«Гордость и предубеждение и зомби»

Джейн Остин. Сет Грэм-Смит Гордость и предубеждение и зомби

Глава 1

Всякий зомби, располагающий мозгами, жаждет заполучить еще больше мозгов — такова общепризнанная истина. Никогда еще истина эта не была столь очевидной, как во время недавних событий в Незерфилд-парке, когда все восемнадцать его обитателей были убиты и сожраны толпой оживших мертвецов.

— Дорогой мистер Беннет, — как-то раз сказала его супруга, — известно ли вам, что Незерфилд-парк снова сдан?

Мистер Беннет ответил отрицательно и продолжил свое ежеутреннее занятие по заточке клинков и полировке мушкетов, поскольку случаи нападения неприличностей за последние недели серьезно участились.

— Тем не менее он сдан, — продолжила она. Мистер Беннет ничего не ответил.

— Неужели вы не хотите узнать, кто его занял? — с нетерпением воскликнула его жена.

— Женщина, я чищу мушкет! Можете болтать все, что вам вздумается, но не отвлекайте меня от обороны поместья!

Миссис Беннет этого было достаточно.

— Так вот, дорогой мой, миссис Лонг говорит, что Незерфилд нанят состоятельным молодым человеком и что он бежал из Лондона в карете, запряженной четверкой лошадей, как раз когда неведомый недуг добрался до Манчестера.

— Как его имя?

— Бингли. Холостяк, у которого четыре или пять тысяч в год. Какая удача для наших девочек!

— Как это? Он что, может обучить их еще лучше владеть мечом или обращаться с мушкетом?

— Ах, вы просто невозможны! Неужели непонятно? Я надеюсь, что он женится на одной из них.

— Женится? В такое-то время? Разумеется, этот Бингли не имеет подобных намерений.

— Намерений? Вздор, ну вы и скажете тоже! Однако он может влюбиться в одну из них, и потому вы должны нанести ему визит, как только он приедет.

— Не вижу тому достаточных причин. Кроме того, не стоит выезжать куда-либо без особой надобности, иначе мы рискуем потерять еще больше лошадей и экипажей из-за этой нежити, что в последнее время тревожит и наш любимый Хартфордшир.

— Но подумайте о ваших дочерях!

— Я о них и думаю, глупая вы женщина! Мне хотелось бы, чтобы их головы были заняты боевыми искусствами, а не забиты, как ваша, мечтами о замужестве и богатстве! Поезжайте к этому Бингли, раз уж вам так того хочется, но позвольте напомнить, что ни одна из наших девочек не может похвастать чем-то особенным; все они глупы и невежественны, как и их мать, разве что у Лиззи инстинкт убийцы поболее развит, чем у сестер.

— Как можете вы, мистер Беннет, так оскорблять собственных детей? Вам доставляет удовольствие донимать меня. Никакого сострадания к моим несчастным нервам!

— Вы ошибаетесь, дорогая моя. Я питаю самое искреннее уважение к вашим нервам. Мы с ними старые приятели. Вот уже двадцать лет я только о них и слышу.

В мистере Беннете настолько причудливо сочетались живой ум, саркастический нрав, сдержанность и самообладание, что за двадцать три года их совместной жизни жена так и не научилась разбираться в его характере. Понять ее было не в пример проще. Миссис Беннет была невежественной женщиной недалекого ума и вздорного нрава. Любое свое расстройство она приписывала разыгравшимся нервам. А стоило ее нервам разыграться — со времен первой вспышки неведомого недуга, приключившейся в ее молодости, это случалось практически постоянно, — она тотчас же начинала искать утешения в обычаях, которые многим теперь казались пустяками.

Делом всей жизни мистера Беннета было защищать своих дочерей от смерти. Делом всей жизни миссис Беннет было выдать их замуж.

Глава 2

Мистер Беннет одним из первых нанес визит мистеру Бингли. Он сразу намеревался так поступить, хоть до последнего и уверял жену, что никуда не поедет, и потому она оставалась в неведении до вечера того самого дня, когда визит состоялся. Открылось все следующим образом. Наблюдая за тем, как его вторая дочь вырезает герб Беннетов на рукояти своего нового меча, мистер Беннет неожиданно заметил:

— Надеюсь, Лиззи, мистеру Бингли это понравится.

— Откуда нам узнать, что может понравиться мистеру Бингли, — с досадой отозвалась ее мать, — если мы не будем ему представлены.

— Вы позабыли, матушка, — сказала Элизабет, — что мы встретимся с ним на следующем балу.

Миссис Беннет не удостоила ее ответом, однако же, будучи не в силах сдержаться, напустилась на одну из своих дочерей:

— Ради всего святого, Китти, перестань так кашлять! Можно подумать, будто ты заражена!

— Маменька, какие ужасные вещи вы говорите, ведь вокруг так много зомби! — капризно отозвалась Китти. — А когда твой следующий бал, Лиззи?

— Через две недели, считая с завтрашнего дня.

— Через две недели! — воскликнула ее мать. — И мы так и не сумеем свести с ним знакомство, поскольку сами не будем ему представлены. О, как бы мне хотелось никогда в жизни не слышать об этом Бингли!

— Мне жаль это слышать, — сказал мистер Беннет. — Доведись мне узнать об этом утром, я бы не поехал к нему с визитом. Как все неловко вышло! Но раз уж я нанес ему визит, знакомства нам теперь не избежать.

Дамы, как того и хотел мистер Беннет, были просто ошеломлены — миссис Беннет в особенности. Однако когда первые порывы ликования миновали, она принялась утверждать, что ничего другого и не ожидала.

— Дорогой мистер Беннет, какое великодушие! Но я знала, что сумею убедить вас. Я не сомневалась, что ваша любовь к девочкам не позволит вам пренебречь подобным знакомством. Ах, как вы мне угодили! И какая дивная шутка — поехать утром и словечком нам ни о чем не обмолвиться до самого вечера!

— Не вздумайте после этого снисхождения ожидать поблажек в дисциплине, — сказал мистер Беннет. — Девочки продолжат упражняться, как прежде, до Бингли мне дела нет.

— О, разумеется! — воскликнула миссис Беннет. — Пусть будут столь же убийственны, сколь и прекрасны.

— Что же, Китти, теперь можешь кашлять, сколько вздумается. — С этими словами мистер Беннет вышел из комнаты, утомленный восторгами своей жены.

— Девочки, какой у вас превосходный отец! — сказала миссис Беннет, как только за ним затворилась дверь. — Нечасто нам выпадает случай порадоваться, с тех пор как Господь решил замкнуть врата Ада и обрек мертвецов бродить среди живых. Лидия, ангел мой, хоть ты и младше всех, но сдается мне, что именно с тобой мистер Бингли будет танцевать на следующем балу.

— О, меня этим не смутишь! — решительно отозвалась Лидия. — Хоть я и самая младшая, но в искусстве соблазна мне нет здесь равных.

Остаток вечера прошел в догадках о том, как скоро мистер Бингли отдаст визит и когда его следует пригласить у них отобедать.

Глава 3

Как, однако, ни старались миссис Беннет и ее дочери, им не удалось добиться от главы семейства сколь-ни-будь удовлетворительного описания мистера Бингли. Они подступались к нему самыми различными способами: забрасывали вопросами, прибегали к хитроумным уловкам и тонким намекам, однако мистер Беннет не поддавался никаким ухищрениям, и им пришлось довольствоваться знанием из вторых рук, полученным от их соседки леди Лукас. Ее сведения были самого лестного характера. Сэр Уильям был им совершенно очарован. Мистер Бингли был молод, чрезвычайно хорош собой и в добавление ко всему собирался быть на следующем же балу в сопровождении большого общества. Ничего лучшего и желать было нельзя!

— Ах, если мне только доведется увидеть одну из девочек счастливой хозяйкой Незерфилда, — сказала миссис Беннет своему супругу, — и столь же удачно пристроить замуж всех остальных, то мне бы и желать более было нечего.

— Мне тоже, коли доведется увидеть, что все пятеро переживут нынешние невзгоды Англии, — ответил тот.

Через несколько дней мистер Бингли отдал визит и около десяти минут беседовал с мистером Беннетом в библиотеке. Он лелеял надежду увидеть и юных леди, о чьей красоте и боевой сноровке он был наслышан, однако повидал лишь их отца. Юным леди повезло несравненно больше: из окна верхнего этажа им удалось разглядеть, что приехал он на вороной лошади, носит голубой сюртук и за спиной у него прилажен французский карабин — оружие для англичанина чрезвычайно экстравагантное. Однако из его неуклюжего обращения с этим оружием Элизабет заключила, что он едва ли умелый стрелок и, скорее всего, не владеет боевыми искусствами.

Вскорости было отправлено приглашение к обеду, и миссис Беннет уже принялась обдумывать блюда, которые прославят ее как превосходную хозяйку, но ответ мистера Бингли расстроил все ее планы. Дела вынуждают его на следующий день быть в Лондоне, а посему он не может принять их любезное приглашение и т. д. и т. п.

Миссис Беннет была весьма разочарована. Она и представить не могла, что за дела могли вызвать его в столицу так скоро после его приезда в Хартфордшир. Леди Лукас несколько уняла ее тревогу, высказав предположение, что он отправился в Лондон лишь затем, чтобы привезти друзей, с которыми намеревался быть на балу; и вскоре последовало известие, что с мистером Бингли на ассамблее будут двенадцать дам и семь джентльменов. Такое количество дам стало поводом для волнения среди барышень, но вскоре их приободрили слухи о том, что дам будет всего шесть — пять сестер мистера Бингли и его кузина. Однако же компания, появившаяся на балу, состояла всего из пяти человек — самого мистера Бингли, двух его сестер, мужа старшей сестры и еще одного молодого человека.

Мистер Бингли был хорош собой и вел себя как истинный джентльмен; у него было приятное выражение лица и простые, непринужденные манеры. Его сестры были видными женщинами и держались с большим достоинством, но, судя по всему, вряд ли владели боевыми искусствами. Его зять, мистер Херст, был довольно заурядным джентльменом, но зато друг Бингли, мистер Дарси, вскоре привлек внимание всей залы своей высокой статной фигурой, правильными чертами лица, аристократическим обликом и — этот слух разнесся уже через пять минут после его появления — тем, что со времен падения Кембриджа он сразил более тысячи неприличностей. Джентльмены сочли его весьма представительным мужчиной, дамы объявили его куда красивее мистера Бингли, и все собравшиеся взирали на него с восхищением, которое вскоре, однако, сменилось негодованием, вызванным его манерами. Обнаружилось, что он горд, высокомерен и угодить ему решительно невозможно.

Мистер Бингли тотчас свел знакомство со всеми главными представителями местного общества; он держался легко и непринужденно, танцевал все танцы подряд, возмущался, что ассамблея заканчивается так рано, и поговаривал о том, что даст бал и у себя в Незерфилде. И хотя он не так искусно владел оружием, как мистер Дарси, его любезность говорила сама за себя. Полная противоположность своему другу! Мистер Дарси был самым спесивым и неприятным человеком на свете, и все собравшиеся надеялись, что более им не доведется с ним встретиться. Среди тех, кто особенно ополчился на него, была миссис Беннет, чье общее недовольство поведением мистера Дарси переросло в острую неприязнь после того, как он пренебрег одной из ее дочерей.

Из-за недостатка кавалеров Элизабет Беннет была вынуждена пропустить два танца — как раз в это время мистер Дарси находился неподалеку от нее, и ей удалось подслушать беседу между ним и мистером Бингли, который на несколько минут отвлекся от танцев, пытаясь уговорить своего друга присоединиться к ним.

— Ну же, Дарси, — сказал он, — вы обязаны потанцевать, я настаиваю. Видеть не могу, как вы совершенно бессмысленно тут стоите.

— Ни в коем случае. Вы знаете, что я не выношу танцев с незнакомыми дамами. А в подобном собрании это и вовсе будет невыносимо. Ваши сестры уже ангажированы, а во всей зале не найдется другой дамы, танцевать с которой не было бы для меня сущим наказанием.

— Право же! — воскликнул мистер Бингли. — Я еще ни разу в жизни не видел больше прелестных девушек, чем за сегодняшний вечер, а некоторые из них так и вовсе обворожительны!

— Вы танцуете с единственной хорошенькой девушкой в зале, — сказал мистер Дарси, поглядев на старшую мисс Беннет.

— Она само очарование! Но вон там, прямо за вашей спиной, сидит ее сестра, очень приятная барышня, на мой взгляд, и тоже очень хороша собой.

— Которая же? — Обернувшись, он взглянул на Элизабет и, встретившись с ней взглядом, отвернулся и холодно произнес: — Она недурна, но не настолько, чтобы привлечь мое внимание, а я нынче не в настроении уделять время девицам, которыми пренебрегли другие мужчины.

Когда мистер Дарси удалился, Элизабет почувствовала, что кровь застыла у нее в жилах. Никогда в жизни ей не наносили подобного оскорбления.

Кодекс воинской чести требовал, чтобы она постояла за свое достоинство. Элизабет, стараясь не привлекать к себе внимания, потянулась к лодыжке и нащупала скрытый под платьем кинжал. Она намеревалась проследовать за мистером Дарси на улицу и перерезать ему горло.

Но стоило ей коснуться рукояти клинка, как в зале поднялся крик, сопровождаемый звоном бьющихся окон. В залу, двигаясь неуклюже, но быстро, повалили неприличности в погребальных одеждах различной степени неряшливости. У одних саваны истлели до такой степени, что выглядели решительно непристойно, на других были сюртуки столь засаленные, что казалось, они сотканы в основном из нечистот и засохшей крови. Плоть их претерпевала разные степени гниения — тела умерших недавно еще хранили упругость и были слегка зеленоватого оттенка, в то время как плоть давних покойников была серой и ломкой. Их глаза и языки давно превратились в пыль, а черепа скалились вечными застывшими улыбками.

Нескольких гостей, имевших несчастье стоять слишком близко к окнам, немедленно схватили и употребили в пищу.

Нескольких гостей, имевших несчастье стоять слишком близко к окнам, немедленно схватили и употребили в пищу. Вскочив, Элизабет увидела, что миссис Лонг пытается вырваться из лап двух ужасных созданий женского пола, которые, вцепившись зубами ей в голову, раскусили ее череп как скорлупу грецкого ореха, окропив фонтаном темной крови канделябры, подвешенные к потолку.

Гости разбегались кто куда, но голос мистера Беннета был ясно слышен среди общего смятения: — Девочки! Пентаграмму смерти!

Элизабет немедленно присоединилась к четырем своим сестрам — Джейн, Мэри, Кэтрин и Лидии, уже стоявшим в центре танцевальной залы. Каждая из них, выхватив из-под платья кинжал, встала на конце воображаемой пятиконечной звезды. Из центра комнаты они начали единовременно расходиться, выставив вперед одну руку с острым клинком и скромно спрятав другую за спину.

…мистер Дарси наблюдал, как Элизабет и ее сестры пробиваются вперед, обезглавливая на своем пути одного зомби за другим.

Из угла залы мистер Дарси наблюдал, как Элизабет и ее сестры пробиваются вперед, обезглавливая на своем пути одного зомби за другим. До этого он знал лишь одну женщину во всей Великобритании, которая владела клинком с таким же мастерством, изяществом и смертельной точностью.

Когда барышни добрались до стен залы, все неприличности были уничтожены.

За исключением нападения, вечер для всего семейства выдался вполне приятным. Миссис Беннет наблюдала, как незерфилдское общество превозносит ее старшую дочь. Мистер Бингли танцевал с ней дважды, и его сестры любезно оказали ей внимание. Джейн была польщена так же, как и ее мать, однако выказывала свой восторг гораздо более сдержанно. Элизабет разделяла радость Джейн. Мэри слышала, что мисс Бингли доложили о ней как о самой образованной девушке в местном обществе, а Кэтрин и Лидии посчастливилось ни разу не остаться без кавалера, что для них и представляло основную прелесть бала. Поэтому они в добром расположении духа вернулись в Лонгборн — деревушку, где они жили, занимая самое видное положение среди тамошних обитателей.

Глава 4

Оставшись наедине с Элизабет, Джейн, которая прежде была весьма сдержанна в своих похвалах мистеру Бингли, призналась сестре, как сильно он ее впечатлил.

— Он таков, каким и надлежит быть молодому человеку, — сказала она. — Разумный, добродушный, полный жизни. И я ранее не встречала столь очаровательных манер — он держится так непринужденно и так безупречно воспитан!

— Да, — ответила Элизабет, — однако в пылу битвы ни он, ни мистер Дарси не спешили хвататься за меч или дубину.

— Что до меня, то я была очень польщена повторным приглашением на танец. Подобного комплимента я никак не ожидала.

— Он и впрямь очень мил, и раз уж он тебе нравится, то я не буду этому препятствовать, хоть ему и недостает отваги. Тебе, бывало, нравились кавалеры гораздо глупее его.

— Ах, Лиззи!

— О, тебе легко удается любить всех людей, ты ведь ни в ком не видишь изъянов. Я ни разу в жизни не слышала, чтобы ты о ком-нибудь дурно отозвалась.

— Мне просто не по душе поспешные суждения.

— Несмотря на твой здравый смысл, ты так искренне не замечаешь глупости и недостатков окружающих! Полагаю, его сестры тебе тоже понравились? А ведь их манеры вовсе не те, что у мистера Бингли.

Сестры его, впрочем, были дамами весьма утонченными, и даже учтивыми, когда это входило в их намерения, но в то же время особами гордыми и тщеславными. Обе они были довольно привлекательны, получили воспитание в одном из первых частных лондонских пансионов, но почти не были обучены боевым искусствам, изучению которых так много времени посвящали Элизабет и ее сестры — как в Англии, так и во время поездок на Восток.

Что до самого мистера Бингли, то их с мистером Дарси связывала прочнейшая дружба, несмотря на столь заметную разность их характеров. И хоть Бингли был вовсе не глуп, Дарси обладал поистине острым умом. И при этом он был надменным, замкнутым и очень взыскательным человеком, а манеры его, хоть и безупречные, не располагали к нему людей. Где бы ни появлялся Бингли, он тотчас же вызывал всеобщую приязнь, Дарси же производил на всех отталкивающее впечатление.

Однако никто — даже мистер Бингли — не подозревал, что у Дарси была причина, чтобы держаться так холодно. До недавнего времени он представлял собой само воплощение любезности и был жизнерадостным и чрезвычайно предупредительным юношей. Но вся его натура переменилась навеки из-за предательства, говорить о котором у него не хватало духу.

Глава 5

На небольшом, но все же небезопасном расстоянии от Лонгборна проживало семейство, с которым Беннеты поддерживали особенно тесные отношения. Сэр Уильям Лукас прежде занимался пошивом саванов столь благородного покроя, что король решил пожаловать ему дворянство. Дела его шли неплохо, однако из-за неведомого недуга нужда в его услугах вскоре отпала. Многие считали, что слишком накладно одевать покойников в дорогое платье, если они все равно запачкают его, выбираясь из могилы. Поэтому сэр Лукас вместе с семьей перебрался в свое поместье, которое находилось в миле от Меритона.

Леди Лукас была женщиной очень приятной и достаточно недалекой, чтобы быть миссис Беннет полезной соседкой.

У Лукасов было несколько детей, и старшая из них, умная и рассудительная молодая женщина лет двадцати семи, была близкой подругой Элизабет.

— Для вас, Шарлотта, вечер начался весьма удачно, — обратилась миссис Беннет к мисс Лукас, пытаясь быть любезной. — Ведь первый танец мистер Бингли танцевал с вами.

— Да, но, кажется, второй танец понравился ему гораздо больше.

— О, полагаю, вы намекаете на Джейн, потому что он приглашал ее дважды и потому что она так доблестно сражалась с неприличностями.

— А разве я не рассказывала вам, что случайно расслышала его разговор с мистером Робинсоном? Мистер Робинсон все расспрашивал мистера Бингли: понравилось ли ему местное общество, не правда ли, мол, что в зале полно хорошеньких девушек, и кого бы он назвал самой хорошенькой? И мистер Бингли незамедлительно ответил на последний вопрос: «О, разумеется, старшую мисс Беннет! На сей счет не может быть двух мнений!»

— Право же, это весьма откровенное высказывание!

— Зато слушать мистера Дарси куда менее приятно, чем его друга, не так ли? — сказала Шарлотта. — Бедняжка Элиза! По его мнению, она всего лишь «недурна»!

— Прошу вас, не внушайте Лиззи мыслей о том, что его невежливость может хоть кого-то оскорбить, ведь он такой неприятный человек, что понравиться ему было бы сущим несчастьем! Прошлым вечером миссис Лонг сказала мне… — Голос миссис Беннет дрогнул при воспоминании о том, как отвратительные создания вгрызались в череп миссис Лонг. Несколько минут дамы сидели в приличествующем случаю молчании.

— Мисс Бингли рассказала мне, — наконец произнесла Джейн, — что в кругу незнакомых людей он очень немногословен, зато с самыми близкими своими друзьями он необычайно приветлив.

— И все же, — сказала мисс Лукас, — его гордость не кажется мне столь оскорбительной, поскольку ей можно найти оправдание. Не удивительно, что такой превосходный молодой человек, у которого есть всё — и богатство, и благородное происхождение, будет о себе достаточно высокого мнения. Иными словами, он имеет право быть гордым.

— Действительно, это так, — отвечала Элизабет, — и я легко простила бы ему его гордость, не задень он мою. Я перерезала бы ему горло, если бы меня не отвлекло нападение неприличностей.

— Гордость, — заметила Мэри, свято уверенная в основательности своих суждений, — недостаток, как мне кажется, весьма распространенный. Прочитанные книги лишь укрепили меня в этом мнении.

Элизабет, не сдержавшись, закатила глаза, а Мэри между тем продолжала:

— Однако же тщеславие и гордость — понятия разного толка, несмотря на то, что эти два слова зачастую используются как синонимы. Человек может быть гордым, не будучи при этом тщеславным. Гордость скорее относится к тому, что мы сами думаем о себе, тщеславие — к тому, что мы хотим, чтобы другие думали о нас.

На этом месте Элизабет принялась откровенно зевать. Она всегда восхищалась отвагой Мэри в бою, но в остальное время находила ее несколько утомительной.

Глава 6

Лонгборнские дамы вскоре навестили обитательниц Незерфилда. Приятные манеры Джейн еще более расположили к ней миссис Херст и мисс Бингли, и хотя мать семейства была объявлена невыносимой, а младшие сестры — не заслуживающими внимания, двух старших они сочли достойными более близкого знакомства. Выказанное предпочтение обрадовало Джейн, но Элизабет по-прежнему замечала, как они высокомерны в обхождении. Кроме того, очевидно было, что Бингли восхищен Джейн. От внимания Элизабет также не ускользнуло и то, что Джейн уже вполне готова серьезно в него влюбиться, однако она с удовлетворением думала, что чувства ее сестры вряд ли станут известны окружающим. Этой мыслью Элизабет поделилась со своей подругой мисс Лукас.

— Быть может, это и неплохо, — ответила Шарлотта, — но иногда подобная сдержанность может обернуться недостатком. Если женщина столь же искусно скрывает свои чувства и от того, к кому она их питает, то ей может и не представиться случая удержать его. В девяти случаях из десяти женщине стоит выказывать больше привязанности, чем она испытывает на самом деле. Бингли, несомненно, нравится твоя сестра, но без ее поощрения этим все может и закончиться.

— Но она поощряет его — насколько это позволяет ее характер. Не забывай, Шарлотта, она в первую очередь воин и лишь затем — женщина.

— Что ж, — сказала Шарлотта, — я всем сердцем желаю Джейн успеха, но, на мой взгляд, выйди она за него замуж завтра — и вероятность того, что она будет с ним счастлива, столь же велика, как если бы она перед тем целый год изучала его характер. Счастье в браке — полностью дело случая, и лучше знать как можно меньше о недостатках того, с кем тебе придется прожить всю оставшуюся жизнь.

— Шарлотта, ты меня насмешила, но все это неправильно, и ты знаешь, что это неправильно, и сама так ни за что не поступишь.

— Не забывай, Элизабет, я ведь не воин, как ты. Я всего лишь глупая девица двадцати семи лет, да еще и незамужняя.

Внимательно наблюдая за своей сестрой и мистером Бингли, Элизабет и не подозревала, что за ней самой с возрастающим интересом наблюдает его друг. Поначалу мистер Дарси с трудом согласился признать ее хотя бы хорошенькой, на балу смотрел на нее безо всякого восхищения, а когда им довелось встретиться в следующий раз, он взглянул на нее лишь затем, чтобы отметить ее недостатки. Но стоило ему доказать своим друзьям и самому себе, что в ее лице сложно отыскать и одну правильную черту, как он тотчас же заметил, что прекрасное выражение темных глаз, впрочем, как и ловкость Элизабет в обращении с клинком, делают это лицо необычайно для него притягательным. Вслед за этим открытием последовали и другие, не менее опасные. Хоть он и нашел несколько изъянов в ее сложении, но был вынужден отметить, что у нее легкая и стройная фигура, а руки удивительно мускулистые, хоть и не настолько, чтобы умалить ее женственность.

Ему захотелось разузнать о ней побольше, но перед тем, как самому заговорить с ней, он стал для начала прислушиваться к ее беседам с другими. Такое поведение привлекло ее внимание. В этот раз большое общество собралось в поместье сэра Уильяма Лукаса.

— С чего бы вдруг мистеру Дарси слушать наш разговор с полковником Форстером? — спросила она Шарлотту.

— На этот вопрос может ответить лишь сам мистер Дарси.

— Право же, если он снова себе это позволит, я дам ему понять, что все замечаю. Я еще не простила оскорбление, которое он нанес моей чести, и еще не раздумала прибить его голову у себя над камином.

Мистер Дарси вскоре подошел к ним. Элизабет повернулась к нему и спросила:

— Не правда ли, мистер Дарси, я была невероятно красноречива в разговоре с полковником Форстером, особенно когда встал вопрос, стоит ли ему давать бал в Меритоне?

— Вы выразились весьма энергически по этому вопросу, и если уж он так стоит, то почему бы и не дать?

— Вопрос был лишь в том, стоит ли давать, мистер Дарси.

— Вот что, — произнесла мисс Лукас, внезапно зардевшись, — я пойду и открою инструмент, Элиза, и, надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню.

— Ну и странная же ты подруга, право! Вечно хочешь, чтобы я пела и играла на публике!

Играла Элизабет довольно мило, но отнюдь не виртуозно. После нескольких песенок сестра Мэри потеснила ее у инструмента и, отыграв долгий концерт, с радостью присоединилась к своим младшим сестрам, которые вместе с прочими Лукасами и двумя-тремя офицерами затеяли танцы в дальнем углу залы.

Мистер Дарси стоял рядом с ними, в молчаливом неодобрении подобного способа провести вечер, исключавшего всякую возможность какой-либо беседы, и был так поглощен своими мыслями, что заметил стоявшего возле него сэра Уильяма Лукаса, только когда тот произнес:

— Какое дивное развлечение для молодежи, вы не находите, мистер Дарси?

— Несомненно, сэр, впрочем, оно также в чести и в менее приличных обществах, чем нынешнее. Плясать умеет любой дикарь. Да что там, полагаю, даже зомби могут достигнуть известных успехов в танце.

Сэр Уильям лишь улыбнулся, не зная, что и сказать в ответ на подобную грубость. Тут он с облегчением заметил, что к ним приближается Элизабет.

— Моя дорогая мисс Элиза, отчего вы не танцуете? Мистер Дарси, позвольте вас уверить, что эта юная леди — самая достойная партия для танца. Уверен, вы не откажетесь потанцевать со столь прелестной партнершей.

Взяв Элизабет за руку, он подвел ее к мистеру Дарси, который был отнюдь не прочь воспользоваться приглашением. Но она тотчас же отпрянула назад и, слегка смутившись, сказала сэру Уильяму:

— Право же, сэр, я вовсе не хочу танцевать. Прошу вас, не думайте, что я подошла к вам в надежде отыскать себе партнера.

Мистер Дарси в самых вежливых выражениях попросил ее оказать ему честь и протанцевать с ним, но Элизабет была непреклонна. Насмешливо улыбнувшись, она удалилась. Ее отказ отнюдь не умалил ее достоинств в глазах мистера Дарси, и он не без восхищения вспоминал о ней, когда к нему обратилась мисс Бингли:

— Думаю, что могу угадать причину вашей задумчивости.

— Не думаю, что вам это удастся.

— Вы размышляете о том, как это невыносимо — провести еще множество вечеров таким образом — среди подобного шума, косности, ничтожности и вместе с тем невероятного самодовольства этих людей! Я бы многое дала, чтобы услышать вашу отповедь в их адрес!

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Я размышлял о более приятных материях — о том, сколько радости может доставить взгляд прекрасных глаз очаровательной женщины.

Мисс Бингли тотчас же пристально взглянула на него и пожелала узнать, какая же дама вдохновила его на подобные размышления. Мистер Дарси ответил:

— Мисс Элизабет Беннет.

— Мисс Элизабет Беннет? — переспросила мисс Бингли. — Защитница Лонгборна? Героиня Хартфордшира? Я в полном замешательстве. Право же, у вас будет прелестная теща, и, разумеется, объединив ваши силы и превосходное владение боевыми искусствами, вы одолеете полчища неприличностей.

Мистер Дарси слушал, как она забавлялась подобным образом, с совершенным безразличием; его невозмутимость убедила ее, что повода для тревоги нет, и она еще долго продолжала отпускать шутки такого рода.

Глава 7

Вся собственность мистера Беннета ограничивалась лишь имением, приносившим ему две тысячи фунтов в год, которое, к несчастью для его дочерей, могло достаться только наследнику мужского пола и, за отсутствием таковых в семействе Беннетов, должно было отойти их дальнему родственнику. И, уже ко всеобщему несчастью, поместье находилось в низине, что делало его оборону крайне затруднительной. Состояния же миссис Беннет, хоть и достаточного в ее нынешнем положении, едва ли хватило бы в случае утраты имения. От отца, который был поверенным в Меритоне, она унаследовала четыре тысячи фунтов.

Ее сестра была замужем за мистером Филипсом, который служил клерком у их отца и возглавил контору после его смерти. Брат миссис Беннет перебрался в Лондон, где получил ученую степень, а ныне владел несколькими фабриками, работавшими на нужды обороны.

Деревушка Лонгборн находилась всего в одной миле от Меритона — расстояние для юных девиц самое удобное, и поэтому, невзирая на то что неприличности частенько нападали на проходящих путников, сестры Беннет наведывались туда по три-четыре раза на неделе, чтобы навестить свою тетушку и расположенную неподалеку шляпную лавку. Двое младших, Кэтрин и Лидия, были там самыми частыми гостьями. Будучи легкомысленнее старших сестер, они за неимением других развлечений отправлялись в Меритон, чтобы скрасить утренние часы и заодно отточить по дороге боевые навыки. Однако сейчас у них было предостаточно и новостей, и поводов для радости — неподалеку был расквартирован милицейский полк; всю зиму солдаты должны были выворачивать из промерзлой земли гробы и предавать их огню. Все офицеры поселились в Меритоне.

Теперь любой визит к миссис Филипс приносил множество прелюбопытнейших новостей. С каждым днем они получали все больше сведений об именах офицеров и их связях в обществе, а также самые свежие известия с полей сражений при Дербишире, Корнуолле и Эссексе, где шли самые ожесточенные бои. Ни о чем другом они и говорить не могли, и даже огромное состояние мистера Бингли, одно упоминание о котором приводило их мать в неописуемый восторг, в их глазах не могло сравниться с мундиром лейтенанта и его вдохновенными историями о том, как он обезглавил неприличность одним ударом меча.

Однажды утром, выслушав очередные излияния на эту же тему, мистер Беннет спокойно заметил:

— Судя по тому, что мне довелось услышать, вы, должно быть, две самые глупые девицы во всей стране. Что-то такое я всегда подозревал, но теперь убедился в этом окончательно.

— Поражаюсь, дорогой мой, — сказала миссис Беннет, — тому, с какой готовностью вы объявляете своих дочерей глупыми.

— Раз уж у меня глупые дети, это не должно быть для меня новостью.

— Да уж, но ведь они у нас необыкновенно умны. Вы забываете, как быстро они овладели всеми этими восточными трюками, на изучении которых вы так настаивали.

— Навыки, позволяющие сразить парочку пораженных недугом, не прибавят им ума, особенно если умения эти употребляются только для того, чтобы покрасоваться перед смазливыми офицерами.

— Мама, — воскликнула Лидия, — тетушка говорит, что полковник Форстер и капитан Картер уже не так часто посещают мисс Уотсон, как по приезде, и теперь она частенько видит их на кладбище Шепердс-Хилл, где они поджигают склепы.

Ответить миссис Беннет помешал вошедший лакей, который принес записку для старшей мисс Беннет. Записку доставил слуга из Незерфилда, и ему было велено дожидаться ответа.

— Ну же, Джейн, от кого это письмо? О чем там говорится?

— Это от мисс Бингли, — сказала Джейн и зачитала письмо вслух.

Дорогой друг,

Если вы не проявите снисхождение и не отобедаете сегодня со мной и Луизой, то мы с ней опасаемся окончательно возненавидеть друг друга, ибо затянувшийся tetea-tete двух женщин может перерасти лишь в размолвку. Приезжайте сразу же, как получите эту записку, разумеется, если дороги свободны от неприличной нечисти. Мой брат вместе с другими джентльменами обедает сегодня у офицеров.

Навеки Ваша, Кэролайн Бингли

— Обедать в гостях, — сказала миссис Беннет, — экое ужасное неудобство, учитывая, насколько неспокойно на дороге до Незерфилда.

— Могу ли я взять коляску? — спросила Джейн.

— Нет, моя милая, лучше поезжай верхом — собирается дождь, а в такую погоду неприличности как грибы лезут из влажной земли. Мне будет спокойнее, если ты сможешь передвигаться быстрее, да и к тому же в случае дождя они предложат тебе остаться на ночь.

— Это был бы неплохой замысел, — заметила Элизабет, — будь вам точно известно, что они не захотят отвезти ее домой.

— И все же я бы предпочла поехать в коляске, — сказала Джейн, явно обеспокоенная тем, что ей придется ехать одной.

— Душенька, я уверена, что у твоего отца нет лишних лошадей. Ведь все они нужны на ферме, не так ли, мистер Беннет?

— На ферме нужно гораздо больше лошадей, чем у меня имеется, — их уже немало пожрали на этих дорогах.

Посему Джейн была вынуждена отправиться верхом, и мать проводила ее до дверей, бодро уверяя, что погода непременно испортится. Надежды миссис Беннет оправдались — не успела Джейн уехать, как хлынул дождь, и мягкая земля разверзлась, выпустив наружу сотни отвратительных созданий, которые хоть еще и могли похвастаться полуистлевшими нарядами, но уже утратили все хорошие манеры, столь выгодно отличавшие их при жизни.

Сестры тревожились за Джейн, однако их матушка ликовала. Дождь не переставал весь вечер. Джейн никак не могла вернуться домой.

— Как я все удачно устроила! — без конца повторяла миссис Беннет, как будто бы помимо всего прочего она устроила еще и дождь. Но лишь на следующее утро ей довелось узнать, насколько удался ее хитроумный план. Сразу же после завтрака слуга из Незерфилда принес записку для Элизабет:

Милая Лиззи,

Нынче утром мне сделалось дурно, верно из-за того, что по пути в Незерфилд мне пришлось сразиться с несколькими проклюнувшимися из-под земли неприличностями. Мои великодушные друзья и слышать не хотят о моем возвращении домой, пока, я не поправлюсь. Они также настояли на том, чтобы послать за доктором Джонсом, поэтому не беспокойся, если услышишь, что он навещал меня, — я в полном здравии, если не считать пары синяков и небольшой царапины.

Твоя, и т. д.

— Что же, моя дорогая, — заметил мистер Беннет после того, как Элизабет прочла письмо вслух, — если ваша дочь умрет или — хуже того — подхватит неведомый недуг, мысль о том, что все это делалось ради мистера Бингли и по вашему настоянию, будет весьма утешительной.

— О, я не думаю, что она умрет. Никто не умирает от синяков и царапин. О ней прекрасно позаботятся.

Элизабет, которая уже места себе не находила от волнения, была полна решимости навестить Джейн, даже несмотря на то, что идти ей пришлось бы пешком, так как запрячь коляску было никак нельзя, а наездницей она была никудышной. Она объявила всем свое решение.

— Что за глупости! — вскричала ее мать. — Идти пешком, когда кругом столько нежити, да еще и по такой грязи! В каком виде ты доберешься туда, если вообще доберешься живой!

— Вы позабыли, что я ученица мастера Пей Лю из Шаолиня, маменька. Кроме того, нынче у нас на каждую неприличность причитается по три солдата. Я вернусь домой к обеду.

— Мы проводим тебя до Меритона, — сказали Кэтрин и Лидия.

Элизабет согласилась, и они отправились в путь вместе, вооруженные лишь кинжалами, спрятанными под платьями. Мушкеты и катаны[1] были более действенными средствами защиты, но считались неподобающими для дам, и поскольку сестры не ездили верхом, когда оружие можно было приторочить к седлу, им пришлось соблюдать приличия.

— Если поторопимся, — сказала Лидия, пока они осторожно продвигались вперед, — то можем застать капитана Картера до того, как он уйдет.

В Меритоне они распрощались; младшие сестры отправились в гости к одной из офицерских жен, а Элизабет пошла дальше одна, быстро пересекая поле за полем, карабкаясь через заграждения и перепрыгивая лужи. Во время одного из таких поспешных прыжков у Элизабет развязался шнурок на ботинке. Не желая появляться в Незерфилде в столь неопрятном виде, она нагнулась, чтобы завязать его.

Внезапно раздался ужасный визг, весьма похожий на тот, что издают свиньи, когда их режут. Элизабет сразу поняла, в чем дело, и проворно выхватила кинжал. С клинком наготове она развернулась, и перед ней предстало печальное зрелище — три неприличности, разинув рты, тянули к ней руки. Тот, что стоял ближе всех, казалось, умер совсем недавно — его саван еще не выцвел, а глаза не подернулись пылью. Он удивительно быстро заковылял по направлению к Элизабет, но когда оказался на расстоянии вытянутой руки, она вонзила кинжал ему в грудь и рванула его наверх. Лезвие прошло сквозь его лицо и шею, выйдя наружу через макушку. Он упал наземь и затих.

Второй была дама, гораздо покойнее своего спутника. Она бросилась на Элизабет, неуклюже размахивая когтистыми руками. Пренебрегая приличиями, Элизабет задрала юбку и ловко ударила ее ногой прямо в голову, которая тотчас же рассыпалась облаком костяной пыли. Она тоже упала и умерла снова.

Пренебрегая приличиями, Элизабет задрала юбку и ловко ударила ее ногой прямо в голову…

Третий же был чрезвычайно высокого роста и, несмотря на то что был мертв уже порядочное время, по-прежнему обладал поразительной силой и ловкостью. Не успела Элизабет восстановить равновесие после удара ногой, как существо схватило ее за руку и вырвало кинжал. Она успела освободиться, не дав ему вцепиться в нее зубами, и приняла Позу Журавля, которую сочла весьма подходящей для оппонента такого роста. Как только мерзкая тварь приблизилась, Элизабет нанесла ему сокрушительный удар ниже пояса. Его конечности переломились, и беспомощная неприличность свалилась на землю. Она схватила кинжал и обезглавила последнего своего противника, а потом подняла его голову за волосы и издала такой победный клич, что его было слышно на мили вокруг.

Наконец Элизабет добралась до Незерфилда — с гудящими от усталости ногами, запачканными чулками и раскрасневшимся от долгой прогулки лицом.

Ее провели в комнату для завтрака, где собрались все, кроме Джейн, и где появление Элизабет вызвало чрезвычайное удивление. То, что она прошла пешком три мили — одна, в такую слякотную погоду, когда вокруг так много неприличностей, показалось мисс Бингли и миссис Херст почти невероятным, и Элизабет поняла, что они считают такое поведение недоподобающим. Однако же приняли они ее весьма любезно, а что до их брата, то он был не просто вежлив с ней, в его манерах были искреннее добродушие и приветливость. Мистер Дарси едва произнес пару слов, мистер Херст — и того меньше. Первый не знал, восхищаться ли ему дивным румянцем, который появился на щеках Элизабет после прогулки, или сомневаться, стоило ли ей предпринимать столь рискованное путешествие, имея при себе лишь кинжал. Второй же мог думать исключительно о завтраке.

Справившись о здоровье сестры, Элизабет получила неутешительные ответы. Мисс Беннет плохо спала всю ночь, металась в жару и утром ослабела настолько, что не смогла встать с постели. Элизабет поднялась к ней, в душе беспокоясь, что ее дорогая сестра пала жертвой неведомого недуга. После завтрака к ним присоединились сестры Бингли, и Элизабет даже прониклась к ним симпатией, видя, с какой заботой и участием они относятся к Джейн. Вскоре приехал аптекарь и, осмотрев больную, объявил, к вящему облегчению всех присутствовавших, что виной всему не неведомый недуг, а сильная простуда, которую Джейн подхватила, сражаясь под дождем с неприличностями.

Когда пробило три часа, Элизабет почувствовала, что ей пора возвращаться. Мисс Бингли предложила ей коляску. Но Джейн так не хотелось расставаться с любимой сестрой, что мисс Бингли пришлось вместо коляски предложить ей погостить пока в Незерфилде. Элизабет с благодарностью согласилась, и тотчас же в Лонгборн отправили слугу, который должен был предупредить семью, привезти необходимую одежду и, по особой просьбе Элизабет, ее любимый мушкет.

Глава 8

В пять часов вечера Элизабет удалилась, чтобы помедитировать и переодеться, и в половине шестого ее позвали к столу. Джейн было гораздо лучше. Услышав это, сестры мистера Бингли раза три или четыре повторили, что они весьма опечалены, что простуда — это просто ужасно, что сами они терпеть не могут хворать, и более к этой теме не возвращались. Увидев, что они выказывают заботу о Джейн, только когда та находится рядом, Элизабет вновь укрепилась в своей неприязни к ним.

Из всего собравшегося общества мистер Бингли был единственным, к кому она испытывала расположение. Он искренне тревожился за Джейн и к ней самой относился с необычайным радушием, так что Элизабет не чувствовала себя совсем уж непрошеной гостьей, каковой, судя по всему, ее считали остальные.

После обеда она сразу же вернулась к Джейн, и мисс Бингли принялась высмеивать Элизабет, как только та вышла из комнаты. Ее манеры были признаны из рук вон скверными — смешением гордости и нахальства, в ней не было ни красоты, ни шика, ни красноречия. Миссис Херст выразила полное согласие с сестрой и прибавила:

— Иными словами, ей нечем гордиться, кроме своих незаурядных боевых навыков. Мне вовек не забыть, в каком виде она появилась сегодня утром. Она выглядела совершеннейшей дикаркой.

— И впрямь, Луиза. Разгуливать в одиночку в столь опасное время — лишь потому, что ее сестра слегка простудилась?! А что за прическа! Волосы все растрепались.

— А ее нижняя юбка? Надеюсь, ты заметила, как она была испачкана — дюймов на шесть в грязи, не меньше. И частички разлагающейся плоти на рукавах — их, несомненно, оставил кто-то из нападавших.

— Быть может, твое описание и верно, Луиза, — сказал Бингли, — но ради меня ты зря старалась. Мне показалось, что мисс Элизабет Беннет выглядела чрезвычайно хорошо, когда вошла в комнату сегодня утром. И ее грязная нижняя юбка совершенно ускользнула от моего внимания.

— Зато вы, мистер Дарси, уж я уверена — заметили всё, — не унималась мисс Бингли, — и полагаю, вам бы не хотелось, чтобы ваша сестра появилась где-нибудь в подобном виде?

— Разумеется, нет.

— Пройти целых три мили или сколько там, утопая по щиколотку в грязи, и совсем, совсем одной! В то время как неприличная нежить денно и нощно подстерегает путников на дорогах и обрекает их на верную гибель? Что же означает подобная эскапада? Мне кажется, это верный признак самодовольства наихудшего сорта и пренебрежение приличиями, столь свойственное провинциалам.

— Это верный признак любви к сестре, что весьма похвально, — сказал Бингли.

— Боюсь, мистер Дарси, — тихонько заметила мисс Бингли, — что подобная выходка серьезно сказалась на вашем мнении о ее прекрасных глазах.

— Вовсе нет, — ответил тот, — после прогулки они блестели еще ярче.

За этим последовала небольшая пауза, и миссис Херст заговорила вновь:

— Но к мисс Джейн Беннет я весьма расположена, она и впрямь милая девушка, и я всем сердцем желаю ей хорошей партии. Но, боюсь, с такими родителями и столь низким происхождением ей вряд ли представится подходящий случай.

— Кажется, ты сказала, что их дядюшка служит поверенным в Меритоне?

— Да, а другой их дядя живет где-то в Чипсайде.

— Какая прелесть! — добавила ее сестра, и обе они от души расхохотались.

— Даже если их дядюшками можно будет заселить весь Чипсайд, — вскричал Бингли, — они не станут от этого менее привлекательными! А их боевые навыки разве не достойны уважения? Право же, никогда не видел дам, столь хладнокровных в бою.

— Однако это, скорее всего, помешает им найти себе приличную партию, — заметил Дарси.

На это Бингли ничего не ответил, но его сестры полностью поддержали Дарси.

Тем не менее, покинув обеденную залу, они в новом приступе нежности отправились в комнату Джейн и сидели с ней до тех пор, пока не подали кофе. Ей было по-прежнему нехорошо, и Элизабет не отходила от нее, пока с облегчением не заметила, что Джейн уснула, и не поняла, что ей нужно тоже спуститься вниз, хоть того и требовали манеры, а не ее желание. В гостиной все были заняты игрой в карты, и ее сразу же пригласили присоединиться к игрокам, но, заподозрив, что ставки высоки, Элизабет отказалась. Сославшись на состояние сестры, она сказала, что пробудет недолго и развлечет себя чтением книги. Мистер Херст с изумлением глянул на нее:

— Предпочитаете чтение игре в карты? — спросил он. — Как удивительно!

— Я многое предпочитаю картам, мистер Херст, — отозвалась Элизабет. — И среди прочего мне доставляет несказанную радость ощущение, когда остро отточенный клинок протыкает чей-нибудь толстый живот.

В течение всего оставшегося вечера мистер Херст был весьма молчалив.

— Уверен, вы с удовольствием ухаживаете за сестрой, — сказал Бингли, — и надеюсь, еще больше удовольствия вам доставит ее здоровый вид.

Элизабет поблагодарила его и подошла к столу, на котором лежало несколько книг. Бингли немедленно предложил принести еще — вся библиотека к ее услугам.

— Хотелось бы мне предоставить в ваше да и в свое распоряжение более обширную коллекцию, но я бездельник по натуре, и хоть книг у меня и немного, читал я и того меньше.

Элизабет уверила его, что ей достаточно и тех книг, что были в комнате.

— Поразительно, что отец оставил так мало книг, — сказала мисс Бингли. — А какая чудесная библиотека у вас в Пемберли, мистер Дарси!

— Еще бы, — ответил он. — Это заслуга многих поколений.

— Но вы и сами много к ней прибавили! Вы же постоянно покупаете книги.

— В такое время, как наше, не стоит пренебрегать фамильной библиотекой. Нам только и остается, что сидеть по домам и читать, пока лекарство от недуга наконец не обнаружат.

Элизабет закрыла книгу, подошла поближе к карточному столу и, встав между мистером Бингли и его старшей сестрой, принялась следить за игрой.

— Что, мисс Дарси с весны сильно выросла? — спросила мисс Бингли. — Она будет такой же высокой, как я?

— Думаю, да. Сейчас она ростом с мисс Элизабет Беннет или даже чуть выше.

— Как же мне хочется ее повидать! Редко кто вызывает у меня столько восхищения. Как она хороша собой, какие прекрасные у нее манеры! И она столь одаренная для своего возраста!

— Удивительно, — сказал Бингли, — как это у всех юных леди достает терпения быть такими одаренными.

— У всех? Дорогой Чарльз, о чем ты говоришь?

— Все они расписывают столики, разрисовывают экраны, вяжут кошельки. Мне кажется, я не встречал ни одной девушки, которая бы этого не умела, и нынче любой разговор о той или иной юной леди начинается с описания ее дарований.

— Так сейчас говорят, — сказал Дарси, — о любой женщине, которая и может только, что расписать экран или связать кошелек. Но моя сестра Джорджиана заслуженно отличается от них, поскольку владеет не только женскими, но и боевыми искусствами. Среди всех моих знакомых я вряд ли могу назвать более полудюжины женщин, которые одарены так же, как Джорджиана.

— И я тоже, — согласилась мисс Бингли.

— В таком случае, мистер Дарси, — заметила Элизабет, — у вас, верно, очень твердое представление о том, какой должна быть по-настоящему одаренная женщина?

— Такая женщина должна быть в совершенстве обучена музыке, пению, танцам, рисованию и современным языкам; она должна безупречно владеть как боевыми искусствами мастеров Киото, так и современными тактиками и оружием. Кроме того, в ее походке, тембре голоса, обхождении и речи должно быть нечто особенное, иначе это звание будет лишь вполовину заслуженным. Но ко всему этому она должна прибавить кое-что более существенное — совершенствование ума беспрестанным чтением.

— Меня больше не удивляет, что вам знакомы всего шесть одаренных женщин. Удивительно то, что их так много.

— Вы столь взыскательны к собственному полу, что сомневаетесь, что это возможно?

— Я никогда не встречала такой женщины. Мой опыт говорит мне, что женщина либо хороша в бою, либо в светской беседе. Совершенствовать оба навыка — в наши дни большая роскошь. Что касается меня и сестер, наш дорогой отец счел нужным, чтобы мы уделяли меньше времени книгам и музыке и больше — способам защиты от пораженных недугом.

Миссис Херст и мисс Бингли выступили против столь несправедливых сомнений и в один голос стали уверять ее, что знают множество женщин, соответствующих этому описанию, но мистер Херст призвал их к порядку. Беседа, таким образом, подошла к концу, и вскоре Элизабет вышла из комнаты.

— Элизабет Беннет, — сказала мисс Бингли сразу же, как за той закрылась дверь, — из тех девиц, что желают понравиться противоположному полу, принижая свой собственный, и, надобно сказать, со многими мужчинами этот трюк проходит. Но, на мой взгляд, это жалкая и очень недостойная уловка.

— Несомненно, — отвечал мистер Дарси, к которому в основном и была обращена эта реплика, — недостойным можно называть любое ухищрение, к которому прибегают женщины, стремясь понравиться мужчине. Все, что сродни хитрости, заслуживает порицания.

Этот ответ пришелся мисс Бингли не совсем по душе, поэтому она переменила предмет разговора. Элизабет вновь спустилась к ним лишь затем, чтобы сообщить, что ее сестре стало хуже и она не может ее оставить. Бингли предложил без промедления послать за мистером Джонсом, в то время как его сестры, убежденные в том, что от провинциальных докторов толку мало, предлагали отправить нарочного в столицу за светилом медицинской науки. Об этом Элизабет и слышать не желала — слишком опасно было отправлять посыльного на ночь глядя, однако же охотно приняла предложение их брата. Порешили на том, что за мистером Джонсом пошлют рано утром, если мисс Беннет не станет получше. Бингли не находил себе места, его сестры объявили, что они безутешны. Однако же им удалось утешиться, распевая дуэты после ужина, в то время как он не придумал ничего иного, кроме как наказать экономке исполнять любую просьбу больной дамы и ее сестры.

Глава 9

Почти всю ночь Элизабет провела в комнате сестры и наутро, к счастью, смогла сообщить хорошие новости горничной, которую мистер Бингли послал справиться о состоянии больной. Она попросила отправить к матери в Лонгборн записку с просьбой навестить Джейн и самой составить мнение о ее состоянии. Посыльного снарядили без промедления, однако на пути тот повстречал толпу недавно откопавшихся зомби, и исход этой встречи, как и следовало ожидать, был весьма плачевным.

Второй посыльный оказался более удачлив, и переданная им просьба была столь же быстро исполнена. Миссис Беннет в сопровождении двух своих младших дочерей и их боевых луков приехала в Незерфилд вскоре после завтрака.

Если бы у Джейн проявились хоть малейшие симптомы неведомого недуга, миссис Беннет была бы крайне опечалена, но поскольку она убедилась, что болезнь Джейн не представляет опасности, то не желала дочери быстрее пойти на поправку. Ведь выздороветь означало покинуть Незерфилд. Поэтому она и слушать не стала просьб Джейн отвезти ее домой, но, впрочем, прибывший следом аптекарь это тоже решительно отсоветовал. При встрече с ними Бингли выразил надежду, что миссис Беннет не застала дочь в худшем состоянии, чем она ожидала.

— Увы, сэр, — отвечала она. — Она так больна, что ее нельзя везти домой. Мистер Джонс сказал, что об этом и думать не следует. Придется нам еще немного злоупотребить вашей добротой.

— Отвезти домой? — вскричал Бингли. — Этого решительно нельзя делать!

Миссис Беннет не поскупилась на благодарности.

— Уверена, — добавила она, — что если бы у Джейн не было таких добрых друзей, я даже и не знаю, что с ней бы стало. Ведь она так больна и терпит ужасные страдания, хоть терпения ей и не занимать, — и за это, полагаю, нам нужно благодарить мастера Лю, в обучении у которого она провела много месяцев.

— Могу ли я надеяться свести знакомство с этим джентльменом в Хартфордшире? — спросил Бингли.

— Не думаю, — ответила она, — поскольку он никогда не покидал стен монастыря Шаолинь в провинции Хэнань. Именно там наши девочки провели так много времени, учась терпеливо сносить самые различные неудобства.

— Можно ли спросить, какого рода были эти неудобства?

— Разумеется, — ответила Элизабет, — хотя я предпочла бы не рассказывать, а показывать.

— Лиззи! — воскликнула ее мать. — Помни, где ты находишься, и не вздумай выкинуть тут один из своих безумных трюков, которые ты привыкла проделывать дома.

— Я и не догадывался о подобных свойствах вашего характера, — сказал Бингли.

— Мой характер не имеет значения, — ответила Элизабет. — А вот характеры других меня весьма занимают. За ними я могу наблюдать часами.

— В деревенском обществе, — сказал Дарси, — едва ли найдется много объектов для подобного наблюдения. Круг общения тут невелик, да и меняется редко.

— Да, разве что провинцию заполонят столичные зомби.

— Право же, — воскликнула миссис Беннет, уязвленная его словами о деревенском обществе, — уверяю, у нас тут бывает не менее оживленно, чем в Лондоне!

Все изрядно удивились, а Дарси, лишь глянув на нее, отвернулся, не сказав ни слова. Миссис Беннет, вообразив, что разбила его наголову, продолжала праздновать победу.

— Не вижу, чем Лондон так уж привлекательнее сельской местности, в особенности с тех пор, как его обнесли Стеной. Пусть эта крепость и изобилует магазинами, но все же это крепость, пребывание в которой вряд ли пойдет на пользу даме с расстроенными нервами. В провинции куда как приятнее, не так ли, мистер Бингли?

— Всякий раз, когда я приезжаю в провинцию, — отвечал тот, — то не желаю покидать ее, но, возвращаясь в столицу, испытываю то же самое. Везде найдутся свои преимущества, касательно и неведомого недуга, и всего прочего. И хотя в столице я нахожусь в большей безопасности, в моем нынешнем окружении я чувствую себя гораздо счастливее.

— И несомненно, причиной тому ваш счастливый характер. Однако этот джентльмен, — миссис Беннет покосилась на Дарси, — кажется, невысокого мнения о сельском обществе.

— Право, мама, вы заблуждаетесь, — сказала Элизабет, краснея из-за поведения матери. — Вы вовсе не так поняли мистера Дарси. Он лишь хотел сказать, что в сельском обществе не встретишь такого людского разнообразия, как в столице, и, согласитесь, это справедливое замечание. Но я думаю, и мистер Дарси согласится с тем, что по нынешним временам жить в деревне куда как приятнее, поскольку кладбищ здесь гораздо меньше.

— Разумеется, моя милая, но что до людского разнообразия, так, полагаю, вряд ли в другой округе общество будет побольше нашего. Мы получаем приглашения к обеду от двадцати четырех семейств! Впрочем, уже, думаю, двадцати трех — упокой Господь душу несчастной миссис Лонг.

Дарси лишь улыбнулся, и последовавшая пауза заставила Элизабет трепетать. Ей хотелось сказать что-нибудь, но слова не шли на ум, и миссис Беннет наконец снова принялась повторять, как она благодарна мистеру Бингли за его доброту к Джейн, и извиняться за то, что им приходится терпеть у себя еще и Лиззи. Мистер Бингли ответил ей с неподдельной любезностью и таким образом принудил к любезности и свою младшую сестру, которая произнесла приличествующие случаю слова. Проделала она это без особого радушия, но миссис Беннет осталась в восторге и вскоре попросила, чтобы подали коляску. Тотчас же, как по сигналу, вперед выступили две ее младшие дочери. Девицы шептались между собой на протяжении всего визита, и наконец самая младшая осмелилась напомнить мистеру Бингли, что еще по приезде он обещал устроить в Незерфилде бал.

Пятнадцатилетняя Лидия была высокой, крепко сбитой и румяной девицей очень оживленного нрава. В боевых искусствах она была столь же убийственно хороша, как и Лиззи, хоть и не столь умна, и сразила первую в своей жизни неприличность в весьма примечательном возрасте семи с половиной лет. Поэтому у нее хватило духу заговорить с мистером Бингли о бале и без обиняков напомнить ему о данном обещании, добавив при этом, что если он не сдержит слово, то это будет самым нечестным на свете поступком. То, как Бингли отразил эту внезапную атаку, было усладой для слуха их матери.

— Уверяю вас, я готов сдержать свое слово, и как только ваша сестра поправится, вы сами, если того желаете, назовете дату бала. Ведь вам же не захочется танцевать, пока вашей сестре нездоровится?

Лидию это полностью устраивало.

— Да, лучше дождемся, пока Джейн выздоровеет, и к тому времени капитан Картер наверняка снова будет в Меритоне. А после вашего бала, — прибавила она, — я упрошу офицеров тоже устроить бал. Непременно скажу полковнику Форстеру, что отказываться будет просто нечестно!

На этом миссис Беннет и ее дочери распрощались, и Элизабет сразу же вернулась к Джейн, оставив двух дам и мистера Дарси осуждать поведение ее родни и ее саму Впрочем, от мистера Дарси порицания Элизабет они так и не добились, несмотря на все едкие замечания мисс Бингли по поводу «прекрасных глаз».

Глава 10

День прошел почти так же, как и предыдущий. Днем миссис Херст и мисс Бингли несколько часов посвятили больной, которая хоть и медленно, но шла на поправку, а вечером Элизабет присоединилась к обществу в гостиной. Однако карточный стол был убран. Мистер Дарси писал письмо, а мисс Бингли, сидя подле него, следила за тем, как он пишет, и беспрестанно отвлекала просьбами передать что-либо его сестре. Мистер Херст и мистер Бингли играли в пикет, а миссис Херст наблюдала за игрой.

Элизабет принялась смазывать приклад своего мушкета и от души развлекалась, слушая беседу мистера Дарси и мисс Бингли.

— Как обрадуется мисс Дарси такому письму!

Ответа не последовало.

— Вы невероятно быстро пишете!

— А вы невероятно много болтаете.

— Сколько же писем вам приходится писать в течение года! Да еще и деловые письма! Ужасное занятие, на мой взгляд!

— Ужасно то, что мне столь часто приходится писать их в вашей компании.

— Прошу вас, напишите вашей сестре, что я жажду с ней повидаться.

— Я написал — вы уже просили меня об этом.

— Как у вас выходят такие ровные строки?

Ответа не последовало.

— Передайте вашей сестре, что я несказанно рада ее успехам в игре на арфе, и не забудьте прибавить, что я в полнейшем восторге от ее эскиза для росписи столика.

— Мисс Бингли, стенания сотен неприличностей будут более милы моему слуху, чем еще одно слово из ваших уст. Не будь вы в целом весьма благовоспитанной леди, мне пришлось бы отрезать вам язык.

— О, впрочем, все это пустяки, я и так увижусь с ней в январе. А вы всегда пишете столь очаровательно длинные письма, мистер Дарси?

— Длинные — да, но вот насколько они очаровательны, решать не мне.

— Уверена, тот, кто с легкостью может написать длинное письмо, не может написать его дурно.

— Этим Дарси не польстишь, Кэролайн, — воскликнул ее брат, — поскольку пишет он безо всякой легкости. Везде старается ввернуть побольше четырехсложных словечек, ведь правда, Дарси?

Мистер Дарси продолжал молча писать письмо, но Элизабет заметила, как сильно ему докучают его друзья.

Когда с письмом было покончено, мистер Дарси обратился к мисс Бингли и Элизабет с просьбой что-нибудь исполнить. Мисс Бингли ретиво бросилась к фортепиано, но, вежливо осведомившись, не желает ли Элизабет сыграть первой, уселась обратно.

Когда Элизабет заиграла, миссис Херст с сестрой запели:

Лежали тихо мертвецы в могилах, И Лондон лишь живым принадлежал, Но Англию чумою поразило, И на защиту дома каждый встал.

Пока они играли и пели, Элизабет не могла не заметить, как часто мистер Дарси глядит на нее. Она ни секунды не полагала, что могла чем-то привлечь столь важного человека, однако же мысль о том, что он смотрит на нее потому, что она ему неприятна, была еще более дикой. Наконец она решила, что, по его мнению, из всех присутствующих она наименее соответствует его представлениям об идеале, и этим обусловлено его внимание. Это предположение отнюдь не ранило ее. Он был ей слишком несимпатичен, чтобы искать его одобрения.

Чтобы оживить обстановку, мисс Бингли заиграла бойкую шотландскую песенку, и мистер Дарси, приблизившись к Элизабет, спросил:

— Разве не тянет вас, мисс Беннет, воспользоваться случаем и протанцевать рил?

Она улыбнулась, но ничего не ответила. Удивившись ее молчанию, он повторил вопрос.

— О! — ответила она. — Я прекрасно вас расслышала, но сразу не нашлась с ответом. Знаю, вы хотели бы, чтобы я согласилась, и тогда вы имели бы удовольствие осудить мой вкус, но я люблю обходить такие ловушки, не позволяя тем, кто их расставляет, выказать предвкушаемое презрение. Поэтому я решила сказать вам, что вовсе не желаю танцевать рил — теперь осуждайте меня, коли осмелитесь!

— И впрямь я не осмеливаюсь это сделать.

Элизабет, которая намеревалась уколоть его, подобная галантность изумила. Что до мистера Дарси, то ни одна женщина еще не пленяла его столь сильно, как Элизабет. Он искренне считал, что если бы не ее низкое положение, то ему угрожала бы опасность влюбиться. А если бы не его безупречное владение боевыми искусствами, то ему вдобавок угрожала бы опасность быть побежденным ею, поскольку он никогда еще не встречал дамы, которая сражалась бы с ожившими мертвецами лучше, чем Элизабет.

Мисс Бингли заметила или сообразила достаточно, чтобы в ней пробудилась ревность; и ее трепетная забота о скорейшем выздоровлении дорогой подруги Джейн была подкреплена желанием избавиться от Элизабет. Часто она пыталась вызвать у Дарси неприязнь к их гостье, разговаривая об их воображаемом браке и о том, сколько счастья принесет ему такой союз.

— Надеюсь, — сказала она, когда на следующий день они вместе гуляли по парку, — когда это столь желанное событие состоится, вы намекнете вашей теще, что ей бы иногда стоило придержать язык, и еще, если сможете, отсоветуете младшим сестрам увиваться за офицерами. И, если мне будет дозволено коснуться столь щекотливого предмета, постарайтесь ограничить весьма неженскую привязанность мисс Беннет к ружьям, мечам и боевым искусствам — подобные глупости более подходят мужчинам или женщинам низкого происхождения.

— Можете ли вы посоветовать еще что-нибудь, что обеспечило бы мне счастье в браке?

В этот момент они повстречали миссис Херст и Элизабет, которые шли по другой дорожке.

— Я и не знала, что вы тоже решили прогуляться, — смущенно сказала мисс Бингли, беспокоясь, что ее могли услышать.

— Вы обошлись с нами очень дурно, — ответила миссис Херст, — бросили нас, ни словом не обмолвившись, что идете гулять.

И, взяв мистера Дарси под руку с другой стороны, она оставила Элизабет одну на тропинке. Дорожка была недостаточно широка для четверых. Заметив допущенную бестактность, мистер Дарси немедленно сказал:

— Тут не хватает места для всех, нам лучше выйти на аллею.

Но Элизабет, которой вовсе не хотелось оставаться с ними, рассмеялась:

— Нет-нет, оставайтесь здесь. Вы образуете живописную композицию и выглядите просто очаровательно. Гармония будет нарушена вторжением четвертой фигуры. Кроме того, эта тропинка, скорее всего, кишит зомби, а у меня нет никакого настроения сражаться с ними сегодня. Прощайте!

И она весело сбежала от них — бродить по парку, радуясь тому, что окажется дома всего через пару дней. Джейн уже настолько окрепла, что намеревалась вечером спуститься в гостиную на час-другой.

Глава 11

После обеда, когда дамы покинули столовую, Элизабет поднялась к сестре и, убедившись, что та хорошо себя чувствует, сопроводила ее в гостиную, где ее с необычайным восторгом поприветствовали мисс Бингли и миссис Херст. Элизабет никогда прежде не видела их более любезными, чем в тот час, что они провели вместе до прихода джентльменов. Ей пришлось признать, что, хоть в бою от них было мало проку, искусством беседы они владели в совершенстве.

«Если бы словом можно было обезглавить зомби, — подумала она, — то я сейчас находилась бы в обществе двух величайших воительниц».

Но стоило появиться джентльменам, как взор мисс Бингли устремился на мистера Дарси, и не успел он войти, как она уже нашла, что ему сказать. Он же обратился к Джейн и вежливо поздравил ее с выздоровлением. Мистер Херст также слегка поклонился ей и сказал, что «весьма рад тому, что это была всего лишь простуда, а не неведомый недуг». Но самое сердечное приветствие исходило от мистера Бингли. Он был полон внимания и восхищения. Первые полчаса он усердно ворошил угли в камине, чтобы мисс Беннет не озябла. Затем он уселся рядом с ней и до конца вечера почти ни с кем, кроме Джейн, не разговаривал. Элизабет, сидя за небольшим точильным кругом в углу гостиной, наблюдала за происходящим с превеликим удовольствием и затачивала мечи джентльменов, которые при осмотре оказались тупыми до неприличия.

После чая мистер Херст предложил своей невестке усесться за карты, но его предложение пропало втуне. Кэролайн заранее разузнала, что Дарси не станет играть, да и все остальные просьбу мистера Херста не поддержали. Мисс Бингли уверила его, что никто не желает садиться за игру, и всеобщее молчание показывало, что она была права. Поэтому мистеру Херсту ничего не оставалось, кроме как растянуться на кушетке и уснуть. Дарси углубился в чтение, мисс Бингли сделала то же самое, а миссис Херст, увлекшись игрой с сюрикенами Элизабет, иногда вставляла слово-другое в беседу ее брата с мисс Беннет.

Вместе с чтением своей книги мисс Бингли успевала и прилежно следить за тем, как читает мистер Дарси, — она то и дело обращалась к нему с вопросами или заглядывала в его книгу. Однако же вовлечь его в разговор мисс Бингли не удалось, он лишь отвечал на ее вопросы и продолжал чтение. Наконец, утомившись от попыток развеселить себя книгой, выбранной лишь потому, что это был второй том романа, который читал мистер Дарси, она зевнула и произнесла:

— Как приятно вот так проводить вечера! Решительно, нет большего удовольствия, чем чтение.

— Так говорит тот, кто не знает, какое удовольствие — держать в руке еще бьющееся сердце, — возразил Дарси.

Мисс Бингли, уже привыкнув к тому, что ее боевые навыки частенько становятся предметом насмешки, ничего не ответила. Снова зевнув, она отложила книгу и принялась оглядывать комнату в поисках какого-либо развлечения. Услышав, что ее брат говорит мисс Беннет о бале, она внезапно повернулась к нему и сказала:

— Кстати, Чарльз, неужели ты действительно хочешь устроить бал в Незерфилде? Советую тебе прислушаться к пожеланиям собравшегося здесь общества — я ведь не ошибусь, если скажу, что для многих тут бал будет скорее пыткой, чем поводом для радости.

— Если ты говоришь о Дарси, — откликнулся ее брат, — то он может улечься спать еще до начала, если пожелает, но бал — дело решенное, и как только земля достаточно промерзнет и число неприличностей пойдет на убыль, я разошлю всем приглашения.

— Мне гораздо больше нравится посещать балы, — ответила она, — чем давать их самой. А уж мистер Дарси и бал — не могу представить, каково это.

— Да уж, — сказал Дарси, — вы точно не знаете, как это — мистер Дарси и бал.

Элизабет покраснела и едва сдержала улыбку, скандализованная таким нарушением приличий и все же немного впечатленная тем, что Дарси вообще осмелился их нарушить. Мисс Бингли, не расслышав двусмысленности, ничего не ответила и вскоре встала и принялась ходить по комнате. Выглядела она изысканно и прохаживалась весьма изящно, однако Дарси, ради которого все это и было затеяно, по-прежнему не отрывал глаз от книги. В отчаянии она прибегла еще к одной уловке и, повернувшись к Элизабет, сказала:

— Мисс Элиза Беннет, позвольте мне убедить вас последовать моему примеру и пройтись по комнате. Уверяю вас, после долгого сидения на одном месте это очень бодрит.

Элизабет не нуждалась в подобном упражнении — однажды ей было приказано стоять шесть дней на руках под палящим пекинским солнцем, — но тотчас же согласилась и встала. Истинная цель маневров мисс Бингли тоже была достигнута — Дарси взглянул на них и невольно закрыл книгу. Его немедленно позвали присоединиться к ним, но он отказался, заметив, что он мог вообразить лишь две причины, которые могли побудить их вместе прогуливаться по гостиной, и в обоих случаях, войдя в их компанию, он лишь огорчится. «Что бы это значило?» Мисс Бингли сгорала от желания узнать, что он имел в виду, и спросила Элизабет, понятно ли ей хоть что-нибудь.

— Ровным счетом ничего, — ответила она, — но поверьте моему слову, он намеревается отчитать нас, и если мы хотим расстроить его планы, то лучше ни о чем его не спрашивать.

Но мисс Бингли не обладала такой выдержкой и продолжила настойчиво допытываться, о каких двух причинах говорил мистер Дарси.

— Что ж, охотно поясню, — сказал он. — Вы избрали подобное времяпрепровождение либо потому, что не можете усидеть на одном месте, либо вы убеждены, что ваши фигуры выглядят наиболее выгодно, когда вы прохаживаетесь. В первом случае вы просто глупые девицы, не заслуживающие никакого внимания, во втором же — я могу насладиться видом и не сходя с места. Кстати, огонь в камине освещает ваши платья так, что силуэты получаются весьма откровенными.

— О! Возмутительно! — вскричала мисс Бингли, отпрянув от камина. — В жизни не слышала ничего более гадкого! Какое же наказание мы ему придумаем за такие слова?

— У меня есть несколько предложений, — сказала Элизабет, — но, боюсь, ни одно из них не встретит одобрения у собравшегося общества. Быть может, вам, как его давней знакомой, известно о каких-нибудь его слабостях?

— Честное слово, мне ничего не известно. Уверяю вас, такого мне наше знакомство не открыло. Мистер Дарси обладает удивительной выдержкой, самообладанием и очень храбр в бою.

— Да, но не прибавить ли нам к этому тщеславие и гордость?

— Да, тщеславие — это и впрямь недостаток, — согласилась мисс Бингли, — но вот гордость — там, где есть подлинное превосходство ума, гордость никогда не одержит верх.

Элизабет отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Полагаю, вы закончили исследовать характер мистера Дарси? — осведомилась мисс Бингли. — И каков же ваш вердикт?

— Я совершенно убеждена, что у мистера Дарси нет ни единого недостатка.

— Отнюдь, — сказал Дарси, — изъянов у меня много, но все они, смею надеяться, не затрагивают мой ум. Однако я не могу ручаться за свой нрав. Я отнял не одну жизнь за оскорбления, которые многим бы показались сущими пустяками.

— Это и впрямь недостаток! — воскликнула Элизабет. — Но с ним вы угадали, поскольку мне он тоже присущ. Я живу в соответствии с кодексом воина и с радостью убью, если будет задета моя честь. Так что тут вам нечего меня бояться.

— Я полагаю, что каждому человеку свойственна склонность к тому или иному пороку — это естественный недостаток, которого не исправить никаким воспитанием.

— И ваш недостаток — всех презирать?

— А ваш, — ответил он с улыбкой, — понимать всех превратно.

— Давайте же послушаем музыку! — воскликнула мисс Бингли, утомившись от разговора, в котором она не принимала участия. — Луиза, ты не возражаешь, если я разбужу мистера Херста?

Ее сестра не имела ничего против, и фортепиано было открыто. Дарси не жалел, что их разговор прервали. Он начал задумываться о том, что довольно опасно уделять Элизабет столько внимания.

Глава 12

Обсудив все с Джейн, Элизабет на следующее утро написала матери с просьбой днем прислать за ними коляску. Но миссис Беннет рассчитывала, что ее дочери пробудут в Незерфилде до вторника и таким образом Джейн проживет там целую неделю, а потому не очень-то желала увидеть их раньше. Ответное письмо было удручающим. Миссис Беннет писала, что никак не может прислать коляску раньше вторника, потому что ее серьезно изрешетило мушкетными пулями во время стычки между солдатами и небольшой группой пораженных недугом неподалеку от военного лагеря в Меритоне.

Отчасти это было правдой — в нее действительно рикошетом попало несколько пуль, когда Кэтрин и Лидия брали коляску, чтобы навестить офицеров, но нанесенный урон был не столь серьезен, как описывала миссис Беннет. В конце она приписала, что если мистер Бингли и его сестры будут уговаривать ее дочерей погостить подольше, то дома она вполне может без них обойтись. Однако, не желая еще дольше задерживаться в Незерфилде, Элизабет уговорила Джейн одолжить экипаж у мистера Бингли, и наконец было решено: им следует сообщить о том, что они намереваются уехать этим же утром, и попросить коляску.

Просьба эта вызвала множество огорченных восклицаний, и все наперебой принялись уговаривать их остаться хотя бы еще на день, чтобы земля промерзла посильнее, поэтому сестры отложили отъезд до следующего утра. Мисс Бингли была страшно раздосадована, что предложила им задержаться, поскольку ее ревность и неприязнь к Элизабет оказались сильнее ее теплых чувств к Джейн.

Мистер Бингли был искренне опечален их скорым отъездом и беспрестанно пытался доказать мисс Беннет, что путешествие будет для нее небезопасным, ведь она еще недостаточно окрепла, чтобы сражаться, если на обратном пути им случится попасть в беду. Но Джейн напомнила ему, что вряд ли во всей Англии найдется кто-нибудь, кто сумеет постоять за нее лучше, чем Элизабет.

Мистер Дарси был рад их отъезду — Элизабет достаточно пробыла в Незерфилде. Она привлекала его больше, чем он сам того хотел, да и мисс Бингли держалась с ней неприветливо и его самого дразнила чаще обычного. Он решил, что отныне не станет выказывать никакого интереса к Элизабет, и, верный своему решению, за всю субботу не сказал ей и десятка слов; хотя однажды им довелось пробыть наедине целых полчаса, он все это время сосредоточенно читал и ни разу даже не взглянул на нее.

Расставание наступило в воскресенье, сразу после утренней службы. Перед отъездом любезность мисс Бингли по отношению к Элизабет, равно как и ее нежная привязанность к Джейн, необычайно возросли, и, ласково обняв Джейн на прощание и заверив ее, что она всегда будет рада встрече с ней — в Лонгборне или Незерфилде, мисс Бингли даже смогла пожать руку ее сестре. Элизабет распрощалась со всем обществом в весьма приподнятом настроении.

Поездка до Лонгборна в целом выдалась благоприятной, за исключением краткой встречи с группой ребятишек-зомби, несомненно из сиротского приюта миссис Бичман, который недавно сразило недугом вместе со всем приходом Святого Фомы. Кучер мистера Бингли, завидев маленьких дьяволят, грызущих зачерствевшие под солнцем тела на близлежащем поле, не смог сдержать своих чувств, и его стошнило в шейный платок. Элизабет держала мушкет наготове, но им повезло, и мерзкие дети не заметили их экипажа.

Дома их ждал далеко не сердечный прием. Миссис Беннет сочла, что они доставили всем слишком много хлопот и теперь Джейн непременно заболеет снова. Ее недовольство еще более возросло при виде рвоты на шейном платке кучера — верный знак того, что по пути им повстречались неприличности. Зато отец был искренне рад их видеть, поскольку вечерние боевые упражнения в отсутствие Джейн и Элизабет проходили не столь оживленно.

Мэри, по своему обыкновению, была погружена в изучение человеческой натуры, но Кэтрин и Лидия припасли для них новостей иного рода. С прошлой среды офицеры столько всего сделали и столько всего сказали — некоторые из них недавно ужинали с их дядюшкой, одного рядового высекли за то, что он вступил в богомерзкие сношения с обезглавленным трупом, а еще ходили слухи о том, что полковник Форстер собрался жениться.

Глава 13

— Надеюсь, дорогая, — сказал мистер Беннет своей жене на следующее утро за завтраком, — что вы нынче распорядились заказать отменный обед, поскольку у меня есть причины полагать, что к нашему семейному столу пожалует гость.

— О ком вы говорите, дорогой друг? Я ни о чем таком и не слышала, разве что Шарлотта Лукас заглянет, а для нее мои обеды и так достаточно хороши, поскольку она незамужняя девица двадцати семи лет, и что ей остается, кроме как запивать сухую корку хлеба из чаши одиночества.

— Гость, о котором я говорю, джентльмен и не из местного общества.

У миссис Беннет загорелись глаза.

— Джентльмен и не из местных? Уверена, это мистер Бингли! Ах, как я рада буду увидеть мистера Бингли! Но… О боже правый, какая досада! Сегодня к столу совсем не подадут рыбы! Лидия, душенька, позвони — я немедленно должна переговорить с Хилл!

— Это вовсе не мистер Бингли, безмозглая вы трещотка, — сказал ее супруг. — Этого джентльмена я никогда ранее не видел.

Достаточно позабавившись их любопытством, он объяснил:

— Около месяца назад я получил вот это письмо и через две недели написал ответ. Письмо это от моего кузена, мистера Коллинза, который после моей смерти может, если пожелает, выставить вас всех из этого дома.

— О, друг мой! — воскликнула его жена. — Молю вас, даже не упоминайте об этом отвратительном человеке! Нет ничего ужаснее, чем знать, что твои родные дети останутся без им же принадлежащего имущества!

Джейн и Элизабет попытались объяснить ей, что все пятеро вполне смогут прокормить себя и даже неплохо заработать, если станут телохранителями, наемными убийцами или, если на то пошло, запишутся в армию. Но всякий раз, когда речь заходила об этом предмете, миссис Беннет не желала внимать голосу разума и продолжала горько сетовать на несправедливость того, что имение не достанется ее дочерям, а отойдет человеку, о котором никто и знать не желает.

— Воистину это чудовищная несправедливость, — сказал мистер Беннет, — и мистеру Коллинзу ничем не искупить своей вины в наследовании Лонгборна. Но быть может, вы немного смягчитесь, услышав, в каком тоне выдержано его послание.

Хансфорд, близ Уэстерхема, Кент, октября

Дорогой сэр,

Разногласия, существовавшие между вами и моим ныне покойным почтенным батюшкой, всегда доставляли мне множество огорчений. Он, как и вы, был величайшим воином, и я знаю, что он с теплотой вспоминал те дни, когда вы сражались с ним бок о бок, а неведомый недуг казался лишь временным неудобством. Со дня его кончины я не раз подумывал о том, чтобы перешагнуть разделяющую нас пропасть, но меня удерживали сомнения в том, не будет ли неуважением к отцовской памяти возобновлять добрые отношения с тем, кого он однажды поклялся кастрировать. Однако же ныне я совершенно утвердился в своем решении, поскольку после того, как я принял сан, мне посчастливилось оказаться под покровительством достопочтенной леди Кэтрин де Бэр…

— Боже правый! — воскликнула Элизабет. — Да он работает на леди Кэтрин!

— Позволь мне закончить, — сурово произнес ее отец.

…с которой вряд ли кто сравнится в умении владеть мечом и мушкетом и которая сразила больше неприличностей, чем любая воительница. Как священник я полагаю своим долгом приносить и водворять благословенный мир во все семейства. Если мой визит не встретит у вас возражений, то я буду иметь удовольствие прибыть в ваш дом в понедельник, восемнадцатого ноября, в четыре часа пополудни и смиренно рассчитываю, что вы приютите меня до следующей субботы.

Передаю мои наилучшие пожелания вашей супруге и дочерям и засим остаюсь, ваш доброжелатель и друг

Уильям Коллинз

— Посему в четыре часа нам следует ожидать этого посланца мира, — сказал мистер Беннет, складывая письмо. — Кажется, он весьма щепетильный и благовоспитанный юноша и, несомненно, станет полезным знакомством, особенно если учесть его отношения с леди Кэтрин.

Мистер Коллинз прибыл точно в указанное время, и вся семья встретила его с чрезвычайной любезностью. Мистер Беннет, впрочем, больше молчал, но дамы были не прочь поговорить, да и самого мистера Коллинза отнюдь не нужно было побуждать к разговору. Он был жирным коротышкой двадцати пяти лет от роду. Вид у него был степенный и напыщенный, а манеры — весьма церемонные. Едва войдя в дом, он отвесил комплимент миссис Беннет, похвалив ее прекрасных дочерей, и сказал, что был наслышан об их красоте, но в данном случае действительность превзошла все ожидания, и прибавил еще, что с нетерпением жаждет лицезреть их легендарные боевые навыки.

— Вы очень добры, но мне все же было бы отраднее видеть их при мужьях, чем при мушкетах, иначе положение их выйдет совсем отчаянным. Все складывается так нелепо!..

— Полагаю, вы имеете в виду майорат?

— Ах, сэр, конечно же! Сами посудите, это такое несчастье для моих девочек.

— Сударыня, я искренне сопереживаю моим прелестным кузинам, которые оказались в столь бедственном положении, и мне есть что прибавить по этому поводу, но я боюсь поступить опрометчиво и показаться бесцеремонным. Но могу уверить барышень, что я уже ехал сюда, будучи искренне к ним расположенным. Об остальном позвольте пока умолчать, но, быть может, когда наше знакомство станет более близким…

Однако тут прозвонили к обеду, и сестры обменялись между собой улыбками. Но не им одним досталось восхищение мистера Коллинза. Он внимательно осмотрел и расхвалил каждый предмет обстановки — и в холле, и в столовой, и его восторги, несомненно, тронули бы миссис Беннет, кабы ее не терзало подозрение, что он глядит на все как на свою будущую собственность. Обед тоже получил у него наивысшую оценку, и он жаждал узнать, кулинарным талантам которой из своих кузин он обязан доставленным ему удовольствием.

На мгновение позабыв о манерах, Мэри схватила вилку и молнией взлетела на стол. Сидевшей рядом с ней Лидии удалось ухватить ее за лодыжку до того, как она успела наброситься на мистера Коллинза и, вероятнее всего, исколоть ему голову и шею за такое оскорбление. Джейн и Элизабет пришлось отвернуться, чтобы мистер Коллинз не заметил их смеха.

Миссис Беннет холодно уведомила его, что им вполне по средствам держать хорошую кухарку и что ее дочери не отвлекаются на кухонные дела, поскольку слишком заняты боевыми упражнениями. Он попросил прощения за то, что вызвал неудовольствие Мэри. Смягчившись, она объявила, что вовсе не обижена, но мистер Коллинз продолжал рассыпаться в извинениях еще добрую четверть часа.

Глава 14

За обедом мистер Беннет не произнес и двух слов, но когда слуги закончили убирать со стола, он решил, что пора и ему поговорить с гостем, и, заметив, что мистеру Коллинзу необычайно повезло с покровительницей, начал беседу, в которой, по его мнению, тот должен был проявить все свое красноречие. Леди Кэтрин де Бэр была не только одним из самых богатых, но и одним из самых воинственных вассалов короля. Лучше темы мистер Беннет избрать не мог. Мистер Коллинз принялся многословно восхвалять ее, утверждая, что ни разу в жизни не встречал такой выдержки у столь высокородной персоны. Многие считали леди Кэтрин особой не в меру гордой, но он никогда не замечал ничего иного, кроме выдающегося призвания к умерщвлению зомби. С ним она всегда обращалась так же, как и с любым другим джентльменом, позволяла ему посещать свои боевые занятия и отлучаться на пару недель, чтобы нанести визит родственникам. Она даже посоветовала ему как можно скорее обзавестись женой, при условии, что он сделает благоразумный выбор.

— Я уже давно мечтаю поглядеть на леди Кэтрин в бою, — сказала Элизабет. — Она живет поблизости от вас, сэр?

— Сад, в котором расположилось мое скромное пристанище, лишь небольшой аллеей отделен от Розингс-парка, резиденции ее светлости.

— Кажется, сэр, вы упомянули, что она вдова? Есть ли у нее дети?

— У нее есть только одна дочь, наследница Розингса и внушительного состояния.

— Ох, — сказала миссис Беннет, покачивая головой, — тут она оказалась удачливее многих других девиц. А какова она из себя? Красива ли?

— Это поистине очаровательная юная леди. Сама леди Кэтрин утверждает, что истинной красотой мисс де Бэр способна затмить признанных красавиц, потому что черты ее лица сразу выдают в ней девицу высокого происхождения. К несчастью, она слабой конституции, что помешало ей последовать примеру матери и преуспеть в боевых искусствах. Боюсь, она едва может поднять саблю, не говоря уже о том, чтобы управляться с ней так же мастерски, как это делает ее светлость.

— Она представлена ко двору? Я что-то не припомню ее имени среди прочих придворных дам.

— Хрупкое здоровье препятствует ее поездкам в столицу, и, как я однажды заметил леди Кэтрин, по этой причине английский двор лишен своего самого изысканного украшения. Представьте мою радость всякий раз, когда мне удается присовокупить к беседе изящное выражение такого рода, которые особенно уместны в разговорах с дамами.

— Весьма здравое рассуждение, — заметил мистер Беннет. — Однако позвольте поинтересоваться, подобные любезности вызваны сиюминутным побуждением или готовятся вами заблаговременно?

— Чаще всего они рождаются под влиянием момента, однако иногда я забавляюсь тем, что обдумываю и подготавливаю небольшие элегантности, которые можно употребить при случае, но всегда стараюсь придать им форму импровизации.

Ожидания мистера Беннета полностью оправдались. Его кузен был поистине смехотворным созданием, и мистер Беннет искренне развлекался, слушая его речи, однако сохранял при этом самое невозмутимое выражение лица.

Когда все откушали чаю, мистер Беннет любезно предложил ему прочесть дамам что-нибудь вслух. Мистер Коллинз с готовностью согласился, однако же, взглянув на принесенную книгу (а все в ней свидетельствовало о том, что она взята из циркулирующей библиотеки), он отпрянул назад и с извинениями объявил, что никогда не читает романов. Китти уставилась на него, а Лидия ахнула от удивления. Из прочих же книг мистер Коллинз по некотором размышлении выбрал проповеди Фордайса.[2] Стоило ему открыть книгу, как Лидия зевнула, а не успел он с унылой торжественностью прочесть и трех страниц, она прервала его:

— Известно ли вам, маменька, что дядюшка Филипс сказал, будто полковнику Форстеру на подмогу пришлют еще один батальон? И сама тетушка сказала мне то же самое в субботу. Завтра я отправлюсь в Меритон, чтобы вызнать поболее, если, конечно, кто-то из сестер захочет пойти со мной.

Две старшие сестры велели Лидии придержать язык, но оскорбленный до глубины души мистер Коллинз отложил книгу со словами:

— Мне часто приходится наблюдать, сколь мало юные леди интересуются серьезными сочинениями. Не стану более докучать моей юной кузине.

И, поворотившись к мистеру Беннету, предложил тому сыграть в триктрак. Мистер Беннет согласился, заметив, что тот поступил мудро, предоставив девиц привычным им пустячным развлечениям. Миссис Беннет и ее дочери извинились за поведение Лидии, за которое, по словам миссис Беннет, у мастера Лю она получила бы десять ударов влажной бамбуковой плетью. Они пообещали, что подобное больше не повторится, если он вернется к чтению, но мистер Коллинз, уверив их, что не держит зла на свою кузину и что ее поступок вовсе не оскорбил его, уселся напротив мистера Беннета и приготовился сразиться в триктрак.

Глава 15

Мистер Коллинз не был разумным человеком, и этот недостаток его натуры почти не выправился под воздействием общества или образования. Большую часть его жизни им руководил отец, человек хоть и отважный, но невежественный, а обучаясь в университете, он заслужил лишь презрение своих однокашников за то, что уж слишком не рвался в бой. Строгое подчинение, в котором его растил отец, способствовало тому, что он узнал многое о боевых искусствах, но применить их ему мешали глупость, тучное тело, а теперь еще и могущественное покровительство. Ему посчастливилось быть представленным леди Кэтрин де Бэр, которой пришлось обезглавить предыдущего приходского священника, когда тот пал жертвою живых мертвецов.

Теперь же, обзаведясь хорошим домом и приличным доходом, он намеревался жениться и примириться таким образом с лонгборнским семейством, так как хотел избрать женой одну из своих кузин, если те и вправду окажутся столь обходительны и хороши собой, как утверждала молва. Так он замыслил загладить — или даже искупить — свою вину в наследовании поместья их отца, и замысел этот он полагал отменным выходом из сложившегося положения и чрезвычайно щедрым поступком со своей стороны.

Замысел этот не поменялся и после знакомства. Хорошенькое личико и поразительные мускулы старшей дочери утвердили его в первоначальном намерении, и уже в первый вечер он назначил ее своей избранницей. Но утро внесло некоторые поправки. Оставшись перед завтраком на четверть часа тет-а-тет с миссис Беннет, мистер Коллинз завел разговор о своем приходском доме и, наконец, выразил надежду, что хозяйка этого дома, возможно, отыщется в Лонгборне. Миссис Беннет, всячески приветствуя это намерение и одобрительно улыбаясь, однако же посоветовала ему не увлекаться именно той дочерью, на которой он было остановил свой выбор. Что до младших девочек — разумеется, поручиться она не может, но все же думает, что тут никаких препятствий не возникнет. Но вот ее старшая дочь — и об этом стоит упомянуть, да что там, она просто обязана сказать: вероятно, Джейн очень скоро обручится.

Разумеется, его внимание тотчас же переместилось на Элизабет, которая возрастом и красотой лишь немного уступала Джейн, а в боевой подготовке пожалуй что и превосходила ее. Миссис Беннет с радостью ухватилась за его намеки и уверилась, что вскоре выдаст замуж сразу двух дочерей — теперь человек, о котором она еще вчера и слышать ничего не желала, стал ей необычайно мил.

Лидия по-прежнему желала отправиться в Меритон, и все сестры, кроме Мэри, вызвались сопровождать ее, желая, чтобы она добралась туда живой. С ними отправился и мистер Коллинз — по просьбе мистера Беннета, который уже давно мечтал избавиться от него и вновь заполучить библиотеку в свое полное распоряжение.

Мистер Коллинз постарался извлечь все выгоды из прогулки, ни на шаг не отходя от Элизабет, которая внимательно оглядывала окрестности, готовясь при первой же опасности отразить ее с помощью своей Браун Бесс.[3] Джейн и остальные сестры следовали за нею, тоже держа мушкеты наготове. Мистер Коллинз, полагая себя человеком мирным, не имел при себе ни клинка, ни ружья и беззаботно попыхивал своей трубкой из каштанового дерева и слоновой кости. «Подарок ее светлости», — хвастался он при каждой возможности.

Миновав старые поля для крокета, они не прошли и четверти мили, как Элизабет учуяла запах смерти. Увидев, как она напряженно замерла на месте, ее сестры вскинули мушкеты и сомкнули ряды, готовясь отразить нападение с любой стороны.

— Что… что-то случилось? — Мистер Коллинз вдруг переменился в лице так, будто готов был сомлеть.

Элизабет прижала палец к губам и знаками велела сестрам следовать за ней. Она повела их по каретной колее и ступала так легко, что не потревожила ни одной песчинки на земле. Колея тянулась несколько ярдов, после чего резко уходила в заросли поломанного кустарника — именно тут колеса накренились, и экипаж сорвался в глубокий овраг рядом с дорогой. Элизабет заглянула в овраг. Внизу, ярдах в двадцати от них, восемь или девять окровавленных зомби копошились около разбитой повозки и прохудившихся бочек. Почти все они торопливо доедали внутренности лошади, но один особенно удачливый зомби выскребал последние остатки мозга из разбитого черепа возницы — юной девушки, которую сестры узнали сразу.

— Боже правый! — прошептала Джейн. — Пенни Макгрегор! О, бедная, несчастная девочка! Как часто мы предупреждали ее не ездить в одиночку!

Пенни Макгрегор доставляла масло для ламп в Лонгборн и во все поместья на тридцать миль вокруг с тех самых пор, как научилась говорить и ходить. Макгрегоры держали скромное хозяйство неподалеку от столицы, и туда им ежедневно подвозили телеги с ворванью, которую они перерабатывали как в масло для ламп, так и в утонченные благовония. Вокруг стояло невыносимое зловоние, но в их товарах была огромная нужда, и поэтому Макгрегоры входили в число приятнейших обитателей Хартфордшира.

— Боже, пощади это злосчастное дитя! — сказал подошедший к ним мистер Коллинз.

— Может, просто пойдем дальше? — спросила Лидия. — Ей уже не помочь. И потом, подумайте, во что только превратятся наши платья, если нам придется лезть в этот гадкий овраг.

Пока Джейн ужасалась подобному предложению, а Китти горячо поддерживала Лидию, Элизабет выдернула трубку изо рта мистера Коллинза, дунула на угольки и бросила ее в овраг.

— Это же подарок ее светлости! — воскликнул он так громко, что привлек внимание зомби. Они взглянули наверх и разразились ужасающим ревом, который был прерван грохотом мощного взрыва, когда трубка подожгла масло. Охваченные пламенем зомби, шатаясь, размахивали руками и вопили, поджариваясь в огне. Джейн вскинула свою Браун Бесс, но Элизабет отвела ее мушкет в сторону.

— Пусть горят, — сказала она. — Пусть почувствуют, каково им придется в аду.

Повернувшись к мистеру Коллинзу, который отвел взгляд в сторону, она добавила:

— Сами видите, мистер Коллинз, — Бог никого не щадит. И нам этого делать не следует.

Мистера Коллинза задело это кощунственное высказывание, но он решил, что лучше будет промолчать, поскольку в глазах Элизабет он увидел тьму и пустоту — как будто бы ее душа на время покинула тело, чтобы участие и сострадание случайно ей не помешали.

Зайдя по пути к Макгрегорам, чтобы сообщить им печальные новости, сестры наконец добрались до Меритона, и младшие сразу принялись глядеть во все стороны в поисках офицеров, так что отвлечь их от этого занятия могли разве что роскошная шляпка или завывания живых мертвецов.

Но вскоре взгляды всех барышень устремились к молодому человеку весьма благородной наружности, которого они ранее не встречали. Он шел по противоположной стороне улицы вместе с другим офицером, мистером Дэнни, который был знаком с Лидией и поклонился ей, когда они проходили мимо.

Незнакомец произвел на всех впечатление — все терялись в догадках о том, кто бы это мог быть. Китти и Лидия, полные решимости все выведать, поспешили на другую сторону улицы, притворившись, что идут в лавку напротив и по счастливой случайности ступили на тротуар ровно тогда, когда там проходили возвращавшиеся назад джентльмены. Мистер Дэнни заговорил с ними и испросил разрешения представить им своего друга, мистера Уикэма, который только вчера приехал вместе с ним из столицы и — мистер Дэнни весьма рад это сообщить — зачислен в их полк. Впрочем, иного и быть не могло — для полной неотразимости юноше недоставало лишь офицерского мундира. Все в его облике располагало к нему, всем он был прекрасен — и лицом, и фигурой, и манерами. Представившись, он сразу обнаружил счастливый талант с легкостью вести беседу, причем легкость эта была безыскусной и не переходила в назойливость. И таким образом все они премило болтали, пока их внимание не привлек стук копыт — по улице ехали верхом Дарси и Бингли. Завидев барышень, они сразу направились к ним и засвидетельствовали свое почтение. Говорил в основном Бингли, и в основном — с мисс Беннет. Он сказал, что как раз направлялся в Лонгборн, чтобы справиться о ее здоровье. Мистер Дарси кивком подтвердил его слова и уже совсем было решился не смотреть более на Элизабет, как его взгляд внезапно упал на незнакомца.

Никто, кроме Элизабет с ее орлиным взором, не сумел бы заметить, как они оба изменились в лице, завидев друг друга. Один побледнел, другой покраснел. Спустя мгновение мистер Уикэм коснулся своей шляпы — приветствие это мистер Дарси едва удостоил ответом. Мимолетное подрагивание правой руки Дарси подсказало Элизабет, что он даже подумывал обнажить клинок. Что все это могло означать? Но уже через несколько минут мистер Бингли распрощался со всеми и, кажется решительно ничего не заметив, уехал вместе со своим другом.

Мистер Дэнни и мистер Уикэм сопроводили дам до дверей дома миссис Филипс и там откланялись, несмотря на то что мисс Лидия настойчиво уговаривала их зайти, а миссис Филипс, высунувшись из окна, еще более настойчиво ей вторила.

Миссис Филипс всегда была рада племянницам, а старших, после их долгого отсутствия, она приветствовала особенно горячо. Поприветствовать ей пришлось и мистера Коллинза, которого ей представила Джейн. Миссис Филипс рассыпалась перед ним в любезностях, и мистер Коллинз не отставал от нее, поминутно извиняясь за то, что вторгся к ней в дом, не будучи заранее ей представленным. Такой избыток хорошего воспитания вызвал у миссис Филипс благоговейный трепет, но от одного незнакомца ее тотчас же отвлекли бурными расспросами о втором, однако тут она могла лишь повторить своим племянницам то, что им и так уже было известно. Мистер Дэнни приехал вместе с ним из Лондона, и он должен был поступить лейтенантом в полк, ныне расквартированный к северу отсюда.

Миссис Филипс сообщила, что целый час следила за тем, как он прохаживался по улице, и если бы мистер Уикэм появился там снова, Китти и Лидия, несомненно, продолжили бы наблюдение, но, к несчастью, мимо их окон прошли лишь несколько офицеров, которые в сравнении с Уикэмом были объявлены «глупыми и неотесанными». Некоторые из этих офицеров назавтра были приглашены на обед к Филипсам, и миссис Филипс дала слово, что ее муж непременно нанесет визит Уикэму и пригласит и его, если их родственники из Лонгборна тоже пожалуют к ним вечером. На том они и условились, и тетушка пообещала, что их ждет легкий ужин и шумная милая игра в «Склеп и Саркофаг». При мысли о столь заманчивых развлечениях все чрезвычайно оживились и распростились друг с другом в самом прекрасном расположении духа.

По пути домой Элизабет пересказала Джейн, что произошло между двумя джентльменами, и хотя Джейн с готовностью бросилась бы на защиту любого из них или их обоих, будь они в чем-то неправы, она, как и ее сестра, не смогла найти никакого объяснения происшедшему.

Глава 16

Поскольку намерение девиц отправиться в гости к тетушке возражений не встретило, коляска в назначенный час доставила мистера Коллинза и его пятерых кузин в Меритон.

Когда они проезжали крокетные поля и выгоревшую рощицу, в которой находилось последнее пристанище Пенни Макгрегор, беззаботная беседа, которую они вели, резко оборвалась: все шестеро не могли думать ни о чем, кроме известий, которые утром добрались до Лонгборна. Отец Пенни, обезумев от горя, бросился в чан с кипящими ароматическими маслами. Подмастерья успели вытащить его живым, но он был сильно обезображен и потерял зрение. Доктора сомневались, что ему удастся выжить или избавиться от запаха.

До самых окраин Меритона все пребывали в почтительном молчании.

Приехав к Филипсам, мистер Коллинз наконец мог сколько угодно все разглядывать и нахваливать. По его словам, размеры дома и обстановка настолько поразили его, что он будто бы оказался в одной из гостиных леди Кэтрин. Миссис Филипс сразу прочувствовала всю лестность этого комплимента, будучи наслышанной о подвигах леди Кэтрин в сражениях с пораженными недугом, которые, она смела думать, во много раз превосходили успехи ее племянниц.

Принявшись описывать миссис Филипс все величие леди Кэтрин и ее поместья, недавние усовершенствования коих включали в себя огромный додзё[4] и новые комнаты для ее личных охранников-ниндзя, мистер Коллинз предавался этому приятному занятию до самого прихода джентльменов. В лице миссис Филипс он обрел чрезвычайно внимательного слушателя, чье мнение о мистере Коллинзе возрастало с каждым его словом, и ей не терпелось поскорее поделиться услышанным с соседями. Девицам, которые, слушая кузена, не могли не обдумывать бесчисленные способы его убийства, ожидание показалось весьма долгим. Но наконец оно было кончено.

Появились джентльмены, и стоило мистеру Уикэму войти в комнату, Элизабет почувствовала себя так, будто ее оглушили ударом ноги с разворота. Он оказал на нее такое воздействие, что, несмотря на всю ее боевую выучку, слабые стороны ее пола сдались его чарам. Офицеры в большинстве своем были людьми достойными и благородными, но мистер Уикэм настолько же превосходил их внешностью, фигурой, манерами и походкой, насколько сами они отличались от нудного и простоватого дядюшки Филипса, который вошел вместе с ними, распространяя вокруг себя стойкий запах портвейна.

Мистер Уикэм оказался тем счастливцем, на которого были обращены почти все женские взоры, а Элизабет — счастливицей, рядом с которой он в итоге уселся. То, с какой непринужденностью он сразу завел с ней беседу, хоть предметом ее являлся всего-навсего дождливый вечер, навело ее на мысль, что самая избитая, скучная и приевшаяся тема может стать интересной в изложении искусного собеседника.

Поскольку за то, чтобы привлечь внимание прекрасных дам, соперничали такие противники, как мистер Уикэм и офицеры, мистера Коллинза, казалось, и вовсе перестали замечать. Для барышень он, разумеется, был пустым местом, но время от времени он вновь находил участливого слушателя в лице миссис Филипс и благодаря ее предупредительности был в избытке снабжен кофе и булочками. Когда вынесли карточные столы, он смог отплатить ей за любезность, согласившись сыграть в «Склеп и Саркофаг».

Мистер Уикэм не играл в «Склеп и Саркофаг» и был встречен с восторгом за другим столом, где он выбрал место между Элизабет и Лидией. Поначалу, казалось, возникла опасность, что им всецело завладеет чрезвычайно словоохотливая Лидия, однако игра интересовала ее не меньше, и вскоре она была ею полностью поглощена, с нетерпением ожидая, будут ли склепы игроков зловеще пустыми или их саркофаги окажутся удачно заполненными. Поэтому мистер Уикэм смог, насколько позволяла игра, беседовать с Элизабет, и она охотно его слушала, хотя и не надеялась услышать то, что представляло для нее главный интерес, — историю его знакомства с мистером Дарси, и не смела даже упомянуть этого джентльмена. Однако ее любопытство было совершенно неожиданно удовлетворено. Мистер Уикэм сам об этом заговорил. Вначале он осведомился, далеко ли от Меритона до Незерфилда, и, получив ответ, несколько неуверенно спросил, как долго там гостит мистер Дарси.

— Около месяца, — ответила Элизабет. — Я слышала, он совершил множество боевых подвигов.

— Да, — сказал мистер Уикэм, — его воинские таланты выше всяческих похвал. Вряд ли кто-то другой сможет высказаться на этот счет с большей точностью, ведь я был особым образом связан с его семьей с самого рождения.

Элизабет не смогла скрыть своего изумления.

— Ваше удивление вполне понятно, мисс Беннет, ведь от вашего зоркого взгляда наверняка не ускользнуло то, как холодно мы вчера с ним встретились. Хорошо ли вы знаете мистера Дарси?

— Более, чем мне того хотелось бы! — с чувством воскликнула Элизабет. — Я провела четыре дня с ним в одном доме и считаю его крайне неприятным человеком.

— Я не вправе выражать мнений, — сказал Уикэм, — по поводу того, приятный ли он человек или нет. Я не считаю это для себя возможным. Я слишком долго знаю его, чтобы судить о нем беспристрастно, и не смогу удержаться от предвзятости. Но я полагаю, что такое ваше суждение о нем вызовет всеобщее удивление, и, возможно, вы не стали бы высказываться столь решительно еще где-нибудь, кроме самого близкого круга.

— Право слово, я не сказала ничего, что не могла бы повторить в любом местном доме, за исключением Незерфилда. Мистера Дарси вовсе не любят в Хартфордшире. Всех отталкивает его гордость. Надеюсь, его присутствие здесь не скажется на ваших планах поступить в ***ширский полк?

— О, мне ли бежать от мистера Дарси! Это он должен уехать, если не желает меня видеть. Мы не друзья с ним, и хотя наши встречи всегда меня удручают, у меня нет причин избегать его. В конце концов, мы с ним оба воины, и для воина низко — прятаться, едва завидев противника. Его отец, мисс Беннет, покойный мистер Дарси, был одним из лучших истребителей зомби на свете и самым близким моим другом. Стоит мне оказаться в обществе мистера Дарси, как меня охватывают тысячи нежнейших воспоминаний. Ко мне мистер Дарси отнесся самым возмутительным образом, но я полагаю, что смог бы простить ему все, если б только он не обманул надежд и не омрачил память своего батюшки.

Элизабет сочла, что их разговор становится весьма занимательным, и слушала, затаив дыхание, однако деликатность темы не позволяла дальнейших расспросов.

Мистер Уикэм перешел к предметам более общего характера. Меритон, окрестности, местное общество — обо всем, что ему довелось увидеть, он отзывался очень высоко, за исключением, разумеется, возросшего количества неприличностей, что, несомненно, стало последствием падения Манчестера.

— Я не искал военной карьеры, но обстоятельства вынудили меня избрать этот путь, впрочем, как и многих, кто желал бы по-другому распорядиться своей жизнью. Моим призванием всегда была церковь, меня готовили к принятию сана, и мне достался бы хороший приход, если бы это устроило джентльмена, о котором мы недавно говорили.

— Вот как!

— Да. Покойный мистер Дарси пообещал мне должность в одном из своих лучших приходов, когда она освободится. Он был моим крестным отцом и очень тепло ко мне относился. И передать не могу, насколько он был ко мне добр. Он желал устроить мою жизнь и намеревался позаботиться об этом, но когда он пал во Второй битве при Кенте, приход был отдан другому.

— Боже правый! — воскликнула Элизабет. — Как такое возможно?! Как можно было пренебречь волей отца? Почему вы не решились отстаивать свои права по закону?

— Это не было строго оговорено в завещании, и у меня не было никакой надежды выиграть дело в суде. Человек чести, разумеется, не усомнился бы в воле покойного, но мистер Дарси решил выказать сомнения и счесть это лишь случайным пожеланием, заявив, что я утратил все права на наследство из-за своей расточительности, безрассудства, да всего, чего угодно, то бишь не из-за чего. Все дело в том, что мы с ним совершенно разные люди и он меня ненавидит.

— Как возмутительно! Хотелось бы мне, чтобы его настиг меч Дзатоити![5]

— Когда-нибудь его постигнет такая участь, но я не желаю быть к этому причастен. Пока во мне жива память о его отце, я не смогу изобличить или вызвать на дуэль его сына.

Элизабет одобрила подобные чувства, сочтя, что их выражение делает мистера Уикэма еще привлекательнее.

— Но, — помолчав, спросила она, — каковы же были его мотивы? Что могло послужить причиной столь жестокого обхождения?

— Всеобъемлющая и решительная неприязнь ко мне — неприязнь, которую я в какой-то мере могу объяснить лишь ревностью. Если бы покойный мистер Дарси любил меня меньше, его сыну было бы гораздо легче выносить меня, но необычайная привязанность ко мне его отца, полагаю, вызывала у него раздражение с младых лет. Он не мог найти ничего предосудительного в моем поведении, и, осмелюсь предположить, именно это заставило Дарси ненавидеть само мое существование. И после кончины отца он ухватился за возможность отомстить мне за годы несправедливого, как ему казалось, к нему отношения.

— Я не думала, что мистер Дарси способен на такую низость, хоть он мне никогда и не нравился. Но я и предположить не могла, что он опустится до столь злобной мести, до подобной несправедливости и бесчеловечности.

Мистер Уикэм поведал Элизабет одну историю, приключившуюся с ним в юности, которая, по его мнению, наилучшим образом показывала всю суть «подобной бесчеловечности». Когда им с Дарси едва исполнилось семь лет, старший мистер Дарси всерьез занялся их боевой подготовкой. Во время одного из ежедневных упражнений боевой прием юного Уикэма свалил Дарси с ног на землю. Старший Дарси призвал Уикэма «прикончить» своего сына ударом по горлу.

Когда мальчик отказался, старший мистер Дарси вместо того, чтобы наказать его за непослушание, похвалил Уикэма за великодушие. Юный Дарси, взбешенный скорее благоволением отца к Уикэму, нежели собственным поражением, напал на того со спины и ударил его по ногам квотерстаффом,[6] раздробив все кости. Лишь спустя год Уикэм смог передвигаться, не опираясь на костыли.

— Но разве столь неуемная гордыня может сослужить ему хорошую службу?

— О да. Часто она заставляла его быть щедрым и снисходительным, раздавать деньги, выказывать гостеприимство, помогать арендаторам и облегчать страдания бедняков. Не лишен он и братской гордости, которая в сочетании с братской привязанностью сделала его внимательным и заботливым опекуном своей сестры.

— А что за девушка мисс Дарси?

Мистер Уикэм покачал головой:

— Хотелось бы мне назвать ее милой. Мне неприятно отзываться дурно о ком-либо из семейства Дарси. Но она слишком похожа на своего брата — гордая, очень гордая. В детстве она была ласковой и доброй и очень меня любила. Я же мог часами забавлять ее. Но теперь она мне совсем чужая. Она миловидная девушка лет пятнадцати или шестнадцати и, насколько я знаю, чрезвычайно хорошо владеет боевыми искусствами. После смерти отца она постоянно живет в Лондоне вместе с какой-то дамой, которая приглядывает за ней и руководит ее боевым обучением.

После множества пауз и безуспешных попыток сменить предмет разговора Элизабет, не удержавшись, вернулась к изначальной теме:

— Меня поражает его близкая дружба с мистером Бингли! Как может мистер Бингли, который кажется мне воплощенным добродушием и истинным джентльменом, водить знакомство с мистером Дарси? Как они вообще могли сойтись? Вы знакомы с мистером Бингли?

— Нет, мы с ним не знакомы.

— Он очень милый, любезный и располагающий к себе человек. Ему, верно, неизвестна истинная суть мистера Дарси.

Игра в «Склеп и Саркофаг» вскоре завершилась, игроки направились к другому столу, и мистер Коллинз уселся между своей кузиной Элизабет и миссис Филипс. Последняя конечно же осведомилась о его успехах в игре, которые оказались не слишком впечатляющими. Почти все его склепы кишели зомби, но стоило миссис Филипс выразить свое сожаление по поводу его проигрыша, как мистер Коллинз с самым серьезным видом уверил ее, что это его совершенно не взволновало, что деньги для него ничего не значат, и попросил миссис Филипс не расстраиваться по этому поводу.

— Я вполне осведомлен, сударыня, — сказал он, — что когда люди садятся за «Склеп и Саркофаг», то идут на некоторый риск, и, к счастью, я не в том положении, чтобы переживать из-за потери пяти шиллингов. Разумеется, не всякий может сказать такое, но благодаря леди Кэтрин де Бэр я благополучно избавлен от необходимости думать о подобных пустяках.

Его слова привлекли внимание мистера Уикэма, и, понаблюдав некоторое время за мистером Коллинзом, он тихонько спросил Элизабет о том, насколько близко ее родственник знаком с семейством де Бэр.

— Леди Кэтрин де Бэр, — ответила она, — недавно дала ему приход. Мне неизвестно, каким образом мистер Коллинз удостоился ее внимания, но, вне всякого сомнения, знакомы они недолго.

— Вы конечно же знаете, что леди Кэтрин де Бэр и леди Энн Дарси были сестрами и, следовательно, она — тетушка нынешнего мистера Дарси?

— Право же, этого я не знала. Мне известно лишь, что леди Кэтрин утверждает, будто бы она водворила в ад больше прислужников Сатаны, чем любая другая женщина в Англии.

— Ее дочь, мисс де Бэр, унаследует огромное состояние, и поговаривают, что они с кузеном объединят свои владения.

Элизабет улыбнулась, подумав о бедняжке мисс Бингли. Напрасными и бесполезными оказались все ее ухищрения, все похвалы, которые она расточала мистеру Дарси, и привязанность, которую она выказывала его сестре, не зная, что мистер Дарси предназначен другой.

— Мистер Коллинз, — сказала Элизабет, — высоко отзывается как о самой леди Кэтрин, так и о ее дочери, но я полагаю, что он ослеплен благодарностью и, несмотря на то что она его покровительница и великий воин, леди Кэтрин женщина высокомерная и тщеславная.

— Думаю, оба этих качества присущи ей в высшей степени, — ответил Уикэм. — Я уже давно не видел ее, но хорошо помню, что мне она никогда не нравилась и ее манеры всегда были властными и пренебрежительными. О ней ходит слава как о невероятной воительнице, но я склонен верить, что тут немалую роль сыграли ее богатство и положение в обществе.

Элизабет признала, что его слова звучат весьма убедительно, и они продолжали беседовать, ко взаимному удовольствию, пока игра в карты не сменилась ужином и прочие дамы не потребовали своей доли внимания мистера Уикэма. В шуме, царившем за столом миссис Филипс, беседовать было решительно невозможно, но манеры Уикэма расположили к нему всех и каждого. Все сказанное им было сказано прекрасно, все сделанное — сделано с изяществом. Элизабет отправилась домой с мыслями только о мистере Уикэме. На обратном пути она не могла думать ни о чем другом, кроме него и того, что он ей рассказал. Однако у нее не было времени даже упомянуть его имя, потому что и она, и ее сестры слышали, как стоны неприличностей раздаются в непроглядной лесной чаще по обеим сторонам дороги. Стоны были слышны достаточно далеко, чтобы не опасаться скорого нападения, но вместе с тем достаточно близко, чтобы едущие в карете старались вести себя как можно тише. И в кои-то веки из мистера Коллинза нельзя было вытянуть и слова.

Глава 17

На следующий день Элизабет пересказала Джейн все, что услышала от мистера Уикэма. Джейн удивлялась и огорчалась, она никак не могла поверить в то, что мистер Дарси столь недостоин дружбы мистера Бингли, и все же не в ее характере было сомневаться в словах столь приятного человека, как мистер Уикэм. Все ее нежные чувства всколыхнулись при одной только мысли о том, что у него были раздроблены ноги, и теперь ей ничего не оставалось, кроме как думать хорошо о них обоих, защищать поведение каждого и приписывать какой-то ужасной ошибке или случаю то, что нельзя было объяснить ничем иным.

— Полагаю, что они оба были введены в заблуждение, — сказала она. — Возможно, кто-то намеренно очернил каждого из них в глазах другого. Невозможно вообразить себе обстоятельства, ставшие причиной их отчуждения, не обвинив при этом кого-нибудь из них.

— О, действительно! Но что, моя дорогая Джейн, ты теперь скажешь об этих людях, которые намеренно их очернили? Стоит ли нам тоже найти оправдание их поведению, или нам все же придется хоть о ком-нибудь подумать плохо?

— Можешь подшучивать надо мной, сколько тебе угодно, но твои шутки не изменят моего мнения. Лиззи, дорогая, только подумай, в каком невыгодном свете предстает перед нами мистер Дарси! Так обойтись с любимцем своего отца, с человеком, которого тот обучал боевым искусствам и обещал обеспечить в жизни?! Нет, этого не может быть!

— Я скорее поверю в то, что мистер Бингли был обманут, чем в то, что мистер Уикэм прошлым вечером все выдумал. Имена, факты, детали — обо всем было сказано без малейшего жеманства. И если это неправда, пусть мистер Дарси опровергнет эту историю. Кроме того, мистер Уикэм говорил это с самым искренним выражением лица.

— И впрямь все так сложно и ужасно огорчительно. Не знаешь, что и думать.

— Уж прости, но я-то знаю, что тут думать.

Но Джейн с уверенностью могла предположить лишь одно — если мистер Бингли был введен в заблуждение, то огласка этого дела принесет ему невероятные страдания, и, возможно, чтобы восстановить свое доброе имя, он дойдет и до дуэли. Эта мысль была для нее невыносима.

Тут барышням пришлось покинуть додзё, в котором они беседовали, и причиной тому стал визит самого предмета их разговора: мистер Бингли вместе со своими сестрами приехал, чтобы лично пригласить их на долгожданный бал в Незерфилде, который был назначен на следующий вторник. Джейн и Элизабет были смущены тем, что им пришлось принимать гостей в нарядах для боевых упражнений, но это никак не умерило радости дам от встречи с ними, в особенности со своей дорогой подругой Джейн. Они заявили, что не виделись с нею целую вечность, и без конца расспрашивали о том, что она поделывала со времени их разлуки. На остальных членов семьи они едва взглянули, более всего стараясь избегать миссис Беннет. Элизабет они сказали лишь пару слов, а младших сестер разговором и вовсе не удостоили. Распрощались они очень быстро, вскочив со своих мест с резвостью, весьма удивившей их брата, и поспешили выйти вон, будто бы торопясь спастись от любезностей миссис Беннет.

Все лонгборнские дамы с нетерпением ожидали предстоящий бал в Незерфилде. Миссис Беннет расценивала его как честь, оказанную ее старшей дочери, и была особенно польщена тем, что получила личное приглашение от мистера Бингли, а не чопорную пригласительную карточку. Джейн воображала себе счастливый вечер, который она проведет в компании двух своих подруг, принимая знаки внимания от их брата. Элизабет же предвкушала, как будет танцевать почти все танцы с мистером Уикэмом и увидит подтверждение всей рассказанной им истории во взглядах и поведении мистера Дарси.

По такому случаю Элизабет была в весьма приподнятом настроении и, несмотря на то что она старалась пореже заговаривать с мистером Коллинзом, не смогла удержаться от вопроса о том, примет ли он приглашение мистера Бингли, и если примет, то сочтет ли пристойным принимать участие в развлечениях. Она с удивлением услышала в ответ, что у него нет ни малейших сомнений по этому поводу и что он вовсе не страшится гнева архиепископа или леди Кэтрин, решившись танцевать.

— Я вовсе не считаю, — сказал он, — что бал такого рода, устраиваемый достойным юношей, может привести к чему-то порочному. Я надеюсь, что все мои кузины окажут мне честь протанцевать со мной на этом балу, и, пользуясь случаем, я бы хотел заручиться вашим согласием, мисс Элизабет, танцевать со мной первые два танца. Надеюсь, что моя кузина Джейн правильно истолкует подобное предпочтение и не сочтет его неуважением с моей стороны.

Элизабет почувствовала, что ее застали врасплох. Она была твердо уверена, что именно эти два танца у нее попросит мистер Уикэм, а вместо этого ей придется танцевать с мистером Коллинзом! В недобрый час она решила быть общительной. Однако поделать ничего было нельзя. Счастье мистера Уикэма, как и ее собственное, ненадолго откладывалось, и она приняла предложение мистера Коллинза так любезно, как только смогла. Вскоре, правда, ее охватил сильнейший рвотный позыв, и она приложила ладони ко рту, дабы не смутить присутствующих видом своего недомогания. К счастью, позыв быстро отступил, но мысль, которая его вызвала, никуда не делась. Неужели этот маленький жирный священник желает взять ее в жены? Она с ужасом подумала о том, каково это — выйти замуж за человека, который берет в руки клинок, лишь когда нужно нарезать горгонзолу.

Если бы не приготовления к балу в Незерфилде, младшие мисс Беннет пребывали бы в самом удручающем состоянии, поскольку со дня приглашения и до самого бала зарядил такой дождь, что о прогулке до Меритона нечего было и думать. Земля снова стала податливой, а количество мертвецов — неисчислимым.

Никаких визитов к тетушке, никаких офицеров, никаких новостей. Даже Элизабет с трудом выносила плохую погоду, которая замедлила развитие ее дальнейшего знакомства с мистером Уикэмом. Что же до Китти и Лидии, то лишь предвкушение танцев во вторник помогло им более-менее пережить пятницу, субботу, воскресенье и понедельник.

Глава 18

До тех пор, пока Элизабет не вошла в гостиную Незерфилда и не попыталась отыскать в толпе красных мундиров мистера Уикэма, ей и в голову не приходило, что его там может не быть. Она с особым старанием выбирала наряд для бала и в самом приподнятом настроении готовилась к завоеванию того, что еще оставалось непокоренным в его сердце, полагая, что управится как раз за вечер. На миг в ней зародилось ужасное подозрение, что мистер Бингли намеренно не включил его в присланное офицерам приглашение, чтобы угодить Дарси. И хотя это было не так, отсутствие Уикэма подтвердил его друг Дэнни, рассказавший, что Уикэму пришлось вчера отправиться в столицу, дабы присутствовать на испытании нового экипажа, который, по слухам, был неуязвим для нападений мерзкой нечисти. Это убедило Элизабет, что Дарси неповинен в отсутствии Уикэма, но острое разочарование лишь усилило ее неприязнь к первому. Она твердо вознамерилась избегать всякой беседы с ним.

Поведав все свои печали Шарлотте Лукас, с которой они не виделись целую неделю, Элизабет охотно перевела разговор на нелепое поведение своего кузена и в красках расписала его подруге. Первые два танца, однако, опять настроили ее на мрачный лад, поскольку стали истинным унижением. Неуклюжий и необыкновенно толстый мистер Коллинз вынудил ее пройти через весь позор и страдания, какие только может причинить неумелый партнер в течение двух танцев. Момент освобождения от него стал для Элизабет мигом блаженства.

На следующий танец ее пригласил один из офицеров, и ей выпало удовольствие поболтать об Уикэме и узнать, что он всеми любим. После танца она вернулась к Шарлотте Лукас и была так поглощена разговором с ней, что мистер Дарси застал ее врасплох приглашением на танец. Элизабет, совершенно растерявшись, ответила согласием. Он тотчас же удалился, и ей оставалось только корить себя за необдуманный поступок.

— Если бы только мастер Лю был свидетелем такой несознательности! Я бы получила не менее двадцати плетей и наказание не менее двадцати раз преодолеть тысячу ступеней Гуань Си!

— Надеюсь, он окажется прекрасным партнером, — попыталась утешить ее Шарлотта.

— Боже упаси! Это было бы худшей из бед.

Когда танцы возобновились и мистер Дарси подошел, чтобы предложить Элизабет руку, Шарлотта, не удержавшись, шепотом посоветовала Элизабет не глупить и не позволить слабости к Уикэму унизить ее перед человеком в десять раз достойнее его. Элизабет ничего ей на это не ответила и заняла свое место в рядах танцующих. Какое-то время они стояли молча, и Элизабет уже представила себе, что молчание это продлится все два танца, но поначалу была полна решимости не нарушать его. Однако внезапно ей подумалось, что разговор станет для ее партнера более жестоким наказанием, и она сделала несколько замечаний о танце. Ответив, он вновь погрузился в молчание. Через несколько минут она вновь обратилась к нему:

— Теперь ваш черед говорить, мистер Дарси. Я высказалась по поводу танца, а вы скажите что-нибудь про величину залы или количество пар.

Улыбнувшись, он заверил ее, что скажет все, что она пожелает.

— Отлично. Пока сгодится и такой ответ. Возможно, чуть позже я замечу, что доставить удовольствие может и бал, особенно если это не публичное мероприятие.

— Я соглашусь, что если уж и бал — то непременно в частной обстановке.

Элизабет невольно зарделась, но решила никоим образом не выдать своего изумления. Вместо этого она насмешливо заметила:

— Мне всегда казалось, что у нас с вами схожий образ мыслей. Мы оба необщительные и молчаливые люди и не раскроем рта до тех пор, пока не будем уверены в том, что сказанное нами позабавит всех собравшихся или поразит их глубиной мысли.

— Не думаю, что это самое точное описание вашего характера, — сказал он. — Насколько же оно совпадает с моим, говорить не берусь. Вы, без сомнения, считаете, что портрет верен.

— Мне не пристало судить о собственном мастерстве.

Мистер Дарси ничего не ответил, и они снова замолчали, пока во время исполнения одной из фигур он не спросил, часто ли им с сестрами встречались зомби на пути в Меритон. Она отвечала утвердительно и, будучи не в силах удержаться от соблазна, добавила:

— На днях мы обзавелись новым знакомством в Меритоне, как раз когда вы там были.

Ее слова произвели самый незамедлительный эффект. На его лице отразилось глубокое презрение, но он не произнес ни слова, и Элизабет, хоть и корила себя за нерешительность, не осмелилась продолжить разговор. Наконец Дарси нарушил молчание и чрезвычайно холодно заметил:

— Мистер Уикэм обладает счастливыми манерами, которые позволяют ему с легкостью заводить друзей, но его способность сохранять дружбу не столь бесспорна.

— Он имел несчастье потерять вашу дружбу, — многозначительно заметила Элизабет, — и, насколько я понимаю, способность ходить в течение целого года.

Дарси промолчал, и было заметно, что он желает переменить тему. В этот момент к ним подошел сэр Уильям Лукас — он намеревался пройти через ряды танцующих в другую часть залы, но, заметив мистера Дарси, остановился, чтобы отвесить ему низкий поклон и похвалить его мастерство танцора и выбор партнерши.

— Право же, дорогой сэр, я безмерно восхищен. Нечасто доводится видеть столь изысканный танец. Сразу ясно, что вы вращаетесь в высших кругах общества. Однако позвольте заметить, что ваша прелестная партнерша достойна вас в полной мере, ибо она столь же привлекательна, сколь беспощадна! Надеюсь, вы еще не раз доставите мне это удовольствие, особенно по случаю известного долгожданного события, моя дорогая Элиза. — Тут он глянул на ее сестру и Бингли. — Ах, поздравления просто хлынут потоком! Но не смею более вас задерживать, сэр. Вряд ли вы будете мне благодарны за то, что я отвлек вас от столь очаровательной юной леди. О, подумать только, как она употребит свои боевые навыки в любовном искусстве!

Дарси с самым серьезным выражением лица устремил свой взгляд на танцующих Бингли и Джейн. Затем, опомнившись, повернулся к своей партнерше и произнес:

— Сэр Уильям нас отвлек, я и позабыл, о чем мы разговаривали.

— Не думаю, чтобы мы вовсе разговаривали. Сэр Уильям не мог бы найти тут двух других людей, которые желали бы сказать друг другу меньше, чем мы. Мы уже безуспешно затронули несколько тем, и я даже не представляю, о чем бы мы еще могли с вами побеседовать.

— Что вы думаете об азиатах? — с улыбкой спросил он.

— Об азиатах? О, уверена, нам с вами встречались совершенно разные азиаты, и мы уж точно испытываем к ним совершенно разные чувства.

— В таком случае мы можем сравнить наши столь разные мнения. На мой взгляд, в азиатах много странного — это касается как их облика, так и жизненного уклада, но поскольку я обучался лишь в Японии, то готов признать, что мое представление о них может быть неполным. Было бы весьма интересно послушать о том времени, когда вы жили в Китае.

— Нет, я не могу говорить об азиатах в бальной зале. Здесь вечно отвлекаешься на что-нибудь другое.

— В подобной обстановке вас более занимает происходящее вокруг, верно?

— Да, именно так, — рассеянно ответила она, поскольку ее мысли блуждали далеко от предмета их разговора, устремляясь к боли от пылающего клейма мастера Лю, обжегшего ее плоть, к их боям с сестрами на балке шириной не больше клинка и к острым копьям внизу, готовым вонзиться в неловко поставленную ногу. Внезапно, вернувшись в настоящее, она воскликнула:

— Помню, однажды вы сказали, мистер Дарси, что вам несвойственно прощать и ваше доброе мнение если уж утрачено, то навсегда. Полагаю, вы стараетесь не давать воли своему негодованию без лишнего повода?

— Да, — твердо ответил он.

— И вы никогда не позволите предубеждению ослепить вас?

— Надеюсь, что нет.

— Тем, кто никогда не меняет своих мнений, особенно важно уметь с самого начала обо всем судить верно.

— Могу ли я спросить, к чему все эти расспросы?

— Я лишь хочу обрисовать себе ваш характер, — ответила она, стараясь взять непринужденный тон. — Я пытаюсь его понять.

— И успешно?

Она покачала головой:

— Отнюдь нет. Я слышу столь различные отзывы о вас, что пребываю в полном недоумении.

— Охотно верю, — серьезно ответил он, — что обо мне могут отзываться очень по-разному, и мне хотелось бы, мисс Беннет, чтобы вы не пытались сейчас набросать мой портрет.

— Но если я не запечатлею вас тотчас же, то другого случая мне может и не представиться.

— Не буду препятствовать вашему развлечению, — холодно сказал он. Она ничего не ответила, и весь следующий танец они провели в молчании и молча же расстались, недовольные друг другом, впрочем, далеко не в равной степени. В сердце мистера Дарси уже зародилось довольно сильное чувство к Элизабет, благодаря которому он быстро нашел ей оправдание и обратил свой гнев в другую сторону.

Элизабет вскоре отыскала старшую сестру:

— Мне хотелось бы узнать, что ты выяснила о мистере Уикэме. Но вероятно, ты слишком хорошо проводила время, чтобы думать еще о ком-то другом, и в таком случае я тебя прощаю.

— Нет, — ответила Джейн, — я не забыла о нем, но новости мои самые неутешительные. Мистеру Бингли неизвестны все подробности, и он находится в неведении относительно обиды, нанесенной мистеру Дарси, но он готов поручиться за безупречное поведение, честь и достоинство своего друга. К несчастью, из его рассказа следует, что мистер Уикэм далеко не порядочный человек.

— А мистер Бингли лично знаком с мистером Уикэмом?

— Нет, он впервые увидел его тогда, в Меритоне.

— Я не сомневаюсь в искренности мистера Бингли, — мягко сказала Элизабет, — но ты, надеюсь, простишь меня, если я скажу, что его заверения меня не убедили. Мистер Бингли довольно обоснованно защищает своего друга, но раз уж он не знает всей истории, то я, пожалуй, не стану менять своего мнения об этих двух джентльменах.

Затем она заговорила о предмете более приятном для них обеих. Элизабет с удовольствием слушала о счастливых, хоть и робких надеждах, которые Джейн питала в отношении чувств к ней мистера Бингли, и сказала все, чтобы укрепить в ней эту уверенность. Когда к ним присоединился сам мистер Бингли, Элизабет отошла к мисс Лукас. Но не успела она ответить на ее расспросы о манерах мистера Дарси, как к ним подошел ее толстый кузен мистер Коллинз и с величайшим ликованием заявил, что ему только что посчастливилось совершить важное открытие.

— О, полагаю, вам удалось открыть местоположение закусок? — довольно невежливо спросила Элизабет.

— Нет, — ответил он, — по чистой случайности мне удалось узнать, что здесь находится близкий родственник моей покровительницы. Я услышал, как этот джентльмен в разговоре с юной леди, которая является хозяйкой этого дома, упомянул имена своей кузины мисс де Бэр и ее матушки, леди Кэтрин. Каких только чудес не бывает на свете! Кто бы мог подумать, что в этом самом собрании мне вдруг доведется повстречать племянника леди Кэтрин де Бэр! По счастью, это вовремя открылось, и я могу засвидетельствовать ему свое почтение, что я и намереваюсь сделать.

— Неужели вы собираетесь представиться мистеру Дарси?

— Именно так. И попрошу у него прощения за то, что не сделал этого раньше. Полагаю, он племянник леди Кэтрин.

Элизабет усердно пыталась отговорить мистера Коллинза от этого замысла, убеждая его, что мистер Дарси скорее сочтет его обращение без предварительных рекомендаций дерзкой вольностью, нежели данью уважения его тетушке, и что сам мистер Дарси, будучи выше мистера Коллинза по положению, должен первым изъявить желание познакомиться с ним. Когда Элизабет умолкла, мистер Коллинз ответил:

— Дражайшая мисс Элизабет, я высоко ценю вашу превосходную способность здраво судить обо всем, что находится в пределах вашего разумения, в особенности об уничтожении прислужников Сатаны, но позвольте мне сказать, что формальности, принятые в отношениях между светскими людьми, разнятся с теми, которыми руководствуются священнослужители. В конце концов, вы, может, и Божье орудие, но я — Его Разум. И именно Разум, дорогая кузина, в конечном итоге разрешит наши нынешние затруднения с восставшими из мертвых.

— Прошу прощения, но я еще не видела, чтобы слова могли обезглавить зомби, да и вряд ли мне доведется увидеть такое.

— Позвольте мне поступить так, как велит мне голос совести, и сделать то, что я считаю своим долгом.

Отвесив Элизабет глубокий поклон, мистер Коллинз направился прямиком к мистеру Дарси, и она внимательно наблюдала за тем, как мистер Дарси воспринял его обращение и как явно он был поражен подобной фамильярностью. Перед тем как заговорить с ним, ее кузен церемонно раскланялся, и хотя до Элизабет не доносилось ни слова из его речи, ей казалось, что она слышит всё и угадывает в движении его губ фразы: «глубочайшие извинения», «Хансфорд» и «леди Кэтрин де Бэр». Мистер Дарси взирал на него с нескрываемым изумлением и, когда наконец мистер Коллинз дал ему заговорить, отвечал очень сухо. Однако это не помешало мистеру Коллинзу продолжить свои излияния, и презрение мистера Дарси, похоже, возрастало с каждым его словом, и когда мистер Коллинз закончил говорить, тот сразу отошел в сторону, удостоив его лишь легким кивком.

Для себя Элизабет на балу более развлечений не видела и поэтому обратила все внимание на свою сестру и мистера Бингли. Она уже представляла себе, какое счастье ожидает Джейн в браке, построенном на искреннем чувстве, и по такому случаю готова была даже найти в себе силы терпеть обеих сестер Бингли. Было очевидно, что ее матушка думает ровно о том же, и Элизабет старалась не приближаться к ней, чтобы не пришлось сносить ее бесконечную болтовню.

Поэтому Элизабет винила злой рок в том, что за ужином их посадили рядом друг с другом, и с досадой слушала, как ее мать свободно, не таясь, только и говорит леди Лукас о том, как Джейн скоро выйдет замуж за мистера Бингли. Предмет был самый захватывающий, и миссис Беннет без устали перечисляла все выгоды от этого союза. Он ведь милейший юноша, и так богат, и живет всего в трех милях от них — по этим пунктам она принимала поздравления в первую очередь. И ей так отрадно думать, что обе его сестры нежно привязаны к Джейн и, несомненно, желают породниться с нею так же, как она — с ними. Более того, это редкая удача для ее младших девочек, и теперь, раз Джейн выходит замуж за столь благородного человека, богатые холостяки так и потянутся в их дом.

— О, как я была бы рада выдать их всех замуж! Видеть, как они обзавелись собственными домами и занимаются детьми вместо всех этих несносных боев и упражнений!

В конце она пожелала, чтобы леди Лукас вскорости постигла такая же удача, впрочем, явственно и с торжеством давая понять, что той подобного случая не представится.

Напрасно Элизабет старалась умерить ее поток словоизлияний или уговорить ее расписывать свое везение не столь громким шепотом, поскольку она с невыразимой досадой заметила, что мистеру Дарси, который сидел прямо напротив, было почти все слышно. Но мать, от которой исходил тяжелый запах еды и портвейна, лишь выбранила ее за вздорность.

— Право же, какое дело мне до мистера Дарси, чтобы еще его и бояться? Уж он не был с нами настолько любезен, чтобы мы опасались чем-нибудь осердить его.

— Умоляю вас, сударыня, говорите потише. К чему вам оскорблять мистера Дарси? Вряд ли это придется по вкусу его другу.

Однако все ее увещевания не имели никакой силы. Элизабет вновь и вновь заливалась румянцем от стыда и огорчения. Всякий раз, когда она, не удержавшись, бросала взгляд на мистера Дарси, то видела подтверждение всем своим страхам: он хоть и не всегда глядел на ее мать, но явно очень внимательно к ней прислушивался. Выражение его лица постепенно менялось: презрительное негодование уступило место глубокой задумчивости.

Наконец даже миссис Беннет было больше нечего сказать, и леди Лукас, уже давно зевавшая при перечислении радостей, которые она никак не могла разделить, смогла полностью посвятить себя холодному окороку и цыпленку. Элизабет слегка воспряла духом. Но передышка была недолгой — когда ужин был окончен, ни один слуга не подошел к столу, чтобы убрать приборы. Видя, что гости начинают шептаться, мистер Бингли, извинившись, встал из-за стола и, несомненно, отправился распекать дворецкого за нерасторопность.

Когда он вернулся, Элизабет сразу потянулась за кинжалом, прикрепленным к лодыжке. Для этого ей достаточно было взглянуть на бледное лицо мистера Бингли и заметить, как он взволнован.

— Мистер Дарси, не затруднит ли вас пройти со мной на кухню? — спросил Бингли.

Дарси встал из-за стола, стараясь двигаться не слишком быстро, дабы не встревожить гостей, и Элизабет решила последовать за ним. Заметив это, Дарси повернулся к ней и прошептал:

— Мисс Беннет, вы премного меня обяжете, если вернетесь к столу. Я вполне могу и сам помочь мистеру Бингли.

— О, мистер Дарси, в этом я нисколько не сомневаюсь, впрочем, как и в том, что мне под силу самой принимать решения. Итак, вы желаете поднять переполох или мы все же пройдем на кухню?

Мистер Бингли провел их по потайной лестнице на нижний этаж, который был поделен на две части длинным коридором. На одной стороне располагались комнаты слуг и арсенал, на другой — зал для упражнений и кухня. Именно там их взглядам предстало зрелище самого неутешительного характера. Две взрослых неприличности — обе мужского пола — были заняты поеданием домашней прислуги. Как двое зомби смогли убить дюжину лакеев, четырех горничных, двух кухарок и управляющего, Элизабет даже не представляла. Зато она точно знала, как им удалось пробраться в дом: кухонная дверь стояла открытой настежь, чтобы впустить прохладный ночной воздух и уменьшить жар, исходящий от печей.

— Что же, полагаю, мы должны отрезать головы им всем, чтобы тьма не переродила их, — сказала Элизабет.

Мистер Бингли глядел на десерты, которые его несчастные слуги собирались подавать к столу как раз в момент своей кончины, — изысканно разложенные на блюдах пирожные, тарталетки и заморские фрукты были забрызганы мозгами и кровью, а посему — безнадежно испорчены.

— Не думаю, что вы уступите мне честь завершить это неприятное дело. Но я никогда не прощу себе, если вы запачкаете свой наряд.

— Не стану вам препятствовать, мистер Дарси.

Элизабет показалось, что на его лице промелькнула легкая улыбка. Она наблюдала за тем, как Дарси вытащил меч и сразил обоих зомби яростными, но вместе с тем изящными движениями. Затем он быстро обезглавил мертвых слуг — при виде этого мистера Бингли деликатно стошнило в ладони. Воинские таланты мистера Дарси не вызывали сомнений.

«Если бы только его манеры джентльмена были столь же безупречны», — подумала она.

Две взрослых неприличности — обе мужского пола — были заняты поеданием домашней прислуги.

Вернувшись на бал, они обнаружили, что остальные гости находятся не в самом приятном расположении духа. Мэри развлекала общество игрой на фортепиано, и ее пронзительный голос терзал терпеливый слух всех присутствующих. Элизабет поглядела на отца, надеясь, что тот вмешается, иначе Мэри будет петь всю ночь напролет. Тот понял ее намек, и когда Мэри допела вторую песню, громко произнес:

— Достаточно, дитя мое. Ты уже вдоволь развлекла нас. Позволь и другим барышням блеснуть талантами.

Элизабет подумала, что если бы даже ее семейство заранее условилось как следует оконфузиться в течение вечера, то им вряд ли бы удалось исполнить свои роли с большим успехом.

Остаток вечера прошел довольно скучно. Ее изводил мистер Коллинз, который продолжал навязывать ей свое общество, и хотя он не сумел уговорить ее вновь потанцевать с ним, ни с кем другим потанцевать она тоже не могла, так как своим толстым брюшком мистер Коллинз полностью загородил ее от прочих кавалеров. Напрасно она пыталась представить его другим леди. Он заверил ее, что совершенно в этом не нуждается и что главное его стремление — зарекомендовать себя наилучшим образом в ее глазах, а посему он пробудет рядом с ней весь вечер. Противиться этому было решительно невозможно. Она была безмерно благодарна своей подруге мисс Лукас, которая часто присоединялась к ним и с присущим ей добродушием отвлекала разговорами внимание мистера Коллинза.

Но по крайней мере, она была избавлена от дальнейшего общения с мистером Дарси, и хотя он часто оказывался рядом, не будучи ничем занятым, все же ни разу не заговорил с ней. Она решила, что причиной тому, вероятно, ее упоминания о мистере Уикэме, и порадовалась этому.

Когда они наконец собрались уходить, миссис Беннет настойчиво изъявляла желание в скором времени увидеть все семейство в Лонгборне, обращаясь в первую очередь к мистеру Бингли и уверяя его, как счастливы они будут видеть его у себя за обедом в любое время, безо всяких церемоний и приглашений. Бингли был премного благодарен и с готовностью соглашался посетить их сразу же по возвращении из Лондона, куда он должен был отправиться наутро, чтобы участвовать в заседании Лиги Джентльменов По Мирному Разрешению Нынешних Затруднений, членом и учредителем которого он являлся.

Миссис Беннет была на седьмом небе от счастья и, уходя, пребывала в приятном убеждении, что вскоре увидит свою дочь хозяйкой Незерфилда и что через три-четыре месяца та наконец сложит оружие навсегда. О том, что другая ее дочь станет женой мистера Коллинза, она думала с той же уверенностью, хоть и не со столь глубоким удовлетворением. Элизабет она любила меньше всех своих прочих детей, и хоть жених был для нее подходящей парой, он ни в какое сравнение не шел с мистером Бингли из Незерфилда.

Глава 19

Следующее утро в Лонгборне принесло новое развитие сюжета. Мистер Коллинз по всей форме сделал предложение руки и сердца. Застав вскоре после завтрака Элизабет вместе с миссис Беннет и одной из младших сестер, он обратился к матери следующим образом:

— Могу ли я, сударыня, заручиться вашей поддержкой, ежели испрошу у вашей прелестной дочери Элизабет позволения побеседовать с ней наедине нынче утром?

Элизабет успела только вспыхнуть от неожиданности, как миссис Беннет тотчас же ответила:

— О, право же! Да, разумеется. Уверена, Лиззи будет счастлива… Уверена, она не станет возражать. Идем, Китти, мне надобно поговорить с тобой наверху.

Собрав свое рукоделие, она заторопилась вон из комнаты, но Элизабет успела ее окликнуть:

— Матушка, не уходите, прошу вас. Мистер Коллинз, надеюсь, меня поймет. Не думаю, что он может сказать мне что-то, чего не может услышать кто-то другой. Я как раз собиралась уходить.

— Чепуха, Лиззи! Стой, где стоишь! — И, видя, что Элизабет смущена, раздосадована и в самом деле намеревается улизнуть, прибавила: — Лиззи, я требую, чтобы ты осталась и выслушала мистера Коллинза.

Как только миссис Беннет и Китти вышли, мистер Коллинз начал свою речь:

— Поверьте, дражайшая мисс Элизабет, что ваша скромность лишь подчеркивает ваши прочие достоинства. Прояви вы сейчас меньшую застенчивость, и я счел бы вас не столь очаровательной, но уверяю вас, что действую исключительно с позволения вашей уважаемой матушки. Мои намерения вряд ли являются для вас загадкой, ведь как бы вы ни были заняты водворением в ад сил Диавола, чему я могу лишь рукоплескать, все же предпочтения мои были выказаны столь явно, что ошибиться в них было никак нельзя. Почти сразу по прибытии в этот дом я избрал вас своей спутницей жизни. Но перед тем, как я дам волю изъявлению чувств, возможно, мне стоит изложить причины, побудившие меня к браку и, более того, к приезду в Хартфордшир с намерением выбрать себе жену, что я, собственно, и сделал.

При мысли о том, что ее чопорный и напыщенный кузен может дать волю чувствам, Элизабет чуть было не расхохоталась, поэтому не смогла воспользоваться кратким перерывом в его речи, чтобы остановить его, и мистер Коллинз продолжил:

— Причины, побудившие меня к браку, таковы: во-первых, я думаю, каждому священнику надлежит подавать своим прихожанам пример идеального супружества. Во-вторых, я уверен, что брак приумножит мое счастье, и, в-третьих, я следую настоятельному совету и рекомендациям той самой благородной дамы, которую я имею честь называть своей покровительницей. Как раз вечером в субботу, перед моим отъездом из Хансфорда, она сказала: «Мистер Коллинз, вам надобно жениться. Такому священнослужителю, как вы, непременно нужна жена. Ищите осмотрительно, выберите девицу из хорошей семьи — ради меня, да и ради себя самого. Пусть она будет деятельной, полезной особой, не изнеженной сверх меры и умеющей разумно распорядиться небольшим доходом. Вот вам мой совет. Отыщите поскорее такую женщину, привезите ее в Хансфорд, и я познакомлюсь с ней». И кстати, моя прелестная кузина, позвольте заметить, что благоволение и доброта леди Кэтрин де Бэр являются отнюдь не последними среди всех преимуществ, что в моих силах предложить вам. Вы увидите, что ее боевые навыки превосходят мои способности описать их. Думаю, ваши таланты к уничтожению пораженных недугом придутся ей по душе, хотя, разумеется, я потребую, чтобы, став замужней женщиной, вы оставили сражения.

Теперь было просто необходимо прервать его.

— Вы слишком торопитесь, сэр! — вскричала она. — Вы позабыли, что я еще ничего не ответила. Позвольте же мне незамедлительно это сделать. Примите мою признательность за оказанную мне честь. Я осознаю, сколь лестно для меня ваше предложение, но считаю совершенно невозможным принять его.

— Мне известно, — ответил мистер Коллинз, — что юным девицам свойственно отвергать ухаживания человека, которого в душе они готовы принять, и что отказ они могут повторить не единожды, но дважды и даже трижды. Поэтому я нисколько не обескуражен вашими словами и по-прежнему надеюсь в скором времени отвести вас к алтарю.

— Вы забываете, сударь, что я обучалась в Шаолине! Я мастер Кулака Семи Звезд! И я совершенно серьезна в своем отказе. Вы не можете составить мое счастье, и я, по моему убеждению, менее всего способна составить ваше. Воистину, если бы меня знала леди Кэтрин, то сочла бы совершенно непригодной для замужества, поскольку я воительница и останусь таковой, пока не отправлюсь к Господу.

— Если бы нам только было доподлинно известно, что леди Кэтрин считает именно так, — весьма глубокомысленно заметил мистер Коллинз, — однако же я не могу представить, что вы разочаруете ее светлость. И будьте уверены, при следующей встрече с ней я намерен самым похвальным образом отзываться о вашей скромности, бережливости и прочих достойных качествах.

— Право же, мистер Коллинз, нет необходимости хвалить меня. Позвольте мне самой все решить и окажите честь, поверив моим словам. Я от души желаю вам счастья и процветания и, отказываясь от вашей руки, делаю все, что в моих силах, чтобы эти пожелания исполнились.

С этими словами она встала и намеревалась выйти, но мистер Коллинз остановил ее следующими словами:

— Когда мне выпадет честь снова беседовать с вами на эту тему, я надеюсь получить более благоприятный ответ, чем тот, что вы дали мне сегодня. Я знаю, что у представительниц вашего пола есть обычай отвергать первое предложение руки и сердца.

— Воистину, мистер Коллинз, вы меня смущаете! — воскликнула Элизабет. — Если все, что я сказала, может быть воспринято многообещающе, то я уж и не знаю, в какие слова мне облечь свой отказ, чтобы он прозвучал убедительно.

— Позвольте мне, дорогая кузина, льстить себе мыслью, что ваш отказ от моих притязаний — всего лишь слова.

Видя, что мистер Коллинз упорствует в самообмане, Элизабет не нашлась что ответить. Она тотчас же молча вышла из комнаты, решив, что если он и дальше будет принимать ее отказы за лестные поощрения, то она прибегнет к помощи отца, чей отказ станет решающим и поведение которого никак нельзя будет перепутать с кокетством и притворством хорошенькой женщины.

Глава 20

Мистеру Коллинзу недолго пришлось размышлять в одиночестве о своих любовных победах. Миссис Беннет все это время переминалась с ноги на ногу в коридоре, ожидая конца их беседы, и как только она увидела, что Элизабет вышла из комнаты и быстро прошла мимо нее к лестнице, то сразу же отправилась в столовую и поздравила и его и себя с грядущим закреплением родственных уз. Мистер Коллинз с равным удовольствием выслушал и ответил на эти поздравления, а затем пересказал миссис Беннет подробности разговора с ее дочерью.

Услышанное поразило миссис Беннет. Ей хотелось бы думать, что ее дочь имела в виду лишь обнадежить мистера Коллинза своим отказом, но она не осмеливалась этому поверить и, не сдержавшись, так ему и сказала.

— Но доверьтесь мне, мистер Коллинз, — прибавила она, — я сумею вразумить Лиззи. Я прямо сейчас поговорю с ней. Она очень упрямая, неразумная девчонка и сама не понимает своего счастья, но уж я открою ей глаза.

Она тотчас же бросилась к своему мужу и вскричала, едва вбежав в библиотеку:

— О, мистер Беннет, помогите мне сию же минуту! Просто голова кругом! Вам необходимо заставить Лиззи выйти за мистера Коллинза, потому что она решительно отказывается быть его женой.

Мистер Беннет оторвал взгляд от книги и со спокойным безразличием устремил его на жену.

— Не имею удовольствия понимать вас, — сказал он, когда она договорила. — О чем вы?

— О мистере Коллинзе и Лиззи! Лиззи клянется, что не выйдет за мистера Коллинза, и мистер Коллинз уже поговаривает, что не женится на Лиззи.

— И что прикажете делать мне? Дело, кажется, безнадежное.

— Сами поговорите об этом с Лиззи. Скажите, что настаиваете на этом браке!

— Пусть спустится сюда. Я выскажу свое мнение.

Миссис Беннет позвонила, и Элизабет позвали в библиотеку.

— Подойди-ка, дитя мое, — воскликнул отец, когда она вошла. — Я послал за тобой по очень важному делу. Как я понимаю, мистер Коллинз сделал тебе предложение. Это так?

Элизабет подтвердила это.

— Хорошо. И это предложение ты отвергла?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Теперь самое главное. Твоя матушка настаивает на том, чтобы ты приняла его. Не так ли, миссис Беннет?

— Да, иначе я и знать ее не желаю!

— Элизабет, ты стоишь перед несчастливым выбором. С этого дня ты станешь чужой для одного из своих родителей. Твоя матушка не желает тебя знать, если ты не выйдешь замуж за мистера Коллинза, а я не желаю тебя знать, если ты за него выйдешь. Потому что я не желаю видеть лучшего из своих воинов на побегушках у человека, который толще Будды и тупее, чем острие учебного меча.

Элизабет не сдержала улыбки, услышав такое завершение после подобного начала, но миссис Беннет, уже успевшая убедить себя, что супруг целиком на ее стороне, была крайне разочарована.

— Что вы такое говорите, мистер Беннет?

— Моя дорогая, у меня к вам две небольшие просьбы, — отвечал мистер Беннет. — Во-первых, избавьте меня от хлопот по зашиванию вашего рта и, во-вторых, оставьте эту комнату в моем распоряжении. Буду рад, если вы покинете библиотеку, и чем быстрее, тем лучше.

Миссис Беннет, однако, сдалась не сразу. Она снова и снова увещевала Элизабет, то заклиная, то угрожая. Она попыталась заручиться поддержкой Джейн, но Джейн со всей присущей ей мягкостью вмешиваться отказалась, и Элизабет то с серьезной откровенностью, то с игривым озорством отражала все атаки матери. Но если манера ее менялась, то решение оставалось непоколебимым.

Пока семейство пребывало в смятении, в гости зашла Шарлотта Лукас. В холле ее встретила Лидия, громко шепча:

— Как хорошо, что ты пришла, здесь такое веселье! Знаешь, что случилось утром? Мистер Коллинз сделал предложение Лиззи, а она и видеть его не желает!

Лидия заметила, что Шарлотта раскраснелась от прогулки и выглядела довольно расстроенной.

— Шарлотта, что с тобой? Ты больна?

Не успела гостья ничего сказать, как к ним с теми же новостями присоединилась Китти, а стоило им войти в столовую, где сидела миссис Беннет, как и она принялась взывать к состраданию мисс Лукас, умоляя ее повлиять на свою подругу, чтобы та поступила, как того желает ее семья.

— Заклинаю вас помочь, мисс Лукас, — добавила она меланхолически, — ведь меня никто не поддерживает, все тут против меня. Я терплю жестокое обхождение, и никто не думает о моих несчастных нервах.

Шарлотту спасло появление Джейн и Элизабет.

— Ах, вот и она, — продолжила миссис Беннет. — И выглядит совершенно безмятежно, и ей до нас всех столько же дела, как до неприличностей, с которыми она уж гораздо охотнее проводит время! Но вот что я вам скажу, мисс Лиззи: если вам взбредет в голову вот так разбрасываться предложениями замужества, то вам никогда не найти себе мужа, и тогда уж не знаю, кто станет вас содержать после смерти вашего батюшки!

Глава 21

О сватовстве мистера Коллинза уже почти не заговаривали. Сам упомянутый джентльмен теперь едва замечал Элизабет и в течение всего дня усердно расточал знаки внимания мисс Лукас, которая любезно выслушивала его, таким образом своевременно придя на помощь всем и своей подруге в особенности. И впрямь казалось, что Шарлотта даже чересчур старательно внимает мистеру Коллинзу.

Следующее утро никоим образом не поправило ни здоровья, ни настроения миссис Беннет. Мистер Коллинз по-прежнему выказывал, сколь уязвлена его гордость. Элизабет надеялась, что нанесенная ему обида сократит его пребывание в Лонгборне, но его планы ничуть не изменились. Раз уж он намеревался уехать в субботу, то до субботы и останется.

После завтрака барышни удалились в додзё, где занялись еженедельной разборкой и чисткой мушкетов. Затем, вооружившись этими самыми мушкетами, они отправились в Меритон, чтобы узнать, вернулся ли мистер Уикэм, и оплакать его отсутствие на незерфилдском балу.

Не прошли они и мили, как Китти, которая вызвалась идти впереди, резко остановилась и знаком велела остальным сделать то же самое. Она вскинула мушкет, но Элизабет и ее сестры никак не могли понять, во что она целится, поскольку дорога казалась совершенно безопасной. Через несколько секунд из-за деревьев справа от них выскочил одинокий бурундук и, с чрезвычайным проворством перебежав дорогу, исчез в подлеске слева. Лидия не удержалась от смеха:

— Милая Китти, мы тебе безмерно благодарны — ты только что спасла наши ноги от ужасной щекотки!

Но Китти не опускала мушкета, и еще через мгновение дорогу перебежал второй бурундук — и столь же проворно. За ним вскорости последовали пара куниц, скунс и лиса с лисятами. Все больше и больше животных выбегало из лесу, как будто бы их приманивал сам Ной, обещая спасение от невидимого пока потопа. Когда тропу прыжками стали пересекать олени, все девушки уже держали мушкеты наготове, нацелившись в сторону леса и ожидая, что оттуда вот-вот появится толпа зомби.

Первой показалась юная, недавно умершая девица в свадебном платье белого кружева, которое было удивительно — даже поразительно — белым, впрочем, как и ее лицо, расцвеченное лишь рдяно-рубиновыми струйками, капавшими у нее изо рта на платье. Китти уложила ее выстрелом в лицо, после чего Лидия прикладом ружья ударила ее по голове, сноровисто отправив мертвую невесту обратно в ад. Китти стояла так близко, что волосы невесты вспыхнули от загоревшегося пороха.

— Какая жалость, — сказала Лидия, когда едкий дым немного рассеялся, — вот так испортить такое прелестное пла…

Ее прервал вой другого зомби, на вид довольно крепкого, с пушистой белой бородой, наполовину изъеденным лицом и одетого в заскорузлый от крови кузнецкий фартук. Элизабет и Джейн прицелились и выстрелили — пуля Джейн попала нежити в глаз, пуля Элизабет — в шею, раздробив высохшую плоть и отделив голову от тела.

За ними последовало еще несколько зомби, и с каждым девушки расправлялись столь же быстро, пока наконец треск ружей не стих. Почувствовав, что опасность миновала, сестры опустили мушкеты и решили было продолжить свой путь до Меритона. Однако эти планы нарушил весьма необычный звук, донесшийся до них из лесу. Это был пронзительный вой, не похожий, однако, на завывания зомби, которые сестрам часто доводилось слышать. Вой раздавался все ближе, сестры снова вскинули мушкеты и прицелились. Но когда они увидели, кто его издает, то опустили оружие.

— О нет!.. — сказала Джейн. — О! Это же невозможно!

Из лесу, ковыляя, вышла порядком разложившаяся женщина-зомби в скромном, слегка изодранном платье. Ее ломкие волосы были затянуты в столь тугой узел, что кожа на лбу начала крошиться. В руках она держала то, чего сестры никогда ранее не видели и уж точно не желали видеть — неприличное дитя. Оно грызло плоть женщины, издавая пренеприятнейшие вопли. Элизабет вскинула мушкет, но Джейн быстро ухватилась за приклад:

— Не надо!

— Ты позабыла свою клятву?

— Это же ребенок, Лиззи!

— Ребенок-зомби не живее мушкета, которым я собираюсь его утихомирить.

Элизабет снова вскинула мушкет и прицелилась. Ужасная покойница не добралась еще и до середины дороги. Она взяла ее на мушку и нащупала пальцем курок. Сейчас она его спустит, потом взведет снова и уничтожит их обоих. Нужно всего лишь нажать. Однако нажимать она не стала.

Элизабет ощущала в себе странное противостояние, чувство, которое смутно помнилось ей из детства, еще до того, как она отправилась в Шаолинь. Чувство было необычным, чем-то сродни стыду, однако бесчестья поражения при этом не ощущалось — этот стыд не поощрял мести. «Может ли жалость быть достойным чувством?» — спрашивала она себя. Это противоречило ее воинским инстинктам и опровергало все, чему ее учили. Так отчего же она не может выстрелить? Окончательно сбитая с толку Элизабет опустила мушкет, и зомби вскоре скрылись из виду за деревьями.

Сестры условились никогда более не заговаривать о том, что произошло.

На окраине Меритона они повстречали Уикэма и вместе с ним отправились к миссис Филипс, где смогли вдоволь наговориться о том, как он сам был огорчен и раздосадован и как его взволновали новости о печальной судьбе прислуги мистера Бингли. Элизабет он, однако, признался, что его отъезд был ускорен им же самим.

— Чем ближе становился день бала, — сказал он, — тем более я понимал, что лучше нам с мистером Дарси не встречаться. Мне, возможно, трудно было бы вынести присутствие человека, который сделал меня калекой на целый год, и обстановка могла бы сложиться неприятная не только для меня.

Элизабет высоко оценила его выдержку, которая не шла ни в какое сравнение с ее, поскольку она призналась, что, будь она на месте Уикэма, дело непременно бы закончилось дуэлью. Уикэм и еще один офицер направились вместе с ними в Лонгборн, и всю дорогу Уикэм был особенно внимателен к Элизабет. Его присутствие было втройне приятно Элизабет: во-первых, этим он оказывал честь ей, во-вторых, выпадал удачный случай представить его родителям, и, в-третьих, еще один воин был не лишним, случись им столкнуться с какой-нибудь неприятностью во время пути.

Вскоре после их возвращения мисс Беннет доставили письмо из Незерфилда. В конверте оказался элегантный листок глянцевой бумаги, исписанный летящим дамским почерком. Элизабет заметила, как переменилась в лице ее сестра при чтении этого письма и как она с особым вниманием возвращалась к отдельным его пассажам.

— Письмо от Кэролайн Бингли, и оно меня чрезвычайно удивило. Они все уехали из Незерфилда и уже направляются в столицу, не имея ни малейшего намерения возвращаться. Вот, послушай, что она пишет.

И она прочла вслух начало письма, в котором мисс Бингли извещала ее о том, что они только что решили отправиться в Лондон вслед за братом и обедать уже собираются в доме мистера Херста на Гросвенор-стрит. Затем она писала:

Скажу безо всякого притворства, что, покидая эту жуткую и кишащую зомби провинцию, сожалею лишь об утрате вашего общества, мой дорогой друг. Но будем надеяться, что когда-нибудь в будущем мы с вами снова сможем наслаждаться нашими милыми беседами, а покамест попробуем смягчить боль разлуки при помощи частой и самой откровенной переписки. В этом я очень на вас рассчитываю.

Все эти высокопарные выражения Элизабет выслушала с равнодушной недоверчивостью, и хотя внезапность их отъезда удивила ее, поводов для огорчения она не видела.

— Жаль, что тебе не удалось повидаться с твоими друзьями до того, как они уехали, — сказала она. — Но разве мы не можем рассчитывать на то, что счастливое будущее, которого так ждет мисс Бингли, наступит раньше, чем она думает? И что ваши милые беседы возобновятся с еще большей приязнью, когда вы станете сестрами? Они не удержат мистера Бингли в Лондоне.

— Кэролайн ясно дает понять, что они не собираются зимой возвращаться в Хартфордшир. Сейчас прочту тебе, что она пишет:

Покидая нас вчера, мой брат полагал, что дела в Лондоне отнимут у него от силы три-четыре дня, но мы убеждены, что это не так. Многие наши знакомые уже съехались в столицу на зиму, и как бы мне хотелось, дорогой друг, чтобы и вы оказались в их числе, но на это я не смею и рассчитывать. Искренне желаю, чтобы Рождество в Хартфордшире было полно развлечений, свойственных этому времени года, и никоим образом не походило на Рождество двухлетней давности, принесшее нам такое множество огорчений.

— Совершенно ясно, — добавила Джейн, — что зимой он уже не приедет.

— Мне ясно только, что этого не хочет мисс Бингли, — сказала Элизабет.

— Мистер Бингли свободен в своих решениях. Возможно, вид окровавленных трупов его прислуги оказался слишком ужасным зрелищем для столь тонкой натуры. Но это еще не все. Сейчас я прочту тебе то место, которое меня особенно задело.

Мистер Дарси жаждет повидаться с сестрой, и мы не меньше его хотим ее увидеть. Не думаю, что кто-то может сравниться с Джорджианой Дарси в красоте, изяществе и боевой подготовке, и нашу с Луизой нежную привязанность к ней лишь усиливает надежда на то, что мы когда-нибудь сможем назвать ее и нашей сестрой. Мой брат уже очень тепло к ней относится, а теперь ему представится возможность часто встречаться с ней в самой непринужденной обстановке. Когда обстановка столь благоприятна для зарождения чувств и решительно ничто этому не препятствует, разве не могу я, дорогая Джейн, мечтать о событии, которое обеспечит счастье столь многих?

— И что ты думаешь об этих ее словах, милая Лиззи? — спросила Джейн, окончив чтение. — Разве все и так не понятно? Разве не ясно, что Кэролайн не надеется и не желает, чтобы я стала ее сестрой, что она совершенно убеждена в равнодушии ко мне ее брата? И что, возможно догадываясь о моих чувствах к нему, пытается самым любезным образом предостеречь меня? Разве можно расценивать это как-то иначе?

— Разумеется, и у меня совершенно противоположное мнение. Желаешь его услышать?

— Охотно.

— Я буду краткой. Мисс Бингли видит, что ее брат влюблен в тебя, и хочет, чтобы он женился на мисс Дарси. Поэтому она стремится увезти его подальше от тебя. Твоя честь задета — мисс Бингли следует убить.

Джейн покачала головой:

— Лиззи, ты слишком строга.

— Джейн, любой, кто видел вас с мистером Бингли, подтвердит, что он влюблен в тебя. Тем более мисс Бингли. Быть может, воин из нее никудышный, но проницательности ей не занимать. Дражайшая сестра, уверяю тебя — эту беду легко поправить, быстро затянув удавку у нее на шее.

— Если бы наши мысли были схожи, — ответила Джейн, — то моя честь была бы восстановлена ценой расставания с мистером Бингли. Да и в чем тут смысл? Кэролайн явно не способна на преднамеренный обман, и я лишь могу надеяться, что тут обманулась она сама.

— Обманута она или все же ты? Джейн, ты забываешься. Ты позволила своим чувствам к мистеру Бингли заглушить инстинкты, воспитанные в нас нашими восточными наставниками.

Сестрам так и не удалось условиться о том, что делать дальше, но они все же согласились, что миссис Беннет стоит сообщить лишь об отъезде семейства. Впрочем, даже эти новости ужасно ее огорчили, и она сетовала на злой рок, разлучивший их с дамами как раз тогда, когда они все так сблизились. Но, погоревав некоторое время, миссис Беннет утешилась тем, что мистер Бингли вскоре вернется и отобедает в Лонгборне, и с гордостью заключила, что хоть он и был приглашен лишь на семейный обед, она уж позаботится о двух переменах блюд.

Глава 22

На обед Беннеты были приглашены к Лукасам, и вновь почти целый день мисс Лукас любезно выслушивала мистера Коллинза. Элизабет улучила минутку и поблагодарила ее.

— Эти беседы улучшают его настроение, — сказала она. — Не могу и выразить, как я тебе обязана.

Все это было очень мило, но доброта Шарлотты простиралась дальше, чем Элизабет могла себе вообразить, и целью ее было предупредить возобновление ухаживаний мистера Коллинза за Элизабет, самой став их объектом. Таков был замысел мисс Лукас, и все складывалось столь удачно, что, расставшись вечером с мистером Коллинзом, Шарлотта не сомневалась бы в успехе, если бы не его скорый отъезд из Хартфордшира.

Но она не отдала должного его пылкому и независимому нраву, поскольку именно он понудил мистера Коллинза с похвальной ловкостью ускользнуть на следующее утро из Лонгборна и поспешить в дом Лукасов, чтобы упасть к ее ногам. Он старался избежать встречи с кузинами, полагая, что если те заметят его уход, то разгадают его намерения, а он хотел, чтобы они стали известны, лишь если увенчаются успехом. Несмотря на то что он ожидал удачного исхода, имея на то некоторые основания — ведь Шарлотта вела себя самым обнадеживающим образом, все же после отказа Элизабет мистер Коллинз испытывал некоторую робость. Однако его ожидал самый лестный прием. Мисс Лукас из окна верхнего этажа увидала, как он подходит к дому, и тотчас же поспешила наружу, чтобы случайно столкнуться с ним на тропинке, ведущей к усадьбе. Но вряд ли она смела надеяться, что там ее поджидает столько любовного красноречия.

В самый короткий срок, какой только допускали долгие речи мистера Коллинза, между ними все было условлено ко взаимному удовольствию, и, когда они вошли в дом, мистер Коллинз принялся настойчиво упрашивать Шарлотту назвать день, в который он станет счастливейшим из смертных.

Спешно было испрошено согласие сэра Уильяма и леди Лукас, данное ими с самой радостной готовностью. Нынешнее положение мистера Коллинза делало его весьма подходящей партией для их дочери, за которой они не могли дать богатого приданого, в то время как ему будущее сулило выгодное наследство. Леди Лукас, как никогда ранее заинтересовавшись этим предметом, принялась высчитывать, сколько еще протянет мистер Беннет, а сэр Уильям решительно заявил, что, как только мистер Коллинз вступит во владение Лонгборном, им с Шарлоттой непременно следует переехать туда и немедленно избавиться от неприглядного додзё.

Словом, все семейство было чрезмерно обрадовано этой новостью. Самым неприятным во всей этой затее было то, какой неожиданностью эта помолвка должна была стать для Элизабет Беннет, чьей дружбой Шарлотта особенно дорожила. Осудит ли она ее? Или, хуже того, не пожелает более с ней знаться? Шарлотта решила сама все ей рассказать и поэтому взяла с мистера Коллинза обещание, что, вернувшись к обеду в Лонгборн, тот и словом ни о чем не обмолвится. Обещание хранить тайну мистер Коллинз послушно дал, но выполнить его оказалось нелегким делом — сильнейшее любопытство, вызванное его долгим отсутствием, просыпалось на него ворохом самых прямых вопросов, избежать которых было невозможно без некоторой изобретательности.

Поскольку на следующее утро мистер Коллинз уезжал слишком рано, чтобы застать кого-нибудь на ногах, то он приступил к прощаниям вечером, когда дамам пришло время разойтись по своим спальням и миссис Беннет с величайшей любезностью и радушием сказала, что мистера Коллинза будут счастливы видеть в Лонгборне всякий раз, когда обстоятельства позволят ему их навестить.

— Сударыня, — ответил он, — это приглашение будет принято мной с особой благодарностью, поскольку я чрезвычайно рассчитывал его получить, и смею вас заверить, что воспользуюсь им в самом ближайшем будущем.

Все пришли в изумление, и мистер Беннет, ни в коей мере не желавший столь скорого возвращения мистера Коллинза, немедленно отозвался:

— Но, любезный сэр, не боитесь ли вы, что этого не одобрит леди Кэтрин? Стоит скорее пренебречь родственными связями, чем рисковать расположением вашей покровительницы.

— Дражайший сэр, — отвечал мистер Коллинз, — премного обязан за эту дружескую заботу и уверяю вас, что столь серьезный поступок не будет предпринят мной без ведома леди Кэтрин.

— В любом случае лишняя предосторожность не помешает. Жертвуйте всем, чтобы не утратить ее доброе отношение, и если вы сочтете, что ваш повторный приезд сюда вызовет ее недовольство, что, как я полагаю, весьма вероятно, то знайте, мы не будем держать на вас обиды.

— Поверьте мне, дорогой сэр, столь искренняя забота вызывает во мне самую пылкую признательность, и по возвращении я сразу же отпишу вам письмо с благодарностями за все знаки внимания, оказанные мне во время моего пребывания в Хартфордшире. И я даже осмелюсь пожелать здравия и благополучия всем моим прелестным кузинам, и кузине Элизабет в том числе.

Элизабет ожидала какого-нибудь оскорбительного замечания и сделала вид, что оно ее ничуть не задело, чтобы не давать мистеру Коллинзу повод для победного торжества. Вместо этого она с улыбкой заметила:

— А я, мистер Коллинз, желаю вам благополучного пути — в последнее время на дорогах так много нежити, что встречи с ними никак не избежать. Впрочем, я уверена, что ваша поездка станет исключением.

Распростившись надлежащим образом, дамы удалились, весьма удивленные тем, что мистер Коллинз обдумывает скорое возвращение. Миссис Беннет желала объяснить это его намерением посвататься к кому-то из младших девочек — пожалуй, она могла бы уговорить Мэри принять его предложение. Но следующее утро развеяло все чаяния подобного рода. Вскоре после завтрака к ним зашла мисс Лукас и в приватной беседе с Элизабет поделилась событиями предыдущего дня.

В последнее время Элизабет приходило в голову, что мистер Коллинз, возможно, вообразил, что влюблен в ее подругу, но то, что Шарлотта поощряла его ухаживания, казалось ей столь же немыслимым, как если бы она поощряла его сама.

— Помолвлена с мистером Коллинзом?! Шарлотта, дорогая, быть того не может!

Мисс Лукас спокойно ответила:

— Чему тут удивляться, милая Элиза? Или ты полагаешь, что мистер Коллинз не может завоевать расположения ни одной женщины, раз уж ты сочла его неподходящим мужем для такой завидной партии, как ты?

Будь на ее месте любой другой человек, он поплатился бы за подобный афронт разбитым лицом, однако сейчас чувства Элизабет возобладали над зовом чести. Видя, что Шарлотту не переубедить, она пожелала ей всяческого счастья.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказала Шарлотта. — Ты, должно быть, удивлена, очень удивлена — ведь совсем недавно мистер Коллинз хотел жениться на тебе. Но как только ты все хорошенько обдумаешь, то будешь вполне довольна моим поступком. Я отнюдь не романтическая особа и никогда ею не была. Мне лишь хочется иметь свой дом, и, учитывая характер, положение и связи мистера Коллинза, я убеждена, что мои надежды на счастливую жизнь с ним ничуть не уступают тем, которыми руководствуются другие пары при вступлении в брак, в особенности с тех пор, как… О, Элизабет, умоляю, не сердись и не убивай меня на месте! От тебя у меня не может быть секретов — меня поразил недуг!

Элизабет ахнула. Ее самый близкий друг сражен неведомым недугом! Обречен служить Сатане! Инстинктивно она чуть было не отшатнулась прочь. Шарлотта рассказала, что это печальное происшествие приключилось с ней в среду, когда она шла в Лонгборн. Рискнув отправиться в путь в одиночку и безо всякого оружия, она торопливо шла по дороге, пока не наткнулась на перевернутую карету. Не заметив рядом никаких неприличностей, она подошла и склонилась над каретой, ожидая увидеть там ужасное искореженное тело кучера. Но к своему ужасу, вместо этого она наткнулась на зомби, застрявшего под каретой. Его костлявые пальцы ухватили ее за ногу, и она закричала, почувствовав, как его зубы впились в ее плоть. Шарлотте удалось освободиться и добежать до Лонгборна, однако адское деяние уже свершилось.

— Долго я не протяну, Элизабет. И прошу лишь о том, чтобы мои последние месяцы были счастливыми и чтобы мне достался супруг, который проследит за тем, чтобы меня обезглавили и похоронили как добрую христианку.

Глава 23

Элизабет сидела с матерью и сестрами, обдумывая услышанное, и как раз твердо решила, что никому об этом рассказывать не следует, когда появился сэр Уильям Лукас собственной персоной, посланный дочерью объявить соседям о помолвке. Рассыпавшись в комплиментах, он изложил суть дела перед не просто удивленной, но и всецело обескураженной публикой. Миссис Беннет скорее упорно, нежели вежливо настаивала, что он глубоко заблуждается, а Лидия со свойственной ей несдержанностью и отсутствием манер грубовато воскликнула:

— Боже правый! Сэр Уильям, ну вы и придумаете тоже! Разве вы не знаете, что мистер Коллинз хочет жениться на нашей Лиззи?

К счастью, сэр Уильям был обучен портновскому, а не воинскому делу — ведь лишь человек, десять тысяч раз вдевший нить в иголку, мог безо всякого раздражения снести подобную выходку.

Элизабет сочла своим долгом прийти ему на помощь в столь щекотливой ситуации и подтвердила его слова, сказав, что еще раньше узнала все от самой Шарлотты. Миссис Беннет была слишком ошеломлена этими известиями, и пока сэр Уильям оставался у них, все больше молчала, но стоило ему уйти, как ее чувства хлынули наружу бурным потоком слов. Во-первых, она продолжала упорствовать в том, что все это выдумки, во-вторых, она была уверена, что мистера Коллинза обвели вокруг пальца, в-третьих, она решительно считала, что им с Шарлоттой счастья не видать, и, в-четвертых, настаивала, что эту помолвку еще можно расстроить. Однако из всего случившегося были сделаны два верных вывода: что всему виной Элизабет и что с самой миссис Беннет все обошлись самым неблагодарным образом — кроме этого до самого вечера она ни о чем не могла говорить. Ничем нельзя было ее утешить или ублажить. Впрочем, и за целый день ее горечь не унялась.

Мистер Беннет воспринял новости гораздо спокойнее — ему было лестно, заявил он, узнать, что Шарлотта Лукас, которую он полагал довольно разумной девицей, сравнялась в глупости с его женой и оказалась даже глупее его дочери!

Элизабет же не могла без слез думать о случившемся, ведь ей одной была известна печальная правда. Она частенько подумывала о том, чтобы добить Шарлотту — надеть бесшумные туфли таби,[7] прокрасться в ее спальню под покровом ночи и милосердно положить конец страданиям подруги при помощи Поцелуя Пантеры. Но она дала слово, а слово было священно. Она не станет вмешиваться в перерождение Шарлотты.

Жалость к Шарлотте заставила ее с еще большей нежностью искать общества сестры, за чье счастье она с каждым днем переживала все сильнее. Бингли уже неделю как уехал, и о его возвращении ничего не было слышно.

Джейн незамедлительно ответила на письмо Кэролайн и теперь ждала дня, когда, по ее подсчетам, должен был прийти ответ. Обещанное благодарственное письмо от мистера Коллинза (на чьем пути, вопреки всем надеждам Элизабет, не встретилось ни одного зомби) мистер Беннет получил во вторник, и оно содержало в себе столько глубочайшей признательности, что хватило бы оплатить целый год гостеприимства.

Исполнив этот свой долг, он известил их о том, что ему посчастливилось завоевать сердце их прелестной соседки мисс Лукас и лишь желание наслаждаться ее обществом заставило его так рьяно откликнуться на их любезное приглашение вновь посетить Лонгборн, посему он надеется вернуться к ним по прошествии двух недель, в понедельник. Ибо леди Кэтрин, писал он, столь благосклонно отнеслась к его выбору, что советовала ему жениться как можно скорее, а ее желание, полагал он, несомненно убедит его очаровательную Шарлотту приблизить день, когда он станет счастливейшим человеком на свете. Тут Элизабет не могла не посочувствовать несчастному глупому толстяку — ведь он и не подозревал, какая участь ему уготована.

Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир более не радовало миссис Беннет. Напротив, теперь она сокрушалась по этому поводу не менее супруга. Как странно, что он остановится в Лонгборне, а не у Лукасов, это так ужасно неудобно и чрезвычайно хлопотно. Ей решительно невозможно принимать гостей в доме, когда ее здоровье в таком плачевном состоянии, а влюбленные молодые люди особенно невыносимы. Беспрестанное ворчание миссис Беннет по этому поводу прерывалось лишь ее сетованиями на столь длительное отсутствие мистера Бингли. И часа не проходило, чтобы она не упомянула Бингли, не сказала, что с нетерпением ждет его приезда, или не требовала от Джейн признаний в том, что, если Бингли не вернется, та будет чувствовать, что с ней очень дурно обошлись. Джейн приходилось призывать на помощь всю выучку, полученную от мастера Лю, чтобы сносить эти нападки с кроткой стойкостью.

Мистер Коллинз самым пунктуальным образом прибыл в понедельник через две недели, однако в Лонгборне его приняли далеко не столь радушно, как в первый раз. Впрочем, он был слишком счастлив, чтобы требовать к себе много внимания, и любовные хлопоты, к счастью, не позволяли ему надолго задерживаться в обществе Беннетов. Дни напролет он проводил в Лукас-лодж, иногда возвращаясь в Лонгборн с извинениями за свое долгое отсутствие в час, когда все семейство уже собиралось расходиться спать.

Миссис Беннет пребывала в самом плачевном состоянии. Любое упоминание о свадьбе надолго выводило ее из себя, но куда бы она ни пошла, везде только об этом и говорили. Ей был ненавистен самый вид мисс Лукас. Она глядела на нее с ревнивой неприязнью, думая только о том, как та станет хозяйничать в ее доме. Стоило Шарлотте зайти к ним, как миссис Беннет воображала, что та осматривает будущие владения, а всякий раз, когда они с мистером Коллинзом о чем-то тихо переговаривались, ей казалось, что они решают, как бы выставить ее с дочерьми из Лонгборна по-еле смерти мистера Беннета. С этими жалобами она приходила к мистеру Беннету.

— Право же, мистер Беннет, — сказала она, — как ужасно думать о том, что Шарлотта Лукас станет хозяйкой этого дома и что я доживу до того дня, когда мне придется уступить ей свое место!

— Душа моя, не поддавайтесь столь мрачным мыслям. Давайте думать о более приятных вещах. Будем надеяться, до того, как я умру, мистера Коллинза, который всегда с таким рвением рассуждает о Небесах, отправит туда орава зомби.

Глава 24

Ответное письмо мисс Бингли положило конец всем сомнениям. В самых первых строках она заверяла мисс Беннет, что они проведут зиму в Лондоне, и передавала сожаления своего брата по поводу того, что он не успел до отъезда проститься со всеми своими друзьями в Хартфордшире.

Никакой, решительно никакой надежды не оставалось, и когда Джейн прочла письмо до конца, то не нашла там ничего утешительного, кроме чрезмерных заверений автора в искренней к ней привязанности. Большую часть послания занимал панегирик в честь мисс Дарси. Вновь были перечислены все ее достоинства, и Кэролайн радостно расписывала их возросшую близость.

Элизабет, которой Джейн почти сразу же пересказала содержание письма, выслушала ее с молчаливым негодованием. Она разрывалась между желанием утешить сестру и немедленно отправиться в столицу, чтобы расправиться со всем семейством Бингли.

— Милая Джейн! — воскликнула Элизабет. — Ты слишком добра и обладаешь поистине ангельской кротостью и бескорыстием. На всем свете для тебя нет ни единого неприятного человека, и тебе больно слышать, когда я нахожу причины убить кого-либо! Но не бойся, себе я лишнего не позволю и не стану покушаться на твою привилегию видеть во всем лишь хорошее. Этого не будет. Немного на свете тех, кого я по-настоящему люблю, а тех, кого уважаю, еще меньше. Чем лучше я узнаю мир, тем сильнее он мне не нравится, и каждый встреченный мной зомби лишь укрепляет меня во мнении, что Господь отвернулся от нас в наказание за проступки таких людей, как мисс Бингли.

— Лиззи, дорогая, не поддавайся подобным чувствам. Они лишь опечалят тебя. Ты не учитываешь разницы в обстоятельствах и характерах. Ты так часто поминаешь нашего доброго учителя, но, боюсь, ты позабыла многое из его мудрых наставлений. Разве нас не учили сдерживать свои чувства? Не стоит с такой готовностью воображать, будто кто-то желает нас намеренно оскорбить. Часто во всем виновато лишь наше собственное тщеславие.

— Я вовсе не думаю, что мистер Бингли хоть в чем-то руководствовался злым умыслом, — сказала Элизабет. — Но, даже не желая навредить или причинить боль, человек может совершить ошибку, которая сделает другого несчастным. Для того чтобы задеть чью-либо честь, достаточно невнимания к чувствам окружающих, легкомыслия или нерешительности.

— И по-твоему, всему виной какое-то из перечисленных качеств?

— Да, последнее. Но мне нельзя продолжать, иначе ты расстроишься, услышав, что я думаю о дорогих тебе людях. Останови меня, пока это еще возможно.

— Так ты по-прежнему утверждаешь, что на него повлияли сестры?

— Я уверена в этом так же твердо, как и в том, что мой меч к твоим услугам, пожелай ты расправиться с ними.

— Я не верю этому. С чего бы им оказывать на него воздействие? Ведь они могут лишь желать ему счастья, а если он и впрямь ко мне привязан, то не будет счастлив с другой.

— Твое первое положение ошибочно. Они могут желать ему не только счастья, но еще желать, чтобы он стал богаче и значительнее, желать, чтобы он женился на девушке, достоинства которой составляют деньги, связи и высокомерие.

— Вне всякого сомнения, они желают, чтобы он женился на мисс Дарси, — ответила Джейн. — Но быть может, их побуждения гораздо лучше, чем ты думаешь. Они с ней дольше знакомы, чем со мной, и немудрено, что ее они и любят больше. Но каковы бы ни были их стремления, вряд ли они будут идти вразрез с желаниями их брата. Какая сестра осмелится на такое? Если бы они думали, что он влюблен в меня, то не стали бы пытаться нас разлучить, а если бы и попытались, то у них бы ничего не вышло. Но, говоря, что он и впрямь привязан ко мне, ты обвиняешь всех в дурных и неестественных поступках, а меня больно ранишь. Не огорчай меня подобными мыслями. Я не стыжусь своих ошибок. Позволь мне думать обо всех как можно лучше.

Элизабет с трудом сдерживала гнев, но Джейн была старше и, кроме того, считалась предводительницей сестер Беннет. Ей оставалось только повиноваться. С этого момента они старались даже не упоминать в разговоре имя мистера Бингли.

Миссис Беннет все удивлялась и сокрушалась по поводу того, что он никак не возвращается, и хотя Элизабет каждый день пыталась втолковать матери, что этого не произойдет, надежды на то, что она успокоится на сей счет, не было никакой. Миссис Беннет утешала себя тем, что мистер Бингли снова приедет летом.

Мистер Беннет смотрел на все происходящее иначе.

— Итак, Лиззи, — сказал он однажды, — полагаю, твоя сестра страдает из-за любви. Передай ей мои поздравления. Любовные страдания почти столь же приятны девушкам, как и замужество. Есть о чем подумать, да и чем выделиться среди подружек. Когда же наступит твой черед, Лиззи? Вряд ли ты хоть в чем-нибудь уступишь Джейн. Время пришло. В Меритоне столько офицеров, что хватит разбить сердца всем девицам в Англии. Выбери Уикэма. Он отличный малый и научит тебя кое-каким женским радостям, которыми ты пренебрегаешь более остальных своих сестер.

— Благодарю вас, сэр, но я вполне довольна тем, что обручена со Смертью. Не каждому же выпадает такая удача, как Джейн.

— Верно, — сказал мистер Беннет, — но отрадно думать, что, какая бы участь вам ни выпала, ваша любящая матушка не даст вам пропасть.

Глава 25

Пролетела неделя, наполненная изъявлениями любви и предвкушением грядущего блаженства, но наступившая суббота разлучила мистера Коллинза с его милой Шарлоттой. Он с прежней торжественностью распрощался с лонгборнскими родственниками, вновь пожелал прелестным кузинам счастья и здравия и пообещал их батюшке очередное благодарственное письмо.

В понедельник же миссис Беннет имела удовольствие принять у себя своего брата с женой, которые приехали, чтобы, по обыкновению, провести Рождество в Лонгборне. Мистер Гардинер был здравомыслящим и достойным человеком, во многом превосходившим свою сестру — как нравом, так и образованностью. Незерфилдским дамам трудно было бы поверить, что торговец, живущий неподалеку от собственных складов, может быть столь безупречно воспитанным и приятным человеком. Миссис Гардинер, на несколько лет моложе миссис Беннет, была женщиной доброй, умной и элегантной, все лонгборнские племянницы ее просто обожали. Особенно теплая привязанность установилась между нею и двумя старшими мисс Беннет. Она частенько подбадривала их во время самых тяжелых боевых упражнений и вставала на их сторону, когда насмешки миссис Беннет по поводу их «дикой натуры» становилось совсем уж невозможно выносить.

По приезде миссис Гардинер сразу же принялась раздавать подарки и делиться столичными новостями, которые касались самых разных предметов — от модных новшеств до недавних побед над пораженными недугом. Покончив с этим, она перешла к менее деятельной роли слушательницы. Миссис Беннет было на что пожаловаться и о чем посетовать. С тех пор как они с сестрой виделись в последний раз, с ними всеми ужасно дурно обошлись. Две ее девочки вот-вот должны были выйти замуж, но ничего из этого не вышло.

— Джейн мне не в чем упрекнуть, — продолжала она, — она заполучила бы Бингли, если б могла. Но Лиззи! О, сестра! Как тяжко думать, что, если бы не ее упрямство, сейчас она уже была бы женой мистера Коллинза. Он предлагал ей руку и сердце в этой самой комнате, и она ему отказала. И теперь леди Лукас выдаст дочь замуж раньше меня, а Лонгборн так и останется майоратом. Эти Лукасы такие коварные люди, сестра. Своего не упустят. Жаль мне говорить о них такое, но это правда.

Миссис Гардинер, которая уже давно была в курсе всего благодаря письмам Джейн и Элизабет, отвечала ей кратко и из сострадания к племянницам постаралась перевести разговор на другое.

Однако позже, оставшись тет-а-тет с Элизабет, она все же затронула эту тему.

— Видимо, и впрямь для Джейн это была бы прекрасная партия, — сказала она. — Жаль, что ничего не вышло. Но подобное случается столь часто! Такие юноши, как мистер Бингли, с легкостью влюбляются в хорошеньких девушек на пару недель, а если им случается расстаться, с такой же легкостью их забывают.

— По-своему это превосходное утешение, — сказала Элизабет, — но нам оно не годится. Не так уж и часто вмешательство друзей заставляет молодого человека с независимым доходом более не думать о девушке, в которую он был сильно влюблен еще несколько дней тому назад.

— И насколько же сильна была любовь мистера Бингли?

— Так же сильна, как монахи с Драконьей Горы.[8] При каждой новой встрече с Джейн его чувства становились более заметными и определенными.

— Бедняжка Джейн! Мне так жаль ее, с таким характером, как у нее, она вряд ли сразу оправится. Лучше бы это случилось с тобой, Лиззи. Подозреваю, что ты бы вспорола Бингли живот и удушила бы его собственными кишками. Как думаешь, удастся ли нам убедить Джейн поехать вместе с нами в Лондон? Перемена обстановки может сказаться благоприятно, да и сейчас ей, как никогда, не помешает отдохнуть от своих домашних.

Элизабет это предложение чрезвычайно обрадовало, и она была уверена в том, что ее сестра непременно согласится. Та уже давно не видела лондонских красот. Несмотря на то что город был обнесен высокими стенами и поделен королевской армией на секции, Лондон по-прежнему сулил множество непревзойденных зрелищ и развлечений.

— Надеюсь, — прибавила миссис Гардинер, — что на ее согласие не повлияют мысли об этом юноше. Мы редко где бываем, поэтому маловероятно, что они вообще смогут увидеться, если только он сам не навестит ее.

— А это решительно невозможно, ведь ныне он в полном распоряжении своего друга, а мистер Дарси ни за что не позволит ему опуститься до визита к Джейн в секцию Восток-Шесть.

— Тем лучше. Надеюсь, они вовсе не встретятся.

Гардинеры пробыли в Лонгборне неделю. Миссис Беннет так тщательно распланировала развлечения своих брата и невестки, что тем ни разу не удалось пообедать в семейном кругу. А стоило им остаться дома, как к обеду непременно приглашали каких-нибудь офицеров, в числе которых непременно оказывался мистер Уикэм, и тогда миссис Гардинер, памятуя о том, как тепло отзывалась о нем Элизабет, внимательно наблюдала за ними обоими. Их явная взаимная склонность слегка тревожила ее, и она решила поговорить об этом с Элизабет до отъезда из Хартфордшира.

Впрочем, миссис Гардинер заметила в Уикэме одну приятную сторону, никак не связанную с его достоинствами в целом. Лет с десять — двенадцать тому назад, еще до замужества, она довольно долгое время жила в той самой части Дербишира, откуда был родом Уикэм. У них обнаружилось много общих знакомых, и хотя Уикэм мало бывал в Дербишире после смерти отца мистера Дарси, все же он мог сообщить ей более свежие известия о ее прежних друзьях, нежели те, которыми она располагала.

Миссис Гардинер видела поместье мистера Дарси, Пемберли, и была наслышана о покойном мистере Дарси как о благородном человеке и великом победителе оживших мертвецов. Это стало неисчерпаемой темой для разговоров. Узнав, как с Уикэмом обошелся нынешний мистер Дарси, она стала припоминать отзывы о характере этого джентльмена и под конец уже не сомневалась, что мистера Фицуильяма Дарси многие называли гордым и злонравным мальчишкой.

Глава 26

Как только миссис Гардинер удалось поговорить с Элизабет наедине, она не преминула воспользоваться возможностью и предостеречь ее. Откровенно высказав ей все свои соображения по этому поводу, она прибавила:

— Ты слишком разумна, Лиззи, чтобы влюбиться в кого-нибудь только из чувства противоречия, и поэтому я не боюсь говорить открыто. Право же, тебе стоит поостеречься. Против него я ничего не имею: он сразил множество зомби, и будь у него заслуженное состояние, лучшей партии для тебя было бы не найти. Но в нынешних обстоятельствах не позволяй чувствам вскружить тебе голову.

— Дорогая тетушка, это и впрямь серьезно.

— Да, и я надеюсь, что ты так же серьезно к этому отнесешься.

— Что ж, вам не о чем беспокоиться. Я смогу позаботиться о себе и о мистере Уикэме. Он не влюбится в меня, если я сумею уберечь его от этого.

— Элизабет, ты сейчас совсем не серьезна.

— Прошу прощения, я начну снова. Сударыня, я воин. Я выбралась живой из тридцати шести камер Шаолиня и видела свитки Гань Сянь Тань. Я не ищу любви и сейчас вовсе не влюблена в мистера Уикэма, хотя он, безусловно, превосходит всех известных мне мужчин статью, характером и умением обращаться с оружием. Однако я понимаю, как опрометчиво увлекаться тем, кто так отчаянно беден. Я не стану поспешно уверять себя, что нравлюсь ему более остальных. И не буду стремиться к этому, общаясь с ним. Короче говоря, я сделаю все, что в моих силах.

— Быть может, ты постараешься, чтобы он стал бывать здесь пореже? По меньшей мере, не напоминай лишний раз своей матушке о том, чтобы она его пригласила.

— Вы же знаете, мама твердо убеждена, что ее гостям необходимо большое общество. Но, честное слово, я постараюсь вести себя очень осмотрительно, и теперь, надеюсь, вы спокойны на этот счет.

Тетушка заверила ее, что так оно и есть, и, прощаясь, Элизабет поблагодарила ее за дружеское предостережение — удивительный пример того, как совет столь деликатного свойства может быть воспринят безо всякого раздражения.

Вскоре после отъезда Гардинеров и Джейн в Хартфордшир вернулся мистер Коллинз, но поскольку он остановился у Лукасов, то его приезд не причинил больших неудобств миссис Беннет. День свадьбы быстро приближался, и она наконец смирилась с неизбежностью этого события — даже несколько раз довольно сварливым тоном выразила надежду на то, что брак окажется счастливым. Свадьба была назначена на четверг, и в среду мисс Лукас зашла к Беннетам с прощальным визитом. Когда она уже собралась уходить, Элизабет, устыдившись того, с какой нелюбезностью и неохотой ее мать желала мисс Лукас всего доброго, и искренне расчувствовавшись, вышла вместе с ней из комнаты.

Когда они спускались по лестнице, Шарлотта сказала:

— Обещаю писать, пока у меня достанет сил. Надеюсь, что и ты будешь часто писать мне, Элиза.

— Непременно. Думаю, мы будем часто видеться в Хартфордшире.

— Вряд ли я смогу уехать из Кента в ближайшее время. Поэтому обещай, что приедешь в Хансфорд.

Элизабет не могла отказать, хотя визит сулил ей мало приятного. Шарлотта уже начала выказывать первые признаки превращения, и хотя она старалась тщательно их скрывать, от наметанного глаза это не могло ускользнуть. Она стала бледнее, и ее речь казалась слегка затрудненной.

— Отец и Мария приедут ко мне в марте, — добавила Шарлотта, — и надеюсь, ты согласишься к ним присоединиться. Ты будешь мне столь же желанной гостьей.

Свадьба состоялась, и казалось, никто, кроме Элизабет, не заметил странного состояния невесты.

Свадьба состоялась, и казалось, никто, кроме Элизабет, не заметил странного состояния невесты. Мистер Коллинз был вне себя от счастья, даже несмотря на то, что за обедом Шарлотте пришлось несколько раз напоминать о существовании вилки. Сразу же из церкви жених с невестой отправились в Кент, и, как обычно, всем нашлось что сказать или выслушать по этому поводу. Вскоре Элизабет получила письмо от своей подруги — их общение оставалось столь же постоянным и частым, как раньше, но без прежней теплоты. Первые письма Шарлотты прочитывались с нетерпением — было любопытно узнать, каков ее новый дом, понравилась ли ей леди Кэтрин и как обстоят дела с ее превращением. Дом, обстановка, соседи, состояние дорог — Шарлотте все было по вкусу, а леди Кэтрин отнеслась к ней в высшей степени доброжелательно. Именно так изображал Хансфорд и Розингс мистер Коллинз, а Шарлотта лишь разумно смягчила его описание, поэтому Элизабет поняла, что полная картина у нее сложится лишь после того, как она увидит Хансфорд своими глазами. Пока что единственным признаком несчастливой участи Шарлотты был ее становившийся все более неразборчивым почерк.

Джейн уже прислала короткое письмецо с сообщением о том, что они благополучно добрались до Лондона, и Элизабет надеялась, что в следующий раз сестра уже сможет написать ей что-нибудь о семействе Бингли.

Нетерпение, с которым она ожидала второго письма, было вознаграждено, как бывает вознаграждено всякое нетерпение. Джейн провела в Лондоне уже неделю и за все это время не получала никаких вестей от Кэролайн. Однако она списывала все на то, что ее последнее письмо подруге, отправленное из Лонгборна, по случайности где-то затерялось.

«Тетушка, — продолжала она, — собирается завтра побывать в той части города, и я воспользуюсь возможностью, чтобы заглянуть в секцию Центр-Четыре».

В следующий раз Джейн написала уже после того, как увиделась с Кэролайн.

Думаю, Кэролайн была не в духе, но она была очень рада меня видеть и упрекнула за то, что я не предупредила о своем приезде в Лондон. Как видишь, я была права, мое последнее письмо и впрямь где-то затерялось. Разумеется, я осведомилась о том, как поживает ее брат. У него все хорошо, но он так много времени проводит с мистером Дарси, что они почти его не видят. Оказалось, что к обеду они ожидают мисс Дарси. Хотелось бы мне на нее поглядеть. Но мой визит был недолгим, так как Кэролайн и миссис Херст сами собирались уходить. Наверное, очень скоро они приедут ко мне с ответным визитом.

Элизабет лишь горестно покачала головой, прочтя это письмо. Джейн была великолепной убийцей, но недостаточно хорошо разбиралась в людях. Воистину ее великодушное сердце было ее единственной слабостью. Элизабет была твердо убеждена, что Кэролайн Бингли вовсе не собирается сообщать своему брату об этом визите или даже о том, что Джейн теперь в Лондоне. И вновь она с удовлетворением представила себе, как последние брызги крови из шеи Кэролайн обагряют лиф ее платья.

Как и предсказывала Элизабет, прошел целый месяц, а Джейн так и не встретилась с мистером Бингли. Она пыталась убедить себя, что вовсе не жалеет об этом, но более не могла закрывать глаза на явное пренебрежение со стороны мисс Бингли. После того как Джейн прождала ее каждое утро целых две недели, она наконец появилась, но визит ее был столь кратким, а обхождение столь переменившимся, что Джейн не могла больше обманываться. Это доказывало письмо, которое она написала сестре.

Моя милая Лиззи,

Уверена, ты не станешь подтрунивать надо мной оттого, что оказалась права, в то время как я совершенно заблуждалась насчет отношения ко мне мисс Бингли. Но, дорогая сестра, хоть твоя правота и доказана, не сочти меня упрямой, если я скажу, что моя уверенность была так же естественна, как и твои подозрения. Кэролайн лишь вчера нанесла ответный визит, и до того я не получила от нее ни записки, ни даже единой строчки.

Когда же она приехала, то было видно, что встреча не доставляет ей никакой радости. Она сухо извинилась за то, что не навестила меня раньше, ни слова не промолвила о том, что желает увидеться снова, и в целом так переменилась, что после ее ухода я была почти готова последовать за ней и приветить ее так, как советовала ты. Будь я одета надлежащим образом, возможно, я бы так и поступила. Он знает о моем приезде, в этом я уверена, и сама Кэролайн обронила что-то в этом духе, однако с ее слов стало понятно, что она желает убедить себя, будто бы он весьма расположен к мисс Дарси. Я в полном замешательстве. Если бы я не опасалась быть слишком поспешной в суждениях, то, наверное, решилась бы потребовать у нее сатисфакции. Но я намерена позабыть обо всех неприятностях и думать лишь о том, что делает меня счастливой, — о твоей любви и бесконечной доброте дядюшки и тетушки. С нетерпением жду твоего ответа. Мисс Бингли сказала, правда, не очень уверенно, что якобы он никогда не вернется в Незерфилд и собирается продать дом. Об этом, пожалуй, не стоит говорить дома. Я чрезвычайно рада добрым новостям от наших друзей из Хансфорда. Прошу, непременно поезжай туда вместе с сэром Уильямом и Марией. Уверена, ты прекрасно проведешь время.

Искренне твоя, и т. д.

Письмо вначале огорчило Элизабет, но она воспрянула духом, подумав, что Джейн более не будет заблуждаться и вновь сосредоточит все свое внимание на боевых упражнениях. От брата мисс Бингли она теперь совсем ничего не ждала. Ей совершенно не хотелось даже, чтобы тот возобновил свои ухаживания, — так низко пал он в ее глазах. Элизабет всерьез надеялась, что заслуженным наказанием для него и, возможно, пользой для Джейн обернется его женитьба на мисс Дарси, поскольку, судя по отзывам Уикэма, она вскоре заставит его горько пожалеть о том, чем он пренебрег с такой легкостью. Как раз в это же время ей написала миссис Гардинер, напомнив о ее обещании относительно этого джентльмена и потребовав новостей. Элизабет уверила тетушку, что очевидная привязанность Уикэма к ней заметно поутихла, он более не ухаживает за ней и оказывает знаки внимания другой барышне.

Внезапное наследство в виде десяти тысяч фунтов сделало чрезвычайно привлекательной одну юную леди, чьим поклонником он ныне являлся. Однако Элизабет, оказавшись тут менее беспристрастной, чем в случае с Шарлоттой, не стала упрекать его за желание обрести независимость. Напротив, ничто не могло быть естественнее, и, полагая в душе, что ему стоило некоторого труда отказаться от нее, она с готовностью признала, что так будет лучше и предпочтительнее для них обоих, и могла лишь от всего сердца желать ему счастья.

Все это она сообщила миссис Гардинер и, доложив подробности, прибавила:

Я совершенно убеждена, милая тетушка, что я вовсе не была влюблена в него, поскольку, испытай я это чистое и одухотворяющее чувство, нынче мне было бы противно одно упоминание его имени и я призывала бы всевозможные беды на его голову. Но я постоянно думаю лишь о защите нашей дорогой Англии, потому что не существует стремления более возвышенного, и даже чувства влюбленной девушки меркнут в сравнении с ним. Мои способности и нынешние обстоятельства требуют моего внимания, и полагаю, что Отчизна с большей радостью увидит меня на передовой, чем у алтаря.

Глава 27

Январь и февраль для лонгборнского семейства промелькнули без значительных событий, и некоторое разнообразие в их жизнь вносили разве что прогулки в Меритон, во время которых даже зомби появлялись гораздо реже, поскольку земля уже как следует промерзла. В марте Элизабет предстояло отправиться в Хансфорд. Поначалу Элизабет и не собиралась всерьез никуда ехать, но вскоре поняла, что Шарлотта изо всех сил пытается сохранить остатки здравого ума, и решила, что воздаст должное их прежней дружбе, повидавшись с подругой в последний раз. Она обнаружила, что расстояние, впрочем, как и жалость, умалило ее отвращение к мистеру Коллинзу. Более того, поездка позволит ей мельком увидеться с Джейн. Короче говоря, чем ближе была дата отъезда, тем более опечалила бы ее любая задержка. Однако никаких препятствий не возникло, и все наконец устроилось. Элизабет предстояло сопровождать сэра Уильяма и его младшую дочь. Своевременно было внесено предложение на ночь остановиться в Лондоне, и план путешествия стал настолько совершенным, насколько это вообще возможно.

С мистером Уикэмом они распростились очень по-дружески, и с его стороны даже более того. Несмотря на новое увлечение, он не мог позабыть, что Элизабет первой завоевала его внимание, первой его выслушала и выразила сочувствие, первой удостоилась его восхищения.

На следующий день спутники Элизабет никак не сумели затмить приятных воспоминаний о мистере Уикэме. Сэр Уильям Лукас и его дочь Мария, добродушная девица, однако столь же пустоголовая и бесполезная в бою, как и он сам, не могли сказать ничего, что заслуживало бы внимания, и поэтому Элизабет внимала им примерно с тем же интересом, с каким прислушивалась к стуку колес. Им предстояло проехать двадцать четыре мили, и они выехали ранним утром, рассчитывая прибыть в секцию Восток-Шесть к полудню. Как обычно, для поездки в столицу кучер нанял в Меритоне двух молодых людей, которые должны были ехать вместе с ним, держа мушкеты наготове. Это было сделано несмотря на то, что Элизабет была полностью вооружена и более чем способна защитить их всех в случае какой-либо неприятности.

Когда до Лондона осталось всего три мили и сэр Уильям уже по второму разу распространялся о том, как он получил рыцарский титул, их карета вдруг резко остановилась. Остановка была настолько внезапной, что Мария перелетела из одного угла кареты в другой. За этим сразу же последовали испуганные крики и треск пороха снаружи. Не будь нервы Элизабет закалены годами битв, она, возможно, не удержалась бы от изумленного восклицания, отдернув занавеску, — со всех сторон их окружало не менее сотни неприличностей. Одного из стрелков-охранников зомби уже стащили с кареты и пожирали, пока оставшиеся в живых мужчины неуклюже палили в толпу мертвецов, которые тянули их за штанины. Элизабет схватила Браун Бесс и катану и велела сэру Уильяму и Марии оставаться на местах.

Ударом ноги она распахнула дверь и вспрыгнула на крышу кареты. Отсюда Элизабет смогла как следует оценить то затруднительное положение, в котором они оказались, поскольку окружившая их толпа насчитывала не одну сотню неприличностей, а по меньшей мере две. Ногой кучера завладело сразу несколько зомби, готовых вот-вот вонзить в нее зубы. Не видя другого выхода, Элизабет обрушила меч на ляжку мужчины — отрубив ему ногу, но сохранив жизнь.

Схватив кучера одной рукой, она забросила его в карету, где он лишился чувств от потери крови из новообретенной культи. К сожалению, спасение кучера помешало Элизабет прийти на помощь второму юноше с мушкетом, которого стащили с кучерской скамьи. Он закричал, когда нежить повалила его на землю и принялась заживо выдирать внутренности из его живота и лакомиться ими. Затем зомби перекинулись на перепуганных лошадей. Элизабет понимала, что она и ее спутники обречены на медленную смерть, если лошади достанутся прислужникам Сатаны, поэтому она мощным прыжком взлетела вверх, в полете стреляя из мушкета и пронзив пулями головы нескольких неприличностей. Она приземлилась рядом с одной из лошадей и, выхватив меч, принялась рубить нападающих с изяществом Афродиты и безжалостностью Ирода.

Ее ноги, руки и клинок двигались слишком стремительно для оравы неуклюжих зомби, и они стали отступать. Улучив момент, Элизабет засунула катану в ножны, вскочила на кучерское сиденье и схватила поводья. Зомби начали вновь окружать их, но Элизабет хлестнула лошадей плетью, и те понеслись вперед на довольно-таки рискованной скорости. Так они мчались, пока она не убедилась, что опасность миновала.

Вскоре они подъехали к южной стороне лондонской стены. Хоть однажды Элизабет и довелось пройтись по Великой Китайской стене, всякий раз, глядя на Британский Барьер, она не могла оставаться равнодушной. По отдельности каждая его часть выглядела непримечательной. Высотой и внешним видом стена напоминала ограждения старинных замков и была изрезана узкими окнами и пушечными портами. Но в целом она была столь массивной, что, казалось, опровергала все представления о человеческих возможностях. Элизабет остановила карету у южной сторожевой башни. Перед ними выстроилось еще около дюжины повозок в ожидании, пока охрана проверит, не везут ли они контрабанду, и убедится в том, что никто из пассажиров не имеет симптомов неведомого недуга. Сэр Уильям высунулся из кареты, сообщил Элизабет, что кучер скончался, и спросил, считает ли она приемлемым бросить его тело у обочины.

Когда они подъехали к дому Гардинеров, Джейн увидела их из окна гостиной и выбежала навстречу, удивляясь тому, что каретой правит Элизабет. При виде сестры, которая имела самый здоровый и цветущий вид, Элизабет заметно воспрянула духом. Она поспешно сообщила все подробности их неудачного путешествия и попросила более не касаться этой темы, сказав лишь, что ни разу не видела такого огромного количества неприличностей в одном месте, и остается только дивиться тому, что все они напали на одинокую карету. День прошел самым приятным образом — в хлопотах и поездках по магазинам, а вечер они провели в театре.

Элизабет удалось сесть рядом с тетушкой. Прежде всего они заговорили о ее сестре, и Элизабет больше огорчилась, нежели удивилась, когда в ответ на свои подробные расспросы услышала, что Джейн хоть и старается изо всех сил казаться веселой, все же временами очень грустит. Однако стоило надеяться на то, что периоды уныния не затянутся надолго. Миссис Гардинер также посвятила ее во все детали визита мисс Бингли в секцию Восток-Шесть и пересказала ей несколько разговоров между нею самой и Джейн, доказывавших, что мисс Беннет твердо решила не возобновлять это знакомство.

Затем миссис Гардинер принялась подшучивать над племянницей по поводу измены Уикэма и похвалила стойкость, с какой она это выносит.

— Но, дорогая моя Элизабет, — спросила миссис Гардинер, — какова она, эта девушка, за которой он нынче ухаживает? Мне было бы неприятно заподозрить нашего друга в расчетливости.

— Право же, тетушка, когда речь идет о браке, есть ли вовсе разница между расчетом и благоразумием? На Рождество вы боялись, что, женившись на мне, он поступит неблагоразумно, а теперь, когда он пытается очаровать девушку, имеющую всего лишь десять тысяч, готовы счесть его расчетливым.

— Если ты расскажешь мне, что она за девушка, я буду знать, что думать.

— Полагаю, она очень хороший человек. Я не слышала о ней ничего дурного.

Перед тем как окончание пьесы прервало их беседу, Элизабет была обрадована неожиданным приглашением поехать вместе со своими дядей и тетей в небольшое путешествие, которое они планировали совершить летом.

— Мы еще не решили, как далеко заберемся, — сказала миссис Гардинер, — но, возможно, доедем до самого Озерного края.

Ничего более приятного Элизабет и вообразить себе не могла и тотчас же с огромной признательностью приняла приглашение.

— Дорогая, дорогая тетушка! — с восторгом вскричала она. — Какая прелесть! Как дивно! Вы одарили меня новой жизнью и свежими силами! Прощайте разочарование и хандра! Что такое мужчины в сравнении с горами и скалами? О, я предвкушаю бои на вершинах гор! И скольких оленей мы завалим лишь при помощи наших кинжалов и стремительных ног! О, как мы ублажим Будду, припав к земной гармонии!

Глава 28

На следующий день каждый миг поездки приносил Элизабет новые и интересные впечатления. Они мчались в Хансфорд с новым кучером и удвоенным числом вооруженных охранников. На этот раз, к счастью, путешествие оказалось благополучным, и, едва въехав в Хансфорд, они сразу принялись высматривать дом священника, ожидая увидеть его за каждым поворотом. С одной стороны дороги тянулась ограда Розингс-парка. Припомнив все, что она слышала о его хозяевах, Элизабет улыбнулась.

Наконец вдали показался дом мистера Коллинза. Дом, окруженный садом, спускающимся к самой дороге, зеленый заборчик, живая изгородь — все свидетельствовало о том, что они на месте. Элизабет сразу почувствовала себя спокойно, поскольку о зомби в Хансфорде не было слышно вот уже много лет. Многие приписывали это присутствию леди Кэтрин де Бэр — столь великой воительницы, что сраженные недугом не осмеливались даже приближаться к ее дому.

В дверях показались мистер Коллинз и Шарлотта, и экипаж остановился у небольших ворот, за которыми начиналась усыпанная гравием дорожка, ведущая к дому. Завидев друг друга, все принялись кивать и улыбаться, и вот уже путешественники вышли из кареты, радуясь встрече. Но когда миссис Коллинз поприветствовала Элизабет, та была весьма опечалена ее видом. Она не видела Шарлотту несколько месяцев, и эти месяцы сказались на ней не самым лучшим образом: кожа на лице ее подруги заметно посерела и была покрыта язвами, речь стала ужасающе неразборчивой. То, что этого не замечали другие, Элизабет приписывала лишь их непроходимой глупости — в особенности это касалось мистера Коллинза, который, очевидно, даже не подозревал, что его жена на три четверти мертва.

Их провели в дом, и едва они очутились в гостиной, как мистер Коллинз с чрезмерной пышностью во второй раз поприветствовал их в своем скромном жилище и настойчиво повторил приглашение своей супруги подкрепиться с дороги.

Элизабет была готова узреть мистера Коллинза во всем его блеске и не могла отделаться от мысли, что, расписывая размеры комнаты, мебель и вид из окон, он прежде всего обращался к ней, как бы намекая на то, сколько она потеряла, отказавшись стать его женой. Но хотя все казалось уютным и опрятным, ей так и не удалось вознаградить мистера Коллинза даже вздохом сожаления. После того как они просидели в гостиной достаточно долго, чтобы восхититься каждым предметом обстановки, мистер Коллинз пригласил их прогуляться по саду. Работа в саду была одним из самых достойных его развлечений, и Элизабет оценила попытки Шарлотты порассуждать о том, как это полезно для здоровья, хотя понять, что она говорит, было довольно затруднительно.

Из сада мистер Коллинз хотел провести их по двум своим лугам, но дамы, чья обувь не была пригодна для прогулок по заиндевелой траве, повернули обратно, и пока сэр Уильям сопровождал мистера Коллинза, Шарлотта провела подругу и сестру по дому. Он был небольшим, зато удобным и отлично выстроенным. Но хотя Элизабет и радовалась, что ее подруга благополучно устроилась, печаль не покидала ее, поскольку Шарлотте недолго оставалось наслаждаться своим счастьем.

Ей уже сообщили, что леди Кэтрин еще в Розингсе. Во второй раз она услышала об этом за обедом, когда присоединившийся к ним мистер Коллинз заявил:

— Да, мисс Элизабет, в ближайшее воскресенье вы удостоитесь чести лицезреть леди Кэтрин де Бэр в церкви, и думаю, нет нужды упоминать о том, в какой вы придете восторг. Она невероятно любезна с моей дорогой Шарлоттой. Два раза в неделю мы обедаем в Розингсе, и нас ни за что не отпускают домой пешком. Ее светлость всегда велит заложить для нас свой экипаж. Точнее, один из своих экипажей, так как у нее их несколько.

— Деди Кэфрин вефьма почтенная… умная дама, — провыла Шарлотта, — и заботливая фофедка.

— Истинно так, моя дорогая, я это всегда говорю. Она из тех людей, уважение к которым просто не может быть чрезмерным.

Поскольку весь обед проходил в такой манере, Элизабет то и дело поглядывала на Шарлотту, которая, склонившись над тарелкой, ложкой заталкивала гусятину и подливу куда-то в направлении рта, впрочем, без особого успеха. Пока она проделывала это, лопнул один из нарывов у нее под глазом и кровавый гной заструился по ее щеке, попав в рот. Очевидно, добавка пришлась ей по вкусу, поскольку взмахи ложкой заметно участились. Элизабет, однако, не удержалась, и ее слегка стошнило в носовой платок.

Остаток вечера прошел в разговорах о новостях из Хартфордшира и пересказах того, что уже было изложено в письмах. Затем, уединившись наконец в своей комнате, Элизабет смогла как следует поразмыслить о том, насколько ухудшилось состояние Шарлотты и почему никто, даже такой великий борец с зомби, как леди Кэтрин, этого не замечает.

На следующий день где-то после полудня, когда Элизабет переодевалась у себя в комнате для прогулки, внезапный шум снизу, казалось, переполошил весь дом, и стоило ей прислушаться, как кто-то в безумной спешке взлетел вверх по лестнице, выкликая ее имя. Элизабет схватила катану, распахнула дверь и столкнулась с Марией, которая воскликнула:

— О, Элиза, дорогая! Скорее иди в столовую, прошу тебя! Там такое творится! Ничего не буду тебе говорить, поторопись и спускайся сию же минуту!

Поскольку Мария больше ничего не сказала, они обе побежали в столовую, окна которой выходили на дорогу, чтобы увидеть то, что ее так поразило. Оказалось, всего-навсего две дамы в фаэтоне остановились у ворот.

— И это все?! — вскричала Элизабет. — Я ожидала увидеть по меньшей мере дюжину неприличностей, а это всего лишь леди Кэтрин с дочерью.

— Ну что ты, Лиззи, милочка, — сказала Мария, пораженная ее оплошностью, — это не леди Кэтрин. Пожилая дама — миссис Дженкинсон, приживалка, а вторая леди — мисс де Бэр. Какая она хрупкая! Кто бы мог подумать, что она так худа и мала ростом?

— Весьма невежливо с ее стороны держать Шарлотту на таком ветру. Отчего бы ей не зайти в дом?

— О, Шарлотта говорит, она почти никогда не заходит. А когда удостаивает такой чести, то это величайшая милость с ее стороны.

— Она мне нравится, — сказала Элизабет, вдруг кое-что вспомнив. — На вид она тщедушна и угрюма. Прекрасно подойдет мистеру Дарси. Идеальная партия для него.

Мистер Коллинз с Шарлоттой стояли у ворот, разговаривая с дамами, а сэр Уильям застыл в дверях, созерцая явленное ему величие и беспрестанно кланяясь, стоило мисс де Бэр посмотреть в его сторону, чем немало позабавил Элизабет. Наконец темы для беседы были исчерпаны, дамы поехали дальше, и все вернулись в дом. Едва увидев обеих девушек, мистер Коллинз бросился поздравлять их с выпавшей им удачей, сообщив, что все они приглашены назавтра к обеду в Розингс. Очевидно преисполнившись восторга, Шарлотта повалилась на землю и принялась запихивать в рот охапки хрустящих осенних листьев.

Глава 29

— Признаюсь, — сказал мистер Коллинз, — меня бы не удивило, если бы ее светлость позвала нас провести воскресный вечер в Розингсе и выпить чаю. Зная о ее предупредительности, я даже на это рассчитывал. Но кто бы мог подумать, что вам окажут столько внимания? Вообразить только — вы недавно приехали и уже получили приглашение к обеду!

— Меня все это не так удивило, — откликнулся сэр Уильям, — ведь о ее безупречных манерах и непревзойденном владении боевыми искусствами наслышана вся европейская знать.

На следующее утро только и разговоров было, что о визите в Розингс. Мистер Коллинз дотошно перечислял все, что им предстояло увидеть, дабы великолепие комнат, обилие прислуги, личная охрана леди Кэтрин из двадцати пяти ниндзя и роскошнейший из обедов не слишком ошеломили их.

Перед тем как дамы ушли переодеваться, он сказал Элизабет:

— Дражайшая кузина, не беспокойтесь по поводу своего наряда. Леди Кэтрин не требует от нас такого же изящества в одежде, какое столь свойственно ей и ее дочери. Я бы посоветовал вам просто надеть самое приличное из ваших платьев — большего не потребуется. Леди Кэтрин не станет думать о вас хуже, если вы будете скромно одеты, впрочем, ее мнения не поколеблет и то, что ваши боевые навыки не выдерживают никакого сравнения с ее мастерством.

Услышав такое оскорбление, Элизабет сжала кулаки, но из привязанности к своей на три четверти мертвой подруге придержала и язык, и меч.

Пока они одевались, он то и дело подходил к дверям их комнат и просил их поторопиться, поскольку леди Кэтрин не любит дожидаться никого к обеду. Стояла прекрасная погода, и они с удовольствием прошли пешком около полумили через парк.

Пока гости поднимались по ступеням, ведущим в холл, тревога Марии возрастала с каждым мгновением, и даже сэр Уильям с трудом сохранял спокойствие. Элизабет, напротив, не утратила присутствия духа, хоть ее потчевали историями о талантах леди Кэтрин с тех самых пор, как она взяла в руки свой первый клинок. Ее не пугала встреча с человеком, превосходящим ее в богатстве и знатности, однако сам вид женщины, которая сразила девяносто живых мертвецов при помощи одного лишь промокшего под дождем конверта, мог быть довольно устрашающим.

Миновав переднюю, они последовали за слугами в комнату, где сидели леди Кэтрин с дочерью и миссис Дженкинсон. Ее светлость, с видом величайшего снисхождения, поднялась им навстречу, и поскольку миссис Коллинз условилась с супругом, что возьмет на себя церемонию представления, то не обошлось без трудностей — Шарлотта изо всех сил пыталась говорить внятно.

Несмотря на то что сэру Уильяму доводилось посещать дворец Сент-Джеймс, он был сражен окружающим великолепием, и ему хватило духу лишь на то, чтобы отвесить очень низкий поклон и молча усесться на отведенное ему место. Его дочь, перепуганная чуть ли не до обморока, примостилась на краешке стула, не зная, куда глядеть. Элизабет чувствовала себя вполне уверенно и принялась спокойно рассматривать сидевших перед нею дам. Леди Кэтрин оказалась высокой дородной женщиной с резкими чертами лица, которое, возможно, когда-то было привлекательным. Ее фигура, некогда безупречная, с годами слегка расплылась, но пронзительный взор в точности соответствовал описаниям, которые так часто слышала Элизабет. У леди Кэтрин были глаза человека, чьи руки в свое время вершили Божье правосудие. Элизабет задумалась о том, сохранили ли эти руки свою прежнюю ловкость.

Рассмотрев мать, в чьем облике и манерах она вскоре отыскала некоторое сходство с мистером Дарси, она перевела взгляд на дочь и почти разделила изумление Марии ее худобой и малым ростом. Ни лицом, ни фигурой две дамы ничуть не походили друг на друга. Мисс де Бэр выглядела бледной и болезненной, черты ее лица, хоть и приятные, были совершенно невыразительными, и она большей частью молчала, лишь иногда тихонько обращаясь к миссис Дженкинсон, которая и вовсе не представляла собой ничего примечательного и только выслушивала все, что ей говорила мисс де Бэр.

Так они просидели несколько минут, после чего их направили к окну полюбоваться видом. Мистер Коллинз не преминул указать им все красоты, а леди Кэтрин любезно прибавила, что вид особенно хорош летом.

Обед был чрезвычайно изысканным, со всей обещанной мистером Коллинзом прислугой и сервировкой. Сам же он, как и предсказывал, по желанию ее светлости занял место на противоположном конце стола и выглядел так, будто переживает один из величайших моментов своей жизни. Обстановка не располагала к разговорам. Элизабет охотно поддержала бы беседу, но ее усадили между Шарлоттой и мисс де Бэр, и первой то и дело приходилось напоминать о существовании столовых приборов, а вторая за весь обед так и не раскрыла рта.

Когда дамы вернулись в гостиную, то им ничего не оставалось, кроме как выслушивать рассказы леди Кэтрин о ее попытках изобрести сыворотку, которая замедлит или вовсе исцелит проявления неведомого недуга. Элизабет удивилась, услышав об этом, поскольку все стремления отыскать лекарство от этой чумы считались последним прибежищем наивных простаков. В течение пятидесяти пяти лет этим были озабочены величайшие умы Англии.

Ее светлость дотошно и бесцеремонно расспрашивала Шарлотту о ее домашних делах, на все у нее находился совет, и она объясняла, как следует вести хозяйство в столь небольшом семействе. Элизабет обнаружила, что от внимания великой дамы не ускользала ни одна деталь, когда это давало ей возможность поучать других. Иногда, прерывая беседу с миссис Коллинз, она обрушивала лавину вопросов на Марию и Элизабет — в особенности доставалось последней, о чьей семье леди Кэтрин почти ничего не знала.

— Мистер Коллинз сказал, что вы владеете боевыми искусствами, мисс Беннет.

— Да, хоть и вполовину не столь хороша в них, как ваша светлость.

— О, в таком случае я как-нибудь понаблюдала бы за вашим боем с одним из моих ниндзя. Ваши сестры тоже умеют сражаться?

— Да.

— Полагаю, вы обучались в Японии?

— Нет, ваша светлость, в Китае.

— В Китае? Эти монахи по-прежнему сбывают свое неуклюжее кунфу англичанам? Полагаю, вы учились в Шаолине?

— Да, ваша светлость, под началом мастера Лю.

— Что ж, думаю, выбирать вам не приходилось. Будь у вашего отца больше средств, он отвез бы вас в Киото.

— Матушка бы не возражала, но отец не выносит Японии.

— А ниндзя еще живут с вами?

— У нас никогда их не было.

— Не было ниндзя! Как такое возможно? Вырастить пятерых дочерей без единого ниндзя! В жизни не слышала ни о чем подобном. Ваша матушка, должно быть, не знала отдыха, защищая вас.

Элизабет с трудом удержалась от улыбки, заверяя леди Кэтрин, что все было вовсе не так.

— Но кто же оборонял вас во время первой битвы? Без ниндзя вы, я уверена, смотрелись весьма жалко.

— Полагаю, что так и было, особенно в сравнении с другими семьями, но мы так желали выстоять и были так привязаны друг к другу, что с легкостью расправлялись с нашими противниками даже в самом нежном возрасте.

— Будь я знакома с вашей матерью, то настоятельно рекомендовала бы ей нанять отряд ниндзя. Я всегда говорю, что основу образования составляют длительные и постоянные упражнения. Будь моя дочь более крепкого здоровья, я послала бы ее в лучшие додзё Японии, едва ей исполнилось четыре. Кто-нибудь из ваших младших сестер выезжает в свет, мисс Беннет?

— Да, сударыня, все.

— Все?! Сразу все пятеро? Как странно! А ведь вы лишь вторая по старшинству. Младшие выходят в свет при незамужних старших! Но ваши младшие сестры, должно быть, еще очень юны?

— Да, самой младшей нет и шестнадцати. Возможно, она еще слишком молода, чтобы бывать в обществе, но, право же, думаю, младшим всегда тяжело приходится, когда они лишены общества и развлечений лишь потому, что старшие сестры не могут или не желают рано выходить замуж. Младший ребенок имеет такое же право наслаждаться дарами юности, как и старший. И лишиться их по такой причине! Не думаю, что это может способствовать сестринской любви и деликатности нрава.

— Право же, — сказала ее светлость, — ваши суждения весьма решительны для столь молодой особы. Скажите, сколько вам лет?

— Учитывая, что три моих младших сестры уже совсем взрослые, — с улыбкой ответила Элизабет, — ваша светлость вряд ли может рассчитывать на то, что я признаюсь.

Леди Кэтрин была явно ошеломлена, не получив ответа сразу. Элизабет заподозрила, что она первая, кто вообще осмелился ответить шуткой на столь величественную бесцеремонность.

— Уверена, вам не может быть больше двадцати, и нет никакой необходимости скрывать свой возраст!

— Мне двадцать лет.

Тут к ним присоединились джентльмены, и после чая были разложены карточные столы. Леди Кэтрин, сэр Уильям и чета Коллинзов уселись за «Склеп и Саркофаг», а мисс де Бэр пожелала сыграть в «Выпори Викария», и Мария с Элизабет удостоились чести составить ей компанию вместе с миссис Дженкинсон. За их столом царила непереносимая скука. Все разговоры велись исключительно об игре, разве что миссис Дженкинсон то и дело беспокоилась, не холодно ли мисс де Бэр, не душно ли, не слишком ли светло или темно. За другим столом атмосфера была более оживленной. Говорила в основном леди Кэтрин, указывая другим на ошибки или вспоминая какой-нибудь случай из жизни. Мистер Коллинз был занят исключительно тем, что соглашался с каждым словом ее светлости, благодарил ее за каждый отыгранный им пустой склеп и извинялся, если, по его мнению, выигрывал их слишком много.

После того как у Шарлотты изо рта вытекла третья чашка чаю, она с изменившимся лицом встала из-за стола, хватаясь за живот и извиняясь:

— Пссстите, фаша ффетлость…

Леди Кэтрин даже не отозвалась, а мистер Коллинз и сэр Уильям были так увлечены игрой, что и вовсе не заметили происходящего.

Элизабет увидела, как Шарлотта, сделав легкий реверанс, поковыляла в дальний угол комнаты, подняла подол платья и принялась усаживаться на корточки. Элизабет тотчас же, извинившись, покинула свое место и, стараясь не привлекать внимания, схватила Шарлотту за руку и сопроводила в уборную, где ее подругу на целую четверть часа одолел приступ столь тяжкой дурноты, что приличия не позволяют нам описывать ее на этих страницах.

Вскоре столы разобрали, миссис Коллинз был любезно предложен и сразу же заказан экипаж, принятый ею с превеликой благодарностью. Затем все собрались у камина, чтобы узнать, какую же погоду, по решению леди Кэтрин, им ожидать назавтра. Их прервало объявление о том, что карета подана, и после множества поклонов сэра Уильяма и изъявлений признательности со стороны мистера Коллинза они наконец отбыли. Едва они отъехали от Розингса, как кузен пожелал узнать, какое мнение сложилось у Элизабет обо всем, что она видела, и ради Шарлотты она изложила свои впечатления в смягченной форме. Встреча с «Екатериной Великой» обернулась сплошным разочарованием, к тому же Элизабет не могла простить ей оскорбительные высказывания в адрес ее храма и наставника.

Глава 30

Сэр Уильям пробыл в Хансфорде лишь неделю, однако этого времени ему хватило, чтобы убедиться в том, что его дочь устроена самым благополучным образом. По утрам мистер Коллинз катал сэра Уильяма в своей двуколке, показывая ему окрестности, но после его отъезда семейство вернулось к обычному распорядку дня.

Несколько раз они удостаивались визита леди Кэтрин, и каждый раз она находила, на что обратить внимание. Она допытывалась, чем они заняты, разглядывала шитье, советуя все переделать, придиралась к обстановке, распекала горничных за небрежность, а если и принимала какое-нибудь угощение, то лишь для того, чтобы сообщить миссис Коллинз, что та покупает слишком много мяса на столь небольшую семью.

Элизабет вскоре заметила, что хотя эта великая дама и не участвовала больше в обороне страны, но делами своего прихода, о которых ей в мельчайших подробностях докладывал мистер Коллинз, она занималась весьма рьяно. Всякий раз, когда о ком-нибудь из прихожан сообщалось, что он недоволен, задирист или слишком беден, она тотчас же отправлялась в деревню, чтобы уговорить их разрешить споры или уладить все самой при помощи своего по-прежнему грозного клинка.

Развлечение в виде обеда в Розингсе повторялось по два раза на неделе, и, если не считать того, что после отъезда сэра Уильяма вечером раскладывали лишь один карточный стол, визиты эти мало чем отличались от первого. В один из таких вечеров Элизабет попросили выйти на бой с ниндзя ее светлости, дабы развлечь собравшееся общество.

Бой состоялся в огромном додзё леди Кэтрин, который из самого Киото по кирпичику притащили японские крестьяне. Ниндзя были одеты в традиционные темные одежды, маски и туфли таби, Элизабет же переоделась в платье для боевых упражнений и взяла верную катану. Когда леди Кэтрин поднялась, чтобы объявить начало боя, Элизабет, бросая противникам вызов, завязала себе глаза.

— Дорогое дитя, — сказала ее светлость, — прошу вас отнестись к этому сражению со всей серьезностью. Мои ниндзя не окажут вам снисхождения.

— Так же, как и я им, ваша светлость.

— Мисс Беннет, напоминаю, что вы недостаточно хорошо владеете боевыми искусствами. Вашим наставником был китайский монах, а эти ниндзя обучались в лучших додзё Японии.

— Если я и впрямь не умею сражаться, то ваша светлость будет избавлена от необходимости долго за этим наблюдать.

Элизабет заняла боевую позицию, и леди Кэтрин, поняв, что не сумеет переубедить эту странную и упрямую девчонку, щелкнула пальцами. Первый ниндзя выхватил меч и, издав боевой клич, кинулся к Элизабет.

Когда его клинок был всего в нескольких дюймах от ее горла, она отскочила в сторону и катаной вспорола ему живот. Ниндзя рухнул на пол — его внутренности вываливались из разреза быстрее, чем он успевал заталкивать их обратно. Элизабет сунула меч в ножны, склонилась над ним и удушила ниндзя его же толстой кишкой.

Леди Кэтрин снова щелкнула пальцами, и в бой вступил следующий ниндзя — двигаясь вперед, он бросал сюрикены. Элизабет выхватила катану и парировала первые три, затем перехватила в полете четвертый сюрикен и бросила в его хозяина, попав тому в бедро. Ниндзя вскрикнул и обеими руками закрыл рану, куда тотчас же обрушился клинок Элизабет, отрубив ниндзя не только руки, но и ногу, за которую он так крепко ухватился. Ниндзя свалился наземь и был тотчас же обезглавлен.

Разочарованная таким началом, леди Кэтрин возлагала самые большие надежды на последнего ниндзя — самого опасного из всех троих. Но стоило ей щелкнуть пальцами, как Элизабет метнула катану через весь додзё, пригвоздив ниндзя к деревянной балке. Элизабет сняла повязку и подошла к своему противнику, который, задыхаясь, хватался за торчащий из груди меч. Мощным ударом она проломила его грудную клетку и вытащила наружу все еще бьющееся сердце. Все, за исключением леди Кэтрин, с отвращением отвернулись, а Элизабет откусила кусочек, запачкав кровью подбородок и платье.

— Любопытно, — жуя, промолвила Элизабет. — Я испробовала много сердец, но, осмелюсь заявить, японские нежнее всего на вкус.

Ее светлость покинула додзё, ни единым словом не отметив мастерство Элизабет.

— Дорогое дитя, — сказала ее светлость, — прошу вас отнестись к этому сражению со всей серьезностью. Мои ниндзя не окажут вам снисхождения.

Прочих развлечений было мало, поскольку доход Коллинзов был скромнее доходов их соседей. Однако это совершенно не огорчало Элизабет, и в целом она прекрасно проводила время — ведя недолгие, томительные и невнятные беседы с Шарлоттой и наслаждаясь прогулками, поскольку март в этом году выдался неожиданно теплым. Больше всего Элизабет полюбила бродить по небольшой рощице, примыкавшей к парку, где она отыскала укромную тропинку, всей прелести которой, казалось, не замечал никто, кроме нее, — там ее точно не могло настигнуть любопытство леди Кэтрин.

Так, спокойно и размеренно, прошли ее первые две недели в Хансфорде. Приближалась Пасха, и за неделю до нее в Розингсе прибавилось обитателей — немаловажное событие для столь небольшого общества. Вскоре после приезда Элизабет узнала, что через несколько недель тут ожидается мистер Дарси, и хоть она охотнее бы встретилась с кем угодно, но не с ним, своим присутствием он разнообразит их вечера в Розингсе, а она сможет убедиться в тщетности надежд мисс Бингли, наблюдая за ним и его кузиной, которую леди Кэтрин избрала ему в жены. Ее светлость явственно предвкушала его приезд, отзывалась о племяннике с величайшим восторгом и, казалось, была раздосадована тем, что мисс Лукас и Элизабет уже много раз с ним встречались.

В доме священника о его прибытии узнали практически сразу, поскольку мистер Коллинз все утро прохаживался по дороге, с которой был виден въезд в Хансфорд, чтобы первым увидеть приезд мистера Дарси и затем, низко поклонившись сворачивавшей в Розингс карете, поспешить домой с великой вестью. На следующее утро он бросился в Розингс засвидетельствовать свое почтение. Раскланиваться ему пришлось не с одним, а с двумя племянниками леди Кэтрин, поскольку мистера Дарси сопровождал полковник Фицуильям, младший сын его дяди. К величайшему удивлению всех обитателей Хансфорда, вместе с этими джентльменами мистер Коллинз и вернулся домой.

Шарлотта, увидев из окна кабинета, что они уже подходят к дому, немедленно бросилась в гостиную и сообщила барышням, какой чести они удостоились, прибавив:

— Таким жнаком внимания я обявана тебе, Элива. Мистадарфи не прифол бы так фкоро, чтобы повидаться фо мной.

Элизабет едва успела отказаться от незаслуженного комплимента, как звон колокольчика возвестил о приходе джентльменов, и вскоре все трое вошли в гостиную. Полковнику Фицуильяму, который шел впереди всех, на вид было лет тридцать. Его нельзя было назвать красавцем, но внешность и манеры выдавали в нем истинного джентльмена. Мистер Дарси совершенно не изменился с тех пор, как они виделись в Хартфордшире. Он с обычной сдержанностью поклонился миссис Коллинз и, каковы бы ни были его чувства к ее подруге, поздоровался с ней так же бесстрастно. Элизабет ответила реверансом, не говоря ни слова.

Полковник Фицуильям с легкостью, свойственной благородному воспитанию, сразу завязал беседу и говорил весьма непринужденно, в то время как его кузен, обменявшись с миссис Коллинз парой слов о ее доме и саде, надолго замолчал. Однако затем он все же отыскал в себе достаточно любезности, чтобы справиться о здоровье семейства Элизабет.

Она ответила то, что обычно говорят в таких случаях, и, немного помедлив, добавила:

— Моя старшая сестра вот уже три месяца живет в столице. Вам не доводилось с ней встречаться?

Она прекрасно знала, что они не виделись, но хотела посмотреть, не выдаст ли в нем что-нибудь его осведомленности о происшедшем между семейством Бингли и Джейн. И хотя ей показалось, что у него слегка дернулось веко, он отвечал, что не имел удовольствия видеться с мисс Беннет. Больше они об этом не говорили, и джентльмены вскоре ушли.

Глава 31

Всех в доме священника восхитили манеры полковника Фицуильяма, и дамы чувствовали, что с его приездом их вечера в Розингсе станут более оживленными. Однако прошло несколько дней, прежде чем их снова пригласили к обеду, — теперь, когда в доме были гости, леди Кэтрин не нуждалась в их присутствии. Лишь через неделю после приезда полковника, в день Пасхи, обитателей Хансфорда вновь удостоили внимания: выходя из церкви, леди Кэтрин просто попросила их прийти вечером.

Приглашение было, разумеется, принято, и в назначенный час они присоединились к обществу, собравшемуся в гостиной леди Кэтрин. Ее светлость любезно поприветствовала их, но было заметно, что она дорожит их компанией лишь тогда, когда не может найти другой.

Полковник Фицуильям, казалось, искренне обрадовался их появлению, как спасению от скуки в Розингсе, да и к тому же его весьма заинтересовала прелестная подруга миссис Коллинз. Усевшись рядом с ней, он увлеченно рассказывал о боях в Манчестере, чудесах, на которые способны новейшие механические ружья, и своих излюбленных способах умерщвления сраженных недугом. Элизабет еще никогда не было так весело в этой гостиной. Они беседовали так живо и беззаботно, что привлекли внимание не только леди Кэтрин, но и мистера Дарси.

Он то и дело поглядывал на них с любопытством, и это же чувство, несомненно, разделяла леди Кэтрин, которая, впрочем, не стала его скрывать, вмешавшись в их разговор:

— Что ты такое говоришь, Фицуильям? О чем вы беседуете? Что ты рассказываешь мисс Беннет? Я желаю знать!

— Мы говорили о боевых искусствах, сударыня, — сказал он, не видя возможности уклониться от ответа.

— О боевых искусствах? Тогда, будь добр, говори громче. Эта тема мне особенно приятна. Раз уж вы говорите о боевых искусствах, мне тоже есть что сказать. Думаю, во всей Англии мало кто отдается им с таким рвением, как я, или может похвастаться такими же прирожденными талантами. Если бы здоровье Энн было покрепче, я уверена, она стала бы такой же великой истребительницей зомби, как и я. Как продвигаются занятия Джорджианы, Дарси?

Мистер Дарси тепло и похвально отозвался о достижениях своей сестры в кулачном бою и мастерском обращении с клинком и Браун Бесс.

— Весьма рада слышать, что она так преуспела, — сказала леди Кэтрин, — и прошу, передай ей мой наказ — если она не будет регулярно упражняться, то не достигнет высот.

— Уверяю вас, сударыня, — ответил он, — что в этом совете нет нужды. Она занимается очень усердно.

— Тем лучше. В таких случаях переусердствовать невозможно, и в следующем письме я непременно напишу ей, чтобы она ни в коем случае не пренебрегала упражнениями. Я всегда твержу юным девицам, что боевыми искусствами нельзя овладеть в совершенстве без каждодневной практики. Я уже несколько раз повторила мисс Беннет, что ей не удастся освоить и половину моих навыков, если она не будет постоянно упражняться. У миссис Коллинз нет додзё, но я всегда рада видеть мисс Беннет в Розингсе — она может приходить сюда хоть каждый день и биться с моими ниндзя — разумеется, больше никого не убивая. В той части дома она никому не помешает.

Мистер Дарси, казалось, несколько устыдился бесцеремонности своей тетушки и ничего не ответил.

После кофе полковник Фицуильям напомнил Элизабет о том, что она обещала продемонстрировать собравшимся невероятную силу своих пальцев, и при помощи подвязки она закрепила подол платья у щиколоток. Затем леди Кэтрин и остальные наблюдали за тем, как Элизабет, встав на руки, подняла ноги к потолку — подол платья благодаря подвязке по-прежнему держался на месте.

Стоя таким образом, она оторвала руку от пола, так что вес ее тела теперь удерживала только одна рука. Мистер Дарси расположился так, чтобы смотреть прямо в лицо очаровательной балансерке. Увидев это, Элизабет, как только выдалась возможность, произнесла с лукавой улыбкой:

— Вы желаете смутить меня, мистер Дарси, снизойдя до того, чтобы вот так глядеть на меня? Я вовсе не боюсь. Прирожденное упрямство не позволяет мне смущаться, когда того желают другие. Любая попытка напугать меня лишь придает мне храбрости. — Ив доказательство своих слов она приподняла ладонь так, что теперь касалась пола лишь пальцем.

— Не стану говорить, что вы заблуждаетесь, — ответил он, — поскольку вы и сами вряд ли верите в то, что я вынашиваю планы вас смутить. Также я имею честь знать вас достаточно долго и понимать, что иногда вы с превеликим удовольствием высказываете суждения, которые вам не принадлежат.

Элизабет от души рассмеялась такому своему портрету и сказала полковнику Фицуильяму:

— Ваш кузен может прелестно меня отрекомендовать, научив вас не верить ни единому моему слову. Какое несчастье, что мне довелось столкнуться с человеком, который может вывести меня на чистую воду именно там, где я надеялась оставить по себе более-менее пристойное впечатление. Право, мистер Дарси, как неблагородно с вашей стороны рассказывать обо всех моих недостатках, изученных вами в Хартфордшире. Мне ничего не остается, как отплатить вам той же монетой, и услышанное может неприятно поразить ваших близких.

— Я вас не боюсь, — улыбаясь, ответил он.

— Умоляю, расскажите, в чем же он мог провиниться! — вскричал полковник Фицуильям. — Мне хочется знать, как он ведет себя в незнакомом обществе.

— Я расскажу, но готовьтесь к ужасающим подробностям.

Элизабет оттолкнулась от пола кончиком пальца, мягко ступила на ноги и развязала подвязку.

— Первый раз я повстречала его, как вам, наверное, известно, на балу в Хартфордшире, и знаете ли вы, как он там себя вел? Он танцевал всего четыре танца, хоть кавалеров недоставало, и мне доподлинно известно, что многие юные леди просиживали у стены, потому что их некому было пригласить. Мистер Дарси, тут вам отпереться не удастся.

— Тогда я не имел удовольствия быть представленным ни одной леди в том собрании, за исключением тех, с которыми я приехал.

— Верно, на балах ведь обычно людей не представляют друг другу. Итак, полковник Фицуильям, что мне вам еще показать? Мои пальцы к вашим услугам.

— Быть может, — сказал Дарси, — мне и стоило бы искать новых знакомств, но я не располагаю талантом рекомендовать себя незнакомым людям.

— Стоит ли нам спросить вашего кузена, в чем же причина этого? — осведомилась Элизабет, по-прежнему обращаясь к полковнику Фицуильяму. — Стоит ли нам поинтересоваться, отчего же разумный и образованный человек, выучившийся к тому же на искуснейшего убийцу, не располагает талантом рекомендовать себя незнакомым людям?

— На этот вопрос я, пожалуй, и сам могу ответить, — сказал Фицуильям. — Он не утруждал себя приобретением этого таланта.

— Конечно, у меня нет счастливой способности, свойственной некоторым людям, которые с легкостью могут беседовать с теми, кого видят впервые в жизни, — согласился Дарси. — Я не могу, как это делают многие, подстраиваться под тон их беседы или делать вид, что заинтересован их заботами.

— Мои пальцы, — сказала Элизабет, — не столь сильны, как пальцы вашей тетушки. Им недостает ни свойственной ей мощи, ни стремительности, ни способности убивать с той же легкостью. Мне всегда казалось, что это целиком моя вина, поскольку я не утруждала себя упражнениями. Но мне никогда не приходило в голову, что моим пальцам это неподвластно.

Мистер Дарси улыбнулся:

— Вы совершенно правы. Своим временем вы распорядились гораздо лучше.

Тут вмешалась леди Кэтрин, которая желала знать, о чем они беседуют. Элизабет тотчас же прицепила подвязку и принялась ходить по комнате на кончиках пальцев. Понаблюдав за ней некоторое время, леди Кэтрин изрекла:

— Мисс Беннет может неплохо освоить Коготь Леопарда, если она будет упорнее заниматься и прибегнет к помощи японских мастеров. Я вижу в ней способность принимать любые позы.

— И я тоже, — сказал Дарси так многозначительно, что Элизабет залилась румянцем.

Элизабет наблюдала за Дарси, пытаясь понять, насколько он привязан к мисс де Бэр, но ей ни разу не удалось заметить хоть какое-то проявление любви. Его поведение натолкнуло ее на мысль, которая могла бы стать неплохим утешением для мисс Бингли, — будь та его родственницей, вероятность стать его женой у нее была бы такая же, как и у мисс де Бэр.

Леди Кэтрин продолжала наблюдать за упражнениями Элизабет, беспрестанно советуя ей заниматься еще больше. Элизабет выслушивала ее светлость с вежливой сдержанностью и по просьбе джентльменов продолжала ходить на руках до тех пор, пока им не подали экипаж.

Глава 32

На следующее утро, пока миссис Коллинз с Марией отправились за какой-то надобностью в деревню, Элизабет медитировала в одиночестве и вздрогнула, заслышав звон дверного колокольчика. Подъехавшего экипажа она не слышала и подумала, что к ним вполне могла наведаться леди Кэтрин. Поэтому она быстро затушила благовония, но когда дверь открылась, то, к ее великому удивлению, в комнату вошел мистер Дарси.

Казалось, он был тоже изумлен тем, что кроме нее в комнате никого нет, и извинился за свое вторжение, пояснив, что полагал застать дома всех дам. Затем они сели, и когда Элизабет расспросила о здоровье всех обитателей Розингса, воцарившееся молчание грозило затянуться надолго.

Необходимо было срочно отыскать какую-нибудь тему для разговора, и, пытаясь придумать что-то, Элизабет вспомнила, когда именно она в последний раз видела мистера Дарси в Хартфордшире. Желая узнать, чем он оправдает их поспешный отъезд, она сказала:

— Как внезапно вы все уехали из Незерфилда тогда в ноябре! Мистер Бингли наверняка был приятно удивлен тем, как скоро вы к нему присоединились, ведь, если я не ошибаюсь, он уехал лишь за день до вас. Надеюсь, и он, и его сестры были в добром здравии, когда вы уезжали из Лондона?

— В превосходном, благодарю вас.

Элизабет поняла, что другого ответа ей не дождаться, и после небольшой паузы произнесла:

— Насколько я понимаю, мистер Бингли не имеет намерения возвращаться в Незерфилд?

— Не слышал, чтобы он прямо говорил об этом, но вполне вероятно, что в будущем он будет проводить там совсем немного времени. Он несколько опасается зомби, а их число в той части страны постоянно увеличивается.

— Если он собирается бывать в Незерфилде лишь наездами, то, возможно, для тамошнего общества было бы лучше, если бы он вовсе отказался от этого дома. Тогда его смогла бы занять другая семья, более заинтересованная в боевых искусствах. Но мистер Бингли, вероятно, арендовал дом для собственного удобства, а не для удобства своих соседей, и потому нам следует ожидать, что он покинет или сохранит Незерфилд по тем же причинам.

— Не удивлюсь, — сказал Дарси, — если он оставит дом, как только ему представится случай купить что-то более подходящее.

Элизабет промолчала. Она не решалась больше спрашивать о его друге и, не придумав другого предмета для разговора, решила, что теперь его поиском должен озаботиться мистер Дарси.

Он понял намек и вскоре заговорил.

— Дом кажется весьма уютным. Полагаю, леди Кэтрин во многом помогла его обустроить, когда мистер Коллинз переехал в Хансфорд.

— Не сомневаюсь, и вряд ли кто-то мог принять ее доброту с большей благодарностью, чем он.

— Брак мистера Коллинза, похоже, оказался весьма… удачным.

Элизабет уловила некоторое сомнение в его голосе. Неужели он понял, что Шарлотта поражена недугом?

— Воистину его друзья могут только радоваться тому, что он повстречал одну из немногих разумных женщин, которая не только согласилась выйти за него замуж, но и составила его счастье. Моя подруга — удивительно здравомыслящий человек, хоть я и не уверена, что брак с мистером Коллинзом — ее самый мудрый поступок. Впрочем, она, кажется, вполне счастлива, и с практической точки зрения для нее это весьма удачная партия.

— Должно быть, она рада тому, что поселилась так близко от семьи и друзей.

— Близко, вы говорите?! Почти пятьдесят миль!

— Да что такое пятьдесят миль по дороге, свободной от зомби? Полдня езды, может, чуть больше. По мне, так это очень близко.

— Мне и в голову не пришло бы счесть расстояние одним из достоинств этого брака! — воскликнула Элизабет. — И я ни за что не соглашусь, что миссис Коллинз живет недалеко от своих родных.

— Это доказывает вашу привязанность к Хартфордширу. Полагаю, вам кажется далеким все, что находится дальше Лонгборна и его окрестностей.

Он проговорил это с улыбкой, смысл которой Элизабет, кажется, разгадала: вероятно, он имел в виду Джейн и Незерфилд, поэтому, зардевшись, она ответила:

— Сэр, вы забываете, что я дважды побывала на Востоке, в самых диких его краях, а этот путь, как вы знаете, долог и кишит медведями. Уверяю вас, мои представления о мире несколько шире пределов Лонгборна. Однако поскольку мистеру и миссис Коллинз никогда не доводилось совершать подобных путешествий, то, думаю, расстояния они воспринимают так же, как и все обычные люди. Посему я уверена, что моя подруга не стала бы говорить, что живет недалеко от своих близких, даже будь расстояние между ними вполовину меньше.

Мистер Дарси придвинул свой стул немного ближе.

Элизабет удивилась. В Дарси явно произошла какая-то перемена. Тут он отодвинулся обратно, взял со стола газету и, листая ее, спросил более прохладным тоном:

— Довольны ли вы сообщениями из Шеффилда?

За этим последовал краткий обмен мнениями по поводу недавних побед английской армии — довольно спокойный и немногословный с обеих сторон, который был прерван появлением вернувшихся с прогулки Шарлотты и ее сестры. Обе они весьма удивились, обнаружив Дарси и Элизабет тет-а-тет. Дарси сообщил им об ошибке, вынудившей его нарушить уединение мисс Беннет, и через несколько минут, ни с кем особенно не поговорив, ушел.

— Фдо бы эдо вначило? — хрипло провыла Шарлотта, едва за ним закрылась дверь. — Даагая Элива, он, даверное, в дебя вдюбдён, инафе не прифол был дак зап'осто.

Но когда Элизабет рассказала о том, что он почти все время молчал, то даже Шарлотта, вопреки всем своим надеждам, вынуждена была признать, что это маловероятно. Перебрав множество вариантов, они наконец сошлись на том, что Дарси зашел к ним, не найдя себе другого занятия, — неудивительно для этого времени года. Земля еще до конца не оттаяла, поэтому и свежих зомби, и нового охотничьего сезона нужно было ждать до наступления весны. В Розингсе были леди Кэтрин, книги и бильярд, однако джентльмены не могут все время сидеть в четырех стенах. Поэтому, привлеченные либо близостью дома священника, либо удовольствием от прогулки или от общения с его обитателями, оба кузена стали наведываться туда почти каждый день. Они заходили по утрам, иногда вместе, иногда поодиночке, а время от времени их даже сопровождала их тетка. Было ясно, что полковник заходит потому, что ему искренне приятно хансфордское общество, и это убеждение еще больше всех к нему располагало.

Но отчего мистер Дарси так часто появлялся у Коллинзов, было совершенно непонятно. Вряд ли он искал общества, поскольку мог просидеть у них десять минут, не раскрывая рта, а если и говорил что-то, то будто бы принуждал себя к этому. Он не оживлялся даже тогда, когда миссис Коллинз принималась грызть свою руку. Тому, что осталось от Шарлотты, хотелось бы верить, что причиной всему любовь, и не к кому-нибудь, а к ее подруге Элизе. Во время их визитов в Розингс и его визитов в Хансфорд она наблюдала за ним, но без особого успеха, поскольку ее мысли часто перескакивали на другие темы, как, например, желание вгрызться в сочную теплую мякоть свежего мозга. Разумеется, мистер Дарси частенько поглядывал на подругу миссис Коллинз, но истолковать его взгляд было невозможно.

Он смотрел на нее серьезно и пристально, однако Шарлотта все же не замечала в его глазах восхищения, а иногда ей и вовсе казалось, что он просто погружен в свои мысли. Думая о мыслях мистера Дарси, она вновь ощущала желание пожевать соленого, похожего на цветную капусту мозга.

Несколько раз она намекала Элизабет на то, что мистер Дарси, возможно, неравнодушен к ней, но Элизабет только смеялась в ответ. Поэтому миссис Коллинз решила не возвращаться к этой теме, дабы не пробуждать в своей подруге надежды, которые могли обернуться разочарованием. Желая Элизабет счастливого будущего, она иногда представляла ее женой полковника Фицуильяма. Он, вне всякого сомнения, был превосходным человеком, Элизабет ему явно нравилась, да и положение в обществе он занимал самое прочное. Но в противовес всем этим достоинствам мистер Дарси обладал более крупной головой, а значит, у него было больше мозга, которым можно полакомиться.

Глава 33

Во время прогулок по парку Элизабет несколько раз довольно неожиданно сталкивалась с мистером Дарси. Понимая, что лишь на редкость несчастливая случайность могла привести его туда, где раньше ей никто не встречался, Элизабет позаботилась о том, чтобы этого не повторилось, и предупредила его, что это ее любимая тропинка. Поэтому чрезвычайно странно, что они встретились там второй раз. Более того, за вторым разом последовал и третий. Мистер Дарси говорил мало, да и она не стремилась поддержать беседу, однако во время их третьей прогулки она вдруг с удивлением отметила, что он постоянно задает ей мало связанные меж собой вопросы. По душе ли ей Хансфорд, какие кости она ломала и следует ли, по ее мнению, вступать в брак таким ревностным воинам, как они.

Однажды, гуляя там, она перечитывала недавнее письмо Джейн и размышляла над строками, особенно выдававшими печаль ее сестры, как вдруг вместо мистера Дарси она неожиданно увидела идущего ей навстречу полковника Фицуильяма.

Быстро спрятав письмо и заставив себя улыбнуться, она сказала:

— Вот уж не знала, что и вы тут гуляете.

— Раз в году я обычно делаю обход всего парка, — ответил он, — а после намеревался заглянуть в Хансфорд. Вы идете дальше?

— Нет, я как раз собиралась возвращаться.

Она повернула назад, и они вместе пошли по направлению к пасторскому дому.

— Вы и правда уезжаете из Кента в субботу? — спросила Элизабет.

— Да, если только Дарси снова не отложит отъезд. А я целиком в его власти. Он устраивает все так, как ему заблагорассудится.

— И если он недоволен результатом своих действий, то может хотя бы утешиться богатством выбора. Не знаю никого, кто более мистера Дарси наслаждался бы возможностью поступать по своему усмотрению.

— Да, он любит делать все так, как ему вздумается, — ответил полковник Фицуильям. — Как и все мы, впрочем. Просто он может себе это позволить, ведь Дарси богат, привлекателен и смертельно опасен. Я знаю, о чем говорю. Сами понимаете, младшему сыну не привыкать к тому, что он зависит от других и постоянно ограничен в желаниях.

— Думаю, младшему сыну графа это все же не так знакомо. Нет, действительно, что вы знаете о зависимости и самопожертвовании? Разве были вы когда-ни-будь настолько стеснены в средствах, что не могли куда-нибудь поехать или купить понравившуюся вещь?

— Вы попали в точку, мисс Беннет, — не могу сказать, что мне довелось испытать невзгоды такого рода. Но недостаток денег сказывается на делах более серьезных. Как вам известно, младшие сыновья обязаны служить в королевской армии.

— Да, но смею предположить, что сына графа вряд ли отправят на передовые.

— Напротив, мисс Беннет.

Полковник приподнял одну штанину, и Элизабет открылось ужасное зрелище — от самого колена у полковника вместо ноги не было ничего, кроме свинца и крепкой древесины. Элизабет замечала, что он приволакивает ногу при ходьбе, но была склонна приписывать это легкому ранению или дурному воспитанию. Чтобы молчание не затянулось и полковник не вообразил, будто Элизабет ужаснуло увиденное, она проговорила:

— Полагаю, ваш кузен привез вас с собой лишь для того, чтобы иметь возможность кем-то распоряжаться. Странно, что он еще не женился, чтобы такой человек всегда был у него под рукой. Но вероятно, сейчас на эту роль сгодится и его сестра, ведь он ее единственный опекун и может делать с ней все, что захочет. Я, разумеется, говорю лишь о поступках самого приличного характера и ни в коей мере не предполагаю никаких безнравственных отношений.

— В любой безнравственности, — сказал полковник Фицуильям, — мы с ним были бы виновны оба, поскольку мисс Дарси находится под нашей совместной опекой.

— Вот как? И как вы относитесь к этой обязанности? Много ли хлопот с вашей подопечной?

Сказав это, она заметила, как пристально посмотрел на нее полковник, и то, как поспешно он спросил, почему она полагает, что мисс Дарси может доставить им хлопоты, убедило Элизабет, что ее вопрос попал в цель.

Она сразу же ответила:

— Не бойтесь, я не слышала о ней ни единого дурного слова и уверена, что она самое кроткое существо на свете. Ее безмерно обожают две мои знакомые дамы, мисс Бингли и миссис Херст. Кажется, вы упоминали, что тоже знакомы с ними.

— Немного. Их брат весьма любезный джентльмен и большой друг мистера Дарси.

— О да, — сухо сказала Элизабет. — Мистер Дарси необычайно добр к мистеру Бингли и беспрестанно заботится о нем.

— Заботится? Впрочем, думаю, Дарси и впрямь приходит ему на выручку, особенно когда того требуют обстоятельства. На пути сюда он обмолвился о чем-то подобном, и у меня создалось впечатление, что Бингли и впрямь ему многим обязан. Впрочем, я могу и ошибаться, так как не уверен, что речь шла о мистере Бингли. Это лишь мое предположение.

— О чем вы говорите?

— О некоторых событиях, которые Дарси вряд ли пожелает предать огласке, ведь если все дойдет до семьи дамы, то выйдет весьма неловко.

— Сэр, я постигла древние таинства Востока и унесу их секрет в могилу. Конечно же мне можно доверить пустячные тайны мистера Дарси.

— Но помните, у меня нет особых оснований полагать, что речь шла о Бингли. Дарси лишь поздравил себя с тем, что ему удалось спасти друга от крайне неразумного брака, но без упоминания каких-либо имен или подробностей. Я подумал, что он говорит о Бингли, лишь потому, что таким юношам, как он, свойственно попадать в подобные переделки. К тому же они с Дарен прошлым летом были практически неразлучны.

— Мистер Дарси как-то объяснил свое вмешательство?

— Насколько я понял, дама вызывала серьезные возражения.

— И к каким же уловкам он прибегнул, чтобы разлучить их?

— Об этом он не сказал, — с улыбкой ответил Фицуильям. — Он лишь поведал мне то, что я теперь говорю вам.

Элизабет замолчала, чувствуя, как с каждым шагом в ней крепнет яростное желание отомстить. Взглянув на нее несколько раз, Фицуильям спросил, отчего она так задумчива.

— Я размышляю о том, что вы мне рассказали, — ответила она. — Поведение вашего кузена меня покоробило. Разве он вправе был судить?

— Вы полагаете, что его вмешательство было бесцеремонным?

— Я не пойму, по какому праву мистер Дарси стал решать за своего друга, насколько правильно тот влюблен. И отчего он стал устраивать его счастье, руководствуясь лишь своим мнением? Однако, — продолжила она, несколько придя в себя, — раз уж нам неизвестны подробности, мы тоже не вправе судить его. Возможно, речь и не шла о серьезной привязанности.

— Что ж, могло быть и так, — сказал Фицуильям, — хоть это предположение и значительно преуменьшает заслуги моего кузена.

Замечание полковника было шутливым, однако, по мнению Элизабет, столь точно характеризовало мистера Дарси, что она не решилась ответить и, резко переменив тему, до самого пасторского дома говорила лишь о разных пустяках. Как только их гость ушел, она заперлась у себя в комнате и смогла наконец без помех обдумать все услышанное. Не стоило и надеяться, что речь шла о каких-то незнакомых ей людях. В мире не могло существовать второго человека, на которого мистер Дарси имел бы столь безграничное влияние. Элизабет никогда не сомневалась, что он некоторым образом причастен к разлуке Бингли и Джейн, однако основной замысел и его осуществление она всегда отводила мисс Бингли.

Теперь же оказывалось, если только мистера Дарси не обманывало его собственное тщеславие, что именно из-за него, из-за его гордости и каприза, пострадала и продолжает страдать Джейн. На какое-то время он лишил надежды на счастье самого доброго и великодушного человека на всем свете, и поэтому Элизабет твердо решила, что до ее отъезда из Кента еще бьющееся сердце мистера Дарси будет лежать у нее на ладони.

«Дама вызывала серьезные возражения», — вспомнились ей слова полковника Фицуильяма. Серьезность этих возражений наверняка заключалась в том, что один дядя дамы был деревенским стряпчим, второй — лондонским торговцем, а сама она в пылу семейной ссоры могла раскроить череп Бингли, который значительно уступал ей в силе и сноровке.

— Какие могут быть возражения против Джейн! — воскликнула Элизабет. — Ведь она сама прелесть и доброта! Она удивительно умна, а ее манеры и владение оружием безупречны. Моего отца также не в чем упрекнуть, ведь, несмотря на все свои чудачества, он обладает достоинствами, которых не постыдился бы и сам мистер Дарси, и пользуется уважением, которого тот никогда не достигнет.

При мысли о матери уверенность Элизабет, однако, немного пошатнулась. Но она твердо решила, что недостатки миссис Беннет вряд ли сыграли для Дарси решающую роль, поскольку его гордость была бы больше задета, если бы его друг породнился с людьми низкого звания, чем небольшого ума. Поэтому Элизабет окончательно убедила себя в том, что мистер Дарси отчасти руководствовался худшим видом гордости, а отчасти — желанием приберечь мистера Бингли для своей сестры.

Волнение, вызванное этими мыслями, привело к головной боли, которая лишь усилилась к вечеру и вкупе с нежеланием убивать Дарси в присутствии его тетушки (она ведь могла этому воспрепятствовать) стала причиной отказа Элизабет идти вместе с родней пить чай в Розингс, куда они все были званы.

Глава 34

Когда все ушли, Элизабет, будто бы желая еще сильнее настроить себя против мистера Дарси, принялась перечитывать письма от Джейн, полученные ею в Кенте. В них не было ни жалоб, ни воспоминаний о прошлом, ни единого намека на нынешние страдания. Но все же каждой фразе теперь недоставало жизнерадостности, которая ранее была так присуща письмам Джейн. Почти в каждой строке Элизабет находила печаль, которой не заметила, читая письмо в первый раз. То, как беззастенчиво мистер Дарси вменял себе в заслугу чужое несчастье, помогло Элизабет острее ощутить переживания сестры.

Некоторым утешением служила мысль о том, что скоро он падет от ее клинка, а через две недели она наконец увидится с Джейн и немного поднимет ей настроение, презентовав голову и сердце мистера Дарси. Подумав о Дарси, она вспомнила и о его кузене — несмотря на всю свою любезность, полковник Фицуильям был единственным человеком, который мог обвинить Элизабет в убийстве Дарси. Следовательно, от него тоже придется избавиться.

От размышлений о том, как бы лучше все устроить, ее отвлек внезапный звон дверного колокольчика, и Элизабет слегка оживилась, подумав, что полковник сам решил заглянуть к ней. Однако чувства ее тут же переменились, и она поняла, что ошиблась, когда в комнату, к ее величайшему изумлению, вошел мистер Дарси. Он тотчас принялся торопливо осведомляться о ее здоровье, сказав, что зашел лишь для того, чтобы узнать, как она себя чувствует. Она отвечала ему с холодной учтивостью, с трудом веря в то, что ей повезло так скоро очутиться с ним наедине, и выжидая удобного случая отлучиться за своей катаной. Он на секунду присел, потом вскочил и принялся расхаживать по комнате.

После недолгого молчания он порывисто подошел к ней со словами:

— Напрасно я пытался бороться со своими чувствами, ничего не вышло. Позвольте мне сказать, что я безгранично восхищаюсь вами и люблю вас!

Изумление Элизабет не поддавалось никакому описанию. Она покраснела, смешалась, устремила на него растерянный взгляд и не произнесла ни слова. Обнадеженный ее молчанием, Дарси тотчас же поведал все, что он чувствует к Элизабет, и чувствует уже давно. Он говорил красноречиво, но не только о нежных чувствах, и не менее пылко распространялся о гордости, чем о страсти. Ее низкое положение, неравенство этого брака, семейные обстоятельства, препятствующие их союзу, — обо всем он говорил с жаром, свидетельствовавшим о его терзаниях, но отнюдь не делавшим чести его объяснению.

Невзирая на бушевавшую в ней жажду крови, Элизабет была, разумеется, польщена интересом такого джентльмена, и хотя она ни на секунду не усомнилась в своем решении убить его, но все же немного посочувствовала его грядущим страданиям. Однако его последующие слова вызвали в ней глубокое презрение, и сострадание вскоре уступило место гневу. Но, стараясь совладать с ним, она готовилась спокойно отвечать мистеру Дарси, дабы не раскрывать своих намерений раньше времени. Мистер Дарси завершил свою речь уверениями в глубине своего чувства, которое он, несмотря на все усилия, не сумел побороть, и выразил надежду, что оно будет вознаграждено согласием мисс Беннет выйти за него замуж. Было заметно, что, говоря это, он не сомневался в благоприятном ответе. Он утверждал, что с волнением ожидает ее решения, однако лицо его выражало непоколебимую уверенность в том, что оно будет положительным.

Это лишь усилило возмущение Элизабет, и когда мистер Дарси умолк, она, покраснев, сказала:

— В подобных случаях, полагаю, приличия обязывают нас выразить благодарность за выказанные чувства, независимо от их взаимности. Считается, что благодарность должна возникнуть самым естественным образом, и чувствуй я что-то подобное, то непременно поблагодарила бы вас. Но я не могу этого сделать. Я никогда не искала вашего расположения, да и вы проявили его весьма неохотно. Я сожалею, что причинила вам боль, но сожалею лишь потому, что сделала это неосознанно. Еще до того, как вы вошли сюда, я решилась расправиться с вами, сэр. Оскорбление, нанесенное моей чести — о, чести всей моей семьи, — меньшим не искупишь!

Элизабет поддернула подол платья и приняла основную Позу Журавля, которую сочла подходящей для столь ограниченного пространства. Мистер Дарси, опершись о каминную полку, не спускал глаз с Элизабет, и казалось, ее слова вызвали у него не только удивление, но и негодование. От гнева он побледнел, и на лице его явственно отразилось замешательство. Наконец, с нарочитым спокойствием, он произнес:

— И это — ответ, которым меня удостоят? Возможно, меня заинтересует причина, по которой меня столь нелюбезным образом отвергают и вызывают на бой.

— Я тоже могу поинтересоваться, — ответила она, — почему, имея столь явное намерение оскорбить и унизить меня, вы решили сказать, что любите меня вопреки своей воле, доводам рассудка и даже вопреки своей натуре? Неужели вы думаете, что хоть что-нибудь может склонить меня к браку с человеком, который, возможно, навсегда разрушил надежды на счастье моей горячо любимой сестры?

Слова эти заставили мистера Дарси слегка покраснеть, но ненадолго, поскольку Элизабет атаковала его стремительными ударами, принудив использовать защиту Пьяной Прачки. Сражаясь с ним, она говорила:

— У меня есть все основания быть о вас дурного мнения. Ничто не может оправдать вашего несправедливого и жестокого вмешательства. Вы не посмеете и не сможете отрицать того, что именно ваши и только ваши усилия стали причиной их разлуки!

Один из ее ударов достиг цели, и Дарси был отброшен к каминной полке с такой силой, что у нее откололся краешек. Дарси вытер окровавленный рот и поглядел на Элизабет, улыбаясь с преувеличенным недоверием.

Один из ее ударов достиг цели, и Дарси был отброшен к каминной полке с такой силой, что у нее откололся краешек.

— Посмеете ли вы отрицать это? — повторила она.

Он ответил нарочито бесстрастным голосом:

— Я не имею намерения отрицать, что сделал все возможное, дабы разлучить моего друга с вашей сестрой, и что рад своему успеху К Бингли я отнесся добрее, чем к себе.

Элизабет и виду не подала, что услышала это любезное замечание, и, схватив кочергу, нацелила ее в лицо Дарси.

— Но моя неприязнь к вам, — продолжила она, — вызвана не только этим поступком. Мое мнение о вас сложилось задолго до этого. Много месяцев назад ваш истинный облик открылся мне после рассказа мистера Уикэма. Что вы можете на это ответить? Какой вымышленной дружеской услугой на этот раз себя оправдаете?

— Вы живо интересуетесь судьбой этого джентльмена! — вспыхнув, произнес Дарси уже менее сдержанным тоном.

— Как, зная о постигших его бедах, можно не интересоваться его судьбой?

— Бедах! — с презрением повторил Дарси. — Да уж, эти беды были воистину ужасны!

С этими словами он, вскочив с пола, сбил ее с ног. Элизабет, однако, была слишком проворной, чтобы он успел воспользоваться преимуществом, и вскоре вновь крепко стояла на ногах, с удвоенной силой потрясая кочергой.

— И вы стали тому причиной! — горячо воскликнула Элизабет. — Вы заставили его жить в нищете, ибо это нищета — по сравнению с его прошлой жизнью. Вы сознательно лишили его завещанных ему благ. По вашей милости в лучшие годы своей жизни он был лишен независимости, на которую мог вполне заслуженно рассчитывать. Во всем этом виноваты вы! И у вас еще хватает духу отзываться о его бедах с презрением и насмешкой!

— Так вот что вы думаете обо мне! — вскричал Дарси, выхватывая у нее кочергу. — Вот какое у вас обо мне представление! Благодарю за столь подробное разъяснение. В таком свете мои проступки и впрямь ужасны! Но быть может, — добавил он, прижав заостренный конец кочерги к шее Элизабет, — мои прегрешения были бы забыты, не будь ваша гордость задета тем, что я честно признал все сомнения, препятствовавшие объяснению с вами. Все эти тяжкие обвинения остались бы невысказанными, если бы я предусмотрительно скрыл свои терзания и принялся бы льстить вам, уверяя, что мной движет безусловное, безграничное чувство, подкрепленное долгими размышлениями, доводами рассудка, одним словом — всем. Но мне претит любое притворство. И я не стыжусь чувств, которые открыл вам. Они естественны и искренни. Неужели вы ожидали, что я обрадуюсь низкому качеству вашего боевого обучения? И буду поздравлять себя с приобретением родни, чье положение в обществе настолько ниже моего?

Гнев Элизабет возрастал с каждым мигом, но поскольку Дарси прижал ее к стене, она, сдерживаясь из последних сил, спокойно произнесла:

— Мистер Дарси, вы заблуждаетесь, полагая, что на меня хоть в какой-то мере повлиял стиль вашего объяснения. Он лишь избавил меня от легкого сожаления, которое, отрубая вам голову, мне бы пришлось испытать, веди вы себя как джентльмен.

Она заметила, что при этих словах он вздрогнул, но поскольку он промолчал, Элизабет продолжила:

— В какой бы манере ни было бы сделано ваше предложение, это не подвигнет меня принять его.

Мистер Дарси вновь не сумел скрыть изумления и глядел на нее с недоверием и смущением.

Она продолжала:

— С самого начала — нет, пожалуй, с самой первой минуты нашего с вами знакомства — ваши манеры убедили меня в вашем высокомерии, заносчивости и полном пренебрежении к чувствам других людей и заложили основу моего неодобрительного к вам отношения. Последовавшие события лишь укрепили мою неприязнь. Зная вас немногим меньше месяца, я уже понимала, что вы самый последний человек на свете, за которого я могла бы выйти замуж.

— Вы достаточно сказали, сударыня. Я полностью понимаю ваши чувства, и мне остается лишь стыдиться моих. Простите, что отнял у вас столько времени, и примите пожелания счастья и здравия.

С этими словами он, швырнув кочергу в камин, поспешно вышел из комнаты, и в следующую минуту Элизабет услышала, как за ним захлопнулась входная дверь.

Все ее чувства пребывали в крайнем смятении. Ноги едва держали ее, и, поддавшись женской слабости, которую она так долго училась подавлять в себе, Элизабет села и проплакала полчаса. По мере того как она вспоминала и обдумывала происшедшее, ее изумление лишь возрастало.

Она получила предложение от мистера Дарси! Она не смогла убить его, когда того требовала ее честь! Она была объектом его страсти так много месяцев! И какой страсти — ведь он готов был жениться на ней, невзирая на все обстоятельства, из-за которых он воспрепятствовал браку Бингли и ее сестры и которые в его случае должны были иметь не меньший вес! Это казалось практически невероятным. Невольно вызвать столь сильные чувства было весьма лестно. Однако его гордость — нестерпимая гордость, беззастенчивое признание того, как он обошелся с Джейн, непростительная уверенность в своей правоте, которую он так ничем и не смог объяснить, бесчувственное упоминание о мистере Уикэме, жестокого обращения с которым он даже не отрицал, — все это вскоре победило скоротечное чувство жалости, вызванное силой его страсти. Она продолжала взволнованно размышлять о случившемся, но, едва заслышав шум подъезжающего экипажа леди Кэтрин, поспешила к себе в комнату, дабы избежать расспросов Шарлотты.

Глава 35

На следующее утро Элизабет проснулась с теми же мыслями, которые с трудом позволили ей сомкнуть глаза накануне. Удивление по-прежнему не покидало ее, и ни о чем другом думать было просто невозможно. Не сумев отвлечь себя никаким занятием, она решила после завтрака отправиться на длительную прогулку. Избрав было свою любимую тропинку, она передумала, вспомнив, что иногда встречала там мистера Дарси, и вместо того, чтобы войти в парк, свернула на аллею, уходившую в противоположном от дороги направлении.

Утро выдалось прекрасным, и Элизабет, пройдясь по аллее раза два или три, не смогла удержаться и остановилась перед воротами, чтобы полюбоваться парком. За те пять недель, что она провела в Кенте, природа вокруг сильно переменилась, и рано зазеленевшие деревья с каждым днем становились все пышнее. Она уже собиралась идти дальше, когда заметила в примыкавшей к парку рощице какого-то джентльмена, который шел в ее направлении. Опасаясь того, что это может оказаться мистер Дарси, Элизабет стала отступать.

Неужели он намеревался сразить ее? Как же глупо с ее стороны было оставить катану дома! Превосходя Элизабет в быстроте, Дарси сумел отрезать ей отступление у самых ворот и, протянув письмо, которое она машинально взяла, сказал с горделивым спокойствием: — Я прогуливался по этой роще в надежде встретить вас. Не соблаговолите ли прочесть это письмо?

И с легким поклоном он повернулся и вскоре вновь скрылся среди деревьев.

Не ожидая ничего приятного, однако сгорая от любопытства, Элизабет открыла конверт и, к величайшему своему изумлению, увидела, что он содержит целых два листа писчей бумаги, плотно исписанных убористым почерком. Продолжая прохаживаться по тропинке, она начала читать. Письмо, датированное в Розингсе восемью часами сегодняшнего утра, было следующего содержания:

Сударыня,

При чтении этого письма вам не стоит беспокоиться о том, что оно будет содержать повторение тех признаний или возобновление предложений, которые вызвали у вас такое отвращение прошлым вечером. Я не имею ни малейшего намерения досаждать вам или принижать себя, напоминая о желаниях, которые ради нашего обоюдного спокойствия должны быть забыты как можно скорее. Вчера вы предъявили мне два обвинения, совершенно разного характера и не менее разной тяжести. Первое заключалось в том, что я разлучил вашу сестру с мистером Бингли, невзирая на чувства обоих, второе же — в том, что я вопреки требованиям закона, вопреки понятиям чести и благородства лишил мистера Уикэма обеспеченного существования и разрушил его надежды на счастье. Если при объяснении моих действий и мотивов я вынужден буду высказать чувства, которые вы сочтете оскорбительными, могу лишь попросить за это прощения. Я обязан это написать, и посему дальнейшие извинения будут неуместны.

Почти сразу после приезда в Хартфордшир я, как и многие, заметил, что Бингли выделяет вашу сестру среди всех прочих дам. Но о серьезности его чувств я догадался лишь тогда, когда она заболела и вынуждена была остаться в Незерфилде. Зная, что она обучена истреблению нежити, я был уверен в том, что неведомый недуг поразил и ее. Не желая беспокоить вас или кого-либо в Незерфилде моими предположениями, я решил ослабить привязанность Бингли, дабы избавить его от мучительного наблюдения за превращением вашей сестры. Однако после ее выздоровления — временного, как мне казалось — я заметил, что его чувства к мисс Беннет были сильнее всех его прежних увлечений.

Я также наблюдал за вашей сестрой. Ее внешность и манеры оставались искренними, живыми и очаровательными, но я по-прежнему был убежден, что уже скоро ей предстоит безрадостно склониться перед волей Сатаны. Однако недели превращались в месяцы, и я начал сомневаться в верности своих наблюдений. Отчего превращение никак не наступало? Неужели я мог так ошибиться, приняв обычную простуду за неведомый недуг? К тому времени, когда я осознал свою неправоту, менять планы было уже поздно. Мистер Бингли был уже далек от вашей сестры — это касалось не только расстояния, но и чувств. И хотя в моих действиях не было злого умысла, они причинили боль вашей сестре, и ваше негодование совершенно обоснованно. Не премину отметить, впрочем, что простуда вашей сестры была достаточно серьезной, чтобы вызвать даже у самого проницательного наблюдателя подозрение, что за кротким обхождением мисс Беннет кроется сердце, порабощенное тьмой.

Несомненно, я желал верить в то, что она поражена, но хочу также подчеркнуть, что какие-либо надежды или опасения обычно не властны над моими действиями и решениями. Я верил в болезнь вашей сестры не потому, что желал ей этого. Мое убеждение основывалось на беспристрастном суждении, столь же искреннем, сколь и обдуманном. Однако существовали и другие препятствия этому браку, которые необходимо, пусть и весьма кратко, перечислить. Происхождение вашей матери хоть и вызывало возражение, но не шло ни в какое сравнение с тем, как часто пренебрегали всеми правилами приличий она сама, ваши младшие сестры и иногда даже ваш отец.

Простите меня. Мне больно ранить вас. Но, огорчившись из-за недостатков ваших близких, возможно, вы найдете утешение в том, что я всегда высоко ценил то, как держитесь вы и ваша старшая сестра — ив обществе, и в сражении. Добавлю лишь, что на балу мое мнение о болезни мисс Беннет было подкреплено ее нежеланием присоединиться к нам во время злополучного происшествия на кухне, и посему я еще тверже вознамерился удержать моего друга от брака, который я полагал неудачнейшим из союзов. На следующий день он уехал в Лондон и, как вы, несомненно, помните, собирался вскоре вернуться в Незерфилд.

Теперь я перехожу к описанию своей роли в этой истории. Его сестры были обеспокоены не меньше моего, хоть у нас на то и были разные причины. Обнаружив совпадение наших взглядов, мы столь же единодушно решили, не теряя времени, отправиться в Лондон, дабы повлиять на их брата. Сразу же по приезде туда я с готовностью принялся разъяснять моему другу все отрицательные стороны его выбора. Я описывал их ему со всей серьезностью и настойчивостью. Но, несмотря на то что мои увещевания могли поколебать и несколько умерить его решимость вступить в брак, этого союза избежать бы не удалось, если бы я вдобавок ко всему не уверил Бингли в равнодушии к нему вашей сестры. До того он верил, что она отвечает на его чувства искренней, если не столь же сильной привязанностью. Однако Бингли по природе своей необычайно скромен u склонен доверять моему мнению гораздо больше, чем собственному. Поэтому мне было нетрудно убедить его в том, что он заблуждался. Стоило ему поверить в это, как отговорить его от возвращения в Хартфордшир было делом нескольких минут. До сей поры я не нахожу в своих действиях ничего предосудительного. Тем не менее об одном своем поступке, касающемся этой истории, я все же вспоминаю безо всякого удовлетворения — о том, что я опустился до притворства и скрыл от него приезд вашей сестры в столицу. Сам я узнал об этом от мисс Бингли, но ее брат по-прежнему находится в неведении. Возможно, их встреча и не имела бы нежелательных последствий, но я видел, что его чувства еще не угасли настолько, чтобы она была совершенно безопасной. Быть может, это умалчивание, этот обман были недостойным поступком, однако я решился на него из самых добрых побуждений. Более мне нечего добавить по этому поводу, и иных извинений я вам принести не могу. Если я причинил боль вашей сестре, то сделал это только из любви к другу и будучи убежденным в том, что мисс Беннет обречена скитаться по земле в поисках мозгов. Другое же, более тяжкое обвинение в том, что я нанес урон мистеру Уикэму, я могу опровергнуть, лишь изложив вам полную историю его отношений с нашей семьей. Мне неизвестно, в чем именно он обвинил меня, однако правдивость моих слов может подтвердить не один свидетель, в чьей искренности усомниться невозможно.

Мистер Уикэм — сын весьма уважаемого человека, который долгие годы вел дела в Пемберли и выполнял свои обязанности столь безупречно, что в благодарность мой отец щедро осыпал милостями своего крестника, Джорджа Уикэма. Отец оплачивал его обучение в школе, а затем в Киото — неоценимая помощь, поскольку собственный отец Уикэма из-за расточительности жены едва сводил концы с концами и не смог бы дать ему приличное восточное образование. Мой отец не только любил общество этого юноши, чьи манеры всегда отличались обаянием, но и высоко ценил его боевые способности, надеясь, что тот преуспеет в истреблении зомби, и намереваясь оказать содействие его карьере. Что до меня, то уже много, очень много лет прошло с тех пор, как я переменил свое мнение о нем.

Его порочные наклонности и отсутствие нравственных устоев, тщательно скрываемые им от своего благодетеля, не могли быть тайной для юноши одного с ним возраста, у которого к тому же имелась возможность видеть его в те моменты, когда он не считал нужным следить за своим поведением. Именно так мне удалось услышать, как мистер Уикэм беззаботно похвалялся своим намерением отработать удары ногой с разворота на служившем у нас глухом мальчике-конюхе, выражая надежду, что сломанная шея послужит тому достаточным наказанием за плохо вычищенное седло. Я был привязан к несчастному слуге, и поэтому мне пришлось перебить Уикэму ноги, чтобы тот не мог воплотить в жизнь свой омерзительный замысел. Тут я снова вынужден причинить вам боль, в какой мере — известно лишь вам самой. Но какие бы чувства ни вызывал у вас мистер Уикэм, догадки об их природе не помешают мне раскрыть его истинную сущность, а, напротив, лишь укрепят в желании сделать это.

Мой досточтимый отец скончался около пяти лет тому назад, и до самого конца его привязанность к мистеру Уикэму была столь велика, что в своем завещании он настоятельно рекомендовал мне всячески способствовать его карьере в борьбе с ужасной нежитью. К этому пожеланию прилагалось наследство в тысячу фунтов. Отец мистера Уикэма ненадолго пережил моего, и не прошло и полугода, как мистер Уикэм написал мне, что пожелал заняться изучением новейших оружейных технологий и доход с одной тысячи фунтов не покроет этого увлечения. Я скорее желал, чтобы его намерения оказались искренними, чем верил в них, но все равно с готовностью откликнулся на его просьбу и устроил так, чтобы ему выплатили три тысячи фунтов. После чего, казалось, всякая связь между нами прервалась. Я был о нем слишком дурного мнения, чтобы приглашать его в Пемберли или возобновлять общение с ним в столице.

Полагаю, именно там он и поселился, однако изучение оружейных технологий было сущим притворством, и теперь, не зная ограничений, он вел праздный и беспутный образ жизни. Три года я почти не получал о нем вестей, но, поиздержавшись, он снова написал мне письмо. Он уверял меня, что находится в крайне стесненных обстоятельствах, что оружейные технологии оказались вовсе невыгодным занятием и что он полон решимости принять сан, если я положу ему ежегодное содержание. Вряд ли вы осудите меня за то, что я отказался выполнить его просьбу и решительно пресекал любое ее повторение. Его недовольство было соразмерно его бедственному положению, и, не сомневаюсь, он порочил мое имя в обществе так же яростно, как и упрекал меня лично. После этого между нами не осталось даже намека на какие-либо отношения. Как он жил, мне неведомо. Однако прошлым летом он вновь довольно болезненным образом напомнил о себе.

Теперь мне предстоит описать события, о которых сам бы я хотел позабыть, и если бы не нынешние обстоятельства, я не рассказал бы о них ни одной живой душе. Говоря это, я не сомневаюсь, что и вы сохраните все в тайне.

Опека над моей сестрой, которая младше меня более чем на десять лет, была доверена мне и племяннику моей матери, полковнику Фицуильяму.

Около года назад мы забрали ее из школы и поселили в Лондоне под присмотром компаньонки, миссис Янг, вместе с которой летом она отправилась в Рамсгейт. Вскоре туда же приехал мистер Уикэм, и, несомненно, с умыслом, поскольку выяснилось, что он был ранее знаком с миссис Янг, в характере которой мы жестоко обманулись. При помощи и поощрении этой дамы он настолько завладел доверием Джорджианы, чье искреннее сердце еще хранило память о том, как он был добр к ней в детстве, что она позволила внушить себе, что влюблена, и согласилась бежать с ним.

Ей было тогда всего пятнадцать, что может послужить ей оправданием. За день или два до предполагаемого побега я неожиданно приехал в Рамсгейт, и Джорджиана, будучи не в силах вынести мысли о том, что она может причинить боль и огорчения брату, который во многом заменил ей отца, во всем мне призналась. Можете представить, что я почувствовал и как поступил. Заботясь о добром имени и чувствах моей сестры, я не мог публично изобличить мистера Уикэма. Честь требовала вызвать его на дуэль, но он спешно покинул город.

Миссис Янг, разумеется, жестоко выпороли в присутствии всей прислуги. Несомненно, мистер Уикэм прежде всего охотился за приданым моей сестры, которое составляет тридцать тысяч фунтов, однако я не могу избавиться от мысли о том, что его также привлекала возможность отомстить мне. Да, тогда бы он отомстил мне сполна. Таково, сударыня, правдивое изложение всех обстоятельств, касающихся меня и этого человека, и если вы не сочтете эту историю полнейшей выдумкой, то, надеюсь, не станете более винить меня в жестокости по отношению к мистеру Уикэму. Мне неизвестно, каким образом, с помощью каких уловок он ввел вас в заблуждение, однако тому, что его обман удался, вероятно, не стоит удивляться. Не зная всех подробностей, вы не сумели бы его уличить, а подозрительность чужда вашей природе. Быть может, вас удивит, что я не рассказал всего этого вчера вечером, однако тогда я недостаточно владел собой, чтобы решить, насколько я могу быть с вами откровенен. За подтверждением всего вышеизложенного вы можете обратиться к полковнику Фицуильяму. Как моему родственнику, близкому другу и, более того, одному из душеприказчиков моего отца, ему неизбежно становились известны все подробности описанных мной событий. Если ваша неприязнь ко мне обесценивает все мои заверения, то поверить словам полковника Фицуильяма подобные причины вам не помешают, и дабы вы могли сразу справиться обо всем у него, я постараюсь найти способ передать вам это письмо в утренние часы. Пусть Господь хранит вас и избавит Англию от ее нынешних бедствий.

Фицуильям Дарси

Глава 36

Когда мистер Дарси вручил Элизабет письмо, она отнюдь не ожидала того, что он вновь станет просить ее руки, однако и вовсе не могла предположить, что бы он мог еще написать. Она так торопилась это выяснить, что едва осознавала смысл написанного, и, спеша перейти к следующей фразе, не успевала сосредоточиться на той, которую только что прочитала. Она сразу сочла притворством веру мистера Дарси в то, что ее сестра была поражена недугом, а его перечисление истинных, более тяжких возражений против этого брака слишком разгневало ее, чтобы судить о них здраво.

Но когда этот предмет сменился рассказом о мистере Уикэме, Элизабет смогла несколько более внимательно прочесть описание событий. Если описание это было правдивым, то все ее представления о благородстве мистера Уикэма рассыпались прахом — и в то же время оно поразительно сходилось с историей, рассказанной им самим. Ее чувства становились все более мучительными и все менее определенными. Изумление, тревога, даже ужас полностью завладели ею. Элизабет желала, чтобы все это оказалось ложью, и непрерывно восклицала:

— Это неправда! Быть того не может! Какая ужасная клевета!

В сильнейшем смятении, не зная, о чем и думать, она пыталась продолжить прогулку, но безуспешно: не прошло и минуты, как Элизабет вновь развернула письмо и, взяв себя в руки, насколько это было возможно, с тяжелым сердцем вернулась к рассказу об Уикэме и заставила себя вчитаться в смысл каждого предложения. История его отношений с семьей Дарси полностью совпадала с рассказанной им самим, да и доброе отношение к нему покойного мистера Дарси, хоть Элизабет ранее и не знала, насколько щедр он был, тоже не противоречило его словам. Но измыслить такое наказание для глухого мальчика-коню-ха! И из-за такого пустячного проступка! Решительно невозможно было поверить в то, что человек столь благородной наружности, как Уикэм, способен на подобную жестокость. Нельзя было не чувствовать, что один из рассказчиков бессовестно лжет, и несколько мгновений Элизабет убеждала себя, что ее первоначальное мнение было верным. Но когда она еще несколько раз внимательнейшим образом прочла о том, как Уикэм, обманув все надежды старшего мистера Дарси, прекратил боевое обучение и получил взамен внушительную сумму в три тысячи фунтов, то снова начала колебаться.

Она отвлеклась от письма, постаралась по возможности беспристрастно взвесить каждое обстоятельство, обдумала правдоподобность каждого заявления, но — увы, без особого успеха. Утверждения каждой из сторон были бездоказательными. Она вновь прочла письмо, но каждая строка в нем доказывала, что история, подробности которой, по ее мнению, могли разве что изобличить мистера Дарси еще полнее, вдруг получила объяснение, делающее его поведение безукоризненным.

О прежней жизни Уикэма в Хартфордшире знали лишь по его же рассказам. Что до его истинного характера, то Элизабет не стала бы наводить о нем справки, даже если бы имела такую возможность. Его голос и манеры сразу внушили всем, что ему присущи всевозможные добродетели. Она попыталась припомнить хоть один его добрый поступок, хоть какое-то свидетельство его прямоты и прекраснодушия, которое можно было бы противопоставить нападкам мистера Дарси, или хотя бы отыскать в нем некую добродетель, не вязавшуюся с разгульным и праздным образом жизни, в котором Дарси обвинял его. Но на ум ей ничего не шло.

Она отчетливо вспомнила всю их беседу с Уикэмом в тот первый вечер у мистера Филипса. Многие его выражения еще были свежи в ее памяти. Теперь ее поразила неуместность подобного разговора между малознакомыми людьми, и она удивилась, что это раньше не пришло ей в голову. Она увидела, как бестактно он рекомендовал себя и как его поступки расходились со словами. Элизабет вспомнила, как он хвалился, что не боится встречи с мистером Дарси — пусть уж мистер Дарси уедет, если захочет, он ему не уступит, — и все же не осмелился через неделю появиться на балу в Незерфилде.

Она также вспомнила, что до тех пор, пока обитатели Незерфилда не уехали, он никому, кроме нее, не рассказывал своей истории, но после их отъезда о ней вдруг повсеместно заговорили. И у него не возникло сомнений или сожалений по поводу того, что он порочит имя мистера Дарси, хоть ранее он и уверял ее, что уважение к отцу никогда не заставит его дурно отозваться о сыне.

Все его поступки теперь представали в совершенно ином свете! Элизабет более не находила достойных объяснений отношению Уикэма к ней самой: он либо обманывался насчет размеров ее приданого, либо тешил свое тщеславие предпочтением, которое, по ее мнению, она выказывала ему самым неосторожным образом. Желание оправдывать его становилось все слабее и слабее, а что до правоты мистера Дарси, так Джейн уже давно уверяла ее в том, что во всей этой истории с Уикэмом никаких предосудительных действий он не совершал. И несмотря на его высокомерные и отталкивающие манеры, Элизабет ни разу за все время их знакомства не довелось заметить ничего, что свидетельствовало бы о его несправедливости или бесчестности.

Она сгорала от стыда за свое поведение. Стоило ей подумать о Дарси или об Уикэме, как она тотчас же видела собственную слепоту, предвзятость, глупость, предубеждение. Если бы ее кинжал был при ней, то Элизабет упала бы на колени и, ни секунды не колеблясь, нанесла бы себе семь ран позора.

— Как недостойно я себя вела! — вскричала она. — Я, так гордившаяся своей проницательностью! Я, считавшая, что полностью владею своим духом и телом! Как часто я смеялась над великодушием сестры и питала свое тщеславие бессмысленными подозрениями! Как унизительно для меня это открытие! О, будь тут мой наставник, он отхлестал бы меня до крови влажной бамбуковой плетью!

От мыслей о себе — к мыслям о Джейн, от Джейн — к Бингли, и так она вскоре вспомнила, что объяснения мистера Дарси по этому поводу показались ей неубедительными, и прочла их снова. Во второй раз его слова произвели на нее совершенно другое впечатление. Могла ли она не доверять ему в одном случае и в то же время признавать его правоту в другом? Ему казалось, будто ее сестра поражена недугом, и Элизабет не могла не отдать должное его осмотрительности, ведь простуда Джейн была и впрямь столь серьезной, что даже Элизабет несколько раз заподозрила то же самое.

Когда же она дошла до строк, содержавших унизительные, но заслуженные упреки поведению ее родных, то чувство стыда стало и вовсе невыносимым. Она оценила комплименты, высказанные ей и Джейн. Они слегка утешили ее, но не избавили от мыслей об унижении, в котором виновны остальные члены ее семьи. Теперь ей пришло в голову, что несчастье Джейн, в сущности, дело рук ее ближайших родственников, и, размышляя о том, какой ущерб их с сестрой репутации наносит столь бестактное поведение, Элизабет и вовсе пала духом.

Она бродила по дорожке еще пару часов, перебирая в уме всевозможные мысли — вновь и вновь возвращаясь к произошедшему, взвешивая все за и против и пытаясь по мере сил свыкнуться со столь важной и стремительной переменой в собственных взглядах. Однако усталость и осознание того, что она слишком задержалась на прогулке, вынудили ее вернуться в Хансфорд, и Элизабет вошла в дом, стараясь принять присущий ей жизнерадостный вид и не думать о том, что могло бы отвлечь ее от общей беседы.

Ей тотчас же рассказали, что в ее отсутствие заходили оба джентльмена из Розингса. Мистер Дарси зашел на несколько минут, чтобы попрощаться, а полковник Фицуильям пробыл около часа, дожидаясь Элизабет, и чуть было не отправился на ее поиски. Элизабет лишь сделала вид, будто сожалеет, что разминулась с ним, но на самом деле обрадовалась этому. Полковник Фицуильям ее более не интересовал, все ее мысли занимало только письмо.

Глава 37

Оба джентльмена покинули Розингс на следующее утро, и мистер Коллинз, поджидавший их у ворот с прощальными поклонами, принес домой благие вести об их добром здравии и расположении духа настолько сносном, насколько позволяла печальная обстановка в Розингсе, вызванная их отъездом и тем, что накануне Элизабет убила несколько любимых ниндзя ее светлости. Затем мистер Коллинз поспешил в Розингс, дабы возместить леди Кэтрин утрату общества, и по возвращении с величайшим удовлетворением передал сообщение ее светлости — ей до того скучно, что у нее даже появилось желание видеть их всех у себя за обедом.

Глядя на леди Кэтрин, Элизабет не могла избавиться от мысли о том, что, пожелай она — и сейчас была бы представлена ее светлости как будущая племянница, и с трудом сдерживала улыбку, воображая, как бы та возмутилась. «Что бы она сказала? Как бы повела себя?» — такими вопросами забавляла себя Элизабет.

Сначала они заговорили о том, как уменьшилось общество в Розингсе.

— Поверьте, я все приняла очень близко к сердцу, — провозгласила леди Кэтрин. — Думаю, вряд ли кто-то сильнее меня может переживать разлуку с друзьями. А к этим юношам я привязана особенно, да и они так привязаны ко мне! Им было очень жаль покидать меня! Впрочем, так бывает всегда. Милый полковник держался стоически до самого конца, а вот Дарси, казалось, был опечален отъездом еще больше, нежели в прошлом году. Несомненно, он еще сильнее полюбил Розингс.

Тут миссис Коллинз вставила комплимент, который мать и дочь приняли с любезными улыбками, несмотря на то, что никто не сумел разобрать ее рычания.

После обеда леди Кэтрин заметила, что мисс Беннет имеет меланхолический вид, и немедленно объяснила это тем, что Элизабет не хочется так скоро уезжать, добавив:

— Но если дело в этом, вам следует написать вашей матушке и попросить ее позволения побыть здесь еще немного. Уверена, миссис Коллинз будет рада вашему обществу.

— Премного обязана вашей светлости за столь любезное приглашение, — ответила Элизабет, — но я не имею возможности его принять. В следующую субботу я должна быть в Лондоне.

— Но в таком случае вы пробудете здесь лишь полтора месяца, а я ожидала, что вы останетесь на два. Именно это я и сказала миссис Коллинз перед вашим приездом. У вас нет никаких причин уезжать так скоро. Миссис Беннет вполне сможет обойтись без вас еще две недели.

— Но отец не сможет. На прошлой неделе он написал мне с просьбой ускорить отъезд — земля вновь становится рыхлой, и Хартфордшир скоро заполонят неприличности.

— О, отец уж точно без вас обойдется. Я наблюдала ваши боевые таланты, моя милая, и они не на том уровне, чтобы изменить судьбу Хартфордшира или любого другого места.

Элизабет с трудом поверила своим ушам, услышав подобное оскорбление. Если бы не новообретенная приязнь к мистеру Дарси, она бы, вероятно, вызвала ее светлость на дуэль, чтобы защитить свою честь.

— И если вы прогостите здесь еще месяц, то я смогу сама отвезти одну из вас в Лондон, куда я собираюсь в начале июня, чтобы обсудить нашу стратегию с его величеством. Поскольку моя охрана настаивает, чтобы я ехала в ландо, для одной девицы найдется предостаточно места, а впрочем, если будет прохладно, то я бы взяла вас обеих, ведь вы не такие толстые, как мистер Коллинз.

— Сударыня, вы бесконечно добры, однако, думаю, нам не стоит отступать от изначального плана.

Казалось, леди Кэтрин сдалась.

— Миссис Коллинз, вы должны послать с ними одного из моих ниндзя. Вы знаете, что я всегда говорю прямо, так вот, мне не нравится, что две молодые девушки будут путешествовать без сопровождения. В нынешние времена это особенно неуместно. Вам непременно нужно придумать, кого с ними послать. Юные девицы всегда нуждаются в охране и присмотре, кроме разве что редких случаев, когда даму вроде меня обучали бою самые уважаемые японские мастера, а не эти мерзкие китайские крестьяне.

— Мой дядя пошлет за нами слугу, но могу заверить вашу светлость, что я вполне способна…

— О! Ваш дядя держит мужскую прислугу? Я рада, что хоть кто-то может предусмотреть подобные вещи. Где вы будете менять лошадей? Ах, в Бромли, разумеется. Назовите мое имя в «Колоколе», и о вас непременно позаботятся.

У леди Кэтрин нашлось еще много вопросов относительно их поездки, и поскольку не на все она могла ответить сама, отвлечься было никак нельзя, чему Элизабет была даже рада, иначе, поглощенная своими мыслями, она рисковала забыть, где находится. Размышления нужно было отложить до минут уединения, и стоило ей остаться одной, как она с величайшим облегчением полностью отдавалась раздумьям. Ни дня не проходило без прогулки в одиночестве, когда Элизабет могла сколько угодно развлекать себя неприятными мыслями.

Еще немного, и она выучила бы письмо мистера Дарси наизусть. Она изучала каждую фразу, и ее чувства к автору этих строк постоянно менялись. Когда она вспоминала заносчивый тон его предложения, то принималась мечтать о том, как потускнеют его глаза, когда она выдавит из него жизнь. Но стоило ей подумать о том, как несправедливо она обвиняла и укоряла его, то досадовала уже на себя и спешно тянулась к кинжалу, чтобы снова нанести себе семь ран позора, которые к тому времени едва успевали затянуться. Его страсть вызывала благодарность, его характер заслуживал уважения, однако она по-прежнему не питала к нему теплых чувств и не испытывала ни малейшего сожаления по поводу своего отказа, ни малейшего желания увидеть мистера Дарси снова.

Собственное прежнее поведение служило для Элизабет источником беспрестанного сожаления и досады, а злополучные промахи родных — предметом еще больших терзаний. Надежды на то, что они исправятся, не оставалось никакой. Отцу было довольно подсмеиваться над ними, и он ни за что не взялся бы приструнить своих взбалмошных младших дочерей, что же до матери, то и ее собственные манеры были далеки от совершенства, так что она не видела в их поведении ничего дурного. Вместе с Джейн Элизабет частенько пыталась выбить безрассудство из Кэтрин и Лидии при помощи влажных бамбуковых плетей, но разве можно было с ними сладить, если им во всем потворствовала миссис Беннет?

Раздражительная и избалованная Кэтрин во всем подражала Лидии и на любые попытки образумить ее лишь обижалась. А своевольная и безмозглая Лидия и вовсе не желала слушать старших сестер. Обе были невежественные, ленивые, самодовольные девицы. И пока Меритон находится на расстоянии пешей прогулки от Лонгборна, они так и будут вечно туда бегать, убивая зомби лишь для того, чтобы те не мешали им кокетничать с офицерами.

Другой заботой Элизабет стала тревога за Джейн. Рассказ мистера Дарси восстановил ее прежнее доброе мнение о Бингли, но заставил еще острее почувствовать, чего лишилась Джейн. Чувства мистера Бингли оказались искренними, а поведение — безукоризненным, если только не вменять ему в вину безоговорочное доверие к другу. Как ужасна была мысль о том, что столь желанное, столь удачное замужество, сулившее Джейн столько счастья, расстроилось из-за глупости и бестактности ее же родных! О, если бы она только могла найти в себе силы расправиться с большинством своих родственников!

А поскольку ко всем этим рассуждениям добавлялись и воспоминания об истинном характере Уикэма, не удивительно, что жизнерадостная по натуре Элизабет, до этого редко впадавшая в уныние, теперь была так им охвачена, что ей с трудом удавалось сохранять бодрый вид.

В последнюю неделю пребывания в Хансфорде они так же часто посещали Розингс, как и в первую. Там же они провели последний вечер перед отъездом, и ее светлость снова поносила качество китайской боевой подготовки, раздавала указания насчет того, как им лучше упаковать вещи, и так настоятельно требовала, чтобы платья в сундуках были уложены единственно верным способом, что Мария, вернувшись, сочла своим долгом разобрать сложенные с утра вещи и уложить их заново.

При расставании леди Кэтрин с величайшим снисхождением пожелала им доброго пути и пригласила приехать в Хансфорд на следующий год, а мисс де Бэр снизошла даже до того, чтобы сделать реверанс и протянуть им обеим на прощание свою хрупкую ручку.

Глава 38

Утром в субботу Элизабет и мистер Коллинз спустились к завтраку на несколько минут раньше остальных, и последний не упустил случая обратиться к ней с прощальными любезностями, которые он считал совершенно необходимыми.

— Мне неизвестно, мисс Элизабет, — сказал он, — говорила ли уже миссис Коллинз, как она признательна вам за то, что вы нас навестили, но, уверен, вы не покинете наш дом, не выслушав ее благодарностей. Уверяю вас, ваше общество было для нас бесценно. Мы понимаем, что наше скромное пристанище мало чем может прельстить гостя. Хансфорд, с его безыскусным образом жизни, маленькими комнатами и немногочисленной прислугой, вероятно, очень скучен для юной девицы, которая дважды совершила путешествие на Восток.

Элизабет поспешила с благодарностями уверить мистера Коллинза, что ей все пришлось по вкусу. Эти полтора месяца были для нее сплошным удовольствием, а радость от встречи с Шарлоттой и заботливое к ней отношение говорят о том, что скорее она в долгу перед хозяевами дома.

Мистер Коллинз ответил: — Мы с моей дражайшей Шарлоттой совершенно единодушны в мыслях и чувствах. Наши характеры и жизненные принципы совпадают самым удивительным образом. Кажется, будто мы просто созданы друг для друга.

Элизабет чуть было не сказала, что раз уж Шарлотта поражена, а сам мистер Коллинз имеет вид столь отталкивающий, то это предположение кажется ей очень верным. Но ответила лишь, что не сомневается в его семейном благополучии и радуется за обоих. Поэтому она вовсе не огорчилась, когда перечисление этих благ было прервано появлением отвечавшей за них дамы. Несчастная Шарлотта! Как печально было видеть, что ее превращение почти свершилось. Но она сознательно сделала свой выбор. И хотя уже недалек был тот миг, когда даже недогадливый мистер Коллинз постигнет правду и будет вынужден обезглавить Шарлотту, та, казалось, не искала сочувствия. Дом, хозяйство, приход, птичник и усилившаяся страсть к нежным кусочкам лакомых мозгов — все это еще доставляло ей радость.

Наконец экипаж был подан, сундуки привязаны снаружи, свертки сложены внутри, и все было готово к отправлению. Элизабет нежно простилась с Шарлоттой, зная, что больше никогда ее не увидит, и отправилась к карете в сопровождении мистера Коллинза. Пока они шли через сад, он просил Элизабет кланяться ее семейству, не забыв сопроводить свою просьбу благодарностями за любезный прием, оказанный ему в Лонгборне прошлой зимой, и передавал наилучшие пожелания, к сожалению, незнакомым ему мистеру и миссис Гардинер. Затем он помог сначала ей, а затем и Марии сесть в карету, но когда дверца за ними уже почти закрылась, мистер Коллинз с некоторым ужасом внезапно напомнил им, что они не просили ничего передать дамам из Розингса.

— Но, — прибавил он, — разумеется, вы пожелаете, чтобы я передал ваши заверения в нижайшем почтении, присовокупив к ним слова глубочайшей признательности за оказанную вам доброту.

Элизабет не возражала, дверца наконец была закрыта, и экипаж тронулся с места.

— Боже правый! — воскликнула Мария после нескольких минут молчания. — Кажется, что мы только вчера приехали, а сколько всего произошло!

— Действительно, — со вздохом отозвалась ее попутчица.

— Мы девять раз обедали в Розингсе и, кроме этого, дважды были приглашены к чаю. Как много всего мне нужно будет рассказать!

«И как много всего мне нужно будет утаить», — про себя добавила Элизабет.

Первые десять миль их поездки промелькнули без малейшего намека на беседу или какую-либо опасность. Но стоило им подъехать к старой белой церкви прихода Святого Ездры, как Элизабет, распознав дух смерти, витавший в воздухе, велела кучеру остановиться.

Церковь, возведенная на основании из гладко выструганных бревен и обшитая сотнями беленых досок, казалась слишком величественной для такой маленькой деревушки. Но местные прихожане были широко известны своей набожностью и каждую субботу и воскресенье заполняли церковь, дабы помолиться об избавлении от сатанинских легионов. Окна были украшены витражами, повествующими о том, как Англия погружается в пучину хаоса, — самый последний витраж изображал воскресшего Христа с Экскалибуром в руке, который сошел на землю, чтобы сразить остатки неприличностей.

Дрожащие от страха кучер и слуга остались с Марией, в то время как Элизабет, держа меч наготове, поднялась по ступеням к разнесенным в щепки дверям церкви. Запах смерти становился все отчетливее, несколько витражей были разбиты. Здесь произошло что-то ужасное, но Элизабет не понимала, давно ли.

Она вошла в церковь, намереваясь принять бой, однако, оглядевшись, вложила катану в ножны, так как помощи тут не требовалось. Больше не требовалось. Казалось, все жители прихода Святого Ездры заперлись в церкви. Тела лежали повсюду — на скамьях, в проходах между рядами, — черепа у всех были расколоты, а мозги выскоблены начисто, как мякоть из тыквы. Когда на их приход напали, жители стали искать убежища в самом надежном, по их мнению, месте, но оно все же оказалось недостаточно надежным. Зомби превосходили их количеством и ненасытным рвением. Мужчины еще сжимали в руках вилы. Женщины по-прежнему обнимали детей. Глаза Элизабет увлажнились, когда она представила кошмар, сопутствовавший последним минутам их жизни. Крики. Соседи, которых разрывали на куски у них на глазах. Ужас, когда тебя ест заживо невыразимое порождение зла.

Слеза скатилась по щеке Элизабет. Она молниеносно утерла ее, слегка устыдившись того, что вообще позволила себе слезы.

— Так осквернить Дом Божий! — сказала Мария, когда они отправились дальше. — Неужели эти неприличности не имеют никакого понятия о благопристойности?

— Им неведомы такие чувства, — ответила Элизабет, бездумно глядя в окно, — и мы должны относиться к ним так же.

Без каких-либо происшествий они добрались до дома мистера Гардинера, где им предстояло провести несколько дней. Джейн выглядела хорошо, а разобраться в том, что у нее на душе, Элизабет не имела возможности среди разнообразных развлечений, о которых любезно позаботилась их тетушка. Однако Джейн предстояло вместе с Элизабет вернуться в Лонгборн, где у последней будет предостаточно времени для наблюдения.

Элизабет стоило некоторых усилий не рассказывать о предложении мистера Дарси до их приезда в Лонгборн. Сама мысль о том, что она может невероятно удивить Джейн, уже побуждала ее к откровенности. И вряд ли Элизабет смогла бы сдержаться, если бы к тому времени уже поняла, что именно ей следует рассказывать, и не боялась нечаянно расстроить свою сестру каким-нибудь упоминанием о Бингли.

Глава 39

Шла вторая неделя мая, когда три барышни, покинув секцию Восток-Шесть, отправились обратно в Хартфордшир. Подъезжая к постоялому двору, где их дожидался экипаж мистера Беннета, они тотчас же убедились в пунктуальности кучера, заметив наверху, в окне обеденного зала, Китти и Лидию. Обе они находились тут уже около часа и были полностью поглощены тем, что беззастенчиво похвалялись перед часовым своим умением бросать сюрикены — к превеликому неудовольствию упряжной лошади, которая вынуждена была служить им мишенью.

Поприветствовав сестер, они торжествующе указали им на стол, уставленный обычными для трактира холодными закусками, восклицая:

— Ну разве это не мило? Разве мы вас не удивили?

— И мы хотим всех вас угостить, — сказала Лидия, — только вы должны дать нам денег, потому что свои мы потратили вон в той лавке. Смотрите, какую шляпку я купила, — показывая обновку, прибавила она.

Сестры сочли шляпку безобразной, однако Лидию это нисколько не задело.

— Там в лавке были еще две или три куда безобразнее этой, и я купила для отделки несколько атласных лент, так что, думаю, она выйдет вполне сносной. Впрочем, какая разница, что носить этим летом, если полк уходит из Меритона уже через две недели.

— Неужели? — воскликнула Элизабет, весьма обрадованная не только тем, что у ее сестер теперь будет меньше поводов отвлекаться от боевых упражнений, — свертывание лагеря также означало, что за время ее отсутствия неприличностей в Хартфордшире заметно поубавилось.

— Их расквартируют возле Брайтона, и я так хочу, чтобы папа летом отвез нас туда! По-моему, превосходный план, и обошлось бы это совсем недорого. Да и мама мечтает поехать, представляете! Иначе, подумать только, какое унылое лето нам предстоит! Я буду скучать без конца!

«Да, — подумала Элизабет, — конец тут совершенно необходим!»

— А еще у нас есть новости! — объявила Лидия, когда они уселись за стол. — Ну-ка, угадайте! Превосходные новости, просто отличные новости об одном человеке, который нам всем очень нравится!

Джейн и Элизабет, переглянувшись, отпустили прислуживавшего за столом лакея. Лидия рассмеялась и воскликнула:

— Ох уж эта ваша скрытность и благопристойность! Подумать, что лакей может услышать чего лишнего! Как будто его это заботит! Уж наверное он частенько слышит разговоры и похуже наших. Кстати, ну и пугало! В жизни не видала подбородка длиннее, чем у него. Я его чуть не прирезала, приняв за зомби. Но ладно, вот вам моя новость. Она касается миленького Уикэма — слишком хорошо для лакея, верно? Уикэму вовсе не угрожает свадьба с мисс Кинг. Вот так-то! Она уехала к своему дяде в Ливерпуль и возвращаться не намерена, так что Уикэм спасен!

— Спасена и Мэри Кинг, — ответила Элизабет, — от неравного и неразумного брака.

— Если он ей нравился, то она просто дурочка, что уехала.

— Надеюсь, они не были серьезно увлечены друг другом, — сказала Джейн.

— Он-то уж точно не был ею увлечен! Я просто уверена, что Уикэм и вовсе о ней не думал, да и кто станет думать о веснушчатой коротышке, которая и сражаться-то толком не умеет.

Когда все поели и старшие сестры расплатились по счету, была подана карета, в которую барышни не без труда втиснулись со всеми их свертками, сундуками и вооружением, да еще и покупками Китти и Лидии.

— Как чудно мы тут все уместились! — воскликнула Лидия. — Я рада, что купила шляпку, хотя бы ради того, чтобы сунуть сюда еще одну коробку! Ну а теперь давайте устроимся поудобнее и будем всю дорогу до дома болтать и смеяться! Скорее рассказывайте, что нового приключилось с вами с тех пор, как вы уехали. Удалось вам познакомиться с достойными мужчинами? А пофлиртовать? Я так и ждала, что кто-нибудь из вас отыщет себе мужа. Право же, Джейн так может и старой девой остаться. Ей ведь скоро двадцать три! Вот позор-то будет, если я не выйду замуж раньше, чем мне исполнится столько же! Тетушка Филипс уж так хочет, чтобы вы все повыходили замуж. Говорит, Лиззи надо было соглашаться на предложение мистера Коллинза, хотя с ним со скуки помереть можно. Как бы мне хотелось выйти замуж прежде вас всех! Я бы вас вывозила на балы. Ох, а намедни мы так повеселились у полковника Форстера! Мы с Китти провели у них дома целый день, и миссис Форстер пообещала, что к вечеру устроит танцы — кстати, мы с ней такие подружки! — и пригласила обеих мисс Харрингтон, но Харриет заболела, и Пен пришлось пойти одной…

Тут Элизабет вытащила катану и отсекла Лидии голову, которая упала прямиком в раскрытую шляпную картонку. Остальные с немым ужасом уставились на фонтан крови, брызнувший из шеи Лидии и перепачкавший их платья. Элизабет вложила клинок в ножны и любезнейшим тоном произнесла:

— Прощу прощения, я не могла более выносить ее болтовни.

Однако, взглянув в очередной раз на Лидию, она увидела, что голова у нее по-прежнему крепко сидит на плечах.

— Господи, я так смеялась! — продолжила ее младшая сестра. — И миссис Форстер тоже! Думала, умру со смеху!

Элизабет вздохнула. Ах, если бы она и вправду могла отсечь Лидии голову.

И такой бесконечной трескотней, которую Китти разбавляла намеками и дополнениями, Лидия развлекала своих спутниц всю дорогу до Лонгборна. Элизабет старалась особенно не вслушиваться, однако не могла не заметить, что имя Уикэма упоминалось довольно часто.

Дома их приняли очень тепло. Миссис Беннет была рада видеть, что красота Джейн не померкла, а мистер Беннет за обедом то и дело повторял:

— Я рад, что ты вернулась, Лиззи.

За обедом собралось большое общество, поскольку почти все Лукасы пришли встретить Марию и узнать новости, а занимали их самые разные предметы. Леди Лукас желала знать, как поживает ее старшая дочь, и Мария отвечала, что та пребывает в добром здравии и превосходном расположении духа.

«Неужто все сошли с ума? — думала Элизабет. — Разве никто не видит, что она поражена недугом и на три четверти мертва?»

Миссис Беннет была занята вдвойне, расспрашивая Джейн о последних модах и пересказывая услышанное младшим Лукасам, а Лидия, перекрикивая всех, расписывала всем, кто готов был ее слушать, их утренние развлечения.

— Ох, Мэри! — сказала она. — Тебе надо было поехать с нами, мы так повеселились! На пути туда мы с Китти отворили все окна в карете и дразнили фермеров, которые, как обычно по утрам, жгли трупы, но в «Георге», думаю, мы вели себя примерно и встретили их лучшими холодными закусками на свете, так что если бы ты поехала, мы угостили бы и тебя. А на обратном пути нам было еще веселее! Я думала, мы вовек не влезем в карету, и чуть не умерла со смеху. Мы всю дорогу домой смеялись! Мы болтали и хохотали так громко, что нас, наверное, слышали все зомби на десять миль вокруг!

На что Мэри очень серьезно ответила:

— Мне вовсе не пристало, дорогая сестра, осуждать подобные развлечения. Полагаю, что большинству женщин они придутся по нраву. Но, признаюсь, меня они не влекут, и я, вне всякого сомнения, предпочту им хороший бой.

Но Лидия пропустила ее ответ мимо ушей. Она редко слушала кого-то более полуминуты, а Мэри так и не слушала вовсе.

После обеда Лидия уговаривала остальных сестер прогуляться до Меритона и разведать, у кого какие новости, но Элизабет резко воспротивилась этому предложению. Нельзя, чтобы говорили, будто девицы Беннет, не пробыв дома и полдня, снова принялись бегать за офицерами. Впрочем, у нее имелась и другая причина для возражений. Она страшилась встречи с мистером Уикэмом и намеревалась выбить ему все зубы, когда встреча все же состоится. Ее чрезвычайно утешала мысль о том, что полк вскоре покинет их края. Через две недели все они уедут, и, когда это случится, ничто более не будет напоминать ей об Уикэме.

Едва оказавшись дома, Элизабет успела узнать, что поездка в Брайтон, о которой упоминала в гостинице Лидия, являлась предметом серьезных споров между ее родителями. Она сразу увидела, что отец вовсе не намерен соглашаться, но в то же время его ответы были столь многозначны и уклончивы, что мать не теряла надежды его уговорить.

Глава 40

Элизабет более не могла удерживаться от желания рассказать Джейн обо всем случившемся и наконец, решив утаить подробности, касавшиеся самой сестры, на следующее утро поведала той, что произошло между ней и мистером Дарси.

Изумление Джейн, впрочем, было недолгим — она так любила сестру, что полагала совершенно естественным то, что ею все восхищаются. Ее огорчило, что мистер Дарси облек свое признание в столь неподобающую форму, однако с еще большим сожалением она узнала, что их объяснение закончилось схваткой и разгромом каминной полки мистера Коллинза.

Как же он заблуждался, будучи полностью уверенным в своем успехе, — сказала она, — и, разумеется, ему не надо было этого выказывать. Только представь, насколько все это усилило его разочарование.

— Ты права, — ответила Элизабет, — и мне его искренне жаль, однако другие чувства, вероятно, скоро помогут ему забыть о привязанности ко мне. Ты ведь не осуждаешь меня за то, что я ему отказала?

— Осуждать тебя! Ни за что!

— А за то, что я так горячо защищала Уикэма?

— Вовсе нет, и я не понимаю, что в этом дурного.

— Поймешь, когда я расскажу, что случилось на следующий день.

И тут Элизабет рассказала о письме мистера Дарси, повторив все, что касалось Уикэма — ив особенности его обращения с глухим мальчиком-конюхом и мисс Дарси. Каким ударом это стало для бедняжки Джейн! Она готова была всю жизнь прожить с глубоким убеждением, что во всем человечестве найдется меньше пороков, чем их оказалось у одного человека. И хотя ей было приятно слышать о том, что Дарси целиком оправдан, это знание не могло полностью утешить ее. Она настойчиво старалась доказать, что произошла ужасная ошибка и можно как-то обелить одного, не очернив при этом другого.

— Нет, так не пойдет, — сказала Элизабет, — тебе не удастся представить их обоих достойными людьми. Придется сделать выбор, но в пользу лишь одного из них. Добродетелей у них как раз хватит на одного порядочного человека, и в последнее время я решительно не знаю, кому все же их приписать. Полагаю, что отдам свой голос за Дарси, но ты вольна выбирать кого угодно.

Однако прошло немало времени, прежде чем она смогла вызвать у Джейн улыбку.

— Не припомню, чтобы я когда-нибудь испытывала большее потрясение, — сказала та. — Уикэм оказался негодяем! Невероятно! Бедный мистер Дарси! Лиззи, милая, только представь, как он страдал. Какой это для него был удар! Да еще и узнать, что ты о нем дурного мнения! И гувернантку сестры ему пришлось выпороть! Как это все огорчительно! Уверена, ты со мной согласишься.

— Несомненно. Но я хочу попросить у тебя совета: скажи мне, следует ли нам раскрыть перед нашими знакомыми истинный характер мистера Уикэма?

— Мне кажется, у нас нет причин для столь ужасного разоблачения, — ответила мисс Беннет. — А ты как думаешь?

— Этого делать не стоит. Мистер Дарси не поручал мне распространяться о его откровениях. Напротив, он просил меня хранить в тайне все, что касается его сестры. А если я попытаюсь открыть людям глаза, рассказав о других проступках Уикэма, кто мне поверит? Общее предубеждение против мистера Дарси настолько сильно, что добрая половина Меритона скорее умрет, нежели переменит мнение о нем в лучшую сторону. Я ничего не смогу с этим поделать. Уикэм скоро уедет, и вскоре всем станет все равно, что он из себя представляет на самом деле. Так что пока я буду молчать.

— Ты совершенно права. Если о его поведении станет известно в обществе, он может потребовать у мистера Дарси сатисфакции, а у дуэли редко бывает счастливый исход. Не стоит доводить его до отчаяния. Как говорил наш дорогой наставник, пойманный тигр опасен вдвойне.

Разговор принес Элизабет облегчение. Она избавилась от двух секретов, которые не давали ей покоя целых две недели. Однако оставалось то, о чем благоразумие побуждало ее умолчать. Она не осмеливалась ни пересказать первую часть письма мистера Дарси, ни открыть сестре, насколько искренни были чувства Бингли.

Дома у нее наконец появилось время понаблюдать за душевным состоянием сестры. Джейн была несчастлива. Она по-прежнему питала самую нежную привязанность к Бингли. Чувства Джейн, которая до этого даже не помышляла о любви, носили всю пылкость первой влюбленности, однако ее возраст и характер придали этому увлечению большую силу, чем обычно свойственно первой любви. Она так дорожила воспоминаниями о Бингли и ставила его превыше всех прочих мужчин, что ей потребовался весь присущий ей здравый смысл и чуткость к чувствам своих друзей, чтобы не потворствовать этим сожалениям, которые, несомненно, повредили бы ее здоровью и душевному спокойствию.

— Ну, Лиззи, — как-то раз спросила миссис Беннет, — что ты думаешь об этой ужасной истории с Джейн? Я сама больше и слова об этом никому не скажу. Именно это я на днях и заявила сестрице Филипс. Никак не пойму, виделась ли Джейн с ним в Лондоне. Все-таки он весьма недостойный молодой человек, и теперь, думаю, у Джейн нет никакой возможности снова его заполучить. Ничего не слышно о том, вернется ли он в Незерфилд летом, а я ведь спросила всех, кто мог что-нибудь знать.

— Не думаю, что он вообще вернется в Незерфилд.

— Ну что ж! Как ему будет угодно. Никто и не ждет его возвращения. Меня утешает только то, что Джейн наверняка умрет от разбитого сердца, и вот тогда он пожалеет о том, что натворил.

Элизабет не находила тут для себя ничего утешительного и поэтому промолчала.

— Ну, Лиззи, — вскоре вновь заговорила ее матушка, — так, значит, Коллинзы превосходно устроились, вот как? Ну-ну, пусть так и дальше будет. И что, каков у них стол? Уж думаю, хозяйка из Шарлотты вышла отличная. Если она хоть вполовину такая же хваткая, как ее мать, то, наверное, деньгам счет знает. Вряд ли они там живут на широкую ногу.

— Да, именно так. — Элизабет не могла заставить себя рассказать матери о печальной участи Шарлотты. Ее маменька была и так взволнована сверх меры.

— Наверное, они часто говорят о том, как приберут к рукам Лонгборн после смерти твоего отца. Но, когда бы это ни случилось, они уже глядят на наш дом как на свое имущество.

— Они никак не могли говорить об этом в моем присутствии.

— Верно, и было бы странно, если бы они себе такое позволили. Но, не сомневаюсь, они частенько обсуждают это, оставшись наедине. Что ж, если они с легким сердцем могут завладеть имением, которое по праву им не принадлежит, пусть так. Я бы постыдилась выставить на улицу старуху.

Глава 41

Первая неделя после их возвращения пролетела быстро. Началась вторая, последняя неделя пребывания полка в Меритоне, и все девицы в округе находились в состоянии самой черной меланхолии. Уныние воцарилось повсеместно. Лишь старшие мисс Беннет по-прежнему могли есть, пить, спать и заниматься своими привычными делами, среди которых была и обычная для этого времени года игра «Оленьи нежности». Эту игру придумал мистер Беннет, чтобы дочери учились ступать бесшумно и развивали силу рук. Правила были просты: выследить большого оленя в близлежащем лесу, подкрасться к нему, свалить на землю, поцеловать в нос и отпустить. За этим веселым занятием Джейн и Элизабет провели много приятных часов, получая столь же много упреков в бесчувственности от Китти и Лидии, которые были бесконечно несчастны и не понимали, как кто-то из членов их семьи способен веселиться.

Правила были просты: выследить большого оленя в близлежащем лесу, подкрасться к нему, свалить на землю, поцеловать в нос и отпустить.

— Боже, что с нами станется? Что нам делать? — то и дело восклицали они с горечью. — Лиззи, ну как ты можешь улыбаться?

Любящая мать разделяла их муки, припомнив, что ей самой пришлось перенести в похожих обстоятельствах двадцать пять лет назад:

— Клянусь, я прорыдала два дня напролет, когда от нас ушел полк полковника Миллера. Думала, у меня сердце не выдержит!

— У меня точно не выдержит! — вскричала Лидия.

— Если бы только нам поехать в Брайтон! — заметила миссис Беннет.

— О да, поехать бы в Брайтон! Но папа такой несговорчивый!

— Купание в море поправило бы мое здоровье.

— И тетушка Филипс уверена, что мне это будет только на пользу, — прибавила Китти.

Сожаления подобного рода то и дело раздавались в Логнборне. Поначалу они развлекали Элизабет, но вскоре удовольствие сменилось чувством стыда. Она с новой остротой ощутила всю справедливость упреков мистера Дарси и была счастлива, всякий раз заново нанося себе семь ран позора. Однако мрачные предчувствия Лидии вскоре рассеялись, поскольку жена полковника, миссис Форстер, пригласила ее поехать вместе с ней в Брайтон. Бесценная подруга Лидии вышла замуж совсем недавно и была еще очень молода. Их сразу сблизили присущие обеим смешливость и жизнерадостность, и два из трех месяцев знакомства они были просто неразлучны.

Восторг Лидии, ее преклонение перед миссис Форстер, радость миссис Беннет и обиду Китти невозможно было описать словами. Не обращая никакого внимания на чувства сестры, Лидия носилась по дому в полнейшем экстазе, требуя всеобщих поздравлений, смеясь и болтая даже громче прежнего, в то время как неудачливая Китти часами стреляла из лука по оленям, кроликам и птицам, которые имели несчастье оказаться слишком близко от дома.

— Не понимаю, отчего бы миссис Форстер и меня не пригласить, — говорила она. — Ну и пусть я не ее близкая подруга, все равно я не меньше Лидии заслуживаю этого приглашения.

Напрасно Элизабет пыталась ее урезонить, а Джейн уговаривала смириться. Сама Элизабет вовсе не разделяла восторгов своей матери и Лидии, поскольку считала, что после этой поездки на всех надеждах, что Лидия когда-либо образумится, можно будет поставить крест. И, несмотря на то что, узнай Лидия о таком поступке сестры, она ее бы возненавидела, Элизабет все же втайне посоветовала отцу не отпускать ее в Брайтон. Она указала ему на то, как дурно ведет себя Лидия, как мало пользы она извлечет из дружбы с такой женщиной, как миссис Форстер, и как подобное общество может подвигнуть Лидию на еще более бездумные поступки в Брайтоне, где соблазнов неизмеримо больше, чем дома. Отец, внимательно выслушав ее, ответил:

— Лидия не утихомирится до тех пор, пока не выставит себя на посмешище где-нибудь на публике, и у нее едва ли будет возможность проделать это с меньшими затратами и неудобствами для семьи, чем в сложившихся обстоятельствах.

— Если бы вы знали, — сказала Элизабет, — как мы все можем пострадать и, впрочем, уже пострадали от необдуманного и распущенного поведения Лидии в обществе, уверена, вы судили бы совсем по-другому.

— Уже пострадали? — повторил мистер Беннет. — Неужели Лидия отпугнула кого-нибудь из твоих поклонников? Бедняжка Лиззи! Не стоит отчаиваться. Не стоит сожалеть о разборчивых юнцах, которые не желают мириться с небольшой глупостью. Ну-ка, скажи мне, что за жалкие личности испугались легкомыслия Лидии?

— Право, вы ошиблись. Таких обид я за ней не числю. Сейчас я говорю не об отдельных случаях, а о грозящем нам ущербе в целом. Наша репутация, уважение, которым мы пользуемся в обществе, могут пострадать от дикой необузданности, самоуверенности и пренебрежения приличиями, которые так часто выказывает Лидия. Простите, я вынуждена сказать прямо: если вы, дорогой отец, не потрудитесь усмирить ее взбалмошный нрав или напомнить ей, что она клялась на крови защищать наше королевство и должна ставить эту клятву превыше всего, то скоро воспитывать ее будет поздно. Ее характер окончательно установится, и к шестнадцати годам она превратится в заядлую кокетку, которая только и будет, что выставлять себя и нас на посмешище и позорить честь нашего дорогого наставника. Та же опасность грозит и Китти. Ведь она во всем подражает Лидии! Пустые, невежественные, ленивые девицы, с которыми не будет никакого сладу! О, дорогой отец, неужели вы думаете, что если их повсеместно будут сторониться и презирать, то тень позора не падет и на других сестер?

Мистер Беннет почувствовал, что она переживает всем сердцем, и, ласково взяв ее за руку, произнес:

— Не волнуйся так, моя милая. Где бы вы с Джейн ни оказались, вас всегда будут ценить и уважать и не станут думать о вас хуже из-за того, что у вас есть две, а впрочем, пожалуй, три очень глупые сестры. Нам не видать покоя в Лонгборне, если Лидия не уедет в Брайтон. Так пусть же едет. Полковник Форстер — человек разумный и удержит ее от серьезных проступков. Да и она, к счастью, слишком бедна, чтобы привлечь охотников за приданым. И кокетничать ей там будет труднее, чем здесь, — офицеры найдут себе в Брайтоне девиц, более достойных их внимания. Будем надеяться, что эта поездка заставит ее задуматься о том, как незначительна ее персона. В любом случае, вряд ли ее характер ухудшится настолько, что нам придется отрубить ей голову.

Элизабет пришлось удовольствоваться этим ответом, однако она не переменила своего мнения и вышла от отца разочарованная и огорченная.

Впрочем, даже если бы Лидия и ее мать узнали, о чем Элизабет говорила с отцом, то вряд ли они сумели бы хоть на минутку прервать свою бесконечную болтовню, чтобы выразить негодование. Поездка в Брайтон, по мнению Лидии, сулила ей все земные блаженства. Ее бурное воображение рисовало ей улицы этого развеселого морского курорта, полные офицеров. Она представляла себя объектом внимания десятков и сотен незнакомых ей пока военных. Лидия так и видела, как она сидит в тени навеса, рьяно флиртуя по меньшей мере с шестью офицерами, которые наперебой стараются покорить ее своими боевыми навыками.

Если бы Лидия узнала, что сестра пыталась лишить ее подобного времяпрепровождения, что бы она чувствовала? Понять ее смогла бы только миссис Беннет, которая испытала бы то же самое. Предстоящая поездка Лидии в Брайтон — единственное, что отвлекало миссис Беннет от печальных мыслей о том, что ни одна из ее пяти дочерей пока не вышла замуж.

Но они оставались в полном неведении, и посему почти ничто не прерывало их восторгов до самого дня отъезда.

В последний день пребывания полка в Меритоне мистер Уикэм вместе с несколькими офицерами обедал в Лонгборне. Элизабет так мало заботило, в каких отношениях они расстанутся, что, когда он спросил о ее поездке в Хансфорд, рассказала о трехнедельном визите в Розингс полковника Фицуильяма и мистера Дарси и спросила, знаком ли он с полковником.

Казалось, это застало его врасплох, но он тотчас же опомнился, с улыбкой ответил, что прежде часто его встречал, и, заметив, что полковник — человек достойный, спросил Элизабет, понравился ли он ей. Она отозвалась о нем очень тепло. Вскоре Уикэм с безразличным видом переспросил:

— Так сколько, вы сказали, он пробыл в Розингсе?

— Почти три недели.

— И вы часто виделись?

— Да, почти каждый день.

— Его манеры весьма отличаются от манер его кузена.

— Да, весьма. Но, думаю, при более близком знакомстве и мистер Дарси производит более приятное впечатление.

— Вот как! — воскликнул Уикэм, бросив на нее взгляд, который не ускользнул от ее внимания. — И могу ли я узнать… — Спохватившись, он продолжил более веселым тоном: — Это что же, он стал более приятен в обхождении? Потому как я даже не смею надеяться, что Дарси изменился к лучшему по существу, — закончил он, уже тише и серьезнее.

— О нет, — ответила Элизабет, — по существу он остался таким же, каким был всегда.

По взгляду Уикэма было заметно, что он явно не понимает, радоваться ли ее словам или остерегаться их. Что-то в лице Элизабет заставило его с напряженным вниманием и волнением прислушаться к тому, что она говорила дальше:

— Когда я сказала, что мистер Дарси при близком знакомстве производит более приятное впечатление, то не подразумевала, что более приятными стали его манеры или характер. Я имела в виду лишь то, что, узнав его лучше, я стала лучше понимать его — в особенности его отношение к мальчикам-конюхам.

Уикэм так покраснел и так встревоженно взглянул на нее, что его беспокойство стало еще заметнее. Несколько минут он не мог вымолвить ни слова, однако затем, оправившись от смущения, вновь повернулся к Элизабет и сказал ей самым бархатным тоном:

— Вам известны мои чувства к мистеру Дарси, и поэтому вы, конечно, поймете, как искренне я рад тому, что у него хватило разумения хотя бы принять вид порядочного человека. Боюсь лишь, что известная его осмотрительность, которую вы, несомненно, и имели в виду, была вызвана тем, что вы встретились с ним у его тетки, чьим добрым мнением он весьма дорожит. Он всегда ее побаивался, не желая, чтобы что-нибудь помешало его браку с мисс де Бэр, которого, я уверен, он всеми силами добивается.

Услышав это, Элизабет не смогла удержать улыбки, но ответила лишь легким кивком. Она поняла, что Уикэм хочет вернуться к прежнему перечислению своих несчастий, но вовсе не собиралась позволять ему это. До конца вечера Уикэм сохранял напускную веселость, однако более не пытался привлечь внимание Элизабет, и наконец они расстались с одинаково любезными словами прощания и, возможно, одинаковым желанием более никогда не встречаться.

Когда гости разъехались, Лидия вместе с миссис Форстер уехала в Меритон, откуда они ранним утром должны были выехать в Брайтон. Сцена ее прощания с родными была скорее шумной, нежели трогательной. Плакала только Китти, но то были слезы раздражения и зависти. Миссис Беннет многословно желала дочери счастья и настоятельно требовала, чтобы та не упускала ни одной возможности развлечься — никто не сомневался, что этому совету Лидия намерена прилежно следовать. И более тихие прощальные напутствия старших сестер совершенно потонули в громовых восторгах самой Лидии.

Глава 42

Если бы представления Элизабет о супружеском счастье и домашнем уюте основывались лишь на опыте, полученном в собственной семье, ее мнение никогда бы не было благоприятным. Ее отец, покоренный юностью и красотой, а также добродушием, которое всегда ошибочно связывается с этими двумя качествами, женился на женщине, чей недалекий ум и ограниченные взгляды вскоре свели на нет все нежные чувства мистера Беннета. Уважение, признание и доверие исчезли навсегда, как и любые его надежды на семейное счастье. Однако не в характере мистера Беннета было искать других утешений после разочарования в жизни, вызванного его же собственным безрассудством. Вместо этого он всеми силами заботился о том, чтобы его дочери не выросли столь же глупыми и ленивыми, как их мать. Трудился он пять раз и преуспел из них целых два. Он чувствовал, что обязан миссис Беннет лишь появлением Джейн и Элизабет, а это было не совсем то счастье, которым мужчина желал бы быть обязанным своей супруге.

Элизабет, однако, не могла закрывать глаза на то, что поведение ее отца как супруга — недостойно. Ей больно было наблюдать за происходящим, но, уважая его способности и с благодарностью принимая ласковое отношение к себе, она старалась забыть о том, чего не могла не замечать, и не думать о несоблюдении приличий и постоянном нарушении супружеских обязательств. Последнему мистер Беннет предавался особенно энергически в Китае, куда они отправились без миссис Беннет, и за время их путешествия в его спальне перебывало немало хорошеньких восточных девиц. Мастер Лю говорил, что это лишь дань местным традициям, и не раз охаживал Элизабет по спине влажной бамбуковой плетью, когда она осмеливалась высказываться по поводу не совсем приличного поведения отца. Но никогда ранее Элизабет не осознавала, насколько все недостатки этого брака должны были сказаться на выросших в такой семье детях.

Уезжая, Лидия обещала писать матери и Китти частые и обстоятельные письма, однако ждать их всегда приходилось долго, и они были очень короткими. Матери она всегда писала об одном и том же — они только что вернулись из библиотеки, туда их проводили такие-то офицеры, она купила себе новое платье или новый зонтик, она описала бы их подробно, но ей нужно бежать, потому что ее зовет миссис Форстер, чтобы ехать в лагерь. Из писем к сестре узнать можно было и того меньше — они хоть и были значительно длиннее, но содержали столько подчеркнутых строк, что их решительно нельзя было предавать огласке.

Через две или три недели после отъезда Лидии к обитателям Лонгборна вновь вернулись все признаки здоровья, жизнерадостности и хорошего настроения.

Все казалось более радостным. Семьи, бежавшие из-за страха заражения, вновь вернулись в свои дома, и впервые за долгое время в городе появились летние наряды и пошли разговоры о летних развлечениях. Миссис Беннет вернулась в свое привычное состояние беззлобного брюзжания, а Китти к середине июня настолько оправилась, что могла гулять по Меритону, не заливаясь слезами. Это многообещающее событие внушало Элизабет надежду: вероятно, к грядущему Рождеству сестра образумится настолько, что сможет поминать офицеров не чаще раза на дню, если по злой и жестокой прихоти чиновников из Военного министерства в Меритоне не будет расквартирован еще один полк.

Назначенная дата поездки на север стремительно приближалась, но когда до нее оставалось всего две недели, Элизабет получила письмо от миссис Гардинер, в котором сообщалось, что их путешествие не только откладывается, но и будет менее продолжительным. Недавние беспорядки в Бирмингеме и необходимость увеличить поставки пороха и запалов для армии вынуждали мистера Гардинера выехать только в июле, двумя неделями позже назначенного срока, и вернуться в Лондон не позднее чем через месяц. И поскольку оставалось слишком мало времени, чтобы отправиться так далеко, как они изначально намеревались, или, по меньшей мере, осмотреть все спокойно и без спешки, то им придется отказаться от поездки по Озерному краю и ограничиться более коротким путешествием. Согласно новому плану, они не собирались забираться севернее Дербишира. На осмотр достопримечательностей этого графства уйдет не меньше трех недель, да и миссис Гардинер особенно туда влекло. Городок, где она прожила несколько лет и в котором они планировали остановиться дня на два, манил ее чуть ли не сильнее прославленных красот Мэтлока, Чатсуорта, Давдейла или Пика.[9]

Элизабет была сильно разочарована, мысленно она уже готовилась увидеть Озерный край и по-прежнему считала, что у них хватило бы времени посмотреть и его. Но все же ее радовала возможность выбраться из Хартфордшира, и вскоре она перестала печалиться.

Желая как-то скрасить оставшееся до отъезда время, Элизабет однажды утром отправилась на Оукэмскую гору — посмотреть на пожарища. В последний раз она была там около двух лет назад. Нужно было пройти всего несколько миль, чтобы добраться до вершины горы (которая на самом деле была чуть выше обычного холма), откуда постоянно поднимался столб дыма. Такие столбы были видны по всей Англии, независимо от погоды или времени года. Всегда находилось что сжечь.

Элизабет отправилась к кострам сразу после завтрака и даже удивилась, увидев, что там весьма многолюдно. Несколько повозок уже выстроилось у домика казначея, к каждой из них была прицеплена огромная железная клетка. В каждой клетке находилось от одного до четырех зомби (изредка попадались клетки с пятью или шестью). Большинство повозок принадлежало фермерам, которые ловили неприличностей, пытаясь подзаработать. Однако были там и профессиональные охотники за зомби, именуемые Взыскателями, — они путешествовали по стране, расставляя неприличностям ловушки. Элизабет знала, что некоторые из этих так называемых Взыскателей были обычными мошенниками и наживались на том, что ловили ни в чем не повинных людей, заражали их недугом и продавали для сжигания. Но лучше уж сжечь двоих-троих невиновных, чем позволить виновному разгуливать на свободе.

Неподалеку от домика казначея возле костровой ямы стоял Мастер Огня — пламя вдвое выше его роста вздымалось всего в футе от него. Его обнаженная грудь увлажнилась от напряжения, ведь он ни на минуту не переставал трудиться, то поливая бревна дегтем, то вороша уголья, то бросая охапки сена в костер.

Поторговавшись с казначеем и получив наконец свое серебро, мужчины подтягивали вагоны к посту Управителя Крюком, где при помощи огромного механического устройства клетки подхватывали и опускали в яму с огнем. Элизабет не могла сдержать радости, наблюдая, как сгорают набитые зомби клетки, и слушая, как неприличности издают омерзительные крики, когда чувствуют, что огонь, которого они страшатся превыше всего, начинает лизать их ноги, а затем охватывает всю их прогнившую плоть, отправляя их обратно в ад. Когда от зомби оставались лишь кости да пепел, клетки водружали обратно на повозки и увозили, чтобы наполнить вновь.

За исключением вылазок такого рода, месяц до приезда Гардинеров тянулся очень медленно, но вот он все же прошел, и мистер Гардинер, его жена и их четверо детей наконец прибыли в Лонгборн. Дети — две девочки шести и восьми лет и двое их младших братьев — были оставлены на попечение их общей любимицы Джейн, чей здравый смысл и добрый характер как нельзя лучше помогали справиться с уходом за детьми во всех его проявлениях — обучении, играх и ласковом к ним отношении.

Гардинеры только переночевали в Лонгборне и на следующее утро вместе с Элизабет отправились на поиски развлечений и новизны. Однако величайшим удовольствием было уже то, насколько путешественники подходили друг другу — здоровьем и выдержкой, помогавшей им сносить любые дорожные неурядицы, жизнерадостностью, которая усиливала любые впечатления, а также умом и взаимной привязанностью, которые не дали бы им заскучать, если бы никаких развлечений не предвиделось.

Предметом этого сочинения не является описание Дербишира или других примечательных мест, через которые пролегал их путь. Оксфорд, Бленхейм, Уорвик, Кенилуорт и без того достаточно известны. Также не представляют никакого интереса нападения зомби, потребовавшие вмешательства Элизабет, — все они были столь пустячными, что с ее лба не скатилось ни одной капельки пота. Посему нас будет интересовать лишь небольшой уголок Дербишира. Осмотрев все достопримечательности этого графства, путешественники направились в Лэмтон, маленький городок, где прежде жила миссис Гардинер и где, как она выяснила, еще жили некоторые ее прежние знакомые. От своей тетушки Элизабет и узнала, что в пяти милях от Лэмтона находится Пемберли. Им было не совсем по пути, однако и крюк составил бы не более двух миль. Накануне вечером, обсуждая маршрут, миссис Гардинер пожелала снова взглянуть на имение, мистер Гардинер с готовностью согласился, дело было лишь за согласием Элизабет.

— Моя милая, разве ты не хочешь увидеть место, о котором ты столько слышала? — спросила ее тетушка. — С ним связаны многие твои знакомые. Ведь именно там прошло детство Уикэма.

Элизабет была в замешательстве. Она чувствовала, что ей не следует приезжать в Пемберли, и притворилась, будто ей вовсе не хочется его осматривать. Она призналась, что большие резиденции уже начали ее утомлять и она уже перевидала их столько, что не видит никакой радости в рассматривании дорогих ковров и атласных занавесей.

Миссис Гардинер посмеялась над этой чепухой:

— Если бы речь шла лишь о богато обставленном доме, — сказала она, — я бы и сама ни за что не поехала, но виды там замечательные. Парк Пемберли считается одним из красивейших в стране.

Элизабет промолчала, однако этот план ей решительно не нравился. Ей сразу пришла в голову мысль, что в Пемберли она может столкнуться с мистером Дарси. Это было бы ужасно!

Поэтому, отправляясь спать, она стала расспрашивать горничную: правда ли в Пемберли так уж красиво, как зовут владельца и — немного волнуясь — приехала ли уже семья хозяина на лето. На последний вопрос она получила желанный отрицательный ответ — мистер Дарси был в Лондоне на собрании Лиги Джентльменов по Поощрению Упорного Противостояния Нашему Пренеприятнейшему Врагу. Тревога Элизабет унялась, и теперь она могла признать, что ей любопытно посмотреть на поместье. Поэтому утром, когда о поездке заговорили вновь и у Элизабет снова спросили ее мнения, она, приняв достаточно безразличный вид, ответила, что не имеет ничего против этого предложения.

И они отправились в Пемберли.

Глава 43

Элизабет с некоторым трепетом ожидала, когда впереди появятся рощи Пемберли, и как только их экипаж наконец свернул в ворота, она пришла в сильное волнение. Парк был огромного размера и поражал разнообразием пейзажей. Они въехали в него с низины и довольно долгое время ехали через прекрасную рощу, настороженно прислушиваясь, не раздастся ли где хруста сломанной ветви или стона. Ходили слухи, что поблизости бродит огромная толпа недавно восставших из могил зомби.

Элизабет была слишком увлечена, чтобы помнить об опасности, — ее восхищали открывавшиеся перед глазами картины. Они медленно поднялись еще на полмили вверх и очутились на свободной от деревьев возвышенности, где их взглядам сразу предстало имение Пемберли, расположенное на противоположной стороне долины, куда спускалась довольно крутая дорога. Это было внушительное каменное здание, выстроенное так, чтобы своим видом напоминать величественные дворцы Киото, и прикрытое с тыла лесистой каменной грядой. Небольшая речка, протекавшая напротив поместья, была превращена в естественную преграду, защищающую от прямого нападения, однако так, чтобы сохранить натуральность пейзажа. Ее берега не казались ни излишне пустынными, ни чересчур живописными. Элизабет была в восторге. Ей прежде не доводилось видеть место, столь щедро одаренное природной красотой, где безыскусная прелесть Востока почти не нарушена английским вкусом.

Все трое не скупились на похвалы, и в этот миг Элизабет почувствовала, что хозяйкой Пемберли быть не так уж и плохо!

Они спустились с холма, миновали двух каменных драконов на мосту и подъехали к мощным нефритовым воротам. Увидев поместье вблизи, Элизабет вновь ощутила прежний страх повстречать его владельца. А что, если горничная в гостинице ошиблась? Они попросили разрешения осмотреть дом, и их провели в холл. Пока они ожидали прихода экономки, у Элизабет было время подивиться капризу судьбы, забросившему ее сюда.

Домоправительница — англичанка весьма почтенного вида — была одета в кимоно и семенила на перебинтованных ногах. Путники проследовали за ней в столовую — большую комнату самых гармонических пропорций, изысканно обставленную мебелью и украшениями, которые Дарси привез из столь любимой им Японии. Полюбовавшись столовой, Элизабет отошла к окну, чтобы насладиться открывающимся оттуда видом. Увенчанный рощей холм, с которого они спустились, издали казался еще более неприступным и представлял собой прекрасное зрелище. Все вокруг радовало глаз, и Элизабет с восторгом глядела на пейзаж за окном — реку, деревья, растущие на ее берегах, уходящие вдаль изгибы долины. Они переходили из комнаты в комнату, и детали панорамы постоянно менялись, их взглядам являлись все новые красоты. Комнаты были просторными и изящными, а обстановка прекрасно отражала пристрастие владельца ко всему восточному, и Элизабет отдала должное его вкусу, отметив, что в убранстве комнат нет ни чрезмерной пышности, ни ненужной роскоши. Здесь не было величия Розингс-парка, однако чувствовалось истинное достоинство.

«И я могла бы стать хозяйкой всего этого! — думала Элизабет. — Могла бы уже изучить все эти комнаты. Вместо того чтобы быть здесь случайной гостьей, я могла бы называть это место своим домом и принимать тут дядюшку с тетушкой как самых дорогих гостей. Впрочем, — одернула она себя, — этого никогда бы не случилось. Все связи между нами были бы разорваны. Мне ни за что не позволили бы пригласить их сюда».

Как удачно, что эта мысль пришла ей в голову — она избавила ее от чувства, весьма напоминающего сожаление.

Ей очень хотелось узнать у экономки, действительно ли хозяина нет дома, но она никак не осмеливалась. В конце концов этот вопрос задал ее дядя, и Элизабет отвернулась, чтобы скрыть тревогу, но экономка отвечала, что его нет, прибавив:

— Мы ожидаем его завтра, с большой компанией друзей.

Как рада была Элизабет тому, что ранее они не задержались где-нибудь на день.

Тетушка подозвала ее взглянуть на одну картину. Подойдя к ней, Элизабет увидела среди прочих миниатюр на каминной полке портрет мистера Уикэма, изображенного с костылями под мышками. Улыбаясь, тетушка спросила, нравится ли ей этот портрет. Экономка присоединилась к ним и рассказала, что изображенный на нем юноша — сын полировщика мушкетов, служившего покойному хозяину, и что хозяин дал ему достойное образование.

— Он нынче служит в армии, — добавила она, — но, боюсь, ничего путного из него не вышло.

Миссис Гардинер с улыбкой поглядела на племянницу, но Элизабет не смогла улыбнуться в ответ.

— А вот мой хозяин, — сказала миссис Рейнольдс, указывая на другую миниатюру, — тут он очень на себя похож. Рисовано тогда же, когда был сделан и другой портрет, — около восьми лет назад.

— Я наслышана о том, что ваш хозяин хорош собой, — отметила миссис Гардинер, глядя на изображение мистера Дарси, — а тут он и впрямь красив! Но, Лиззи, скажи-ка, насколько велико сходство?

Услышав, что Элизабет знакома с ее хозяином, миссис Рейнольдс посмотрела на нее с заметно возросшим уважением:

— Юная леди знакома с мистером Дарси?

Элизабет покраснела и ответила:

— Немного.

— Не правда ли, мэм, он очень красивый джентльмен?

— Да, очень.

— Уж я-то никого красивее его не видела, и, кстати, в галерее наверху можно посмотреть его большой портрет, гораздо лучше этого. В этой комнате любил бывать мой покойный хозяин, и все тут устроено так, как и было при нем. Он очень любил эти миниатюры.

Элизабет поняла, почему здесь по-прежнему оставался портрет мистера Уикэма.

Тут миссис Рейнольдс указала им на портрет мисс Дарси, нарисованный, когда ей было всего восемь лет.

— А мисс Дарси так же хороша собой, как и ее брат? — спросила миссис Гардинер.

— О да, красивее ее никого не сыщется, да и талантливее тоже! Она обезглавила свою первую неприличность всего через месяц после того, как ей исполнилось одиннадцать. Правда, мистер Дарси приковал мерзкое создание к дереву, но, уверяю вас, удар был все равно впечатляющим. В соседней комнате ее дожидается новая катана — подарок моего хозяина. Мисс Дарси приедет с ним завтра.

Мистер Гардинер в любезной и непринужденной манере поощрял разговорчивость экономки вопросами и замечаниями. Двигало ли ей тщеславие или искренняя привязанность, но миссис Рейнольдс говорила о своем хозяине и его сестре с большой охотой.

— А часто ли ваш хозяин бывает в Пемберли?

— Не так часто, как мне бы того хотелось, но, пожалуй, полгода он тут проводит. И мисс Дарси приезжает сюда каждое лето.

«Если не едет в Рамсгейт», — подумала Элизабет.

— Но когда ваш хозяин женится, вы будете чаще его здесь видеть.

— Да, сэр, но я уж и не знаю, когда это еще будет. Представить не могу, кто может стать ему достойной парой.

Мистер и миссис Гардинер улыбнулись, а Элизабет, не удержавшись, заметила:

— Раз уж вы о нем так думаете, это говорит в его пользу.

— Я говорю чистую правду, и всякий, кто его знает, скажет то же самое, — ответила экономка.

Элизабет подумала, что это довольно смелое заявление, и крайне изумилась, когда услышала последовавшие за этим слова миссис Рейнольдс:

— Я в жизни не слышала от него дурного слова, а я знаю его с четырех лет. На моей памяти лишь одна служанка получила от него выволочку, да и скажу вам, она это заслужила. Осмелюсь заявить, что добрее его не найдется человека во всей Англии.

Такая похвала была уж и вовсе неожиданной и совершенно противоречила мнению Элизабет. Она была твердо убеждена, что как раз доброта мистеру Дарси несвойственна. Она вся обратилась в слух, она жаждала разузнать больше и была благодарна дядюшке, когда тот произнес:

— Немногие люди удостаиваются подобных похвал. Вам повезло, что у вас такой хозяин.

— О да, сэр. Хоть весь мир обойди — лучше его не сыщешь. Но я всегда говорю, кто был добр в детстве, тот добрым и вырастет, а хозяин был самым приветливым, самым ласковым мальчиком на свете.

Элизабет глядела на нее во все глаза.

«Неужели речь идет о мистере Дарси?!» — думала она.

— Его отец был превосходным человеком, — сказала миссис Гардинер.

— Да, мэм, вы совершенно правы, и его сын точь-в-точь такой же, как он. Так же заботится о бедных и снисходителен даже ко всем этим недоразумениям Божьим, будь то калека или глухой.

«В каком выгодном свете предстает мистер Дарси!» — удивлялась про себя Элизабет.

— Как хорошо она о нем отзывается, — прошептала ей тетушка, пока они шли в другую комнату, — но ее слова вовсе не вяжутся с тем, как он обошелся с нашим бедным другом.

— Возможно, нас ввели в заблуждение.

— Не похоже на то, ведь у нас сведения из самого надежного источника.

Пройдя просторный холл наверху, они очутились в прехорошенькой гостиной, которую совсем недавно обставили с большей элегантностью и изяществом, чем комнаты на нижнем этаже. Экономка сообщила им, что все это было затеяно ради мисс Дарси, которая в свой прошлый приезд очень полюбила бывать в этой комнате.

— Он, несомненно, очень заботливый брат, — сказала Элизабет, подходя к окну.

Миссис Рейнольдс предвкушала, как обрадуется мисс Дарси, когда увидит гостиную.

— И так всегда, — говорила она. — Если можно чем-то порадовать его сестру, уж он вмиг все сделает. Для нее он готов на все, что угодно.

Им оставалось осмотреть лишь зал боевой славы и несколько парадных спален. В зале было множество отрубленных голов зомби и самурайских доспехов, однако все эти трофеи мало интересовали Элизабет, и она принялась рассматривать грифельные наброски работы мисс Дарси, содержавшие в основном изображения обнаженных мужских фигур.

Когда они осмотрели все комнаты, открытые для посещения, то спустились вниз и, попрощавшись с экономкой, перешли в распоряжение садовника, который поджидал их у входа.

Пока садовник вел их вдоль берега реки, то и дело останавливаясь, чтобы указать на искусственный пруд или на сад камней, Элизабет обернулась, желая посмотреть на дом с более далекого расстояния, и увидела столь жуткое зрелище, что инстинктивно потянулась за катаной, которую она решила не брать с собой. Сзади к ним быстро приближалась огромная толпа неприличностей — не менее двадцати пяти зомби. Элизабет взяла себя в руки, известила своих спутников об этом несчастливом повороте событий и велела им убегать и прятаться, что они и проделали с превеликой охотой.

Когда зомби приблизились, Элизабет уже была готова к бою — она отломила ветку с ближайшего дерева и изготовилась сражаться, поставив ноги в первую позицию для техники «Крестьянин, Унесенный Ветром». Она никогда не была сильна в сражении на палках, но, учитывая огромное количество противников и то, что другого оружия у нее не было, эта тактика казалась ей самой удачной. Подойдя на расстояние укуса, зомби принялись издавать пренеприятнейшие крики, и, отбиваясь, Элизабет отвечала им тем же. Но не успела она свалить пятерых или шестерых зомби, как раздался треск пороха, и оставшихся раскидало выстрелами.

Элизабет сохраняла оборонительную позу, пока зомби, ковыляя, спешили укрыться в роще. Убедившись, что они отступили, она обернулась в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Тут она снова испытала потрясение, однако совершенно другого свойства: перед ней, верхом на коне и с дымящейся Браун Бесс в руках, предстал сам владелец Пемберли. Пороховой дымок от мушкета, вздымаясь к небесам, шевелил его густые каштановые кудри.

Пороховой дымок от мушкета, вздымаясь к небесам, шевелил его густые каштановые кудри.

Его жеребец, оглушительно заржав, вскинулся на дыбы, так что менее опытный наездник ни за что бы не удержался в седле. Однако Дарси уверенной рукой ухватил поводья и смог унять перепуганное животное.

Невозможно было притвориться, что она его не заметила. Их взгляды встретились, и лица обоих залились жарким румянцем. Он был ошеломлен и, казалось, оцепенел от изумления, но, быстро совладав с собой, подъехал к ней, спешился и заговорил с Элизабет если и не самым спокойным, то уж точно самым учтивым тоном. Тем временем ее спутники покинули свои укрытия.

Элизабет поражалась тому, как переменились его манеры со времен их последней встречи, и каждая новая его фраза лишь усиливала ее замешательство. Кроме того, ей так невыносимо было сознавать, в каком неловком положении она очутилась, что их недолгий разговор стал одним из самых мучительных в ее жизни. Впрочем, казалось, Дарси чувствовал себя не лучше: в его голосе не слышалось прежней уверенности, и он так часто и поспешно повторял свои расспросы о здоровье ее дядюшки с тетушкой, что это явно говорило о его волнении.

Наконец, словно не зная, что еще сказать, он умолк и внезапно, не говоря ни слова, вручил Элизабет свою Браун Бесс, вскочил на коня и ускакал. Тут, восхищаясь его статью, к ней подошли мистер и миссис Гардинер, но погруженная в свои мысли Элизабет не слышала ни единого их слова и шла за ними в полном молчании.

Ее переполняли стыд и досада. Приехать сюда — какая безрассудная, несчастливая мысль! Каким странным этот поступок, наверное, счел мистер Дарси! Каким дурным тоном все это могло показаться такому тщеславному человеку!

Можно подумать, что она нарочно искала с ним встречи! О, зачем она только сюда приехала! Отчего же он вернулся на день раньше срока? Поторопись они хоть на десять минут, и им бы никогда не встретиться, ведь было ясно, что он только что приехал.

Элизабет вновь и вновь бросало в жар при воспоминании о том, в каком неловком положении она оказалась. И что могла означать столь разительная перемена в его манерах? Уже то, что он поспешил ей на выручку, казалось невероятным! Но ведь он еще и заговорил с ней, и так любезно справлялся о ее здоровье! Никогда прежде ей не доводилось видеть его таким приветливым, никогда еще он не держался с ней так просто! Как это было непохоже на их последнюю встречу в Розингс-парке, когда он передал ей свое письмо. Она не знала, что и думать и чем объяснить его поведение.

Они углубились в парк и принялись подниматься вверх по холму, где зомби, с их высохшими мышцами и хрупкими костями, вряд ли могли их побеспокоить. Мистер Гардинер изъявил желание обойти весь парк, однако опасался, что близость живых мертвецов сделает это предприятие довольно опасным. Раздавшийся неподалеку вой одного из приспешников Сатаны подтвердил его опасения, так что они решили не сворачивать с проверенной тропы и вскоре, пробравшись между низко склонившимися деревьями, вновь спустились к реке — самой узкой ее части. Они перешли реку по незатейливому мосту, который, как им рассказали, был сделан из оскверненных надгробий усыпальницы в Пемберли.

Они очутились в настоящем уголке дикой природы — долина здесь почти переходила в ущелье, так что места хватало лишь для потока и узкой тропинки, терявшейся между деревьями. Элизабет так и тянуло ступить на нее, но, когда они перешли мост, миссис Гардинер заметила, как далеко они отошли от поместья, и, все еще страшась опасности, принялась упрашивать их не ходить дальше и поскорее вернуться к экипажу. Племяннице пришлось подчиниться, и они кратчайшим путем отправились по противоположному берегу назад к поместью. Впрочем, продвигались они медленно, поскольку мистер Гардинер, будучи большим любителем рыбной ловли, хоть и не имея на то достаточно свободного времени, так внимательно высматривал в воде форель и так живо обсуждал с садовником это свое увлечение, что практически не двигался с места.

Так, неспешно, они шли вперед и вскоре с большим удивлением заметили идущего им навстречу мистера Дарси, который был уже совсем недалеко. Деревья на этом берегу росли не так густо, что позволило им заметить Дарси до того, как он к ним приблизился. Однако, несмотря на изумление, Элизабет в этот раз была более подготовлена к встрече и решила держаться спокойно, если он надумает заговорить с ними.

На секунду ей даже показалось, что он хочет свернуть на другую тропинку. Возможно, он вернулся лишь затем, чтобы поохотиться на разбежавшихся неприличностей. Когда он скрылся за поворотом, она почти было в этом убедилась, однако тут тропинка свернула снова, и мистер Дарси оказался прямо перед ней. Заметив, что он по-прежнему держится приветливо, она, стараясь не уступать ему в любезности, похвалила красоту пейзажа, но тотчас же осеклась, с неловким чувством осознав, что ее восторги могут быть неверно истолкованы. Покраснев, она замолчала.

Миссис Гардинер стояла неподалеку от них, и, воспользовавшись паузой, мистер Дарси попросил Элизабет оказать ему честь, представив его своим друзьям. Такой любезности она от него вовсе не ожидала и едва сдержала улыбку, отметив про себя, что теперь он ищет знакомства с теми самыми людьми, против родства с которыми так восставала его гордость, когда он делал ей предложение.

«Представляю, как он удивится, узнав, кто они такие, — подумала Элизабет. — Он ведь принимает их за людей из высшего общества!»

Тем не менее она сразу же представила их друг другу и, поясняя, кем Гардинеры ей приходятся, искоса взглянула на мистера Дарси, чтобы посмотреть, как он вынесет такое, вполне ожидая, что он поспешит поскорее покинуть столь недостойное общество. Его удивление было очевидным, однако он стойко перенес эту новость и, более того, присоединился к ним и завязал беседу с мистером Гардинером. Элизабет не могла не радоваться, не могла не торжествовать! Как утешительно было сознавать, что у нее есть родственники, за которых ей не приходится краснеть, и теперь он об этом узнает. Она внимательно вслушивалась в их разговор с мистером Гардинером и радовалась каждой фразе и каждому наблюдению своего дяди, свидетельствовавшим о его уме, хорошем вкусе и безупречных манерах.

Вскоре они заговорили о мушкетной рыбалке, и Элизабет услышала, как мистер Дарси с величайшим радушием сказал, что пока ее дядя гостит в этих краях, он может приезжать и стрелять рыбу в его прудах, когда только пожелает, предложил снабдить его ружьем для рыбалки и указать места, где водится особенно много рыбы. Миссис Гардинер, которая шла под руку с Элизабет, то и дело поглядывала на племянницу с изумлением. Элизабет молчала, но ей безмерно льстила мысль о том, что именно она — причина всей этой любезности. И все же замешательство ее было так велико, что она не переставала спрашивать себя: «Отчего он так переменился? Что могло побудить его к этому? Невозможно, чтобы все это было из-за меня, невозможно, чтобы ради меня он сделался таким приветливым. Невероятно, чтобы он все еще любил меня, разве что, ударившись головой о каминную полку во время нашего поединка в Хансфорде, он серьезно повредился в уме».

Какое-то время они так и шли: впереди — дамы, сзади — оба джентльмена, но, когда они спустились к воде, дабы подробнее рассмотреть испражнения какого-то зомби, в этом порядке произошла небольшая перестановка. Миссис Гардинер, утомленная утренней прогулкой, предпочла опереться на супруга, сочтя руку Элизабет недостаточной поддержкой. Место рядом с ее племянницей занял мистер Дарси, и теперь они шли рядом. После небольшой паузы Элизабет заговорила первой. Она хотела объяснить ему, что приехала в Пемберли, будучи в полной уверенности, что он отсутствует, и поэтому заметила, насколько неожиданным оказался его приезд. И добавила:

— Ваша экономка уверила нас, что вы появитесь только завтра, да и мы, выезжая из Бейкуэлла, были совершенно уверены, что вас сегодня не ожидают в Пемберли.

Он признал, что так оно и было, однако неотложное дело к управляющему вынудило его приехать раньше своих друзей.

— Они будут в Пемберли завтра к утру, — продолжил он, — и среди них есть и ваши знакомые — мистер Бингли и его сестры.

На это Элизабет ответила лишь легким кивком. Она тотчас же вспомнила, при каких обстоятельствах они в последний раз говорили о мистере Бингли, и, судя по тому, как переменился в лице мистер Дарси, его охватили схожие воспоминания.

— С ними приедет еще одна дама, — помолчав, произнес он, — которая особенно жаждет познакомиться с вами. Будет ли мне позволено — или я прошу о слишком большом одолжении? — представить вам мою сестру, пока вы гостите в Лэмтоне?

Эта просьба так поразила Элизабет, что она и не помнила, в каких словах выразила свое согласие. Она сразу поняла, что желание познакомиться с ней не могло появиться у мисс Дарси без участия брата, и, если не заглядывать в будущее, этому можно было лишь порадоваться. Было отрадно сознавать, что причиненная ему обида не переменила к худшему его мнения о ней.

Теперь они шли молча, оба в глубокой задумчивости. Элизабет так и не успокоилась — это было решительно невозможно, однако она была польщена и обрадована. Желание мистера Дарси познакомить ее с сестрой стало для нее наивысшим комплиментом.

Вскоре они обогнали мистера и миссис Гардинер, и когда дошли до экипажа, тем оставалось пройти еще четверть мили.

Мистер Дарси предложил Элизабет зайти в дом, но она объявила, что вовсе не устала, и они вместе остались стоять на лужайке. В такие моменты можно о многом побеседовать, но сказано ничего не было. Воцарилось неловкое молчание, и Дарси с Элизабет лишь молча глядели друг на друга, пока он не протянул к ней руки.

Она оцепенела.

«Что он намерен сделать?» — думала она.

Но его намерения оказались самыми достойными, поскольку Дарси хотел лишь забрать свою Браун Бесс, которую Элизабет во время прогулки повесила за спину. Она вспомнила, что в сумочке у нее осталось что-то из боеприпасов, и протянула их ему:

— Ваш пистон, мистер Дарси.

Он взял Элизабет за руку и сомкнул ее пальцы в кулак со словами:

— Он целиком ваш, мисс Беннет.

Тут они оба покраснели и были вынуждены отвернуться друг от друга, чтобы не рассмеяться.

Когда к ним присоединились мистер и миссис Гардинер, Дарси принялся настойчиво уговаривать всех зайти в дом и перекусить, но они отказались от приглашения, и обе стороны с величайшей учтивостью распрощались. Мистер Дарси помог дамам сесть в экипаж, и, когда лошади тронулись, Элизабет, обернувшись, увидела, как он медленно идет к дому.

Дядюшка с тетушкой тотчас принялись обмениваться впечатлениями и в один голос заявили, что мистер Дарси намного превзошел все их ожидания.

— Он превосходно воспитан, держится просто и вежливо, — сказал мистер Гардинер.

— Конечно, в нем есть некоторая величавость, — отозвалась миссис Гардинер, — но скорее во внешности, что даже его украшает. Теперь я могу согласиться с его экономкой — хоть многие и называют его гордецом, я ничего подобного не заметила. А как он держится в седле! Как управляется с мушкетом!

— Более всего меня поразило то, как он вел себя с нами. Он был не просто любезен, а по-настоящему приветлив, чего мы никак не могли ожидать. Ведь они с Элизабет едва знакомы.

— Разумеется, Лиззи, он не так хорош собой, как Уикэм, — заметила тетушка, — или, вернее, не столь очарователен, однако все же достаточно красив. Но отчего же ты говорила нам, что он несносен?

Элизабет оправдывалась как могла, говоря, что сегодня он произвел на нее более благоприятное впечатление, чем во время их встреч в Кенте, и что она никогда ранее не видела его столь любезным.

— Но быть может, эта его любезность — лишь очередной каприз знатного человека, — сказал мистер Гардинер, — а посему я не приму его приглашения порыбачить, на случай если он вдруг передумает и до смерти прибьет меня мушкетом за воровство его рыбы.

Элизабет поняла, что они совершенно ошиблись в его характере, однако промолчала.

— Теперь, познакомившись с ним, — продолжила миссис Гардинер, — я ума не приложу, как он вообще мог обойтись с кем-либо так жестоко, как он обошелся с несчастным Уикэмом. Негодяем он не выглядит. Напротив, когда он говорит, у его губ появляется весьма добродушная складка. И есть что-то чрезвычайно величественное в том, как его панталоны облегают самые английские части его тела. А как его превозносила эта добрая женщина, которая показывала нам дом! Несколько раз я чуть было не рассмеялась. Но, полагаю, он щедрый хозяин, да и слугам частенько приходится нахваливать господ, чтобы сохранить головы на плечах.

Элизабет почувствовала, что должна как-то оправдать его отношение к Уикэму. С предельной осторожностью она постаралась объяснить, что, судя по отзывам его родственников в Кенте, действия Дарси можно истолковать совершенно иным образом и его характер при этом может оказаться не столь дурным, а характер Уикэма не столь приятным, как им казалось в Хартфордшире. В подтверждение своих слов она рассказала историю с мальчиком-конюхом, умолчав о том, от кого ее узнала, однако подтвердив, что этому источнику можно верить.

Миссис Гардинер удивлялась и огорчалась, но поскольку они подъезжали к городку, где прошла ее молодость, то приятные воспоминания вскоре отвлекли ее от этого предмета. Она с жаром принялась показывать своему супругу все прелестные местечки, где она и ее прежний воздыхатель провели так много летних дней, пока их не разлучили обстоятельства. И, невзирая на усталость, вызванную утренней прогулкой, она сразу же после обеда, без ведома уснувшего мистера Гардинера, отправилась возобновлять старые связи и провела вечер в приятнейших сношениях, восстановленных после долгой разлуки. Однако события минувшего дня слишком занимали Элизабет, чтобы она обратила внимание на проказы тетушки. Она с удивлением все думала и думала о том, как любезен был с ней мистер Дарси и как он хотел познакомить с ней сестру.

Глава 44

Элизабет решила, что мистер Дарси с сестрой нанесут ей визит на следующий день после приезда последней в Пемберли, и намеревалась в то утро не отлучаться надолго из гостиницы. Но ее предположение оказалось неверным, и они посетили ее прямо в день приезда мисс Дарси. К большому неудовольствию мистера Гардинера, они как раз вернулись с прогулки по Лэмтону вместе со старым «другом» миссис Гардинер, джентльменом польского происхождения, который им был известен как Сыляк, и переодевались, чтобы затем отобедать с ним же. Но тут стук колес заставил их выглянуть на улицу, и они увидели, что к гостинице подъехали джентльмен и леди в открытой коляске.

Элизабет тотчас же узнала ливрею кучера, догадалась, кто приехал, и немало поразила родных сообщением о том, какая честь ей будет оказана. Ее дядюшка и тетушка были вне себя от изумления, а смущение племянницы, помноженное на события дня сегодняшнего и предыдущего, заставило их по-новому взглянуть на все происходящее. И хотя ранее ничто на это не указывало, теперь они думали, что подобные знаки внимания можно объяснить лишь особым расположением к их племяннице. Пока же мистер и миссис Гардинер пытались осмыслить эту идею, волнение Элизабет возрастало с каждым мигом. Ее нервы были закалены в боях, и такое смятение ее удивляло. Более того, ко всем прочим ее переживаниям добавилось и опасение, что под влиянием чувств мистер Дарси мог перехвалить ее, и, больше, чем обычно, желая произвести приятное впечатление, она вполне резонно подозревала, что любая попытка впечатлить их обречена на провал.

Боясь, что ее увидят, она отошла от окна и принялась прохаживаться по комнате, стараясь немного успокоиться, однако, заметив, с каким любопытством поглядывают на нее дядя с тетушкой, разволновалась пуще прежнего.

Мисс Дарси с братом вошли в комнату, и внушавшее столько трепета знакомство наконец состоялось. Элизабет с удивлением поняла, что ее новая знакомая смущена чуть ли не сильнее ее. Будучи в Лэмтоне, она уже не раз слышала, что мисс Дарси невероятно горда, но, понаблюдав за ней несколько минут, Элизабет убедилась лишь в том, что та невероятно застенчива. Ей с трудом удавалось добиться от нее хоть слова, помимо односложных ответов.

Мисс Дарси была высокого роста и гораздо крупнее Элизабет. Ей было всего шестнадцать, однако фигура ее уже вполне оформилась, и выглядела она очень женственной и кроткой. В ее движениях чувствовалась природная грация, и хотя было заметно, что ей еще только предстоит овладеть многими смертоносными искусствами, в ней не сквозила огорчительная неуклюжесть, свойственная столь многим ее ровесницам. Ее ноги и пальцы были необыкновенно длинными, и Элизабет не могла не подумать о том, какой прекрасной ученицей она могла бы стать, если бы только пожелала с большим рвением следовать примеру своего брата. Она была не столь хороша собой, как мистер Дарси, но в ее глазах читались ум и доброта, и держалась она просто и учтиво.

Они беседовали всего несколько минут, когда мистер Дарси упомянул о том, что к ним вскоре присоединится Бингли, и едва Элизабет успела выразить свою радость и подготовиться к его визиту, как на лестнице послышались неловкие, шумные шаги и в комнату вошел сам Бингли.

Элизабет давно уже перестала на него сердиться, а если бы даже и сердилась, то не смогла бы устоять против его искреннего восторга от того, что он вновь ее видит. Он самым дружеским тоном справился о здоровье ее родственников, впрочем, никого особо не выделяя, и обращался ко всем в присущей ему добродушной манере.

Увидев Бингли, Элизабет, разумеется, тотчас же подумала о Джейн. О, как бы ей хотелось знать, занимают ли его те же мысли! Иногда ей казалось, будто бы он стал молчаливее, чем раньше, а иногда она с удовольствием отмечала, что он смотрит на нее так, словно ищет в ее чертах сходство с другим лицом. Но даже если все это и было игрой ее воображения, в его отношении к мисс Дарси, предполагаемой сопернице Джейн, она никак не могла ошибаться.

Они не обменялись ни единым взглядом, свидетельствовавшим о взаимной привязанности. Не было сказано ни единого слова, которое могло бы оправдать надежды мисс Бингли. Вскоре она полностью в этом убедилась, а кое-какие мелочи в поведении Бингли означали, на ее пристрастный взгляд, что он с нежностью вспоминает о Джейн и охотно заговорил бы о ней, если бы осмелился. Когда остальные были увлечены беседой, он, обратившись к Элизабет, с отчетливым сожалением в голосе заметил, что «с их последней встречи прошло так много времени», и прежде, чем она успела ответить, добавил:

— Прошло уже более восьми месяцев. Ведь мы не виделись с двадцать шестого ноября, когда мою прислугу в Незерфилде посетили столь неприятные гости.

Элизабет порадовалась тому, как точна его память, а спустя некоторое время он, улучив минуту, когда другие его не слушали, спросил, все ли ее сестры сейчас в Лонгборне. Ни вопрос, ни предшествовавшее ему замечание сами по себе ничего не значили, однако его взгляд и голос наполнили их особым смыслом.

На самого мистера Дарси она посматривала нечасто, но стоило ей хоть мельком взглянуть на него, как она ощущала радостное волнение, с которым не могло сравниться даже ее ликование во время битв с легионами Дьявола. Во всем, что он говорил, не было и намека на прежнее высокомерие и презрение к своим собеседникам, и из этого Элизабет заключила, что улучшение его манер, которое она наблюдала вчера, по меньшей мере продлилось более одного дня. Видя, как он старается заслужить расположение людей, знакомство с которыми еще несколько месяцев назад стало бы для него позором, как он любезен не только с ней, но и с ее родственниками, которых он так открыто презирал, Элизабет была совершенно обескуражена такой разительной, невероятной переменой. Она затруднялась объяснить свое состояние, в какое прежде никогда не впадала без чашки чаю с молоком дракона.

Ни в компании его близких друзей в Незерфилде, ни в обществе знатной родни в Розингсе ей не доводилось видеть его столь учтивым, особенно если учесть, что его усилия не принесут ему особой выгоды, да и само знакомство с теми, к кому была обращена вся эта учтивость, вызовет насмешки и осуждение дам как в Незерфилде, так и в Розингсе.

Гости пробыли у них около получаса, и когда собрались уходить, мистер Дарси попросил сестру вместе с ним пригласить мистера и миссис Гардинер, а также мисс Беннет отобедать у них в Пемберли, пока они находятся в этих краях. По смущению мисс Дарси было заметно, как мало она привыкла к роли хозяйки дома, однако она с готовностью присоединилась к просьбе брата. Миссис Гардинер взглянула на племянницу, которой приглашение касалось более всего, желая узнать, по душе ли оно ей, но Элизабет в этот момент отвернулась. Тогда она рассудила, что столь подчеркнутое безразличие скорее говорит о сиюминутном смущении, чем о нежелании принимать приглашение. К тому же она видела, что мистер Гардинер, любящий общество, охотно отобедал бы в Пемберли, поэтому взяла на себя смелость ответить согласием за всех троих и условиться, что они приедут послезавтра.

Бингли обрадовался предстоящей новой встрече с Элизабет, сказав, что желает еще о многом с ней побеседовать и расспросить ее обо всех их друзьях в Хартфордшире. Элизабет, тотчас же приписав это желанию поговорить с ней о сестре, была очень довольна этим да и всем случившимся и после ухода гостей даже решила, что впервые столь приятно провела время, не пролив ни капли крови. Стремясь поскорее уединиться и опасаясь расспросов и намеков со стороны дяди и тети, она лишь выслушала их похвалы Бингли и поспешила к себе в комнату переодеваться.

Однако ей не следовало опасаться любопытства Гардинеров — в отличие от ее вездесущей матушки, они не настаивали на откровенности. Им было ясно, что Элизабет гораздо ближе знакома с Дарси, чем им представлялось ранее, и что он без ума от нее. Их интересовало многое, но они не считали себя вправе выпытывать подробности.

Теперь им пришлось в срочном порядке изменить к лучшему свое мнение о мистере Дарси — впрочем, за время знакомства они так и не нашли в нем каких-либо недостатков. Они были так тронуты тем, как он спас их в Пемберли и как любезно принял после, что если бы им довелось выносить суждение о его характере, основываясь лишь на своих чувствах и рекомендации экономки, то в хартфордширском обществе ни за что бы не поверили, что они говорят о мистере Дарси.

Уикэм же, как вскоре выяснили путешественники, вовсе не пользовался в этих краях доброй славой, и хотя о причине его разногласий с сыном своего покровителя никому доподлинно известно не было, зато все знали, что он покинул Дербишир, оставив после себя множество долгов, которые позже возместил мистер Дарси. Также частенько перешептывались о том, что он развратил двух местных девиц, однако означенные девицы пали жертвой недуга и угодили на костер прежде, чем Уикэму успели предъявить обвинение.

В этот вечер Элизабет еще больше думала о Пемберли, чем в предыдущий, и хоть ей казалось, что вечер тянется бесконечно, однако он все же был недостаточно долог, чтобы она успела разобраться в своих чувствах к одному из обитателей поместья, и потому, пытаясь их понять, она еще пролежала два часа без сна. Несомненно, ненависти к нему она не испытывала. О нет, ненависть уже давно прошла, и ее так же давно сменил стыд за то, что когда-то Элизабет желала испить крови из его отрубленной головы.

Невольное уважение, появившееся после того, как она убедилась в его благородстве, более не возмущало ее чувств и теперь скорее походило на дружескую приязнь, поскольку все произошедшее накануне свидетельствовало в его пользу и говорило о его достоинствах. Однако превыше всего, превыше уважения и признания, Элизабет ставила одно чувство, которым никак не могла пренебречь. Чувством этим была благодарность — благодарность не только за то, что он полюбил ее, но и за то, что продолжал любить так сильно, что готов был простить гнев и насмешки, с какими она отвергла его предложение, сопровождая свой отказ ударами по лицу и несправедливыми обвинениями.

Она была убеждена, что после этого он станет избегать ее как заклятого врага, но вот случайная встреча — и он жаждет возобновить знакомство, не выказывая своей привязанности, и во всем, что касается их двоих, ведет себя самым естественным образом, пытается понравиться ее друзьям и ищет способа представить ее сестре. Подобная перемена в столь гордом человеке вызывает не только изумление, но и благодарность — ведь лишь любовь, пылкая любовь может служить объяснением всему этому, и Элизабет было приятно думать так, хоть ее чувства пока не вполне поддавались определению.

Она уважала его, ценила его, была ему благодарна, беспокоилась о его состоянии, и несмотря на то, что ее учили подавлять все чувства и переживания, теперь они ее просто переполняли. Как странно! Чем дольше она размышляла на эту тему, тем яснее ощущала свою силу не только в боевых искусствах, но и в искусстве покорения чужого сердца. И что это было за чувство! Но как управлять им? В арсенале Элизабет любовь занимала последнее место, в то время как это было самое опасное оружие на всем свете.

Вечером тетушка с племянницей условились, что поразительная любезность мисс Дарси, которая нанесла им визит, едва приехав в Пемберли, заслуживает ответной любезности с их стороны, и хоть им сложно сравняться с ней в учтивости, все же будет весьма уместно приехать с ответным визитом в Пемберли на следующее утро.

Итак, им предстояло отправиться в Пемберли. Элизабет радовалась этому, хоть и не могла точно определить причины такой радости. Мистер Гардинер покинул их вскоре после завтрака. Накануне вновь зашла речь о рыбалке, и он уговорился до полудня встретиться с другими любителями рыбной ловли в Пемберли.

Глава 45

Теперь Элизабет была убеждена, что неприязнь к ней мисс Бингли объяснялась ревностью, и, понимая, как мало та желает видеть ее в Пемберли, с любопытством гадала, насколько учтива будет мисс Бингли при возобновлении знакомства.

Сразу по прибытии их провели через холл в синтоистский храм — окнами он выходил на север, и поэтому тут особенно приятно было находиться летом. Из окон храма открывался прелестнейший вид на поросшие лесом холмы позади поместья, а множество священных зеркал, установленных для прославления богов, наполняли храм светом.

В этом храме их и приняла мисс Дарси — вместе с миссис Херст, мисс Бингли и своей лондонской компаньонкой. Джорджиана встретила их очень любезно, однако из-за своей застенчивости и страха нарушить этикет держалась так нерешительно, что легко могла показаться нелюдимой и гордой тем, кто считал себя ниже ее. Но миссис Гардинер с племянницей поняли, в чем дело, и пожалели девушку. Миссис Херст и мисс Бингли лишь слегка кивнули в знак приветствия, и когда все уселись, наступила пауза — разумеется, весьма неловкая.

Первой молчание нарушила миссис Эннсли, вежливая, приветливая дама, чьи попытки хоть как-то завязать беседу свидетельствовали о том, что она воспитана гораздо лучше некоторых присутствующих дам. Разговор шел в основном между ней и миссис Гардинер, да иногда Элизабет вставляла пару слов. По лицу мисс Дарси было заметно, что она желала бы набраться храбрости и тоже принять участие в беседе, и иногда она даже осмеливалась произнести короткую фразу, если не боялась, что ее услышат.

Элизабет видела, что за ней пристально наблюдает мисс Бингли, и без ее неусыпного внимания она и слова не могла сказать мисс Дарси.

«Ах, как ей, должно быть, хочется поколотить меня своими неловкими, слабыми ручками! — думала Элизабет. — Забавно будет, если она настолько утратит самообладание».

Некоторое разнообразие в их визит внесло появление слуг с подносами, наполненными холодным мясом, пирожными и разнообразными японскими лакомствами. Теперь занятие нашлось каждому, ведь если говорить могли не все, то есть уж могли все точно, и вскоре изумительные горы ветчины, сладостей и наресуши[10] собрали всех подле стола.

Тут Элизабет представился случай понять, желала ли она или страшилась появления мистера Дарси и какое из чувств возобладало, когда он вошел в храм. За миг до этого ей показалось, что желание увидеть его было сильнее, но она тотчас же пожалела, что он пришел, поскольку вспомнила, что к ее дыханию сейчас примешивается тяжелый дух сладостей и сырого угря.

Какое-то время мистер Дарси провел с мистером Гардинером, который вместе с другими джентльменами, гостившими в Пемберли, стрелял рыбу в реке, и оставил его, лишь узнав, что его супруга с племянницей намеревались утром отдать визит Джорджиане. Едва он вошел в храм, как Элизабет мудро решила держаться совершенно спокойно и непринужденно, поскольку видела, что все присутствующие питают на их счет определенные подозрения и что все взоры жадно устремились к мистеру Дарси, дабы ничего не пропустить.

Любопытство мисс Бингли было настолько очевидным, что его не скрывали даже многочисленные улыбки, с которыми она всякий раз обращалась к Дарси или Элизабет. Ревность еще не довела ее до отчаяния, и она продолжала расточать мистеру Дарси знаки внимания. При появлении брата мисс Дарси оживилась и стала более разговорчивой. Элизабет видела, что он жаждет, чтобы они познакомились поближе, и поощряет каждую их попытку заговорить друг с другом. Впрочем, мисс Бингли это тоже видела и с присущей злобе необдуманностью воспользовалась первым удобным случаем, чтобы спросить с язвительной любезностью:

— Скажите, мисс Элиза, что, полк уже ушел из Меритона? Для вашей семьи это, должно быть, огромная утрата!

В присутствии Дарси она не осмелилась упоминать Уикэма, но Элизабет сразу поняла, что намекает она именно на него, и с трудом подавила желание подбить мисс Бингли глаз. Однако же, воспользовавшись языком, а не кулаками, чтобы отразить злобные нападки, она ответила на вопрос довольно сдержанным тоном. Отвечая, она невольно глянула на Дарси и заметила, что он покраснел и его ударная рука слегка подрагивает, а мисс Дарси смутилась так, что не смела поднять на них глаза. Если бы мисс Бингли знала, какую боль она причинит своей дорогой подруге, то, разумеется, воздержалась бы от подобных намеков, но она намеревалась лишь уязвить Элизабет напоминанием о человеке, к которому та, по ее мнению, питала нежные чувства. Мисс Бингли надеялась, что Элизабет выдаст свою привязанность, тем самым уронив себя в глазах мистера Дарси, и, быть может, желала напомнить ему, как часто присутствие полка в городе толкало некоторых родственников Элизабет на глупые и опрометчивые поступки. О предполагавшемся побеге мисс Дарси ей никто и словом не обмолвился.

Невозмутимое поведение Элизабет вскоре успокоило и мистера Дарси, и поскольку разгневанная и просчитавшаяся мисс Бингли не осмелилась еще раз напомнить об Уикэме, то со временем пришла в себя и мисс Дарси, правда, не решаясь более вступать в беседу. Ее брат, с которым Элизабет страшилась встретиться взглядом, и вовсе не вспомнил о том, что намеки мисс Бингли могут иметь к ней какое-то отношение, более того, упоминание об обстоятельстве, которое должно было отвратить его мысли от Элизабет, казалось, напротив, заставило его еще больше думать о ней. Воистину, столь жалкое нападение могло сравниться лишь с битвой у крепости Туму.[11]

Вскоре Элизабет и миссис Гардинер уехали, и пока мистер Дарси провожал их до экипажа, мисс Бингли не скупилась на перечисление недостатков внешности, наряда и поведения Элизабет. Однако Джорджиана ее не поддержала.

Ей было достаточно похвалы брата, чтобы проникнуться расположением к Элизабет, ведь он не мог ошибиться в своем суждении. И он так тепло отзывался о Элизабет, что Джорджиана не могла не найти ее прелестной и милой. Когда Дарси вернулся в храм, мисс Бингли не удержалась и повторила ему замечания, которые только что высказывала его сестре.

— Как дурно мисс Элиза Беннет выглядела нынче утром, мистер Дарси, — вскричала она. — В жизни не видела, чтобы человек так поменялся всего лишь с зимы. Она загорела и стала совсем дикаркой! Мы с Луизой как раз говорили о том, что могли и вовсе не узнать ее!

Но как бы ни были подобные высказывания неприятны мистеру Дарси, он лишь прохладно бросил в ответ, что не заметил никаких перемен, кроме пожалуй что загара, неудивительного для человека, который путешествует летом.

— Что до меня, — продолжала мисс Бингли, — то я никогда не видела в ней особой красоты. Ее стан уж очень прям, руки излишне жилистые, а ноги чересчур длинные и подвижные. Ее носу недостает породы, слишком мал. Вот зубы у нее пожалуй что неплохи, да и то — ничего особенного. А уж эти ее глаза, которые кое-кто так часто называл прекрасными, — никогда не замечала в них какой-то особенной привлекательности. И мне вовсе не нравится их пронзительный самоуверенный взгляд, а уж ее самодовольная и невозмутимая манера держаться и вовсе невыносима.

Зная, что мистеру Дарси нравится Элизабет, мисс Бингли не могла избрать худшего способа понравиться ему самой, но в гневе легко позабыть о мудрости, и, видя, что ее слова, кажется, наконец задели мистера Дарси, мисс Бингли уверилась в своем успехе. Но он все же продолжал молчать, и, желая добиться от него хоть какого-нибудь ответа, она настойчиво продолжила:

— Припоминаю, как мы были изумлены, узнав после нашей первой встречи в Хартфордшире, что ее там считают первой красавицей. Особенно живо я помню тот вечер, когда все они обедали в Незерфилде, а вы потом сказали: «Это она — красавица? Тогда можно сказать, что и ее мать умна!» Однако после вы, кажется, улучшили свое мнение о ней и, полагаю, некогда даже считали ее вполне хорошенькой.

— Да, — отвечал Дарси, не в силах более сдерживаться, — но тогда я мало знал ее, а теперь, узнав ближе, я считаю ее самой красивой женщиной в моем окружении.

С этими словами он вышел, и мисс Бингли осталось лишь поздравить себя с тем, что она вынудила его к признанию, которое ей одной и было неприятно.

Вернувшись в гостиницу, миссис Гардинер и Элизабет обсудили все, что произошло во время их визита, за исключением того, что более всего занимало их обеих. Они обговорили взгляды и поведение каждого из присутствовавших, ни словом не обмолвившись о человеке, на которого было направлено все их внимание. Они беседовали о его сестре, его друзьях, его храме, его наресуши — обо всем, кроме него самого, хотя Элизабет так хотелось узнать, что же миссис Гардинер думает о мистере Дарси, а миссис Гардинер была бы крайне признательна племяннице, заговори та о нем.

Глава 46

Элизабет была весьма огорчена, когда по приезде в Лэмтон не получила письма от Джейн, и каждое утро огорчалась все сильнее, не находя никакой весточки из дома. Однако на третье утро ее беспокойству пришел конец, и сестра была полностью оправдана, поскольку Элизабет получила от нее сразу два письма, одно из которых, судя по пометке, ехало в почтовой карете, подвергшейся нападению зомби, — этим и объяснялась задержка.

Когда принесли почту, она как раз собиралась на прогулку вместе с дядей и тетей, и те отправились гулять одни, оставив Элизабет наслаждаться письмами в тишине и покое. Первым надлежало прочесть задержавшееся письмо, которое было написано пять дней назад. В начале Джейн пересказывала все их визиты, вечера и прочие развлечения сельской жизни, однако вторая его часть, датированная днем позже и написанная в очевидном волнении, содержала более важные известия.

Вот что там было:

Милая Лиззи,

С тех пор, как я написала эти строки, произошло нечто весьма неожиданное и серьезное. Эти новости касаются несчастной Лидии. Вчера в полночь, когда мы все уже спали, прибыл нарочный от полковника Форстера с сообщением о том, что она бежала в Шотландию с одним из его офицеров, и подумать только — с Уикэмом! Вообрази наше замешательство. Я ужасно, ужасно огорчена. Для них обоих это такой необдуманный брак! Но я полна надежд на лучший исход и на то, что мы все же ошиблись в его характере. Я готова поверить в его легкомыслие и сумасбродство, но подобный поступок (думаю, нам следует ему радоваться) свидетельствует о том, что сердце у него доброе. Его выбор нельзя назвать корыстным, ведь он знает, что отец не может дать за Лидией приданого. Бедная матушка вне себя от горя. Отец сносит все несколько лучше. Как хорошо, что мы скрыли от них причину его раздора с мистером Дарси и его манеру обращения с глухими. Полагаю, нам и самим следует позабыть об этом.

Окончив читать это письмо, Элизабет немедленно схватила другое и, открыв его, прочла приведенные ниже строки: письмо было написано на следующий день после первого.

Милая Лиззи,

Не знаю, что и писать, новости у меня самые дурные, и медлить с ними никак нельзя. Каким необдуманным ни был бы брак между мистером Уикэмом и бедняжкой Лидией, мы с нетерпением ждем подтверждения, что он состоялся, поскольку у нас есть основания полагать, что Лидию увезли против ее воли! Вскоре после нарочного прибыл и сам полковник Форстер — он выехал из Брайтона накануне. В записке, которую Лидия оставила миссис Ф., прямо сказано об их намерении бежать вместе, чтобы обвенчаться, но один из офицеров обмолвился, что Уикэм такого желания вовсе не имел. Об этом сообщили полковнику Ф., который тотчас же поднял тревогу и выехал из Б., пытаясь проследить их путь. Он настиг их в Клэпхеме, но вернуть не смог, поскольку они встретили его градом пуль и ему пришлось отступить, в то время как Уикэм и Лидия вскочили в наемную карету и умчались далее. После этого мы знаем только одно — их видели на лондонской дороге. Не представляю, что и думать. Наведя всевозможные справки в той части Лондона, полковник Ф. приехал в Лонгборн и высказал нам свои опасения с тактом, говорящим о его добром сердце. Я искренне сочувствую ему и миссис Ф., но в случившемся нет никакой их вины. Не передать словами, дорогая моя Лиззи, как мы все расстроены. Отец и маменька предполагают худшее — что она незамедлительно лишится одежды, чести и головы, но я не могу подумать о нем так дурно. Многие обстоятельства могли понудить их отклониться от первоначального плана и принять решение тайно венчаться в Лондоне. Но даже если он и сумел каким-то образом одолеть девицу такой выучки, как Лидия, могу ли я по-прежнему надеяться, что мы все же ошибались в его характере? Нет, это невозможно! Отец тотчас же отправился в Лондон вместе с полковником Форстером, чтобы попытаться отыскать ее. Что он намерен предпринять, мне неизвестно, однако его крайнее смятение вряд ли позволит ему действовать обдуманно и хладнокровно, а полковник Форстер вынужден будет завтра вечером вернуться в Брайтон.

В таком положении советы и помощь дядюшки будут просто бесценны. Думаю, мои чувства будут ему понятны, и я полностью полагаюсь на его доброту.

— О, где же, где же мой дядя? — воскликнула Элизабет, дочитав письмо и вскочив с места, дабы не тратить попусту ни единой секунды драгоценного времени. Но стоило ей подбежать к двери, как ее открыл слуга и вошел мистер Дарси. Бледность Элизабет и ее лихорадочные движения ошеломили его, и прежде чем он нашелся со словами, она торопливо воскликнула:

— Прошу прощения, но я вынуждена вас оставить. Мне нужно отыскать мистера Гардинера по неотложному делу, и я не могу терять времени.

— Боже правый! Что стряслось? — вскричал он. — Я не задержу вас, однако позвольте лучше мне или моему слуге отправиться за мистером и миссис Гардинер. Вам нехорошо, вы не можете идти сама.

Элизабет не знала, что и сказать, однако почувствовала, как у нее подгибаются колени, и поняла, что в таком состоянии вряд ли сумеет самостоятельно догнать дядю с тетей. Позвав слугу, она попросила его, от волнения с трудом выговаривая слова, чтобы он тотчас привел хозяина с хозяйкой обратно в гостиницу.

Когда слуга вышел, она, будучи не в силах стоять на ногах, упала на стул с таким несчастным видом, что Дарси решительно не мог оставить ее и, не удержавшись, спросил самым участливым и ласковым тоном:

— Вы позволите мне позвать вашу горничную? Не желаете ли чего-нибудь, что подкрепило бы ваши силы? Не заварить ли мне вам целебных трав по японскому рецепту? Вам, кажется, совсем нехорошо.

— Нет, благодарю вас, — ответила она, стараясь взять себя в руки. — Я вполне здорова, просто крайне расстроена ужасными новостями, которые сегодня получила из Лонгборна.

Тут она разрыдалась и несколько минут не могла вымолвить ни слова. Дарси, охваченный мучительным беспокойством, смог лишь пробормотать что-то невнятное о том, как он сожалеет, и молча глядел на нее с состраданием.

Наконец она снова заговорила:

— Я только что получила письмо от Джейн с чудовищными известиями. Скрыть это не удастся. Моя младшая сестра находится во власти… мистера Уикэма. Они вместе покинули Брайтон. Вы слишком хорошо знаете его, чтобы усомниться в дальнейшем развитии событий. У нее нет ни денег, ни связей — ничего, что могло бы склонить его к браку, — увы, она погибла безвозвратно!

Дарси застыл от удивления.

— И стоит мне подумать, — прибавила она с еще большим волнением, — что я могла уберечь ее от этого! Я ведь знала его натуру! Если бы я рассказала своим родным хотя бы половину того… того, что я узнала. Если бы его истинный характер был раскрыт, этого бы не случилось! Но теперь… теперь слишком поздно!

— Я и впрямь огорчен! — вскричал Дарси. — Огорчен и… поражен! Но точно ли это? Верные ли у вас сведения?

— О да! Они уехали из Брайтона ночью в воскресенье, их проследили почти до самого Лондона, но там потеряли. Полковник Форстер сомневается в том, что они бежали, чтобы венчаться, и полагает, что Лидию увезли против воли.

— Но что было сделано, что предпринято, чтобы отыскать ее?

— Отец уехал в Лондон, и Джейн просит моего дядюшку поспешить ему на помощь — надеюсь, мы сможем собраться и уехать через полчаса. Но что можно поделать? Как их вообще отыскать? У меня нет ни малейшей надежды.

Дарси покачал головой, выражая молчаливое согласие.

— Когда я узнала о его истинном характере… О! Если бы я знала, что мне нужно… нет, что мне следовало предпринять! Но я не знала, я боялась сказать лишнее. Роковая, роковая ошибка!

Дарси ничего ей не ответил. Он, казалось, вовсе ее не слушал и прохаживался по комнате, погрузившись в глубокие раздумья. Его лоб прорезали морщины, лицо помрачнело. Вскоре Элизабет заметила это и сразу же поняла причину. Его мнение о ней стремительно ухудшалось, как, впрочем, ухудшится и мнение любого человека, которому доведется узнать о таком бесчестии для семьи, об этом несмываемом позоре. Именно теперь она могла искренне признаться, что готова полюбить его, — теперь, когда о всякой любви между ними надлежало забыть.

Уткнувшись в носовой платок, Элизабет вскоре позабыла обо всем на свете и опомнилась, лишь услышав голос своего собеседника:

— Видит небо, я желал бы сказать или сделать что-то, что принесло бы вам утешение в таком горе! Но я не буду изводить вас напрасными желаниями, будто бы ища вашей признательности. Боюсь, что это несчастье лишит мою сестру удовольствия лицезреть вас нынче в Пемберли.

— Ах да. Будьте так любезны, извинитесь за нас перед мисс Дарси. Скажите, что неотложные дела заставляют нас немедленно вернуться домой. Скрывайте от нее неприглядную правду, пока возможно. Я понимаю, что долго утаивать это не удастся.

Он с готовностью обещал держать все в секрете, вновь посочувствовал ее горю, пожелал, чтобы все разрешилось благополучнее, чем кажется сейчас, передал пожелания здоровья ее родным и ушел, бросив на нее задумчивый прощальный взгляд.

Когда он вышел, Элизабет подумала, что вряд ли их общение когда-нибудь возобновится с прежней сердечностью, и, окинув мысленным взором всю историю их знакомства, полного перемен и противоречий, со вздохом подивилась тому, как странно, что она нынче желает, чтобы знакомство это продолжилось, хотя ранее лишь обрадовалась бы его прекращению.

Элизабет сожалела о его уходе, и в этом, одном из первых последствий того позора, который на них навлечет неминуемое надругательство над Лидией и ее убийство, она, вновь задумавшись об этом ужасном деле, нашла дополнительный источник страданий. Когда она читала второе письмо Джейн, у нее ни на миг не возникло надежды, что Уикэм женится на Лидии. Только Джейн, думала она, могла тешить себя такими ожиданиями. Из всех чувств, какие она сейчас испытывала, удивление было наименее сильным. Прочитав первое письмо, она, разумеется, была изумлена — поражена тем, что Уикэму удалось одолеть ученицу Шаолиня, пусть и такую беспечную, как Лидия. Но теперь все казалось вполне понятным. Сестра так стремилась очутиться в обществе смазливых офицеров, что утратила бдительность и позволила случиться бесчестию.

Элизабет рвалась домой, чтобы самой все увидеть, обо всем услышать, чтобы быть рядом с Джейн и разделить с ней все тяготы, с которыми ей теперь приходилось справляться одной: в доме царит смятение, отец в отъезде, а матушку, несомненно, уже много раз вытошнило, и ей нужен постоянный уход. Кроме того, хотя она была практически убеждена, что бедной Лидии уже ничем не помочь, участие в деле ее дяди казалось ей решительно необходимым, и, пока он не появился, она вся извелась от нетерпения.

Мистер и миссис Гардинер спешно вернулись, весьма напуганные сообщением слуги, из которого они заключили, что их племянница пала от рук неведомого им врага. Успокоив их на этот счет, Элизабет тотчас же объяснила, зачем вернула их с прогулки, прочитав им оба письма. Новости, разумеется, весьма опечалили Гардинеров. Ведь они касались не только Лидии, но и всей их семьи, и когда утихли первые изъявления удивления и ужаса, мистер Гардинер пообещал, что окажет любую посильную помощь.

Хотя Элизабет ничего другого и не ожидала, но все же расплакалась и принялась благодарить его. Охваченные единым порывом, все трое без промедления занялись подготовкой к отъезду. Им надо было уехать при первой же возможности.

— Но как нам быть с Пемберли? — воскликнула миссис Гардинер. — Джон сказал, что мистер Дарси был здесь, когда ты послала за нами. Это так?

— Да, и я сообщила ему, что мы не сможем приехать. Тут все улажено.

— А что же мне сказать остальным нашим друзьям? — спрашивала себя миссис Гардинер, когда племянница убежала к себе в комнату укладывать вещи. — О, как бы мне хотелось еще раз увидеть Сыляка!

Но то были напрасные желания, и они могли лишь немного развлечь ее в суматохе и хлопотах следующего часа. Если бы Элизабет было нечем заняться, она осталась бы в убеждении, что никакое занятие и невозможно в столь смятенном состоянии, однако и ей, и ее тетушке нашлось много дел, и среди всего прочего им нужно было написать записки всем своим знакомым в Лэмтоне и выдумать убедительный предлог для своего внезапного отъезда. И все же им удалось управиться за час. Мистер Гардинер уплатил по счету в гостинице, и Элизабет, после всех утренних переживаний, оказалась в экипаже, мчавшемся в Лонгборн, даже скорее, чем она рассчитывала.

Глава 47

— Я тут снова все обдумал, Элизабет, — сказал ее дядя, когда они выехали из Лэмтона, — и, как следует все взвесив, скорее готов согласиться с твоей старшей сестрой. Мне представляется совершенно невероятным, чтобы офицер замыслил подобное в отношении девушки, окруженной друзьями и отнюдь не беззащитной, которая к тому же гостила в семье полковника, так что я искренне надеюсь на лучшее. Разве он не мог предвидеть, что друзья вступятся за нее? Разве не понимал, что ее сестры с мечами наголо будут преследовать его по всему свету? Разве рассчитывал, что сможет вернуться в полк после такого афронта полковнику Форстеру? Никакой соблазн не оправдывает такого риска.

— Вы и впрямь так считаете? — вскричала Элизабет.

— Право же, — вмешалась миссис Гардинер, — и я начинаю склоняться на сторону твоего дяди. Даже для Уикэма это слишком сильное пренебрежение честью, порядочностью и собственной выгодой. Я не могу подумать о нем так плохо. Неужели, Лиззи, он так упал в твоих глазах, что ты веришь, будто он способен на такое?

— Возможно, он не способен пренебречь своей выгодой, но я вполне верю, что всем остальным он легко может пожертвовать. Ах, как мне хочется, чтобы вы оказались правы! Но я не смею надеяться. Если бы все было иначе, с чего бы ему стрелять в полковника Форстера?

— Во-первых, — заметил мистер Гардинер, — у нас нет подтверждения тому, что они не собираются пожениться.

— Но к чему тогда вся эта загадочность? Отчего они боятся быть обнаруженными? И зачем им венчаться тайно? О нет, нет — все совсем не так, как вы думаете. Вспомните, Джейн писала, что офицер из его полка был совершенно убежден, что жениться Уикэм не собирается. Уикэм ни за что не возьмет в жены бесприданницу. Он не может себе этого позволить. И что такого он мог найти в Лидии, кроме юности да гибкой кости, что подвигло бы его променять на нее возможность жениться выгодно? Что до прочих ваших возражений, то, боюсь, они не имеют силы. У нас с сестрами недостаточно времени, чтобы искать мистера Уикэма, так как мы призваны его величеством оборонять Хартфордшир от всех его врагов до самой нашей смерти, паралича или замужества.

— Но неужели ты думаешь, что Лидия настолько беспомощна, что может пожертвовать своей честью, да что там — честью всей своей семьи?

— Думаю, так оно и есть, и мне решительно невыносима мысль о том, что возможно усомниться в воинском мастерстве одной из сестер Беннет, — со слезами отвечала Элизабет. — Право же, я не знаю, что еще сказать. Быть может, я слишком строга к Лидии. Но она еще так юна и последние полгода, а впрочем — весь прошлый год, не думала ни о чем, кроме пустых развлечений. Ей позволяли проводить время самым праздным и беспечным образом и пренебрегать ежедневными боями, медитацией и даже простейшими играми вроде «Оленьих нежностей». С тех пор как полк расквартировали в Меритоне, ее голова была забита лишь кокетством, любовью и офицерами. А мы все знаем, что Уикэм с его обаянием и привлекательностью может кому угодно вскружить голову.

— Да, но ведь Джейн, — заметила тетушка, — не думает, что Уикэм настолько дурной человек, чтобы решиться на такую подлость.

— О ком Джейн вообще думает дурно? Я видела, как она баюкала на руках неприличностей, умоляя их простить ее за то, что ей пришлось отрезать им руки или ноги, в то время как те из последних сил пытались ее укусить. Джейн, так же, как и мне, известно, что за человек Уикэм. Мы обе знаем, что он настоящий повеса и у него нет ни чести, ни совести.

— Тебе на самом деле это известно? — ахнула миссис Гардинер.

— Да, действительно, — ответила Элизабет, покраснев. — Помните, я недавно рассказывала вам, как недостойно он повел себя с мистером Дарси, да и вы сами, когда в последний раз были в Лонгборне, слышали, как он отзывался о человеке, проявившем к нему такую терпимость и щедрость. Есть и другие обстоятельства, которые я не вправе… о которых не стоит упоминать, однако его лжи о семействе Дарси поистине нет пределов.

— Но неужели Лидия ничего не знает? Могла ли она не иметь представления о том, о чем так хорошо осведомлены вы с Джейн?

— Так и есть! И это ужаснее всего. До моего визита в Кент, где я лучше узнала мистера Дарси и его родственника, полковника Фицуильяма, я и сама заблуждалась относительно мистера Уикэма — заблуждалась настолько, что моя честь потребовала семи ран позора. А когда я вернулась домой, то узнала, что полк вот-вот покинет Меритон. Поэтому ни я, ни Джейн, которой я обо всем рассказала, не сочли нужным предавать все огласке, не видя никакого смысла в том, чтобы опровергать доброе мнение, сложившееся о нем в Меритоне. И даже когда Лидия получила приглашение миссис Форстер, мне и в голову не пришло раскрыть ей глаза на его истинный облик.

— Значит, когда они уехали в Брайтон, у тебя не было подозрений, что они нравятся друг другу?

— Ни малейших. Не могу припомнить ничего, что указывало бы на их чувства, — разве что Лидия вырезала его имя у себя на груди, но ей такое всегда было свойственно. Когда он поступил в полк, она, разумеется, им восхищалась, впрочем, как и мы все. Первые два месяца каждая девица в округе была от него без ума, но он никогда не выделял ее среди прочих, поэтому вскоре ее безумное и бурное увлечение им миновало, и Лидия вновь принялась флиртовать с офицерами, уделявшими ей больше внимания.

И несмотря на то, что бесконечное обсуждение случившегося мало что могло прибавить ко всем их страхам, надеждам и предположениям, всю дорогу они не могли говорить ни о чем другом. Элизабет только об этом и думала. Страдая и бесконечно упрекая себя, она не могла отвлечься ни на минуту.

Они мчались так быстро, как только было возможно, пока не въехали в деревеньку под названием Лоув, где недавно произошла ожесточенная схватка между солдатами королевской армии и полчищами зомби с юга. С этого места дорога была настолько запружена телами — как людей, так и неприличностей, — что проехать по ней стоило немыслимого труда. Поскольку дотрагиваться до трупов было небезопасно, кучеру пришлось извлечь из ящика под каретой орудие в виде железного клюва и прикрепить его кожаными ремнями к шеям передних лошадей, так, чтобы получилось нечто вроде плуга, которым они расчищали себе путь среди мертвецов. Не желая больше терять ни минуты, Элизабет уселась рядом с кучером, держа наготове свою Браун Бесс, чтобы выстрелами предупредить малейшую опасность. Она запретила кучеру останавливаться, и даже самые интимные нужды им следовало отправлять прямо с того места, где они сидели. Они ехали всю ночь и на другой день к обеду уже были в Лонгборне. Элизабет утешала мысль о том, что Джейн не пришлось их слишком долго дожидаться.

Еще издали завидев коляску, юные Гардинеры выстроились на крыльце, а когда экипаж подъехал к дому, радостный восторг, осветивший их лица, стал первой и приятной наградой их приезду.

Элизабет торопливо вышла из коляски и, наспех расцеловав детей, вбежала в переднюю, где навстречу ей бросилась Джейн. Расплакавшись, сестры нежно обнялись, и Элизабет немедленно спросила, не было ли каких вестей от беглецов.

— Пока нет, — ответила Джейн. — Но теперь, когда приехал мой милый дядя, надеюсь, все уладится. Ох, Лиззи! Нашу сестру похитили и, наверное, уже несколько раз лишили чести, а мы сидим тут и ничего не можем поделать!

— Отец все еще в Лондоне?

— Да, он уехал во вторник, как я и писала.

— Есть ли от него какие-нибудь новости?

— Он написал всего однажды. В среду он прислал пару строк, извещая, что добрался благополучно, и указал свой адрес, о чем я особенно просила. Затем он лишь прибавил, что напишет, когда сможет сообщить что-то заслуживающее внимания.

— А матушка? Как она? Как вы тут все?

— Матушка чувствует себя вполне сносно, я полагаю, хоть ее и тошнит довольно часто и, как ты догадываешься, обильно. Она наверху и, думаю, всем вам будет очень рада. Она не покидает своей спальни. Мэри и Китти, благодарение Богу, вполне здоровы и обе уже на крови поклялись убить мистера Уикэма, добрые души.

— Но ты сама… как ты? — воскликнула Элизабет. — Ты такая бледная. Сколько всего тебе пришлось перенести!

Сестра, однако, заверила ее, что чувствует себя превосходно, и их разговор прекратился с появлением мистера и миссис Гардинер, которые до этого были заняты своими детьми. Джейн, подбежав к дядюшке с тетушкой, стала приветствовать и благодарить их, перемежая улыбки слезами.

Когда они вошли в гостиную, Гардинеры принялись задавать вопросы, которые ей уже задала Элизабет, и вскоре поняли, что Джейн не может сообщить им ничего нового. Она по-прежнему питала радужные надежды на то, что все окончится хорошо и уже завтра наутро они получат письмо от Лидии или отца с объяснением всего происшедшего и, возможно, извещением о браке.

Побеседовав несколько минут, они все поднялись к миссис Беннет, которая встретила их, как и ожидалось, слезами, горестными причитаниями, поношением злодейского поступка Уикэма и наполовину заполненным ведром рвоты, обвиняя всех и вся, кроме особы, непосредственно виновной в потакании распущенному поведению дочери.

— Если бы только мне удалось настоять на том, чтобы мы все поехали в Брайтон, — сказала она, — этого бы не случилось, но о бедняжке Лидии некому было позаботиться. Отчего эти Форстеры за ней не приглядывали? Уверена, это все их небрежность, ведь Лидия такая милая девочка и ни за что бы так не поступила, если бы за ней как следует присматривали. Я всегда знала, что Лидию им доверять нельзя, но, как обычно, со мной считаться не стали. Бедное дорогое дитя! А теперь еще и мистер Беннет уехал, и я уверена, что он будет драться с Уикэмом и погибнет, и не важно, сколько восточных трюков он знает, ведь в его дряхлом старом теле уж не осталось былой гибкости! Не успеет он остыть в могиле, как Коллинзы выставят нас из дому, и если, дорогой брат, ты не будешь к нам милосерден, то я и не знаю, что с нами станется!

Все наперебой принялись отговаривать ее от столь ужасных мыслей, и мистер Гардинер, уверив миссис Беннет в своей нежной любви и к ней, и к ее семейству, сказал, что уже завтра будет в Лондоне и постарается всеми силами помочь мистеру Беннету отыскать Лидию.

— Не стоит тревожиться понапрасну, — добавил он. — Пока нам не станет доподлинно известно, что они не женаты и не имеют такого намерения, не будем считать, что Лидия пала окончательно. Как только я доберусь до Лондона, то сразу же встречусь с братом и уговорю его переехать к нам домой, в секцию Восток-Шесть, а там мы с ним вместе решим, что можно предпринять.

— О, дражайший мой брат! — воскликнула миссис Беннет. — Именно этого я и желаю. Когда приедешь в Лондон, разыщи их и, если они все еще не женаты, устрой так, чтоб поженились! И пусть не медлят с выбором свадебных нарядов, скажи Лидии, что после свадьбы у нее будет предостаточно денег, чтобы их купить. И главное — не позволяй мистеру Беннету драться на дуэли! Скажи ему, что я в ужасном состоянии, что места себе не нахожу от испуга, что у меня такая дрожь, такие судороги по всему телу, а еще колотье в боку, и мигрени измучили, и рвота так и льется в ведро, что мне нет покоя ни днем ни ночью!

Мистер Гардинер снова уверил ее, что сделает все возможное, и, побеседовав с ней таким образом до тех пор, пока не подали обед, они оставили ее предаваться тошноте в обществе экономки, которая присматривала за ней в отсутствие дочерей.

Несмотря на то что брат и невестка миссис Беннет были убеждены, что в подобном затворничестве нет никакой необходимости, они не препятствовали ей в этом. В столовой к ним вскоре присоединились Мэри и Китти, которые до сего момента были заняты учебным боем. С тех пор как они принесли свои кровавые клятвы, у них было мало других занятий. Едва они уселись за стол, как Мэри прошептала Элизабет:

— Это весьма прискорбное происшествие, и, вероятно, оно вызовет множество пересудов. Но мы должны пресечь поток праздной болтовни и пролить на наши израненные души бальзам возмездия.

И, заметив, что Элизабет не намерена отвечать, добавила:

— Несчастье, приключившееся с Лидией, все же может преподать нам полезный урок, и заключается он в следующем: девическую добродетель утратить так же легко, как и носовой платок, один неверный шаг может привести к погибели, а восстановить честь девица может, лишь пролив кровь того, кто ее обесчестил.

Элизабет в изумлении подняла на нее глаза, но была слишком расстроена, чтобы ответить. Мэри, однако, продолжила утешать себя перечислением уроков, которые она вынесла из приключившейся с ними беды.

Ближе к вечеру старшим мисс Беннет наконец удалось уединиться на полчаса. Дружно погоревав об ужасном падении их сестры, которое Элизабет уже считала свершившимся, а Джейн не могла не признать вполне вероятным, первая попросила:

— А теперь расскажи мне то, чего я еще не слышала. Что сказал полковник Форстер? Неужели они ни о чем не подозревали до самого похищения?

— Полковник Форстер признал, что ему нередко казалось, будто бы они увлечены друг другом — Лидия в особенности, — но он не видел ничего, что могло бы его насторожить. Мне так жаль его! Он был чрезвычайно добр и внимателен к нам. Он собирался ехать сюда, чтобы предложить свою помощь, еще до того, как узнал, что Уикэм не намерен жениться, а узнав, выехал тотчас же.

— А тот офицер был совершенно уверен, что Уикэм не женится на ней? Знал ли он о готовившемся побеге?

— Да, но когда его стали расспрашивать, офицер принялся уверять, что ничего не знал об их планах, и не сказал правды даже после того, как полковник пригрозил скормить неприличностям его самые английские члены. Он больше не утверждал, что они не собирались жениться, и поэтому я хочу надеяться, что ранее его просто неправильно поняли.

— Но до приезда полковника Форстера вы и не сомневались, что они поженятся?

— Да разве могли мы даже представить такое? Я немного тревожилась — опасалась, что моя сестра не будет счастлива, ведь я знала, что Уикэм не всегда вел себя безупречно. Родители же ничего этого не знали, и их огорчала лишь крайняя опрометчивость такого брака. Тут Китти с вполне понятным торжеством призналась, что ей ведомо больше нашего — в своем последнем письме Лидия предупредила ее о своих намерениях. Оказывается, она уже давно знала, что они влюблены друг в друга.

— Но произошло это уже в Брайтоне?

— Да, полагаю, что так.

— А сам полковник Форстер хорошего ли мнения об Уикэме? Ему известен его истинный характер?

— Должна признать, что он отзывался об Уикэме не так хорошо, как прежде. Сказал, что он легкомысленный транжира. А после этого несчастья мы еще узнали, что Уикэм оставил в Меритоне не только кучу долгов, но и уж точно одну молочницу в деликатном положении, хотя я надеюсь, что все это окажется неправдой.

— О Джейн, если бы мы только рассказали все, что нам о нем известно, этого бы не случилось!

— Быть может, так было бы лучше, — ответила ей сестра, — но мне кажется несправедливым разглашать прежние ошибки человека, не зная ничего о его нынешних чувствах. Мы действовали из самых лучших побуждений.

— Полковник Форстер упоминал какие-нибудь подробности письма Лидии к его жене?

— Он привез это письмо с собой.

Джейн вынула письмо из сумочки на поясе и протянула его Элизабет.

Вот что там было написано:

Моя дорогая Харриет,

То-то ты посмеешься, узнав, куда я уехала, да я и сама умираю со смеху, представляя, как ты удивишься, когда утром меня начнут искать. Я еду в Грет-на-Грин, и если ты до сих пор не догадалась, с кем, то, наверное, твой мозг сожрали зомби, потому что в мире есть лишь один человек, которого я люблю, и он просто ангел. Без него мне нет счастья, поэтому не вижу ничего дурного в том, чтобы бежать с ним. А если тебе все это не по нраву, то можешь не писать в Лонгборн, что я уехала, тогда они там еще больше удивятся, получив письмо от Лидии Уикэм. Вот будет весело! Я так смеюсь, что с трудом пишу все это. Когда я приеду в Лонгборн, то пошлю за своими нарядами и оружием, но будет замечательно, если ты велишь Салли починить дыру от когтя в том вышитом муслиновом платье, перед тем как его уложить.

Прощай. Кланяйся от меня полковнику Форстеру. Надеюсь, вы выпьете за то, чтобы наше путешествие было удачным.

Твоя подруга навек, Лидия Беннет

— Ох, глупая, глупая Лидия! — вскричала Элизабет, дочитав. — Такие события — и такое письмо! Но оно хотя бы доказывает, что она была уверена в цели их бегства. К чему бы он ни принудил ее после, с ее стороны не было никаких бесчестных намерений. Бедный отец! Как тяжело он, должно быть, все это воспринял!

— Я еще ни разу не видела, чтобы кто-то был так потрясен. Целых десять минут он не мог и слова вымолвить. Маменьке тут же сделалось нехорошо, и все в доме пошло кувырком.

— О Джейн! — воскликнула Элизабет. — На вид ты и сама нездорова. Ах, если бы я только была рядом! На тебя одну свалились все тяготы и заботы.

— Мэри и Китти были очень внимательны ко мне и, думаю, помогали бы изо всех сил, не будь они так заняты вынесением смертного приговора мистеру Уикэму. Тетушка Филипс пришла к нам во вторник после отъезда отца и была так добра, что осталась со мной до четверга. Ее помощь и поддержка неоценимы. И леди Лукас была очень любезна к нам, она пришла в среду утром, чтобы посочувствовать нашему горю и предложить помощь — свою или кого-нибудь из дочерей, если нам что-либо понадобится.

Услышав о леди Лукас, Элизабет немедленно подумала о Хансфорде. Ей хотелось знать, осталось ли еще хоть что-нибудь от прежней Шарлотты и заметил ли уже мистер Коллинз ее плачевное состояние. Вообще-то прошло уже много времени с тех пор, как она в последний раз получала известия из Кента. Жива ли еще ее подруга? Думать об этом было слишком мучительно. Поэтому она принялась расспрашивать о том, как именно отец намеревался искать Лидию в Лондоне.

— Думаю, он собирался отправиться в Эпсом, — ответила Джейн, — они там в последний раз меняли лошадей. Главной его задачей было узнать номер извозчика, который увез их из Клэпхема, после того как Уикэм пытался застрелить полковника. На этом извозчике приехали пассажиры из Лондона, и отец думал, что джентльмена и леди, менявших лошадей под градом выстрелов, непременно должны были запомнить, и поэтому хотел порасспрашивать людей в Клэпхеме.

Глава 48

На следующее утро все ждали письма от мистера Беннета, но в почте от него не было ни строчки. Родные знали его как самого необязательного и скупого на слова корреспондента, однако надеялись, что для нынешнего случая он сделает исключение. Ничего не оставалось, как решить, что у него пока нет утешительных новостей, но даже это его семье хотелось бы знать наверняка. Мистер Гардинер, который медлил лишь в ожидании почты, сразу же уехал вместе с тремя вооруженными наемниками, которые должны были сопровождать и охранять его в дороге.

Миссис Гардинер с детьми осталась в Хартфордшире еще на пару дней, полагая, что может оказаться полезной племянницам. Она помогала им ухаживать за миссис Беннет и скрашивала своим обществом часы их досуга-Другая их тетушка тоже часто захаживала в Лонгборн, желая, по ее словам, утешить и подбодрить семью. Но поскольку каждый ее визит сопровождался очередными новостями о том, что за Уикэмом числится еще один неоплаченный счет или внебрачный ребенок, то после ее ухода они, как правило, чувствовали себя хуже прежнего.

Казалось, весь Меритон вознамерился очернить человека, которого тремя месяцами ранее все превозносили выше самого Господа. Сообщалось, что в округе не осталось ни одного лавочника, которому бы он не задолжал, и ни одной дочки лавочника, которую бы он не соблазнил. Все решительно объявили его самым недостойным юношей на свете и так же решительно признались, что никогда не доверяли его внешнему благородству.

Хотя Элизабет не верила и доброй половине этих слухов, все же услышанного ей хватило, чтобы убедиться в неминуемом падении сестры, и даже Джейн, которая доверяла пересудам еще меньше, почти утратила надежду, особенно теперь, когда известие об их свадьбе, если бы таковая состоялась, уже должно было бы прийти.

Мистер Гардинер уехал в воскресенье, а во вторник его супруга получила от него письмо. В нем говорилось, что по приезде он немедленно разыскал своего брата и убедил его переехать в секцию Восток-Шесть, что мистер Беннет уже успел побывать в Эпсоме и Клэпхеме, не разузнав, однако, ничего нового, и что теперь он намерен справляться о беглецах во всех крупных лондонских гостиницах.

В письме была приписка следующего содержания:

Я написал полковнику Форстеру с просьбой выяснить., если это возможно, у кого-нибудь из друзей Уикэма в полку, нет ли у того каких-либо родных или знакомых, которые могли бы знать, в какой части Лондона он укрылся. Если бы кто-нибудь снабдил нас подобного рода подсказкой, это стало бы нам существенным подспорьем. Пока что нам не на что oneреться в наших поисках. Уверен, что полковник Форстер сделает все от него зависящее, чтобы раздобыть нам эти сведения. Но мне пришло в голову, что, наверное, Лиззи лучше прочих осведомлена о его родственных связях.

Но Элизабет никогда не слышала ничего о других его родственниках, кроме отца и матери, которые уже много лет как умерли. Возможно, кому-нибудь из полковых приятелей Уикэма было известно больше, хотя она не очень на это надеялась. Элизабет и Джейн не находили утешения ни в вольной борьбе с оленями, ни в обществе своих младших сестер, поскольку те были постоянно заняты измышлением новых способов выпускания кишок Уикэму.

Каждый новый день приносил лишь тревоги, но самым тревожным был час, когда приносили почту. Каждое утро писем ожидали с огромнейшим нетерпением. Любые известия, добрые или дурные, можно было узнать только из них, а важных новостей в Лонгборне ждали каждый день.

Но прежде очередной весточки от мистера Гардинера письмо совсем иного рода было прислано их отцу мистером Коллинзом. Джейн, получившая указания читать всю корреспонденцию, адресованную мистеру Беннету, вскрыла его и прочла, а Элизабет, знавшая бесподобный стиль мистера Коллинза, подглядывала через плечо сестры. Вот что там было написано:

Дорогой сэр,

Как духовное лицо и ваш родственник, я почитаю своей обязанностью выразить соболезнования в связи с постигшими вас страданиями, а также известить о горестной утрате, понесенной мною по причине трагического несчастья, приключившегося с вашим дорогим другом и моей возлюбленной супругой Шарлоттой. С прискорбием сообщаю, что она покинула этот мир, каким-то образом заразившись неведомым недугом, — печальное обстоятельство, о котором никто из нас и не догадывался, пока леди Кэтрин милостиво не уведомила меня о нем в самой деликатной манере. Хотелось бы добавить, что ее светлость была столь любезна, что предложила лично произвести обычные в таких случаях декапитацию и сожжение, но я счел своим супружеским долгом исполнить все собственными, хоть и дрожащими руками. Поверьте, дорогой сэр, невзирая на мое сокрушительное горе, я искренне сочувствую вам и вашему почтенному семейству в нынешних невзгодах, которые для вас, должно быть, поистине невыносимы. Смерть вашей дочери в сравнении с этим могла бы показаться благом, равно как декапитация и сожжение возлюбленной жены моей — участь для нее более предпочтительная, чем присоединение к полчищам Люцифера. Вы заслуживаете самого глубокого сожаления, и это мое мнение разделяют леди Кэтрин и ее дочь, которым я поведал о случившемся. Они также согласились со мной относительно того, что позор одной дочери нанесет урон репутации всех ее сестер, ибо кто, как справедливо подметила леди Кэтрин, захочет породниться с подобной семьей? Это замечание заставляет меня еще с большим удовлетворением вспомнить о предложении, которое я сделал Элизабеуп в прошлом ноябре. Будь ее ответ иным, я теперь оказался бы причастен к вашему бесчестию, в то время как нынче принужден испытывать всего лишь глубокую печаль. Примите же мой совет, дражайший сэр, и отриньте навсегда неблагодарное дитя, оставьте ее пожинать плоды собственного чудовищного деяния.

И в заключение позвольте поздравить вас с тем, что после вашей смерти я не стану посягать на Лонгборн, поскольку уже буду мертв к тому времени, когда вы получите это письмо. Я повешусь на ветвях любимого дерева Шарлотты, в саду, за которым ее светлость нам столь великодушно поручила ухаживать.

Остаюсь, искренне ваш, и прочая, и прочая

Мистер Гардинер вновь написал им лишь тогда, когда получил известия от полковника Форстера, и письмо его не содержало ничего утешительного. Никто не знал, поддерживал ли Уикэм отношения с кем-либо из своих родственников, и было точно известно, что из ближайшей его родни в живых не осталось никого. В былые времена он имел множество знакомых, но, поступив в полк, как будто бы перестал близко с ними общаться. Поэтому им не удалось найти никого, кто мог бы сообщить о нем хоть какие-нибудь сведения.

Кроме того, что Уикэм был вынужден скрываться от родителей Лидии, к столь основательной секретности его побуждало еще и плачевное финансовое состояние. Обнаружилось, что он бежал, наделав множество карточных долгов и незаконнорожденных детей. Полковник Форстер полагал, что потребуется более тысячи фунтов, чтобы покрыть все его долги в Брайтоне, и еще тысяча, чтобы прикрыть позор обесчещенных им девиц. Мистер Гардинер не стал утаивать этих подробностей от своих родственников в Лонгборне. Прочтя письмо, Джейн ужаснулась:

— Игрок! Многодетный отец! — воскликнула она. — Как неожиданно! Я о таком и подумать не могла.

В своем письме мистер Гардинер также сообщал, что уже на следующий день, то есть в субботу, они могут ожидать возвращения мистера Беннета. Он был настолько подавлен безуспешностью своих поисков, что поддался на уговоры брата вернуться домой, к семье. Когда об этом сообщили миссис Беннет, она не выразила того восторга, на который рассчитывали ее дочери, помня, насколько она опасалась за его жизнь.

— Как — возвращается? И без несчастной Лидии? — воскликнула она. — Не может же он уехать, не разыскав их. Кто же тогда будет сражаться с Уикэмом, кто заставит его жениться, если мистер Беннет уедет?

Поскольку миссис Гардинер уже хотелось домой, было решено, что она с детьми уедет в тот же день, когда прибудет мистер Беннет. Поэтому лонгборнский кучер доставил их до ближайшей почтовой станции и вернулся обратно уже со своим хозяином.

Миссис Гардинер уезжала, по-прежнему теряясь в догадках касательно отношений Элизабет и мистера Дарси, — недоумение снедало ее еще с самого Дербишира. Племянница более не упоминала его имени в разговорах, и после их возвращения из Пемберли на имя Элизабет не пришло ни одного письма.

Семейные неурядицы служили достаточным оправданием унынию, охватившему Элизабет. Разобравшись к тому времени в своих чувствах, она уже прекрасно понимала, что, не будь она знакома с мистером Дарси, переносить бесчестие Лидии ей было бы несколько легче. Вместо двух бессонных ночей, думала она, хватило бы и одной.

Мистер Беннет вернулся, внешне сохраняя привычное ему философическое спокойствие. Он был так же скуп на слова, как и прежде, ни разу не обмолвился о том, что вынудило его уехать, и лишь спустя некоторое время дочери осмелились заговорить с ним.

Только за вечерним чаем Элизабет решилась коснуться этой темы и сказала несколько сочувственных слов о том, что ему пришлось перенести. На это мистер Беннет ответил:

— Не говори ничего. Кому еще страдать, как не мне? «Одна плеть ученику — две плети учителю». Разве не так говорил мастер Лю?

— Вы слишком строги к себе, — возразила Элизабет.

— Что ж, можешь предостеречь меня от этой беды. Людям свойственно предаваться самобичеванию. О нет, Лиззи, позволь мне хоть раз в жизни прочувствовать свою вину. Ведь это я решил воспитывать вас как воительниц, а не как леди. Я наставлял вас в искусстве смерти, забыв обучить искусству жизни. Позволь мне устыдиться, ибо стыд мой заслужен.

— Вы думаете, они в Лондоне?

— Где же еще они могут так хорошо спрятаться?

— И Лидия всегда хотела поехать в Лондон! — вмешалась Китти.

— Ну, тогда она счастлива, — сухо отозвался отец, — и, вероятно, ее пребывание там несколько затянется.

Помолчав немного, он продолжил:

— Лиззи, я вовсе не сержусь на тебя за то, что твои майские упреки попали точно в цель. Учитывая все происшедшее, это свидетельствует о глубине твоего ума.

Тут их прервала Джейн, которая вошла, чтобы захватить поднос с чаем для их матери.

— Вот так номер! — воскликнул мистер Беннет. — Нельзя ли и мне пострадать в покое и одиночестве? Завтра же засяду в библиотеке в халате и ночном колпаке и буду сидеть там, пока Китти не сбежит.

— Я вовсе не собираюсь убегать, папенька, — досадливо откликнулась Китти. — Если уж я поеду в Брайтон, то буду вести себя поумнее Лидии.

— В Брайтон! Да я и в Истборн тебя не отпущу даже за пятьдесят фунтов! Нет уж, Китти, теперь я научился осторожности, и ты это прочувствуешь сполна. Ни один офицер больше не переступит порог этого дома и даже не покажется в этой деревне! Балы строго-настрого запрещены, разве что ты будешь танцевать с сестрами. И ты шагу за дверь не сделаешь, пока не докажешь, что можешь упражняться хотя бы по десять часов в день!

Китти восприняла все эти угрозы всерьез и разрыдалась.

— Ну-ну, — утешил ее отец, — не огорчайся так. Если следующие десять лет будешь примерно себя вести, я свожу тебя на военный парад.

Глава 49

Через два дня после возвращения мистера Беннета Джейн и Элизабет, преследуя оленя в зарослях кустарника позади дома, увидели, что к ним спешит экономка. Решив, что она пришла отчитаться об очередном приступе тошноты у их матери, они пошли ей навстречу, но вместо ожидаемого отчета она спросила мисс Беннет:

— Простите, мисс, что помешала вам, но я надеялась, что из Лондона пришли добрые вести, и поэтому уж осмелилась вас о них спросить.

— О чем вы говорите, Хилл? Не было никаких вестей из Лондона.

— Как, сударыня! — с величайшим изумлением воскликнула экономка. — Разве вы не знаете, что прибыл нарочный от мистера Гардинера? Он с полчаса тому назад привез письмо хозяину!

Без лишних слов сестры бросились домой. Промчавшись по коридору, они вбежали в столовую, оттуда — в библиотеку, но отца нигде не нашли. Они уже собрались было бежать наверх, думая, что он у матери, как повстречавшийся им дворецкий сказал:

— Если вы ищете хозяина, мисс, то он отправился в додзё.

Услышав это, они тотчас же кинулись обратно и, снова пробежав по коридору, помчались через лужайку — догонять отца, который быстрым шагом направлялся к скромной постройке.

Поравнявшись с отцом, Элизабет взволнованно воскликнула:

— Папа, что слышно? Какие новости? Вы ведь получили письмо от дяди?

— Да, нарочный привез от него письмо.

— И что там? Новости хорошие или дурные?

— Чего уж тут может быть хорошего? — ответил он, вытаскивая письмо из кармана. — Но быть может, тебе захочется это прочесть.

Элизабет с нетерпением схватила письмо. Тут наконец их догнала Джейн.

— Прочти вслух, — велел ей отец. — Я и сам до конца в нем не разобрался.

Секция Восток-Шесть, понедельник, 2 августа

Дорогой брат!

Наконец-то я располагаю некоторыми сведениями о моей племяннице, и сведения эти, надеюсь, окажутся для вас радостными. Вскоре после вашего отъезда в субботу, мне посчастливилось выяснить, в какой части Лондона они скрываются. Подробности я оставлю до нашей встречи, достаточно сказать, что я их нашел. Я встречался с ними…

— Так, значит, сбылись мои надежды! — вскричала Джейн. — Они поженились!

Элизабет продолжила чтение:

Я встречался с ними. Они не женаты и, насколько я понял, не имели подобного намерения, но с радостью сообщаю, что недавно мистер Уикэм самым замечательным образом переменил свое мнение на этот счет и желает, чтобы свадьба состоялась незамедлительно. Впрочем, состояние его весьма плачевно, поскольку недавно он попал под карету и ныне прикован к постели, не имея возможности пошевелиться или отправлять личные нужды. Боюсь, его лекари уверены, что в таком состоянии он и пробудет всю оставшуюся жизнь, и посему, представь, с каким облегчением они узнали о том, что у него будет верная жена, которая станет ему во всем опорой, пока смерть не разлучит их. Он не претендует на наследство вашей дочери в пять тысяч фунтов и просит лишь выделить ему пять фунтов годового содержания, дабы покрыть стоимость простыней и пеленок.

Учитывая все происшедшее, я, недолго думая, счел себя вправе согласиться от вашего имени на такие условия. Я отправлю это письмо с нарочным, чтобы не терять времени в ожидании вашего ответа. Если, как я надеюсь, вы наделите меня полным правом представлять ваши интересы в этом деле, то вам будет совершенно незачем вновь приезжать в Лондон. Спокойно оставайтесь в Лонгборне и положитесь на мои заботы и усилия. Пришлите ваш ответ так скоро, как сможете, и позаботьтесь о том, чтобы выразиться с предельной ясностью. Мы полагаем, что моей племяннице лучше всего вступить в брак у постели Уикэма, и надеюсь, вы одобрите такое решение, поскольку переместить его представляется практически невозможным. Сегодня она переедет к нам. Я напишу снова, как только появятся новые сведения.

Искренне ваш, и прочая, Эдв. Гардинер

— Неужели такое возможно? — воскликнула Элизабет, дочитав до конца. — Возможно ли, что он женится на ней?

— Уикэм все же не такой подлец, каким мы его считали. Ох — остаться калекой, попав под карету! Какая жестокая участь! — сказала ее сестра. — Милый отец, я вас поздравляю.

— Вы уже написали ответ? — нетерпеливо спросила Элизабет.

— Нет, но это надлежит сделать как можно скорее.

— Дорогой отец! — взмолилась она. — Возвращайтесь и тотчас же отпишите дяде! Подумайте, ведь в таком деле дорога каждая минута.

— Позвольте мне написать ответ за вас, — предложила Джейн, — если вам все это не по нраву.

— И впрямь не по нраву, — согласился мистер Беннет, — однако это должно быть исполнено.

С этими словами он повернулся и зашагал обратно к дому.

— Насколько я понимаю, — сказала Элизабет, — с его условиями придется согласиться?

— Придется! Я стыжусь того, что он запросил так мало.

— Ах, несчастная Лидия! Ей придется быть сиделкой при нем до конца своих дней! И все же они должны пожениться! А ведь он теперь калека.

— Да, да, они должны пожениться. Тут уж ничего не поделаешь. Но мне очень бы хотелось прояснить две вещи: сколько денег выложил твой дядюшка, чтобы все это уладить, и как я теперь буду с ним расплачиваться?

— Денег?! Дядюшка?! — воскликнула Джейн. — О чем вы говорите, сэр?

— Я говорю о том, что ни один мужчина, находясь в здравом уме, не женится на Лидии, прельстившись всего пятью фунтами в год и зная, что после моей смерти ему не достанется ничего.

— Это верно, — сказала Элизабет, — хотя раньше подобное не приходило мне в голову. Его долги будут уплачены, и даже после этого у него останутся кое-какие деньги! Ох, думаю, всем этим мы обязаны дяде! Добрейший, щедрый человек, как он, должно быть, поистратился! Маленькой суммой тут нельзя было откупиться.

— Да уж, — ответил ее отец, — Уикэм — глупец, если согласился взять ее меньше чем за десять тысяч фунтов, в особенности теперь, когда у него мало надежд на то, чтобы самому заработать на жизнь. Не хотелось бы мне так плохо о нем думать с самого начала нашей родственной связи.

— Десять тысяч фунтов! Боже правый! Да как возместить и половину такой суммы?

Мистер Беннет ничего на это не ответил, и, занятые своими мыслями, они в молчании дошли до дома. Отец отправился в библиотеку, чтобы написать ответ, а дочери пошли в столовую.

— Они и впрямь поженятся! — воскликнула Элизабет, едва они с Джейн остались одни. — Как все это странно! И мы еще должны испытывать благодарность! Радоваться тому, что они станут мужем и женой, несмотря на то, сколь ничтожны их надежды на счастье и как отныне изуродовано его тело! Ох, Лидия!

— Меня утешает мысль о том, — отвечала Джейн, — что он вряд ли женился бы на Лидии, если бы не испытывал к ней настоящего чувства. Хоть наш добрый дядюшка, похоже, и уплатил некоторые его долги, я все же не верю, что он мог потратить десять тысяч фунтов или около того. Ведь у него есть свои дети и, возможно, будут еще. Откуда бы ему взять лишних даже пять тысяч?

— Если бы мы знали сумму всех долгов Уикэма, — сказала Элизабет, — и выяснили бы, сколько денег в брачном соглашении закреплено за Лидией, тогда бы мы могли вычислить, сколько потратил на них мистер Гардинер, поскольку у Уикэма нет и гроша за душой. Нам никогда не удастся в полной мере отблагодарить дядю и тетю! Они взяли ее к себе в дом, окружили заботами — иными словами, пожертвовали стольким ради Лидии, что их доброту в полной мере не возместят и годы благодарности. И если подобное благодеяние не вызовет у нее угрызений совести, то она вовсе не заслуживает счастья! Как она вообще станет глядеть тетушке в глаза?

— Нужно попытаться забыть их проступки, — сказала Джейн. — Все же я надеюсь, что они смогут быть счастливы. Я уверена, желание Уикэма жениться на Лидии свидетельствует о том, что он встал на путь исправления. Взаимная привязанность заставит их остепениться, и я льщу себя надеждой на то, что они заживут тихо и мирно — он прикован к постели, она неотлучно при нем — и со временем их былые ошибки будут прощены.

— Ошибки их были таковы, — ответила Элизабет, — что ни ты, ни я, ни кто-либо другой не сможет забыть о них. Не стоит снова возвращаться к этому, нам остается разве что убедить наших младших сестер поскорее отказаться от их кровавой клятвы.

Тут сестрам пришло в голову, что их матушка, по всей вероятности, находится в полном неведении обо всем случившемся. Поэтому они пошли в библиотеку, чтобы спросить отца, можно ли им сообщить новости миссис Беннет. Продолжая писать и даже не взглянув на них, он равнодушно ответил:

— Как пожелаете.

— Вы позволите нам взять письмо дядюшки, чтобы прочесть его маме?

— Берите, что хотите, и оставьте меня.

Элизабет взяла лежавшее на столе письмо, и они с Джейн поднялись в комнату матери. Мэри и Китти сидели с миссис Беннет, а это означало, что содержание письма не придется повторять несколько раз. После краткого упреждения о том, что получены хорошие новости, письмо было прочитано. Миссис Беннет едва владела собой. Как только Джейн прочла о надеждах мистера Гардинера на скорое замужество Лидии, ее радость вырвалась наружу, и каждое следующее предложение вызывало у нее все больший восторг. Теперь она точно так же не могла совладать с охватившим ее ликованием, как прежде не находила себе места от беспокойства и огорчения. Ей было достаточно знать, что ее дочь выходит замуж. Она не думала о том, будет ли Лидия счастлива, связав свою жизнь с нищим калекой, не терзалась воспоминаниями о ее легкомысленном проступке.

— Ах, Лидия, душечка моя! — вскричала она. — Ах, какая радость! Она выходит замуж! И я снова ее увижу! Шестнадцать лет — и уже замужем! О, миленький добрый мой братец! Я знала, что все так и выйдет. Знала, что он все устроит! Как же я хочу поскорее ее увидеть! И дражайшего Уикэма тоже! Ах, каким мужем он ей будет! Скоро у меня будет замужняя дочь! Миссис Уикэм! Ах, как звучит! И ей только в июне исполнилось шестнадцать. Джейн, милочка, я в таком волнении, что не смогу написать ни строчки, поэтому напиши-ка за меня, я продиктую. С вашим отцом мы попозже потолкуем о деньгах, но свадебные наряды надобно заказать немедленно!

Тут она принялась расписывать в подробностях, какие нужно заказать ситчик, муслин и серебряные ночные вазы, и вскоре надиктовала бы великое множество заказов, если бы Джейн с некоторым трудом не удалось уговорить ее подождать немного и обо всем посоветоваться с отцом. Один день, заметила она, не составит большой разницы, и ее мать была настолько счастлива, что обычное упрямство ей изменило. Кроме того, ее уже захватили другие прожекты.

— Сейчас оденусь и пойду-ка я в Меритон, — провозгласила она, — поведаю эти чудные, чудные новости сестрице Филипс. А на обратном пути загляну к леди Лукас. Уверена, ее скорбь по несчастной Шарлотте несколько поутихнет, когда она услышит, как все благополучно разрешилось! Беги, Китти, вели, чтоб закладывали карету. Мне будет весьма пользительно подышать свежим воздухом, вне всякого сомнения. Девочки, нужно ли вам что-нибудь в Меритоне? А, вот и Хилл! Хилл, голубушка, вы уже слышали наши хорошие новости? Мисс Лидия выходит замуж, и все вы получите по большой чаше пунша, чтобы как следует повеселиться в честь ее свадьбы!

Глава 50

Мистер Беннет и раньше частенько сожалел о том, что тратил весь свой ежегодный доход вместо того, чтобы всякий раз откладывать некоторую сумму и обеспечить тем самым лучшее будущее своим дочерям и жене, если та его переживет. Теперь он сожалел об этом еще больше. Если бы он поступил как должно, Лидия не была бы нынче обязана своему дяде покупкой жалких остатков ее чести и доброго имени. Тогда удовлетворение от победы над самым никудышным юношей в Британии принесло бы ему несколько больше положительных чувств. Его серьезно заботило то, что столь спорным выигрышем они обязаны исключительно его шурину, и мистер Беннет твердо решил узнать размер оказанной им помощи и возместить ее при первой же возможности.

В начале своей супружеской жизни мистер Беннет полагал экономию бесполезной — ведь у него, разумеется, родится сын. По достижении совершеннолетия наследник вступил бы во владение имением и обеспечил бы его вдову и младших детей. На свет одна за другой появились пять дочерей, но сына все не было, хотя еще много лет после рождения Лидии миссис Беннет не сомневалась в том, что он все-таки появится. Наконец последние надежды угасли, но к тому времени откладывать сбережения было уже поздно. Миссис Беннет не привыкла считать деньги, и только нежелание ее супруга зависеть от кредиторов заставляло их жить по средствам.

По брачному контракту за миссис Беннет и ее детьми было закреплено пять тысяч фунтов. Но как именно разделить их между детьми, решали родители. И теперь такое решение нужно было принять, по крайней мере, относительно Лидии, хоть мистер Беннет не желал бы оставить ей и шести пенсов. Тепло, пусть и весьма лаконически, поблагодарив шурина за проявленную им доброту, он письменно одобрил все, что было сделано, и подтвердил, что мистер Гардинер и дальше вправе действовать от его имени. Он никак не предполагал, что свадьба Уикэма и дочери обойдется ему так дешево.

Не менее приятным сюрпризом стало и то, что лично ему все это доставило крайне мало неудобств, и теперь мистер Беннет желал, чтобы его не беспокоили и далее. Когда улеглись первые приступы гнева, побудившие его отправиться на поиски дочери, к нему вернулась присущая ему флегматичность. Вскоре письмо было отправлено — мистеру Беннету было свойственно колебаться в принятии решения, но, приняв его, он уже не медлил. Он упрашивал брата сообщить, скольким они ему обязаны, но на Лидию слишком сердился, чтобы написать ей хоть несколько слов.

Добрые вести быстро облетели весь дом, а вскоре и всю округу. Соседи восприняли их стоически.

Разумеется, светские беседы стали бы куда оживленнее, если бы мисс Лидия Беннет сделалась публичной женщиной или если бы ей посчастливилось удалиться от мира в какую-нибудь глухую азиатскую страну. Впрочем, о ее замужестве тоже можно было посудачить, и добродушные пожелания благополучия, прежде исходившие от всех старых сплетниц Меритона, с переменой обстоятельств почти не утратили своей искренности — ведь с калекой-мужем, к тому же погрязшим в долгах, Лидия была обречена на несчастье.

Миссис Беннет не покидала своей комнаты целых две недели, но в честь столь счастливого события она вновь спустилась к обеду и в самом приподнятом настроении заняла свое место во главе стола. Она не испытывала ни малейшего стыда, который мог бы умерить ее ликование. Едва Джейн исполнилось шестнадцать, она только и мечтала о том, чтобы выдать какую-ни-будь из дочерей замуж, и теперь ее мечта должна была вот-вот осуществиться. Наконец-то она могла думать и говорить только о том, что сопутствовало роскошной свадьбе, — дорогих нарядах, новых мушкетах и прислуге. Она с увлечением перебирала все окрестные усадьбы в поисках подходящего дома для дочери и, не зная и даже не задумываясь о том, каков будет доход молодой пары, придирчиво отвергала один дом за другим, то из-за небольшого размера, то из-за неудачного расположения.

— Хэй-парк, пожалуй, сойдет, — размышляла она, — если только Голдинги решат оттуда съехать. Или еще большая усадьба в Стоуке, разве что гостиная там могла бы быть и попросторнее, но ведь до Эшворта так далеко! Я не перенесу, если она будет в целых десяти милях от меня! А что до Пэлвис-лодж, так там просто ужасные чердаки.

Супруг не прерывал ее, пока в комнате находились слуги. Но когда они вышли, мистер Беннет сказал:

— Миссис Беннет, прежде чем вы наймете какую-либо из этих усадеб для ваших сына и дочери, мне хотелось бы внести некоторую ясность. Дверь одного из местных домов закрыта перед ними навсегда. Я не стану потакать их легкомыслию, принимая их в Лонгборне.

Это заявление вызвало бурные возражения, но мистер Беннет был неумолим. Возражений только прибавилось, когда миссис Беннет, к своему изумлению и ужасу, узнала, что ее муж не выделит и гинеи на покупку свадебных нарядов. Он объявил, что Лидии не следует ждать даже намека на снисхождение. Миссис Беннет никак не могла этого уразуметь. Ей казалось невероятным, что в своем гневе он мог дойти до такой непостижимой жестокости и готов лишить свою дочь того, ради чего только и стоило выходить замуж. Она острее переживала бесчестие, каким обернется для невесты отсутствие свадебных нарядов, чем стыдилась похищения дочери будущим зятем за две недели до свадьбы.

Элизабет теперь горько раскаивалась в том, что, поддавшись смятению, высказала мистеру Дарси свои опасения по поводу сестры. Поскольку бегство Лидии все же, как и полагается, завершилось свадьбой, можно было попробовать скрыть неприглядные причины этого брака от всех, кроме непосредственных участников событий.

Опасения, что он расскажет эту историю кому-то еще, ее не тревожили. Не было никаких сомнений в том, что он, как никто другой, умеет хранить тайны, и в то же время не было никого, кому бы она еще менее желала доверить унизительное известие о падении своей сестры. Она не искала никаких выгод для себя, ведь теперь всякое общение между ними представлялось невозможным. Даже если бы брак Лидии заключался со всей благопристойностью, немыслимо было предположить, что мистер Дарси захочет связать свою судьбу с семейством, ко всем недостаткам которого теперь прибавилось еще и родство с человеком, столь заслуженно им презираемым.

«Ах, как бы он восторжествовал, — часто думала она, — узнав, что его предложение, которое всего четыре месяца назад было с такой гордостью отвергнуто, ныне было бы принято с радостью и благодарностью!»

Она не сомневалась в том, что он один из самых великодушных представителей своего пола, но, как и любому смертному, ему были присущи слабости, а значит, он не мог бы не испытать торжества.

Теперь она начинала понимать, что по своему нраву и наклонностям он подходил ей, как никто другой. Его склад ума и характер хоть и отличались от ее собственных, однако соответствовали всем ее желаниям.

Этот союз благотворно сказался бы на них обоих. Ее сила и живость развеяли бы его нелюдимость и смягчили резкость манер, а его рассудительность, выдающийся ум и широкие познания несказанно способствовали бы развитию ее личности. А как удачно сошлись бы их боевые таланты! Они с Дарси сражались бы на берегах реки в Пемберли или, усевшись в удобный экипаж, отправились бы через Алтайские горы в Киото или Шанхай. А их дети прилежно стремились бы овладеть смертоносными искусствами, чтобы сравняться в умениях с матерью и отцом!

Но, увы, свету не доведется стать восхищенным свидетелем брака, который явит собой образец супружеского счастья. Ему воспрепятствовал брак совсем иного рода, что вот-вот состоится в семействе Беннетов. Элизабет даже представить не могла, где Лидия с Уикэмом возьмут денег, чтобы вести хотя бы более-менее сносное существование. Однако она легко могла вообразить, как мало супружеского счастья ожидает чету, которую свели вместе похищение, попытка убийства и несчастный случай с каретой.

Вскоре мистер Гардинер снова написал своему брату. Основным поводом для письма послужило известие о том, что мистер Уикэм решил оставить военную карьеру.

Я настойчиво советовал ему, как только брак будет заключен, поступить именно так. Думаю, вы со мной согласитесь, ведь в его нынешнем положении от него вряд ли будет большой прок в борьбе с зомби. Мистер Уикэм намерен принять сан священника, и у него еще остались друзья, готовые помочь ему в этом его стремлении. Ему пообещали место в особой семинарии для убогих, которая находится в отдаленном уголке Северной Ирландии.

Мне представляется весьма удачным, что места эти так далеко отсюда. Уикэм желает начать новую жизнь, и я надеюсь, что в незнакомом окружении оба будут дорожить репутацией и оставят прежнее легкомыслие. Я сообщил об этих переменах полковнику Форстеру и попросил его уверить различных кредиторов мистера Уикэма в Брайтоне и окрестностях: все его долги скоро будут погашены, за что я ручаюсь. Не затруднит ли вас так же успокоить его кредиторов в Меритоне, список которых я прилагаю со слов мистера Уикэма? Он перечислил все свои долги, и, надеюсь, без обмана. Со слов миссис Гардинер я понял, что моя племянница страстно желает со всеми вами повидаться перед своим отъездом в Ирландию. Она в добром здравии и просит почтительно кланяться вам и своей матушке.

Искренне ваш, и т. д.

Э. Гардинер

Мистер Беннет и его дочери, так же как и мистер Гардинер, оценили все преимущества отъезда Уикэма из Англии. Но миссис Беннет отнеслась к этому безо всякого восторга. Для нее стало серьезным ударом переселение Лидии так далеко на север — именно теперь, когда она с такой гордостью предвкушала ее возвращение домой. К тому же ей было бесконечно жаль, что Лидия расстанется с полком, где она знала всех и вся, и более не сможет обучать солдат новым методам расправы над живыми мертвецами.

— Она так привязана к миссис Форстер, — повторяла миссис Беннет, — что отсылать ее — ужасно жестоко! А некоторые офицеры от Лидии просто без ума!

Просьба, или, скорее, намек Лидии на то, что она хотела бы перед отъездом на север воссоединиться с семьей, вначале был встречен решительным отказом. Но Джейн и Элизабет, заботясь о чувствах и репутации сестры, хотели, чтобы ее брак получил родительское благословение. Они так нежно и настойчиво увещевали отца, приводили столько разумных доводов в пользу необходимости принять Лидию с мужем в Лонгборне после свадьбы, что мистер Беннет наконец согласился и поступил, как они желали. А миссис Беннет с удовольствием узнала, что ей все-таки удастся показаться с замужней дочерью в местном обществе, перед тем как та будет отослана в семинарию Святого Лазаря для убогих, что в Килкенни. Поэтому в ответном письме брату мистер Беннет дал свое согласие на приезд молодой пары. Было условлено, что сразу же после венчания Лидия с мужем отправятся в Лонгборн. Элизабет удивилась тому, что Уикэм одобрил этот замысел, учитывая, какое жалкое зрелище он, должно быть, представлял в своем нынешнем состоянии.

Глава 51

В день свадьбы сестры Джейн и Элизабет волновались, пожалуй, больше, чем сама Лидия. За новоиспеченной четой был послан экипаж, и их ожидали к обеду. Старшие мисс Беннет страшились минуты встречи, Джейн — в особенности. Ей казалось, Лидия испытывает то же, что испытывала бы она, доведись ей стать женой своего изувеченного похитителя, и она страдала при мысли о том, на какое невыносимое существование отныне обречена ее сестра.

И вот они приехали. В ожидании вся семья собралась в комнате для завтрака. Едва заслышав карету у крыльца, миссис Беннет просияла. Ее супруг имел вид серьезный и бесстрастный. Дочери были взволнованы, смущены, растеряны.

В холле послышался голос Лидии, дверь распахнулась, и она ворвалась в комнату. Мать, раскрыв объятия, бросилась ей навстречу с восторженными приветствиями, а затем с ласковой улыбкой протянула руку Уикэму, которого следом внесли в комнату слуги. От походной кровати, к которой тот был пристегнут кожаными ремнями, исходил стойкий запах застарелой мочи, и, несмотря на то что Элизабет ожидала чего-то подобного, серьезность увечий Уикэма все же ужаснула ее. Его лицо было покрыто синяками, а глаза опухли настолько, что с трудом открывались. Ноги его были безнадежно изломаны и скрючены, и он едва мог говорить.

— Милый, милый Уикэм! — воскликнула миссис Беннет. — Ах, какой отличный священник из вас выйдет! И какой превосходный супруг!

Уикэм отвечал ей вежливым стоном.

Когда очередь приветствовать их дошла до мистера Беннета, тот не торопился проявлять радушие. Напротив, выражение его лица сделалось еще более суровым, и он почти не раскрывал рта. Впрочем, зловоние, исходившее от кровати Уикэма, само по себе могло служить ему оправданием. Элизабет мутило, и даже Джейн пришла в ужас. Лидия осталась прежней Лидией — необузданной, бестактной, взбалмошной, громогласной и дерзкой. Она кидалась то к одной, то к другой сестре, требуя поздравлений, а когда все наконец уселись (за исключением Уикэма — его положили поближе к камину), Лидия принялась с жадностью оглядывать комнату, отметила небольшие изменения в обстановке и с хохотом заметила, что уже давненько тут не была.

Никакого неловкого молчания и в помине не было. Новобрачная с матушкой не умолкали ни на секунду. Казалось, у них обо всем сохранились лишь самые счастливые воспоминания. О прошлом заговаривали безо всякого смущения, и Лидия вольно касалась тем, о которых ее сестры даже упомянуть не решились бы ни за что на свете.

— Подумать только! — воскликнула она. — Меня не было три месяца, а кажется, всего-то недели две. И столько всего приключилось! Боже правый! Когда я уезжала, то и не подозревала, что окажусь замужем еще до возвращения! Хотя я и думала, что это было бы куда как весело!

Отец поднял на нее глаза. Джейн смешалась. Элизабет выразительно поглядела на Лидию, но та предпочитала не видеть и не слышать ничего, чему она не желала уделять внимания, и поэтому продолжала весело трещать:

— Кстати, мама, а все ли соседи знают, что я сегодня вышла замуж? Я так беспокоилась, вдруг об этом еще не всем известно. Мы тут проезжали мимо Уильяма Голдинга — его карета как раз перевернулась, и лошадей пожирали зомби, — так вот, я ужасно захотела, чтобы он все понял. Поэтому я опустила окно с его стороны, сняла перчатку и высунула руку из окна, чтобы он видел кольцо, и уж так ему кивала, так улыбалась! Он что-то кричал нам вслед, кажется, что его сын не может выбраться, но, маменька, бьюсь об заклад, кольцо он прекрасно видел! Ах, как разлетятся новости!

Элизабет более не могла этого выносить. Она вскочила с места, выбежала из комнаты и не возвращалась до тех пор, пока не услышала, что все идут по коридору в столовую. Она присоединилась к ним, как раз когда Лидия с нескрываемым торжеством уселась по правую руку от матери и заявила старшей сестре:

— Нет, Джейн, теперь я займу твое место, а ты будешь сидеть подальше, ведь я теперь замужняя дама!

Вряд ли следовало ожидать, что время или вонь застарелой мочи пробудят в Лидии смущение, которого она изначально не испытывала. Ее веселье и непринужденность лишь возрастали. Она умирала от желания повидаться с миссис Филипс, Лукасами и прочими соседями и услышать, как все называют ее «миссис Уикэм». А пока что она сразу же после обеда побежала хвастаться своим замужеством и показывать обручальное кольцо миссис Хилл и двум горничным.

— Ну, мама, — спросила Лидия, когда все они вновь собрались в комнате для завтрака, — и что ты думаешь о моем муже? Разве он не прелесть? Уверена, сестры просто умирают от зависти. Остается надеяться, что им хотя бы вполовину так же повезет. Пусть немедленно едут в Брайтон. Вот где надо искать себе мужей! Как жаль, мама, что мы все туда не поехали!

— Ужасно жаль, и если бы я настояла на своем, мы бы все и поехали. Но, Лидия, душенька, как же мне не нравится, что ты теперь будешь так далеко. Неужели так и вправду надо?

— О господи, ну еще бы! Что тут такого? Я прямо жду не дождусь. Вы с папенькой и все мои сестры должны непременно приехать к нам в семинарию. Мы пробудем в Килкенни целых три года, и уж я найду им всем хороших мужей.

— Ах, как бы мне этого хотелось! — воскликнула ее матушка.

— Там ведь так много молодых священников! И каждому нужна любящая, заботливая жена! Зима не успеет наступить, как я уже всех сестер выдам замуж!

— С моей стороны не могу не поблагодарить тебя за такую заботу, — сказала Элизабет, — но я не особенно жажду всю оставшуюся жизнь выносить ночные горшки.

Гости намеревались пробыть в Лонгборне не более десяти дней. Мистер Уикэм получил извещение о том, что принят в семинарию, и с учетом его состояния путешествие на север грозило растянуться надолго. Об их скором отъезде сожалела одна лишь миссис Беннет, и они с дочерью не теряли ни минуты, разъезжая с визитами или устраивая дома званые вечера, чтобы все их соседи могли поздравить и мистера Уикэма, который все это время так и провел подле камина.

Лидия души в нем не чаяла. Только и слышно было, что о ее дражайшем Уикэме. Ни один мужчина не мог с ним сравниться, и Лидия была уверена, что в этом сезоне он убьет больше зомби, чем кто бы то ни было, даже невзирая на то, что он вовсе не владеет руками. Как-то утром Лидия, разговаривая с двумя старшими сестрами, вдруг обратилась к Элизабет:

— Лиззи, а ведь я тебе так и не рассказывала о свадьбе. Разве тебе не хочется послушать, как все устроилось?

— Не особенно, — ответила Элизабет. — Думаю, об этом как раз стоит говорить поменьше.

— Ха! Чудная ты! Но я все равно расскажу. Венчались мы в церкви Святого Клемента, потому как там меньше всего ступенек при входе и туда было очень удобно заносить моего возлюбленного. Было условлено, что мы все соберемся там к одиннадцати утра. Я должна была приехать в церковь вместе с дядей и тетей и встретиться там со всеми остальными. Ну и вот, настало утро понедельника, и я прямо вся в ажитации! Я так боялась, вдруг что-то случится и все отменится — у восточной стены было как-то неспокойно, и поговаривали, будто весь квартал выселят подальше в целях безопасности. А тетушка все время, пока я одевалась, поучала меня да наставляла, как будто проповедь читала! Но я все пропускала мимо ушей, потому что могла думать, как ты сама догадываешься, только о моем милом Уикэме. Мне так хотелось узнать, будет ли он венчаться в своем голубом мундире, или он и его успел обмочить, как и все остальные.

Ну так вот, в десять мы, как обычно, позавтракали. Думала, никогда этот завтрак не кончится, и, кстати, хочу тебе сказать, что дядя с тетей просто ужасно со мной обращались. Веришь ли, я ни разу не вышла из дому, хоть и прожила там целых две недели. Ни бала, ни прогулки, ничего вообще! Ну, по правде говоря, Лондон порядком опустел из-за угрозы нападений, но по крайней мере Малый театр[12] был открыт. А когда карета уже была подана, дядюшку вызвали по делам на эту мерзкую пороховую фабрику. Я так перепугалась, не знала, что и делать, ведь дядюшка должен был вести меня к алтарю, а если бы мы опоздали, то никак не смогли бы в тот день пожениться. Но к счастью, он вернулся через десять минут, и мы поехали в церковь. Правда, потом я подумала, что свадьбу можно было бы не откладывать, даже если бы дядя не смог поехать, — к алтарю меня мог отвести и мистер Дарси.

— Мистер Дарси! — вне себя от удивления воскликнула Элизабет.

— Ну да. Он ведь привез туда Уикэма. Ах ты боже мой! Совсем вылетело из головы! Я про это и слова никому не могу сказать! Уж я им так клялась молчать. Что скажет Уикэм? Ведь это же тайна!

— Если это тайна, — сказала Джейн, — так не говори ничего больше. Можешь быть уверена, я расспрашивать не стану.

— Ну разумеется, — подтвердила Элизабет, сгорая от любопытства, — мы не станем допытываться.

— Вот спасибо, — обрадовалась Лидия, — потому как, если бы вы стали меня расспрашивать, я бы вам точно все выложила, и тогда Уикэм наказал бы меня, обмочившись в самое неподходящее время.

Чтобы удержаться от такого соблазна, Элизабет пришлось поскорее сбежать от них. Но жить и дальше в полном неведении было решительно невозможно. И уж во всяком случае, никак невозможно было не попытаться узнать хоть что-то. Итак, мистер Дарси был на свадьбе ее сестры. Какие у него могли быть причины для этого? В голове у нее теснились сотни самых невероятных предположений, но ни одно из них ее не устраивало. Самыми неправдоподобными казались те, что приписывали ему самые благородные цели. Элизабет более не могла выносить такой неопределенности и, схватив листок бумаги, тотчас сочинила краткое письмо тетушке, умоляя ее разъяснить обмолвку Лидии.

Думаю, вам не составит труда понять, — прибавила она, — как любопытно мне узнать, что мог делать в такое время в церкви человек, никак не связанный с нашей семьей и, в общем-то, почти нам чужой. Умоляю, отпишите мне сразу же и объясните мне все, если, конечно, вам не известны какие-то веские причины, по которым эти обстоятельства, как и считает Лидия, должны оставаться в тайне. Тогда я буду вынуждена смириться с неизвестностью.

«И если вы, милая тетушка, — подумала она, заканчивая письмо, — не скажете мне все прямо, мне, право же, придется прибегнуть к разным хитростям и уловкам, чтобы вытянуть из вас правду».

Глава 52

К большой радости Элизабет, ответное письмо пришло даже быстрее, чем она ожидала. Едва получив его, Элизабет поспешила в додзё, где ее вряд ли могли побеспокоить, и уселась там, предвкушая счастливые минуты чтения. Судя по длине письма, тетушка отнюдь не ответила ей отказом.

Секция Восток-Шесть, 6 сентября

Дорогая племянница,

Я только что получила твое письмо, и думаю, ответ займет у меня все утро, поскольку предвижу, что в двух строках всего не рассказать. В тот же день, когда я вернулась домой из Лонгборна, твоему дяде довелось принимать у себя весьма неожиданного гостя. Им оказался мистер Дарси, и они с мистером Гардинером что-то обсуждали наедине в течение нескольких часов. К моему приезду разговор уже окончился, поэтому мне, в отличие от тебя, не пришлось долго томиться в неизвестности. Мистер Дарси приехал сообщить, что ему известно, где прячутся твоя сестра и Уикэм. Насколько я поняла, сам он уехал из Дербишира на следующий день после нашего отъезда u отправился в столицу, намереваясь отыскать их. Мистер Дарси винил себя в том, что не предал публичной огласке бесчестные поступки Уикэма — ведь в противном случае ни одна порядочная девушка не решилась бы довериться ему или в него влюбиться. Он великодушно объяснил, что им двигала неразумная гордость, и сознался, что считал ниже своего достоинства делать свои частные дела достоянием общества. И потому он счел своим долгом вмешаться и попробовать исправить им же причиненное зло. Оказывается, ему известна некая дама по имени миссис Янг, которая некогда состояла гувернанткой при мисс Дарси, однако ей было отказано от места из-за какого-то неприглядного поступка — о подробностях мистер Дарси предпочел умолчать. После этого она сняла большой дом на Эдвард-стрит и живет на доходы от сдачи комнат внаем. Зная, что эта миссис Янг водила близкое знакомство с Уикэмом, мистер Дарси сразу же по приезде направился к ней. Но лишь спустя две-три минуты жестоких побоев он добился от нее нужных сведений. Полагаю, лишь несколько ощутимых ударов по голове и шее заставили ее расстаться со своей тайной. Но все же нашему доброму другу удалось вырвать у нее столь желанный адрес. Они были в Бордельном Тупике. Мистер Дарси встретился с Уикэмом и не без применения силовых аргументов настоял на встрече с Лидией. По его собственным словам, поначалу он лишь хотел убедить ее отринуть свое нынешнее позорное положение и вернуться к друзьям, как только те будут готовы принять ее, предлагая при этом всевозможное содействие со своей стороны. Однако он обнаружил, что Лидия решительно не желает что-либо менять. До друзей ей дела не было, в помощи мистера Дарси она не нуждалась и даже слышать не хотела о том, чтобы оставить Уикэма, которого она любит больше всех на свете, несмотря на то что он ее похитил. Видя, что ее не переубедить, Дарси мог только одним способом восстановить ее доброе имя — как можно скорее устроить ее брак с Уикэмом. Однако тот не имел ни малейшего намерения жениться и вообще весьма смутно представлял свое будущее. Он желал бы куда-нибудь уехать, куда именно — не знал, но понимал, что жить ему не на что. Мистер Дарси спросил его, отчего он сразу не женился на твоей сестре. Мистера Беннета, конечно, нельзя назвать богачом, но все же он сумел бы немного помочь Уикэму, и этот брак значительно улучшил бы его положение. Однако из ответа Уикэма Дарси понял, что тот по-прежнему лелеял надежду разбогатеть, женившись на наследнице более солидного состояния.

Дарси ухватился за эти слова и на следующей встрече с Уикэмом предложил ему решение, выгодное каждой из сторон. И, как следует все обдумав, мистер Уикэм с этим предложением согласился. Обговорив детали с Уикэмом, мистер Дарси решил, что теперь следует уведомить обо всем твоего дядю. Вечером накануне моего возвращения он впервые отправился в секцию Восток-Шесть, и они с мистером Гардинером долго беседовали.

Затем он снова заходил к нам в воскресенье, и тогда уже и я с ним увиделась. Все решилось только в понедельник, и в Лонгборн сразу же отправили нарочного.

Брак был заключен на следующих условиях: все долги Уикэма, на сумму, как я полагаю, куда большую, чем тысяча фунтов, будут оплачены, и вдобавок еще тысяча будет ежегодно выплачиваться на его содержание. Уикэм, во-первых, женится на Лидии, тем самым восстановив ее честь и репутацию семьи Беннет. Во-вторых, позволит мистеру Дарси искалечить его, чтобы наказать за порочную распущенную жизнь и убедиться, что Уикэм более не поднимет ни на кого руки и не оставит еще одного внебрачного отпрыска. Чтобы сберечь остатки его репутации, увечья спишут на несчастный случай с каретой. И в-третьих, Уикэм должен будет принять сан, дабы учение Христа способствовало его нравственному исправлению. Дарси лично проследил за тем, чтобы все было исполнено с величайшим тщанием. (Осмелюсь заявить, что мистер Дарси испытал особое наслаждение, беспощадно избивая Уикэма.) Думаю, Лиззи, его истинным недостатком можно назвать упрямство. В разные времена ему разное вменялось в вину, но по-настоящему его можно упрекнуть лишь в этом. Он настоял на том, чтобы самому взвалить на себя такое бремя, хоть я и уверена (и говорю это вовсе не ради благодарностей, так что и ты ничего не говори), что твой дядя с величайшей охотой сам бы все уладил и оплатил. Они с твоим дядюшкой долго спорили, гораздо дольше, чем того заслуживали джентльмен или дама, ради которых все было затеяно. Но под конец твой дядя был вынужден уступить, и вместо того, чтобы действительно помочь своей племяннице, ему пришлось лишь принимать благодарности за эту помощь, что весьма его удручало. Я совершенно уверена, что твое сегодняшнее письмо донельзя его обрадовало, поскольку все объяснения лишат его мнимых наград и воздадут честь тому, кто этого действительно заслуживает. Но, Лиззи, об этом ты можешь рассказать разве что Джейн — и никому больше. Причины, по которым он желал сделать все сам, я уже приводила выше. Из-за него, из-за его скрытности никто не узнал об истинном характере Уикэма. Вероятно, в этом и есть доля правды, хотя сомнительно, чтобы его — да чьей угодно — скрытностью можно было бы оправдать столь скандальное происшествие. Но, можешь быть уверена, милая Лиззи, несмотря на все эти прекрасные слова, твой дядя ни за что бы не уступил мистеру Дарси, не будь мы оба твердо убеждены в том, что у него есть и другой интерес в этом деле.

Когда все было улажено, мистер Дарси вернулся к своим друзьям, которые по-прежнему оставались в Пемберли, пообещав вновь приехать в Лондон, чтобы присутствовать на венчании и завершить все финансовые дела.

Ну вот, кажется, теперь я рассказала тебе все. Судя по содержанию твоего письма, рассказ этот станет для тебя большой неожиданностью, но, надеюсь, приятной. Лидия переехала к нам в дом, и свежеискалеченного Уикэма также перенесли к нам, дабы он немного пришел в себя и привык к своей походной кровати, которую ему великодушно купил мистер Дарси. Я не стала бы говорить тебе, как недовольна я была поведением твоей сестры, пока она жила у нас, если бы Джейн не написала мне в среду, что дома она ведет себя точно так же, — следовательно, мои слова не доставят тебе новых огорчений.

Мистер Дарси вернулся, как и обещал, и присутствовал на свадьбе, о чем ты уже знаешь от Лидии. На следующий день он отобедал у нас, передал поздравления новобрачным и уехал. Лиззи, дорогая, ты очень на меня рассердишься, если я воспользуюсь случаем и скажу, как сильно он мне нравится? С нами он вел себя безупречно во всех отношениях, точно так же, как в Дербишире. Он весьма умен, и его суждения мне по вкусу, ему недостает разве что живости, но этому его сможет научить супруга, если он сделает разумный выбор. Думаю, он большой лукавец — почти ни разу не заговорил о тебе. Но лукавство нынче как будто в моде.

Умоляю, прости меня, если я позволила себе чересчур вольные намеки, и если уж решишь наказать меня, то, по крайней мере, не отлучай от Пемберли. Я ни за что не буду счастлива, пока не осмотрю весь парк. Небольшой фаэтон, запряженный парочкой пойманных зомби, мне, пожалуй, очень пригодится. Не могу писать более. На улице какая-то суматоха, боюсь, что восточные ворота вновь взяты.

Искренне твоя, М. Гардинер

Письмо вызвало у Элизабет такую бурю чувств, что было трудно разобрать, какие из них преобладают — приятные или тягостные. Ее слабые и неопределенные подозрения относительно того, что Дарси мог как-то поспособствовать браку ее сестры — что казалось ей слишком невероятным и в то же время было ее страстным желанием, — полностью подтвердились! Он последовал за ними в столицу, снизошел до того, чтобы запятнать руки кровью женщины, которую вряд ли желал увидеть снова, и унизился еще более, когда вынужден был встречать, увещевать, убеждать и, наконец, подкупать человека, чей вид ему невыносим и произнести имя которого для него уже сущее наказание.

И все это ради Лидии — девчонки, которую он вряд ли ценил или уважал. Свояк Уикэма! Никакая гордость не вынесла бы такого родства. Без сомнения, он сделал очень много. Так много, что ей было стыдно даже представить себе это. О, как ей хотелось, чтобы ее семь ран позора закровоточили вновь! Впрочем, Дарси, конечно, объяснил свое вмешательство, и объяснение это выглядело достаточно правдоподобным. Вполне естественно, что он чувствовал свою вину, и хоть Элизабет и не верила, что им двигала в первую очередь привязанность к ней, она, пожалуй, могла согласиться с тем, что некоторые остатки этой привязанности побудили его заняться делом, от которого так сильно зависело ее душевное спокойствие. Как же мучительно, невероятно мучительно было сознавать, что и она, и ее семья столь многим обязаны человеку, которого они никак не смогут отблагодарить.

Он спас Лидию, спас ее репутацию — он сделал все! Ах, как глубоко сожалела она обо всех недобрых чувствах, что к нему испытывала, о каждой колкости, сказанной в его адрес! Своего поведения она стыдилась, но за него испытывала гордость. Гордость — потому что он сумел изменить себя к лучшему в обстоятельствах, требовавших сострадания и благородства. Она вновь и вновь перечитывала отзыв о нем миссис Гардинер. Разумеется, он был весьма краток и все же доставил Элизабет удовольствие. В глубине души она даже немного радовалась, правда попутно и огорчаясь, непоколебимой убежденности дядюшки с тетушкой в том, что между ней и мистером Дарси существуют доверие и взаимная привязанность.

Ее размышления прервал звук чьих-то шагов. Едва она успела сложить письмо и спрятать его, как пара слуг внесла в додзё мистера Уикэма. Опустив его на пол рядом с Элизабет, слуги удалились.

— Боюсь, я прервал ваше уединение, дорогая сестрица? — промычал он, еле ворочая раздробленными челюстями.

— Несомненно, — отвечала она с улыбкой, — однако это не означает, что вы появились не вовремя.

— В противном случае я бы глубоко раскаивался. Мне подумалось, что было бы весьма полезно сменить мой уголок в комнате для завтрака на тишину додзё.

— К вам кто-нибудь присоединится?

— Не знаю. Миссис Беннет с Лидией собираются ехать в Меритон. Итак, любезная сестрица, я узнал от ваших дядюшки с тетушкой, что вам довелось побывать в Пемберли?

Она ответила утвердительно.

— Я почти вам завидую и все же полагаю, что в моем состоянии я бы не вынес путешествия туда. И наверное, старую экономку вы тоже видели? Бедняжка Рейнольдс, она всегда так меня любила! Думаю, она бы весьма опечалилась, увидев, как я пострадал. Впрочем, она, конечно, обо мне даже не заговаривала.

— Напротив.

— И что же сказала?

— Что вы записались в армию и что она опасается… что ничего путного из вас не вышло. Сами знаете, как искажаются все новости, преодолев большие расстояния.

— Разумеется, — ответил он, кусая губы.

Элизабет надеялась, что теперь он замолчит, но вскоре он вновь заговорил:

— Ас Дарси вы встречались, пока были там? По словам Гардинеров я понял, что вы виделись.

— Да, он представил нам свою сестру.

— Она вам понравилась?

— Очень понравилась!

— Действительно, я тоже слышал, что за последние год или два она на удивление изменилась к лучшему. Во время нашей последней встречи мне это казалось маловероятным. Рад, что она вам понравилась. Надеюсь, у нее все сложится хорошо.

— Не сомневаюсь, ведь она уже преодолела несколько серьезных испытаний.

— А не довелось ли вам бывать в деревеньке Кимптон?

— Что-то не припоминаю.

— Я вспомнил о ней лишь потому, что там располагается приход, который мне причитался. Просто прелестное местечко! И дом превосходный! Меня бы там все полностью устроило!

— А я слышала от человека, не менее осведомленного, что этот приход был оставлен вам лишь по устной договоренности и последнее слово оставалось за нынешним его владельцем.

— Ах, вы слышали. Да, именно так, возможно. Впрочем, я же вам сразу так и сказал, помните?

— И еще я слышала, что вы были отвратительным ребенком, чрезвычайно жестоко обращались со слугами старшего мистера Дарси и пренебрегали его желаниями. А что до ваших недавних поступков, так я не узнала ничего, что заставило бы меня поверить в то, что вы встали на путь исправления, — это касается как ваших долгов чести, так и ваших бастардов, коих не счесть по всей империи его величества.

Уикэм не придумал ничего лучше, как свежо и ароматно испражниться в ответ. Элизабет встала и, ухватив за угол его походную кровать, приподняла ее до пояса. Затем произнесла с приветливой улыбкой:

— Ну же, мистер Уикэм, не забывайте, мы ведь брат и сестра. Давайте же не ссориться из-за прошлых дел. В будущем, я надеюсь, мы с вами будем жить в согласии.

И, вытащив его кровать из додзё, она поволокла ее по лужайке к дому.

Глава 53

Мистер Уикэм был столь встревожен вышеупомянутым разговором, что не решался более сердить свою милую сестрицу Элизабет, затрагивая эту тему, а Элизабет радовалась тому, что ей удалось заставить его замолчать.

Вскоре настал день их с Лидией отъезда, и миссис Беннет оставалось только смириться с грядущей разлукой, которая должна была продлиться не менее года, поскольку супруг никоим образом не разделял ее планов отправиться всей семьей в Ирландию.

— Ах, Лидия! Душенька моя! — причитала она. — Когда же мы снова свидимся?

— Господи, вот уж не знаю! Года через два или три, наверное.

— Пиши мне как можно чаще, милая моя.

— Это уж как получится. Ты ведь знаешь, у замужних женщин на письма времени не всегда хватает. Вот пусть сестры мне пишут. Им все равно больше заняться нечем.

Мистер Уикэм простился с ними примерно так же сердечно, как и его жена. Он сказал лишь несколько слов, пока его кровать грузили в коляску вместе со сменой белья и горшочками с жидкой пищей.

— Превосходный малый, — заметил мистер Беннет, едва они уехали, — не встречал никого лучше. Пожалуй, мне даже нравится, что он такой расслабленный.

Из-за разлуки с дочерью миссис Беннет не находила себе места несколько дней.

— Я все думаю о том, — говорила она, — что нет ничего хуже расставания с дорогими тебе людьми. Без них чувствуешь себя так одиноко.

— Замужество дочери обычно этим и заканчивается, — отвечала ей Элизабет. — Поэтому вы должны радоваться, что пока не выдали замуж остальных четырех.

— Вовсе нет! Лидия покинула меня не потому, что вышла замуж, а только потому, что семинария Святого Лазаря находится в такой дали. Будь она поближе, Лидия бы так скоро не уехала.

Но уныние, вызванное этим печальным событием, вскоре миновало, и в сердце миссис Беннет вновь пробудилась надежда, чему немало способствовали распространившиеся по округе новости.

Экономка в Незерфилде получила распоряжения подготовить дом к приезду хозяина, который собирался заехать сюда на два-три дня, дабы учинить смотр своей новой прислуге и наново укрепленной кухне. Миссис Беннет пребывала в полной ажитации. Она поглядывала на Джейн, то улыбаясь, то качая головой.

— Так, так, так, значит, мистер Бингли приезжает. Впрочем, мне до этого дела нет. Сама знаешь, он нам никто, и я вовсе не горю желанием снова его видеть. Пусть, пусть приезжает в Незерфилд, раз уж ему так хочется. А что, новости верные?

— Вернее некуда, — отвечала ей миссис Филипс. — Миссис Николе вчера была в Меритоне, я увидала ее из окна и вышла ей навстречу, чтобы самой ее обо всем расспросить, и она сообщила, что он совершенно точно приезжает. Он приедет в среду, ну, самое позднее — в четверг. Она сказала мне, что идет к мяснику, чтобы заказать мяса к среде, и разжилась тремя парами уток, которые прекрасно сгодятся.

Стоило Джейн Беннет услышать о его приезде, как она переменилась в лице. Она уже много месяцев не упоминала даже имени Бингли в разговорах с сестрой, но теперь, как только они остались наедине, сказала:

— Я видела, Лиззи, как ты на меня сегодня глядела, когда тетушка сообщила нам новости, и знаю, что показалась смущенной. Но не думай, будто на то есть какие-нибудь глупые причины. Я лишь ненадолго растерялась — чувствовала, что все станут смотреть на меня. Уверяю тебя, эти известия не причинили мне ни боли, ни радости. Впрочем, я рада, что он приедет один и потому мы с ним почти не будем встречаться.

Элизабет не знала, что и думать. Если бы ей не довелось увидеться с мистером Бингли в Дербишире, она вполне могла бы поверить, что он приезжает сюда исключительно ради осмотра кухни. Но она по-прежнему была уверена в его нежных чувствах к Джейн и раздумывала о том, приехал ли он с позволения своего друга или осмелел настолько, что обошелся без него.

«И как все-таки неприятно, — иногда думала она, — что бедняга не может приехать в законно нанятый им дом без того, чтобы не вызвать все эти слухи и сплетни! Что ж, не буду и я его беспокоить».

Несмотря на то что Джейн не только утверждала, будто приезд Бингли ее вовсе не тревожит, но и, кажется, сама в это верила, Элизабет видела, как та взволнована. Джейн выглядела необычайно рассеянной и взбудораженной. Она более не предлагала сыграть утром в «Оленьи нежности», а вечером — в «Склеп и Саркофаг». Она была настолько увлечена своими мыслями, что Мэри впервые удалось зацепить ее во время вечернего грепплинга.[13]

Их родители вновь вернулись к спору прошлогодней давности.

— Как только мистер Бингли приедет, дорогой мой, — сказала миссис Беннет, — вы непременно отправитесь к нему с визитом.

— Ну уж нет. Вы заставили меня поехать к нему в прошлом году, пообещав, что в таком случае он женится на одной из моих дочек. Но это ни к чему не привело, и больше я в дураках не останусь. В этом мне не хотелось бы походить на вас.

Жена принялась убеждать мистера Беннета в том, что подобные знаки внимания мистеру Бингли должны выказать все джентльмены в округе.

— Весь этот этикет мне претит, — ответил он. — Если Бингли нуждается в нашем обществе, так пусть сам приезжает. Где мы живем, ему известно. Я не собираюсь тратить время на беготню по соседям, которым то приехать вздумается, то уехать.

— Что ж, могу только сказать, что с вашей стороны это будет крайне невежливо. Однако же мне это отнюдь не помешает пригласить его к обеду, тут уж я не отступлю.

Мистер Бингли приехал.

При помощи слуг миссис Беннет узнала о его приезде одной из первых, тем самым до предела продлив себе время ожиданий и тревог. Она высчитывала, сколько дней должно пройти перед тем, как можно будет слать приглашение к обеду, и не надеялась увидеть его раньше. Однако же утром, на третий день после его приезда в Хартфордшир, она увидела его из окна своей гардеробной — мистер Бингли, с французским мушкетом за спиной, въехал во двор и направил коня к дому.

Она тотчас же принялась звать дочерей, чтобы те разделили ее радость. Джейн намеренно осталась сидеть у стола, но Элизабет, чтобы успокоить мать, подошла к окну — выглянула, увидела вместе с Бингли мистера Дарси и уселась рядом с сестрой, внезапно разволновавшись безо всякой на то разумной причины.

— Мама, с ним едет какой-то джентльмен, — сказала Китти, — кто бы это мог быть?

— Уж и не знаю, милочка, наверное, какой-нибудь его знакомый.

— Ха! — вдруг воскликнула Китти. — Похоже, это тот самый джентльмен, что был с ним в прошлом году. Мистер… Как же его? Такой высокий, гордый.

— Боже правый! Мистер Дарси! И вправду он, могу поклясться! Ну что же, мы рады приветствовать здесь всех друзей мистера Бингли, хотя, скажу честно, глаза бы мои его не видели.

Джейн взглянула на Элизабет с удивлением и сочувствием. Подробности их встречи в Дербишире ей были неизвестны, и поэтому она переживала из-за ужасной неловкости, которую, по ее мнению, должна была чувствовать сестра, встретившись с Дарси чуть ли не в первый раз после того, как получила его письмо с объяснениями. Впрочем, не по себе было им обеим. Каждая из них тревожилась и за сестру, и за себя, и они даже не слышали, как их матушка без умолку твердила о том, что терпеть не может мистера Дарси и будет любезна с ним лишь потому, что он друг мистера Бингли.

Однако у Элизабет были и другие причины для волнения, о которых ее сестра даже не подозревала, поскольку Элизабет так и не набралась духу показать Джейн письмо тетушки или признаться, что ее отношение к мистеру Дарси серьезно изменилось. Для Джейн он был лишь человеком, за которого ее сестра когда-то отказалась выйти замуж и чью голову разбила о каминную полку, однако Элизабет знала куда больше. Этому человеку была многим обязана вся ее семья, и чувства она к нему питала если и не такие нежные, то уж не менее понятные и оправданные, чем чувства Джейн к Бингли. Она была почти так же удивлена тем, что он приехал в Незерфилд, в Лонгборн и по-прежнему ищет встречи с ней, как удивлялась и его переменившемуся поведению в Дербишире.

Румянец, который исчез было с ее лица, спустя несколько секунд вспыхнул еще ярче, а радостная улыбка добавила блеска ее глазам, когда она подумала о том, что время не поколебало его чувств и намерений. Однако успокаиваться на этот счет она не желала.

«Посмотрим, как он поведет себя», — решила она.

И с удвоенным вниманием вернулась к заточке дротиков для духовых трубок, стараясь не растерять самообладания, и не осмеливалась даже поднять глаза до тех пор, пока за дверью не послышались шаги лакея. Тут она с беспокойным любопытством взглянула на сестру. Джейн казалась чуть бледнее обычного, однако выглядела спокойнее, чем ожидала Элизабет. Когда в комнату вошли джентльмены, она слегка покраснела, но поприветствовала их вполне непринужденно, и в ее ровных манерах не было ни тени обиды, ни преувеличенной любезности.

Элизабет сказала ровно столько, сколько требовали приличия, и вновь принялась за работу — с явно чрезмерным усердием. Лишь раз она осмелилась взглянуть на Дарси. Он, по своему обыкновению, был весьма серьезен и, подумала она, более походил на того Дарси, которого она знала в Хартфордшире, нежели на того, каким видела его в Пемберли. Но быть может, с ее матерью он не мог обходиться так, как с ее дядюшкой и тетушкой. Довольно неприятное, но, увы, вполне вероятное объяснение.

На Бингли она тоже взглянула лишь раз, успев заметить, что он кажется и обрадованным, и смущенным. Миссис Беннет так рассыпалась перед ним в любезностях, что ее дочери сгорали от стыда, тем более что его друга она приветствовала лишь холодным и церемонным поклоном.

Элизабет была особенно уязвлена и огорчена таким несправедливым различием, ведь она знала, что именно мистеру Дарси ее мать обязана спасением любимой дочери от позора. Дарси в основном молчал, лишь однажды осведомившись у Элизабет, как Гардинеры перенесли падение восточных ворот — вопрос, на который она не могла ничего ответить. Ей не хотелось говорить ни с кем, кроме него, но завязать с ним беседу она не осмеливалась.

«Мне ли, — думала она, — не устрашившейся ни единого человека? Не боящейся самой Смерти! Мне ли не хватает храбрости вымолвить и слово?!»

— Как много времени прошло с вашего отъезда, мистер Бингли, — сказала миссис Беннет.

Бингли с готовностью это подтвердил.

— Я уже начала опасаться, что вы и вовсе не вернетесь. Поговаривали, будто вы собираетесь совсем уехать из этих мест, но я все же надеюсь, что это неправда. В округе столько всего случилось после вашего отъезда. Неприличностей осталась совсем маленькая горсточка по сравнению с тем, когда вы были тут в первый раз. Мисс Лукас скончалась от неведомого недуга. А одна из моих дочерей недавно вышла замуж. Полагаю, вы об этом слышали, думаю, уж точно читали в газетах. Сообщения были и в «Тайме», и в «Курьере», хотя напечатать могли бы и получше. Всего-то было сказано: «На днях, Джордж Уикэм, эсквайр, на мисс Лидии Беннет». И ни слова о том, кто ее отец, или о том, что она на службе у его величества, — ничего! Вы читали?

Бингли ответил, что читал, и принес свои поздравления. Элизабет не смела поднять глаза и потому не знала, как в этот момент выглядел мистер Дарси.

— Уж конечно, такая радость, когда дочка удачно выходит замуж, — продолжала ее мать, — но все-таки, мистер Бингли, очень тяжело, что теперь она так далеко от меня. Они уехали в Килкенни — оказывается, это где-то в Ирландии — и пробудут там бог знает сколько времени. Там находится семинария Святого Лазаря для убогих, думаю, вы слышали о том, что мистер Уикэм стал калекой, попав под карету, и теперь намеревается принять сан. Ах, бедный мой Уикэм! Если бы у него было так много друзей, как он того заслуживает!

Элизабет, понимая, что ее мать тем самым желает задеть мистера Дарси, испытывала такой стыд, что едва могла усидеть на месте. Впрочем, ее мучения вскоре были в значительной мере возмещены, когда Элизабет заметила, как быстро красота ее сестры пробуждает былые чувства ее прежнего поклонника. Когда он только вошел, то сказал ей лишь несколько слов, однако постепенно стал уделять ей все больше и больше внимания. Он нашел ее столь же красивой, как и год назад, столь же приветливой и безыскусной, хотя, пожалуй, более молчаливой. Джейн очень старалась, чтобы в ней не было заметно никаких перемен, и впрямь верила, что говорит столько же, сколько и всегда. Но порой мысли так занимали ее, что она даже не замечала, что молчит.

Когда джентльмены собрались уходить, миссис Беннет, памятуя о задуманной ею любезности, пригласила их через несколько дней отобедать в Лонгборне.

— Вы ведь задолжали мне визит, мистер Бингли, — прибавила она. — Когда вы уезжали в столицу прошлой зимой, то пообещали отобедать у нас, как вернетесь. Видите, я ничего не забыла и, уверяю вас, была весьма огорчена, когда вы не сдержали своего обещания и не вернулись.

Бингли несколько смешался, услышав это, и пробормотал что-то о задержавших его делах. Затем они уехали.

Миссис Беннет очень хотелось пригласить их к обеду прямо в тот же день, но она, хоть и всегда держала отличный стол, была уверена, что понадобится не менее двух перемен блюд, чтобы угодить человеку, на которого она возлагала столько надежд, или удовлетворить аппетиты и гордость его друга, имевшего десять тысяч в год.

Глава 54

Как только они уехали, Элизабет отправилась на прогулку, чтобы немного развеяться. Поведение мистера Дарси ее поразило и раздосадовало.

«Зачем он вообще приехал, — думала она, — если намеревался просидеть все время с таким мрачным, безразличным и холодным видом?»

Она никак не могла придумать этому хоть сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.

«В Лондоне он был любезным и приветливым с моими дядей и тетей, но отчего же он не может так же вести себя со мной? Если он страшится встречи, то зачем приехал? Если я ему безразлична, то отчего он молчит? Несносный, несносный человек! Не буду больше о нем думать. В конце концов, я нареченная Смерти. Я клялась честью повиноваться лишь кодексу воина и моему возлюбленному мастеру Лю».

И действительно, на короткое время ей пришлось сдержать свое обещание, так как к ней с оживленным видом подошла сестра.

— Теперь, — сказала она, — когда наша первая встреча уже позади, я совершенно успокоилась. Я поняла, что смогу все выдержать и его приезд меня более не смутит. Я рада, что он обедает у нас во вторник. Тогда все убедятся, что между нами нет ничего, кроме равнодушных отношений обычных знакомых.

— О да, очень равнодушных, — рассмеялась Элизабет. — Ах, Джейн, берегись!

— Лиззи, милая, не думаешь же ты, что я настолько слаба?

— Слаба? Вовсе нет. Напротив, по-моему, ты обладаешь огромной силой, которая заставит его влюбиться в тебя еще сильнее.

С джентльменами они не виделись до вторника. Между тем миссис Беннет, весьма воодушевившись тем, как приветлив и любезен был Бингли в течение проведенного у них получаса, вновь принялась строить прежние счастливые планы.

Во вторник в Лонгборне собралось большое общество, и два джентльмена, которых ожидали с самым горячим нетерпением, явились без опозданий. Когда все вошли в столовую, Элизабет с волнением следила, сядет ли Бингли там, где ранее садился всегда, — подле ее сестры. Ее благоразумная матушка, терзаемая теми же мыслями, не стала предлагать ему место рядом с собой. Войдя в комнату, он немного помешкал, но тут Джейн случайно поглядела в его сторону, невзначай улыбнулась. Все было решено. Он уселся с ней рядом.

Элизабет с торжеством поглядела на мистера Дарси, который отнесся к происшедшему с благородным равнодушием. Она было вообразила даже, что Бингли получил благословение друга на ухаживания за Джейн, но затем увидела, что он тоже взглянул на мистера Дарси с выражением полушутливой тревоги.

За обедом его внимание к сестре явно свидетельствовало о сильном увлечении, и Элизабет окончательно уверилась: если Бингли будет сам распоряжаться своими действиями, то его счастье, как и счастье Джейн, уже не за горами. И хотя она не осмеливалась строить радужные предположения, ей все же доставляло большое удовольствие наблюдать за его поведением. А поскольку ей было отнюдь не весело, только это и могло ее хоть как-то развлечь.

За обедом они с мистером Дарси оказались настолько далеко друг от друга, насколько это вообще возможно для двоих людей, сидящих за одним столом. Его усадили рядом с ее матерью. Элизабет ясно понимала, как мало удовольствия это доставляет обоим. Она не могла слышать их разговора, но видела, как редко они обращались друг к другу и как холодны и церемонны при этом были их манеры. Неблагодарность матери еще более возбудила в Элизабет осознание того, в каком долгу они перед мистером Дарси. Временами ей казалось, она все бы отдала, лишь бы вскочить на стол, нанести себе семь ран позора прямо у него на глазах и увидеть, как ее презренная кровь — искупление за всю ее враждебность к нему — стекает в его тарелку!

Элизабет надеялась, что после обеда какой-нибудь случай сведет их вместе и им удастся все же сказать друг другу хоть что-то, кроме вежливых приветствий, которыми они обменялись при встрече. Она не находила себе места от волнения, и для нее время до возвращения джентльменов в гостиную тянулось так невыносимо долго и скучно, что она с трудом сохраняла любезный вид. Их появления она ожидала так, будто бы от этого мига зависело, окажется ли сегодняшний вечер для нее сколько-нибудь счастливым.

«Что ж, если он и теперь не заговорит со мной, — решила она, — я позабуду его навсегда и никогда более не отведу глаз от своего клинка!»

Вошли джентльмены, и при взгляде на него ей показалось, что ее надежды осуществятся, но — увы! Дамы столь тесным кружком столпились вокруг столика, где мисс Беннет разливала чай, а Элизабет — кофе, что рядом с ней не осталось ни единого свободного места.

Дарси отошел в другой конец комнаты. Она наблюдала за ним, завидуя каждому, с кем он заговаривал, у нее едва хватало терпения разливать кофе всем желающим, и в конце концов собственная глупость вывела ее из себя!

«Человек, чье предложение я отвергла при помощи пинков и ударов! Как глупо с моей стороны рассчитывать на то, что он все еще меня любит! Разве способен хоть один мужчина снизойти до того, чтобы обратиться к отвергнувшей его женщине с повторным предложением? Скорее он попросит руки зомби!»

Правда, она слегка воспрянула духом, когда он сам принес назад к столику свою кофейную чашку, и, воспользовавшись возможностью, спросила:

— Ваша сестра по-прежнему в Пемберли?

— Да, она пробудет там до Рождества.

— Совсем одна? Ее друзья уже уехали?

— Да, с ней остались только слуги и личная охрана.

Она не знала, о чем еще спросить его, но если бы он хотел продолжить беседу, то мог бы и сам найти тему для разговора. Впрочем, он несколько минут молча стоял рядом с ней и наконец снова удалился.

Когда чайные приборы убрали и разложили карточные столы, дамы поднялись, и у Элизабет вновь затеплилась надежда, что мистер Дарси подойдет к ней. Но ей тотчас же пришлось с ней расстаться, поскольку он пал жертвой ненасытного стремления ее матери собрать побольше игроков для «Склепа и Саркофага». Вечер теперь был испорчен окончательно. Так они и просидели все время за разными столами, и ей оставалось лишь надеяться, что он достаточно часто посматривал в ее сторону и оттого играл так же невнимательно, как и она.

Миссис Беннет хотела оставить незерфилдских джентльменов еще и к ужину, но, к несчастью, их карета была подана прежде остальных, и задержать их было решительно невозможно.

— Ну, девочки, — сказала она, как только гости разъехались. — Что скажете? Думаю, вечер удался на славу, это несомненно. С сервировкой обеда мы уж точно не ударили в грязь лицом. Оленина была прожарена в самый раз, и все в один голос заявили, что давно не ели такого сочного окорока. Вот спасибо, Лиззи, что ты завалила нам такого превосходного оленя. А суп получился в сотню раз лучше того, что подавали у Лукасов на прошлой неделе, и даже мистер Дарси признал, что куропатки были отменно приготовлены. А ведь он наверняка держит двух или трех французских поваров. Джейн, милочка моя, сегодня ты была хороша как никогда!

Короче говоря, миссис Беннет была в отличнейшем настроении — понаблюдав за Бингли и Джейн, она окончательно убедилась, что наконец-то заполучит его в зятья, и предвкушение выгодной партии, помноженное на эйфорическое состояние, настолько затмило ее разум, что она весьма огорчилась, когда на следующий день мистер Бингли не примчался просить руки Джейн.

— Я и впрямь довольна этим вечером, — сказала Джейн Элизабет. — Собралось настолько удачное, настолько подходящее общество, что надеюсь, мы все будем чаще встречаться.

Элизабет улыбнулась.

— Оставь это, Лиззи! Не надо ни в чем меня подозревать! Меня это удручает. Поверь, я вполне могу получать удовольствие от бесед с таким приятным и разумным юношей, как он, не желая ничего более. Его отношение ко мне ясно говорит о том, что он никогда и не помышлял о том, чтобы завоевать мои чувства. Просто в обхождении он выказывает больше приветливости и желания понравиться, чем это обычно принято.

— Жестокая! — вскричала ее сестра. — Не позволяешь мне улыбаться, а сама только и понуждаешь меня к этому! Я уже наполовину решилась добиться от тебя признания, что ты влюблена в него.

— Как же трудно иногда сделать так, чтобы тебе поверили!

— А иногда это и вовсе невозможно!

— Но отчего же ты желаешь убедить меня, будто я чувствую больше того, что говорю?

— Ох, ты упрямее хунаньского мула! Раз уж ты так настаиваешь на своем безразличии к Бингли, не выбирай хотя бы меня своей наперсницей!

Глава 55

Через несколько дней мистер Бингли вновь нанес им визит, и на сей раз приехал один. Его друг в то утро уехал в Лондон, но должен был вернуться дней через десять. Он просидел у Беннетов около часа и все это время был чрезвычайно оживлен. Миссис Беннет пригласила его остаться и отобедать с ними, но тот признался, что обещал быть к обеду в другом доме.

— В следующий ваш визит, — сказала она, — надеюсь, нам повезет больше.

Он будет безмерно счастлив, в любое время, и т. д., и если будет позволено, навестит их вновь в самом скором времени.

— Быть может, завтра?

Превосходно, на завтра у него нет никаких договоренностей — и приглашение миссис Беннет было охотно принято.

Назавтра он приехал, и так удачно выбрал момент, что дамы не только не успели переодеться после боевых упражнений, но и не нашли времени, чтобы смыть вызванный ими обильный пот. Миссис Беннет, наполовину одетая, наполовину причесанная, ворвалась в комнату дочери с криком:

— Джейн, дорогая, поскорее спускайся вниз. Он приехал! Мистер Бингли приехал! Он уже здесь! Скорее, скорее! Сара, немедленно идите к мисс Беннет, помогите ей умыть пот и одеться! Да забудьте вы о прическе Лиззи!

— Мы сойдем вниз, как только будем готовы, — ответила Джейн. — И думаю, Китти из нас оказалась самой расторопной — я видела, как она поднялась к себе еще полчаса назад.

— Сдалась мне Китти! Что ей там делать? Поспеши, поспеши! Куда ты подевала свой пояс, милочка?

Но Джейн никак не соглашалась идти вниз одна, без сестер.

Усердные старания миссис Беннет оставить их наедине стали особенно заметны вечером. Откушав чаю, мистер Беннет, по своему обыкновению, удалился в библиотеку, а Мэри отправилась упражняться в поднятии тяжестей. Таким образом были устранены два из пяти препятствий. Долгое время миссис Беннет безуспешно подмигивала Китти и Элизабет. Наконец, заметив это, Китти невинно спросила:

— Что такое, мама? Отчего вы мне подмигиваете? Что я должна сделать?

— Что ты, дитя, что ты! И вовсе я не подмигиваю.

Минут пять она еще просидела молча, но, будучи не в силах упустить столь удачный случай, внезапно встала и сказала Китти:

— Пойдем-ка со мной, голубушка, мне надобно с тобой поговорить.

И они вместе вышли из комнаты.

Джейн тотчас же красноречиво поглядела на Элизабет, всем своим видом показывая, как ее огорчают эти уловки, и умоляя сестру не поддаваться им. Через несколько минут миссис Беннет приоткрыла дверь и крикнула:

— Лиззи, дорогая моя, мне нужно тебе что-то сказать.

Элизабет пришлось выйти.

— Думаю, мы спокойно можем оставить их наедине, — сказала ее мать, как только Элизабет вышла в коридор. — Мы с Китти пойдем ко мне в комнату.

Элизабет решила не переубеждать свою матушку, подождала в коридоре, пока мать и сестра скроются из виду, и вернулась обратно.

В этот день все приготовления миссис Беннет окончились неудачей. Бингли был приятен во всех отношениях, вот только не стал женихом ее дочери. Его легкие и непринужденные манеры значительно скрасили им вечер, и он сносил назойливую заботу миссис Беннет и выслушивал ее глупые замечания с таким терпением и самообладанием, что это не могло не вызвать особой признательности ее дочери.

Его не пришлось упрашивать остаться к ужину, и перед тем, как уехать, он договорился — не без серьезного посредничества миссис Беннет, — что утром приедет поохотиться вместе с ее супругом на первых осенних зомби.

После этого Джейн уже не заговаривала о своем безразличии. Сестры больше ни словом не обмолвились о Бингли, но Элизабет отправилась спать со счастливой уверенностью в том, что решится все очень скоро, если только этому не помешает преждевременное возвращение мистера Дарси. Впрочем, она почти не сомневалась, что Бингли ухаживал за Джейн, имея на то полное согласие упомянутого джентльмена.

Наутро Бингли явился в назначенное время, и они с мистером Беннетом все утро охотились на первых неприличностей, устремившихся на юг в поисках рыхлой земли. Мистер Беннет отвел своего спутника на самую северную окраину имения, где они почти час устанавливали ручные капканы, сделанные по чертежам самого мистера Беннета, и закладывали в них наживку — кочаны цветной капусты.

То и дело из близлежащей рощи, ковыляя, выходили зомби — и попадали на поле, где, укрытые охапкой ветвей, прятались мистер Беннет и мистер Бингли. Живые наблюдали за тем, как мертвые замечают цветную капусту и, полагая, что перед ними сочный, нежный мозг, тянут к ней руки. Тут капкан захлопывался, джентльмены выскакивали из укрытия, валили зомби на землю ударами прикладов, стреляли в них и, наконец, поджигали.

Бингли оказался куда приятнее, чем думал мистер Беннет. Молодой человек не был ни глупым, ни нахальным и не вызывал желания высмеять его или погрузиться в презрительное молчание. Да и мистер Беннет показался мистеру Бингли более разговорчивым и менее чудаковатым, чем обычно. Разумеется, Бингли вместе с ним вернулся к обеду, и вечером миссис Беннет снова принялась строить хитроумные замыслы, пытаясь устроить так, чтобы он остался наедине с ее дочерью. Элизабет нужно было написать письмо, и поэтому вскоре после чая она удалилась в комнату для завтрака.

Написав письмо, она вернулась в гостиную и застала там Бингли с сестрой — они стояли возле камина и, похоже, были увлечены серьезной беседой. Само по себе это могло и не вызвать подозрений, но когда они поспешно отвернулись друг от друга, их лица достаточно красноречиво говорили о том, что произошло. Они очутились в неловком положении, но Элизабет казалось, что особенно неудобно именно ей. Все трое молчали, и Элизабет уже хотела было выйти, но тут Бингли, который, как и Джейн, сел, когда она вошла, вдруг вскочил с места и, прошептав что-то ее сестре, выбежал из комнаты.

Джейн не стала таиться от Элизабет, тем более что признание было для нее столь радостным. Она бросилась на шею сестре и, расчувствовавшись, сказала, что в мире не найдется никого счастливее ее.

— Это слишком много! — говорила она. — Слишком! Я не заслужила этого! О, почему все не могут быть так же счастливы?

Элизабет принесла самые искренние поздравления — ей не хватало слов, чтобы в полной мере выразить свою радость. И тем не менее каждая ее ласковая фраза доставляла Джейн невероятное удовольствие. Однако та не могла позволить себе надолго остаться с сестрой или высказать хотя бы половину всего, чем ей не терпелось поделиться.

— Я немедленно иду к матушке! — воскликнула она. — Никак не могу допустить, чтобы кто-то другой рассказал ей об этом! Он уже пошел к батюшке. Ах, Лиззи, подумать только, сколько радости мои новости принесут нашей семье! Как же вынести столько счастья?!

И она убежала к матери, которая вместе с Китти сидела у себя наверху. Оставшись одна, Элизабет улыбалась, думая о том, как легко и быстро завершилась история, столько месяцев бывшая источником тревог и огорчений. Сейчас Элизабет почти не волновало то, что она потеряет свою самую верную соратницу, ближайшую подругу и единственную сестру, не имеющую привычки говорить глупости. Победные чувства переполняли ее — ведь ни предусмотрительность мистера Дарси, ни все уловки и ухищрения мисс Бингли не смогли помешать этому делу уладиться самым счастливым, разумным и наилучшим образом.

Через несколько минут в комнату снова вошел Бингли, чья беседа с ее отцом была недолгой и удовлетворительной.

— Где ваша сестра? — спросил он.

— У матушки, наверху. Думаю, она спустится к нам через несколько минут.

Тут он затворил дверь и, подойдя к Элизабет, выразил надежду, что она от всей души пожелает ему счастья и полюбит как брата. Элизабет искренне и горячо высказала свою радость по поводу того, что им предстоит породниться. Они сердечно пожали друг другу руки, и, пока к ним не присоединилась Джейн, Элизабет пришлось снова и снова выслушивать, как он невероятно счастлив и какое совершенство ее сестра. И несмотря на то что боевым искусствам он был обучен мало, она не сомневалась в том, что его надежды на счастье вполне обоснованны, так как во всем остальном он и Джейн как нельзя лучше подходили друг другу.

Это был необыкновенно счастливый для всех вечер. Лицо мисс Беннет, которую наконец-то оставили все тревоги, светилось радостным оживлением, и она выглядела еще краше, чем обычно. Китти улыбалась и хихикала, надеясь, что скоро наступит и ее черед. Миссис Беннет с неимоверным пылом без конца повторяла, как охотно она дает свое согласие на этот брак и как его одобряет. А когда за ужином к ним присоединился мистер Беннет, то по его голосу и поведению было очень заметно, что он тоже чрезвычайно доволен.

Впрочем, до самого позднего вечера, пока Бингли был у них, мистер Беннет не сказал по этому поводу ни слова. Но стоило гостю уехать, как он обратился к дочери:

— Поздравляю, Джейн. Ты будешь очень счастлива.

Джейн тут же бросилась к нему и, поцеловав, поблагодарила за добрые слова.

— Ты хорошая девочка, — ответил он, — и мне отрадно думать, что у тебя все так хорошо складывается. Не сомневаюсь, что вы с ним прекрасно уживетесь. Характеры у вас весьма схожи. Вы оба так покладисты, что не осмелитесь ни на чем настаивать, столь доверчивы, что все слуги будут вас обкрадывать, и столь щедры, что вам вечно будет недоставать денег.

— Надеюсь, этого не случится. Недомыслие или беспечность в денежных вопросах с моей стороны были бы непростительны.

— Недоставать денег! Мистер Беннет, голубчик, о чем вы говорите? — вмешалась его жена. — У него ведь четыре или даже пять тысяч в год, если не больше! Ах, милая, милая моя Джейн, как же я счастлива! Я всегда знала, что красота дана тебе не просто так! Как сейчас помню, только увидела его, когда он приехал в Хартфордшир, и сразу подумала, как отлично вы бы смотрелись с ним вместе! Ах, какой же он красавец!

Лидия, Уикэм — все были забыты. Сейчас Джейн стала ее самой любимой дочерью. Ни о ком другом она теперь и не думала. А младшие сестры вскоре принялись намекать, что в будущем Джейн могла бы весьма их осчастливить. Мэри просила пустить ее в незерфилдскую библиотеку, а Китти умоляла, чтобы зимой Джейн хоть иногда устраивала в Незерфилде вечера и балы.

С этого дня Бингли, разумеется, каждый день бывал в Лонгборне, часто приезжая еще до завтрака и задерживаясь допоздна после ужина, за исключением тех дней, когда какой-нибудь бесчувственный сосед, заслуживавший жестокого порицания, слал ему приглашение к обеду, от которого нельзя было отказаться.

Дни становились короче, и количество зомби в Хартфордшире неуклонно росло. Они теперь сбивались в целые толпы, спеша на юг — спасаться от замерзающей земли и мушкетов его величества. У Элизабет почти не было времени на разговоры с сестрой, поскольку ей, Мэри и Китти каждый день приходилось сражаться с нежитью, да и Джейн в присутствии Бингли не замечала никого другого. Если Джейн вдруг не оказывалось рядом, Бингли не отходил от Элизабет, дабы иметь удовольствие поговорить о своей невесте, а когда уезжал Бингли, Джейн тотчас обращалась к Элизабет за помощью того же рода.

— Я так обрадовалась, — как-то вечером сказала она, — когда он рассказал мне, что даже не подозревал о моем пребывании в столице прошлой весной! Я не верила, что такое возможно.

— Я так и думала, — ответила Элизабет. — А как он сам это объяснил?

— Наверное, все это дело рук его сестер. Им, конечно, пришлось не по вкусу его увлечение мной, и неудивительно, ведь он мог найти себе более выгодную во всех отношениях пару. Но когда они поймут, что их брат счастлив со мной, а я уверена, так оно и будет, то они примирятся с таким положением вещей, и мы снова станем добрыми друзьями, хоть и не такими близкими, как прежде.

— Право же, — сказала Элизабет, — это самая суровая речь, которую мне когда-либо доводилось от тебя слышать. Славная девочка! Я бы не стерпела, если б ты снова попалась на фальшивые сладкие речи мисс Бингли.

— Ах, Лиззи, веришь ли, когда в ноябре он уехал в Лондон, то уже был влюблен в меня и ему помешали вернуться только уверенность в моем безразличии и очередная осада Лондона!

Элизабет обрадовалась, убедившись, что он не выдал вмешательства своего друга, ведь, несмотря на то что Джейн была самым великодушным и незлопамятным человеком на всем свете, подобное обстоятельство могло тем не менее вызвать ее неприязнь.

— И впрямь, нет никого меня счастливее! — воскликнула Джейн. — Ах, Лиззи, отчего же одной мне из всей нашей семьи досталось столько блаженства? Если бы мне только и тебя увидеть такой же счастливой! Если бы нашелся такой же человек и для тебя!

— Даже если бы ты нашла мне сорок таких мужчин, я все равно не была бы так же счастлива, как ты. Пока у меня не будет твоего характера и твоей доброты, я не смогу испытать подобных чувств. О нет, позволь мне по-прежнему утешаться, расправляясь с нечистью, и, быть может, если мне очень повезет, когда-нибудь я встречу еще одного мистера Коллинза.

Положение дел в Лонгборне оставалось тайной совсем недолго. Миссис Беннет имела удовольствие шепнуть пару слов миссис Филипс, и та, не требуя на то особого разрешения, нашептала об этом всей округе.

Беннетов тотчас же объявили счастливейшим семейством на свете, хотя всего несколько недель назад, после побега Лидии, считалось, что их преследует злой рок.

Глава 56

Однажды утром, приблизительно через неделю после обручения с Джейн, Бингли вместе с дамами семейства Беннет сидел в столовой, как вдруг шум колес экипажа привлек их взгляды к окну, и они увидели, что к дому подъезжает карета, запряженная четверкой лошадей. Лошади были почтовыми, а ливрея лакея, впрочем, как и герб на карете, им ни о чем не говорили. Однако было ясно, что кто-то приехал с визитом, и Бингли немедленно убедил Джейн, что им лучше бы ускользнуть от назойливых посетителей и прогуляться в рощицу, где она, как и обещала, сможет поучить его «Оленьим нежностям».

Они ушли, а три оставшиеся дамы продолжали теряться в догадках по поводу личности их визитера, пока дверь не распахнулась и в комнату в сопровождении двух ниндзя не вошла леди Кэтрин де Бэр.

Разумеется, они готовились к какой-нибудь неожиданности, но подобного потрясения даже вообразить не могли.

Вид у леди Кэтрин был еще более суровый, чем обычно, на приветствие Элизабет она ответила лишь легким кивком и, отпустив охрану, уселась, не проронив ни слова. Когда ее светлость вошла, Элизабет пояснила матери, кто перед ними, хотя леди Кэтрин знакомства, кажется, не искала.

Миссис Беннет была вне себя от изумления, но все же ей льстило, что к ним пожаловала столь важная гостья, и она старалась принять ее как можно любезнее.

Помолчав несколько минут, леди Кэтрин очень холодно обратилась к Элизабет:

— Надеюсь, мисс Беннет, вы в добром здравии. Я полагаю, эта дама — ваша мать?

Элизабет коротко подтвердила, что это так.

— А это, как я понимаю, — одна из ваших сестер?

— Да, сударыня, — ответила миссис Беннет, радуясь, что ей выпала удача поговорить с леди Кэтрин. — Почти самая младшая. Моя самая младшая дочь недавно вышла замуж, а старшая отправилась на прогулку с молодым человеком, который, надеюсь, вскоре войдет в нашу семью.

— Парк у вас тут очень мал, — после некоторого молчания отозвалась леди Кэтрин.

— Действительно, миледи, ему нипочем не сравниться с Розингсом.

Элизабет ожидала, что теперь леди Кэтрин принесет соболезнования в связи с кончиной Шарлотты и мистера Коллинза, поскольку это казалось единственно вероятной причиной ее приезда. Но соболезнований не последовало, и она не знала, что и думать.

Миссис Беннет, стараясь быть необыкновенно предупредительной, предложила ее светлости чем-нибудь угоститься, однако леди Кэтрин решительно и не совсем вежливо отказалась и, поднявшись с места, сказала Элизабет:

— Мисс Беннет, я, кажется, видела тут неподалеку прелестный маленький додзё. Я желала бы его осмотреть, если вы согласитесь меня сопровождать.

— Поди, милая! — воскликнула миссис Беннет. — Отведи туда леди Кэтрин. Думаю, тамошние трофеи придутся ей по вкусу.

Элизабет повиновалась и, захватив из своей комнаты зонтик от солнца, вместе с высокопоставленной гостьей спустилась вниз. Проходя по коридору, леди Кэтрин заглянула в столовую и гостиную и, после небольшого осмотра признав, что комнаты будто бы вполне пристойные, отправилась дальше.

Карета до сих пор стояла у подъезда, и Элизабет заметила, что в ней сидит домашняя гейша ее светлости. В молчании они отправились к додзё. Элизабет не испытывала ни малейшего желания поддерживать беседу с дамой, которая нынче была невежлива и высокомерна даже больше обычного.

«И как только мне в голову могло прийти, что ее племянник похож на нее?» — думала Элизабет, глядя на ее светлость.

Едва они вошли в додзё, как леди Кэтрин произнесла следующее:

— Вы, мисс Беннет, несомненно, понимаете, почему я приехала. Это вам должны были подсказать ваши сердце и совесть.

Элизабет глядела на нее с неподдельным изумлением:

— Право же, сударыня, вы заблуждаетесь. Не могу знать, чему мы обязаны такой честью.

— Мисс Беннет, — разгневанно отвечала ее светлость, — вам следовало бы знать, что я не потерплю к себе неуважения. Но если вы и решили скрытничать, то я не последую вашему примеру. Я всегда славилась своей искренностью и прямотой, так же как и непревзойденными боевыми талантами. Два дня назад я получила сообщение самого волнительного характера. Я узнала не только о том, что ваша сестра вот-вот составит весьма выгодную партию, но что и вы, мисс Элизабет Беннет, вскорости, возможно, соедините свою судьбу с моим племянником, моим собственным племянником, мистером Дарси! И хотя мне известно, что все это — лишь возмутительные сплетни, и я не позволю себе унизить моего племянника, поверив, будто он мог заинтересоваться девицей столь низкого происхождения, я все же решила немедля отправиться сюда и высказать вам мои чувства.

— Если вы полагали, что это не может быть правдой, — ответила Элизабет, покраснев от удивления и негодования, — то отчего же потрудились приехать в такую даль? Какова цель вашей светлости?

— Я желала настоять на том, чтобы вы публично опровергли эти слухи.

— В таком случае ваш приезд в Лонгборн и встреча с моей семьей скорее подтвердят эти слухи, если таковые действительно имеют место, — холодно заметила Элизабет.

— Если! Так вы притворяетесь, будто ничего не знаете? И будете уверять меня, что эти слухи распустили вовсе не вы? Неужто вам не известно, как широко они распространились?

— Не слышала ничего подобного.

— И можете ли вы также подтвердить, что они совершенно безосновательны?

— Я не осмелюсь равняться в искренности с вашей светлостью. Вы имеете право задавать вопросы, а я имею право не отвечать на них.

— Этого я не потерплю! Мисс Беннет, я настаиваю на том, чтобы вы мне ответили! Действительно ли… действительно ли мой племянник предложил вам вступить в брак?

— Ваша светлость сами сочли это невозможным.

— Это невозможно, совершенно невозможно, если только он не потерял рассудок. Но вы своими уловками и прелестями могли вскружить ему голову и заставить его забыть о долге перед собой и своей семьей. Вы вполне могли одурачить его при помощи этих ваших дешевых китайских трюков!

— Если бы я так поступила, то уж точно бы ни за что не призналась.

— Мисс Беннет, помните ли вы, кто перед вами? Разве вы не слушали песен, которые слагают о моих победах над полчищами приспешников Сатаны? Разве вам не доводилось читать о моем непревзойденном мастерстве? Ближе меня у мистера Дарси почти нет родни, и я вправе знать обо всех его делах.

— О да, непревзойденное мастерство! О великая победительница зомби! А когда зомби обедал у вас в доме, вы этого даже не заметили!

— Неужто вы столь глупы, что подумали, будто я не замечала состояния Шарлотты? Неужели вы не способны проникнуть в мои благородные побуждения? Понять, что моему новому священнику необходимо было узнать хотя бы толику счастья? Как по-вашему, отчего она превращалась так медленно? Отчего я так часто звала ее к чаю — думаете, ради ее общества? О нет! Моя сыворотка продлила ей жизнь на несколько счастливых месяцев. Всего лишь две-три незаметных капельки в чашку.

— Подобные опыты едва ли можно назвать благородными. Вы лишь продлили ее страдания!

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Этот брак, о котором вы столь дерзновенно помышляете, не состоится. Никогда! Мистер Дарси обручен с моей дочерью. Что вы теперь на это скажете?

— Только одно — в таком случае у вас нет оснований подозревать, что он сделал предложение мне.

Немного помедлив, леди Кэтрин ответила:

— Их помолвка носит особый характер. С самого детства они были предназначены друг другу. Это было заветным желанием их матерей. Мы благословили этот союз, когда они еще лежали в колыбельках, а теперь, когда чаяния обеих сестер вот-вот должны завершиться браком, неужели помехой тому станет девица низкого происхождения, не имеющая никакого положения в обществе и проходившая обучение — подумать только! — в Китае?! Неужели вам чужды требования приличий и чувство такта? Неужели вы не помните моих слов о том, что он с детства был предназначен в женихи кузине?

— Да, я слышала об этом прежде. Но какое мне до этого дело? Если других препятствий моему браку с вашим племянником не существует, то вряд ли меня остановил бы давний уговор его матери и тетки, что он женится на мисс де Бэр. Если мистер Дарси не связан со своей кузиной ни словом чести, ни сердечной привязанностью, отчего бы ему не сделать другой выбор? И если вдруг этот выбор пал бы на меня, отчего я не могу принять его?

— Потому что честь, приличия, благоразумие, нет, скорее ваши собственные интересы — всё против этого! Да-да, мисс Беннет, ваши интересы — вы ведь не рассчитываете, что его родственники и друзья признают вас, если вы намеренно пойдете против всеобщих желаний? Все его знакомые будут презирать, избегать и осуждать вас! Ваш союз обернется бесчестьем, и мы никогда даже не упомянем вашего имени!

— Невыносимые беды, право же, — усмехнулась Элизабет. — Однако у жены мистера Дарси найдется столько других поводов для счастья, сообразных ее положению, что в целом ей будет не о чем печалиться.

— Упрямая, своевольная девчонка! Мне стыдно за вас! И такова ваша благодарность за радушие, оказанное вам этой весной? Думаете, вы мне ничем не обязаны? Я не привыкла, чтобы мне отказывали!

— А я не привыкла, чтобы меня унижали!

— Не смейте прерывать меня! Слушайте молча! Моя дочь и мой племянник созданы друг для друга! Оба они — наследники огромных состояний. Каждый в нашем роду выразил свое одобрение этому браку, и что же грозит разлучить их? Дерзкие поползновения девицы, чья сестра недавно опорочила свое имя, сбежав с сыном полировщика мушкетов покойного мистера Дарси! Девицы без роду без имени и без денег?

— Состояние вашей дочери и впрямь огромно. Но скажите же, какими еще достоинствами она обладает? Она очаровательна? Знает толк в боевых искусствах? Хватит ли у нее сил хотя бы поднять катану?

— Да как вы посмели! Скажите мне наконец, помолвлены вы с ним или нет?

Не желая угождать леди Кэтрин, Элизабет не торопилась отвечать на этот вопрос, но после недолгого размышления все же сказала:

— Нет.

Леди Кэтрин, похоже, обрадовалась.

— Можете ли вы пообещать мне, что никогда не обручитесь с ним?

— Я скорее умру, чем запятнаю свою честь таким обещанием.

— В таком случае, мисс Беннет, — ответила леди Кэтрин, опуская зонтик на пол и снимая накидку, — вы умрете.

И она приняла боевую стойку.

— Желаете вызвать меня на дуэль, ваша светлость? Здесь, в нашем семейном додзё?

— Я желаю лишь избавить свет от несносной девчонки и уберечь достоинство того, кто несравнимо выше вас, дабы ваше зловоние не замарало Пемберли.

— Если причины таковы, — ответила Элизабет, — то пусть это будет нашей первой и последней битвой!

И она тоже изогнулась в боевой готовности.

Две дамы, между которыми было пятьдесят лет разницы в годах и никакой — в боевых талантах, застыли в таком положении на несколько секунд, пока леди Кэтрин, обдумав план нападения, не прянула ввысь с поразительным изяществом для женщины столь преклонного возраста. Перевернувшись в воздухе, она пролетела над головой Элизабет и ногой нанесла ей столь сокрушительный удар по черепу, что та упала на колени. Если бы Элизабет не была полностью подготовлена к такому развитию событий, удар этот, несомненно, раздробил бы ей шейные позвонки.

Леди Кэтрин мягко опустилась на пол и, видя, что противница пытается встать, одним мощным пинком отправила ее в другой угол додзё. Хватая ртом воздух, Элизабет старалась вновь подняться, но тут пожилая воительница вновь приблизилась к ней:

— У вас нет ни капли уважения к чести и репутации моего племянника! Бесчувственная, себялюбивая девчонка! Неужели вы не понимаете, что, женившись на вас, он уронит себя в глазах всего общества?!

Ее светлость ухватила Элизабет за ворот и рывком поставила ее на ноги.

— Ну что? Желаете сказать что-нибудь перед тем, как отправитесь в ад?

— Только это… ваша светлость!

Глаза леди Кэтрин расширились, когда она ощутила резкую боль в животе. Она выпустила Элизабет и отшатнулась назад — кинжал противницы вошел в нее по самую рукоять. Младшая дама воспользовалась этим замешательством и нанесла леди Кэтрин несколько смертоносных ударов по голове, шее и груди и напоследок пнула так, что, взлетев ввысь, ее светлость разбила в щепки несколько потолочных балок.

Ниндзя леди Кэтрин, привлеченные шумом, поспешили к додзё.

Ее светлость без движения лежала на полу. Элизабет склонилась над ней, надеясь увидеть хоть какие-нибудь признаки жизни. Но их не было.

«Боже правый! — подумала она. — Что я натворила? Разве сможет Дарси когда-нибудь простить мне убийство его любимой тетушки?»

Едва она успела подумать это, как тотчас свалилась на землю от удара ноги леди Кэтрин. Вскочив, та с громким смехом вытащила кинжал из живота и метнула его в руку Элизабет, пригвоздив ее к полу.

— Потребуется мастерство получше вашего, чтобы у меня хотя бы капелька пота на лбу выступила. Слабая, глупая девчонка! Пока в моем старом теле теплится жизнь, вам не быть с моим племянником!

Вбежали ниндзя леди Кэтрин, приготовившись метать сюрикены, но их повелительница, полностью владея сражением, приказала им остановиться:

— Стойте здесь, милые ниндзя. Когда я отрублю ей голову, можете делать с телом все, что вам заблагорассудится.

— Слабая, глупая девчонка! Пока в моем старом теле теплится жизнь, вам не быть с моим племянником!

Пока Элизабет пыталась освободиться, ее светлость сняла со стены один из мечей. Вынув его из ножен, она оглядела сверкающее острие:

— Превосходно. Катана не хуже тех, что я видела в Киото. Жаль, что ей пришлось так много лет пробыть в распоряжении столь недостойного семейства.

Оторвав взгляд от клинка, леди Кэтрин хотела было посмотреть на свою противницу. Но ничего не увидела. Ничего, кроме пустого додзё и двух изувеченных безжизненных ниндзя. Однако она снова громко расхохоталась:

— Ах, как весело! Что ж, признаю, если бы мне так легко удалось с вами расправиться, я была бы, пожалуй, даже разочарована.

Леди Кэтрин выступила на середину додзё, держа меч в руке. Она обернулась кругом, ожидая нападения, но его не последовало.

— Какая трусость! — вскричала она. — Что, не хватает духу показаться? Ваш наставник научил вас лишь отступать?

— Мой наставник, — ответила Элизабет, — научил меня, что кратчайший путь к поражению — это недооценивать своего противника.

Ее светлость глянула вверх и увидела Элизабет под потолком, с мечом наготове. Младшая воительница нырнула вниз ровно в тот момент, когда старшая воспарила вверх — и в воздухе сошлись два меча. Яростный звон стальных клинков наполнил додзё. Леди не уступали друг другу в мастерстве, но молодость Элизабет давала ей преимущество, и она уставала не так быстро, как ее светлость.

Спустя несколько минут полета, сопровождаемого ударами такой силы, что менее стойкие воины уже давно бы отправились к праотцам, Элизабет изящной восьмеркой выбила меч из рук ее светлости. Обезоруженная леди Кэтрин поспешила снять со стены нунчаки, но их мгновенно перерубила надвое катана Элизабет. Она прижала ее светлость к стене и уперла кончик меча в ее морщинистое горло.

— Ну и? — спросила леди Кэтрин. — Рубите голову, да не мешкайте.

Элизабет опустила клинок и сказала, заметно задыхаясь от приложенных усилий:

— Зачем, ваша светлость? Чтобы подвергнуться осуждению человека, который мне так дорог? О нет. Нет, ваша светлость, мне неизвестно, доживете ли вы до его свадьбы с вашей дочерью или со мной. Но жить вы будете. И всю оставшуюся жизнь вы будете помнить о том, что вас превзошла девчонка, к которой вы не испытываете ни малейшего уважения и чьих семью и наставника вы оскорбляли самым немыслимым образом. А теперь я прошу вас удалиться.

По пути к экипажу леди Кэтрин торопливо обернулась:

— Мое мнение не переменилось. Я не передаю приветов вашей матери. Такого внимания вы не заслуживаете. Я весьма недовольна.

— Ваша светлость поступит очень мудро, если сядет в карету, иначе я передумаю насчет вашей головы.

С величайшим отвращением та последовала ее совету. Не попрощавшись с ней даже кивком, Элизабет повернулась и пошла к дому.

Поднимаясь по лестнице и стараясь скрыть от посторонних глаз свои раны, она услышала, как коляска отъехала от дома. Миссис Беннет нетерпеливо последовала за дочерью, спрашивая, отчего леди Кэтрин не пожелала остаться и передохнуть с дороги.

— Не захотела, — ответила дочь.

— Ах, какая представительная дама! Ее приезд — такая невероятная честь для нас! Думаю, она ведь приехала только с тем, чтобы принести соболезнования в связи с кончиной Коллинзов. Наверное, направляется куда-нибудь и, проезжая через Меритон, решила тебя навестить. Не думаю же, что она хотела что-то сказать именно тебе, Лиззи?

Тут Элизабет была вынуждена изобрести небольшую ложь, поскольку рассказать всю правду было решительно невозможно.

Глава 57

Душевное смятение, вызванное этим необыкновенным визитом, преодолеть было нелегко, и Элизабет, зарыв трупы ниндзя, еще долго не могла думать ни о чем другом. Удивительно, но леди Кэтрин предприняла столь долгое путешествие из Розингса с единственной целью — расторгнуть ее предполагаемую помолвку с мистером Дарси! Но откуда вообще мог пойти слух об этой помолвке, Элизабет затруднялась даже вообразить. Наконец она решила: раз уж Дарси близкий друг Бингли, а она сестра Джейн, то этого достаточно, чтобы в ожидании одной свадьбы все заговорили и о другой. Она и сама прекрасно понимала, что после замужества Джейн они с мистером Дарси будут видеться гораздо чаще.

Однако, обдумывая возможные последствия дуэли с леди Кэтрин, Элизабет испытывала некоторую тревогу. Та заявила, что во что бы то ни стало воспрепятствует их браку, а следовательно, думала Элизабет, она не преминет рассказать о схватке племяннику, которого ее доводы и вполне понятная привязанность к тетушке могут убедить в ее правоте.

Если до этого момента он колебался, по всей видимости не зная, как поступить, то советы и увещевания столь близкой родственницы могут заставить его отбросить все сомнения и составить свое счастье так, чтобы не запятнать достоинства. И в таком случае больше она его не увидит. С леди Кэтрин станется повидаться с ним, проезжая Лондон на обратном пути, и тогда один вид свежих ран тетки вызовет у него самые разные чувства, в том числе, вполне вероятно, и отвращение к той, что их нанесла.

Остальные члены семьи необычайно удивились, узнав, кто почтил их своим визитом, но вполне удовлетворились тем же объяснением, которое уняло любопытство миссис Беннет, и Элизабет не тревожили расспросами.

Спускаясь вниз на следующее утро, она повстречала отца, который вышел из библиотеки с письмом в руке.

— Лиззи, — позвал он ее, — а я как раз шел тебя искать, зайди-ка.

Элизабет последовала за отцом в библиотеку, гадая, зачем он мог ее позвать, и предположение, что это как-то связано с письмом, только усилило ее любопытство. Внезапно ей пришло в голову, что написать его могла леди Кэтрин, и она испугалась предстоящего объяснения с отцом на эту тему.

Они оба уселись у камина. Мистер Беннет сказал:

— Нынче утром я получил письмо, которое чрезвычайно меня удивило. Поскольку речь в нем по большей части идет о тебе, я решил, что тебе следует ознакомиться с его содержанием. Я и не подозревал, что у меня в невестах не одна, а две дочери. Позволь же поздравить тебя со столь великой победой.

Щеки Элизабет вспыхнули румянцем — мелькнула мысль, что письмо это написано не теткой, а племянником, и она никак не могла решить, рада ли она тому, что он все же решил объясниться, или недовольна тем, что он не объяснился с ней напрямую. Но тут ее отец продолжил:

— Тебя это как будто не удивляет. Юные девицы обычно проницательны в делах такого рода, но думаю, даже твоей прозорливости не хватит, чтобы отгадать имя твоего поклонника. Письмо написано полковником Фицуильямом — доселе я никогда не слышал этого имени.

— Полковником Фицуильямом?! Что же он пишет?

— О, все вполне приличествует случаю. Начинает с поздравлений по поводу скорого замужества Джейн, о котором, как выясняется, ему поведал некий доброжелатель. Не стану испытывать твоего терпения чтением того, что он тут имеет сообщить. А вот что он пишет о тебе: «Выразив вам самые искренние поздравления в связи с одним счастливым событием, я желал бы немного коснуться и другого схожего обстоятельства, о котором узнал из того же источника. Судя по всему, ваша дочь Элизабет вслед за своей сестрой вскоре перестанет носить фамилию Беннет и свяжет свою судьбу с одним из самых выдающихся людей в стране». Лиззи, ну как, не догадываешься, о ком идет речь?

«Этот молодой аристократ самым выдающимся образом одарен всеми благами, о которых мечтает каждый смертный, — огромным богатством, благородным происхождением и немалой властью. Но безотносительно его достоинств, я все же хотел бы уберечь вас от возможных бед, каковые могут последовать в случае, если вы необдуманно поспешите согласиться на предложение этого джентльмена, что кажется мне весьма вероятным». Ну что, Лиззи, уже поняла, кто этот джентльмен? А, вот, сейчас все станет ясно.

«Причины, по которым я желаю предостеречь вас, таковы: есть основания полагать, что его и моя тетушка, леди Кэтрин де Бэр, отнюдь не склонна приветствовать этот брак».

Так это мистер Дарси! Ну, Лиззи, думаю, теперь я тебя удивил. Разве могли они из всего круга наших знакомых выбрать другого человека, чье имя убедительнее опровергало бы лживость подобных заявлений? Мистер Дарси! Человек, который смотрит на женщину лишь с тем, чтобы отыскать в ней изъян, и, вероятно, ни разу в жизни не взглянул на тебя! Вообрази только!

Элизабет попыталась подхватить шутливый тон отца, но сумела выдавить лишь неискреннюю улыбку. Никогда ранее его остроты не задевали ее до такой степени.

— Неужели ты не удивлена?

— Да, да. Прошу вас, читайте дальше.

— «Когда я вчера вечером упомянул ее светлости о возможности такого брака, она тотчас же высказала все, что думает по этому поводу. Стало ясно, что ее категорические возражения вызвали некоторые родственные связи вашей дочери, и она никогда не даст согласия на такой, как она выразилась, постыдный брак. Я счел своим долгом немедленно сообщить об этом вам, чтобы Элизабет и ее благородный поклонник знали, на что они решаются, и не спешили вступать в брак, не получивший должного благословения». Далее он только выражает соболезнования в связи с декапитацией Шарлотты и самоубийством мистера Коллинза. Но, Лиззи, тебе как будто не весело! Надеюсь, ты не станешь притворяться, что это письмо тебя оскорбило.

— О! — вскричала Элизабет. — Оно весьма меня позабавило! Но все так странно.

— Да, и оттого-то оно и забавно. Выбери они кого-нибудь другого, и было бы ужасно скучно, но полнейшее равнодушие Дарси и твоя заметная неприязнь к нему делают это письмо очаровательно глупым! И, ну-ка, Лиззи, что сказала по этому поводу леди Кэтрин? Неужто она заезжала к нам, чтобы отказать тебе в благословении?

В ответ на это его дочь лишь рассмеялась, так как мистер Беннет спрашивал ее, ни о чем не подозревая. Никогда прежде Элизабет не было так трудно изобразить чувства, которых она не испытывала. Надобно было смеяться, а ей хотелось расплакаться. Отец жестоко обидел ее словами о равнодушии мистера Дарси, и ей оставалось лишь дивиться такой неприметливости или, скорее, бояться того, что это не отец заметил слишком мало, а она вообразила себе слишком много.

Глава 58

К величайшему удивлению Элизабет, мистер Бингли приехал в Лонгборн вместе с мистером Дарси спустя всего несколько дней после визита леди Кэтрин. Джентльмены приехали рано, и не успела миссис Беннет сообщить мистеру Дарси, что они виделись с его тетушкой — чего весьма страшилась ее дочь, — как Бингли, желавший побыть наедине с Джейн, предложил всем пойти на прогулку. Предложение было одобрено. Миссис Беннет не имела обыкновения гулять, у Мэри на прогулки никогда не находилось времени, но оставшиеся пятеро без промедления вышли из дому. Впрочем, Бингли и Джейн вскоре заметно отстали от остальных.

Они неторопливо брели позади всех, так что Китти, Элизабет и Дарси были вынуждены, как могли, развлекать друг друга. Говорили они мало: Китти так боялась мистера Дарси, что и слова не смела вымолвить, Элизабет втайне набиралась решимости для отчаянного поступка, и мистер Дарси, возможно, был занят тем же самым.

Они шли в направлении дома Лукасов, потому что Китти решила навестить Марию. Элизабет отказалась идти с ней, и когда Китти их оставила, она смело продолжила путь вместе с мистером Дарси. Пришло время для того самого отчаянного поступка, и она, пока храбрость не изменила ей, поспешно сказала:

— Мистер Дарси, я существо весьма эгоистическое и ради того, чтобы снять тяжесть со своей души, не побоюсь переложить эту тяжесть на вас. Но я более не могу скрывать, как я благодарна вам за доброту в отношении моей несчастной сестры. С тех пор как я узнала обо всем, только и мечтаю выразить вам мою безграничную признательность. И если бы моя семья знала, кому мы так обязаны, то мне бы не пришлось сейчас благодарить вас лишь от моего имени.

— Я сожалею, весьма сожалею, — взволнованно и удивленно отвечал Дарси, — о том, что до вас дошли сведения, которые могли быть поняты превратно и доставить вам беспокойство. Не думал, что миссис Гардинер невозможно довериться.

— О, не вините мою тетушку. Лидия по своему легкомыслию проболталась о вашем участии в этом деле, и с тех пор я, разумеется, места себе не находила, пока все не выведала. Позвольте же мне от имени всей моей семьи вновь и вновь повторить, как мы благодарны за вашу щедрость и сострадание, из-за которых вам пришлось взять на себя столько хлопот, и разрешите же мне упасть на колени перед вами и нанести себе семь ран позора, дабы, втоптав в прах мою кровь, вы приняли наше почтение.

— Если вы желаете отблагодарить меня, — сказал он, — так благодарите от своего имени. Не стану отрицать: я принял участие в этом деле во многом потому, что желал принести счастье вам. Ваша семья мне ничем не обязана. При всем уважении к ним, я думал лишь о вас одной.

Элизабет была слишком смущена, чтобы вымолвить хоть слово. Помолчав немного, ее спутник прибавил:

— Вы слишком великодушны, чтобы играть моими чувствами. Если с апреля ваше отношение ко мне не изменилось, скажите мне об этом сразу же. Мои чувства и намерения остались прежними, но одно только ваше слово — и я более никогда не заговорю о них.

Теперь Элизабет принудила себя ответить ему и тотчас же, хоть и поминутно запинаясь, призналась, что с упомянутого им времени ее чувства претерпели значительные изменения и теперь она с радостью и благодарностью готова принять его нынешние заверения. Ее ответ доставил ему столько счастья, сколько ему прежде не доводилось испытывать, и он выразил свою радость так пылко и красноречиво, как только мог это сделать страстно влюбленный человек. Если бы Элизабет осмелилась поднять на него глаза, то увидела бы, как украсило его лицо выражение неподдельного восторга. Смотреть она не могла, зато могла слушать, и пока он рассказывал ей о своих чувствах, которые доказывали, как много она для него значит, она все яснее осознавала, насколько дорожит его привязанностью.

Так они шли, сами не зная куда. Столько всего нужно было прочувствовать, обговорить, передумать, что они совершенно не могли обращать внимания ни на что другое. Вскоре Элизабет узнала, что за достигнутое между ними взаимопонимание следует благодарить его тетушку. Как и предполагалось, на обратном пути она виделась с Дарси и рассказала ему о своей поездке в Лонгборн, а также передала все подробности их дуэли с Элизабет, особо упирая на то, что последняя упустила возможность убить ее, и веря, что подобное проявление слабости навеки отвратит Дарси от Элизабет. Но, к несчастью для ее светлости, слова ее произвели совершенно обратный эффект.

— Во мне проснулась надежда, — сказал он, — какую раньше я и не смел питать. Я достаточно изучил ваш характер, чтобы понимать: будь вы решительно и бесповоротно настроены против меня, то не колеблясь обезглавили бы леди Кэтрин.

Элизабет покраснела, рассмеялась и ответила:

— Да уж, вам достаточно известен мой горячий нрав, чтобы вы могли поверить в подобное. Раз уж я могла накинуться на вас, то не остановилась бы и перед тем, чтобы снести головы всем вашим родственникам.

— Но разве вы сказали мне что-нибудь, чего я не заслужил? Ведь, несмотря на то что ваши обвинения были неоправданными и основывались на заблуждении, мое тогдашнее поведение с вами достойно самых суровых упреков. Оно непростительно. Я не могу вспоминать о нем без отвращения.

— Давайте не будем спорить о том, кто из нас был более виноват в тот вечер, — сказала Элизабет. — Строго говоря, оба мы вели себя отнюдь не безупречно, но, полагаю, с тех пор мы научились хорошим манерам.

— Нет, мне не удастся так легко себя простить. Вот уже много месяцев подряд меня невыносимо мучают воспоминания о том, как я вел себя тогда, что говорил, какие выражения употреблял. Я никогда не забуду ваш столь заслуженный упрек — «веди вы себя как джентльмен»! Именно так вы и сказали. Вы не знаете и едва ли можете догадываться о том, какой пыткой стали для меня эти слова, хотя, признаюсь, я не сразу поумнел настолько, чтобы признать их справедливость.

— Право же, я вовсе не ожидала, что они оставят столь сильное впечатление. Даже и не думала, что вы так серьезно все это воспримете.

Дарси заговорил о своем письме:

— Переменило ли оно ваше мнение обо мне к лучшему?

Элизабет рассказала о том, как подействовало на нее это письмо, и объяснила, как одно за другим испарялись все ее былые предубеждения.

— Знаю, — сказал он, — то, что я написал тогда, должно быть, причинило вам боль, но это было необходимо. Надеюсь, письмо вы уничтожили. Там есть один пассаж, в самом начале, — не хотел бы я, чтобы вы прочли его еще раз. Припоминаю несколько выражений оттуда, которые сами по себе могли бы заставить вас меня возненавидеть.

— Не думайте больше об этом письме. Чувства человека, писавшего его, как и той, кому оно было адресовано, ныне претерпели столь серьезные изменения, что все неприятные обстоятельства, сопутствовавшие ему, пора предать забвению. Я поделюсь с вами одним из моих философских воззрений: воспоминания о прошлом должны быть только приятными.

— У меня все по-другому. Мучительные воспоминания то и дело тревожат меня, и их нельзя, да и не должно подавлять. Всю жизнь я был эгоистом и поступал эгоистически, хоть и не отдавая себе в том отчета. В детстве мне старались внушить правильные принципы, но не обучили сдерживать свой нрав. Я преуспел в изучении боевых искусств, но прибегал к ним с гордостью и высокомерием. К несчастью, я был единственным сыном в семье, а долгое время — еще и единственным ребенком, и посему родители избаловали меня. Сами по себе они были превосходными людьми, в особенности мой добрый, великодушный отец, но они допускали, поощряли и практически воспитали во мне властность и себялюбие, пренебрежение ко всему, кроме обороны моих владений, и презрительное отношение к миру. Таким я был с восьми до двадцати восьми лет, таким мог и остаться, если бы не вы, моя прелестнейшая, обожаемая Элизабет! Я обязан вам всем! Вы преподали мне урок, горький, но бесспорно полезный. Вы научили меня столь необходимому смирению. Я пришел тогда просить вашей руки, не допуская и мысли об отказе. Вы показали мне, сколь жалкими были мои попытки добиться расположения женщины, которая достойна того, чтобы ее добивались.

Так, неторопливо, они прошагали несколько миль, слишком занятые собой, чтобы смотреть по сторонам, но наконец, внимательно изучив положение солнца в небе, они поняли, что им пора бы уже быть дома. Спохватившись, что Джейн и мистера Бингли нигде не видно, они заговорили об этой влюбленной паре.

Дарси был весьма рад их помолвке — его друг сразу же сообщил ему об этом.

— Позвольте узнать, это вас удивило? — спросила Элизабет.

— Вовсе нет. Уезжая, я подозревал, что это вскоре случится.

— Иными словами, ваше разрешение было получено. Я так и думала.

И хотя он горячо возражал против такого определения, она догадалась, что, скорее всего, так оно и было.

— Вечером, накануне моего отъезда в Лондон, — сказал он, — я признался ему в том, в чем давно должен был признаться. Я объяснил ему, насколько глупым и неуместным было мое вмешательство в его дела. Он был крайне изумлен. На этот счет у него не возникало ни малейших подозрений. Кроме того, я рассказал ему, что заблуждался, полагая, будто ваша сестра к нему равнодушна, и поскольку нетрудно было заметить, что его чувства остались прежними, я не сомневался в их грядущем счастье.

Элизабет не сдержала улыбки, слушая, как легко он управляет своим другом.

— Вы основывались на собственных наблюдениях, — спросила она, — утверждая, что моя сестра его любит, или всего лишь поверили тому, что я сказала весной?

— На собственных наблюдениях. Я внимательно наблюдал за ней во время двух недавних визитов к вам и убедился в ее привязанности.

— И ваши заверения тут же убедили в этом и его!

— Именно так. По натуре Бингли чрезвычайно скромен. Из-за своей робости он не сумел довериться собственным суждениям в столь важном деле, однако его уважение ко мне помогло все уладить. Я сделал еще одно признание, из-за которого он некоторое время, и вполне справедливо, был на меня обижен. Я не мог более скрывать от него, что ваша сестра этой зимой целых три месяца провела в столице, что мне это было известно и что я намеренно утаил это от него. Он пришел в ярость. Однако гнев бушевал в нем лишь до тех пор, пока он не уверился в чувствах вашей сестры. Сейчас я уже получил его самое искреннее прощение.

Мерзкие создания ползали на четвереньках по земле, вгрызаясь в спелые кочаны цветной капусты, которые они приняли за беспризорные мозги.

По дороге к дому Элизабет и Дарси наткнулись на свору неприличностей. Их было не более дюжины, и они удобно устроились в огороде, менее чем в десяти ярдах от дороги. Мерзкие создания ползали на четвереньках по земле, вгрызаясь в спелые кочаны цветной капусты, которые они приняли за беспризорные мозги. Дарси и Элизабет рассмеялись при виде этого зрелища и хотели было продолжить свой путь, поскольку зомби их совершенно не замечали. Однако, обменявшись взглядами и улыбками, влюбленная пара поняла, что им предоставляется первая возможность принять бой вместе.

И они ее не упустили.

Глава 59

— Лиззи, милая, куда же вы запропастились? — таким вопросом встретила Джейн сестру, как только она вошла в их комнату. То же самое спросили у нее остальные, когда все усаживались за обеденный стол. Она отвечала лишь, что они брели не разбирая дороги и вскоре немного заблудились. Говоря это, она покраснела, но ни ее румянец, ни что-либо еще не вызвало никаких подозрений.

Вечер прошел тихо. Признанные влюбленные болтали и смеялись, непризнанные — молчали. Дарси не принадлежал к людям, в которых счастье пробуждает тягу к безудержному веселью, а Элизабет была слишком смущена и взволнована, представляя себе, как отнесется семья к ее помолвке.

Перед тем как отправиться спать, она призналась во всем Джейн. И хотя недоверчивостью та отнюдь не страдала, поначалу она вовсе отказывалась верить сестре.

— Ты шутишь, Лиззи! Быть этого не может! Помолвлена с мистером Дарси?! Нет, нет, тут ты меня не обманешь. Я же знаю, что это невозможно.

— Вот уж поистине неудачное начало! Я только на тебя и полагалась, а теперь никто мне не поверит, раз уж не веришь ты. И все же я совершенно серьезна и говорю правду. Он все еще любит меня, и мы помолвлены.

Джейн с сомнением поглядела на нее:

— Ох, Лиззи! Но ведь так быть не может. Я же знаю, как сильно он тебе не нравится.

— Ничего-то ты не знаешь. Все уже давно забыто. Возможно, я не всегда любила его так горячо, как сейчас. Но в делах такого рода хорошая память непростительна. Лично я сейчас вспоминаю об этом в последний раз.

Но Джейн, судя по ее виду, все еще была в замешательстве. Тогда Элизабет еще раз и самым серьезным тоном уверила ее, что все сказанное — чистая правда.

— Господи боже! Неужели?! И все же приходится тебе поверить! — вскричала Джейн. — Лиззи, милая, дорогая Лиззи, я бы… я тебя поздравляю… но ты уверена? Прости мне этот вопрос, но ты уверена, что будешь с ним счастлива?

— Тут не может быть никаких сомнений. Мы уже условились быть самой счастливой парой в мире. Но ты-то этому рада? Понравится ли тебе такой брат?

— Очень, очень понравится. Нас с Бингли ничто не могло бы обрадовать сильнее. Мы с ним думали об этом, но сочли, что это решительно невозможно. И ты вправду его любишь? Ах, Лиззи! Ни за что не вступай в брак без любви. Ты уверена, что чувствуешь именно то, что должно?

— Несомненно! И ты решишь, что я чувствую даже более того, что должно, когда услышишь все остальное.

— О чем ты?

— Пожалуй, я должна признаться, что люблю его больше, чем нашу игру в «Оленьи нежности». Боюсь, ты рассердишься на меня за это.

— Милая моя сестричка, перестань же шутить. Я хочу серьезно поговорить с тобой. Сейчас же расскажи мне все, чего я не знаю. Скажи, давно ли ты влюблена в него?

— Все происходило так постепенно, что и сама не знаю, когда я в него влюбилась. Но полагаю, началом нужно считать тот день, когда я впервые заметила, насколько красиво панталоны облегают самые английские части его тела.

Очередные настойчивые воззвания к серьезности наконец возымели успех, и вскоре Элизабет серьезно заверила Джейн в своей любви к Дарси. Убедившись в этом, мисс Беннет не могла желать большего.

— Ну вот, теперь я совершенно счастлива, — сказала она, — ведь ты будешь так же счастлива, как и я. Я всегда была о нем высокого мнения. Он заслужил мое уважение одной только любовью к тебе, а теперь дороже его — друга Бингли и твоего мужа — для меня будете только ты и Бингли. Ах, Лиззи, какая же ты все-таки лукавая обманщица! Ты почти ничего не говорила мне о ваших встречах в Лэмтоне и Пемберли!

Элизабет объяснила ей причины своей скрытности. Она более не желала утаивать от нее участие Дарси в устройстве брака Лидии. Вся правда была рассказана, и половина ночи прошла за разговорами.

— Боже правый! — воскликнула миссис Беннет на следующее утро, глядя в окно. — Опять этот несносный мистер Дарси едет сюда вместе с нашим милым Бингли! С чего бы ему постоянно навязывать нам свое общество? Я было подумала, что он отправится на охоту или куда-нибудь еще вместо того, чтобы надоедать нам. Ну и что нам с ним делать? Лиззи, уведи его снова на прогулку, чтобы он не мешал Бингли.

Элизабет с трудом удержалась от смеха, услышав столь приятную просьбу. Однако ей досаждало то, что мать вечно награждала его подобными эпитетами.

Как только джентльмены вошли в комнату, Бингли глянул на нее столь выразительно и так сердечно пожал ей руку, что у Элизабет не осталось сомнений — ему уже все известно. А вскоре после этого он громко спросил:

— Миссис Беннет, нет ли у вас тут поблизости еще каких-нибудь тропинок, где Лиззи могла бы сегодня снова заблудиться?

— Я советую Лиззи, Китти и мистеру Дарси, — ответила миссис Беннет, — прогуляться сегодня утром к пепелищам Оукэмской горы. Идти туда — одно удовольствие, да и мистер Дарси еще не видел костров.

— Что же, мне кажется, всем это подходит, — сказал мистер Бингли, — кроме разве что Китти. Не правда ли, Китти, для вас это будет слишком долгий путь?

Китти признала, что с большей охотой осталась бы дома.

Дарси, напротив, изъявил сильнейшее желание увидеть костры на холме, и Элизабет молча кивнула в знак согласия.

Когда она пошла к себе, чтобы переодеться для прогулки, миссис Беннет провожала ее, приговаривая:

— Мне так жаль, Лиззи, что тебе одной приходится развлекать этого отвратительного человека, но, надеюсь, ты не против. Сама понимаешь, это все ради Джейн, и тебе вовсе не обязательно с ним разговаривать, так, иногда скажи пару слов, и всё. Ты уж не очень утруждайся.

Гуляя, они решили, что благословение мистера Беннета будет испрошено нынче же вечером. Объяснение с матерью Элизабет взяла на себя. Невозможно было представить, как миссис Беннет воспримет новость, и Элизабет иногда сомневалась, что все богатство и величие мистера Дарси пересилят неприязнь, которую ее мать питала к этому человеку.

Вечером, вскоре после того, как мистер Беннет удалился к себе в библиотеку, Элизабет заметила, что мистер Дарси последовал за ним, и разволновалась до невозможности. Она не боялась, что отец ответит отказом, но опасалась, что он огорчится. И что она, его лучшая воительница, принесет ему это огорчение, разочарует его своим выбором, вызовет у него сожаления и страхи за ее будущее — такие мысли чрезвычайно ее печалили. Она терзалась ими до самого возвращения мистера Дарси и почувствовала некоторое облегчение, увидев его улыбку. Через несколько мгновений он подошел к столу, за которым сидели они с Китти, и, притворившись, будто любуется ее работой, прошептал:

— Идите к отцу, он ждет вас в библиотеке.

Она тотчас же пошла туда.

Ее отец ходил взад-вперед по комнате и выглядел серьезным и взволнованным.

— Лиззи, — сказал он, — да что с тобой? Ты что, рассудок потеряла, согласившись стать его женой? Не ты ли всегда терпеть его не могла?

Как же ей теперь хотелось, чтобы ее прежние суждения были более разумными, а выражения — более сдержанными! Тогда она оказалась бы избавлена от объяснений и признаний, о которых теперь говорить было крайне неловко, но необходимо. Смущаясь, Элизабет заверила отца, что любит мистера Дарси.

— Ну да, он богат, и у тебя будет нарядов и экипажей побольше, чем у Джейн. Но будешь ли ты счастлива?

— У вас есть другие возражения, — спросила Элизабет, — кроме уверенности в моем равнодушии или нежелания терять воина в моем лице?

— Никаких. Мы все считаем его гордым и неприятным человеком, а Лонгборну, да и всему Хартфордширу без тебя туго придется, но это все пустяки, если он и впрямь тебе нравится.

— Очень, очень нравится, — отвечала она со слезами на глазах. — Я люблю его. И нет в нем никакой излишней гордости. Он прекрасный человек. Вы не знаете, каков он на самом деле, а потому, прошу, не обижайте меня, говоря о нем такие вещи.

— Лиззи, — произнес ее отец, — я дал ему свое согласие. Он из тех людей, кому я в жизни не посмею отказать, о чем бы он ни попросил. Теперь я даю мое благословение и тебе, если уж ты так твердо решила стать его женой. Но мой тебе совет — обдумай все хорошенько. Я тебя знаю, Лиззи. Знаю, что ты не сможешь жить счастливо и достойно, если не будешь по-настоящему уважать своего мужа, если не будешь почитать его превыше всего. Твои необычайные боевые таланты могут сделать твой брак неравным. И тогда тебе не избежать тоски и сомнений. Дитя мое, не заставляй меня горевать, видя, что ты не уважаешь своего спутника жизни.

Элизабет, разволновавшись еще больше, отвечала ему самым серьезным и искренним тоном. Она снова уверила его, что мистер Дарси — ее истинный избранник, и рассказала, как постепенно менялось ее мнение о нем. Она твердо заявила, что чувства Дарси — не мимолетное увлечение, что они прошли испытание временем, и с жаром перечисляла все его положительные качества, пока не сумела развеять подозрения отца и примирить его с мыслью об их браке.

— Что ж, дорогая моя, — сказал мистер Беннет, когда она замолчала. — Мне больше возразить нечего. В таком случае он тебя заслужил. Я не отдал бы тебя, Лиззи, кому-нибудь менее достойному.

Тогда, чтобы закрепить это благоприятное впечатление, она рассказала ему о том, что мистер Дарси сделал для Лидии. Отец слушал ее с изумлением.

— Воистину вечер чудес! Итак, это все устроил Дарси? Дал денег, оплатил долги Уикэма, а самого его изувечил? Тем лучше. Это избавит меня от множества хлопот и жестокой экономии. Если бы все сделал твой дядя, я должен был бы заплатить ему — и заплатил бы! Но эти безумные влюбленные все делают по-своему. Завтра предложу вернуть ему долг, он примется бурно протестовать, рассказывать о том, как тебя любит, и тем все окончится.

Тут он припомнил, как несколько дней назад ее смутило письмо полковника Фицуильяма, и, посмеявшись, наконец отпустил ее, сказав ей вслед:

— Если какие-нибудь молодые люди явятся за Мэри и Китти, пришли их ко мне, я как раз ничем не занят.

С души Элизабет свалилась огромная тяжесть, и, помедитировав с полчаса в своей комнате, она успокоилась настолько, что смогла выйти к остальным. Все пережитое еще слишком владело ею, чтобы она могла присоединиться ко всеобщему веселью, но все же вечер прошел тихо и спокойно. Бояться больше было нечего, а со временем к ней вернутся спокойствие и непринужденность.

Когда ее мать поднялась к себе в гардеробную, дабы приготовиться ко сну, Элизабет пошла за ней и сообщила важные новости. На миссис Беннет они подействовали самым необыкновенным образом — едва услышав их, она остолбенела и лишилась дара речи. Прошло много, довольно много времени, прежде чем она осознала услышанное. Потом наконец она пришла в себя, завертелась на стуле и то вскакивала, то снова садилась, беспрестанно восклицая от удивления и взывая к Богу:

— Боже праведный! Святые небеса! Да подумать только! Ох ты господи! Мистер Дарси! Кто бы мог подумать? Неужели правда? Ох, миленькая моя Лиззи! Какой же ты будешь знатной и богатой! Сколько денег на наряды, а какие у тебя будут драгоценности, какие экипажи! Джейн с тобой не сравнится — ни за что не сравнится! Я так счастлива, я так рада! Он такой очаровательный мужчина! Так хорош собой! И такой высокий! Лиззи, душечка моя! Уж извинись перед ним за то, что я его раньше так недолюбливала. Надеюсь, он об этом забудет. Лиззи, милая, милая моя! И дом в столице! Любая роскошь! Три дочери замужем! Десять тысяч в год, а то и больше! Лучше и не придумаешь! И особое разрешение. Ты ведь непременно, непременно будешь выходить замуж по особому разрешению![14] Но, голубушка, скажи-ка мне, какое у мистера Дарси любимое блюдо, я велю его завтра подать.

Это было не самым лучшим предзнаменованием того, как ее мать намерена обращаться с упомянутым джентльменом. Элизабет поняла, что пусть она и убедилась в искренних чувствах к ней мистера Дарси, и получила согласие родителей на брак, однако о многом еще приходится только мечтать: о мире в Англии, благословении его родственников и о матери, с которой у нее было бы хоть что-то общее.

Но наутро все прошло гораздо лучше, чем она ожидала. К счастью, миссис Беннет так благоговела перед своим будущим зятем, что не осмеливалась заговорить с ним и могла лишь предлагать ему чаю да стряхивать крошки с его панталон. Элизабет с радостью заметила, что отец изо всех сил старается с ним сблизиться, и вскоре мистер Беннет заверил ее, что его уважение к мистеру Дарси растет с каждой минутой.

— Я высоко ценю каждого моего зятя, — сказал он. — Хотя, впрочем, Уикэм, — добавил мистер Беннет с лукавой улыбкой, — по-прежнему остается моим любимцем. Он суетится поменьше прочих.

Глава 60

Вскоре к Элизабет вернулось столь присущее ей шутливое настроение, и она принялась требовать у мистера Дарси отчета в том, как он в нее влюбился.

— С чего же все началось? — спросила она. — Понимаю, что, стоило вам влюбиться — и дальше вы прекрасно с этим справлялись, но что же заставило вас сделать первый шаг?

— Я не могу назвать точный час, место, взгляд или слово, пробудившие во мне это чувство. Все случилось так давно. Я уже прошел половину пути, прежде чем понял, что ступил на него.

— Вряд ли дело в моей красоте или боевых талантах — и в том, и в другом вы мне не уступаете. Что до моих манер, то в моем отношении к вам любезности было мало, и в разговоре я всякий раз старалась уколоть вас побольнее. Признайтесь же, вас покорила моя дерзость?

— Скорее живость вашего ума.

— Иными словами, та же дерзость. Ничем другим это и не было. А все дело в том, что вам изрядно приелись любезность, почтительность и подчеркнутое внимание. Вам опостылели женщины, которые каждым своим взглядом, словом и даже каждой мыслью стремились добиться лишь вашего одобрения. Я заинтересовала и взбудоражила вас тем, что была совсем на них непохожа. Я знала, каково это — стоять над телом поверженного врага, раскрашивать лицо и руки его еще дымящейся кровью и обращать к небесам пронзительную мольбу — о нет, требование! — послать мне еще больше врагов на расправу. Трепетные дамы, столь прилежно ухаживавшие за вами, никогда не знали этой радости, а потому никогда не могли составить ваше истинное счастье. Ну вот, я избавила вас от хлопот с объяснениями, и, право же, учитывая обстоятельства, я думаю, что вполне все угадала. Конечно, ни о каких моих достоинствах вам тогда известно не было, но кто же об этом думает, когда влюбляется?

— Разве не было ничего достойного в вашем нежном внимании к Джейн, когда она лежала больная в Незерфилде?

— Душечка Джейн! Кто бы не сделал для нее того же? Но уж представлять это как добродетель! Нет уж, все мои хорошие черты отныне в ваших руках, и вам предстоит всячески их превозносить, а я в свою очередь обещаю как можно чаще дразнить вас и ссориться с вами. И начну я с того, что спрошу: отчего же вы так медлили с объяснением? Отчего вы были так застенчивы, когда впервые приехали к нам с визитом и когда потом обедали у нас? И в особенности отчего, когда вы приходили к нам, то глядели на меня так, будто я ровным счетом ничего для вас не значу?

— Потому что вы были тихи, серьезны и не давали мне ни малейшей надежды.

— Но я была смущена!

— И я тоже.

— Могли бы и поговорить со мной, когда приезжали к нам обедать.

— Если бы мои чувства были менее сильны — мог бы.

— Какая жалость, что у вас на все есть разумный ответ, и я столь разумна, что со всем соглашаюсь. Интересно, однако, как долго вы бы еще медлили, если бы так и были предоставлены самому себе? Когда бы вы признались, если бы я не начала разговор сама?

— Когда леди Кэтрин столь беспардонно попыталась разлучить меня с вами, а вашу голову — с вашим телом, у меня пропали все сомнения. Ваш отказ расправиться с ней пробудил во мне надежду, и я решился выяснить все во что бы то ни стало.

— Леди Кэтрин оказалась нам весьма полезной, что должно ее порадовать, ведь она обожает быть полезной. Но, скажите же, зачем вы вернулись в Незерфилд? Просто ради того, чтобы приехать в Лонгборн и порядочно смутиться? Или же у вас в мыслях были более серьезные намерения?

— Превыше всего я желал увидеть вас и понять, могу ли я хотя бы надеяться на ваши ответные чувства. Однако сам себе я лгал, будто бы хочу лишь убедиться в чувствах Джейн к Бингли, чтобы затем ему во всем признаться.

— Хватит ли у вас когда-нибудь храбрости объявить леди Кэтрин о том, что ее ожидает?

— Я, как и вы, не испытываю недостатка в храбрости, а вот времени у меня мало. И если вы дадите мне лист бумаги, я отпишу ей немедленно.

— И если бы мне самой не нужно было бы написать письмо, я могла бы сидеть подле вас и восхищаться ровностью вашего почерка, как это однажды уже проделывала некая юная леди. Но у меня тоже есть тетушка, и я более не имею права пренебрегать ее вниманием.

Элизабет так и не ответила на длинное письмо миссис Гардинер, поскольку не желала признаваться, что та преувеличивает степень ее близости с мистером Дарси. Но теперь, когда она могла сообщить новости, которые их, несомненно, обрадуют, она почти стыдилась того, что ее дядюшка и тетушка уже потеряли три счастливых дня, и потому тотчас же написала:

Я поблагодарила бы вас раньше, милая тетенька, как и подобает, за ваше обстоятельное, подробное и длинное письмо, но, по правде сказать, я была слишком сердита, чтобы отвечать. Тогда вы напридумывали себе больше того, что было на самом деле. Но теперь придумывайте, сколько вам будет угодно, дайте волю вашей фантазии, позвольте вашему воображению унестись в неведомые дали. Немного ошибиться вы сможете лишь в том случае, если решите, будто я уже вышла замуж. С нетерпением буду ждать от вас ответного письма, в котором вы должны расхвалить его куда сильнее, чем в предыдущем. И не устаю благодарить вас за то, что мы так u не поехали в Озерный край! Как глупо с моей стороны было этого желать!

Ваша мысль о фаэтоне, запряженном зомби, кажется мне превосходной. Будем каждый день кататься по парку, стегая их кнутом до тех пор, пока у них не отвалятся все конечности. Я самое счастливое создание во всем свете! Наверное, многие говорили так и до меня, но, думаю, у меня для этого больше всего оснований. Я даже счастливее Джейн, она лишь улыбается, а я — от души смеюсь! Мистер Дарси шлет вам всю любовь, которой не досталось мне. Мы ждем вас всех в Пемберли на Рождество!

Искренне ваша, и проч.

Мисс Дарси откликнулась на похожее сообщение со столь же искренней радостью, с какой старший брат изложил ей новости. Два листа бумаги, исписанных с обеих сторон, не смогли вместить всего ее восторга и страстного желания обрести любящую сестру и боевого наставника.

Глава 61

День, когда миссис Беннет избавилась от двух своих самых достойных дочерей, был счастливейшим для ее материнских чувств. Нетрудно догадаться, с какой восторженной гордостью она впоследствии навещала миссис Бингли и упоминала о миссис Дарси. Пожалуй, ради всего ее семейства мы были бы и рады сказать, что столь удачные замужества дочерей повлияли на нее благотворно и она стала разумной, любезной и здравомыслящей женщиной. Однако ее супруг с таким удовольствием подшучивал над ней — пожалуй, ему весьма повезло, что она так и осталась особой временами нервической и невероятно глупой.

Мистеру Беннету чрезвычайно недоставало его второй дочери, и только любовь к ней смогла заставить его гораздо чаще выбираться из дому. Он полюбил наезжать в Пемберли, в особенности тогда, когда его меньше всего ожидали.

Как и предполагал мистер Беннет, Хартфордшир тоже остро ощутил отсутствие двух своих самых яростных защитниц. Когда защищать его остались только две младшие сестры Беннет, зомби стали расползаться по графству в немыслимых количествах, до тех пор, пока вместе со своим полком не вернулся полковник Форстер, чтобы вновь поджечь окрестные земли.

Мистер Бингли и Джейн провели в Незерфилде лишь год. После замужества Джейн никак не могла оставаться вблизи Лонгборна, ведь с каждым новым нападением неприличностей ее охватывал боевой пыл. Тогда исполнилось заветнейшее желание сестер мистера Бингли — он приобрел поместье в соседнем с Дербиширом графстве. Так что в добавление ко всем прочим радостям Джейн и Элизабет теперь жили в тридцати милях друг от друга. Желая, чтобы их жены не утратили своих боевых навыков, хотя его величество более в них не нуждался, мистер Бингли и мистер Дарси построили специальный коттедж для боевых упражнений ровно между двумя поместьями, и сестры частенько и с превеликим удовольствием там встречались.

Китти очень пошло на пользу то, что она стала проводить больше времени с двумя старшими сестрами. Оказавшись в обществе, несравнимо превосходившем ее прежнее окружение, она заметно переменилась к лучшему. Она была гораздо послушнее Лидии, а теперь, избавившись от ее влияния, под чутким и внимательным руководством сестер Китти во многом преодолела свои капризы, невежество и апатию. И когда она наконец объявила, что желает вернуться в Шаолинь года на два или три, дабы стать столь же опытным воином, как Элизабет, мистер Дарси с радостью оплатил ей все расходы.

Из всех сестер теперь в Лонгборне осталась лишь Мэри — Хартфордшир нуждался хотя бы в одном защитнике, а миссис Беннет терпеть не могла сидеть в одиночестве. И поскольку ее больше не принижали бесконечные напоминания о красоте сестер, Мэри стала чаще выходить в свет и даже несколько раз довольно близко познакомилась с солдатами из вернувшегося полка.

Что до Уикэма и Лидии, то свадьбы сестер никак не сказались на их характерах. Несмотря на то что все говорило об обратном, они все еще надеялись, что Дарси позаботится о благосостоянии Уикэма. Поздравительное письмо от Лидии, полученное Элизабет, явственно свидетельствовало о том, что такие надежды питает по крайней мере миссис Уикэм.

Вот что в нем говорилось:

Дорогая Лиззи,

Желаю счастья. Если ты хотя бы вполовину любишь мистера Дарси так, как я обожаю моего милого, убогого Уикэма, то ты, верно, ужасно счастлива. Как хорошо, что ты теперь такая богачка, и если тебе вдруг будет нечем заняться, надеюсь, ты вспомнишь и о нас. Уверена, когда Уикэм окончит семинарию, то будет рад получить приход, ведь едва ли нам хватит денег, чтобы прожить без посторонней помощи. Нам сгодился бы любой приход, сотни на три или четыре в год, но можешь и не спрашивать об этом мистера Дарси, если тебе не хочется. Мне пора бежать, возлюбленный мой снова обмочился.

Искренне твоя, и т. д.

В ответном письме Элизабет попыталась решительно пресечь дальнейшие просьбы и надежды такого рода. Впрочем, время от времени она старалась облегчить им жизнь, пересылая Лидии свежие простыни и солонину. Она понимала, что двое беспечных людей, склонных к мотовству, всегда будут жить не по средствам. Поэтому, когда штудии Уикэма требовали покупки молитвенника для убогих, кафедры для убогих или алтаря для убогих, можно было не сомневаться, что именно их с Джейн попросят помочь с оплатой счетов.

И хотя Дарси не мог принять его у себя в Пемберли, ради Элизабет он все же поспособствовал его продвижению по службе. Поэтому, когда мистер Уикэм отправлял службы в лондонских лечебницах для умалишенных, Лидия наведывалась в Пемберли, а в гостях у четы Бингли оба они задерживались так долго, что даже у добродушного Бингли под конец лопалось терпение, и он начинал подумывать о том, чтобы указать им на дверь.

Мисс Бингли женитьба мистера Дарси глубоко оскорбила, однако она сочла неразумным отказываться от визитов в Пемберли и, старательно скрыв все свое разочарование, с удвоенной силой возлюбила Джорджиану, стала еще более внимательной к мистеру Дарси и с лихвой возместила всю былую холодность по отношению к Элизабет.

Пемберли теперь навсегда стал домом для Джорджианы, и между ней и Элизабет окрепла привязанность, на которую так надеялся мистер Дарси. И они и впрямь полюбили друг друга всей душой. Джорджиана питала к Элизабет глубочайшее уважение, хоть поначалу с изумлением, почти с тревогой смотрела, как та весело подшучивает над ее братом, и содрогалась, слушая рассказы о том, как она вырывала еще бьющиеся сердца несметных противников. Под началом Элизабет мисс Дарси не только освоила высоты боевых искусств, о которых она раньше и мечтать не смела, но и поняла наконец, что в обращении с мужем жена может допустить вольности, которые брат не всегда позволит сестре младше его на десять лет.

Брак племянника невероятно разгневал леди Кэтрин, и ответом на письмо, в котором сообщалось об этом событии, стало нападение на Пемберли пятнадцати ниндзя ее светлости. Казалось, что после этого всякому общению между ними положен конец. Но впоследствии, поддавшись на уговоры Элизабет, мистер Дарси сделал шаг к примирению, и его тетушка через какое-то время сменила гнев на милость. Быть может, сказалась ее любовь к племяннику, или ей просто любопытно было посмотреть, как его жена справляется со своей ролью, но в любом случае леди Кэтрин снизошла до визита в Пемберли, несмотря на то что его сень была осквернена не только присутствием низкородной хозяйки, но и посещениями ее дяди и тети, которых Дарси и Элизабет всегда принимали очень тепло.

Сыворотка леди Кэтрин, как и многие схожие изобретения, конечно же оказалась никуда не годной — пусть она и несколько замедляла превращение, но остановить его не могла. Адские тени по-прежнему нависали над Англией. Перед когтями оживших мертвецов были бессильны как склепы, так и саркофаги, и зомби продолжали лакомиться британскими мозгами. О победах трубили повсюду, а поражения повсеместно оплакивали. А три сестры Беннет — слуги его величества, защитницы Хартфордшира, хранители секретов Шаолиня и нареченные Смерти — ныне стали нареченными простых смертных, и сила, превосходящая силу любого воина, заставила их наконец вложить мечи в ножны.

Вопросы для читательского клуба

«Гордость и предубеждение и зомби» — полное и многослойное исследование любви, войны и сверхъестественного. Мы надеемся, что следующие вопросы помогут вам еще больше оценить и насладиться этим непревзойденным образцом классической зомболитературы.

1. Многие критики отмечали двойственность натуры Элизабет. С одной стороны, она безжалостная и жестокая убийца, о чем свидетельствует то, как она расправляется с ниндзя леди Кэтрин. С другой стороны, она умеет быть нежной и милосердной, и это явственно проявляется в ее отношениях с Джейн, Шарлоттой и юными самцами оленей в семейном поместье. Как по-вашему, которая из этих «половинок» лучше представляет истинную Элизабет — в начале и в конце романа?

2. Считаете ли вы, что мистер Коллинз просто слишком жирен и глуп для того, чтобы заметить постепенное превращение своей жены в зомби, или вы можете предложить другое объяснение тому, что ему так и не удалось понять этого? Если да, то какое? Как связано его положение священника с тем, что он не видит очевидных вещей, и с тем, что он решает повеситься?

3. Неведомый недуг является тяжким бременем для Англии в течение вот уже пятидесяти пяти лет. Отчего англичане остались и приняли бой, а не укрылись в Восточной Европе или Африке?

4. Чья судьба представляется вам более печальной: парализованного Уикэма, который вынужден посещать семинарию для убогих, вечно ходить под себя и читать Священное Писание с низенького пюпитра, или Лидии, которая уехала от семьи, вышла замуж за калеку и обречена всю жизнь менять грязные пеленки, несмотря на то, что детей у нее так и не будет?

5. Активная независимость Элизабет, ее любовь к физическим упражнениям и тяжелым ботинкам заставила некоторых критиков счесть ее «первой литературной лесбиянкой». Как по-вашему, хотели ли авторы показать ее гомосексуальность? И если да, то как подобный сапфический поворот истории может объяснить ее отношения с Дарси, Джейн, Шарлоттой, леди Кэтрин и Уикэмом?

6. Некоторые критики предполагают, что образ зомби олицетворяет отношение авторов к замужеству — это бесконечное проклятие, которое высасывает из тебя жизнь и не дает умереть. Согласны ли вы с этим или у вас есть другое объяснение символическому значению неприличностей?

7. Есть ли у миссис Беннет хоть одно достойное уважения качество?

8. Тошнота играет важную роль в «Гордости и предубеждении и зомби». Миссис Беннет частенько тошнит, когда она нервничает, кучера тошнит от отвращения, когда он видит, как зомби пожирают трупы, и даже хладнокровная Элизабет не может удержаться от тошноты при виде того, как Шарлотта слизывает собственный гной. Намеревались ли авторы выразить этой обильной рвотой что-то значительное, или это просто дешевый комедийный трюк?

9. Как по-вашему, леди Кэтрин против брака Элизабет и своего племянника только потому, что она беднее и ниже ее по социальному положению? Можно ли найти этому другое объяснение? Быть может, она чувствовала, что Элизабет талантливее ее в бою? Или сама была тайно влюблена в Дарси? Или ее очень расстраивали недостатки собственной дочери?

10. Некоторые ученые полагают, что зомби были добавлены к тексту романа в последнюю минуту, по просьбе издателя, бесстыдно старавшегося таким образом увеличить продажи романа. Другие ученые возражают, что орды живых мертвецов прекрасно вписываются в сюжет и социальную направленность романа Остин. А что вы думаете? Можете ли вы представить, каким был бы этот роман без зомби и кровавых разборок?

Примечания

1

Катана — самурайский меч с длинным изогнутым лезвием. (Здесь и далее — прим. перев.)

(обратно)

2

«Проповеди, обращенные к молодой женщине» (1765) — сборник нравоучительных проповедей пресвитерианского богослова Джеймса Фордайса.

(обратно)

3

Браун Бесс (Коричневая Бесс, первое название более употребимо) — просторечное название старинного английского мушкета, в английской армии введено с 1730-х годов.

(обратно)

4

Додзё — зал для тренировок и медитации.

(обратно)

5

Дзатоити — вымышленный герой японского телесериала, слепой костоправ, который бродит по Японии и обычно приходит на помощь угнетенным и обездоленным. При нем всегда его меч, который он прячет в бамбуковой трости.

(обратно)

6

Квотерстафф — боевой шест.

(обратно)

7

Традиционная японская обувь, туфли, в которых большой палец отделен от остальных.

(обратно)

8

Вымышленное место из фэнтезийной трилогии «Камень владычества», созданной Маргарет Уэйс и Трейси Хикменом.

(обратно)

9

Мэтлок — курорт с минеральными волами в центре Дербишира.

Чатсуорт-хаус — в прошлом резиденция герцогов Девонширских, «дом-сокровищница», в которой собрано множество картин и предметов искусства. Север Дербишира.

Давдейл — живописная долина, часто появлявшаяся на картинах английских художников.

Пик — местность в Дербишире, славящаяся необычайно красивой цепью холмов.

(обратно)

10

Наресуши — японская закуска: сырую рыбу пересыпают солью и оставляют гнить на несколько месяцев.

(обратно)

11

Тумуская катастрофа (1449) — одно из крупнейших военных поражений империи Мин.

(обратно)

12

Малый театр на Хеймаркет — один из старейших лондонских театров, основан в 1720 году, в 1766-м переименован в Королевский театр.

(обратно)

13

Грепплинг — вид борьбы на земле, основанный на удушающих и болевых приемах, особых хватках, позволяющих контролировать поведение противника.,

(обратно)

14

Особое разрешение — признак богатства и знатности вступающей в брак пары. Оно позволяло жениться в любой церкви, а не только в приходской, покупалось у епископа и стоило довольно дорого. Более дешевыми способами пожениться были троекратное объявление в церкви или покупка «обычного разрешения». При нем объявление в церкви было необязательным, но жениться можно было лишь в церкви своего прихода.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 61

Вопросы для читательского клуба

Реклама на сайте