его глаза блестели весельем. — Им нужно было прислать кого-нибудь поневзрачнее, ты слишком привлекаешь внимание.

Взгляды и перемигивания в ее сторону не остались незамеченными Элли. Она поцеловала Келсо в щеку.

— Просто для правдоподобия, — пояснила она.

Он снова удивил ее, ответив на поцелуй.

— От чувств, — сказал он.

Элли едва заметно покачала головой:

— Ты чудак, Джим. У тебя слишком резко меняется настроение.

— Извини за прошлое. Я знаю, порой со мной трудно, но уверяю тебя: в том, что я сказал, есть доля правды.

— Хочешь поговорить об этом сейчас?

Келсо помолчал, и она поняла, что он решает про себя. Наконец он сказал:

— Нет, Элли. Думаю, нам лучше всего вести себя, как ты сказала: держаться профессионально. Если хочешь знать, я считаю тебя хорошим работником. И мне нравится твое общество.

Элли улыбнулась:

— Хорошо, ты начальник. Что дальше?

— Я чувствую какой-то толчок. Давай пока расслабимся и выпьем, а потом опять заглянем в бухту. Что-то тянет меня туда, как чертов магнит, но не знаю что. Почему-то я чувствую, что ответ кроется там, смотрит на нас.

Элли нахмурилась:

— Я поняла, что ты имеешь в виду — у меня то же чувство. Может быть, те, кто живет там — как ее? Башня Мартелло? — может быть, они замечали что-нибудь подозрительное? Оттуда прекрасный вид на устье и бухту, оттуда виден большой кусок берега.

— Не уверен, что сейчас там кто-то живет. И вряд ли мы можем постучаться в такой час, а даже если и постучимся, что скажем? Их не очень обрадуют вопросы о жизни птиц.

— Верно, но мы можем взглянуть, посмотрим, что там видно. Это может навести нас на какие-нибудь мысли.

Келсо не сказал ей, что провел часы у этой башни и не обнаружил ничего подозрительного, а согласился еще раз посмотреть и зайти внутрь. Он вдруг понял, что эта ночь в фургончике вместе с Элли окажется еще более неспокойной, чем предыдущие.

Они еще поболтали, не касаясь никаких серьезных тем и своего расследования, обсуждая первое, что придет в голову. Элли нравился его спокойный, но тонкий юмор, а ему нравилась ее способность оценить его спокойный, но тонкий юмор. Она была благодарной слушательницей, готовой посмеяться, хотя он сохранял сдержанность; ее природная приветливость начала сокращать дистанцию между ними. Теперь Элли поняла, почему Келсо был таким хорошим тайным агентом; он обладал твердостью — не так заметной сначала, — которая вызывала уважение, и непринужденностью, благодаря которой его принимали в уголовном братстве. Жаль, что прошлые несчастья, преувеличенные, а может быть, и используемые другими, вынуждали его так часто сторониться, прятаться за барьером отчужденности. Дурацкое клеймо, приставшее к нему — и в которое он сам поверил, — кого угодно сделает мрачным.

Часа через полтора они вышли из паба, чувствуя себя значительно лучше, умиротвореннее, чем когда входили. Келсо открыл для Элли дверь «Эскорта». Она смотрела через ветровое стекло, как он прошел к месту водителя, ссутулив плечи от начинавшего моросить дождика, отросшие волосы касались воротника, и улыбнулась, когда он, опершись рукой, прыгнул через край капота, вместо того чтобы обойти его. Она обрадовалась, что он по крайней мере вышел из того подавленного настроения, в котором пребывал ранее.

Келсо сел в машину и включил зажигание. Заметив, что девушка рассматривает его, он спросил:

— Как самочувствие?

— Отлично.

— Хорошо.

Автомобиль тихо отъехал от тротуара, направляясь по главной улице к бухте. Ни Элли, ни Келсо не заметили машину с тремя мужчинами внутри, которые с интересом наблюдали, как они вышли из паба. И только когда «Эскорт» Келсо отъехал на изрядное расстояние, машина двинулась следом.

Апрель 1960-го

Одинокий Рейнджер скакал через чащу, для пущей скорости нахлестывая собственную задницу, потому что никакого коня под ним не было. Вокруг прятались индейцы, пускающие стрелы через пустые окна разбомбленных домов, и ему приходилось увертываться и отклоняться, призывая невидимого товарища делать то же самое. Если кто-нибудь вылезет из засады, то все пропало — придется распрощаться со скальпами. Но тут Одинокий Рейнджер полетел вниз, не разглядев торчащую из земли металлическую трубу. Разбросанные полузарытые в землю кирпичи сделали падение еще более неприятным, и он закричал.

Несколько мгновений он лежал, ошеломленный, борясь со слезами, хотя рядом никого не было, кто бы их увидел, и наконец он сел — уже не свалившийся с лошади Человек-в-Маске, а просто тощий мальчуган. Он принюхался, отряхивая пыль с ладоней, потом нагнулся и потер лодыжку. Из груди вырвался стон — не от боли, а из-за маленькой прорехи на колене джинсов. Мама расстроится — не рассердится, она никогда по-настоящему не сердится на него. Джинсам было всего два месяца, это были его первые длинные штаны, их купили, потому что он сказал ей, что другие ребята смеются над его тощими белыми ногами. И папа тоже не обрадуется.

Мальчик встал на ноги и быстро осмотрел лодыжку. Все нормально, можно ходить. Он еще раз посмотрел на прореху и сдвинул края в тщетной надежде, что они срастутся. Они не срослись, как он и предполагал. Мама заплачет, а папа, может быть, не заметит, хотя он был полисмен и от него мало что ускользало. Мальчик провел пальцем под носом, принюхиваясь. Скотина, обозвал он себя. Его же предупреждали: не играй на развалинах! И вот расплата. Вечером не будет «Права пистолета».

Он похромал к куче мусора и сел, вытянув ноги, чтобы отряхнуть штаны. Стоял теплый день, солнце не палило, но дружелюбно грело. Около уха жужжала единственная муха, вызванная к жизни солнечной погодой. Мальчик отмахнулся от нее, и ему явственно показалось, что ее крылышки коснулись ладони. Почуяв более интересную перспективу, муха зажужжала прочь, к подсыхающим человеческим экскрементам у открытой двери разбитого дома. Мальчик поскреб щеку и отбросил с глаз длинную темную челку. Он знал, что нужно спешить домой, что мама тревожится, когда его долго нет, а папа, как всегда, приготовил ему кое-какую работу по дому, но было так хорошо вот так сидеть среди грязи, хорошо быть не в школе, чувствовать солнечное тепло после долгой нудной зимы. Яркое голубое небо с несколькими пушистыми облачками, неподвижно висевшими в вышине, напоминало, что не за горами долгие месяцы летних каникул. Недели, растягивающиеся словно на годы, дни, тонущие в вакууме времени. Играть, помогать папе, по пятницам смотреть диафильмы, ходить за покупками с мамой, помогать папе, играть, еще играть и еще играть. Потом, если повезет и он закончит школу, другая школа. Средняя школа. Школьная форма, домашние задания. Должно быть, забавно заниматься школьными делами дома. Там будут одни мальчишки, без девчонок. А ему нравились девчонки.

Он заметил цепочку муравьев у правой ноги и присел на корточки, так что колено коснулось подбородка. Насупившись, он взглянул вниз, сосредоточенно рассматривая черные суетливые фигурки. На самом деле там было две цепочки, двигавшиеся в противоположных направлениях так плотно, что казалось, каждый муравей вот-вот столкнется с встречным. Но никто не сталкивался; они останавливались и, как представлялось мальчику, отвлекались на быструю оживленную беседу, а затем расходились, спеша туда, откуда пришел собеседник. Мальчик поднял лежавший рядом обломок кирпича и, стараясь не раздавить никого из крошечных существ, аккуратно положил поперек их пути, чтобы посмотреть на их реакцию. А что бы стал делать он сам, возникни перед ним вот так десятиэтажный дом? Убежал бы на милю, вот что! Но муравьи не убежали и даже не были озадачены возникновением такой громады, а побежали вокруг, и обе цепочки инстинктивно выбрали один и тот же маршрут, так что их контакт не прервался. Мальчик восхищенно улыбнулся.

Он повернулся, когда по кирпичу ударил другой кирпич, целый. С вершины холма из мусора и камней на него смотрели трое мальчишек. Одного он сразу узнал — Билли Кросс, его ровесник и одноклассник. Двое других были старше — лет четырнадцати-пятнадцати, оба в куцых куртках, с враждебными улыбками. Они сбежали с кучи, как три духа смерти, с криками и гиканьем, безрассудно мчась вниз. Один споткнулся и упал у подножия, ободрав колени. Он выругался, валяясь в пыли, двое других затормозили и рассмеялись. Сидящий на корточках мальчик нервно присоединился к их смеху.

— Над чем гогочешь? — Упавший встал и посмотрел на него.

— Да, ты над чем гогочешь, Келсо? — Рядом стоял его одноклассник, сжав в кулаки свои короткие пальцы.

— Ни над чем, — ответил Джимми Келсо, глядя вниз на муравьев и увидев, что новый кирпич расстроил их цепочку и теперь они бегали скорее в панике, чем деловито.

— Кто это?

Другой мальчишка, постарше, мгновение назад сам смеявшийся над своим товарищем, подошел и встал над Джимми.

— Он из моего класса, Джимми Келсо.

Теперь Джимми узнал его — это был старший брат Билли Кросса, Дэйви, учившийся в старшем классе.

— Ты что тут делаешь, пацан? — спросил брат Кросса, ногой швыряя землю на бегущих муравьев.

— Ничего, — ответил Джимми, стараясь отвечать как можно дружелюбнее.

— "Ни над чем", «ничего», — передразнил Дэйви. — Ты и сам никто, что ли?

Джимми молчал, чувствуя неприятную дрожь в животе. Ему не очень нравился Билли Кросс — это был один из тех ребят с тупыми кулаками и тупой головой, которые не закрывали рот во время игр и не открывали на уроках. Джимми как-то подрался с ним и был жестоко избит. Теперь не хотелось повторять этот опыт, особенно когда рядом с Билли был в помощь ему Дэйви...

— Это что за придурок? — К группе присоединился третий, отряхивая грязь с рукава куртки, так что она летела на голову Джимми.

— Он играет с муравьями. — Дэйви Кросс взял кирпич и поднял над головой. — Спутник-три идет на сближение! — Уронив кирпич на муравьев, он раздавил нескольких и радостно захохотал. Джимми начал подниматься, но его грубо толкнули назад.

— Куда собрался? — спросил Дэйви.

— Домой.

— Ах, вот как? А деньги у тебя есть?

Джимми покачал головой. Два трехпенсовика тяжелым грузом оттягивали карман. Мальчишки рывком поставили его на ноги.

— Да? А ну-ка посмотрим!

Джимми попытался вырваться и отступил на несколько шагов.

— Убери руки, — предупредил он.

— Дерзкий гаденыш!

Другой мальчишка схватил его за руку.

— Погоди, Бри. — Билли Кросс улыбался до ушей, довольный собой. — Его старик — коп. Мы ведь не испугаемся копов, а?

Двое старших, скалясь, посмотрели друг на друга:

— Плевали мы на них!

Дэйви Кросс придвинулся ближе:

— Выверни карманы, полицейский гаденыш!

— Нет. — Джимми крепко сжал кулаки.

— Делай, что говорят!

— Нет.

Дэйви схватил его за воротник и придвинул вплотную лицо:

— Не вывернешь, гад, я тебя изуродую. Понял?

Джимми был слишком напутан, чтобы говорить.

— Давай испытаем его так. — Приятель Дэйви Кросса подобрал кусок резинового шланга и стал крутить над головой, воображая себя Лэшем Ла-Рю.

— Хочешь этого, парень? Делай, что говорят!

Джимми подумал, что не видел ничего отвратительнее этой ухмыляющейся рожи. Ему удалось отрицательно покачать головой, и вдруг он оказался лежащим навзничь в куче мусора, зажмурившись от боли, когда спина ткнулась в острые края кирпичей.

— Отвяжитесь! — закричал он. — Я скажу отцу!

Все трое громко захохотали, и Джимми не смог удержать выступившие на глазах слезы.

— Все равно он не твой отец, — насмешливо сказал Билли Кросс. — Твоя мамаша мне сказала: ты приемыш. Ты не их сын.

— А, значит, он маленький ублюдок? Настоящий маленький ублюдок! Не удивительно, что родная мамаша от тебя отказалась! И все же какой безобразной коровой надо быть, чтобы родить такого!

У Дэйви захватило дыхание, когда Джимми головой боднул его под дых. Двое смешались в кучу мелькающих рук и ног, младший оказался наверху, колотя ошеломленного противника. Джимми ничего не видел сквозь слезы, но чувствовал, как его кулаки встречают то мягкую плоть, то твердые кости. Дэйви пытался лишь загородить лицо руками.

Джимми почувствовал, как его хватают сзади, и закричал, а его швырнули на спину. Растянувшись в грязи, он услышал свист рассекаемого воздуха и тут же ощутил резкую боль в ногах. Джимми снова закричал, но резиновый шланг, не останавливаясь, хлестал его по бедрам.

— Дай-ка мне эту штуку! — Дэйви встал и выхватил шланг у того, кого называли Бри. — Ты сам напросился, гаденыш!

Взмахнув шлангом над головой, он обрушил его на голени Джимми.

От боли у того захватило, дыхание.

— Не надо! — закричал он. — Пожалуйста, не надо!

Ответом были новые удары.

Джимми попытался встать и ощутил удар по ягодицам, отчего упал на колени. Где-то вдали он слышал их смех и грязные ругательства, сопровождавшиеся ударами. Его рука нащупала в куче мусора что-то твердое, остатки камина, и он слепо швырнул камень в источник своих мучений, надеясь убить, покалечить мучителей или хотя бы остановить этот кошмар. Звук сообщил, что снаряд поразил цель. Прежде чем враги опомнились, Джимми встал на ноги и побежал.

Что-то ударило ему в спину, но он продолжал бежать, слезы застилали глаза. Вопли ярости и грязные ругательства только пришпоривали его, град брошенных предметов заставил его споткнуться. Джимми грохнулся на землю и пока заставлял себя встать, в дюйме от его руки опустился кирпич. Он побежал дальше и увидел впереди черный вход. Мальчик нырнул туда, и по стене рядом ударил обломок железного прута. Вдруг оказавшись в темноте, Джимми остановился, усиленно моргая, чтобы смахнуть слезы, и прижался к сырой стене коридора. Дыхание болезненными всхлипами нарушало тишину разрушенного дома.

Джимми немного привык к темноте, но не мог остановить всхлипов. Коридор был завален мусором, досками и обвалившейся кладкой с рухнувшего верхнего этажа. Выхода не было. Единственный путь — лестница с давно утраченными перилами, вместо многих ступеней зияли дыры. Крики снаружи приближались, шаги раздавались громче.

Он начал подниматься по лестнице.

— Убью гада!

Дэйви облизывал костяшки на руке, ободранные брошенным Джимми камнем. В другой руке был сложенный вдвое резиновый шланг, готовый к использованию с еще большей свирепостью. Он проучит этого гаденыша! Сотрет в порошок!

Преследователи остановились всего в нескольких ярдах от входа, куда забежал мальчик, и, прежде чем войти, осмотрели ветхое здание. Билли Кросс подобрал несколько камней и кирпичей и стал бросать в темный коридор. Двое ребят постарше присоединились, крича и устрашающе гикая. В ответ не последовало ни звука, и Билли с Бри повернулись к Дэйви, который отхаркал побольше слизи и плюнул в дверной проем.

— Пошли, — сказал он. — Пошли за ним.

— Не знаю, Дэйви. Эти старые завалы ненадежны. — Бри покачал головой, поглядев на черные окна без стекол, и внутренне содрогнулся. Они напоминали лицо с вырванными глазами.

— Струсил, цыпленок? — нахмурился Дэйви.

— Только не я, — проговорил его брат. — Я пойду с тобой.

— Пошли, Бри? — в словах Дэйви был вызов.

Бри пожал плечами:

— Что ж, пошли.

Они зашли в дом, для собственного ободрения вопя еще громче. Бри наткнулся на Билли, который наткнулся на Дэйви.

— Он не мог выйти, здесь нет выхода.

Ближайшая дверь косо висела на одной петле. Дэйви сунул за нее голову и сморщил нос:

— Фу, ну и вонища!

Сверху послышался шорох, что-то скреблось, посыпались кирпичи. Дэйви подскочил к лестнице и выругался, провалившись ногой в гнилую доску. Бри и Билли это показалось смешно.

— Ну погоди, уж я его достану! — сказал Дэйви, со смешком высвобождая ногу из дыры. — Мы до тебя доберемся, морда! — крикнул он, колотя шлангом по пыльной стене.

Присоединившись к улюлюканью, другие последовали за Дэйви наверх, осторожно выбирая ступени. Оба были несколько напуганы заваленным, прогнившим домом, но боялись это показать. Тени, в которых могло скрываться что угодно — от крысиного гнезда до трупа — тоже не поднимали настроения.

Дэйви остановился у первого дверного проема и заглянул в темную дыру:

— Дерьмо! Тут половина пола провалилась.

Он прошел мимо дыры и убедил остальных следовать за собой.

— Смотрите под ноги, — посоветовал он.

Заглянув в следующую дверь, Дэйви увидел, что там нет пола. В третьей было трудно что-либо разглядеть, поскольку окно там уцелело и стекло покрылось грязью, сделав помещение почти непроницаемо темным.

— Ты здесь, пацан? Предупреждаю, не делай все еще хуже для себя!

Билли и Бри сгрудились позади, а Билли взял обломок доски и ткнул в самую темную тень.

— Мы знаем, что ты здесь! — крикнул он, швырнув доску.

Доска отскочила от стены и стукнулась об пол. На мгновение повисла тишина, слышалось лишь их собственное взволнованное дыхание, потом с потолка посыпался ливень пыли.

— Он наверху, — прошептал Бри, и все бросились к лестнице, забыв про прогнивший пол под ногами. Они поднялись по лестнице наверх, в спешке налетая друг на друга, толкаясь и смеясь в истерике, вызванной собственным страхом и внезапно возникшей настоящей ненавистью к мальчугану, за которым гнались. Дэйви знал, что изобьет его страшно, сам не зная за что, но не собирался подавлять это желание. Может быть, за ободранный кулак, а может быть, в этом пацане было что-то такое, что страшно его задевало, — неважно, этот гаденыш получит свое.

Чем выше они взбирались, тем сильнее поднималась вонь в старом доме.

— Вонища, будто кошка сдохла! — воскликнул Бри.

Билли тошнило, приторный запах забивал ноздри, оседая в желудок. Хотелось повернуться и убежать из этого дома, убежать из развалин. Ему все больше не нравилось здесь, не нравилась эта игра. Билли было страшно.

— Ладно, гад, последний шанс! Если сейчас выйдешь, мы тебя отпустим!

Дэйви ухмыльнулся в темноту. Неужели у этого пацана хватит глупости поверить?

Им попалась почерневшая, когда-то, видимо, обгоревшая приоткрытая дверь. Шорох внутри подсказал, что там кто-то есть. Другой звук, похожий на всхлип, подтвердил это. Пацан обдристался в комнате. Рассмеявшись, Дэйви бросился к двери и своим башмаком с высоким кубинским каблуком пнул ее. Она подалась внутрь, откинулась на проржавевших петлях и упала на пол. Ввалившись в комнату, ребята вылупились в темноту. Внутри не слышалось ни звука, только стоял жуткий запах. Потом раздался еле слышный приглушенный всхлип. Они посмотрели в угол.

Там в тени что-то сбилось в кучу, маленькая фигурка, вжавшаяся в стену. И снова жалобный всхлип.

— Ах, — издевательски-жалостливым тоном проговорил Дэйви, — он хочет к своей мамочке? Но мамочка бросила его, да? Потому что никакой мамочки у него нет. Она сбежала от него, как только увидела. — Он хихикнул и хлестнул себя по ляжке резиновым шлангом. Громкий треск вдруг наполнил каждый уголок прогнившего помещения.

— Хватайте его!

В голосе Дэйви слышалась такая злоба, что даже его брат и друг испугались. Они двинулись вперед, а темная фигурка в углу словно сжалась внутрь себя.

Дэйви громко хихикнул, и двое товарищей присоединились, хотя с их стороны это была чистая бравада. Он медленно поднял над головой шланг, который, покачиваясь, повис за спиной, готовый к удару, готовый обрушиться на хрупкий череп мальчика.

Скорчившаяся фигурка начала отворачиваться, всхлипы смолкли, но дрожь усилилась.

Ухмылка начала сползать с лица Дэйви, когда в темноте закружилась пыль, от стен и потолка стали отваливаться куски, словно сметенные невидимым ветром. Казалось, вся комната трясется вместе с фигуркой в углу. Билли вскрикнул, когда часть пола под ногами осела; он завыл, когда доски стали проваливаться; он завопил, когда они рухнули вниз. Вопли троих мальчишек, двоих братьев и их приятеля, смешались с обломками прогнившего пола, и вместе с досками и штукатуркой все трое провалились в глубины ветхого дома.

10

— Как я и говорил, там никто не живет.

Келсо указал на темные окна причудливо вырисовывающегося дома.

— Должно быть, приятно проходить к своему собственному парадному входу через мост. — Перегнувшись через ограждение, Элли попыталась разглядеть дно сухого рва, окружавшего башню Мартелло. — Будто собственный замок.

— Или собственная тюрьма.

Они оставили машину в грунтовой колее, не очень умело замаскированной под дорогу. По одну сторону перешейка к морю полого уходила галька, по другую был крутой берег, обрывающийся к другой грунтовой дороге, идущей от лодочной верфи к бухте. Келсо еще раньше видел здесь бульдозер, впереди на верхней дороге — массивный и безмолвный, словно скелет какого-то железного доисторического чудища, — и детектив знал, что машина не проедет в темноте между ним и кучей досок рядом. Приблизившись, он объяснил, что трактор использовали, чтобы нагребать тонны гальки, которую в штормовую погоду постоянно через волноломы смывало в море, а доски использовались для починки волноломов. Элли поскользнулась в грязи, и Келсо подхватил ее, чтобы не упала. Она вцепилась в его руку и не отпускала, пока они не подошли к башне.

— Давай спустимся и обойдем лодочную верфь, — предложил Келсо. — Кто знает, может быть, у них там подводная лодка.

— Это способ незаметно перевозить товар.

Келсо рассмеялся:

— Да, пожалуй, вот только в устье очень мелко. И слишком много песчаных наносов. Местным лодочникам приходится соблюдать осторожность.

Они спустились по деревянным ступеням от пешеходного мостика к нижней дороге, и Келсо обернулся помочь Элли преодолеть последнюю ступеньку.

— Земля скользкая, — сказал он в свое оправдание.

Дул легкий ветерок, высокая дамба защищала их, тем не менее, Элли прижалась к Келсо, словно замерзла. Они медленно пошли, глядя на реку слева, где виднелись сероватые силуэты яхт и моторных баркасов.

— Здесь так тихо.

— Когда над головой не летают А-10 и когда не взрывают оставшиеся после войны мины.

— Как сейчас. Трудно подумать, что в таком тихом месте занимаются таким гадким делом.

— За годы я понял одну вещь, Элли: такими делами так или иначе занимаются везде, где есть люди.

— Это так цинично звучит, Джим.

— Да, правда. В разной степени, но это присутствует повсюду, как латентная опухоль рака, ожидающая своего часа.

— Наверное, ты слишком долго жил среди преступников. Это омрачило твои взгляды на жизнь.

— Может быть, Элли. Я бы хотел ошибиться.

— А как насчет монастырей?

— Что?

— Преступная деятельность в монастырях?

— Думаю, есть. Я сказал: разница в степени.

— А в судах?

Келсо громко рассмеялся.

— Прости, — извинилась она. — Я сама напросилась.

Он остановился и заглянул ей в лицо. Элли вопросительно смотрела на него, и он нежно взял ее за руки.

— Может быть, ты права, Элли. Мое мнение могло исказиться с годами. Я слишком много общался с подонками по обе стороны закона, столько всего случалось, что...

Его отвлек шум мотора, возникший где-то над ними. В ночи вспыхнули два мощных прожектора, их лучи, казалось, уходили в бесконечность. Потом огни направились вниз, ослепив обоих, и сквозь рев мотора Келсо и Элли услышали лязг металла и скрежет механизмов.

Келсо увидел нависший над ними широкий нож бульдозера и верхушку желтой кабины, еле видневшуюся позади. Потом бульдозер перевалил через край.

Он устремился на них, толкая перед собой грязь, щебень и гнилые доски, лежавшие у обочины грунтовой дороги наверху. Впереди трактора прыгала пустая металлическая бочка из-под масла, она ударила Келсо по ноге, когда тот попытался увлечь Элли в сторону. Оба упали в неглубокую лужу за спиной, Келсо попытался откатиться, но девушка мешала. Звук гремел, трактор стремился вниз, но набрать скорость мешала земля перед ножом, которой становилось все больше, к тому же гусеницы уже не вращались двигателем. Только собственный вес нес бульдозер на две фигуры внизу.

Келсо привстал на колено и потянул Элли, когда трактор завершил спуск и уже был всего в двух ярдах от них, толкая перед собой гору земли и мусора. Келсо крикнул, предостерегая девушку, поднял ее на ноги и попытался вместе с ней отскочить с пути приближающейся машины. Но было поздно.

Их сшибло с ног, и мир перевернулся. Оба почувствовали, как погружаются во что-то мягкое, а потом ощутили углы твердых предметов в куче мусора. Келсо почувствовал, как что-то ободрало ему щеку, он отпустил Элли, его тело скользнуло по мокрой земле через бульдозерный нож. Он попытался удержаться наверху, но ухватиться было не за что, не было ничего неподвижного, что бы не сгребалось огромным ножом. Келсо перевалился через край и понял, что сейчас упадет в промежуток между ножом и гусеницами, где и будет раздавлен ими. Он оттолкнулся рукой от решетки перед двигателем, но его продолжало нести через край ножа вниз, под гусеницы. Келсо почувствовал, что падает.

С громким стуком бульдозер остановился, и Келсо обнаружил, что завис над мертвой зоной между ножом и гусеницами, которые больше ему не угрожают. Но не смел пошевелиться.

Элли выбралась из обломков досок и путаницы проволоки, ее дыхание вырывалось короткими резкими рывками. Она ощущала жидкую грязь на лице и руках, и чтобы что-то видеть, пришлось рукавом протереть глаза. Девушка кое-как на четвереньках выбралась из кучи мусора, боясь, что бульдозер снова придет в движение. Наконец, рухнув на локоть, Элли вывернула шею, чтобы взглянуть на страшную машину. Краем сознания она уловила, как где-то вдали завелся автомобиль, но внимание было поглощено фигурой, распростертой на вертикальном ноже бульдозера и освещенной огнями из кабины.

— Джим!

Шатаясь, Элли снова забралась на кучу земли и мусора и добралась до Келсо. Он обернулся, его лица не было видно в тени от фар.

— Все в порядке, — прохрипел он, когда Элли потянула его за руку подальше от страшного ножа.

Вместе они, шатаясь и поддерживая друг друга, не останавливаясь, поспешили прочь, пока не оказались в нескольких ярдах от бульдозера.

Они упали на колени, и Келсо поднес руку к лицу девушки.

— Ты в порядке? Не ранена?

Она все не могла отдышаться, но сумела покачать головой. Келсо вытер грязь с глаз и посмотрел на желтый трактор, хотя и неподвижный, но по-прежнему казавшийся угрожающим. Детектив оглянулся на ограду над ними, но никого там не увидел.

— Кто... кто... это сделал? — Элли все еще не хватало дыхания. — Кто... пытался нас убить?

Келсо прижал ее к себе, понимая, что она на грани истерики.

— Все хорошо, Элли, — успокоил он ее. — Их нет, мы в безопасности.

Она прижалась к нему, ее дыхание немного успокоилось.

— Нам надо доложить о случившемся.

— Нет, — твердо сказал Келсо.

Элли отпрянула:

— Нет? Но мы должны, Джим. Ясно, что наша легенда раскрыта. Нам нужно убираться, пока целы.

— Нет, Элли, еще нет.

Она только молча смотрела на него.

— Пошли домой.

Он встал и попытался поднять Элли, но она снова отстранилась.

— Ты с ума сошел! Мы не можем им так это спустить!

Опустившись на колено, Келсо тихо сказал:

— Мы не знаем, почему это случилось и имеет ли это отношение к нашему расследованию. Может быть, это случайность.

— Ты шутишь! Сам по себе бульдозер не заведется и не попытается раздавить живых людей!

Он протянул руку, чтобы успокоить ее, но девушка отодвинулась.

— Послушай, Элли, — настаивал Келсо, — я хочу побольше выяснить, пока все это место не наводнят агенты. Я хочу получить конкретное свидетельство, что...

— А уже случившегося недостаточно?

— Нет, недостаточно. Из всего, что мы знаем, это может оказаться просто чьей-то глупой шуткой.

— Не верю!

— Или, может быть, бульдозер сам съехал.

— Ты слышал шум мотора, видел фары. Джим, что ты говоришь!

Она скорее увидела, чем почувствовала, как его тело обмякло.

— Элли, я никого не хочу вовлекать в это дело — пока что. — Он говорил твердо. — Пожалуйста, поверь мне.

Элли удивилась, почувствовав, что его руки трясутся; впрочем, она и сама дрожала. Оба огляделись, чувствуя себя беззащитными на открытом месте.

— Пошли обратно в машину, — сказал Келсо, все еще держа ее за руку.

Когда они пошли по нижней дороге, Элли заметила, что он хромает. Она и сама чувствовала себя избитой, но была уверена, что получила лишь несколько синяков. Им обоим повезло: если бы сначала их не сбила мягкая земля, тяжелый нож бульдозера наверняка раздавил бы обоих.

— Ты ранен? — спросила она, все еще в недоумении от того, что он сказал, но немного успокоившись.

— Наверное, это бочка меня ударила. Хорошо, что она сбила нас назад, а то мы бы лежали под этим бульдозером.

— Ты хочешь сказать, размазаны по земле.

— Аккуратно положены. — Он взглянул на склон над ними, его тело напряглось, и Элли вспомнила звук, который услышала, когда выбиралась из кучи.

— Думаю, этот кто-то уехал, Джим. Сейчас я не уверена, но кажется, когда нас сбило, я слышала, как отъезжает машина. Она уехала.

Келсо словно бы испытал облегчение:

— Ты уверена? Уверена, что слышала?

Его пальцы сжали ее локоть.

— Не совсем, но в общем уверена.

Келсо глубоко вздохнул.

— Ты ведь это не серьезно, а? Насчет вызова бригады.

Она пыталась рассмотреть его лицо, но ночь была слишком темной, а грязь на его лице делала задачу еще труднее.

— Поверь мне. Пока еще рано. И я действительно думаю, что тебе надо как можно скорее выходить из игры.

— Ой, не надо за старое! С этим покончено — и ничего не изменилось. Я по-прежнему участвую в операции и говорю, что нужно запросить помощь.

— Ладно, ты оставайся. Но больше никого — пока что. Я видел слишком много операций, проваленных из-за неучей, затаптывавших все следы своими ножищами.

Она не отступала:

— Твое невезение, да? Ты боишься, что опять все пойдет не так.

— Оставь, Элли, оставь это в покое!

— Нет! — крикнула она.

— Тогда дай мне еще пару дней. Дай откопать что-нибудь посерьезнее домыслов и подозрений.

— Если я останусь с тобой.

Он неохотно согласился, понимая, что спорить бесполезно. Впрочем, он бы хотел рассказать ей о своих действительных страхах.

~~

Келсо зажмурился, когда девушка вытерла засохшую грязь с его разодранной щеки. К счастью, рана была неглубокой, единственным повреждением, не считая ушибов, была ободранная голень. Они вернулись в свой вагончик, и прежде чем позволить Элли войти, Келсо убедился, что там никого нет. Чтобы смыть грязь, оба приняли душ, их одежда комом ссохлась в углу кухонной секции. Элли надела привезенное с собой светлое платье, распущенные мокрые волосы окаймляли лицо. Менее запасливый Келсо остался в одних джинсах и обернул плечи полотенцем.

— Покажи мне свою ногу, — сказала Элли, и он закатал штанину над ободранной голенью.

У Элли вытянулось лицо.

— Это надо бы перевязать, но боюсь, я не подготовлена к серьезным травмам. Завтра куплю что-нибудь в городе.

— Не проблема. А ты поранилась где-нибудь?

Она покачала головой.

— Я хорошо осмотрелась в душе. Тело болит немного, и шея одеревенела, а в остальном все в порядке. То есть, не считая ног — они кажутся, как не свои.

— Выпьешь для лечения?

— Можно.

Он отодвинул кухонный табурет и достал из подвесного шкафа над головой бутылку виски.

— Долить воды?

— Похоже, полезнее будет так.

Келсо поставил на стол два стакана и оба налил до половины. Он приветственно поднял свой, и Элли повторила этот жест, прежде чем через силу глотнуть. По телу пробежала дрожь, но стало легче. Келсо открыл пачку сигарет и предложил ей.

— Ради Бога, Джим, неужели ты не заметил? Я же не курю!

— Да? — Келсо выглядел удивленным. — Что ж. — Он закурил сам.

— Думаешь, на сегодня мы в безопасности?

Он ободряюще улыбнулся, но Элли улыбка показалась слишком самоуверенной.

— Думаю, сегодня они уже сделали все худшее, что могли.

— Значит, ты больше не считаешь это странной случайностью?

На мгновение он словно заколебался.

— Ты слышала отъезжающую машину. Наверное, кто-то хотел нас напугать...

— И им это удалось.

— ...Или убить. В любом случае, они, вероятно, думают, что у них все вышло: мы или напутаны, или мертвы, или ранены. И нас не будут снова беспокоить, пока не узнают, что именно с нами случилось. Думаю, они не станут поднимать шум на стоянке трейлеров. У нас тут соседи...

— Это утешает.

Виски, пережитый вместе страшный случай и выпитое раньше — все это вызвало у Элли головокружение.

— Кажется, меня тошнит, — сказала она.

Элли склонилась к раковине, ее глаза помутнели, и съеденный раньше чудесный ужин нашел путь во внешний мир.

— Извини, — выговорила Элли между двумя позывами. — Извини.

Келсо наклонился к ней и сочувственно погладил по спине. Он ничего не сказал, а только откинул ее мокрые волосы на затылок, подальше от лица, и держал так, пока продолжались судорожные приступы, потом достал бумажное полотенце и, когда девушка выпрямилась, протянул его ей. Она вытерла глаза, рот и высморкалась.

— Извини, — еще раз повторила Элли.

Келсо вынул изо рта сигарету и поцеловал девушку в макушку:

— Не беспокойся, меня самого подташнивает.

Элли прислонилась к нему и почувствовала, как его тело мгновенно одеревенело. Она расслабилась, и он обнял ее, одной рукой гладя по спине, словно успокаивая.

— Пора на боковую, — сказал Келсо через некоторое время.

Элли взглянула на него, но он намеренно не заметил ее вопросительного взгляда. Она отодвинулась к раковине, и Келсо прошел в жилую секцию, чтобы откинуть раскладной диванчик, потом застелил его и выключил свет. Элли сполоснула лицо холодной водой и прошла к своей койке.

Прошло немало времени, когда какое-то движение пробудило Келсо от неспокойного сна. В вагончике было совершенно темно, и он мысленно проклял себя, что не оставил ни огонька. Его тело напряглось, и дурные сны вернулись в свое тайное убежище, чтобы потом ожить вновь. Шум, какой-то шорох, потом на его постель что-то опустилось. Поборов парализующий страх, Келсо приподнялся, чтобы первым ударить пришельца. Но теплое голое тело скользнуло к нему под одеяло.

— Элли.

— Молчи, Джим, — прошептала она, прижимаясь к нему.

Келсо почувствовал, как ее рука скользнула по его талии.

— Элли, не надо, пожалуйста. — Он с трудом, словно через силу выговаривал слова. Элли чувствовала его дрожь.

— Мне страшно, Джим. Я не хочу спать одна.

— Нет, ты не поняла...

— Разве ты не чувствуешь? Так холодно. Может быть, я просто перепугалась от всего этого — не могу перестать думать, — но сегодня я не могу спать одна. Пожалуйста, не вынуждай меня...

Животом она чувствовала его эрекцию и прижалась еще теснее, желая, чтобы все тело коснулось ее. Возбуждение уже начало перетекать в нее, и ее плоть словно вспыхивала, приходя в контакт с его плотью.

Келсо застонал, и это могло быть последнее возражение, но его рука протянулась ей за спину и прижала еще сильнее. Он потерся об нее, придавив своим телом, и она отвечала ему, ее руки скользнули вдоль спины к его ягодицам, притягивая к себе. Элли почувствовала, как он трогает ее груди, сначала грубо, а потом нежно, ласково поглаживая. Он целовал ее, и яростные сначала поцелуи тоже стали нежными. Их теплые, влажные губы прижались со сдержанной мягкостью, и ее язык, скользнув меж зубов, стал жадно искать его язык. Потом его рот снова стал жестким, требуя и получая ответное давление, и от возбуждения у обоих захватило дыхание. Его губы двинулись ниже, к ее шее, потом к груди. Они задержались там, и Элли почувствовала, как ее соски затягиваются к нему в рот, как они повлажнели от легких касаний языком. Она прижала его голову и застонала от наслаждения. Его руки, лаская, нащупали ее бедра, одна ладонь просунулась между ними, коснувшись волос, пальцы нырнули между ног, найдя влажный вход.

Элли протянула руку, его член был горячим и твердым, прикрытым мягкой кожей, жаждущей, чтобы ее сжали. Он был большой, и это вызвало в Элли острый прилив возбуждения; она хотела наполниться им, хотела быть пронзенной и пригвожденной им к постели, чтобы оказаться совершенно беспомощной. Двумя руками она схватила и потянула его в себя, и Келсо уступил, приподняв тело над ней. Ее ноги раздвинулись еще шире, колени приподнялись, и по телу пробежала дрожь, когда он погладил ее ляжки, намеренно усиливая предвкушение наслаждения, прежде чем кончиком члена коснуться мокрых внутренних губ. Элли ввела его внутрь, и теперь его руки приняли вес тела, создав пространство для большей свободы движения, избавляя девушку от мешающей наслаждению тяжести и боли. Элли вобрала его жадно, ее проворные пальцы тянули член на всю длину, требуя все, пожирая его, пока он не оказался глубоко внутри и волосы на лобке у него и у нее не соединились. Она закричала и, подняв ноги, обхватила Келсо руками и ногами, подобно тому, как ночные лепестки закрываются вокруг тычинки.

Сначала они двигались друг в друге медленно, смакуя сладостное трение; Келсо вытаскивал член почти до конца, прежде чем заставить его снова нырнуть в только что покинутую пустоту, заставляя Элли стонать и вздыхать при каждом погружении. Движения становились все быстрее, и Элли больше не могла продлевать ожидание оргазма, для более ленивой любви найдется время потом. Она крепко прижала Келсо, ее ноги отпустили его и уперлись в постель, отталкиваясь, чтобы усилить напор. Келсо чувствовал давление собственной крови, дикое возбуждение, невероятное напряжение, кипение внутри, которое должно было найти выход. Оба закричали, когда их тела содрогнулись наконец в бессчетных конвульсиях наслаждения. После пришло изнеможение, возбуждение постепенно спало, пока не прошло совсем. Их движения ослабли, страсть растворилась в иссушающей силы неге. Келсо своим весом давил сверху, и ей нравилось это. Элли погладила его спину, пальцы пробежали по густым волосам, спадавшим ей на шею. Она хотела что-то сказать, когда вдруг окна вагончика задребезжали.

Келсо оттолкнулся от нее и сел на постели, его тело бледной тенью вырисовывалось в темноте. Дребезжание усилилось, и тихо, потом сильнее начали вибрировать стены. Вокруг вагончика словно кружился невидимый вихрь, но не слышалось ни шума бури, ни свиста ветра. Приподнявшись на локте, Элли схватила Келсо за руку. Вибрация превратилась в тряску.

— Что это, Джим? Что происходит?

Она вцепилась в него, но он словно не замечал.

И вдруг все прекратилось.

И на них навалилась тишина.

Потом Келсо застонал:

— Нет, о, нет, нет...

11

Их остановил забор.

— Здесь, — сказал Келсо, сверившись с развернутой картой. — Здесь начинается участок Эшли-холла.

Узкий ручей был перегорожен деревянным забором пяти футов в высоту, берега соединяла толстая перекладина, поддерживаемая вертикальными стойками.

— И этот забор идет вокруг всего поместья? — спросила Элли.

— Думаю, да. Во всяком случае до берега реки. Ближе к дороге он упирается в кирпичную стену.

— Так что же нам делать?

— Перелезть. Сначала перелезу я и осмотрюсь — вчера при встрече со Слоденом я не заметил никаких признаков сторожевых собак, но удостовериться не помешает. Ничего, подождешь немного?

— Конечно.

Она тут же пожалела о поспешном ответе, но ее начинало раздражать его отчужденное поведение после проведенной вдвоем ночи.

— Хорошо, — сказал Келсо, бросая сумку на траву.

Схватившись за верх забора, он вскочил на него и через несколько секунд скрылся, поглощенный густой листвой по ту сторону. Элли, усевшись на сумку, прислонилась спиной к штакетнику. Трава была сырая, в воздухе висел туман. Девушка подняла воротник и взглянула на небо, на серые набухшие тучи, предвещавшие бурю.

Почему он так странно ведет себя? Ночью в постели она ощутила истинную близость с ним, и не только физическую. Воедино слились не только их тела, а словно что-то глубинное внутри них вышло наружу, встретилось и перемешалось. Это не могло быть просто игрой ее воображения, Элли знала, что он ощущал то же самое. Но когда вагончик прекратил свое странное сотрясение, Келсо отвернулся, и вскоре его низкие стоны перешли в угрюмое молчание. Элли тогда проверила окна, и, насколько могла судить, снаружи никто не прятался. Вернувшись в постель, она спросила Келсо, в чем дело. Ее собственный разум успокоился на мысли, что это по-видимому ветер тряс вагончик, хотя она и не слышала ни звука. Но другого объяснения не было. Келсо тогда не ответил ей; он свернулся в постели, подтянув к себе колени и ссутулив плечи. Она скользнула к нему и, прижавшись к его спине, натянула на обоих одеяло. В конце концов он повернулся и обнял ее, но по-прежнему не хотел говорить. Элли уснула в его объятиях, но утром обнаружила, что Келсо уже встал.

Он был в кухонной секции и курил, глядя в чашку с недопитым кофе. Хотя их беседа за завтраком протекала вроде бы как обычно, Элли чувствовала его отдаленность, его поглощенность собственными мыслями. Почему-то — сама не в состоянии объяснить почему — она не упоминала о событиях прошедшей ночи и о возникшей между ними отчужденности. Девушка чувствовала себя уязвленной, но старалась не показывать этого. Его отчужденность усилилась во время их долгого пути вдоль ручья; Келсо словно избегал ее взгляда и лишь время от времени, когда местность становилась труднопроходимое, помогал ей. Под конец терпение Элли иссякло и она уже была готова поссориться с ним из-за его странного отношения, но тут они увидели пересекающий ручей забор. Момент был упущен, теперь оставалось только сидеть и внутренне кипеть. И все же в Келсо была какая-то ранимость, которая невольно усмиряла ее ярость. Хотелось поддержать его, вывести наружу эту подспудную печаль, которая никак не согласовывалась с другой гранью, другой частью его натуры — приветливой, свободной. И страстной. О, да, в нем была страсть! В Келсо словно заключались два человека — один дружелюбный и веселый, другой мрачный и угрюмый. Какая чертовщина сделала его таким? Может быть, ему нужен хороший психиатр, который поможет снять чувство вины? Похоже, дело в этом и заключалось: он действительно верит, что несет ответственность за чужие несчастья. И, может быть, в этом и кроется причина его странного поведения с ней? Он думает, что принесет ей беду? О, Боже, ему действительно нужна медицинская помощь!

— Эй!

Элли быстро обернулась на шепот и увидела сквозь штакетник Келсо.

— Ты напугал меня!

— Извини. Здесь все чисто. Тебе помочь перелезть?

— Сама справлюсь.

Элли встала и перебросила сумку через забор. Келсо поймал ее и подождал, пока девушка перелезет. Он удивился, как в два мгновения она оказалась наверху. Но взглянув на него сверху, Элли потеряла равновесие, и Келсо подошел, чтобы поймать ее.

Он продолжал ее поддерживать, и девушка незаметно улыбнулась: она только прикинулась, что потеряла равновесие. Элли посмотрела на него, и Келсо, поколебавшись, поцеловал ее. Его поцелуй был с привкусом горечи отчаяния, но его нежелание восстанавливать близость отношений прошедшей ночи таяло от требовательной страстности ее тела, ее губ, щек, покрытой синяками и горящей шеи...

— Элли...

Его словно отшатнуло, но Элли прильнула к нему всем своим телом и медленно опустила на траву. Они встали на колени, потом легли на землю, и листва сомкнулась вокруг них. Элли ответила на его поцелуи, ее желание усилилось его желанием, сладкое воспоминание о наготе их тел вызвало жар, начавшийся от груди и двинувшийся ниже, охвативший живот и просочившийся между ног, как мягкая теплая тень, играющая на поверхности кожи. Элли крепко прижалась к Келсо, провела ногой по его бедру, так что он почувствовал впадину внутри, жаждущую напора, его пальцы коснулись ее щеки, шеи, а губы уже не отрывались от ее губ.

Его рука скользнула меж пуговиц куртки, и Элли тихо застонала, когда Келсо погладил ее грудь; шелк блузки не препятствовал, а обострял чувственность. Чуть дрожащие пальцы нащупали пуговицы блузки, потом ладонь охватила голую плоть, прижав сосок, отчего он выпрямился трепетным, вибрирующим бугорком.

Элли оторвалась от него, хватая ртом воздух; ее глаза полузакрылись, губы изогнулись в гримасе то ли боли, то ли экстаза. Дневной свет, хотя и пасмурный, пробивался через листву наверху, окружив их нимбом из множества зеленовато-серых пятнышек. Когда его бедро вдавилось в нее, ее дыхание стало глубже и участилось, влагалище открылось, и прикрывающая его материя увлажнилась от выделений, мышцы начали сокращаться. А потом — о, Боже! нет! — потом она ощутила, что не может больше сдерживаться, и потянула Келсо на себя, руки клещами обхватили его спину, и, подняв таз, Элли обернула бедра вокруг его ног. Не в силах остановиться, она входила в неистовый, неудержимый оргазм. Келсо чувствовал, что происходит, и не пытался препятствовать. Он притиснул ее еще сильнее, его руки мяли ее плоть, одеревеневшие бедра двигались в такт с ее движениями. Элли застонала, выкрикнула его имя, и тут наступил момент высшего наслаждения. Сухожилия на ее шее дернулись, голова вдавилась в землю, спина выгнулась над землей — Элли извивалась, плыла, вытягивалась; в уголках ее глаз выступили слезы, она снова вцепилась в Келсо, и все ее существо взорвалось, разлетелось на кусочки, стало вдруг тихим и спокойным, мягким и обволакивающим. Одна слеза скатилась к волосам, и сквозь дрожащие губы пробилось дыхание:

— О, Джим, извини!

Он прижал палец к ее губам, и Элли увидела его улыбку.

— Я не могла...

— Все хорошо, — перебил Келсо.

Он поцеловал ее, и она ответила с теплотой, не оставлявшей места прошлым недобрым мыслям.

— Я не могла остановиться, — наконец выговорила Элли.

Келсо хмыкнул.

— Я говорил тебе. Все хорошо. Для меня это тоже было удовольствие, Элли.

— Ты хочешь?..

Он покачал головой:

— С этим можно подождать, у нас куча времени.

Он поцеловал ее еще раз, и она ощутила, как он расслабился, как улетучилось его напряжение.

— Я думала, ты переменился. Я думала, ты не хочешь меня после этой ночи.

Келсо вздохнул:

— Дело не в тебе, Элли. Я хочу тебя очень, ты нужна мне. Но я не желаю, чтобы с тобой что-то случилось.

Он казался опечаленным, и Элли испугалась, что он снова впадет в свое угрюмое настроение.

— Со мной ничего не случится. Разве ты не видишь: это все твое воображение.

— Хотел бы я, чтобы это было так.

— Тогда можешь не замечать меня, Джим, притвориться, что меня не существует? Притвориться, что между нами ничего не было?

Она вновь чувствовала его напряжение и отчужденность, словно его тяготили ее объятия и он хотел освободиться от них, но она не отпускала. Келсо зарылся лицом ей в волосы и на несколько мгновений прижал к себе.

— Может быть, на этот раз обойдется, — услышала она. — Может быть, сейчас мое невезение кончилось.

Но когда они сели и Элли увидела его лицо, в его глазах оставалось сомнение.

~~

Вскоре после того, как они продолжили свой путь вдоль ручья, они наткнулись на глубокую, но узкую канаву. Она была частично скрыта в зарослях, и Элли лишь случайно заметила ее выход в ручей, поскольку шла по противоположной стороне, рассматривая берег на стороне Келсо.

— Джим, смотри!

Он проследил, куда она указывает, и, опустившись на колени, раздвинул заросли, чтобы лучше видеть.

— Возможно, это именно то, что мы искали, — сказал он. — Канава идет в направлении дома.

Келсо вздохнул с облегчением. Он понимал, что если в ближайшее время они что-нибудь не найдут, то их догадка окажется ложной.

— Ты можешь перейти сюда? — спросил он девушку.

— С легкостью, — ответила она, поскольку ручей к этому месту значительно сузился.

Элли прошла несколько шагов назад и разбежалась. Келсо увидел, как ее нога с размаху завязла в глине на его стороне, и успел поддержать девушку, чтобы она не упала в воду.

Вместе они осмотрели канаву, и Элли нахмурилась.

— В чем дело? — спросил он.

— До меня только что дошло: никто бы не стал сливать отходы в канаву. Она прорыта не для того.

— Конечно.

— Значит — если на этом участке фабрика — они не стали бы рисковать, используя канаву.

— Если только у них был выбор.

Элли приподняла бровь.

— Не забывай, это сельская местность, — объяснил Келсо. — Эшли-холл довольно далеко от города и не соединен с канализационной системой. Так что им тут приходится пользоваться выгребной ямой. В зависимости от ее размера, яму могут выгребать три, четыре, может быть, пять раз в год. Даже если там есть отстойник, хотя бы раз в год его надо очищать. А это рискованно.

— И им приходится пользоваться этой канавой.

— Это моя догадка. Отходы нужно куда-то выбрасывать, но я склонен думать, что эта канава сделана на всякий случай, и только для безобидных веществ, которые легко распадаются. Кислота попала туда по ошибке.

Элли вроде бы повеселела.

— И это была большая ошибка. Будем надеяться, ты прав.

Они продолжили путь через заросли, следуя вдоль канавы, оба возбужденные тем, что ее тщательно скрывали. В конце был резкий подъем, и там Келсо обнаружил торчащую из нижней части насыпи трубу.

— Держу пари, она идет из дома, — сказал он Элли и, заметив что-то в траве, опустился на колени. — Смотри-ка!

Элли содрогнулась, увидев дохлую полевую мышь, — глазки-бусинки безжизненно остекленели, рот раскрылся в оскале мелких зубов, словно мышка протестовала против смерти. Тело еще не разложилось, и Келсо ткнул его пальцем.

— Я бы сказал, она умерла дня два назад, не меньше. И нет никаких видимых причин смерти, но это явно не возраст.

— Отравилась?

Они с мрачным удовлетворением переглянулись.

— Очень может быть, — сказал Келсо.

Он быстро взобрался на насыпь, потом опять соскользнул вниз.

— Мы не так далеко от дома, — сообщил он Элли. — Я хочу, чтобы ты забрала мышку и сделала вскрытие. Нужно точно узнать, что ее убило. — Элли попыталась запротестовать, но он поднял руку: — Если мышка умерла от химического отравления — а особенно, если это вещество используется для изготовления наркотиков, — у нас будет убедительное доказательство, что наша догадка верна. И будет достаточно оснований, чтобы устроить у Слодена обыск.

— Но почему мы не можем вернуться вместе?

— Потому что я хочу еще здесь порыскать.

— Зачем? Пока и этого достаточно. — Она указала на мертвую мышку.

— Хотелось бы выяснить, как они завозят сырье. Тут недалеко до моря, его должны доставлять на лодке.

— Тогда почему мне нельзя остаться с тобой? Ты просто снова пытаешься избавиться от меня.

— Ради Бога, Элли, я считал тебя профессионалом. Чем скорее мы выясним причину смерти этого зверька, тем скорее узнаем, нужно ли проникать в дом. — Более мягким тоном Келсо добавил: — Послушай, я не собираюсь рисковать, не беспокойся обо мне. Я просто осмотрю эти места и уберусь отсюда.

— Ты уже осматривал их — по приглашению Слодена.

— Он не водил меня к этому краю. И я уверен, если бы я забрел сюда из заповедника, кто-нибудь непременно остановил бы меня и указал верное направление.

Келсо полез в сумку и вытащил чистый пластиковый пакет, в какие намеревался складывать взятые химические пробы. Подобрав маленькое одеревеневшее тельце, он положил его туда и запечатал. Элли с видимым отвращением взяла пакет в руку.

— Вот, положи это в сумку — мне она не понадобится. А теперь давай, иди. И займись мышкой, пока не выяснишь, что ее убило. Результат сообщи только мне, ладно?

Элли придвинулась ближе:

— Но ты не будешь искушать судьбу?

— Ни в коем случае.

Он положил руку ей на шею и прижался губами к ее губам. Его поцелуй был нежен. Элли с тревогой посмотрела на Келсо:

— Обещаешь?

— Элли, я долгое время старался ни к кому не испытывать таких чувств и теперь не хочу, чтобы кто-то все испортил. Я буду осторожен — ради тебя и ради себя самого, — так что иди и постарайся снять груз с моей совести.

Элли погладила его по щеке, повернулась и пошла; повешенная на плечо сумка болталась на боку.

Келсо проворно взобрался на склон и лег наверху, над травой виднелись только его плечи и голова. Не более чем в двухстах ярдах сквозь деревья виднелся большой дом из серого камня. Перебросив тело через вершину склона, детектив пополз вперед, прижимаясь к земле и бесшумно продвигаясь через поросль. Растительность заканчивалась ярдах в семидесяти от дома, и Келсо спрятался за толстым дубом. Земля полого понижалась к лужайке за домом. Келсо хотел рассмотреть дом поближе, возможно, даже пробраться внутрь, но решил выждать, чтобы убедиться, что никого рядом нет. И тут же понял, что принял правильное решение: в поле зрения показался катер, направлявшийся к лодочному эллингу в конце длинного сада. Келсо плохо разбирался в судах, но катер казался мощным, способным выходить в море — около тридцати футов в длину и с верхней палубой. Келсо вспомнил, что несколько раз видел его пришвартованным в бухте. Значит, это одно из роскошеств сэра Энтони. Впечатляет.

Он прищурил глаза, чтобы различить фигуры на палубе, но было слишком далеко. Бинокль остался в сумке, и Келсо мысленно обругал себя, что не взял его. Оставалось лишь терпеливо ждать, пока кто-нибудь не пойдет от катера к главному зданию. Он пригнулся за деревом и, повернув голову к дому, стал ждать. Ждать и ждать.

Келсо посмотрел на часы. После прихода катера прошло уже больше часа. Приплывшие все еще в эллинге, возможно, работают на борту? Стало быть, так — ведь по тропинке никто к дому не подходил. С листвы сверху упала тяжелая капля дождя, разбившись о тыльную сторону ладони. Влип. Теперь он промокнет. Возможно, они ушли по тропинке вдоль реки по ту сторону эллинга, заслонявшего видимость. Но это бессмысленно: тропинка вела только в заповедник. Слабые звуки дождя по листве заставили его поднять воротник своей штормовки, капли начали пробиваться через верхние слои листвы. Что делать? Наблюдение — этот вид работы он любил меньше всего, хотя должен бы уже привыкнуть. Он любил двигаться, вороша и шевеля вещи, а не сидеть и ждать. Особенно в дождь.

К тому же он знал, что у него не так много времени: Элли не терпелось вызвать подкрепление, хотя пока что никаких свидетельств криминальной деятельности они так и не нашли. Она верила, что инцидент с бульдозером прошлой ночью был предупреждением или попыткой избавиться от них, и вполне могла оказаться права. Ведь, кроме чужих рассказов, Элли ничего не знала о его прошлом. Она не могла знать, что противоестественные события стали для него обыденностью. Ну, может быть, не совсем обыденностью, но он приучился ждать невероятного. И все же про себя Келсо был вынужден признать, что включившийся сам по себе бульдозер — это уже чересчур. Элли говорила, что слышала отъезжающую машину. Если так, то это уже серьезно. Ему не хотелось, чтобы и эта операция сорвалась по его вине, не хотелось навлечь беду. И не только из-за своей репутации, а потому что в операции участвовала Элли. Уже давно он не позволял себе подобных чувств, и теперь испугался. Испугался за нее.

Келсо выпрямился, прижавшись спиной к дереву. Он вытер повисшую на носу дождевую каплю и крадучись направился назад в густые заросли. Его шаги ускорились, когда он понял, что из дома за ним вполне могут наблюдать. Быстро добравшись до воды, Келсо вознес хвалу живой изгороди, закрывающей обзор с пологой лужайки. Изгородь заканчивалась в нескольких ярдах от реки, и он насторожился. До эллинга, построенного в том же стиле, что и сам Эшли-холл, оставалась сотня ярдов, и на пути к нему не было никакого укрытия. Келсо прислушался, напрягая слух, стараясь уловить какой-нибудь шум, движение или голоса внутри, но было слишком далеко.

Оглянувшись на дом и согнувшись почти вдвое он сделал быструю перебежку по берегу реки. К счастью, берег был не слишком крутым, и хотя одна кроссовка угодила в воду, удалось спрятаться чуть выше воды. Местами берег возвышался почти на четыре фута, и Келсо на четвереньках полз вдоль него, невидимый ни из эллинга, ни из самого дома. Там, где берег понижался или был непроходим, приходилось идти по воде, и грязь засасывала кроссовки. Келсо не ощущал холода, весь сосредоточившись на строении впереди; моросящий дождь намочил и спутал его волосы, катился по лицу и сбегал по небритому подбородку.

Глинистый берег кончился, и его сменила ровная бетонная стена. Келсо осторожно приподнял голову посмотреть, как далеко он забрался. Вход в лодочный эллинг темнел недалеко слева, но катера под таким углом не было видно. Келсо прислушался, но так ничего и не услышал. И все же там не могло быть пусто! Если только...

Келсо перевалился через край берега, рискуя быть замеченным из дома, но выбора у него не было. Он перекатился, на четвереньках пробежал к стене эллинга и с ходу прижался к серому камню. Ладони смягчили удар; Келсо постоял, прислушиваясь, замерев в ожидании бегущих шагов и тревожных голосов. Но ничего не последовало.

Удивительно, но в эллинге не было окон, что должно было превратить его в черную пещеру. Келсо обогнул угол и прокрался к входу для лодок, прислушиваясь к каждому шороху и надеясь, что никто не появится. С обеих сторон квадратного входа располагались узкие пешеходные дорожки, окаймленные одеревеневшей резиной, чтобы не царапать борта катера — они служили альтернативой для тех, кто не хотел пользоваться задней дверью. Келсо опустился на колени, заглянул внутрь и тут же отпрянул назад. Повторный взгляд оказался более продолжительным, поскольку, как ни темно было внутри, там, очевидно, никого не было. Это озадачило Келсо. На катере тоже никого не было — будь кто-либо под палубой, был бы слышен какой-то звук, — а задним выходом за время наблюдения никто не пользовался. Даже если приехавшие вышли, пока Келсо крался вдоль реки, он бы увидел их на пути к дому. Стало быть, где-то есть другой выход. И он может находиться только под землей. Келсо гадал, существовал ли он в поместье с давних пор или был вырыт недавно, а если так, то с какой целью?

Он шагнул внутрь, мокрые кроссовки хлюпали по бетону.

Катер легонько покачивался течением и при ближайшем рассмотрении оказался еще больше. Келсо юркнул в тень, глаза быстро привыкли к темноте. Он осмотрел стены, но не нашел ничего несвойственного лодочному эллингу — во всяком случае, насколько он разбирался в этом. Части механизмов, прислоненная к стене надувная лодка, маленькая лебедка, ряд верстаков, какой-то генератор и даже стойка с удочками. У заднего выхода на стене висел телефон. Келсо подумал, какой поднимется переполох, если он возьмет трубку и вызовет горничную.

Хотя эллинг был забит разным оборудованием, в задней части оставалось свободное пространство. Когда детектив приблизился, стал отчетливее виден прямоугольный черный силуэт на полу, и это вызвало у Келсо какое-то мрачное удовлетворение. Черный прямоугольник был дырой в бетонном полу, вниз вели ступеньки. Келсо заглянул вглубь, но мало что смог различить. Дыра была глубокой и ступени протянулись, по-видимому, далеко за заднюю стену эллинга. На одно короткое мгновение Келсо захотелось вернуться назад — темнота внизу не казалась приветливой, — но теперь это было бы уже неразумно. Что он скажет начальству? Да, сэр, я полагаю, сэр, что Энтони Слоден замешан в каком-то мошенничестве. Почему, сэр? Потому что у него дыра в лодочном эллинге. Нет, сэр, это еще не все, сэр. Возможно, он пытался убить меня и мисс Шепхерд, сэр. Нет, сэр, в этом я не уверен. Что еще, сэр? Ну, просто он мне не нравится. Он слишком безупречен. Нет, сэр, мне бы не хотелось вернуться и все осмотреть.

Келсо низко нагнулся, пытаясь что-либо увидеть в темноте, но безуспешно. Тогда он спустился на несколько ступеней и полез в карман за спичками. Язычок пламени трепыхался, словно на сквозняке, но света хватало, чтобы рассмотреть, что было внизу. Там виднелась дверь, сверху она казалась железной. Келсо спустился еще на несколько ступеней, и по мере спуска под землю пламя разгоралось ярче. Похоже, щель между дверью и рамой была очень маленькая, и Келсо догадался почему: эта местность подвергалась наводнениям, а когда река выходила из берегов, вода каскадом падала со ступеней, затопляя помещение за дверью. Он был почти уверен, что дверь имеет уплотнение, запечатывающее ее наглухо.

Так что же скрывалось за ней? Сидя здесь, как полуутопленная крыса, не выяснишь. Огонь обжег пальцы, и Келсо бросил спичку. Серый свет, просачивающийся сверху, вскоре избавил его от временной слепоты, и он снова стал искать спички. Чиркнув по коробку, Келсо облегченно вздохнул — он ненавидел темноту и замкнутые пространства. Всегда.

Зажав две запасные спички в зубах, он спустился ниже; казалось, звук собственного дыхания эхом отдается от замкнутых стен вокруг. Детектив был уже почти внизу, когда дверь вдруг приоткрылась.

И когда он повернулся, чтобы бежать, что-то загородило свет, сверху.

Апрель 1969-го

Всю ночь ему было плохо. Так бывало всегда после ссоры со стариком. А в последние дни это случалось часто.

Чьи-то смешки заставили его обернуться к балкончику, служившему сценой, где музыканты распаковывали свое оборудование, в котором только барабаны имели собственную жизнь и не нуждались в электричестве. Вокруг стояли возбужденные девушки, стремящиеся поболтать со своими кумирами — музыкантами, которые сами шутили, что их регулярный выход в Даунбите, зале над пабом в Мэнор-хаусе, — это ступенька к стадиону Шеа. Даже учитывая, что бас-гитаристу и ударнику было уже за тридцать — последнему приходилось трижды в неделю мыть голову, чтобы скрыть поредение шевелюры, — они еще не утратили амбиций. Если лидер-гитара станет играть наподобие Эрика Клаптона, а не Хэнка Марвина, дело в шляпе. Если солист перестанет корчить из себя Бадди Холли, их имидж тоже улучшится — «услышь это в тайных сигналах» не совсем идет к стилю Холли.

— Ты идешь, Джим?

Два его друга пробирались через толпу к единственному выходу. Один натягивал короткую непромокаемую куртку, а другой затягивал тонкий шерстяной галстук. Своими очками в проволочной оправе и длинными волосами он явно стремился к сходству с Джоном Ленноном, но набитые плечи, пиджак на три пуговицы и рубашка в стиле Гарри Фентона портили впечатление.

— Куда направляетесь? — спросил Келсо, слегка шатаясь от выпитого за вечер в баре внизу.

— В «Рояль». Здесь ничего интересного.

Макс, тот, что говорил, поднял воротник куртки и поправил свой галстук-селедку. У него за углом стоял «Форд-Англия», и появилась идея сгонять в Тоттенхэм, где с танцев скоро выйдет широкий ассортимент девушек. Обычно нетрудно подцепить пташек, если идет дождь, а у тебя машина — никто из них не хочет мочить свой «Видал-Сэссун», дожидаясь автобуса.

— Нет, не сегодня. Мне, пожалуй, хватит.

Макс пожал плечами; он и его товарищ Тони привыкли, что Келсо кобелирует сам по себе. Обычно это означало, что у него была своя красотка, но сегодня они не видели, чтобы он даже танцевал с кем-нибудь, не говоря уж о чем-то другом.

— Поехали, Джим, — стал уговаривать Тони. — Еще только одиннадцать. Тебе исполнилось девятнадцать — большой мальчик, уже можно трахаться.

Он тоже покачивался от выпитого. Тони любил прикинуться, что покуривает травку, но на самом деле ни разу не пытался и даже не знал, где ее достать. А старые амфетамины в аптеке стали дороговаты.

— Езжайте вдвоем. А мне на сегодня хватит, — сказал Келсо.

— Как знаешь, Джимбо, но говорю тебе, сегодня нас ждет удача. — Тони осклабился, его глаза за очками превратились в щелочки.

— Да, конечно. А бывает иначе? — поддразнил его Келсо. — Только не хватайте малолеток.

Тони принял обиженный вид, а Макс рассмеялся:

— Какая еще фантазия придет такому гнусному типу? Подростки и старушки — вот его удел.

— Нельзя забывать бедных овечек, — беззлобно откликнулся Тони.

— Да, но и среди них ты берешь не самых смазливых.

Тони изобразил левый хук, и Макс закрылся рукой. Они не позволяли себе выходить за рамки, поскольку местные вышибалы в клубе не любили глупых шуток со стороны чужаков. Келсо, Макс и Тони были из Шордича, с вражеской территории.

— Ну, тогда увидимся позже. — Макс помахал рукой; «позже» означало что угодно — от пары дней до недели.

Он и Тони протолкались сквозь толпу, стараясь не задеть кого не следует.

Келсо сидел на одном из стульев вокруг танцевальной площадки, ожидая, когда спадет толпа. Сидевшая напротив девушка со старомодной прической, напоминающей пчелиный улей, и устремленным к подбородку носом зловеще уставилась на него. Изобразив улыбку, Келсо отвернулся. Тони бы ты понравилась, подумал он. Девушка положила ногу на ногу. Ноги были неплохие, и она вновь завладела его вниманием. Такие девицы навсегда прицепились к мини-юбкам — это отвлекало от шнобеля. Келсо не мог определить, то ли на ее лице была улыбка, то ли усмешка. В любом случае не слишком очаровательно.

Девушка присоединилась к трем другим, болтавшим с музыкантами. Она что-то сказала им, и они украдкой посмотрели на Келсо. Одна хихикнула, и у него запылали уши. Вот дерьмо, подумал он. Она думает, я специально сел напротив; думает, хочу ее подцепить. Зря надеется. Он встал и почувствовал, как четыре пары глаз провожают его до выхода.

Выйдя из клуба, Келсо сорвал галстук, свернул и засунул в карман. Голова слегка кружилась, и свежий воздух не помог избавиться от последствий выпитой пинты пива. Началась икота.

У светофора на перекрестке, как всегда забитом в это время ночи, стоял автобус. Увидев желтый свет, Келсо метнулся к автобусу сквозь стайку юнцов, которые, несмотря на моросящий дождик, не хотели заканчивать вечер и покидать тротуар — их сексуальную витрину и клуб для дебатов.

Келсо успел заскочить на подножку, и автобус тронулся. Дыхание отяжелело от пробежки и усилившейся икоты. Он увидел девушку с пчелиным ульем, вышедшую с тремя подругами из клуба, и ее нос, как ствол пистолета, указал на него. Послав ей воздушный поцелуй, Келсо поднялся на верхний этаж, не желая ежиться под ее взглядом. Наверху воздух был тяжелым от табачного дыма, что принесло облегчение. Дым помог избавиться от икоты. Вытащив воротник рубашки так, что его утолки лежали на лацканах пиджака, Келсо расслабился на сиденье и взглянул вниз, на яркие вывески магазинов, пока автобус продвигался по ночному городу. Мысли вернулись к старику.

Келсо любил своего отца — отчима, если быть точным, — но у них было немало разногласий. Одна и та же тема не раз поднималась между ними, и обычно оба выходили из себя. Потом Келсо всегда сожалел о своей несдержанности, зная, что это вредит старику, но не мог подчиниться чужим амбициям, даже если этот человек взял его малышом и воспитал как родного сына. Эдвард Келсо был полицейским, и хотя не поднялся выше сержанта, он любил свою службу почти так же, как жену и маленького сироту, которого усыновил.

Инфаркт положил преждевременный конец его карьере, но старший Келсо по-прежнему поддерживал контакт с полицией и передавал старым товарищам слухи о последних налетах и ограблениях. Он мог бы и дальше оставаться в этой относительно спокойной роли за сценой, но это был не его стиль: он любил быть в первых рядах, непосредственно действовать. А Нелли не хотела, чтобы он рисковал здоровьем даже на сидячей работе. Его ранняя полицейская пенсия была так себе, и чтобы свести концы с концами, Нелли нашла себе вечернюю работу в местной детской больнице. Он ненавидел ее работу по вечерам — говорил, что улицы небезопасны для поздних возвращений. Обычно он выходил встречать ее, она брала его под руку, и от больницы они шли домой вместе, как чинная парочка на прогулке. Иногда, нечасто, он чувствовал себя неважно и сидел, волнуясь, пока Нелли не открывала парадную дверь. Потом однажды — и старику это казалось неизбежным — она не вернулась.

Джим Келсо всегда знал, что Нелли — не его настоящая мать, но в семействе Келсо никогда не позволялось говорить о его происхождении. Они взяли Джима из сиротского приюта, когда ему еще не было шести, поскольку сами были бездетны, и видели в нем плод своего брака. А теперь отчим видел в нем возможное продолжение своей преждевременно прерванной карьеры.

Нелли, эта милая маленькая женщина с железной волей и мягким уступчивым характером, ставшая для Джимми Келсо матерью, другом и воспитателем, была задавлена пьяным водителем, заявившим, что он не заметил ее в темноте. Ее ударило ветровым стеклом, тело пролетело на заднее сиденье так, что одна нога свисала через разбитое заднее окно. Возможно, водитель и не видел ее, но в любом случае его машина не должна была выезжать на тротуар — сначала он отрицал это, но ему показали фотографию со следами шин на тротуаре. Келсо надеялся, что мерзавец все еще в тюрьме, хотя и понимал, что вряд ли это так.

После смерти Нелли отчим стал таять на глазах. Он всегда был крупным мужчиной, даже после болезни, но после несчастного случая — «кровавого убийства», Келсо-старший предпочитал называть его так — он словно сжался. Горечь и гнев росли, в то время как тело становилось меньше. У Закона должно быть больше власти, не уставал говорить он своему приемному сыну, больше власти, чтобы не давать воли людям, ведущим себя, как скоты. И представителей Закона должно быть больше, чтобы не дать никому причинить вред другому. У Закона должно быть право заключить человека в тюрьму, если он только подумает о совершении преступления. То, что раньше было для Келсо-старшего служебной обязанностью, через годы стало наваждением, и молодому Келсо все больше надоедало это долбление одного и того же. У него хватало своих ран, чтобы их зализывать, своих горестей, чтобы их преодолевать. Джим потерял двух матерей: одна бросила его по Бог знает каким причинам, другая — настоящая мать, действительно много значившая для него, — погибла самым жестоким и бессмысленным образом. Такое было трудно перенести, трудно осознать. И осознание эта росло в нем вместе с никогда не покидавшим его тяжелым чувством, возникшим из-за некоторых обстоятельств его жизни, которые, казалось, не имели логического объяснения и пугали его; которые говорили ему — хотя он постоянно отвергал это, — что он не такой, как все.

Ночная размолвка с отчимом была заурядной и касалась его, Джима, будущего. Джим Келсо не имел ни малейшего желания поступать в органы правопорядка: короткая стрижка, форма, дисциплина — это не для него. Закон и порядок мало для него значили. Он остался в школе сдавать экзамены о среднем образовании ради отчима, сдал кое-как шесть из девяти, но считал, что имеет право сам определять свое будущее. Он не хочет стать жертвой чьих-то амбиций или орудием мести. Отец должен это понять. Работа в супермаркете была только временной, чтобы принести в дом деньги, пока не подвернется более достойное занятие, которое захватит его, вызовет интерес. Впрочем, в настоящий момент было нелегко найти что-либо подходящее — и это было трудно понять Келсо-старшему.

Если Джим хочет посвятить себя интересной профессии, то что плохого в борьбе с эрозией нравственных стандартов окружающего общества? Разве он не видит сам, что происходит вокруг? Убийства, изнасилования, разбой — и все больше и больше. Вшивые, вонючие хиппи, отказывающиеся работать, открыто щеголяющие курением наркотиков. А сам-то он, когда последний раз подстригался? Дегенератские шоу в Вест-энде, вроде «Волос», где по сцене бегают голые. Закон потратил годы, чтобы ущучить этих злодеев-убийц братьев Крей. Сейчас идет суд, их вина несомненна, но повесят ли их за эти кровавые разборки? Да ведь нет же! От таких подонков уже нельзя избавляться. И даже в Штатах этого ублюдка, застрелившего Роберта Кеннеди, нельзя убить, как бешеного пса (каким он и является!). От этого тошнит, весь дерьмовый мир катится к черту, а его сын не может найти себе применения!

Молодой Келсо тут же пожалел о своем злобном ответе, его слова очевидно потрясли старика. Джим сказал, что его не волнует нравственность мира, и ему наплевать: пусть все пропадет пропадом, пусть все начнут убивать, насиловать, грабить, развращаться, курить, напиваться до смерти! Это не его проблемы. И переживания, душевные расстройства отца — тоже не его проблема!

На одно короткое мгновение бывший полицейский снова вырос до прежних размеров и навис над своим приемным сыном, схватил его за лацканы, трясясь от гнева; по его лицу пошли красные пятна. Джим Келсо испугался — не за себя: ему стало страшно, что сердце старика сейчас не выдержит. Когда рука отца поднялась для удара, он отшатнулся. Но удар так и не обрушился на него. Глаза старика уставились куда-то за горизонт, руки обвисли. Он снова сжался.

Джим хотел извиниться, хотел поддержать отчима, проявить заботу. Хотел дать ему снова почувствовать себя мужчиной. Но вместо этого повернулся и ушел, так как в последние годы открытые проявления добрых чувств стали трудны для них. В тот вечер он попытался напиться, но ни состояние духа, ни содержимое карманов не позволили этого. Теперь хотелось просто вернуться домой и как-то загладить свою вину.

Келсо затоптал последние полдюйма сигареты и ухватился за скобу на переднем сиденье. Он спустился по лестнице и подождал на площадке, пока автобус остановится. Дождь прекратился, улицы сверкали свежестью, огни витрин магазинов трепетали отражениями.

Свернув на боковую улицу, Келсо засунул руки в карманы, ссутулил плечи и уставился себе под ноги. Его все еще покачивало, но ночной воздух больше не угрожал вывернуть содержимое желудка. Четыре пинты — вот все, что он мог позволить себе за вечер, и большая часть пошла в клубный сортир, но Джим чувствовал, как пары алкоголя собрались под макушкой. Следующая улица была его, и, как всегда, увидев свой дом, он ощутил легчайшую волну душевного успокоения. Оно всегда приходило к нему, отлучался ли он на десять минут или на десять дней, и Келсо догадывался, что первые годы в приюте оставили в нем несмываемый отпечаток незащищенности, от которой, он был уверен в этом, ему не избавиться никогда. Хотя он не помнил те годы в приюте, но никогда не утрачивал страха перед ними. Дом символизировал не просто стабильность, он представлял собой убежище от бесчувственной власти, бессердечной заботы. Приемные родители дали Джиму не только любовь, но чувство собственной личности, семейную поддержку, убежденность в любви к себе — все то, что не может предоставить государство. Дом был одновременно убежищем и крепостью, буфером и трамплином. А отец по-прежнему был камнем, на котором зижделся дом.

Келсо понял, что что-то не так, когда еще не перешел улицу к подъезду.

Какой-то холод внутри сжал желудок. Правая рука дрожала, и чтобы вставить ключ в скважину, пришлось помочь левой.

В прихожей горел свет, дверь в комнату была распахнута.

— Отец? — позвал Келсо, но ответа не последовало.

В комнате горела маленькая лампочка, телевизор стоял темный и безжизненный. На журнальном столике рядом с креслом отчима стояла чашка — пустая, если не считать остывших чаинок; по блюдцу разбросаны крошки печенья. Джим снова позвал, но опять не услышал никакого ответа. В постели? Отец никогда не ложился, не вымыв чашку.

Келсо на фут поднялся по лестнице в спальню:

— Отец, ты там?

Прыгая через две ступени, он взбежал наверх.

И остановился на маленькой площадке.

Непонятный страх заставил его замереть: не хотелось заглядывать ни в одно из помещений.

Дверь в ванную была закрыта.

— О, нет, — тихо проговорил про себя Джим.

Недавно отец приобрел привычку засыпать в ванне, и только сильный стук в дверь мог его разбудить. Молодой Келсо взял за правило стучать каждые десять минут.

Он постучал в ванную:

— Отец, ты там?

Дверь была не заперта — предосторожность бывшего полицейского, знавшего свое сердце. Келсо повернул ручку и толкнул ее. И кровь отхлынула от лица.

Он не был уверен, но ему показалось, что краем глаза он заметил качнувшуюся тень. Это могло быть просто облачко пара из ванны. Или его собственное искаженное отражение в запотевшем зеркале на стене справа.

Он не был уверен, потому что его внимание приковала к себе обнаженная фигура, перегнувшаяся через край ванны в непристойной позе, задрав высоко вверх ягодицы. Тяжелое туловище Эдварда Келсо упало на пол белым тестом, мягкое и бесформенное. Его лицо было повернуто к полу и приняло желтовато-синий оттенок, губы стали лиловыми. Глаза были полузакрыты, а рот раскрыт, словно отец что-то кричал, прежде чем умереть. Одна рука его ухватилась за распорку стула, всегда стоявшего в ванной. Отец всегда клал на него таблетки нитроглицерина, чтобы в случае смертельного, убийственного приступа всегда иметь возможность дотянуться. Он так и не дотянулся до них. Баночка была у стены в нескольких футах, возможно, сметенная со стула шарящей рукой.

Но стояла прямо. Словно ее аккуратно поставили вне досягаемости.

12

Келсо выплюнул спички и выронил из руки маленький огонек. Массивная железная дверь за спиной медленно открывалась, отбрасывая на лестницу слабый свет. Сверху, заслоняя серый свет дня, кто-то спускался. Келсо вдруг ослепила вспышка, он отвернулся и зажмурился.

Дверь внизу широко распахнулась, там возникла фигура, показавшаяся отдаленно знакомой.

— Не дай ему убежать! — раздался голос.

Еще кто-то прошел в дверной проем, Келсо понял, что единственный путь к бегству — наверх. Он обернулся, прищурив глаза от ослепительного света, схватил стоящую на уровне головы ногу, сильно дернул, и нога соскользнула со ступени. Падавший удивленно вскрикнул, его тело скатилось по лестнице. Рука судорожно вцепилась в куртку Келсо, и тот тоже чуть не упал, но скрюченные пальцы не сумели хорошо ухватиться. Келсо прижался к стене, и тело скатилось мимо. Он бросился по лестнице к выходу наверху и обеими руками попытался вытянуть себя через люк. Келсо уже думал, что ему это удалось, но кто-то уцепился за его ногу, заставив растянуться, наполовину выбравшись из люка. Он попытался встать, но ногу не отпускали. Вывернувшись, детектив увидел, как из темной дыры появились голова и плечи типа, который так напугал в пабе Тревика. Кожаная Куртка. Беспалый. На его лице была не предвещавшая добра ухмылка, которую тут же стер удар ноги Келсо. Широкоплечий тип закричал, его нос превратился в фонтан крови, но хватка ослабла лишь на мгновение. Чтобы освободиться, Келсо пришлось еще два раза двинуть ногой. К тому времени из люка показалась еще одна фигура.

Детектив уже встал и побежал, но этот другой догнал его. Они упали и, сцепившись, подкатились к борту катера, ударившись о него так, что катер на несколько дюймов отошел от причала.

— Ублюдок! — выкрикнул вцепившийся в Келсо тип, когда тот изловчился и двинул его обоими кулаками. Тип схватил детектива за волосы и ударил головой о бетонный пол, но Келсо, превозмогая боль, воткнул жесткие пальцы под челюсть нападавшего. Противник свалился с него, и Келсо еще два раза пнул его ногой, чтобы высвободиться. Он уже привстал на колено, когда подбежал Кожаная Куртка с залитыми кровью лицом и грудью. Келсо сумел уклониться от удара, и ботинок попал не в лицо, а скользнул по скуле, отбросив детектива к борту катера. Кожаная Куртка сжал кулаки, перстни на трех пальцах образовали декоративный кастет. Келсо низко нырнул под кулак и ударил противника головой в живот. Широкоплечая фигура откачнулась, налетев спиной на стеллаж, оттуда посыпались банки со смазкой и краской.

Из люка выскочил еще кто-то, за ним следовал скатившийся по лестнице. Тип, что не дал Келсо убежать, поднимался на ноги, держась рукой за шею. Рядом была полка с инструментами, и Келсо увидел, как тот схватил увесистый гаечный ключ и, похлопывая им по ладони, с угрожающим видом стал приближаться.

Келсо быстро осмотрел напоминавшее пещеру помещение. Двое справа, один из них хромал после падения с лестницы; сзади Кожаная Куртка, задыхаясь, прислонился к стеллажу, а тип с гаечным ключом загораживал единственный выход.

— Хватайте падлу! — послышался запыхавшийся голос Кожаной Куртки, и трое двинулись на детектива.

Он бросился к катеру и, схватившись за поручень, перебросил себя вверх, на нос, но поскользнулся — кроссовки промокли от похода вдоль реки — и почувствовал, как грубые руки тянут его за плечи. Келсо выволокли с палубы и швырнули на бетонный причал, на него обрушился град кулаков, и боль пронзила тело от тяжелых пинков ногами. Он попытался свернуться в комок, но его подняли на ноги и толкнули обратно к катеру, который снова отошел от причала.

— Держите его там, только держите там, дерьмо!

Кожаная Куртка оттолкнул человека с гаечным ключом и встал перед детективом.

— Ладно, маленький ублюдок! Ты запомнишь этот визит!

Он схватил Келсо за волосы и потянул вверх, а потом ударил кулаком в лицо — раз, два и еще раз со всей силы. Перстни рассекли кожу, ободрав скулы; один глаз заплыл. Келсо сохранил нос от перелома, мотая головой при каждом ударе, но к третьему удару был не в состоянии сделать даже это. Он обмяк, но остался стоять.

Нападавший шагнул назад.

— Дай ключ! — крикнул он за спину.

— На, Баннен, но лучше...

— Дай мне этот дерьмовый ключ! — Он выхватил инструмент и, снова придвинувшись к Келсо, за волосы поднял его голову. — Пока что я не могу тебя убить, гад, но могу оставить тебе кое-что на память!

Он со всей силы ударил детектива снизу вверх промеж ног.

В паху взорвался огонь, и Келсо закричал. Двое рядом не смогли удержать его, он согнулся пополам, изо рта хлынул поток слюны. Они дали ему упасть на колени, и его лоб чуть не ударился о бетонный пол. Его голову снова дернули вверх, и низкий стон прервался резким вдохом. Единственный видящий глаз помутнел, но увидел усмешку всего в нескольких дюймах от себя.

— Когда мы с тобой закончим, парень, — сказал тот, кого звали Баннен, — я отрежу тебе уши. Потом нос. — Он пальцами сжал Келсо нос. — Потом, голубчик, я бритвой разрежу тебе глаза.

Он выпрямился, и быстрый удар коленом послал Келсо в темноту, где уже не было боли.

~~

Темнота осталась, даже когда он понял, что вновь очнулся; это боль сообщила, что к нему вернулось сознание! Левая сторона лица странно онемела, но пульсировала, а когда он попытался моргнуть, то ему показалось, что его веки накрепко сшиты. Правый глаз был еще мокрым от слез боли. Келсо через силу поднес к лицу ослабевшую руку и ощупал место вокруг левого глаза. На кожу будто наложили быстросохнущую штукатурку. Он надавил пальцем сильнее и зажмурился от боли, но ощущение боли было лучше, чем онемение. Рот и горло забила желчь, и Келсо понял, что, по всей видимости, пока был без сознания, его стошнило. Хорошо, еще не захлебнулся блевотиной.

Келсо выплюнул, что мог, и пошарил рукой в кармане брюк, ища носовой платок. Даже от столь незначительного усилия боль в мошонке пронзила его, как кинжал; он замер и несколько долгих минут лежал, боясь шелохнуться.

Постепенно глаза различили полоску света, и Келсо понял, что свет идет из-под двери. Он попытался вспомнить, что случилось, но мысли были мутными и запутанными... Потом память вернулась, как поток: найденная канава, мертвая мышь, скрытный путь вдоль берега, темнота в эллинге, люк с лестницей, железная дверь. Смутно вспоминалось, как его били, но отчетливо и ясно вырисовывалась мерзкая рожа Кожаной Куртки в нескольких дюймах от лица.

Как долго он пробыл без сознания? Может быть, минуты, может быть, часы. Впрочем, это могли быть и дни. Келсо попытался приподняться как можно медленнее, но все равно каждый дюйм отзывался мучительной болью. Ощутив за спиной твердую стену, он прислонился, и правый висок ощутил сырые кирпичи. Где он? Где-то в идущем из эллинга туннеле? Может быть, под самым Эшли-холлом. Он оперся спиной о стену и осторожно подтянул ноги. Боль в паху по-прежнему требовала бережного к себе отношения, но Келсо понял, что разрывов ткани нет, потому что иначе боль была бы куда сильнее. Он слизнул с губ запекшуюся кровь.

Слава Богу, что с ним не было Элли — страшно подумать, что бы они сделали с ней. У нее хватит сообразительности посоветовать прочесать поместье, когда обнаружит, что он не вернулся в вагончик. Возможно, следовало с самого начала послушать ее и вернуться восвояси, как только заметили что-то подозрительное. Он снова ощупал рукой изуродованное лицо. Черт, ну и влип! Но по крайней мере на этот раз один.

Келсо попытался встать, но оказался слишком слаб. Тогда он на четвереньках пополз к полоске света, промочив в лужах руки и колени. Хотя ноздри забила засохшая кровь, в помещении чувствовался сырой, затхлый запах. Определенно, оно было под землей, и сюда просачивалась речная вода.

Келсо добрался до двери, ее доски на ощупь казались старыми и отсыревшими. Ручки с этой стороны не было, только замок без ключа. Келсо встал на колени и прижал к двери голову. Снаружи слышались шаги. В замке послышался лязг поворачиваемого ключа, и дверь открылась, опрокинув его навзничь. В дверях стояли две коренастые фигуры.

— Он очнулся, — сказал один из пришедших, входя в напоминавшую клетку комнату.

Грубые руки подняли Келсо, и когда он рухнул на подогнувшихся ногах, оба выругались.

— Стой, дерьмо, если желаешь себе добра, — сказал один.

Келсо попытался удержаться, а они поставили его прямо, крепко схватив с двух сторон. Его выволокли в темный коридор, стены там блестели от сырости, неровный пол был покрыт лужами.

— Что... что это за место? — сумел выговорить Келсо.

— Заткнись! — последовал ответ.

Двое полунесли-полуволокли его по коридору и наконец, как ему показалось, через несколько минут, добрались до широкой железной двери. Келсо подумал, не та ли это дверь, что он видел в эллинге. И вскоре понял, что не та.

Контраст между сумрачным ходом и тем, что находилось за дверью, был разительным: герметизированная железная дверь открылась в огромное подземелье с низким потолком. Пол и потолок были из гладкого бетона, а стены покрывало неровное меловое вещество, в котором Келсо узнал известь. Тут не было окон, но люминесцентные лампы делали помещение неестественно светлым. Посредине стояло два длинных стола, и между ними бежал длинный лоток. Рабочие места были заставлены колбами, пробирками и прочим оборудованием. Келсо узнал несколько центробежных испарителей, которые, как он знал, используются при производстве ЛСД.

Тяжелая дверь захлопнулась за спиной, и пока ее запирали, он прислонился к стене, прикинувшись, что слишком ослеплен светом. Один из конвоиров держал его, пока другой занимался засовами и замком. Для распухшего глаза обзор был ограничен, и, чтобы рассмотреть помещение более подробно, Келсо повертел головой из стороны в сторону, будто бы потеряв ориентацию. На покрывавших стены полках стояло множество контейнеров, бутылок, картонных коробок, а в дальнем конце виднелись большие металлические баки с белой надписью по трафарету: МЕТАНОЛ. Келсо повели вперед, и украдкой он смог поближе рассмотреть химикалии на полках: лактат кальция, гидразин гидрат и самый необходимый компонент для приготовления ЛСД — эрготомин тартрат. На полу под полками также стояли контейнеры с крахмалом. Вдохновленный открытием, Келсо ощутил, как обостряются его чувства.

Они прошли мимо сит, очевидно, используемых для сушки, и двух серых металлических сосудов, которые Келсо принял за баки с водой. Повернув голову направо, он увидел аппараты, в которых узнал инфракрасные спектрометры, приборы для измерения химических доз, а также пластиковые формы, поначалу озадачившие его, пока он не заметил сетку мельчайших отверстий на их поверхности. Такие формы использовались для изготовления мельчайших пилюль ЛСД. Он еще больше насторожился, когда они подошли к двери в конце зала — здесь полки были заполнены контейнерами с четкой надписью ТЕТРАГИДРОКАННАБИНОЛ — ТГК — производный продукт гашиша!

Это было не мелкое предприятие, а хорошо снабжаемая и отлично оборудованная лаборатория, чуть ли не промышленная фабрика по производству наркотиков. Келсо задумался, что еще сходит с ее конвейера.

Дверь впереди раскрылась, и его втолкнули внутрь. На этот раз он оказался вроде как в обычном погребе, где единственная лампочка в жутких и почти безнадежных усилиях боролась с мраком. Чумазые кирпичные столбы отбрасывали темные тени в углы погреба, вдоль стен стояли стеллажи с лежащими запыленными бутылками. Звук скольжения заставил Келсо обернуться, и он увидел, что дверь, через которую они только что вошли, загородили другие такие же стеллажи — длинный короб откатился назад, чтобы прикрыть подвижный стеллаж.

— Ладно, поднимайся по лестнице.

Человек, только что закрывший дверь, приземистый остролицый тип, толкнул его к дощатой лестнице. Келсо схватился за перила, но не удержался и упал на одно колено.

— Ничего, ничего, — услышал он. — Мы не потащим его наверх.

Келсо рывком поставили на ноги и заставили подняться по лестнице, каждая ступенька скрипела под его весом. Ноги одеревенели от ушибов, но с помощью двоих конвоиров он все же сумел добраться до верха и почти что с облегчением прошел в широкий вестибюль, несомненно, самого Эшли-холла. Его несколько ошарашило, что снаружи темно — значит, он пролежал без сознания несколько часов, а не минут. До слуха донесся стук дождя по окнам, то усиливающийся, то затихающий, в зависимости от ветра. Келсо так и подмывало рвануться к двустворчатым дверям в дальнем конце зала, но он понимал, что не сможет, еще не набрался сил. Он подождал, пока за спиной запрут дверь, и специально уронил подбородок на грудь, желая показать, что до сих пор не может прийти в себя. Но забыл о своей позе, когда дверь впереди открылась и на него уставился личный секретарь Слодена Хенсон.

— Введите, — коротко буркнул он.

Первый, кого увидел Келсо, когда его втолкнули в комнату, был сэр Энтони Слоден собственной персоной. Энергичный маленький человечек сидел в темно-коричневом кресле и благодаря высокой спинке казался еще меньше. В руке у него была рюмка, и пламя из камина отражалось в янтарной жидкости. Слоден был небрежно, но в то же время безупречно облачен в серые широкие брюки и желтовато-коричневый свитер с высоким воротником. Мягкие элегантные туфли и твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях завершали образ отдыхающего человека. Увидев Келсо, Слоден нахмурился.

— Боже, что вы с ним сделали, Баннен? — сердито спросил он.

Кожаная Куртка стоял у бара и, не стараясь оправдаться, ответил:

— Он стал немножко драться, — и в качестве свидетельства коснулся носа, который покраснел и распух.

Слоден проявил мало сочувствия к своему человеку:

— Я говорил вам, Баннен, что не хочу ненужной жестокости. Ясно?

Келсо удивился робкой реакции громилы.

— Налейте ему бренди, Джулиан, — велел Слоден, очевидно, не осчастливив личного секретаря этой идеей. Тем не менее, Джулиан проворно подскочил к бару и налил. Келсо с трудом удержал руку от дрожи, принимая рюмку. Сначала огненная жидкость обожгла потрескавшиеся губы, потом приятно прошла в горло. Только теперь он заметил худого человека в очках, который сидел за маленьким антикварным письменным столом, разложив перед собой какие-то бумаги. Приставив к подбородку кнопку шариковой ручки, он теребил ее, очевидно, нервничая от присутствия Келсо.

Внимание детектива вернулось к Слодену, когда маленький человечек положил ногу на ногу, поддернув стрелки на брюках, чтобы они не потеряли своей четкости.

— Я не очень одобряю алкоголь, молодой человек, но глоточек бренди — это особый случай, — сказал он.

Келсо, все более оживая от бренди, откинулся на скамейке и с откровенным вызовом ответил:

— Но, по всей видимости, одобряете наркотики.

Слоден улыбнулся:

— Ни в малейшей степени — правильнее сказать, я их ненавижу.

Заплывший глаз Келсо удивленно расширился:

— Какого же черта вы держите внизу целую фабрику?

— Я также владею компанией, производящей корм для собак, — но это не значит, что я его ем.

Джулиану шутка понравилась; а худой человек в очках вроде бы не был уверен, что Слоден пошутил.

Келсо покачал головой:

— Это глупо. Зачем человеку вроде вас, с вашим богатством и репутацией, связываться с торговлей наркотиками?

Улыбка Слодена погасла.

— По одной простой причине, Келли, но я не вижу необходимости отвечать на вопросы людей вашего сорта.

— Моего сорта?

— Маленьких гнусных подонков. Дешевых воришек. Разве не таковы вы с вашим дружком Тревиком?

Келсо только уставился на него.

— Да, Келли, вы же не думаете, что я принял вас за какого-то орнитолога, а? — Слоден рассмеялся. — Я знаю, вчера вы просто порыскали вокруг, ища своего сообщника.

Келсо не знал, радоваться ему или еще больше насторожиться: улучшится или ухудшится его положение от их заблуждения?

— Было совершенно ясно, Келли, что у вас весьма поверхностные знания о жизни птиц. Возможно, вы забыли, что качурки здесь не водятся, но когда я копнул глубже, боюсь, вы допустили более серьезную ошибку. Действительно, дурацкую.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Разумеется. И вчера не поняли. Я сказал, что в камышах у реки гнездится крохаль. Любой, кто осведомлен в орнитологии, прекрасно знает, что крохаль гнездится на деревьях.

— Я забыл.

И снова Слоден рассмеялся, на этот раз презрительно.

— Что нам нужно узнать от вас, мистер Келли, — это какой вред вы с Тревиком нанесли моей организации своими мелкими кражами. Если они действительно были мелкими.

— Я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите.

У Слодена побелели костяшки пальцев, сжимающих рюмку.

— Я искренне надеюсь, что нам не придется прибегать к крайним мерам. Послезавтра все мы будем очень заняты, и у нас не будет времени на дурацкие игры. — Он выпил бренди и протянул пустую рюмку, Хенсон взял ее и поставил на маленький обтянутый кожей столик.

Слоден неподвижно сидел в кресле, его почти черные глаза не отрывались от детектива.

— Что с Энди? — спросил Келсо, скорее безнадежно, чем с любопытством.

— Сэр Энтони сказал тебе: никаких вопросов, — угрожающе приближаясь, сказал Баннен.

— Погоди, я больше не хочу этого, — оборвал его Слоден.

Несколько минут он задумчиво смотрел на Келсо, прижав палец к нижней губе, потом как будто пришел к решению.

— К несчастью, с вашим другом Тревиком случилась беда. Видите ли, мы узнали, что он крал у нас, но не знали, как много и кто именно помогал ему сбывать товар. Потом на сцене появились вы — несколько раз вас видели вместе. Судя по вашим попыткам разыскать его, исчезновение Тревика вас обеспокоило. Интересно, это беспокойство за друга или просто мог пересохнуть ваш источник снабжения?

Келсо еще глотнул бренди и ничего не сказал.

— Мы не были до конца уверены в вашем участии в этом деле, пока я не пригласил вас в Эшли-холл. Сделанные вами ошибки не оставили сомнений.

— И прошлой ночью вы попытались меня запугать.

— Вовсе нет. Я попытался вас убить.

— Боже, только потому, что думали, будто я краду у вас наркотики?

— Мой, скажем так, «скрытый» бизнес приносит мне несколько миллионов в год. Думаете, я позволю кому-то подвергать его риску? — Крохотные ручки Слодена схватились за подлокотники, но он поборол гнев и снова расслабился: — Тревик заплатил за свою глупость. Плата за содействие в доставке товара в страну, очевидно, не устраивала его — он хотел создать собственный рынок, используя не принадлежащий ему товар. Его жадность могла погубить все.

— Он ввозил наркотики?

— Не надо, Келли, не будем играть в кошки-мышки. Я уверен, вы прекрасно знаете, как товар проникал в страну. Что я хочу узнать — это насколько велика ваша сеть. Сколько еще человек принимает участие? Или только вы и Тревик — и, конечно, девушка, с которой вы живете?

— Разве Энди не сказал вам?

— Боюсь, я не имел возможности его спросить. Баннен проявил излишний энтузиазм, когда двое его головорезов доставили ему Тревика.

Двое в дверях неловко замялись, а Баннен хотел возразить, но Слоден устало поднял руку:

— Знаю, знаю, Баннен: он сломал себе шею, упав с лестницы, когда его волокли обратно. Несомненно, Келли упал с той же лестницы. — Он снова обратился к детективу: — Как и вы, Тревик был любителем, дилетантом. Мы бы никогда не узнали о его воровстве, если бы он не совершил грубой ошибки.

При больших объемах продукции, выпускаемой моей лабораторией под руководством нашего высокообразованного химика, доктора Вернона Коллингбери, — Келсо посмотрел на человека за письменным столом, на которого кивнул Слоден, — его кражи могли бы оставаться незамеченными многие годы, но он избрал для выноса товара чрезвычайно дурацкий способ — впрочем, вероятно, единственно возможный, потому что мы тщательно обыскиваем всех без исключения, кто входит в рабочую зону.

— И как же ему это удавалось?

— Вы не знаете? Я был уверен, что он вам похвастал.

Келсо решил рискнуть — по крайней мере, таким образом он получит информацию и выиграет время.

Если бы преступники узнали, что он из отряда по борьбе с наркотиками, они бы избавились от него немедленно. У них не было большого выбора.

— Энди не говорил мне, как достает товар.

— Он врет, — сказал Хенсон.

— Зачем мне врать? — возразил Келсо. — Мне это все равно не пригодится.

— Да, вам это никак не пригодится, — согласился Слоден. — Ваш друг и коллега воспользовался простой идеей. Он каждый раз крал малые количества — в основном кристаллы ЛСД, поскольку с ними проще управляться. Пластиковый мешок выбрасывался в дренажную систему лаборатории. Как вы вероятно поняли из краткого обзора по пути сюда, наши технологии во время дистилляции требуют тысяч галлонов воды, чтобы охлаждать оборудование, и единственный путь, которым мы можем скрыть такие объемы — это сливать ее в местные канавы или реку. Река слишком опасна из-за движения — нашу дренажную трубу могут заметить.

Вместе со всеми жителями этого района мы были очень удивлены необычайным происшествием с семейством, живущим на окраине города. В такой близости и в таком захолустном обществе подобные случаи происходят не часто. И нас весьма насторожило, когда мы узнали, что семья Присов живет рядом с канавой, в которую мы спускаем отходы, а поскольку мы соблюдаем высочайшую осторожность и никогда не сливаем туда вредоносные вещества, то заподозрили либо случайность, либо чье-то намеренное использование канавы для собственных неблаговидных целей. Для работающих на производстве всегда существовал соблазн, но каждый знает страшные последствия подобного проступка. Труба и дренаж были проверены, и поперек канавы вне дома была найдена тонкая решетка, достаточно прочная, чтобы задержать сверток определенного размера. Кто-то воровал вещество и просто бросал упаковку в дренажную систему, а потом в подходящий момент вылавливал ее. К несчастью как-то раз контейнер разорвался — возможно, его прогрыз какой-нибудь зверек или клюнула птица — и содержимое просыпалось в текущий к городу ручей. Шанс — один на миллион, что семейство Присов воспользуется водой с разведенным кристаллом ЛСД, но этот шанс помог все выявить.

Келсо допил свой бренди и подумал о найденной мышке: содержимое сверточков Тревика вполне могло просыпаться не один раз — зверек умер не так давно.

Слоден продолжал говорить, и Келсо заподозрил, что искренность наркодельца была просто хитростью, чтобы вынудить и его раскрыть карты и со своей стороны поведать о предательстве Тревика. Единственным козырем Келсо было то, что Слоден вроде бы недооценивал его умственные способности и обращался с ним, как с начинающим мошенником. Келсо также подумал, не рисуется ли маленький человечек собственным интеллектом перед своими наймитами.

— Мы еще не знали, кто ворует, но Энди Тревик был одним из первых в перечне подозреваемых. Видите ли, он общался с американцами на базе НАТО — естественный путь для легких наркотиков. К тому же его социальная деятельность сосредоточивалась вокруг Норвича и Ипсвича, где большой спрос на гашиш и марихуану. Последним фактором, вызвавшим к нему наибольшие подозрения, было то, что у него хватало наивности решить, будто все это может сойти ему с рук, — больше никто из моих работников не был так туп.

— Хватит об этом, — отозвался Баннен; его широкая усмешка подчеркивала красноту распухшего носа.

— Некоторое время за Тревиком очень внимательно следили, пока два события не усилили нашу озабоченность. Одно из них — это ваше появление в Эдлтоне. Ваши случайные «беседы» со сбившимся с пути рыбаком казались достаточно невинными — мы сразу узнали, что вы якобы защитник природы, — но ваша обеспокоенность его исчезновением, как ни случайны казались ваши расспросы, подтверждала связь с ним. И тогда мы задумались, ограничивалась ли деятельность Тревика близлежащей областью или простиралась шире, на места, где спрос — и цена — постоянно высоки. И мы заключили, что вы помогали сбывать нашу собственность на лондонском рынке. А это, мой жадный друг, несло нам большой вред. Это также означало, что мы могли ошибиться в оценке размеров похищенного из нашей лаборатории. Доктор Коллингбери по-прежнему утверждает, что потери минимальны — впрочем, на сегодняшний день по уличной цене одна микродоза ЛСД идет более чем за 5 фунтов, фунт гашиша — от 600 до 700 фунтов стерлингов, а чистый кокаин может принести более 13000 за фунт. Смешайте коку с сухим молоком или лактозой, и границы ваших доходов становятся феноменальными. Так что видите, количество надо соотносить с ценой. И, конечно, новый источник снабжения в городе всегда вызывает к себе интерес и домыслы со стороны посторонних — полиции или других торговцев, — а мы никогда не поощряем такого интереса.

— Послушайте, вы все не так поняли...

— Позвольте мне закончить. Я сказал, что нашу озабоченность усилили два события. Особенно тревожным было второе. — Слоден потянулся к камину и сунул в него короткое полено, положив его сверху других. Посмотрев на полено в огне, Келсо ощутил, как напряглись его мышцы. За одним последовало другое, и языки пламени жадно охватили сырое дерево. Наконец, удовлетворенный, что огонь разгорелся, Слоден носовым платком вытер руки и уселся в кресле.

— Однажды я узнал, — продолжил он, словно и не прерывался, — что пилот с базы НАТО преднамеренно разбил свой самолет в море, получив инъекцию ЛСД. Думаю, вы прекрасно представляете, какой шорох этот случай произвел среди военных и в министерстве обороны. А если бы самолет был вооружен ядерными ракетами? А если бы весь этот эпизод оказался частью заговора, устроенного иностранной державой с целью подорвать доверие к НАТО в европейских оборонных структурах? Только представьте, если можете, какой фурор — хотя и скрываемый — это вызвало. — Он коротко рассмеялся. — Знаете, какого врага больше всего боятся многие американские военачальники? Внутреннего. Просачивающихся левых, снабжающих морально неустойчивые войска наркотиками. Это стало главной головной болью со времен Вьетнама, и генералы так и не знают, как с этим бороться. Красные уже не прячутся — они действуют. Они знают, что душевные силы бойцов ослабляются чересчур комфортной жизнью и на них сильно влияют либеральные мысли, распространяемые средствами массовой информации. Апатия и стремление к удовольствиям — это стало тенденцией в обществе, а солдат, моряк или летчик не отличаются от своего гражданского собрата и хотят получить свою долю.

Вы могли заметить, Келли, что в одной только Англии военные самолеты стали биться в последние годы гораздо чаще. Многое сваливают на упражнения на малой высоте — только так можно перехитрить вражеский радар, — но вы не задумывались, что причина «несчастных случаев» может оказаться более зловещей? Возможно, нет, но люди наверху, несомненно, задумывались. И потому результаты вскрытия пилота, разбившегося несколько дней назад, вызвали у них панику. И это причинило всем нам неудобство — ведь база перевернет здесь все вверх дном, чтобы выявить источник наркотика, и мы поняли, что деятельности Тревика нужно как можно скорее положить конец.

Несмотря на страх, Келсо рассердился:

— Но у вас же не было доказательств, что это он!

— Его побег стал достаточным доказательством. Он знал, что мы следим за ним.

— И за это вы убили его?

— Его смерть была преждевременна, но да, мы бы все равно избавились от него, как только узнали все, что нужно.

— Значит, когда я заговорю, вы «избавитесь» и от меня.

— Не обязательно. Может быть, вы будете приняты в мою организацию. Если вы докажете мне, что у вас есть рынки сбыта по всему миру, то, возможно, найдете применение.

Келсо не поверил ему ни на единое мгновение, но оказался пленником собственной легенды, которая превратилась для него в нечто большее, чем личину. Он покачал головой и с сомнением проговорил:

— Не знаю.

— Тогда дайте мне проявить вам мое доверие и рассказать подробнее о моей организации. Возможно, мне удастся убедить вас в моей искренности, показав вам, как вы можете вписаться в нее.

— Не думаю, что ему следует что-либо еще рассказывать, — вмешался Хансен.

— И я тоже, — вставил Баннен. — Лучше избавиться от него прямо сейчас. Вы знаете, мы можем стереть его с лица земли, не оставив даже ногтя.

Глаза Слодена сверкнули:

— Я не считаю, что нуждаюсь в вашем мнении, Баннен. Это касается и вас, Джулиан. Позвольте мне действовать по-своему.

Келсо хотел бы вырваться прямо сейчас. Он понимал, что не может выиграть, как бы ни врал и кто бы его ни слушал. Он посмотрел на дверь, но перед ней стояли двое типов, которые привели его из подвала, они выглядели скучающими, но тем не менее грозно. Химик сидел за письменным окном у окна и как будто был напуган ситуацией. Баннен стоял рядом с креслом Слодена, готовый наброситься на Келсо при малейшем неосторожном движении с его стороны, а Хенсон сидел на подлокотнике скамьи.

Келсо осознал, что всякая попытка побега обречена на провал: даже если бы он не был так избит, со всеми справиться невозможно. Горящее в камине полено треснуло, и он безнадежно уставился в огонь. Его внимание вновь привлек маленький человечек напротив.

— Наша схема проста: мы завозим сырье и вывозим готовый продукт. — Слоден улыбнулся. — Под «сырьем» я, естественно, подразумеваю различные базовые наркотические вещества. Из Перу приходит кокаин, конопля из Пакистана, Индии и Ближнего Востока. Опиум, в основном, из Турции. Моя собственная законная фармацевтическая фирма поставляет некоторые компоненты и составы, используемые при синтезе, хотя эрготомин тартрат, основу для получения чистого ЛСД, мы получаем от одной компании в Лофейме. По иронии судьбы правительство само поощряет производство сухого молока на моей мельнице за рекой — считая, что, когда страна страдает от перепроизводства молочных продуктов, оно годится только на корм скоту. Все сделки заключаются в районе Альгарва в Португалии, который, должен с сожалением сказать, быстро приобретает славу Мекки подобных сделок. Это оттуда все эти вещества поступают в Англию.

— И что, португальские суда поднимаются по реке? — Любопытство у Келсо пересилило осторожность.

— Это было бы глупо. Конечно, можно и так, но слишком рискованно. Даже некогда относительно безопасный метод транспортировки контрабанды на легких самолетах нынче стал слишком рискован. Нет, Келли, теперь суда подходят к нашей береговой линии. Уж конечно, это-то Тревик вам говорил?

— Я уже сказал: он был уклончив. Он не хотел, чтобы я слишком много знал.

— А вы сами не могли догадаться, что товар перегружается в море?

— Дрифтер Тревика!

Слоден удивленно взглянул на Келсо:

— В действительности судно принадлежит Тому Эдкоку, ваш друг был всего лишь матросом. Вы действительно хотите сказать, что не знали?

— Энди все держал при себе, — ответил Келсо. — Он говорил, что мне лучше не знать лишнего.

— Понятно. — Келсо уловил, как Слоден переглянулся с личным секретарем. — Тогда, несомненно, вас не могло не заинтересовать, как же товар ввозится под бдительным оком береговой охраны и полицейских патрулей. А все очень просто, действительно просто; идея позаимствована у немцев. Во время последней мировой войны они тайно проводили подлодки по норвежским фьордам в открытое море на буксире у внешне безобидного рыболовного траулера. Мы просто приспособили эту идею для собственных нужд: наркотики запечатываются в водонепроницаемые подтопленные контейнеры, и их цепляют к дрифтеру Тома Эдкока где-нибудь в Северном море, а потом буксируют обратно в Эдлтонскую бухту. В нужное время, всегда ночью, мои люди — у нас есть прекрасные водолазы — отцепляют их и прикрепляют к моему прогулочному катеру, который стоит на якоре неподалеку. Оттуда контейнеры доставляют вверх по реке в мой эллинг и разгружают. Подземный ход — кстати, его прорыли еще первые владельцы Эшли-холла, которые тоже были контрабандистами, как и я, — обеспечивает незаметное и удобное сообщение с моей лабораторией. Пустые контейнеры возвращаются для нового использования и обмениваются на другие, с новым товаром. Умно, не правда ли?

— Блестяще, — был вынужден признать Келсо, хотя открытие подтверждало опасение, что его ни в коем случае отсюда не выпустят. Слоден давал ему информацию в уверенности, что она никуда не выйдет.

— После благополучной доставки, хм, сырья, так сказать, в лабораторию, наступает черед производства и упаковки. Например, изготовление пилюль ЛСД: мы очень заботимся, чтобы производить как можно больше разновидностей по форме, цвету и составу, чтобы не определили, что они идут из одного источника. Как много разновидностей у нас на сегодня, доктор Коллингбери?

Впервые человек в очках заговорил, и его голос был таким же нервным, как и его манеры:

— Я, м-м-м... м-м-м, сейчас около шестидесяти. Наверное.

— Да, около шестидесяти. Мы также производим жидкий ЛСД и в кристаллах, как вам хорошо известно. Из блоков грубого морфина мы производим высочайшего качества героин, и естественно, он гораздо безопаснее, чем совершенно безобразный «Чай-низ», который в последние годы наводнил рынок. Конечно, наш продукт много дороже, но «Чайниз» содержит много примесей — по сути дела, очень токсичных ядов, таких как стрихнин. Неудивительно, что этот коричневый порошок часто оказывается дешевле гашиша. Мы производим два других синтетических наркотика с эффектом, как у алкалоидов опиума, — петидин и метадон, а также здесь упаковываются готовый чистый кокаин и героин.

— Это сложная операция, — бессмысленно прокомментировал Келсо.

— Совершенно верно.

— И вы производите ТГК. Но разве он менее опасен, чем «Чайниз»?

— Вряд ли. Существует риск передозировки, а она индивидуальна для каждого. Но мы всего лишь угождаем различным нуждам — если гашиш для кого-то слаб, мы с радостью поставим что-нибудь посильнее.

— Ужасно, — еле слышно пробормотал Келсо.

Голос Слодена стал жестче:

— Мы торгуем только качественным товаром, Келли. Уверен, вы убедились в этом, когда взяли пробу с украденного.

— Вы достойны королевской премии за достижения в области промышленности.

Маленький человечек смущенно улыбнулся:

— В некотором смысле вы правы. Моя организация одновременно эффективна и продуктивна. Я установил высокие стандарты.

— А вы не расскажете, как сбываете продукцию?

— Почему же нет? Ведь я рассказал вам все остальное.

— Это может оказаться неразумно, сэр Энтони, — быстро проговорил Хенсон.

— Ерунда. К концу беседы Келли будет или с нами, или против нас. Последнее имеет лишь одно продолжение. Он никак не может нам повредить. — Хенсон вроде бы не был в этом так уверен, но Слоден продолжил: — Продукция перевозится через реку на мои мельницы, которые не только производят корм скоту, но и специализируются на переработке определенного сырья, которое другие мельницы не могут утилизировать из-за недостатка оборудования. Это дает нам новые рынки сбыта, понимаете? Мы снабжаем мельницы по всей стране.

— И вместе с поставками идут наркотики?

— Можете придумать более невинное прикрытие? Кто вообразит, что среди двадцати тонн корма для скота может находиться на полмиллиона фунтов наркотиков? Соответствующие мешки сбрасываются в нужных точках вдоль пути, разумеется, многие попадают в порты, а оттуда на кораблях вывозятся за границу. Естественно, мы разработали систему ячеек на пунктах доставки, так что если группу раскрывают, то нас, ядро, никак не могут выследить. Иногда я вывожу товар прямо отсюда, используя каботажные суда из Амстердама и Роттердама, которые привозят дикальций фосфат и удобрения. К сожалению, такие законные рейсы нечасты, к тому же 250-тонные суда, поднимаясь по реке, привлекают внимание, так что их применение ограничено. Однако сбыт продукции никогда не был большой проблемой.

Келсо был потрясен. Операции Слодена были просты, продуктивны и эффективны. Сэр Энтони имел безупречное личное прикрытие и идеальный фронт для бизнеса. Не удивительно, что Тревик понес столь суровое наказание. Келсо подумал, скольких еще «сбившихся с пути» постигла та же судьба.

— Возможно, теперь вам понятно, какую выгоду вы могли бы извлечь лично для себя, вступив в мою организацию. Обещаю: вознаграждение будет огромно. Но сначала дайте мне информацию о вашей собственной сети.

Келсо прокашлялся, быстро соображая.

— Я работал один с Энди Тревиком. Это не были большие дела, просто я постоянно снабжал моих друзей в Лондоне. Студентов, фотографов, рекламных агентов — как я сказал, ничего серьезного.

— И персонал на базе НАТО.

— Нет, это по части Энди. Я имел дело только с Лондоном.

— А девушка?

— Элли? Это просто моя девушка, она не имеет к этому никакого отношения.

— Он снова врет. — Слова прозвучали тихо, без обвинения, и исходили от Хенсона, который рассеянно рассматривал свои ногти.

— Нет. Какого черта мне врать?

— Чтобы спасти свою поганую шкуру, — прорычал Баннен. — Он в этом деле не один. Если он приторговывал в городе, то у него гораздо более широкая сеть. Дайте мне поговорить с ним по-своему.

Келсо напрягся, но Слоден покачал головой:

— Я надеялся, Келли, что, оказав вам доверие и так подробно все рассказав, я мог бы рассчитывать на такую же откровенность. Уж, пожалуйста, постарайтесь.

— Я сказал правду. Мне больше нечего добавить.

— Надеюсь, я не зря потратил время, Келли.

— Я сказал все.

Баннен двинулся к Келсо.

— Говори, дерьмо, какие еще мерзавцы с тобой работают?

— Баннен, он может не работать ни с какими мерзавцами. — Хенсон посмотрел на Слодена, который чуть заметно кивнул.

— О чем ты говоришь? — выплюнул Баннен. — Уверен, тут замешаны другие. Бог знает, сколько снял Тревик.

Хенсон перевел взгляд на Келсо.

— О, может быть, другие замешаны, но возможно, это люди не того сорта, о котором ты думаешь. Может быть, наш друг работает в полиции.

Баннен оторопел. И Келсо тоже.

— Вы с ума сошли! — запротестовал он. Хенсон улыбнулся.

— Думаю, мы довольно скоро это выясним. — Слоден нагнулся в своем кресле. — Доктор Коллингбери, вы знаете, что нужно.

Человек в очках вышел из комнаты, а Слоден сказал:

— Вполне возможно, мы сошли с ума, Келли — если это ваше настоящее имя, — но боюсь, мы не можем в вашем случае полагаться на удачу. Завтра мы ожидаем очередной корабль, а это означает, что несколько недель будем безумно заняты и у нас не останется времени играть с вами в кошки-мышки. Честно говоря, вы меня разочаровали, вы неубедительны и неинтересны. Но есть способ выяснить правду, не прибегая к зверским методам Баннена.

— Ради Бога, я говорю вам правду!

Слоден словно не слышал:

— Вы знаете, есть другие методы, гораздо более страшные, чем физическое насилие.

Доктор Коллингбери вернулся, держа в руке маленький черный чемоданчик.

— Я имею в виду насилие над сознанием, — продолжил Слоден.

Химик положил чемоданчик на сервант и открыл.

— Это в самом деле необходимо, сэр Энтони? — нервно спросил он.

Хенсон встал со скамейки и подошел к серванту:

— Да, — ответил он за шефа и, отодвинув тощего человека в сторону, занялся содержимым чемоданчика.

— Введение в организм лизергиновой кислоты зачастую может вызвать эйфорию, — сказал Слоден. — Но при определенных условиях и очень большой дозе это может привести к разрушающим ум кошмарам. Обстановка, в которую вы будете помещены, и полученная доза приведут к крайнему шоку. Думаю, вам не захочется повторить этот опыт. Нам нужно все узнать о вас, Келли, так что почему бы вам не рассказать сейчас и избежать этой неприятной процедуры? Так действительно будет лучше всего.

Келсо не ответил.

Слоден вздохнул и жестким тоном велел:

— Шестьсот микрограммов, Джулиан.

Келсо знал, что стандартная доза — сто микрограммов.

Хенсон повернулся к нему с наполненным прозрачной жидкостью шприцем.

— Закатай ему рукав, Баннен, — велел он, приближаясь.

Баннен был всего в трех футах, когда Келсо выхватил из камина пылающее полено. Не обращая внимания на боль от горящего дерева, детектив сунул головешку в физиономию Баннену. Тот попытался уклониться, но не успел — пылающий конец полена ткнулся ему в щеку, оставив приставшую к коже красную горячую золу. Баннен закричал и попытался стряхнуть ее рукой, но Келсо ударил снова, пользуясь поленом, как коротким копьем. Оно попало Баннену в и так уже распухший нос, и он упал навзничь, схватившись за лицо.

Келсо повернулся к остальным, размахивая перед собой своим оружием и как бы приглашая их к нападению. Хенсон попятился, а двое в дверях, похоже, растерялись. И только сам Слоден быстро вскочил из кресла и ребром ладони сильно ударил Келсо по руке выше локтя, парализовав мышцы. Полено упало на пол.

Двое от дверей бросились на детектива. Доктор Коллингбери, невольно оказавшийся на их пути, был отброшен в сторону. Келсо ударил одного в лоб, но удар оказал мало эффекта. Вместе с двумя нападавшими детектив упал на пол, и они своим весом прижали его к полу. Келсо понимал, что сопротивляться бесполезно, что он слишком ослаб от предыдущего избиения, но все равно боролся, а они снова колотили его, подавляя сопротивление. Он мельком увидел Баннена с красной в волдырях рожей, пытающегося дотянуться до него в путанице тел.

— Нет, — взревел Слоден. — Джулиан — инъекцию, быстро!

Келсо почувствовал, как руку выдирают из рукава, потом на плече разрывают рубашку. Он пытался бороться, но его руку перетянули, так что отчетливо выступили вены. Шприц опустился, Келсо ощутил, как игла проколола кожу. Хенсон с усмешкой надавил на шприц, и Келсо плюнул ему в лицо.

Доктор Коллингбери, все еще на четвереньках у двери, тихо застонал, увидев происходящее. Он резко отвернул голову к окну, где дождь с бешеной силой ударил в стекло. Тяжелые шторы были закрыты, но не могли приглушить дробь, и в течение одного страшного мгновения человек со свалившимися очками был уверен, что стекло сейчас разлетится вдребезги.

Апрель 1976-го

Увидев, что в окне нет света, она выругалась про себя. О Боже, только бы он не ушел, не сегодня, когда я набралась мужества вернуться! Я хочу, чтобы он был дома, он нужен мне!

Девушка покачнулась, и проходящий мимо средних лет мужчина остановился спросить, не нужна ли помощь. Но учуяв душок виски, не стал спрашивать. Девка! Небось, не больше двадцати, а посмотрите на нее! Нынче если они не напьются, то накачаются наркотиками. Больше делать нечего, как стоять тут, перегородив тротуар, да еще еле держится на ногах. Он был достаточно близко, чтобы рассмотреть ее лицо в свете уличных фонарей, и покачал головой скорее печально, чем с отвращением. Девушка была хорошенькая, чертовски хорошенькая. Какая жалость! Мужчина поспешил прочь, что-то бормоча про себя, но девушка даже не заметила его.

Какое-то время Сэнди не знала, что делать. Потом улыбнулась. У нее остался ключ — Джим так и не потребовал его обратно. Он по-прежнему любит ее, даже после всего. Если бы не любил, обязательно бы ключ отобрал.

Сэнди перешла дорогу, и автомобиль загудел, чуть не наехав на нее. Квартира Келсо была на верхнем этаже в доме на Майда-Вэйл — квартира, которую с перерывами они делили шесть месяцев. И перерывы не всегда были по ее вине.

Девушка порылась в сумочке, ища ключи, нашла и поднесла к лицу, выбирая ключ от подъезда. Он был больше остальных, а от квартиры — следующий.

На короткое, но неприятное мгновение Сэнди подумала, не сменил ли он замок, но нет, Джим никогда так с ней не поступит. В конце концов он всегда прощал ее. И этот раз ничем не отличается от других, хотя они не виделись уже около трех недель.

Она вставила ключ в скважину и открыла дверь. На лестнице горел свет, и Сэнди услышала музыку из квартиры на первом этаже. Закрыв за собой дверь, она двинулась вверх, но, поднявшись на первую ступеньку, приложила руку к губам, чтобы сдержать смех. Какой будет ему сюрприз! Какой сюрприз ко дню рождения! Она знала, что так же нужна ему, как и он ей, и не сомневалась, что ее отсутствие — самое долгое из всех — заставило его это осознать. Да, порой она бывала сукой и невротичкой, но и у него всякое бывало. Однако она всегда все ему прощала.

Сэнди взбиралась по лестнице и чем выше поднималась, тем сильнее тревожилась. Она остановилась на середине последнего марша и села на ступеньку, прислонившись спиной к стене. Пальцы неосознанно поднялись ко рту, Сэнди кусала ногти. Его раздражала эта ее привычка, но она не могла ее побороть и говорила, что это ничуть не хуже его непрерывного курения, и этим снова вызывала у него угрюмое молчание. О Боже, что за пара! Что за дурацкая долбаная парочка, чтобы жить вместе! Его невроз, может быть, не так очевиден, как ее, но только потому что заключен внутри, скрыт ото всех, так что никто не может даже заподозрить. Но она-то знала, потому что они были любовниками — настоящими любовниками — и делились своими секретами. Если бы только они могли помочь друг другу!

Девушка посмотрела на дверь на верхней площадке и поморгала, чтобы сфокусировать взгляд. Не следовало сегодня столько пить — Джим не терпел пьянства, — но это придало ей мужества снова встретиться с ним. Ей было стыдно за сделанное. Ей всегда было стыдно. Потом. Сэнди покачала головой. Иногда было стыдно еще заранее, но это никогда ее не останавливало. Ощутив во рту вкус крови, она оторвала пальцы ото рта — не хотелось больше злить его.

Таймер выключил свет на лестнице, и Сэнди оказалась в темноте. Она не любила темноту, но через несколько мгновений обрела самообладание. Возможно, он дома, может быть, смотрит телевизор, а может быть, устал и спит. Его работа в полиции занимает все его время — еще одна кость, из-за которой они ссорились, — и иногда ему не хватало сил раздеться, прежде чем свалиться в койку. Это, конечно, никогда ей не нравилось, поскольку для нее постель означала нечто большее, чем просто сон.

Джим как-то рассказывал ей, что никогда не собирался служить в полиции, и когда она спросила: «Какого же черта ты пошел туда?» — он замолчал, не желая больше говорить. Прошло еще много недель интимной близости между ними, прежде чем Сэнди выяснила причину, но и тогда он признался неохотно. Джим сказал, что таково было последнее желание отца — бывшего полицейского — прежде чем он умер от сердечного приступа. Она знала, что Джим не жалеет об этом и увлечен своей работой, но часто казался встревоженным, возможно, под действием той грязи и разложения, с которыми сталкивался по работе. Может быть, его беспокоило еще что-то, но Джим не любил делиться с другими, даже с ней.

Будь честной, Сэнди! Ты всегда была слишком озабочена своими проблемами, и тебе не было дела до его трудностей. Она закрутила ремень своей сумочки вокруг шеи, как гарроту. Джим был терпелив, старался понять, пытался помочь. Но она не могла остановиться, и ему в конце концов пришлось осознать это. Сэнди любила его, и физически им было невероятно хорошо вместе. Невероятно, но недостаточно. Одного мужчины не может быть достаточно. Первый раз он простил ее. Но не второй. А третий оказался пределом. Как он не мог понять, что, несмотря на свое поведение, она любит его, что плотская любовь к другим не затрагивает ее чувств? Это просто нужда, жажда. Как алкоголь. Ох, ну и сука же ты, Сэнди!

Ее снова охватила дрожь. Она начала трястись еще раньше, оставшись одна в доме дружка. Три стопки виски побороли дрожь, а после четвертой она решила вернуться к Джиму. Еще одна успокоила ее. Какого черта, почему она не может принять успокоительное, как другие женщины?

Вскочив на ноги, Сэнди взбежала по лестнице. Она включила свет на площадке и с трудом попала ключом в замок. Наконец дверь открылась, и Сэнди ввалилась внутрь.

— Джим? — Она задержалась в тесной прихожей, прислушиваясь.

Его в самом деле не было дома — возможно, пытается поймать чертова ирландца, который систематически производил взрывы в Лондоне, подумала она. В некотором смысле так даже легче, что Джима нет: она опять была не готова к столкновению. Будет молить, упрашивать, обещать. Никаких траханий с другими, ни капли спиртного. Ну, может быть, просто пить поменьше.

Сэнди хихикнула, на этот раз открыто, так как никто не слышал. Чтобы пообещать пить поменьше, нужно еще выпить.

Она нашла полбутылки виски, налила немного в стакан — на палец — и плеснула себе в горло. И, сразу почувствовав себя лучше, налила еще. Включенная ею лампа заливала комнату теплым светом, и Сэнди уселась на маленький диванчик, где они столько раз занимались любовью. В комнате было не прибрано, но не грязно, и девушка подумала, как же это Джим справляется без нее. Довольно неплохо, подумалось ей. Он никогда не следил за собой, но неплохо устраивался. И всегда будет.

Сэнди мелкими глотками допила виски, дрожь прекратилась, и теперь можно было посмаковать вкус. На этот раз она действительно исправится, подумала девушка. Их жизнь вместе постоянно приносила травмы — и опять же не всегда по ее вине, — но она ни в коем случае не хотела его потерять. И этот ублюдок никогда ее не бросит!

Крепко сжав стакан рукой, Сэнди осушила его. Не она одна, за многое должен ответить он. Эта его внезапная угрюмость, то, как он вдруг затыкал ей рот, словно прислушивался к чему-то, как скрывал от нее что-то. О, да, он всегда отрицал, что что-то скрывает! Но вещи просто так не встают и не уходят сами по себе! А два раза она пришла и увидела, что ее вещи разбросаны по комнате! Это ли не невроз? Она их собрала, положила на место и ничего не сказала, когда Джим вернулся с работы. И он ничего не сказал. Они оба ничего не сказали. Боже, ну и парочка!

И многие другие мелочи раздражали ее, но они, действительно, не стоили ссор. Джим никогда не вспоминал о них, так в чем же дело?

Важно лишь то, что она хочет быть с ним. Не еще несколько месяцев, а всегда. Если брак — прекрасно; если нет — можно и дальше жить так же, тоже хорошо. Сэнди посмотрела на часы. Уже перевалило за одиннадцать. Ох, Джим, приди, приди сейчас! Ты мне нужен.

Она поежилась и почувствовала, как похолодало. Еще немного виски поможет согреться. Снова она налила чуть-чуть, не желая быть слишком пьяной, когда он вернется. Сэнди снова рассмеялась от пришедшей в голову мысли — вот будет для него сюрприз, который стряхнет усталость с его костей после тяжелой работы! Она поставила стакан на столик у дивана и вытянула ноги в туфлях с высокими каблуками. Скинув одну туфлю, Сэнди откинулась на подушки и широко, улыбнулась, когда на пол упала вторая. Она сняла пальто и еще хлебнула виски.

Затем настала очередь ее расклешенных джинсов, она стянула их с бедер, и они соскользнули с длинных, стройных ног. Девушка швырнула их посреди комнаты, на полпути к прихожей. Дальше последовали колготки, но их она отнесла в прихожую и бросила у входной двери. Потом, идя через прихожую в спальню, она стянула через голову свитер. Сэнди остановилась у двери в спальню, чтобы бросить свитер туда, и помешкала, прежде чем повернуть ручку.

Она нахмурилась. Снова этот запах. На эту вонь она уже пару раз жаловалась хозяину, сдававшему квартиру. Сэнди была уверена, что где-то в трубах сдохла мышь или еще какая-то тварь. Хозяин позубоскалил над этой идеей и ничего не предпринял, сказав, что если это так, то тело скоро разложится до костей и запах сам собой исчезнет. Но он стал еще сильнее.

Сэнди почувствовала сонливость и пожалела, что столько выпила. Не хотелось засыпать до прихода Джима. Он увидит след из одежды и узнает, чья она — еще как узнает! Он пройдет по следу в спальню и окажется рядом с ней, простит ее, полюбит ее, пригвоздит к постели своим жезлом любви!

Сэнди потянулась за спину и расстегнула бюстгальтер, оставив его висеть на дверной ручке. От возбуждения и холода ее соски выпрямились на мягкой груди, и она сладострастно осклабилась, увидев в свете уличного фонаря его кровать — их кровать. Сэнди замерла, когда заметила под одеялом какую-то фигуру.

Ублюдок, он все время был здесь! Мертвый для мира. Она хихикнула. Сейчас ее холодные руки его разбудят!

Девушка прошлепала вокруг кровати к другой стороне, где было место, чтобы скользнуть под одеяло. Несколько мгновений она нежно смотрела, как одеяло поднимается и опускается от глубокого дыхания. Фонарь был недалеко от окна, и в прошлом им нравилось, что он придает их телам молочную белизну, когда они любили друг друга поверх одеяла. Девушка двинулась, ее фигура отбросила тень на очертания спящего тела.

Сэнди по-прежнему улыбалась, когда подняла одеяло и скользнула к нему.

Она приподнялась на локоть, на мгновение напрягшись, наслаждаясь этим мгновением.

Потом сдернула одеяло прочь.

И фигура обернулась к ней.

Сэнди не закричала. Не смогла. Ее горло парализовало. И только когда существо на кровати двинулось к ней, из горла вырвался крик.

~~

Келсо здорово устал, но был весел от выпитого на дне рождения. Переходя дорогу, он рылся в карманах, ища ключи от входной двери, когда услышал крик. Он взглянул вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как окно в его комнате разбилось и белое тело, рассекая воздух, полетело вниз.

13

Элли свернула с шоссе и переключила фары «Эскорта» на дальний свет, чтобы пронзить черноту впереди. Нажав на акселератор, она внутренне застонала, услышав ленивую реакцию двигателя: если полиция не может позволить себе снабдить своих тайных агентов более современными моделями, то могла бы потратить чуть больше времени на содержание в порядке старых. Путь из Лондона в машине Келсо оказался утомительным.

Повернув циферблат к приборному щитку, чтобы было светлее, Элли посмотрела на часы. Почти полвторого. Джим, наверное, тревожится. И все же стоило дождаться результатов вскрытия мышки. Элли отнесла крошечное разложившееся тело прямо в судебную лабораторию на Стенфорд-стрит, Ватерлоо, прежде чем доложиться своему начальнику на Феттерлейн, так как ни на минуту не хотела откладывать анализ. Она знала, что исследования могут занять несколько дней, возможно, недель, если пойдут обычным путем, и специально разыскала старого знакомого — медицинского эксперта, с которым в прошлом как-то пару раз встречалась. Элли он показался скучноватым, она быстро, но тактично завершила отношения. И теперь радовалась своей тактичности.

Фокскрофт, эксперт, был полон сомнений и подозрений: чтобы получить нужную информацию, потребуется некоторое время, если Элли не даст ему твердых указаний, что искать. И почему она не воспользовалась обычным каналом? Потребовалось немало обаяния и туманных обещаний, что их отношения могут вновь расцвести пышным цветом, если он сделает ей одолжение. Фокскрофт чуть не упал, когда Элли сказала, что результаты нужны этим же вечером. Но его протесты улеглись, когда она сообщила о своих подозрениях, что зверек умер от отравления ЛСД. Мышка выглядела так, будто умерла два, может быть, три дня назад, так что можно найти следы в почках или печени. Проще всего было бы сделать анализ мочи, но очевидно, уже поздно. Фокскрофт по-прежнему не был уверен, сумеет ли выполнить анализ так скоро, но сделает все возможное — однако это действительно чертовская спешка. Для воодушевления Элли поцеловала его в щеку и сказала, что зайдет позже вечером.

Храня верность Келсо и вопреки собственному намерению, Элли воздержалась от рассказа своему начальнику об их находках и подозрениях; она даже не упомянула, что отдала на проверку мертвую мышь. Она чувствовала вину за свою неискренность, но дала слово и собиралась его сдержать. Свою поездку в Лондон Элли объясняла тем, что хотела выяснить, как продвигается расследование в целом, о чем нельзя говорить по телефону, и ее начальник Гиффорд решил, что это разумно. Он сообщил, что на ход операции оказало большое влияние сообщение о том, что год назад американский пилот пережил семейную трагедию — его жена и двое маленьких сыновей погибли в дорожной автокатастрофе, — и крушение самолета было сознательным самоубийством. Отыскалось письмо родителям в Калифорнию, датированное тем же днем, когда он в последний раз поднял А-10, и подтверждающее его намерение покончить с собой. Никто не знал, как же регулярные медицинские и психологические тесты, которые должны проходить все пилоты, не выявили его состояния; никто не был готов взять на себя ответственность за это. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и то, что сознание в целях самозащиты часто отторгает последствия тяжелого шока, задерживает эмоциональный взрыв до критической точки. И никто не может предсказать, когда именно эта точка будет достигнута. Хотя пилот пережил тяжелый удар при внезапной утрате семьи, внешне все последующие месяцы казалось, что он оправился от него. Какую роль в его восстановлении сыграли наркотики, никто сказать не мог, но в основном медики сходились, что наркотические вещества — возможно, сначала легкие разновидности — помогали преодолеть душевную боль. Не вызывало сомнений, что покатятся головы и что командующий американскими силами в конце концов окажется на канцелярской работе где-нибудь близ Вашингтона, но по крайней мере все вздохнули с облегчением, узнав, что галлюцинации пилота не были частью коварного плана русских. Однако это не объясняло, как к пилоту попали наркотики, так что расследование по-прежнему имело высший приоритет, хотя прежней безотлагательности уже не было. А пока, с некоторым сокрушением сказал Гиффорд, никаких внутренних наркодельцов не обнаружено. Была пара наводок, но они касались лишь служащих, в выходные покуривающих марихуану в Лондоне. Подобное обвинение означало немедленный трибунал, так что очевидно никто не хотел добровольно давать информацию.

Когда старший офицер заметил, что если не будут получены какие-либо положительные результаты, лично ей может быть отпущено минимальное время для участия в операции, Элли чуть не выболтала, что они с Келсо уже кое на что наткнулись. Но вместо этого лишь заверила Гиффорда, что, похоже, они к чему-то приблизились, хотя пока это только домыслы. К счастью, начальник достаточно доверял ее способностям, чтобы не давить. Если что-то появится, твердо сказал он, немедленно сообщить ему.

Он не хочет, чтобы отряд по борьбе с наркотиками обходился без них.

Из штаб-квартиры таможенной и налоговой службы Элли сразу отправилась к себе домой на Вигмор-стрит и, приготовив ужин, собрала кое-что из одежды взять с собой в Эдлтон. Она счастливо мурлыкала, перебирая тонкое белье. Этого не следовало допускать, ворчала она про себя. Он профессионал, она профессионал, и они заняты серьезным и, возможно, опасным расследованием. Занятия любовью — на это не следует отвлекаться. Элли посмотрелась в зеркало. Нет, любовь — вот на что не следует отвлекаться.

Она села на кровать, озадаченная своими чувствами, ощущая одновременно счастье и страх. Но чего бояться? Что в нем вызывало такую реакцию? Почему-то Элли заплакала, но это были не те слезы, что, сокрушая тело, выходят с короткими болезненными рыданиями, а те, что сочатся из уголков глаз и тихо стекают по щекам. Элли положила голову на подушку и вскоре уснула.

Она вернулась в лабораторию тем же вечером, зайдя по дороге кое-что купить. Фокскрофт, еще не приступавший к вскрытию мыши, настоял, чтобы Элли ушла и не беспокоила его, пока он работает. Они договорились встретиться позже в баре у Национального театра, и Элли, подняв воротник и спрятав руки в карманы от сырости, прошлась по набережной. Для апреля было явно холодно, такая погода угнетает, поскольку зима уже изрядно надоела, а воспоминания о тепле солнечных лучей заволакивает серая реальность. Отчаянно хотелось пообщаться с Келсо, но не было возможности. Элли посмотрела на север через реку и увидела низко нависшие над горизонтом дождевые тучи. Было что-то зловещее в их тяжелой, давящей темноте, и девушка внутренне содрогнулась.

Когда пришел Фокскрофт, бар в Национальном театре был почти пуст, все представления в огромном сером театральном комплексе давно закончились. Пока Элли покупала джин с тоником, с лица у исследователя не сходило любопытствующее выражение, но он воздержался от каких-либо вопросов. Они сели за один из круглых столиков, усеивавших обширную площадь холла.

Фокскрофт нашел в мышке следы ЛСД и любопытствовал узнать, как эта тварь получила дозу. «Чтобы классифицировать информацию», — сказал он. Исследователь казался не в духе. Так почему не было официального запроса? Некогда, объяснила Элли, и к тому же она действует на свой страх и риск, руководствуясь только интуицией. Пожав ему руку, она оставила его с неудовлетворенным и слегка надутым выражением на лице. Ее обещание когда-нибудь отблагодарить его не смогло улучшить Фокскрофту настроение.

Дорога обратно в Суффолк была скучной и утомительной. Как только Элли выехала из Лондона, в ветровое стекло начал хлестать проливной дождь, и фары встречных машин так и норовили ослепить ее и скинуть в кювет.

И только у поворота на второстепенную дорогу, ведущую к прибрежному городку, дождь начал утихать, а теперь, когда Элли добралась до первых домов Эдлтона, ее настороженность необъяснимо возросла. Машина покатила по узкой дороге мимо Эшли-холла, и Элли затормозила, мрачные предчувствия приковали ее взгляд к серому зданию. Заставив себя подавить странное чувство, она нажала на акселератор, чтобы скорее проехать мимо, но тяжесть на душе не проходила.

Теперь Элли пришла к решению все же убедить Келсо вызвать подмогу. Мертвая мышь была достаточным свидетельством, что ЛСД поступал из Эшли-холла, и наверняка санкционированный обыск подтвердит это. Продолжать розыски самостоятельно слишком опасно, инцидент с бульдозером подтвердил это. Приносит Джим несчастья или нет, но на сей раз он должен прислушаться к здравому смыслу.

«Эскорт» спускался с холма к центру города, и Элли тихонько притормозила. На Т-образном перекрестке у подножия холма она свернула налево и поехала к стоянке трейлеров. Было трудно поверить, что на земле живут другие люди, так тихи были улицы — ни одного огонька в окнах по обе стороны дороги. Впрочем, городок трудно было назвать оживленным даже в дневные часы — что же говорить про ночь, или, если быть точным, про раннее утро.

Машина затормозила на дороге внутри стоянки, в свете фар вагончики казались картонными. Проехав через ряды к трейлеру Келсо, Элли осторожно осмотрелась, не маячит ли кто рядом, но никого не увидела, хотя это и не означало, что никого нет. Она остановила «Эскорт» рядом с трейлером и выключила фары, тут же пожалев о своей поспешности, поскольку луна скрылась за бегущими облаками, а ночь была непроницаемо черна. На мгновение девушка подумала, не посигналить ли Келсо, чтобы он вышел к двери, но потом рассердилась, что ведет себя, как нервная школьница. Она взяла сумку и еще одну, большую, с чистым бельем, и вылезла из машины. Было уже не так темно, и глаза привыкли к ночному мраку, но тем не менее Элли поспешила к двери вагончика.

Поднимаясь по ступенькам, она позвала Джима, и, хотя не могла видеть, поняла, что руки, протянувшиеся к ней в темноте из распахнутой двери, принадлежат не Келсо.

~~

Связав, засунув в рот кляп и завернув в рогожу, они перевезли его через реку. Он помнил, что по пути через подземный ход его снова накачали наркотиком, и сознавал, что лежит под узкой скамейкой, когда плыли против течения через реку к старой мельнице. Но реальность быстро ускользала.

Келсо понимал, что происходит, но все становилось слишком четким, нереальным. Кожа в местах, где к ней прикасалась грубая материя, начала гореть, и хотя он знал, что завернут в мешковину, ткань ощущалась соединенными вместе огромными валунами. Он мог видеть через просветы между ними, мог чуть ли не пролезть сквозь них и в то же время мог всосать камни своими порами. Нереальность становилась истинной реальностью.

Но он оставался в сознании и помнил свое положение, отдавал себе отчет, что люди вокруг намерены причинить ему зло.

Когда его, как какой-то тюк, выволокли из катера, мешковину промочили дождевые капли, — каждая как низвергающийся водопад, — и, проникая в разрывы, намочили кожу, так что он превратился в резервуар, в озеро, где водились живые существа; его собственные клетки соединились с микроорганизмами, плясавшими в дождинках. Он чуть не впал в панику, потому что его дыхание затруднилось и он не мог глубоко вдохнуть.

Потом он оказался в огромной пещере, которая была мельницей, с него стащили мешковину, и Келсо ощутил, как падает в обширное пространство здания, во вселенную красных от ржавчины стальных балок и паутины, свисающей со стропил, как пыльные кружева. Рядом было три человека — те двое, что раньше тащили его из погреба, и Хенсон, чье лицо маячило впереди, как огромный раздувшийся шар, — каждая вена, все поры были видны даже в сумерках слабо освещенного помещения. Шар приблизился, и Келсо испугался, что лицо сейчас засосет его, задушит своей мягкостью. Сверкающие голубизной глаза уже не принадлежали Хенсону, они плавали сами по себе и были полны кристаллов, которые ослепили Келсо, как бриллианты, сверкающие снопами лучей. Но по-прежнему его сознание в то же самое время оставалось на уровне нормальных человеческих представлений.

— Тебе повезло, — загудел голос, наполнив его голову и отскакивая от стенок под черепом. Перекошенный рот Хенсона двигался, и Келсо боялся открывающейся и закрывающейся бездны. Слова по времени не совпадали с движением кроваво-красных губ — иногда запаздывали, иногда звучали раньше, чем формировались физически. — Если бы тебя притащил сюда Баннен, он бы тебя убил, по приказу или нет. Ты ударил его дважды, а и одного раза было бы слишком. Твое счастье, что его ожоги требуют лечения.

Руки Келсо все еще были связаны за спиной, и он попытался крикнуть сквозь кляп, что веревки врезались в тело, что они затягиваются все туже, разрезая его плоть, распиливая кости запястий. Трое не обращали внимания. Его поволокли по полу, белая пыль поднималась снежным вихрем, и каждая снежинка имела четкую и прекрасную форму.

Они приволокли его в другую часть здания, Хенсон включил свет, и конструкции вокруг словно деформировались. Балки больше не были прямыми, они изогнулись внутрь, словно стремясь достать друг дружку; и еще тревожнее — они больше не были твердыми, а словно состояли из податливого вещества, даже не мягкого, а жидкого. Келсо охватила паника, он был уверен, что здание сейчас рухнет, но трое рядом будто не понимали, что происходит. Потолок в этой части был ниже, и Келсо, увидев наверху гнилое дерево, попытался встать на колени, уверенный, что потолок медленно опускается.

— Он уже отъехал, — загудел голос.

— Еще бы, с такой дозой. Скоро еще не то будет, — вроде бы ответил голос Хенсона, но звуки стали неразборчивыми, так как каждая часть здания издавала собственные звуки, и громче всего звучали оседающие под ногами половицы. Даже пылинки словно звенели, сталкиваясь друг с другом.

— Слушай, Келли. — На лицо опустились пальцы, превратившиеся в часть его тела. Голова Хенсона качнулась к какой-то конструкции, которая сужалась в воронку, опускаясь к первому этажу. Из ее основания поднимался металлический шест и уходил в стену.

— Это измельчитель. Здесь все перемешивается в отличный порошок. — Хенсон поднял с пола белую пыль и бросил в лицо Келсо. Пылинки повисли в пространстве, как галактика ярких звезд. Келсо закрыл глаза, и звезды рассыпались вокруг.

— Вот где Тревик нашел конец! — гудел голос. — Его перемололо в пыль, Келли. На корм скоту. Не осталось ни косточки. Тебя ждет то же, если не очистишься перед нами!

— Он не слышит! Слишком далеко отъехал — он не понимает, о чем ты говоришь!

Но Келсо понимал и испугался еще больше. Во рту пересохло, горло жгло.

Его поволокли дальше, через дверь, мимо крутой бетонной лестницы, исчезавшей в темноте наверху, на твердую бетонную площадку, и остановились перед деревянным люком.

— Рабочие называют это Ямой, Келли! Она ведет к конвейерной ленте, которая подает зерно из бункеров над нами наружу! Если с лентой что-то не так, кому-нибудь приходится спускаться выяснять. Беда в том, что никто не хочет туда спускаться!

Их смех, как дубиной, ударил по его обнаженным нервам.

— Знаешь, почему, Келли? Потому что там чертовски темно, даже днем, и полно крыс! Ты видел крыс, вольготно живущих на кормовых мельницах, Келли? Они огромные, потому что хорошо питаются! И в таком месте никак не замедлить их рост! — Снова смех, но в нем был также и страх. — Ночью они составят тебе компанию. Тебе повезло, они тебя не съедят! Но могут попробовать!

Люк поднялся, и Келсо увидел черный мир в другом измерении. Он снова хотел закричать, но звук заглушался кляпом. Руки вдруг освободились, и освободивший их нож уперся в спину.

— Вниз! — приказал голос.

Келсо увидел уходящие вниз ступени и попятился, потому что они были нетвердые и он мог провалиться сквозь них.

— Вниз, Келли! Тебе повезло, что сэр Энтони хочет оставить тебе жизнь, иначе мы бы не развязали тебе руки. И у тебя не было бы никакой защиты!

Келсо вырвал изо рта кляп и начал умолять, сквозь страх его сознание фокусировалось на происходящем. Его схватили и бросили вниз.

Одной рукой он попытался ухватиться за край люка, но пальцы безжалостно отпихнула чья-то нога. Несколько футов представлялись милями, и, пролетев их, он упал на бетонный пол. Люк наверху захлопнулся, и Келсо зажал уши от этого грома. Последовал громкий скребущий звук — это к запору для дополнительного веса придвинули что-то тяжелое.

Писк рядом сообщил Келсо, что он в темноте не один.

— Выпустите меня! — закричал он, ища лестницу, которая, он знал, была где-то перед ним.

Рука схватилась за металлическую перекладину, он приблизился к ней, нащупал следующую, потом следующую. Как только Келсо встал на первую ступеньку, голова ударилась о крышку люка, и в мозгу разрядом молнии вспыхнула боль. Боль распространилась из головы по всему телу и затекла в самые отдаленные уголки. Разум говорил, что яма не так глубока, но Келсо не мог отделаться от впечатления, что находится на дне огромного котлована. Он снова потянулся вверх и, колотя о дерево, закричал, чтобы его выпустили. Вокруг слышалось какое-то копошение.

Келсо не имел представления, как долго стоял там, умоляя и пытаясь приоткрыть крышку люка, потому что время утратило значение. Это было теперь, и он был теперь, и его крики были теперь, и темнота была... Она больше не была темнотой.

Вокруг вспыхнули огни, прекрасные огни, они казались ослепительными белыми солнцами, которые затем перешли в неистовые оттенки красного, синего, пурпурного. Келсо опустился на колени и закрыл глаза, ослепленный, но спасения не было, поскольку огни были внутри головы. И он больше не боялся их, потому что они облегчили его сознание, каким-то образом освободив дух. Хотелось смотреть на них, пощупать их. Хотелось быть ими. И он был ими. Его тело начало пылать, в нервных окончаниях чувствовалось покалывание. По телу пробежали электрические токи, и управляемая этими токами какая-то часть его сознания вышла наружу, исследуя его собственное тело сначала внутри кончиков пальцев, а потом вместе с течением крови проникнув в самое сердце. Он был близок к оргазму, каждая часть тела стала источником наслаждения, его увеличившийся половой член больше не был единственным инструментом этого наслаждения. Но и это прекрасное ощущение не означало предел. Его переполнило истинное блаженство, когда все вокруг вспыхнуло голубоватым сиянием и он оказался на небе, а вокруг не было границ. Твердые серые бункеры, откуда поступало зерно, стали гигантскими зданиями, контуры которых теряли неизменные очертания, все линии изогнулись, сливаясь в единую линию, и они были полны жизнью, жизнью не материальной, а такой же, как и он сам, сам же он стал частью этого фантастического пейзажа... А потом он стал не частью, а всем вокруг.

В его глазах блестели слезы, Келсо видел все как будто сквозь многогранный бриллиант; ничто не казалось странным, ничто не было единственным. Он чувствовал близость чего-то подсознательного, чего-то такого, что вполне реально, но к чему нельзя прикоснуться. Что-то в другом измерении, которое находилось близко-близко к тому, где существовал он, и их разделяла только тонкая ткань, бесплотная субстанция. Келсо скользнул за эфирный барьер, зная, что должен разорвать ткань ногтем, чтобы пройти насквозь...

...И все начало меняться...

Чернота вдруг бросилась на него, а вместе с ней и копошащиеся в темноте твари, твари с заостренными головами и косматой шерстью. Эйфория исчезла, и снова ее заменил мучительный страх.

И стоял тот самый запах.

Не запах пыли вокруг, и не запах размолотой муки. Не запах крысиных следов, и не запах пауков и паутины.

Это был запах разложения.

Запах, столько раз преследовавший его в прошлом. И вдруг в памяти ожили те моменты. В сознании мелькали образы, куски его жизни, которые он пытался забыть, заблокировать ради сохранения рассудка. Некоторые воспоминания были ярче остальных, они вставали перед ним, словно насмехаясь, своей ясностью мучая его и заставляя кричать.

Запах усилился, и Келсо одолела рвота. Несмотря на конвульсии, выкручивавшие все его члены, заставлявшие тело то напрягаться, то расслабляться, воспоминания не останавливались.

Годы жизни проносились перед его внутренним взором, застывая на мгновение в почти осязаемой, реальной плоти на тех эпизодах и инцидентах, объяснить которые он был бессилен.

Вот он смотрит на разбившуюся Сэнди, лежащую на тротуаре...

Вот перед ним голое тело отца, перегнувшееся через край ванны; лицо старика исказилось от ужаса и боли...

Вот он съежился в разбомбленном доме, а по лестнице к нему поднимаются трое мальчишек. Он отвернулся, и их больше нет. Ужасные крики из разверзшейся дыры, звуки тяжелого падения... Один погиб, другой на всю жизнь остался парализован; третий, самый младший, уже никогда не вспомнит, что случилось в тот день...

Еще годы, еще эпизоды его жизни пролетали перед ним с отчетливой ясностью.

Вот он в приюте, сидит в кроватке, с кем-то разговаривая — с другом, но неясно, кто этот друг. Всегда приоткрытая дверь распахивается и дежуривший старик трясет его и ругает. И ужасный звук, когда старик ушел и упал с лестницы. Его странный взгляд, странный изгиб шеи...

Годы пошли медленнее, как подходящий к станции поезд.

А потом... о, Боже... а потом... он крохотный. Он не может двигаться. Голову наполняет пульсирующий звук, который почему-то утешает. И все черно. Но не только. И красно тоже. Кроваво-красно. И становится светло, слишком светло. Что-то выталкивает его наружу, в ослепительное бесконечное пространство, которое пугает его. И он легко выскальзывает из матки, хотя нет никого, кто помог бы, только трясущиеся руки матери. Он слышит ее всхлипы, ее мучительные стоны, ощущает грубые, покрытые кровью пеленки, в которых лежит. И чувствует рядом с собой, меж сжавших его материнских бедер, появление — под истошный крик матери — еще чего-то, что он не видит, поскольку не имеет зрения, но знает — это часть его самого. И вот уже это необъяснимое что-то лежит возле него, слабо двигая, как и он, конечностями. А он, только что рожденное дитя, с отвращением отталкивает от себя то, что вошло в мир вместе с ним. И все черно, черно, ЧЕРНО!

Келсо скорчился в темноте ямы, и его тело сокрушили рыдания, душу мучили воспоминания. Запах усилился, стал удушающим. Липкая слабость обволокла Келсо, как черное масло.

И тут что-то прикоснулось к нему. Щетинистая, покрытая чешуей рука — холодная рука — обхватила и крепко сжала его кисть.

14

Элли удивилась, увидев через окно кабины, что катер свернул от реки к болотам. Она была уверена, это он увязнет в камышах и иле, но вскоре поняла, что рулевой знает путь. Из густой утренней мглы появились крыша и верхний этаж старой мельницы, украшенной, как виньетками, клубами серого тумана. Даже с этого расстояния Элли видела, что здание полуразрушено: пятнами проступала заляпанная красная кирпичная кладка, а черепица на крыше местами провалилась.

Значит, ее везут туда? На мельницу Слодена? Это там они держат Келсо? Элли взглянула на головореза, сидящего напротив в компактной кабине прогулочного катера, и заметила, что он холодно оценивает ее тело. Когда их глаза встретились, громила усмехнулся и намеренно ленивым взглядом снова осмотрел ее фигуру.

Элли отвернулась и подтянула колени к подбородку, радуясь, что в джинсах. Ночь была долгой, полной страхов, полной тревоги за Келсо. Девушке не говорили, что с ним сделали, а только язвили, что и с ней обойдутся так же, если она не будет отвечать на вопросы. Допрос проводил высокий человек в сером костюме, и Элли догадалась, что это личный секретарь сэра Энтони Слодена Джулиан Хенсон. Самого Слодена она не видела.

Когда ее схватили на стоянке трейлеров, Элли отчаянно сопротивлялась, но единственной наградой за это были синяк на правой скуле и ободранные ребра. Хотя ей набросили на голову одеяло, судя по времени последовавшей поездки и по виду из комнаты, где ее потом заперли, Элли заключила, что ее привезли в Эшли-холл. Последовавший допрос поначалу протекал мягко. Хенсон скорее намекал, чем утверждал, будто знает, что она и Келсо замешаны в продаже наркотиков, поставщиком которых был Энди Тревик. Он хочет лишь узнать, кто еще в этом участвовал и куда сбывалось украденное. Элли разыграла полное неведение, и постепенно терпение Хенсона стало истощаться.

Ее дружок уже признался в краже наркотиков вместе с Тревиком, было заявлено ей, и чтобы спасти шкуру Келли, ей лучше со своей стороны добавить некоторые подробности. Элли удалось изобразить удивленный смех, но вышло не очень убедительно. Двое головорезов — не похожие на жителей Суффолка, а скорее из Уайтчепела — были готовы слегка отхлестать ее, но Хенсон не хотел и слышать об этом. Сэр Энтони будет недоволен. Да благословит Господь сэра Энтони! Допрос продолжался, но Элли все не сдавалась: она не понимает, о чем они говорят, и ничего не знает о наркотиках. Черт возьми, кто такой Тревик?

В конце концов ее на время оставили в покое, дав возможность обследовать маленькую голую комнатку, ставшую ее тюрьмой. Естественно, дверь была заперта, и не было возможности выбраться через крохотное окошко, даже если бы удалось его открыть, поскольку комнатка находилась на самом верхнем этаже дома, где, по-видимому, в свое время располагалось жилье прислуги. Или мансарда. Небо снаружи постепенно темнело, и Элли видела внизу широкую реку, темную и хмурую. Как раз, когда девушка выглянула, с моря приползла мгла и скрыла поверхность реки в удушающем саване.

Звук отпирающейся двери заставил Элли обернуться. Вошел Хенсон, так распахнув дверь, что она ударилась о стену. Девушке доставило некоторое удовлетворение, что он выглядел утомленным, как и она, но этот лучик радости тут же померк, когда Хенсон рявкнул:

— Мы знаем, что вы оба из полиции, так что тоже можешь все рассказать!

На мгновение — на кратчайшую секунду — Элли чуть не поддалась на этот блеф, но быстро отмела сомнения. Прежде всего, она работала не в полиции, а потом, если они действительно считают ее и Келсо полицейскими, к чему же эти вопросы о сбыте наркотиков?

Когда Элли сообщила Хенсону, что он спятил, то думала, он ударит ее, несмотря на неудовольствие сэра Энтони. Вместо этого ее проволокли по лестнице и через территорию поместья к эллингу. Путь наверх по широкой реке был коротким; теперь Элли видела, что они двигаются через болото по узкому фарватеру, заросшему длинными камышами, которые то и дело мели по иллюминаторам. Потом показалась маленькая пристань.

В кабину вошел Хенсон, лицо его было мрачным.

— Возможно, некоторое время, проведенное с дружком, убедит тебя сказать правду, — сказал он.

— Что вы с ним сделали?

Элли почувствовала в животе огромную тяжесть.

— Скоро узнаешь. Выведите ее!

Тип напротив Элли встал, рывком поставил ее на ноги и толкнул к люку. Сопротивляться не было смысла. На палубе было холодно, но было приятно снова оказаться на воздухе. Чья-то рука грубо толкнула ее на пристань, и Элли чуть не поскользнулась на мокрых досках.

Хенсон шел впереди, и девушка следовала за ним, другие, чуть поотстав, шли по бокам. Один взял ее за руку выше локтя, чтобы она не пыталась бежать.

— Действительно жаль, мисс Шепхерд, — через плечо сказал Хенсон. — Вы оба могли бы избежать стольких неудобств. Уверяю вас, вам не понравится место, где вы проведете этот уик-энд. К счастью, персонал мельницы — то есть те, кто не занят в нашей другой деятельности — в понедельник вернутся. Впрочем, вам хватит.

— Какого черта, что здесь происходит? Мы не сделали ничего плохого! — Элли догнала его и потянула за плечо. — Слушайте, я не понимаю, к чему все это и что вы затеяли. И более того, мне все равно. Просто отпустите нас, и обещаю: мы никому ничего не скажем.

Хенсон высвободился.

— Не надо быть смешной, — сказал он.

Когда они вошли во двор мельницы, Элли содрогнулась, поскольку сама его оголенность соответствовала страху, который она ощущала внутри. В дальнем конце стоявшего над двором здания была прорезана арка, позволявшая грузовикам выезжать на шоссе. С обеих сторон маячили похожие на амбары строения, их стены заросли мхом, только там и сям проглядывали блеклые красные кирпичи. По краям открытого пространства в беспорядке были разбросаны красные, зеленые и черные металлические бочки, и в разных местах были сложены отсыревшие поддоны, какие используются автопогрузчиками. Залитый гудроном щебень во дворе был разбит и покрыт лужами, и только пробившиеся пучки травы и сорняков нарушали сплошное серое однообразие.

Элли остановилась, увидев черную дыру, к которой ее вели, но держащая за локоть рука заставила идти вперед.

— Не заставляй милого ждать, моя прелесть. Думаю, он уже нуждается в утешении.

Другой громила хмыкнул на шутку своего приятеля.

В огромном помещении на девушку сверху словно набросились тени и поглотили в своей подавляющей дух тьме. Пол был покрыт толстым слоем муки, продуктом мельницы, и воздух заполняли запахи черной патоки и крахмала. Стены, очевидно, в отдаленном прошлом белые, были заляпаны чем-то черным и заросли плесенью, выделяющейся в местах, где крошащаяся кладка не была оштукатурена. Кое-где высились кучи мешков с кормом, а в темноте, словно ожидая жертвы, затаились причудливые механизмы.

Здание представляло собой комплекс складских и рабочих помещений. Элли провели через лабиринт входов и выложенных из тюков переулков и подвели к какой-то двери. Хенсон отпер ее и толкнул Элли внутрь. За дверью оказалась квадратная комната, в одном конце которой виднелась металлическая лестница, исчезающая на верхнем этаже.

— Нет, не туда, — сказал Хенсон, заметив взгляд Элли. — Лестница ведет к зерновым бункерам, а вам нужно в другое место, мисс Шепхерд. Там вы почувствуете себя замурованной в склепе. Думаю, вы многое расскажете нам, проведя некоторое время внизу — особенно когда вы увидите, в каком состоянии находится Келли. — В голосе Хенсона не слышалось никаких эмоций, когда он добавил: — Надеюсь, ваш друг еще жив, а то вам будет трудно удержать тамошних тварей от мертвечины.

Он прошел к клети на бетонном полу. Другой конвоир, проскользнув мимо Элли, помог Хенсону сдвинуть клеть в сторону. Под ней оказалась крышка люка.

Хенсон нагнулся к ручке и потянул крышку вверх, открыв черную дыру в бетоне.

— Вниз, — скомандовал он Элли.

— Вы шутите! Я не собираюсь туда спускаться!

Хенсон вздохнул:

— Мы не предоставляем вам выбора, мисс Шепхерд, — если вы не хотите кое-что рассказать нам.

— Как вы не поймете своей тупой башкой: мне нечего сказать вам!

Хенсон мотнул головой, и Элли подтолкнули к дыре.

— Вы можете слезть сами, или вас столкнут. Вот ваш единственный выбор.

Элли нерешительно присела у края дыры и поставила ногу на ступеньку внизу. Не слишком нежное постукивание башмаком по позвоночнику поощрило ее спуститься ниже. Прежде чем ее голова и плечи скрылись внизу, Элли бросила на Хенсона последний умоляющий взгляд, и на мгновение по выражению его глаз ей показалось, что он может передумать. Но он закрыл люк, и ей пришлось скорее нырнуть в темноту, чтобы избежать удара крышкой.

— Подонок! — сказала девушка.

Она вцепилась в лестницу, слишком напуганная, чтобы двигаться, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Но и через минуту вокруг была непроницаемая темнота.

Элли заколотила кулаком в крышку люка:

— Выпустите меня, ублюдки! Ради Бога, выпустите!

Звук сверху сообщил, что клеть задвинули на прежнее место. Послышались удаляющиеся шаги.

Элли долго стояла на лестнице, прежде чем осторожно спустила ногу вниз. Какое-то копошение заставило ее застыть.

Когда она снова осмелилась опустить ногу, то удивилась, как скоро коснулась пола. Элли встала у лестницы, чуть пригнувшись и все еще стараясь вглядеться в окружающую темноту, от скребущихся звуков было не по себе. Она полезла в карман куртки, рука нашарила сделанную накануне покупку. Когда девушку схватили, ее обыскали, но отобрали только сумку и все, что там было. Элли разорвала упаковку и достала зажигалку. Большой палец нащупал колесико, и вверх взметнулся язычок пламени. Свет был слабый, но принес некоторое утешение.

Что-то метнулось прочь, и девушка заметила спешащее в тень маленькое косматое тело. Следом шмыгнули еще два, и Элли еле удержалась от крика. Вытянув руки, она провела огоньком слева направо, стараясь разглядеть тени в темноте. Пламя опалило паутину, и девушка отдернула руку.

Замкнутое пространство заполняли трубы и бетонные опоры; из темноты выступал квадратный горизонтальный желоб, уходящий, по-видимому, во внешнюю стену. Элли догадалась о его назначении, так как Хенсон говорил, что лестница наверху ведет в зерновые бункеры — по желобу пролегала конвейерная лента, выносящая молотое зерно наружу, чтобы вывалить его в поджидающий транспорт. Девушка двинулась вперед, надеясь, что топлива в зажигалке еще хватит на некоторое время, и ее взгляд поймал что-то лежащее у стены за лестницей. Она не заметила этого раньше, стараясь вглядеться в темные глубины подвала, но теперь оно привлекло ее внимание.

Лежащая у стены груда напоминала кучу тряпья или мешков, но, поднеся огонек ближе, Элли поняла, что это не так.

— Джим? — почти прошептала она. — Джим? Это я, Элли.

Ее голос стал громче, тревога пересилила страх. Говорили, что ее посадят к нему, и намекали, что он не в лучшем состоянии.

По-прежнему согнувшись, Элли приблизилась к неподвижной куче, находящейся всего в нескольких футах от нее, и вдруг еще больше испугалась. Она не понимала почему, но что-то мешало ей прикоснуться к лежащему телу — если это в самом деле было тело. Копошение прекратилось, и писк замолк. Элли ощущала, как тысячи глазок следят за ней из темноты.

Она попыталась заговорить, но горло пересохло. Куча, до того совершенно неподвижная, зашевелилась, и Элли невольно отпрянула. Она держалась настороженно, зная, что сама атмосфера подвала усиливает страх, вызывая истерику.

— ...Джим?.. — наконец выговорила девушка, и фигура снова зашевелилась, по ней словно пробежала дрожь.

Элли чуть не выронила зажигалку, когда что-то царапнуло по ноге. Крыса быстро исчезла.

Набрав в грудь воздуха, Элли заставила себя вновь приблизиться к бесформенной куче. Девушка двигалась медленно, словно нарочно оттягивая момент, когда доберется до цели. Но вскоре ничего не оставалось, как нагнуться и потрогать.

Она протянула перед собой зажигалку, еще раз позвала Джима и дрожащими пальцами ощупала лежащую у стены кучу.

Фигура начала поворачиваться.

И Элли оказалась в его объятиях, прижимаясь к нему, повторяя его имя. Огонек зажигалки погас, а Келсо обнимал ее, не веря себе; он не сомневался, что никогда уже ее не увидит. Его пальцы были слабы, мысли путались и сбивались, но он чувствовал ее реальность, ощущал у себя на лице ее слезы.

— О, Джим, что они с тобой сделали? — плакала Элли.

— Элли. — Его голос звучал глухо, слова выходили невнятно. — Это правда ты?

Она прижалась к нему и крепко обняла, чтобы он почувствовал, что она действительно здесь.

— Что они сделали, Джим? Что они сделали с тобой?

Келсо ощутил у себя на коже ее губы, и его сознание стало понемногу проясняться, физический контакт вернул к действительности его разбежавшиеся мысли.

— Инъекция. — Он провел языком по пересохшим губам, чтобы было легче говорить. — Они ввели... мне... ЛСД.

Элли отстранилась, но все равно не могла видеть в темноте его лица.

— Ох, ублюдки! — сказала она, снова прижавшись к нему.

— Все в порядке, Элли. — Он нежно покачал ее. — Я... я в порядке. Теперь.

Прошло несколько минут, прежде чем они снова смогли заговорить, — Келсо из-за того, что его умственные способности еще не совсем восстановились, Элли — из-за нахлынувших чувств. Это была долгая ночь.

В конце концов Элли ослабила свои объятия и легонько провела пальцами по его лицу.

— Сколько они ввели тебе, Джим?

Она почувствовала, как Келсо покачал в темноте головой, и когда заговорил, его голос звучал словно издалека:

— Не знаю... Вроде бы я... Не помню, Элли. Все в тумане.

— Должно быть, изрядную дозу, ведь они собирались свести тебя с ума. Удивительно, что ты в сознании.

Его рука крепко схватила ее за локоть:

— Что-то... что-то случилось.

— Еще бы!

— Н-н-нет... что-то случилось здесь.

Его тело оцепенело, словно он вслушивался. Скребущиеся звуки заставили Элли прижаться спиной к стене.

— Это просто крысы, Джим, — успокоила она Келсо; мысль о шмыгающих в темноте мохнатых тварях заставила ее содрогнуться.

— Нет... не крысы. Кое-что... кое-что еще.

Он замолчал, и девушка прижала его голову себе к плечу.

— Помолчи пока, — сказала она. — Дай чувствам улечься. Подожди немного.

Его дыхание, поначалу прерывистое и хриплое, начало успокаиваться. Келсо пробормотал что-то невнятное, и Элли поняла, что он глубоко уснул. Она дала ему отдохнуть, зная, что перенесенное душевное потрясение расстроило его ум. Несмотря на страхи, усталость взяла свое и для нее, и Элли тоже впала в беспокойную дремоту.

~~

Прикосновение руки к щеке заставило ее испуганно вскочить.

— Элли, это действительно ты?

Это был голос Келсо, его рука.

— Джим, как долго мы спали?

— Спали?

Его как будто что-то тревожило.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Я... еще немного кружится голова. Боже, Элли, что произошло?

— Они вкололи тебе наркотик. Посадили в эту дыру.

— Да, это я помню. Но как ты сюда попала?

Элли быстро рассказала ему о событиях прошедшей ночи и по мере рассказа чувствовала, как его ум быстро проясняется, возвращая его к реальности. Элли удивилась, как быстро Келсо оправился. Когда она закончила, он сказал:

— Чертова галиматья! Мне следовало послушать тебя и вызвать помощь.

— Нет, мы поступили правильно, учитывая, как мало свидетельств тогда имели. Во всяком случае, теперь у нас есть доказательства.

— Прекрасно! Ты попросишь Слодена явиться с повинной или мне это сделать?

— Давай попытаемся отсюда выбраться. Они могут ввести дозу посильнее...

Его тело снова оцепенело.

— Что, Джим?

Его голос дрожал, когда он ответил:

— Прошлой ночью. Боже, прошлой ночью!

Келсо попытался встать, и Элли ухватилась за него, стараясь успокоить. Его ноги были еще слабы, и он рухнул на нее.

— Это просто наркотический бред, Джим. Просто кошмар.

Он содрогнулся и чуть погодя ответил:

— Нет, Элли, не просто. Прошлой ночью я испытал не просто галлюцинацию. Я вспомнил эпизоды, эпизоды из прошлого, которые раньше старался забыть. Я вспомнил себя ребенком, Элли. Младенцем. О Боже, я вспомнил, как родился!

Келсо тихо заплакал, и Элли оставалось лишь опуститься на колени рядом и баюкать в руках его голову.

— Видимо, кислота заставила тебя вернуться назад — так бывает. Но теперь ты в порядке, Джим. Постарайся больше не думать об этом.

Его голова приподнялась.

— Я понял, почему я Иона, Элли. Я понял, почему с людьми вокруг меня происходили эти ужасные вещи. И прошлой ночью я был здесь не один. Что-то было со мной...

Его голос перешел в низкий стон.

Элли ласково встряхнула его. Ответа не последовало, и она встряхнула сильнее.

— Я не понимаю, Джим. Пожалуйста, объясни.

Ей хотелось отодвинуть темноту и увидеть его лицо, чтобы вывести Келсо из бездны отчаяния, в которое он впал. Не зная, что предпринять, она полезла в карман и вытащила зажигалку. От вспыхнувшего огонька Келсо подскочил, зажмурившись.

Элли попыталась выдавить улыбку:

— Я купила это вчера. Это тебе, Джим. Подарок.

Он смотрел на нее, не понимая.

— Ты не помнишь, какой сегодня день? — Ее веселость была показной, но было нужно как-то вывести его из этого состояния. — Я прочитала в твоем личном деле. Сегодня твой день рождения, Джим.

Элли вскрикнула, увидев, как избитое лицо Келсо застыло от ужаса.

15

Циклон, нарастая, двигался на юго-восток. Он был порожден холодными водами у южных берегов Исландии и теперь, достигнув Атлантики, внезапным порывом ветра вспенил верхушки волн. Спустя несколько минут ветер значительно усилился, и когда центр циклона приблизился к Гебридам, уже бушевал шторм.

К полудню ветер достиг наивысшей силы и кинулся на юг, в Северное море. Шторм достиг десяти баллов, порывами скорость ветра доходила до 120 миль в час, и, крутясь против часовой стрелки, он с силой торнадо обрушился на восточное побережье.

Двинувшись на юг со скоростью почти 30 миль в час, циклон все набирал силу, и впереди него начали громоздиться волны. Рыболовный флот был вынужден спрятаться в укрытия, а кто оказался недостаточно проворен или не внял первым предупреждениям, те были поглощены или сметены разбушевавшимся морем. Некоторые торговые суда пытались сопротивляться стихии, но тоже были вынуждены бежать в ближайшие порты, где даже в самых укрытых бухтах причаливать оказалось рискованно. Паром Эдинбург — Рейкьявик затонул. Никто не спасся. Тысячи акров леса в восточной Шотландии были сметены вторгшимся на сушу ветром. Одна нефтяная платформа в Северном море согнулась под ударами волн и чудом не опрокинулась, как ее сестра «Алекс Кейлланд» за несколько лет до того. Когда конструкция наклонилась, многие на борту были ранены, и им пришлось решать, воспользоваться спасательными плотами или же остаться на опасно накренившейся платформе. Они знали, что королевские морские вертолеты в данных условиях не прилетят на накрененную платформу, и все же предпочли остаться на ней: море казалось опаснее. Шторм промчался вдоль береговой линии, и где рельеф был низок или защитные сооружения слабы, море врывалось на сушу, опустошая прибрежные городки и порты, с безжалостной яростью уничтожая имущество и жизни людей.

Уровень воды поднимался, поскольку северный ветер неуклонно нагонял ее на берег, и движению ее на юг препятствовали сужение впадины Северного моря между Восточной Англией и Голландией и горловина Па-де-Кале. Вода быстро скапливалась и начала прибывать, двигаясь на юг, к уязвимым прибрежным городкам.

16

Участковый береговой охраны Джордж Гевин бросил телефонную трубку и уставился на штормовую темень за окном наблюдательной вышки.

Шторм налетит с минуты на минуту. Дерьмовые болваны! Как и в пятьдесят третьем, предупреждение пришло слишком поздно! Вода начала подниматься рано утром, но штормовое предупреждение вышло, лишь когда волна с сокрушительной силой прокатилась по половине побережья в Восточной Англии.

Взглянув на часы, Гевин тихо выругался. Начало девятого. Снаружи было неестественно темно, словно вдруг вернулись зимние ночи. Город оказался неподготовлен. Воспоминания о последнем страшном наводнении потускнели в умах старожилов, а для молодежи оно было не более, чем просто историей. Джордж отвечал за этот участок берега еще тогда, и тогда ощущал себя беспомощным перед неистовым нападением моря. И теперь вернулось то же чувство бессилия. Местное управление полиции, с которым он только что говорил по телефону, уже объявило тревогу, и подразделения рассеялись по ближайшим приморским городкам. Но для эвакуации не осталось времени, можно лишь предупредить людей перебраться куда-нибудь повыше. Если бы только побольше времени, побольше денег, чтобы укрепить защитные сооружения... Дамбы и заграждения, возведенные после наводнения пятьдесят третьего года, дадут некоторый эффект и уменьшат последствия катастрофы, но незначительно. Назначенный правительством комитет при разработке норм для строительства взял за эталон наводнение 1953 года. Более высокий уровень не принимался в расчет.

Джорджу предписывалось оставаться на наблюдательной вышке в южном конце набережной, пока позволяют обстоятельства, но на этот раз он имел более неотложные обязанности. Мэри, его жена, уже не была той крепкой женщиной, что в пятидесятые: вечером ее подпирали подушками на диване в передней комнате, чтобы она могла смотреть телевизор.

Мэри редко жаловалась на скорчивший ее конечности артрит, но страдания были видны в морщинах, избороздивших ее некогда гладкое лицо горечью преждевременного старения. Джордж знал, что должен добраться до своего домика, стоящего всего в нескольких сотнях ярдов от пустынной автостоянки за наблюдательной вышкой. Он все равно не мог никого предупредить, и еще меньше как-то повлиять на ситуацию. Его главной заботой была безопасность Мэри.

Когда Джордж шагнул из своего тесного убежища на вышке, ветер так обрушился на него, что чуть не сбросил с металлической лестницы. На несколько долгих секунд Джордж схватился за перила, потрясенный лютостью урагана и стараясь обрести дыхание, которое перехватило ветром. Дождь хлестнул по лицу и заставил прикрыть глаза рукой. Джордж еще больше напугался и сильнее ухватился за железные поручни, когда ветер толкнул его худую фигуру, стараясь оторвать от перил. Боже, он и не подозревал, что ветер такой сильный, хотя со своего наблюдательного поста видел безжалостно хлещущие, побелевшие от пены волны! Сообщения с побережья не предупреждали о такой силе. Возможно, ветер достиг ее в последний час. Крепко держась за перила, Джордж начал осторожно спускаться. Если бы не Мэри, он бы вернулся обратно в свое убежище и весь остаток ночи молился.

Когда он достиг первого этажа, его фуражку унесло, глаза ела соленая морская вода. Зная, что, покинув прикрытие здания, он будет брошен на произвол стихии, он не хотел отпускать перила. Но прогнав прочь всякую мысль об опасности, Джордж вышел на набережную, его тело низко склонилось против рвущего одежду ветра. Теперь уже обе руки прикрывали глаза, и когда он взглянул вдоль края дамбы, откуда приближалась страшная волна, его тело онемело.

Джордж понимал, что шансов нет, далее если нырнуть обратно в укрытие.

— О, Мэри, Мэри! — успел воскликнуть он, когда с моря на него обрушилась стена черной воды.

~~

На месте № 11 Джозеф Фразетта водил жужжащим вибратором по соскам лежащей под ним на койке девушки. Они приехали накануне вечером, и это был третий раз их близости. Сорокадвухлетний Джозеф, владевший собственной полиграфической фирмой в Колчестере, считал трейлер — или «передвижной дом», как предпочитала называть его Дорин — своей самой удачной покупкой из всех, какие когда-либо сделал. Идеально для семейного отдыха летом, прекрасно для сдачи в аренду друзьям, когда трейлер свободен, и уж совсем грандиозно, чтобы водить девиц, официально находясь «в командировке». Но Мэнди, девушка Джозефа, в настоящий момент лежавшая под ним, не была в экстазе.

Последний час ее беспокоил шторм снаружи. Она была уверена, что пару раз трейлер сдвинуло ветром. И несмотря на заверения Джо, ожидала, что с минуты на минуту их перевернет. Даже сладкое покалывание от жужжащей машинки не могло прогнать из ума тревоги.

— Давай, детка, расслабься, — уговаривал Джо, двигая кончиком вибратора вдоль ее ребер.

— Да как я расслаблюсь, когда снаружи такая жуть! — жаловалась Мэнди.

— Ничего. Эти будки крепкие. — Он прильнул к ее шее. — Вот увидишь, скоро самое худшее пройдет и все уляжется.

— Да? Что — самое худшее? Что уляжется? Твой член или этот шторм?

Он хохотнул.

— Ты не первый раз жалуешься, дорогая.

— Да, и не второй. Ну давай прервемся, Джо. Мы даже еще не обедали.

— Для этого у нас куча времени, детка, — успокоил он. — Все равно в такую погоду никуда не пойдешь.

Джо провел вибратором по соскам себе и застонал от удовольствия.

— Между прочим, для кого ты его купил? — спросила Мэнди. Ее скулящий тон уже начал раздражать ее любовника. — Тебе он приносит больше радости, чем мне.

— Не будь эгоисткой, Мэнди.

Он легонько приложил прибор к ее губам, потом провел меж грудей. Несмотря на тревогу, по ее телу пробежала дрожь, когда кончик прошел по животу к волоскам на лобке.

— О-о-о, хорошо, Джо.

— Конечно, детка. Я говорил, тебе понравится.

Он подразнил ее и миновал место, прикосновения к которому она желала, вместо этого погладив гладкую кожу на бедре. Мэнди дотянулась до его руки и подвела пульсирующий пластик к нежному входу, который снова увлажнился. Первое ощущение напоминало приятный электрический удар, а второе — будто входит механический член, и во все стороны побежала дрожь возбуждения.

— О-о-о, хорошо!..

— Дай теперь я, дорогая.

Она застонала, но он не слышал за воем снаружи.

— Еще немного, Джо. Потом можешь взять меня сам.

— Да нет, не тебя, детка. Вибратор.

— Что? Как?.. — Мэнди вздохнула. — Иногда ты меня удивляешь, Джо.

— Каждый, любит свои маленькие удовольствия, куколка. — Он ухмыльнулся до ушей и зажмурился, когда она зашевелилась сильнее.

Оба вскочили, почувствовав, что трейлер накренило.

Сначала Мэнди подумала, что это ощущение пришло изнутри, так ей было хорошо, но когда комната начала переворачиваться, она поняла, что происходит что-то страшное.

Потом словно гигантская рука ударила в борт трейлера, они свалились с койки, и все нырнуло в темноту.

— Джо! — завизжала Мэнди, но звук утонул в сокрушительном, раскалывающем звуке.

Она почувствовала, как в комнату ворвался ветер — то ли разлетелись окна, то ли раскололись стены. Мэнди ощутила сырость. Она лежала в воде. В текущей воде.

Мэнди попыталась встать на ноги, но все вокруг вертелось, вещи падали.

— Джо, где ты?

Простыни опутали ее голые ноги, и в попытках освободиться ее руки наткнулись на тело любовника. Мэнди подползла к нему и почувствовала, что он шевелится.

— Джо, что происходит?

Он не мог ответить, в голове все кружилось. Должно быть, он здорово ударился, падая с полки. Но что за дерьмо происходит? Вокруг голой задницы плескалась вода.

Ему удалось забраться на койку, и он лег там, вцепившись зубами в подушку. Мэнди кое-как залезла ему на спину и вцепилась в него. Она держалась, пока трейлер не налетел на дерево и не перевернулся. И все перепуталось. Стена превратилась в пол. А пол превратился в поток пенящейся воды.

В тот вечер на берегу не было рыболовов, поскольку погода никак не способствовала улову. Они даже не покидали домашнего уюта, не говоря уж о том, чтобы попытаться забросить удочку в рассерженное море, а те, чей доход определялся выловленным из морских глубин, сразу отказались от тяжелого дневного труда. Они вернулись рано и вытащили суденышки на гальку, проклиная погоду и свое приходящее в упадок ремесло. Один-два трудились в деревянных халупах, неровной линией стоящих перед низкой дамбой, где чинили порванные сети. Эту работу было необходимо закончить до следующего дня. Работники замерли и прислушались, когда вой ветра изменил тональность. Ветер донес низкий грохот, и когда он перерос в приближающийся рев, люди поняли, что это звук не от ветра. Тени, отброшенные лампами, при свете которых они трудились, многократно выросли и изогнулись по стенам и потолку, когда рыбаки встали со своих мест и поспешили к выходу. Сощурившись от хлещущего дождя, они посмотрели на север и сначала не поверили своим глазам, а потом недоверие перешло в отчаяние.

И лишь один человек оказался достаточно твердолобым, чтобы в этот вечер гулять по берегу, но он даже не замечал, что творится вокруг. За двадцать лет в суде он привык к порочности человеческой натуры, и мало что могло вызвать в нем жалость к ближнему, будь тот преступником или жертвой. Его чувства и эмоции притупились в суде. В первые годы судейства, чтобы сохранить в голове ясность и простоту суждений, он научился вполуха слушать о сложностях каждого дела — ведь каждое дело в препирательствах обвинения и защиты становилось сложным. Он давно отказался от полутонов, так как верил, что они могут лишь помешать правосудию.

Даже теперь, на пенсии, он не хотел признавать, что в своих суждениях был очень часто предубежден или когда-либо сбит с толку ловкими доводами адвокатов и прокуроров. Он не сомневался в правильности своих заключений, хотя не одно было отменено после апелляций в высшую инстанцию. Это было не более чем крючкотворство, полагал он. Виновен или не виновен подсудимый, он решал в первые дни суда, и потом мало что могло изменить его решение. Иногда он про себя улыбался, глядя на адвокатов — особенно молодых, подающих надежды «блестящих мальчиков», которые каким-то, часто поразительным образом догадывались, что вердикт известен судье задолго до окончания разбирательства, — как они предпринимают неистовые и изощренные попытки изменить его решение в свою пользу. Он знал, что многие считают его последующее повышение — перевод в апелляционный суд — средством убрать его туда, где от него будет меньше вреда, но это, конечно же, в них говорила злоба, поскольку многие из них были посрамлены его приговорами. Нет, он никогда не сожалел о вынесенных приговорах, потому что никогда не испытывал сильных сомнений. Небольшие сомнения, иногда прокрадывающиеся даже к нему при принятии решения, легко преодолевались и отметались с помощью несокрушимой убежденности в своей правоте. Он всегда был прав. И потому был дурак. И только дурак пошел бы в такой вечер гулять по набережной.

Даже его фокстерьер, единственный товарищ отставного судьи, ни разу за двенадцать лет своей жизни не усомнившийся в правоте хозяина, оказался не так глуп. Пес убежал с берега и теперь скулил у дверей дома в центре города.

Судья звал его сквозь шум ветра, но терьера нигде не было видно. Проклятая псина, подумал судья. В последние два года он никогда не пропускал вечерней прогулки по берегу, несмотря на ветер, дождь и снег. Несомненно, на улице стояла лютая погода, но, черт возьми, зима кончилась! А сильный ветер и дождь не могут отменить его решение!

Где этот мерзавец? Несомненно, прячется где-нибудь под рыбацкой будкой. Испугался не очень хорошей погоды. Думает, старик неправ, выведя его в такую ночь. Глупая, глупая псина! Старик никогда...

Его бормотание вдруг прекратилось, и он посмотрел вдаль. Приближался странный грохочущий звук, но в темноте, да еще когда дождь бьет в глаза, было трудно определить его источник. Может быть, это просто дрожь в старых ногах, но судья мог поклясться, что галька, на которой он стоял, волной заколебалась от какого-то движения под поверхностью.

Потом он увидел, как из мрака, подобно плотной черной стене встал огромный вал. Его вершину окаймляла белая пена, и эта стена грозила всем своим весом в любой момент обрушиться на берег. Одни постройки и рыбацкие лодки были без сопротивления поглощены темной волной, другие были сметены еще раньше, и некоторые так разбиты, что остались лишь деревянные щепки.

Судья мог бы бежать, но это было бесполезно. Он мог позвать на помощь, но это тоже не принесло бы пользы. И стоять лицом к опасности не лучше. Он опустился на колени и сжался в комок. За всю жизнь он не испытал такого страха. Где-то на протяжении ее он пришел к мнению, что положение судьи дает ему иммунитет против несчастий, что его неколебимость в суждениях распространяется и на решения вне зала суда. Теперь же, когда обрушившаяся вода смела его, он понял, что ошибся, выйдя этой ночью на прогулку. И в этом он был прав.

Отель выходил на море, и ресторан в эту бурную апрельскую ночь не был переполнен. Старший официант или мэтр, как он предпочитал чтобы его называли, старался выглядеть элегантно в своем черном пиджаке и отутюженных брюках, но крохотный галстук-бабочка, прилипший к шее, как ссохшаяся летучая мышь, и потертые манжеты рубашки сводили на нет все его усилия. Длинный пиджак помогал скрыть блеск брюк на заднице, но, естественно, не мог скрыть собственного блеска на том же месте. Квадратный нос, сильно перегруженный деталями, не очень хорошо шел к приглаженным, словно нарисованным усикам, а аккуратно выщипанные брови несколько контрастировали с тяжелыми фиолетовыми мешками под глазами. Создавалось впечатление, что старший официант не слишком удачно смоделировал образ идеального мэтра из рекламных журналов — волосы при помощи бриллиантина были собраны на макушке, и несколько седых изогнувшихся прядей были тщательно зачесаны за уши, встречаясь на затылке. Подводили и обрюзгшие черты лица, небрежно замаскированная дешевизна костюма. Не говоря уж о случайных сбоях в профессионально хороших манерах, когда официанты допускали какой-либо промах или посетители проявляли чрезмерную требовательность.

Старший официант быстро осмотрел зал, проверяя, все ли в порядке, и его внимание привлек длинный стол в центре, где устраивала свое ежегодное собрание ложа свободных каменщиков. Вокруг сидело несколько завсегдатаев — важных бизнесменов из окрестностей, а также один-два адвоката, — и старший официант всегда считал своим долгом убедиться, что все их нужды удовлетворены. В этой части Суффолка хватало отелей и ресторанов получше, и репутация заведения во многом зависела от личных рекомендаций. Единственными, не относящимися к постоянным клиентам, посетителями были молодая пара, возможно, под тридцать, и пара постарше, возможно, под пятьдесят. Второй медовый месяц или просто дрянной уик-энд? Пара постарше казалась более влюбленной. Похоже, не женаты. В углу зала сидел одинокий мужчина, медленно жуя, чем-то поглощенный... У него, наверное, бизнес где-то в этих краях. Но явно не торговый представитель, для тех поблизости много отелей подешевле.

В рамах задребезжали стекла, выведя старшего официанта из задумчивости. Боже, ну и погодка! Вряд ли этим вечером в ресторан придет кто-нибудь не из жильцов отеля, да и тех остановилось не много. Тем лучше — можно больше внимания уделить масонам. Через часик они поднимутся по лестнице на свою конференцию, наверху они заказали помещение до двенадцати ночи и будут там совершать свои дурацкие «тайные» ритуалы. Им и невдомек, что многие из гостиничного персонала хихикают, подслушивая у дверей.

А, они закончили с первым. Старший официант щелкнул пальцами и нахмурился, когда Джон, молодой официант-австралиец, не появился моментально рядом. Наверняка флиртует с Элен, официанткой на неполный день. Маленькая шлюха! И он не лучше.

Мэтр двинулся на кухню, но быстро отшатнулся, когда оттуда, ухмыляясь во весь рот, вылетел Джон. Ухмылка исчезла, когда он встал перед старшим.

— Да, Джон, иногда ты приводишь меня в отчаяние.

Джон заменил ухмылку мальчишеской улыбкой, что, как он знал, нравится старшему официанту.

— Извините, мистер Баласкомб, — робко извинился он. — Только помог шеф-повару.

— Твои обязанности не здесь, Джон. Чем лучше официант, тем меньше он проводит времени на кухне.

— Да, мистер Баласкомб. — «Старый козел», — добавил он про себя.

— Посмотри за центральным столом; они готовы, чтобы подавать второе.

— Да, мистер Баласкомб. — «Старый грязный педераст».

Джон бросился к центральному столу, где посетители приняли его ухмылку за подобострастную улыбку.

Старший официант вздохнул про себя. К осени мальчишки здесь не будет. От него одни неприятности. Как от того итальянца в прошлом году, который вообразил, что интимные услуги ведут к особым привилегиям в обеденном зале. А это не так: ничто не должно влиять на неукоснительное соблюдение обязанностей в его профессиональных владениях. Как-то Баласкомб представлял, что он мэтр на «Титанике», и пока судно тонет, он подходит к каждому столику, проверяя, все ли в порядке. Tartare не слишком острый, сэр? Может быть, добавить вустершира? Немного приправы на зеленый салат, мадам? Французской или, может быть, масла с уксусом? Суп слишком водянистый, сэр? Наверное, это море плеснуло в тарелку.

Убедившись, что двум парам и одинокому мужчине Элен окажет все необходимое внимание, он властно поплыл к столу масонов, бросая наметанные взгляды на посетителей: не наблюдается ли неудовольствия среди наиболее важных клиентов.

Старший официант доброжелательно улыбнулся пожилым посетителям, и некоторые, как птенцы, обернулись к нему с открытыми ртами. Извините, у меня нет червей для вас. Возможно, найду на кухне пару жирных тараканов.

— Извините за ужасную погоду, джентльмены, — сказал Баласкомб, словно сам ее сотворил.

Они добродушно сообщили ему, что в этом не его вина, хотя кое-кто намекнул, что в следующий раз возложат ответственность на него.

Улыбка мэтра потускнела, а глаза остекленели, когда он увидел, как Джон, склонившись над клиентом, остатками супа с ложки капнул ему на голову. К счастью, волосы, толстым слоем покрывавшие череп, очевидно не имели корней, так что их владелец ничего не заметил. Но увидев, как Джон полез в карман за носовым платком, Баласкомб ощутил слабость в коленях и отчаянно попытался поймать взгляд молодого официанта. Это напоминало дурной сон. Время будто замедлилось. Джон вытащил грубый комок грязной серой материи, напоминавший серые промытые мозги, и аккуратно, очень аккуратно поднес его к зеленой капле горохового супа, которая не успела впитаться в прическу посетителя.

Мистер Баласкомб собрал все силы, чтобы не упасть в обморок. Если бы его мозговые клетки не парализовало, он бы мог прочесть про себя молитву; если бы его рот не закостенел с отвисшей челюстью, он, хоть и задохнувшись, сумел бы произнести команду «отставить!». Но теперь только силы природы могли спасти ситуацию.

Послышался грохочущий звук, и все головы повернулись к выходящим на море окнам.

В дальнее окно обеденного зала врезалась лодка, принесенная потоком воды, и мачта сломалась, ударившись о кирпичную стену над окном. Лодка упала на стол, где сидела молодая пара, и так их ударила, что смерть уже не позволила им захлебнуться. Вторая лодка была больше и застряла в центральном окне.

Огромная волна ударила в фасад отеля, все восточные окна на первом этаже разбились, и внутрь хлынула вода.

Старший официант завизжал, когда поток поднял большой центральный стол высоко в воздух, а приборы и тарелки, съехав по всей его длине, очистились от остатков еды, как не очищались никогда прежде. Мистер Баласкомб упал навзничь, на него повалились другие тела, и все, что было в обеденном зале, смело к дальней стене. Какие-то предметы колотили старшего официанта, оглушив его, и он не мог понять, то ли это столы и стулья, то ли чьи-то руки и ноги. Морская вода заполнила нос и горло, и он отплевывался, чтобы вдохнуть, и выкручивался, чтобы принять позу пловца. Проносясь через кухонную дверь, он заметил кричащих, пригвожденных к месту работников кухни и краем сознания с удовлетворением отметил, что Джон так и не успел воспользоваться своим носовым платком. Злосчастный вечер, подумал мэтр, вылетая в окно с другой стороны кухни.

~~

Он направлялся из города, когда фары выхватили вздымающуюся впереди сплошную черную стену. Это напугало его, но не привело в замешательство. Ударив по тормозам, он вытянул ручной тормоз и выкрутил баранку вправо, так что БМВ занесло, и машина развернулась в обратном направлении. Она еще не завершила разворот, а его нога уже была на акселераторе, и, чтобы восстановить контроль, пришлось бороться с баранкой. Первая, вторая, третья передачи, и вот машина уже с ревом несется назад по залитым дождем улицам. Нога со всей силы давила на газ, тело подалось вперед, чтобы лучше видеть через залитое ветровое стекло, дворники бешено работали, разгоняя воду. У него всегда была хорошая реакция — порой он думал, слишком хорошая, поскольку имел тенденцию прыгать, не посмотрев. Впрочем, сегодня он и его автомобиль уже были бы под несколькими футами воды, окажись он менее расторопен. Он испугался, и через тело прошла волна возбуждения, обострив все чувства, что редко случалось после женитьбы, рождения сына и занятия бизнесом. Страх — великий стимул, возможно, самый великий, и великий источник адреналина в крови. Он узнал это еще в годы автогонок, где скорость была одновременно врагом и союзником, а в кропотливом мире коммерции, мире покупок и продаж товаров для автоспорта, не существовало подобного чувства. Два магазина обеспечивали ему доход, но не могли обеспечить стимула. Они не способствовали выделению адреналина. А волна позади способствовала.

Сузившаяся дорога вдоль моря была пуста — ни людей, ни автомобилей. Не многие отважились выйти на улицу в такую ночь. Он гнал по середине дороги, зная, что впереди она еще сильнее сужается и поворот направо будет еще более затруднен. А нужно непременно свернуть направо, чтобы выбраться повыше. Значит, нужно совершить маневр сейчас, не доехав до сужения.

Он взглянул в зеркало заднего вида и не увидел ничего, кроме черноты. Фары осветили маленький зеленый газон и на нем монумент в форме креста, он метнулся левее, намереваясь проскочить в широкую арку, чтобы попасть на маленькую поперечную улицу, уходящую вправо. И он бы сделал это, если бы не попытался объехать бросившуюся наперерез собаку.

Среагировав раньше, чем успел подумать, он повернул баранку еще левее, потом попытался выровнять ее и увидел, как навстречу несется низкая дамба. Собаку он объехал, но врезался в дамбу.

От кузова посыпались искры, металл заскрежетал по бетону. Вместо того чтобы убрать ногу с педали газа, он еще сильнее вдавил ее, надеясь оторваться от стены. Не обращая внимания на скрежет и снопы искр, летевших на место пассажира, он вцепился в баранку, используя всю свою силу и умение, чтобы отвернуть от стены.

И слишком поздно увидел выступающую из стены каменную лестницу, левое переднее колесо налетело на нее, прежде чем он успел отвернуть. Его подбросило вверх, ударив головой о крышу. БМВ перевернулся раз, другой, задний правый угол машины отскочил от стены. Вращение было таким сильным, что перед снова ударился о стену, отскочил, и машина отлетела назад, оставив резину на мокрой дороге.

После первого рывка ремень безопасности крепко приковал его к сиденью. Он был оглушен, но понимал, что надвигается на ветровое стекло, поскольку машина развернулась к стремительной волне. Неверной рукой дотянувшись до ключа зажигания, он повернул его и надавил свинцовой ногой на сцепление, потом толкнул рукоятку на первую скорость и сжал баранку, выворачивая влево. Мотор судорожно взревел, машина проехала несколько дюймов и встала. Сильно пахло горелым.

Теперь снаружи не было ничего, только с черной пенящейся стены в нескольких футах впереди светили огоньки. Потом исчезли и они. Стена была вокруг него, и машина снова пришла в движение. Прежде чем он успел вскрикнуть, стена ворвалась через ветровое стекло.

Волна пронеслась по городу, обрушиваясь на дома и пробиваясь через них, заливая улицы и каскадом низвергаясь в подвалы. С ней неслись обломки и тела, и толкаемые водяной массой сзади за первым валом следовали другие, дополняя друг друга.

Яростный ветер хлестал по побелевшим от пены гребням. Горожанам было поздно закрывать ставни, поздно складывать у дверей мешки с песком, потому что наводнение нахлынуло слишком быстро, слишком внезапно. Волна промчалась по главной улице, пенясь, бурля, ища все низкие входы и подхватывая все неукрепленное и не забетонированное, круша и разрушая все на своем пути.

~~

Билетерша прямо сидела на своем месте, вытянув шею и глядя через толстые линзы очков в мелькающий мрак кинозала. На экране была видна забрызганная кровью стена, и маньяк с топором в руке шел по коридору, разыскивая свою жертву. За поясом виднелась отрубленная рука первой жертвы.

Снова кто-то хихикнул — подавленный звук, как заразная болезнь, распространился по одному из задних рядов кинотеатра, где сидела группа подростков. Хилари Бурнсард, билетерша, несколько мгновений стояла спиной к выходу, давая озорникам понять, что не потерпит шалостей. В зале были и другие посетители — пусть и не так много сегодня, — которые заплатили изрядную сумму, чтобы посмотреть фильм, и не хотят, чтобы им мешали хулиганы, не желающие или не умеющие себя вести. Хилари прекрасно знала заводил, поскольку в таком маленьком городке хорошо известны имя и репутация каждого.

Маньяк с топором остановился у двери и дернул ручку. Дверь была заперта. С улыбкой на небритом лице он наклонился, чтобы заглянуть в замочную скважину.

Хилари отвела глаза, она не любила этот эпизод. На нынешней неделе она уже четыре раза видела этот фильм, но так и не привыкла к ужасу и крови.

Удивительно, куда идет кинематограф: куда делись эти милые мюзиклы, которые показывали раньше?

Несколько девочек в зале вскрикнули, когда через скважину просунулся длинный гвоздь и проткнул вытаращенный глаз маньяка. По блестящему гвоздю потекла кровь, и крик актера потонул в гоготе подростков.

Губы Хилари вытянулись в прямую линию, когда один из мальчишек вскочил на ноги и, схватившись за глаз, застонал:

— Я только хотел убедиться, что в ванной никого нет!

Не быстрыми, но твердыми шагами она направилась через проход, не зная, что четкий силуэт ее головы движется по искаженному лицу маньяка так, будто тот вот-вот откусит его своими скрежещущими зубами, и Хилари удивлялась, что вызвало такие взрывы смеха в заднем ряду.

Маленький кинотеатр находился на главной улице в одном здании с агентством недвижимости и адвокатской конторой, последние располагались на втором этаже над кинотеатром. Чтобы заполнить ряды, не требовалось много народу, но как-то получалось, что зал всегда оставался полупустым. Во второй половине дня в фойе обычно клали раскрытую книгу с карандашом, чтобы пришедшие в кино могли написать свои имена: очень часто владелец кинотеатра решал не открывать зал, если в книге не было новых имен, и фильм имел мрачные перспективы. Штат кинотеатра — киномеханик, билетерша и кассир — были наняты с условием, что будут работать, если наберется достаточно посетителей. Хилари не всегда нравилась эта работа, особенно когда шли ужасы или пошлость, но какие-никакие деньги очень даже не мешали, чтобы дополнить доход мужа, садовника-разнорабочего. Особенно ей не нравилось, когда приходила шумная компания.

Хилари поднималась по небольшому уклону к задним рядам, когда огромная дверь у нее за спиной начала медленно открываться. Подростки нервно поглядывали то на билетершу, то на экран, некоторые не смогли удержаться от хихиканья. Дверь громко скрипнула, распахнулась, и маньяк замолк, выпучив уцелевший глаз.

Зал снова затих — ни шороха конфетных оберток, ни ерзанья, ни подавленных смешков. Из двери двинулась тень. Кто-то — или что-то — вот-вот появится.

Даже Хилари, видевшая этот фильм четыре раза и знавшая, что сейчас последует, взволнованно уставилась на экран, на мгновение забыв про подростков. И это она завизжала, когда дверь выхода распахнулась и там, размахивая руками и крича, появился хозяин. Все услышали невнятные слова — то ли «вода», то ли «беда», и вдруг в зал хлынула вода и начала заполнять его.

~~

Только очень суровые условия могли помешать завсегдатаям прийти в паб, и Рон, бармен, знал, что нынешняя погода была не самой худшей, какая бывает в этих краях. Да, ветрено, но большинство посетителей привыкли к этому, будучи моряками. Нужен муссонный ливень, чтобы удержать большинство дома. А может быть, и он бы не удержал.

— Эй, Рон, можно тебя!

Он обернулся и махнул рукой группе у дальнего конца стойки, продолжая отсчитывать сдачу клиенту, потом перешел к нетерпеливой компании, по пути стряхнув в пепельницу недокуренную сигарету. Как обычно, в зале стоял дым. Как-то Рон пытался бросить курить, но вскоре понял, что все равно в атмосфере паба вдыхает столько дряни, что это не имеет смысла.

— Что угодно, джентльмены? Еще четыре «Олда»?

— Да, еще четыре.

Рон оставил сигарету в пепельнице на этом конце стойки и забрал пустые кружки. Принеся первую пинту, он спросил:

— Как там сегодня?

Компания знала, о чем он, поскольку все в ней были рыбаками.

— Просто безумие, — ответил один, плотный мужчина с сердито блестевшими из-под нависших седых бровей глазами. Его лицо напоминало выветренную скалу, как у человека, проведшего большую часть жизни в открытом море, что соответствовало истине. Это был владелец дрифтера, пришвартованного сейчас в естественной бухте, а остальные были его командой. Никто из них не имел с ним кровного родства, поскольку старик имел одних дочерей, да и те прокляли его, сбежав от его ворчания из дому. А этим вечером недовольство усилилось, поскольку метеоусловия препятствовали работе, а команда тем не менее рассчитывала на зарплату.

Рон поставил перед ним пинту эля, и старик высосал ее, не дожидаясь остальных.

— В бухте не видно шхуны Тома Эдкока, — сказал один из рыбаков.

— Да, его ничто не остановит, — проворчал шкипер. — Чертов ураган. Улов, что Том иногда привозит, не стоит того. Не понимаю, что он суетится?

— Ну, бьюсь об заклад, сейчас он пыхтит назад, поймал что-нибудь или нет, — сказал бармен. — У него хватит здравого смысла не рисковать шхуной.

— А-а-а, я уже не уверен в Томе, — возразил шкипер. — Говорят, он собирается скоро завязать с этим и убраться куда-нибудь, где в воздухе не пахнет солью. — Он хрипло рассмеялся вместе со всеми. — Забавный он тип, старый Том.

— Нынче он не много выручит за свою лодку, откуда же деньги возьмет? Пожалуй, он скорее потонет со своей посудиной, чем сгниет в кресле-качалке.

Все согласно закивали, и когда последняя пинта была допита, шкипер выложил деньги точно под расчет. Рон смел мелочь и фунтовую купюру в ладонь и пошел к кассовому аппарату. Он выбил заказ и положил мелочь и фунт в соответствующие отделения, в тысячный раз подумав, как повезло владельцам паба иметь такого честного бармена. Мистер и миссис наслаждались жизнью и часто оставляли все заведение на Рона, зная, что на него можно положиться. Сегодня они смотрят шоу в Ипсвиче, завтра назначен банкет для содержателей питейных заведений. Неплохо, беззлобно подумал Рон.

Холодный порыв ветра шевельнул волосы у него на затылке. Двери распахнулись, и внутрь чуть ли не ввалились мужчина и женщина. Оба были в добротных непромокаемых куртках, шарфах и шляпах, и пока они шли к стойке, с них струями текла вода.

Рон улыбнулся еще шире.

— Вышли прогуляться? — спросил он.

Они застонали.

— Чертова погода! — сказал мужчина, стряхивая воду со шляпы.

— Дома ему не сидится! — сварливо добавила его жена.

— Да, и тебе тоже, — последовал ответ.

— Что будем пить, Эрик? — дружелюбно спросил бармен. — Гиннес[2] тебе и шенди[3] для Мэг?

— Нет, мне джину с тоником — чтобы согреться. А ей ее шенди.

— Да.

Рон только успел поставить маленький стаканчик под бутылку с джином, когда заметил, что бутылки на полке подрагивают. Нахмурившись, он обернулся к стойке, чтобы обратить на это внимание посетителей, но они уставились в потолок. Висящие там декоративные горшки шевелились, ударяясь друг о друга, словно невидимые пальца дергали их струны.

Рон разинул рот.

Посетители в недоумении перевели глаза с потолка друг на друга, и женщина поняла, что происходит. Она предостерегающе крикнула, но раздавшийся грохот был достаточным предостережением.

Двери и окна распахнулись, и внутрь хлынуло море.

Возник кромешный ад, посетителей сшибло с ног, а мебель превратилась в плавающие обломки.

Волна ударила в стойку бара и подлетела к потолку, сорвав горшки и бросив их вниз, как шрапнель, на головы барахтавшихся внизу людей.

Когда вода хлынула через стойку, Рона отбросило назад, на полки, откуда посыпались бутылки. Он захлебнулся морской водой. И она поглотила его.

~~

— Буи! Их нет! Мы их потеряли, шкипер!

Том Эдкок громко застонал сквозь шум штормового моря. Но стряхнул отчаяние.

— Наплевать! Нужно позаботиться о своей шкуре!

Ветер хлестал дождем в окна маленькой рубки, и не было видно и на два ярда. Команда из трех человек забилась в кабину, и все схватились за что-нибудь прочное, чтобы их не ударило об стену. Тот, кто только что проверял их незаконный и теперь уже потерянный груз, трясущейся рукой стер с лица соленую воду. Несколько минут на палубе во власти стихии очень напугали его.

— Нам не попасть в устье! Нам никак туда не попасть!

Эдкок угрюмо молчал.

— Никаких шансов! Нам не совладать со штормом!

Нос «Рози» взлетел высоко в воздух над громоздящейся волной и с тошнотворной быстротой нырнул вниз с другой стороны. Вода ударила по маленькому рыбацкому суденышку, и треск дерева вызвал в команде новую панику.

— Сейчас мы развалимся! — крикнул кто-то.

— Заткните свои вонючие люки! — велел Эдкок, его голос был слышен даже за ударами волн и воем ветра. — «Рози» вернет нас домой! Пока еще она нас не подводила.

Дрифтер снова подняло, и Эдкок увидел то, что высматривал. Или, по крайней мере, подумал, что увидел, поскольку видимость была ужасной.

— Сюда, Нед! — скомандовал он. — Видишь их? Прямо по носу!

— Вижу, Том! Огни! Нас несет на берег!

— Пустим ракету, шкипер? — спросил еще один матрос, вглядываясь в шторм и стараясь рассмотреть, что увидели другие.

— Нет! Нам не нужны спасатели! Они нахлебаются дерьма в этом море! — Эдкок быстро сверился с приборами и попытался определить расположение огней, пока судно ныряло и взлетало к небесам. — Вижу маяк, ребята! Мы совсем рядом!

— И что, мы сможем попасть? — спросил Нед.

— Отлично попадем! Обещаю!

Эдкок боролся со штурвалом, пока остальные вокруг тихо молились. Молились и ругались. Нужно было бросить это дело. Прогнозы предупреждали о плохой погоде. Плохой? Это смех! Только жадность послала их подобрать товар. На этот раз партия была велика: два контейнера принесут этой сволочи Слодену два миллиона! Да, его доля стоила риска. Но стоила ли? Стоит ли ради чего-либо терять жизнь до ее естественного срока? Ответ на это знает Энди. Глупый ублюдок!

Теперь Том разглядел городские огни и позавидовал людям, запершимся в тепле и безопасности в своих уютных домиках. Да, ребята в пабе удивляются, что «Рози» вышла на промысел. Ладно, оставьте для меня кружечку, парни! Я скоро буду!

— Том, может быть, пустить ракету?

— Не надо, Нед, не надо. Через полчаса мы будем в сухости и безопасности! Старуха «Рози» сможет много рассказать об этом случае! — Эдкок грубо захохотал, скорее, чтобы воодушевить команду, чем выражая свое облегчение. — Где-то здесь, милая! — тихо сказал он своей «Рози», крепко сжимая штурвал, чтобы не вертелся. — Только слушайся меня, девочка, только слушайся.

Чья-то рука схватила его за плечо:

— Шкипер! Видишь?

Он прищурился в направлении, куда указывал дрожащий палец матроса, и его лицо застыло в замешательстве.

— Какого черта ты несешь, парень! Там ничего не видно, кроме дерьмовых волн!

— Подожди, пока нас поднимет, шкипер! Я уверен, ты кое-что увидишь!

Пока дрифтер неистово раскачивался, Эдкок успокаивал себя. Потом их снова подняло, и с гребня волны он увидел нечто такое, чему отказывался поверить. И только неумолимое приближение этого ужаса заставило его считаться с реальностью.

Эдкок все еще таращил глаза вперед, когда лодка снова тяжело опустилась вниз.

— Что это было, шкипер? — крикнул матрос, присев на пол. — Что ты увидел?

Но в ответе не было нужды, потому что громоздящаяся волна, двигающаяся к восточному побережью, уже почти захлестнула их, восстав из ночи, как рушащаяся стена черноты — стена, все сокрушающая на своем пути.

— О-о-о-о, Боже, помоги нам! — крикнул кто-то, когда все перед ними смело сорокафутовой волной.

И черная стена поглотила «Рози», как кит поглощает планктон.

~~

Волна прошла по городу, ломая, разрушая, топя. Людей и животных засасывало в водовороты. Стены рушились, автомобили переворачивались, легкие строения уничтожались. Самый сильный удар получили дома и отели вдоль моря, многих жителей выдрало из домов и унесло в море. Спасательные боты, гордо водруженные на бетонных основаниях, были сорваны и брошены на близлежащие дома. Каменный мемориал, посвященный погибшим в коварном море за прошедшие десятилетия, был опрокинут и разбит на куски. Вдоль берега не осталось ни одной рыбацкой постройки. Ни один из выходящих на море домов не остался невредим. Даже наблюдательные вышки береговой охраны сдвинуло с их высоких оснований и смыло в море. Галька с пляжа била в воде, как пули, застревая в кирпичной кладке, пробивая стены, убивая и калеча тех, кто был внутри. Лодочная верфь на окраине города превратилась в гоночную флотилию переломанных бревен и досок.

Те, кому посчастливилось перенести первый мощный удар, забрались на верхние этажи, и как ни были избиты и напуганы, но радовались, что остались в живых. Другие, кто жил в своих бунгало, пробили потолок, чтобы забраться на чердак, некоторые вылезли на крышу, где на них обрушился шторм. Люди плавали среди обломков, рискуя жизнью в быстром потоке, чтобы найти утраченных любимых, жен, детей, родителей.

Более низкие районы города были опустошены, и те, кто еще был способен понимать, поняли: худшее еще не миновало, ночь будет мучительно долгой и холодной, и хотя вода помиловала их, непогода еще может взять свое.

Волна достигла устья и, заполнив его, устремилась вверх по реке, затопила окружающие болота и двинулась дальше, чтобы продолжать разрушения, разбивать, давить все на своем пути.

17

Доктор Вернон Коллингбери бросил встревоженный взгляд в ночное небо, и зрение тут же затуманилось дождевыми каплями на очках. Он нырнул обратно в укрытие эллинга.

Доктор Коллингбери проводил сэра Энтони к катеру в тщетной надежде, что отговорит его от нынешнего образа действий. Много лет назад, когда они начали сотрудничество, сэр Энтони заверил его, что предприятие, хотя и нелегальное, ограничится лишь производством и сбытом наркотиков — никаких других криминальных действий не будет ни предприниматься, ни допускаться. И он имел глупость поверить. Наивный, доверчивый дурачок!

Правда, до недавних пор никакого насилия не было. Или было? Что он знал о деятельности сэра Энтони? Что он знал о происходящем за стенами лаборатории? Его работа заключалась в управлении группой технических специалистов, квалифицированных работников, химиков, которых нанимали несколько раз в год и привозили в Эшли-холл перерабатывать сырье. Никто из них не знал, где находится лаборатория, потому что их забирали из заранее назначенного места встречи, потом везли в кузове грузовика без окон. Они даже не знали, кто их нанял. Четверых он сам отобрал для сэра Энтони. Двое были отчислены из университета — он преподавал им и знал их способности, — а остальные были люди, с которыми он работал в прошлом. Люди, которым можно доверять, пока хорошо платишь. А оплата не вызывала споров.

Жадность — великий соблазнитель. Деньги — великий примиритель. Келли, этот несчастный, которого так безжалостно избили, а потом накачали наркотиком, спросил сэра Энтони, что довело того до торговли наркотиками, но не получил ответа. Однако он, купленный сэром Энтони химик, знал, потому что имел тот же мотив, что и его наниматель. Сэр Энтони признался в самом начале их сотрудничества, поскольку не ощущал стыда сам и не видел причин, почему бы должен стыдиться он, доктор Коллингбери. Все делалось ради денег. Никаких политических мотивов, никакой жажды отомстить обществу, которое так радикально изменилось с последней мировой войны и к которому он мог — как это ни парадоксально — питать отвращение. Никаких высоких идеалов или наивной веры в то, что употребление наркотиков ведет к умственному освобождению и через это к просветлению. Нет, мотив был исключительно прост: деньги. И из доходов от своей высокоприбыльной тайной индустрии сэр Энтони субсидировал свой другой, убыточный бизнес. Возможно, в глубине души он оправдывал свое незаконное предпринимательство, обвиняя других, политиков и профсоюзных деятелей, которые потихоньку душили рост экономики в стране, заставляя таких как он, чтобы выжить, — или проводить свои операции в более снисходительно относящихся к бизнесу странах, или опуститься до другой, менее заметной деятельности. Да, он мог иметь такие мысли, но доктор Коллингбери сомневался в этом. Сэр Энтони был аморален. Впрочем, не намного аморальнее тех, кто устроил ему титул рыцаря.

Доктор Коллингбери с готовностью согласился организовать подпольную лабораторию, страстно стремясь к богатству, которое ускользало от него на протяжении всей его долгой изнурительной карьеры. Государство и общество уделяли больше внимания футболистам и поп-звездам, чем людям науки. Однако теперь на сцене появилось убийство. Он должен был знать, что с людьми вроде Баннена и его головорезов, работающими на того же хозяина, всегда рядом ходит насилие. А убийство выглядело еще менее аппетитно.

Доктор Коллингбери был уверен, что Келли убьют: сэр Энтони не мог оставить в живых этого человека. А теперь он услышал разговоры о девушке, которую привезли рано утром. Кто она, и что они с ней сделают? По дороге к эллингу сэр Энтони не ответил на его вопросы и мольбы. Все, что его интересовало — это будет ли лаборатория полностью готова к прибытию груза.

Они дошли до конца эллинга и встали там, сгорбившись навстречу злому урагану, озабоченные судьбой «Рози» и ценного груза, который она должна была доставить. Катер был подготовлен, и сэр Энтони ступил на борт, прокричав сквозь шум ветра и работающего двигателя доктору Коллингбери:

— Позаботьтесь о вашей работе на меня, Верной, а остальное оставьте мне!

Означало ли «остальное» и убийство? Не хватит ли одного молодого рыбака? Сколько их будет еще, когда начало положено?

Пока они стояли, а ветер свистел в эллинге и хлестал по его тощей фигуре, доктор Коллингбери подумал, не обратиться ли в полицию. И почти сразу отверг эту мысль.

— Не укрыться ли нам от этой долбаной погоды?

Он вздрогнул и, обернувшись, увидел одного из прихвостней Баннена. Сэр Энтони взял с собой на мельницу только Хенсона, Баннена и еще одного, а этого оставил, чтобы он надежно закрыл двери — река имела отвратительную привычку разливаться при такой погоде и заливать подземный туннель, ведущий в лабораторию.

Доктор Коллингбери кивнул. Должно быть, он простоял здесь минут десять после того, как ушел катер, поскольку весь промок. Да, его совесть была побеждена и стала уступчивее. Она признала поражение.

— Что это за шум? — спросил громила.

В ответ доктор Коллингбери покачал головой, но громила грубо отбросил его в сторону, бросившись к лестнице в заднем конце эллинга.

Химик в недоумении посмотрел вслед несущейся фигуре, потом перевел взгляд в сторону выхода. Его зрение было по-прежнему затуманено водой на очках, но низкий грохот уже не вызывал сомнений, когда приливная волна пошла вверх по реке к эллингу.

Доктор Коллингбери повернулся и чуть не поскользнулся на мокром бетоне, бросившись в туннель. Волна была много выше речных берегов, и даже в панике он понимал, что она станет роковой для дома на склоне.

— Не закрывайте! — крикнул химик, увидев человека у двери.

Тот обернулся и, поколебавшись секунду, стал изнутри толкать тяжелую железную дверь.

— Нет, нет, пожалуйста!

Доктор Коллингбери скорее упал, чем прыгнул через последние ступени и успел просунуть в щель плечо и руку.

Человек с другой стороны стал отпихивать его, поскольку, бросив быстрый взгляд назад на приближающуюся волну, понял, что туннель будет полностью затоплен, если дверь не закрыть плотно. Будь он не так напуган, он бы понял, что проще и быстрее впустить химика. Но слишком поздно он понял свою ошибку и попытался втащить упавшего доктора Коллингбери в туннель.

Тот снова закричал, когда вода хлынула вниз по лестнице и настежь распахнула дверь. Он почувствовал, как его несет по туннелю и поймал краем глаза неясное мелькание барахтавшегося рядом другого человека. Голова ударилась о каменную стену, его оглушило болью. Доктор Коллингбери забулькал и попытался вдохнуть, но бурная вода вокруг не давала передышки. Его снова и снова ворочало безумным стремительным потоком, тело скребло то по полу, то по потолку, когда вода заполнила туннель.

Смерть химика была неприятной, но довольно быстрой.

18

Они прижались друг к другу в темноте, оба чувствовали, как мельница давит сверху своим весом, словно прижимая потолок к полу. Келсо вроде бы совладал с паникой, хотя время от времени его тело деревенело от внезапных звуков в яме. Он щелкал зажигалкой и держал ее перед собой, водя из стороны в сторону, чтобы проникнуть через подавляющий мрак, но ее огонек сжался почти с булавочную головку. Только поняв, что звуки издает бегущий паразит или само здание стонет под собственным весом, Келсо немного успокаивался, гасил огонек и снова прижимался к Элли. Но его тело продолжало дрожать еще несколько минут после этого.

До того они потратили несколько часов, исследуя подземелье в поисках выхода, слабого места в стенах или потолке. Поначалу Келсо в диком остервенении выковырял из стены расшатавшийся кирпич и раскровенил себе пальцы, стараясь проделать ход. Он остановился, только когда Элли оттащила его, сказав, что это бесполезно. Она тоже чувствовала клаустрофобическую панику, но в отличие от Келсо не поддавалась ей. Впрочем, Элли не испытала тех кошмаров, какие достались ему.

В конце концов она отползла, передав ему зажигалку, которая стала горячей от постоянного использования; Элли слишком устала, чтобы продолжать поиски, и боялась за Келсо. Словно одержимый, он не обращал внимания на ее уговоры и был поглощен только поисками выхода. Элли прислонилась спиной к лестнице под люком и тихо плакала. Страх Келсо сделал его чужим. За несколько полных жизни дней, что они были знакомы, Элли почти привыкла к его внезапным сменам настроения, но между ними всегда оставалась какая-то связь, какое-то поддерживающее их обоих общее чувство. Теперь эта связь разорвалась, и рядом с Элли был совсем чужой, охваченный отчаянным страхом человек.

И вдруг он остановился.

Она услышала, как Келсо тихо зовет ее, словно только что понял, что не один здесь. Элли отозвалась. И он оказался рядом, обнял ее и тыльной стороной руки вытер слезы с ее лица. Она прижалась к нему, все еще немного напуганная.

— Прости меня, Элли, — прошептал Келсо.

Она помолчала, потом уронила голову ему на грудь.

— Ты расскажешь мне, что с тобой произошло, Джим? Ты сказал, что понял...

— Я все еще путаюсь. Это так невероятно, что я не уверен, не галлюцинация ли это.

— Что за галлюцинация, Джим? Пожалуйста, скажи мне.

— Не сейчас. Лучше поищем выход отсюда.

Почему-то она поняла, что он просто не хочет пугать ее без необходимости — хватит страшного положения, в котором они оказались.

— Здесь нет выхода, Джим. Мы замурованы в погребе.

— Или в склепе.

— Давай, давай, утешай меня.

— Извини.

— Не извиняйся все время, просто откройся мне. Помни, что я с тобой.

Он поцеловал ее в лоб, и она ответила, потянув его голову вниз, пока губы не встретились.

— Не люби меня, Элли, — прошептал он. — Не люби меня.

— Поздно, — ответила она.

Спустя какое-то время они продолжили свои поиски, и на этот раз действия Келсо были лишены признаков безумия, стали более осмысленными, но менее уверенными. В конце концов, когда огонек зажигалки почти затух, они сдались.

— Крысы, — сказал Элли, когда они снова уселись у стены под лестницей. — Черт возьми, как они сюда попали?

— По трубе. Какие бы дыры здесь ни были, Элли, они не для нас. Они слишком малы, даже если мы их отыщем.

— Так что же нам делать?

— Ждать.

— Пока не придут ублюдки Слодена и снова не накачают тебя наркотиками?

— Теперь ты меня утешаешь? Когда откроется люк, у нас будет шанс.

— В самом деле? — скептически проговорила она.

Он прислушался к темноте вокруг, потом вложил что-то ей в руку. Предмет был тяжелый, с грубыми краями — осколок кирпича.

— Зачем это? — спросила Элли.

— Положи в карман. Я тоже возьму. Когда они придут, я поднимусь и нападу, а ты просто швырни это в морду тому, кто окажется рядом.

— Боже, это не большой шанс.

— Больше нам ничего не остается.

После этого оставалось только ждать. Они не говорили, но прижались друг к Другу, и странно — Элли ощутила, что из Келсо выходит напряжение. Он по-прежнему нервно подскакивал, когда в темноте что-то двигалось, и потом его тело несколько минут дрожало, но почему-то казалось, что к нему возвращается смелость. Словно он столько пережил, что больше уже не оставалось ничего страшного.

Но для Келсо это было непросто.

Прошлой ночью в подземелье он испытал — или думал, что испытал — нечто такое, что объясняло много странных и трагических происшествий в его жизни. Причину его несчастий. Это оказалось правдой — он был Ионой. Но если попытаться объяснить это Элли, не примет ли она его за сумасшедшего? Мысль, что она заперта здесь в темноте с сумасшедшим, может переполнить чашу. Но может быть, он в самом деле сошел с ума? Или наркотик просто привел его к ложному открытию?

Келсо отмел воспоминание. Ничего подобного не может быть. Просто наркотик сыграл шутку с его сознанием. И все же действие ЛСД было противоречиво. Келсо знал, что от чрезмерной дозы, которую ему ввели, он не должен был прийти в сознание по крайней мере двадцать четыре часа. Могло ли потрясение от увиденного нейтрализовать влияние ЛСД?

И теперь он знал, что должно произойти что-то ужасное. Напряжение, возраставшее в последние несколько дней, было готово прорваться, извергнуться с катастрофической силой. Какой-то внутренний инстинкт говорил ему это. Келсо чувствовал себя отчаянно беспомощным, но ощущал странную решимость. Словно вся его жизнь шла к этой точке, к кульминации пережитых за всю жизнь безумных мгновений. Возможно, ЛСД так освободило его сознание, что он смог постичь ту невидимую «силу», которая так долго преследовала его. Возможно, этому проявлению способствовало умственное освобождение. Он путался, боялся, но не собирался уступать. Келсо знал, что не может уступить не только ради себя, ни и из-за Элли. Теперь он знал, что она находится в страшной опасности.

Они плотно прижались друг к другу и стали ждать.

~~

Движение снаружи заставило обоих подскочить.

Хлопнула дверь, потом раздались голоса. Кто-то крикнул, и над головой послышались шаги.

— Они пришли, — чуть ли не с облегчением прошептал Келсо.

Он приподнялся и схватился за перекладину лестницы. Элли тоже поднялась на ноги и нервно вцепилась в его руку. Они услышали скрежещущий звук и поняли, что тяжесть с люка отодвинули прочь.

Когда люк открылся, вниз хлынул ослепительный белый свет.

Келсо и Элли от резкой боли прикрыли глаза.

— Так-так, они готовы выйти, — прозвучал голос Баннена.

— Поднимите их. — Несомненно, голос Слодена.

Они отпрянули, когда огромная туша спустилась вниз. Грубая рука схватила Келсо и потащила к лестнице. Все еще ослепленный, он не мог сопротивляться, да в данный момент и не намеревался.

— Не дури, Келли, а то твоя девушка выйдет с попорченным лицом. — Баннену вроде бы понравилась эта угроза.

Келсо выбрался; когда он появился из люка, его подхватили под мышки и вытащили наверх. Он упал на колени, и ловко подставленная нога помогла ему растянуться на бетонном полу. Келсо остался лежать, прикрывая глаза, чтобы дать им время привыкнуть к свету. Хотя помещение было нормально освещено, чтобы осветить дыру внизу, принесли фонари. С ослепленным и испуганным видом из люка появилась Элли, за ней Баннен, и Келсо с удовлетворением отметил, что часть лица его покрыта белой марлей — очевидно, головня прошлой ночью нанесла ему значительный ущерб.

— Встать.

Почувствовав, как башмак пнул его в ребра, он снизу взглянул на стоящего рядом Хенсона. Келсо оттолкнулся и встал. Баннен ударом отбросил его к стене.

Теперь свет не так резал глаза, и Келсо смог осмотреться. Перед ним стояли четверо: Слоден, Хенсон, Баннен и один из тех двоих, что волокли его по подземному ходу накануне. Элли стояла на коленях рядом с Хенсоном. И было что-то странное, не имевшее отношения к тому, что Келсо видел.

Потом он понял, что это какой-то звук. Снаружи бушевал шторм, и ветер словно бился о старое здание, чуть ли не угрожая вырвать наиболее слабые части. Келсо заметил, что люди перед ним в непромокаемых плащах.

— Ну, Келли, вы обдумали мое предложение?

Слоден вышел вперед, так что Келсо мог до него дотянуться.

Детектив что-то промямлил, слов было не разобрать за шумом ветра. Баннен ударил его тыльной стороной руки, сбив на колени.

— Говори! — прорычал он. — Сэру Энтони не слышно!

— Хватит, Баннен! — оборвал его Слоден.

— У меня к нему должок! — Баннен прикоснулся к повязке на лице и вызывающе посмотрел на своего нанимателя.

— Отойдите и дайте мне допросить его.

Баннен неохотно отошел, оставив Келсо в пределах досягаемости.

— Так вот, Келсо, я хочу спросить вас снова: хотите сотрудничать со мной? Хотя скажу честно — в этом нет особой необходимости.

Слоден был почти расстроен, словно действительно не хотел дальнейших мучений своей жертвы.

Келсо воспользовался стеной, чтобы держаться прямо, и кивнул, будто соглашаясь. Слоден придвинулся, чтобы разобрать невнятные слова.

Келсо рванулся, но маленький человечек оказался проницательнее и проворнее, чем детектив мог предположить. Удар прошел мимо, и прежде чем Келсо сумел вытащить из кармана кусок кирпича, Баннен плечом вмазал ему в лицо.

Элли посчастливилось больше: она вскочила и обломком кирпича поразила ближайшего к ней человека. Тот закричал и с перебитой переносицей упал на колени у края ямы, а Элли ногой попыталась спихнуть его вниз, но Хенсон схватил ее и, дважды ударив по лицу, отшвырнул в угол бетонной площадки.

Тем временем Баннен пнул Келсо ногой в живот. Детектив согнулся пополам, а Баннен схватил его за воротник, приподнял и замахнулся кулаком, чтобы ударить в лицо. Но Слоден удержал его занесенную руку, и выражение нескрываемого наслаждения исчезло с забинтованной физиономии.

— Нет! — скомандовал Слоден. — Джулиан, наркотик! На этот раз обоим! — Он наклонился к Келсо: — Слышал, Келли? На этот раз твоя подружка получит дозу ЛСД! Смертельную! Не ты! Ты получишь достаточно, чтобы снова попасть в мир кошмаров! И на этот раз тебе составит компанию труп твоей девушки!

Хенсон открыл принесенный с собой черный чемоданчик, вынул уже наполненный шприц и, обойдя человека, который стонал, схватившись окровавленными руками за лицо, подошел к Элли. Она завизжала и стала брыкаться, увидев приближающуюся иглу.

— Помогите ему, Баннен! — велел Слоден, и счастливая улыбка вернулась на лицо громилы.

Келсо понимал, что происходит, но был бессилен что-либо сделать, а лишь держался за живот, стараясь вдохнуть.

— Нет... пожалуйста, не надо, — сумел он выговорить, но его слова пропали за шумом шторма снаружи.

Баннен схватил Элли, которая завизжала еще громче, выдернул ее из угла, содрал с плеча куртку и разорвал блузку, обнажив руку. Пальцы Хенсона сжались повыше ее локтя, и он нацелил иглу.

Келсо, шатаясь, попытался приблизиться, но Слоден оттолкнул его, и он упал к стене, в отчаянии глядя, как блестящая игла проткнула кожу.

Грохот заставил всех замереть. Они отвлеклись и обвели глазами стены. Само здание словно содрогнулось, и воздух наполнился пылью.

— Что это? — вскрикнул Хенсон.

Слоден посмотрел на вход, и вдруг его лицо побелело. Не сказав ни слова, он бросился к лестнице.

Грохот нарастал и перешел в гром. Потом тяжелая входная дверь распахнулась, и внутрь мельницы ворвался поток воды, прорываясь через крошащиеся стены, переворачивая контейнеры с кормом и затекая во все дыры. Человека у люка смыло вниз, но за ужасающим шумом никто не услышал его крика. Келсо видел, как Хенсон выронил шприц и потерял равновесие. Мощный поток сбил его и понес к черной дыре посередине пола. Лицо Хенсона превратилось в маску ужаса, и он боролся, чтобы его не засосало.

Но бесполезно: бьющаяся, беспомощная фигура исчезла в водовороте.

Элли была в шоке, а Баннен оставался рядом с ней, упершись ногами в пол и прижавшись к стене. Он отпустил девушку, она упала вперед, и ее тело потащил поток. Воды было еще только по колено, но течение было ужасным. Келсо закричал, увидев, что Элли тоже тянет к яме.

Оставшаяся на петлях крышка люка неистово болталась в струях потока. К счастью для Элли, ее понесло мимо задвижки, и девушка вцепилась в нее, хватая ртом воздух, а ее ноги волокло неистовым течением.

Морская вода хлынула Келсо через голову, щипля глаза, угрожая оторвать от стены. Он знал, что когда уровень поднимется, бороться с течением будет бесполезно, и заставил себя выпрямиться, опираясь о стену, а потом против течения начал пробираться вдоль стены, раскинув руки по грубому бетону. Он хотел добраться до Элли, пока ее хватка еще не ослабла, прежде чем ее оторвет от задвижки и через люк затянет в яму.

Келсо добрался до двери, с этой стороны от главного потока его защищала стена. Он глубоко вдохнул, понимая, что, чтобы добраться до девушки, придется пересечь открытый дверной проем. Воды было уже по пояс.

Растопырив руки, Келсо бросился вперед и ухватился за металлические стойки лестницы. Вода сзади давила с невероятной силой, и на мгновение он подумал, что ничего не получится. Словно чья-то гигантская рука толкала его в спину, но его собственная рука все же ухватилась за перекладину. Ноги отнесло течением, и тело болталось. Однако когда удалось ухватиться за лестницу другой рукой и подтянуться, нога нашла долгожданную опору на бетонном полу. Келсо еле дышал, вода била по телу, но дюйм за дюймом он сумел пройти вдоль крутой лестницы, прилагая все силы, чтобы удержаться за нее. Вскоре до Элли осталось лишь несколько футов.

— Элли! — крикнул он. — Отпускай задвижку! Я поймаю тебя!

Келсо не понял, то ли она услышала его, то ли просто поток оторвал ее от задвижки, но когда Элли несло мимо, он схватил ее барахтающуюся руку. Его самого чуть не оторвало от лестницы, стремящаяся из двери вода несла девушку к центру. Келсо потерял опору, но вцепился одной рукой в металлическую перекладину, а другой в Элли. И постепенно подтянул ее к себе. В отчаянии она прижалась к его груди, а рукой обхватила шею.

— Хватайся за лестницу! — задыхаясь, выговорил он, и она послушалась и проскользнула ему за спину.

Освободившись от ее тяжести, Келсо развернулся в воде и, обхватив девушку за пояс, прижал ее к лестнице. Когда Элли оказалась в безопасности, он позволил своему телу вытянуться и отдаться во власть водной стихии. Его нога, отнесенная бурным течением, смогла дотянуться до болтающейся крышки люка. Келсо пнул ее, а потом, преодолевая течение, еще раз, сильнее. Крышка перевернулась, какое-то мгновение вода не давала ей захлопнуться, потом масса воды надавила сверху и плотно прижала ее.

Тут же вода стала прибывать еще быстрее, хотя и просачивалась только сквозь щели люка.

Оказавшись в непроницаемой темноте, Хенсон внизу завопил от ужаса, наполняя легкие водой. Пятно серого света наверху, через которое низвергалась вода, было его последней надеждой. Хенсона вертело и переворачивало снова и снова, ударяя о стены и опоры. На него налетело что-то тяжелое, и он не знал, что это мертвое тело того, кто упал в яму раньше. Вода поступала в подземелье через дыры, создавая круговерть неистовых потоков, и, кроме того, в темноте на Хенсона бросались мохнатые твари. Они кусали его за барахтающиеся руки и ноги, но он не чувствовал боли. Прибывающая вода прижимала его к потолку, и вскоре избитое тело уже не могло бороться. Оно послушно крутилось и вертелось в потоке — безжизненная оболочка в темном безвоздушном мире.

Баннен наверху понимал, что его единственная надежда — добраться до лестницы. Помещение быстро наполнялось водой — ее было уже по грудь, — и ничто не говорило, на каком уровне она остановится. Теперь, когда крышка захлопнулась, не было угрозы быть затянутым в люк, но через вход по-прежнему низвергалась вода.

Баннен нашел какую-то торчащую из стены трубу и с облегчением вцепился в нее, но знал, что это дает лишь временную передышку, пока вода не поднимется выше. Вдруг на глаза ему попалась тяжелая клеть, которую использовали, чтобы придавливать крышку люка; ее края на несколько дюймов высовывались над водой. Баннен бросился к клети и попытался влезть на нее. Это удалось ему лишь частично, поскольку клеть под его весом начала переворачиваться. Тем не менее она поднесла его достаточно близко к лестнице, чтобы он смог оттолкнуться и ухватиться за ближайший подвернувшийся предмет, которым оказался Келсо.

Тело Келсо раскачивалось, и Баннен уцепился за его плечи. Келсо попытался освободиться, но Баннен вцепился мертвой хваткой. Эта хватка ослабла только тогда, когда он сумел одной рукой схватиться за перила. Вцепившись в перила и другой рукой, он на несколько футов вылез из воды. Когда нога нащупала ступеньку, Баннен почувствовал себя в относительной безопасности. И достаточно уверенным, чтобы вспомнить про Келсо.

Он кулаком ударил его в бок — детектив закричал и чуть не выпустил стойку. Элли видела все это и попыталась через Келсо дотянуться кулаком до Баннена. Тот не обратил на нее внимания и обрушил новый удар на голову Келсо.

Детектив соскользнул в поток, но Элли поймала его снизу за плечо и сумела удержать, пока он не ухватился за перила снова.

Тогда Баннен надавил сверху, и голова Келсо ушла под воду. Приподнявшись на руке, Элли добралась до лица Баннена и ткнула пальцами в глаза. Временно ослепленный, мотая от боли головой, тот отпустил Келсо и оттолкнул руку Элли, которая продолжала цепляться и царапаться.

Кашляя и отплевываясь, наглотавшись морской воды, Келсо показался из воды и сдернул противника с его насеста. Оба оказались в воде.

Несколько ужасных секунд Элли видела лишь мелькающие руки, мужчины колотили друг друга, пока не скрылись из виду под пенящейся поверхностью.

Хватая ртом воздух и одновременно всхлипывая, Элли вцепилась в лестницу. Ее волосы упали на лицо, глаза замазали остатки косметики, промокшая одежда тяжело висела на измученном теле. Она вглядывалась в бурлящую воду, потом отвернулась, прижав лицо к ступеньке, за которую держалась. Элли обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть показавшиеся на поверхности две головы. Они исчезали, но быстро появлялись вновь.

— Джим! — закричала Элли, свесившись с лестницы и протянув руку.

Тело, вертясь в потоке, пронеслось мимо, и девушка увидела, что это не Джим. Что-то налетело на нее сзади, и Келсо ухватился за ее пояс. Невероятным усилием Элли подтянулась к лестнице, бороться с течением и удерживать вес тела Келсо было выше ее сил. Но вес вдруг исчез, и теперь уже Келсо помог девушке подняться на лестницу.

Они ухватились за ступени, чувствуя, как прибывающая вода поднимает их тела, и попытались перевести дух.

Наконец Келсо подтолкнул Элли под руку, предлагая перелезть через перила. С его помощью ей удалось это, и он влез следом за ней.

Они лежали на лестнице, ноги Келсо оставались в воде, он слишком изнемог, чтобы двигаться, его грудь тяжело вздымалась. В ушах по-прежнему стоял рев, вокруг шумел поток, несясь через старую мельницу, которая содрогалась до основания.

И только когда вода дошла до пояса, Келсо схватил Элли за бедро.

— Нужно подняться! — крикнул он сквозь шум. — Вода все прибывает!

— И докуда она поднимется? — крикнула в ответ она.

Келсо пожал плечами:

— Кто ее знает! Но наверху будет безопаснее!

Он вылез из воды и поднял на ноги Элли:

— Полезли! Отдохнем наверху!

И они полезли наверх.

И не заметили, как из пенящейся внизу воды показалась рука и схватилась за перила лестницы.

19

Они только добрались до второго поворота лестницы, когда наверху мигнул какой-то свет. Келсо и Элли тревожно переглянулись, их лица были едва различимы в сумерках.

Свет еще пару раз мигнул и погас.

— Боже! — пробормотал Келсо.

Элли не отпускала его руку, Другой рукой держась за перила. Бурлящая внизу вода гулко отдавалась в лестничном пролете, и сквозь шум слышалось, как само здание потрескивает от напряжения. В отдалении что-то рухнуло, не в состоянии противостоять силе вздувшейся реки.

— А нельзя остаться здесь, Джим? — Даже здесь Элли приходилось перекрикивать шум. К реву воды добавлялся вой ветра снаружи.

— Нет, здесь небезопасно! Лестница может рухнуть под давлением воды! Лучше всего залезть на самый верх!

Они полезли дальше, нащупывая путь в темноте и ежась от холода, и наконец оказались на маленькой площадке.

Шум ветра здесь усилился, и сквозь дыры в покатой крыше, как ни слабо, но пробивался лунный свет. Площадка выходила в обширное помещение, и Келсо с Элли смогли различить округлые силуэты — верхушки зернохранилищ. Во мраке впереди исчезало ограждение для рабочих, следящих за открытыми хранилищами, а справа вырисовывались поднимающиеся к потолку мощные опоры, и от колебаний воздуха раскачивалась свисающая с перекрытий паутина. Среди окружающей темноты в дальнем конце огромного помещения голо выделялись очертания двух окон.

Взяв Элли за руку, Келсо пошел вперед; девушка отстала, не желая входить. Было что-то мрачное, зловещее в атмосфере этого места. Оно напоминало огромную пещеру, где жило что-то злое и отвратительное. И запах гниения словно укреплял страхи Элли.

Между окон зашевелилась темная фигура.

Келсо и Элли остановились, дождь, нашедший путь через дыры в крыше, образовал лужи вокруг их ног. Фигура приблизилась, и Келсо прикрыл собой девушку.

Их ослепила внезапная вспышка, и они заслонились от света.

— А где остальные, Келли? — раздался голос Слодена. Маленький человечек держал перед собой фонарь, его широкий мощный луч освещал большую часть зернохранилища и лестницу за спиной Келсо и Элли.

— Они мертвы, Слоден! — ответил детектив, и его голос сорвался на визг. — Утонули!

Свет заколебался, и Келсо попытался двинуться вперед.

— Стоять! — предупредил Слоден. — У меня пистолет. Маленький, но эффективный.

— В чем дело, Слоден? Для тебя все кончено. Ничего не осталось!

— Не будь смешным! Я потерял одну ключевую фигуру — двое остальных не играют роли!

— Но твоя лаборатория — она под землей, и этот потоп уничтожит ее!

— Двери ее защитят. Она будет работать!

Келсо попытался приблизиться, держась между маленьким человечком и Элли.

— Послушай, Слоден: я не имел с Тревиком никаких дел. Я из отряда по борьбе с наркотиками. С некоторых пор мы следим за тобой. Если со мной или с девушкой что-нибудь случится, полиция будет знать, где нас искать.

— Глупая ложь! Если бы были хоть какие-то подозрения, после вашего исчезновения в моих владениях уже рылась бы полиция. Но никто не хватился ни тебя, ни девушки. Последние два дня — до и после ее возвращения — за вашим вагончиком наблюдали. Никто не заинтересовался вашим исчезновением.

Келсо старался рассмотреть Слодена за светом фонаря. Было невозможно определить, в самом ли деле у него пистолет.

— Ты не сможешь нас убить! — крикнул он, сам не уверенный в этом.

— У меня нет выбора! Слишком поздно для вас обоих. Вы отказались сотрудничать и должны понести наказание. Думаю, когда вода спадет, будет много пропавших без вести — Бог знает, сколько вреда она нанесла! Вы будете среди ненайденных тел!

Келсо пришлось действовать наобум. Слоден был из тех типов, что предоставляют грязную работу другим — сможет ли он сам замарать руки?

— Отойди, Элли! — велел он девушке. — Отойди назад, к лестнице!

Слоден не отреагировал. Но, возможно, он хотел, чтобы они оказались в воде.

Келсо и Элли уже почти вышли на площадку. Они медленно пятились, заслоняя глаза от слепящего света, и вдруг какое-то движение за спиной заставило Элли обернуться. Она закричала, увидев поджидающую их фигуру.

Келсо быстро обернулся и увидел Баннена. На том уже не было непромокаемой куртки, и промокшая одежда тяжело обвисла. Повязку с лица сорвало, и в обожженных местах кожу покрывали волдыри. Сокрушающим ударом Баннен сбил девушку в сторону и с выражением дикой злобы, еще больше исказившей его изуродованное лицо, бросился на Келсо.

Тот отлетел назад. От броска Баннена оба ударились об ограждение зернохранилища. Вцепившись детективу в горло, Баннен хрипел от ярости. Келсо чувствовал, что его голова сейчас лопнет, и попытался освободиться, но тщетно — Баннен был слишком силен. Тогда он резко ударил его снизу вверх коленом в пах, и хватка ослабла. Келсо вырвался и выбросил вперед кулак, но Баннен словно не почувствовал удара. Он снова бросился на противника, на этот раз оба перевалились через ограждение и упали в зерно. Оно набилось в раскрытый рот Келсо, которого стало неудержимо рвать. Баннен вывернулся и оказался на спине отплевывающегося детектива, он схватил его за волосы и засунул голову глубоко в зерно.

Перегнувшись через перила, Элли беспомощно смотрела, как лицо Келсо скрылось под поверхностью зерна. Руки его бешено скребли в безнадежной попытке освободиться от хватки более тяжелого противника. Элли громко застонала, но могла лишь протянуть руку к борющимся; она слишком изнемогла, чтобы двинуться. Ее ноги стали подгибаться, девушка рухнула на ограждение, рыдая и стоная от сознания своего бессилия помочь Келсо.

И тут из тени, сквозь клубящуюся пыль и зерно, сквозь раскачивающуюся на свистящем ветру паутину начало что-то проявляться.

Все ощутили его присутствие еще до того, как оно появилось в свете фонаря.

Элли увидела круглые вытаращенные глаза Баннена, застывшие в перекошенной гримасе обожженные губы и проследила за его взглядом. Сразу за лучом света стояла темная сгорбленная фигура.

Слоден почувствовал, как его тело холодеет. В затылке появилось какое-то странное ощущение, холодные мурашки заставили его содрогнуться. Вокруг головы слышалось — нет, скорее ощущалось — какое-то потрескивание, и Слоден чувствовал, что каждый волосок на его теле одеревенел, ощетинился. Мышцы живота напряглись от неодолимого страха. Сэр Энтони заставил руки повернуть фонарь к неуклюже передвигавшейся фигуре, но руки не повиновались, словно какая-то часть его существа не хотела видеть, что там.

Элли проследила за лучом, и от ее лица отхлынула кровь, а тело стало оседать на пол. Рука схватилась за ограждение, но не могла удержать вес тела. Пальцы разжались, и рука безжизненно упала.

Луч скользнул по толстой деревянной опоре и уткнулся во что-то за ней.

Шок был так силен, что никто не смог издать ни звука.

Элли ощутила между ног теплую струйку.

Слоден почувствовал, как им овладело онемение — онемение, опустошившее ум и угрожающее лишить его рассудка.

У Баннена пересохло в горле, он открывал и закрывал рот, силясь закричать.

Сгорбленная фигура двинулась, и луч ярко осветил ее.

Существо покрывала чешуйчатая шкура, местами высохшая и потрескавшаяся, кое-где ободранная и висящая клочьями. Там, где плоть была совершенно неприкрыта, между красным мясом и сухожилиями копошились какие-то мелкие твари. Существо согнулось почти пополам, сморщенное; одна рука напоминала клешню, и когти висели в нескольких дюймах от пола; другая вообще не имела кисти, а виднелся лишь обрубок кости и мяса у локтя, — культя казалась сырой и гангренозной. Обе ноги были деформированы, одна ступня представляла собой прямую колоду без пальцев, без лодыжки; коленный сустав другой ноги был раздут, а бедро над ним казалось тонким и иссохшим. Из-за сгорбленной стойки область паха скрывалась в тени, а спускавшиеся туда от пояса темные волосы вились по бедрам, как паучьи ноги. Кожа на плечах была в морщинах и рубцах, и все тело покрывали огромные бугры, как жестокие нарывы. Хребет изогнулся вперед, и в некоторых местах позвонки выступали наружу.

Голова без шеи словно росла прямо из груди и была покрыта клочьями жестких волос, таких длинных, что свисали на лицо, но таких редких, что был ясно виден покрытый пятнами череп.

Но самым ужасным было лицо.

Большая часть его просто отсутствовала.

Наружу выступали черные вены, но вокруг них не было ни кожи, ни плоти — они свисали прямо с костей скулы и челюсти, сквозь которые были видны коричневые обломки зубов; десны, из которых они торчали, блестели желтизной, и с полусформированного подбородка что-то капало. В другой щеке были дыры, словно какие-то мелкие существа прогрызли себе путь сквозь нее, а из отверстия побольше время от времени высовывалось что-то мокрое и блестящее — это был болтающийся во рту язык, извивающийся, как червь в земле, в поисках влаги...

Нос выходил прямо из того, что считалось верхней губой, и тоже был просто каким-то обрубком. В нем не было ноздрей.

Большой и покатый лоб треугольником спускался к бесформенному носу, кожа на нем казалась рыхлой, крупчатой, слабо прикрепленной к черепу. Одно видневшееся ухо было просто скрученным куском хряща.

Существо не имело ни бровей, ни ресниц. Глаза выступали из красных глазниц, как бессмысленные куски черного мрамора, без радужной оболочки и почти без белков.

От влачившегося вперед существа исходил гнилостный запах разложения. Казалось, оно наблюдает за двумя борющимися в зернохранилище.

Баннен отпустил Келсо, который с облегчением высунул голову из зерна, кашляя и хватая ртом воздух. Баннен отпрянул, его ноги дергались в бесплотных частицах. Когда зерно осело вниз, он оказался в центре огромного круга и начал тонуть.

Наводнение открыло где-то внизу заслонки, и зерно из хранилищ потекло через воронки на неподвижную конвейерную ленту.

Почувствовав движение, Келсо сразу сообразил, что произошло, и схватился за железный край хранилища. Баннен оказался в менее удачном положении. Он звал на помощь, а его ноги засасывало вниз. Вокруг него зерно лавиной устремилось в воронку.

— Помогите! — кричал Баннен. — Пожалуйста, пожалуйста, помогите!

Его руки гребли зерно, словно он пытался плыть, но это только ускорило движение его вниз. Одна рука дотянулась до вытянутой ноги Келсо и отчаянно ухватилась за нее. Почувствовав рывок, Келсо отдернул ногу, крепче ухватился за край хранилища и попытался вылезти.

Рука Баннена соскользнула, и с отчаянным криком он осел в зыбучее зерно. Вскоре его плечи скрылись, и руки мелькали в воздухе, отгребая осыпающиеся частицы.

Келсо сумел наконец подтянуться и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как голову Баннена засосало зерно; крики вдруг захлебнулись, остались лишь хватающие воздух руки, которые постепенно тоже исчезли.

Схватившись за ограду, Келсо висел, слишком потрясенный, чтобы двигаться. Пока он смотрел, движение зерна замедлилось, центр снова наполнился, превратился просто в углубление в середине, и поверхность замерла.

— О Боже, нет! — простонал Келсо.

Тело Баннена заклинило в воронке контейнера, и тонны зерна давили на него сверху, не давая вылезти. Спасшись из морской воды, он утонул в зерне.

Келсо перевалился через ограду и, подобно кулю, упал рядом с распростертым телом Элли. Он взглянул на нее и не смог даже поднять руку, чтобы дотронуться до ее щеки.

— Элли... — сказал он.

Келсо удивленно посмотрел на ее выпученные в ужасе глаза и обернулся посмотреть, к чему прикован ее взгляд. И окаменел. По телу пробежала судорога.

Потом шок прошел, и в выражении его лица появилось что-то еще. Бесформенное чудище какое-то мгновение смотрело на Келсо, и страшная какофония ревущего ветра и бурлящей воды словно притихла — представший перед глазами ужас заполнил собой все, заслонил все остальные аспекты сознания. Элли удалось отвести глаза и посмотреть на Келсо, и со страхом смешалось замешательство: на его лице была жалость.

— Джим? — дрожащим голосом спросила она. — Что... это?

Он словно не слышал.

— Джим! — Элли дернула его за руку. Келсо медленно повернул к ней голову, но будто не узнавал.

— Джим! — взвизгнула Элли и руками слабо ударила его в грудь.

Выражение его лица изменилось, туман пропал из глаз, и Келсо снова узнал ее.

Элли придвинулась поближе и схватила его за ворот.

— Что это? Пожалуйста, скажи, Джим!

Его рот раскрылся, но она не разобрала слов.

— Скажи мне! — настаивала Элли, потому что каким-то образом догадалась, что между этим существом и Келсо существует какая-то связь.

Келсо тихо проговорил что-то, слова срывались с его губ медленно, с усилием, и хотя на этот раз Элли услышала, что он сказал, она не могла поверить услышанному:

— Это... мой... близнец.

Шум вернулся. Ветер шевелил волосы, трепал одежду. С новой силой по телу заколотил дождь. Но забыв обо всем, Элли уставилась на Келсо. Потом обернулась к существу.

Его черные бесформенные глаза смотрели на нее.

Оно попыталось выпрямиться, но не смогло. Деформированное, бесформенное тело волочилось вперед, и из ужасного рта текли слюни. Оно шло к двум лежащим у ограждения фигурам, и одна сторона изуродованного тела отражала яркий свет фонаря, другая скрывалась в глубокой темноте. Глаза существа не отрывались от девушки.

Элли умоляюще смотрела на Келсо, но он ушел в себя, его глаза расширились и ничего не выражали. Она снова встряхнула его, но не добилась ответа. Тогда Элли оттолкнула его, в недоумении мотая головой, и к сырости на ее лице добавились слезы паники и ошеломления. Она отползла, желая найти какой-нибудь темный уголок, чтобы свернуться там и скрыться от приближающегося чудища, спрятаться от зла, бывшего частью Келсо.

Она ползла по грубым половицам и не могла отвести глаз от волочащегося существа. Оно уже поравнялось с Келсо, но продолжало двигаться к ней. Элли чувствовала, что силы покидают ее, мышцы ослабли, и сверху словно навалилась огромная тяжесть. Девушка лежала на боку, стараясь заставить себя двигаться, пытаясь закричать, чтобы дать выход истерике, сковавшей тело. Но сумела лишь поднять дрожащую руку, чтобы заслонить ужасный образ мутанта.

От резких выстрелов ее тело дернулось, и рука непроизвольно зажала рот. Спазм новой тошноты прошел через тело, когда существо повернулось к свету и открылась новая часть его тела. Живот Элли отяжелел, когда она увидела две длинные, раздутые, покрытые темными венами и язвами груди. Красные соски, как крохотные пальчики, высовывались из мягких выпуклостей.

Элли наконец закричала, изо рта у нее хлынула рвота, когда в лицо существа что-то ударило, вырвав протуберанец, бывший его носом. Но бесформенная фигура даже не вздрогнула, из раны не потекла кровь. Не издав ни звука, чудище двинулось на фонарь.

Выстрелы вывели Келсо из каталептического состояния, и его первая мысль была об Элли. Он огляделся, ища ее. Раздался второй выстрел, пуля вошла существу в обрубок руки. В стороны полетели осколки кости, и толстое щупальце плоти бессильно повисло, но сгорбленная фигура, похоже, не почувствовала боли. Она продолжала ковылять вперед.

Фонарь вдруг упал, и свет погас. Пока Келсо пытался всмотреться в черную пустоту, послышались какое-то копошение, чьи-то бегущие шаги, стоны, напоминавшие скулеж попавшего в капкан зверя. Келсо заставил себя двинуться и пополз в направлении Элли.

Она услышала его приближение и попыталась отползти, но его рука поймала ее за вытянутую ногу.

— Элли, это я.

Она поколебалась, потом он повернул ее к себе лицом, и Элли поняла, что ошибалась: существо, не было частью его. Она вытерла блевотину с губ и попыталась заговорить, но не смогла — слова застряли в горле.

Кто-то закричал — безумный вопль, слившийся с воем ветра, — и Элли поняла, что это кричал Слоден. В темноте постепенно вырисовывались очертания, но только вспышка выстрела и одновременный рев помогли различить бегущую фигуру. Слоден достиг конца помещения и прижался спиной к стене. На мгновение во вспышке света показался сгорбленный силуэт, он был всего в нескольких ярдах от Слодена.

Сэр Энтони двинулся к дальнему окну, они видели его силуэт на фоне более светлого пятна в окружающей темноте. Он разбил стекло, пытаясь выбраться. Стекло разлетелось, но усилие оказалось напрасным — рамы были глухие и не открывались. Слоден обернулся к существу, которое протянуло к нему сморщенную руку и изуродованный обрубок, и закричал. Он кричал и кричал. И кричал...

Взрыв, обрушивший стену у него за спиной, спас Слодена от этого кошмара. Но спасением была смерть.

Келсо и Элли съежились от внезапного неистового света. Пол тяжело поднялся, и они вцепились друг в друга, боясь, что половицы сейчас сломаются и они провалятся вниз.

Стена в дальнем конце рухнула наружу, взрыв снизу вырвал старые кирпичи. Большой участок пола тоже исчез, и сквозь пыль и дым Келсо увидел, как дальнее зернохранилище начало переворачиваться. Скрежещущий, рвущийся звук был лишь еще одним элементом сумасшедшего движения кормовой мельницы. Она исчезла в ночи, как оседающая труба тонущего корабля.

На балках и перекрытиях появились язычки пламени, но ливень не позволил им разрастись. Внутрь ворвался шторм, теперь ничто ему не мешало, и Келсо с Элли были ослеплены его яростью.

Келсо пошевелился и позвал Элли, но взрыв на время оглушил их обоих. Келсо потянул ее онемевшее тело к лестнице. Он попытался встать и поставить на ноги ее, но усилие было чрезмерным для него; он опустился на колени и стал качать девушку на руках.

Сквозь клубы дыма и проливной дождь, сквозь тьму, которую теперь прорезали колеблющиеся гаснущие язычки пламени, появилась скрюченная, черная фигура существа, которое Келсо назвал «близнецом».

Элли кое-как поднялась на ноги и попыталась бежать. Она не могла объяснить этот свой инстинктивный страх, но знала: мутант пришел за ней. Но ее ноги слишком устали, дух слишком измучился, чтобы далеко уйти. Элли упала к толстой опоре и лежала там, скребя ногтями гнилое дерево, и рыдания сотрясали ее избитое тело. Она скорее чувствовала, чем видела маячившую над ней бесформенную тень, и в голове все начало кружиться. Надежды не было: существо хотело ее смерти, потому что она стала частью жизни Келсо. Элли поняла это, хотя и не знала, как.

Келсо встал на колени между ней и чудищем, одной рукой опираясь об пол, другую угрожающе подняв в сторону существа.

Он смотрел на сестру, никогда не покидавшую его, бывшую рядом всю его жизнь, но видимую лишь как мелькание в тени, уловимую иногда лишь краем глаза. Безобразная, уродливая сестра, не жившая после рождения настоящей жизнью, брошенная вместе с ним матерью, которую они не знали. Но сестра отказалась полностью подчиниться смерти, ее дух не желал умирать, он хотел испытать жизнь, которой жил ее брат. Она вцепилась в жизнь, существуя в брате, как паразит в организме. Ее дух, ее душа росли, пока росло его земное тело, поскольку она питалась его душой и развивалась вместе с ним; всегда рядом, всегда наблюдая. И ее дух проявлялся сильнее всего в дни его рождения. Кто была их мать? Какая женщина оказалась столь бессердечна, чтобы бросить своих детей? И какое существо смогло породить такое чудовище?

Келсо взглянул в пустые черные глаза, и его собственные глаза наполнились слезами. В голове теснились мысли, утратившие связь с сознанием. Неважно, кто была их мать: она заплатила за извращенное соитие и за то, что бросила тех, кого должна была взрастить, но кого считала физическим знаком своего позора. Она умерла, но ее мучения продолжались.

И через накатившуюся волну враждебных мыслей Келсо понял, что это уродливое существо презирает его, завидует его жизни, которой не дано было ей, его сестре. И все же она любит его. Извращенное семя ненависти выросло вместе с ними, но ее ненависть всегда усмирялась и подавлялась более сильным чувством кровной любви. Сестра защищала его, потому что он был ее жизненной силой, без него для нее не осталось бы больше ничего, кроме темноты вечности. Она любила его и презирала и ненавидела тех, кого любил он. Никто не должен был делить его с ней. Даже пара, воспитавшая его как собственного сына. Никаких друзей. Никаких женщин. Никого.

Слезы высохли в глазах Келсо. Он недоверчиво смотрел на существо.

— Нет! — крикнул он. — О Боже, нет!

Келсо ударил стоящую перед ним фигуру, но кулак встретил пустоту.

— Оставь меня! Перестань меня преследовать! Ради Бога... пожалуйста... пожалуйста... оставь... мою... жизнь... пожалуйста!..

Келсо согнулся, закрыв лицо руками и раскачиваясь взад-вперед.

Элли не понимала, что происходит. Она потянулась к нему, но боялась приблизиться — чудище было слишком близко. Она могла только смотреть, обуреваемая противоречивыми чувствами — жалостью и пылкой любовью к этому человеку, который стоял на коленях перед странной фантастической фигурой.

Элли смотрела, борясь с неодолимым внутренним страхом, и этот страх все углублялся, пока не схватил ее за горло, когда сгорбленная фигура своей сморщенной рукой прикоснулась к голове Келсо.

И существо вдруг исчезло, растворившись в тенях, как привидение.

Келсо поднял голову и огляделся, высматривая что-то, чего больше не было. Когда он обернулся к Элли, она поняла, что ноша поднята, так как почувствовала в нем новую веру, ощутила, как его изнеможенное тело излучает ее, и как эта вера перетекает в нее саму.

На короткое мгновение Элли ощутила тошнотворное опасение, возвратившийся, как быстро изнуряющая болезнь, страх. В голове все кружилось, и она подумала, что сейчас рухнет. Но это скоро прошло. И Элли протянула к Келсо руки.

20

Элли и Келсо сидели, обнявшись на корме лодки, несущей их, как и прочих спасенных, в безопасное место. Дождь теперь уже еле моросил, и ветер превратился в холодный бриз. Свет оставался тусклым и безрадостным, но угрозы больше не существовало.

Келсо натянул на голову себе и Элли клеенку и улыбнулся девушке.

— Все позади, — сказал он ей.

Элли улыбнулась, но ничего не сказала. Она смотрела вдаль на низкие холмы, где их ждало тепло и уют.

На рассвете прилетели вертолеты, и один из них появился над частично обрушившимся зданием мельницы, как огромная стрекоза на сером экране. Пыль и зерно, поднятые крутящимися лопастями, сначала ослепили их, хотя они и забились глубоко внутрь здания, забравшись на самый верх лестницы — единственной конструкции, казавшейся им надежной. Келсо, спотыкаясь, вышел вперед и стал махать руками и кричать; пилот поднял большой палец, давая понять, что заметил его сигналы. Позже, когда прибыла лодка забрать их, они узнали, что Королевские Воздушные Силы особенно интересовались, какой ущерб нанесли мины, оставшиеся после второй мировой войны и поднятые ураганом и наводнением со дна на поверхность. Очевидно, в этом районе мельница была не единственным зданием, получившим повреждения от старого оборонительного оружия.

Элли поежилась, Келсо обнял ее за талию и прижал к себе. Она устала, ее веки налились тяжестью, руки и ноги тупо гудели. А он был весь в грязи, небритый, его волосы спутались и покрылись слоем пыли. Но внутри он ощущал легкость, чувствуя себя так, будто преодолел долгую изнурительную болезнь.

— Она ушла, Элли, — снова сказал Келсо. Раньше он уже пытался все объяснить ей, прежде чем они впали в тревожный, но лишенный сновидений сон. — Она послушалась меня. Наверное, где-то внутри себя она понимала, что не следует цепляться за мою жизнь. Может быть, она так меня любила, что отпустила.

Шум лодочного мотора заглушал его слова для окружающих.

— А может быть, просто ее энергия вся выгорела.

Келсо покачал головой.

— Не знаю, — сказал он просто. — ЛСД вернуло меня назад и дало увидеть, что происходило все эти годы. Оно высвободило мое подсознание, Элли, и, наверное, это и стало ключом для ее появления.

Наркотик зарядил меня какой-то физической энергией, которой она и воспользовалась. О Боже, и как воспользовалась!

Он подумал о взрыве. Об ужасной смерти Баннена. И Слодена. Подумал о самом наводнении.

Усталой рукой Келсо потер щетину на подбородке. Нужно было покурить, но не хотелось просить сигарету у упавших духом людей в лодке. Наводнение искалечило их дома и жизни, и у них были свои нуждающиеся в зализывании раны.

— Она явилась мне в первую ночь в подземелье, и я не знал, реальность это или безумная галлюцинация. — Келсо засмеялся. — Но ты тоже была там и все видела.

Элли кивнула и положила ладонь на его руку.

— Я чувствую себя освобожденным, Элли, — сказал он. — Я могу начать сначала. Больше меня не преследует злосчастье — по крайней мере, не больше, чем других. Ионы больше нет, Элли. Только я, я сам. Если ты не захочешь стать частью моей жизни. Я, вообще-то, рассчитываю на тебя.

Она сжала его руку и улыбнулась, потом отвернулась и отпустила руку, чтобы накинуть на плечо клеенку.

Келсо смотрел на нее, а она все смотрела вдаль. Ее лицо снова побелело. Или ему почудилось? Наркотик продолжает свои шутки с его сознанием?

На мгновение, когда Келсо взглянул Элли в глаза, они вдруг стали совершенно черными. Ни белков, ни радужной оболочки. Только пустая непроницаемая чернота. Но прежде чем Элли снова обернулась, они опять стали чисто голубыми с расширенными, но нормальными зрачками. Келсо замотал головой: просто почудилось. Он слишком устал, и слишком много всего произошло. Господи, после этого надо неделю отсыпаться!

Легкое покалывание заставило его посмотреть на свою руку. Он замер. На коже было пять крошечных, но глубоких царапин. Словно их оставила когтистая рука.

Келсо взглянул на Элли, но она смотрела в другую сторону. Девушка рассматривала далекие холмы, будто открывая новую землю.

Примечания

1

Беван — министр здравоохранения Великобритании 1945 — 1950.

(обратно)

2

Гиннес — сорт пива.

(обратно)

3

Шенди — смесь простояго пива с имбирным или с лимонадом.

(обратно)

Оглавление

Апрель 1950-го

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20 . . . .