«Заклятье для ведьмы»

Гарольд Лоулор Заклятье для ведьмы

Поскольку моя колонка «Завистливый взгляд» в ежедневной газете пользовалась успехом, то с некоторого времени я начал работать дома. Моя жена Энн в перерывах между уходом за нашей трехлетней дочкой Сюзи вознамерилась стать для меня источником моего вдохновения. И с этой целью взяла на себя просмотр ежедневной почты, выслушивание моих жалоб и выполнение других, большей частью полезных, услуг.

Не поймите меня превратно. Я люблю ее. Во всяком случае, вот как она оказалась втянутой вместе со мной в историю с черной магией.

В то злосчастное утро Энн, грызя ноготь большого пальца, вертела в руках это письмо, не зная что с ним делать — бросить в корзину для бумаг или нет?

— Что-нибудь интересное? — спросил я жену.

— Ну да, — сказала она с сомнением, передавая его мне. — Ты ведь ищешь материал для статьи?

Я прочитал находившуюся там записку.

«На Оптон-роуд, 4927, живет ведьма».

Больше ничего не было — ни даты, ни обращения, ни подписи. Только одно предложение, написанное отличным каллиграфическим почерком на хорошей писчей бумаге. Я взглянул на конверт — на нем не было ни обратного адреса, ни других идентифицирующих отметок. Оно было адресовано мне, на нем был адрес той местной газеты, в которой публикуются мои материалы, и его переслали мне оттуда.

Анонимные письма обычно несут на себе печать безграмотности, но это, определенно, было исключением.

— Гм-м, я полагаю, что эта ведьма — бедная старая женщина, имеющая злобного соседа.

Энн покачала своей рыжей головой.

— Я тоже думала об этом, но мне кажется, что злобный человек сделал бы какие-то страшные предположения в отношении того, что следовало бы сделать с этой ведьмой. Это же письмо просто сообщает тебе, что по этому адресу живет ведьма.

— И?..

— Это ведь предложение для колонки, не так ли? Оно могло быть скорее от твоего друга, чем от врага этой предполагаемой ведьмы. Во всяком случае, оно звучит как материал для юмористической колонки, поэтому, приятель, седлай своего коня и езжай туда.

При этом в глазах Энн был тот блеск, который появляется всякий раз, когда она уверена, что вдохновляет меня.

— Привези нечто такое, что добавит слезу, вызовет улыбку на губах и тронет до глубины души, — настаивала Энн.

— И добавит еще одну шкурку к норковой шубе для моей неработающей жены.

— Поговори у меня еще, остряк!

Так что вы видите сами, что мы не относились к этому слишком серьезно и ни в каких ведьм не верили. Так или иначе, я сел за руль своего мощного «крайслера» и поехал по указанному в записке адресу.

Я плохо знал этот район, поскольку это был один из новых районов, застроенных после войны, но, к счастью, он был разделен на кварталы. Нужный мне называется Гэллоус-Хилл, и, судя по некоторым домам, здесь жили достаточно обеспеченные люди. Интересно, какова будет их реакция, когда они узнают, что среди них живет ведьма! От этой мысли я усмехнулся.

Припарковав машину перед домом 4927 по Оптон-роуд, облокотился руками на руль и скептически посмотрел на здание.

Это был один из ультрасовременных домов из стекла и бетона с выступающими вверх карнизами крыши. Я был абсолютно уверен, что никакая ведьма в здравом уме никогда не выбрала бы для себя столь неподходящее жилище.

Я вышел из машины, подошел к парадному входу, над которым был козырек из нержавеющей стали, и нажал кнопку звонка. Через выкрашенную в коралловый цвет дверь смог услышать мелодичные звуки.

Дверь открылась сразу же. Я ожидал встретить опрятно одетую прислугу, смотрящую на меня воспросительным взглядом.

Вместо этого увидел миниатюрную блондинку в желтых пляжных шортах и лифчике. Если именно она была несчастной ведьмой, тогда в мире таких полно. Она настолько была похожа на изящную куклу нашей дочери, что я просто онемел и лишь через минуту пришел в себя, но приглашающая улыбка не исчезла с ее лица даже на долю секунды.

— О, я пришел увидеть ведьму, — сказал я, чувствуя себя как дурак, и несомненно, сказанное мною прозвучало тоже по-дурацки.

Выпалив подобную тираду, я бы не удивился, если бы она в ужасе убежала от меня, как от маньяка. Но она, хотя и слегка нахмурилась, тем не менее стояла на месте.

До того как она смогла выставить меня за дверь (и я был полностью уверен, что она это сделает), передал ей записку, что пришла с утренней почтой. Она мельком прочитала ее, нахмуренное выражение на лице усилилось, затем она отступила назад и пригласила войти.

Холл и гостиная походили на фасад и были практически пустыми, зато повсюду виднелись огромные пятна мандаринового, зеленого и лимонно-желтого цвета, которые как-то скрашивали эту пустоту. С двух сторон комнату окружали шторы, а перед нерастопленным камином стояли керамические горшки, в которых росли именно те растения, которые я терпеть не мог, — с большими зелеными листьями с прорезями, похожими на сервировочные ложки.

Я кивнул на записку, которую она все еще держала в руке.

— Вы не знаете, кто бы мог написать это или почему она была написана?

— Если вы имеете в виду конкретного человека, то нет. Очевидно, ее написал тот, кто в обиде на меня и пытается поставить меня в неловкое положение. В конце концов, разве это так удивительно? — брови у этой блондинки спокойно поднялись, и в первый раз она оказалась похожей на что-то другое, чем на куклу. — Ведьмы никогда не были в моде, даже у тех, кто с готовностью пользуется их услугами.

Прошла минута, прежде чем до меня дошел смысл того, что она сказала.

— Вы хотите сказать, что вы — действительно ведьма?

— Конечно. Седьмая дочь седьмой дочери и все, что с этим связано.

Я посмотрел на нее с сомнением.

— Это шутка, да? Через минуту я все пойму и вдоволь насмеюсь!

— Я, Мария Лойос, никогда не шучу. Почему люди — предположительно умные люди — с такой неохотой принимают незнакомое? Они смеялись над Колумбом, братьями Райт, писателями-фантастами, которые сто лет назад предсказали атомную бомбу. Но мир — круглый, братья Райт все-таки полетели, а атомная бомба является сейчас реальностью.

— Вы говорите так, как будто ведьмы были чем-то совершенно новым, — возразил я.

— А разве нет? Для тех, кто никогда не верил нам, мы столь же новы, как исследования термоядерного синтеза завтрашнего дня.

Я слушал это с растущим замешательством и не мог решить: смеяться мне или нет. Это было столь же абсурдно, как если бы я встретил Бетти Грэйбл и она стала бы меня уверять, что она — ведьма. Я чувствовал себя слишком растерянным, чтобы быть тактичным.

— Это — самая глупая смесь здравого смысла и бессмыслицы, которые я когда-либо слышал!

Глаза Марии Лойос стали холодными, как ветер в тундре.

— Мне придется запоздало спросить: кто вы?

Я назвался.

— Ах да, газетчик. Теперь понятен смысл этой записки. Однако ее автор неверно меня оценил. Надо двигаться в ногу со временем. Вместо того чтобы уклоняться от этого, на что, очевидно, надеялся этот автор, я не против хорошей популярности.

— Кто же против? — сухо спросил я. — Но если вы читали колонку «Завистливый взгляд»…

— Да, читала.

— Тогда вам знаком ее общий тон, — сказал я. — Бестактный, циничный, иронический. Вы вряд ли можете ожидать от меня, что я поверю в колдовство.

— Возможно, нет.

К моему удивлению, она шаловливо улыбнулась, показав очаровательные ямочки. Тут она стала выглядеть больше, чем когда-либо, похожей на куклу Сюзи.

— С другой стороны, возможно, однажды я смогу вам продемонстрировать свои способности.

— Для этого вам придется прожить очень долго.

Я засмеялся и ушел, чувствуя, что в этом интервью ничего ценного для меня нет, и что было бесполезно продолжать его. И не потому, что считал Марию Лойос неискренней в своих словах. И даже не потому, что считал ее сумасшедшей. Но ведь каждому приходится сталкиваться со столькими «пограничными» случаями, людьми с навязчивыми идеями…

Так что я ушел.

Однако этот визит не оказался полностью бесплодным, поскольку после того, как я добрался до дома и рассмеялся над ним вместе с Энн, абсурдность всего этого продолжила меня веселить так сильно, что мешала любой другой работе. И, наконец, скорее для очищения совести, я прочитал в энциклопедии о черной магии, пододвинул к себе пишущую машинку и слепил колонку о Марии Лойос. Я назвал ее «Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл», и она была написана в моей самой фривольной манере.

Проблема с написанием юмористических рассказов состоит однако в том, что иногда она затягивает вас. Ваше критическое отношение засыпает, и вы излагаете свою тему слишком бестактно, слишком дерзко — именно так я обошелся с Марией Лойос и колдовством в заметке, которая появилась в газете на следующий день.

Это оказалось моей ошибкой и почти моей гибелью.

***

В тот день, когда была опубликована «Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл», в мой кабинет вошла Энн.

— Она здесь.

Я был занят написанием другой статьи, пытаясь отшлифовать текст, и не хотел, чтобы меня прерывали. Я спросил раздраженно:

— Кто бы это мог быть?

— Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл.

— О боже, — произнес я, отодвигая от себя пишущую машинку. — Полагаю, что она не в восторге?

— Ну, большого букета алых роз для любимого биографа у нее точно нет, — призналась Энн.

Я почувствовал угрызения совести, что было совершенно искренним. Прочитав опубликованную колонку, я не был полностью удовлетворен. Когда писал, то намеревался сделать ее в жанре легкой сатиры, но, как я уже сказал вам, юмор иногда затягивает, и, когда дочитал напечатанное, даже до меня дошло, что я слишком бесцеремонно и даже злобно рассказал о Марии Лойос.

Поэтому, когда вернулся в гостиную вместе с Энн, во мне было очень искреннее желание сделать такие компенсации, какие только мог, чтобы успокоить оскорбленные чувства нашей гостьи. До этого в моей короткой карьере репортера встречались похожие случаи, и я был уверен, что смог бы предложить нужный целительный бальзам для ее истерзанной души.

Мария Лойос была в элегантном черном наряде. У нее в руках была газета, сложенная на моей колонке, и сейчас она постукивала по ней своим кроваво-красным ногтем.

— Вы полагаете, я должна вас поблагодарить за это? — спросила она резко.

— Моя дорогая мисс Лойос, не знаю с чего начать, чтобы сказать вам, как я сожалею о случившемся. Я признаю, что обошелся с вами более резко, чем того хотел.

— О, я волнуюсь не за себя! Но ведь вы же выставили на посмешище саму черную магию. Никакое извинение, которое вы готовы принести мне лично, не сможет компенсировать этого!

Наблюдая за ее лицом, я действительно ощутил некоторые опасения. Если бы она устроила сцену, то с этим можно было бы справиться, но от Марии Лойос веяло холодной непримиримостью — я почувствовал, как по спине моей поползли мурашки. Наверное, Энн тоже ощутила нечто подобное, поэтому она подошла ко мне и взяла меня под руку. Несмотря на неприятность ситуации, жест Энн заставил меня подавить улыбку, поскольку я был уверен, что она строит из себя мою маленькую преданную, лояльную женщину.

— Вот чего я требую, — продолжила Мария Лойос. Эти резкие слова странно сочетались с ее приятной внешностью. Во время всего разговора ее лицо не выражало никаких эмоций, а оставалось таким же приветливым и невыразительным, как лицо куклы Сюзи, которую она мне напоминала.

— Я требую, чтобы в завтрашнем номере газеты вы поместили опровержение, в котором возьмете назад все то, что вы сказали для дискредитации черной магии, и вместо этого заявите, что изменили свои взгляды и верите в черную магию.

Естественно, ее ультимативный и уверенный тон, с которым это было произнесено, вызвал у меня раздражение.

— Да ну? Всего лишь? А вам не кажется, что вы хотите слишком многого, — насмешливо ответил я. — Вы понимаете, что если я сделаю так, как вы просите, то стану посмешищем не только этого города, но и всей Америки.

— Это — ваша проблема, — резко возразила Мария. — Вы ее сами создали, вам ее и решать.

Я покачал головой.

— Я готов вам чистосердечно сказать: сожалею, что задел ваши чувства. Но все остальное — нет.

— Вы отказываетесь?

— Разумеется, он отказывается! — вступила в разговор Энн. — Фактически, даже если бы он был готов написать такую глупую колонку, я не позволила бы ему этого сделать! Я тоже считаю, что черная магия — чепуха, и он в этой статье не сказал ничего такого, что было бы неправдой!

Наступило зловещее молчание.

— Очень жаль, — тихо произнесла Мария Лойос, открывая свою сумку. — С моей точки, моя просьба была вполне обоснованной, но вы отказались. Тогда…

Она вынула оттуда кусок воска.

Я старался не рассмеяться и притворился встревоженным.

— Вы что, собираетесь слепить мою восковую фигурку и воткнуть в нее булавки?

Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.

— У меня для вас более веселая судьба, — продолжила она. — Насколько я понимаю, вы любите свою жену?

Это был полувопрос, который я не собирался подтверждать. Уверен, что каждому ясно, что Энн и Сюзи — весь смысл моего существования. Но Мария и не ждала ответа. Она смотрела на Энн, как художник-портретист, а ее пальцы что-то быстро лепили из воска. За удивительно короткое время она слепила фигурку, очень похожую на Энн в миниатюре.

Мы ждали несколько озадаченные. И когда увидели, что Мария положила эту фигурку в свою сумку, не сделав при этом никакого угрожающего жеста, почувствовали какое-то нелепое облегчение, особенно если учесть, что во все это мы не верили.

Заметив наше замешательство, Мария улыбнулась.

— Спешка в этом не нужна, — пояснила она нам. — С этого времени, мистер Мюррей, у вашей жены начнутся боли. Болезнь будет постепенно подниматься вверх. Сначала у нее начнут болеть ступни, потом ноги. Она не поправится до тех пор, пока вы не напишете статью с опровержением. А если вы не напишете…

— А если я не напишу?

— Тогда в следующий раз, — тихо сказала Мария, — вы приползете ко мне на коленях как проситель.

* * *

Поначалу мы подумали, что это совпадение. Вскоре после визита Марии Энн почувствовала какую-то боль в ступне. Нарушилась циркуляция крови, и она жаловалась на онемение и легкие покалывающие боли. Это продолжалось несколько недель, потом на какое-то время боли исчезли, и мне показалось, что Энн выздоровела. Но когда онемение вновь вернулось, она почувствовала себя хуже, чем раньше. Вскоре онемение подобралось к коленям Энн. Она не могла ходить и была вынуждена лежать в постели. Наконец, ко мне пришел ее доктор и предложил положить Энн в больницу, где за состоянием здоровья жены можно было бы наблюдать более внимательно. Энн и я переговорили об этом, и хотя ей было тяжело оставлять Сюзи на мое попечение, мы согласились с доктором, и Энн положили в больницу.

Поначалу казалось, наступило улучшение, и у нас появилась надежда. На три дня боль в ногах утихла, и доктора ликовали, хотя и признавались мне один на один, что не знали, от чего наступило улучшение. Этот случай был для них совершенно непонятным.

Но после трех дней улучшения коварная «ползучая» болезнь начала подниматься вверх. Ко мне пришел доктор Болтон и сообщил ужасное: у Энн парализована нижняя часть туловища. Врачи усиливали лечение, которое до этого им казалось эффективным, но теперь не давало никакого эффекта.

— Откровенно говоря, — сказал доктор, — я не знаю, что делать, кроме того как попытаться создать для вашей жены максимально возможный комфорт. Если этот паралич будет и дальше двигаться вверх, то, когда он достигнет сердца…

Он замолк на полуслове, покачав головой.

Это вынудило меня принять решение. Я отправился к Марии Лойос. Мое неверие в ведьм и черную магию оставалось непоколебимым. (Бог ты мой, как я мог поверить, что один человек может сделать другому то, что сейчас происходило с Энн?) Но мне хотелось узнать о той угрозе, которую она высказала, и я не был намерен отступать теперь, когда на карту поставлена сама жизнь Энн.

Прошло пять недель после того, как Мария навестила нас. Когда она открыла мне дверь, то по ее животной улыбке понял, что она ожидала моего появления с кошачьим терпением. Когда она предложила мне войти, в ее голосе не чувствовалось тепла.

— Моя жена чувствует себя очень плохо.

— А! — Возглас Марии был достаточно неопределенным.

— Это похоже на какое-то ползучее онемение. У нее парализована нижняя часть туловища.

Я внимательно наблюдал за Марией, но на ее бесстрастном лице невозможно было что-либо прочитать. И я решился на отчаянную просьбу.

— Вы же можете что-нибудь сделать с этим!

Мне не понравились просительные нотки в собственном голосе.

— Вполне, — согласилась она, желая меня подразнить.

И вновь у меня сложилось впечатление, что она играет со мной, как кошка с мышкой.

Если она решила извести меня подобным образом, моя позиция была проигрышной. Я вновь почувствовал, что ее угроза была сущим вздором. Она никогда не смогла бы вызвать болезнь у Энн. Это было невозможно, и я, должно быть, рехнулся, придя сюда. Я ухватился за эту соломинку. Конечно же! От горя и беспокойства за жизнь Энн я едва не лишился рассудка. Успокоившись от своих собственных доводов, повернулся и пошел. Когда почти достиг холла, Мария позвала меня.

Я обернулся.

— Подождите! — приказала она. — Я вам покажу кое-что.

Она подошла к выдвижному ящику стола, вытащила из него то, что хотела, и показала мне.

Это была та самая восковая фигурка Энн, но сейчас она была другой — от пояса вниз она была протыкана булавками. Я сделал угрожающий шаг вперед и услышал, как из моего горла раздалось какое-то звериное рычание.

— Стойте! — вновь приказала Мария. — Еще один шаг — и я сломаю эту фигурку рукой. Тогда Энн умрет сразу!

Это отрезвило меня, но ненависть в моих глазах осталась. Мария видела это. Она очень хорошо это видела! И дьявольски расхохоталась.

— Это то, — сказала она, — что называют «ведьминой куклой». Вы видели ее раньше без булавок и отнеслись скептически. Когда я передвигала эти булавки вверх, ваша жена соответственно страдала. Она будет и дальше страдать. Бедная маленькая фигурка… — жалостливо произнеся это, она глазами внимательно следила за тем, какой эффект производят ее слова.

— Ее ноги болят, не так ли? Сначала немного. Но я была добра, милосердна. Я вынимала эти булавки и снимала боль. Но только на три дня. Мне нельзя было быть слишком милосердной, поскольку этот человек еще не был достаточно наказан. Увы, я была вынуждена вновь вставить эти булавки. Взгляните, мистер Мюррей! У нее сейчас парализована нижняя часть туловища. Как это печально!

Этот насмешливый псевдо-сочувствующий голос умолк, и в комнате стало тихо, как в тюремной камере. Я в изумлении смотрел на эту восковую фигурку, будто загипнотизированный и ею, и нежным, убаюкивающим голосом моей жестокой хозяйки.

— И что потом? — спросил я.

Мария сжала губы, раздумывая.

— В конце концов, полагаю, это.

И она занесла булавку над тем местом, где у фигурки должно было находиться сердце. Над сердцем Энн!

— Не втыкай эту булавку! — закричал я в ужасе.

— Но почему же, мистер Мюррей! — ядовито усмехнулась она. — Уверяю вас, что сделаю это искусно. Наверное, было бы лучше обойти сейчас область сердца и оставить ее на самый конец — и тем самым продлить страдания Энн настолько, насколько это возможно. Я думаю — да, пожалуй, в следующий раз воткну булавку в голову. Ох, головные боли! Потеря сознания!

— Вы!..

— Ведьма? — услужливо предложила она. — Но мистер Мюррей, вы же не ВЕРИТЕ в ведьм!

— Нет, не верю! — крикнул я сгоряча, повернулся и выбежал из комнаты. Сзади меня раздался ее насмешливый смех.

Меня трясло, и я хотел услышать какие-то сочувственные слова. Не задумываясь о возможных последствиях для Энн, направился к ней и все рассказал.

Наверное, я верил в ее здравый смысл, ее способность укрепить мое сильно пошатнувшееся моральное состояние.

Было странным услышать ее искреннее изумление.

— Рой, дорогой, разве ты не видишь насколько это абсурдно? Ты что, теряешь чувство юмора? Ты позволяешь своему естественному беспокойству за меня обманывать собственные чувства. Боже мой, дорогой, какие ведьмы! — Ее смех, как всегда, был искренним.

Она не встретила ответной улыбки на моем лице.

— Если бы ты была там, — сказал я, сжав руки в замок, чтобы снять дрожь, — если бы ты слышала ее… Она говорила так убедительно.

Энн внимательно посмотрела на меня и улыбнулась. Затем она наклонилась вперед, схватила мою руку и тихо сказала:

— Рой, обещай мне! Независимо от того, насколько плохим будет мое здоровье, независимо от того, во что ты сам начнешь верить, обещай мне, что ты никогда не доставишь этой женщине удовольствие тем, что будешь слепо выполнять ее указания. Тогда мне действительно лучше умереть! Обещаешь мне?

Ее голос был близок к истерике, и поэтому, чтобы успокоить ее, я поклялся, что никогда этого не сделаю. Смелые, пустые слова. О, возможно, я бы и не узнал, как трудно сдержать свою клятву! Одному Богу известно, как мой собственный разум одобрил это. Но…

На следующий день у Энн начались головные боли, временами она теряла сознание, стонала, как ребенок, в своем полукоматозном состоянии. Для меня было пыткой наблюдать, слушать, беспомощно стоять рядом с ней и быть не в состоянии облегчить ее страдания. Я терпел это сколько мог, затем снова отправился к Марии Лойос.

Она ожидала меня, и ее не удивил мой приезд. Каким-то непонятным образом она знала, что я еду к ней. Возможно, она даже знала, что я собирался делать. Я шел не как проситель. Я проследовал мимо нее, как сумасшедший, и начал энергично обыскивать комнату и ту немногую стоявшую в ней мебель, пытаясь найти восковую фигурку, которую она слепила с Энн. Мне не удалось ее найти. Мария стояла, и пока она наблюдала за моими бесплодными поисками, ее загадочная улыбка сменилась ухмылкой.

Я подскочил к ней и схватил ее руками за горло.

— Отдай мне эту дьявольскую фигурку, которую ты сделала с Энн! Где она? Отдай мне ее!

По крайней мере, мне удалось стереть эту ухмылку с ее лица. Она попыталась говорить, но не смогла. Я ослабил захват ровно настолько, чтобы она могла ответить мне, если бы захотела.

— Дорогой мистер Мюррей, какой вы импульсивный!

Несмотря на то что мои руки сжимали ее горло, она, как обычно, говорила насмешливо.

— Разве вы не понимаете, что не можете заставить меня отдать вам эту фигурку? Вы можете сделать мне больно, можете убить меня, и тогда ваша жена до конца жизни останется безнадежно парализованной и без сознания. Может быть, вы хотите, чтобы она была такой? Живой смертью?

Об этом я как-то не подумал. Когда отпустил свои руки с ее горла, ее лицо вновь расплылось в ухмылке. Ее злорадный смех был пронзительным и резал воздух, как нож.

Насмеявшись вдоволь, она спросила меня, стоявшего растерянно и глупо:

— Сейчас-то вы напишете опровержение?

Видимо, скорее злость, а не смелость дала мне силу отказать ей:

— Никогда!

Марию это не смутило.

— Несчастная малышка Энн! — сочувственно произнесла она, будто обращаясь к этой спрятанной фигурке. — Страдает и только потому, что ее муж такой упрямый.

Когда я отвернулся, мое лицо искривилось. Но Мария еще не закончила. Она продолжила:

— Да, и еще. У вас ведь есть девочка? Какая жалость! Когда Энн умрет, я боюсь, что с ней начнет происходить что-то ужасное. Ее, кажется, зовут Сюзи?

Меня била дрожь, и я не мог ответить на эту новую угрозу.

— На вашем месте сходила бы к Энн, — безжалостно продолжил нежный голосок Марии, — и рассказала бы ей об этой новой… возможности. Вы увидите, что она будет в сознании и сможет с вами поговорить.

Услышав это, я обернулся. В моих глазах светилась надежда.

— Откуда вы это знаете?

— На время вытащу одну булавку. Но не надолго. Если бы была на вашем месте, то не теряла бы времени.

Мои плечи опустились. Вновь побежденный, я с позором покинул дом Марии Лойос.

* * *

Энн пришла в себя.

Когда я вернулся в больницу, у нее было ясное сознание, но физическое состояние оставалось неизменным. Я не намеревался тревожить ее новой угрозой Марии, но не учел того тесного взаимопонимания, которое всегда существовало между мною и Энн. Она сразу почувствовала что-то неладное и так разволновалась, желая знать, в чем дело, что у меня не было возможности выбирать из двух зол, кроме как рассказать ей.

— Конечно, сразу же напишу статью, — сказал я печально, — как этого требует Мария. Я не могу рисковать твоей жизнью и жизнью Сюзи только для того, чтобы спасти собственную персону.

Конечно, угроза, нависшая над нашей дочерью, сильно напугала Энн. Но она была мужественной женщиной.

— Это не просто самолюбие, — сказала она. — Разве ты не видишь, что сейчас это сильнее любого из нас? Сделать так, как говорит Мария, это равносильно отрицанию Бога. Ты не можешь этого написать. Ты должен найти какой-то другой способ победить эту женщину.

— Значит, наконец и ты тоже считаешь, что это — ее рук дело?

— Я… я просто не знаю, чему верить! Возможно, есть что-то в том, что она… Нет, хватит! Больше об этом ни слова! Слушай, ты как-то рассказывал мне о своем знакомом Карле, Карле Вильгельме — так, кажется, его зовут? — который интересовался оккультизмом. Мы ничего не знаем о возможностях, что стоят за всем этим, но должно же быть какое-то рациональное объяснение. Возможно, он… — Она вдруг схватилась за голову. — Ой, голова! Опять боли!

Я опустил ее на подушки и быстро позвал медсестру. До того как я ушел, Энн оставалась без сознания. Покидая больницу, взглянул на свои часы. Два часа. Мной овладела мрачная решимость. Я выделил себе не больше трех часов на то, чтобы найти какой-то способ победить Марию Лойос. И если к пяти часам мне этого не удастся, я сдамся и сделаю то, что она хотела.

Вы наверняка слышали о Карле Вильгельме. Он, по-видимому, прожил в Африке больше, чем любой другой из живущих ныне белых людей. Несколько лет назад он написал книгу об африканских колдунах-докторах и их методах лечения, которую критики оценили очень высоко. К сожалению, не читал ее, но в те дни, когда я был репортером, раз или два брал у Вильгельма интервью. Это был коренастый человек, чуть ниже среднего роста, с неподвижным, невыразительным лицом, которое каким-то образом располагало к доверию.

Я рассказал ему всю историю, подав ее как некий гипотетический случай и не упоминая имен. Я боялся, что если бы он узнал, насколько эта история повлияла на меня и на Энн, то у него, возможно, возникли бы сомнения в моей психике. Поэтому мне показалось безопаснее, если все останется анонимным..

Он внимательно выслушал меня.

— Интересно, — сказал он. — Очень интересно, хотя ничего необычного или нового в этой истории нет.

— Так вы считаете, что все это делает одна женщина? Что она ведьма? — спросил я. — Я не верю в это!

Когда я сомневался в чем-то, то всегда возвращался к своему скептицизму.

Вильгельм улыбнулся.

— Мой дорогой Мюррей, если бы я показал ружье невежественному дикарю, который ничего не знает об огнестрельном оружии, порохе или пулях, и сказал бы, что оно может его убить, то, вероятно, он тоже бы этому не поверил. Но мы-то с вами знаем, что из него можно убить человека, хотя для того дикаря, если бы он увидел последствия выстрела, это выглядело бы фокусом. Может быть, он даже назвал бы его колдовством.

— А что такое колдовство для нас?..

— Это не более, чем способность внушения. Вы представляете, как это делается? Вы вспомните: ведь ведьма заранее сообщала своей жертве — непосредственно или через мужа, который невольно оказывался игрушкой в ее руках, поскольку он повторял эти угрозы своей жене — то, что она собирается сделать и как она собирается вызвать болезнь. Это было все, что жертва должна была услышать. Остальное доделывало собственное воображение жертвы.

— Но ведь эта жертва не верит в ведьм и в колдовство! — возразил я. — Наверняка необходима вера в угрозы ведьмы. Как ведьма может наслать на жертву порчу, если та вообще в это не верит?

— Мой дорогой Мюррей, эта жертва «не верит» своим сознанием, как и большинство людей. Но остается еще подсознание. Вспомни, когда мы были детьми, то верили в страшные сказки. Независимо от того, насколько рационально мы можем думать, как взрослые, что-то из того страха осталось глубоко в нашем подсознании.

— И ведьмы знают это и пользуются этим умышленно под видом черной магии?

Но, к моему удивлению, Вильгельм покачал головой.

— Сомневаюсь в этом. Моя теория состоит в том, что женщины, которые считают себя ведьмами, вполне искренни. Они искренне полагают, что обладают темными силами. Да, они пользуются внушением, но не считают, что именно оно создает нужный им эффект. Они думают, что все это происходит только благодаря тому, что они ведьмы.

— Но почему кто-то начинает считать себя таковой?

Вильгельм пожал плечами.

— Мы ничего не знаем о прошлом этих женщин. Возможно, там было что-то, какое-то семя…

— Например, если бы она родилась седьмой дочерью у седьмой дочери?..

— Вы правы, — кивнул Вильгельм. — Этого знания могло бы оказаться достаточным. И, имея такую основу, легковерная женщина могла бы стать ведьмой. Опять же внушение. Но в рассказанном вами случае самовнушение.

После этого я знал, что мне делать. Задал Вильгельму несколько наводящих вопросов, и, слава Богу, он смог сообщить мне то, что я хотел узнать. Это была лишь игра, но та, которую я должен был выиграть.

Сначала заехал домой. Миссис Годден, няня, которую я нанял для присмотра за Сюзи, спросила, как себя чувствует миссис Мюррей.

— Примерно так же, — ответил я и мрачно добавил: — Но скоро она должна поправиться.

— О, замечательно! Малышка так по ней скучает.

Я минутку подержал Сюзи на руках, затем из детской и комнаты Энн взял то, что хотел, и поехал на Оптон-роуд. У меня не была с собой пистолета, но оружие как бы было, поскольку я решился на убийство.

Думаю, Мария Лойос сама это почувствовала, когда впустила меня в дом. Я с ней даже не поздоровался, не стал ждать приглашения войти, а прошел мимо нее прямо в гостиную. Там обернулся и стал мрачно ждать, когда она сядет. Поначалу она попыталась пошутить.

— Какой вы сегодня суровый! — сказала она в своей привычной насмешливой манере. — Вы принесли мне подарок?

— Да. — Я улыбнулся, и не думаю, что это могло ей понравиться, поскольку насмешка почти исчезла с ее лица. — Но сначала позвольте вам сообщить, что сегодня у меня была очень полезная встреча с Карлом Вильгельмом.

— Вильгельмом? — ее брови сдвинулись. Затем послышался возглас: — Ой!

Выражение ее лица изменилось.

Я снова улыбнулся и с радостью увидел, что Мария тоже слышала о нем, и это облегчило мою задачу.

— Как вам известно, он долгое время жил с африканскими племенами, — продолжил я, — и детально изучил африканских шаманов-знахарей и их методы. Он смог обучить меня сегодня некоторым вещам.

Мария облизала губы, но промолчала. Она смотрела за тем, как из бумажной сумки я вытащил куклу нашей дочери, которая так сильно была похожа на Марию. Она сразу заметила это сходство, поскольку, когда она перехватила мой взгляд, ее глаза казались расширенными.

— Да, — кивнул я. — Она очень похожа на вас, как две капли воды. Счастливый случай, не так ли? Это избавило меня от проблемы лепить вашу фигурку. — Мои пальцы вновь опустились в сумку. — А вот еще кое-что, что вы, наверное, узнаете.

И я показал ей кусок алой шерстяной нити.

Мария сжалась в своем кресле.

— Уанга! — прошептала она. — Алая нить смерти!

— Да. Лишь уанга считается самой эффективной. Она никогда не подводит, поскольку принадлежала Ктуми, самому могущественному из знахарей-колдунов во всем бельгийском Конго.

Глаза Марии нервно забегали.

— Вы отдадите мне фигурку Энн? — спросил я.

Мария покачала головой.

— Вы знаете, что сейчас случится? — спросил я.

У нее прорезался голос.

— Вы… вы не сможете этого сделать.

— Нет? Уверяю вас, что Карл Вильгельм — очень опытный учитель. А я — его самый способный ученик.

Плечи Марии подернулись. Я старался успокоиться и подавить те сомнения, которые чувствовал в отношении успеха своего предстоящего блефа. Но это надо было сделать. Это был мой единственный шанс.

Я сел, держа куклу на коленях и почти рассеянно начал раскачивать эту нить. Затем, пока загипнотизированные глаза Марии следили за тем, как эта нитка качается из стороны в сторону, как маятник, начал достаточно громко бормотать, как бы размышляя вслух:

— Да, я думаю о горле. Я накину эту нить вокруг горла, вот так, а затем буду медленно ее затягивать. — Я взглянул на Марию. — Что с вами, мисс Лойос? Вам, кажется, трудно дышать?

Ее грудь вздымалась, дыхание стало нервным, учащенным. Она пыталась заговорить, но, казалось, не могла «вызвать» свой голос. Ее руки щупали свое горло, но глаза не сводили взгляда с куклы, которую я держал в руках. Медленно, так, чтобы она могла ясно видеть, что я делал, я чуть сильнее натянул эту нитку вокруг шеи куклы Сюзи.

Мария попыталась встать на ноги.

— Не делай этого! Не делай! — прошептала она.

Я не сводил глаз с ее лица, в то время как мои пальцы начали безжалостно затягивать алую нитку. Лицо Марии побагровело. Одна рука была у горла, другая показывала жестом — остановить.

Я злобно ухмыльнулся.

Мария упала на колени, ее глаза были навыкате, а лицо налилось кровью.

— Фигурку! — настойчиво прошептал я. — Фигурку Энн! Пока у вас еще есть шанс.

Она с трудом поднялась на ноги, попыталась отчаянно побороть страх и панику, но не смогла. Я еще сильнее затянул нитку. Каким-то образом из ее горла прорезался крик. Она повернулась и, шатаясь, подошла к настенному шкафу. Нажав потайную планку, она с такой силой дернула на себя выдвижной ящик, что он выскочил и упал на пол.

И тут фигурка Энн с торчавшими в ней булавками оказалась на полу.

Мария нагнулась, чтобы поднять ее, но я уже был там и вырвал фигурку из ее рук. Она протянула руку за куклой Сюзи, своей фигуркой, и прошептала с болью в голосе:

— Дайте! Сейчас!..

Но я не отдал ее. Вместо этого вынул булавки из фигурки Энн и положил их вместе с фигуркой в свой карман.

Глазами, полными страданий, Мария наблюдала за тем, что я буду делать дальше.

Меня искушал соблазн, но я был милосерден. Не став ее больше мучить, развязал алую нитку на шее у куклы и положил ее и нитку в свою большую черную сумку. Мария застонала от облегчения и постепенно кровь начала отливать от ее лица.

Она потерла свое сдавленное горло, а я ждал, пока не убедился, что она слушает меня.

— Если наша Энн когда-либо таинственным образом заболеет, — сказал я, — то я обмотаю эту алую нить вокруг горла вашей куклы. И тогда я ее в самом деле натяну и завяжу узлом! Вам понятно?

Ее глаза расширились от страха, и она молча кивнула.

Когда я вернулся в больницу, Энн была в сознании, но по-прежнему твердила, что не может ходить. Я знал, что должен попробовать контрвнушение, поскольку ее подсознание не хотело или не могло разжать свою мертвую хватку.

Быстро рассказал ей обо всем, что случилось. Закончив свой рассказ, вытащил из кармана ее восковую фигурку и булавки.

— Видишь? Булавок в ней больше нет, и проклятие Марии Лойос навсегда разрушено. Ты больше не парализована. Ты можешь ходить! Иди ко мне! — Я протянул свою руку. — Вставай и иди!

И она это сделала.

* * *

Это случилось шесть месяцев назад, и, когда я пишу статьи, эти две восковые куколки стоят передо мной на столе. Энн и я считали, что влияние Марии на Энн было не чем иным, как сильным внушением на восприимчивый ум. Моя собственная победа над Марией была достигнута только благодаря контрвнушению. Что я знал о способностях колдунов?

Но в этой истории есть загадочная развязка, о которой я никогда не говорил Энн.

На День благодарения мы поехали на ферму моей бабушки отдохнуть на выходные. Однажды днем, когда женщины занимались на кухне, я, пытаясь найти что-нибудь почитать, наткнулся на дневник моей бабушки. И в той семейной хронике, которую она аккуратно вела, записывая рождения, свадьбы и смерти, я сделал одно интересное открытие.

Оказывается, что мой папа был в семье седьмым сыном. Ну и я у него тоже младшенький — седьмой по счету сын.

Теперь уж и не знаю, чему верить! А вы как думаете?..