«Увидеть лицо»

УВИДЕТЬ ЛИЦО

Книга 1

Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем.

Д. Коллинз

У дурака и счастье глупое.

Китайская пословица.

Часть первая Попутчики

I

По-разному и от разного просыпаются спящие.

Иным достаточно легкого прикосновения, шепота, шелеста, тепла чужого дыхания, особого, утреннего тиканья часов, порой, даже внимательного взгляда, скользящего по лицу; а иных не разбудить ни шлепками, ни криками, ни военным маршем. Одних будит восходящее солнце, вспыхивающая безжалостным и неживым светом электролампа или полная луна, пристально глядящая в закрытые веки, для других тьма и свет взаимозаменяемы и незначительны, и их сон граничит со смертью, родственен ей, хоть и менее радушен — он не настаивает и охотно отпускает желающих вернуться, а порой и гонит их. Одни сны подобны бабочкам, испуганно вспархивающим с цветка от неосторожного касания или при виде тянущейся к ним руки, другие — как липкая, ленивая паутина, выпутываться из которой, право же, совсем не хочется. кто-то, как дикий зверь, чувствует во сне опасность, а кто-то может не почувствовать во сне и собственную смерть. Иные просыпаются мгновенно, иные выбираются из снов лениво, как старые тюлени на разогревшийся берег. Глаза одних распахиваются, словно дверь от крепкого удара ногой, а у других открываются медленно, и не раз еще опускаются веки в поисках сладкого забытья и разрушенных видений. Сны — и отдых, и волшебная тайна, и кошмары, и абсолютная алогичность, и серые провалы, и бесцельно ссыпающееся в никуда время, и прошлое, которого никогда не было, и будущее, которое никогда не наступит. И сны, и лица спящих так же индивидуальны и неповторимы, как отпечаток пальца… Странно…

Да, по-разному и от разного просыпаются спящие.

По-разному просыпались и люди, пригревшиеся, убаюканные монотонным покачиванием в чреве старого автобуса — автобусатрудяги, километр за километром упрямо преодолевавшего мокрую ленту дороги, подрагивая и деловито урча двигателем, устало взрыкивая на поворотах, отмахиваясь «дворниками» от крупных дождевых капель, разбивавшихся о лобовое стекло.

На очередном скользком повороте автобус занесло, он качнулся, дернулся, мотор закашлялся, но сразу же бодро взревел, и расслабившиеся и задремавшие за время пути пассажиры вздрогнули, выбираясь каждый из своего сна.

* * *

Алина Суханова вытряхнулась из сна, как всегда, легко и сразу же подумала о своем ресторане. Еще бы — ресторан, мечта всей жизни, наконец-то открылся, работает, и к вечеру она вернется и снова увидит, как уютно светят на столах лампы под маленькими абажурами, услышит легкий плеск воды, сбегающей тонкими, почти невесомыми струйками в обложенный округлыми камнями крохотный «пруд», в котором показывают мокрые спины серебристые губастые карасики. А в уголке, неприметный, стоит столик — ее столик, сидя за которым так удобно ненавязчиво наблюдать за посетителями, пытаться понять, что они из себя представляют, как личности, примерять на них различные виртуальные ситуации и размышлять над книгой, которая никогда не будет написана — руки не дойдут, да и образования не хватает, разрозненные обрывочные знания были плохими помощниками и лежали в голове, словно сваленная груда кладовочного барахла. Количество прочтенных книг отнюдь не всегда переходило в качество, ибо читать и понимать — вещи разные.

Иногда она задавала себе почти кощунственный вопрос — да полно, ресторан ли был той самой заветной мечтой или возможность наблюдать за людьми, не опасаясь, что тебя вышвырнут? Люди куда как интереснее книг… В чужую жизнь она не лезет — просто наблюдает, ничего постыдного в этом нет. «Любопытство — не порок, а стремление к знаниям!» — любила говаривать ее уже давно скончавшаяся прабабка. Правда, покойница вообще много чего говорила, а каждый раз, заглядывая в яркозеленые глаза правнучки, фыркала и сокрушеннопророчески качала головой: «Кошка! Распутницей вырастет!» Маленькой Алина не понимала, повзрослев смеялась. Мужчин, разумеется, любила, не без этого, но до распутницы ей было далеко. Иногда она даже жалела об этом. Распутницам жилось куда как проще.

Сидевшая в одиночестве у окна девушка зевнула и едва успела подхватить соскальзывавший с колен том Перумова. Зевнула еще раз и раздраженно посмотрела на оконное стекло, по которому змеились бесчисленные следы дождевых капель. Ее лицо, присыпанное мелкими веснушками, исказилось в горестной гримаске. На дождь она сегодня никак не рассчитывала, зонта у нее с собой не было, а черный берет, приминавший ее меднорыжие кудри, конечно же не спасет. Хоть на автовокзале таксисты и будут топтаться вплотную к подъехавшему автобусу, настойчиво ловя пассажиров в свои приветливые и услужливые объятия, все равно — пока она дойдет до такси, успеет промокнуть насквозь. Презентабельный будет вид на деловой встрече, ничего не скажешь! Какого черта она не взяла машину, а поехала на автобусе?! И компаньонке большое спасибо! Ехать то должна была она, но компаньонка на радостях так вчера напилась на долгожданном открытии ресторана, что сегодня лежала дома в совершенно нетранспортабельном состоянии.

Алина Суханова вздохнула и прижалась лбом к холодному стеклу, отчего берет слегка съехал на затылок. Ее немного мутило, и разумеется, это было следствие просачивавшихся в салон выхлопных газов, а никак не вчерашнего веселья. Она сморщила нос и скосила глаза на темнозеленый, местами прорванный чехол, обтягивавший спинку переднего сиденья, потом попыталась опустить спинку собственного кресла, но запавшая кнопка не работала. Не автобус, а развалина, напоминает те, на которых доводилось ездить в детстве. Может, это он и есть? Хотя, их, кажется, давным-давно сняли с маршрутов, может только где в маленьких городках и сохранились. Алина попыталась вспомнить, как выглядел автобус снаружи, но не смогла — не обратила внимания, когда садилась. В принципе, это было не так уж важно.

* * *

Когда автобус тряхнуло, Олег Кривцов, притулившийся возле окна и надвинувший кепку глубоко на нос, крепко приложился головой о стекло и выругался, еще не проснувшись. Просыпаться он начал через минуту, через две на ощупь сдвинул кепку на затылок и потер пострадавший висок, через три с половиной сердито зевнул, а через четыре открыл глаза и хмуро уставился в мокрое окно.

Дождь. Чудненько. Как всегда — некстати.

Он попытался было снова заснуть, но сон уже не шел, спугнутый окончательно и бесповоротно. Тогда Олег бегло оглядел салон, потянул носом, прислушался к работе двигателя и сокрушенно покачал головой — доехать-доедет, но механику бы руки оборвать!.. Подумав об этом, он тотчас вспомнил о «мерседесовской» фуре, которую вчера поставили к ним на ремонт. Проблемы со стартером — работа хлопотная, интересно, как там без него справятся его олухи? Взять хотя бы, недавно, двое молодых принялись заваривать бак, не выпарив из него бензиновые пары — ума палата! Вышло, что и должно было выйти, — шарахнуло от души. С парнями, правда, ничего, только штаны пришлось просушить да выслушать слегка болезненную лекцию о вреде идиотизма на производстве… А фура, какникак, тянула тысяч на сто пятьдесят зеленых и оттого вызывала вполне естественное беспокойство. Если бы Серегин первенец подождал бы с появлением на этот свет хотя бы пару деньков и не пришлось бы спешно мчаться на приличествовавшее случаю торжество, Олег бы занялся машиной самолично. Он любил свою работу, любил машины и до сих пор возился с ними наравне с собственными подчиненными, хоть и являлся владельцем автомастерской и делать это был совершенно не обязан. В обязанность владельца входило изымание выручки, а не лежание под машинами, но Кривцов вкалывал и гордился этим. Работавший у него бывший одноклассник постоянно неодобрительно гундосил: «Олег, ты роняешь свой авторитет! Как так можно, ты же босс, я бы на твоем месте…» Но он не был на его месте, а чем таким он роняет свой авторитет, Олег не понимал. Преимущество было лишь в том, чтобы строить свой день так, как вздумается, захотел — поработал, захотел — гульнул. Постоянный вальяжный образ жизни был ему неинтересен. Масло навечно въелось в его кожу, а машины — в душу, руки его неизменно были черными, а глаза — внимательными и веселыми, как бы он ни был измотан. Никто из окружения Олега не мог похвастаться тем, что видел Кривцова усталым, мрачным, больным — в общем и целом, как он любил выражаться, замшелым и заплесневелым, а оттого, когда он разносил когонибудь из подчиненных за спустярукавничество в работе или сцеплялся с кем-нибудь при соответствующих обстоятельствах, его суровость, а то и злость производили особый эффект, проламывая привычное добродушие, как косатка казавшийся таким крепким и надежным лед.

Олег зевнул, улучил момент, когда автобус шел более-менее ровно, без тряски, прижался лбом к холодному стеклу и блаженно вздохнул. Голова после вчерашнего, вернее сказать, сегодняшнего побаливала ой как ощутимо! Он закрыл глаза, и из пустоты чудесным видением выплыла запотевшая бутылка «Невского». Над горлышком вспухала горочка пены, по стеклу вниз лениво оползали холодные капли. Олег страдальчески облизнулся и поморщился — губы ссохлись и дотрагиваться до них языком было неприятно. Купит пива на первой же остановке! И какого черта он не сделал этого сразу?! Конечно, Серега всучил ему на прощание бутылку коньяка, но опохмеляться коньяком — не в его стиле.

Кривцов приоткрыл один глаз и глянул на часы, потом снова в окно. Они опаздывали — и прилично. Он раздраженно почесал затылок, надвинул кепку обратно на нос и попытался снова задремать.

* * *

Борис Лифман всполошенно вскинулся в кресле, едва успев удержать уже почти сорвавшийся с губ крик. Несколько секунд он быстробыстро моргал, непонимающе глядя перед собой, пока животный ужас не исчез из его глаз, оставив лишь сонную затуманенность. Потом расслабившиеся мышцы опустили его тело обратно на сиденье. Он откинулся на спинку, достал платок и аккуратно промокнул вспотевшее лицо, еще хранившее мальдивский загар, и на его указательном пальце блеснул тяжелый перстень — упитанный крокодил с разинутой пастью, изумрудными глазами и толстым хвостом. Борис глубоко вздохнул и положил ладонь на стекло. Холод успокаивал.

Что-то снилось. Что-то страшное.

Хорошо, что рядом со мной никто не сидит…

Он закрыл глаза и попытался вспомнить, но сон уже исчез бесследно — ни событий, ни лиц, ни очертаний. Только…

Разные глаза. Разноцветные глаза.

Черное.

Цветы.

Борис вздохнул еще раз и раздраженно потер лоб. Странно — в последнее время кошмары снились частенько, несмотря на спокойный образ жизни, на достаток, на постоянный отдых — шикарный, но без излишеств. Все есть, всего хватает… тогда в чем же дело? Может быть, он заболел?.. Да нет, он регулярно обследовался — Лифман очень дорожил своим здоровьем, здоровье дается один раз, гарантий на него нет и обменять его невозможно. Нервы? — нервничать поводов не возникало. Жена идеальна и довольствуется тем, что получает, любовницы изобретательны, не дергают, не отравляют жизнь и тоже довольствуются тем, что получают, ювелирная мастерская, несмотря на дикую конкуренцию, приносит отличный доход, так что он может позволить себе и симпатичный двухэтажный особняк в немецком стиле с зимним садом и бассейном, и не менее симпатичную «БМВ-универсал», и регулярные поездки на курорты с проживанием в престижных отелях. Все шло прекрасно. Что же тогда? Муки совести? Не с чего.

Если бы кто-то назвал Бориса Лифмана жестоким, он бы удивился. Он был вежлив и образован, он был осторожен и рационален, но жестоким себя не считал ни в коей мере. Возможно, его рациональность и справедливость и была жесткой, но никак не жестокой. Да, он выжимал из «Дилии» все соки, следя, чтобы выработка была предельно полной, но, простите, для того «Дилия» и была создана, бизнес есть бизнес, и люди, которых он брал на работу, знали об этом. Хочешь получать деньги — работай, не нравится — до свидания, вы знаете, сколько сейчас безработных ювелиров!

Однажды он услышал, как одна из «серебрянщиц» назвала его «удельным князем». Возможно, это бы даже и понравилось ему, если бы не презрительный тон. Хамку Борис вскоре уволил, но прозвище не забыл, хотя и не задумывался над ним, как и над тем, что «Дилия» давным-давно и в самом деле превратилась в удельное княжество со своими законами, со своей системой штрафов — список, им лично аккуратно отпечатанный, висел на стене в каждом цехе. Опоздание — штраф, величина в зависимости от количества потерянного времени. Курение не по расписанию — штраф. Болтовня на рабочем месте — штраф. Шатание по цехам без уважительной причины — штраф. Обед раньше или позже половины второго — штраф. Приход на работу с бодуна — штраф. Употребление на рабочем месте — штраф. Ругань — штраф. Неуважительное поведение — штраф. Единственный язык эффективного воздействия — это язык денег, оттого и дисциплина в «Дилии» поддерживалась на высоком уровне. Лучшие, выгодные заказы доставались самым примерным. Хотите денег — работайте. Да, тяжелая работа, да, тяжелые условия, но высокая зарплата все оправдает.

Он пошарил по карманам и достал обтянутую красной замшей небольшую коробочку, открыл и принялся внимательно изучать лежавшие в ней пластмассовые макеты колец и перстней. Взял один из макетов — причудливое, но не аляповатое сплетение гибких ветвей и чешуйчатого змеиного тела и, рассматривая его, задумался, как кольцо будет выглядеть в золоте. Талантливая девочка, ничего не скажешь, воображение так же искусно, как и пальчики! Недаром едва придя в мастерскую, просидела на серебре всего три дня — он сразу перевел ее на модели — самый престижный цех, который его подчиненные именовали «шоколадным». Одно плохо — очень уж много пьет, ладно хоть после работы, а не во время. Впрочем, все его подчиненные пили по страшному. Оно и понятно — работа не сахар. Сам знает, сам был мастером, а после так свезло — стал директором филиала и с тех пор к инструментам не притрагивается. Ему всего лишь недалеко за тридцать, так что здоровье, слава богу, успел сохранить.

Борис положил макет обратно и взял другой, попутно глянув на часы и слегка нахмурившись. Пора бы уж и приехать.

* * *

Жора Вершинин проснулся, зевая и потягиваясь — и то и другое от души и со вкусом, как делают это здоровые люди в прекрасном настроении.

— Ээх! — сказал он и потянулся еще раз, широко раскинув руки, благо соседа у него не было. Все равно, простора маловато и в узком пространстве его большое, отменно мускулистое тело помещалось с большим трудом. Жора был гигантом с устрашающим, грубовато вылепленным смуглым лицом и знал, что при взгляде на него многим невольно представлялась арена, звон тяжелых мечей и хруст костей, вполне вероятно, их собственных. Люди, не знакомые с ним, часто пугались — и совершенно напрасно. Вершинин был добродушен до безобразия и вывести его из себя было крайне сложно, даже если человек обладал большим искусством в этой области. В свои двадцать семь лет он последний раз дрался в седьмом классе и с тех пор больше не ввязывался ни в какие конфликты, впрочем, при его появлении любые конфликты как-то сами собой сходили на нет. Жора не любил ни драк, ни ругани, ни кровавого мордобоя на экране. Больше всего на свете он любил покой. Любил завалиться на диван с интересной книжкой, или засесть за стратегическую компьютерную игру, или сразиться с кем-нибудь в шахматы, или просто поговорить об интересных вещах. Путешествовать он предпочитал не по городам, а по глобальной сети, на улицу выходил редко, в основном для деловых встреч или изучения ассортимента книжных и компьютерных магазинов, и длинные волосы, сейчас собранные в роскошный хвост, отрастил, скорее всего, исключительно потому, что лень было ходить в парикмахерскую, а вызывать парикмахера на дом Жора не хотел — он не пускал к себе кого попало. Жить Вершинин предпочитал один — девушки, задерживаясь у него больше, чем на три дня, пытались наводить в квартире свои порядки, убирать вещи, рыться в компьютере, а этого он не любил, поэтому одинокая жизнь его вполне устраивала. В его большой квартире имелось все, что нужно, с сетью принадлежавших ему Интернеткафе особых хлопот не было, свой город он не покидал, и если бы не похороны старшего брата, Жора не оказался бы в этом автобусе. Изначально ехать не хотел Колька и он с детства терпеть друг друга не могли и фактически считались братьями лишь потому, что у них были общие родители. Бросив школу после восьмого класса, брат долго мотался по стране, пока не осел в Пятигорске, где женился и где его, в конце концов, благополучно и прибили в пьяной драке в какойто низкопробной забегаловке. Никаких отношений они не поддерживали, и узнав о его смерти, Жора слегка расстроился, а где-то в глубине души вздохнул с облегчением. Он предпочел бы попрощаться с непутевым братом мысленно, но мать настояла, чтобы он поехал — уж что-что, а настаивать она умела, прекрасно зная, что является единственным человеком, которому Жора не мог отказать ни в чем.

Он глянул на часы — ехать еще минут сорок, не меньше, можно было бы и еще поспать, но спать уже не хотелось. За окном поливало, как из ведра, в приоткрытую форточку тянуло свежестью, и некоторое время Жора, чуть прищурившись, с удовольствием смотрел, как бесконечно летят мимо мокрые осенние деревья и сползают по стеклу капли. Он любил дождь. Кроме того, дождь в дорогу — это к удаче. К похоронам, правда, удача не имеет никакого отношения, но, по крайней мере, дорога должна быть хорошей.

Жора повернул голову. Напротив него, в соседнем ряду хорошенькая брюнетка в черном кожаном френче копалась в своей сумочке. Полы ее френча высоко поддернулись, давая Жоре возможность в полной мере оценить длинные ноги брюнетки. Ноги были хороши.

Почувствовав его взгляд, молодая женщина подняла голову и взглянула на Вершинина. Ее антрацитово-черные и блестящие, как крышка рояля, волосы были безжалостно стянуты в тугую «ракушку», тонкие брови, похожие на усики бабочки, резко взмывали вверх, придавая лицу удивленное выражение, широко расставленные карие глаза смотрели с редкой холодностью, и на первый взгляд брюнетка казалась законченной стервой, что, впрочем, нисколько не умаляло ее телесных достоинств. Жора вскользь улыбнулся ей и отвернулся, напоследок еще раз скользнув взглядом по ее голым коленям. Взяв с соседнего кресла захваченную с собой «Энциклопедию мировых сенсаций ХХ века», он открыл ее на истории китайской императрицы ЦыСи и углубился в чтение, чуть покачиваясь в такт движению автобуса.

* * *

Ольга Харченко раздраженно отвернулась, немало удивленная тем, что здоровенный жлоб с на редкость не обезображенной интеллектом физиономией, который плотоядно глазел на ее ноги, оказывается, умеет читать. Ее взгляд упал на запотевшее стекло, испачканное темнокрасным — ее собственной дорогой помадой. Идиот, ссутулившийся в водительском кресле, либо сел за руль впервые в жизни, либо пребывал в крайне тяжелом похмельном состоянии. Тряхануло так, что она в прямом смысле слова «вцеловалась» в стекло, чуть не выбив себе зубы. Сон не то что рукой смахнуло — сдернуло, грубо и довольно болезненно. Спросонья Ольге показалось, что кто-то подобрался к ней и влепил хорошую пощечину — причем сделал это так, словно имел на это полное право.

Просыпайся! Сейчас!

Оттого, вскинувшись, и развернулась резко, выставив перед собой согнутую левую руку — то ли отбить следующий удар, то ли ударить самой. Но рука почти сразу расслабленно легла на колени, а ладонь другой взлетела и осторожно потрогала губы. Больно. Вот идиотизм!

Роясь в сумочке в поисках зеркала, Ольга попыталась вспомнить, снилось ли что-нибудь. Но сны запоминались ей крайне редко, не запомнились и в этот раз. Ничего. Только голос… кто-то разговаривал с ней в том сне. Она не помнила ни лица, ни слов — только голос — теплый, бархатистый, обнимающий и удивительно сексуальный. При воспоминании о нем в низу живота заныло, и она посмотрела на увлеченного книгой жлоба уже почти благосклонно. В конце концов, экземпляр не так уж плох, хотя, как правило, такие качки в постели мало на что были способны, а то и не способны вовсе — жрали всякую дрянь для наращивания мускулов, всякие стероиды и превращались в полных импотентов — уж онато знает. В ее «Вавилоне» таких был целый выводок, но использовать их можно было лишь в качестве декораций, больше они ни на что не годились.

Вспомнив о «Вавилоне», Ольга повеселела. Дела в принадлежащем ей клубе с каждой неделей шли все лучше и лучше, несмотря на мрачные прогнозы окружающих. Когда стало известно, что «Вавилон» отныне принадлежит ей — более того, что и управлять им она намерена сама, визга было до небес: «Как это так?! Баба во главе быть не может! Баба все дело завалит!» Ну, и как, завалила баба все дело?! «Вавилон» пахнет и цветет — еще пышнее, чем при Денисе, кроме того, в нем появилось несколько занятных комнаток весьма интимного свойства, которые изысканная публика ой как оценила. Узнай про их существование покойный хозяин «Вавилона» — точно скончался бы по второму разу. Ольга и сама любила бывать в них — и в качестве зрительницы, и в качестве участницы свершавшихся там сексуальных действ — ее изобретательность не знала границ. Денис далеко не все знал про ее изобретательность, но и того, что она демонстрировала ему в постели, было более чем достаточно. Денис был, что называется, ходок, но после знакомства с Ольгой другими женщинами больше не интересовался, семью бросил — кроме Ольги ему никто не был нужен. Говорите, на сексе далеко не уедешь? Чушь собачья для любителей розовослюнных любовных романов! Стоящее тело, неутомимость и богатая фантазия — если ты этим обладаешь, то многого добьешься. Возможно, всего. Особенно, если у тебя при этом еще есть и мозги.

Ей не пришлось потратить на Дениса очень много времени, главное было умело повести дело. Закончилось тем, что он сам уже чуть ли не на коленях начал уговаривать свою неистовую любовницу принять «Вавилон» в подарок. Ольга долго ломалась, отказывалась, мурлыкала, что ей от него ничего не нужно, и согласилась лишь в виде величайшего одолжения. А через месяц он умер — прямо во время одного из их бурных свиданий. Такая неприятность — ну, что ж поделать, Денис, несмотря на активность, был уже не молод, сердечко пошаливало… В конце концов, умереть на женщине — мечта любого мужчины!

Конечно, когда Денис преставился, тут же налетели родственники. Но уж Ольгато знала, как тут дело поставить. Если она что-то получала, ее маленькие пальчики держали намертво. Родственникам не досталось ничего, хотя они очень долго не могли угомониться. Однажды к ней в кабинет в сопровождении адвоката явилась даже денисовская великовозрастная дочура и долго вопила, что именно она, Ольга, намеренно укатала в постели ее папулю до смерти, дабы обобрать до нитки его несчастную семью. В конце концов, Ольге это надоело, и ее охрана спустила обоих с лестницы. Какое ей дело до чужих родственников? Если что-то упустили, так это только их вина, и она здесь совершенно не при чем. Каждый выживает, как умеет, так что ее совесть может быть спокойна. Она никого не убила, ничем особенно противозаконным не занималась, семье помогала регулярно… Подумав об этом, Харченко улыбнулась уголком рта — улыбнулась почти тепло. При всей своей холодной расчетливости и полнейшем равнодушии к окружающим Ольга была на редкость привязана к своей семье, состоявшей из матери и младшей сестры, регулярно навещала их и засыпала бесчисленными подарками. Правда, Харченкомладшая, работавшая корректором в заурядной газете, не разделяла жизненной философии удачливой сестры и от подарков часто отказывалась и даже свадебный подарок — серебристо-серую «тойоту-камри» «тойоту-камри» приняла с большой неохотой и больше под давлением счастливого новобрачного, чем по собственной воле. Поэтому, отгуляв свадьбу, Ольга теперь возвращалась домой не в радужном настроении. Ничего, подрастет — сообразит, что к чему, поймет, что пока молодая, нужно брать от жизни все, вцепляться в нее зубами и рвать, кусок за куском, потому что молодость проходит очень быстро, а старость не торопится уходить никогда, и куски эти потом могут очень пригодиться. А она, бывшая (будем смотреть правде в глаза!) дешевая фотомодель, двадцати шести лет от роду уже владеет шикарным, одним из самых популярных в городе ночным клубом, потихоньку разворачивает коекакой торговый бизнес и скоро сможет позволить себе завести ребенка. Не так уж плохо, господа!

Ольга взглянула на часы, и ее бровиусики поднялись, став почти вертикальными. Уже час, как автобус должен был добраться до конечной, но за окном не было и признака того, что они подъезжают к городу — сплошняком деревья — целый лес.

Она привстала над креслом и огляделась. Позади нее сидела девушка с короткой стрижкой и с хрустом ела чипсы, читая какуюто книжку — судя по названию и рисунку на обложке, любовный роман; жлоб напротив тоже уткнулся в свою книгу, не проявляя никакого беспокойства. На сиденье позади него какойто человек, надвинув черную кепку на глаза, возился, устраиваясь поудобней и, судя по всему, пытаясь заснуть. На кресле за сиденьем водителя светловолосый мужчина с короткими бачками рассеянно глазел в ветровое стекло, да и сам водитель, ссутулившийся за рулем, выглядел вполне обыденно. Опоздание, похоже, никого не волновало. Может, это у нее часы спешат?

В любом случае, сначала нужно найти зеркало. И если она разбила себе губу о стекло, водитель стопроцентно вылетит с работы — уж Ольгато об этом позаботится.

Она снова начала перетряхивать содержимое своей сумки.

* * *

Автобус дернулся, и Марине Рощиной показалось, что кто-то настойчиво и бесцеремонно трясет ее за плечо.

Просыпайся! Просыпайся!

Еще балансируя на грани сна и реальности, она вяло отмахнулась рукой, чтобы оттолкнуть этого, назойливого, не дающего еще немного понежится в приятных расслабляющих глубинах. Но ее пальцы с длинными, расписанными золотистыми цветами и изукрашенными стразами ногтями лишь впустую рассекли воздух. Тогда ее ресницы дрогнули, но еще долго не отрывались от щек, продолжая подрагивать на коже, словно перья испуганной птицы. Марина очень любила спать — настолько же сильно, насколько не любила просыпаться, и ее будни никогда не начинались раньше обеда.

В конце концов, ее веки все же поднялись, и на мир глянули большие глаза изумительного аметистового цвета, неизменно вызывавшие нескрываемое восхищение окружающих. Во всем мире только у одной женщины были фиолетовые глаза — у Элизабет Тейлор, но Марина всегда считала это уловкой — то ли линзы, то ли особая подсветка при съемке. В любом случае, Элизабет Тейлор была очень далеко отсюда, на другом материке, а она, Марина, здесь, единственная в своем роде.

Марина приподнялась, чуть повернув голову, и на плечо ей ссыпалась тяжелая золотистая масса волос — не менее замечательных, чем глаза. Распущенные, они доходили ей до колен, закручиваясь на концах крупными завитками — густые, поздоровому шелковистые, они своей яркостью и блеском успешно соперничали с золотыми украшениями на ее запястьях и пальцах. Сейчас они слегка спутались. Марина достала из сумки расческу и начала причесываться, перекидывая волосы через согнутую руку. Движения ее были округлыми, неспешными и удивительно естественными — наблюдать за ней было все равно, что смотреть, как одна за другой накатываются волны на отлогий песчаный берег. Спокойная, размеренная, она никогда никуда не торопилась — в ее жизни никогда не было дерганий, нервотрепок и всего того, что заставляет людей становиться резкими в словах и движениях и экономить каждую секунду, как скряга, складывающий денежки в потайной уголок. Если для иных время было водой, безвозвратно утекающей сквозь пальцы, то для Рощиной оно тянулось неспешным густым медом, в котором изначально засахарились и спешка, и резкость, и непроизвольная грубость. Она родилась в благополучной, очень обеспеченной семье и до своих нынешних двадцати восьми лет прожила благополучную и обеспеченную жизнь, не требовавшую от нее никаких особых усилий. Свой салон красоты «Геба» Марина открыла в девяносто шестом году, и с самого начала дела шли великолепно. Даже августовский кризис 1998 года, когда для всех наступили черные времена, не стал для нее трагедией. В то время, как другие салоны закрывались, «Геба» чудесным образом выстояла и ни на день не прекратила своей работы. Сейчас она была самым популярным салоном в городе, все прочие по сравнению с ней были лишь жалкими забегаловками. В «Гебе» работали лучшие мастера, получая более чем щедрую плату и постоянно представляя ее на самых разнообразных конкурсах. И сейчас Марина, возвращаясь с одного из них — конкурса на лучшую историческую прическу, улыбалась в душе — «Геба», как всегда, победила.

Расческа на мгновение замерла, утонув в густых золотистых прядях. Рощина зевнула, показав мелкие ровные зубы, и потянулась, потом осторожно помассировала затылок, затекший от лежания на неудобной жесткой спинке кресла. Когда приедет, обязательно как следует выспится, а потом пойдет к своим — и победу надо отметить, а кроме того, заняться собой. Дорога всегда приносит некоторые, пусть и незаметные разрушения — пыль, тряска, долгая неудобная поза, усталость… Надо будет сделать массаж и солевое обертывание, подлечить волосы и обновить загар в вертикальном турбосолярии… ну и так еще, по мелочам. В подтяжках, коррекции фигуры и разнообразных антицеллюлитных процедурах она, слава богу, пока не нуждается, а уж с лицом и вовсе никогда проблем не возникало — Марина была безупречно красива от природы и никогда не курила, зная, насколько это вредно для кожи. Свою красоту она носила со спокойным достоинством и сыпавшиеся на нее со всех сторон комплименты воспринимала, как должное. Ее внешность могла бы открыть перед ней многие двери, но строить на ней карьеру Марине в голову никогда не приходило, более того, она всегда, не жалея сил, отговаривала подруг, стремившихся любой ценой попасть в шоубизнес — там была лишь грязь и алчность, а красивые девушки — не больше, чем яркая обертка для товара, который нужно повыгодней продать. А она — она была просто красива, и было с нее довольно. Марина любила свою размеренную жизнь, любила сытое, уютное тепло, любила обеих своих персидских кошек, любила секс, когда он не слишком утомлял, любила магазины, когда было с кем туда пойти, и любила оказывать помощь. Помощь эта довольно часто превращалась в опеку, ненастойчивую, деликатную, но умело обволакивающую со всех сторон — бессознательно ей нравилось окружать себя людьми, в каждом из которых, так или иначе, был ее вклад, и которые умели быть ей благодарны. Людей она отбирала очень тщательно, и чаще всего это были девушки — молоденькие, стеснительные и невзрачные, которых она наставляла на путь истинный и которым устраивала жизнь.

Марина взглянула на часы, потом в мокрое окно, и в ее аметистовых глазах появилось легкое недоумение. Если верить часам, они должны были уже подъезжать к городу, но что-то пока непохоже. Дождь ее не огорчил — у Марины был с собой зонт, да и на автовокзале ее уже ждет машина. Огорчало другое — поездка затягивалась, а ей хотелось поскорее выбраться из этого ужасного автобуса с неудобными креслами — автобус дребезжал и трясся, кроме того, в салоне ужасно пахло дымом, и у нее начала болеть голова. Скоро она вся пропитается этим запахом. Ее веки чуть опустились, и блеск аметистов под ними из теплого стал холодным — если Марина и ненавидела что-то на этом свете, то это был дискомфорт.

Она отвернулась от окна, и ее рука снова начала плавно двигаться, и золото волос послушно потекло сквозь зубья расчески и тонкие умелые пальцы.

* * *

Алексея Евсигнеева разбудил не столько дрогнувший автобус, сколько усилившийся стук капель по крыше и стеклу, и, протерев глаза, он посмотрел в окно — сонно, но с вполне отчетливым раздражением, смешанным с некой странной безысходной тоской, которая, впрочем, тут же исчезла. Из всех вещей в мире он больше других не выносил три: когда ему прекословили, когда коверкали его фамилию (Ев-си-гнеев! — раздельно и с нескрываемой злостью всегда поправлял он тех, кто имел неосторожность по рассеянности или недослышке назвать его «Евстигнеевым») и когда шел дождь. В дождливую погоду его настроение всегда резко ухудшалось, и горе было тем, кто его задевал, хотя бы и пустячком, на который он в обычное время мог и не обратить внимания. Даже под самыми страшными пытками он никогда бы не признался, что в детстве, вплоть до десяти лет, дико боялся грозы, при первых же, самых слабеньких раскатах грома прятался под одеяло или в надежный темный уголок, а начинающийся дождь ввергал его в панику. Страх был детским, глупым, и с возрастом он от него избавился, но до сих пор дождь действовал Алексею на нервы — только теперь уже не пугал, а вызывал неприятные воспоминание о собственной трусости. Если бы кто-то проник в его тайну, Евсигнеев, возможно, убил бы его — то-то потеха была бы конкурентам, узнай они, что генеральный директор одной из крупнейших в городе строительных фирм когда-то до жути боялся самой паршивой грозы!

Алексей взглянул на часы, потом опустил поддернувшийся рукав своего легкого черного пальто. Вот-вот должны были приехать, тогда какого черта за окном до сих пор такая глушь?!

Вся эта поездка была совершенно некстати. «Модильон» завален аппетитными заказами, которые конкуренты так и норовят вырвать прямо из зубов, — несколько роскошных особняков, бильярдкафе, еще одно кафе, потребовавшее стиль «романтизм», полное переоформление двухэтажного кинотеатра в стиле «ТехноАрт» и абсолютная перестройка типовой гостиницы в стиль «классицизм». Кроме того, один кадр потребовал себе особняк с огромным зимним садом, а владелец фирмы ландшафтного дизайна и озеленения, работавшей с ними сообща, в последнее время начал выкобениваться. А тут еще, как назло, мамаша на старости лет связалась то ли со свидетелями, то ли с адвентистами, то ли еще с какимито крестоносцами и теперь собиралась переписать на них свою двухкомнатную квартиру, чтобы в ней устроили молельный дом. Молельный дом, как же! Спасибо, соседка сообщила, а то маманя в следующий раз звонила бы из приюта для престарелых! Ничего, сейчас он приедет и устроит этим свидетелям такое свидетельство — до конца жизни будут иметь дело только с пюре, клизмами и судном. Алексей купил матери квартиру на свои деньги и не позволит, чтобы какие-токадры в рясах ее прибрали. Конечно, если он захочет, он может купить сто таких квартир, но дело было в принципе. Плохо то, что башню матери подкосили охренительно не вовремя! Не то, что недели — дни расписаны по минутам! Алексей старался быть пунктуальным и рациональным — и работа, и спорт, и отдых с друзьями — строго в свое, определенное время. И везде выкладывался без остатка: работал в поте лица, ведя изощренную и упорную борьбу за клиентов; доводил себя до изнеможения в тренажерном зале, до онемения отмахивал руку в боулинг, а отдых с приятелями, будь то ресторан, сауна или его собственная квартира, редко обходился без грандиозной попойки и скандала. Некоторые из приятелей утверждали, что ему нельзя много пить — якобы, перепивая, он иногда звереет так, что унять его нет никакой возможности. Евсигнеев таких случаев не припоминал и считал враньем, кроме того, все приятели тоже перепивались так, что даже ширинку сами не могли расстегнуть, — уж откуда имто помнить?!

Он еще раз взглянул в окно — на этот раз с отвращением, потом достал сотовый телефон и начал нажимать на кнопки. Перед ним, в неширокой щели между креслами, мелькнула рыжеволосая девичья голова в черном берете — девушка, склонившись, что-то искала в своей сумке. Алексей оценивающе прищурился. Симпатичная. Хорошо бы, блядь. С такими проще — долго не выкобениваются. Если ее не встречает какойнибудь хахаль, можно попробовать состыковаться с ней по приезде. Вряд ли она будет против — бабы никогда не были против него — и внешность, и деньги на его стороне. Только бы не оказалась себе на уме. Мозги у женщины должны быть покороче, а ноги подлиннее. И вообще он предпочитал проституток — все делают на высшем уровне, и хочешь — слушаешь их трепотню, а хочешь — прикажешь заткнуться, и они заткнутся, потому что им за это платят.

— Ваш абонент временно недоступен, — ласково сообщила трубка.

Алексей негромко выругался и повторил вызов. Он ждал с фирмы важного звонка, но его все не было, поэтому он решил позвонить сам — и вот вам, здрассьте. Ничего удивительного — в дождь все у него идет наперекосяк.

Дожидаясь ответа, Алексей скучающе посмотрел налево. Соседа у него не было, а поговорить хотелось, кроме того, в дороге часто удавалось заводить полезные знакомства. В поле его зрения попал сидевший напротив в соседнем ряду и тоже в одиночестве худощавый черноволосый человек с тонкими, немного женственными чертами лица, смахивавший на какого-то актера, и разглядывал пластмассовые колечки. Ювелир что ли? «Ювелир, не ювелир, но то, что еврей — это точно!» — кисло подумал Алексей и отвернулся. Его пальцы начали вытанцовывать на подлокотнике кресла, выстукивая какойто мотив, безотчетно попадая в такт разбивавшимся о стекло дождевым каплям.

* * *

Светлану Бережную разбудил голод, и она выпрямилась, сонно оглядываясь, — ладная, спортивная девушка с коротко постриженными пушистыми каштановыми волосами и такими же каштановыми глазами, в выражении которых сейчас была почти такая же взъерошенность, как и в прическе.

Автобусной тряски она не почувствовала — неприхотливая и в жизни, и во сне, она была невосприимчива к таким мелочам. А вот голод — это уже посерьезней. Ее тело постоянно настоятельно требовало еды, и ела Света много и часто, при этом, на зависть подругам, без малейшего ущерба для фигуры. Возможно, потому, что регулярно занималась танцами, а, кроме того, редко сидела на месте. С принадлежавшими ей пекарней и пиццерией было много забот, а то время, которое им не доставалось, Светлана проводила в домашних хлопотах. Она была очень хозяйственная — определение именно с тем округлым, не редуцированным «о», придающим слову особую уютность и в чем-то очаровательную деловитость. Ее большая квартира сияла чисто-той, вещи всегда лежали на своих местах, и на всем лежал отпечаток аккуратности, в чем-то даже педантичности. Единственное, в чем Светлана позволяла себе небрежность, — это готовка.

Кухня — огромная, совмещенная со столовой, была сердцем квартиры, а готовка — Светланиной страстью. Рецептам, умещавшимся в ее голове, не было числа, готовила она вкусно и умело, и наблюдать за ней на кухне было все равно, что смотреть, как художник в порыве вдохновения бросает на полотно мазок за мазком. Блюда были ее картинами и ее поэмами, они шли из самого сердца ее души, и она считала, что соблюдать при их приготовлении точность и аккуратность было недопустимо — все равно, что пытаться создать картину с помощью линейки. Светлана всегда все делала на глаз, руки ее порхали с небрежной быстротой и никогда не ошибались. Стол и плита были ее палитрой, а продукты красками — и нежная белизна муки и майонеза, и все оттенки красного — от ярких томатов до густого бордо очищенной свеклы, и умытая густая зелень огурцов и трав, а легкая — капусты, и желтизна сыра и яичных желтков, и янтарный мед, и оранжевая свежесть моркови. Никто не мог так быстро и ловко разделать рыбу или птицу, нарезать овощи и зелень или замесить тесто и уж точно никто не мог так изобретательно и празднично украсить даже самое простое блюдо, превратив его в маленький аппетитный шедевр — настолько прекрасный, что его даже было жаль съедать. Она никогда не пользовалась современными кухонными приспособлениями, облегчавшими работу хозяек, считая, что они только уродуют ингредиенты, которые, на самом деле, должны получать силу от приготовивших их рук, а не от всяких электризованных железок. С ножами Светлана управлялась не хуже, чем опытный хирург со скальпелем, из-под ложек никогда не летели брызги, ничто и ни разу не было не дожарено или пережарено. Она знала — то, что делаешь с любовью, никогда не может получаться плохо.

Почти каждый вечер в доме Бережной бывали гости, которые могли в полной мере оценить ее искусство. На все предположения друзей о том, что Света могла бы стать богом в любом элитном ресторане, она лишь презрительно приподнимала брови. Готовить за деньги? Никогда! Кроме того, в деньгах она не нуждалась, ей всего хватало.

Она посмотрела сквозь мокрое стекло на стремительно мчащиеся деревья. Мокрые пожелтевшие листья казались неряшливыми, неприглядными, и сами деревья, придавленные кислым пасмурным небом, выглядели мрачновато, хотя, наверное, в хорошую погоду осенний багрянец и золото этого густого леса были очень красивы. Светлана наклонилась, почти прижавшись к стеклу лбом, и несколько раз выдохнула, смешно выпячивая губы, потом указательным пальцем нарисовала на затуманившемся стекле сердечко. Оно получилось неровным и какимто уж слишком одиноким. Сердитым взмахом ладони она стерла рисунок, потом расстегнула стоявшую рядом на сиденье большую сумку и достала из нее пакет чипсов. Отправляясь куда-то, Бережная всегда брала с собой много еды, а в такой дальний путь — и подавно. Еще целый час — поскорей бы уже приехать. Светлана покошачьи зажмурилась, предвкушая предстоящий отдых с друзьями. Кажется, она не отдыхала уже целую вечность.

Разорвав упаковку, она вытащила одну хрустящую пластинку, потом другую, положила в рот и разжевала. Подтянула к себе лежавшую рядом книжку в мягкой обложке, на которой были изображены мужчина и женщина в старинной одежде, сжимавшие друг друга в страстных объятиях, открыла ее на том месте, где лежала закладка, и через несколько секунд ее лицо стало отрешенным — под ним было пусто — его обладательница улетела в далекий и волшебный мир романтики.

* * *

Кристина Логвинова перешла из сна в реальность, как это часто бывало, почти незаметно и еще долго отрешенно осматривала автобус из-под полуприкрытых век, прежде чем поняла, что уже не спит. Такое бывало очень часто, и ее личный психолог говорила, что у Кристины преобладает поверхностный сон, а глубокого почти и не бывает… она говорила и о причинах — говорила мудрено, научно — но этого Кристина уже не запомнила, впрочем, ей это и не было нужно. Главное — выполнять предписания, а в любом предписании, естественно, кроется и устранение причин какоголибо расстройства. А причины и так ясны — переутомление, постоянные стрессы, усиленное внимание «желтой» прессы к ее личной жизни, а также алкоголь и, возможно, то, что она по старой памяти бурной молодости периодически позволяла себе побаловаться сигаретками с особой начинкой, хотя от травки, вроде как, никакого вреда быть не может. Ничего удивительного — жизнь известной певицы всегда полна сложностей, а постоянные выступления и богемные тусовки отнимают много сил и здоровья.

Кристина выпрямилась и сморщила нос, потом надрывно закашлялась и испуганно схватилась за горло. Ничего удивительного, что она проснулась, — в автобусе жутко воняет, аж в глазах защипало. Пожар что ли? Она привстала и в панике огляделась — но нет, в салоне не было ни пламени, ни клубов дыма, пассажиры вели себя совершенно спокойно, не выражая ни малейшего стремления спешно спасаться бегством. Какая-то блондинка, неспешно расчесывавшая свои роскошные волосы, взглянула на нее с ленивым удивлением, и Кристина поспешно опустилась на сиденье, продолжая успокаивающе массировать шею. Все понятно, просто старый автобус, но как бы с такой вонью ей не потерять голос — в горле уже першит, а у нее послезавтра запись с Басковым, а еще через два дня она должна ехать на гастроли в Германию.

Логвинова вздохнула — вздох получился капризнораздраженным. Только бы все было нормально, только бы никто не сглазил — мир полон завистников, которым не удалось добиться того, чего добилась она. Потому и приходилось значительную часть денег тратить на знающих экстрасенсов и дипломированных магов, которые охраняли ее от всяческого зла. В дороге же, когда не было возможности даже позвонить комунибудь из «защитников», она полагалась на изобилие самых разнообразных талисманов. У нее были и синезеленый аквамарин, оберегавший от порчи и предупреждавший об опасности, и гранат, который должен был приносить счастье, и довольно крупный изумруд в перстне (он мог давать способность предвиденья, особенно, если положить его под язык — пока, правда, у нее не получалось, но, возможно, лишь потому, что до сих пор предвидеть было особо нечего), и рубин, несущий удачу и долголетие, и хризолит, отгонявший ночные кошмары, и тигровый глаз, снимавший усталость и защищавший от ненависти и коварства конкурентов, и кулон с огромной заговоренной жемчужиной — один из ее главных амулетов от бед и несчастий. На шее Кристины также висели: православный крест — на золотой цепочке, а египетский с ушком — Анх — на серебряной, кроме того, она носила на шее тисовые четки. В сумочке Кристина держала обсидиановую пирамидку, кроличью лапку, пузырек с заговоренной водой (в нее верила не особо, но пригодится) и травы в шелковом мешочке, собранные «особым образом». Между лопатками, вдоль позвоночника, извивался искусно вытатуированный когтистый и хвостатый дракон, похожий на диковинный корень, — символ счастливого случая, китайский дракон Чиао, тогда как на левой груди была вытатуирована пчела — индуистский символ реинкарнации. Зная значения обеих татуировок, Кристина все же сделала их больше ради красоты. То, что она частенько обращалась то к одной религии и культуре, то к другой, а то и к нескольким сразу, Логвинова вполне осознавала, но не считала это какимто свя-тотатством, полагая, что вера есть вера в любом случае — она едина, просто для каждого народа выражается в чем-то своем, поэтому заимствовать что-то то у одного культа и мировоззрения, то у другого вполне допустимо — так же допустимо, как и смешивать их. Пока это было еще увлечением, некой серьезной взрослой игрой, и Кристина была уверена, что в манию это не перерастет никогда — никаких там сект, монастырей и религиозного фанатизма.

Кристина зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой, хотя рядом никто не сидел, потом поправила волосы — угольно-черные, с прокрашенными в них яркокрасными прядями, постриженные в стиле «акульи зубы» — очень длинные со спины и совсем короткие спереди. Эту прическу с поэтическим названием «пламя в ночи» она сделала совсем недавно, и очень себе с ней нравилась. Муж… вернее, теперь уже бывший муж, прическу не одобрил, но это его сугубо личные трудности. Все, что было с ним связано, ее уже давно не касалось. Серость, бездарность, балласт… зачем она вообще за него выходила? Недолгое время замужества прошло как-то мимо нее, всплывая лишь отдельными, ничего не значащими картинками, словно она была посторонним человеком, на минуту заглянувшим с улицы в чужую комнату и в чужую жизнь, а потом отправившимся дальше, по своим делам. Жаль, что для того, чтобы развестись, пришлось возвращаться в родной город, потому что родной — вовсе не обязательно любимый, да времени много потеряла.

Логвинова достала из сумки плеер, надела наушники и в ее ушах громко зазвучал ее собственный голос, певший одну из самых популярных песенок «Тень моей любви». Она откинулась на спинку кресла, рассеянно глядя на мокрые деревья за окном и слушая себя — внимательно, придирчиво и с удовольствием, и камни в ее бесчисленных перстнях поблескивали умиротворенно, похожие на подуставших и мирно дремлющих на посту стражей.

* * *

Лешка был единственным, кто толком так и не проснулся. Нельзя было назвать пробуждением то состояние, в котором он, не открывая глаз и не осознавая ни того, где находится, ни даже себя, на ощупь поменял диски в своем сиди-плеере, сунув прежний диск в стоявший рядом на сиденье пакет. Потом нажал на воспроизведение, и по его губам расползлась улыбка — отрешенная, словно и ей снились какие-тосвои, особенные сны. Просыпаться он не собирался — ни тряска, ни дождь, ни голоса не могли ему помешать. Он знал, что просыпаться еще не время.

* * *

Виталия Воробьева, сидевшего прямо за креслом водителя, разбудили не дрогнувший автобус, не дождь, не сны, не истекшее время, засеченное телом для отдыха — ничто из того, что обычно чаще всего будит людей. Его разбудила тревога, четкое, почти осязаемое чувство опасности, сравнимое с хорошим тычком под ребра или чьим-то истошным воплем.

Он выпрямился в кресле, тут же открыв совершенно не затуманенные сном глаза, как будто вовсе и не спал. Обладая реакцией хищника, которого малейшие, хоть маломальски тревожные перемены, будь то звук, запах или просто некое особое изменение в самой атмосфере окружающего мира, приводят в состояние мгновенной внимательной бодрости, Виталий быстро осмотрелся, оценивая обстановку и выискивая источник опасности. Чутье не могло его подвести. Оно никогда его не подводило — опасность он всегда чувствовал так же безошибочно, как и смерть, этому быстро учились…

Виталий неожиданно вздрогнул, и его серосиние глаза, только что смотревшие внимательно и настороженно, вдруг стали беспомощными и затравленными — глаза человека, который не в силах вспомнить, кто он такой, где очутился и как сюда попал. Губы искривились, сжались в узкую полоску, ловя уже готовый вырваться вскрик, пальцы левой руки судорожно вцепились в запястье правой, безжалостно сминая его, так что захрустели суставы. Боль, как ни странно, принесла подобие успокоения, и он чуть расслабился, глубоко вздохнув, потом поддернул вверх рукав кожаной куртки и посмотрел на свою правую руку, чуть шевеля пальцами, словно пытался нащупать в воздухе нечто, видимое только ему одному. Облизнул пересохшие губы. Запоздалое осознание только что приснившегося — настолько реального, что на долю секунды он и в самом деле подумал, что…

Что?!

Сон исчез, хотя только что он помнил… Исчез в один миг, как рисунок на песке, захлестнутый высокой волной, оставив после себя лишь легкий и уже тоже исчезающий след боли, страха, особой горечи и грызущей тоски, понять которые нельзя, если только ты не…

Что?!

Виталий вздохнул и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Что бы там ни было, это просто сон, кошмар, бред, которого не существует и о котором не стоит задумываться. Что сон? — за горло не схватит, по голове не огреет. Только вот рука… рука почему-то очень его беспокоила. Что-то с ней было не так, с этой рукой, что-то очень и очень не так… Виталий еще раз взглянул на свою раскрытую ладонь, его пальцы сжались на запястье в последний раз, а потом отдернулись — раздраженно и в то же время с явным облегчением. Он хмыкнул. Рука как рука. Надо же, привиделось… Переутомился что ли?

Руки Виталия легли на подлокотники кресла с обманчивой расслабленностью. Пальцы и тыльные стороны ладоней покрывало множество свежих мелких царапин и проколов, словно Воробьев долго что-то искал в густых ежевичных зарослях, и, мимолетом взглянув на них теперь, Виталий чуть улыбнулся уголком рта. Он отвозил племяннице щенка чау-чау в подарок на день рождения, и дорогой тот, вертлявый и непоседливый, изжевал ему все руки, то пытаясь обрести свободу, то просто убивая время. Исцарапанные ладони еще хранили тепло щенячьего тела — живое тепло, одно из самых замечательных ощущений в мире. Сестра, конечно, увидев «подарок», в первые минуты едва не открутила Виталию голову, но смирилась очень быстро. Хорошенькая сучка — много шерсти и чутьчуть зубов и глаз — с грозным именем Гера очаровала всех почти моментально, а когда, заснув, захрапела, развалившись кверху лапами и чуть подергивая во сне кончиками коротких ушей, даже сестра сказала с обреченным умилением: «Ладно, пусть живет».

У самого Виталия в его небольшом двухэтажном доме жили двое чау-чау, у каждого из которых был свой этаж и каждый весьма ревностно относился к собственной территории. Умные, серьезные и независимые, похожие на маленьких, но очень хмурых медведей, они научили себя уважать и, в свою очередь, уважали хозяина — чувство, рожденное не палкой, но взаимным доверием и справедливостью. Уважая хозяина, они уважали и его собственность, и, хотя и на одном, и на другом этаже и помимо них хватало живности, на которую они бы с удовольствием поохотились, собаки никогда себе это не позволяли, хоть некоторую из этой живности недолюбливали, а ежа, воровавшего у них еду и укладывавшегося в самых уютных местечках, и вовсе ненавидели.

Воробьев не был, что называется, зоологическим фанатом, не держал дома сто кошек и двести собак, и в его доме не было такого, чтобы не протолкнуться, но, все же, дом был населен. Виталию сложно было это объяснить, но ему нравилось окружать себя жизнью, видеть вокруг жизнь в разнообразных ее проявлениях — видеть свежую зелень растений, смотреть, как мелькают в прозрачной воде юркие рыбки, как неторопливо и словно на цыпочках передвигается по приспособленному для него обрубку дерева, вращая своими странными глазами, хамелеон, как ругаются между собой попугаи, склонив голову набок, как неуклюже топочет по своим делам трехлапый, когда-то угодивший под машину еж. Чау-чау, все же, были его любимцами, знали об этом и умело этим пользовались, относясь к прочим привязанностям Виталия со снисходительным презрением.

Да, жизнь. Ему нравилось смотреть на жизнь, прикасаться к жизни и сознавать, что этой жизни ничто не угрожает. И идти на крайние меры, чтобы угрозы не возникало. К животным это не относилось, но людей он не щадил. Пусть будет больно сейчас, зато выживешь потом и к боли будешь готов всегда. Он вел школу женской самообороны и к своим ученицам относился без всякого снисхождения и жалости — девчонки вплоть до выпуска уходили домой в синяках и ссадинах. Все же палку он не перегибал и очень тщательно следил, чтобы ни одна из его учениц не бросила занятий. Те, кто попадали в его школу, могли уйти из нее лишь выучившись, лишь тогда, когда он мог быть спокоен за их дальнейшую судьбу. Виталий бывал жестким, иногда бывал и жестоким и перед выпуском устраивал своим ученицам настоящие экзамены по выживанию. Когда он считал, что какаялибо из девушек уже вполне обучена, то с помощью одного или двух крепких ребят организовывал на нее нападение — самое настоящее, без всякой фальши. И если ни о чем не подозревавшая ученица показывала хорошую реакцию на фактор неожиданности и успешно отбивалась, он со спокойной совестью отпускал ее из школы. Жестоко? Пусть так. Но его девчонки могли спокойно ходить по городу в любое время суток и дать отпор любому любителю легких денег и дарового женского тела, а то и какому-нибудь маньяку, вздумай они к ним сунуться. Взять хотя бы недавний случай — одна из выпускниц легко отправила в нокаут своего бывшего приятеля, попытавшегося на почве уязвленного самолюбия перерезать ей горло. А не будь Виталий жесток в своей преподавательской работе, девчонку бы, возможно, сейчас хоронили. Такто.

Взгляд Воробьева скользнул по мокрому окну, по ссутулившейся спине сидевшего перед ним водителя, по ветровому стеклу, снова по водителю, перебежал на девушку в соседнем ряду, которая, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, чуть покачивала головой в такт звучавшей в ее наушниках музыке, с праздным мужским интересом огладил ее ноги в высоких, чуть ли не до бедер сапогах, опять переместился на водителя, на этот раз уткнувшись ему в затылок, потом двинулся было к летящему мокрому заоконному пейзажу, но на середине пути вдруг запнулся, дернулся и метнулся обратно, снова вонзившись в стриженый водительский затылок. Виталий чуть выпрямился в кресле, потом, как бы между прочим, передвинулся на соседнее — ближе к проходу, откуда он мог частично видеть профиль водителя — молодого еще мужчины, русоволосого и широколицего, напряженно смотревшего в лобовое стекло и постукивающего по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек. Словно почувствовав его взгляд, водитель чуть повернул голову. Но Виталий продолжал наблюдать — и за ним, и за дорогой, и даже за постукивающим по рулю пораненным пальцем, неотвратимо ощущая, как с каждой уходящей секундой тревожное предчувствие перерастает в уверенность.

Что-то было не так. Пока он еще не понял, что именно, но что-то было очень и очень плохо. И водитель знал об этом.

II

Алина вытащила из стоявшего на соседнем кресле пакета бутылку минеральной воды, машинально подстукивая ногой в такт игравшей в салоне какойто немудреной иностранной песенке, крутанула крышку и вскрикнула, когда взболтавшаяся от тряской поездки вода с веселым шипением брызнула во все стороны.

— Черт, нельзя поосторожней?! — рявкнул сзади мужской голос. Алина повернулась, виновато моргая. Сидевший сзади привстал, перегнулся через спинку ее кресла и ткнул чуть ли не в лицо девушке свой сотовый телефон с поблескивавшими на нем несколькими капельками воды.

— Если он сломался…

— Простите пожалуйста, — поспешно произнесла Алина, — наверное, бутылка растряслась, а я…

— Мне наплевать, что там у вас растряслось! — перебил ее владелец телефона, бережно обтирая свой аппарат рукавом дорогого черного пиджака. — Если он сломался, я с вас взыщу, не сомневайтесь!

— Но я же не специально! — голос девушки слегка зазвенел от возмущения. — И потом, всего пара капель попала…

— Это — дорогая вещь! — темноволосый, с небольшими залысинами на висках мужчина еще раз взмахнул телефоном перед глазами Алины и опустился на свое сиденье. Его гладко выбритое, породистое лицо потемнело от бешенства.

— Неуклюжая курица! — пробормотал он — вполголоса, но так, чтобы сидевшая впереди девушка услышала. Несколько секунд он нажимал на кнопки, потом торжествующе провозгласил:

— Пожалуйста, не работает!

— Бросьте! — лениво сказал сидевший на соседнем ряду худощавый человек, прикрывая крышку обтянутой красной замшей небольшой коробочки. — Во-первых, девушка извинилась. Вовторых, подобные вещи предусмотреть нельзя. А втретьих, вы уже полчаса возитесь со своим телефоном совершенно безрезультатно.

— Вам-то откуда знать! Вы же дрыхли все это время! — огрызнулся Алексей, с легким недоумением ощущая в себе уже не раздражение, а самое настоящее бешенство. Сотовая связь сдохла, автобус вот-вот развалится — дребезжит на ходу, и весь салон провонял выхлопными газами, да еще безмозглые бабы, которые вечно тащат с собой гору всяческой снеди и не могут даже толком бутылку открыть, и всякие уроды, которые позволяют себе вмешиваться в чужие разговоры!

И дождь…

— Дрыхли! — с вызовом повторил он, в упор глядя на «ювелира-еврея» сузившимися глазами. Тот спокойно пожал плечами и мягко, снисходительно сказал:

— Спорить с подобными вам людьми бесполезно — одна головная боль и ничего больше.

Обладатель телефона зло что-то ответил, но Борис уже отвернулся и забыл о нем. Он хорошо знал такой тип людей. На таких проще не обращать внимания, и тогда вся их злость сама собой сходит на нет. Такие много кричат, но за их криками, как правило, одна лишь пустота, и будь Борис атлетом с пудовыми кулаками, скандалист вообще бы слова не сказал в его сторону. Но Борис атлетом не был и предпочитал первый тип тактики. Он вставил нужную фразу в нужный момент, потому что вообще никак не отреагировать на подобное нельзя, но теперь об инциденте можно и забыть.

— Почему мы так опаздываем?! — Ольга, не выдержав, выглянула в проем между креслами. — Эй, сударь за штурвалом! Я к вам обращаюсь! В чем дело?! Уже минут двадцать, как должны быть в городе!

— Ничего подобного! — возразил с сонным весельем мужской голос в соседнем ряду. — Еще полчаса как минимум!

Над спинкой кресла появилась взлохмаченная голова и одобрительно уставилась на Ольгины ноги, видневшиеся из-под разошедшихся пол кожаного френча.

— Дамочка, не наводите панику раньше времени. Ну опоздаем минут на пятнадцать — и что? Иначе и быть не может. Общественный транспорт всегда опаздывает. Это такой обычай.

— Спец по общественному транспорту, тоже мне! — Харченко презрительно фыркнула, открывая сумочку. Олег ухмыльнулся и сполз обратно на сиденье, томно обмахиваясь черной кепкой.

— Я спец по любому транспорту. С удовольствием бы перебрал вашу ходовую.

Позади него кто-то хрюкнул от сдерживаемого смеха. Алина невольно улыбнулась, пряча в пакет злополучную бутылку. За два кресла от нее чихнули, потом послышалось удивленное неразборчивое бормотание.

— Слюни подотри! — отрезала Ольга со спокойной злостью, деловито копаясь в своей сумочке. Ее собеседник усмехнулся в пространство, откинулся на спинку кресла и нашлепнул кепку себе на лицо. Закинул руки за голову, потом вытянул ноги, вернее, попытался это сделать.

— Господи, меня уже тошнит от этой вони! — произнес капризный девичий голос где-то в начале салона. — В самом деле, неужели нельзя ехать побыстрее?! Как на похоронах тащимся!

— Быстрее нельзя — дорога скользкая, — водитель еще больше ссутулился за рулем. — Уже скоро приедем, потерпите. Самую малость припоздаем.

Сидевший за его спиной человек, до того вроде бы рассеянно наблюдавший, как дворники ритмично обмахивают мокрое ветровое стекло, резко повернул голову и внимательно посмотрел на водителя. Потер большим пальцем короткие темнорусые бачки и спросил — равнодушно и негромко, так что услышал только водитель:

— Гарантируете?

— Ну конечно! — в противоположность ему водитель почти выкрикнул ответ.

Борис уронил очередной макет в коробочку и удивленно выглянул в проход — в голосе водителя ему послышались неуместные вроде бы, истерические нотки, словно того подловили на чем-то криминальном или непристойном или…

…или он чегото испугался…

Показалось? Да нет, вон и рыженькая, так неудачно открывшая бутылку, привстала, держась за спинку кресла, и смотрит удивленно-настороженно. Борис повернул голову — в конце салона еще одна женщина перегнулась через ручку кресла — так, что ее длинные светлые волосы почти касались грязного пола. Мельком он подумал, что волосы у женщины воистину роскошные, сейчас такие редко увидишь, и едва удержался, чтобы не попросить ее приподнять голову, дабы не запачкать чуть завивавшиеся на концах пряди.

— Что-то с автобусом? — хриплым со сна голосом спросила она. Впереди на своем кресле недовольно заворочался «спец по транспорту».

— Все в порядке с автобусом! — раздраженно пробурчал он из-под кепки. — Что за паникеры собрались сегодня?! Дай-те поспать человеку! Шеф, нельзя ли сделать потише это «гумцагумца»?! И так башка квадратная…

Водитель протянул руку и послушно убавил громкость магнитофона, потом снова вернул ладонь на руль.

— Откуда вам-то знать, что все в порядке?! — Марина подобрала свободно спадавшие волосы, перекинув их через согнутую руку, и через несколько кресел от нее директор ювелирного филиала удовлетворенно улыбнулся. — Вы же его не разбирали, не смотрели.

— Я слышу, — снисходительно ответил Кривцов. — Так что едьте спокойно. Может, спеть вам печальную колыбельную песнь?

— Избавьте! — язвительно бросила Ольга. Она захлопнула свою сумочку, несколько минут сидела молча, чопорно выпрямившись и задумчиво глядя перед собой, потом повернулась и посмотрела в щель между креслами.

— Не могли бы вы дать мне зеркало?

Девушка оторвала взгляд от книги и рассеянно посмотрела на нее затуманенными глазами, очевидно, еще находясь во власти прочитанного или, возможно, плавая в какихто своих сладких фантазиях. К ее губам прилипли крошки жареного картофеля, яркие на фоне густо-малиновой помады.

— Что?

— Зеркало, — повторила брюнетка тоном, каким разговаривают с несмышлеными детьми. — У вас есть?

— А, зеркало… Сейчас посмотрю.

Она отложила книгу и начала перебирать содержимое своей пухлой сумки. Ольга наблюдала за ее действиями с тоской профессора, принимающего экзамен у бестолкового первокурсника, и Света почувствовала этот взгляд, но никак не отреагировала. Такие взгляды ее редко задевали. На людей, которые так смотрят, не стоит обижаться, их можно только пожалеть.

— Забыла, — наконец сказала она, резким движением застегивая замок «молнии». — Надо же! Впервые в жизни забыла зеркало, представляете?!

— Неужели? Очень жаль, — холодно сказала Ольга, совершенно не разделяя ее восторга. — А вам не сложно спросить сзади?

— За мной никто не сидит, разве что через пару кресел спросить… — Света достала из кармана куртки платок и промокнула губы, оставив на ткани жирный поцелуйный след. — Автобусто сегодня почти пустой…

Алина пыталась рассмотреть что-нибудь сквозь стекло, по которому хлестали косые струи дождя, но единственным, что удавалось увидеть, были размытые силуэты деревьев, стремительно улетающие назад. Деревья росли сплошняком, почти вплотную подступая к дороге, и концакрая им не было видно. Она не помнила этой местности, правда это еще ни о чем не говорило. Да и о чем это могло бы сказать, кроме того, что город почему-то еще далеко, хотя автобус идет на вполне приличной скорости. Ни единого строения, даже какогонибудь жалкого сарайчика, и ни единого просвета в стене деревьев. Интересно, что это за деревья?

Она взглянула на часы, хмуро покачала головой и внезапно осознала, что не на шутку разнервничалась. Оттого ли, что поставщики могут ее не дождаться?

— Простите, у вас не будет зеркала?

Алина вздрогнула от неожиданности и почти испуганно посмотрела на незаметно подошедшую к ее креслу девушку, потом заставила себя улыбнуться.

— Конечно, сейчас. Как же это так — у женщины и нет зеркала?

Та пожала плечами, склонив голову набок — жест получился виноватым и неожиданно детским. Длинная каштановая челка упала ей на лицо, закрыв один глаз, и девушка словно бы спряталась за ней.

— Еще одно исключение из правила! — она громко засмеялась, когда через несколько минут Алина подняла голову от распотрошенной сумки, недоуменно глядя в пространство. — Тоже забыли, да? Забавно. Три женщины без зеркала — это уже нонсенс! Ну, извините.

Она повернулась и пошла к своему креслу, а Алина еще раз заглянула в сумку, мучительно стараясь вспомнить, клала ли она сегодня в нее пудреницу? Напрасно. Сегодняшнее утро затягивал такой плотный туман, словно оно отстояло от настоящей минуты на несколько лет. Она смутно помнила только две вещи — как дремала в такси по дороге на вокзал и как, покупала сигареты, только вот не помнила где. Алина даже не смогла толком вспомнить, какая на улице стояла погода и как она садилась в автобус. Да, хорошо вчера посидели, ничего не скажешь! Впрочем, все это ерунда, по сравнению с тем, что ресторан, мечта всей жизни, наконец-то открылся, работает, и к вечеру она вернется и снова увидит, как уютно светят на столах лампы под маленькими абажурами, услышит легкий плеск воды, сбегающей тонкими, почти невесомыми струйками в обложенный округлыми камнями крохотный «пруд», в котором показывают мокрые спины серебристые губастые карасики. Правда, «ресторан» — это, наверное, сильно сказано. Ресторанчик. Но свой. Конечно, проблем с ним еще будет… Алина мотнула головой, чувствуя, что ее опять начало клонить в сон. Она взглянула на часы, философски пожала плечами и закрыла глаза, поудобней устроившись в кресле.

Полчаса прошли в тишине, если не считать злобного бормотания Алексея, все еще возившегося со своим телефоном, чьегото похрапывания и громкого хруста поглощаемых стриженой девушкой чипсов. Автобус уверенно мчался сквозь ливень, и щетки «дворников» неустанно размазывали по стеклу бесконечные струи воды. Раскачивалась укрепленная по верхнему краю ветрового стекла желтая бахрома, крутились и подпрыгивали подвешенные тут же вымпелы и незатейливые дешевые игрушки. С прикрепленного возле дверей плаката в салон ослепительно улыбалась длинноногая мулатка в бикини, стоявшая на фоне прибоя.

Большинство пассажиров, смирившись с тем, что автобус запаздывает, снова задремали. Ольга, нервно кусая губы, поглядывала то на часы, то в окно. Ее пальцы находились в беспрестанном движении, то оглаживая и без того идеальную прическу, то барабаня по ручке кресла, то теребя ремешок сумки. Она с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить и не устроить скандал.

Сидевший за спиной шофера Виталий не спал. Он внимательно смотрел то в лобовое стекло, то на затылок ссутулившегося шофера, и на его лице все больше проступало выражение хмурого, в чем-то даже тревожного удивления. Наконец он потянулся в кресле, хрустнув суставами, и рассеянно сказал:

— До чего ж хреновая сегодня погода!.. Вроде разгар дня, а почти за час ни одной машины не видел!

Шофер вздрогнул и пробормотал что-то вроде «попрятались» и «паршивая дорога». Его пальцы судорожно сжались на руле, так что побелели костяшки, и заметивший это Воробьев нахмурился еще больше, но его лицо тут же разгладилось.

— Как бы не застрять, — озабоченно сказал он и передвинулся на соседнее кресло, чтобы смотреть на водителя в профиль. — Экипаж-то, прямо скажем, древний.

— Не накаркайте! — огрызнулся водитель, пристально глядя на дорогу. Его лицо было застывшим, только уголок рта чутьчуть подергивался.

— Как вы без зеркалато ездите? — поинтересовался его собеседник, глядя на то место, где должно было находиться зеркало заднего обзора. Водитель промолчал, чуть скривившись, точно у него неожиданно разболелся зуб, но Виталий не отставал.

— Я вот одного понять не могу… Я этой дорогой не раз сам машины гонял, только вот теперь почему-то не могу понять, где мы едем?

Руки водителя непроизвольно вывернули руль, и автобус дернулся, слегка накренившись, но тут же выровнялся. Сзади кто-то возмущенно вскрикнул, с полки свалилась матерчатая сумка и тяжело шлепнулась между креслами. Виталий привстал, наклонился к водителю и, придерживаясь за спинку кресла, произнес злым шепотом:

— Слушай, мужик! Мы идем на хорошей скорости! Город должен был появиться час назад! Ты ничего не хочешь объяснить?! Думаешь, я не вижу, как ты дергаешься?!

Водитель внезапно ударил ногой по педали тормоза, и автобус, визгнув шинами по мокрому асфальту, остановился так резко, что его заднюю часть подбросило, и какоето мгновение она висела в воздухе, и колеса беспомощно вращались, потом ударились о дорогу. Пассажиров швырнуло вперед, с полок посыпались вещи. Шофер ударился грудью о руль, и у него вырвался хриплый возглас боли. Воробьев, судорожно вцепившись в переборку, устоял на ногах, чудом не вылетев в лобовое стекло. Подвешенные игрушки запрыгали в нелепом, дерганом танце, стукаясь друг о друга.

Автобус застыл посреди дороги, урча мотором. «Дворники» с ритмичным скрипом мелькали взад-вперед. По крыше гулко барабанили дождевые капли.

— Вы что — сдурели?! — заорал Борис, вскакивая. Алина, оглушенная, ошеломленно трясла головой. Марина, всхлипывая, откинулась на спинку кресла, прижимая к лицу ладони. Из-под ее пальцев текла кровь, пачкая высокий ворот светлого свитера.

Дверь автобуса открылась, и в салон ворвался мокрый холодный воздух. Водитель, держась одной рукой за грудь, вскочил и вылетел из автобуса под дождь, где и застыл, крутя головой по сторонам и что-то бессвязно бормоча. Виталий выскочил следом, ухватил водителя за отвороты бежевой куртки и со всей силы стукнул о борт автобуса. У водителя вырвался квакающий звук.

— Ты куда нас завез?!

— Нне знаю, — водитель жадно хватал ртом воздух вместе с дождевыми каплями. — Я сам ничего не по…

— Как это «не знаю»?! — Виталий еще раз стукнул его об автобус, потом отпустил и отступил на шаг. По его лицу текла вода, мокрые волосы прилипли ко лбу. — Первый рейс что ли?!

— Я десять лет на этом маршруте! — яростно возразил водитель, потирая ушибленную грудь. — Я ехал, как всегда… я просто… Я не знаю этой дороги! Этой — не знаю!.. И я не мог на ней оказаться! Я нигде не сворачивал! Я ехал, как обычно, а потом… — он запнулся, моргая мокрыми ресницами.

— Что потом?! Начал ехать необычно?! — Виталий, крепко сжав губы, отвернулся, глядя сквозь стену дождя туда, куда убегала мокрая асфальтовая лента, окаймленная шеренгами раскидистых деревьев. Казалось, он совершенно не замечает, что уже насквозь промок. Потом произнес — уже спокойней: — Да-а, блин, Элли, мы уже не в Канзасе!

— А где — можно узнать? — с неожиданной вежливостью осведомился Кривцов, который, стоя на автобусной ступеньке, уже несколько секунд слушал странный разговор и, наконец, счел нужным принять в нем участие.

— По-моему, я задремал… — пробормотал водитель, тупо глядя в пространство. — Задремал тогда… я… но секунды на две, не больше… я… но я не мог за это время никуда свернуть… я бы сразу понял… я…

— Я правильно улавливаю? — осведомился Олег, задумчиво сдвигая кепку на затылок. Виталий кивнул, не оборачиваясь и продолжая вглядываться в невидимый горизонт.

— Похоже мы заблудились.

— Хе! — Олег неожиданно повеселел. — Что это за хреновина?! Мы не могли заблудиться! Здесь на Брянск только одна дорога!

Водитель громко сглотнул, и его глаза удивленно округлились. Светлые ресницы теперь моргали с такой скоростью, что их движение почти не улавливалось. Виталий медленно повернул голову и так же медленно произнес, четко выделяя каждое слово, словно по одной прихлопывал ладонью на столе костяшки домино.

— Какой! На хрен! Брянск?!

— Обычный. Город такой, — охотно ответил Олег. — Основан, кажется, в тысяча сто…

— Я ехал в Самару! — перебил его Виталий. — При чем тут Брянск?!

— Ну, мужик, — стоявший на ступеньке сожалеюще развел руками, — печально тебе это сообщать, но ты капитально ошибся автобусом. Он идет в Брянск — и только в Брянск.

Водитель открыл было рот, но его опередил раздавшийся из автобуса возмущенный и в то же время испуганный женский голос.

— Это быть не может!

Все обернулись. Из-за плеча Олега выглядывала девушка в коротком легком пальто, схваченном на талии широким поясом с блестящей пряжкой. Сползший набок берет еле держался на рыжих кудрях, взгляд изумленно раскрытых глаз суматошно прыгал по ошеломленным лицам стоявших под проливным дождем людей. На лбу наливался небольшой кровоподтек от удара о спинку кресла.

— Какая Самара?! Какой Брянск?! Вы что?! — она почти кричала, и обладатель кепки досадливо поморщился, потирая ухо. — Это же волгоградский рейс!

— Еще лучше! — Кривцов внимательно оглядел ее с ног до головы. — Если б не время года, я бы подумал, что вы оба перегрелись! А может, хорошо курнули с утреца, а?! Волгоград, Самара… Это же хрен знает где! Как вас занесло на брянский рейс?! Или вы читать не умеете?!

— Волгоградский! — упрямо возразила ему Алина — теперь уже немного жалобно — и остановила взгляд на водителе. — Ну скажи-те же ему! Вы чуть нас не угробили, так теперь…

— Он вам скажет то же, что и я: автобус идет в Брянск — и только в Брянск. Ну нет из Смоленска волгоградских рейсов!.. кажется…

Лицо девушки резко побелело, и веснушки выступили на нем яркой россыпью.

— Как из Смоленска? — с трудом произнесла она, вцепившись в поручень так, что захрустели суставы.

Виталий неожиданно расхохотался, закинув голову, так что дождевые капли беспрепятственно забарабанили по его лицу. Чуть приглушенный шумом дождя сухой смех прозвучал нелепо и пугающе. Водитель съежился и начал бочком пробираться к двери, вытирая спиной мокрый борт автобуса.

— Так, — негромко пробормотал Олег, — вот и спятил один.

— Может, мы внутри все выясним, — сказала Алина почти умоляюще и попятилась. — Вернитесь в салон, вы так простудитесь.

— Да, верно, — Виталий, казалось, только сейчас заметил, что насквозь вымок. Он поднялся на одну ступеньку и остановился, смахивая ладонью воду с лица и волос. — Только скажика мне, рыжик, из какого города ты ехала?

Алина была настолько сбита с толку, что пропустила фамильярность мимо ушей.

— Из Волжанска конечно!

— Класс! — весело сказал Воробьев, поднялся и прошел в салон. Следом юркнул водитель, и через несколько секунд дверь автобуса с легким шипением закрылась, отсекая брызги и запах мокрой коры. Олег остался стоять на ступеньках, сжав губы и напряженно наблюдая, как водитель ерзает на сиденье, потирая ушибленную рулем грудь и что-то бормоча. Пассажиры сидели на своих местах, терпеливо дожидаясь, пока водитель даст объяснения и автобус поедет дальше, только Света стояла возле кресла Марины, которая сидела, откинувшись на спинку, и прижимала к носу испачканный кровью носовой платок. Еще один, насквозь мокрый, валялся на полу, чистый Бережная нервно комкала в пальцах. Никто не слышал разговора, и вошедших встретили возмущенными и злыми взглядами.

— Почему… — начала было Ольга, но Света тотчас ее перебила.

— Глупо, конечно, спрашивать, но никто не везет с собой лед?

— Дай-те сюда платок, — мрачно сказал Виталий. Борис перегнулся через ручку, взял переданный платок и протянул дальше. Из-за спинки другого кресла высунулась чья-то большая рука, приняла платок, почти потерявшийся на широченной ладони и вручила его подошедшему человеку. Тот молча повернулся и пошел обратно к двери, которая тут же услужливо открылась.

— Давай, — буркнул «спец». — Вот удачно, раненых нам еще не хватало!

Он высунулся на улицу и вскоре вернул платок насквозь мокрым. Воробьев вернулся к пострадавшей, отклонил спинку ее кресла до предела и, сложив платок в несколько раз, пристроил его блондинке на переносицу.

— Дышите через нос, выдох чуть задерживайте. Сейчас остановится.

Рощина беззвучно шевельнула губами и закрыла глаза. Виталий отвернулся от нее и сел на одно из пустовавших кресел, взъерошив свои мокрые волосы.

— Почему стоим? — деловито спросил кто-то. Олег вздохнул, поднялся в салон и остановился в проходе, облокотившись о спинки кресел и почти повиснув на них.

— Тут возникла небольшая заминка…

— Я так и знал, что эта рухлядь сломается! — рявкнул Алексей, приподнимаясь. — Она же могла перевернуться! Ты нас чуть не убил — ты это понимаешь, урод?!

— Как только приедем, вы с этой работы вылетите! — крикнула Харченко, зло уставившись на водителя. Тот равнодушно пожал плечами и отвернулся. По его лицу все еще бродило ошеломленное выражение. Казалось, он не может понять не только где находится, но и кто он вообще такой.

— Это смотря куда приедем, — негромко сказала Алина, уже вернувшаяся на свое место. Водитель протянул руку и выключил двигатель. На несколько секунд в салоне наступила тишина. Магнитофон молчал. Дворники безжизненно замерли. Дождевые капли монотонно стучали по крыше и стеклам. Наконец, Олег откашлялся, сдернул кепку и посмотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. Его короткие пепельные волосы стояли торчком, отчего «спец» напоминал рассвирепевшего ежа.

— Мой вопрос покажется вам всем очень странным, но… Короче, люди, куда вы едете?

— Идиот! — отрезала Ольга, запахивая свой френч. Кривцов кивнул.

— На вашем месте, возможно, я бы и сам так отреагировал, поэтому не обижаюсь. Вопрос все слышали? Уже можете начинать отвечать.

— Мы сбились с дороги? — спросил Борис, крепко сжимая коробочку с макетами. «Спец» неопределенно покрутил в воздухе растопыренными пальцами, потом вернул руки на спинки кресел.

— Можно и так сказать.

— Так автобус не сломан? — Алексей облегченно вздохнул. — Тогда давайте…

— Мужик, ты что — нерусский?! Ты можешь ответить толком, куда ты ехал?! — в голосе Олега зазвучало нескрываемое раздражение. — У меня дел не меньше, чем у тебя, и если я спрашиваю, куда ты ехал, значит это важно! Я тебе не авторитет, так спроси у водителя! Его слово тебя убедит?!

— Это важней, чем вам кажется, — ровно произнес водитель, не повернув головы, и прозвучавшие в его голосе нотки вызвали на лицах всех без исключения пассажиров выражение тревоги — пока легкой, но уже вполне ощущаемой, а вместе с ней появилась нервозность, которая, получив достаточно пищи, вполне могла перерасти в панику. Марина приподняла голову и, придерживая компресс, в нос произнесла:

— Куда мы могли ехать на ростовсковолжанском рейсе, кроме как в Волжанск?!

— Хорошо же вы приложились! — холодно заметила Ольга. Ее пальцы нервно теребили в мочке уха золотую сережку, поблескивавшую зелеными камешками. — Наверное, сотрясение мозга. Интересно, как этот автобус может ехать из Ростова, когда он ехал из Костромы?!

— Что вы несете?! — Алексей вскочил, все еще сжимая в руке свой драгоценный телефон. — Этот автобус идет в Валдай! Я же в Валдай еду!

— Откуда? — спросил Олег, о котором на время все забыли.

— Из Питера, естественно!

Блондинка и худощавый мужчина, не так давно с ним препиравшийся, уставились на него с таким неподдельным изумлением, что Алексей вдруг почувствовал себя неуверенно и неуютно — такого не было уже очень давно, а, может, и вообще никогда не было. Он опустился на место, чувствуя нарастающее беспокойство. Что-то было неправильно, но пока Алексей не мог понять, что именно. Пока он понимал только то, что часть пассажиров неожиданно сошла с ума.

— В Валдай, значит. Из Питера, — задумчиво произнес Олег. Сел на ручку кресла, хлопнул себя кепкой по колену и уныло сгорбился. — Ой, как это плохо.

— Почему? — спросила Света, все еще стоявшая возле кресла Марины. Виталий едва слышно усмехнулся, и от его смешка Алина, судорожно нажимавшая кнопки своего сотового, вздрогнула.

— Потому что я, например, еду на этом автобусе в Брянск, хотя при этом вон та милая девушка, — спец кивнул в сторону Алины, — едет на этом же автобусе в Волгоград, а этот наблюдательный мокрый мужчина намерен попасть на нашем автобусе в Самару. Кому есть что сказать?

Тут же он уронил кепку и зажал уши ладонями, потому что все пассажиры, не исключая и Марины, мгновенно забывшей о своем пострадавшем носе, вскочили и заговорили разом, стараясь перекричать один другого. В автобусе поднялся невообразимый гвалт. Водитель тупо смотрел в лобовое стекло, кроша в пальцах незажженную сигарету. Виталий молчал, пристально разглядывая полосу мокрых деревьев за окном.

— Я еду в Краснодар! Что это за бред?! Мне в Валдай совсем не надо! Я не могла ошибиться! — надсаживалась Бережная.

— Да Краснодар вообще в другой стороне! — кричал в ответ какойто паренек лет семнадцати в не по размеру огромной куртке, из которой жалостно торчала его длинная тонкая шея. — Вы двинулись все, что ли?! Это камышинский автобус!

— Как он может быть камышинским, когда он киевский! — Борис начал рыться в карманах, дабы предъявить билет и поставить все на свои места. — Киевский!

— Ты не только автобусом, ты еще и страной ошибся! — Ольга, растеряв всю свою холодную надменность, почти визжала. — Лично я покупала билет на Волжанск и ни в какой долбанный Киев не собираюсь!

— Это транзитный до Пятигорска! — упорно бубнил чей-то бас, не обращая внимания на прочие выкрики. — Через Саратов и Элисту!

— Билет покажи!

— И покажу, только и ты свой показывай! Киевский — придумали тоже!..

— А выто что молчите?! — спросила Алина у выглядывавшей из-за кресла девушки в соседнем ряду. Девушка была облачена в блестящий красный джангл, переходящий в высоченные светлокоричневые с бахромой сапоги, в ее длинных темных волосах были прокрашены яркокрасные пряди, и спокойствие на лице резко контрастировало со взбудораженностью остальных пассажиров. Унизанные множеством колец тонкие пальцы аккуратно держали наушники.

Услышав вопрос, Кристина взглянула на Алину и изящно пожала плечами.

— А чего мне сейчас дергаться? До Москвы еще часов шесть. А вам в Волгограде выходить, кажется. Или где?

Алина изумленно подняла брови.

— Вы разве не слышали, о чем тут говорили?! В какой город…

— Да какая мне разница? — равнодушно ответила экзотичная девушка. — Он же транзитный, а через какие города идет, я не знаю. Я плохо разбираюсь в географии. Главное, что он идет в Москву, на остальное мне наплевать!

— Да не идет он ни в какую Москву! — кисло сказал сидевший неподалеку Олег. — Вы еще не поняли?!

— Кстати, вам не кажется странным, что вы путешествуете якобы в Москву, до которой ехать больше суток, в такой рухляди?! — заметила Алина. Олег посмотрел на нее взглядом умирающего.

— Какие сутки?! От Смоленска до Москвы шесть часов езды! Чуть больше, чем до Брянска. Ваш маршрут, по сравнению с остальными, еще ничего, хоть Москва и совсем в другой стороне.

На лице Кристины спокойствие наконец-то начало сменяться легким, какимто сонным удивлением.

— А при чем тут Смоленск? Я вообще-то из Волжанска. Я никогда не была в Смоленске.

Кривцов схватился за голову и страдальчески застонал, и в тот же момент в визгливую перебранку в салоне вонзился резкий и жесткий крик:

— Тихо!

Голоса сразу умолкли, словно кто-то неожиданно выключил звук, и в автобусе повисла напряженная, звенящая тишина, нарушаемая только чьим-то хриплым дыханием. Светловолосый мужчина, которому принадлежал этот казарменный окрик, встал и негромко произнес:

— Вы забыли о главном.

— О чем же? — почти враждебно спросила Алина, поворачиваясь. Виталий скользнул по ней равнодушным взглядом, потом улыбнулся — так же равнодушно.

— Не о чем, а о ком.

Он неторопливо прошел сквозь тишину к креслу водителя, сунул руки в карманы мокрой куртки и внимательно посмотрел на обернувшееся к нему растерянноиспуганное лицо.

— Куда ты нас вез.

Водитель отвернулся от него и взглянул на остальных пассажиров, которые молча смотрели на него — каждый с собственной надеждой, ожидая ответа, который докажет именно его, а не других, правоту.

— Знаете, — сипло сказал он, — я вообще не могу понять, почему вы вдруг…

— Куда ты нас вез?! — с нажимом повторил Виталий. Водитель глубоко вздохнул, точно перед прыжком с большой высоты, и с явной неохотой ответил:

— В Тулу.

— Что?! — возмущенноиспуганно завопил кто-то. Алина склонилась вперед и закрыла лицо ладонью. Света непонимающе хлопала ресницами, глядя по сторонам. Олег наклонился, подобрал свою кепку и от души выматерился, запоздалоделикатно прикрыв рот ладонью.

— Из какого города? — лицо светловолосого осталось спокойным — казалось, его уже ничто не могло удивить. Водитель неожиданно вскинулся в кресле.

— Автобус следует из Воронежа в Тулу! — рявкнул он, сжимая кулаки. — И если вам надо в Москву, в Брянск или еще куда, то какого хрена вы делаете на моем рейсе?! Уж я-то знаю, куда еду!

— Правда? — язвительно спросил стоявший рядом. — Может тогда скажете, где мы сейчас?

— Это уже отдельный разговор! — хмуро буркнул водитель. — А что касается… сейчас покажу вам приписные документы, и тогда…

— Да уж, покажите! — встрял Борис и взмахнул в воздухе небольшим бумажным прямоугольником. — Билеты! Давайте сверим билеты!

— Пусть покажет приписку! Пусть покажет, где там про Тулу написано! — Алексей выскочил в проход и ринулся к креслу водителя, но по дороге налетел на обладателя кепки, который встал, загородив проход. По его губам бродила скучающая улыбка. Уходить он явно не собирался.

— Сядь на место, — «спец» вздернул голову — Алексей был гораздо выше его. — И так бардак, еще тебя не хватало для полной гармонии! Пусть спокойно разберутся…

— Я сам со всем сейчас разберусь! — заорал Алексей, брызжа слюной, и Олег, скривив губы, чуть отодвинулся. — Кто дал вам право здесь командовать?!

— Да я не командую. Я вообще ничего не делаю. Просто стою. Мне нравится тут стоять. Так что если хочешь пройти — лезь через кресло. С интересом на это посмотрю.

— Хватит! — с досадой сказала Марина, закатывая ворот своего свитера так, чтобы не были видны пятна крови. — Бога ради, что вы как дети?! Вот мой билет, смотрите и убедитесь.

Алексей презрительно хмыкнул, давая понять, что считает ниже своего достоинства связываться, отвернулся и сел на одно из кресел неподалеку. Вытащил портмоне и начал в нем рыться, поглядывая в сторону водителя. Борис взял у Марины билет, внимательно рассмотрел и отчеркнул ногтем место, где стояли четкие ровно пропечатанные буквы.

Волжанск

— Ничего не понимаю, — растерянно произнес он, предъявляя свой билет, где местом прибытия такими же буквами был указан Киев. — Ну, во всяком случае, мы согласно билетам едем из Волжанска и Ростова, а не из какого-то там Воронежа.

— В этом нет никакого смысла, — пробормотала Алина. Она смотрела на свой билет с нелепой надеждой, словно этот клочок бумаги мог вернуть все на свои места. Мысли в ее голове кружились, наползали одна на другую, словно составляющие усердно помешиваемого кемто густого супа. Что происходит? Чья-то идиотская шутка? Что-нибудь типа съемок «Скрытой камеры»? Наверное, иначе как все это можно объяснить?

Алина начала украдкой поглядывать на остальных пассажиров. Смесь страха, растерянности, злости и непонимания — и на лицах, и в глазах, и в голосе, и даже в дыхании — скрываемые коекак, неумело, они упорно просачивались наружу, как пот из кожных пор в жарком воздухе. У нее сейчас наверняка было такое же лицо, и в лица остальных можно было смотреться, как в зеркало. Зеркало… Она нахмурилась.

Три женщины без зеркала — это уже нонсенс!

Ну, пропажа зеркала — это еще далеко не самое страшное. Особенно при данных обстоятельствах. Вероятно, теперь оно ей еще долго не понадобится. Алина повернулась и попыталась рассмотреть хоть что-то в оконном стекле, но в нем отражался только смутный размытый силуэт. Деревья за окном стояли неподвижно, лишь желтеющие листья чуть подергивались от ударов капель, и в этом было что-то нервное, словно деревья не могли дождаться, когда же они отсюда уедут. Отчегото ей вдруг подумалось, что деревья тянутся на многие километры от дороги — сплошь лес, мокрый, безмолвный, равнодушный. Нет ветра и нет звуков — только сеющийся с низкого неба холодный дождь, погребающий под собой застывший на дороге заблудившийся автобус.

Дождь, плавно переходящий в конец света.

Мы так долго стоим, и до сих пор не проехало ни одной машины. Ни единой. Здесь только мы и деревья…

— Можно взглянуть на ваш билет? — спросил Борис, перегнувшись через ручку кресла. Девушка вздрогнула, отвела взгляд от мокрого стекла и увидела, что все пассажиры, не считая светловолосого мужчины, все еще стоявшего возле водителя, собрались вместе — кто-то сидел в креслах, кто-то пристроился на кресельных ручках. Человек в кепке и недавно накричавший на нее владелец телефона, стояли, склонившись к остальным, — туда, где несколько рук перебирали, нервно сминая, листочки автобусных билетов. Позади них возвышался молодой мужчина поистине героических пропорций, хоть сейчас отправляй на конкурс «Мистер Вселенная» — прочие на его фоне выглядели хилыми карликами. Грива длинных вьющихся черных волос, стянутых в пышный хвост, тяжелая нижняя челюсть, бычья шея, здоровенные руки, вполне способные без особых усилий раздавить чьюто голову, смуглая кожа — смуглая явно от природы, а не от сильного загара, да и черты лица не совсем славянские — почему-то казалось, что где-то в его генеалогическом прошлом присутствовали индейцы, а, кроме того, дело не обошлось и без африканца… Впрочем, несмотря на устрашающую внешность, выглядел он вполне добродушно, хоть и был так же раздражен, как и остальные.

— Конечно, — она протянула свой билет. Борис схватил его с неожиданной жадностью, и над клочком бумаги тут же склонилось несколько голов, едва не столкнувшись лбами.

— Видите?! — торжествующе воскликнула Ольга, ткнув длинным ногтем куда-то в центр билета. — И здесь то же самое!

— Что именно? — спросила Алина, поняв, что, заглядевшись в окно, пропустила что-то важное. Брюнетка вернула ей билет.

— Ни на одном нет даты. И времени отправления тоже нет.

Алина взглянула на билет и убедилась, что та права. Цена, налог, пункт отправления, пункт назначения. Чисел не было.

— Вы не заметили, когда покупали?

— На такое не всегда обращаешь внимание, — заметила Света. — Я всегда смотрю на место, а уж потом на все остальное. Села в тот автобус, который объявили и… Хотя, наверное смотрела, просто не помню.

— Никто не помнит, — хмуро сказал Олег. — Откровенно говоря, я и как в автобус садился, помню очень смутно, я еще толком не проснулся. На автопилоте садился. Еще удивительно, что я сел на свое место, — он отвернулся и, взглянув в окно, нахмурился еще больше. — Нам нельзя долго тут стоять… дождь… Эта рухлядь и так вот-вот развалится, удивительно, что ее вообще на рейс выпустили. Такие годах в восьмидесятых бегали, помню.

— Так давайте поедем, чего зря тут торчать?! — Алексей нервно потер щеку. — Обсудить все можно и на ходу.

— Погодите вы!.. Еще неизвестно, куда ехать — вперед или назад. Если вы не забыли, мы заблудились! — Борис откинулся на спинку кресла и похлопал себя по колену тоненькой пачечкой билетов. — Давайте подведем итоги. Нас одиннадцать человек…

— На удивление мало, — вставил Олег. Борис кивнул.

— Да, это тоже можно учитывать… Значит, все мы едем в совершенно разные города. И при этом водитель убежден, что выехал из Воронежа, хотя при этом девушка едет из Волгограда…

— А я — из Питера, — буркнул Алексей и мотнул головой в сторону «спеца», — а вон он — из Смоленска!

— Удивительная наблюдательность! — Олег ухмыльнулся, потом, обернувшись, окликнул Виталия: — Эй, мужик, а ты, собственно, из какого городато выехал?!

— Из Саратова.

Олег развел руками, словно хотел показать, что снимает с себя всякую ответственность за происходящее. Алина не увидела этого жеста, она, вытянув шею, напряженно смотрела на тех двоих, что до сих пор не присоединились к их «собранию». Светловолосый мужчина стоял к ней спиной, но лицо водителя она видела очень хорошо и так же отчетливо видела на нем страх и растерянность. Водитель что-то быстро говорил, тыча указательным пальцем то в приборную доску, то в ветровое стекло, то в сторону двери, то в пол, то просто начинал отчаянно размахивать руками, точно дирижер, пытавшийся обуздать неожиданно взбесившийся оркестр. Его собеседник механически качал головой, ничего не отвечая, и Алина вдруг почувствовала животную, нарастающую панику. Это была не чья-то дурацкая шутка. Они не просто ошиблись автобусом. Не просто заблудились. Все было намного, намного хуже. И деревья…

Господи, при чем тут деревья?!

— Да, — задумчиво произнесла Марина, — но при этом пятеро-то, едут из Волжанска. Пусть и в разные города, но из Волжанска.

— А я, как и вы, еду в Волжанск, — с вызовом отозвалась Ольга, доставая из сумочки пачку сигарет. — Так что я, всетаки, в вашей группе. А вот остальные, действительно, либо ошиблись, либо у них что-то с головой! Билеты еще ничего не доказывают!

— Но ведь мы… — начал было Борис, но Харченко раздраженно отмахнулась.

— Наплевать! Нас всех объединяет один и тот же город, а от этого уже легче — разве нет?! кто-то по-дурацки пошутил с этим рейсом! Разве вы не слышали про такие передачи?! А они все, включая и водителя, наверняка в одной команде! Изображают ужас, а в душе над нами потешаются! У одного из них наверняка камера! И в автобусе тоже где-то спрятана! Ничего, когда мы доберемся до города, я выясню, что и как, и все эти шутники окажутся за решеткой пожизненно! Я устрою так, что они пожалеют, что их мамаши в свое время не сделали аборт!

Она щелкнула зажигалкой и закурила, выпустив изящную струйку дыма. Рощина неодобрительно поморщилась.

— Обязательно здесь курить?

— А вы предлагаете мне выйти на улицу?! — язвительно спросила та. — Если вам не нравится, почему бы вам не прогуляться самой?!

— Вы могли хотя бы возле двери…

— Я буду курить там, где мне это удобно! — отрезала Ольга и отвернулась. Марина открыла было рот для достойного ответа, но Борис успокаивающе положил ладонь ей на плечо.

— Не стоит, оставьте ее. Еще не хватало, чтобы мы все здесь перегрызлись. И так все на взводе. Надо что-то решать, выбрать направление и ехать, может быть, мы успеем куда-то добраться до темноты.

— Господи, — жалобно сказала Света и зябко обхватила себя руками, — да что ж это такое?! Мне нужно сегодня обязательно попасть в Краснодар! У Людки же сегодня презентация!

— Мадам, очевидно, еще не поняла, что сегодня никто из нас не попадет туда, куда собирался! — ядовито сказал Алексей, и девушка взглянула на него почти с ненавистью, ей совсем не свойственной.

— Заткнитесь, вы уже всех достали!

— Хватит! — Борис, волейневолей взявший на себя роль миротворца, воздел руки к потолку. — Прекратите! Руганью мы ничего не решим!

— Тогда надо побыстрей определиться с направлением, — Алексей стукнул кулаком по спинке кресла. — Думаю, всем будет спокойней, когда эта чертова телега наконец-то куданибудь поедет. А потом можете сколько угодно рассуждать, отчего да почему людей, ехавших в абсолютно разных направлениях, занесло в один автобус! Я хочу куданибудь приехать! Мне срочно нужно позвонить! Кстати, у когонибудь есть телефон?! Я заплачу… по тарифу.

— У меня есть, — безмятежно ответила Кристина. Легкое удивление на ее лице так и не переросло в нечто большее — очевидно, серьезность происходящего еще не дошла до ее сознания. — Но он не работает.

— Мой тоже, — хмуро сказала Алина, но на всякий случай снова вытащила телефон и в очередной раз послушала поскрипывающую тишину. Оператор службы экстренной помощи не отзывался, хотя при этом индикатор качества сигнала показывал уверенный прием. Она пожала плечами и спрятала телефон.

— Ну, в этом, как раз, ничего удивительного нет, — ободряюще заметил Борис, проверивший свой телефон намного раньше. — Черт его знает, куда нас занесло!

Олег кивнул головой в сторону Алексея.

— Хоть и не хочется мне это признавать, но наш скандалист в чем-то прав. Нельзя, чтобы автобус застаивался. Нужно ехать. А там по ходу разберемся, чья это шутка и…

— Если это шутка, то с каждой минутой она становится все занятней, — громко сказал Воробьев, незаметно подошедший сзади в сопровождении водителя. Олег вздрогнул и схватился за сердце.

— Бля!.. простите, девушки. В следующий раз… тебя как зовут, кстати?

— Виталий, — ответил тот, ероша свои мокрые волосы. Кривцов без церемоний протянул ему руку, и светловолосый машинально пожал ее.

— Олег. Будем знакомы. Так вот, Виталий, ты предупреждай в следующий раз, а то я нервный, могу и инфаркт схватить от таких неожиданностей!

— В таком случае, старик, может ты выйдешь, подышишь воздухом, пока я народу очередную новость сообщу, — предложил Виталий без тени улыбки на лице и расстегнул куртку. В вырезе его белой футболки блеснула серебряная цепь с крупными звеньями. — Новостьто неважная.

Ладонь Олега снова с хлопком припечатала куртку на груди, и его лицо сморщилось как-то по диагонали.

— Господи, что еще?!

Виталий чуть отодвинулся в сторону, так что всем стало видно бледное и как-то сразу постаревшее лицо водителя. Если в тот момент, когда он пререкался с Виталием, ему можно было дать не больше тридцати пяти, то сейчас он выглядел почти под пятьдесят. Даже потускневшие светлые глаза, казалось, состарились. Руки безвольно и равнодушно свисали вдоль бедер.

— Вот тут Петр Алексеевич утверждает, что это не его автобус.

— В смысле? — переспросил Борис, потирая переносицу. — Вы угнали его, что ли?

Голова водителя отрицательно мотнулась. Одна рука взлетела и ухватилась за спинку кресла и тут же брезгливо отдернулась, точно дотронулась до чегото мертвого и гниющего.

— Нет, я ничего никогда… Но этот автобус — не мой! Я водил похожий… может, даже, точно такой, но это было давно… У нас на маршрутах сейчас нет таких автобусов. У нас «Икарусы-250»… «Лазы-696», и я на «Икарусе» хожу… но это ведь «Лаз-695-н»! У меня автобус новенький, чистенький, просторный, и двигатель… даже кресла… — он посмотрел на зеленый чехол кресла с нескрываемым отвращением. — У него такой ход!.. и барахло это на ветровом не болтается… я этого не люблю!.. — голос водителя стал почти умоляющим и забрался почти на конец второй октавы. — У меня только на приборке русалка стояла… — он сомкнул ладони, точно пытался охватить ими что-то круглое, — такая русалка в шаре, знаете?! Там вода и в ней блестки… они на ходу все время кружатся вокруг нее… но ее нет, и этот автобус — я не знаю его!

— Русалки… шары!.. Что за бред?! — раздраженно сказал Алексей, похрустывая суставами пальцев. — Да он же пьяный, вы посмотрите на него! Не удивительно, что он нас завез неизвестно куда! Ты с опохмела или еще не ложился?!..

— Да я вообще не пью! — теперь в голосе водителя зазвучала истерическая злость. — У меня язва!

— Ну да, конечно! Белка у тебя, а не язва!

— Подождите!.. Так, получается, вы рейсом ошиблись?! Ну, автобусом, да? — Марина привстала, глядя на водителя с надеждой, показавшейся вконец помрачневшей Алине совершенно нелепой — ошибиться мог один, два, но не все сразу! — Вы просто не в тот…

— Я вел свой автобус! — рявкнул водитель, тяжело дыша и глядя на пассажиров ненавидящим взглядом, взбешенный их тупостью. Его пальцы снова вцепились в спинку кресла и сжались. Раздался негромкий треск рвущейся материи. — Я был в своем автобусе, но теперь, почему-то, я веду этот, и я хочу знать, как это могло выйти?!

— Что значит — был в своем, а оказался в чужом?! — Ольга вскочила, с ненужной щедростью рассыпая на кресло искры и пепел с недокуренной сигареты. — Что значит — ты не знаешь?!

Петр Алексеевич вдруг сразу обмяк и опустился на сиденье. Невысокий, плотный, казавшийся крепким и надежным, теперь он весь как-то безжизненно, податливо расплылся, точно из него разом вынули все кости.

— Я же уже говорил… — его голова начала чуть покачиваться из стороны в сторону. — Кажется, я задремал… может быть… но не больше двух секунд… а потом… и дорога…

— Петр Алексеевич пытается сказать, что задремал в одном автобусе, а проснулся в другом, который, к тому же, ехал по незнакомой местности, — пояснил Виталий тоном начинающего психиатра. — Вот, собственно, и все.

Водитель подтверждающе кивнул, и в этом жесте проскользнуло явное облегчение от того, что хотя бы один человек понял, что он хотел сказать.

— Это как же понимать?! — Олег чуть прищурился. — Пока вы спали, кто-то подменил вам автобус, так что ли?!

— Я не знаю! — казалось, водитель вот-вот расплачется.

— Хватит! Хрен с ним, с автобусом! — Алексей снова двинулся вперед, и на этот раз Олег не стал заступать ему дорогу, а сел на свободное кресло и, уткнув локоть в ручку, задумчиво подпер ладонью подбородок. — Мне плевать, на каком мы автобусе, все это — бред синюшный! Где мы и куда ехать — вот что важно! Ты мне скажи — когда ты понял, что заблудился?!

— Ну… — Петр Алексеевич пожал плечами. — Не знаю… Час… Может, больше… Я…

— Так какого ты молчал, урод?! — взревел Алексей и вдруг рванулся к водителю, в одном гигантском прыжке покрыв разделявшее их расстояние. Но на месте Петра Алексеевича, успевшего только испуганно приоткрыть рот, неожиданно почему-то оказался Виталий, а сам Петр Алексеевич, ойкнув, отлетел за его спину почти в начало салона, хотя не имел ни малейшего намерения это делать. Виталий перехватил разъяренного бизнесмена за запястье, потом нырнул куда-то вниз, и в следующее мгновение голова Алексея оказалась намертво зажата в сгибе чужого локтя, а сам он нелепо выгнулся с вытянутой назад и вывернутой рукой, хрипя от боли, злости и недостатка воздуха. Его лицо быстро наливалось кровью, глаза изумленно выпучились, словно он увидел на полу что-то очень интересное. Ольга взвизгнула, уронила недокуренную сигарету себе на колено, взвизгнула снова, на этот раз болезненно и, смахнув окурок на пол, припечатала его ногой. На ее черных колготках появилась овальная дыра с оплавленными краями, и на коже мгновенно выступило розовое пятно ожога.

— Отпустите его! — закричала Марина, прижав ладони к щекам и растянув кожу, отчего ее полные губы разъехались в разные стороны. — Перестаньте! Вы же его убьете!

Петр Алексеевич покрабьи отползал к двери, в то же время пытаясь встать. На губах Алины, не отрывавшей глаз от застывших в проходе сплетшихся фигур, против ее воли появилась змеиная улыбка. Олег все так же сидел, задумчиво подпершись, но теперь на его лице был простодушный азартный интерес школьника, наблюдающего за потасовкой одноклассников.

— Неплохо, — спокойно заметил Жора. — А лучше сразу в окно.

— Пусти! — просипел Алексей, чье лицо уже приобрело устрашающе багровый цвет. — Пусти, козел!

— Я тебя отпущу, если ты сядешь на свое место и будешь сидеть очень тихо и не психовать, — размеренно сказал Виталий и, слегка оскалившись, уставился Алексею в затылок. Цепочка выскользнула из-за выреза его футболки и мерно раскачивалась в воздухе. — Сделаешь? Или тебя держать, пока ты не сдохнешь?!

— Прекратите вы, в самом деле! — потребовал Борис с осторожным возмущением. — Этого нам еще не хватало!

Виталий взглянул на него с неожиданной скукой и слегка поддернул руку Алексея вверх. Тот попытался взвыть, но из-за сдавленной шеи у него вырвался только писк. Виталий чуть ослабил хватку, и Алексей, жадно глотая воздух, прохрипел:

— Сделаю! Пусти, сука!..

— Чудно, — сказал Виталий и резким движением оттолкнул Алексея, так что тот ударился о спинку ближайшего кресла. Одернув задравшийся пиджак, тот плюхнулся на сиденье, нежно растирая помятую шею, кашляя и бормоча, что он еще со всем разберется. Петр Алексеевич наконец-то поднялся и теперь пятился к своему месту, втянув голову в плечи.

— Умеете вы общаться с людьми! — раздраженно заметила Алина, вставая и закидывая на плечо ремешок сумочки. Раздражена она была, впрочем, не столько учиненной Виталием экзекуцией, сколько тем, что это отчегото доставило ей несказанное удовольствие. — Следуете правилу: «Если здесь нет главных, то почему бы не я»?!

— Не самое плохое правило, — заметил Виталий менторским тоном. — И на всякий случай предупреждаю остальных: водителя не трогать! Понимаю, всем хочется его вздернуть за то, что сразу нам ничего не сказал, у меня и самого руки чешутся, но сейчас это роскошь. Потом — пожалуйста. Но в данный момент водитель должен быть жив и желательно без тяжких телесных повреждений, ему автобус вести и, возможно — будем реалистами — долго.

— Ты же сам только что водителем автобус колотил, реалист! — сказал Олег, не меняя своей задумчивой позы. Виталий пожал плечами.

— Был не прав, вспылил.

Он прислонился к креслу, хмуро глядя, как Алина мимо него пробирается в начало салона. Подойдя к водителю, она протянула руку, и Петр Алексеевич шарахнулся от нее так, будто девушка замахнулась на него ножом. Алина недоуменно взглянула на свою раскрытую ладонь, машинально спрятала ее за спину, потом осторожно спросила:

— Петр Алексеевич, скажи-те… вы нас помните?

— Я… не знаю, — плечи водителя чуть поддернулись вверх. — Может быть… Да нет, наверное нет… Я редко обращаю внимание…

— Но может быть вам кто-то бросился в глаза… может быть, вы заметили когонибудь! — взволнованно произнесла Марина, сообразив, куда клонит Алина. — Не могли же вы вообще ни на кого из нас не посмотреть!

— Может и посмотрел, — Петр Алексеевич опустился на свое место, поглядывая на стоявшую перед ним Алину с опаской. — Не помню. И почему вы думаете, что тогда в автобусе были именно вы?! Ведь автобусто был другой!.. Отстаньте от меня, вот что! Можете говорить, куда ехать, а так — отстаньте! Я ничего не знаю!

— А вы точно водитель? — Олег встал и потянулся. — Что-то очень уж беспомощны вы для водителя.

Петр Алексеевич ничего не ответил, только поджал губы дужкой, с преувеличенным вниманием разглядывая кровоподтек под ногтем указательного пальца. Дождь ожесточенно барабанил по крыше автобуса, и в наступившей тишине стук капель казался особенно громким. Несмотря на то, что день еще и не помышлял сменяться вечером, сеявшийся сквозь стекла свет стал совсем тусклым, безжизненным, и притихшие пассажиры превратились в тени, задумчивые и расстроенные. Только тощий паренек заткнул уши наушниками и отключился от окружающего мира, да девушка с красночерными волосами извлекла пилочку и сосредоточенно обрабатывала свои сверкающие ногти.

— Ни у кого нет с собой зонтика? — наконец спросила Алина. Ответом ей было отрицательное молчание. Ольга чуть передвинулась, закрывая прожженные колготки полой френча, потом закинула ногу на ногу.

— Да курите вы здесь, не жеманьтесь!

— Курить в автобусе запрещено! — неожиданно механическим голосом произнес Петр Алексеевич, что вызвало в салоне взрыв полуистерического хохота. Алина слегка улыбнулась, но улыбка получилась жалкой.

— Откройте дверь, я выйду.

Вслед ей что-то сказали, но слов Алина не разобрала. Выскользнув на улицу, она на мгновение зажмурилась, ошеломленная хлынувшим ей на голову ливнем, и под закрытыми веками возникло видение — ее ресторанчик, уютный свет под вишневыми абажурчиками, тепло, успокаивающий звон посуды, аппетитные запахи, плывущие из кухни, за стойкой смешливая, черноволосая, похожая на цыганку Женя, плеск воды в «прудике»… Алина открыла глаза и вздохнула. Она тревожилась за свой ресторанчик. Более того…

Он не покидает моих мыслей… обстоятельства из рук вон плохи, а я думаю о нем каждые полминуты, как я могу сейчас думать о ресторане?.. это тревога или навязчивая идея… сейчас бы только приехать куданибудь, где есть люди и телефон, а ресторан никуда не денется!..

…звон посуды, лампы на столах… они так долго их выбирали…

…деревья… листья уже пожелтели, но еще не опадают… и как же такое может быть?..

Алина вдруг почувствовала, что дождь больше не льет ей на голову и, вздрогнув обернулась. Рядом стоял Олег, подняв над собой свою кожаную куртку, так что она закрывала и его и Алину.

— Не мог же я отпустить девушку одну под дождь, — сказал он, ухмыляясь. — Кажется, я знаю, для чего вы вышли, но это все равно ничего не даст, что бы там ни было написано. Все же, пошли посмотрим.

— Сначала посмотрите туда, — Алина кивнула в сторону теснившихся у дороги деревьев, тихо шелестевших под дождем. — Это, наверное, ерунда… но, вы не видите ничего странного?

— Странного? — переспросил Олег с искренним недоумением, придвигаясь к ней вплотную, так что она почувствовала прикосновение его плеча. Склонив голову набок он несколько секунд молчал, потом произнес: — Ну, это очень мокрые деревья. И их очень много.

— Идите сюда.

Алина двинулась к деревьям, стуча каблуками по мокрому асфальту. Олег, чуть помедлив, обернулся, потом пошел следом, снисходительно покачивая головой.

— Вы знаете, что это за дерево? — спросила она, прикоснувшись кончиками пальцев к мокрому стволу одного из деревьев, которое свечкой уходило вверх на добрых пару десятков метров, и его чуть пожелтевшие сердцевидные листья подрагивали от ударов капель. Олег пожал плечами.

— Конечно знаю. Это тополь.

— А это? — Алина указала на дерево гораздо более скромных размеров, росшее рядом, с овальными глянцевитыми листьями. Спец по транспорту прищурился.

— Вишня, по-моему… Да, точно, вишня, у нас ею весь двор засажен. Весной здорово цветет, а летом идешь, бывало…

— А вон то? — перебила его Алина. Олег присмотрелся и покачал головой.

— Врать не буду, не знаю.

— Это яблоня, — она повернулась и начала четко и монотонно произносить названия, указывая то на одно, то на другое дерево: — Каштан, акация, черешня, кипарис, абрикос, сосна, персик, платан, шелковица…

— А вы разбираетесь, — заметил Олег с легким уважением. Алина досадливо поморщилась.

— Дед научил… Не перебивайте! Ель, слива, береза, кустарниковый дуб, гранат, клен… Вам достаточно? Я действительно разбираюсь, можете не сомневаться. Что теперь скажете?! Такой лес вам не кажется странным?!

— Да… сам по себе он бы так не вырос… Получается, мы в какойто ботанический сад заехали, так что ли? — Олег обернулся, вглядываясь в деревья по другую сторону дороги. — А вы глазастая!

— Ботанический сад? — в голосе Алины проскользнула нескрываемая ирония. — Никакой идиот не стал бы сажать эти породы деревьев рядом друг с другом, это раз! А если бы и посадил, то одни непременно бы заглушили другие, попросту убили бы их — у деревьев ведь такая же борьба за выживание, как и у животных, и многие из них не выносят взаимного соседства — это два! А три — климат, он подходит далеко не всем этим деревьям.

— Но они же здесь растут — и вплотную! И выглядят вполне неплохо, — Олег стукнул носком ботинка по стволу тополя, а потом вдруг вытянул шею, вглядываясь куда-то в глубь зарослей. — Чтоб мне провалиться, если вон то — не пальма! Я видел такие в Ялте, точь в точь! Дела!..

— Вот-вот! — торжествующе сказала Алина, поправляя мокрый берет и слегка ежась. — Гденибудь на вашем маршруте есть такие леса-сады?!

— Нет. Но это все равно ничего нам не дает, — Олег поднял куртку повыше. — Да-а, завез нас водила! А вдруг мы по какому-нибудь заповеднику катаемся? Потому и не ездит здесь никто… Виталя говорил, что он за целый час ни одной машины не видел. Я, кстати, тоже. Хотя… чтоб в заповеднике была такая трасса… сомнительно. Ладно, пойдем, глянем на табличку. Вы ведь за этим вышли, верно?

— Верно, — Алина усмехнулась, но ее лицо сразу же стало серьезным. — Скажи-те, Олег, а вы… вы меня не помните?

— Нет, к сожалению, — удрученно ответил Олег, потом подмигнул ей. — Странно, я бы сразу обратил внимание на такую девушку. Знаете, глаза у вас просто ведьминские, честное слово! Зеленущие, а затягивают как!.. Никого из ваших прабабушек не сожгли на костре за колдовство?

На этот раз Алина даже не улыбнулась, казалось, она услышала только первую фразу, а остальные для нее потерялись в шуме дождя.

— Вот и я вас не помню. Никого из автобуса не помню. А ведь всегда хоть кого-то из попутчиков запоминаешь — невольно. Видели, на левом ряду мужчина сидит громадный, просто Кинг-Конг, на такого сложно не обратить внимание…

— Да уж, — пробормотал Олег слегка раздраженно, и Алина хмыкнула.

— Я хочу сказать, что человек таких размеров сразу бросается в глаза. Странно все это.

— Думаете, нас усыпили и тайно перенесли в этот автобус во главе с водителем?! — Олег рассмеялся. — Бросьте, кому такое нужно?! Все это — одна большая путаница плюс переопохмеленный Петр Алексеевич. Сейчас разберемся с направлением, двинемся и куданибудь приедем, уж поверьте мне!

— Хотелось бы, — произнесла Алина с внезапной тоской. — Ох, как хотелось бы! Что-то у меня такие предчувствия нехорошие!

— Устали просто и нервы еще, — Олег на мгновение выглянул из-под куртки и тут же спрятался обратно. — Проклятый ливень! Посмотрим и назад, а то простудимся. Пошли.

Водитель, нервно постукивая пальцами по рулю, посмотрел, как они, накрывшись курткой, пробежали мимо открытой двери автобуса, и отвернулся. Его лицо было апатичным и усталым. Света, вернувшаяся на свое место, приникла к окну, почти касаясь его носом, и внимательно разглядывала деревья сквозь стекло, покрывшееся дымкой от ее дыхания.

— И что это они там делали, интересно? — пробормотала она.

Оставшимся пассажирам было не до ушедших — они ожесточенно спорили, в какую сторону следует ехать. Паренек в наушниках сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал. Кристина, запоздало начавшая нервничать, наблюдала за спорящими, кривя губы с капризным нетерпением избалованного ребенка и то и дело спрашивая:

— Скоро мы уже поедем?!

Алексей в споре не участвовал. Его большие пальцы стремительно летали по кнопкам сотового, и те тихо попискивали. Карие, близко посаженные глаза внимательно следили за игрой на дисплее, лицо было сосредоточенным и спокойным — спокойствие, натянутое туго, но неаккуратно, и опытный глаз мог бы увидеть, что под этим спокойствием притаилась злость, словно хищник в засаде, с нетерпением ожидающий наступления своего часа. Злость на Виталия, унизившего его перед всеми. И злость на себя, допустившего это унижение. Как подобное могло произойти?! Он не считал себя ни рохлей, ни истериком — ни те, ни другие долго не выдерживали, их давили, сминали. Его до сих пор никто не смял, и то, что произошло — очень тревожный звоночек. В том, что он попытался ударить водителя, не было ничего страшного — это было вполне справедливо и естественно. Но он растерялся. И он просил. И все это видели.

Алексей стиснул зубы, и крылья его носа слегка побелели, но выражение лица не изменилось. Разумеется, он этого так не оставит, но теперь придется ждать подходящего момента. Сейчас дергаться бессмысленно. Дергаться надо было еще тогда. Сделав что-то сейчас, он только поставит себя в глупое положение. Надо подождать. Ведь верно говорят англичане: не бойся гнева сильного человека, но бойся гнева терпеливого человека.

— Так значит, решено, продолжаем ехать вперед, — сказал Виталий, перекатывая в пальцах незажженную сигарету. — Осталось только спросить мнение тех двоих…

— В любом случае, нас большинство, — заметила Ольга тоном, не терпящим возражений. — Возвращаться нет смысла.

— Все же, мы их спросим. Эй, а тыто что скажешь? Здесь у всех право голоса.

Алексей медленно повернул голову и взглянул на Виталия. Тот смотрел на него без вызова и насмешки — равнодушно, как смотрят на поднадоевшую старую мебель. Алексей не сомневался, что на его ответ Виталию глубоко наплевать, а вот, поди ж ты, все же спрашивает. «Принципиальный!» — подумал он с нехорошей усмешкой, глубоко погребенной под мрачным спокойствием. Вслух же произнес:

— Я? Ничего я не скажу. Ведь решили уже.

— Тебе все равно?

— Абсолютно, — взгляд Алексея вернулся к дисплею — сейчас все смотрели на него, и это ему не нравилось. — Впрочем, продолжать ехать вперед было бы вполне логично. Все дороги гденибудь заканчиваются. Трасса езженая, в порядке.

— Хорошо, — Виталий сунул сигарету в рот, но тут же резко развернулся на звук шагов.

В салон поднялся Олег. Он двигался очень медленно, словно во сне, широко открытые глаза смотрели куда-то внутрь себя. Съехавшая мокрая кепка чудом держалась на затылке, с волос капала вода, стекала по лицу и шее, за ворот светлого свитера, испещренного влажными пятнами.

— У кого-то… — сипло произнес он, откашлялся и начал снова, но теперь заговорил несвойственным ему дребезжащим фальцетом. — У кого-то извращенное чувство юмора. Когда я найду этого кого-то, то…

— Что еще случилось?! — с досадой перебил его Борис, вставая. — И куда вы дели девушку?

— Девушка стоит на улице, — продребезжал Олег, возвращая кепку в нужное положение. — Я оставил ей свою куртку. Она стоит там, смотрит на табличку и ругается. Я тоже ругался, но потом устыдился и ушел — больно здорово у нее получается. А вам лучше к ней присоединиться — не сомневаюсь, когда вы увидите… у многих мат попрет из всех естественных отверстий.

— Но ведь там ливень! — воскликнула Харченко с таким негодованием, точно Олег сделал ей редкое по своей непристойности предложение. — Ты что, сам не можешь объяснить, в чем дело?! Вряд ли это настолько сложно, что ты не справишься!

— Что-то не припомню, чтобы пил с вами на брудершафт, так что лучше следите за своим языком, милая, — произнес Олег с неожиданной холодной злостью, мгновенно рассеявшей уже окутавшую его в глазах прочих пассажиров ауру добродушной шутливости. — Раз я говорю, что лучше выйти — значит, лучше выйти. А если вы боитесь, что дождь подпортит ваш внешний вид, то напрасно — почему-то мне кажется, что кроме нас на вас теперь еще долго никто не будет смотреть.

Одновременно с его последним словом Света резко выпрямилась в своем кресле. Марина привстала, и ее рот округлился испуганным «о».

— Перестаньте, — с досадой сказал Борис, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за зонтик, — женщины и так напуганы.

— Женщины? — Олег иронически хмыкнул. — Да я, по ходу дела, и сам подпуган.

Он повернулся, надвинул кепку на глаза и вышел в дождь. Виталий уронил сигарету и, не сказав ни слова, стремительно выбежал следом, по пути перепрыгнув через валявшуюся в проходе чьюто сумку. За ним вылетел Алексей, чуть не сбив Бориса, который, чертыхаясь, стаскивал с себя пальто, а потом, нервно толкаясь и переговариваясь, потянулись остальные. Рощина извлекла откуда-то большой прозрачный зонт и поманила Свету, тут же вцепившуюся в ее руку, словно испуганный ребенок. Уже на улице под зонтик нырнула и Логвинова.

— Мне нельзя намокать, — сказала она с легким раздражением и провела кончиком мизинца под нижней губой. — От дождя портятся волосы и кожа. В следующий раз обязательно поеду самолетом или поездом, хотя первого боюсь, а второго не люблю — меня в поезде страшно укачивает. Только автобусы и машины… но в автобусе я больше не поеду.

Ольга, презрительно скривив губы, вышла последней, прикрывшись своим френчем. Она шла быстро и уверенно, с силой впечатывая высокие каблуки своих полусапожек в асфальт и выбивая фонтанчики воды. Выражение ее лица было свирепым. Рушились все назначенные встречи, весь график летел к чертям — и все из-за чьейто идиотской шутки. Удачное время выбрала сестра для своей свадьбы, ничего не скажешь! И свадьбато была убогая, уж в любом случае не заслуживавшая того, чтобы ехать на нее из-за тридевять земель! Почему она села на эту развалину, почему не полетела самолетом?!

Одна из тонких бровейусиков сдвинулась к переносице, и в презрительном изгибе губ появилось нечто, отдаленно напоминающее недоумение.

Почему она не полетела самолетом?

Она не помнила.

Или не знала?

Ольга нервно дернула плечом. Она не страдала провалами в памяти и всегда в точности могла сказать, что делала, когда и объяснить подоплеку любого своего поступка, поскольку необдуманных поступков не совершала. Почему же теперь она не может вспомнить, что заставило ее решить возвращаться в Волжанск именно автобусом? Это напугало ее.

Я проснулась в десять… я позвонила… я позавтракала… снова позвонила — Катьке, попрощалась, поздравила… мать что-то совала на дорогу — пирожки?.. сто раз ей говорила, что не ем никакого теста!.. такси… водитель идиот, тащится, как черепаха, всех пропускает!.. сигарета… господи, на какой свалке подобрали этот автобус, вонь и дребезжит, как… еще и ливень — здорово!..

Секундочку!

А где все остальное?!

Сигарета, а потом сразу же пробуждение в качающемся, наполненном выхлопными газами салоне.

Прочие пассажиры уже столпились перед автобусом, и идти до них было всего лишь пару метров, но женщине показалось, что она преодолела не меньше двухсот, да и шла минут десять. Рыжеволосая девушка стояла впереди всех, вскинув над собой руки с чужой курткой, и на ее лице застыло такое выражение, словно она вот-вот расплачется. Остальные, включая и водителя, сгрудились за ее спиной, молча глядя в одну точку, и выглядели так, словно их согнали сюда на расстрел. Только спец, щурясь от стекающих по лицу дождевых капель, крепко сжимал побелевшие губы, с трудом сдерживая вновь готовые вырваться наружу ругательства.

Ольга обернулась и замерла, моментально превратившись в удивительно гармоничную часть застывшей группы.

Никто из пассажиров не бредил и не был не прав, совсем недавно с пеной у рта доказывая, что автобус идет именно в тот город, куда было нужно каждому. И не был не прав, отстаивая город, из которого автобус отправился. В принципе, правы были все вместе и никто в частности. Табличка над ветровым стеклом, на которой, согласно всем правилам стояли пункты отправления и назначения автобуса, ясно это подтверждала.

Волгоград и Волжанск, Брянск и Смоленск, Валдай и Санкт-Петербург, Ростов и Краснодар, Самара и Киев, Пятигорск и Саратов, Воронеж и Тула, Москва… Все эти названия стояли на табличке, прописанные четкими черными буквами одно поверх другого лишь с легким смещением, как бы специально для того, чтобы прочитать можно было каждое, и в этой заботе чудилась особая издевка. Отдельно стояло только тире — длинное, жирное, рассекавшее странную печатную вязь на две части.

А дождь усиливался, капли все громче и все безжалостнее барабанили по податливым листьям замерших деревьев, по железной крыше автобуса, по курткам и непокрытыми головам растерянных людей, и этот монотонный, неживой звук только подчеркивал окутывавшую мокрую дорогу тишину, особую пустую тишину, протянувшуюся на многие километры, и каждый из стоявших перед заблудившимся автобусом вдруг с предельной остротой ощутил, насколько он одинок в этом незнакомом месте под холодным, бесконечным и равнодушным осенним дождем.

III

Автобус снова мчался сквозь ливень, но в его движении уже не было деловитой уверенности, он больше походил на отупевшее от погони, измученное животное, которое гонят вперед лишь граничащие с безумием остатки инстинкта самосохранения. Петр Алексеевич то прислушивался к звуку двигателя, озабоченно покачивая головой, то с отвращением поглядывал на раскачивавшиеся перед ветровым стеклом веселенькие яркие игрушки, но чаще всего его взгляд обращался к дороге, покорно ложившейся под колеса, пустынной и прямой, как стрела, и тогда в его глазах появлялось уже прочно пустившее там корни жалобное выражение.

Все пассажиры перебрались в начало салона — так было проще общаться да и взаимное соседство несколько успокаивало. Пересел даже Алексей, но по-прежнему пребывал в одиночестве — никто не захотел садиться рядом с ним. Его это задело, но лишь слегка — он был слишком занят, он размышлял.

С того момента, как автобус вновь тронулся с места, прошло чуть больше часа. Первые десять минут все переговаривались скорее механически, ошеломленные увиденным, отчаянно пытавшиеся разобраться в том, что происходит — и в одиночку, и с помощью других одновременно, отчего то и дело путались в словах и мыслях и злились. Но постепенно среди пассажиров распространилось некое подобие спокойствия, в чем-то сродни расслабленной апатии после шока. Олег, вернувшийся в свое прежнее состояние, упрочил это спокойствие легкими шуточками и прибаутками, с истинно русской щедростью присовокупив к этому початую бутылку коньяка, коя и была немедленно распита под извлеченные из сумки Светы чипсы, орешки и пирожки. Крохотную толику уделили даже Петру Алексеевичу, после чего жалобное выражение в его глазах приобрело несколько подмасленный вид.

Чуть подогретая коньяком беседа приняла более непринужденный характер — настолько непринужденный, насколько это было возможно для людей, совместно угодивших в некую неприятную историю. Но знакомились осторожно, точно шли по тонкому льду, прощупывая собеседников, пытаясь уловить фальшь, определить виноватого. Беда объединяла, но отнюдь не сближала и не вызывала слепого доверия.

Отвечая на вопросы и в свою очередь сама что-то спрашивая, Алина внимательно разглядывала остальных пассажиров, пытаясь понять, что скрывается за их лицами, словами, жестами, ощущая точно такие же изучающие взгляды — некоторые легкие и умелые, словно скальпель в руках опытного хирурга, другие тяжелые и бесцеремонные, словно копающиеся в чужих вещах вороватые пальцы. Все это чем-то походило на игру, жутковатую и в то же время интересную. Они перезнакомились, они чутьчуть рассказали друг другу о себе (еще неизвестно, что из сказанного соответствовало истине), они строили догадки, они даже пытались смеяться, но они были совершенно чужими друг другу. Чужими и подозревающими. И останутся такими, даже если, наверное, будут ехать вместе вечность.

А что, если так и будет?

Дурочка ты, Суханова! Напуганная, паникующая дурочка!

Здесь никого и ничего нет. Только мы и дождь…

Сжав зубы, Алина задушила назойливые, трусливые мыслишки, запрятала их куда-то в глубь сознания и отвернулась от окна, к которому ее взгляд против воли возвращался снова и снова. Устроившийся рядом с ней Олег что-то в очередной раз сказанул, и некоторые рассмеялись — чуть натянуто, но все же рассмеялись. Смех успокаивал. Она чуть улыбнулась, хотя сказанного не расслышала. Олег ей нравился. Не особенно привлекательный внешне, но обаятельный, он казался славным парнем — настолько славным, насколько может быть человек, постоянно глазеющий на ноги какойнибудь из пассажирок. По крайней мере он хоть как-то пытался приободрить остальных и, надо отдать должное, у него это получалось. Простодушный и легкомысленный на поверхности, он, тем не менее, казался не такто прост, и пошловатые, но не задевающие шуточки слетали с его языка с такой же легкостью, как и тщательно обдуманные колкости и рассудительные фразы. Чем-то он был похож на ярко окрашенную хищную рыбу, которая, вполне сытая, плывет неторопливо, выставив из темной воды высокий радужный плавник, но в случае чего плавник мгновенно мог уйти с поверхности, а вместо него вынырнуть распахнутая пасть с острейшими зубами. И тем не менее он ей нравился.

Нравился настолько же, насколько не нравился Алексей Евсигнеев (Евсигнеев! — раздельно и с отчетливой злостью поправил он Бориса, который, не расслышав, назвал его «Евстигнеевым»). Алексей вызывал у Алины неприязнь не из-за той вспышки ярости, когда он обрушился на нее за подмоченный телефон, не из-за своей истеричности и нелепого упрямства. Не играла тут роли и внешность — внешне темноглазый и темноволосый, с правильными чертами лица Евсигнеев был довольно красив, и, совершенно не зная его, Алина вполне могла бы счесть Алексея очень даже интересным мужчиной. Но сейчас даже бледный призрак подобной мысли не мог появиться в ее голове. Евсигнеев был ей неприятен, более того, вызывал легкий холодок какого-то детского страха. Разговаривая, он никогда не смотрел собеседнику в глаза — его взгляд мог упереться в чужой подбородок или в пространство над чужим плечом, изучать какуюто деталь одежды или собственные руки, но к глазам никогда не поднимался. Люди, не смотрящие собеседнику в глаза, всегда ее настораживали. Евсигнеев никак не производил впечатления стеснительного человека, скорее…

…скорее он опасается, что кто-нибудь может что-то разглядеть в его глазах… что-то, чего лучше не знать…

Она пожимала плечами в ответ своим мыслям — пожимала не без снисхождения. Евсигнеев сказал, что занимается торговым бизнесом. Бизнесмен. Нет, скорее, бизнесменчик. В любом случае, бизнесмены — народ скользкий и во всем видят потенциальную угрозу, обман…

Светлана Бережная поймала ее задумчивый взгляд и вскользь улыбнулась, заправив за ухо непослушную короткую прядь темных волос. Большая сумка со всяческой снедью, прежде покоившаяся рядом на кресле, теперь стояла у нее в ногах, хотя половина кресел в автобусе пустовала, и Светлана то и дело наклонялась и поддергивала сумку за ручки, стараясь устроить ее поудобней. При этом на ее лице появлялось особое хозяйственное выражение. «Пирожки, — думала Алина с незлой усмешкой. — Наверное, там гора еды и особенно пирожков… поэтому она так ее бережет». Света обмолвилась, что держит маленькую пекарню и пиццерию, и услышав это, Олег, усиленно работавший челюстями, немедленно осведомился:

— Это не образцами ли готовой продукции мы сейчас закусывали?

Светлана, мотнув головой, поджала губы — почти негодующе — как можно сравнивать! — потом в очередной раз улыбнулась, но в глазах ее улыбки не было. Несмотря на бодро звучащий голос, улыбчивость и спокойное выражение лица, Бережная казалась самой напуганной из всех — не разозленной, возмущенной или ошеломленной происходящим, а именно напуганной. А когда она смотрела в окно, за которым хлестали косые струи дождя, в ее глазах мелькала паника, и она непроизвольно жалась к своей соседке. Тогда та, не глядя в ее сторону, успокаивающим, почти материнским жестом клала ладонь ей на запястье, что-то произносила, и Светлана слегка расслаблялась, с нескрываемым восхищением поглядывая на светлые волосы соседки.

Роскошные волосы Марины Рощиной и впрямь заслуживали восхищения, как впрочем и сама Марина. Алина, с присущим только женщинам умением находить изъяны в чужой внешности, была вынуждена это признать, все же подумав напоследок, что над Рощиной, скорее всего, ежедневно работал весь принадлежащий ей салон красоты. Длинные густые волосы, как с рекламы шампуня, гладкая сливочная кожа, правильные, гармоничные черты лица, царственную красоту которого не портил и распухший, покрасневший нос. Изумительные аметистовые глаза смотрели твердо, спокойно и такими же спокойными были слова и жесты. Она выглядела немного взволнованной, но не напуганной и в утешении и ободрении не нуждалась, хотя в автобусе нашлось бы немало желающих их предложить. От Алины не укрылось, что все пассажиры мужского пола то и дело омывали Марину взглядом — кто исподтишка, кто открыто. Та замечала и те, и другие взгляды, и время от времени ее губы трогала легкая улыбка, в которой было что-то кошачье, и в аметистовой глубине суживающихся глаз зажигался теплый золотистый огонек.

«Красивая», — думала Алина не без доли зависти — не змеиной, ядовитой, а, скорее, обыденной: мол, хорошо бы и мне так, а нет — и не надо. На Рощину просто было приятно посмотреть, как на яркий свежий цветок или произведение искусства. Ладная, темноглазая Света, сидевшая рядом, сама по себе была очень даже хороша, но на фоне Марины казалась бледной невзрачной тенью.

Света, наклонившись, что-то прошептала на ухо Рощиной, сделала левой рукой такое движение, будто закручивала в патрон лампочку, и обе затряслись от сдерживаемого смеха. Потом Марина завела ладонь на затылок и перекинула волосы с одного плеча на другое — золотистая, густая волна медленно, словно во сне, перекатилась по сгибу ее руки и хлынула вниз, захлестнув и плечо Светланы, и между женщинами протянулась шелковистая, блестящая паутина, словно связав их. Марина засмеялась снова, убрала волосы, слегка потянулась, разминая затекшее от долгого сидения тело, и все мужские взгляды, как по команде, приковались к ее тонкому, натянувшемуся на груди свитеру. Алина, не удержавшись, хихикнула — очень тихо, так что услышал только сидевший рядом Кривцов. Он повернул голову и посмотрел на нее укоризненно, потом удручающе пожал плечами — мол, мужик — и в Африке мужик, это понимать надо.

Она заметила, что Виталий отвел взгляд от Рощиной последним. Он явно благоволил к Марине больше остальных, но не подмигивал ей, как Олег, и не поглядывал осторожно и смущенно, как Борис, — он просто смотрел — открыто и прямо — настолько прямо, что иногда уже сама Марина начинала беспокойно ерзать и старательно отворачиваться.

Он был единственным из всех, кто о себе вообще ничего не рассказал и не назвал своей фамилии. Алине казалось, что он сделал это не из-за опасения — просто на деле Виталию было абсолютно наплевать на все и на всех. У него была цель — доехать до какогонибудь города, остальное его не волновало, и если Олег был самым бодрым и смешливым из всех пассажиров, а Светлана — самой напуганной, то Виталий был самым равнодушным, словно тогда — вначале под дождем, а позже — сцепившись с Алексеем, он исчерпал весь запас своих эмоций. Он сидел спокойно, говорил мало и так же мало спрашивал, и взгляд его был скучающим, но Алина очень хорошо помнила, как не так давно эти невыразительные глаза были иными — глаза человека, способного на многое, глаза человека, способного и убить, если он сочтет это нужным.

Не самое плохое правило.

Алина вдруг поймала себя на мысли, что ей было бы намного спокойней, если бы автобус остановился и Виталий бы вышел. Ушел бы в дождь и никогда не возвращался. Мысль была странной и более чем глупой, и, появившись, тут же пропала. В конце концов, только благодаря его наблюдательности они так быстро узнали о том, что попали в беду, — а ведь могли еще ехать и ехать, переругиваясь с водителем, который, она не сомневалась, еще долго бы ни в чем не признавался. Виталий высказывал вполне здравые и дельные мысли и, пусть и варварскими методами, но сумел поддержать порядок. Другое дело, что будет, если ему вдруг вздумается установить свой порядок?

Сидевший на соседнем сидении человек отнюдь не вызывал у Алины таких мыслей, хотя рядом с ним Виталий казался карликом. Ему пришлось изрядно потесниться, чтобы гигант Жора поместился в кресле. Жора больше всего походил на медведя — сытого, добродушного и ленивого, ценящего комфорт и спокойствие. Мускулистый гигант оказался человеком весьма образованным, любящим книги и шахматы, увлекающимся компьютерами, и в промежутках между вращающимися по замкнутому кругу вопросами «где мы?» и «что происходит?» успел обсудить с Олегом преимущества и недостатки всех версий «Windows», рассказать Марине о значениях и особенностях женских причесок у той или иной древней цивилизации и поспорить с Борисом на тему государственного устройства Древней Спарты, проявив такие познания о периодах правления Ликурга и Лисандра, что Борис был уже и не рад, что начал этот разговор и вскоре его участие в нем свелось к киванию головой и односложным фразам. Глядя на Жору, Алина то и дело сдвигала брови, мучительно пытаясь вспомнить, где могла его видеть — лицо Вершинина казалось ей очень знакомым. Но так и не вспомнила.

Борис Лифман (Алина заметила умудренную и язвительную усмешку Алексея, появившуюся сразу же после того, как Борис назвал свою фамилию) казался на редкость аккуратным — и в своем внешнем облике, и в словах, и в поступках. Аккуратность переходила в осторожность, осторожность — в опаску и подозрение. Тем не менее, он на свой лад тоже пытался поддерживать порядок, но, в отличие от Виталия, использовал словесные увещевания и старался свести на нет любые споры, возникавшие в салоне. Роль миротворца вполне отвлекала его от собственной растерянности и подавленности. Хотя они с Виталием были одного возраста — лет тридцати, Виталий все же оставался просто «Виталием», а в обращении к Борису невольно напрашивалось отчество.

Коробочка с макетами украшений уже побывала в руках каждой из пассажирок, и, наблюдая, как женщины рассматривают каждое кольцо или кулончик, Лифман аккуратно улыбался, и в его глазах светилось явное удовольствие. Он внимательно выслушивал комментарии, и Алине казалось, что Борис запоминает не только слова, но и интонацию.

— Я тоже когда-то хотела стать ювелиром, — говорила Светлана, прикидывая на палец приглянувшееся кольцо. — Работать с драгоценными камнями — это… — она пошевелила пальцами, затрудняясь подобрать определение.

— Я сижу в модельном цехе, — в голосе Лифмана прозвучало легкое сожаление, — и больше работаю с воском и серебром. Я занимаюсь макетами. Так что золотобрильянты — это не ко мне. Я скорее художник. Но камни… вы правы, это нечто совершенно особенное. Настоящие, не искусственные камни… они как люди — у каждого есть свой характер, своя сила, своя жизнь… Застывшие осколки мира, плененные стихии. В бриллианте — талая вода на солнце, рубины — иные как пламя, иные как кровь, а в иных словно плещется дорогое розовое вино… В изумруде можно увидеть весеннюю траву под светом полной луны, а в сапфире — летние сумерки юга, густые и мягкие, как бархат… Но если неправильно огранить и неверно подобрать оправу, камень погаснет, и тогда вы увидите только дорогую вещь, но не драгоценную.

— Вы так красиво рассказываете, — Светлана восхищенно вздохнула. — Так поэтично.

Борис скромно отмахнулся.

«А хорошо держатся! — думала Алина, невольно глядя на свои золотые кольца с простенькими «фианитами». — Хорошо держатся для тех, кто катит неизвестно куда и неизвестно с кем. Уже десять минут никто не выдвигает никаких версий».

— Да-а, действительно, слова художника, а не ремесленника, — заметил Жора. — А в Индии, кстати, с незапамятных времен драгоценные камни использовали в терапевтических целях.

— Да, — Борис кивнул, — в ведической…

— Бога ради, только не надо лекций по сакральной медицине! И без того уже голова кругом идет! Вы бы лучше подумали о том, что мы будем делать, когда кончится бензин! У любого бака есть дно… Что мы будем делать, когда заглохнем посреди этого дурацкого леса?! Надо ко всему подготовиться заранее, а не рассуждать о драгоценных камешках! — резко сказала Ольга Харченко, докуривая очередную сигарету. В отличие от остальных она не ходила курить в конец салона, чтобы не сильно беспокоить немногочисленных некурящих, а дымила, не сходя со своего места, из-за чего у нее с Рощиной уже произошло несколько стычек, и они уже были недалеки от того, чтобы вцепиться друг другу в волосы.

Слушая ее холодный голос, четко, без истеричных взвизгов выговаривавший каждое слово, Алина вздрогнула, представив, каково приходится ее подчиненным. А потом нахмурилась.

Как странно. Если не считать шофера и мальчишки (который, уткнувшийся в свои наушники, вообще не пожелал ни с кем ни о чем разговаривать, удовлетворив любопытство остальных пассажиров тремя словами: «Леха, учусь, отстаньте»), в автобусе собрались вполне благополучные люди. Устроенные люди. Люди, которые вполне могли бы себе позволить нечто иное — никак не старенький подтекающий автобус.

Я был в своем автобусе, но теперь, почему-то, я веду этот!..

Люди, которые не помнят друг друга. И не помнят старенький подтекающий автобус.

— …я не заметил…

— … я никогда не смотрю…

— … на автопилоте пришел…

— … я не помню…

— … может и видела, но на ту минуту у меня были дела поважнее…

— … я бы сразу обратил внимание…

И почему вы думаете, что тогда в автобусе были именно вы?!

Билеты без даты и времени отправления. Разные города. Печатная вязь. Деревья. Кому понадобилось все так запутать? И для чего? Хотя, может быть…

— Перестаньте вы смолить каждые пять минут, уже дышать нечем! Я и так простужена… я могу голос потерять! У меня завтра запись начинается! — раздраженно сказала Кристина, оглаживая большим пальцем ограненный кабошоном тигровый глаз в своем перстне.

— Голос?! — Ольга презрительно хмыкнула. — Голос на сегодня как раз не обязателен, главное — длинные ноги, приличная грудь и минимум одежды, если, конечно, вы — не мужчина, хотя и…

— Я не спрашиваю ваше мнение! — огрызнулась Кристина. — Я просто прошу вас курить поменьше!

Харченко ничего не ответила — отвернулась к окну, продолжая демонстративно дымить. Кристина не менее демонстративно закашлялась, после чего начала что-то втолковывать Борису. Тот устало кивал.

Алина чуть повернулась, так, чтобы по возможности видеть всех пассажиров, и лицо ее вдруг стало очень усталым. Мокрый берет она давно сняла, влажные рыжие кудри сбились, спутались и, наверное, выглядели смешно, но расчесывать их не хотелось. Может быть, скоро опять придется выходить под дождь…

Ее взгляд упал на Алексея. Тот сидел, откинувшись на спинку кресла и смотрел перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами. Почувствовав чужое внимание, он слегка подобрался, покосился в ее сторону, потом быстро и воровато глянул куда-то вперед, а в следующий момент его глаза снова стали пустыми, но теперь в этой пустоте было что-то неестественное. Алина была готова поклясться, что знает, на кого он смотрел, да и угадать это было нетрудно — только одному из всех пассажиров могла предназначаться мелькнувшая среди этой пустоты вспышка холодной ярости.

Сколько времени прошло с тех пор, как все они начали обращать друг на друга внимание? Часа три? Или два с половиной. Не так много, во всяком случае. А она уже побаивается Алексея и Виталия, Алексей готов вцепиться тому же Виталию в горло, между Харченко и Рощиной установилась вполне отчетливая неприязнь… А что будет, когда пройдет шесть часов? Или двадцать? Где гарантия, что они все не передерутся между собой, как пауки в банке?

Алина закрыла глаза и позволила назойливому беспокойству о ресторанчике заполнить все свое сознание. Сейчас эти мысли, теплые образы, почти слышимый плеск воды и почти осязаемые запахи кухни даже успокаивали. Особенно, если не смотреть на оконное стекло, не наблюдать за бесконечным бегом бесконечных дождевых капель и не видеть, как встряхивают листьями деревья, которым не положено быть вместе.

IV

Ближе к концу четвертого часа все, если не считать задремавшей Светы, успели окончательно запутаться в версиях — от реальных и вполне невинных до самых фантастических. Дорога по-прежнему оставалась пустынной — ни одной машины на ней так и не появилось, и автобус одиноко катил сквозь непрекращающийся дождь. Вдобавок, где-то за низкими толстобрюхими тучами начало угрожающе погромыхивать, словно там ворчал, просыпаясь, неведомый сердитый великан. В открытые форточки врывался резкий запах озона. Марина попросила Петра Алексеевича включить свет, и тот беспрекословно подчинился. Теперь пассажиры больше не прятались в тенях, но и тревога и на лицах, и в глазах была освещена самым безжалостным образом.

— Ни хибарки, ни машинки, — кисло сказал Олег, поглядывая в окно на сплошную стену мокрых деревьев. — Хоть бы на велосипеде кто проехал, что ли! Али просто бегом пробежал. Не знал я, что в отечестве есть настолько обширные необитаемые территории.

— Если мы до сих пор еще в отечестве, — вполне серьезно заметил Жора, чья голова почти полностью возвышалась над спинкой кресла. — Ни по природе, ни по климату ничего не понять.

— Смотря, откуда нас везут и как на самом деле давно, — Ольга осторожно массировала затекшее колено. — Если нас действительно усыпили, как тут некоторые считают…

— Глупости все это! — уже в который раз возмутилась Марина. — Кому бы такое понадобилось?! Наверняка скоро все очень просто объяснится само собой.

— Правда? — скептически осведомилась Ольга. — Может, уточните, как скоро? Вы не заметили — это «скоро» длится уже довольно долго! Вспомните про билеты, про табличку, про все эти странности с автобусом, если верить нашему многоуважаемому шоферу, про то, что мы черт знает где находимся!.. У вас весь ум в волосы ушел?!

Прежде, чем Рощина успела достойно ответить, Виталий встал и, обернувшись, произнес с ледяной вежливостью:

— Брейк, дамы. Рассуждать рассуждай-те, но на личности не переходите. Еще кошачьих свалок тут не хватало! Не накаляйте обстановку, она и без того паршивая, и не забывайте, что помимо вас здесь еще есть люди, которые тоже могут переживать. Вы, надеюсь, девушки умные, сообразительные и свои разборки тормознете до развязки. Верно?

На последнем слове в его голосе прозвучала легкая угроза, но в противоречие ей на губах появилась неопределенная улыбка, и адресована она была Рощиной. Та, чуть порозовев, сердито передернула плечами и отвернулась.

— А вам не кажется, что вас это совершенно не касается?! — сказала Харченко враждебно, но за этой враждебностью промелькнула некая заинтересованность. — Мы какнибудь без вас разберемся.

— Без меня не получится, — улыбка Виталия стала иной, — так что лучше не разбирайтесь. Иначе вас придется успокаивать.

— Мы уже видели, какими методами вы успокаиваете! — неожиданно подала голос Алина, попытавшись встать, но Олег удержал ее за руку. — Их вы тоже чуток придушите для поднятия дисциплины?!

Виталий ничего не ответил, только усмехнулся и сел на свое место. Закинув руку за голову, он закрыл глаза. Толстые звенья его серебряной цепи тускло поблескивали в неярком свете автобусных ламп.

— Зря ты так, — негромко прогудел рядом Жора.

— Если бы! — иронично отозвался Виталий, не открывая глаз. — Ты когда-нибудь видел, как искры или окурок попадают на сухую солому? Огня-то всего ничего, такая малость… а солома вспыхивает и сгорает мгновенно — ахнуть не успеешь.

— Это ты к чему? — спросил Вершинин недоуменно, пытаясь поудобней устроиться в кресле.

— Это я к тому, старик, что солома — это мы, полный автобус соломы, и с каждой минутой она становится все суше.

— Но искры можно и залить, — Жора потер лоб. — Не обязательно их давить.

— Мне некогда бежать за водой. Да и некуда.

— Зачем же бежать за водой? — лицо Жоры стало настолько невинным, насколько это было возможно при его тяжелых и резких чертах. — Всегда можно использовать ту, что под рукой.

Виталий, приоткрыв один глаз, посмотрел на него, и оба неожиданно разразились громким хохотом, звонко хлопнули друг друга по ладоням — так просто, словно были знакомы не один год, после чего каждый погрузился в свои мысли.

— Надо же, смеяться умеет, — Алина несильно шлепнула Кривцова по пальцам, все еще сжимавшим ее предплечье. — Ты уже можешь меня отпустить.

— Могу. Но не хочу, — Олег улыбнулся чуть кривоватой улыбкой, но увидев, что в глазах Алины явственно заштормило, отдернул руку, точно обжегся, заслонился раскрытыми ладонями и запищал: — Ой, не бейте, тетенька, не буду больше, век воли не видать!

Она фыркнула, но, увидев, что к их креслам идет Борис, поспешно убрала улыбку с лица. Лифман остановился возле них, и Олег приветственно приподнял на голове свою кепку.

— Славная нынче погодка!

— Да уж, — Борис наклонился и заговорил смущенным и в то же время заговорщическим шепотом: — Алина, я попросил водителя ненадолго притормозить. Вы не могли бы посмотреть… посмотреть на деревья? Они… все такие же?

Алина взглянула на него удивленно. Олегтаки уговорил ее рассказать про странный лес всем остальным, но это мало кого заинтересовало, и тот же самый Лифман обронил: «Да мало ли кто где что посадит, мало ли где что вырастет».

— Я все время на них смотрю, — хмуро сказала она. — Они не меняются.

— А вы не можете ошибаться?

— Нет. Хотя хотела бы, — Алина отвернулась, уже в который раз рассматривая плывущие мимо мокрые стволы и кроны. Она уже почти ненавидела их. Тополя… то здесь, то там — огромные тополясвечи, как у них в Волжанске — почти до самого неба.

— Каштан — видели только что? — Борис печально вздохнул. — Вам не доводилось бывать в Киеве? У нас там такие каштаны… так цвели…

— Вы так говорите, будто мы прямиком на тот свет едем, — насмешливо произнес Кривцов, но на этот раз его насмешка была холодной. Борис рассеянно пожал плечами.

— Кто знает, — неожиданно сказал он и ушел. Олег покачал головой и сквозь зубы процедил одно из тех слов, которые обычно не употребляют в приличном обществе, потом вдруг чуть подтолкнул Алину плечом и провозгласил на весь автобус:

— А может, мы в другом измерении, а?!

— Потрясающая версия! — Ольга презрительно фыркнула. — Наверное, вы очень долго над ней думали.

— А что?! — неожиданно сказала Кристина, кутаясь в свой джангл. — Я когда-то читала одну книгу…

— Неужели, — негромко пробормотала Харченко, пытаясь рассмотреть свое отражение в солнечных очках. Мокрый френч она повесила на одно из кресел, оставшись в коротком темнокрасном шерстяном платье.

— … там люди летели в самолете… Ну, они, короче, заснули… некоторые, а потом, когда проснулись, увидели, что попали… ну, не сразу увидели, а потом, когда приземлились, что попали в другое измерение. А те, которые в самолете тогда не спали, исчезли — только, короче, остались всякие их вещи — часы, кольца, зубы золотые, протезы… — Кристина начала разглядывать свои расписные ногти с таким вниманием, будто в них была врисована по меньшей мере часть прочитанной книги. — А вдруг нас было гораздо больше, а мы про это не знаем? Не помню, как книжка называлась… Там еще такие… с зубами… все съедали.

— «Лангольеры», — сонно сказал Жора, не оборачиваясь. — Я читал в детстве. Занятная вещь… в отличие от версии.

Кристина сердито покраснела и пожала плечами.

— Я просто так сказала. Просто вспомнила книгу.

— Ну, в одном девушка права, — Олег глубокомысленно потер кончик носа, — и я уже это говорил. Нас слишком мало. Для такого… господи, уж не знаю, как правильно сказать… таких крупных рейсов… слишком мало.

Он натянул кепку на нос и из-под нее внимательно взглянул на водителя. Тот даже со спины казался растерянным и подавленным… но было ли так на самом деле? Под растерянностью и подавленностью могло прятаться все что угодно. Кривцов был реалистом и не верил ни в бога, ни в черта, ни в преображающиеся автобусы. Болен ли был Петр Алексеевич, пьян или лгал, преследуя какие-тосвои определенные цели, — это его волновало в самую последнюю очередь. Важнее были последствия, и поскольку Петр Алексеевич в первую очередь мог быть источником самых разнообразных неприятностей, Олег не спускал с него глаз и прекрасно понимал, что Виталий и здоровяк Жора сели точнехонько за спиной водителя совсем не случайно.

— О, Господи! — Борис меланхолично вздохнул. — Да что толку от ваших версий, все равно ведь этим ничего не изменишь. Только аппетит разыгрался. Ни у кого больше не найдется что-нибудь пожевать?

— Потерпите, вы совсем недавно жевали, — сказал Жора. — Нам нужно беречь оставшуюся еду, потому что…

Он осекся, но было уже поздно — часть пассажиров снова начала испуганно переглядываться. Губы Кристины задрожали, и она сникла в своем кресле. Потускневший, невидящий взгляд Алины уплыл куда-то в глубь салона, пальцы Марины начали нервно теребить край свитера, растягивая вязку. Лифман взглянул в окно с почти звериной тоской.

— Все льет и льет, — пробормотал он. — Бесконечно…

Его не услышал никто, кроме Кристины, и она поникла еще больше — в голосе Бориса ей послышался некий удар гонга, отзвук судьбы. Ее пальцы, приняв решение без ее участия, пробрались за вырез кофточки и намертво вцепились в висевшие на шее оба креста.

— А что, все правильно, — Ольга развернулась, выставив в проход изящно скрещенные ноги. — Надо реально смотреть на вещи. Неизвестно, сколько мы будем ехать по этой глуши, а еда, как и бензин, не бесконечны. Поэтому лучше сейчас разделить еду поровну, а потом уж пусть каждый распоряжается своей долей, как захочет, — по-моему, это было бы вполне разумно.

— Разумно, вы правы. Но, как я понял, из всех нас еда есть только у Светланы, — вдруг произнес Алексей, отрываясь от своего телефона, и некоторые из пассажиров, успевшие подзабыть о его существовании, вздрогнули.

— Ну и что? — Ольга искренне удивилась, при этом даже не взглянув на крепко спящую Бережную, которая съежилась в кресле, смешно морща нос во сне и крепко обхватив себя руками — то ли от холода, то ли от страха потерять саму себя, пока ее сознание блуждает где-то далеко. — Значит, ей придется поделиться с нами. Она ведь уже сделала это раньше, так что не думаю, что откажет теперь.

Алина медленно повернула голову и посмотрела на Ольгу так, словно увидела впервые. Ее веки чуть опустились, и изумрудный блеск глаз под ними стал тусклым и холодным.

— Будь вы на ее месте, вы вряд ли бы поделились с нами.

Ольга усмехнулась ей с некой уютной снисходительностью — так усмехаются люди в своей теплой комнате, глядя сквозь оконное стекло на бегущих под ливнем прохожих.

— Ты права, милая. Но я не на ее месте.

На секунду в автобусе повисло неловкое молчание, рассеченное двумя холодными и изучающими женскими взглядами. Алина отвернулась первой, мысленно с удивлением разглядывая столь неожиданно вспыхнувший в ней гнев. Она считала себя человеком достаточно добродушным, предпочитающим скорее отшутиться, чем лезть в драку, но сейчас была почти готова вцепиться Харченко ногтями в физиономию и с величайшим наслаждением располосовать ее. То ли Ольга так действовала на людей, то ли обстоятельства начали потихоньку пережевывать ее, Алинину, психику… в любом случае, ничего хорошего в этом не было. Алина сжала зубы, начала свой гнев удушать и удушила, после чего повернула голову и увидела, что за это время Виталий успел встать и теперь стоит неподалеку от кресла Бережной, поглядывая то на Ольгу, то на нее с потаенным подозрением экзаменатора, выглядывающего у студентов шпаргалки. Не человек — цербер!

— Давайте уж потом с едой разберемся, — предложил Борис почти жалобно, явно жалея, что вообще завел этот разговор. — Потом, когда все проснутся, успокоятся… грызни этой не будет… Нам сейчас главное автобус… Такой жуткий запах — может, у него что-то в двигателе горит? Или это такие выхлопные газы…

— Это не выхлопные газы, это горят тормозные колодки, — авторитетно сообщил Кривцов и зевнул. — Не страшно.

— Вы уверены?

— Естественно, — сказал Олег с нескрываемым презрением к тому, кто не знает столь простых вещей. — Слушайте, люди, скучното как, елки! Перестаньте киснуть, так только хуже будет! Может кто расскажет чего-нибудь увлекательное, а то что я тут должен один, как Шахерезада?!.. Если…

Остальные слова Олега потерялись в громком коротком вскрике, полном ужаса и боли, страдающем, отчаянном и такой странной, почти потусторонней тоски, что никто сразу и не понял, что родился и замер он на побелевших губах Светы Бережной, которая уже не спала, а сидела в своем кресле, выпрямившись и вытянув шею так, словно пыталась что-то разглядеть в ветровое стекло автобуса. Сидевшая рядом Марина, отпрянувшая от неожиданности к окну, испуганно смотрела, как перекатываются на ее скулах желваки, бешено и мелко-мелко, по-собачьи, раздуваются ноздри. Распахнутые до предела глаза Светы смотрели в никуда — остекленевшие, неживые.

— Ты что? — от волнения голос Рощиной превратился в малоразборчивый писк.

Этот звук вывел Свету из ступора. Все ее мышцы словно оттаяли, она оползла в кресле, став удивительно маленькой и зарыдала, крепко вжимая в лицо ладони. Плач был громким, перемежающимся с иканием и стуком зубов, то и дело переходящим в истерический хохот. Бережную трясло, и ее голова с негромким глуховатым звуком билась о спинку кресла.

— Ну, Света, успокойся, просто кошмар… — Марина попыталась утешающе ее обнять, но Света с неожиданной силой вырвалась. Ее ладони спрыгнули с лица и начали суматошно охлопывать тело, точно пытались потушить невидимый пожар. Карие глаза яростно сверкали.

— Я не такая… — сипло бормотала она, — … не такая…

Часть пассажиров уже столпилась возле них, и Олег, качая головой, громко сетовал об истраченном коньяке, который бы сейчас очень пригодился.

— Дай-те ей по лицу! — сказала Ольга, перевешиваясь через спинку своего кресла. — Это всегда помогает!

— Отойдите, — хмуро приказал Виталий остальным, опускаясь на корточки возле кресла Светы, и Марина, все еще безуспешно пытавшаяся успокоить соседку, инстинктивно рванула дрожащую Бережную к себе.

— Не трогайте ее! Вы ненормальный!

— Света, — произнес Виталий, не обращая на Марину ни малейшего внимания. Его руки метнулись и ловко поймали Свету за прыгающие запястья, сжали. — Светочка.

Марина удивленно замерла, застыла и Алина, которая уже наклонилась, чтобы оттолкнуть Виталия от кресла. Обе смотрели на его пальцы, которые несколько раз скользнули по запястьям Светы к ладоням и обратно, потом окончательно перебрались на ладони, разминая их в какихто одному ему известных точках. Он повторял имя Бережной, словно некое заклинание, и его негромкий голос казался очень сильным и в то же время звучал с особой завораживающей бархатистостью. Света затихла, глядя на Виталия изумленным детским взглядом.

— А ты… — начал было Жора, но ладонь Виталия взлетела в воздух в повелительном жесте, останавливая его, потом коснулась шеи Светы за углом челюсти. Чуткие пальцы и там отыскали какуюто точку, поиграли с ней, затем самыми кончиками пробежали по левой щеке Светы — от правого уголка губ к виску и обратно, и Света чуть поежилась от приятнощекочущего ощущения.

— Шшш, — Виталий легонько стукнул ее указательным пальцем по кончику носа и чуть улыбнулся. — Все. Все?

Света молча покивала, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом тоже улыбнулась, расслабленно откидываясь на спинку кресла.

— Спасибо.

— Эффектно, — заметил Олег с нескрываемым восхищением. — Слушай, а нельзя и мне такое сделать? Наверное, чертовски приятно — Светик наш прямо неземным светом засветился.

— А, иди ты! — беззлобно и необидно бросил Виталий, достал сигарету и направился в конец салона. Остальные снова обступили, насколько это позволяла ширина прохода, кресло, вопросительно глядя на Бережную, вытиравшую слезы тыльной стороной ладони. Ужас исчез с ее лица бесследно, и только в глубине глаз притаилась уже угасающая странная безысходная тоска.

— Так что случилось, прелестное дитя? — участливо спросил Олег у Светиных ног, завлекательно обтянутых тонкими черными брюками. — Что ж за такой жуткий кошмар тебе приснился?

Алина, наклонившись, положила ладонь на локоть Светы, и на этот раз та не стала вырываться — напротив, вцепилась одной рукой в ее запястье, а другой — в плечо Марины и жарко, сбивчиво зашептала:

— Этот водитель… что вы о нем знаете… вы ведь не знаете, кто он на самом деле… он ведь может притворяться… врет нам… куда он нас везет?.. куда?.. может, к какимнибудь чеченцам… вы забыли, что они постоянно людей похищают… потом выкуп требуют… вам не приходило это в голову… кто он такой, этот Петр Алексеевич… он врет нам… врет!.. это он все устроил… он…

Олег встряхнул ее за плечо, и она, подавившись словами, замолчала.

— Тихо, тихо… Версия не лишена здравого смысла, но лишена вероятности. Кроме того, Петр Алексеич сам перепуган до усрачки… простите, дамы, — Кривцов неодобрительно покачал головой в адрес самого себя. — В любом случае, это не твоя забота. Значит, тебе привиделся наш водила при полном боевом комплекте и в окружении зверских кавказских рож?

Света медленно покачала головой.

— Не скажу, — произнесла она, подумав, потом повернулась к Марине. — Тебе скажу. И тебе, — Света поймала ускользавшую руку начавшей выпрямляться Алины. — Вам скажу. А вы уйдите, пожалуйста.

Олег пожал плечами.

— Нуну, мрак покрытый тайной, — пробурчал он слегка обиженно и направился к своему креслу. Света поманила девушек, чтобы они наклонились к ней и тихо сказала:

— Мне снилось… Так странно, глупо даже… Я не могу сказать точно, но мне показалось, что это был не сон… Мне стало так страшно… и когда я проснулась, то мне вдруг показалось, что я действительно не такая, что я на самом деле какая-то уродина, жирная, страшная… Что нет у меня никакой пиццерии, и живу я в какойто халабуде!.. Жирная, страшная… А я красивая!.. — ее ладони вновь судорожно запрыгали по лицу и по телу. — Я ведь красивая?!

— Ну конечно, — Алина начала приглаживать ее растрепавшиеся волосы. — Ты замечательная. А это просто глупый сон. Забудь про него — и все.

— Но это было так реально… — Света зябко обхватила себя руками. — Я чувствовала свое огромное тело, было так тяжело дышать… у меня была одышка… я с трудом ходила… и мне… мне так не хотелось, чтобы наступало завтра…

— И всетаки это был сон, — Марина наклонилась и обняла Свету, наполовину утопив ее в своих роскошных волосах. — Переутомление, нервы… У тебя славная фигурка и замечательное личико, так что не забивай голову всякими глупостями. Все хорошо, ты здесь, с нами.

— Утешила! — с кислой улыбкой сказала Бережная, и все трое рассмеялись — негромко, но от души.

Смеясь, Алина невольно вспомнила, как совсем недавно наблюдала за Бережной, когда та бегала по салону, раздавая пирожки и орешки. Света была ладной, спортивной, но что-то в этой спортивности казалось немного неправильным. Она словно не привыкла к своей фигуре и не знала толком, как обращаться со своим телом, словно с платьем нового непривычного фасона, и в ее движениях проглядывала с трудом скрываемая неуклюжесть, особенно в том, как она бочком, сжимаясь, пробиралась между креслами, хотя могла и так пройти совершенно свободно. Скорее всего, совсем недавно она была очень полной и похудела настолько быстро, что еще не успела этого осознать. Наверное, какая-то особенная диета, а вследствие ее — разнообразные особенные сны.

Отсмеявшись, Алина пошла в конец салона, чтобы выкурить сигарету и увидела, что Виталий еще стоит у открытой форточки — она совсем о нем забыла. Поворачивать назад было поздно — он уже заметил ее и теперь рассеянно наблюдал, как она идет между креслами. Алина отвернулась от него, пробралась к окошку на противоположной стороне и закурила, щурясь от летящих ей в лицо дождевых капель.

Дорога слегка повернула, и автобус качнулся, вписываясь в поворот. Алина, не сводя глаз с мокрого стекла, ухватилась одной рукой за спинку кресла и вдруг, ни с того, ни с сего, ощутила странную пустоту, словно оказалась в другой реальности, где не было у нее ни ресторана, ничего и никого, да и сама она была…

Была кем?

Она нервно дернула головой и провела ладонью по лицу, словно стирая невидимую паутину. Наваждение исчезло, но страх остался — тупой, болезненный.

…когда я проснулась, то мне вдруг показалось, что я действительно не такая…

Это еще что — коллективное сумасшествие?!

— Вам плохо?

Вздрогнув, Алина дернулась назад, стукнувшись о ручку кресла. Дымящаяся сигарета, как живая, выпрыгнула из ее пальцев и по широкой дуге устремилась было на пол, но была ловко подхвачена чужими пальцами и вручена девушке целой и невредимой.

— Спасибо, — сказала она с плохо скрытой досадой. — А с чего вы взяли, что мне плохо?

— Вы побледнели, — Виталий взглянул мимо нее в окно, хмуро отметив, что уже начинаются сумерки. — И у вас стало такое испуганное лицо… Что-то увидели?

— Да нет, — Алина нерешительно посмотрела на сигарету, потом затянулась. — Скорее… почувствовала. Нервы, наверное… Скажи-те, а у вас не было… такого странного ощущения… словно вы — вовсе и не вы?

Воробьев усмехнулся — не без издевки, но его взгляд успелтаки машинально метнуться к собственной правой руке и тут же скакнуть обратно на веснушчатое лицо собеседницы.

— Не было. Почему вы спрашиваете?

Она раздраженно пожала плечами.

— Просто… А вы не знаете — существует ли какойто… ну, не знаю, газ что ли, чтобы людей с ума сводить?

— Возможно. Человек весьма изобретателен в способах истребления себе подобных. Думаете, нам в автобус подпустили нечто такое?

— Я думаю, что вы мне соврали, — с неожиданной серьезностью сказала Алина, глядя на него в упор. — Не знаю, почему, но вы мне врете. Вот, что я думаю.

Она выбросила недокуренную сигарету, выбралась в проход между креслами и очень быстро пошла в начало салона. Виталий посмотрел ей вслед, потом автобус снова качнулся, и он бросил взгляд в окно. Потом быстро прошел к водительскому креслу и, оперевшись о него одной рукой, некоторое время вдумчиво изучал дорогу через ветровое стекло, после чего вернулся на свое место, где его встретил сокрушенный взгляд Жоры.

— На похороны я уже точно не попаду, — печально сказал он. — Плохо. Мать расстроится.

— Похороны? — осторожно переспросил Виталий. Жора кивнул.

— Да. Брат. Прибили по пьяни. Ну… мы, видишь ли, никогда особо и не ладили, так что… — он философски пожал плечами. — Мать очень просила приехать. Брат всетаки… — в глазах Вершинина вдруг блеснула колючая злость. — Мстит мне братец. Даже после смерти. Если б не он, я б в этом автобусе не оказался!

— Ты это брось! — резковато сказал Виталий, потирая затылок и глядя в окно. — Здесь пять баб, у одной уже истерика была… если и мы еще раскисать начнем — все, хана! А тебя это в особенности касается.

— Почему именно меня? — хмуро осведомился Жора, подбираясь в кресле. Виталий улыбнулся.

— Коню понятно! Ты из нас самый внушительный и на женщин должен действовать успокаивающе, они, в большинстве своем, считают, что пока находятся в обществе такого титана, с ними ничего, хуже насморка, не приключится, — он подмигнул Жоре. — Женская психология, старик!

— А ты, что ли, психолог? — спросил Жора с внезапным подозрением.

— Упаси боже! — Виталий снова принялся смотреть в окно. — Слушай, тебе не кажется, что мы уже какоето время едем не прямо, а по спирали?

— Да, — приглядевшись, деловито подтвердил Жора. — Это плохо?

— А хрен его разберет! — Виталий раздраженно потер исцарапанные пальцы. — Все плохо, уж не знаю, что и хуже. Может, скоро и приедем куда-то. Ночь скоро, а бензин на исходе — вот, что особенно плохо, старик.

Жора привстал и поверх спинки кресла посмотрел на Свету, которая, уже совершенно успокоившись, вместе Мариной тщательно изучала содержимое ее косметички.

— Чеченцы, а? — пробормотал он, опускаясь. — Ты допускаешь такое?

— Я допускаю все. Когда ни хрена не ясно, все, что угодно, можно допустить, — Виталий взглянул на часы. Жора потянулся и отчаянно зевнул.

— Мудры изречения ваши. А ты знаешь, с какойто стороны даже и повезло. Пять девушек — и все как на подбор. Особенно блондинка. Тебе как?

— Сейчас — никак! — Воробьев вдруг рассвирепел. — Ты лучше думай, как лучше подготовиться к окончанию нашей прогулки, которое может быть самым неожиданным… и как бы этих девушек, всех как на подбор, не пришлось вскорости из-под чужих жоп выручать! С ситуацией надо разобраться, а потом уже бегать с дымящимся наперевес!

Жора добродушно хмыкнул, нисколько не обидевшись.

— Нет в тебе никакой романтики, Виталя. Никакого, так сказать, душевнолирического трепета. Приземленная ты субстанция!

— Чего? — хмуро переспросил Виталий, потом поднял голову и, взглянув в лобовое стекло, прокатил по всему салону слово, обычно не употребляемое в культурном обществе. От причудливо перемешанных в нем эмоций слово прозвучало протяжно, мелодично и даже довольно красиво.

Метрах в ста впереди асфальтовая трасса резко обрывалась. Странный лес приветливо расступался, давая место большой поляне, и на этой поляне возвышался внушительных размеров трехэтажный особняк — чудесное видение с арками, балкончиками, экседрами, тройными окнами и четырехскатной крышей, ухоженным садом и сплетением мокрых дорожек, выложенных яркой цветной плиткой. Особняк казался пустынным и нереальным и выглядел здесь совершенно нелепо — настолько нелепо, что Виталий не выдержал и оглянулся, желая убедиться, что не он один его видит. Но, судя по вытянутым шеям и широко раскрытым, остекленевшим от удивления глазам прочих, особняк действительно стоял на том самом месте.

В тот же момент автобус, словно обрадовавшись вместе со всеми, чихнул, задребезжал всеми составными частями и, проехав еще метров десять, облегченно заглох.

— Все, абзац! — констатировал Петр Алексеевич, облокачиваясь на руль всем телом. — Бензин кончился.

— И дорога тоже, — прогудел Вершинин, вставая и упираясь головой в полку.

За особняком, округло огораживая поляну, насколько хватало глаз, сплошной стеной стоял лес, желтозеленый, мокрый и хмурый. Деревья росли настолько плотно, что не только проехать, но и пройти между ними почти не представлялось возможным — даже с такого расстояния было видно, что между ними придется протискиваться, и у мгновенно осознавшей это Алины вырвался жалобный звук, похожий на короткое рыдание.

— Это как же так? — прошептала Марина. Алексей дернул головой, словно пытался кого-то боднуть, и саданул ладонью по спинке кресла.

— Приехали!!!

— Надо было тогда назад повернуть! — визгливо закричала Ольга. — Надо было тогда…

— Вы все были за то, чтобы ехать вперед! — перебил ее Петр Алексеевич, вскакивая. — Вы все так решили! Чего ты теперь на меня орешь?!

— Это ты во всем виноват! Завез нас хрен знает куда! И чего теперь делать?!..

— Не верещать! — сказал Виталий, не отводя глаз от особняка. — Не мутить нервы остальным. Сядь и закрой рот, иначе я тебе его закрою, сука!

Его голос прозвучал негромко и обыденно, точно Виталий рассуждал о погоде, но услышали все, и в автобусе повисла шокированная тишина. Побелевшее лицо Ольги дернулось, она сделала хриплый жадный вдох, словно у нее неожиданно кончился воздух, беззвучно шевельнула губами и опустилась в кресло, глядя в затылок Виталию суженными глазами.

— Ну, вы вообще уже!.. — возмутился Борис. Алексей улыбнулся, изучая ребро своей ладони.

— Значит, все это время мы ехали сюда, — пробормотал Олег, подходя к Воробьеву и вместе с ним вдумчиво изучая особняк. — Как это получается, что такая серьезная трасса ведет всегонавсего к какойто хижине?! Как такое может быть?! Слышь ты, красавец, — он пихнул водителя локтем. — Это что такое?

— Откуда мне знать?! — хмуро ответил Петр Алексеевич. — Может, мы сможем оттуда позвонить? И нам, наконец, скажут, куда нас всетаки занесло?

— Если там кто-то есть, — пробормотал Олег. — Мне кажется, он пустой.

— Вот сейчас и проверим, — Виталий нажал на рычаг, и дверь автобуса с шипением открылась, впустив в салон холодную свежесть и запах дождя. — Все равно выбирать не из чего. Автобус дальше не идет.

Остальные пассажиры начали было выбираться в проход, но Виталий отрицательно махнул рукой.

— Нет, нет, не все сразу. Сначала я схожу и… — он обмахнул взглядом салон, — Жора, посмотрим, что и как. Неизвестно, что это за дом и что там за люди.

— Я тоже пойду, — вдруг сказала Алина, глубже натянула мокрый берет и решительно двинулась к двери. Виталий так же решительно перекрыл ей дорогу рукой, но Алина остановилась только тогда, когда почти уткнулась в эту руку подбородком. — И не возражайте! Если в доме кто-то есть, вам быстрей откроют, если с вами будет женщина. При таких обстоятельствах женщина вызывает большее доверие.

— В принципе разумно, — заметил Жора. Виталий раздраженно взглянул на него и убрал руку.

— Если вам охота мокнуть… — он пожал плечами и вышел в дождь. Вершинин двинулся следом, нагнувшись в дверях, чтобы выйти на улицу.

— Возьмите, — Марина протянула Алине свой зонт. — И если что, сразу же бегите в автобус.

Алина молча кивнула и взяла зонт, с легким неудовольствием отметив, что никто больше не попытался ее отговорить. Никто и не смотрел на нее больше — все взгляды вновь приковались к особняку. Она отвернулась и спустилась по ступенькам. Виталий и Жора уже стояли перед автобусом и ждали ее, оглядываясь. Она отметила, что если Жора озирался больше с праздным интересом, то Виталий смотрел внимательно и цепко, словно в уме разбирал пейзаж по деталям, и его взгляд в чем-то казался профессиональным.

— Странное место, — сказал он хмуро. — Очень странное.

— Ну, почему же, — Жора поежился и сунул руки в карманы. — Просто кому-то захотелось уединения.

— Нет ограды, — Виталий пока не двигался с места. — Даже дохленькой решетки нет. А домик выглядит богато. Сколько, интересно, тянет такая вилла?

— На первый взгляд — тысяч восемьсот, это без обстановки и без внутренней отделки. Здесь, наверное, около тысячи квадратных метров. Парадный особняк для истинных любителей роскоши. Мы продали похожий на прошлой неделе.

Все резко повернулись и удивленно взглянули на Алексея, который стоял, заложив руки за спину, и внимательно и оценивающе разглядывал дом. Казалось, Евсигнеева нисколько не заботят ни дождь, щедро поливающий его дорогой костюм, ни откровенно неприязненные взгляды обернувшихся к нему людей.

— Но насчет ограды вы правы. Владельцы таких домов всегда озабочиваются мощной системой защиты. А уединенность вовсе не означает защищенность. Скорее наоборот.

— А может здесь есть защита, просто мы ее не видим, — Жора вытер ладонью мокрое лицо. — Какоенибудь силовое поле. Или мины.

— Или самострелы. Или голодные львы, автоматически выпускающиеся при виде съедобных нарушителей, — Виталий хмыкнул. — Ладно, пошли. А вы, — он взглянул на Алину, — держите от нас дистанцию метра в два, не меньше. Если что — успеете удрать. Может, вернетесь?

— Нет!

Ответ получился слишком поспешным и прозвучал настолько по-детски упрямо, что Жора не выдержал и рассмеялся. Виталий слегка улыбнулся, отвернувшись.

Хотя всех четверых съедало нетерпение, шли все же медленно и осторожно, не сводя глаз с особняка, стараясь уловить хоть малейшее движение за мокрыми оконными стеклами. За шумом дождя их шаги казались беззвучными, и Алина, представив себя на месте обитателей дома, которые, возможно, сейчас наблюдают, как по дороге молча идут четверо насквозь мокрых людей, настороженно озираясь, подумала вдруг, что сама бы, наверное, нипочем не открыла. Времена гостеприимства к незнакомцам прошли давным-давно, и в таком глухом месте при виде неизвестно откуда взявшихся чужаков думаешь в первую очередь только о плохом. Но почему же и в самом деле им не попадались никакие упреждающие знаки, таблички, ограды? Дом отнюдь не выглядел заброшенным — он был ухоженным и новым.

И очень дорогим.

Идя, она затылком чувствовала внимательные взгляды оставшихся в автобусе, которые, верно, сейчас все столпились возле лобового стекла. Ощущение было не очень приятным, словно по затылку, перебирая холодными лапками, бегало какоето насекомое.

Вблизи дом оказался еще больше, превратившись в самый настоящий дворец. Мощные стены, сложенные из крупного серого камня, местами обтесанного, местами оставленного в своей природной форме, отчего дом частично и впрямь напоминал старинный замок. Тем сильнее контрастировали с этой замковой тяжеловесностью бесчисленные балкончики и веранды из светлого дерева, легкие, воздушные, с длинными балюстрадами и резными балясинами. Третий этаж, целиком облицованный деревом, и вовсе казался пряничным из-за кружевных наличников и прочих резных изысков. Странную, хоть и привлекательную смесь замка, палаццо и русской избы окружали множество клумб, между которыми причудливо извивались выложенные белыми и красными фигурными плитками дорожки, и увидев эти клумбы, Алина удивленно подняла брови. Цветущие хризантемы, розы и георгины — это было, невзирая на слегка побивший их ливень, не только красиво, но и вполне естественно. Изумительные бархатистые виолы, одни из ее любимых цветов, тоже допускались — со скрипом, но допускались. А вот тюльпаны, гиацинты и тагетесы сейчас цвести никак не могли. И тем не менее, нахально цвели, и даже сквозь холодный осенний дождь Алина чувствовала пьянящий гиацинтовый запах. Это было нелепо.

Так же нелепо, как и деревья.

Она отвернулась от цветов и поспешила к остальным, которые уже стояли перед двенадцатиступенчатой лестницей, ведшей к кирпичнокрасной двери с тяжелой золотистой ручкой. По обеим сторонам лестницы на каменных перилах возлежали два мраморных льва — сонных, упитанных и выглядящих вполне довольными жизнью. На окнах первого этажа Алина заметила изящные, но кажущиеся достаточно надежными решетки, и это почему-то ее немного успокоило.

— И что теперь? Стучать или звонить? — Жора осторожно дотронулся до морды одного из львов, но Виталий одернул его.

— Ничего не трогай. Звонить… я не вижу звонка. Значит, постучим.

— Нежно и деликатно, — пробормотал Жора.

Тем не менее, никто не двинулся с места. Все продолжали нерешительно стоять перед лестницей и смотреть на закрытую дверь, и дом, казалось, тоже смотрел на них множеством мокрых окон. Смотрел оценивающе и задумчиво — пустить или нет.

— К черту! — наконец сквозь зубы сказал Воробьев и начал подниматься по ступенькам. Алина приподняла зонт, и остальные сгрудились под ним, а когда дверь глухо отозвалась на три коротких удара, вздрогнули — звук оказался неожиданно громким.

Виталий подождал немного, потом постучал еще раз. Дом молчал. Виталий прижал ухо к двери, пытаясь услышать приближающиеся шаги, но изнутри не донеслось ни звука.

— Может, они спят? — предположил Жора и оглянулся туда, где мок под дождем их автобус. На фоне великолепия особняка он казался особенно грязным и убогим.

— Эй! — закричал Алексей, задрав голову. — У нас автобус сломался! Можно от вас позвонить?! Мы заблудились! Эй!

Одинокий крик тут же потерялся среди шлепающих о землю и крышу дома дождевых капель. Виталий снова постучал, на этот раз уже более раздраженно, потом сложил ладони рупором, прижал их к двери и прокричал:

— Хоть скажи-те где мы! Хоть позвоните сами — вызовите когонибудь! Мы не можем уехать!

Дом проигнорировал и эту просьбу. Не дернулась ни одна занавеска, не ожил дверной замок и не зашлепали изнутри чьинибудь бегущие ноги. Виталий, уже без всякой деликатности, бухнул по двери обоими кулаками. Дверь охнула, легонько звякнуло стекло в одном из окон, и вновь наступила тишина.

— Совести у людей нет! — Вершинин бесцеремонно хлопнул одного из львов по упитанному мраморному заду и поднял голову, дабы выкрикнуть в закрытые окна свое замечание во все горло, но тут Алина дернула его за рукав.

— Подождите! Тихо!

Виталий обернулся, положив ладонь на дверную ручку. Насквозь мокрый, он сейчас казался особенно раздраженным.

— Что такое?

— Не шумите, — Алина сделала несколько шагов назад, так, чтобы видеть все здание. — Тихо. Послушайте.

Все застыли, напряженно и удивленно вслушиваясь.

Дождь гулко барабанил по крыше, шлепал по дорожкам, листьям и лепесткам цветов, отчего растения недовольно раскачивались тудасюда. Чуть потряхивала темнозелеными лапами росшая возле угла дома огромная старая ель, лишь чутьчуть не дотягивавшая макушкой до края четырехскатной крыши. И все эти шелестящие, шепчущие, неживые звуки были здесь единственными. Тишиной веяло от наглухо запертого особняка — тишиной, недоступным уютом и абсолютной пусто-той.

Виталий убрал ладонь с дверной ручки и медленно спустился к остальным, потом повернулся и посмотрел на окна. Да, теперь и он слышал. И чувствовал. Тишина. Никто не наблюдал за ними — настороженно или с любопытством, никто не дышал за этими стенами, за ними не билось ничье сердце. Был только дом и они, мокрые, продрогшие и растерянные. И лес за домом, встающий сплошной, неприступной стеной. Больше, чем конечная.

— Да, там никого нет, — тихо сказал он. — Вот это влипли.

— Может, они в город уехали? — Жора завел руки на затылок и начал машинально отжимать свои великолепные намокшие волосы. Виталий тяжело посмотрел на него.

— Город? А где ты тут видел город? Мы в общей сложности пять часов ехали по этой прокля-той дороге — пять часов с того момента, как сообразили, что к чему, и ни развилки, ни хоть самого дохленького грунтового ответвления… и ни единой машины. Триста километров голой трассы, ведущей к одномуединственному дому! И если они действительно в городе, то…

Он замолчал, спохватившись и бросив короткий взгляд на Алину, и та едва сдержалась, чтобы не фыркнуть.

— Прошу вас, продолжайте свою мысль. Биться в истерике не буду, обещаю.

— Вы бы лучше позвали остальных — пусть сами полюбуются, — произнес Виталий кислейшим голосом, и Алина без труда уловила за этой фразой: «А не пошла бы ты…»

— Нет смысла, — оглянувшись, проворковала она. — Они и так сюда идут.

Все обернулись. Действительно, остальные пассажиры уже выбрались из автобуса и бежали к ним, прикрывшись куртками и пакетами. Впереди всех неслась Марина, и ее неприбранные волосы развевались на бегу, словно диковинный плащ. Груди Рощиной лихо подпрыгивали под свитером, и Алина заметила, что ни Жоре, ни Виталию, ни Алексею мрачность только что сделанных выводов не помешала с неприкрытой заинтересованностью наблюдать за этой пляской. Ей стало смешно, и в то же время она почувствовала некоторое раздражение — нашли время!

— Я пока посмотрю вокруг, — Алина повернулась, чтобы уйти, и Виталий тут же отвел взгляд от Марины и предостерегающе сказал:

— Здесь пока лучше не гулять одной. Подождите остальных.

— Знаете, я уже совершеннолетняя и какнибудь сама разберусь, что мне делать! — буркнула она, изумляясь заслонявшему сейчас все неодолимому желанию как можно сильнее нахамить этому человеку, хотя в данном случае он был абсолютно прав, а это раздражало еще больше.

На губах Виталия появилась недобрая ухмылка. Больше всего ему сейчас хотелось перекинуть рыжую упрямицу через колено и как следует выпороть, невзирая на возраст. Детский сад, ей богу! Ведет себя как несмышленый щенок. Будь она в его школе, он бы быстро отучил ее от подобных замашек!

— Да идите, дело ваше… Насколько я помню, в страшных фильмах именно таких, как вы, первыми и убивают.

— В страшных фильмах именно такие, как вы, и убивают, — Алина снова отвернулась, не заметив, как в глазах Виталия что-то дрогнуло, и выражение их на мгновение стало ошеломленным, как у собаки, мимо которой промчалась и тут же бесследно исчезла кошка, и теперь она пытается понять, была ли кошка на самом деле. Воспоминание осознание?

мелькнуло и исчезло, и он даже не успел его ухватить. Но это было связано с его рукой. Какимто образом это было связано с рукой… Виталий поднял правую ладонь и посмотрел на нее так, словно она вдруг неожиданно стала прозрачной, потом пожал плечами.

Бред!

— Попляшу да попляшу! — сварливо сказал он в спину уходящей девушке и отвернулся к остальным. Алина в ответ только языком щелкнула.

Все же, сразу заходить за угол не стала — отошла от дома на несколько метров и только потом взглянула на торцовую сторону. В этой части участка не было клумб, а тянулся яркозеленый газон, расчерченный дорожками — уже выложенными яркой кирпичнокрасной плиткой, и вдоль дорожек, повторяя их причудливые изгибы, тянулись аккуратно постриженные кусты вейгелы и барбариса. Уж с этими было все в порядке — барбарис, как ему и положено в это время года, усыпан яркокрасными шариками ягод, вейгела давным-давно отцвела и уже начала терять листья. Через равные промежутки рядом с дорожками стояли фонари — вплоть до самого леса — с круглыми плафонами на граненых черных столбиках.

Глядя на мокрые кусты, она вдруг загрустила — вспомнился дед, прививший ей знания и любовь ко всему, что цветет и зеленеет — дед, творивший чудеса на своем крохотном дачном участке, дед, в детстве казавшийся добродушногрозным божеством деревьев и трав, могущим в равной мере раздавать милости в виде цветов или ягод или молнии в виде шлепков и подзатыльников. Для обозначения всего, что вызывало его наивысшее восхищение, дед всегда почему-то использовал слово «зараза». «Эх ты, какая зараза!» — говорил он, оглядывая особо красивую розу или на славу уродившиеся персики. «Ну, зараза!» — сообщалось маленькой Але с присовокуплением дружеского подергивания за рыжую косичку, и она с удовольствием понимала, что сегодня была особенно хорошей девочкой. Деду бы понравился этот цветник, ведь он мечтал почти о таком же — и цветы, и газоны, и живые изгороди, и узоры из кустов… Однажды он пообещал внучке, что какнибудь в палисадничке возле дома подберет и высадит цветы или кусты так, чтобы они складывались в ее имя. Но не успел…

Алина отвернулась и неторопливо пошла к следующему углу дома, попутно оглядывая его — уже закралась крамольная мысль отыскать хоть какуюто щелку, лазейку, чтобы проникнуть внутрь и хоть чутьчуть отогреться. Может быть даже поспать в горизонтальном положении. Мысль о том, что придется вернуться в автобус, вызывала у нее дурноту. Но пока что щелки не находилось — весь первый этаж был наглухо закрыт и зарешечен — дом казался абсолютно неприступным, словно мнительная старая дева.

Завернув за угол, Алина резко остановилась, словно налетела на невидимое препятствие, а потом улыбнулась — совсем не так, как следовало бы улыбаться при таких дождливозагадочных обстоятельствах.

Если садцветник был их с дедом совместной мечтой, то собственный пруд был ее индивидуальной. Габариты ресторанчика не позволили ей устроит в точности такой, какой она хотела. А этот был точно таким, совершенно таким, не маленьким, но и не очень большим, с невысокими, выложенными крупными плитами сланца берегами, засаженными осокой и камышом, заросший кувшинками, по чьим листьямблюдцам и раскрытым, чуть розоватым цветкам весело шлепали капли, с зарослями пурпурной ивы, клонящей ветви к пузырящейся от дождя воде и с белой беседкой на берегу, заплетенной глицинией. И там должны были быть рыбки — обязательно должны, там, среди листьев кувшинок. И когда она, стуча каблуками по плиткам дорожки, подбежала к берегу и, наклонившись и осторожно разогнав ладонью облетевшие ивовые листья, всмотрелась в пятачок темной воды, убереженной ее зонтом от рябящих ее капель, то там, среди уходящих вниз стеблей действительно сновали яркие рыбки. Она не знала, как они называются, да это и не было важно. Важно то, что они были, и был пруд, и пруд этот почему-то принадлежал не ей. Когда…

— Что это вы тут делаете?

От неожиданности Алина дернулась, поскользнулась и, уронив зонтик и суматошно взмахнув руками, чуть не свалилась в пруд. Да и свалилась бы, не ухвати ее вовремя за предплечье чьито крепкие пальцы. Зонтик заколыхался на поверхности пруда среди кувшинок, словно диковинный корабль.

— Осторожней!.. что ж вы такая пугливая?..

Алексей отпустил ее руку, и Алина сделала шаг назад, удивленно наблюдая, как он вылавливает из пруда зонтик. Достав его, он встряхнул им и протянул ей.

— Вот, держите. Нашли что-нибудь интересное?

— Нет, — коротко ответила она, глядя на особняк поверх его плеча.

— Просто осматриваетесь? — Алексей немного нервно одернул промокший пиджак. — Можно постоять с вами?

— Зачем? — ее голос прозвучал откровенно враждебно. Алексей потер ладонь о ладонь, потом сунул их в карманы брюк.

— Просто… я хотел извиниться. За то, что наорал на вас из-за телефона… На самом деле это такие пустяки. Просто я иногда срываюсь — понимаете, работа нервная, постоянно проблемы… да тут еще эта катавасия с автобусом. И дождь этот проклятый!

— Вы не любите дождь? — чуть мягче спросила Алина, стараясь ухватить его взгляд, но Алексей тут же отвел глаза в сторону.

— Вообще плохую погоду не люблю — куда как лучше, когда солнце…

Алина тут же снова насторожилась, ее лицо стало непроницаемохолодным, и Евсигнеев с досадой понял, что допустил какуюто ошибку. Еще в автобусе он заметил, как она исподтишка изучала его — так и ела зелеными глазищами, точно пыталась вывернуть наизнанку и узнать про него абсолютно все. Но в этих глазах не было выражения простого любопытства — такими глазами заглядывают в паучью нору. А вдруг у нее окажется слишком хорошее зрение, и она увидит то, что не следует? Увидит дождь и то, почему он на самом деле пошел за ней? В последнее время у него появилось много мыслей, и одной из них была та, что всем им, возможно, придется еще очень долго быть вместе.

Подумав об этом, Алексей тут же вспомнил о покушавшихся на квартиру его матери адвентистах, которым сегодня так и не удастся вставить стержень до самого их обожаемого неба, и снова начал свирепеть. «Тупая сука! — хотелось заорать ему. — Я по собственной воле пришел с тобой помириться, и ты должна благодарить… а ты стоишь тут и выкобениваешься, пока мне на голову льет дождь!» Все же он сумел взять себя в руки — даже выражение его лица не изменилось, и все же она, сжимая зонтик обеими руками, отступила назад, вероятно, что-то почувствовав. Алина опасалась его, и с одной стороны это было приятно. Кроме того, чем больше она пугалась, тем сексуальнее становилась.

— Вы хорошо себя чувствуете?

«Как я могу чувствовать себя хорошо, дура?! Как, когда я замерз, дико хочу жрать, на фирме без меня хрен знает что творится, заказы пролетают… Черт бы подрал мамашу и этот автобус! Я бы почувствовал себя лучше, если б дождь кончился! И если бы засадил тебе прямо здесь, а потом утопил в этой луже, потому что мне не нравится, как ты на меня смотришь!»

— Ну… для того, кто вымок и заблудился, не так уж плохо. Особенно рядом с такой девушкой.

Он улыбнулся и заставил себя посмотреть ей в глаза. Капли барабанили по его голове, и Алексею казалось, что они стекают прямиком ему в мозг.

— Девушкой, вот как?! Я-то думала, что всех нас вы зовете «глупыми курицами».

— Слушайте, я просто хочу, чтобы между нами не было никаких разногласий. Мы попали в беду, и свары нам сейчас ни к чему. Я действительно пытаюсь извиниться. В автобусе… я не очень красиво себя вел… Может, пустите под зонт? Меня уже выжимать можно.

— Да пожалуйста, — Алина пожала плечами и приподняла зонт, чтобы он мог подойти. Теперь она снова смотрела на пруд и, казалось, потеряла к Алексею всякий интерес.

«Что, грязные лужи тебе интересней, чем стоящий рядом с тобой мужик?»

— Может, вернемся к остальным? — предложил он, чуть коснувшись ее руки. На этот раз она не отпрянула, а только повернула голову. — Наверное они уже что-то решили.

— Вообще-то, я хотела осмотреть дом…

— Я шел с другой стороны и не нашел ничего, что было бы открыто, — он слегка улыбнулся удивлению в ее глазах. — Да, когда долго едешь и приезжаешь неизвестно куда, то думаешь, прежде всего, о нормальном отдыхе… и чтобы никакой тряски, никакой вони.

и никакого дождя

Ладно, намто, мужикам, проще. А вот вам должно быть тяжело.

Где-то среди мокрых деревьев закричала какая-то птица — тонко, жалобно, словно испуганный ребенок. Тоскливый звук на мгновение рассек шум дождя и тотчас же затих. Оба подняли головы, вглядываясь в чащу, откуда раздался крик, и только сейчас заметили, как низкое небо наливается темносиним, как тонут в нем деревья и словно отступают назад, превращаясь в темную, непроницаемую стену, как сгущается воздух. Сквозь дождь мягко и неумолимо приближалась ночь, не обещая ни звезд, ни тепла, ни покоя, но с избытком обещая неизвестность. Неприступный особняк равнодушно ожидал ее прихода, блестя мокрыми окнами.

— Да, пойдемте к остальным, — севшим голосом сказала Алина, чувствуя, как по спине растекается противный холодок страха. Все восхищение этим местом вдруг ушло, и теперь ей было очень не по себе, словно весь мир исчез и остались только этот дом и стерегущий его лес. И ничего и никого больше — на сотни, на тысячи километров.

Она повернулась и пошла прочь — так быстро, что Алексею пришлось догонять ее бегом.

По дороге он предложил ей понести зонтик и взять его под руку.

Алина не отказалась.

V

— Постучите еще раз! — Ольга повыше подняла над головой свой френч, с которого текла вода.

— Да сколько можно?! — Жора зло двинул в дверь ногой. — Мы и так уже обстучались! Там никого нет! Здесь нигде никого нет!

— Что же нам теперь делать? — растерянно прошептала Марина. — Бензин кончился, тут не открывают… Что же нам — идти обратно пешком?! Под дождем?! Ночью?!

Она сжалась в нише двери, рядом с Виталием, обхватив себя руками. Мокрые волосы облепили ее плечи и спину, и Марина буквально ощущала, как с каждой секундой они разрушаются, ведь дождевая вода так для них вредна… Ее дивная мягкая теплая кровать и процедуры в «Гебе» теперь казались недостижимой мечтой. Она, привыкшая к комфорту, чистоте и восхищению, теперь оказалась в грязи и холоде, посреди леса, в обществе людей, которые только и делают, что орут друг на друга.

— Идти? — голос Лифмана дрогнул. — Да вы что?.. Во-первых, мы не знаем куда, вовторых… на ночь глядя.

— Можно попробовать через лес, — Олег подошел к одному из окон и, почти прижавшись носом к решетке, попытался заглянуть в дом, но шторы были задернуты так плотно, что не осталось ни малейшей щелки. — Мы ведь не знаем, что за ним. Но это, опять же, только утром. Ночевать в лесу под дождем мне совершенно неохота — я природу люблю, но не до такой степени.

— Хотите сказать, что мы должны всю ночь провести в автобусе?! В этой развалюхе? — ужаснулась Ольга. — Да я ни за что туда не вернусь!

— А что вы предлагаете? — прокричала Света из экседры, в которую они забились вместе с Кристиной и теперь сидели на скамеечке, прильнув друг к другу, как две сиротки.

— А я ничего предлагать не обязана! — Ольга мотнула головой в сторону Виталия. — Вон, раз уж он решил всеми командовать, пусть он и предлагает! А он пока что ничего не делает!

— Ну, а что вы хотите, чтоб я делал?! Кто вас вообще сюда звал?! Возвращайтесь в автобус, пока мы решаем… еще не хватало, чтоб кто-нибудь воспаление легких схватил! «Скорая» сюда не приедет! — Виталий спустился по ступенькам, подошел к одной из клумб и начал очень внимательно ее разглядывать. — Жора, поди сюда. Кстати, где эта… с красными волосами?

— Я здесь! — оскорбленно крикнула Кристина, выглянув из ниши и тут же спрятавшись обратно. — И у меня не…

— Здесь — и ладно, — Виталий рассеянно отмахнулся, потом начал что-то говорит Жоре, показывая то на клумбу, то водя рукой вокруг. Жора закивал.

— Это мы можем. Завсегда с нашим удовольствием. Может, и вправду сработает. Я могу и залезть…

— Дом обрушишь, — буркнул Виталий. — Я сам.

— А рыжая где? — Ольга оглянулась, только сейчас заметив, что Алины и Алексея нет. — И этот дебил?

Все, кроме Жоры и Виталия, тоже начали оглядываться. До сих пор они не обращали друг на друга особого внимания и не заметили, что кого-то не хватает.

— Пошли погулять, — Виталий повернул голову и криво ухмыльнулся, увидев как раз вышедшую из-за угла пару. — Вон, видать уже нагулялись.

— Надо же, уже под ручку! — Ольга поежилась — вечерний холод начал пробираться сквозь ее тонкое и, к тому же, изрядно намокшее платье. — Быстро же они нашли общий язык! Ну правильно — кто делом занимается, а кто гуляет!..

— Как же вы мне все надоели!.. — пробормотал Виталий — так тихо, что даже стоявший рядом Жора ничего не разобрал, потом еще раз оглядел всех, особое внимание уделив Петру Алексеевичу, который стоял в сторонке от остальных и, нахохлившись, смотрел на окна второго этажа. Он наверняка думал о том же, о чем и Виталий. Воробьев не сомневался, что уже все об этом думают. Решение, с общественной точки зрения, не оченьто красивое, но другого просто не было. Другое дело, что никто пока что его не предложил, и он прекрасно понимал, что все ждут его предложения. Потом немного повозмущаются, скажут «Ах, как же так можно?!» и якобы вынужденно согласятся — теперь уже со спокойной совестью. С другой стороны, он хорошо понимал и их страх, и их растерянность — городские жители, привыкшие к относительному постоянству вещей, к пусть сложным, но ординарным проблемам, к домам и уличному шуму, здесь, среди тишины, пустоты и неизвестности потерялись. Автобус, пусть и непонятно куда, но все же ехавший, был еще привычным мирком, тесным, но привычным, в нем еще можно было вести себя, как всегда, рассуждать, качать права, вести обыденные разговоры. Но выйдя из автобуса, они оказались в другом мире, и в этом мире почему-то именно он, Виталий, должен был что-то решать. Даже гигант Жора — и тот смотрел на него вопросительно, ожидая инструкций. Меньше других растерялся Кривцов, но этот сразу видно парень тертый, привыкший полагаться только на себя, кроме того, обладающий редкой способностью сохранять бодрость духа в любой ситуации — по крайней мере, до тех пор, пока на него смотрят чьито глаза. Прочие же явно раскисли — даже стервозная Харченко поплыла, это заметно, несмотря на ядовитый голос и постоянные замечания. Еще чутьчуть, и вся женская половина усядется рядком на одну скамейку и будет реветь в голос, и никаких гарантий, что Борис и Петр Алексеевич к ним не присоединятся. Кстати…

— А пацан, что, как самый умный в автобусе остался? — спросил он без особого интереса. — Шли бы и вы к нему.

— Какой пацан? — Олег машинально глянул в сторону автобуса. — Аа, этот меломан… даже не помню, как его зовут. Наверное, сидит там в обнимку со своим плеером. Кристина, вы ведь, кажется, после нас ушли?

— Да. А его зовут Леша, он говорил… Только в автобусе его нет, — Кристина пальцами осторожно разделяла свои слегка подмокшие волосы на пряди.

— А где он тогда? — Виталий нахмурился.

— А он ушел, — безмятежно ответила Логвинова. — Сказал, что не собирается тут с нами всю жизнь торчать и найдет дорогу сам. Взял и ушел. Через лес пошел — я видела.

— И вы его отпустили?! — возмутилась Алина. Она уже вернула зонт Марине и теперь притулилась на скамейке возле Светы и Кристины. Сейчас она развернулась, глядя на нее в упор и поражаясь тому, как в человеке одновременно с растерянностью может сочетаться такая расслабленная безмятежность. — Да как вы могли?!

— А что я должна была делать?! — вяло огрызнулась Кристина. — Связать его? Он же слов не понимает, он же дегенерат какойто!

— Надо было сразу нас позвать! — пальцы Алины затеребили край пальто и потянули его на голые колени. — Куда он пойдет — лес кругом! Он ведь еще мальчишка!

А позови она — ты бы побежала его останавливать, Аля? Нет, не побежала бы. Потому, что тебе нравится наблюдать, но действовать тебе совсем не нравится.

— А ты кто — его мама?! — Кристина начала тереть пальцами грани обсидиановой пирамидки, которую уже давным-давно извлекла из сумочки и теперь крепко сжимала в руках. — Он совершеннолетний — пусть делает, что хочет!

— Мы, мальчишки, нигде не пропадем! — с задумчивым оптимизмом сказал Олег, сдвигая мокрую кепку на мокрый затылок и глядя в сторону автобуса. — А вдруг ему повезет — добредет до чего-нибудь?

— Это вряд ли, — Виталий бросил взгляд на часы. — Скорее всего он заблудится. Пойду поищу, а ты, Жора, действуй. Куда он пошел?

Кристина неопределенно махнула в сторону деревьев с правой стороны дороги, на мгновение отвернувшись, а когда вновь повернула голову, изумленно моргнула — Виталий исчез, и там, где он только что стоял, теперь хлестали струи дождя, точно Виталий чудесным образом рассыпался на мириады водяных капель. Жора недоуменно хмыкнул, потом, приглядевшись, приметил мелькнувший уже возле автобуса, едва различимый силуэт, который тут же пропал.

— Человекизтени, — пробормотал он и, наклонившись, без труда выворотил один из скрепленных цементом камней, которыми была обложена клумба. — И всетаки, он со странностями.

— Он слишком много на себя берет, — крикнул Борис — голос у него был тихий, и ему приходилось кричать, чтобы его услышали за шумом дождя. — Слишком много.

— Ну, ничего, — Олег, проходя мимо, дружески похлопал его по плечу. — Зато вы здорово о драгоценных камнях рассказываете.

Даже сквозь дождь было видно, как возмущенно побагровело лицо Лифмана.

— Намекаете на то, что я ничего не делаю?

— Вы сами это сказали, — кротко заметил Кривцов из-под козырька задорно вздернутой кепки. — Прошу отметить это в протоколе.

— Вы, между прочим, тоже пока героизмом не блистали!

— Да я и не претендую, — спокойно сказал Олег и отвернулся, считая вопрос исчерпанным. — Эй, гражданин Геракл, а куда вы поперли сей снаряд? Я правильно улавливаю?

Жора пробормотал что-то неразборчивое, примериваясь глазами к окнам второго этажа. Олег встал рядом с ним, прищурился и махнул рукой.

— Лучше вот туда, там с решетки можно замечательно уцепиться за карниз и вот за ту штучку, не знаю, как она называется… Интересно, почему они поставили решетки только на первом этаже? Чтобы по ним удобнее было залезть на второй?

Алина, внимательно за ними наблюдавшая, привстала.

— А что вы собираетесь де…

Она не договорила, потому что в тот же момент Жора размахнулся и метнул камень в окно. Тот проломил стекло и вместе с осколками исчез внутри дома в сопровождении такого пронзительного дребезга, что и Жора, и Олег, по старой памяти детства закрутили головами по сторонам, словно в любой момент мог появиться кто-то, жаждущий покарать хулиганов.

— Что вы наделали?! — ахнула Алина, выскочив из ниши. Кристина и Света остались сидеть и только вытянули шеи, стараясь ничего не упустить. Борис картинно всплеснул руками, а Ольга удовлетворенно улыбнулась и ударила ладонью о ладонь, приветствуя удачное попадание. Марина покачала головой, но особого осуждения в этом жесте не было. Алексей внимательно посмотрел на зияющую в стекле огромную дыру, повернулся и быстро зашагал к автобусу. Водитель обеспокоенно посмотрел ему вслед, но тут же отвернулся.

— Мы разбили окно. Правда ужасно? — весело произнес Олег, подходя вплотную к решетке. — А сейчас я сделаю нечто еще более ужасное — я залезу внутрь и открою вам дверь. Кошмар, правда?

— Но ведь это же чужой дом, — Алина, не выдержав, юркнула обратно в нишу. — Мы не можем…

— Еще как можем! — Ольга зло сверкнула глазами. — Вот на улице торчать до рассвета мы не можем! Вы, конечно, можете остаться, коли такая праведница!..

— Цыц, бабье! — прикрикнул Олег с грозным весельем. — На самом деле, ничего жуткого в этом нет. Мы все, насколько я понял, люди при деньгах, и когда хозяева вернуться, просто скинемся и заплатим им за ущерб, вот и все. Положение обязывает. Я прекрасно понимаю ваше возмущение, но выхода другого у нас нет, Аля. Есть, конечно, еще вариант, но он и для здоровья вреден, и словом некрасивым называется. Ох, дай бог, чтоб у них там хоть гденибудь сигнализация стояла. Чтоб хоть кто-нибудь приехал. Может, он вообще пустой.

— Лучше ждать под крышей, чем на улице, — резонно заметил Петр Алексеевич, вертя мизинцем в ухе. — В конце концов, что они — не люди, не поймут что ли?

— Я бы не поняла, — пробормотала Марина самой себе. Олег сдернул с себя кепку и нахлобучил ее Жоре на голову. Она едва прикрыла ему макушку, отчего гигант стал выглядеть весьма потешно.

— Доверяю — номерок можешь не давать. Ежели что — споймай меня.

На секунду он замер, чуть прищурившись и искоса глянул на Вершинина — внимательно и вдумчиво.

— Слушай, а ведь где-то я тебя видел. Не помню, где и когда, но точно видел. Такой знакомый портрет… — Олег сдвинул брови, потом раздосадовано махнул рукой. — Ладно, потом вспомню, на досуге.

Он ухватился за решетку, подтянулся, уцепился за фронтон и снова подтянулся, упираясь ногами в неотесаные камни, из которых была сложена стена, дотянулся до края прилегающего к окну балкона, снова подтянулся и перебрался на выступающую поверхность фронтона, где можно было вполне безопасно стоять, даже не держась.

— Какая удобная архитектура, — пробормотал Олег и посмотрел вниз, где столпились остальные, наблюдая за его передвижениями. — Что-то не слышу я восторженных аплодисментов!

Жора сцепил руки над головой и помахал ими.

— Вы дверь сначала откройте! — крикнула Ольга, потом негромко и язвительно сказала: — Вот клоун!

Олег оперся о подоконник и заглянул внутрь, потом прокричал:

— Хозяева! Вас правда нет?!

Он немного подождал, не особенно рассчитывая на ответ, потом натянул рукав куртки до пальцев и согнутым локтем оббил хищно торчащие осколки стекла. Несколько осколков упали во двор, и стоявшие невольно отскочили, глядя, как Олег, пригнувшись, пробирается внутрь.

— Эй, Жора! — услышали они его крик. — Здесь, похоже, стоял симпатичный журнальный столик из стекла. Теперь он тут не стоит.

— Черт! — упавшим голосом сказал Жора. — Еще расходы…

— Это уже целиком ваши расходы, — Ольга потерла зудящее от ожога колено о другую ногу. — Я за это платить не собираюсь.

Жора промолчал, и она больше ничего не сказала, в этот раз точно угадав момент, когда лучше больше ничего не говорить. Ольга поежилась под своим воздетым на руках френчем. Ей хотелось в дом. Разбитая губа саднила, разболелась голова, кроме того, она замерзла и проголодалась. Хоть бы в доме были свет и горячая вода… и еда, много еды. Ольга закрыла глаза, чувствуя, как по ногам от промокших ступней ползет холод. Обычно она ела в ресторане, не утруждая себя готовкой, но сейчас отчегото вспоминались не ресторанные блюда, а вкус горячего борща, который готовила мать. Огромная тарелка дымящегося борща со сметаной и большим куском вареного мяса… она ела бы его с чесноком и хрустящим пшеничным хлебом. Ольга сглотнула заполнившую рот слюну, невесело подумав, что забреди сейчас сюда кто с тарелкой этого самого борща, он бы мог провернуть неплохую сделку.

Олег перебрался на подоконник и спрыгнул в комнату, пропав из вида. Они уловили, как едва слышно хрустнуло раздавленное стекло, как Кривцов ругнулся, а потом наступила тишина — тягучая, невыносимая, до краев наполненная дождем. Почти не дыша смотрели они на дверь — яркую кирпично-красную дверь, ожидая волшебного, желанного звука открывающегося замка.

Где-то вдалеке снова закричала птица.

VI

Он не преодолел, наверное, еще и ста метров, с трудом пробираясь среди деревьев, но уже понял, что мальчишку ему не найти. Был уверен в этом. Бывает такая уверенность, появляющаяся внезапно, без всяких предпосылок и размышлений, твердая и непреложная, как аксиома. Бывает, когда просто знаешь. Бог его знает, куда Лешка успел забрести за это время, остается только надеяться, что он все же доберется до какогонибудь жилья, а не заночует в лесу. В любом случае, ему его не догнать, дождь и сумерки сильно ухудшали видимость, да и деревья росли слишком плотно. Кроме того, шум капель заглушал любые звуки, и кричать здесь было все равно, что в тесной каморке, оббитой ватой. Да черт ее знает, эту Кристину, насколько правильно она показала направление. Сколько ей — лет двадцать пять, наверное… уж пора бы соображать в этом возрасте! Сказала бы сразу, и не болтался бы он сейчас по мокрому лесу! Лешка, конечно, тоже далеко не ребенок, но и до взрослого пока не дотягивает. Вряд ли ему больше семнадцати, первокурсник… ну, и, юношеский максимализм, конечно, в избытке!.. Вы так, а мы этак! Вы туда, а мы, как самые умные, сюда! Олух!

Все же он пошел дальше, время от времени во всю силу своих легких выкрикивая имя сбежавшего паренька. Дождь стекал ему за шиворот, мокрая уже насквозь футболка прилипла к телу, становилось очень зябко, и Виталий невольно ежился. Осени здесь были холодные…

Где здесь?!

Чем дальше он уходил, тем плотнее росли деревья, и вскоре ему уже приходилось протискиваться в просветы между стволами. Ветви деревьев переплетались, образуя над его головой сплошной желтобагряный полог, и теперь капли падали реже. Будь обстоятельства другими, он бы заметил, насколько здесь красиво, но сейчас было не до того.

— Лешка! — крикнул Виталий еще раз и остановился.

Дальше хода не было — сплошняком заросли лещины и березняка длинной и широкой полосой. Сквозь них пришлось бы уже проламываться, но нужды в этом не было. Заросли, насколько глаз хватало, стояли нетронутые — здесь никто не проходил.

Виталий выругался, поняв, что выбрал неверное направление. Он сорвал пожелтевший лист лещины и размял его в пальцах, оглядываясь. Суханова права — лес и вправду был странным. Вон то дерево — самая натуральная айва, точь в точь такая росла во дворе у его сочинской бабки, и откуда, скажи-те, она тут взялась? Лещина и березняк, а так же то и дело встречавшаяся по дороге черемуха выглядели здесь куда как более естественно, обычно и знакомо. Напоминали лесные колки вокруг озер в родных самарских окрестностях. Отчегото вдруг вспомнилось Бобровое озеро, куда еще пацаненком бегал с друзьями порыбачить. А лучше всего было пробраться туда во время паводка, когда шли на нерест щука и лещ! Славное было время, когда так мало было нужно от жизни, чтобы почувствовать себя абсолютно счастливым, и хорошо, когда в дни поздней весны удавалось отделаться от сестры, всегда норовившей увязаться следом вместе со стайкой пищащих и визжащих подружек, которые, обрывая ирисы на озерных берегах, поднимали совершенно невозможный гвалт…

Его пальцы разжались, просыпав на мокрую землю измочаленные обрывки желтого листа. Сам не зная, почему, Виталий протянул руку и легко похлопал один тонких атласных березовых стволиков. Ощущение было странно приятным, словно встретил старого друга. Потом его лицо вдруг отвердело, и призрачная ностальгия слетела с него, словно подхваченный ветром газовый шарф.

— Тебе чего здесь надо? — холодно произнес он не поворачиваясь.

Евсигнеев, считавший, что шел совершенно бесшумно, удивленно застыл в десятке метров от него, полускрытый толстым стволом старого платана, и его рука, сжимавшая обломок толстого сука, машинально юркнула за спину. Он сглотнул, пристально глядя в светлый затылок стоявшего перед густыми зарослями человека. Капли дождя блестели на его лице, точно злые слезы.

Виталий, не дождавшись ответа, повернулся, и Алексей, понимая, что скрываться глупо, вышел из-за дерева и направился к нему. Мокрая прелая листва мягко пружинила под ногами — непривычное ощущение для ступней, привыкших к асфальту и гладкому полу.

— Ничего… просто, решил тоже поискать. В одиночку тут не справиться.

— Ну, и как успехи, чего нашел? — осведомился Виталий, пристально глядя на него. Алексей разочарованно развел руками.

— Ничего. Как испарился. Наверное, в другую сторону пошел… и как его теперь искать в этой чаще?..

— А дубье зачем?

Алексей чуть подбросил сук на ладони и неопределенно усмехнулся.

— Да так… на всякий пожарный. Мало ли, кто здесь ходит.

— Верно… ходят здесь мало.

Виталий отвернулся и пошел прочь вдоль зарослей. Алексей похлопал веткой по ладони, нерешительно огляделся, потом двинулся следом за ним.

— Будет разумней, если ты выберешь другое направление, — заметил Воробьев, не оборачиваясь.

— Но вдвоем мы быстрее…

— Быстрее прочесывать лес одновременно в разных местах, а не тащиться в одну и ту же сторону. Это не увеселительная прогулка! Если не найти этого малолетнего идиота до темноты, ему плохо придется. Поэтому если ты действительно хочешь помочь его найти, пройди наискосок хотя бы там! — Виталий махнул рукой в противоположную сторону, потом остановился и обернулся. На его губах была кривая улыбка. — Или такой решительный мужчина боится ходить по лесу один?

Пальцы Алексея сжались на импровизированной дубинке и побелели, но его лицо осталось спокойным.

— Слушай, конечно, после того, что было в автобусе, ты можешь…

— Мне наплевать на то, что было в автобусе! — резко перебил его Виталий, вытирая ладонью мокрое лицо. — Нужны действия, а не базар пустой!.. Или делай что-нибудь, или не мешай!

— Но ты же не знаешь, на что тут можно наткнуться! — Алексей с трудом сдерживался, чтобы не заорать. — Надо держаться вместе… нравлюсь я тебе или нет!

— Ты не баба, чтобы нравиться мне или нет, — Виталий откашлялся и сплюнул. — Но знаешь что, Евсигнеев, — он произнес его фамилию подчеркнуто раздельно. — Кому другому я бы поверил, что он пришел с добром. Но только не тебе, мужик. Я не знаю, зачем ты здесь на самом деле.

— Но ведь только я и пришел! — рявкнул Алексей и ударил суком о ствол ближайшего дерева так, что полетели щепки. — Никто из них не пошел — только я!

— И что же? — равнодушно спросил Виталий и хотел было отвернуться, но его остановил неожиданно изменившийся голос Алексея.

— Ладно, куда, потвоему, мне лучше идти?

Виталий едва не сказал, куда тому следует идти на самом деле, но вместо этого указал направление, напутствовав:

— Постарайся запоминать, как идешь, чтобы потом и тебя не пришлось искать. Зови его. И слушай внимательно — может этот крендель откликнется, а может я или кто еще позовем. Давай…

Он отвернулся

Рука Алексея взметнулась в воздух, и сучковатая дубина с силой опустилась на стриженый светлый затылок. Виталия швырнуло вперед, на молодую поросль березняка, и раньше, чем его тело успело смять тонкие ветки и коснуться земли, он ударил снова и успел еще раз. Жесткая кора вминалась в ладони при каждом ударе, и вначале звук, с которым сук ударялся о чужой затылок, был какимто упругим, звонким, но постепенно он стал сырым, чавкающим, словно он бил по сгустку жидкой грязи. Что-то теплое брызнуло ему в лицо, потекло по щекам, подбородку, а он все бил, натужно хакая при каждом ударе. Светлые волосы Виталия потемнели от крови, и голова все больше походила на сдувшийся мяч, а отброшенная в сторону рука подпрыгивала все реже и реже, и все ленивее сжимались пальцы, хватая прелые листья и отмершие ветки. Изо рта Виталия, прижатого к земле, вырывались странные придушенные звуки, похожие на фырканье, словно он и умирая, пытался посмеяться над Алексеем, унизить его, как в автобусе, но здесь-то уже никого не было, и никто не увидит, никто не узнает, что он и быстро зашагал вдоль зарослей. Видение, возрастом в долю секунды, исчезло бесследно, и какоето мгновение Алексей, тяжело дыша, дрожа всем телом и до боли сжимая сук в пальцах, тупо смотрел, как в густеющих сумерках удаляется от него неповрежденный светлый затылок. Крупные капли дождя, находившие лазейки в густой кроне деревьев, весело барабанили по его голове. Потом он резко развернулся и пошел туда, куда указал Виталий.

Как такое могло прийти ему в голову?! Он ведь нормальный, цивилизованный человек — как такое могло прийти ему в голову. Прежде такого не было…

Это не напугало Алексея, но удивило и озадачило. Он мог пожелать комунибудь смерти в приступе ярости, но никогда это не происходило настолько осознаннотрезво. Ярости не было, была только холодная злость, не набрасывающая пелены ни на глаза, ни на рассудок, каждое движение было последовательным и продуманным, и видение, пронесшееся через мозг, через каждую клеточку его тела, было таким ярким, что он до сих пор ощущал тепло брызг чужой крови на лице, чувствовал ее едва ощутимый сквозь лесную сырость медный запах и отчетливо слышал шорох, с которым агонизирущие пальцы умирающего царапали по мокрым листьям. Алексей даже невольно переложил ветку в другую руку и посмотрел на свою ладонь, словно ожидал увидеть на ней следы от с силой вдавившейся в кожу коры. Но, разумеется, ничего не было.

— Нервы… — прошептал он и резко обернулся — показалось вдруг, что Виталий прознал о его тайном замысле, может, даже, какимто образом умудрился подсмотреть его видение и тихо идет следом, готовя для удара такую же дубинку… Но за спиной были только неподвижные тени, в которые превращались погружающиеся в сумерки деревья. Нервы, конечно же нервы. Он переутомился, вымок, обстоятельства странные, если не сказать пугающие… да еще лес этот проклятый! Сейчас бы в сауне оттянуться как следует с этой рыжей, коньячку хлопнуть хорошего, с Димкой сыграть партию в боулинг… да только нет здесь ни сауны, ни коньячка, ни Димки… и уж точно ни боулинга. А он хорошо бросал шары и запястьем никогда не дергал, никогда…

Выбравшись на дорогу, Алексей побежал, чтобы поскорее вновь оказаться в лесу на противоположной стороне — здесь не было спасительных густых ветвей, к которым он уже успел привыкнуть, и дождь лил сплошной стеной, в которой можно было и захлебнуться. Он с треском вломился в какойто кустарник, пробежал, хрустя сухими ветками и спотыкаясь, метров сто и перешел на шаг только тогда, когда лес вновь стал настолько густым, что бежать по нему было уже невозможно, а сеющиеся сверху капли стали намного реже.

Теперь он стал идти внимательнее, оглядываясь и стараясь не забирать в сторону — хоть становилось все темнее и темнее, лес еще более-менее просматривался. Из кармана достал ключи и то и дело останавливался, чтобы нацарапать на стволе дерева закорючку — дай бог разглядеть их, когда пойдет обратно, иначе вернуться по этим закорючкам будет также нереально, как по дорожке из хлебных крошек, проложенной через птичий двор.

Алексей уже углубился в лес довольно далеко, и желание повернуть назад посещало его все чаще. Мокрые деревья теснились вокруг ейей угрожающе, и если и раздавались в лесу какие-тозвуки — все они тонули в шуме шлепающих о листья капель. В конце концов, он даже перестал осматриваться, просто упрямо шел вперед, словно рассчитывая, что рано или поздно просто уткнется мальчишке в спину. Очень важно, чтобы именно он нашел его, — важнее, чем казалось вначале. Чтобы это сделал именно он, а не Виталий.

— Лешка! — зло крикнул он, остановившись, чтобы нацарапать очередную метку. Лес впитал крик, мгновенно растворив его в себе, и Алексей не услышал не только эха, но и собственного голоса, точно впустую, беззвучно открывал рот. Ладно, погодите же, вот когда он отыщет этого паршивца, он такое с ним сделает…

— Отпусти ее!.. Что ж ты делаешь, гад?!! Пусти ее, сейчас же пусти!!!..

Алексей дико огляделся, хватая ртом мокрый воздух и не сразу сообразив, что крик раздался не здесь, в лесу, а в его собственной голове.

— Кто?.. — вяло, испуганно пробормотал он и только после этого понял, что по-прежнему один в лесу. Но крик казался таким реальным. Хриплый, полный ужаса и ненависти женский голос. Словно женщина только что стояла рядом с ним, кричала прямо ему в лицо, вцепилась в плечо, пытаясь оттащить, оторвать от чегото…

Ладонь Алексея огладила плечо, потом он тихо застонал и с силой уткнулся лбом в мокрый ствол дерева. Шершавая кора оцарапала кожу, боль напомнила ему, где он и зачем здесь находится. Оттолкнувшись от дерева, Алексей, шатаясь, как пьяный, сделал несколько шагов, потом провел пальцами по ссадине на лбу и тупо уставился на кровь.

… очки на полу, маленькие очки в роговой оправе… брызги крови на правой линзе… и на стене пятно крови, прямо на обоях, дешевых старых обоях в мелкий розовый цветочек… теперь безнадежно, безнадежно испорченных… и снова крик, но теперь уже без слов — низкий, страшный, горестный вой…

— Я же сказал закрыть пасть!.. я же сказал не орать!.. В собственном доме отдохнуть нельзя!..

Алексей мотнул головой. Капли методично шлепали по пальцам, уже размыв яркокрасный до бледноалого. Он вытер руку о пиджак и пошел вперед, с каждым шагом с силой всаживая сук в землю, словно та была в чем-то виновата.

Нервы. Он устал. Когда вернется, обязательно покажется хорошему психиатру. Раз уж его начали посещать галлюцинации, это верный признак… У него никогда не жили никакие женщины. И нет у него дешевых обоев в розовый цветочек. Никогда не было. Он просто очень устал… До чего же здесь тихо. Он был совсем не против тишины, но эта казалась слишком уж первобытной, и ему среди нее было неуютно, не по себе, словно он тайком забрался в чужую квартиру.

Успокаивая себя и не глядя под ноги, Алексей, наверное, не заметил бы этой вещи, если бы не наступил на нее. Под ногой что-то упруго хрустнуло, и он, без особого любопытства глянув вниз, увидел небольшой красный пакет с рекламой сигарет «ЛМ».

Наклонившись, Алексей поднял его и заглянул внутрь. Там оказались несколько компактдисков в треснувших футлярах и дешевая пластмассовая зажигалка. Он вытащил один, зачем-то прочел название — «Nickelback», потом уронил диск обратно. Это был Лешкин пакет, вне всякого сомнения. Но почему он валялся здесь? С чего бы мальчишке понадобилось бросать свои диски?

Алексей огляделся и в нескольких метрах впереди увидел нечто, заставившее его похолодеть. На земле лежал Лешкин сиди-плеер, поблескивая мокрым серебристым корпусом, тут же, рядом валялись наушники.

На негнущихся ногах он подошел к ним и сел на корточки, внимательно разглядывая. Плеер был разбит вдребезги, словно по нему с силой ударили ногой или швырнули о ствол одного из деревьев. Расколотый диск косо торчал наружу, землю вокруг усеивали серебристые кусочки пластика. Дужка, соединявшая наушники, была разломана, провод разорван, и из него высовывались тоненькие медные жилки. Казалось, кто-то от души выместил на плеере свою ярость, и вряд ли это был сам Лешка.

Евсигнеев протянул руку и поднял один из наушников, но тут же уронил, брезгливо сморщив рот, — наушники оказались перепачканы в чем-то влажном и липком. За пальцами от черного кругляшка потянулась темнокрасная слизь. Секунду он смотрел на влажную нить, потом встряхнул рукой и начал яростно тереть пальцы о прелую листву.

Второй наушник тоже оказался испачканным в той же самой слизи. Поискав, Алексей нашел еще несколько капель на листьях — там, где до них не добралась вода, на плеере тоже отыскались темные брызги. Сомневаться в их происхождении не приходилось — кровь трудно было перепутать с чемлибо другим. Прочие следы, если они и были, смыл дождь.

— Господи, — прошептал Алексей, выпрямляясь. — Вот черт!

Шуткой здесь и не пахло. Даже обладай мальчишка совершенно извращенным чувством юмора, он ни за что не стал бы приносить ему в жертву ни свой сиди-плеер, ни диски. Что-то плохое случилось с Лешкой, что-то жуткое, вряд ли эта кровь из порезанного пальца… Только где же он?

Евсигнеев обернулся и почти затравленно посмотрел на то дерево, на стволе которого нацарапал свою последнюю метку. Сейчас она была едва видна. Внезапно он понял, что совершенно не хочет знать, что случилось с Лешкой и куда он подевался. Волки его сожрали или уволок в чащу какойнибудь маньяк — он этого знать не хочет — и все! Сейчас он хотел только одного — выбраться из этого прокля-того леса и вернуться к остальным. К чертовой матери все это самаритянство и самоутверждение, к е…еням! Кто бы это не сделал, он сейчас где-то здесь, может быть, даже притаился вон за тем толстенным дубом… выжидает, пока он повернется спиной.

Беззвучно хватая воздух широко раскрытым ртом, Алексей сделал шаг назад. Под его ногой хрустнула ветка, он хрипло вздохнул от испуга и, оглядевшись, прижался боком к стволу дерева, нащупывая пальцами свою метку. Разодранная ключом кора немного успокоила его, дыхание выровнялось и вместе с этим исчезло противное ощущение, будто сердце колотится где-то в горле.

— …шка!

Евсигнеев застыл, до боли в глазах вглядываясь в чащу. Где-то неподалеку впереди протестующе зашуршали ветки — кто-то уверенно проламывался сквозь кусты. Алексей уловил движение в сгустившихся лесных сумерках и попятился было назад, но приглушенный шлепками капель крик повторился, и он остановился, с облегчением узнав голос.

— Лешка! Стой!

Он не стал задумываться над тем, каким образом Виталий умудрился оказаться впереди него. Широко раскрытыми глазами он наблюдал за тем, как пробирается сквозь кусты серая тень, пока руки торопливо сгребали остатки плеера вместе с мокрыми листьями. Сжимая все в охапке, Алексей отскочил назад, быстро запихнул подобранное в пакет, смял его и засунул во внутренний карман пиджака — как раз в тот момент, когда кусты неохотно расступились, выпуская человека в крошечное пространство между деревьями.

— Эй, а ты как здесь оказался?! — удивленнораздраженно спросил Виталий, подходя к нему. Черты его лица расплывались в полумраке, глаза казались черными дырами. Видел он или нет? — Я же сказал тебе идти в другую сторону.

— Я и шел, — сипло ответил Алексей, осторожно прижимая ладонь к пиджаку над тем местом, где лежал пакет. — Я шел, куда ты показал.

— Значит, шел по кругу…

— Нет, я все время шел прямо. Я делал отметки, можно проверить…

— Делать больше нечего! — Виталий сплюнул. — Нашел что-нибудь?

— Ничего. А ты.

— Нет, — Виталий закинул голову, глядя на верхушки деревьев. — Глухо. Парень словно растворился. Где его теперь искать… вот дурак!

— Что будем делать? — осторожно осведомился Алексей, с облегчением поняв, что его действия остались незамеченными. Виталий вздохнул.

— Возвращаться, что еще? Даже если в доме и найдется пара фонарей, найти его здесь ночью нереально, а без них — и тем более. Возможно, он действительно докуданибудь добрался. В крайнем случае, придется ему ночевать в лесу, но тут ему вряд ли что грозит, кроме хорошей простуды.

Алексей отвернулся.

— А волки? Или там… медведи.

— Не похоже, чтобы они здесь водились. На рассвете решим, что делать, дальше бродить здесь бестолку! Интересно, где ж ты так свернул, что я на тебя наткнулся?

— Но я не сворачивал! — Алексей похлопал ладонью по стволу дерева, где была выцарапана его метка. — И, кроме того, тогда бы я пересек дорогу, а я не видел никакой дороги!

— Странно, — Виталий оглянулся. — Получается, мы сквозь лес вокруг дома прошли, что ли? Иначе бы кто-то из нас обязательно прошел по дороге. Значит, оба забрали в сторону. Ладно, пошли, пока совсем не стемнело. Дикое место.

Двое мужчин начали торопливо пробираться среди деревьев. Никто из них больше ни разу не оглянулся, и их уход больше походил на поспешное отступление с чужой территории, даже бегство, а тихая, пропитанная дождем тьма неумолимо катилась следом за ними, как хозяин, уверенно шествующий по своим владениям, и деревья тонули в ней, пропадали бесследно, и шелест листьев походил на насмешливый шепот разыгравшихся духов, вовсю потешающихся над затерянными в этой глуши. Ночь проглотила лес и холодным порывом ветра вздохнула удовлетворенно.

* * *

В тот момент, когда Виталий сорвал мокрый, пожелтевший лист лещины, из особняка впервые донесся звук. Замок мягко щелкнул, и кирпичнокрасная дверь беззвучно повернулась на петлях, приоткрываясь, замерла, потом чуть колыхнулась взад и вперед, словно надменный особняк сжалился и милостиво поманил из-под дождя и холода под свою крышу. И, казалось, вовсе не участвовала в этом рука Олега, отпершая замок и толкнувшая створку, и уж тем более ничья рука не коснулась этой двери, когда она затворилась за последним вошедшим с негромким сухим щелчком, оставив упитанных мраморных львов мокнуть в одиночестве.

Часть вторая Приглашенные

I

Вначале они говорили почти шепотом — отчасти из-за неосознанного опасения, отчасти из-за чувства вины. На Жору, который прокатил было по просторному холлу зычное «Эй!» негодующе зашикали. Даже Олег притих и одобрительно поглядывал по сторонам, поджав губы дужкой и кивая головой какимто своим мыслям.

— Мы ведь ничего такого не сделаем. Просто от дождя спрячемся, — зачем-то пробормотала Марина, приподнимая на сгибе локтя мокрые волосы.

— Что, испугались крутизны хозяев? — насмешливо прошептала Ольга. — Думаете, нас расстреляют за это? Разумеется мы ничего не сделаем. Цивилизованные люди, в конце концов. Не ворье какое-нибудь!

— Ни черта не видно! — Олег отвернулся и зашарил по стене в поисках выключателя. — И как я только до этой двери добрался… а замокто у них простой на удивление…

Он замолчал, поняв, что его все равно никто не слушает.

В полумраке дом казался нежилым и запущенным. Холл имел форму равнобедренной трапеции, большим основанием упирающейся в длинную лестницу, посередине холла возвышалась прямоугольная колонна, уходившая вверх метров на пять, по бокам изгибались высокие арочные проемы, но в целом разглядеть что-либо было сложно — виднелись только смутные очертания мебели, достаточные лишь для того, чтобы на нее не наткнуться, а на стенах и потолке что-то едва заметно поблескивало.

— Включите же, наконец, свет! — Ольга раздраженно переступила с ноги на ногу, и ее каблуки легко стукнули. Паркетный пол. Ох, и измажут же они его сейчас, с дождя!

Олег невнятно пробормотал что-то насчет того, что неизвестно, есть ли здесь свет вообще, потом издал короткий удовлетворенный возглас, свидетельствующий о том, что он нашел выключатель. Что-то едва слышно щелкнуло, и в холл плеснулся свет — настолько неожиданно яркий, что некоторые прикрыли глаза, болезненно отреагировавшие на такой резкий переход.

Освещение произвело удивительные перемены. Громоздившийся, словно груды захламлявшей и заслонявшей все пыли, полумрак мгновенно разбежался по углам, втянулся в них, исчез, и дом точно раздался вширь и в стороны, став просторным и нарядным. Оказалось, что потолок здесь доходил только до середины холла, чуть выдаваясь за подпиравшую его колонну, а дальше до самой лестницы пространство уходило вверх «воздушной башней» на высоту всех трех этажей — вплоть до огромного витража из бледнозеленых, желтых и красных стекол, складывающихся в сюрреалистические растительные узоры. На самой же колонне обнаружились светильники — на каждой грани, закрытые длинными полосами матового стекла с чуть желтоватым оттенком. Многочисленные светильники были и на стенах холла — над белым мягким мебельным гарнитуром из дивана и двух кресел — полусферические, на других стенах такие же плоские, как и на колонне. Светильники в виде матовых шаров пристроились даже на двух первых массивных балясинах перил, а там, где колонна упиралась в потолок, оказался небольшой треугольный желтозеленый витраж, тоже служивший светильником. Кроме дивана и кресел в холле стояли прозрачный журнальный столик на деревянных ножках, похожих на кегли и массивный платяной шкаф красного дерева. Возле одного из кресел, контрастируя с его белоснежной обивкой, в массивной, без всяких изысков кадке росла монстера, поблескивая ухоженными глянцевитыми листьями. Между полукруглыми светильниками висела большая картина в стиле фэнтези — странный замок со множеством башенок и шпилей на вершине неприступной скалы и парящий над ним извивающийся багряный дракон. Стены были окрашены в смесь бледно-желтого и коричневого — не ту, которая наводит на мысль о больничных палатах, а мягкую, ненавязчивую и вполне приятную для глаз. Чистый, натертый паркет надменно сиял под светом ламп. Широкие ступени, выложенные матовыми плитами, тоже сияли, но в этом была некая уютность и намек на приглашение поскорее пройтись по ним и узнать, куда они ведут.

— Ничего себе! — пробормотал Кривцов. Его ладонь так и осталась в воздухе возле выключателя, словно ее удерживала невидимая нить. — Ребята явно не любят темноту.

Борис присвистнул, явно желая выразить восхищение, но свист получился неожиданно горестным и совершенно неподходящим к его солидному облику. Все изумленно озирались, пораженные неожиданно открывшимся великолепием, хотя у некоторых были дома и пошикарней.

— А некисло обитают местные обитатели! — Олег подошел к лестнице, заглянув по дороге в каждый из проемов, но не увидев ничего, кроме пустых разветвляющихся коридоров, освещенных настенными светильниками. Остановившись возле первой ступеньки, он хмуро посмотрел на светящийся матовый шар лампы, потом, придерживаясь рукой за перила, наклонился и взглянул вверх. Такие же лампы горели вдоль лестницы на каждой этажной площадке. — Что это, у них весь свет включается одновременно?

— А что, удобно, — Марина раскрыла мокрый зонт и нерешительно глянула на сверкающий паркет, потом все же пристроила зонт возле стены. Деловито сняла с себя мокрое пальто, повесила его на один из пустующих крючков шкафа, после чего подошла к дивану и повалилась на него с блаженным вздохом. — Господи, наконец-то! Как же я устала.

Света немедленно последовала ее примеру, заняв одно из кресел, но не сняв мокрой короткой куртки. В другое кресло плюхнулась Ольга, вытянув ноги. Остальные разбрелись по холлу, только Алина осталась стоять у двери, и ее лицо выражало явное неодобрение.

— Непонятно, зачем столько ламп? — Олег легко щелкнул по одному из бронзовых стебельков, на котором покоился шар светильника. — Такая расточительность… И одновременное включение — это ведь совершенно нерационально!

— А, по-моему, здорово, когда так много света, — Бережная откинулась на мягчайшую спинку кресла, довольно жмурясь. — Если можно себе это позволить, то почему бы и нет… — ее последние слова превратились в малоразборчивое бормотание.

— Вот ответ на ваш второй вопрос, — Ольга подтолкнула пальцем лежавший на столе прямоугольный предмет размером с ладонь. — Свет регулируется с пульта, у меня дома такой же. Чудная вещь для ленивых людей.

Ее пальцы проворно забегали по кнопкам, и свет в холле лампа за лампой начал меркнуть, и сверху по лестнице обрадованно пополз полумрак, возвращая себе утраченные владения. Тотчас Света вскинулась в кресле, широко распахнув глаза.

— Включи! Немедленно включи обратно!

— Ах, нервы, нервы!.. — насмешливо произнесла Ольга и с подчеркнутым жеманством опять принялась нажимать на кнопки, и сумерки в холле вновь начали недовольно отступать. Алина взглянула на Свету, удивленная неприкрытой яростью в ее голосе, потом сняла мокрый берет и начала стряхивать воду с волос, оглядываясь в поисках зеркала. Попутно она заметила, что и остальные девушки, даже Марина, казалось, вовсе лежавшая с закрытыми глазами, ищут зеркало, и улыбнулась про себя.

Да уж, мы все настоящие женщины… можем умереть от переохлаждения, от голода, от воспаления легких… но перед этим должны обязательно быть уверены, что хорошо выглядим…

— Сейчас бы горячую ванну, — жалобно протянула Кристина, садясь рядом с Мариной. Мокрые волосы облепили ее голову и щеки, словно странный чернокрасный шлем. — Ванну и что-нибудь поесть.

— Эх, я бы сейчас борща навернула… тарелки две, — Харченко мечтательно уставилась в потолок, потом перевела взгляд на Олега. — Раз здесь есть свет, может и еда найдется. Вы вниз спускались — ничего не заметили?

— Я-то впотьмах спускался, — Олег отошел от лестницы и уселся на ручку кресла, в котором полулежала Света. — Дождемся хозяев или сами пойдем искать?

— Думаете, они здесь сегодня появятся? — Борис направился к шкафу, на ходу встряхивая мокрое пальто. Кривцов хмыкнул.

— Логически — возможно. Светто есть, а населенных пунктов мы поблизости не видали. Здесь, вероятно, автономка, генератор… а какой смысл оставлять генератор молотить, если не собираешься очень скоро вернуться? Верно, Жор? Эй, Жора!

Вершинин не ответил. Он стоял напротив дивана, впившись взглядом в висевшее на стене полотно, и выражение его было хмурым, даже злым и в то же время озадаченным. Олег окликнул его еще раз, и только тогда он неохотно повернул голову.

— Что это с тобой? Не такая уж плохая картина.

— Да нет, просто… — смуглое лицо Жоры слегка разгладилось, но выражение озадаченности осталось. Он вяло махнул рукой и окончательно отвернулся от картины. — А куда делся наш нервный бизнесмен?

— Пошел пацана искать… по-моему, — отозвался водитель, разглядывая колонну с простодушным любопытством селянина, впервые попавшего в музей изящных искусств. Сейчас, при ярком свете, его внешность уже не предъявляла претензий ни на отчество, ни на неприязнь — молодой мужчина с простыми, чуть крупноватыми, но вполне приятными чертами лица и очень густыми, слегка вьющимися русыми волосами, насквозь мокрый и, так же, как и большинство, растерянный, но уже вполне взявший себя в руки. — Во всяком случае, он пошел в ту же сторону.

— Удивительная забота, — язвительно заметил Борис, аккуратно приглаживая ладонью мокрые волосы. — Даже подозрительная. Может, и он решил самостоятельно поискать дорогу?

— Вряд ли, — Олег неотрывно смотрел на один из освещенных коридорных проемов. Тот манил — манил неодолимо. Спускаясь вниз, он толком ничего не рассмотрел, понял только, что дом огромен — настолько огромен, что это вызывало у него недоумение. Кому понадобилось строить такую махину в такой глуши? Может, это гостиница или какаянибудь турбаза? Комната, в которую он попал через окно, была похожа на гостевую — полностью меблированная, но совершенно безликая — даже в полумраке ощущалось отсутствие отпечатка индивидуальности владельца.

Так или иначе, ему хотелось все осмотреть. Конечно, это нехорошо — домто чужой и влезли они сюда без спроса, но нельзя же было просто сидеть — и то, дивана и двух кресел для всех маловато, чтобы хоть немного отдохнуть. Еда опять же… сейчас он был согласен и хоть на какойнибудь завалящий концентрат. И пива… хорошо бы пива!.. Другое дело, что это за люди — владельцы этой избушки? Лояльно ли они к ним отнесутся или без лишних разговоров закатают в асфальт? Интересно, сам бы он закатал?

Кривцов чуть потянулся, сдвинул мокрую кепку, с которой все не мог расстаться, на затылок и добавил:

— Он, конечно, истерик, но не полный дебил. Вернется.

— Что дальше делать будем, — поинтересовалась Кристина, поправляя один из своих замечательных высоких сапог. — Есть так хочется…

— Так давайте поищем, — Ольга положила пульт на столик, подтянула к себе стоявшую на нем пепельницу и закурила, запоздало закинув ногу на ногу, чтобы закрыть прожженные колготки, потом ткнула указательным пальцем в сторону возвышавшегося неподалеку Жоры. — И не надо изображать из себя укор совести! Вы же все этого хотите, просто сказать не решаетесь! Чего вы в самом деле?! Ведь уже решили, что заплатим за ущерб…

— Минуточку! — Петр Алексеевич резко развернулся. — Вы решили! Но вы, может, и при бабках, а у меня зарплата… — он неопределенно покрутил в воздухе пальцами и покачал головой, — и ту задерживают. А вы уже и столик какойто сломали, неизвестно, чего еще натворите… Мне ваш отдых совсем не по карману!

— А ты, водила, вообще помолчал бы! — правая ладонь Ольги, вывернутая вверх, раздраженно запрыгала, и с сигареты на белую обивку кресла полетел пепел. — Это ты нас сюда завез! Лучше подумай, куда теперь пойдешь работать, потому что с этой работы ты вылетишь однозначно!

— Ну, это уж будет, когда до места доберемся, — почти равнодушно заметил Петр, почесывая заросший светлой щетиной подбородок и вернувшись к разглядыванию колонны. — Тамто уж… А здесь мы все по равному, как голые на полянке — без власти, без связей… Так что, грозите мне, не грозите — мнето наплевать. Здесь вы мне ничего не сделаете. Зато я могу что-нибудь сделать. Здесь нет ваших законов!

Ольга ехидно усмехнулась. Ладонь Алины, стряхивавшая воду с волос, замедлила свое движение и теперь ползла сонно и тяжело, с силой прижимая кудри к голове, в то время как ее невидящий взгляд скользил по кругу — от чуть прищуренных светлых глаз шофера к усмешке Ольги, по лицам, застывшим в раздумье, по глазам, уже вовсю обшаривавшим лестницу и оба проема.

Здесь нет ваших законов.

Конечно же они обыщут дом. И она пойдет тоже, конечно же… Потому что…

Здесь нет ваших законов.

Ну, какие-тозаконы есть, но их гораздо меньше, чем обычно, и все они смотрит на них по-разному, и может статься, скоро законов не останется вообще или останется только чей-то один закон… если только не вернутся хозяева и не поставят все на свои места.

Или мы так и останемся смотреть на эти деревья сквозь дождь… и каждый будет смотреть из своего окна…

— Эй! Ээй!

кто-то защелкал пальцами у нее перед лицом. Алина вздрогнула и сфокусировала взгляд на стоящем перед ней Борисе.

— Что? — спросила она, потирая шею тыльной стороной ладони.

— Вы ничего не слышали? Я говорю, вы не одобряете, что мы хотим осмотреть дом?

— Вы еще голосование откройте! — Ольга встала, воткнув сигарету в пепельницу и оставив в кресле мокрый френч. — На кой черт нужно чьето одобрение? Вы забыли, что нам нужен телефон?! Как вы его найдете, если собираетесь кудахтать в прихожей до прихода хозяев?! А если они придут через год?! А если они сейчас мирно спят в своих постелях?!

— Вряд ли здесь есть телефон, — пробормотала Алина, одной рукой расстегивая мокрое пальто, а другой продолжая потирать шею.

— Сидя здесь, мы уж точно этого не узнаем!

Ольгины каблуки решительно простучали к лестнице и остановились в раздумье над выбором направления. Кристина неохотно встала и пошла следом, яростно ероша свои мокрые волосы и унося на своих бедрах, обтянутых короткой цветной юбкой, благосклонный взгляд Олега. Потом он прижал ладонь к подбородку и сокрушенно покачал головой какимто своим мыслям.

— А не лучше ли дождаться остальных, — нерешительно спросил Жора. Ольга снова скривила губы в усмешке, которая, казалось, скоро вовсе перестанет покидать ее лицо.

— Остальных? Хотите сказать, этого?.. Виталия? А разве не он вас сюда послал? Я видела, как вы шушукались! Что у вас — аллергия?!

Последняя фраза была адресована Алине, и назойливая ладонь той испуганно замерла на шее, точно пытаясь защитить от чегото, потом рука расслабленно сползла и повисла вдоль тела. Ничего не ответив, она подошла к шкафу, на ходу снимая с себя пальто. Пристроила его через крючок от Марининого, взглянула на пальто Бориса, на пустые крючки и слегка улыбнулась. Одиннадцать. Забавно… Нет, еще бы один, тогда и вправду было бы забавно.

Хотя вряд ли понадобится еще один, ведь Лешку они не найдут… Лешка забрался очень далеко в дождь… может, он уже сам стал дождем…

… и гиацинты, цветущие там, на улице… весна посередине осени…

Она мотнула головой, словно отгоняя назойливую муху и заботливо обмахнула мокрое пальто ладонью. Излишняя задумчивость вредна. Она может заставить ее вернуться в автобус, несмотря на тепло и уют, потому что ей не нравится это место, хоть здесь и есть такой замечательный прудик…

Тем временем Олег соскочил с ручки кресла и галантно подал руку Свете, чтобы помочь ей встать. Та приняла ее и улыбнулась — скорее удивленно, чем благодарнококетливо, и наблюдая, как она встает и идет к лестнице, Кривцов почувствовал искреннее недоумение. Светка была хорошенькой девчонкой с отличной спортивной фигурой, облегающая черная одежда — брюки, свитерок и короткая куртка только подчеркивали это — конфетка, а не девушка — развернуть и съесть! Почему же такая конфетка смотрит так удивленно, словно не привыкла к знакам мужского внимания? Более того, она смотрит и с подозрением, как будто выискивает в его поведении намек на издевку. Странная… Наверное, бедняжка насквозь закомплексована.

Борис, сокрушенно качая головой и всем своим видом показывая, насколько противоречит то, что должно было произойти, его моральным принципам и он принимает в этом участие только в силу обстоятельств, последовал за остальными, собравшимися возле лестницы. Жора, уходя, бросил на картину еще один взгляд, похожий на шлепок сырой грязи. Только Марина осталась полулежать на диване. Алина стояла возле шкафа и с преувеличенной тщательностью поправляла свой серый в вертикальную полоску костюм.

— Вы остаетесь? — без особого интереса спросил Петр. Алина еще раз разгладила ладонями юбку и, поджав губы, с явной неохотой подошла.

— Я никуда не пойду, — громко сказала Марина, не открывая глаз. — Мне надо отдохнуть.

— Ну и ладно. Тогда хозяев встретите, если они заявятся.

Марина, пробормотав что-то неразборчивое, приподняла свои волосы на сгибе локтя и рассыпала мокрую шелковистую массу по спинке дивана — искрящееся влагой золото на белой обивке в море света — океане света, в котором кому-то было очень и очень спокойно.

* * *

Осматривать, чуть попререкавшись, начали с левого коридора. О том, чтобы для быстроты осмотра разделиться, никто даже не заикнулся — бродить по дому в одиночку пока не хотелось, не хотелось и вдвоем, кроме того, каждому было спокойнее, пока остальные находились у него на глазах.

Олег ошибся — свет не включался одновременно во всем доме. Освещены были только коридоры и площадки, но из-за открывающихся дверей приветливо выглядывал все тот же полумрак — до тех пор, пока кто-нибудь не нашаривал на стене выключатель. Обилие ламп и на потолке, и на стенах поражало — казалось, обитатели дома то ли действительно очень не любили темноту, то ли коллекционировали светильники.

За первой дверью, к их удивлению, оказалась самая настоящая игровая комната. Когда Жора нажал на выключатель, лампы осветили отполированную боулинговую дорожку и бильярдный стол. Чуть поблескивали разноцветные боулинговые шары и выстроенные в аккуратную линию кегли. Один темносиний шар сиротливо лежал в начале дорожки. Бильярдные шары были выложены равносторонним треугольником, прислоненные к борту стола стояли два кия. Все было приготовлено к игре, казалось, она почти началась, когда какие-тонепредвиденные обстоятельства заставили игроков покинуть комнату.

— Ничего себе! — восхищенно произнес Олег, подходя к бильярдному столу. Взяв один шар, он подбросил его на ладони, потом внимательно оглядел. Шар был качественным и дорогим, как и сам стол. — А мне начинает здесь нравиться. Кто-нибудь умеет играть?

— В данный момент, — заметил Борис, потирая переносицу, — это совершенно не важно. Другое дело, что раз есть бильярд, значит должно быть и все остальное. Пойдемте дальше.

— Сейчас, — Олег вернул шар на место, взял кий, помахал им в воздухе, потом наклонился и начал примериваться к пирамиде. Алина подошла к боулинговой дорожке и неумело подняла шар, оказавшийся довольно увесистым. Покачала его обеими руками, нерешительно посмотрела на кегли, потом на отверстия в шаре, пытаясь понять, для каких пальцев они предназначены.

— Дай-те сюда, — сказала Ольга за ее спиной, и Алина, вздрогнув от неожиданности, чуть не уронила шар. Харченко бесцеремонно отняла его, закрепила пальцы в отверстиях, опустила руку и покачала ею.

— Тяжеловат, на мужика больше… Отойдите! — приказала она, приподнимая шар на уровень плеча и чуть поддерживая его левой ладонью, но Алина предусмотрительно отскочила еще раньше, чем Ольга договорила до конца. Левая ладонь Ольги уплыла, правая пошла вниз, два раза качнулась легко.

— Послушайте, это всетаки…

На третьем коротком замахе Ольга отпустила шар с легким, едва слышным выдохом. Тот с уверенной неторопливостью ровно прокатился по дорожке и с грохотом врезался в кегли, расшвырял их и исчез в зеве автомата. Одна кегля осталась стоять, пьяно раскачиваясь.

— Ну, — прошептала Ольга одними губами.

Кегля качнулась в последний раз и, сдавшись, со стуком повалилась. Жора и Борис зааплодировали. Олег, уже разбивший пирамиду, хмыкнул, рассчитывая следующий удар.

— Да вы профи! — с искренним восхищением сказал Жора. Ольга повернулась.

— Я профи во многих областях, — произнесла она без улыбки, глядя на него в упор. Жора поспешно отвел глаза, почувствовав, как у него резко вспотели ладони, потом украдкой огляделся — не заметил ли кто? Но никто не смотрел в их сторону. Ольга уже тоже отвернулась, наблюдая, как «грабли» убирают кегли с дорожки. Из возвратника с гулом покатился шар.

— Да он работает, — Светлана удивленно раскрыла глаза. — Здесь, наверное, все включено. Значит, хозяева действительно скоро вернутся.

— Так пойдемте дальше, — Кристина потрясла за плечо водителя, который, облокотившись о стол, с интересом наблюдал за действиями Олега. — Мы же не играть сюда пришли! Нам нужно найти телефон!

— Сейчас, лапонька, — пробормотал Олег, прищурившись. — Сейчас, сейчас…

Ударом он направил биток в борт, тот, ударившись, откатился и толкнул другой шар, который аккуратно юркнул в лузу. Петр одобрительно кивнул. Олег выпрямился, уперев кий бампером в пол.

— Видал, какой чистый абриколь?! — довольно сказал он. Водитель пожал плечами.

— Я в терминах не секу. Так играю, попростому. Но забито красиво.

Света уже вышла из комнаты и стояла в коридоре, оглядываясь. Чуть дальше он разделялся на два коротких коридора, каждый из которых заканчивался закрытой дверью. Еще одна, в отличие от остальных совсем узкая, была в двух шагах от нее, и выключатель располагался в коридоре, рядом с дверью, а не за ней. Туда она могла войти и сама — зажечь свет и войти. Не так, как в предыдущую. В той было темно, и Светлана вошла в нее последней. Даже пусть не темнота — полумрак, но и тот заставлял ее сердце болезненно сжиматься. кто-то когда-то сказал ей, что у нее нюктофобия — болезненная боязнь темноты. Бережная считала это глупостью. Она не боялась темноты. Просто… не любила.

Она осторожно нажала на выключатель. Раздался легкий щелчок, и в щели под дверью появилась желтая полоска. Светлана чуть улыбнулась и обернулась на раздавшийся сзади шум. Жора тащил из комнаты Олега, а тот упирался.

— Да погоди ты, я хочу попробовать триплет сделать…

— Да что тебе, горит что ли?! Дом чужой… Олег, елки, мы зачем сюда залезли — в бильярд сыграть?!

— Ты компьютерный человек, тебе не понять!..

Жора, обидевшись, отпустил его, и Кривцов, сердито дернув плечами, надвинул кепку на нос.

— Я, между прочим… — возмущенно начал Жора.

— Между чем?

Светлана, засмеявшись, отвернулась и открыла дверь, и при виде того, что скрывалось за ней, все лица озарились деликатной задумчивостью, а многие — и облегченным удовольствием.

— Ээ, да это всего лишь туалет, — протянул Олег слегка разочарованно. Ольга насмешливо глянула на него.

— А вы что ожидали увидеть? Теннисный корт?

— После той комнатки скорее футбольное поле. Теннис не люблю. У меня дома валяется чья-то ракетка — я ею мух убиваю, — сказал Олег, разглядывая убранство просторного туалета, отделанного перламутровым кафелем. — Да-а, и тут богато. Унитаз, случайно не серебряный? А кресло тут на кой?

— Наверное, чтоб с компанией ходить. Один ждет, а другой… — Кристина не договорила просившееся в рифму слово и засмеялась. Кривцов хмыкнул.

— Задам вопрос, поражающий своей неожиданностью, — комунибудь сюда надо?

Остальные слегка смущенно переглянулись. Надо было всем.

— Сначала пусть дамы, — галантно предложил Борис, — а мы пока дальше посмотрим.

— Какой Версаль! — Олег хихикнул, потом кокетливо взял Петра под руку. — Пойдем, дараагой, поищем себе местечко получше.

Водитель оглушительно захохотал, содрогаясь всем телом. Борис попытался было придать себе осуждающий вид, но не выдержал, фыркнул и быстро пошел вперед. Жора обернулся — его грубоватое лицо выражало нерешительность и легкое смущение.

— Девчонки, может вас постеречь?

— Идииди, — рассеянно отозвалась Ольга, — перебьемся. Не украдут.

— Ну… ладно.

Светлана уже успела закрыть за собой дверь, и они услышали щелчок запираемого замка. Алина постучала в дверь.

— Смотри, напрочь не защелкнись.

Ольга задумчиво смотрела на удаляющуюся широкую спину Вершинина. Кристина проследила за ее взглядом, потом тонко хихикнула.

— А пареньто на тебя реагирует.

— Не удивительно, — Харченко задумчиво потерла указательным пальцем нижнюю губу. — Хорошее тело. Вот только на что оно способно?

— Ну, пока не проверишь — не узнаешь, — Кристина начала рыться в сумочке в поисках расчески. — А мне больше Олег нравится. Веселый… и внешне ничего. Простоват, но оригинален — не то, что мой бывший. И тот, который ушел, светленький — симпатичный, но очень уж злобный. И только и делает, что командует.

— Забудь — он на блондинку запал, — Ольга потянулась, встав на цыпочки. Алина прислонилась к стене, зябко обхватив себя руками.

— Мне кажется, сейчас есть проблемы посерьезней, — заметила она. Ольга искренне рассмеялась.

— Это не проблемы, это неудобства. В конце концов, мы уже не под дождем и не в этом вонючем автобусе, а это, согласись, неплохо, — она убрала с лица улыбку и внимательно и бесцеремонно оглядела Алину с ног до головы. — А у тебя есть любовник?

— Тебя это не касается, — резко ответила Алина, возвращая Ольге такой же бесцеремонный взгляд. Та пожала плечами, и на ее губах снова проступила улыбка, на этот раз более циничная.

— Ой, какая скромница! Скромность не украшает современную женщину, милая. Прошли те времена, когда мужики двигались умом, увидев краешек женской туфельки из-под платья. Нужно вести себя свободней, тогда и жизнь наладится. Могу дать пару уроков.

— Держишь бордель? — язвительно осведомилась Суханова. Ольга засмеялась — Алина, сама того не зная, точно попала в цель, только вот «Вавилон» крайне далек от ее представлений о борделе, и побывай та хоть в одной из Ольгиных «секретных» комнат, верно получила бы разрыв сердца от потрясения. А потом она перестала смеяться и недоуменно спросила себя, с чего вообще зацепилась за эту рыжую дурочку, у которой такой вид, будто у нее давным-давно не было не только хорошего секса, но и секса вообще? Не потому ли, что она чем-то напоминает ей сестру — Катька всегда так же цеплялась за вопросы морали, так же возмущалась Ольгиным циничным мировоззрением и даже так же осуждающе склоняла голову набок, горько поджимая губы, а нижняя часть лица Алины и вовсе копия Катькиной. Другое дело, что сестра бы в этот дом вовсе не вошла, на месте Алины бы сейчас бесстрашно залепила ей пощечину, не думая о последствиях, а побывав в одной из «секретных» комнат, скорее всего Ольгу бы убила. А еще…

А еще скажи мне, почему ты не полетела самолетом? И почему ты не помнишь, как села в автобус? Это не беспокоит тебя? Так же не беспокоит, как та банка с кислотой, правда? А ведь это намного важнее твоих секретных комнат, намного важнее… потому что…

Потому, что?!

Ольга мотнула головой, недоуменно моргая, и увидела, что Алина обеспокоенно смотрит на нее.

— Тебе плохо?

— Нет, — ответила Харченко резче, чем хотела и нервно облизнула губы. — Если мне станет плохо, я вам сообщу!

Она стукнула в дверь туалета.

— Ты там что — спать устроилась?!

— Секундочку, — приглушенно отозвалась Света, — тут хоть зеркало…

Кристина облегченно вздохнула, взъерошив свою и без того растрепанную и начавшую подсыхать чернокрасную гриву. Ольга взглянула на свои прожженные колготки, потом подняла голову и увидела, что Алина продолжает смотреть на нее, но беспокойство исчезло из ее глаз. Теперь их выражение было непонятным и какимто затаенным, словно она что-то подозревала. Не знала, но подозревала.

— Может, вы что-то почувствовали? Что-то странное?

— Что это, интересно, я должна была почувствовать? — раздраженно, почти враждебно ответила Ольга. Дверь туалета отворилась, и она скользнула внутрь, оттолкнув выходившую Светлану. Та с удивленным возгласом отлетела к стене. Дверь с грохотом захлопнулась.

— Сдурела?! — возмущенно крикнула Светлана. Кристина зевнула, медленно опустилась на корточки, проехавшись спиной по стене, уперла локти в согнутые колени и положила подбородок на переплетенные пальцы.

— Нервы, наверное. Мне самой, то и дело, хочется разораться. Вся эта поездка — сплошной стресс! Я не приеду на запись… вы не представляете, как это ужасно! А Германия?! Если я опоздаю на гастроли!.. — она яростно замотала головой, потом начала стаскивать с пальца изумрудный перстень.

— А вы правда певица? — с уважением спросила Светлана. Ее влажные, теперь уже аккуратно причесанные волосы блестели в свете многочисленных ламп. Кристина кивнула, потом положила перстень в рот, крепко сжала губы и приняла задумчивый вид.

— Что ты делаешь? — Алина удивленно улыбнулась. Кристина недовольно махнула рукой в ее сторону.

— Пытаюф пфедфкафать будуфее. Не мефай!

Алина пожала плечами, потом посмотрела в ту сторону, куда ушли мужчины. Ей очень хотелось, чтобы они вернулись. Без них в этом доме ей было очень не по себе, и сейчас она согласилась бы даже на общество Виталия или Алексея.

Она снова начала рассеянно тереть ладонью шею, и полоска кожи под ней вскоре стала яркорозовой, словно свежий рубец.

* * *

— Снаружи дом казался меньше, — негромко произнес Олег. — Я здесь такого не предполагал.

— Наверное, это не дом. Наверное, мы влезли в какуюто частную гостиницу, — прошептал Жора. — А это, наверное, гораздо хуже.

Борис ничего не сказал, он просто вздохнул, но в этом вздохе было согласие.

Они стояли на полу, выложенном темнокоричневым кафелем, а в нескольких метрах от них поблескивала вода, в электрическом свете казавшаяся неестественно яркоголубой, и на полированных невысоких бортиках бассейна лениво колыхались волнистые отсветы. Вдоль бортиков стояли длинные кадки с разнообразными растениями, распростершими над водой веточки и ухоженные листья, некоторые свисали, почти касаясь водной поверхности. Растения были и на стенах — вьющиеся, пышные, яркие. Многие цвели, и в воздухе чувствовался тонкий смешанный аромат. От обилия зелени бассейн походил на лесное озеро — только кафель и гнутые блестящие перила портили все впечатление. Сквозь прозрачные стену и покатый потолок был виден мокрый сад, тонущий в сумерках, — та часть двора, где они еще не были, — деревья здесь росли густо, лишь в некоторых местах проглядывали клумбочки и завитки фигурно высаженных кустов. По стеклам барабанили дождевые капли, наполняя комнату призрачным шелестом, и пришедшие завороженно молчали, глядя на неподвижную воду.

— Вот это да! — наконец, не выдержал Кривцов. — Он же огромный! Я и подумать не мог…

Жора подошел к краю бортика, отведя загородивший ему дорогу большой узорчатый овальные лист, опустился на корточки и поболтал рукой в воде.

— Приятная водичка, — он хлопнул по поверхности ладонью, и в воздух взлетело облачко брызг. — Красиво как, а? Может, искупнемся?

Его сильный голос эхом прокатился под потолком, и Борис поежился.

— Нет уж, с меня хватит воды на сегодня. Может, пойдем дальше?

— Да погодите вы! — с досадой сказал Олег, пробираясь сквозь заросли к дальней части бассейна, где стояли небольшой шкафчик, несколько белых лежаков и столик. — Дай-те хоть полюбоваться — не каждый день такое вижу.

— Постарайтесь ничего не сломать, — назидательно произнес Борис. Петр подошел к одной из кадок и с любопытством уставился на диковинный яркорозовый цветок, похожий на пушистый шар. Жора наклонился ниже, чтобы рассмотреть дно, отчего швы на его куртке печально вздохнули.

— Тут совсем мелко, — он зачерпнул немного воды и зачем-то понюхал ее. Пахло цветами — то ли теми, которые окружали бассейн, то ли вода была с какимито ароматическими добавками. — А в той части, наверное, метра четыре будет.

— Мне казалось, что мы собирались искать телефон! — в голосе Бориса послышалось раздражение. — Что вы делаете?! Куда вы полезли?!

— Как что — ищу телефон, — отозвался Олег, открывая шкафчик. Он оказался почти доверху набит хрустящими прозрачными пакетами с чем-то мягким и разноцветным. Он взял один, развернул и с веселым возгласом вытащил за лямку яркокрасный купальный лифчик.

— Батюшки! — Жора выпрямился, глядя на находку Кривцова с радостным интересом. — Ты смотри, Олег, и цвет твой!

— Положите на место! — возмутился Лифман. — Зачем вы хватаете чужие вещи, да еще и интимные!

Петр оставил созерцание цветка и быстрыми шагами направился к Олегу, который, сдвинув кепку на затылок, прикидывал на себя лифчик поверх куртки, кокетливо хлопая ресницами и округлив рот.

— Жорик, меня не полнит красное? — осведомился он тонким голосом. — Или, может, лучше что-нибудь веселенькое, в цветочек?

Жора от избытка чувств схватился за живот, наполнив оглушительным хохотом все помещение, и тот запрыгал, перекатываясь и отражаясь от стен. Петр вытащил из пакета красные трусикибикини и начал их разглядывать, растянув на мозолистых ладонях, контрастируя с которыми тонкая ткань казалось еще тоньше и нежнее. Борис открыл было рот для гневной тирады, но тут в открытую дверь влетели Алина и Светлана и изумленно застыли, пораженные и видом бассейна, и Олегом, на черной куртке которого задорно круглились чашечки лифчика. Тот поспешно сдернул купальник и сунул его водителю, который недоуменно воззрился на него, не зная, что с ним делать, скомкал и сунул в хрустнувший пакет.

— Ничего себе! — Алина задрала голову к стеклянному потолку, потом пошла вдоль бортика, восторженно оглядываясь. — Вот это да! Вот это да!

Светлана по примеру Жоры, подбежала к краю бортика, сунула в воду обе ладони и подбросила вверх и вперед горсть прозрачной воды, взвизгнув:

— Как здорово! Класс! И купальники есть, да?!

— Купальники? — переспросила Ольга, появляясь в дверях и тут же удивленно раскрывая глаза. — Елки, вот это они тут устроились!

Ее голос прозвучал относительно спокойно — вид бассейна ее удивил, но не поразил, в ее доме тоже был бассейн, пусть и не такой большой и без всяких глупых цветов, и она не понимала, с чего это Алина и Светлана носятся среди кадок и перекрикиваются с таким восторгом, будто никогда не видели бассейна. Но потом с ленивой снисходительностью подумала, что они при их доходах вряд ли могли себе позволить иметь дома нечто подобное.

Из-за плеча Ольги выглянула Кристина, и Борис обреченно всплеснул руками.

— Ну все! Мы отсюда никогда не уйдем!

Алина и Светлана уже стояли возле Олега, склонив головы над еще несколькими извлеченными из шкафчика пакетами, в которых были не только купальники, но и мужские плавки.

— Да они совсем новые, — сказала Алина, сминая пакет в руках, но не раскрывая его. — Даже этикетки не сняты. Их еще не надевали. Только приготовили все.

— Наверное, это действительно гостиница, а купальники дают напрокат, — предположил Жора. Борис, чуть наклонившись, внимательно изучал дверь, через которую они сюда вошли.

— Я бы с удовольствием искупалась здесь, — Света жадно смотрела на яркие, разноцветные тряпочки. Алина забрала у нее купальники и принялась складывать их обратно в шкаф.

— Обязательно искупаешься, солнышко, — Олег приобнял одной рукой ее, а другой — Алину и повел к выходу. — Вот проясним обстановку, а потом… думаю, хозяева не будут против, если мы прополощем здесь наши закопченные кости. В конце концов, если окажется, что здесь действительно гостиница, то мы будем постояльцами, думаю, у нас хватит на это денег. Разве им не нужны лишние деньги? Эй, господин ювелир, кстати, телефона здесь нет!

— Вы меня изумили до глубины души! — язвительно ответил Борис и вышел. Олег пожал плечами и отпустил девушек, чтобы они могли пробраться сквозь заросли.

— Какой обидчивый мужик.

— Просто он переживает, — отозвалась Бережная, не оборачиваясь. — Всетаки, художник в своем роде… Тонкие натуры все такие, не нужно его винить… И, кроме того, мы ведь действительно здесь только из-за телефона, а мы…

Она не договорила, но смысл недосказанного и так был понятен. Олег недовольно хмыкнул, но тут шедший сзади водитель нерешительно пробормотал:

— А вот насчет денег… так у меня, например, совсем не…

— Твой вопрос мы решим на общем собрании, — произнес Олег мегафонным голосом. Алина рассмеялась, и услышав ее смех, Олег слегка приподнял брови. В дверях он придержал девушку за локоть, и, обернувшись, она вопросительно взглянула в его непривычно серьезное лицо.

— Чертовски прикольное ощущение от примерки купальника не мешало мне смотреть по сторонам, — негромко сказал Кривцов. — Даже ежеминутная радость от того, что я существую вообще, не мешает мне смотреть по сторонам.

— Сложное начало, — ответила Алина, почти уверенная, что ее сейчас обвинят в чем-то предосудительном, возможно даже, в неком преступлении — очень уж мрачным сделался его взгляд, и казалось, что, начав с купальника, Олег закончит приговором к смертной казни, коий немедленно и приведет в исполнение.

— Я о том, что с той минуты, как мы к этому дому подошли, ты словно с креста снятая.

— Просто устала.

Олег мотнул головой.

— Ты все время за всеми наблюдаешь. Очень внимательно. Не так, словно ждешь от каждого какойто гадости… а словно каждый тебе должен что-то сообщить… проговориться, выдать что-то — взглядом, жестом — не знаю. Возможно, я ошибаюсь, но разве не это не давало тебе только что веселиться так же искренне, как Светке? Что-то не так с нами, Аля? Или что-то не так с этим домом? Я не верю в привидений, но я верю в человеческую наблюдательность. Ну так?

Алина остановилась, глядя, как остальные открывают новую дверь и заглядывают внутрь, как Жора ищет выключатель и как Светлана стоит позади всех, вытянув шею и стараясь заглянуть в комнату.

Да нет, Олег, ничего странного, пара неопределенных подозрений, которым еще очень далеко до какихто версий, возможно, все это лишь бред нервной женщины, но возможно нас чем-то отравили в том автобусе… может, поэтому Свете приснился такой жуткий для нее кошмар, и поэтому Виталий так странно смотрел на свою руку, и поэтому у Ольги было такое лицо, словно она потеряла что-то очень важное, и поэтому у меня на секунду вдруг возникло такое непонятное ощущение, что я… Да нет, ничего такого, и дом как дом, вот только почему гиацинты, растущие в открытом грунте, цветут в это время года?

— Я не знаю, — произнесла она вслух. — Пока не знаю.

Фыркнуть и свести все к шутке или просто сказать «нет» не получилось. Хотелось поделиться своим беспокойством, это можно было сделать, даже просто сказав «не знаю», и теперь ей стало немного легче, а Олег еще больше помрачнел.

— Но что-то всетаки есть, а? — он резко обернулся, точно боялся, что их подслушают, и в этот момент на лице Алины проступили растерянность и беспомощное негодование человека, который, собравшись сообщить нечто жизненно важное, обнаружил, что лишился дара речи. — И когда тебе будет, что сказать, ты ведь скажешь мне, правда?

— Почему ты решил, что я…

Олег предостерегающе поднял руку, потом легко дернул Алину за один из влажных локонов, и тот лег посередине ее лба медной буквой «s».

— Потому что я поверил тебе, — просто сказал он. — Поверил, что то, что ты сказала про деревья, серьезно, а ведь мы тогда еще не видели эту чертову табличку! Ты можешь заметить что-нибудь еще. И ты, и Виталий — вы оба у меня на примете.

На лицо Алины набежала тень — она только сейчас вспомнила, что Виталий и Алексей где-то там, в том странном лесу.

— Плохо, что они пошли вместе, — Алина обернулась туда, где за углом, в холле, на диване осталась Марина.

И плохо, что она там одна, — мало ли, что могут сделать хозяева, если неожиданно вернутся.

— Здесь подвал какойто, — долетел до них голос Жоры. — Олег! Ты чего там застрял?!

— Худшее, что они могут сделать — это набить друг другу морды, — сказал Олег уже добродушно. — Ладно… мы еще вернемся к этому разговору, Аля, хорошо? А если я замечу что-то странное — даже в самом себе, обязательно тебе скажу. Людям, не страдающим избытком беспечности и недостатком наблюдательности, лучше объединять свои усилия.

Он снял с себя кепку и хлопнул ее на рыжие кудри девушки. Посмотрел, чуть прищурившись и отступив на шаг.

— Поноси ее хоть минут пять. Для меня, ладно? Смотрится офигенно. Честное слово!

Кепка придала Алине неожиданно хулиганистый вид, не спасала и строгость делового костюма. Даже не видя себя в зеркало, она осознала это и широко улыбнулась Олегу, поправила нахально торчащие из под кепки влажные волосы.

— А так и еще лучше, — Олег тоже улыбнулся и потянул ее за руку туда, где толпились остальные.

За открытой дверью оказалась длинная лестница, уходившая куда-то вниз, откуда доносился ровный гул. Жора уже спускался по ступенькам. Вскоре он исчез из поля зрения остальных, а еще через несколько секунд снизу долетел его голос:

— Эй, здесь, похоже, узел управления домом. Кто-нибудь хочет посмотреть?

Олег и Петр быстро начали спускаться, следом за ними, чуть помедлив, пошла и Света, остальные остались стоять.

Жора стоял посередине небольшого помещения, заплетенного трубами, и с интересом оглядывался. Олег подошел к гудящему в углу большому генератору и взглянул на дисплей панели управления.

— Вот оно, сердце особнячка. Я занимался похожими одно время. На восемьдесят четыре киловатта… ну понятно, с таким можно себе позволить кучу ламп и прочего барахла. Точно скоро вернутся, — он обернулся, разглядывая остальное оборудование, — ничего не выключили.

Он повернулся, разглядывая шкафчик, заставленный пластиковыми баночками и флаконами с разнообразными моющими и чистящими средствами, потом подошел, наклонился и пробежал глазами по этикетке большой пластиковой бутыли.

— Концентрированная серная кислота, — сказал Жора за его плечом. — Интересно, на хрена столько?

Олег пожал плечами.

— Для бытовых нужд. Уж точно не для того, чтобы купаться в ней.

— Так и так вон сколько всего.

— Запасливые люди. Вот вернутся — спросишь. А вернутся они скоро.

Водитель уже деловито, почти похозяйски занимался проверкой системы.

— Верно, — подтвердил он. — Отопление, газ, вода — все есть. Хорроший домик, а?! Откуда он, интересно, воду сосет?

— Наверное, там гденибудь артезианская скважина, — Олег усмехнулся, потом снова взглянул на генератор, и усмешка исчезла с его лица. — Эта штука тонны две весит, не меньше. Как они ее сюда приволокли? В такую даль? Да и зачем?

— Для удобства, как это зачем?! Как здесь жарко! — Светлана, прищурившись, смотрела на прикрепленный на стене щиток с кнопками и рычажками. — А что такое лидхт сустем?

— Чего? — Жора подошел к ней и рассмеялся. — Лайт систем! Система освещения. Языки надо учить, девушка. Что тут у нас, — пробормотал он, водя пальцем вдоль надписей. — Наружное освещение… фонари?!.. бассейн, кухня, столовая, игровая, гостиная, зал, первая комната, вторая… господи, зачем такие сложности?

— Ничего не нажимай, — предупредил Олег, идя мимо него к лестнице. Вершинин воровато глянул в его сторону, потом передвинул один рычажок. Петр, наблюдавший за его действиями усмехнулся и хотел было что-то сказать, но тут сверху донесся стук каблуков.

— Эй, народ! — долетел до них голос Алины. — Бросайте все и поднимайтесь! Мы нашли кухню!

* * *

Огромная кухня сияла чисто-той и новизной. Блестело полированное дерево бесчисленных шкафчиков. Большой холодильник возвышался в углу, словно суровый идол. С крючков над столом свисали сковородки и кастрюли. Хищно поблескивали прикрепленные на стене наточенные ножи — от совсем коротенького до широкого тесака. На полочках выстроились нарядные баночки со специями, походившие на игрушки. Большая плита выглядела так, будто ею ни разу не пользовались, длинная столешница была без единой царапинки. Лампа здесь была только одна — в нарядном кружевном абажуре, большие темные плиты пола были чисто вымыты. Через большое, во всю стену окно заглядывали сумерки, и видно было, как вдали качает ветвями мокрый лес. На стене задумчиво щелкали квадратные часы. За приоткрытой дверью была погруженная в полумрак большая столовая. Еще одна дверь была плотно закрыта, и на расположенном на ней дисплее светились цифры — там скрывалась большая морозильная камера.

Кухня была абсолютно, идеально новой — казалось, здесь еще никогда не приготовили ни одного блюда, здесь не чувствовалось хозяйской руки, и всю посуду и кухонную технику словно только что привезли из магазина.

Светлана застыла в восхищении, и на ее лице появилось выражение, близкое к умилению — эта кухня так напоминала ее собственную, идеально устроенная и в идеальном порядке. Все было расположено именно так, как ей нравилось, все на своих местах, ничего лишнего. Она даже зажмурилась, представляя, каким удовольствием было бы здесь что-нибудь приготовить, а остальные тем временем уже вовсю хлопали дверцами шкафов и шкафчиков.

— Боже мой! — произнес Олег, открывая дверцу холодильника. — Да здесь еды на месяц! Все, что душе угодно! Ох, сырокопчененькая, моя любимая! — он извлек длинную палку колбасы и с наслаждением потянул носом. — Ребята, это не дом — это оазис!

— Ну, значит хозяева точно скоро явятся, — Жора голодными глазами смотрел на содержимое холодильника. — Иначе, какой смысл забивать все продуктами?

Шкафы были наполнены крупами, макаронными изделиями и консервными банками. Один оказался набит сладостями, а в самом большом скрывалась настоящая алкогольная коллекция — бутылки с водкой, вином, ликерами и коньяками стояли аккуратными рядами, словно войска на параде. Борис вытащил одну из бутылок и прочитал название на этикетке.

— Массандровский «АйСерез», — сказал он с улыбкой. — Люблю это вино. Сколько везде ездил, сколько вин перепробовал, а все равно лучше крымских, по-моему, нет.

— Не знаю, мне больше нравятся французские вина, — заметила Ольга, роясь в одном из шкафчиков. — Например, «Шабли».

— Понты! — фыркнул Олег, который вина вообще не употреблял и даже самое дорогое из них, не задумываясь, сменял бы на бутылочку хорошего прохладного пива. Борис усмехнулся.

— Ну, о вкусах не спорят, к тому же я не любитель сухого вина, но вам повезло — здесь есть «Шабли» и не одна бутылка.

— Чудесно, но в винах вы разбираетесь плохо, потому что «Шабли» сладкое вино, — сказала Ольга, рассматривая банку кофе. Борис покачал головой.

— Нет, вы ошибаетесь.

— Ничего я не ошибаюсь, — Ольга поставила банку на место и открыла другой шкаф, — я постоянно его покупаю и прекрасно знаю вкус. Смотрите, здесь полно хлеба, и он совсем свежий. Похоже, сегодняшний.

Борис пожал плечами, решив не спорить. Но онто хорошо знал, что «Шабли» — сухое вино. Однажды он его пробовал — страшная кислятина, ему больше по душе был сладкий вкус.

— Кто бы ни были хозяева этого дома, у них отличный вкус, — восхищенно сказал Олег, извлекая из холодильника бутылку «Невского». — Не знаю, как вы, а я сдерживаться больше не могу!

Он ловко содрал крышку зубами, опрокинул бутылку надо ртом и начал жадно глотать. По его лицу расползлось блаженное выражение.

Это стало сигналом. Зашелестели разворачиваемые обертки, застучал по столу нож, вкусно захрустел, рассыпая крошки, разламываемый хлеб. Зашумел кран, и вскоре во включенном чайнике сердито забормотала, закипая, вода. Зазвенела посуда, и по кухне поползли запахи аппетитные запахи колбасы и сыра. Все весело переговаривались с набитыми ртами, и только Светлана, несмотря на голод, стояла на месте, с почти священным ужасом наблюдая, во что превращается идеальный кухонный порядок, да Алина так и застыла посередине кухни с банкой консервированных грибов в руке.

— Не стесняйся, присоединяйся, — предложил Жора, активно двигая челюстями. — Вкуснотища!

— Но ведь это не наше. Это… так, вообще-то, нельзя, — Алина растерянно посмотрела на банку и поставила ее на место. Ольга фыркнула.

— Брось, пара бутербродов не введет их в убыток. К тому же, мы все равно им заплатим… Впрочем, тебя никто не заставляет. Можешь вообще вернуться в автобус.

— У каждого свое право выбора, — заметила Кристина, раздраженно поглядывая на кепку, приминавшую рыжие кудри бывшей соседки по автобусу.

— Я позову Марину, — холодно сказала Алина и вышла из кухни. Остальные смущенно переглянулись. Ольга, жуя бутерброд, подошла к двери морозильной камеры, нажала на ручку, с усилием открыла ее, выпустив облако стылого пара, и, негромко вскрикнув, отпрянула, но тут же облегченно рассмеялась.

— Что такое?! — Жора вскочил, но Ольга, продолжая смеяться, покачала головой.

— Ничего. Всего лишь мясо.

Морозильная камера была едва ли вполовину меньше самой кухни. С больших крюков свисали выпотрошенная говяжья туша и две бараньих, а с крюков поменьше, укрепленных на длинных деревянных планках, протянутых вдоль стен, — бледные упитанные куриные тушки. На полках лежали рубленое мясо и упаковки с полуфабрикатами, мороженые рыбины, слепо глядящие стеклянными от холода глазами, и несколько больших параллелепипедов сливочного масла, уложенных в картонные коробки.

— Да, прилично они затарились, — пробормотал Жора, глядя на говядину и представляя себе огромный ломоть мяса, шипящий на сковородке. Он откусил большой кусок хлеба с маслом и сыром и проглотил его, почти не жуя.

— Здесь полно овощей, — сказал Петр, открывая дверцу очередного шкафа. — Да, для одной семьи этого многовато, наверное, здесь действительно гостиница. О, да здесь и лифт есть — наверное, чтобы еду в номер подавать.

Он посмотрел на большую кнопку рядом с открытым зевом небольшого лифта, потом наклонился и, выгнувшись, заглянул в темную лифтовую шахту, уходившую куда-то вверх — сама кабинка была где-то на другом этаже.

— У нас в части один молдаванин вот так же голову в лифт засунул, — буднично заметил Олег. — А лифт как раз вниз ехал, вот ему голову и расплющило. Как орех. Лифт и кухню потом дооолго отмывали.

Голова водителя поспешно вынырнула наружу, и он быстро отошел в сторону. Жора хохотнул.

— Может, откроем бутылочку вина? — предложила Ольга, поежилась и захлопнула морозильную камеру. — Или коньяк? Одним чаем мы не согреемся.

Борис покачал головой.

— Это будет уже чересчур. Одно дело бутербродики, а другое… — не договорив, он нервно посмотрел на дверь. — Не знаю, как вам, а мне хочется побыстрее найти телефон. Всетаки нехорошо, что мы здесь, к тому же, мне казалось, у всех вас были какие-тодела. Я не прав?

Светлана вздохнула и сунула в рот кружочек колбасы, окончательно смирившись с тем, что ни на какую презентацию она сегодня не попадет. Откровенно говоря, ее это уже не слишком огорчало. Вернее сказать, не огорчало вообще. Больше всего ей сейчас хотелось выгнать всех с этой чудесной кухни, привести ее в порядок и что-нибудь приготовить. Чутьчуть отдохнуть — совсем чутьчуть — и что-нибудь приготовить. Эта кухня просто создана для нее, уж она знает, как с ней обойтись.

Если б они узнали об этом, решили бы, что я ненормальная… мы неизвестно где находимся, а у меня такие мысли… ведь большинство женщин ненавидит кухню, но это потому, что они находятся на ней по обязанности, а обязанность что угодно превратит в каторгу. А для меня это все равно, что для Бориса его драгоценные камни… это тоже творчество. В конце концов, я в состоянии заплатить за эти продукты.

Бережная взглянула на ювелира, постукивавшего пальцами по столешнице. Длинные тонкие пальцы, очень красивой формы. Интеллигентный, образованный он нравился ей больше других. Если Виталий и Алексей вызывали у нее страх — и после той драки, и вообще манерой поведения, Жора пугал уже только своими устрашающими габаритами, а водитель пугал тем, что был на подозрении, то Борис внушал ей доверие и казался человеком чутким и уж точно не способным на жестокость. Такими должны быть мужчины — мягкими, чуткими, нежными, а не бессердечными неандертальцами, решающими все проблемы физической силой и не способными на красивые слова. Глядя на танец его пальцев, Светлана вдруг почти воочию ощутила их на своих бедрах и, сглотнув, отвернулась, чувствуя, как внутри поднимается жаркая волна.

Кристина, ограничившаяся одним бутербродом с кусочком ветчины, в это время, включив свет в столовой, неторопливо шла вдоль длинного дубового стола, ведя ладонью по резным спинкам высоких стульев и негромко напевая

Моя любовь не струйка дыма,

Что тает вдруг в сиянье дня,

А вы прошли с улыбкой мимо

И не заметили меня

Если бы кто-нибудь сейчас наблюдал за ней, то, возможно, нашел бы это довольно забавным — настолько слова старого танго не подходили к внешнему облику Логвиновой, вышагивавшей по светлому деревянному полу в своих высоченных блестящих сапогах, сияющем красном джангле и цветном намеке на юбку. Яркий свет двух больших круглых люстр прыгал в камнях ее колец, песня лилась из густо накрашенных красным губ, исполняемая довольно приятным бархатистым голосом, и казалось, что поет не Кристина, а кто-то другой, спрятавшийся в цветную и довольно вульгарную обертку.

Кристина остановилась и легонько вздохнула, довольная — голос звучал как надо, дай бог, чтобы она не подхватила простуду. Только бы побыстрей отсюда выбраться — ведь ее жизнь расписана на много месяцев вперед, и ничего нельзя упускать, ведь конкурентов море, и постоянно появляется кто-то новый, ежедневно, ежечасно. Пусть она собирает стадионы, пусть остальные, по сравнению с ней, неизмеримо далеко внизу — расслабляться в этом мире было нельзя. Да, побыстрей бы выбраться, но не сегодня — она слишком устала. Хозяева не будут против, если она проведет ночь в этом доме — наоборот, они должны быть счастливы — разве каждый день они принимают у себя певицу такого масштаба? Странно, что остальные смотрят на нее так, как будто не ее клипы постоянно крутят во всех музыкальных телепередачах. Наверное, просто не узнали или не могут поверить, что оказались в одном автобусе со знаменитостью.

Она огляделась. Интерьер столовой резко отличался от кухонного, и из-за этого ей бы полагалось находиться скорее на третьем этаже, таком деревянно-кружевном и пряничнонарядным снаружи. Вся, вплоть до потолка, она была отделана резным светлым деревом, а сам потолок по периметру подпирали толстые деревянные столбы, искусно вырезанные в форме идолов, напоминавших изображения древних славянских богов. Кристина, заинтересованная, присмотрелась повнимательнее. Нет, они не просто напоминали, они и были этими изображениями — вероятно, хозяева дома увлекались древнеславянскими верованиями. Знания Кристины были обрывочными и беспорядочными, из-за того, что ее внимание было бессистемно рассеянно по слишком многим религиям, но о пантеоне славянских богов она знала немало, это была одна из ее любимых тем. Длинноволосый и длиннобородый мужчина с раздутыми щеками, изо рта которого вырывались рельефные струи воздуха, несомненно был Стрибогом, верховным богом воздушных стихий; старик с развевающейся бородой и с палицей и молнией в руках походил на Перуна, а еще один идол, держащий жезл и топорик и единственный из всех окрашенный в черный цвет, вне всякого сомнения изображал Чернобога, повелителя безумия и смерти, и на него она смотрела особенно долго. Потом поежилась. Странная мысль — установить скульптурные изображения богов в столовой, у впечатлительного человека при их виде мог бы пропасть аппетит, ибо лица даже олицетворяющих добрые силы божеств были суровыми, даже злыми, и взгляды деревянных глаз, пересекавшихся в пространстве над обеденным столом, были недобрыми. Неожиданно у нее пропало желание петь.

Здесь, очевидно, ждали гостей — стол был полностью сервирован, и на каждой тарелке лежали белоснежные накрахмаленные салфетки, перетянутые посередине золотистыми лентами. В канделябры были вставлены новые свечи, только и ждущие того, что чья-то рука зажжет их. Драгоценно сиял и переливался чистый, умытый хрусталь, ослепительно блестело начищенное серебро столовых приборов.

— Ничего себе! — произнесла Кристина. Голос ее прозвучал хрипло и неожиданно громко, и она машинально прикрыла рот ладонью. Ее взгляд снова пробежал по лицам идолов, подмечая каждую морщинку, проведенную искусным ножом резчика. Теперь, казалось, все они смотрели на нее — осуждающе и даже зло, словно она посягнула на их владения. По позвоночнику Кристины поползла ледяная змейка легкого страха. Вероятно, в этих идолах было очень много плохой энергии, и нужно было уходить отсюда, иначе эта плохая энергия начнет забирать ее собственную, высасывать ее без остатка — уж онато знает! Кристина старательно перекрестилась, после чего повернулась, накрепко сжимая под воротом кофточки свой главный амулет — заговоренную жемчужину, и едва сдержала крик, увидев стоящий в дверном проеме темный мужской силуэт. Потом с шумом выдохнула — это был всего лишь Борис. Склонившись, он задумчиво изучал дверной замок.

— Что вы делаете? — почти враждебно спросила Кристина, разозленная собственным испугом. Борис выпрямился и взглянул на нее, удивленный тоном ее голоса.

— Да ничего. Вы не видели там телефона?

— Нет! — бросила Кристина, проходя мимо него в кухню. Сейчас она отчаянно жалела, что не прихватила с собой порцию хорошей травы — косячок был бы сейчас в самый раз. Можно, конечно, выпить большой стакан «отвертки», но это будет не то, совсем не то.

Она обернулась на оставшихся позади идолов. Как всегда, темная энергия не только пугала, но и приягивала. Хотелось вернуться и рассмотреть их повнимательнее… ходить вокруг, водя пальцами по деревянным лицам, прислушиваться к ним… и к себе.

Плохие, плохие вибрации.

II

— Марина…

Она остановилась посередине холла, удивленно глядя на пустой диван, потом обернулась в сторону вешалки, хотя прекрасно понимала, что уж кто-кто, а Рощина сейчас не вышла бы на улицу даже под дулом пистолета. Конечно же, пальто Марины все так же мирно висело на крючке, но сама Марина исчезла.

Алина нерешительно посмотрела в сторону лестницы, потом быстро прошла в левый коридор и поочередно заглянула в игровую, в бассейную и в подвал, но везде было пусто.

Тогда иди наверх.

Она поднялась до середины лестницы, стараясь не касаться каблуками ступенек, чтобы они не стучали, потом остановилась и, глядя на площадку второго этажа, снова позвала Марину — на этот раз громче, но ее зов остался без ответа.

Проще всего было вернуться на кухню, и пускай Марину ищет кто-нибудь из мужчин — для них это будет только в радость, они ведь все сделали на нее стойку. Ее вовсе не прельщала перспектива бродить одной по огромному чужому дому, пусть и освещенными коридорами.

С другой стороны это было довольно глупо. Кроме них в доме никого не было, это ощущалось, и что, в конце концов, такого ей может грозить?

«Да-а, — заговорил в ее голове глумливый тоненький голосок, — прямо как в штатовских страшилках — маленькая девочка будет блуждать по темным комнатам, в одной из которых ее поджидает чудовище, чтобы разорвать на кровавые лохмотья, съесть мясо и разгрызть мозговые косточки… Сколько тебе лет, Суханова?»

Пять… Але было пять…

Она зло тряхнула головой, отчего кепка Олега свалилась на пол. Алина подхватила ее и снова начала подниматься, на ходу отряхивая кепку ладонью. Глупо, конечно же глупо.

На площадке второго этажа Алина остановилась и взглянула через полукруглые перила вниз. Обе лестницы были длинными, и последние, сбегавшие к площадке первого этажа, казались очень, очень далекими.

Отсюда ж свалиться — и хана!

Она отошла от перил и заглянула в коридор. Здесь он был другим — круглым и широким, со светлой стеной, вдоль которой тянулся ряд плоских узорчатых светильников, формой похожих на таблетки.

— Марина!

Голос у нее неожиданно сел, и имя прозвучало хрипло, с какимто шипением и так тихо, что даже она его не услышала, только почувствовала, как шевелятся ее губы. Снизу долетел далекий приглушенный смех и звон посуды, и ее голова дернулась в направлении звука, тут же стихшего. Алина все же слушала, но уже другие звуки, которые издавал сам дом, продолжая жить своей жизнью. Каждый дом дышит — и дышит посвоему, и чем старше он, тем глубже и шумнее его дыхание. Этот же дышал почти беззвучно.

Где-то легко скрипнула дверь, скрипнула еще раз — легко, едва слышно, и она пошла на этот скрип, ступая тихо, как вор, и зачем-то накрепко вцепившись в ремень своей сумочки. Снова раздался легкий скрип, но теперь к этому звуку примешался еще один — уже постоянный — отдаленный шум льющейся воды.

Алина прошла несколько плотно закрытых дверей и замедлила шаг — следующая дверь, плывшая ей навстречу, легонько колыхалась взад и вперед, едва слышно поскрипывая. Проходя мимо, она заглянула в комнату, и сквозь полумрак увидела, как мокрый ветер раздувает тяжелые занавеси на разбитом окне — том самом, через которое Олег проник в дом. Комната казалась пустой, но Алина все же остановилась, потом вошла внутрь и включила свет. Лампа под потолком осветила обломки журнального столика на полу и лужу дождевой воды на новеньком паркете под окном. Это была средних размеров спальня, выдержанная в бежевых тонах, обставленная красиво, но просто — большая двуспальная кровать, застеленная аккуратно и без единой морщинки, две тумбочки, кресло и шкаф. Напротив кровати стоял небольшой телевизор, включенный в режим ожидания — лампочка на панели мягко светилась зеленым. Из-под прямоугольного, во весь потолок плафона лился яркий свет. Даже несмотря на разбитое окно комната выглядела уютной, но казалась нежилой.

Шкаф привлек ее внимание тем, что обе его створки были распахнуты — то ли хозяева забыли закрыть, то ли Марина полюбопытствовала. Алина подошла и взглянула на аккуратный ряд мужских костюмов, каждый из которых висел на отдельной вешалке и был тщательно завернут в полиэтилен. Выдвинув один из ящиков, она увидела кипу запакованных мужских рубашек. Алина взяла одну из упаковок и повертела в руках. Рубашка была абсолютно новой, и было видно, что упаковку еще не открывали. Пожав плечами, она уронила рубашку в ящик, а потом резко развернулась — где-то хлопнула дверь. Она выбежала из комнаты, не выключив свет, и огляделась — коридор по-прежнему был пуст. Где-то все также текла вода.

Алина сдвинула кепку на затылок — почти таким же небрежным жестом, каким это делал Кривцов, и решительно пошла вперед — теперь уже не таясь и вовсю стуча каблуками. Сумочка весело хлопала ее по бедру.

Вскоре она остановилась перед очередной закрытой дверью. Именно из-за нее и доносился шум льющейся воды — уютный, домашний звук. На полу лежала узкая полоска яркого света. Облизнув губы, Алина громко постучала, и из-за двери сразу же отозвался недовольный Маринин голос.

— Заня-то! Кто там?!

— Это Алина, — сказала она в щель между дверь и косяком. — Я вас везде ищу. Мы нашли кухню, там полно еды, так что если хотите…

— Лучше б вы нашли телефон, — отозвались из-за двери. — Ты одна?

— Да.

Замок щелкнул, и дверь приглашающе приоткрылась. Алина потянула ее на себя, и в коридор вырвалось облако теплого сырого пара.

Ванная комната по размерам едва ли уступала недавно виденной ею спальне. Зеленовато-голубой свет, лившийся с потолка и стен, наполнял ее до краев — искусно сделанные светильники имитировали колыхание морской воды, и по телу Марины, которая стояла перед большим зеркалом в одном лишь невесомом кружевном белье, мягко скользили причудливые тени и световые пятна. Казалось, что ее кожа светится призрачным светом. В глубине аметистовых глаз, с удовольствием глядящихся в затягивающееся дымкой зеркало, сияли огоньки. В большую круглую ванну, к которой вели две ступени, с шипением хлестала вода, наполнив ее уже до половины, и глядя на нее, Алина только сейчас поняла, насколько же она на самом деле замерзла и устала. От бурлящей водной поверхности тянуло душистым персиковым ароматом. На столике рядом с зеркалом лежал фен, а сбоку от зеркала в стену была врезана квадратная розетка. Одежда Марины, аккуратно сложенная, лежала на стоявшем в углу креслице, там же стояла сумочка, а поверх нее был брошен длинный светлорозовый махровый халат. Рядом, на полу, валялся скомканный полиэтиленовый пакет и две сорванных этикетки.

— Где ты это взяла? — удивленно спросила Алина, дотрагиваясь до халата. Ткань оказалась мягкой и приятной на ощупь.

Марина протерла ладонью зеркало и недовольно повернула голову.

— В одной из комнат, в шкафу.

— А тебе ничего — надевать чужие вещи. Неизвестно ведь, кто его носил…

— Его никто не носил, — лениво ответила Рощина, подошла к ванне и поболтала ладонью в воде. — Его даже не открывали. Он только что из магазина и моего размера. Почему бы мне его не надеть? Вернутся хозяева — я за него заплачу. Если захотят, я им потом хоть сто таких пришлю! Мои вещи ведь в автобусе, и я не могу за ними идти. Кстати, тебя не затруднит сказать шоферу, чтобы он их принес? Большая черная сумка.

— Я смотрю, ты здесь уже как дома, — с усмешкой заметила Алина, но на губах Марины не появилось ответной улыбки, более того, она посерьезнела и посмотрела на нее так, словно та сказала какуюто непростительную глупость.

— Я не собираюсь сидеть грязной только из-за того, что хозяева где-то шатаются! Я еще стерплю сон на голодный желудок, но лечь спать, не приняв ванну?!.. Нет уж, извините, я не так воспитана, кроме того, это очень вредно. Кстати, советую тебе сделать то же самое — или после меня, или поищи ванную на третьем этаже — возможно, она там есть. Ты выглядишь… не очень чистой, кроме того, от тебя пахнет дымом. Это Олега кепка, да? А ты не боишься носить чужой головной убор? Уж онато точно не только что из магазина.

— А ты уже собираешься и спать здесь ложиться? — спросила Алина, пропустив шпильки мимо ушей. Спокойный вид Марины удивил ее — она действительно чувствовала себя так, словно имела полное право здесь находиться. Марина недоуменно пожала плечами.

— Ну конечно. Я уже выбрала себе комнату — следующая дверь направо — большая вишневая спальня с чудной кроватью — как раз такой, какие я люблю. Ты можешь заглянуть, она очень красивая, но учти, что это моя комната. Их здесь много и они все разные, так что, думаю, ты найдешь свою.

— Хозяева скоро вернутся, и им может не понравится, что мы здесь устроились.

— С чего это вы взяли, что они скоро вернутся? — Марина отвернулась, разглядывая строй флаконов, флакончиков и баночек на полках. — Только потому, что дом обставлен, забит одеждой и разным таким прочим?..

— Потому что здесь все включено. Работает генератор, есть свет… к тому же, горячая вода — тебе не пришло это в голову? А на кухне полно еды, и там немало и скоропортящихся продуктов. Зачем им было все это запасать, если они не собирались уезжать надолго?

Теперь Марина улыбнулась — снисходительно и немного странно.

— А тебе не пришло в голову, что хозяева или хозяин уже вернулись?

— В смысле? — Алина невольно обернулась на неплотно прикрытую дверь. — Думаешь, на третьем эта…

— Нет, на третьем этаже пусто. Ты ведь сказала, что все сейчас на кухне?

— Ну да.

— Ну, вполне возможно, что и они тоже там. Что они приехали на этом автобусе вместе с нами. Это тебе не приходило в голову? Ты ведь не знаешь никого из этих людей, и этот дом может принадлежать кому угодно из них, — взгляд Марины неожиданно стал холодным. — Может быть, это даже твой дом. Тебя я тоже не знаю.

Алина не выдержала и рассмеялась, хотя в глубине души ей было совсем не смешно.

— Мой?! Да мне в жизни на такой не заработать!

— Сейчас это совершенно не важно, — в голосе Марины зазвучало прежнее равнодушие. — Другое дело, что мы вряд ли оказались здесь случайно. Может, это у них такой способ приглашать в гости, не знаю. Может, это дурацкая шутка или какое-нибудь телешоу — знаешь, сколько их сейчас расплодилось? Может, тут везде камеры…

— И, подозревая такое, ты собираешься спокойно лечь спать?!

— Именно, — Марина раздраженно взглянула на дверь, потом наклонилась и закрутила краны. — Какой смысл дергаться сейчас, лучше разобраться со всем утром, когда будет светло и погода установится. В конце концов, этот дом не так уж плох, и я не против немного отдохнуть. Если найдете телефон — чудесно, тогда утром и решим вопрос с отъездом, потому что места отдыха я все же предпочитаю выбирать сама.

Марина завела руки за спину, к застежке лифчика и выразительно кивнула на дверь.

— Ты не против? Я привыкла купаться без свидетелей.

Алина молча повернулась и вышла. Уже закрывая за собой дверь и ежась от коридорного воздуха, после ванной показавшегося очень холодным, она спросила:

— Так, значит, такие халаты есть в каждой комнате?

— В каждой комнате полно одежды, и она совершенно новая, вся запакованная. В одних комнатах только мужская, в других — только женская. Даже белье… Так что это точно не гостиница — не слышала я, чтобы в гостиницах был такой сервис. Закрывай быстрее дверь — холодно! И передай шоферу насчет вещей.

Алина закрыла дверь, вернее, почти захлопнула ее.

— Ваше высочество!.. — язвительно произнесла она, не пытаясь понизить голос, и отвернулась.

Все словно с ума посходили! Одни внизу чаи гоняют, другая, видишь ли, ванну принимает и уже комнату себе присмотрела! О том, ради чего они действительно залезли в этот дом, помнит, похоже, только Борис, остальные же уже воспринимают происходящее, как некое занятное приключение… А может, так и правильно? Может и ей вернуться к остальным, вволю поесть, понежиться в горячей ванне, выбрать себе комнату по вкусу, перед сном, может быть, посмотреть телевизор или немного почитать, а с утра поплавать в бассейне… Какая разница, чей это дом? Немного еды и тепла — что в этом ужасного? Обстоятельства обязывают.

Не умирать же от голода и сырости из-за какихто принципов? Ты живой человек, ты устала и замерзла, ты проголодалась. Тебе простительно. Тебе сейчас простительно все. Иногда полезно отступить от своих принципов, особенно для того, чтобы выжить. Тебе ведь это известно лучше, чем многим, верно? Ты ведь с пяти лет это знаешь. Тебе ведь пять было, Аля? Пять?

Ее ладонь поднялась к шее и прилипла к ней. Проклятый дом, ведь иногда она месяцами не вспоминает о том, что произошло так давно. Но с тех пор, как она переступила порог этого дома, уродливое воспоминание то и дело поднимает голову, показывая свое обезображенное лицо. Не потому ли, что подсознательно она опасается этого дома — опасается больше, чем странного, везшего ее в никуда автобуса? Ведь в этом воспоминании худшим было не чувство вины, а тот, так и не повзрослевший детский страх. Страх почувствовать то же самое. Страх умереть так же, как и та…

Алина скрипнула зубами, подняла руку и в тот крошечный клочок времени казалось, что сейчас она влепит себе пощечину. Потом ее ладонь нырнула в сумку и появилась обратно уже с пачкой сигарет. Она зло закурила и вместе с облаком дыма хрипло выдохнула:

— Дура!

Алина повернулась и направилась было обратно к лестнице, но тут же остановилась. Потом обернулась — медленно, словно воздух и время вдруг стали густыми и вязкими, подобно меду.

Странно, почему она не слышала этот звук раньше? Возможно. Его заглушал шум льющейся воды — совсем недавно приятный и уютный, теперь бы он показался ей грубым и раздражающим. Этот же — тихий, нежный, волшебный, похожий на что-то из детства — из той короткой его части, которая была наполнена верой в сказочные чудеса. Словно неподалеку звонили маленькие серебряные колокольчики.

Рассеянно улыбаясь, Алина пошла навстречу звуку. Тонкая спираль сигаретного дыма разматывалась за ее рукой, словно путеводная нить, и тут же предательски таяла в воздухе, исчезала бесследно, как вскоре исчезла за одной из дверей и сама Алина.

* * *

Он слушал их разговор, бесшумно дыша ртом и прижимаясь к стене. По его губам блуждала отрешенная улыбка, пальцы правой руки легко поглаживали подбородок, и изумрудные глаза золотого крокодила на его мизинце поблескивали с сытой удовлетворенностью. И сам разговор был занятным, но еще занятнее было слушать тех, кто не подозревает о его присутствии рядом. Борис понимал, что всего лишь несколько шагов Алины отделяют его от того, чтобы оказаться в глупейшем положении, кроме того, превратиться в большего подозреваемого, чем остальные — даже чем водитель.

Он надеялся, что девушки вот-вот начнут обсуждать остальных, более того, начнут обсуждать его. Пусть подслушивать и аморально, но зато очень полезно. Борис очень хорошо это знал, и порой страсть к незримому присутствию при чужих разговорах помогала ему избегать не только серьезных ошибок, но и бед. Кроме того, это было так… так…

При всем богатстве своего лексикона, он так ни разу и не смог подобрать верного определения этому ощущению.

Как раз в тот момент, когда Борис решил продвинуться на пару шагов вперед, чтобы лучше разбирать слова — девушки стали говорить очень тихо — он вдруг услышал громкий хлопок двери и голос Алины, резкий и язвительный:

— Ваше высочество!..

Нужно было спешно ретироваться, но на мгновение он растерянно застыл на месте, как пойманный с поличным неумелый вор. Потом дернулся было назад, но остановился, недоуменно слушая тишину. Алина молча стояла на месте, возле двери в ванную. Зачем? Что-то увидела? Или догадалась о его присутствии и теперь тихо посмеивается над ним?

Он услышал звук расстегиваемой «молнии» и легкий щелчок. Пахнуло резким запахом табачного дыма, после чего невидимая Алина громко сказала:

— Дура!

На этот раз Борис с трудом узнал ее голос — хриплый, дрожащий и болезненный. С Алиной что-то было не так, скорее всего она нездорова, а то, что девушка разговаривала сама с собой, настораживало еще больше. Вся его симпатия к ней мгновенно улетучилась — Борис всегда старался держаться подальше от больных людей, в особенности это касалось женщин, как бы красивы они не были. Любой физический недостаток, любая болезнь, серьезнее насморка, любое повреждение серьезнее порезанного пальца вызывали у него чувство брезгливости, даже отвращения, и порой ему приходило в голову, что спартанский метод оздоровления нации, несмотря на свою жестокость, не так уж плох…

Раздался приближающийся стук каблуков, и Борис бесшумно скользнул назад, в сторону лестницы, но тут же остановился — шаги стихли. Через несколько секунд стук каблуков возобновился, но теперь он удалялся. Борис недоуменно приподнял брови, потом двинулся в обратном направлении.

Он вошел в изгиб коридора как раз вовремя, чтобы увидеть, как Алина закрывает за собой дверь. Это удивило его, и он не окликнул девушку, как собирался вначале. Если человек закрывает за собой дверь, это значит, что он не хочет, чтобы его видели и чтобы ему в чем-то мешали. Но одно дело дверь ванной, а другое — дверь чужой комнаты в чужом доме. «Это подозрительно, — подумал он, — и любопытно. И куда как более интимно. Что она там делает, за закрытой дверью? Наверное, ей не понравится, если я ее окликну».

К тому же, если ее позвать, она может понять, что я все слышал…

Что ты все слушал. Так будет вернее.

Борис на цыпочках подошел к закрытой двери и прислушался. Единственным звуком, доносившимся из комнаты, был легкий хрустальный звон, но этот звук, несмотря на красоту и мелодичность, казался механическим, и ничто не выдавало присутствия в комнате живого существа, словно шагнув за дверь, Алина оказалась в ином измерении, очень далеко отсюда.

Встревоженный, сам не понимая, отчего, он положил ладонь на дверную ручку, но тут в щели под дверью вспыхнул яркий свет, и его рука испуганно отдернулась. Мысленно плюнув, Борис отвернулся от двери и сердито, уже не таясь, зашагал по коридору. Им снова полностью завладело желание найти телефон, ради которого он и покинул кухню, а вместе с этим вернулось и прежнее раздражение. Если остальные, похоже, уже раздумали куда-то торопиться, то у него дел невпроворот. То, что сегодня он уже не попадет домой в любом случае, это очевидно, но ему нужно оказаться там хотя бы завтра. Завтра прибудут материалы, ему нужно разобраться с новыми моделями, нагрузить выдатчиц… «Дилия» не имеет права даже на сутки простоя. Кроме того ему необходимо предупредить жену — его телефон не работает, и она, наверное, уже с ума сходит, ведь… никогда не ограничивала его свободу, но ей всегда необходимо знать, что он живздоров, ведь она так сильно…

Борис замедлил шаг, осознав некую корявость в своих мыслях. Что-то было в них пропущено, что-то очень и очень важное, что-то обязательное, и пропустить это было так же невозможно, как…

Он остановился, глядя перед собой пустыми остановившимися глазами, но почти сразу же они ожили, и Борис улыбнулся — изумленно и вместе с тем облегченно, как человек, чудом избежавший серьезной беды. Инга! Конечно же, Инга! Господи, до чего же нелепо — забыть имя собственной жены! Неужели эти странные обстоятельства так на него подействовали и психика дала трещину? А может, это началось еще раньше… оттого и кошмары? Лифман занервничал, его глаза забегали, точно он пытался отыскать ответ на стенах коридора.

Телефон… надо срочно позвонить Николаю Ивановичу и описать симптомы, чтобы к его приезду он точно знал, в чем дело, и мог назначить лечение… к черту остальные дела — здоровье важнее!

Расстояние до следующей двери он преодолел, тщательно и в то же время судорожно восстанавливая в памяти облик жены — так прилежный студент восстанавливает в памяти выученный накануне экзамена билет. Постепенно Борис успокоился, поняв, что больше ничего не забыл. Наверное, какоето временное помутнение. Разве мог он забыть Ингу, свою Ингу, с которой прожил почти пять лет — стройную и гибкую, с кожей цвета бронзы, с копной вьющихся волос, черных и блестящих, которые так эффектно рассыпáлись по ее плечам и по подушке… Ингу, похожую то ли на испанку, то ли на цыганку… то ли на испанскую цыганку. У нее очень маленькие и очень красивые ступни, а на левой груди родинка, похожая на бабочку… она занимается дизайном интерьеров, любит черный шелк, духи «Живанши» и соленый миндаль, а на пальцах ног носит золотые кольца, которые он всегда сам для нее делал… Борис чуть улыбнулся, и в его улыбке было облегчение. Он любил ее, в самом деле любил. Инга была дочерью владельца основной ювелирной фирмы, и как только он увидел ее, то сразу решил, что она должна принадлежать ему. Так и случилось. Другие женщины — да, они были и их было много, но это так, для разнообразия, а Инга одна. Кроме того, она его любит, а этим не бросаются.

Все еще погруженный в свои мысли, он отворил дверь, нажал на выключатель и прикрыл веки, уже готовый к тому, что свет не просто зажжется а обрушится лавиной с потолка и со стен. Так и случилось. Еще не открыв глаза, Борис провел ладонью по внутренней стороне двери. Как и все двери, которые он уже осмотрел, она запиралась — только изнутри.

Подняв веки, он увидел, что оказался в гостиной — просторной и странного дизайна — стены и потолок как бы перетекали друг в друга и были отделаны странным полупрозрачным материалом, больше всего напоминавшим толстенный слой чистого льда, всюду волнистые выступы и ниши. Пол закрывал мягчайший серебристый ковер. Вся техника — светлый «металлик», стеклянные столики причудливой формы, прозрачные шкафы, повторяющие изгибы стен, светлые кожаные диваны и кресла, люстра, похожая на россыпь застывших капель, плотно закрывавшая окно тяжелая белая штора, затканная серебристыми цветами… Не комната, а жилище Снежной Королевы. Только одно выбивалось из общей гаммы — кресло, даже не кресло, а диванчик — плетеный диванчиккачалка из солнечной лозы, незатейливый и приятный для глаз, стоящий подчеркнуто отдельно.

Борис медленно пошел через гостиную, оглядываясь с интересом, но без восхищения. Комната ему не понравилась. Кажется, такой стиль называли «неомодерн» или как-то еще… Он не любил такое, предпочитая классическую строгость и изысканность, а также роскошь, но не без легкого налета уюта, чтобы комната не напоминала музей.

Техника в комнате была не просто хорошей, а очень хорошей. «И дорогой», — отметил он, рассматривая телевизор — огромный домашний кинотеатр, видеомагнитофон, музыкальный центр. И тем более странно было видеть рядом с ними такую древность, как рижский проигрыватель «Аккорд». Шкафы были забиты дисками, видеокассетами и пластинками. В шарообразной горке сияли бокалы — фигурные, длинные, пузатые, широкие — и от этого драгоценного сияния тянуло холодом — так же, как и от темного зева камина, пустого, старательно вычищенного… либо просто никогда еще не использовавшегося. Однако рядом с ним были сложены небольшие аккуратные полешки и стояло ведерко с углем. Каждый кусок угля был завернут в белую бумагу и походил на снежок. На каминной полке лежала коробка длинных спичек, тут же стояли какие-тобезделушки, на которые Борис не обратил внимания. На стенах висело несколько картин, похожих на ту, которую он видел внизу, в холле — странные пейзажи, драконы, замки, причудливые чудовища, и когда Борис шел мимо, существа провожали его загадочными нарисованными глазами.

Наверное, это действительно совершенно новый дом, здесь все только приготовлено, здесь все кажется новым, даже картины… картины выглядят только лишь приготовленными для взглядов, и я первый, кто их увидел… кроме художника, конечно…

Казалось бы, где, как не здесь быть телефону — эта гостиная, судя по всему, должна была считаться местом, где хозяева проводят довольно большую часть времени. Но телефона Борис не нашел. Не нашел он и телефонной розетки — если она здесь и была, то ее очень тщательно замаскировали от посторонних глаз.

Гостиная соединялась с двумя комнатами — кабинетом, совмещенным с библиотекой, и чем-то вроде парадной залы. В кабинет Борис заглянул лишь мимоходом — отметив, что телефона и там нет, он только скользнул взглядом по высоким длинным полкам, где выстроился настоящий парад тонких и пухлых книжных томов, по тяжелому столу и черному вращающемуся креслу. Кабинет, оформленный с изысканной строгостью и преимущественно в благородном цвете темного дерева, успокаивал привычной просто-той линий, и Борис наказал себе, что в случае задержки в доме обязательно сюда заглянет осмотреть местную библиотеку. Судя по всему, здесь можно было найти немало интересного, кроме того, по книгам можно было многое понять о хозяине или хозяевах этого дома — они были все равно, что отпечаток их личности.

А когда он включил свет в зале, и тот пролился из огромной люстры, бросившей на лепной потолок узорчатые тени, напоминавшие причудливый цветок, то застыл на пороге, позабыв о гостиной, которая сейчас показалась бы ему еще более отвратительной. Что та гостиная, когда здесь стены обтянуты шелком цвета густого вина, и темный бархат портьер не только на прикосновение, но и на взгляд нежен, как девичья кожа; когда здесь легкие вишневые полукресла в стиле ампир с подлокотониками в виде насторожившихся грифонов, когда здесь столики на львиных лапах и статуэтки из позолоченной бронзы; когда здесь шахматный паркет, который грезит о прикосновениях ног, ткущих узоры вальсов и танго; когда здесь ниша с диванчиком с золотисто-черной обивкой, ждущая тайн, которые поведают друг другу кто-то, склонившись голова к голове за занавеской из золотистых нитей, ниша, ждущая поцелуев и признаний; когда здесь сверкающий «беккеровский» рояль, томящийся по чутким пальцам, которые оживят его и наполнят залу музыкой, — может искристой, как шампанское, может сладкой, как густой ликер… что та гостиная в сравнении с этим — тусклая призрачная картина, тающая, как дымка на стекле, нелепая и ненужная, ничто…

Его восхищенный взгляд разбился об одну из стен, и уголки рта Бориса возмущенно дернулись. Кто бы ни были хозяева этого дома, они не имели права помещать это здесь, в этой чудесной зале. Другой может быть и оценил великолепную коллекцию холодного оружия, занимавшую всю дальнюю стену, но только не Лифман. Оружия он не терпел — пусть даже некоторые кинжалы и сабли из коллекции уже на первый взгляд были бесценными произведениями искусства.

Его изумило, что все эти жуткие колющие и режущие предметы, находящиеся, судя по всему, в отличном состоянии, висят здесь просто так, а не надежно заперты в какомнибудь шкафевитрине. Любой может схватить и по случайности поранить себя или когонибудь из окружающих. Очень неосторожно со стороны хозяев.

Борис с отвращением отвел взгляд от холодно и хищно сияющих клинков и подошел к одному из стоявших возле стены столиков. Его взгляд снова потеплел, и он осторожно, обеими ладонями, как неоперившегося птенца, взял с узорчатой столешницы одну из пяти стоявших на ней кофейных чашечек на блюдце. Вздохнул восхищенно. Вот это было настоящее произведение искусства — и блюдце, и чашка были сделаны из высокосортного, тщательно отполированного янтаря, а ложечка — серебряная с янтарным навершием. как-то он видел похожий набор в одном из антикварных салонов.

А потом Борис увидел на настенной полке часы и забыл обо всем, потому что это были те самые часы. Когда-то он проходил мимо витрины какого-то заурядного магазинчика, увидел их и остановился, как завороженный, потому что если и существовала в мире совершенная красота, то она была воплощена в них. Никогда Борис не видел ничего более прекрасного. Это были бронзовые каминные часы, миниатюрная копия Реймского собора, изготовленная с величайшим мастерством и точностью — и две высокие башни, и стрельчатые арки, и статуи в нишах, и мельчайшие скульптурные украшения — если память ему не изменяла, их было более тысячи. Только на месте большого круглого окнарозы теперь был циферблат. Часы щелкали — мягко, благородно, почти царственно, как им и полагалось — ведь именно в Реймском соборе короновали французских королей.

Лифман осторожно, почти не дыша, прикоснулся к ажурной бронзе. Его пальцы слегка дрожали. Он улыбнулся, потом опустился в вишневое полукресло, не сводя взгляда с маленького собора. Тогда они ему не достались. Борис не помнил, почему… кажется, он поехал за деньгами, просили за часы не так уж много, всего восемь тысяч долларов, но в тот раз у него с собой столько не оказалось… да, конечно же, он поехал за деньгами — и опоздал. Часы купил кто-то другой, и теперь он знает, кто.

Борис откинулся на спинку и скрестил руки на груди. В его взгляде появилось ожидание. Тогда ему так и не удалось услышать, как они отбивают наступление часа. На что похож их звон? Похож ли он на звон реймских колоколов, возвещавших о пришествии нового монарха? Так или иначе, теперь он это узнает. Телефон подождет, «Дилия» тоже. Все подождут.

* * *

Нежась в горячей ванне, Марина потеряла счет времени. Она лежала с закрытыми глазами и слушала, как тихо шелестят, постепенно оседая, пухлые пенные сугробы. Звук был приятным, расслабляющим, и от него, как и от тепла, неудержимо клонило в сон. Ее волосы лениво колыхались в воде, словно диковинные водоросли, и даже и они, казалось, дремали, как дремало, отдыхая, все ее тело.

Постепенно дремота начала переходить в сон. Одна рука Марины, заброшенная на бортик ванны, соскользнула и шлепнула по воде, обдав ее лицо мыльными брызгами. Это разбудило Рощину, и она недовольно приподнялась, осторожно снимая пальцами с лица хлопья пены. Потом выдернула затычку из сливного отверстия ванны и включила душ.

Изгибаясь под теплыми струями воды и старательно смывая с себя пену, она начала тихонько мурлыкать какойто незамысловатый мотивчик, то и дело поглядывая — не отклеился ли страз с какогонибудь из ногтей. Это было божественно — ощущать себя вновь чистой — почти так же божественно, как ощущать себя красивой, потому что…

На мгновение перестав напевать, Марина недоуменно моргнула. Ей показалось, что она упустила нечто очень важное, только что всполошенно промелькнувшее среди ее расслабленных, неспешных мыслей. Впрочем, возможно, ей это только показалось. Важным сейчас было только то, что «Геба» останется без ее присмотра на целые сутки. Кошекто подруга накормит, но вот с салоном никто, кроме нее, не управится.

Критично нахмурившись, Марина провела ладонью по своему плоскому животу, потом, извернувшись, попыталась заглянуть себе за спину. Ванная комната, конечно, была идеальной — именно такой, как должна быть, но здесь не хватало большого зеркала — прямо над самой ванной, чтобы можно было себя осмотреть с ног до головы. Во-первых, это было необходимо, чтобы увидеть малейшие дефекты — раньше, чем они превратятся во что-то серьезное и гораздо более заметное, а вовторых… это было просто приятно. Она не считала подобное признаком нарциссизма — ничего ужасного в том, чтобы любоваться собой, нет — так делает большинство женщин. Вот если тебе не нравится смотреть на себя в зеркало, это уже плохой признак. В особенности, если смотреть не на что.

Только сейчас Марина вдруг осознала, насколько же раздражают ее остальные попутчицы. Конечно, ни одна из них ей и в подметки не годилась, но все же они были хороши. Каждая была посвоему привлекательна и совершенно не похожа на других, будь то рыжеволосая и зеленоглазая Алина, живая и яркая, Ольга с ее точеным профилем, строгой прической и той холодностью, которую можно было бы счесть аристократической, держи она рот закрытым, экзотическая Кристина, несмотря на всю вульгарность своего облика, выглядевшая весьма аппетитно, и Света — ладная, подтянутая и просто хорошенькая, без изысков. Последняя была единственной, к кому Марина испытывала некоторую симпатию — наивная, явно закомплексованная, несмотря на внешнюю привлекательность, и нуждающаяся в помощи. Кроме того, она с простодушной искренностью восхищалась Мариной, и той не могло это не льстить.

Выключив воду, Марина подтянула к себе полотенце, вытерлась — очень аккуратно, чтобы, не дай бог, не раздражать кожу. Небрежно бросила мокрое полотенце в угол, взяла другое и завязала на голове тюрбаном, спрятав под ним влажные волосы. Перешагнула через бортик ванны и осторожно спустилась по мокрым ступенькам. Надела халат, потом подошла к зеркалу и недовольно поморщилась, не увидев за плотной дымкой своего отражения. Она протянула к зеркалу руку, но потом убрала — ей не хотелось дотрагиваться до мокрого и холодного стекла. Оглянувшись, Марина подобрала брошенное полотенце и вернулась к зеркалу. Ее рука прижала махровую ткань к запотевшей поверхности и повела в сторону, прорисовывая в дымке блестящую полосу, и из этой полосы на нее пристально глянули чужие водянистоголубые глаза, тусклые и воспаленные, обрамленные редкими ресницами и окруженные сеточкой морщин — глянули и их тут же проглотила вновь расползшаяся дымка.

Взвизгнув, Марина отскочила назад, ее всполошенно взметнувшаяся рука смела со столика флакончики и бутылочки, и они с веселым звоном посыпались на пол и раскатились во все стороны. Поскользнувшись, она упала на бок, снова взвизгнув, на этот раз от боли в ушибленном бедре и затихла на гладком полу, тупо глядя, как в нескольких сантиметрах от ее лица вращается соскочившая с какого-то флакона розовая пластмассовая крышечка. Та крутилась все медленнее и медленнее, пока не остановилась совсем.

Застонав, Марина приподнялась, потом села, прижимая ладонь к ноющему бедру. Полотенце свалилось с ее головы, и по спине и груди рассыпались влажные пряди. От их прикосновения она вздрогнула, потом подтянула полотенце к себе и встала — медленномедленно, словно столетняя старуха. Ее губы дрожали. Так же медленно она пошла обратно к зеркалу, вытянув перед собой руку со скомканным полотенцем, словно та, кому принадлежали эти страшные больные глаза, могла выскочить из зеркала и наброситься на нее.

Зеркалообманка? Там с другой стороны — окно, там кто-то прячется…

Махровый комок ткнулся в стекло, прокатился по нему, оставляя за собой чистую сверкающую поверхность, и единственным, что увидела Марина в блестящей неровной полосе, были ее собственные глаза, испуганные, с длинными мокрыми ресницами. Почти сразу же они исчезли, и ее рука с полотенцем снова проехалась по зеркалу, и снова, и снова… Почти минуту Марина внимательно смотрела, как в зеркале появляется и исчезает ее лицо, потом уронила полотенце и отошла к ванне, по дороге зло пнув один из флакончиков, который со звоном откатился к унитазу. Она опустилась на одну из ведших к ванне ступенек и окунула мокрое лицо в сложенные ковшиком ладони.

Господи, неужели у меня начались галлюцинации?

Нет, не может быть!..

Марина резко отняла ладони от лица и взглянула в сторону зеркала — ей почудился чужой взгляд, скользящий по ее сомкнутым пальцам. Она была почти готова вновь увидеть наблюдающие за ней из зеркала чужие водянистоголубые глаза, взгляд которых был и несчастным, и озлобленным, какой бывает у глубоких неудачников, возненавидевших всех и вся. Но запотевшее зеркало слепо смотрело мимо нее в светящуюся зеленовато-голубым стену. Она встала и почти подбежала к нему. Протерла ладонью, нажимая так сильно, что стекло протестующе застонало под ней, и удовлетворенно взглянула на свое лицо, и в испуге и растерянности не утратившее ни капли красоты.

Возможно, ее разморило сильнее, чем она думала, — сказались и усталость, и стресс, и горячая ванна. Ведь бывает же такое, что человек может задремать даже на ходу, когда сильно выматывается. Вот и она задремала и увидела крошечный, глупый сон.

Облегченно вздохнув, Марина подобрала полотенце и тщательно протерла зеркало целиком, потом пододвинула к нему креслице, села и начала старательно расчесывать мокрые волосы. Прикосновение расчески, расслабляющее ощущение того, как зубья прокатываются сквозь пряди, успокаивало. В детстве мать, гордившаяся ее волосами, могла причесывать ее часами, и пока она изобретала все новые сложные прически, маленькая Марина почти растворялась под пальцами и расческами, снова и снова, бесконечно перебирающими ее волосы. Как это чудесно, когда вся жизнь так же приятнорасслабляюща, как это ощущение, когда все идет своим чередом, когда все бури где-то далеко и где-то далеко разбиваются и тонут чужие корабли, когда изо дня в день зеркало рассказывает тебе прекрасную историю…

…из него не смотрят чужие больные глаза, от вида которых сердце в странном обреченном ужасе падает куда-то вниз…

То, что внешность не имеет никакого значения, — глупости, так говорят только некрасивые женщины.

Протянув руку за феном, Марина машинально взглянула на потолок. Она делала это уже не в первый раз, памятуя что именно на потолках ванных очень любят пристраиваться длиннолапые паукисенокосцы. Даже их, безобидных и неуклюжих она боялась панически, не говоря уже о прочих, и всякий раз, когда в ее доме какимто образом оказывалось нечто, имеющее более четырех ног, звала на помощь очередного приятеля или соседей, а сама боязливо следила за их действиями с безопасного расстояния. Но если прочих насекомых она просто боялась, то пауки вызывали у нее дикий ужас, и Марина не сомневалась, что упади ей на руку хотя бы крохотный безобидный сенокосец, у нее случится сердечный приступ. Разумеется, посвящены в это были очень и очень немногие, своего страха она очень стыдилась. Конечно же, это был глупый страх. Но что поделать?

Разумеется, здесь, в этой ухоженной ванной никаких насекомых не было, да и быть не могло. Марина усмехнулась самой себе и, склонив голову набок, так что густая масса волос ссыпалась вниз, почти коснувшись пола, включила фен.

* * *

— Как вы думаете, здесь есть камин? — спросил Жора, ополаскивая чашку под струей горячей воды и рассеивая вокруг брызги. — Я бы сейчас с удовольствием посидел возле огонька.

— Наличие телефона тебя уже не волнует? — лениво осведомилась Ольга, расслабленно откинувшись на спинку стула. Олег, стоявший в дверном проеме с сигаретой, насмешливо хмыкнул.

— Вас это, похоже, тоже уже не волнует. А кто совсем недавно кричал: «Вперед, вперед!» Мы ведь осмотрели только один этаж в этом дворянском гнезде.

— Мне расхотелось, — Ольга отодвинула от себя чашку с недопитым кофе. — Хозяев в доме нет, это очевидно — грохот, который мы подняли на кухне, разбудил бы и мертвого. Из-за дождя они могли бы не слышать, как разбилось стекло, но это… особенно кастрюля, которую наш Кинг-Конг сшиб головой…

— Ну, а на хрена вешать кастрюли прямо над столом?! — сердито отозвался Жора, отходя от раковины. Его место тотчас заняла Света, которая извлекла из шкафчика уже примеченную раньше упаковку разноцветных губок, достала одну и начала деловито вытирать мокрые бортики раковины. Ольга, наблюдавшая за ней, недоуменнонасмешливо приподняла брови, потом добавила:

— Кроме того, Лифман все равно уже отправился на поиски, как самый деятельный. И пока мы поднимемся наверх, он уже будет знать, есть здесь телефон или нет. Так что, какой смысл?

— Конечно, проще, когда все делают другие, — тихо пробормотала Света. Ольга раздраженно взглянула в ее сторону и хотела было ответить, но Кривцов предостерегающе поднял указательный палец и сказал почти умоляюще.

— Девчонки, девчонки!.. Не надо! В шестьдесят восьмой раз напоминаю, что мы договорились хотя бы час провести без грызни. Все ж в одном корыте, елки!.. Да, Петь?

— Я бы выпил чего-нибудь… согревающего, — заметил водитель в ответ. — Чайком после такого не согреться. Очень просто насморк можно схватить. Может, всетаки накатим все вместе по двести?

Олег посмотрел на него крайне задумчиво, потом мотнул головой, но в этом жесте проскользнуло явное сожаление.

— Не, вот дождемся остальных, тогда и…

— Тогда и что? — негромко спросили сзади. Олег отшатнулся от двери, чуть не уронив сигарету и еле успев придержать уже почти вырвавшееся ругательство.

— Ё, я ж тебя просил!.. Ты что, специально так подкрадываешься?

— А чего ты такой нервный? — раздраженно произнес Виталий, заходя на кухню и вытирая ладонью мокрое лицо. Следом ввалился Алексей, промокший и злой. На его лбу пламенела свежая ссадина, увидев которую сердобольная и чувствительная Светлана в ужасе всплеснула руками.

— Господи, что случилось?!

— Да ерунда… — Евсигнеев осторожно потрогал лоб. — На дерево налетел в темноте… Дурацкий лес… не видно ни хрена!..

— Нашли? — спросила Ольга, выжидающе глядя на тихо затворившуюся дверь.

— А разве похоже?! — Виталий стащил с себя мокрую куртку и швырнул ее прямо на пол. Вода лила с него ручьями, точно Воробьеву вздумалось принять ванну прямо в одежде, футболка прилипла к телу, из белой став грязносерой, в ботинках хлюпало. Он вытащил из кармана пачку сигарет и, держа ее перед собой в вытянутой руке, несколько секунд наблюдал, как из той капает вода, потом зло сжал в пальцах, и из пачки уже потекло вовсю. Ругнувшись, он швырнул бесформенный комок на стол, где его тут же подхватила Светлана и переправила в мусорное ведро.

— Я сделаю вам чаю, — сказала она, отходя к плите. — Сколько сахара?

— Приятно иметь дело с разумными людьми, — Виталий устало рухнул на стул. — Мне без сахара.

— Мне три ложки, пожалуйста, — пробормотал Алексей, ежась в мокром костюме и с наслаждением слушая успокаивающий, домашний звон посуды. Виталий благодарно кивнул Олегу, протянувшему ему сигареты, закурил и откинулся на спинку стула. Вода продолжала стекать с его одежды, с тихим стуком ударяясь о плиты пола и собираясь в крошечные лужицы.

— Значит, смылся пацан? — осторожно констатировал Кривцов. Виталий фыркнул.

— В прямом смысле слова! Вот придурок!.. Ну, будет теперь под дождем ночевать, схватит воспаление легких… Непохоже, чтобы в округе кто-нибудь жил. И кому понадобилось строить дом на таком отшибе?.. Кстати, кто фонари включил?

— Фонари? — недоуменно переспросил Олег и подошел к окну. Вокруг дома и вдоль дорожек празднично сияли цепочки огней, отчего стена леса, охватывавшая особняк, казалась еще более темной и зловещей. Трудно было представить, что только что там кто-то бродил и вернулся невредимым. Прямые, тугие струи дождя холодно серебрились в электрическом свете, превратившись в чуть колеблющиеся нити, крепко связавшие небо и землю, и глядя на них, Олег почувствовал себя на теплой, наполненной людьми кухне еще более уютно, чем раньше.

— Никто, они, наверное, на фотоэлементе, — сказал он отворачиваясь, — и…

Олег неожиданно осекся и метнул подозрительный взгляд на Жору. Гигант немного смущенно пожал плечами.

— Ну, я включил, — пробурчал он. — Ну, а что такого-то?

— Хорошо сделал, — произнес Виталий прежде, чем Олег успел что-то сказать. — Иначе мы бы еще долго по этим зарослям лазили. Не видно ничего, все кругами ходили, никак не могли к дороге выйти. И вроде ж отошли недалеко… Спасибо, солнышко, — последнее относилось к Свете, поставившей перед ним большую чашку чая, исходящую паром, и тарелку с толстым ломтем хлеба, где поверх масла были аккуратно уложены колбасные кружочки. Без раздумий Виталий бросил недокуренную сигарету в пепельницу и откусил большой кусок бутерброда. Алексей, нежно, точно неоперившегося птенца, держа горячую чашку между ладоней, устало опустился на стул, который Петр, отставив в сторону недавние раздоры, услужливо принес ему из столовой. С приходом еще двоих людей на, казалось бы, довольно просторной кухне уже стало немного тесновато, но перейти в столовую никому и в голову не пришло.

— Судя по тому, как вы тут вольготно разложились, хозяев в доме нет, — заметил Виталий, стремительно расправляясь с бутербродом. — А не боитесь, что они по возвращении вам шею намылят? Между прочим, совершили уголовно наказуемое деяние.

— Мы совершили! — Вершинин насмешливо фыркнул. — Разве это не ты сказал мне: «Жорик, возьми-ка вон ту каменюку и зафигачька ее вон в то окошко» — а?! Как вдохновитель и главарь банды пойдешь по полной!

— Телефон хоть нашли?

— Пока нет, — отозвалась Кристина. — Но зато тут такой бассейн!..

Алексей скрипуче засмеялся, оставляя пустую чашку. Смех был безжизненным и монотонным и больше походил на какойто механический звук, словно Евсигнеев был плохо сделанным роботом.

— Бассейн!.. как раз то, что мне сейчас нужно!.. Елки, бассейн!.. Как это не нашли телефона?! А вы его вообще искали?! Вы, небось, сразу на кухню… душевно, смотрю, расположились! А чего уж тогда в столовой не устроились?! Салфеточки там, сервизы, бокальчики!.. Там ведь столовая?!

— Да, — почти весело сказала Кристина — казалось, она вовсе утратила способность обижаться. — Но туда лучше не ходить. Там плохая энергия.

— Господи, ну и компания подобралась! — Ольга рассмеялась и посмотрела на часы. — Один другого лучше!

Виталий нахмурился и обвел всех внимательным взглядом, точно увидев впервые.

— Кстати, о компании. Где еще трое?

— Ювелир пошел искать телефон, — Олег открыл шкаф и с любопытством уставился на тускло поблескивающие бутылки. — А Аля пошла за блондинкой… ты разве их не видел в холле?

— Нет.

Олег пожал плечами и извлек из шкафа бутылку водки. Водитель следил за его действиями загоревшимися глазами, Алексей тоже оживился, и его тело чуть расслабилось, приняв естественную позу — до того он сидел на стуле строго, прямо и так напряженно, точно боялся рассыпаться.

— Значит, пошли дом осматривать. Может даже к этому Борису присоединились. Вернутся — из домато они куда денутся?

— Я, ребята, поражаюсь вашей беспечности, — Виталий со звоном поставил чашку на стол. — Заехали черт знает куда и черт знает каким образом, залезли в чужой дом, жратву нашли — сели и расслабились! Все! Красота!

— А что мы должны были делать?! — Олег начал раздражаться.

— Держаться вместе, в первую очередь! — Виталий встал, потирая запястье правой руки. — Пока ни в чем не уверены, держаться вместе! А эти… да и вы хороши, тоже!.. Одного уже отпустили — фиг знает, где теперь искать этого урода!..

— Ну, уж этито в лес не пойдут, не беспокойтесь! — заметила Ольга, рассеянно наблюдая за Жорой, который украдкой то и дело поглядывал на ее ноги. — Погуляют по дому и вернутся. Что тут такого, в конце концов?

— Погуляют… А вы знаете, чей это дом? Что это за дом?

— Уж не замок с привидениями, во всяком случае! — Олег поставил бутылку обратно в шкаф, и Петр проводил ее сожалеющим взглядом. — Дом как дом! Вполне обитаемый! Генератор пашет, котлы работают, газ есть, жратвы навалом…

— Это-то и странно, — сказал Виталий и направился к двери. — Все есть, а хозяев нет. Прямо не дом, а «Мария Селеста»! Чудеса!

— Да брось ты! — поспешно произнес Олег. Он бы с удовольствием подискутировал на эту тему, но заметил, как резко побледнела Светлана, испуганно расширив глаза. — Это всего лишь значит, что хозяева скоро вернутся. Отъехали на чуток — и все! Ну, влепят нам, конечно, но мы же с ними расплатимся. Разберемся в ситуации и утром уедем. А Леха этот, наверное, уже давно сидит в какойнибудь избушке, чай пьет! Чего ты из мухи слона делаешь?!

Виталий обернулся в дверях и усмехнулся кривой усмешкой, в которой не было ничего веселого.

— Забавные вы люди, — произнес он и тихо прикрыл за собой дверь.

III

Стоя на площадке второго этажа, Виталий удивленно прислушивался, чуть поеживаясь от прикосновения к телу мокрой одежды. Если даже здесь он слышал, как разговаривают оставшиеся на первом этаже, то на втором и на третьем царила абсолютная тишина, и ничто не указывало на то, что где-то по дому бродят еще трое людей, словно они затаились, стараясь не издавать ни звука. Это было странно. Любопытные так себя не ведут, так ведут себя виноватые или боящиеся, но последние не стали бы ходить в одиночку.

Он глянул на лестницу, ведущую на третий этаж, раздумывая, не начать ли с него, но его размышления прервал отдаленный вскрик, долетевший из-за изгиба коридора — слабый, больше похожий на вздох, но испуг в нем прозвучал достаточно отчетливо.

Виталий развернулся и метнулся по коридору, и навстречу ему стремительно понеслись двери — все до одной плотно закрытые. Ближайшую комнату он миновал, не заглянув в нее — крик явно раздался из какойто более дальней.

Две следующих комнаты были пусты. В одной из них горел свет, дверь была распахнута настежь, на мокром полу блестели осколки стекла, а в окне зияла огромная дыра. Один из ящиков шкафа был выдвинут.

Виталий обернулся, напряженно вслушиваясь — не повторится ли вскрик, не раздастся ли хоть какойто шум. Возможно, он ошибся, и беда произошла вовсе не на этом этаже. Все же он повернулся и быстро пошел дальше, и сразу же его усилия были вознаграждены — за следующей закрытой дверью, под которой лежала узкая полоска света, вдруг что-то механически зажужжало, словно кто-то включил какойто прибор.

Он ударил кулаком в дверь. Та оказалась заперта, и, не долго думая, он уже приготовился вынести ее плечом, когда дверь вдруг открылась сама и в коридор выглянула Марина в розовом халате и босиком. Ее влажные растрепанные волосы были небрежно разбросаны по плечам, аметистовые глаза смотрели настороженно, и, когда она увидела, кто стучал, их выражение не изменилось. Это немного удивило Виталия — раньше она смотрела на него иначе.

— В чем дело?

Тон ее голоса тоже изменился, он был почти враждебным, точно пришедший посягнул на ее собственность. Жужжащий фен в ее руке окатил его волной теплого воздуха, и только теперь Виталий ощутил, насколько он промок.

— Вы кричали?

— Да. Просто поскользнулась и упала. Немного ударилась, но ничего серьезного. А что?

— Да ничего. Просто…

— Вы сейчас были в соседней комнате?! — резко оборвала она его и махнула рукой с феном вправо. — В той! Были там?!

— Я даже не знаю, есть ли там комната, — ответил Виталий, уже сам начиная раздражаться. — Я только поднялся. Чего вы так вопите?!

— Ах, да… — рука Марины опустилась. — Нет, я просто… Да вы же насквозь мокрый, — ее голос немного смягчился. — Переоденьтесь, в комнатах полно одежды — нераспакованной, только что из магазина… Извините, я хочу высушить волосы.

Она отступила в ванную и потянула на себя дверь. Виталий еле успел всунуть ногу между дверью и косяком.

— Вы видели Алину и…

— Я никого не видела! Уберите ногу!

Совершенно сбитый с толку, Виталий отступил, и дверь тотчас захлопнулась. Он недоуменно посмотрел на нее.

Марина вела себя очень странно, и в чем-то эта странность объяснялась плохо скрытым за резкостью уходящим испугом, но что такого могло произойти в ванной? Поверх плеча Рощиной он не увидел там ничего необычного, ничего такого, что могло бы испугать взрослую женщину. С другой стороны, откуда такая враждебность, словно Виталий собирался что-то у нее отобрать? И она даже не спросила о Лешке, не спросила, нашел ли он его.

Просто поскользнулась и упала.

Почему ты врешь, Марина? Что тебя могло так напугать?

Виталий хмуро посмотрел на свою правую руку, вдруг вспомнив уже далекий и нелепый разговор в автобусе.

…у вас не было такого странного ощущения… словно вы — вовсе и не вы?

Такого, конечно, не было, но что-то не так с его рукой… то и дело ему кажется, что что-то не так с его правой рукой… но ведь рука может быть только рукой и ничем иным — разве нет? Другое дело…

Не знаю, почему, но вы мне врете.

Да, он соврал. И Марина тоже. С другой стороны, что в этом такого?

Или у нее тоже возникло какое-нибудь странное ощущение?

Внезапно он почувствовал, что ему совершенно необходимо поговорить с Сухановой. Но где она?

Виталий толкнул следующую дверь и сразу же увидел Алину. Она стояла посередине комнаты, боком к нему, пристально глядя на что-то, лицо ее было рассеянным и мечтательным, как у человека, думающего о чем-то добром и очень хорошем; руки расслабленно повисли вдоль тела, и ремешок сумочки, съехав, еле-еле держался на плече — еще одно мгновение, и он соскользнет. Девушка никак не отреагировала на его приход, даже не повернула головы, и на какойто момент Виталию показалось, что она спит, хотя ее глаза были широко открыты.

— Алина!

Вздрогнув, она резко развернулась, отчего сумочка таки шлепнулась на пол, и по ее лицу, стремительно сменяя друг друга, промелькнули испуг, узнавание, а затем яростное негодование, словно Виталий, произнеся ее имя, что-то непоправимо испортил или уничтожил. И только потом его выражение стало немного виноватым и гораздо более осознанным. Она как-то искательно улыбнулась и наклонилась за сумочкой.

«С ума тут все что ли посходили, пока я по лесу лазил?! — изумленно подумал он. — И я в том числе!»

Только сейчас Виталий увидел, на что она смотрела — и не только увидел, но и услышал. С потолка свисала подвеска — немыслимо ажурное сооружение из латуни и тонкого цветного стекла — сюрреалистические, не существующие в природе цветы и стебли, переплетенные друг с другом и в то же время словно находящиеся отдельно, настолько изящные и тонкие, что до них было страшно дотронуться — казалось, одно-единственное легчайшее прикосновение превратит это чудо в пыль. Все стебли выходили из одной точки — небольшой сферы из матового зеленого стекла, охваченной мелкой золотистой сеткой, и, сплетаясь, устремлялись вниз и немного в стороны, и все это, сияя в свете лампы, медленно кружилось и раскачивалось, издавая призрачный серебристый звон. Окно было закрыто, преграждая дорогу ветру, — скорее всего, матовая сфера скрывала в себе электромоторчик, который и приводил подвеску в действие.

Виталий мысленно пожал плечами. Он никогда не считал себя особым эстетом, но даже и будь он таковым, подвеска бы его не заворожила — красивая игрушка, ничего больше.

— Вы меня напугали, — произнесла Алина, возвращая ремешок сумочки на плечо. — Что вам надо?

И снова эта враждебность в голосе — не такая явная, как у Марины, но все же вполне отчетливая. Впрочем, здесь-то это как раз и не удивительно — Алина с самого начала восприняла в штыки, похоже, даже сам факт его существования, и ее неприязнь к нему была почти осязаемой…

Нет, не то. Я ей помешал. Помешал смотреть на эту дурацкую бренчалку, помешал слушать ее…

Виталий неожиданно рассвирепел. Все это бред и какого черта он вообще должен в этом разбираться?! У него хватает других проблем, кроме того, он устал и насквозь вымок. Простудиться, конечно, не простудится, здоровье у него отменное, но все равно неприятно — хорошо бы переодеться и выпить еще горячего чая, а может и чего-нибудь покрепче…

— Мне надо, чтобы вы пошли со мной! — резко сказал он, схватил Алину за запястье и потянул прочь из комнаты. Она поддалась — слишком удивленная, чтобы сопротивляться, и только в коридоре, когда дверь комнаты захлопнулась, вырвала руку и отшатнулась к стене, глядя на него с испуганной злостью.

— Вы что, упали на голову?!

— Как самочувствие?

— Нормально. А что? — ее ладонь поднялась, легко тронула висок, потом проехалась по шее и легла на ремешок сумочки. Алина нахмурилась, но теперь ее голос звучал как обычно. — Вы нашли его? Лешку? Вы его догнали?

— Почему вы не спросили об этом сразу?

Алина удивленно захлопала ресницами.

— Я… что?

— Наверное, вас это не оченьто волновало?

— Ошибаетесь! — резко ответила она. — Меня это очень волновало! Мы неизвестно где… ночь и такая погода, в этом лесу… а он совсем мальчишка. Я волновалась даже за вас, хоть вы этого и не заслуживаете.

— Тогда почему вы не спросили об этом сразу, когда я зашел в комнату?!

— Вы самито здоровы? — осторожно спросила Алина, бочком делая шаг в сторону лестницы, но Виталий поймал ее за плечо.

— Честно говоря, не знаю.

— Что?.. — теперь в ее голосе появилось настоящее беспокойство. — Вы бы переоделись, с вас прямо течет!.. У вас есть с собой другая одежда?

— Да, в автобусе… Почему вы так смотрели на эту штучку? — Виталий обвел в воздухе круг указательным пальцем. — Когда я вошел, то даже подумал, что вы в трансе.

— И всего-то?! — Алина облегченно рассмеялась. — Господи, я-то подумала!.. Нет, просто эта подвеска очень похожа на ту, о которой я мечтала в детстве… вернее, на ту, которую я придумала. Я нарисовала ее… я немного рисую… и дед обещал мне ее сделать, когда у него будет свободное время, но так и не сделал. У нее внутри такой электромоторчик, знаете… чтобы она звенела даже тогда, когда нет ветра. Я придумала ее… а эта так на нее похожа, только она еще красивее… я ведь была совсем девчонкой, когда ее рисовала. Наверное, сейчас я бы нарисовала ее именно такой… Впрочем, — ее голос похолодел, — вряд ли вам это интересно. Вы нашли Лешку?

Виталий покачал головой, глядя на свою правую руку. Лицо Алины стало мрачным.

— Это очень плохо.

— Почему?

Она посмотрела на него, как на идиота.

— Но погода… и ночь…

— И все?

— А разве этого мало? — отозвалась Алина, чуть помедлив.

Виталий неопределенно пожал плечами, прислонился к противоположной стене и вздохнул.

— В автобусе вы спросили — не было ли у меня какихто странных ощущений… будто я — вовсе и не я. Почему вы это спросили?

— Не помню, чтобы я спрашивала такое, — рассеянно произнесла она. — Впрочем, если это так — извините за дурацкий вопрос. Странно, что вы запомнили то, что я спросила.

— У вас были такие странные ощущения? — настойчиво спросил Виталий, пропустив ее слова мимо ушей.

— Если и были, вас это не касается.

— Послушайте, — сказал он, стараясь сдерживать тон, — мы попали в дурацкую и странную историю, приехали в странное место… неужели вы не пытались в этом разобраться?! Вы что-нибудь заметили? Здесь? За другими? За собой?

— Нет.

— А вот теперь вы мне врете, — заметил Виталий, глядя на нее в упор. Алина вздернула подбородок.

— А с чего я вообще должна перед вами откровенничать?! Я вас не знаю, кроме того, никаких симпатий к вам не испытываю!

Виталий улыбнулся.

— Но это ведь уже откровенность.

Алина посмотрела на него сердито, потом по ее губам против ее воли скользнула ответная улыбка, и они тут же снова сжались в узкую полоску. Раздраженно глядя в стену поверх его плеча, она молчала до тех пор, пока Виталий не сказал:

— Ладно, но мы еще вернемся к этому разговору.

— Это вряд ли! — буркнула Алина и поправила кепку, получив в награду насмешливый взгляд — конечно же, Виталий узнал кепку, и она была почти уверена, что сейчас он что-нибудь съязвит на этот счет, но вместо этого он махнул рукой в сторону приоткрытой двери в конце коридора.

— Вы включили там свет?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, я не ходила туда, я… Наверное, Марина включила. Или кто-то из наших… пока я была в комнате.

— Скорее всего, это ювелир, его тоже нет внизу. Посмотрю… Вы пойдете? Или хотите вернуться туда? — он махнул рукой в сторону комнаты, из которой только что ее вытащил, и Алина посмотрела на него почти возмущенно.

— Не говорите ерунды! Это же всего лишь безделушка!

— Мне показалось, что минуту назад вы так не считали.

— Вы опять за свое! — Алина отвернулась и резко зашагала в сторону освещенной комнаты. Виталий в несколько шагов легко нагнал ее и молча пошел рядом, засунув руки в карманы темнокоричневых брюк, от дождевой воды ставших почти черными.

Идя, Алина украдкой бросала на него изучающие взгляды. Виталий неспроста завел этот разговор, он явно успел что-то подметить, возможно, даже что-то узнать

И ты, и Виталий — вы оба у меня на примете…

и ей отчаянно хотелось поделиться с ним своими наблюдениями и ощущениями, но недавние слова Марины останавливали ее.

Ты ведь не знаешь никого из этих людей, и этот дом может принадлежать кому угодно из них…

Так почему этот дом не может принадлежать хотя бы ему? Может, это он все устроил? Может, он какойнибудь маньяк и сейчас придушит ее гденибудь в темном уголке, и она ничего не сможет сделать, потому что он выше ее головы на полторы и намного сильнее — она прекрасно помнила, как легко Виталий справился с Евсигнеевым, хотя разъяренный бизнесмен был и покрупнее его, и явно не слабак…

— Вы меня подозреваете?

Алина дернула головой — вопрос застал ее врасплох.

— Я подозреваю всех, — резко ответила она. — Почему бы и не вас в том числе? Вы ведь меня, наверное, тоже подозреваете?

— Вас? Нет.

— Почему? — Алина удивленно посмотрела на него.

— Потому что вам страшно, — просто ответил Виталий, не глядя на нее. — Жаль, что вы не хотите говорить, почему. Впрочем, как вы сами заявили, это ваше дело.

— А вы, случайно, не юрист по образованию?

— Нет, — он усмехнулся, — я далеко не юрист.

— А чем же вы занимаетесь?

— Просто живу, — Виталий распахнул полузакрытую дверь, и Алина, рассчитывавшая на хорошие манеры, хотела было проскользнуть вперед, но он почти грубо отодвинул ее в сторону и вошел первым.

— Вас не учили пропускать женщин вперед?! — возмущенно воскликнула она.

— Не в этом доме.

Пожав плечами, Алина вошла следом и сразу же остановилась.

— Вот это да-а! — протянула она, оглядывая гостиную с детским восхищением. — Какая красота! И до чего ж оригинально! Они наняли хорошего дизайнера! О, да здесь и камин есть!

— А у вас дома нет камина? — поинтересовался Виталий, прищуренными глазами вглядываясь в распахнутую дверь в конце комнаты.

— Нет, зачем он мне? Мне такие навороты ни к че…

Он легко похлопал ее по плечу, заставив оборвать фразу, потом прижал указательный палец к губам и кивнул в сторону двери, потом пошел вперед, бесшумно перекатывая ногу с пятки на носок. Алина удивленно посмотрела в указанном направлении, приподняла брови, потом наклонилась, быстро сняла туфли и на цыпочках засеменила за Виталием.

Вначале она не заметила Лифмана — он какимто изумительным образом слился с великолепным убранством залы — а увидев, удивилась, что не заметила его сразу. Ювелир сидел за одним из столиков возле стены, расслабленно откинувшись на спинку вишневого полукресла и скрестив руки на груди, и вначале Алине показалось, что он спит. И только потом она заметила, что его глаза открыты, и неподвижный взгляд устремлен на стоящие на полке красивые бронзовые часы, сделанные в виде дворца.

— Ощущения «дежа вю» не возникает? — прошептал Виталий, склонившись к ее уху. — Нука, а сейчас? — он вдруг резко перешел с шепота на казарменный окрик. — Что вы делаете?!

Встрепенувшись, Борис повернул голову, и Алина против воли дернулась за спину Виталия — из глаз утонченного и интеллигентного Лифмана на них глянула такая свирепая ярость, что ей показалось — еще мгновение, и ювелир набросится на них. Но ярость в его глазах почти сразу же сменилась почти обыденным раздражением.

— Что вам?

— Ничего, — Виталий переводил изучающий взгляд с часов на лицо Бориса и обратно. — Просто осматриваем дом, как и вы. Нашли телефон?

— Телефон? — Борис нахмурился, точно не мог понять, о чем его спросили, потом снова приковался взглядом к часам. — Аа… Нет, телефон я не нашел. Поищите на третьем этаже.

— А вам что — уже надоело искать?

— Да! Черт, двадцать секунд осталось — вы можете, бога ради, помолчать?!

Виталий бросил быстрый взгляд на Алину, и та, прижав ладонь к губам, отвела глаза, потом начала было говорить:

— Два…

В ответ Лифман зло грохнул кулаком по столешнице, и Алина испуганно замолчала и посмотрела на Виталия. Тот указал ей глазами на часы, потом указательным пальцем повторил то самое вращательное движение, каким недавно обозначил ее подвеску. Алина скорчила презрительную гримасу и одними губами беззвучно произнесла: «Бред!», после чего собственным указательным пальцем сделала такое же вращательное движение возле виска. Виталий укоризненно покачал головой, и в тот же момент часы на полке начали бить, торжественно и протяжно возвещая о наступлении следующего часа. Борис, приоткрыв рот, подался вперед, напрягшись, жадно ловя каждый удар и не сводя глаз с часов. На его лице застыло выражение абсолютного блаженства. И только когда последний звук растворился где-то под сияющей хрустальной люстрой, он обмяк в своем полукресле и, опершись локтем о стол, взглянул на Виталия и Алину так, словно увидел их впервые, и им обоим в этот момент он отчегото напомнил старого скрягу, охраняющего свое добро.

— Слышали? — спросил он так горделиво, словно часы были его собственностью. Потом его взгляд скользнул вниз и стал возмущенным. — У вас мокрая обувь — вы же испортите паркет! Здесь…

Виталий так посмотрел на него, что Лифман осекся, а потом недоуменно потер лоб. Лицо Алины стало испуганным. Ее рука поднялась и медленно стащила кепку с головы, уронив на глаза несколько медных локонов.

— Что здесь происходит? — прошептала она.

— Ничего, — в голосе Бориса проскользнули извиняющиеся нотки. — Я искал телефон, а нашел… Это те самые часы, которые я когда-то хотел купить. В точности те самые! Представляете?! А я никогда не слышал, как они звонят… вы уж простите, что я… Вы слышали? Это прекрасно!.. Эти часы — точная копия Реймского собора…

Он остановился, подумав, что пришедшие вряд ли слышали о существовании Реймского собора, так что нет смысла им об этом говорить, и его восхищения они, конечно, не поймут. Бисер перед свиньями.

— Собор в Амьене мне нравится больше, — с усмешкой заметил Виталий, без труда отгадав причину паузы, — но я, смотрю, часы и мокрый паркет вам куда интересней людей.

— Людей? — ошеломленно переспросил Борис, нехотя поднимаясь с полукресла. — Но ведь парнишку вы, конечно, нашли?

— Нет, не нашел, — ответил Виталий, внимательно глядя на Алину, которая старательно разглядывала залу, делая вид, что этот разговор ее совершенно не интересует. Ее пальцы нервно комкали кепку Кривцова.

Он не сразу спросил про Лешку, и я тоже… Я так разозлилась, когда меня окликнули в той комнате, так разозлилась… потому что он помешал мне слушать эту воздушную музыку, я ведь в детстве буквально бредила этой подвеской… я так испугалась, что он захочет посмотреть на нее поближе и сломает, разобьет… Почему эта подвеска здесь? Почему здесь часы Лифмана?

Почему здесь цветут гиацинты?

— Это плохо, — лицо Бориса наконец-то приняло соответствующую обстоятельствам мрачность. — В такой ливень!..

— Ливень! — иронично произнес Виталий и отвернулся от него. — Алина, вы не надумали мне чего-нибудь сказать?

— Нет! — отрезала Алина, потом кивнула на дальнюю стену залы. — Если Борис удивительным образом нашел здесь свои часы, то это, наверное, специально для вас!

Виталий усмехнулся и прошел мимо нее. Подойдя к стене, он некоторое время заинтересованно смотрел на сверкающую коллекцию холодного оружия, потом протянул руку и аккуратно снял странную саблю с коротким изогнутым, сужающимся клинком и стержнем в виде петли вместо черена.

— Дюсак, — сказал он, показывая оружие Алине. — Венгерская разновидность сабли, крестьяне здорово им орудовали. Век шестнадцатый, кажется. Ну надо же! А вот это, — Виталий небрежно махнул дюсаком в сторону жутковатого вида циллиндрической булавы с длинными острыми шипами, — моргенштерн, в переводе с немецкого — «утренняя звезда». Арбалетик здесь неплохой, мощный, кажется, французский… Но должен вас разочаровать — я не люблю холодного оружия. Я вообще никакого оружия не люблю.

Он осторожно повесил саблю на место, отвернулся от металла, перелитого в бесчисленные острия и лезвия и вышел из залы. Алина задумчиво посмотрела ему вслед, потом глянула на Бориса.

— Человек черт знает сколько шлялся по лесу под дождем, а вы на него наехали из-за паркета?! И чего вы так разорались из-за своих часов… кстати, они ведь даже не ваши!

Борис виновато пожал плечами, и золотой крокодил на его мизинце, которым он постукивал по запястью другой руки, как-то сразу потускнел и стал выглядеть очень печально.

— Не знаю, честно говоря. Накатило что-то. Наверное, устал, даже… — он замолчал, превратив дальнейшую часть фразы в очередное пожатие плечами.

— Даже что? — спросила Алина резче, чем хотела, и Борис глянул на нее удивленно.

— Да ничего, — ответил он уже спокойно и довольно холодно. — А по какому праву вы разговариваете со мной таким тоном? Я вообще не обязан вам что-либо объяснять.

— Да уж, здесь никто никому и ничем не обязан.

— Приятно было пообщаться! — произнес Борис еще холоднее и быстро вышел, оставив ее в одиночестве.

Алина немного побродила по зале, разглядывая ее с чисто детским восхищением. Откинула крышку рояля, постучала указательными пальцами по нескольким клавишам. Звук у инструмента был чистый, сильный, и впервые в жизни Алина пожалела, что не умеет на нем играть — даже весьма посредственный пианист, верно, мог бы извлечь из него чудесную музыку — рояль был великолепно настроен и находился в прекрасном состоянии.

Она еще раз посмотрела на коллекцию оружия. Конечно, ей его было не оценить — для нее это были только красивая чеканка, причудливые узоры, сверкающие драгоценные камни и металл, больше ничего. Красив был серебристый арбалет, но ручка механизма натяжения насмешила ее, напомнив ручку самой обычной мясорубки. Немецкая же булава вызывала отвращение. Моргенштерн. Почему такое уродливое оружие назвали таким красивым именем?

И взойдет звезда утренняя, лилия небес с ароматом рассветного ветра — над радостью одних, над горем других, над обыденностью иных, но кто взглянет на звезду утреннюю, и останется ли кто, на кого взглянет она…

Алина усмехнулась невесело. Фраза из ее книги, тщательно продуманной, давным-давно созданной в голове от начала и до конца, — книги, которая никогда не будет написана. Но зато у нее есть ресторан — ее замечательный ресторан.

Она вышла в гостиную. Виталий сидел в плетеном диванчике-качалке спиной к ней и неторопливо раскачивался, и качалка уютно поскрипывала.

— Я хочу поискать телефон на третьем этаже, — сказала Алина, с легкой улыбкой глядя ему в затылок. — Вы пойдете или вернетесь к остальным?

Откровенно говоря, она бы предпочла второе, но Виталий, коротко сказав «Пойду», встал, и Алина разочарованно отвернулась и не увидела, как его пальцы ласково пробежали по подлокотнику диванчика и как неохотно они от него оторвались, и как, выходя из гостиной, он обернулся — и не один раз.

IV

К одиннадцати часам вечера хозяева дома так и не вернулись, и уже всерьез встревоженные недавние пассажиры собрались в гостиной. За это время они уже успели облазить особняк вдоль и поперек и убедиться, что в нем нет ни малейших признаков телефонной линии. Затерявшийся в лесу дом был полностью отрезан от внешнего мира, в нем даже не было радио и телевидения, и огромный телевизор годился лишь для просмотра видеофильмов, а стоявший в одной из комнат мощный компьютер подключался только лишь к электрической розетке и замыкался на самого себя. Имевшиеся у некоторых сотовые телефоны по-прежнему не работали.

На третьем этаже оказалось еще семь жилых комнат — заботливо приготовленных, с забитыми одеждой шкафами, и небольшой тренажерный зал. К удивлению Алины, ожидавшей, что в первую очередь последний вызовет восторг у Жоры, гигант, ввалившийся в тренажерную вместе со всеми, посмотрел на станки для изготовления торсов с абсолютным равнодушием. Зато искренний восторг у него вызвал обнаруженный в одной из комнат третьего этажа компьютер, отчего Вершинина пришлось выволакивать из комнаты чуть ли не силой. К еще большему ее удивлению страстным поклонником холодного оружия оказался Кривцов — при виде коллекции в зале его глаза засияли, как лампочки новогодней гирлянды и руки потянулись к ней сами собой. Алина и Виталий моментально переглянулись, хотя не имели ни малейшего намерения это делать.

В конце концов, перетащив из автобуса свои вещи и использовав все запасы горячей воды, они собрались обсудить создавшуюся ситуацию. Светлана по собственной инициативе приготовила чай, кофе и бутерброды и с помощью кухонного лифта переправила их в гостиную, в полной мере оценив все удобства такой доставки.

— Горяченькое перед сном после всего — самое то! — глубокомысленно изрек Олег, вальяжно раскинувшийся в кресле и прихлебывавший дымящийся чай. Кепка снова вернулась к нему и теперь лежала рядом на подлокотнике — он не оставил ее в одной из комнат, куда перетащил свои вещи, — точно боялся, что в его отсутствие ее кто-нибудь стащит. В пальцах он вертел длинный тонкий трехгранный стилет, который, не удержавшись, снял со стены в зале, ответив на раздраженноукоризненный взгляд Бориса: «Я только подержать», — Хотя и без того буду спать как убитый.

Никто не стал возражать ни по какой из частей высказывания — горяченькое действительно было самым тем, а то, что в особняке придется заночевать, ясно стало уже довольно давно. Все только лениво переглянулись, а Марина, забравшаяся с ногами в одно из кресел, как бы между прочим стянула на груди халат — ей показалось, что Виталий слишком уж настойчиво заглядывает ей в вырез. Впрочем, нельзя было назвать ощущение неприятным — просто это было неприлично, а так… Рощина мысленно пожала плечами — возможно, она была бы и не против, чтобы он не ограничился только лишь взглядами.

Кроме нее в найденные в комнатах купальные халаты переоделись лишь Ольга и Кристина. Светлана накинула собственный легкий халатик, разрисованный извивающимися драконами, Алина же, по причине короткой поездки не взявшая с собой никакой одежды, принципиально сидела в своем слегка влажном костюме. У Олега, Бориса и Алексея с собой было достаточно вещей, чтобы переодеться полностью, Жора сменил только рубашку, а Виталий, которому переодеваться было не во что, повел себя менее застенчиво, чем Алина, и в гостиную явился, замотавшись в длинное полотенце и теперь, сидя на плетеном диванчике и чуть раскачиваясь, походил на римского консула, размышляющего о состоявшихся накануне комициях. К нераспакованной одежде в шкафах комнат никто из мужчин не притронулся.

В портале камина танцевал огонь, разведенный совместными усилиями Виталия и Олега, и перед ним полукругом на относительно безопасном расстоянии выстроилась промокшая обувь. Все сидели босиком — в отличие от изобилия одежды в особняке не нашлось ни одной пары обуви — даже домашних тапочек. Под потолком плавали рваные полотнища сигаретного дыма, неспешно выматываясь в чуть приоткрытую дверь, ведущую на веранду.

Большинство взглядов было направлено в экран огромного телевизора, и изредка раздавались смешки. С единодушного решения поставить что-нибудь «легкое и веселенькое» из гостиной видеотеки извлекли «Великолепного» с Бельмондо — первую же комедию, попавшуюся на глаза. Робкое предложение Жоры посмотреть что-нибудь типа «Властелина колец» было дружно оставлено без внимания, и он, надувшись, некоторое время принципиально смотрел в сторону, но вскоре начал поглядывать на экран — с каждым разом все более заинтересованно. Этого фильма он раньше не видел. Но не менее часто, чем на экран, Вершинин поглядывал на картины, висевшие на стенах гостиной, и каждый из этих взглядов отражался на его лице выражением недоумения и раздражения.

Виталий фильм почти не смотрел. Его левая ладонь лежала на подлокотнике диванчика, большой палец любовно поглаживал сплетенную лозу. Взгляд то рассеянно устремлялся куда-то в сторону камина, то и вовсе бесцельно блуждал в пространстве. Лишь иногда он украдкой пробегал по лицам остальных, и тогда в нем появлялись ясность и легкая тревога, а ныряя в декольте Марины, замасливался, и тогда в нем проступала обыденная, довольная ухмылка — там и в самом деле было на что посмотреть.

Алина не отрывала глаз от телевизора, иногда смеялась, но на самом деле почти не следила за разворачивавшимся на экране действием. Одна ее часть ждала, когда кто-нибудь скажет что-либо существенное, — ждала и наблюдала. Другая же рвалась прочь из гостиной — в комнатку неподалеку, уютную комнатку… впрочем не так важна была комнатка, как наполнявший ее серебристый звон… как кружащаяся под потолком хрупкая ажурная подвеска… Крошечная, трогательная в своей наивности детская мечта, о которой она почти забыла и которую кто-то другой воплотил в жизнь. Она, возможно, была не так уж важна, но она была из хорошей части детства. Из той, которая до. Потом было только после, и мечты стали более практичны, но куда как менее красивы, да и детство, практически, кончилось… Поэтому на нее хотелось еще раз посмотреть. Или просто смотреть.

Проследить, чтобы никто не сломал ненароком.

Алина сердито тряхнула головой. Наваждение! Так ли уж не прав был Виталий? Виталий, который, кажется, уже перестал о чемлибо беспокоиться — только и делает, что глазеет на Марину и покачивается на диванчике-качалке, который при этом издает монотонный и довольно таки раздражающий скрип. И выглядит на редкость довольным.

Она замечала, что некоторые взгляды, устремленные в экран телевизора, были не менее рассеянными и задумчивыми, чем у нее самой, но не знала, о чем думают ее случайные попутчики и не знала, насколько тонки нити, удерживавшие их всех вместе в этой гостиной.

Света хотела вернуться на кухню — вернуться одна, несмотря на позднее время.

Борис с трудом сдерживал себя, чтобы не метнуться обратно в залу — к изысканной роскоши и к часам, чей бой был так величественно прекрасен.

Олегу тоже хотелось оказаться в зале, но на роскошь ему было наплевать — он видел только сверкающую сталь, обращенную в такую совершенную форму — стилет в его руках был лишь малым, и так странно, что коллекция принадлежала не ему…

Марина незаметно для окружающих сжимала в кулаки свои тонкие ухоженные пальцы. Зеркальная галлюцинация была не так уж важна — куда важней было другое — очень многие заходили в ее… в эту ванную после. Они могли что-то испортить. Могли… да мало ли что? Так или иначе ей хотелось обратно. Может быть, еще раз принять ванну — она ведь так расслабляет после долгой утомительной дороги…

Жора хотел вернуться в свою комнату с компьютером — он уже четко определил ее своей. Ему так и не дали толком разобраться, что сложено на винте — выволокли из комнаты, как ребенка… Пусть компьютер слепой, пусть, но в нем наверняка должно быт что-то интересное.

Виталий никуда не хотел идти. Наоборот, он бы предпочел, чтобы ушли все остальные — в свои комнаты, на кухню, на улицу, в лес — к черту, куда угодно! Он устал и ему хотелось отдохнуть, а сидеть, чуть покачиваясь, в этом диванчике-качалке было так приятно — особенно потому, что…

Остальные смотрели фильм.

* * *

Олег со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы, нечаянно проколов острием стилета, который вертел и так и этак, подушечку указательного пальца. Досадливо дернув губами, Олег быстро слизнул выступившую капельку крови — движение почти неуловимое, но, тем не менее, не оставшееся незамеченным. Брезгливая Марина поморщилась, глаза Ольги чуть блеснули, словно у предвкушающего сытную трапезу подуставшего вампира, а Борис укоризненно произнес:

— Доигрались таки! Поздравляю! Положили б ножик на место, пока еще не…

— Ножик?! — зеленоватокарие глаза Олега сверкнули презрительно и насмешливо. — «Ножики», как вы изволили выразиться, на кухне — для хлеба и колбасы!.. ножик! Это мизерикордия, кинжал милосердия. Таким когда-то добивали на турнирах раненых рыцарей… и…

Он осекся, спрятав начавшую было зарождаться ухмылку, и наблюдавшая за ним Алина подумала, что не ошибется, предположив, что недосказанная часть фразы звучит как: «… и ювелиров, которые лезли не в свое дело».

— Но ведь это же не ваша вещь, — не отставал Лифман, стараясь одновременно смотреть и на Олега, и в сторону залы, и на экран телевизора.

— И что с того? — неожиданно сказал Виталий, неторопливо раскачиваясь на диванчике взад и вперед. — Она и не ваша. И часы в зале, из-за которых вы недавно так раскричались, тоже не ваши…

Лицо Бориса дернулось, точно от сильной боли, потом он криво улыбнулся, но болезненное выражение в его глазах осталось.

— Речь не об этом, я просто пытаюсь…

— …и кресло, в котором вы сидите, не ваше, и чай, который вы пили, и сигареты, которые вы курите, — все это тоже не ваше. Но это мелочи, а мы здесь собрались не для того, чтобы их обсуждать, и уж не для того, чтобы киношку посмотреть! Есть вещи посерьезнее…

— Я вас умоляю! — вскинулась Харченко — единственная, кто с неподдельным интересом следил за действием на экране. — Только не надо на сон грядущий опять разворачивать эту бодягу про автобус! Приехали куда-то — и довольно на сегодня!

— Вопрос в том, куда.

— Господи! — Ольга раздраженно передернула плечами. — Вы решили до победного конца нас запугивать?! Или вам не доводилось раньше бывать в больших домах?

— Доводилось, но не таким образом… — Виталий подхватил начавший сползать край полотенца, наблюдая за Алиной, которая в этот момент очень внимательно разглядывала валявшиеся на журнальном столике вскрытые сигаретные пачки, извлеченные заблудившимися пассажирами из прозрачного шкафчика гостиной, где многочисленные и разнообразные сигаретные блоки были сложены аккуратной поленницей. Во взгляде девушки отчетливо читались интерес и легкое недоумение.

— Серьезность только в том, что мальчишка потерялся, а так… — в голосе Петра проскользнули почти умоляющие нотки. — Крыша над головой есть, еда есть…

— И комнаты, — сказала Алина — негромко, почти шепотом, но интонация, с которой была произнесена фраза, заставила все головы повернуться к ней. Жора потянулся к пульту и уменьшил звук телевизора. — Ведь все успели найти себе комнаты? И ведь всем хватило, не так ли?

— Ну да, — пробормотала Кристина и оглянулась, ища подтверждение своим словам. — Да, хватило. И что такого? Это же хорошо — каждый будет спать в нормальной постели.

— Одиннадцать комнат, — произнесла Суханова с некоторой долей юмора, крутя в тонких пальцах ей же самой открытую пачку «Честерфилда». — В доме одиннадцать жилых комнат — вы заметили это? И нас тоже одиннадцать. Какое удивительно забавное совпадение, а?!

Ольга переглянулась с Кристиной и недвусмысленно постучала себя указательным пальцем по виску. Та пожала плечами.

— Двенадцать, — заметил Олег. Мизерикордия мелькала в его черных от масла пальцах хищной молнией. — Ты забыла про Лешку, который…

— Лешки здесь нет, — Алина потянула к себе другую пачку, затылком чувствуя испытывающий взгляд Виталия. — В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек… мне так кажется.

— Почему ты так решила? — Ольга подобралась, словно готовящаяся к прыжку кошка. — Ты что-то знаешь?

— Ничего я не знаю! — огрызнулась Алина, постукивая сигаретными пачками друг о друга. — «Кажется» от «знаю» отличается очень сильно. Я же сказала — забавное совпадение. Но мне другое интересно — как вы выбрали свои комнаты. И было ли такое, чтобы одна и та же комната приглянулась сразу двоим?

Все начали переглядываться — кто недоуменно, кто вопросительно. После несколькоминутного молчания и пожимания плечами, Олег сказал:

— Да что значит как — от балды выбирали, какая свободна…

— Нет, ну я сразу выбрал ту, в которой комп стоял, понятно, — перебил его Жора. Алина метнула быстрый взгляд на Марину.

— А ты меня насчет своей комнаты сразу предупредила, помнишь? Большая вишневая спальня.

— Да, — отозвалась та с легким вызовом, в очередной раз подбирая полы халата, не желающие быть затянутыми поясом и беззастенчиво расползающиеся в стороны. — Там кровать с балдахином. И что?!

— А я выбрала самую светлую, — тихонько сказала Светлана, прихлебывая остывающий чай. — Вернее… ну, мне кажется, днем она должна быть самой светлой. Там такие красивые обои — розовые с золотыми птицами… и лампа во весь потолок… под витражом.

Алина кивнула какимто своим догадкам и взглянула на Алексея. Евсигнеев пожал плечами.

— Да я-то, в принципе, первую попавшуюся свободную взял. Ну, разве что, мебель там… люблю скандинавский стиль… а так…

— Секундочку! — Жора потянулся и взял свою чашку, почти потерявшуюся в его огромной руке. — А как же комната, в которой я стекло выбил? Уж в нейто…

— Я взял ее, — скромно сказал Борис и слегка улыбнулся удивленным взглядам. — Вернее, я оставил в ней свои вещи. Вполне могу переночевать и в гостиной, у огонька. Мне много не надо.

— Как мило, — протянула Ольга и, чуть передвинувшись, поджала под себя ноги, не без умысла позволив халату на какоето мгновение высоко поддернуться на загорелом бедре. Взгляд Жоры тут же скользнул по нему, но с какойто небрежностью и почти сразу же перепрыгнул на стену, где висели картины. Ольга поправила халат, недоуменно приподняв брови. Совсем недавно Вершинин явно проявлял к ней интерес — что же тогда такого может быть в этих картинах, что смотреть на них интересней, чем на ее ноги?! — Ладно, вернемся к нашим баранам. К чему ты завела разговор про комнаты? Что с того, что их одиннадцать и каждый нашел свою?

В камине негромко треснуло полено, и Алина чуть дернула плечами, чувствуя нарастающее глухое раздражение. Она не могла объяснить того, чего пока не поняла сама — это было слишком бесформенным, слишком неясным и основанным не только на наблюдениях, но и на эмоциях. Ей не нравилось все, что произошло до сих пор, и то, что происходило сейчас, не нравилось то, как они попали в этот пустой дом и сам дом ей не нравился тоже. Но если ситуация с автобусом действительно выглядела очень нехорошо, то остальное, вероятнее всего, объяснится очень просто. Утром взойдет солнце, вернутся припоздавшие хозяева особняка, устроят им головомойку, объяснят дорогу, они какнибудь разберутся с автобусом или найдут способ сообщить о себе миру… и уедут — каждый в свой город. Хоть бы было именно так!

— Может, и ничего, — хмуро произнесла она. — Ты ведь заглядывала в шкаф в своей комнате? В тот, где одежда?

Ольга красноречиво махнула в воздухе кончиком пояса от своего халата, и Алина кивнула. Кивок получился странно огорченным.

— Это была женская одежда, ведь верно? И в моем шкафу тоже женская. И у Марины…

— И у меня, — пробормотала Кристина, туго натягивая халат на коленях. Олег осторожно положил стилет на ручку кресла и почесал затылок.

— Ну, у меня явно не женская. А… — он развернулся в сторону Жоры, и тот, без труда уловив невысказанный вопрос, оторвался от созерцания картин, с каждой минутой приобретавшего все более свирепый характер, и недовольно буркнул:

— Да.

— А размер не заметил? — вдруг спросил Виталий, в очередной раз скрипнув диванчиком. Жора скептически посмотрел на него, шевеля пальцами босых ног.

— Я примерял что ли?! Ну, уж явно не на карлика. Светик, а можно еще кофейку, если не трудно?

— Конечно, — Бережная приняла у него чашку, стараясь при этом стоять от Вершинина как можно дальше, отчего ей пришлось слегка наклониться вперед и даже вытянуться, балансируя на носках. Она сделала это прежде, чем успела сообразить, насколько явно выказывает свою опаску, и ей стало стыдно, но было уже поздно. Искреннее огорчение и обида, появившиеся на смуглом лице гиганта, устыдили ее еще больше, и Светлана, покраснев как рак, вылетела из гостиной, по дороге чуть не стукнувшись о дверной косяк. Алексей криво улыбнулся и потер пальцем царапину на лбу.

— У меня тоже вроде бы там бабских тряпок нету, — сказал он, и тут же пожалел об этом — как-то уж слишком быстро и неестественно прозвучали слова — вон, рыжая как сразу покосилась! А вдруг они захотят проверить?! Вдруг найдут то, что он принес с собой из леса?! Еще подумают, что это он пацана… с них станется…

А вдруг и вправду он?.. Ведь были же у него в лесу галлюцинации…

— Я же сказал закрыть пасть!.. я же сказал не орать!..

…и то жуткое, вызванное яростью видение. Евсигнеев вздрогнул, вновь почти наяву ощутив ладонью удар дубинки, податливо вминающейся в чужой затылок, а ноздрями — запах мокрых палых листьев и свежей крови. Он метнул вороватый взгляд на Виталия, но тот, полузакрыв глаза, все так же неторопливо покачивался на плетеном диванчике и казался на редкость умиротворенным. Алексей обмахнул взглядом остальных — ничего.

Провалы в памяти… Они бывали, но только по пьяни, и, по рассказам корешей, именно в эти моменты, которых он не помнил, Алексей зверел до невозможного. Может, это в чем-то и соответствовало истине, но сейчасто он не пил! Он вообще сегодня не пил! Хотя накатил бы с удовольствием!

Алексей потер слегка вспотевшие ладони и попытался придать лицу выражение интереса. Вернется в комнату — обязательно перепрячет чертов плеер!

— …значит, и у тебя тоже? — спросил тем временем Олег. — Эй, Петь!

Водитель, который к тому времени уже покинул свое место и теперь стоял возле горки, разглядывая фигурные бокалы, кивнул.

— Да, удачно комнаты выбрали? — заметила Ольга с легким недоумением. — Ни единого промаха. Действительно занятно.

— Что-то я сегодня слишком часто слышу это слово, — Олег удрученно вздохнул. — И чем чаще я его слышу, тем меньше мне все это нравится. Что еще, Аля? Какое еще занятное совпадение есть у вас в запасе?

Суханова нахмурилась. Неожиданно ей захотелось вывалить всевсе, и пусть сами разбираются… если только не знать почти наверняка, что уж с этимто разбираться не будут, а сочтут всегонавсего паникующей идиоткой.

— Ну… может быть, сигареты.

— Господи, а сигаретыто тут при чем? — Ольга усмехнулась, затянулась сигаретой и выпустила изо рта изящную струйку дыма. Алина не улыбнулась в ответ.

— Курят все, кроме Марины, Светы и… (Лифман поднял указательный палец) и Бориса. А ты какие сигареты предпочитаешь?

— «Мальборо» легкие, иногда «Слимс» — Ольга быстрым движением стряхнула в пепельницу короткий столбик пепла. — А что?

— А ты, Олег? — спросила Алина, не обращая больше на нее внимания. Тот постучал по столу вскрытой пачкой.

— Старую добрую «Яву».

— А я верблюда, — Жора кивнул на пачку крепкого «Кэмэла» и вопросительно глянул на Алексея, передавая ему эстафету. Тот вытянул из пачки длинную темную сигарету и покачал ею в воздухе.

— «Капитан Блэк».

— «Беломор», — отозвался Петр от горки, с осторожным любопытством крутя в пальцах особо причудливый бокал. Виталий приоткрыл один глаз и лениво сказал:

— Я тоже.

— Обычно «Давидоф» — сказала Кристина, глядя на свою пачку с таким подозрением, словно из нее вот-вот должна была выползти некая омерзительная многоногая тварь. Алина молча бросила на журнальный столик пачку «Честерфилда», которую держала в руке все это время.

— Мы ведь взяли здесь эти сигареты. Вон в том шкафчике. Удивительное разнообразие, в точности соответствующее нашим вкусам. С чего бы…

— Если это гостиница, как мы решили, — перебил ее Жора, — то не удивительно, что тут такой ассортимент.

— Изумительно точный ассортимент! — иронично заметила Алина, и ее ладонь снова начала тереть шею. — А вы нашли там еще какиенибудь другие сигареты?

Олег вскочил, быстро подошел, почти подбежал к шкафчику и распахнул дверцу. Вытащил один блок, потом другой, затем решительно вывалил все содержимое шкафчика прямо на серебристый ковер. Несколько минут он старательно рылся в груде сигаретных блоков, потом поднял голову навстречу остальным вопросительным взглядам и с чувством сказал:

— … мать! А здесь-то в натуре только наши марки!

— И что это доказывает? — подала голос до сих пор молчавшая Рощина и перекинула через плечо волосы, заплетенные в свободную косу. Ольга взглянула на недокуренную сигарету и зло ткнула ее в пепельницу, да так, что пепел полетел в разные стороны. Алина, перед мысленным взором которой опять всплыла ее уютная комнатка

Ее?!..

и кружащаяся под потолком хрупкая подвеска, неожиданно вспылила.

— Откуда я знаю?! Меня спросили — я ответила! Сами выводы делайте!

— Тихо, Аля, тихо, — успокаивающе пробормотал Олег, как попало сваливая блоки обратно в шкафчик. — И без того молодец! Мне самому вся эта ситуевина не нравилась, а теперь и тем более.

— А что случилось? — осведомилась вернувшаяся Светлана, которая, на этот раз подойдя к Вершинину вплотную, аккуратно и стараясь не расплескать, подавала ему чашку кофе. Алина раздраженно махнула рукой, встала, подошла к одному из шкафов и начала с преувеличенным интересом перебирать пластинки. Жора пожал плечами и снова принялся разглядывать картины на стенах. Виталий потянулся за пультом дистанционного управления, потом резко поднялся и очень внимательно посмотрел на диванчик, на котором только что сидел. Его брови сошлись на переносице, точно он пытался решить чрезвычайно трудную задачу. Потом он вытянул руку и выключил видеомагнитофон.

— Эй! — возмущенно воскликнула Ольга. Виталий бросил пульт на стол.

— Все равно никто не смотрит. Алина, вы не психуйте. Если еще что-то подметили — поделитесь с нами, не стесняйтесь. Возможно, это важно.

— А может вам есть чем поделиться? — ядовито произнесла Алина, не отрывая взгляда от пластинки «Саймона и Гарфункеля» и так же подчеркнуто «выкая», хотя все уже давно отбросили формальности и перешли на «ты».

— Может, — Виталий неторопливо отошел к окну и, отодвинув занавеску, посмотрел на залитый светом мокрый двор. Дождь так и не прекратился, капли звучно шлепали по крыше, плиткам дорожек и желтеющей листве — шепчущие, холодные звуки. Ни луны, ни звезд, темное небо сливалось с лесом почти без наметки границы, и казалось, словно кто-то огромный ради потехи спрятал особняк вместе с садом в свой просторный черный мешок — подальше от чужих глаз. — Вернее, не столько поделиться, сколько спросить. Вы состоятельные люди?

— К чему этот вопрос? — в голосе Ольги послышалась настороженность и неприкрытая враждебность. Виталий, не поворачиваясь, усмехнулся, но веселья в его смешке не было.

— Уж поверь мне, не для общего развития. Мне повторить вопрос? Может, не все услышали?

Хорошенькое личико Светы смялось в испуганной дрожащей гримасе, мгновенно утратив бóльшую часть своей привлекательности. Она опустилась в кресло так резко, словно ей подрубили ноги, и обвела всех жалобным взглядом.

— Господи, я так и знала! Это все из-за выкупа! Я так и знала! Когданибудь этим должно было кончиться! Это чеченцы!

— Да какие на хрен чеченцы?! — Алексей, не выдержав, стукнул кулаком по подлокотнику. — Опять начинается?!

— Это он нас завез! — Бережная махнула подрагивающей рукой в сторону Петра, и тот, ошеломленный, чуть не уронил хрупкий бокал. — Смотрите, как у него глаза бегают. Он с ними заодно!

— Я не чеченец! — громко возмутился Петр и взмахнул бокалом, чуть не расколотив его о горку. — Я русский, я из Воронежа!

— С улицы Лизюкова, — негромко пробормотал Олег, захлопывая дверцу шкафа. — Ты, кстати, единственный, кто полностью не представился. Как ваше фамилиё, воронежец?

— Сливка.

— Что «сливка»?

— Не что, а кто! Я это! Фамилия такая! И нечего ржать! Я, между прочим…

— Ладно, ладно, — Олег, проходя мимо, успокаивающе похлопал его по плечу, — расслабься. Нормальная фамилия.

Водитель, все еще ворча, поставил бокал на место и отправился разглядывать шкаф с видеокассетами. Борис сел на подлокотник кресла Светы и начал ее успокаивать, раздраженно поглядывая в полуприкрытую полотенцем спину Воробьева, который все так же смотрел в окно.

— Так ты к чему про бабки спросил? — Олег присел на корточки возле камина и, прищурившись, уставился на огонь. Гибкие тени и красноватые отсветы запрыгали по его лицу, придав ему иллюзию несвойственного угрюмого выражения. — Ну, я состоятельный. Не так, чтобы очень, конечно, — атолл или, там, замок прикупить не смогу, но на жизнь очень даже хватает.

— Мне тоже, — в голосе Виталия послышалось легкое сожаление. — И я не сомневаюсь, что все прочие, кроме нашего уважаемого шофера, так же не испытывают недостатка в средствах. Владелец автосервиса, владелец сети «Интернеткафе», владелица пекарни и пиццерии… сплошь бизнесмены и бизнесвумены. И удачливые, к тому же, а? Какая интересная подобралась компания!

— К чему ты клонишь? — холодно спросила Ольга, вздергивая бровиусики. — Может, это ты все организовал? Так учти, что выбить из меня…

— Чушь! — неожиданно сказал Алексей, снова закуривая. — Никакой логики! Сам затеял, сам переполошил? Да, я удачливый! И я могу позволить себе не один такой особняк. Это достаточное свидетельство моей состоятельности?

— Вполне, — Виталий повернулся и очень внимательно посмотрел на него. — Тогда объясни мне, состоятельный человек, какого ты из Питера в Валдай едешь в какойто древней консервной банке? Ни самолетом, ни комфортным поездом, а автобусом… да еще каким?! Почему? Привычка самоограничения с молодости? Излишняя экономия? Или шифруешься?

— Да я!.. — Алексей осекся, потом сощурился, и в его глазах появилась тяжелая работа мысли. Ольга выпрямилась, нервно заглаживая за уши угольно-черные пряди. Жора оторвал раздраженный взгляд от картин и устремил его на Виталия — теперь в нем читалось недоумение, но адресовано оно было не Воробьеву, а самому себе. Олег не повернул головы, но теперь смотрел в пылающий камин так внимательно, точно пытался предсказать будущее по танцующим огненным лепесткам. Виталий, опершись спиной о подоконник, ждал ответа — ждал терпеливо, и, казалось, он может ждать его вечность; его лицо было спокойным и немного сожалеющим, точно он обладал жизненно важным знанием, поведать которое не в силах.

— Я не знаю, — наконец произнес Евсигнеев, и все впервые услышали в его голосе беспомощную растерянность. — Бл… черт!.. я не знаю! Действительно! Конечно, я должен был самолетом или… а если уж автобусом, то… Ничего не понимаю! Я бы никогда… какой смысл… Но я проснулся в нем, и это было нормально. Это было абсолютно нормально! Почему? Меня ведь ничего не беспокоило, потому что я сам!..

— Ты помнишь, как садился в автобус?

— Смутно, — Алексей потер переносицу. — У меня были неприятности, и я не особенно… но я хорошо помню, что садился сам! Да, помню, что сам садился в автобус! Вот как он выглядел, не особенно… но я садился сам, никто меня силком не тащил! Какого хрена я сел в этот автобус?!

— Вот! — в голосе Виталия прозвучало мрачноватое удовлетворение. — Вот теперь мы начинаем говорить о чем-то конкретном. А ты, Кристина? Говоришь, ты певица? Популярная?

Логвинова посмотрела на него так, словно ее оскорбили в лучших чувствах.

— Представь себе! — отрезала она. — И если ты обо мне не слышал, то это не значит, что меня не слышал никто! Я очень популярная! У меня сейчас столько работы, что на личную жизнь времени не остается!.. Да я…

— Кристина? А ты не родственница Кристины Орбакайте? — весело осведомился Олег. Логвинова недоуменно посмотрела на него.

— Чего?

— Кристина… — задумчиво протянул Жора, с сомнением глядя на нее. — Ты не обижайся, но я о тебе тоже что-то не слышал. Хотя я вообще мало… — он махнул рукой и замолчал.

— «Тень моей любви» сейчас на первых строчках всех отечественных хитпарадов! — надменно произнесла Кристина тоном аристократки, у которой замурзанный бомж попросил закурить. Виталий хмыкнул.

— Откровенно говоря, мне на это наплевать! Меня другое интересует — если ты популярна, значит должна быть при деньгах и вполне можешь позволить себе полететь в Москву на самолете, а не тащиться почти сутки в какойто развалюхе. Разве популярные певицы путешествуют с таким дискомфортом?

Аристократическая надменность слетела с лица Кристины, и оно стало по-детски жалобным. Действительно, почему она не полетела самолетом? Особенно, если торопилась — ведь она бы уже давным-давно была бы в Москве. Почему, вместо того, чтобы ехать в аэропорт, она поехала на вокзал, взяла билет и спокойно села в автобус? Вернее, как в него садилась, Кристина не помнила, но очень хорошо помнила как шла по салону, как села в кресло и почти сразу же задремала и проснулась лишь когда автобус тряхнуло на повороте. Во всяком случае, она действовала совершенно самостоятельно.

— Да, ты прав, я бы… Значит, это было внушение! — ее пальцы нырнули в вырез халата и вцепились в заговоренную жемчужину. — Мне внушили, чтобы я поехала на автобусе. Загипнотизировали! Нас всех загипнотизировали, и поэтому…

— Лично меня никто не гипнотизировал! — резко сказала Алина, ставя пластинку обратно в шкаф. — Для меня поехать на автобусе — дело совершенно обычное. Я далеко не богата, особняков у меня нет, машин тоже! И какой был автобус, на таком и поехала, тем более, что Волгоград от Волжанска не так уж далеко! Совершенно самостоятельно поехала! Правда, как выглядел этот автобус, внимания не обращала, но уверяю, что никто мне ничего не внушал — ни взглядами, ни пассами! Чушь какая!

— Ты можешь просто не помнить! — Кристина с почти сценической трагичностью сцепила пальцы — жест был несколько испорчен многочисленными массивными кольцами, не давшими проделать его с естественной, подходящей к обстоятельствам скоростью. — Они ведь могли стереть память! Просто…

— Хватит этого бреда! — Харченко вскочила и резко развернулась к Алине, отчего полы ее халата на мгновение разошлись до самого пояса, явив яркоалый кружевной намек на трусики. — Меня другое интересует! Если это похищение, то тыто им зачем сдалась?! Без денег?! Ты либо врешь насчет своего финансового положения, либо заодно с ними!

— Да неужели?! — взвилась та, начиная терять над собой контроль. — Значит, я на подозрении, потому что езжу, как большинство, на общественном транспорте, а не раскатываю в личном вертолете?!

От злости и волнения ее голос начал прерываться — Алина не привыкла к длительным словесным перепалкам и чувствовала, что скоро попросту либо сорвется на бессвязный истеричный визг, либо выскочит из гостиной, и она видела, что Ольга это понимает — это было ясно по ее кривой улыбке, уже начавшей расползаться по губам.

— По крайней мере, из нашего большинства ты выбиваешься, — процедила Харченко, чуть сощурившись. — Ты с самого начала дергалась, с самого начала тебе что-то чудилось… все вокруг мрачное, странное!.. Обстановку нагнетала?! Психологическая атака?! Пока водитель…

— Что водитель?!! — громко и мощно рявкнул временно позабытый всеми Петр, и Светлана, сосредоточившаяся на собственных переживаниях, подпрыгнула на кресле, сбросив руку Бориса, заботливо притулившуюся на ее плече. Сидевший на корточках Олег чуть покачнулся, потерял равновесие и с размаху сел на серебристый ковер. Высоко под потолком испуганно звякнула хрустальная люстра. — Хватит меня сюда приплетать! Я всех вас вообще первый раз в жизни вижу!.. а лучше бы и не видел никогда — за что вы только свалились на мою голову?! Я могу виниться за то, что дорогу потерял… тут, может, и я виноват! Но что — я вас из разных автобусов вытаскивал и в этот складывал?! Мне что — заняться больше нечем?! Да и где бы я взял эти рейсы — трассы фиг знает где от моей?!! Что я, получается, катался тудасюда и пассажиров из чужих автобусов тырил, кто глянется?! Чтоб я таким… да пошли вы все на хрен! Еще, блядь, в международные террористы запишите! У меня выходной завтра, я с сыном на рыбалку собирался! Я вам тут не пацан, чтоб меня… Да пошли вы все!..

На мгновение он замолчал, чтобы глотнуть воздуха, после чего детально и отчетливо сообщил своим бывшим пассажирам направление и способ перемещения в этом направлении, заставившие бы содрогнуться человека с воображением. Олег скорчил гримасу, в которой удивление смешалось с уважением.

— Однако! Ты флотский что ли?

Петр, взъерошенный, как вынырнувший из самой гущи драки воробей, и являвший собой воплощение справедливого негодования, открыл было рот для новой порции возмущенных воплей, но тут Виталий вне себя шарахнул ладонью по подоконнику, прихватив при этом роскошную занавесь и чуть не оборвав ее.

— Хватит! Все визги и детсадовские разборки потом! Я задал конкретный вопрос, так что отвечайте, как господин Евсигнеев, по существу, коротко и ясно. Это потом уже будете делать выводы и выяснять, кто тут самый главный дурак! А ты, — он холодно взглянул на Ольгу, — обычная тактика — лучший способ защиты — нападение?

— Мне защищаться ни к чему! — отрезала Харченко и, повернувшись, направилась к двери. — Я иду спать! И сразу предупреждаю всех, — оглянувшись, она обвела пальцем в воздухе полукруг, начав с Алины и закончив стоявшим возле окна Виталием. — Я приложу все усилия, чтобы без моего согласия в мою комнату никто не вошел, ясно?! Даже не суйтесь!

Она обмахнула всех откровенно враждебным взглядом, потом снова отвернулась, но прежде, чем еще слегка влажные волосы, взметнувшиеся от движения, успели ссыпаться ей на плечо, раздался голос Алины, чуть прерывающийся и совершенно равнодушный — несмотря на вопросительную интонацию, она не спрашивала, а лишь озвучивала свои размышления.

— Интересно — ты больше боишься нас или того, что тебе придется отвечать на вопрос — и не только нам, но и самой себе?..

— Что?! — Ольга резко развернулась, и ее брови взметнулись почти вертикально. — Боюсь?!

Подбоченившись, она вызывающе застыла на перехлесте десяти внимательных, изучающих взглядов, видя при этом только один — взгляд зеленых глаз Сухановой, к ее изумлению смотревшей на нее не только со злостью, но и с чем-то, очень похожим на сочувствие.

…почему ты не полетела самолетом… почему ты не помнишь, как села в автобус? Это не беспокоит тебя?

— Боишься, — подтвердила Алина, и ее ладонь скользнула по шее — по тому месту, которое и без того растерла уже до красноты. — Потому что ты не можешь на него ответить. Ты не знаешь ответа. Или не помнишь его и думаешь, что у тебя что-то с памятью. Возможно даже, что ты заболела. А ведь такие, как ты, не могут признать какуюто свою слабость или болезнь. И уж тем более признаться в ней.

Ольга несколько секунд смотрела на нее, нервно покусывая губы, потом резко дернула головой, взметнув веер угольночерных прядей и широкими шагами пошла к своему креслу. С размаху плюхнувшись в него, она закинула ногу на ногу, выдернула из пачки сигарету, разодрав при этом пачку почти напополам, щелкнула зажигалкой и сказала:

— Хрен с вами! Я была на свадьбе у сестры, в Архангельске. Туда прилетела на самолете, а почему решила возвращаться автобусом — понятия не имею! Я просто вышла из дома, села в такси и поехала на автовокзал, и это было нормально. Я не знаю, почему так сделала. Или не помню… Как садилась в автобус — тоже не помню. Но когда я проснулась в нем, все было в порядке, и я знала, что скоро должна приехать… вернее, уже должна была… автобус сильно опаздывал. Все.

— И тебя ничего не насторожило? — спросил Виталий, поглядывая то на нее, то на свою правую руку. Ольга неопределенно пожала плечами.

— Да нет.

— От Архангельска до Волжанска, даже если брать очень грубо, не меньше двух тысяч километров… даже двух с четвертью, — негромко произнес Олег, не отрывая глаз от камина. Его пальцы неслышно постукивали по ковру, почти полностью утопая в нем. — И если брать так же грубо, ехать уж никак не меньше суток. Вернее, около двух. Хочешь сказать, все это время ты проспала?

Ольга снова пожала плечами, но на этот раз ничего не ответила. Ее губы плотно сжались, и в их очертании появилось что-то обреченное, как и в линии чуть сгорбившейся спины. Марина зябко согнула пальцы ног и плотнее закуталась в свой халат. Между ее бровями образовалась морщинка, в аметистовых глазах медленно, но верно расползалось испуганное ошеломление человека, наткнувшегося в темноте на фонарный столб. Вся ее жизнь не была настолько богата непонятными и пугающими происшествиями, как этот одинединственный вечер, и, судорожно роясь в своей памяти, Марина, пусть все же еще на уровне инстинкта, ощущала, что бури, всегда бушевавшие вдали, на этот раз подбираются и к ее кораблю, и крепчающий ветер уже начинает безжалостно рвать в клочья шелковые паруса.

— А ведь я думал об этом, — медленно и как-то сонно произнес Олег и встал. Его волосы так и остались торчать смешным ежиком, но сам Кривцов сейчас не выглядел ни смешным, ни насмешливым. Серьезность старила его, но в то же время какимто образом словно увеличивала, и теперь Олег выглядел намного внушительней, чем какойто деся-ток минут назад, и куда как больше походил на солидного хозяина автосервиса. — Вернее, если честно, конкретно думать я начал только сейчас, а так… проскакивали мысли… И даже не в состоятельности тут дело… просто я понять не могу — какого я поперся из Смоленска в Брянск не на своей машине. Я никогда не езжу ни на чем другом! Кто-нибудь сможет мне объяснить, какого хрена я приехал к корешу на своей блондиночке, а обратно двинул на какомто общественном сарае?

— Так, наверное, сломалась твоя блондиночка, — с улыбкой предположил Борис, старавшийся не упустить ни единого слова и одновременно, словно заклинание, повторявший про себя имя жены, боясь снова забыть — ведь он уже забыл многое…

Например, забыл, как обычно, сесть на аэрорейс «Волжанск — Киев»…

и в первые несколько минут после вопроса Виталия, после того, как он все это осознал, Лифману стало страшно. Но теперь, когда он понял, что эти странные провалы в памяти и нелепость поступков не только его привилегия, страх начал отступать. — Или принял слишком много, чтобы за руль садиться.

— С моей девочкой все в порядке, — произнес Олег тоном заботливого папаши, — а пил я вчера… ну, почти вчера. Сын у кореша родился… Но дело не в этом! Просто я тупо оставил свою машину в Смоленске! Кажется, поручил кому-то перегнать ее в Брянск… А за каким хреном, спрашивается?!

— А какая у тебя машина? — спросил Борис — скорее для того, чтобы вообще что-то сказать. Олег хмыкнул и почесал ухо.

— Для города — «ягуар «Соверен», а так — «Нива», цвет — белая лилия. Надеюсь, этот олух никуда на ней не въедет.

Алина удивленно приподняла брови — о «Ниве» Кривцов говорил с явной любовью и беспокойством, тогда как о машине, стоившей, наверное, под сто тысяч зелени, упомянул походя, небрежно и довольно равнодушно. Хотя, черт их разберет этих автомобилистов, особенно состоятельных, — мало ли, какие у них причуды! Она перевела взгляд на Светлану, и та, нервничавшая больше других, тотчас отреагировала.

— Что ты на меня так смотришь?! Уж я тут совершенно не при чем, и нет у меня никаких провалов… и вообще!.. Я к друзьям в Краснодар ехала! У Люды сегодня должна была быть презентация ресторана!.. И ехала я нормально!.. Самолетами я никогда не летаю и машины у меня нет… зачем машина, когда такси… да и я вообще машин боюсь!.. Поэтому я и поехала автобусом… Правда, я не думала, что он будет таким старым, но… — Бережная подавилась словами и замолчала. Борис снова ободряюще погладил ее по узкому плечу.

— Успокойся, милая, никто ведь тебя ни в чем не обвиняет. Ну, успокойся. Все образуется.

Светлана вывернулась из-под его ладони, словно ожегшись, и на мгновение ее облик изменился — глаза широко распахнулись, и из них выглянули изумление, подозрение и даже что-то похожее на страх, густо сдобренные тем блеском, каким отличаются только зарождающиеся слезы; голова ушла в плечи, и сама Светлана как-то съежилась, словно безуспешно пыталась спрятаться в своей одежде, и на это крошечное мгновение сам Борис почувствовал не только недоумение, но и стыд, хотя на самом деле пытался успокоить девушку и ничего дурного у него и в мыслях не было.

Если говорить уж совсем откровенно, пытался успокоить очень симпатичную девушку, которая его очень и очень привлекает — и внешностью, и кротостью, и этакой наивностью…

Но все тут же исчезло, словно чья-то тень промелькнула, не оставив след, и Светлана юркнула обратно под его ладонь и даже прижалась плечом к его боку, что было приятно, и он почувствовал, как расслабляются ее напрягшиеся мышцы. Она выпрямилась и вздернула подбородок, что порадовало Бориса еще больше — у Светланы была очень красивая шея… в чем-то, даже, пожалуй, красивей, чем у Инги. Нервы, конечно же, — девочка и так напугана, а тут еще… с такими вопросами.

Он посмотрел по сторонам, но, казалось, никто не заметил происшедшего, только Суханова, прикусив губу, хмуро смотрела на Светлану, сведя брови. Почти сразу же она отвернулась.

— Значит, ты обычно ездишь автобусами, так получается? — осведомился Виталий. Светлана взглянула на него, чуть улыбнувшись, и Борис неожиданно почувствовал легкий укол ревности — какими бы страшными не казались девушке эти вопросы, они не пугали ее, если их задавал Виталий, более того, она была совсем не против на них отвечать. Похоже, что после того маленького инцидента в автобусе она начала относиться к Воробьеву с тем восхищением, которое испытывает маленький ребенок к сильному взрослому, за которого можно надежно спрятаться, в случае чего.

— Нет, обычно как раз нет. Я… — ее улыбка стала немного смущенной, — обычно… ну, я правда мало где бываю, но обычно… я люблю ездить на кораблях… на лайнерах, пароходах, это гораздо интересней… кроме того, это бывает так… — она запнулась.

— Романтично? — Виталий тоже улыбнулся, и в этой улыбке не было ни следа иронии. Светлана коротко кивнула, чуть покраснев. — А почему ты не сделала так в этот раз? Ты могла бы добраться до Новороссийска или Туапсе, да и напрямую — Кубань вполне судоходна.

Вот теперь в ее улыбке появилась растерянность.

— Я не знаю. Ох, я правда не знаю. Меня давно пригласили… я бы могла… Я не думала об этом… Странно.

Олег негромко произнес некое слово, которое услышала только Марина и возмущенно покраснела.

— Не выражайтесь! Терпеть этого не могу!

— Ох, вырвалось, — сокрушенно сказал Олег, снова превратившись в того Олега, к которому они привыкли еще в автобусе. — Звините, мадмазель! Позвольте замереть в глубоком пардоне.

— Клоун! — пробормотала Ольга, почти не покидая своих растерянных мыслей. — А ты самато, принцесса? Тебя-то как сюда занесло?

— «Не знаю» будет достаточно? — Марина с ленивой кошачьей грацией переменила позу и положила голову на согнутую руку, отчего ее полурасплетшаяся коса соскользнула с ручки кресла. Она подхватила ее и перебросила за спину. — А если вас интересует мое благосостояние, то я владею процветающим салоном красоты. В Волжанске, — в ее голосе проскользнули горделивые нотки.

— Вы так просто об этом говорите, — заметил Петр, разглядывая видеокассеты. — А вдруг мы все бандиты?

— Один из вас уж точно, — отозвалась Марина, — и раз я и без того здесь, то не думаю, что сказала что-то, чего они не знают. Я была в Ростове, на конкурсе исторических причесок. Мы взяли первый приз… Потом мастера… они куда-то поехали. А я отправилась домой. Не знаю, почему я выбрала автобус. Предпочитаю самолеты, в них хоть чище.

— Что значит — один из нас уж точно?! — вскинулся Борис.

— А то и значит. Я вас не знаю. И то, что вы говорите… сказать можно все, что угодно, — Марина отвернулась и начала разглядывать ноготь указательного пальца. Алина обменялась с Олегом насмешливым взглядом, потом посмотрела на Бориса.

— Ждете моих признаний, надо понимать? — недовольно произнес ювелир. Его ладонь так и не покинула плеча Светланы, которая, прислонившись к нему, растерянно смотрела в сторону двери. — А мне нечего сказать. В злате не купаюсь, на лимузинах не путешествую! Для меня автобус — вполне нор…

— Вранье! — резко бросила Ольга, поднимая голову и глядя на Лифмана сквозь пряди спутавшихся волос. — Расскажи эти сказки вон, Свете — она у нас наивная! Уж что-что, а в состоятельных мужиках я разбираюсь, как бы они не шифровались! Нищие в мой клуб не ходят! И если ты — обыватель со средним достатком, то я — папа римский!

— Мама, — негромко, почти шепотом произнес Олег, не удержавшись, и Ольга вонзила в него переполненный холодом взгляд.

— Сейчас кому-то в табло как прилетит!

— Боже, что за жаргон! — воскликнул Кривцов с притворным возмущением. — Лексика вершин российского дна!..

— Она права, между прочим, господин Лифман, — Виталий подошел к плетеному диванчику и остановился в задумчивости, словно решал — стоит на него садиться или лучше отойти подальше — даже дальше, чем позволит комната. — Вы не рядовой ювелир. Раньше, конечно, были им — но не сейчас. У нас сегодня вечер откровенности — не выбивайтесь из общей картины, не фальшивьте. Вы говорили, что хотели купить часы — те, в зале. И говорили не как человек, у которого не было денег, а как человек, у которого эти часы увели из-под носа. Я не знаю, сколько они стоят, но явно не одну штуку зелени. Модельный цех, говорите? Воск и серебро?

— Да! — с вызовом ответил Борис. — Много вы понимаете в ювелирном бизнесе! Я работаю в очень престижной мастерской!..

— Ну, — Виталий сокрушенно пожал плечами, — тогда у нас тут и вправду филиал Ватикана.

Борис вскочил, развернувшись в его сторону. Его худое смуглое лицо еще больше потемнело от негодования, изумрудные глаза золотого крокодила на пальце яростно блеснули, когда Лифман взмахнул рукой — жест получился величественным, почти царственным, словно Борис давно и тщательно его продумал.

— Кем ты себя возомнил — господом богом?! Какое право ты имеешь нас оскорблять и допрашивать?!

— Бог не допрашивает, к богу идут добровольно и с открытым сердцем, — устало сказал Виталий. Алина ошеломленно взглянула на него — эта фраза из уст Виталия была для нее такой же неожиданностью, как если бы Петр, который сейчас с простодушным любопытством наблюдал за происходящим, вдруг разразился гомеровскими гекзаметрами или начал рассказывать об основных чертах эпохи Ренессанса. — Кроме того, я атеист. Мы всего лишь пытаемся разобраться в происходящем. Ты мешаешь. И то, что ты так упорно запираешься, наводит на определенные мысли.

— Все высказались — чем ты лучше нас?! — зло процедил Алексей, развлекавшийся тем, что вытягивал пальцы на руках, слушая, как похрустывают суставы. — Или может…

— Никаких «или может»! — отрезал Борис. — Я в этом деле не замешан. Ладно, допустим, я давно не работаю в цехе! Я директор волжанского ювелирного филиала «Дилии» с представительством в Киеве! Да, у меня имеются средства! И вполне естественно, что у меня не возникало желания сообщать об этом каждому встречному и поперечному! Что же касается моего пребывания в этом прокля-том автобусе, я его объяснить не могу! В Киев я всегда отправляюсь самолетом! Почему я не сделал так в этот раз, я не знаю! Вы довольны?!!

— Вполне, — спокойно ответил Виталий, ероша свои светлые волосы. — Видите, совсем не больно.

Олег, открывший было рот, возмутился.

— Нахал! Я собирался это сказать!

— Вам бы все шуточки! — ядовито произнес Борис, опускаясь на свое место. Его ладонь снова вернулась на плечо Светланы. Та не возражала, более того, охотно пододвинулась под нее. Ей до сих пор казалось дикостью, что она так отшатнулась от Бориса. Как ей только могло прийти в голову, что…

Но это было — был тот момент, когда жила уверенность, что ласковый или восхищенный взгляд — не более, чем насмешка, издевка… что успокаивающий голос сейчас начнет выкрикивать хриплые ругательства… и ладонь на плече может в любой момент отяжелеть, стать чужой и ненавидящей и начать бить — снова и снова… потому что она, Света, всего лишь…

Бережная мотнула головой, отгоняя страшные и непонятные мысли, и крепче прижалась к Борису, который посмотрел на нее удивленно и в то же время удовлетворенно. Уж что-что, а, во всяком случае, один союзник у него был, и когда он снова заговорил, голос его звучал спокойней и гораздо уверенней.

— А ты сам, Виталий? Раз уж ты так здорово спрашиваешь, почему бы тебе для разнообразия самому не ответить?

— Да пожалуйста, — Виталий облокотился на спинку кресла, глядя на Марину, и та немедленно беспокойно заерзала. — Я ездил в Саратов, к сестре. Мог бы поехать на своей машине — у меня старый «лендровер», кому интересно — но тут как раз знакомый на своей тачке собрался по тому же маршруту, и я поехал с ним, это было удобней, потому что мне нужно было отвезти сестре щенка. Вернее, своей племяннице.

— А какого щенка? — немедленно спросила Светлана.

— Чау-чау, — Виталий усмехнулся, глянув на свои исцарапанные и искусанные пальцы. Светлана с детским восторгом воскликнула.

— Ой, они такие хорошенькие!..

— Иногда ты меня пугаешь, — пробормотала Ольга, покосившись в ее сторону. Алина поспешно прижала ладонь к губам, поймав уже готовый вырваться смешок.

— А почему сел в автобус, — Виталий пожал плечами. — Это как раз таки нормально. Другое дело, почему я сел в такой раздолбанный автобус… скорее, почему я не заметил изначально, на чем поеду. А если и была какая-то причина, по которой я не взял машину до Самары, то я ее не знаю.

— Ну, у тебя ситуация, всетаки, намного лучше, чем у большинства, — Олег потянулся за сигаретой, потом передумал и просто рухнул в свое кресло. — А что касается доходов? Тоже мен бизнеса?

— Ну, небольшой бизнес имеется, но большей частью я рантье.

— А что это значит? — поинтересовалась Светлана. Олег хмыкнул, снова крутя в пальцах мизерикордию.

— Это значит, Светик, что можно вообще ни черта не делать и все равно регулярно получать неплохие деньги — с земельного участка, ссуды, с ценных бумаг. Красота! А главное можно спокойно заниматься любимым делом, ни на что не оглядываясь! Можешь, конечно, меня поправить, Виталя, но, по-моему, ты вряд ли целый день только и делаешь, что греешься на солнышке и пьешь портвейн.

— У меня есть коекакие дела, — уклончиво ответил Виталий. — Кроме того, у меня школа женской самообороны, где я сам и преподаю.

— Класс! — восхитился Кривцов, чуть не уронив стилет. — Слушай, возьми ассистентом! Хоть уборщицей! Я ради такого хоть навечно в Самару перееду вместе со всей мастерской.

— Женской… — едва слышно пробормотал Алексей, потирая все еще ноющую шею. — Нуну.

Женщины не должны уметь драться. Женщины должны быть уступчивы и благодарны… особенно рыжая… Почему она так его беспокоит… только ли из-за того, что ее отчаянно хочется разложить?.. Почему ее лицо словно ссадина на внутренней стороне губы, которую все время тянет пощупать языком? Видел ли он ее раньше? И если да, то где? Почему иногда, когда он смотрит на нее, его охватывает такое странное ощущение… такое воровское ощущение… как отдаленная угроза наказания за что-то?..

Мысленно Евсигнеев отсутствовал в комнате лишь долю секунды, а, вернувшись, услышал почти дружный смех и немедленно присоединил к нему свой, поняв, что смеются над словами Олега.

Ничего, ничего… я пойму, с какой стороны к тебе подойти, я уже почти понял, я единственный, кто это понял… и ты узнаешь, что никто не смеет унижать Евсигнеева, никто не смеет совать его мордой в говно, никто!.. только бы скорей закончился этот проклятый дождь…

— Ладно, здесь все ясно, — сказал Олег, глядя на ноги Кристины, нервно докуривавшей сигарету. — А ты, Петро?..

— Все, что мне известно, я уже сказал, — отозвался водитель, который, стоя у шкафа с видеокассетами, распространял вокруг себя удушающие клубы «Беломора». — А что насчет того, что… так я водила простой. Живу практически на зарплату, чем за меня выкуп брать?.. Бензином или старыми покрышками?

— А может ты тоже скрытый миллионер? — Алина, чуть поежившись, провела ладонями по пиджаку — не высох ли. Может, плюнуть на принципиальность и тоже переодеться в новенький чужой халат — ведь так недолго и простуду схватить? — А? Не счесть алмазов пламенных в лабазах каменных!..

— Ага, конечно! — буркнул Петр, снова начиная раздражаться. Ольга засмеялась.

— Нет, даже близко не валялся, это же очевидно!

— Ладно, поверим нашему финансовому детектору, — покладисто сказал Виталий. — Остался последний… Жора! Эй, Жора!

— Чего? — гигант оторвался от созерцания картин и воззрился на него немного затуманенным взглядом. — Это насчет чего? Аа… Ну, тут все просто. Я на похороны ехал. А тут… — он огорченно прищелкнул языком.

Оживление в гостиной как рукой сняло — фраза, мрачная сама по себе, при нынешних обстоятельствах прозвучала особенно зловеще, и гулкий бас Вершинина представился чуть ли не гласом вестника смерти. Только Виталий, для которого это не было новостью, рассеянно почесал свое изгрызенное щенком запястье, да Алина отвернулась, чтобы никто не видел ее лица — ей казалось, что его выражение сейчас должно быть довольно глупым, потому что в памяти отчегото всплыл старый детский фильм «Гостья из будущего», и огорченная интонация Жоры вдруг до жуткости напомнила высказывание одного из персонажей.

Ты понимаешь, я за кефиром пошел. А тут пираты…

Я на похороны поехал. А тут такая хрень…

Ой, ждут тебя в психушке, Аля, после этой поездочки! Ждут с оркестром!

Жора несколько секунд просидел в окружившем его гробовом и явно неловком молчании, кинул быстрый взгляд на одну из картин, словно это помогало ходу его мыслей, после чего на его лицо набежала тень.

— Я бы не поехал, если б не мать… мы с братом не оченьто, вернее сказать, совсем не… Словом… — Жора насупился — воспоминания о брате, своей смертью втравившем его в эту поездку, отнюдь не улучшили его настроения. Потом он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Ладно, как говаривали латиняне, de mortuis aut bene, aut nihil1, поэтому…

— Поэтому неплохо было бы ин вино веритас — так, кажется, тоже они говаривали? — негромко произнес Кривцов, тут же заработав раздраженно презрительный взгляд Ольги, нисколько, его, впрочем, не смутивший. — Или немного аква витэ — воды жизни, точнее, водки. Иногда сижу и думаю — такой мудрый народ были эти римляне… А в каком должны были… в какой город ты ехал?

— В Пятигорск, — Жора заглянул в свою пустую кружку — не осталось ли чего?

— Самолетом бы проще было, — заметил Виталий, пристально глядя на Марину, и та машинально кивнула. — Тебе не кажется?

— Смысл мне объяснять то, что ты и сам знаешь? — Жора удрученно вздохнул. — Амнезией не страдаю — ни ретроградной, ни парамнезией… а вот объяснить, почему поехал так, а не этак, не могу, как и вы все. Сел и поехал. Возможно, еще и отсутствие опыта сказалось — я, откровенно говоря, толком из города и не выезжал никуда.

— А откуда ты таких терминов нахватался? — поинтересовался Олег. — Врач что ли?

Жора хмыкнул.

— У меня мама профессор.

— Профессор чего?

— Педиатрии. В волжанской медакадемии преподает… Мы обсуждаем ситуацию или мою маму?

— Ах, да, ситуация… — Олег снова посерьезнел. — Ситуация, мягко говоря… не, при девушках нельзя. Ну, в общем эта ситуация наводит меня на мысли о кухне.

— При чем тут кухня? — встрепенулась Светлана, отодвигаясь от Бориса.

— При том, что без ста грамм тут никак не разобраться, — Олег извлек из пачки очередную сигарету и посмотрел на нее с подозрением. — Толпа состоятельных людей неизвестно почему и неизвестно как садится в раздолбанный автобус и едет в нем в разные города. Откровенно говоря, вот так вот сразу версий у меня нет. Кстати, есть у нас еще что-нибудь общее, кроме состоятельности и того, что мы не можем объяснить коекакие свои действия?

— Я, конечно, человек, в пределах разумного, скромный, кроме того, никому не хочу польстить, — медленно произнесла Алина, обводя взглядом остальных. — Мы все не только молоды, но и привлекательны… думаю, большинство из нас это заметили? Или я ошибаюсь?

Ольга презрительно фыркнула из своего кресла, а Рощина наградила Алину взглядом, в котором отчетливо читалось недовольство. Олег, Виталий и Жора обменялись удивленными и в то же время оценивающими взглядами. Алексей усмехнулся, разглядывая свои сцепленные на коленях пальцы.

— Ну, что касается вас, милые дамы, — Борис улыбнулся, — тут действительно нареканий быть не может.

— Да уж, — Олег подмигнул Кристине, — все как на подбор — такой цветник!.. А вы нам комплимент не вернете? Жорке можете ничего не говорить — с ним и так все ясно — Геракл с твердой буквы «г». Ну, а мы? Светик, ну скажи ты что-нибудь. Можно на нас смотреть при ярком свете и не зажмуриваясь?

— Вполне, — едва слышно ответила Света и порозовела, зябко обхватив себя руками. Петр добродушно рассмеялся.

— Ну, я-то не претендую, я — человек простой…

— Брось, Петро, не жеманься! — Олег чуть нахмурился, явно думая о чем-то другом. Потом встал, подошел к шкафу с видеокассетами и начал что-то выискивать. Борис, поджав губы, взглянул сначала в сторону залы, пытаясь уловить тиканье часов, потом перевел взгляд на дверь в коридор.

— Интересно, зачем здесь столько замков? — произнес он в пространство, никому конкретно вопрос не адресуя. — На каждой двери замки.

— Ну понятно — хозяева за имущество беспокоятся, — Алексей зевнул и встал.

— Да? А почему замки только изнутри? — Борис встал, подошел к двери и указательным пальцем постучал по ней. — Я обратил внимание… везде, где ходил. Замки всюду, но только внутренние, наружных нет, разве что на морозильной камере. Я еще понимаю в жилых комнатах, в ванных… а в кухне зачем? В комнате отдыха? В узле управления? Беспокоиться за имущество — значит запирать его, а не запираться с ним, разве нет? Да и кому придет в голову запираться в подвале? Зачем?

Виталий резко выпрямился.

— Везде? Ты хорошо смотрел?

— Если б я смотрел плохо, то не высказывался бы, — язвительно отозвался Лифман. — Странно, что ты при своей наблюдательности этого не заметил!

Воробьев взглянул на него со снисходительной улыбкой — так смотрит умудренный жизнью человек на капризничающего ребенка, и Борис невольно отвел глаза. Не то, чтобы этот светловолосый парень был ему неприятен, не то, чтобы он пугал его, но в его присутствии у Бориса то и дело появлялось странное чувство неловкости и неуверенности в себе. Виталий наверняка младше и жизненного опыта у него поменьше, но что-то в его взгляде смущало и заставляло прислушиваться к тому, что он говорил. Более того, заставляло подчиняться, а вот это уже раздражало.

— Нет, — негромко произнес Олег, отходя от шкафа с видеокассетами. — Мелькнуло что-то, а ухватить не успел… Ничего, вспомню. Ну, какие будут предложения?

— Лично я иду спать, — Марина с ленивой грацией соскользнула с кресла и одернула халат. — Уже первый час… я не привыкла ложиться так поздно. Можете сколько угодно сидеть здесь и строить свои теории… Лично мне разумными кажутся только две версии — либо это чей-то дурацкий розыгрыш, типа какогонибудь телешоу, либо все дело действительно в деньгах. Так или иначе, все уже произошло, и никакие разговоры этого не изменят.

Она быстро вышла из комнаты. Ольга встала и, ничего не говоря, тоже покинула гостиную.

— Девчонки, вы заприте комнатыто — на всякий пожарный! — крикнул вслед Олег, и из коридора долетел удаляющий голос Ольги.

— Без тебя в жизни бы не догадались!

— Вот стервозная баба! — Кривцов рассмеялся. — Радует, что такая здесь в единственном экземпляре, а то плохо бы нам пришлось! Ну что, будем еще заседать или отправимся на боковую?

— Я, пожалуй, сделаю себе еще бутерброд и пойду спать, — извиняющимся тоном сказала Светлана и начала собирать грязную посуду. — Хоть и плохая привычка есть на ночь, но… От нервов, обычно, очень есть хочется.

— Мы все сегодня перенервничали, — заметил Борис, помогая ей. — Я, наверное, бы тоже еще чего-нибудь перехватил. Нетнет, ставь все сюда, на поднос, я заберу.

Подхватив поднос с посудой, Лифман вышел из комнаты, пропустив Светлану вперед, следом, отчаянно зевая и поеживаясь, ушла Кристина. Алексей недоуменно посмотрел на качнувшуюся за ними дверь, потом на лифт, с помощью которого они не так давно поднимали еду из кухни, снова на дверь, пожал плечами, потом коротко кивнул оставшимся в комнате.

— Надеюсь, завтра увидимся.

— Оптимистично, — отозвался Олег, подхватывая с кресла стилет и свою кепку. — Ладно, пойду восстановлю статускво, — он весело помахал в воздухе мизерикордией, потом огляделся. — Аля тоже ушла? Эх, и эта не попрощалась… а я даже и не заметил. Тихо ходит, как мышка.

— Я тоже не заметил, — рассеянно отозвался Виталий, думая о чем-то другом.

Алина, которая, воспользовавшись отсутствием внимания к своей персоне, тихо выскользнула на веранду, криво улыбнулась, скрытая узорчатой занавесью, потом подошла к перилам и глянула вниз. Здесь почти вплотную к дому, ярко освещенные светом фонарей, росли пышные розовые кусты, параллельной линией протянувшиеся вдоль стены, и капли дождя нещадно били по нежным лепесткам, стойко выдерживавшим эти удары. Кусты были огорожены прочным железным забором метровой высоты. Заборчик был причудливоажурным и производил бы довольно симпатичное впечатление, если бы не заканчивался острыми прутьями, хищно торчащими вверх и сразу же наводившими на мысли о том, что нечаянно свалиться на них сверху было бы очень неприятно и крайне вредно для здоровья. Алина удрученно вздохнула, безуспешно накручивая на палец короткий непослушный локон, — ну не приходила в голову ни одна положительная мысль. Такой уж настрой — везде мерещится что-то зловещее. Почти сразу же в голову заглянула еще менее положительная, но куда более глупая мысль — не попроситься ли на ночь к комунибудь в комнату, а то в своей в одиночестве еще начнет видеться что-нибудь жуткое? Всетаки, хорошо, что ее комната запирается только изнутри, так что снаружи не откроешь.

Конечно хорошо, потому что ты с малолетства труслива, как мышь, хорошо, хоть, темноты не боишься.

С другой стороны, ты с малолетства имеешь на это право.

Она поежилась — мокрая ночь, оказавшаяся на редкость холодной, настойчиво запускала стылые пальцы под пиджак, норовила забраться чуть ли не под кожу. Стукнув зубами, Алина повернулась, тихонько подошла к колышущейся в проеме приоткрытой двери занавеси и через щелку осторожно заглянула в комнату. В пределах ее видимости никого не было, и решив, что все уже разошлись по комнатам, она хотела было выйти — ее ладонь уже поплыла к занавеси, но тут же отдернулась, спугнутая негромким голосом Олега.

— Слушай, ты чего с этим Евсигнеевым в лесу сделал?

— Ничего, — отозвался Виталий, и она услышала, как что-то брякнуло. Раздалось ворчание, источником которого, как определила Алина, был Жора.

— Полотенце свое подбирай, когда ходишь, квирит, блин!..

— Чего?!..

— Жора, сгинь, не вали интеллектом!.. А чего тогда этот мэн бизнеса из лесу сам не свой пришел? Какойто очень уж странный. То ли перепуганный, то ли…

— Физическое воздействие я к нему не применял, если ты об этом.

— А моральное?

— А смысл?.. — Виталий помолчал, потом добавил: — Он, правда, долго по лесу один ходил, без меня. Может, видел чего… Не знаю.

Раздалось легкое поскрипывание, и Алина поняла, что Виталий снова уселся на плетеный диванчиккачалку. И чего он так к ней прицепился?! По ее мнению, качалка и Виталий друг другу не подходили совершенно.

А может наоборот — слишком подходили?

Возможно, она ему тоже что-то напоминает… Ведь и она, Алина, нашла вещь, которая очень напоминает… а Борис нашел свои желанные часы… а Олег — коллекцию холодного оружия, которую, дай волю, так и сгреб бы всю в охапку… Возможно, каждый найдет в этом доме какуюто свою вещь…

«Тихое помешательство уж точно!» — мелькнула сердитая и в то же время издевательская мысль.

— …анекдот, — ворвался в ее сознание голос невидимого Олега. — Четверо друзей встречаются, ну, один и говорит: «Слушайте, а я знаю классных девчонок!» Второй отвечает: «А я знаю их телефоны». Третий говорит: «А я знаю, где они живут». А четвертый: «А я знаю отличного врача!»…

— Гыгыгы!.. — отреагировал Жора. Виталий усмехнулся.

— Где-то я уже это слышал.

— Да я на авторство и не претендую, — отозвался Олег. — Просто пытаюсь вас развеселить, а то вы с наступлением темноты стали совсем какие-тозамшелые и заплесневелые, аж скулы сводит!.. Один так вообще… Жора!.. Тебя мама в детстве хорошим манерам не учила?! Когда с тобой разговаривают, фасадом надо поворачиваться! Чего ты все время таращишься на эти картины?! Настолько глянулись или настолько хреновые?!

— Смотря что ты имеешь в виду! — в голосе Жоры неожиданно зазвучало предельное раздражение, готовое в любую секунду уступить место злости. — Технику?! Удачно ли перенесен на полотно мир во всех его иллюзорнообъемных характеристиках?! Может идею?! Или выигрышна ли борьба света с изначальной аморфностью безмолвной плоскости листа?! Уж это не Борис Валеджо, во всяком случае!

Алина, от волнения прикусившая губу, услышала звук удаляющихся шагов, потом недоуменный голос Кривцова.

— Ничего не сделал, да? Только спросил… Какие-тонервные все сегодня! Уж от него… аморфность, тоже мне!.. Я тоже много длинных слов знаю. Этиленгликоль… или там… рециркуляция. И чего распсиховался — я ведь его не о конструкции промежуточного вала спросил, а о прекрасном… хмм, хотя, карданная передача тоже прекрасна в своем роде… А картинки и вправду ничего. Прикольно, когда у девушек из одежды только мечи и луки, только такие картинки лучше вешать в спальне, а в такой комнате надо бы какиенибудь живенькие натюрморты.

— Между прочим «натюрморт» в переводе с французского означает «мертвая природа», — рассеянно заметил Виталий. Олег огорченно фыркнул.

— Сговорились, да?! А, ну вас всех! Пойду забудусь сном. Или может найти зонтик и двинуть под окошко Кристинки петь серенады?

— Почему именно Кристинки?

— А у нее ноги самые длинные. — После этих слов Алина раздраженно покраснела. — Для легкого флирта важна исключительно внешность. Чего ей спеть, а? «Я здесь, Инезилья, стою под окном?»

Алина не разобрала ответ Виталия, но он явно пришелся Олегу не по душе, потому что голос Кривцова прозвучал весьма раздраженно.

— А ну вас!.. разумничались к ночи — что ты, что Жорка!.. Пойдука занырну в свою холодную кроватку, раз вы все такие нудные!

Алина услышала смешок Виталия, потом диванчик снова скрипнул, словно с него встали, послышались удаляющиеся шаги и все стихло. С минуту она постояла, прислушиваясь, потом снова протянула руку к занавеси, но когда ее пальцы снова почти коснулись ткани, занавеска в резком рывке отлетела в сторону, явив в дверном проеме неслышно подошедшего Виталия. Ахнув от неожиданности, девушка отшатнулась назад, стукнулась спиной о перила и тут же дернулась обратно — память услужливо подсунула ей мокрые острия железных прутьев внизу.

— Мама в детстве не учила вас, что подслушивать невежливо? — язвительно осведомился Виталий и сделал шаг в сторону, чтобы она могла пройти, но Алина осталась стоять на месте и только сердито дернула плечом.

— Я не подслушивала. Просто вышла покурить. Я не знала, что должна всех оповещать о своих действиях! А разве вы говорили о чем-то, чего не следует слышать другим?

Виталий сухо улыбнулся.

— Дело не в содержании. Вы прекрасно сами все понимаете… Знаете, Алина, вы милая девушка, с головой, но иногда здорово действуете на нервы. Вы, часом, раньше не в ЖЭКе работали? Или гденибудь в исполкоме?.. Заходите или будете ночевать на балконе? Дело, в сущности, ваше, если желаете схватить воспаление легких.

— Ты единственный, кто еще до сих пор обращается ко мне на «вы», — вдруг заметила Алина, глядя через его плечо на плетеный диванчик. Виталий хмыкнул.

— Уже и вежливость не по душе?!

— Вряд ли это вежливость. Скорее отчуждение. Подчеркивание того, что я не могу иметь с тобой ничего общего и должна держаться подальше. Или желание постоянно ставить меня на место. Ты ведь тоже ко мне симпатий не испытываешь, верно?

— Ты угадала.

Алина удовлетворенно кивнула и шагнула в комнату. Виталий закрыл балконную дверь, подхватил снова начавшую сползать простыню, закинул ее на плечо и, обернувшись, недовольно взглянул на Алину, выжидающе остановившуюся посередине комнаты.

— Разве вы не идете спать, — в его голосе прозвучали раздраженные нотки. Алина улыбнулась, точно он произнес именно то, что она ожидала услышать.

— А вы? Или хотите еще посидеть на диванчике?

Голова Виталия, уже начавшая было отворачиваться от нее, резко дернулась обратно, а когда Алина протянула руку и скользнула ладонью по плетеной лозе, на ощупь оказавшейся чуть теплой, он бессознательно сделал шаг вперед и тут же остановился.

— У вас сейчас лицо, как тогда у Бориса… или у меня, наверное… — тихо произнесла Алина, убрав руку. — Вы знаете об этом?

— Разве? — Виталий посмотрел на диванчик — на этот раз почти с ненавистью. — Нет, вам померещилось. С чего… это просто мебель, к тому же не моя… Бористо ладно… может, это действительно те самые часы, а люди, подобные ему, больше любят красивые вещи, чем чьюто жизнь… к тому же, эти часы стоят бешеных денег, а это… — он пожал плечами. — … это просто мебель…

— Подвеска в моей комнате тоже ничего не стоит… но вы же знаете — есть вещи, которые ценны иным — не деньгами. Вещи, которые напоминают о чем-то, — Алина опустила глаза и слегка улыбнулась. Улыбка была туманной, мечтательной. — О чем-то светлом. На какие-томгновения мне даже показалось, что я перенеслась в прошлое… поэтому я так разозлилась, когда вы мне помешали. Вам этот диван тоже о чем-то напоминает?

Виталий, не отвечая, прошел мимо нее и остановился возле двери в залу. Прислонился к косяку и прищурился, глядя на дальнюю стену, где в полумраке угрожающе поблескивало оружие.

— Во дает Кривцов — так спать, что ли, и пошел со своей мизерикордией?!.. Статускво, статус кво!.. Черт подери!.. — он обернулся и пристально взглянул на Алину. — Да, напоминает. Глупо, конечно… — в его голосе мелькнуло раздражение. — У нас был такой, пока мы не переехали в город… В саду росла кривая яблоня — очень старая, ветви свешивались почти до земли… вот под ней было наше местечко — мое и младшей сестры, когда мы были совсем мелкие… и летом он стоял там, его отдавали нам на все лето. Стоял на досках, чтоб мог качаться. Хорошее было время… А потом дом продали, а диван при переезде куда-то делся. А этот точь в точь такой, даже узор, — Виталий хмыкнул, — даже качается и скрипит так же… словно стоит на досках. Только этот совсем новый.

Взгляд Алины чуть потеплел.

— И вам не кажется это странным?

— Нет. В доме, наполненном вещами, хоть одна да может напомнить о чемнибудь каждому. Мне кажется странным наше отношение к этим вещам. Они кажутся слишком важными.

— Они кажутся слишком своими.

— Но они не наши! — Виталий резко оттолкнулся от косяка и быстро пересек гостиную. Остановившись у двери он, не оборачиваясь, сказал: — Я знаю, о чем вы думаете. Подстроить такое невозможно. Подобное обычно не знает никто, кроме тебя самого, а до определенного момента и сам об этом забываешь… Спокойной ночи и не забудьте запереть дверь. И советую не бродить по дому в одиночестве. Это ведь всетаки очень большой дом, — последняя фраза прозвучала достаточно зловеще — случайно или специально, и Алина невольно поежилась.

— Хватит вам! Мне и без того не по себе.

— Это и к лучшему, — заметил Воробьев, выходя. — Чем страшнее вам будет, тем осмотрительней станете себя вести.

— А вы жестокий человек, оказывается, Виталий.

— Такая жестокость только на пользу, — отозвался он уже из коридора.

Алина немного постояла, слушая его быстрые удаляющиеся шаги, и чем тише они становились, тем более длинными и темными казались ей тени в гостиной и тем ближе подступало странно зловещее чувство полуодиночества, будто где-то в комнате присутствовал кто-то невидимый, наблюдающий за ней с неким злым удовлетворением. Выражение ее лица стало горестным. Разговор не получился — и виноват в этом был не только Виталий, но и она сама. А ведь из всех пассажиров…

уже не пассажиров, а, скорее, постояльцев приглашенных только Виталий и Олег пытались что-то понять, в чем-то разобраться, как и она, — пытались, пока…

Пока не нашли в этом доме что-то свое?

Чего ты все время таращишься на эти картины?! Настолько глянулись или настолько хреновые?!

Вспомнив возглас Олега, Алина с любопытством взглянула на одну из ближайших висевших на стене картин и недоуменно пожала плечами. Рисунок в стиле фентези — незаурядный, но отнюдь не гениальный, — пышногрудая дамочка с осиной талией, обряженная в железное полированное бикини, лихо отмахивалась мечом от некого чудища с обилием крыльев, зубов и когтей, причем у чудища был совершенно человеческий, тоскливопохмельный взгляд, и казалось, что хочется чудищу вовсе не свежей девичьей плоти, а холодного пива. Не вызывало сомнений, что Жора в этой картине видел нечто большее, чем она, Алина, что она для него наверняка что-то значила, как и другие висящие здесь картины, но, судя по его реакции, никаких светлых воспоминаний в нем не будила. Скорее наоборот.

Чертовщина какая-то!

Вздохнув, Алина нажала на выключатель и поспешно вышла, словно спасаясь бегством от обрадованно плеснувшейся в комнату тьмы.

V

Тишина и полумрак наполнили дом, растеклись по длинным извилистым коридорам неспешно, но уверенно, похозяйски, словно царили здесь извечно — с тех самых пор, как была окончена стройка, поставлен на свое место последний предмет, в последний раз колыхнулась заполнившая бассейн вода и закрылась входная дверь, отрезав от особняка последнего вышедшего из него человека, и до того момента, когда тяжелая дверь отворилась вновь, дом знал лишь тишину и полумрак и этого ему более чем хватало. Промокшая ночь кружила вокруг него, заискивающе терлась о стены, требовательно скреблась в стекла холодными дождевыми каплями, но ни одно окно, ни одна форточка не остались открытыми, и даже дыра в стекле была надежно заткнута подушкой, — дом был равнодушен и неумолим к ее просьбам. У него была своя ночь, в которой дремали вещи и сонно тикали часы, на ощупь считая секунды, — своя ночь, сухая, теплая и уютная, и только одно мешало обрести ей глубину и размах — негаснущие полоски яркого света под одиннадцатью дверями, за каждой из которых, несмотря на поздний час, были открыты чьито глаза.

* * *

Жора Вершинин и не помышлял о сне, находясь на своем самом любимом в мире месте — перед компьютером, и сейчас для него не имели значения ни обстоятельства, ни тот факт, что и компьютер, и собственно дом, в котором он находился, принадлежали неизвестно кому, а сам Жора, мягко говоря, пребывал здесь незаконно.

Собственно, в комнате было только его тело, обряженное в одни лишь трусы, а сам Жора ушел очень далеко и был очень занят. Люди, подобные ему, имели живой гибкий ум и не менее живую фантазию, но не имели возраста, и могли с абсолютной серьезностью работать над важными компьютерными делами и резаться в компьютерные игры, чем Жора сейчас и занимался, полностью погрузившись в четвертую версию «Героев». Сейчас он был отнюдь не Жора, а маг Хаоса двадцать шестого уровня Козусс и его грозная многочисленная армия безостановочно катилась вперед, методично захватывая вражеские замки и изничтожая всех неприятельских «хиросов» на своем пути. В войске ЖорыКозусса грозно потрясали бряцающими молниями титаны, сурово пыхтели черные и сказочные драконы, а костяные алчно пощелкивали лишенными плоти челюстями, по перьям буревестников змеились молнии, словно у птиц было короткое замыкание, а ангелы воодушевленно вздымали к компьютерному небу длинные мечи. Все предвещало скорую победу.

Козусс удовлетворенно хмыкнул, скрипнул вращающимся полукреслом, из которого командовал наступлением, воткнул сигарету в пепельницу, дожидаясь, пока ссыпется песок в часах, извещая о наступлении следующего хода, завел войско за очередную гору и потер руки, когда из тени выступил очередной вражеский герой, который в одиночестве раздумывал над чем-то возле серной шахты.

Маг Хаоса щелкнул на герое правой кнопкой «мыши», дабы узнать его имя и состав войска, презрительно фыркнул, после чего его войско с торжествующим воплем «Вот ты и попался, Салдрин!», в полном составе накатило на врага.

Дальше произошла катастрофа. Салдрин, на беду оказавшийся магом теней тридцатого уровня, устроил Козуссу самый настоящий Ватерлоо. Благодаря своей повышенной удаче он отхватил себе право первого хода, тут же напрочь заморозив злополучного мага, после чего, лишив вражеское войско магической поддержки, тут же принялся за его истребление, призвав на подмогу орду злых волшебниц, рыцарейгоблинов, джиннов, ядовитых отродий, черных чемпионов и ледяных чудищ. Козуссу оставалось только бессильно скрежетать зубами, глядя, как гибнет его отборное войско, — заклятие было слишком сильным, а второго мага он по самоуверенности с собой не прихватил. Первыми с печальным лязгом обвалились титаны, за ними кучкой сияющих перьев ссыпались ангелы, тяжело рухнули черные и сказочные драконы, осыпались костяные. Дольше всех продержались буревестники, но вскоре и они легли на поле боя черным пеплом, после чего схлопотал молнию и сам полководецмаг двадцать шестого уровня и, произнеся Жориными устами историческую фразу: «Вот это свалка, вашу мать!!!» — упал бездыханный. Под мрачную музыку на экран выплыла уведомляющая табличка «Печально, но вы стали жертвой более сильного врага».

— Сильного, как же! Да он же нечестно дрался! — проворчал маг Хаоса, закурил новую сигарету и вышел из игры, после чего встал с полукресла — уже Георгием Вершининым, широко зевнул и огляделся. Его взгляд упал на одну из стен комнаты, после чего настроение у бывшего мага испортилось окончательно. Похоже, хозяева специально поразвешали фентезийные картины по всему дому именно в тех местах, на которые ему случалось посмотреть — даже в эту комнату не поленились.

— Уроды! — хмуро произнес Жора и подошел вплотную к стене, почти уткнувшись в нее носом. Его спутникам пришлось бы задирать голову, чтобы рассмотреть картину, но для Жоры она была как раз на уровне глаз. Возможно, это было и к лучшему, иначе неудобство разозлило бы его еще больше.

Картина превосходила размером все прочие, им виденные, и казалась особенно яркой и живой — неизменная пышногрудая и тонкоталийная красавица, наряженная в браслеты и сапоги аля Кристина Логвинова, слившаяся в страстных объятиях с симпатичным драконом, немногим больше ее, на фоне пылающего полуразрушенного города.

Жора хмыкнул, после чего цинично выдохнул прямо в центр картины густой клуб дыма.

— Вот и говорите про идеи, которые витают в воздухе… — буркнул он, отвернулся от картины и снова подошел к столу. Взял пачку ксероксной бумаги, содрал с нее обертку, достал упаковку карандашей, открыл ее, извлек один, аккуратно заточенный и, прихватив и то, и другое, направился к кровати — воистину гигантской, словно сделанной специально для него. С размаху повалился на покрывало, хлопнул пачку листов перед собой, прикрыл веки и задумчиво закусил кончик карандаша. Спустя минуту его глаза резко распахнулись и рука затанцевала над чистой поверхностью листа, проворно покрывая ее серыми штрихами.

— Вот так! — с вызовом сказал Жора через полчаса и запустил карандаш через всю комнату. Тот стукнулся о стенку, отскочил и приземлился на клавиатуру, застряв в пространстве между клавишами. Вершинин перевернулся на спину и поднял над собой свежий рисунок, удовлетворенно разглядывая свое творение — трех голых красоток с мечами в руках, стоящих на вершине горы и глядящих на зрителя с выражением: «Мы грозны и независимы, но, в принципе, не против». Одной из девушек Жора нарисовал голову Ольги, второй — Марины, в третьей без труда угадывалась Кристина. На заднем плане из-за горы, заслоняя собой солнце, поднимался, расправляя крылья, гигантский ящер с задумчивостью на шипастой морде. По мастерству исполнения карандашный рисунок был ничуть не хуже висевшей на стене картины.

Жора встал и пристроил свой рисунок на раму картины, потом отошел чуть подальше, любуясь.

— Я еще проверю… — пробормотал он, взмахнул рукой и повалил стоящий рядом стул. — Елки, какой кретин поставил сю…

Жора осекся, вспомнив, что сам поставил стул поближе к батарее, развесив на нем влажную одежду. Наклонившись, он поднял стул и сгреб свалившиеся с него рубашку и брюки. Что-то выпало из вороха влажной одежды и легко шлепнулось на пол. Жора опустил глаза, потом свалил одежду на сиденье стула и поднял упавший предмет.

Это был ремень — неширокий черный кожаный плетеный ремень, сделанный на совесть, но уже изрядно пообтрепавшийся, особенно посередине. Еще бы он не пообтрепался, потому что…

Жора нахмурился и опустился на кровать, держа ремень в руках и водя большим пальцам по сплетеным кожаным полоскам — осторожно, точно ремень был спящей смертельно ядовитой змеей. Возможно, со стороны это смотрелось забавно — ремень терялся в его больших крепких ладонях, казался маленьким и несуразным и совершенно не вязался с настороженным выражением лица Жоры, но сейчас ничего забавного ему в голову не приходило.

Воспоминания Жоры об отце были довольно смутными, ясно и четко он помнил только его большие, всегда грязные ботинки, смешанный запах одеколона «Русский лес» и табака «Золотой пляж» и ремень в мозолистой руке, с вытатуированными на пальцах буквами «КОЛЯ». Отец любовно именовал ремень «черным доктором», и не было дня, чтобы он не врачевал им Жору или его брата, какими бы мелкими не были их проступки, следуя девизу «Побивай чадо с малолетства, дабы укрепить его». Бил он очень больно и умело, почти не оставляя синяков, а на постоянные полуистеричные высказывания матери о том, что бить детей негуманно, хмуро отвечал, что из сыновей должны вырасти настоящие мужики, а не сопливые мямли, поэтому пусть она не вмешивается и не мешает ему воспитывать детей так, как он считает нужным. В конце каждого спора он неизменно добавлял: «… иначе я однажды не приду» и мать сразу же испуганно замолкала. Впрочем, несмотря ни на что, однажды он действительно не пришел, сгинув бесследно, и шестилетний Жора был рад этому. Ремень он забрал с собой…

…но этот был настолько пугающе похож… не точная копия, конечно… но так похож, как будто это он и есть, словно отец бросил его тут, выйдя на минутку…

…чтобы найти его, Жору, чтобы полечить его «доктором»…

Вершинин резко повернул голову, на неуловимое мгновение почти уверовав, что сейчас дверь откроется и в комнату ввалится отец в облаке «Русского леса» и «Золотого пляжа» и, многообещающе прищурившись, скажет:

— Ну, что, попался, сучонок?! Хорониться вздумал?! От доктора не спрячешься! Ну, иди сюда, будь мужиком, что ты, как девка, сопли распустил! Мне девки не нужны!..

Жора зло скрежетнул зубами, бессознательно скатывая ремень в рулончик, потом неожиданно рассмеялся. Какого черта?! Посмотрел бы он на своего папашу сейчас! Он бы поломал его пополам, несмотря на всю свою пацифистскую натуру. Небось дражайшему отцу поплохело бы, увидь он, как вымахал тот, кого он все время называл «сопливым хлюпиком»!

А ведь в свое время этот сопливый хлюпик этим ремнем…

Он с размаху швырнул скатанный ремень на шкаф. Вероятно, с большим удовольствием он швырнул бы его в окно, но для этого требовалось встать, подойти к окну, открыть его — слишком много действий для одного яростного порыва. Как только ремень исчез с его глаз, Жора почувствовал себя намного уютней, но осталась неприятная растерянность и какойто полудетский страх, и злость… и виной тому был не столько сам ремень, не столько выползшие со дна памяти неприятные воспоминания, сколько своя собственная реакция. Почти паника. Верно, такую мог бы испытывать на его месте какойнибудь тощий замурзанный очкастый неудачник, но никак не он. Жора согнул руку в локте и удовлетворенно взглянул на вздувшиеся под кожей бугры мускулов, постучал по ним кончиками пальцев. Ощущение своего сильного тела сейчас приносило особое успокоение. Конечно, главное мозги, но во что они упакованы — тоже немаловажно.

Все это время ремень наверняка висел на спинке стула — хозяйский или гостя какогонибудь. Странно, что он его сразу не заметил — единственная не новая вещь в безликой комнате, единственная вещь, хранившая крошечный отпечаток чьейто индивидуальности. Изначально он должен был сразу броситься в глаза на фоне новехонькой, с иголочки, обстановки комнаты и порядка — уж не теперь, когда включен компьютер, на столе бардак и кровать разворошена…

Жора хмыкнул, расправил плечи и, играя мускулами, продекламировал, глядя на темнозеленую, затканную летящими журавлями портьеру:

Умеет так воображенье

Влиять на духа вещество,

Что даже наше униженье

Преобразует в торжество.

Только вот торжества он почему-то не ощущал.

* * *

Ольга Харченко сидела на большой двуспальной кровати, поджав ноги, и курила. В комнате было очень тепло, работал кондиционер, и открывать окно не было нужды — напротив, она тщательно задернула шторы — вид мокрого сада, размытого света фонарей, которые так никто и не выключил, и темной стены леса ей опротивел, кроме того, куда как более, чем сам дом, напоминал о том, в насколько дурацкой и даже пугающей ситуации она оказалась.

Пять минут назад она вернулась с кухни, чувствуя себя довольно глупо, — кралась босиком по темным коридорам, вздрагивая, как школьница, в первый раз удирающая с уроков. На кухне Ольга прихватила парочку апельсинов, распихав их по карманам халата, и бутылку любимого «Шабли», рассудив, что хозяева не обеднеют, а возвращаясь обратно, на лестнице, как назло, столкнулась со Светланой, которая наверняка тоже направлялась на кухню. Она, конечно, успела спрятать бутылку под полу халата, правда недостаточно быстро, и Бережная наверняка заметила. Ольга уже приготовилась к тому, что та сейчас что-нибудь сказанет, но Светлана только скользнула по ней рассеянным взглядом и прошла мимо, унося с собой круг света от маленькой аккумуля-торной лампы, которую несла перед собой, выставив руку так, словно собиралась этой лампой от кого-то отбиваться. На ее лице было недоуменнорастерянное выражение. С пальцев свободной руки свисала цепочка с какимто кулончиком, который Ольга не разглядела, да и не старалась, а пулей взлетела вверх по лестнице и нырнула в свою комнату.

Уже там она обнаружила, что не взяла ни бокал, ни штопор, но возвращаться на кухню и искать их под осуждающим взглядом Светланы не было никакого желания, а выходить из комнаты еще раз — тем более. В конце концов можно было вспомнить отрочество и пить из горла, благо она одна, а пробка… Ольга извлекла из сумки ключи и с помощью одного из них с трудом, но таки пропихнула пробку в бутылку.

Теперь она восседала на кровати в кружевном черном белье и с удовольствием пила вино, сопровождая каждый глоток сигаретной затяжкой и с каждой минутой приходя во все более благодушное состояние. Из динамиков маленького сидипроигрывателя, стоявшего на тумбочке возле стены, пел Рой Орбисон — Ольга приглядела компакт в шкафу гостиной и, уходя, незаметно стянула его. Надо было стянуть заодно и бокал, но вот это-то вряд ли удалось бы сделать незаметно.

Прихлебывая из бутылки, Ольга лениво разглядывала комнату. Комната ей нравилась. Овальной формы, просторная, ничего лишнего — Ольга не любила мещанской захламленности, всяких там диванчиковподушечек, салфеточек, вазочек, бесчисленной зелени в горшках. Только на полу у стены стояла большая ваза в китайском стиле, но она казалась тут вполне на месте, как и торчащие из нее сухие камышины — специально обработанные, а не сорванные где-то на ближайшей речке. А помимо нее — только кровать, большое зеркало с полочкой, стул, многоугольный журнальный столик, телевизор и видеомагнитофон на тумбочке и шкаф. Все — да ей больше ничего и не надо.

Ольга слегка потянулась и растянуто произнесла:

— Дурак ты, Лифман, это всетаки сладкое вино! Специалист хренов! И ты, Жора, дурак, иначе бы уже давно постучал в эту дверь! Разве мало дала намеков?! Кретин!

Она подумала о «Вавилоне» — впервые подумала без беспокойства, но с легкой тоской. Сейчас бы в одну из «секретных» комнат — вот уж отвела бы и душу, и тело. Воображение нарисовало ей весьма притягательную картину, под сахарный голос Орбисона она смотрелась довольно занятно, и Ольга едва слышно хихикнула. Иногда собственная любовь к старым сладким песням казалась ей странной — она ведь была отнюдь не сентиментальна и не романтична, и никому из тех, кто общался с ней больше минуты, и в голову бы не пришло, что Ольга увлекается Орбисоном, Бенсоном и Элвисом Пресли, а, кроме того, иногда не прочь послушать и классическую музыку.

Она растрепала волосы, потом спрыгнула с кровати и закружилась по комнате, напевая и держа в одной руке бутылку, а в другой сигарету. Ей было почти весело и, несмотря на усталость и издерганные нервы, спать не хотелось совершенно.

Ольга поставила бутылку на призеркальную полку, изогнулась и внимательно и придирчиво оглядела себя в зеркало, потом приспустила с плеч лямки лифчика, обнажила груди и слегка приподняла их на ладонях.

— Что, скучно вам, мои малышки? — произнесла она, после чего вернула лифчик на место, взяла бутылку и с любопытством посмотрела на шкаф. Она уже заглядывала в него раньше, но не особенно рассматривала вещи, приметив лишь обернутые целлофаном несколько женских деловых костюмов на вешалках и махровый халат, который сейчас был небрежно переброшен через золотистую спинку кровати.

Роя Орбисона сменил Арт Гарфункель. Ольга кивнула, точно приветствуя его, наклонилась и потерла обожженное колено. В чем она завтра поедет — не в дырявых же колготках? Если в шкафу нашелся халат, то, вполне возможно, там есть и колготки.

Она толкнула одну из дверец шкафа, и та легко откатилась в сторону, сложившись гармошкой, открыв свету костюмы и платья, бережно укутанные целлофаном. Ольга поставила бутылку на пол и, чуть наклонившись, потянулась к одежде. Целлофан зашуршалзахрустел под ее пальцами — чарующий магазинный звук, звук отражений в зеркалах, придирчивых взглядов, улетающих денег и удовольствия от очередной обновки.

Кто бы ни была та, которой принадлежала или для которой была приготовлена эта одежда, она явно предпочитала деловой стиль и однотонность. Были и вечерние наряды — немногочисленные, роскошные и очень дорогие. Не удержавшись, Ольга вытащила один из них, сняла целлофан и, шлепая босыми ногами по паркету, подбежала к зеркалу. Приложила платье к себе, и глаза ее засияли — ярче, чем камни, шедшие по краю декольте, и женский инстинкт подсказал ей, что это отнюдь не стразы и не цирконий. Платье было великолепным — черное и белый блеск, строгость и в то же время длинный разрез, который бы выгодно демонстрировал ее стройные ноги… Сколько же оно стоит?

Ольга с трудом устояла, чтобы не надеть платье и вернула его в шкаф с огромным сожалением. Потрогала целлофан, скрывший сияющие камни и обратила свой взор на ящики. Потянула один на себя, и в нос ей пахнуло чем-то приятным, какимито легкими духами. Снова захрустел целлофан. Шелк и кружева, тонкие, невесомые, изящные — белье, какие-топеньюарчики, кофточки… Они открывала ящики один за другим, доставала вещи, смотрела, вскрывала упаковки, бросала обратно. А вот и колготки. Ольга удовлетворенно улыбнулась и начала ворошить аккуратную стопку, ища черные. Ее пальцы коснулись чегото холодного, и она, испуганно выдохнув, отдернула руку. Потом выдвинула ящик подальше и небрежно откинула в сторону упаковки с колготками.

Вещь, стоявшая в углу ящика, выглядела здесь совершенно нелепо, ей тут было совсем не место. Небольшая стеклянная банка с яркосиней пластмассовой крышкой, опоясанная полустершейся наклейкой с надписью «Огурчики маринованные». Надпись не соответствовала действительности — никаких огурчиков в банке не наблюдалось, и она была до половины наполнена какойто желтоватой жидкостью.

Баночка из-под маринованных огурчиков в ящике с бельем. Не пустая баночка.

Ты свою тоже прятала в ящике с бельем, не так ли? И ты помнишь, что было в твоей? Интересно, что в этой. Тебе интересно, Оля? Тогда это была самая большая порция адреналина в твоей жизни.

Широко раскрыв глаза, Ольга отшатнулась от шкафа так резко, что потеряла равновесие. Ее нога подвернулась, и она с размаху села прямо на пол, тупо глядя, как в полуметре от нее из опрокинутой бутылки с легким бульканьем вытекает вино, расползаясь по паркету прозрачной лужицей.

Огурчики маринованные.

Один лишь взгляд, длиной в долю секунды, взгляд вскользь, уже на развороте, уже почти на бегу все же может вместить в себя очень многое — и чужой ужас, и чужую боль, и раззявленный в крике на глазах обезображивающийся рот, но самое главное — то, как расплавляется, изъязвляется, словно выворачиваясь наизнанку, кожа, буреет, вздувается, обвисает лохмотьями… и смесь страха, паники, возбуждения и восторга едва не разрывает сердце — ощущение ни с чем не сравнимое… особенно когда так долго решаешься, думаешь, глядя на эту банку, даже выцарапываешь на крышке зубцом вилки первую букву чужого имени…

Рука Ольги потянулась и подняла бутылку, потом она нервно рассмеялась и поднялась на ноги. Пряди волос упали ей на лицо, и Ольга дернула головой, отбрасывая их назад.

Надо же, столько лет прошло, а она до сих пор такая нервная. Чуть ли в истерику не впала только из-за того, что в шкафу кто-то спрятал обыкновенную банку, так похожую… Оля, Оля, что с тобой, ты ведь никогда не боялась своего глупого и хилого демона, которого некоторые почему-то называют совестью.

Решительно закусив губу, она шагнула к шкафу и схватила банку так, словно это было живое существо, могущее в любой момент вырвать и сбежать. Но тотчас же выражение ее лица вновь стало испуганным и жалким, и Ольга, пошатываясь, добрела до стула и осторожно опустилась на него. Поставила банку на журнальный столик, не отрывая взгляда от крышки, на которой косо и криво была выцарапана небольшая буква «Т».

— Как это?.. — почти беззвучно прошептали ее губы. Дернулись и повторили: — Как это?..

Руки действовали сами — трясущиеся, словно лапки агонизирующего насекомого, пальцы отвинтили яркосинюю крышку и уронили ее на столик. Та дважды крутанулась и улеглась неподвижно. Плотно сжав губы, так что они почти исчезли, превратив рот в узкий рубец, Ольга чуть наклонила банку над столиком, и вниз упали несколько капель, и полировка в том месте мгновенно вспухла пузырями, которые тотчас лопнули и почернели. Вверх потянулся тонкий едкий дымок.

Ольга, отодвинувшись, резким движением плотно прижалась к спинке стула, суженными глазами глядя на испорченный столик. Пальцы правой руки вцепились в запястье левой, безжалостно сминая его, и суставы едва слышно похрустывали. Нижняя губа обвисла, обнажив зубы в растерянном и злом оскале, ласкающий голос Джорджа Бенсона в ушах превратился в зловещий рев.

— Кто? — хрипло прошептала Харченко. — Кто мог?.. кто?

Она ведь разбилась, она должна была разбиться… но это ведь она, и именно ее руки выцарапали эту букву… такие вещи выжигаются в памяти навсегда, и ошибиться невозможно. Значит не разбилась, кто-то поднял ее, кто-то принес сюда, кто-то обо всем знает…

На нее накатила паника, и Ольга вскочила, но тут же, сжав зубы, опустилась обратно на стул. «Вавилон» никогда бы не достался ей, не умей она держать себя в руках. Нет, она не позволит. Теперь, когда она получила практически все, что хотела, она никому не позволит это отнять!

— Убью, — прошептала Ольга и отвернулась, отыскивая взглядом бутылку, словно свет маяка в кромешной тьме. Нашла и потянулась к ней, глухо повторив:

— Убью!

* * *

Светлана сидела на кухне одна — маленькая съежившаяся фигурка в черном халатике, по которому летели куда-то, извиваясь, расписные драконы. Лампа под кружевным абажуром ярко освещала огромную кухню, отчего фигурка на табурете казалась еще более маленькой и еще более одинокой.

Ольга напрасно беспокоилась — Светлана даже не узнала ее на лестнице, лишь машинально отметив, что поднимается кто-то из своих. Харченко для нее прошла мимо бледным призраком, тут же исчезнувшим из памяти. Сейчас вообще ничего не имело значения, кроме медальона, свисавшего с ее пальцев на короткой серебряной цепочке плотного плетения. Он неторопливо раскачивался перед ее лицом, и Светлана смотрела на него завороженным взглядом пациента, наблюдающего за движением кристалла гипнотизера.

— Помогите! Откройте! Бога ради, откройте!.. Помогите!

Дверь сотрясается от ударов в отчаянье бухающих в нее кулаков, и щекой она чувствует эту тряску. Щека горит — от стыда, страха и возбуждения — дикое и в чем-то приятное ощущение, и железный ободок дверного глазка холодит плотно прижавшиеся к нему раскрытые веки. Она смотрит и знает, что из глазков дверей напротив так же смотрят соседи. Ее пальцы не тянутся к дверному замку, и она знает, что соседи тоже не откроют. Она не оборачивается к телефону, и знает, что соседи тоже не позвонят — страшно — и за себя, и за драгоценнные потерянные секунды редкого зрелища. А свет на площадке, как назло, так ярко горит, и так хорошо все видно, что оторваться невозможно. Во всем этом было что-то чарующее, какая-то сковывающая, замораживающая магия, но магия темная, на краткий промежуток времени заморозившая не только тело, но и душу.

— Помогите!..

В ее дверь она почему-то стучала особенно долго — последняя дверь последнего третьего этажа. Кто она была, откуда и почему вбежала именно в этот подъезд в тот поздний час, Светлана так никогда и не узнала, как и не узнала, что с ней стало потом. Она хорошо рассмотрела ее немолодое лицо, даже пудру, слежавшуюся в углублениях морщин… а потом они ударили ее по голове, и от удара ее швырнуло прямо на Светланину дверь. Глазок у нее был расположен низко, и после удара Светлана уже не видела ее лица, но медальон увидела — крошечное мгновение, но он отпечатался в памяти навечно, а потом она боком свалилась на площадку, и больше Светлана уже не видела ни лица, ни медальона, а только согнутые спины тех, кто торопливо выдирал сумочку из ее пальцев и сдирал украшения… в том числе и медальон. Они ничего не боялись, они знали, что на них смотрят, но им было все равно. Может быть, они знали, что им нечего бояться.

Позже она ничего не сказала, и знала, что соседи тоже ничего толком не сказали. Скорее всего, потому, что знали, что другие тоже не откроют для них свою дверь.

Молоденький паренек из милиции, уже уходя, тогда на площадке презрительно и нарочито громко бросил в их адрес: «Ботва!» Светлана не поняла смысла, но поняла интонацию, ощущение от которой было как от плевка.

Она знала, что это был гнусный поступок, и знала, что повернись время вспять, все равно не открыла бы дверь, и от этого ей становилось еще хуже. Отвратительная гниющая язва на ее безупречном прошлом. Прошло уже несколько лет, все уже начало подергиваться милостивым туманом забытья, и только медальон еще долго безжалостно сверкал сквозь него. Но вскоре и он начал меркнуть… до той минуты, пока Светлана не нашла его, расстилая кровать в своей комнате — чудесной комнате розовых и золотых тонов, наполненной лампами и цветами — пусть и те, и другие выглядели так, словно их только что привезли из магазина, но эта безупречная магазинная ухоженность не мешала им создавать атмосферу того аккуратного уюта, который она так ценила.

И медальон оказался там — висел на серебряной цепочке, захлестнутой за один из шаров розового дерева на спинке кровати, и увидеть его для Светы было равносильно жестокому пинку в живот, от испуганной неожиданности у нее в первый момент даже закружилась голова. кто-то забыл его там, хотя сейчас ей уже начинало казаться, что этот кто-то оставил его там специально, рассчитывая на то, что именно она найдет его. Предположение, разумеется, было нелепым, но тотчас же в ее ушах, словно наяву зазвучал глуховатый голос рыжеволосой Алины:

— …интересно — как вы выбрали свои комнаты?

— А я выбрала самую светлую. Вернее… ну, мне кажется, днем она должна быть самой светлой. Там такие красивые обои — розовые с золотыми птицами… и лампа во весь потолок…

Лампа во весь потолок…

Светлана запрокинула голову и, сощурившись, глянула на нарядный абажур над головой. Ее рука с цепочкой упала, и холодный медальон уютно улегся на колене.

Самая светлая комната — светлая не только днем, но и ночью, потому что в ней лампа во весь потолок, потому что она наполнена лампами… это первая причина, по которой она ее выбрала, а вовсе не из-за красивых обоев… Конечно, у нее нет никакой нюктофобии, но все же намного спокойней, когда вокруг столько ламп… и кто-то знал об этом и оставил подарок для ее совести…

Бред, конечно же бред! Конечно, Алина была ей симпатична и казалась милой и доброй, но все же была явно не в себе. Их похитили, и все это устроил водитель. Возможно, у похитителей какойто особый план насчет них, но, так или иначе, этот план не может быть настолько особым.

Она взглянула на медальон, холодивший ее колено сквозь ткань халата. Сантиметров шести в диаметре, серебряный с черневым рисунком — четыре выложенных по кругу длинных широких листа, попарно соприкасающихся черешками, а между ними — скопище цветов, похожих на ландыши, — такие же аккуратные маленькие цветкиколокольчики, но они не свисали, а смотрели вверх, будто каждый лежал отдельно, — выпуклый, изящный, почти живой. Мастерски сделанный медальон казался старинным и очень дорогим. Редкость, но даже редкости не обязательно быть в единичном экземпляре… Вот только у медальона был дефект — небольшая, но довольно заметная щербинка на одном из листьев, возможно, след грубого удара обо что-то, и от этого дефекта Бережной хотелось плакать. Иногда память бывает очень жестока в своей безупречности. Это был тот самый медальон.

Вряд ли дом принадлежал кому-то из тех грабителей, скорее всего, они сразу же продали украшение, и хозяин дома, приобретший его, был очень далек от того позднего вечернего часа на лестничной площадке старого трехэтажного дома. Но на всякий случай Светлана извлекла из памяти полустершиеся от времени лица грабителей и примерила их на всех своих спутников мужского рода. Ни одно не подходило. Впрочем, это пока тоже ни о чем не говорило…

Внезапно Светлану охватило глубокое растерянное отчаяние — мысли у нее в голове настолько смешались и переплелись, что выстроить из них хоть что-нибудь, что принесло бы ей хоть какоето успокоение, не представлялось возможным. Самым лучшим решением было бы постучаться в чьюнибудь дверь, вывалить все, как есть, и послушать, что он скажет.

Он? Ты ведь думаешь о двери в комнату Лифмана, не так ли?

Ах нет, он же собирался переночевать в гостиной, верно, туда он и пошел, проводив Светлану до ее комнаты. Впрочем, ведь и в гостиной есть дверь, не так ли?

Ей показалось, что желая спокойной ночи, Борис немного замялся — возможно, он ждал, что она пригласит его зайти… но ведь Светлана не из тех, кто приглашает мужчину в свою спальню сразу после знакомства — Лифман должен был это понять. А раз не стал напрашиваться, значит, он порядочный человек. И не в равнодушии дело, она ведь нравится ему — это очевидно.

Мимолетно она удивилась тому, что ей настолько польстило внимание Бориса. На нее часто обращали внимание красивые мужчины. В ее жизни было много красивых мужчин — красивых, порядочных и страстных, и было много красивых романов. Сейчас, правда, ее сердце свободно, но это временно… а у Бориса нет обручального кольца. Светлана мечтательно улыбнулась, но ее улыбка тут же увяла.

— Обычно я люблю ездить на лайнерах…

— А почему ты не сделала так в этот раз?

Застонав, Светлана прижала ладони к вискам. От движения медальон съехал с ее колена и негромко звякнул о пол. Она поспешно схватила его и воровато огляделась, потом подсунула медальон под красивую плетеную хлебницу, стоявшую на столе, и, облегченно вздохнув, огляделась.

Ее взгляд потеплел. Вот это было ее место, ее мир, где ничто не могло ее побеспокоить и нарушить ее душевное равновесие. Не зря она сбежала сюда из своей комнаты и даже прошла по темным коридорам с однойединственной лампой в руке, и сейчас, когда медальон исчез с ее глаз, уже все было почти в порядке. Коекто из ее спутников, будь он здесь, мог бы съязвить, что для Светланы кухня все равно, что земля для мифического великана Антея, хотя она вряд ли поняла бы иронию, поскольку ее библиотеку составляли исключительно любовные романы.

Ее желудок сжался в легкой судороге, и Светлана встала. Еда — лучшее лекарство для расстроенных нервов, но сейчас ей не подходили простые бутербродики или какиенибудь консервы. Еще раньше успев изучить содержимое кухонных шкафов, она прикинула коечто в уме и улыбнулась отрешенной полуулыбкой художника, приступающего к новой картине. В морозильной камере она видела отличных рыбин — одну из них недолго разморозить в микроволновке. А еще ей понадобятся консервированные шампиньоны, сыр, лук, майонез и коекакие специи. Все это здесь было.

Светлана, бросив косой взгляд на хлебницу, так удачно прикрывшую злосчастный медальон, направилась к морозилке. На мгновение она задумалась — не запереть ли дверь? — но тут же отказалась от этой мысли. А если кому-то здесь что-нибудь понадобится? Мало ли, что подумает человек, наткнувшись на закрытую кухонную дверь. С другой стороны, увидев, чем она занимается тут глубокой ночью, тот же человек сочтет ее сумасшедшей. А, наплевать!

Повернувшись спиной к двери, она не заметила, как та беззвучно отворилась, и в щели мелькнули чьито внимательные глаза.

* * *

Олег лежал на кровати, закинув ногу на ногу и шевеля босыми пальцами. Футболку он снял, а снимать джинсы было лень. Довольно часто, особенно в прохладное время года он так и засыпал в одежде — так ему было удобней, и он не очень понимал, почему каждая из живших с ним подруг из кожи вон лезла, чтобы отучить его от этой привычки. В конце концов, носки же он снимал, а остальное — какая разница, голый он спит, в джинсах или ночной рубашке с оборками?!

Он любовно разглядывал стилет, крутя его между пальцами. Оружие было в идеальном состоянии, о нем явно заботились — честь и хвала хозяину коллекции. Эх, Олегу бы такую! У него тоже была коллекция, но далеко не такая большая, а в этой были такие славные штучки!.. Хорошо бы пообщаться с тем, кому она принадлежала, может, удастся и прикупить у него что-нибудь. Холодное оружие было второй страстью Кривцова после машин, и он считал себя неплохим специалистом в этой области.

Олег положил мизерикордию рядом с собой на покрывало, рассеянно подумав — заметил ли Виталий, что он не вернул стилет на место? Он действительно собирался это сделать, но как-то задумался и обнаружил, что все еще держит оружие в руках, только закрыв за собой дверь комнаты. Возвращаться уже не стал, рассудив, что положит его на место утром. Он же не вор, в конце концов!

Потом Олег подумал, что мог бы прихватить и еще что-нибудь для профессионального изучения и восхищения. Там висел такой великолепный каратати, что глазам больно становилось, а ведь он даже не успел взять его в руки!.. И алебарды толком не разглядел, заметил только немецкую и нидерландскую, а ведь их там несколько. Кажется ведь у нидерландской самый длинный и узкий наконечник… перо… А квандао — у негото квандао не было! И арбалетик неплохой — стрельнуть бы из него разок…

В ягодицу Ольги, например!..

И ведь видно, что оружие старинное, настоящее, а не сделанное под заказ. Бешеных денег стоит! Впрочем, что там деньги, когда речь идет о такой красоте!

Олег сел и зевнул, почесав голый живот. Недавний разговор в гостиной встревожил его не на шутку. Наверное, он бы меньше встревожился, если бы ему четко сказали, что он есть похищен или что-нибудь в таком же духе — жутко, но четко. А вот такие непонятки куда как хуже — уж не знаешь, что и думать. Да и думать уже не получается. А когда думать не получается, то лучше всего лечь спать. Чегочего там волосодлинная блондиночка говорила? Возможность наличия скрытых камер. Олег хмыкнул и — просто так, на всякий случай — повернулся вокруг себя, показав всем стенам высоко поднятый кулак с торчащим средним пальцем.

— Ну, суки, если смотрите, имейте в виду — найду и жопой на выхлопную трубу того самого автобуса насажу! — сообщил Кривцов, сделав зверское лицо.

Ему никто не ответил, да он и не ждал ответа. Сочтя устрашающее обещание вполне достаточным, Олег опустил руку и, еще раз зевнув, огляделся. Ничего комнатка, простенько, но со вкусом. Он лишь слегка покривил душой, заявив друзьям по несчастью, что выбирал комнату от балды. Комнату слева сразу же занял Жора, заявив, что помещение с компьютером предназначено исключительно для него, в комнате справа захотела ночевать Светлана, поэтому Олег сунулся в оставшуюся между ними свободной и остался вполне удовлетворен отсутствием балдахинов, лиан, трюмо и прочей дребедени и присутствием большой и очень мягкой кровати. Кроме того, ему понравились обои — забавные обои — белые в оранжевую полоску. Должно же быть в комнате хоть что-нибудь забавное! «Тюряга!» — заметил тогда Олег с усмешкой и оставил комнату себе.

Переложив стилет на тумбочку, он откинул одеяло, поразмыслил — не закурить ли? — и не закурил. В голову в очередной раз полезли тревожные мысли о мастерской — как там фура и не обнаружит ли он, вернувшись домой, что молодые оставили от нее одни колеса? Эх, если б и в самом деле Серегин первенец хоть пару деньков продрых бы еще в Катюшке… Хоть денек бы! И не оказался бы тогда Кривцов в этом дурацком автобусе в странной компании и у черта на рогах! Одно утешало — девочки подобрались вкусные — все как на подбор! Так всех бы сразу и…

Интересные мысли в этом направлении вдруг пресеклись другой, совершенно неожиданной и, по мнению Олега, слишком ранней для его нежного двадцатисемилетнего возраста. Наверное, так повлияло пребывание в Серегином доме, лицезрение самого друга, исходящего радостью, Катьки высоко в окне, что-то счастливо и неразборчиво кричащей в форточку, церемония торжественной встречи у роддома, сам первенец, весь какойто складчатосморщенный и неизвестно на что похожий, но произведший в душе прожженного автослесаря довольно приятный, немного отдающий завистью трепет. Может, и вправду пора завести семью и каждый вечер приходить домой, а не в свою квартиру? Денег хватает, жена даже может и не работать, лишь бы дом в порядке держала. Сам Олег обычно предпочитал девушек евростандарт, чтобы ноги были видны издалека, но женился бы, наверное, на такой, как Серегина Катька — пухленькая симпатяшка, веселая, милая, домашняя. К такой приятно возвращаться после работы — и доглядит, и накормит вкусно, и в постели заснуть не даст. Может и вправду попробовать?

Ты только вернись вначале домой, Кривцов?

Почему ты не поехал на своей машине, а? Ты ведь всегда ездишь на своей машине.

Олег раздраженно фыркнул и принялся кружить по комнате. Он ведь никогда не жаловался на плохую память, на какие-топровалы… да ведь и не было проваловто. Он просто почему-то тупо сел на автобус, да еще и любимую машину доверил чужим рукам!

— Значит, это было внушение! Нас всех загипнотизировали! — крикнула из прошлого невидимая Кристина.

— Да идите вы, загипнотизировали! — пробурчал Олег, довольно часто выражавший свои мысли вслух, вне зависимости от наличия слушателей. — Меня и пиво не выпить никто не загипнотизирует, так тем более машину оставить!

Алину надо продолжать трясти — девчонка явно что-то знает или подозревает, постоянно наблюдает за всеми… Ух и глазищи у нее, а ноги и подавно… Стоп, стоп, Кривцов, отмотай обратно, сейчас не до того! Наблюдает. И небезуспешно, между прочим! Деревья, комнаты, возраст, сигареты… Странно, очень странно. У Виталия тоже мысли работают в нужном направлении… а то так бы каждый сидел тихонько, размышляя о предстоящем визите к психиатру — и он сам в том числе. А так другое дело! Дружным коллективом с ума не сходят, это вам не ОРВИ! Не, Виталия надо держаться — хоть и со своими тараканами мужик, но нужный. Лихо он мэна бизнеса заломал, хотя тот здоровый!

Интересно, все же, чего этот мэн бизнеса из лесу такой пришибленный явился, словно его там кто-то уестествил неестественным способом?!

— Он долго по лесу один ходил. Может, видел чего…

И чего ж такого мог там увидеть этот придурок? Остывающий Лешкин труп, присыпанный листочками? Или может встретил там Лешку, опять психанул из-за чегото и сам его камешком по кумполу?

Не, Кривцов, это уж перебор!

И всетаки, что-то тут не так. В автобусе все были еще ничего, а к вечеру стали какие-тодерганые, странные. Только ли из-за страха? Жорка, вон, тоже из-за какихто картин раскричался — подумаешь, спросил!..

Кого же он мне напоминает?

Да и сам он хорош — чего так носится с этими железками? Это ведь всего лишь вещи.

Да, зато какие!..

Раздосадованный и сбитый с толку, Олег зло стукнул кулаком по дверце шкафа, мимо которого проходил. Удар со злости получился чересчур сильным — шкаф покачнулся, и наверху что-то со стуком упало и гулко покатилось к краю. Олег вскинул голову, потом руки и едва успел поймать обрушившуюся сверху вазу.

— Ну, чисто NBA! — весело сказал он и слегка подбросил увесистую вазу в ладонях, разглядывая ее.

Ваза была необычной, из цветного стекла с разводами — зеленый кувшинковый листдонышко, на нем сам полый розовый цветок кувшинки, из которого вырастала, собственно, сама ваза, круглая, пузатая, с широким горлом. И ручки в виде прыгающих лягушек. Сооружение, по мнению Олега, аляповатое и довольно дикое. Именно такие больше всего нравятся женщинам, особенно когда…

Ручки в виде прыгающих лягушек… Это было очень плохо.

Олег медленно перевернул вазу вверх ногами. Он был почти готов к тому, что увидит на донышке. Конечно, это было невозможно, но он был почти готов. И все же, когда он увидел надпись, сердце у него в груди болезненно и растерянно дернулось.

Аккуратные витиеватые буквы, сплетающиеся в одно-единственное слово.

Любочке.

Он чуть не уронил вазу, потом осторожно поставил ее на журнальный столик. Отошел и опустился на кровать, глядя на одну из лягушачьих морд. Казалось, лягушка смотрит на него, раздвинув губы в издевательской ухмылке.

Думал, нас больше нет? А мы здесь! Помнишь нас?

Олег потер подбородок и потянулся за сигаретами. Закурил, прищуренными глазами сквозь дым продолжая рассматривать лягушачью морду.

Спокойно, Кривцов! Чего ты так задергался?! Ну ваза, ну надпись. Мало ли на свете Любочек?! Мало ли на свете ваз?! Ну бывают в жизни такие совпадения! А чудес как раз не бывает. Та ваза разбилась вдребезги, ты же помнишь. Ты же сам дотаптывал осколки — почти в пыль, чтобы склеить нельзя было.

Вот только другой такой быть не может. На поток их не ставили, ее сделали однуединственную, под накатом чувств. Глупую аляповатую вазу для любимой женщины…

— Олежа, зачем ты это сделал?

— Чего сделал?

— Ты это специально сделал, да?

— Она сама упала…

— Ну зачем ты это сделал?! Зачем?!

— Да зацепилась она!

— Так сама упала или зацепилась?! Что ты врешь?! Как она могла так разбиться?!

Грохот захлопнувшейся двери в большую комнату. Отца нет, он придет вечером. Олег стоит в маленькой комнате, глядя на осколки вазы, потом подкрадывается к закрытой двери и слушает. За дверью — мать и бабушка. Бабушка старается говорить тихо, мать почти кричит, и в ее голосе слезы. Слышать их странно больно, хотя он хотел, чтобы в ее голосе были слезы, потому что она виновата — и перед ним, и перед отцом.

— Мама, он сделал это специально!

— Люба, ну что ты говоришь! Как это специально?!

— Я знаю, что специально! Да у него это на лице написано! Ты видела осколки?! Как можно было так разбить нечаянно?!

— Люб, ну зачем ему это?!

— Он знает. Наверное он слышал наш разговор. Он все понял и сделал это мне назло!

— Люба, ну что ты говоришь — Олежка же еще ребенок!

— Мама, ему одиннадцать лет! Он уже очень многое понимает!

— В конце концов, это всего лишь ваза.

— Это все, что мне осталось от Кости! Теперь ничего больше нет! И Кости нет!.. Жить не хочу!!!

— Люба, так нельзя! У тебя семья…

— Видеть их обоих не могу!

— Тише, Люба. Он услышит. Сама же говоришь, что он все пони…

— Мне теперь все равно! Господи, почему это не Костин ребенок?!..

Олег в две затяжки докурил сигарету, поискал глазами пепельницу, потом встал, открыл форточку и вышвырнул окурок в дождь. Подошел к вазе, внимательно посмотрел на нее, потом снова перевернул и вгляделся в надпись.

— Нет, — произнес он неуверенно. — Конечно нет. И почерк не его.

Он поставил вазу на место, поднял голову и суженными глазами уставился туда, где стена сходилась с потолком.

Он смотрел очень долго.

* * *

Холода в комнате не ощущалось, сырости тоже, но Борис все же подошел к окну и проверил, плотно ли сидит в пробитом стекле подушка. Та оказалась чуть влажной, и когда Борис дотронулся до нее, его вдруг захлестнула отрезвляющая волна и только сейчас он осознал, что собирается идти ночевать в гостиную — идти исключительно потому, что в зале стоят часы, о которых он мечтал. Ну стоят, ну и что? Не проводить же ночь, разглядывая их?

Это не твои часы.

Но они должны были быть моими.

Ничего. Когда вернутся хозяева, он поговорит с ними. Предложит хорошую цену. Может быть, даже двойную цену.

Если они вернутся…

Почему ты не полетел самолетом?

Почему ты забыл имя своей жены?

— Инга, — с нажимом произнес Борис, сосредоточенно глядя перед собой, словно прилежный ученик, повторяющий урок. — Инга. Я скоро приеду. И в этот раз мы отправимся на Мальдивы вместе. Тебе ведь тогда на острове Курамати понравилось? — поедем туда.

За стеной кто-то перебирал струны гитары — минорная дождливая музыка. Кажется, там была комната Виталия. Борис отвернулся от окна и оглядел комнату, которая ему досталась. Лужа дождевой воды на полу уже почти высохла, останки стеклянного столика он собрал и аккуратно сложил в углу, и в целом сейчас комната выглядела вполне прилично и уютно. Красивая мебель темного дерева, черный с белыми узорами ковер на полу и покрывало на кровати в тон ему. Большая настольная лампа с абажуром из цветного стекла, очень похожая на знаменитые лампы Тиффани. Несколько бронзовых статуэток, преимущественно женских. Борис взял одну из них в руки, чтобы получше рассмотреть. Девушка с распущенными вьющимися волосами, окутывавшими ее стройную обнаженную фигуру, словно плащ, стояла, чуть наклонившись вперед, и приглашающе протягивала правую руку, на ладони которой стояла узорчатая чаша, словно предлагая отведать из нее. Ладонь левой руки покоилась на бедре, а саму руку обвивало чешуйчатое змеиное тело. Голова змеи поднималась над левым плечом девушки, выглядывая из тяжелой массы ее волос. Казалось, и змея, и девушка пристально смотрели в одну точку, и взгляд их пересекся точно на его переносице. На губах девушки навечно застыла чуть кривоватая, недобрая улыбка, а лицо было совсем детским — вряд ли ей было больше пятнадцати. Статуэтка, несмотря на красоту, произвела на него удручающее впечатление, показавшееся странно знакомым, и Борис даже передернул плечами, хотя тут, скорее всего, был виноват неприятно холодящий кожу металл. Он вернул статуэтку на место, после чего несколько минут с интересом разглядывал висящий на стене большой моржовый клык, покрытый искусной резьбой, изображавшей охоту на полярных медведей.

И в самом деле — зачем ему идти ночевать в гостиную, тем более, что она ему совершенно не нравится? Не спать же ему в зале на игрушечном ампировском диванчике с шелковой обивкой? Он прекрасно переночует и здесь. Правда, он бы еще более прекрасно переночевал в комнате Светланы, если б она его пригласила. Когда Борис провожал ее, у него мелькнула мысль напроситься в гости, но он тут же отбросил ее — Светлана казалась девушкой робкой и стеснительной, излишнее мужское внимание ее пугало, и напором он бы только оттолкнул ее. Уж во всяком случае, ничего толкового бы из этого не вышло. Здесь нужна деликатность, и как жаль, что на это нет времени! Она очень красивая девушка — мастерприрода создала чарующее изделие. Своего рода, маленький шедевр.

Борис легонько, сожалеюще вздохнул, отвернулся от стены, сделал шаг к кровати, и едва его правая нога коснулась пола, как ее тотчас пронзила острая боль, огнем прокатилась по позвоночнику и растеклась по правому боку, вгрызаясь все глубже и глубже…

Если вы настолько больны, Борис Анатольевич, так уходите с этой работы. Мне ваши опоздания и ваша микроскопическая выработка…

— …руку ему держи!..

Вскрикнув, Лифман покачнулся, вцепившись скрюченными пальцами в бок, словно пытаясь выдрать из себя боль, чуть не упал, потом коекак доковылял до кровати и повалился на нее лицом вниз…

И ничего не было.

Лежа на животе, он тупо моргал, чувствуя щекой прохладную ткань покрывала. Боли не было — она исчезла так же неожиданно, как и появилась, словно ее и не было никогда, словно она приснилась ему — так же, как и эти голоса и странные слова, которые они произносили. Первый был незнакомым, хотя вызвал у него необъяснимую ненависть, почти такую же сильную, как и боль. Второй Борис, кажется, уже слышал раньше. Да, во сне. В том страшном сне, в автобусе. В том сне, который он никак не может вспомнить. Только…

Глаза. Разноцветные глаза.

Борис шумно выдохнул в покрывало и приподнял голову, потом осторожно перевернулся на спину. Боль не появилась. Голоса тоже.

Приснилось?

Он взглянул на моржовый клык, потом на статуэтку, которую недавно во сне?

держал на ладони. Девушка все так же призывно протягивала ему чашу, но в ее улыбке теперь чудилась некая издевка жестокой юности, презрительно наблюдающей за чьейто немощью.

— Сука! — прошептал Борис хрипло и тут же сам себе удивился — обычно он не употреблял подобных выражений, даже оставаясь наедине с самим собой, всегда стараясь заменять их не менее эмоциональными, но более литературными. А тут слово выскочило само, дав понять, насколько он напуган.

Он сел и ощупал правый бок непослушными, дрожащими пальцами. Потом вытащил смявшуюся рубашку из-за пояса брюк, задрал ее и снова ощупал бок, внимательно его разглядывая. Ничего. Борис наклонился вправо, потом влево, после чего осторожно встал и сделал туловищем несколько вращательных движений. Боль не возвращалась. Если она вообще была.

Он пойдет к врачу. Как только приедет, сразу же пойдет к врачу. Сразу же, с автобуса — позвонит и пойдет. К этому… как его… Юрию Семеновичу.

Или Семену Юрьевичу?

Да нет, Николаю Ивановичу!

Почему ты не полетел самолетом?

Борис застонал, сжав голову вспотевшими ладонями. Внезапно ему показалось, что он рассыпается на части — вся его память, вся его жизнь. Прокля-тое место, ненормальные попутчики! Часы… бой колоколов Реймского собора… Замки на дверях — вот это было мудро, по настоящему мудро.

Тяжело дыша, Борис начал расстегивать рубашку. Волосы прилипли к вспотевшему лбу и щекам, в темных, почти черных глазах застыла волчья тоска. Он хотел домой. Он хотел в свой особняк в немецком стиле с зимним садом и бассейном, хотел к своей жене, которая похожа на испанскую цыганку и любит соленый миндаль. Он хотел в свою «Дилию». Больше всего он хотел в свою мастерскую. «Дилию», дары приносящую. Никто не знал, почему он именно так назвал мастерскую — красиво — и ладно. Узнали бы — наверное посмеялись. Он назвал ее именем одной из героинь О'Генри — Дилии из рассказа «Дары волхвов». Женщины, отрезавшей свои роскошные волосы, чтобы продать их и купить подарок мужу на Рождество. Этот рассказ нравился ему еще с детства.

Он хотел в свою мастерскую.

Он хотел в свое княжество.

Лифман содрал с себя рубашку и швырнул ее на стул. Та косо повисла на спинке, свесив рукава почти до пола. Он отвернулся от нее, начав расстегивать брюки, рассеянно мазнул взглядом по стоявшей возле кровати тумбочке, накрытой изящной кружевной салфеткой, и его рука застыла. Широко раскрыв глаза, Борис сделал несколько шагов и остановился.

С тумбочки на него тоже смотрели. Глупыми стеклянными голубыми глазами — внимательно смотрели из-под нейлоновых ресниц и улыбались бледнорозовыми губами. Кукла сидела, чуть наклонившись вперед и раскинув босые ноги — красивая кукла — старая, но все же красивая с капризным выражением на хорошеньком, чуть поцарапанном личике, обрамленном короткими каштановыми кудрями. В те времена таких кукол было не достать. Немецкое качество, резко выделявшееся на фоне совдеповских Машек и Дашек с жесткими пластмассовыми руками, жидкими блеклыми волосами и жутковатыми лицами.

На кукле была белая блузка и короткая серая юбка. Левой руки по запястье не было — казалось, ее кто-то отгрыз. На одной из раскинутых ног тоже виднелись следы зубов и не хватало большого пальца.

Он даже знал, как ее звали.

— Аёна.

— Нет, не Алена… Баба Лена сказала, что ее зовут Жанна, потому что она немка!

— Ет! Аёна!

— Вот дура!

Дальше как всегда рев и крики:

— Ама! Бойка дуой зывается! Он Аёну абыал!

Вскоре он возненавидел эту куклу почти также, как и ее. Она везде таскала ее с собой — даже в туалет, и когда он, сажая сестру на унитаз, пытался забрать куклу, чтобы она ее не уронила, Наташка всегда поднимала рев. Смотреть на нее, когда она ревела, было невыносимо — ее скошенное вправо лицо начинало дергаться больше обычного, и казалось, что каждая мышца сокращается отдельно и посвоему, из перекошенного рта выплескивалась слюна, из носа начинали ползти сопли. Пару раз она все же уронила свою Аёну в унитаз, и ему пришлось доставать ее и отмывать от сестринских какашек. После второго раза он все же не выдержал и влепил ей подзатыльник. В тот день он получил, наверное, самую большую порку в своей жизни. А когда Наташке исполнилось двенадцать, он не доглядел за своим щенком, которого ему толькотолько подарили — смешным длинноухим спаниелем. Тот стащил у Наташки куклу, пока та спала, и отъел ей руку. Страшно вспомнить, что тогда было, — сестре даже врача вызывали. А щенка родители отдали какимто своим друзьям. Боря был счастлив, когда ей не исполнилось тринадцать.

Лифман медленно протянул руку и взял куклу. От толчка ее ресницы хлопнули по щекам, словно приветствуя его — старого знакомого.

Аёна.

Он словно наяву увидел сестру — увидел, как она медленно тащится по комнате, осторожно ступая на правую, вывернутую внутрь ногу и прижимая к боку правую руку со сжатым кулачком. Ноги при ходьбе у нее странно перекрещивались, отчего сестра напоминала маленького лебедя из балета «Лебединое озеро» — дряхлого, больного лебедя, которого так и хочется пристрелить, чтоб не мучился.

Аёна.

Сморщившись от ужаса и отвращения, Борис отшвырнул от себя куклу. Та, отлетев, ударилась о стенку и упала на спину, задрав к потолку босые ноги и уставившись в него стеклянными глазами. Со своего места он видел, как колышутся каштановые нейлоновые ресницы. Это сводило его с ума.

Борис подбежал к окну и с грохотом распахнул его. В комнату ворвался мокрый холодный ветер, швырнув ему в лицо пригоршню ледяных дождевых капель. Задохнувшись, он обмахнул ладонью мокрое лицо и дикими глазами посмотрел на пустынный двор, разрисованный кругами призрачного бледного света фонарей. Потом повернулся и кинулся к кукле. Схватив ее за изгрызенную ногу, он бросился к окну и, размахнувшись, швырнул ее вниз. Потом вытер руку о брюки и выглянул на улицу. Кукла косо висела на прутьях ограды, окружавшей цветущие розовые кусты — бросок был так силен, что железные острия пронзили мягкое резиновое тельце насквозь. По открытым стеклянным глазам барабанил дождь.

— Господи! — прошептал Борис и отшатнулся от окна. — Господи!

Утром куклу непременно увидят, начнутся вопросы. Нужно спуститься и снять ее, забросить куданибудь, но никакие силы не смогли бы заставить его сейчас выйти на улицу.

Он закрыл окно и, отвернувшись, прижался спиной к подоконнику, глядя на тумбочку, где раньше сидела эта страшная, отвратительная кукла.

Ее не могло быть здесь! Ее не могло и не должно было быть здесь! Через несколько дней после похорон кукла куда-то исчезла вместе с остальными Наташкиными вещами, и он никогда не интересовался, куда. Он был только рад этому.

Как она могла появиться здесь?!

Борис судорожно сглотнул и зажмурился. Потом открыл глаза и посмотрел на пустую тумбочку. Обернулся и взглянул в мокрое стекло. Потом плотно закрыл шторы, схватил со стула рубашку и, надевая ее на ходу, быстрыми шагами вышел из комнаты, ни разу больше не оглянувшись. Дверь громко хлопнула за его спиной.

* * *

Ей казалось, что в доме достаточно хорошая звукоизоляция, но когда в комнате под ней кто-то со всей силы хлопнул дверью, звук получился такой силы, будто дверь хрястнула о косяк в миллиметре от ее уха. Кристина от неожиданности и испуга подпрыгнула на креслице, мазнув рукой по зеркальной крышке стола и смахнув на пол только что тщательно приготовленные кокаиновые полоски.

— Вот блядь! — зло сказала она, глядя на припудренный порошком пол. Потом повернула руку и лизнула предплечье там, где прилипли белые крупинки, с усилием дотянувшись до них языком.

Будь этот кокаин ее личной собственностью, Кристина не поленилась бы спуститься этажом ниже и устроить грандиозный скандал. Но кокаин был чужим — она нашла его на полке в своей комнате в золоченой китайской шкатулочке — чудный пластиковый мешочек и чудная серебряная трубочка. И порошка в этом мешочке оставалось еще прилично.

Брать его было очень неосмотрительно, даже опасно — это не сигареты и не вино, но Кристина ничего не смогла с собой поделать. Едва она открыла шкатулку, как руки сами потянулись и объяснять им что-либо было бесполезно. Они знали, что нужно ее телу и что нужно ее бедному усталому мозгу. И они знали, что в пакетике еще до того, как открыли его. Вообще-то Кристина редко баловалась кокаином, обычно предпочитая в качестве допинга смешной табак, но в этот раз, как назло, с собой ничего не было. А тут такой подарок!

Кристина деловито приготовила новые полоски и склонилась над ними, откинув на спину мешающие чернокрасные пряди волос. Через несколько секунд она выпрямилась, несколько раз шмыгнула носом, потерла его большим и указательным пальцами и откинулась на спинку кресла, прислушиваясь к ощущениям. Потом бросила серебряную трубочку, и та легко звякнула о зеркальную столешницу, в которой отражался резной потолок из темного дерева. Звук получился удивительно значительным и наводящим на размышления. Кристина оттолкнулась ногой от пола, и кресло, в котором она сидела, несколько раз повернулось вокруг своей оси, и круглый потолок над ней медленно поплыл — от начала к концу и снова к началу. Кристина легко улыбнулась, подумав, что комната похожа на колодец — огромный колодец, в котором она — как отражение невидимой осенней луны.

Полки тоже плыли по кругу — множество полок на стенах, полок длинных и темных, полок, заполненных статуэтками и шкатулками, цветными свечами причудливых форм и связками ароматных благовонных палочек, металлическими кувшинчиками, чайничками и чашками, сверкающими кристаллами и расписными раковинами, и по все комнате — занавеси из стеклянных шариков, крошечных золотистых фигурок, ракушек — ажурные, блестящие, изящные, таинственные… Комнатазагадка. Комната для нее.

Вращаясь в кресле, она слушала, как барабанят за окном дождевые капли. Звуки были разными, и Кристина сейчас могла бы безошибочно сказать, какая капля ударяется о землю, какая об асфальт, какая о цветок, а какая — о ветку дерева. Она слышала, как над особняком и бесконечным лесом неторопливо ползут сонные тучи. Она слышала шаги спускающейся к утру ночи. И она слышала, как горит свет — противный сверлящий звук, от которого у нее постепенно начинала болеть голова.

Кристина резко встала, отчего четки и цепочки с крестами и заговоренной жемчужиной коротко колыхнулись в вырезе ее халата. Раскинув руки, она несколько раз повернулась вокруг себя, запрокинув голову, полузакрыв глаза и тихо напевая, почти не шевеля губами:

Ты в замок мой войдешь однажды, В волшебный час хмельной луны. Дверь распахнешь и блеском шпажным Прогонишь вековые сны. Ты тьму сожжешь веселым взором, Объявишь призракам войну, Гитары чутким перебором Ты приласкаешь тишину. Пологи древней паутины Сорвешь недрогнувшей рукой И превратишь в пыль и руины Мою тоску и мой покой. Быть может, ты меня погубишь, Быть может, к звездам вознесешь — Мне все едино, если любишь, Я все отдам, когда придешь… Но не течет в мой кубок ласка — Я вновь обманута весной. Ну, где же ты — где сон, где сказка — Где мой придуманный герой?!

Кристина улыбнулась и открыла глаза. Было так хорошо, не хватало только музыки и свет горел слишком громко. Она подошла к музыкальному центру и включила его. Поставила диск Оливера Шанти, за которым совсем недавно ходила в гостиную, и, нажимая на кнопку воспроизведения, усмехнулась, вспомнив дверь в комнату Ольги, захлопнувшуюся сразу, как только она открыла свою. Та тоже за чем-то бегала, и Кристина была почти уверена, что Ольга ходила на кухню. Она всегда безошибочно ощущала чьюто потребность в алкоголе или наркотиках.

Кристина погасила свет, щелкнула зажигалкой и пошла вдоль круглой стены, и вслед за ней одна за другой расцветали бесчисленные свечи и, закручиваясь спиралью, начинали тянуться вверх ароматные дымки благовоний. Вскоре комната наполнилась танцующими огоньками и прыгающими тенями.

Она взяла с одной из полочек очередную, еще не осмотренную шкатулочку — золотистую, расписанную павлинами — и снова опустилась в кресло.

Потолок, теперь казавшийся более низким, снова плыл над ней. Ее лицо то выступало из темноты, то вновь пропадало в ней, словно растворяясь, красночерные волосы разметались по плечам острыми хищными прядями, на губах застыла отрешенная улыбка; поджав под себя ноги, она кружилась в самом центре мистической индейской музыки, постигая тонкости каждой проходящей мимо секунды, в то время как ее пальцы постигали содержимое шкатулки. Постепенно кресло кружилось все медленнее и медленнее, потом Кристина резко выпрямилась и, уперевшись в пол босой ногой, остановила его вращение. Встала, подбежала к выключателю, и тьма проворно разбежалась по углам, прихватив с собой и мистику. Обнаженные свечи приобрели нелепый вид, но Кристине сейчас было не до этого. Она снова плюхнулась в кресло, перевернула шкатулку вверх дном и высыпала ее содержимое себе на колени. При этом крышка выскользнула у нее из рук и со звоном ударилась о пол.

Ее пальцы, перебиравшие горку вещей на коленях, заметно дрожали. Она брала каждую и подносила близко к лицу, потом роняла и брала следующую.

Простенькое посеребренное колечко с пятью красными камешками. Два детских переливных календарика со сценками из старых мультфильмов. Красивая пестрая лакированная ракушка. Серебряная монета 1913 года, достоинством в двадцать копеек. Гашеные вьетнамские марки со змеями и цветами. Значок с головой ахалтехинской лошади. Несколько старых купюр по десять и двадцать пять рублей с профилем Ленина. Вкладышинаклейки от жевательных резинок. Пластмассовые сережкигвоздики в виде розовых бантиков. Ярко разрисованный маленький пупсикангелочек. И еще одни серьги — большие красивые серьгиподвески — янтарь, оправленный в серебро.

Нелепый бестолковый набор вещей, которому место в какойнибудь детской шкатулке среди игрушек. Они и были в детской шкатулке. Когда-то.

Начальная школа, друзья, неизменные веселые и визгливые посиделки у когонибудь в гостях, пока родители на работе. Чего они только не собирали тогда — и монеты, и значки, и марки, и календарики… Разглядывали, хвастались, обменивались. Но не всем. Некоторые вещи владельцы наотрез отказывались менять на что-либо, считая их перлами своей коллекции. На них можно было только смотреть и завидовать. Она завидовать не желала.

Может кто-то и догадывался, что именно Кристина виной тому, что у когонибудь из их компании то и дело пропадают вещи, но впрямую никто вопросов ей не задавал. Только одна…

Кристина взяла янтарные серьги за серебряные крючки и подняла их высоко вверх, глядя, как раскачиваются пластинки темножелтого полупрозрачного янтаря.

— Да не брала я твои дурацкие серьги! Это ты их куда-то засунула!

— Брехло ты, Криська! Они на кровати лежали, когда я из комнаты вышла! Там только ты была! Где они!

— Не знаю!

— Ты украла! Покажи, что у тебя в карманах!

— Разбежалась!

Она была сильнее, поэтому вырвалась и убежала. А вечером в дом к родителям уже бывшей подруги заявилась разъяренная Логвиновастаршая и потребовала объяснений — как это так, ее Кристину назвали воровкой! Сама Кристина скромно топталась у матери за спиной, и Танькина оранжевая куртка висела так близко.

— … она сама их и украла, а на мою дочь сваливает! Вы поищете хорошенько! Мы никуда не уйдем, пока я все не выясню!

Провели обыск, и вот поди ж ты — в кармане Таниной куртки обнаружилась одна из пропавших янтарных сережек. А также несколько монеток и календариков, в которых Кристина с негодованием опознала вещи, похищенные у ее друзей. (Кто бы знал, каких трудов ей стоило с ними расстаться, хоть она и старательно выбрала те, которые представляли наименьшую ценность).

На следующий день о случившемся знал весь класс, а также все четыре окрестных двора. Жизнь Тани превратилась в ад, и в конце концов она, еле-еле дотянув до конца третьего класса, не выдержала и перевелась в другую школу.

Это было так давно, что почти стерлось из памяти, превратившись в некий смутный сгусток, натыкаться на который, мысленно блуждая по своему прошлому, было неприятно. Но Кристина давно выросла, выросла и Таня, у которой сейчас уже была своя семья. Все украденные вещички Кристина давно растеряла, и все это уже не имело никакого значения. Но оказывается имело. Все почти стерлось из памяти… все, кроме тех вещей. Кристина уже не помнила ничего из того, что было в ее коллекциях, но хорошо помнила вещи, которые украла.

И они какимто непостижимым образом оказались здесь. Все оказались здесь. кто-то знал о ее прошлом. кто-то залез к ней в голову и все узнал, а потом заманил ее в этот дом. Она была права, когда говорила о гипнотизере. А может это был и не гипнотизер. Может это был кто-то похуже.

Столовая… эта столовая с лицами богов, недобрые взгляды деревянных глаз, она здесь совсем неспроста… а может, это напротив лучшее место во всем доме… спрятаться среди богов — кто посмеет тронуть тебя среди богов, кто осмелится посягнуть на ужинающего с богами?..

Кристина вскочила, и безделушки градом посыпались на пол, раскатившись по всей комнате. Она подбежала к двери и проверила, хорошо ли та заперта, потом проделала то же самое с окном, после чего извлекла из своей сумочки небольшую коробочку, открыла ее, и синезеленый аквамарин сверкнул под электрическим светом. Она крепко, до боли сжала его в пальцах и зажмурилась. Камень молчал. Если здесь и была опасность, он ее не чувствовал. Не исключено, что все это затеяли настоящие искусники, которые вполне могли нейтрализовать или даже напрочь испортить ее талисманы. Кристина торопливо сунула под язык свое изумрудное кольцо, но и это не принесло никакой пользы — будущее по-прежнему оставалось темным и неизвестным. Она прижала ладонью свои кресты и заговоренную жемчужину, потом вывалила из сумки все талисманы и обереги, перебирая их прыгающими от страха пальцами. Халат сполз с ее плеч, и на свет выглянула голова вытатуированного дракона на изогнутой шее и одна когтистая лапа. Схватив пузырек с заговоренной водой, она брызнула ее на тонкую щель между дверью и косяком и немного на замок. Потом подошла к окну и обрызгала стекла. Несколько секунд Кристина внимательно смотрела, как ползут вниз, к подоконнику, прозрачные капли, словно пыталась предсказать будущее по их следам.

Достав сухие травы, она растерла их в ладонях, измельчив почти в порошок, которым насыпала вокруг кровати круг. Он получился немного неровным, но Кристина не стала его поправлять — переделывать было нельзя, и как легла крупинка, так и должна остаться. После этого она сгребла все свои амулеты и талисманы и уселась на кровати, озираясь по сторонам. За окном лил дождь, и в стуке капель теперь чудилось нечто темное, зловещее. Свечи, чуть слышно потрескивая, исходили каплями цветного стеарина, застывающего на канделябрах и шандалах причудливыми фестонами. Она сидела, бесшумно дыша ртом и слушая, как бьется ее собственное сердце.

Почему они не узнали тебя? Тебя ведь знает вся страна, но почему ОНИ не узнали тебя? Почему они смотрят на тебя, как на обычную девчонку?

Ты ведь известная певица, Кристина.

Ты известная певица, Кристина?

Ты певица?

Ты Кристина?

Логвинова мотнула головой и сжалась в комок. Кольца сияли на ее пальцах, безмолвные камнистражники слепо смотрели на догорающие свечи.

Конечно, она певица! Ее первый альбом «Ночные поля» принес ей бешеный успех, второй — «Тень моей любви» пользовался не меньшей популярностью. Почти на все песни сняты клипы. Она — одна из почетнейших гостей на богемных тусовках. Она тесно знакома со всеми звездами, с некоторыми даже дружит — настолько, насколько вообще можно дружить со звездами. У нее шикарная квартира в Москве. Что с того, что она решила съездить в родной город инкогнито — ведь журналисты так достают!.. И если уж кого и похитили ради выкупа, так это ее. А может, похитили и с другой целью — ведь кругом завистники…

— …если ты популярна, значит должна быть при деньгах и вполне можешь позволить себе полететь в Москву на самолете, а не тащиться почти сутки в какойто развалюхе. Разве популярные певицы путешествуют с таким дискомфортом?

Как здесь оказались эти вещи?

Кто бы мог подумать, что детский грешок, с течением жизни утративший и значимость, и четкость, и объем, может оказаться сильнее удара кувалдой, если его вдруг подсунут тебе под нос в своей первозданной свежести?!

Кристина закусила губу, потом решительно спрыгнула с кровати, осторожно перешагнула очерченный искрошенными травами круг и направилась к зеркальному столику, где лежала чудесная серебряная палочка, а вместе с ней — покой и забвение, и безболезненное решение всех вопросов.

* * *

— Чеченец! — шипел Петр, нервно расхаживая по комнате. — Меня чеченцем обозвать! Козлы!

Он сел на кровать, но тут же снова вскочил, не находя себе места. Сборище уродов! Ему сказали ехать прямо, он и поехал, и не его вина, что дорога привела к этому чертовому особняку! Как теперь из этой ситуации выкручиваться?! Окно вынесли, стол разбили, черт знает сколько всего сожрали и еще, может, и свистнули чего-нибудь, а кто за это платить будет?! А если на него все повесят?! Мол, ты завез — ты и плати! Но ведь он же не виноват! Он же тут ровным счетом ни в чем не виноват! На тульском автовокзале наверное все уже на ушах стоят — целый автобус пропал! А может и к лучшему, что стоят. Может, найдут их? Хотя как их отыщут в этой глуши? Они ехали сюда несколько часов — и ни одной машины, ни одной!

Петр подошел к окну и вытянул шею, пытаясь разглядеть за стеной дождя свой автобус, но тот стоял слишком далеко. Надо было бы подкатить его поближе к дому, но, с другой стороны, что с ним может случиться? Да и кому он сдался бы без бензина? Разве что испортить могут, стекла побить… он же за него в ответе.

За какой именно автобус ты в ответе? Ты отвечал за другой автобус. Совсем за другой. А этот не твой.

Сливка стукнул кулаком по подоконнику. Как он мог так влипнуть — он, шофер со стажем, знающий трассу, как свои пять пальцев?! Он мог бы проехать по ней с закрытыми глазами! Кто с ним сотворил это и зачем? Денег с него не возьмешь… А вдруг они узнали про серебро? Петр побледнел, мысленно понося последними словами своего кореша Гришку, недавно втянувшего его в авантюру с торговлей краденным серебром из старых разобранных агрегатов. Елки, ведь не хотел же соглашаться, слишком стремно — в старые времена расстрельной статьей пахло… да слишком деньги нужны. Честным путем много ли заработаешь? А со всех сторон только и слышно — дай, дай! Сыну на школу, жене на шмотки, машине — на запчасти, да и самому — и есть хочется сладко, и спать мягко. Эти вот, в автобусе — белые и пушистые что ли? Тоже ведь накрали, а теперь строят из себя! Эта вон, Харченко, сучка гонорейная — с работы, видишь ли, вылетишь! Владелица клуба — знаем мы, каким местом ты себе этот клуб заработала! Вылечу я с работы — да ты доедь до моей работы вначале!

Он вернулся к кровати, сел и налил себе еще «Русского стандарта», искренне надеясь, что хозяева особняка не заметят пропажи — бутылокто валом! Водку Петр стянул на кухне еще тогда, когда все бродили по дому перед вечерней сходкой в гостиной, охая и ахая какимто там очередным выпендрежам хозяев. Ему в доме понравились только диваны, бассейн и телевизор. Да еще бильярд и витражи на лампах, пожалуй, хотя это уже излишество.

Петр закинул голову и комком вышвырнул содержимое стакана в рот. Потянул носом, потом шумно выдохнул и сказал стакану:

— Эх, хорошо! Словно ангел по сердцу погладил!

Черт с ней, с язвой! Бывают в жизни моменты, когда выпить надо даже непьющему, так чего уж говорить о том, кто это дело полюбляет?! А ему выпить было надо. Очень надо.

Наверное, он будет помнить этот момент до конца жизни. Тот момент, когда он, задремав всего лишь на секунду… даже меньше, чем на секунду, открыл глаза и увидел, что сидит за баранкой своего старого симферопольского автобуса, на котором в свое время отъездил года три. Он увидел желтую бахрому, которую прилепил к стеклу его сменщик. Увидел болтающиеся игрушки, которые прилепил сам когда-то. И нарисованных красоток — и плакатных, и с наклейки от жевательной резинки, которых лепили все, кому не лень. Он почувствовал под ладонью знакомое прикосновение руля в зеленом вязаном чехле, а под ягодицами — знакомое, продавленное с краю кресло. Он услышал знакомый звук двигателя. Все это одновременно обрушилось на него со всех сторон, Петр задохнулся, руль дернулся в его руках, и автобус подпрыгнул на повороте, встряхнув дремлющих пассажиров. Петр до сих пор удивлялся тому, что автобус не перевернулся — он был очень близок к этому. Кто знает, может так было бы и лучше.

После этого Сливка наверное около часа ехал на автопилоте, пытаясь понять, что с ним произошло, — дорога стала занимать его намного позже — где-то минут за пятнадцать до того, как Виталий прицепился к нему со своими вопросами. Он держал ладони на руле и пытался понять, не сошел ли он с ума. Ведь он водил этот автобус только до девяносто третьего, а потом уволился и вернулся на родину, в Воронеж. Он никогда больше не садился в этот автобус, он водил новенький… но это был тот самый. Он не мог ошибиться. Водитель всегда узнает свою машину. Особенно ту, на которой сбил человека.

Он не был виноват. Скользкая зимняя дорога, парень пьяный в хлам вздумал проскочить перед колесами — прямо возле гостиницы… только до колес и проскочил. А одно из колес ему в аккурат по голове пришлось. Была у парня голова, стала лепешка кровавая. Но Петр не был виноват, так ему и сказали… и все же на той работе оставаться больше не мог. Уехал, закрутился, забыл…

И вот здрассьте! И как это понимать? Сидел в одном автобусе, оказался в другом. Да еще в том, на котором человека убил! Всю дорогу до особняка он вел автобус, стискивая зубы, чтобы не сорваться в истерике, а тут еще эти уроды сзади — только масла в огонь… Знали бы они, каково ему! Им плохо… а ему?!

Петр махнул еще водки и закрыл глаза, вспоминая разговор в гостиной. Дом, дом, странный дом… Да сиренево ему, что это за дом! У него автобус пропал! А вместо него эта вот хрень появилась, за которую еще и отвечать приходится! Он поймал себя на мысли, что сейчас бы с удовольствием спустился вниз с чемнибудь поувесистей и разнес бы эту колымагу вдребезги пополам!

— Я Петр Алексеевич Сливка, родился в 1968 году в городе Воронеже… — сонно пробормотал Петр, открыл глаза и хмуро посмотрел на кровоподтек под ногтем большого пальца. Потом встал и снова подошел к окну, пристально вгляделся туда, где за деревьями скрывалась подъездная дорожка, словно за это время автобус подкатился поближе к дому. Может, спуститься вниз проверить?..

Может, это всетаки не тот автобус?

Не дури, Петя! Ты же знаешь, что тот. Ты ведь знаешь его наизусть — и изнутри, и снаружи.

— Петр Алексеевич, скажи-те… вы нас помните?

Нет! Он не помнил никого из них! Ни единого! Ни великана Жору, ни даже Ольгу Харченко, на которой, казалось, кроме френча ничего больше и не было. И вот это-то и странно. Ладно, он мог сесть за руль, когда Вершинин уже был в салоне, а вот Ольга сидела как раз за его спиной. Он должен был ее запомнить! На смазливых баб невольно обращаешь внимание, особенно когда они голоногие.

Но он не помнил.

— Это он нас завез! Смотрите, как у него глаза бегают. Он с ними заодно!

Вспомнив возглас Светланы, Петр не выдержал и зло шарахнул кулаком по стене, из-за которой его тотчас же голосом Ольги внятно послали.

— Уже иду! — процедил он свозь зубы, потом не выдержал и пожелал Харченко всяческого здоровья, заключавшегося в разнообразных половых извращениях со всеми представителями фауны, включая и бактерий, а также приятного путешествия «в» и «на». Услышала Ольга или нет, но из-за стены больше не донеслось ни звука. Петр отвернулся и мрачно посмотрел на себя в большое зеркало, потер уже заросший светлой щетиной подбородок.

— И ничего у меня глаза не бегают! — заметил он вслух почти с детской обидой, потом взглянул на противоположную стену. Кто бы ни был хозяин этой комнаты, он явно очень беспокоился о своей внешности — зеркала на каждой стене. Хорошо хоть потолок не зеркальный! Он видел такой в какомто фильме. Кажется, в «Половом инстинкте»… тьфуты, в «Основном инстинкте»! Впрочем, какая разница?

Петр подошел к кровати, взял бутылку и обнаружил, что употребил без закуски уже ровно половину. Надо выпить все — все равно спать ложиться — а бутылку потом спрятать в автобусе, чтоб не нашли. Да, ага — а если утром вместо этого автобуса появится какойнибудь другой? Что там говорили — какаянибудь передача снимается шуточная? Камеры везде?

Из любопытства он осмотрел комнату в поисках камер. Если они там и были, он их не нашел. Зато нашел нечто другое, заставившее его сесть на кровать и крепко призадуматься, глядя на вещь, покоившуюся на его темных мозолистых ладонях.

Это был шар размером с крупный апельсин — прозрачный стеклянный шар, наполненный водой, шар, в котором сидела золоточешуйная русалка с зелеными глазами, и дно вокруг нее было усыпано золотыми блестками. Петр несколько раз встряхнул шар, и в нем поднялась золотая метель, в которой лениво заколыхались длинные русалочьи волосы.

— А откуда это тут? — тупо спросил он у пустой комнаты. Потом перевернул шар и уставился на выцарапанные на подставке буквы.

«МОЁ!»

Да уж, еще бы не его, жена подарила год назад специально для автобуса. Мол, так веселее. Он взял, хотя после того случая не любил игрушечек… обзор заслоняют.

Он отхлебнул «Столичного стандарта» прямо из горла и сфокусировал взгляд на безделушке. Шар из автобуса, его шар из его автобуса. Только почему этот шар в чьемто особняке, а автобус и вовсе пропал?!

Во всяком случае, теперь понятно что хозяева особняка причастны ко всему этому бардаку! Появятся — живыми не уйдут!

Петр повернул голову и взглянул на закрытую дверь.

* * *

— Сейчас! — рявкнул Алексей в ответ на очередной вежливый стук в дверь ванной. — Уже иду!

Его пальцы быстро двигались, смывая под струей воды уже подсохшую кровь с наушников и останков плеера. По голубой эмали раковины в сток тянулись бледнорозовые нити. Он работал сосредоточенно, нахмурившись и закусив губу.

Мысль пришла в голову, когда он собирался перепрятать пакет с Лешкиным барахлом. А вдруг все равно найдут? Заметят кровь и что тогда? Как он будет выкручиваться? Выбросить гденибудь в саду, закопать, булькнуть в пруд? А как он выйдет из дома незаметно? Даже глубокой ночью — где гарантия, что кто-нибудь не спит? Услышит, как он отпирает входную дверь и прибежит — а куда это вы собрались? А что это у вас такое? Нет, нельзя.

А если найдут без крови?

«Перестраховаться! — думал он, закручивая кран. — А как подсохнет, либо перепрячу, либо выброшу утром гденибудь. В других комнатах прятать нельзя пока — наткнутся — кто-нибудь да и узнает Лешкин плеер. Лешки в доме не появлялось, как эти вещи сюда попали? Кто принес? Хозяев не было. А в лес за Лешкой кто ходил? Он и Виталий. А кому больше поверят, а? Уж явно не тебе!»

Евсигнеев сложил отмытое в полотенце, которое прихватил тут же в ванной, проверил — не вывалится ли — придал лицу равнодушносонное выражение, открыл дверь и столкнулся нос к носу с Алиной. На ней все еще был серый костюм, с согнутой руки свисал длинный бледнозеленый халат. Она обмахнула его удивленнонастороженным взглядом. Алексей повернулся и, посторонившись, сделал широкий жест в сторону ванной.

— Прошу! Подурацки дом устроили — комнат куча, а ванная только одна. Извините, что заставил вас ждать.

— Ничего, — отозвалась девушка, проскользнула мимо него и тихо прикрыла за собой дверь. Она показалась ему какойто подавленной, зеленые глаза словно смотрели куда-то внутрь себя, будто пытались отыскать нечто очень важное. А, к черту, не до нее сейчас!

…объясни мне, состоятельный человек, какого ты из Питера в Валдай едешь в какойто древней консервной банке?

Может, это конкуренты устроили ему аттракцион? Или эти… как их… свидетели, что на мамашкину квартиру позарились — решили покрупному срубить?.. да нет, не похоже.

Да, Гамара, влетел ты капитально! Сдергивать надо отсюда — хрен его знает, а вдруг загасят, как Леху? Тут уж не до девочек девяносто шестой пробы!

Алексей резко остановился, недоуменно заморгав, потом обернулся. Дверь в комнату Виталия была чуть приоткрыта — правда, что с того — он же не мог услышать его мыслей.

Почему он назвал себя Гамарой? Это что еще значит?

Внезапно у него возникло ощущение, что он забыл что-то очень важное. Но тут же пропало.

Опустив голову, Евсигнеев быстро зашагал вперед, крепко зажав в руке полотенце. На лестнице он прибавил скорости, а в свою комнату почти вбежал и, уже закрывая ее, услышал, как где-то внизу громко хлопнула дверь. Интересно, чья?

Проверив, надежно ли закрыт замок, Алексей окинул взглядом комнату. Где спрятать? Только не в шкафу! Из разговора в гостиной он уже понял, что в шкафу прятать нельзя. Он задумчиво взглянул на кровать, застеленную кремовым покрывалом и подошел к ней. Его рука уже протянулась, чтобы сдернуть покрывало, но тут в комнате за стеной что-то грохнуло, а потом он услышал приглушенный голос Петра, выговаривающий в чей-то адрес затейливые ругательства. Алексей хотел было постучать в стенку, но тут же передумал — черт его знает этого дебильного водителя — а вдруг побежит жаловаться Виталию, и тот сюда вломится? Нет, не стоит. А с козлом этим белобрысым он еще разберется, дай-те срок!..

…сырой звук ударов… теплое, стекающее по щекам и подбородку… резкий медный запах крови…

Алексей скрежетнул зубами. Не было этого. И Виталий живздоров, сука! И пацана он не убивал! Он его не видел даже!

Правда?

Господи, когда же кончится дождь?!

— Твою мать!.. — прошептал он и сдернул с кровати покрывало.

В следующее мгновение Алексей отшатнулся от кровати, словно спорхнувшая с нее легкая материя обнажила скопище мохноногих пауков. Его лицо исказилось судорогой, полотенце с остатками плеера выпало из обмякших пальцев.

Одеяло, лежавшее на кровати, совершенно не подходило к комнате, обставленной и отделанной красиво и со вкусом, и смотрелось нелепо — старое лоскутное одеяло, пестрое и потрепанное. От его пестроты рябило в глазах. От его присутствия сердце выворачивалось наизнанку.

Голос матери, вошедшей в комнату, звучит приглушенно. Он не видит ее — перед глазами пыльная темнота, в которой намного уютней, чем там, снаружи. Он не видит очередной молнии, но кожей чувствует ее и сжимается в комок в ожидании нового, жуткого раската грома.

— Лешенька, я же тебя попросила пол пропылесосить… Лешенька, ты где?.. Лешенька!

Одеяло, его одеяло ползет вверх, и он судорожно вцепляется в него. Одеяло продолжают тянуть, и тогда Леша кричит:

— Не тронь! Уйди! Не лезь ко мне!

— Лешенька, опять?.. Ну ты же уже взрослый мальчик, тебе ведь девять лет уже! Ну это же просто гром, — мать, не особо сведущая в предмете, на мгновение замолкает. — Тучки сталкиваются…

— Пока не кончится — не выйду!

Мать вздыхает, потом покладисто говорит:

— Ладно, сиди… Как кончится — я тебе скажу.

— Только когда совсем кончится!

— Хорошо, Лешенька, хорошо. Только смотри, скоро Настя из школы придет — смеяться начнет, нехорошо…

— Будет ржать — в ухо получит!

— Ох, дети, дети… Лешенька, а покушать? Картошечки горяченькой будешь?

— Сюда принесешь.

— Так ведь темно там…

— У меня фонарик есть.

Мать уходит. Она всегда соглашается. Леша знает, что она не станет делать того, чего он не хочет, потому что любит его гораздо больше, чем дуруНастьку. А он сидит под одеялом, пока не кончается гроза — сидит долго, то и дело зажигая фонарик на короткие промежутки времени — экономит батарейки — и при его свете смотрит на цветные лоскутки, вспоминая, какой от чего отрезан. Мать сама сшила это одеяло для него несколько лет назад — большое плотное ватное одеяло, и, прячась под ним от грозы, Лешка выучил его наизусть — каждый лоскуток, каждый рисунок.

Потом страх как-то сам собой сошел на нет, превратившись в терпимую хандру, а одеяло, чтоб не напоминало о былом позоре, он велел матери выбросить. Значит не выбросила, глупая старуха! Отдала кому-то… ведь не на свалке же эти богатеи его подобрали! Потому что это было то самое одеяло, которое он раз за разом изучал, водя по нему тонким лучом фонарика. Вот этот оранжевозеленый лоскуток от старого матушкиного фартука. Этот голубой с черными разводами — от халата. А этот белый с глупыми утятами — от старой сеструхиной пижамы. Он мог назвать любой из этих лоскутков. Любой!

Порыв ветра швырнул в оконное стекло тяжелые дождевые капли, и Алексей вздрогнул. Его рука непроизвольно дернулась к одеялу, потом он резко развернулся, сдернул одеяло с кровати и швырнул его в угол, сметя с тумбочки какие-тобезделушки. Бросился к своим вещам, вытащил сотовый телефон, нажал на кнопки и приложил трубку к уху.

Тишина.

Он выругался и швырнул телефон на кровать. Его руки дрожали.

— Значит, раскопали! — прошептал Алексей, уставившись в мокрое окно в щели тяжелых кремовых занавесей. — Раскопали, суки! Удавлю!

Он поднял пакет и торопливо запихнул его в наволочку. Пристроил подушку на кровати, косо бросил сверху покрывало и направился к двери.

* * *

Ее пальцы двигались с той особой плавностью, которая была присуща всем ее движениям, и золотистые пряди послушно скользили между ними, сплетаясь в толстую косу, тяжелую и блестящую. Она делала так каждый вечер — привычка, выработанная еще с детства. Бабушка, ложась спать, всегда заплетала свои волосы в косу, приговаривая: «Волосам в косе спать слаще». Волосы у нее были длинные и густые — до глубокой старости и так и не поседели.

Марина перебросила косу через плечо, сняла халат и подошла к большому, во весь рост зеркалу. Вытянулась, поднявшись на носки, потом изогнулась, чуть повернувшись в сторону, и медленно провела ладонью по своей идеальной формы ягодице. Улыбнулась зеркалу, и отражение вернуло ей мягкую довольную улыбку.

— Свет мой, зеркальце… — пробормотала Рощина и зевнула, показав мелкие аккуратные зубы. Ее аметистовые глаза были сонными, но где-то в глубине мерцало легкое беспокойство и какая-то неустроенность, которой она не могла понять.

Пожав плечами, Марина подошла к шкафу, открыла его и зашуршала целлофаном. Вытащив нужный сверток, она распаковала его и, держа за бретельки, легко встряхнула короткую ночную рубашку из тончайшего темносинего кружева. Бросив целлофан в шкаф, она быстро надела ее и снова подбежала к зеркалу.

Богиня! Настоящая богиня. Жаль, оценить некому.

В памяти вдруг, как назло, всплыли те чужие, жуткие глаза взглянувшие на нее из зеркала ванной — глаза, медленно затягивающиеся влажной дымкой.

Не было никаких глаз! Никаких глаз не было!

Отойдя от зеркала, Марина проверила — надежно ли заперта дверь, а потом, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру, подошла к кровати, отвела ладонью тонкую ткань балдахина и скользнула под пухлое одеяло, чуть поежившись от прикосновения к телу холодной простыни. Взглянула на расписной потолок, потом перевернулась на живот и блаженно вздохнула, уткнувшись лицом в мягкую подушку, приятно пахнущую какимито цветами. Усталое тело возликовало долгожданному комфорту, ресницы неумолимо потянуло вниз, и, уже засыпая, Марина протянула руку, чтобы выключить ночник. Другая ее рука скользнула под подушку и вздрогнула, наткнувшись на что-то холодное, ребристое и чуть звякнувшее от ее прикосновения. Марина убрала руку, уже почти коснувшуюся выключателя, и удивленно открыла глаза. Ее пальцы сжались на странном предмете и вытянули его из-под подушки.

Это были ключи — один медный с длинной и сложной острой бородкой — от квартиры, другой маленький, чуть погнутый и совсем простой — от почтового ящика. На железном кольце вместе с ключами висели несколько брелоков — цветочек, куколка, круглая пластинка с нарисованными на ней горами, розой ветров и надписью «Кавказ», матовый светлокоричневый округлый камушек и босая подошва человеческой ноги, на которой зеленой ручкой было нарисовано немного кривое сердечко, заключавшее в себе буквы С и Н.

Марина судорожно сглотнула. Ее рука дернулась, и связка ключей и брелоков соскользнула с ладони и со звяканьем закачалась в воздухе, удерживаемая лишь за розовый цветочек, зажатый между пальцами.

— Это тюльпан!

— Нет, колокольчик!

— Розовых колокольчиков не бывает!

— Нет бывают!.. И вообще, это, скорее всего, роза!

— Вообще не похоже!..

Марина закрыла глаза. Ее пальцы, словно у слепой, ощупывали ключи и брелоки, скользя по каждому зубцу и каждой выемке — снова и снова — так, как делали это когда-то почти два десятка лет назад.

Подруги не разлей вода еще с подготовительной группы — она, Марина Рощина с заплетенными в толстую золотую косу волосами, и Норматова Дилярам, Диля, с резкими неправильными чертами лица, темноглазая и темноволосая с неизменным веселым коротким хвостиком почти на макушке. Диля наполовину узбечка, несколько лет назад она вместе с родителями и престарелой теткой переехала в Волжанск из города со смешным названием Ахунбабаев. Мать Марины не одобряла их дружбу, считая Дилю некультурной и какойто чумазой, но мнение матери Марину мало волновало. Семья Норматовых была бедновата, и Марина с самого начала окружила Дилю дружеской обволакивающей опекой, приглашая ее на обеды, отдавая ей старые или надоевшие вещи и игрушки и охотно принимая взамен ее обожание. Самой лучшей забавой у них было наряжаться в платья Марининой мамы, когда той не было дома, обвешиваться ее украшениями и танцевать в гостиной под музыку Поля Мориа или Франка Пурселя. Плохо, что это бывало так редко.

Утро солнечное, теплое. Они идут, обмахиваясь веерами из опавших кленовых листьев — цветных, ярких — от светлой зелени до глубокого бордо. На Маришке пушистый белый беретик, на Диле — вязанная желтая полоска, закрывающая уши, а вокруг шеи — длинный тонкий шарф, красивый, хоть и немного потертый. Маришке приятно видеть на Диле этот шарф. Раньше он принадлежал ей.

— … сегодня не раньше семи придет. Так что после…

— Нет, говорю же — не могу! Мама сказала сегодня сразу домой, с тетей Шахнозой посидеть, потому что никого не будет.

Рощина надувает губы. Шахноза Норматова ей не нравится, даже пугает — тощая, морщинистая, похожая на высушенную рыбу, и все время с папиросой. И глаза у нее, как у мертвой рыбы — тусклые и выпученные.

— А она сама не может посидеть что ли?

— Неа. Заболела. Лежит и все время вот так делает — хрхр! — Диля дергает губами, закатывает глаза и смеется, потом сморщивает нос. — От нее так воняет, фууу!

— Ну чего она не может сама полежать?

Диля мотает головой.

— Ну Дилька! Мама неизвестно когда в следующий раз уйдет так надолго!

Черноволосая головка снова отрицательно качается. Маришка понижает голос.

— Дилька, она такое платье новое купила! Бархатное! До пола!

Выражение лица Норматовой становится жалобным, но решимость остается.

— И браслет купила, Дилька! Большой такой! А я нашла, куда она шнур от магнитофона спрятала!

— Не могу! — с отчаяньем говорит Диля. — Влетит! Пожалуйста, Маришка, давай в другой раз, а?

Маришка смотрит на подругу почти зло. Как Дилька может ей отказывать?! Как после всего, что она для нее сделала?!

— Ну и пожалуйста! — она швыряет кленовый букет в лужу и быстро уходит вперед.

Конечно они помирились — на первой же перемене. Но Диля так и не согласилась идти в гости. И тогда Маришка решила проблему самым простым способом — на большой перемене отправила подружку за булочками, а сама стащила ее ключи из кармашка старенького ранца, и всю дорогу домой перебирала их пальцами в кармане пальто, чувствуя удовлетворение и легкое чувство страха — она впервые в жизни что-то украла. Они распрощались, как ни в чем не бывало, а буквально через пять минут Диля позвонила в дверь ее квартиры.

— Я ключи потеряла, представляешь?! Дашь позвонить? А то тетка не открывает.

Маришка, как-то очень взросло улыбаясь про себя, проводит ее в гостиную, и конечно же там на кресле лежит новое материно платье, и Диля вспоминает о телефоне только спустя два часа, не ведая, что ключи уже давным-давно снова лежат в кармашке ее коричневого ранца…

О том, что было потом, вспоминать не хотелось. Всю жизнь не хотелось. А сейчас и подавно.

Ее пальцы снова сжали связку ключей и брелоков — почти двадцать лет спустя. Это было дико — снова держать их в руке. Это было невозможно. Но ключи действительно Дилькины. Это ее брелки. И буквы «СН» на резиновой босой подошве… Сашка Нестеров, Дилькина любовь. Марина всегда считала его дебилом…

Откуда здесь Дилькины ключи?!

— Господи! — прошептала Марина. Ключи выскользнули из ее пальцев и, звякнув, упали на одеяло.

Получается, это Дилькин дом? Марина много лет назад потеряла ее из вида и ничего не знала о судьбе бывшей подруги. А что, если та сделала удачную партию или еще какимнибудь способом разбогатела?.. А что, если она догадалась про ключи и хочет с ней поквитаться?..

Марина мотнула головой и вскочила. Нет! Она хорошо помнила, что из себя представляла Норматова. Такое ей не по силам. Нет!

Она разгладила на бедрах синее кружево и впервые в жизни пожалела, что не курит. Взглянула на кровать — ключи лежали там, где она их бросила. Они никуда не исчезли. Они были настоящими.

Марина подняла ключи, держа их двумя пальцами, словно хвост дохлой крысы, открыла ящик тумбочки, бросила туда связку и с грохотом задвинула ящик. Схватила со стула халат и надела его, путаясь в рукавах.

Ей нужно в ванную. Ей нужно немедленно попасть в ванную… туда, где по коже скользят светящиеся зеленоголубые волны, где большое зеркало отражает ее всю, где так приятно лежать среди теплой ароматной пушистой пены и чувствовать, как все проблемы и дурные мысли тают, тают…

Марина вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь, — как раз вовремя, чтобы увидеть спину уходящего за угол человека, державшего в руке полотенце. Она узнала Алексея. И тут же забыла про него.

Запахнувшись в халат, Марина подошла к двери в ванную и толкнула ее. Дверь была заперта. Она нетерпеливо постучала, прислушиваясь к удалявшимся шагам на лестнице.

— Секундочку! — ответил из-за двери голос Сухановой. Марина раздраженно скривила губы и прислонилась к стене, рассеянно разглядывая полутемный округлый коридор. Она услышала, как где-то наверху захлопнулась дверь, потом еще одна открылась и закрылась. Похоже, в эту ночь многие не спали…

— Представляешь, я ключи потеряла!..

Почему ты поехала одна? Почему ты поехала в автобусе?

Больные злые глаза за зеркальной гладью…

В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек… мне так кажется.

Марина резко развернулась и, неожиданно для себя самой, грохнула кулаком в дверь ванной прокричав:

— Да ты там что — утонула?!!

— Я же сказала — сейчас! — голос Алины сразу же похолодел. — Оставь дверь в покое!

Марина, слегка покраснев, опустила руку, не понимая, что на нее нашло. Портить отношения с Алиной ей не хотелось, она была ей относительно симпатична — менее чем Светлана, но, несомненно, более, чем Ольга или Кристина.

Она неторопливо пошла вперед, в сторону гостиной, сунув руки в карманы халата и бесшумно ступая босыми ногами. Незавязанный, он колыхался, при каждом шаге открывая коротенькую ночную рубашку, но Марину это не волновало — в коридоре все равно никого не было.

Одна из дверей оказалась приоткрытой, словно приглашая войти. Марина хотела было пройти мимо, но, не удержавшись, все же заглянула в щель и остановилась. Ее обдало жаром, она облизнула губы и улыбнулась, и в комнате поняли эту улыбку и приняли то, что обещала она и обещали распахнутые полы халата, к которым так и не протянулась рука Рощиной в смущенном порыве.

— Иди сюда! — повелительно сказали ей из комнаты.

В этот раз Марина не возмутилась и не смутилась, хотя и обращенный к ней повелительный тон, и протянутая навстречу рука были совершенно недвусмысленны. Не раздумывая и не оглядевшись по сторонам, она шагнула в комнату, и дверь за ней захлопнулась.

* * *

Виталий проверил развешанную на стульях одежду — та даже и не думала начинать сохнуть. Можно было, конечно, взять из ванной фен и попробовать просушить им, но заниматься этим было неохота. В комнате тепло, скоро он ляжет спать — к чему вся эта возня? Ночью одежда ни к чему, а одеяло вряд ли смутится, если он залезет под него в одних трусах. Виталий покосился на шкаф и хмыкнул. В крайнем случае… Нет, брать чужие тряпки не хотелось. Ничего, не сахарный — не растает и во влажной одежде. Вот Суханова — дурочка, со своими принципами может запросто схватить воспаление легких и тем самым еще больше осложнит ситуацию. Хотя… еще не известно, какие из ее принципов доживут до приезда хозяев.

Если они приедут.

Виталий подошел к окну и надолго остановился возле него, до боли в глазах вглядываясь в лес за стеной дождя. Отрезаны от мира. Напрочь отрезаны. Сколько им придется провести здесь — сутки, неделю, месяц? Если сложить вместе все, о чем говорилось в гостиной, и отнять понятия «случайность» и «совпадения», то получится, что долго. Утром уйти пешком? И далеко они уйдут? Да и куда? А если погода не улучшится? А девчонки сколько выдержат? Да еще и на каблучках? Не босиком же им идти, а лишней обуви в доме нет. Интересно, почему одежды навалом, но нет даже тапочек?

Может, выслать вперед кого-то одного? А где гарантия, что он не пропадет так же, как и Лешка?

…чего тогда этот мэн бизнеса из лесу сам не свой пришел? Какойто очень уж странный…

Виталий прижал к холодному стеклу кулак и оперся на него лбом. Да, Евсигнеев и ему показался какимто пришибленным, но тогда он решил, что тот просто перетрусил. Алексей не производил впечатления смельчака, он был истериком — из тех, которые много кричат, а потом быстро прячутся под стол. В запале может наворотить дел, но если ему вовремя дать по морде, то сразу присмиреет.

А всетаки, может он действительно что-то видел, пока ходил один?

Виталий прокрутил в памяти тот момент, когда раздвинул мокрые ветви кустов и увидел бизнесмена, роющегося за полой своего пиджака… и потом, весь тот короткий промежуток времени, когда они разговаривали, Алексей постоянно прижимал руку к груди. Тогда Виталий подумал, что у него нелады с сердцем или прокуренные легкие барахлят после долгой прогулки…

Роющегося за полой пиджака? Или что-то прячущего за нее?

Хотя возможно, все это ему только показалось.

Зато не показалось, что у большинства пассажиров ближе к вечеру начала ехать крыша. Включая и его самого.

Тебе ведь хотелось бы, чтоб этот диванчиккачалка стоял не в гостиной, а в этой комнате… потому что тогда было лучшее время, тогда было все просто и спокойно, и был еще сад, и старая яблоня с ветвями до земли, и Дашка с тощей косичкой, которой можно было наврать с три короба, а она слушала с открытым ртом, но…

Лицо Виталия вдруг болезненно сморщилось, в глазах появилась растерянность и он, пошатнувшись, схватился левой рукой за подоконник. Он ведь не мог, никак не мог…

Не мог что?

Ощущение исчезло, едва появившись, а понимание так и не успело прийти. Словно ему, подзадремавшему на секунду, плеснули в лицо ледяной водой.

Не мог что?

Я не знаю.

А что с твоей правой рукой? Что с ней?

Даша… Даша…

…хотите еще посидеть на диванчике?

Виталий скрежетнул зубами. Он не был напуган, но, что гораздо хуже, был сбит с толку. Ему снова вспомнилось лицо Алины, наблюдающей за кружением стеклянной подвески — лицо лунатика, гуляющего по самому крепчайшему из своих снов. А глаза Бориса?! Интеллигентный, деликатный, но глаза у него в тот момент были, как у обезумевшего от голода пса, защищающего кус мяса… только вот вместо мяса были часы.

У вас сейчас лицо, как тогда у Бориса… или у меня, наверное… Вы знаете об этом?

Нетнет, Аля, ты ошибаешься. Тебе показалось. Не могло быть такого… ведь это всего лишь мебель…

Только вот когда она дотронулась до диванчика, ее захотелось оттолкнуть — и подальше, потому что это ему не понравилось.

Виталий бросил короткий взгляд на один из горящих фонарей. Хорошо, что не выключили, — вдруг, всетаки выйдет пацан…

В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек…

Виталий выругался и отвернулся от окна. Снял висевшую на стене новенькую гитару, опустился на стул и начал рассеянно перебирать струны — сначала неопределенно, потом из-под пальцев полилась неуверенная фантазия на тему «Nothing else matter» «Металлики». Постепенно она обрела жизнь и силу, после чего совершенно незаметно превратилась в тальковский «Летний дождь». Взгляд Виталия скучающе скользил по стенам, смотреть на струны нужды не было — пальцы и так знали, что им делать. Гитара грустила в его руках, и сонная ночная музыка бродила по комнате струящимися шагами. И вдруг запнулась — фальшиво и пронзительно дернулась, чуть не оборвавшись, струна. Виталий с грохотом отставил гитару к стене, встал и пошел в дальний конец комнаты. По дороге простыня, развязавшись, свалилась с него и осталась лежать на полу. Он этого не заметил.

Руки у него вспотели, и поэтому, сняв ошейник со стены, Виталий уронил его. Ошеломленный, он нагнулся, чтобы поднять его. Он не мог припомнить случая, чтобы когда-нибудь что-нибудь ронял.

Коричневый собачий ошейник был старым, самодельным, переделанным из широкого кожаного ремня, вручную неумело прошитого толстыми черными нитками. На ремне темносиней пастой крупными шатающимися детскими буквами было написано имя.

БЭК.

То было время, когда тянуло на приключения — время закопанных кладов и таинственных заброшенных домов, время робин гудов и чингачгуков, время луков с тетивой из лески и стрел с голубиными или чаячьими перьями, время, когда дрались на деревянных мечах и шпагах, время, когда девчонки даже иногда были принцессами… или, уж во всяком случае, леди Марианнами и Констанциями Буаносье. Это сейчас играют в авторитетов, Терминаторов и Нео, принцессы превратились в Мадонн и Бритни Спирс, а главные рыцарские девизы — «Астоло виста, бэби» или «У нас, реальных пацанов, не забалуешь»… хотя, это уже, вроде как, отходит, и недавно он даже видел стайку мальчишек и девчонок, игравших в старые добрые «казакиразбойники»… А тогда все было именно так… В то время он зачитывался Дюма, Фенимором Купером, Луи Буссенаром и Джеком Лондоном. И когда появился щенок — причудливая смесь водолаза, овчарки и ирландского сеттера, пятнистая, задиристая и вислоухая, приведшая бы в священный ужас любого знатного кинолога — появился, невзирая на негодование отца и запреты матери, Виталий назвал щенка Бэком, с презрением отметя в сторону Дашкиных «Пушков» и «Кузек». Он был уверен, что щенок вырастет точно таким же, как Бэк из лондоновского «Зова предков» — смелым, преданным и мудрым. Наверное, так и случилось бы…

Виталий судорожно сжал ошейник в пальцах. Пряжка больно врезалась в кожу, но он сжал кулак еще крепче, словно болью пытался прогнать дурной сон. Потом раскрыл ладонь и снова посмотрел на ошейник. Осторожно вытащил несколько застрявших за пряжкой длинных черных с рыжиной волосков.

Бэк был лохматым. Очень лохматым.

— Эй, Бэк! Ко мне!

Вислоухий песподросток летит через двор, как стрела, в пасти зажат индейский лук, длинный пушистый хвост стелется по ветру…

— Хороший пес, хороший…

Бэк ухмыляется, вывалив розовый язык, в глазах сияет такой же мальчишеский восторг, как и у его хозяина… много позже их до краев наполнят мука и ужас… и тяжесть камня в руке нельзя будет сравнить с тяжестью всего земного шара…

Мрачноватонезависимые и преданные до кончиков коротких ушей Цезарь и Мэй появились у него лишь несколько лет назад, а до той поры он больше ни разу не заводил собаку. Такое не забудешь, и даже сейчас, пусть и редко, те глаза нетнет, да и взглянут на него из-под груды прожитых лет — взглянут без ненависти, но укоризненно, что иногда гораздо хуже ненависти.

Ошейник пропал спустя несколько недель после происшедшего — Виталий подозревал, что мать выбросила его, чтобы он не напоминал сыну о том, что случилось. Он долго искал его, обвинял Дашку, что это она его куда-то засунула, более того, влепил ей подзатыльник — и сестра, обычно ударявшаяся в слезы даже, если ее дергали за косичку, в этот раз не заплакала…

В вещах, которые делаешь своими руками, не ошибаешься. А вещах, которые, к тому же, связаны с болью, не ошибаешься вдвойне. Это был ошейник Бэка. Его ошейник. Как он здесь оказался?

Виталий встал и взглянул на свою ладонь. На ней остался глубокий отпечаток пряжки. Он был настоящим. Как и ошейник.

Воробьев бережно, словно тот мог в любую секунду рассыпаться в пыль, положил ошейник на тумбочку, вытянул из пачки папиросу, примял ее двумя пальцами и сунул в рот. Закурил, наполняя комнату густым сизым дымом.

Спокойно. Будь реалистом. Это не может быть тот же самый ошейник — хотя бы потому, что прошло почти двадцать лет, а этот, хоть и старый, выглядит так, будто он его сделал только вчера. Он должен был уже рассыпаться в пыль, выцвести… да мало ли что… Но эта вещь — точная копия и явно предназначенная исключительно для тебя. Не существует идеально одинаковых воспоминаний, как не существует одинаковых отпечатков пальцев. кто-то пронюхал о том, что ты тогда сделал, смастерил этот ошейник и подбросил в комнату… Но, во-первых, зачем? А, вовторых, как можно было узнать, что ты выберешь именно эту комнату?..

…как вы выбрали свои комнаты?

Ты права, рыжик, тысячу раз права! Мы выбрали именно свои комнаты. Мы оказались здесь совсем не случайно. кто-то позаботился о том, чтобы мы очнулись в одном автобусе, на дороге, ведущей в один конец. кто-то изучил все наши привычки и пристрастия. кто-то приготовил для нас этот дом. кто-то ждал нашего приезда. И этот кто-то сейчас внимательно наблюдает за нами.

Зачем?

И есть одно «но». Нельзя узнать о том, чего никто не видел, чего ты никому не рассказывал, о том, что ты спрятал на самое дно своих воспоминаний, потому что вспоминать об этом больно и погано… нельзя.

Но кто-то смог это сделать.

Виталий с силой воткнул недокуренную папиросу в пепельницу и встал. В голове была только одна мысль — нашли ли что-нибудь остальные, или в эту игру играют только с ним? Он взглянул на часы — время позднее, но ничего — не до деликатности. Нужно поговорить с Алиной или Олегом. Прошло довольно много времени с тех пор, как они покинули гостиную — кто знает, может и они что-нибудь нашли в своих комнатах? Может так же сидят сейчас, ошеломленно хлопая глазами и уговаривая себя, что все это совпадение, что вещь всего лишь похожа, что этого не может быть…

Виталий приоткрыл дверь, но тут же вернулся в глубь комнаты за простыней. Кривцовуто все равно, а перед девчонкой все же лучше малость соблюсти приличия, а то еще решит, что он, интеллигентно выражаясь, явился к ней с «нехорошими намерениями».

Он поднял простыню и тут же застыл, услышав, как где-то рядом отворилась дверь, и приглушенный голос Евсигнеева с отчетливо натянутой любезностью произнес:

— Прошу! Подурацки дом устроили — комнат куча, а ванная только одна. Извините, что заставил вас ждать.

Ему неразборчиво что-то ответили, и послышался стук закрывшейся двери и легкий звук удаляющихся шагов. Виталий хмуро взглянул на свою дверь, раздумывая, не догнать ли бизнесмена и не попробовать ли вытрясти из него правду (если, конечно, она существует)? Потом отвернулся, посмотрел на простыню в своей руке и швырнул ее на кровать. Нет, если и говорить с ними, то не сейчас. К тому же, нет никакой гарантии, что тот, кто все это затеял, или, по крайней мере, его помощник, не находится среди них. Наибольшая вероятность, что это Петр, хотя с тем же успехом этим человеком может оказаться и балагур Кривцов, и чрезмерно наблюдательная Суханова. Да, он сказал ей, что не подозревает ее. Но это было тогда. Сейчас Виталий уже ни в чем не был уверен. Может, девчонка — на редкость талантливая актриса? Правда, тогда ее наблюдательность нелогична… а может, в этом есть своя логика, соответствующая некому плану?

Виталий чертыхнулся, чувствуя, что все его мысли начинают сплетаться в совершенно невообразимый и нелепый узор, какоето кружево, выходящее из-под пальцев в усмерть пьяной вязальщицы.

Не смотри на ошейник. Пока не смотри. Хоть какоето время не смотри. Не надо…

Он вздернул голову — кто-то со всей силы грохнул кулаком в дверь ванной. Потом без труда узнаваемый голос Марины прокричал:

— Ты там что — утонула?!

Ей что-то ответили. Виталий не разобрал слов, но вряд ли Марине сказали что-то лестное. Он усмехнулся — как бы не сцепились кошечки! Кто там — Ольга что ли? Визгу тогда будет до утра.

Виталий, все еще улыбаясь, потянулся было за новой папиросой, но его рука застыла в воздухе, а улыбка превратилась в ухмылку, недобрую и циничную. Спиной он почувствовал взгляд — скользящий, оценивающий, горячий. Он знал, чей это взгляд.

Виталий неторопливо обернулся. В коридоре перед полуоткрытой дверью стояла Марина босиком и в распахнутом халате. Ее грудь вызывающе просвечивала сквозь тонкое синее кружево, полурасплетшаяся коса, перекинутая через плечо, отливала золотом, аметистовые глаза горели. Когда он взглянул на нее, ее лицо чуть порозовело. Она улыбнулась и облизнула пересохшие губы. Виталий видел, как в такт ее сердцу пульсирует жилка на шее под сливочной кожей.

Слова были не нужны, все здесь было просто и понятно — и ее улыбка, и взгляд, и язык, нарочито медленно облизавший губы, и даже подрагивание тонкой кожи над жилкой были достаточно откровенными. Это было очень кстати. Сейчас ему это особенно нужно.

— Иди сюда! — приказал Виталий и протянул руку. Он не собирался с ней церемониться. Кошка. Он хорошо знал таких. Он с самого начала понял, что она из себя представляет.

Марина стремительно вошла в комнату и захлопнула за собой дверь, и Виталий в тот же момент оказался возле нее и сразу же, не тратя время на поцелуи и прочую лирику, одной рукой дернул с ее плеч халат, а другой потянул вверх коротенькую воздушную рубашку. Ткань затрещала, Марина что-то пискнула ради приличия, затрепыхалась, на лицо ему ссыпались пышные пряди волос, одурманивающе пахнущие какимито цветами.

— Тихо! — прошипел Виталий. Потом слегка встряхнул ее, только один раз взглянув в два провала, наполненные пылающей аметистовой лавой. — Чего дергаешься? Хочешь ведь?!

Она сглотнула, потом крепко обхватила его, вонзив жестко расставленные пальцы в его напряженную спину и прижавшись всем телом.

— Да!

* * *

Алина отвернулась от кружащейся под потолком подвески, задумчиво напевавшей свою воздушную хрустальную песню. Сделать это было непросто — взгляд тянулся обратно, поворачивая голову, словно привязывая ее к сверкающим стеклянным цветам упругими, какимито сладостноноющими нитями. Смотреть на нее было так приятно, так спокойно, что она почти забывала, где находится. Ни о чем не хотелось думать, хотелось просто сидеть и смотреть, смотреть и чувствовать, как сквозь нее снова и снова проходит этот чистый волшебный перезвон.

Сонно глядя перед собой, она начала расстегивать пиджак, но на третьей пуговице остановилась, зевнула и принялась стаскивать с пальцев кольца. Потом сняла с запястья часы и, держа все в ладони, подошла к тумбочке. Звон колыхающейся подвески ласково оглаживал ее по голове — казалось, та поет ей колыбельную, стараясь, чтобы до самого утра и мысли, и сны ее были такими же волшебными и воздушными.

Тебе пора спать, Аля, маленькой девочке пора спать… Как ни крути, ты все равно маленькая девочка, маленькая взрослая девочка, у которой есть ресторан, у которой сбылась ее главная мечта… но ты все равно маленькая девочка, тебе сейчас самое время быть такой, потому что у тебя жизнь идет в обратную сторону, потому что в пять лет ты стала старухой… Тебе ведь пять было, Аля? Пять?

Алина ссыпала украшения на тумбочку и подошла к окну. Ресторан… А ведь сколько уже времени прошло, как она не вспоминала о своем ресторане?.. Внезапно думать о нем ей показалось очень важным.

На столах лампы под маленькими абажурами… легкий плеск сбегающей в «пруд» воды… черные плитки пола…

Мысли путались… Они должны были быть совсем не такими, в них не было беспокойства, не было восторга долгожданного обладания. Они были тягучими и скучными.

Она облокотилась на подоконник, разглядывая двор. Ее окно располагалось почти над парадной лестнице, и, хотя большая ель слегка заслоняла обзор, Алина могла видеть одного из мокнущих под дождем мраморных львов и дорожку, по которой они сюда пришли, исчезавшую за стеной деревьев. Там, невидимый, стоял их автобус, и она подумала, что ночь под дождем вряд ли пойдет ему на пользу. Бледный свет фонарей заливал двор, но всюду свернулись чуть колыхающиеся от ветра тени, на дорожке их было и вовсе целое скопище, почти сливавшееся с деревьями, и на какоето мгновение ей почудилось, что одна из этих теней колыхнулась как-то отдельно от остальных, как-то очень уж самостоятельно и осознанно, как это присуще живому существу.

Выпрямившись, она долго, до боли в глазах всматривалась в деревья возле дорожки, но теперь это были деревья, как деревья, и тени жили лишь в такт порывам ветра… но все же был тот момент, когда Алина была почти уверена, что из-за деревьев выглянул и тут же скрылся какойто человек.

Может, кто-то вышел на улицу? Но она не слышала, чтобы открывали входную дверь. Может, Лешка выбрелтаки из леса… но он не стал бы вести себя так странно. Хозяин? Наблюдает за ворами, проникшими в его дом?

Наибольшей вероятностью было, что ей просто померещилось.

Сходи, проверь.

От этой мысли Алину даже передернуло. Ей и в домето находиться было страшновато, а выйти сейчас, одной… Нет, уж нет!

— Показалось, — пробормотала она и резким рывком задернула шторы обеими руками, отчего нервно вздрогнули листья стоявших на подоконнике пышных ухоженных растений.

Да. Это было проще всего.

Алина отвернулась от окна, зябко ежась в непросохшем костюме и стараясь не смотреть на подвеску, снова подошла к тумбочке и задумчиво взглянула на свои часы и кольца, потом выдвинула ящик, чтобы переложить их туда и слабо улыбнулась. Кто бы не подготавливал эту комнату, он явно был со странностями — зачем-то насыпал в ящик цветов. И даже без стеблей — одни головки. Одуванчики… Зачем?

Она взяла один из цветков в руки, и улыбка медленно сползла с ее лица.

Одуванчик был совсем свежим, точно его только что сорвали, — большой, пышный яркожелтый цветок. Он был насквозь проткнут спичкой, выходившей точно из основания стебля, словно из длинной юбки, и на ее верхушку был надет небольшой одуванчиковый бутон, имитируя женскую головку с прической. Куколка из цветка, какие делали, наверное, очень многие маленькие девочки.

И она тоже.

Аля пошла в садик, когда ей было чуть больше пяти с половиной, а до той поры мать ежедневно отводила ее к бабушке с дедушкой до шести вечера. Они жили в старом тихом районе, в длинном, окруженном акациями, доме, и иногда Але казалось, что родители со всего города приводят сюда детей к их бабушкам и дедушкам — скамеечки во дворе всегда были заняты стариками, а вокруг под их присмотром возились Алины сверстники. С ними было весело, но часто этого казалось мало, потому что кроме двора существовали и другие места — например, пустырь через дорогу, за маленьким гастрономом, где стоял заброшенный полуразрушившийся дом, густо заплетенный ежевикой, где были несколько холмов, по весне покрывавшихся буйной зеленью, где был овраг, в стенках которого кто-то неизвестно когда и неизвестно зачем вырыл неглубокие пещерки, и где было так интересно играть. А еще интересней там казалось потому, что ходить через дорогу было запрещено. Всех их, выпуская на улицу, строго предупреждали: «Через дорогу не ходить — выпорю!» И большинство не ходило никогда. Аля бегала туда регулярно. Иногда удавалось зазвать с собой кого-то из друзей, но большей частью она играла на пустыре одна — чаще всего, в одной из тех самых пещерок, где мастерила кукол из цветов и спичек и строила для них дворцы. Одиночество не мешало играм — как правило, она его просто не замечала. Весной было столько цветов и какие только из них можно было смастерить платья!..

А в пять с половиной она пошла в детский сад — маленькая старая девочка, которой часто снились кошмары, которая не любила играть в куклы и которая всегда очень берегла свою шею…

Но это было очень давно, время насыпалось сверху толстым слоем, воспоминания редки и блеклы и больше похожи на полузабытый плохой сон… и только иногда…

Как сейчас.

Алина уронила куколку в ящик и взяла другую. У этой юбка и голова были сделаны из полураспустившихся одуванчиков, в которых желтое уже сменилось белыми пушкáми, почти готовыми вылететь. Были здесь куколки и с фиолетовыми юбками из просвирника, и с красными из мака, и с голубыми из васильков… но больше всего было из одуванчиков…

Хрипло выдохнув, она резко захлопнула ящик. В воздух взлетели несколько белых пушинок и медленно стали парить, постепенно снижаясь. Алина смотрела на них, как завороженная, беззвучно шевеля губами. Ее рука потянулась к шее, потом снова схватилась за ручку ящика и очень осторожно выдвинула. Конечно же, цветы никуда не делись.

Она отвернулась и медленно опустилась на кровать, тупо глядя на свои голые колени. Цветочные куклы. Цветочный бал в ящике тумбочки ее комнаты.

Это не твоя комната!

Но я ее выбрала. Она словно была приготовлена для меня. Словно ждала меня. Ведь именно это я сказала остальным. И я не собираюсь отказываться от своих слов.

Ты сумасшедшая. Это просто цветы. Наверное в этой комнате жила какаянибудь маленькая девочка, и это ее цветы.

Тогда куда делась эта маленькая девочка? Цветы совсем свежие. И нигде поблизости я не видела ни одуванчиков, ни просвирника, не, тем более, мака. Вокруг дома столько красивых цветов — какой резон выискивать какие-тотам одуванчики, когда можно делать кукол из роз, гиацинтов и тюльпанов?

Ты ведь не знаешь никого из этих людей, и этот дом может принадлежать кому угодно из них.

Может быть, это даже твой дом?

Алина застонала и обхватила голову руками. В любом случае это совпадение — жуткое совпадение, потому что никто не знал про то, что тогда случилось. Ни единая живая душа, кроме нее самой. Одно дело — как появились здесь эти цветы, и другое — для кого они были предназначены.

Это не твое дело. Не твое дело.

Подвеска кружилась под потолком, хрустально напевая.

А может тебе? Все здесь предназначено для тебя, как и я — ведь ты наша маленькая девочка, да? Наша? Может, хочешь поиграть? Поиграй, а я буду петь для тебя, ведь ты наша маленькая девочка…

Алина вскинула голову и взглянула на подвеску почти с ненавистью. Потом встала и подошла к шкафу. Открыла одну из створок и застыла, прислушиваясь.

Дом не спал, несмотря на поздний час. Где-то едва слышно играли на гитаре, за стеной с грохотом отворили окно. Сверху долетела ругань, кто-то хлопнул дверью, что-то упало на пол. У кого-то на третьем этаже громко играла музыка — странные мистические мотивы.

Кто-нибудь из них нашел здесь еще что-то свое?

Алина решительно вытащила из шкафа упакованный бледнозеленый халат и разорвала обертку. Если уж кто-то решил сыграть с ними в какуюто игру, то ей церемониться совершенно ни к чему. Горячий душ, халат, постель. Именно в такой последовательности.

Она посмотрела на свои туфли, вздохнула, потом снова начала рыться в шкафу. Ее усилия были вознаграждены довольно быстро — Алина вытащила пару толстых шерстяных носков серого цвета, перекусила скреплявшую их леску и натянула их на ноги. Вполне заменят тапочки.

Прихватив халат, она подошла к двери и некоторое время стояла возле нее, нерешительно положив чуть подрагивающие пальцы на ручку, потом повернула замок и осторожно приоткрыла дверь.

Слабоосвещенный коридор был пуст. Алина вышла закрыв за собой дверь и направилась было в сторону ванной, но тут же резко развернулась — внизу кто-то отпирал входную дверь.

На мгновение она бестолково затопталась на месте, нерешительно поглядывая на закрытые комнаты, потом, так и не стукнув ни в одну из них, побежала к лестнице. Стараясь ступать как можно тише, Алина быстро спустилась вниз и замерла на последней ступеньке.

Лампы в холле горели только на колонне — еще перед тем, как они отправились в гостиную, Олег, манипулируя кнопками пульта, сам отрегулировал свет, оставив в холле несколько включенных светильников «на всякий случай», и сейчас Алина мысленно поблагодарила его. Если бы холл был темным, она бы испугалась гораздо больше, но сейчас возившийся у входной двери человек был ярко освещен и вполне узнаваем.

— Куда ты собрался! — громко спросила она, не скрывая враждебности. Был бы это кто-то другой, то, возможно, ее голос прозвучал бы иначе, но у двери, согнувшись над засовом, стоял человек, бывший одним из первых на подозрении.

Петр, вздрогнув, обернулся, уронив что-то, и это что-то со стуком покатилось по полу.

— Емое, чего пугаешь?! Думать же надо! Так недолго и инфаркт поймать!

— Куда ты собрался! — повторила Алина, быстро идя через холл. Петр наклонился и поднял странный предмет, повернул его, глядя на свет — не треснул ли где. Алина увидела, что это была игрушка — стеклянный шар, наполненный какойто жидкостью, в которой, взметнувшись от сотрясения, бушевала золотая вьюга.

— Куда собрался? Автобус хочу проверить, — от Петра ощутимо пахнуло перегаром — похоже, он таки не удержался и приложился к хозяйской водочке.

— Ночью?

— Вот именно ночью с ним и может случиться какаянибудь фигня! — в голосе водителя появилось раздражение. — Мало ли, кто здесь может шляться! И вообще, чего я перед тобой отчитываться должен?! Ах, ну да!.. Сливка вас завез, Сливка во всем виноват, он же чеченский террорист и похититель!.. а я, блин, забыл про это! Мне походить по комнатам, разрешения спросить выйти?! Может мне и на толчок сходить разрешения спрашивать?!

— Чего ты психуешь? — Алина пристально взглянула на его лицо, хранившее выражение справедливого негодования, и нервно проехалась зубами по нижней губе. — Нормальный, вполне естественный вопрос… Чего ты так дергаешься?!

Петр, фыркнув, открыл замок и потянул тяжелую дверь на себя. Та с легким скрипом отворилась, впустив в холл дождевые брызги и порыв осеннего ветра, взметнувшего волосы девушки и переброшенный через ее руку халат.

— А, идите вы все… надоели мне до… Че хочу, то и делаю!.. Я за этот автобус в ответе! Я…

Не договорив, он отвернулся и открыл дверь пошире.

— Этот шар… он твой? Или ты нашел его в своей комнате? — вдруг вырвалось у Алины. Петр повернул голову, непонимающе глядя на нее.

— А что? Ну, нашел. А что? Я… я ведь не собираюсь… я его… А что тебето?!

— Ты собираешься с его помощью проверять автобус, что ли?

Сливка взглянул на нее с такой свирепостью, что Алина даже невольно сделала шаг назад.

— Тебе че от меня надо, а?! Так взял, для… ну, короче… Да могу и тебе оставить, чтоб не цеплялась! — он поднял руку с шаром, потом крепче сжал пальцы. — Нет, не оставлю. Шла бы ты спать, девочка, достала уже!

— Он что-то для тебя значит?

Лицо Петра внезапно стало очень несчастным. Он резко отвернулся и шагнул за порог.

— Смотри там, поосторожней, мне показалось, я кого-то видела из окна, на дорожке…

Дверь закрылась, слегка стукнув о косяк и отрезав от водителя ее слова. Алина несколько секунд смотрела на нее, потом отвернулась и начала подниматься по лестнице.

Петр врал или просто что-то не договаривал, но очевидным было только одно — ему так же не по себе, как и остальным. Пожалуй, даже страшно. Действительно ли он пошел проверять автобус (и чего там проверять, хотя фиг их разберет, этих водителей!) или это отговорка. Что он хочет делать там в темноте, под дождем? А шар? Как он в него вцепился! Он наверняка что-то…

Алина вдруг вспомнила, как несколько часов назад, еще в автобусе, Петр, запинаясь от волнения, пытался объяснить им, что автобус этот на самом деле вовсе не его.

…барахло это на ветровом не болтается… я этого не люблю!.. у меня только на приборке русалка стояла… русалка в шаре… там вода и в ней блестки… они на ходу все время кружатся вокруг нее… но ее нет… ее нет…

Она даже остановилась на одной из ступенек, потом снова быстро начала подниматься. «Что это значит?! — монотонно стучало у нее в голове. — Что это значит, чтоэтозначит, чтоэтозна…»

Дверь в ванную оказалась заперта, и из-за нее несся шум воды. Алина несколько раз дернула ее, с минуту погуляла от стены к стене, вспоминая несчастное лицо водителя, потом решительно постучала. Из-за двери что-то недовольно буркнули. Алина, прислонившись к стене, подождала еще минуту.

Цветочные куколки в ящике тумбочки… полный ящик цветочных куколок…

Тебе ведь пять было, Аля? Пять?

Достаточно было закричать, Аля. Просто закричать. У тебя ведь был сильный голос. Тебя могли бы услышать… но ты струсила, хотя тебе уже было пять, Аля… и теперь за это ты сполна наша девочка…

Закусив губу, она развернулась и снова постучала.

— Сейчас! — раздраженно ответила дверь евсигнеевским голосом. — Уже иду!

Настроение у Алины испортилось еще больше, и она тоскливо взглянула туда, где за поворотом коридора скрывалась дверь в ее комнату, размышляя — не отступить ли туда, пока бизнесмен не покинет ванную. Пусть Алексей не так давно и расшаркивался перед ней и выставлял себя воплощением любезности и кротости, он не стал от этого более приятен. И пугать ее не перестал.

Где-то дальше по коридору отворилась дверь, и Алина повернула голову и вытянула шею, словно таким образом могла из-за округлой стены увидеть, чья эта комната. В тот же момент щелкнул замок, и из ванной вышел Алексей, сжимая в мокрых руках сложенное полотенце. На его лице блестели капли воды, влажные черные волосы были небрежно откинуты назад.

— Прошу! Подурацки дом устроили — комнат куча, а ванная только одна. Извините, что заставил вас ждать, — сказал он и улыбнулся. Улыбка была с налетом искусственности, как и приветливовежливый голос, словно Евсигнеев пытался за ними что-то спрятать — что-то, чего показывать ей, Алине, было никак нельзя. Говоря, он не смотрел ей в глаза, но украдкой разглядывал ее лицо, и она почувствовала во всем его облике некую старательно скрываемую тревогу, даже испуг, словно его только что застукали на месте преступления.

— Ничего, — пробормотала Алина и проворно скользнула мимо него в ванную. Закрыв дверь и защелкнув замок, она прижалась к двери ухом и несколько секунд вслушивалась в удаляющиеся шаги. Потом вздохнула и направилась к ванной. Наверное, до тех пор, пока не наступит утро, ей во всех, даже в кажущейся совершенно безобидной и пугливой Светлане, будет мерещиться нечто зловещее.

Она подошла к ванне, открыла кран, отрегулировала воду и переключила на душ. Ванная начала заполняться паром, пронизанным колеблющимся зеленовато-голубым светом. Алина быстро разделась, небрежно побросав одежду на стул, и шагнула в ванную.

Поворачиваясь под щекочущими горячими струями, она пыталась ни о чем не думать, но получалось плохо. Алина бы дорого дала, чтобы узнать — нашли ли что-нибудь остальные… и вообще, что они сейчас делают в своих комнатах?

Цветы в ящике стола… для чего они… для кого они… почему они свежие, если в доме никого нет?.. ведь они уже больше четырех часов здесь и никого не видели… за это время цветы должны были завять…

А в доме действительно никого нет?

Или, может, цветы не завяли потому, что здесь в открытом грунте цветут гиацинты?..

Зачем водитель на самом деле пошел на улицу?.. и эта игрушка… эта игрушка…

В дверь постучали — громко, требовательно и настолько уверенно, словно постучавший был здесь хозяином.

— Секундочку! — крикнула Алина, выключила воду и потянула к себе большое махровое полотенце. Вытираясь, она перешагнула через бортик ванной и спустилась по ступенькам. Повесила влажное полотенце на крючок и, надевая халат, подошла к раковине, полочка над которой была уставлена флаконами духов. Вскользь глянув на нее, Алина ухмыльнулась с неожиданной циничностью.

— «Клема», — негромко произнесла она, потом посмотрела на полку более внимательно. Протянула руку и сняла с нее один из флаконов, на котором черными витиеватыми буковками было написано: «Cliema».

Ей захотелось выругаться. Или разбить что-нибудь. Те же духи, например. С размаху об стену. Или об лампу, что еще лучше. Наверное, она бы так и сделала, если бы ее взгляд не упал на раковину.

На голубом фаянсе еще блестели прозрачные капельки воды, а на самом верху раковины, в ложбинке возле обвода, как живые, свернулись две совсем другие капельки густого красного цвета, похожие на свежую эмаль.

Она поставила духи на место и схватила со столика упаковку ватных палочек. Открыла ее, достала одну и осторожно дотронулась до одной из капелек, и по вате поползло вверх яркокрасное. Алина покрутила палочку перед глазами, разглядывая так и этак.

Дверь вздрогнула от сильного, злого удара.

— Ты там что — утонула?! — прокричал голос Рощиной. Алина повернула голову и посмотрела на дверь сужеными глазами. Тактак, их высочество снова решила посетить свою ванную?

— Я же сказала — сейчас! — процедила она сквозь зубы. — Оставь дверь в покое!

Снова взглянула на палочку, потом осторожно понюхала пропитанную красным вату. Та ничем особым не пахла. Но, скорее всего, кровь. И что удивительного — у Евсигнеева ссадина на лбу, промывал, наверное. Лицо же у него было мокрое…

А вот на ссадине подсохшая корка, уже потемневшая — ведь если кровь, то хотя бы часть этой корки должны были содрать? Разве нет?

А может он еще где-то поранился? Аля, шла бы ты спать, пока совсем умом не поехала!

Алина швырнула палочку в ведерко, открыла кран и плеснула водой на капли, которые тотчас же тонкими яркоалыми ниточками стекли в сливное отверстие.

Открывая дверь, она уже приготовилась к стычке с Мариной, но коридор оказался пустым. Алина недоуменно покрутила головой по сторонам, потом прошла вперед по коридору и почти сразу увидела Рощину — как раз в тот момент, когда она шагнула в комнату Виталия — так стремительно, что Алине показалось, будто Марину рывком вдернула в комнату некая невидимая сила. Дверь за ней захлопнулась, спустя секунду щелкнул замок, а еще спустя секунду из-за двери донеслись весьма характерные звуки. Алина, порозовев, отвернулась и быстро пошла прочь.

«Ничего себе! — ошеломленно раздраженно крутилось у нее в голове. — Быстро, однако! Конечно, этого следовало ожидать… Вот козел!..»

К тому моменту, когда Алина закрыла дверь своей комнаты, все непонятки как-то сами собой отступили на второй план, выпустив на первый глухую, какуюто оскорбленную и совершенно непонятную злость. Она держала цепко и не отпускала ее до тех пор, пока Алина не выдвинула снова ящик тумбочки — на этот раз до конца, и не вытащила из груды пронзенных спичками цветов предмет, который не заметила раньше.

После этого она еще почти час сидела, тупо глядя на до конца выдвинутый ящик. Ее правая ладонь нервно скользила по шее взад и вперед, до красноты растирая тонкую кожу, а подвеска продолжала напевать свой мотив, и серебристая музыка была тоскливой и холодной, как бьющие в оконное стекло дождевые капли.

* * *

Где-то неподалеку хрустнула ветка, и он, очнувшись, испуганно вскинул голову. Глянул в лобовое стекло, потом в боковое, затем включил фары. На дорогу легли два бледных круга света, и некоторое время Петр очень внимательно смотрел на колыхающуюся серебристую занавесь дождевых капель перед автобусом. Потом оглядел лишь слегка осветившиеся заросли с обеих сторон дороги. Там, куда проникал свет, были только мокрые стволы деревьев, в глубине же леса свернулась непроглядная тьма, но она казалась неподвижной. Водитель хмыкнул, потом взглянул на часы и удивленно вздернул светлые брови. Он просидел в автобусе черт знает сколько и даже не заметил, как прошло время.

Петр взглянул на приборную доску, где стоял шар с русалкой, протянул руку и встряхнул его. В шаре закружилась золотая метель. Он удовлетворенно кивнул и встал, держа игрушку в руке. Оглянулся на пустой темный салон, потом прошелся по нему, проверяя, тщательно ли закрыты форточки, после чего вернулся к своему месту и хмуро взглянул на висящие перед ветровым стеклом цветные игрушки. Щелкнул по одной из них, негромко сказав:

— Пам!

Резиновая обезьянка закачалась, вращаясь вокруг своей оси. Петр скривился и отвернулся от нее, внезапно ощутив в груди странную пустоту. Все было неправильно, все было как-то очень неправильно, как-то не так… словно его провели, но он не мог понять, в чем именно. И пассажиры… нужно было думать о пассажирах — о каждом в отдельности, сейчас это показалось очень важным, потому что на самом…

Все исчезло.

Петр неуверенно улыбнулся и потер грудь под тонким влажным свитером, потом застегнул «молнию» куртки. Он устал. Да, наверное, все это потому, что он устал. В конце концов, он всего лишь шофер. Он не обязан что-то выяснять. И он не обязан брать на себя столько ответственности. Он отвечал за автобус, но тот автобус исчез. Он отвечал за людей, но только пока они были в автобусе. Теперь они из него вышли и, следовательно, сами по себе, а он — сам по себе. Они больше не пассажиры. И они ничем не лучше его.

Петр резко отвернулся от руля. Господи, да что он делает в этом кошмарном автобусе. Он проверил его, он убедился, что это действительно его автобус, а теперь он пойдет и ляжет спать! Хватит с него на сегодня!

Сливка закурил, потом спустился по ступенькам, закрыл за собой дверь и, прищурившись, посмотрел сквозь дождь на особняк, пряча папиросу под согнутыми пальцами — туда, где на втором и третьем этажах ярко горели несколько окон — кто-то, несмотря на глубокую ночь, тоже не спал. На этот раз ему показалось, что особняк находится гораздо дальше, чем раньше, словно пока Петр сидел в автобусе, дом неслышно отступил подальше к лесу. Он не сразу сообразил, в чем дело, и только, когда сделала несколько шагов, понял.

кто-то выключил все фонари.

Где-то рядом раздался едва слышный шелест, почти заглушенный стуком капель, словно кто-то раздвинул мокрые ветки. Петр испуганно оглянулся, крепко сжав шар в мокрых пальцах, но ничего не увидел и быстро зашагал к дому.

VI

Она резко села на кровати, судорожно прижимая к груди одеяло и широко раскрытыми глазами глядя в темноту. Дыхание с сухим свистом вырывалось из легких короткими, болезненными толчками, тело била крупная дрожь, белье прилипло к коже, мгновенно покрывшейся испариной.

Ее рука бестолково запрыгала по стене, ища выключатель бра и не находя его. На мгновение мелькнула испуганная мысль, что он вообще пропал — что-то в этом доме появляется, а что-то исчезает… но тут ее палец нашарил невидимую кнопку и ткнул в нее, с легким треском сломав ноготь. Неяркий свет обнажил комнату, на полу которой кружились тени от беспрерывно вращающейся подвески.

Алина негромко всхлипнула, обхватив руками себя вместе с одеялом, потом обтерла ладонью мокрое лицо и задышала немного ровнее.

Это был сон, даже не сон, а мгновение сна, наполненное не видениями, а болью — такой сильной, словно чья-то рука в железной перчатке сжала ее сердце и раздавила его, и такой реальной, что ей показалось, что она умирает. Но, несмотря ни на что, это был всего лишь сон.

Она подождала немного, сидя на кровати очень прямо. Боль не возвращалась. Да и не могла вернуться, если это был сон. Она ведь здоровая женщина, отнюдь не сердечница. Это был сон.

Алина отбросила одеяло и подтянула ноги к груди. Ее взгляд упал на часы, показывавшие начало третьего. До утра оставалось всего лишь несколько часов, но этого вполне хватит, чтобы поспать.

Вместо того, чтобы выключить свет и нырнуть обратно под одеяло, она слезла с кровати и подошла к зашторенному окну. Недавний сон уже начинал казаться далеким, как и страх, их сменила тревога, непонятная, смутная и тягостная — то ли случилось что-то, то ли случится, то ли случается сейчас… Алина тряхнула разлохматившейся головой, пальцами раздвинула шторы и глянула в щелку. Единственное, что она увидела, были барабанящие по стеклу капли и смутные очертания ели возле дома. Фонари, раньше заливавшие двор размытым призрачным светом, были выключены.

Нахмурившись, Алина отвернулась от окна и задумчиво посмотрела на дверь. Подошла к тумбочке и выдвинула ящик. Ни жуткий предмет, ни цветы никуда не пропали, но уже в полном соответствии с законами природы начали вянуть, и когда она дернула ящик, из него выпорхнуло целое облако белых пушинок и слегка пахнуло залежавшимися лепестками. Она снова взглянула на дверь, запустив пальцы в рыжие кудри, потом решительно сдернула со стула халат и, надевая его, подошла и повернула замок. Потом осторожно отворила дверь и выглянула в полутемный коридор. И сразу же увидела Виталия — он в одних трусах стоял неподалеку, глядя куда-то в пространство и потирая ладонью голую грудь. Отчегото Алине показалось, что он остановился внезапно, и даже в полумраке было видно, какое белое у него лицо.

— Почему не спите? — негромко спросил он, не повернув головы.

— А вы? — Алина вышла в коридор и прикрыла за собой дверь. — Вам плохо?

— Нет, отчего же, хорошо, — Виталий опустил руку. Его кожа снова приобрела нормальный цвет. — Хорошо и даже очень.

— Ну, еще бы?! — Алина невольно усмехнулась, кутаясь в халат. — Если так затейливо проводить время…

— Вы не только подслушиваете, но и подглядываете? — осведомился он не менее иронично.

— Было бы за кем. Случайно увидела, — она повернулась, глядя туда, где закруглялся коридор, уводя к лестнице.

— Да ну? Моя комната находится очень далеко и от вашей, и от ванной. Что вы там делали? Совершали ночной моцион?

Алина раздраженно скривила губы — ей было не до пререканий.

— Думайте, что хотите! Не знаете — Петр вернулся?

Виталий резко повернулся к ней.

— А он выходил?

— Да, в начале первого, — Алина едва удержалась от еще одного язвительного замечания. — Он сказал, что хочет проверить автобус. Он показался мне немного странным…

— И вы мне не сказали!

— Простите, я забыла, что вы здесь главный.

Виталий открыл рот и тут же закрыл его. Только хмыкнул.

— Может, и надо было, но… и вы были заняты, и мне не хотелось панику наводить. Думаете, он пошел пошептаться со сподвижниками? Кстати, это, наверное, он фонари вокруг дома выключил.

— Фонари выключены?!

Виталий тут же пожалел о вырвавшихся словах — на губах Алины появилась ухмылка такой концентрированной ехидности, какой при разумной экономии хватило бы на год использования.

— Ладно. Знаешь, где его комната?

Алина кивнула, отбрасывая с глаз медные пряди.

— Сходи, посмотри — там ли он. А я спущусь, проверю дверь и включу фонари.

— Только смотри — вдруг там засада, — почти серьезно предупредила она, тоже поменяв местоимения. Ей тут же вспомнилась мелькнувшая в зарослях тень… да нет, вероятно, померещилось.

— Так я ее сразу увижу — по зонтикам, — отозвался Виталий и проворно метнулся по направлению к своей комнате. Передвигался он бесшумно и так стремительно, что Алина едва успела уловить его движения — казалось, он только что стоял тут и вдруг таинственным образом исчез. Почти сразу же за поворотом открылась дверь его комнаты.

Интересно, Марина там или уже ушла?

Это нездоровый интерес, Суханова. Так что катись наверх выполнять приказание! А вдруг водитель с топором выскочит? Или с гаечным ключом? Он нервный. Может, пойти в зал и прихватить что-нибудь из коллекции. Тот же моргенштерн, например, если поднимешь. Такая утренняя звезда если взойдет над чьейнибудь головой, так…

Конечно, ты можешь взять и то, что лежит в ящике твоей тумбочки. Ты ведь знаешь, как с этим обращаются?

Это не тот же самый! Это ошибка! Этого быть не может!

Тебе ведь пять было?..

Так, ладонь прочь от шеи, лицо побезмятежней… ты идешь выполнять реальные действия… а не размышлять, что да почему и откуда взялось!..

Поднявшись до середины лестничного пролета, Алина застыла, изумленная увиденным. На площадке третьего этажа, возле стены, стоял Жора, чья одежда так же, как и у Виталия, не отличалась разнообразием, отчего он теперь выглядел еще более внушительным — огромный, загорелый, с мощными буграми мускулов, с крепким торсом, который, наверное, мог бы без особого ущерба для себя выдержать удар джиповского бампера. Вершинин походил на скульптуру молодого Геракла, в процессе подвигов пристрастившегося к табаку и живописи, поскольку в пальцах его одной руки торчала дымящаяся сигарета, а в пальцах другой был зажат какойто слегка помятый рисунок. Жора переводил взгляд с этого рисунка на висевшую перед ним на стене фэнтезийную картину, которых, как успела заметить Алина, в доме было довольно много. Выражение лица Жоры было растерянным и свирепым. Появления Алины он даже не заметил.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась она, поднимаясь на площадку. Жора неприветливо покосился на нее.

— Господи, ты здесь откуда?! Впрочем… — он отвернулся. Судя по всему, вопрос он задал машинально и ответ был ему неинтересен.

— А не поздновато ли для…

— Черт подери! — неожиданно рявкнул Жора и дернул головой, отчего его длинные, стянутые в хвост волосы слегка колыхнулись. — Неужели в таком большом доме человек даже ночью не может побыть в гордом одиночестве?!

Алина, пожав плечами, осторожно обошла его и пошла по коридору. Она не стала возмущаться, а уж тем более скандалить. Наверное, мало кто захотел бы скандалить, находясь от Вершинина в непосредственной близости.

Да чего он так злобствует из-за этих картин? Что они для него?

Она помнила, что дверь в комнату водителя была второй от лестницы. Запомнить это было несложно, поскольку его соседями были Ольга и Алексей, которые, размещаясь в своих комнатах, успели сцепиться и втянуть в свою свару и Петра, почти сразу же ставшего третьей стороной, чье участие заключалось в изрекании разнообразных и красочных пожеланий и высказываний в адрес двух других сторон.

Алина постучала, но ответа не получила. Решив, что Петр, возможно, спит (представляешь, ночью — и спит — до чего ж удивительно!), она постучала снова — на этот раз громче. От последнего удара дверь вдруг податливо качнулась внутрь, и Алина, от неожиданности потеряв равновесие, чуть не ввалилась в комнату.

Здесь было темно. Она несколько секунд послушала тишину, потом нашарила на стене выключатель и решительно нажала, прищурившись навстречу вспыхнувшему свету.

В комнате сильно пахло холодным табачным дымом. Застеленная кровать была лишь чутьчуть смята, и в целом комната бы выглядела совершенно нежилой, если бы не придвинутый к кровати низкий столик, на котором стояли стакан, на две трети пустая бутылка водки и пепельница с несколькими окурками.

Похоже, что, выйдя отсюда в начале первого, Петр так и не возвращался. Может, заснул в автобусе спьяну, если эти две трети бутылки сам употребил, а не в компании того же, например, Кривцова?

Или сидит в кустах и совещается со сподвижниками.

Чегото не очень он похож на человека, у которого могут быть такие сподвижники. Если он и способен на что-то криминальное, то так — стянуть по мелочи…

Психолог ты хренов!..

Алина погасила свет, вышла из комнаты и некоторое время стояла в коридоре, задумчиво глядя на двери соседних комнат, на порогах которых лежали узкие полоски света — и там и там не спали. Кто хуже?

В конце концов, она постучала в дверь комнаты Алексея, но и там ей не ответили. Она осторожно приоткрыла дверь. В пустой комнате царил кавардак — шкаф распахнут, покрывало косо свисает с разворошенной кровати, на подушке брошен сотовый телефон, возле кроватной ножки — скомканное полотенце, одеяло валяется на полу, тут же разбросаны какие-тобезделушки, словно их одним махом смели с тумбочки, одежда коекак свалена на пол. На драку не похоже, скорее всего, нынче ночью у бизнесмена было очень плохое настроение.

Только где он сам?

Алина развернулась, вышла и уже без всяких церемоний и раздумий толкнула дверь в комнату Ольги. Та тоже была пуста. Разобранная кровать лишь слегка смята, и кажется что с нее встали очень давно, одна из створок шкафа открыта, на спинке стула висит темнокрасное Ольгино платье, возле журнального столика валяется пустая бутылка вина, в воздухе стоит табачный и едва уловимый винный запах… и какойто еще, наводящий на мысли о почти забытых уроках химии. Алина подошла к журнальному столику, подняла бутылку и, прочтя название, криво ухмыльнулась, потом рассеянно скользнула взглядом по круглой столешнице. В одном месте полировка почернела и пошла пузырями, словно от ожога. Стоявший рядом стул был перевернут, словно кто-то вскочил с него в очень большой спешке.

Алина выбежала из комнаты, всполошенно обмахнула взглядом в обе стороны пустой коридор, быстро дошла до следующей комнаты и распахнула дверь. Ее взгляд сразу же упал на компьютер, стоявший на угловом столе, и, вздохнув с некоторой долей облегчения, Алина дверь закрыла — в комнате с компьютером жил Жора, а где он находился, ей было известно. А вот кто разместился в остальных комнатах? Вместе с ней на втором этаже остановились Виталий, Марина и Борис… значит тут еще должны быть комнаты Кристины, Олега и Светы.

Дверь следующей комнаты оказалась чуть приоткрыта. Алина заглянула в щель, но дальше открывать дверь не стала — и так было видно, что комната пуста, а черная кепка, надетая на один из набалдашников кровати, указывала на Кривцова, который так же, как и обитатели предыдущих комнат, испарился неведомо куда.

— И что это мы делаем?!

Вздрогнув от неожиданности, она дернулась, несильно стукнувшись виском о косяк, обернулась и, увидев того, кто задал вопрос, ойкнула и снова дернулась, снова стукнувшись — на этот раз спиной об дверь, отчего та захлопнулась.

— Так что это мы делаем? — повторил Олег. В его голосе не было ни подозрительности, ни справедливого негодования человека, в комнату которого пытаются влезть без его разрешения — только простодушный, почти детский интерес.

— А вы что делаем? — в свою очередь спросила Алина, считая что в данной ситуации имеет больше прав на такой вопрос.

Если бы не добродушное выражение лица и смеющийся, чуть затуманенный то ли сном, то ли какимито размышлениями взгляд карих глаз, Олег бы сейчас имел довольно угрожающий вид. За кожаным ремнем джинсов были рассованы квилон, несколько кинжалов в ножнах и дага, за плечом болталась, сверкая золотой насечкой, азербайджанская сабля. В левой руке он держал роскошный каратати, а в правой тащил полутораручный меч, оперев его для удобства клинком на плечо.

— Мы идем спать, — Олег опустил меч — очень осторожно, но тот стукнултаки об пол. — И кому другому мы бы сказали много нехороших слов по поводу подглядывания в чужую комнату без разрешения хозяина, но вам мы можем лишь смущенно улыбнуться и проследовать своим курсом.

— Извини… я просто проверяла… Олег, все куда-то делись… на этом этаже. Никого нет в своей комнате…

— Ну, вот я сейчас буду в своей комнате, — утешительно сообщил Кривцов и сделал попытку снова водрузить меч на плечо, отчего чуть его не уронил. — Если хочешь, то и ты можешь быть в моей комнате. Могу даже прочесть тебе познавательную лекцию. Вот, например, этот кинжал, слева, — Олег шевельнул локтем в нужную сторону, — европейский, века, по-моему, шестнадцатого, его называли «ушастый кинжал» и он…

— Ты собрался на войну? — перебила его Алина, немало изумленная и видом Олега, и равнодушием, с каким он отнесся к пропаже остальных. Кривцов чуть поморщился.

— Да нет, просто хотел оружие поизучать… спокойно. Я верну, не беспокойся.

— А на месте нельзя было изучить?

Олег снова поморщился, но на этот раз так, словно откусил от чегото гнилого.

— Да ну, там ювелир сидит — с таким видом, будто его месяц в уксусе вымачивали. Какое там изучение!..

— Борис?

— Ну да, — Олег бочком пробирался мимо нее к двери своей комнаты. — Сидит там, как…

— А больше ты никого не видел?

Олег пожал плечами, вернее попытался это сделать.

— Ну, меня никто не окликал, во всяком случае. Да я и ювелира бы не заметил, если б о его ногу не споткнулся. В зале всего одна лампочка и горит.

Он ногой открыл дверь, вошел, аккуратно ссыпал оружие на кровать и вернулся обратно к двери.

— А… Жорку видел возле лестницы. А в чем делото.

— Да водитель пару часов назад вышел автобус проверить, и, похоже, до сих пор не вернулся.

Олег расплылся в добродушной улыбке.

— Не удивительно, он же водитель… небось, и бутылочку с собой туда прихватил, — он прижал руку к сердцу. — Аля, все это не удивительно, в этом чертовом доме никто не может заснуть, вот и разбрелись все кто куда.

Он толкнул дверь, но Алина успела всунуть ногу между створкой двери и косяком.

— Ого, Аля, ну не так же открове…

— Разве не ты говорил мне о наблюдательности?!

— О наблюдательности, но не о панике.

— Но вы же все недавно слушали то, что я говорила! Анализировали и слушали! И ты слушал!

— Слушал. И буду слушать. Но не сейчас… я же уже сказал тебе… Аля, мне чертовски нравится твоя нога, но я хочу закрыть дверь!

— Ты нашел в своей комнате что-то знакомое?

Глаза Олега внезапно потемнели, а лицо окаменело, став совершенно незнакомым.

— Убери ногу! — произнес он свистящим злым шепотом.

Алина отскочила назад, и дверь хлопнула перед ее лицом.

Реакция была красноречивей слов. Он тоже что-то нашел, и это явно не хорошие воспоминания.

Ты тоже нашел свой старый грех? А сколько тебе было лет?..

Паника…

Зачем она, дура, спросила? А вдруг он захочет узнать, что же нашла она? И с чем это связано? Она ведь не может об этом рассказать — и не скажет… никто этого не знает.

Стучать в комнату Светы она не стала — просто зло пихнула дверь ногой. Светлана не возразила по причине отсутствия. В комнате действительно было много света и розовые обои с золотыми птицами. Сумка Бережной стояла в углу, на стуле висела аккуратно сложенная одежда, на журнальном столике валялся пустой пакетик из-под жареной картошки. Застеленная кровать была идеально гладкой, на нее даже не присаживались.

Последняя жилая комната — Кристины — тоже оказалась пустой. В ней витал смешанный и густой запах благовоний, жженых свечей и какихто трав. Везде валялись, раскатившись, дешевые безделушки, едва слышно жужжал диск в музыкальном центре, но звук был выключен. Вокруг кровати на полу какимто коричневозеленым порошком был очерчен круг. Алина пожала плечами. Это как раз было не очень удивительно — Кристина, похоже, малость повернута на этом деле. Удивительно, где сама Кристина, а вот это…

А может она настолько повернута, что сама все это и организовала? Люди, порой, сходят с ума весьма оригинально…

Алина проверила балкон, тоже оказавшийся пустым, и быстро вышла из комнаты. Направилась было в сторону лестницы, но тут же остановилась и повернула голову.

Единственным помещением на третьем этаже, куда она не заглянула, была тренажерная комната, находившаяся за округлым поворотом, и приглушенные монотонные механические звуки долетели именно оттуда.

Она быстро пошла вперед, и по мере ее приближения звук нарастал, к нему прибавился механический лязг и чьето хриплое дыхание. В тренажерной явно кто-то занимался, невзирая на глубокую ночь, — и чем это изумительней Олега, с бряцаньем волокущего в свою комнату груду холодного оружия?

Дверь была плотно закрыта. Алина, наклонившись, несколько секунд слушала, чувствуя себя при этом ужасно глупо. Что она здесь делает? В конце концов, ей нужно было всего лишь проверить комнату Петра. Она это сделала, а остальным пусть занимается Виталий, с самого начала возложивший на себя обязанности главнокомандующего! Ну разбрелись все — ну и что?! Она, между прочим, тоже сейчас не в своей комнате. Может, и в нее сейчас кто-нибудь заглядывает и, поводя очами, бормочет: «А Алиныто здесь нет, это очень подозрительно, может, в нейто все и дело?» Лучше вернуться к себе, лежать на кровати и слушать, как…

Алина мотнула головой, стиснула зубы и осторожно приоткрыла дверь, возблагодарив того, кто ее ставил, — петли не скрипнули.

Евсигнеев сидел на тренажере в дальнем углу затылком к двери, методично сводя и разводя руки, громко вдыхая и выдыхая. Его спина блестела от пота, под мокрой кожей ритмично перекатывались мускулы.

Алина подалась назад, и в тот же момент Алексей резко замер. Поняв, что это означает, она метнулась прочь — как раз тогда, когда голова Евсигнеева уже поворачивалась к двери.

Скользнув за поворот, Алина услышала, как Алексей вышел в коридор и его негромкий голос произнес:

— Кто тут шляется?!..

Ее взгляд упал на дверь в комнату Кристины. Она открыла ее и беззвучно закрыла за собой. Погасила свет и прижалась к стене за дверью, бесшумно дыша в удушливой от благовоний темноте.

Шаги приблизились, потом затихли неподалеку от двери. Алина услышала, как Алексей озадаченно хмыкнул, прошел чуть подальше, потом остановился, и негромко, почти шепотом произнес:

— Лешка?..

В голосе были странная отчаянная надежда и страх, словно Алексей с нетерпением ждал отклика, собираясь, услышав его, тут же убежать и запереться покрепче. Наступило молчание, потом Алексей уже прежним своим резким и раздраженным голосом буркнул:

— Узнаю — матку выверну!

Громко хлопнула дверь тренажерной. Алина вздрогнула, зажмурившись, потом осторожно открыла свою дверь и выглянула в пустой коридор. Потом вышла из комнаты, тихо притворила дверь и мелкими шажками побежала по коридору.

Почему Евсигнеев позвал мальчишку? Почему именно его? Он не похож на человека, беспокоящегося за чьюто жизнь, но почему же казалось, что он действительно надеялся, что это был именно Лешка?

А тренажеры среди ночи?

Господи, сумасшедший дом!

Жора так и стоял на лестничной площадке. Теперь он изучал висевшую на стене картину, чуть ли не уткнувшись в нее носом. Алина осторожно обошла его и побежала вниз по лестнице. С размаху проскочив второй этаж и уже перепрыгнув через ступеньку лестницы, спускающейся к первому, она резко развернулась на одной ноге, взмахнув полами халата, и метнулась в коридор. Добежав до двери ванной, она ударила в нее кулаком и громко сказала в щель:

— Марина!

— Что надо?! — после короткого молчания зло ответил голос Рощиной сквозь шум воды. Алина покачала головой и тихо произнесла:

— Ничего. Теперь ничего.

Паника. Ничего значительного. Просто никто не может уснуть в этот прокля-том доме.

Куда ты уйдешь от вещи, окатившей тебя плохими воспоминаниями? Туда, где эти воспоминания можно смыть воспоминаниями хорошими. Или где просто очень приятно, где ожила какая-то твоя мечта — пусть это тоже всего лишь вещь… Как долго после того, как открыла ящик до конца, ты наблюдала, как кружатся стеклянные цветы, слушала, как они поют?..

Нет, это бред, почему ты решила, что другие тоже что-то нашли? Бред, бредбредбред… Иди спать!

Дверь гостиной оказалась заперта, хотя света за ней не было. Удивленная Алина прижала к ней ухо, но ничего не услышала. Тогда она негромко постучала, и почти сразу же за дверью раздался легкий щелчок, а потом приближающиеся шаги. Дверь распахнулась, и в полуосвещенный коридор выглянула Ольга — растрепанная, с диковатым огоньком в глазах и странно сытой, медленно исчезающей с влажных губ улыбкой. Одной рукой она придерживала на груди распахивающийся халат с болтающимся поясом.

— Что на этот раз? — неприветливо спросила она, убирая с глаз волосы. От нее слегка пахло вином. — Новая теория?

— Водитель сюда не заходил?

Бровиусики Харченко встали почти вертикально.

— А за каким х… нет, не заходил. А в чем дело?

— Два часа назад он пошел проверить автобус и, похоже, еще не вернулся. Я немного беспокоюсь. Виталий пошел на улицу, а я смотрю здесь, но пока его не видела. У себя в комнате его нет.

Ольга прикусила губу и посмотрела на Алину с неожиданной задумчивостью.

— Сейчас, — сказала она и скользнула в гостиную, прикрыв за собой дверь. Из-за нее донесся какойто шорох. Рука Алины потянулась было к ручке, но дверь тут же распахнулась, и Ольга вышла в коридор, пальцами заправляя растрепанные волосы за уши. Теперь пояс ее халата был тщательно завязан. Закрывать за собой дверь она не стала.

— Этот урод мне с самого начала не нравился! Завез нас неизвестно куда, а теперь, значит, автобус по ночам проверяет! Как же!..

— Подожди! — опешила Алина, идя рядом с ней. — Почему сразу такие выводы?! Может с ним что-то случилось.

— Это с нами что-то случилось, а с ним, можешь быть спокойна, все в порядке, — Ольга подозрительно покосилась на нее. — А ты что же, все это время сидела его ждала?!

— Да нет. Кошмар приснился, вышла проветриться и проверить заодно. А его так и нет. А ты что делала в гостиной?

— Кино смотрела, — Ольга сделала паузу, а когда снова заговорила, ее голос показался Алине слегка надтреснутым, но она не обратила на это внимания, глядя за скользящие мимо перила вниз, на освещенную лестницу — в холле включили свет. — Там актриса одна, Татьяна Дердюк… Слыхала?

— Нет, — рассеянно ответила Алина, кутаясь в халат.

— А ты, случайно, к модельному бизнесу отношения не имеешь?

— Я?! — Алина фыркнула — не без нотки презрения. — Бог миловал!.. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, — Ольга слегка расслабилась, постукивая ногтями по перилам в такт шагам. — Да, ну и движуха здесь ночью! Клоун этот, Кривцов совсем недавно заходил, из залы груду железок уволок, псих! Похоже, он на них совсем повернутый — меня даже не заметил. А ювелир в зале заперся — давно уже. Пришел сам не свой и заперся. Олег чуть дверь не вынес, пока тот ему не открыл. Похоже, сегодня никто не спит.

— Да, — отозвалась Алина упавшим голосом, — похоже.

На этот раз холл заливал яркий свет. Они остановились неподалеку от колонны, настороженно оглядываясь, и в тот же момент входная дверь распахнулась, и в холл вместе с брызгами и ветром ворвался Виталий. Он запер за собой дверь, после чего стащил с себя мокрую куртку, надетую прямо на голое тело, и швырнул ее на вешалку. С куртки тут же интенсивно потекло — прямо на сверкающий паркет, но Виталий, не обращая на это внимания, вытер ладонью мокрое лицо, увидел две безмолвные и испуганные фигуры, застывшие возле колонны и подошел к ним, постукивая себя по бедру выключенным фонариком. Серебряная цепь на его голой груди сейчас сверкала особенно ярко.

— А, пополнение. Еще одна неспящая, — поприветствовал он Ольгу и перевел вопросительный взгляд на Алину. — Ну что, проверила этаж?

— Да, его там нет. И на втором тоже. Посмотреть здесь?

— А ты еще не посмотрела?! — Виталий удивленно вздернул брови, и брови Алины тоже взметнулись вверх, но возмущенно.

— Я что — метеор?!

— Ясно, девочки заболтались… Короче, входная дверь была незаперта, мокрых следов в коридоре я не видел. В автобусе пусто, вокруг дома тоже никого. Ты не заметила, когда Петр выходил, фонари были выключены?

— Включены. Наверное, он их выключил позже, если вернулся в дом. Если нет следов, значит он вернулся давно.

— Он или кто-то другой.

— А может они сами? — Ольга посмотрела в сторону кухни. — Какоенибудь реле или фотоэлемент.

Виталий покачал головой.

— Их отключили из подвала — я проверил. Кстати, в автобусе с нескольких кресел пропали чехлы.

— Чехлы? — переспросила Алина. Ольга хмыкнула и направилась туда, где на крючке, среди прочих, висел ее френч. Виталий кивнул.

— Да, кто-то снял чехлы с пяти кресел. Наверное, Петр, но зачем…

Говоря, он, сдвинув брови, пристально разглядывал Алину, скользя взглядом по полам ее халата, и этот взгляд показался ей таким странным, что она сделала шаг назад и спросила:

— Ты чего?

— Да нет, ничего, — Виталий дернул головой. — Показалось. А она…

— А водила с зонтиком на улицу выходил? — крикнула Ольга от вешалки.

— Нет, — сказала Алина, подходя к ней. Ольга небрежным жестом указала ей на зонт Марины. Он все так же стоял раскрытый, каким его оставила хозяйка, но на прозрачном куполе блестели капли воды, и на паркете, куда упирались спицы, уже образовалось несколько лужиц.

— Значит, он за ним вернулся, — задумчиво произнесла Ольга.

— Это нелепо. Он бы взял его сразу, — заметил Виталий, разглядывая висящие пальто и куртки, потом протянул руку и начал ощупывать каждую по очереди. На пальто Алины его пальцы почти неуловимо задержались, потом перескочили на следующее.

— Мне показалось, что он был не в том настроении, чтобы возвращаться, — сказала Алина, наблюдая за его действиями. — Одежда и так не успела высохнуть, зачем ты…

— Чей это плащ? — резко, почти грубо перебил ее Виталий, дергая за рукав темносерого плаща, висевшего посередине. Ольга прищурилась.

— По-моему, этого дебила, Евсигнеева.

— Он насквозь свежемокрый.

Алина пощупала ткань плаща и убедилась, что Виталий прав.

— Значит, он тоже выходил на улицу. Получается, совсем недавно. Но я только что видела его в тренажерной, — она задумалась. Волосы Алексея казались влажными, но они могли быть влажными и от пота. — Мне показалось, он там уже давно.

— В его плаще мог выходить кто-то другой…

Все трое резко развернулись в сторону лестницы, навстречу раздавшимся шагам. Алине бы очень хотелось, чтобы это оказался Петр, но по лестнице спускался Жора. Его наряд не изменился, но рисунка в руках уже не было. Ольга скользнула по его торсу таким откровенно оценивающимся взглядом, что Вершинин слегка поежился.

— Что, опять всеобщее собрание?! — громко вопросил он еще со ступенек. — Слушайте, ну вы просто неугомонные! Аля, твоя небось затея?! А я думаю — чего ты по ступенькам носишься вверхвниз!

— Да всего-то один раз… — возмутилась Алина, но Виталий махнул на нее рукой, останавливая и к чему-то прислушиваясь, потом развернулся и быстрыми шагами направился в сторону бассейна. Все, не сговариваясь, двинулись следом, даже Жора, которого на ходу быстро ввели в курс дела.

— И что с того? — искренне изумился тот. — Здесь же, по-моему, вообще сегодня никто не спит, все шляются тудасюда, словно в полдень на привозе. кто-то еще захотел погулять…

— Погода в самый раз! — ехидно произнесла Алина, потом вытянула шею, глядя в конец коридора, на приоткрытую дверь подвала.

— Во всяком случае, я в бизнесменский плащ бы не влез.

— Это уж точно, — голос Ольги был похож на кипящий мед. Жора снова поежился, покосившись на Харченко. Отчегото рядом с ней он сейчас чувствовал себя совращаемой малолеткой, хотя, конечно, был совсем не против совращения.

Виталий распахнул дверь, ведшую в «бассейную» и они сразу же увидели пропавшего водителя. Петр преспокойно стоял у бортика, вытирая полотенцем мокрые волосы, и вид имел довольно безмятежный — ни следа той нервозности и испуганности, которые Алина заметила в нем два часа назад, словно прогулка к автобусу совершенно его успокоила. Вода в бассейне еще колыхалась — очевидно, Петр только что из него вылез. В полуметре от водителя стоял один из легких пластмассовых стульев, на котором была свалена его одежда в совершенно невыразимом беспорядке, больше похожая на единый тугой ком, чем на отдельные вещи. Жора ухмыльнулся — точно также обращался со своей одеждой и его брат, ныне (и, наверное, слава богу!) покойный…

Жора напрягся — у него вдруг возникло странное ощущение искусственности, нереальности — оно исчезло почти мгновенно, и Вершинин так и не понял, в связи с чем оно появилось. В его сознание ворвался голос Петра, и он вскинул глаза — водитель и Виталий уже препирались.

— … уже говорил, что я ни перед кем не обязан отчитываться! Я что — в тюрьме?! Выйти не могу?! Помешал я вам чем-то?! Чего вы все прискакали?! А, это все ты постаралась!.. — он ткнул в Алину пальцем, качнувшись вперед. Его правая нога вильнулась по скользкому полу, Петр взмахнул руками, стараясь удержать равновесие, но у него ничего не вышло, и он, вскрикнув, упал спиной вперед, с размаху ударившись ягодицами о бортик бассейна. Его дернувшаяся нога зацепила стул с одеждой, и тот кувыркнулся в воду, а следом кувыркнулся и сам Петр. Отфыркиваясь, он тут же вынырнул, охая и оглашая гулкое пространство разнообразными указаниями в адрес скользкого пола, бассейного бортика и бассейна вообще, которые эти указания выполнить не могли физически, поскольку являлись предметами неодушевленными, перемещаться не умели и приписываемых им водителем органов и родственников не имели. Ольга вскинула брови, а Алина деликатно уставилась на заросли в дальнем углу бассейна.

— Отдохни, здесь всетаки дамы, — дружелюбно сказал Жора, присаживаясь на корточки рядом с бортиком и наблюдая, как Петр собирает свои расплывшиеся вещи. — Ничего не сломал?

— Нормально! — буркнул водитель и вылез, ухватившись за протянутую ему руку Вершинина. Виталий не сделал попытки ему помочь — он стоял, скрестив руки на груди и задумчиво глядя перед собой.

— И давно ты здесь плещешься?

— Не знаю! — раздраженно буркнул Петр, машинально поглаживая пострадавшие ягодицы, обтянутые яркокрасными плавками. — Может час, может больше. Здесь здорово, я никогда в таком не… А в чем делото?

— Да ни в чем, — Виталий мрачно взглянул на груду вещей на бортике бассейна, вокруг которой быстро расползалась лужа. Теперь никак нельзя было понять, действительно ли Петр пробыл здесь час или забежал за несколько минут до них, хотя… пол в холле ведь был сухим. Его взгляд упал на одну из рук водителя, массирующую ушибленное место, и на долю секунды в нем появилось недоумение, но тут же исчезло. — Ты пришел сюда прямо в куртке?

— Я не знал, что в куртке сюда нельзя! — отрезал водитель, растерянно глядя на свои мокрые вещи. — Черт, какая неприятность, я принес сюда и ботинки, чтобы потом помыть… правда, не в бассейне, как получилось. Меня теперь расстреляют?!

— А чего ты так всполошился? — Виталий криво улыбнулся и глянул на стул, задумчиво плывущий в дальний угол бассейна, воздев к стеклянному потолку все четыре ножки. Доставать его из воды, судя по всему, никто не собирался. — Нервный?

— Да! — Петр обвел всех мрачным, не лишенным враждебности взглядом. — Хотелось бы знать, у кого такое дурацкое чувство юмора?! Кто забрал чехлы с кресел моего автобуса?! И кто выключил фонари? Я шел обратно — чуть шею не сломал! Мы же договаривались, что фонари будут гореть всю ночь!

— А разве это сделал не ты? — осведомилась Ольга. Петр фыркнул и открыл рот — очевидно для того, чтобы выдать очередной шедевр неформальной лексики, но тут же закрыл его и направился к шкафчику, сердито отпихивая со своего пути зеленые побеги и пышные соцветия.

— Конечно же я! Кто же еще?! Мне в кайф заниматься по ночам подобной фигней! Я всего лишь пошел проверить автобус! Я беспокоюсь за автобус! А потом, раз не спится, решил поплавать! Я никогда не был в таком крутом бассейне! Что в этом такого?! Нет, вы точно все шизанутые! Не забудьте утром вернуть чехлы на место! Пусть это и не тот автобус, на котором я выезжал, но это казенное имущество, и за него могут взыскать!

— А ты никого не видел, когда выходил? — в голосе Виталия послышались примирительные нотки, хотя выражение лица по-прежнему оставалось хмурым.

— Я и себя-то не видел! — рявкнул Петр, открывая дверцу шкафа. Виталий покачал головой и отвернулся.

— Пойду, отнесу фонарь. Все это полный идиотизм!

Он вышел в коридор. Жора весело посмотрел на плавающий в бассейне стул и последовал за Виталием. Водитель вытащил из шкафа пакет и вытряхнул из него короткий белый махровый халат.

— Как вы думаете — если я его надену, потом не будет заметно… я ведь не буду снимать этикетки. Он наверняка жутко дорогой.

— Какая тебе разница — ты ведь уже надел плавки и купался в них, — с усмешкой сказала Алина отворачиваясь. Петр небрежно качнул головой.

— Ну, если что, уж за такую мелочь я могу заплатить.

— Подобная вещь может стоить не меньше двухсот долларов, — заметила Ольга. — Вряд ли в таком доме держат барахло. Так что не обольщайся.

— Ты ведь шутишь? — спросил Петр с такой жалобной надеждой, что Ольга и Алина, не выдержав, расхохотались и тут же отрицательно покачали головами.

Тем временем Виталий и Жора стояли в подвале и озадаченно смотрели на шкафчик с бытовой химией.

— Вот это уже совсем плохо, — Воробьев вопросительно взглянул на Жору. — Я-то не обратил внимания, когда заходил, но ты уверен, что они тут стояли?

— Конечно уверен! Олег еще этикетки вслух читал… Две здоровые такие бутыли, — Жора почесал затылок. — На хрена кому-то понадобилась соляная кислота?! Да еще ночью. Кто ее взял?!

— Думаю, тот, кто выключил фонари и свистнул чехлы. Только зачем? — Виталий отвернулся от шкафчика и принялся методично обшаривать подвал. Жора снова почесал затылок, потом последовал его примеру.

— Наверное, вернулись хозяева и решили с нами поиграть.

— Ты забыл, о чем мы говорили вечером?! — раздраженно спросил Виталий, заглядывая за гудящий генератор. — С нами играют с самого начала, с тех пор, как запихнули в этот чертов автобус! Эти суки скорее всего за нами наблюдают… и где гарантия, что одной из этих сук не является один из нас?! Другое дело, что до этого момента игра была относительно безобидной, но кислота, старик, это уже серьезно.

— Здесь ее нет, — Жора выпрямился и потер голую грудь. — Скажем остальным?

— Пока не стоит, запаникуют… дождемся утра… — Виталий вцепился себе в волосы и зажмурился. — Столько непоня-ток… от всего этого может поехать крыша!

Он открыл глаза и покосился на Жору. Ему безумно хотелось спросить, нашел ли он что-нибудь в своей комнате. Что-нибудь особенное…

Эй, Бэк! Ко мне!..

— Так или иначе, мне в этой хижине очень не по себе. Слушай, — голос Жоры чуть надломился, — как ты думаешь, два человека могут себе представлять что-то совершенно одинаково.

— Одинаковые фантазии? — рассеянно спросил Виталий, с трудом вырываясь из своих мыслей. — Не знаю, возможно. Зачем тебе?

Жора нервно облизнул губы, потом сказал:

— Да так. Как говаривал Пифагор: «Никогда не давай полной воли своему воображению: оно произведет чудовищ»! Пошли обратно.

В «бассейной» уже никого не оказалось, свет был выключен, и в полумраке серебристо поблескивала чуть волнующаяся водная поверхность, и стул в углу бассейна колыхался вместе с ней. Всех бодрствующих они нашли в холле, и к их удивлению, людей прибавилось — теперь здесь стояли Светлана и Кристина, которые о чем-то жарко препирались с Алиной. Глаза Кристины горели диковатым весельем, щека Светланы была испачкана чем-то белым, очень похожим на муку, а в вырезе ее халата покачивался занятный серебряный медальон, которого раньше на ней не было.

— … мне лучше знать, где я была и когда!

— У меня еще пока нет галлюцинаций! Да и Кристина тебя тоже видела!

— Это правда! Когда Светка запищала, я из столовой сразу выскочила!.. ну, почти сразу. Я видела, как ты в дверь вылетела! Так что это все твои штучки!

— Бред!..

— … не думала, что ты такая! Это же жестоко… ты же видела, что я бо… не люблю, когда темно, да еще так внезапно! — Бережная почти рыдала.

— Света, ты что-то путаешь, я спала в это время!

— А кто это может подтвердить?!

Алина, приоткрыв рот — явно для того, чтобы сказать что-то обидное, качнулась к Светлане, взъерошенной, как воробей, но тут между ними вклинился Жора и развел девушек в разные стороны, придерживая за плечи.

— Девчонки, что еще случилось?

— Не трогай меня! — пискнула Бережная, отшатываясь назад. Алина же молча дернула плечом, сбрасывая Жорину ладонь.

— Спроси эту сказочницу, что случилось!

— Тихо! — с досадой сказал Виталий, засовывая руки в карманы насквозь мокрых брюк. — Перестаньте кудахтать! Объясните толком, в чем дело!

Светлана и Кристина начали объяснять, перебивая друг друга и то и дело переходя на крик, чтобы заглушить Алину, которая почти через каждое слово пыталась вставить возмущенные реплики. В результате снова поднялся малоразборчивый гвалт, из которого Жора и Виталий с трудом поняли, что около часа назад, когда Светлана была на кухне, кто-то выключил свет, тем самым насмерть перепугав ее. На крик Светланы из столовой выскочила Кристина, и вместе они видели, как Алина выбежала из кухни, захлопнув за собой дверь. Когда же они выглянули в коридор, там уже никого не было.

— Вранье! — подытожила Алина и крепко сжала губы. Виталий мрачно посмотрел на нее, потом на Светлану.

— А что ты делала на кухне?

— Готовила, — ответила она, покраснев. Ольга и Жора изумленно переглянулись, а на губах Алины появилась тонкая многозначительная усмешка, адресованная самой себе. — Просто я… А я не обязана объяснять. Пусть она объяснит, зачем так по-дурацки шутить! Я спиной к двери стояла, у плиты, а тут вдруг раз — и темно! Дверь за моей спиной хлопнула, что-то упало, потом щелкнуло, я закричала… Хорошо, Кристина из столовой прибежала, — Светлана ткнула пальцем в Алину. — В столовойто свет был! Кристина как дверь открыла, я тебя сразу увидела! Вот в этом халате ты и была!

Алина опустила растерянный взгляд на подол своего халата. Виталий потер подбородок, задумчиво глядя на Светлану.

— Ты ее со спины видела?

— Да в профиль! — Светлана переплела чуть подергивающиеся пальцы.

— Я тоже, — поддержала ее Кристина. — Я прекрасно тебя рассмотрела! Ты, наверное, сразу из душа сюда пришла. Или с улицы.

— Почему? — быстро спросил Виталий.

— У нее волосы были влажные, — Кристина сдвинула брови. — Нет, точно с улицы. От нее дождем пахло. И холодом.

— Так значит, это ты в евсигнеевском плаще выходила? — Ольга резко развернулась в ее сторону. — Может, и фонари ты выключила?

— А чехлы?! — поспешно подключился водитель. — Зачем ты их взяла?

— Да что за бред?! — вскинулась Алина, зло сверкая глазами. — Час назад я была в своей постели! Я сюда первый раз сейчас спустилась, вот с ней, — она кивнула на Ольгу. Виталий чуть вздернул брови. — Либо у вас обеих большие проблемы с головой, либо вы обе сговорились.

— Зачем? — поинтересовалась Кристина полупрезрительным тоном.

— А зачем тут вообще все это?! — рука Алины обмахнула пространство по кругу. — Может, все это ваша затея?! Сами и были на улице, а теперь пытаетесь свалить все на меня! Если б я все это сделала — стала бы сейчас спускаться, да еще и Ольгу с собой тащить?!

— Возможно, стала бы, — негромко произнесла Харченко, и Алина осеклась, ошеломленно задохнувшись. — По двум причинам. Первая — если все затеяла ты и теперь решила проверить, как все идет, а заодно перевести все стрелки на Петра. Или на Евсигнеева, если ты в сговоре с водителем (Петр презрительно фыркнул и возвел глаза к потолку). Проделка со светом только по одной причине — тебе что-то срочно понадобилось на кухне, но Светлана не должна была это что-то увидеть. А вторая причина — те провалы в памяти, которые были у каждого из нас. Возможно, у тебя они снова появились. Вот ты и спустилась — ты ведь считаешь, что ничего не делала, а на самом деле сделала. кто-то заставил тебя это сделать — так же, как нас заставили сесть в автобус.

— Что-то очень уж мудрено, — пробормотал Жора. Алина нервно потерла ладонью шею.

— А может, это у вас провалы в памяти?! Может, это вы вдвоем все сделали, а теперь не помните?! Или вообще…

— Я знаю одно, — жестко произнесла Ольга, обводя всех холодным взглядом. — Я никому из вас не верю! До утра никто не вздумайте стучать в мою дверь!

Она повернулась и быстро взбежала вверх по лестнице. Светлана и Кристина снова устремили раздраженные взгляды на Алину, дожидаясь объяснений.

— Я не была на кухне! — отрезала Алина. — Так что нечего на меня так таращиться! Я не буду извиняться за то, чего не делала!

— А почему вы только сейчас разборки устроили? — осведомился вдруг Петр, до сих пор в разговоре не участвовавший. Скомканная одежда в его руке обильно исходила водой. — Почему тогда не побежали выяснять отношения — сразу?

Кристина пробормотала что-то неразборчивое. Светлана слегка недоуменно пожала плечами.

— Ну просто… было очень поздно…

— А сейчас очень рано! — раздраженно сказал Виталий. — А может потому, что вам не хотелось уходить оттуда, где вы находились?

Светлана посмотрела на него жалобно, как провинившийся ребенок на грозного отца, и стянула на груди халат, пряча медальон от его внимательного изучающего взгляда. Алина отвернулась и негодующе замотала головой, запустив пальцы в медные кудри.

— Короче, никто ни черта не может объяснить, — подытожил Виталий и кивнул головой в сторону лестницы. — Отправляйтесь спать, посмотрим, что принесет нам утро. Петя, Жорик — проводите девушек?

— А… — начал было Петр, осторожно кутавшийся в свой короткий халат, но Жора легко подтолкнул его вперед.

— Конечно, с удовольствием. Всем спокойной ночи. Девушки, позвольте сопроводить вас в будуар.

Не дожидаясь соглашения, он вдруг сгреб в охапку взвизгнувшую Кристину и понесся вверх по лестнице. Светлана с криком «Подождите!» кинулась за ними, следом, рявкнув: «Да что ж это такое?!» — кинулся Петр. Виталий медленно пошел к лестнице, косясь на идущую рядом Алину. На ходу он протянул руку и осторожно коснулся ее растрепанных волос. Алина зло отдернула голову.

— Да сухие, сухие, не была я на улице и на кухню не заходила! Впрочем, тебето уж точно бесполезно доказывать!

— Отчего же? — поинтересовался Виталий, снова пряча руку в карман. — Я настолько бестолков или настолько пристрастен? Отсутствие симпатий отнюдь не должно граничить с отсутствием логики, рыжик. Если все, что я сейчас услышал и увидел, твой спектакль, то он очень глуп, а ты мне глупой не кажешься.

— Да неужели?! Такое признание — большая честь для меня! — Алина зябко обхватила себя руками. Виталий хмыкнул.

— Я бы допустил, что ты привиделась Кристине — она под хорошим кайфом, — Алина повернула к нему изумленное лицо, и Виталий спокойно кивнул. — Да, да, можешь мне поверить. Но Светка… Ладно, при определенных теориях и Светку можно сбросить со счетов. Но почему ты сказала, что впервые спустилась сюда сейчас, с Ольгой? Ведь это же не так.

— Почему не так?

— Потому что я не могу сбросить со счетов самого себя. Я ведь видел тебя здесь, на первом этаже, возле комнаты отдыха, когда вернулся из подвала с фонарем. Я даже говорил с тобой. Чего ты думаешь, я так удивился, что ты еще не проверила этаж? У тебя было полно времени.

— Значит, и ты тоже… — прошептала Алина, медленно поднимаясь по ступенькам. — Господи, ну что за бред… ну не была я здесь!

— Нескладушкинеладушки! Я верю своим глазам, — заметил Воробьев. — Что, спишем на провалы в памяти? А выход на улицу — тоже?

Алина молчала, пока они не подошли к двери ее комнаты, потом, остановившись, резко развернулась и взглянула прямо ему в глаза.

— Я не была на улице! Не была! Я все прекрасно помню! И нет у меня никаких провалов!

Виталий вздохнул — почти сожалеюще.

— Твое пальто ведь тоже было мокрым. Мокрым насквозь.

Лицо Алины окаменело. Она несколько раз беззвучно шевельнула губами, потом прижала ладонь ко рту и произнесла сквозь пальцы.

— Неправда.

— Спустись и проверь, — Виталий улыбнулся уголком рта. — Это не придумаешь.

— Почему же ты никому не сказал?

— Потому что, — Виталий неопределенно пожал плечами. — Может, у тебя и была причина соврать насчет того, когда ты спустилась… но на улице ты не была.

— Почему ты так решил? — Алина выдавила из себя усмешку, но та получилась довольно жалкой. — Потому что мне страшно?

— Да не столько поэтому, сыграть можно все что угодно, если ты хорошая актриса… Но ты бы тогда не пошла вниз со мной. Вполне возможно, что кто-то пытается тебя подставить, чтобы мы перестали тебя слушать… И возможно, это кто-то из нас. Ты слишком много думаешь, рыжик, и слишком часто смотришь по сторонам.

— Но Светка меня видела!

— Свет горел в столовой, а не в кухне. Это почти полумрак… она могла видеть кого-то похожего на тебя, с твоим цветом волос… Если все заранее подготовили, почему они не могли подготовить и парики?

— Значит, теперь ты окончательно веришь, что все подстроено? — с надеждой спросила Алина.

— Верю, — голос Виталия чуть дрогнул, и она вцепилась встревоженным взглядом в его лицо.

— Что-то случилось?

— Случилось, — глухо ответил он. — Только вот я еще не разобрался… Ладно, идите спать, девушка, а то уж утро скоро. Напоминать про замок, думаю, нет смысла.

Алина молча отвернулась и открыла дверь, слушая его удаляющиеся шаги, но тут же повернула голову.

— Из-за того, что я много думаю?! Но ведь и ты тоже! И тебя тоже слушают!

Виталий остановился, но не повернулся.

— В томто и проблема, — произнес он так тихо, что она с трудом разобрала его слова. — Моя куртка тоже была мокрой, когда я ее взял. Спокойной ночи.

* * *

Дом ждал утра в тишине и темноте, и в разные минуты разных часов по коридорам бродили темные фигуры, бесшумно спускаясь по ступеням и беззвучно ступая по плиткам, прячась друг от друга, проверяя, выискивая, наблюдая, пытаясь понять, слушая стук дождя за стенами, и всюду за ними следовал страх — тот страх, который приносят неизвестность и непонимание, который заставляет снова и снова проверять дверной замок и заглядывать за задернутые шторы и смотреть на стрелки часов, кажущиеся неподвижными… И только один из них был спокоен, только один не ждал приближения утра, и только на одних губах была улыбка, не лишенная снисходительности.

VII

— Ай! — воскликнула Светлана, когда ее рука с чайником дрогнула, и на кожу из очередной чашки выпрыгнули несколько обжигающих капелек. Она поставила чайник на стол и подула на обожженное место, чувствуя затылком несколько взглядов, которые почти сразу же исчезли. Рука продолжала подрагивать, и Светлана чуть нахмурилась. Верно, это из-за того, что она переволновалась и слишком мало спала — ведь обычно она никогда ничего не проливала.

Остальные продолжали деловито стучать вилками, поглощая приготовленную ею яичницу с ветчиной, сыром и грибами — кто с аппетитом, кто вяло, лишь принужденный необходимостью хоть чем-то наполнить желудок. Весь разговор сводился к просьбам передать что-либо, а так жевали молча, исподтишка изучая друг друга и прислушиваясь к собственным ощущениям. Даже Олег не балагурил, а лишь тоскливо поглядывал то в расшторенное окно столовой, за которым все так же лил дождь, то на хмурые лица деревянных идолов, подпиравших потолок, которые вовсе не улучшали ни его аппетита, ни его настроения. Он бы предпочел позавтракать в гостиной или на кухне, но Светлана, добровольно взявшая на себя роль хозяйки, накрыла в столовой, сдвинув на дальний угол длинного стола весь сервиз, хрусталь и канделябры. Кисленького утреннего света, сеявшегося в окно, было маловато, поэтому она зажгла одну из больших круглых люстр, но электрический свет отчегото сделал столовую еще более мрачной.

— Светка, да перестань ты, сядь сама поешь, что мы — безрукие, чай себе не нальем?! — буркнул Жора, отправляя в рот очередной кусок хлеба. — И так уже постаралась!

— Да все равно последняя… — едва слышно пробормотала Бережная, долила чашку, поставила чайник на стол и села рядом с Борисом, который, как и все, выглядел осунувшимся и невыспавшимся. В его глазах застыла какая-то животная тоска, и изумрудные глаза крокодила на его пальце смотрели на недоеденную яичницу так же тоскливо. Жора расправлялся с едой с активностью здорового человека, но был невесел. Виталий, облачившийсятаки в брюки из шкафа в своей комнате, но оставивший свою белую футболку, жевал с деловитостью опаздывающего на надоевшую работу, равнодушно глядя перед собой и не реагируя на деликатные попытки сидевшей рядом Марины привлечь его внимание к своей особе. Сама же Марина ела сонно, ее аметистовые глаза были тусклыми, а в подглазьях залегли легкие тени. Алина уткнулась взглядом в тарелку, чуть втянув голову в плечи, отчего вся ее фигура казалась надломленной и испуганной. Петр, имевший похмельный вид, пил уже третью кружку чая, болезненно морщась. Он бы предпочел есть стоя — ушибленные при падении ягодицы ныли, не желая, чтобы на них сидели. Мрачный, как туча, Алексей вычищал пустую тарелку кусочком хлеба. Ссадина на его лбу затянулась темной коркой, придав Евсигнееву слегка бандитский вид, глаза смотрели с холодной подозрительностью. Ольга нарочито громко скребла вилкой по дну тарелки, сама же поеживаясь от этого звука, ее тонкое лицо было откровенно злым. Кристина ела рассеянно, казалось, совершенно не замечая того, что делает. Движения же самой Светланы были огорченными — даже при данных обстоятельствах и в компании малознакомых людей за ее завтраками должна быть совсем не такая обстановка. Скупые похвалы и благодарность казались ей фальшивыми и даже оскорбительными.

Жора допил чай и вопросительно посмотрел на Виталия, и тот, поняв его взгляд, отрицательно покачал головой. Вершинин пожал плечами и сказал:

— Спасибо, Светик, очень вкусно было. Почти как у мамы.

— Это ценный комплимент, Света, — тут же вскинулся Олег, — потому что мама у него профессор! А профессора — они, сама понимаешь!..

Прежде, чем Светлана успела что-то ответить, Ольга со звоном бросила вилку на тарелку, отчего сидевшая рядом Кристина вздрогнула и пролила чай в недоеденную яичницу.

— Может, хватит уже ломать комедию?! Такая идиллия, прямо семейный завтрак! Дождь так и льет! Хозяева не приехали! Или приехали, да мы не заметили?! А, Алина?! Тебе есть, что сказать?! Ты же тут самая наблюдательная!

Алина промолчала, с преувеличенным тщанием отрезая ребром вилки кусок яичницы. Виталий коротко глянул на нее, и в его взгляде ей почудилось презрение.

Испугалась?!

Да, испугалась. И дело тут не только в мокром пальто и провалах памяти. Ты не знаешь, что я нашла в ящике тумбочки в своей комнате. Ты не понимаешь, насколько это серьезно.

Виталий отвернулся и спросил у Алексея:

— Ты ночью не выходил на улицу?

Евсигнеев взглянул на него с хмурым удивлением.

— Какого лешего я там забыл?!

— Ну вот, — Ольга усмехнулась, — значит это она надела…

— Заткнись, — спокойно сказал Виталий. — С таким же успехом это могла быть и ты, и Олег… проверить это нельзя.

— Что такое? Я что-то пропустил? — осведомился Олег. Борис поднял голову от тарелки и посмотрел на Виталия. Тот пожал плечами и, попивая чай, кратко рассказал все, что произошло с того момента, как Алина наткнулась на него в коридоре, умолчав только об их последнем разговоре и об открытии, которое он и Жора сделали в подвале.

К концу его рассказа брови Алины удивленно поднялись, у Ольги на узких скулах заходили желваки, а рот Светланы возмущенно округлился. Вроде бы Виталий передал все в точности, но при этом рассказал все так, что теперь все участники события выглядели довольно глуповато и безобидно, да и само событие казалось какимто небрежным и не заслуживающим внимания. Алина представлялась полусонной и оттого мало что соображающей, кроме того одержимой манией подозрительности, Светлана и Кристина истеричками, Петр — подвыпившим неврастеником, а Жора, Ольга и он сам — страдающими бессонницей генераторами нелепых теорий.

Реакция Олега была естественной.

— И чего такого? — недоуменно спросил он. — кто-то погулял и не хочет признаваться, кто-то глупо пошутил, кто-то накатил, кто-то со светом поиграл… И чего? На чужом месте всегда не спится, тем более, когда оно такое странное и на него таким странным образом попадаешь. Тоже мне, событие! Я сам почти всю ночь не спал. Мрачно тут.

Лицо Светланы разгладилось и она взглянула на Алину почти извиняющеся. Ольга что-то проворчала, но уже скорее сварливо, чем обвиняюще. Теперь, когда обо всем рассказали со стороны, это действительно не казалось таким уж значительным. На какойто момент Алина и сама поверила, что это так, потому что верить очень хотелось, но тут же осеклась.

— Что-то случилось?

— Случилось…

Все было плохо, и Виталий придал рассказу такую незначительность вовсе не из-за того, что происшедшее действительно было незначительным, и уж конечно не для того, чтобы защитить ее персону. Он сделал это на тот случай, если массовикзатейник действительно один из них, и сейчас он должен успокоиться, решив, что все прошло гладко, и никто ничего не понял.

Да ведь действительно никто ничего не понял!

Только и Виталию верить нельзя. Он мог все это придумать, наговорить на себя, чтобы войти к ней в доверие и быть подозреваемым наравне… Но зачем, господи, зачем все это надо?!

— Уж конечно ты не спал! — язвительно произнес Борис. — Всю ночь оружие таскал в свою комнату! Для чего? И когда ты собираешься вернуть его на место?

— Прямо уж всю ночь — одну только ходку и сделал! — Олег вздернул подбородок. — Я-то верну, я не вор… Уж помолчал бы — сам всю ночь сидел в зале с часами в обнимку! — он повернул голову и пояснил хмуровопросительно смотревшему на него Воробьеву. — Просто хотел изучить при нормальном освещении и без посторонних. Я ведь тоже коллекционер.

— После завтрака не забудь вернуть, — Виталий положил вилку и потянул к себе исходящую паром чашку. — Оружие всетаки не шуточки!

— Я-то верну, — Олег криво улыбнулся. — Только и ты диванчик тот плетеный верни на место. Я ведь видел, как ты его ночью к себе в комнату пер!

Все головы повернулись к Виталию. Его лицо чуть дрогнуло, но он, прихлебывая чай, спокойно сказал.

— Верну, можешь не беспокоиться.

Олег извиняющеся развел руками.

— Просто все должно быть по справедливости.

Виталий неопределенно пожал плечами. На губах Алексея, размешивавшего сахар в своей чашке, появилась легкая, призрачная улыбка. Тем временем Светлана встала и начала деловито собирать грязные тарелки.

— Так, наверное, мы и сегодня никуда не поедем? — тихо спросила она, остановившись возле Виталия, и ее рука с тарелкой повисла в воздухе. Он повернул голову и устало взглянул на нее. Хотелось сказать что-то ободряющее, ласковое — слишком уныло и расстроенно прозвучал вопрос, кроме того, почему-то казалось, что Светлана всю жизнь получала одни щелчки и нормального обращения в глаза не видела. Но ничего ободряющего и ласкового на ум не шло, хотелось только выругаться, накатить грамм двести и пойти к себе в комнату и посидеть на диванчике, который так не хочется возвращать в гостиную… так не хочется, чтобы на нем сидел еще кто-то…

подумать, что делать дальше.

— Посмотрим. Что-нибудь придумаем, — сказал он, поспешно уводя взгляд от ее жалобных глаз. Марина покосилась на него, потом на Светлану.

— Светочка, нальешь мне еще чаю? — она протянула ей свою полупустую чашку. Бережная кивнула и, забрав чашку, поспешно пошла к дальнему концу стола, далеко обходя сидящих. Алина встала и подошла к окну. Часть цветов полегла, побитая дождем, земля совсем раскисла, и мокрый сад встряхивал листьями уже как-то обреченно, словно устав бороться с непрекращающимся ливнем, зато стена леса вокруг, казалось, стала еще плотнее и несокрушимее.

— Генератор, — вдруг сказал водитель, до сих пор не проронивший ни слова и, казалось, целиком поглощенный своей головной болью. Выпрямившись, он уставился перед собой невидящими глазами, а уголки его губ начали медленно подниматься вверх. — Черт подери, генератор!

Хотя его голос прозвучал очень тихо, все взгляды тотчас перехлестнулись на нем. Рука Светы застыла на ручке чайника, Виталий, уже отодвигавший стул и привставший, резко опустился обратно.

— Что генератор? — раздраженно спросила Ольга. Петр засмеялся.

— Вот я лоханулся, а?! Дизельный генератор, он же у них на соляре работает! Елки!

Он вскочил, чуть не опрокинув стул и дернув стол, так что задребезжала посуда, а два хрустальных бокала, стоявшие рядом, соприкоснулись краями, издав парадный звон. Женская половина, разбиравшаяся в устройстве генератора так же, как сам Петр в искусстве накладывания макияжа, непонимающе смотрела на него. Лицо Виталия прояснилось и он, откинувшись назад, стукнулся затылком о высокую спинку стула, потом ехидно посмотрел на Кривцова.

— Автосервис, говоришь?

Олег хлопнул ладонью по лбу и обозвал себя идиотом, потом тоже выскочил из-за стола.

— Ну конечно! Там же большие запасы, там же… Только бы твоя колымага выдержала! У тебя есть канистры?

Петр посмотрел на него оскорбленно.

— Сейчас принесу, — сказал он и быстро вышел из столовой. Олег счастливо улыбался. Казалось, сейчас он начнет подпрыгивать и хлопать в ладоши, как маленькая девочка в ожидании шоколадки.

— Мы что — сможем уехать? — спросила Кристина. Светлана сжала ручку чайника так, что побелели суставы.

— Если автобус съест то, что мы ему предложим, то да, — Виталий встал. — Сюда мы ехали часов пять — с того момента, как начали что-то соображать. Если у них достаточный запас топлива, то мы сможем вернуться на то место, где свернули… — он нахмурился. — В общем, сможем уехать отсюда. Заберем все топливо — и из бака скачаем. Черт с ними, с хозяевами!

— Неужели вы не могли додуматься до этого вчера?! — Ольга хлопнула ладонью по столешнице.

— Заглохни, а то удавлю! — весело сказал Олег и стукнул себя ребром ладони по шее. — Ты у меня вот уже где! Короче, мы сейчас займемся автобусом, а вы, девчонки, пожалуйста, постарайтесь придать дому первозданный вид и соберите вещи. Погостили и буде!

Громко хлопнула входная дверь. Виталий улыбнулся, на ходу доставая из пачки папиросу, но улыбка его была странной и в ней промелькнуло что-то, похожее на сожаление.

— Да, — сказал он. — Погостили.

VIII

Двигатель чихнул, потом закашлялся, как астматик, и заглох. Взревел, икнул и снова начал кашлять. Автобус трясся, как в ознобе, угрожающе дребезжа всеми составными частями. Казалось, он сейчас рассыплется. Раскрытый капот, возле которого стоял Виталий, высоко подняв Маринин зонтик, походил на разинутый в судорожном хрипе рот.

— Давай! — заклинающе бормотал мокрый насквозь Олег, любовно поглаживая помятый борт автобуса. — Давай, родной, давай! Заводись! Дядя Олег хочет домой! Дядя Олег хочет убраться отсюда к едрене фене!

Виталий, закинув голову, курил, пряча огонек в ладонь, и наблюдал за Петром сквозь лобовое стекло. Алексей, Борис и Ольга жались под большим кленом недалеко от обочины. Они ничего не говорили, но их взгляды были красноречивей слов.

Двигатель опять заглох, и Олег, забывшись, в сердцах пнул колесо. Из открытой двери донеслась ругань, потом глухой удар. Двигатель хрюкнул, зашелся в кашле, издал агонизирующий звук жертвы, умирающей в объятиях гигантского питона, возмущенно ахнул и заработал, похрипывая и покрякивая.

— Петька, ты гений! — завопил Олег и одним гигантским прыжком заскочил в автобус. — Я тя щас расцелую!

Виталий захлопнул крышку капота, с усмешкой слушая доносившийся сверху смущенный голос водителя, уверявший, что без поцелуев вполне можно обойтись. Он отошел в сторону и махнул рукой. Автобус дрогнул и, урча, начал разворачиваться, выбрасывая из-под колес водяные фонтанчики. Игрушки на ветровом стекле отчаянно мотались, словно протестуя против отъезда. Олег в сдвинутой на затылок кепке, высунувшись из дверей, сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел.

— Не услышат, — сказал Виталий, но вопреки его словам почти сразу из-за поворота выскочила Светлана и закричала, заглушая шум дождя:

— Едем?!

— Да. Зови остальных.

Она кивнула и умчалась, стуча каблуками по асфальту. Борис, уже вышедший из-под дерева, восхищенно посмотрел ей вслед.

— Что, господин ювелир, хороша девка?! — весело спросил Олег, который висел в дверном проеме, уцепившись только одной рукой, да и та, казалось, вот-вот соскользнет, и спец по транспорту рухнет прямо в жидкую грязь. — Спортивная. Она вроде говорила, что профессионально бальными танцами занимается. Эх, упустили мы все свои шансы! А у меня, кстати, бальных танцовщиц никогда не было…

— Говорила… — рассеянно сказал Борис, протискиваясь мимо него в салон, предварительно пропустив Ольгу, мокрую и пребывавшую в удивительном состоянии зла и веселья одновременно. — Только выдумывает все зачем-то. Я с ней пытался о фигурах поговорить, так она ни одного термина не знает — ни лонгстепа, ни алиманы, ни клюшки — ничего. Даже ритмов не знает. Зачем выдумывать?..

Олег изумленно посмотрел на него.

— Ты занимался танцами?!

— А что в этом удивительного?! Может, и сейчас бы занимался, да партнерша много лет назад во Францию уехала, а с другими станцеваться не получилось.

— Ну надо же! — Олег отвернулся и снова засвистел.

* * *

Три острых прута ограды пронзили куклу насквозь, один прошел сквозь резиновую голову и теперь торчал из того места, где раньше был нос. Голубые глаза по обе стороны синеватосерого острия монотонно моргали от ударявшихся в них капель, и от этого смотреть на куклу было еще более жутко. Когда она первый раз увидела ее, то даже чуть не вскрикнула — на почти неуловимое мгновение ей показалось, что на прутьях висит ребенок. Но это была всего лишь кукла — старая кукла с отгрызенной рукой, которую кто-то насадил на прутья или с силой вышвырнул из окна. Вчера ее здесь не было — это Алина помнила очень хорошо.

Дождевые капли стучали по ее плотно надвинутому на лоб берету, а она стояла и смотрела на куклу, как загипнотизированная. Отчегото вдруг всплыли вчерашние мрачные мысли, ворочавшиеся в голове, когда она смотрела на эту ограду с балкона гостиной. Кукла была совершенной моделью этих мыслей.

Алина подняла голову и внимательно посмотрела на зашторенные окна. В комнате на втором этаже ночевал Борис, а окно третьего этажа, кажется, выходило из комнаты Светланы. Работа кого-то из них. Впрочем, какая разница, если они уедут.

Если уедут.

После всего, что было, после всех наблюдений и догадок — неужели им дадут вот так просто уехать? Автобус не заведется. Это было бы нелогично. Он просто не может завестись.

— …ля!

Вздрогнув, она повернулась и увидела Светлану, бегущую к ней по цементной дорожке со своей объемистой сумкой в руке, при каждом шаге колотившей ее по бедру. Ее черные брюки были забрызганы грязью, а мокрое лицо красноречиво сияло. «Завелся!» — изумленно поняла Алина.

— Ищу тебя везде, ищу, кричу… Ты чего не отзываешься?!.. Пошли — уезжаем! Ой, что это?! — она остановилась, удивленно глядя на куклу.

— Похоже, кто-то сильно разозлился, — Алина поправила на плече ремень сумочки. — Что, автобус завелся?! Правда?!

Светлана счастливо тряхнула головой, отчего короткие мокрые пряди хлопнули ее по щекам.

— Олег сказал, что топлива хватит на много часов. Я забрала коекакую еду, — она покачала своей сумкой, — как ты думаешь — это ничего?.. Мы ведь тут и так… похозяйничали.

— Ничего, — сказала Алина, смутившись, потому что сама о еде как-то не подумала. — Давай, помогу.

Она взялась за одну из ручек, и они побежали по дорожке, взбудораженно болтая, как две школьницы, опаздывающие на урок. От ночной стычки не осталось и следа. Светлана бежала легко и свободно, и Алина удивилась тому, что не так давно Бережная казалась ей неуклюжей.

— Знаешь, а мне даже немного жалко уезжать. Тут такая замечательная кухня… конечно, у меня дома не хуже, но всетаки… А тебе?

— Чутьчуть, — отозвалась Алина, помедлив. «Чутьчуть» относилось только к подвеске, оставшейся напевать свои хрустальные песни там, за кремовыми шторами — ее нельзя было взять с собой, и сейчас Алине казалось, что в маленькой комнате остается часть ее прошлого — та часть, с которой очень не хотелось расставаться. Но еще в комнате остался ящик, наполненный увядающими цветами, среди которых лежала вещь, которая нагоняла на нее липкий ужас, и Алина была радарадешенька, что уберется отсюда. — Красивый дом. И цветник красивый, и прудик — мне всегда хотелось такие, но как-то… ни времени, ни возможности…

— Цветник очень красивый! — Светлана оглянулась через плечо — туда, где перед парадным входом мокли яркие цветные клумбы. — Особенно тюльпаны и гиацинты! И еще вот те… такие пышные, разноцветные, похожие на гвоздички…

— Тагетесы… — машинально сказала Алина, думая о другом. Светлана кивнула на бегу.

— Да. Мои любимые цветы — никогда не могла выбрать из этих трех самый любимый. Мне тоже всегда безумно хотелось такой цветник, и чтобы они там цвели круглый год!

Алина споткнулась, чуть не уронив сумку, и посмотрела на нее.

— Что ты сказала?

— Чтобы они цвели круглый год! А что? Разве это невозможно? Есть ведь там всякие сорта…

— А ты знаешь, когда цветут гиацинты? Тюльпаны?

Бережная пожала одним плечом — второе было отягощено сумкой.

— Весной, до лета. Некоторые, по-моему, и осенью. Вот я хочу найти такие сорта… когда у меня, наконец, будет время, чтобы заняться… Ведь тут же цветут… Может выкопать?..

Алина промолчала, сдвинув брови. Светлана продолжала что-то говорить, но она ее больше не слушала, неотрывно глядя на приближающийся автобус, возле которого стоял Олег и курил. Петр, наклонившись, закрывал багажную дверцу.

— Эй! — крикнул Олег и быстро пошел им навстречу. — Девчонки, вы чего с сундуком бегаете?! Сказали бы!.. Ну народ… — он легко выхватил у них сумку и понес к автобусу, ворча: — Как можно быть о нас, мужиках, такого плохого мнения?!

— Будто ты забыл, что у нее сумка?! — сердито сказала Алина, потирая ладонь, на которой остался вдавленный след от ручки. — Мы ж из нее ели всю дорогу сюда!

Она одернула пальто — слишком резко, и одна из пуговиц, отскочив, весело запрыгала по асфальту прямиком под автобус. Алина, сказав: «Ну здрассьте!» — присела на корточки, пытаясь ее достать.

— Ах, память моя девичья!.. — пропел Кривцов и, наклонившись, протянул было руку к багажной крышке, но Петр тут же отнял у него сумку, раздраженно буркнув, что водитель тут пока еще он. Олег успокаивающе поднял руки.

— Ну ладно, ладно, не претендую… Давайте, девчонки, прыгпрыг в автобус, очень домой хочу!

Он галантно подал руку Светлане, помогая ей подняться, потом обернулся, но Алины рядом с ним уже не было, и Олег недоуменно закрутил головой по сторонам.

— Да что ж это, не Алина, а прямо какая-то Гюльчатай — все время куда-то девается! Аля!

— Чего? — отозвалась Алина выходя с другой стороны автобуса. В одной руке у нее была пуговица, в другой — забрызганный грязью стеклянный шар, в котором кружились золотые блестки.

— Чего вы там копаетесь?! — недовольно спросил Виталий, выглядывая из дверей. — Алина, пошевеливайся!.. Что это?

— Под автобусом валялось, — Алина повернулась к Петру, который, закрыв багажник, шел к двери, вытирая ладонью мокрое лицо, и протянула ему шар. Водитель остановился, глядя на него. — Что, уже разонравился?! Или не подошел для проверки автобуса.

— Смешно, — водитель сердитым движением отнял у нее игрушку. — Уронил я его… не ползать же мне в темноте под автобусом! Спасибо! А теперь залезайте!

— Пить надо меньше! — громко сказал кто-то в салоне голосом, очень похожим на Ольгин.

Алина поднялась в автобус и вздохнула. В который раз она уже поднимается в этот автобус и смотрит на обращенные к ней лица пассажиров — уже снова пассажиров? Третий? Четвертый? А может, она и не выходила никуда, может все это был сон — дурной сон? Она взглянула на особняк, дробившийся в каплях, стекающих по заднему стеклу, потом прошла по салону и села одна, возле окна. кто-то посмотрел на нее удивленно — ей было наплевать. Сейчас Алине не хотелось ничьего общества, пусть даже и молчаливого. В голове у нее все перемешалось, и больше всего на свете ей сейчас хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать. Зачем думать — ведь уезжают. Все!

Ее веки опустились, но под ними тут же возникло видение — выдвинутый до конца ящик тумбочки, и витающая над ним в воздухе одинокая одуванчиковая пушинка. Алина поспешно открыла глаза и увидела, как закрывается дверь. Петр уже сидел на своем месте, Виталий стоял за его спиной, но смотрел не на дорогу, а на нее, и когда она, отворачиваясь, скользнула по нему взглядом, Воробьев вопросительно дернул головой. Алина сделала рукой вялый неопределенный жест и отвернулась к окну. Автобус дернулся, и мокрые деревья поплыли назад — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Алина вжала затылок в спинку кресла и слабо улыбнулась, хотя без чехла кресло казалось более шершавым и не оченьто приятным. С кресла перед ней чехол тоже был снят. Кому и на кой черт понадобились эти чехлы?!

кто-то облегченно вздохнул, голос Кристины восторженно произнес:

— Едем!

Автобус постепенно ускорял ход, слегка кренясь вправо. Двигатель хрипло ревел, и этот грубый звук сейчас всем казался райской музыкой. Виталий сел на свое старое место, но теперь уже у окна сидел Олег, ласково поглядывая сквозь мокрое стекло.

— Вы не расслабляйтесь, следите кто-нибудь за дорогой, — сказал Петр, не оборачиваясь. — А то потом опять все на меня свалите!

— Да уж следим, следим, — добродушно прогудел Жора со своего места. — Да дорога тут все равно одна, до развилки еще не меньше пяти часов, так что едь себе спокойно!

— Если б вы вчера сообразили про генератор, так мы бы уже давно до той развилки доехали! Может быть, уже бы дома были! — раздраженно сказала Харченко, роясь в сумочке в поисках сигарет.

— Девушка, — нежно сказал Олег, продолжая смотреть в окно, — вам бы очень пошло вскрытие.

Ольга задохнулась, чуть не уронив сумочку. Водитель фыркнул, и автобус резко дернулся, чуть не слетев с дороги.

— Эй, полегче! — крикнул Жора, потом укоризненно сказал. — Олег, зачем же так?!..

— Да достала! — сонно отозвался Кривцов.

— Урод! — холодно сказала Ольга и захлопнула сумочку. Олег пожал плечами.

— Ну, это очень спорный вопрос.

Алина, чуть прикрыв глаза, наблюдала, как убегают из поворота в поворот деревья — такие же разные, как и прежде. Какие из них она видела раньше? Разве вспомнишь — их ведь так много… Она зевнула. Дорога все кружила, разматываясь — право, право… лево, лево… Отчаянно хотелось спать. Когда приедет домой, будет спать сутки без перерыва — к черту ресторан, к черту все! Автобусная качка начинала убаюкивать… все качало и качало — влево, влево… дед качал ее на руках лучше всех… маленькую, над цветами… качай, я буду спать… ну, почему же ты перестал… почему?..

— …значит?!

…почему?..

— …огло слу… смотрел…

…почему остановился?..

— …твою!..

… почему остановились?!

Она, наконец, осознала, что автобус остановился, открыла заспанные глаза и недовольно привстала, чтобы выглянуть из-за спинок кресел.

И увидела особняк.

Потрясенно шевельнув губами, Алина упала обратно на сиденье. Заглушающая пелена сна испарилась, и на нее обрушился целый водопад громких полуистеричных криков.

— Тебе же говорили внимательно смотреть!..

— Я смотрел! Я никуда не сворачивал!

— Если не сворачивал, то почему этот чертов дом снова здесь?!..

— Он прав, мы никуда не сворачивали! Никаких поворотов не было!

— Как мы могли приехать обратно?!..

— Получается, мы ехали по кругу…

— Тогда дорога должна была пересечь сама себя. Но такого не было. Я следил за дорогой все время!..

— Я тоже!..

— Тогда как мы могли приехать обратно?!..

— Я не видел никаких поворотов! Я ни хрена не понимаю!

— Спокойно. как-то ведь мы сюда попали! Вчера же как-то приехали. Раз приехали, то сможем и уехать.

— Не могли шестеро проглядеть один поворот!

— Значит смогли! Пусти, я поведу! Пусти, сказал!

— Мы никогда теперь отсюда не уедем! Этот дом нас не отпустит!

— Заткнись! Еще паранормального бреда не хватало!

— Сама заткнись!

— Перестаньте орать, без вас тошно!

— А ты мне рот не затыкай! Че хочу, то и говорю!.. А ты сейчас!..

Послышался шум борьбы, что-то упало, потом раздался звонкий звук пощечины. Светлана ахнула, затем голос водителя отчетливо произнес:

— Ах ты, сукина подлюка!..

Алина снова вскочила и, выпрыгнув в проход, сделала несколько быстрых шагов и остановилась. Жора насильно усаживал в кресло Ольгу, вернее, пытался это сделать — та извивалась в его руках и шипела, как кошка. На ее левой щеке горело алое пятно. Алексей стоял сзади него, расставив руки, хотя протиснуться мимо Жоры было уже решительно невозможно — казалось, он ждет, что Ольга, вывернувшись, действительно покошачьи перемахнет либо через голову Вершинина, либо через спинку кресла. Светлана смотрела на них, привстав на своем месте и трагическим жестом прижав ладони к груди, Борис же стоял возле водительского сиденья, в позе почти идентичной евсигнеевской, только ловить он, очевидно, собирался Олега, который, сжав губы и сузив глаза, уже крутил руль, разворачивая автобус. Его щека и шея были расцарапаны в кровь. Петр, устало прислонившись к креслу, дул на мозолистую ладонь — похоже, что именно она и припечатала Ольгино лицо. Виталий, судя по всему, совершенно не заинтересованный происшедшим, повернув голову, смотрел на уплывающий назад особняк. Алина тоже посмотрела на него, и ее лицо стало испуганножалобным.

— Может, нам ее связать? — спросил Евсигнеев. Ольга что-то сказала, но Алина не разобрала ее ответа, потому что в тот же момент Виталий чуть севшим голосом произнес.

— Мы нигде не сворачивали. Я все время следил за дорогой. Сначала ехали так, — его рука описала в воздухе дугу, — потом так, — пальцы прочертили в воздухе обратную дугу. — Мы никак не могли ехать по кольцу, иначе бы увидели место пересечения, а его не было. Мы вернулись в точности туда, откуда приехали. Другого пути здесь нет, там ведь тупик, там лес…

— И все же мы сделали круг, — тихо сказала Алина, держась за спинку кресла. Виталий повернул голову и пристально взглянул на нее.

— Но ведь это же невозможно!

— Тогда значит, что-то всетаки пропустили, — Алина покосилась на Олега, который, ругаясь вполголоса, одной рукой вытирал кровь с щеки, потом еще тише произнесла: — А ты ведь ждал чегото подобного, да?

— Слегка, — Виталий чуть пригнулся, не отрывая пристального взгляда от ложащегося под колеса асфальта. — Слишком уж вдруг все стало гладко… Смотри на лес, смотри внимательно, вдруг что-нибудь заметишь. Может, статься, мы действительно прозевали развилку.

— Другого объяснения быть не может, разве что если мы, незаметно для себя, развернулись вокруг своей оси.

Олег вел автобус очень медленно, так что тот тащился со скоростью никуда не торопящегося пешехода. Почти лежа грудью на руле, он сосредоточенно смотрел вперед, на дорогу, и туда же впились взгляды еще десяти пар глаз, и в некоторых из них уже начало появляться что-то обреченное. Дворники ритмично скользили по стеклу, смахивая разбивающиеся дождевые капли. Ольга прижимая к щеке связку ключей, курила, и ее рука подрагивала, непослушные пальцы все время норовили выпустить сигарету. Сидевший рядом Жора извлек свою «Энциклопедию мировых сенсаций ХХ века», но не открывал ее, а нервно похлопывал книгой по колену, мысленно проклиная ту минуту, когда поддался на уговоры матери и согласился поехать на похороны злополучного брата.

Спустя полчаса автобус снова остановился. Светлана окунула сморщившееся лицо в сложенные ковшиком ладони и разразилась слезами. Жора в сердцах стукнул книгой по спинке переднего кресла и выругался.

— Убедились?! — голос Петра прозвучал не без язвительности. — Теперь убедились?! Так что нечего на меня всех собак вешать!

— Но ведь мы же ехали правильно! — Олег в отчаянье колотил ладонью по рулю. — Мы никак не могли повернуть обратно! Что за бред?! Мы же вчера как-то сюда попали?! Не могли же мы и вчера пять часов ездить по кольцу, иначе мы бы все время натыкались на этот чертов дом! И ведь, в конце концов, мы же как-то должны были попасть на это кольцо?! Не через лес же мы перелетели?!

— Ну а как же?!.. — Марина, придерживаясь одной рукой за спинку кресла, снова и снова тыкала пальцем в направлении лобового стекла. — Как же вот это?!.. Как?!..

Окна особняка насмешливо взирали на них из-за мокрых деревьев. Он не собирался отвечать «как», но, казалось, был готов согласиться с любой их теорией, в том числе и с полетами над лесом — лишь бы они перестали сопротивляться неизбежному и вернулись, и он милостиво простит дезертиров и гостеприимно закроет за ними свои двери. И думая об этом, Алина внезапно поняла, что вернуться действительно придется, что это действительно неизбежно, что так должно было быть с самого начала. Ведь особняк предназначен для них, а они — для особняка.

Но никто не имел права предназначать их для особняка!

Олег яростно дернул рычаг переключения скоростей и крутанул руль, явно не собираясь сдаваться так просто, и автобус, провизжав шинами по мокрому асфальту, заложил такой крутой вираж, что чуть не улетел в придорожные деревья. Жора с размаху повалился Ольге на колени, сунувшись лицом прямо между разошедшимися полами френча, и тут же поднялся, зардевшись и бормоча извинения. Алексей, примостившийся на ручке кресла, кувыркнулся спиной назад и стукнулся затылком об стекло.

— Эй, полегче! — заорал он. — Ты же нас угробишь!

— В самом деле, Олег, не психуй! — поддержал его Виталий, чуть не вылетевший в закрытую дверь. — Трупам будет все равно — заблудились они или нет!

— Я никогда не ошибался на дороге! — сквозь зубы произнес Олег, так вцепившись в руль, что казалось — еще немного, и он вывернет его с мясом. — Если я проехал по ней один раз, то проеду сотни!.. Дорога, по которой мы сюда приехали, не может начинаться и заканчиваться в одном и том же месте! Я ее помню! Отлично помню! Она шла серпантином только под конец, последние полчаса, а до этого она была почти прямая! Прямая!

Он саданул кулаком по рулю, отчего автобус снова дернулся. Алину швырнуло на Виталия, и она больно ушибла нос об его плечо.

— Я же тебе сказал — полегче! — в голосе Виталия зазвенел металл. Он задрал подбородок Сухановой и взглянул на ее нос, потом раздраженным жестом приказал ей сесть в кресло. Жест она проигнорировала, напряженно глядя вперед и вытирая выступившие слезы. Олег шумно вздохнул, и его руки, сжимавшие руль, слегка расслабились. Светлана, не скрываясь, уже ревела в голос. Борис вернулся на свое место рядом с ней, утешающе приобнял за плечи, и она с готовностью уткнулась лицом ему в грудь, орошая слезами его и без того мокрое пальто. Марина, прижав ладонь к губам, тупо смотрела в окно, влажные спутавшиеся волосы, закрывавшие ее лицо, небрежно мотались в такт движению автобуса. Петр, усевшийся за спиной Олега, стискивал в ладонях грязный стеклянный шар и, качая головой, что-то бормотал.

На этот раз Кривцов не стал доводить автобус до конца дороги — деревья тут росли невысокие, и кирпичнокрасная крыша дома была видна еще из-за последнего заворота асфальтовой ленты. Он косо развернул машину поперек дороги, поставил локти на руль и уткнулся подбородком в сжатые кулаки. Кепка съехала ему на нос, скрыв сверкающие злостью глаза.

— Есть еще желающие? — просипел Олег. Его голова тряслась в такт урчанию двигателя. Алина закусила губу. Ей отчаянно хотелось последовать примеру Светланы — и даже не столько потому, что ей хотелось домой, сколько потому, что не хотелось возвращаться в особняк. «А придется! — пел где-то в глубине сознания гаденький злорадствующий голосок. — Придется! Тебе ведь пять было?! Пять?»

— Что же за чертовщина такая?! — Алексей стукнул по ручке кресла. — А может, есть смысл посмотреть с какойнибудь высокой точки, может сверху будет ясно, где мы ошиблись?

— Разве что с дерева, но здесь очень много высоких деревьев, — пробормотала Алина. — Они все равно заслонят обзор. Да и кто сможет залезть на самую верхушку того же, например, кедра? На самую?

— Если кто и сможет, то никто не полезет! — резко сказал Виталий. — Еще не хватало свернутых шей!

— Ну, а что — сидеть здесь и ждать?! — Марина с отвращением посмотрела на деревья за окном.

— В этом нет никакого смысла, — Олег хмуро рисовал пальцем какие-тоузоры на запотевшем стекле. — Если это кольцо, то как мы оказались здесь?! Как даже дом оказался здесь?! Привезли на вертолете?!

— А может, это другой особняк? — предположила Кристина. — Такой же самый, но другой. Может, их здесь много. И тогда мы ездим вовсе не по кольцу, а от одного особняка к другому!

Ольга что-то пробормотала, не отводя глаз от окна, но Петр посмотрел на Кристину с внезапно прояснившимся лицом.

— А что?! Это мысль! Чего себе голову ломать, может это просто уже третий дом, только очень похож! А мыто…

— Как будто я не отличу один дом от другого! — возмущенно завопил Олег. Марина замотала головой и зажала уши ладонями. — А уж дорогу тем более! Вон те же самые деревья! Вон две вишни рядом! Вон фонарь видно! А вон торчит проклятая елка!

— Раз так, то я пойду проверю! — Кристина вскочила. — Открой дверь!

Олег скептически посмотрел на нее, потом дернул рычаг, и дверь зашипела, складываясь. Логвинова поежилась от холодного воздуха, сняла джангл, набросила его на голову, выскочила из автобуса и, пригнувшись, побежала по дороге.

— Я тоже пойду, — заявил Жора. — Нужен независимый свидетель!

Перепрыгнув через ступеньки, он помчался за Кристиной. Виталий покачал головой и тоже направился к двери.

— А ты куда? — окликнул его Олег.

— Если каждый проверяет свою теорию, то почему мне не сделать то же самое? — отозвался Виталий, не оборачиваясь. Он обошел автобус и быстро пошел по дороге в ту сторону, откуда они приехали. Олег сдернул с себя кепку и хлопнул ею по рулю.

— Опять мокнуть, да?! Как мне это надоело! Прямо такие все героические… Виталя, подожди!

Он вылетел из автобуса и, сразу же взяв хороший разбег, в несколько секунд догнал Воробьева и вскоре исчез вместе с ним за поворотом. Алина посмотрела им вслед, потом села на свободное сиденье рядом с Ольгой, осторожно трогая указательным пальцем ушибленный нос.

— Дашь сигарету? Я свои в доме забыла.

— Свои? — с кривой усмешкой переспросила Ольга, но пачку «Слимса» протянула. Алина взяла непривычно тонкую сигарету и закурила, щурясь от дыма и продолжая осторожно трогать нос — не распухает ли?

— Мужики расползаются, как тараканы, — с усмешкой заметила Харченко и протянула ей ключи, которые недавно прижимала к щеке. Кивком показала на нос.

— Спасибо, — Алина взяла ключи и прижала их к носу, прикрыв глаза. Мелочь, но все же… Характер у Ольги премерзкий, но, возможно, не так уж она плоха. В конце концов, всем им страшно, чего уж тут, и приступы страха у всех выражаются по-разному. кто-то ревет, а кто-то норовит вцепиться ногтями в чужую физиономию. Люди…

— Что он пытается доказать? — недоуменно спросил Алексей. — Думает, так он лучше найдет дорогу?

— Но дороги же не исчезают просто так! — Петр вытащил папиросу и начал мять ее в пальцах. — Не мог же кто-то, пока мы спали, взять и перестелить ее, а?!

— К тому же, мы практически и не спали, — пробормотала Алина, наблюдая за передвижением стрелок своих часов. Секундная двигалась со страшной неохотой, минутная, казалось, и вовсе застыла навечно. — Кстати, когда я обходила дом перед отъездом… — она запнулась — слово прозвучало довольно издевательски, — то видела одну странную вещь. Света тоже ее видела.

— Когда это? — всхлипывающе пробормотала Светлана в лифмановское пальто, потом чуть приподняла голову. — Аа, ты про куклу что ли?

— Какую еще куклу? — спросил Алексей без особого интереса, глядя на свои ладони.

— кто-то насадил куклу на прутья ограды возле дома, под окнами, — Алина, встав, потянулась и стряхнула пепел в форточку. — Ограды вокруг роз. Вчера ее там не было. Возможно это…

— Это сделал я, — чуть хрипловато сказал Борис и посмотрел на нее вызывающе. — Да, я. Уронил из окна.

— Уронил или вышвырнул? — с усмешкой поинтересовалась Ольга.

— Вышвырнул, — уже равнодушно произнес Лифман. — После всех вчерашних разговоров я был на взводе, и мне неприятно было смотреть на эту уродливую игрушку… по некоторым причинам. Вы удовлетворены? Вы обе?

Ольга, фыркнув, ответила, что обычно предпочитает удовлетворяться другими способами. Алина не ответила ничего, глядя на стеклянный шар, который Петр положил на приборную доску. Потом она покосилась на Лифмана. На лице ювелира было плохо скрываемое сожаление.

— Я только не понимаю — если дорога… черт с ним, уж не знаю как… кольцевая, то почему же пацан не вернулся? — пробормотал Петр, стоявший на ступеньках и выпускавший дым в открытую дверь.

— Так ведь он не по дороге шел, а через лес, — отозвался Алексей, безуспешно нажимавший кнопки своего сотового. Украдкой он покосился на остальных — не дрогнул ли его голос, не заметили ли они чего? Но на него никто не смотрел, даже Алина. Знает ли она, что пока ночью ждала за дверью ванной, он отмывал наушники и останки плеера от засохшей Лешкиной крови? Вряд ли, откуда ей это знать?! А он знает и лучше будет сидеть до бесконечности в этом автобусе или в особняке, чем пойдет через лес. Что-то есть в этом лесу, и он не намерен идти к этому в распростертые объятия.

А может это что-то — ты? Все говорят о провалах в памяти. У всех они были. Может, они начали повторяться… у него? Ты помнишь то видение? А что если это было не видение? Что, если это было на самом деле, только вместо Виталия был мальчишка? Что, если все что угодно может случиться под этим бесконечным дождем, от которого так болит голова?

— Если он пошел через лес, то, может, и нам есть смысл сделать то же самое? — задумчиво сказал Борис.

— Через лес?! Ну уж нет! — Марина изящно передернула плечами и оглянулась на пустую дорогу, убегающую за стену деревьев. — Здесь должен быть нормальный выход… а через лес, под дождем, да еще на каблуках…

— Каблуки можно обрубить, — весело заметил Петр. — Как в том кино! А не найдем мы выход — будешь вечно тут сидеть?!

— Значит буду!

— Но ведь Лешкато куда-то вышел. Раз не вернулся.

— А почему ты так уверен, что он куда-то вышел?! — Марина отбросила волосы за спину и посмотрела на него с неким чопорным превосходством. — Может, он до сих пор там где-то бродит. Или еще хуже…

Лицо водителя гневноиспуганно сморщилось.

— Типун тебе на язык!.. хуже!.. — он обернулся на едва слышный звук шагов. — О, народ идет! Судя по Кристинкиному лицу, ее теория не оправдалась.

Спустя минуту в салон ввалились насквозь мокрые Жора и Кристина, с которых на пол немедленно натекла лужа воды, и, взглянув на нее, Петр сокрушенно покачал головой.

— Что, Кристина, хреновый из тебя Шерлок Холмс?! — поприветствовала ее Ольга. Логвинова, не глядя на нее, стащила джангл и начала его встряхивать.

— Тот самый дом, без дураков, — сказал Жора, отжимая на ступеньки свои промокшие роскошные волосы. — И стул в бассейне так и плавает. Я даже взял доказательство, что это тот же дом, если тут уж сильно неверующие сидят.

— Стул что ли? — спросил Борис не без издевки. Жора фыркнул.

— Какой на фиг стул?! Вот, — он вытащил из-за пазухи смятый листок и протянул тому, кто оказался ближе всех, — Петру. Тот взял, развернул его и вопросительно посмотрел на Вершинина.

— Это я вчера нарисовал. Ну и забыл в комнате.

— Я видела, как он его забирал! — подтвердила Кристина, упредив уже готовое прозвучать предположение, что Жора носил рисунок с собой и, будучи в сговоре с Кристиной, теперь попросту валяет дурака. В любом случае, это было бы нелепо, потому что каждый мог пойти и проверить.

— Ого! — уважительно сказал Петр, с интересом разглядывая рисунок. — Да у тебя талант!

Он с ухмылкой взглянул на Кристину, потом сунул рисунок в протянувшуюся руку Алины прежде, чем Жора успел его остановить. Алина посмотрела на рисунок и тоже ухмыльнулась. Ольга чуть вздернула брови.

— У меня не совсем такие формы, — спокойно отметила она. — И вряд ли бы я смогла удержать такой меч.

— Это художественная вольность! — заявил Жора, покраснев, как рак, и отнял у нее рисунок, быстро сложил и сунул за пазуху. — И не в этом дело… А где Олег и Виталий?

— Ушли проверять другую теорию, — Алексей потянулся. — Думают, что если не нашли выход с автобусом, то найдут без автобуса.

— А это мысль, — заметил Жора, опустился на кресло, и оно жалобно вздохнуло. — Я вот читал один роман Саймака «Все живое», так там вокруг города неожиданно появился барьер, не пропускавший ничего живого. А пустые машины могли проехать. Может, тут наоборот?

— Но ведь не было никакого барьера! — сердито сказал Лифман. — Что за ерунда?! Просто…

— А в другом рассказе — тоже Саймака, люди пытались уехать из деревни на машине, но все время какимто образом в нее возвращались. Вроде ехали правильно, как обычно, но потом — бац! — вдруг ехали уже наоборот! Вот это еще больше похоже! Только там это были проделки инопланетян, правда положительных.

— Ну и кто тут главный инопланетянин?! — Ольга засмеялась и выкинула окурок в форточку. Светлана, уже переставшая плакать и промакивавшая платком мокрое лицо, задумчиво произнесла:

— А я как-то смотрела один фильм, так там…

— Хватит! — неожиданно крикнула Марина, ударив ладонью по ручке кресла. — Хватит бредовых теорий! Вы рассуждаете, как дети! Фантастика… Ничего фантастического здесь нет! Какие-тоуроды привезли нас сюда с определенной целью, но при чем тут фантастика?! Я могу допустить гипноз — это научно доказанный факт, насколько мне известно… но никакой фантастики! Ищите реальные объяснения! — она вскочила и ткнула пальцем в сторону Петра. — У тебя руки пахнут соляркой и грязь под ногтями… все мужчины уже заросли щетиной, мерзкий сигаретный дым, дождь на улице, и земля под ним раскисла, автобус совдеповский с совдеповскими креслами!.. вон грязная тряпка валяется, водитель об нее руки вытирает, а еще я видела, как он туда сморкался!.. Суханова наверняка бывшая официантка, разносившая пиво в летнем баре и вытряхивавшая пепел из жестяных пепельниц, сделанных из кофейных банок!.. Ты, Харченко, вчера прожгла себе колготки, а сегодня получила по морде по своей же инициативе!.. У тебя мерзкие духи! Как быстро ты взлетела до владелицы ночного клуба?! В каком подъезде раньше ты жила — грязном, зассанном, с похабными надписями на стенах?! Кто из вас недавно был студентом, кто грел воду кипятильником?!.. Переходили дорогу на красныйжелтыйзеленый?! Помните грязные ступеньки, вонь на улице?! Пьяные уроды, шатающиеся по улице по вечерам, троллейбусные талоны, старые газеты, глупые митинги, ржавые трубы, свалки, вонь жарящейся рыбы, бесконечная реклама по телевизору, ругань про политику, цена на мясо!.. Слушайте, как звучит, вспоминайте!.. Вот он, реализм, насквозь реализм! Он был и будет! Нет здесь места фантастике, нет и быть не может! Нелепо даже думать об этом! Никогда не любила и не понимала ваших глупых Саймаков и кто там еще!.. Деньги и грязь, больше ничего! Вот из них и лепите свои теории! Вы взрослые люди! А это все — сказки для сопливых детсадников! И если вы собираетесь продолжать в таком же духе, то я это слушать не намерена!

Схватив свой зонтик, она быстро прошла между креслами, спустилась по ступенькам, зацепив при этом не успевшего посторониться ошарашенного Жору и вышла на улицу. Некоторое время в автобусе все молчали, потом Петр рассудительно произнес:

— Не, ну у меня тоже иногда бывает… Но не так.

— Сорвалась, — кислым голосом сказала Кристина. — Не удивительно, после всего… В чем-то она, конечно, права, только вот…

— Что? — быстро спросила Алина. Ей показалось, что Кристина вот-вот скажет нечто важное, но та только неопределенно покачала головой.

— Во всяком случае, если и есть среди нас тот, кто все это затеял, то это не она, — Ольга через стекло взглянула на Марину, которая нервно прохаживалась вдоль автобуса под раскрытым зонтом. — Она для этого слишком глупа, — Харченко повернулась к Алине. — А ты и вправду была официанткой? Слишком уж книжно ты выглядишь и замашки не те.

Алина усмехнулась.

— Какойто классик сказал, что в жизни каждой женщине приходится хотя бы раз быть и проституткой, и официанткой… А я действительно какоето время работала в дешевом летнем баре. А пепельницы были из банок из-под «Нескафе».

— Ну, я тебе скажу, что вот ты бы могла все это придумать, — Ольга повела рукой вокруг себя. Алина чуть наклонила голову набок.

— Ты тоже.

Они тонко улыбнулись друг другу и отвернулись в разные стороны. Жора взглянул на часы, потом опустился на пустующее водительское сидение.

— Может, попробовать еще раз?

— Что толку?! — буркнул Борис. — Лучше подождем, пока они вернутся, а то так все топливо и проездим!

— Классно давать советы, ни фига не делая! — вскипел Жора. Борис аристократически закатил глаза и отвернулся к окну, а Светлана одарила Вершинина осуждающим взглядом.

— Скоро у всех крыша поедет, — подвел итоги Петр и рассеянно почесал заросшую светлой щетиной щеку. Потом откинулся на спинку кресла и запел вполголоса:

В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий зверь огромадный — То ли буйвол, то ли бык, то ли тур! Сам король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил. А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил.

Борис, не поворачивая головы, удивленно вздернул брови. Светлана по-детски засмеялась, улыбнулась даже Ольга, и в этой улыбке было что-то расслабленнооблегченное. В стуке дождя по стеклам появился ритм. Водитель пел уже громче — без застольной задушевности, но вполне жизнерадостно.

И король тотчас издал три декрета: Надо зверя победить, говорит, наконец. Вот кто отважится на это, на это, Тот принцессу поведет под венец! А в отчаявшемся том государстве, Как войдешь, так прямо наискосок В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший, но опальный стрелок.

— Что же вы?! Подпевайте! — предложил Петр, оборвав песню. — Эх, вы, позорища, Высоцкого не знаете! Небось, слушаете лабуду всякую, — он запищал какимто кроличьим голосом: — Я тебя лýблю, ты меня, в общем, тоже… мусипуси!.. тьфу!

Кристина криво улыбнулась. Жора развернулся с оскорбленным видом и вдруг заорал на весь автобус так, что задребезжали стекла.

На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды и тут Протрубили во дворце трубадуры, Хвать стрелка — и во дворец волокут. И король ему прокашлял: «Не буду Я читать тебе моралей, юнец, Вот, если завтра победишь чудуюду, То принцессу поведешь под венец».

Петр, одобрительно кивнув, присоединил свой голос к его. Бережная, продолжая смеяться, несильно прижала ладони к ушам и замотала головой. Марина, прохаживавшаяся под дождем, остановилась и удивленно взглянула на открытую дверь, из которой вырывался мощный бас Жоры, в котором голос Петра почти растворился.

А стрелок: «Да это что за награда? Мне бы выкатить портвейна бадью. А принцессу мне и даром не надо. Чудуюду я и так победю».

Алина, улыбаясь, слушала и думала о том, что если за ними сейчас наблюдает тот, по чьей вине они здесь, то, наверное, он сейчас очень расстроен. Пока люди поют, они на многое способны. Даже если песни — вопли ужаса, переложенные на мажорный лад. Петр молодец, она его недооценила. Лучше так, чем как Марина, как Света, как даже она сама. Лучше так.

Может тогда и победят чудуюду.

Знать бы ее в лицо.

Если оно есть.

IX

Виталий и Олег вышли из-за изгиба дороги сорок минут спустя, и Алина увидела их первой. Марина прогуливалась где-то за деревьями, изредка был виден мелькавший неподалеку от особняка ее поблескивающий зонт и яркосинее пальто. В автобусе отчаянно травили анекдоты, изо всех сил стараясь не касаться никаких теорий, и Алина, немного подустав от смеха, вышла на улицу. Светлана отдала ей свою кожаную куртку в качестве зонтика, сказав, что сверху она все равно не мокнет, а изнутри вряд ли уже промокнет сильнее, и Алина, накрывшись ею, стояла у левой обочины и раздраженно разглядывала деревья, когда появились две знакомые фигуры. Едва она увидела их, как Виталий и Олег остановились, как вкопанные. Судя по их жестам и едва долетавшим возгласам, они мерзко сквернословили, и нетрудно было догадаться, что никакой развилки они не нашли. Алина окликнула остальных, и все высыпали на улицу — кто прикрываясь куртками, а кто, уже плюнув на все, просто так, воспринимая ливень, как нечто неизбежное, прятаться от которого совершенно бессмысленно. Увидев их, две мокрые фигуры перестали размахивать руками и двинулись навстречу.

— Торжественный комитет по встрече? — проворчал Олег, оказавшись в пределах досягаемости звука. Он был мрачный, как туча. — А где воздушные шары и транспаранты? Чего это вы так раскраснелись, господин водитель? Печку что ли включили?

— Песни пели, — отозвался Петр, вытирая вспотевший лоб. Олег покивал.

— Ну, конечно, они песни поют, а мы…

— Перестань, правильно делают люди, — оборвал его Виталий. — Надо же им как-то взбадриваться. Что они должны были делать — посыпать главу пеплом?

— Почему сразу пеплом? — примирительно осведомился Кривцов и сплюнул на асфальт. — Да и откуда тут пепел — одна плесень! Может, я тоже попеть хотел… Проклятый ливень! Я скоро колоситься начну!

— Что вы видели?! — не выдержал Борис. — Перестаньте же нервы мотать! Вы нашли дорогу?!

— А что, по нам похоже, что мы нашли дорогу? — скептически осведомился Олег. — Нет, господин ювелир, дорога тут одна — вот эта! — он стукнул ногой по асфальту, подняв тучу брызг. — И другой мы не нашли! Если говорить откровенно, мы вообще ни хрена не нашли! А если еще откровенней, то я чувствую себя полным идиотом, чего было в моей жизни всего-то раза два!

— Но как же… ведь должна быть дорога! — непонимающе сказал Алексей. Олег хлопнул в ладоши.

— А вот нету! Блин, вот нету дороги! Есть только вот эта, — он посмотрел на асфальт почти с ненавистью, — но можете меня по ней размазать в миллиметр, если я понимаю, как она устроена!

— Я не знаю, как это объяснить, но… — Виталий покачал головой, невидяще глядя перед собой. — Когда мы шли, то оставляли знаки. Обламывали ветки, клали на асфальт крестнакрест или… ну, повсякому… А, когда мы, по нашим расчетам, прошли примерно половину пути, дорога, все время загибавшаяся влево, изогнулась вправо… и зайдя за поворот, мы увидели один из наших знаков. Я не знаю, как это получилось.

— Но это же невозможно! — выразила Кристина мнение остальных. — Я совсем не сильна в геометрии, но для этого вам надо было повернуть назад! Может, это были чьинибудь другие отметки?!

Виталий хмыкнул.

— Во-первых, Олег — человек с избытком чувства юмора, и его отметки ни с чем не спутаешь. А вовторых, вы в конце пути — тоже чьинибудь другие? Нет, не ошиблись мы и назад не поворачивали. Вернее, повернули, но как — не знаю. Очень похоже на эпизод из «Алисы в Зазеркалье», кто читал. Когда Алиса шла от дома к саду, но почему-то все время приходила к дому. Вот мы с Олегом сейчас были, как две такие Алисы.

Олег прислонился к его плечу и, улыбнувшись, приветственно помахал ладонью. Виталий отпихнул его. Марина, тихонько подошедшая сзади к остальным, криво улыбнулась.

— Там, насколько я помню, она все же попала в сад, — задумчиво сказал Жора. — Она пошла не к саду, а от него.

— Боюсь, тут этот номер не прокатит, — заметил Виталий. Ольга заметила Марину и, легко толкнув Алину в бок, негромко сказала:

— Если она опять заикнется про нелепость наших теорий, я разобью ей голову об дерево!

— Значит, тебе эти теории тоже не кажутся нелепыми? — так же шепотом спросила Алина. Ольга пожала плечами.

— Мне уже ничто не кажется нелепым. Только теорийто еще четких и не было пока.

— А кроме того, что вы вдруг обнаружили, что идете по своим же собственным следам, вы не заметили ничего необычного? — деловито спросил Жора. — Особенно там, на переломной точке. Может, изменение давления, силы тяжести, колебания воздуха? Может, было какое-нибудь странное ощущение?

— Ничего такого мы не заметили, — сказал Олег голосом простуженного гнома. — Только так… пару летающих тарелок.

— Заканчивай балаган! — Виталий резким движением надвинул кепку Кривцову на глаза. — Нет, ничего такого мы не заметили. Только было ощущение… что дорога, как спираль, раскручивающаяся и тут же закручивающаяся сама в себя. Объяснить не могу — ну никак! Кто хочет — может проверить, но уверяю — пустая трата времени.

— Что же вы намерены делать? — спросил Борис, повыше приподнимая над головой пальто. Олег взглянул на него из-под козырька кепки с внезапной свирепостью.

— А что ВЫ намерены делать?! Замени одно слово в своем вопросе, Боря! Поменяй «вы» на «я» и задай его самому себе! Как критиковать, так ты орел!..

— Попробуем пройти через лес, — сказал Виталий, толкнув Олега в бок, после чего показал ему мокрый кулак. — Только сначала проверим коечто, — он взглянул на Алексея. — Ты помнишь, как мы тогда в лесу разошлись, а потом встретились очень странным образом. А дорогу не пересекали…

— Ну, наверное мы действительно ходили по кругу, сквозь лес вокруг дома, — задумчиво ответил Евсигнеев, сжимая в кармане плаща в кулак подрагивающие пальцы. — Но ведь темно уже было, не понятно ни хрена, вот и забрали в сторону. А сейчас…

— А сейчас светло, так что будет более понятно, — Виталий потер ладонью мокрый затылок. — Надеюсь, мои опасения не подтвердятся. Вещи пока не берите. Пойдем все, но не толпой, а как я скажу. Будет что-то вроде разведки. Хорошо бы, конечно, веревку, но такой длинной нет… та, в подвале — от силы метров сорок…

— Да и мы не Ариадны, — вставил Олег и вовремя увернулся от его руки. Жора кивнул.

— Понял я твою мысль. Командуй.

— Начнем там, — Виталий махнул рукой туда, откуда они с Олегом недавно вышли. Жора снова кивнул и, не говоря больше не слова, решительно зашагал к указанной точке. Олег двинулся следом, сгорбившись, засунув руки в карманы и что-то жалобно напевая себе под нос, остальные, после переглядывания, перешептывания и пожимания плечами, последовали их примеру. Только Марина отвернулась и направилась к открытой двери автобуса, на ходу складывая зонтик. Она уже занесла ногу на первую ступеньку, но тут ее схватили за плечо и бесцеремонно дернули назад.

— Ты не слышала, что я сказал? — осведомился Виталий, отпуская ее плечо. Марина возмущенно посмотрела на него.

— Я не пойду через лес! Это глупо, это дико! Я…

— Ты будешь сидеть в автобусе, пока не состаришься?

Марина скривила губы.

— Во всяком случае, я пойду, когда точно буду знать, куда идти!

Виталий улыбнулся, но его улыбка была холодной.

— То есть, пока остальные не сделают всю работу? Не выйдет, милая, нас и так мало, каждый человек на счету. Так что давайка вместе со всеми. А зонтик можешь не брать — в лесу он тебе без пользы.

— Но я же могу простудиться! — запротестовала Рощина, с ужасом думая о том количестве дождевой воды, которая прольется на ее драгоценные волосы. — Виталик, ну пожалуйста, можно я останусь? Неужели без меня нельзя?! — чуть изогнувшись, она улыбнулась и скользнула ладонью по его плечу. — Где же твое уважение к девушке?

Взгляд Виталия неожиданно стал скучающим, совсем не похожим на те взгляды, которыми он окидывал ее вчера.

— Марин, красивое тело и относительное проворство в постели — еще отнюдь не повод для уважения.

— Относительное проворство?! — Марина резко, словно ожегшись, отдернула руку и отступила назад, сверля Воробьева ненавидящими глазами, потом размахнулась, но он ловко увернулся. Теперь скучающим было и его лицо.

— Если нам случится снова здесь заночевать, не надейся, что тебе еще что-нибудь обломится! — прошипела Марина. Виталий усмехнулся.

— Поглядим. Надеюсь, не случится. Пойдем, Марина, не в моих привычках таскать девушек за волосы.

* * *

Проламываться сквозь заросли становилось все труднее, и, увернувшись от очередной ветки, попытавшейся хлестнуть ее по лицу, Алина подумала, что, наверное, никогда не видела такого густого леса.

— Придерживай ветки! — сердито крикнула она шедшей впереди Кристине. — Ты меня без глаз оставишь!

— Я стараюсь! — ответила Кристина так же сердито, отцепляя свои волосы, намертво запутавшиеся в молодом побеге кустарникового дуба. — Дурацкий лес! Почему тут все так вперемешку?! Мы только что прошли куст сирени!

— Откровенно говоря, мне уже наплевать! — мрачно отозвалась Ольга, шедшая впереди и чуть сбоку. — Мне главное отсюда выбраться. У меня уже все руки исхлестаны!

— Стойте! — крикнул Виталий, шедший первым, и остановился сам, дожидаясь пока остальные подтянутся к нему. Посмотрел по сторонам, потом оценил взглядом оставленную ими прореху в зарослях и, смахнув с лица дождевые капли, посмотрел туда, где, едва видное, маячило что-то темное.

— Олег! — громко крикнул он. На несколько секунд наступила тишина, нарушаемая лишь сбитым дыханием людей, потом далекий загробный голос Кривцова ответил:

— Здесь я!

— Светку видишь?!

Олег что-то закричал, подождал немного, потом ответил:

— Почти не вижу, но слышу, как она вопит! Вроде прямо идете! Еще метров десять — и оставляйте следующего!

— Хорошо! Все, пошли дальше.

Кристина вздохнула, сожалеюще взглянула туда, где на ветке остались висеть несколько ее чернокрасных волос, потом снова начала продираться вперед.

— А что будет, когда мы кончимся? — резонно спросила Ольга. — Вместе с тобой нас осталось всего четыре штуки.

— Посмотрим, — коротко сказал Виталий.

Через десять метров они оставили Кристину, и та, прислонившись к мокрому стволу старой акации, сиротливо провожала их вглядом, пока они не скрылись среди деревьев. Ушедшим же красное пятно ее джангла было видно довольно долго, и Алина выразила сожаление, что не все они настолько ярко одеты, на что Ольга презрительно заметила, что даже обещание смертной казни не заставило бы ее одеться так, как Кристина. Слушавший их Виталий фыркнул.

Через какоето время и Ольга осталась позади, и теперь они шли вдвоем, ежась, когда очередная ветка обдавала их водой, хотя за эти два дня воды на их головы пролилось столько, что они уже должны были перестать ее замечать. Алина молчала, напряженно думая, и поняла, что Виталий ее о чем-то спрашивает только, когда он повторил вопрос дважды.

— Что?

— У тебя шея болит?

— Да нет.

— А почему ты все время за нее держишься?

Со смущением Алина обнаружила, что пока размышляла, ее правая ладонь снова прилипла к шее, решив самостоятельно защищать ее, раз уж сама владелица об этом позабыла. Она сунула провинившуюся руку в карман пальто и сжала в кулак.

— Просто привычка. Бывает. Иногда.

— Ага, — с легкой усмешкой сказал Виталий, поглядывая на нее, как добрый дядюшка на зашуганную племянницу. — Бывает. Странная ты, рыжик.

— Мы все тут странные, — отозвалась Алина, продираясь сквозь заросли и поправляя берет, который одна из строптивых веток надвинула ей на нос. — Почему ты все время называешь меня рыжиком? Я поняла бы — рыжая, но рыжик?! Я ведь не гриб!

— А похожа, — Виталий оглянулся назад, выискивая черное пятно Ольгиного френча. — У нас их знаешь сколько было?! И всегда — ищешь какие-тоопределенные грибы, но почему-то все время натыкаешься на рыжики. Они везде! Куда ни глянь — всюду рыжик!

— Я поняла намек, — помрачневшим голосом сказала Суханова. Виталий хмыкнул.

— Ни фига ты не поняла! — он прищурился. — Олька! Видишь ее?

— Я вас вижу! — долетел до них приглушенный дождем крик Харченко. — Можете еще пройти!

— Я ее тоже вижу. Вон маячит, — Алина отвернулась. — Я стану маяком — что ты тогда будешь делать? Сдвигать нас по прямой?

Виталий кивнул, делая перочинным ножом отметку на стволе серебристого тополя.

— Да. От зарубки к зарубке.

— Но ведь это же может продолжаться… А как же наши вещи? Ну, ладно, у меня-то их нет, но у Жорки, у Алексея…

— Светкина сумка с едой у Жорки, а тряпки сейчас значения не имеют.

— Но ты же должен был сказать остальным, что к автобусу мы уже не вернемся! А ты сказал, что это всего лишь разведка!

— Да, сказал. Чтоб никто не начал ныть лишний раз и устраивать долгие сборы. Кроме того, если мы не вернемся к автобусу, это не так уж плохо — тебе не кажется? Я сегодня слишком часто возвращался туда, откуда дорога начиналась.

— Слушай, а почему ты этим занимаешься? — Алина поежилась и подняла воротник мокрого пальто, но это не помогло — за шиворот все равно продолжали стекать струйки дождя. — Почему ты взял на себя инициативу всеми руководить?

— А почему ты взяла на себя инициативу всюду совать свой нос? — саркастически спросил Воробьев. — Инициативу помочь не только себе, но и остальным понять, что происходит, хотя за это тебя уже не раз макнули физиономией в грязь?! Благодарности ждала?! Ты ведь у них теперь почти на таком же подозрении, как и водитель. Нравится благодарность?! Ладно, хватит! Не время и не место для социальных споров! Стой здесь, дальше я пойду один. Видишь Ольгу — вон там?

— Вижу, — хмуро ответила Алина, глядя на мокрые прелые листья у себя под ногами. Виталий шагнул вперед, но тут же повернулся.

— Ну, чего ты сразу скисла? Из-за того, что я сказал?

— Ты? Ха, тоже мне, авторитет! Холодно просто. Никогда еще я не чувствовала себя такой мокрой.

— Летто тебе сколько? — снисходительно спросил Виталий, расстегивая «молнию» куртки.

— Двадцать три, — машинально ответила она прежде, чем на ум пришли обычные кокетливые женские отговорки. Виталий кивнул, снимая куртку.

— Ну, тогда понятно, еще не иссяк юношеский максимализм. Надевай, живо! А то пальтишко у тебя, как из рыбьей кожи.

— А… — ошеломленно начала Алина, глядя на его тонкую белую футболку и голые руки, но Виталий резким движением накинул куртку ей на плечи и ткнул указательным пальцем ей чуть ли не прямо в нос.

— Не говори ни слова! И не накручивай себе никаких фильмов! Как инициативный наблюдатель, ты ценна, но мне нужен живой наблюдатель и желательно без воспаления легких!

Прежде чем Алина успела что-то сказать, он повернулся и быстро зашагал вперед. Алина озадаченно посмотрела, как он пробирается сквозь заросли, потом с трудом просунула руки в рукава и застегнула замок «молнии». В пальто и куртке было тесновато, но все же потеплее. Она повернулась и изо всех сил крикнула:

— Оля!!! Как там?!!

Харченко какоето время молчала, потом до Алины долетел ее крик.

— Все на месте! Стоишь?!

— Стою!

— А этот ушел?!

— Ушел!

— Все это бред, по-моему! — прокричала Ольга. — Но уж лучше так, чем вообще ни фига не делать! Хочу есть и горячую ванну, можно одновременно!

— А я домой хочу!

— Мое желание более выполнимо! — отозвалась Харченко, потом крикнула еще что-то — неразборчиво, но, судя по интонации, это были ругательства. Алина вздохнула. Ей тоже хотелось выругаться. Хотелось курить. Пореветь, пока никто не видит. Она обхватила себя руками, чувствуя под пальцами непривычную гладкость чужой куртки. Здоровый наблюдатель? А то, что его пассия стоит почти в самом начале их пути, мокрая, как мышь, его не волнует?! Мужики есть мужики!

Она повернулась пристально наблюдая, как далеко впереди, среди деревьев мелькает белое пятно футболки. Иногда оно замирало, и тогда ее сердце замирало вместе с ним, но когда пятно снова начинало двигаться, сердце радостно бухало. Пока все было в порядке. То и дело Алина оглядывалась вокруг — лес, сплошняком лес и ничего больше.

Но ведь Лешка же куда-то вышел?!

А вдруг не вышел.

И, хотя беспокоиться сейчас следовало бы о другом, ей не давало покоя заявление Виталия, что ночью он видел ее на первом этаже. В этой выдумке не было абсолютно никакого смысла. Почему он это сказал? Для чего? И ведь он вел себя, как человек, искренне верящий в то, что говорит, и возмущался ее отговорками вполне натурально.

Выдумал ли он?

Неужели у нее действительно провалы в памяти, как предположила Ольга?! Неужели действительно перед тем, как постучать в дверь гостиной, она спускалась вниз и говорила там с Виталием? А вдруг она выходила из своей комнаты и раньше? Что она делала во время этих выходов? Где была? На улице? Но мокрые волосы… хотя ведь есть фен.

Если не вру я, тогда врет он!

Тогда почему я ему верю?

Ты ведь у них теперь почти на таком же подозрении, как и водитель.

У них?!

Значит, он меня не подозревает? Значит, и он мне верит?

Ничего не понимаю!

Она подняла глаза — белое пятно исчезло. Некоторое время Алина напряженно вглядывалась в чащу сквозь стену дождя, потом закричала во всю силу своих легких:

— Эй!!! Виталий!!! Виталий!!! Я тебя уже не вижу!!! Эй!!!

Ответа не было. Она крикнула еще раз, немного подождала, дернулась вперед, но тут же шагнула обратно, прижимаясь спиной к стволу дерева. Нерешительно обернулась. Виталий сказал не уходить, пока он не разрешит. Но где же он? Почему не отвечает?

Алина быстро заморгала, чувствуя, как холод, до сих пор терпимый, начал резко усиливаться, почти превращаясь в судорожную боль. Он сказал не уходить… А вдруг что-то случалось? Надо проверить — ведь он делал отметки, ведь она сможет вернуться назад, если что.

А если случилось — тебето что? Это не твое дело. Правильно тебе сказали — инициатива наказуема! Стой, где поставили, и жди!

Алина сжала стукнувшие друг о дружку зубы и огляделась по сторонам. Ей на глаза попался обломок толстой ветки, полузасыпанный листьями. Она схватила его, чуть поморщившись, — обломок оказался склизким и неприятным на ощупь — потом крепко сжала пальцы, взяв обломок наперевес, и решительно двинулась вперед, то и дело оглядываясь.

— …на!

Возглас был далеким, призрачным, и на мгновение Алина решила, что ей почудилось, но тут крик повторился — уже ближе, и в нем она отчетливо разобрала свое имя и обрадованно остановилась. Вскоре вдалеке мелькнуло белое пятно, пропало, появилось снова, а через какоето время уже приобрело четкие очертания пробирающейся к ней сквозь заросли человеческой фигуры. Алина опустила руки, стараясь дышать ровно.

Когда Виталий выломился из зарослей, лицо его было спокойным — настолько спокойным, что это пугало, и Алина невольно сделала шаг назад.

— Разве я здесь сказал тебе стоять?! — ворчливо осведомился он, потом удивленно посмотрел на импровизированное оружие в ее руках. — Зачем тебе это дубье?

— Почему ты не отвечал? — сердито спросила Алина, проигнорировав оба вопроса. — И почему ты вернулся? Что-то увидел?

— Увидел… — мрачно ответил Виталий, еще раз взглянул на дубинку, и на мгновение по его губам вдруг скользнула странная, почти умиленная улыбка, которая тут же пропала, и лицо Воробьева стало еще более спокойным, даже уже скорее безжизненным. — Увидел я рыжик, чертову дорогу, а еще дальше, в пятнадцати метрах от нее увидел затылок Евсигнеева, которого оставил первым маяком.

— Как? — ошарашенно произнесла Алина.

— Так. Случилось то, чего я и опасался. Мы сделали круг. Мы шли по прямой, но сделали круг. Ничего не вышло. И, не хотелось бы, конечно тебя пугать, скорее всего не выйдет. Похоже, мы застряли тут, рыжик. И застряли надолго.

X

Все повторялось, все вращалось по кругу, как не видимое за низкими тучами солнце, спускающееся навстречу вечеру, как стрелки часов, небрежно сбрасывающие в прошлое минуту за минутой, как стеклянные цветы в одной из пустых комнат, бросающие на стены и потолок призрачные колыхающиеся тени, — все повторялось, и опять в подвале гудел возвращенный к жизни генератор, и они опять сидели в гостиной среди извивающихся спиралей сигаретного дыма, и снова на них была чужая одежда, и волосы их были влажными, а лица хмурыми и сосредоточенными на том, что каждый старательно скрывал за рассеянностью глаз и полоской сжатых губ, но теперь в гостиной, невзирая на жарко пылающий камин, витал холод, и в изгибах тел сидящих чувствовались растерянность и страх.

Жора, положив перед собой лист бумаги, что-то чертил на нем, бормотал: «Нет, так не получается…» — зачеркивал и снова принимался чертить. Олег, сидевший рядом, заглядывал ему через плечо, вкусно похрустывая маринованными огурчиками, которые извлекал пальцами прямо из банки. Банка уже была наполовину пустой, когда он, спохватившись, спросил:

— Кто-нибудь хочет?

Никто не хотел. Только Марина осуждающе сказала:

— Как можно вот так есть, когда…

— Очень просто можно есть! — буркнул Олег, уничтожая очередной огурчик. — От голодания ситуация не улучшится, кроме того, на сытый желудок думается гораздо… — он глубокомысленно покрутил в воздухе огрызком и засунул его в рот. Марину передернуло.

— Такое впечатление, что ты получаешь удовольствие от того, что происходит.

— Во-первых, я не мазохист, — кротко заметил Кривцов. — А вовторых, что происходит? Ты можешь объяснить конкретно, что происходит? Я не могу. Но я знаю одно, что пока я живздоров, поэтому не собираюсь сидеть, как на собственных похоронах.

— Я не понимаю, — задумчиво пробормотал Жора, выводя на листке очередную закорючку. — Почему, идя прямо, мы все время делаем круг. Где бы мы не начинали идти, делаем круг и возвращаемся точнехонько туда, откуда начинали?! Ну один раз, ну два, но не все же время! Может, всетаки, попробовать еще раз?

— Мы и так убили на это целый день, — мрачно сказал Алексей, сминая в пальцах сигарету. — Кроме того, уже темнеет. И дождь не кончается. Мы все простудимся, а девчонки и подавно.

— Я лучше простужусь, чем останусь тут навечно! — подала голос Ольга, забравшаяся с ногами на диван. — Я не понимаю, почему у нас не получалось идти через лес прямо. Кто заставляет нас поворачивать и как такое вообще возможно сделать?! Только не надо мне снова впаривать про гипноз!

— Возможно, этот дом… — тихонько начала Кристина, но Харченко сердито махнула на нее рукой.

— Только не ты! У тебя в голове одна мистика!

— А у вас уже одна фантастика! — Марина поежилась и натянула на голые колени подол халата.

— Лучше уж фантастика, — заявила Алина, чья голова была замотана полотенцем. — Фантастика, все же, ближе к реальности, чем мистика! Между прочим, самолеты тоже когда-то были фантастикой.

— Неудачный пример! — заметил Виталий. — То машины, а это пространство.

— А если кто-то научился мутить с пространством? — Жора оторвал длинную полоску от своего листка и теперь задумчиво крутил его в пальцах. — Поставил нам ловушку, мы в нее приехали, и он ее захлопнул. И сидим мы теперь в отдельном мирке, где есть только лес, дорога и этот дом!

— Это невозможно! — тут же отреагировала Марина. Жора хмыкнул.

— С недавних пор слово «невозможно» мне начинает казаться довольно смешным. Я могу тебе сказать, что действительно невозможно. Невозможно нарисовать эту дорогу в плоскости. Такой фигуры не существует. Это не круг, не кривая, пересекающая сама себя. У нее нет пересечений. Это спираль, у которой конец совершенно непонятным образом вдруг становится началом. И мы так и не поняли, где у нее середина. Но конца у нее нет вообще.

— Куда же он девался?! — спросил Петр обвиняющим тоном, словно это были проделки самого Жоры. — Если это не круг, то должен быть конец! У всего он есть!

Вершинин невесело усмехнулся, потом взял полоску бумаги, повернул один ее конец на сто восемьдесят градусов, после чего прижал его к другому концу.

— Так же можно сказать, что все имеет не меньше, чем две стороны. Но вот это, — он покачал в воздухе странной бумажной фигурой, — называется кольцом Мебиуса. И если ты посмотришь внимательно, даже нет — проведешь пальцем для большей наглядности, то обнаружишь, что у него только одна сторона.

Петр подошел к нему и, примостившись рядом на ручке кресла, выполнил указание, после чего глубокомысленно сказал:

— Мда.

— И черт его знает, — вдохновенно продолжил Жора, — возможно конец нашей дороги делся туда же, куда и пропавшая сторона полоски Мебиуса.

— Ты хочешь сказать, что она имеет вот такую же закорючистую форму? — спросил Петр, мучительно морща лоб. Жора покачал головой.

— Нет, вот с точки зрения формы пример не совсем удачен, ведь это кольцо. Хотя, кто знает…

— Жора, я не знаю, кто был этот твой Мёбиус, но у него бы тут точно крыша поехала — и без всяких колец!.. — перебил его Олег, внимательно разглядывая исчерканный лист бумаги. Виталий, рассеянно сминавший в руке пустую папиросную пачку, размахнулся и запустил бумажным комком Олегу в висок. Кривцов ойкнул и укоризненно посмотрел на него.

— Пусть вещает — не мешай. Потом выскажешься. Жор, если это не кольцевая дорога, то где же она поворачивает так, что…

— Я не сказал окончательно, что она не кольцо, — Жора поднял указательный палец. — Где-то она поворачивает и где-то пересекается… только мы этого не видим. Возможно, идя по ней, мы поворачиваем не только в пространстве, но и во времени.

— Приехали! — сказал Алексей и откинулся на спинку кресла. Виталий поднял брови.

— Я тебя правильно понял? Твоя теория заключается в том, что дорога проходит через два измерения? Наше и…

— Я ничего не утверждаю! — Жора тут же занял оборонительную позицию. — Но это бы могло все объяснить. Раньше эти измерения накладывались одно на другое, теперь они разошлись… Поэтому мы сюда смогли приехать вчера и не можем уехать сегодня. Такая вот природная аномалия!

— Ни хрена себе аномалия! — возмутился Олег. — У меня сейчас мозги закипят! Погоди, — он поспешно сунул в рот огурчик и, хрустя им, продолжил говорить. — А то, что этот дом оказался настолько занятным, тоже природная аномалия?! Ведь здесь есть такие вещи…

Олег запоздало замолчал, но было поздно — он мгновенно оказался на перехлесте пристальных, обжигающих своим вниманием взглядов, и в некоторых из них был страх.

— Какие вещи? — негромко спросил Виталий. Олег облизнул губы и бросил короткий взгляд на Алину.

— Какие?.. Которые нам нравятся… которые мы бы хотели, которые должны были быть нашими! Ну, чего не признаетесь?! Чего, думаете совпадения, у всех совпадения?! Я нашел эту коллекцию, ювелир — часы, Аля — подвеску, ты — этот чудной диванчик!.. Светка, почему именно ты была ночью на кухне?! Готовила?! Ты именно такую кухню всегда хотела?!

Прежде, чем ошеломленная Светлана успела что-то ответить, он отвернулся от нее и снова уставился на Жору.

— А ты?! А ты, Кристина?! Леха?! Ну, никто не хочет признаться?! Ну и черт с вами!

Алина внимательно посмотрела на него. Она заметила тот короткий взгляд, который Олег бросил в ее сторону, наверняка вспомнив вопрос, который она задала ему тогда ночью. Может, сейчас он ждал, что она повторит этот вопрос. Но она этого делать не собиралась. Ведь тогда и ей придется отвечать на такой же вопрос.

А ведь он нашел. И нашел он отнюдь не коллекцию оружия. И другие тоже нашли, иначе почему тогда на лицах многих такое явное облегчение? Потому что Олег только коснулся опасной темы, но не развил ее. Найти вещь, которую тебе бы хотелось, ерунда, по сравнению с вещью, которую тебе никогда не хотелось бы найти.

— Чудесно, — сказал Алексей. — Значит, Жора, мы попали в пространственновременную ловушку — я тебя правильно понял?! Чудно! Ну, знаешь… кольцо Мобиуса!..

— Мебиуса, — деликатно поправил его Жора. Алексей отмахнулся.

— Да один хрен! А ты откуда… Ты это специально изучал? Геометрию? Или тоже у кого-то вычитал?! Тоже у Саймака?!

— У Гаррисона, — немного смущенно ответил Вершинин. — Правда, там речь шла о другом… А что касается свертывания пространства… «День свершений». Там в ходе эксперимента сотни километров пространства свернули в бесконечно малую точку…

— Что за глупости, никто не сворачивал нас в бесконечно малую точку! — раздраженно произнес Олег, ставя на пол пустую банку. — Теории у вас!.. Скорее всего, все это объясняется гораздо проще!

— Как? — поинтересовался Вершинин.

— Не знаю.

— Ну вы и наворотили, — Ольга потянулась и воткнула недокуренную сигарету в пепельницу. — Если уж теоретизируете, так придумайте что-нибудь не такое страшное и более понятное. Светка сейчас опять разревется.

— Неправда! — буркнула Светлана, губы у которой уже подозрительно подрагивали. — Просто я устала. Целый день по лесу… под дождем…

Виталий никак не отреагировал на ее укоризненный взгляд — он о чем-то напряженно думал, пристально разглядывая свою правую руку.

— Между прочим, если бы не это, то мы бы сейчас ничего не знали, — заметила Алина. Светлана криво улыбнулась.

— Уж лучше бы не знали.

— Послушайте, — вдруг вскинулся Жора, швыряя бумажную полоску на столик, — я могу и не рассуждать вслух, если вам это не надо. Не хотите думать — на здоровье! Если вам гораздо проще сидеть и уныло бубнить: «Этого не может быть!» — пожалуйста! Реалисты хреновы! Я так не могу! Я хочу понять!

— А зачем? — негромко спросил Борис, потирая бровь. — Зачем пытаться понять? Все уже произошло. Для чего тебе это — для общего развития? Ты все равно ничего не сможешь сделать. Остается только ждать.

— Ну вы уж вообще!.. — возмущенно начала было Алина, но Виталий резко махнул рукой, останавливая ее.

— Что касается реализма, то тут все дело лишь в том, под каким углом на него посмотреть. Может, под каким углом заставляют смотреть нас… А тупо сидеть и ждать — это, извините, для коров! Другое дело, что ты, Жора, пытаешься найти ответ не совсем на тот вопрос. Вернее, ты пытаешься найти ответ только на один из главных вопросов. На вопрос «как?». А как насчет вопроса «зачем?» Возможно, узнав, зачем, мы сможем понять как.

Петр, пытавшийся сложить бумажную полоску так, как это делал Жора, глубокомысленно хмыкнул.

— Значит, ты все же считаешь, что этот дом ждал именно нас? — Алексей закурил, не сразу попав концом сигареты в пламя зажигалки. Виталий кивнул.

— Во всяком случае, я могу сказать это в отношении себя. И, думаю, каждый из вас тоже может это сказать… по некой причине. По той причине, из-за которой вам не спалось этой ночью. Я не сомневаюсь, что никто из вас не признается, потому что о таком, обычно, никому не рассказывают. Но все вы коечто узнали, и возможно, коекто из вас до сих пор не может в это поверить, и считает это ошибкой…

Олег решительно вздохнул, словно перед прыжком с большой высоты, потом негромко сказал:

— Ты прав. Я не могу сказать за остальных, но я… я коечто нашел. Я не могу сказать, что — это очень личное… кроме того…

— Ну же, говори, не стесняйся, — приободрила его Марина. — Говори: я никого из вас не знаю и никому из вас не верю. Я говорила это еще вчера!

— Знаешь, Маринка, ты красивая баба, но я в тебя сейчас чемнибудь брошу! — раздраженно буркнул Олег и отвернулся. Виталий рассеянно посмотрел в окно, за которым все так же лил дождь.

— Короче, я не спрашиваю вас об этом очень личном. Но у кого-то из вас могли появиться предположения о принадлежности этого дома. Подозрения. Фамилии. Конкретные люди, которые, по вашему, могут иметь к этому отношение. Подумайте.

Неописуемое молчание. Алина вычитала эту фразу в какойто книге и все время пыталась представить себе, что же такое неописуемое молчание. Не получалось. Но сейчас она ощутила, что молчание, воцарившееся в комнате, было действительно неописуемым. Светлана вжалась в спинку кресла, словно пыталась спрятаться в ней, рука Алексея с зажатой в пальцах сигаретой застыла в воздухе, и дым серпантином выматывался из быстро растущего столбика пепла. Жора, уставился в пол, очень тщательно рассматривая ворсинки ковра. Маринин взгляд бегал по комнате, как спугнутый паучок, всполошенно ищущий щелку, где мог бы укрыться. Ольга, сжав губы, рассматривала свои ногти.

Алексей вдруг расхохотался. Его рука с сигаретой дрогнула, и столбик пепла упал на серебристый ковер. Молчание разбилось вдребезги, но осколки его были длинными и острыми.

— Да брось ты! Что за ерунда?! Какие фамилии?! Какие люди?! Что за…

Продолжая хохотать, он затянулся сигаретой и закашлялся. Остальные продолжали молчать, терпеливо дожидаясь, когда он замолчит. Откашлявшись, Алексей вытер губы тыльной стороной ладони и прошептал:

— Проклятая погода!

— Я не знаю… — задумчиво пробормотал Жора. — Люди… Я могу подумать на одного человека… Конечно, ко всему происходящему он не имеет отношения, просто… ну, во всяком случае… он мог коечто обо мне рассказать. Это сойдет?

Виталий кивнул.

— Даже это.

Алина, чей взгляд бегал от лица к лицу, заметила, как некоторые слегка расслабились, но это ее почему-то напугало. Что — все они подсознательно ждут наказания за что-то? Их всех подбирали по их грехам, что ли?

— Тогда это Николай Степанович Вершинин, — мрачно сказал Жора и тут же добавил, упредив чей-то вопрос: — Мой дражайший папашка.

Судя по тону, особой сыновней любви к Николаю Степановичу Вершинину Жора не питал. Алексей криво улыбнулся, похрустывая суставами пальцев. Ольга внимательно посмотрела на него, потом вскинула голову навстречу вопросительному взгляду Виталия.

— Татьяна Дердюк! Либо все, кто имеет к ней отношение — родственники или друзья.

— Только как рассказчики, или…

— Или! — холодно ответила Ольга и отвернулась. Светлана облизнула губы и неуверенно пробормотала:

— Я, конечно, не знаю… имеет ли значение… это всего лишь…

— Все имеет значение, если ты об этом здесь вспомнила. Говори, — подбодрил ее Виталий. Светлана поежилась и стянула на груди халат. Виталий заметил, что на ней по-прежнему тот же занятный серебряный медальон.

— Женщина. Я не знаю ее фамилии… Ей, наверное, лет пятьдесят… Или мужчины. Двое… лет, наверное, по двадцать семь… где-то… Не знаю.

— Что, Светик, прикокнула какуюто старушку?! — весело спросила Ольга. Светлану передернуло.

— С ума сошла?! Да я… Это вот ты, наверное, прикокнула эту Дердюк!

— А условие было — о личном не спрашивать! — Ольга вытянула ноги и откинулась на спинку дивана. В ее глазах, вопреки веселому тону, была настороженность.

— Я уверена, что это проделки Норматовой! — зло сказала Марина. — Вернее, она имеет к этому отношение. Сама она слишком глупа, чтобы такое делать!

Выпалив это, она тут же съежилась в кресле, запоздало жалея о сказанном. Кристина потянулась за сигаретой, вырез ее халата провис, отчего выражение лица сидевшего напротив Олега стало еще более задумчивым.

— Мне на ум приходит только Танька Алексеева, — пробормотала она, — но это было бы слишком нелепо. Мы тогда совсем малые были… начальная школа. Конечно, учитывая мое нынешнее положение, она бы, наверное совсем не против с меня бабок срубить… — дальнейшие слова Кристины утонули в бессвязном бормотании. Олег еще раз взглянул на ее декольте, потом тихо произнес:

— Моя мать. Любовь Андреевна Кривцова.

— Господи! — вырвалось у Светланы. Олег раздраженно взглянул на нее.

— Что «господи»?! Я, между прочим, не говорю, что она имеет отношение ко всему этому дурдому! Просто, о том, что случилось, никто кроме нее не знает. Бабка знала, но она давно умерла.

— У меня есть одно предположение, но я об этом человеке ничего сказать не могу, — с несчастным видом сказал Петр. — Я не знаю, кто он был. Я даже не знаю, как его звали.

Глагол прошедшего времени заставил Алину поежиться. Неужели… да нет, Петр не выглядел, как человек, способный кого-то убить. Он даже не выглядел, как человек, способный дать пинка надоедливой кошке. Изумительно, что он решился дать по физиономии Харченко — это, уже наверное, в беспредельном состоянии аффекта. Но потом она вспомнила, кто он.

Водитель.

— А ты? — Ольга повернулась к ней. Вопрос застал ее врасплох, и Алина вздрогнула, чуть не уронив сигарету. — Подозреваешь когонибудь? Кто на ум приходит?

кто-то приходит. Но у них нет ни фамилий, ни лиц, ни возраста… Только голоса и смех… а еще запах… этот не похожий ни на что запах…

Тебе ведь пять было, Аля? Пять?

— Мне некого подозревать, кроме себя самой, — ответила она, натянуто улыбаясь, и заметила, как Виталий покачал головой, и на его лице появилась досада. Кончики Ольгиных бровейусиков взлетели ко лбу.

— Вот это, я понимаю, откровенность! Алька, ну признайся, ведь это ты все устроила, а? Ну признайся!..

— Фиг тебе! Можете приступать к пыткам. Но я вам ничего не скажу! Как Коля Герасимов!

Олег фыркнул, и после этого наступила пауза, тянувшаяся до тех пор, пока Алексей не заметил ехидно:

— Ну, что, теперь список весь зачитан?! И чего вы добились? Только забили себе головы еще больше! Подозреваемые… Прямо «Десять негритят»! Ждете расплаты за что-то? Мести? Грешки старые мучат?! Когонибудь замочили втихую?! А певичка вообще еще в школе начала, так получается?! Бросьте! Не стоят ваши грешки такого представления! Что касается меня, так я вас разочарну! Никого я не подозреваю! Потому что не в чем! Да, я коечто нашел, но это к грехам вообще никакого отношения не имеет!

— Это смотря для кого, — возразил до сих пор молчавший Борис. — Ты, может, и значения этого слова не знаешь. Кто вчера чуть девушку не прибил только за то, что она на его несчастный телефон водичкой брызнула?!

— А это вообще не твое дело! — Алексей вскочил. — Мы с Алиной уже все это выяснили. Все срываются…

— Все. Только ты это делаешь чаще, чем остальные! Водителя кто пытался избить?! И вообще на всех кидался постоянно! Я таких, как ты, знаю! Убьете — и не заметите! — Борис неожиданно тоже взвился с кресла, выпрямляясь перед бизнесменом во весь рост. Рядом с плотным Евсигнеевым он казался хрупким и аристократически изящным.

— А ты самто кто, чтобы меня совестить?! — Алексей чуть не задохнулся от злости. — Тихоня! Ждет, пока другие все сделают, а потом на их горбу… Тащишь, небось к себе все без разбора, жируешь, а ювелиры твои гроши получают! Небось для них даже на воздухе экономишь! Да вся ваша нация такая — тишком, на чужих спинах!..

— Расист! — вдруг тонко взвизгнула Кристина. Алексей, побагровев, повернулся к ней.

— Что ты сказала?!

— Хватит! — рявкнул Виталий, тоже вскакивая. — Сейчас всем по морде надаю, если не заткнетесь! Будете все одинаковые!

— Вы будете бить женщину?! — с благородным негодованием сверкнул глазами Борис и Виталий яростно посмотрел на него.

— Тебе первому в ухо дам! Нашли время и место для разборок! Хотите выставлять себя кретинами — валите на улицу, там и хлопайте крыльями! Неужели так сложно хотя бы иногда не думать исключительно о своей персоне?!

— Что за народ — им уже член отрезают, а они все о Гондурасе! — высказался Петр с видом маститого философа, изрекающего очередной афоризм. Ольга засмеялась, качая головой с легкой укоризной, а Олег поморщился, словно от зубной боли, очевидно, представив себе этот процесс.

В процессе перепалки ни участники, ни зрители не обратили внимания на Жору, который встал одновременно с Виталием, — не обратили даже невзирая на его внушительные габариты. Жора не производил никаких действий и ничего не говорил, поэтому превратился в карликаневидимку. Его лицо было подернуто легкой умудренной печалью, словно у мудреца, размышляющего о тщете всего сущего. Он терпеливо ждал, пока свара сойдет на нет. Казалось, он может ждать вечность.

Ворча и погромыхивая, как передумавший извергаться вулкан, сел на свое место Алексей, тут же потянувшийся за новой сигаретой. Борис, уничтожающе посмотрев на Виталия, отошел к окну и принялся с нарочитым вниманием изучать дождевые капли на стекле. Утихла Кристина, бросая то на Алексея, то на Виталия инфернальные взгляды, сел и сам Виталий, устало сгорбившись и свесив кисти рук между коленями, и тут Жора неожиданно перестал быть невидимкой, и все вздрогнули, внезапно обнаружив его стоящим. Жора убедился, что теперь внимание остальных приковано к нему, поднял указательный палец и направил его на то место, где только что стояли Борис, Алексей и Виталий. Направил так, словно нажал некую невидимую кнопку.

— Вот, — значительно сказал он. Указательный палец поднялся вверх и глубокомысленно покачался из стороны в сторону.

В обращенных на него взглядах появился вопрос, который Петр не замедлил озвучить.

— Чего вот?

— Вот, — повторил Жора. Его палец снова покачался, но теперь в этом жесте было нечто угрожающее. — Вам интересно, зачем мы здесь? Вот для этого, — указательный палец опять нажал невидимую кнопку. Борис отвернулся от окна и хмуро посмотрел на Вершинина.

— Жора, не тот момент, чтобы играть в шарады, — мрачно сказал Виталий. — Ты или говори или…

— У нас в детстве была одна забава… — Жора задумчиво посмотрел вдаль, на видимое только одному ему прошлое. — Мы ловили тарантулов на пластилин. Наверное знаете… пластилин на ниточке опускаешь в норку, потом вытаскиваешь, а на пластилине висит такой волосатый… Очень занятно было выловить несколько штук, а потом посадить их всех в одну банку. Там такое начинало твориться, уу! Как они сцеплялись!.. А мы смотрели, смотрели… и ждали, чем все закончится. Очень интересное было зрелище.

— Ты хочешь сказать… — медленно произнесла Алина и замолчала. Жора кивнул.

— Я не знаю, как. Я не знаю, кто. Я не знаю, по какому принципу нас выбирали. Я знаю только одно — вот этот чудесный особняк и есть банка. А мы — тарантулы. Лес и путанная дорога, и этот ливень — это крышка, чтобы тарантулы не разбежались из банки. А кто-то с интересом смотрит в эту банку и ждет, когда тарантулы сцепятся. И он дождется. Они уже начали сцепляться. Я думаю, он уже очень доволен, что ему попались такие резвые экземпляры.

Светлана хрипло выдохнула и сжалась в комок. Алексей смял сигарету в пальцах и швырнул ее на стол.

— Твою мать! — негромко сказал он.

— Хочешь сказать, что с нами проводят некий психологический эксперимент?! — насмешливо спросил Олег, но улыбки в его глазах не было. Жора кивнул.

— Да. Я так думаю. Для того и эти вещи… вещи в комнатах, сами комнаты… Это нас уже подкосило. Люди ведь все разные и могут весьма оригинально сходить с ума. И так интересно наблюдать за этим процессом. Что они будут делать? И что они сделают друг с другом? — помолчав, Жора очень тихо добавил. — В наших банках тарантулы друг друга убивали.

— Это какоето телешоу, — слабо произнесла Марина. — Их сейчас так много…

Виталий покачал головой.

— Боюсь, это не телешоу. Это нечто гораздо худшее.

— Отчего же, названието можно оставить, — возразила Ольга. — Только это не те шоу, которые показывают по телевизору. Подожди, но если все подготовлено для нас… — она взглянула на Алину. — Помнишь, ты ведь говорила об этом. Одиннадцать комнат. Получается, на Лешку здесь действительно не рассчитывали. Он здесь оказался случайно. Куда же он…

Она замолчала. Молчали и остальные, и Светлана, уловив в этом молчании худший ответ, испуганно спросила:

— Господи, вы думаете, они его…

— Зачем же так сразу?! — Олег покачал головой. — Они его просто убрали… то есть, забрали… Черт! Но, Жорка, это… черт!.. Блин, да какой на мне психологический эксперимент?! Я простой автослесарь?! Я ничего такого из себя не представляю, психических отклонений не имею! На мне кандидатскую не защитить.

— Не бывают люди простыми, Олег, — хмуро сказала Алина. — Не бывают. И поведенческая психология — вещь настолько…

— Я не собираюсь быть подопытной крысой! — рявкнул Алексей и вскочил, но тут же сел обратно. Жора ласково посмотрел на него.

— А что ты сделаешь? Что? Мы ведь, между прочим, когда тарантулов ловили, их мнение не спрашивали.

— Как они посмели?! — прошептала Кристина. — Да меня вся страна знает! Да их…

— Только вот я, в отличие от страны, почему-то не знаю, — заметила Ольга насмешливо. — И они тоже не знают.

— Это не имеет значения! — в голосе Кристины начали появляться истеричные нотки. Жора усмехнулся, глядя на нее. Усмешка была мертвенной и бессмысленной, как глаза сумасшедшего.

— Я же говорю — тарантулы, — так же ласково сказал он и сел на свое место. Светлана, склонившись, закрыла лицо ладонями. Алексей, закусив губу, ерошил свои волосы. Виталий сгорбился еще больше, его глаза зловеще поблескивали из-под полузакрытых век. Алина застыла, сидя очень прямо. Петр схватил со стола изрисованный закорючками лист и принялся методично сминать его в комок.

— Я хочу домой, — жалобно произнесла Бережная сквозь пальцы. — Я не хочу участвовать ни в каких дурацких экспериментах. Я обычная. Я скучная. Объясните им кто-нибудь… Пусть меня отпустят домой.

Ольга открыла было рот, но Олег показал ей кулак, потом быстро пересел на диван к Светлане, приобнял ее за плечи и встряхнул.

— Спокуха, Светка, все будет в шоколаде! Не разводи сырость, этого добра и на улице хватает! Прорвемся!

Пальцы Светланы сползли вниз, приоткрыв жалобноиспуганное лицо.

— Как?

— А вот так! — Олег вскочил и вызывающе посмотрел на остальных. — Вот так! Прорвемся! И знаете, что в первую очередь для этого надо?!

Виталий поднял голову и спокойно посмотрел на него.

— Не быть тарантулами.

— Во! — Олег подскочил к нему, схватил за правую ладонь и восторженно ее затряс. — Я всегда говорил, что с башкой у тебя полный порядок! Мы сделаем все наоборот!

— Это как понимать? — Борис прислонился спиной к подоконнику. Олег ухмыльнулся.

— А так! Раз этот дом — банка, то нечего больше оглядываться на якобы хозяев! Все в этом доме — наше! Никакой экономии, никакой осторожности — хватит! Будем делать, что хотим. И в первую очередь, гулять! Светик, ты ведь, кажется, спец по готовке?

Светлана кивнула, и ее лицо начало постепенно озаряться.

— Вот и отлично. Продуктов на кухне навалом! Закатим шикарный ужин, с музыкой, с танцами! Елки! Девчонки, выберите в своих комнатах самые отпадные платья! Мы им покажем эксперимент!

Алина покачала головой, но этого никто не заметил. Кристина улыбнулась.

— Правильно! Они увидят, что мы, вместо того, чтобы грызться, отлично проводим время! Им надоест, и они нас отпустят!

— А это мысль, — пробормотал Петр. — А что, давайте. Обживем этот шалашик как следует!

Олег смотрел на всех сияющими глазами.

— Ну! Давайте, вставайте, шевелитесь! Посмотрите на все другими глазами! Такая шикарная халаява обламывается! Чего плесневеть?! Срубим им бюджет! Виталя, скажи.

Но Виталий, задумчиво наблюдавший за всеобщим оживлением, так ничего и не сказал.

XI

Они были приставлены к Светлане в качестве ассистенток по готовке, вернее приставились почти добровольно, но все их участие в этом процессе заключалось в изумленных возгласах, задавании вопросов, розыске требуемых ингредиентов и переправлении блюд в столовую. Участвовать же в процессе наравне со Светланой было невозможно. Пока они очищали по одной картофелине, Светлана успевала очистить десять. Пока они отмеряли муку, Светлана уже месила тесто. Пока они размышляли над составом блюда, Светлана уже заканчивала его готовить. Она передвигалась по кухне стремительно и ловко, ни одно движение не было лишним, ничего не падало на пол и не летело мимо мисок, и угнаться за ней было совершенно невозможно. Быстро поняв это, Кристина и Алина скромно довольствовались четверостепенными ролями — после продуктов и посуды, и старались находиться там, где Светлана не натыкалась бы на них ежеминутно. Кухня была наполнена аппетитными запахами, стуком ножа, серебристым звоном посуды, шипением масла и девичьими голосами.

— Не понимаю, почему когда я тру свеклу, она всегда летит в разные стороны, а у тебя нет!..

— Разве в курицу кладут ананасы?..

— Как можно жарить мороженое?!..

— А как это ты так быстро режешь?!..

— Зачем ты кипятишь пиво?! Господи, а сырто туда зачем?!..

— Что это ты вытворяешь с апельсинами?!..

— А это туда или сюда?!

Светлана поглядывала на них не оченьто довольно. Откровенно говоря, она бы предпочла, чтобы их здесь вообще не было. Она привыкла находиться на кухне одна, а от Кристины и Алины было слишком много шума — и вообще они путались под ногами и всячески мешали ей создавать свои неповторимые кулинарные шедевры. Но, с другой стороны, ей бы было не по себе здесь одной. И они захотели помочь — пусть их, только бы не мешали. Нельзя с ними ссориться. Ни с кем нельзя ссориться.

Нельзя быть тарантулом.

То и дело дверь в кухню приоткрывалась и в щель просовывалась чья-то голова. Чаще всего она принадлежала Олегу. За головой в щель просовывался и ее обладатель и предпринимал попытки тишком прокрасться к столу и стянуть что-нибудь съестное, но каждый раз бывал атакован кухонной утварью и возмущенными воплями, развернут на сто восемьдесят градусов и в четыре ассистентских руки вытолкан за дверь.

— Извергши! — возмущался изгнанный. — Дай-те же человеку поесть! Я не могу ждать так долго!

— Иди в столовую. Туда можно пройти и через коридор.

— Там еще хуже! Столько вкуснятины стоит, а взять нельзя! Что вы Жорке пообещали, что он ее так охраняет?!

— Иди отсюда! Или будешь нашинкован и запассирован!

— Демоны!

Но в конце концов все было приготовлено и расставлено, как надо, и снова вспыхнули две большие люстры, и заиграл гранями умытый хрусталь, и засияло столовое серебро, и заблестел тонкий расписной фарфор — и все торжественно, празднично, почти царственно, и мрачные лица резных идолов словно поблекли, отступили назад, как будто сочтя свое присутствие здесь неуместным. Сейчас в столовой не было ничего таинственного и зловещего, здесь были превкусные и совершенно земные запахи, и свежесть ярких овощей и фруктов, и подрумяненное мясо, и разноцветные салаты, и бесчисленные закуски, и огромная супница, водруженная на стол усилиями Жоры, из которой валил сытный пар, и скворчащие горшочки с пышными шапками из печеного теста и сыра, маленькие водки и легкое вино, и нетерпеливо исходящая пузырьками вода, и радуга сока в высоких графинах…

Сели не сразу, несколько секунд просто молча стояли и созерцали накрытый стол.

— Ну, Светка!.. — восхищенно сказал Виталий и покрутил головой. — Ну ты…

Слова неожиданно кончились, и тогда он просто воздел к потолку руки, будто пытался поднять над головой невидимый поднос.

— Точно! — произнес Олег и поволчьи щелкнул зубами, пытаясь смотреть одновременно на все, что стояло на столе.

Суетливо задвигали стульями, рассаживаясь и приглушенно переговариваясь. Светлана, уютно постукивая половником, с видом хозяйки разливала по тарелкам густой суп, в котором кувыркались маленькие куриные фрикадельки.

— Зря сразу горячее поставили — остынет, — заметила Ольга, похрустывая освеженным в микроволновке хлебом.

— Не успеет, — заверил ее Кривцов, смолотивший свою порцию буквально за несколько секунд. — Светик, а можно мне еще половничек… два, три?..

— Да ладно тебе — вон сколько всего на столе!..

— Чур, я разделываю индейку!

— А разве программисты это умеют?

— Все прочь от моего жульена! Лифман, куда ты лезешь со своей вилкой?!

— Да там еще есть! Ты еще обними его!..

— Аля, передай мне тот салат! И вон тот тоже! И вон ту штучку!

— Да у тебя все это на тарелке не поместится!

— Да передай — жалко что ли?!

— Я думал, тут только тесто, а там, оказывается, пельмешки плавают!

— Света, а что там внутри?

— Не надо тебе знать!

— Так и это мясо, и то тоже. А в чем разница?

— Сам не видишь? Одно с сыром и грибами, а другое лысое!

— Одно пофранцузски, а другое — побургундски.

— Так все равно же Франция!..

— Второе с коньяком.

— А вот это что за штука?

— Это фондю. Берешь вот так…

— А соусто из чего?!..

— Я видела, что она в кипящее пиво сыр…

— А вот это в апельсиновой шкуре тоже салат?!

— Да, флоридский.

— Прикольно!..

— Отберите кто-нибудь нож у Жоры, пока он не…

— Кому еще вина?

— Олег, не будь свиньей — все салаты к себе утянул!..

— А ты все мясо!..

— Петя, вредно есть столько икры!

— Уж чья бы корова…

— Кому водочки?..

— Колбаски еще передай-те…

— Хорошо бы пива…

— Прожуй сначала!..

— Марина, блондинкам вредно есть столько креветок!

— Автослесарям тоже.

— Леха, это надо есть, а не нюхать! Ты ее покури еще!..

— Рабы желудка!..

— А самто!..

— Эх, хорошо!..

— Светка, удочери меня!..

Они смеялись, на какоето время даже забыв обо всех необъяснимых загадках и предполагаемых опасностях и не обращая внимания на назойливо стучащий в оконное стекло дождь. Беззаботно звенели бокалы, глаза сияли чуть подмасленно, а лица становились все более сытыми и добродушными. Олег пытался жевать, говорить и смеяться одновременно, отчего то и дело заходился в кашле, и сидящий рядом Жора услужливо хлопал его по спине, отчего Олег чуть не вылетал из-за стола. Даже Ольга выглядела умиротворенно, и когда Петр, накладывая себе мясо, уронил кусок в тарелку и окатил жирными брызгами рукав ее серебристой блузки, всего лишь дружелюбно сказала:

— Поосторожней, криворукий!

И Петр, не менее умиротворенный, всего лишь бормотнул:

— Прощения просим.

— Теперь понимаю, почему вы так простенько оделись, девушки, — заметил Алексей, чьи поглощательные движения из жадных уже давно перешли в расслабленнозадумчивые. — А я-то вначале думал, что вы выйдете в чемнибудь этаком!..

— Мы же сказали — что-нибудь этакое будет после ужина, в зале, — сказала Алина, накручивая на вилку целый пучок тонких кальмаровых полосок, облитых майонезом. — И основное распитие áлкоголя будет там же, так что не налегай так на водку.

— А вы уже выбрали это что-нибудь? — поинтересовался Петр в перерыве между прожевыванием мяса.

— Выбратьто выбрали, а вот влезем ли мы в это что-нибудь после такого… — Кристина тоскливо обвела взглядом стол. — Столько калорий — ужас! Бедная моя фигура.

Перегнувшись, она подтянула к себе большую салатницу, тоскливо перевалила в тарелку три, с горкой, ложки оливье и так же тоскливо положила рядом парочку куриных рулетиков. С тоскливой жадностью принялась жевать. Борис усмехнулся, с аристократической изящностью разрезая мясо на маленькие кусочки.

Когда на столе не осталось практически ничего, кроме грязной посуды, и все, дожевывая и допивая, отблагодарили Светлану уже не один раз, и она, улыбаясь и кивая, встала и потянулась к одной из грязных тарелок с явным намерением заняться уборкой, сидевшая рядом Марина оттолкнула ее руку и, тоже встав, произнесла, приобняв Бережную за плечи.

— А теперь небольшой перерыв. Мы пойдем переодеваться, а вы, мальчики, пока приберите все и вымойте посуду.

— И переместите в залу десерт и алкоголь, — добавила Ольга, промакивая губы салфеткой.

— Э, а почему мы?! — тут же вскинулся Олег. — Так нечестно! Мыть посуду — это не мужское дело!

— Не беспокойся — мы никому про это не расскажем! — пропела Кристина, выпархивая из столовой. Следом вышли и остальные девушки, не слушая больше никаких протестов, и те пропали впустую. Петр сыто потянулся и оглядел длинный стол. Борис отставил тарелку и смял салфетку в пальцах. Он чувствовал себя на редкость хорошо. Светлана теперь казалась ему еще более привлекательной. Конечно, он любил Ингу, но Инга совершенно не умела готовить. В этот момент Лифман почти пожалел, что отечественный закон не предусматривает полигамию.

— Мыть посуду!.. — все еще ворчал Олег. — Здрассьтепожалуйста!

— Да я вымою! — добродушно сказал Жора, с трудом вылезая из-за стола. — А чего такого?!

— Ну, тебето ничего, у тебя мама профессор.

— Я объелся! — объявил Петр, попытавшийся было встать, но тут же плюхнувшийся обратно. — Охх, и зачем я столько съел?!

— Мизим — для желудка незаменим! — грамофонным голосом проскрипел Олег.

— Ничего, сейчас пробежишься по лестницам — растрясешься! — обнадежил Петра Виталий, уже собиравший тарелки. — Олег, хорош прятаться за канделябрами, вылезай и работай!

— Я лучше буду осуществлять моральную поддержку! — предложил Кривцов. Виталий хмыкнул, задумчиво взвешивая стопку тарелок на ладони.

— А в ухо?

— Ладно, ладно, у тебя все одно на уме! — Олег вскочил и начал собирать длинноногие бокалы, составляя из них некий диковинный букет. — Незатейливый ты, Воробьев, как грабли! Чуть что — сразу в ухо! А поговорить?! Между прочим, насчет моральной поддержки ты зря!.. Я бы спел какиенибудь патриотическигероические песни… хмм… — он остановился, — типа… «Кто тебе в постели нужен — это секшнреволюшен!»

— А в оба уха?

— Ладно, ладно…

* * *

Петр и Алексей, взявшие на себя обязанность «алкогольного обеспечения», отнеслись к ней, на взгляд остальных, чересчур серьезно, уставив бутылками все столики и в зале, и в гостиной. Узрев эту композицию, даже Виталий, которого уже, казалось, мало чем можно удивить, приподнял брови и произнес:

— Как сказал бы известный ведущий Михаил Леонтьев: «Однако здравствуйте!» Вы чего, народ?! Куда столько?!

— Но нас же одиннадцать, — резонно возразил Петр, задумчиволюбовно взвешивая на ладони бутылку «Джека Дэниэлса», потом задумчиво поглядел на этикетку. — Интересно, что за штука?..

— Ладно тебе, Виталя, гулять так гулять! — заметил Олег, сам слегка ошарашенный количеством бутылок. Остальные переглянулись, без труда уловив невысказанное: «Если уж экспериментировать, так на полную катушку!» — А что это за тетенька поет, Жора? Это ведь ты музончик поставил?

Жора, манипулировавший бесчисленными закусками, посмотрел на него осуждающе.

— Это Милен Фармер!.. тетенька… Французская певица. Клипы у нее совершенно обалденные, особенно исторические… а шоу какие!.. — он вздохнул — немного мечтательно. — Мне нравятся француженки.

— Француженки в любви самые специалистки, — заметил Борис, расставлявший канделябры. Петр фыркнул.

— А мне они не нравятся. Видел я их — за шваброй спрятать можно! У женщины должно быть что-то спереди и что-то сзади! Кому охота уколоться об бабу, которую обнимаешь?!

— То есть девушки евростандарт не в твоем вкусе, — сказал Олег, двумя пальцами наигрывая на «Беккере» собачий вальс. — А где же наши красотки?

Виталий, притащивший из своей комнаты гитару и бренчавший ему в такт, неопределенно пожал плечами.

— Будто не знаешь, как долго женщины собираются!.. Как ты думаешь, Кристинка нам споет? Раз утверждает, что певица…

— У нас денег не хватит, — Алексей провел ладонью по золотистой занавеске, закрывавшей нишу, и ее нити сухо шелестнули. — Странно, она утверждает, что знаменита чуть ли не в пугачевских масштабах, а вот я ее не знаю.

— Никто ее не знает. Врет, наверное! — подытожил Петр. Борис усмехнулся, зажигая свечи, потом приподнял голову, скользнув рассеянным взглядом по дверному проему, рядом с которым стоял Петр, и застыл. Пламя зажигалки тихо колыхалось в его повисшей в воздухе руке. Остальные, уловив перемену, повернули головы и на некоторое время превратились в каменные изваяния.

Музыка и ковер приглушили стук каблуков, а может они специально шли на цыпочках. Так или иначе, только что в гостиной никого не было, но теперь они стояли перед дверным проемом — все пятеро — и смотрели на них, улыбаясь немного настороженно, и в глазах их была тайна, и тепло, и отблеск того восхищения, с каким они не так давно разглядывали себя в зеркало.

— Елки! — сказало одно из каменных изваяний с некой печалью, превратившись на секунду в Олега и сразу же вернувшись в прежнее состояние.

Они входили в залу по очереди — не суетясь и не толкаясь, идя почти в такт музыке, словно демонстрируя наряды на подиуме, с подня-той головой и в ореоле абсолютного осознавания своей красоты. Этот ореол окутывал даже робкую Светлану, совершенно изменив ее, — на шахматный паркет залы ступила незнакомка с горделивой осанкой и сияющими глазами, одетая, словно исполнительница латиноамериканских танцев — черное с золотом сверкающее платье с косой юбкой, сильно открывающей правое бедро, а с левой стороны спускающееся почти до колена, с тонкими витыми бретельками из золотых нитей и золотыми шнурками, пересекавшими тонкую загорелую спину. Золотистые серьгиподвески в ушах Светланы задорно позвякивали при каждом ее шаге.

Марина выступала с величавой томностью. Ее атласное платье цвета кофе с молоком с длинной пышной юбкой и глубоким декольте придавало ей вид скучающей принцессы. Роскошные волосы, зачесанные набок, золотистыми локонами падали на обнаженное плечо и спину, чуть колыхаясь при ходьбе. В вырезе округло сияло жемчужное ожерелье из трех нитей, в ушах покачивались аметистовые серьги, и камни, по сравнению с глазами Рощиной, казались тусклыми и безжизненными.

Если Марина казалась вальяжной принцессой, то Ольга скорее была принцессой ледяной, дочерью и наследницей Снежной Королевы. Ее глаза смотрели холодно и надменно, и в походке тоже чувствовалась надменность. Черное с серебром длинное платье облегало ее фигуру, как перчатка, по талии в три ряда шли сверкающие белые камни. Высоко зачесанные волосы были сколоты серебристыми заколками, спускаясь из пучка острыми прядями, запястья охватывали несколько узорчатых серебряных браслетов, губы, покрытые светлосиреневой, с блеском, помадой, казались замерзшими, и в стуке каблуков по паркету мерещился хруст снега.

Волосы Алины тоже были подняты наверх, но в прическу пышную, из которой спускалась однаединственная медная прядь, лежавшая на щеке полукруглым завитком. Длинное полупрозрачное платье из темнозеленой органзы, расшитое бисером, спадало легкими мягкими складками и словно струилось вокруг ее фигуры. Через локти был переброшен широкий шарф в тон платью. На указательном пальце сверкал золотой с зелеными камнями цветок, а длинные ажурные золотые серьги с изумрудами спускались почти до плеч. В ее походке слышался не хруст снега, а шелест сминаемой травы, присыпанное веснушками лицо казалось немного печальным, и Суханова походила на заблудившуюся юную лесную фею.

А вот облик Кристины был абсолютно земным, хотя и не менее притягательным. Ее шелковое яркокрасное платье, несмотря на свою длину, оставляло открытым для обзора довольно значительные детали телосложения. Глубокое декольте со шнуровкой на спине шло до основания ягодиц, и из него весело выглядывал вытатуированный дракон. Декольте спереди спускалось почти до пупка, и, казалось, груди вот-вот вырвутся из него на волю. Юбка была сильно раскрыта на бедрах, и Кристина казалась скорее раздетой, чем одетой. На пальцах сверкали неизменные кольца, открытая высокая шея блистала золотыми цепочками, чернокрасные волосы разметались по плечам и свисали вдоль щек хищными прядями. Выражение лица походило на игривый манящий жест указательным пальцем, но в глазах этой игривости не было, и их взгляд наводил на мысль, что все не так просто, как кажется.

Они вошли в залу и встали почти правильным полукругом — разные девушки с разными взглядами, но улыбки их очень быстро стали почти одинаковыми, отличаясь лишь только степенью насмешливости.

— Отомрите! — язвительно сказала Ольга, чуть поведя головой.

Олег отмер первым. Олег печально вздохнул. Олег встал из-за рояля и загробным голосом произнес:

— Все, хана нам, мужики! Лучше б они посуду мыть остались! Лучше б я уже был в стельку пьян и беспробудно дрых! Эх!..

Он горестно махнул на них рукой и, сгорбившись, отвернулся. Виталий усмехнулся и перевел его жест:

— Мы в восхищении!

* * *

Вначале компания как-то сама собой разделилась на две группы. Девушки облюбовали себе диванчик в нише за золотистой занавесью, уставили столик фруктами, бутылками шампанского и вина и беззаботно болтали о разных пустяках, изредка поглядывая в сторону мужчин, которые, слегка ошарашенные столь парадным и величественным выходом, пока не предпринимали никаких действий. Только Петр, прихватив с собой бутылку распробованного виски сразу же присоединился к девической компании, без труда подключившись к разговору и чувствуя себя совершенно свободно — скорее всего потому, что в данный момент выпивка волновала его несравненно больше, чем женские прелести. Разговор был легким, сидеть тут было приятно, поглядывать вокруг тоже, остальное было неважно. С мужиками следовало бы поговорить о работе, о чем-то серьезном или о женщинах, а этого ему не хотелось. Ему хотелось отдыхать.

Олег, собрав вокруг себя остальных возле оружейной стены, травил скабрезные анекдоты, и вся компания то и дело разражалась оглушительным хохотом, отчего звякало оружие и бутылки на столе. То и дело кто-нибудь поглядывал в сторону ниши, завидуя Петру, расположившемуся там с такой непринужденностью, но пока никак не решаясь последовать его примеру. Только Алексей с бокалом в одной руке и дымящейся сигаретой в другой бродил из одной компании в другую, курсируя между нишей и дальним концом залы, как рейсовый катер. И там и там было занятно, поэтому он нигде не оставался насовсем, но не только поэтому, а еще потому, что ему казалось, что через какоето время все начинают на него неприязненно поглядывать и сбавлять голос, чтобы он ничего не услышал. И чем больше он пил, тем острее становилось это чувство.

Алексей скромно пристраивался возле стеночки в нише и слушал, не пытаясь вставлять какие-тофразы в разговор.

— … на «Роман с камнем» я ходила раз четырнадцать, на обе части «Крокодила Данди» — раз двадцать, а уж на «Человека из Рио» с Бельмондо… даже не могу сказать, сколько… Начальная школа…

— А деньгито где брала?

— Так бутылки сдавали. Молочные — молоко, кефир… Сметанные баночки, опять же…

— Молоко сорок две копейки тогда стоило…

— … а кефир был с зеленой крышечкой. А нежирный — с полосатой зеленой. А ряженка — с малиновой.

— … молоко с белой. И сметана…

— …хлеб двадцать копеек стоил…

— Такие очереди были за молоком. С утра становились. А яиц было не достать. И мяса. Вечно приходишь, а на витрине только какие-тожуткие кости вековой давности…

— …проезд — пять копеек. Во были времена!..

— …ступенька подломилась, и я с высоты третьего этажа прямо в куст ежевики и порхнула…

— Мамочки!.. Это ж как…

— …ерунда, ежевичные колючки хоть видно хорошо — удобно вытаскивать. А я вот в пионерлагере раз в заросли опунции упала. Вот это было…

— …чего тебя туда понесло?..

— … нет, из польских актеров мне больше всего Богуслав Линда нравится…

— …насчет спецэффектов я не спорю, а вот в остальном… редко какой фильм… а батальные сцены — смотришь на ихних мертвецов и так и видишь, что сейчас скажут — на сегодня хватит, они встанут и пойдут обедать…

— … не помню как называлась, в общем, сводка происшествий за сутки. Вот она и говорит: «Бомжа спасли из горящего дома, но он всетаки погиб в машине «Скорой». Типа там, в машине «Скорой» на него напали врачи со скальпелями, он мужественно отбивался, но все же…

— … я там на гастролях была, так трое из той группы всю ночь там просидели, все Белого Монаха караулили…

— …и сколько же они выпили?..

— …между прочим, зря смеешься. Привидения — это доказанное…

Алексей уходил из ниши и шел туда, где властвовал звонкий голос Кривцова, рассказывающего очередной анекдот.

— …ну вообще ничего не помогает. Он тогда взял и привязал его к китайской палочке. Ну, и нормально все, супер, получилось! А потом разговаривают две… эти… поняли, да?.. хехе… мы, мол, на своем веку всяких видали — и в резине, и с бантиками, и со сбитыми сливками… но чтоб на носилках заносили?!..

— Гыгыгы…

— Пошлый ты, Кривцов, до ужаса!

— А чего тогда слушаешь?

— Так интересно. И все же…

— Ой, ну простите, не учел наличие интеллигента.

— Между прочим, ты вкладываешь в это понятие совсем не тот смысл. Интеллигенты — не представители умственного труда с прекрасным воспитанием, а попросту бездельники. Где-то я читал, что когда писателя Льва Гумилева спрашивали, причисляет ли он себя к интеллигенции, он всегда отвечал: «Да упаси боже!»…

— Это ты к чему сейчас сказал?!

— Нет, я не в том смысле, чтоб обидеть…

— …ну, ты, Жорик, прямо кладезь премудростей. Большая советская энциклопедия рядом с тобой — просто инструкция по пользованию веником! А нука, скажи еще что-нибудь умное!..

— …особенно если квартира богатая — дорогая мебель, книги, техника… так эту породу держать вообще самое милое дело. Щенки ведь, знаешь, так и норовят что-нибудь сгрызть, а эти — никогда. Вот мои росли — хоть бы что-нибудь сожрали или порвали. Ни за что…

— …да, выгодно. Но дорогие, наверное?..

— Ну, если от хороших производителей, то уж недешевые…

— …да подожди ты!.. Так, вот… она ему и говорит: «Да он у тебя не просто не стоял, он у тебя валялся!»

— Гыгыгы!

— Как может такой начитанный человек так глупо смеяться?!..

— Особенность пролета человеческого тела сквозь два слоя прочного стекла заключается в…

— Да ладно, ладно, это я так сказал… Я и не про тебя говорил… Да я вообще не говорил ничего…

— Нехило водитель устроился, да? В самом центре цветника!

— …ох, вкусные девочки!..

— Ты не смотри на внешность, Жора. В женщине важна ее душа…

— Если наблюдать за тобой, Олег, так душа у женщины находится исключительно в ногах!..

— Я и выше тоже смотрю… Эй, девчонки, ну что ж вы нас так бросили?! Как насчет совместного тоста?! А на брудершафт?! С каждой?!

— А репа не треснет?!

— Оля, ну что за выражения?! Уж сказала бы вежливо: а не пошел бы ты…

Совместный тост все же состоялся, после чего Ольга удивила всех, сев за рояль. Несколько минут она довольно хаотично перебирала клавиши, после чего вполне сносно исполнила бетховенскую «К Элизе», слегка пережимая педаль. Когда Харченко закончила, все некоторое время молчали, после чего Борис изумленно сказал:

— Вот это да! Не ожидали!

— Несколько лет музыкальной школы все же не проходят даром! — самодовольно заметила Ольга и принялась рассеянно наигрывать «Лунную сонату». Жора услужливо принес и поставил рядом с ней бокал, до краев наполненный любимым Ольгиным «шабли», после чего сбегал и выключил проигрыватель.

— А нельзя что-нибудь повеселее? — осторожно спросила Светлана. — И поромантичней? Может, поискать ноты? В библиотеке…

— В нотах не нуждаюсь! — отрезала Ольга, приподняв пальцы над клавишами и сдвинув брови. — Никогда не любила играть по нотам! Я предпочитаю подбирать… Классный рояль, обалденный просто! Только учтите, я не собираюсь тапировать весь вечер! Пара вещей — и хватит с вас!

Она ненадолго задумалась, а потом ее пальцы снова заскользили по клавишам, наполнив залу мелодией роксетовской баллады «Listen to you heart». Светлана восхищенно вздохнула, и ее карие глаза подернулись золотистым туманом. Олег глубокомысленно покивал, налил себе коньяка и чокнулся с Петром.

Кристина немного послушала, после чего подошла к роялю, встала, эффектно изогнувшись и положив правую ладонь на бедро, выждала, пока пальцы Ольги проиграют припев, и запела — с отчетливым русским акцентом и слишком отдельно произнося каждое слово, но приятный бархатный, ласкающий голос скрадывал недостатки.

I know there`s something In the wake of your smile. I get a notion From the look in your eyes, yea. You`ve built a love, But that love falls apart Your little piece of heaven turns to dark.

При первых же звуках ее голоса губы Ольги насмешливо изогнулись, но пальцы продолжали вдохновенно бегать по клавишам. Олег, взявший было бутылку, чтобы плеснуть себе еще коньяка, поставил ее на место и обернулся. Алексей, уже давно сидевший возле Алины, повернулся к ней и церемонно произнес, снизив голос до шепота:

— Разрешите вас пригласить.

Алина покачала головой.

— Лучше попозже. Я хочу послушать.

Он кивнул, улыбнувшись, отвернулся и сжал губы. Голос Кристины продолжал меланхолично оглаживать стены залы и людей в ней.

Listen to you heart When he`s calling for you. Listen to you heart There`s nothing else you can do. I don`t know where you`re going And I don`t know why, But listen to you heart Before you tell him goodbye.

Пeтр, положив на ампирный столик свои мозолистые ладони, разглядывал их, отрешенно улыбаясь. Марина, иронически приподняв одну бровь, то смотрела на Кристину, то поглядывала в сторону Виталия, который, казалось, был целиком увлечен песней. Ее бокал опустел, и она поставила его на столик, немного демонстративно звякнув хрустальной ножкой о столешницу. Но никто из представителей сильного пола на этот звук не отреагировал.

Кристина замолчала, и все восторженно зааплодировали. Она сделала реверанс, приподняв длинную юбку, отчего Олег зааплодировал еще громче.

— А из репертуара?! — потребовал он, но тут Ольга, насмешливо улыбаясь, заиграла «Севастопольский вальс», и Кристина, не знавшая слов, смешалась. Борис повернулся к Светлане.

— Может, сделаем кружок?

— Можно и не один, — зардевшись, пробормотала Светлана. Борис встал, протянул ей руку и вывел в центр залы. Через минуту они уже кружились в венском вальсе — так красиво и слаженно, точно танцевали давным-давно. Кристина, осторожно обойдя танцующих, села на свое место, сердито наблюдая, как в танце мелькают, меняя друг друга, то улыбающееся лицо Светланы с сияющими глазами, то лицо Бориса — вдохновенное, но немного недоумевающее. Остальные тоже смотрели, не предпринимая попытки последовать их примеру — танцевать вальс больше никто не умел.

— Во дают! — уважительно сказал Кривцов, закуривая. — Профи, сразу видно! А что ж мне Лифман звездел, что Светка насочиняла, будто танцами занималась?! Вон как крутится! И не падает, что характерно! Мне б уже поплохело.

— Ты о чем? — спросила Алина. Олег в двух словах передал ей разговор с Борисом, и она пожала плечами.

— Может, она самоучка, потому и не знает терминов. С телевизора научилась.

— С телевизора так не научишься, — заметил слушавший их Виталий. — Это ювелир чегото напутал.

Ольга закончила играть и встала, объявив, что с нее хватит. Жора сходил в гостиную и поставил сборник дискотечной музыки. При первых звуках песни в исполнении Шакиры, Борис, уже сопровождавший Светлану к диванчику, тут же развернул ее на сто восемьдесят градусов и потащил танцевать чачача. Танцевать они начали не сразу, вначале Борис что-то объяснял ей, энергично жестикулируя, но Бережная только непонимающе качала черноволосой головой, позвякивая серьгами. Потом они встали в нужную позицию, Светлана сделала несколько шагов, энергично размахивая бедрами, Борис тут же подхватил танец, и дело у них сразу же пошло на лад, хотя выражение недоумения так и не покинуло лица Лифмана.

— Во дает! — повторил Олег, восхищенно наблюдая, как Светлана несколько раз подряд проворачивается на левой ноге, едва касаясь паркета носком правой, а потом вместе с Борисом идет «зигзагом», так вихляя бедрами, что это казалось почти немыслимым. Петр, потянувшийся через его плечо за бутылкой, пожал плечами — изящные искусства его не занимали.

— Давай лучше еще по одной, а потом сгоняем ненадолго на первый этаж — я тебя на бильярде обставлю!

Олег с сомнением посмотрел на бутылку в его руке.

— Да ты же сейчас киксовать будешь постоянно!

— Не буду! — убежденно заявил Петр, налил себе стопочку, поставил бутылку, а вместо нее взял несколько кусков ветчины. Оценив, видимо, солидность закуски, Олег кивнул.

— Ладно, идет. Только быстро! Бросать таких девочек…

— А! — Петр безнадежно махнул рукой. — Эти не по мне. Мне бы что попроще, а эти слишком уж…

— Слишком не бывает, — заметил Олег.

Они выпили, после чего очень тихо выскользнули из залы, причем Петр прихватил с собой остатки «Джека Дэниэлса».

Одна песня сменялась другой. Танцевали уже все, правда, преимущественно медленные танцы, смеялись, пили, разговаривали, пили и снова танцевали. Ни об эксперименте, ни о каких теориях никто пока не упоминал. Олег и Петр вернулись довольно быстро — оба изрядно навеселе, яростно пререкаясь по поводу сыгранной партии.

— Если б я в тот момент не чихнул, я бы тебе показал! — бушевал Петр. — А ты…

— В какой момент?! Ты все время чихал! А если бы и нет, это бы тебя все равно не спасло! — ответствовал Кривцов, чье лицо раскраснелось и блестело — наверняка, исключительно от азарта. — И вообще — я такую подбивку сделал, а ты мне все испортил! Кто тебя просил падать прямо на стол?!

— Я же не специально! Просто я очень устал!

Олег усадил водителя на диван и оставил его возмущаться в одиночестве, а сам присоединился к остальным, станцевал с Кристиной, почти умиленно поглядывая в ее декольте, после чего снова принялся рассказывать анекдоты, в процессе рассказа жонглируя апельсинами. Алексей окружал вниманием Алину, причем преуспел в этом до такой степени, что она, продолжая не без кокетства улыбаться ему и смеяться над его шутками, в душе уже хотела куданибудь спрятаться и была почти благодарна Виталию, который, перетанцевав со всеми девушками, решил, что теперь настал ее черед, извлек Алину из-под евсигнеевской опеки с решительным «Вы позволите?» и, не дожидаясь ответа бизнесмена, увел девушку в центр залы.

— Ты не оченьто любезен, — заметила Алина. Ее язык чутьчуть заплетался, хотя мысли были вполне ясными. — Я даже не успела сказать «да».

— Ну, ты же пошла, — отозвался Воробьев. — Тебя вернуть обратно в компанию твоего любвеобильного Лехи?

Вместо ответа Алина слегка поежилась и постаралась сосредоточиться на танце. Танцевал Виталий неплохо, но как-то напряженно, и ей показалось, что он немного нервничает. Не удержавшись, она спросила:

— И чем же я удостоилась такой чести?

— Слушай, рыжик, — Виталий слегка замедлил движения, — если ты намерена поточить об меня свой язычок, то я тебя сейчас живенько отправлю туда, откуда взял!

Алина усмехнулась.

— Неужели ты пригласил меня только для того, чтобы потанцевать?

— Да, — Виталий тоже усмехнулся. — Ну, почти да. Несмотря на то, что веселье в самом разгаре, я смотрю, оно тебе не оченьто по душе?

Алина нахмурилась.

— Но остальнымто по душе! Дорогие вина, хорошая еда, и, главное, в огромных количествах и на халяву! Этот праздник затевался, как необходимость, чтобы развеяться и умом не поехать и чтобы показать большую и красивую фигу тем, кто, возможно, за нами наблюдает.

— Это ты к чему? — спросил Виталий, краем глаза с интересом наблюдая за Борисом и Светланой, которые больше не щеголяли танцевальным искусством, а покачивались под музыку уже почти в интимную обнимку.

— Это я к тому, что хорошо знаю, где кончается необходимость и начинается жадность!

Виталий насмешливо покосился на нее.

— А дорогое платьице и побрякушки ты нацепила из необходимости или жадности, свя-тоша?!

Алина сверкнула глазами.

— А я себя не выгораживаю! Я тебе другое пытаюсь сказать! Начинали правильно, но то, что происходит сейчас… это уже неправильно… И, возможно, именно этого они от нас и ждали. Сначала будем веселиться, как ни в чем ни бывало, а затем набросимся на жратву, неоднократно перепьемся, перетрахаемся, а потом начнем вцепляться друг другу в глотки!..

— Намекаешь на то, что я выполняю этот план успешней многих? — холодно спросил Виталий, но в глазах его была издевка. Алина покраснела.

— Я имела в виду…

— Ладно, понял я. Это я так… Слушай, максималистка рыжая, а давай просто потанцуем, а? Ты умеешь просто танцевать, ничего при этом не говоря? У тебя очень симпатичное платье.

Алина кисло улыбнулась.

— Я рада, что ты заметил хотя бы платье, — она мотнула головой. — Ладно, я молчу. Хотя, раз ты поставил самого себя главным, тебе следовало бы поразмыслить, чем все это может закончиться.

— Ты разве никогда не была на обычных пьянках?! Ничем это не закончится. Они хотели отдыха и веселья — они его получили. Посмотри на них — они вполне счастливы. Они даже забыли, что хотели домой.

— Они вспомнят об этом завтра. И что? Опять веселье? А еда и выпивка совсем не бесконечны. И что будет, когда они закончатся? Ты знаешь, сколько дней нам предстоит здесь провести?

— Неужели обязательно говорить об этом сейчас?!

Она резко вскинула на него глаза — в них было отчетливое разочарование.

— Нет. Вообще не обязательно говорить. Извини. Мне казалось, что твоя беззаботность неискренна.

До конца танца Алина больше не произнесла ни слова. Когда музыка затихла, они молча отвернулись друг от друга и, не оглядываясь, разошлись в разные стороны залы. Алина села на свое место, рядом с Евсигнеевым, взяла услужливо протянутый им бокал вина, выпила его залпом, не заметив вкуса, и сунула бокал в руку Алексею так резко, что он едва его не уронил.

— Что сслучилось? — удивленно осведомился Алексей подзаплетающимся языком. — Этот урод тебя обидел? Сейчас я его…

Он начал приподниматься — вернее, попытался это сделать — стул, неожиданно, оказался очень глубоким, и встать с него почему-то оказалось невероятно сложно. Да и Алина, в конце концов, все испортила, дернув его за полу пиджака, отчего он повалился обратно, и посоветовав не валять дурака. После этого она долго сидела, разглядывая картины и красивые бархатные драпировки над дверью.

Олег танцевал с Кристиной, крепко обнимая ее и безустанно уверяя, что объятия исключительно дружеские, хотя его левая рука постоянно сползала по ее талии все ниже и ниже. В правой руке у него была бутылка рома. То и дело он принимался говорить Логвиновой длинные цветистые комплименты, ни один из которых, запутавшись в оборотах, не доводил до конца. Кристина смеялась и мотала головой, и ее растрепавшиеся волосы хлопали Олега по лицу. Он тоже смеялся и отхлебывал из бутылки, и Кристина тоже отхлебывала, и оба находили это чертовски забавным. Периодически к ним подходил Петр и предпринимал безуспешные попытки увести Олега на еще одну бильярдную партию, но Кривцов только мотал головой. В конце концов Петр прихватил с одного из столиков еще одну бутылку виски — на сей раз «Чивас Ригал» — уютно расположился на диване в гостиной и поставил себе «Назад в будущее».

Борис, сидя рядом со Светланой и ласково водя указательным пальцем по ее изящной ладони, рассказывал ей об особенностях мальдивской кухни. Светлана слушала, чуть прикрыв веки, плавая в неком восхитительноблаженном состоянии, сквозь которое голос Лифмана прорывался не всегда, отчего до ее сознания доходили только отдельные слова:

— …рыбная кухня… кеемиа — рыбные рулетики… их обжаривают в… добавляют кокосовое молоко, лайм и… местный хлеб роши — он, конечно… фихуну мас… боркихаа… рыбный коктейль мас хуни… кокос, чили, лук… бонди — кокосовые палочки — такой вкус, будто… а вообще, когда смотришь сверху… на вечерней рыбалке…

Ольга, только что оттанцевавшая с Жорой в очередной раз, увлеченно болтала с Алиной и Алексеем — тоже на мальдивскую тему, но исключительно о том, как весело там проводила время со своим очередным бойфрендом. Очень тщательно показав руками размеры акульих челюстей, которые они оттуда привезли, она как раз заговорила о своей прогулке в самом центре Мале, когда Борис вдруг резко прервал свои кулинарные разглагольствования и насмешливо и довольно громко сказал:

— Ну что ты врешь, Ольга?! Да не была ты на Мальдивах!

— Да неужели?! И с чего ты сделал такой вывод? — холодно поинтересовалась Ольга. Алина недоуменно взглянула на Бориса. Танцевавшие замедлили движения, удивленно воззрившись в их сторону.

— Да потому что рассказ твой бредовый! Ты только что рассказывала, как запросто разгуливала в самом центре Мале в шортиках и лифчике, и всем окружающим это так нравилось… Да этого быть не может! Тебя бы тут же оштрафовали, а может, и арестовали бы! Всех туристов заранее предупреждают, что для прогулок в общественных местах необходимо одеваться в соответствии с мусульманскими представлениями о нравственности. Только длинные брюки или юбка и строгие кофточки. Шортики, лифчик… что за бред?!

— Я прекрасно помню — где была, когда и в чем, и выдумывать все это мне нет резона! — отрезала Ольга.

— Да ну? И где же ты жила?

— На острове Кудахура в отеле «Четыре сезона»! И можешь на этом заглохнуть со своими дурацкими вопросами — я перед тобой оправдываться не собираюсь!

— Разумеется, потому что ты просто не сможешь этого сделать! Ты просто повторяешь чей-то рассказ — выучила названия…

— На кой черт мне это делать?! — Ольга презрительно рассмеялась. — У меня полно денег! Я могу вообще туда переехать, если захочу!

Глаза Бориса сузились, отчего в выражении его утонченного лица появилось что-то лисье.

— А может у тебя и нет никаких денег! Нет никакого клуба! Ничего нет!

— Уж не знаешь, за что и ухватиться, а?! — Харченко потянулась за сигаретой. — Ошибаешься, есть у меня клуб! Еще как есть! И это самый популярный клуб в Волжанске! Вот как только мы отсюда… — ее голос чуть дрогнул, — можешь потом зайти и проверить! На площади Победы, рядом с гостиницей! Я уж позабочусь, чтобы персонально для тебя подготовили специальную программу!

— Рядом с гостиницей?.. — задумчиво протянула подошедшая Марина. Ольга раздраженно покивала.

— С гостиницей, с гостиницей! В перестроенном здании бывшего кинотеатра «Советский»! Ночной клуб «Вавилон»!

— А, «Вавилон»… Помню такой, — рассеянно сказала Рощина. — Только его, по-моему, уже больше года как нет. Там теперь какойто «Экселлент»… Центр развлечений.

— У тебя бред, девочка! — отозвалась Ольга. — Пойди, проспись!

— Нет, подождитека! — вскинулся вдруг Жора. — Оля, подожди!..

Он замолчал, и на его лице отразилась мучительная борьба. Но Вершинин все же сказал:

— Оль, а она ведь права. В том районе ведь одно из моих кафе — и как раз рядом с «Экселлентом». Никакого «Вавилона» там нет.

— Вы оба перепили! — заявила Ольга, вскакивая, но Жора поймал ее и с неожиданной решительностью усадил обратно. Она брыкнулась, но осталась сидеть. — И, кстати, никаких Интернеткафе рядом с моим клубом нет!

Жора возмущенно раскрыл глаза, и они с Ольгой тут же вступили в жаркую перепалку. Алина, ощутив внезапный необъяснимый приступ паники, сидела и мучительно вспоминала площадь Победы, которая вдруг начисто вылетела у нее из головы, и восстановить в памяти, что и где находится, у нее решительно не получалось. Алексей заметил, что ему доводилось несколько раз бывать в Волжанске, но он не помнит, чтобы на одной из центральный площадей города были клубы с такими названиями. На вопрос Ольги, какого черта он делал в Волжанске, он обиженно ответил, что у него там родственники, на что Харченко заявила, что Евсигнеев не похож на человека, у которого могут быть родственники. Еще секунда, и они бы сцепились, если бы между ними не вклинился Жора, возопивший, что он не потерпит кровопролития. Потом подошел Виталий с таким откровенно равнодушным лицом, что у Ольги и Алексея пропала всякая охота продолжать прения. Все же, прежде чем затихнуть, Ольга успела буркнуть напоследок:

— Зачем мне выдумывать то, что так легко проверить?!

— Я не знаю, кто из вас врет… — начал было Олег, но Алина неожиданно перебила его:

— Возможно, никто.

— Это как понимать? — поинтересовался Борис. Алина посмотрела на него и сжала губы. Из гостиной продолжала лететь развеселая музыка, придавая всей ситуации несколько нелепый оттенок. — Ну же, говори, раз начала.

— И закончила, — она встала и передернула плечами. — Зачем сейчас? Зачем портить такой чудесный вечер? Вы же хотели веселиться? Так веселитесь, елки! Вы же сами говорили — никаких сегодня домыслов больше. Да и нет их у меня! Веселитесь!

Выражение лица Светланы говорило о том, что она целиком и полностью согласна с ее словами. Марина же язвительно поинтересовалась:

— Ты ставишь себя отдельно?

— Ну что ты, — с преувеличенной ласковостью отозвалась Суханова, — что ты…

Она неторопливо пошла в другой конец залы, и платье мягко струилось вокруг ее фигуры. Звонкий стук каблуков звучал громко и как-то значительно. Наблюдая за ней, Ольга сказала:

— Может, она и права, и не стоит выяснять все это сегодня, но завтра я со всем разберусь! И кстати, Лифман, еще со вчерашнего дня я хочу коечто у тебя спросить.

— Что же? — от интонации, с которой была произнесена его фамилия, Борис вздернул брови. Ольга протянула ему откупоренную бутылку вина.

— На попробуй. Не бойся, оно не отравлено. Просто попробуй и назови тип вина.

— Если ты не хочешь, я могу попробовать! — предложила Кристина, блестя глазами. — Меня яды не берут!

— Ты — сама яд, золотце! — томно вздохнул Олег. Кристина фыркнула и уткнулась носом ему в плечо, вздрагивая от смеха. Борис принял у Ольги бутылку, плеснул немного себе в бокал и отпил глоток.

— Ну и что? — недоуменно спросил он. — Хорошее сладкое вино. Это… — Борис опустил глаза, чтобы посмотреть на этикетку, и нахмурился. — Это какая-то ошибка.

— Неужели?! — насмешливо осведомилась Ольга. — Я могу принести тебе не откупоренную, чтобы ты не думал, что я втихую его перелила. Эх, ты спец по винам! Шабли — сухое вино, хаха!

— Этого просто не может быть! — решительно заявил ювелир. — На заводе перепутали этикетки! Я разбираюсь в винах!

— А кто-нибудь еще разбирается в винах? — лениво спросил Виталий тоном, не оставляющим сомнения в том, что сам он в них не разбирается.

— Только в шампанских, а так… я названия не запоминаю — они все такие длинные, — сказала Кристина Олегу в плечо.

— Я в пиве хорошо разбираюсь, — Олег чуть наклонил голову, подыскивая наилучший ракурс для рассматривания Кристининого декольте. Остальные промолчали, только Светлана пробормотала, что в шампанских нет смысла разбираться — шампанское есть шампанское.

— А как тебе то, которое ты пьешь? — насмешливо спросила Кристина, приподнимая голову. Светлана подняла рюмку, в которой пенилась розовая жидкость, и посмотрела на нее сквозь свет люстры.

— Вкусненькое.

— Вкусненькое, — покладисто согласилась Кристина, но в ее голосе была ирония. — Не спорю. Это «Кюве Дом Периньон», по-моему что-то около пятисот долларов за бутылку.

Светлана охнула и поставила бокал на столик, глядя на него с неким благоговейным испугом.

— Не может быть!

— Почему, очень даже может, — Борис кивнул на Алексея. — Вот человек сидит и запросто, как воду, попивает «Гастон де Костильяк» тысяча восемьсот девяносто третьего года, который я в каталоге видел по цене девяносто шесть тысяч рублей.

Алексей, беззаботно потягивавший коньяк, поперхнулся и ошарашенно уставился на надменную бородатую физиономию на этикетке.

— Что?! Больше трех штук зелени?! Ни хрена… нет, но я… мне, просто как-то рассказывали… я все хотел попробовать… Не, но по вкусу я бы столько не дал, не дал…

— Хотел попробовать?.. — задумчиво произнес Виталий и посмотрел на Ольгу. — А «Шабли», значит, твое любимое вино?

— А холодильник забит моим любимым «Невским»! — с готовностью подхватил Олег, с уважением разглядывая благородные формы бутылки «Гастона». — Черт, ну и бабки они вбухали в этот экс…

— Хватит! — перебила его Светлана. Ее вскрик почти сорвался на визг. — Не надо больше! Не могу больше про это слушать! Вы же договорились, что завтра!.. Не сейчас! Хватит!

Олег прижал руки к груди в том месте, где по его предположениям находилось сердце, и склонился, чуть не стукнувшись головой о столик. Кристина, уже снова примостившая голову на его плече, недовольно мурлыкнула, едва не съехав Кривцову на колени.

— Эй, а можно погромче, а? — просительно произнес Жора. Остальные без особого любопытства проследили за направлением его взгляда и только сейчас заметили, что Алина, примостившись на стуле неподалеку и закинув ногу на ногу, почти неслышно перебирает струны гитары, что-то напевая себе под нос. Перстень на ее указательном пальце взблескивал под ярким электрическим светом, длинные серьги чуть позвякивали, словно аккомпанируя.

— Алюсик, спой нам, солнце, пока мы все не передрались! — Олег протянул вперед руки, точно хотел заключить ее в объятия. Пальцы Алины замерли, она подняла голову и вдруг залилась ослепительным румянцем, свойственным лишь истинно рыжим.

— Да я не умею.

— Я могу встать на колени! — заявил Жора.

— Только не на мои! — тут же отреагировал Олег.

— Хватит вам! — раздраженно сказал Виталий и, закурив, взглянул на Алину, и в его взгляде она уловила все тот же насмешливый вопрос.

Боишься?

— Только я неважно играю, — предупредила она. — И учтите — вы сами напросились! Нервным просьба выйти!

Ее пальцы снова начали перебирать струны — неуверенно, часто спотыкаясь, но постепенно смелели, и из-под них лилась музыка — робкая, постепенно набирающая силу, задумчивая, растворяющая. Голос ее звучал хрипловато, возможно от волнения, и звуки гитары обвивались вокруг него, одевали, сглаживали и врастали в него, превращая в песню.

Стань, птицей, живущей в моем небе. Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Стань птицей, не думай о хлебе. Я стану дорогой. Я помню прозрачность воды моря. Я вижу прозрачность горящего газа. Стань сердцем, бейся в моем теле. Я стану кровью. Я буду делать все, как умею. Стань книгой, ложись в мои руки. Стань песней, живи на моих губах. Я стану словами.

Замолчав, Алина еще несколько раз скользнула пальцами по струнам и убрала руку. Ей не хлопали, как Кристине, но одобрительнозадумчивое молчание наступившее вслед за песней было намного красноречивей, чем аплодисменты, и, на взгляд Алины, намного уместней.

— Не ожидал от лесной феи цоевского репертуара, — наконец удивленно сказал Олег. — Я-то наивно ждал какойнибудь рóманс! Откуда это в тебе, Аля?

Она подмигнула ему.

— Я деть дворов и рóмансов не знаю!

— Очень красиво, только не совсем понятно, — сказала Светлана. — И как-то уж печально.

— Дайка, рыжик, — Виталий, придвинув стул, сел рядом с Алиной и протянул руку. Алина, помедлив, неохотно отдала ему гитару и поежилась — взгляд горящих глаз Марины был почти осязаемым, и ей казалось, что кожа вот-вот задымится. Она не могла этого понять. Ревновать Виталия к ней было так же нелепо, как и к гитаре, которую он только что взял в руки.

Воробьев рассеянно взял несколько аккордов, и Алина слегка недовольно сдвинула брови, вынужденная признать, что ей до этих пальцев очень далеко. Да и, к тому же, училась и играла она давным-давно, когда они шумной компанией собирались в ее дворе на выбивалке… Она чуть отодвинулась и наклонилась было, чтобы поправить завернувшийся подол платья, но Виталий вдруг резко и без всякой лиричности ударил по струнам, так что Алина подпрыгнула на стуле, и заорал во все горло:

Вместо флейты подымем флягу, Чтобы смелее жилось! Чтобы смелее жилось! Под российским небесным флагом И девизом «Авось!» И девизом «Авось!» Нас мало И нас все меньше, А самое страшное, что мы врозь. Но сердца забывчивых женщин Не забудут авось!

Олег, восторженно блестя глазами, слетел со стула, позабыв про прикорнувшую на его плече звезду, и, схватив со столика недопитую бутылку рома и грозно потрясая ею в воздухе, сделал зверское лицо и присоединился к Виталию, отчаянно стараясь его перекричать. Светлана съежилась на стуле и заткнула уши. Рот Бориса возмущенно приоткрылся. Песня резала слух. Скорее не песня, а грубый рев, и звучание его в этой зале было кощунством. Классической красоте и строгости залы словно с размаху влепили пощечину грязной замасленной пятерней.

В море соли и так до черта! Морю не надо слез! Морю не надо слез! Наша вера вернее расчета Нас вывозит авось! Нас вывозит авось!

Алина тихонько встала и незаметной тенью заскользила к двери. Опера «Юнона» и «Авось» всегда ей очень нравилась, и песня нравилась, и пели ее сейчас именно так, как ей нравилось, и была она сейчас более чем уместной, но Алина вдруг ощутила совершенно неодолимую потребность уйти.

На пороге она обернулась, и отчегото именно эта картина навсегда осталась в ее памяти, намертво впечатавшись в нее, как рельефы раскаленного железа в кожу. Все они, сидевшие вместе и в то же время отдельно — случайные попутчики, запертые ливнем и лесом в огромном доме. Смеющийся гигант Жора, наклонившийся чуть вперед, отчего рубашка на спине угрожающе натянулась, качающий головой и увлеченно хлопающий ладонью по спинке стула в такт песне. Ольга рядом с ним, чуть склонившая голову набок, с кривоватой неопределенной улыбкой на серебристых губах. Марина, изящно устроившаяся на стуле, чуть прикрыв глаза и рассеянно перебирая пряди своих перекинутых через плечо роскошных волос — перебирая не без доли нарциссизма. Светлана, сверкающая золотом, изящная, хрупкая и в то же время сильная, зажимающая уши и мотающая головой, отчего ее длинные серьги всполошенно летают вокруг головы — движения ее сейчас казались какимито замедленными, вязкими. Кристина с сочетанием иронии и одобрения на лице, шевелящая губами, беззвучно подпевая и не решаясь вплетать свой бархатный голос в грубые жесткие мужские голоса. Алексей, чуть подавшийся вперед и размеренно болтающий коньяк в пузатом бокале, мрачно глядя куда-то в пол. Борис, сидящий очень прямо и смотрящий на Виталия с выражением аристократического презрения. Сам Виталий, чуть ли не рвущий несчастные струны и кажущийся с гитарой единым целым, со злым весельем в глазах, которые смотрят на всех сразу и ни на кого. Весельчак Олег, невероятно суровый, размахивающий бутылкой, грозящей в любую секунду вырваться из его пальцев и улететь к стене, взорвавшись в брызгах стекла и рома. И она сама, представляющаяся себе сейчас странно далекой и чужой.

Алина отвернулась и вышла, никем не замеченная.

В гостиной в камине угасал позабытый огонь. Мокрый ветер вздувал шторы в приоткрытой балконной двери. На экране телевизора совершал головокружительные виражи на импровизированном скейтборде молодой Майкл Джей Фокс, а на диване, безмятежно похрапывая, спал Петр. На серебристом ковре валялась пустая бутылка, на столике рядом с диваном стояла пепельница, и из горки окурков, словно из кратера вулкана, поднималась тонкая струйка дыма. Рядом расположилась тарелка с остатками сыра и колбасы и полупустая бутылка минеральной воды.

Осторожно ступая, Алина подошла к столику, взяла бутылку с водой и наклонила ее над пепельницей. Догорающая сигарета, сердито пшикнув, погасла. Поставив бутылку, Алина наклонилась над Петром, с каждым выдохом источавшим в воздух предельно концентрированный запах перегара, и осторожно потрясла его.

— Эй.

Петр вдруг всхрапнул так громко, что она испуганно отскочила, потом облизнул губы и отчетливо сказал:

— Обращайтесь к сменщику… что я вам — пацан, тут насухую махать… вашу маму…

Он еще что-то сердито бормотнул, перевернулся на другой бок и снова захрапел. Судя по всему, вечер настолько утомил водителя, что он выбыл из строя до утра.

Алина выключила бормочущий телевизор, потом подошла к балконной двери и закрыла ее, мельком взглянув на мокрый двор, залитый светом фонарей, и на теснящуюся вокруг стену деревьев. Из залы долетел взрыв хохота, сквозь который пробился завывающий голос Олега:

…Болтаюсь, целый день гуляю.

Не знаю. Я ничего не знаю, ууу!

Я бездельник, оох, мама, мама!..

Никто не обратил внимания на ее уход. С одной стороны, это было хорошо. С другой стороны, довольно обидно.

Она рассеянно скользнула глазами по видеокассетам, потом ее взгляд упал на приоткрытую дверь кабинета. Еще раз оглянувшись на залу, Алина отворила дверь и включила свет. Огляделась, потом подошла к пухлому вращающемуся креслу и опустилась на него, осторожно подобрав платье. Оттолкнулась ногой от стола, и кресло поплыло вокруг своей оси, а мимо глаз Алины поплыли книжные полки.

Еще никогда она не видела столь хаотично подобранной библиотеки. Серьезные исторические труды стояли рядом с дешевыми боевиками, книги по архитектуре соседствовали с пособиями по цветоводству, внушительные тома словарей и справочников теснились рядом с кулинарией. Фантастика и медицинская литература, журналы для автомобилистов, фэнтези и любовные романы, книги о животных и хоррор, детективы и юмор, поэзия, классика и эротическая литература — все это было совершенно невообразимо перемешано и привело бы в ужас любого профессионального библиотекаря.

Недоуменно разглядывая корешки книг, Алина нахмурилась. Библиотека отчаянно ей что-то напоминала, и внезапно она поняла, что именно. Лес, окружавший дом. Как бестолково и хаотично росли в нем деревья, так же стояли на полках книги. В голове у нее мелькнула некая мысль, но умчалась так стремительно, что Алина не успела ее ухватить.

Встав с кресла, она более внимательно занялась изучением библиотеки, то и дело снимая с полки какуюнибудь книгу, перелистывая ее и возвращая на место. Некоторые книги были новенькими, некоторые зачитаны почти до дыр.

Ее взгляд, заинтересованно бродивший по полкам, наткнулся на одну из книг и, пробежав по названию и фамилии автора, скользнул дальше, но тут же вернулся, и в нем вспыхнуло изумление. Алина, потянувшись, достала книгу и уставилась на обложку. Потом раскрыла, пробежала глазами несколько строчек на первой странице и, не закрывая книгу, попятилась назад. Она пятилась до тех пор, пока кресло не подсекло ее под коленями и она не плюхнулась в него, крепко сжимая книгу в руках.

Она листала страницу за страницей, пробегала по ним глазами, и с каждой прочитанной строчкой на ее лице все больше проступали изумление и отчаянье. Весь мир вокруг исчез. Она не слышала визгов и хохота в зале, не слышала, как несколько раз кто-то, просовывая голову в кабинет, окликал ее по имени и уходил, не дождавшись ответа, не слышала, как постепенно все начали расходиться из зала и не слышала, как наступила тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и похрапыванием Петра, которого так никому и не удалось добудиться. Она сидела, съежившись в большом черном кресле, подобрав под себя ноги, окутанные волной измявшегося платья, — маленькая ошеломленная лесная фея, вернувшаяся с прогулки и увидевшая вместо своего густого леса одни лишь пни.

Она не видела, как много спустя после того, как в зале щелкнул выключатель, накрывая тьмой заставленные посудой столики, брошенную на стуле гитару, поредевшую оружейную стену и раскрытый рояль, в кабинет заглянул еще один человек. Он улыбнулся и неслышно отошел от двери, после чего запер дверь из коридора в гостиную и опустился на диван, чегото ожидая.

XII

Ольга поставила пустой бокал на бортик бассейна и с серебристым смехом соскользнула в воду. Нырнув, она поплыла уверенно и умело двигаясь, и Жора, сидевший на бортике скрестив голые ноги, с удовольствием наблюдал, как ее стройная фигура в черном открытом купальнике, скользит сквозь яркоголубую воду, и волосы мягко развеваются вокруг ее головы. Глубоко вздохнув от переполнявших его ощущений, он поставил свой бокал с недопитым вином и чуть подвинулся, отчего стукнулся спиной о стоявшую сзади кадку, и на плечо ему приветливо лег большой глянцевитый зеленый лист. Он прикрыл веки, плавая среди аромата цветов, шелеста воды и стука дождевых капель о стеклянную крышу. В голове приятно шумело. Было очень хорошо.

— Налей мне еще! — потребовала Ольга, неожиданно выныривая возле самого бортика. Жора вздрогнул и открыл глаза, потом потянулся за бутылкой. Ольга, улыбаясь, наблюдала за его действиями, положив руки на бортик и уперевшись подбородком в переплетенные пальцы. На ее лице блестели капли воды.

Жора протянул ей бокал. Ольга отпила несколько глотков и поставила бокал, потом чуть отодвинулась и поманила Жору указательным пальцем.

— Ну, иди же сюда. Мы ведь пришли купаться, не так ли?

— Ну да, — сказал Жора несколько растерянно и оглянулся на дверь. — Только я…

— Спускайся же. Мне так одиноко в этом большом бассейне.

Ее улыбка была совершенно недвусмысленной. Жора снова вздохнул и решительно шагнул в воду ощущая странную смесь восторга и страха. Окунувшись с головой, он вынырнул, и Ольга, тотчас же оказавшись возле него, обхватила Вершинина за шею и, не раздумывая, впилась в его губы. Жора обнял ее, отвечая на поцелуй, но почти сразу же, задыхаясь, отодвинул.

— В чем дело? — недовольно спросила Ольга, водя ладонями по его спине. Жора мотнул головой.

— Да нет… просто это как-то слишком…

— Это совершенно нормально. Брось, не строй из себя застенчивую гимназистку!

— Да я не…

Жора начал застенчиво пятиться, пока не прижался спиной к бортику. Вода здесь доходила ему до бедер. Ольга наступала, зазывно и плотоядно улыбаясь. Ее глаза казались огромными.

— Знаешь, когда я увидел тебя в автобусе, ты мне сразу…

— В автобусе ты увидел мои ноги, а потом уж меня, — Ольга усмехнулась, скользя пальцами по его груди и спуская их к животу. — Брось, Жорик, давай обойдемся без этой романтической чепухи! Я тебя хочу, ты меня тоже, так давай займемся делом!

Одна ее ладонь проворно скользнула в его плавки, отчего Жора ойкнул и почти панически посмотрел на дверь.

— Мм, да ты кругом гигант! — мурлыкнула Ольга.

— Это… А вдруг кто-нибудь зайдет? — сделал он последнюю попытку отступить, хоть и сам не понимал, зачем. Все должно было быть не так. Вернее, так, но не здесь… Вернее, можно и здесь, но не… Жора слегка растерялся. Женщин в его жизни было много, все с ними обычно происходило достаточно просто и быстро шло к победному концу… правда, так было и сейчас, но он почему-то ощущал себя неопытной малолеткой, совращаемой циничным профессионалом.

— Не беспокойся, мальчик, я заперла дверь. Теперь я понимаю, для чего здесь везде замки, — хрипло сказала Ольга. Отступив на несколько шагов, она завела руки за спину. Лифчик соскользнул с нее и поплыл прочь, покачиваясь на яркоголубых волночках. Ее груди оказались небольшими, крепкими, с коричневыми сосками — как раз такими, какие ему нравились. Жора облизнул губы и пошел вперед, преодолевая вялое сопротивление воды. Ольга двинулась навстречу, и он, уже больше не раздумывая, схватил ее и стиснул так, что у нее хрустнули кости. Ольга зашипела сквозь зубы, но в этом звуке было удовольствие.

— Да, я знаю, зачем мы здесь, — прерывисто шепнула она ему на ухо и крепко обхватила ногами его бедра. — Для свободы — свободы во всем. Разве это не здорово? Именно для этого нас сюда привезли. Для того чтобы мы в полной мере ощутили, насколько хороши могут быть животные инстинкты.

— Ты сходишь с ума, — пробормотал Жора. Это была его последняя связная фраза, дальше он уже ничего не соображал, и все, что говорила Ольга, подчинявшаяся его рукам и губам и поощрявшая грубые движения, сливалось в нечто длинное и бессмысленное.

— Напротив, именно здесь я в абсолютно здравом рассудке… И я чувствую себя здесь такой живой… как никогда… Только… не надо нежностей… не надо… Именно так…

* * *

— Слезь со стола, — сказал Олег, стараясь изобразить в голосе недовольство. — Я пытаюсь показать тебе, что такое, триплет, а ты меня отвлекаешь! Ну вот, видишь, я опять попал в твою очаровательную попку!

— Попал, да не тем, чем надо! — Кристина показала ему язык, после чего отпихнула ногой несколько шаров и почти улеглась на бильярдном столе, свесив длинный хвост платья. Олег сердито бросил кий на пол.

— Ты же сама просила показать! Как можно работать в таких условиях?! Сделать триплет совершенно невозможно, если у тебя перед носом чьито голые бедра!

— Не чьито, а мои! — надменно произнесла Логвинова и повелительно протянула руку. — Рому! Подай-те мне рому!

— Это завсегда с нашим удовольствием! — Олег проворно поднес ей бокал, налил себе, и они звонко чокнулись. — За что пьем?

— За меня, конечно!

— Железная логика! — заметил Олег и одним махом проглотил содержимое своего бокала, после чего шумно выдохнул и загнусавил: — Тринадцать человек на сундук мертвеца! Йохохо… и ящик рому!

Кристина принялась ему подпевать, и несколько минут они на два голоса с удовольствием выводили одну и ту же строчку, после чего Кристина болтнула ногами, сбросила туфли и приказала:

— На колени!

— Слышь, богема, — возмутился Кривцов, — я становлюсь на колени только перед своей совестью…

Кристина задумчиво потянула вверх подол своего красного платья, обнажая ноги, и Олег поспешно опустился на колени, доканчивая:

— …или перед парой таких симпатичнейших ножек! Кристиночка, я надеюсь, ты не садистка? Мы, автослесари, любим нежное обращение.

Кристина, рассмеявшись, чуть подвинулась на столе и положила обнаженные ноги ему на плечи. Олег тут же умостил на них свои ладони, с удовольствием водя глазами в обе стороны, потом повел руки вверх, к бедрам. Кристина свела щиколотки у него на затылке, и его руки замерли, а на лице отразился притворный ужас.

— Только не говори, что ты некрофилка. Солнце мое, не удушай! Уверяю тебя, что мертвый я буду совсем не такой проворный и мало чем смогу тебя порадовать!

— Дурак! — непосредственно сказала Кристина, убрала ноги, проворно развернулась на столе и вскочила, увернувшись от рук Олега. Пританцовывая, она начала расхаживать по столу, босыми ногами сбрасывая с него бильярдные шары. Олег, усевшись на полу, наблюдал за ней с видом человека, мало соображающего, где он находится. Потом он потянул к себе бутылку и сделал задумчивый глоток. Кристина, наклонившись, свесила с бильярда руку, цапнула бутылку за горлышко, и та улетела. Олег огорченно похлопал опустевшими ладонями.

— Почему ты перестал говорить? — осведомилась Кристина и небрежно швырнула бутылку в угол прежде, чем Олег успел ее остановить. Не разбившись, бутылка покатилась по полу, щедро разливая ром. Кривцов схватился за сердце.

— Свя-тотатство! Поллитру… Кристина, если б ты была мужиком, я б тебя удавил, ей богу!

— Но я не мужик, — резонно заметила Кристина, изогнувшись, сделала неуловимое движение руками, сверкнув бесчисленными кольцами, и роскошное платье вдруг свалилось с нее, свернувшись на столе, точно пустая шкурка. Олег, собиравшийся было встать с пола, повалился обратно, снова хватаясь за сердце.

— Да, с этим трудно поспорить, особенно теперь! Я, конечно, слыхал о столичной раскрепощенности, но чтоб вот так…

Кристина, покачиваясь, приподнялась на носки и зацепила большие пальцы за резинку красных кружевных трусиков, превратившись в эротическую пародию на ковбоя.

— Заваливал когда-нибудь звезду на бильярдном столе? — поинтересовалась она. Чуть побледневший Олег, поднимавшийся очень медленно, точно утопленник с морского дна, покачал головой.

— Разве что метеориты… да и те на кухонных…

— Я тебе помогу, — сказала Кристина и грациозно разлеглась среди шаров, закинув ногу на ногу. Ее груди задорно уставились в потолок, и вытатуированная на левой пчела тоже приобрела задорный вид. Олег качнулся к столу, но тут же дернулся назад.

— Дверь…

— Да черт с ней!

— И со мной! — рыкнул Кривцов, леопардовым скоком прыгая к столу и на ходу сдирая рубашку. — Эх, прощай, моя девичья честь!

* * *

Светлана сидела на своей кровати, облокотившись на пододвинутую подушку и закинув ногу на ногу. Ее рот был приоткрыт, а глаза с восхищением смотрели на Бориса, который, стоя посреди комнаты и делая руками изящные округлые жесты, нараспев и с чувством произносил, лаская девушку бархатным взглядом.

…Я вспомнил песни давние опять У Ганги, где к цветку прильнул цветок, — Улыбки снова стали расцветать. Желанья прежние, развеяв сон, Мне начинают сердце согревать, И вновь взойти на лотосовый трон Настал, мне думается, миру срок. Вот нежный облик, отсвет в темноте, Вот голос, льющийся, как майский свет, Вот нежный взгляд, но где же очи те, Вот поцелуй, но губ любимых нет…

— Красиво! — вздохнула Светлана, когда он закончил, и простодушно спросила: — Это Пушкина стихи?

— Нет, — Борис улыбнулся — чуть снисходительно, — это написал индийский поэт Рабиндранат Тагор. Называется «Дыхание песни». Мне очень нравится индийская лирика — удивительное сочетание изящности и мощности. В ней столько чувства, и когда ее читаешь, то непостижимым образом видишь всю многоцветность отдельной, пусть даже самой незначительной жизни, и в то же время слышишь отзвук сердца Вселенной.

— Это верно, — вдумчиво подтвердила Светлана, почти ничего не поняв. — А вы… то есть… ты тоже пишешь стихи?

Борис сожалеюще покачал головой.

— Увы, мне этого не дано. Но, с другой стороны, мои стихи — это мои изделия, — он наклонил руку, и золотой крокодил на его мизинце сердито сверкнул на Бережную изумрудными глазами. — Пусть я занимаю директорский пост, это не мешает мне находить время для любимого дела. Хочешь еще вина?

Светлана, засмеявшись, покачала головой, и ее серьги весело запрыгали. «До чего ж хороша!» — думал Борис, глядя на изгиб ее шеи.

— Нет, не надо. А то я буду совсем пьяная! Это все от шампанского, — она вздохнула. — По-моему, шикарный вечер получился, правда?

Борис молча пересек комнату и сел на стул рядом с ней, устремив на Светлану некий полуночный взгляд, исполненный нежности и тоски. Он уже давно отлично понял, какую тактику следует вести, и это была его любимая тактика.

— По-моему, это был лучший вечер в моей жизни, — очень серьезно произнес он. Потом помолчал и добавил, подпустив в голос немного романтического трагизма. — И теперь я счастлив, что обстоятельства сложились именно так. Чтобы ни ждало меня в дальнейшем, я готов на все, чтобы эти глаза смотрели только на меня.

Светлана покраснела и нервно дернула плечом, отчего с него свалилась золотистая бретелька. Происходящее казалось ей нереальным — напротив нее сидит потрясающе красивый мужчина и фактически признается ей в любви, и смотрит на нее так печально. Танцы, стихи, мягкая влюбленная грусть в красивых глазах… словно она стала героиней одного из бесчисленных прочитанных ею любовных романов.

На мгновение возник удивленный голосок где-то внутри ее головы, который спросил, что в этом такого? Ведь она уже пережила множество красивых романов, и в каждом из них обязательно присутствовал красивый мужчина, черноволосый и темноглазый, деликатный и непременно одухотворенный? Светлана не совсем понимала, что значит «одухотворенный», но слово ей очень нравилось. Но тут Борис вдруг пересел со стула на кровать рядом с ней, и голосок исчез. Потянувшись, Лифман осторожно поправил бретельку на ее плече, и от его прикосновения Светлана дернулась, снова отчаянно покраснев.

— Света… — произнес он прерывающимся голосом и бережно коснулся большим пальцем ее щеки. Провел его до дрогнувшего уголка рта. Светлана то ли вздохнула, то ли всхлипнула, закрывая глаза. — Светочка, господи, почему же ты так красива?..

Это был контрольный выстрел. Она уже скорее сама повернула к нему голову, чем подчинилась его руке, которой он мягко взял ее за подбородок, затрепетала и потянулась к нему, вся раскрываясь для поцелуя. Все оказалось именно так просто, как он и ожидал, и платье ее снималось совсем просто, и дальше все было совершенно чудесно. Было бы еще лучше, если бы не этот яркий свет, заливающий все комнату, — он почти обжигал, но когда Борис захотел выключить его, Светлана протестующе чирикнула, и пришлось подчиниться, чтобы ничего не испортить.

Впрочем, это была такая мелочь.

* * *

Без труда увернувшись от пощечины, он схватил ее за запястье и прижал к постели — не настолько сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы она не могла вывернуться, и ей оставалось только бессильно извиваться на плаще из собственных роскошных волос.

— Как ты мог?! — снова прошипела Марина, яростно сверкая глазами. — Как ты мог назвать меня… Как ты смеешь даже сравнивать?!.. Убирайся из моей комнаты! Убирайся немедленно!

— Да без проблем, — лениво ответил Виталий, отпустил ее и, отвернувшись, спустил ноги с кровати. Марина села, глядя на него суженными глазами, потом, словно подброшенная, метнулась через кровать, обхватила его за шею и покошачьи потерлась голой грудью о его спину.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала она и куснула его за мочку уха. — Сволочь! Мерзавец!

— Ты очень непоследовательна, — насмешливо заметил Виталий. — Если ты отпустишь мою шею, то я смогу встать. Видишь ли, довольно трудно привести тело в вертикальное положение, если на шее кто-то висит.

Марина отпустила его и перекатилась к нему на колени, затопив его ноги золотистыми прядями и глядя на него снизу широко раскрытыми глазами.

— Нет! Давай еще раз! Войди в меня снова, просто больше ничего не говори… и я… Пусть как будто ничего не было!

Виталий задумчиво посмотрел на нее.

— Я, конечно, знаю, что количество потребленного алкоголя прямопропорционально уменьшению чувства собственного достоинства… но неужели тебе до такой степени на себя наплевать?

Марина фыркнула и выпрямилась.

— А при чем тут достоинство?! Я же не требую, чтобы ты на мне женился!

— Да, все верно, — покладисто согласился Виталий. — Ты совершенно права. Достоинство тут не при чем. Голый трах есть голый трах.

Он снова лег на кровать, закинув руки за голову и рассеянно глядя в потолок сквозь розовую ткань балдахина. Марина прижалась к нему, но он отодвинул ее.

— Не мешай мне думать.

— Только голубой или полный импотент может думать, лежа рядом с обнаженной женщиной! — раздраженно сказала Рощина, и Виталий скосил на нее насмешливый глаз.

— Ты уже имела возможность убедиться, что я ни то и ни другое. А теперь помолчи или я уйду!

Марина вздохнула, прижимаясь щекой к его локтю.

— Я тебя совершенно не понимаю.

— Я сам себя не понимаю, — кисло ответил Воробьев. — Марин, я не хотел тебя обидеть, правда.

— Но обидел!

Виталий хмыкнул и потянулся за сигаретами.

— Перестань здесь курить! — резко сказала Марина. — Это, в конце концов, моя комната!

Виталий повернул голову, глядя на нее невидящими глазами.

— Твоя комната… — медленно произнес он и взъерошил свои волосы. — Да, твоя… Знаешь, я, пожалуй, действительно пойду. Ничего сегодня у нас не получится.

— Вчера ты вел себя иначе! — зло произнесла она. — Вчера от тебя отбиться нельзя было! Хочешь сказать, я тебе надоела за одну ночь?! Сука!

— Вчера было вчера, — Виталий подмигнул ей, нисколько не обидевшись. — И не в тебе дело.

— Я знаю, в чем дело!

— Тогда ты счастливее меня, — сказал Виталий, отвернувшись и пристально рассматривая свои пальцы. — Потому что я как раз этого не знаю.

XIII

Алина подошла к приоткрытой двери, прижимая к груди книгу. Лицо ее было усталым и измученным, соскользнувший шарф волочился следом, свисая только с одного локтя. Она протянула руку к выключателю и прислушалась, удивленная тишиной, потом выключила свет и вышла из кабинета.

Ей сразу бросилась в глаза темная зала. В гостиной царил полумрак — свет давала только одна лампа возле стены, похожая на чашу, покоящуюся на длинной серебристой ножке. Огонь в камине давно угас, сильно пахло дымом. Никого не было, и только на одном из диванов все так же безмятежно похрапывал Петр. Все разошлись.

— Спокойной ночи, — прошептала она, сделала несколько шагов к двери и остановилась, чуть не вскрикнув, когда навстречу ей из стоявшего спинкой большого кресла вдруг выросла темная человеческая фигура.

— Напугал? — с пьяным добродушием осведомился Алексей. — Ну извини.

Звякнув бутылкой, он наполнил один из стоявших перед ним бокалов и протянул ей.

— На, попробуй, а то ты весь вечер только какоето дрянное винишко тянула! А это настоящий французский коньяк! Слышала, ювелир звенел, что он три штуки баксов стоит! Наверное, правда. Все евреи всегда знают, что и сколько стоит!

Алина с тревогой заметила, что Евсигнеев пьян, причем пьян замечательно, и отрицательно покачала головой, незаметно пятясь в сторону двери.

— Нет, спасибо. Я не люблю коньяк.

— Правильно! — Алексей брякнул бокал обратно на столик, щедро плеснув трехтысячедолларовый коньяк себе на рукав. — Слишком крепко для нежных губок!

Он двусмысленно хихикнул и вдруг с неожиданным для своего состояния проворством пересек комнату и встал между дверью и Алиной.

— Любишь читать на ночь? Долго же пришлось ждать, чтоб ты начиталась. Я даже чуть не заснул, — он извиняющеся развел в воздухе ладонями.

— Ждать меня? Зачем? — спросила Алина, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не дрожал. В облике Алексея было что-то пугающее, что-то в нем очень сильно изменилось, и из-за этих перемен от него хотелось бежать без оглядки. Перед ней был не просто пьяный человек. Перед ней был человек, для которого сейчас не существовало никаких правил и никакого будущего и которого не сдерживали никакие законы. За спиной храпел Петр, ждать помощи от которого было так же бессмысленно, как и от дивана, на котором он спал.

Алексей засмеялся и снова развел ладонями, но теперь это был хищный жест.

— Как зачем? А зачем можно ждать такую красивую девушку? Это очень глупый вопрос, Аля, — он погрозил ей пальцем. — А как же ухаживанья… там… танцыманцызажиманцы?!.. Время детское, дела взрослые…

— Звучит завлекательно, но знаешь, я очень устала и хочу спать! — решительно заявила Алина и попыталась пройти мимо него к двери, но Алексей поймал ее за руку и развернул лицом к себе так резко, что она чуть не упала и выронила книгу.

— Ладно, хватит уже! — зло сказал он, схватил ее за плечи и встряхнул. — Ну?!.. не дергайся, не люблю! Сколько я еще должен был кривляться, чтоб ты сообразила?!.. Ну, давай же!.. Ишь, королева!..

Он стиснул ей грудь, и Алина вскрикнула, но Евсигнеев тут же зажал ей рот своими губами. От него пахло смесью коньяка, вина, холодного табака и пота. Продолжая мять ее рот своими губами, он потащил ее, извивающуюся и задыхающуюся, к свободному дивану.

— Ну, чего ты выделываешься?! — забормотал он, зажимая ей рот ладонью так, чтобы она не смогла его укусить. Теперь его голос был уговаривающим, почти ласковым. — Ну ладно тебе… давай нормально… Ну, что, водила смущает?.. Да он же дрыхнет, слышишь?.. как из пушки… ну, давай, не бойся!..

Одна из ее дергающихся ног ударила по столешнице изящного журнального столика, и от удара тот перевернулся. Алексей на мгновение замер, настороженно прислушиваясь, потом облегченно вздохнул и, запустив пальцы в ее рассыпающуюся прическу и дернув так, что во все стороны полетели заколки, повалил Алину на пол. С треском разодрал на ней платье. Задыхаясь, она отчаянно отбивалась, чувствуя, как его липкие от коньяка руки ползают по ее телу, словно отвратительные насекомые.

— Ну, что ж ты до сих пор сухенькая? — хрипло шептал он. — Разве тебе не нравится? Ну, покажи мне свои грудки! Ну, давай же!

Его нависшее над ней лицо на мгновение попало в круг света, и Алина вдруг застыла, глядя на него широко раскрытыми глазами, и Алексей тоже застыл, удивленный, что жертва так резко перестала сопротивляться.

Тебе ведь пять было, Аля. Пять? Ты видела это… уже видела раньше… а что потом, помнишь? Помнишь? Горло… шея… Все было именно так!

Ее захлестнула волна слепого животного ужаса — того, когда уже ничего не соображаешь, а тело, ощутив приближение разрушения и смерти, способно на невероятную силу, борясь за свое спасение совершенно без участия разума.

Алина резко дернула головой, ударив Алексея в нос. Раздался сырой, чавкающий звук, легкий треск, и в лицо ей плеснуло чужой кровью, теплой и горькой. Заорав, Евсигнеев откинулся назад, его руки взлетели к сломанному носу. Алина выскользнула из-под него, оттолкнувшись ногами от пола, потом вскинула их и ударила Алексея каблуками в диафрагму, отчего тот, хрюкнув, опрокинулся на спину, а девушка, перевернувшись и подвывая, зашарила руками по ковру и почти сразу же нашарила пустую бутылку, коньяк из которой уже давно впитался в ковровый ворс. Она тут же развернулась — Алексей уже поднимался, выговаривая ругательства страшным свистящим голосом.

Алина ударила его точно по линии волос. Что-то хрустнуло, звякнуло, бутылка разлетелась вдребезги, так что у нее в руке осталось только длинное горлышко с хищно торчащими краями. Глаза Алексея широко раскрылись, и он начал тяжело оседать на пол, издавая губами странные поцелуйные звуки. Из-под волос с пугающей интенсивностью потекла темная блестящая кровь, превращая лицо в страшную маску и быстро расплываясь по воротнику рубашки.

Вид крови отрезвил ее. Алина отшвырнула горлышко, жалобно звякнувшее о каминную решетку, развернулась и кинулась к двери. Несколько секунд она, стуча зубами, рвала на себе ручку, пока не сообразила, что надо открыть замок, рванула дверь еще раз и вылетела в коридор. В голове билась только одна мысль — комната. Нужно было добраться до своей комнаты.

Она заметила вышедшего из-за поворота человека только, когда с размаху налетела на него, и они оба чуть не повалились на пол. Вскрикнув, Алина бестолково метнулась к стене, но Виталий поймал ее и крепко обнял, придерживая пальцами ее подбородок так, что она могла только глухо мычать.

— Тихо, — размеренно и внушительно сказал он. — Тихо. Тихо. Тихо.

Алина снова дробно застучала зубами. Ее взгляд стал осмысленным, и она, выскользнув из его рук, сползла по стене, запоздало стягивая на груди окровавленное разодранное платье.

— Я его убила! — сообщила она с полубезумным весельем. — Убила! Он хотел… но я его уббила! Ой, мамочки, что же будет? Я ведь не хотела. Коззел!

Виталий опустился рядом с ней. В его глазах быстро разгоралось нечто настолько страшное, что она сделала попытку отползти.

— Кто? — с пугающим спокойствием спросил он, глядя на нее в упор суженными глазами. — Евсигнеев? Он тебя…

— Он пытался, но я… — Алина уткнула взгляд в свои испачканные кровью порезанные ладони. Где-то дальше по коридору отворилась дверь, и Маринин голос спросил:

— Виталик, что случилось? кто-то кричал…

— Закрой дверь! — рявкнул Виталий. Марина что-то буркнула, потом хлопнула дверь. Он повернулся к Алине и прошипел.

— Допрыгалась?! Сама виновата, крутила перед ним хвостом весь вечер, а он нажрался… чего же ты хотела?!..

Виталий ошеломленно осекся. Алина с перекошенным от ярости лицом вскинулась с пола и наотмашь ударила его по лицу, оставив на его щеке кровавый полумесяц от ногтя. Он мог бы предотвратить этот удар еще в зачатке, но не сделал этого. Алина пьяно качнулась мимо него, стукнулась плечом о стену и кинулась было к своей комнате, но он снова схватил ее и обнял, гладя бешено выдирающуюся из-под его ладони голову.

— Прости, рыжик, прости меня, гадость сказал, не хотел… Прости, успокойся, ну… Тише, рыжик, тише, тише… прости меня, дебила, тише…

Алина перестала вырываться, обмякла и разревелась, уткнувшись лицом в его голое плечо. Виталий решительно взял ладонями ее за мокрые щеки и, чуть запрокинув ее голову, спокойно спросил:

— Где он?

— В гостиной.

— Чем?

— Бутылкой. Я… я…

— Я сейчас со всем разберусь, а ты иди в свою комнату, ага? — Виталий кивнул и она машинально тоже кивнула. — Иди. Раз ничего серьезного не успело случиться, то и фиг с ним!

— Ничего серьезного?! Я же его уби…

— Иди в свою комнату! — твердо сказал Виталий, развернулся и пошел в сторону гостиной. И заходя за поворот, он не столько услышал, сколько кожей ощутил, как хлопнула дверь ее комнаты.

* * *

В гостиной царил меньший разгром, чем он ожидал увидеть, и это было хорошо. Поверженный бизнесмен лежал ничком возле перевернутого стола, уткнувшись лицом в ковер, прямо в самом центре пропитавшего ворс красного влажного пятна. Вокруг поблескивали осколки стекла, ковер был щедро припудрен пеплом и посыпан окурками из упавшей пепельницы и блестящими золотистыми шпильками. На диване безмятежно храпел водитель, которому, судя по всему, все произошедшее совершенно не помешало.

Виталий еще раз посмотрел на Алексея, пока не подходя к нему, и хмыкнул. Разумеется Евсигнеев был жив, это было совершенно очевидно. Просто без сознания. Мертвые лежат иначе…

Он точно это знал.

Но откуда?

Виталий застыл, невидяще глядя перед собой, потом мотнул головой и опустился рядом с Алексеем. Потянул его за плечо и осторожно перевернул на спину. Все лицо бизнесмена было покрыто кровью, не оставившей чистым даже крошечного клочка кожи, словно Алексей тщательно и вдумчиво сам размазывал ее по лицу перед зеркалом. К правой щеке Евсигнеева прилип расплющенный окурок. Ближе к темени набух сочащийся кровью желвак, из которого торчал, поблескивая, маленький осколок стекла. Веки Алексея чуть подрагивали, изо рта вырывалось смешанное с перегаром уютное похрапывание. Он крепко спал.

Виталий внимательно посмотрел на него, словно пытаясь запомнить… а потом что-то произошло, потому что какойто промежуток времени выпал из его памяти, и придя в себя, Виталий обнаружил, что по прежнему склоняется над Алексеем, но теперь в его руке зажат сикхский нож из коллекции, так восхищавшей Олега, и нож этот плавно устремляется к евсигнеевскому горлу. Какоето мгновение Виталий зачарованно наблюдал за этим процессом, потом опомнился, и его рука повисла, почти касаясь острием кожи лежащего человека, а другая обхватила ее за запястье, словно не доверяя.

— И что же это ты делаешь? — удивленно спросил он у руки.

Быстро встав, Виталий отнес нож на место, на этот раз вполне сознавая, что делает. Любовь Олега к холодному оружию оставила в коллекции довольно заметные прорехи — Кривцов не поленился и утащил даже арбалет. Виталий, пристраивая нож на место, хмыкнул. Детский сад! Впрочем, чем лучше был он, когда тащил в свою комнату плетеный диванчик? Другое дело, что онто диванчик вернул, а вот Олег последовать его примеру нужным не счел. Но все равно — как дети, утащили к себе любимые игрушки…

Каждый находит в этом доме что-то свое…

Хотя, раз ты поставил самого себя главным, тебе следовало бы поразмыслить, чем все это может закончиться.

Следовало послушать ее. Следовало. Но он и вправду думал, что все разошлись. Откуда ему было знать?..

….поставил самого себя главным… следовало бы поразмыслить, чем все это может закончиться.

Могло закончиться и намного хуже.

Дальше Виталий действовал с хозяйственной деловитостью человека, наводящего в доме порядок. Наклонившись, он проверил пульс Алексея, потом подхватил его подмышки и оттащил к остывающему камину. Тот так и не проснулся, только пару раз всхрапнул и что-то пьяно пробормотал, подергивая крыльями носа. Виталий стер с его лица немного крови и размазал ее по светлой плите каминной кладки и углу решетки, после чего свалил бизнесмена перед камином лицом вниз. Затем он собрал все стекло и все шпильки, сунув их в пустую пачку из-под сока, отыскал недопитую бутылку красного вина и щедро полил им кровавое пятно на ковре, и то превратилось в вишневое, тяжело и сладко пахнущее. К счастью, среди хозяйских запасов отыскалась еще одна бутылка «Гастона». Ее содержимое Виталий перелил в одну из пустых коньячных бутылок, которых здесь было предостаточно, рассудив, что заметать следы трехтысячедолларовым алкоголем — это уже чересчур. Бутылку из под «Гастона» он оставил рядом с бизнесменом. Ставить на место стол и подбирать то, что с него упало, Виталий не стал — это только украшало нужный интерьер.

Остановившись посередине комнаты, он огляделся и остался доволен. Прихватив пачку из-под сока, он уже было собрался уходить, когда его взгляд упал на валявшуюся на полу книгу. Книга и пьяный Евсигнеев никак не совмещались.

Наклонившись, Виталий поднял ее, мельком глянул на обложку и удивленно приподнял брови.

Алина Суханова.

«Заповедник богов»

— Ах вот так даже?! — пробормотал он, неизвестно к кому обращаясь. Огляделся и наугад открыл книгу.

«…Ургауш оказались задумчивыми кущехвостыми созданиями огненного, режущего глаза цвета, с маленькой изящной головой, увенчанной двумя парами длинных тонких рогов, загибающихся немного вперед. Позже друзья узнали, что чем острей и длинней рога, тем ценней животное. Еще позже они узнали, почему.

Обзаведясь всем необходимым, Лойо и ле Кент двинулись в столицу, где собирались обзавестись всем еще более необходимым. Ехали по очереди — то на одном, то на другом ургауш, причем вурр с раздраженным видом по-собачьи восседал на седле впереди Дже, который, как и полагается заботливому хозяину, придерживал его одной рукой. Конечно, Лойо и сам бы прекрасно справился с животным — вурры хоть и предпочитали собственные лапы другим способам передвижения, со временем научились гонять на лошадях не хуже людей. Но агейцам раса вурров была совершенно незнакома. И при виде существа — то ли гигантского пса, то ли чересчур лохматого пустынного волка — восседающего верхом на ургауш, похлопывающего кнутом и замысловато ругающегося, их почти наверняка хватил бы удар. Поэтому Лойо сел вместе с ле Кентом, вытащил из уха серьгу и помалкивал, изображая пусть и необычную, но ручную зверюгу…»

— Владелица ресторанчика, значит… — с легкой усмешкой произнес Виталий и перевернул несколько страниц.

«…Мы так упорно ищем героев, но проходим мимо, когда они идут нам навстречу…»

На лицо Виталия набежала тень. Он закрыл книгу и, протрезвей сейчас неожиданно Евсигнеев и увидь его лицо осмысленным взглядом, он бы, не раздумывая, убежал без оглядки из дома под тот самый дождь, который так ненавидел.

Еще раз все оглядев, Виталий, прихватив с собой книгу, бутылку коньяка и пакет из-под сока, вышел из гостиной.

* * *

Дверь подалась под его ладонью легко — слишком легко, и еще не заглянув в комнату, Виталий уже знал, что Алины там нет.

Зайдя, он взглянул на шторы, вздувавшиеся над открытой форточкой, потом быстро подошел к кровати и поставил коньяк на тумбочку. Хотел положить туда же книгу — уже даже протянул руку, но рука нерешительно повисла в воздухе. Хмыкнув, Виталий хотел было отойти, но тут его взгляд случайно упал вниз, и брови удивленно вздернулись. На полу валялись несколько поникших белых одуванчиковых пушинок. Еще одна, почти незаметная, печально торчала из узкой щели ящика тумбочки.

Присев на корточки, он посмотрел на пушинки, потом дунул. Одна из пушинок вяло взлетела и почти сразу же опустилась вниз. Пожав плечами, Виталий встал и осторожно выдвинул ящик. На него пахнуло густым застарелым цветочным духом — резкий, не очень приятный запах, отчегото наводящий на мысль о покойнике. Ящик был почти доверху забит увядающими полевыми цветами — преимущественно одуванчиками, а среди них, наполовину скрытый жухнущими лепестками, лежал перочинный нож с зеленой треснувшей ручкой, наполовину обмотанной изолентой. На зеленом неумелой рукой было выцарапано подобие тигриной морды с черными выжженными зрачками. Виталий повертел его в руках, потом передвинул рычажок, и на него хищно глянуло острейшее блестящее лезвие.

— Очень интересно, — пробормотал он, закрыл нож и вернул его на место, старательно присыпав цветами. Нож нелепо просвечивал сквозь них, вызывая не оченьто приятные ассоциации. Глядя на него, Виталий подумал, что вряд ли сама Алина при всех ее странностях могла составить подобную композицию. Хотя, с другой стороны, если продолжать вплетать звенья все в ту же невероятную цепочку, ни нож, ни цветы не могли появиться в комнате Сухановой случайно.

Выйдя в коридор, Виталий остановился, поглядел в обе стороны, потом решительно направился в сторону ванной. Раз Алины не было в своей комнате, то не нужно обладать особой дедукцией, чтобы понять, где она.

В ванной действительно шумела вода. Он толкнул дверь, которая, разумеется, оказалась заперта, потом постучал в нее.

— Алина?! Ты там?

Ему никто не ответил. Виталий секунду постоял в раздумье, потом стукнул в дверь так, что она содрогнулась.

— Алина, ответь! Ты меня слышишь?! Ответь сейчас же или дверь вынесу! Алька!!!

За дверью все так же шумела вода — кран явно отвернули на полную. Из дверной щели тянуло сырым теплом. Виталий постучал еще, сопровождая стук недвусмысленными угрозами, потом отошел на несколько шагов, пробормотал: «Ну ладно же, дуреха», — смерил глазами дверь, изготовился, выставив вперед правое плечо, пригнулся, после чего решительно кинулся вперед и въехал плечом в дверь, словно сорванный ураганом башенный кран. Раздался оглушительный удар, дверь охнула и косо просела внутрь, повиснув на одной петле. В отличие от петли замок так и не поддался. Ругаясь, на чем свет стоит, Виталий отодвинул дверь и пролез в ванную, наполненную сырым паром, окрашенным в мистические бирюзовые и синие цвета. Прямо на полу валялось скомканное зеленое платье, сама же Алина, даже не потрудившаяся задернуть занавеску, сидела в ванной, прижав колени к груди и зло глядя перед собой. В ванну хлестала вода, от которой поднимался пар.

— Ты спятила?! — раздраженно спросил он и, подойдя, закрыл кран. — Решила себя уморить?!

— А тебе что за печаль? — деревянным голосом произнесла Алина, сжимаясь в комок и уткнувшись тусклым взглядом в колышущуюся воду. — Между прочим, дверь была закрыта совсем не случайно.

— От такой жары можно потерять сознание, тебе известно об этом? Утонула бы — и все! — Виталий отвернулся, пододвинул стул и сел, деликатно глядя в угол. — Конечно, я понимаю, как это на тебя подействовало, но все же…

— Да никак это на меня не подействовало, — кисло отозвалась Алина, приглаживая ладонями мокрые волосы. — Противно просто. Противно до тошноты. Хоть и не дошло до… Впрочем, тебе не понять.

— Ну уж где уж нам уж.

Алина помолчала, потом хрипло спросила:

— Меня теперь посадят, да?

— С чего вдруг?

— Ну… так ведь я его…

— Ничего ты его. Дрыхнет твой бизнесмен! Храпит, как десять медведей! Вряд ли бы ему что сделалось, даже если б ты его огрела тем самым моргенштерном! Проснется с мигренью — и только. Теперь слушай. Я там все прибрал, и со стороны выглядит так, будто он по пьяни свалился и рассадил свою бошку об угол. Раз он так нажрался, то вряд ли завтра что-то вспомнит. Не нужно остальным об этом знать. Поверь мне, так будет лучше. Ты и так у них не на очень хорошем счету. А с Евсигнеевым я потом сам разберусь. Не знаю, наблюдали за вами в этот момент или нет… но вдруг нет?! А Алексей, сама понимаешь, не бедный. Когда выберемся отсюда, может так все это дело вывернуть, что действительно на нары поедешь.

Алина пошлепала ладонью по воде, потом неожиданно жалобно спросила:

— А разве медведи храпят?

Виталий фыркнул, встал и снял с крючка большое махровое полотенце. Не оборачиваясь, попятился и протянул назад руку.

— Отложим зоологию на завтра. Хватит плавать — вылезай и замотайся в это. Я не смотрю.

Позади него плеснула вода, полотенце приняли из его руки, и в голове Виталия промелькнула мысль, что, пожалуй, последняя фраза была немного опрометчивой. Тем не менее он терпеливо буравил взглядом стену ванной, пока сзади не сказали:

— Можешь повернуться.

Он обернулся и невольно усмехнулся, взглянув на стоявшую в ванне девушку. Полотенце доходило ей до середины бедер, мокрые волосы облепили голову, отмытое от макияжа лицо раскраснелось, на указательном пальце сверкал изумрудный перстень, а в ушах покачивались спускавшиеся до плеч ажурные золотые серьги.

— Мда, — сказал Виталий, подходя к ступенькам и протягивая ей руку. Алина, скромно придерживая полотенце, перешагнула через бортик ванны, благополучно миновала первую ступеньку, но на второй поскользнулась, покачнулась и чуть не упала. Он успел поймать ее, и Алина бессильно привалилась к его голой груди и снова заревела.

— Ну, ну… — хмуро пробормотал Виталий, — перестань. Я промокну и заболею воспалением легких. Ты, кстати, тоже. Идем.

«Ну почему ты не была в моей школе? — зло думал он. — Так бы бегал сейчас этот мудак кастратом, а то и трупом валялся, а ты бы не плакала… так. А так ведь легко обидеть вас, девчонок, искалечить — так легко, и будешь ты теперь, наверное, долго от любого мужика шарахаться… разве это дело? Не для грубости вас рожали мамани, не для таких слез».

Дом не спал, и идя, они слышали, как где-то на первом этаже громко смеялись. Наверху хлопнула дверь, послышался топот, потом пьяный голос, очень похожий на кривцовский, протянул:

— Еще?!.. куда столько?.. жадность губит флибустьера!..

Судя по всему, остальные не скучали. Виталий внезапно поймал себя на желании изловить специалиста по транспорту и нарезаться с ним в дымину, чтобы вообще никаких мыслей в голове не осталось, но отрывать Олега от любовных забав было бы невежливо и жестоко.

Когда они дошли до Алининой комнаты, она, открыв дверь, остановилась на пороге, явно давая понять, что дальше провожать ее совершенно необязательно, но Виталий бесцеремонно впихнул Алину внутрь, вошел сам и плотно закрыл за собой дверь.

— Я тебя не приглашала! — раздраженно заметила Алина, подходя к кровати. Виталий пожал плечами.

— Ничего. Я сам пригласился.

— Хочешь убедиться, что я легла спать, а не пошла добивать Евсигнеева?

— Возможно.

Алина сердито плюхнулась на кровать и тут же с откровенным ужасом уставилась на свою тумбочку.

— Что такое? — спросил Виталий, заметив, как резко изменилось ее лицо.

— Бутылка! Ее здесь не было!

— Это я принес. Тебе может пригодиться… только не увлекайся. Слушай, перестань ты так уж на все реагировать. Так и свихнуться можно!

Алина мотнула мокрой головой, потом принялась яростно срывать с себя украшения и швырять их на тумбочку.

— Возможно, я и так уже свихнулась! Этот дом… эти вещи, которые…

— Которые что? — быстро спросил Виталий.

— Ничего! — Алина ненадолго замолчала, потом произнесла: — И эта подвеска… и цветы…

— Какие цветы? — он постарался, чтобы ничего в голосе не выдало его. Алина бросила на него короткий взгляд, и Виталий понял, что она пытается сделать то же самое, жалея о вырвавшемся слове. Впрочем, ей было, чем продолжить мысль.

— Цветы на клумбах… гиацинты… они цветут.

— Ну и что?

— Гиацинты цветут весной. Они никогда не цветут осенью.

— Ну… а в теплицах?

— Но они же не в теплице. Они на улице. Я… просто знаешь, такое совпадение… когда я перед нашим неудачным отъездом говорила со Светкой, она сказала, что гиацинты — одни из ее любимых цветов, и она всегда мечтала иметь такой цветник, в котором бы они цвели круглый год. И вот — они цветут.

— И что?

— Да ничего. Просто еще одно совпадение. Не так ли?

Виталий хмуро посмотрел на нее.

— Ты ждешь от меня ответа? Или думаешь, что это я повинен в том, что гиацинтам вздумалось цвести осенью? Вывел неких цветочных мутантов?

— Ничего я не думаю. Отвернись.

Виталий послушно отвернулся. Алина скользнула под одеяло и через секунду швырнула на пол мокрое полотенце.

— Просто… ты единственный, кто о себе практически ничего не рассказал. Ты даже не сказал, как твоя фамилия.

— Ну Воробьев моя фамилия. Довольна? — ехидно осведомился Виталий, глядя на книгу, которую оставил на полке. Он совсем про нее забыл. — А что такого я должен о себе рассказывать? Я обычный парень, у меня есть друзья, с которыми мы ходим на рыбалку, играем в шишбеш, а по субботам выезжаем на природу и совершаем ритуальные убийства.

Алина засмеялась, высвободила из-под одеяла руки и стянула с тумбочки бутылку.

— Не знала, что у тебя есть чувство юмора.

— Я тоже койчего о тебе не знал, — заметил он, подходя с полки и снимая с нее книгу. — Не знал о твоей беспредельной скромности. Почему скрыла, что ты знаменитость?

Виталий бросил книгу на одеяло. Реакция Алины была неожиданной — чуть не уронив бутылку, она дернулась в сторону, словно Виталий бросил на кровать ядовитую змею. Ее лицо побелело, глаза раскрылись до предела, а изо рта вырвалось:

— О господи!

— Ты чего? — недоуменно спросил Виталий. — По-моему, неплохая книжка. Во всяком случае, то, что я прочитал, забавно и довольно интересно…

— Я ее не писала! — лицо Алины окаменело и на скулах заиграли желваки.

— Как же… вот на обложке твое имя, фамилия…

— Я ее не писала!

— Аа, так это просто твоя однофамилица… и одновременно тезка? Ну извини. Но уж вот такое совпаде…

— Нет, не совпадение. Это моя книга.

— Не понял.

Алина хрипло вздохнула, отвернула крышку бутылки, сделала большой глоток, сморщилась и потерла губы тыльной стороной ладони. Потом произнесла — медленно и раздельно, как говорят с глухими людьми:

— Это моя книга. Но я ее не писала.

Виталий сел на одеяло с другой стороны кровати и ошарашенно посмотрел на девушку.

— Это как понимать?

— Именно так, как я сказала, — Алина снова вздохнула, но на этот раз вздох был больше похож на всхлипыванье. Она поставила бутылку обратно на тумбочку и села, съежившись под одеялом и прижав согнутые колени к груди. — Видишь ли… я всегда хотела ее написать. Она вся была у меня в голове… год за годом я продумывала каждый эпизод, поступок каждого персонажа, каждое его слово, каждое описание… вплоть до мелочей… Я продумывала все каждый день, пока занималась работой… я… Я продумала и придумала все! От начала и до конца. Эта книга давным-давно написана в моей голове. Я знаю ее наизусть. Мне оставалось только сесть и перенести ее на бумагу… но я так и не решилась этого сделать.

— Но как же…

— Я не знаю, откуда она взялась! Вернее, как она появилась!

— Может, тогда, эта книга просто похожа на ту, что ты придумала. Как говорят, идеи витают в воздухе.

— Идеи?! — Алина горько усмехнулась. — Если бы дело было только в идеях! Возьмика ее и открой на любой странице.

Виталий взял книгу и раскрыл ее наугад.

— Ну?

— Читай любой отрывок.

Виталий недоверчиво покачал головой, потом опустил взгляд на печатные строчки.

— … но выразительней всего были глаза Лúсы — глаза, похожие на ледяные диски и…

— …такие же холодные, — медленно заговорила, даже, скорее, задекламировала Алина, чуть прикрыв веки, — смотревшие на мир с жесткой и горькой циничностью — глаза дешевой уличной проститутки, давно переставшей питать всякие иллюзии насчет жизни. Ничего просто так не давалось, не возникало ниоткуда, не обрушивалось неожиданно на голову, разве что неприятности. Вообще жизнь напоминала Лисе мелкие монетки, которые голыми руками приходится наощупь доставать из глубокой зловонной лужи — и сама измажешься, и достанешь не много… Хочешь еще?

— Не вижу смысла! — Виталий захлопнул книгу. — Но…

— Думаешь, я специально выучила ее наизусть?

— И в этом тоже смысла не вижу. Ты написала ее, но почему-то не хочешь этого признать!

— Не не хочу, а не могу! — почти выкрикнула Алина. — Я не могу признать того, чего не было!

— Возможно, ты просто не помнишь, что написала ее.

— Такое не забудешь!

— Мы уже сталкивались с проблемами памяти и действий!

— Только не с такой проблемой! — Алина внезапно понизила голос до шепота. — Я не писала этой книги, поверь мне, не писала! Но я хотела, чтобы она была написана! Возможно, это желание, эта мечта для меня была заветнее, чем заполучить свой ресторан! Я хотела, чтобы эта книга существовала, и она здесь!

— Ну, знаешь!..

— Словно кто-то вытащил ее из моей головы! — огонек, горевший в зеленых глазах Алины, начинал казаться полубезумным. — Взял и вытащил! Эта комната… этот дом… иногда мне кажется, что мое сознание вывернули наизнанку, и теперь его могут видеть все, а не только я!

— Знаешь, я думаю, тебе сейчас лучше поспать, — проговорил Виталий, вставая. Алина криво улыбнулась.

— Думаешь, я спятила? Тогда утром, когда Жорка протрезвеет, спроси у него, почему он так раздражается из-за картин, которые висят по всему дому! Спроси у него! Спроси, почему он рассматривал их даже ночью!

— Хочешь сказать, что он…

— Я поняла это, когда нашла в библиотеке свой роман и открыла его! Это его картины! Картины, которые он рисовал только для себя или не рисовал вообще, но видел их, знал, как их нарисовать! кто-то залез к нам в головы…

— … и поиграл с памятью!

— Нет, хуже! Намного хуже! Все это…

— Давай подождем до утра, ладно? Я, разумеется, поговорю с Жоркой… но все утром. Не возражаешь, если я возьму ее? — он постучал указательным пальцем по книге. Алина пожала плечами.

— Бога ради. Мне незачем ее читать.

Виталий кивнул, взял книгу и пошел к двери. Когда его ладонь уже легла на ручку, Алина сказала:

— Спасибо тебе. Хоть ты и… ну вообще… спасибо. И я… ну, по отношению к тебе… вела себя не очень правильно.

— Наверное, тебе было очень трудно это сказать, — с усмешкой заметил Виталий, открывая дверь. Алина мгновенно ощетинилась.

— Только не думай, что теперь я…

— Ничего я не думаю, — в тон ей ответил Виталий и вышел.

Несколько минут Алина лежала, глядя в потолок, потом решительно вскочила с кровати и, замотавшись в одеяло и волоча его за собой, быстро подошла к двери. Заперла замок и тщательно проверила его. Потом подошла к окну, закрыла форточку и придирчиво проверила все задвижки. За стеклом по-прежнему стучал дождь, и внезапно Алине показалось, что она провела здесь уже многомного дней. Она взглянула на полосу деревьев, окружавших дом, потом сделала шаг назад и резким движением задернула шторы. Они сошлись синхронно, словно занавес, скрывающий очередной отыгранный акт.

* * *

Как обычно ее разбудило чувство голода. Светлана приоткрыла глаза и тут же снова закрыла их — даже слабый свет ночника больно резанул, вспышка превратилась в боль, в затылке заныло, потом боль растеклась по всей голове. Всетаки, она выпила слишком много шампанского. В следующий раз нужно быть поосторожней.

Снова приподняв веки, она повернулась на бок и улыбнулась, глядя на чуть слышно посапывающего рядом Бориса, крепко вжавшего левую щеку в подушку и хмурящегося во сне. Спящий, он выглядел еще более красивым — почти богом. Даже его отдающее перегаром дыхание не вызывало отвращения, этот перегар был не таким, как у всех, он был особенным, словно Борис вкушал не вино, а божественный нектар. Это был ее мужчина и он был прекрасен!

Светлана потянулась к нему и легко дотронулась губами до его твердой щеки. Борис во сне дернул уголком рта, глубоко вздохнул и зарылся в подушку еще глубже. Она улыбнулась, отодвинулась, откинула одеяло и встала с кровати.

За стеклом упорно барабанил дождь, все так же горели во дворе мокрые фонари, но ночь, теснящаяся за кругами бледного электрического света, уже не казалась такой густой, хотя по прежнему пугала. Часы показывали начало четвертого. Блестящее платье Светланы небрежно валялось на полу — сброшенная шелуха роскошного вечера и не менее роскошной ночи. Она подняла его и улыбнулась, представившись себе Золушкой, которой на этот раз вовсе не надо убегать ровно в полночь от прекрасного принца. Светлана аккуратно повесила платье на стул, набросила халат и, все еще слегка пошатываясь, подошла к двери, бесшумно ступая босыми ногами. Бросила последний взгляд на Бориса, снова улыбнулась, отворила дверь и выглянула в коридор. Здесь царил полумрак, от которого ее сразу же бросило в легкую дрожь. Выключатель был возле лестницы, идти до него предстояло довольно долго, и Светлана собралась было взять лампу, с которой ходила на кухню в прошлый раз, но тут же отбросила эту мысль. В конце концов, уже почти утро. Она быстро добежит до лестницы, а уж внизу включит свет на первом этаже. Все это не так уж страшно. Теперь все представлялось совершенно иначе — то ли из-за Бориса, то ли потому, что она еще не протрезвела.

Светлана тихо притворила за собой дверь и быстро, на цыпочках, побежала по коридору. Поступь ее была легчайшей, и даже в этих почти неслышных отзвуках шагов было счастье. По ступенькам она спорхнула, точно лепесток, подхваченный порывом ветра. На ходу Бережная фальшиво мурлыкала какуюто песенку, название которой позабылось. Ее легкий, расписанный драконами халат развевался, и казалось, что драконы суетливо кружатся вокруг нее, тоже совершенно обалдев от счастья.

На площадке первого этажа она нажала клавишу выключателя, и коридор затопил яркий живительный свет. Облегченно вздохнув, Светлана подошла к кухне, включила свет и отворила дверь.

Ее глазам представился вопиющий беспорядок — сваленная коекак грязная посуда с остатками еды была везде. Вот и доверяй убирать со стола мужчинам! Разумеется они не стали утруждать себя мытьем посуды, а просто заставили ею все горизонтальные поверхности — даже на полу возле стены примостились несколько блюд и сковородка. Казалось удивительным, что они не пристроили хотя бы пару тарелок на абажур.

Светлана всплеснула руками, возмущенно оглядывая кухню, недавно такую чистенькую и опрятную. Что-то звякнуло справа и чуть позади, она испуганно оглянулась и вздохнула — облегченно и вместе с тем недовольно.

— И тебе поесть захотелось?

Ей молча кивнули в ответ. Светлана недовольно пожала плечами и, огибая стол, направилась к холодильнику. И почти сразу же остановилась, как вкопанная, хрипло вздохнув, точно ее со всей силы пнули в живот.

Дальше время разделилось на секунды — всего несколько секунд, и они обрушивались на нее как камни, оглушая и словно вбивая в пол. Светлане казалось, что ее рот раскрывался для крика целую вечность. Три секунды обвалились на нее, но она так и не успела осознать, что действительно видит то, что видит, и закричать тоже не успела — крик задушила чужая ладонь, накрепко зажавшая ей рот с последним ударом последней секунды.

XIV

Проснувшись, она долго не вставала — лежала, закинув руки за голову, и смотрела на плотно зашторенное окно, за которым, не обещая никаких перемен, все так же уныло стучал дождь. Он стал слабее — теперь это был не ливень, а просто дождь, но в стуке падавших капель появилось окончательное и безысходное постоянство. Казалось, теперь он будет лить не один месяц. Кроме шлепавших капель не раздавалось ни единого звука — очевидно после ночной попойки все еще спали.

Вспомнив безумные пьяные глаза Евсигнеева и его потные руки, торопливо шарящие по ее телу, Алина брезгливо передернулась под одеялом, потом протянула руку и выключила бра, горевшее всю ночь. Комната погрузилась в полумрак, и продолжать нежиться в постели отчегото сразу же расхотелось.

Она откинула одеяло и села на кровати, сонно моргая. Сейчас все происшедшее не казалось таким уж жутким, за несколько часов сна изрядно отдалившись. В голове слегка шумело, было немного больно двигать глазами, чутьчуть мутило, но в целом состояние было лучшим, чем она ожидала.

Встав, Алина посмотрела на свои разбросанные вещи, потом пожала плечами с несколько обреченным видом и направилась к шкафу. Натянула новое белье, темносиние джинсы с широким поясом и простенькую облегающую черную майку, хотя вначале ей хотелось надеть какойнибудь глухой бесформенный балахон, но такового в шкафу не оказалось.

Порывшись в своей сумке, Алина достала расческу и начала причесываться. Свалявшиеся, не высушенные на ночь волосы поддавались с трудом, расческа то и дело застревала в рыжих кудрях, и она, закусив губу, с трудом сдерживалась, чтобы не дерануть их как следует. В конце концов она все же победила, и расчесанные волосы приобрели более-менее нормальный вид, послушно улеглись и позволили сколоть себя заколками, не пытаясь вырваться. Сидя перед зеркалом, Алина придирчиво вертела головой, рассматривая себя в различных ракурсах до тех пор, пока не решила, что вполне может показаться на глаза людям.

Перестав крутиться, она внимательно посмотрела на себя и нахмурилась. Нет, что-то все же было не так. Что-то было не так с ее лицом. Но что именно?

Наклонившись, Алина тщательно рассматривала свое отражение, пытаясь понять, в чем дело. Отчегото смотреть на собственное лицо было странно, как будто… как будто это было…

Почти бессознательно она придвигалась все ближе и ближе, пока, наконец, не стукнулась носом об стекло. Вздрогнув, она испуганно дернулась назад и быстро заморгала, и рыжая заспанная девушка в зеркале так же всполошенно заморгала ей в ответ. А потом криво улыбнулась. Все было в порядке. Наваждение исчезло.

Где-то на этаже хлопнула дверь, потом послышался приглушенный сварливый женский голос, похожий на Маринин. Снова хлопнула дверь, и кто-то засмеялся. Алина встала, подошла к двери, открыла ее и осторожно выглянула. Полукруглый коридор был пуст, но где-то в самом конце слышались голоса. Выйдя, она закрыла за собой дверь и медленно пошла вперед. Проходя мимо ванной, бросила немного смущенный взгляд на скособочившуюся дверь, при дневном свете выглядевшую еще более плачевно.

Голоса раздавались из гостиной, оттуда же неслись какие-товизги и пальба — кто-то уже не просто проснулся, но и ожил настолько, что включил телевизор. Алина нерешительно остановилась перед приоткрытой дверью, потом толкнула ее и шагнула внутрь.

— О! — приветствовал ее развалившийся в кресле и попивавший пиво Олег, выглядевший весьма помя-то. — Еще одна поздняя пташка прилетела! Ну, доброе утро аль день!..

Виталий, покачивавшийся на плетеном диванчике, приветственно кивнул, Жора издал некий полузевающийполусловесный звук, в котором отдаленно угадывалось пожелание доброго утра. Остальные никак не отреагировали. Алина поздоровалась и плюхнулась в свободное кресло, исподтишка разглядывая присутствующих. Петр с отчаянно похмельным видом, нежно сжимая в пальцах полупустую бутылку пива, мрачно смотрел в экран телевизора, по которому шел какойто боевик. Кристина, вытянувшая длинные ноги, едваедва прикрытые цветастой юбкой, выглядела довольно бодро, и прошедшая бурная ночь выглядывала только из ее покрасневших глаз. Гигант Жора, казалось, всю ночь провел на полу, причем в самом оживленном месте, где по нему прошли не один раз. Марина в бледноголубом шелковом халате рассеянно смотрела в окно, осторожно потирая ненакрашенные сонные глаза. Ольга, уютно устроившаяся на диване, поджав под себя ноги, полудремала, умостив голову на согнутой руке. Виталий словно еще спал, хотя его глаза были открыты. Он был в джинсах и майке, и на его правом плече виднелся приличный кровоподтек. Хуже всех выглядел Алексей — его лицо было серым и отекшим, покрасневшие глаза болезненно ворочались в глазницах под припухшими веками, переносицу огибала багровая полоса, нос теперь казался чуть свернутым набок, а голова была туго перевязана бинтом, на котором засохло маленькое кровавое пятнышко. Для похмельного кворума не хватало только Бориса и Светланы — вероятно, они еще спали.

— Что с головой — бандитская сабля? — осведомилась Алина, старательно изгоняя из голоса насмешку и злость. Алексей мрачно глянул на нее, и от его взгляда Алину передернуло.

— Бл… какая, на хрен, сабля! Уроды, подсунули коньяк паленый! Вырубило начисто… башкой об камин!.. Ни хера не помню! — он подозрительно оглядел остальных налитыми кровью глазами. — Или кто мне помог? Ведь узнаю!..

Виталий чуть улыбнулся и незаметно для остальных показал Алине отогнутый большой палец — то ли в знак того, что все в порядке, то ли восхищаясь ударом. Она тоже улыбнулась, но тут же приняла серьезный вид. Быть в заговорщиках с Виталием казалось нелепым.

— Нормальный коньяк, просто не хрен жрать его в таких количествах! Это ж надо было так ковер изгадить! — пробурчал Олег и поглядел сквозь пивную бутылку на голые ноги Кристины, потом пихнул в бок Жору и негромко произнес: — Судя по всему, друже, к тебе ночью заходил секс?

— Не твое дело! — пробурчал Вершинин и страдальчески схватился за голову. Олег хмыкнул.

— А самочувствие как?

— Как у обглоданной куриной ноги, — очень тихо сказал Жора, и Олег одобрительно кивнул.

— Значит, вечер удался! Ты смотри, она и на деле сильна, не только на словах…

— Слушай, отстань ты, бога ради!.. У меня голова сейчас треснет!

— Нагулялись?! — язвительно поинтересовалась Марина, потом ее глаза зло сверкнули. — Хотела бы я знать, какая свинья сломала дверь ванной?! — она вонзила взгляд в Евсигнеева. — Это ты, перед тем как в камин упасть?!

— Это я сломал, — равнодушно сказал Виталий и закурил. — Потом починю.

— Ого! — уважительно заметил Олег. — А зачем?

Виталий пожал плечами.

— А разве должен быть повод?

— От вас все бутылки надо спрятать! — Марина перевела злой взгляд на Виталия. — А с тобой я позже поговорю!

— Это вряд ли, — все так же равнодушно отозвался Виталий и выпустил в воздух красивое облачко дыма. Олег засмеялся.

— Елки, еще в себя не пришли, а уже семейная сцена намечается!

— Помолчал бы!

— Я не умею!

На несколько минут наступила сонная страдальческая тишина, нарушаемая лишь звуком телевизора, потом Ольга насмешливо, не открывая глаз, произнесла:

— И эта женщина называла меня стервой!

— Бац! — тут же отреагировал Олег. — Одинодин!

— Слушайте, ну хватит! — простонал Жора, снова хватаясь за голову. — Украсьтесь молчанием хоть на пару минут! У меня башка раскалывается, а мне ею еще думать!

— Кто-нибудь вниз спускался? — спросила Алина, незаметно подтягивая к себе лежащий на одном из столиков еще со вчерашнего вечера апельсин.

— Я на кухню за пивом ходила, — Ольга потянулась на диване. — Меня ну очень попросили. Кстати, — она обвела всех ядовитым взглядом, — хотелось бы мне знать, кто вчера так упился, что использовал кухню вместо туалета?!

— Чего?! — Олег совершенно искренне вытаращил глаза.

— Чего слышал! Потомто сообразили, что к чему и убрали?.. только как в кухне освежителем воздуха не напрыскали, запах мочи все равно ощущается! Это уж перебор, вам не кажется?!

— Мда-а, — протянул Жора и посмотрел на Алексея. Алексей посмотрел на водителя, а тот в свою очередь посмотрел на бутылку пива и неопределенно помотал головой.

— Это не я! Я тут спал.

— Точно, как свиньи! — вполголоса произнесла Марина. Облачка дыма поплыли в ее сторону, и она демонстративно закашлялась.

— А на улицу ты не выглядывала? — спросила Алина, вонзая ногти в яркооранжевую апельсиновую кожуру, и из-под них выстрелил фонтанчик брызг, тут же разнеся по комнате апельсиновый аромат. Ольга помотала головой.

— Я в холл даже не выглядывала. Прошла на таком автопилоте, что…

— А нюхала тоже на автопилоте? — пробормотал Алексей, явно начиная приходить в себя. Алина закусила губу, терзая апельсин, потом резко вскинула голову, но наткнулась на упреждающий взгляд Виталия. Он покачал головой.

— Во всяком случае, за нами никто не приехал! — отрезала Ольга и кивнула Алине. — Если ты об этом.

— Давайте на эту тему рассуждать хотя бы через час, а? — попросил Жора. — Ейбогу, мне сейчас на это совершенно наплевать! Мы там же, где и вчера — и все! Алька, если тебя сейчас потянет на теории, я тебе рот с мылом вымою! Слушай, Леха, а ты где бинт взял? Аптечку нашел?

— Он у меня с собой был, — отозвался Алексей.

— Запасливый. Со своей аптечкой ездишь? А цитрамона у тебя нет?

— Нет.

— Это плохо.

За дверью послышались шаги. Алина лениво повернула голову, надеясь, что это Светлана, но в гостиную вошел Борис — осунувшийся и слегка побледневший, но тщательно причесанный, умытый и облаченный в черные брюки и черную рубашку, подчеркивающие его бледность. Золотой крокодил уже сонно блестел на лифмановском пальце.

— А что случилось с дверью в ванной? — сразу же осведомился он, аккуратно усаживаясь в кресло. Виталий обратил на него сонный взгляд.

— Воспитанные люди здороваются, господин ювелир.

— Значит, это ты ее сломал? — тут же сделал вывод Борис, уничтожающе глядя на него.

— Он, он, — отозвался Олег, потом косо вскинул правую руку над головой, отдавая вялый пионерский салют. — Застучал пионер Кривцов!

Виталий хохотнул, гася окурок в пепельнице. Борис приподнял одну бровь.

— Вот не можете вы, как люди, нормально…

— Уж говори, че думаешь: вот не можете вы, русские, нормально!.. — пробормотал Алексей, осторожно дотрагиваясь до повязки.

— Блин, опять начинается! — вскипела Кристина. Борис презрительно скривил тонкие губы, потом быстро оглядел гостиную, отметил беспорядок, винное пятно на серебристом ковре, перебинтованную голову Евсигнеева, синяк на плече Виталия, ладони Жоры, прижатые к вискам, нестройный ряд бутылок возле стены, после чего спросил:

— А Света не заходила?

— Неа, — Олег наклонился, ставя на пол пустую пивную бутылку. — А мыто думали, что она с тобой в теплом гнездышке.

— Утром я ее не видел, — деликатно и вместе с тем жестко ответил Борис. Олег склонился к голове Жоры и прошептал:

— Кто поздно встает, тому не дают!

Жора, ничего не ответив, возвел глаза к потолку. Петр переместил печальный взгляд с экрана телевизора на ювелира и сказал:

— Так Светик, наверное, уже на кухне шурует. Уж что-что, а в еде она толк знает, да… наверное, прям с поварешкой и родилась.

Олег вполголоса пробормотал, что физиологически это было бы весьма затруднительно для ее матери, но Жора толкнул его, и Кривцов обиженно замолчал.

— Я ее на кухне не видела, — сказала Ольга, — но я когда ходила… — она неопределенно покрутила в воздухе пальцами и закрыла глаза. Алина, дожевывавшая апельсин, задумчиво посмотрела на Петра, жадно доглатывавшего пиво, и ощутила неодолимое желание последовать его примеру. Кроме того вдруг почему-то отчаянно захотелось добрый кусок сыровяленной колбасы. Она встала и потянулась.

— Я на кухню. Комунибудь по лифту что-то прислать?

— Пива, — сказал Олег, устремив на нее ласковый отеческий взгляд, — много пива.

— И пожрать чего-нибудь! — добавил Петр. — А если Светик там, то она уж сообразит.

— Может она и не на кухне вовсе, — заметил Виталий. — С чего вы взяли? Может, она в бассейне плещется. С бодуна вот только идти что-то готовить!

Жора слегка покраснел, вспомнив о беспорядке, который они с Ольгой оставили в бассейной. Если Светлана зашла туда, то, вероятно, была очень удивлена.

Алина повернулась и вышла из гостиной. Уже возле лестницы ее догнала Марина и, слегка задыхаясь, пошла рядом, ничего не говоря.

— Тоже проголодалась? — дружелюбно спросила Алина, но Марина неожиданно посмотрела на нее с такой яростью, что у Алины отпала всякая охота вести разговоры.

— Нет! Хочу проверить свое пальто! Оно стоит больших денег, а я просто так бросила его на вешалке! Мало ли, что за компания тут собралась!

— На меня намекаешь?!

— На тебя в первую очередь!

— Чего психуешь с утра?! — Алина начала раздражаться. — Критические дни, что ли, настали?! Не забыла, что я бывшая официантка?! Так что смотри — могу и врезать по старой памяти, невзирая на воспитание!

— Это у тебя-то воспитание?! — язвительно переспросила Рощина и, прибавив шаг, обогнала ее на несколько ступенек и пошла впереди. Алина недоуменно смотрела на ее стройную спину, прикрытую голубым шелком. Ярость Марины была ей совершенно непонятна — казалось, еще совсем недавно они прекрасно ладили. Хотя как недавно — это было аж позавчера вечером. Неужели прошло уже два дня?! Как же там ее ресторанчик?! Женька, наверное, с ума сходит — куда компаньонка пропала, да еще вместе с документами?!

Но книга — откуда и как взялась эта книга?!

В холле был полумрак, отчего сейчас он казался намного меньше, кроме того, из него ощутимо тянуло холодом. Шедшая впереди Марина остановилась, и Алина, уже собиравшаяся повернуть в левый коридор, услышала ее голос, выговаривавший слова со странным сонным удивлением.

— Почему не закрыли дверь?

Повернувшись, Алина сделала несколько шагов вперед и остановилась, глядя на тяжелую входную дверь, приоткрытую на две ладони. В щель врывались ветер и дождевые брызги, и была видна мокрая верхняя ступенька крыльца, по которой шлепали капли. Дверь едва заметно покачивалась. Холл совсем выстыл — вероятно, дверь была открыта уже довольно давно. Алина зябко обхватила себя руками. Внезапно ей расхотелось идти дальше.

— Навалили барахла, ничего не видно!.. — проворчала Марина и пошла мимо вешалки к двери. Резким движением захлопнула ее, потом зашарила ладонью по стене. — Где тут свет включается?!

Найдя выключатель, она нажала на него, отворачиваясь к вешалке, в холл обрушился поток яркого света, затопив все вокруг, и почти одновременно с этим электрическим всплеском Марина дернулась назад, косо врезавшись спиной в стену, и у нее вырвался короткий страшный вибрирующий вопль, взлетевший по "воздушной башне" до самой крыши особняка.

Вопль подбросил Алину и толкнул ее вперед, мало что соображающую и словно со стороны осознающую, что она куда-то бежит. Марина продолжала кричать, тупо колотясь спиной о стену, точно мотылек о стекло лампы, но теперь крик был длинным и таким громким, что казалось невероятным, что человеческие легкие способны издавать такой звук. Ее побелевшее лицо с вытаращенными глазами и распяленным ртом было обращено к вешалке.

Добежав до середины холла, Алина увидела, на что она смотрит, дернулась назад и в сторону, нога у нее подвернулась, и она с размаху упала на колени, судорожно втягивая ртом воздух, которого набиралось все больше и больше, но он никак не желал возвращаться в крике, и она только агонизирующе дергала губами, вцепившись прыгающими пальцами в свою майку.

"Не может быть! — монотонно и глупо билось у нее в голове. — Не может быть, не может быть не может быть!.."

Когда вчера утром она увидела на ограде куклу, ей показалось, что это человек. А сейчас на одно короткое, почти не существующее мгновение ей показалось, что она видит куклу. Это не мог быть человек. Такого не могло быть с человеком.

Но это был человек.

Пальто и куртки висели на вешалке так, как они их оставили вчера вечером, и среди них висела Бережная — на ремне, захлестнутом за шею и за железный крючок. Большая пряжка намертво врезалась в кожу под подбородком чуть склонившейся к левому плечу головы, распухшее лицо страшно посинело, казалось почти черным. Глаза были завязаны сложенным в несколько раз кухонным полотенцем — тем самым, которым она, Алина, вытирала вчера руки. Сведенные судорогой пальцы рук и босых ног торчали как сухие сучки. Что-то выглядывало из раскрытых губ Светланы — что-то странное, багровосинее, словно кусок испорченного мяса, и с отстраненным животным страхом, не лишенным отвращения, Алина поняла, что это язык.

Нет, не могло это, на вешалке, быть Светланой! Эта страшная распухшая посиневшая кукла не могла быть Светланой!

Судорожно втягиваемый воздух наконец-то переродился в звук, она завизжала, но желудок тут же дернулся в жестоком спазме, и она прижала руку к губам. Позади все так же громко выла Марина, и этот вой сумасшедшим сверлом ввинчивался в мозг, а она смотрела на страшное лицо и не могла отвести от него глаз. Где-то далеко, в другом мире, по лестнице застучали ноги сбегавших, она услышала вскрик, потом другой, кто-то закашлялся. Чьито руки тряхнули ее, Алина мотнула головой и вяло отмахнулась, потом попыталась встать, но у нее ничего не вышло. Сквозь слезы она с трудом различила стоявшую рядом огромную расплывчатую фигуру Жоры, его беспомощно свисавшую руку, потянулась и ухватилась за нее, и рука напряглась, помогая ей встать. Виталий стоял возле вешалки, положив пальцы на мертвое запястье, и это показалось ей ужасно глупым — ведь было очевидно, что пульс в нем исчез давным-давно. Потом он, хрипло выдохнув, ударил кулаком по стене и зажмурился. Это словно было сигналом для остальных, и они, до сих пор стоявшие в отдалении, почти синхронно, полукругом качнулись к вешалке.

— Это шутка?.. — почти шепотом произнесла Кристина, выкручивая себе пальцы. — Она ведь не…

— Она мертвая, дура! — рявкнул Алексей. — Ты что — не видишь сама?!

Кристина всхлипнула и прижала ладонь к губам. Виталий повернулся и, увидев его лицо, Олег пошатнулся и вдруг начал ругаться, старательно выговаривая слова надтреснутым дрожащим голосом, в то время как Петр, покачиваясь, монотонно повторял одно и то же:

— Как же это?.. девочку… как же это…

Марина уже перестала выть и теперь бормотала сухим голосом — казалось, кто-то методично комкает ломкие палые листья.

— Уберите ее отсюда… уберите ее, уберите, уберите ее…

Алина отвернулась от вешалки и пошла на нее, словно робот, пошатываясь и болтая руками. Дойдя, она склонилась над ее запрокинутым белым лицом, усеянным бисеринками пота, взмахнула рукой и механически хлопнула Марину по щеке. Та икнула и замолчала.

— Вставай, — тускло сказала Алина и протянула ей руку, — вставай, надо встать…

Рощина тупо посмотрела на нее, схватила за запястье и поднялась, и они так и остались стоять возле стены, держась за руки и пошатываясь, словно пьяные.

— Господи… — прошептал Борис, глядя то на распухшее лицо Светланы, то на посиневшую кожу в вырезе ее легкого халатика. — Господи… я же с ней ночью… господи!…

Он зажал рот ладонью, резко развернулся на одной ноге и стремительно вылетел из холла. Никто не посмотрел ему вслед.

— Кто мог такое сделать?! — дрожащим голосом произнесла Ольга и зябко обхватила себя руками. — Что за ссука?!.. За что?..

— Дверь была открыта, — хрипло сказала Алина. — Когда мы спустились, дверь была открыта. Было очень холодно. Марина закрыла ее, а потом мы увви…

Голос у нее сорвался. Марина отвернулась и уставилась куда-то в сторону дивана. Виталий кивнул, потом в его взгляде появилась пугающая деловитость. Он подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. Мокрый двор был пуст, на подъездной дорожке, чуть накренившись, сиротливо мок несчастный автобус. В отдалении едва слышно шумели деревья, но теперь в их шуме было нечто зловещенасмешливое. Воробьев шагнул назад, с грохотом захлопнул дверь, подергал ее, оглядел гостиную и его взгляд остановился на диване.

— Нука, мужики, помогите! — приказал он.

Вчетвером с Жорой, Петром и Алексеем они подтащили диван к двери, перевернули его и стоймя прислонили к створке, потом придвинули туда же кресла. Остальные безмолвно наблюдали за их действиями, потом Кристина спросила:

— Мы что же — здесь останемся? А как же…

— Пока останемся! — отрезал Виталий. — Так будет лучше, если мы точно будем знать, что никто сюда не зайдет.

— Но ведь зашли! У них были ключи…

— В доме нет других дверей, и мы сделаем все, чтобы ключи стали для них бесполезны.

— Окна, — сипло сказал Олег, — есть еще окна. Они могут сделать так же, как и я.

— Разберемся, — Виталий бросил короткий взгляд на труп и сжал зубы. В холл неровной походкой вошел ювелир, вытирая ладонью мокрое лицо и остановился, бессильно привалившись к стене. — Леха, Петр… — он взглянул на Жору, потом покачал головой. — Пойдете со мной. Остальные оставайтесь здесь. Никому никуда не ходить! Тебя это тоже касается! — Виталий стрельнул глазами в Лифмана. — Никуда не ходить, пока мы не вернемся!

— Мне может опять…

— Блюй здесь!

— Вряд ли они еще в доме, — хрипло произнес Олег и потер подбородок. — И все же, Виталя, зашли бы вы, вначале, в оружейную, прихватили чего-нибудь! Давай я тоже пойду!

— Справимся! — отмахнулся Виталий. — Смотрите здесь, смотрите внимательно и если что… Никто не должен выйти — ты понял!

— А… как ты думаешь… можно… — Олег судорожно сглотнул, — … можно ее… снять?..

Виталий отвернулся.

— Если сможете.

Они исчезли в левом коридоре. Олег отвернулся и на развороте взвыл, закинув голову:

— У, суки! Суки! Вот так значит решили?!.. С девок, значит?!.. Нас боитесь трогать, так вы девок?!.. Мать вашу!!!

— Успокойся, — Жора тряхнул его за плечо, но Олег зло отпихнул его руку.

— Я спокоен! Я охрененно спокоен!

— Так теперь они… теперь они нас всех? — прошептала Кристина, ни к кому не обращаясь. — Всех, да?

— Чудный эксперимент, Жора, — сказала Ольга и закрыла лицо руками. — Устали они, значит, ждать, пока мы как пауки в банке. Помочь решили. Добрейшей души люди. Бедная Светка. Уж еето… собственной тени боялась…

Облегченное счастье в ее голосе, что это не она висит там, на крючке, было настолько отчетливым, что Алину передернуло — то ли от отвращения к Ольге, то ли оттого, что сама она была точно так же счастлива. Во рту расползалась горечь, и она сглотнула, ощущая непреодолимое желание съесть что-то сладкое — шоколадку или еще один апельсин. Это показалось ей диким — на вешалке, как тряпка, висит жестоко убитый человек — более того, человек, который был ей симпатичен, а она думает о шоколадке. В правом глазе у нее защипало, на щеку выкатилась слеза, и Алина зло вытерла ее ладонью, потом посмотрела на клетчатое полотенце, плотно закрывавшее глаза Бережной. Это полотенце казалось ей очень важным.

— Потом будете базарить! — бросил Олег и встряхнул руками, словно сбрасывая с них воду. Потом медленно подошел к вешалке и, стараясь не смотреть на труп, протянул к нему руки, но тут же отдернул и в ужасе отвернулся.

— Черт! Я не могу… я всегда мертвых боялся…

— Как раз их бояться не стоит, — сипло сказал Жора и встал рядом с ним. Его посеревшие губы подергивались. — Давай… я приподниму ее… а ты… снимешь с крючка… Просто не смотри на нее…

— Не смотреть… — Олег деревянно кивнул и взъерошил волосы.

— Подождите, ведь нельзя ничего трогать… — неуверенно произнесла Кристина, — ведь милиция…

— Ты представляешь себе здесь милицию? — зло осведомилась Ольга.

— В любом случае нельзя ее так оставлять… — прошептала Алина, дрожа, как в ознобе, и постукивая зубами. — Это… не по человечески…

— Перестаньте болтать! — рявкнул Олег, взмахнув в воздухе руками, точно призывая к действию невидимый оркестр. — У меня и так сейчас…

Не договорив, он отвернулся. Жора кивнул ему, подошел к вешалке вплотную и, выдохнув, обхватил Светлану под бедрами и, сморщившись, с усилием приподнял, отчего голова Бережной свесилась на грудь и тусклые волосы упали вниз, милосердно закрывая оказавшееся так близко лицо. Борис отвернулся, Марина уткнулась подбородком в собственное плечо, комкая на груди шелковый халат. Алина бессознательно сделала несколько шагов вперед.

— Быстрее! — просипел Жора, багровея и с трудом сдерживаясь, чтобы не отпустить ледяные ноги покойницы и не отскочить подальше.

— Сейчас, — бормотал Олег, полузажмурившись и непослушными пальцами пытаясь содрать ремень с крючка. — Сейчас, еще чутьчуть… он на дырку надет…

— Мамочки мои!.. — пропищала Кристина, прижимая ладони к щекам, и одновременно с ее возгласом Олег, наконец, освободил ремень, и тело, удерживаемое теперь только руками Жоры, податливо повалилось ему на плечо. От неожиданности Вершинин дернулся назад, потерял равновесие и хлопнулся на спину, труп с деревянным стуком упал рядом, от удара повязка свалилась с его головы, и Вершинин заорал, когда на него уставились выпученные, испещренные прожилками лопнувших сосудов мертвые глаза, и в унисон ему тотчас завизжала Кристина. С удивительным проворством Жора откатился в сторону и вскочил на ноги. Его трясло. Трясло и Олега, который смотрел на труп, вжавшись спиной в чьето пальто.

— Почему ты не предупредил?! — закричал Жора, и Олег тоже закричал в ответ:

— Я думал, ты ее держишь!

— Перестаньте орать! — закричала и Ольга. Оба развернулись к ней, тяжело дыша, и она уже тише повторила: — Перестаньте.

— Что у вас?! — крикнул откуда-то сверху Петр. — Что?!

— Нормально все, нервы! — отозвалась Ольга и, хмурясь, внимательно посмотрела на труп. Алина заставила себя подойти ближе и недоуменно наблюдала, как Ольга, сморщившись, внезапно наклонилась над Светланой, потянула носом и резко отдернула голову.

— Что ты делаешь?!

— Пахнет, — хрипло произнесла Ольга и с ужасом посмотрела на Алину. — От нее пахнет… этим… — она запнулась и почти умоляюще взглянула на Жору. Тот кивнул, неожиданно став какимто отстраненносерьезным.

— Да, дело в том, что при удавлении часто происходит… — он прижал дрожащую руку к виску и отвернулся. — Елки я не могу так… не могу о ней… она вчера нам ужин готовила… я танцевал с ней… черт!..

— Жора, если ты в чем-то разбираешься, скажи, — попросила Алина, очень старательно выговаривая каждое слово и стараясь не глядеть на Бережную, но почти ощущая как страшные мертвые глаза смотрят точно на ее ногу. — Это ведь… может быть важно…

— Господи, да закройте вы ей лицо чемнибудь! — с ужасом произнесла Марина. — Ну что вы стоите?!..

— Заткнись! — вяло сказал Кривцов, который, вытянув шею, прислушивался к звукам наверху. — Говори, Жорка! Ну же! У тебя мама профессор! Читал, наверное, чего-нибудь!..

— … происходит мочеиспускание… — выговорил Жора и тут же посмотрел на Ольгу, которая вернула ему ошеломленноиспуганный взгляд. — Получается, ее на кухне убили? А потом притащили сюда…

— Я же была там одна! Я же ходила там… может быть, буквально сразу… может, он еще был где-то там… смотрел на меня… А до этого мы еще сколько сидели наверху, в гостиной… я, и ты, и Олег, и… Боже мой, мы там болтали… курили, а ее в это время…

— Вряд ли… — пробормотал Жора, глубоко вздохнул и присел на корточки рядом с трупом. Борис, стоявший у дальней стены, издал горлом булькающий звук.

— Она тут давно… — с усилием произнес Олег. — У нее уже пятна…

Вершинин покачал головой, и на его лицо набежало преподавательское выражение, удерживаясь, правда, с большим трудом и готовое в любой момент сдать позиции.

— При удушении трупные пятна могут появляться уже через час, — чужим отстраненным голосом сказал он. Потом наклонился и осторожно потрогал сначала пальцы на руке Бережной, потом плечо под тонкой тканью халата. — Я, конечно, не уверен… я читал коечто… В общем, у нее уже окоченели не только пальцы, но и плечи, то есть, как минимум, шесть часов, как ее… а поскольку здесь довольно холодно, то и еще час, наверное… А сейчас одиннадцать. Мы… мы еще спали… — он отвернулся и посмотрел на Лифмана. — Борис, ты… вы… были вместе ночью?

— Да, — выдохнул ювелир, снова заливаясь жутковатой меловой бледностью. — В ее комнате. Я не слышал, как она ушла. Я проснулся, а ее уже не было… Я думал, она с вами. Или… — он вздрогнул и начал яростно тереть губы. Алина опустилась на пол, не отрывая взгляда от сложенного полотенца, валявшегося в нескольких сантиметрах от откинутой в сторону руки Светланы. Ногти на руке были аккуратно подпилены. Не выдержав, она скользнула глазами по искаженному удушьем лицу, но в этот момент подошел Олег и закрыл лицо Бережной ее собственной курткой. Железные заклепки на рукавах и замок "молнии" коротко звякнули об пол. Алина вдруг вспомнила, как Светлана в этой куртке, тонкая и изящная, пробиралась между автобусными креслами со своей объемистой сумкой в руках и хозяйственным выражением на лице, как в блестящем платье выдавала посередине залы умопомрачительные па, и у нее сдавило горло.

— Знаешь, а мне даже немного жалко уезжать. Тут такая замечательная кухня… конечно, у меня дома не хуже, но всетаки… А тебе?

Алина крепко сжала зубы, испугавшись, что сейчас разревется. Этого нельзя было делать. Надо было думать. Надо было найти безопасное место и забиться в него, чтобы никто не смог сделать с ней такого… никто и никогда… и только не за шею…

— … зачем?! — услышала она вскрик Марины, повернула голову и увидела, что Жора приподнял куртку, принесшую некое спокойствие многим взглядам и внимательно что-то разглядывает. Потом он поднял голову и ошеломленно уставился в пространство.

— В чем дело? — спросил Олег.

— Это же мой ремень! — вырвалось у Жоры. Куртка выскользнула из его пальцев и шлепнулась обратно на мертвое лицо.

— Что? — переспросила Ольга. Жора встал, и по его лицу было видно, что он уже жалеет о своих словах.

— То есть, он не мой… он из моей комнаты. Я нашел его там… позавчера! Значит, этот мудак шлялся по всему дому, как ему вздумается, пока мы… и не боялся, что его увидят?! И ремень спер из моей комнаты?! Когда успел?! Мы ведь… — он осекся, метнув косой взгляд в сторону Ольги, — я ведь в ней ночевал!

— Во сколько ты начал в ней ночевать? — медленно спросил Олег. Вершинин пожал могучими плечами.

— Часа в два или в полтретьего. Но я не проверял, на месте ли он…

— Ясно, не до того было, — Олег кисло улыбнулся. — Все мы были заняты!.. Блядь! А ты уверен, что это он? Мало ли…

Жора посмотрел на него таким странным взглядом, что Кривцов невольно сделал шаг назад, потом вздохнул и вдруг выкрикнул:

— Да! Уверен! Еще б мне не быть уверенным! Это моего папашки долбанутого ремень! Я его где угодно узнаю!!! Чего вы уставились?! Как будто сами не нашли ничего изумительного?! Говорили ведь уже об этом! Говорили! Чего вы на меня так уставились?!

— Бред какойто! — простонала Кристина и зажала уши руками. Марина смотрела на закрытое курткой лицо Светланы и улыбалась странной болезненной улыбкой. Олег встряхнул Жору за плечо — вернее, попытался это сделать.

— Угомонись! Послушай! Твой так твой! Не это важно! Важно то, что этот хрен бродил ночью по дому, как ему вздумается, и никто его не видел! А ведь мы с Кристинкой заснули очень поздно! Я часа в два ночи ходил на кухню за вином, и ничего такого не заметил!

— Да, — Жора кивнул, — я тебя видел.

Олег почесал затылок.

— Правда? А почему я тебя не видел?

— Как же не видел — ты, когда в кухню заходил, мне рукой помахал, да еще сказанул что-то, как всегда…

— Да? — Олег пожал плечами. — Не помню. Хотя при таком количестве…

На лестнице послышались шаги, и все обернулись, глядя, как в холл спускаются Виталий, Алексей и Петр. Судя по выражениям лиц, их розыскные мероприятия не дали никаких результатов.

— Кроме нас в доме никого нет, — сказал Петр и покосился туда, где лежало тело. — Кто бы это ни сделал, он ушел. Ну, по крайней мере, вернуться сюда он не сможет. Окна везде закрыты намертво, и чтобы влезть, придется бить стекло, а уж это мы наверняка услышим.

— Стекло можно вырезать, — заметил Олег, — и совершенно бесшумно. Черт, как же плохо, что снаружи на дверях нет замков. Как специально! кто-то очень хорошо все придумал!

— Двери придется заклинить чем-то снаружи, — Виталий качнул рукой, в которой держал какойто пакет.

— А вы все обыскали? — спросила Марина, переводя на него затуманенный паникой и страхом взгляд.

— Абсолютно все.

— Все или то, что смогли найти?! Может здесь есть потайные двери? Какиенибудь ниши? Мало ли где можно спрятаться, если хорошо знаешь дом?!

— Подождите, что значит заклинить двери?! — вмешалась Кристина. — Хотите сказать, нам теперь придется сидеть в этом доме?!

— А ты хочешь сидеть в лесу? — язвительно осведомилась Ольга. — В темноте и под дождем? Один вон уже пошел в лес…

— Так может быть это он? — Алина обвела всех вопросительным взглядом. На лице Виталия она задержалась — он смотрел на нее как-то странно, будто пытаясь что-то понять. — Он ведь был не такой уж хлипкий, насколько я помню? Жора, ты помнишь, как он выглядел? Мог человек такого телосложения подвесить тело на крючок?

— Вполне, — мрачно отозвался Жора. — Она ж худенькая — вполне мог. А задушить, так вообще легко! К тому же сумасшедшие могут обладать невероятной силой. Я говорю сумасшедшие, потому что нормальный человек такого, — он кивнул в сторону трупа, — сотворить не может. Вешалка, завязанные глаза… явно попахивает психбольницей! Слушайте, а может, это действительно пацан? Конечно, сам он всего тут затеять не мог, но, возможно, он чей-то помощник? С чего вот он в лес тогда ушел?! Вот с чего?!

— Это версия, — хмуро сказал Виталий, прошел мимо него и присел на корточки возле трупа. — Есть, что сказать?

Жора встал рядом и кратко изложил свои соображения. Виталий кивнул.

— Разбираешься.

— Просто читал коечто. Ты учти, просто читал… на практике бывать, слава богу, не доводилось, так что доверять моим суждениям…

— За неимением других… — пробормотал Виталий, глубоко вздохнул и откинул куртку. Все, кроме Жоры, Ольги и Алины тотчас отвернулись.

— Посмотри, — Жора, нагнувшись, показал пальцем на шею Бережной, потом чуть ослабил ремень. — Видишь? Ее задушили чем-то тонким, а уж потом подвесили на этом ремне.

— Ну, то, что это не самоубийство, и так ясно, — Виталий попробовал закрыть Светлане глаза, но затвердевшие веки не поддавались. Тогда он повернул ее голову сначала в одну сторону, потом в другую, затем осторожно раздвинул короткие черные волосы. — Смотри. Ее сначала чем-то оглушили, а потом задушили. Видишь, здесь стекло в ране… Может бутылкой… хотя на бутылочное не похоже.

Он задумчиво повертел осколок в пальцах, потом вернул куртку на место и выпрямился.

— Вы так спокойно себя ведете, — вдруг подал голос Борис, о котором все забыли. Он сделал несколько шагов вперед и остановился. — Вы так говорите, будто решаете какуюто задачку, как будто… Как вы можете? Решили поиграть в детективов? Нашли новое развлечение? Что вы ее ворочаете?! Что вы ее так разглядываете, как будто… как будто…

— Если ты сейчас же не заглохнешь, то будет еще один труп, причем твой! — вскипел Кривцов. — От тебя пока, кроме нытья, никакого толку! Если тебя все это так задевает, чего ж ты не помогал нам ее снять?! Что ж ты скромно стоял в сторо…

— Перестаньте! — перебила его Алина. — Еще не хватало, чтоб мы здесь все передрались! Что дальшето делать будем?! Теперь, когда понятно, что в этот особняк нас определили какие-томаньяки?!

— Мне кажется, прежде, чем рассуждать, нужно убрать ее куданибудь, — сипло сказал Жора. — Негоже, чтобы она тут лежала. Но куда? Может, в ее спальню?

Виталий покачал головой.

— Там слишком тепло.

Марина сглотнула и отвернулась, пристально глядя на забаррикадированную входную дверь.

— Тогда, может, в морозильную камеру? — предложил Петр. Кристина с негодованием посмотрела на него.

— Там же мясо!

— Переложим часть в холодильник, остальное сдвинем в угол, — хмуро сказал Олег, потирая бровь.

— И что?! — Кристина замотала головой. — Да вы что?! Если мы будем здесь долго… я не смогу есть мясо, которое было в одном холодильнике с трупом!

— Если мы будем здесь долго, то тебе уже будет наплевать, где было то мясо! — буркнул Алексей. — Ладно, решили. Только надо ее в простыню замотать! Пойду принесу.

— Я пойду с тобой! — тут же сказал Петр. Евсигнеев посмотрел на него недобро.

— Это еще зачем?

— На всякий случай.

— Я не из трусливых!

— А мне плевать! — заявил водитель. — Никто не будет ходить в одиночку — вот так! Спокойней, когда все друг у друга на глазах!

Алексей пожал плечами и направился к лестнице, бурча, что когда соберется в туалет, обязательно позовет с собой именно Петра. Жора наклонился и наощупь зашарил под курткой, пытаясь освободить Светланину шею от своего ремня.

— Он дорог тебе? — мрачно спросил Виталий без тени насмешки. Жора посмотрел на него почти умоляюще.

— Можно и так сказать. Я объясню. Но не сейчас!

— Думаю, всем нам придется что-то объяснять, — пробормотал Олег, глядя в сторону лестницы.

— Значит, подвесили бедняжку на твоем ремне, — негромко сказал Воробьев и покачал головой. — Убили на кухне, а потом прибрали там…

Он перевернул пакет и вывалил его содержимое на пол. Алина удивленно ахнула, глядя на жалкие мокрые грязные лохмотья.

— Это же мое платье! Я бросила его в ванной… Зачем ты его принес?

— Я нашел его под твоей кроватью, — Виталий бросил на пол и пакет, потом упреждающе одернул Алину, склонившуюся над тем, что не так давно было великолепным вечерним платьем. — Не трогай. Судя по всему, именно им и вытерли пол в кухне.

— Господи, почему именно им? — удивилась Ольга. — В доме полно барахла!

— Его ремень, ее платье… Нам пытаются задурить головы взаимными подозрениями.

— Подожди, но ведь мыто знаем, что кто-то вошел и…

— А почему вы так уверены, что кто-то сюда вошел?! — негромко спросила Марина, выходя на середину холла и останавливаясь под колонной. Свет витражных ламп ярко освещал ее фигуру в разметавшемся халате с полуразвязавшимся поясом, растрепанные, сбившиеся набок роскошные волосы, неожиданно утратившие свой парадный блеск, запавшие глаза, горящие диким аметистовым огнем, — сейчас она была особенно хороша, но в этой красоте было что-то безумное и пугающее. Она пророческим жестом простерла руку в сторону двери. Рука дрожала, дрожали и губы Рощиной. — Только потому, что дверь была открыта? Почему вы думаете, что ее открыли снаружи? С таким же успехом ее могли открыть и изнутри.

— Ты на что это намекаешь?! — Олег нехорошо прищурился. — Что Светку кто-то из нас придушил?!

— Обалдела?! — взвизгнула Кристина и вздрогнула, точно сама испугавшись своего голоса. Ольга повернула голову, глядя на Марину со странно облегченным выражением. Алина повернулась, сразу же потеряв интерес к остаткам своего платья.

— Я повторю то, что уже говорила раньше — я вас не знаю! — голос Марины был ледяным, чуть подтаявшим от истерики. — Я никого из вас не знаю! Вчера вы решили, что за нами наблюдают? Мол, это такой эксперимент? А наблюдать за экспериментом еще интереснее, находясь внутри него! И воздействуя на него напрямую. Убить, прибрать все, открыть дверь — пусть мы думаем, что убийца кто-то посторонний, кто-то с улицы. А потом, когда мы, глупые, забаррикадируемся здесь и вздохнем с облегчением, посмотреть, что будет, посмеяться про себя и, возможно… — ее голос дрогнул, — возможно убить еще когонибудь… и еще!..

— Заткнись! — заорал Борис, брызжа слюной. — Я никого не убивал! Ясно тебе?! Я бы никогда не смог кого-то!..

Он замолчал, схватившись за голову. Виталий внимательно смотрел то на него, то на Марину, и его глаза заинтересованно поблескивали из-под полуопущенных век.

— И что?! — спросил Жора со всей ироничностью, на которую был способен в данной ситуации. Ремень выскользнул у него из руки и лежал на полу, свернувшись, словно мертвая змея. — Разбросал кучу улик, чтоб нам было над чем подумать?! В таком случае, и я, и Алька точно вне подозрений!

— Вовсе не обязательно! — парировала Рощина. — Он мог руководствоваться той же логикой. Столь явные улики не уличают, а защищают! Так что вы, как раз, на подозрении. А тебе ее повесить вообще делать нечего!

— Да неужели?! И когда я это сделал, интересно?! Я всю ночь… был не один!

— Ты выходил около четырех, — негромко произнесла Ольга, разглядывая ноготь большого пальца. Жора яростно посмотрел на нее.

— И что с того?!

— Тебя долго не было.

Жора осекся, кожей чувствуя на себе вопросительные взгляды, в некоторых из которых уже начали просыпаться опаска и подозрение, потом рявкнул:

— Я был в туалете, если вам важны такие подробности! — его лицо побагровело. — Меня пронесло, потому и не было долго! Довольны!

— Этого не доказать, — с полуулыбкой сказала Марина. Жора фыркнул.

— Ну извини! Плохая привычка — не беру с собой в туалет свидетелей! В следующий раз учту!

Слушавшая их Алина, закрыла лицо ладонями. Все происходящее казалось диким и нереальным, а хриплые переругивающиеся голоса, напротив, казались такими обыденными и наводящими на мысль о каждодневной базарной толчее, а вовсе не о помещении, на полу которого лежит труп задушенной девушки. Отвернувшись, она убрала руки и посмотрела на лестницу, по которой спускались Петр и Алексей, державший в руках скомканную простыню. Судя по их взбешенным лицам, по дороге они успели вдрызг переругаться.

— Очень хорошо, — мрачно сказал Олег и отнял у Евсигнеева простыню. — Разгребете там, в холодильнике? Мы ее сейчас принесем. Виталя, поспособствуешь им?

— Да, но может я… — Воробьев кивнул в сторону тела, но Олег покачал головой.

— Сами справимся. Давай, не все же тебе тут командовать, — он улыбнулся — улыбка была кислой, но относительно дружелюбной.

— Как знаешь, — отозвался Виталий и вместе с Петром и Алексеем направился в сторону кухни. За ними, ничего не говоря, ушла Кристина. Марина отвернулась, не желая смотреть, как Светлану будут заворачивать. Олег вместе с Жорой аккуратно расстелил простыню на полу возле тела. Простыня была в мелкий розовый цветочек, и сейчас это отчегото казалось особенно жутким.

— Перекатим ее… — пробормотал Жора, но Олег отстранил его.

— Нет, ты и так уже достаточно… Пусть он мне поможет, — он обернулся и махнул Борису, который нервными шагами мерил пол недалеко от колонны. Тот остановился, словно с размаху налетел на невидимую стену.

— Что?!

— Иди сюда и помоги мне завернуть ее и отнести в кухню. Ну, чего застыл, господин ювелир?! Оглох?!

— Нет, — Борис попятился, мотая головой. В его глазах корчились ужас и отвращение, дергающийся рот перекосился. — Прикасаться к этому?!.. Нет! Вы меня не заставите!

— Этому?! — рявкнул Олег страшным голосом. Лицо специалиста по транспорту исказилось в ярости, и он сразу постарел лет на двадцать. — Это же Светка! Та самая, с которой ты танцевал, которой красивые слова говорил! Забыл что ли?! Мертвая девушка, а не "это", ясно тебе?! Потвоему, она должна валяться здесь, как мусор?! Спать с ней было, значит, здорово, а как сделать для нее то, что еще можно… Ты поможешь мне, или я тебя удавлю рядом с ней, сука! — он замолчал, чтобы отдышаться, потом добавил — очень тихо, но это прозвучало, куда как более значительно. — Я не шучу, Лифман. Не шучу.

Сейчас Кривцов казался человеком, который вообще никогда в жизни не шутил. Борис дернул головой и послушно направился к нему походкой марионетки, управляемой очень неумелыми пальцами. Склонившись, он осторожно дотронулся до ткани халатика на плече, пальцы тотчас ощутили под ней твердую холодную плоть, и Борис, всхрипнув, отдернул руку.

— Олег, перестань, — негромко сказал Жора. — Хватит.

— Нет уж, пусть он!.. — прошипел Олег. — Переворачивай, чего кривишься?! Эстет хренов! И тебя-то она, глупенькая, называла тонкой натурой?! Козел ты, а не натура!

Борис, почти зажмурившись, со стоном ухватился за плечо Светланы, и вдвоем с Олегом они перекатили тело на простыню. Куртка свалилась с лица Бережной, и едва взгляд Бориса упал на оказавшееся так близко страшное распухшее почерневшее лицо той, которой он всего лишь несколько часов назад читал индийскую поэзию, как его развернуло и согнуло пополам, выдирая из содрогающегося желудка остатки содержимого. Марина зажала уши руками.

— Олег, перестань! — резко сказала Алина. — И так уже… Ну если не может человек!..

— Мы все не можем! — Кривцов выпрямился во весь рост, глядя на скорчившегося ювелира почти с ненавистью. — Мы все…

Его голос сорвался. Жора мягко взял его за плечо и отодвинул в сторону.

— Довольно.

Ольга, которая тем временем вплотную подошла к ним, дернула плечами, наклонилась и, стараясь не смотреть на мертвое лицо, начала заворачивать простыню. Жора принялся помогать ей, очень тщательно натягивая и укладывая ткань, в то время как Олег отошел к стене, плашмя ударил по ней ладонью, потом уткнулся лицом в сжатый кулак. Его плечи подрагивали.

Потом они несли длинный простынный сверток по коридору — злое, печальное, в усмерть перепуганное траурное шествие, сбившееся в кучу, насколько позволяла ширина коридора — никому не хотелось идти последним.

Когда ее опустили на освобожденное место в дальнем углу камеры, Алина вздохнула с облегчением. Здесь сверток казался удивительно на своем месте, сразу же волшебным образом утратив жуткие очертания человеческого тела. Теперь это был просто длинный простынный сверток, и даже розовые цветочки не портили впечатления. Вокруг громоздились коробки с брикетами масла, куски замороженного мяса, говяжья и бараньи туши были сдвинуты на одну сторону, и бесчисленные мороженные рыбины неодобрительно смотрели на вошедших заиндевевшими глазами.

— Здесь еще много места, — негромко произнесла Марина, подрагивая от холода. Алина резко развернулась к ней.

— Я тебя сейчас ударю!

— Заткнитесь обе! — устало сказал Виталий. — Пошли отсюда.

Дверь морозильной камеры захлопнулась тяжело, как крышка гроба. Они стояли посередине кухни, не зная, что делать дальше и шаря взглядами по блестящему полу, словно пытались найти именно то место, где убили Бережную. Алина, которой в голову неожиданно пришла мысль, что она стоит именно на том самом месте, отступила в сторону и то же самое, подумав о том же, сделал Петр, потом взглянул на нее и жалко улыбнулся.

— Я ведь, теперь, тоже на подозрении, — сказал он и кивнул на разделочный стол. — Впрочем, меня это даже не удивило.

Только сейчас Алина заметила, что на столе лежит разбитая игрушка — стеклянный шар, который она не так давно вытаскивала из-под автобуса. Вода вытекла из шара, и теперь в нем осталось лишь немного блесток и печальная русалка.

— Где вы это нашли? — спросила она.

— В мусорном ведре валялся, — Виталий положил рядом с шаром маленький осколок цветного стекла. — Это им ее ударили.

— Бред какойто! — зло сказал Олег и опустился на стул, но тотчас вскочил.

— Давайте пойдем в гостиную! — жалобно попросила Кристина. — Я не могу здесь!.. Мне везде кажется… Давайте… куда угодно, только не здесь!..

Алина, не слушая ее, смотрела на лицо Виталия, которое каменело все больше и больше, в то время как глаза разгорались все сильнее и сильнее. На его скулах дернулись желваки, потом он вдруг неожиданно сорвался с места и в одном прыжке покрыв расстояние, отделявшее его от Алексея, схватил его за тонкий свитер и встряхнул так, что у Евсигнеева клацнули зубы.

— Что ты видел в лесу?!! Говори!!! Что ты видел?!!

— Пусти! — сипло заорал Алексей — ворот свитера стянул ему горло. — Совсем е…нулся?!! Пусти, гандон вонючий, верзоха, пусти!.. Удушишь же, падла!

— Ты что?! — Жора схватил Виталия за плечо и попытался отодрать его от Алексея, но Виталий сделал почти неуловимое движение рукой, и Вершинин, очень удивленный, отлетел в противоположную сторону. На лице Олега появилось странное недоумение.

— Говори! — Виталий стукнул Алексея затылком о стену, и тот взвыл. — Говори или прибью! Что ты видел?! Лешку?! Кого?! Он тебе что-то сказал?! Или ты с ними заодно?! Отвечай, сука, я же видел твою рожу тогда! Что ты видел?!

Лицо Алексея начало багроветь. Жора снова дернул Виталия за плечо, но на этот раз предусмотрительно сразу же отдернул руку.

— Пусти, ты же его задушишь! Тогда он точно ничего не скажет!

Тяжело дыша, Виталий чуть ослабил хватку, и Алексей дернул губами.

— …чего я не…идел!.. сти, вафлер воню…

— Врешь! — затылок Алексея со смачным звуком снова с размаху соприкоснулся со стеной. — Перед тем, как мы встретились во второй раз, что ты там делал?! Что ты так за свой пиджак хватался?! Может, прятал что-то?!

В глазах Алексея что-то дрогнуло, и Виталий с хищной радостью понял, что попал в точку.

— Ах ты сволочь!.. — удовлетворенно сказал он и, заломив матерящемуся Алексею руку за спину, выволок его из кухни. Остальные ринулись следом.

Виталий протащил Евсигнеева по лестнице, прогнал по коридору, ударом ноги распахнул дверь в его комнату и вбросил Алексея внутрь. Тот влетел головой вперед, ударился о кровать и свалился на пол.

— Где?! — рявкнул Виталий, схватился за матрас и сдернул всю постель на пол, задев при этом тумбочку, с которой с грохотом посыпалось какоето барахло. Алексей вскочил и бросился на него, но стоявший позади Жора схватил его, толкнул к стене и, словно пистолет, уставил на него указательный палец.

— Замри! Ты один, нас много. Разорвем!

Алексей посмотрел на указательный палец, потом съехал спиной по стене и уселся на полу, потирая шею. Остальные сгрудились в дверях, безмолвно наблюдая за происходящим.

— Подушка! — громко сказала Ольга. Виталий глянул на сброшенную подушку — из-под наволочки торчал край яркокрасного полиэтиленового пакета. Он вытащил его и перевернул. На пол посыпались компактдиски, зажигалка, наушники и обломки серебристого сиди-плеера.

— Это не… — начал было Алексей, но Алина перебила его.

— Это же Лешкин. Точно Лешкин! И диск этот — я помню, как он его доставал!

— Боже мой, — прошептала Кристина.

— Это как понимать? — с холодной злостью осведомился Виталий. Алина, наклонившись, подняла один из обломков плеера, сдвинула брови, что-то вспоминая, потом негромко сказала:

— Чего ж так плохо от крови отмыл?

— Не может быть! — вырвалось у Алексея. Алина криво улыбнулась и швырнула совершенно чистый обломок ему на колени.

— Ссучка! — прошипел Евсигнеев. Алина снова улыбнулась.

— Взаимно!

— Итак? — Виталий крутанул наушниками перед лицом Алексея и тот вздрогнул, потом посмотрел на остальных, прожигавших его взглядами, и снова вздрогнул, очевидно только сейчас осознав значение и искренность Жориного выражения "разорвем".

— Это не я! — срывающимся голосом сказал он. — Ей богу, это не я!

— Что не ты?!

— Я его не убивал! — рявкнул Алексей, затравленно озираясь. — Это не я!

— Ты видел труп?

— Нет!

— Тогда с чего ты взял…

— Они были в крови — и наушники, и плеер, все в крови… так много… ее, наверное, там было и больше, но дождь… проклятый дождь! — Алексей втянул голову в плечи. — Я нашел их там, под деревом. Я их всего лишь нашел!

— Думаешь, мы в это поверим?! — иронично осведомилась Ольга, глядя на него в упор. — Колись давай! Замочил мальчишку, а потом бедную Светку!

— Да на кой мне это надо?!! — возопил Алексей, поднимаясь.

— Потому что ты ненормальный! — отрезала Харченко. — Мы еще в автобусе в этом убедились!

— Да?! Между прочим, я был в лесу не один! — Алексей махнул рукой в сторону Виталия, и стоявшая близко Алина качнулась в сторону. — Он тоже был там! Может, это он! Почему сразу я?! Только потому, что я нервный?!

— Нервный! — Олег фыркнул.

— Если это не ты, почему же ты их спрятал? — резонно спросил Жора.

— Вот поэтому и спрятал! — Алексей зло взглянул на него, потом обвел взглядом остальных. — Вы бы сразу на меня подумали! Я же видел, как вы ко мне относитесь!

— Какого же черта ты их вообще схватил?! — Виталий швырнул наушники на пол. — Пошел бы себе дальше! Какого черта?!

Алексей покусал губы, потом пробормотал:

— Чтобы ты их не нашел. А то увидел бы… и мы еще черт знает сколько по этому лесу шлялись всей толпой! Искали бы его… я не хотел его больше искать! Не хотел… в этом чертовом лесу!

— Короче, прибздел! — с легкой насмешкой подытожил Олег.

— Я бы посмотрел там на тебя! — процедил Алексей сквозь зубы. Кривцов ехидно ухмыльнулся.

— Я ему не верю! — заявила Ольга. Виталий неопределенно пожал плечами.

— А я верю, — отозвался Жора. — Слишком уж глупый для убийцы поступок!

— Да он и есть кретин!

— А может он прикидывается! — Олег чуть придвинулся к Алексею, разглядывая его съехавшую набок повязку. — Упал, говоришь?! А может, это Светка тебя звезданула чемнибудь, пока ты ее…

— Нет, это я, — неохотно произнесла Алина. Виталий неодобрительно покачал головой, а Алексей взглянул на нее изумленно.

— Ты? — Олег повернулся к ней. — За что?

— Он плохо себя вел.

— Тактак, — произнесла Ольга и блеснула глазами. — Плюс ко всем подвигам еще и попытка изнасилования! Какой чудный парень! Прямо можно влюбиться!

Алексей сдвинул брови и потер голову. Судя по всему, он мучительно пытается что-то вспомнить.

— Разве? — прошептал он. — Я…

— Так нажрался, что ни хрена не помнишь? — Виталий подошел к Алексею вплотную, глядя на него суженными глазами, и тот вжался спиной в стену. — Мало ли, чего ты еще не помнишь!

— Я никого не убивал! — произнес Алексей одними губами. Виталий склонился к нему и на какоето мгновение остальным показалось, что сейчас он схватит его за горло, но Воробьев отвел глаза и отвернулся, и Алексей передернулся, болезненно сморщившись, точно взгляд Виталия был цепкой рукой, которая, уходя, оторвала от его лица лоскут кожи.

— Вообще-то он был в такой отключке, что… — Виталий недовольно покачал головой. — Честно говоря, я с трудом представляю, что спустя пару часов он поднялся и отправился убивать. Убийство Светланы выглядит продуманным!

— Он мог притвориться, что в отключке! — заметила Кристина.

— Ну, вот в это вряд ли! — сказали Виталий и Алина почти в один голос.

— Баа, да тут целый заговор! — насмешливо протянула Марина. — Кто-нибудь спал вообще ночью?!

Внезапно все загомонили, перебивая друг друга.

— Все это абсолютная брехня!

— Светку с него можно списать, А вот Лешку…

— … не позже четырех часов утра…

— … вдвоем были в лесу!

— … значит, это не Лешка…

— … ведь не видел его мертвым!..

— … были все в крови…

— … да посмотри ты на него! Ему же страшно! Как…

— Да не убивал я никого!

— … кровь еще ничего не значит! Может, это трюк!..

— … в конце концов, это может быть вообще кто-то левый! Версий знаешь сколько можно придумать?!..

— … а ты сама где была ночью?..

— … а ты?

— Хватит! — вдруг крикнул Виталий так громко, что задрожали стекла, а Алексей с перепугу дернул головой и на этот раз стукнулся затылком о стену по собственной воле. — Так все только кончится массовым помешательством и ничем иным! Скоро каждый начнет думать, что невиновен он один, а все остальные — компания маньяков!

— Это тоже версия, — заметила Марина. Жора махнул рукой и отвернулся.

— Я иду в гостиную! Мне осточертел весь этот бедлам! Если вы считаете, что этот истерический болван и есть убийца, так заприте его — и все!

— Да я сам от вас запрусь! — в голосе Алексея прозвучали облегченные нотки. — Уж я-то знаю, что никого не убивал! А вот насчет него, — он кивнул в сторону Виталия, — не уверен.

— Да пошел ты!.. — Виталий отвернулся и вышел в коридор. Олег взглянул на Алексея с внезапным любопытством.

— Слушай, а ты сидел, что ли?

— Где? — недоуменно переспросил Евсигнеев.

— Ну, как где — в тюряге? Выражения у тебя специфические выскакивают. Один мой сосед десятку на зоне оттрубил — вот так же выражался.

— Нигде я не сидел! — отрезал Алексей, но в противовес словам в его глазах внезапно появилась паника. — У меня крупная строительная фирма. У меня отличная репутация! Я уважаемый человек, понял?!

— Ну и хрен с тобой, уважаемый человек! — пробурчал Олег, выходя.

Когда все покинули комнату, Алексей вдруг с внезапной резвостью прыгнул вперед и с грохотом захлопнул дверь. Спустя секунду послышался скрежет запирающегося замка.

— Дебилы! — закричал Евсигнеев из-за двери. — Идитеидите! Вы еще прибежите ко мне прощения просить! Я еще посмеюсь, когда снова когонибудь из вас прихлопнут! Особенно, если тебя, сука рыжая!

— У, урод! — Олег ударил ногой в дверь, потом обернулся. — Чем бы его закрыть? Большинство дверей открываются внутрь, хоть это удобно.

Жора ушел и вскоре вернулся, таща огромный люцернский боевой молот на длинной рукояти. Олег возмущенно посмотрел на него.

— Ничего другого не мог найти?! Ножку от стола…

— Успокойся! — отрезал Жора, косо закрепляя молот в ручке двери. Потом толкнул ее и удовлетворенно сказал: — Вот так!

— Какого хрена вы там делаете? — раздался приглушенный голос Алексея. — Я вам не открою!

— Ой, мы так расстроились, господи! — воскликнул Олег и печально посмотрел на молот. — Ладно, мы изолированы, псих тоже. Теперь надо попытаться хоть немного прийти в себя. Мне позарез нужно встретиться с сотней грамм — и, наверное, не одной. Кто-нибудь сходит со мной на кухню?

— Я хочу есть? — плачущим голосом произнесла Кристина, и из ее глаз вдруг потекли слезы — тихо, беззвучно, пятная красную ткань кофты. — А пригготовить тепперь некому. Некому!..

— Некому, — слабым, похожим на вздох эхом отозвался Борис и, отвернувшись, побрел по коридору.

Часть третья Принцип тарантула

I

Они снова сидели в гостиной, но теперь совсем не так, как час назад — всего лишь час, который теперь походил на огромную пропасть, разделявшую два совершенно разных мира. Жевали, исподтишка следили друг за другом, то и дело кто-нибудь выглядывал в окно или напряженно прислушивался. По телевизору шел фильм "Прогулки с динозаврами". Звук был выключен. Жора мерил шагами комнату, иногда останавливаясь и поглядывая то в окно, то на часы.

— Слушай, перестань ты мельтешить! — раздраженно сказала, наконец, Ольга. — Уже голова кружится!

— Мне так лучше думается, — пояснил Вершинин, потом взглянул на открытую дверь залы. Там, за столиком сидел Борис, согнувшись и уронив голову на руки. Часысобор, деловито отсчитывавшие время, теперь стояли не на полке, а на столе, перед ним. — Зря ты так с ним, Олег. Он совсем сломался.

— Ничего не зря! — упрямо возразил специалист по транспорту, старательно пережевывавший кусок колбасы. — Ему полезно!

— Из тебя психолог, как из навоза пуля! — заметила Марина. Олег глянул на нее свирепо.

— Зато из тебя офигенный! Чýдно сидим — все друг за другом следят!

— Целее будем!

— Ладно вам, дом закрыт, бизнесмен заперт! Можно хоть чутьчуть расслабиться, — Петр потянулся к бутылке с водкой, чтобы налить себе очередную порцию, но сидевший рядом Виталий вдруг выхватил у него бутылку.

— Мы решили, что можно выпить, а не напиваться! — рявкнул он и с размаху шваркнул бутылку о стену и та разлетелась в брызгах осколков, оставив на обоях большое мокрое пятно. В комнате резко запахло спиртом. Кристина ахнула.

— Ты что — офонарел?! — взвился Петр.

— Что со Светкой случилось — видел?! Хочешь стать таким же?!

— Да не психуй ты, — устало сказал Олег. — Тебя ведь никто не заставлял брать на себя ответственность за нас.

— Но я взял! — Виталий воткнул сигарету в пепельницу так, что полетели искры. — Мне следовало… — он повернулся к Алине. — Ты правильно тогда сказала! Мне следовало поразмыслить, чем все это может закончиться. Ты говорила, что мы не придаем происходящему особого значения. А может, это твой способ заставить нас осознать, насколько все это важно?! Тебя ведь не устраивало, что все только и делают, что жрут, пьют и трахаются, разве ты не это говорила, моралистка?!

Алина, расширив глаза, начала медленно вырастать из кресла, но Олег дернул ее за руку, и она плюхнулась обратно.

— Тихо, тихо, Аля! Он не подумав брякнул!

— Как раз очень даже подумав!

Виталий откинулся на спинку плетеного диванчика и поднял в воздух раскрытые ладони.

— Прости. У меня уже крыша едет.

— Мы это заметили! — язвительно сказал Петр и Кривцов тотчас же показал ему кулак.

— А ты заткнись, алкоголик!

— Дурдом! — прошептала Кристина и, потянувшись, налила себе немного томатного сока, потом откинулась обратно на спинку дивана. При этом ее распущенные волосы задели голую руку Марины, и та, ахнув, передернулась, словно от электрического разряда, и все тотчас вздрогнули, и взгляды метнулись в ее сторону.

— Ты чего? — испуганно спросила Логвинова. Марина раздраженнооблегченно дернула рукой.

— Это ты… Мне показалось, паук ползает.

— Да откуда тут пауки?! — Олег иронически пожал плечами. — Да и лучше уж пауки, чем…

— Я их боюсь до ужаса!..

— Глаза, — негромко произнесла Ольга, задумчиво щурясь на тлеющий кончик своей сигареты. — Он завязал ей глаза… Зачем? Это что-то символизирует?

— А то, что он ее подвесил, тоже что-то символизирует? — Олег смял в кулаке пустую пачку из-под сигарет и бросил ее на стол. — Жорка! Может ты и по прикладной маньякологии что-нибудь читал?

— Нет, — буркнул Жора, продолжая бесшумно бродить по комнате, словно очень большое привидение.

— Может, это какая-то загадка? Как в разных триллерах, помните? — предположила Кристина. — Маньяки любят всякие загадки загадывать, иногда даже из подсознательного желания быть пойманными…

— Вот, кто-то и насмотрелся разных триллеров! — зло сказал Жора. — Так, что башня капитально покосилась!

Виталий, уставившись в потолок, произнес:

— Ее убили на кухне, отнесли в коридор, а на кухне тщательно убрали. Почему?

— Чтобы мы не поняли, где ее убили, — отозвался Жора, останавливаясь.

— Да. Но почему? Он ведь не пытался ее спрятать, наоборот — вывесил напоказ!

— Знаешь, у него ведь мог быть насчет нее какойто план… Может, он хотел убить ее как раз в холле, а пришлось на кухне. Это плану не соответствовало… Может она не вовремя туда зашла?

— И увидела что-то.

— Или кого-то.

— Или кого-то, делающего что-то, — вмешался Олег. — Может, даже, кого-то знакомого. Кого-то из нас.

— Блин! — негодующе сказала Кристина и, резко откинувшись, стукнулась затылком о спинку кресла. Виталий рассеянно посмотрел на нее.

— Возможно, он и не собирался убивать именно ее. Может, он вообще не собирался убивать…

— Тогда бы он ее постарался спрятать, — возразил Жора. — Нет, мне кажется, он все хорошо продумал… просто с местом убийства вышла осечка.

— Но мы хорошо осмотрели кухню и не нашли там ничего необычного, — Виталий нахмурился. — Почему было важно не привлекать к ней наше внимание.

— А может все как раз наоборот? Как с разбросанными уликами? — Жора почесал нос. — Обратная логика. Думайте то, что нужно думать о том, чего не нужно думать.

— Ну ты загнул! — в голосе Петра, старательно протиравшего циферблат своих наручных часов, послышалось уважение. — На кухне убрали, потому что хотели, чтоб мы знали, что там убрали? Так что ли?

— Она боялась темноты, — Алина уткнулась подбородком в переплетенные пальцы. — Помните, как она закричала, когда Ольга выключила свет. И в ее комнате… я видела очень много ламп… Она мне говорила, что именно поэтому ей так нравится эта комната. Она боялась темноты… и он завязал ей глаза.

— А может, он просто не хотел, чтобы она смотрела на него? — Жора пожал плечами. — У маньяков столько разных бзиков!

— Она боялась темноты и в этом была ее слабость, — Алина взглянула в сторону залы, на безмолвную фигуру Бориса. — И ей очень нравилось готовить. Нравилась эта кухня. Она была без ума от нее. Она мне сама говорила.

— Слабость и пристрастие… — задумчиво произнес Жора. — В этом что-то есть. А как же наши вещи? Твое платье, мой ремень, его игрушка?.. — его лицо вдруг исказилось судорогой. — Хотя, насчет ремня… мне кажется, я коечто понимаю!

— Так скажи! — потребовала Ольга, выпрямляясь. Вершинин посмотрел на нее с неожиданной злостью.

— Я скажу, если и остальные скажут!

— Что? — притворнонепонимающе спросила она. Виталий улыбнулся, но улыбка была холодной.

— Брось дурака валять! Ты понимаешь, о чем речь! Все понимают! Ведь каждый из нас нашел в своей комнате какуюто часть своего прошлого. Какуюто очень нехорошую его часть!

— Я ничего не находила!

— Врешь! — отрезал Олег. — Все нашли! Это совершенно отчетливо видно по вашим физиономиям!

— Почему бы нам не принести сюда эти вещички и не поговорить по душам?! — Виталий встал, заметив как при его словах сжалась в кресле Алина. Какие же страшные тайны могут быть у нее? Он ведь не думал на самом деле того, что сказал о ней недавно. Просто вырвалось… А может, он не так уж неправ?

— Ничего я нести не собираюсь! — зло сказала Ольга. Виталий пристально посмотрел на нее и открыл рот, явно собираясь сказать нечто, не слишком приятное для ее ушей, но Олег опередил его.

— Глупая, может, это даст нам возможность выжить! Если мы поймем, что к чему!

Ольга резко вскинула на него глаза.

— Считаешь, мы тут все смертники?!

— Так чего вы — дом же заперт! — удивленно сказал Петр, но от него отмахнулись, как от назойливой мухи, и тогда он обиженно добавил: — Ну, мнето нечего нести, вы ее видели. Игрушка, которую вы на кухне сами и бросили. Впрочем, — он неохотно встал, — лучшека я ее заберу. Хоть что-то… Жена когда-то подарила… — Петр осекся и замолчал.

— Моя вещь на улице, но я за ней не пойду.

Все обернулись — Борис стоял в дверях залы, глядя на остальных потухшими глазами. Весь лоск, вся элегантность слетели с него, и он выглядел совершенно больным и разбитым.

— Кукла! — вырвалось у Алины. Борис кивнул, криво улыбнувшись.

— Ты умная, — равнодушно сказал он. — Если убивает кто-то из нас, то он должен был начать с тебя, а не со Светы. Можешь поломать ему все. Если только не ты это делаешь…

— Что за кукла? — нетерпеливо спросила Марина.

— Моей младшей сестры, — Борис устремил невидящий взгляд в окно. — Наташки. У нее был церебральный паралич… с рождения. Спастическая диплегия. Она была умственно отсталой. Она была кошмарной. Я ее ненавидел. Меня никуда не пускали из-за нее, я все время должен был за ней присматривать… мыть… Наши в футбол играли, в кино шли… а я должен был… Только на бальные танцы без разговоров отпускали… может потому я так хорошо научился танцевать… потому что ее там не было… Она умерла, когда ей было двенадцать, — он слабо улыбнулся. — Иногда я думаю — уж не потому ли она умерла, что я так ее ненавидел? Когда ее похоронили, я, наверное, был самым счастливым человеком в мире… Странно, что она оказалась именно здесь. Будто ждала меня. Знала, что я приеду.

— Ты уверен, что это именно та кукла? — негромко произнес Жора. Борис вяло кивнул.

— Я знаю это. Аёна — так она ее называла. Я выбросил ее на улицу. Но я не пойду за ней. Не пойду, — взгляд Бориса переместился от окна на Ольгу, и теперь в нем был странный призрачный укор. — А шабли сухое вино. Сухое.

Он повернулся и старческой шаркающей походкой направился обратно к столику.

— По-моему, он спятил, — с опаской прошептала Ольга и выразительно посмотрела на Олега. Тот чуть покраснел и отвел глаза.

— По крайней мере, во всей этой ситуации теперь появилась хоть какая-то ясность, — мрачно бросил Виталий, направляясь к двери. — Мы все здесь точно не из-за выкупа.

— Приятно, когда вокруг такие оптимисты, — кисло ответил Олег.

Борис тем временем опустился на стул, и снова уронил голову на руки, слушая успокаивающее тиканье часов. Разговоры в гостиной долетали до него словно сквозь вату, и вата эта становилась все толще. кто-то вошел в зал, потом кто-то еще, его о чем-то спросили, но Борис не услышал. Он пытался думать об Инге, представлять ее, но вместо ее хорошенького личика все время выплывало распухшее мертвое лицо Бережной, ее кожа, покрытая темными пятнами, вывалившийся язык. Словно наяву он ощущал запах, и пальцы снова и снова чувствовали ледяное прикосновение. Совсем недавно такая красивая, разгоряченная, смущающаяся, пахнущая ландышем… а теперь мертвое мясо. Холодное мертвое мясо. Его пустой желудок то и дело содрогался в бесполезных рвотных спазмах. Больше всего на свете Лифману сейчас хотелось заснуть, но спать было страшно. Он чувствовал себя очень старым. Старым и совсем больным. Больным стариком, которого никто нигде не ждет.

Но ведь это было не так! Его ждала Инга, ждала "Дилия", ждало прекрасное обеспеченное будущее. Жизнь сложилась именно так, как он хотел, именно так, как он всегда мечтал… так почему же теперь все кажется таким далеким, призрачным и чужим?

Не открывая глаз, Борис наощупь потрогал золотого крокодила на своем пальце и вяло улыбнулся. Все было хорошо. Только из гостиной очень уж сильно тянуло сигаретным дымом. Отвратительный запах! Внезапно ему пришло в голову, что когда вернется, обязательно введет для сотрудников "Дилии" новый штраф — за курение на территории предприятия. Давно было пора, а то продымили все стены и во дворе вечно не продохнуть!

Часы продолжали тикать, и он слушал их, словно голос доброго друга, негромко бормоча в столешницу.

Не возвращайся в эту тьму, В пещеры, в душные леса, Где смерть вонзит тебе в лицо Свои бессонные глаза…

* * *

Потирая нос, Кристина откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула, потом оттолкнулась от пола босыми ногами, и комната поплыла вокруг нее. Она закрыла глаза, чувствуя, как постепенно приходит в себя. Теперь все казалось правильным, даже необходимым, и правильнее всего была эта комната, и этот замок на двери, который она заперла за собой. Здесь было безопасно — намного безопасней, чем внизу, намного безопасней, чем с остальными. Правильнее всего было бы вообще не открывать эту дверь, пока не появится хоть какая-то определенность. Камням в ее кольцах было неспокойно, они чувствовали опасность, особенно синезеленый аквамарин — он прямотаки сходил с ума. Но в комнате было безопасно — она ведь так тщательно ее защитила, и круг был нетронут.

Она кружилась с закрытыми глазами и думала. Гипнотизеры? Нет, пожалуй. Уж точно не люди. Люди такого не сделают. В комто здесь поселился демон, в комто здесь поселилась тьма… а может, тьма поселилась и во всем доме. Свету принесли в жертву, это же очевидно… ее убили рядом со столовой — той самой столовой, в которой так недобро смотрят деревянные идолы… А может, ее наказали. Это ведь она приготовила и завтрак, и ужин и накрыла их в столовой. Это она нарушила покой злых богов, особенно Чернобога — повелителя безумия и смерти!

Кристина открыла глаза, рассеянно глядя перед собой. Мимо нее пронеслось большое настенное зеркало, ее взгляд скользнул по серебристой поверхности, и Логвинова вдруг слабо пискнула и ногой остановила кресло так резко, что оно едва не опрокинулось. Выскочила из него, кинулась к зеркалу и застыла перед ним, глядя в свои испуганные глаза. Потом попятилась к креслу и опустилась в него, продолжая смотреть на свое отражение. Ее рука протянулась к столику с остатками кокаина и яростно смахнула пакетик на пол. Следом, жалобно звякнув, слетела серебряная трубочка.

Больше нет! Во всяком случае, в ближайшем будущем! Подобные галлюцинации ей совсем не нужны.

Ее взгляд скользил по зеркалу, постепенно теряя напряжение. Возможность видеть собственное отражение сейчас успокаивало намного лучше любого наркотика. Потому что она готова была поклясться, что несколько мгновений назад увидела, как в зеркале стремительно провернулось пустое кресло, словно она была невидимкой. Пустое кресло. Кресло без нее.

* * *

Ольга сидела на стуле, уперев локти в столешницу и уткнув подбородок в сжатые кулаки, и пристально смотрела на стоявшую на столике баночку, до половины наполненную желтоватой жидкостью.

Огурчики маринованные.

Кривая буква "Т" на синем пластике.

Чужой вопль, бьющий в уши, — вопль, вместе с ужасом принесший неописуемое наслаждение. Вопль, который, возможно, теперь стал для нее смертным приговором. Что это — месть? Никто не станет мстить так масштабно.

Неужели ей придется отнести это и показать остальным? Неужели ей придется обо всем рассказать? Нет, ни за что! Ведь тогда ее могут посадить. Они сами по себе ничего не докажут… но что если все их разговоры в этом доме записываются?

…может, это даст нам возможность выжить!

Тюрьма лучше смерти. Но это если знать наверняка. А если это способ заставить ее признаться? И ее, и остальных, которые, наверное, тоже что-то натворили?

Никто не станет расследовать так масштабно. И уж точно в этой стране! Здесь всем на все наплевать.

Но есть версия получше. Как секретные комнаты в "Вавилоне". Весь этот дом — чья-то огромная секретная комната. И все дело только в деньгах и в чьемто извращенном способе получать удовольствие. Кому-то нравится принимать участие, кому-то нравится просто смотреть… Давно известно, что миром управляют деньги, жажда власти и оргазм.

Тогда выхода нет. Потому что если она права, то счастливой концовки здесь не будет. В секретных комнатах "Вавилона" никогда не было счастливой концовки.

Покрывающийся инеем простынный сверток в морозильной камере говорил об этом достаточно красноречиво.

— …ты всего лишь тупая дешевая блядь! Не забывай об этом! Не забывай свое место! Я в любой момент могу вернуть тебя в лужу, из которой подобрал или вообще, на хрен, прибить! Так что не выкобенивайся! Я буду ссать тебе в рот, если захочу!..

Дернув головой, Ольга вскочила, опрокинув стул. Стол дернулся, банка наклонилась, и она едва успела подхватить ее. Зубы Харченко несколько раз дробно стукнули, по лицу пробежала судорога, потом она заметалась по комнате, слепо натыкаясь на мебель. Толкнувшись в дверь, она дернула ее, потом ее пальцы запрыгали по замку, пытаясь открыть его. С треском сломался один ноготь, потом другой, из-под остатка ногтя брызнула кровь, и Ольга, отскочив от двери, прижалась к стене, глядя на вишневую каплю на своем пальце. На ее лице всполошенно метались ужас и злость. Ее правая ладонь взлетела в воздух и со всей силы звонко впечаталась в щеку. Лицо Ольги разгладилось, зубы стукнули в последний раз, и дрожь прекратилась.

Слов не существовало. Голоса не существовало. Но она слышала его. Глубоко внутри головы. И он был ей знаком… на какоето мгновение он стал ей знаком… но не сейчас.

Сейчас она его не знала.

Игры. Игры владельца секретной комнаты.

Ольга пристально смотрела на яркую блестящую каплю на своем пальце. Вот о чем надо было беспокоиться. Вот что было понастоящему важно.

* * *

Алина снова выдвинула ящик тумбочки и, зажмурившись, погрузила пальцы в ворох увядших цветов. Тяжелый запах ударил ей в нос. Цветы были прохладными, податливыми, неприятными на ощупь, но ее пальцы продолжали рыться в них, комкать мертвые лепестки, и запах становился все сильнее и тяжелее. Наконец, она с треском выдернула ящик из тумбочки, вывалила его содержимое на пол и, надрывно, со слезами, дыша, отбросила ящик в сторону, глядя, как в воздухе кружатся и оседают мятые одуванчиковые пушинки.

Кто это сделал?

Может, это сделала ты?

Может, ты свихнулась?

Мало ли, что ты еще сделала…

Подвеска хрустально пела под потолком, и сейчас в ее пересыпающейся хрупкой мелодии Алине совершенно отчетливо послышалось издевательство. С трудом подавив в себе желание запустить в подвеску стулом, она до хруста сжала зубы и с отчаянной злостью пнула ногой груду проткнутых спичками цветов.

Проклятые мертвые разлагающиеся куклы!

Тебе ведь пять было, Аля? Да? Пять?

Ее ладони проехались по щекам, туго натягивая кожу, потом одна переместилась к шее, да там и осталась.

Нужно было думать. Ответы шныряли где-то совсем рядом… иногда она даже видела их тени… но ей совсем не хотелось гоняться ни за ответами, ни за их тенями. Лучше всего запереться в этой комнате и ни о чем не думать.

…Ты умная. Если убивает кто-то из нас, то он должен был начать с тебя, а не со Светы. Можешь поломать ему все… Ты умная…

Но я не хочу быть умной! Я хочу просто быть! Я добилась того, чего хотела! Моя мечта сбылась! Не отбирайте у меня мою прекрасную жизнь!

Вот, Аля. В этом вся твоя натура. Этим ты все о себе сказала. Не отбирайте у меня! Другая бы сказала: не отдам!

— … я люблю ездить на кораблях… на лайнерах, пароходах, это гораздо интересней… кроме того, это бывает так… романтично…

Голос Светланы из прошлого прозвучал так отчетливо, словно ничего не случилось, и она сидела рядом, со своей обычной, так не шедшей ей смущенной улыбкой и постоянно розовеющими щеками.

Алина сглотнула и окунула лицо в сложенные ковшиком ладони. Светы нет, и это реальность — это такая же реальность, как розовые цветочки на холодной простыне. И тот, кто творит эту реальность, возможно сейчас смотрит и на нее, наслаждаясь ее слабостью и паникой, как хорошим вином. Тот, кто украл ее книгу. Тот, кто украл ее мысли. Тот, кто обращается с людьми, как с куклами.

Если только этот кто-то — один и тот же.

Алина, наклонившись, подхватила с пола горсть цветов и сунула ее в карман джинсов, потом вышла из комнаты, оставив дверь распахнутой настежь.

Закрывать ее все равно не было смысла.

* * *

— Если я закрываю дверь, то в нее следует стучать, — спокойно заметил Виталий. Марина, стоявшая в проеме приоткрытой двери, небрежно улыбнулась, давая понять, что эти слова не имеют для нее никакого значения. — Чего тебе?

— Это и есть твоя вещь? — Марина кивнула на его руку. — Собачий ошейник? Мило. Ты им кого-то придушил?

— Я же не спрашиваю, кому ты выколола глаза этими ключами, — Виталий отвернулся от нее, потирая правую руку. Марина встряхнула запястьем, и связка ключей с множеством брелоков тяжело звякнула.

— Мне не нравится твой тон.

— А мне наплевать, что тебе нравится! — отрезал Виталий, не поворачивая головы и глядя в окно. Его лицо было усталым, осунувшимся. — Хочу тебе напомнить, что погиб человек, и если тебе наплевать на сам факт, то на собственную жизнь точно нет, так что не занимайся ерундой. Кто знает, может для тебя придумают что-то особенное, и после смерти ты будешь выглядеть гораздо хуже, чем она.

— А может, это ты ее убил? — вкрадчиво поинтересовалась Марина. Виталий обернулся. Улыбка на его губах была нехорошей.

— А что если так? Что ты сделаешь?

Рощина пожала плечами.

— Возможно, ничего. Видишь ли, мне редко попадались мужчины, которые мне физически настолько подходили. А тебе такие как я, думаю, вообще не попадались.

— Это точно, — отозвался он не без издевки. Марина изогнулась в дверном проеме, положив одну руку на косяк, и полы ее халата слегка разъехались в разные стороны.

— Не боишься стоять спиной к коридору?

— Нет. Меня не убьют.

Непреодолимая убежденность в ее голосе и удивила его, и позабавила.

— Чем же ты хуже других?

— Эксперимент, — она улыбнулась, и ее аметистовые глаза полыхнули. — Они убрали тех, кто был неинтересен. Мальчишка и Света. Убирают жалких, слабых — тех, за кем не интересно наблюдать.

— А оставляют таких, как ты?

— Таких, как мы! — отрезала Марина. Виталий усмехнулся.

— Да-а, девочка. Значит, ты сильная? А я ведь заметил, как ты бедную Светку своим вниманием окружала. Прямо по матерински опекала… Как бедную дурочку. Тебя ведь тянет к слабым, да, Мариш? Ты ведь только рядом со слабыми чувствуешь себя чем-то значительным? Этакий вампирчик. Ты поэтому так остальных девчонок невзлюбила. И Кристинку, и Ольку, и Альку? А? Они не нуждаются в опеке. Они не слабые. А вот ты рядом с ними кажешься себе слабой.

Губы Марины зло дернулись, и аметистовый блеск глаз из теплого стал ледяным. Она выпрямилась и, звякнув ключами, произнесла:

— А вот это ты сейчас напрасно сказал!

Значимость своих слов она подчеркнула громким хлопком двери, от которого звякнули оконные стекла.

II

Тихо отворив дверь комнаты, она осторожно вошла и остановилась, обводя взглядом комнату. Бесчисленные лампы слепо смотрели на нее со стен и потолка — огромный плафон во весь потолок, бра, торшеры, крошечные ночники, теперь бесполезные, потому что больше некому включать их все сразу.

Сумка Светланы стояла возле разворошенной кровати — именно с нее Алексей содрал простыню. Алина, сама не зная, зачем поправила одеяло, потом посмотрела на сумку Светланы, на сложенные на стуле вещи, на комнатные растения в горшках, аккуратно расставленных на подоконнике и на полочках. Провела ладонью по одному из шаров из розового дерева на спинке кровати.

— Что же ты нашла? — прошептала она. — Что же ты здесь нашла?

Склонившись над сумкой, Алина расстегнула ее и растерянно посмотрела на сложенные вещи, потом еще раз обвела взглядом комнату. Как ей понять, на какой именно из этих предметов сутки назад смотрела Бережная, не веря своим глазам и снова и снова повторяя себе, что этого не может быть? На этот цветок с пестрыми листьями в красивом горшке? На фарфорового котенка? На платье? На лампу? На что?

Она порылась в сумке, потом, зло сдув с глаз упавшие волосы, перевернула сумку и вывалила ее содержимое на пол.

— Что?! — бормотала Алина, хватая то одну вещь, то другую. Зубная щетка, белье, мыло, колготки, тоник для лица, косметика, полотенце, несколько книг в мягких обложках — все любовные романы. Что из этого? Как понять? Светлана не сможет ей помочь… ее подвесили, как куклу… как куклу…

Пол этой комнаты был потолком комнаты Бориса.

Алина уронила блузку, которую держала в руках, и повернула голову к окну. Потом встала, подошла к окну и попыталась взглянуть вниз, прижавшись носом к холодному стеклу, но увидела только клумбы и дальнюю часть ограды, ограда же под самой стеной дома была недоступна для обзора.

Она дернула одну из задвижек, взяла один из горшков с цветком, стоявшим на подоконнике, и переставила его на пол, отчего длинные листья возмущенно колыхнулись. Но на подоконнике остались еще пять горшков. Алина окинула их нетерпеливым взглядом, потом быстро распахнула окно, впустив в комнату ветер и дождь. Горшки с громким дребезгом посыпались на пол, один свалился ей на ногу, но она этого не заметила. Высунувшись в окно, она уставилась на острые прутья ограды, окружавшей мокрые розы — на то самое место, где вчера утром висела кукла, которую она с перепуга приняла за ребенка.

Теперь ее там не было.

Испуганно округлив рот, Алина подалась назад, и тут кто-то крепко схватил ее сзади за бедра и, приподняв в воздух, толкнул вперед, в пустоту.

Испустив душераздирающий вопль, она успела изогнуться и вцепиться пальцами в подоконник, но по пальцам правой руки тотчас же ударили кулаком. Пальцы разжались. Дернувшаяся нога Алины врезалась каблуком в стекло, и оно со звоном посыпалось вниз, ударившись о землю где-то очень далеко отсюда.

Она кричала — кричала все время, которое ей осталось и которое вдруг стало тянуться странно медленно, и все движения тоже были пугающе медленнными, и медленно отступал в глубь комнаты человек, и она медленно смотрела на его лицо, так же медленно боком вываливаясь из окна в дождь.

* * *

Этажом ниже, в тот самый момент, когда Алина подходила к окну, в зале громко и торжественно начали бить часы. Реймский собор величественно звонил в свои колокола, возвещая миру о приходе нового часа.

Борис, вжимавший лицо в собственный, лежащий на столе локоть, блаженно улыбнулся в рукав рубашки. Какая же всетаки красота — и на взгляд, и на слух! Как это прекрасно, что на свете существует такая красота, не подвластная ни времени, ни смерти.

Удар, другой, третий… Наверное двенадцать… странно, ему казалось, что уже должно быть не меньше часа. Но это и лучше, что двенадцать — можно будет дольше слушать этот чудесный звук, слушать и смотреть на миниатюрные бронзовые статуи, и стрельчатые окна, и башни… слушать и смотреть…

Он поднял голову, взглянул на часы, его взгляд скользнул чуть над ними, и Борис не особо удивился, увидев Аёну.

Кукла, раскинув ноги, сидела на опущенной крышке рояля, у дальней стены залы. Ее мокрые волосы прилипли к голове бесформенным комом. На месте носа, там, где голову пробил острый прут ограды, зияла дыра, превратившая глупое резиновое лицо в кошмарную сифилитичную маску, и даже с такого расстояния Лифман видел, что ее стеклянные кукольные глаза смотрят точно на него — смотрят насмешливо и обвиняюще. Ему показалось, что нейлоновые ресницы приветственно колыхнулись.

А вот и я! Посмотри, что ты со мной сделал! Наташке это не понравится! Думал, избавишься от меня? Неправильно ты думал!

— Вернулась, сука?! — негромко произнес он и встал. Часы продолжали бить, но теперь их бой походил на тревожный звук набата, грохотом отдававшийся в его голове. — Опять ты здесь?!

Конечно, это было глупо. Кукла не могла вернуться сама. Это ведь кукла. Всего лишь отштампованная резина!

Борис вздрогнул, вдруг совершенно отчетливо представив себе, как Аёна слезает с ограды, забирается в дом и поднимается по ступенькам, припадая на изгрызенную ногу и укоризненно качая продырявленной головой. У него вырвался тонкий агонизирующий хрип, и он сорвался с места и бросился к роялю. На этот раз он не станет выбрасывать ее в окно, на этот раз он спалит ее в камине, превратит в дурно пахнущую черную лужицу, и кто бы ни принес в дом эту проклятую игрушку, он не получит его безумия, на которое так рассчитывает!

…Люди ведь все разные и могут весьма оригинально сходить с ума. И так интересно наблюдать за этим процессом…

За спиной продолжали бить часы. Звон густел, обретая мощь и размах, и казалось, что в зале уже звонят в настоящие колокола, которые, рассекая воздух, тяжело раскачиваются взад и вперед. Рояль с сидящей на ней куклой был совсем близко, и Борис уже протянул вперед руку с хищно скрюченными пальцами, когда что-то подсекло его чуть выше талии — что-то тонкое, тотчас же порвавшееся под тяжестью с силой налетевшего тела.

Он успел сделать еще один шаг — нога едваедва коснулась подошвой узорчатого паркета, когда сзади раздался странный нарастающий звук, похожий на свист. Что-то с силой ударило его в спину, он услышал сочный, отчегото показавшийся очень забавным хруст и тотчас же почувствовал внутри обжигающий холод. Вдруг куда-то исчез воздух из легких, что-то горячее и густое заполнило горло, поднимаясь к губам, хлынуло из них, потекло по подбородку, и весь мир превратился в боль и недоумение, еще более сильное, чем боль. Ноги подкосились, его потянуло к полу, но почему-то он не смог упасть, а потом наползла густая удушающая тьма, в которой Борис все же еще успел услышать последний и самый громкий прощальный удар часов.

* * *

Она перестала кричать и теперь только тонко скулила, извиваясь высоко над землей. Нет, не над землей. Слишком хорошо она помнила, что там, под ней. Высокая железная ограда, хищно торчащие острые прутья, которые прошьют ее тело, словно масло. Игрушка, висевшая на них, была моделью ее собственной смерти. Она успеет почувствовать боль или умрет сразу, когда прутья пробьют ее тело, а один войдет в затылок и выйдет между глазами? Услышит ли она это.

Кричать было нельзя — с каждым криком тело словно бы становилось еще тяжелее. Пальцы, намертво вцепившиеся в узкий резной деревянный карниз, сводило судорогой, они были готовы разжаться в любую секунду. В темном проеме окна над ней никого не было. Алина снова попыталась подтянуться, упираясь ногами в мокрую стену, и они снова соскользнули, и от толчка она чуть не полетела вниз. Майка задралась, и порывы ветра полосовали мокрую спину. Дождь хлестал ей в лицо, ослепляя, стекал в раскрытый рот, и, задыхаясь, она снова попробовала подтянуться, чтобы забросить хотя бы одну руку на подоконник, когда в окне вдруг появилась Харченко — она подбежала так стремительно, что налетела на подоконник, и перегнулась далеко вперед, испуганно вытаращив глаза, и на какоето мгновение Алине казалось, что сейчас Ольга перекувыркнется через подоконник, и они вместе полетят вниз. Она выбросила обе руки и поймала Алину за правое запястье в тот самый момент, когда ее пальцы с обломанными ногтями, разжавшись, соскользнули с карниза, и Суханова повисла на одной руке, отчаянно размахивая второй в воздухе, точно призывая кого-то. Окно под ней с грохотом отворилось.

— Хватайся второй!.. — прохрипела Ольга, уперевшись коленями в батарею и судорожными рывками пытаясь втащить Алину на подоконник. Мокрая рука упорно выворачивалась из ее пальцев. — Быстрее! Уцепись за что-нибудь! Я не могу!..

— Не получается! — с яростным ужасом прокричала Алина, безуспешно пытаясь схватить Ольгу другой рукой. Харченко с перекошенным лицом сползала все дальше и дальше, из ее прикушенной губы по подбородку тонкой струйкой текла кровь, на висках вздулись вены. — Тяни! Тяни! Не отпускай! Пожжалуйста!

— Ты выскальзываешь! — пальцы Ольги комкали ее запястье, неумолимо продвигаясь к ладони… уже были на ладони… уже скоро должны были проехаться по кончикам Алининых пальцев. — Перестань скользить!

В окне рядом с Ольгой бесшумно появилось бледное, как луна, лицо Олега. Он качнулся вперед, и тотчас мокрые пальцы Алины выскользнули из пальцев Ольги, оставив на ее ногтях клочки кожи. С криком она полетела вниз, продолжая тянуть к удаляющимся Ольге и Олегу бесполезные уже руки и крепко зажмурившись. Тело обреченно сжалось в ожидании удара…

Но удара не последовало. Что-то вдруг крепко, словно клещами, сдавило ее запястье, рука хрустнула от рывка, выходя из сустава, внутри плеча точно растекся жидкий огонь, и Алина пронзительно завизжала, дергаясь всем телом. Открыв глаза, она увидела Виталия, который, высунувшись из окна, крепко держал ее за руку, и снова закричала, на этот раз от ужаса, и на лице Воробьева, кроме напряжения и сосредоточенности появилось недоумение.

— Не дергайся! — сказал он громко и почти спокойно. — Я не отпущу. Только не дергайся.

Его голос был гипнотизирующевластным, и Алина, подчинившись, безвольно повисла в воздухе, глядя на него широко раскрытыми глазами и машинально глотая дождевые капли.

— Дай другую руку.

Она послушно подняла руку, и он, наклонившись еще дальше, схватил ее и, оскалившись от напряжения, потянул вверх, постепенно, по очереди перехватывая каждую руку все ближе к плечу. Алина отвела взгляд от его лица и посмотрела на стену дома, которая медленно, но верно начала уползать вниз. Она больно стукнулась носом о карниз, а потом ее голова вдруг оказалась на подоконнике. Ее перехватили под мышками, подтянули и перевалили с подоконника на пол, словно груду тряпья, и она замерла, уткнувшись лбом в холодный пол, все еще не веря, что жива.

В комнату влетел Жора и остановился, глядя на Виталия, который сидел, привалившись к стене и, морщась, потирал плечо, и Алину, которая застыла в собачьей позе, содрогаясь всем телом и издавая мычащеплачущие звуки.

— Господи! — он подбежал к ней, осторожно перевернул, и на него глянули два испуганных глаза. — Алька! Живая?!

— Ты б еще дольше сюда шел! — иронически произнес Виталий, попытался приподнять руку и зашипел от боли. Вошла Марина и аккуратно села на стул с выражением бесконечного терпения на лице.

— Жожо…аа! — насквозь мокрая Алина, завыв, повалилась Вершинину на грудь, щедро поливая ее слезами. Жора автоматически обнял ее, потом повернулся, когда в комнату ввалились Ольга, Олег, Кристина и Петр. Пытаясь войти одновременно, они застряли в проходе и секунду яростно дергались, вминая друг друга в косяки, потом Ольга вывернулась, подскочила к Алине и Жоре и с размаху упала рядом с ними на колени.

— Я держала! — с непривычной жалобностью проговорила она, цепляясь пальцами за руку и плечо Алины и истерично встряхивая ее. Пальцы другой руки бережно сжимали стеклянную банку, в которой плескалась какая-то жидкость. — Я ведь держала!.. я думала, все… Я ведь…

Ее рука мазнула Алину по другому плечу, и та дернулась в сторону, взвизгнув:

— Больно!

— У нее вывих, — сказал Виталий, продолжая потирать плечо. — Вправь, Жорка. У тебя же мама профессор.

— Что вы прицепились… с мамой! — проворчал Жора, приваливая Алину к стене и осторожно обхватывая руку, которая почти исчезла в его огромных ладонях. — Петь, подержи ее.

— Она выпала из окна? — спросил Петр, выполняя указание. Алина яростно сверкнула на него глазами, в которых еще дрожал животный ужас.

— Меня выбросили!

— Будет больно! — весело сообщил Жора рядом с ее ухом и, прежде чем она успела повернуть голову, рванул. Кость противно хрустнула, становясь на место, у Алины вырвался вопль, и ее свободная рука, взлетев в воздух, влепила Вершинину звонкую пощечину.

— Ой, прости, Жора, — она тут же виновато заморгала. — Я не хотела. Но ты так дернул!..

— Хорошо, что я не пошел в мединститут! — с усмешкой ответил Жора, прижимая ладонь к горящей щеке. Ольга вопросительно посмотрела на остальных.

— Выбросили? Но ведь дверь завалена… а бизнесмен…

— Это не он! — хрипло сказала Алина, нежно растирая плечо. — Я видела, кто.

Все взгляды тотчас пересеклись на ее лице.

— Видела? — переспросил Олег. Голова Алины прыгнула вверхвниз. Виталий встал и сделал несколько шагов к ней, но Алина вдруг проворно метнулась в угол и вжалась в него спиной, глядя на Воробьева со страхом и ненавистью, и наткнувшись на этот взгляд, он застыл, потрясенно приоткрыв рот.

— Не подходи!

— Что?! — изумленно спросил Виталий, не веря своим ушам.

— Великолепно! — процедила Алина сквозь зубы. — Какая игра! А я-то, дура!..

— Алька, ты чего?! — Ольга поднялась. — Он же тебе жизнь спас!

— Жизнь спас?! Это он меня выбросил! Из окна Светкиной комнаты! Я видела его! — Алина ткнула здоровой рукой Виталию чуть ли не в глаза. — Я тебя видела!

— Что за бред?! — потрясение в голосе Виталия смешалось со злостью. — Выбросил и побежал на второй этаж, чтобы тут же поймать?!

— Не знаю! Ты псих — вот и все!

— Нет, Аля, подожди. Ты что-то путаешь! — Олег покачал головой. — Я был на лестнице третьего этажа, когда услышал твой крик, побежал наверх, и никого мне навстречу не попадалось! Особенно его. Я вообще никого не видел, кроме Ольги!

— Я ее не выбрасывала! — тут же огрызнулась Харченко, почуяв в словах Кривцова скрытое обвинение. Жора схватился за голову, переводя взгляд с нее на Виталия и обратно.

— А ты видела кого-то?

— Нет! Я была в своей комнате… когда услышала. И я никого не видела!

— Ты сразу выбежала?

Губы Ольги чуть дернулись.

— Почти. Но я ее не выбрасывала…

— Да никто не говорит…

— Он мог спрятаться под кровать! — Алина продолжала сверлить Виталия ненавидящим взглядом. — А потом побежать к Олегу в комнату, она рядом! Он же в этот момент был на лестнице — он сам сказал! Пока он там поднялся… а Олька, когда меня тянула, себе за спину не смотрела!

Лицо Ольги побелело от внезапной догадки.

— Так он мог и меня выбросить!..

— Да не выбрасывал я никого! — рявкнул Виталий, чувствуя, как в обращенных на него взглядах нарастает враждебность. — Я был здесь, когда она закричала! Увидел, как она наверху ногами болтает, открыл окно… я знал, что не успею добежать, поэтому решил… — он резко повернулся к Марине. — Ну, скажи же!

— Сказать что? — спокойно осведомилась Марина, крутя в воздухе связку ключей и брелоков.

— Ты же видела меня здесь! Ты вышла за секунду до того, как все случилось!

— Неужели? — Рощина улыбнулась ему одними глазами. — Ты меня сюда не приплетай, Виталик! Я в своей комнате была и тебя в глаза не видела.

— Гнилье ты, Маришка! — сказал Виталий с кривой усмешкой. — Вот так, значит, решила посчитаться?!

— А может всетаки Лешка!.. — пробормотал Олег, но Петр покачал головой.

— Он заперт. У него молоток так в двери и торчит! И он был в комнате. Я слышал, как он смеется за дверью.

— Значит, они на пару работают! — заявила Кристина. — Два маньяка! А разыгралито целый спектакль!

— Алина, подумай, — произнес Виталий, не обратив внимания на ее слова. Его руки бессильно повисли вдоль бедер, глаза в упор смотрели на Алину, и под их взглядом она вдруг слегка расслабилась, вместо ужаса теперь чувствуя мучительную растерянность. — Ты не могла меня там видеть. Меня там не было.

— Но я видела твое лицо, — прошептала Алина одними губами. — Я видела твое лицо… Только ты был без майки. И ты улыбался… Я еще ни разу не видела, чтоб ты так улыбался.

— Но ведь он же не мог телепортироваться! — в отчаянье вскричал Олег. — Не мог он прибежать сюда так быстро! Я как только влетел, так она сразу… И зачем все это?! Никакого смысла нет!

— А здесь ни в чем нет смысла! — сказала Ольга, растирая запястье. — Это игра, понимаешь? Игра!

— Давайте запрем их обоих — и дело с концом! — предложила Кристина, нервно теребя в руках маленькую шкатулку, и Петр тотчас бросил на нее косой взгляд.

— А сама ты где была, звезда? Ведь твоя комната тоже рядом. Через стенку.

— В комнате и была! — отрезала Кристина, чуть покраснев. Ольга метнула на нее яростный взгляд.

— Так какого же хрена ты мне не помогла?! А?! Ну же, признайся! Струсила, да?! Знаменитость недоношенная! Так бы и просидела за дверью, пока всех нас не перебили!

— Заткнись! — взвизгнула Логвинова и вскинула перед собой руку, явно собираясь вцепиться Ольге в лицо. Алина, тяжело дыша и все еще стуча зубами от пережитого ужаса, продолжала смотреть на Виталия. Нет, она не могла ошибиться. Это было его лицо. Только…

Да нет, его. Только… странно чужое… словно…

Она мотнула головой, совершенно сбитая с толку, и Виталий тотчас сказал:

— Ты ведь сомневаешься. Я же вижу. Ну скажи! — он протянул к ней руку. — Я не был там. Я бы никогда…

Она отшатнулась от протянутой руки, словно в ней был нож, и Виталий отвернулся, глядя в распахнутое окно потухшими глазами. Его рука протянулась, сняла со спинки стула собачий ошейник, свернула его и начала засовывать в карман брюк.

— … увидел, как Петька бежит по лестнице… потом в комнату, — тем временем говорил Жора, — а там уже вы…ну, я развернулся — и вниз…

— Нет! — вдруг рявкнул Олег и, словно для того, чтобы подчеркнуть значимость этого возгласа, схватил подвернувшуюся под руку пепельницу и запустил ею в стену. Пепельница, не разбившись, с грохотом упала на пол и гулко укатилась под кровать. — Ну не верю я в это! И тебе не верю! — он ткнул указательным пальцем в сторону Марины. — Зачем ему это надо! Это ведь слишком опасно для него! На третьем этаже было полно народу — любой мог его увидеть! Это, в конце концов, не по плану!

Последнее слово выдернуло Алину из угла, в который она вжималась. Оцепенение спало с ее памяти, и тотчас Ольга, словно угадав ее мысли, задала ей вопрос, который до сих пор никто задать не удосужился.

— А что ты делала в Светкиной комнате? И окно ты открыла? Зачем?

— Кукла, — тихо сказала она. — Борис говорил про куклу, помните? Вещь, которую он нашел в этом доме. Он выбросил ее позавчера, и кукла застряла на ограде, там, внизу… Я вспомнила об этом, когда была в Светкиной комнате… искала ее вещь… Ее окно над окном ювелира, поэтому я выглянула… Но куклы там нет. А ведь Борис говорил, что не забирал ее.

— Аа! — Олег хлопнул в ладоши, и его глаза хищно вспыхнули. — Вот вам и план! Тебя вышвырнули на ограду, как Лифман вышвырнул свою куклу!

— Он и вышвырнул! — Ольга огляделась. — Видите, он единственный, кто не пришел, а ведь Алька орала так, что…

— … я на первом этаже отлично услышал, а он ведь был на втором! — подхватил Жора и кинулся к двери, но Олег, опередив его, выскочил раньше и понесся по коридору к гостиной. Остальные нестройной толпой помчались за ним.

— Но ведь я не его видела! — в отчаянье выкрикнула Алина на бегу, и Ольга, обернувшаяся к ней, чуть не врезалась в стену.

— Тебе со страху померещилось. Это ювелир, точно! Я же говорила, он спятил! И Светку придушил — наверное, не заладилось у них что-то!

Алина, вбежав в гостиную, хотела было возразить, что никак не могла перепутать Бориса и Виталия — они ведь так непохожи, но в этот момент Олег влетел в распахнутую дверь залы и вдруг резко крутанулся, схватившись за голову, и подломился в коленях, будто неожиданно собрался пуститься вприсядку.

— Твою мать! — взвыл он, дергая себя за волосы, словно пытаясь снять скальп. — Ах ты ж… твою… в…

У Кристины вырвался громкий вздох, и она вжалась в стену, остальные бестолково столпились возле двери. Виталий сделал несколько шагов вперед и остановился.

Лифман стоял на коленях в дальнем углу залы, словно молился, свесив голову на грудь и чуть склонившись вперед. Упасть ему не давала алебарда, косо свисавшая с потолка на двух веревках. "Перо" алебарды насквозь пробило тело Бориса чуть левее позвоночника и торчало из черного шелка рубашки, словно нелепый блестящий, запятнанный темнокрасным росток. Пальцы правой руки ювелира намертво вцепились в него, точно в отчаянной попытке протолкнуть острие обратно, и золотой крокодил был забрызган кровью, словно только что сытно пообедал. Тело медленно, тихо покачивалось, поворачиваясь то боком, то спиной, и подогнутые ноги елозили тудасюда, размазывая по паркету небольшую темную атласную лужу крови.

— Господи… — прошептала Ольга, прижимая ладони к щекам. — Боже мой…

Виталий осторожно подошел ближе, потом поднял голову и посмотрел на веревку, тянущуюся через весь потолок к балке над дверью, на косо свисавшую сорванную вишневую драпировку, потом снова посмотрел на Бориса.

— Он мертв? — спросил Петр, хотя и так уже это понял. Он задал вопрос исключительно для того, чтобы услышать хотя бы свой голос. Мертвая тишина была невыносима.

— Смотрите — кукла! — шепнула Алина, вытягивая в сторону рояля дрожащую руку. — Та самая.

— Ее не было, когда мы уходили, — сказал Жора и шагнул внутрь комнаты, наблюдая, как Виталий, склонившись, рассматривает что-то на полу. — И этой штуки тоже не было, — он кивнул на торчащее из спины ювелира длинное древко.

— Была, — Виталий разогнулся, держа в руках нитяной обрывок. — Она была прикреплена вон там, над дверным проемом, среди драпировок и насторожена. Видите эту нитку. Очевидно, бедняга налетел на нее, она порвалась, тем самым сорвав сторожок и крепления, и алебарда, — он очертил ладонью в воздухе дугу. — Места для размаха навалом, и сила удара была очень приличной. кто-то поставил Борису ловушку, и он в нее попался. Наверное, бросился к этой прокля-той кукле!

— кто-то! — хрипло воскликнула Марина, цепляясь за косяк дрожащими пальцами, и ее ключи испуганно звякнули. — Хочешь сказать, это не ты?! А ведь только что с таким знанием дела все рассказал!

— Это ни о чем не говорит! — отрезал Олег и обошел висящее тело кругом, стараясь, все же держаться от него подальше. — Элементарный принцип, тут любой догадается, тем более, что сейчас все отлично видно. Бедный Борька, а мыто на него валили!..

— Меня не устраивает такой способ оправдания, — Ольга не сводила глаз с тела, покачивающегося все реже и реже. — Он точно умер?

— Думаю, почти сразу, — Олег не выдержав, отвернулся. — Это нидерландская алебарда — у нее самое длинное "перо". Страшная штука.

Он горестно покачал головой, и тут же настороженно обвел взглядом остальных, уловив перемену в их молчании.

— А чего вы на меня так смотрите?!

— Это ведь ты фанатик оружия, — Петр сделал шаг назад, но Жора поймал его и толкнул обратно. — Это ведь ты классно в нем разбираешься!

— И что с того?! — вскинулся Олег. — Для того, чтобы проткнуть кого-то ножом или алебардой, совершенно необязательно в них разбираться! Берешь и протыкаешь — и всего делов!.. господи… — он поспешно отошел подальше от убитого, считая кощунственным вести рядом с ним такие разговоры — на его взгляд это было слишком уж цинично. Виталий, продолжавший осторожно бродить по зале, все осматривая, покосился на него. — К тому же, она не такая уж и легенькая… а потолки здесь видали какие высокие. Чтобы ее правильно поставить… нужна сила и хороший рост, а я, если говорить откровенно, не особенно…

Марина медленно повернула голову и взглянула на Жору, потом попятилась, скользя спиной по стене.

— Обалдела?! — воскликнул Жора. Теперь обвиняющие взгляды были направлены на него, и ему сразу же стало отчаянно не по себе, насколько это было еще возможно после лицезрения Бориса, безжалостно насаженного на полуметровое острие, точно бабочка на булавку. А ведь не более пятнадцати минут назад ювелир был живым и здоровым, сидел за столом, возле своих обожаемых часов. — Да вы что же — на меня думаете?! Да я…я бы такого…

— Это мог сделать кто угодно, — произнес Виталий, снова разглядывая веревки. — Если правильно применять силу, ее вовсе не должно быть много. Это могла бы сделать даже женщина. Мебели здесь достаточно. Другое дело, что мне с трудом представляется женщина, которая могла бы такое придумать.

— Нет, отчего же, зачем же ущемлять женский пол! — поспешно сказал Олег, и Ольга метнула на него яростный взгляд. — Другое дело, что мы отсутствовали от силы минут пятнадцатьдвадцать. Разве можно было соорудить такое за это время… тем более, что мы так или иначе друг друга видели…

— Нет, — Виталий покачал головой, растирая растянутую руку. — Ее поставили ночью. Этой ночью, иначе ловушка бы сработала во время танцев прошлым вечером. Но она уже была здесь, когда мы оставили Бориса в гостиной, — его голос дрогнул. Алина, внимательно слушавшая его, вдруг побелела и отвернулась. — К сожалению, мы не так уж часто смотрим на потолки… Олег, ты не заметил, алебарда была на месте вечером?

Кривцов судорожно дернул головой.

— Да. А сегодня я не смотрел… по понятным причинам. Не до того было. Слушай, но тогда получается… Евсигнеев вполне мог ее поставить? До того, как Алина треснула его по башке.

— Я пойду посмотрю, действительно ли он заперт, — пробормотала Марина и попятилась к выходу, но Жора загородил ей дорогу, и она отскочила назад, словно увидела змею.

— Он действительно заперт! — зло сказал Вершинин и с грохотом захлопнул дверь залы. Алина, почувствовав внезапную слабость, опустилась на стул, на котором недавно сидел Лифман. — Никто не выйдет из этой комнаты, пока мы со всем не разберемся!

— Я не хочу здесь сидеть… я не буду здесь сидеть, пока он тут… — Кристина села на пол и, закрыв лицо руками, разрыдалась. — Уберите же его! Снимите!

Стоявшая рядом Ольга пихнула ее ногой в бок. Кристина отползла в сторону и прижалась боком к стене, продолжая плакать отчаянными испуганными слезами.

— То, что ты сейчас сделал, было очень глупо, Жора, — сказал Виталий. Тот непонимающе посмотрел на него.

— Почему?

— Тебе интересно мое мнение? Значит, ты больше не считаешь, что я выбрасываю девушек из окон?

— Аля?…

— Отстаньте от меня! — глухо ответила Алина, внимательно глядя то на часы, то на пустующую теперь полку и стараясь не смотреть туда, где все так же нелепо и жутко стоял на коленях мертвый Лифман. — Я видела то, что видела! Если вы думаете, что у меня со страху приключились видения, то пожалуйста! Перестань на меня смотреть! — истерично крикнула она Виталию. — Я бы не стала придумывать такого про тебя после того, что ты…

— Кроме алебарды и того, что ты забирал, можешь сказать чего еще не хватает? — спросил Виталий у Олега, отвернувшись от Алины. Тот пробежал глазами по нестройным сверкающим сталью рядам и покачал головой.

— Я всего не запомнил… прорех много, но не только по моей вине… точно не скажу… Ясное дело, одна из алебард, — он, не поворачиваясь, махнул в сторону торчащего древка, — и точно не хватает моргенштерна и французского арбалета. Кэна нет — японского меча… Остального не знаю.

— Ну, вот ты и ответил на его вопрос.

— Черт! — вскрикнул Жора и, отшатнувшись от двери, уставился на нее дикими глазами. — Хочешь сказать, есть еще ловушки?!

Остальные закрутили головами, Ольга резко развернулась, подняв руки с растопыренными пальцами, точно собралась сдаваться в плен. Кристина, сидевшая на полу, сжалась, закрыв голову руками, словно на нее вот-вот должен был обрушиться потолок.

— Здесь, похоже, нет, — сказал Виталий, выглядывая из ниши и раздвигая золотистую занавесь, — но они могут быть где-то в доме… в том месте, где вы не были сегодня… хотя, кто-то из вас, возможно, был, но знает, как там нужно ходить.

Марина отодвинулась от остальных в угол и села в полукресло, но тотчас вскочила и испуганно посмотрела по сторонам. Виталий подошел к роялю и наклонился, разглядывая куклу.

— Не трогай ее! — вскрикнул Петр. Алина дернулась, стукнувшись локтями о стол.

— Ловушки два раза не срабатывают! — мрачно сказал Олег, глядя на оружейную стену и мучительно пытаясь вспомнить, чего еще не хватает. Слава богу, то, что он забрал, целехонько, лежит себе спокойно в его комнате. Хорошо, что он забрал полутораручный меч. Получить таким в живот было бы очень неприятно.

— кто-то оставил ее, когда мы разошлись по комнатам. Ловушка уже была насторожена, оставалось только оставить приманку, — сказал Виталий, выпрямляясь. — Кто последним уходил из гостиной?

— Ну я! — с вызовом ответил Жора. — Только это ни о чем не говорит! Кто угодно мог вернуться! Мы же не видели друг друга!

— Ну, так ему это и было проще всего — он же был на втором этаже! — Марина ткнула пальцем в сторону Виталия, и Олег вдруг рассмеялся дребезжащим старческим смехом.

— Тебе это тоже было несложно, дорогуша!

— Но вы же знаете, что он вышвырнул Альку из окна! — лицо Марины стало ошеломленным — она не ожидала, что обвиняющий перст может указать и в ее сторону.

— Тогда не успел бы. В зале идти надо было тихотихо, медленномедленно, чтоб расстроенный ювелир головы случайно не поднял, — Кривцов нехорошо ухмыльнулся. — А так… Тебя ведь тоже никто не видел.

— Но мнето зачем… если…

— Ты же сама сказала, — Олег снова ухмыльнулся, хотя в этот раз ухмылка получилась довольно жалкой. — Мы не знаем друг друга. Убийца вовсе не обязательно должен быть один. Может, мы тут все ненормальные!

— Нет! Меня видели! — Марина прикусила губу, потом зло глянула на Виталия. — Он меня видел!

— Значит, он сказал правду?

— Да! — рявкнула Марина и отвернулась. Алина закрыла лицо ладонями и затрясла головой. Виталий засмеялся.

— Убийца один человек. Иначе не было бы смысла ставить ловушку. В тот момент, когда Борис должен был умереть, убийце позарез надо было быть в другом месте, — он взглянул на Алину. — С другой стороны, откуда ему было знать, что ее понесет в Светкину комнату? Это, как раз, не выглядит продуманно.

— Господи, да снимите же вы его! — воскликнула Кристина, убирая руки с головы и вскакивая. — Вы так все это обсуждаете… как будто ничего… а он тут… Да как вы можете?!.. Да вы все психи! Или снимите его, или выйдите хотя бы в гостиную! Рассуждаете тут!.. Вы бы видели свои лица!.. — ее голос надломился, и она ударила вывернутыми ладонями о стену. — Видели бы свои лица!.. лица!.. детективы хреновы… вы ничего не понимаете!.. это деревянные боги в столовой… это они… а вы тут про ловушки!..

Закинув голову, она захохотала, глядя на сорванную драпировку, громко и с придыханием, оскалив зубы и продолжая методично хлопать ладонями по стене, словно аккомпанируя своему хохоту. Стоявший ближе всех Жора наотмашь ударил ее по лицу, Кристина стукнулась затылком о стену и затихла, изумленно раскрыв глаза и округлив рот.

— Я всегда считал, что все эти звезды шизанутые! — буркнул Кривцов и отвернулся. — Между прочим, мы как-то про нее забыли, а если…

— Перестань, — Виталий посмотрел на тело, уже висевшее неподвижно. — Она, между прочим, права. Надо его снять…

— А если это тоже ловушка? — Петр со страхом посмотрел на тянущиеся вверх веревки. — Тронете его, она и сработает. Помните, как чеченцы наших убитых минировали? Тронет кто-нибудь тело и… — он выразительно взмахнул рукой.

Виталий застыл, глядя на него остекленевшими глазами. Его левая рука судорожно комкала запястье правой, лицо окаменело, а мозг словно разрывался на части.

…как чеченцы… тронет кто-нибудь тело…

…мертвые лежат иначе… Он точно это знал.

…опасность он всегда чувствовал так же безошибочно, как и смерть, этому быстро учились… где?! где?!

…руки в крови… мои руки в крови…

…ничего, пацан, с первым всегда тяжело… нака, глотни лучше…

… да что ж вы, суки, по своим…

… мертвые лежат иначе…

Что с твоей рукой?! Что с ней?!

Он резко развернулся и направился к оружейной стене. Олег недоуменно посмотрел ему вслед. Петр покачал головой, потом выразительно крутанул пальцем у виска.

— А ведь это он сказал, чтобы все разошлись за своими вещами, — негромко заметил он. Жора ответил ему мрачным взглядом.

— Это ни о чем не говорит. Если бы он не сказал, это бы сделал я!

— Часы остановились, — вдруг раздался тихий голос Алины, и все обернулись к ней. — Борис умер и часы остановились… — она прижала ладонь к губам.

— Они шли, когда я заходил сюда, — Жора наклонился, глядя на миниатюрный Реймский собор. — Двенадцать… Странно, — он взглянул на свои наручные часы. — Сейчас начало второго. Но вчера они шли правильно. Сломались, наверное…

— Это Борис переставил их с полки? — спросила Алина сквозь пальцы, пристально вглядываясь в циферблат.

— Когда мы пришли, часы, кажется, уже стояли на столе… хотя я не уверен… — Жора выпрямился и посмотрел на безносую куклу на рояле. — А Борис ведь сегодня встал очень поздно… позже всех…

— Это часть ловушки, — Алина запустила пальцы здоровой руки в свои мокрые волосы. Ей было плохо, очень плохо. Перед глазами до сих пор стояли мокрые железные острия, так и не дождавшиеся ее внизу, среди роз… Сработала ли ловушка именно в тот момент, когда она падала… или несколькими минутами позже? Возможно, если бы ее не выбросили из окна, она бы успела добежать до залы и увидеть куклу… и Лифман был бы жив. Она подняла голову и наткнулась на взгляд Виталия. К ее удивлению, в нем было сочувствие. Он кивнул ей, и внезапно она поняла, что он догадался о ее мыслях. Потом он отвернулся к развешанному на стене оружию. — Вы же помните, как он млел от этих часов. Одна из его вещей. Ему ведь так нравилось слушать их — смотреть и слушать… Ему было плохо, и он пришел к часам… Если бы они отбили час, возможно, он бы только слушал, но они били долго, и он не мог не посмотреть… — она вытянула руку поверх часов, и ее пальцы указали точно на сидящую на рояле игрушку. — Он не мог ее не увидеть. А увидев, не мог не… — Алина замолчала, кусая губы. Олег вздрогнул.

— Господи, какая извращенная фантазия! Но ведь он мог и не посмотреть. Или не пойти.

— Нет, — она слабо улыбнулась. — Не мог. Убийца нас уже хорошо изучил. У него было много времени. Важно понять другое — знал ли он о наших вещах то, что знаем мы, или он сам по себе, а эксперимент с домом сам по себе.

— По мне лучший подозреваемый — это Евсигнеев, но он был заперт, когда тебя… — Олег запустил указательный палец за вырез футболки и оттянул ее, точно ему стало душно. — Значит, кто-то всетаки в дом забрался… может, кто-то похожий на Виталия.

— Мы вывернули дом наизнанку! — заявил Петр, почесывая заросшую светлой щетиной щеку. — Мы не нашли никаких потайных дверей! Где он спрятался, интересно?! В кастрюле?!

— А окна?!

— Тогда бы гденибудь были мокрые следы! Видал, как поливает?! Или он с зонтиком и в галошах лез?!

— Я вижу, тебе очень хочется, чтобы убийца был кто-то из нас! Интересно, почему?

— Ты на что намекаешь?! — Петр с исказившимся лицом шагнул вперед, но Жора оттолкнул его обратно.

— Нашли место!

Виталий тем временем подошел к висящему Борису и остановился. В руке у него была турецкая сабля. Он попробовал пальцем лезвие, потом посмотрел на остальных.

— Мне нужна помощь. Кто-нибудь подержите его.

— Нет. Это может быть ловушка, — Петр замотал головой. — Пусть лучше висит. Закроем сюда дверь — и все. Ее ведь все равно придется закрыть. Здесь оружие.

— Не дури, Виталя. Вдруг он прав, — поддержал его Вершинин. Виталий постоял немного в наступившей тишине, разглядывая обращенные к нему лица, потом криво улыбнулся.

— Ну, тогда это будет первое убийство, которое пойдет не по плану. Если очередность уже установлена.

Крепко сжав обеими руками черен сабли, он резко развернулся, клинок веселой ожившей молнией сверкнул в воздухе и прошел сквозь натянутые веревки, и они безжизненно повисли. Лифман со стуком повалился на пол лицом вниз, и древко алебарды, торчавшее из его спины, чуть качнувшись, уставилось в потолок. Теперь ювелир походил на воина, павшего на средневековом поле сражения.

— А я наорал на него, — вдруг прошептал Олег в полной тишине и медленно повел ладонь от лба к затылку, надавливая с такой силой, будто хотел вдавить волосы прямо в мозг. Казалось, он только сейчас окончательно понял, что Борис мертв. — И раньше орал. Он так меня бесил… так бесил…

— Из-за тебя он остался тут один! — прошипела Ольга. — Если б ты не заставил его Светку заворачивать, он бы не дошел до такого состояния.

— Да, надо было заставить тебя! — зло ответил Кривцов. — Жаль я…

— Тарантулы, — жестко произнес Виталий, и Олег осекся. — Ты был прав, Жора. Тарантулы из нас получились что надо!

Отвернувшись, он положил саблю, крепко взялся за древко алебарды и рванул, но тело приподнялось вместе с острием, точно Борис, спохватившись, пытался встать. Тогда, закусив губу, Виталий прижал ногой плечо Лифмана, снова рванул, и "перо" вынырнуло с сырым чавкающим звуком. Все невольно вздрогнули, а потом в испуганной тишине вдруг громко и безнадежно заплакала Алина, уронив голову на стол и вцепившись пальцами в волосы. Виталий взглянул на длинное, испачканное темной кровью "перо", а потом вдруг размахнулся и с силой всадил его в узорчатый паркет. В разные стороны полетели щепки, одна плитка выскочила и Воробьев ногой отшвырнул ее. Сейчас ярость была даже в блеске его серебряной цепи. Он с улыбкой посмотрел на остальных, но улыбка была темной, и каждый зрачок был как дно глубочайшего колодца, до которого можно падать вечность.

— Не плачь по нему, глупая, — размеренно сказал он. — Плачь по себе. Они вряд ли это для тебя сделают. Мало ли — вдруг от слез тоже сработает какаянибудь ловушка.

Развернувшись, он направился к двери, оставив алебарду торчать в полу. Сейчас указывающее в потолок древко почему-то изумительно напоминало оскорбительно отогнутый средний палец.

Никто не загородил ему дорогу, никто не двинулся с места — все безмолвно смотрели мимо него, на торчащую алебарду и на мертвое тело рядом с ней. И только Алина так и не подняла головы, продолжая взахлеб рыдать перед умолкшими часами, стрелки которых застыли на двенадцати, словно время в этой комнате остановилось навсегда.

* * *

В остальных комнатах время подходило к четырем часам.

Второй длинный простынный сверток лег на пол морозильной камеры рядом с первым, и в этом было что-то жутковатопривычное, обыденное, как будто под аккуратно завернутой тканью были вовсе не люди, которые не так давно сидели с ними за одним столом и смеялись чьим-то шуткам. Это почувствовали все без исключения, и на этот раз, опустив тело на пол, вылетели из морозильной камеры так стремительно, словно за ними гналась стая волков. Когда дверь камеры захлопнулась, у Кристины снова началась истерика, но на этот раз куда более масштабная. Она глубоко, со слезами, задышала, попятившись прочь от остальных к раковине, потом вцепилась себе с горло, точно у нее был приступ удушья, страшно вытаращив налившиеся кровью глаза, потом вдруг заверещала на удивительно высокой ноте и ее руки замелькали, одну за другой хватая стоявшие рядом с раковиной грязные тарелки и чашки и с силой швыряя их куда придется — на пол, в стены, в проем полуоткрытой двери, подняв на кухне целую метель осколков.

— Не хочу!.. — визжала Кристина с каждым броском, перемежая крики с какимто совиным уханьем. — Не хочу!..

Жора попытался поймать ее, но Логвинова с изумительным проворством проскочила у него под локтем, запустила в Вершинина кружкой и попала, отчего на лбу у Жоры начала зловеще наливаться здоровенная шишка.

Они поймали ее в столовой, где Кристина, повалившись на колени перед выкрашенным в черный цвет деревянным идолом, держащим жезл и топорик, яростно сдирала с пальцев кольца и швыряла в него.

— На! — вопила она. — Подавись! Мало тебе?!.. Мало?!.. Аххаха!..

Жора схватил ее сзади за руки и, пока держал, Виталий сбегал на кухню, вернулся с большой кастрюлей ледяной воды, и когда Жора поспешно отскочил, выплеснул ее на певицу. Кристина на несколько секунд застыла с раскрытым ртом и нелепо моргающими глазами, потом с размаху села на пол и залилась слезами, отчаянно хлюпая носом.

— Мне страшно, — всхлипывала она. — Я хочу домой. Мне нужно на гастроли. Я все отдам, только отпустите меня домой. У меня этих бабок как грязи! Меня вся Москва знает!

Успокоить ее стоило огромного труда.

Потом они, разбившись на две группы, снова прочесали дом, и долгое время по особняку разлетались громкие удары захлопывающихся дверей. Везде, невзирая на день, ярко горел свет, и они запирали комнату за комнатой, уменьшая и уменьшая неконтролируемое пространство дома. Жора, спустившийся проверить подвал, позвал снизу Виталия и молча показал ему на бутыли с кислотой, снова мирно стоявшие на прежнем месте. Осторожно проверив их, они убедились, что там действительно кислота.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал Виталий. — А уровень ты не запомнил?

— Да вроде бы такой же, — неуверенно пробормотал Жора. — Но все равно надо сказать остальным.

Чердак обыскивали все, кроме Марины, наблюдавшей за их действиями с безопасного расстояния, стоя возле люка. Свое нежелание принять участие в поисках она объяснила боязнью пауков, которыми, как правило, чердаки кишмя кишат. Но обыскивать, собственно, здесь было нечего — огромное пустое пространство и больше ничего. Никакого хлама, никаких старых вещей, никакой паутины. Здесь не было даже пыли.

— Хотел бы я познакомится с их уборщицей, — почти мечтательно произнес Олег, стоя посереди чердака. — Будто языком вылизано! Ну что — дом кончился — ни маньяков, ни ловушек! — он прижал ладонь к груди и тяжело вздохнул. — Господи, мне это стоило нескольких лет жизни! Ну, так что, ребята, может кто-то из нас хочет чистосердечно раскаяться?

— Твой юмор, Кривцов, переходит всякие границы, — Ольга тряхнула головой, отчего ее черные волосы, завязанные в высокий хвост, мотнулись из стороны в сторону. Бровиусики неодобрительно съехались над переносицей. — Нездоровый, прямо сказать, юмор. Очень близкий к психическому расстройству.

— Мы тут все очень близки к психическому расстройству, — мрачно заметил Жора и скрестил руки на груди, отчего под его бронзовой кожей перекатились крепкие мускулы.

— Главное, чтоб это был не ты, — Олег посмотрел на него с наигранной надеждой. — В роли маньяка ты будешь просто ужасен.

— Я смотрю, вам до сих пор весело, — Алексей, временно выпущенный, но отнюдь не прощенный, извлек из кармана пачку "Капитана Блэка" и щелчком выбил из нее сигарету. — Может еще не дошло, что кто-то решил поиграть с нами в "Десять негритят"?! Что кто-то из стоящих здесь прямо сейчас только что замочил ювелира и разглядывает свою следующую жертву! Ну, народ, вы оптимисты!

— Думаю, нам лучше вернуться в гостиную, — сказал Петр, делая вид, что не слышал слов Алексея. — Или еще куданибудь… Здесь холодно. Посторонних мы не нашли, ловушек не нашли…

— То, что мы не нашли ловушек, еще не значит что их нет!

Олег несколько раз попрыгал, проверяя пол на прочность. Марина презрительно фыркнула, заглянула в люк, потом начала заплетать в косу свои роскошные волосы. Она переоделась, и теперь на ней был элегантный кремовый брючный костюм, на чердаке смотревшийся достаточно нелепо.

— Кто-нибудь мог бы ко мне подойти? — вдруг раздался тихий голос Алины. Она уже несколько минут стояла у одного из слуховых окон и внимательно смотрела на что-то внизу. Прочесть что-то по ее лицу было невозможно. Пальцы левой руки бережно поглаживали холодный компресс на пострадавшем плече, высохшие рыжие кудри торчали в совершенном беспорядке, веснушки побледнели и, казалось, вот-вот совсем исчезнут — бледная тень той девушки, которая смотрела сквозь мокрое автобусное стекло на летящие мимо деревья. И обернувшемуся на ее голос Жоре на мгновение показалось, что никто не спас Суханову несколько часов назад — на самом деле она упала вниз, на ограду, погибла, а здесь рядом с ними на чердаке стоит привидение.

— Что случилось, Аля? Что-то нашла?

— Ничего страшного. Просто хочу, чтобы еще кто-нибудь это увидел.

Ольга, засунув руки в карманы брюк, подошла к ней и вопросительно дернула головой. Алина отвернулась и пальцем показала нужное направление.

— Вон там. Что ты видишь?

Ольга нахмурилась, пристально вглядываясь в яркозеленый ковер газона, мокрые кирпичнокрасные дорожки, аккуратно постриженные кусты вейгелы и барбариса, усыпанного красными, едва различимыми отсюда точками ягод.

— Да ничего.

— Кусты, — подсказала Алина странно обреченным голосом. — Посмотри на кусты. Ты видишь то же, что и я? Или у меня снова видения?

— Кусты? — недоуменно переспросила Ольга и чуть прищурилась. — Фигурные кусты и что… как будто буквы, — она немного повернула голову, пытаясь смотреть одновременно и на Алину, и на улицу. — Аля. Кустами написано "АЛЯ". Твое имя.

— Хорошо, — в голосе Алины появилось вялое облегчение. — А то я уж подумала — померещилось. Жаль, я ни разу не посмотрела в ту сторону раньше… с высоты. Я ведь гуляла среди них и ничего не заметила.

— Что это значит? — подошедший сзади Олег вытянул шею, пытаясь заглянуть Ольге через плечо. — Хм, действительно "АЛЯ". Елки, как подпись… под этим чертовым домом!

Пальцы Марины, заплетавшие косу, застыли, зарывшись в волосы.

— Почему здесь твое имя?

— Мой дед всегда много возился на своей даче, — Алина потерла висок здоровой рукой, и ее глаза чуть затуманились. — Он души не чаял во всяких растениях… так любил деревья, цветы, живые изгороди… Он много раз говорил мне, что когда-нибудь подберет какиенибудь кустарники и высадит их так, чтобы они образовывали мое имя. Никто не знал об этом, только мы двое — я и дед. Но он умер много лет назад… он так и не успел посадить для меня мое имя… — она отвернулась от окна и взглянула на остальных. — Похоже, я только что нашла еще один кусок самой себя. Если бы это случилось хотя бы на день раньше!

— Почему? — спросила Ольга. Алина неопределенно покачала головой.

— Тогда бы, возможно, я смогла оценить эту находку. Могла бы даже почувствовать и радость. А сейчас мне просто страшно.

— Как такое возможно? — прошептала Кристина. — Если никто не знал, это ведь невозможно! Какоето колдовство…

— Хватит! — рявкнул Виталий почти рядом с ее ухом, и Кристина, ахнув, отпрыгнула от него. — Не валите все в одну кучу. Спустимся и поговорим спокойно. Никакого колдовства здесь нет! Есть только люди, которые какимто образом про нас все узнали! И убивают нас люди!

— Хорошо, Аля, что твой дедушка обещал тебе всего лишь красивый цветничок, а не, например, танк или ракетную установку, — хмуро пошутил Кривцов, все еще глядя в слуховое окошко. — Кусты — это совсем не больно.

III

Если они снова начнут рассуждать обо всем, я сойду с ума… если уже не сошла. Я ведь могла умереть сегодня… я ведь могла умереть сегодня дважды… Совсем недавно в этом доме для меня было особенное очарование, а теперь он наполнен кошмаром… может и сам он — кошмар, бесконечный кошмар, от которого не суждено пробудиться… Кто из нас встретит наступление новой ночи, чьи шаги уже слышны сквозь дождь, а кто совершит последнее путешествие на наших руках, завернутый в простыню с собственной кровати. Я не хочу умирать! Господи, как я не хочу умирать!

Алина обнаружила, что снова держится за собственную шею, поспешно убрала руку и взяла сигарету, чтобы хоть чем-то ее занять, и сразу же почувствовала, как несколько взглядов проследили ее движение от начала и до конца. За ней наблюдали — столь же оскорбительно неприкрыто, сколь она наблюдала за остальными: как Ольга, устроившаяся на диване, наливает себе в стакан минеральную воду, как Алексей поглядывает в убывающий день за окном и похрустывает пальцами, как Виталий, прислонившись к балконной двери, курит папиросу за папиросой, как Жора осторожно разводит огонь в камине, садится рядом и принимается рассеянно смотреть на танцующие языки пламени, как Кристина, сидя в кресле и закинув ноги на подлокотник, разглядывает свои оставшиеся кольца и что-то бормочет, как Олег роется в шкафу с видеокассетами, как Марина, морща нос от дыма, бродит от стены к стене, очерчивая шагами странный волнистый периметр комнаты, и звенит надетым на палец кольцом с ключами и брелоками, как Петр листает какойто найденный в библиотеке детективчик, явно пытаясь использовать его в качестве учебника. Дверь в залу была плотно закрыта и забаррикадирована креслами, после того как Олег весьма неохотно вошел в нее и пристроил обратно на стену все оружие, которое унес к себе в комнату позапрошлой ночью. Алебарда так и осталась торчать в полу рядом с небольшой размазанной по паркету лужей подсохшей крови, и Алине иногда казалось, что она видит ее даже сквозь закрытую дверь.

Плачь по себе. Они вряд ли это для тебя сделают.

Бросьте. Во-первых, девушка извинилась…

Глупо, конечно, спрашивать, но никто не везет с собой лед?

Люди ушли, и я даже ничего не успела о них узнать. Слабые? Истеричные? Пусть так. Но люди — и люди неплохие. Я могла бы узнать о них больше хорошего. А на их грехи мне наплевать.

Кто из вас? Господи, кто из вас… из нас?!

У тебя были странные ощущения?..

Лицо в зеркале… что с лицом в зеркале?..

Я ведь видел тебя здесь, на первом этаже, возле комнаты отдыха, когда вернулся из подвала с фонарем. Я даже говорил с тобой. Я верю своим глазам…

Ты слишком много думаешь, рыжик, и слишком часто смотришь по сторонам…

…вот ты бы могла все это придумать…

Если убивает кто-то из нас, то он должен был начать с тебя…

Я выживу, если не буду смотреть по сторонам, если не буду думать…

— …вяжется, — ворвался в ее сознание голос Олега, и она подняла голову. Кривцов разглядывал какуюто видеокассету, как-то обиженно сдвинув брови. — Почему Лифман? Кто угодно мог попасть в ловушку! Прошел бы до конца залы — и!.. Ольке могло бы вздуматься на рояле поиграть, чтобы отвлечься! Она ведь говорила, что всегда о таком мечтала! Разве нет? Разве это не одна из твоих вещей?

— Да, — Ольга заметно побледнела. Судя по всему, такая мысль у нее действительно возникала. — Но ведь часы переставили на стол до того, как мы сюда пришли! А оружие?! Узнав об убийстве, мы могли бы начать хватать оружие… мы и начали, если б не ты!.. — она сверкнула глазами в сторону Виталия, тут же сделавшего вид, что речь идет вовсе не о нем.

— В дальней части залы только мечи и алебарды, никто бы за ними не сунулся, а ножи, кинжалы — все это в начале стены, — резонно заметил он. — Думаю, ловушку поставили на кого-то из них двоих, ждали подходящего момента. Ольга ушла, и тогда принесли куклу и перевели часы. Бористо сидел головы не поднимая, а часы переводятся совершенно бесшумно. Я проверил.

Дрожащая рука Харченко потянула из пачки сигарету. Олег вытащил кассету из коробки и присел на корточки возле видеомагнитофона, задумчиво покачивая кассетой в воздухе.

— А как же кукла? — спросил он. — Ее должны были принести ночью… или утром. Потомто мы дверь закрыли. А Лифман нам только недавно про нее… значит, эта сука действительно все про нас знает, как и те, кто затеял эту штуку с домом и дорогой.

В глазах Жоры, который в связи с последними событиями напрочь забыл свою замечательную теорию о пространственновременных поворотах, появилось оживление, но он ничего не сказал.

— Вовсе не обязательно! — буркнул Алексей. — Ювелир еще в автобусе сказал про куклу, просто не так определенно. Алька спросила — что, мол, за кукла висит на заборе… он и заявил, что это он выкинул. Так что можно было сориентироваться.

— Черт знает что! — подытожил Олег, вставил кассету в видеомагнитофон, включил его и начал перематывать фильм вперед на воспроизведении. В его сторону никто не смотрел, только Марина негодующе скривила губы — ничего не скажешь, самое подходящее время для фильмов!

— Чего делатьто будем? — поинтересовался Алексей не без иронии, поправляя повязку на голове. — Там дождь, тут маньяк со своими ловушками! Откроешь какойнибудь шкафчик, а тебе стрела в глаз…

— А ты не открывай, — с такой же иронией посоветовал Виталий. — Кроме того, может он теперь снова тактику поменяет. Светкуто убили руками. Плохо, что не понять, какими принципами этот козел руководствуется! Есть очередность или нет? Может он убивает по парам…

— Нам с тобой повезло, — тут же сказал Петр Алексею, и тот скривил губы в гримасе, отдаленно напоминающей улыбку.

— … может по алфавиту, по цвету волос, по росту, по порядку автобусных кресел, по личной симпатии… Может убивает тех, кто что-то узнает. Может тех, кто остается один. Может тех, — он бросил на Марину короткий взгляд, — кто ломается. Может он убивает по времени. Может он убивает, когда ему вздумается.

— Я смотрю, ты в этом вопросе большой специалист, — ехидно сказала Марина. — И в оружии разбираешься, и в ловушках, и в медицине, и в психологии, и дерешься хорошо. Кто ты вообще такой? Секретный агент?

— Я уже говорил, кто я такой. Я рантье, — Виталий даже не повернул головы в ее сторону. — Просто очень разносторонний…

— Неужели никто не знает про этот дом? — прошептала Кристина. — Ведь должен же кто-то знать.

— Свинчивать надо из этого дома, — прервала его Ольга, держа сигарету прыгающими пальцами и глядя на свои сломанные ногти. Кристина повернула к ней покрасневшее и распухшее от слез лицо.

— Куда?!

— А может дорога уже появилась. Может, — Ольга со слабой надеждой посмотрела на Жору, — как ты там говорил… может измерения снова наложились одно на другое?

— Неужели ты веришь в эту лабуду? — Алексей фыркнул Жора пессимистично пожал плечами.

— Вряд ли. К тому же, это только теория.

— Но проверитьто можно!

— Намокнем опять — только и всего! — Петр захлопнул книгу. — А потом вернемся в дом, а тут еще пара сюрпризов. Не, я никуда отсюда не пойду. Тут, по крайней мере, тепло и еда есть.

— Еда обладает свойством заканчиваться — не знал?

— Да ее тут месяцев на пять! Нет, я думаю, надо подождать. К тому же, может в лесу теперь тоже везде ловушки.

— Но мы ведь можем хотя бы проехать по… — начала было Марина, но тут Петр плюнул на ладонь, после чего продемонстрировал Рощиной большую мозолистую фигу.

— Во! проехать… Пешочком, лапуля! Думаешь, я после всего залезу в этот автобус?! Как же! Заведу, а он шарахнет! А может даже всегонавсего дверь открою, а он как хер…

— Мы поняли! — поспешно перебил его Виталий. — Не продолжай. А дороги мы не найдем, — он обвел остальных выразительным взглядом. — Неужели вы сами этого не чувствуете? Не дадут нам ее найти. Не выпустят нас отсюда! Что-то должно произойти, чтобы мы могли уйти. И, мне кажется, это зависит только от нас.

— Но что? — Ольга воткнула сигарету в пепельницу и снова налила в стакан воды. — Что мы должны сделать?!

— Откуда мне знать?! — Виталий невесело усмехнулся. — Это ведь тоже только теория. Алина, а ты чего замолчала? Не отошла еще? Несмотря на то, что ты теперь считаешь главным мочильщиком меня, я бы с удовольствием послушал и твои версии. Или наблюдения. Они бывают весьма любопытны.

— Не отошла, — деревянным голосом ответила Алина и отвернулась. Ольга, держа стакан в ладонях, спросила с отдаленным сочувствием:

— Сильно болит?

— Угу. Ничего, жить пока буду.

— А! — вдруг торжествующе воскликнул пристроившийся на полу Олег, и все мгновенно повернулись к нему, а Кристина, не уловившая в крике торжества, испуганно вскочила, решив, что Олег угодил в очередную ловушку и уже бьется в агонии. — Я же говорил, что вспомню!

— Олег!.. ну ты!.. ну твою!.. — задыхаясь, выговорил Петр, держась за сердце. — Ты че орешь… так… я уж подумал…

— Нашел любимую порнуху? — поинтересовался Алексей, вытягивая шею, чтобы увидеть, что творится на экране, и, к своему изумлению, увидел Жору. Вершинин в черном плаще с капюшоном стоял среди допотопно одетых и вооруженных людей, рассевшихся вокруг костра, и со зверским выражением лица выяснял отношения с какимто негром могучего телосложения.

— О, Жорка! — изумленно воскликнул Петр, вскакивая. — Откуда он там взялся?!

Они подошли к телевизору, наблюдая как Жора, уже без плаща, в какихто кожаных доспехах, щедро увешанный оружием эпохи луков и мечей, все с таким же зверским лицом взбирается на белого верблюда.

— О, а я знаю этот фильм! — воскликнул Алексей. — Это же "Царь скорпионов".

Олег выбрал особо крупный план лица и нажал на паузу, довольно блестя глазами. Казалось он от восторга сейчас обнимет самого себя.

— Ты что — актер? — недоуменно спросила Кристина, несмотря на обстоятельства задетая за живое. Жора раздраженно мотнул головой. — Как же?! Вон же ты…

— Да не он это! — Виталий подошел поближе, внимательно глядя на экран. — Это Рок или… как его там еще… кажется Дуайт Джонсон — звезда американского реслинга, по совместительству актер… а может наоборот. Но похож офигенно! Елки, а я все пытался вспомнить — кого он мне так напоминает. Даже прическа такая же… Только Жорка посветлее будет.

— Но как похож! — Ольга недоуменно переводила глаза с лица Жоры на экран телевизора и обратно. — Прямо одно лицо… и одно телосложение. Бывает же!..

— И что с того?! — взвился Жора. — Разве это запрещено законом — быть на кого-то похожим?! Меня и так уже по жизни задолбали этой схожестью! Так надеялся, что никто из вас об этом не скажет… Спасибо, Олежа! — он отнял у Кривцова пульт и выключил видеомагнитофон. Лицо Жориного двойника исчезло с экрана, отчего Вершинин сразу же почувствовал себя гораздо спокойней — исчезло и охватившее его странное чувство растерянности и непонятного детского страха. Странное и очень знакомое. Такое было…

Такое было, когда он нашел ремень…

Жора сжал пальцы и удовлетворенно посмотрел на свой большой смуглый кулак. Все в порядке.

Олег, истолковавший жест в свой адрес, перешел из восторженного состояния в задумчивоопасливое и, продолжая сидеть на корточках, полягушачьи перебрался в сторонку.

— Тебе заняться нечем, да?! Дитяпереросток! Лучше б думал, что нам делать! Два трупа уже в холодильнике! — Жора швырнул пульт на диван. — Так нет!.. Смотлите, на кого Жола похож!

— Чего ты взвился? — недоуменно спросил Олег и взял с пола коробку от кассеты с лицом то ли американского актера, то ли человека, который бушевал в нескольких шагах от него. — Я просто… хоть как-то отвлечься.

— Отвлекся! — буркнул, начиная остывать, Вершинин и отвернулся. Олег пожал плечами.

— Я думал, тебе приятно будет. Ладно тебе, Жорка. Ты лучше! Что тот штатовец — тьфу! Ты у нас фигура! Мне б такую!.. Тяжело небось по полдня в тренажерных залах торчать.

— Я не торчу в тренажерных залах! — сердито ответил Жора. — Мне некогда заниматься всякими глупостями!

Алина, уже вернувшаяся в кресло, удивленно посмотрела на него.

— Ты совсем не занимаешься спортом?

— Ну да. В детстве немного занимался… а так… — он пожал плечами. — Не люблю я. Да и некогда.

— Тогда как тебе удается оставаться в такой великолепной форме? — Виталий окинул могучую Жорину фигуру недоуменным взглядом.

— Ну, не знаю. Я всегда такой был.

— И ничего для этого не делал?

— Ну да, — сказал Жора недоуменно. — А что такого? Что вы прицепились?! На Рока похож, спортом не занимаюсь — значит убийца?!

— Никто не говорит, что ты убийца. Просто это… немного странно. А чего ты так психуешь из-за пустяков? — Алина сощурилась, испытывая огромное желание зажать себе рот, но рука была занята — баюкала пострадавшее плечо. — Или для тебя это не пустяк? Может, ты что-то почувствовал, Жора? Может, ты что-то понял? Скажи нам.

— Мне. Нечего. Сказать, — размеренно произнес Жора и сел на диван рядом с полулежащей Ольгой, которая подобрала ноги, давая ему место. — И хватит об этом! Я не Рок, не актер и не виноват в том, что получился немелким мальчиком!

— Это ты нарисовал картины, которые развешаны по всему дому? — вдруг неожиданно спросил Виталий.

Момент был выбран самый удачный. Потрясенный гигант повернулся к нему, разинув рот. Его обычно смуглое лицо побелело, глаза широко раскрылись. Он выглядел, как человек, который пнул собаку и услышал от нее в ответ отборную порцию мата.

— Откуда… — Жора осекся и замолчал. Впрочем, ему уже можно было и не отвечать. Виталий удовлетворенно кивнул и покосился на Алину. Та сидела, съежившись, и на ее лице было особое тонкое раздраженное напряжение, какое бывает у женщин, когда они долго что-то наощупь ищут в своих сумочках.

— Здесь висят твои картины? — полушепотом спросила Кристина. Жора ткнул в ее сторону указательным пальцем, и она дернулась назад, будто на нее глянул зрачок пистолетного дула.

— Только вот не надо опять делать свои дурацкие выводы! Я не имею никакого отношения ни к этому трекля-тому дому, ни к тому, что здесь происходит. Вы ведь уже говорили, что все нашли здесь свои, особенные вещи! Забыла?!

— Но мы их не делали!

— Нет, делали, — неохотно произнесла Алина. — Я, например, нашла в библиотеке свою книгу. Книгу, которую я придумала, но никогда не писала. Книгу, которая до сих пор существовала только в моей голове.

— Я читал ее, — небрежно добавил Виталий.

— Правда? — на лице Жоры появилась неподдельная радость. — Слава богу!

— Это как? — Кристина приняла предельно непонимающий вид.

— А так! — рявкнул Жора. — кто-то залез к нам в головы и украл наши мысли! Здесь есть картины, которые я рисовал, но никому и никогда не показывал, они спрятаны у меня дома. Но здесь есть и картины, которые я до сих пор не нарисовал! Я их придумал, но еще не нарисовал! Понимаешь?! А они нарисованы! В точности так, как это собирался сделать я!

— Но это невозможно! — Кристина посмотрела на одну из картин на стене, на которой обнаженная девушка, стоявшая на заваленной трупами площади перед какимто дворцом, отбивалась здоровенным мечом от летающей помеси ящерицы и человека с лицом, подозрительно похожим на Максима Галкина. — Я тебе не верю. Все это только слова, вы не сможете этого доказать! Вы не сможете доказать, что не создавали этого!

— Не сможем, — покладисто согласилась Алина. — Значит, мы с ним сообщники, да?

— Да!

— Блин, какие мы дурные сообщники — взяли и все рассказали! — ехидно сказал Жора, с лица которого еще не сошло потрясенное выражение. — Виталя, ты, кстати, не расслабляйся — ты тоже сообщник!

— А может это колдовство, — предположил Олег, все еще сидевший на корточках и покачивавшийся впередназад. Кристина метнула на него яростный взгляд.

— Тебе смешно?!!

— Очень.

— Прекратите балаган, — сонно сказала Ольга и потянула к себе одеяло Алексея, заматываясь в него. — Я им верю. Вещь, которую я нашла… об этом не знал никто, кроме меня.

— Та баночка? — Алексей хмыкнул, глядя на банку из-под маринованных огурчиков, стоящую на столе в отдалении от них. — Что в ней — твои анализы?

Он привстал, и Ольга тотчас предупредила.

— Не вздумай совать в нее пальцы, кретин! Там кислота.

Виталий и Жора переглянулись, потом Жора осторожно спросил:

— Серная?

— Азотная. А теперь отстаньте от меня — больше ничего не скажу. Вы хотели увидеть вещь — я ее принесла, но рассказывать о ней не обязана.

— А придется, — мрачно сказал Олег и поднялся. — Эти вещи… Нас ловят на них. Их как-то используют. Расписываются ими. Нам нужно все знать!

— Да, конечно. Вот сейчас ты убийце все и расскажешь, чтоб ему было легче все устроить!

— Наоборот, больше никто не попадется!

— А может, нас для этого и собрали? — Марина задумчиво посмотрела на свои ключи. — Чтобы мы признались в чем-то? Разве вы не нашли что-то, что связано для вас с какимто неприятным воспоминанием? С какимто вашим преступлением?

— Это не то преступление, которое карается законом, — заметил Олег, глядя на Алину, которая, отвернувшись, смотрела в пол. — С некоторой точки зрения это вообще не преступление.

— Ну точно прям как в "Десяти негритятах"! — с пугающей веселостью произнес Алексей и посмотрел на свое одеяло. — Только вот неувязочка — вещь, которую я нашел, никакого отношения не имеет даже к подобию преступления. Это всего лишь одеяло.

— И одеялом можно придушить, — Жора встал и подошел к двери гостиной. Подергал за ручку, проверяя, надежно ли заперто.

— Никого я им не душил! — огрызнулся Евсигнеев и украдкой глянул на Алину. Девчонка беспокоила его. И не потому, что, как она заявила, он ночью пытался ее изнасиловать. Врет, конечно! Не было такого!

Отпусти ее!.. Что ж ты делаешь, гад?!! Пусти ее, сейчас же пусти!!!..

А ты сидел что ли?..

Провалы памяти… провалы…

Окровавленный светлый затылок…

Да, Гамара, влетел ты капитально!..

Алексей нервно потер вспотевшие ладони и тоскливо взглянул в окно.

— Лучше расколись, Леха! — ласково посоветовал Олег. — Больше признаний — меньше подозрений. Или тебе снова бутылкой заехать?! Ты учти — я сам не буду, я дядю Жору попрошу — дядя Жора сейчас очень злой. И точно не на твоей стороне.

Вершинин улыбнулся уголком рта, потом мрачно, тяжело посмотрел на Алексея, давая понять, что он человек крайне отзывчивый.

— Да вы!.. — Алексей глубоко вздохнул, потом неожиданно жалобным голосом произнес: — А вы никому не скажете?

— Честное пионерское. Валяй, думаешь, одному тебе трудно рассказывать?!

— Ладно, — бизнесмен чуть покраснел. — Мне это одеяло мамка сшила. Я под ним от грозы прятался. Я грозы в детстве боялся жутко. Часами мог сидеть под этим проклятым одеялом. У меня фонарик был и я… — он сглотнул. — Вот. Это то самое одеяло. Думал, она его выкинула, а она… Я каждый лоскуток на нем знаю.

Олег хотел было что-то сказануть, но Жора показал ему кулак.

— Ты уверен?

— Да, — Алексей затравленно посмотрел в окно. — Я до сих пор иногда… нет, не боюсь, конечно, но… Я ненавижу дождь! А он никак не кончается! Как специально!

Алина еще больше съежилась в кресле. Она не будет говорить! Они ее не заставят!

— Ну, это вовсе не так уж страшно, — Олег отошел к столику, на котором стояла массивная пузатая ваза из цветного стекла с ручками в виде прыгающих лягушек. Протянул к ней руку, потом передумал и убрал руку в карман. — Смотрите, вот такая хреновина могла или может свалиться вам на голову. Единственный недостаток этой милой моему сердцу хреновины в том, что ее здесь быть не может.

— Это как с моими картинами? — спросил Жора, внимательно разглядывая вазу. Олег покачал головой.

— Нет, это как раз наоборот. Я не делал эту вазу. Я ее разбил. А вот же ж, стоит целехонькая, — он вздохнул, потом осторожно наклонил вазу, демонстрируя донышко. — Надпись видите?

Сидевший ближе всех Петр встал, подошел к нему и наклонился над вазой.

— Любочке, — громко прочитал он, потом вопросительно взглянул на Олега. Тот удрученно кивнул.

— Вово. Любочка — это моя мама, — Олег вздохнул, помолчал. Видно было, что говорить ему очень неприятно. — В общем, эту вазу ей ее любовник подарил, дядя Костя, одноклассник отцовский… одноклассник и корефан. Он в стеклодувной мастерской работал. Сам сделал… для нее. Я не знал, вначале, что у них… через месяц узнал… отец до всего докопался, закатил… я слышал, как они друг на друга орали. Мне одиннадцать было. Ну… я взял и разбил ее. А потом узнал, что дядя Костя погиб… авария… У матери только эта ваза и оставалась от него… Очень сильно она его любила… — Олег исподлобья взглянул на одну из прыгающих лягушек. — Она все поняла… я слышал, как она бабке жаловалась… Она осталась с отцом, но… с тех пор она словно потухла… и, по-моему, была рада, когда я вырос и уехал от них. Мне кажется, она так меня и не простила.

Кривцов отвернулся от вазы и со злым вызовом посмотрел на остальных, пытаясь разглядеть, что сейчас скрывается за тихим блеском глаз каждого.

— Предупреждаю — кто станет комментировать, сразу в морду дам!

— Тогда, значит, не обидишься, если и ты получишь в морду за какойто из своих комментариев? — чуть хрипловато произнес Виталий, и Олег взглянул на него с изумленной обидой. — Не бери к сердцу, это я на всякий случай. Ты не услышишь комментариев.

— А ты себя простил? — Алина внимательно смотрела на вазу, словно Феникс, возродившуюся из небытия. — Ты сам?

Олег пожал плечами.

— Это было давно, я был всего лишь глупым пацаном. Не знаю. Я давно не думал об этом. Понимаешь… это такое, о чем… о чем помнишь всегда, но никогда не вспоминаешь. Поэтому, когда я увидел ее… меня словно по голове шарахнули.

— Как и всех, — пробормотала Марина. Ключи сорвались с ее пальца и, тяжело звякнув, упали на пол. Она наклонилась было за ними, но передумала и откинулась обратно на спинку кресла.

— Ключи, — произнес Жора. Он не спрашивал — просто констатировал факт их существования. Марина покосилась на него, потом на ключи, и ее пальцы нервно заскользили среди волос, в который раз заплетая все время расплетающуюся косу. Она специально не закрепляла ее никаким шнурком, чтобы заплетать снова и снова — ощущение гладкости собственных волос, послушно подчиняющихся ее рукам, успокаивало.

— Не мои, — сказала она и закинула ногу за ногу. — Моей подруги по начальной школе… Дилярам… Дильки.

— Таджичка что ли? — поинтересовался Жора. Марина покачала головой.

— Узбечка.

— Начальная школа?.. — Олег хмыкнул и потер переносицу. — Так и вижу, как Маришка с косичками и портфельчиком, в белых гольфиках спешит на урок чтения…

— Заткнись! — отрезал Виталий. Олег чуть виновато кивнул.

— Ага. Это я так. На лирику просто потянуло.

— Но я ничего такого не сделала, — недовольно пробормотала Марина и ногой оттолкнула ключи подальше от себя. — Я всегонавсего…

— Мы же договорились! — Жора посмотрел на нее не без угрозы. — От твоего "всегонавсего" может многое зависеть — не забывай об этом.

— Ладно! — почти выкрикнула Рощина и забросила полузаплетенную косу за спину. — Я позвала ее в гости… мы всегда играли вместе после школы, но в этот раз она отказалась, потому что мать велела ей посидеть с больной теткой. А я очень хотела, чтобы она пошла ко мне… ну и украла у нее ключи. Она пошла ко мне позвонить… но мы заигрались, и она позвонила только через два часа. К тому времени я ей ключи уже обратно подбросила… ну, и в общем, дома ей никто не поверил… ей такое было!.. потому что в ее отсутствие тетке приспичило поесть, она потащилась на кухню… а по дороге с ней случился какойто приступ… ну и она… умерла.

Олег открыл было рот, но тут же закрыл его и посмотрел на Алину, но та на этот раз ничего не спросила.

— А что же эта… Диля? — Ольга зевнула. Марина пожала плечами.

— Да ничего. Вряд ли она о чем-то догадалась. Да и, к тому же, после этого случая мы больше не дружили. Мать мне запретила. Сказала, что нельзя дружить с человеком, для которого наряжаться в чужие платья важнее, чем приглядывать за больными родственниками.

— И ты ничего не сказала?

— Разумеется, нет, — Марина взглянула на нее со снисходительным презрением. — Как и ты, как и все остальные. Чего? Мы ведь договаривались, что нравоучений не будет. Соблюдай-те уговор! А ты сама?! Что ты сделала?!

— Ничего, — Ольга закрыла глаза. Ее губы чуть подрагивали.

— Что ты сделала этой кислотой?

— Ничего, — ее глаза открылись и насмешливо оглядели потенциальных слушателей. Бровиусики чуть приподнялись, придавая лицу выражение милого, бесхитростного недоумения. — Будете пытать?

— Возможно, — ответил Виталий без тени насмешки в голосе. Кривцов задумчиво сказал.

— Я в подвале видел пассатижи. Э, да чего там далеко ходить, когда в соседней комнате полно оружия! Знатоки средневековых пыток утверждали, что медленное и вдумчивое потрошение и шинкование делало людей необыкновенно разговорчивыми.

На этот раз бровиусики встали почти вертикально.

— Вы офонарели?!

— Если понадобится, я сама этим займусь! — прошипела Кристина из своего кресла. — Я не хочу, чтоб меня из-за тебя убили!

— Если мы отсюда выберемся, я позабочусь, чтобы ты, звезда херова, до конца жизни сортиры на вокзалах скребла! — Ольга, приподнявшись, выглянула из-за спинки дивана. — До конца жизни!

— Это мы еще поглядим! Ты не знаешь, какие у меня связи! Даже не представляешь!

— Скрести сортиры всяко лучше, чем лежать в холодильнике, — ободряюще заметил Олег. Жора неожиданно припечатал столешницу широкой ладонью, отчего подпрыгнула стоявшая на ней посуда, потом со столь же неожиданным для такого проявления эмоций спокойствием произнес, глядя на Ольгу.

— Продолжай.

— Ладно, — Ольга скривила губы. — Мне было восемнадцать, я работала в модельном бизнесе… Дальше надо объяснять? Или сами сообразите?

— Плеснула в личико красоткеконкурентке? — негромко спросил Виталий, глядя на баночку с кажущейся совершенно безобидной жидкостью. Лицо Харченко исказила гримаса то ли отвращения, то ли страха.

— Да. Таньке Дердюк. Редкостная была стерва… и мужика у меня увела денежного и перспективного… Постервозней меня была, даже…

— И что с ней стало? — потрясенно спросил Петр, ошеломленный что такое страшное происшествие обсуждают таким непринужденным тоном. Ольга покосилась на него с сонной иронией.

— Как что? Инвалидом она стала. Без зрения, речь потеряла, да и внешний вид ее значительно ухудшился. Моделью, понятно, она быть перестала… — Ольга криво улыбнулась, потом прикусила губу, и глаза ее вдруг стали невероятно старыми. — Вы не представляете, как быстро разбегаются все мужики, если женщина теряет привлекательность, более того, становится инвалидом. Любить из жалости умеют только бабы. Ну… — Ольга потянула к себе сигареты, — по крайней мере, она осталась жива. Одно время я даже хотела послать ей денег, но не знаю, где она сейчас и что с ней.

— То есть, хочешь сказать, ты раскаялась? — Жора хмуро посмотрел на нее.

— Я? С чего вдруг?! Если б я не сделала этого с ней, она сделала бы то же самое со мной. Но за любое удовольствие надо платить? Ты романтик, Жора, ты не поймешь.

— Удовольствие?!

Его передернуло. Сейчас он не понимал, как мог переспать с этой женщиной, из глаз которой во всей своей уродливости выглядывал редкостный и расчетливый цинизм. Несмотря на привлекательную внешность, Ольга теперь казалась омерзительной, словно кусок гниющего, нашпигованного опарышами мяса, небрежно завернутый в красивейший нежного цвета гипюр. Жора отвернулся и, глядя на разбивающиеся о стекло дождевые капли, с облегчением подумал — как хорошо, что он не имел глупости влюбиться в Ольгу, чья изобретательность в сексе его просто ошеломила. Как хорошо, что это осталось всегонавсего затейливым пьяным перепихоном!

— Да ты просто психопатка! — заявила Кристина, резко вскидывая голову, отчего чернокрасные волосы веером взметнулись над ее плечами. — Это ты всех поубивала! Маньячка!

Ольга искренне расхохоталась, откинув голову на спинку дивана.

— Да уж лучше быть психопаткой, чем такой дурой, как ты! Ох!.. — она ладонью вытерла выступившие слезы. — Представляю себя подвешивающей алебарду к потолку! Господи! Весь "Вавилон" помер бы от смеха. А Альку я выкинула из окна и тут же кинулась втаскивать обратно для улучшения собственной репутации?! Или совесть во мне взыграла! — Ольга щелкнула зажигалкой, посмотрела на крошечный лепесток пламени и задула его. — А ты у нас, значит, прямо дева Мария! В незапятнанных белых одеждах! Тебе рассказать, какие интересные штуки народ под кайфом иногда вытворяет?! Думаешь, я не заметила, что ты вечно подпудренная?! Да и сейчас тоже!

— Ты принимаешь наркотики?! — воскликнул Петр с негодованием человека, ведущего предельно здоровый образ жизни. Алина, со страхом дожидавшаяся, когда очередь дойдет до нее, зажала себе рот ладонью, поймав уже готовый вырваться наружу истерический хохот, потом посмотрела на запертую дверь. Она уже заметила, что кто-нибудь смотрел на дверь постоянно.

Голова Логвиновой дернулась, будто ей влепили хорошую пощечину.

— Да я!.. Да это вообще не считается! Это ерунда! И я, между прочим, — она ткнула в Ольгу пальцем, — никого не уродовала. И то, что я в комнате нашла, — это вообще!.. Мелочь, всего навсего — безделушки, которые я у одноклассников воровала! Календарики, монетки, дешевые колечки… Из-за этого никто не пострадал!.. разве что девчонка, на которую я все это свалила, когда попалась, и ее из школы выжили… Но это все! Я никогда никого не убивала… и здесь все остальные, кроме тебя, нормальные и никого… — она замолчала, чтобы набрать воздуха, и Петр тут же простодушно сказал:

— Почему? Я убил.

Кристина так резко захлопнула рот, что прикусила себе язык и ойкнула. Глаза Виталия блеснули, но он ничего не сказал, сминая в пальцах папиросу. Жора бросил на водителя изумленный взгляд.

— Что?!

— Не, ну… не то, чтобы прям убил, — тут же поправился Петр, сообразив, что слова прозвучали неправильно и слишком не в его пользу. — Сбил. Несчастный случай. Синяк один прямо под колеса выскочил, да еще зимой. Насмерть, понятное дело… Но меня абсолютно оправдали, я виноват не был. Жалко конечно, мудака, молодой совсем… теперь постоянно по жизни в голову лезет… как… — Сливка загнул короткое сочувственное ругательство в адрес погибшего, после чего горестно вздохнул. — А я-то, между прочим, свою вещьто самым первым нашел. И совсем не в доме этом, чтоб ему…

Алина перебила его, не дав родиться новому шедевру неформальной лексики.

— Автобус?

— А ты и вправду быстро соображаешь, — Петр посмотрел на нее, как ей показалось, неодобрительно. — Да, он самый. Не просто похожий автобус, а тот самый. Поверьте, шофер свою машину ни с какой другой не спутает и сразу узнает — хоть бы с закрытыми глазами. Так что мне вполне простительно, что я так растерялся.

— А шар?

— Игрушкато? — водитель улыбнулся. — Жена подарила. На приборной доске всегда стояла — на удачу.

— Светке от нее не посчастливилось, — заметила Ольга слегка заплетающимся языком и налила себе еще минеральной воды. Жора потянулся было к бутылке, но Харченко быстро отодвинула ее в сторону.

— Сам себе принеси!

— Тебе воды жалко?! — удивленнообиженно спросил Жора, но руку убрал. Виталий, обернувшийся на его возглас, внимательно посмотрел на Ольгу, потом вдруг быстро подошел к дивану сзади, перегнулся через спинку и ловким движением схватил бутылку со стола прежде, чем Ольга успела ему помешать. Отвинтил крышку, понюхал содержимое и зло посмотрел на Харченко.

— Дура! Ты же вырубишься!

— Да я плеснула всего ничего, — Ольга величественным жестом протянула руку. — Отдай.

— Ничего?! Водка с газировкой… да тебя так накроет!

— Не накроет! Ты же сам сказал, что мы никуда не пойдем, так… — ее кисть повелительно дернулась. — Отдай! Раз уж приходится тут сидеть, то мне это нужно. Иначе у меня крыша поедет!

— А кто-то только что говорил о наркотиках! — ехидно заметила Кристина. Ольга посмотрела на нее с сонной снисходительностью.

— Наркотики — это одно, а маленький подогрев — совсем другое. К тому же, чего мне бояться в такой милой компании. Вы же все в один голос утверждаете, что такие белые и пушистые!..

— Ты можешь спокойно пить лишь в том случае, если знаешь, что убийца — ты сама, — сказал Алексей, осторожно трогая свой сломанный нос. Ольга фыркнула.

— Кто это говорит?! Тот, кто притащил из леса окровавленный плеер и спрятал его?! Впрочем, если хотите думать, что убийца я — думайте на здоровье! Может, еще и линчуете?! Отдай бутылку!

Виталий отвернулся, подошел к балконной двери, открыл ее и вышвырнул бутылку за перила. Через секунду снизу долетел глухой удар. Рот Ольги возмущенно приоткрылся.

— Ловко, — Олег несколько раз хлопнул в ладоши. — Если кто-то сидел там внизу, строя свои коварные планы, ему сейчас не поздоровилось! Я вот сейчас тоже коечто сделаю.

Он схватил с другого стола баночку с кислотой, выбежал на балкон, осторожно отвинтил крышку и опрокинул баночку вниз, потом осторожно выглянул. Даже сквозь дождь было видно, что несколько прутьев ограды начали слабо дымиться.

— Глядика — не соврала, — сказал Олег, отправил баночку вслед за ее содержимым и бегом вернулся в гостиную, точно за ним кто-то гнался. — Вот так. Теперь мне гораздо спокойней, когда я знаю, что никто не окатит меня этой дрянью!

— Этой дряни, — сказал Жора, вставая, — в подвале еще две бутыли здоровенных. И, между прочим, позапрошлой ночью они оттуда пропадали.

— Как так? — улыбка сползла с лица Олега.

— А вот так! Их забрали, а сегодня ночью поставили на место! И плохо, что мы не знаем — отлили оттуда кислоты или нет.

— Приятно слышать, — пробурчал Петр и с опаской посмотрел на потолок. — Это что теперь — заденешь что-нибудь или, — он передернул плечами, — не дай бог, глотнешь…

— А ты нюхай, прежде чем глотать, — посоветовал Жора. — У серной кислоты очень специфический запах.

— А почему вы нам ничего не сказали?

— А что бы от этого изменилось? — Виталий закрыл балконную дверь и прислонился к ней спиной. — К тому же, позавчера никому и в голову не приходило…

— Это она! — заявил Алексей, вытягивая руку в направлении Ольги и та захохотала совершенно искренне.

— Ну конечно! Стала бы я тогда вам все рассказывать! Господи, никогда мне еще не доводилось попадать на такое редкостное сборище кретинов! Как вы мне все надоели! Так и будете до следующего рассвета тыкать друг в друга пальцами и перетряхивать свое грязное белье! Разбудите, когда закончите!

Она замоталась в одеяло и, отвернувшись к спинке дивана, закрыла глаза. Алина уперла локоть в ручку кресла и уткнулась подбородком в согнутые пальцы. Она бы и сама с удовольствием поспала, если б знала, что это безопасно. Ольга была права. Позволить себе хоть немного расслабиться здесь теперь можно было только напившись.

— Я все хотел спросить, Жорка, — Олег плюхнулся на пол перед камином, вытянул вперед руки и пошевелил пальцами. — У тебя было такое выражение лица, когда ты увидел… свой ремень на Светке. Ты в усмерть перепугался. И мне кажется, не только потому, что это был ремень из твоей комнаты и все стрелки могли перевести на тебя.

Жора резко расправил плечи, и одна из пуговиц его рубашки, не выдержав такого напряжения, отскочила и покатилась по полу.

— Ты прав.

— Странно, — Виталий задумчиво посмотрел на него. — Несмотря на твою устрашающую внешность буйного гладиатора, ты кажешься на редкость добродушным парнем. Мне даже странно подумать, что и у тебя есть свой скелет в шкафу.

— У него, скорее, черепушка в тумбочке, — не преминул вклиниться в разговор Олег. Петр захохотал, потом сказал:

— Ну ты…

— Знаю, — Кривцов удрученно махнул рукой. — У меня нездоровое чувство юмора.

— По крайней мере, это лучше, чем напиваться или закатывать истерики, — сказала Алина. — И хоть как-то отвлекает остальных.

Олег послал ей воздушный поцелуй.

— Лапуля, я всегда говорил, что ты — женщина моей мечты! Искренне надеюсь, что маньяк — не ты, если, конечно, ты не развлекаешься тем, что периодически вываливаешься из окон! Глаза… боже мой, какие глаза!

— Жора хотел что-то сказать, — деликатно напомнила Алина — не столько для того, чтобы услышать Жорино признание в чем-то, сколько, чтобы отвлечь общее внимание от своей персоны, особенно Маринино, которая смотрела на нее с такой открытой неприязнью, что по коже бегали мурашки. — Ты говорил, Жора, что это ремень твоего отца?

— Да, — Вершинин мрачно кивнул, — моего отца. Он был козел, — выдав это, Жора тотчас же ткнул пальцем навстречу уже шевельнувшимся губам Олега. — Даже рта не открывай, понял?! Иначе я сделаю с тобой что-нибудь ужасное!

— Я родился, — отозвался Олег. — Вряд ли ты сможешь сделать со мной что-то еще более ужасное. Говори спокойно — семейные проблемы для меня не повод для шуток.

Жора засунул руки в карманы брюк и мрачно уставился в стену, на которой висели его картины. Алина вздрогнула — после кадров из фильма она никак не могла отделаться от мысли, что сейчас посередине гостиной стоит сам Рок, а вовсе не владелец волжанских Интернеткафе.

— Нас было двое в семье — я и старший брат Колька. Наверное, если б я был единственным ребенком, мне бы пришлось гораздо хуже, а так мне доставалась только половина папашкиного воспитания. Макаренко хренов!.. — Жора покачал головой. — Как он нас полосовал! Тем самым ремнем. Я кроме этого ремня ничего и не помню о нем, точно моим отцом был ремень, а не человек… Он называл его "черный доктор". Каждый день лечил — за малейший проступок. Бить он умел… со стороны и не видно… Мать пыталась вступаться за нас… но бестолку! Он говорил, что так воспитает из нас настоящих мужиков, — Жора невесело усмехнулся. — Что ж, Кольку он действительно воспитал настоящим мужиком — копия получилась прямо. И прибили его помужски — в пьяной драке. А ремень… Ремнем этим я как-то папашку своего педагогического придушить пытался… пока он дрых… после очередного урока. Но не смог. Бросил и убежал. Малой был, глупый. Иначе…

— Иначе бы что? — быстро спросила Марина, уловив, что пауза грозит превратиться в конец рассказа.

— Иначе бы придушил, — спокойно ответил Жора. — Сучара был мой папашка. Никогда не мог понять, зачем мать за него вышла. Она — тонкая интеллигентная женщина, а он… козел!.. Зла любовь, но не настолько же!..

— Не представляю, чтобы кто-то мог тебя бить, — Марина встала и принялась прохаживаться по комнате, разминая затекшие ноги и разглядывая шкафы. Жора посмотрел на нее не без иронии.

— Я развивался согласно всем биологическим законам и тоже был ребенком. Или ты думаешь, что я сразу родился здоровым мускулистым дядей, дал по морде акушеру и пошел покупать себе компьютер?!

— Не понимаю, как вы можете шутить, когда…

— А так! — вдруг взорвался Вершинин. — Мы шутим, Олька и Петя напиваются, ты косы плетешь и задаешь идиотские вопросы! Каждый реагирует, как может!

— Чего ты на меня орешь?! — изумилась Марина, потом склонила голову набок, разглядывая Жору так, словно увидела его впервые. — Знаешь, Жора, а ты ведь начал сдавать. Несмотря на твои… мм… габариты, ты становишься слабым. Продолжай орать. Хуже от этого только тебе.

— Это соответствует твоей теории? — холодно осведомился Виталий. Жора посмотрел на него.

— Какой еще теории?

— Теории не по моей части, — Марина махнула рукой в сторону Алины, повышая голос, и лежавшая на диване Ольга съежилась и натянула одеяло на голову, так что теперь были видны только кончики ее угольночерных волос. — Это вон она теоретик. Только теорий вы от нее больше не дождетесь, потому что ей страшно!

— У меня есть имя! — отрезала Алина осипшим от бесчисленных выкуренных сигарет голосом. — Чего ты на меня взъелась?! Трахнулито тебя!

Глаза Рощиной яростно сверкнули. Олег хохотнул, продолжая смотреть на огонь, а Жора укоризненно сказал:

— Дамы, дамы!.. А вот ты, Аля, сейчас была не на высоте.

— А вот мне плевать! — Алина вытянула из пачки очередную сигарету и начала мять ее в пальцах, роняя золотистые табачные завитушки и в душе ставя себя к стенке за этот выпад. Тарантулы, говорил Жора. Вот это было самое настоящее тарантульское поведение. А то и каракуртское.

— А вот мне бы хотелось узнать, что нашел в своей комнате наш классный руководитель, — Петр снова посмотрел на потолок, потом на стены, обшаривая глазами каждый предмет. Очевидно, он боялся скрытой ловушки с таймером.

— Я нашел это, — Виталий вытянул из кармана сложенный собачий ошейник и покачал им в воздухе.

— Что это — ошейник? — недоуменно спросила Кристина, приподнимаясь в кресле. Марина остановилась возле горки с хрустальной посудой, открыла ее и начала разглядывать разнообразные по форме бокалы и вазочки. Ярость была даже в протянувшейся от ее ног тени.

— Да, ошейник. Моего пса, Бэка, — Виталий еще раз посмотрел на ошейник, потом бережно спрятал его в карман, и его взгляд устремился куда-то сквозь Кристину — туда, где он сам, еще мальчишка, зашвыривает палку далекодалеко, и пятнистый вислоухий песподросток с готовностью мчится за ней, вывалив розовый язык из смеющейся пасти. — Я сам для него сделал.

— Что же ужасного может быть в ошейнике? — в голосе Петра послышалось недоумение. Виталий вздернул одну бровь, лицо его стало холодным и отстраненным.

— Ничего. Это всего лишь ошейник. А Бэк, когда ему был год, попал под машину… его буквально разорвало пополам… Но он был еще жив… долго был жив… и он так кричал… от боли… — Виталий сощурился и облизнул губы. — Я понимал, что ничего уже нельзя сделать… хотя был еще совсем пацаном… Но часто такие вещи начинаешь понимать очень рано.

Жора внимательно посмотрел на него, потом мягко спросил:

— Ты… добил его?

Виталий как-то механически кивнул.

— Камнем. Старался, чтоб… сразу. С одного удара. Так и вышло. Но я сделал это, потому что было больно ему! А не потому, что мне было больно слушать его крик и видеть, как он мучается! Это разные вещи!

— Жалко конечно, — сочувственно произнес Петр. — Но это, все же, была собака…

— Это был мой друг! — в голосе Воробьева прозвучал вызов. — Даже среди людей подобных друзей находишь редко! Тогда я был мальчишкой, сейчас мне почти тридцать, но мое мнение на этот счет не изменилось! Я убил своего друга, пусть и для того, чтобы он не мучился. Неважно, в какой он был шкуре. Но этого никто не видел. Никто об этом не знал.

— Все это очень печально, — Петр придал своему лицу соответствующее печальное выражение, — но ума не приложу, как все это может нам помочь?

— По крайней мере, теперь мы знаем, от каких вещей лучше держаться подальше… ну и друг о друге коечто, — подытожил Олег, который, пригорюнившись, смотрел на огонь. — Лично я за то, чтобы валить из этого дома. Перещелкают нас здесь, как блох!

— Нам не дадут уйти, — Алексей поскреб щетинистую щеку, глядя на уютно свернувшуюся под одеялом Ольгу. Ему не нравилось, что она накрылась его одеялом, а его взгляд выжидающе бродил по задумчивым лицам друзей по несчастью. Ему казалось, что теперь, когда они все знают, то вот-вот начнут потешаться над его страхами. — Таков закон жанра. Запертый дом, в котором все погибают один за одним и остается только убийца, причем это, как правило, человек, которого меньше всего подозреваешь.

— Мегрэ хренов! — буркнул Жора. — Между прочим, довольно часто убийцей оказывается именно тот, кого больше всего подозреваешь, а больше всего я подозреваю тебя… хоть ты и был заперт.

— А мне кажется, что это какойто ритуал, — прошептала Кристина, нервно теребя свои чернокрасные пряди. — Нас здесь приносят в жертву. Может, этот дом проклят!

— Господи, вокруг меня одни ненормальные! — Петр трагично обхватил голову руками. — Галька, наверное, с ума сходит, по моргам звонит…

— У всех есть родственники, не ты один такой!.. — Марина закатила свои аметистовые глаза, потом снова повернулась к открытой горке, в глубине которой стояла совершенно изумительная хрустальная вазочка, на дне которой что-то темнело. Выпуклые узоры лишали предмет четкости, и понять, что это такое, было совершенно невозможно

А кто ждет тебя? Кто сходит с ума от того, что ты пропала?

Марина нахмурилась, внезапно осознав, что ответа на этот вопрос у нее нет. Родители давно умерли, друзья… нет, ну у нее есть, конечно, подруги, но… вся дружба заключалась в совместных вечеринках, обсуждении платьев, причесок и симпатичных мужиков. Разумеется, она помогала им — она помогала многим, но в ее отношении к ним не было глубины, так почему бы не допустить, что и в их тоже? Что если узнав о ее пропаже или, тьфутьфу, смерти, они всего лишь скажут: "Как жалко" — и забудут об этом через пару дней? Сотрудники "Гебы"? Подчиненные никогда не любят начальников и владельцев, и в их сияющих улыбках, комплиментах и дружеском щебетании не может быть искренности. А мужчины… отношения с ними, как правило, носили чисто физиологический характер, и о том, чтобы привязаться к кому-то, речи никогда не шло. Они были удобны друг другу — и все. Ее это устраивало, мужчин тоже. Но, тогда, получается, что единственными существами, кто мог ее ждать, были две ее персидские кошки? Да и те сейчас у Анжелы, которая их кормит…

Разве я одна?

Тебя ведь тянет к слабым, да, Мариш? Ты ведь только рядом со слабыми чувствуешь себя чем-то значительным?

Марина тряхнула головой. Это было неправдой! Всего лишь слова, брошенные в обиду — как пощечина, как шлепок грязи. Ничтожное от ничтожества! Нам на это нечего смотреть!

Сжав пухлые губы, она потянула к себе вазу, чуть наклонив ее, потом отвернулась к остальным.

— Минутку! Одного человека мы так и не выслушали, — она с ехидным торжеством взглянула на Алину. — Что нашла ты?

Алина сжалась в кресле, чувствуя, как на ней, словно лучи прожекторов, мгновенно пересеклись вопросительные взгляды. Ее рука блуждала в недрах кармана, сминая вялые дряблые цветы. Язык неожиданно присох к гортани. В комнате повисло тяжелое молчание, и враждебность в обращенных на Алину взглядах возрастало с каждой секундой тишины.

— Я? — она облизнула губы. Прикосновение языка к ним было неприятным, словно вместо губ вдруг оказалась бугристая и шершавая древесная кора.

Тебе ведь пять было, Аля? Пять? Ты ведь была достаточно взрослой для того, чтобы крикнуть? Разве нет?

Ее рука, сжавшая в кулаке пронзенные спичками цветы, очень медленно поползла из кармана, пока в голове лихорадочно формировалась легенда, которую можно было бы выдать за правду. Но легенда отчегото получалась жалкой и корявой — вся ее фантазия, раньше помогавшая создавать удивительные образы и увлекательные ситуации, которые должны были воплотиться воплотились на страницах ее книги, вдруг улетучилась, словно ее никогда и не было.

Спасла ее неожиданно для самой себя Марина. И будь она постарше и послабей здоровьем, это спасение стоило бы ей сердечного приступа.

Буравя полным выжидания и злого ехидства взглядом поникшую фигурку Сухановой, Марина вдруг почувствовала, как что-то легко коснулось ее пальцев, все еще тянущих вазочку из горки. Ощущение было мягким, щекочущим, словно до пальцев дотронулись кисточкой из беличьего волоса, а потом провели ею выше, к запястью.

Она резко повернула голову, одновременно выдергивая руку из горки и выпуская из пальцев край вазочки, и оцепенела от ужаса.

По ее руке неторопливо и даже как-то задумчиво шествовал лохматый, темнокоричневого цвета паук, величиной с чайную чашку, одну за другой величественно поднимая и опуская длинные волосатые лапки и поблескивая яркими янтарными глазами. Казалось, он весь состоит из одних только топырящихся лап — кошмарное многоногое лохматое чудовище, ожившее порождение ее кошмарных снов.

Вазочка со звоном опрокинулась, и оцепенение слетело с Рощиной, сменившись бурной реакцией. Она испустила мощный низкий рев, которому мог бы позавидовать любой уважающий себя медведь, и судорожно застрясла рукой. Паук сорвался с нее и, возмущенно размахивая лапками, шлепнулся на ковер. Теперь его увидела и Кристина и, пронзительно завизжав, вспрыгнула в кресло с ногами. Остальные повскакивали со своих мест.

— Уберите его! — визжала Кристина. — Уберите!

Жора, наклонившись, пытался содрать с ноги ботинок, но тот застрял и не поддавался. Марина, продолжая реветь и мало чего соображая, одним прыжком взвилась на один из многочисленных столиков, сметя с него блюдо с остатками фруктов, и, словно кошка, полезла на шкаф с пластинками.

Паук тем временем быстро разобрался в ситуации и проворно засеменил в сторону оказавшегося поблизости Петра, и тот, испуганно выругавшись, совершил гигантский прыжок и оказался возле забаррикадированной двери в залу. Олег швырнул в паука прихваченным от камина поленом, но паук вдруг резко сменил направление, а полено угодило в ногу Виталию, который взвыл от боли.

— Убейте его! — запищала Алина, как и большинство женщин, тоже нервничавшая при виде всего, что имеет больше четырех ног, и паук, словно услышав, развернулся и, суматошно перебирая ногами, стремительно покатился к ней, проигнорировав прижавшегося к стене Алексея. Это было его роковой ошибкой, потому что бизнесмен, тут же отмерев, схватил с журнального столика большую тяжелую хрустальную пепельницу и прицельно метнул пауку вслед, веером рассыпая пепел и окурки. Пепельница со смачным звуком впечатала паука в ковер, и из-под нее на серебристый ворс выплеснулась бурая слизь.

— Есть! — воскликнул Алексей, торжествующе вскинув руки над головой. — Попал! В блин!

Кристина облегченно выдохнула и оползла в кресле, точно из нее вдруг вынули все кости. Марина, сидевшая на шкафу, точно на дереве, крепко вцепившись в него пальцами, вытянула шею, напряженно глядя на место происшествия. Все, что случилось до этого, резко отступило на задний план, на какоето время утратив свою значительность.

— Точно? — боязливо спросила Алина, осторожно спускаясь на пол. Подбежавший Олег склонился над раздавленным пауком, потом бесстрашно поднял пепельницу, за которой потянулись липкие бурые нити. Одна из лапок насекомого судорожно дернулась и застыла.

— Лепешка! — констатировал Олег и поставил пепельницу на столик. — Браво, господин бизнесмен! Не ожидал!

Алексей самодовольно ухмыльнулся. Остальные сгрудились вокруг изуродованного тельца. Марина, только сейчас обнаружившая, где находится, жалобно протянула:

— Снимите меня отсюда!

— А как ты туда забралась?! — изумился Жора, подошел к шкафу, протянул руки вверх, и Марина скользнула в них и застыла, дрожа от пережитого ужаса. Ее зубы выбивали замысловатую дробь.

— Откуда тут взялась эта крокозябла? — Олег взял со столика ложку и ткнул ею в паука, сразу же отдернул руку, потом ткнул снова — уже смелее. — Надо же, какой здоровый! Я таких только по телеку видел!

— Из шкафа, — выстукнула зубами Рощина. — Он сидел в вавава…зззочке! Какой страстрашный!

Кристина панически огляделась.

— А вдруг где-то есть еще?!

Марина икнула и предприняла попытку снова взобраться на шкаф, но Жора вовремя ухватил ее за талию.

— Не дури!

— Он ядовитый? — спросил Виталий, потирая ушибленную ногу. Олег пожал плечами.

— Фиг его знает! Я в них не разбираюсь! Возможно. Все здоровые пауки ядовитые.

— Сенокосцы не ядовитые, — заметил Жора, присаживаясь рядом с ними на корточки и разглядывая мертвого паука. Олег презрительно фыркнул.

— Сенокосцев я вообще за пауков не считаю! А этот… видал, какой?! Прям как из фильма ужасов! Домашний любимец?! Не, хозяева дома совершенно ненормальные!

— Ты серьезно все еще представляешь себе хозяев дома?!

— Он точно дохлый? — спросила Алина со страхом и отвращением. — А вдруг прыгнет?

— Ва! — вдруг рявкнул Кривцов, резко разворачиваясь и тыкая ей в лицо растопыренными пальцами. Алина, взвизгнув, отшатнулась, потом ударила его по плечу.

— Дурак!

— Прекратите возню! — Виталий выпрямился. — Если эта тварь ядовитая, то это может быть была еще одна ловушка?

— Ерунда! — возразил Жора. — Откуда было знать, что кто-то вообще полезет в шкаф?!

— Может, ловушка наудачу? Вдруг кто-нибудь да попадется?

— А вчера кто бокалы из шкафа доставал? — спросила Алина. Сидевшая в кресле Кристина передернула плечами.

— Я. Но я не обратила внимания…

— Глупости! Он бы удрал. Его посадили ночью! — сказал Алексей.

— А чего он с ночи не удрал? — Олег бросил ложечку на стол, но ее тут же схватила Алина и осторожно начала ворочать раздавленного паука, замирая от каждого движения. — Сидел себе тихонечко так?

— А может, его усыпили, — предположил Жора. — Например, подержали какоето время в холодильнике. От холода пауки впадают в состояние близкое к анабиозу.

— От холода и я впаду в состояние, близкое к анабиозу!

— Что?! — возопила Кристина. — Мы же оттуда… и там… а он был в это время набит пауками?!

Алина поспешно задрала голову и испуганно посмотрела на потолок, почти уверенная, что за время их разговора он полностью покрылся огромными длиннолапыми пауками, которые вот-вот свалятся им на головы.

— Чудно, — с испуганным раздражением буркнул Петр. — Мало того, что нас здесь мочат, ловушки кругом, так теперь еще что — отовсюду тарантулы будут вываливаться?!

— Это не тарантул.

— Да какая разница!

— Господи, ну почему это случилось именно со мной! — простонала Марина, яростно растирая полой кремового пиджака руку, которой касались паучьи лапки. — Почему со мной?! Я их до ужаса боюсь! У меня практически арахнофобия! У меня чуть инфаркт не случился! Господи!

Жора задумчиво посмотрел в ее сторону.

— А ведь действительно странно. Как будто специально для нее… но предугадать такое невозможно.

— Может, это еще одна твоя вещь? — негромко спросил Виталий.

Марина застыла, изумленноиспуганно хлопая ресницами. Алина вздрогнула, продолжая разглядывать паука. Его брюхо лопнуло, практически вывернувшись наизнанку, но остальные части тела были в относительной сохранности. Закусив губу, она наклонилась ниже, снова повернув паука, и вдруг застыла.

— Народ, — произнесла Алина странно изменившимся голосом, и все головы тотчас повернулись к ней. — А у него четыре глаза.

— Ну и что? — недоуменно спросила Кристина.

— Как так? — Жора резко наклонился, чуть ли не уткнувшись носом в паучьи останки. — Черт возьми, точно! Это что за штуки?! Что — новый вид что ли?

— У пауков восемь глаз, — удивленно произнес Виталий. — Это всем известно.

— Но у этогото четыре! — плачуще ответила Алина. Казалось, она переживает этот факт гораздо болезненней, чем все, что происходило до этого.

Все, кроме Марины, все еще баюкавшей недавний испуг, стремительно посмотрели друг на друга, потом так же стремительно наклонились над раздавленным насекомым, чуть не уткнувшись в него носом. Жора отобрал у Алины ложку и повернул паука так, чтобы лучше его разглядеть. Брюшко паука было раздавлено совершенно, но головогрудь почти не пострадала, и четыре больших тусклых янтарных глаза, располагавшихся в два ряда, были видны совершенно отчетливо.

— А куда же подевались еще четыре? — спросил Олег таким тоном, словно обвинял остальных в этом страшном злодеянии. — Может, он инвалид?

— Тогда бы были видны шра… тьфу ты! — Жора вытянул губы, словно собирался кого-то чмокнуть. — В общем, видно бы было, где эти глаза были раньше. Тварюкато немелкая. Нет, скорее всего, какойто мутант.

— И именно в этом доме! — язвительно заметила Кристина, которая стояла напрягшись, готовая отскочить на другой конец комнаты, если паук подаст хоть малейшие признаки жизни. — Сколько ног у него — ужас!

— Сколько ног… — повторил Виталий, сел на корточки и наклонился, пристально разглядывая насекомое. Его серебряная цепь, раскачиваясь, почти касалась изуродованных, неприятно пахнущих останков. Не выпрямляясь, он согнул руки в локтях и поднял их, растопырив пальцы, потом сжал один кулак, оставив торчащим только указательный палец. Другая ладонь так и осталась раскрытой.

— Сколько?! Шестнадцать?! — Олег плюхнулся рядом с пауком на колени и, беззвучно шевеля губами, начал пальцем ткать в воздухе над пауком замысловатые узоры. Остальные уже давно посчитали и теперь ошеломленно наблюдали за его манипуляциями.

— Шестнадцать! — убито подтвердил он, поднимаясь. — Вашу маму, шестнадцать! Это что еще за хреновина?! Радиация, что ли?!

— А вдруг? — Кристина принялась пристально разглядывать свою руку. — Я смотрела один фильм, так там люди под воздействием дикой радиации начали стремительно превращаться в такое…

— Да хватит уже!.. — зло рявкнул Петр, постарчески потирая поясницу. — Дикая радиация, ручная… Какая разница, сколько у него чего?! Нас тут мочат, а вы всякой монтологией занимаетесь!

— Энтомологией, — автоматически поправил его Жора, снова и снова пересчитывая паучьи лапы. Петр кивнул.

— Вово! Главное — ядовитый он или нет. Надо весь дом дихлофосом полить!

— Здесь нет дихлофоса.

— Надо поискать.

— Сам ищи! Откроешь шкафчик, а оттуда еще что-нибудь выскочит! Или выстрелит!

— Значит, надо в лес валить!

— Я в лес не пойду ни за что! — вскинулся Алексей, тут же забыв про паукообразного мутанта. — Там еще хуже! Там…

— Что там?! — резко спросил Виталий, и Евсигнеев сразу же сник.

— Не знаю.

Алина, под шумок снова отобравшая ложку у Жоры, опять перевернула дохлое насекомое, нахмурилась, потом обернулась и зашарила взглядом вокруг. Стоявшие рядом люди ее не интересовали.

— Что ты делаешь с насекомым? — недоуменно спросил Олег. — Уже препарируешь? Зачем ты тычешь ложкой ему в физиономию? Мы уже все увидели, а ему от этого лучше не станет… надеюсь.

— Это не паук.

— Из-за того, что у него столько…

— У него зубы.

— Чего?! — голос Олега сорвался на писк, он откашлялся и повторил уже более мужественно, одновременно бухаясь на колени. — Чего?!

— И что в этом такого?! — пискнула Марина из-за кресла, так и не решившись подойти поближе. — Чем-то же они кусаются!

— Посмотри сам! — Алина ручкой ложки осторожно приподняла небольшую складку кожицы у паука под глазами, густо покрытую коричневыми волосками, и все увидели два длинных желтоватых клыка, поразительно напоминающих кошачьи, между которыми виднелись два маленьких треугольных зуба.

Жора схватился за голову, точно боялся, что она вот-вот свалится с плеч и улетит неведомо куда.

— Но это невозможно! У насекомых не бывает никаких зубов! У пауков хелицеры… но не зубы!

— А это что?! — завопил Олег, тыча пальцем в паука. — Что это?! Объясни! Ты же тут в науке самый продвинутый! Это мутант такой, с тигриными клыками?! Или мы на другой планете?!

— "Невское" пьют по всей Галактике? — поинтересовался Виталий не без язвительности, недоуменно разглядывая паучьи клыки и восемь пар волосатых лапок, переворачивающие с ног на голову все его немногочисленные знания о насекомых. Кристина раздраженно посмотрела на одеяло на диване, которое даже не шевельнулось, — похоже безмятежно спавшей под ним Ольге все происходящее нисколько не мешало.

— А вот в другом фильме… — начала было она, но Олег внезапно вскочил, дал пинка ни в чем не повинному креслу и заорал — и от злости, и от боли в ушибленной ноге:

— Хватит! Хватит про фильмы! То колдовство, то фильмы!

— А может, он ненастоящий? — несмело предположил Алексей. Олег яростно посмотрел на него.

— Да?! Конечно! Игрушечный! Куда у него ключик вставляется?! Или "Энерджайзер"?! Не подскажешь?!

— Перестаньте орать! — взвизгнула Марина, со звоном теребя в пальцах подобранные ключи. — Вы уберете с пола эту пакость или нет?!

— Тебе надо — ты и убирай!

— Слушайте, ну хватит уже! Паук — и паук! Лично мне наплевать! У нас покойники в холодильнике — забыли?!

— Вот кто-то смотрит и потешается!..

— Еще раз про эксперимент напомнишь — убью!

— Ты и до этого так решал свои проблемы?

— Скорее всего, это насекомое — продукт генной инженерии, вот что!

Алина, до этого момента сидевшая на корточках, до боли вжав ладони в щеки и сморщившись в мучительном раздумье, вдруг захохотала, хлопнула себя по коленям и повалилась на пол, словно смех был лезвием, перерезавшим те непрочные ниточки, на которых пока еще держались ее самообладание и напряженные мышцы. Хохот походил то на рыдание, то на задыхающийся кашель. Из уголков рта выплескивалась слюна, ноздри бешено раздувались, рыжие кудри прыгали по серебристому ворсу ковра. Корчась на полу, Алина сучила ногами и хохотала, то и дело взвизгивая — то ли от изнеможения, то ли от избытка эмоций.

— Алька, ты чего? — испуганно спросил Олег, наклоняясь над ней.

— Готова, — констатировал Алексей, опасливо поглядывая в ее сторону. — Башня обрушилась. Запереть ее надо! А то она…

— У нее просто истерика! — перебила его Марина, бросая косые взгляды на шкаф. — Как у Кристинки. Дай-те ей по морде или воды плесните.

Виталий наклонился над Алиной, но прежде, чем он успел что-то сделать, девушка одним прыжком вскочила на ноги и, продолжая смеяться, но уже тише, посмотрела на остальных, качая головой, и в этом жесте было что-то безнадежное и одновременно снисходительное.

— Галактика! — протянула она и облизнула губы, словно слово обожгло их. — И в одномединственном человеке нельзя до конца разобраться, а вы уже говорите о Галактике!

— Ты это к чему? — голос Олега дрогнул. В глазах Алины мерцал тот странный полубезумный огонек, который предшествует ревущему пламени истины, могущему пожрать без остатка все представления, устои и правила, а, возможно, и тебя самого, и внезапно ему очень захотелось последовать предложению Алексея.

— А вы еще не поняли? — теперь в ее голосе было что-то плачущее, по-детски беспомощное. — Мы ведь здесь три дня и за это время успели ведь коечто узнать друг о друге… заметить, понять… Обрывки фраз, поступки, желания, страхи, все эти вещи… А здесь паук с зубами млекопитающего и шестнадцатью лапами! Вы не поняли?!

Сунув руки в задние карманы джинсов, она неторопливо пересекла комнату и подошла к окну. Стразы на ее широком ремне холодно поблескивали, пытаясь соперничать с ледяным блеском огромной люстры.

— Лично я не понял! — с вызовом заявил Вершинин и тоже сунул руки в карманы, в которых его широченные ладони едва поместились. — Паук вполне настоящий и нам он…

— Ты уверен? — спросила Алина, глядя сквозь мокрое оконное стекло, потом повернулась, прислонившись спиной к подоконнику. — А ты знаешь, что гиацинты завяли?

— Какие еще гиацинты? — осторожно спросил Жора, всем своим видом давая понять, что начинает сомневаться в Алинином психическом здоровье.

— Гиацинты, там, на клумбе, возле входа. Из окна моей комнаты они очень хорошо видны… Когда я ходила к себе, то видела их… Они цвели все время…но сегодня днем они завяли.

— Гиацинты, которые цветут только весной… — медленно произнес Виталий и взъерошил свои волосы. — Да?

— Харченко дрыхнет, как из пушки… — пробормотал Олег. Его пальцы извлекли из кармана зажигалку и теперь нервно снова и снова выщелкивали из нее яркий лепесток пламени. — Мне бы ее нервы… или ее порцию! И ведь фиг разбудишь… заразу! Пауки, гиацинты…

— Светка вчера сказала мне, что всегда мечтала о цветнике, в котором бы росли гиацинты, тюльпаны и тагетесы. Росли и цвели бы круглый год. Но это весенние цветы… и тем не менее, они цвели здесь осенью, в открытом грунте…

— Но Света умерла, и цветы завяли… — Виталий потер плечо. — Словно это она давала им жизнь.

— Ребята, вас куда занесло? — Олег потянулся за сигаретой, рассеянно сунул ее в рот не тем концом, но тут же спохватился и исправил положение. — Вы сами хоть понимаете? Звучит красиво, но человек жизнь цветам давать не может, если только они не на нем растут!

— В таком случае, не подскажешь, какое это по счету совпадение?! — Виталий повысил голос. Олег скептически пожал плечами, давая понять, что не собирается ему ничего доказывать, поскольку считает это совершенно бессмысленным, потом обвел взглядом остальных, как бы приглашая и их поучаствовать в разговоре, а не скромно стоять в сторонке.

— Марин, а ты хорошо училась в школе? — вдруг спросила Алина, и Рощина, меньше всего ожидавшая подобного вопроса, ошеломленно вытаращилась на нее.

— Чего?

— Я спрашиваю, в школе ты хорошо училась? Что у тебя было по биологии?

— А тебе какое дело?! — довольно грубо произнесла Марина, разглаживая свои измявшиеся брюки.

— Ну, ответь же на вопрос? — предложил Виталий. В его глазах прыгали смешинки, но в голосе чувствовалось плохо скрываемое нетерпение. — Или у тебя настолько уж темное прошлое?

Алина перестала сверлить Марину взглядом, отвернулась и бегло оглядела гостиную, потом вдруг подбежала к двери в библиотеку и рванула ее на себя прежде, чем кто-нибудь успел ее остановить. Вбежав внутрь, она буквально через несколько секунд выскочила обратно. В ее руке была ручка и лист белой бумаги. Не останавливаясь, Алина быстрыми уверенными шагами направилась к Марине, и та, увидев мрачную решимость на ее лице, попятилась и вжалась спиной в стену, выставив перед собой ключи, словно они были крестом, а приближающаяся Алина — изголодавшимся вампиром.

— Не подходи!

Алина посмотрела на ключи с тем снисходительным презрением, с каким, очевидно, смотрят на кресты изголодавшиеся вампиры, потом решительно выдрала ключи из ее вяло сопротивляющихся пальцев, а вместо них сунула между пальцами Марины ручку, а на ладонь другой руки хлопнула лист бумаги.

— Нарисуй мне паука!

Марина ничего не ответила и, глядя на нее широко раскрытыми глазами, сейчас похожих на два эмалевых блюдца, попыталась сделать еще один шаг назад, но стена помешала. У Кристины вырвался звук, наводящий на мысль о раздавленной чьим-то тяжелым ботинком лягушке.

— Аля, — растерянно сказал Олег, — ты… это…

— Заткнись! — отрезала Алина, резко утратившая хорошее воспитание. Она толкнула Марину к креслу и зло повторила: — Нарисуй паука! Нарисуй или я тебя убью!

Жора и Алексей осторожно двинулись в ее сторону, но Виталий неожиданно преградил им дорогу и покачал головой.

— Не трогайте ее. Пусть продолжает.

— Да она с ума сошла! — Алексей попытался обойти Виталия с правой стороны, но там вдруг возник Олег.

— Не знаю, какой хреновиной она занимается, но я, кажется… Короче, пошли все вон… то есть, подальше отсюда, а ты, Маринка, рисуй!

— Не буду я ничего рисовать! — Марина отшвырнула от себя бумагу и ручку и оттолкнула Алину с такой силой, что та чуть не упала. — Психопатка! Уберите ее от меня! Чего вы смотрите?! Жора!

— Виталий! — сказал Жора, точно передавая эстафету. Тот не сдвинулся с места, словно и не услышал. Алина порывисто наклонилась, подобрала бумагу и ручку, потом посмотрела на Марину.

— Ты не хочешь узнать, что происходит?

— Я и так знаю, что…

— Что у тебя было по зоологии?

— Какая ра…

— Сколько глаз у паука?

— Что?

— Сколько глаз у паука?

— Отце…

— Сколько глаз у паука?! — вдруг заорала Алина так громко, что хрустальная люстра испуганно звякнула. Марина, не ожидавшая такого громкой и яростной зоологической любознательности, дернулась назад, кресло подсекло ей ноги, и она с размаху плюхнулась в него. Верхняя пуговица ее легкого пиджака выскочила из петли, декольте распахнулось, открыв край кружевного лифчика и просвечивающие сквозь него полушария грудей, но сейчас туда не посмотрел даже Олег.

— Вы же сейчас сами говорили.

— Сколько?!

— Да не помню я! Я их боюсь до ужаса! Мне наплевать, сколько у них глаз! Я их никогда не считала! Ну… кажется, больше двух… кажется, четыре.

Виталий и Олег переглянулись, и по их лицам начало расползаться очень отдаленное подобие понимания.

— А ног сколько?!

— Много.

— Сколько?!

— Да уж десятка полтора точно! А может, больше! Длинные, волосатые…

Жора резко сел на ручку кресла, и Петр, чья ладонь в этот момент лежала на подлокотнике, взвыл и выдернул руку.

— Нарисуй паука, — размеренно сказала Алина и снова протянула ей бумагу и ручку, и на этот раз Марина приняла их, но лицо ее было взбешенным.

— Черт с тобой! Но с такого расстояния я его не увижу, а ближе…

— Не срисовывай. Рисуй из головы. Рисуй так, как ты его себе представляешь.

— Я не умею рисовать.

— Ничего, мы поймем.

Марина поджала губы, примостила лист бумаги на журнальном столике, запустила пальцы одной руки в свои растрепавшиеся волосы и, нахмурившись, начала старательно водить по бумаге ручкой. Олег отошел к балконной двери и прижался лицом к стеклу, стукнувшись об него лбом.

— Дурдом! — сказал он своему отражению.

Несколько минут прошли в молчании. Кристина села на плетеный диванчик и раскачивалась на нем, тупо глядя на темный экран телевизора. Жора подобрал с пола коробку с видеокассетой и мрачно разглядывал грозное лицо своего двойника. Олег снова и снова обозревал пейзаж, который уже успел возненавидеть. Остальные наблюдали за Мариной.

— Вот! — наконец сказала она, швырнула ручку на стол и протянула рисунок Алине, хлопнув им в воздухе. — Подавись!

Алина взяла лист, посмотрела на него, и ее лицо стало таким, будто она сейчас расплачется.

— Покажи! — потребовал Виталий, вытягивая шею. Алина отвернулась и медленно пошла туда, где лежал паук. Села на корточки и положила рисунок рядом с ним, остальные сгрудились у нее за спиной.

Если не считать плохого качества исполнения рисунка и подпорченности оригинала, настоящий и нарисованный пауки были совершенно идентичны.

— Что это значит? — прошептала Кристина. — Это же невозможно.

— Она срисовала его, — пробормотал Алексей. Его голос был почти умоляющим. — Она ведь его просто срисовала. Чего вы на измену подсели сразу?!

Алина встала и развернулась в сторону двери, ведущей в зал, и одновременно с этим туда посмотрел Виталий.

— Гиацинты завяли, а часы остановились, — негромко сказал он.

— Дело не только в этом! — Алина подбежала к креслу, подпиравшему дверь залы, вцепилась в обе ручки и дернула, сдвинув тяжелое кресло на несколько сантиметров. — Не только в этом!

— Что ты делаешь, мы же специально закрыли эту комнату, там же оружие, — воскликнула Кристина, — там же…

— Мне нужно увидеть часы! — кресло отъехало еще на несколько сантиметров.

— Зачем?

Подошедший Жора одним легким движением отодвинул, почти отбросил кресло в сторону, потом внимательно посмотрел на Алину.

— Паук пауком, но ведь каждый знает, как выглядят часы.

— Да? А ты в них разбираешься? Мог бы их починить?

— Не знаю, смотря какие. Смотря, какая неисправность, опять же. Я, всетаки, не часовщик. Может, и смог бы.

— Я бы смог, — подал голос Олег, не отводя глаз от рисунка Марины. — Если б механические, то смог. Уж что-то, а в шестеренках…

— Тогда иди сюда! — Алина резко распахнула двери и вошла в залу. Взглянула на засохшее пятно крови на паркете, на свисающую с потолка веревку, на торчащую из пола алебарду и, сглотнув, отвернулась и направилась к столику, на котором стояли замершие часы. Олег и Жора вошли следом за ней, остальные остались в гостиной. Виталий обошел кресло и прислонился к дверному косяку, сжимая в пальцах дымящуюся папиросу.

— Что ты ищешь? — осведомился Жора, глядя, как Алина водит пальцами по задней стороне часов.

— Крышка как открывается?

— Пусти, — Олег отодвинул ее и наклонился над часами. — Так, так… ага!

Он отошел к оружейной стене и с величайшими предосторожностями снял с нее офицерский кинжал, вернулся к столику и начал сосредоточенно ковыряться в часах.

— Ты бы смог их починить, Жорка бы смог их починить… — пробормотала Алина, наблюдая за его действиями. — А Борис смог бы их починть?

— Шутишь?! — Олег фыркнул. — Он же художник, а не… то есть, он был художник…

— Но он ведь был ювелиром, — Жора устало опустился на стул.

— Ювелиру вовсе не обязательно разбираться в часах, — заметил Виталий от дверей, выпуская в залу густое облако дыма. — Ему главное разбираться во внешнем виде изде…

Он замер с приоткрытым ртом, и в тот же момент Олег справился с крышкой и, осторожно сняв ее, заглянул внутрь и присвистнул.

— Елки! А как же они работалито?!

Он растерянно потрогал пальцем несколько больших зубчатых колес, вставленных внутрь часов. На часовой механизм это не походило совершенно, казалось, шестеренки здесь находятся исключительно для того, чтобы хоть как-то заполнить пустое пространство. Каждая стояла отдельно, не касаясь других и единственное их достоинство заключалось в том, что они были очень красивыми, сияя благородным золотым. Олег дернул одну из шестеренок, она снялась легко и осталась у него в пальцах.

— Это просто футляр без начинки, — сказал он недоуменно, разглядывая шестеренку. — Все равно, что машина без двигателя. Здесь ничего нет. Это не часы, это… — Олег покачал головой. — Я бы мог, конечно, сказать, что кто-то выковырял из них механизм, но не могу, потому что здесь никогда не было механизма. Здесь нет и намека на его присутствие.

— Но они же шли! — Жора встал и тоже заглянул внутрь, а следом за ним и Алина с Виталием. — Мы же все видели! А может, их подменили…

— Они же тяжеленные — довольно затруднительно бегать с ними по дому. Да и к тому же, когда так мало времени на все. Ведь они шли, когда Борис… иначе все наши версии летят к черту! — Виталий прищурился. — Может, гденибудь тут была батарейка?

— Неа, — протянул Олег, придирчиво оглядывая и простукивая копию Реймского собора со всех сторон. — Ни хрена тут не было. Но как же они могли идти… без механизма?! Как?!

— А ты не понял?! — Алина ударила ладонью по столешнице — беспомощный и бессмысленный жест. — Они шли, потому что Борис этого хотел! Он понятия не имел, как выглядит часовой механизм — просто знал, что там крутятся какие-токолесики — и все. Они выглядят именно так, как он себе представлял — и представлял он их себе идущими. Обязательно. Тикающими. Звонящими с наступлением нового часа. Понимаете?!

— Подожди, но ведь мыто знаем, как устроен меха… — начал было Жора, но Алина тут же перебила его:

— А мы тут, Жора, не при чем! Это вещь Бориса. Это он хотел эти часы. Он о них мечтал! Он их себе представлял! И именно такими они и получились! Это его часы! Но Борис умер, поэтому часы больше не могут работать. Они тоже умерли. И вы даже не представляете себе, как это ужасно!

— Почему? — спросил Виталий, не донеся папиросу до рта. Олег скривил губы и покачал головой, глядя на шестеренку в своих пальцах.

— Ничего не понимаю. Что ты тут сейчас навертела? Что значит, представлял часы? Они тут были. Он же не волшебник, чтобы сотворить их силой мысли?!

— Он — нет, но кто-то другой — определенно да, — Алина закинула голову и посмотрела на потолок, на большую хрустальную люстру. — Знаете, а ведь я совершенно не разбираюсь в электромоторчиках.

— А это-то тут при чем? — спросил совершенно сбитый с толку Кривцов. Виталий смял папиросу в пальцах, просыпав пепел на паркет, и тоже посмотрел на люстру, потом на Алину.

— Подвеска? Твоя заветная вещь?

— Надо убедиться! Ведь тыто разбираешься в электромоторчиках?! — она схватила Олега за руку, и тот автоматически согласно кивнул, но тут же с нервной деликатностью попытался высвободиться.

— Какие моторчики?! Какая связь между этими дурацкими часами и электромоторчиками?! Цветы еще приплела какието! Ты мне объясни, что это за тварь сейчас по гостиной бегала, а уж моторчики…

— Не что за тварь, — перебила его Алина и снова ухватила Олега за запястье, словно боялась, что он сейчас даст деру. — Ты неправильно задаешь вопрос. Не что, а почему.

Виталий прекратил дебаты самым простым способом, обхватив обоих за плечи и выпихнув из гостиной. Обернувшись, бросил Жоре, все еще разглядывавшему открытые часы.

— Закрой залу! Сделай все, как было. И проследи, чтобы никто ничего не стащил.

Он взглянул на остальных, которые собравшись в кучку неподалеку от двери, опасливо наблюдали за происходящим в зале с выражением предельного непонимания на застывших лицах. Хотел было сказать, чтобы и они следили, чтобы сам Вершинин чего-нибудь не свистнул, поскольку доверия нет никому, но тут же отказался от этой мысли. В ней не было нужды. Все и так следили друг за другом.

Алина уже открыла замок, осторожно отворила дверь и одновременно с этим отскочила в сторону. В тот же момент Олег, чьи мысли шли в идентичном направлении, вжался в стену, стукнувшись об нее затылком.

Ничего не произошло.

Алина издала нервный смешок и хотела было выйти, но Виталий довольно грубо придержал ее за плечо, отодвинул в сторону и вышел первым.

— Я уже говорил, что в этом доме не пропускаю женщин вперед, — ответил он на ее безмолвное негодование.

В коридоре Алина внезапно остановилась, чуть повела головой из стороны в сторону, словно хищник, пытающийся поймать летящий с ветром запах добычи, потом медленно очертила взглядом стены и потолок.

— Теперь все прямо бросается в глаза, — сказала она все так же тоскливо. — Если б не этот мерзкий паук, мне бы и в голову не пришло… принять это за версию.

— Аля, сейчас не время играть в шарады! — Олег огляделся, пытаясь понять, что именно бросается ей в глаза, но ничего не увидел.

— Мы ведь включили весь свет, когда запирали двери?

— Ну да. Я сам это делал.

— Тогда я не обратила на это особого внимания, а вот сейчас… Ничего не замечаешь?

— Замечаю! Что у одного из нас…

— Свет, — негромко сказал Виталий и прислонился к стене, глядя на потолок. — Света стало меньше. Примерно раза в два. Половина ламп не горит.

Взгляд Олега повторил прежний маршрут, и Кривцов сердито удивился тому, что сам не заметил, что свет, некогда затоплявший все коридоры особняка, словно полноводная река, стал жиденьким и чахлым… Олег нахмурился. Нет, свет просто стал… обычным — не предельно ярким интенсивным потоком, а обычным, домашним — теперь его было именно то стандартное количество, которое озаряет стандартные коридоры стандартных домов, просто по сравнению с тем, что было раньше — с той ослепительной рекой, это едваедва тянуло на ручеек.

— Я же включил все лампы! — Олег хлопнул ладонью по стене, словно ставя печать на собственные слова. — кто-то вырубил половину! Наверное именно тогда, когда Борьку…

— Нет, так было с самого утра, — Алина поежилась. — Не когда Бориса, а когда…

Но Олег, не слушая ее, уже рванул по коридору к лестнице, на бегу бормоча изобретательные проклятия в адрес того, кто "устроил всю эту хренотень".

— С выключателем осторожно! — крикнул Виталий, устремляясь следом.

— Помню, не дурак!

Алина побежала за ними, но, миновав дверь своей комнаты, резко развернулась и кинулась обратно. С трудом, сломав последний из оставшихся ногтей, она выдернула стул, намертво вбитый под ручку двери, не дававший открыть ее, плечом толкнулась в створку и влетела в комнату.

Подвеска все так же безмятежно пела свою хрустальную песню — такую мирную и уютную, словно все было покойно и ничего не случилось, и не было в доме ни паники, ни крови, ни смерти, ни кучки растерянных перепуганных людей, пожирающих друг друга подозревающими взглядами. Если все это и происходило, то где-то очень далеко отсюда, и в это отчаянно хотелось верить… потому что так было намного проще.

Она включила свет, и покачивающиеся стеклянные цветы ожили, заиграли, кокетливо отражая электрический поток, и в их перезвоне появилось что-то приветливое. Алина взглянула на подвеску и внезапно зажмурилась, почувствовав, как дернулось и защемило сердце. Она мечтала об этой вещице в глубоком детстве, она всегда так хотела ее иметь… Возможно, это единственная вещь, которой ей не хватало для полного счастья — все остальное было… вроде бы было — ресторанчик, обеспеченная жизнь, славный симпатичный парень, который ждет ее дома… Костя… или Леша.

Так Костя или Леша? Тебя не удивляет, что ты не вспоминала о нем раньше? Есть ли он у тебя на самом деле? Есть ли на самом деле все твое счастье? Все так идеально складывается… как эта подвеска, но не бывает ничего идеального!.. Как бы тебе хотелось.

Но так было бы намного проще.

Тряхнув головой, она подбежала к стулу и потащила его, царапая ножками паркет, туда, где пела подвеска. По щекам ползли злые слезы. Сердце теперь колотилось испуганно и почти умоляюще, словно упрашивая ее ничего больше не делать.

Это самоубийство, самоубийство… и убьешь ты не только себя и их — ты убьешь нечто большее, чего не простить… и не исправить.

Алина поставила стул и уже собралась было влезть на него, когда дверь в ее комнату распахнулась, и ввалились Олег с Виталием.

— Представляешь, половина ламп перегорела! — сообщил Олег прямо с порога. Его голос был таким же взъерошенным, как и его волосы. — Черт знает что творится в этом поганом доме!

— Они не перегорели, — Алина влезла на стул. — Они просто перестали работать. Их больше некому представлять. Я не сомневаюсь, Олег, что если ты разберешь те лампы, которые не работают, то очень удивишься. Бедная Света вряд ли разбиралась в проводке.

— При чем тут Света? Разве она вешала здесь эти лампы и тянула проводку?! — Олег зло хлопнул ладонью по дверце шкафа так, что тот пошатнулся. — Алька, да объясни ты толком, что происходит! У меня голова разламывается от твоих заморочек!

— Не понимаешь пока, — кисло констатировала Алина, сама еще до конца не понимая. — Тогда насчет ламп я объясню тебе, когда мы придем в комнату Светы, но пока что вы в моей комнате, поэтому объяснять буду про себя.

— Какая симпатичная штучка! — сказал Олег со злым восхищением, оглядывая подвеску. Алина, стоя на стуле, кивнула.

— Я тоже так думаю. Я так хотела себе в детстве именно такую. Я желала получить ее, наверное, так же, как Борис желал получить свои часы, свой маленький Реймский собор.

Она отвернулась, встала на цыпочки, схватила подвеску чуть выше сферы, сделанной из матового зеленого стекла, за цепочку и дернула изо всех сил. Ошеломленный Виталий сделал шаг вперед, а Олег воскликнул:

— Да ты что творишь?!

Цепочка лопнула с печальным звоном, и суматошно задребезжавшая, чуть не рассыпавшаяся на отдельные цветочки и стебельки подвеска осталась у Алины в руке. Судорожно дергаясь, она пыталась продолжать вращаться, но диаметр ее был слишком большим, тело Алины мешало ей, и движения подвески напоминали судорожно бьющуюся в сетях яркую птичку. Мелодия утратила свою воздушную красоту — звон цветов звучал резко и сварливо.

— Автономка, — машинально сказал Олег. — Батарейка или аккумуля-тор… а я думал, что она к сети подключена… Аля, что ты натворила?! Испортила такую красивую штучку.

Виталий ничего не сказал, но смотрел на Алину так, словно та была священником, вдруг ни с того, ни с сего разнесшим собственную церковь. Он слишком хорошо помнил, как в первый раз увидел эту подвеску и саму Алину рядом с ней — зачарованную, укутанную сковывающими ностальгическими воспоминаниями, равнодушную ко всему, что происходит у нее за спиной.

— Посмотри, как она работает! — приказала Алина, протягивая подвеску Олегу. Тот взял ее, и на его лице появилась деловитость. Пальцы, черные от машинного масла, проворно пробежались по зеленому стеклянному шару.

— Так, так… здесь, наверное… как он, интересно, открывается…

Алина резким движением отняла у него подвеску и с размаху стукнула шар об стенку, и шар треснул. На пол, звякнув, выпало несколько длинных осколков.

— Вот так, — сказала она, возвращая подвеску Олегу. Потом упала на стул и, умостив сложенные руки на округлой спинке, заплакала, как ребенок, нечаянно сломавший любимую игрушку. Но слезы прошли так же быстро, как и появились, она обмахнула ладонью лицо и вопросительно посмотрела на Кривцова, копошащегося во внутренностях разбитого шара, выражение лица которого от легкого недоумения стремительно перешло к глубокомысленной мрачности.

— Виталя, подика сюда, — попросил он. Виталий подошел и посмотрел туда, куда указывал палец Олега, потом осторожно отсоединил от клемм маленький продолговатый предмет.

— Аккумуля-тор, — сказал он, показывая его Алине издалека. — Фирмы "Сони". Ну, ты ведь знаешь, как выглядят аккумуля-торы.

— Только снаружи, — ответила Алина.

— Разбирать я его не стану, — Виталий заглянул внутрь шара. — И без этого ясно, что она не могла работать. Он подсоединен к проводкам, которые замыкаются на двух концах стержня внутри этого шара. А на стержень надет крошечный вентиля-тор. Вот и все. Но это никак не могло заставить подвеску вращаться. Никак.

— Дикое сооружение, — подтвердил Олег. — Здесь нет никакого механизма, который бы мог приводить подвеску в действие. И причем тут вентиля-тор? Тут должен быть моторчик…

— Но это и есть моторчик, — заявила Алина. — Я его так себе представляю. И он, как видишь, работает.

— Да, я это видел, — убито произнес Олег. — Но это невозможно.

Виталий осторожно поставил аккумуля-тор на место, и подвеска тотчас вздрогнула, звякнула. Виталий вытянул руку, и стеклянные цветы с перезвоном снова поплыли по кругу.

— Господи! — Олег попятился. — Мистика какая-то! Она не должна работать!

— Но она работает! — крикнула Алина. — А вот если я умру, она перестанет работать! Как часы Бориса! Как лампы Светланы! Начинаешь понимать, — Алина мотнула головой. — Выключи ее!

Виталий снова извлек аккумуля-тор и очень осторожно положил подвеску на кровать. Его пальцы слегка дрожали.

Даша… как ты мог ездить к Даше, как ты мог дарить щенка ее дочери, ведь она… ведь она… Даша…

— … мама, что случилось?.. мама?!.. мама?!..

— … с первым всегда тяжело…

Что с твоей рукой? Что с ней?

Почему все время тянет прикасаться к людям — просто прикасаться, чувствуя живое тепло? Этого нельзя делать, потому что людям тут же лезут в голову всякие глупости сексуального характера… но так хочется все время чувствовать под пальцами теплую жизнь, а не смерть, не холод, которые…

Где?!

Мотнув головой, Виталий сделал шаг назад, его качнуло и крепко приложило спиной о стену. Олег испуганно посмотрел на него, Алина слетела со стула.

— Что с тобой?!

— Не знаю, — Виталий потер лоб. — Но такое уже было раньше. Не могу объяснить, что это… не понимаю… но это было еще в автобусе…

— А до автобуса?

Он вскинул на нее глаза. Вопрос неожиданно напугал его до полусмерти, хотя он не понимал почему — ведь вопрос был простенький, почти невинный. Нет, не было. Конечно не было. И не могло быть, потому что…

И снова глухая стена.

— А у тебя были какиенибудь странные ощущения? — Виталий повернулся к Олегу. Тот покачал головой.

— Ощущения?

— Что с тобой что-то не так?

— Нет, — Олег невесело усмехнулся. — Пока не было. Может, потому, что жизнь у меня попроще, чем у вас, а? И требования тоже. Ладно, что там насчет Светкиной комнаты?

— Проверь, — Алина похлопала себя по карманам, потом покосилась на торчащую из кармана брюк Виталия пачку "Беломора" и уголки ее рта скорбно опустились. — Зайди в комнату Светки и включи в ней свет.

— И он не загорится, — иронично сказал Олег. Алина кивнула.

— Скорее всего.

— Жаль, невозможно проверить ни твою вазу, ни оружие, ни мой диван, ни собачий ошейник — это слишком обычные вещи. Разве что разбирать их на молекулярном уровне, — пробормотал Виталий, похлопывая ладонью по стене и глядя на лежащую на кровати подвеску. Перед глазами до сих пор стояла распотрошенная зеленая сфера. Эта подвеска не могла кружиться и распевать свои хрустальные песни. Никак не могла.

Но она это делала.

Алина быстро взглянула в его сторону — взгляд ее был обрадованным и в нем было некое прояснение.

— Ты понимаешь?

— Начинаю понимать, — он в который раз взглянул на свою правую руку. — Но, если честно, мне совсем не хочется этого делать.

IV

В гостиной ничего не изменилось, разве что дверь в залу была снова закрыта и задвинута тяжелым креслом, в котором восседал Жора, сверля задумчивым взглядом то дохлого паука на полу, то рисунок Марины, который он держал в руках. А в остальном не изменилось ничего — ни выражения лиц, ни направления взглядов, ни позы, словно они и не покидали гостиной, и не прошло этих пятнадцати минут, или люди просто застыли, и только сейчас, когда дверь гостиной распахнулась, их губы раскрылись для следующего вдоха. Ольга все так же лежала на диване, с головой закутавшись в толстое лоскутное одеяло Евсигнеева, и Марина все так же заплетала и расплетала свои волосы, казалось, даже не замечая того, что делает.

Говорить они предоставили Олегу, и пока тот излагал свои наблюдения, стараясь быть как можно более беспристрастным и серьезным, прислушивались не только к его словам, произносимым непривычно отстраненным, чужим голосом, но и к себе, пытаясь укрепиться или, напротив, разубедиться в своих подозрениях, кажущихся совершенно невероятными.

— Так вы не нашли новых ловушек? — спросила Кристина, катая между пальцев висящую на шее на цепочке жемчужину.

— Нет, как видишь, раз мы вернулись в прежнем составе, — Кривцов снова перешел на свой обычный тон. — И кстати, мы до сих пор отражаемся в зеркалах и тень отбрасываем, так что можешь не смотреть на нас такими круглыми глазами. Может, осениться крестным знамением?

— В таком разе, чего тогда об этом тереть?! — Алексей небрежно махнул рукой. — Только паук такой непонятно откуда взялся, а так… ну, подумаешь, часы остановились, лампочка пере…

— Идиот!

Голос был тихим, но жестким, хлестнувшим, словно смоченный в соленой воде кнут, и все не сразу поняли, что принадлежал он Алине. Она медленными шагами вышла на середину гостиной — так тихо и невесомо, словно ноги ее не касались серебристого коврового ворса. Сейчас она казалась маленькой, но гораздо более значительной.

— Неужели вы до сих пор не понимаете?! — в ее голосе прозвучало искреннее изумление, и она обвела взглядом остальных. Никто не смотрел на нее с одинаковым выражением — она видела и интерес, и страх, и опаску, и раздражение, и злость, и недоумение, и даже легкое подобие понимания, пытающееся пробиться сквозь привычноуверенное "не может быть". — Все эти вещи, наши вещи, особые вещи, которых тут не может быть по двум причинам — во-первых, о них никто не знает, вовторых, их не может существовать!

— Я говорил, что способ вытаскивания информации… — начал было Жора, но его перебил тихий смех Виталия. Он прислонился к стене под одной из Вершининских картин и, глядя перед собой невидящими глазами, смеялся, не открывая рта. Смех был монотонным и совершенно бездушным. Лицо Кристины жалобно сморщилось, и она резко взвизгнула:

— Прекрати!

Виталий перестал смеяться, но взгляд его не изменился. Казалось, он смотрит куда-то внутрь себя. И смеялся над тем, что там увидел.

— Информация! — Алина опустилась на ручку дивана, спиной к Ольге. — А вы уверены, что кто-то вытащил ее из нас?! Может, мы сделали это сами, просто кто-то нам в этом посодействовал?! Это место слишком особое. Наши потребности, наши желания, наши страхи… Комнаты, обставленные именно так, как мы любим. Сигареты, которые мы курим. Одежда нашего стиля и размера. Еда… Олег нашел здесь "Невское", а Борис — "АйСерез". Жора, скажи, какой фильм ты любишь, и я найду его в этом шкафу! Кристина, какие духи тебе нравятся?! Я уверена, что ты нашла их либо в своей комнате, либо в ванной. Кто любит архитектурный стиль "аля избушка"?! Резные наличники, деревянные кружева… Весь третий этаж такой!

Жора резко передвинулся в кресле, и Алина, уловив это движение, кивнула.

— А пруд возле дома, который я так хотела заиметь?! А бассейн с зимним садом — кто хотел такой — Света?! Или, может, ты, Кристина?!

— Я, — мрачно сказал Петр, постукивая пальцами одной руки по запястью другой.

— Вы можете — уже в который раз — сказать мне, что это совпадение, что такие вещи вполне могут быть в богатом особняке… но в нем не может быть моей книги, которая существует лишь в моей голове! В нем не может быть Жоркиных картин, которые никогда не были им нарисованы в реальности — они пока что написаны лишь на полотне его мозга! Об этом можно узнать… но создать это можем только мы!

— Подожди, — Олег откашлялся. — Ты хочешь сказать… что…

— Мы, — повторила Алина и чуть развела перед собой раскрытые ладони, словно удерживая в них большой шар. — Но каждый из нас устроен индивидуально. У нас свои представления и понятия, свое видение чеголибо и свои знания. Вспомните тот давний спор между Ольгой и Борисом по поводу вина! Борис утверждал, что шабли — сухое вино, тогда как Олька с пеной у рта доказывала, что оно сладкое! Вспомните, как он удивился вчера, когда попробовал это вино. Ведь он был уверен в своей правоте — так же, как и Ольга. Он был настолько потрясен, что не забыл об этом даже после того, как нашли Свету. Помните, что он сказал, когда мы видели его в последний раз? Когда он уходил в гостиную?

— А шабли — сухое вино, — пробормотал Жора, сжимая и разжимая свои огромные кулаки. — Но я-то подумал, что у бедняги просто крыша поехала… после того, как… — он украдкой взглянул на Олега, но Кривцов сделал вид, что взгляда не заметил.

— И что в этом такого? — с легким презрением спросила Марина. — кто-то из них ошибся…

— Нет. Никто из них не ошибся. Они оба были правы. Борис был прав, потому что разбирался в винах — это же очевидно. А Ольга была права, потому что в этом доме шабли было сладким вином. Она считала, что шабли — это сладкое вино, и оно здесь оказалось именно таким, каким она его считала, потому что это была ее вещь! Она хотела ее здесь видеть. Если бы это вино хотел бы здесь видеть и Лифман, то тогда, скорее всего, на кухне оказалось бы два вида шабли. Сухое и сладкое.

— Подожди, но ведь это ее любимое вино! — Жора недоуменно посмотрел на одеяльный сверток на диване. — Уж всяко разбираешься в том, что любишь и постоянно употребляешь!

Алина покачала головой, и в этом жесте была безнадежность. Она соскользнула с подлокотника и села на диван рядом с Ольгой, опершись одной рукой на сиденье.

— Шабли… Красивое название. Довольно известное. Благородство, шик… если хотите, понты.

— Думаешь, на самом деле она никогда не пробовала этого вина? — медленно произнес Виталий — так же медленно, как медленно поворачивалась его голова в сторону Алины одновременно со словами.

Он не спрашивал и не утверждал — интонация была совершенно индифферентной, словно Виталий вслух читал неинтересную книгу, но во взгляде вопрос был — столь же явный, сколь и нежелание услышать на него утвердительный ответ. Взгляд был страшным, и внезапно Алине отчегото подумалось, что именно такие глаза бывают у смертельно больного человека, который спрашивает у врача, правда ли, что он умирает. Она поежилась, чуть передвинув руку, ладонь проехалась по мягкой обивке дивана, скользнула под одеяло, которое Ольга натянула себе на голову, и внезапно угодила во что-то теплое и влажное. Вздрогнув и сморщившись, Алина выдернула руку, и свет люстры лег на ладонь и пальцы, густо измазанные неестественно яркокрасным. У основания указательного пальца почти сразу же набухла тяжелая капля и с невесомым звуком шлепнулась ей на бедро, оставив на джинсовой ткани темное пятнышко.

Она вскочила, одновременно разворачиваясь и судорожно тряся испачканной рукой в воздухе. Попыталась крикнуть, но вместо крика получился лишь задыхающийся сиплый звук. С пальцев слетели еще несколько капель, потерявшись в серебристом ковровом ворсе. В следующий момент нога у Алины подвернулась, и она села на ковер, глядя, как остальные подходят к дивану. Ей казалось, что они делают это страшно медленно, словно считали, что в этом все равно уже нет никакого смысла, что уже и так все ясно.

Виталий резким движением откинул одеяло, и Жора, зажав рот ладонью, отвернулся. Кристина глубоко, с подвыванием вздохнула и попятилась, дергая головой.

Ольга лежала на боку, отвернувшись к спинке дивана и уютно свернувшись калачиком, положив одну руку под голову. Другая была переброшена через бедро на живот. Тонкая кофточка чуть сбилась наверх, обнажив полоску загорелой кожи. Бровиусики расслабленно разъехались к вискам, глаза были плотно закрыты, и могло бы показаться, что Ольга мирно спит, если бы не нож, всаженный в левую сторону шеи почти по рукоять, — зеленую треснувшую рукоять, наполовину обмотанную изолентой, с нацарапанной на ней тигриной мордой. Нижняя губа Ольги чуть отвисла, так что видны были испачканные кровью ровные зубы. Сиденье дивана и часть одеяла промокли от крови, приобретя густой темнобордовый цвет, и пятно все еще продолжало расползаться по светлой кожаной обивке, хотя сердце, выталкивавшее кровь из тела, уже остановилось, смуглое лицо Ольги из золотистого стало белосерым, странно прозрачным, и по словно резко истончившейся в подглазьях коже стремительно растекались сизые тени. Щель между спинкой и сиденьем была очень узкой, и здесь кровь застоялась жутким густеющим озерцом.

Им понадобилась секунда, чтобы осознать и принять происшедшее, а потом все восьмеро резко отскочили от дивана в разные стороны, и каждый теперь стоял один, и за спиной у него была безопасная стена, и взгляд испытывающе впивался в остальные лица, теперь кажущиеся незнакомыми, и во взгляде был страх, и мышцы напряглись до предела. Но если все отскочили куда придется — лишь бы подальше от остальных, то один человек стоял именно там, где ему было нужно оказаться, — возле окна, недалеко от балконной двери, где до самого пола спускались тяжелые белые шторы и стояло очередное кожаное кресло.

— Ну, что, суки! — заорал Алексей. — Колитесь — кто?! Или будете дальше втирать, что кто-то шастает по дому?! Про потайные двери будете втирать?! Мы все здесь были! Никто сюда не входил! Никакой ловушки не было! Здесь нет никого, кроме нас, никого! Нет и не было! Кто, суки?!

— Кто сделал, тот первым всегда и орет! — дрожащим голосом сказала Марина, прижимая к стене вывернутые ладони. Петр в отчаянье ударил кулаком по раскрытой ладони.

— Но когда?! Как?! Мы же все были друг у друга на виду! Все время! И ее видели! И когда вы трое уходили, мы друг с друга глаз не спускали! Это же невозможно! Никто не подходил к дивану! Только ты! — он бросил на Алину тяжелый взгляд, стукнувший ее, точно булыжник. — Но ведь ты была на виду… все бы заметили… все!

— Ловушка…. прошептала Кристина. — Снова ловушка…

— Нет, это сделали руками, — дрожащим голосом произнес Жора, не сводя глаз с Харченко. Полоска кожи под задравшейся кофточкой отчегото притягивала его взгляд, как магнит. Хотелось прикоснуться к ней — теплая ли она или уже начинает холодеть. Он вспомнил, как совсем недавно в бассейне Ольга жадно прижималась губами к его губам… сейчас они были в крови и уже остывали. Желудок его судорожно сжался, и Жора подумал, что теперь он очень хорошо понимает тот истерический приступ, накрывший Бориса в холле. Жаль, что ювелир мертв, и он не может сказать ему об этом. Вершинин сглотнул и снова заговорил — большей частью для того, чтобы отвлечь собственный желудок: — Воткнули точно в сонную артерию и сразу же повернули, чтобы рана не закрылась — это видно. Я думаю, она умерла очень быстро. Наверное, даже не проснулась… даже не поняла, что умирает.

— Она много выпила, — глухо сказал Виталий, глядя на рукоятку ножа. — Она просто вырубилась.

— Но мы же должны были заметить! — взвыл Олег. — Мы же должны были что-то услышать хотя бы…

— Мы были очень заняты, — Виталий повернул голову в сторону Марины и в упор посмотрел на нее. — Тут же паук бегал — забыли, какой был переполох. Все носились, орали… что тут можно было услышать?!

Марина втянула голову в плечи.

— А чего ты на меня так смотришь?! Думаешь, это я?! Спрятала это чудовище, а потом посадила себе на руку?! А потом…

— Она сразу же залезла на шкаф, — неожиданно пришла ей на помощь Алина. — Все это видели. У нее просто не было бы времени.

— Зато оно было у всех остальных! — зло сказал Жора. — Смотрелито на насекомое, а не друг на друга. кто-то просто, пробегая мимо дивана, воткнул нож ей в горло, и подключился к общему бедламу, как ни в чем не бывало! Господи, мы паука убивали, а она там… умирала…

Алина сжала губы и потерла ладонью щеку. Щека почему-то оказалась мокрой, и это было странно — жалко теперь было только себя.

— Хватайся второй!.. Быстрее! Уцепись за что-нибудь! Я не могу!..

Она взглянула на белое лицо Ольги, на тонкую бровь, теперь кажущуюся особенно черной, и отвернулась.

По комнате растеклась тишина — тяжелая, страшная. Все застыли — никто, казалось, даже не дышал. Рваные взгляды, лихорадочные мысли, стук собственного сердца, как никогда громкий и как никогда родной, холод, бегущий по изгибу позвоночника, прижатого к твердой стене. У кого-то дрогнул палец, у кого-то дернулась на виске жилка. Раздувающиеся ноздри, подрагивание ресниц, язык, скользнувший по губе, чуть повернувшаяся голова, чуть изменившийся отблеск света в глазах — все замечалось, все заносилось в реестр, — мельчайшие штрихи сливались в единое целое. Антология подозрений. Антология опасности. Антология страха, очерченная восьмиугольником, в каждой из вершин которого был человек. Воздух в комнате словно утратил прозрачность и легкость, вставал комом в легких, будто вместо воздуха комната вдруг наполнилась мутной студенистой жидкостью, в которой сгущалось что-то жуткое. Они смотрели друг на друга, и за чьимито глазами притаилась смерть с ухмылкой, лишенной плоти, — большая шутница, чьи шутки понять способны лишь те, кто открывают для нее дверь и приглашают войти.

Начали раздаваться монотонные, едва слышные звуки — со сдвинутого, промокшего одеяла очень медленно зашлепали на ковер тяжелые густые капли. В пепельнице на столике рядом дотлевала чья-то сигарета, и тонкая струйка дыма по прямой выматывалась к потолку, постепенно становясь все тоньше и тоньше, пока сигарета не погасла, превратившись в хрупкий столбик пепла. Тишина стала невыносимой, взгляды прыгали все быстрее и быстрее, сталкивались, летели по кругу — безостановочная, безумная карусель. Вздернувшаяся бровь, капля пота на лбу, вдох, выдох, удар сердца, дрогнувший кадык, сжавшиеся пальцы… кто?! кто?! кто?!..

— Кто?! — взвыла вдруг Кристина, расколов тишину. Ее взгляд продолжал прыгать по лицам остальных, но теперь в нем было очень мало осмысленности и очень много беспредельной животной мольбы. — Не убивайте меня! Я все вам отдам! Если вы меня убьете, то ничего не сможете получить! Кто ты?! Я все сделаю!.. только пожалуйста не убивайте меня!.. Да, я воровала, но это было давно! Я больше ничего не делала! Я не хотела обедать в твоей столовой! Это все Светка! Светка! Мамочкааа!

По ее лицу текли слезы, капая с подбородка, пальцы судорожно сжимали болтающиеся на шее кресты и амулеты. Чернокрасные волосы Кристины как-то сразу потускнели, поникшая фигура казалась сломленной, жалкой, и каждый брошенный на нее взгляд словно добивал ее, пригибая все ниже и ниже к полу, и смотреть на нее перестали — сейчас Кристина была зеркалом, в котором, мог отразиться кто угодно из них.

— Ты принесла что-нибудь с собой? То, о чем хотела рассказать?

Виталий уже не стоял возле стены, а медленно шел на середину комнаты, чуть пригнувшись. Движения его были плавными, осторожными, словно у хищника, подкрадывающегося к добыче. Он смотрел в пол, и остальные не сразу поняли, кому он задал этот вопрос, — они поняли это только тогда, когда в гостиной прозвучал другой голос.

— Сейчас это не важно.

— Что ты принесла с собой? — повторил Виталий, остановившись на пересечении взглядов и по-прежнему не поднимая глаз от пола, словно ему было больно двигать шеей.

Алина вытащила руку из кармана, и на ковер просыпались увядшие цветы, пронзенные спичками, — жалкие, поникшие, побуревшие, еще на лету теряющие свои лепестки, — словно маленькие мертвые человечки, так и не попавшие на свой великий цветочный бал. Скомканный парашютик одуванчика зацепился за ее ноготь, словно не желая с ней расставаться. Она тряхнула рукой, потом сжала пальцы в кулак.

— Господи, что это? — прошептала Марина, царапнув стену длинными ногтями. — Что это за гадость?

Ей никто не ответил. Алина облокотилась на кресло, глядя на увядшие цветы, потом улыбнулась, если можно было назвать улыбкой механически поддернувшиеся вверх уголки рта.

— Завяли. Они были свежими, когда я увидела их в первый раз, хотя пролежали там почти весь день. А потом начали вянуть… Что ж, они хотя бы пытаются соблюдать законы природы.

— Какие законы? — Жора украдкой посмотрел на Ольгу. Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь подошел и закрыл ее одеялом, чтобы не было видно ни обнажившейся полоски живота, ни окровавленных губ. Сам он сделать это не решался. — Аля, что ты несешь?! Нас убивают — какая, черт подери, теперь разница, где да почему?!

— Да она просто спятила! — Алексей, очень внимательно и слегка растерянно смотревший на ручку ножа, потрогал засохшую корку на переносице. — Я давно это…

— У тебя один диагноз! — перебил его Олег, засунув руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок и обратно. — Между прочим, теперь, когда очевидно, что пацан тут ни при чем и что его, скорее всего, тоже… ты на главном подозрении!

— Он тоже, — указательный палец Евсигнеева распрямился в сторону Виталия. Но тот не заметил этого жеста — он даже не услышал разговора, он смотрел на склоненную голову Алины, на медный локон, свесившийся ей на глаза.

— Но ведь это не все, не так ли?

Алина резко вскинула голову.

— Что значит, не все?!

— Минутку! — Марина качнулась вперед, но тут же снова прижалась к стене, будто та давала ей силы, как земля — титану Антею. — Ты ведь единственная, кто ничего не рассказал! Что ты сделала?!

— Действительно, — поддержал ее Олег, хотя по выражению его лица было ясно, что находиться с Мариной по одну сторону ему было вовсе не по душе. Потом он осторожно подошел к дивану и остановился на расстоянии полутора метров от него, внимательно разглядывая рукоять ножа. — Кстати, этой дряни на оружейной стене не было. Уж это я точно знаю.

— Так что? — Виталий сделал еще один шаг и остановился возле лампычаши на длинной тонкой серебристой ножке. — В этом ящике с цветами было что-то еще? Не так ли? Ты принесла это тоже? Или сегодня там этой вещи уже не было?

Глаза Алины сузились, превратившись в две щелочки, в которых опасно поблескивал холодный изумрудный огонь.

— Ты рылся в моих вещах?!

— Значит, ты признаешь, что…

— Ты рылся в моих вещах!

— Это вышло случайно, но сейчас…

— Как ты посмел лазить по моим ящикам?!

— Да не важно, как!!! — заорал Виталий, и стоявший неподалеку Петр отскочил за телевизор. — Важно то, что это твой нож торчит у нее из горла, и я хочу знать, когда он пропал и пропадал ли вообще?!!

Алина застыла. Сейчас на ее лице жили только глаза, затравленные, злые, в которых билось что-то агонизирующее, тонущее — то ли остатки самообладания, то ли останки разума.

— Что?! — изумленно переспросил Жора и двинулся вперед. — Аля, это правда?

— Это она! — Марина вытянула вперед руку с растопыренными пальцами. — Я знала, что это она! Видно же, что она сумасшедшая!

— Не может быть! — неуверенно произнес Олег, переводя взгляд с ножа на окаменевшее лицо Алины и обратно. — Она же нам все объясняла, она же нам во многом помогла! Ее же саму чуть не убили!

Марина жестко, не поженски хохотнула.

— Не убили?! Спектакль! Что стоит самой сигануть из окна в нужный момент?!

— Если бы я ее не поймал, она бы насадилась на прутья, как бабочка на иглу, — ровным голосом сказал Виталий. — Хорош спектакль! Откуда ей было знать, что я там буду?! Откуда ей было знать, что я ее поймаю?! Такое обеление своей персоны в глазах остальных равноценно самоубийству!

— Подожди, — на лице Марины появилось огорченное недоумение, — но ведь ты только что…

Виталий отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи.

— Ты ответишь на мой вопрос?

Алина молча, холодно смотрела на него.

— Аля, пойми, ты себе только хуже делаешь!

Смешок.

— Это твой нож?

— Нет.

— Но это твоя вещь?

— Допустим.

— Когда она пропала?

— Сегодня днем.

— Да врет она все! — Алексей ударил кулаком по стенке шкафчика с видеокассетами. — Сама принесла его сюда, сама и зарезала эту!..

— Антилогика, — с улыбкой напомнила Марина. — Забыли? Что с того, что она вам помогала?! Ты такой наивный, Олег. Лучше признайся, что веришь ей только потому, что тебе приглянулась ее мордашка!

— Да уж поболе, чем твоя! — вспылил Кривцов. — Да она еще черт знает когда про деревья нам сказала… Она… Нет, я не верю! Кто угодно мог свистнуть у нее этот нож! И она ничего нам не рассказала про него просто потому, что не успела! Ты ж тогда заорала, когда на тебя паук прыгнул, потом и вовсе бардак был!

— Тогда пусть расскажет сейчас, — аметистовый и изумрудный взгляды сшиблись друг с другом, точно тяжелые клинки, и казалось удивительным, что в воздухе не брызнули искры. — Кого ты зарезала этим ножичком?!

— Заткнись! — Жора зло посмотрел на нее. — Хватит! Аля, может, и в самом деле все расскажешь по быстрому, чтобы между нами уже никаких непоня-ток не было? А?

— Я ничего не буду рассказывать! — отрезала Алина. Жора огорченно покачал головой.

— Аля, тебе придется. Уж не знаю, что ты там натворила в своем прошлом… нож и цветы… хмм… но мыто все вывалили, и, как видишь, ангелов здесь нет. Ольга так вообще… хотя о покойниках плохо нельзя…

— Я ничего не буду рассказывать!

— Аля, это не только нечестно, но и подозрительно. Ты ведь этим прямо подписываешься под убийствами!

Снова смешок — жесткий, стылый, словно удар железа по железу на сильном морозе.

— Ну так заприте меня! Вы уже запирали одного! Сильно вам это помогло?!

— Аа, значит уже "вам"? — протянул Виталий, внимательно глядя, как ее правая рука медленно, почти неуловимо плывет вниз. Зарождалось какоето движение, мысленно он уже почти видел, как она разворачивает бедра вправо, в чуть опустившихся плечах и легкой сгорбленности угадывался будущий наклон вниз — скорее всего с сильным сгибанием коленей. Зарождался какойто поступок. Что она хочет сделать? — Себя уже отграничиваешь?

— Разумеется. Потому что я-то точно знаю, что убийца кто-то из вас!

— Тебе лучше все рассказать.

— Нет!

— Так мы тебе поможем! — рявкнул Алексей, устремляясь вперед, следом неуверенно, точно оживший баобаб, качнулся Жора, потом кинулись остальные.

Дальше все произошло очень быстро и суматошно.

Алина стремительно наклонилась, и ее рука скользнула под ковер за креслом. Виталий, вроде бы бросившийся к ней вместе со всеми, вдруг слегка развернулся, и теперь было непонятно, хочет ли он схватить Алину или Алексея.

Рука Алины вынырнула из-под ковра, и следом за ней серебристой лентой вытянулся пропавший кэн. Клинок со свистом рассек воздух перед самым лицом Евсигнеева, уже тянувшего к ней свои руки, и Алексей тотчас же дернулся назад и заорал, прижимая окровавленную ладонь к носу, с кончика которого лезвие с хирургической точностью срезало кожу. В тот же момент подоспели все остальные, кроме Кристины, которая с неожиданным проворством метнулась в угол.

Алина стремительно и легко, словно ртутная капля, проскользнула сквозь набежавших товарищей по несчастью. Движения ее были воздушными, почти неуловимыми, отмеченными лишь серебристыми вспышками меча, полосующего воздух, то взлетая, то ныряя куда-то вниз, послушно подчиняясь держащей его руке. Все заняло не больше десяти секунд — десять секунд мелькающих тел, серебристых взблесков, свиста воздуха, треска ткани, удивленных вздохов и болезненных возгласов.

На середине комнаты она остановилась, крутанувшись назад, и теперь стояла боком к двери, дорогу к которой преграждал неизвестно откуда там взявшийся Воробьев, державший наперевес тонкую стальную ножку торшера с обрывком провода. Острие меча в вытянутой и чуть приподня-той руке Алины указывало на балконную дверь, левая, согнутая в локте рука чуть подрагивала в воздухе. На лице дрожали напряжение и хищный азарт.

Все замерли, потрясенные и толком не понявшие, что произошло, и только Алексей выл, прижимая ладонь к лицу.

— Нос!.. эта сука отрезала мне нос!

— Если б я хотела тебе отрезать нос, то отрезала бы, кретин! Твой нос на месте! А если что и стоит тебе отрезать, так совсем другую часть тела! — хрипло сказала Алина, потом, не поворачивая головы, произнесла: — Отойди от двери!

— Ни хрена себе?! — Жора потянул вниз футболку, ошеломленно глядя на аккуратный разрез поперек груди, совершенно не задевший кожу. — Вот вам и тихие омуты!

— Что ты делаешь, психопатка?!! — закричала Марина, глядя на лежащую на ковре прядь собственных волос. Петр, испуганно хлопавший себя по груди, не досчитался трех пуговиц на рубашке, кроме того, у него был вспорот рукав. Укоризненней же всех смотрел на Алину Олег, лишившийся пуговицы на ширинке.

— Положи железку! — негромко сказал Виталий. — Что ты творишь?!

— Вот, значит, кто меч украл, — печально произнес Олег. — Аля, значит, и все остальное тоже ты?

— Нет. Остальное ищите у себя! Я взяла только меч!

— Мне следовало догадаться, — в голосе Виталия послышалась досада и он шагнул было вперед, но острие меча качнулось в его сторону, и он снова застыл. — Любимое оружие писателейфэнтазистов. А я-то думал, чего ты так побледнела, когда мы о ловушке с алебардой рассуждали. Значит в три часа ночи ловушки еще не было, так?

— Значит… — начал было Жора, но Алина тут же перебила его.

— Я не ставила никаких ловушек! В третьем часу я просто зашла в залу, взяла меч и ушла. Вот и все! Впрочем, теперь вам бесполезно что-то доказывать!

— Что же ты хочешь после такого представления?! Слушай, перестань валять дурака! — Жора качнулся вперед, и Алина тотчас же ловко прокрутила "мельницу", после чего меч легко и даже как-то игриво скользнул в сторону Вершинина, и гигант поспешно отступил назад.

— Никому не подходить! — меч очертил в воздухе полувосьмерку, и Виталий, пойманный на начале движения, снова остановился. — Отрежу руку каждому, кто ко мне ее протянет! Играйте дальше в свои паучьи игры без меня! Хватит! Дай мне пройти!

Виталий покачал головой.

— Положи меч. Зачем ты все портишь?

— Порчу?! Я защищаю свою жизнь! — Алина начала отступать к стене, в то же время боком плавно продвигаясь к двери, водя глазами по сторонам. — Один из вас — маньяк, а может и не один! Вы затыкаете мне рот, не даете сказать то, что надо сказать, но требуете рассказать вам то, что к делу совершенно не относится. Я ничего вам не скажу! Я не сказала этого даже единственному человеку, которому доверяю безгранично — я не сказала этого своей матери! Вы пытались применить ко мне силу, так теперь не жалуйтесь!

— Аля, мы просто… — начал было Олег, но Алина, чуть оскалившись, повела рукой, и меч с издевательским свистом полоснул воздух.

— Назад! Вместо того, чтобы выбивать из меня признания, вам следовало бы довести все размышления до конца! То, о чем мы говорили, пока не… Есть коечто… ничуть не лучше убийств… может, и хуже…

— Что может быть хуже?! — пальцы Марины торопливо ощупывали голову, перебирали волосы — не срезаны ли еще пряди? — Гадюка! В этом доме…

— Вы сами создали этот дом, идиоты! — рявкнула Алина и, развернувшись, прыгнула к двери, Виталий метнулся ей наперерез, и взлетевший меч со звоном выбил искры из подставленного стального стержня торшера. Кристина, сжавшаяся в углу, завизжала и закрыла лицо ладонями, Алексей же, напротив, убрал руку от лица. Его нос и подбородок были залиты кровью. Жора кинулся было к дерущимся, но Виталий, краем глаза уловив движение, заорал:

— Не подходите!

Жора остановился, недоуменно моргая и пытаясь понять смысл брошенных Алиной слов. Алексей тоже рванулся вперед, жаждая отомстить за в очередной раз испорченную внешность, но Жора поймал его за плечо и толкнул назад.

— Не надо. Елки, и где она только так научилась?! Никогда бы не подумал…

Алина пыталась пробиться к двери с почти маниакальным упорством. Левое плечо болезненно пульсировало, глаза застилала алая пелена, но правая рука хорошо знала, что ей делать, ее движения опережали секунды, острие меча ткало в воздухе немыслимые узоры, и Виталий едва успевал отбивать выпады, а времени, чтобы придумать что-то свое, замысловатое, и вовсе не оставалось. В какойто момент она даже начала теснить его, он вжался спиной в косяк, но тут же метнулся в сторону, а меч полоснул по дереву, выбив щепки, в том месте, где за доли секунды до того была его голова. По лицу Виталия растеклось неподдельное изумление.

— Испугался? — Алина усмехнулась — вроде бы снисходительно, но в усмешке было что-то жалкое, почти умоляющее, а пальцы левой руки уже проворно крутили ручку замка. — Я же сказала — не лезть ко мне!

Она рванула на себя дверь и выскочила в коридор. Виталий отшвырнул торшер, с грохотом ударившийся о шкаф, и метнулся следом, прокричав на ходу:

— Из комнаты никому не выходить!

— Как же! Я этой бляди матку вырежу!.. сука драная!.. — Алексей бросился через комнату к креслу, загораживавшему дверь в залу, схватил его за подлокотники и дернул, ножки жалобно скрежетнули по полу, а потом вдруг какая-то неведомая сила приподняла его в воздух, развернула и отшвырнула назад. Алексей покатился по ковру и въехал головой в диван, от сотрясения лежащее на нем тело Ольги дернулось, переброшенная через бедро рука упала и, свесившись вниз, мазнула холодными пальцами Алексея по лицу. Заорав, он отшвырнул от себя руку, хлопнувшую по кожаной обивке, оттолкнулся от пола ногами, повернулся и шлепнулся на пол, почти уткнувшись лицом в останки им же самим раздавленного паука, заорал снова, вскочил на ноги и, тяжело дыша, прижался к стене.

— Тебе же сказали — не выходить из комнаты, — лицо Жоры было почти ласковым, но пальцы правой руки угрожающе сжались в кулак, размером почти с голову Евсигнеева. Он посмотрел на остальных. — Пусть сами разбираются. Им, похоже, виднее.

— Шестеришь, сука?! — прошипел Алексей, пригнувшись. — Думаешь, испугал?!

— Думаю, да, — Вершинин улыбнулся, поакульи показав все зубы. Зубы у него были отличные — эталон для рекламы зубной пасты и чудес стоматологии. — Дернешься еще раз — я тебе твою башку в твою же жопу запихну, по личной инициативе! Убийца ты или нет, но ты мне, мерзоид, с самого начала не нравился!

— При чем тут он — убийца эта психованная официантка, — Марина судорожно заплетала свои волосы, почти со слезами глядя на срезанную прядь, кольцом свернувшуюся на серебристом ворсе. — Господи, она нас чуть не убила!

— Хотела бы — убила, судя по тому, как лихо она с мечом управляется, — Олег покачал головой — на его лице было откровенное восхищение. — Черт, знал бы раньше — взял бы пару уроков. Эх, не ту я бабу выбрал! Эй, звезда, подымайся, а то, не ровен час, попку простудишь, а из лекарств в доме только водка.

Кристина мрачно посмотрела на него из угла и начала медленно подниматься, опираясь ладонями о стены. Ее глаза и лицо покраснели от слез, нос слегка припух.

— А вдруг они друг друга убьют?

— Это решит многие проблемы, — заметила Марина. Логвинова посмотрела на приоткрытую дверь.

— Мне надо в свою комнату.

— По дяде Коке соскучилась? — с усмешкой спросил Олег. Кристина яростно посмотрела на него и ничего не ответила. Петр, осторожно ступая, подошел к дивану, бросив косой взгляд на Алексея, подхватил свисающий край одеяла и накрыл им мертвое умиротворенное лицо Ольги.

— Унести ее надо, — тихо сказал он. — Вот ведь как, а… Уволить меня грозилась, а теперь… вот ведь как… Судьба… В одеяле, может, ее, а?

— Это мое одеяло, — подал голос бизнесмен, отклеиваясь от стены.

— Заткнись! — мрачно сказал Олег. — Да, наверное.

— Виталий сказал, не выходить, — нерешительно произнес Жора. Марина насмешливо посмотрела на него.

— Он твой папа, что ли? Петя прав, надо унести ее отсюда. Господи, в доме скоро мест не останется, где сидеть можно! Кругом все…

— Сука, — негромко, но отчетливо произнес Кривцов. Марина осеклась и выпустила из рук почти заплетенную косу.

— Что?!

— Ты слышала, — Олег отвернулся и посмотрел на диван. — Ну, что, мужики, давайтека… — не договорив, он махнул рукой. — Пойдем все вместе. Все будем друг у друга на виду. Здесь никто не останется.

— Только прихватим какуюнибудь простыню из… что тут рядом… из Лифмановской комнаты, — добавил Петр хозяйственным тоном. Кристина непонимающе посмотрела на него.

— Разве одеяла мало?

— Кровь, — пояснил водитель, кивая на запачканное сидение. — Слишком много ее, застоялась даже. Вытереть надо хоть как-то. А то здесь очень тепло… затухнет.

Кристина сглотнула и уставилась в окно. Все происходящее слишком напоминало кошмарный сон. Такого просто не могло случиться с ней, известной процветающей певицей. Не могло! Самой большой катастрофой был сломавшийся мобильник, а теперь… Нелепо, невозможно, немыслимо! Она зажмурилась. Сколько крови нужно деревянным идолам в столовой, чтобы напиться досыта? Неужели все должны умереть, чтобы хоть немного подобрел их взгляд?! Бывший муж смеялся над ее увлечениями религией, интересно, смеялся бы он здесь? Проклятый дом — как он мог казаться ей уютным?! Теперь она чувствовала себя здесь, словно в брюхе у чудовища.

— Я только не знаю… может, всетаки стоит поискать их… узнать, как там… — задумчиво пробормотал Жора. — Не вмешиваться, а просто… — он нерешительно пожал плечами. Олег бодро мотнул головой.

— Да ну, брось! Виталя — мальчик не хилый.

— А вдруг наоборот он…

— Нет, — Олег хрустнул суставами пальцев, глядя на мокрое оконное стекло. — Думаю, все миром решится.

— Почему ты так в этом уверен?

Олег подмигнул ему, сразу же превратившись в того самого балагура, упорно и успешно смешившего мчащийся в неизвестность сквозь дождь испуганный автобус.

— Потому что я, Жорж, очень наблюдательный человек!

V

Она захлопнула за собой дверь, но Виталий сразу же врезался в нее плечом, не дав закрыть замок. Дверь распахнулась, ударившись о косяк, Алина отпрыгнула к кровати и застыла. Двигалась только ее рука, и острие меча упреждающе покачивалось из стороны в сторону, словно голова готовящейся к нападению кобры.

— Не подходи!

Виталий усмехнулся, показывая ей развернутые пустые ладони.

— А если нет, что — убьешь? Безоружного?

— Это тыто безоружный?! — она тоже усмехнулась. — У тебя же руки, а у меня — всегонавсего кан.

— Кэн, — поправил ее Виталий, вздернув бровь. Алина кивнула.

— Верно. Я не знаю правильного названия. Ты удивишься, как многого я не знаю!

— Так, может, поболтаем?

— Это как в штатовских фильмах? — ее усмешка стала кривой. — Давайте поговорим об этом? Что с тобой?! Да вот, только что ноги взрывом оторвало. Ты в порядке? Ага. Хочешь поговорить об этом?

Виталий перешагнул через порог, закрыл дверь и запер ее. Алина наблюдала за его действиями, не двигаясь с места.

— Зачем?

Он повернулся и сделал шаг вперед. Меч угрожающе вздернулся, указывая острием ему в грудь.

— Брось, Алька! Какой из тебя убийца?! Думаешь, я поверил, что ты вот так вот запросто можешь человеку горло перерезать?!

Ее левая рука дрогнула и потянулась к собственному горлу.

— Я никого не убивала! Но если ты сейчас же не выйдешь, то, пожалуй, придется начать!

Виталий сделал еще один шаг ей навстречу, и Алина чуть отступила, уперевшись ногами в кровать. Дальше отступать было некуда. Дернись она в сторону — и Виталий без труда ее перехватит.

— То есть, ты считаешь, что убийца я?! Ты все еще уверена, что видела меня? Аля, меня там не было и быть не могло! Я…

— Ты всегда носишь эту цепь?

— Что? — недоуменно переспросил Виталий и дотронулся пальцами до серебряных звеньев.

— Цепь.

— Да. Ну, разве что иногда снимаю, чтобы почистить.

— На тебе ее не было.

— Не было?

— Я видела тебя — я уверена в этом, но цепи на тебе не было. И этой майки тоже. Это нелепо.

— Слушай…

— Не подходи! — острие качнулось вперед и одновременно с ним Виталий качнулся назад, снова поднимая раскрытые ладони.

— Ты утверждал — тогда, в первую ночь, что видел меня на первом этаже, помнишь? Когда Света и Ольга утверждали то же самое. Якобы я свет в столовой…

— Помню.

— Ты действительно меня видел?

— Да. Аля, ты знаешь, этот меч тебе совершенно не идет…

— Замолчи! Было ли во мне что-нибудь необычное?

— Необычное? — Виталий улыбнулся, но улыбка сразу же исчезла с его лица. — Твой халат. Зеленый… светлозеленый, но тогда мне показалось, что он намного темнее… в тот момент. Темнозеленый халат. А когда ты спустилась вместе с Харченко, то снова была в светлозеленом. Но, наверное, мне показалось, освещение виновато.

— У меня в комнате не было темнозеленых халатов, Виталий. И меня тогда не было на первом этаже. И говорить ты со мной тогда не мог!

— Ну а меня не было на третьем. И из окна я тебя не выбрасывал!

Разговор, начавшийся в ключе истерического надрыва, стал приобретать вид детской перепалки, и Алина, почувствовав, что контроль над ситуацией переходит в чужие руки, сделала полшага вперед, и Виталий невольно качнулся назад.

— Довольно! Выйди из моей комнаты!

— А почему ты взяла именно кэн? — с искренним любопытством спросил Воробьев. — Насколько мне известно, это больше религиозный меч, в бою его использовали редко, и, по-моему, на него тебя не учили. Конечно, катана для тебя тяжеловата, но могла бы взять вакидзаси — он там тоже был. Вернее, сето.

— Я уже говорила, что не разбираюсь в оружии.

— Но, тем не менее, разбираешься в его применении, — он усмехнулся. — Знаешь, пророк Мухаммед сказал, что меч — это ключ к Небесам и Аду. Куда собралась ты?

— Не заговаривай мне зубы!

— У тебя занятная техника, просто какойто винегрет. Вроде бы система яйджитсу, но очень плоха точность исполнения. Хотя, с другой стороны, ближе к чхонме — мало блоков, много уходов с линии атаки с одновременным нанесением удара, красивые круговые движения… а отсутствие тычковых ударов могу отнести в пользу твоей гуманности. А так — принцип воды — все движения — одно целое, каждое перетекает в следующее. Но тебя учили неправильно — сразу обучили мягким видам, но очень мало дали жестких способов боя, а начинать надо именно с них. Твой стиль красив, но он более хорош для кино, чем для боя. Будь на моем месте более-менее обученный человек, то тебе бы не поздоровилось. Ты хорошо танцуешь с мечом, но ты плохо танцуешь с противником. Нужно многому учиться, хотя, — Виталий нахмурился, — с другой стороны, ты срезала мечом у Маринки прядь волос, а такое могут только мастера.

По мере того, как он говорил, лицо Алины становилось мучительно задумчивым, и под конец его слов, она смотрела на него, словно старушка из русской глубинки, которой пытаются объяснить принцип работы и преимущества новейшего компьютерного процессора.

— Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь! — наконец вскричала она. — Какая техника?! Какие блоки?! Я делаю это автоматом, я это просто умею, как плавать или прыгать через скакалку! Кажется, в детстве я куда-то там ходила… в какуюто школу, но это было очень давно, я даже и не помню этого… почти. Я это просто умею!

Виталий изумился.

— Невозможно! Для того, что ты продемонстрировала, нужно долгое обучение, систематические тренировки…

— Нет! Ни обучения, ни тренировок нет! — обоюдоострый меч в ее руке слегка дрогнул. — И не так уж много я и умею! И не нужно на меня так смотреть! Вы сами меня на это вынудили! Что мне было делать?! Устраивать с тобой поединок сердец, а остальные бы тем временем…

Виталий засмеялся.

— Так, всетаки, ты что-то знаешь?

— Просто читала где-то… — Алина мотнула головой. — Зачем ты сказал им про нож?! Если тебе так уж надо было знать, спросил бы потом… тихо… Не так давно ты утверждал, что мы союзники, а союзников не подставляют! Или это месть за то, что я тебя, якобы, оклеветала?!

— Глупости! Просто я не ожидал от тебя такой реакции. Если бы ты спокойно ответила, я думал…

— Ты думал?! — ее верхняя губа поволчьи вздернулась. — Да ты полон сюрпризов, Виталий! После того, как…

Она осеклась, заметив, что Виталий ее не слушает, а смотрит в сторону шкафа, и по его лицу расползается некое ехидное понимание, адресованное почему-то не ей.

— В чем дело?

— Знаешь, я уже ничему не удивляюсь, — сказал он и подошел к шкафу, сопровождаемый настороженно перемещающимся острием меча. Засунул руку в щель между стеной и шкафом и вытащил несколько скомканных грязных зеленых тряпок. Алина широко раскрыла глаза и хрипло выдохнула.

Это были пропавшие чехлы с автобусных кресел.

— Отличный способ, чтобы, придя с дождя, не оставлять в доме мокрых следов! — Виталий пнул грязную груду материи, но тут же резко развернулся к Алине, по лицу которой начало расползаться очень нехорошее выражение, и упреждающеуспокаивающе вытянул вперед руку. — Эй, тихо, тихо, я же не говорю, что это ты. Это же очевидная подстава! Пальто, чехлы, нож, игры со светом… тебя даже убить пытались вне расписания, а ведь у этой сволочи явно установлена для нас очередность — один за одним, а сразу двое — не интересно…

— А как же антилогика? — он услышал знакомый стылый смешок, и в его глазах появилась искренняя тоска — выдерживать вторую атаку Виталию вовсе не хотелось. — Как же ваши теории, мол…

— Это была не моя теория, а Маринкина. Я… блин, ты своим представлением все испортила! Ты же этому гаду на руку сыграла! Он не хочет, чтобы мы тебя слушали. Мне кажется, он по какойто причине не хочет, чтоб мы поняли, где находимся. А ты ведь знаешь?

— Не совсем, я просто…

— Я догадываюсь, а ты уже знаешь… ты успела все систематизировать, не так ли. Тебе ведь это проще… это ведь твой жанр. Аля, я знаю, что ты никого не убивала.

— Да ты что?! — скептически произнесла она. — И откуда же?

— Некоторые вещи просто знаешь.

Его лицо внезапно стало очень серьезным — серьезнее, чем когдалибо, и внезапно она поверила ему, и это напугало ее до полусмерти. Если он это точно знает, то потому, что точно знает, кто на самом деле убийца? То есть, он? Потому что человеку не верят просто так. Для этого должны быть причины. Всегда должны быть причины. Особенно здесь.

— Уходи!

— Без тебя я отсюда не уйду! Пойдем со мной. Если с мечом тебе спокойней — оставь его себе. Но ты должна вернуться к нам, иначе убийцей будут считать тебя.

— Мне на это наплевать!

— Да тебе на всех наплевать! Они переведут на тебя все стрелки, расслабятся, а ему как раз этого и надо! Неужели ты этого не понимаешь?! Раз им будет спокойней, если они узнают о твоем прошлом, расскажи им! Тогда они станут слушать и остальное…

— Я не могу!

Виталий сделал шаг вперед, и острие меча коснулось его майки. Алина вздрогнула, и ее рука чуть дернулась.

— Не можешь сказать всем — скажи мне! Одному рассказать проще, чем толпе!

— Не в этом дело! — она жалко улыбнулась, стараясь не шевелить рукой. — Знаешь, нет худшей клетки, чем в голове. И мне кажется, у моей клетки нет дверей… Думаешь, я ничего не понимаю?! Не понимаю, что продолжать делать какие-товыводы для меня равносильно самоубийству?! Ради чего?! Ради вас?! Ради истины?!.. о, господи! И отправиться в холодильник?! Я никогда не верила людям, заявляющим что они смерти не боятся. Смерть ведь состоит из многих вещей — из боли, из неизвестности, из потери целого мира, из конца времени, из невозможности больше что-то делать или сделать, из людей, которых больше не суждено увидеть, из сознавания того, что тело, которым ты так гордишься, будет становиться все уродливее и уродливее, гнить, распадаться и тебя в нем уже не будет… Хотя бы одной из этих вещей невозможно не испугаться.

— Многих ли боишься ты?

— Я боюсь смерти, — глухо сказала Алина. — Я боюсь… Но еще больше я боюсь того, что окажусь права, и на самом деле…

— Что?

Алина покачала головой, и Виталий понял, что больше она не скажет ни слова. Ее глаза снова начали застывать, волнение и страх на лице стали покрываться инеем равнодушия.

— Ты забыла еще одну вещь. Он убивает тех, кто хотя бы на мгновение выпадает из поля зрения. Если ты останешься здесь, он убьет тебя. Он хитрый… Он убьет тебя — понимаешь?! Черт возьми, упрямая баба, если ты не пойдешь со мной, я выволоку тебя за волосы!

— Если ты попробуешь это сделать, я убью тебя!

— Так валяй! — вдруг почти весело сказал Виталий и резко шагнул вперед, и на этот раз она, не ждавшая этого, не успела среагировать, рука отдернулась слишком поздно, и острие меча успело разрезать его майку и глубоко прокололо кожу на груди, и по белой ткани мгновенно расплылось яркоалое пятно. С губ Алины сорвался испуганный возглас, пальцы разжались, и меч кувыркнулся из ее ладони, стукнув о пол. Она подскочила к Воробьеву, дрожащие пальцы вжимались в испачканную майку, комкали ее, пытаясь остановить кровь.

— Господи… прости меня… боже мой!.. сейчас…

— Да ну, царапина! — Виталий улыбался, не препятствуя ей. — Брось. И кровьто уже не идет.

— Ты дурак! — плачуще выкрикнула Алина, несильно хлопнув его ладонью по плечу. — Зачем ты это сделал?!.. дурак!

— Зато эффективно. Ничего другого в голову просто не пришло.

Алина качнулась назад, ее испачканные кровью пальцы сжимались и разжимались, комкая воздух. Виталий покосился на лежащий на полу меч, острие которого влажно блестело, Алина посмотрела туда же, тут же осознав, что у Виталия было очень много времени и возможности поднять оружие или отшвырнуть его ногой в дальний конец комнаты. Но меч все лежал себе на полу, и Виталий почти сразу же отвернулся от него и молча протянул ей правую руку раскрытой ладонью вверх. Серосиние глаза внимательно и вдумчиво смотрели на нее, и казалось, что кто-то в них с дружелюбной усмешкой манит к себе пальцем.

Но я ведь видела его лицо в окне!

Взгляд был не его, словно кто-то чужой смотрел его глазами и неумело улыбался губами, которыми еще не умел толком управлять…

… Я был на лестнице третьего этажа, когда услышал твой крик, побежал наверх, и никого мне навстречу не попадалось! Особенно его…

— Не мог же он телепортироваться!..

— Я не отпущу. Только не дергайся.

Алина перевела взгляд на кэн, снова взглянула на приглашающе раскрытую ладонь, потом осторожно протянула руку и легко коснулась ее, готовая в любой момент отдернуть назад, словно эта ладонь могла обжечь, а потом внезапно вцепилась в нее с обреченным стоном утопающего, ухватившегося за подвернувшийся акулий хвост.

— Ну, вот и славно, — произнес спокойный голос у нее над головой. — Обещаешь в ближайшее время больше не заниматься по мне художественной резьбой?

— Дурак! — повторила Алина, а потом, наверное, поскользнулась или просто пошатнулась, потому что вдруг отчегото уткнулась лицом в его майку, терпко пахнущую кровью, потом и, почему-то, апельсинами. Его ладони успокаивающе легли ей на плечи, потом легко, но настойчиво отстранили.

— Эй, эй! Измажешься, тогда тебе, рыжик, припишут еще и вампирские наклонности.

Алина вытерла ладонью мокрую щеку и тускло посмотрела на испачканную кровью кожу.

— А у тебя правда дома живут чау-чау?

— Две штуки. Цезарь и Мэй, — он улыбнулся и улыбка была теплой. — Когда выберемся отсюда, обязательно познакомлю… Ты говорила, тебе двадцать три?

— Не припоминаю.

Виталий усмехнулся, но Алина не ответила на его смешок, внезапно как-то вся сникнув и потускнев, съежилась, точно от холода, шагнула назад и опустилась на кровать — медленномедленно, точно страдающая радикулитом старушка.

— А было пять, — она покачала головой. — Да, именно так.

Виталий присел на корточки возле кровати, свесив руки между разведенных коленей и глядя на нее — внимательно, но не в упор, чтобы взгляд не резал, подождал немного, потом негромко спросил:

— Что же случилось?

Алина, не поднимая глаз, сказала:

— Когда мне было пять лет, я видела, как изнасиловали и убили девушку. В полуметре от меня. Это было… — она передернула плечами. — Я часто бегала играть на пустырь, через дорогу… тогда там еще не было свалки и автостоянки, а были холмы, зеленые холмы, весной покрывавшиеся цветами, а среди них был овраг, в стенах которого было несколько пещерок — маленьких, в них мог бы с удобством разместиться только ребенок. Снаружи они зарастали длинной травой, так что в них был таинственный полумрак, и со стороны их совсем не было видно. Я любила играть в них… у меня были куклы из цветов и спичек… а иногда удавалось стащить у деда шахматных коней, чтобы устраивать рыцарские поединки или романтические прогулки или… — она отрешенно улыбнулась. — Там был целый мир в этих пещерках, волшебный, мой собственный мир… А однажды, ранним вечером туда пришли они… трое… Я не помню их лиц, я не знаю, сколько им было лет… помню только голоса… вроде бы, молодые голоса… Они шли очень быстро и смеялись, и с ними была девушка, но она не смеялась и идти не хотела, и они тащили ее, они очень торопились, и все время называли ее "коза". Она крикнула — один раз, но ее никто не услышал — дорога была далеко, ходили по ней в это время редко… Только я услышала… Они бросили ее на землю, порвали на ней одежду, заткнули ей рот ее же кофтой и начали по очереди на нее забираться… Тогда я не понимала, что они делали… но видела, что ей было очень больно… Я сидела в своей пещерке и сквозь травяные заросли видела ее запрокинутую голову… видела ее лицо… видела, как она плачет… Ее глаза почти все время были закрыты, но иногда она открывала их и смотрела прямо на меня, хотя я сидела за травяными стеблями, сжавшись в комок, и даже не дыша. Сколько лет я все думаю о том — видела она меня тогда или нет…

Алина по-детски сунула в рот ноготь большого пальца, и чуть прикрыла глаза. Комната словно бы начала разрастаться, растягиваться, а сама она становиться все меньше и меньше, и вокруг запахло сырой землей и прелыми корнями, кровать вдруг свернулась вокруг кольцом с неожиданной гибкостью и превратилась в пещерку, а перед глазами встала свежезеленая трявяная занавесь, и рассеченные длинными стеблями широко открытые глаза, смотрящие прямо на нее. Она не слышала свой голос, звучащий в том мире, — в этом она сидела не дыша и боясь проронить хоть малейший звук, — здесь звучали чужие голоса — высокие, задыхающиеся, захлебывающиеся, и видела согнутые спины в легких куртках, затылки, руки с обломанными ногтями, чувствовала странный резкий запах, похожий на спиртовой… Возможно, ей нужно было только закричать, чтобы все прекратилось. Только лишь закричать… Но она сидела молча, оцепенев от страха, слыша, как бьется ее сердце и отчаянно боясь, что и те, другие, тоже услышат этот стук. А потом в руке одного из них появился нож — нож с пластмассовой зеленой рукояткой, наполовину замотанной изолентой и с тигриной мордой на зеленой пластмассе. Его рука держала нож как-то странно, между средним и указательным пальцами, очень близко к лезвию. А потом она вдруг резко метнулась вниз и слева направо под задравшимся девичьим подбородком, лезвие распороло натянутое горло, и оно раззявилось страшной густокрасной щелью, в сторону ударил тугой фонтан крови, оседая на стеблях травы на соседней стенке оврага тяжелыми тягучими каплями, и Алина вонзила зубы в свой кулак, чтобы не закричать, глядя на огромную рану, на дергающиеся в глазницах глаза, полные ошеломленной боли, на вздувшийся над губами большой кровяной пузырь. Двое остальных что-то испуганно загомонили, но она не разбирала слов, а третий, странно и страшно ухая, полоснул по горлу еще раз и еще, словно проверял остроту своего ножа, и кожа и мышцы послушно расступались под лезвием, из раны вылезли какие-тосырые трубки, а потом Аля зажмурилась и уже не смотрела, хотя и сквозь веки чувствовала сверлящий, обвиняющий взгляд уже мертвых глаз. В воздухе стоял резкий медный кровяной запах — совсем непохожий на тот, что витал в кухне, когда мать разделывала говядину. Она слышала удары, слышала уханье и ругань и зажмуривалась все крепче, думая, что это не кончится никогда. Ее пальцы сжимали и комкали раздавленное тельце желтой одуванчиковой куколки с кокетливой белой пушистой шляпкой.

А потом двое других оттащили третьего. Судя по звуку, один его даже ударил и продолжал бить, пока другой поспешно выливал что-то — она слышала бульканье, но посмотреть так и не решилась — открыла глаза только тогда, когда услышала потрескиванье, почувствовала жар, и в ноздри ей полез жуткий сладковатый запах горелого мяса и жженных волос.

Аля не сразу смогла заставить себя уйти, хотя овраг уже опустел, и только на дне продолжал гореть страшный костер. Она боялась, что те трое стоят где-то рядом и смотрят вниз, дожидаясь, пока она вылезет, чтобы и ей располосовать горло. Но потом она все же выбралась наружу, и никто ее не схватил, и тогда она побежала домой так быстро, как не бегала никогда в жизни, а дома залезла с головой под одеяло и просидела там до тех пор, пока за ней не пришла мать.

А потом были бесконечные недели ночных кошмаров, где к ее горлу тянулась рука с обломанными ногтями и ножом с зеленой пластмассовой рукояткой, а потом появлялась она — безликая, в разорванной одежде, с полуотрезанной головой и задавала ей один и тот же вопрос:

— Почему ты не закричала?!

Что ей было ответить?

Она так никому ничего и не сказала, хотя хотелось много раз — чтобы пожалели, успокоили и главное, убедили бы, что она ни в чем не виновата. Каждый раз открывая рот для признания, Аля вдруг почти видела, как после этого знакомое лицо вдруг на глазах преображается, искажаясь гримасой отвращения и осуждения.

Почему ты не закричала?

Пятилетняя Аля закрыла глаза и тут же снова открыла их — вокруг опять была комната, и она по-прежнему сидела на кровати, и было ей двадцать три — высокая гора, с которой прошлое опять казалось успокаивающе крошечным. Она почувствовала, что ее ладонь опять прилипла к горлу, и подумала о том, что лучше бы ее убрать, и рука тотчас же послушно поплыла вниз с непривычной покорностью, и Алина не сразу с удивлением осознала, что делает это не сама — руку тянут чужие пальцы, и она им это позволяет.

Виталий, уже сидевший рядом, на кровати, положил ее ладонь на свою и прикрыл сверху другой ладонью — осторожно, словно бабочку.

— Их нашли?

Она покачала головой и тут же подумала, что ей давным-давно следовало об этом кому-то рассказать. Стало внезапно легко — удивительно легко.

— Нет. Никогда. А ее звали Оксана Щеглова, ей было семнадцать лет. Я узнавала… потом…

— Это страшно, Аля. Очень страшно. И не всякий взрослый такое бы выдержал, а ребенок…

— Я могла бы ее спасти. Если б я крикнула, меня могли бы услышать… они могли бы испугаться… убежать. У меня был очень громкий голос. Но я испугалась… я не…

— Господи, глупая, и ты мучаешь себя этим столько лет? В ее смерти нет ни крошки твоей вины, ты ведь была пятилетней девчонкой. И если б ты крикнула, очень мало вероятности, что тебя бы кто-то услышал, а если и услышал, то ничего бы не понял. А вот они тебя, скорее всего, тоже бы убили. А может, и хуже…

— А может и нет. Теперь этого никак не узнать, — Алина пожала плечами, глядя на его ладонь, прикрывавшую ее. Она была теплой, уютной. — Знаешь, иногда мне кажется, возможно они и не были пьяны или под наркотой… все это больше походило на какойто безумный вирус. Вирус, который пожирает все — и душу, и разум — человек просто исчезает. Кошмарный инфернальный вирус.

— Кто знает, может и так. Наверное, такой вирус действительно существует. Очень многие людские поступки нельзя объяснить с человеческой точки зрения. Живут, как ты, ходят, дышат, нормальные, обычные, а потом вдруг… и никто ничего не может понять — даже они сами, — Виталий нахмурился, словно пытался что-то вспомнить.

— Знаешь, с тех пор я больше всего на свете боюсь, что мне перережут горло, — сипло произнесла Алина. — Что я умру так же, как и она. Несколько лет мне все время казалось, что кто-то подкрадывается ко мне сзади с ножом, и сейчас он схватит меня за волосы и… Можно было сойти с ума. Странно, что этого не произошло. А может, произошло? — она с неожиданно холодной усмешкой взглянула на Виталия. — Может, это все я делаю — просто не помню об этом?!

— Бросить в тебя чемнибудь, чтоб глупостей не говорила? Мне опять начать все сначала?

Алина натянуто рассмеялась, высвободила руку и встала. Ее слегка пошатывало, словно она выпила лишнего.

— Ты ждешь, чтобы я вернула тебе комплимент?

— Вовсе нет, — Виталий потер порез на груди и тоже встал, глянув на позабытый меч. — Но, конечно, мне бы было гораздо приятней, если бы ты перестала обвинять меня в том, чего я не делал. Хотя, похоже, ты искренне в это веришь… и тут мне ничего не поделать.

Алина отвернулась. Ее пальцы бережно обжимали пострадавшее плечо, массируя его, пытаясь хоть немного унять настырную боль. Потом она уронила руку и медленно подошла к окну, воздух за которым уже утратил дневную прозрачность. Виталий удивленно наблюдал, как она поворачивает ручки запоров. Помедлив немного, Алина дернула створку и распахнула ее, принимая в лицо холодную дождевую пощечину. Мокрый ветер взметнул ее волосы, и она подняла голову, щурясь в низкое сизое небо и слушая спокойный стук своего сердца. На пятнадцатый удар Виталий облокотился на подоконник рядом с ней, подставляя лицо дождевым каплям.

— Мне еще никогда не давали такого красноречивого ответа, — негромко сказал он. Алина улыбнулась в дождь, потом глубоко вдохнула, втягивая в легкие отборную порцию свежего холодного воздуха.

— Я не хочу идти вниз, — пробормотала она. — Не хочу их сейчас видеть.

— Я тоже.

— Правда?

— Да. Но нам придется вернуться. Ты ведь сама это понимаешь.

— Ты беспокоишься за них, — она не спрашивала, а утверждала. Виталий нехотя кивнул. — Но ты вовсе не обязан…

— А ты обязана была пытаться им объяснить? Не только себе, но и им? Они люди, Аля. Не злись на них и не обижайся. Они напуганы. Так же напуганы, как и мы.

— Но один из них нет.

— Может, один из них подцепил этот самый вирус?

— Скорее, он сам является этим вирусом. Но несколько минут…

— Несколько минут можно.

Алина снова вздохнула. Ей было холодно, но уходить от окна не хотелось. Она смотрела на подъездную дорогу, убегающую за густые заросли, — иллюзия свободы — кажется, в любой момент можно пойти, побежать по этой дороге, и в этот раз она не закончится, не приведет обратно к страшному особняку.

— Знаешь, в самом начале для меня в этом доме было какоето очарование, пусть и пугающее… и у меня долгое время было странное ощущение, что именно в тот момент, когда я вошла сюда, моя жизнь обрела какуюто законченность, полноту. Мне не на что было жаловаться, у меня вполне… счастливая жизнь, но все же в ней чегото не хватало… какойто мелочи. А здесь…

— Я понимаю, — Виталий кивнул. — У меня тоже. По-моему, здесь у всех так.

— Да. Я тоже так считаю. И поэтому мне кажется, самое ужасное даже не то, что он убил Свету, Олю и Бориса, а то, что он забрал у них это волшебство… Законченность жизни. Он убил их в тот момент, когда они стали абсолютно счастливы.

— Законченность неинтересна. Человек всегда должен к чему-то стремиться, а не сидеть, сгребя в кучу то, что досталось. Законченность устраивает людей ограниченных или старящихся. У законченности нет будущего.

— Зато у нее всегда есть настоящее. Счастливое настоящее. Многим не хотелось бы, чтобы будущее вообще существовало.

— Да ты еще и философ!

— Частично. Но очень паршивый!

— Я это заметил, — Виталий усмехнулся, потом чуть передвинулся, чтобы посмотреть вниз, его локоть дернулся и коснулся ее локтя. Она вздрогнула, но руки не убрала. Напротив, захотелось придвинуться еще ближе. Или чтобы он опять взял в свои ладони ее пальцы.

Или вдруг вот просто так как óбнял бы!

Алина криво улыбнулась. Действительно, правду говорят — когда очень страшно, то хочется либо есть, либо выпить, либо секса. И не обязательно в такой последовательности… Ведь раньше таких мыслей в отношении него не возникало? Или они уже были, просто она их не понимала? Полумысли, на деле превращающиеся в раздражение, которое она то и дело обрушивала на его голову… а ведь он довольно часто бывал прав.

— Честно говоря, не ожидал я, что ты так с мечом… — Виталий провел ладонью по влажным волосам, потемневшим от дождя. — Казалась такой правильной.

Он с оттенком ехидства взглянул на нее, и Алина собралась было достойно ответить, но…

Отчегото вдруг захотелось отвести глаза. Или закрыть их. Или сказать что-нибудь такое, над чем они вместе могли посмеяться. Или запустить пальцы в его волосы — жесткие они или нет? Лицо затопила горячая волна, в глазах защипало, и она ошеломленно заморгала. Виталий отвернулся, и она так и не поняла — заметил он что-нибудь или нет.

— А теперь я кажусь неправильной? — голос ее невольно прозвучал сварливо, и Виталий хмыкнул.

— Да я не в этом смысле.

— Между прочим, ты не боишься, что столь долгое пребывание со мной наедине может окончательно испортить твои отношения с Мариной?

Воробьев снова посмотрел на нее — на этот раз с полнейшим изумлением.

— А разве похоже, что у меня с Мариной есть отношения?!

— Ну, не знаю, мне казалось, что…

— Так и не болтай про то, что тебе только казалось. И вообще поменьше рассуждай на эту тему, — посоветовал Виталий с неожиданной холодностью. — У тебя это хорошо получается только в книге, но не в жизни. Да и, к тому же, вдруг я подумаю, что ты ревнуешь.

— Я что?! — Алина засмеялась. — Ты себе льстишь!

— Вот и славно, — Виталий отвернулся, помолчал, потом непоследовательно заметил: — Холодно. У тебя есть еще какиенибудь тайники?

Почувствовав, как Алина сразу напряглась, он поспешно добавил:

— Я не спрашиваю, где они, просто мне нужно знать, какое еще оружие списать на тебя.

— Аа… Какойто кинжал.

— Все?

— Все, — Алина сердито покосилась на него — ей показалось, что он ей не верит. — Это чистая правда! Мне произнести страшную клятву и съесть землю из цветочного горшка? Или расписаться гденибудь чернилами Фауста?

— Думаю, на сей раз обойдемся без этого, — милостиво ответил Виталий, снова раздраженно потер порез на груди, потом подставил дождю окровавленные пальцы. — Ладно. Надо идти к остальным, пока Дева Севера не пришла за следующим.

— Дева Севера? — с любопытством переспросила Алина. На лице Виталия появилась откровенная досада, он отвернулся.

— Черт!

— Скажи! — она перегнулась через подоконник, чтобы заглянуть ему в лицо, и с удивлением обнаружила, что их язвительный и мрачный полулидерполунадзиратель умеет краснеть, как мальчишка.

— Да ерунда! Просто ассоциации!.. вспомнилась одна вещь… Мне показалось, что она очень подходит… — он покосился на Алину, словно оценивая, достойна ли она его выслушать. — Удивительно, что она начинается почти такими же строками, как и одна из частей твоей книги.

— Прочтешь?

Виталий посмотрел на нее неуверенно и недовольно.

— Я плохой чтец.

— Зато я хороший слушатель.

Он насмешливо вздернул одну бровь, потом перевел взгляд туда, где вершины деревьев подпирали низкое пасмурное небо — мокрая зеленая живая стена их клетки.

В час рождения звезды утренней — В час, когда цветет небес лилия, Легкой поступью опускается По лучу звезды дева Севера. Мягче детских снов ее волосы, Вековых снегов холоднее взгляд, Серебро и синь, запах инея… И молчанье спит за изгибом губ. С ветром под руку, в тень укутавшись, Безмятежная, равнодушная, Совершенная до безумия, За плечом клинком темносиний лед. Для чего ты здесь, дева Севера? Для кого идешь пыльным городом? Для кого твой взгляд, для кого твой меч? На чьи веки ляжет твоя ладонь? Ты идешь спасти или покарать? Ты убьешь во сне или вступишь в бой? Ты идешь дарить или отбирать?.. Может, в этот раз ты идешь за мной?

Он замолчал, потом начал сердито ковыряться в пачке, пытаясь достать оттуда папиросу, явно злясь на себя за то, что только что сделал. Алина, приоткрыв рот, потрясенно смотрела на него.

— Только не надо ничего говорить! — предупредил Виталий, ткнув в ее сторону незажженной папиросой, потом сунул ее в рот. — Не стоит! Послушала — и ладно!

— Это твои стихи? — вопрос был больше похож на ошеломленный вздох. Виталий прикурил, выпустив в дождь густое облако дыма.

— Да, — сердито сказал он. — Иногда пишу… но очень, очень редко. Вернее, не пишу… на бумаге. Они все у меня в голове, как и твоя книга. Но в отличие от тебя, я никогда не хотел их написать, потому что никому не собирался давать их читать. Мне вполне достаточно того, что они есть в моей голове — уж оттуда они никуда не денутся. Наверное, поэтому я не нашел их в этом доме…

— А ты их искал?

Он молча кивнул, глядя на мокрые цветные дорожки.

— Оно бы так подошло к моей книге! — сказала Алина с легким оттенком зависти. — Вернее, могло бы подойти…

— Так вставь его туда, если хочешь. Это ведь на самом деле твоя книга. Пожалуйста. Я тебе его дарю.

— Это очень щедро.

— А я вообще щедрый малый, — Виталий скромно потупился. — Особенно, если у меня ничего не выпрашивают.

— Никогда ничего не просите у великих — сами все предложат и сами все дадут, — с усмешкой процитировала Алина.

— Это ирония? — поинтересовался Виталий, чуть подтолкнув своим локтем ее, и она с готовностью вернула ему тычок.

— Нет, господин главнокомандующий. Скорее, невоздержанность характера.

— Я рад, что твоя неприязнь ко мне выражается только в этом.

— Я рада, что твоя неприязнь ко мне в последнее время вообще ни в чем не выражается.

Виталий искренне расхохотался, продолжая разглядывать далекие деревья, но тут же оборвал свой смех.

— Ладно, надо возвращаться, — он недовольно покрутил головой, потом еще раз оглядел двор. — Знаешь, если бы не все обстоятельства, здесь бы было чертовски красиво! Даже в дождь. Я давным-давно не видел столько цветов и столько деревьев, и в городе большой дефицит свежего воздуха… Из того, что ты говорила… наверное, для меня самое страшное в смерти все же то, что я потеряю эту Вселенную.

— Самое страшное, что эта Вселенная потеряет тебя, — негромко, почти шепотом произнесла Алина.

Виталий очень медленно повернул голову и взглянул прямо ей в глаза, и она вздрогнула, точно его взгляд вонзился ей в мозг. Позабытая папироса выскользнула из его пальцев и, вращаясь, улетела куда-то вниз, негромко пшикнув под дождем, и секунды вдруг стали длинными, и каждая вмещала в себя целую вечность. Особняк вокруг них вдруг словно исчез, чудесным образом растворившись, будто его никогда не существовало, исчез монотонный надоедливый стук дождевых капель, исчезли страх, назойливая неизвестность и ожидание, и дева Севера больше не бродила где-то рядом. Исчезло все.

Собственных движений они даже не заметили — не заметили, как повернулись друг к другу, как тянулись друг к другу, как двигались навстречу друг другу их руки, скользя пальцами по мокрому подоконнику. Они просто вдруг оказались рядом и, казалось, стоят так уже давным-давно. Их лица разделяло не больше сантиметра, кончики лежащих на подоконнике пальцев почтипочти соприкасались. Бесплотные взгляды сейчас были крепче самых крепких стальных тросов.

Алина почти не дышала — забыла, как это делают, да сейчас это было и ни к чему. Его губы были совсем рядом, расстояния почти не существовало, и все же они не касались ее. Это было мукой — чувствовать его губы так близко и все же не ощущать их — невыносимой мукой, почти агонией, но прерывать ее почему-то не хотелось, и он тоже чегото ждал, и она губами чувствовала его дыхание. Хотелось закричать, сорваться, качнуться вперед первой и прижаться к его приоткрытым губам, разбить эту дикую странную боль наслаждением прикосновения, но она все продлевала и продлевала агонию, словно боялась, что с поцелуем его сердце остановится навсегда, а это было бы равносильно концу света. Вселенские катастрофы, взрывы сверхновых, галактики, обращающиеся в астероидную пыль — все это было ничтожным, все это было тенью… Был только взгляд и были только губы, расстояния между которыми почти не существовало, и в то же время это "почти" казалось бездонной пропастью, наполненной временем…

Три громких удара в дверь — словно небо, расколовшись, обрушилось на землю. Четыре коротких слова, произнесенные голосом Олега, — словно яростный окрик бога, почувствовавшего угрозу вере в самого себя.

— Эй, там! Вы живы?!

Взгляды порвались, словно натянутая до предела мышца, и, казалось, в воздух брызнула невидимая кровь. Вернувшийся особняк безжалостно схлопнулся вокруг них, на улице снова хлынул дождь, и кто-то третий, ворвавшись в комнату, оттолкнул их друг от друга и тотчас же исчез, оставив после себя лишь двух отдельных людей, смотревших в разные стороны.

— Естественно! А ты что думал?! — громко сказал Виталий, отворачиваясь и отходя от окна. Алина опустила голову и зажмурилась, вцепившись зубами в кулак. Еще никогда, за всю свою короткую, задумчивую и тихую жизнь она не чувствовала такой боли. Был ужас, была пожирающая, вечно голодная вина, но боли не было никогда. В эту короткую секунду она ненавидела Олега больше всего на свете.

— Аля, подай голос! Ты там?!

— Нет, меня снова выкинули из окна! — хрипло отозвалась она, и Виталий, не повернувшись, холодно усмехнулся.

— Шуточки!.. — пробурчал Олег из-за двери. — Давайте, открывайте, мы вас ждем. Мы отнесли Олю вниз — все вместе, друг с друга глаз не спускали. А теперь Жорка тут чинит дверь ванной — Маринка на него насела. Как будто кто-то к ней ломиться станет! Я их хорошо вижу, они меня тоже… Между прочим, ты должен был это сделать!

Виталий повернул ручку замка, приоткрыл дверь, и в щель тотчас глянул внимательный кривцовский глаз.

— Кстати, я не помешал? — запоздало осведомился он, и Алина сжала губы, опасаясь, что сейчас зальется истерическим хохотом.

— Чему? — Виталий открыл дверь пошире, и Олег, теперь видимый целиком, рассеянно почесал щеку.

— Ну, не знаю. Может, вы тут в карты играли… Елки! — он уставился на окровавленную майку Виталия, потом перевел взгляд на спину Алины, с преувеличенной тщательностью запирающей окно. — Алька, ты зачем проделала дыру в нашем предводителе?!

— И не дыра, а царапина, да и та случайная, а я не предводитель! — раздраженно сказал Виталий, потом содрал с себя майку и швырнул ее под кровать. Потер пальцем подсыхающую кровь на проколе, потом развел руки в стороны, точно приглашал полюбоваться собой. — Ну, так более безобидно?! И вообще, Олег, шел бы ты… лучше делом занялся!

— Да, — пробормотала Алина, отворачивавшаяся от окна с выражением на лице "чтоэтобыло?", — постирал бы что-нибудь.

— Только у меня здесь есть право на дурацкие шутки! — сердито отрезал Олег, потом вопросительно посмотрел на Виталия. — Я так понимаю, все уладилось, и мы продолжим нашу милую болтовню?

Виталий кивнул, потом посторонился, пропуская Алину в коридор.

— Просто нервы уже у всех ни к черту в этом доме.

— Ну, я так и понял.

Выйдя в коридор, Алина взглянула в сторону ванной. Жора возился с дверью, остальные стояли рядом полукружком и с любопытством смотрели в их сторону — все, кроме Марины, которая придирчиво следила за Жориными действиями.

— Ты не берешь свой меч? — спросил Виталий.

— Его лучше взять тебе, — ответила девушка, не поворачиваясь в его сторону. — И вернуть на место. Иначе ведь тебе придется всем выдать оружие. Они этого потребуют.

— Только не это!

— Вот видишь. Но кинжал я тебе не отдам и буду очень признательна, если ты никому о нем не скажешь.

— Ладно. Только постарайся не запустить им комунибудь в лоб… во всяком случае, без веских на то оснований.

— Я буду паинькой. А если появятся веские основания, вначале попрошу у тебя письменное разрешение с печатью.

— Подмахну легко! А теперь пойдем, продолжим наши многосерийные разбирательства.

Его голос чуть дрогнул, и Алина отчетливо поняла, что ему вовсе не хочется ни в чем разбираться.

Ей и самой не хотелось.

VI

Алексей выбрал себе яркосиний хаусбол, взвесил его на руке, закрепил пальцы в отверстиях, покачал рукой, а потом резко послал шар вперед. Шар с гулом покатился по дорожке и врезался в кегли, сбив их все разом.

— Страйк! — кисло констатировал Олег, подбрасывавший на ладони бильярдный шар. — Поздравляю.

— Чего? — переспросил Алексей, оглядываясь. Кончик его носа был заклеен пластырем из его же собственного запаса, и в целом внешне Евсигнеев уже начал напоминать неудачливого боксера.

— Страйк, говорю. Сбивание всех кеглей разом, — пояснил Олег. — Боулинговый термин.

— Не слыхал, — пробормотал Алексей, наблюдая, как "грабли" убирают кегли с дорожки. Алина, пристроившаяся на маленьком диванчике, передернула плечами и потянулась за сигаретой. Сидевшая рядом Кристина с опаской посмотрела на нее и передвинулась еще чутьчуть, хотя и так занимала самыйсамый краешек дивана. — Елки, так и будем кочевать из комнаты в комнату? А что делать, когда в каждой будет по покойнику?.. вернее, по луже крови?

— Заткнись! — пискнула Логвинова, уже не знавшая, кого ей бояться. Алексей осклабился.

— Нервишки?!

— Хватит! — Олег стукнул кием об пол. — Начнем с того, на чем закончили! Аля, что ты имела в виду, когда сказала, что мы сами создали этот дом?

Виталий, сидевший на широком подоконнике и обозревавший мокрый сад, повернул голову. В зубах у него торчала дымящаяся папироса, влажные волосы были взъерошены, а глаза смотрели с холодной северной тоской, словно у старого изможденного волка.

— Может статься, что и не только… — начала Алина, но тут же мотнула головой. — Ладно, пока только дом… Начнем с паука…

У Марины, сидевшей на кожаной банкетке, вырвался полусмешокполустон.

— Я уже не буду в очередной раз пережевывать тот факт, что здесь появились вещи, которые мы желали бы видеть или иметь, и вещи из нашего прошлого, наши грехи и наши страхи. Важно еще и то, как и какими они появляются. Марина до смерти боится пауков и при этом совершенно уверена, что паук — это насекомое с четырьмя глазами, шестнадцатью ногами и клыками, как у кошки. Вряд ли она когда-нибудь внимательно рассматривала паука, чтобы толком знать, где у него, чего и сколько.

— Упаси боже! — сказала Рощина, разглядывая свои ногти.

— И надо же, какое удивительное совпадение — здесь появляется именно такое чудовище. В природе такого не существует… для нас, но он есть, потому что Марина считает, что именно так выглядит паук. Это ее страх, ее вещь. Вы видели часы Бориса — часы которые шли без механизма. Моя электрическая подвеска, которая, как безоговорочно утверждают Олег и Виталий, никак не может работать, но, тем не менее, преспокойно работает, потому что я считаю, что она устроена именно так и поэтому должна действовать.

— Подтверждаю, — сказал Олег и поднял руку, потом ловко провернул кий в пальцах. — Далее. Лампы в коридоре, в холле и в Светкиной комнате — особенно в Светкиной комнате — там их целое море. Помните, как она боялась темноты?

— Ее страх, — пробормотал Жора себе под нос. — И ее вещь.

— Я проверил — они даже не подсоединены к проводке. Просто так висят на потолке и на стенах плафоны с лампочками.

— Не нужно особо напрягаться в дедукции, чтобы предположить, что бедная Света вряд ли смогла бы сама подвесить лампу, уж не говоря о том, что она не разбиралась, как чего работает, — заметил Виталий и щелчком сбил пепел в стоящую возле его согнутой ноги пепельницу.

— Но они же горели, — Марина подняла голову. — Она показывала мне свою комнату… позавчера.

— Уже нет. Кстати, газовая плита на кухне теперь тоже не работает. Между прочим, там даже нет газовой трубы.

Жора ударил кулаком по своей раскрытой ладони.

— Как мы не заметили этого раньше?!

— Раньше нам было не до газовых труб! — Петр вздохнул. — Но я все равно ничего не понимаю! Можете меня хоть на хр…

— Петя, не развивай, мы поняли! — Виталий отмахнулся. — Дальше. Перестали работать телевизор и видик.

— С чего б ему работать, если вы с Олегом и Жоркой их на кусочки разобрали! — Кристина отпила из чашки немного воды и нервно потерла нос.

— Мы это сделали уже после того, как они перестали работать.

Жора подтверждающе кивнул.

— Точно. И то, что находится там внутри, отправило бы в психушку любого телемастера!

— Грубо говоря, они тоже не могли работать, но работали? — уточнил Петр.

— Именно. Поскольку мы уже выяснили, что вещь, которая не может действовать, но действует, перестает действовать после того, как… — Жора потер ладонью вспотевший лоб. — Господи, какая галиматья!.. Перестает действовать после того, как человек, который ее… скажем, представлял, умирает, то телевизор и видик — это вещи кого-то из погибших. Только вот кого? В технике все они были не бумбум!

— Если рассуждать логически, то это Ольгина вещь, — сказал Виталий. — После смерти Светы и ювелира телевизор еще работал. — Только вот почему именно ее? Все мы представляем в своей квартире телевизор, как же без него? Почему же он был здесь именно для нее? В чем это он ей был жизненно необходим? Желанная вещь…

— Я знаю, — Кристина поставила чашку на пол. — Я вчера ночью заходила в гостиную, перед тем, как спуститься в кухню. Олька там как раз что-то смотрела и ненадолго вышла, а кассету в видике оставила. Она меня не заметила, а я зашла в гостиную за сигаретами, ну… и заодно посмотрела, что в видике за кассета. Жуть! — она изящно передернула плечами.

— Что же там было? — дрогнувшим голосом спросил Жора.

— Съемки настоящих изнасилований. Жутко жестоких! Жутко извращенных!..

Алина, вздрогнув, опустила голову и закрыла лицо ладонями. По лицу Олега пробежала судорога.

— Откуда ты знаешь, что настоящих?

Кристина презрительно посмотрела на потемневшее лицо гиганта.

— Любая женщина это поймет. Так сыграть невозможно. Настоящие изнасилования! По-моему, ее это здорово заводило, это для нее было как наркотик…

— Кстати, о наркотике! — перебил ее Виталий. — Ты нашла его в этом доме.

Кристина, помедлив, неохотно кивнула.

— От него такой же кайф, как и от другого?

— Абсолютно.

— Тут нам ничего не проверить, — заметил Олег. — Мы же не химики.

— А автомат будете разбирать?

Все повернулись в сторону позабытого Алексея, подбрасывавшего в руке яркосиний шар.

— Автомат, — повторил он. — Для боулинга. Я чертовски люблю играть и я был так рад, когда нашел его здесь. Но я не знаю, как он там устроен.

— К сожалению, я этого не знаю тоже, — Олег снова крутанул в пальцах кий и посмотрел на Виталия. Тот покачал головой и передал эстафету взгляда Жоре. Жора взглянул на Петра, который, почему-то, сразу обиделся.

— Я шофер! — заявил он. — Про машину я вам что хочешь расскажу, а такими глупостями, как эти трахнутые автоматы, не занимаюсь! От них один грохот и ничего больше! Видал я один такой автомат — кегли сбивают, так из него вместо подъемника высовываются две обычные человеческие руки и начинают выставлять эти кегли! Не, лучше партию в бильярд… Но я не разбираюсь в устройстве бассейнов.

— Черт с ним, с бассейном! — Олег прислонил кий к бортику бильярдного стола, сгреб пару шаров и принялся задумчиво ими жонглировать. — Нет смысла потрошить дом — и так все ясно.

— Что ясно?! — вскинулась Марина. — Я, например, ничего не понимаю! Как здесь могут появляться вещи, которые на самом деле не могут существовать?! Как они могут работать, если они не могут работать?!

— А как здесь могла появиться помесь паука и саблезубого тигра?! — рявкнул Петр.

— Мутант.

— Да? А может, еще лучше — какаянибудь инопланетная тварь?! Типа Чужих?!

— Вы хотите сказать, что нас похитили инопланетяне? — жалобно спросила Кристина, сжимаясь на диване. Жора воздел руки к потолку.

— Нет, это невозможно! Может, запереть ее в звуконепроницаемый шкаф, пока мы не закончим?! Ее выводы…

— Успокойся, пусть выводит, чего хочет, — Виталий рассеянно стряхнул пепел мимо пепельницы. — Кроме того, здесь нет звуконепроницаемых шкафов. Их, кажется, никто не желал.

— Вы хотите сказать, что здесь появляется то, что мы желаем? — изумленно произнесла Марина, нещадно теребя свои волосы. Алина подняла голову.

— Не все. И не то, что мы желаем сейчас. То, мы хотели раньше. То, что, как мы считали, должно нас окружать.

— А как же паук?! Я не желала никакого паука! А твой ножик почему тут был?! Разве ты его хотела получить?!

— Господи, я же уже объясняла. Не только желания, но и страхи. Этот дом — он как модель нашего внутреннего мира, если хотите, нашего подсознания. Комбинированная модель нашей мечты и наших страхов. Наших представлений об уюте и наших потребностей. Наших вкусов. Даже наших воспоминаний. Вспомните лес.

— Дурацкий лес, совершенно бестолковый!.. — пробормотал Олег, уронил один шар и нагнулся за ним.

— Да. Он такой же бестолковый, как и библиотека в этом доме, я поняла это, когда смотрела на корешки книг. Жуткая мешанина, книги на любой вкус, стоящие как попало…

— Какая связь между деревьями и книгами? — недоуменно спросил Петр.

— Тебе нравятся детективы?

— Ну да.

— А Борису нравились каштаны. Он еще в автобусе об этом говорил. Он привык видеть каштаны, так же, как Олег привык видеть вишневые деревья в своем дворе, а я привыкла к огромным волжанским тополям, а кто-то… может, Света, привыкла или любила видеть сирень или персики, или березы…

— Мне нравятся березы, — сказал Жора. — Правда, я их не вижу, но очень нравятся.

— Лещина и черемуха — точь в точь, как в самарских окрестностях, — Виталий воткнул папиросу в пепельницу. Олег кивнул.

— А я как-то был в Ялте, в Никитском, и мне там чертовски понравились пальмы и гранатовые деревья. Между прочим, я видел их в этом лесу.

— Этого достаточно? — устало спросила Алина, разглядывая свои сильно расклешенные брючины.

— Но как такое возможно? — прошептала Марина. Жора пожал плечами.

— Фиг его знает! Может, нас чем-то напоили. Может, это внушение. А может — чем черт не шутит — нас действительно похитили маленькие зеленые человечки и проецируют все эти вещи из нашего сознания.

— Третье больше всего подходит, только без маленьких зеленых человечков, — пробормотал Олег, ладонями катая шар по зеленому бильярдному сукну. — Вот действительно такое ощущение, что все это взяли и вынули из наших голов. Или нам все это только кажется. Одна большая коллективная галлюцинация.

Кристина застонала, и Петр раздраженно посмотрел на нее.

— Засохни, звезда, надоела уже, как…

— Не продолжай! — механически произнес Виталий, исправно исполняя роль цензора. — Это слишком реальная галлюцинация.

— Значит, когда кто-то погибает, его вещи перестают работать? — Марина покосилась на боулинговый автомат. — Потому что их перестают представлять, я правильно понимаю?

Алина кивнула.

— Почему же они не просто не исчезают? Разве те, кто все это устроил, не понимают, что оставляют нам подсказки?

— Потому что мы их видели. Мы их помним. И, наверное, сейчас уже мы их представляем. Но только снаружи. У нас они работать не будут, потому что это не наши вещи.

— Какойто бред!

— И тем не менее…

— Получается, если бы… — губы Рощиной дрогнули, — если бы меня убили до того, как эта тварь… вы бы нашли его дохлым?

— Возможно, мы бы тогда его вообще не нашли.

— Значит, в этом доме возможно были еще какие-товещи убитых, но теперь их здесь уже нет, потому что их видели только они?

— Может и так. А может и нет. Господи, я же не знаю этого точно!

— Просто удивительно, что ты еще жива, — вдруг сказала Кристина, и Алина, осекшись, резко развернулась к ней. — Фактически, ты ведь все это раскрутила. Они должны были убить тебя еще когда ты про деревья заикнулась. А может, ты жива, потому что это ты…

Жора ударил кулаком по столику, отчего тот чуть не раскололся пополам.

— Так! Давайте же восславим господа и начнем все сначала!

Кристина испуганно подпрыгнула на диване, потом возмутилась.

— Мне уже и слова сказать нельзя?!

— Можно. Но лучше не надо. И от Альки отцепись — ты ее сбиваешь!

— Между прочим, она недавно тут мечом махала…

— Между тобой не махала, так что замолкни! Ситуацию прояснили, и лично я на нее не в обиде.

— Хреново, что именно Светка себе плиту представляла, — сказал Алексей, покачивая в воздухе шаром. — Теперь даже кофейку не сделать! Почему кто-нибудь другой не представил себе электрочайник?

— Меня больше волнует, к кому относится генератор? — Жора задумчиво пощелкал языком. — Олег, ты же говорил, что разбираешься в генераторах. Может, он твой?

— Откуда мне знать?! — Олег презрительно фыркнул. — Откровенно говоря, я не фанатею по дизельгенераторам! Но разбираюсь, да. Кроме того, этот дом без генератора мне как-то не представляется.

— Тогда лучше тебе протянуть подольше, иначе мы останемся без света и без воды, — заметил Евсигнеев. Олег подбросил на ладони шар и прищурился ему в затылок, словно выбирая точку для броска.

— Он может быть и общим, — Алина устало потянулась. — Возможно, этот дом никому не представляется без генератора. Как и без воды, или без крыши. Или без туалета.

— Но и не без плиты! — буркнул Алексей.

— Значит Светка представляла плиту больше, чем остальные. Вообще всю кухню. Онато как раз фанатка была… кулинарная.

— Но едато вполне съедобная, тем не менее.

— А ты проверь ее на молекулярном уровне, — посоветовал Олег.

— Я совершенно запутался! — откровенно признался Жора. Кристина ехидно посмотрела на него.

— Что вы все о бытовой ерунде?! Не забывай, что один из нас убийца!

Алексей засмеялся и снова послал шар по дорожке, но тот очень быстро ушел в сторону и нырнул в желоб, по которому и докатился до самого конца, оставив кегельный строй невредимым. Евсигнеев ругнулся.

— Я не забываю, что кому-то из нас сейчас очень смешно, — Олег закрутил бильярдный шар волчком. — Но мне коечто неясно. Если этот дом… черт, уж не знаю, как его и назвать!..

— Называй его дом, — посоветовал Виталий и, свесив одну ногу с подоконника, начал покачивать ею. Олег сердито посмотрел на него.

— Остряк!.. Я хочу узнать — деревья-то были еще до дома. Фиг знает за сколько до дома!

— Кстати да, — Марина вопросительно взглянула на Алину, которая тотчас поджала губы. Видно было, что дальше рассуждать ей совсем не хотелось.

— Все началось с автобуса, не так ли?

— Мы проснулись в автобусе, — сказал Виталий мрачно, сжимая и разжимая пальцы правой руки. — Мы все проснулись в автобусе. Все началось с этого прокля-того автобуса.

— Правильно. Но что было до автобуса?

— То есть как? — Олег резко развернулся к ней, заправляя за пояс брюк постоянно вылезающую полу клетчатой рубашки. — Мы же уже говорили!

— Мне не дает покоя вопрос, почему Ольга с пеной у рта доказывала, что ее клуб находится там, где его на самом деле нет, и в то же время пыталась убедить меня, что там нет моего "Интернеткафе" задумчиво произнес Жора.

— Я тоже знаю, что там нет никакого "Вавилона", — Марина чуть передвинулась на банкетке, устало вытянув ноги. — Насчет кафе не знаю.

Кристина неопределенно пожала плечами.

— И Борис утверждал, что Ольга на самом деле никогда не была на Мальдивах, — Алина откинулась на спинку дивана, глядя в потолок. — Но Ольга была уверена, что была там.

— Значит, она это придумала? — спросил Виталий. Алина закинула руки за голову и свела локти перед лицом.

— Придумала… И наверное, не только поездку на Мальдивы.

— Она придумала всю свою жизнь?

Алина уронила руки и посмотрела на него, в душе благодарная за то, что Виталий произнес то, что она сама не решалась.

— Она никогда не пробовала шабли, но была уверена, что пьет его чуть ли не каждый день? — продолжил Виталий, оглядывая остальных. — Так получается?! Она представила не только сухое вино сладким и создала его здесь, она представила даже саму себя?!

— Что?! — потрясенно выдохнула Марина, вспомнив уродливый призрак, взглянувший на нее из зеркала ванной и тут же скрывшийся за туманной дымкой… а потом снова было только ее лицо. Ее прекрасное лицо.

Жора опустился на маленький хрупкий стулик и сгорбился, уперевшись локтями в стол.

— Только она? — глухо спросил Алексей, не поворачивая головы. Он смотрел на свои пальцы. Пальцы дрожали.

— А ты сидел что ли?

— Пусти ее, гад, пусти!..

…да, Гамара, влип ты капитально!..

…почему рыжая так его беспокоит… почему иногда, когда он смотрит на нее, его охватывает такое странное ощущение… такое воровское ощущение… как отдаленная угроза наказания за что-то?..

Кристина, обхватив себя руками, упорно гнала из головы пустое кресло, провернувшееся в зеркале, — кресло без нее. Это ничего не значило, во всем виноват марафет!..

Ты певица?

Ты Кристина?

Ты?..

Олег медленно отвернулся, потирая ладонью лоб. В голову почему-то, совсем некстати полезли мысли о собственной автомастерской…

собственной, собственной

…как там она сейчас, все ли в порядке, в кои то веки вырвался, а то вкалывает с утра до вечера…

Чего это он вкалывает с утра до вечера?!

… в таком возрасте и до сих пор…

Чегочего?!

— Марина, где находится твой салон красоты? — резко спросила Алина, и Рощина затравленно посмотрела на нее.

— "Геба".

— Я спрашиваю, где?

— В Волжанске.

— Мы это уже давно поняли! — нетерпеливо бросила Алина. — Улица, дом?!

— На Савушкина. Рядом с… с музыкальным магазином.

Жора поднял голову и пронзительно посмотрел на Марину. Сейчас его лицо казалось невероятно старым.

— Рядом с "Мелодией" что ли?

— Кажется, да, — шепотом произнесла Марина, сжимая в пальцах пряди золотистых волос.

— А с другой стороны медучилище?

— Да не помню я! — в голосе Марины появилась фальшивая жесткость, смешанная со слезами. — Не интересовалась, ясно?!

— Я понял, о каком доме ты говоришь, — Жора полез в карман за сигаретами. — Такой длинный серый дом…

— Нет! "Геба" — это сплошь стекло, современный дизайн…

— Нету там такого! — рявкнул Жора, уронил сигарету, но не стал поднимать ее, а достал из пачки другую. — Там есть только длинный серый дом, я это отлично помню, потому что одно время в этом доме был неплохой компьютерный магазинчик, где я часто чего-нибудь покупал. Название не помню… Но магазинчик помню отлично! Пару лет назад там была какая-то разборка, и весь персонал убили! А магазин потом закрыли.

— Я тоже это помню! — вскинулась Алина. — В том магазинчике сын наших соседей работал… Максим, кажется. Его тоже убили. Ну да, правильно. А там потом парфюмернокосметический открыли. Кажется, "Ария" называется. Но никакой "Гебы" там отродясь не было!

— Вы врете! — взвизгнула Марина, вскакивая. — Вы все сговорились! Как там не может быть моего салона, когда я сама для него помещение подбирала, следила за работами… я бываю в нем почти каждый день! Как это его там нет, если я знаю, где он?!

— Вот именно! — Виталий хлопнул ладонью по подоконнику. — Это знаешь только ты!

— Да что же это такое, — прошептала Кристина.

— Кстати, — Олег обернулся в ее сторону, — вот у нас тут известная на всю страну попдива, которую, как выяснилось, не знает никто, кроме нее самой!..

— Да погоди ты! — сердито сказал Виталий, спрыгивая с подоконника, — не путай все дело! Сейчас о другом речь, до нее еще дойдет очередь.

— Вы так говорите, будто меня здесь нет! — ядовито заметила Логвинова, теребя в пальцах свои амулеты.

— Да тихо ты! Алина, где находится твой ресторан?

Алина не ответила, тускло глядя на одну из "жориных" картин и зябко обхватив себя руками. Все повернулись в ее сторону.

— Алина! — окликнул ее Виталий, и она медленно перевела взгляд на его лицо. — Где находится твой ресторан?

— Я не помню, — хрипло ответила она. — Где-то в центре.

— Как так?

— А вот так! Где-то в центре, — она криво улыбнулась, и в улыбке был страх. — Самое смешное, что я даже не помню его названия. Мы с Женькой его толькотолько открыли…

— Кто такой Женька? — спросил Виталий, и Марина косо посмотрела на него.

— Такая, — рассеянно поправила его Алина. — Моя подруга и компаньонка. Мы так давно мечтали об этом ресторанчике, и наконец-то у нас получилось… Странно, сейчас он кажется мне таким призрачным…

— Жалко, не успели мы спросить у Светки, где находится ее пиццерия, — Алексей сел на корточки на боулинговой дорожке и пальцем потрогал заклеенный нос. — Кстати, кто-нибудь хорошо знает Питер?

Ответом было отрицательное покачивание голов. Евсигнеев развел руками.

— Ну, тогда сожалею, вам не проверить, вихрю я или нет насчет своей фирмы! Но я-то знаю, что она существует, так что вы меня на характер не возьмете! Ну, продолжайте воду лить!

— Слушай, а ты с каждым разом все больше на феню, съезжаешь, мэн бизнеса, — сказал Олег. — Самто хоть замечаешь? Не, ты точно сидел!

— Ни хрена! — буркнул Алексей. Его глаза суетливо забегали. Олег пожал плечами.

— Ни хрена ли, ни морковки — мне все едино. Чего подумал, то и сказал. Кстати, если кто-нибудь из вас не был в Брянске, то меня вы тоже не проверите! — Олег ткнул пальцем в сторону Виталия. — А заведение, в котором ты девчонок учишь бить морды нехорошим дяденькам, в Самаре ведь, да?

Виталий кивнул, потирая голую грудь, потом спросил:

— А ювелирская контора… "Дилия"? Эй, волжанцы, вы про такую слыхали.

— Нет, — отозвалась Алина. — Но я никогда и не интересовалась. А Борис адреса не называл.

Марина и Жора красноречиво промолчали.

— А Жорку тоже не проверить — в любом городе этих "Интернеткафе", как грязи, — сказала Логвинова. — Разве упомнишь, где они?

— Кому надо, тот упомнит! — оскорбленно буркнул Жора. — Ну, и что дальше? К какому выводу мы пришли? Кто из нас врет? Кстати, Петя, ты у нас единственный получаешься такой простой и незатейливый. Скромный водила. Семейный человек — заметьте, единственный среди нас, холостяков!

Петр ударил кулаками по бильярдному столу, игнорируя возмущенный взгляд Кривцова.

— Ё, достали вы меня! Что — женился и дитя сделал, так уже убийца?! Хрен с вами! Скромность вам моя мешает?! Ладно! Да мне баранка эта, как прикрышка нужна, ясно?! Чтобы не просек никто, да и удобно это — на своем автобусе товар возить!..

— Что за товар? — спросил Алексей, блеснув глазами.

— Серебро, — неохотно ответил Сливка и сунул в рот сигарету. Виталий несколько раз хлопнул в ладони и усмехнулся.

— Браво, Петя! Не ожидал! В опасное дельце ты ввязался, старик. Раньше за это стреляли. Имеешь неплохо?

— Очень даже.

— Как же это Ольга так ошиблась? — задумчиво произнесла Алина. Петр нахмурился.

— Только…

— Что? — все сразу насторожились. Петр почесал ухо.

— Я ведь говорил, что на воронежских рейсах работаю. Я вот… я не помню, как меня брали на работу. Елки, как отшибло! И начальника своего не помню. И серебро…

— Ну? — подбодрил его Олег.

— Кому я его сдавалто? Надо же, забыл! Вот же ж твою наискосок и…

— Стоп! — перебил его Воробьев. — Петя, не уточняй, присутствующие поняли — воображение у них будь здоров!

— Петь, а ты считаешь себя счастливым? — вдруг спросила Алина и встала с дивана. Шофер удивленно посмотрел на нее, потом улыбнулся.

— Ага. Вполне. Мы с Галькой домик себе присмотрели. Тоже бассейнчик себе там сделаю. Ну, такой здоровый мне, правда, ни к чему… но всякие там пальмыфиалки там тоже будут.

Алина отвернулась от него и открыла было рот для новой фразы, но Марина вдруг воскликнула:

— Все! Хватит! Довольно! Хватит этих бредовых рассуждений! Все это чушь собачья! Я не хочу больше ничего слушать! Не желаю!

Алина повернула к ней лицо и вдруг хищно улыбнулась.

— Испугалась?

— Не желаешь ты, но желают все остальные! — отрезал Олег. — Так что закрой свой чудный ротик! А то щас помогу!

— Мне и самой не особо хочется дальше говорить! — неожиданно заявила Алина, отходя в дальний конец комнаты. Виталий посмотрел на нее, потом на свою правую руку, и в глазах его что-то задрожало.

— Лучше скажи, — негромко попросил он. — Хотя я и так уже начинаю понимать. Сволочи!

Остальные не обиделись, сообразив, что последнее слово относится не в их адрес. Алина обернулась и посмотрела на него, закусив губу.

— Ты хочешь спросить, счастлив ли я? — Виталий кивнул. — Да, я был счастлив. Во всяком случае, в автобусе я проснулся счастливым человеком. Человеком, у которого все хорошо и у которого все в жизни удалось. Жену только пока не нашел, но… честно говоря, до сих пор и не искал особо. Не нуждаюсь пока в семейном уюте.

Марина посмотрела на Алину, насмешливо прищурившись, но тут же отвернулась, перебирая свои волосы снова и снова.

Алина медленно пошла обратно, прошла мимо Виталия, почти коснувшись его боком, а он остался стоять, глядя на то место, где она только что была.

— Мы ведь можем сказать то же самое, не так ли? — тихо произнесла она, обводя остальных внимательным взглядом. — Все мы? Мы молоды, мы хороши собой и мы счастливы. Нам все удалось, у нас все получилось. Посмотрите на себя. Посмотрите в себя. Мы хороши до нереальности… Вы видели, как я… что я умею обращаться с мечом…

— Да уж, — Олег опустил взгляд на свою ширинку, теперь державшуюся только на молнии, и ухмыльнулся. — Профи!

— Но я не училась этому. Я не посещаю занятия. Я не тренируюсь. У меня и мечато дома нет. Но я умею с ним обращаться. Я это просто умею. Для меня это так же просто, как ходить или смотреть сейчас на вас.

— Это невозможно! — вырвалось у Жоры. — Вообще никак невозможно. Это же не плавать — мол, один сразу плывет, а другой еще этому учится! Бой на мечах — это совсем другое, это целая наука!

— Да, Жора, — Алина печально улыбнулась. — Жора, Жора, грандиозно сложенный мужчина, атлет с лицом Дуайта Джонсона. Атлет, который совершенно не занимается спортом, не следит за своей фигурой, и, тем не менее, его фигура великолепна! Как это возможно, Жора?

Лицо Вершинина внезапно стало испуганным и растерянным, он зашарил глазами по сторонам, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— Я… — он запнулся и начал сначала. — Я… ну откуда я знаю?! Это просто факт!

— Наверное, ты отлично себя чувствуешь. Наверное, здорово быть таким большим и сильным, да еще похожим на такого грозного и, кстати, весьма привлекательного актера? А, Жора? Ты восхищаешься этим Роком?

— Ничего подобного! — отрезал Жора, сжимая и разжимая громадный кулак, словно пытаясь этим доказать, что он существует на самом деле.

— А может ты восхищался им до того, как проснулся в автобусе?

Жора промолчал, наблюдая, как его крепкие мускулы ритмично перекатываются под кожей.

— Светка! — вдруг воскликнул Олег и хлопнул себя по лбу. — Помните, я говорил о разговоре с ювелиром. Он мне заявил, что Светка соврала ему, что занималась бальными танцами. Мол, она не знает ни одного термина. Но вы же видели, как она танцевала?!

— Не от сердца, — неожиданно заметил Виталий, не поворачиваясь. — Ее тело словно просто автоматом копировало танец, который видели глаза. Она не понимала, что говорил ей Борис перед каждым танцем. Я слышал. Она понимала, только когда он показывал. И вела в танце она, Лифману было проще подстраиваться под нее, чем вести самому.

— Светке хотелось, чтобы она умела танцевать — и она умела танцевать, — Олег толкнул рукой бильярдный шар, тот ударился о борт, отскочил и юркнул в лузу. — Кристина, мы действительно о тебе никогда не слышали. Но ты утверждаешь, что дико популярна. Может, ты всегда хотела быть дико популярной певицей, да еще и уметь петь при этом? Голосок у тебя ничего.

Кристина опустила голову, запустив пальцы в свои чернокрасные волосы.

— Я Кристина, — хрипло прошептала она и заплакала. — Я певица! Певица! Я уже должна была быть на гастролях…

— Марина, — протянула Алина, оборачиваясь к Рощиной, и та ответила ей злым взглядом. — Наша красавица Марина со сказочно роскошными волосами и фиолетовыми глазами. Такую красоту в жизни нечасто встретишь. О ней даже не скажешь, что она хороша, как картинка. Скорее, она прекрасна, как королева эльфов. Э, да чего там, практически Афродита!

— Ну, так не всем везет! — ехидно отозвалась Марина, но движения ее пальцев, перебиравших золотистые пряди, стали тревожными. — И, кстати, уж я, в отличие от Жоры, ухаживаю за собой очень тщательно. И не курю, как паровоз! Я вообще не курю — это очень вредно для…

— Что ты видела тогда в ванной?

Вздрогнув, она посмотрела на Виталия и уронила руки на колени.

— Что ты видела в ванной позавчера? — терпеливо повторил Виталий и обернулся. — Ты еще спросила меня, не был ли я сейчас в соседней комнате. У тебя был в усмерть перепуганный вид.

— Ничего!

— Не ври!

— Ничего!

— Ты врешь!

— Отстань от меня!

Виталий пересек комнату, уселся перед Мариной на корточки и, сцепив руки между коленями, уставился на нее тяжелым взглядом.

— Я жду, Мариш. Мы же договорились — рассказывать все.

— И что ты сделаешь — изобьешь меня?! — язвительно спросила Рощина. Виталий недобро улыбнулся.

— Не знаю. Я — нервный тип, а когда я нервничаю, моя изобретательность не знает границ. В том числе и моральных. Но спроси себя, Мариш — кто-нибудь из присутствующих станет меня останавливать?

Марина побледнела, потом зашарила глазами по лицам остальных, но все отворачивались от ее взгляда — только Олег смотрел прямо и насмешливо, ясно давая понять, что не только не будет останавливать, но и с удовольствием поможет.

— Это уже слишком! — подала голос Алина, повернувшись к Виталию. — Так тоже нельзя. Здесь же не концлагерь!

— Здесь камера смертников! — огрызнулся Виталий. — А все смертники должны быть заодно! Или не быть вообще!

— Да вы с ума сошли! — возопила Марина. — То, что я видела, вообще не имеет никакого отношения…

— Что ты видела?!

— Привидение, — одними губами произнесла Марина. Виталий нахмурился.

— Поконкретней пожалуйста.

— Я видела женщину. В зеркале. Одно мгновение. Вернее, ее глаза. Отвратительные воспаленные больные глаза. Но они почти разу исчезли. Омерзительно! — Марину передернуло. Алина постучала указательным пальцем по своим губам.

— Они не показались тебе знакомыми?

Марина промолчала, презрительно скривив губы, но в ее глазах притаился отчетливый страх.

— А может быть, это были твои глаза?

— Что ты несешь?!

Теперь в ее зрачках был не страх, а самый настоящий ужас. Алина удовлетворенно кивнула и отвернулась от нее.

— Олег. Мастер на все руки, — она взглянула на Кривцова, и тот поднял в воздух раскрытые ладони.

— Так точно. На обе. Но я очень долго этому учился — уверяю тебя, и все это прекрасно помню. От самого первого винтика…

— А чего ты не помнишь?

Олег недоуменно пожал плечами, потом нахмурился.

— Я понял твою мысль. Но… единственное, что я умею и люблю, это возиться с тачками. Как это ни прискорбно, не суперкрасавец, но девчонкам нравлюсь… во всяком случае, так они утверждают. Боевыми искусствами не владею, не пляшу, не пою, не творю, не левитирую. Я обычный, Аля, и жизнь у меня обычная. Свое дело, хорошая квартира, друзья… Я вполне доволен своей жизнью… да, можно сказать, что я счастлив.

— Ты владелец автомастерской?

— Ну да.

— И каково это — быть владельцем автомастерской?

— Да нормально. К тому же, я все равно вместе с парнями в гараже работаю на равных… конечно, не до изнеможения — захотел — поработал, захотел — пошел пиво пить с ребятами.

— А как ты стал владельцем автомастерской?

— Ну, как… — Олег вдруг мучительно задумался, потом лицо его стало растерянным. Марина обхватила себя руками и задрожала.

— Твою мать! — громко сказал Петр и пнул ножку бильярдного стола.

— Ты проснулся в автобусе владельцем мастерской? Просто проснулся с твердой уверенностью в том, что у тебя есть мастерская, да? Главное, что она есть, — неважно откуда она взялась. Ты хотел, чтобы она у тебя была, но никогда не задумывался, какими способами ее заполучить?

Олег тускло посмотрел на нее, потом опустился на стул и обхватил голову руками, и отчегото сразу стало казаться, что в комнате слегка потемнело.

— Что происходит? — полуистеричнополуиспуганно спросила Кристина, упираясь в сиденье дивана сжатыми кулаками. — Вы что, хотите сказать, что я на самом деле не певица?! Хотите сказать, я на самом деле никто?! Хотите сказать, что я…

Она прикусила губу, вспомнив отразившееся в зеркале пустое кресло. Виталий встал и сунул руки в карманы.

— Что касается меня, то иногда мне вспоминаются какие-тостранные вещи, но это так обрывочно, что я ничего не могу понять. Я слышу крики, взрывы, стрельбу… Иногда мне кажется, что я кого-то убил — давно — и это было правильно… — он покачал головой, потом вытащил из кармана правую руку и посмотрел на нее. — Иногда мне кажется, что моя рука… что с ней что-то не так, что-то неправильно, но я не могу понять, что… Все время тянет проверять ее и убедиться, что с ней все в порядке. И еще… — Виталий скрипнул зубами, — иногда мне кажется, что что-то не так с Дашкой… с моей сестрой.

— И с моим братом, — вдруг сказал Жора, и все удивленно посмотрели на него.

— Ты же сказал, он погиб, — Олег поднял голову, потом зло потер щеки ладонями, оставив на коже красные пятна. Вершинин кивнул.

— Да. Но иногда… иногда мне это почему-то кажется очень странным. И какимто… ну, не знаю, обвиняющим, что ли.

— Да что за бред?! — выдавила Марина. — Что вы… Что вы эту шизу слушаете?! Да и сами!.. А моя "Геба"…

— Да заглохни ты со своей "Гебой"! — грубо перебил ее Олег. — Не ощущаешь, что вопросы поглобальнее решаются?! Дело даже не в том, богаты мы или нет! Дело в том, какие мы на самом деле!

Жора, вздохнув, бессильно сник на стулике, словно ему в спину всадили нож. Алексей обернулся. Электрический свет блестел на его зубах, виднеющихся из-под разошедшихся губ.

— Мечты? — с усмешкой произнес он. — Желания? Певичка, парикмахерша, плясунья… Это не оченьто похоже на первостепенные бабские желания. Обычно, все их главные желания сводятся к тому, чтобы найти денежного мужика, который будет иметь глупость на них жениться и спешным порядком обрюхатить!

— Аа! — воскликнула Алина почти весело, резко поворачиваясь к нему. — О тебето я и забыла! Наш многоуважаемый бизнесмен с замашками и лексиконом уголовника!

— Для бизнесмена это вполне нормально, — заметил Олег. Жора сердито посмотрел на него.

— Между прочим, я в какойто степени тоже бизнесмен!

— Ты — бизнесмен первого типа, — Олег с величавым снисхождением повел в воздухе рукой, словно король, приветствующий своего первого министра. — Нормальный мужик, занимающийся всякой денежной белибердой. А этот — как сявка, тайком залезшая в чужое кресло!

— Ты не зарывайся, пацан! — процедил Евсигнеев. — Я таких гнид, как ты…

— Что?! — Олег вскочил. В его глазах пылала веселая бойцовская ярость. — Ну, что ты?! Членик! Ты еще когда в автобусе разверещался из-за водички… С бабами только смелый, сука?! Как с мужиками, так сразу вянешь, словно петрушка на солнце…

— Олег, не устраивай базарные разборки! — перебил его Виталий, не дав Кривцову развить изыскания в области сравнительных оборотов, и холодно взглянул на Алексея. — Тебе есть, что сказать?

— Я могу досконально объяснить, откуда и как появилась моя фирма, какие она ведет дела, ее годовой доход — все! — насмешливо сообщил Алексей и посмотрел на Алину. Его взгляд был злым и тяжелым, и она почувствовала его ненависть — та была почти осязаемой, но в ней присутствовал какойто странный испуг. По какойто причине Евсигнеев боялся ее, наверное сам того не осознавая, и этот страх не носил физического характера. Будто она хранила о нем некую страшную тайну, и недавняя попытка изнасилования по сравнению с этим казалась безвредной и прозрачной струйкой дыма. Алина непонимающе нахмурилась, но задавать вопросы на эту тему не стала.

— Женщина… — на лицо Алексея вдруг набежала тень, и его взгляд соскользнул с Алины, отчего она сразу же почувствовала себя гораздо лучше. — Когда я был в лесу, то слышал, как кричала какая-то женщина… то ли рядом… то ли у меня в голове… Она требовала, чтобы я кого-то отпустил… И еще я видел очки. Маленькие очки. На них была кровь.

— Разве у Лешки были очки? — удивленно спросил Олег. — Чегото не помню!

— Да при чем тут ваш Лешка. Не в лесу я их видел, дебил! А на полу… И обои там были… в розовый цветочек. У меня нет дома никаких обоев в розовый цветочек! Я терпеть не могу розовые цветочки! И терпеть не могу, когда мне мешают!.. — Алексей резко замолчал, тяжело дыша.

— Ладнока… цветочки! — Олег фыркнул. — Не цветочки ты видел, а как мальчишку мочил!

— Не мочил я никого, ясно?! — Алексей сплюнул на пол и отвернулся. — И все у меня в порядке! Можете вы доказать, что моей фирмы в Питере не существует?! Нет! Ну и отвалите!

— Надеюсь, следующим загасят тебя!

— Олег! — резко одернул Кривцова Виталий, и тот смущенно потупился. — Не перегибай!

— А если он сам убийца? — пробормотала Кристина. Олег фыркнул.

— Тогда пусть повесится!

— Перестань! Вы помните, Светке кошмар в автобусе приснился, — Алина глянула на Марину, и та неохотно кивнула. — Знаете, что ей приснилось? Я даже дословно помню. Она сказала: "Я не могу сказать точно, но мне показалось, что это был не сон… Мне стало так страшно… и когда я проснулась, то мне вдруг показалось, что я действительно не такая, что я на самом деле какая-то уродина, жирная, страшная… Что нет у меня никакой пиццерии, и живу я в какойто халабуде!.. Жирная, страшная…" А помните, как она ходила между креслами первое время. Худенькая, а двигалась так, будто не знала об этом и считала себя страшно толстой. Потом это пропало.

— Елки! — Олег вздернул голову. — А я, между прочим, все время удивлялся, как она странно реагировала на комплименты. Симпатичная девчушка, а скажешь ей об этом — так на тебя глянет, что чувствуешь себя какимто извергом, ейбогу! Будто я не восхищаюсь, а издеваюсь. А то и, чего доброго, и по роже дам! А на Борькуто… помните, первый разговор в гостиной, когда Светку расспрашивали, как она в автобус попала… Борька ее приобнять пытался, типа утешить… как она от него шарахнулась, помните?! И так глянула, словно он ее придушить пытался. А потом ничего, нормально. Я думал, у нее комплексы какието. Черт! — Олег суетливо охлопал себя по бокам. — Ну, у меня по поводу моей внешности никаких непоня-ток не было. Рукиноги на месте, он на месте, голова присутствует, сердце стучит… в принципе, с меня и хватит.

— А Ольгу и Бориса уже никак не проверить, — мрачно заметил Жора. — Ничего уже у них не спросишь.

Марина дрожащими пальцами заплетала свои волосы. Ее глаза блестели от слез.

— Осталась только я, — Алина повернулась так, чтобы видеть всех, но взгляд не задерживался на лицах, проходил насквозь. — Я — владелица ресторанчика… Моя сбывшаяся заветная мечта… Почему-то сейчас мне эта мечта кажется очень глупой. Простенькая, дешевая, примитивная мечта… Настоящая, заветная мечта должна быть совсем не такой.

— Может, на самом деле твоей мечтой была книга, просто ты этого не понимала, — негромко произнес Виталий.

— Может быть… — Алина пожала плечами. — А может я за это короткое время в чем-то изменилась. Может, это место, то, что происходит, заставило меня пересмотреть свои ценности?

— Тогда твоей мечтой сейчас должно быть остаться в живых, — сказал Петр, сопроводив сказанное горестным вздохом. Алина покачала головой.

— Может, это прозвучит неискренне, но нет. Почему-то нет.

Виталий отошел к окну и снова забрался на подоконник, глядя на улицу.

— Еще в автобусе ты говорила, что чувствуешь себя так, словно ты — вовсе и не ты, — напомнил он, не оборачиваясь. Алина закусила губу.

— Да. И нет у меня ничего, и я не я… Иногда мое лицо в зеркале кажется мне странно чужим… словно на самом деле у меня совсем другое лицо. Иногда мое отражение даже почему-то пугает меня. Между прочим, ни у кого из женщин в автобусе почему-то не оказалось зеркал, — она повторила слова Светланы: — Женщина без зеркала — это нонсенс. Словно нам нельзя было сразу увидеть свои лица… будто бы нам нужно было время, чтобы… привыкнуть к ним?

— Нет! — яростно выкрикнула Марина. — У меня — мое лицо! Мое собственное!

— Короче говоря, вполне вероятно, что мы — на самом деле не мы, а этакая виртуальная проекция наших собственных желаний, — хрипло заключил Жора. — И мы, и все вокруг нас. Мы выглядим так, как всегда хотели выглядеть. Мы умеем то, что всегда хотели уметь. Мы живем так, как всегда хотели жить. И мы нашли те вещи, которые всегда хотели иметь. Или всегда хотели забыть! Неужели так?! Неужели все это — лишь иллюзия?!

— Это невозможно! — Марина яростно мотала головой, и ее волосы длинным веером летали с одного плеча на другое. — Нет! Невозможно!

— Нас сделали…

— Мы сделали, — поправила Олега Алина. — Мы сами все сделали. Они лишь дали нам такую возможность. И заперли здесь, чтобы наблюдать за нами. Посмотреть, что и как мы будем делать.

— Но убиватьто нас зачем?! — зло выкрикнул Олег, хватая кий, словно рапиру и оглядываясь. — Зачем?!

— Знаешь, есть вещи, о которых можно забыть, — устало сказала Алина, опускаясь на стул, — Вещи, имевшие значение лишь в определенный отрезок жизни, но совершенно утратившие свою важность в дальнейшем… либо сознательно лишенные этой важности — грехи и грешки, постыдные страхи, маленькие, но очень большие тайны, спрятанные на самом дне подсознания, в которых не признаешься, даже оставаясь наедине с самим собой. И хотя большинство, спрятав их однажды, уже больше никогда не извлекает на свет, они всегда остаются там, в подсознании, никогда не исчезают, они с нами на протяжении всей жизни и с нами же и умирают. А здесь кто-то выпустил их на волю без нашего разрешения, и теперь они охотятся на нас.

— На нас охотится кто-то вполне материальный, а не какие-тотам страшные тайны! — отрезал Олег, размахивая кием.

— На нас охотится кто-то, кто сам стал своей страшной тайной, — глухо сказала Алина. — Или чья-то страшная тайна, съевшая своего хозяина без остатка. Мне кажется, он здесь на таких же правах, как и мы. Но в отличие от нас, он с самого начала знал, что происходит. И он охотится на нас.

— Да-а, — протянул Петр. — Дела… Наверное, эти ребята действительно теперь очень жалеют, что оставили такую сообразительную в наших рядах. Локти кусают. А ведь наверняка есть еще что-нибудь интересное, до чего ты пока не додумалась.

Он покосился на Алексея, и тот, поймав его взгляд, отвернулся, потом прищуренными глазами посмотрел на Алину.

— Всего этого слишком много для моей бедной маленькой головы! — Олег полез в карман за сигаретами. — Я уже ни черта не понимаю! Я на самом деле не такой, какой есть?! Я вообще кто?! Я ведь существую! — он сунул сигарету в рот, прикурил и выдохнул дым. — Я чувствую вкус сигареты, это ведь не иллюзия! Я запутался!

— Слушай, ты! — Алексей развернулся, снова вонзив в Алину тяжелый, ненавидящий взгляд, потом вдруг в несколько шагов быстро оказался рядом с ней и она невольно прянула назад. — В принципе, какая разница, какие мы? Факт в том, что то, что сейчас происходит, настоящее, никакая не иллюзия! Вот это настоящее, — он резко ударил ногой в пол. — Это настоящее, — его пальцы сжались на запястье Алины, и она, скривившись от боли, выдернула руку, и он усмехнулся. — Вово, настоящее. И мочат нас здесь и сейчас — по настоящему. Так что, девочка, не забивай себе голову всякой лабудой и народ не дергай понапрасну!

Виталий легко слетел с подоконника и, подскочив к ним, оттолкнул Алексея, потом уставил на него торчащий указательный палец.

— Отвали от нее!

— О, блаородный рыцарь прискакал! — с издевательской насмешкой произнес Евсигнеев, пятясь. — Что, жаба даванула?! Не нравится, когда кто-то мацает твой кусок мяса?! Думаешь, я не заметил, что ты не только на Маринку, но и на эту шкурку с самого начала глаз положил!

Виталий двинулся было вперед, но Алина неожиданно придержала его за руку.

— Не надо, пусть его! Ему просто страшно. Пусть верещит, раз подругому самовыражаться не умеет!

Виталий повернулся к ней, и она сразу же убрала руку и отступила назад.

— Такого самовыражения…

Олег вдруг с размаху шарахнул кием по столу, и тот переломился надвое — верхушка отлетела Алексею под ноги, а обломок остался у Олега в руках, и он швырнул его в угол. В комнате сразу стало очень тихо.

— Если ты не заглохнешь, мудозвон, я тебе твой боулинговый шар в глотку затолкаю! А вместе с ним и…

Кристина обмякла на диване и громко зарыдала, тем самым сбив Олега с мысли, и продолжения не последовало.

— Мудаки! — Алексей развернулся и отошел обратно к автомату, нервно одергивая свой пиджак. Петр с готовностью открыл было рот для ответного красочного эпитета, но Жора, уловив это, сложил ладони и умоляще покачал головой. Шофер пожал плечами, потом выразительно покрутил пальцем у виска и кивнул в сторону Евсигнеева. Жора развел руками, безмолвно отражая на лице фразу: "Вот такая вот хрень!"

— Короче, я так понимаю, что мы такие, как мы сейчас — это вовсе и не мы, — заключил он. — На самом деле, вполне возможно, что мы совсем другие. Что на самом деле мы многого не умеем. И многого не имеем. Так получается? Что это — гипноз, виртуальная реальность…

— Я не знаю, — Алина смотрела на свое запястье, на котором медленно проступал небольшой синяк. — Но я знаю одно — для нас здесь и сейчас это абсолютная реальность — законы природы действуют практически полностью — цветы вянут без воды, предметы не парят в воздухе, дождь холодный, боль — настоящая, а если… если кому-то перерезают горло, то он умирает. Хотя на самом деле, вполне возможно, что это реальностью не является. Как сон, в котором мы комунибудь снимся…

— И это, повашему, называется хорошим тестированием?!

— …на это и было рассчитано!

— Вы должны все остановить! Это нужно было сделать еще когда…

— …нет! Поздно!

— …вы и в прошлый раз прокололись!

— …пошла реакция!.. куда вы смотрите?!.. мать вашу!..

Алина с испуганным возгласом вскинула голову, потом завертелась, оглядываясь по сторонам. Комната кружилась вокруг нее, лица, превратившиеся в безликие белые пятна, суматошно летели по кругу, и голоса то утончались до комариного писка, то скатывались в невозможный исковерканный бас.

…реакция… реакция… и в прошлый раз…

…глаза… разноцветные глаза…

…заполняйте тщательно…

Комната вдруг перестала кружиться — кто-то резко остановил ее, больно схватив за плечи, и все сразу исчезло, провалившись в небытие. На мгновение Алина ощутила острый приступ дурноты, потом открыла глаза, и на нее нахлынула реальность — мощным, направленным потоком, словно ее, сонную, вдруг внезапно сунули под водопад. Люди были реальными, пол под ногами был реальным, цвета были реальными… и стук дождя за окном, и звуки, и собственные рыжие волосы, щекочущие лоб, и легкие, наполняющиеся теплым воздухом, и чьито пальцы, сминающие плечи.

— Аля! — Виталий резко, даже как-то зло встряхнул ее. — Что?! Тебе плохо?! Ну же, что?!

— … пусти…

— Что случилось?!

— Виталя, да отпусти ты ее! — вмешался Олег. — Ты же ей хребет сломаешь!

Воробьев убрал одну руку, но вторую оставил на ее плече, только ослабил хватку. Алина вздохнула еще раз, глядя на него широко открытыми глазами и изумляясь тому, насколько реальным он кажется, словно до сих пор она видела его подслеповатым взглядом, а сейчас у нее на глазах вдруг появились отличные очки. Она видела и темнорусую щетину на щеках и подбородке, и короткие светлые бачки, и почти заживший короткий порез на левой скуле, и маленькое темное пятнышко на серосиней радужке правого глаза, и морщинки над съехавшимися над переносицей бровями, и бисеринку слюны, блестевшую на нижней губе. Алина опустила глаза, глядя на четкий, как никогда, узор паркета, потом взглянула на Олега, чьи волосы, как обычно, стояли торчком, проследила, как он сглотнул, и на его шее, покрытой густым рабочим загаром, дернулся кадык. Справа от кадыка к коже прилипла чешуйка табачного пепла.

— Вы слышали?!

Олег и Виталий переглянулись, потом снова уставились на нее.

— Что?

— Голоса! кто-то ругался! Сейчас! Только что! В этой комнате! Незнакомые голоса!

Виталий отрицательно покачал головой.

— Я ничего не слышал.

— Я тоже, — сказал Олег, оглядываясь и наблюдая кругом лишь недоуменноиспуганные взгляды.

— Но я же слышала! Правда… как сквозь туман… они говорили…

— Что они говорили?! — быстро спросил Виталий. Алина нахмурилась, потом прижала ладонь к губам.

— Я не помню! Господи, я не помню! Но я же слышала!..

— Тихо, тихо, успокойся, — сказал Виталий тоном заботливого врача. — Раз слышала, значит так оно и было. Я тебе верю. Вспомни.

— Что-то… что-то про какоето тестирование. И сказали, что пошла реакция, — она обвела остальных почти умоляющим взглядом. — Я правда это слышала. Господи, что это значит?!

— Но мы ничего не слышали! — зло произнесла Марина. — У тебя уже галлюцинации начались! Не удивительно, что ты тут такой бред…

— Тихо, ты! — прикрикнул на нее Жора, потом мрачно посмотрел на Алину. — Возможно, это значит, что они поняли, что прокололись. А?

— Но почему это слышала только я?

— Потому что… — Жора вздохнул, потом встал и неторопливо подошел к ней, описал рядом восьмерку, разглядывая свои движущиеся ноги, после чего остановился и, наклонившись, чтобы их лица были на одном уровне. — Потому что только ты начала о чем-то догадываться. Кажется, их приборчики на тебя плохо подействовали. Кажется, тебе досталась бракованная иллюзия, Аля.

— Господи, да неужели вы это серьезно! — простонала Марина. — Да это же полный бред! Я такая, какая я есть! Я всегда такой была! И я всегда такой буду! Повашему, человек не может быть красивым?! Это все зависть! Я себя не придумывала! Я себя не представляла! И салон мой на месте! Я — это я!

Эти глаза не показались тебе знакомыми?

Может, это были твои глаза?

Господи! Господи! Это мои волосы! Мое лицо! Мое настоящее лицо! Мои настоящие глаза! Моя "Геба", моя уютная размеренная жизнь… персидские кошки… протеже… волны комплиментов и восхищения… и никогда — никогда никаких проблем… как сон — как сладкий сон… ты проснулась в автобусе — состоятельная золотоволосая красавица с аметистовыми глазами… но кем ты заснула? Кем?!

Этого лучше было не знать!

Этого лучше было никогда не знать!

Марина обернулась и вонзила в ненавистное присыпанное мелкими веснушками лицо яростный взгляд, словно стилет с отравленным лезвием.

— Зачем ты все это рассказала?! Зачем?! Зачем он тебя спас?! Ты должна была подохнуть там, на ограде! Это тебя должны были задушить, а не Светку! Ты должна была попасть в ту ловушку, а не Лифман! Ты! Ты!..

Алексей медленно, бесшумно отступал к закрытой двери, и в его запавших карих глазах что-то извивалось в безумной хаотичной пляске, губы подергивались, пальцы безвольно повисшей левой руки шевелились в воздухе, словно вывязывали сложный узор.

— … отпусти ее!.. отпусти! Что ж ты делаешь, гад?! Отпустиотпустиотпусти…

… очки на полу, маленькие очки в роговой оправе… брызги крови на правой линзе… и на стене пятно крови, прямо на обоях, дешевых старых обоях в мелкий розовый цветочек… теперь безнадежно, безнадежно испорченных… отпусти…

…провалы в памяти… провалы…

…раздробленный светлый затылок… не было такого… рыжие волосы… проклятые рыжие волосы… невозможно, невозможно…

…эй, Гамара!

— Коекому и в самом деле лучше было пребывать в счастливом неведении, — заметил Жора, мгновенным и удивительно грациозным для своего сложения движением оказавшись возле Марины и ловко зажав ей рот, так что ее дальнейшие выкрики превратились в громкое бессмысленное мычание. — Да, — его голос дрогнул, — у меня была славная тихая жизнь. Жаль, если ее не существует.

— Может быть, все это на самом деле не так? — с робкой надеждой осведомился Петр.

— Возможно, — Жора отрицательно покачал головой. — Но неужели ты сам не чувствуешь?

— Да, — глухо сказал Олег. — Да. А знаете, Светке, Ольке и Боре в чем-то даже повезло. Они ничего этого не узнали. Не мучались, как мы сейчас.

— Потвоему, это везение? — саркастически произнес Виталий, поеживаясь, — он вдруг начал замерзать.

— Возможно. А кто знает, Виталя, — лицо Олега стало задумчивым, — чем черт не шутит — может быть, они на самом деле сейчас живы? Где-то там? Может, на самом деле они умерли только для нас? А там… они… только уже другие? Такие, как прежде? Там, где раньше были мы, до того как проснулись в этом прокля-том автобусе…

— Большой шаг в толковании загробной жизни, — Жора фыркнул, потом посмотрел на Марину, уже начавшую задыхаться. — Отпущу, если больше не издашь ни звука. У меня из-за тебя жутко разболелось то, что сейчас является моей головой.

У Марины вырвался жалобный стонущий звук, выражавший согласие. Жора убрал руку, и Рощина откинулась на спинку кресла, судорожно хватая ртом воздух и яростно вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Это нечестно, — раздался скрипучий голос Кристины, размазывавшей по щекам слезы пополам с остатками туши. Жора вопросительно посмотрел на нее. — Нечестно! Олька умерла… так легко! Вы сами это сказали! Что, скорее всего, она ничего и не почувствовала! Не поняла, что умирает… Она не заслужила такой легкой смерти! Она ведь кислотой… и вообще, была извращенка! А Светке наверняка было больно! И Боре!

— Нас убивают не по тяжести наших грехов, дурочка! — Жора завел руки за голову, рассеянно поправляя свой роскошный хвост. — Нас убивают, как удастся. Она спала, никто на нее не смотрел… и не должен был посмотреть.

— А может, она нравилась убийце, потому он и был с ней так…

— Милосерден?! — загремел Вершинин. — Опять начинается?! Я…

— А про тебя никто не говорил, — заметил Петр. — Кстати, если нас убивают по парам, то следующая очередь — твоя.

— А ты это осуществишь, да?! — резко развернулся к нему Виталий. Петр побледнел.

— Почему я? Опять я? Раз тут бабу не склеил, так уже на подозрении?! Сливка то, Сливка се! Да чтоб вас вывернуло ху…

— Захлопни едальник! — раздраженно буркнул Виталий. — Мне твои эротикозоологические изыски уже знаешь где?!..

— Тихо, народ, сбавьте, — устало сказал Жора, усаживаясь на диван рядом с Кристиной, отчего та сразу же стала казаться очень маленькой. — Мне только что пришла в голову одна мысль, и она меня, если честно, здорово напугала.

— Что еще? — спросил Виталий голосом человека, весь день безуспешно простоявшего в очереди в паспортный стол. Жора посмотрел на него, и Виталий осекся — еще ни разу он не видел у гиганта такого обреченнозатравленного взгляда.

— Наши вещи, ребята, — Жора сжал кулак и тускло посмотрел на него. — Наши вещи. Но паук был живым. А что если…

— Нет, — в ужасе прошептала Алина и попятилась к стене. Виталий застыл, тупо глядя перед собой. Марина выпрямилась в своем кресле, превратившись в туго натянутую тетиву, готовую спустить острейший приступ истерики.

— Что?!

— Я подхожу больше других, — глухо произнес Жора. — Ты ведь правильно сказала, Аля, чего там мне скромничать?! Грандиозно сложенный мужчина, атлет с лицом популярного актера и борца. Очень здорово быть таким большим и сильным, да еще похожим на такого грозного и, кстати, весьма привлекательного актера… И, возможно, для какойнибудь женщины очень здорово, когда такой мужчина есть рядом с ней.

— Нет, Жора, — прошептала Алина. — Нет.

— Если здесь можно представить умение, если здесь можно представить достаток, если здесь можно представить вещь или чудонасекомое, то почему здесь нельзя представить человека?

— Жорка, ты с ума сошел! — хрипло произнес Олег. Жора мрачно посмотрел на него.

— Отчего же. Что, если я чья-то мечта? Или наоборот, чей-то страх? Грубо говоря, чья-то галлюцинация?! А?! Ведь все возможно! Может, бедная Олька хотела для себя такого.

— Тогда бы ты умер. Забыл? После смерти…

— А если она здорово разбиралась в анатомии?! А если с людьми здесь подругому?! — Жора ударил кулаком по дивану, и Кристина, дернувшись в сторону, соскользнула с него и, болезненно ойкнув, плюхнулась на пол. Этого никто не заметил. — Я осознаю себя! Я существую! А как далеко простираются их возможности?! Если они создали с нашей помощью тут все, то что им стоит создать и человека, осознающего себя личностью. Именно такой, как кому-то хотелось!

— Ну, это ты уж слишком завернул! — воскликнул Олег, но в его голосе была отчетливая неуверенность. Жора ткнул в него пальцем.

— Ага! Ты понял?! Ты почувствовал?!

— Жорка, я понимаю только одно — для чьейто галлюцинации ты слишком громоздок, и если вломишь…

— Дурак! Здесь все реальное! Все представления, желания становятся реальными! — Жора вцепился себе в волосы, мотая головой. — Ты представил себе груду ножей — и они здесь реальны! Ваза твоя здесь реальна, и если дать ею тебе же по башке, то она проломит тебе череп, и ты реально умрешь!

— Реально для вас, — уточнил Кривцов, нисколько не обидевшись. — А для себя я, возможно, очень болезненно проснусь — кто знает?!

— Господи, у меня сейчас мозги закипят от ваших разговоров! — с отчаяньем сказал Петр, вылавливая из пачки "беломорину".

— Так сходи, сунь бошку в бассейн и охолонись! — сердито посоветовал Олег, сбитый с темы. — Не мешай мне, черт подери! Я пытаюсь думать! Для меня это редкий и мучительный процесс!

Кристина, не сдержавшись, хихикнула, несмотря на охвативший ее какойто отрешенный ужас. Она все думала о пустом кресле. Неужели она на самом деле не существует?! Неужели она — чей-то миф, желание, просто ожившая мысль? Разве может быть такое?

— Прекратите грызню! Никто никому проламывать вазами черепа не будет! — авторитетно заявил Виталий, тут же заработав ехидный кривцовский взгляд.

— О, в дискуссию вступил предводитель! Это обещание, Виталя, или приказ?! Ты еще рыкни пожегловски: "Я сказал!"

— Жор, а чего ты так запаниковал? — Виталий не обратил на Олега никакого внимания. — Почему решил, что именно ты — Ольгина мечта? Может, как раз наоборот?

— Ну… не знаю, — голос Жоры дрогнул. — Ну… вообще-то она мне сразу понравилась. В моем вкусе. Снаружи, во всяком случае.

— Ну, так вот. Кстати, тыто уж в анатомии хорошо разбираешься?

— В принципе да, — Жора резко поднял голову и сверкнул глазами, раздувая широкие ноздри. — Но я не собираюсь ее вскрывать, чтобы понять…

— Слушай, ну ты из крайности в крайность! — Виталий раздраженно махнул рукой. — Ты кто — практикующий патологоанатом?! При чем тут вскрытие?! В конце концов, это все только теории, Жорка! Теории!

— Все эти теории слишком начинают смахивать на аксиомы!

— Если уж так рассуждать, то можно подумать на любого из нас! — мрачно сказал Олег. — Конечно, на чьюто мечту я никак не претендую, а вот насчет страха или нехорошего воспоминания… Эй, может признаетесь, чей я?! Гады, уж если представили меня — так не могли представить без похмелья?! В автобусе часа три голова раскалывалась нафиг!

— А что же касается красивой мечты… — Петр украдкой взглянул на Марину, и следом за его взглядами повернулись все остальные головы, и Марина, почуяв неладное, охрипшим голосом спросила:

— А что это вы на меня так смотрите?

— Да так… — Олег прижал указательный палец к переносице и сдвинул брови. — Если по внешности, так ты тут можешь быть мечтой любого из нас. Мужика, в смысле. Но начинка у тебя сучья!

— Я ничья не мечта! — Марина вжалась в спинку кресла. — Вы совсем уже?!

— Только ведь фиг поймешь — настоящая она или нет, — задумчиво продолжил рассуждать Олег, словно не слыша ее. — Здесь все настоящее. Но здесь слишком много нереального.

— Но я — не галлюцинация! — завизжала Рощина, напуганная и взбешенная тем, что о ней рассуждают, как о пустом месте. — Я не сон! Я помню себя, я живая, я настоящая!

— Да никто не говорит, что ты — галлюцинация, — попыталась успокоить ее Алина, и Марина тут же обрушилась на нее.

— А тыто сама?! Слишком уж много ты знаешь! Говоришь, будто выучила! Может, это ты не настоящая?! Может, это ты чьето желание? Ты ведь тоже красивая!

— Это ж надо, как ее припекло! — пробормотал Петр. — Признать, что еще какая-то баба кроме нее красивая…

— Заткнись, урод! А что?! Я даже могу тебе подсказать, чье ты желание! — Марина, сощурившись, посмотрела на Воробьева. — Может, ты сам ей скажешь, а?! Трахаешь одну бабу, а называешь ее именем другой!.. Только, чего ж ты к своей мечте подойти побоялся?

— Что ты несешь?! — сквозь зубы процедил Виталий. Олег, решивший, что именно ему предназначено разряжать накаляющиеся ситуации, подхватил один из легких стульчиков и запустил его в стену. Все заинтересованно повернулись.

— Ребята! — почти умоляюще сказал он, качая в воздухе ладонями, точно протирал невидимое стекло. — Ребята, давайте без интима! Давайте о деле! Ну что у нас все грызня получается?!.. В одной же жо… в одной же лодке сидим… практически. Отложим галлюцинации в сторону. Кстати, Борис и Светка… как теперь понять, кто из них был чьей мечтой? Они друг в друга с самого начала вцепились!

— Нам все равно в этом не разобраться… — устало произнесла Алина, опускаясь в кресло и избегая смотреть на Виталия. — Нам главное бредбредбред…

я существую, я настоящая, я существую, я ничья ни мечта…

и у меня нет такой мечты… я не желала себе никого из них, особенно его… никогда… это уже здесь… здесь… к тому же у меня есть… то ли Леша, то ли Костя… безликая тень без имени, с каждым часом все глубже оступающая в серый глухой сумрак…

чтобы нас не грохнули, какими бы мы ни были.

— Так зачем рассказала?! — Марина, казалось, сейчас набросится на поникшую в кресле фигуру. — Зачем ты нам все это вывалила?! Ради чего?! Мало того, что умираем один за одним, так еще и… — обхватив себя руками, она отвернулась, оглядываясь и испытывая острую необходимость в зеркале.

— Все правильно! — Олег подхватил со столика бутылку воды и опрокинул остатки в распахнутый рот. — Правильно рассказала! Это вот Жора рассказал неправильно. Одно дело сознавать, что ты не такой, какой есть на самом деле, и совсем другое — что тебя, может быть, и не существует вовсе… Кристинка, да хорош тебе уже нюни распускать…

— Нет, это вы мой сон! — истерично выкрикнула Кристина, поднимаясь с пола и жалобно морща лицо, покрытое разводами туши, словно боевой раскраской. — Вы мне снитесь! Я знаю, когда я родилась! Я даже помню цвет коляски, в которой меня возили! Я помню запахи, у меня есть шрамы, я не могла бы вам присниться со шрамами. У меня татуировки есть… Я не обязана отчитываться перед своими снами!

Жора, не вставая, поймал ее за руку и дернул к себе на диван, успокаивающе что-то бормоча. Логвинова уткнулась ему в плечо и снова дала волю слезам.

— Все это кончится тем, что мы все свихнемся! — подытожил Петр, окутанный густыми клубами папиросного дыма. Олег неопределенно пожал плечами.

— Возможно, на это и рассчитано. А ты, Аля, что думаешь?

Алина не ответила, внезапно почувствовав нарастающую тревогу, но что служит причиной, пока не поняла.

Что-то было не так. Что-то изменилось в комнате.

Она уже очень давно не слышала чьегото голоса. И не видела…

И почти сразу Виталий громко произнес:

— Эй! А где бизнесмен?!

Все тотчас обернулись на позабытую дверь.

Дверь была приоткрыта.

* * *

Он работал сосредоточенно и упорно, чувствуя, как с каждой секундой на него опускаются покой и радость. Даже желание смеяться. Дождь издевательски стучал за окном, но он перестал его замечать, громко сопя и от усердия высунув язык. Теперьто он посмеется! Никто не смеет подшучивать над Евсигнеевым — это еще хуже, чем коверкать его фамилию!

Чвак! Чвак!

Онто знает, что с ним все в порядке. Он сильный! Пусть их, кудахчут! Только он способен понастоящему делать дело! Только он способен понастоящему проверять все эти теории!

Чвак!

И только он выиграет! Главное — упорство. Он всегда выкладывался без остатка, как и сейчас. Все правильно, правильно… тем более, он убивает двух зайцев одновременно! Жаль только, что так мало этих секундочек, сейчас примчатся… Ничего. У него для них коечто припасено. А главное, что он знает, что хотят те, другие. Он им поможет. Он сделает то, чего не могли сделать они, и тогда, возможно, его выпустят…

Чвак!

Он облизнул губы. Противно, солено… Ничего. Вначале мутило, но это быстро прошло. Как на базаре. Совсем просто. Надо только побольше усилий. Вам сколько — килограммчик? Полтора? Хаха! Все теории надо подтверждать практикой! Иначе у них столько же ценности, сколько у использованной туалетной бумаги!.. А то — ишь ты, кулаками машут, да еще и рожей тычут, чего ему делать! Мы еще посмотрим, кто тут кого отжарит! Трое уже дохлые… хехе! Мама с папой каждое лето отправляют меня на каникулы к бабушке с дедушкой… видеть уже не могу эти кладбища… Хаха! Леха Евсигнеев не дурак, Леха Евсигнеев все просек, Леха Евсигнеев в гавно нырять не будет. Леха Евсигнеев никогда не умрет! А дождь кончится — и совсем будет хорошо… А вы говорите, перхоть и критические дни!.. блядь… "Сникерса" покушал — кариес замучал!..

Чвак!

Странно, что так жарко… Ну, ничего, работа всетаки… Надо будет потом пивка глотнуть, благо что оно рядом. И рыбка солененькая, опять же… Вам килограммчик? Хаха!.. Видели б мамашины адвентисты… Не то, что из квартиры, на его кровные купленные, — из страны бы скачками мотали! Он вам не сявка, он — директор солидной фирмы, не гнущающийся черной работы… Вот так, вот так… в чем-то это даже интересно, такого еще видать не доводилось… Хаха!..

А впрочем, вкус — ничего особенного.

VII

— В оружейке уже наверняка копошится, сука!

— Или в своей комнате…

— Да может он просто в туалет пошел!.. Что вы…

— Кто бы другой пошел, так я б не… А если этому психу просраться вздумалось, так вначале…

— Гурьбой не идите!

— Осторожней!

— А может, он уже новую ловушку поставил?..

— А вдруг?! Господи!..

— Да не ори, звезда! Без тебя тошно!

— Как же проглядели?!..

— Теоретизируйте побольше — не только это проглядите…

— Да не галдите вы!.. Пустите меня вперед!

— А меня назад!..

— Вашу мать!..

Виталий и Жора первыми ввалились в гостиную, в которой после их ухода ничего не изменилось — все тот же бардак, разобранная техника, грязный ковер, раздавленный паук и кресло, надежно запирающее дверь в залу. Виталий заглянул во все места, где только мог уместиться Евсигнеев, потом кинулся через гостиную к двери в библиотеку, в то время как Жора рванулся к креслу — проверить. Олег, даже не забежавший на второй этаж, уже мчался по лестнице на третий, крикнув на ходу:

— Бабы, на месте стоять! Если что — орите!

— Куда один?! — возопила Алина, кидаясь следом — не столько из соображений безопасности Кривцова, сколько по уже устоявшемуся принципу "кто в одиночку, тот либо жертва, либо маньяк". Петр несся вдоль коридора, проверяя забаррикадированные двери. Марина и Кристина беспомощно затоптались на месте, пытаясь сообразить, что им делать, потом Марина развернулась и побежала по коридору вслед за Петром.

Когда Виталий и Жора выскочили в коридор, там уже никого не было. Они зло переглянулись, потом рванули по коридору обратно.

— Зря ты им сказал гурьбой не ходить! — тяжело прогудел Жора на ходу. — Они это поняли буквально.

Виталий в ответ выругался. Пробегая мимо обновленной двери ванной, он затормозил и толкнул ее. Дверь оказалась закрытой, и из-за нее сразу раздался жалобный голос Кристины.

— Заня-то!

— Быстро выходи! — Виталий сильно стукнул в дверь, но Жора тряхнул его за плечо и покачал головой.

— Здесь ничего нет.

— Меня тошнит, — с надрывом произнесла Логвинова за дверью, после чего послышались характерные звуки. Жора поморщился, и тут же развернулся в сторону лестницы — по ступенькам уже снова грохотали чьито ноги. Это бежал Олег — остальные поспешали следом, но ощутимо отставали и топали где-то на самом верху.

— Пусто! — отрывисто бросил он, прыгая через ступеньки. Виталий быстро глянул на Жору сощуренными глазами, потом бросился вниз по лестнице.

— Нужно проверить входную дверь, — Олег споткнулся и чуть не скатился со ступенек, но Виталий успел поймать его за шиворот. Сам он при этом не остановился, отчего Кривцов совершил гигантский прыжок, перемахнув сразу через пять ступенек. Приземлившись у подножия лестницы, он бросился к забаррикадированной двери, но тут же повернулся и отрицательно покачал головой. Виталий на ходу развернулся, чуть не сбив Жору, и Алина, сбежавшая по лестнице следом, заложила крутой вираж, чтобы не врезаться в обоих. Следом суетливоизящно цокала каблучками Марина.

— Бассейн или кухня… — прошептала Алина. Жора неуверенно оглядел оба коридора.

— Он скорее жрет, чем купается.

Виталий, уже развернувшийся в сторону кухни, вдруг окаменел.

— Мы кретины!

— Не понял!

— Оружейная!.. А кухонные ножи кто-нибудь убирал?!

Олег, собравшийся кинуться на кухню в первых рядах, задумчиво остановился, произнеся очень нехорошее слово. Евсигнеев, и так еле-еле удерживавшийся на грани, а теперь, после услышанного, вероятно, окончательно свихнувшийся, да еще вооруженный приличным кухонным ножом, не укладывался в рамки тихого задержания и наказания за выход из комнаты без спроса.

— Останьтесь тут! — коротко приказал Виталий Алине и Марине, потом махнул тяжело сбежавшему по ступенькам задыхающемуся Петру, который глотнул воздуха, закашлялся, потом покорно пошел следом, утирая ладонью вспотевшее покрасневшее лицо.

Дверь на кухню была приглашающе открыта. Виталий, Олег и Жора переглянулись, потом Вершинин решительно шагнул первым.

На первый взгляд кухня казалась пустой. Кругом громоздилась грязная посуда, так и не вымытая с первой и последней вечеринки. На столе валялись колбасные шкурки и хлебные крошки. Виталий и Олег вошли следом и огляделись, потом Олег толкнул Виталия локтем и молча кивнул головой на подставку для ножей возле плиты. Отверстие для большого разделочного ножа пустовало. Дверь в столовую была приоткрыта, и в полумраке виднелись мрачные деревянные лица идолов. Алина, проигнорировавшая приказ, тоже вошла на кухню и теперь, вытянув шею, пыталась осмотреться из-за заслонявших обзор мужских спин.

Потом они услышали звуки. Глухие звуки, тяжелые удары, сухой треск, громкое сопение, словно кто-то взбирался на высокую гору с тяжеленным грузом на спине. Звуки неслись из-за сияющей двери морозильной камеры, которая была приоткрыта на ладонь.

Олег сглотнул, потом вопросительно посмотрел на Виталия. Тот покачал головой, потом глазами показал на стойку для ножей, к которой Кривцов стоял ближе остальных. Олег кивнул и шагнул было назад, но тут раздававшиеся в морозильнике удары вдруг прекратились, и дверь тихо поплыла в сторону, и увидев того, кто появился в ярко освещенном проеме, Алина, не сдержавшись, ахнула.

Разделочный нож в левой руке Алексея был по самую рукоять измазан слизью и кровью — темной, почти черной, мускулистое волосатое запястье и украшавшие его золотые часы тоже. Пиджак испещрял влажный узор. На лице — разводы и брызги, только вокруг глаз белая чистая кожа, словно у опереточного негра. На кончике носа висела темная густая капля. Обычно аккуратно зачесанные назад волосы были взъерошены, слипшиеся от геля пряди нелепо торчали в разные стороны. Глаза смотрели пугающе спокойно, и лицо тоже было усталоспокойным и удовлетворенным, как у человека, только что покончившего с тяжелой и ответственной работой.

А на полу морозильника за его спиной…

Алина зажала рот ладонью, борясь с тошнотой, и взгляд Алексея остановился на ней, зафиксировав какуюто точку на ее лице. Теперь он слегка улыбался. Капля сорвалась с кончика его носа и упала на паркет, оставив красное пятнышко. Петр, разглядев, что творится в морозильной камере, где совсем недавно на полу возле стены аккуратно лежали три длинных свертка, охнул, дернул рукой и сбросил со стола несколько тарелок и стоявший на них стакан, и они раскололись с жалобным звоном. Уцелел только стакан, который несколько раз крутанулся вокруг своей оси и замер.

С губ Евсигнеева сорвался смешок. Короткий, сухой, колючий.

— Хехе!

Взгляд Алины метнулся на его руку, сжимавшую нож между средним и указательным пальцами. И тут же снова перепрыгнул на лицо.

— Очень тяжело их резать, когда они мерзлые, — доверительно сообщил Алексей, кивая в такт собственным словам. — Ольку проще. Свежак еще. Удобно.

Он деловито посмотрел на нож.

— Настоящие. Я проверил — настоящие. Если их придумали, то очень хорошо. Хехе! Зато теперь я уверен. И никто из них теперь точно не встанет. Не получится со мной "Десять негритят"… судьи не будет… Мало ли что… Надо было делать это сразу. Ладно, — на лицо Алексея наползла скука. — С этим все. А теперь я получу пропуск. Сделаю то, что у них не вышло. Я ведь не лох! — он заговорщически подмигнул остальным. — Здесь находят вещи… Я нашел все нужные мне вещи!

— Брось нож! — негромко сказал Виталий. Алексей кивнул с неожиданной покладистостью.

— Нож? Конечно. Он мне больше не нужен.

Его пальцы разжались, выпуская рукоять, и одновременно с этим правая рука стремительно метнулась под пиджак, и в тот момент, когда стальное лезвие ударилось о паркет, рука Алексея уже вытягивалась вперед, надежно фиксируя зрачок пистолетного дула на переносице оцепеневшей от ужаса Алины.

Виталий начал двигаться еще когда пальцы Евсигнеева исчезли за полой пиджака. Понять время было. Выбирать времени не было. Бизнесмен стоял очень далеко. Слишком далеко.

Палец Алексея нажал на спусковой крючок, и в тот же момент взметнувшаяся рука Виталия жестко ударила Алину поперек груди, опрокидывая ее на пол. Она свалилась, суматошно взмахнув в воздухе ногами и уронив табуретку. Так падают в кино, и еще лучше это смотрится при замедленной съемке. Она видела это много раз. В кино это было смешно. Сейчас совсем нет. Пол больно ударил по спине и затылку, кухня кувыркнулась, и перед глазами возник потолок и лампа в нарядном кружевном абажуре.

Только потом она услышала выстрел. Он был совсем негромким. Думалось, что пистолеты бабахают… а они просто хлопают. Как новогодние хлопушки. кто-то громко вскрикнул от боли, и Алина суетливо завозилась, словно опрокинутый на спину жук.

Виталий, которого попавшая в левое плечо пуля уронила на колени, уже, оскалившись, поднимался, когда Алексей выстрелил снова, на этот раз целясь в него. Но Воробьев увернулся, кувыркнувшись вперед и в сторону и тем самым значительно сократив расстояние до обезумевшего бизнесмена. Краем глаза он увидел, как качнулся вперед Жора, как Олег, успевшийтаки выхватить нож из подставки, ужом скользнул вперед где-то с другой стороны стола, и хотел было крикнуть им, чтоб не валяли дурака и не лезли… лучше бы последовали примеру Петра, который давным-давно прилип к полу, закрыв голову руками. Но губы не слушались.

На лице Алексея появились недоумение и паника. Он быстро выстрелил еще несколько раз подряд, дернув рукой, и пуля вдребезги разнесла стеклянную дверцу шкафчика. Третий выстрел расколол плитку перед лицом Олега, и тот, дернувшись в сторону, сунулся лицом в пол. Виталий, который уже был совсем рядом, ногой зацепил табуретку и с силой толкнул в сторону Алексея, но тот успел выстрелить еще один раз, уже не целясь, а просто беспорядочно тыча дулом в пространство, но из этой беспорядочности ему вдруг улыбнулась неведомо как забредшая сюда удача стрелка. Пуля попала Вершинину чуть выше правой брови, и он, сильно вздрогнув и успев изумленно распахнуть глаза, с грохотом косо повалился на стол, а с него сполз на пол, где и распростерся среди груды осколков лицом вниз. Алина, перевернувшись, поползла к нему, цепляясь за гладкие плитки скрюченными пальцами и хрипло дыша. Волосы свалились ей на глаза, и она могла видеть только узор плиток, рывками уходящий назад.

Алексей углядел летящий табурет и качнулся в сторону, но недостаточно проворно, и тот ударил его в бок. Евсигнеев охнул, чуть согнувшись, и тотчас откуда-то с другой стороны вдруг выпрыгнул Виталий. Алексей еле-еле успел заметить его появление, а следующего движения и вовсе не увидел — его рука, только что надежно сжимавшая пистолет вдруг дернулась вверх сама по себе, раздался противный хруст, кисть словно ожгло огнем, и пистолет выскользнул из пальцев, которые мгновенно утратили способность держать что-либо. Виталий безжалостно заломил пойманную руку Алексею за спину, отчего он сразу же присел, продолжая громко орать от боли в сломанном запястье. Теперь хрустнуло уже где-то в локте, боль стала невыносимой, нагоняя на глаза алый туман. Мельком сквозь этот туман он успел увидеть Воробьева, оскаленного, залитого кровью, и где-то в глубине сознания вильнула хвостиком злорадная мысль…

попал, сука, попал!..

потом ему нанесли сокрушительный удар в солнечное сплетение, отчего в легких мгновенно кончился воздух, и с силой швырнули вперед. Последнее, что успел увидеть Алексей, — стремительно летящую на него белую стену.

Раскинув руки, точно распяленный, Евсигнеев медленно ополз по стене, оставляя на светлокоричневом широкую красную полосу, и повалился на пол, прижавшись разбитым лицом к плинтусу. Виталий, тяжело дыша, шагнул назад, зажимая ладонью аккуратную дырочку в плече, из которой толчками выплескивалась кровь, потом рухнул на колени и, уперевшись здоровой рукой в пол, с трудом повернулся. Разгромленная кухня колыхалась у него перед глазами, глаза выхватывали какие-тоотдельные кадры. Марина, шатаясь, как пьяная, бездумно бредущая куда-то мимо стола. Медленно поднимающийся Олег, как-то сонно вытирающий кровь с иссеченного осколками лица и сжимающий в руке уже ненужный нож. Алина с дергающимися губами, пытающаяся перевернуть на спину неподвижного Жору, из-под лица которого по полу тихо расползалась темнокрасное. Тускло поблескивающий пистолет на полу. Грязный нож неподалеку. Евсигнеев возле стены, словно груда окровавленных тряпок. Собственная измазанная в крови рука, оставляющая на плитах четкие отпечатки ладони.

Виталий закашлялся. Сейчас боли не чувствовалось, плечо словно онемело, посылая в нервную систему лишь тупые толчки, будто напоминая о себе, но кровь не останавливалась, и ощущение от теплой струйки, стекающей по груди и животу, было очень неприятным. Протянув руку, он подтянул к себе пистолет — девятизарядный "вальтер" "ППК" и криво, зло улыбнулся. Вот вам и еще одна вещь Алексея Евсигнеева, заслуженного бизнесмена.

Ты свалял дурака, Воробьев! Такого дурака!

Виталий сжал пистолет в руке, поставил его на предохранитель и встал, пошатываясь. Жора уже лежал на спине, но его голову заслонял Олег, который сидел рядом на корточках, обхватив колени одной рукой, а другой вцепившись себе в волосы, и раскачивался взад-вперед, что-то бормоча себе под нос странным подвывающим голосом. Алина медленно поднималась, глядя на Виталия расширенными от ужаса глазами. Сейчас ее лицо казалось маленьким и серым.

— Жорка? — хрипло спросил Виталий, делая шаг вперед. Алина закусила губу, потом покачала головой и прижала дрожащую ладонь ко рту, и от этого ответа у него внутри все оборвалось. Марина, заметившая это, издала слабый возглас, больше похожий на вздох. Виталий снова двинулся вперед. Алина попыталась было остановить его, осторожно взяв за руку, но он вяло отстранил ее, обошел Олега и остановился, тупо глядя на застывшее мертвое лицо гиганта, на котором остывало предельное изумление, словно сию секунду Жора увидел самую потрясающую вещь в своей жизни. Над вздернутой бровью темнело отверстие от пули.

Пол вдруг неодолимо потянул к себе, словно гравитация на кухне неожиданно возросла во много раз. Виталий повалился на колени и ударил кулаками по блестящим плитам — снова и снова, и снова, словно пол был живым торжествующим врагом. Возможно, он что-то выкрикивал, но эти секунды вылетели из его памяти напрочь, и много позже он так и не смог их вспомнить. Его остановили ладони — мягкие прохладные ладони, обхватившие за шею. Он приподнялся, мало чего соображая, и только через какоето время осознал, что сидит на полу, обняв дрожащую Алину и прижав пистолет к ее обтянутой майкой спине, и ругается срывающимся от бессильной ярости голосом.

Марина тем временем добрела до приоткрытой двери морозильной камеры и заглянула внутрь. От увиденного ее глаза расширились, она хватанула ртом воздух, пропитанный запахом мерзлой крови, и резко развернулась, цепляясь за косяк. Ладонь соскользнула, и Рощина упала на колени и на руки, всхрипнула, к горлу подкатил тугой обжигающий ком, и секунду спустя она забилась на полу в буквально переламывающих тело пополам жесточайших рвотных спазмах.

— Пожалуйста, прекрати дергаться! — крикнула Алина Виталию почти в самое ухо. — У тебя так только сильнее кровь идет! Надо остановить или ты умрешь!

— Эка невидаль! — сказал Виталий с хриплым смешком, отпуская ее и пытаясь встать, но Алина с неожиданной жесткостью прижала ладонь к его здоровому плечу и зло бросила:

— Говорю, не двигайся! Олег! Олег!

Но Кривцов не слышал ее, судя по всему, пребывая в полнейшей прострации. Тогда Алина вскочила, ощупала свой широкий пояс, отрицательно мотнула головой, огляделась, потом решительно подбежала к скорчившемуся у стены Алексею. Наклонилась, резким рывком перевернула его, расстегнула золотистую пряжку узкого кожаного ремня и дернула ее с такой силой, что тело бизнесмена даже слегка приподнялось над полом. Ремень покорно выскользнул из шлевок и остался у нее в руке. Алина пристально взглянула на лицо Алексея, превратившееся в уродливую окровавленную маску, на сломанный зуб, косо выпиравший из-под верхней губы, потом прижала пальцы к его шее слева, и к собственному изумлению, почувствовала под кожей далекое биение. Она была уверена, что Виталий убил его.

— Да этот козел жив! — сказала она, бегом возвращаясь обратно и по пути переступила через дергающуюся Марину, словно через бревно.

— Я знаю, — безразлично ответил Виталий.

На Олега же ее слова подействовали, словно мощный электрический разряд. Он взвился, точно распрямившаяся пружина, в процессе прыжка подхватив с пола брошенный нож.

— Что?! Да я сейчас распотрошу эту гниду!

— Нет, не стоит.

Словно предчувствуя, что его слова не возымеют никакого эффекта, Виталий вытянул ногу и ловко подсек Кривцова под колено, отчего Олег с размаху сел на пол.

— Да ты что?! — возопил он, и попытался снова вскочить, но Виталий уже вцепился в него здоровой рукой, и Олег перестал дергаться, опасаясь, что сделает ему хуже. Алина присела рядом, теребя ремень в пальцах. — Пусти! Этот мудак Жорку завалил! Я его удавлю! Я его…

— Да, все правильно, — хрипло произнес Виталий, не разжимая пальцев. — Мы убьем его. Но вначале он должен все рассказать.

— Вряд ли он будет способен говорить, — пробормотала Алина, тут же снова убежала и вернулась с кухонным полотенцем.

— Я его заставлю. Уж поверь мне, — Виталий не сводил глаз с Жориного лица. — Но сейчас послушай меня, Олег. Послушай.

— Ладно, — с явной неохотой сказал Олег. — Но потом я лично… Давай сюда, — он отнял ремень и полотенце у Алины, — я знаю, как надо. Принеси водки — уж еето тут навалом!

Марина с трудом поднялась на ноги, вытирая ладонью испачканный рот. С подбородка свисала, раскачиваясь, длинная розовая нить слюны. Ее все еще мутило, горло жгло огнем. Золотистые волосы, слипшиеся от рвотных масс, висели жуткими бесцветными сосульками, весь костюм был напрочь измазан, в нос бил отвратительный запах. Она взглянула на свои некогда роскошные волосы, издала возглас ужаса и отвращения и опрометью вылетела из кухни.

— У, как поскакала! — зло заметил Олег, ловко перетягивая Виталию плечо. — Подумаешь, блеванула на себя! Жорку убили, а ей лишь бы чистой быть!

— А где Кристинка? — без особого интереса спросила Алина, оглядывая пустую кухню. — Неужели она ничего не слышала?

— Последний раз, когда я ее ви… слышал, она была в ванной на втором этаже, — сказал Виталий и зашипел от боли, вызванной усилиями Олега.

— Теперь все это уже неважно, — сказал Олег. — Вот он, шизанувшийся ублюдок!.. Готово. Прошла навылет — и это радует. Но лучше поискать нормальные бинты, сделать хорошую повязку и вкатить тебе парочку нужных уколов, иначе ты все же рискуешь подцепить заражение. Но где их взять? Надо порыться в барахле этого козла — уж бинты у него точно были.

— Ты спец, — Виталий посмотрел на свое перевязанное плечо. Олег мрачно кивнул.

— Водитель должен все уметь. Да, Петя?

Позабытый Петр, все это время сидевший, прижавшись к шкафу возле раковины и остекленевшими глазами глядя в сторону открытой морозильной камеры, отрешенно посмотрел на него.

— Он их… он их…

— Им уже все равно было! — зло отрезал Олег. — А Жорке нет! Надо было не выпускать этого… из комнаты. Надо было удавить его еще тогда! Еще в автобусе надо было!..

Но Виталий, не слушая его и глядя туда, где валялся Алексей, мрачно качал головой какимто своим мыслям.

* * *

Кашляя, всхлипывая, она мчалась по коридору, не разбирая дороги. Скорее в ванную, скорее под душ — смыть с себя эту гадость, эту вонь, смыть ее со своих прекрасных волос. Господи, и ведь все видели — все видели! Какая мерзость! Где ее ванная — прекрасная ванная, наполненная волнами и морским светом, с теплыми ароматами и зеркалами, из которых никто, никто не посмотрит на нее теми жуткими глазами, которые никак не могут принадлежать ей. И она не галлюцинация! Суханова дура — просто дура, сумасшедшая официантка, ей место в дурдоме!

Марина толкнула дверь в ванную, одновременно щелкнув выключателем, вбежала внутрь и захлопнула за собой дверь, надежно заперев замок. Как хорошо, что Жора успел починить дверь до того, как… Жестокие мысли, зато вполне практичные.

Убрав пальцы с пуговки замка, она сморщила нос — в ванной висел густой тяжелый запах ландышей и еще какихто цветов — какойто идиот, побывавший здесь совсем недавно, переусердствовал с освежителем воздуха. Ладно, черт с ним, может, оно и к лучшему — этот аромат всяко приятней, чем тот, который сейчас исходит от нее. Быстрее — горячая вода, шампунь, самое душистое мыло, дезодорант, духи. Быстрее! Господи, какая мерзость!

Марина, тяжело, со слезами дыша, начала быстро раздеваться, швыряя испачканную одежду прямо на пол, где уже валялось чьето скомканное полотенце. Пуговки пиджака не желали подчиняться ее дрожащим пальцам, и тогда она с истеричной злостью рванула полы в разные стороны. Пуговицы весело зацокали по блестящим полупрозрачным плиткам. Вздрогнув от прикосновения мокрых липких прядей к голой спине, Марина развернулась и быстро взбежала по ступенькам к ванне, потом недовольно сморщила нос, увидев, что ванна заткнута пластмассовой пробкой и на полтора пальца наполнена водой грязножелтого цвета. Какойто кретин даже не удосужился спустить за собой воду! Свиньи!

Она включила душ, потом опустилась на колени на теплый сияющий кафель у края ванной и, схватившись одной рукой за выступ, потянулась вниз, чтобы выдернуть пробку, но ее рука вдруг соскользнула, колени поехали куда-то в сторону, словно кафель был натерт жиром. Взмахнув рукой, Марина косо рухнула в ванну.

Она закричала еще когда воды коснулись лишь кончики пальцев вытянутой руки. Боль была дикой, нестерпимой, словно пальцы погрузились в жидкий огонь, расплавленный металл, который мгновением позже с безжалостным гостеприимством принял в объятия и все ее тело.

Марина билась, пытаясь встать, но болевые судороги распоряжались с телом посвоему, вывернутые руки скользили по округлым стенкам. Жидкость почти сразу же попала в рот, а оттуда в горло, и там тоже вспыхнул всепожирающий огонь, и крик сразу же превратился в булькающий хрип, но она все еще пыталась кричать, хотя кричать было уже нечем, и сознание, расплавляясь, угасало с милосердной стремительностью. Кругом была боль, и сама она тоже стала болью — уже ничего не соображающий, бьющийся в муках комок плоти, по которому с шипением хлестали уже бесполезные теплые струйки воды.

Затягивающиеся туманной дымкой зеркала вокруг ванны тщетно ждали отражений своей хозяйки.

В душе внезапно что-то щелкнуло, и вода выключилась — вниз упало лишь несколько последних капель. Погас колыхающийся зеленоватоголубой свет, лившийся со стен и потолка, и ванная погрузилась в удушливую тьму, в которой слышался лишь легкий затухающий плеск воды.

* * *

Они одновременно вскинули головы, когда откуда-то сверху долетел приглушенный расстоянием жуткий душераздирающий крик — вибрирующий, захлебывающийся, словно кого-то заживо рвали на части. Петр уронил извлеченную из холодильника баночку, из которой двумя пальцами доставал маринованные чесночинки, и резко развернулся к двери.

— Господи, что это?!

Остальные ничего не спрашивали — только переглянулись и кинулись к выходу. Оборвавшийся крик больше не повторялся, и это говорило о самом плохом.

Только в дверях Олег нерешительно оглянулся на Алексея, но Виталий нетерпеливо пихнул его в спину.

— Живей! Он еще долго не очухается!

Петр гигантскими скачками рванулся за ними, дожевывая чеснок на ходу.

— Кристинка или Маринка… — задыхаясь, бормотал Олег, прыгая через ступеньки. — Твою мать! Как же так?!

— Ванная! — крикнула Алина на бегу, уверенно сворачивая на площадке второго этажа. — Она же пошла в ванную! Это ее место! Ее! Проглядели!.. Проглядели!..

Дверь ванной оказалась заперта. Олег с размаху толкнулся в нее, дверь дрогнула, но устояла.

— Блин, Жорка хорошо сработал! — рявкнул он. — Петька, давай!

Они вдвоем ударили в дверь с такой отчаянной силой, что на этот раз не выдержали не только петли, но и замок, и дверь с грохотом рухнула внутрь, зацепив изящную полочку, с которой посыпались бесчисленные баночки и флакончики. На них пахнуло жутким, удушающим, сырым кислогорелым запахом, смешанным с тяжелым ароматом ландыша. Ванная была темной и казалась пустой. Виталий пощелкал выключателем, но свет не зажегся. Он безнадежно ругнулся, уже понимая, что это значит, и достал из кармана брюк зажигалку. Растолкал остальных, осторожно щелкнул зажигалкой и двинулся вперед, за ним и дрожащим огоньком в его руке потянулись Алина, Олег и Петр, зажимая носы и рты ладонями.

Марина, обнаженная, ничком лежала на дне круглой ванны, судорожно упершись руками со скрюченными пальцами в стенки. Вода доходила ей лишь до середины тела, так что спина и ягодицы выступали на поверхность. Кожу покрывали страшные глубокие язвы, от роскошных волос остались лишь жалкие лохмотья на затылке и макушке. Тело медленно дымилось с едва слышным шипением.

Петр испуганно икнул, дернулся в сторону, тут же поскользнулся и едва не рухнул прямо в ванну, но Олег успел схватить его за рубашку и дернуть назад. Все тотчас же спустились на ступеньку ниже. Виталий отвернулся, на мгновение оставив всех в темноте, схватил аккуратно стоявшую в уголке швабру и передал ее Олегу. Тот, закусив губу, ухватил швабру обеими руками, осторожно завел ручку швабры Марине под живот и с усилием перевернул тело, и Алина тотчас же в ужасе завизжала, увидев багровочерный оскал черепа. Олег, ахнув, выпустил швабру, и та плюхнулась в ванну, подняв фонтанчик брызг, к счастью, никого не задевших.

— Господи, — шептала Алина, заикаясь, — господи… Это же кислота… Господи, Маринка…

— Чувствуете запах? — Виталий оглядел ванную, потом поставил горящую зажигалку на низкий шкаф для белья у стены. — Забрызгали освежителем…

Олег осторожно потянулся к тому месту на верхней ступеньке, на котором поскользнулся Петр, легко прикоснулся к нему пальцем, потом провел сильнее, поднес палец к носу и понюхал.

— Подсолнечное масло, — глухо сказал он. — И когда же успела наша Аннушка его разлить?

Виталий открыл дверцу шкафа, издал приглушенный возглас и вытащил большую пустую пластиковую бутыль с предупреждающей наклейкой: "Осторожно! Кислота серная концентрированная".

— Две бутыли?! — он яростно посмотрел на Олега. — Две?! А за них вы заглянуть не удосужились?! За двумя бутылями вполне могли стоять и еще, как видишь!

Олег сник.

— Кто же его знал?! — он покосился в сторону ванны, и его передернуло. — Господи, какая страшная смерть! Бедная Маринка! Стерва была, а все равно жалко.

Алина посмотрела на одну из пластмассовых полочек, где среди флаконов с шампунями издевательски стояла полупустая бутылочка подсолнечного масла. Ее даже не стали прятать. Она повернулась, снова осторожно поднялась на первую ступеньку и, встав на четвереньки, до упора повернула ручки обоих кранов, но из отверстий не вытекло ни капли воды.

— Ванная умерла, — глухо сказал Олег. Даже в прыгающем полумраке было видно, какое мертвеннобледное у него лицо. — Впрочем, мне на это уже наплевать!

— Но если воды нет во всем доме… — начал было Петр, но Олег махнул на него рукой.

— Это ее ванная, забыл? Здесь воды и нет… теперь. Подождите, но когда он все это успел?! — он вопросительно взглянул на Виталия, который снова взял свою зажигалку. — За минутку все это не сделаешь, а ведь тела этот придурок распотрошил основательно! Совсем недавно ванная была в порядке, когда… когда Жорка чинил дверь. А потом мы ведь друг с друга глаз не спускали! Как же у него на все хватило времени?!

— Что-то я с трудом представляю, чтобы человек поставил продуманную ловушку, а потом в шизоистерике кинулся резать трупы и палить во все стороны! — хрипло сказала Алина, пятясь к выходу. Потом резко обернулась в пустой коридор. — И, честно, говоря, не похож он на человека, который способен продумывать такие вещи.

— Он сумасшедший, — заметил Петр, следуя ее примеру. — А психи — они…

— Нужно поскорее найти Кристину.

Виталий быстро взглянул на нее.

— Она была здесь, когда мы с Жоркой уходили с этажа! Я слышал ее голос, когда стучал в эту дверь. Она должна была уйти отсюда последней! И обязательно прибежала бы на кухню! Не услышать всех этих криков и выстрелов…

— Думаешь, это она? — спросил Петр. Виталий пожал одним плечом.

— Я уже ничего не думаю. Похоже, мы тут все сумасшедшие. Пошли, найдем ее.

— Если она еще жива, — оптимистично произнес Олег. Выходя из ванной, он оглянулся. — Придется оставить ее так — нам ее оттуда не вытащить. Но тогда от нее… скоро ничего не останется. Надеюсь, что Кристинка просто перетрусила. А бизнесмен?! Вдруг удерет?!

Виталий поморщился от просыпающейся в плече боли, потом посмотрел на пистолет в своей руке.

— Не успеет.

Алина, отвернулась от ванной, теперь ставшей личной могилой красавицы Марины, попавшейся в ловушку собственной красоты. А как бы она сама поступила в подобной ситуации?! На время ограничилась бы кухонным полотенцем или тоже рванулась бы сюда?! Заметила бы что-нибудь? Была ли бы ослеплена истерикой и отвращением?

Ответа на этот вопрос не было, а его следовало найти. Ситуация обязательно возникнет. То, что все закончилось, оказалось кратковременной иллюзией. Алексей был сумасшедшим, был убийцей, но он был человеком импульсивным, вспыльчивым и очень плохим актером. Терпение, продуманность и просчет ему не по плечу. К тому же, когда ее выбросили из окна, он был надежно заперт. Теперь она почти не сомневалась, что только Жора погиб от его руки. А это значило, что все продолжается.

Дева Севера все еще бродит по коридорам. Ждет.

Кого?

* * *

Кристина была в гостиной.

Она косо сидела в кресле, загораживавшем дверь в оружейную, вытянув ноги и откинув голову на спинку, похожая на небрежно брошенную большую куклу. Спутанные чернокрасные пряди плотно закрывали ее лицо. Руки безвольно свисали с подлокотников, камни в кольцах тускло поблескивали.

Они осторожно подошли к ней и остановились в полуметре, глядя на закрытое волосами лицо.

— Она мертвая? — прошептал Петр, нервно хрустя суставами пальцев.

Олег осторожно склонился над Кристиной и отвел волосы с ее лица — бледного, с закрытыми глазами и неподвижными губами. На виске подсыхала тонкая струйка крови. Он прижал пальцы к ее шее и глубоко вздохнул, потом раздвинул чернокрасные пряди над виском и с облегчением сказал:

— Живая. По голове стукнули — кожа слегка содрана. Ничего страшного. Дай-те воды из какойнибудь бутылки… только проверьте, чтоб действительно вода, а не… — он не договорил, но его и так поняли. Петр бегом добежал до столика, где стояла большая, наполовину полная бутыль с минеральной водой, схватил ее и бегом же вернулся обратно, бросив косой взгляд на диван с кровяными разводами на сиденье. Олег плеснул воды на ладони, а потом Логвиной в лицо, сопроводив эти действия крепкими бесцеремонными шлепками по щекам Кристины, и ее ресницы чуть дрогнули.

— Кристиночка! Очнись! Дядя Олег пришел!

Виталий, присев рядом с креслом, взял правую руку Кристины, осторожно понюхал ее пальцы, потом швырнул руку ей на колени.

— Освежителем несет, как не знаю что!

Олег хмыкнул, потом перевернул бутылку над головой Кристины, и через несколько секунд она взвилась в кресле, захлебываясь и бестолково отмахиваясь трясущимися руками.

— Нет! Не надо!

Виталий толкнул ее обратно в кресло, и Кристина обмякла, потянувшись правой рукой к голове.

— Уууй, как болит! Как я тут оказалась? Что вообще произошло?

— А ты не знаешь?!

Злая ирония в голосе Виталия заставила ее удивленнообиженно распахнуть глаза.

— Откуда мне знать?! Я побежала за Маринкой к лестнице… а мне вдруг кто-то сзади как даст!.. И где он только прятался?!

— Он? — хмуро переспросил Олег. — Кто он?

В глазах Кристины появилось недоумение.

— Как кто? Алексей. Этот псих. Вы нашли его?

— Нашли, нашли.

— Ой, слава богу! — Кристина нежно ощупала пострадавшую голову, потом испуганно уставилась на свои окровавленные пальцы. — Господи! Этот козел мне голову пробил!

— Не боись, не пробил, — Олег пристально смотрел на нее, и от его взгляда Кристине стало очень не по себе. — Но это не поздно исправить.

— Что? — испуганно пискнула она, потом посмотрела на Петра и Алину, стоявших чуть поодаль. — Вы заперли этого психа? А где остальные? Где Маринка?

— Маринка? — Виталий вдруг резко придвинулся к ее лицу почти вплотную, и Алина, наблюдавшая за ним, с тревогой заметила, что на полотенце, стягивающем его плечо, проступило красное пятно. — А ты разве не знаешь, где Маринка?!

— Ннет.

— Маринка в ванне. Ее немножко искупали в кислоте и она от этого немножко умерла.

— Маринка, грубо говоря, превратилась в желе! — перехватил эстафету Олег и ткнул указательным пальцем чуть ли не Кристине в глаз. — Не подскажешь, как это вышло?

— Что? — на лице Кристины расползся ужас. — Что?!

— Из певиц, порой, получаются и актрисы, — Виталий схватил за запястье ее правую руку и потряс у нее перед глазами. — Ты провонялась освежителем для воздуха, словно полоскалась в нем. В ванной им перебили запах кислоты! Ты была последней, кто оставался на этаже, когда мы с Жоркой ушли! И ты была в этой ванной!

— Что?!

— Ты была в ванной! Сказала из-за двери, что тебя тошнит, а сама в этот момент выливала в ванну кислоту, которую заранее свистнула из подвала!

— Что?!

— Времени у тебя было навалом!

— Что?!

— Еще раз чтокнешь, и я!.. — Олег замахнулся бутылкой, и Кристина, взвизгнув, сжалась в кресле, прикрывая голову руками. Виталий придержал его.

— Погоди!

— Мы с Петькой пойдем проверим Евсигнеева, — вмешалась Алина, заработав недовольный взгляд шофера. — Неспокойно мне, пока он там один.

— Хорошо, — Виталий обернулся и протянул ей пистолет. — Прихвати вот это.

Алина приняла оружие, вскинув брови. Пистолет приятно холодил ладонь, принеся с собой легкое ощущение уютной безопасности.

— Вообще-то я…

— Повернешь вот так флажок предохранителя, прицелишься в бизнесмена и нажмешь на курок. Бизнесмен упадет.

Выслушав нехитрую инструкцию, девушка кивнула, потом приглашающе посмотрела на Петра.

— Оружие следует доверять мужчине, — кисло заметил Петр. Олег фыркнул, не повернув головы.

— Кури отсюда, мужчина!

Виталий проводил их взглядом, заметив, что в дверях Алина пропустила Сливку вперед, и снова повернулся к Кристине.

— Ну?

— Да не была я ни в какой ванной! — взвизгнула певица. — Я же говорю — меня ударили! Сами же видите!

— Сымитировать себе такую травму — не фиг делать! — безжалостно отрезал Кривцов.

— Да ничего я не имитировала! — в отчаянье возопила Кристина. — Меня ударили! Я не была в ванной! Почему вы мне не верите?! Это все Лешка!

— Я слышал твой голос!

— Да?! — Кристина сверкнула глазами. — Докажи! Кто еще слышал?!

— Жорка.

— Пусть скажет! Пусть он сам скажет! Где он?!

— Нету больше Жорки, — глухо ответил Олег. — Бизнесмен его застрелил. Наповал!

Рот Кристины испуганнопотрясенно округлился, потом она с трудом произнесла:

— Тогда подтвердить твои слова некому!

Олег выпрямился и хмуро посмотрел на Виталия, и тот, почувствовав в прежней уверенности спеца по транспорту легкую слабинку, зло хлопнул ладонью по подлокотнику.

— Замкнутый круг, твою мать!

— Я уже не знаю, кому верить, — сообщил Олег почти жалобно. — Нет, ну я верю тебе, Виталя, но…

— Вот именно "но"! У всех получается "но"!

— Меня могли специально полить освежителем! — встряла Кристина. — Не просто же так меня ударили!

— Но почему тебя не убили?

— Чтобы подставить!

— Зачем?

— Потому что он не убивает по двое сразу! кто-то всегда должен быть виноват!

Олег бросил бутылку на пол и сунул в рот сигарету.

— А может, всетаки, Евсигнеев? Все устроил, спрятался, оглушил эту, а потом…

— А потом очень предусмотрительно телепортировался на кухню! — зло перебил его Виталий. — Да еще имея при себе машинку с замедлителем времени, чтобы успеть качественно покромсать все трупы. Причем два из них были мерзлыми! Ты видел, что он с ними сделал?! На это нужно время, Олег!

— Тогда звезда с ним в сговоре! Или отдельный маньяк! — Олег закурил, потом сплюнул на ковер. — Господи, во галиматья!

Он схватил Кристину за плечо и резким движением вздернул ее на ноги.

— Пошли на кухню! У нас еще много дел!

Перед широкими дверями гостиной они задержались. Олег помог Кристине пройти, услужливо вытолкнув ее в коридор, но сам помедлил, и Виталий тоже не спешил выйти. Потом они криво улыбнулись друг другу и шагнули в раскрытые двери одновременно.

VIII

За окном кухни теснилась густая непроглядная тьма. Фонари возле дома, исправно горевшие весь день, теперь уже не работали, и этот факт ее совсем не удивил. Удивило то, что так быстро стемнело, — вроде бы совсем недавно были легкие сумерки… Алина взглянула на свои наручные часы и ужаснулась — время подходило к десяти вечера. Куда делось все это время?! Наступала новая ночь в прокля-том особняке. Что она принесет с собой? Что принесет с собой новое утро? Наступит ли оно?

Кто сейчас смотрит на нас? Вам смешно?! Смешно?! Вам нравятся ваши тарантулы?!

Тебе досталась бракованная иллюзия, Аля.

Эх, Жорка, Жорка!..

Погибшего гиганта было жалко до слез, а смерть Марины уже отошла куда-то в прошлое и всплескивалась в памяти лишь из-за жуткого, глянувшего на нее выеденными кислотой глазницами лица… того, что от него осталось. Вот так. Была — и нет. Все.

А тебя будет комунибудь жаль?

Нетнет. Меня не надо будет жалеть. Я не умру!

Умрешь, Аля, умрешь. Все умирают. Все умрут. Ты же понимаешь.

Плачь по себе. Они вряд ли это для тебя сделают.

Петр, опустившись на колени, аккуратно собирал с пола рассыпавшиеся зубчики чеснока, тщательно встряхивая каждый в воздухе и отправляя обратно в банку.

— Что ты возишься с этим чесноком?! — раздраженно спросила она. Петр поднял голову. Его лицо было осунувшимся и постаревшим.

— А? Ааа. Ну просто… Я люблю маринованный чеснок. Вот… люблю его есть, — поспешно уточнил он, словно Алина могла предположить некое другое, гораздо более гнусное применение для маринованного чеснока. — Люблю есть… особенно, когда страшно.

— Сколько твоему сыну?

— Андрюшкето? Восемь. На рыбалку должны были поехать… вчера еще…

— Еще съездите.

Петр безнадежно кивнул.

— Жорку жалко. Хороший был, веселый… столько всего знал. Кто б мог подумать, что самого сильного из нас какая-то… — он глянул в сторону Евсигнеева и окаменел. Алина медленно подняла пистолет.

Алексей уже не лежал ничком возле стены, а стоял на четвереньках, мотая головой, словно корова, отгоняющая слепней. С губ свисала, раскачиваясь, длинная темнокрасная нить слюны.

— Хрр, — сказал Алексей. — Уфхр.

Потом он закашлялся и сплюнул красным. О плитки пола щелкнули два выбитых зуба.

— …волочь… хрр… — просипел Алексей и сел, привалившись спиной к стене. Его лицо покрывала подсыхающая кровавая корка, свернутый нос лежал на щеке, глаза медленно, монотонно моргали слипающимися ресницами. Он снова сплюнул, попав себе на колено, вытер подбородок ладонью и посмотрел на нее. Потом начал было косо крениться к полу, но тут же снова сел, упираясь в пол неповрежденной рукой. Вторая, нелепо вывернутая в двух местах, безвольно свисала. Сломанные кости запястья пробили кожу и торчали острыми обломками.

Алина сделала несколько шагов вперед, до боли сжимая пистолет в пальцах. Ее трясло от отчаянного желания прострелить эту взъерошенную окровавленную голову.

— Ну?.. чего ж ты? Стрельни! — Алексей попытался улыбнуться разбитыми губами, отчего его лицо стало еще страшнее. — Мозги будут по всей кухне! Как у Жорки! Большой несокрушимый Жорка… а всего лишь маленький кусочек металла и моя рука… Ну что ты смотришь на меня?! — в его голосе появилось отчетливое беспокойство. — Что ты на меня так смотришь?! Меня бесит, когда ты на меня так смотришь!

— Бесит? А может, ты боишься?

— Что?! — Алексей засмеялся булькающим смехом. — Я — бабы?! Уххр!.. Да ты просто дура! Только для траха и годишься! Мозгов у тебя нет! Что ты так пялишься?!.. Хочешь стрелять — стреляй… да у тебя тямы не хватит! Безмозглая рыжая курица! Ты не сможешь…. А я смогу! Я уже смог! А тебя я все равно… рано или поздно… Они этого хотят! Ты ломаешь всю их затею, всю их охоту… а за тебя меня отпустят!

— Кто "они"? — спросил Петр, как родную прижимая к груди баночку с чесночинками. Алексей посмотрел на него, потом высунул окровавленный язык и снова засмеялся.

— Что — жимжимчик, Петя?! Хрен я тебе что скажу! Подумай сам!

— А мы подумаем вместе! — вдруг раздался голос Виталия, который вошел в кухню совершенно бесшумно. Следом ввалилась мокрая и растрепанная Логвинова, увидела тело Жоры и, ахнув, вжалась спиной в раковину. Последним вошел Олег. В отличие от Виталия, вставшего неподалеку от Алины, он не остановился, а продолжал идти вдумчиво и целенаправленно. Алексей, сообразив, что является конечной точкой, начал проявлять признаки тревоги.

— Эй, я не собира…

Олег оборвал его слова, коротко и от души впечатав кулак Алексею в глаз. Бизнесмен повалился на бок, прямо на сломанную руку и заорал от боли.

— За Жорку! — сообщил Олег и безжалостно пнул вопящего Алексея в пах. — За остальных!

Вопль Алексея превратился в визг, и он подтянул ноги к животу, одновременно пытаясь перекатиться на другой бок, чтобы освободить поврежденную руку от тяжести тела. Олег помог ему еще одним пинком под ребра.

— А это просто так! За девиантное поведение!

Встряхивая рукой, он отошел, удовлетворенно улыбаясь, и Виталий, проходя мимо, легко толкнул его в плечо. Потом поднял один из опрокинутых табуретов и поставил его перед Алексеем. Сел и начал терпеливо ждать.

Вскоре Алексей, приподнявшись, снова привалился к стене, дыша хрипло, с присвистом. Протер слипающиеся от крови глаза и зафиксировал на Виталии мутный взгляд. Боль была дикой, но он все же ухмыльнулся, отметив и расплывающееся кровавое пятно на его повязке, и нездорово блестящие глаза, и капли пота на лице, и общую бледность.

— А хорошо я тебя зацепил! — Алексей снова сплюнул. — Самочувствието ухудшается, Виталик? Ухудшается. Сдохнешь ты скоро — сам же знаешь, что сдохнешь! Стратег сраный! На кухне ножи оставил! Людей не обыскал!

— Не надорвись, — спокойно сказал Виталий и, не оборачиваясь, протянул назад руку. — Аля, дай мне ствол.

Алина молча подошла и положила пистолет в раскрытую ладонь. Встала за плечом Виталия и закурила. Алексей глумливо подмигнул ей правым глазом — левый уже заплыл и не открывался, потом снова перевел взгляд на Воробьева.

— Ты ей еще не свистишь?

Виталий усмехнулся — почти добродушно. Извлек из кармана "беломорину" и сунул ее в рот. Закурил, выпустив густой клуб дыма. Затем без всяких предупреждений поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Хлопнул выстрел, и Алексей снова заорал, схватившись за простреленную голень. Кровь проворно побежала между его дрожащими пальцами.

— Ссукааа!.. ааа! бляаа!..

Олег, прислонившийся к стене, одобрительно кивнул, наблюдая и за Алексеем, и за Кристиной, которая бочком пробиралась к окну. Петр открыл дверцу холодильника и поставил баночку с чесноком обратно на полку. Алина молча курила, глядя на приоткрытую дверь морозильной камеры. Вполне вероятно, что то, что делал Виталий, было неправильно. Но сейчас ей на это было наплевать.

— Вторая пуля будет в коленную чашечку, — сообщил Виталий, чуть наклонившись вперед. — Это гораздо больнее. Третья — в живот. Будет совсем больно. Подыхать будешь долго и мучительно. А может, ничего этого и не будет. Все зависит от того, получится ли у нас диалог.

— Да какой диалог?! Пулю ему между глаз — вот и весь диалог! — не выдержал Олег. — Все же ясно уже — чего с ним возиться?!

— Нет! — на лице Алексея неожиданно появилось, насколько это было возможно, осмысленное выражение. — Подождите! Я…

— В доме есть еще ловушки? — спокойно спросил Виталий.

— Да откуда я…

— Где они?

— Я не знаю! Я ничего тут не делал! Я только Жорку… ну, случайно… Я хотел ее… они хотели!

— Кто они?

— Те, кто смотрит! — прошептал Алексей. — Смотрят на нас. И сейчас смотрят. Им смешно. Я слышу, как они улыбаются… А девка им мешает. Вы же сами сказали это! Совсем недавно сами сказали! Даже Борька тогда говорил!.. Она мешает им. Я думал, я помогу им, а они помогут мне. Отпустят меня. У меня много дел. Мне еще с мамашиными адвентистами разбираться, а то хату отымут! А моя фирма… там столько проб…

— Значит, хотел за девчонку себе свободу купить? — насмешливо поинтересовался Олег. — Бартерную сделочку провернуть?!

— Да, — Алексей торопливо закивал. — Но только ее! Клянусь, только ее! Я больше никого не убивал! Зачем мне?.. Я же только помочь пытался! Я же ваши теории проверял! Ваши! Вы бы сами никогда не решились! Я за вас всю работу сделал! Вы меня благодарить должны!

— Жорка тоже должен?

— Жорка сам нарвался, дурак! Я не хотел его убивать!

— Я тоже не хочу тебя убивать, — рассеянно заметил Виталий, снова поднимая пистолет. — Так что, наверное, это получится случайно. У меня от ранения координация ухудшилась, руки дрожат, так что сам понимаешь…

— Нет, подожди! Слушай, ты же им в масть сыграешь, если убьешь меня! — Алексей завозился, пытаясь встать и оставляя на паркете кровавые разводы. — Я не ставил все эти ловушки! Вы должны убить того, настоящего, и тогда все закончится! Все вернется на свои места! Вы ведь сами говорили, что это место — как виртуальная реальность. Если он умрет, то она должна исчезнуть, и мы все вернемся в свои жизни!

— Ты смотри, как с перепугу грамотно начал излагать! — Олег усмехнулся. — Прямо резко стал такой головастый!.. Спасибо за подсказку, вот мы сейчас настоящего убийцу и щелкнем! Так что можешь помолиться! Алилуйя и все такое!..

— Но это не я! — заорал Алексей, затравленно шаря глазом по сторонам. — А где Маринка?! Почему она не с вами?! Козлы, вы ее без присмотра оставили! Она же сейчас может чем угодно заниматься… Во! На бабуто в первую очередь и не подумаешь, особо на смазливую! А может у нее на сексуальной почве крыша поехала!..

— Может, я тебя огорчу, но единственное, чем может сейчас заниматься Марина, — это остывать, — зло бросил Олег. — Чего ты глазами лупаешь?! Ты же ей сам ловушку соорудил! Чудную кислотную ловушку! Аш два эс о четыре дарит нежность вашей коже! Чего притих, мэн бизнеса?!

— Это не я! Я был тут, я…

— Значит, у тебя есть сообщники? Кто — Кристинка?

— Что такое?! — пропищала Логвинова, отклеиваясь от раковины.

— Цыц, звезда! Ну же, Леха! Чистосердечное признание облегчает предсмертные муки!

— Вы идиоты! Нет у меня никаких сообщников! — пробулькал Алексей. — Я не ставил никаких ловушек! Хрен с вами, убивайте — тогда, хоть, не буду видеть ваши тупые рожи!

— Вставай! — неожиданно приказал Виталий, сам поднимаясь с табурета. Агонизирующезадиристое выражение тут же слетело с лица Алексея, снова сменившись животным страхом. — Ну, живо!

Евсигнеев с трудом начал подниматься, опираясь о стену здоровой рукой, дрожа и шатаясь. Его простреленная нога подворачивалась. На плитах образовалась небольшая лужица крови.

Когда он коекак зафиксировал свое тело в вертикальном положении, Виталий остановился в полуметре от него и размеренно сказал:

— Убить тебя? Нет. Я сделаю хуже. Я не убью тебя. Это сделает кто-то другой. Я думаю, он сейчас очень на тебя зол. Он ведь установил для нас очередность, он изобрел для каждого из нас особенную смерть. А ты ему подпортил планы, Леха. Смерть всех, кроме Ольги, была непростой. Как ты думаешь, что он приготовит для тебя?

Алексей в упор посмотрел на него. Его нижняя челюсть отвисла.

Потом он начал смеяться. Тихие, скрипучие смешки выкатывались из раскрытого рта — словно кто-то безостановочно терзал несмазанные дверные петли. Алина, закрыв глаза, отвернулась, чувствуя неодолимое, безумное желание тоже засмеяться. Упасть на пол и хохотать, глядя в потолок. Пятеро. Осталось пятеро. Евсигнеев уже не в счет.

— Олег, Петя, поможете отвести его в комнату отдыха?

— Почему туда? — недоуменно взглянул на Виталия Петр. Олег просто раздраженно пожал плечами — возиться с Алексеем было ему совсем неохота. Евсигнеева нужно было отправлять не в комнату отдыха, а в холодильник. Желательно без признаков жизни.

— Первый этаж, — ответил Виталий. — Решетки на окне. Самое для него место.

Алексей перестал смеяться и мутным глазом посмотрел на приближавшихся Петра и Олега.

— Нет! — взвизгнул он. — В мою комнату! Я хочу в мою комнату! И верните мое одеяло!

Петр и Олег подхватили его и поволокли из кухни. Алексей пытался отбиваться, но тщетно.

— Я не хочу туда! Не хочу! Суки!.. Пустите!..

На этом слова кончились, и дальше изо рта Евсигнеева вырывались только бессмысленные и бессвязные вопли и завывания. Они оборвались только тогда, когда его втолкнули в комнату, и он шлепнулся на пол рядом с бильярдным столом.

— Развлекайся! — напутствовал его Олег. — Можешь в боулинг поиграть! Времени у тебя теперь много! Так что совершенствуй технику!

— Принесите мне мою аптечку! — закричал Алексей, пытаясь сесть. — Принесите мне мои бинты! Я же истеку кровью до смерти!

— Крупные сосуды у тебя не задеты, так что не галди! — холодно сказал Виталий. — Рубашечкой перевяжешь! Отдыхай!

Он захлопнул дверь, приглушив полуотчаянныйполубезумный Евсигнеевский вопль. Петр принес крепкий прямоугольный журнальный столик и укрепил его под ручкой поперек двери. Потом подергал дверь и кивнул.

— Надежно.

И тотчас же они услышали, как изнутри сухо щелкнул замок. Олег зло усмехнулся.

— О, проворно! Как прибзделто мальчонка… ой, простите, мамзели, сорвалось! А ты куда это собралась?

Вопрос относился к Кристине, которая медленно пятилась по коридору в холл.

— В свою комнату, — она застыла, подозрительно оглядывая всех покрасневшими глазами. — У меня жутко болит голова, я хочу лечь спать! Я не буду сидеть с вами всю ночь — и не надейтесь!

— В этом все равно нет смысла! — поддержал ее Петр, почесывая щетинистый подбородок. — Нас убивают и когда мы порознь, и когда мы вместе. Какая разница? Я тоже пойду спать. По крайней мере, если умру, так хоть выспавшимся. А вы? Что скажете?

— А что сказать? — Виталий отвернулся от двери и медленно пошел по коридору. — Делайте, как знаете? Каждый теперь полагается только на себя.

— Это верно. Ты не подумай, я не говорю, что вас опасаюсь, — извиняющимся тоном произнес Сливка. — Но с другой стороны, абсолютно верю я только себе. И дверь открою, если меня об этом одновременно попросят два голоса. Одному не открою. Учтите. Ладно, до утра!

Олег отрешенно кивнул. Кристина сделала несколько шагов спиной вперед и снова остановилась.

— Если это не он, то это кто-то из вас, — тихо произнесла она. — Я, вообще-то, не считаю себя такой уж положительной. Я, если честно, так себе… и даже не знаю теперь, кто я на самом деле. А вы… — она коротко глянула на Петра, — мне кажется, что вы лучше меня. Во всяком случае, кажетесь такими. Хорошие люди. Именно таким всегда и удается настоящее зло. Потому что таких людей, как я, всегда тянет спрятаться за вашу спину. И вы надежно прячете, честно защищаете… а потом поворачиваетесь лицом. И это уже совсем другое лицо. Я боюсь вас.

Петр покачал головой и пошел по коридору к лестнице. Проходя мимо Кристины, он задумчиво затормозил, и Кристина тоже застыла, явно не желая идти первой. Петр немного постоял, потом сплюнул и направился дальше почти бегом. Кристина выждала несколько минут и только потом пошла следом.

* * *

Они проводили Алину в ее комнату, несмотря на все заверения, что с ней все в порядке и она вовсе не устала. Но Виталий настоял, потому что не хотел, чтобы девушка присутствовала на кухне, где им с Олегом предстояло еще коечто сделать. Кроме того, Алину буквально шатало от изнеможения, и видно было, что держится она с большим трудом.

Уходя, Виталий оставил ей пистолет.

— Там еще пять патронов, — сказал он. — Только все же сначала спрашивай, кто там, а потом стреляй.

— Ладно, — устало сказала она, держа пальцы на ручке замка. — Вы… я посплю пока.

— Не забудь запереться, — Олег подмигнул ей, вызвав на ее лице кислую улыбку.

— Ты сейчас сказал что-то очень глупое.

Она захлопнула дверь, и почти сразу же щелкнула замком. Не раздеваясь, повалилась на кровать и тут же уснула, обнимая пистолет, словно любимую куклу.

Олег провел в комнате Алексея осторожный, но тщательный обыск, и его усилия были вознаграждены парой стерильных бинтов и упаковкой таблеток ампициллина. Он заново перевязал Виталию плечо, после чего сунул ему упаковку.

— Возьмите это и запейте водой. Антибиотик — то, что тебе сейчас надо! Аллергии у тебя нет?

— Нет, — Виталий взял таблетки и пошел к раковине за водой. — Запасливый сукин сын! О здоровьичке пекся!

Олег поднял голову, прислушиваясь к глухим ударам, воплям и истерическому смеху, непрерывно летевшим из комнаты отдыха.

— Интересно, когда он устанет? Он, кстати, по-моему, бильярдный стол к двери придвинул. Боится. Ты и вправду думаешь, что это не он?

— Не знаю. Ты слышал, что он тогда бормотал? Про "Десять негритят"? Боялся, как бы убийца не спрятался среди трупов. Если убийца он, то чего ему этого бояться?

— Ну, он ненормальный.

— Разве что.

Олег помолчал, потом посмотрел на прикрытое простыней тело.

— Слушай, как мы его поднимем? Тебе так лучше вообще… Водила, сука, хоть бы помог! В нору спрятался!

— Хрен с ним. Еще удивительно, как он столько продержался. С самого начала был на взводе, — Виталий поставил мокрый стакан на стол. — Рохля он, да и семейный, к тому же. Риска не хочет.

— Рохля рохлей, а сереброто тырит!

— Ладно, давай делом займемся! — Виталий подошел к Жоре и присел на корточки, глядя на него. — Поднятьто, конечно, не поднимем. Волоком потащим. Ты за одну руку, я за другую. Проем широкий — вдвоем пройдем.

— Только там в морозильнике такое на полу! — Олег покачал головой и воткнул сигарету в пепельницу. Виталий вздохнул.

— Значит, придется слегка прибрать.

— Твою мать!

— Вово!

— Слушай, давно хотел тебя спросить — а это не ты маньяк?

— Да пошел ты!..

— Я так и думал.

Спустя полчаса они захлопнули дверь морозильной камеры, после чего Олег опустился прямо на пол, съехав по двери спиной, и достал сигареты.

— Будешь?

— Давай.

Виталий, морщась от боли в плече, сел рядом, и они закурили.

— Черт, — хрипло сказал Олег. — И подумать не мог, что буду таскать мертвецов, как дрова… и курить… вот так…

— Как так?

— Нам не выбраться отсюда, — вдруг с неожиданной уверенностью заявил Кривцов. Виталий слегка укоризненно посмотрел на него сквозь дым.

— Ерунды не говори!..

— Брось! Ты же умный мужик, ты же уже это понял. Все здесь сдохнем! Блядь, не думал я, что так закончу…

— Уж от когокого, но от тебя я таких разговоров не ждал.

— А ведь вот… — Олег механически потер ладонью щеку. В подглазьях у него залегли глубокие, похожие на синяки тени, и он казался старше на добрый деся-ток лет. — Страшно мне, Виталя, страшно до… — он сглотнул. — Не думал я, что когда-нибудь такое вслух скажу. Я… я всегда… Тебе ведь Алька нравится, да?

Воробьев, помедлив, кивнул.

— Правильно. Она хорошая девчонка, — Олег прижался затылком к двери морозильной камеры и закрыл глаза. — Не хотел бы я ее так же тащить.

— Хватит! — резко сказал Виталий. Олег невесело усмехнулся и встал. Надломленный, поникший, он был сам на себя не похож.

— Будь реалистом, старик. Будь реалистом. Никого нам здесь не спасти… даже себя. Будь реалистом — тогда не будет так больно.

— Олег…

— Я устал, — сереньким, невыразительным голосом произнес Кривцов и подошел к окну. Уткнулся лбом в стекло, глядя на мокрую ночь. Виталий тоже встал и опустился на табурет, положив локти на стол. Его самочувствие немного улучшилось, чего нельзя было сказать о настроении. Он запустил пальцы в свои волосы, потом посмотрел на стоящую на столе чашку и резким движением руки смел ее на пол. Чашка разлетелась вдребезги.

— Ты не виноват, — сказал Олег, не оборачиваясь. — Человек не может всего предусмотреть. И не лепи опять эти фразы: мол, я взял, я понес… Все лоханулись! — он стукнул кулаком по стеклу. — Эх, вмазать что ли?!

— Нельзя, — отозвался Виталий и повернулся на табурете. — Но надо.

— Золотые слова, — сказал Олег и направился к шкафу со спиртным. — По слегка! Беленькой. Попростому. А потом на боковую. Иначе — не убьют нас, так скончаемся от переутомления.

— Ты чертовски откровенен!

— Присутствует, — Олег открыл бутылку водки и поставил ее на стол. Потом принес стаканы — семь штук. Два налил до краев, остальные наполовину, выстроив их рядком на столе. Виталий угрюмо посмотрел на прозрачную жидкость за безмолвным поблескивающим стеклом, потом поднял голову и взглянул на потолок.

— Нравится? — негромко спросил он.

Особняк безмолствовал. И только по коридору летел и летел в кухню истерический, похожий на клекот, смех Евсигнеева.

* * *

Его разбудил негромкий стук в дверь — такой слабый и нерешительный, что его можно было и вовсе не услышать. Но он услышал и сразу же открыл глаза. Он знал, кто стучит.

Некоторые вещи просто знаешь.

Прежде, чем встать, мазнул взглядом по стрелкам часов. Половина второго. Странно. Он думал, что это произойдет раньше.

Виталий открыл замок и распахнул дверь, и стоявшая в полутемном проеме фигура чуть качнулась назад.

— Ты даже не спрашиваешь, кто? — произнес ошеломленный голос. Виталий покачал головой.

— Я знал, что это ты. По-моему, только ты в этом доме до сих пор стучишься смущенно. Что-то случилось?

— Да нет, — Алина, все в тех же джинсах и майке, обхватила себя руками. В правой был пистолет. — Просто я… ну…

— Тебе страшно?

Она кивнула, явно обрадованная тем, что ей не пришлось произносить это самой. Виталий открыл дверь пошире, впуская ее, потом выглянул в пустой полутемный коридор. С первого этажа по-прежнему доносились крики и хриплый хохот — Евсигнеев в своем безумии был неутомим. Виталий захлопнул дверь и запер ее, и от хлопка Алина вздрогнула. Потом положила пистолет на журнальный столик и села в кресло.

— Извини, что разбудила.

— Я не спал, — соврал Виталий, опускаясь на смятую постель. — Разве тут уснешь?!..

— Я посижу у тебя. Немножко. Можно?

— Да сиди хоть до утра! — великодушно предложил он. — Вдвоем и веселее. Думаешь, мне не страшно?!.. Может, я бы скоро тоже к комунибудь жалостно постучался — или к тебе, или к Олегу.

Алина невесело засмеялась, разглядывая свои пальцы с обломанными ногтями.

— Если хочешь, можешь поспать, — Виталий похлопал ладонью по постели. — Я посижу в кресле.

— Ты джентльмен?

— Местами.

— Человек, который, пригласив девушку к себе домой выпить чаю и посмотреть картины, поит ее чаем и показывает картины?

— Примерно так, — он улыбнулся. — Так что можешь устраиваться. Можешь даже вытащить свой кинжальчик, который ты привязала к ноге под брючиной — тебе будет неудобно с ним спать.

Алина изумленно посмотрела на него.

— Как ты узнал?!

— Элементарно, Ватсон! Ты обращала на нее слишком много внимания. Прижимала к ней другую ногу, проверяя. То и дело одергивала брючину. В следующий раз так не делай.

Алина недовольно скривила губы.

— А я-то вообразила себя спецом по конспирации.

— Ну, остальныхто ты провела.

Алина помолчала, потом вытащила из кармана смятую пачку сигарет и закурила.

— Как твое самочувствие?

— Само чувствие нормально, плечо так себе… Но это не смертельно.

— Спасибо тебе.

Виталий ничего не ответил, сразу помрачнев, и Алина, поняв, о чем он думает, пересела к нему на кровать и осторожно дотронулась до его руки.

— Ты не…

— Олег сказал мне то же самое! — резко перебил ее Виталий. — Но слова — это все… — он покрутил в воздухе пальцами. — Для меня важно то, что я думаю. А я думаю иначе!

Он отдернул руку от ее пальцев и, резко встав, отошел в дальний конец комнаты, ероша волосы.

— Это не твои люди, Виталий! — жестко сказала Алина. — И ты им не командир! У всех свои головы на плечах, и ты не можешь заставить их поступать так, а не иначе!

— И что тогда надо было?! Сидеть и ничего не делать?!

— Почему? Делать. Но без самобичевания и выворачивания наизнанку! Иначе ты очень быстро сорвешься, а вот этого как раз делать тебе никак нельзя! Потому что тогда ты погибнешь.

— Ты меня успокоила, — отозвался Виталий с холодным смешком. — Не беспокойся, истерики у меня пока не предвидится!

— Это радует общественность, — в ее голосе появилась знакомая струйка яда. Виталий отвернулся, глядя в окно. Неожиданно для себя он здорово разозлился, но в то же время ему так же неожиданно полегчало. И в самом деле, какого черта?!

Алина за его спиной что-то пробормотала себе под нос, чуть скрипнув кроватью, и он раздраженно переспросил:

— Что?!

— Я говорю, что люблю тебя. И мне кажется, что это надолго. Если у меня будет это надолго…

— С чего ты это взяла? — Виталий не обернулся, продолжая смотреть в окно. — Не забивай себе голову ерундой, Аля. Это не любовь. Это страх, смешанный с отчаяньем и благодарностью, но это не любовь. И когда все это закончится, и мы выйдем отсюда…

— Ты меня уговариваешь? Или себя? Чего ты боишься?

— Я боюсь? — он резко обернулся. Еще никогда Виталий не видел у нее такого злого лица.

— Конечно. Одному спокойней, правда?! Удобней! Безопасней! С моей стороны было очень глупо предположить, что у тебя с Мариной были какие-тоотношения.

— Возможно, у нас просто разные понятия об отношениях, — холодно ответил Виталий.

— Возможно! А глупая Маринка — всего лишь лекарство! От страха и для бодрости! Не она — так другая! Все очень просто! А о лекарствах можно не беспокоиться! Проглотил — и забыл! Отличная и очень полезная душевная организация!

— Крики на меня не действуют, Алина. Может, тебе бы стоило не говорить ничего, а просто запустить в меня стулом. Тогда бы я точно понял, что ты имеешь в виду. Я не хочу, чтобы меня убеждали в том, чего на самом деле не существует! И себя не убеждай! Все это — миф, ненастоящее, и оно исчезнет так же, как, возможно, и все мы! Не может здесь быть такого! Ну вот не может!

Алина встала. Ее лицо было холодным, пустым. Она покачала головой.

— Да. Наверное. Мне показалось, что я что-то увидела… в тебе. Но я ошиблась. Да, ошиблась… Спокойной ночи.

Повернувшись, она быстро пошла к двери, даже не взглянув на пистолет, оставшийся лежать на журнальном столике. Виталий снова отвернулся к окну. На его скулах ходили желваки.

Алина положила пальцы на ручку замка и в тот же момент в очередной раз убедилась в быстроте, бесшумности и неожиданности Виталия. Ее вдруг схватили за запястье — сильно, почти грубо, сорвали пальцы с ручки и развернули и дернули так резко, что она с размаху налетела на него. Виталий поймал ее — и руками, и губами, прижал к себе, водя ладонями по ее спине, плечам, запуская пальцы в медные волосы, сжимая в руках и отпуская, чтобы тут же снова сжать, и губы его были то нежноласковыми, то грубонетерпеливыми, и она в точности повторяла и его движения, и их оттенки, словно была его отражением.

— К черту, рыжик! — зло сказал он, на мгновение оторвавшись от ее губ. — Реальность это или нет — к черту! Мне надоело корчить из себя идиота! Все было ясно давным-давно!.. Когда в лесу я увидел, что ты с какимто трухлявым дубьем кинулась ко мне на выручку, я был счастлив, как полный дебил!..

Алина нетерпеливо притянула его к себе, заставив замолчать. И только какоето время спустя сладко шепнула ему на ухо, щекоча его вьющимися прядями:

— Только тебе нельзя двигаться…

— Ерунда!

— А вот мне очень даже можно!

— Я не стану спорить.

— Да это и бессмысленно…

IX

— Почему ты куришь "Беломор"?

— Не знаю. Привык.

— Жуткий дым.

— Погасить?

— Глупости! Кури на здоровье!

— Чудесное пожелание.

— Спасибо. Всегда приятно сказать что-нибудь хорошее близкому человеку!

Она чуть передвинулась, чтобы близкий человек стал еще более близким, и Виталий молча обнял ее, притянув рыжеволосую голову к себе на грудь и продолжая дымить папиросой. Алина тихо улыбалась. Она была счастлива. Счастлива сейчас. Все остальное, в том числе и время, было очень далеко, и сейчас ей до этого не было никакого дела. И не было никакого желания анализировать, что тут настоящее, что мечта, что иллюзия. Наплевать!

Хотя пистолет все же лежал на тумбочке рядом с пепельницей. На всякий случай.

Кинжал лежал там же.

Одежда лежала везде.

Виталий погасил папиросу, повернулся к Алине и провел указательным пальцем по ее носу.

— Спишь?

— Ммм? Не знаю. Может быть. Я еще не решила.

— Раз не решила, тогда спи.

— Как твое плечо?

— Плечо? Я забыл, что оно у меня есть.

— Лицемер!

Воробьев от души рассмеялся, потом задумался, и она почувствовала, как улыбка исчезла с его лица. Приподняла голову.

— Что такое?

— Мне не дает покоя мысль — как бы все повернулось, если б мы не остались в этом доме?

— Думаю, точно так же. Мы бы все равно вернулись в этот дом. Рано или поздно. Для того и дождь. Для того и холод. И дорога, которой нет.

— Неужели мы действительно в своем собственном мире? Которого на самом деле не существует?

— Он существует. Пока мы живы, он существует.

— Или пока жив убийца.

— Возможно, — Алина нервно потерла порез на ладони. — Помнишь, я тогда слышала голоса?..

— Да.

— Я не все сказала. Они ругались. Один требовал "остановить это". Другой говорил, что в этом уже нет смысла. И тогда тот, первый, сказал: "Вы и в прошлый раз прокололись". Я уверена, что слышала это на самом деле! Словно…

— Словно на какоето мгновение ты начала просыпаться?

Алина с трудом заставила себя кивнуть. Лицо Виталия резко осунулось, потом он посмотрел на свою правую руку. Задумчиво пошевелил в воздухе пальцами.

— Прошлый раз… Это что же получается, мы не первые?

— Возможно. Я… знаешь, что я подумала? Мне кажется, что наш маньяк не был запланирован. Он не с ними. Он сам по себе. Но, судя по всему, он с самого начала знал, что происходит.

— Он был в первой группе?

— А теперь оказался в нашей. Поэтому он все знает. И спокойно осуществляет свою мечту, не ломая голову над местными загадками.

— Хороша мечта!

— Наркотики бывают разными, Виталик. Наблюдать за чужим страхом, отбирать жизни… это очень сильный наркотик. Он же тут фактически бог. И вот где мы все у него! — Алина сжала кулак.

— Ты должна запомнить все это, рыжик! — очень серьезно сказал Виталий. — Обязательно! И я запомню! Неужели… неужели всего этого не существует?.. с ума можно сойти! Ты должна запомнить это… и обязательно запомни меня! Если здесь я… как сон… то где-то там я все равно человек! Реальный живой человек! Не компьютерная фантазия или чего там еще! Не забудь меня!

— И ты меня тоже.

Он обнял ее — крепко и с какимто отчаяньем, точно боялся проснуться сию секунду. Что было равносильно смерти.

Потом она задремала и потеряла счет времени. Ей ничего не снилось, было только приятное теплое забытье, и когда в дверь вдруг громко постучали, Алина даже не сразу поняла, что это за звук. А поняв, резко села на кровати, придерживая на груди одеяло. Виталий уже успел впрыгнуть в брюки и теперь, осторожно ступая босыми ногами, быстро шел к двери, держа в руке пистолет. Прижавшись к стене возле косяка, он негромко спросил:

— Кто?

— Это я! — послышался из-за двери негромкий голос Олега. — Слушай, Альки нет в ее комнате!

— Зато она есть в моей.

— Ффу, слава Богу! — произнес Олег с искренним облегчением. — Открой, пожалуйста.

Виталий посмотрел на Алину, которая уже натягивала джинсы. Она кивнула, хватая свою майку.

— Зачем?

— Мне надо коечто тебе сказать.

— А до утра подождать не может?

— Нет! Да открой ты, елки! — теперь в голосе Олега слышался явный испуг. Виталий сделал Алине знак, чтобы она отошла с линии дверного проема, повернул ручку замка и снова прижался к стене. Дверь отворилась, и в комнату ввалился взъерошенный Олег с азербайджанской саблей в руке. Виталий тут же резко толкнул его к стене и ногой захлопнул дверь.

— Эй! — закричал Кривцов, затылком ощутив тяжелый пистолетный холод, и вскинул руки, уронив саблю. — Это я! Я! Ты чего?! Сдурел?!

Виталий отпустил Олега и отступил назад. Алина вопросительно выглянула из-за его плеча.

— Что случилось?

Олег молча повернулся, потирая затылок. Облизнул пересохшие губы, посмотрел на Алину, на Виталия, снова на Алину, после чего с неким торжественным страхом произнес:

— Я сошел с ума!

— Ну, тоже мне новость, — Виталий слегка расслабился, опуская руку с пистолетом. — Здесь все давным-давно…

— Нет! Я серьезно говорю! — выражение лица Олега не оставляло ни малейших сомнений в его серьезности. — Я сошел с ума!

— И в чем же это выражается? — поинтересовалась Алина, выходя из-за спины Виталия. Олег растерянно и болезненно посмотрел на нее, потом облизнул губы.

— Я тут… ходил по дому… проверял… В общем, я ходил проверить, не стащили ли еще чего из оружейной.

— И как? — слегка недовольно осведомился Виталий. Олег покачал головой.

— Вроде бы, все на месте. И никто ее не открывал. Я… я там метку оставил. Ниточку тонкую. Невозможно было заметить. Но не в этом дело… Я… я был на втором этаже… Я пошел к лестнице… и услышал шаги. кто-то поднимался — очень тихо. Я выглянул из-за угла и я… — Олег сглотнул, помолчал немного, потом решился. — Я увидел Жорку!

— Что?! — Алина изумленно округлила глаза. — Жорка мертв!

— Вот я о чем и говорю! — плачущим голосом согласился Олег. — Я сошел с ума!

Он съехал спиной по стене и уселся на пол. Виталий хмуро посмотрел на него. Олег никак не производил впечатление сумасшедшего. Но производил впечатление очень напуганного.

— Подожди. Может, ты просто напутал? На лестнице не так уж светло… мог идти… например, Петя, а ты…

— Напутал?! — тут же возмутился Олег. — Как это Жорку можно с кемто перепутать?! Да и тем более с этим доходягой?! Что я — Жорку не знаю?!.. не знал?!

— Но это невозможно, Олег! — Алина присела рядом с ним на корточки, и Олег машинально скосил глаза на кинжал в ее руке. — Евсигнеев его застрелил. Жора умер. Мы все это видели!

— Видели… Я это не только видел, но и прочувствовал! Мы ж его с Виталей совсем недавно в простыню заворачивали… в морозилку перли! Он был мертвее мертвого! — Олег схватился за голову. — Господи, да что ж это за место такое?! Мертвяки оживают!

— Тихо, подожди, — Виталий успокаивающе качнул его за плечо. — Значит, ты видел его на лестнице…

— Да!

— Не ори.

— Да не ору я! — закричал Олег еще сильнее, но тут же зажал себе рот и испуганно поглядел на дверь. — На лестнице. Я его в профиль срисовал — идет себе спокойно в одних трусах, патлы распущены… и в голове ни дырочки!

— А он тебя срисовал? — спросила Алина. Олег слегка покраснел.

— Нет. Я спрятался. Сразу же. По стеночке обратно… Минут пять просидел за углом не меньше, — он виновато посмотрел на них. — Я в усмерть перепугался.

— Любой бы перепугался, — поддержала его Алина. — А потом?

— Потом всетаки вылез. На лестнице никого. Рванул на третий этаж. Там тоже никого. Комнаты так и заперты снаружи… кроме двух.

— А Кристинка и Петька?

— У себя были. Петька сказал, что не откроет — мол, он предупреждал! А звезда меня просто послала!

— Ты им рассказал?

Олег покачал головой.

— Нет, я сразу к вам. Слушайте, может это… — он запнулся, — проверим морозилку? Только я один туда идти боюсь.

Виталий хмуро посмотрел на Олега, который сейчас казался совершенно разнесчастным. Придумывать такое? Не похоже на него.

Но разве он знает Кривцова наизусть? Он знаком с ним всего три дня.

Нет, ну конечно я верю тебе, Олег.

Но не безгранично.

Он глянул на Алину и понял, что она думает о том же самом. Ловушка? Еще одна ловушка? Но уж больно нелепый способ в нее заманить. Может, Олег действительно сошел с ума и у него начались видения? Возможно. Но почему-то не верится. В ожившего мертвеца верится еще меньше.

А как насчет ирреальности?

Словно уловив его мысль, Алина произнесла.

— До сих пор здесь соблюдались законы природы. С чего бы им вдруг от них отступать?

— Ясно, — упавшим голосом сказал Олег. — Вы мне не верите. Вот видите — я действительно сошел с ума. И что мне делать? От этого есть какиенибудь таблетки? Может, поискать у Евсигнеева? Он же псих — может таскал с собой какиенибудь противошизофренические пилюльки? А?

Виталий задумался, но явно не над тем, что следует прописать Олегу.

— Ладно, — наконец сказал он. — Сейчас мы с тобой спустимся на кухню и посмотрим. И если там… ничего не изменилось, то ты отправишься в свою комнату и мирно ляжешь спать, только, извини, под замком. А если нет, то…

— Первый вариант меня вполне устраивает! — заявил Олег дрожащим голосом. — Лучше пусть я буду того, чем тут в придачу к маньяку будут шастать живые мертвецы! Знаете, что?! Как посветлеет, я линяю из этого дома к едрене фене! Лучше в лесу мокнуть, чем такое!..

— Ладно. Но ты пойдешь первым.

Олег потрясенно и обиженно посмотрел на него.

— Думаешь, я способен тебе нож в спину всадить?

Виталий промолчал. Олег пожал плечами.

— Ладно, как скажешь.

Он подобрал свою саблю, с трудом поднялся и шагнул к двери. Виталий оглянулся на Алину.

— А ты…

— Я пойду с вами! — сказала она, потом уставила на Виталия торчащий указательный палец. — И не спорь! Одна я тут не останусь!

— Послушай, у тебя будет пистолет…

— Но тогда его не будет у тебя. Не возражай! А что если кто-то другой постучит в дверь и скажет, что ты ранен?.. Я не уверена, что не открою. Кроме того… короче, я пойду с вами и все!

Она решительно прошла мимо Виталия, остановилась возле двери и кивнула Олегу.

— Ну, чего ты ждешь? Открывай!

Олег положил пальцы на ручку, помедлил, потом с силой рванул дверь на себя и вышел в коридорный полумрак.

* * *

Свет на кухне так и горел — уходя, Виталий и Олег не выключили его. Алина взглянула на пять стаканов с водкой, поминальным рядом выстроившихся на столе, и тут же отвернулась, закусив губу. На плитах пола темнели разводы, упиравшиеся в дверь морозильной камеры — именно этим путем не так давно покинул кухню Вершинин усилиями друзей по несчастью.

Олег прикоснулся к ручке дверцы морозилки, но тут же отшатнулся назад.

— Вот черт! А если он там стоит?!

— Открой и сразу отскочи в сторону! — приказал Виталий, поднимая пистолет. Алина встала чуть подальше, чтобы иметь возможность одновременно смотреть и на дверь, и на морозилку. Олег вздохнул, собираясь с духом, потом рванул ручку на себя и тут же отлетел назад и в сторону так проворно, словно кто-то невидимый дал ему хорошего пинка, держа саблю обеими руками так, будто хотел спрятаться за ней. Из-за приоткрывшейся двери вырвался густой клуб стылого пара и медленно растаял в воздухе.

Больше ничего не произошло.

Они осторожно заглянули внутрь. Продукты, сдвинутые к одной из стен. Кровяные разводы на полу. Три длинных свертка, ставших гораздо более бесформенными, чем раньше. И еще один — самый большой и самый аккуратный, уже подернувшийся инеем. Замороженные рыбины вновь неодобрительно уставились на заглянувших мерзлыми глазами.

Опять пришли? Уходите. Здесь только мертвые. Не тревожьте нас. Или заходите насовсем. Останьтесь с нами, с нами…

— Ничего не изменилось, — мрачно заметил Виталий и посмотрел на Олега. Тот неуверенно кивнул на большой сверток.

— А он… точно там?

— Погляди.

Олег покосился на Алину и получил в ответ неодобрительнонедоверчивый взгляд. Вздохнул и шагнул внутрь морозильной камеры. Виталий внимательно наблюдал, как он опустился рядом с телом, снова вздохнул, потом осторожно потянул вверх завернутый край простыни. Тот неохотно поддался с легким хрустом, и в яркий свет длинных ламп выглянуло заиндевевшее белое лицо Жоры с плотно закрытыми глазами. Его ресницы, брови и волосы казались поседевшими от инея, потемневшее пулевое отверстие тоже окаймляли крошечные белые пушинки.

— По-моему, он совершенно мертв, — логично заметил Виталий, чуть поднимая руку с пистолетом. Олег обреченно кивнул, дотронулся пальцем до твердой ледяной щеки гиганта и отдернул руку.

— Да. Но тогда, черт возьми, как он мог только что разгуливать по лестнице?! Ну вот точно он!.. Только голый и волосы распущены! Неужели я действительно свихнулся?!

— Виталик, а тебе это ничего не напоминает? — негромко спросила Алина. Виталий посмотрел на нее, потом снова на Олега и опустил руку с пистолетом.

— Но тогда речь шла о живых!

— Вы о чем? — Олег снова накрыл простыней мертвое лицо Вершинина и вышел из камеры. — Что? Уже что-то такое было?

Алина не ответила, отрешенно глядя в пространство перед собой и чуть поводя головой из стороны в сторону. На ее лице начала появляться легкая, еще не осознанная тревога.

— Что?! — быстро спросил Виталий. Алина подняла в воздух ладонь.

— Подожди!

— Ты что-то слышишь? — свистящим от волнения шепотом спросил Олег, вскидывая саблю и нервно озираясь. Алина покачала головой.

— Наоборот, не слышу. Евсигнеев. Он больше не кричит.

Виталий медленно повернул голову к двери, напряженно прислушиваясь.

— Наверное, спать лег, — предположил Олег, поводя в воздухе саблей. — Психи ведь тоже устают. Я, например, устал… А может, кровью истек.

— Не смешно! — отрезал Виталий. Олег пожал плечами.

— Да какой тут смех?!.. Только я бы, например, не огорчился.

— Может, — Алина крепче сжала в пальцах свой кинжал, — может стоит проверить?

— Достаточно будет просто толкнуть дверь, — задумчиво произнес Воробьев. — Он же заперся — снаружи этот замок не открыть. А смерть от потери крови — это вряд ли. Небось, давным-давно перевязал свою хилую лапку. Уж себя-то он ой как любит! Если он мертв, то лишь с чьейто помощью.

— Как ты и обещал, — Олег захлопнул дверь морозильной камеры, не заметив брошенного на него угрюмого взгляда. — Только это нереально. Для этого дверь надо было выбить, стол, которым он загородился, свернуть… Это ж какой грохот! Кроме того, Леха уж никак не стал бы, словно телок для заклания… он бы тогда так разорался, что вы б с кровати упали! Дрыхнет он! Да и вообще наплевать, вы лучше объясните, как мог Жорка…

— Жорка ничего не мог! Он в холодильнике!

— Виталик, подожди, — вмешалась Алина, — но ведь…

Но Воробьев только махнул рукой и быстрым шагом направился к двери.

— Я все же проверю. А вы здесь подождите…

— Ну уж нет! — вырвалось у обоих, и они поспешно метнулись следом. Олег, выбегая, зацепился саблей за дверной косяк, и Виталий с Алиной свирепо посмотрели на него.

— Тихо!

Кривцов виновато кивнул и взял саблю наперевес, словно букет цветов. На мгновение на его живом лице появилась некая вспышка, словно Олега посетила совершенно неожиданная мысль. Но тут же исчезла.

Они бесшумно пересекли холл, в котором теперь горела только половина светильников, хотя это мало сказалось на степени его освещенности. Лишь на перилах все так же сияли белые матовые шары. Алина посмотрела в сторону лестнице — не мелькнет ли наверху чья-то тень? Потом не выдержала и оглянулась. Олегтаки нагнал страху своим рассказом, и на какойто момент она была почти уверена, что Жора уже выбрался из морозильной камеры и спешит следом, неловко переставляя окоченевшие ноги и неумело улыбаясь заиндевевшими губами.

Ребята, подождите! Я с вами!

Вот черт!

Остановившись у двери в комнату отдыха, они некоторое время безмолвно смотрели на нее. Стол все так же подпирал ручку, не давая узнику вырваться наружу. Из-за двери не доносилось ни звука. Виталий сделал Алине знак, чтобы она держалась подальше, потом пригнулся и осторожно прижался ухом к щели между дверью и косяком, пытаясь уловить какойнибудь маломальский шум, храп или хотя бы звук дыхания. Олег сделал то же самое. Прошло несколько секунд, после чего они распрямились и отрицательно покачали головами друг другу.

— Не нравится мне это, — прошелестел голос Виталия, и он, одной рукой держа пистолет наизготовку, взялся за стол и кивнул Олегу, потом коротко глянул на Алину.

— Стой пока там! Не подходи!

Алина и не проявляла желания подходить, она стояла, крепко сжимая в руке кинжал и бросая встревоженные рваные взгляды на противоположный коридор, на дверь комнаты отдыха и обратно на коридор.

Виталий и Олег осторожно сняли стол, стараясь не производить при этом шума, и прислонили его к стене, потом задумчиво посмотрели на дверную ручку. Виталий что-то буркнул и протянул было руку, но Олег неожиданно шлепнул его по пальцам.

— Раз уж я вас сюда притащил, я и открою, понял?!

Он осторожно нажал на ручку, и дверь послушно поддалась, приотворившись на полладони. Изнутри ее ничего не удерживало, замок был не заперт. Виталий и Олег мрачно переглянулись, после чего Олег зло произнес:

— Твою мать! Так и есть!

Он в яростном запале толкнул дверь, распахивая ее, и в следующее мгновение Виталий в стремительном прыжке смел его с ног и повалил на пол. Одновременно с этим раздался глухой удар, на пол что-то посыпалось, Алина испуганно вскрикнула и повернулась. Ее рука с кинжалом машинально взлетела вверх, готовая поразить наскочившего противника.

Но противника не было.

Олег и Виталий, распростершиеся на полу, приподняли головы и ошеломленно посмотрели на стену, из которой, как раз напротив того места, где мгновением раньше была голова Олега, торчала глубоко вонзившаяся арбалетная стрела.

Олег хрипло выдохнул и расслабленно стукнулся затылком о пол, закрыв глаза. Виталий медленно поднялся, неотрывно глядя на стрелу.

— Вот и арбалет нашелся! — хрипло заметил он, потом протянул руку Олегу. Тот поспешно ухватился за нее, после чего был грубо вздернут на ноги и стукнут о стену. — Ты что ж, баран, дверь так дергаешь?! Забыл, где находишься?!

— Мможешь и врезать, — выстукнул зубами Кривцов, чье лицо приобрело зеленоватый оттенок. — Ззаслужил.

Виталий скривился и отпустил его, отчего Олег сразу обмяк и чуть не сел обратно на пол.

— Просто думай в следующий раз! Нельзя же так!..

Олег кивнул, подобрал свою саблю, после чего все трое осторожно заглянули в открытую дверь.

Бильярдный стол, повернутый на бок, был аккуратно прислонен к стене возле двери, указывая ножками в широкий подоконник, на котором в наклонном положении с помощью сложной системы веревок был пристроен арбалет. Одна из створок окна была открыта, чтобы дать конструкции больше места, и по комнате вовсю гулял холодный ветер, покачивая свисающие длинные листья растений. По всему полу раскатились бильярдные шары, весело поблескивая под электрическим светом.

Бизнесмен неподвижно лежал возле дальней стены рядом с боулинговой дорожкой, широко раскинув ноги, одна из которых, в соответствии с предсказанием Виталия, была тщательно перетянута разорванной рубашкой под задранной брючиной. Выше пояса брюк виднелся голый волосатый живот, все же прочие части Алексея скрывал большой полупрозрачный зонт Рощиной, открытый и аккуратно поставленный рядом с Евсигнеевым ручкой к окну. Сквозь натянутый материал Алексей казался расплывчатым и бесформенным, отчетливо был виден лишь синий глянцевитый блеск на том месте, где согласно всем законам природы располагалось лицо.

— Ты прав, вряд ли он прилег отдохнуть, — хрипло прошептал Олег. Алина осторожно выглянула из-за его плеча.

— Что это у него с головой?

Виталий молча оглядел пустынный коридор, потом с величайшими предосторожностями вошел в комнату. Посмотрел на валяющуюся на полу оборванную веревку, потом медленно направился к Евсигнееву так, словно переходил минное поле, держа перед собой вытянутую руку. Олег и Алина двинулись за ним след в след, пугливо косясь по сторонам.

Дойдя до зонта, Виталий внимательно оглядел его, потом толкнул ногой, и зонт, легко стуча спицами по паркету, описал полукруг, и увидев то, что он скрывал, Алина резко выдохнула, а Олег уныло выругался, после чего прокомментировал увиденное:

— Да, последний бросок ему не удался!

На лице Алексея лежал тяжелый синий боулинговый шар, которым его череп сокрушили со страшной силой, так что голова бизнесмена в буквальном смысле слова превратилась в лепешку. На полу вокруг темнели многочисленные брызги крови. Черные слипшиеся волосы торчали из-под шара, словно смятые перья. Отверстия для пальцев слепо смотрели в потолок. От тела шел странный шелестящий звук, и Алина не сразу сообразила, что это тикают золотые часы на мертвой руке с переломанным запястьем. В голове мелькнула мысль, что, во всяком случае, Евсигнеев разбирался в устройстве наручных часов.

— Это ж какая нужна сила… — прошептала она вслух. — Да кто из нас так сможет?..

— Жорка бы смог, — невольно сорвалось с губ Олега. Виталий яростно посмотрел на него, хотел было рявкнуть и с большим трудом снизил крик до злого шипения:

— Жорка мертв! Хватит молоть чушь!

Они посмотрели друг на друга, на открытую дверь, снова друг на друга, и в их глазах читалась одна и та же мысль.

Кто?

Кристина или Петр?

Или…

Чем ты занимался, Олег, пока бродил по дому в одиночестве?

Где был каждый из вас, когда я сидел в своей комнате или проверял оружейную?

Где была ты, Аля, до того как постучала в мою дверь?

Все время ли ты был в своей комнате, Виталий, до тех пор, пока я не постучала в твою дверь?

Каждый безошибочно понял, о чем думает другой, и одновременно, не сговариваясь, они отступили на шаг назад, отчего треугольник увеличился почти в полтора раза.

— кто-то из нас говорил, что сумасшедшие могут обладать невероятной силой… — пробормотал Олег, поднимая саблю. Алина пригнулась, сжимая в пальцах кинжал, рука Виталий с пистолетом чуть приподнялась, но тут же опустилась.

— Елки, да вы что?.. — растерянно проговорил он, обращаясь не столько к ним, сколько к самому себе. Сабля в руке Олега описала дугу и уткнулась острием в пол, а в глазах появилось жалобнозаискивающее выражение бесприютного пса. Алина выпрямилась, кусая губы и запоздало вспомнив, что когда Виталий открыл ей дверь, Алексей еще вовсю голосил, следовательно, был вполне жив.

— Почему он открыл дверь? — Олег хмуро посмотрел на то, что раньше было головой Алексея. — Замок не выломан, стол аккуратно отодвинут… Он что же — сам открыл убийце дверь?

— Получается так, — Виталий посмотрел на Алину, и она прочла в его взгляде вину и отчетливый укор. — Но он бы не открыл дверь никому из нас. Никому.

Алина посмотрела на дверь, потом на бильярдный стол.

Никому.

Я увидел Жорку!

Я не сумасшедший…

В голове вдруг промелькнула яркая нелепая мыслькартина — Алексей, хихикающий и завывающий здесь, на полу, и забаррикадированная дверь. В дверь стучат, и насмешливый Жоркин голос произносит:

— Куку! Сидишь, стрелок херов?! Промахнуться в такую большую голову! Козел ты, Евстигнеев, просто козел! Жалкий, дряхлый, глупый клоун!

Или что-нибудь в этом роде.

А как отреагировал Алексей? Заорал от ужаса?

Вряд ли.

Скорее всего, прошипел бы:

— Евсигнеев! Моя фамилия Евсигнеев! А ты…

Дальше бы последовал взаимный обмен бранью. Наверняка. И тут Жора был бы на высоте. Огонек безумия в Алексее давно уже превратился в неплохой костер, и Жоре бы ничего не стоило раздуть этот костер в ревущее, бушующее пламя.

Он бы открыл ему дверь. Открыл бы. Увидеть. Убедиться. Убить снова.

А может, напротив, чтобы успокоиться. Попросить прощения. И с облегчением сознавать, что убийцей больше не является. Реабилитироваться в глазах остальных — мол, психанул, простите козла, больше не буду. Ну, пострелял слегка, бывает.

Правда, во второй вариант практически не верилось.

Ну, а потом Жоре ничего не стоило оглушить Алексея, уложить его на пол, взять шар, размахнуться и…

Только маленькая загвоздка.

Жора мертв.

Вот если бы он вдруг ожил, все бы очень замечательно подошло.

Но он мертв.

И Олег не кажется сумасшедшим.

А в окне она видела Виталия. Виталия с чужим взглядом и чужой мимикой.

А Маринкин зонт здесь для чего? Как намек, что и Рощина может бродить где-то по дому, заглядывая в комнаты выеденными кислотой глазницами и улыбаясь багровым оскалом черепа?

Кислота, наверное, давным-давно разъела пробку и стекла в канализацию.

Господи, я больше не выдержу!

— Уходить надо отсюда, — глухо сказал Олег и направился к двери. — Лучше уж в лесу, чем…

— Вначале надо притащить остальных, — Виталий осторожно потер плечо. — А для этого придется подниматься к ним вместе. Одному дверь не откроют.

Олег остановился в дверях, потом резко развернулся.

— Откровенно говоря, я бы предпочел обойтись без них, — он пожал плечами, потом поочередно взглянул на Виталия и Алину. — Может быть, я даже предпочел бы обойтись и без вас.

Стоя в дверях, Кривцов потер лоб, потом мучительно сморщился, словно что-то вспоминая.

— Запах, — пробормотал он, — мне не дает покоя тот запах… в ванной. Ландыши… Я чувствовал его… где?

— Ты о чем? — настороженно спросила Алина. Олег приоткрыл рот и вскинул на нее глаза, и его лицо вдруг просветлело, словно он сделал величайшее научное открытие.

— В холле, — хрипло сказал он. — Я почувствовал его в холле, когда мы искали бизнесмена. А Кристинка ведь не спускалась! Мы толпились там… этого запаха не было… он появился, когда… Он ел чеснок! На кухне! В упор до того момента, пока не закричала Маринка, он ел чеснок! Доставал прямо пальцами, из банки! Сжимал его в пальцах… я думал, это такая манера есть… А когда раздался крик, уронил банку, выплеснув часть маринада на себя! Я думал, случайно… Набрасываться именно на чеснок! Почему?!

Виталий застыл. Алина с трудом произнесла:

— Он сказал, что любит его и всегда ест, когда страшно…

Петр, так случайно и так удачно упавший в бассейн вместе со своей одеждой, Петр, который был один всю ночь и которому ничего не стоило прикинуться мертвецки пьяным, Петр, который почему-то тоже вместе со всеми отправился за своей вещью, хотя все ее уже видели и она была разбита, Петр, входивший в гостиную к Борису, Петр — единственный, кто как-то выпал из поля зрения, когда все бросились изничтожать Маринкиного паука, и который был ближе всех к дивану, где спала Ольга, Петр, который почти прямым текстом сказал, что Алина может додуматься еще до чего-нибудь, и те, другие, будут счастливы, если ее не станет, Петр, спустившийся в холл самым последним, задыхающийся и кашляющий, хотя, как и все, должен был всего лишь пробежать по коридору и лестнице, Петр, набросившийся на маринованный чеснок, Петр, на которого обращаешь так мало внимания, Петр, глуповатый и трусоватый рохля, которого только и хватило на то, чтобы дать пощечину Ольге, Петр, который вез их сюда, Петр, чье простодушное крестьянское лицо и светлые голубые глаза вдруг словно отступили в некую зловещую тень, подернувшись тонкой безжалостной хитростью и насмешливым торжеством, а простецкая неуверенная улыбка превратилась в кривую полуухмылкуполуоскал хищника.

Тогда твоей мечтой сейчас должно быть остаться в живых!..

Все это промелькнуло перед ней, и в тот же момент она закончила произносить последнее слово.

— Бред! — Олег засмеялся. — Конечно страшно! Страшно, что унюхают не тот запах. Вначале нам было не до того, а потом пахло только чесноком! Зато от Кристинки…

Его слова вдруг прервались резким сырым ударом, словно кто-то с размаху швырнул о пол большой кусок свежей говядины. Олег выгнулся назад, коротко взмахнув в воздухе руками, точно призывая слушателей к порядку, из его раскрывшегося рта плеснуло кровью. Рукоять сабли вывернулась из пальцев, и оружие, юлой завертевшись в воздухе, полетело вниз, но еще до того, как сталь коснулась пола, из-за плеча Олега на почти неуловимое мгновение бесшумно выплыло лицо Петра с той самой жестокой полуухмылкой и хищным блеском зубов из-под разошедшихся губ. Его правое веко дернулось — он подмигнул им с холодной издевкой. И тут же исчез. Виталий выстрелил, но пуля пробила лишь пустой воздух и ударила в стену почти рядом с арбалетной стрелой. В следующий момент Петр вшвырнул Олега внутрь комнаты, одновременно схватившись за ручку двери, еще раз мелькнуло его лицо, безвозвратно утратившее прежнее крестьянское добродушие, холодные голубые глаза, а потом лицо исчезло, и дверь с грохотом ударилась о косяк. С той стороны сразу же что-то стукнуло, донесся короткий удар, Виталий на бегу выстрелил еще два раза, и пули пробили дверь насквозь. Добежав до двери, он изо всех сил рванул ручку, но было поздно — Петр с немыслимым проворством уже успел снова заклинить дверь с помощью того самого стола, который не так давно принес сюда с их же молчаливого согласия. Виталий ударил в дверь плечом, но она открывалась внутрь и выбить ее было непросто.

Собственного крика Алина даже не заметила — если он и был, то уже давно отзвенел и умер где-то под высоким потолком. Она метнулась к Олегу, лежавшему ничком и заходящемуся в булькающем хрипе. В его спину был всажен большой немецкий боевой топор, лезвие глубоко вонзилось в тело, перерубив позвоночник и остановившись где-то в районе легких, и глядя на него, Алина сразу же отчетливо поняла, что уже ничто не в силах помочь спецу по транспорту.

— …ка!.. — с трудом прохрипел Кривцов в пол, дергая окровавленными губами. — …ахло!.. кой!..

Вцепившись в его руку, Алина с трудом перевернула Олега на бок, тело качнулось дальше и остановилось, упершись топорищем и обухом в пол. Олег уставился на нее мутными от боли подергивающимися глазами. На губах один за другим вспучивались кровавые пузыри и лопались, орошая все вокруг крошечными красными брызгами.

— Солярка!.. — прохрипел он, вцепившись в ее взгляд. — Пахло… соляркой!.. он… генера…

Откуда-то со стороны сквозь туман долетали методичные удары о дверь. Алина схватила Олега за плечи, потом сжала ладонями его щеки, с ужасом чувствуя, как они стремительно холодеют. Кривцов зашелся в мучительном кашле. В горле у него что-то тонко свистело.

— …жигалка… в кармане… заж…галка… генера…

— Олежка! — дико взвыла Алина, приподнимая его голову. Искаженное лицо Кривцова дробилось от слез, застилавших глаза. — Олежа, не умирай! Пожалуйста, не умирай!..

— … больно… — сказал Олег хриплым, но удивительно детским жалобным голосом. — … ног…нет… ноги… где?.. больно…

— Виталий!.. ну сделай же что-нибудь…

Ответа нет, только слышен треск двери, вздрагивающей под ударами. Нижняя челюсть Олега задергалась, точно он пытался сказать что-то важное, но его одолел приступ икотки.

— … это…я… я его… ппросек… я!..

Горло сжалось, и она не смогла ответить, только кивнула. Олег напрягся в ее руках, каждый мускул его тела на мгновение превратился в камень, а потом Олег неожиданно своим прежним раздраженным голосом произнес:

— Ни…хрена не вижу!

Его челюсть еще два раза дернулась, а потом он с широко открытыми глазами расслабленно осел на пол, и тотчас послышался легкий сухой звук, словно кто-то переломил под коленом тонкую иссушенную палочку, и свет в доме погас. На комнату обрушилась тьма — такая густая, что Алина не видела даже собственных рук.

Почему-то она была уверена, что Петр тут не при чем.

Генератор был вещью Олега.

— Быстрей! — крикнула она, на ощупь нашаривая в кармане Кривцова зажигалку. — Он убьет Кристинку! Он забрал часть солярки!

Невидимый Виталий что-то прорычал от двери. Алина вытащила зажигалку, щелкнула ею и при слабеньком колыхающемся огоньке оглядела комнату. Потом погасила ее и, закусив губу, рванула на Олеге полы легкой тонкой рубашки. Пуговицы полетели во все стороны, одна больно щелкнула ее по щеке. Зашипев, Алина высвободила из рукавов безвольные податливые руки Олега. На спине рубашку крепко держало лезвие, сжав зубы, она рванула и ткань с треском разошлась. Алина вскочила, снова щелкнула зажигалкой и подбежала к стойке с киями и схватила один. Затянула на нем рубашку в несколько крепких узлов, быстро обмотала ее вокруг кия, чтобы получился ком, снова затянула и повела горящим огоньком по ткани, потом вздрогнула, когда откуда-то издалека и сверху долетел пронзительный вопль, а следом за ним несколько глухих ударов.

— Виталий!..

— Я слышу!.. — хрипло, задыхающеся отозвался Воробьев, продолжая вышибать дверь.

— Там!..

— Слышу!..

Импровизированный факел вспыхнул, сразу ярко осветив комнату. Алина развернулась, щедро рассыпая вокруг искры, подхватила с пола свой кинжал и очертя голову бросилась к двери. Виталий, обернувшись и сообразив, что она не собирается останавливаться, придержал очередной удар, поджидая ее, и ударил в дверь как раз в тот момент, когда девушка с разбегу со страшной силой боком врезалась в нее. Раздался треск, потом грохот, дверь просела и рухнула в коридор. Виталий, потеряв равновесие, вывалился следом. Алина какимто чудом извернулась и, выронив кинжал и уцепившись свободной рукой за косяк, устояла на ногах. Пылающий факел описал во тьме крутую дугу почти до пола и тут же снова взлетел вверх.

Воробьев, держась за стену, с трудом поднялся, и в багровом прыгающем свете Алина увидела, что повязка на его плече насквозь промокла, и кровь стекает по руке длинными нитями. Его шатало, лицо блестело от пота.

— Дай пистолет! — Алина протянула руку, но он оттолкнул ее, упрямо мотнув головой, и побежал к лестнице, хрипло выдыхая при каждом ударе ноги о пол. Алина со злым возгласом метнулась за ним.

Еще никогда лестница не казалась такой длинной, хотя ступени словно сами приветливо прыгали под ноги. Летящий, рассыпающий искры факел рвал тьму на куски, но она, выждав немного, снова смыкалась позади, мгновенно излечивая свои раны. Мелькали перила, стремительно пролетела на развороте округлая площадка второго этажа, запрыгал, приближаясь, долгожданный третий. Страха не было, остался лишь полубезумный азарт и дикая, ослепляющая ярость. Наверх гнало не желание спасти и не желание спастись — наверх гнало желание убить. Поймать зверя и разорвать его на куски. Никакой жалости, никакого благородства, никакой любви к ближнему. Это была охота. Наверх мчалась испуганная и растерянная добыча, внезапно осознавшая себя хищником.

Коридор третьего этажа оказался полон дыма. Свет факела ворвался в него, окрасив густые дымные клубы и спирали в грязнобагровый и превратив их в извивающихся сюрреалистических чудовищ. В воздухе висел тяжелый сладковатый запах горелого мяса.

— Господи! — вырвалось у Алины, понявшей, что они опоздали, и она запнулась, стукнувшись плечом о стену. Но Виталий, не останавливаясь, помчался дальше, и она кинулась за ним. Закрытые и забаррикадированные комнаты летели мимо, только двери в комнаты Петра и Олега были приветливо распахнуты.

Последняя комната — Кристины, тоже была закрыта, но из щели между дверью и полом лениво выползали дымные змеи, запах горелого стал невыносимым, к нему добавилась солярная вонь. Доносилось едва слышное шипение и потрескивание.

Виталий ударом ноги распахнул дверь, одновременно вскинув руку с пистолетом, но тут же опустил ее, тупо глядя на страшный костер посереди комнаты, дровами в котором были двое людей, неподвижно лежащих друг на друге, словно утомленные любовники. Пламя, охватившее их и небольшой участок пола вокруг, колыхалось как-то медленно, лениво, нехотя, словно уже пресытившись, походя на причудливое огненное одеяло, заботливо прикрывшее лежащих, и это отчегото выглядело удивительно красиво, почти волшебно. Будь Кристина жива, она непременно усмотрела бы в этом расслабленном, томном танце огненных лепестков некое мистическое значение. Но Логвиновой уже не было в живых, а в стороне совершенно прозаически валялось, отброшенное яркожелтое пластиковое ведро из подвала. Из огня выглядывали посеревшая рука с судорожно растопыренными мозолистыми пальцами, а ниже — вывернутая нога в длинном сапоге из цветной кожи на высоченной шпильке.

Оцепенение длилось несколько секунд, после чего Виталий впрыгнул в комнату и бросился к кровати, а Алина, подхватив ведро, помчалась по коридору в сторону туалета, где, как она помнила, была раковина и из крана все еще должна была течь вода. Дымная тьма испуганно отпрыгивала от стремительно летящего раскачивающегося факела.

Обратно она вернулась почти так же быстро, ухитрившись разлить по дороге лишь небольшую часть ведра. Виталий в комнате яростно бил одеялом по горящим телам, выкрикивая что-то неразборчивое, и в криках слышалось отчетливое разочарование, похожее на обманутый вой хищника, упустившего добычу. Увидев Алину, он остановился. Она воткнула факел в большую вазу, стоявшую на полу у стены, потом с размаху окатила водой лежащих, сбив часть пламени, после чего Виталий снова принялся за свое, удушая, убивая огонь. Алина схватила с кровати подушку и тоже принялась колотить ею по пламени, задыхаясь и отчаянно кашляя. Глаза резало от дыма, и почти ничего не видя, она била и била, снова и снова в какомто исступлении — до тех пор, пока ее не встряхнули за плечо, так что ее голова дернулась, и она звонко лязгнула зубами.

— Все! Аля, все! Все…все…

Шатаясь, она привалилась спиной к шкафу, все еще сжимая в руках тлеющую подушку. От жуткой смеси горелого, тухлого и запаха солярки мутило, круглая комната летала перед глазами, точно она не стояла, а сидела в большом вращающемся кресле Кристины, стоявшем перед зеркалом. Комната была полна дыма, факел в вазе догорал, роняя вниз кудрявые хлопья сгоревшей материи. Над потемневшими скорчившимися телами курился дымок. Алина снова закашлялась и уронила подушку, глядя, как Виталий подходит к окну и открывает его, впуская в комнату свежий ночной воздух. Она перевела взгляд на обугленное дымящееся одеяло, потом снова на тела.

— Они… — хрипло пробормотала она, — они…

Да, — отрывисто сказал Виталий, подтянул к себе одеяло и осторожно присел на корточки рядом с трупами. Наклонился, внимательно разглядывая.

Волосы Кристины сгорели напрочь, но лицо было почти нетронутым — его прикрывала щека водителя. Из-под полуприкрытых век виднелись матовые белки, побуревшие губы были скошены куда-то в сторону, словно Логвинова пыталась сдуть мешающую прядь волос. Одна согнутая рука упиралась Петру в плечо, другая сжимала рукоять столь приглянувшейся Олегу мизерикордии, всаженной Петру точно под подбородок, узкое трехгранное острие которой торчало из головы Сливки чуть выше затылка. Левая половина лица Петра обуглилась до неузнаваемости, зато на правой сохранилось непередаваемое изумление. Пальцы левой руки все еще сжимали тонкую шею певицы. Горло Кристины было раздавлено. Возле правой скрюченной руки водителя, не тронутой огнем, валялась простенькая пьезовская зажигалка.

Виталий, не выдержав жуткого запаха и не менее жуткого зрелища, резко отвернулся, бросил одеяло, которым приподнимал голову Петра, и встал.

— Наверное, Олег отдал ей стилет еще тогда, — хрипло произнес он, тупо глядя перед собой. — Может, выпросила, может, он по собственной инициативе… Кристинку он не спас, зато, возможно, спас одного из нас…

Алина с размаху села на пол, закрыв лицо закопченными руками, и захохотала — страшный, всхлипывающий, минорный смех, приглушенный сжатыми пальцами, сквозь который то и дело прорывались тонкие, писклявые вскрики — она звала маму. Виталий опустился рядом с ней, обнял, притянув к себе прыгающую, взъерошенную рыжеволосую голову.

— Аля… успокойся. Тише, тише… все…

Хохот постепенно перешел в отчаянный захлебывающийся плач — тот нормальный, хороший, облегчающий плач, с которым уходят и боль, и ужас, и все дурное. Она рыдала долго и от души, крепко прижавшись к Виталию, сцепив пальцы у него на спине и уткнувшись мокрым лицом в грудь, а он гладил ее спутанные волосы и слегка качал, словно баюкая, говоря с некоторой ноткой беспомощности:

— Ну что ты, родная… ну перестань… все уже закончилось, тише, рыжик… все закончилось…

Факел в вазе догорел и погас, но в нем уже не было нужды — за окном стремительно светлело, тьма в комнате стала блеклой и тонкой, и предметы выступали из нее, точно прибрежные камни из уходящей с отливом воды.

Алина, наконец, перестала плакать и подняла голову, вытирая ладонью покрасневшее припухшее лицо.

— Уведи меня отсюда, — с усилием произнесла она. — Пожалуйста, уведи меня отсюда.

Он кивнул и помог ей подняться, напоследок бросив хмурый взгляд на откинутую руку водителя. Шатаясь, крепко держась друг за друга, они побрели прочь из комнаты — двое уцелевших в кошмарной катастрофе, еще толком не осознавшие этого. Шли, еще не зная зачем и куда, — просто шли, брели, упорно переставляя ноги, словно движение вдруг стало смыслом жизни. Страшная комната осталась позади, мимо снова поплыли закрытые двери, будто не они перемещались, а время вдруг потекло вспять, и где-то очень далеко бродили задумчивые бесплотные тени, мерещилось громкое "гыгыгы" Жоры, приветствующего удачный исход очередной компьютерной битвы, смешки и прибаутки Олега, который мог бы сейчас выглянуть из двери своей комнаты и обязательно что-нибудь сказануть. Прошла бы, в надменном аристократическом презрении вздернув бровиусики, Ольга. Простучала бы высокими сапогами Кристина, потряхивая чернокрасными волосами и напевая себе под нос. Неслышно и грациозно промелькнула бы Светлана, дружелюбно и немного испуганно улыбнувшись и что-нибудь жуя. Мог бы раздраженно крикнуть что-то из залы Борис, пристроившийся на стуле перед миниатюрным Реймским собором. В тренажерной мог бы греметь тяжелыми спортивными снарядами Алексей, а в ванной Марина перед зеркалом бы тщательно расчесывала свои роскошные волосы… Все это могло бы быть. Это почти было.

Но исчезло.

Просыпающееся утро поглотило тени и призрачные звуки, и остался только пустой мертвый дом. И трупы в комнатах. И двое людей, которые шли вперед.

Только в холле Алина обрела, казалось бы забытую способность говорить.

— Бинты еще остались?

— На кухне, — Виталий, на чьем лице виднелись темные разводы, блеснул зубами, потом пошатнулся, и дальше уже она вела его, крепко придерживая за талию и здоровую руку. Зайдя на кухню, Виталий рухнул на один из табуретов и закрыл глаза.

— Ничего страшного, — пробормотал он, почувствовав испуг Алины раньше, чем она успела его озвучить. — Голова закружилась. Сейчас пройдет. Поищи мне сухого красного вина — там, в шкафчике…

— А таблетки?.. тут лежат…

— Не уверен, что после смерти Евсигнеева они подействуют.

Алина молча выполнила требование, потом с удивившей ее саму ловкостью сменила Виталию повязку, отметив, что кожа вокруг раны покраснела, и выглядела она довольно скверно.

Поглощенная заботами и переживанием происшедшего, она не обращала внимания на происходящее вокруг, и только отложив ножницы, подняла голову, внезапно ощутив ранее не замеченную и очень важную перемену.

— Виталий! Ты слышишь?!

— Что?! — настороженно спросил Виталий, вскидывая голову. Его лицо чуть порозовело, и он стал выглядеть немного лучше. Алина посмотрела на него в упор, ее зеленые глаза искрились.

— Ты слышишь? Дождь! Дождь кончился!

И только сейчас Виталий сообразил, что больше не слышит монотонного тяжелого бесконечного стука дождевых капель, который преследовал их с утра до вечера. Он крутанулся на табурете, обернувшись к окну, в тот же момент то же самое сделала и Алина, и оба прищурились, когда по их лицам, вынырнув из щели между нарядными занавесками, скользнул легкий утренний солнечный луч, в котором затанцевало несколько пылинок.

Они вскочили и, одновременно оказавшись у широкого окна, рванули шторы в разные стороны. Несколько клипс, на которых те держались, отлетели, но это осталось без внимания.

Над особняком торжественно вставало солнце. Мягкое осеннее солнце, оглаживающее еще робкими легкими лучами мокрые стены и умытую листву, глядящееся в зеркала луж на дорожках и зажигающее в каплях на уцелевших цветочных лепестках еще мириады маленьких осенних солнц. Утро разворачивало над лесом свои крепнущие яркие крылья.

Не сговариваясь, Виталий и Алина повернулись и выбежали из кухни. Холл гулко и недовольно отозвался на прикосновение их ног к полу, а потом эхо, улетавшее по "воздушной башне" к высокому потолку стало и вовсе возмущенным, когда они торопливо начали разбирать баррикаду. Оттащили кресла, с грохотом опрокинули прислоненный к двери стоймя диван, отперли замок и распахнули дверь.

Впрочем, даже сейчас они вначале все тщательно проверили.

Убийца был мертв.

Но его ловушки могли быть живы.

В холл ворвался ветер, солнечный ветер, сыроватый, но уже не промозглый, а прохладный, принесший с собой тонкий аромат цветов, запах сырой земли и мокрых опавших листьев. Алина глубоко вздохнула и запрокинула голову. Стена деревьев неподалеку словно расступилась и распрямилась, сбросив с себя зловещую неприступность. Пейзаж больше не казался мрачноунылым. На кончиках игл огромной ели возле дома весело сияли дождевые капли, солнце поблескивало на неровном, мокром борте старенького автобуса, выглядывавшего из-за деревьев, и придирчиво смотрелось в лобовое стекло.

— Что это значит, Виталик?! — Алина обернулась к нему, зябко обхватив себя руками. Ее глаза были широко раскрыты, и в них сверкало недоверчивое изумление. — Неужели действительно все кончилось?! Неужели нас отпускают?! Дождь кончился, солнце… Это знак? Правда? Да?..

Она задохнулась, не в силах продолжать, и Виталий медленно утвердительно покачал головой.

— Думаю, да. Он мертв. Мы живы. Эксперимент это был, или что другое, но это закончилось. Охотиться больше некому. И не на кого, — Виталий протянул руку и сжал ее холодные дрожащие пальцы. — Сейчас мы оденемся. Барахло… к черту его! Я проверю автобус… чтоб никаких сюрпризов. Заберем канистры из подвала. Заправим. И уедем.

— Куда? — губы Алины чуть дрогнули, и Виталий слегка, ободряюще дернул ее за руку. Улыбнулся.

— Куданибудь обязательно приедем. Если будем ехать достаточно долго. Раз все кончилось, то дорога теперь начнется. Как раньше. Не важно, куда. Не важно, кем. Главное, что уедем людьми. То, что снаружи… это пустяки. Мы знаем, кто мы на самом деле. Такого не придумать и не представить. Оно всегда настоящее. В любом месте.

Алина задумчиво посмотрела на листья деревьев, выкрашенные в яркие осенние цвета, на автобус, на мокрые розовые кусты, на свою ладонь и на лицо Виталия.

— Да, — сказала она. — Да. Наверное, ты прав.

X

Особняк снова, как почти двое суток назад, уплывал, скрываясь за деревьями. Сейчас он был великолепно освещен солнцем и, несмотря на все то, что произошло в нем, казался прекрасным, сказочным замком, с которого сняли злые чары.

Горько только, что остальные не могут так же любоваться этим зрелищем, смотреть, как сияют окна, и как золотятся на солнце деревянные кружева, украшавшие третий этаж. Жаль, что они так и не увидели истинную красоту этого места, созданного на перехлесте их мечтаний.

Алина, покачивавшая в такт движения автобуса и почти прижимавшаяся лицом к заднему стеклу, закрыла глаза, и под веками вдруг промелькнула та, позавчерашняя картина, сцена в зале, очень короткая, но навеки отпечатавшаяся в памяти.

Смеющийся гигант Жора, наклонившийся чуть вперед, отчего рубашка на спине угрожающе натянулась, качающий головой и увлеченно хлопающий ладонью по спинке стула в такт песне. Ольга рядом с ним, чуть склонившая голову набок, с кривоватой неопределенной улыбкой на серебристых губах. Марина, изящно устроившаяся на стуле, чуть прикрыв глаза и рассеянно перебирая пряди своих перекинутых через плечо роскошных волос — перебирая не без доли нарциссизма. Светлана, сверкающая золотом, изящная, хрупкая и в то же время сильная, зажимающая уши и мотающая головой, отчего ее длинные серьги всполошенно летают вокруг головы — движения ее сейчас казались какимито замедленными, вязкими. Кристина с сочетанием иронии и одобрения на лице, шевелящая губами, беззвучно подпевая и не решаясь вплетать свой бархатный голос в грубые жесткие мужские голоса. Алексей, чуть подавшийся вперед и размеренно болтающий коньяк в пузатом бокале, мрачно глядя куда-то в пол. Борис, сидящий очень прямо и смотрящий с выражением аристократического презрения. Весельчак Олег, невероятно суровый, размахивающий бутылкой, грозящей в любую секунду вырваться из его пальцев и улететь к стене, взорвавшись в брызгах стекла и рома…

Мелькнула и исчезла.

Отвернувшись, Алина, одергивая свое пальто, прошла в начало салона и остановилась, глядя на Виталия, который, положив ладони на руль, прищуренными глазами смотрел на мокрую дорогу. Потом наклонилась, придерживаясь за спинку кресла, легко взъерошила его волосы и поцеловала в затылок. Она не видела его лица, но почувствовала, как он улыбнулся. Потом негромко сказал:

— Да.

Алина не задавала вопроса — даже мысленно. Но сразу поняла, на что получила ответ.

Некоторые вещи просто знаешь.

Она села и оперлась на подлокотник, глядя, как убегают назад деревья. Потом закрыла глаза. Было хорошо — так хорошо. Думать, вычислять, прятаться — ничего этого больше не надо. Настоящее или нет, реальность или нет — сейчас это ее почти не волновало. Главное, что ужас, преследовавший их, исчез. А остальное можно пережить.

Если оно есть.

Если оно будет.

Автобус весело мчался по дороге, и мысленно Алина поблагодарила Петра за то, что он действительно отлично разбирался в машинах. Его вещь не умерла вместе с ним. С другой стороны, странно, почему перестал работать генератор, если Олег утверждал, что отлично разбирается в них и даже какоето время ими занимался? А что, если генератор представлял вовсе не Олег?

Что, если его представляла Кристина?

Нет, вряд ли. Капризная звезда никак не совмещалась с генератором. Откуда ей было так хорошо его знать, что даже Олегу не к чему было там придраться? Он же не заметил ничего необычного в его внешнем виде. К тому же, когда свет в доме погас, Кристина была еще жива. Она слышала ее крик.

Может, Олег приврал? Или, всетаки, что-то напутал? Хотя бы одну маленькую детальку, отсутствие которой превращает механизм в груду хлама?

Виталий закурил, глядя на дорогу и придерживая руль одной рукой. Раненое плечо напоминало о себе болезненными толчками, отдававшимися в позвоночнике, но не из-за этого его лицо с каждым метром ладно ложившейся под колеса дороги становилось все более хмурым. Его не покидало отвратительное грызущее чувство, что он что-то упустил. Все больше и больше становилось не по себе, и настырный червячок сомнения ковырялся где-то глубоко в мозге. Воробьев снова и снова прокручивал в памяти последние события, мучительно пытаясь найти то самое, из-за чего ему было так тревожно, — так же мучительно забывчивый человек пытается вспомнить, выключил ли он дома газ и запер ли входную дверь? Солярка, пожар, запах, тела, откинутая мертвая рука, не тронутая огнем, зонт, закрывающий тело Алексея…

Я грозы в детстве боялся жутко…

Я ненавижу дождь! А он никак не кончается!

Я ненавижу дождь!

Вещи умирают, когда умирает тот, кто их представлял…

Страх… твой страх…

— Аля, — негромко произнес он, глядя на дымящуюся между пальцами папиросу, — я должен тебя спросить… ты только не пугайся.

— Начало уже пугает, — сонно пробормотала Алина, не открывая глаз. — Ты решил пойти на попятный, что ли? Так ты не бойся — клятв на крови не давали, так что…

— Евсигнеев ведь мог… не разбираться в… механизме атмосферных явлений?

Веки Алины медленно поднялись.

— Что?

— Мы ведь не сразу заметили, что дождь кончился. Мы думали, что он кончился в тот момент, когда погиб Петр… но ведь до того момента нам было некогда смотреть в окно. А что если дождь кончился гораздо раньше?

Алина начала медленно подниматься, глядя перед собой застывшим, невидящим взглядом. Потом так же медленно повернула голову, взглянув в лобовое стекло. Ее глаза округлились, и в тот же момент Виталий резко ударил по тормозам. Шины отчаянно завизжали, Алину швырнуло грудью на спинку кресла, отчего из горла вырвался хакающий звук. Она сглотнула, подняла голову и прошептала:

— Нет.

Два вишневых дерева у изгиба дороги. Чуть подальше просвечивает сквозь ветви матовый шар фонаря. Поднимается над деревьями мокрая макушка высоченной старой ели. А чуть правее — яркокрасная крыша, на которой играет утреннее солнце.

Особняк.

Ничего не изменилось.

Дороги не было.

— Нет!!! — закричала Алина, выскакивая в проход. — Нет!!! Нетнетнет!!!.. Этого не может быть! Нет!

В исступлении она колотила сжатыми кулаками по спинкам кресел. Волосы летали вокруг ее головы, и сейчас она была похожа на обезумевшую от ненависти ведьму.

— Дождь кончился! Ведь дождь кончился! Как же так?!

— Мы ошиблись, Аля, — хрипло сказал Виталий, все еще держа ладони на руле, подрагивающем в такт работающему двигателю. — Это не было знаком. Никто нас не отпускал. Это всего лишь умер Евсигнеевский страх. Он ведь играл с нами, рыжик. Он даже специально оставил нам подсказку, чтобы мы не расслаблялись.

Алина затравленно взглянула на него сквозь рыжие пряди, упавшие ей на глаза.

— Зонт.

— Он все предусмотрел. Он предполагал, что мы увидим, что дождь кончился… и решим, что все остальное тоже кончилось. Поэтому оставил нам зонт, чтобы напомнить, что дождь на самом деле не просто дождь. Это еще одна вещь. Вещь Евсигнеева. Его страх. Он не хотел, чтобы мы теряли время, кинувшись прочь по дороге, которая совершенно не изменилась. Но мы оказались не так наблюдательны и сообразительны, как он считал. Наверное, мы его здорово этим повеселили! Хотя, может и расстроили.

— Тогда что же они от нас хотят?! — со слезами выкрикнула Алина, снова и снова дубася спинку ни в чем не повинного кресла. — Что мы должны сделать, чтобы дорога вновь стала прежней?! Чтобы реальность стала реальностью?! Убить друг друга?! Покончить с собой?!

Виталий посмотрел на ее руку, колотящую по спинке кресла. А потом снова вспомнил ту, другую, не тронутую огнем. Вспомнил смесь запахов, показавшуюся ему странно неуместной. И снова руку. Растопыренные, чуть согнутые пальцы. Указательный палец. Темный кровоподтек под ногтем.

Виталий встал и пересел в кресло, в котором только что сидела Алина. Чуть перегнулся, глядя на кресло водителя, закрыл глаза и открыл их в подрагивающем от езды автобусе. В соседнем ряду Кристина покачивала головой в такт звучащей в ее наушниках музыке, через кресло от нее громко хрустела чипсами Света, уткнувшаяся в любовный роман. В водительском кресле сидел Петр, напряженно смотревший в лобовое стекло и постукивавший по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек.

— Что ты делаешь? — прошептала Алина. Виталий тускло посмотрел на нее, сквозь нее, а потом снова на нее. Теперь она была в бледнозеленом халате, и они стояли неподалеку от бортика бассейна, возле которого была свалена груда мокрых вещей. А перед ними стоял Петр, массируя правой рукой ушибленную ягодицу, обтянутую яркокрасными плавками. Правая рука. Указательный палец. Недоумение, тогда охватившее его на долю секунды. Тогда ему невозможно было придать какоето особое значение. Но это следовало сделать, когда они выходили из комнаты Кристины. Как он мог забыть про это?! Ведь он же еще тогда почувствовал… почувствовал какоето несоответствие.

Он упустил эту деталь.

Тот, другой, тоже упустил ее в свое время.

И так этого и не понял.

Идеальных людей не существует.

К счастью.

— Что мы должны сделать, чтобы дорога стала прежней? — негромко произнес Виталий, встал и потянул рычаг, открывающий дверцу. Она с шипением сложилась, и Алина испуганно посмотрела на него.

— Что?

— Я уже говорил, что. Думаю, убийца должен умереть!

Виталий спрыгнул на мокрую дорогу и огляделся. Потом повернул голову и осмотрел автобус. Подошел к дверце, закрывающей багажное отделение. Теперь провинившаяся память, словно стремясь реабилитироваться, проворно и безошибочно подсовывала ему нужные картинки. Например, Олега с сумкой Светланы, наклоняющегося к багажной дверце и протягивающего к ней руку. И Петра, резко, почти грубо выхватывающего у него сумку.

— Водитель здесь еще пока я!

Это было… было позавчера.

— Виталий! — Алина выглянула из автобуса, наблюдая, как он открывает дверцу. — Что значит, должен умереть?! Ведь Сливка мертв! Мы видели его труп! Это был он!

— Совершенно верно! Это был Сливка! — гулко отозвался Виталий, наполовину исчезнувший в багажном отделении. Он потянул носом, разглядывая пол, поскреб ногтем одно из двух больших темных пятен на нем, потом выпрямился и захлопнул дверцу. Осмотрел палец, потом поддел ногтем другого сухие бурые частички.

— Тогда я тебя не понимаю. Если ты считаешь, что убийца должен умереть… значит, что он жив?.. — Алина задумалась, потом округлила глаза, и Виталий, уловив произошедшую с ней перемену, покачал головой.

— Не пугайся. Ты уже подумала, что сейчас я повернусь к тебе со зловещей улыбкой и скажу: "Да, Аля, ведь убийца не обязательно должен быть в единственном экземпляре".

Алина выдохнула — с явным облегчением.

— Ничего подобного!

— А ты знаешь, Аля, кого на самом деле убили первым? — негромко произнес Виталий, продолжая разглядывать свой ноготь. Алина недоуменно приподняла брови.

— Свету.

— Нет.

— Аа… то есть, Лешку.

— И не Лешку. Первым убили Петра.

— Что?! — Алина посмотрела на него, как на сумасшедшего. — О чем ты?! Петр умер меньше получаса назад! Первым убили Лешку!

Виталий недобро усмехнулся.

— Лешку? Лешку вообще никто не убивал.

— Не убивал?

— Разве мы видели его труп? Нет. Мы видели только разбитый плеер и сломанные наушники. А Евсигнеев видел на них кровь. И только. Что стоило Лешке сделать себе гденибудь надрез и позаимствовать немного своей крови? А потом бросить плеер и мешок? Он следил за бизнесменом и просто подбросил их ему. Он успел изучить его и просчитать его действия. И Евсигнеев поступил именно так, как он рассчитывал, автоматически на какоето время сделав себя подозреваемым номер один, тем самым дав ему в нужный момент свободу действий.

— Какую свободу действий?! — Алина потерла висок, косясь на крышу ненавистного особняка. — Лешки не было в доме! Его не было в комнате, когда убили Ольгу!

— Он был там. И ты видела его, когда он сидел неподалеку от дивана! Видела его, когда он убивал Олега! Видела его, когда он выбрасывал тебя из окна!

— Но ведь Петр…

— Петр был давным-давно мертв! Он убил его в самую первую ночь, когда водителю вздумалось прогуляться! Лешка был возле дома — ждал, когда кто-нибудь откроет ему дверь. Он убил водителя и спрятал его в автобусе. Я нашел кровь на полу… А потом вернулся в дом, прихватив коечто из вещей Сливки. Для того и чехлы спер с кресел. Он же полдня просидел на улице. Он был мокрый насквозь. Но ему нельзя было оставлять следов. А потом предусмотрительно рванул в бассейн — смыть кровь и грязь. Тут еще мы приперлись, и ему пришлось обставляться с мокрой одеждой. Кувыркнуться в воду.

— Ничего не понимаю, — прошептала Алина, пытаясь вспомнить, как был одет водитель в ту ночь, когда она встретила его в холле. И как он был одет потом. Но не вспомнила. — Петр…

— Когда мы нашли его возле бассейна, это был уже не Петр. Это был Лешка. Это был убийца. Просто он выглядел, как Петр. Точная его копия. Почти точная, — Виталий показал ей торчащий указательный палец правой руки. — Он слегка лоханулся. У водилы был здоровенный кровоподтек под этим ногтем — я в автобусе сидел позади него и отлично это запомнил. А тогда, ночью, этого кровоподтека уже не было. Я тогда удивился, ведь кровоподтек выглядел свежим и никак не мог пройти так быстро. Сам сколько раз пальцы прищемлял!

— Но ты мог оши…

— Не мог! — сквозь зубы произнес Воробьев. — Я запомнил это. Я видел это! И знаешь что?! У трупа в комнате Кристины не обгорела правая рука. И знаешь что я на ней увидел?! На указательном пальце?!

— Не может быть!

— Я увидел тот самый кровоподтек! Это уже перебор. Кровоподтеки не исчезают и не появляются, когда им вздумается! Но могут появляться трупы, которые кто-то прятал! Ты почувствовала, какой странный запах был в комнате? Этакий легкий тухлый аромат? Законы природы здесь соблюдаются!

Она деревянно кивнула, начиная понимать. Но не осознавать.

— Всетаки труп почти сутки лежал в автобусе. Пусть на улице и было довольно прохладно, но процесс всетаки пошел. А следующей ночью он перетащил его на кухню, в морозильную камеру. Там ведь стояло очень много больших коробок с какимито полуфабрикатами, маслом… Очень больших. Я не удивлюсь, если где-то в доме или в лесу под деревом валяется груда масла или котлет!

— Светка! — одними губами произнесла Алина. Виталий кивнул.

— У него для всех был свой план. Для нее план пришлось изменить. Она не вовремя пришла на кухню и застукала их там. Живого Петю у холодильника. И еще одного, но мертвого, на полу.

— Но как он мог так изменить свою внешность?! Почему для него не писаны законы природы?! Мы ведь так не можем!

— Потому что он из первой группы. Он с самого начала знал, что происходит. И, возможно, это знание позволило ему пронести сюда свою мечту. Умение менять собственную внешность. Становиться чьейто копией. Вплоть до малейших деталей, если он их заметил. Но он не мог стать кемто из нас полностью. Поэтому я не сомневаюсь, что перед тем, как убить водителя, он очень тщательно его допросил. О нем самом. И о нас. Так он узнал об опасности. О тебе. И обо мне. А законы природы… и он им подчинялся. Он не мог замедлить время. Не мог быть в двух местах одновременно. Не мог заставить исчезнуть запах. Не мог создавать вещи из воздуха — ни мою цепь, ни Жоркину одежду, ни твой халат — тогда он взял халат в шкафчике бассейной. И он не мог заставить трупы не разлагаться.

— Так вот для чего этот пожар на самом деле! — прошептала Алина.

— Да. Я все удивлялся — Кристинку окатил, себя тоже… да и солярка ведь так просто не загорится. Основательно поливать надо, а не сбрызгивать. У нас не должно было быть сомнений, что это Петр. Но мы не должны были заметить, что Петр умер далеко не только что. И, надо отдать ему должное, у него это получилось. Почти.

— И тогда у окна я действительно видела не тебя…

— И я на первом этаже видел не тебя.

— И Олег не был сумасшедшим. Он действительно видел Жорку. Вернее, Лешку, который превратился в Жорку! И в ванной тогда действительно пряталась Кристина… то, что превратилось в Кристину!

— Сукин сын играет нечестно! — с кривой усмешкой заметил Виталий. — Не соблюдает детективных канонов. Детектив и фантастика несовместимы.

— Но зачем нужно было все так усложнять? Пришел бы Лешкой, мы бы его приняли.

— Одиннадцать комнат, помнишь? Он не должен был появиться в доме. Иначе встревожились бы те, кто все это затеял.

Алина повернулась и пристально посмотрела на красную крышу особняка.

— И он сейчас там?

— Да.

— Он знает, что мы здесь?

— Конечно. Более того, думаю, он знает, что мы все поняли.

— Сволочь! И что же теперь?

— Он ждет нас.

Алина вздрогнула, продолжая смотреть на особняк. Ее руки сами собой поднялись и пальцы переплелись под подбородком. Она облизнула пересохшие губы, потом повернулась и увидела, что Виталий протягивает ей пистолет.

— Осталось два патрона, так что постарайся получше прицеливаться, — негромко сказал он. — Если, конечно, возникнет необходимость.

Алина посмотрела на пистолет, потом покачала головой.

— Зачем? Я все равно не умею с ним обращаться. У меня есть нож… Просто, когда мы зайдем…

— Я зайду! — Виталий нетерпеливо схватил ее за руку, развернул раскрытой ладонью вверх и хлопнул на нее оружие. От холодной металлической тяжести она снова вздрогнула.

— Нет, я…

— Ты вернешься в автобус и закроешь двери! Сядешь так, чтоб тебя не было видно с улицы. Ни в коем случае не открывай дверь и никого не подпускай к себе! Кого б ты не увидела! Даже если это буду я! Даже если я буду в той же самой одежде! Даже если буду истекать кровью и умолять тебя о помощи! Запомни, я покажу тебе указательный палец. И скажу, что Дева Севера ушла. Если я этого не сделаю, стреляй не раздумывая! Поняла?!

— Я пойду с тобой! — вскричала Алина возмущенно и отчаянно. — Я не останусь здесь! Ты не можешь меня заставить!

Она судорожно вцепилась в его руку. Виталий вздохнул и ласково прижал к себе дрожащую девушку.

— Я не заставляю тебя. Я уже понял, что тебя бессмысленно пытаться заставить! А, рыжик?

Алина подняла голову. Изумрудные глаза были полны укора и боли.

— Это верно.

— Поэтому я просто прошу. Нельзя тебе туда соваться, пойми! Останься здесь — и ради своей безопасности, и…

— Чтобы тебе не мешать, — со злой иронией докончила она. Виталий улыбнулся.

— Мне нужно войти туда, чтобы найти его и убить. А не защищать тебя, понимаешь?

— Я не…

— Я знаю — ты страшна во гневе и кого угодно с легкостью порубишь в мелкий винегрет! Потомуто я и пойду туда без тебя. Из гуманных соображений! Ладно, все, Аля, все, иди в автобус.

Виталий поцеловал ее, а потом, чуть отодвинувшись, долго смотрел, точно пытаясь унести в памяти все до единой черточки.

— Помни меня, слышишь? — тихо произнес он. — Обязательно помни. И я…

Виталий оборвал себя, провел большим пальцем по ее подбородку, потом развернулся и быстро пошел, почти побежал к дому. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями, потом поднялась в автобус и закрыла за собой дверь. Сдернула с кресел пару чехлов и бросила их на пол. Села так, чтобы видеть дорогу перед автобусом, положила перед собой пистолет и уставилась в стекло невидящими глазами, прислушиваясь к каждому биению своего сердца, словно оно было эхом чужого, бьющегося сейчас где-то в прокля-том доме.

Только выживи.

Это моя заветная мечта.

XI

Дверь особняка, которую они, уходя, тщательно закрыли, теперь была приглашающе приоткрыта. Он открыл ее до конца, сделав это спокойно и без всяких предосторожностей. Почему-то он был уверен, что в этот раз не будет никаких хитроумных ловушек. Не будет ни летающих алебард, ни арбалетов, ни опрокидывающихся ведер с кислотой или соляркой. Его ждали не для этого.

Стоя в дверном проеме, Виталий снял куртку и бросил ее на пол, оставшись в брюках и светлосерой водолазке. Из оружия у него был только нож. Неплохо было бы, конечно, прорваться в оружейную и прихватить что-нибудь посущественней — тот же Алькин меч, но Виталий сомневался, что ему дадут это сделать.

Он медленно пошел вперед, миновал колонну и резко остановился, точно налетел на невидимую стену. Впрочем, это соответствовало истине. Стена была из ужаса и отвращения.

— Больной ублюдок! — произнес Виталий побелевшими губами.

Его встречали.

Яркие лучи солнца, проходя через витражное окно и пронзая "воздушную башню", отлично освещали первые ступени широкой лестницы. Там он их и разместил — с заботливостью и вкусом, и это поражало, учитывая, что времени для композиции у него было не так уж много.

Они полусиделиполулежали на ступеньках, прислоненные друг к другу, прикрепленные веревкой, и все смотрели на него — он почти осязательно чувствовал их взгляды, хотя у четверых глаза были закрыты замерзшими веками, а у двоих глаз не было вообще. А так по сути смотрел на него только Олег, тяжело привалившийся плечом к перилам и свесивший руки между колен, словно он присел отдохнуть после тяжелого трудового дня. Рот Кривцова был приоткрыт, на лице застыло негодование, взгляд был чутьчуть скрыт надвинутой на глаза кепкой. Губы и подбородок были измазаны подсохшей кровью, голые плечи тоже. В пальцах была зажата любимая мизерикордия. Видеть его было особенно тяжело — он успел привязаться к весельчакуавтослесарю, оказавшемуся почти несгибаемым и сообразительным, но столь неосмотрительным в своей сообразительности.

Жора, Света, Борис и Ольга скорее лежали, чем сидели на ступеньках. Убийца не смог придать замерзшим телам сидячее положение, поэтому просто закрепил их веревкой и упер ногами в ступени. На груди у Жоры лежала одна из его фантастических картин, Ольге всунули в замерзшие пальцы пустую бутылку из-под коньяка, Борису на полусогнутые колени усадили изуродованную резиновую куклу, Светлане к руке привязали обгрызенную палку колбасы, а между раскрытыми губами, чтобы замаскировать вывалившийся язык, воткнули пышный цветок бледнокрасной розы, на котором сияли капельки воды, — убийца явно решил показать, что не лишен эстетического вкуса. Тела по-прежнему были обмотаны простынями — вероятно, их оставили, чтобы скрыть нанесенные бизнесменом страшные повреждения. Это тоже выглядело бы не эстетично.

Алексей сидел, полуприкрытый Марининым зонтом, зацепленным длинной крючковатой ручкой за одну из шлевок на брюках. Его лицо было жутким, влажно поблескивающим месивом из мяса и обломков костей. Кристина склонилась на его плечо, прижимаясь к нему головой с жалкими остатками обгоревших волос, пристально глядя страшными запекшимися белками из-под полуопущенных век. В побуревших тонких пальцах медленно тлела наполовину сгоревшая сигарета, и сизый дымок тонкой струйкой разматывался вверх, и сидевший рядом Петр, казалось, неодобрительно щурится на него уцелевшим глазом. У него на коленях лежал аккуратно сложенный листок бумаги.

Убийца не поленился и притащил в холл даже Марину, вернее то, что от нее осталось, свалив на ступеньках бесформенной расползающейся грудой, из которой улыбался безглазый багровый череп. Рядом на ступеньке стояло небольшое зеркальце, повернутое так, чтобы труп мог видеть свое отражение.

Все было затоплено золотистым солнечным светом, придающим композиции некое кошмарное оживление и особую четкость. В холле стоял удушливый запах смерти.

— Больной ублюдок! — дрогнувшим голосом повторил Виталий, потом вскинул голову и закричал в "воздушную башню" — скрываться не было смысла, за ним наблюдали и, конечно же, знали, что он вошел. — Больной ублюдок! Примитивная дешевка! Начинал, как элегантный детектив, а закончил дешевой тупой подделкой под дешевые тупые страшилки?! Дешевка! Ты не то пожелал себе здесь, придурок! Тебе нужно было пожелать себе хотя бы немножко мозгов!

Его сильный голос эхом разлетелся по дому и замер где-то в отдаленных уголках. В ответ не раздалось ни звука. Особняк молчал и молчал прячущийся в его недрах безумец, но молчание было злым, и Виталий почувствовал, что его слова не были приняты благосклонно. Он осторожно подошел к лестнице, потом наклонился к Петру, кривясь от усилившегося запаха, и подхватил бумагу с его колен. Развернул.

Вот примёлся злой Виталя, черной молнии подобный!

Виталий резким движением смял записку в кулаке, потом поочередно глянул в оба пустых коридора. Кухня? Нет. Бассейн? Нет, не то место. В бильярдной разгром, в подвале ему вообще нечего делать. Где? Гостиная? Зала? Одна из комнат?

Вообще почему-то самым подходящим местом казался холл, но здесь был только мертвый комитет по встрече.

Трупы занимали лестницу по всей ширине, так что пройти, не потревожив их, было невозможно. Виталий подошел к ступеням в том месте, где была Марина, ухватился за перила и, подпрыгнув, резким рывком перебросил свое тело на несколько ступенек вверх. Потом начал быстро подниматься.

Когда он ступил на третью по счету ступеньку, голова привалившегося к перилам Олега медленно повернулась, и он широко улыбнулся, блеснув крепкими зубами. Потом выпрямился, бесшумно встал на ноги и скользнул вверх по ступенькам, одновременно занося руку со стилетом для удара. Его улыбка стала еще шире.

Виталий, уже шагнувший на площадку, вдруг резко развернулся и коротко ударил Олега в челюсть.

Вернее попытался это сделать. Реакция у противника оказалась великолепной — в самый последний момент он резко дернулся в сторону, и кулак только скользнул по его скуле. Он отпрыгнул к перилам, чуть пригнувшись и внимательно глядя на стоявшего на площадке человека.

— Привет, Леха! — спокойно сказал Виталий, глазами оценивая расстояние между ними. — Решил поприветствовать меня лично? Я тронут.

То, что спряталось под лицом Олега, усмехнулось его губами. Потом его лицо вдруг задрожало, точно воздух над пламенем костра, черты потекли, словно расплавленный металл, посветлели и удлинились волосы, фигура почти неуловимо стала выше и тоньше, и теперь на Виталия смотрел, уже полузабытый внешне, тощий нескладный паренек с жалостливо тонкой шеей и слегка оттопыренными ушами.

— Ты всетаки сообразил, — удовлетворенно произнес он. — Я рад, что оставил в живых именно тебя. Мне нравятся настоящие противники. Настоящая добыча. Девка не в счет! Ты ведь не сделал глупость, взяв ее сюда?

Виталий промолчал, и Лешка снова усмехнулся.

— Ну же, не молчи. Пожалей меня! Я полночи провел в одной комнате с трупом, чтоб он подтаял и не выглядел, как мороженая треска. Чертов водила вонял, как триста тухлых яиц!.. У тебя, верно, накопилось много вопросов? Я готов тебе помочь, в чем смогу, прежде, чем мы начнем убивать друг друга.

— Что это за место?

— Вы ведь уже ответили на этот вопрос. Еще тогда. Это каркас мира, на который мы спроецировали свои истинные сущности. Чудесное место, где сбываются и заветные желания и, — он улыбнулся, — и заветные страхи.

Виталий кивнул на тела в начале лестницы.

— Это и есть твое заветное желание?

— Почему бы и нет? Но объяснить это сложно, Виталий. Язык слов для этого не подходит. Для этого нужен язык ощущений. Понять это можно лишь очутившись на моем месте, почувствовав то, что чувствовал я! Наблюдать, как вы бестолково мечетесь тудасюда, обвиняете друг друга, выдвигаете нелепые теории! Косить под дурачкаводилу, только и умеющего, что ругаться. Кричать вместе с вами, пугаться вместе с вами, одновременно подстерегая следующего. Это как охота, Виталий. Как спорт. кто-то прыгает с парашютом, а кто-то сворачивает чужие шеи. Каждый по своему получает свою порцию адреналина в нашем свихнувшемся мире. Знаешь, живи я в застойные времена, думаю, меня бы вряд ли на это потянуло… но то, что творится теперь… на этой почве прорастают совсем другие ростки, хотя семена все те же. Подумай! Это место — проекция ваших желаний! Заветные мечты… Подумай, насколько примитивны ваши заветные мечты! Разве эпитет "заветные" к ним подходит?

На лицо Виталия неожиданно набежала скука.

— Ты просто сумасшедший.

— Ты знаешь, нет, — доверительно сообщил Лешка. — Я… как бы тебе объяснить.?.. Я просто более живой, чем вы. И я — все равно, что господь бог этого места.

— Ты всего лишь псих, убивающий ради удовольствия, так что не надо полоскать меня в высоких материях!..

— Нет, нет, — поспешно воскликнул Лешка и погрозил ему стилетом. — Ты заблуждаешься. Убийства… это не совсем удовольствие. Сами убийства — это лишь средство — не цель. Смерть — всего лишь издержки. Необходимые издержки. Ты не строил в детстве дом из кубиков? Так вот смерть — это большей частью нижние кубики. На них все держится. Все то, что, как раз, приносит истинное удовольствие.

— Ты уже был здесь раньше?

— Да, только в прошлый раз оно было немного другим, — Лешка кивнул, и в его светлых волосах вдруг проросла чернота, быстро охватив все голову. Удлинилась, колыхнувшись, мягкая челка, потемнели глаза, смягчилась линия подбородка. Рост уменьшился, чуть увеличились бедра, фигура стала чуть плотнее, волосы на груди исчезли, ногти чуть вытянулись, и под ключицами стремительно взбухли ладные полушария грудей. Виталий вздрогнул, глядя на улыбающееся лицо Светланы. Она хихикнула, прижав к губам тонкий пальчик.

— Здорово, правда? — девушка подергала пояс брюк, ставших ей немного великоватыми. — Особенно потрясающие ощущения, когда меняется пол. Невозможно передать! Жаль, что мне тут так и не удалось никого подклеить! Не мог себе этого позволить, это бы здорово помешало. Но интересно было бы попробовать с девицей, а потом сразу с парнем! Это ведь не значило бы, что я педик, верно? Нравятся сиськи?!

— Это место настоящее? — спросил Виталий, глядя ей в переносицу и отчаянно внушая себе, что это не Света. Что она всего лишь выглядит, как Света. Но это было очень сложно и тяжело. Почти невозможно. Но стало немного легче, когда Светлана усмехнулась. Та Светлана никогда бы не допустила на своем лице такого циничного выражения, та Светлана была романтичной и застенчивой девушкой, любившей кухню и цветы. Здесь же стоял совсем другой человек, безумный и безжалостный, натянувший на себя ее облик, словно платье.

— Конечно настоящее. Разве ты это не почувствовал, когда получил пулю в плечо или трахал свою подружку?! Абсолютно настоящее, и умрем мы здесь понастоящему! Я однажды уже здесь умер! Это было чертовски понастоящему!

— Значит, в другом месте ты все же был жив?

Светлана снова усмехнулась.

— Я бы так не сказал. Но могу сообщить, что я тогда так же ломал себе голову. И я их раскусил! Поэтому они убили меня! Суки!

— Кто?

Бережная развела руками, не без умысла выдвигая вперед обнаженные груди.

— Извини, приятель, но это больше информации, чем я могу тебе позволить. Довольствуйся тем, что знаешь в моем мире!

— Это действительно эксперимент?

— Можно и так сказать.

— Почему же они не остановили его, когда ты начал своевольничать?

— Потому что им любопытно, — Светлана почти вплотную придвинулась к перилам. — Все плотоядные весьма любопытные создания. Ну, и как тебе история? По-моему, вышел неплохой фантастический детективчик, а? Если б у меня было время, я бы попросил Алю запечатлеть его на бумаге.

— Ты нечестно играл, Леха, — сказал Виталий, стараясь выбрать момент. Можно метнуть нож. Можно перехватить правую руку…

Это не Света! Не Света!

— Детективщик из тебя паршивый! Детективные ходы построены на разуме, на логике, на хитрости, а ты выехал лишь на дешевых кульбитах с переменой внешности. Без этого тебя бы сразу вычислили!

— А по-моему, здорово вышло! — Светлана улыбнулась, но в ее глазах была злость. — Самое смешное, что вы действительно подозревали тех, кого надо! Это Жорка подвесил алебарду к потолку, равно как и размозжил голову бизнесмену! Это Кристина выливала в ванну кислоту! Это ты выбросил Алину из окна! И, кстати, это она задушила, — Светлана погладила себя по шее и подмигнула Виталию, — меня! Что, думаешь, с какой стороны на меня напасть? Боже мой! Неужели ты станешь бить женщину?! Фу, сэр! Вы не джентльмен!

Виталий рассмеялся, качнувшись назад, но обратное движение вдруг в неуловимый момент перешло в округлонаступательное, и он почти успел схватить Светлану, но та, раскусив его маневр, вдруг высоко подпрыгнула, ухватилась за перила следующей лестницы и, ловко подтянувшись, перекувыркнулась, шлепнув босыми ногами по ступеньке. При других обстоятельствах он бы восхитился грациозностью и слаженностью ее движений, для которых тренированное тело Светланы подходило идеально.

Он в несколько прыжков взлетел вверх по лестнице и метнулся в коридор. Светлана стремительно мчалась впереди, и ее тело так же стремительно менялось на бегу, разрастаясь ввысь и вширь, взбугряясь мощными мускулами. Волосы подернулись волнами, вытянулись и упали на широкую спину роскошной вьющейся гривой. Брюки жалобно затрещали по швам, молния разъехалась, нитки вспоролись, и бегущий человек ловко стряхнул их на ходу, оставшись в одних трикотажных трусах — белых в зеленых волнах и зеленых корабликах.

Виталий догнал его в гостиной и слегка вздрогнул, когда к нему развернулся Жора Вершинин, улыбаясь отличными белыми зубами — во всем блеске своего атлетического великолепия. Лешка выбрал для драки идеальный облик.

— Первая часть Марлезонского балета! — весело прогудел Жора, направляя в лицо Виталию громадный кулак. Тот увернулся, блокировал второй удар, перехватил руку, суставы Жоры захрустели, но он почти сразу же ловко вывернулся, и Виталий не успел нанести решающий удар ножом. Поддельный Жора оказался несравненно проворней настоящего.

Стилет ткнулся в горло Виталию, но там уже было лишь пустое место. Виталий стремительным текучим движением оказался возле незащищенного бока гиганта, уже готовый направить нож в прореху, но прореха эта тут же исчезла. Он ловко избежал подсечки, но и его ловушка была тут же обезврежена. Тогда он попытался загнать Жору в угол веером ножевых ударов, но Вершинин вполне профессионально перевел защиту в наступление, сам сделал несколько выпадов, после чего попытался среди серии обманных атак, работая обеими руками, нанести удар в печень, но стилет лишь впустую пропорол воздух. В конце концов они удовлетворились тем, что почти одновременно обезоружили друг друга, после чего на некоторое время застыли на метровом расстоянии. Оба взмокли и тяжело дышали. У Жоры было прилично распорото плечо, у Виталия по правому боку тянулся длинный, но неглубокий порез. Он поискал глазами нож, но не нашел его. Быстро обмахнул ладонью вспотевшее лицо, с тревогой чувствуя, что повязка на плече снова пропиталась кровью. К кончикам пальцев стремительно бежали теплые щекочущие струйки. ЖораЛешка взглянул на красное пятно, быстро расплывавшееся по светлосерой шерсти свитера, и ехидно ухмыльнулся.

— Еще не устал, Воробьев? Может, хватит? Тебе не выиграть.

— Ничья тоже сойдет! — хрипло ответил Виталий, резко бросаясь вперед.

На этот раз было намного тяжелее, и не только потому, что Лешка пустил в ход все свои навыки и был в гораздо лучшей форме, чем Виталий, но и потому, что на этот раз он решил не останавливаться только на Жоре. Это было куда как хуже ударов и блокировок, постоянного просчитывания движений нападения и защиты. Он бил в лицо Жоры, но оно вдруг превращалось в лицо Марины, распахивавшей навстречу его руке свои аметистовые глаза. Он хватал ее за длинные волосы, но они вдруг мгновенно втягивались обратно в череп, превращаясь в жесткую прическу Олега. Он зажимал в захват его загорелую шею, но это вдруг оказывалась тонкая шея Светланы, взвизгивавшей Светланиным голосом. Он швырял ее на пол, и она уже оказывалась Борисом, негодующе скривившем свое утонченное лицо, который тут же вскакивал и, увернувшись от новой атаки, уже становился Ольгой, насмешливо вздернувшей тонкие бровиусики. Он выворачивал ей руку, а суставы хрустели у Петра, ревевшего неожиданным басом. Он наносил удар Петру, но попадал в обнаженный живот Алины, чей крик полосовал не хуже ножа. И Алина, улучив момент и яростно сверкая глазами, в которых плескались чужие эмоции, ударяла, и удар он получал уже от Алексея. Знакомые лица мелькали перед ним сумасшедшей каруселью, и он с трудом заставлял себя не останавливать удар, удушал снова и снова всплескивавшуюся уверенность, что сейчас свернет шею любимой, нанесет сокрушающий удар Олегу или Жоре, сломает руку Свете. В конце концов, он начал кричать, сам не слыша своего крика. Это был дикий вопль обезумевшего зверя, попавшего в капкан. Он чувствовал, что начинает сходить с ума. Это был не бой, а невыносимая пытка, прервать которую было равносильно самоубийству. Его мутило, свитер промок от крови и пота, глаза застилал звенящий алый туман.

Лешка совершил ошибку, в очередной раз превратившись в Евсигнеева. На Виталия обрушилась двойная ярость, когда перед ним оказались два ненавистных человека в одном лице. Из последних сил увернувшись от очередной атаки, он припечатал тяжелым ботинком босую ногу противника. Лешка взвыл евсигнеевским голосом, пропустил два почти одновременных удара и рухнул рядом с креслом, прямо на глазах превратившись в Алину, и Виталий, уже придавивший коленом ее живот и тянувшийся к горлу, зацепился взглядом за ее окровавленное лицо и не заметил, как свободная рука Лешки нырнула под кресло. Он успел уловить только серебристый взблеск, а затем ощутил удар в правое подреберье, где тотчас же вспыхнула мощная жгучая боль. Пол неодолимо потянул к себе, и Лешка руками Алины отбросил Виталия в сторону, одновременно выворачиваясь и тяжело вскакивая на ноги. Воробьев перекатился на спину, тускло глядя в шатающийся потолок и ловя воздух подрагивающими губами. Из его тела, всаженный по самую рукоять, торчал тот самый сикхский нож, которым он два дня назад чуть не убил Евсигнеева.

— Ну, — хрипло сказал Лешка, снова вернувшийся к собственному лицу. — Я же говорил тебе!..

Шатаясь, он сплюнул яркокрасным на серебристый ковер, сделал несколько шагов, припадая на одну ногу, и остановился, внимательно глядя на Виталия и ощупывая себя.

— Что, не сообразил про тайник? Очень глупо, Воробьев! Опять ты прокололся! Аленька меня вдохновила. Она сообразительная баба, хотя мне очень жаль, что по твоей инициативе она не долетела до ограды. Вы подпортили мне охоту! Крепко подпортили! Ну ничего! Я уже все исправил! Эй, эй!.. — наклонившись, он похлопал Виталия по щекам. — Ты мне тут не умирай! Пока еще рано! Ты мне пока живой нужен! Черт! — он скривился от боли, потом широко улыбнулся. — Итак, ты выбил мне три зуба, сломал два ребра, палец на ноге и, по-моему, слегка повредил внутренности. Честно говоря, я ожидал от тебя гораздо большего! Как минимум разрыва селезенки и тяжелой черепномозговой и, как максимум, собственно убиение! Ну ладно, сойдет и так. Я неприхотливый! Эй, ты что это делаешь?!

Ногой он отшвырнул руку Виталия, потянувшуюся было к рукояти ножа.

— Не фулюгань, лежи тихо! Мне не надо, чтоб ты кровью истек! У нас ведь с тобой еще есть одно очень важное дело! Вернее, тело! Рыжая девчушка, которой ты оставил пистолетик! Знаешь, было чертовски потешно, когда они с бизнесменом тут возились! Мне было даже жаль, что он ее не завалил! Как она в постели — ничего?

Виталий хрипло произнес несколько слов, ярко характеризующих в постели самого Лешку. Тот уважительно фыркнул.

— Сливка бы поставил тебе пять баллов за лексику и за фантазию. Жаль, не дожил бедняга! Ну, ладно, поехали!

Он осторожно переступил через Воробьева, ухватил его за запястья и поволок из гостиной, оставляя на полу широкий кровавый след. Виталий, закинув голову, отрешенно смотрел, как уплывает назад потолок и слушал голос Лешки, то грохочущий, то утончающийся до комариного писка.

— Ловко я всех вас поймал, а?! Мечты, желания, страхи — все, из чего вы состоите — это отличная наживка! Марина попалась на свой нарциссизм — совсем потеряла голову, когда вдруг ее красота очень сильно испортилась. Жора — на веру в собственную несокрушимость — ура, вперед — и пуля в лоб! Светочка — на свой неуемный аппетит, выманивший ее глухой ночью из теплой постельки, бедняжка совсем потеряла голову от любви! Борис — на свою детскую ненависть к сестре, дико и нелепо смешанную с чувством вины. Олег сглупил, развивая свою дедукцию спиной к двери, и попался на неумение думать и говорить одновременно! ОляОленька попалась на свою страсть к алкоголю плюс уверенность, что как раз в кругу друзей с ней уж точно ничего не случится! Петя — тоже алкоголик, кроме того, слишком доверчивый и душевный — видал бы ты, как он полез ко мне обниматься — ура, Леха нашелся! Надо выпить по этому поводу! Кристиночке достаточно было предложить сквозь дверь твоим и Алининым голосом нюхнуть на брудершафт — у неето бедной, коксик кончился, и она уже на стенку лезла! Евсигнеев… ну, думаю, вы и без меня сообразили, на что попался этот шизик! Ты, Виталя, попался на свое упрямство, стремление во всем идти до конца. Я долго размышлял, на что поймать Алю. Не мог уцепиться — долго. Ничего не получалось. Она слишком крепко хранила свои секреты, а Алексей меня подвел. Но, знаешь, я кажется придумал, на что ее поймать. И я уверен, что она попадется, — на мгновение он остановился и склонился, насмешливо глядя Виталию в глаза. — Я поймаю ее на тебя.

Виталий хрипло выдохнул и дернул рукой. Лешка засмеялся и поволок его дальше. Вскоре пошли ступеньки, и он заботливо чуть приподнял Воробьева, чтобы он не бился головой.

— Я раньше умру от скуки, чем от ранения, слушая твои бредни! — слабым голосом произнес Виталий. Лешка хмыкнул и осторожно уложил его на площадку лицом вниз, но так, чтобы нож не уперся рукоятью в пол и не проник еще глубже.

— Отдохни, пойду хлебну чего-нибудь. А то в горле пересохло.

Виталий услышал, как он быстро сбежал по лестнице, и тотчас же попытался перевернуться, но мышцы отказывались подчиняться, рука впустую скользила по полу. По телу начал расползаться холод, и его зубы дробно стукнули друг о друга. Он еще раз оттолкнулся рукой и тяжело перекатился на спину, хрипло вскрикнув от боли. Тотчас же раздались шаги, над ним вырос Лешка, насмешливо грозящий ему уже давным-давно знакомым ножом с треснувшей зеленой пластмассовой рукояткой, обмотанной изолентой, и Виталий вздрогнул, на этот раз увидев свое собственное лицо.

— Она не придет, — с трудом произнес он. Лешка сочувственно покачал головой.

— Конечно же придет. Она ведь женщина. Женщины никогда не поступают так, как ты им говоришь. Они всегда поступают наоборот. А когда их мужчинам грозит опасность — уу, ты что!.. Что угодно сделают! Горы своротят! Горящие избы, кони — это все фигня, по сравнению с тем, на что они могут пойти! Поэтому, — Лешка присел рядом с ним на корточки и подмигнул, — скажи мне, каков ваш условный знак. Вы ведь договорились, не сомневаюсь! Скажешь, сделаю так, чтоб не мучилась! И чтоб ты тоже не мучился!

Виталий закрыл глаза.

— Поня-то, — с сожалением произнес Лешка, поднимаясь. — Прямо Сережка Тюленин!1 Ничего тебе не скажу, поганый фриц! Ладушки, придется проявить гражданскую смекалку! Кстати, напоследок, могу тебе сказать, что мудрый Жора был слегка прав. Одного из нас действительно не существует!

Он снова повернул Виталия лицом вниз и сбежал по лестнице, поигрывая ножом. Потом остановился посреди холла, взглянул на Виталия, неподвижно лежащего на площадке, и закричал.

* * *

Алина, смотревшая на открытую дверь особняка сквозь заросли, вскинула голову, услышав приглушенный крик боли, и ее словно пронзило током. Это был его голос. Господи боже, это был его голос!

Она стремительно выскочила из-за кустов, крепко сжимая пистолет, но тут же нерешительно остановилась.

Сидеть в автобусе… сидеть в автобусе… кого бы ты ни увидела…

Помни меня.

Да какого черта?! Тебя там убивают, а я — сиди в автобусе!

Не раздумывая больше, Алина бросилась к дому.

У распахнутой двери она остановилась, глядя на куртку Виталия, валяющуюся на полу. Осторожно заглянула в пустой холл, потом медленно вошла, держа пистолет перед собой в обеих руках и пугливо озираясь по сторонам.

Когда Алина дошла до того места, откуда открывался вид на ярко освещенную лестницу, то резко остановилась, хватанув ртом огромную порцию воздуха и едва сдержав вопль ужаса, глядя на встречающих ее мертвецов. Но ужас тотчас вытеснил гнев на того, кто не только убил людей, но и посмел обращаться с ними, как с куклами.

Она медленно пошла к лестнице, стараясь ступать бесшумно и прислушиваясь — не долетит ли хоть малейший шорох. Потом подняла голову и увидела залитого кровью Виталия, который к этому моменту сумел коекак перевернуться и привалиться к стене. Он смотрел на нее и отрицательно качал головой, запрещая идти дальше, уже видя по ее исказившемуся от боли и ужаса лицу, что все бесполезно. Она увидела кровь. И увидела торчащий нож. И помчалась вперед, перемахнув через ступеньки так, как это недавно сделал он сам.

Виталий попытался крикнуть, но голос исчез, он мог только едва слышно сипеть. Со своего места он видел ЛешкуОлега, снова привалившегося к перилам. Пока он переворачивался, тот успел занять свое прежнее место.

— Олег!.. — тихо произнес он. Алина уже была возле него, склонялась к нему, но услышав его голос резко выпрямилась и обмахнула пространство за собой взглядом и настороженным дулом пистолета.

— Что?!

— Олег… — повторил Виталий и шевельнул рукой, подняв указательный палец. — Лешка — это Олег.

Алина повернулась, прищуренно глядя на Олега, сидевшего вполоборота, прижавшись спиной к перилам, потом снова взглянула на Виталия, и тот слабо кивнул. Она развернулась и медленно спустилась на несколько ступенек вниз. Потом прицелилась и нажала на спусковой крючок. Хлопнул выстрел, простреленная голова Кривцова дернулась и он косо свалился назад, на ступеньки, негодующим лицом к потолку. Алина тотчас отвернулась от него и бросилась к Виталию, но тот смотрел мимо нее, приковавшись взглядом к негодующему лицу Олега. Мгновением раньше перед этим взглядом мелькнула голая спина Кривцова, разрубленная одним сильным ударом.

Олег имел полное право на негодующее выражение лица. Он был мертв давным-давно и не заслужил пулю в голову. Мертвые требуют уважения к себе.

Алина склонилась над Виталием, держа пистолет в правой руке. На ее лице снова был ужас.

— Виталик! Господи! Милый!..

— …зади!..

— Что?!

Виталий снова шевельнул губами, и в тот же момент она поняла, что он пытается ей сказать — одновременно с тем, как чья-то рука схватила ее сзади за волосы и что-то больно обожгло ей горло. Боль сразу же исчезла, что-то горячее потекло по груди, хотя это было уже неважно. Отчаянно захотелось спать и вместе с этим пришло понимание, вспыхнувшее где-то в глубине мозга яркой звездой. Алина начала опрокидываться на Виталия, все еще видя его лицо, на котором застыли ужас и ярость, причудливо смешавшись друг с другом. Она почувствовала, как его ладонь прижалась к ее шее, безуспешно пытаясь остановить кровь, хлещущую из разрезанной артерии, и хотела сказать, что это бесполезно, но на это времени уже не было.

Но прежде, чем его лицо исчезло в темноте, Алина успела найти время на другое. Ее рука с пистолетом резко дернулась, и пальцы потянувшемуся к нему Лешки схватили пустоту. Девушка ткнула пистолет в ладонь Виталия, разжала пальцы и косо повалилась на Воробьева, закрывая глаза.

Спать, спать, спать…

Помни меня…

Лешка удивленно посмотрел на свои пальцы, в которых ничего не было. Потом так же удивленно посмотрел на пистолет, качнувшийся в его сторону в дрожащей руке. У него было пропасть времени. Он успел не только удивиться. Он даже успел изумленно произнести:

— Что?!..

Рука вдруг застыла. Палец уверенно нажал на спусковой крючок, выпуская из пистолета последнюю пулю.

Лешку отбросило назад, он взмахнул руками и кубарем скатился вниз по лестнице, налетел на связанные друг с другом трупы и остался неподвижно лежать на спине, глядя в далекое витражное окно, сквозь которое на него лился яркий солнечный свет. Пуля попала ему в ямку у основания шеи.

Виталий всетаки оправдал его ожидания.

Он умирал и знал об этом.

Тем не менее, ему было очень смешно.

Те, двое, и не подозревали, что если бы они его не убили, ему бы пришлось делать это самому.

Но тогда бы он умер победителем.

Алина была уже мертва, а они жили еще около минуты, и, умирая практически одновременно, видели, как, колеблясь, начинают исчезать высокие стены особняка, растворяется витражное окно, тает лестница и колонна, уходят в никуда мертвецы и вещи. Особняк прекращал свое существование, превращаясь в пустоту, которая, в свою очередь, превращалась в бесконечную тьму.

Виталий закрыл глаза, и где-то там, внизу, закрыл глаза другой, последний гость исчезающего дома и исчезающего мира.

Помни меня.

Это была последняя мысль.

Потом и она стала тьмой. Сквозь миры, сквозь века, сквозь бесцветную суть Протяни ко мне руку и пальцев коснись. Расскажи мне — где он — мой единственный путь. Средь холмистых просторов судьбы появись. Я не помню себя, хоть смотрюсь в зеркала, Я не вижу руки, что выводит строку. Жизнь бесцельная, что без вершины скала, Жизнь безвольная — конь, что стоит на бегу. Я ищу смысл во всем, что исчезло давно, И реальность галопом летит сквозь меня. И стучусь я в раскрытое настежь окно И я слепну в безгрешном сиянии дня. Я не знаю, кто снится друг другу из нас, Мне блуждать надоело средь этих холмов — Ведь здесь ветер играет полуночный джаз Не для наших пытливых, запутанных снов.

Она вскинулась на кровати, выгнувшись так, что захрустели кости позвоночника, и судорожно хватая губами воздух. Воздуха оказалось неожиданно много, хотя секунду назад его не было вовсе — была лишь тьма, наполненная болью и ужасом, но для воздуха там вовсе не было места.

Дышать! Дышать!

Мое горло!..

Дышать!

В эту секунду она не помнила ничего — даже собственного имени — в памяти осталось лишь одно — холодное лезвие, полоснувшее ее под подбородком, кровь, хлынувшая ей на грудь, и боль, боль, боль…

Еще было чьето лицо, стремительно уносящееся в темноту — лицо, помнить которое казалось очень, очень важным.

Помни меня!..

Мое горло!

Ее руки взлетели к шее — вернее, попытались это сделать, но их дернуло назад, и она с зачатками удивления обнаружила, что руки крепко привязаны ремнями к кровати, на которой она лежала. Ее панический, ничего не понимающий взгляд заметался по сторонам. Ширма вокруг кровати — бледно-зеленые занавеси, какие-тостранные попискивающие приборы, большой монитор, на экране которого метались невообразимые цветные вихри, провода — целые гирлянды проводов, которые тянулись от приборов к ее рукам, груди и голове, прикрепленные маленькими присосками и иглами. Она попыталась дернуть ногами, но и те были привязаны к кровати. Попыталась поднять голову, но и ее что-то держало.

За ширмой явно что-то происходило — из-за колыхающейся бледнозеленой ткани доносились крики, грохот, ругань, дребезг бьющегося стекла, стук чьих-то торопливо бегущих ног.

— Это не то!.. давай С18! Да шевелись же!..

— … если он загнется, я вас лично…

— … там еще что?!..

Несколько секунд она лежала тихо, опустошенная и сосредоточенная на том, чтобы дышать. Легкие исправно работали, и она тупо смотрела, как поднимается и опускается простыня на ее груди.

Горло! Мое горло!.. перерезали горло!..

Тело забилось в новом приступе паники, руки снова вскинулись к шее, в животном импульсе зажать зияющую рану, и на этот раз сокращение мышц было настолько сильным, что ремень, стягивавший правую руку, не выдержал и лопнул. Освободившаяся ладонь тотчас плотно прижалась к шее, заелозила по теплой неповрежденной плоти.

Что?.. как?..

Тело, обрадованное успехом, рванулось еще сильнее, раздался треск, и ноги вдруг оказались на свободе. Она открыла рот, и к ее удивлению из него, вместо ожидаемого предсмертного хрипа вдруг вырвался звонкий пронзительный вопль.

— … шестая система!.. да вы что — уснули?!..

— …аааииигааа!..

Дикий крик, долетевший из-за ширмы, оборвался бульканьем, словно там кто-то решил прополоскать горло. Снова раздался грохот. Она рванула ремень, удерживавший левую руку, но он оказался крепче остальных. Тогда она отшвырнула с себя простыню и стремительно спрыгнула с кровати, вывернув руку в плечевом суставе. Веером разлетелись провода, отскакивали присоски, выдирались иглы в крошечных фонтанчиках крови, вспыхнула и тут же погасла острая боль где-то в затылке. Панический ужас придал телу нечеловеческую силу, и она рванулась вперед — туда, где в бледнозеленой ткани виднелась щелочка сходившихся занавесей, — с грохотом волоча за собой кровать за привязанный к запястью ремень, груза которой сейчас почти не ощущала, как не чувствовала боли нигде, кроме как в перерезанном горле, которое почему-то оказалось неповрежденным, и не замечала, что из одежды на ней лишь полупрозрачные невесомые трусики. Кровать зацепила какойто треножник, который повалился на подставку с приборами. Что-то брякнуло, хлопнуло, заискрилось, и в воздухе резко запахло горелой изоляцией.

Бледнозеленые занавеси распахнулись, и в проем просунулся взъерошенный, не знакомый ей человек в белом, изрядно помя-том докторском костюме, и уставился на нее дикими, ошарашенными глазами. Тут же исчез, и она услышала его испуганный крик:

— Шестая очнулась! Какого хрена она очнулась?!..

— Твою мать!.. так сделай что-нибудь, баран! Чего ты орешь?!..

— Но ведь она не должна…

— … выруби ее, идиот!.. Мы заняты!

Занавеси снова разлетелись, и мужчина юркнул обратно и попытался ухватить ее за плечо, но она, углядев в его руке шприц, изловчилась и увернулась, одновременно изо всех сил пнув его босой ногой в колено. Удар оказался неожиданно мощным, и "доктор", взвыв от боли и выронив шприц, отлетел назад и в сторону, стукнулся об угловой стержень ширмы и опрокинул ее, явив на обозрение все пространство помещения, в котором она находилась.

Комната была просторной. Еще около десятка ширм, идентичных опрокинутой, стояли по кругу, наглухо закрытые от посторонних взглядов, и из каждой тянулись провода, часть которых убегала к дальней стене, исчезая среди бесчисленных мониторов и приборных панелей, весело подмигивающих зелеными огоньками. Несколько проводов валялись на полу, и их топтали ноги людей, также одетых в мятые белые, не первой свежести костюмы, которые стремительно отдирали остатки проводов от головы судорожно дергающегося полуголого человека, чье лицо мелькало среди их машущих, мешающих друг другу рук. Выпученные, разноцветные — карий и блеклоголубой — глаза, подергивались и вращались в глазницах, из их уголков текла кровь. Текла она и из носа и из распахнутого оскаленного рта, в котором дрожал грязноалый язык. Человек заходился в булькающем хрипе и отчаянно отбивался от рук, пытающихся уложить его обратно на кровать. На полу рядом с топчущимися ногами валялся монитор, зияя огромной дырой в обращенном к ярким потолочным лампам экране.

— … я вкатил уже две дозы!.. Какого хрена?!..

— … такого раньше не было!..

— … словно взорвался!..

К полуголой женщине, застывшей посредине поваленной ширмы повернулась только одна голова. Пожилой мужчина с аккуратно постриженной седой бородой и тонкими, холодными чертами лица. Яркоголубые, варяжские глаза за стеклами очков бегло оглядели ее, затем человека, как-то удивительно медленно барахтающегося среди занавесок. Потом он сильно ударил по плечу одного из мужчин, суетившихся рядом, и указал в ее сторону.

— Помоги успокоить! Только, чтоб никаких следов на ней!.. Идиоты!..

Смысл слов дошел до нее не сразу, и она дернулась в сторону запоздало. Поднимавшийся с пола ухватил ее за ноги, она брыкнулась, задергалась, на какоето мгновение повиснув в воздухе только на удерживавшем запястье ремне, и тот наконец-то лопнул. "Доктор" успел подхватить ее, чтоб она не ударилась головой об пол, но она неожиданно снова взвилась, оплела его руками и ногами, и они вместе покатились по скомканным занавескам. Тут подоспел второй, и совместными усилиями они перевернули ее, яростно бьющуюся и визжащую, на живот. Почти сразу же она ощутила болезненный укол в левую сторону шеи, ахнула и затихла, чувствуя стремительно растекающееся по телу онемение. Ее голова лежала на боку, прижавшись щекой к полу, руки еще подергивались в затухающем стремлении защищаться. На спину навалилась неимоверная тяжесть, было трудно дышать. Что-то валялось перед глазами — какойто аккуратно сложенный маленький белый квадратик. Какая-то бумажка. Она всхрипнула и закашлялась.

— … слезь с нее — она же задохнется!

— … какая разница?.. она же все видела!.. Если он не очухается — кто будет все стирать?! Ее все равно придется…

Что-то звонко шлепнуло, словно кому-то от души съездили по физиономии. Тяжесть исчезла с ее спины, она глубоко вздохнула, потом тускло посмотрела на бумажку и дернула рукой. Ладонь накрыла белый квадратик, подтянула к себе, после чего она вяло перевернулась на бок, и теперь перед ее глазами были ножки кровати и косо свисающая с нее простыня. Звуки начали утончаться и сходить на нет, глаза словно бы проваливались внутрь черепа.

— … говорили о крайних случаях! Это — не крайний!

— … черт бы подрал ваш гуманизм! Мало того, что…

— … нужно было вывести ее с самого начала…

— … кем бы мы это сделали, олух?! Там был микрокосм! Ты не понял?!..

Слова прервались новой порцией грохота и криков. Что-то разбилось, кто-то куда-то побежал, раздался отчаянный крик, полный боли. Запах гари усилился. Она застонала, закрывая глаза, и под конец успела почувствовать, как взлетает вверх — то ли на чьих-то руках, то ли сама по себе. В последнем усилии ее рука скользнула по шее. Крови не было. Разреза не было. Только была, почему-то, боль, но теперь далекая, словно прихваченная с собой из другого мира.

Реальности, реальности…

— …допрыгались?!.. я ведь предупреждал!..

— … в сердце!..

— … технику закрывайте!.. технику! Вся ж работа на фиг!..

Помни, помни, помни…

И снова грохот. Снова крики. Жуткий звериный вой…

Потом только тьма, и наполняющий ее настойчивый, ласковый, повелительный, обволакивающий, успокаивающий голос, проникающий в мозг, в кровь, превращающий ее в себя, становящийся ею — и телом, и уплывающим в бесконечную даль сознанием.

— … сон… всего лишь страшный сон… тише… страшный, страшный сон… глупый сон… глупый…

Книга 2

Часть первая Memento vitae

I

— …тише!.. Да успокойтесь же! Девушка!

Не открывая глаз, она отчаянно отбивалась от чьих-то рук, пытавшихся удержать ее.

— Не трогайте меня!.. горло!.. Не трогайте мое горло!..

— Что с вами?..

— Может, у нее астма? Приступ…

— А может, эпилепсия?..

— …уйдите! Не видите — человеку плохо!

— … да просто кошмар…

Голоса гудели вокруг нее — обыденновстревоженно, к голосам добавился ощутимый запах лекарств и легкий хлорный. Алина перестала отбиваться, обмякла и открыла глаза. Перед ней маячило незнакомое мужское лицо, чуть поодаль плавали еще несколько лиц — мужских и женских, смотревших на нее с опаской. кто-то аккуратно, но крепко удерживал ее руки.

— Девушка!..

Алина вздохнула и откинулась на жесткую спинку стула, растерянноиспуганно поводя глазами в обе стороны. Длинный больничный коридор, бледножелтые стены, ряд дверей с номерами и табличками, пожилая женщина в синем халате, стоявшая неподалеку возле железного ведра, наполненного водой и пеной. В руке у женщины была швабра.

— Так звать сестру, нет?! — сварливо спросила она. Мужчина, державший Алину за руки, покачал головой.

— Не надо. Просто человеку страшный сон приснился. Наверное, нервы не в порядке.

— Так ей не к терапевту, а к невропатологу надо! — буркнула уборщица. — Ишь, концерт устроила! Перепугала всех!..

— Да ладно вам!.. — мужчина махнул на нее рукой, потом снова посмотрел на Алину, которая часточасто дышала, словно вытащенная на берег рыба, чувствуя, как по лицу, по шее и за воротник стекают крупные капли пота. — Ну, вы как? Может, позвать врача?

Алина замотала головой, потом просипела:

— Где я?

— В поликлинике, — ответил он печальноласково. — Забыли разве? Вы ж за мной занимали!

Дверь кабинета отворилась, и в коридор выглянула девушка с коротко остриженными черными волосами.

— Что за крики?

— Да вот девочке кошмар приснился, — услужливо сообщила одна из зрительниц, стоявшая в сторонке. Медсестра перевела взгляд на Алину.

— Вы? Зайдите.

— Нет, — поспешно сказала Алина, — спасибо. Я потом… я не сейчас… извините пожалуйста.

Медсестра недоуменнонедовольно пожала плечами и захлопнула дверь. Небольшая толпа вокруг начала рассасываться, и на мгновение в ней вдруг мелькнули чьито глаза, показавшиеся Алине страшно знакомыми. Яркоголубые глаза за стеклами очков. Но они тут же исчезли, как исчезло и само чувство узнавания. Хрипло дыша, она стянула на груди расстегнутое черное пальто, потом встала. Сумочка свалилась с ее колен и повисла на перекинутом через локоть ремешке.

— Вам помочь? — спросил мужчина. — Вам бы лучше на свежий воздух.

— Нет, спасибо, я сама, — вяло произнесла Алина, потирая шею. — Скажи-те… скажи-те, а я здесь давно?

Он удивленно пожал плечами.

— Минут пятнадцать. Вы очередь за мной заняли — разве не помните? Заняли, а потом пригрелись, задремали… Наверное, вам очень страшный сон приснился? Надо бы вам попить успокаивающего… валерьяночки…

— Да… — прошептала Алина, — страшный. Нервы… наверное, просто нервы. Устала.

— Да молодыето сейчас быстрее пожилых старятся, — заметила сидевшая неподалеку старушка и снова уткнулась в изучение своей медицинской карты. — Чего удивляться, когда кругом такое…

Алина отвернулась, не слушая уточнений, и побрела по коридору к лестнице. В висках у нее громко, болезненно стучало. Негнущиеся ноги цеплялись за пол носками потертых сапожек. Сумочка хлопала по голени.

Сон… сон… кошмарный сон…

Четыре дня за пятнадцать минут?!

И что? Случаются и более странные вещи.

Да, сон — это очевидно, как и то, что она находится в поликлинике. Вчера приболела, попросила Женьку подменить, а сама весь день провалялась на диване, сморкаясь и кашляя. С утра было получше, но отчегото сильно разболелась спина, и на работу она всетаки не пошла, сказав Тамилке, что выйдет после обеда. А потом отправилась в поликлинику… заняла очередь, а потом прожила четыре восхитительных и жутких дня?

задремала на пятнадцать минут, чтобы проснуться самым несчастным человеком в мире.

Неужели это действительно был всего лишь сон? Сон, в котором ее убили…

Может, лучше б и убили там, такой… чем просыпаться в этой жизни! Лучше бы она была сном!

В вестибюле толпились люди — в осеннюю пору поликлиники, как правило, становятся особенно обитаемыми. От окошка регистратуры тянулся длинный хвост очереди, чихающий, кашляющий и ругающийся — в основном, пронзительными старушечьими голосами. Хвост поменьше вырастал из стеклянной аптечной будки, состоявшиеся и потенциальные больные курсировали между лестницей и тяжелыми двустворчатыми дверьми, а среди них крутилась нянечка, пытаясь изгнать проскользнувшую внутрь облезлую дворнягу. Дворняга издевательски тявкала, цокая когтями по цементному полу, нянечка простуженно ругалась. Где-то в очереди голосил ребенок. Вестибюль заполнял цветистый аромат лекарств, смесей туалетной воды и духов, хлорки, псины и табака. кто-то наступил Алине на ногу и, не заметив этого, пошел дальше. Привычная, до боли знакомая реальность.

Состоятельная владелица ресторана… Приснится же такое! Состоятельная, ага — новые сапоги купить не на что! Эх, если бы сбылась моя мечта!..

Только дело сейчас вовсе не в этом. Не в этом!

Перед обшарпанным трюмо причесывались и надевали шапочки и беретики несколько женщин. Она подождала, пока одна из зеркальных створок освободится, и подошла к ней, вытаскивая из сумочки расческу. Внимательно посмотрела на свое отражение. Светлокаштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах, сейчас тусклые от холода. Правильные, но не оченьто выразительные черты лица. Кожа бледная, нос чуть распух и облез от насморка. Темные брови, темные ресницы. Зеленоватокарие глаза. Небольшие тени в подглазьях. Фигура скрыта черным пальто, но онато знает ее — ни худая, ни толстая. Обычная. Вся насквозь обычная. Незапоминающаяся. Некоторые мужчины считали ее симпатичной, но большинство людей, как правило, редко узнавали ее при повторной встрече. "Ничего", — характеризовала ее внешность Женька. Тамила была в своем суждении более точна, раз и навсегда сказав: "Ничего особенного. Стандартная волжанская мышь!"

Во сне она выглядела иначе. Алина хорошо запомнила свои отражения в зеркалах особняка — хорошенькая рыжеволосая и зеленоглазая девушка каждый раз смотрела на нее из зеркальных глубин… там… Странно — она ведь никогда не представлялась самой себе зеленоглазой и рыжеволосой. Скорее наоборот — гнала от себя подобные представления. Алина закусила губу, пристально глядя в глаза своему настоящему отражению. Верно говорят, что во снах все неправильно и алогично. Поэтому, она и не узнала во сне того лица, хотя сейчас отлично осознавала, что там у нее было лицо Оксаны Щегловой — девушки, погибшей на ее глазах много лет назад.

Алина медленно и как-то сонно провела расческой по волосам, потом дотронулась указательным пальцем до щеки, словно еще не в силах была поверить, что перед ней действительно ее собственное лицо. Стать ненадолго рыжей зеленоглазой красавицей и проснуться блеклой шатенкой, у которой нет ни ресторана, ни денег, ни собственной книги… в сущности, у нее вообще ничего нет, кроме монотонной работы и двадцати восьми лет за плечами. А ведь во сне было двадцать три! Да-а, проснувшись, она не только подурнела, но и постарела.

Может, тебе действительно надо не к терапевту, а к психиатру?!

Причесавшись и застегнув пальто, Алина вышла на улицу, где тотчас была атакована порывом холодного сырого ветра. Волжанские осени всегда были промозглыми и грустными, и наблюдать, как они семенят навстречу зиме, лучше из-за окна теплой квартиры, а если и случается надобность выйти на улицу, то передвигаться быстрыми короткими перебежками. Голубое прозрачное небо, мягкость осеннего солнца, чудные тихие золотистые погоды — все это уходило вместе с сентябрем, а сейчас уже была середина ноября, гнусная, сырая, холодная и не вызывающая никакого лирического настроения.

Алина нашла глазами пустую скамейку, подошла к ней и села, съежившись. Холодный ветер настойчиво лез за воротник и рукава пальто. Мимо прошествовала дама в роскошной длинной дубленке, и Суханова посмотрела на нее с суровой задумчивостью. Ну, дубленкуто она вот-вот купит, осталось доложить со следующей зарплаты — правда, конечно, не такую роскошную. Иначе, постоянные простуды ей обеспечены. Ну вот, ухо заложило!

Она закурила, не сразу сумев зажечь зажигалку, — пальцы предательски дрожали и все норовили потянуться к горлу, чтобы убедиться — действительно ли с ним все в порядке?

Сон, сон… всего лишь сон… Ты ведь жива, не так ли? Ну и успокойся!

Сон… Но еще никогда она не видела таких реальных снов. Он не начал подергиваться обычной пеленой забытья, расплываться в памяти, как это обычно бывает со снами. Она четко помнила каждую деталь этих четырех дней. Помнила каждое лицо. Каждое услышанное слово. Каждый голос. Сон с цветами, запахами, вкусом, болью, ощущениями… сон с теориями. Сон с чувствами. Если это было всего лишь видение, то как можно продолжать испытывать к нему чувства?! Ненавидеть Евсигнеева и Лешку?! Горевать по Олегу, Жоре и Свете?! И почему сердце рвется на части, когда в памяти снова и снова всплывает растворяющееся в темноте, залитое кровью лицо Виталия?!

Помни меня! Обязательно помни!

Бессмысленно помнить видение! Нельзя любить и оплакивать человека, которого никогда не существовало! Хотя, спящее сознание редко придумывает лица. Вполне возможно, что Виталий существует, что она видела его когда-то мельком — сон может создать целый фильм из одного крошечного незначительного кадра, как и вышло. Случайный прохожий. Один из посетителей, забежавший в их бар на пять минут выпить чашечку кофе или махнуть стопочку коньяку. Попавшийся на глаза человек в магазине. В конце концов, они просто могли однажды ехать в одном автобусе!

Да, ехать в одном автобусе…

Алина сглотнула и сжала в пальцах сигарету, чуть не сломав ее. Она помнила! Как наяву! Ощущала в пальцах тяжесть пистолета, направленного в голову Евсигнееву. Слышала скребущий звук, с которым ноги мертвого Бориса елозили по паркету. Ощущала боль в собственных пальцах, выскальзывающих из Ольгиной руки. Помнила вкус чудесных блюд, приготовленных Светой. Чувствовала жуткий запах в Марининой ванной. Прижимала ладони к холодеющим щекам умирающего Олега… Все пережитое приснившееся?

вдруг нахлынуло на нее, закружило сознание на сумасшедшей карусели памяти. Старенький дребезжащий автобус. Стук дождевых капель по стеклам особняка. Нож и цветы в ящике тумбочки. Звенящая подвеска под потолком. ПетрЛешка, исполняющий акапелла песню Высоцкого. Яростный взгляд Марины. Рука Виталия, хватающего ее за запястье. Светлана, подвешенная на одежный крючок, словно кукла. Пальцы Ольги, уверенно бегающие по клавишам рояля. Меч в собственной руке, ткущий в воздухе невообразимые узоры. Колокола маленького Реймского собора, приветствующие наступление нового часа. Закрытые глаза Жоры с опушенными инеем ресницами. Евсигнеев, раздирающий на ней платье. Грохот выстрелов. Яркое пламя в зеве камина и снова пламя, укутывающее тела лежащих друг на друге людей. Ваза с ручками в виде прыгающих лягушек. Кристина с взъерошенными чернокрасными волосами, швыряющая свои кольца к подножию деревянного идола. Ухмыляющееся лицо Петра, выплывающее из-за плеча Олега. Шелестящие под пальцами страницы собственной книги, которую она никогда не писала. Фантастические картины на стенах. Торопливо семенящий по серебристому ковру мохнатый паук. Колышущиеся над водой бассейна темнозеленые листья. Ее имя, выведенное кустами вейгелы и барбариса. Безумные вопли Евсигнеева из-за двери. Взволнованное лицо Виталия, склоняющееся к ее лицу. Боль в вывихнутой руке. Влажность чужой крови на пальцах. Мертвецы, заботливо усаженные на ступеньки. Теории, бесчисленные и бесконечные. Гаснущий свет. Ярость и ужас, раздирающие разум в клочья. Лезвие, ожегшее горло под подбородком, кровь, хлынувшая на грудь. Виталий с торчащей из тела рукояткой ножа. Боль — двойная боль… Его лицо, уходящее в темноту. Ладонь, прижимающаяся к ее шее…

Помни меня, слышишь? Обязательно помни!..

Ты должна это запомнить, Аля!..

…Он с самого начала знал, что происходит. И, возможно, это знание позволило ему пронести сюда свою мечту…

…Я люблю тебя. И мне кажется, что это надолго…

… ненавижу дождь!..

… это я его… ппросек… я!..

…люблю тебя…

…да…

Это все было! Было!

Но этого не было.

Как не было и ее самой.

Всего лишь сон. Длиной в пятнадцать минут и в целую жизнь.

С ее губ сорвался глухой, мучительный стон. Зачем она проснулась?! Лучше ей было никогда не просыпаться! Несмотря на весь пережитый ужас, несмотря на убийства, несмотря даже на собственную смерть там она была счастлива. Здесь этого не будет…

— Вам плохо?

кто-то тронул ее за плечо, и Алина вздрогнула, чуть не уронив сигарету. Отчегото вдруг в голову пришла дикая нелепая уверенность, что Евсигнеев какимто образом выбрался из ее сна и теперь стоит перед ней, обратив в ее сторону свое, превратившееся в кровавую кашу, лицо.

Она подняла голову, внезапно ощутив, что по ее щекам ползут слезы. Перед ней стояла молодая женщина, держащая в пальцах ладошку маленькой девочки лет двух, темноволосой и сероглазой. В другой руке женщина держала ее сумочку.

— Возьмите, вы уронили. Вам плохо? — повторила она свой вопрос. Алина молча кивнула, потом взяла сумочку, отрешенно удивившись, что не заметила, как она упала.

— Спасибо.

Женщина еще раз дотронулась до ее плеча — теперь жест был дружескиободряющим. Алина заметила на безымянном пальце ее левой руки обручальное кольцо.

— Ничего, пройдет, — сказала она, безошибочно определив, что плохо Алине отнюдь не физически. — Знаете, одна моя подруга всегда говорила: все проходит — сквозь нас и мимо. Не плачьте.

Алина снова кивнула, а потом, машинально заглянув женщине в глаза, невольно подумала, что той эта поговорка не особенно помогла. Девочка состроила ей рожицу, потом резко отвернулась, усмотрев в стороне идущего к ним невысокого мужчину, и подскочила к нему.

— Дядя Леня!

— Натаха! — мужчина широко улыбнулся и подхватил девочку на руки, потом подошел к женщине и ласково приобнял ее за плечи. — Вита, идем? Опаздываем.

Женщина еще раз улыбнулась Алине, отвернулась и ушла. Суханова вздохнула, вытирая мокрые щеки. Почему-то ей стало намного легче, словно странная женщина унесла с собой часть ее боли.

Сон. Всего лишь сон.

Внезапно Алина нахмурилась. Что-то мелькнуло в памяти — мелькнуло и исчезло. Было еще что-то. После того, как лицо Виталия погрузилось в темноту, было еще что-то…

Разноцветные глаза.

И другие глаза — яркосиние…

Нет. Ничего. Пустота.

Она швырнула окурок в урну и вытащила из сумочки телефон — старенький "Сименз", купленный по дешевке у знакомого. Впрочем, номер модели и внешний вид ее мало волновали — звонит — и ладно! Главное, чтоб работал на приемпередачу, остальное неважно, а все эти суперсовременные навороты ей ни к чему. Как говорит Женька, дешевые понты крайнего Севера.

Алина неохотно нажала кнопку. Три неотвеченных вызова — и все, конечно же, от Тамилы. Едва она закончила просматривать номер, как дисплейчик вспыхнул, и телефон отчаянно запиликал-завибрировал в ее руках, выпевая неполифонический канкан. Алина мрачно уставилась на него, испытывая желание зашвырнуть телефон в кусты, но такой способ выражения своего раздражения ей был не по карману. Поэтому она нажала на кнопку приема.

— Алька! — закричала издалека сквозь грохот музыки и гул голосов невидимая Тамила. — Ты там долго еще?! Шесть часов почти! Ёмоё, ведь договорились! Сегодня ведь пятница, самая запара! Имей совесть!

— Имею! — буркнула Алина в трубку. — Тщательно и со всем усердием!

— Что?! — изумленно спросила Тамила. Алина раздраженно нажала на кнопку отбоя и бросила телефон в сумочку. И только потом осознала, что сделала что-то не так. Ее голос должен был звучать виновато. И поспешно сообщить, что, мол, бегу, лечу, прости, Тамилка, меня, многогрешную!.. Не дословно, но в таком духе. Как обычно.

Сейчас, скажи Тамила вместо "что?" "бегом!", она бы ее просто послала. Со всем усердием.

Странно.

* * *

— Девушка! Еще два по сто!

— Пиво повторите!

— А можно музыку погромче сделать?!

— Алька, смотри, опять этот козел пришел с политическим уклоном! Снова маленькое пиво три часа будет сосать и пургой политической заметать… Урод, только место занимает! Наши деньги, между прочим!..

— … а какие у вас есть салатики?

— Меню перед вами.

— А сказать не можете?

— Я есть плохо говорить порюсски!..

— Аля, забери заказ, чего ты застряла?!.. Женщина, читайте меню, вы что — неграмотная?! Нам некогда…

— А можно музыку потише сделать?!

— … девчонки, чего вы все бегаете?! Сядьте с нами, накатим!..

— … вы мне десять грамм не долили!

— …смотрите на деления! Видите?!

— У вас деления неправильные! Я же вижу, что не хватает! Долейте!

— … а не пошел бы…

— …рыба!

— Гаааа!!!..

— Дверь за собой закрывайте, елки! В метро родились?!

— А что — обогреватель не работает?

— Дрова кончились!

— … еще два по сто и пива!..

— …ай нанынаны!..

— … мартини, только без оливок!..

— Да мы и не настаиваем!..

— …дай-те пепельницу!..

— … сто пятьдесят шампанского!

— Меньше трехсот не продаем! Достали уже — отольешь из бутылки сотню, потом стоит неделю выдыхается! А другие уже и нос воротят — это выдохлось — откройте новое! На соточку!

— Не имеете права! Я буду жаловаться! Где ваш хозяин?!

— Мой — дома, а бара — вон, в углу с корешами сидит. Идите, жалуйтесь. Только на помощь потом не зовите!

— А можно музыку погромче сделать?!

— Аля, вон тем коньяк и бутерброды.

— Две искусственных шубы хотят кокосовый ликер. Два по сто пятьдесят. И шоколад…

— Где наше пиво?!

— …хахаха!.. утром из кладовки выпустили и говорят — это ж ты матом жену начальника…

— А можно музыку потише сделать?..

— Эй, вы зачем музыку выключили?!

— Тамила, включи, поставь на средний уровень и все! Все просьбы посылай в…

— А чего вы тут командуете?! Клиент имеет право…

— Сейчас ты такое иметь будешь!..

— Господи, сколько еще Толик нас пасти будет! Шел бы уже к Людке под теплый бок! Хряпнуть охота! Интересно, какая сука вломила, что я прошлую смену под шафе была?!

— Томка, поставь бутылку! Уволит же на хрен!..

— …а так крыша едет!..

— Повторите пиво и два по сто!

— Рыба!..

— Кофе и соточку, как обычно…

— …Славка, ты че на полу делаешь?..

— Лежу.

— Ааа…

— Эй, тряпку принесите! Ммы… ик!.. чаянно!..

— Вот уроды!..

Алина в очередной раз приоткрыла дверь, впуская в помещение порыв холодного ветра, и на улицу потянулись клубы сигаретного дыма — такого густого, словно в баре полыхал приличный пожар. Кондиционер давно не работал, и Толик, владелец бара, не спешил выделять деньги на его ремонт. В сущности, его мало беспокоило — работает кондиционер или нет. Посетители "Чердачка" были, как правило, людьми неприхотливыми, и видимость и атмосфера их не интересовали — главным было слышать собеседника и не проносить кружку мимо рта.

Поежившись, она метнулась за стойку, ловко обогнув Тамилу, летящую навстречу на большой скорости с четырьмя полными пивными кружками в руках. Та промелькнула и исчезла в клубах дыма где-то возле дальнего столика. Вместо нее из табачного тумана выплыла чья-то небритая физиономия и произнесла одну из традиционных форм заказа: "Два по сто!" Алина отреагировала дежурным "Хорошо!", руки сами по себе, не дождавшись окончания слова, уже выполняли привычные манипуляции. Голова и ноги гудели. Пятница действительно была страшным днем. "Чердачок" был набит до отказа, отовсюду раздавались взрывы хохота, звон, крики, ругань, гул голосов, визгливые пьяные женские смешки, все это было разбавлено радио "Шансон" и звуками улицы, долетавшими из распахнутой двери. Хозяин "Чердачка" Толик сидел с другом за угловым столиком, тянул апельсиновый сок и резался в нарды, то и дело поглядывая на обеих барменшофицианток зорким хозяйским оком. "Шел бы действительно домой!" — с тоской подумала Алина. Работать, ощущая на затылке груз хозяйского бдения, было тягостно и скучно.

Отнеся очередной заказ, она вдруг поймала себя на том, что вот уже несколько часов пытается выискать в пьющей и гомонящей толпе знакомые лица. Точнее, одно знакомое лицо…

Алина передернула плечами — это уже попахивало паранойей. Сон, Аля, всего лишь сон! Виталия не существует. А если он и существует, то здесь ты его не увидишь. Такой человек, как он, если и сидит в барах, то в маленьких, тихих и уютных, а не в такой гнусной дешевой забегаловке, как "Чердачок". Однажды она предложила Толику переименовать свое заведение в "Черпачок" — мол, так название больше соответствует действительности, но ее предложение не было приня-то благосклонно.

Хватит! Надо продержаться до конца смены, а потом оправиться домой и выспаться. Это просто сон — и он забудется, как, рано или поздно, забываются все сны. Было — и нет.

Все проходит — сквозь нас и мимо…

Где-то печально звякнула разбившаяся рюмка. Тамила, зашедшая было за стойку, кинулась разбираться. Алина услышала протестующее нытье, потом стук опрокинутого стула. Судя по тяжести звука, стул упал вместе с клиентом. В клубах дыма мелькнула Тамила, толкавшая перед собой чьето тщедушное, путающееся в собственных ногах тело. Толик лениво посмотрел в ее сторону. Как правило, он предоставлял девушкам действовать на свой страх и риск, вмешиваясь лишь в самом крайнем случае. Сейчас случай был далеко не крайний. Накачанные тяжелыми пивными кружками руки Тамилы легко и бесцеремонно выставили провинившегося клиента за дверь, придав ему ускорения легким тычком в пятую точку. Проходивший мимо человек в форме посторонился, чтобы не мешать траектории. Выдворенный воззвал к справедливости, с трудом выжевав: "тварищ милицинер!", но участковый только скучающе посмотрел на него. Он каждый вечер бесплатно пил в "Чердачке" кофе, и поведение официанток его не волновало.

— За две рюмки, — сказала Тамила, складывая деньги в кассу. Алина извлекла посудную тетрадку и сделала в ней отметку.

— На выходных придется новую партию закупать. Дня нет, чтоб не кокнули! Хоть железные заводи!

— Лучше деревянные корыта, — устало заметила Алина, швыряя тетрадку обратно. — Большинство и не заметит разницы.

Тамила посмотрела на нее как-то странно. Алина уже заметила, что "собарница" в течение всего вечера исподтишка бросает на нее странные, слегка растерянные взгляды. Это было непонятно — грозную татарку вообще было довольно трудно ввергнуть в состояние растерянности. Тем более Алине.

Она хмуро взглянула на часы. Одиннадцать. Вряд ли сегодня удастся закрыться в двенадцать. Алина вздохнула и обратила предельно терпеливый взор на новое лицо, выплывшее из дымной завесы.

Спустя полчаса Толик ушел, на прощанье неопределенно сказав: "Смотрите у меня тут!" Тамила выждала, пока его "опель" укатит со стоянки, потом вытащила из-под стойки начатую бутылку коньяка, налила стопочку, заглотила и, закусив тонюсеньким лимонным кругляшком, выдохнула:

— Хорошо!

Народ в "Чердачке" заметно поредел, работать стало проще, и они перешли из-за стойки за угловой столик, где уже сидели уборщица, продавщица из соседствующего с "Чердачком" магазина, сменившийся охранник автостоянки и Женька, забежавшая минут десять назад. Участковый развлекал всю компанию сводкой происшествий за неделю, прихлебывая давно остывший кофе. Женька задумчиво тянула пиво, остальные налегали на водку.

Алина плюхнулась на свободный стул и вытянула ноги, постарушечьи закряхтев. Женька заботливо налила ей пива.

— Выпей, детка, и тебе будет счастье.

Алина вздохнула и окунула губы в пухлую пивную пену. Тамила, задорно тряхнув пышным хвостом перекисноводородных волос, расправилась со второй стопкой коньяку, после чего извлекла свой телефончикраскладушку и начала быстро нажимать на кнопки.

— Завтра в одиннадцать откроемся! — заявила она.

— Толик сказал — в десять, — Алина зевнула.

— Да пошел он! Такой график устанавливает — на голову не одеть! Мы не железные! К тому же, завтра в десять здесь никого не будет. Вообще раньше часа никто не появится! Я лучше буду спать дома, чем здесь!

Алина снова зевнула и отвернулась, с кротким отвращением разглядывая зал "Чердачка" и оставшихся посетителей, барную стойку, закопченный потолок, пивные лужи, стены, стилизованные под старое дерево, и искусственную неряшливую паутину, протянутую вдоль стен под потолком. Настоящей здесь быть не могло — ни один паук не протянул бы в угаре "Чердачка" и пяти минут.

Внезапно она ощутила такой резкий и жаркий прилив ненависти, что у нее свело скулы. Она ненавидела это место всеми фибрами души, каждой клеточкой своего тела, пропитанного табачным запахом — таким стойким, что от него не отмыть волосы и не отстирать одежду. Ей отчаянно захотелось расколотить окна, разнести бар в щепки и поджечь, пошвыряв в костер этих оставшихся алкоголичных мужичков и Толика вместе с его "опелем". И Тамилку туда же вместе с ее телефоном. Она ненавидела их всех. Разве такой жизни она для себя хотела?! Вонючий дешевый бар, беготня с кружками и бутылками, пьяные свары, пошлые комплименты и заигрывания, пивные лужи… и все это по кругу, изо дня в день, беспросветно… Зачем? Для чего это все?

Зачем она проснулась?!

Там, несмотря ни на что, она была чем-то значительным.

Вернее, стала чем-то значительным.

Там ее любили…

Это сон, Аля! Всего лишь сон! Нет этого! И быть не может!

Чьето прикосновение выдернуло ее из яростнобезнадежных мыслей, она повернула голову и вопросительно посмотрела на Женьку.

— Ты что-то плохо выглядишь. Что врач сказал?

— Врач сказал в морг.

— Алька, я серьезно! Что-то ты… — Женька нахмурилась, пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты какая-то не такая…

— После пятницы мы все какие-тоне такие. А точнее — никакие.

Женька покачала головой.

— Да нет. Странно… у меня такое ощущение, будто я тебя год не видела. Ты как-то изменилась… не внешне, а… У тебя взгляд какойто другой.

Алина хмыкнула, ставя на стол пустую кружку. Она заметила короткий взгляд Тамилы, который та бросила на нее поверх очередной стопочки, и улыбнулась ей с раздраженным выражением: "Чего надо?!" Тамила пожала плечами и отвернулась.

— Год не видела… Неужели я за пару дней так постарела? Мне казалось, что годы обошлись со мной благосклонно. Ах, как я ошибалась!.. — заблажила Алина, и Женька пихнула ее в бок.

— Тихо ты! Возьмем еще пива, а? Неохота домой. Вовка спит… Посидим, помечтаем о нашем ресторанчике…

— Нет. Не хочется. Ты знаешь, Жень, в последнее время мне кажется, что не о том я мечтаю, на самом деле. Не это моя мечта.

Алина не стала уточнять, что "последнее время" состоит лишь из пятнадцати минут — в этом мире. И четырех дней в другом. Оказывается, и во сне можно изменить свое мировоззрение.

Если это был сон…

Конечно же, сон. Посмотри на себя в зеркало. И потрогай свою шею. Ты жива. И ты — стандартная волжанская мышь!

— Ты мужика что ли нашла, наконец? — удивленно вскинула черные брови Женька, усмотревшая только одну реальную причину столь неожиданной перемене, произошедшей с подругой. Алина неопределенно покачала головой.

— Если честно, я не знаю. Но… Слушай, Женьк, а чтоб ты сделала, если бы была красивой, богатой, встретила бы любимого человека, а потом проснулась и обнаружила, что ничего этого нет, да и в зеркале черт знает что?!

Женька подергала себя за вьющуюся черную прядь, выбившуюся из-под заколки, задумалась, потом очень серьезно сказала:

— Наверное, покончила бы с собой.

* * *

Перед тем, как пойти домой, она забежала к Женьке за бумагами. Они жили в одном подъезде, знали друг друга с детства, но по настоящему крепко сдружились только пару лет назад, когда Женькин муж, крепко приняв на грудь, в очередной раз решил поучить жену умуразуму, но в ту ночь не ограничился стенами родного дома, а выгнал ее на подъездную площадку в одной ночной рубашке. На Женькины истошные крики прибежала только Алина, грозноиспуганно размахивая скалкой, коей и стукнула "учителя" прямо по темени прежде, чем успела сообразить, что делает. Отец семейства надолго задумался на полу, после чего был увезен на "скорой" с диагнозом "упал с лестницы". Домой он уже не вернулся — еще в больнице его навестил Женькин двоюродный брат, весьма кстати вернувшийся из армии, и вдумчиво объяснил, что бить жену нехорошо. Дело кончилось удивительно мирным разводом — побитый муж даже не стал претендовать на квартиру, удивив этим и Женьку, и Алину. Они не знали, что Женькин брат навестил его еще раз, теперь уже с друзьями, и мягко намекнул, что отбирать у его сестры и племянника квартиру тоже будет очень нехорошо.

Сама Алина тоже была в разводе. Она тихо вышла замуж спустя три года после окончания школы, так же тихо развелась через полтора года и теперь вела тихую скучную жизнь в одиночестве этажом ниже. Недолгая семейная жизнь канула в Лету без остатка, и иногда ей даже казалось, что она никогда не была замужем. Лицо мужа позабылось, и довольно часто она даже не могла вспомнить его имени: то ли Леша, то ли Костя. В сущности, это не имело никакого значения.

— По-моему, я потолстела, — хмуро заметила Женька, критическим взором оглядывая себя в полуосвещенное зеркало. Алина отрицательно покачала головой. Женька была пухленькой, как говорят, "сочненькой", но толстой ее назвать было никак нельзя. И потолстевшей тоже.

— Тебе кажется.

— И всетаки, надо меньше пить пива. Переходить на вино.

— Между прочим, я читала одну статью, так там сказано, что в ста двадцати граммах вина содержится столько же калорий, сколько в двухстах пятидесяти граммах пива.

Женька недоверчиво посмотрела на нее.

— Да? Удивительно, как ты еще находишь силы что-то читать! Меня хватает только на телевизор. Ты почему не спишь?!

Последние слова относились к маленькой фигурке, вышедшей из спальни. За фигуркой по полу волочилось одеяло. Алина включила свет, и пятилетний Вовка сердито заморгал, словно потревоженный совенок.

— А, явились! — сонно, но очень грозно сказал он. — Мама, ты же говорила, что сегодня выходная!

— Ну да. Выходная. Вот она и вышла, — пояснила Алина, с трудом подавив зевок. Вовка мрачно посмотрел на нее, потом внезапно оживился.

— Слушай, тетя Аля, а ты пойдешь ко мне в гарем?

Женька закашлялась. Алина с интересом посмотрела на маленькое сонное лицо.

— А зачем тебе гарем?

— Чтобы был, — резонно заявил Вовка и плотнее закутался в одеяло. — Ну? Я тебя любимой женой запишу! Со скольки там лет гарем разрешается?

— В России с восемнадцати.

— Плохо, — искренне огорчился Вовка. — Долго ждать. Ну, ладно. Все равно я тебя запишу. Это сколько, получается, тебе будет… — он задумался, но тут же покладисто махнул рукой. — Ничего! Я люблю пожилых женщин!

Алина захохотала, повалившись на банкетку, стоявшую в коридоре, и разметав полы незастегнутого пальто. Женька покраснела и строго посмотрела на сына.

— Вова, и тебе не стыдно говорить такое тете Але?!

— Не стыдно! — отозвался Вовка, повернулся и, величественно путаясь в одеяле, направился обратно в спальню. — Да и на "тетю" она не тянет. Она сама мне так сказала.

— А почему любимойто женой, Вовка? — проговорила Алина сквозь смех. — А как же твоя Райка, из подготовительной?! Ты ж на ней жениться собирался!

— Так она второй будет женой. Дура она — какая из нее первая?! — отозвался Вовка из спальни. — А ты в "дартс" хорошо играешь! Да и ноги у тебя ничего!

Алина зашлась в новом приступе хохота. Женька возмущенно посмотрела на нее.

— Нет, ты слышала, а?! Ну и молодежь пошла! Пять лет пацану, а он уже на женские ноги смотрит! Я ему устрою гарем! Опять насмотрелся чегото! Господи, вот что значит, мужика в семье нет! Эх, — она снова взглянула на себя в зеркало, — найти бы хоть какого-то! Уж плевать, как выглядит, лишь бы характер был хороший и руки бы не распускал!

— Прям уж и плевать?!

— Мне тридцать два, Аля. Уже, считай, старуха. Так что я теперь очень неприхотливая! Лишь бы не голубой был! Тебе, кстати, тоже стоит об этом задуматься.

— О чем?

— Ты все прекрасно понимаешь. Баба не должна жить одна. Ладно я, у меня дите всетаки… А тыто чего?! К нам столько народу заходит! И ты ведь довольно часто кому-то да и глянешься.

— С пьяных глаз?! — Алина фыркнула. — Нет, уж, Женя, если и искать спутника жизни, то никак не в нашем баре! Да и вообще не в баре! Абы лишь бы кто-то?! Нет! Я лучше буду одна, чем в обществе какогонибудь кретина.

— Но мужикто все равно нужен! Не блядства ради — здоровья для!

— Ты нашла время для нравоучений! — Алина внезапно разозлилась. — Я вообще-то за бумагами зашла, так что давай курс лекций "Как хреново жить в гордом одиночестве" перенесем на завтра! Я уже была замужем. Ничего интересного я там не увидела!

Алина внезапно замолчала, задохнувшись. Рассуждать об этом, рассуждать о такой ерунде, когда совсем недавно она видела, как один за одним умирают люди, которые…

Это был сон! Эти люди умирали во сне! Их нет! Их никогда не существовало!

— Слушай, да что с тобой сегодня? — ошеломленно произнесла Женька, сбросила сапоги и пошла в комнату. — Я тебя не узнаю! Ты действительно была у врача? У меня такое ощущение, что ты вернулась с боевых действий, а не из поликлиники. Аля, что-то случилось?

Случилось. Мне приснился сон, и я сошла с ума!

— Просто устала, — хрипло ответила Алина. Женька вышла из комнаты с объемистой пачкой бумаг в руке и встревоженно посмотрела на нее.

— Может, у тебя нервный срыв? Аля, я тебе с самого начала говорила, что не надо было тебе идти на эту работу! Сколько тебя помню, всегда была такой тихой девочкой, а теперь…

— А теперь стала громкой девочкой! — отрезала Алина. — Не идти на эту работу?! А, пардон, жратьто на что?! Ладно, Жень, это все лирика, взвизги мятущейся души, утомленной глупостью своего тела. Давай бумаги.

— Вот, — Женя протянула ей пухлую пачку, — это Валентина Петровна передала, у нее опять отчеты, много накладных накопилось. Как обычно — сделаешь и скинешь ей базу.

— Угу, скину, — сказала Алина, без особого воодушевления разглядывая пачку.

— А это диплом. Почерк отвратный. Потянет на сто — сто двадцать печатных страниц. Хотят за три дня, поэтому я взяла наценку на скорость, как ты и говорила. Графиков нет, только четыре таблицы, остальное сплошной текст. Берешь?

— Беру.

— Уработаешься. Отдыхать ты когда собираешься? Алька, всех денег не заработать.

— Ну, хотя бы половинку. В могиле отдохну. Ладно, спокойной ночи! Увидимся в баре под третьим столом.

Женька усмехнулась, закрывая за ней дверь, но в ее глазах усмешки не было. Они смотрели встревоженно и в то же время с легким оттенком понимания. Но Алина не заметила этого взгляда.

* * *

Она открыла дверь, проскользнула в квартирный мрак, захлопнула дверь и подергала за ручку, проверяя. Потом нашарила выключатель, зажгла белый светильниктаблетку, и тотчас из гостиной раздался грохот, словно кто-то уронил на пол энциклопедический словарь. Человек посторонний мог бы и испугаться, но Алина на звук никак не отреагировала, зная, что это всего лишь кувыркнулась со спинки кресла крепко спавшая до ее прихода Стаси.

Она поставила пакет на пол, положила сумочку и расстегнула пальто, и в тот же момент в полукруг света из темной гостиной вышла небольшая серая в темных разводах кошка и уселась с надменным видом потревоженной во время отдыха герцогини, мягко мигая большими яркооранжевыми глазами.

— Привет, сволочь! — пробормотала Алина, вешая пальто. Стаси насмешливо мяукнула, возвращая ей комплимент. Алина, вздохнув, присела на корточки, кошка, подбежав, вспрыгнула ей на колени и потерлась носом о подбородок, огласив коридорное пространство густым мурлыканьем, неожиданно мощным для своего изящного телосложения. Это был ритуал, повторявшийся каждый вечер.

— Не подмазывайся! Я знаю, что я для тебя — не предмет обожания, а в меру терпимый поставщик еды — и больше ничего!

Стаси сонно мигнула, давая понять, что она не услышала ничего для себя нового. Потом спрыгнула с ее коленей и принялась обнюхивать мешок, чуть подергивая полосатым хвостом. Алина покосилась на нее, снимая сапоги. На самом деле она, в отличие от большинства женщин, не любила кошек и вовсе не собиралась ее заводить. Стаси завелась сама, однажды просто проскочив вперед нее в открытую дверь так стремительно, что Алина даже не успела понять, откуда она взялась. Тогда это был еще совсем маленький тощий котенок с разодранным подбородком. Он нагло расселся на полу в прихожей, с явной опаской ожидая последствий своей наглости. Алина с минуту задумчиво смотрела на него, решая, с какой стороны закрыть за ним дверь. И закрыла изнутри. В конце концов, она жила на первом этаже, и бедой первого этажа были мыши и паукисенокосцы — последние сваливались с потолка и выскальзывали из самых неожиданных мест, что, разумеется, было неприятно, особенно во время еды.

Котенок получил пышное имя "Станислава", но в обыденности именовался просто Стаси или Стаситвоюмать, из-за привычки подстраивать подножки и засады и с неистощимым усердием путаться под ногами. Когда же ее имя произносилось полностью, кошка быстро пряталась под кровать, понимая, что сейчас ей за что-то влетит.

На хорошей кормежке Стаси быстро округлилась, старательно разогнала всех мышей и коротала вечера, задумчиво пережевывая пойманных пауков. Одного, еще полуживого, она однажды в порыве щедрости даже притащила Алине в постель, вызвав у той приступ нервного смеха.

Алина прошла на кухню и включила свет. Стаси прогрохотала следом, в который раз вызвав недоумение у своей хозяйки, не понимавшей, как такое маленькое, изящно сложенное животное может передвигаться с таким шумом. Однажды она даже выискала в книге определение: "домашняя кошка — мелкий хищник, отличающийся грациозностью и бесшумностью движений". Но в противовес авторитетному определению то и дело из различных частей квартиры долетало громкое "бахбубух! бах!" — это носился грациозный и бесшумный хищник, своей поступью наводя на мысли о мамонте, страдающем ревматизмом. Довольно часто Алина думала, что мыши разбежались из-за страха не перед кошкой, а перед мучительной головной болью, которую вызывали ее перемещения.

Она заглянула в холодильник. Готовить ужин было слишком поздно, завтрак — слишком рано, поэтому Алина ограничилась сооружением бутерброда с сыром и большой кружкой чая. Стаси, жадно умяв порцию разваренных куриных голов с кашей, с грохотом умчалась в гостиную. Алина, войдя следом, включила свет, потом с размаху хлопнула по взбугрившемуся с краю настенному ковру. Стаси выскочила из-за ковра, оскорбленно посмотрела на нее, после чего с громким топотом промчалась через комнату и вспорхнула на подоконник. Алина открыла ей форточку, кошка вспрыгнула наверх, обрушилась на железный подоконник с другой стороны окна и умчалась в холодную ночь на поиски приключений.

Алина устало опустилась в кресло и включила телевизор, потом стоявший на столе компьютер. Его отдали ей на хранение друзья, год назад укатившие в Канаду, с официальным разрешением использования компьютера в личных целях, объяснив, что туда с собой его не потащат, так что "пока обладай, а отдашь, когда и если вернемся. А сломается — и хрен с ним, потому что когда и если вернемся, он уже безнадежно устареет". Тогда Алина попыталась предложить им определенную сумму за аренду, после чего долго просила прощения.

Компьютер был полезен не только тем, что после тяжелого дня можно было разрядиться, покрошив с помощью разнообразного оружия кучу монстров, но еще и как дополнительный источник дохода, работая печатной машинкой и поддерживая самописную бухгалтерскую программу, благодаря которой можно было набирать накладные для нескольких знакомых бухгалтерш в период запарки с отчетами.

Алина перещелкала несколько телевизионных каналов, не нашла ничего интересного и включила музыкальный канал для создания фона. Посмотрела на часы и зевнула. Час можно было поработать, а потом, извините, отбой. Вечерняя молитва… алилуйя и все такое…

Она вздрогнула, осознав, что мысленно только что слово в слово повторила то, что вчера сказал Олег на кухне Евсигнееву, затравленно смотревшему на него единственным открывающимся глазом…

Вчера?! Да что же это такое?! Не было никакого вчера! Не было никакого Олега! Евсигнеева не было! кухни не было! Ее самой с лицом мертвеца не было! Ничего этого на самом деле не было! Сон! Всего лишь сон! Видение! Галлюцинация!

— …вполне вероятно, что мы — на самом деле не мы, а этакая виртуальная проекция наших собственных желаний… И мы, и все вокруг нас. Мы выглядим так, как всегда хотели выглядеть. Мы умеем то, что всегда хотели уметь. Мы живем так, как всегда хотели жить. И мы нашли те вещи, которые всегда хотели иметь. Или всегда хотели забыть! Неужели так?! Неужели все это — лишь иллюзия?!..

— …словно на какоето мгновение ты начала просыпаться?

— …неужели мы действительно в своем собственном мире? Которого на самом деле не существует?

— Он существует. Пока мы живы, он существует…

— …ты должна запомнить это… и обязательно запомни меня! Если здесь я… как сон… то где-то там я все равно человек! Реальный живой человек! Не компьютерная фантазия или чего там еще! Не забудь меня!

Алина уронила пульт дистанционного управления на палас, тупо глядя на заставку "Виндоус". Потом встала, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, слушая, как где-то, под самым небом завывает в вершинах огромных тополей холодный ветер, а в кустах изнывают от любовной тоски коты, издавая протяжные замогильные вопли.

Где-то там я все равно человек!

Ну да, здесь она и человек! Все теории были правильными — и ее, и Виталия, и Жоркина. Все сошлось. Это действительно была нереальность. Это был сон — и они, и все вокруг — все это был сон. Только одно маленькое "но".

Это был ее сон.

Сон потому и называется сном. Потому что он снится. Снится кому-то одному. Коллективных снов не бывает.

Да, и раньше довольно часто бывало, что во сне она осознавала, что спит. Это было довольно интересно и забавно — можно было вытворять что угодно, потому что тогда она обретала контроль над своим сном. Могла взлететь, могла пожелать, чтобы пошел снег. Но… в этот раз она не осознавала, а пришла к этому с помощью наблюдений и логических выводов. И остальные тоже.

Если здесь я, как сон, то где-то там я человек!

Сон — действительно особый мир. Отдельный мир, зачастую абсолютно реальный для спящего. И тот, кто научится им управлять, может осуществить все свои заветные мечты. Стать всесильным. Научиться танцевать. Обрести прекрасное лицо. Почувствовать, каково это — убивать и держать в страхе, быть богом… И ведь за это ничего не будет! Потому что это — всего лишь сон!

Но для них там это не было сном. Алина машинально потерла шею. Боль там была настоящей. Ужас был настоящим. И любовь… тоже была настоящей.

Она и сейчас настоящая.

Алина зажмурилась до боли в веках. Нет! Это уже чересчур! Сон! Если и существует где-то человек с лицом Виталия, увиденный где-то в повседневной жизни, если даже она когда-нибудь снова его увидит… это будет совсем другой человек. Это будет не Воробьев. Делото ведь не только в лице. Дело в человеке в целом! Мысли, слова, поступки, взгляд… Но Виталий был только там! В реальности его не существует! Но там он был реален настолько, что она даже рассказала ему о пустыре, она поверила ему и… как ни странно, сейчас ей намного легче, тяжесть, лежавшая на сердце столько лет, исчезла, словно она на самом деле излила душу живому человеку…

Но ведь он и был живым человеком.

И ей еще ни с одним мужчиной не было так хорошо.

И теперь это сводило ее с ума.

Алина потянулась за сигаретами, потом вернулась обратно в кресло и забралась в него с ногами. Стандартная заставка "Виндоуз" исчезла с экрана монитора, и теперь по нему весело порхало, кружась и переворачиваясь: "Я в сумраке". Алина хмуро подумала, что теперь заставку следует изменить и написать: "Я в первой фазе шизофрении". Она выдохнула дым и потянулась было за документами, но тут же снова откинулась на спинку кресла.

Если она поняла, что спит, то почему в этот раз не могла управлять сном? Не могла управлять другими людьми? Зато одно из ее видений почему-то могло управлять своей внешностью. И то на этом его способности заканчивались. С самого начала сон был на редкость логичным. На редкость реальным. Законы природы соблюдались до мелочей, если не считать некоторых вещей, работавших без механизма, и даже Лешка не был властен над этим.

Словно кто-то приглядывал за сном, не давая реальности хоть чутьчуть искривиться, принять алогичный облик. Как приглядывают за супом на плите, чтоб не выкипел и не убежал.

Зачем?

Алина сердито мотнула головой и вновь потянулась за документами, и снова ее рука осталась пустой, а позвоночник стукнулся о спинку кресла, словно та неожиданно приобрела некие магнитные свойства.

А голоса? Те голоса, которые говорили о тестировании и о прошлом проколе? Которые она услышала… как будто действительно начала просыпаться?.. Нет, почему же как будто? Наверное, на несколько секунд она почти проснулась и услышала чей-то разговор в поликлинике.

Нет, все! Хватит! Надо работать!

Алина вздрогнула, вдруг почти наяву услышав задумчивый голос Олега:

— …может быть, они на самом деле сейчас живы? Где-то там? Может, на самом деле они умерли только для нас? А там… они… только уже другие? Такие, как прежде? Там, где раньше были мы, до того как проснулись в этом прокля-том автобусе…

Кривцов как в воду глядел. Она умерла там и проснулась здесь, такой, какой засыпала. Она действительно оказалась другой. Более чем другой. А что если…

Господи, да не существует никакого Кривцова!

Алина не заметила, как закурила новую сигарету, глядя перед собой невидящими глазами. А что, если это правда? Что, если где-то еще десять человек сейчас сидят в своих квартирах и так же тупо смотрят в пространство, пытаясь понять свой сон, задавая себе такие же нелепые вопросы и мучаясь от того, что на самом деле их жизнь оказалась совсем не такой, и они на самом деле совсем другие? Какие они стали? Гигант Жорка с лицом Рока, красавица Марина, весельчак Олег, Виталий… Какие теперь у них лица? Что, если час назад она ехала с Виталием в одном трамвае и не узнала его, потому что наяву он выглядит совсем иначе?..

И только одиннадцатый вспоминает свой сон с улыбкой, потому что у него все получилось почти так, как он хотел…

Да нет же! Не бывает коллективных снов! Даже двум людям не может присниться один и тот же сон! Чего уж говорить о двенадцати!

Интересно, Виталий успел выстрелить в Лешку? Она ведь умерла до того, как…

Она не умерла, а проснулась! Конечно никто ни в кого не выстрелил! Сон ведь не может продолжаться без нее!

А если всетаки продолжился? А если он продолжается до сих пор? Она тут сидит за компьютером, а где-то там Виталий и…

Алина воткнула недокуренную сигарету в пепельницу, сжала руками виски и застонала. Ее разрывало от противоречий — с одной стороны абсолютная реальность, с другой — их теории, полностью подтвердившиеся. Ее ладони съехали от висков к скулам, с силой стягивая кожу и превращая лицо в нелепую скомканную маску. Мелькнуло сожаление, что в доме нет ни капли спиртного. Подняться, попросить у Женьки — у тойто всегда что-нибудь да стоит?

Она встала, подошла к одной из стен гостиной, на которой висел "дартс", вытащила из мишени цветные дротики — пять штук, вернулась к креслу и, почти не целясь, быстро, один за другим начала метать их в цель. Ее рука двигалась уверенно, движения были резкими и злыми. Метнув последний, Алина рассеянно потерла шею, глядя на мишень. Три дротика попали точно в центр, два торчали за пределами круга, проколов дырки в обоях, и без того испещренных оспинками бесчисленных промахов. Алина не стала их вытаскивать, и вышла в коридор, где, включив свет, долго и вдумчиво изучала в зеркало свое лицо. Если раньше она относилась к своему отражению вполне спокойно, то сейчас оно внушило ей отвращение. Мышь, вот уж действительно мышь!

Ей бы то лицо. И ту жизнь. Эта теперь казалась глупой и ненужной. Ничего в ней не сложилось так, как она хотела. Что в это жизни есть, кроме никчемного "Чердачка"? Ничего. Пьяные работяги, под конец работы не менее пьяные друзья, потому что все выматываются и иного, более разумного способа снимать усталость и стрессы не находят. В выходные сил хватает только на то, чтобы поваляться на диване с интересной книгой, иногда сходить в театр, съездить на другой конец города к родителям, зимой погонять на катке, летом искупаться в мутной волжской воде и позагорать на песочке или скататься на острова на рыбалку… И все. Детей нет. Мужа нет. Никаких целей нет, мечта… была, да и та теперь кажется чем-то глупым. Может прав был Виталий, может, ее настоящей мечтой действительно является эта ненаписанная книга, просто она никак не могла этого понять? Да кому нужна будет эта книга, кроме нее?!

Внезапно ей стало жутко смотреть на себя в зеркало. На мгновение даже показалось, что ее отражение бледнеет, растворяется в серебристых глубинах, словно в страшных фильмах про вампиров. Зачем отражение человеку, которого практически не существует? Человеку, который почти ни о чем не думает? Человеку, которому всегда проще отмолчаться и забиться в угол? Человеку, который никому не нужен? Человеку, которого никто не любит? Кто заметит, если однажды она просто исчезнет? Жизнь вокруг нее — словно шумная вечеринка в огромном доме, где она — случайная, незваная гостья, которая посидит немного на краешке стула в темном уголке и уйдет, и вслед ей никто не посмотрит. В этом странном сне она какимто образом сумела поднять голову, выбраться из своего угла и даже что-то сделать. В том сне она была нужной. В том сне для кого-то было важно, чтоб именно она его помнила. В том сне она заслужила право на отражение, но отражение оказалось чужим…

Алина резко отстранилась от зеркала и встряхнула головой, разметав по плечам спутавшиеся каштановые пряди. Что за мысли?! Еще депрессии ей не хватало для полного счастья! Нет уж! Мы бодры и веселы, и наше тайное общество еще покажет себя! Ух, как покажет! Нужно быть оптимистом, нужно во всем находить хорошие стороны. Что ни делается — все к лучшему, как сказал один человек, которого укусила змея по дороге на реку, где он собрался утопиться! Да, она не красавица, ничего не имеет и мечом махать не умеет. Зато умеет бросать дротики и довольно часто попадает.

Она закрутила волосы на затылке, заколола их и почти бегом вернулась в гостиную. Плюхнулась в кресло и начала просматривать бумаги. За окном раздался грохот, в темном проеме форточки появились два страшных горящих глаза, следом возникла и их обладательница, после чего ссыпалась на пол со звуком доски, упавшей с большой высоты. Горделиво прошлась по комнате, пару раз крутанулась за кончиком своего хвоста, после чего обнаружила на полу под батареей торопливо семенящего куда-то по своим делам сенокосца, с размаху хлопнула по нему лапой и тут же убрала ее, чтобы посмотреть, что получилось.

— Слушай, шла бы грохотать в другое место! — слегка раздраженно сказала Алина, открывая вордовскую программу. Кошка ленивопрезрительно глянула на нее, давая понять, что для нее подобные приказы весьма легковесны. Ее хозяйка пожала плечами, потом уткнулась взглядом в верхний исписанный лист, прочитала название: "Правовые аспекты личных и имущественных прав автора произведений науки, литературы и искусства", прищелкнула языком, отчаянно зевнула и застучала по клавишам.

Подходя к середине листа, Алина скосила глаза на экран, и ее пальцы застыли над клавиатурой. На компьютерном листе не было ни слова о правовых аспектах. Вместо этого ее растерянный взгляд скользнул по строчкам:

В час рождения звезды утренней —

В час, когда цветет небес лилия,

Легкой поступью опускается

По лучу звезды дева Севера…

— Что за черт! — испуганно прошептала она, дочитав стихотворение до конца. Стихотворение из сна. Стихотворение Виталия.

Сама она никогда в жизни не писала стихов.

Мало сознавая, что делает, Алина сохранила файл, потом резко обернулась, словно за спинкой кресла кто-то стоял, готовясь покарать ее за нарушение правовых аспектов прав автора, но за креслом была только Стаси, вальяжно развалившаяся на паласе и подставившая свету люстры полосатое брюхо.

Алина нервно хрустнула суставами пальцев, потом включила принтер и сунула в него лист бумаги. Древний "хэпэшник" взвыл, возмущенный, что его заставляют работать, всосал в себя бумагу и неохотно выплюнул ее в нетерпеливые пальцы. Алина прочитала напечатанное от начала и до конца несколько раз, потом смяла лист и уткнулась в него лицом. Как мог такое написать человек, которого никогда не существовало?! Ведь это не ее стихи! Они никак не могли принадлежать ей!

Вскинув голову, она зло отшвырнула лист и дробно застучала по клавишам, и до самого конца работы больше не думала ни обо сне, ни о людях, которых никогда не существовало.

Но спать в эту ночь Алина так и не легла.

* * *

— Тетя Аля?

— Аюшки?

Она обернулась, держа в руке нож, которым резала чеснок. Кухню наполнял свежий пряный аромат, из щели плохо закрывавшейся духовки тянуло горячим воздухом. Под столом крутилась Стаси и истошно орала, сходя с ума от запаха сырой куриной тушки, распластанной на противне. За окном хилое осеннее солнце изо всех сил заливало лучами серый двор, пытаясь хоть немного отогреть замерзшую землю, рассевшихся на толстой трубе потрепанных котов, голую изгородь из кустарниковой акации, простуженно ругающихся ворон, облепивших огромные тополя, старушку из первого подъезда, выгуливавшую на поводке дряхлого, страдающего от ожирения пекинеса; усыпанный палыми листьями "фокус" и до отказа заполненные мусорные баки. Пейзаж оживляла круговерть целлофановых пакетов и смятых разноцветных оберток, весело порхающих в воздухе. Картина неизвестного художника "У дворников выходной".

Вовка забрался на табуретку и тоже посмотрел в окно, потом на Алину.

— Тетя Аля, а что у тебя случилось?

— А разве я похожа на человека, у которого что-то случается? — Алина хмыкнула, потом аккуратно отделила краешек куриной кожи и принялась проталкивать под нее чесночные ломтики. — Вовка, у меня никогда ничего не случается. Словно я не человек, а портрет.

— Портреты не плачут по ночам, — рассудительно заметил Вовка, отрезая себе кусок от очищенной сырой морковки. — Я сам слышал. Уже два раза.

— Тебе приснилось, — недовольно сказала Алина, не прекращая своего занятия. — Слушай, ты играть пришел — вот и иди играть! Не мешай мне! Я не мама, церемониться не стану. Чеснока много, духовка большая…

— Акт каннибализма уголовно наказуем, разве не знаешь? — назидательно сообщил мальчишка, жуя морковку. Алина посмотрела на него с наигранным ужасом:

— Господи, я так и знала! Женьку обманули в роддоме! Ее ребенка украли, а вместо нее подсунули пожилого карлика! Надо немедленно открыть ей глаза на эту ужасную правду!

— То, что мне пять лет, вовсе не значит, что я обязан смотреть тупые мультяшки и выпрашивать у мамы киндерсюрпризы! — авторитетно заявил Вовка. — Кстати, можно я Стейнбека еще подержу? "Консервный ряд" — классная вещь!

— Держи. Есть хочешь?

— Тетя Аля, если я захочу есть — я тебе скажу! — в голосе Вовки появилось раздражение. — Что ты, что мама — постоянно стараетесь меня закормить! Будто я только что из концлагеря! А что ты готовишь? Как называется?

— Деловая курица, — Алина наклонилась и отправила противень в духовку. Вовка повернулся на табурете, болтая ногами.

— Почему деловая.

— Да потому что она чисто при чесноке! — гнусаво сказала Алина, оттопырив мизинцы, потом растрепала ему волосы и принялась убирать со стола. Вовка усмехнулся с необычной для пятилетнего мальчика умудренностью и сдержанностью. Иногда он действительно казался ей пожилым карликом, слишком умный и рассудительный для своего возраста. Вполне возможно, умнее ее и Женьки вместе взятых.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Вовка. Алина сердито тряхнула головой и бросила нож в раковину.

— Я не отвечаю на глупые вопросы глупых мальчишек! Иди играй в свой "Варкрафт", потому что через полчаса я сяду за работу! Или я тебя выгоню! А то и отшлепаю!

— Бить детей негуманно! — весело отозвался Вовка спрыгивая с табуретки и подтягивая спортивные штаны. — Кстати, тетя Аля, когда ты, наконец, найдешь себе нормального мужика, обязательно приведи его мне на проверку. Мама для этого дела не годится.

— Ты уже передумал брать меня в гарем?

— Да нет. Просто ты ведь не дождешься. Вы, тетки, все такие ветреные!

Алина сдернула с крючка полотенце, но Вовка уже умчался из кухни, прихватив по дороге возмущенно мяукнувшую Стаси. Алина бросила полотенце на стул и принялась с сердитым звоном мыть посуду.

Когда курица была готова, они пообедали — Вовка за компьютером, поглощенный уничтожением войск орков, она на диване, уткнувшись в перумовскую "Войну мага". Но, прочитав страниц десять, Алина отодвинула книгу и переплела пальцы под подбородком, задумчиво глядя на пустую тарелку, потом потерла ухо, отчегото начавшее побаливать. Воскресенье, обычный выходной, который она проводила так же, как обычно, но в этот раз от этой обычности было тошно. Вовка был прав. У нее что-то случилось.

Ей было очень плохо.

Прошло уже почти три дня, а ей по-прежнему было очень плохо. И с каждым днем становилось все хуже. Мысли о том, что это был не просто сон, не отпускали ее. Что-то тут было не так. Кроме того, ее грызло странное чувство несправедливости, словно у нее отняли то, что по праву принадлежало ей. И еще была злость. Словно кто-то воспользовался ею без ее разрешения.

А вдруг они существуют?

И что ей делать? Ехать в Самару и проверять всех живущих в ней Виталиев Воробьевых?! Здравствуйте, я вам, случайно, недавно не снилась? Я и еще одиннадцать человек в таком большоом особняке, где нас всех поубивали? Интересно, как быстро ее направят на увлекательный отдых в местную психбольницу?

Алина подтянула к себе блокнот и принялась хмуро обводить ручкой уже много раз обведенные буквы и стрелки, почти продавливая бумагу.

Жора Вершинин — "Интернеткафе" — мамапрофессор, Волжанская медакадемия — картины — Рок — умерший в Пятигорске брат.

Виталий Воробьев — Самара — школа женской самообороны — чау-чау — сестра Даша в Саратове.

Олег Кривцов — автомастерская — Брянск — холодное оружие — бильярд — ваза — дядя Костястеклодув.

Марина Рощина — салон красоты — Волжанск — Ростов — Норматова Дилярам, начальная школа.

Ольга Харченко — Волжанск — клуб, дискобар "Вавилон" — модельный бизнес — Татьяна Дердюк, кислота — боулинг — рояль, музыкальная школа — фильмы.

Алексей Евсигнеев — Питер — строительная фирма — боулинг — тренажеры — мать в Валдае — боится грозы — возможны психические расстройства — возможен криминал — козел!

Петр Сливка (?) — водитель — Тула — несчастный случай — серебро — шар — здорово матерится — здорово пьет — язва — бильярд — жена, сын.

Борис Лифман — ювелирное дело — Киев, Волжанск — "Дилия" — бальные танцы — сестра Наташа, ДЦП, умерла в возрасте тринадцати лет.

Светлана Бережная — возможно, очень полная — помешана на кулинарии, возможно, работает где-то в этой области — Волжанск — возможно, но вряд ли бальные танцы — любовные романы — боится мужчин — также возможна нюктофобия — друзья в Краснодаре.

Кристина Логвинова — возможно, малоизвестная певица — кокаин — Москва, Волжанск — безвкусица — помешана на мистике — разведена — татуировки.

Лешка — возможно, 16–17 лет — возможно студент — ловушки — химия — психология — оружие — сумасшедший.

Алина прочитала записи несколько раз и тихонько вздохнула. Исчерпывающая информация. Причем исчерпывается практически сразу же. Найти кого-то по этим записям совершенно нереально. Разве что Жору, если он не придумал, то есть, вообразил, профессорский статус своей матери. Профессора в Волжанске найти не так уж сложно.

Господи, Аля, ты хоть понимаешь, чем ты занимаешься?!

Она опять потерла ухо. Ощущения в нем были не только болезненными, но и неприятными, словно где-то глубоко в ухе что-то было — какойто инородный предмет. Впрочем, откуда ему там взяться?

— Тетя Аля, так ты мне ответишь или нет? — спросил Вовка, не отводя глаз от экрана.

— Ты о чем? — она принялась задумчиво рисовать кривые лучи вокруг слова "Самара", заключая ее в вытянутую кособокую звезду.

— Почему ты плакала по ночам?

— Что ты прицепился?! Я не плакала. Я молилась особым образом.

Вовка обернулся в кресле, явно собираясь ответить очередной ехидностью, но тут зазвонил телефон, для удобства стоявший под диваном. Алина свесилась и взяла трубку, запрокинув голову и глядя в потрескавшийся потолок.

— Алле? Обитель зла слушает. Извините, но сейчас все находятся на ритуальном убийстве. Оставьте сообщение после сигнала… Ааа!

В трубке раздался хохот, потом Женькин голос укоризненно произнес.

— Все веселишься?

— Ага. Потому что жизнь прекрасна и удивительна, а Россия — великая и непобедимая страна! Это приводит меня в состояние сардонического восторга… Кстати, не скажешь своему чаду, чтобы он не доставал меня своими вопросами? Иначе мне придется его убить.

Вовка снисходительно хохотнул из кресла и что-то пробормотал.

— Аль, я чего звоню… Ты не могла бы меня заменить часа на тричетыре? Я потом за тебя отработаю.

— А в чем дело? — спросила Алина, выпрямляясь и отбрасывая распущенные волосы на спину.

— Да… ты понимаешь, желудок чегото крутит… Я дома полежу, напьюсь чего-нибудь и вернусь. Толик раньше шести не припирается.

— Так может совсем уйдешь, а я до вечера…

— Нет, а то он может опять разораться. Ты же его знаешь.

— Ладно, сейчас подъеду, — она обреченно вздохнула. — Кстати, не забудь забрать из моей квартиры это чудовище, которое ты почему-то называешь ребенком.

— Ага. Я тебя тут дождусь. Пока.

Алина положила трубку, закрыла блокнот, потом запустила его в стену. Тот хлопнул об обои раскрывшимися страницами и упал на палас.

— Примитивно, — заметил Вовка вставая. — Лучше сказани чего-нибудь. У тебя здорово получается. Почему ты на работе никогда так не разговариваешь? Ты там вообще какая-то другая, тихая… Только с мамой и со мной…

— Цыц! — Алина ткнула указательным пальцем в его сторону. — Больше ни одного слова из этого района!

— Я поеду с тобой, — Вовка не спрашивал, а утверждал. Алина хмыкнула, спрыгивая с дивана и подбирая блокнот.

— Нет, дитя. Ты останешься тут или отправишься к себе домой. Бар, да еще такой гнусный, как наш, не место для детей. Особенно для детей с повышенным чувством юмора!

— Я ничего не делал! — быстро сказал Вовка. Она покладисто покивала.

— Конечно. А кто Тамиле в кофе "Фэйри" налил? Граждане из Вилабаджо забегали? Или она сама себе плеснула? Перепутала со сливками. Бедная подслеповатая Тамила…

— Она сказала, что у мамы толстые ноги! — угрюмо произнес Вовка и посмотрел на нее с вызовом. — Она все время что-то говорит — и про маму, и про тебя! Я сам слышал! И на меня орет постоянно!

— Любой заорет, если напьется средства для мытья посуды. Или хлопнет коньяку, разведенного уксусом и отменно посоленного. Что, разве подзабыл? Ну, что мы глазки прячем?

— Она мне не нравится.

— Ну и что?

— Она один раз при мне назвала маму "тупой коровой"!

Алина сделала паузу, подыскивая нужный аргумент, но тот не находился.

— А если б там была не мойка, а средство от тараканов? И скончалась бы Тамила в страшных судорогах?

— Ну и невелика потеря для сельского хозяйства! — сердито отозвался мальчишка. — К тому же разве ее отрава возьмет?.. Тетя Аля, ну можно я с тобой?

— Нет! — отрезала Алина. — Не сегодня. Можешь за компьютером посидеть. А хочешь — поработай за меня.

— А текст нормальный? А то ты мне как-то дала работу… одну страницу весь день печатал! Помнишь, статья какого-то профессора?.. Я одно предложение до сих пор помню — в каждом слове по десять ошибок делал, потом исправлял сидел… Гликопротеиновая часть рецептора тиротропинрилизинг…

— Замолчи! — в священном ужасе сказала Алина. — Лучше поиграй во что-нибудь. Работать не надо. Или телевизор посмотри. Скоро "Профессионал" будет с Бельмондо. Хороший фильм.

— Фильмто хороший, только Бельмондо, небось, опять в конце замочат?

— Боюсь, что да.

— А могли бы хоть разок не замочить!

— Ну, кому сейчас легко?! — философски произнесла Алина и ушла переодеваться.

* * *

Народу в "Чердачке" пока что было немного, поэтому работа не требовала особого напряжения. Большая часть столов пустовала, в баре присутствовала лишь подростковая компания, которая, попивая пиво, обсуждала преимущества и недостатки последних моделей сотовых телефонов, двое пожилых мужчин, делившихся впечатлениями от последней рыбалки, женщина средних лет, тянувшая дешевый ликер, глядя перед собой пустыми, сильно накрашенными глазами, трое раздельно сидящих парней, рассеянно разглядывавших заоконный пейзаж, и две девушки, рассказывавших друг другу последние сплетни. В солнечных лучах, заливавших бар, лениво кувыркались клубы дыма, негромко играла музыка. "Чердачок" был погружен в воскресную апатию, и его персонал в лице Тамилы, Алины и заглянувшей отдохнуть и поболтать знакомой продавщицы косметики "Орифлейм" Лены то и дело зевал. Тамила разгадывала кроссворд, с отвращением потягивая зеленый чай и потирая пальцами левый висок. Лена пылко расписывала достоинства нового тонального крема, запивая горячую рекламную речь остывающим капуччино. Алина слушала ее правым ухом, правым глазом следя за длинным сверкающим ногтем продавщицы, чертившем в каталоге поясняющие маршруты от фотографии к фотографии. Левым ухом она привычно прислушивалась к болтовне посетителей, левым глазом снова и снова перечитывала свой список. Что за этими фамилиями — сон или люди? Живые люди…

Где-то там я все равно человек! Реальный живой человек! Не компьютерная фантазия или чего там еще!

Она кусала губы. На сердце было тяжело и муторно, жизнь, как и все эти три дня, казалась глупой и пустой. Если б не этот проклятый сон, возможно, ничего этого и не было бы. Она бы, как и раньше, тихо жила. Тихо отрабатывала свой рабочий день, сдержанно переругиваясь со строптивыми посетителями или просто отмалчиваясь, и в серости дней была бы некая привычная прелесть спокойствия. Стандартная волжанская мышь… Нет, это не мог быть просто сон. Людитени, людипризраки не смогли бы настолько в ней все перевернуть.

Алина полезла в сумочку за новой пачкой сигарет, и ее пальцы наткнулись на что-то длинное и острое. Она отдернула руку, потом вытащила дротик для дартса и сердито бросила его на стол. Вовочкины шалости!

Вокруг дротика была обмотана бумажка. Алина развернула ее и усмехнулась.

Передай тете Тамиле в мягкое место.

— … цвет изумительный — все тона… На коже — как шелк…

— Лена, отдохни, — перебила ее Алина, снова зевая. — Мы все равно сегодня ничего у тебя не купим.

— Да нет, я просто… — Лена улыбнулась, переворачивая красочную страницу каталога. — Последние новости. Это просто так… Почему бы не поговорить о косметике?..

— А почему не о проблемах судоходства в Суэцком канале? Или не о ценах на селедку?! Ленка, ты сейчас не на работе. Так и давай говорить не о работе. Вчера ты рассказывала абсолютно то же самое. Нет, ну если ты, конечно, оттачиваешь на нас свое мастерство коммивояжера…

— Ничего подобного! — обиделась Лена. Тамила, не отрывая глаз от кроссворда, вздернула одну бровь, потом задумчиво пробормотала:

— Что-то ты, Аля, разумничалась в последнее время. Переутомилась что ли? А нука, скажи еще что-нибудь умное.

— Каждый год Нил разливается и делает страну плодородной.

Лена фыркнула, закрывая каталог. Тамила подняла голову и задумчиво посмотрела на коллегу. Алина вернула ей задумчивый взгляд, потом приветственно помахала ладонью и повернулась в профиль.

— А так лучше? Или так? Какой ракурс тебя интересует?

— А ты изменилась, Аля, — медленно и неохотно произнесла Тамила, продолжая разглядывать ее. — Удивительно, но в тебе даже появилась какая-то внутренняя сила. Не ожидала.

Алина искренне удивилась. Внутренняя сила? И это говорит Тамила, которая совсем недавно при всех назвала ее слюнтяйкой?! Странно.

— Что такое? Неужели мышь начала обрастать перьями? А если и так — тебя что — удручает этот процесс?

— Да мне поровну твои процессы! — раздраженно отозвалась Тамила, щелкая зажигалкой. — Сходи лучше пепельницу поменяй!

— Они сидят за твоим столом, ты и иди. На моих столах все в порядке.

— Тебе что — в падлу?! — Тамила бросила ручку на стол. Алина рассеянно кивнула.

— Точно. Я тут подумала, и мне в голову пришла, как ни странно, мысль. Конечно, в запарке ты вкалываешь от души, но я не понимаю, почему в такие периодические затишья твоя работа заключается в охране стула и разгадывании кроссвордов, в то время, как я или Женька должны, как девочки, суетиться и выполнять и свои, и твои обязанности? Я бы могла понять, если бы ты была старенькой немощной особой, тогда мы бы помогали тебе из гражданского сострадания. Или если бы ты хотя бы иногда почеловечески об этом просила. Даже пойти на… не буду уточнять, куда, гораздо приятней, если говорят "пожалуйста". Все люди… Но ты не говоришь. Ты рявкаешь. Мне надоело, что ты все время включаешь босса, Томка, — Алина виновато развела руками. — Ну вот надоело. Так что иди сама меняй пепельницу. Мелочь, а приятно.

— Слушай, ты… — процедила Тамила сквозь зубы, опасно сверкая глазами, но Алина перебила ее вежливым кротким тоном.

— Вы. Алина Михайловна. Стоя и почтительным шепотом. Шучу. Можешь не вставать. И кстати, Томочка, хотела тебя предупредить. Честно, как Минздрав. Если ты еще раз назовешь Женьку "тупой коровой", а ее сына — "паршивым сучонком" и настучишь Толику еще хотя бы про одну нашу замену, я отрежу тебе ноги и похороню тебя живьем… Да что же тебя так перекосило, Тамик? Не делай диагональное лицо — ты же у нас такая милашка! А?!

Лена, не выдержав, зашлась в приступе удивленного хохота, роняя сигаретный пепел на блестящий стол и обложку журнала. Тамила, задохнувшись от злости и изумления, начала очень медленно вставать, и Алина, памятуя об ее простых и тяжеловесных методах реагировать на какиелибо оскорбления, двинула стулом, тоже поднимаясь. Речь была хороша, только вначале следовало написать завещание, потому что сейчас, похоже, ее попросту убьют. Ну, вырвалось. Бывает. Раньше, правда, почему-то не бывало.

Неминуемый взрыв отодвинул приход нового клиента, и Тамила, погрозив Алине взглядом, словно тяжеловесным кулаком, отправилась за стойку. Ленка подтолкнула Алину локтем.

— Что на тебя нашло? Кстати, — она подняла указательный палец, — есть чудесное антистрессовое средство…

Алина посмотрела на нее умирающим взглядом. Лена запнулась, потом принялась с увлечением рассказывать о своем новом ухажере, и похоронная тоска в обращенных на нее зеленоватокарих глазах сменилась слабым интересом.

Тамила тем временем выжидающе смотрела на клиента, рассеянно разглядывающего уставленные бутылками зеркальные полки, потом, не выдержав спросила приветливым тоном палача, демонстрирующего узнику разнообразные орудия пыток.

— Что вам предложить?

— Двести водки, — тусклым голосом ответил клиент — сравнительно молодой мужчина с худым печальным лицом и пустыми глазами, облаченный в потертый плащ не первой свежести. Он стоял, слегка покосившись на один бок и покачивая головой. — Вон той.

Тамила подозрительно посмотрела на него, потом протянула руку за бутылкой, одновременно назвав цену. Мужчина задумался, потом полез в карман плаща и аккуратно выложил на барную стойку засохший тополиный лист. Несколько секунд он и Тамила молча рассматривали его, после чего барменша мрачно осведомилась:

— Что это?

— Вот, — пояснил человек в плаще, тыча в лист указательным пальцем.

— Что вот?! Я гербарий не собираю! Деньги давайте!

— Вот, — повторил мужчина сухим голосом, снова указывая на тополиный листик. — Двести вон той водки.

— Так, до свидания! — Тамила с грохотом вернула бутылку на место. На лице человека появилось тупое негодование.

— Водки…

— Мужчина! — металлическим голосом произнесла Тамила, казалось, сразу ставшая на добрый деся-ток сантиметров выше. — Уходите! Здесь наливают только за деньги! Рубли, доллары, евро! Андестенд?! До свидания!

Считая разговор оконченным, она развернулась и вышла из-за стойки, и в тот же момент человек, до сих пор напоминавший марионетку, повисшую на пальцах задремавшего кукольника, вдруг ожил и метнулся вперед. Его левая рука ударила взвизгнувшую Тамилу в плечо и припечатала ее к стене, обрушив полку с экспозицией старых фонарей и керосиновых ламп, в то время как правая нырнула куда-то за полу плаща. И едва это движение началось, как Алина вскочила, с грохотом опрокинув стул. Она мгновенно и четко вспомнила, как такое же движение делал Евсигнеев, вспомнила, как его рука вынырнула из-под полы пиджака уже с пистолетом. Алина резко отвернулась, обмахнув взглядом стол, и тут же вновь повернула голову. Рука неудачливого клиента уже была вознесена на замах. В руке был небольшой, но увесистый молоток с гвоздодером, кривые зубья которого летели прямо в раскрытый, расширенный от ужаса женский глаз. Тамила была настолько ошеломлена, что даже не пыталась сопротивляться. Ее хватило только на то, чтобы снова завизжать и зажмуриться.

Посетители заинтересованно повернулись. Один из них при этом смахнул локтем на пол кружку с недопитым пивом, растекшимся по полу вяло пузырящейся лужей.

Дальше события развивались стремительно, хотя их участникам казалось, что время вдруг невообразимо, и вместе с ним замедлились и их собственные движения.

Раздался легкий звук, похожий на щелчок, и из запястья мужчины вдруг вырос веселый яркосиний наконечник дротика. Человек вскрикнул — скорее от удивления, чем от боли, и опустил руку с молотком, дабы посмотреть, что с ней такое, и одновременно с ней опустилась рука Алины, только что совершившей один из лучших бросков в своей жизни. Тотчас же она кинулась вперед с выражением испуганномрачной решимости на лице. Единственным более-менее весомым предметом на столе были Ленкин каталог и солонка, поэтому Алина, не раздумывая, подхватила стул, на котором сидела, и уже на бегу лихо вскинула его над плечом. Ножки стула на страшной скорости пролетели над барной стойкой, сбив с нее несколько бокалов и глиняных китайских статуэток, принадлежавших Женьке.

Один из парней, опомнившись, выскочил из-за стола, сделав это, на взгляд Алины, страшно медленно, — он только разворачивался, когда она пробежала мимо. Выражение его лица показалось ей очень смешным. Она заметила, что к его отвисшей нижней губе прилип кудрявый листок петрушки.

Тамила, слегка придя в себя, с силой оттолкнула человека в плаще, тотчас же зацепилась ногой за разбитую керосиновую лампу, совершила редкий по сложности пируэт и крепко стукнулась спиной о холодильник. Ее противник, решив не обращать внимания на такую мелочь, как торчащий из запястья дротик, снова замахнулся молотком, но тут подоспевшая Алина, придававшая себе уверенности боевым визгом, с силой обрушила стул на его спину и затылок, отчего мужчина, взмахнув разошедшимися полами плаща, точно подстреленная ворона крыльями, по дуге отлетел в сторону, въехал головой в барную стойку и свалился на пол, выронив молоток. Подбежавший парень ногой отшвырнул его куда-то в глубь зала, и в тот же момент Тамила, мало что соображавшая, распахнула холодильник, и ее руки бестолково замелькали, взметнув в воздух целый град снеди, с равным успехом обсыпавший как нападавшего, так и прибежавшего на выручку. Последний, получив в шею и лицо два полновесных удара пакетами с мерзлыми пельменями, изумленно отпрыгнул в сторону, и все прочее досталось человеку в плаще, который несколько секунд еще делал слабые царапающие движения, пытаясь встать, но вскоре неподвижно застыл на полу, погребенный под пельменями, котлетами, банками майонеза, бутылками с минеральной водой, куриными окорочками и прочим съестным, которым Женька с Алиной добросовестно набили холодильник до отказа еще вчера вечером.

— Тамка, хватит! — крикнула Алина, бросая стул на пол. Крик и грохот отрезвили Тамилу, и она застыла, сжимая в руке огромный розовый грейпфрут. Потом, тяжело, со всхлипами дыша, захлопнула холодильник и села прямо на пол среди осколков.

В звенящей тишине тихо бормотало радио. Посетители превратились в каменные изваяния, у которых живыми были лишь монотонно моргающие глаза. Злополучный спасатель зажимал рукой разбитый нос, из которого бежала тонкая струйка крови, — удар у Тамилы был поставлен на совесть. Лицо спасателя выражало крайнюю степень изумления, граничащую с идиотизмом. В воздухе остро и свежо пахло майонезом, соусами и маринованными грибами. Возле барной стойки лежала груда продуктов, из-под которой выглядывало нечто, похожее на груду тряпья. Из лопнувшей бутылки с шипением выливалась вода.

— Ни хрена себе!.. — пробормотал один из подростков.

Грейпфрут выскользнул из руки Тамилы и неторопливо покатился по полу. Спасатель медленно наклонился, подобрал упаковку мерзлых пельменей и прижал ее к носу, который она только что разбила. Алина привалилась к стене и засмеялась — без признаков истерики — ей было понастоящему весело. Сцена выглядела на редкость комичной, хотя минуту назад все могло обернуться трагедией. От трагического до смешного один шаг… один взмах стулом и много холодных тяжелых предметов…

Тамиле смешно не было. Она зло смотрела на свои безвозвратно испорченные омсовские колготки, которые сегодня надела первый раз. Лена же смотрела на валяющийся неподалеку от нее молоток, темный от засохшей на нем крови.

Дверь бара отворилась, внутрь просунулась встрепанная мужская голова с сигаретой в зубах и изумленно спросила:

— Ой, а что это у вас тут творится?

Тамила, которая, тяжело дыша, все еще разглядывала свои колготки, ответила кратко, но выразительно. Голова исчезла. Груда продуктов возле стойки зашевелилась, и из-под них вынырнуло окровавленное и перепачканное майонезом, ошеломленное лицо, которое хрипло и испуганно произнесло:

— Где я, а?

* * *

— Мда-а, — протянул участковый, потягивавший свой кофе и задумчиво разглядывавший нижнюю часть Тамилы, домывавшей пол. — Никто бы не подумал. Обычная семья, больше десяти лет прожили, ругались, конечно, не без этого, но как все… А тут… Кто его знает, с чего? Жизнь такая штука — пилит изо дня в день, человек держится, долго держится, а потом вдруг срывается из-за пустяка. Может, она его удочку сломала или червей выкинула. Или футбол выключила. Или доставать начала с утра… так или иначе обломала долгожданный воскресный отдых… Короче, он супружницу тюк по темечку молотком несколько раз, та и готова. Посидел, поскучал, а потом сюда пошел, онто к вам, оказывается, частенько захаживал.

— Я его не помню, — отозвалась Тамила. — Разве упомнишь все эти пьяные рожи?!

— Самое смешное, что и он ни хрена не помнит, — участковый покачал головой. — Что, как, почему… не помнит. Здесь только в себя пришел. Жутко все это. Словно как вирус какойто.

Алина, державшая сигарету негнущимися пальцами, вздрогнула, вспомнив свой разговор с Виталием и давнюю трагедию прошлого. Вирус… Кругом эти вирусы, и кто знает, может и она его однажды подхватит, когда кто-нибудь наступит ей на ногу, обругает… Разум и самообладание — как тетива, которую пальцы времени натягивают все сильнее и сильнее. Она может оставаться натянутой, но может и сорваться, спустив смертоносную стрелу безумия.

— Повезло тебе, Тамка, — заметила Женька. Тамила выпрямилась и мотнула головой в сторону застывшей Алины.

— Вон мое везение! Толик, ты б, что ли, премию ей выписал!

— Разберемся, — сказал Толик, проводя ладонью по аккуратно зачесанным назад темным волосам. — Ты, кстати, не забудь подсчитать, сколько продуктов испортилось.

— А то, что Тамилка чуть не испортилась, это, конечно, ерунда, по сравнению с разбитым майонезом, — негромко произнесла Алина, затягиваясь сигаретой. — Сколько раз мы говорили, что в баре должен быть охранник. Разве это первый инцидент?! Куча пьяного народу… здесь постоянно что-то происходит! Любую из нас здесь могут просто прибить однажды, что сегодня чуть не произошло!

— Держать здесь охранника слишком дорого, — Толик допил сок и аккуратно поставил стакан на стол. — Сколько раз повторять?! Вы, девочки, знали, куда устраивались. И ситуацию с безработицей помните. Только свистнуть — на каждое из ваших мест по сто человек прибежит.

Тамила вышла из туалета, вытирая ладонью влажные щеки, сходила за стойку и подсела к ним, с вызовом стукнув о столешницу бутылкой коньяка и рюмкой.

— Тамила! — в голосе Толика послышался металл. Тамила повернула голову и зло посмотрела на него.

— Толик, ты тут хозяин, но сейчас отвали от меня! Мне чуть голову не проломили! Меня колотит до сих пор! Решишь увольнять — увольняй, мне по фигу!

Стуча горлышком бутылки о рюмку, она налила себе коньяк, запрокинула голову и осушила рюмку одним махом. Откинулась, почти коснувшись затылком спинки стула, и глубоко вздохнула, глядя в потолок. Толик встал и размеренно сказал, уставив на нее хозяйский указательный палец:

— Сегодня прощаю. Но только сегодня. В следующий раз вылетишь отсюда. Ну все, ладно. Смотрите у меня тут!

Он вышел из бара. Алина обернулась, сквозь щели жалюзи наблюдая, как "опельбоссовоз" неторопливо отъезжает от обочины, потом потерла ухо, в котором теперь уже то и дело постреливало. Простудилась, что ли?

— Вот сука! — просипела Тамила, наливая себе новую порцию. — Жмот! Официантка, повар, охранник… не много ли на одну зарплату?! Алька, я и не знала, что ты в "дартсе" такой спец! Елки! Мне хамишь, на Толика наехала, в драку ввязалась… Это совершенно на тебя непохоже! Что с тобой случилось?

— Я проснулась, — ответила Алина, вставая. — Нужно было сделать это давным-давно.

Она зашла в туалет, где долго изучала в зеркале свои глаза, сейчас казавшиеся ей невероятно старыми и пустыми. О происшедшем Алина думала с отрешенным спокойствием. По сравнению с тем, что произошло с ней…

Это был сон!

Люди тоже были сном?

Или не были?

Если Виталий существует, то где он сейчас? Что он делает?

Кто он сейчас?

У нее сдавило горло, в глазах предательски защипало, и она всхлипнула. Незапертая дверь отворилась, и Алина поспешно обмахнула глаза ладонью, потом включила воду.

— Слушай, — негромко сказала Тамила, притворив за собой дверь и прислонившись к ней спиной, — когда с работой завал, часто так звереешь, что… Срывается с языка. Бывает такое, ты ведь сама знаешь. На самом деле я…

— Скажи это Женьке, — Алина провела мокрой ладонью по щеке, чувствуя, что вот-вот не выдержит и разревется. — Не мне. И следи за своим языком, когда с ней Вовка. Он ведь все слышит. И реагирует соответственно.

— Просто я хотела…

— Не стоит. Я поняла. Обойдемся без взаимных расшаркиваний. Женька вернулась, и я могу спокойно ехать домой. У меня еще полно дел, — Алина прикрыла глаза. — Советую вам с Женькой сегодня послать подальше Толика и поскорее закрыться. Все равно работники из вас сегодня никакие.

Тамила несколько секунд внимательно смотрела на нее, потом спросила:

— Кто он?

— Он?

— Он, — Тамила усмехнулась. — Я хорошо знаю жизнь, Аля, и я много раз видела у женщин такие слезы и такое выражение лица. У безнадежно влюбленных женщин. Он хоть стоит того?

— Стоит, — Алина подышала на зеркальную гладь, потом провела пальцем по дымке. — Но его не существует. Иногда мне кажется, что меня не существует тоже.

— Я вызову тебе такси, — сказала Тамила и, прихрамывая, вышла, как-то непривычно деликатно закрыв за собой дверь.

* * *

Во вторник ухо у нее разболелось не на шутку, и Алина, встревожившись, воспользовалась утренним затишьем, оставила "Чердачок" на попечение Женьки, которая протирала окна и жалюзи, фальшиво напевая под свою любимую кассету Натальи Орейро, и помчалась в поликлинику, где почти пять дней назад проснулась от кошмара, вывернувшего ее жизнь и ее саму наизнанку.

Отсидев кашляющую и сморкающуюся очередь, она вошла в лоркабинет и пожаловалась на свое несчастье молодому плешивому врачу, знакомому ей по все тому же пресловутому "Чердачку", куда тот иногда захаживал выпить кофе со своей подружкой. Врач, носивший редкое имя Бронислав и распространенное отчество Иванович, отнесся к несчастью со сдержанным сочувствием, после чего принялся вдумчиво изучать глубины уха пациентки, которая то и дело болезненно ойкала.

— Странно, — наконец сказал он. — Уши чистим регулярно?

— Естественно! — возмутилась Алина. — А что? Пробка?

— Можно и так сказать. А вы что — не чувствовали сами? Странно… Будем извлекать. Полина Сергеевна, займитесь.

При слове "извлекать" Алина поморщилась — слово вызывало неприятные и болезненные ассоциации. Полная, добродушного вида сестра отвела ее в процедурную.

— Садись, ребенок, вот сюда… Сейчас посмотрим. Таак, что тут у нас?..

— Ойой!..

— Ну, не больно, не больно…

— Яй!

— Всевсе. Ну, и как это называется, ребенок?! Уши она чистит!.. Аккуратней надо быть! Как это у тебя там оказалось — вроде не маленькая, в уши всякую дрянь пихать!.. У тебя ж там из-за этого воспаление пошло… еще немного, могла бы оглохнуть на одно ухо… Как дети, честное слово!..

— Что? — недоуменно спросила Алина, не понимая, к чему все эти медицинские укоры, и повернувшись, взглянула на то, что извлекли из ее уха. Несмотря на то, что выглядело оно весьма неприглядно, в нем вполне можно было опознать сложенную в несколько раз и свернутую трубочкой бумажку. На одном из сгибов смутно просматривалась синяя черточка — хвостик то ли буквы, то ли цифры — на бумажке было что-то написано. Алина ошеломленно вздернула брови и потерла ухо. Если она что и записывала, так только в записную книжку. А если на бумажку, то прятала ее в карман или в сумочку, но никак не в ухо!

Тогда откуда она там взялась? Сама бы не закатилась — слишком глубоко. Шутка — когда она спала, рядом могли находиться только либо Женька, либо Вовка, но такие шутки не в их духе.

Она вдруг вздрогнула — на мгновение процедурная неожиданно исчезла, и перед ее глазами появилось какоето просторное помещение, выставленные в круг зеленые ширмы, деся-ток суетящихся в центре этого круга людей, крики, дребезг… Кадр — короткий, как вспышка под веками.

Алина моргнула — теперь перед ее глазами было слегка встревоженное лицо медсестры.

— Что такое, ребенок? — спросила она. — Ты чего такой белый?

Алина не ответила. Перед ее глазами вспыхнула другая картина — цементный пол и лежащий на нем аккуратно сложенный белый квадратик. Чья-то ладонь опустилась и накрыла квадратик. Ее ладонь.

кто-то тронул ее за плечо, и она отдернувшись, вскочила, едва сдержав вскрик. Видение исчезло, перед глазами снова была процедурная и Полина Сергеевна, державшая ее за плечо. Алина мотнула головой и опустилась обратно на кушетку, прижимая ладони к щекам и стараясь выровнять дыхание. В висках восторженно и в то же время испуганно стучало.

Не может быть, не может быть!..

— Скажука я, пожалуй…

— Нет, я… — Алина снова посмотрела на бумажку. — Не надо, все хорошо, просто я… Вам ведь это не нужно?

Медсестра задумчиво посмотрела на нее, и Алина истолковала эту задумчивость не в свою пользу и поспешно сказала:

— Это… чья-то дурацкая шутка. Говорите, я могла слух потерять? Ну… я сейчас разберусь… — она вытащила из сумочки одноразовый носовой платок и смела бумажку со стола прежде, чем ошеломленная Полина Сергеевна успела ей помешать. — Я им покажу! Это же практически тяжкое телесное… это же практически статья. Большое вам спасибо! Вы спасли мое ухо и помогли понять, какие низкие люди меня окружают. Вы ангел! До свидания!

Алина выскочила из процедурной, пулей пролетела через кабинет к двери. Врач закричал ей вслед:

— Куда вы! Я еще не выписал вам…

— Мне надо!.. — неопределенно бросила она через плечо, выбежала в коридор, с грохотом захлопнув за собой дверь, и на секунду остановилась. Разместившаяся на стуле очередь удивленно смотрела на нее, на лице одной из старушек появилась тревога — очевидно, она решила, что в этом кабинете над пациентами учиняют нечто ужасное.

Развернувшись, Алина быстро пошла по коридору, комкая в руке ремешок сумочки. В глазах у нее двоилось и, не разбирая дороги, она несколько раз налетела на шедших навстречу людей. Один из них обругал ее, но она этого не заметила.

… сон… всего лишь страшный сон… тише…

Она резко остановилась и несколько секунд растерянно и беспомощно, словно потерявшийся ребенок, оглядывалась по сторонам, топчась на месте. Сумочка раскачивалась в ее руке, волосы прыгали по плечам. Люди, проходя мимо, бросали на нее удивленные взгляды.

…сон… сон… все страшные сны надо забывать…

— Нет! — вырвалось у нее. Двое парней, стоявших неподалеку, отошли подальше, и до Алины долетел издевательский смех. Она свирепо посмотрела на них, потом сделала несколько шагов вперед и увидела дверь туалета. Толкнула ее так резко, что дверь ударилась о стену, вошла и закрыла защелку.

В туалете сильно, до рези в глазах пахло хлоркой. Алина посмотрела на старый унитаз с потеками ржавчины, на закрытое окно с закрашенными стеклами, потом отвернулась и подошла к раковине, над которой было пристроено маленькое зеркало. Из крана мерно шлепали капли воды и скатывались в сливное отверстие. Она остановилась, пристально глядя на них так, словно они вдруг стали для нее смыслом жизни. Взгляд наблюдал, как каждая капля набухает на носике крана, как пролетает короткое расстояние до раковины, как с едва слышным стуком ударяется о фаянс. Постепенно стук превратился в грохот… стук капель или это был стук ее сердца?.. За грохотом появился голос, который удивительно гармонировал с ним. Этот голос невозможно было игнорировать, хотя он казался очень далеким, — голос говорил исключительно правильные вещи, и откуда-то она знала, что у голоса разноцветные глаза… Ее взгляд оторвался от крана, медленно пополз вверх и уперся в серебристый прямоугольник зеркала. Она увидела там свое лицо. Рыжие вьющиеся волосы. Яркозеленые глаза. Припудренные веснушками мягко круглящиеся щеки.

Свое лицо?

— Это ваше лицо? — спросил голос.

Она кивнула. Или это сделал кто-то другой?

— Вы уверены?

— Да, — произнесли ее губы. Или чьито другие губы?

— Замечательно.

С грохотом ударилась о фаянс новая капля. Ее взгляд дернулся вниз и снова поднялся к зеркалу. Она увидела там свое лицо. Светлокаштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах. Правильные, но не очень выразительные черты лица. Бледная кожа. Темные брови, темные ресницы. Зеленоватокарие глаза.

— Это ваше лицо? — спросил голос, но теперь это был уже совсем другой голос, он стал старше и пугал ее, и она откуда-то знала, что у голоса яркоголубые варяжские глаза. Почему-то она не смогла ответить. — Конечно же, ваше. Вам снился сон… всего лишь страшный сон… но сейчас вы проснетесь… назову вас по имени, и вы проснетесь… Вы не будете помнить ничего, что здесь было… Этого нет… этого никогда не существовало… только сон… страшный сон… который вы уже забываете, как любой сон…

— …без него ничего не выйдет… как не вовремя…

— … слышит…

— … она спит уже…

— … те какой риск… ее нельзя оставлять…

— …прослежу…

— Алина!

Она проснулась и открыла глаза в поликлинике, сидя на стуле… Сон… страшный сон… страшный, но сон…

Она очнулась и открыла глаза в запахе хлорки, перед раковиной с подтекающим краном, глядя в зеркало на свое побелевшее, испуганное лицо. Свое лицо. Вне всяких сомнений.

Сон… поликлиника…

Перед тем, как она проснулась в поликлинике, было что-то еще. Между тем сном и этой явью. Откуда взялся этот голос?

Она вытащила из сумочки скомканный платок, развернула его и посмотрела на бумажку. Поморщилась, потом попыталась развернуть, но это было сложно — бумажка слиплась и стала скользкой — липкий лоснящийся комок. Коекак Алина все же сделала это, надорвав маленький бумажный квадратик в нескольких местах, и уставилась на сделанную в центре быструю небрежную надпись.

Эля. 783240

У нее никогда не было знакомых по имени Эля. И этого телефона она не знала…

Конечно! Потому что это была не ее бумажка! Она… скорее всего, она выпала из кармана того человека в белом костюме, который пытался сделать ей укол и которого она ударила по ноге, — выпала, когда они сцепившись, катались по полу. Конечно!

Она зажмурилась и внезапно вспомнила все. Словно до сих пор она находилась в комнате без окон, погруженной в беспроглядный мрак, и вдруг кто-то вошел и включил яркий свет. Она вспомнила приборы и мониторы. Вспомнила провода. Руки и ноги, привязанные к кровати. Зеленую ширму. Лицо человека, просунувшегося между занавесей. Просторное помещение. Голоса, крики, грохот. Бьющегося мужчину с разноцветными глазами и людей, пытающихся его успокоить. Светлоголубые варяжские глаза, аккуратную постриженную седую бороду обернувшегося к ней пожилого мужчины. Вспомнила его голос. Вспомнила каждое слово, услышанное в этой комнате. Вспомнила, как скорчившись на полу и уже теряла сознание, непослушными пальцами сминала бумажку и засовывала ее в ухо, яростно заталкивая как можно глубже из последних сил. Бумажка была очень важна. Чтобы помнить. Чтобы помнить… Это был ключ, который не только открывал запертую кемто дверь, но и обнаруживал ее существование. Ведь нельзя войти в комнату, у которой нет двери.

Алина открыла глаза и быстро закатала оба рукава. Внимательно рассмотрела свои руки. Нет, ничего, но и не удивительно — они позаботились, чтобы не осталось никаких следов. Только немного побаливало запястье левой руки — словно от легкого растяжения. Кажется, оно начало болеть именно в пятницу. Тогда Алина подумала, что могла растянуть себе руку в трамвае или на работе… да мало ли где. Такой мелочи можно просто не заметить.

Она растянула себе руку, когда в приступе безумной животной паники волокла за собой кровать, к которой было привязано ее запястье.

— Господи, — прошептала Алина, глядя на свою руку. Потом снова посмотрела на себя в зеркало, провела пальцем по щеке, тронула кончик носа. Закрыла и открыла свои зеленоватокарие глаза. Облизнула губы. Это было ее лицо. Это — и только оно.

Она вытащила из сумочки телефон и набрала Женькин номер. Подруга ответила не сразу, и ей пришлось прождать почти двадцать секунд.

— Да, Алюня! Ты еще у врача?

В трубке громко играла музыка, и голос Женьки был едва слышен. Алина напрягалась, изо всех сил пытаясь придать голосу спокойный тон и не заорать.

— Жень, в прошлую пятницу, когда я тебе позвонила… у меня был нормальный голос?

Женька удивленно помолчала, потом сказала:

— Ну да. Голос как голос. Простуженный слегка. Только это было не в пятницу, а в среду. В пятницу ты Тамилке звонила и сказала, что выйдешь после обеда. А что слу…

— Как в среду?!

— Ну так. Тебя ведь два дня не было — на среду у тебя выпал выходной, и утром ты мне позвонила и сказала, что заболела, и попросила подменить в четверг. Я хотела зайти, но ты отказалась, сказала, что будешь отсыпаться. Потом звонила тебе несколько раз, но ты не подходила к телефону, а мобилку отключила.

Алина потерла лоб.

— Вот как, значит? Я скоро буду… Ладно, пока.

Она отключилась прежде, чем удивленная Женька успела еще что-нибудь сказать, и позвонила Тамиле. Та схватила трубку сразу же, но судя по ее разочарованному голосу, ждала совсем другого звонка.

— Привет, слушай, сегодня я никак не смогу выйти, я…

— Я и не прошу. Помнишь, я звонила тебе в прошлую пятницу?

— Ну да. И что?

— В моем голосе тебе ничего не показалось странным?

— А при чем тут твой голос? Я же с твоим приятелем говорила.

— Моим приятелем? — изумилась Алина.

— Ну да. Он позвонил с твоего телефона и сказал, что тебе надо с утра к врачу, и ты выйдешь после обеда.

Алина оцепенела.

— Да?

— Да. Лапсик, у тебя проблемы с памятью? Или с приятелем?

— А ты не поинтересовалась, почему он звонит, а не я?

— Ну. Он сказал, ты в душе. И вообще, вся занята. Слушай, мне позвонить должны, так что…

— Больше он тебе ничего не говорил?

— Нет, сразу отключился.

— А какой у него был голос?

— Мужской! — сердито сказала Тамила и положила трубку. Алина посмотрела на дисплей телефона, потом швырнула его в сумочку и ударила ладонью по грязной бледножелтой стене.

— Сволочи! — выкрикнула она со слезами. — Какие же вы сволочи!

Это был не сон.

Вернее, не совсем сон.

Боком привалившись к стене, Алина тихо заплакала, чувствуя обиду и глубочайшее отвращение. Ее использовали — просто взяли и использовали, как вещь. Вывернули наизнанку ее мозг, забравшись в самые потаенные уголки — те, о которых и сама она страшилась вспоминать, те, о которых никто не знал. Внимательно и тщательно покопались в том, что ей было дорого. Это было омерзительно. Это было еще хуже, чем изнасилование.

Она вспомнила о выстроенных в круг бледнозеленых ширмах. Несомненно, за ними лежали все остальные — все, кто был вместе с ней в особняке. Значит, они существуют. Значит, они не умерли — Виталий, Олег, Жорка, Света, Ольга… И Лешка и Евсигнеев тоже живы. Они все существуют. Они все настоящие, как и она сама. С ними проделали то же самое, для них создали этот особняк, этот мирок… посадили их туда и наблюдали, как они грызутся между собой, строят догадки, веселятся, подозревают, любят и убивают друг друга. Как за рыбками в аквариуме. Только… как можно наблюдать чьито сны?..

Но кто они? Какие они? Где? Как их найти?

И стоит ли их искать.

Знают ли они то, что известно ей? Может, хотя бы догадываются? Может, кто-нибудь еще приходил в себя после нее. До нее, насколько она поняла по реакции того человека, этого не случалось. Но почему именно она?

Тебе досталась бракованная иллюзия, Аля.

Алина вытерла ладонью мокрые щеки и посмотрела на себя в зеркало. Шмыгнула носом, потом осторожно завернула бумажку в платок и спрятала в сумочку. Какаяникакая, а всетаки зацепка. Эля… Какая Эля? Эльвира? Элина? Элла? Неважно, важно, что у этой Эли есть телефон. Если, конечно, это волжанский телефон.

Искать товарищей по несчастью, может быть кроме Виталия и не стоит, а вот тех, кто с ними это сделал, — очень даже. Хотя бы для того, чтобы выстроить их рядком и плюнуть каждому в рожу. Или врезать как следует!

С другой стороны, и остальные тоже имеют на это право. Они ведь ничего не знают. Кто из них все эти пять дней мучался так же, как и она? Смотрел на себя в зеркало, сравнивал свою настоящую и ту жизнь? А ведь ей известно больше, чем им.

Кроме того, есть еще Лешка. Конечно, глупо мстить ему за то, что случилось во сне, но все же он сумасшедший, потенциальный убийца, которого лучше знать в лицо.

Алина снова взглянула на свое отражение. Ей показалось, что от постоянного пристального разглядывания поверхность зеркала уже затерлась, а у нее самой на глазах появились мозоли. А что если сейчас она спит? Если сон — как раз эта жизнь и это отражение, а через пять минут она проснется… придет в себя на лестнице рядом с Виталием, который зажимал ей шею слабеющей рукой… потому что на самом деле ее рана не так опасна, как показалось вначале, Лешка промахнулся, и она просто на время потеряла сознание. И если Виталий успел выстрелить, то убийца теперь лежит гденибудь внизу на ступеньках, рядом с экспозиций своих жертв?

Ей стало страшно. Она вытащила из сумочки скомканный бумажный платок, развернула его и посмотрела на грязную записку. Потом спрятала ее и снова посмотрела в зеркало. Помассировала побаливающее запястье.

От всего этого можно было сойти с ума!

В дверь настойчиво постучали. Судя по уверенности, с какой это сделали, стучали уже не в первый раз, но она не слышала стука. Алина быстро застегнула пиджак, одернула его и открыла дверь. На пороге стояла женщина в грязном синем халате, державшая в руках швабру и ведро — та самая, которая ворчала на нее в пятницу. Она явно хотела что-то сказать, но внимательно присмотревшись к человеку, появившемуся из-за отворившейся двери, молча отступила назад и в сторону. Алина быстро прошла мимо нее, звонко стуча каблуками по свежевымытому полу.

Взяв в гардеробе свое пальто, она рассеянно, как сомнамбула, оделась, причесалась и вышла на гомонящую дневную улицу. Из-под ног лениво разлетелась стая толстых голубей, один мазнул ее крылом по руке, и Алина невольно дернулась в сторону.

Она прошла через парк, где, как всегда, стояли многочисленные книжные и газетные лотки, миновала несколько студенческих компаний, громко распивавших пиво на скамейках, несмотря на холодный ветер, и свернула в тихую улочку, обсаженную акациями, вместо того, чтобы пройти немного прямо и сесть на трамвай, который останавливался в аккурат за двадцать метров от "Чердачка", где ее ждала Женька. Но сейчас Алине не хотелось ехать в гомонящем трамвае, где, как всегда, будут ругаться, пререкаться на политические темы, обсуждать цены и низкие зарплаты. Внезапно в ее памяти зазвучал истерический голос Марины.

— …троллейбусные талоны, старые газеты, глупые митинги, ржавые трубы, свалки, вонь жарящейся рыбы, бесконечная реклама по телевизору, ругань про политику, цена на мясо!.. Слушайте, как звучит, вспоминайте!.. Вот он, реализм, насквозь реализм! Он был и будет! Нет здесь места фантастике, нет и быть не может! Нелепо даже думать об этом!

Да, она шла по абсолютному реализму, по выщербленному асфальту, мимо мусорных баков, в которых кто-то рылся, мимо двух сопливых мальчишек едва ли старше Вовки, куривших на двоих одну сигарету, мимо собиравших бутылки стариков и алкоголиков, мимо бесчисленных торговых палаток, дешевых забегаловок, облезлых кошек и собак, рыщущих в поисках еды, среди запаха выхлопных газов, сигаретного дыма и прочих сомнительных ароматов, которые наполняют любой большой город, и рядом с ней шли такие же люди, глядя себе под ноги или на витрины магазинов и очень редко — на небо, да и то лишь затем, чтобы узнать, не пойдет ли дождь. И придет она в реализм — в старый добрый "ЧердачокЧерпачок", где будет разносить пиво и ругаться со строптивыми посетителями, а под конец рабочего дня и сама обязательно выпьет. Вот и все. Настоящая жизнь. И никто ей не виноват — она получила именно то, что заслужила. Будь они прокляты — те, кто показал ей другую жизнь, которая могла бы у нее быть! И дал ей осознать, насколько она безвольна и слабохарактерна в своей настоящей жизни. Стандартная волжанская мышь, вполне соответствующая своей мышиной жизни и мышиной душе! Почему она никогда не написала этой книги, которая существовала в ее сне? Что ее останавливало? У нее ведь есть выходные. У нее бывают вечера. У нее бывают и свободные часы в баре… Почему? И почему ее заветная мечта была такой глупой?

Алина сама не заметила, как спустилась к реке и теперь шла по мосту, держа руки в карманах пальто и тускло глядя перед собой. По проезжей части летели машины, а далеко внизу, за перилами, неторопливо колыхалась мутная холодная волжская вода. Вверх по течению летела "ракета", разводя волну, следом за ней с деловитым стрекотанием ползли несколько самоходок. Алина остановилась, рассеянно глядя на них и думая о том, что ей сказали Женька и Тамила. Значит, ее не было на работе два дня, а не один. И Женьке она звонила в среду, а не в четверг. Куда же подевался четверг?

Порыв холодного ветра подхватил ее волосы, хлестнув ими Алину по щеке, и она поежилась, потом вспомнила обрывки фраз, которые слышала тогда, уже теряя сознание.

— … какая разница?.. она же все видела!.. Если он не очухается — кто будет все стирать?! Ее все равно придется…

— … говорили о крайних случаях! Это — не крайний!

— … черт бы подрал ваш гуманизм! Мало того, что…

Внезапно она испуганно раскрыла глаза, поняв смысл этих слов, поняв то, что было недосказано. Конечно же. Она все видела. Ее все равно придется…

Убить?

Алина сжала побелевшими пальцами холодные перила. кто-то счел, что это, всетаки, не крайний случай. И этот кто-то явно был не последним человеком во всей этой затее. Именно поэтому она все еще жива. Иначе она бы просто не проснулась — ни в поликлинике, ни дома — нигде. Несчастные случаи происходят сплошь и рядом. Попала под машину. Перебрала с алкоголем и утонула в ванне. В конце концов, просто примитивно убита безвестным грабителем. Бедная Алечка Суханова! Покойся с миром! Нет человека — нет проблем.

…я назову вас по имени и вы проснетесь…

— Алина!

Тогда, в поликлинике, ей показалось, что она увидела в толпе знакомые глаза. Яркоголубые варяжские глаза. Ну конечно. Он был там. Он разбудил ее. Убедился, что все в порядке. И ушел.

А что, если нет? Что, если за ней по-прежнему приглядывают — не обнаружит ли она вдруг какиенибудь чудеса памяти. Вот тогда это уже будет крайний случай. Потому что подобные эксперименты вряд ли разрешены законом.

Она резко развернулась и тотчас же налетела на какого-то человека, неторопливо проходившего мимо.

— Ой, простите пожалуйста!

Мужчина, который, даже не взглянув на нее, пошел дальше, прежде чем она закончила говорить, к концу ее последнего слова вдруг на секунду остановился, но тотчас же снова зашагал вперед, отрывисто бросив через плечо:

— Бывает!

Алина, уже тоже разворачивавшаяся, замерла при звуке его голоса. Потом медленно повернулась, глядя в спину уходящего человека — светловолосого, в черной кожаной куртке и черных брюках, чуть прихрамывавшего на правую ногу.

Она узнала бы этот голос из тысячи голосов, хотя никогда не слышала его наяву. Сейчас он показался ей чуть более глуховатым, в нем появились иные оттенки, но все же это был он.

Чуть впереди мужчины ходульной походкой семенил яркорыжий чау-чау, слегка покачивая лихо завернутым на спину невероятно пушистым хвостом, даже сзади имевший весьма надменный вид.

— Виталий! — потрясенно вырвалось у Алины, прежде чем она успела это осознать. Ее голос прозвучал негромко — она не звала человека, она скорее сказала это для самой себя, но он услышал и остановился. Потом обернулся и молча, выжидающе посмотрел на нее, но Алина больше не произнесла ни звука, не в силах понять, поверить и принять происшедшее. Это было невероятно, ведь Волжанск очень большой город, и было очень мало шансов с кемто здесь столкнуться, да еще и именно с Виталием. Может, она ошиблась? Но сердце говорило, даже кричало ей, что сейчас на нее смотрит именно Воробьев.

На лице Виталия появилась некая раздраженная заинтересованность. Он оглянулся на собаку, потом сунул левую руку в карман и неторопливо подошел к Алине. Прохожие обтекали их, словно вода поднимающиеся со дна скалы.

— Мы знакомы? — осведомился он. — Мне показалось, что вы позвали именно меня.

— Да, — с трудом выдавила Алина, пристально глядя на него.

Это был Виталий, конечно, это был он, но здесь он казался немного старше, и выражение его серосиних глаз было иным — это были глаза человека, который видел много такого, что не имеет никакого отношения к светлой стороне этого мира. Если самому Виталию было в районе тридцати лет, то его глазам уже исполнилось не меньше шестидесяти, здесь он был более умудренным и, как внезапно подумалось ей, более циничным. Его правую щеку покрывало множество мелких шрамов, словно ее посекло осколками, ближе к уху виднелось большое пятно старого, давно зажившего ожога. В остальном Воробьев не изменился. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее тогда, когда она уже умирала. В его глазах были боль и ужас. А до этого она видела в них тепло и нежность, когда он обнимал ее, когда говорил ей, как она ему дорога. Но сейчас эти глаза смотрели на нее совершенно равнодушно, и от этого равнодушия у нее сдавило горло. Конечно, как еще он должен на нее смотреть? Он ведь никогда ее не видел. У его Алины было совсем другое лицо. Если он еще хоть что-нибудь помнит.

И что теперь ей делать? Броситься ему на шею? Или извиниться, отвернуться и уйти, чтобы больше никогда его не увидеть? Другого шанса не будет. Но ведь этот человек ей совершенно не знаком, он чужой для нее.

— Знаете, обычно, когда человека окликают, то это делают с какойто определенной целью, — заметил Виталий с явным раздражением. — Или вы просто решили напомнить, как меня зовут?

— Нет, — механически произнесла Алина, — я сделала это с определенной целью.

Чау-чау с чрезвычайно хмурым видом сел на асфальт рядом с правой ногой Виталия, внимательно и оценивающе оглядел девушку щелочками карих глаз, сделал для себя какие-товыводы, после чего сердито сказал:

— Бух! Ухбух!

Алина невольно улыбнулась — несмотря на угрюмое выражение морды, собака все же казалась беспредельно очаровательной. Маленький хмурый медведь.

— Это Цезарь или Мэй?

— Мэй, — машинально ответил Виталий, потом удивленно вскинул брови. — Вы из кинологического центра? Голос у вас очень знакомый.

Чау-чау несколько раз хрюкнула с явным презрением к этой версии, потом высунула кончик лилового языка, словно дразнящаяся девчонка, ее морда сморщилась и глаза почти исчезли в зарослях рыжей шерсти.

— Нет, я не из центра… я по другому поводу… Вы торопитесь?

Виталий пожал плечами и посмотрел на часы на левом запястье.

— Смотря, каков повод… Мы собирались спуститься к реке, на мосту собаке особо не разгуляться. Откуда вы нас знаете?

— Я… — Алина нервно облизнула губы. — Я… А вам знаком только мой голос? А как насчет лица?

— Нет, по-моему, раньше я вас не видел, — уверенно заявил он. — Может, мы общались по телефону? Так…

— Скажи-те, вы хорошо помните прошлую пятницу?

Он недоуменно кивнул.

— Ух! Бух!

— Мэй, помолчи!

Собака оскорбленно взглянула на хозяина, потом встала и принялась обнюхивать перила.

— В эту пятницу… вам что-нибудь снилось?

Виталий пронзительно взглянул на нее, и на мгновение в его глазах появилось что-то агонизирующее, и внезапно она поняла, что он все помнит, и ее сердце больно стукнуло в груди. Но его глаза почти сразу же вновь стали спокойными.

— Надо же… на улицах уже и психологические опросы проводят! Вы…

— Вы правы, мы с вами знакомы… хотя мы познакомились при очень странных обстоятельствах… Мы познакомились… ну, можно сказать, пять дней назад… в автобусе. Вы возвращались из Саратова, вы ездили туда к своей сестре, Даше…

— Что вы несете?!

Его голос хлестнул ее наотмашь — резкий, злой, и она недоуменно раскрыла глаза, не понимая, чем вызвана такая перемена в его поведении. Лицо Виталия потемнело и он шагнул вперед, а Мэй зашлась в басовитом лае, решив что хозяину угрожает опасность.

— Но вы…

— Моя сестра умерла десять лет назад! — холодно произнес Виталий, уже взяв себя в руки. — Что за бред ты мне тут рассказываешь?!

Алина, сглотнув, отступила назад. Как она могла забыть?! Он же говорил ей там… говорил, что ему кажется, что что-то не так с его сестрой. Желания, заветные мечты… С Виталием поступили еще хуже, чем с ней. В той реальности его сестра была жива. Каково было ему проснуться и осознать, что на самом деле она уже давно похоронена.

— Простите, я не знала… я…

Виталий отвернулся и быстро пошел прочь. Мэй напоследок зло гавкнула и помчалась за ним. Алина растерянно огляделась, потом выкрикнула:

— Подожди! Меня зовут Алина! Алина Суханова!

Воробьев остановился, словно налетел на невидимое препятствие, потом медленно повернулся и отрицательно покачал головой, и даже на таком расстоянии она увидела страх на его лице. Алина быстро пошла навстречу ему, почти побежала и остановилась только тогда, когда между ними осталось не больше полуметра.

— Нет, — тихо сказал он. — Нет! Это невозможно!

— Это я, Виталий. Я. Просто в этой реальности я выгляжу совсем иначе. Помнишь, мы говорили, что там сбываются наши мечты и наши страхи. Мое лицо там… это не моя мечта. Это мой страх.

— Ты… Нет, невозможно!

Мэй сердито ухнула, потом увидев, что ни хозяин, ни настырная и, возможно, представляющая угрозу дамочка не обращают на нее ни малейшего внимания, оскорбилась, после чего с размаху уселась хозяину на ногу.

— Что мне сказать Виталий, чтобы ты поверил. Какую из теорий тебе напомнить. Мою?! Твою?! Жоркину?! О ком мне тебе рассказать?! Об Олеге, который там умер у меня на руках?! Или об этом ублюдке, Лешке, который его убил?! Кстати, ты его застрелил?! Я не успела увидеть… я умерла!

— Это был сон! — хрипло произнес он. — Как ты могла узнать, что мне снилось?! Я тебя не знаю… но голос… твой голос… Господи, откуда ты все это знаешь?!

— Потому что я — Алина Суханова! Я могу показать тебе паспорт… черт! Не то! Но… Ты помнишь наш знак… условный знак, чтобы я узнала — ты это или не ты?! Ты заставил меня остаться в автобусе!.. — Алина остановилась, почувствовав, что от волнения начинает бессвязно тараторить. — Ты читал мне свои стихи, помнишь?!

— Я не пишу стихи! — отрезал Виталий, и на мгновение ей показалось, что он сейчас убежит. Впрочем, она хорошо понимала его состояние. К человеку вдруг заявляется его ожившее видение и говорит: "Привет!"

— Да, не пишешь. Тебе это ни к чему! Они все у тебя в голове, как у меня — моя книга! Ты прочел мне один, когда мы стояли у окна в моей комнате! Вспомни! В час рождения звезды утренней — в час, когда цветет небес лилия, легкой поступью опускается по лучу звезды дева Севера…

Виталий отвернулся, схватившись левой рукой за перила и посмотрел на линию горизонта, потом, не поворачивая головы, негромко, вопросительно произнес:

— Аля?

— Да. Это я, Виталий. Правда, уже больше не рыжик.

Он повернулся. Две пары глаз — человеческих и собачьих выжидающе смотрели на него. Алина ждала реакции. Мэй ждала, когда хозяин перестанет валять дурака и продолжит прерванную прогулку — здесь, на мосту, в соседстве с ревущими машинами ей совсем не нравилось.

— Черт возьми! — сказал Виталий и потер лоб ладонью. — Мне нужно присесть!

Алина кивнула, с облегчением поняв, что самое трудное позади и теперь начнется самое тяжелое и болезненное.

— Мне тоже.

* * *

Они сидели на скамейке возле длинного ряда кустарниковой акации, уже растерявшей почти все свои листья. В нескольких метрах от них убегала вниз широкая лестница. Возле парапета стояли несколько мужчин и курили, глядя вниз, на воду. Неподалеку Мэй деловито обследовала кусты, раздраженно огрызаясь на прохожих, почти каждый из которых норовил ее приласкать. Чау-чау позволяла ласкать себя лишь одной руке — прочие руки должны были испуганно отдергиваться — и они отдергивались — не только от лая и вида великолепных клыков, но и от угрюмого выражения собачьей морды, не сулившей ничего хорошего.

— Значит все наши теории оказались верны? — Виталий вытащил пачку "Беломора", и Алина слабо улыбнулась, взглянув на нее. — И все же это был сон. Но… елки, как же сон может быть коллективным?!

— кто-то заставил нас увидеть этот сон.

Виталий закурил, не глядя на нее, — Алина заметила, что он вообще старался как можно меньше на нее смотреть, и от этого ей было очень больно. Потом сказал дрогнувшим голосом.

— Боже мой… Я видел, как… ты умерла.

— Ты не рад, что этого не произошло на самом деле?

— Не говори чепухи! — сердито отрезал он. — Но значит… и все остальные тоже живы? И Олег, и Жорка?..

— Думаю, да.

— Слава богу! Черт, никогда бы не подумал, что такое возможно. Невероятно! Но эти — какие гады, а! Все было таким реальным… и когда я проснулся… — он помолчал. — Когда я осознал себя в этом мире… Кошмарные ощущения! Знаешь, я… где-то в глубине души я не верил, что это просто сон. Иногда мне казалось, что сон мне снится сейчас, а то была жизнь… В той реальности никто не убивал мою сестру, она выросла, удачно вышла замуж, у нее родилась дочь, которой я подарил собаку… Я всегда так этого желал… В той реальности я знал номер ее телефона… и теперь я даже несколько раз звонил по нему и только потом до меня доходило, что моя сестра никак не может снять трубку…

— Твою сестру убили? — тихо, осторожно спросила Алина. Виталий кивнул.

— Да. Ограбление. Ударили обрезком трубы по голове, сняли кожаную куртку и сережки. Всегото… Она умерла через два дня, в больнице… Ей пятнадцать было…

Он затянулся папиросой и выпустил густой клуб дыма, наблюдая, как вдалеке по реке ползет баржа с щебнем.

— Их нашли?

— А как же! — Виталий коротко, зло усмехнулся, и Алине внезапно расхотелось спрашивать дальше. Правильно истолковав ее молчание, он добавил: — Нет, они живы. Но не очень дееспособны.

Виталий покачал головой и почему-то снова произнес:

— Господи, я видел, как ты умерла. Все это было так реально… и боль, когда он, сука, в меня нож всадил! Но все же он свое получил… там. Спасибо за пистолет… это было очень.

— На здоровье, — Алина улыбнулась, и он хмыкнул.

— Когда я услышал твой голос, то решил, что спятил. Или снова заснул. Если говорить откровенно, второму… я бы очень обрадовался. Но… — он развел руками. — Реальность есть реальность. Какая есть, такая и есть. И я рад, что жив. И рад, что ты жива. Честно.

Внезапно Алине захотелось влепить ему пощечину, но вместо этого она спросила:

— Но что ты делаешь в Волжанске? Ты же говорил, что живешь в Самаре.

К ним подошла Мэй — квинтэссенция мрачности и недовольства. Виталий потрепал собаку по лохматой голове, и она села рядом, вывалив замечательно фиолетовый язык и щурясь на вялое осеннее солнце.

— Нет, я переехал сюда, после того, как… Ну в общем, у меня тут друг живет по… неважно. Мы здесь организовали небольшой, но симпатичный бизнес. Оргтехника. Мелочевка, но на жизнь вполне хватает. Особняка, конечно, у меня нет, но квартирка ничего, просторная, — Виталий усмехнулся. — И школы у меня здесь тоже нет.

— А в той реальности ты жил в Самаре, — задумчиво повторила Алина.

— В той реальности в ней не убивали мою сестру. И я не был на войне… — Виталий осекся, и его лицо стало недовольным.

— На войне?

— Чечня, — кратко пояснил он. — Первая кампания. Да, блин, в той реальности сбылась еще одна мечта — не просто все забыть, на фиг, а чтобы этого вообще никогда не существовало!

— Так вот почему тебе казалось…

— Да. Я убивал — и не раз. Это… не надо тебе знать. А ты… — он запнулся, и его голос стал нерешительным… — то, что ты мне там рассказала…

— Да, это одинаково в обоих мирах. К сожалению.

Он кивнул — то ли соглашаясь с ней, то ли какимто своим мыслям. Потом вдруг произнес с неожиданной деловитостью.

— Думаю, тебе хочется узнать, чем все закончилось? И что было, пока ты сидела в автобусе?

Алина кивнула, обрадованная, что Виталий сам это предложил.

— Обязательно. А ты, думаю, захочешь узнать побольше про этих… козлов? Которые устроили нам коллективный сон?

— Обязательно.

Ей показалось, что в его голосе прозвучала неуверенность, и внезапно спросила:

— А сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — ответил Виталий немного недоуменно, и снова уставился на реку. Алина постаралась, чтобы услышанное не отразилось на ее лице. Господи, в этой реальности она была даже старше его на год. Какой кошмар!

Пока они говорили, он так ни повернул головы.

* * *

— Как на два часа?! — встревоженно вскричала в трубке далекая Женька. — Что случилось?! Тебя кладут в больницу?! Что-то серьезное?!

Женька была редкостной максималисткой и ей всегда в голову приходили самые зловещие версии. Если бы Алина сказала, что задержится до вечера, она бы решила, что подруга уже находится при смерти.

— Нет, ничего не случилось. Просто мне нужно кое с кем поговорить. Много народу? Без меня справишься?

— А это важный разговор?

— Очень.

— С мужчиной?

— Ага.

— Тогда справлюсь.

— Солнце, я тебя обожаю! Тебе цены нет!

— Судя по моей зарплате, Толик тоже так считает, — с невеселой усмешкой заметила Женька и отключилась. Алина спрятала телефон — как раз в тот момент, когда вернувшийся Виталий сел на скамейку, держа левой рукой за горлышки пару открытых бутылок "Невского", увидев которые она сразу же вспомнила нежную любовь Кривцова к этому сорту пива. Похоже, от пережитого ей уже никогда не избавиться.

— Держи.

— Спасибо.

Мэй недоверчиво обнюхала ее колено, и когда Алина, не выдержав, протянула к ней руку, отскочила назад.

— Бух!

— Подумаешь, какая цаца! — насмешливо сказала Алина. Мэй возмущенно взглянула на Виталия, не понимая, как хозяин допускает, чтобы с ней разговаривали таким тоном. Потом отошла, презрительно виляя пушистым задом. Виталий глотнул пива, потом задумчиво пробормотал:

— Знаешь, если говорить откровенно, окликнув меня, ты, возможно, сделала большую глупость. Они могут подумать, что ты ничего не забыла.

— Переживаешь за себя? — насмешливо спросила Алина. — Ну, извини. Тогда чего ты тут…

— Дурочка! — беззлобно ответил Виталий. — Что я? Это ведь ты можешь оказаться в опасности. Это ведь ты пришла в себя.

— А ты?

Он покачал головой.

— Нет. Я ничего подобного не помню. Я… умер… и проснулся у себя дома.

— В пятницу днем?

— Нет, рано утром, около шести. Но четверг… в четверг я неважно себя чувствовал и весь день проспал.

— Ты уверен, что это было не в среду?

— Вроде да. Значит, и ты тоже приболела?

— Да.

— Покажи еще раз ту бумажку.

Алина неохотно протянула ему скомканный платок. Виталий развернул его, потом хмыкнул. Она заметила, что он все делает левой рукой, почти не прибегая к помощи правой.

— Эля… Черт возьми, какой бред! Эксперименты, сны… Кому и на кой черт все это понадобилось?! Не понимаю.

— Может, когда мы найдем остальных… — с энтузиазмом начала Алина, но Виталий неожиданно посмотрел на нее с такой скукой, что она сразу же замолчала.

— А зачем?

— Ну… как зачем?

— Так — зачем? Для чего? И кого именно? Всех остальных, чтобы убедиться, что они существуют? Тех злых дяденек, чтобы поквитаться с ними? И как ты это сделаешь? Убьешь их?

— Я…

— И, опять же, если они существуют.

— Они существуют! Я же видела… И записка…

— Записка, — повторил Виталий с холодной иронией. — Послушай, Алина. Если ты рассчитываешь, что я буду этим заниматься, то напрасно. И тебе не советую. И так хватило…

Алина растерянно посмотрела на него.

— Но почему ты так?.. Неужели тебе все равно?! Я тебя не узнаю…

— А ты и не можешь меня узнать! — резко перебил ее Виталий, и Мэй, встревоженная его изменившимся голосом, внимательно поглядела в их сторону. — Потому что ты меня не знаешь! Совсем не знаешь! Послушай, я все понимаю, но то, что было там…… в конце концов, это был всего лишь сон. Пусть и коллективный, пусть и реальный тогда, для нас, но всего лишь сон.

— Да, конечно, ведь так мы — совершенно посторонние люди, — упавшим голосом сказала Алина. — И я в этой реальности не рыжеволосая и не зеленоглазая, и фигура у меня не та, и лицо не совсем такое… и вообще, я… не та.

— Аля, ты ведь сама все понимаешь, — негромко произнес он, не отводя сощуренных глаз от реки.

— Нет! — воскликнула Алина. — Не понимаю! Вспомни, что ты мне говорил! Не важно, куда мы попадем! Не важно, кем! Главное, что уедем людьми. То, что снаружи… это пустяки. Мы знаем, кто мы на самом деле. Такого не придумать и не представить. Оно всегда настоящее. В любом месте!

— Ты так хорошо запомнила, что я сказал? — Виталий отхлебнул из бутылки и поставил ее на скамейку. — Я польщен. Но мы не просто уехали. Мы проснулись. И все сейчас подругому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Он протянул ей правую руку в черной перчатке и неожиданно предложил:

— Возьми меня за руку. Ну, смелее.

Алина недоуменно посмотрела на него, положила ладонь на его запястье и вздрогнула — рука под ее пальцами оказалась твердой, неживой и холодной даже сквозь кожу перчатки.

— Это протез, — спокойно сказал Воробьев и так же спокойно вернул руку на свое колено. — Ладонь с пальцами и пятнадцать сантиметров от запястья. Я потерял ее в той мясорубке, куда нас, необученную зелень, тогда сунули. Самое смешное, что от своих же прилетело… связь была отвратная… — он хмыкнул. — Так что Алина, другой я здесь. Совсем другой. И снаружи, и изнутри. Это тому мне все было надо, а здесь мне это не интересно. Здесь я просто живу и живу неплохо. И здесь я бы не удержал тебя этой рукой.

Алина отвернулась, закусив губу и чувствуя, как по щеке медленно ползет слеза. Сердце словно сжимали чьито безжалостные пальцы, ей было трудно дышать.

— Неужели ты думаешь, что это имеет какоето значение? — наконец хрипло произнесла она. — Неужели ты действительно так обо мне думаешь.

— Ничего я не думаю, — Виталий устало вздохнул, — я просто пытаюсь…

— Будь я внешне той же самой, ты бы вел себя совсем иначе — я уверена. Лицо… всегда важно лицо! Знаешь, чье лицо у меня было в этом… сне?! Лицо той девчонки, которую убили у меня на глазах! Ты полюбил мертвеца, Виталий! И сейчас ты думаешь о лице, которого не существует! Не о человеке, а о лице!

Виталий закурил и повернулся к ней — впервые за все время их разговора. Его лицо казалось уставшим и равнодушным, глаза смотрели и на нее, и в то же время куда-то сквозь нее, словно где-то там он пытался увидеть человека, которого нет. Алинин взгляд скользнул по его иссеченной шрамами щеке, по пятну ожога, опустился к неподвижно лежащей на колене руке, снова поднялся к лицу, а потом опять метнулся в сторону лестницы, и в голове у нее мелькнула мысль — мелькнула и погасла, словно вспышка во тьме.

Господи, как я люблю этого человека!

Она не разделяла на того, кто остался за порогом ее сна, и того, который сейчас сидел рядом с ней — спокойный и равнодушный. Он не разделялся. Он был один и тот же. И от этого было еще хуже. Зачем только она его встретила?! Нужно было сразу садиться на трамвай и ехать в "Чердачок", и ничего бы этого не произошло!

— Знаешь, тогда ночью я прочитал твою книгу, — Виталий потрепал по загривку подошедшую к нему Мэй, и та хрюкнула, недовольно косясь на Алину. — Она замечательная. Правда. А здесь… ты ее еще не написала?

— Здесь?! — Алина усмехнулась. — Здесь я всего лишь официантка в дешевом баре! Здесь я никогда не напишу никакой книги! Здесь я ничто! Впрочем, мне некого в этом винить, кроме самой себя. Только я виновата в том, что моя жизнь сложилась именно так. Только дело в том, что раньше меня это устраивало, а теперь… Во всем, что случилось, есть только одна положительная сторона… Я больше не боюсь, что мне перережут горло. Я больше не боюсь смерти. Как может бояться смерти тот, кого и так уже нет?

— Тебе нужно просто забыть обо всем этом, — Виталий легко дотронулся до ее руки. — Пройдет время, и ты забудешь, и все образуется. Я знаю — ты хороший человек, Аля, и все у тебя еще будет хорошо. Поверь мне…

— Я не хочу верить, — хрипло прошептала Алина, глядя перед собой пустыми глазами. — Я хочу заснуть. Или наоборот — проснуться от того кошмара, который я вижу сейчас. У меня было все — на четыре дня. Несмотря на весь тот ужас, у меня было все. Они мне подарили счастливую жизнь и тут же ее отобрали. И не только они… Они отобрали у меня даже две жизни. Потому что эта жизнь для меня потеряла смысл. Я не могу в ней жить.

— Аля, поверь, я…

— Я не хочу тебе верить! — Алина резко сбросила его руку. — Как я вообще могу во что-то верить, помня то, о чем забыл человек, умолявший меня об этом?! Я не могу верить тебе здесь. Ты прав — я не знаю тебя здесь! И здесь я бы не открыла окно, стоя к тебе спиной!

Она вдруг наклонилась, быстро сгребла в охапку задумчиво разглядывавшую прохожих чау-чау и звонко чмокнула ее в нос. Мэй так изумилась, что забыла ее укусить, и только когда Алина уже вскочила на ноги, запоздало заголосила, всполошенно подпрыгивая на негнущихся лапах и вздыбив шерсть на загривке.

— Бух! Ух! Ахбух!

У нее был разъяренный вид придворной дамы, которую на глазах у всех ущипнул за зад пробегавший мимо лакей. Мэй захлебывалась слюной от злости. Ее еще никогда так не оскорбляли. Она уже готова была наброситься на нахалку, дабы отхватить от нее кусок побольше, но Виталий резко прикрикнул на нее, и Мэй отскочила, рыча и заложив назад маленькие пушистые уши.

— Ты трус! — тихо сказала Алина Воробьеву, смотревшему на нее снизу вверх задумчиво и, как ей показалось, насмешливо, потом отвернулась и быстро пошла к лестнице, ничего не видя перед собой. Во рту было сухо, уши горели, щеки тоже, в груди образовалась странная сосущая пустота. Ей хотелось только одного — побыстрей добраться до дома и захлопнуть за собой дверь.

— Идиотка! — шептала она пересохшими губами. — Истеричка! Жалкая, глупая мышь!

Ветер развевал ее волосы, то бросая их ей в лицо, то откидывая на спину, выбивал слезы из прищуренных глаз, играл полами незастегнутого пальто. Люди, идущие навстречу, превратились в тени, — казалось, шагни она немного в сторону, и пройдет сквозь них. Или это она стала тенью. Тенью без лица и без будущего. Тень, у которой есть лишь дорога под ногами и бесплотный сон за спиной, наполненный призраками. Тень, лишенная желаний. Тень, которой незачем о чем-то мечтать.

В сумочке запиликал-завибрировал телефон, и Алина вначале даже не сразу поняла, что это. Потом вытащила его, тускло посмотрела на горящий дисплей, нажала на кнопку и равнодушно сказала:

— Я не приду.

Женька что-то возмущенноиспуганно закричала из трубки, и тогда Алина, не нажимая кнопку отбоя, легким взмахом отправила телефон за парапет, немигающе глядя перед собой, и тот тихо булькнул где-то внизу.

Вообще-то такое выражение чувств было ей не по карману, но сейчас Алине на это было наплевать.

Да и чувствто, собственно, не было.

* * *

Женька убрала палец с западавшей кнопки звонка и снова, уже в который раз напряженно прислушалась, но единственным звуком, который доносился из-за двери, была включенная почти на полную громкость музыка и голос Сары Бритмен, гулко исполнявшей в грязном подъезде оперные арии. Она снова начала стучать, одновременно крича:

— Аля, открой! Аля, это я, Женька! Аля, ну пожалуйста, открой! Господи боже мой, да что же это?!.. Алька!

Поднимавшаяся по лестнице соседка с большим увесистым пакетом в руке, из которого торчал длинный батон, недовольно проворчала:

— Хоть бы музыку прикрутила — совести нет!.. Что, не открывает?

— Может, милицию вызвать? Вдруг что-то случилось… — Женька жалобно посмотрела на нее, но женщина только презрительно поджала губы.

— Да ничего с ней не случилось. Я ее час назад в магазине видела, она вино покупала. Который день подряд, между прочим! Да и еще так много… А сама пьяная — еле на ногах держится! Докатилась! И кто бы мог подумать — вроде была такая приличная девочка…

Женька махнула на нее рукой и снова принялась исступленно колотить в дверь.

— Алька, открой! Открой, зараза, а то я ментов вызову! Алька!..

Минут через пять ее усилия все же были вознаграждены — дверной замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, колыхнув в сторону Женьки густое облако перегара и сигаретного дыма.

— Не надоело? — хрипло, с пьяной усмешкой спросили ее из щели. В коридоре было темно, и Женька могла разглядеть лишь неясные очертания стоявшей возле двери фигуры, которая чуть покачивалась взад-вперед.

— Алька! Ты с ума сошла что ли?! Почему к телефону не подходишь?! Я тебе звоню с утра до ночи! Что у тебя случилось?! кто-то умер?!

— Да, — отозвалась фигура. — Я. Вот, поминки справляю.

— Аля, Толик уже пеной исходит! Ты все свои рабочие дни пропустила, ничего ему не сообщила! Мы с Тамилкой тебя пока прикрываем, но… ты же знаешь Толика, да и Тамилка скоро взбрыкнет!.. Ты б ему хоть позвонила, объяснила…

— Да пошел он, ваш Толик, и вы вместе с ним! — с развязной дружелюбностью ответила фигура и сделала попытку захлопнуть дверь, но Женька успела всунуть в щель ногу, а следом и согнутый локоть. Фигура философски пожала плечами, после чего вдруг отпустила дверь, развернулась и, покачиваясь, побрела в комнату, цепляясь за стены и путаясь в распахнутом халате. В пальцах фигуры дымилась сигарета. Женька захлопнула за собой дверь и пошла следом, морщась от громкой музыки и с ужасом глядя по сторонам. В квартире, обычно такой аккуратной, царил страшный беспорядок, пол был в отпечатках засохшей грязи, кругом валялся мусор и разбросанные вещи. В раковине лежала грязная посуда, опрокинутый табурет указывал ножками на включенную, несмотря на день, лампу. На плите громоздились кастрюли и сковородки с остатками еды. Возле посудного шкафа сидела Стаси с паутиной на пышных усах, ошеломленно глядя на выстроенные перед ней в ряд три наполовину открытых консервных банки с рыбой, кусок засохшего сыра и бутылку кефира, которую она не смогла бы открыть даже при всем своем желании. Увидев Женьку, она пронзительно замяукала, требуя, чтобы ей объяснили, что происходит, и немедленно вернули все на свои места. Потом раздраженно мазнула лапой одну из банок — кошка привыкла есть из своей миски и не желала выцарапывать рыбу из щерящихся острыми зубьями щелей. Женька схватилась за голову, потом выбросила сыр в мусорное ведро, спрятала в холодильник две банки, открыла третью и вывалила ее содержимое в яркосинюю кошачью миску, в другую налила кефир, предварительно понюхав его, и Стаси с благодарным урчанием принялась чавкать. Женька открыла окно и побежала в гостиную.

В гостиной было пасмурно и туманно из-за густой завесы холодного сигаретного дыма. Повсюду валялись книги, смятые бумажки и пустые винные бутылки. На столе их выстроилась целая армада. Алина в полурасстегнутом халате сидела рядом на стуле, поджав под себя одну ногу, и курила, переправляя в высокий бокал содержимое очередной бутылки, то и дело проливая его на и без того грязный стол.

Женька подошла к компьютеру, на экране которого прыгали цветные всполохи, прикрутила звук, после чего села за стол рядом с Алиной и осторожно тронула ее за плечо.

— Альчик?! — жалобно произнесла она, не понимая, что происходит, и понимая только одно — у подруги случилось что-то серьезное. При всех неприятностях, которые на них обрушивались, Алина никогда не доводила ни квартиру, ни себя до такого состояния. — Аля.

Алина повернула голову и посмотрела на нее страшными покрасневшими глазами. Женька невольно вздрогнула. Ее подруга всегда казалась младше своих лет — никто не давал ей больше двадцати трех, но сейчас Алина выглядела именно так, как выглядит женщина, приближающаяся к четвертому десятку, после недельного запоя.

— О! — сказала она с веселым удивлением, словно увидела Женьку только сейчас. — Мать Тереза! По делу? Али так зашедши?

— Аля, что случилось?

— Да ничего. Разве у меня может что-то случиться? — Алина засмеялась и поставила бутылку на стол. — Отсутствие событий — тоже повод. Ты не знала?

— Аля, — Женька схватила ее за руку, — это из-за того мужика, да?! Что он с тобой сделал?!

Алина задумчиво посмотрела на пальцы, держащие ее за запястье, словно пыталась понять, что это такое, потом фыркнула.

— Да ничего он не сделал! В этомто и все дело.

Она запрокинула голову и залпом выпила полбокала, икнула и поставила бокал на стол, качая головой из стороны в сторону. Женька попыталась отодвинуть бокал, но Алина ухватилась за него и потянула на себя.

— Отдай! — с пьяной капризностью потребовала она.

— Аля, да ты что?! Посмотри на себя!

— Ну, смотрела. Долго смотрела. Уже дыры в зеркале глазами протерла. Дальше что?

— Ты же себя так убьешь!

— Ну и что? — Алина, казалось, искренне удивилась. — Меня уже убивали. Лишний раз погоды не сделает.

Женька широко раскрыла глаза, решив, что у подруги уже началась белая горячка.

— Аля, может врача вызвать?

— Хочешь показать меня психиатру? — Алина тонко хихикнула. — Знаешь, лучше покажи психиатра мне. Я ведь их никогда не видела.

Она воткнула сигарету в пепельницу и уронила тяжелеющую голову на руки. Женька снова затрясла ее.

— Аля, пойдем, я тебя уложу, уберу здесь — ага? Ты выспишься и…

— И что?! — Алина резко вскинула голову. — Что будет?! Опять "Чердачок"?! Опять все эти рожи?! Опять чудесная жизнь — отработал, выпил, в постель! Подрался в промежутке, потому что хозяин, урод, не желает раскошеливаться на охрану! Одно и то же, одно и то же!..

— Аля, но так же тоже нельзя! Тебя неделю на работе не было, безо всяких объяснений… Толик же тебя уволит! Он и так злобствует из-за того, что ты ему тогда сказала…

Алина с трудом зафиксировала на ней взгляд упорно расходящихся в разные стороны глаз.

— Толик — это у нас кто?

— Господи! — беспомощно произнесла Женька, всплеснув руками. — Аля, я тебя умоляю… Ну что ты вытворяешь?!.. Меня до смерти напугала! Хоть бы к телефону подходила! Хоть бы сообщение прислала! Где твоя мобилка?

— На дне Волги.

— Уронила? — огорченно спросила Женька. Голова Алины прыгнула вверхвниз.

— Типа того.

— Ну… ну это ничего. Купим другой. Мне недавно знакомый из института показывал несколько штук… студенты часто забывают после лекций… Они и разблокированные уже. Я тебе денег займу, отдашь когда сможешь…

— А зачем? — осведомилась Алина.

— Как зачем?

— Так — зачем? Зачем мне новый телефон? Зачем мне возвращаться на работу? Для чего? Какой в этом смысл?

— Как какой… Чтобы жить.

— А разве это жизнь? Жень, мне двадцать восемь лет, а что у меня позади? Мне даже нечего вспомнить. Что я сделала за эти двадцать восемь лет? Что я увидела? Что я после себя оставила? За эти двадцать восемь лет у меня даже не было ни единого стоящего заветного желания. Ни единой мечты, к которой я бы стремилась. Ни единой цели. А без цели — какое будущее? Понимаешь… дело даже не в деньгах, которых постоянно не хватает… не в работе этой гнусной… дело во мне самой. Не обстоятельства виноваты — я. Я даже не мышь — я одноклеточное…

— Да мало ли, что Тамилка тогда сказала…

— Да при чем тут Тамилка?! — Алина стукнула кулаком по столу, отчего бутылки громко звякнули. — Разве это Тамилка заставляла меня еще целый год после школы болтаться, ничего не делая. Разве это из-за Тамилки я провалилась на истфак?! Разве это из-за нее я упустила добрый деся-ток перспективных мест?! Всего лишь из-за своей лени и из-за боязни перемен! Разве это из-за Тамилки я никогда не напишу своей книги?! Вовсе нет! — она подняла в воздух указательный палец, но тут же опустила руку, вспомнив, что именно так делал Жорка, когда произносил что-нибудь значительное. — Из-за меня самой! Мне показали, какой я могла бы стать, а потом вернули обратно… Если бы это произошло хотя бы на пять лет раньше! А теперь… единственное активное действие, на которое я способна, — это испытывать отвращение к собственной физиономии в зеркале и к тому, что она скрывает!..

— И напиваться! — резко добавила Женька. — Аля, думаешь, если ты будешь сидеть тут и беспрерывно глушить вино, от этого что-нибудь изменится?! Думаешь, ты от этого лучше станешь? Воля у тебя появится?! Или чудо какое-нибудь произойдет?!

— Чудо происходит именно когда я напиваюсь, — пробормотала Алина. — Тогда я хоть на какоето время ни о чем не помню. Я без этого даже заснуть не могу нормально, потому что снова и снова вижу один и тот же сон…

— А деньги кончатся — что делать будешь?

— У тебя займу.

— Все равно это не может продолжаться бесконечно! — Женька решительно отобрала у нее бокал, прежде чем Алина успела ей помешать. — Я не знаю, кто там тебе чего наговорил, но все это полный бред! Забудь все это! Ты симпатичная девочка, веселая, умная, столько всего знаешь! Да, "Чердачок" не твое место, но ведь все еще можно изменить, если постараться. И ты изменишь, и книгу свою напишешь… Я всегда в тебя верила! Вовка тебя обожает, а ты ведь знаешь, дети не любят плохих людей, даже если те говорят с ними ласково!.. И никакая ты не мышь! Ничего ты не сделала… а помнишь, как ты со мной возилась, когда я после развода никакая была?! Помнишь, как ты тогда ночью прибежала, когда Ромка меня… боялась, но ведь прибежала же, когда никто и носа не высунул!.. Ты мне с Вовкой всегда помогаешь… Ты же знаешь, какой он особенный… мне с ним трудно, а у тебя все так легко получается… Ты, Тамилке, жизнь спасла, в конце концов! Все у тебя получится, просто тебе нужно захотеть… а вот это вот, — Женька презрительно кивнула на пустые бутылки, — не выход! Вот так как раз поступают именно мыши! А ты — не мышь! Поняла?!

Алина промолчала, пристально разглядывая узоры на обоях. Женька тряхнула головой и хотела было что-то добавить, но тут ее раскрытая сумочка требовательно исполнила вступление к "Вальсу цветов" Чайковского, и она кинулась к ней и достала телефон.

— Да? Нет, все в порядке. Да, немного. Не сегодня. Хорошо. Давай.

Она нажала на "отбой" и повернулась к Алине, уткнувшейся подбородком в переплетенные пальцы.

— Это Тамилка. За тебя переживает.

— Тамилка переживает не за меня, а за то, чтобы ее выходные не накрылись медным тазом!

— Зря ты так, — Женька покачала головой. — Она действительно беспокоилась. Язык у нее, конечно, змеиный, но она вовсе не такая уж плохая.

— Любишь ты, Женька, из всех ангелов делать!

Женька улыбнулась, хотя Алина не могла видеть ее улыбки.

— Почему ангелов? Людей.

Алина пожала плечами и потянулась за новой сигаретой.

— Ладно. Твои слова будут рассмотрены… позже. А сейчас иди. Тебе ведь на работу надо.

— И пойду. Только слегка уберу у тебя и проветрю, а то сидишь в какомто свинарнике! И кошку бедную совсем забросила. Хоть бы консервный нож ей оставила.

— Не нужно у меня ничего убирать! — почти зло произнесла Алина и выронила сигарету из дрожащих пальцев. — И вообще…

— И вообще твое разрешение мне не требуется! — отрезала Женька. — Я старше тебя, ясно! Так что сиди и молчи! Ты, кстати, можешь дальше пить, если хочешь. Я не собираюсь у тебя бутылки отбирать. Ты их скоро сама выкинешь… если ты действительно такая, какой я тебя считаю.

— Не такая… — хрипло сказала Алина, глядя на обои. Женька, ничего не ответив, вышла из комнаты, и вскоре из кухни долетел шум воды и уютный звон посуды. В комнату с грохотом влетела Стаси, вспрыгнула хозяйке на колени и укоризненно посмотрела на нее оранжевыми глазами. Алина перевела на нее затуманенный взгляд, потом вдруг сгребла мяукнувшую кошку в охапку и уткнулась лицом в ее пушистую спину.

Стаси не возражала.

* * *

Женька давно ушла, а она так и сидела за столом, пристально глядя на узор обоев, словно в нем был скрыт некий тайный смысл, разгадать который было жизненной необходимостью. Большие настенные часы с маятником отбили один час, другой, но Алина не двигалась — жила только ее рука, изредка поднося к губам очередную дымящуюся сигарету. Стаси, растянувшись на спинке кресла и свесив вниз переднюю лапу и полосатый хвост, спала сном праведника.

На исходе третьего часа Алина налила новый бокал вина, отпила треть, после чего подтянула к себе лежащие на краю стола блокнот и ручку. Посмотрела на чистый лист, глубоко вздохнула, после чего быстро написала большими шатающимися буквами:

"Тени и свет. Бесплотные голоса сплетаются в причудливом узоре. Пространство густо заткано песней без слов. Ни малейшего диссонанса. Ни единой фальшивой ноты. Ничего лишнего. Сила ветра. Гладкость льда. Нежность пуха. Гибкость пламени. Совершенство…

В прозрачном воздухе неторопливо, плавно меняется пейзаж за пейзажем. Снежновершинные горы и свежезеленые равнины. Морские волны и речные водопады. Степь на ветру. Раскаленная пустыня. Деревья и травы. Озера, сияющие на солнце. Цветы и снег. Пыль и ледяные брызги. Огненные реки и унылые безжизненные пространства. Ночь спускается и уходит, и времена года сменяют друг друга, и сменяют друг друга бесчисленные в своем разнообразии живые существа, и сменяют друг друга города, и люди в них любят и убивают друг друга, изучают и творят, разрушают и завоевывают, продают и предают, смеются и плачут, возвышаются и уходят в небытие…

Двое смотрят лениво, и их речь струится, как вода, но в этой воде нет жизни…"

Она бросила ручку и несколько минут, щуря глаза, внимательно изучала написанное. Оно было перенесено безупречно. Именно так она думала. Именно так начиналась первая страница книги там…

Алина подняла голову и взглянула на стоящий перед ней бокал, на выстроившиеся на столе пустые бутылки из-под вина и еще одну, наполовину полную, зло скривилась, резко выдохнула, а потом ее руки вдруг мелькнули в воздухе, точно пытались одним рывком отдернуть невидимые тяжелый занавес. Сметенные бутылки с грохотом и дребезгом посыпались на пол, кувыркнулся бокал, расплескивая вино на палас. Напуганная Стаси скатилась с кресла и утопотала в кухню, решив переждать бурю за газовой плитой.

Алина несколько минут, тяжело дыша, смотрела на валяющиеся на полу бутылки, улыбаясь кривой, классически злодейской улыбкой, потом закинув голову, засмеялась. Смех был сухим, ломким, ничего не выражающим.

Она, опрокинув стул, метнулась в ванную, выскочила из халата, включила холодный душ и залезла в ванну с отчаянным визгом. Почти пять минут она сидела на корточках, стуча зубами и закрыв ладонями лицо, мокрое от воды и от злых слез, а ледяные капли барабанили по ее затылку и голым плечам. Потом Алина выпрямилась, добавила горячей воды и начала яростно мыть голову.

Спустя сорок минут она выбежала из квартиры с такой скоростью, словно за ней гналась стая бешеных псов. В прихожей лишь мельком глянула в зеркало, машинально отметив отразившуюся в нем темную фигуру в расстегнутом пальто, с чем-то, отдаленно напоминающим прическу, и бледным пятном лица, на котором колюче блеснули припухшие глаза. Спускаясь по лестнице, Алина пару раз споткнулась. Она уже протрезвела настолько, чтобы держаться в вертикальном положении и довольно связно выражать свои мысли, но не настолько, чтобы успешно координировать свои движения.

Алина шла без определенной цели — ею владело лишь желание уйти от квартиры как можно дальше. Она не замечала улиц, по которым шла, изредка налетала на прохожих, один раз чуть не попала под машину. Сильный ветер то и дело набрасывал свободно свисающие волосы ей на лицо, она зло откидывала их на спину, пару раз оцарапав ногтем щеку. Ее движения постепенно убыстрялись и в конце концов она побежала сквозь улицы и дороги, сквозь ветер, сквозь деловитую вечернюю толпу, задыхаясь и что-то бормоча, но не разбирая собственных слов. Расстегнутое пальто хлопало у нее за спиной, словно сорванный ветром парус. Она не видела, куда бежит, и не знала, зачем. Бежать было тяжело, но в движениях была особая сладость, тело, бездействовавшее столько дней, постепенно оживало, обретало гибкость, в стуке мелькающих ног появилась слаженность и уверенность, ее перестало мотать из стороны в сторону, она уже не бежала, а почти летела, словно сорванный лист, не знающий, куда принесет его подхвативший порыв ветра. Вскоре она начала улыбаться, и даже в этом простом движении губ был полет. Вечерние фонари отражались в ее зрачках и блестели на зубах, виднеющихся из-под разошедшихся губ, горячее дыхание вырывалось в стылый воздух облачками пара.

Алина остановилась только когда добежала до реки и путь ей преградил бетонный парапет. Она положила на него руки и посмотрела на стремительно удаляющиеся огни "ракеты", потом перевела рассеянный взгляд на большой песчаный остров вдали. Тьма стремительно густела, на небе проступали звезды. Внизу холодно шлепала о бетон вода, в темноте кажущаяся маслянистой.

Развернувшись, она пошла туда, где парапет под широким углом спускался к убегающей в воду лестнице, легко вспрыгнула на него, прошла деся-ток метров и остановилась, глядя на невидимый противоположный берег и слушая, как потревоженная река сердито ворочается в своем ложе. Ветер развевал ее пальто и волосы. На этом отрезке набережной не было фонарей, и редкие прохожие почти не обращали внимания на застывшую на парапете фигуру.

Алина закинула руки за голову и посмотрела на бледные звезды. Внезапно ей пришло в голову, что она не делала этого очень давно. А во сне звезд не было видно за тучами… а может быть, их и вообще там не было?

Здесь звезды существуют сами по себе? Или потому, что она на них смотрит? Может, весь этот мир существует лишь до тех пор, пока она его видит? Смерть — это глубочайший сон или наоборот — пробуждение?

Мы знаем, кто мы на самом деле. Это — всегда настоящее.

Да, именно так. Она прожила четыре дня в приснившемся мире с людьми, которым приснилось их прошлое и приснился их облик, но не приснились они сами. Можно придумать себе жизнь и придумать лицо, но нельзя придумать характер, нельзя придумать свои поступки и силу души, и это, наверное, замечательно. Ветер есть ветер, смотришь ли ты на него или стоишь с закрытыми глазами. Он бесплотен и безлик, но ты чувствуешь легкость или свирепость, тепло или холод… ветер есть ветер, и ты есть ты. И тот человек, приснившись, все же не приснился, и его пальцы на твоей руке — не сон, и он такой же, какой и во сне, и здесь он обязательно поступит так же, как и там. Ты можешь придумать себе способность танцевать, но не можешь придумать, способность протянуть руку помощи — ты либо способен на это, либо нет, и в этом ты так же прост и реален, как ветер, а ветер дует и наяву, и во сне…

Алина легко улыбнулась, слушая раздраженные гудки снующих вверх и вниз по течению судов и суденышек. Пусть так. Она пыталась понять там и здесь она сделает то же самое. Пусть даже одна. Ей никто не нужен. Вся эта неделя была глупо потеряна, но больше этого не произойдет. Жизнь не кончилась. Жизнь только началась.

Она повернулась и быстро пошла по парапету, чуть постукивая каблуками о бетон. Слева от нее, за живой изгородью из тутового дерева шумел вечерний город, справа, внизу, с умудренным равнодушием плескались воды древней реки, отражавшей призрачный свет ущербной луны, неторопливо плывущей по своему извечному кругу.

* * *

Тамила сбежала по ступенькам и направилась к мусорному баку привычной продуманной неумышленноэротической походкой, округло покачивая бедрами, обтянутыми темносиними джинсами с бахромой, зеркальцами и цепочками. В руке она несла туго набитый пакет и задумчиво бормотала на ходу:

— Самый известный судебный процесс в мире… город… Черт, что ж это за процесс?! Может, Салемский?.. Суд над ведьмами… это известный процесс? Салем? Нет, не подходит… короткий… должно быть восемь букв… куда ты прешь, козел?! Не видишь — женщина идет!.. Восемь букв… самый известный судебный процесс… елки, да что ж это за город?..

— Нюрнберг! — внезапно сказал над ее ухом знакомый, чуть растянутый голос. Тамила ахнула и с удивительным проворством отпрыгнула в сторону, чуть не уронив пакет. Потом присмотрелась к темной фигуре и выругалась.

— Алька! Япона мать, нельзя же так подкрадываться! Думай же головой хоть иногда! А вдруг я бы… — не договорив, Тамила мощным размахом отправила пакет в мусорный бак, спугнув пару облезлых дворняг, с гавканьем порскнувших в разные стороны. — А точно Нюрнберг? Что там за процесс был?

— Суд над фашистами в сорок шестом, — Алина выступила из темноты в круг фонарного света. Тамила удовлетворенно кивнула. Теперь в кроссворде неразгаданными остались только четыре слова. Правда, те тоже были довольно заковыристыми, и это вызывало у нее раздражение. Ей еще ни разу не удавалось разгадать кроссворд полностью.

— А ты, кстати, чего тут делаешь? — Тамила внимательней пригляделась к коллеге и вздернула брови. — Ууу, ты откуда такая кривая?! С процедур что ли?

— Как обстановка? — поинтересовалась Алина, направляясь в сторону "Чердачка", чьи широкие окна призывно сияли в ночи, а из распахнутой двери доносилась залихватская музыка, звон и громкие голоса. Тамила машинально пошла рядом с ней, но тут же развернулась и заступила Алине дорогу.

— Слушай, тебе сегодня лучше туда не ходить. Там Толик — с утра бухой. С Людкой погрызся, теперь водку глушит со своими корефанами. Орет на всех… Людка дура, ведь нормальная баба, чего с ним связалась?.. Я ей сколько раз говорила, а она нудит одно и то же: "Люблю, люблю… Он на самом деле очень хороший". Хороший, ага!..

— Ладно, я тихонечко, Женьке только скажу пару слов. Там такой бардак, судя по звукам. Он меня и не заметит, — Алина начала было обходить Тамилу, но та снова загородила ей дорогу.

— Алька, говорю же, тебе туда сегодня лучше не соваться. Мало того, что ты в последнее время… так ты сейчас и под градусом, на взводе…

И упорство Тамилы, и сам тон голоса показались Алине немного странными, даже слегка подозрительными, и она внимательно посмотрела на нее.

— Дело только в Толике?

Глаза Тамилы забегали, и она сказала.

— Ну да. Так что ты…

Алина молча отодвинула ее с дороги и взбежала по ступенькам. Тамила устремилась следом, безуспешно пытаясь поймать ее за ускользающую полу пальто.

Зал "Чердачка" был полон на две трети, компании сегодня подобрались на редкость шумные — смазанные сигаретным туманом силуэты звенели кружками и рюмками, с энтузиазмом размахивали руками, в разговоре переходили почти на крик, а от оглушительных взрывов хохота стекла жалобно звякали. За ближайшим к двери столиком ярко накрашенная женщина, увешанная золотыми украшениями турецкого происхождения и с полуразвалившейся пышной прической голубоватого цвета, рыдала пьяными слезами, а сидевший напротив щуплый мужичок пытался всучить ей рюмку, уговаривая:

— Выпей лучше, Римма!.. Путем все будет… а ты лучше выпей, Римма!

— Ууу! — выла женщина в ответ, роняя сигаретный пепел себе на свитер. — Кобелина поганый… да я ж ему…

Толик сидел за их угловым столиком спиной к двери, вместе с ним сидело еще двое парней. Прихода Алины он не заметил, в этот момент что-то доказывая своим друзьям, громко стуча рюмкой по столу и мотая головой. Алина отвернулась и увидела Женьку, быстро идущую к стойке с четырьмя пустыми пивными кружками, подбежала к ней и потрясла за рукав. Женька вполоборота глянула на нее, улыбнулась углом рта и поставила кружки на стойку.

— Аля? Ты почему не дома? Ты что же — в таком виде через весь город ехала? Ненормальная! А если бы кто прицепился?!

— Я тут по делу, — Алина обошла ее, и Женька почему-то сразу же повернула голову в сторону, так чтобы по-прежнему быть к ней левым профилем.

— По какому?

Алина нахмурилась, потом схватила подругу за руку и резко развернула. Правый угол Женькиного рта сильно распух, и на нем виднелся большой кровоподтек, нижняя губа треснула, и все ее лицо казалось слегка скошенным вправо. Женька испуганно и как-то виновато прикрыла разбитый рот ладонью.

— Это еще что? — глухо и зло спросила Алина.

— Да козел один угашенный… Женьку облапил, она его отпихнула, ну он ей и припечатал, — сказала сзади нее Тамила недовольно. — Я его с трудом выперла…

— А Толик здесь был?

— Да все они тут были! — Тамила забрала кружки и с грохотом свалила их в раковину. — Уроды! Только когда я его уже в дверь выпихнула, вон тот, в сером свитере, задницу от стула оторвал, к двери подгреб и начал из-за моего плеча орать: мол, так будет с каждым, кто покусится!.. Нормально, да?! Защитники отечества, чтоб их перекосило!

— Толик — хозяин, с чего ему нас защищать, — негромко заметила Женька, отмеряя три порции водки. — Мы…

— Его никто не просит нас защищать?! — прошипела Алина. — От него требовалось только нанять охранника!

— Бесполезный разговор! Ну ты же знаешь его принципы! Ну начнем мы возникать, он нас уволит и возьмет еще кого-то, посговорчивей. Народу на улице хватает, а платит он, согласись, без задержек.

— И давно это случилось? — спросила Алина, сжимая и разжимая за спиной кулаки. Женька пожала плечами.

— Часа полтора назад.

— И ты до сих пор здесь?! А вдруг у тебя сотрясение?! Тебе же к врачу надо! Домой, так уж точно надо!

— Толик разрешил уйти, когда в зале посвободней станет! — прокричала Тамила из кухни. — Хотя я ему говорила, что справлюсь!..

— Женя! — раздался из сигаретного тумана громкий крик хозяина. — Тащи еще бутылку!

Следом грянул взрыв хохота. Женька машинально извлекла требуемую бутылку, но Алина неожиданно выхватила ее у нее из рук и с размаху поставила на стойку.

— Все, хватит!

— Что ты делаешь?! — недоуменно спросила Женька, стараясь замаскировать разбитое лицо своими вьющимися черными прядями.

— Что я делаю?! — свирепо переспросила Алина и схватила ее за руку. — Я увольняюсь отсюда к чертовой матери! И ты тоже!

— Подожди… Ты что — с ума сошла?!

— Наоборот! Это ты с ума сошла, что до сих пор здесь суетишься! В один прекрасный день прибьют тебя — и все! Или изуродуют! В инвалиды хочешь?! Хватит, пошли! Найдем что-нибудь, с голоду не подохнем!

— Я знала, что не надо было тебя сюда пускать, — заметила Тамила, выглядывая из кухни. Алина развернулась и пошла через зал к угловому столику, волоча за собой сопротивляющуюся Женьку. Вслед им летели требования поспешить с заказами.

Возле столика Алина остановилась и дернула к себе Женьку так, что та едва не повалилась на столешницу. Сидевшие за столиком посмотрели на них с веселым удивлением.

— О! — сказал Толик, вертя указательным пальцем в ухе. — Явление! А мне сказали, что ты по больницам бегаешь. Это в больницах так красиво наливают?! Нормально!

— Что это?! — резко спросила Алина, тыча указательным пальцем в лицо Женьке. Толик посмотрел в указанном направлении и пожал плечами.

— Бывает.

— Производственная травма, — сказал один из парней и отхлебнул пива. — Такое личико подпортили, вот козлы! Толян, а как зовут девушку? Познакомь, а? Девчонки, может потом посидите с нами, молодымисимпатичными.

— Можно и полежать, — добавил его приятель, и они захохотали, после чего подняли рюмки и выжидающе взглянули на Толика.

— Толян, не тормози! Поехали!

Женька попыталась было улизнуть, но Алина жестко дернула ее обратно. Толик с пьяной скукой посмотрел на нее.

— Ну, чего тебе еще? Отпусти Женьку, у нее рабочий день, между прочим! Вон, народ уже орать начинает!

— Пусть орет. Авось надорвется! Женьке могли челюсть сломать, ты это понимаешь?! Или вообще голову проломить! Ты ведь знаешь, что тут постоянно все подогретые — неужели так сложно нанять охранника!

Толик, взявшийся уже было за рюмку, с грохотом поставил ее на стол.

— Емое, да вы уже достали меня! Опять?! Я же говорил — что-то не нравится — валите отсюда! Других найду! Блядь, не дают посидеть спокойно! Самато… то шляешься неизвестно где, то… Бар вечно твоими подружками кишит!..

— У меня только две подружки. Интересно, как это два человека могут кишеть?! Иди, собирайся! — Алина оттолкнула Женьку, и та нерешительно попятилась к стойке. — Валите, говоришь?! Прекрасно! Именно это мы и сделаем!

— Ну и лады, — Толик снова схватил рюмку, чокнулся с друзьями и опрокинул ее содержимое себе в рот. Подхватил с тарелки ломтик копченой рыбы и отправил его следом за водкой. — В течение двух недель найду других, и тогда свободны! Все, закончили разговор! Иди бухай дальше!

— Толик, ты не понял. Мы уходим прямо сейчас. И я, и Женька!

Толик перестал жевать и скосил на нее масляный взгляд.

— Хрена с два! Не имеете права!

— Да пошел ты со своим правом!

Толик шарахнул кулаком по столу, так что вся стоявшая на нем посуда и валявшиеся мобильники подпрыгнули. Один из парней, выцарапывавший из пачки сигарету, уронил ее и с кряхтеньем полез под стол.

— Ты следи за своим языком, подруга! А то враз выдерну! Вали отсюда, пока я добрый! И чтоб завтра вышла! Неделю поблядовала, отдохнула, а теперь дорабатывай! Большое дело — морду подпортили! Вам, бабам, это только на пользу! Одевайтесь скромнее — и лезть к вам не будут!

Алина задумчиво покосилась на Женьку, по случаю холодов облаченную в плотные старые джинсы и длинный свитер. Более скромной одеждой представлялся только ватник, да еще и паранджа сверху — на всякий случай.

— Толик, а ты не пытался размышлять… ой, извини, что это я такое говорю. Прости, пожалуйста, что я приписала тебе такое действие. Надеюсь, ты не обиделся? — Алина сделала шаг назад и очаровательно улыбнулась всей компании. Глаза Толика расширились и остекленели. Казалось, доли секунды отделяют его от апоплексического удара. Потом он с видимым усилием произнес, сжимая пальцы в здоровенный кулак.

— Ты что, нарываешься?! А ну пи…уй отсюда, прошмандовка недотраханная!

— Уу, Толик, какие чудеса лексики! — заметила Алина. Умом она понимала, что лучше было бы тихо отступить — все трое были достаточно сильны и, несмотря на количество влитой в себя водки, еще вполне координировали свои движения — даже один только Толик без особых усилий разорвет ее на лоскутки, и никто ему не помешает. Но отступить не получалось, ее уже понесло, злость и алкоголь, причудливо перемешавшись друг с другом, произвели в ее сознании мощный взрыв, напрочь сметший все тормоза и ограничительные знаки. — Велик могучий русский языка! Толик, мы уйдем сейчас! Когда Тамилка снимет кассу, пусть отсчитает Женькин процент, и Женька завтра его заберет.

— Слушай, а мне нравятся такие телки, — заметил один из сидящих и призывно посмотрел на нее. — Слышь, подруга, может хлопнешь с нами, да отвалим? У меня тачка крутая…

Алина зевнула, откровенно заскучав.

— Юноша, если б вы хоть раз взяли на себя труд полистать толковый словарь русского языка, то знали бы, что только что заявили, что вам нравятся коровьи детеныши, которым вы предлагаете произвести удар чем-то по какойлибо поверхности, после чего отплыть на всех парах на то ли очень обрывистой, то ли хорошо сваренной ручной тележке в виде ящика на одном колесе, счастливым обладателем которой вы являетесь.

Она замолчала, удивленная, что ей удалось произнести такое длинное предложение на одном дыхании. За соседним столиком кто-то громко искренне засмеялся. На лице "юноши" появилась напряженная работа мысли, завершившаяся возникновением оригинального вопроса:

— Че?!

— Толян, я не понял! — второй парень вскочил. — Ты че молчишь?! Твоя блядь тут наезжает…

— Если я и блядь, то никак не его. Я бы никогда не легла в постель с человеком, похожим на плод любви лысеющей гориллы и парового катка.

Лицо возмутившегося сморщилось — очевидно, в мучительном усилии представить себе подобное существо, потом он посмотрел на хозяина, словно сравнивая оригинал с тем, что получилось. Толик вскочил, опрокинув стул, ловко поймал Алину за воротник пальто и замахнулся. Та обреченно зажмурилась в ожидании удара, но удара почему-то не последовало. В следующее мгновение она почувствовала, что воротник ее пальто отпустили, и совсем рядом знакомый голос весело произнес:

— Да, суровый у вас здесь отдел кадров!

Алина открыла глаза. Громоздкий Толик, только что являвший собой воплощение грозной ярости, стоял, согнувшись и чуть ли не упираясь лбом в стол, и болезненно шипел. Его рука была вывернута под немыслимым углом, и стоявший рядом Виталий крепко держал ее за запястье.

— И давно ты здесь? — ошеломленно спросила она.

— С начала пиесы, — Воробьев подмигнул ей. — А теперь исчезни!

Алина не заставила себя упрашивать и проворно метнулась в другой конец зала, где возле стойки жались Тамила и Женька, созерцая застывшего в неудобной позе босса с выражением немого изумления. Приятели Толика начали медленно реагировать, с угрожающим рокотом выбираясь из-за стола.

— Мужики, может все мирно уладим? — добродушно предложил Виталий.

— Пусти, козел! — заверещал Толик. Оказавшийся ближе к Виталию мужчина резко бросил свое тело вперед, замахиваясь для удара, но Воробьев крутанулся, не отпуская вывернутого запястья Толика, и тот невольно побежал следом за рванувшейся новым приступом боли собственной рукой. Почти сразу же Виталий отпустил его запястье, освобожденный Толик резко выпрямился — как раз вовремя, чтобы получить кулаком в нос от собственного приятеля. Тот ударил на совесть — Толик взмахнул руками, отлетел назад, стукнулся затылком о стену и под всполошенный женский визг обрушился на пол. Виталий тем временем проворно увернулся от объятий третьего противника, пнул второго в коленную чашечку и тотчас исчез за его спиной, чтобы тут же совершенно неожиданно появиться откуда-то снизу возле левого бока третьего. Ошеломленный столь стремительными перемещениями, тот зазевался с защитой, Виталий коротко рубанул его ребром ладони по сонной артерии, и тут же отдернул голову в сторону, и кулак второго нападавшего впустую рассек воздух. Виталий легким, почти неуловимым движением помог ему продолжить замах, одновременно поддев коленом, и человек птичкой порхнул за барную стойку, ударился о зеркальные полки и рухнул вниз вместе с градом бутылок, свернув по дороге ногой пивной кран, из которого с веселым шипением начало хлестать светлое легкое. Тамила всплеснула руками и храбро кинулась за стойку спасать пиво.

Двое противников надолго выбыли из строя. Толик с усилием поднимался, держась за стену и морща окровавленное лицо. Из его рта вместе с ругательствами летели красные брызги.

— Заметь, — вежливо произнес Виталий, — это сделал не я.

— Я тебя найду, сука, и урою!..

— Зачем меня искать, когда я и так здесь? — искренне удивился тот.

Толик внятно произнес несколько слов, не употребляемых в приличном обществе, и понесся вперед, на Виталия, чуть наклонив голову, словно бодливый бык.

Виталий не стал защищаться, ставить какие-тоблоки, снова пытаться ухватить его за руку. Он просто исчез.

Моргнув, Толик удивленно развернулся, и в тот же момент вдруг кто-то невидимый завернул ему на голову его же собственный свитер. Он крутанулся, сдирая свитер с головы, но почти сразу же получил два практически одновременных удара в солнечное сплетение и в пах, после чего потерял интерес к происходящему и, согнувшись, повалился на пол, хватая ртом воздух.

Зал безмолвствовал. Женщины испуганно моргали, прячась за кавалеров и друг за друга. Из севших динамиков доносился голос диктора, со строгой печалью рассказывавшего о тяжелом финансовом положении, сложившимся в здравоохранении Волжанской области. Из-за барной стойки раздавались слабые звякающие звуки.

— Отдел кадров дал добро, — с негромкой иронией произнес Виталий и отвернувшись к посетителям, чуть повел рукой. — Извините, граждане. Маленькое производственное совещание. Прошу вас, продолжайте.

Граждане загудели в различных оттенках, большинство вернулось к рюмкам и прерванным разговорам, рассудив, что все происходящее их не касается. Виталий быстро пересек зал, схватил за руку Алину и легко подтолкнул локтем Женьку, стоявшую в обнимку со своей дубленкой.

— Пошли, пока они не очухались!

— Мои деньги!.. — протестующе пискнула Женька, но Алина, придя в себя, высвободила руку и толкнула Женьку к двери.

— Какие деньги?! Сматываемся!

Они выбежали на крыльцо, Виталий вышел следом и захлопнул за собой дверь, потом поймал девушек, уже хотевших было помчаться по улице, и развернул их к дороге, где у обочины стоял, чуть накренившись, черный "лендровер" — не новый, но выглядевший довольно внушительно.

— Куда?! В машину, живо!

Женька испуганно посмотрела на подругу — джипы всегда ассоциировались у нее с бандитским классом, огромными пистолетами и зверскими физиономиями, но увидев, что Алина спокойно направилась к машине, торопливо последовала за ней, на ходу надевая дубленку. Виталий быстро открыл передние и заднюю дверцы, Алина проворно забралась на переднее сиденье, а Женька — на заднее. Машина мягко тронулась с места, и они оглянулись на бывшее место работы. В уплывающем большом ярко освещенном окне "Чердачка", словно на экране телевизора, стояла Тамила, с улыбкой держа перед собой два отогнутых больших пальца.

* * *

Некоторое время Алина и Женька взволнованно молчали, переживая грандиозность собственного поступка. Виталий уверенно вел машину, придерживая руль ладонью левой руки и запястьем правой, скучающе глядя в лобовое стекло и давая девушкам время, чтобы прийти в себя.

Наконец Женька встряхнулась, постучала Алину по плечу, но та никак не отреагировала. Несколько минут она переводила ошарашенный взгляд с одного затылка на другой, после чего, наконец, решилась нарушить молчание.

— А вы вообще кто?

— Человек, — отозвался Виталий, глядя на дорогу. — Но если вы беретесь это оспорить, с интересом вас послушаю.

Женька с серьезным видом задумалась над этим предложением, после чего произнесла:

— Похоже, вы такая же язва, как и… слушайте, а это не вы недавно наговорили Альке черти чего?!

Алина обернулась и послала ей уничтожающий взгляд, но Женька сделала вид, что ничего не заметила.

— И я наговорил, и она наговорила… оба наговорили, и, честно говоря, я очень удивлен, что вся эта говорильня не закончилась для меня тяжкими телесными повреждениями.

— Болван! — сказала Алина, не глядя на него, и Женька тотчас же сделала вывод из этой выразительной реплики.

— Аа… вы давно знакомы, да?

— Четыре дня, — ответил Воробьев. — Или два часа. Это с какой стороны посмотреть.

Женька округлила глаза. Человек за рулем был явно не в себе, хотя не производил впечатления пьяного, и она встревожилась уже понастоящему.

— Слушайте, а куда вы нас везете?

— Вас, милая девушка, к вам домой, и у меня это получится еще лучше, если вы скажете мне адрес.

— А Аля?

— Нам с ней нужно коечто обсудить. Но вы за нее не волнуйтесь — верну в лучшем виде. Так где вы живете?

— На Чехова, тридцать пять. Предпоследний подъезд со стороны главной дороги… Господи, Алька! — Женька всплеснула руками. — Что же мы натворили?! Как же я без работы?! А Вовка?! Аля, что ж нам теперь делать?!

— Извини, — тихо произнесла Алина.

— Да при чем тут это?! Все правильно… только куда же мы теперь?!

— Работа официантки вас устраивает? — спросил Виталий, останавливая машину перед светофором. — Конечно, не в такой клоаке, а вообще?

— Да, вполне.

— Я позвоню вам завтра утром. Ресторан "Золотая ива" знаете?

— Конечно, но я…

— Его держит мой друг. Я позвоню вам и скажу, во сколько нужно будет туда подойти. Он вас пристроит.

— Но у меня только паспорт, — жалобно сказала Женька, — а остальные…

— Разберемся! — отрезал Виталий тоном, не терпящим возражения. Женька дернула головой и села очень прямо.

— А Аля? Я без…

— И с Алей разберемся, — Виталий обернулся и улыбнулся ей, и Женька почему-то сразу успокоилась — улыбка у странного человека была хорошая, теплая, и теперь даже не верилось, что только что он безжалостно довел до бессознательного состояния троих взрослых мужчин.

Вскоре "лендровер" притормозил возле их подъезда. Женька открыла дверцу, потом нерешительно посмотрела на Алину.

— Аля, все в порядке? Тебя можно с ним оставить?

— Да, — ответила Алина похоронным голосом, невидяще глядя перед собой. Женька помялась, потом сказала:

— А как же твоя кошка? Ключи дай — я ее…

— Так у Вовки ключи есть, — Алина искренне удивилась. — Ты разве не знала?

— Вот интриганы! — Женька сердито хлопнула дверцей, потом заглянула в приоткрытое окошко. — Спасибо вам… за все.

Виталий молча кивнул и помахал ей левой рукой.

— Не забудь приложить к лицу холодильник, — посоветовала Алина. Женька погрозила ей кулаком и исчезла в своем подъезде. Виталий вытащил сотовый и, не глядя на Алину, сказал, открывая дверцу:

— Я сейчас.

Она вяло кивнула, разглядывая темные окна своей квартиры и пытаясь понять, что ему от нее надо.

Через минуту Виталий сел обратно и весело сказал:

— Ну все, заметание следов началось. За подругу не беспокойся, ее никто больше не потревожит.

— Ты и в этом мире имеешь большое влияние? — холодно спросила она. Виталий кивнул.

— А почему тебя это удивляет? Главное, чтобы голова была на месте, а у меня, хоть это и прозвучит нескромно, с ней все в порядке.

— Ты не похож на человека, который проводит время в местах, подобных "Чердачку". Откуда ты там взялся? Ты что — следил за мной?

— Ага, — просто ответил Виталий, трогая машину с места. — И должен тебе посоветовать в следующий раз сдерживать свои эмоции. Я, конечно, понимаю причины, но… не будь там меня, тебя бы сделали инвалидом.

— Тоже звучит скромно. Кстати, большое спасибо. Ты их лихо раскидал.

— А, ничего особенного. Три кабана… нетренированные, полупьяные, неповоротливые, только и умеют, что водку жрать. Так что большой заслуги в этом нет.

— Зачем ты за мной следил?

— Во-первых, проверял, следит ли за тобой кто-нибудь еще. Ответ — нет. А вовторых… — Виталий запнулся, и Алина договорила за него.

— Чтобы убедиться, что это действительно я.

— Ты должна меня понять.

— Ничего я не должна! Я уже все поняла еще тогда! Я никуда с тобой не поеду!

Виталий резко остановил машину, так что Алина чуть не стукнулась носом о приборную доску, перегнулся, открыл дверцу с ее стороны и отрывисто произнес:

— Ну?! Выходи!

Алина не двинулась с места, зло кусая губы. Виталий хмыкнул, захлопнул дверцу, и "лендровер" снова помчался вперед.

— Как самочувствие? — спросил он. Алина сердито дернула головой.

— Неважно. Спасибо, что спросил!

— Узнаю тон! Ну… конечно, за эту неделю ты, похоже, поглотила годовой запас алкоголя целого квартала!

— Зато ты, очевидно, все эту неделю был трезв, как стеклышко!

— Отнюдь. Довольно мутен. Только вчера прояснился.

— Куда мы едем?

— Ко мне.

— Почему к тебе?

— А куда? К себе ты меня не пустишь, я уверен. А баров на сегодня, я думаю, хватит, — он усмехнулся. — Кроме того, ты должна принести Мэй свои извинения. С ней еще никто не обращался так бесцеремонно. Даже я.

Алина посмотрела на него с откровенным испугом.

— Шутишь?! Она же разгрызет меня на мелкие кусочки! Я видела ее зубы!

Виталий захохотал.

— Не переживай! Мэй — очень воспитанное существо, гораздо воспитанней тебя! Она ничего не сделает без моего разрешения…

— Думаю, оно не заставит себя ждать!

Виталий насмешливо фыркнул, и некоторое время они молчали, потом Воробьев произнес:

— Хочу сказать, что я ведь не сразу начал за тобой наблюдать. Только несколько дней спустя. Понимаешь, что это значит? Я смог тебя найти. Значит, мы действительно сможем найти и остальных.

— Что заставило тебя передумать? — удивленно спросила Алина. — В своем отказе ты был очень убедителен.

— Позволь мне пока не отвечать на этот вопрос, — негромко отозвался Виталий. — Мы вместе постараемся найти их, только… не надо задавать мне вопросов, ладно?

— Ладно.

Виталий снова замолчал, следя за дорогой. Лицо его стало напряженным, осунувшимся, усталым. Через несколько минут он глухо сказал:

— Аля… мне правда… очень жаль.

— Мне тоже, — эхом откликнулась Алина, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

* * *

— Слушай, а ты точно не бандит? — спросила Алина, разглядывая просторный, красиво отделанный холл двухэтажной квартиры. В полуметре от нее стояла уже отгавкавшая свое взъерошенная Мэй, сверля ее раздраженноподозрительным взглядом. Потом она перевела его на хозяина, безмолвно спрашивая, не выжил ли он из ума, приведя в свой дом эту возмутительную особу. Виталий расхохотался.

— Да точно, точно. Для бандитизма у меня слишком кроткий характер.

— Кроткий, ага, — пробормотала Алина, вспоминая недавнюю сцену в "Чердачке". — И те трое, очевидно, потеряли сознание, потрясенные твоими аристократическими манерами.

— Не зуди! — Виталий помог ей снять пальто и повесил его на вешалку, потом повел рукой в сторону настороженной чау-чау. — Ну, валяй, исполняй обещание.

— Ты это серьезно?

— А как же. Она все помнит. Собака — тот же человек, только рубашка другая.

Алина вздохнула, посмотрела на угрюмую собачью морду, потом села на корточки и, молитвенно сложив ладони, торжественно произнесла:

— Глубокоуважаемая Мэй. Простите пожалуйста глупое прямоходящее существо. Клянусь, что больше никогда не буду целовать вас и вообще производить над вами какие-тодействия без вашего разрешения. Искренне раскаиваюсь, плачу и рыдаю. Пожалуйста, не жуйте меня.

Виталий за ее спиной испустил сдавленный стон, очевидно, неожиданно плохо себя почувствовав. По морде Мэй расползлось выражение глубочайшего изумления, она озадаченно развесила стоявшие торчком уши, хрюкнула, и Алине показалось, что чау-чау сейчас поднимет переднюю лапу и покрутит ею у своего пушистого виска.

— Бух! — снисходительно сказала Мэй, развернулась и убежала куда-то вглубь квартиры, звонко цокая когтями по полу. Алина встала и повернула голову, и Виталий, корчившийся от сдерживаемого смеха, тут же обрел серьезный вид.

— И что она хотела этим сказать?

— Ну, мол, живи пока.

— Ободряет.

Виталий пошарил на обувной полке и выдал ей тапочки. Женские, отметила Алина, и тут же спросила:

— Ты тут один живешь?

Виталий молча кивнул, умело спрятав ухмылку, и прошел вперед. Включил свет и приглашающе махнул рукой. Алина осторожно вошла в просторную гостиную и остановилась, оглядываясь по сторонам, потом снова настороженно покосилась на Виталия.

— Хочешь спросить еще раз? — насмешливо осведомился он. Алина пожала плечами.

— Я ничего не говорила.

— В таком случае, располагайся. Я, извините, переоденусь.

Алина молча кивнула, бродя по мягкому бледнозеленому ковровому покрытию и разглядывая комнату. Мебель здесь была хорошей и, повидимому, очень дорогой, но обстановка была подобрана так, чтобы создавать уют, а не торжественность и даже определенное высокомерие, на нее можно было с удовольствием смотреть, а на диван — попросту вольготно плюхнуться, а не аккуратно сесть на краешек, нервно ежась и боясь ненароком испортить обивку и, соответственно, отношения с хозяином дивана. Комната отличалась обилием ухоженных растений, расположившихся на подоконниках, стенах и большой этажерке, а недалеко от окна стоял большой аквариум, в котором негромко гудели компрессор и аэратор. Алина подошла к нему и некоторое время с удовольствием наблюдала за стайками разноцветных рыбок, порхающих над золотистыми песчаными дюнами среди пышной зелени. Мэй, в свою очередь, наблюдала за ней, рассевшись в одном из кресел и подергивая ушами. Алина, затылком чувствуя ее сверлящий, недоверчивый взгляд, поежилась и отошла к длинному шкафу, разглядывая корешки плотных книжных рядов.

Виталий вошел в комнату совершенно бесшумно, и Алина заметила его, только когда позади нее негромко произнесли:

— А ну, живо слезла!

Алина безошибочно определила, что приказ относится не к ней. Мэй с грохотом скатилась с кресла и с сердитым хрюканьем уселась на пол, потом повалилась на него так резко, словно ей подрубили лапы. Алина обернулась, скользнула рассеянным взглядом по фигуре Виталия, облаченной в спортивные штаны и серую футболку с длинным рукавом, машинально отметила, что правый рукав пуст, и вернулась к книгам.

— Елкипалки, весь Ремарк! — сказала она с отчетливой завистью и привстала на цыпочки. — Полный Сенкевич! Твен, Пикуль, Вале и Шеваль… Слушай, Виталий, а тебе, случайно, не нужна рабыня?

Виталий фыркнул.

— Можешь взять просто так. Что-то подсказывает мне, что рабыня из тебя получится никудышная. Присаживайся и можешь положить свою сумочку — чего ты в нее вцепилась? Думаешь, украду?

— Да нет, тебе тут позариться не на что, — заметила Алина, садясь на диван, — если только ты не страдаешь тайной страстью к женским сумочкам.

— Выпьешь что-нибудь?

— Очень смешно!

Виталий насмешливо покачал головой.

— В смысле чая или кофе.

— А, ну если в этом смысле, тогда чаю.

— Хорошо, — он сел рядом, откинувшись на мягкую спинку, — я уже поставил чайник.

— А что — у твоей служанки сегодня отгул?

— Я не держу служанки, — ответил Виталий с бесконечным терпением. — Мы можем поговорить серьезно? У нас обоих была тяжелая неделя.

— Разумеется.

Где-то в коридоре раздался громкий топот, потом фырканье, и Алина, вздернув голову, недоуменно посмотрела на Мэй, неподвижно лежавшую на полу, потом на Виталия.

— Это еж, — пояснил он, закуривая. — Он здесь живет.

— Понятно, — Алина посмотрела на потолок, точно опасаясь, что сейчас кто-нибудь свалится ей на голову. — И многие… тут еще живут?

— Да нет, я же не зоологический фанат, — Виталий встал и направился к секретеру. — Всего лишь пара попугаев и хамелеон.

— А Цезарь?

— Цезаря не существует.

Алина вздохнула, не зная, сожалеть об этом или нет — сейчас ей вполне хватало и Мэй, которая, вальяжно развалившись на ковре, поглядывала на ее скрещенные ноги с подозрительной задумчивостью, точно решая — стоит ли проверить их на вкус.

— Ты уже думала над тем, как будешь искать остальных? — спросил Виталий, закрывая секретер. Алина кивнула и поспешно начала рыться в сумочке, в глубине души довольная, что разговор начинает принимать деловой оборот.

— Да, я тут себе набросала примитивную схему… очень примитивную…

Она повернулась, держа развернутый лист в руках, и увидела, что Виталий тоже протягивает ей листок — практически идентичный, с такими же записями и стрелочками. Они взглянули друг на друга, потом негромко и невесело рассмеялись.

— И давно ты это написал?

— На второй день, после того как… проснулся. Я принесу чай.

Виталий вышел из комнаты, а Алина внимательно принялась сравнивать свои и его записи, сразу же отметив, что в обеих схемках фамилия Жоры стояла на первом месте — разумеется, возможность найти его была наиболее реальной. На втором месте в записях Виталия стояла ее фамилия, и Алина с интересом прочитала ориентировку на саму себя.

Алина Суханова — Волжанск — рестораны, бары — литература — автостоянка на пустыре, через дорогу — дом, дедушка с бабушкой — убийство в районе — вероятней всего, достаток на грани среднего или ниже среднего — возможно, начнет тренироваться с холодным оружием — возможна иная внешность. Жесты — потирание шеи (нервное), когда задумывается о чем-то важном, часто прижимает кончик указательного пальца к носу, когда врет, склоняет голову набок. Вполне вероятно работает официанткой. Способна дать по морде зарвавшемуся клиенту.

Алина изумленно вскинула брови и почти сердито посмотрела в сторону коридора. Да, ее собственное описание было куда как более скудным.

Прочие записи Виталия мало отличались от ее и, так или иначе, найти по ним кого-то было очень сложно. Алина перечитала их несколько раз и нахмурилась.

Разве я, когда вру, склоняю голову набок?

В комнату вошел Виталий с большим подносом, уставленным глиняным чайничком, чашками и вазочками с конфетами и пирожными, аккуратно и осторожно поддерживая его ладонью левой руки и запястьем правой. Поставил поднос на столик и начал разливать чай. В воздухе разлился терпкий горячий чайный аромат с примесью корицы. Алина благодарно кивнула, принимая чашку, потом потянулась к вазочке и почти одновременно проглотила две трубочки со сгущенным молоком, только сейчас вспомнив, что сегодня еще ничего не ела, если не считать вина. Виталий, проследив за стремительным исчезновением пирожных, предложил с легким раздражением гостеприимного хозяина, которому не дают в полной мере проявить свое гостеприимство:

— Слушай, может, всетаки поешь нормально? Давайка я тебе ужин сделаю…

— Не надо, пока ты будешь с ним возиться, я засну. Мне хватит и этого… только… — Алина задумчиво прищурилась, оценивая степень корректности своего вопроса, — нет ли у тебя сыровяленной колбасы?

— Есть, — Виталий тоже прищурился — насмешливо. — Тебе сколько?

— Все!.. то есть, я хотела сказать, мааленький кусочек. Только без хлеба.

Виталий, усмехнувшись, ушел и почти сразу же вернулся с глубокой тарелкой, в которой лежала груда аппетитно пахнущих колбасных кругляшков — судя по количеству, он нарезал целую палку колбасы, а судя по рекордно малому времени, которое он на это затратил, у него, скорее всего, была колбасорезка.

— Спасибо! — с искренней благодарностью сказала Алина, пытаясь соблюдать приличия и не сгрести сразу ломтиков шесть. — Мы, люди с достатком ниже среднего, очень любим сыровяленную колбасу.

Виталий недовольно покосился на свои записи.

— Просто, для человека с достатком выше среднего, ты была слишком сдержанна в… том доме.

Он взял ее лист, быстро просмотрел, задержавшись на собственной фамилии, потом разочарованно протянул:

— Да-а, и у тебя не густо!

— Да к тому же еще и разные города, — добавила Алина. — Это с тобой повезло, а…

— Нет, — Виталий покачал головой, — думаю, они, как раз, все в этом городе. Если никто из них не уехал за это время. Вспомни, большинството было из Волжанска или как-то с ним связано. Я теперь живу здесь… вполне вероятно, что и остальные тоже были здесь. Именно в этом городе все происходило, именно здесь всех нас и сцапали.

— Но каким образом?! Я ничего такого не помню…

— Я тоже. Но, возможно, когда мы всех разыщем, то мы сможем ответить на этот вопрос.

— Самая большая надежда на Жорку, — задумчиво произнесла Алина, — если, конечно, он не придумал себе мамупрофессора.

— Он мог придумать, что является ее сыном, — Виталий отхлебнул из своей чашки и поставил ее на стол, — но вот ее саму он, похоже, не придумал.

Он потянулся и, как фокусник, достал откуда-то пачку отпечатанных на принтере листов.

— Пожалуйста, — он протянул ей верхний, — Клара Петровна Вершинина, профессор педиатрии, блестящий преподаватель Волжанской медицинской академии. Перечень работ, перечень заслуг. Адрес, телефон.

— А семейное положение? — спросила Алина, жадно вцепляясь в листок. Виталий покачал головой.

— Извини, для блестящего преподавания эта информация не имеет значения, поэтому ее нет. Но телефон оформлен на нее. Думаю, она вполне может быть Жоркиной матерью.

— А ты не проверял…

— Студента с такой фамилией в списках академии нет.

— Ты успел побывать в академии? Мне казалось, по Интернету такой информации не раздобыть.

— Я не был в академии. Я туда звонил. Там работает одна знакомая одной моей знакомой — аспирантка. С профессоршей она знакома только визуально, потому что Вершинина с другой кафедры, и о ее семье она ничего не знает. Говорит, тетка лет пятидесяти, красивая, элегантная и очень суровая.

— Значит, у нас один выход — поехать к ней и все узнать! — Алина вскочила, но Виталий дернул ее за руку, и она плюхнулась обратно на диван.

— Ух! Бух!

— Мэй, помолчи! Куда поехать?! Думаешь, суровая профессорша благосклонно воспримет визит посторонних людей в половине одиннадцатого ночи?! К тому же, если один из них еще недостаточно протрезвел… Остынь, съездим к ней завтра.

Алина посмотрела на него недовольно.

— Похоже, кто-то тут опять решил взять командование на себя?!

— Не самое плохое правило, — заметил Виталий, улыбнувшись как-то болезненно, и Алина поспешно отвернулась, потом так же поспешно сказала:

— Впрочем, завтра действительно будет лучше. Да, уважаемый, если бы у меня была шляпа, я бы сняла ее перед тобой. Я, главный подстрекатель, всю неделю доблестно злоупотребляла алкоголем, а ты, отказавшийся, работал! Мда.

— Уверяю тебя, что и эта работа не мешала мне тоже злоупотреблять алкоголем, — негромко произнес Виталий. — А теперь — давай больше не будем к этому возвращаться, ладно? Я говорю не в упрек, а по делу.

— Хорошо, — Алина поставила пустую тарелку на столик, покошачьи сыто моргая, и взяла чашку. — А как насчет остальных?

— С остальными пока ничего, — Виталий протянул ей остальные бумаги. — В Волжанске живут трое Евсигнеевых, но все они женщины, так что Алексей может быть их мужем, родственником, обретаться в арендной квартире или просто не иметь телефона. Никого под фамилией Сливка в телефонном справочнике нет. Четверо Лифманов, у двоих подходят инициалы. Шестнадцать Бережных, из них у троих женщин имя Светлана, а девять — мужчины. И целая пропасть Кривцовых, Логвиновых, Рощиных и Харченко, среди которых полнымполно народу с подходящими инициалами.

— Плохо, что мы не знаем их отчества, — Алина внимательно вчитывалась в столбцы фамилий. — А этот гад своей фамилии не называл, значит?

— Лешка? Нет, — Виталий почесал затылок. — Что же касается их… хмм, собственности, то… Кстати, Евсигнеев не упоминал, как называется его фирма?

— Нет.

— Жаль. А что до всего остального… Никакой "Дилии" в Волжанске не существует и никогда не существовало, но других ювелирных мастерских хватает, — он постучал указательным пальцем по одному из листков в ее руках. — "Вавилон", клуб Ольги, действительно был там, где она нам говорила, но он закрылся почти четыре года назад. После него был "Экселлент", а сейчас там "Бермудский треугольник", но к его, — Виталий усмехнулся, — правящей верхушке Ольга отношения не имеет. Возможно, она состоит в обслуживающем персонале. Дальше. Салона красоты "Геба" там, где говорила Марина, конечно нет, но зато довольно давно он был на другом конце города — правда, отнюдь не такой шикарный. Он просуществовал два года, а в девяносто восьмом прогорел и закрылся. Но его владелицей была не Марина Рощина, а некая Валентина Андреевна Соколовская. Кстати, до сих пор живет в Волжанске, работает в парфюмерном магазине. Между прочим, знаешь в каком?

— Я тебя сильно удивлю, если скажу, что в "Арии"? — осведомилась Алина. Виталий слегка приподнял брови.

— Ты вспомнила то, о чем мы тогда там говорили?

— О ложном адресе? Не только. Я знаю девчонку, которая работает там вместе с ней, Лену. Она в свободное время — реализатор орифлеймовской косметики и довольно часто заходит в "Чердачок". Она нам рассказывала обо всех продавщицах… и я просто сопоставила. Кстати, эта Валентина тоже заходила пару раз… когда народу бывало поменьше. Веселая общительная особа. Заказывала банановый ликер и кофе… Значит… Марина называла адрес "Арии" неспроста…

— … она хорошо знает эту Валентину Андреевну, возможно, даже работала в "Гебе" под ее началом и виделась с ней не ранее двух лет назад — именно тогда "Ария" и появилась. Местоположение ее "Гебы" могло сассоциироваться с практически забытой реальностью. — докончил за нее Виталий и улыбнулся. — Как, сойдет?

— Вполне. Особенно, если раньше "Геба" располагалась в какомнибудь убогом месте. Понятно. Как у нас с певицами Кристинами?

— Информацию о таковых я не обнаружил. Здесь она может быть кем угодно — от преподавателя пения до приемщицы стеклотары. Придется проверять то, что имеем. Что же касается Олега, то — Виталий развел руками, — автомастерских здесь хватает. Он может там и не работать. Он может быть просто автолюбителем. Но всетаки проверить мастерские стоит.

— А водитель?

— Завтра мне должны сообщить, есть ли человек с такой фамилией на наших рейсах. С Тулой и Воронежем сложнее, но мы этим займемся… А Харченко… она упоминала о модельном агентстве, да?

— Да. Но… Ольга сказала, что ей тогда было восемнадцать. Сколько лет назад это было? Сколько модельных агентств закрылось с тех пор? К тому же, мы ведь не знаем, было ли это в Волжанске.

— Но всетаки, отталкиваться придется от Волжанска. Возможно, эта история попала в газеты, нужно просмотреть подшивки. Жаль, что архивы такой давности у нас не компьютеризированы. Я, конечно, попробую проверить, но, скорее всего, это дохлый номер. Что же касается Бережной… вообще не представляю, как ее искать. Практически не за что зацепиться. Проверять все заведения, где хоть маломальски готовят… да в Волжанске их пруд пруди! — Виталий пожал плечами. — Нужно подумать. Возможно, Лифман сможет нам помочь — наверняка ему она рассказала больше, чем нам. Но для этого нужно и его найти.

Алина тихонько вздохнула, представляя все, что им предстоит сделать. Знать бы еще, что от этого будет толк. Найдут ли они их? А если найдут, то не навредят ли им этим?

— Скажи, а… тебе было очень тяжело, когда… ну, когда ты проснулся?

Виталий помолчал, допивая чай, потом кивнул.

— Очень. Война войной, рука… черт с ней, а вот Дашка…

— Они очень жестоко с нами поступили, — пробормотала Алина, водя указательным пальцем по столешнице. — Почему они не стерли все это? Почему хотя бы не сделали это этаким туманным и быстро забывающимся, как все сны? Для нас оно отступает в прошлое не как сон, а как события, которые произошли с нами на самом деле.

— Наверное, им что-то помешало. Помнишь, ты говорила о том человеке, вокруг которого они суетились? Человеке с разноцветными глазами? — Виталий нахмурился и провел пальцами по левой брови. — Странно, у меня такое ощущение, что ты говорила о комто знакомом. Словно не так давно я тоже видел такого человека. Вернее, глаза… Разноцветные глаза — явление довольно редкое.

— Жаль, что такое явление нигде не регистрируется, иначе мы бы живенько его нашли, — заметила Алина. — Если он еще жив, а у меня насчет этого большие сомнения.

— Есть еще телефон, — напомнил Виталий. — Если он действительно выпал из кармана одного из этих кадров. Ведь вполне возможно, что его мог потерять кто-нибудь другой — давным-давно. У этого помещения были какиенибудь особенности?

— Абсолютно никаких. Большое просторное помещение. Не новое. Цементный пол. Куча электроники, — Алина развела руками. — Нет, ничего.

— Жаль, — Виталий приподнял чайничек, потом поставил его на поднос. — Будешь еще?

— Наверное, да, — Алина зевнула, деликатно прикрыв рот ладонью. — Можно уже и без пирожных.

Мэй, поднявшись, обошла столик, понюхала вазочку с оставшимися пирожными, но не сделала попытку стащить одно из них, а села и посмотрела на Виталия с укоризненной тоской, но тот сделал вид, что ничего не замечает. Поняв, что здесь ничего не добьется, чау-чау раздраженно махнула пушистым хвостом и покосилась на Алину, давая понять, что, возможно, пересмотрит свое мнение о ней, если та убедит хозяина, что она, Мэй, имеет право по меньшей мере на одно пирожное.

— А можно я дам ей кусочек? — жалобно спросила Алина, правильно истолковав собачий взгляд. — Она так смотрит, что я себя чувствую последней мерзавкой.

Виталий сердито взглянул на Мэй, которая сейчас представляла собой воплощение терпеливой кротости, укоризны и обездоленности, вынужденной влачить жалкое существование в мире жадных объедающихся двуногих.

— Вообще-то ей сладкое нельзя, — сказал он. — Ладно, дай ей половинку, а то на нее и впрямь смотреть невозможно.

Мэй испустила тяжкий старческий вздох. Алина разломила пирожное пополам и протянула ей половинку.

— Вух! — сказала чау-чау, подпрыгнула на негнущихся лапах и вопросительно посмотрела на хозяина.

— Можно, — сказал Виталий, поднимая поднос. Мэй осторожно подошла к Алине и приняла у нее пирожное с таким видом, словно делала ей величайшее одолжение. Секунду задумчиво постояла, держа половинку трубочки в зубах, потом рухнула на пол и принялась жевать. Алина засмеялась, Виталий тоже усмехнулся и пошел к двери.

— Знаешь… я ведь не просто так спросила тебя… каково тебе было?

Виталий молча обернулся.

— Просто… мне необходимо знать, — Алина нервно вытерла пальцы салфеткой и смяла ее в комок. — Если ты хочешь найти их, тех, чтобы поквитаться, это одно. Но если ты хочешь найти их, чтобы они… вернули тебя обратно, то я… лучше давай все свернем прямо сейчас.

— Совсем недавно твоя нынешняя жизнь не имела для тебя никакого значения, — размеренно произнес Виталий, глядя мимо нее. Алина удрученно покачала головой.

— Больше нет. У меня… было время подумать. Возможно, мне никогда не удастся добиться того, что… было там. Но мне не нужна искусственная жизнь. И искусственная мечта мне тоже не нужна. Мне нужно что-то свое. Я понимаю… у тебя все иначе, но…

— Да, иначе, — негромко сказал Виталий. — Конечно, это привлекательно — спать и жить во сне так, как всегда хотел, и видеть тех, кого… Но я хочу просто жить. Я хочу прожить свою жизнь, а не проспать. Мы, похоже, и так уже достаточно выспались.

Алина кивнула с видимым облегчением.

— Хорошо.

— Кроме того, чем больше я думаю о наших, тем быстрее мне хочется их найти. Даже этого придурка Евсигнеева. Нам с тобой проще, потому что мы уже вместе и хотя бы отдаленно знаем, что к чему. А они одни. И наверняка тоже все помнят. Я даже представить не могу, как они прожили эти две недели. Кто из них смирился, кто тоже ищет ответы, как мы, кто из них сошел с ума? Пережить там реальный ужас и реальную боль, а здесь пережить разочарование, пережить то, что ты видишь в зеркале, пережить свое нынешнее положение, пережить то, что родственники или друзья, жившие в той реальности, в этой снова умерли, а враги, похороненные там, здесь снова ходят по земле. Это не просто плохо — это кошмар, причем такой, от которого нельзя проснуться. А мы сможем им хоть как-то помочь. Аля, с нами, на мой взгляд, поступили не просто жестоко — с нами поступили бесчеловечно, и я собираюсь именно поквитаться с теми уродами, а не выпрашивать у них еще один сон!.. Я ответил на твой вопрос?

— Вполне.

Виталий кивнул и ушел на кухню. Слушая, как он там чем-то звякает, Алина посмотрела на облизывающуюся Мэй, потом похлопала ладонью по дивану.

— Бух! — сказала чау-чау и задумчиво почесала ухо.

— Ну, иди сюда! Ты большая, теплая, замечательная собака.

Мэй насмешливо покосилась на нее, давая понять, что ей это известно. Потом неторопливо подошла к дивану, оглянулась на дверной проем, после чего подпрыгнула и с размаху плюхнулась на сиденье. Алина погладила лохматую голову — осторожно, готовая в любой момент отдернуть руку, но Мэй только сонно моргала, явно решив заключить временное перемирие. Потом закрыла глаза и громко уютно захрапела.

* * *

Дожидаясь, пока закипит чайник, Виталий курил и рассеянно смотрел в окно, думая, был ли достаточно искренен в своих словах. Если представится возможность… точнее, если ему снова доведется какимто образом оказаться там — хватит ли у него сил отказаться от всего этого? Хватит ли у него сил заставить себя проснуться? Он не считал себя увечным, он не считал, что его жизнь сложилась плохо, но он очень сильно скучал по сестре. Даже десять лет спустя он все еще скучал по ней — и больше даже не по той Даше, которая к пятнадцати годам была шумной, строптивой красавицей, уже разбившей в своей школе не одно мальчишеское сердце, а по той маленькой Дашке с тощей русой косичкой, которая, сидя на старом плетеном диванчике под кривой яблоней, с открытым ртом слушала его россказни, по той Дашке, которая вместе с подружками собирала ирисы у озер и которой всегда хотелось дать подзатыльник, потому что она своим визгом распугивала всю рыбу, по той Дашке, которая всегда прибегала к нему жаловаться на подростков, отнявших у нее куклу или насыпавших шиповник ей за шиворот…

Виталий повернул голову и взглянул на телефон, валявшийся на столе. Его взгляд оббежал цифры.

486897.

Он шагнул к столу, потом отвернулся и едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по стеклу. Щелкнувший электрочайник отвлек его внимание, и Виталий принялся заваривать чай. Теперь его мысли перескочили на то, что он силился понять уже не первый день. Он хотел забыть о войне — и в том мире он ее забыл — почти напрочь. Почему же Алина не забыла о том жутком происшествии из своего детства? Вряд ли она хотела бы это помнить. Она не похожа на человека, который смакует такие случаи. Но тогда почему же она ничего не забыла? В чем причина? Спросить у нее об этом он не решался. Чудо, что она вообще ему там об этом рассказала…

Виталий нахмурился. Он мог говорить о войне и о Дашке — не с каждым, и это было непросто, но он мог. Алина же сказала тогда, что до него никому этого не рассказывала. Может, в этом все дело?

Есть вещи, которые иногда прячешь очень далеко и надежно. Никогда не достаешь их, но отлично знаешь где они. И ты никогда и никому не расскажешь, не только, куда ты их спрятал, но и вообще об их существовании. Те, другие, пытались создать для них логичную реальность, но они не нашли этих тайников. Тайники открылись сами, и то, что было в них спрятано, сбежало и обрело жизнь в том мире, воплотившись в вещах. Нож и цветы. Ваза. Ошейник. Ключи… И то, что пряталось внутри Лешки… еще в прошлой искусственной реальности, то, что он прихватил с собой и в эту. Господь этого места, мать его так! А по сути дела — обычный маньяк. Другое дело, ограничивается ли он только снами, как он сам говорил, из-за боязни закона?

Кстати, он говорил и коечто еще.

Кстати, напоследок, могу тебе сказать, что мудрый Жора был слегка прав. Одного из нас действительно не существует!

Значит, если верить ему, один из погибших в том особняке был действительно чьейто мечтой? Или чьим-то страхом? И тогда, получается, один из них действительно умер понастоящему? И здесь они его не найдут…

Хоть бы это был Лешка! Или, на худой конец, Евсигнеев!

А вдруг это Олег? Или Жорка? Или тихая безобидная Светочка? Или бедняга шофер, который, как оказалось, не сделал никому ничего дурного?

Кошмар!

Виталий поставил чайник на поднос и понес его в гостиную. Перешагнув порог, он остановился, потом усмехнулся.

Алина, поджав под себя ноги, спала крепким усталым сном, умостив разлохматившуюся голову на пушистой спине лежащей рядом Мэй, крепко обняв ее, а та с довольным выражением на морде, басовито похрапывала ей в живот. На диване царили мир и спокойствие.

— Похоже, девчонкитаки подружились, — негромко сказал Виталий с усмешкой, в которой проскользнуло легкое недоумение. Мэй была на редкость недоверчива, и купить ее вкусной подачкой представлялось совершенно невозможным — во всяком случае, до сих пор это никому не удавалось. А вот, поди ж ты! Вероятно, дело не только в пирожном. У него в голосе мелькнула ехидная мысль, что возможно Мэй, сварливая от природы, просто нашла себе родственную душу.

Он отнес поднос обратно на кухню, потом отправился в спальню и перестелил постель. Поймал хамелеона, который с хитрым видом воришки, подкрадывающегося к чужой сумке, осторожно полз по этажерке, вращая в разные стороны своими изумительными глазами, и перенес его в "зверинец", где в большом вольере сонно моргали две длиннохвостые нимфы, а в гнезде из тряпок громко сопел еж, решивший сегодня не вести ночной образ жизни. Сажая хамелеона в его жилище, Виталий подумал, снятся ли тому сны? И если да, то какие?

Вернувшись в гостиную, он осторожно поднял Алину с дивана. Та протестующе что-то бормотнула, но тут же заснула еще крепче. Потревоженная Мэй подняла голову и сердито хрюкнула. Виталий цыкнул на нее, потом понес девушку в спальню. Алина тепло дышала ему шею, безвольно свесив болтающуюся руку. Мэй спрыгнула с дивана и пошла следом. В дверях она с размаху уселась на пол, наблюдая, как он кладет Алину на кровать. Когда же Виталий начал аккуратно снимать с нее брюки и свитер, чау-чау, очевидно из женской солидарности, укоризненно сказала:

— Бух!

— Тихо! — прошипел Виталий, кладя одежду на спинку стула. — Ты не то подумала.

Мэй насмешливо хрюкнула, давая понять, что ей виднее, что она подумала. Виталий покачал головой, накрыл девушку одеялом, потом склонился над ней. Лицо Алины было усталым и осунувшимся, и пока он смотрел на него, из-под ее ресницы выползла слеза и скатилась на подушку. Она глубоко вздохнула и перевернулась на бок, поджав ноги и по-детски подложив под голову ладони.

— Вот гады, а!.. — тихо произнес он. Потом бережно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, и Алина снова вздохнула — на этот раз едва слышно.

— Спи, — шепнул ей Виталий. — И пусть тебе ничего не снится.

* * *

Она открыла один глаз и тут же закрыла его — это простое движение отозвалось в голове ноющей болью. С минуту Алина лежала с закрытыми глазами, один на один с болью, и жалела себя, потом снова открыла один глаз и увидела незнакомый потолок цвета кофе с молоком, с которого свисала большая красивая и тоже совершенно незнакомая лампа. Алина нахмурилась и закрыла глаз. Через несколько секунд она открыла другой. Картина не изменилась. Кроме того, к картине добавился звук — рядом кто-то громко басовито храпел. Она осторожно протянула руку и нащупала чьюто лохматую голову с торчащими ушами. Еще не поворачиваясь, Алина мысленно произнесла — совсем как тот сумасшедший в "Чердачке" неделю назад: "Где я, а?" Потом она с облегчением вспомнила все, что произошло вчера. Очевидно, она заснула на диване, и Виталий перенес ее сюда. Но это ведь не он храпит рядом?

Алина повернула голову — рядом с ней, на большой двуспальной кровати вальяжно развалилась Мэй, задрав к потолку четыре лапы. Из ее приоткрытой пасти раздавался мощный храп. Судя по ее безмятежному виду хозяина дома не было.

Алина приподняла одеяло, задумчиво обозрела свое нижнее белье, потом негромко сказала:

— Нахал!

— Бух! — неопределенно отозвалась Мэй и широко, со вкусом зевнула, показав фиолетовый язык.

— Где твой хозяин?

— Хрр…

— Ясно, — Алина отвернулась, разглядывая просторную спальню. Потом ее взгляд упал на большую тумбочку, стоявшую рядом с кроватью, на свежие разноцветные хризантемы в простой белой вазе, подмигивающие яркими, еще не высохшими капельками воды. К вазе был прислонен сложенный лист бумаги. Рядом стоял стакан с водой и лежали две большие белые таблетки. Алина потянулась за листком и развернула его.

Доброе утро! Правда, для тебя, наверное, не такое уж доброе, поэтому раствори таблетки в воде и выпей. Полегчает. Я уехал по делам — своим, нашим и твоей подруги. Можешь пользоваться всем, что найдешь в квартире, и подходить к телефону. В холодильнике много еды, в том числе и колбасы. Постарайся не разрушить квартиру до моего прихода и не разрешай Мэй валяться на кровати. Я скоро буду. Пожалуйста, дождись меня, ладно?

В.

Алина усмехнулась и положила листок на место, потом взглянула на большие часы над дверью и всплеснула руками — ей уже давным-давно надо было быть на работе…

Какой работе?!

Алина бросила таблетки в стакан и повернулась к Мэй, которая снова спала.

— Мэй, мне сказали не давать тебе валяться на кровати, так что слезай!

Собака приоткрыла глаза, потом снова зевнула, всем своим видом выражая, что ей глубоко безразлично, кто, чего и кому сказал. Тогда Алина быстро, поморщившись, проглотила образовавшийся раствор, поставила стакан на тумбочку, потянулась и столкнула Мэй на пол. Та раздраженно ухнула, оббежала кровать и недобро посмотрела на Алину, после чего вскинула переднюю лапу и с размаху хлопнула ее по голой ноге.

— Негодное животное! — вскричала Алина и погналась за чау-чау, мгновенно перешедшей из сонного в крайне бодрое состояние и с восторгом принявшей новую забаву. Алина загнала ее в угол гостиной, потом изловчилась, схватила и повалила на ковер. Боль, плещущаяся в ее голове, постепенно начала стихать. Мэй, весело оскалившись, отбрыкивалась от нее лапами, нанося довольно чувствительные тычки.

Повозившись с собакой, Алина, зевая, направилась в ванную, оттуда, продолжая зевать, вернулась в спальню, оделась и прошла на кухню, где долго и вдумчиво изучала бытовые приборы и содержимое большого холодильника. Потом приготовила себе обильный завтрак и уплела его, рассеянно глядя в экран включенного телевизора и делая вид, что не замечает уже знакомого тоскливообвиняющего взгляда сидящей рядом чау-чау.

Вымыв посуду, Алина некоторое время бесцельно бродила по квартире, разглядывая ее. Виталий жил хорошо, но без размаха, придавая большее значение комфорту, чем красивой дороговизне. В квартире было много комнатных растений, а в кабинете она нашла еще один аквариум, поменьше, в котором задумчиво шевелили плавниками пугливые бархатночерные скалярии. Алина села за стол, включила компьютер и, дожидаясь загрузки, прокрутилась во вращающемся кресле, глядя на обшитый деревянными панелями потолок. Потом защелкала "мышью", проглядывая библиотеки. В раздел "Мои документы" она из деликатности заглядывать не стала, хотя очень хотелось. Отыскала в музыкальной библиотеке раздел опер, включила "Иисус Христос — суперзвезда", и зашла в Интернет под арию Иуды. Бегло просмотрела новости, потом вызвала телефонный справочник Волжанска, впечатала в окошко телефон с записки и нажала на поиск. Через несколько секунд появился адрес: Славянская, 248. Ерохина Н.К.

— Эн — никак не Эля… — пробормотала Алина, переписывая адрес на бумажку. Зазвонил лежавший рядом с компьютером телефон, она потянулась, взяла трубку и прижала ее к уху, ничего не говоря. В трубке тоже некоторое время молчали, потом игривый женский голос спросил:

— Виталик?! Чего молчишь?!

— Его нету! — недовольно ответила Алина.

— А где он? — в голосе появились раздраженноревнивые нотки. Алина пожала плечами, потом сообразила, что по телефону этого жеста не видно.

— На территории.

— А вы собственно, кто?

— Его бабушка. Брякника через часок — может внучек уже вернется.

Она нажала на кнопку, не дав женщине ответить, потом сердито положила телефон на стол. Интересно, для чего Виталий разрешил ей подходить к телефону? Чтобы она фиксировала звонки его подружек?!

Поджав губы, Алина вписала в окошко справочника "Дердюк Татьяна". Справочник выдал ей то, что она и ожидала.

"Поиск не дал результатов".

Она закрыла страницу, потом снова открыла раздел новостей и нажала поиск "происшествия за неделю", но тут же развернулась в кресле, услышав, как в замок входной двери вставляют ключ. Мэй сорвалась с места и умчалась в прихожую. Алина встала и неохотно поплелась следом, сунув руки в карманы джинсов, и Виталий встретил ее насмешливым взглядом. Сегодня он был в черном плаще, который как раз расстегивал. Под плащом обнаружился строгий деловой костюм, придававший Воробьеву суровости и отстраненности, не вяжущейся с веселым блеском серосиних глаз. Он присел, раскачивая из стороны в сторону лохматую голову Мэй, восторженно размахивающую хвостом и оскалившую смеющуюся пасть, с обожанием глядя на него прищуренными глазами.

— Надо же, вы уже соизволили встать!.. Ну, как, девчонки, не поссорились?! Как вы вчера на диване в обнимку прикорнули — милолюбо глядеть было. Как головушка?

— Терпимо, — ответила Алина, с интересом глядя на объемистый пакет, стоявший у стены. Виталий выпрямился, отпустив Мэй, но та сразу же недовольно хлопнула его передней лапой по ноге, требуя продолжения приветствия.

— Что интересного расскажешь?

— давным-давно в далекой Галактике…

— Ясно, достаточно! — Виталий махнул на нее рукой, повесил плащ, потом взял пакет и протянул ей. Алина приняла его, с подозрением глядя на Виталия.

— Что там?

— Я твою Женьку, перед тем как на работу завезти, немного покатал по магазинам… Кстати, мне довелось познакомиться с ее сыном. Слушай, а он точно ребенок?

— Не уверена, — Алина засмеялась.

— Нуну… Короче… она выбрала тут тебе какоето барахло — тряпки, косметика… не знаю, я не особо разбираюсь…

— Слушай, зачем это, а?! — голос Алины прозвучал почти возмущенно. — У меня свои вещи есть! Не надо со мной, как с больной собачкой!..

Виталий фыркнул.

— Уж на когокого, а на больную собачку ты точно не тянешь! Давай отложим негодование и торжественные речи о гордости и достоинстве на потом, ага? У нас визит к профессорше, если ты не забыла! Так что и выглядеть лучше соответственно, а то она может нам вообще дверь не открыть! А терять время, пока ты будешь что-то изыскивать в своем гардеробе по другому адресу… Короче, давайка, переодевайся, причесывайся, нарисуй там себе чего-нибудь на лице…

— Хочешь сказать, что сейчас у меня…

— Стоп! — сказал Виталий, подняв в воздух торчащий указательный палец. — Иди!

Алина недоуменно посмотрела на палец, развернулась и ушла в спальню. Вытряхнув содержимое пакета на кровать, она усмехнулась. Брючный костюмтройка терракотового цвета — тот самый, на который они с Женькой восхищенно глазели где-то полмесяца назад на одной из витрин. Ну, Женька, ну дает! Алина перебрала косметику, духи, лак для волос и снова усмехнулась — Женька, верная своему женскому сердцу, качественно раскрутила Виталия по высшему разряду.

Она быстро оделась, старательно причесалась и "нарисовала лицо". Долго изучала себя в зеркало. Глаз у Женьки был наметанный — костюм сидел отлично, но сама она казалась себе в нем какойто чужой и немного странной.

Может, потому, что на самом деле над воротником этого костюма должно было быть совсем другое лицо?

Алина тряхнула головой и вернулась в гостиную, где Виталий собирал свои бумаги.

— Ну, — сказал он, мельком глянув на нее, — совсем другое дело!

— В смысле? — холодно спросила Алина. Виталий осекся, сообразив, что сказал что-то не то.

— В смысле, подходящий вид для визита к профессору.

Алина закусила губу, потом провела ладонью по поле пиджака.

— И сколько стоит все это удовольствие?

— Какая разница?! — лицо Виталия стало слегка раздраженным. — Это подарок. Считай, на Восьмое Марта.

— Восьмое Марта в следующем году.

— Тогда на Новый Год. Давай не будем тратить время на эту ерунду, ладно?! Поехали!

— Это для тебя ерунда, а для меня нет?! — Алина передернула плечами. — Зачем ты это делаешь, а?! Я понимаю, что у нас вместе совместные дела, но это-то к чему?! Захотел почувствовать, каково это — быть филантропом? Пытаешься мне что-то компенсировать?! Или откупиться?! В этом нет нужды, уверяю тебя! Я на тебя видов не имею!

— Господи! — воскликнул Виталий почти зло, вскочил и вплотную подошел к ней. — Где ты нахваталась этой галиматьи?!

Алина отступила на шаг, отчегото решив, что он ее сейчас ударит. Но Виталий просто поймал ее левой рукой за плечо и как следует встряхнул.

— При чем тут благотворительность?! При чем тут… елки! Почему обязательно нужно искать всему причины, да еще такие дурацкие?! Почему ты думаешь, что ничего нельзя сделать просто так?! Вот просто так?! Если есть возможность, то почему нет?! Почему надо обязательно тут же начинать какие-токопания?! Мне просто захотелось сделать приятное человеку, у которого была кошмарная неделя! Сделать приятное человеку, который мне не посторонний! Это просто подарок! Это — не подачка! Между этими понятиями огромная разница!

— Извини, — пробормотала Алина, боясь взглянуть ему в лицо. Виталий отпустил ее плечо.

— Просто… не порть все, ладно?

— Да. Конечно. Это просто… это… не знаю!

— Да понимаю я! Ладно… не бери в голову, — он снова положил ладонь ей на плечо, но теперь жест был теплым, дружеским. Потом приподнял Алинину голову за подбородок и знакомо провел указательным пальцем по ее носу, но тут же убрал руку. — Ну, как? Едем?

— Да, — Алина повернулась к прихожей, но тут же развернулась и бросилась к лестнице, крикнув на ходу: — Компьютер забыла выключить!

Виталий кивнул, улыбнувшись, потом улыбка исчезла с его лица, и он посмотрел в сторону гостиной, недоуменно ероша свои волосы.

Прошло несколько минут, но Алина не спускалась. Виталий открыл было рот, чтобы поторопить ее, но в этот момент сверху долетел ее крик — даже не крик, а вопль, полный отчаяния.

— Иди сюда!

Развернувшись, он стрелой взлетел по лестнице и ворвался в кабинет. Алина сидела перед экраном монитора и смотрела на него застывшим взглядом.

— Что случилось?! — испуганно спросил Виталий. Алина, не глядя на него, ткнула пальцем в одну из фотографий электронной газеты. Виталий наклонился, недоуменно глядя на изображение пожилого человека с аккуратно постриженной седой бородой и строгими глазами, потом прочел текст рядом с фотографией.

В Австрии на шестьдесят втором году жизни скончался известный российский психоаналитик и врачгипнолог, признанный специалист в области изучения бессознательного, Шрейдер Павел Константинович.

— И что? Твой знакомый? — осведомился Виталий, глядя на дату — сообщение было трехдневной давности.

— Это он! — Алина ткнула дрожащим пальцем в фотографию. — Это его я видела, когда очнулась! Это он был в поликлинике! Он!

— Что?! — Воробьев наклонился, пристально рассматривая фотографию ушедшего в иной мир признанного специалиста. — Аля, ты что-то путаешь…

— Ничего я не путаю, — Алина ударила кулаком по столешнице. — Я всегда вспоминаю!.. У меня отличная память на лица, даже если мне ее пытаются отключить!.. Это он! Его я видела! Посмотри, кто он! Врачгипнолог! Тоже совпадение?! — ее кулак снова вошел в соприкосновение со столом.

— Но Австрия…

— Что Австрия?! Потвоему за полторы недели нельзя доехать до Австрии и там отдать концы?! За это время знаешь куда уехать можно?! Это он?!

Бабах!

— И что он сделал, гад?!

Хлоп!

— Он умер! Как мы теперь что-то узнаем?! Как мы у него что-то спросим, если он умер?! Спиритический сеанс проведем?! Или заснем на радостях?!..

— Подожди! — Виталий ухватил ее за руку, не дав стукнуть по столу в очередной раз. — Не психуй!

— Как мы узнаем?!..

— Он же там был не один!

— Если этот в Австрии, то представляю, где остальные!.. А если они тоже того?! Или их того?! Написано — от сердечного приступа… А где доказательства?!..

— кто-то из них может все еще быть здесь! Мы найдем их…

— … какой теперь во всем этом смысл…

— … и наших тоже найдем! Не паникуй, просто нужно действовать скорее.

Алина горестно вздохнула, уткнувшись подбородком в сложенные ладони.

— Но это он.

— Да, он. Я верю тебе. Но сейчас нам нужно идти, — Виталий легко качнул ее за плечо, потом перегнулся через нее и выключил компьютер. — Тот телефон, что ты мне показывала, — я нашел, чей он…

— Я тоже, — Алина слабо улыбнулась и встала. — Идем.

Они спустились по лестнице. В прихожей Алина не выдержала и несколько раз крутанулась перед зеркалом, разглядывая себя с откровенным удовольствием. Костюм очень шел ей, и вглядываясь в свое отражение, она вдруг подумала, что что-то в ней изменилось. Кажется, осанка. Плечи расправились, и теперь она гораздо выше держала голову. Дело в костюме? Или в чем-то другом?

Улыбнувшись, Алина резко развернулась, ее волосы колыхнулись, перелетая с плеча на спину, и наблюдавший за ней Воробьев быстро отвернулся — быстрее, чем собирался это сделать.

* * *

Двадцать четвертый дом по Славянской улице оказался длинным обшарпанным строением мышиного цвета с ржавыми балконами, унизанными бельевыми гирляндами. Прямо напротив дома расположился круглосуточный магазинчик, возле которого несколько старушек с пакетами и авоськами громко обсуждали последние политические новости. Неподалеку, на асфальте возле скамейки задумчиво лежал человек в грязном пальто с прилипшим к щеке окурком. Прохожие старательно обходили эту деталь осеннего волжанского пейзажа.

Поднявшись на второй этаж, Алина и Виталий огляделись. На площадке было четыре двери, перед одной из которых стояло шесть мисочек с остатками еды. Резко и едко пахло кошачьей мочой.

— По счастью, нам в другую, — сказала Алина и нажала на кнопку звонка рядом с траурночерной цифрой шесть. В недрах квартиры раздался редкий по своей неприятности сверлящий дребезг, наводивший на мысль о дантисте с бормашинкой образца шестидесятых годов.

Дверь никто не открыл. Не открыли ее и после второго, и после шестого звонка. Предложение Алины выломать дверь Виталий воспринял без энтузиазма — вместо этого он обратил свое внимание на поднимающуюся по лестнице женщину средних лет с объемистой сумкой в руках. По пятам за женщиной с громким требовательным мяуканьем бежали два кота — настолько упитанных, что их способность передвигаться самостоятельно казалась практически фантастической.

— Скажи-те пожалуйста, — начал Виталий, — вы не знаете…

— Не знаю! — отрезала женщина сварливо. — Ничего не знаю! А если вы по поводу этих двух шалав, так передай-те им — еще одна такая пьянка, так я на них милицию со всего района натравлю! Сил никаких неть! Мужиков натащать к себе, музыку свою дурацкую запустять и начинается!..

— Вы здесь живете? — спросила Алина. Женщина оскорбилась.

— А ты что думала?! Конечно живу! И пусть хоть какая-то попробуеть…

— Одну из этих двух шалав не Эля зовут?

— Почем мне знать, как их зовуть?! Живуть какие-толохудры молодые — Наиля как съехала к своему хахалю, так квартиру им и сдала. Говорить, студентки! Знаю я этих студенток, видала!..

— Рот закрой! — долетел снизу молодой женский голос, громкий и гулкий от подъездной акустики. Женщина с сумкой дернула головой, как-то смешно присев, и торопливо начала открывать дверь своей квартиры. Распахнув ее, она юркнула внутрь и закричала, высунув голову в щель между створкой:

— Воть! Воть, пожалуйста! Подселили поблядушек на мою голову!.. Ни стыда, ни воспитания! Воть!

Коты проскочили в квартиру, и дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали перила.

— Старая кошелка! — проворчала поднимавшаяся по лестнице девушка — симпатичная мулатка лет двадцати пяти с копной мелко вьющихся волос и яркофиолетовыми губами. На верхней ступеньке она остановилась, раздраженно глядя на Виталия и Алину. — А вам чего?

— Скажи-те, пожалуйста, — Алина постаралась, чтобы ее голос звучал предельно вежливо, — а где Эля?

— А вам зачем?

— Мы по поводу работы. Нужно коечто уточнить, но мы второй день не можем дозвониться. Мы от Рафика.

Виталий тихонько толкнул Алину, но она только сердито дернула плечом. Мулатка удивленно вскинула брови.

— Что, Элька всетаки решилась устроиться на работу?! Ну не фига себе! Что — все вороны в Волжанске передохли?!

— А воронье поголовье как-то влияет на ее работоспособность? — поинтересовалась Алина с предельной серьезностью. Девушка засмеялась.

— Вы не могли дозвониться, потому что я только что вернулась. А Элька еще три дня назад к родителям укатила, в Камышин. В понедельник вернется, тогда и звоните.

— Ой как плохо! — огорченно сказал Виталий. — А вы адреса не знаете? Или телефона?

— Нет, мы настолько тесно не общаемся, — девушка покосилась на кошачьи миски. — Я сюда недавно переехала. Извините, я спешу.

— Да, конечно, — Виталий посторонился, пропуская ее. — Значит в понедельник?

— Да, — мулатка открыла дверь, — железно! У нее на понедельник дипломный руководитель назначен.

— Большое спасибо… Девушка, а как вас зовут?

— Маша, — сказала мулатка и закрыла дверь. Алина фыркнула, развернулась и слетела вниз по лестнице. Уже возле подъезда Виталий поймал ее за руку.

— А кто такой Рафик?

Алина недоуменно посмотрела на него.

— Ты не знаешь Рафика?!

— Нет.

— Я тоже его не знаю, — доверительно сообщила она, открывая дверцу "лендровера".

* * *

Они мялись перед оббитой черным дерматином дверью непозволительно долго, и комунибудь из соседей их поведение уже вполне могло показаться подозрительным, но ни Алина, ни Виталий все никак не решались позвонить и только задумчиво глядели на квадратную кнопку звонка.

— Страшно? — наконец спросил Воробьев. Алина кивнула.

— Очень.

— Но мы же не можем стоять тут весь день! — Виталий протянул руку и решительно нажал на кнопку. За дверью раздался тихий звонок, и Алина тотчас скромно отошла в сторону, но Виталий поймал ее и пододвинул на место, после чего сам отодвинулся к перилам.

— Ты говори.

— Почему я?! — прошипела Алина и, вцепившись в полу его плаща, потянула его обратно, в то же время сама тихонько продвигаясь к перилам. — Ты говори! Ты солидней выглядишь!

— А ты женщина!

— Это здесь не канает!

— Нет уж!

В этот момент скрежетнул отпираемый замок, и они мгновенно отпустили друг друга и застыли перед дверью с дежурными улыбками на побледневших лицах. Дверь распахнулась и на площадку выглянул тощий парень лет двадцати с бледным книжным лицом и взъерошенными темными волосами, одетый в черную майку с надписью "I MADMAN", тренировочные штаны, пузырящиеся на коленях, и тапочки, один из которых был коричневым, а другой — зеленым. Его глаза удивленно оглядели их из-за стекол очков.

— Вам кого?

— А Клара Петровна Вершинина здесь живет? — спросила Алина, приложив немалое усилие, чтобы заговорить. Парень кивнул.

— Да. Но ее сейчас нет. Через час зайдите. Вы ее студенты? Может, просто хотите что-то передать, так давайте. Гарантирую, ничего не пропадет.

Он остановил взгляд на Виталии и нахмурился, потом взглянул на Алину.

— Мы… — Виталий потер висок, — собственно, мы ищем ее сына. Жору Вершинина.

— Это я, — сказал парень, продолжая хмуриться. Потом на его лице появилось мучительное раздумье.

— Вы уверены? — брякнула Алина. Парень посмотрел на нее с искренним недоумением.

— Вы это серьезно?

С минуту они молча смотрели друг на друга. Казалось, терпение Вершинина уже давно должно было истощиться, и ему следовало хлопнуть дверью, но он почему-то все еще стоял на площадке и смотрел на них. Особенно внимательно он смотрел на Виталия.

— Узнаешь? — осведомился Воробьев. Парень замотал головой. В этом жесте были испуг и отчаянье. — Армреслингом увлекаешься? Или фильмами с Роком… или Дуайтом Джонсоном?

— Немного. Вы что — из фэнклуба что ли. Так вам неправильную информацию дали. Я не фанат. Я просто…

— Ты не узнал меня, но егото ты узнал, я же вижу! — негромко произнесла Алина. — Хотя со мной ты тоже знаком. Но в реальности я другая. Как и ты, Жора. Тебе недавно не снился сон? Странный сон? И очень страшный? Сон, в котором ты умер?

На горле Жоры судорожно дернулся кадык. Он молчал, водя глазами с одного лица на другое. Его пальцы вцепились в косяк и побелели.

— Кто вы? — прошептал он.

— Я Алина Суханова. А он — Виталий Воробьев.

Реакция парня была неожиданной. Он дернулся назад, потом качнулся обратно, раскрыв глаза так широко, что почти коснулся ресницами бровей, и снова отпрянул, напоминая сломавшуюся механическую игрушку. Его рот приоткрылся, и из него вырвалось жалобное:

— Это невозможно!

— Почему же? — осведомился Виталий таким тоном, словно его жестоко и незаслуженно оскорбили.

— Потому что этого быть не может! — заявил Жора, усиленно моргая, после чего сделал попытку улизнуть в квартиру, но Виталий ухватил его за майку и дернул обратно, наполовину вытащив ее из штанов. С тем Жорой он бы вряд ли смог такое проделать.

— Черт бы тебя подрал, Жорка! — внезапно заорал он. — Какого хрена ты полез вперед?! Ты же видел, что у Евсигнеева ствол! Я же тебе кричал, чтоб ты лег!.. Герой, блин! Так глупо на пулю нарваться!.. Болван!

Он отпустил дрожащего Вершинина, глубоко вздохнул и извиняющеся посмотрел на Алину, которая ответила ему негодующим взглядом.

— Просто я с тех пор, как проснулся, хотел ему это сказать! Ну не дурак, а?!

— Боже мой, — просипел Жора, приваливаясь к стене. — Неужели?… Боже мой!

— Ты извини, Жорка, что я тогда тебе мечом футболку разрезала, — нежно пропела Алина. — Но нечего было на меня кидаться!

— Вы?..

— Жор, успокойся, — Виталий дружески похлопал его по тощему плечу. — Перевари, мы подождем. Не расстраивайся, я тебя прекрасно понимаю. Когда Аля впервые со мной заговорила, у меня был такой же идиотский вид.

— Виталя?.. Алька?.. Ребята?.. Вы — здесь?.. Вы…

— Ты помнишь свои теории, Жора?

— Господи! — Жора выпрямился, бестолково размахивая руками. — Поверить не могу!.. Вы настоящие!..

— Такие же настоящие, как и твои очки. Ну, как, не побоишься пригласить в гости товарищей по сну? — Алина улыбнулась. — Как это правильно сказать?.. Сосонников?

— Черт! — Жора встряхнул Виталия за плечи, потом проделал то же самое с Алиной. — Я знал! Черт возьми, я чувствовал, что это не просто… Ребята, как же я рад!.. Заходите!.. — он пинком ноги распахнул дверь. — Вы не представляете, до чего это… Значит, после того, как… после того, как я… все еще продолжалось, да?! Вы расскажете мне, что было?!.. что вы сделали?!..

— Мы сделали то же, что и ты, Жора, — негромко отозвался Виталий, закрывая за собой дверь. Жора вопросительно взглянул на него.

— В смысле?

— Мы умерли.

* * *

— Ну ни хрена себе! — Жора ошеломленно замотал головой. — Ну вы… То, что вы мне рассказали… это… я просто…

Он снял очки, тут же надел их обратно и потянулся за чашкой с кофе, опрокинул ее надо ртом, но из чашки ничего не вытекло. Жора сердито посмотрел на нее, потом на собеседников. Моргнул несколько раз, словно проверяя — не наваждение ли они?

— Настоящие, Жора! — недовольно произнес Виталий, который курил, развалившись в кресле. — Перестанешь ты уже, наконец?! Тут не головой мотать — тут думать надо! Ты же у нас там был вицемастером по теориям. Скажи что-нибудь!

— Так там я был… — Жора осекся, глядя на большой плакат с Роком, украшавший противоположную стену. Алина подвинулась чуть в сторону и загородила плакат собой.

— Но ведь содержимое твоей головы не изменилось!

Вершинин мрачно посмотрел на нее, потом снова на свою чашку.

— Хотите еще кофе?

— Нет, Жор, спасибо. Выпитого кофе нам хватит уже на месяц.

— Ну… ничего другого нет… пока. Мама в магазин пошла, скоро вернется.

— Жор, мы не поесть к тебе пришли.

— Да я… — он потер виски, потом тяжело вздохнул. — Слушайте, ну не могу я так сразу!.. Дай-те в себя прийти! Я-то уже почти смирился…

— С чем? — быстро спросил Виталий. Жора посмотрел на него с неожиданной яростью, потом протянул вперед свои худые руки и потряс ими в воздухе.

— С чем?! Да вот с этим! — он вскочил и задрал футболку, демонстрируя свой тощий торс. — Каким я там был!.. А какой я здесь?! Говорите, главное содержимое головы?! Мозги говорите?! Нет, дорогие мои, важно не только наличие мозгов, но и то, в какой форме они содержатся! То, что там у меня были деньги, свое дело… это не самое главное… Главное — отношение людей к тебе! Думаете, много пользы от мозгов, если любой тупой, но здоровый урод тебя пополам сломать может! Если бабы на тебя… то есть… девушкам ты ну насквозь не интересен! Того меня никто не смел тронуть! Никогда! И братан мой там очень быстро это усвоил! А Олька?! Как она там… а думаете, здесь она бы на меня посмотрела?!

— Ну, в реальности, может, Олька горбатая и с одним зубом… — пробормотала Алина, отводя глаза — сейчас Жора, несмотря на гнев, представлял собой зрелище довольно жалкое и даже неприятное.

— Спасибо, утешила, — Вершинин потянулся за сигаретами. — Слушайте…. не, вам не понять… Ты, Аля, хоть и выглядишь иначе… но все равно — симпатичная девчонка, о тебе, — он махнул рукой на Виталия, — и вообще говорить нечего, ты вообще практически не изменился, если только… — Жора запнулся, и Виталий величаво повел в воздухе рукой с торчащей между пальцев папиросой.

— Не стесняйтесь, прошу вас, продолжайте.

Жора упал на смятую кровать и закрыл лицо руками. Табачный дым тихо вытягивался в форточку, на экране компьютерного монитора задумчиво журчал компьютерный водопадик и с криком летали компьютерные тропические птички.

— Это было… настолько понастоящему, что я до сих пор не могу поверить, что все это мне всего лишь приснилось, — глухо произнес он сквозь сжатые ладони. — Я помню лицо этого урода… потом удар в голову… короткая боль, затем темнота… Кажется, я успел подумать, что наверное умираю… А потом я проснулся — здесь, в своей постели, вот таким… — Жора убрал ладони и с отвращением посмотрел на свои ноги в старых тренировочных штанах. — Лежу… ничего понять не могу… голова еще болит… голоса ваши помню, крики… помню, как Олег с ножом по полу полз… но я почему-то здесь… другой… и прошлое у меня совсем другое… хлюпикодиночка, второразрядный программер, на третий курс гостеха с трудом переполз… Лежу, а тут Колька заваливает — во все красе!

— Колька — это твой брат? — Виталий мельком взглянул на часы. — Значит, здесь он жив? Помнится, там ты ехал на его похороны.

— Жив — что ему, кабану, сделается? — Жора криво усмехнулся. — Он в Пятигорске жил, его жена вместе со своим любовником два месяца назад из дому выгнала, так он обратно сюда вернулся — все же таки, прописан тут… Заветная мечта… — он облизнул пересохшие губы. — Господи, я никогда не думал, что так сильно желал его смерти. Но, оказывается, это так. И теперь, каждый день… видеть его живым… для меня это как-то нелепо! как-то несправедливо даже!.. Ты прости, Виталя, я понимаю, что тебе это не оченьто… ты считаешь, что я…

— Все нормально.

— Я за эти две недели устал больше, чем за всю прошлую жизнь, — Вершинин повалился на кровать и закинул руки за голову. — Если до этого… я как-то нормально справлялся, то после… Это было настолько реально, что порой мне казалось, что сон мне снится сейчас… а когда я проснусь, то снова буду Жорой Вершинином, гигантом с лицом Рока, человеком, на которого никто не смеет поднять руки. Я совсем запутался… я уходил из дома и бродил по улицам, вглядываясь в лица людей и надеясь увидеть когонибудь из вас… Я понимал, что это безумие, но… я слишком хорошо помнил все наши теории. Господи, — он зажмурился, — если заветные мечты сбываются лишь… на три дня или на одну ночь… лучше бы тогда они вообще никогда не сбывались! Мне теперь ничего не хочется, разве что иногда… чтобы, когда там Евсигнеев меня застрелил, я бы умер понастоящему. Насовсем.

— Дурак, чего ты себя хоронишь?! — голос Виталия прозвучал почти враждебно. — Тебе двадцать лет всего, у тебя целая жизнь впереди! Ты радоваться должен, что живздоров! Я, когда… проснулся, мне было хреново, не спорю, но таких мыслей у меня не возникало! Я слишком хорошо знаю, как дорого дается жизнь… любая жизнь… даже жизнь на пять минут, чтобы выкурить папиросу или сжевать кусок хлеба! Даже на несколько секунд, чтобы просто вздохнуть! Если бы ты видел, как пацанов и помладше тебя… если бы ты видел умирающих, без рук, без ног… с кишками наружу… если бы ты видел, как они хотят жить!.. — Воробьев махнул рукой, вытащил новую папиросу и мрачно сказал: — Извини.

— Жор, первое время у меня были такие же мысли, как и у тебя, — Алина присела на корточки в углу, разглядывая два старых системника. — Но потом… я вдруг поняла, что ничего не кончено. Напротив, все только началось. То, что произошло, не только показало мне убогость и бессмысленность моего нынешнего существования — оно показало мне, какой я могу быть. Потому что этого нельзя придумать. Я ушла с опостылевшей работы, хотя пока еще не нашла новой, я наорала на своего хозяина, на которого раньше и рта не смела открыть, я начала писать книгу… и знаешь, вот сейчас я чувствую себя живой! Хотя в зеркале другое отражение, хотя денег пока нет… но я живу! И у меня есть будущее! Жорка, там ты был отличным парнем, на которого можно было положиться, но это ведь не зависело от объема твоих кулаков и степени твоей сексуальности.

— Но там у меня было другое прошлое, — пробормотал Вершинин.

— Ты проснулся в пятницу? — деловито спросил Виталий, решив, что время задушевных бесед закончилось. По его лицу Алина поняла, что он явно разочарован тем, что увидел. Жора кивнул.

— Да, утром. Здесь, как я уже сказал. Я… поздно вернулся, где-то в районе пяти утра… лег спать, в одиннадцать проснулся и погнал в универ.

— А что ты делал в среду и в четверг?

— Да я уж и не помню. В среду, кажется, ничего особенного, в четверг болтался по радиотуче, потом у Юрки сидел почти до утра, с какойто там программулей трахались… то есть, разбирались.

Алина села на стул задом наперед, положила руки и голову на спинку и задумчиво сказала:

— А позвони Юрке.

— Зачем? — удивился Жора.

— Спроси, действительно ли ты был у него в четверг.

— Ну я же сказал…

— Ты плохо слушал, что мы тебе рассказывали? — с иронией поинтересовался Виталий. Жора раздраженно пожал плечами, взял телефон и вышел из комнаты. Виталий задумчиво посмотрел на закрывшуюся дверь, потом перевел взгляд на Алину.

— Знаешь, мне уже и страшно остальных искать.

— Брось, он просто в шоке. Он справится.

— Что-то у меня большие сомнения на этот счет. Боюсь, что Жорка нам не помощник. Жаль, я рассчитывал на него, у нас времени всего до понедельника.

— Имей терпение. Его можно понять. Я, между прочим, тоже на тебя рассчитывала — как ни на кого другого… а ты… Но потом, всетаки, оказалось, что правильно рассчитывала, а?

— Не забывай, что ты дожила почти до конца представления. Это ведь тоже коечто значит. Жорка не дожил — и как ни крути, только из-за своей глупости.

— Между прочим, если бы не ты и не Ольга… я бы тоже…

Виталий значительно покачал в воздухе указательным пальцем.

— Нет, дело не только в этом.

Дверь открылась, и они повернули головы. Жора вошел, аккуратно сел на кровать и бросил телефон рядом.

— Странно, — задумчиво сказал он. — Юрка утверждает, что я был у него в среду. Но что я — совсем уже?..

— Да. Но не самостоятельно, — отозвался Виталий. — У нас четверг тоже куда-то подевался.

— Я спрошу у мамы, — рассеянно произнес Жора. — Онато всегда дергается, когда я дома не ночую, хоть это и редко бывает. Уж онато должна знать… Как вы сказали, фамилия того типа? Шрейдер? Никогда о таком не слышал, хотя я и не увлекаюсь психологией и всякими этими, — Жора страшно вытаращил глаза, — Спать!.. Сейчас я сделаю пасс!.. Впрочем, если этот врач был широко известен не только в узких кругах и если его работы не носят слишком уж специфический характер, то, думаю, я смогу о нем чего-нибудь накопать… Но это единственное, что я могу для вас сделать.

— Я так понимаю, искать вместе с нами остальных ты отказываешься, — Виталий хлопнул ладонью по ручке кресла. Жора посмотрел на него и поправил очки.

— Я не вижу в этом никакого смысла. Конечно, все это более, чем странно, и случайностью быть не может, потому что случайных коллективных снов не бывает. Кроме того, он был таким строго реальным… что больше похож на искусственный. Как компьютерная программа, написанная кемто для наших мозгов. Что-то типа "Матрицы". Но я не могу понять, почему именно для наших? По какому принципу нас выбрали? Мы не знаем друг друга, никогда не встречались, мы абсолютно разные люди… И согласно всем законам, после этого мы и не должны были встретиться, уж во всяком случае, не должны были узнать друг друга… И то, что вы с Алькой встретились, то, что вы не только узнали друг друга, но еще и смогли друг друга понять, друг другу поверить… ей богу, в этом не иначе поучаствовали некие космические силы. Но я ошибусь, если скажу, что ваша первая встреча не принесла вам ничего, кроме разочарования?

Алина отвернулась к окну. Виталий пожал плечами.

— Теперь это уже не имеет значения.

— Для меня имеет. Вы узнали, какой я на самом деле. Вы узнали, насколько глуп я в своих мечтах. А остальные… думаете, им понравится, если вы увидите, какими они стали? Когонибудь из них это может даже травмировать, подумайте об этом. Ведь вы знаете о них то, чего не знает никто. Вы видели их вывернутыми наизнанку. Иногда за подобные знания могут и убить.

Виталий встал и, сунув руку в карман плаща, задумчиво оглядел захламленную Жоркину комнату, плакат с Роком на стене, самого Жорку, сидящего на кровати и смотрящего на свои разноцветные тапочки.

— Ну, что ж, пожалуй, нам здесь больше нечего делать, — он вытащил из кармана визитку и бросил ее на одеяло рядом с Жорой. — Позвони, если узнаешь что-нибудь.

Он протянул руку к Алине.

— Пойдем. У нас еще много дел.

— Вы попусту тратите время, — негромко заметил Жора. — Ну найдете вы остальных, если произойдет чудо, то найдете и этих людей, — он поднял указательный палец и знакомым жестом нажал в воздухе невидимую кнопку. — Это в том случае, если они существуют. И что вам это даст? Ну, в крайнем случае, признаются они — и что?

— Это уже что-то! — Алина открыла дверь в коридор. — Я имею право знать, как и с какой целью меня использовали. Кроме того, будет совсем неплохо, если хотя бы парочка подопытных свинок даст сдачи! А ты, как будет время, вспомни, как ты в том сне боялся, что тебя может вообще не быть. Что ты можешь оказаться всего лишь чьейто галлюцинацией. Это очень важная тема для размышлений.

Жора вышел за ними в коридор и мрачно наблюдал, как они обуваются. Открывая дверь, он тихо сказал:

— Но я очень рад, что вы живы. Правда, очень рад.

— Но не рад, что мы существуем, — Виталий иронично подмигнул ему и вышел на площадку, пропустив вперед Алину. Потом обернулся. — Скажи искренне, Жора, наша с тобой встреча тебе тоже принесла разочарование?

— Откровенно говоря, я еще не понял, — Жора подтянул брюки и как-то робко улыбнулся. — Но, во всяком случае, теперь я знаю, что я не сумасшедший.

— Рад за тебя, — Виталий покивал. — Ну, пока. Звони на досуге.

— Спасибо за кофе, — бросила Алина выглядывая из-за плеча Виталия. Жора судорожно сглотнул, отступил в глубь квартиры, и дверь захлопнулась, словно бы разделяя два абсолютно разных мира.

— Он позвонит, — тихонько произнесла Алина, спускаясь по лестнице. — Придет в себя и позвонит.

— Почему ты так уверена, — поинтересовался Виталий, пристально глядя ей в затылок. Она пожала плечами.

— Сейчас он напуган, но потом… Ему ведь чертовски любопытно. Вспомни его. Вспомни все его теории. Это же Жорка! Какая разница, что здесь он меньше и младше?!

— Для него — огромная.

Они вышли на улицу и направились к машине. Жора внимательно смотрел на них сквозь оконное стекло, часто моргая. Когда "лендровер" скрылся за углом, он отвернулся, вздохнув с облегчением, но в то же время у него вдруг появилось странное чувство сожаления, словно только что он упустил нечто очень важное. И почти сразу к нему присоединилось и нечто другое, нелепое и удивившее его до глубины души. Почему-то в этот момент Георгий Вершинин, двадцати лет от роду, впервые в жизни почувствовал себя предателем, хотя для этого не было абсолютно никакого повода.

* * *

Оставив Алину мрачно обозревать груды газет в читальном зале центральной библиотеки, Виталий уехал проверять ближайшие адреса. Ему стоило большого труда убедить девушку, что по отдельности от их деятельности будет больше толку — Алина упиралась удивительно яростно. При этом в ее голосе звучали то подозрение, то отчаянье, как будто в голове у нее стенка на стенку бились предположение, что Виталий замыслил провернуть что-то за ее спиной, и неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что если он уедет в одиночку, то кто-нибудь из найденных обязательно отправит его на тот свет. Уходя, он оставил ей свой сотовый, заверив, что купит по дороге другой и обязательно перезвонит.

— Взятка? — осведомилась Алина, сердито дергая бровями. Виталий показал ей кулак, воздерживаясь от эпитетов в общественном месте, где были также и дети. Потом ушел, унося на спине ее недоверчивый взгляд.

К концу второго часа он в очередной раз захлопнул за собой дверцу машины, прислонился к ней и закурил, задумчиво глядя на стандартную пятиэтажку неподалеку — очередной из пунктов назначения. К этому моменту он проверил уже почти двадцать адресов, но пока что ему не везло. В двух квартирах, записанных на фамилию Евсигнеев, ни о каком Алексее и слыхом не слыхивали, одна из найденных Ольг Харченко оказалась восьмидесятилетней старушкой, другой было четыре года. Кроме того, он отыскал одну Светлану Бережную, но это была не она. Виталий понимал, что руководствоваться исключительно внешностью нельзя, кроме того, кто-нибудь мог ничего и не помнить, но он знал, что это была не та Света. Некоторые вещи просто знаешь.

Он достал телефон и позвонил Алине. Когда она ответила, Виталий вдруг поймал себя на мысли, что общаться с ней по телефону было гораздо легче. Эта мысль ему очень не понравилась, и когда Алина, сообщив, что новостей пока нет, и выслушав от него аналогичную фразу, отключилась, он еще с минуту смотрел перед собой невидящими глазами, стоя возле машины посреди шумного дневного двора. Неожиданно он обнаружил, что не может понять, кому сказал правду вчера вечером — ей или себе?

Отшвырнув окурок и распугав по дороге гукочущую стаю голубей, Воробьев быстро прошел через двор и нырнул в темный подъезд. Поднимаясь по лестнице, он рассеянно смотрел на очередные грязные ступени, которых прошел за день не одну сотню. С каждой лестницей его уверенность, что им всетаки удастся разыскать остальных, все больше уходила в тень реалистичной безнадежности. Конкретная зацепка была только на Жорку, о прочих же, фактически, ничего не было известно. Разве что их заветные желания.

Он остановился возле двери одной из квартир. Когда-то эта дверь была бледноголубого цвета, но теперь краска почти вся облупилась, являя полумраку подъездной площадки старое потрескавшееся дерево. Перед дверью лежал влажный коврик, связанный из женских колготок. Виталий позвонил, потом отступил назад и, глядя на глазок, принял дружелюбный вид.

Дверь отворилась, и на него посмотрела высокая женщина лет сорока с асимметричным лицом и забранными в хвост волосами. На ней были полосатый халат и старые тапочки, в прореху одного из которых выглядывал большой палец с ногтем, покрытым вишневым лаком. Лицо женщины было влажным и раскрасневшимся, и от нее на Виталия резко пахнуло свеженарезанным луком.

— Ну, наконец-то! — произнесла она резким сварливым голосом. — В десять же обещали!.. Как всегда, пока дождешься вас!..

— А я вам что-то обещал? — поинтересовался Виталий. Женщина нахмурилась.

— А вы разве не из ремонтного управления? Хотя… оттуда только всякая пьянь является… а по вам не скажешь.

— Благодарю, — Виталий элегантно склонил голову. — Вы угадали. Спрашивали б хоть, когда дверь открываете. А вдруг я какойнибудь маньяк?

Женщина хихикнула.

— Скажете тоже! Так вам чего?

— Вы Евсигнеева?

— Да, — она откинула настойчиво липнущую к щеке выбившуюся прядь. — Ирина Антоновна. А в чем дело?

— Скажи-те, Алексей Евсигнеев, здесь проживает? Или, может быть, проживал когда-то?

Лицо женщины потемнело, и она отступила назад. Сердце Виталия глухо, обрадованно стукнуло, и он мгновенно подобрался, словно хищник, учуявший потерянный след.

— Вы из милиции?

"Тактак!" — мысленно сказал себе Виталий. И выражение лица женщины, и ее вопрос очень даже соответствовали тому самому Евсигнееву.

— Почему вы так решили?

— Так кому еще он может понадобиться? — Ирина Антоновна стянула на груди расходящийся халат. — Или вы его друг?

— Нет, — совершенно искренне ответил Виталий, по тону голоса безошибочно сообразив, какой ответ будет правильным. — И, надеюсь, никогда им не стану. Но мне очень нужно его найти. Вопрос жизни и смерти.

— Если речь идет о его жизни, то я и пальцем не пошевельну! — холодно отрезала она и сжала губы в узкую полоску, отчего сразу стала на несколько лет старше. — Так что извините и до свидания. У меня много дел.

Дверь качнулась, но Воробьев уперся в нее ладонью и придержал.

— Пожалуйста, подождите! Он ваш муж?

— Бывший муж, слава богу! — женщина криво улыбнулась. — Он уже несколько лет здесь не живет. Откровенно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы он не только здесь не жил, но и не жил вообще!

— Ну… — задумчиво пробормотал Виталий, — всетаки нельзя… Нет, дело не в его жизни, но мне очень нужно его найти, потому что от этого, возможно, зависят другие жизни.

— Зайдите, — неожиданно предложила Ирина Антоновна, легким толчком открывая дверь настежь. Виталий удивленно взглянул на нее, потом тщательно вытер ноги и вошел в узкую темную прихожую. Здесь еще сильнее пахло луком, к этому добавился запах мясного бульона и стирального порошка. В ванной громко шумела вода. Женщина включила свет и, отвернувшись, крикнула в комнату, раздвинув поредевшую, неровную, модную когда-то бамбуковую занавеску:

— Катенька?! Дочура, поди сюда!

В прихожую, осторожно ступая, вышла девочка лет тринадцати, такая же высокая и худая, как и мать, с короткими темными волосами, одетая в яркосиний спортивный костюм. Она остановилась, с тревожным любопытством глядя на незнакомца сквозь толстые линзы очков. Ее голова беспрерывно подергивалась, точно девочка постоянно кивала, с чем-то соглашаясь, губы прыгали, кожа возле левого крыла носа подрагивала. Виталий прищурился, несмотря на беспрестанное сокращение лицевых мышц девочки узнавая знакомые черты.

— Вот, — обвинительно сказала Ирина Антоновна, кладя руки ей на плечи — тяжелые, трудовые, мозолистые с толстыми грубыми пальцами. Катя пугливо вжалась спиной матери в живот. — Она как-то получила двойку по географии, и он ее выдрал своим ремнем. А она все плакала и не могла остановиться. Тогда он швырнул ее о стену… с размаху… Иди, Катя, в комнату.

…Когда я был в лесу, то слышал, как кричала какая-то женщина… то ли рядом… то ли у меня в голове… Она требовала, чтобы я кого-то отпустил… И еще я видел очки. Маленькие очки. На них была кровь…

Он вздрогнул и утверждающе кивнул своим воспоминаниям. Последние сомнения растворились, как соль в кипящей воде. Здесь жил тот самый Евсигнеев.

Когда ребенок, ушел, женщина вопросительно взглянула на Виталия.

— Как видите, можно! Очень даже можно! Врачи говорят — это неизлечимо… Она просто своим плачем помешала ему читать газету… — ее голос дрогнул. — Знаете, почему я вам это рассказываю? Когда вы сказали, что дело не в его жизни… у вас стали такие глаза… вы хотите с ним за что-то рассчитаться, правда? Может вы…

— Ирина Антоновна, — он слегка, успокаивающе коснулся ее руки, — не нужно делать таких уж мрачных предположений, но я вам честно скажу, что набить ему морду мне очень хочется.

— Да делайте с ним, что хотите! А коли пришибете эту погань — только спасибо скажу. Он нам всю жизнь изуродовал. Посмотрите на нее! Кто ее замуж теперь возьмет, кто любить будет?! Кроме меня теперь никто! — Ирина Антоновна надрывно, со всхлипом выдохнула. — Господи, а ведь когда-то и подумать нельзя было!.. Такой приличный парень был, архитектор, а потом… пошлопоехало, беспросветно! — она махнула рукой. — А как отсидел, так вообще озверел вконец! Скотина!

— За что он сидел? — спросил Виталий, чувствуя себя страшно неловко. Ему хотелось поскорее уйти из этой квартиры. Перед глазами все еще стояло подергивающееся, кивающее лицо худой, испуганнопечальной девочки, получившей двойку по географии.

— Дружка какого-то своего прибил по пьяни. Потому я и подумала, что вы из милиции — может, проверяете чего или опять он когонибудь… Его забрали, когда Катьке четыре было… Извините, я сейчас, — Ирина Антоновна убежала на кухню, но почти сразу же вернулась.

— У меня борщ на плите, — горделиво пояснила она, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем. — На настоящем мясном бульоне — не на всяких там кубиках. Редко удается такой сделать — мясо по таким занебесным ценам продают…

— Скажи-те, как мне найти вашего бывшего мужа, — быстро спросил Виталий, сделав ударение на слове "бывший". Ирина Антоновна пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Может, он в свой Валдай вернулся. У него мать там живет… хотя сколько мы были женаты, он о ней почти и не вспоминал. Одна знакомая говорила мне, что вроде как он в какойто строительной фирме — то ли охранником, то ли сторожем… Но это давно было.

— А название? — Виталий взглянул на колыхнувшуюся бамбуковую занавеску, за которой блеснули линзы очков. — Вы не помните название этой фирмы?

Ирина Антоновна безразлично пожала плечами.

— Точно не скажу… я ведь и не интересовалась, случайно узнала. Слово какоето… вроде французского… Шампиньон… папильон…

— Может быть, "Модильон"? — спросил Виталий, порывшись в той части своей памяти, в которой завалялось определенное количество архитектурных терминов. Женщина задумалась, потом кивнула.

— Да, кажется так.

Виталий схватил ее за запястье и с энтузиазмом потряс.

— Спасибо! Большое спасибо! Вы мне очень помогли!

Он вытащил из кармана бумажник, открыл его и, придерживая правой рукой, вытащил несколько купюр. Ирина Антоновна следила за его действиями с недоумением, когда же купюры были протянуты в ее сторону, сделала попытку возмутиться.

— Что это еще значит?! Мы не нищие, в подачках не нуждаемся!

— А кто говорит, что это подачка?! — изумился Виталий. Его рука с деньгами ловко обогнула ее протестующе машущие руки, извернулась, нырнула в карман ее халата и тут же выскользнула наружу — уже без денег. — Это оплата. Информация — тоже товар. Вы мне дали информацию, я за нее заплатил — вот и все.

— Но… — вяло начала было она, но Виталий быстро скользнул к двери и отворил ее, ничего больше не слушая. Потом обернулся. За шелестящей бамбуковой занавеской покачивались, поблескивая, толстые линзы очков, обращенные на него. Ирина Антоновна задумчиво смотрела на измятые купюры, лежащие на ее влажной распаренной ладони.

— До свидания, — проговорил Воробьев и поскорей прикрыл за собой дверь.

Через минуту он плюхнулся на сиденье своего "лендровера", крутанул ключ в замке зажигания, но еще с минуту молча сидел, глядя сквозь лобовое стекло на одно из окон пятиэтажки, и на какоето мгновение ему показалось, что из окна на него тоже смотрят, беспрестанно кивая и блестя очками. Потом Виталий вытащил телефон и неожиданно понял, что если Евсигнеев действительно до сих пор работает в "Модильоне", то на встречу с ним придется взять Алину, хотя ему этого очень не хотелось. Но он опасался, что если поедет один, то Евсигнеев до завтра может и не дожить.

В этот момент телефон зазвонил.

* * *

Жора, совершенно выведенный из душевного равновесия фантастическим визитом друзей по сну, сидел и тускло смотрел на журчащий на экране монитора водопадик. Работы на сегодня у него хватало, кроме того, следовало хоть как-то осмыслить материал для предстоявшего в понедельник зачета и сразиться с защитой перезаписи очередной добытой интереснейшей стратегички, но недавний энтузиазм теперь превратился в глубочайшее отвращение. Чтобы отвлечься, он запустил любимых "Героев", собрал войско и отправился давать дрозда соседу с зеленым флагом — боевому магу порядка. Он как раз добивал вражеских драконьих големов, когда дверь в комнату отворилась и заглянула мать — высокая худощавая женщина с еще красивым холодным лицом и отстраненнозадумчивыми учеными глазами.

— Ты дома? А почему мне дверь не открыл — я звоню, звоню…

— Не слышал.

Вершинина недовольно посмотрела на согбенную спину сына, сидящего перед компьютером, потом потянула носом и нахмурилась.

— Ты опять накурил?! Жора, я же просила — не курить в комнате! И вообще — когда ты бросишь эту отвратительную привычку. С твоим здоровьем только курить!

— Нормальное у меня здоровье! — проворчал Жора, с удовольствием наблюдая, как осыпаются драконьи големы. — Мам, прекращай уже, а! Я не маленький. Сам какнибудь разберусь! Надоело, ей богу!

— Нет уж! Я все еще твоя мать и я должна за тобой следить! Пока я не найду тебе умную порядочную девушку, которая будет делать это за меня!

— До сих пор все девушки, который ты находила, очень мало походили на девушек в хорошем смысле этого слова, — заметил Жора, поморщившись. — Сколько раз повторять, что уж кого кого, а девушку я себе сам найду! А то… та последняя, Мила, лицом напоминала плохо обтесанный топором пень!

— Зато она из хорошей семьи! — возмутилась Клара Петровна. — В консерватории учится! Три языка знает! А ты, обалдуй, ей такое…

— Ууу! — сказал Жора, хватаясь за голову. — Мам, уйди, а?! Мне сейчас ни до консерваторий, ни до языков.

— Ты нездоров?! — тут же встревожилась она. Жора яростно замотал головой.

— Мама, я здоров. Но я сделаюсь нездоровым, если меня сию секунду не оставят в исключительном одиночестве!

Клара Антоновна удивленно посмотрела на него.

— Жора, ты ведешь себя очень странно. Наверное, ты переутомился. Много работаешь, а тебе ведь следовало бы заниматься! Иначе тебя могут отчислить. Один раз это уже чуть не случилось. У меня сейчас очень много работы, через неделю конгресс, швейцарцы приезжают, и ты должен понять, что мне будет очень трудно изыскать время, чтобы заниматься утряской этого вопроса.

— А ты не занимайся! — буркнул Жора. — Отчислят — пойду в армию!

Глаза Клары Петровны стали испуганнокруглыми.

— И думать забудь! Чтобы я отпустила когонибудь из своих сыновей в армию?! Не будет этого!

— Да? Вот и Кольку ты не отпустила! — Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на нее почти зло. — А уж вот его как раз следовало туда засунуть — может, тогда не был бы таким безответственным дебилом!

— Не смей так говорить о брате!

— О брате! — Вершинин фыркнул и вернулся к созерцанию поля битвы.

— Я скоро закончу составлять план лекции — наберешь мне ее, — укоризненно произнесла Клара Петровна и закрыла дверь. Жора мрачно посмотрел ей вслед, потом закурил и попытался было продолжить игру, но тут же остановился. Сегодня не радовали даже "Герои", мысли упорно крутились вокруг Алины и Виталия и того, что они ему рассказали, перед глазами вставало то собственное отражение из сна, где он был красивым и могучим, то эротические сцены с Ольгой в бассейне, то ее мертвое лицо, полоска бледной кожи между пояском брюк и задравшейся кофточкой и жуткое озерцо застоявшейся на сиденье дивана крови, то сверкающие безумным весельем глаза Евсигнеева, размахивающего пистолетом, а потом снова отражение в зеркале и непередаваемое ощущение своего мощного атлетического тела. Будь он таким на самом деле — какая б у него тогда могла быть жизнь! И Колька, в реальной жизни быстро сменивший отца на боевом посту обучения Жоры методами физического воздействия, не смел бы тогда и рта раскрыть в его присутствии — не то, что рукой махнуть!

Жора крутанулся на стуле, раздумывая — может, стоит включить Интернет и полазить по порнушным сайтам? Но и эта мысль увяла очень быстро. Вместо этого он подумал о Шрейдере. А не поискать ли ему что-нибудь прямо сейчас? Хоть как-то он всетаки должен помочь ребятам? Можно связаться со своими бесчисленными знакомыми…

Дверь в его комнату со стуком распахнулась, и ввалился Колька, по непонятному и, как считал Жора, совершенно несправедливому стечению обстоятельств почему-то являвшийся его родным братом. Он оглядел комнату, потом пинком ноги захлопнул дверь, рухнул на кровать, закинув ноги на спинку, и сказал:

— Все стучишь, червяк компьютерный?!

— Прежде, чем войти, следует хоть как-то обозначить свое присутствие за дверью, — заметил Жора, выключая игру. — Может, я тут с девушкой или онанизмом занимаюсь!

Коля хохотнул.

— С девушкой!.. Да кто на тебя польстится?! Разве что за бабки, — он задумчиво почесал в паху, потом зевнул, выдыхая в воздух стойкий пивной перегар. — Я, кстати, чего зашел… Денег подкинь, а? Я тут с одним симпатичным бабцом познакомился, то да се… К семи пойду на случку — у нее как раз муж в отъезде. Но надо будет кой чего прикупить — не переться же мне к ней с пустыми руками. А после хочу в "Элладу" заскочить — чувствую, попрет мне сегодня! Ну, так че?

Жора покосился на него, приподняв одну бровь. Со своего приезда Колька нигде не работал, и деньги получал от матери и от него, успешно вкладывая их в алкоголь, игральные автоматы и особ женского пола, которых Колька с романтическим простодушием именовал "бабцами" и "кобылами". Он любил в мельчайших физиологических подробностях рассказывать Жоре о своих победах, иллюстрируя рассказ при помощи рук, и каждый раз тот, слушая, рассеянно вспоминал разнообразные шекспировские строки и недоумевал по поводу того, что Колька явился миру в образе человека, а не племенного быка.

— Ну, так че? — повторил Колька и снова почесался. — Эта кобыла обращения требует, ее надо вначале вкусным винишком укатать. Вот вчера была Натаха — так с той вообще было попростому, без разговоров… я ее сразу раком поставил и как…

"Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством"1, рассеянно подумал Жора. Потом сказал:

— Если тебе нужны деньги, то почему бы тебе их не заработать — для разнообразия?! Тебе уже тридцать лет — по-моему, вполне подходящий возраст, чтобы самому зарабатывать на мороженое и недостойных женщин, вместо того, чтобы клянчить у матери или у меня. Я деньги зарабатываю исключительно для себя и ты в мой бюджет не входишь.

Колька, побагровев, резко сел на кровати.

— Ты че — опух?! Для родного брата пары сотен жалко?!

— Для родного брата — не жалко, для тебя — да.

— Не понял, — произнес Колька, вставая. — Ты… это!..

— Содержательно! — отметил Жора, углубляясь в недра Интернета. Брат встал и, подойдя к нему, резким движением вжал Жору в спинку стула, чуть не опрокинув его на пол.

— Блин, тебе что — в падлу?! Ты че мне тут лекции читаешь, академик херов?! В ухо захотел?! Давай быстрее, мне еще пожрать надо успеть! Меня Серега ждет через полчаса!

— Да пошел ты вместе со своим Серегой! — Жора резким движением сбросил его руку, и тогда Колька сгреб его со стула и с размаху стукнул спиной о стену, почти подняв в воздух.

— Ах ты сука недолизанная! — почти нежно сказал он ему, шумно и жарко дыша в лицо перегаром. — Ты кого посылаешь?! Ты как со мной разговариваешь?! Да я тебя сейчас натяну на твой телевизор по самые гланды!

Голос у Кольки был густым и убедительным, а сам Коля — очень крупным, его большое небритое лицо покачивалось перед глазами Жоры, словно полная луна, глядя злыми суженными глазами, и от него веяло угрозой и пивным бризом. Жора невольно дернул головой и стукнулся затылком о створку шкафа. В этой сцене не было ничего удивительного, она повторялась не в первый раз, и, как обычно бывало в подобный момент, Жору посетили задумчивость и стремление отдать требуемые деньги, чтобы встретить закат солнца без болезненных ушибов. Но потом он вспомнил своих посетителей, а следом в голову снова хлынули картины из сна, собственное отражение в зеркале и воспоминание о том, как он запустил Евсигнеева через всю комнату, с такой же легкостью, как тот запускал свой боулинговый шар. Задумчивость растаяла, и Жора, прищурившись, прошипел:

— Да я тебя сам обнулю. Швабру возьму — так вздрючу, что никакой случки не надо будет!

После чего он со всей силы боднул брата лбом в нос и тут же обрушился на пол — Колька отпустил его не от боли, а скорее от изумления перед таким проявлением братской любви. Последний раз Жора давал ему, вернее пытался дать сдачи в глубоком детстве.

Клара Петровна, которая сидела в гостиной, обложившись грудой конспектов и делая карандашом пометки на полях книги, испуганно вскинулась, услышав жуткий грохот, донесшийся из комнаты младшего сына. Она вскочила, и на пол посыпались тетради, листки и листочки, метелью разлетевшись во все стороны. Добежав до двери комнаты, она в волнении и ужасе несколько раз рванула ее не в ту сторону, потом распахнула, и тотчас из комнаты вылетел Колька с залитым кровью лицом и в висящей клочьями рубашке, дико вращая глазами. Оттолкнув мать в сторону, он пронесся мимо, на ходу извергая из себя поток неформальной лексики и кровавых слюнных брызг и скрылся в ванной, почти сразу же выскочил из нее, комкая в руках мокрое окровавленное полотенце. Добежав до входной двери, он швырнул полотенце на пол, распахнул дверь, вылетел на площадку и так хрястнул за собой створкой о косяк, что со стены с грохотом рухнули развесистые оленьи рога — единственное, что осталось в этой квартире от безвестно сгинувшего главы семейства. Клара Петровна некоторое время безмолвно смотрела на них, прикрыв ладонью раскрытый рот, потом повернулась и вбежала в комнату, где снова на мгновение в ужасе застыла, а потом с оханьем и причитанием кинулась к младшему сыну, который с трудом поднимался с пола, имея такой вид, будто по нему долго и с наслаждением топтались ногами человек десять.

— Господи, Жорочка! Сыночек! Да что ж это, господи, да когда ж это кончится?!.. Жорочка, миленький!

— Да нормально все, мам, — сипло отозвался Жора, суматошно общупываемый и обнимаемый материнскими руками. — Просто слегка внешний вид попортил, а так… нормально…

Но в противовес этому "нормально" он тут же поспешно высвободился и стрелой помчался в туалет, где в течение минуты простоял на коленях возле унитаза, пока его желудок, возмущенный соприкосновениями с увесистыми братскими кулаками, бурно выворачивался наизнанку. Мать громко причитала рядом.

Когда судороги закончились, Жора, шатаясь, перешел в ванную, где долго умывался, кривясь от боли, потом выпрямился и с отвращением посмотрел на себя в зеркало. Лизнул кровавую дырку на месте выбитого зуба и неожиданно ухмыльнулся. Колька избил его так, как не бил еще никогда в жизни, но Жора почему-то не чувствовал себя расстроенным — все чувства и даже боль с лихвой перевешивала незабываемая картина стремительно улетавшей вверх изумленной расквашенной братской физиономии.

Спустя полчаса Жора, осмотренный, обмазанный, перебинтованный и накормленный необходимыми лекарствами, сидел на своей кровати и с унынием созерцал разбитый монитор, валяющийся на полу. Системник, слава богам, был цел, но монитор тоже стоит денег — и денег неплохих, которых у него в данный момент не имелось.

Его взгляд упал на валяющуюся на полу среди разнообразного барахла визитку, которую, уходя, оставил ему Виталий, и, нагнувшись, Вершинин подобрал ее, потом задумчиво огляделся в поисках своего сотового, который, как всегда, бесследно исчез. Слегка обыскав комнату, Жора, в конце концов, позвонил с городского сам себе, радостно кинулся в направлении пробудившейся мелодии из "Призрака оперы", отрыл сотовый среди груды одежды в кресле, отменил вызов и тут же задумчиво посмотрел на трубку радиотелефона, которую все еще держал в руках. Потом чертыхнулся, бросил ее и набрал номер сотового с визитки. Спустя несколько гудков в трубке раздался голос Алины, который, не дожидаясь, пока он начнет говорить, кисло произнес:

— Извините, но господин Воробьев временно недоступен. Перезвоните…

— Аля, это я! — закричал Жора в трубку и тут же сморщился от боли в разбитой губе. Голос Алины утратил кислоту и в нем появилась слабая ирония.

— Я? "Я" знаешь сколько на свете?!

— Это Жора! — сказал он, сообразив, что Алина не узнала его голос. — Жора Вершинин. Вы ко мне сегодня…

— Не разъясняй, я и так поняла! — отозвалась Алина издалека. — Не нужно делать меня большей идиоткой, чем я есть на самом деле! Что случилось? Ты что-нибудь нашел? — теперь ирония в ее голосе сменилась интересом.

— Пока еще нет. Но недавно я сделал интересное открытие — оказывается, земля круглая. Куда бы я ни пошел — все равно возвращаюсь к своему компьютеру…

— …в котором есть Интернет — тоже абсолютно круглый, потому что куда не пойдешь, все равно рано или поздно окажешься на порносайте, — дружелюбно докончила за него Алина. — Жор, больницы еще работают — ты успеешь!

— Аль, просто я хотел сказать… что я тут подумал…

— Поздравляю!

— Спасибо. Аль, ваше предложение еще в силе? Насчет сотрудничества?

Алина помолчала, потом хмуро спросила:

— А ты хорошо подумал?

— Усердно и качественно. Где вы?

— Я в Центральной библиотеке, а Виталий где-то мотается. Я сойду или тебе нужен непосредственно он?

— Мне нужны вы оба. Слушай, я тогда где-то через полчасика к библиотеке подскочу, только… ты не могла бы спуститься, а то, боюсь, меня не пропустят… у меня вид не очень…

— А что за это время случилось с твоим видом? — удивилась Алина. — Ты позеленел? Или придешь к библиотечным стенам с окровавленным топориком?

— Так мы договорились?

— Да, — сказала Алина и отключилась. Жора посмотрел на телефон, потом бросил его на кровать и начал быстро переодеваться, швыряя на кресло то, что осталось от его одежды после дискуссии с Колькой.

— И враг бежит… — почти весело напевал он, морщась, когда болезненно ныла та или иная часть его тела, — бежит, летит… и с карканьем над Волгой, и хлопая крылами… летит, летит… мартын со сбитым клювом… на случку без вина…

Отворившаяся дверь помешала дальнейшему развитию незатейливого верлибра, и Жора, обернувшись и одновременно затягивая ремень брюк, взглянул в возмущенные глаза матери.

— Ты куда собрался?! С ума сошел?! Живого места на нем нет, а он… Немедленно в постель!

— Маман, — задумчиво произнес он, проходя мимо нее, — в постель я не пойду, а пойду совсем в другую сторону, потому что у меня много важных дел. Не переживай — агонии у меня сегодня не будет.

— Да ты посмотри на себя!..

— Кстати, — Жора, не проявляя желания смотреть на себя, присел на скамеечку в коридоре и начал надевать ботинки, — ты не напомнишь мне, где я был в четверг две недели назад?

— Отчего же? У Юрки своего ты был! Два дня в доме отсутствовать, да еще и не помнить об этом. Жора, меня очень беспокоит твое поведение. Завтра же отведу тебя к Вере Сергеевне, — сурово сказала Вершинина. — Немедленно сними ботинки и отправляйся в постель! Я тебя никуда не пущу!

Жора, осторожно выпрямляясь, покачал головой.

— Верю. Но сегодня я уйду без разрешения.

* * *

Алина помассировала ноющие виски, потом подтянула к себе свой блокнот и усталыми шатающимися буквами вписала в него слово "Галатея". Потом снова взглянула на развернутый древний номер "Волжанского вестника" и пробежала глазами статью "Месть за красоту", в которой с уже присущими тому времени смачными подробностями рассказывалось о том, что тогдато и тамто поздним вечером неизвестная женщина выплеснула концентрированную азотную кислоту в лицо восемнадцатилетней Татьяне Д., студентке инженерностроительного института, параллельно обучавшейся в школе манекенщиц "Галатея" и уже добившейся значительных успехов, несмотря на юный возраст. Версии — конкуренция, зависть, несчастная любовь, ревность. Возбуждено уголовное дело, ведется следствие… Тут же была помещена очень плохого качества чернобелая фотография Татьяны Д., сделанной до несчастья. С фотографии надменно смотрела привлекательная черноволосая девушка в вечернем туалете и с неестественноискусственной улыбкой на губах.

Алина перебрала дальнейшие номера "Вестника", но упоминания о том, к чему привело следствие, нигде не нашла — то ли никого так и не поймали, то ли поймали, но не сочли нужным упомянуть об этом, поскольку буквально через неделю на одном из городских рынков грохнул взрыв, в результате которого погибло десять человек, и корреспонденты "Вестника", увлеченные этой темой, подзабыли о судьбе волжанской манекенщицы. Ольга говорила, что осталась безнаказанной — возможно, и в реальности так и было.

Алина закрыла пухлую газетную подшивку и зевнула, потом взглянула на часы. Здесь делать было больше нечего. Запиликал телефон, и она схватила его, с удовольствием увидев Женькин номер.

— Говори и тебе ничего не будет!

— Аль, мне только что звонила Ленка. В общем, Валя сегодня на работе — как обычно до семи. Но где она живет, Ленка не знает, так что подбегай в "Арию" и уже там все решай. А зачем она тебе?

— Надо. Слушай, Жень, ты о "Галатее" что-нибудь слышала?

— Ну… как же… Это была возлюбленная Пифагора… тьфуты!.. Пигмалиона, статуя, оживленная его любовью и древнегре…

— Жень, меня радует твоя образованность, но я имею в виду некое модельное агентство. Ну, которое тонконогих девушек дрессирует для подиумов и конкурсов красоты.

— Да ты что, откуда мне знать про такое?! — Женька искренне расхохоталась. — Ты знаешь что… ты бы об этом у Инки Сергеевой спросила. Помнишь, из пя-того подъезда?.. Она ж вроде бы чем-то таким увлекалась и в "Мисс Волжансккакойто там" участвовала, помнишь? Возможно, она что-то слышала. Родителито ее все там же живут, должны знать, где она… А ты чем вообще занимаешься? Что за поиски?

— Да так, ищем…

— А этот… Виталий твой… он чего?

— Ничего! — Алина внезапно рассердилась. — И он вовсе не мой!

— Ну так действуй, чтоб стал твой! Симпатичный мужик, с головой, при деньгах, решительный — Тамилка, вон, говорила, что сегодня Толик ни секунды свою рожу в "Чердачке" не казал! Чего тут еще думать, Алька, чего топтаться?! За хобот его — и в стойло!

— Фи, мисс Сидоркевич, что за выражения?! Вроде бы воспитанная особа, а разговариваете, как сварщик!

— А то я им займусь! — пригрозила Женька.

— Пока! — тут же сказала Алина и выключила Женькин смех. Потом подхватила объемистые подшивки и начала перетаскивать их к столику библиотекарши.

Когда она спустилась вниз, забрала из гардероба пальто и вышла на улицу, отчаянно силясь подавить зевок, Жора в мешковатой куртке с поднятым воротником, из которого виднелся только его лоб, сиротливо топтался на углу, докуривая сигарету и тоскливо поглядывая на библиотечные окна. Алина узнала его только потому, что кроме него здесь больше никого не было, если не считать нескольких женщин, медленно кативших коляски со своими малышами вдоль железной ограды. Она громко окликнула его на ходу и, когда он повернулся, всплеснула руками.

— Господи, что случилось?! Тебя сбил поезд?!

— Не смешно! — пробурчал Жора, с трудом шевеля разбитыми губами. Его правый глаз заплыл, под левым виднелся небольшой синяк, левая скула была разодрана, да и сам Жора весь как-то скособочился на сторону, из чего следовало, что у него, скорее всего, имеются и другие, скрытые от глаз повреждения.

— Да какой, на фиг, смех?! — воскликнула Алина, перекидывая ремешок сумочки через плечо. — Тебе же в больницу надо, причем в горизонтальном положении. Ненормальный! Ты чего пришел?!

— Я пришел внести ясность в свою жизнь! — ответствовал Жора, слегка выпрямляясь. — А в больницу мне не надо. Я осмотрен, подлечен и признан годным к строевой! У меня мама профессор — забыла?

— Но что случилось?! Кто тебя так?!

— Братан, — Жора криво улыбнулся, продемонстрировав выбитый зуб. — Любезный братан Коленька. Уже третий месяц за наш с матерью счет живет, козел!.. Опять сегодня попросил денег методами физического воздействия… и ведь я обычно даю… — он снова улыбнулся, — здесь-то я не Рок, сделать ничего не могу… А вот сегодня, представляешь, не дал! В смысле денег! Но дал другого! В смысле в морду! Накатило что-то… не мог уже больше! Ну… он мне и объяснил, что так делать нехорошо.

— Но денег ты ему так и не дал? — Алина обошла его и пошла с ним рядом, осторожно взяв Жору под руку. Жора кивнул.

— Нет. И ты знаешь… несмотря на повреждения, мне почему-то хорошо. Может, я скрытый мазохист?

— Вряд ли. Скорее всего, ты тоже проснулся, — негромко ответила Алина. — Как и я.

Жора неопределенно пожал плечами.

— Возможно. Но, я тебе скажу, жить проснувшимся очень больно. Конечно, долго я фланировать с тобой по улице не смогу, хотя очень хочется. Мне бы добраться до ближайшего Интернета и развалиться в нем — и я буду счастлив, дееспособен и полезен. Мой компьютер временно вышел из строя.

— У Виталия есть. Я ему уже позвонила насчет тебя, он сказал, что ему нужно коечто выяснить, а потом он перезвонит, — Алина похлопала ладонью по сумочке. — Кстати, Жор, у тебя, случайно, нет знакомой манекенщицы или модели… в чем, кстати, между ними разница?

Жора резко остановился и сердито посмотрел на нее одним глазом.

— Если ты и дальше будешь продолжать…

— Господин офицер, вы болван! — сообщила Алина и решительно потянула его вперед. — Я не шучу. Мне срочно нужна манекенщица, обучавшаяся манекированию годах в девяносто пятыхдевяносто шестых. Или существовавшая тогда школа манекенщиц "Галатея". Возможно, она и сейчас существует, но я пока ничего не знаю.

Утягиваемый Жора снова затормозил и уставил на нее торчащий указательный палец.

— Олька! Верно?! Ты что-то о ней узнала?!

— Я узнала, где обучалась ее жертва. Помнишь, она говорила… о модельном бизнесе?

— Черт подери! — прошептал Жора, побелев, отчего синяки на его лице стали еще более страшными. — Так она действительно это сделала?! Облила девчонку кислотой?! Вот сука, а!

Проходившая мимо них полная женщина бросила на него испуганный взгляд, потом прибавила шагу, колыхаясь всем телом. Алина посмотрела ей вслед, потом, приподнявшись на цыпочки, сердито прошипела Жоре в ухо.

— Ты чего кричишь?! Если хочешь выдавать подобные реплики — делай это нежным шепотом, а то мы так далеко не уйдем! Между прочим, ты с Ольгой целую ночь проворковал!

— Так я ж не знал!.. — Жора передернулся, потом расстроенно взглянул на нее. — Нет, ну кошмар какойто! Я помню это так, будто все это действительно было! С ума можно сойти! Я даже помню… — он запнулся и начал медленно краснеть. Алина кивнула.

— Я понимаю. Но, видишь ли… еще я помню, что Харченко пыталась меня спасти. Сама чуть из окна не вывалилась. А онато ведь не знала, что все как бы не понастоящему.

— Человек — очень сложное существо, — глубокомысленно заметил Жора, потом махнул в сторону здания, мимо которого они проходили. На углу здания пристроилась яркая синяя табличка с буквой "℮". — Ладно, пока Виталий не позвонил, зайдем и попытаемся хоть что-то сделать.

* * *

Алексей неторопливо прогуливался по небольшому вестибюлю взад и вперед — от стеклянной входной двери к лестнице из трех ступенек — и обратно, сердито разглядывая узоры на паркете. Голова у него трещала от вчерашней попойки и он бы предпочел половину рабочего дня провести как обычно, дремля в одном из кресел, изредка задумчиво открывая один глаз на входящего посетителя, благо что те входили в "Модильон" не так уж часто. Но поздним утром, когда он проводил свою смену именно так, его извлек из мягкого кресла заместитель директора, долгое время проведший в торговом флоте и вследствие этого весьма простой в обращении, и громко сказал на всю контору, так что из офисов повыглядывали любопытствующие лица.

— Тудытьрастудыть твою в корягу!.. не маминым местом сделанный!.. полетишь до Каспия, ягодицами хлопая!.. дохлыми раками набитый!.. чем бабам вставляешь, на том и подвешу!.. — и много еще тому подобных выражений, из чего следовало, что его работой заместитель директора недоволен. Оказалось, что недавно Алексей пропустил в фирму буйно настроенного по причине какихто личных неудач посетителя, по той же причине не очень трезвого, который устроил скандал и разбил стекло в одном из офисов, прежде чем Евсигнеев успел его выставить. Только что вернувшийся с какойто встречи заместитель узнал об этом и теперь объяснял Алексею, для чего он, едрит его налево, собственно принят на работу в солидную контору.

— Чтобы в первый и последний раз! — сказал заместитель под конец выговора, показав Алексею веснушчатый кулак. — Ты охранник или где?! Забыл, с какими соплями тебя сюда приняли?! Чтобы бдел, как сука!

И теперь Евсигнеев исправно, по-собачьи бдел, курсируя от двери к лестнице, зло поглядывая во все стороны и мысленно понося зама последними словами. Вслух он сказать ему ничего не мог. Платили здесь нормально, и устроиться сюда ему стоило большого труда — претендентов хватало.

Алексей сжал зубы. Все слышали — все, и симпатичная помощница бухгалтера Лиля, к которой он подбивал клинья уже не первую неделю, тоже слышала. Ну, пусть только хихикнет кто-нибудь!

Он провел ладонью по вспотевшему лбу, потом на секунду зажмурился. Сон, недавний сон, так похожий на реальность… Ведь именно он там владел "Модильоном", а не эти козлы! Там у него все было! Там никто и пикнуть не смел в его присутствии… пока он не приехал в этот чертов особняк! И снова, и снова в памяти вставали два ненавистных лица: одно женское, веснушчатое с меднорыжими кудрями, другое мужское, светловолосое, с холодным взглядом серосиних глаз. Остальные, конечно, тоже суки, но эти — больше всех. Даже больше Жорки, который, войдя к нему в бильярдную, сразу же вырубил его ударом в челюсть, после чего он, Алексей, проснулся здесь, в своем кресле. Жаль, что он не кончил хотя бы одного из них! Они были настолько реальны, что иногда Евсигнеева пробирала дрожь. Не может человек присниться настолько реальным — разве так бывает? Может, он знал их раньше? Знал — и забыл? Вспомнить бы и найти…

Алексей одернул пиджак и поправил галстук, маскируя жирное пятно с краю темной ткани. Рубашку бы следовало постирать — когда он надевал ее, то заметил по краю воротничка темножелтую полосу. Но ничего, на день сойдет. С чистыми рубашками дома была проблема. Раньше ими занималась Ирка, теперь следить за чисто-той его гардероба было некому. Женщины никогда не задерживались у него надолго, и сейчас он в очередной раз жил один. Последние две недели были особенно мучительными, и теперь он накатывал с друзьями не только по обычаю, но и для того, чтобы, возвращаясь домой, не замечать небогатой обстановки. Ему мучительно хотелось обратно в сон. Не в особняк, за окнами которого лил ненавистный дождь, а в свою жизнь, где над ним никто не стоял и никто не смел орать на него при всех, потому что он был главным.

Дверь позади него отворилась, и Алексей поспешно развернулся к посетителю и окаменел — жили только быстро моргавшие глаза.

Он изменился — шрамы на лице, след от ожога, неизъяснимая старость в глазах, прихрамывающая походка. Но это был он — человек из сна, и глаза его смотрели со знакомой ненавистью. Алексей мгновенно вспотел, и в его голове мелькнула безумная мысль, что Виталий какимто образом выбрался из его сна и пришел за ним, чтобы наказать за все — и за изрезанные тела, и за Алину, и за Жорку, которого он застрелил… хотя ведь Жорка потом оказался жив и с целой головой, а ведь Алексей четко видел, как пуля вошла ему чуть выше правой брови… Он до сих пор четко это видел. Но, конечно, почему нет — это ведь был сон… Но неторопливо пересекающий холл Воробьев сном не был. А может, он спит?

Алексей завел руки за спину, ущипнул себя за запястье и почувствовал боль. Хотя и во сне он чувствовал боль тоже. Особенно, когда Виталий переломал ему руки, а потом прострелил ногу.

Да господи, чего он паникует?! Этот человек просто похож на Виталия! Это ведь не может быть он! Это просто обычный посетитель, он здесь по делу, а он, Алексей, вместо того, чтобы исполнять свои обязанности, стоит столбом, вытаращившись на него. Еще подумает, что он не в себе, и сообщит, кому не следует!

Евсигнеев отмер и с непривычной для себя робостью шагнул вперед и в сторону, чтобы дать ему пройти, и Виталий, холодно наблюдавший за ним, задумчиво произнес:

— Я вот размышляю, что мне делать — начать с тобой светскую беседу или сразу дать в морду?! Откровенно говоря, второго мне хочется гораздо больше!

— Что?! — с ошеломленным испугом пробормотал совершенно сбитый с толку Алексей, не решаясь подойти к страшному посетителю и вытолкать его взашей. — Вы… Кто?!..

— Кто я? Я — продолжение кошмара, который приснился тебе пару недель назад, — Виталий блеснул зубами. — Только на этот раз ты не спишь. Ну, скажи что-нибудь, Евсигнеев, что ты так поник задумчиво? Я же вижу, что ты меня узнал.

Алексей несколько секунд безмолвно, пожабьи, открывал и закрывал рот, потом наконец выдавил из себя вопросительное:

— Виталий?

Тот удовлетворенно кивнул.

— Ну наконец-то, оно заговорило. Да, голуба, Виталий — тот самый. Ты мне в плечо пулю всадил — помнишь? Когда пытался Альку застрелить, чтобы тебя, падлу, из особняка выпустили!

Алексей попятился — и перемещался до тех пор, пока родное кресло не подсекло ему ноги, и он с размаху сел в него, продолжая смотреть на Виталия во все глаза. По его лицу с умопомрачительной скоростью пробегало множество выражений.

Виталий спокойно подошел и опустился в соседнее кресло, разглядывая Евсигнеева. Он был доволен, что поиски завершились так быстро, он даже не ожидал этого, с трудом скрыв шоковое состояние, когда, отворив дверь, сразу же увидел Алексея, разгуливающего по холлу. Евсигнеев практически не изменился, только на лице прибавилось морщин, сильно поредевшие волосы на голове были сбриты, да взгляд из надменновластного стал заискивающим, как у дряхлеющего шакала. Он не выглядел человеком, у которого жизнь сложилась удачно, и Виталий подумал, что Алексею теперь, верно, несладко охранять фирму, там принадлежавшую ему, но не испытывал к нему ни крошки сочувствия.

— Короче, времени у меня мало, поэтому объясняю быстро! — сказал Виталий, глядя бывшему бизнесмену в переносицу. — Все, кого ты видел в своем сне, существуют на самом деле. Не все выглядят так же, как там, но они — реальные люди. Как и я. Все видели то же самое, что и ты. Все там умерли, как и ты. И все все помнят. Похоже, что над нами действительно поставили какойто дебильный опыт, и теперь мы ищем остальных и ищем этих людей, чтобы узнать, что, как и зачем, а заодно объяснить им, что мы думаем по этому поводу. Нам нужна взаимная помощь. Пока нас трое — я, Алина и Жорка, — Алексей дернулся, словно его ударило током, и Виталий усмехнулся. — Но нас будет больше. Можешь присоединяться к нам, а можешь продолжать охранять свой "Модильон" и тихо сходить с ума. По твоим глазам я вижу, что ты уже начал это делать. Не могу сказать, что не рад этому.

Виталий вытащил из кармана папиросную пачку, оторвал от нее краешек и, придерживая его правым запястьем на колене, быстро написал на ней несколько цифр. Потом встал.

— Ну, все. В принципе, я закончил. Переваривай. Как переваришь, можешь позвонить и сообщить, что ты думаешь по этому поводу. Может, вспомнишь что-нибудь — тоже звони. Тебе лучше нам помочь, Леха, поскольку я, — Виталий нехорошо улыбнулся, — очень злопамятный человек.

Он бросил бумажку Евсигнееву на колени и пошел к выходу. Когда Виталий уже взялся за ручку двери, Алексей позади негромко, деревянно произнес:

— Так я там… тоже умер?

Виталий повернулся и холодно взглянул на него.

— А ты этого не помнишь?

— Я… — Алексей сглотнул, глядя на лежащую на коленях бумажку так, словно это был ядовитый паук. — Жорка меня ударил… а потом… я проснулся.

— Это был не Жорка. Это был Лешка в облике Жорки. Он тебя вырубил, а потом взял один из твоих боулинговых шаров и превратил им твою голову в кровавое пюре, — Виталий поморщился. — Было очень неприятно смотреть. Честно — меня чуть не стошнило.

Лицо Алексея приняло нежнозеленый оттенок, потом он осторожно потрогал свою голову, точно проверяя — цела ли она.

— Лешка? Этот пацан?! Так он меня…

— Он всех! — отрезал Виталий. По лицу Алексея расползлась неуверенная, но очень откровенная знакомая ухмылка.

— И тебя тоже?

— И меня тоже. Но и я его тоже. Из твоего "вальтера". Кстати, почему ты представил именно его?

— У меня такой был… давно. Лешка! Этот дохляк! Меня! Вот сука! — Алексей начал медленно приходить в себя. — А вы говорили, что я его…

— Все, что я хотел сказать, я сказал, — отрезал Виталий. — Дальше реагируй без меня! А ты, Евсигнеев, оказывается, в обоих мирах убийца. Честно говоря, меня это совсем не удивило, — он прищурился.

— Тише! — прошипел Алексей и огляделся. Потом вскочил и быстро подошел к Виталию. — Слушай, это вышло случайно! По пьяни, понимаешь?! Случайно! А с Жоркой — тем более! Он сам виноват… а я был не в себе! Не в себе, понимаешь?! Все это вокруг… теории ваши дикие… Я же не соображал ничего! Я только потом в себя пришел! Это был несчастный случай!

— Тем не менее, думаю, Жорка бы очень хотел, как говорил Олег, уестествить тебя неестественным способом! — Виталий чуть склонился к лицу Алексея, и глаза его внезапно стали волчьими. — Я видел твою дочь, Леха. Это тоже несчастный случай?!

Виталий резко развернулся и вышел, умудрившись громко хлопнуть импортной самозакрывающейся дверью. Алексей тупо смотрел, как он идет к автостоянке и садится в "лендровер". Потом в мозгу у него яростно вскипело. У Виталия хорошая тачка, значит, и деньжат хватает. Почему у Виталия?! Почему не у него, не у Алексея?! Почему Воробьев, сука, и в этой жизни в шоколаде, а он тут должен холуем прозябать?! Разве это справедливо?!

Нас уже трое. Я, Аля и Жорка.

Алексей сглотнул и побрел туда, где на паркете валялась спорхнувшая с его колен бумажка с телефоном. Поднял ее и, не глядя, сунул в карман пиджака, потом медленно опустился в кресло и вытащил сигареты. Его руки ходили ходуном, и он с трудом прикурил, потом откинулся на спинку кресла, глубоко вдыхая дым и роняя пепел себе на брюки. Его мутило от злости и страха, перед глазами стояло ненавистное улыбающееся лицо. Они существуют. Они все живы. Они все все о нем знают.

Похоже, что над нами действительно поставили какойто дебильный опыт…

Вот гниды, а! Из-за них все! Найти их и бить башкой о стенку, пока не сдохнут! Делать из Евсигнеева подопытную крысу, да еще чтобы потом всякая тварь, вроде Воробьева, приходила и скалила зубы, зная все его тайны! "Господи ты боже! — с ужасом подумал Алексей, впервые за долгие годы помянув имя Господа без матерного обрамления: — Они же ведь даже про дождь теперь знают. А если кто из знакомых пронюхает или в конторе?! Ржать будут лет десять! Заму это так вообще будет, как холодный кефир на обгоревшую попу! Какой кошмар!"

— Алексей Андреевич, вы забыли, где место для курения?! — ворвался в его сознание негодующий женский голос. Евсигнеев пришел в себя и обратил взор на идущую через холл бухгалтершу Нину Семеновну, чья объемистая фигура была старательно упакована в роскошную песцовую шубу. Он ощерился, испытывая жгучее желание обложить бухгалтершу многократно и многоэтажно, да еще и съездить ей с размаху по пухлому накрашенному лицу, чтоб знала, на кого голос повышает! Потом Алексей сжал зубы, поднялся, подошел к входной двери, открыл ее и выбросил недокуренную сигарету в урну.

* * *

— Ну, в общем, ты звони, если что. Может, какнибудь встретимся, поговорим нормально. Всетаки, столько лет прошло! А еще помнишь…

Алина кивала, механически улыбалась, уже устав двигать губами. Этих "помнишь" было немало сказано за полчаса, обрывочные события выпрыгивали из памяти, словно игривые рыбки из водной глади. Эти воспоминания ей сейчас были совсем ни к чему, но с Инниными "а помнишь" приходилось считаться, иначе бы та вообще ничего не стала ей рассказывать. Ничего они, конечно, друг другу не позвонят — абсолютно чужие друг другу и теперь незнакомые люди, чьи жизни разошлись много лет назад, и детские дворовые игры остались очень далеко позади. Разговаривая с Инной в ее просторной трехкомнатной квартире, она испытывало легкое усталое чувство зависти — та удачно вышла замуж, отлично выглядела и имела двух симпатичных здоровых детишек, которые на протяжении их разговора беспрерывно гремели чем-то в соседней комнате.

— Ну, рада была тебя видеть! Молодец, что зашла! Покапока!

В гулком подъездном воздухе повис звук коротких женских поцелуйчиков. Тяжелая железная дверь закрылась, и Алина, отвернувшись, начала спускаться по лестнице, достав телефон и дожидаясь, пока он автоматом наберет домашний номер Виталия. Когда трубку сняли и из нее донеслось отдаленное злобное уханье, она осведомилась:

— Ты там еще жив?

— Пока да, — отозвалась трубка голосом Жоры, — но мне все время кажется, что этот ком шерсти вот-вот вынесет дверь и сжует меня. Чего она никак не умолкает?!

— Ну, ты ж на ее территории.

— Я ей объяснял из-за двери, что я тут временно и с разрешения Воробьева, но она не верит. Между прочим, пять минут назад на меня упал хамелеон. Мне забыли сказать о его существовании, и я был очень недоволен. А вообще тут довольно неплохо. Виталя все еще ювелирки обшаривает?

— Он обшаривает все, что попадается ему по дороге. Ты знаешь бар "Седьмое небо"?

— Нет.

— Тогда сделай так, чтобы ты о нем знал.

— Перезвоню, — деловито сказал Жора и отключился. Алина спрятала телефон и быстро спустилась по лестнице. Едва она вышла из подъезда, как дорогу ей, визгнув шинами, перегородил массивный "лендровер", и Алина отпрыгнула назад — испуганно, но отнюдь не удивленно.

— В следующий раз сообщай мне свой маршрут! — сердито крикнула она в приоткрытое окно. — Я буду заранее прятаться в ближайшую подворотню!

Виталий опустил стекло и взглянул на нее, чуть дернув губами, очевидно, в попытке улыбнуться. Он выглядел очень усталым и какимто взъерошенным, глаза смотрели с неким злым азартом, из губ торчала дымящаяся измочаленная папироса.

— Что-то случилось? — спросила Алина, сразу же сменив тон. Виталий приглашающе мотнул головой.

— Залезай!

Она оббежала машину, запрыгнула на сиденье, и та рванулась с места прежде, чем Алина успела захлопнуть дверцу. Ее с силой вдавило в спинку кресла, отчего изо рта выпрыгнул смешной квакающий звук.

— Куда мы так летим?!

— Думаю, что я нашел Лифмана, — Виталий крутанул руль, и джип вылетел на главную дорогу, лихо вписавшись между двумя машинами. Потом он сжал зубы и сбавил скорость. Алина заметила, что на его скулах ходят желваки. — Я разговаривал с его женой. Конечно, я не полностью уверен, что это он, но… все совпадает — имя, профессия, возраст… кроме того, жена говорит, что последние две недели он какойто сам не свой, потерянный какойто.

— Это его жена привела тебя в такое перевозбужденное состояние? — спросила Алина, внимательно наблюдая за ним. — Наверное, не женщина, а просто пантера.

— Нет, — коротко ответил Виталий и взглянул на часы. — Лифман заканчивает в районе семи, так что успеваем. Мне хотелось бы перехватить его по дороге.

— Господи, да до семи еще целый час! — она тоже взглянула на часы. — Где его контора?

— На Токарева, возле набережной. Только конторато вовсе не его. Он там так, рядовым ювелиром — именно таким, каким нам тогда вначале представлялся — помнишь?

— Помню. Но Токарева — это совсем рядом. Шестьдесят раз успеем. Не гони так. Я понимаю, что тебе не терпится его увидеть — мне тоже, но… Ты меня здорово напугал.

— Извини, — глухо произнес Виталий и еще слегка скинул скорость. Когда машина остановилась на светофоре, он негромко сказал:

— Я нашел Евсигнеева.

Алина, отвернувшаяся было к окну, вздрогнула и резко развернулась.

— Кто?! Где?!

— Охранником работает в одной строительной фирме.

— Так давай, пока время есть, к нему смотаемся, проверим… точно ли это он… вдруг это не он… — от волнения она начала тараторить, и Виталий, не глядя на нее, протянул правую руку и несильно хлопнул ее по колену. Алина замолчала, глядя на нее — ощущение было странным, неживым, как от предмета, да собственно, частично это и был предмет. Она чуть передвинулась, испытав неожиданное желание схватиться за эту руку и сказать Виталию, какой он идиот, но тот, неправильно истолковав ее движение, нахмурился и руку убрал. Уголок его рта дрогнул.

— Незачем ехать. Это действительно он. Я был у него, и он меня узнал.

Алина возмущенно посмотрела на него.

— Ты — что?! Ты ездил к нему без меня?! Мы же договорились — искать раздельно, но находитьто вместе! Это нечестно! Ты…

— Кого другого — пожалуйста! — отрезал Виталий. — Но не этого козла! Я не хотел, чтобы ты к нему ехала! И если мы найдем Лешку, к нему ты тоже не поедешь! И не спорь!

— Твое предводительство переходит всякие границы! Ты не имеешь право решать за меня…

— Аля, можешь мне поверить — на первой встрече тебе лучше было не присутствовать. Вначале я хотел тебя взять, но почти сразу же передумал, и уже после того, как пообщался с ним, понял, что сделал правильно.

Алина помолчала, потом осторожно спросила:

— А ты его точно не убил?

— Точно! — Виталий фыркнул.

— И… какой он?

— Да все такой же му… придурок! Почти не изменился, только шевелюру свою растерял. Счастливым человеком не выглядит, похоже, в этом мире у него дела идут неважно. Он тоже ничего не забыл. Когда меня увидел, с ним чуть удар не случился. Будто привидение узрел.

— Ну, его можно понять, — Алина пожала плечами. — В сущности ведь, это так и есть. Ты ему обозначил ситуацию?

— В общих чертах. Телефон оставил. Как созреет — позвонит. Мне кажется, он позвонит обязательно, хотя когда я уходил, он выглядел напуганным.

— Еще бы ему не испугаться. Жора наверняка захочет сказать ему много приятных слов, а то и пассатижами потрогать за нежные места.

— Возможно…

Вдруг раздался хлопок, и "лендровер" резко бросило вправо. Виталий ругнулся сквозь зубы, выровнял машину и остановил ее возле обочины, рядом с длинным бетонным забором.

— Что такое?

— Колесо! — сердито сказал Виталий, заглушая двигатель. — Вот блин!

— А запаска у тебя есть?

Воробьев очень снисходительно посмотрел на нее и выбрался из машины. Алина пожала плечами, потом тоже вышла. Некоторое время она рассеянно обозревала соседнюю улицу, потом обошла джип и принялась наблюдать, как Виталий откручивает гайки.

— Не смотри в спину! — буркнул тот. — Терпеть этого не могу!

Алина раздраженно мотнула головой и резко развернулась, глядя на причудливо расписанный забор, за которым помещалось троллейбусное депо, добавлявшее к звукам улицы грохот, лязг и отдаленную ругань. От нечего делать прочла несколько характерных для заборов надписей, но это занятие ей быстро наскучило — они были слишком примитивны и однообразны, и не нашлось ни одной такой, чтобы захватило дух от гордости за русскую фантазию. Одна и вовсе была недозволительно приличной для забора: "Ковалев — вон с маршрута!" Алина моргнула и потерла защипавший глаз.

Сзади что-то брякнуло об асфальт, потом голос Виталия негромко произнес над ее ухом.

— Аль, прости. Просто я… вроде и не делал ничего, а вымотался, как собака. И не припомню, когда последний раз так уставал. А как этого урода увидел, так вообще…

Я тоже устала, Виталик, жутко устала, душевная усталость гораздо хуже физической. Но мне стало бы намного легче, если б ты, вместо того, чтобы говорить трагическим голосом и вообще вести себя, как кретин, просто обнял бы меня — неужели ты не понимаешь, как мне это нужно! Мне наплевать — одна у тебя рука или шесть, но тебе не наплевать, какое у меня лицо. Я же здесь, я живая, а тебе нужен мертвец! Конечно, я могу тебя понять — умом могу, но сердцем я тебя не пойму никогда!

— Мы взяли слишком резкий старт, — сказала она, не обернувшись. — Еще день в таком темпе — и мы сойдем с ума, понимаешь? Искать их, видеть их… Наверное, ты действительно был прав, что не взял меня с собой.

Виталий знакомым жестом легко коснулся ее плеча, потом снова принялся за работу.

— Что-нибудь узнала?

Алина хотела было ответить, но тут в сумке завибрировало, и она поспешно выхватила из нее телефон.

— Ну что?

— "Седьмое небо" — это рядом с гостиницей "Фрегат", на Пушкинской. Кстати, я наткнулся на пару упоминаний об этом заведении на местных форумах, так что если ты туда собираешься, обязательно прихвати с собой Виталика. Иначе тебе за потенциальную конкуренцию лицо набить могут даже очень просто! А кто там подъедается? кто-то из наших очаровательных дам?

— Когда буду точно знать, тогда скажу.

— Какие новости? — осведомился Жора под аккомпанемент отдаленного разгневанного гавканья — Мэй в своем возмущении была неутомима.

— Виталий нашел Евсигнеева.

У Жоры вырвалось междометие и одно из тех слов, которые наиболее часто пишут на заборах, потом он сказал:

— Ой! Прости. И что он — тоже все помнит?

— Да.

— И что он?

— Зреет.

— Ладно, до связи. Кстати, может ты дашь трубку Виталику, а я телефон под дверь гостиной подсуну? Пусть он ей сам объяснит — сколько ж псине зря стараться?! Мне ее уже жалко.

— Пока! — с усмешкой сказала Алина и вернула телефон на место. — Значит, я разговаривала с бывшей боссшей Рощиной. Она долго не хотела мне ничего говорить, потому что вполне справедливо считала, что это не мое дело, но после того, как я насквозь вымочила ее своими слезами, сказала, что действительно, работала у нее женщина с такими паспортными данными — парикмахершей. Адреса ее она не знает, где работает — тоже не знает, только знает что по-прежнему по профилю. Я было опечалилась — знаешь, сколько в Волжанске всяких салонов и парикмахерских?!.. но эта Валя сообщила, что Маринка иногда заходит к ней прикупить косметику — по знакомству по оптовой цене. Последний раз давно заходила, так что может появиться в ближайшее время. Мне стоило большого труда вручить ей номер телефона, чтобы она использовала его, если Маринка появится… — Алина покосилась на Виталия. — Я пообещала ей вознаграждение. Только у меня на вознаграждение денег нету.

— Да уж вознаградим какнибудь. А… выглядит она как — не говорила.

— Не особенно распространялась. Только сказала, что ей сорок и она очень часто меняет прически, — Алина с трудом сдержалась, чтобы не подпустить в голос ехидства. — Потом… я пообщалась с одной оченьочень давней подружкой… в одном доме раньше жили. И пришла к выводу, что нашими поисками действительно управляют некие космические силы.

— Почему? — спросил Виталий, приподнимая сня-тое колесо.

— Просматривая подшивки, я нашла… в общем, в нашем славном городе не так уж часто поливают когонибудь кислотой. За нужный период я нашла нескольких, но только одна из них училась в школе манекенщиц. Называется "Галатея". Она развалилась в девяносто восьмом, и где искать тех, кто может сказать о ней что-то вразумительное, неизвестно. Вначале я думала просто сообщить это тебе — у тебя же много всяких знакомых… милицейские архивы… Но потом на всякий случай съездила к уже упомянутой подружке — Инка когда-то тоже манекировала, даже в конкурсе красоты участвовала. И?!

— И?! — отозвался Виталий, закручивая гайки на новом колесе. — И оказалось, что твоя Инка училась манекированию именно в "Галатее".

Алина посмотрела на него почти обиженно.

— Я думала, ты изумишься!

— А я и есть изумлен. Я еще больше изумлюсь, если она вспомнила Ольгу.

— Да. И очень хорошо. Олька и эта Таня были подружками, но постоянно ссорились из-за мужиков — то одна у другой уведет очередной кошелек на ножках, то другая. В той истории Харченко была одна из главных подозреваемых, но как-то выкрутилась. Инка сказала, Ольга видная была девушка. Когда "Галатея" приказала долго жить, она какоето время состояла в любовницах у тогдашнего хозяина "Вавилона"… Потом она очень долго о ней не слышала, а год назад узнала… ну как всегда — от одной знакомой, которая видела другую знакомую…

— Понятно.

— В общем, Ольга почти каждый вечер бывает в этом баре "Седьмое небо", возле гостиницы "Фрегат". Бывала, во всяком случае.

— Короче, проститутирует, — заключил Виталий, выпрямляясь. Алина с иронией взглянула на него.

— Знакомое место?

— Слыхал.

— Аа, нуну.

— Темнеет, — непоследовательно заметил Воробьев и снова склонился над колесом. — Все, сейчас поедем. Можешь уже залезать.

Алина молча кивнула и собралась было последовать совету, но тут из-за забора вдруг раздался дикий рев шерстистого носорога, которому защемили причинное место:

— Молодые?! Где эти стажеры, на… Где эти ежи перепончатокрылые?!! Ну конечно! Они тут не при чем! У них тут, блядь, вечерняя сиеста! Они тут на опилках хрючат — аж забор шатается! Что нет?!! Я эту поебень раскручивать должен?! Это вы должны! Идите сюда — я вас любить буду! Вами же любить буду! До крови! Аж в десны упираться будет! Вы на хера вообще сюда пришли?!.. Ну, че вы застыли?! Антилопистей, гниды египетские!.. Чтоб вас…

Дальше в необъятную даль легких волжанских сумерек полетели настолько экспрессивные и фантастичные по своей сложности пожелания, что даже самые матерые зоофилы, некрофилы и прочие филы обрушились бы на асфальт в восхищенном обмороке. Алина и Виталий, как один, уставились на забор, потом потрясенно переглянулись.

— Ты там что-то о космических силах говорила? — негромко произнес Воробьев.

Они резко развернулись и помчались к пропускному пункту. Контролершу они заметили только тогда, когда Виталий в стремлении поскорее изловить обладателя этого замечательного рева, пока он не исчез бесследно, чуть не снес турникет и уже рванулся было на площадку, но тут дородная женщина ухватила его за руку, после чего грудью загородила ему дорогу.

— Молодой человек, вы это куда?!

— Э… — Виталий слегка опомнился, потом с мрачным негодованием посмотрел на держащую его руку, и рука тотчас исчезла. — Мне нужен… Сливка, Петр Сливка — он здесь работает… похоже.

— Так позвоните, вызовите его по внутреннему. Сюда посторонним нельзя, — контролерша кивнула на облезлый, заклеенный синей изолентой телефон.

— Как я его вызову… он же где-то во дворе… Я его только что слышал!

— Разрешите? — произнес позади чей-то голос. Виталий посторонился, и мимо торопливо пробежал какойто мужчина, кивнул контролерше и толкнул турникет.

— Вась, — окликнула она его, — позови там Сливку. К нему пришли. И скажи, чтоб перестал так орать — на другом конце города слышно!

— Ага, ты сама ему скажи! — иронично посоветовал мужчина и исчез.

— С другой стороны подождите, пожалуйста, — потребовала она. Алина и Виталий вышли из дежурки и принялись нетерпеливо топтаться рядом, почти синхронно поглядывая на часы. Чтобы отвлечься и хоть немного успокоиться, Алина попыталась представить себе, как выглядит перепончатокрылый еж, но у нее ничего не получилось.

Минуты через четыре из ворот вышел какойто мужчина, сгорбившись, сунув руки в карманы и ворча на ходу:

— … ну и что, что пили, зато мастера были хорошие!.. а теперь прислали очередных сопливых уродов — ни хрена не умеют — только яйца свои жевать!..

Он остановился и поднял голову, недоуменно оглядываясь в поисках знакомого лица и не найдя его, зафиксировал взгляд на Алине и Виталии, сделав логический вывод, что раз кроме них здесь никого нет, то, скорее всего, они его и вызвали.

Это был Петр Сливка — тот самый, который не так давно стоял возле накренившегося автобуса под хлещущими струями дождя и с испуганной яростью кричал Виталию, что он не знает этой дороги, и это его лицо выплывало из-за плеча умирающего Олега, хищно блестя зубами.

Это был он — и в то же время не он. Если там Петр вряд ли был старше тридцати пяти лет, то здесь его возраст уже перевалил за пятьдесят. В темнорусых волосах виднелись седые пряди, лицо и шея были изрезаны глубокими морщинами, кожа обвисла и имела нездоровый сероватый оттенок. Он сохранил плотное телосложение, но теперь казался какимто растекшимся и дряблым. Щеки заросли трехдневной седоватой щетиной, похожей не несвежий иней. Блеклоголубые глаза смотрели с тусклым безразличием.

— Это вы меня спрашивали? — осведомился он. Виталий кивнул и подошел ближе, держа за руку Алину, которой внезапно овладел приступ застенчивости, и она попыталась остаться в сторонке или, хотя бы, спрятаться ему за спину.

— Вы Петр Сливка?

— Ну. Чего надо?

На мгновение они задумались — ответить сразу, влет, на это "чегонадо" было непросто. Петр выбыл из игры раньше всех, в первую же ночь и мог вообще ничего не помнить. Он не пережил поисков дороги, не пережил ни одной теории и ни одной смерти, кроме своей собственной.

— А я вас знаю, — внезапно сказал Петр и кивнул Виталию, — вы из оргкомитета да? Насчет соревнований.

— Соревнований? — переспросил Виталий, думая, с чего бы начать.

— Ну да. На звание лучшего водителя города. Так чего вы меня — вам надо к…

— Нет, вы ошиблись, — Виталий потер щеку, — я по другому поводу. Вы ведь работали водителем автобуса?

Петр присвистнул.

— Так это когда было! Лет десять назад еще, даже больше! Я с девяносто четвертого не вожу… — он внезапно осекся, потом слегка побледнел и негромко спросил: — Вы что — его родственники?

— Нет, — успокоила его Алина, скромно выглядывая из-за плеча Виталия, — но совсем недавно мы были вашими пассажирами.

— Ну и что? — Петр пожал плечами. — В тралике очень многие бывают моими пассажирами, только при чем тут автобус? А, вы что-то забыли в нем? На моем маршруте? Ну, знаете… в троллейбусе что упало — то… — он махнул рукой, с трудом сдержавшись, чтоб не вклеить непечатное слово. — Это ж вам не маршрутка! А автобусто при чем, что-то не пойму я?!

Его пальцы то опускали, то вновь поддергивали вверх замок "молнии" куртки, и видно было, что Петр нервничает. Он и впрямь нервничал. Лицо светловолосого мужчины отчаянно напоминало ему о чем-то — это что-то было совсем рядом, буквально вот-вот, и он ухватит… но не получалось. Голос женщины тоже был смутно знакомым, и Петр вдруг почему-то подумал про дождь. Такой, какой был…

— И всетаки недавно мы были вашими пассажирами именно в автобусе, — сказал Виталий, пристально глядя на него. — Я могу вам напомнить, при каких обстоятельствах это произошло. Вы вели рейсовый автобус "Воронеж — Тула", во всяком случае, вы так считали. А потом вы заблудились. Помните? Шел страшный ливень, и двое мужчин орали на вас возле автобуса, причем один из них утверждал, что едет на этом автобусе из Саратова в Самару, а другой с таким же упорством доказывал, что автобус идет из Смоленска в Брянск, рыжеволосая девушка кричала из автобуса, что все это глупости, поскольку она едет из Волгограда в Волжанск, а вы стояли под дождем и все пытались понять — и не только то, как вы могли потерять дорогу, но и то, каким образом вы вдруг оказались в своем старом автобусе — тот самом, на котором когда-то случайно сбили человека.

По лицу Петра стремительно растекся бледный холодный ужас, и он отшатнулся, дернув головой. Потом спросил сухим, хриплым голосом:

— Кто ты такой?

— Я? Помнишь человека, который колотил тебя об борт автобуса и спрашивал, что происходит? Помнишь человека, который чуть позже не дал глупому бизнесмену, повернутому на своем телефоне, тебя придушить? Человека, который потом ушел в лес искать Лешку?.. чтоб его… Который в гостиной огрооомного особняка сидел в одном полотенце и задавал всем дурацкие вопросы? Так вот это я. Меня Виталием зовут — может, помнишь? А рыженькую, Алю помнишь? Которая тоже всем задавала дурацкие вопросы? начинала изобретать какоето подобие теорий… тогда, при тебе это было еще подобие… Помнишь ее? Так вот это она, — Виталий вытащил за руку Алину, скромно прятавшуюся за его спиной, и сердито поставил рядом, и она машинально кивнула в знак приветствия. — Правда, теперь, в реальности она выглядит иначе, и я тоже — в реальности мы все изменились, как и ты.

Петр сглотнул, побелев еще больше, хотя, казалось, дальше уже невозможно, поднял глаза к лиловому небу и выражением лица вдруг стал удивительно похож на пронзенного стрелами свя-того Себастьяна с картины да Мессина. Его глаза наполнились такой тоской и болезненной мечтательностью, что Алина не выдержала и снова спряталась за Виталия.

— Откуда вы знаете, что мне снилось? — прошептал он почти беззвучно. Виталий закусил губу. Однажды он уже прошел этот этап с Жоркой, сейчас придется проделать то же самое. Бог его знает, сколько еще раз придется это проделать. Проще всех было с Евсигнеевым. Даже с ним самим было намного труднее.

— Потому что нам, Петя, снилось то же самое. Всем нам. Нас заставили увидеть этот сон. Мы докопались до этого еще там… а ты, вот, не дожил. Тебя убили в первую ночь, а мы провели после этого еще три ночи в этом прокля-том доме, причем считали, что ты жив.

Петр вздрогнул, и в его глазах появилось немного земной осмысленности. Теперь свя-той Себастьян не только умирал, но еще и мучительно пытался вспомнить, запер ли он входную дверь, уходя из дома, и задул ли светильники?

— Это еще как?

— Потому что ты продолжал ходить и говорить, как ни в чем не бывало, — сказала Алина. — Потому что Лешка превратился в тебя. Тот пацан. Это ведь он тебя убил?

— Я не понимаю, — жалобно пробормотал Петр. — Ни хрена не понимаю! Откуда?…чего?.. я проснулся… и все по-прежнему… а там… это ж приснилось… у нас углей не хватает постоянно… одни чугунки… для зимы… а металлографит, блин!.. а эти козлы протухшие!.. — он закрыл ладонью лицо и отвернулся, но сквозь пальцы продолжало тоскливо нестись: — … проснулся, а все по-прежнему… Андрюшки нет… и эта стерва… эта стерва!.. ведь там все так ладно было…

Он вдруг резко развернулся, отняв ладони от лица, и взглянул на них почти с ненавистью.

— Зачем вы пришли?! Вы эти… как их… телепаты, да?! Какое вы имеете право человеку в душу лезть?! Да я вас…

— Если б мы были телепаты, так залезли бы в душу комунибудь посостоятельнее, тебе не кажется?! — иронично спросила Алина, на всякий случай хватая Виталия за рукав. — Мы не лезли тебе в душу! Нам самим в душу залезли! И наизнанку вывернули! Ты там прожил лишь один день, а мы четыре! И ты не представляешь, что мы там вынесли! Ты не представляешь, насколько жутким может быть место, в котором вдруг у всех начинают сбываться их заветные желания! И насколько жутко возвращаться после этого в реальность, где они не сбудутся никогда! Возможно, тебе этого не понять, но…

— Это мне не понять?! — неожиданно знакомо взревел Петр, резко шагнув вперед, и из его глаз вдруг выглянуло дикое одиночество дряхлого больного волка, обнажающего в подлунном вое стертые шатающиеся зубы. — Там мне было чуть больше тридцатника… у меня была нормальная работа, семья!.. хороший левый навар!.. и это было так реально… что я до сих пор все это помню!.. Мне и раньше снились реальные сны… дико реальные… но такого я никогда не видел!.. Это вы все устроили, да?! Иначе откуда вам знать?!.. Да вас за это на…

Виталий резко шагнул вперед и схватил его левой рукой за отворот куртки прежде, чем Сливка успел развить свою фантазию в области неформальных речевых оборотов. Встряхнул. Вернее, встряхнул он куртку, которая Петру была великовата, а сам Петр остался на месте, но рот закрыл, тут же отчетливо вспомнив, как Виталий тряс его возле борта автобуса, крича на него мокрыми от дождя губами. Теперь он окончательно узнал его — узнал, и это было невозможно.

Виталий резко и отрывисто сказал ему то, что говорил недавно Евсигнееву, добавив некоторые разъяснения, поскольку Петр практически ничего не знал, и по мере того, как он говорил, водитель все шире раскрывал глаза, а его голова все глубже уходила в плечи, и вскоре стало казаться, что Виталий держит не человека, а куртку, а самого Петра в ней уже давным-давно нет.

Когда он закончил говорить, Петр некоторое время молчал, а потом произнес почти шепотом:

— Я хочу обратно.

Алина вскинула брови, но Виталий сделал ей знак ничего не говорить.

— Я живу один… — шепнул Петр, глядя сквозь Виталия невидящими глазами. — Там были Галка и Андрюшка… а здесь я живу один. Галка давным-давно меня бросила… и из квартиры выжила… А Андрюшка… он умер, когда ему и десяти дней еще не было… Я… а там ему уже восемь было… Восемь… и мы должны были пойти на рыбалку… Я всегда представлял, каким бы он был, если б вырос… А теперь — каждый день, каждый день!.. Вы не представляете, как я устал…

Он вдруг резко заморгал, словно очнулся от долгого транса, потом произнес тоскливоделовитым голосом:

— Мне на работу надо. Уродов молодых прислали, так они… — Петр качнулся назад, весь как-то обвиснув на своем скелете, словно пальто на вешалке. Виталий вытащил из кармана визитку и протянул ее водителю. Тот бессознательно подставил мозолистую ладонь, потом тупо посмотрел на карточку.

— Если тебя устраивает сложившееся положение вещей, то можешь порвать это и забыть о нашем визите, — негромко сказал Виталий и сунул в рот папиросу. — Если же нет — позвони. В любое время.

Петр молча посмотрел на него, потом повернулся и побрел к воротам. По мере продвижения, голова его поднималась над воротником куртки, спина выпрямлялась, и вскоре он уже шел уверенным рабочим шагом. А перед воротами вдруг сорвался на бег и исчез в дверях. Буквально через секунду из-за забора донесся дикий крик:

— Где опять эти раздолбанные папуасы?! Куда делись?! А второй где?! Где эта перхоть павиана?! А ты че смотришь, как изнасилованная газель?! Иди работай! Урроды, драть вас некому!..

Виталий, слушая это, криво улыбнулся, потом щелкнул зажигалкой и взглянул на Алину, которая стояла, потупив взор в выщербленный асфальт.

— В следующий раз постарайся быть менее задумчивой, хорошо? Ты могла бы мне и помочь.

— Ты со своим все тем же лицом был более убедителен, а меня он…

Виталий раздраженно отмахнулся и пошел к машине. Когда Алина села рядом с ним, хлопнув дверцей, он задумчиво произнес:

— Жорка был прав насчет того, что койкого мы можем и травмировать своим появлением.

— Мне уже и не очень хочется появляться… перед остальными… — Алина откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Виталий неодобрительно посмотрел на нее.

— А зачем затеяла?

— Я?! — она резко подняла голову. — Разве это только я затеяла?!

— Если б ты меня тогда, на мосту не окликнула…

— То ты бы сейчас себя гораздо лучше чувствовал, да?!

— Черт его знает! — Виталий повернул ключ в замке зажигания. — Во всяком случае, уже поздно спускать все на тормозах. Ну как — едем к Лифману?

— Сам решай! Ты ж тут главный, как утверждаешь!

— Елки! — Виталий шарахнул ладонью по рулю. — Опять начинается?!

— Продолжается! И не ори на меня!

Виталий яростно посмотрел на нее, хотел было что-то сказать, но тут же отвернулся, сжав губы, и так рванул машину с места, что колеса отчаянно завизжали, осыпав дорогу тучей серой пыли.

За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова.

* * *

Закончив прибирать свой стол, Борис нахмурился, потом еще раз окинул все внимательным взглядом. Он был большим аккуратистом, и директор всегда ставил его рабочее место в пример остальным: вечно после себя свинарник оставляете, вы вот посмотрите, как чистенько у Бориса Анатольевича, хоть и работает он в последнее время крайне фигово! И форменный халат у него всегда чистый, несмотря ни на что, а вы — свиньи зачуханные! Сотрудники кивали с преданным оловянным блеском в глазах, после чего тут же расслаблялись, и в адрес Лифмана неминуемо летели шуточки. Как правило, пошлые — ювелирный молодняк был мастером по части пошлостей. Вот и сейчас, пока он занимался уборкой, прочие гомонили вокруг, хохотали, отчаянно и сочно матерились и рассказывали друг другу соленые анекдоты. Раньше его это просто угнетало, и порой он не мог понять, как в людях, которые, как никак, всетаки соприкасаются с искусством, с красотой, может умещаться столько мата, в жарком душном цехе изливающегося из них так же обильно, как пот из кожных пор. Но сейчас его от этого тошнило — от пошлых, шумных коллег, от начальственных похвал, но больше всего его тошнило от самого директора — и не столько потому, что директор был настолько скверным, сколько потому, что это он, Борис, должен был быть на его месте. Это он должен был жениться на дочери прежнего главы. Это он должен был возглавить филиал. Так и было там. Но здесь почему-то это сделал Витька Субботин, хотя начинали они вместе, еще на серебре. Как это могло случиться?!

Но раньше было проще. Раньше он просто угрюмо смирился с обстоятельствами и жил, затаив злую обиду и глухую боль глубоко внутри. Теперь он больше этого делать не мог. Все чаще и чаще ему хотелось ворваться в кабинет директора в те редкие часы, когда он был на месте, и…

Всякий раз Борис обрывал эту мысль, не давая ей продолжиться, с ужасом зажмуриваясь. Поначалу она его пугала. Потом стала привычной, похожей на пульсирующий во рту острой болью гнилой зуб. Она была болезненной, но пугала все меньше и меньше, и вскоре он начал задумчиво присматриваться к ней — именно так, как дантист осматривает больной зуб, размышляя, лечить или удалять. В такие минуты его лицо становилось пустым, глаза бессмысленно смотрели в никуда, и коллеги, кивая на него друг другу, шептали в пропитанный химикатами воздух:

— Бедняга Лифман совсем крышей поехал от любви…

— … несчастный придурок, ты посмотри только на его лицо!..

— … говорят, он себе памперсы покупает, потому что как видит ее — сразу кончает…

— …да ты что?!

— …да, не повезло мужику! Даже жалко, хоть и гнилой он, конечно…

Все знали, что Лифман безумно и безответно влюблен в хорошенькую жену директора. Лифман же, в свою очередь, об этой осведомленности коллег не подозревал и не замечал взгляды и взглядики, которые бросают на него, когда в поле его видимости оказывалась Инга Субботина, и он мучительно столбенел, глядя на нее тоскливыми собачьими глазами.

Борис провел указательным пальцем по столу и внимательно осмотрел его, потом ошеломленно мотнул головой. Что он, директор "Дилии", делает на чьемто рабочем месте?!

Ты не директор "Дилии", Борис! Ты рядовой сотрудник "Камелии" (господи, до чего омерзительное название!), "шоколадник", ты неплохо зарабатываешь, но ты отнюдь не директор!

В правом подреберье шевельнулась, просыпаясь, жгучая боль, метнулась вверх, куснула куда-то под лопатку, пробежала по позвоночнику, перебирая его острыми когтями, и исчезла. Борис тихо всхлипнул, потом поспешно прикрыл рот ладонью, сдерживая отрыжку. Он с тоской подумал об отдыхе гденибудь на хорошем курорте например, на Мальдивах который ему был необходим, но отпуск он получит не раньше следующей весны. Холецистит из острого давно уже стал хроническим, лечить его было бессмысленно, можно было только соблюдать режим и почаще отдыхать на курортах… но когда? Либо отдых, либо деньги, и выбрать он никак не мог. Болезнь все сильнее мешала работе, она уже была заметна не только окружающим, но и Витьке, который уже не один раз покровительственномягким тоном заводил разговор о том, что Лифману следовало бы подыскать себе более легкую работу, поскольку здесь он гробит себя и гробит выработку, и скоро, если говорить откровенно, от него будут лишь одни убытки. Но пока вопрос не стоял ребром, Борис с упорным мученичеством улыбался и уводил разговор в сторону. Он не представлял себя без этой работы. И он не представлял себя без Инги. Нет, пусть будет, как есть. Ведь ему нет еще и сорока, он не позволит себя списывать какойто глупой болячке!

И Наташка… Она опять начала приходить к нему по ночам… подходила к его кровати своей странной походкой балетного маленького лебедя, лицо ее дергалось, глазки зло блестели, а в руке болталась, задевая изгрызенными ногами за ковер, Аёна с дырой вместо носа… Она подходила и говорила ужасные вещи на своем птичьем языке…

Борис встал и прошел в раздевалку. Снял свой форменный халат, аккуратно сложил его и начал надевать костюм. Костюм у него был хороший, дорогой, он всегда выбирал их очень тщательно, просаживая на это большую часть своих доходов и решительно отметая в сторону робкие намеки жены, что ей, вообще-то, хотелось бы новые сапожки или дубленку. Он считал, что с жены достаточно и золотых украшений, которые он делал ей сам, не допуская в доме никакой безвкусицы. А в последние две недели он вообще почти не слышал ее просьб. Он ее просто не замечал, и порой, случайно останавливая на ней рассеянный взгляд, не сразу мог понять, что делает в его квартире эта блеклая, рано постаревшая женщина. Ведь его женой должна была стать Инга — яркая, эффектная, похожая на испанскую цыганку! И что он сам делает в этой тесной двухкомнатной квартиренке?! Ведь у него двухэтажный особняк в немецком стиле с зимним садом и бассейном, у него "БМВ-универсал" благородного черного цвета, у него…

А потом его глаза широко открывались, и Борис понимал, что ничего этого у него нет. Все это есть у Витьки Субботина. А у него есть всего лишь сон. Прекрасный несбывшийся сон… прекрасный, если бы не посиневшее лицо мертвой девушки, висящей на вешалке — девушки, которая совсем недавно была так хороша и с которой он настолько реально занимался любовью, что до сих пор это помнил… Если бы не глупые голубые глаза куклы, сидящей на крышке рояля. И если бы не странный свист за спиной и не сочный удар, принесший холод, и боль, и темноту… а потом он открыл глаза и увидел перед собой чей-то затылок и с огромным трудом осознал, что всего лишь задремал в маршрутке по дороге на работу.

В тот день он до работы так и не дошел.

Борис застегнул пальто, внимательно взглянул на себя в зеркало и вышел на улицу. Ювелиры шумно докуривали на крыльце последние перед уходом сигареты, стоя на ступеньках и сидя на перилах, смеясь и болтая. Девушки покачивали длинными лайкровыми ногами и кокетливо стреляя глазами по сторонам, ни на секунду не закрывая рта. Большая часть молоденьких ювелирш были очень хорошенькими, и прохожие мужского пола, чей путь пролегал мимо забора "Камелии", косились на их прелести с откровенным восхищением, но Борису сотрудницы казались безумно вульгарными и крикливыми, и он равнодушно прошел мимо выставки аппетитных женских ног и начал спускаться по ступенькам. Он знал, что двое коллег сейчас неизменно отправятся в бильярд, а остальные, по случаю конца рабочей недели, с веселым гомоном пойдут в ближайший бар, где будут долго и громко поглощать разнообразный алкоголь. Его ни разу не приглашали на подобные посиделки — даже не делали попыток или намеков, и Борис всегда уходил с работы в одиночестве. Это его не особенно расстраивало — алкоголь был ему противопоказан, а компания — неинтересна.

Недалеко от подъезда мягко притормозил черный блестящий "БМВ", и Борис резко остановился. Дверца открылась, и из машины с кошачьей грациозностью выскользнула ослепительно красивая молодая женщина с копной черных блестящих вьющихся волос, небрежно рассыпавшихся по черному шелку дорогого костюма. Она вытащила из машины бобровое манто, набросила его на плечи, хлопнула дверцей и величавой походкой направилась к крыльцу "Камелии".

— Добрый вечер, Борис Анатольевич, — щебетнула женщина с легкой смешинкой, проходя мимо него и обдавая ароматным облаком "Живанши" и дорогого туалетного мыла. Борис блаженно моргнул, потом повернулся, глядя, как Инга неторопливо поднимается по ступенькам — ювелиры уже давно стояли у ограды, наблюдая за сценой с тихим жадным интересом. Он с трудом подавил желание броситься за ней, схватить за руку и объяснить ей, какую ошибку она совершила. Объяснить, что на самом деле она должна быть замужем за ним, а не за Витькой. Объяснить, что все, что было до этого, — лишь нелепый, ненужный сон!

Дверь за Ингой захлопнулась, и он судорожно сглотнул. Как Инга не понимает, что Витька ее не достоин, что он ее не ценит, что он заигрывает с молоденькими ювелиршами невзирая на ее существование. А вот он бы все для нее делал! На руках бы носил. Сам бы делал для нее украшения — он ведь очень хороший мастер, к тому же знает ее вкусы. В сущности, он все о ней знает. В свободное время иногда он незаметной тенью скользил за ней по городу, наблюдал, как она выбирает одежду или духи, как приглядывает в цветочных магазинах новые растения для зимнего сада, как грызет соленый миндаль, как тихонько напевает себе под нос, когда думает, что ее никто не слышит, как ее рука с расческой ходит по волосам… Несколько раз он видел ее на волжанских пляжах, после чего ему стало еще хуже. А теперь это было и вовсе невыносимым — ее равнодушие, ее недоступность, ее губы, целующие не его. Инга заполнила все его существо и билась в голове, словно большое душистое сердце, она сводила его с ума, и он возвращался домой, кривясь от неизменной боли в правом подреберье, и видел дома жену и не понимал, что это такое. Ему нужна была Инга! Инга! Когда она вместе с Витькой ездила на Мальдивы, он прочитал об этих островах абсолютно все, и теперь казалось, что именно он побывал там вместе с ней. Когда она на несколько месяцев укатила во Францию, он последовал за ней — сидя над книгами с бокалом дорогого настоящего французского вина. Он был с ней везде.

Борис отвернулся и медленно вышел за ограду. Потом шагнул за толстый ствол тополя и начал ждать. Вскоре из дверей вышли Витька и Инга, они шли в обнимку и над чем-то громко смеялись, причем Витькина рука уверенно лежала на ее левой ягодице. Борису послышалось свое имя, и он почувствовал, как его обдало горячей удушливой волной. Он скрипнул зубами, с ненавистью глядя на Витькину модельную стрижку и совершенно безвкусный костюм, нелепо сидевший на его мускулистом теле. Витька никогда не был хорошим ювелиром и уж точно никогда не был мастером, но он умел крутиться. Он умел подсиживать и подставлять, лезть по головам и по трупам, расстилаться и становиться в бойцовскую стойку, выжимать деньги абсолютно из всего и грамотно их вкладывать. И он очень хорошо умел отнимать.

Он отнял у Бориса его жизнь.

И отнял его женщину.

"БМВ" вырулил со двора и проскользнул по дороге мимо Бориса, сияя фарами. Он сжался за деревом, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать злыми безнадежными слезами. В голове снова появилась знакомая болезненная мысль. Впрочем, теперь она даже не была такой уж болезненной. Скорее немного приятной.

Если у него отняли, то почему бы ему не сделать то же самое?

Инга поймет свою ошибку. Должна понять. Ей придется это сделать.

Борис вышел из-за дерева и неторопливо зашагал по вечерней улице, не замечая, как следом тронулся прятавшийся в полумраке возле зарослей сирени "лендровер" и медленно пополз следом, потом рванулся с места, обогнал его и скрылся за углом. Спустя минуту Лифман свернул туда же, сгорбившись и сунув руки в карманы пальто. Он всегда ходил одной и той же дорогой — здесь он дворами пересекал несколько улиц и выходил как раз к витрине антикварного магазина, которую он всегда долго и с наслаждением разглядывал, после чего садился в маршрутку и ехал домой.

Миновав один из домов, Борис замедлил шаг, увидев стоявший возле обочины джип с включенными фарами, но сделал это не из-за машины, а из-за человека, который курил, прислонившись к бамперу. Его лицо было очень знакомым. Особенно знакомым был взгляд, умудренный и чуть снисходительный, и почувствовав на себе этот взгляд, Борис ощутил странную неловкость и неуверенность. Это ощущение тоже было очень знакомым.

— Борис Анатольевич? — негромко произнес человек, когда он поравнялся с ним. — Можно с вами переговорить?

Лифман резко развернулся и в упор глянул на него, потом улыбнулся, и женщина, сидевшая в машине, вздрогнула, увидев эту улыбку. Это была бессмысленная улыбка сумасшедшего, долгое время проведшего в четырех стенах и вдруг неожиданно выпущенного на свободу.

— Виталий? — хрипло произнес он. — Это ты?

— Да, — ответил Воробьев, несколько удивленный и даже встревоженный такой реакцией. Борис резко шагнул к нему, и на его лице стремительно расправляла крылья некая полубезумная радость, граничащая с абсолютным счастьем.

— Слава богу! — облегченно произнес он, схватил Виталия за правую руку и тут же отдернул пальцы, испуганно посмотрев на него. — Что это?!

— Протез, — пояснил Виталий, — не пугайся. Зато с этой все в порядке, — он пошевелил в воздухе пальцами левой руки, готовый протянуть ее для рукопожатия, но тут же спрятал в карман, заметив, что Лифман не собирается этого делать. Свесив ладони вдоль бедер, он взглянул на руку Виталия с таким отчетливым отвращением, что Алину, смотревшую на лицо ювелира сквозь лобовое стекло, передернуло от гнева, и она стремительно вылетела из машины, громко хлопнув дверцей, и зло уставилась на Бориса суженными глазами. Лифман рассеянно посмотрел на нее и спросил:

— Кто это?

— Это Алина, — Виталий сделал вид, что не заметил реакции Бориса на свое увечье, и затянулся папиросой. Борис вопросительно взглянул на него.

— Алина?

— Да, Алина! — сказала она дребезжащим голосом. — Забыл что ли?! Я была рыжейрыжей! Мы еще с тобой здорово поругались, когда ты в зале обнимался со своими часами, а мы тебя так грубо потревожили!

— Но ведь ты… была совсем другой, — непонимающе произнес Борис. — Я помню. У тебя были медные волосы и зеленые глаза… и ты была очень красивой. Но…

— Ты здесь тоже не Аполлон, Лифман, так что давай закроем эту тему! — резко сказал Виталий, щелчком отправляя папиросу в темноту. — Поговорим о деле.

— Да, — Борис торопливо закивал, — конечно. Но что произошло? Где мы?

— В смысле… — Виталий недоуменно вздернул бровь.

— Я ничего не понимаю! Я помню, как шел, чтобы забрать проклятую куклу с рояля и бросить ее в камин, и вдруг что-то ударило меня в спину… — лицо Бориса жалобно скривилось, — а потом начался какойто бред. Я оказался в чьейто чужой жизни… я какимто образом оказался в чужой жизни… я ничего не понимаю!.. У меня ничего нет…я болен… и моя жена… моя Инга замужем за этим уродом Витькой! Знаешь, — Борис перешел на заговорщический шепот, — я ведь уже почти поверил, что именно это и есть моя жизнь, а то был всего лишь сон… но теперь, когда я тебя увидел, я понимаю… Это и есть эксперимент, да? Как нам отсюда выбраться?! Где остальные?! С ними тоже что-то сделали, да?!

— Боря, теперь с нами уже ничего не сделали. Мы просто проснулись. Вот тогда…

— Нет, — жарко, захлебывающеся продолжал шептать Лифман. — Ты ошибаешься! Нам что-то внушили! Нам внушили, что… у нас все не так, как на самом деле! Я только не понимаю, зачем они убили Свету?! Она что-то сделала не так?! Они ведь и ей могли… просто внушить!.. — Бориса передернуло при воспоминании о твердой холодной плоти под собственными пальцами и страшном распухшем, почерневшем лице Светланы, и он на мгновение зажмурился. Виталий тряхнул его за плечо.

— Реальность сейчас — вокруг нас, Боря! И именно сейчас мы настоящие! А то был сон. Всего лишь только сон. Искусственный, управляемый кемто сон, понимаешь?!

— Нет! Я хочу вернуть свою жизнь! Хочу вернуть свою Ингу! Эта скотина каждую ночь занимается любовью с моей женой!

— Виталик, поехали отсюда! — с ужасом воскликнула Алина и потянула Виталия за руку. — Бога ради, поехали! Оставь его! Он сумасшедший!

— Нет! — вскричал Борис, словно смертельно раненая птица. — Не бросайте меня! Мне страшно! Мы же договаривались держаться вместе! Помогите мне выбраться из этого кошмара! Где остальные?! Где Олег, где Жора?! Что с ними стало?! Они ведь тоже здесь, правда?! Если вы здесь, то и они тоже, правда?! Господи, я же думал, что я тут совсем один!.. Не бросайте меня, пожжалуйста!.. Она снова приходит ко мне по ночам вместе со своей Аёной! Опять, как в детстве… Я ее ненавижу! Господи, как же я ее ненавижу! Она опять утверждает, что умерла потому, что я этого хотел!

Он выпустил рукав Виталия и бессильно ополз на асфальт, привалившись спиной к колесу "лендровера", потом хрипло зарыдал, уткнувшись лицом в согнутые колени. Обитатели двора, еще различимые в сумерках, удивленно смотрели в их сторону, из кучки сгрудившихся возле выбивалки подростков долетали издевательские смешки. Алина отвернулась, ее трясло.

— Господи, что же мы наделали… — прошептала она, потом беспомощно взглянула на застывшее лицо Воробьева. — Виталик, что же нам теперь с ним делать?

— Уж во всяком случае, не оставлять его тут куковать до утра! — отозвался Виталий ошеломленным голосом, потом нагнулся и приподнял плачущего ювелира под мышки. — Нука, господин Лифман, подымайтесь! Асфальт холодный — еще причинное место застудите. Может, заедем куданибудь, глотнем болеутоляющего?..

— Я последние месяцы не пью, — пробормотал Борис сквозь слезы. — Мне нельзя…

— Тогда мы отвезем тебя домой. Давай, садись, — Виталий открыл заднюю дверцу и впихнул Бориса на сиденье, невзирая на его вялые попытки сопротивляться.

— Куда домой?! В моем доме Витька живет! А та халабуда…

Виталий молча захлопнул дверцу и сел на водительское сиденье. Тронул машину с места, глядя перед собой. На его скулах играли желваки.

Всю дорогу Борис жалобно причитал позади, и Алина, слушая его, ежилась, не оборачиваясь. В ее памяти всплыл тот Борис, которого она увидела первый раз в автобусе, — Борис, вступившийся за нее перед Евсигнеевым с аристократической небрежностью, Борис, который в автобусе постоянно брал на себя роль миротворца, Борис, который на вечере в особняке так замечательно танцевал…

Когда джип притормозил возле подъезда Лифмана, тот несколько притих и теперь только потерянно моргал, глядя на их обернувшиеся лица.

— Боря, сейчас пойдешь домой, успокоишься, отдохнешь, а потом поговорим — лады? — сказал Виталий психиатрическим тоном. — Я тебя прекрасно понимаю, мы все через это прошли. У тебя все будет хорошо.

— Но я хочу знать…

— Завтра! — в голосе Виталия звякнул металл, и Борис поспешно кивнул.

— Ладно, хорошо. Только дай мне свой телефон. Пожалуйста. Я не буду сегодня звонить… но мне будет спокойней, если… — он тяжело вздохнул и замолчал. Виталий протянул ему визитку, и Борис схватил карточку с проворством нищего, которому по пьяной щедрости протянули стодолларовую бумажку. Потом нерешительно взглянул Воробьеву в глаза.

— Извини, пожалуйста… что я так…

— Нормально, старик, все нормально. Иди домой, отдыхай.

Борис кивнул и выбрался из машины. Идя к подъезду он все время оглядывался, словно желая убедиться, что джип и сидящие в нем люди не привиделись ему и не растворились в воздухе без следа, пока он не смотрел на них. Потом хлопнула подъездная дверь, и Алина, тяжело вздохнув, откинулась на спинку кресла.

— Вот сволочи! Какие сволочи!

— Я убью их, — негромко произнес Виталий. Алина взглянула на него. Воробьев постукивал пальцами по рулю, его глаза были сужены, а лицо окаменело.

— Что ты говоришь?

— Когда я найду их, а я их найду, то убью их. Возможно, я даже ни о чем не буду их спрашивать, — Виталий взглянул на часы, потом закурил. — Я просто их убью. Я еще не забыл, как это делается.

— Виталик…

— Что "Виталик"?! — он зло глянул на нее, потом затянулся так сильно, что папироса затрещала в его пальцах, и с нее посыпался пепел. — Посмотри на этого бедолагу! Он же помешался! Он уже не понимает, где кончается сон и начинается реальность!

— Возможно, нам не следовало…

— Еще как следовало! Теперь он, по крайней мере, на какоето время перенесет свое внимание на нас. Возможно, позже, он сможет все вразумительно выслушать и придет в себя. Ты видела, как он за той парочкой наблюдал?! Ты видела, какое у него было лицо? Честно говоря, я испугался, что он сейчас чего-нибудь сотворит!..

Алина невольно кивнула, вспомнив Лифмана, позвериному затаившегося за деревом и сверлящего взглядом мужчину и женщину, которые в обнимку шли к машине, потом задумчиво произнесла:

— Может быть, если мы найдем хоть когонибудь из этих уродов, они смогут его вылечить?

Взгляд Виталия смягчился.

— Об этом я не подумал. Но как?

— Сотрут все это из памяти. Или хотя бы превратят в обычный сон. Сон, который рано или поздно бесследно исчезает. Они могут сделать так со всеми нами.

— А ты хочешь, чтобы они сделали это с тобой? — быстро спросил Виталий. Алина закусила губу, потом отвернулась, глядя на закрытый лифмановский подъезд.

— Нет. А ты?

Виталий помолчал, выводя джип из двора, потом пожал плечами и хмуро произнес:

— Я не знаю… не думал пока. Жаль, мы у него про Светку так ничего и не спросили.

— Завтра спросим. Сейчас он вообще ничего не соображает. Слушай… я даже не знаю, стоит ли…

— Теперь стоит! После Петра и Борьки я уже очень смутно представляю себе, что творится с остальными. Только за Кривцова спокоен, он, как кот, всегда на четыре лапы падает, — Виталий нахмурился, внезапно вспомнив серенький голос Олега, стоявшего возле кухонного окна.

— Страшно мне, Виталя… Я устал…

И всетаки весельчакавтослесарь продержался дольше остальных.

— Но его всетаки убили, — напомнила Алина. Виталий покачал головой.

— Я имею в виду…

— Я понимаю. Но ты ведь не знаешь, чего в этом мире лишился Олег.

Виталий снова взглянул на нее и только сейчас заметил, что Алина выглядит совершенно измотанной, даже больной. Ее лицо сильно осунулось, и глаза на нем казались неестественно огромными. На мгновение ему даже померещилось, что он видит сквозь нее сияющие витрины магазинов, словно она была всего лишь туманной дымкой, тающей прямо на глазах, и он внезапно испугался, что и это все окажется всего лишь сном, и опять все придется начинать сначала. А если на этот раз он проснется в мире, где кроме него никого не будет? Если он проснется…

Руль в его руках дернулся и машину бросило вправо. Виталия одернули сердитым гудком, и он поспешно выровнял "лендровер". Алина испуганно спросила:

— Что с тобой?!

— Да так… задумался просто. Послушай, Аля, может давай я съезжу в "Седьмое небо" сам, а? Отвезу тебя домой — поешь, выспишься…

— Не хочу я есть! — отрезала Алина. — И спать тоже не хочу! Сам же говорил — насчет того, что я затеяла…

— Господи! — мученически простонал Виталий. Он схватился бы за голову, если б руки не были заняты рулем. — Как же с тобой сложно! Что ж ты все так воспринимаешь?!..

— Хочешь поговорить об этом?

— Тьфу ты! — Виталий поджал губы, чувствуя, как в нем снова поднимается знакомое раздражение. — Ей богу, иногда так и хочется привязать тебя к столбу и выпороть кнутом, как потного негра!

— Да вы, батенька, садист?

— Пообщавшись с тобой, даже мать Тереза стала бы садисткой! Хочешь довести себя до ручки — бога ради, твое право! Но когда ты хлопнешься в обморок от истощения, не вздумай требовать от меня сочувствия!

— Не вздумаю, — пробормотала Алина, разглядывая извлеченную из пачки сигарету. — А ты, значит, бросишь меня на асфальте и пойдешь себе, посвистывая, прочь, и суетные прохожие будут походя топтать ногами мое бедное распростертое тельце. Господин Воробьев, вы свя-той! Странно, что вас еще не канонизировали!

"Лендровер" резко свернул к обочине, чуть не переехав какого-то мотоциклиста, и остановился. Виталий повернул голову к Алине, свирепо глядя на нее, и она в ответ застенчиво захлопала ресницами.

— Только не смотри так! У меня дрожат руки, когда ты включаешь свое обаяние! — произнесла она низким грудным голосом, после чего сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и обыденно сказала: — Ну, как? Тебе полегчало? Лично мне да.

Лицо Виталия оттаяло, потом он усмехнулся и склонил голову на руль, точно собрался прилечь поспать.

— Господи боже, Аля, иногда мне кажется, что и ты сумасшедшая.

— Серьезно? — встревоженно спросила Алина. — Не знаешь, это лечится?

Он протянул руку и, приобняв ее за плечи, шутливо качнул из стороны в сторону.

— Надеюсь, нет. Но порой хотелось бы, чтоб об очередном приступе меня предупреждали, потому что я не всегда за ними успеваю.

— Я обдумаю твое предложение на досуге, а теперь поехали в "Небо". И, знаешь, — Алина посерьезнела, — после всего я буду очень удивлена, если мы не найдем там Харченко.

— Ты знаешь, я тоже, — отозвался Виталий, выводя машину на дорогу. — Но все равно вначале придется заехать ко мне. Мэй нужно вывести. Иначе, когда я вернусь, меня будет ждать большой сюрприз.

— И надо проверить, жив ли там Жорка — что-то он давно не звонил, — добавила Алина. — Вдруг твоя расчудесная собака его уже доедает.

Виталий покосился на нее, но на этот раз ничего не сказал, не желая ввязываться в еще один диалог. Потом взглянул в зеркало обзора и нахмурился — ему показалось, что он уже где-то видел едущий следом пыльный бежевый "москвич". Но тот на следующем же повороте свернул в другую сторону, и Воробьев, успокоившись, снова принялся смотреть на дорогу.

* * *

В "Седьмое небо", играющее огнями, словно гигантская новогодняя елка, их поначалу не пустили, и Виталий, не удержавшись, укоризненно посмотрел на Алину, которая, разумеется, не поддалась на уговоры тихонько подождать в машине. Одного его, возможно, и пропустили бы, но с Алиной пропускать не желали — и все тут! Глыбообразный охранник обиженно спросил у нее паспорт, получил ответ, что паспорта с собой нет, обиделся еще больше и наотрез отказал.

— Это частный клуб, — пояснил он, водя очами по сторонам, — и администрация имеет право решать, кого пускать, а кого нет.

— Это вы — администрация?.. — начала было Алина, но Виталий тут же зажал ей рот ладонью, после чего больше по инерции поинтересовался:

— И каков принцип симпатии администрации?

— Вы — не члены клуба, — с удивительной кротостью пояснил охранник и сделал величавый жест в сторону улицы. Виталию жест крайне не понравился, и он собрался было, прежде чем уйти, рассказать охраннику все, что он думает по поводу членов, но тут подошел еще один мужчина в форменном костюме, решивший выяснить, в чем заминка. При виде Виталия он застыл, и несколько секунд они предавались взаимному созерцанию, после чего вдруг одновременно кинулись навстречу друг другу, сшиблись и начали восторженно мять друг друга и трясти, выкрикивая множество слов, большинство из которых заканчивались на "ать" и "ак". Алина, ойкнув, отскочила в сторону, не сразу поняв, что происходит.

— Ну, блин! — наконец сказал охранник и, напоследок, еще раз с размаху хлопнул Виталия по левому плечу, тут же получив взаимный хлопок. — Ну не ожидал! Так ты теперь в Волжанске живешь?! Давно?!

— Да уж лет пять как.

— Да иди ты! И как же это мы ни разу не пересеклись?! Вот жизньто а?! Знал бы!.. Жаль, сегодня моя смена, никак не уйти… Слушай, а че тебя сюда занесло?! Оттянуться решил?

— Ну. Да вот, — Виталий кивнул на обиженную глыбу, — администрация не пускает.

— Забей! Твоя подруга? — охранник вопросительно посмотрел на Алину, которая почему-то ощутила неодолимое желание встать по стойке "смирно" или убежать подальше. — Вообще-то, Виталя, ты б ее лучше в нормальное место сводил, здесь сам понимаешь… — он глубокомысленно покрутил в воздухе пальцами, потом подмигнул Алине. — Или это типа экстрим?

— У нас тут коекакие дела.

— Аа, — охранник понимающе кивнул. — Ну, лады, тогда заваливайте!

— Валера! — укоризненно сказала глыба в костюме и сделала шажок вперед, но охранник небрежно отпихнул его в сторону.

— Сань, отвали! Чтоб я кореша не пропустил?! Да даже если он с тридцатью бабами придет! Пошли, ребята, сейчас я вас гденибудь пристрою. Сегодня народу много.

Народу в "Седьмом небе" и впрямь было много. Зал был забит, а на сцене, по обеим сторонам которой искрились разноцветные фейерверки и то и дело что-то хлопало, выпуская клубы разноцветного дыма, пятеро девушек с выдающимися формами, на которых из одежды были только брякающие цепи, выплясывали под готический рок какойто воинственный танец, отчаянно размахивая грудями. Алина, которая до сих пор подобные заведения видела только по телевизору, ошеломленно оглядывалась по сторонам, на всякий случай вцепившись Виталию в руку.

— Слушай, — кричал тем временем Виталий на ходу своему проводнику, — ты не знаешь такую… Ольку Харченко?! Высокая брюнетка! Стервозная такая! Часто здесь отирается!

— Да их тут знаешь сколько отирается?! И стервозных, и брюнеток, и Олек?! А по фамилиям я никого не знаю! Кому тут, на хрен, нужныто фамилии?! — орал в ответ Валера. — Тут блядей ползáла, ими Сова заведует, только ты у него лучше не спрашивай — отморозок полнейший! Я могу поспрошать, но ничего не гарантирую! Вот, сюда падай-те!

Он усадил их за столик и ушел, напоследок еще раз восторженно обозвав Виталия несколькими нехорошими словами, и Воробьев сделал то же самое, после чего расхохотался, качая головой, и сказал Алине:

— Елки, кто б мог подумать, а?! Не будь Олька проституткой, я б, может, Валерку, еще лет пять не видел! Жизнь действительно занятная штука!

— А кто это?

— Валерка Марченко, — Виталий сунул в рот папиросу, и глаза его слегка затуманились. — Воевали вместе. Между прочим, у парня исторический за плечами, а вот ведь… сторожит всякую… — он огляделся в поисках официантки. Подзывать ее было бессмысленно — он с трудом слышал даже голос Алины, поэтому Виталий подождал, пока мимо пробежит что-нибудь похожее на обслуживающий персонал, изловчился, ухватил девушку за локоть и спросил, что у них есть?

— А чего вам надо? — сердито спросила официантка, пытаясь вырваться и удивляясь тому, что курсирующий неподалеку Валера не спешит на выручку, а только весело скалит зубы. Потом сунула Виталию под нос выхваченное из-под мышки меню. Тот открыл его и небрежно ткнул пальцем.

— Это, это и вот это — всего по два.

Он отпустил девушку, и та умчалась, напоследок омыв Воробьева заинтересованным взглядом. Алина с отчаяньем произнесла, чуть ли не сунув губы ему в ухо.

— Здесь столько народу — как мы ее увидим?!

— Будем внимательно смотреть! — прокричал в ответ Виталий. — Пока что я ее не вижу!

Воинственные пляски закончились, и свежая смена начала бодро выплясывать канкан, громко стуча каблуками и взвизгивая. Официантка принесла заказ. Алина, сердито посмотрев на тарелку с отбивными и гарниром и вазочку с салатом, отодвинула их и сразу потянулась к бокалу с вином, но Виталий проворно выхватил его, после чего пододвинул тарелку и вазочку обратно и показал девушке кулак.

— Ешь!

— Я же сказала, что не хочу!

— Ешь сей же секунд! Или я позову Валерку, и он отнесет тебя в машину и запрет там до утра!

— И тебе не жаль машину?

Виталий поразмыслил над этим, после чего изобрел новую угрозу:

— Тогда я сейчас уйду, а ты будешь искать ее сама!

Алина испуганно огляделась, потом сердитым рывком подвинула тарелку ближе и начала сердито жевать, бросая на Виталия огненные взгляды. Тот усмехнулся и снова принялся смотреть по сторонам, потягивая кофе.

Поглощая принесенную еду, которая, к ее удивлению, оказалась очень даже ничего, Алина с любопытством изучала зал. Конечно, с залом "Чердачка" его было не сравнить — здесь было чисто и нарядно, на каждом столе стояла красивая лампа, никто не валялся на полу, не поднимал руку на официанток и не размахивал окровавленными молотками, а симпатичные барменши спокойно занимались своим делом, а не подтирали на полу пивные лужи и не вышвыривали за дверь разбуянившихся посетителей. Кроме того, в зале совершенно не было подростков. Но и тут большинство активно пило, хихикало и хохотало, гомонило и игриво шарило руками под столиком, в принципе занимаясь тем же непотребством, что и более скромно одетые посетители "Чердачка". Внезапно Алина попробовала, как раньше, вызвать в мыслях недавнюю мечту о собственном ресторанчике, но почувствовала глубочайшее отвращение. Мечта не вызывалась. Исчезла.

Ряд вкидывающих длинные ноги девушек сменился четырьмя парочками в латиноамериканских сверкающих нарядах, которые принялись вполне профессионально танцевать чачача, вихляя бедрами и делая головокружительные провороты. Алина засмотрелась на них, невольно вспомнив, как этот танец танцевали Борис со Светланой в зале особняка, и загрустила. Какойто посетитель, расчувствовавшись, полез было на сцену — поближе к стремительно мелькающим в танце ногам, но мгновенно оказавшийся рядом Валера изловил его и относительно вежливо сопроводил обратно на место.

— Знаешь, мне кажется, что Жорка что-то раскопал, — задумчиво произнес Виталий. Алина вопросительно посмотрела на него, потом согласно кивнула — уж больно задумчивый вид был у Вершинина, когда они забегали домой к Виталию за Мэй. Жорка ничего не сказал и даже ни о чем их не спросил, а на их вопросы, лишь неопределенно отвечал: "Ищу…" — и улыбался отрешеннозагадочной улыбкой Джоконды, и склонял бездумную голову на кулак возле монитора, словно осовремененный вариант Роденовского "Мыслителя", и глаза его смотрели твердо и тускло, словно шляпки гвоздей. Так ничего и не добившись, они бросили его возле компьютера и уехали.

— Наверное, он хочет выяснить все до конца, а потом уже сказать.

— Ну да, — сердито сказал Виталий, брякнув чашкой о стол, — зато теперь это мешает моей наблюдательности, потому что постоянно крутится у меня в голове! Позвонить ему, что ли?..

— Смотри! — Алина внезапно схватила его за руку, потом вытянула указательный палец в нужном направлении. — Вон туда посмотри!.. Или мне показалось?!

Через зал шла высокая привлекательная девушка в брюках с очень низким поясом и короткой кофте, поверх которой был наброшен прозрачный развевающийся шазюбль. Девушка шла не по своей воле — ее тянул за руку высокий, хорошо сложенный мужчина в светлом костюме, что-то зло втолковывая на ходу. Доведя девушку до одного из столиков, он с размаху усадил ее на стул, ткнул чуть ли не в лицо указательным пальцем и резко что-то произнес, потом растопырил пальцы в воздухе, косо дернул ребром ладони в ее сторону и снова что-то сказал, и девушка заметно присмирела. После этого мужчина сделал сидевшему за столиком человеку знак, что все улажено, и удалился быстрым подпрыгивающим шагом. Девушка осталась сидеть, зло дергая губами. Потом она вытащила из лежавшей на столе пачки сигарету и чуть развернулась. Сидящий человек поспешно поднес ей горящую зажигалку, и она прикурила, глубоко затянулась, после чего выпустила тому дым чуть ли не прямо в очки и очаровательно улыбнулась.

Это была Ольга Харченко.

— Елки! — потрясенно сказал Виталий. — Она вообще не изменилась! Ну конечно, при такой внешности, зачем ей желать другую…

— Ну так поди и скажи ей об этом!

Виталий, правильно поняв перемену в голосе спутницы, метнул в ее сторону привычносердитый взгляд.

— Да я совсем не то имел в виду!

— Ясное дело, ты имел в виду ситуацию на Ближнем Востоке!

— Я глубоко жалею, — сказал Виталий барабаня пальцами по столу, — что не заехал по дороге в хозяйственный магазин и не прихватил там рулон изоленты, чтоб заклеить тебе рот! Молчащая Алина — какая чудная хрустальная мечта!

— Пока ты будешь мечтать, клиент потащит ее в постель! — резонно заметила Алина. — Не сунемся же мы и туда со своими "проститеизвинитепомните"?!

— Ладно, — Виталий начал было подниматься, но Алина тут же вцепилась ему в руку.

— Подожди! — испуганно зашептала она. — Ты видел ее работодателя?! Жуткий тип! А вдруг ему не понравится, что ты ломаешь график его сотруднице?! Вдруг он откроет огонь?!

— Господи, Аля, какой огонь? Ты фильмов насмотрелась. Скажу пару слов и уйду, дальше видно будет. И ничего это…

— Нет уж! Сейчас как раз танцуют — давай приблизимся к ним в темпе вальса — это будет выглядеть более безобидно.

Виталий с иронией посмотрел на танцующих. Большинство кавалеров откровенно обнимали своих дам за выступающие части тела, и дамы поощряюще улыбались. Пары преимущественно топтались на одном месте, монотонно покачиваясь из стороны в сторону под медленную музыку, и были удивительно похожи друг на друга.

— Ты всерьез представляешь здесь вальс?

— Ну, я фигурально выражаясь.

— Хе! — Виталий со смешинкой глянул на нее. — Это действительно вариант или просто предлог потанцевать?

Алина несколько раз моргнула, потом с преувеличенным вниманием начала разглядывать остатки картошки у себя в тарелке.

— Ну, а какие у тебя будут предложения?

— Погоди, — сказал он с легким недоумением, — я же не сказал нет. Пойдем.

Виталий отодвинул стул, поднялся и протянул ей руку. Алина слабо улыбнулась и положила пальцы на его ладонь, и он сжал их. Ему показалось, что она дрожит.

Они медленно двигались под музыку, постепенно приближаясь к нужному столику. Левой рукой Алина держала чуть полусогнутые неживые пальцы его правой руки, чувствуя на спине его теплую ладонь. Виталий смотрел куда-то поверх ее головы, глаза его были рассеянными и задумчивыми.

— А ты и здесь неплохо танцуешь, — заметила Алина. Воробьев опустил взгляд и, казалось, очень удивился, обнаружив ее в своих руках.

— А?

— Я вообще тебе не мешаю? — поинтересовалась она, чуть отстраняясь, но Виталий тут же решительно притянул ее обратно, но так, словно она была не девушкой, а ручным тормозом.

— Просто думаю, как начать разговор.

— Думай быстрее — она уже очень близко. Давайка обойдем эту целующуюся в десны пару — она нам все время дорогу заступает!

— Угу, — сказал Виталий, крепче прижал ее к себе и вдруг сделал изумительный по размаху проворот, обойдя означенную пару на крутом вираже, лихо прокрутил Алину под левой рукой, поймал и снова начал двигаться в прежнем темпе, пояснив ее изумленным глазам:

— Это я у Борьки со Светкой тогда видел. По-моему, неплохо получилось, а?

Алина молча кивнула. Виталий продолжал смотреть на нее, словно ждал какого-то определенного ответа, потом вдруг произнес, склонившись к ее уху:

— Знаешь, ты очень красивая.

Прежде, чем она успела ответить, вообще как-то отреагировать, даже осмыслить то, что он сказал, Виталий отодвинулся, потом резко развернул ее, они ловко проскользнули между двумя парами и оказались точно возле Ольгиного столика. Ольга как раз подносила к губам бокал шампанского, а сидевший рядом с ней мужчина в дорогом, но плохо сидевшем на нем костюме, что-то ей говорил. Мужчина был круглым и розовым, как новорожденный поросенок, его седеющие вьющиеся волосы скромно отступали с макушки к вискам и затылку, являя на обозрение большую блестящую от пота розовую лысину. Розовая пухлая ручка уютно умостилась на Ольгином бедре, ласково его поглаживая. Круглые стекла очков блестели благосклонно и почти умиленно. Ольга смотрела на него с зазывным раздражением и такое же выражение притаилось в изгибе ее влажно блестящих губ. Бровиусики были слегка вздернуты.

Виталий резко развернулся и отклонил Алину так, что ее голова оказалась чуть ли не у Ольги на коленях, и в этом перевернутом положении она сказала:

— Оль, привет!

— Привет! — сказал и Виталий, поворачивая лицо к Харченко так, чтобы она могла видеть лишь неповрежденную его часть, надеясь, что это поможет ей быстрее сообразить, что к чему.

Ольга рассеянно кивнула, мазнув по ним раздраженным взглядом и тут же отвернулась, но сразу же повернула голову, и на этот раз ее взгляд продлился чуть дольше. Потом она снова отвернулась, очевидно потеряв к ним всякий интерес.

— Спасибо, что пыталась втащить меня обратно в окно, — обыденно произнесла Алина, выпрямляясь. — Ты не виновата, что я выскользнула. Но меня выбросил не Виталий, как мы думали. Это сделал Лешка — тот мальчишка, который ушел в лес. А мыто, наивные, решили, что это Евсигнеев. Он всех нас провел.

Голова Харченко повернулась обратно — так медленно и неуверенно, словно она делала это движение впервые в жизни. Глаза Ольги широко раскрылись, бровиусики встали почти вертикально.

— Кто вы?..

— Мы встречались, — ответил Виталий, — не так давно. Сначала мы ехали в одном автобусе, потом ночевали в одном особняке, где находили удивительные вещи. Свои вещи. А ты помнишь свою вещь, Оля? Ты сама принесла ее нам. Это баночка из-под маринованных огурцов. С кислотой.

Ольга, держа в руке бокал с шампанским, начала подниматься из-за стола — так же медленно, как недавно вела к ним свой ошеломленный взгляд. Ее губы дрожали. Она смотрела на Виталия и Алину — на одно лицо и на другое, взгляд прыгал тудасюда, словно теннисный мячик под крепкими ударами ракеток.

— Что?..

— Ты заснула, Оля, — укоризненно произнес Виталий. — Я же говорил тебе — не пей, но ты не послушалась и заснула, поэтому он убил тебя следующей. Ты знала об этом?

— Кстати, Жора тебе привет передавал, — добавила Алина.

Пальцы Ольги сжались, раздавив хрупкий бокал, и он расплескался брызгами стекла и шампанского, смешавшегося с кровью. Мужчина в очках чуть отодвинулся, испуганно глядя на нее. Его ладонь, сползшая с бедра Харченко, теперь бестолково ерзала по столешнице. Ольга тупо посмотрела на глубокие порезы на своих пальцах и ладони, после чего вдруг присела, сжавшись, будто кошка перед прыжком, и пронзительно закричала, взмахнув в воздухе растопыренными пальцами.

— Нет! Это неправда!

— Оля, послушай… — начал было Виталий, но Ольга схватила со столика тарелку с салатом и швырнула ему в голову. В самом же начале полета тарелка и салат разделились — тарелка порхнула в сторону Воробьева, который едва успел увернуться, врезалась в спину одному из танцующих, свалилась на пол и разлетелась вдребезги. Салат же жирным, майонезнокреветочным комом шлепнулся на колени розоволысого мужчины, сидевшего за столиком, и он вскочил, яростно сметая с брюк свой же заказ, после чего громко произнес несколько нехороших немецких слов.

— Тебя не существует! — взвизгнула Ольга. — Убирайся!

Она развернулась и проворно шмыгнула в толпу танцующих. Виталий отпустил Алину и, толкнув ее следом за Ольгой, кинулся в сторону выхода, крикнув на ходу:

— Не дай ей уйти! Попробую там перехватить!..

Алина метнулась вперед, успев заметить, как колыхнулся в проеме между двигающимися под быструю музыку телами вишневый шазюбль. Она сразу же налетела на какого-то мужчину, тот выругался и оттолкнул ее. Алина взмахнула руками, с трудом удержав равновесие, но тут ее кто-то толкнул в спину, и она с распростертыми руками налетела на высокую извивающуюся девицу, окунувшись лицом в ее потное декольте.

— Охренела что ли?! — вскрикнула та, отшатываясь назад. Алина кивнула, повернулась и бросилась туда, где секунду назад видела развевающуюся вишневую ткань.

Внезапно музыка стихла. Потом раздался громкий восточный мотив с протяжным завыванием, и на сцене две девушки, обильно сияющие бижутерией и блестками, начали танцевать танец живота. Публика тут же растеклась по своим местам, дабы насладиться этим действом, и Алина сразу же увидела Ольгу, уже собравшуюся юркнуть в какойто боковой проход, кинулась вперед и почти в полете вцепилась ей в плечи. Девушки покатились по полу, с грохотом уронив несколько стульев. кто-то восторженно воскликнул:

— Вот это да! Серый, глянь — бабы сцепились!

— Пусти! — прошипела Ольга, пытаясь высвободиться. Выбившаяся угольно черная прядь ритмично колыхалась перед ее лицом, прилипая к губам. Алина вцепилась в Харченко еще крепче. Ольга неистово выдиралась, ткань ее шазюбля угрожающе трещала.

— Ты должна меня выслушать! Давай выйдем и споко…

— Пусти, тварь! Я тебя не знаю!

— Знаешь! Я Алина! Здесь у меня другое лицо, но это я!

Они приподнялись и теперь раскачивались, стоя на коленях, словно исполняли какойто нелепый танец. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, не стремящаяся, впрочем, их разнять, и краем глаза Алина видела, что через зал к ним спешат Валера и охранникСаня, со зверским выражением лиц. Виталия видно не было.

— Ты в автобусе прожгла себе колготки, на вечеринке была в серебристочерном платье, ты нашла банку с кислотой, ты провела ночь с Жоркой, ты меня пыталась спасти… — задыхающейся скороговоркой заговорила Алина, пытаясь в крошечный промежуток времени втиснуть как можно больше слов, — а на следующее утро мы нашли задушенную Светку на вешалке, а потом Лифмана проткнуло алебардой! Я была рыжей, а Рощина — блондинкой, а ты была хозяйкой "Вавилона", ты поспорила с Борькой из-за шабли, ты играла на рояле, а Кристинка пела…

На мгновение Ольга перестала дергаться, и ее лицо помертвело. Губы судорожно хватали воздух, немигающие глаза с ужасом уставились на Алину. Потом она завопила — так громко, что перекрыла музыку:

— Это невозможно! Так не бывает!.. Пусти, сука!

Ее рука с согнутыми когтями пальцами с размаха устремилась в лицо Алине. Та машинально дернула головой, но острый ноготь указательного пальца Ольги все же проехался по ее щеке, располосовав кожу до крови. Алина вскрикнула.

— Ах ты, зараза!..

Отпустив Харченко, она отвесила ей увесистую оплеуху, и та свалилась на пол, стукнувшись затылком, и изумленно уставилась быстро моргающими глазами в потолок. кто-то из зрителей захлопал. Алина быстро склонилась над ней, встряхнула за плечи и жестко сказала в ухо:

— Если тебя все устраивает — живи, как жила! Если нет — завтра, в двенадцать дня, в Пушкинском парке у "одуванчика"! Нам нужна твоя помощь! Это был не совсем сон!..

Чья-то рука схватила ее за плечо и вздернула на ноги. Перед глазами Алины появилось разъяренное лицо глыбообразного охранника, но он тут же отпустил ее и с коротким болезненным криком устремился на пол, чуть не придавив уже начавшую ворочаться Ольгу. Виталий, принявший непосредственное участие в этом происшествии, сжал запястье Алины и дернул, рывком увлекая ее за собой.

— Прости, старик!.. — бросил он на ходу Валере, который качнулся в сторону, давая ему дорогу, и укоризненно проорал вслед:

— Вот не можешь ты без этого, да?!..

Алина, задыхаясь, изо всех сил старалась поспеть за собственной рукой, зажатой словно в тисках. Виталий ловко лавировал между столиками, у нее же лавировать не получалось, ее бросало из стороны в сторону, и она на ходу бросала людям, об которых то и дело стукалась:

— … простите!.. извините!.. простите!..

Валера и очухавшийся Саня мчались следом — Валера больше для вида, тогда как второй охранник был полон энтузиазма выполнить свой служебный долг. Но сделать это ему так и не удалось — когда они достигли дверей и выскочили на улицу, то увидели лишь габаритные огни джипа, стремительно уносящиеся прочь от "Седьмого неба" к трассе, где этих огней текла целая река.

— Ушли, — негромко, с плохо скрываемым облегчением заметил Валера, вытирая вспотевший лоб и глядя, как следом за джипом к потоку огней торопливо катит пыльный старенький "москвич". — Ну, блин, затейливо гудят однополчане!..

Глыбообразный коллега мрачно сказал, потирая ноющее запястье правой руки:

— Так и знал, что не надо было эту бабу сюда пускать!

* * *

Алина, морщась, осторожно вытирала носовым платком залитую кровью щеку, с досадой глядя на себя в зеркало. Ноготь Ольги оставил длинную глубокую царапину, рассекшую щеку от подбородка почти до уголка левого глаза. Царапина горела огнем и беспрерывно оплывала кровью, словно у Харченко на пальце вместо ногтя было острейшее лезвие. Алина искренне надеялась, что и Ольга сейчас испытывает болезненные ощущения. Ладонь после оплеухи неприятно ныла — значит, оплеуха удалась на славу.

Виталий, который вел машину, поджав губы, покосился на нее, потом зло спросил:

— Больно?

— Больно.

— Ну, так тебе и надо! — внезапно загремел он. — Я просил задержать ее, а не устраивать драку! Чем ты только думала?! Тебе нужно было ее только задержать и дождаться меня! Я бы вывел ее на улицу, отъехали бы куданибудь и нормально поговорили! Теперь она нас и слушать не станет!

— А что мне было делать, если она подругому не задерживалась! — раздраженно отозвалась Алина, пряча платок. — Между прочим, она меня первая ударила!

— Конечно, только ты вначале ее на пол повалила! Думаешь, она от этого стала бы более общительной?! Или тебе легче вести разговор, когда и ты, и собеседник валяетесь, уткнувшись носом в пыль?!

— Иначе она бы сбежала! Самто ты где был?! На сценических девчонок глазел?! — Алина начала закипать. — И нечего на меня орать!

— Я на третьего охранника отвлекся! А тут еще Сова прилетел… так что я был занят… но я быстро освободился, так что ты могла бы… А теперь все "Небо" на ушах стоит! А Харченко сейчас забьется в какуюнибудь дыру — и привет! Ищи ее!..

— Я назначила ей встречу на завтра. Возможно, она придет.

Виталий скептически хмыкнул, сворачивая на заправку.

— Прибежит! С восторженным криком, теряя на ходу каблуки! Ты видела ее лицо?! Она перепугалась до смерти! А после такого мастерски провернутого диалога — и подавно!

Он остановил машину, и Алина тотчас развернулась к нему:

— Слушай, чего ты прицепился ко мне?! Если я говорю, что нельзя было подругому, значит нельзя было! Можешь ты для разнообразия послушать не только себя?! Хочешь продолжения сотрудничества — следи за своим тоном, понял?! Дай мне телефон!

Виталий со злым недоумением посмотрел на нее, потом протянул Алине сотовый. Она схватила его, потом сунула ему в руку телефон, который он дал ей, оставляя ее в библиотеке.

— На! Твой телефон должен быть у тебя! А то я, сидя над газетами, не столько работала, сколько отвечала всем твоим бабам! И им это, между прочим, не понравилось! А мне здорово надоело! Все! Я иду домой спать, созвонимся завтра, — она повернулась и распахнула дверцу. — Мне нужно отдохнуть от твоего общества! Оно здорово утомляет! Я и не подозревала, что ты можешь быть таким… занудным типом!

Виталий, перегнувшись через сиденье, попытался схватить ее за руку, но Алина увернулась, свирепо блеснув глазами.

— Алька, стой! Подожди, заправлюсь и отвезу, раз тебе так приспичило к себе домой! Ну, перенервничали, поорали — и хватит! Не валяй дурака!

— А разве я тебя валяла?! — Алина перебросила через плечо ремень сумочки. — Я тебя и пальцем не тронула! Сама отвезусь! Остановка рядом — сяду в маршрутку — и отвезусь! На сегодня оставь меня в покое! Жоркой, вон, командуй!

Она хлопнула дверцей и быстро зашагала, почти побежала прочь. Виталий дернулся было следом, потом сплюнул, зло ударил ногой по колесу машины и метнулся к автомату. В кармане у него запищало, он выхватил телефон и чуть не шваркнул его об асфальт, но тут же опомнился, нажал на кнопку и прижал трубку к уху.

— Аля, послу…

— Это не Аля! — резко перебил Виталий торопливый голос Жоры. — В чем дело?!

— А, ты? Вот что — немедленно приезжайте! Вы еще не всех нашли?

— Нет еще.

— Примерно сколько?

— Остались Олег, Светка, Кристинка, Маринка и Лешка.

— Мда, — мрачно произнес Вершинин. — Короче, пока бросайте все и едьте сюда. Боюсь, у нас проблемы.

— В чем дело?

— На месте объясню, — сказал Жора и отключился.

* * *

Алина шла неторопливо, куря на ходу, хотя это считалось неприличным, иногда поругиваясь себе под нос и пиная носками сапог подворачивавшиеся под ноги пивные крышки и пустые сигаретные пачки, хотя это тоже считалось неприличным. Ветер срывал искры с ее сигареты и уносил их в темноту за ее спиной, где сердито шумели голыми ветвями гигантские тополя. Ночь была глубокой, безлунной и слабые лампы придорожных фонарей помогали мало — их едваедва хватало на то, чтобы освещать столбы, на которых они держались. Это была почти окраина города, лишенная ярко освещенных витрин, светящихся вывесок и потока огней стремительно проносящихся фар — их здесь был, скорее, мелководный ручеек — машины прокатывали мимо не то, чтобы нечасто, но как-то тихо и незаметно, прогоняя перед собой волну яркого света и снова погружая все в сонный ночной полумрак. Коегде светились стекла одиноких ларьков. Она знала этот район с детства, и ей казалось, что с тех пор он стал куда более мрачным. Ходить здесь по ночам в одиночку было небезопасно, но обычно Алина возвращалась домой вместе с Женькой, а на случаи одиночества в кармане пальто лежал баллончик со слезоточивым газом, хотя сегодня применять его было бы довольно сложно, вернее, опасно. Она уже размышляла над этим. Прежде чем брызнуть, нужно было встать по ветру, чтобы порция газа не прилетела ей же в лицо, а где гарантия, что пока она будет выбирать нужную позицию, преступник добропорядочно подождет в сторонке? Да, скорее всего, и не будет она ничего выбирать — выхватит с перепугу и пшикнет, а там — как повезет. Впрочем, до сих пор прецедентов не было ни разу.

Алина подождала, пока проедут машины, и перебежала через дорогу. До дома осталось всего несколько дворов. На всякий случай она быстро оглянулась — не крадется ли кто следом с дурными намерениями? Но никто не крался — следом шли только две пожилых женщины, свернувшие в первый же двор.

Она выбросила окурок и, поежившись, зашагала быстрее. Вдалеке прогрохотал поздний трамвай — скорее всего, шестнадцатый. Неподалеку в кустах урчали и страдальчески завывали коты, из глубины дворов то и дело доносились взрывы и взрывчики — кто-то старательно упражнялся с петардами, в последние годы ставших настоящим бедствием для тех, кто ценит спокойствие и личную безопасность. В одном из домов громко работал телевизор, крича голосом Стругачева:

— Где эта сволочь?!..

В другое время она бы улыбнулась, вспомнив эту сцену из "Особенностей национальной охоты", но не сейчас. В ней до сих пор все кипело от злости и обиды, причем Алина никак не могла понять, на кого злится больше — на Виталия или на саму себя. К этому примешивалось странное глухое отчаянье — с каждым часом она все больше осознавала, что рядом — совершенно чужой человек, которому глубоко безразличны все мысли, поступки, эмоции и порывы, упакованные в обертку из костей и плоти и все вместе называемые Алиной Сухановой. Безразличны, если только это не мешает делу.

И все сейчас подругому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Слева потянулся высокий бетонный забор, ограждавший автостоянку, и Алина, покрутив головой по сторонам, шагнула на широкую дорогу. Машин не было видно, и она небрежно пошла наискосок, погруженная в свои мысли.

Когда она достигла середины выщербленной асфальтовой ленты, мрак, теснившийся в одном из ручейков узкой дворовой дороги вдруг ожил, открыв ослепительно яркие глаза автомобильных фар, раздался пронзительный визг колес, и на дорогу, заложив крутой вираж, вылетел пыльный светлый "рекорд" и, набирая скорость, целеустремленно помчался вперед. Длинные ослепительные лучи пронзили испуганно развернувшуюся человеческую фигуру, словно иглы зазевавшуюся бабочку.

Алина на мгновение оцепенела, тупо глядя на надвигающиеся слепящие огни и потеряв счет времени. Она сваляла дурака, отказавшись поехать вместе с Виталием. Господи, какого же она сваляла дурака! На мгновение в голове мелькнула нелепая мысль.

А может, так и лучше?

Развернувшись, она бестолково дернулась тудасюда, словно кошка, оказавшаяся на пути стаи разъяренных псов, потом все же побежала в нужном направлении — не туда, где тянулся бетонный забор, а к тротуару, который сейчас казался очень далеким, словно противоположный берег Волги. Почему-то, она почти не сомневалась, что добежать не успеет.

Шума двигателя второй машины Алина не услышала и так и не поняла, откуда она взялась — скорее всего, вынырнула с противоположного конца двора. Она лишь успела увидеть летящие по встречной фары, а потом под ногами оказался тротуар. "Рекорд" с охотничьим азартом прыгнул следом, без труда перемахнув через низенький бордюр.

Мчавшаяся навстречу машина — старенький пыльный "москвич" — вдруг резко развернулась, отчаянно визжа шинами, и на развороте с грохотом врезалась в бок "рекорда". Алина с отчаянным криком бросила свое тело вперед и уже в полете почувствовала промчавшуюся совсем рядом волну теплого воздуха. Потом она ударилась об асфальт, от удара ее перекувыркнуло, и Алина замерла, оглушенная, инстинктивно прикрыв голову руками и чувствуя под щекой бугристый холод камня.

"Москвич" еще не успел набрать достаточную скорость, но удартаки отбросил "рекорд" в сторону от намеченной цели, прилично смяв ему крыло. Пока "москвич" ошеломленно урчал двигателем, словно приходил в себя от собственной дерзости, "рекорд" проворно дал задний ход, выбираясь на обочину. Алина, приподняв голову, увидела это и проворно поползла в сторону от тротуара, цепляясь скрюченными пальцами за твердую землю, вломилась в кусты и застыла там, хрипло, со свистом дыша и глядя, как чуть не убившая ее машина разворачивается резким рывком. Потом "рекорд" мигнул фарами, словно издевательски подмаргивая на прощание, и с ревом помчался вниз по дороге, уходя в темноту, а сверху уже летел знакомый "лендровер", гоня перед собой полукруг яркого света. "Москвич" дернулся и начал неторопливо, даже как-то лениво выбираться с тротуара, со скрежетом волоча по асфальту полуоторванный бампер. Перед Алиной, сжавшейся под сомнительной защитой акациевых кустов, мелькнуло лицо водителя, и она изумленно открыла глаза. Это лицо она ожидала увидеть здесь меньше всего.

Джип притормозил рядом с "москвичом", и из него выскочил Виталий. Даже не взглянув в сторону помя-той машины, он обмахнул взглядом пустой тротуар и темную чащу кустов за ним, потом закричал, и в его крике был отчетливый ужас.

— Аля!

Алина слабо пискнула из кустов и хрустнула ветвями. Виталий бросился к ней и извлек ее на слабый фарнофонарный свет — исцарапанную, ободранную, залитую кровью, с сухими листьями и веточками в всклокоченных волосах. Он убрал волосы с ее лица, и на него глянули два испуганных глаза.

— Алюшка!.. ты… как?!.. чего?!.. живая?!..

У нее в груди что-то пискнуло, и она крепко обхватила его за шею руками и, дробно, мелко стуча зубами, уткнулась ему в плечо, размазывая по темной ткани плаща кровь из разодранной щеки. Виталий тоже обнимал ее — как-то суетливо, словно она рассыпáлась на части, и он пытался удержать их все вместе. Потом замер, успокаивающе поглаживая ее спутанные волосы и глухо бормоча:

— …рыжикрыжик… тише… все…

— Вввв… — сказала Алина и еще глубже вжала лицо в его плечо. Ее продолжало колотить. Сейчас она не чувствовала боли — все заслоняло ни с чем не сравнимое ощущение ослепительного счастья, еще не до конца осознанного, — счастья продолжающейся жизни. Долей секунды позже защипала и запульсировала ободранная об асфальт щека, и она с трудом подавила накатившее желание засмеяться. Еще никогда она не испытывала радости от ссадин и царапин. Это было замечательно, что она могла чувствовать, как болит разодранная щека. Это было замечательно, что она может стоять на коленях и вжимать эту разодранную, но живую щеку в чужое плечо, а не лежать на дороге исковерканной окровавленной остывающей грудой. Алина вспомнила волну теплого воздуха, пронесшуюся совсем рядом, и сжалась в обнимающих ее руках. До сих пор ей казалось, что у смерти холодное дыхание. Лезвие, так реально полоснувшее ее по горлу там, было очень холодным.

Водитель "москвича" тем временем, выбрался наружу, все еще ошеломленно мотая головой, смахнул кровь с рассеченного лба, после чего торопливо принялся коекак прилаживать на место бампер, постоянно настороженно оглядываясь по сторонам. С особой тревогой он смотрел в сторону жилых домов, в которых, несмотря на поздний час, светилось еще немало окон.

Справившись с бампером, он сделал шаг вперед, пьяно покачиваясь, потом резко произнес:

— Жаль нарушать вашу идиллию, но, блин, давайте все слезысопли потом! Линять надо! Наверняка кто-нибудь уже ментов вызвал… после такого грохота! Куда я теперь с такой проблемной тачкой?!..

Виталий осторожно приподнял Алину, которая тут же судорожно вцепилась в него, вдруг испугавшись, что если отпустит, то он сразу же исчезнет, и спаситель"москвич" исчезнет тоже, а из полумрака уходящей вниз дороги выглянут бесшумно подкравшиеся глазафары безумного "рекорда", вернувшегося за своей добычей. Воробьев потянул ее вперед, заставив сделать несколько шагов, потом, наклонившись, подхватил на руки и понес к "лендроверу".

— Поезжай за нами, — бросил он на ходу водителю "москвича", наблюдавшему за ним с кривой усмешкой, утирая кровь, струящуюся из глубокой ссадины на лбу. — Я сейчас все устрою.

Тот кивнул, и спустя несколько секунд обе машины, развернувшись, укатили в сторону противоположную той, куда умчался помятый "рекорд".

* * *

Прижимая носовой платок к щеке, она внимательно смотрела на троих мужчин, беседующих возле больших железных ворот. Сигарета прыгала в ее пальцах, просыпая пепел ей на колени. На левом тонкая ткань брюк была продрана, и в прореху выглядывало яркокрасное пятно содранной кожи.

Отвернувшись, Алина сжала пальцами запястье, пытаясь унять дрожь в руке, потом взглянула на испорченные брюки и с тоской подумала: "Новый костюм!" Тут же на нее опять накатило безудержное желание засмеяться. Не выдержав, Алина все же хихикнула, потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, но под веками тотчас вспыхнуло видение стремительно растущих круглых огней, похожих на глаза надвигающегося чудовища. Ее ресницы дрогнули, и она вытянула шею, изучая в зеркало свое лицо, еще не утратившее мертвенной бледности, на которой кровь казалась особенно яркой. Глаза затягивал тонкий, словно предзимний лед, прозрачный ужас. На какойто момент Алине показалось очень странным, что она до сих пор видит это лицо — словно на самом деле машина всетаки догнала ее, и теперь она снова проснулась… как тогда, и теперь из зеркала на нее опять должно смотреть другое лицо.

Ее хотели убить.

Ни к чему списывать происшедшее на какогонибудь безумного лихача, пьяного или обкурившегося какойнибудь дряни. В действиях "рекорда" не было ничего безумного — в них была расчетливая целенаправленность — такая же, как в движениях хищника, нападающего на подстереженную добычу. Ее хотели убить.

Почему именно ее?

Глупый вопрос, Аля. Потому что только ты видела их лица. Они сообразили, что переход из сна в реальность какимто образом разблокировался, восстановился в ее памяти, и почувствовали опасность. Потому что и разъярившиеся подопытные свинки могут быть опасны, особенно, если вдруг превратятся в тигров.

Она взглянула на недокуренную сигарету, сморщила нос и бросила ее в приоткрытое окно. Порыв ветра тотчас подхватил ее, и крошечный огонек закувыркался в воздухе, рассыпая искры, покатился прочь и исчез. Наблюдая за этим, Алина заметила, как Виталий пожал руку своему знакомому, и тот развернулся и направился к своей машине. Она поспешно отвернулась, не желая видеть, как Виталий и его спутник идут к джипу.

Открыв дверцу, Воробьев сел на свое место и с заботливой тревогой взглянул на нее.

— Ну, ты как? Ничего? Сейчас домой поедем.

— Надеюсь, меня забросите? — поинтересовался второй пассажир, садясь на заднее сиденье и оставляя дверцу чуть приоткрытой, придерживая ее ногой. Алина вздрогнула от звука его голоса, потом подняла голову и встретилась с его насмешливым, изучающим взглядом в зеркале. Впрочем, если изучал он с искренним интересом, то насмешка казалась немного натянутой — сквозь нее просвечивали опаска и еще что-то, потаенное и недоброе.

— Почему ты меня спас?

— Это вместо "спасибо"? — ехидно поинтересовался Евсигнеев и закурил. — Я, между прочим, из-за тебя тачку раздолбал. И починить ее будет стоить очень неплохо.

— Я уже сказал, что оплачу ремонт, — холодно произнес Виталий, глядя перед собой суженными глазами. — Через день будет как новая. А теперь выкладывай!

— Что конкретно?

— Как ты нас нашел? Я не давал тебе домашнего телефона.

— Я запомнил номер твоей тачки, — Алексей откинулся на спинку дивана, потом повернул голову, изучая музыкальную систему. — Остальное — дело связей и времени. Подъехал к твоему дому и ждал, пока вы не вернулись. Потом поехал за вами до этого "Седьмого неба". Вы там когонибудь нашли или так, оттянуться решили?

— Свои вопросы задашь потом.

— Ладно, ладно, — Алексей приподнял раскрытые ладони, сжимая в зубах дымящуюся сигарету, потом усмехнулся. — Только давайка сменим тон, а, красавец?! Нечего меня за сявку держать! Если б не я — не сидела бы тут твоя подруга!

— Я тебя уже поблагодарила, — сквозь зубы сказала Алина, глядя в отраженные ненавистные глаза. Она слишком хорошо помнила их взгляд, когда он поднимал руку, фиксируя прицел на ее переносице.

— О благодарности, — Алексей чуть дернул уголком рта, — мы поговорим отдельно. Короче, значит так — за вами ехал не только я. Этот "опелек" все время гденибудь рядом тусовался. На площадке перед баром вас подождал — в уголке, скромненько. Я его быстро приметил — очень уж нагло он за вами катил. Странно, что ты его не заметил. Раз уж вы затеяли такое дело, тебе бы следовало почаще оглядываться себе за спину, поскольку, как ты понял, дело серьезное.

— Продолжай по теме, — Виталий устало прикрыл глаза. — Он ехал за нами после "Неба"?

Алексей кивнул и провел ладонью по короткой щетине на круглом черепе.

— Ага. Я его вперед пропустил и следом. Он остановился недалеко от заправки, я — чуть подальше. Из машины вылез, обошел заправку быстренько и встал неподалеку, за микроавтобусом — думал, хоть что-нибудь углядеть или услышать. Ну и услыхал, как вы грызетесь. Только тогда понял, что за баба с тобой, — он приветственно кивнул Алине. — Вспомнил, как ты звенел насчет того, что мол, некоторые здесь выглядят иначе, ну и… — Алексей усмехнулся, придав смешку сочувственный оттенок. — Да, Алька, ты здесь выглядишь очень сильно иначе! Блекло, прямо скажем…

— Не отвлекайся! — в голосе Виталия появился металл, и он чуть развернулся. Среди насмешки в глазах Евсигнеева подобострастно вильнул хвостиком легкий страх.

— Ладно… Короче, вы как разделились — ты на заправке остался, а она в маршрутку села, так опелек за ней покатил. Ну и я следом, поскольку ему явно она была нужна зачем-то. Правда, сомневался еще — думал, может хахаль ее. А потом вдруг он маршруткуто обогнал и рванул куда-то. Ну я за ним. Он в этот двор заехал и притих там, а я с другой стороны встал — ну и ждем оба неизвестно чего. А потом гляжу — батюшки, чешет, красавица! Наверное, живет где-то тут. Ну, думаю, не подвела интуиция, ее он ждет! А чего дальше было — вы сами видели. Я едва успел. Ни фига себе, думаю, хахаль у девочки! Не, явно не хахаль, явно чето другое тут! А теперь, думаю, я имею полное право узнать, почему тебя хотели убрать? Это связано с вашей возней?

— Хоть пару цифр из номера "рекорда" запомнил?

— Совсем за идиота держишь?! Я запомнил его целиком!

— Закрой дверь! — приказал Виталий и запустил двигатель. — Поговорим по дороге.

Алексей послушно хлопнул дверцей и вопросительно уставился в затылок молчащей Алине. Потом облизнул губы. Его до сих пор не оставляло чувство нереальности происходящего — с того момента, как Виталий открыл дверь его конторы. Так же, как до того момента не оставляло чувство реальности случившегося во сне. Неожиданно он поймал себя на том, что эта внешность Алины ему гораздо больше по сердцу. Не потому, что она стала симпатичнее или чегото там еще — нет. Просто потому, что она больше не была той. Он не видел того лица и рыжих волос, и на него не смотрели те изумрудные глаза. Алексей не знал, почему, но до сих пор отлично помнил то странное чувство дискомфорта и непонятного страха, которые охватывали его всякий раз, когда он видел ее.

Алина продолжала молчать, глядя на тянущуюся вдоль дороги цепочку огней. Алексей аккуратно потрогал подсыхающую ссадину на лбу, потом чуть наклонился вперед.

— Я не понял — разговоры будут, нет? Ты заявился ко мне на работу, нахамил, потребовал помощи, я, блин, помог, и что мне взамен?! Это не сотрудничество, — Евсигнеев выразительно покрутил пальцем в воздухе, — это хрен знает что!

— Расскажи ему, — негромко произнес Виталий. Алина неодобрительно на него посмотрела.

— А если это он все подстроил? Если это его человек был? Если он сам как-то связан с этими врачами?!

— Врачами? — заинтересовался Алексей. — Какими еще врачами?

— Аль, ведь это я его нашел, а не он меня.

— Ну и что? Ты его нашел, он испугался, своим маякнул и…

— … и бросился стирать тебя с лица земли, — Виталий покачал головой. — Не думаю. Он, конечно, не с нами. Но он уж точно не с ними.

— Я сам по себе, — снова подал голос Алексей. — Поподробней про врачей.

Алина сжала зубы, потом неохотно поведала ему про переход. Под конец ее рассказа Евсигнеев побагровел, потом ударил ладонью по сидению.

— Ну, суки! Вот так, значит?! Ну ладно же, умоетесь вы у меня!.. А я-то все голову ломал — куда у меня целый день девался?! Вроде на работе был, а эти козлы мне прогул записали, уроды! Но, — он сделал губами поцелуйный звук, — но почему именно меня?

— А ты не состоишь на учете у психиатра? — не удержалась Алина. Исказившееся лицо послало ей из зеркала свирепый взгляд.

— Вот не надо только! Я здоров! А то, что было там… это случайность! Ну сорвался! С каждым могло случиться! Между прочим, я ваши теории проверял — вы бы это в жизни не сделали, чистоплюи!.. А обстановка?!.. Ты же помнишь, какая там была обстановка — у всех уже начала крыша ехать! Тебе напомнить, как ты мечом размахивала?!

— А тебе напомнить, как ты пытался меня застрелить?! А то, что было накануне вечером в гостиной… напомнить?!

— Это было там! А здесь я, между прочим, тебе жизнь спас, так что заткнись! — зло крикнул Алексей, одновременно бросая в сторону Виталия опасливые взгляды. — В конце концов, это был сон…

— Если для тебя это был лишь сон, так чего ты прибежал?!

— Слушай, — вскипел Алексей, — заткни свою бабу! Если у нее нет элементарного чувства благодарности…

— Давайка не будем о благодарности, — в голосе Виталия послышалась отчетливая насмешка. — Ты ее спас с определенной целью, так что говори, чего тебе надо? Хотя, думаю, и так знаю. Ты хочешь с нашей помощью найти этих экспериментаторов и срубить с них бабок — я угадал?

— А почему бы и нет?! — отозвался Алексей с вызовом, слегка остыв. — Они мне мозги оттрахали, жизнь испортили, потому что теперь я… — он сжал губы. — Так пусть заплатят за это! Разве вы их не для этого ищете?

— Что ты можешь предложить, помимо недавнего героического разбития своей тачки? — спросил Виталий, пропустив мимо ушей его вопрос. Алексей хмыкнул, потом потер заросший темной щетиной подбородок.

— Помощь. Могу выполнять техническую работу под твоим руководством, — последние слова дались ему с большим трудом. — Буду проверять адреса, места… Только учти — искать Олега не буду. Кристинку, Маринку, Светку — пожалуйста. Но не Кривцова!

Виталий нехорошо улыбнулся.

— Понимаю.

— Лешку тоже могу… если дашь какиенибудь конкретные зацепки, потому что у меня ничего нет.

— Вряд ли мы сможем найти его самостоятельно. Для этого нужно разыскать тех, кто вторично допустил его до эксперимента. Чего еще ты хочешь?

Алексей помолчал, расстегивая и застегивая кнопку на клапане кармана куртки, потом сказал:

— Гарантий.

— Гарантий чего? — удивился Виталий, притормаживая на перекрестке. — Тебе в какую сторонуто?

— Да я здесь выйду.

— Да ладно, чего там, я могу и к подъезду.

— Не, — скромно ответил Евсигнеев, — не стоит. Прогуляюсь перед сном.

— Так каких гарантий ты хочешь? — повторил Виталий, сворачивая к обочине. Алексей снова щелкнул кнопкой, после чего с легкой нерешительностью взглянул в зеркало, зная, что остальные смотрят туда же, на него.

— Безопасности. Чтобы все выяснить, придется ведь всех вместе собирать, и кто-нибудь из них может… Короче, ты должен гарантировать, что я на ваших собраниях буду лицом неприкосновенным. Во всех отношениях. Я уже заметил… там… слово ты держишь, так что дай мне эти гарантии и, — Алексей поднял руки, словно сдавался в плен, — и все.

Алина хотела было сказать что-то обидное, но вовремя заметила, как Виталий, глядя на нее, отрицательно качает головой, и прикусила язык.

— Хорошо, — ровно сказал Виталий, — я обещаю. Тебя никто из них не тронет. Что-нибудь еще?

Алексей помялся, нерешительно посмотрел на Алину, потом кивнул.

— Выйдемка на минутку, — он мотнул головой в сторону девушки. — А она пусть тихонько посидит тут.

— Я здесь на больших правах, чем… — начала было Алина, но Алексей, с легкой усмешкой глянув на Воробьева, перебил ее:

— Ты дал мне слово, и оно уже вступило в силу! Отвечай!

— Аль, посиди, — Виталий легко тронул ее за плечо, потом вылез из машины, обошел ее и остановился напротив Алексея, который в отдалении задумчиво изучал витрину ларька.

— Лихо вы состыковались, — Евсигнеев рассеянно почесал ухо. — И тут заодно. Ты ее уже трахаешь?

— Ты это хотел узнать в качестве вознаграждения? — все так же ровно произнес Виталий, сунув левую руку в карман. Евсигнеев фыркнул, потом на его лицо набежала задумчивость.

— Слушай, а… Жорка — он тут такой же… или всетаки поменьше?..

— Але нужно домой, так что не жуй сопли и говори по существу!

— Да, — Алексей достал новую сигарету и начал мять ее в пальцах. — Она знает… про мою дочь?

— Нет пока, — Виталий внимательно изучал его лицо. Алексей кивнул — с явным облегчением.

— Вот пусть и не знает. Во всяком случае, до тех пор, пока мы все не решим. И никто пусть не знает. Ни про дочь, ни про зону, понял? Мне не нужны осложнения. Там меня перед всеми вывернули наизнанку, и я не хочу, чтоб и здесь начиналось то же самое!

— Хорошо.

Алексей глубоко вздохнул, потом поморщился.

— Всетаки мерзкий в городе воздух, даже ночью. А вот там воздух был классным. Странно, что я помню даже вкус воздуха… Если бы не этот чертов дождь, мне бы там даже понравилось. Чем всетаки хорош Волжанск, так это редкими дождями.

— Так переехал бы в Калмыкию или Туркмению, — иронично посоветовал Виталий, поглядывая в сторону "лендровера". — Там дожди еще реже. Кстати, за эти две недели у тебя хоть раз появилось желание попробовать что-нибудь разузнать, понять… найти кого-то?

Алексей посмотрел на него исподлобья.

— Вообще-то да. Я… я помнил, что Жорка говорил насчет своей мамаши… ну, мол, профессор, из академии… Я даже нашел ее адрес… хотел просто позвонить, узнать… существует ли Жорка на самом деле… А потом подумал, что все это бред. Просто мог где-то в реальной жизни с ним пересечься, а потом забыть об этом напрочь. Вот и все. А сон… иной раз, чего не приснится… Может присниться человек, о котором ты лет двадцать не вспоминал. Сны — странная штука.

— Но теперь ты так не думаешь?

— Не знаю, — Алексей вздохнул, потом откровенно произнес: — Я запутался. Совсем запутался. Меня так клинило эти две недели, что… Если б ты меня не нашел, то и не знаю, чем бы все кончилось.

Виталий достал сотовый и вопросительно посмотрел на него. Алексей, криво улыбнувшись, продиктовал свой телефон и номер "рекорда". Виталий заметил, что он то и дело настороженно стреляет глазами по сторонам.

— Не дергайся, — насмешливо сказал Воробьев, — ты им не нужен. Не забывай, что они нас как-то отбирали и, значит, все о нас знают, в том числе и наши координаты. Их беспокоит только Алька, иначе они всех бы нас перещелкали, едва заметили наши шевеления.

— Лишняя бдительность не помешает, — пробормотал Алексей, потом усмехнулся. — Ну, бывай. Созвонимся. И не забывай, что коечто хорошее я тут всетаки сделал и, между прочим, башкой рисковал.

— Ну, Евсигнеев, — задумчиво произнес Виталий, глядя на него усталым взглядом, — какой же ты всетаки козел!

— Не козлее тебя! — он снова блеснул зубами в усмешке. — Ты там лажал и здесь уже тоже начал лажать! И самое паршивое, — Алексей постучал себя указательным пальцем по груди, — ты ведь понимаешь, что я прав, а? Ну пока.

Он отвернулся и быстрым шагом пошел к остановке. Виталий посмотрел, как он забирается в подоспевшую маршрутку, потом вернулся к машине, открыл дверцу и сел, и Алина тотчас спросила:

— Что он хотел?!

— Ни к нашему делу, ни к тебе это не относится, — Виталий захлопнул дверцу, потом тронул машину с места. — Все, домой!

Алина помолчала, потом отняла платок от щеки, посмотрела на кровавый отпечаток на белой ткани и с чувством сказала:

— Сволочь!

Виталий кивнул, инстинктивно уловив, что высказывание отнесено не в его адрес. Алина повернулась набок, вжимая неповрежденную щеку в спинку кресла и укоризненно пробормотала:

— Неужели ты в самом деле выполнишь свое обещание этой скотине?! Неужели ты будешь защищать его от нас?! Ведь нет гарантий, что я, или Жорка, или Олег…

— Буду, — негромко отозвался Виталий, пристально глядя на дорогу. — Ведь я пообещал защищать его от вас. Но ты коечто упустила.

Алина приподняла голову, пытаясь разгадать значение легкой, лукавой улыбки, появившейся на его губах.

— Что именно?

— Я ведь не пообещал защищать его от самого меня.

* * *

После того, как Евсигнеев покинул их машину, Алина держалась уверенно и даже бодро — как подумалось Виталию, слишком бодро для человека, только что разминувшегося со смертью. Она высказывала различные варианты проведения завтрашнего дня, подшучивала над недавним происшествием и над своими ранами, громко смеялась и уверяла, что ей совершенно не больно. В подъезд она вошла, прихрамывая, но с горделиво вздернутой головой, словно победитель, возвращающийся с поля боя, а на предложение Виталия донести ее до квартиры или хотя бы опереться на него, даже обиделась.

— Подумаешь, пара царапин! Вот ты бы видел, как я в детстве в куст ежевики с третьего этажа… впрочем, я об этом уже рассказывала…

Но едва Виталий запер за собой дверь и повернулся, как веселость мгновенно стекла с лица Алины, словно была нарисована яркими красками, и кто-то невидимый вдруг плеснул на нее водой. Сильно побледнев, она сделала несколько неуверенных, шатающихся шагов и на развороте закинулась назад, как-то удивительно изящно взмахнув в воздухе правой рукой, словно дирижер, дающий команду оркестру. Виталий едва успел ее подхватить, и ее голова с плотно закрытыми глазами безвольно свесилась с его руки.

— Жорка! — громко крикнул он и быстро пошел в гостиную. Из-за закрытой двери спальни доносилось усталое уханье Мэй, в котором слышался укор и обещание скорой мести. Наверху затопали Жоркины ноги, который суматошно, спотыкаясь на ходу, мчался по лестнице. Виталий осторожно уложил Алину на диван, подсунул подушку ей под поясницу, потом положил пальцы ей на шею. Пульс был очень слабым, а кожа приобрела настолько прозрачнобледный цвет, что подсыхающая ссадина казалась почти черной. Встрепанный, с покрасневшими от переутомления глазами Жора влетел в гостиную и застыл в ужасе.

— Господи!.. Она умерла?!..

— Дурак! — рявкнул Виталий, не обернувшись. — На кухне первый шкаф от косяка — там уксус! Неси сюда! Бегом, твою мать!..

Жора, крутанувшись на одной ноге, исчез, и только грохот обозначал его перемещения по квартире. Мэй, почуяв неладное, снова заголосила, потом несколько раз прыгнула на запертую дверь, и та дрогнула. Виталий, не обратив на это внимания, склонился над девушкой и похлопал ее по щекам.

— Аля! Аля!

Жора вернулся в гостиную, судорожно сжимая в руке бутылку уксуса. Приподнявшись, Виталий выхватил ее, открутил крышку, плеснул себе на пальцы и потер Алине сначала один висок, потом другой.

— Нашатырь нужен, — авторитетно заявил Жора, уже сообразивший, что речь идет не о смерти, а о всегонавсего обмороке.

— Нету. Ничего, и это сойдет. Жорка, наклонись, мне нужна твоя правая рука.

Жора послушно присел на корточки рядом с диваном, но тут же встал на колени, чтоб было удобней. Виталий взял его руку и зафиксировал два его пальца на точках за левым ухом Алины.

— Один, второй, потом оба сразу — именно в таком порядке — понял? Дави сильнее — не стесняйся. Только одновременно. Ну, раз, два…

— А еще хороший способ — укусить за мочку уха, — сказал Жора, старательно выполняя его указания и вглядываясь в бледное лицо на диване. — Только чтоб до крови. Человек мигом в себя приходит.

— Чего ее кусать — на ней и так живого места нет! Может, от твоего способа она и мигом очнется, только за последствия я не отвечаю.

— А что случилосьто?

— Машина чуть не сбила. Упала она.

Лицо Алины слегка порозовело, пульс выровнялся. Она глубоко вздохнула и приоткрыла один глаз, словно проверяя — стоит ли открывать оба или это ни к чему и смотреть не на что. Виталий легко провел пальцами по ее щеке.

— Ну, ты как?

— Голова немного… кружится, — прошептала она виновато и осторожно открыла второй глаз. — И в ушах позванивает… Ой, я упала, да?

— Почти, — Виталий усмехнулся. — Ничего, теперь все хорошо.

— Это, скорее всего, пошла реакция на шок, — сообщил ей Жора, — если, конечно, у тебя нет сотрясения мозга… хотя глаза, вроде бы, нормальные…

— Жор, пойди свари кофе покрепче.

Жора кивнул и снова угрохотал на кухню. Алина сморщила нос.

— А чего уксусом так воняет? Вы втихую решили меня съесть, как пельмень?

— Вижу, тебе действительно лучше, — Виталий положил ей руку на плечо, когда Алина попыталась приподняться, и деликатно, но решительно придавил к дивану. — Нет, полежи пока. Я сейчас.

Он ушел и вскоре вернулся с ватой, бинтами и какимито пузырьками, при виде которых в глазах Алины появилась опаска, и она почувствовала легкий холодок — почти как в детстве, когда мать подбиралась к ее сбитым коленкам с вымоченной в зеленке ватой.

— Ой, а может не надо, — заныла она, — может просто водой промыть — и хватит?.. Не будь садистом!

— Столбняк? — дружелюбно осведомился Виталий, вываливая принесенное на журнальный столик. — Или сепсис? Что предпочитаешь? Не бойся, мы с Жоркой подуем. Снимай штаны.

— Вот так вот сразу?!

— А ты что думала?! Давай, я пока принесу тебе переодеться.

Виталий подошел к двери в спальню, отпер ее и выпустил Мэй. Чау-чау пулей вылетела из спальни и восторженно заплясала вокруг него, отчаянно царапая когтями его брюки, тыкаясь лохматой головой в колени и извиваясь всем телом — от кончика пушистого хвоста до высунутого фиолетового языка. Потом подскочила к дивану, на котором возилась Алина путаясь в брюках, взгромоздилась на него передними лапами, бухнула, обнюхала ее разодранное колено и тут же начала зализывать его с какойто томной задумчивостью, то и дело вопросительно поглядывая в лицо Алине маленькими карими глазками. Алина зашипела от боли, но Виталий, вышедший из спальни, погрозил ей пальцем.

— Терпи. Так даже лучше.

Но в этот момент в гостиную вошел Жора с дымящейся чашкой в руках. Увидев освобожденную Мэй, он сказал: "Вай!" — и проворно метнулся за угол. В глазах чау-чау при виде его загорелся мстительный азарт горячего дворянина, которому представился случай покончить с вендеттой пятидесятилетней давности. Она спрыгнула с дивана, тут же утратив всякий интерес к медицине, и со всех ног помчалась к выходу.

— Мэй, фу! — крикнул Виталий, протягивая Алине свой махровый халат. — Хвост оторву!

Мэй притормозила, задумавшись над серьезностью угрозы, потом развернулась, презрительно махнула хвостом и затрусила через гостиную. Жора опасливо выглянул из-за угла.

— Она меня… не того? — тут он увидел голые ноги Алины. — Ого!

— Заходи, не тронет, сказал Виталий и присел возле дивана. — Давай, помогу пиджак расстегнуть.

— Я тоже помогу, — Жора поставил чашку на журнальный столик, и Алина сердито на него посмотрела.

— Двое на одну?! Я в групповухах не участвую!

— Перестань молоть чушь! — рассердился Виталий, ощупывая ее бок, на котором виднелось несколько кровоподтеков. — Это чисто медицинский интерес.

— Что-то у него в глазах далеко не медицинский интерес!

— Жора, не глазей, чего встал?! А ты не дергайся! Либо мы, либо в больницу отвезу…

При упоминании о больнице, Алина сразу присмирела и дала себя осмотреть и обработать ссадины. Виталий сдержал обещание, и в процессе обрабатывания они с Жорой усердно раздували щеки и дули с интенсивностью хороших вентиля-торов, так что под конец Алина даже замерзла.

— Ну, ничего серьезного, — подытожил Жора, заботливо поправляя Алине воротник халата и всовывая ей в ладони чашку с горячим кофе. — Синяки и ссадины, больше ничего. И голова в порядке. Как тебя угораздило?

— Меня пытались убить, — хрипло произнесла Алина и сделала большой глоток кофе. Сидевший рядом Виталий чуть приобнял ее за плечи, но сразу же убрал руку. Жора потрясенно посмотрел на него.

— Что?!

Виталий кивнул, потом рассказал все, что произошло — вплоть до того момента, как он высадил Евсигнеева на перекрестке, опустив только свой с ним уговор. Жора, к концу рассказа успевший на хорошей скорости выкурить пару сигарет, задумчиво пробормотал:

— Да-а, Аля, тебе крупно повезло, что Лехе захотелось денежек. Понятное дело, что ее теперь никуда одну отпускать нельзя. Значит, просекли они наши изыскания. Я и не ожидал, что дело обернется настолько серьезно. Хотя… если, как ты Аля говорила, один из этих… мать их!.. почти открытым текстом предлагал тебя еще там… тогда… к ногтю… Но елки, это было давно! Они, наверное, все уже расползлись кто куда! Шрейдер, вон, аж в Австрию укатил… если, конечно, это действительно он.

— Это он! — упрямо сказала Алина. — Я не могла ошибиться!

— Ладно, — Виталий поднял руку, — вначале следует прояснить другой вопрос. Возможно, теперь опасность угрожает не только Але, но и нам, предельно активным. Так что Жорка, если ты захочешь все свернуть и выйти…

— Во-первых, сворачивать уже слишком поздно, — Жора вскочил и нервно заходил по гостиной, под наблюдением внимательных собачьих глаз. — А вовторых…

Он остановился и ударил себя ребром ладони по бицепсу левой руки, отчего та подпрыгнула, адресовав жест куда-то в сторону окна. Виталий кивнул.

— Да, это аргумент. Аля?

— Нет! — запальчиво ответила Алина. — А ты?

Виталий задумчиво посмотрел на нее, потом пожал плечами.

— А куда я теперь денусь? К тому же таких чрезмерно импульсивных людей ни в коем случае нельзя оставлять одних. Я вот только думаю… всетаки немного странно… Чего они теперьто задергались, в самом деле?

— Опыты на людях… — сурово начал было Жора, но Виталий отмахнулся от него.

— С одной стороны, да. А с другой стороны — какие у нас доказательства? Кто нам поверит? Придешь ты в ментовку и что скажешь? Меня заставили увидеть сон? Посадите злых дяденек? Ты представляешь, что тебе там ответят?!

Жора пожал плечами.

— Два варианта. Либо доказательства всетаки существуют, и они опасаются, что мы их найдем, либо боятся, что мы сами их укокошим из мстительных побуждений. Но есть еще третий вариант, и к нему я склоняюсь еще больше.

— Какой? — быстро спросил Виталий, только сейчас вспомнив его недавний звонок. Жора задумался, потом сказал.

— Возможно, это засуетились не наши добрые врачи, а Лешка.

Алина фыркнула, не скрывая своего презрения к этой версии.

— Вот уж комукому, а ему дергаться и вовсе нет резона! Какое ему дело, найдем мы их или нет?!

— А я тебе отвечу, — Жора указательным пальцем нажал в воздухе невидимую кнопку, подчеркивая значительность ответа. — У них наши данные, следовательно, они могут нам помочь найти его.

— И что с того?! Боится, что мы ему морду набьем? Да, это он всех убил… кроме тебя, но… как ни крути, это все было во сне, хоть и реально для нас.

— Боюсь, больше нет, — Жора покачал головой, и в этом простом жесте было что-то зловещепророческое. — Боюсь, Аля, коечто произошло.

— Ты что-то нашел? — быстро спросил Виталий, вскакивая. Жора величественно повел рукой.

— Лучше сядь. Итак, вначале стандартное официальное сообщение. Вы слышали о пригородном отеле… или, как это еще говорят… гостином доме "Жемчужный"?

Алина и Виталий дружно отрицательно покачали головами. Жора тоже кивнул, но утвердительно.

— Признаться, и я раньше о нем не слышал. Небольшой частный отель для зажиточных персон, предпочитающих проживать в тишине и покое. В это время года там не особенно людно… Короче, общее население "Жемчужного" составляло шесть постояльцев, дежурный администратор и два охранника — прочий персонал был приходящим. Именно этот персонал, явившись на работу в чудесное ноябрьское утро, обнаружил все перечисленное мною население отеля совершенно и безнадежно мертвым. Пропало множество ценных вещей, поэтому одна из главных версий — ограбление. Хотя так же возможна инсценировка ограбления, поскольку у хозяина "Жемчужного" были какие-тонелады с одной из наших денежных шишек… но это, насколько я понял, очень воздушная версия.

— Все это очень печально, но, — Алина пожала плечами, — при чем тут мы?

— Неофициальная информация, — Жора устало вздохнул. — Между прочим, мне пришлось здорово попотеть, чтобы все это раскопать и, кстати, — он чуть искоса взглянул на Виталия, — у тебя, случайно, не найдется лишней сотни зеленью?

— Хорошо, ты говори, давай! — нетерпеливо сказал Виталий.

— Во-первых, дверь отеля пришлось вышибать — она была заперта и забаррикадирована изнутри, так же, как и два запасных выхода, — Жора потер глаз. — Но кроме этого в отеле никакого разгрома и никаких следов борьбы. Охранник застрелен. Другому снесли голову отельной достопримечательностью — одноручным мечом. Один из постояльцев утонул в бассейне — его пристегнули наручниками к железной лесенке. Другого нашли в его собственной постели с ножом в горле. Третьему размозжили голову какойто там бронзовой статуэткой. Четвертый умер от удара током — его обнаружили в ванне — хитрая шуточка с проводами и таймером… Пя-того задушили. Шестой получил кухонным тесаком в затылок. А администратор… я не совсем понял, но похоже он глотнул не из той бутылочки… И самое интересное, что некоторые из этих смертей выглядели так, словно люди попались в расставленные ловушки, но это, — Жора прижал палец к губам, — вообще жутко секретная информация. — Какие-тослишком уж извращенные типы эти грабители — не проще ли всех из автомата уложить, правда? Между прочим, все это уже окрестили "убийством по Агате Кристи". Типа "Десять негритят". Ну, как? Ничего не напоминает?

Алина медленно подняла на него широко раскрытые глаза. Кровь отхлынула от ее лица, и оно стало таким белым, что Жора испугался, решив, что она сейчас снова потеряет сознание.

— Хочешь сказать, что Лешка теперь уже не ограничивается снами?

Жора хмыкнул с напускным спокойствием.

— Насколько я помню, в нашем общем сне с некоторых пор за слово "совпадение" чуть ли не подзатыльник давали, а?!

— Погоди! — Виталий вскочил, отчего Мэй, умостившая на его коленях голову и переднюю часть тела и самозабвенно храпевшая, возмущенно полетела кувырком. — Ничего нельзя утверждать наверняка! Что за источник?!

— Один — из того самого приходящего персонала. Другой — судебный эксперт, — Жора сунул в рот очередную сигарету и усмехнулся. — Ты и представить себе не можешь, сколько знакомых у моей маман в медицинских кругах самого разнообразного профиля. Кстати, дополнения: все умерли в одну ночь — двое в начале, прочие, — он покрутил пальцами, — таксяк…

— А система охраны?! Такое местечко должно быть оборудовано по последнему слову!..

— Оно и было оборудовано. Оно было страх как здорово оборудовано. Но никаких сигналов тревоги на пульт центральной станции не поступало. Кодированного сигнала о снятии охраны по принуждению тоже не поступало, и тем не менее все было отключено. Телефонная связь не работала. Электричества не было.

— С центральной станцией вообще не связывались?

— Нет. Они не воспользовались даже собственным защищенным радиоканалом. Даже кнопкой экстренного вызова. Все отключили — грамотно и очень быстро. Думаю, вообще все произошло очень быстро, и первыми отправили на тот свет работников отеля, чтобы не путались под ногами. Все видеозаписи исчезли. Компьютер администратора разбит, жесткий диск тоже пропал. Ничего не осталось. Я думаю, постояльцев на самом деле было семь, а не шесть… только вот доказать это теперь невозможно.

— А приходящий персонал чего говорит?

— При них никто не заселялся. Скорее всего, это случилось поздно вечером… Так что, — Жора несколько виновато развел руками, — у Лешки есть все основания не дать нам его обнаружить. Он убийца. И отнюдь не только в своих фантазиях.

Виталий, остановившись посреди гостиной, хмуро посмотрел на него.

— А если этот псих теперь вздумает избавиться от всех нас — для полной гарантии своей безопасности?! Может, нам нельзя искать остальных — ведь этим мы можем навести на них Лешку?

— Напротив, — Жора задумчиво потер нос, — их лучше найти как можно быстрее. Пока он не нашел их раньше нас.

— Когда это случилось? — спросила Алина, и Жора приподнял одну бровь, припоминая.

— Три дня назад.

Алина осторожно потрогала щеку и неуверенно произнесла:

— А вдруг это все же ошибка? Вдруг это не он?

Виталий чуть опустил веки, и в его глазах появился нехороший блеск. Предположение Алины можно было подпустить к истине. Даже очень близко, но тут же отогнать, потому что он знал ответ. Это была не просто уверенность, это было знание, потому что некоторые вещи просто знаешь. Так же, как тогда, во сне, спустя несколько часов после смерти Бориса, он знал, что дорогу искать бессмысленно. Знал, что дороги нет. И сейчас он знал, что именно Лешка бродил три дня назад мертвыми коридорами "Жемчужного", проверяя, не упустил ли он чего.

На нас охотится кто-то, кто сам стал своей страшной тайной. Или чья-то страшная тайна, съевшая своего хозяина без остатка.

Я — все равно, что господь бог этого места.

Лешка уже участвовал в подобном эксперименте. Он уже был в подобном сне. Кто вернулся из того сна в реальный мир? Лешка? Или его страшная тайна? Его темное желание, убившее своего создателя и поселившееся в его теле? Кто? И почему он тогда сказал, что одного из них не существует? Кого не существует? Олега? Светки? Или, может, его самого?

Виталий до боли сжал пальцы левой руки в кулак и внимательно посмотрел на него, потом закрыл глаза, и Алина за его спиной тотчас встревоженно спросила:

— Что с тобой, м…

Она тотчас осеклась, и Виталий, мгновенно повернувшийся, увидел на ее лице плохо натянутую безмятежность. Он знал, почему она осеклась, и знал, какое слово хотела произнести. Ему хотелось, чтобы она договорила его до конца. Даже несмотря на то, что здесь был Жорка, и он затылком чувствовал его припудренный любопытством взгляд. Даже если бы сейчас здесь стояла половина Волжанска и глазела на них. Виталий удивился тому, насколько важным для него сейчас было это маленькое глупенькое слово.

— А если он и без нас уже знает, где они? — задумчиво произнес он, переведя взгляд на Жору, но тот покачал головой.

— Вряд ли. Иначе бы он нашел всех давным-давно. А по… по сну у него информации нет — ведь в первую ночь его не было в особняке. Ведь тогда бы он в первую очередь нашел бы меня. Как и вы.

— Да, на тебя была самая реальная зацепка, — признала Алина, потом обнаружила в своей правой руке чашку с остывшим кофе и поставила ее на столик. — Но, в таком случае, я не понимаю, как он нашел меня. Он узнал, где я живу, потому что следил за нами… но как он начал за нами следить? Как он вообще узнал, что мы встретились, что мы ищем ответы?

Жора пожал плечами — в который раз.

— Возможно, что о тебе он всетаки знал. Знал, что ты очнулась во время перехода. И время от времени проверял — не вспомнила ли чего лишнего?

— Не вижу смысла. Зачем ему рисковать? Убил бы сразу — и все!

— Может, занят был, — Жора криво усмехнулся. — Может, ему любопытно было. А может, в это время он еще не умел убивать — здесь… Не пробовал еще ни разу убивать не во сне. А после "Жемчужного"…

Он покачал головой, сделал несколько рассеянных шагов, не глядя, куда идет, и чуть не наступил на хвост Мэй, которая, вздыбившись, пружиной вылетела из-под его ног и заскакала на негнущихся лапах.

— Бух! Бух!

Жора проворно метнулся в сторону и запрыгнул в кресло, опасливо поглядывая в сторону разъяренной чау. Виталий недовольно сказал:

— Мэй, помолчи!

Мэй мрачно посмотрела на него, развернулась и горделиво проследовала в спальню. Алина услышала, как податливо вздохнула кровать и улыбнулась.

— Пойду я домой — поздно уже, — сказал Жора из кресла, неуверенно поглядывая в сторону спальни. — Устал, как собака. Да и мама будет беспокоиться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Алина, и Жора дружелюбно усмехнулся ей.

— Всяко получше тебя. Нет, правда, неплохо. Только устал.

— А как с братом? — поинтересовался Виталий. — Может, помочь?

— Не стоит. Это дела семейные — сами разберемся. К тому же, мне кажется, что он вряд ли сегодня будет ночевать дома.

Жора встал и направился к двери. Виталий нерешительно посмотрел на Алину, потом сказал:

— Погоди, я тебя отвезу.

Жора начал отнекиваться, но больше для приличия, и в его голосе слышалось плохо скрываемое облегчение. Он бы и сам попросил Виталия об этом, но не решался — не хотел показывать, насколько ему не по себе при мысли от возвращения в одиночестве в темноте по засыпающему городу. Случившееся с Алиной не шло у него из головы. Кто знает — не поджидает ли и его сейчас у подъезда помятый "рекорд" с потушенными фарами? Жора попытался вспомнить Лешкино лицо, но не смог — в автобусе он практически не обращал на него внимания. Помнил только, что тот был очень худым, и ему было лет семнадцатьвосемнадать. Почти ребенок. Снаружи. А внутри сидит в засаде хитрый и опасный матерый зверь. Это пугало больше всего. Маньяк был бы не так страшен, если б оказался хотя бы Евсигнеевым. Хуже всего, когда тьма выбирает себе трогательнобеззащитную оболочку.

— Ты посидишь одна минут пятнадцать? — Виталий присел на корточки рядом с диваном и тронул Алину за руку. Она бодро кивнула. — Здесь хорошая дверь, можешь не беспокоиться — никто не вломится. Я быстро.

— Вы только поосторожней — этот псих наверняка где-то рядом.

Вместо ответа он снисходительно улыбнулся и выпрямился, потом вышел из гостиной, а вместо него заглянул Жора — уже в куртке.

— Пока, Аль. До завтра.

— А завтра с новыми силами в бой?!

— А то! Георгий Вершинин так просто не сдается! — Жора подмигнул ей здоровым глазом. — Как сказал Джордж Оруэлл, самый быстрый способ закончить войну — это потерпеть поражение. А меня такой способ отвертеться вовсе не устраивает!

Алина внимательно на него посмотрела.

— А мы уже ведем войну, Жора?

Тот, посерьезнев кивнул.

— Теперь да. Там мы ее проиграли, но уж теперь…

— Там была ничья.

— Не уверен, — задумчиво произнес Жора и исчез. Секундой позже хлопнула дверь. Алина некоторое время молча смотрела на опустевший дверной проем, словно Жора все еще стоял там и ждал ее ответа. Потом встала, тихо ступая прошла на кухню и вернулась в гостиную, крепко сжимая в руке широкий столовый нож. Снова села на диван, а нож положила рядом, глядя на него. Серебристый блеск остро отточенного металла успокаивал — еще больше, чем надежная входная дверь. Она снова вспомнила пронзивший ее слепящий свет фар и ту мысль, которая суетливо толкнулась у нее в мозгу — глупая, нелепая, страшная. Может, ее и не было вовсе? Может, она ей почудилась?

Жора не прав, хотя он просто не знает… Может, они и выиграют эту войну, но она, Алина, проиграет вне зависимости от исхода. Она уже проиграла — еще неделю назад, на старой скамейке возле акациевой изгороди — тихий и безнадежный проигрыш под шум осеннего ветра и плеск древней реки.

* * *

Когда Виталий вернулся, в квартире было очень тихо — даже Мэй не выбежала навстречу с привычным гавканьем, цокая когтями по полу. Сбросив ботинки, он быстро вошел в гостиную, но там никого не было. Вначале он хотел окликнуть Алину по имени, но тут же передумал, решив, что та, утомленная всем происшедшим, просто заснула. И все же он чувствовал легкую, непонятную тревогу. Ее пальто висело в прихожей, он увидел его сразу… и все же, кто знает, что могло взбрести ей в голову. Вдруг она воспользовалась его отсутствием и ушла? Либо чтобы в очередной раз доказать свою независимость, либо…

Не дав мысли продолжиться, он быстро вошел в спальню и, к своему облегчению, увидел Алину. Она лежала на середине кровати поверх одеяла, свернувшись на боку и поджав босые ноги. Ее руки, выглядывавшие из рукавов слишком большого для нее халата, казались очень тонкими. Рядом, на одеяле лежал столовый нож, хищно поблескивая острым лезвием. Алина ровно дышала и, казалось, спала, но, обойдя кровать, Виталий увидел, что ее глаза широко раскрыты и безжизненно смотрят в никуда. Их выражение не изменилось, даже когда он оказался на линии ее взгляда, и Виталий, порывисто наклонившись, тронул ее за плечо, испугавшись сам не зная чего. Алина вздрогнула, и в ее взгляде появилась успокоившая его осмысленность.

— А? Ты уже вернулся?

— Да. Ты не слышала, как я вошел?

Алина покачала головой и села, обхватив руками согнутые колени. Полы халата разошлись, и она машинально подтянула их обратно. Сейчас она казалась очень маленькой, беззащитной и испуганнонесчастной, словно девочка, потерявшаяся в темноте и бредущая на ощупь, выставив перед собой руки.

— Зачем тебе нож? — Виталий взял его и переложил на тумбочку. Алина пожала плечами.

— Сама не знаю. С ножом как-то спокойней. Но теперь он мне больше не нужен… Ты ведь сегодня… больше никуда не уйдешь?

— Нет. Ложиська спать. Уже поздно, и тебе нужно отдохнуть, потому что у нас завтра трудный день.

Алина усмехнулась — как-то вымученно, потом посмотрела на него.

— Да… Только… Я понимаю, что это прозвучит… смешно, но ты не мог бы… посидеть со мной… пока я не засну? Я постараюсь сделать это побыстрее.

— Почему это мне должно быть смешно? — спросил Виталий почти сердито. — Конечно посижу, почему нет? И засни, когда заснется.

Алина кивнула, явно обрадованная, и забралась под одеяло, не снимая халат. Движения ее были замедленными и какимито болезненностарушечьими. Виталий обошел кровать и сел на нее, потом расстегнул ворот рубашки и лег поверх одеяла, закинув руки за голову и глядя в потолок. Он слышал, как Алина возится рядом, устраиваясь поудобней. Потом она внезапно села и снова обхватила согнутые ноги поверх одеяла. Виталий вопросительно посмотрел на нее.

— Что такое?

— Нет, вряд ли я смогу заснуть!

— Конечно сможешь! — произнес Виталий более ворчливо, чем собирался. — Чем меньше ты будешь об этом думать, тем быстрее заснешь!

Алина посмотрела на него так, словно он ударил ее, и Виталий вздрогнул, узнав это выражение глаз. Точно так же она посмотрела на него там, в коридоре, когда он в идиотском порыве заявил, что она сама виновата в поведении Евигнеева. Она начала отворачиваться, одновременно опускаясь на подушку, но Виталий протянул руку, приподнявшись, и, придержав ее за плечо, повернул к себе.

— Рыжик, я знаю, как ты испугалась. Ну что ты? Я же все понимаю.

— Я знаю, что глупо веду себя, — сказала Алина со знакомыми нотками вызова, старательно отводя взгляд, — но…

— Конечно глупо. Особенно, когда говоришь, — Виталий легко потянул ее за плечо, чуть передвинувшись. — Иди сюда… Ну же… Иди ко мне…

Алина подвинулась, высвободив руки из-под одеяла, перекатилась на бок, и он обнял ее — осторожно, как ребенка. Она просунула левую руку ему под мышку, а правую прижала к его груди, и сквозь тонкую ткань рубашки он чувствовал, какие холодные у нее пальцы.

— Замерзла?

— Мне страшно, — приглушенно проговорила Алина ему в рубашку. — Господи, как же мне страшно!..

Он сразу же понял, что это "страшно" относится не только к умчавшемуся в темноту "рекорду", но и к наступающему дню, и к полузнакомым лицам найденных людей и скрытым пока еще лицам тех, кого предстоит найти, и даже к нему самому. Виталий ничего не ответил. Ему нечего было ответить. Он только молча гладил ее по затылку и ждал, пока она успокоится.

— Наверное, ты был прав, — прошептала она. — Наверное, не нужно было мне…

— Не был, — Виталий наклонил голову и прижался подбородком к ее волосам.

— Но ты же говорил…

— В свое время я вообще наговорил черт знает каких глупостей! — резковато произнес он. — Не вспоминай о них больше. Аль, я только хочу тебя об одном попросить… Наверняка мы еще не раз погрыземся… и ты так устроена, и я тоже… Но я тебя очень прошу, как бы ты не взбеленилась — не убегай больше. Не уходи больше одна, пожалуйста. Тут Евсигнеев вовремя подвернулся… а не будь его… А я, дурак, далеко тебя вел — надо было ближе ехать!..

Алина приподняла голову, и только сейчас он заметил, что она плачет.

— Ну ты же не знал!.. Это я…

— Никакой больше деликатности, рыжик, поняла? — отрезал Виталий немного сердито. Алина кивнула, потом немного недоуменно спросила:

— Почему ты называешь меня "рыжиком"? Я ведь больше не рыжая.

— Я тебе еще там объяснил, что цвет волос тут не при чем. Аль, ты хорошо поняла, что я сказал?

— Да.

— Потому что… снова… во второй раз… — Виталий замолчал, глядя поверх ее головы, потом сказал: — Спи.

Выражение ее лица стало непонятным, потом она опустила голову и снова уткнулась лицом ему в грудь и больше не сказала ни слова. Виталий чуть поддернул одеяло, и Алина сразу же испуганно вздрогнула, очевидно, решив, что он хочет уйти.

— Тихо, тихо. Спи.

Он снова положил пальцы ей на затылок, почувствовав, как она сразу успокоенно расслабилась. Ее пальцы на его груди потеплели, и вскоре Алина уснула, тепло дыша ему в рубашку, но Виталий не отпускал ее, боясь разбудить неосторожным движением. Потом закрыл глаза и спустя несколько минут уснул и сам. Мэй, устроившаяся рядом с кроватью, спала уже давно.

* * *

Воскресный день выдался на удивление солнечным и теплым — надвигающаяся зима сдала завоеванные позиции — то ли из милости, то ли по недосмотру, и на улицах Волжанска хозяйничала ранняя осень, отогревая замерзших ворон, простуженно галдящих на верхушках огромных тополей. Над Волгой кружили взъерошенные мартыны, оглашая окрестности пронзительными криками, и, казалось, сама река, играющая мириадами бликов под невысоким солнцем, повеселела и быстрее катила свои воды вдоль берега, неся на широкой спине мусор, бревна, суда и суденышки. В палисадниках неспешно кивали головами под легким ветерком отходящие хризантемы.

В парке из-за теплой погоды было людно. Они пристроились на скамейке возле фонтана"одуванчика", уже отключенного до весны. Все прочие скамейки были заняты — везде, куда не кинь взгляд, виднелись гомонящие дети, коляски, собаки, газеты, журналы, шишбеш, расстегнутые пальто и куртки, блеск солнечных очков и бутылки с пивом. Вдалеке грохотали по рельсам трамваи, и в этом грохоте тоже было нечто бодрое и праздничное. Натянутое над парком полотно неба безмятежноголубого цвета не было тронуто ни единым мазком облака.

— Не придет, — сказал Виталий, потягивавший из бутылки минеральную воду, и, подняв солнечные очки на лоб, вопросительно взглянул на Алину. — Не зря ли сидим? Может, перейти к более действенным мерам?

Алина, млевшая в теплых солнечных лучах, словно кошка, осторожно проверила, надежно ли закрывают распущенные волосы разодранную щеку, потом лениво покачала головой.

— Подождем еще. Десять минут — не показатель. Если, конечно, ты не против.

— Я-то, может, и против, только разве меня тут слушают? — иронично заметил Воробьев, опустил очки на глаза и отвернулся, разглядывая шумную компанию молодежи неподалеку. Алина украдкой покосилась на него. С самого утра Виталий вел себя с прежней отстраненной дружелюбностью, и иногда ей казалось, что и его вчерашние слова, и то, что она уснула в его руках, обнимавших ласково и бережно, было всего лишь сном. Когда она проснулась, Виталия уже не было в комнате — его не было даже в квартире, он вернулся получасом позже, привезя ей новую одежду — точно такой же костюм, который протянул ей с явной усмешкой в глазах, ожидая очередного приступа самолюбия. Но она ему ничего не сказала и ни о чем не спросила, и ей показалось, что это его слегка озадачило.

Жора обозначил свое присутствие в одиннадцатом часу телефонным звонком, сообщил, что у него все в порядке и испросил разрешения "соснуть еще часок", получив которое, сразу же отключился. Через десять минут после его звонка позвонил Евсигнеев и потребовал инструкций, и Виталий снова ушел, оставив Алину в квартире. Она, впрочем, и не рвалась на встречу, и дожидаясь Виталия, вволю наговорилась по телефону с Женькой. Голос подруги звучал весело, она была довольна новой работой и засыпала Алину кучей вопросов, получив ответ от силы штуки на три. Под конец она попросила, чтобы та нашла время и заглянула в свою квартиру — кошкуто она, конечно, накормила, только Стаси все равно выглядит немного чахлой, и Алине лучше показаться ей на глаза, чтобы та убедилась, что не брошена. Алина поклялась, что так и сделает.

А пока они сидели в парке и дожидались Ольгу. Алина и сама уже не особенно верила, что та придет, и мысленно ругала себя, за то, что вела себя в "Небе" не так, как нужно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Виталий, не глядя на нее.

— Ничего. Только нога побаливает.

— Ну, это не страшно.

— Хорошо говорить, когда это не твоя нога.

— Ну, начинается, — заметил Виталий — почему-то с явным удовлетворением, потом вдруг вздрогнул и выпрямился. — Вот черт!

Алина повернула голову и тоже вздрогнула.

Специально Ольга так оделась или это была ее повседневная одежда — они потом так и не спросили, но сейчас ее появление было куда большим шоком, чем вчера в "Седьмом небе". Харченко, залитая лучами солнца, деловито шла через парк, куря на ходу. Ее антрацитово-черные волосы были безжалостно стянуты на затылке в тугую "ракушку", из-под расходящихся пол черного кожаного френча виднелся подол темнокрасного короткого платья. Она выглядела так, словно шагнула на парковые плиты прямиком из салона старенького автобуса, мчавшегося по сну к страшному особняку.

Подойдя к скамейке, Ольга остановилась и продуманноэффектным движением бросила окурок в стоявшую неподалеку урну, потом сняла темные очки, и ее карие глаза посмотрели на сидящих с холодной вопросительностью.

— Ну, садись, — приветливо предложил Виталий, — чего воздвиглась?

— Узнаю тон, — заметила Ольга и опустилась на скамейку. Закинула ногу за ногу, отчего ее юбка высоко вздернулась, приведя в состояние приятного волнения расположившуюся напротив мужскую компанию, потом посмотрела на Виталия, чтобы проверить степень произведенного эффекта. Но Воробьев смотрел не на ее ноги, а на пачку, из которой в этот момент выуживал "беломорину".

— Я смотрю, мы оба и в этом мире ничего, — с усмешкой произнесла она. Виталий поднял голову, и стекла его очков превратились в маленькие зеркальца, спрятав глаза.

— А ты, значит, в этом мире не владелица шикарного клуба, а проституточка? — негромко произнес он.

— Предпочитаю термин "платная подруга"? — спокойно поправила его Ольга и покосилась на Алину. — Это наши охранники тебя так отходили? Или он сам?

— Это Лешка, — ответила Алина, старательно укладывая непослушные пряди на щеку. Бровиусики Ольги порхнули к вискам.

— Бизнесмен что ли? Так вы и его нашли?!

— Его мы нашли, но это не он. Другой Лешка. Помнишь пацана в автобусе? Студента с плеером?

— Пацана? Ничего не понимаю, — Ольга задумалась, явно пытаясь сформулировать какойто вопрос, и Алина поняла, что ей все еще дико спрашивать о приснившемся, как о реальности, в которой побывала не только она. Потом Харченко подняла голову и осторожно спросила:

— Значит… меня там тоже убили? Как это случилось? Я ничего не помню… Помню, что заснула… помню короткую боль в горле… как сквозь сон… а потом… Так как?

Виталий кратко описал ей эпизод в гостиной, и на протяжении его рассказа Ольга постепенно бледнела, нервно дергая ярко накрашенными губами. Потом она коротко рассмеялась и взглянула на Алину.

— Значит, они решили, что это ты меня прирезала? Вот придурки!

— Тогда это было совсем не смешно, — хмуро заметила Алина. Ольга кивнула.

— Понимаю, понимаю… Значит, твоей вещью был нож? А что было с ним связано? Я-то ведь твою историю так и не услышала.

Виталий бросил на Алину быстрый взгляд, но та ровным голосом ответила.

— В детстве я видела, как этим ножом убили человека. Этой информации тебе достаточно?

Ольга снова кивнула, глядя на свое колено.

— Как ты проснулась? — спросил Виталий, ставя бутылку на асфальт рядом со скамейкой, и та почти сразу же исчезла, подхваченная чьейто ловкой рукой. Ольга покусала губы, потом небрежно произнесла:

— Как — в постели. Под Совой. Он меня как раз трахал — он любит начинать заниматься этим делом, пока я еще сплю, тупой извращенец! Проснулась и сразу подумала — уж не его ли член навеял на меня такой кошмар?!.. А Сова потом еще и наорал на меня — мол, не мог меня найти весь прошлый день и ночь тоже, что я явилась только утром… Наверное, крышу у него снесло, как обычно — Ольга рассеянно почесала кончик носа. — Я-то в прошлый день, как обычно, была на работе, — она вопросительно взглянула на Виталия и Алину. — Или нет?

— Почему "Вавилон"? — спросила Алина, не отвечая на ее вопрос. Ольга задумчиво посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Виталия и вздрогнула.

— Господи, я до сих пор не могу в это поверить! Сидеть и разговаривать с людьми, которые приснились… С тобой еще ладно, — она взглянула на Алину, потом снова посмотрела на Виталия, — но когда я твое лицо вижу… Господи!.. Нет, ну слушайте, так же не бывает!.. Ну сознайтесь, что все подстроили! Массовый гипноз… все такое… Зачем это вам, а? У меня ведь никаких денег нет! У меня в этом мире единственная ценность — это моя собственная умелая задница.

— И страсть к особого рода документальным фильмам, — добавила Алина, разглядывая свой ноготь. Ольга передернулась, потом метнула на нее яростный взгляд.

— Откуда?..

— Кристинка рассказала. Она заходила тогда ночью в гостиную и поглядела, что за кассетка стоит в видике. Как ее, бедную, перекосило, когда она нам это поведала! А следом — и Жорку!

— Подумаешь, ангелочки, блин! — бросила Ольга, взяв себя в руки. — Да я здесь такую запись только пару раз видела! Сова как-то приносил. Да! Ну и что?! Знаешь, милая, если б тебя неоднократно ставили на хор без твоего согласия, тебе бы тоже было приятно смотреть, как это делают с кемто другим!

Алина молча пожала плечами. Ольга тоже помолчала, потом зло спросила:

— Ладно! Я пришла только потому, что вам коечто известно обо мне! Я так понимаю, вы что-то хотите за свое молчание, так?

Виталий громко расхохотался, распугав стаю тучных голубей, топтавшихся перед скамейкой.

— Господи, Харченко, ты решила, что мы затеяли тебя малость пошантажировать?!

— А разве нет? — удивление на ее лице было совершенно искренним. — Чего ж вы хотите?

— Малость пообщаться. А потом ты уже сама делай выводы — чего мы хотим и чего хочешь ты сама.

Ольга рассеянно взглянула в сторону фонтана, потом задала ему тот же вопрос, который днем раньше задал Евсигнеев, но если в голосе того звучало откровенное злорадство, то в голосе Харченко было лишь любопытство.

— А вас там тоже убили?

— Да, — отозвалась Алина, крутя в пальцах запечатанную пачку сигарет.

— Жаль, — неожиданно сказала Ольга с легкой усмешкой. — Вы были очень занятными.

* * *

Они бродили по залитому солнцем парку. Без определенной цели — просто гуляли и разговаривали на ходу. Об этом попросила Ольга, заявив, что не может долго сидеть на одном месте и насидеться и належаться она сегодня еще успеет. Ее лицо все еще хранило ошарашенное выражение — она никак не могла принять только что услышанное, и в глазах то и дело вспыхивало упрямое "так не бывает". Алина держала руки в карманах пальто, и Ольга осторожным, несвойственным ей пугливым жестом взяла ее под правый локоть, словно отчаянно нуждалась в поддержке. Алина помнила, что, возможно, именно этой рукой Ольга выплеснула кислоту в лицо никогда не виденной ею Татьяне Дердюк. Стервой та была или нет, но оправдания Ольгиному поступку не существовало, и к ней следовало испытывать добродетельное отвращение. Но сейчас Алине было абсолютно все равно — держит та ее под руку или нет. Виталий, прихрамывая, шел чуть в сторонке, внимательно глядя по сторонам и часто оглядываясь. Иногда он смотрел в ее сторону, но выражения его глаз за темными стеклами очков не было видно, и Алина почему-то была рада этому.

— Грубо говоря, нас всех поимели! — зло сказала Ольга, поправляя на плече ремень сумочки. — Просто взяли и тупо поимели!

— Почему тупо — очень даже научным образом, — заметила Алина. Ольга презрительно фыркнула.

— Но ведь все равно поимели! К тому же, кто их знает, что они с нами вытворяли, пока мы были в отключке?! А этот Лешка… Ну, сучонок!

— Почему "Вавилон"? — повторила Алина свой полузабытый вопрос. Ольга невесело усмехнулась.

— У меня с его хозяином, Денисом, были очень хорошие отношения. Я его так чудесно раскручивала… так задурила — он уже готов был на меня дарственную оформить на этот чертов клуб! И тут вдруг — бац! — втрескался в какуюто соплюху — толькотолько из школы! Меня, естественно, на фиг! Козел! Я всегда так хотела, чтоб он сдох!.. "Вавилон" должен был быть моим! — Ольга сжала пальцы свободной руки в кулак. — Я столько времени и сил потратила на этого кретина! Он в постели был, как гнилая медуза… и что я только ни делала!..

Она достала новую сигарету и закурила на ходу. Ее пальцы чуть подрагивали.

— Там… так все было здорово! Богатая, независимая, Денис подох!.. Так все реально!.. а потом открываю глаза — и Сова! И все постарому… Меня чуть не стошнило в его потную рожу! — Ольга скривилась. — Быть так высоко… и опять обратно в помойную яму!.. Хоть вообще не просыпайся! Когда мы найдем этих уродов, я им лично все пообрываю!

— А уйти ты не пробовала? — поинтересовалась Алина, заметив, что Ольга уверенно опустила слово "если". Харченко взглянула на нее с редкостным цинизмом.

— Думаешь, это так просто, наивная ты девочка?! Это ж не твоя забегаловка, в которой можно вот так вот запросто хлопнуть дверью! Это серьезный бизнес. А я Сове денег должна. Много. Влетела по черному.

— Сколько?

— Много, много. Ты и сотой части таких бабок не видала! Так что никуда я в ближайшее время не денусь. Я, правда, здорово брыкалась… после… этого. Скандалила. Даже вчера. Но с Совой особо не поскандалишь — вы ж этого жлоба видели! Кстати, спасибо, — она с усмешкой посмотрела на Виталия, — что ты ему вломил! Было очень приятно наблюдать, как он баюкает свои яйца! Ему до сих пор не до траха! Смотри только, если он тебя найдет…

— Это не твоя забота, — спокойно ответил Виталий. — Ты, кстати, действительно никогда шабли не пробовала?

Ольга посмотрела на него почти испуганно, потом глубоко вздохнула.

— Господи, я никак не могу привыкнуть!.. Да, не пробовала. как-то вот не получилось. Но всегда хотела. Красивое название. Так кто был прав — я или бедняга Лифман?

— Лифман. Шабли — сухое вино, — Алина слегка улыбнулась, и на лице Ольги появилось знакомое раздражение.

— Уж емуто откуда?!.. Вы говорите, он совсем плох?

Виталий мрачно кивнул.

— Откровенно говоря, я очень за него беспокоюсь. Кажется, он слегка умом тронулся. Возникает большое желание приковать его к батарее, чтоб он не натворил дел.

— Ну, это нереально, — пробормотала Ольга. — К тому же, похищение человека — приличная статья!

— Не будем о статьях, — холодно отозвался Виталий, и Ольга сразу сникла, что тоже было ей несвойственно. — Так, значит, "Вавилон"? Именно это было твоей заветной мечтой?

— Мой заветной мечтой было, чтобы ко мне никто никогда не лез! — Ольга дернула плечом. — А такую возможность дают только большие деньги!

Виталий хотел было что-то ответить, но тут у него в кармане ожил телефон, и он приотстал, говоря в трубку:

— Да… Привет, Серый! Нет, нет… Да помню я! У меня тут небольшие проблемы нарисовались — как решу, подъеду. Делай на свое усмотрение. Нет, не раньше вторника уж точно… Не серьезно, просто хлопотно… Ага…

Дальнейшие слова слились в неразборчивое бормотание. Ольга и Алина прошли еще несколько метров и остановились, глядя на Виталия, повернувшегося к ним спиной. Потом Харченко негромко произнесла:

— Да-а. Жаль мне тебя, Алина.

— Это еще почему?! — Алина резко взглянула на нее, с удивлением увидев в глазах Ольги некий отблеск сочувствия.

— Потому что здесь ты совсем другая, — Ольга провела указательным пальцем перед своим лицом, обрисовав в воздухе овал. — Я еще там заметила, что ты к нему не ровно дышишь. У вас там было что-нибудь, нет?

Алина зло промолчала, и Ольга удовлетворенно кивнула.

— Так значит, было. Только напрасно ты свои чувства сюда прихватила. Про то, что было там, тебе лучше забыть.

— С чего вдруг такое сострадание? — холодно поинтересовалась Алина. Ольга пожала плечами.

— Просто жаль тебя. Просто то, как ты на него смотришь… любой бабе это сразу заметно. Там ты была симпатяшка, а здесь, уж извини, прилично проигрываешь во внешности. А мужикам ведь только одно интересно — смазливая внешность, длинные ноги и то, что между ними. Вот и все! А на то, что под этой внешностью, им наплевать, уверяю тебя! Поверь мне, я хорошо знаю жизнь.

— Возможно, ты знаешь ее не с той стороны.

— Я знаю ее со всех сторон, — Ольга поправила серьгу в ухе. — И с передней, и с задней. Так что не трави себя понапрасну и переключись на когонибудь другого. На того, кто не видел тебя той.

— Сама что ли на него виды имеешь? — Алина насмешливо прищурилась. Ольга задумчиво посмотрела в сторону Виталия, вздернув одну бровь.

— Могла бы. Он ничего. Знаю я такой тип — корчат из себя праведников… до поры до времени. Ты, кстати, не забывай, что он вначале всетаки на Маринку польстился — она ведь там была самой красивой. Но, наверное, в постели она оказалась не так хороша, как на лицо… Пойми, я говорю тебе все это исключительно из женской солидарности — и не надо кривить губы и метать на меня огненные взгляды! Я… действительно хотела тебя удержать, — Ольга неожиданно отвернулась, и ее голос зазвучал глуше. — Но ты выскользнула… и ты могла бы…

— По физиономии ты мне вчера тоже дала из женской солидарности?! — Алина одернула пиджак под пальто, потом пнула носком сапога подвернувшийся камешек, и тот улетел в стаю голубей, снова разлетевшихся с громким возмущенным хлопаньем. Ольга повернулась с тонкой усмешкой на губах.

— Ты должна понять, в каком я была состоянии. Кроме того, ты мне тоже двинула и это, между прочим, было очень больно. Чудо, что синяка не осталось!..

К ним подошел Виталий, на ходу пряча телефон, и Харченко сразу замолчала, а Алина придала лицу безмятежное выражение, пожалев, что сама не прихватила с собой темных очков. Они бы сейчас были очень кстати.

— Итак, суть ты уловила? — спросил он у Ольги, когда они снова неторопливо двинулись вперед.

— Сутьто я уловила, только не понимаю, чем могу вам помочь? О Лешке я вообще понятия не имела. Ни Светка, ни Маринка, ни прочие мне ничего такого не рассказывали, и я не знаю, как их можно найти. Бегать и прочесывать город, как бизнесмен? Я не располагаю таким количеством времени, тем более, мне до вечера еще нужно выспаться. Единственное, что я могу сделать, это поговорить с одним своим… знакомым. Он держит сеть автомастерских и, возможно, знает, есть ли там какойнибудь Олег Кривцов. По крайней мере, попробует узнать.

— Ну, — Виталий пожал плечами, — это лучше, чем ничего. Это хоть как-то сэкономит наше время.

Ольга нерешительно помолчала, потом спросила:

— Так вы хотите… снова собрать всех нас вместе, я правильно понимаю? Думаете, от этого наша память прояснится?

— Кто знает, — уклончиво ответил Виталий. — Во всяком случае, всем следует знать, что произошло. Может, кому-то сейчас еще хуже, чем Лифману.

Ольга насмешливо блеснула в улыбке чуть пожелтевшими от никотина зубами.

— Это очень гуманно. Что ж, я постараюсь что-нибудь сделать. Положительного результата не гарантирую. Дай мне свой телефон.

Алина отвернулась, оглядывая окрестности и спиной чувствуя ее сочувственную усмешку. Обернулась она только, когда Ольга окликнула ее.

— А у тебя есть телефон? Мне бы лучше иметь полный запас.

Алина неохотно продиктовала ей номер, увидев, что Виталий снова поднял очки на лоб и внимательно смотрит на ее руку. Она заметила, что прижимает кончик указательного пальца к носу, и поспешно спрятала руку в карман.

— Разноцветные глаза… — задумчиво пробормотала Ольга, застегивая сумочку. — Знаете… что-то очень знакомое. А еще… когда я толькотолько проснулась в автобусе… помню голос… как будто во сне… Очень красивый мужской голос, — она подмигнула Алине. — Очень сексуальный. И очень убедительный.

Алина приняла задумчивый вид и сказала:

— Да? Я ничего такого не помню. Ну… в общем, будем созваниваться, ага? Смотри, будь поосторожней… на всякий случай.

— Буду, буду… — пробормотала Ольга. — Ладно, мне пора.

Она шагнула в сторону и обернулась.

— Кстати, спасибо, что нашли меня. Не думала, что скажу вам это, но… спасибо. Это действительно оказалось очень важным… для меня.

— Спасибо, что пришла, — насмешливо отозвался Виталий. Ольга кивнула, не ответив на усмешку.

— Уж поверь, это было непросто.

Отвернувшись, она быстро зашагала прочь, к остановке. Ее походка по-прежнему была вызывающеуверенной, но теперь в осанке чувствовалась некая подавленность, словно узнанное висело у нее на шее тяжелым грузом, мешая идти. Алина проводила ее задумчивым взглядом, потом отвернулась, и Виталий сразу же спросил:

— Что она тебе сказала?

— Ты о чем?

— Пока я разговаривал по телефону… что она тебе наговорила?! — в его голосе появились злые нотки. — Думаешь, я не заметил, что ты сама не своя?!

— Да мы просто насчет вчерашнего разговаривали, — ответила она, склонив голову набок. В глаза Виталия появилась холодная усмешка, и Алина внезапно вспомнила свою характеристику, которую читала у него в квартире, и подняла голову, но было поздно.

— Что бы она мне не сказала, тебя это не касается! — отрезала она. — И наших поисков тоже! Я не понимаю — мне что — обо всем тебе докладывать?!

— Нет. Просто поменьше слушай всякий бред!

— Почем ты знаешь, что это был бред?! Может, она как раз говорила весьма умные вещи! — вскипела Алина. Виталий покачал головой, глядя на нее со странным сожалением, как смотрит ветеринар на безнадежно больное животное, которое ему предстоит усыпить.

— Я просто за тебя беспокоюсь.

— Как мило! — она сделала реверанс. — С чего бы это?

— Вот черт! — процедил Виталий сквозь зубы и отвернулся. Алина обошла его и продела свою руку в сгиб его правой руки. Чуть потянула в сторону.

— Поскольку наша беседа вот-вот приобретет очень бурный темп с применением разнообразных эпитетов и прочих образных выражений, побежали!

— Чего? — Виталий недоуменно приподнял брови, отчего очки упали ему на глаза, сразу же придав мрачнонелюдимый вид. — Зачем?

— Ну, ты же ведь просил, чтобы я больше не убегала одна. А я сейчас снова начинаю испытывать желание рвануть от тебя подальше. Поскольку кроме тебя здесь никого нет, тебе придется бежать со мной.

Виталий опять поднял очки на лоб и посмотрел на нее. Его губы не улыбались, но у уголков глаз собрались лучики морщин, и в зрачках плясали смешинки.

— Иногда я тебя совершенно не узнаю. Там ты не была такой говорливой.

Губы Алины стянулись в узкую полоску, и ее рука начала выскальзывать, но он поймал ее и вернул на свой локоть.

— Спокойно! Минут десять передышки — и продолжим. Хочешь чего-нибудь?

— Мира во всем мире.

— А как насчет менее масштабных желаний?

— Я бы какихнибудь сухариков погрызла.

— Сухааариков? — протянул Воробьев дрожащим, жалостливым голосом. — Ну пошли, купим тебе сухааариков.

Алина, не выдержав, рассмеялась и вместе с ним направилась к ближайшему ларьку. Отпустив ее, Виталий обратился к продавщице, а она тем временем стояла и задумчиво смотрела ему затылок.

Жаль мне тебя, Алина.

Ты здесь совсем другая.

Виталий повернулся, протянул ей пачку соленых сухариков, а потом вдруг схватился за сердце. Алина испуганно приоткрыла рот, но Виталий тут же сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил свой сотовый. Алина расслабилась, возведя глаза к небу, и на ее лице появилась неприкрытая досада.

— Виталя! — сказала трубка голосом Вершинина, в котором прозвучали странные, встревожившие Виталия нотки. — Вы не могли бы сейчас ко мне приехать?

— Что случилось?!

— Ничего страшного, но вам бы лучше приехать.

— А сказать ты не можешь?

— Приезжайте и сами увидите. Вам это понравится. — заверил его Жора и отключился. Виталий недоуменно посмотрел на телефон и спрятал его.

— В чем дело? — осведомилась Алина, уже вовсю хрустевшая сухариками. Виталий пожал плечами.

— Жорка просил к нему заскочить. А зачем — не сказал. Голос у него был странный. Все, отдых отменяется, пошли к машине!

Пока они быстрым шагом шли к оставленному неподалеку "лендроверу", у Алины не шел из головы голос Ольги и сочувственные искорки в ее глазах. Она злилась на себя. Какое, собственно говоря, сейчас это имеет значение?! Есть вещи более важные! Есть угроза ее жизни. Жизни других. Есть "Жемчужный", в котором жестоко убили девять человек. Если они не найдут Лешку в ближайшее время, сколько еще будет таких "Жемчужных"? Номер "рекорда" ничего не дал — он был угнан тем же вечером и часом позже брошен через три улицы от места происшествия, так что эта единственная ниточка к Лешке оборвалась. А Шрейдер? Развалилась ли без него исследовательская группа или в ближайшее время кто-то вновь помчится по безвестной дороге, которая приведет его в странный дом, наполненный его же собственными чувствами, желаниями и страхами? Вот о чем надо думать! В конце концов, мужчин на свете много, а подобные воздыхания, слезы и сопли впору любительнице сладких романов Свете Бережной, а вовсе не ей, Алине! Внезапно отчегото вспомнился шикарный стол в особняке, накрытый усилиями Бережной, вкуснейшие блюда, и Алина, уже садясь в джип, вдвойне пожалела, что они до сих пор не нашли Светлану.

* * *

Женщина, которую звали Светлана БережнаяЮхневич, не знала, что ее ищут.

Но если бы она какимто образом об этом узнала, то перестала бы и носа казать из своей маленькой квартирки или уехала бы из города как можно дальше. Она бы ни за что не показалась на глаза приснившимся попутчикам такой, какой была на самом деле. Особенно Борису. Она бы ни за что не захотела, чтобы они увидели ее такой.

Светлана приподняла крышку кастрюли, проверяя — не закипел ли бульон? Потом вернула ее на место, и быстрыми ловкими движениями начала нарезать картошку для борща. Натертые свекла и морковь уже ждали своего часа в отдельных мисочках, аккуратно прикрытые крышками. На тарелке свежо и остро пах нарезанный лук. В раковине размораживалось мясо — еще чутьчуть, и можно будет начинать нарезать его и прокручивать на мясорубке.

В левом боку больно кольнуло, и Светлана, охнув, отложила нож и поморщилась. Ее ладонь легла на бок и осторожно потерла его. К завтрашнему дню, наверное, будет уже поменьше болеть, хотя кровоподтек выглядел довольно устрашающе. Кулаки у Мишки были крепкие, и он очень хорошо знал, куда и как нужно бить, чтобы было очень больно, и в то же время неопасно. Поэтому лучше было подворачиваться ему под руку, пока он еще хоть более-менее трезвый, а если уж приходит сильно пьяным, нужно успеть улучить момент и не попасться ему на глаза, а юркнуть в постель и притвориться спящей. Тогда он ее бить не будет, а только повалится на кровать и уснет. Или может перед этим растолкает ее, заберется сверху и попыхтит немного, хотя по пьяни у него редко когда что-то получалось. А будучи трезвым, он спал с ней очень редко. Только иногда. Хорошо хоть иногда. Хорошо хоть кто-то иногда. Ей не к чему придираться. Кто на нее взглянет?

— Светка! — раздался из комнаты громкий крик. — Светка!..

Светлана втянула голову в плечи, чуть присев, потом взглянула на лежащий на столе нож. С тех пор, как она проснулась, Светлана почему-то довольно часто смотрела на нож, сама не зная зачем. Особенно, когда слышала этот крик, который не менялся день ото дня. Крик был ломким, как жареная картошка, которую она любила грызть за чтением — крепко посоленная и сильно зажаренная, с хрустом переламывающаяся под ее крепкими зубами. Зубы у нее были белые и очень красивые, и раньше ей нравилось улыбаться себе в зеркале, потому что улыбка получалась как в рекламе зубной пасты. Она считала, что улыбка — единственное, что в ней есть привлекательного. Но теперь она старалась подходить к зеркалу как можно реже. Она боялась того, что вопросительно смотрело на нее из серебристых глубин. Боялась и ненавидела.

— Светка! Оглохла, что ли?!

Нож снова поманил ее взгляд, но она сразу же отвернулась. Можно подумать… можно помечтать, но осуществить это… Ей, всего боящемуся и такому жалостливому существу, никогда не обратить этот нож против кого-то, никогда не сделать кому-то больно. Она никогда не давала сдачи, а только закрывалась руками и сжималась в комок, и рано или поздно все заканчивалось. Ей было сложно даже прихлопнуть тапочком таракана, и если бы у Светланы были дети, они бы крутили ею, как хотели, потому что она никогда не смогла бы дать им подзатыльник или прикрикнуть. "Наша тишайшая" называли ее подруги в глаза, а за глаза добавляли "бедная покорная дурочка". Она прекрасно знала об этом, но не обижалась на них. Лучше такие подруги, чем никаких. Лучше такой муж, чем совсем никакого. Хуже одиночества нет ничего. А боль можно научиться терпеть. Иногда Светлане казалось, что ее били всю жизнь — вначале отец, от которого всегда пахло "Русским лесом" и еще терпким горьковатым запахом — его собственным. А потом он передал ее с рук на руки достойному кандидату в мужья, который подарил ей пощечину гораздо раньше обручального кольца.

Светлана повернулась и узким коридором пошла в комнату, хлопая разношенными тапочками без задников — очень полная и рано постаревшая женщина с несколькими подбородками, пухлыми руками и огромными ягодицами, тяжело перекатывающимися под ситцевой тканью халата. Никто, глядя на нее, и подумать бы не смог, что ей еще не исполнилось и тридцати. На ходу она переваливалась поутиному, колыхаясь всем телом, и тяжело дышала, часто моргая карими глазами, в которых не было ничего, кроме животной покорности и страха — только лишь где-то в глубине их стремительно угасал серебристый отблеск оставшегося на столе ножа.

Мишка сидел в кресле, лениво переключая телевизионные каналы. Он был большим и грузным, с густой растительностью на руках, груди и спине, тогда как на голове среди темных кучерявящихся волос уже проглядывала заметная плешь. Из прорехи в футболке под мышкой выглядывал темный завиток, и увидев ее, Светлана осознала, что собиралась утром зашить мужу футболку, но совершенно забыла об этом, и он позвал ее, чтобы продемонстрировать этот повод для еще одного синяка. Но Мишка, не повернув к ней головы, всего лишь раздраженно сказал:

— Мне дадут в этом доме жрать или как?!

— Борщ скоро будет. Сейчас бульон закипит, и я…

— Меня не интересует, что у тебя там и когда закипит! — Мишка снова переключил канал и потянулся за бутылкой пива, стоявшей на полу. — Я спрашиваю, когда будет обед?!

— Скоро, — Светлана прислонилась к косяку, глядя на незаконченную кружевную салфетку, лежащую на подлокотнике ее кресла. Она лежала так уже больше двух недель. Светлана никак не могла заставить себя закончить ее, хотя всего лишь оставалось обвязать дуги из воздушных петель парой рядков столбиков с накидом. В последнее время все валилось у нее из рук, и даже готовить она стала хуже, и в ресторанчике, где она работала поваром, ей даже пару раз сделали замечание чрезвычайно удивленным голосом.

— Нуну, — голос мужа стал немного спокойней. — А кроме борща что?

— Мясо вот-вот разморозится, и я собиралась сделать его побургундски…

— Да неужели?! — Мишка шлепнул ладонью по подлокотнику. — Я тебе говорил — занимайся своими кулинарными извращениями, пока меня нет дома! Говорил?! С голоду можно сдохнуть, пока ты там чегото выдумываешь! А когда я дома, то еда должна готовиться быстро! Берешь свое мясо и жаришь его большими кусками — и все! Без всяких этих!..

— Но ведь так же гораздо вкуснее, — вяло возразила Светлана, глядя на экран телевизора, где показывали пляжные виды и полуголых красоток. Через час по одной из программ должен был начаться фильм "Унесенные ветром" — один из ее любимых. Она всегда плакала в конце, когда смотрела на Вивьен Ли, стоящую на фоне заката. А ближе к вечеру будут показывать конкурс бальных танцев — она всегда их смотрела, представляя, как она, такая же худенькая, как и танцовщицы, выделывает умопомрачительные па, а ее партнер — высокий и красивый и обязательно брюнет, похожий на Кларка Гейбла или Тимоти Далтона… или на Бориса. Но Мишка решил провести это воскресенье дома и, разумеется, не даст ей посмотреть ни того, ни другого — он называл все это "детсадовскими соплями" и смотрел, в основном, футбольные матчи и бокс, а Светлана уходила в маленькую комнату и снова и снова перечитывала свою библиотечку любовных романов, мечтая о том, чему никогда не бывать.

— Вкуснее… Наготовит вечно всякой фигни, потом сиди и думай, чего жуешь… — проворчал Мишка. — Надо было, в таком случае, раньше приниматься! С утреца!

— Утром я стирала. Ты же не починил машинку.

— Некогда было, — Мишка махнул пультом в сторону телевизора. — У, какие девки, а! Не то, что ты, корова, талию на ощупь не найти! Надо мной уже все друзья потешаются — удачно, мол, женился, Мишаня! Вот какой надо быть! А ты свою корму в двери с трудом протискиваешь!

— Ты же знаешь, что у меня гормональное расстройство, — с трудом проговорила она. — Ты же помнишь, какой я была.

— С трудом! — Мишка фыркнул. — Глядика, слова умные выучила — гормональное расстройство! Жрать надо меньше — вот тебе и все расстройство. Ты же все время что-то жуешь — хоть рот тебе зашивай! Глаза б мои на тебя не глядели! Ну, чего ты встала — иди, занимайся обедом! Я всю неделю пахал, как потерпевший, — имею я право на нормальный воскресный обед?!

Он бросил пульт рядом, на кресло, и потянулся, закинув руки за голову. Из-под задравшейся футболки выглянул объемный волосатый живот. Светлана отвернулась и тяжело побрела обратно на кухню, придерживаясь правой рукой за стенку.

Хлопоча у плиты, она снова начала думать о своем недавнем сне — таком реальном, что ей становилось больно, и где-то в глубине горла появлялась странная дрожь. Хотелось, безумно хотелось верить, что сон ей снится сейчас — необъяснимый, жуткий кошмар, но рано или поздно он закончится, и она проснется в своей постели — чудесной постели с шелковыми простынями, среди цветов и ярко горящих ламп, и будет она не Светланой Юхневич, которой противно смотреть на себя в зеркало, а Светочкой Бережной, красивой и худенькой — Светочкой, умеющей танцевать, Светочкой, на которую обращают внимание такие красивые и романтичные мужчины, как Борис, Светочкой, на которую никто и никогда не поднимал руки. Она будет двигаться легко и изящно, она будет плавать на пароходах и у нее будут потрясающей красоты любовные романы. Светлана мечтательно смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, слезящимися от лука, и у ее мечтаний был запах гиацинтов, звук индийской поэзии, которую читал бархатный мужской голос, и цвет розового с золотом — как обои в ее комнате в особняке. Очень редко ей вспоминалось, как больно закончился этот странный сон — как, спустившись на кухню, она увидела Алину, склонившуюся перед распахнутой дверью морозильной камеры, которая почему-то была в мужском халате; как обойдя стол, она увидела водителя, лежащего на полу, узкий запекшийся разрез на его голой груди и широко раскрытые стеклянные глаза, и как секундой позже что-то с силой ударило ее по голове… А потом она распахнула ресницы и увидела потолок старенькой квартиры, и рядом громко храпел Мишка, раскрыв рот, и от него шел тяжелый кислый запах. Светлана в тот момент не поверила и закрыла глаза, но продолжения не было. Всего лишь сон.

С тех пор каждый вечер она старалась побыстрее закончить все дела и забиралась под одеяло и с отчаяньем засыпала, надеясь, что все повторится. Но больше она ни разу не видела этого чудесного сна. Была реальность, была работа, тесная квартирка, побои, неизменный запах перегара, хриплые крики, унижение и боль, грузное тело Мишки на ней, его монотонные движения, не приносившие больше никакого удовлетворения… и больше не было ничего. Разве еще только руки, для того чтобы искусно готовить и красиво вязать, и глаза, для того чтобы плакать и читать любовные романы. С каждым днем Светлана ощущала все большую безнадежную усталость и с каждым днем все чаще спрашивала себя — неужели это ее жизнь и неужели никогда ничего другого не будет? Она думала о сне все чаще и чаще, а еще чаще на нее нападало какоето странное отупение, сродни трансу, и тогда ее глаза обращались к чистым сверкающим лезвиям ножей, которые Мишка, стоит отдать ему должное, содержал в полном порядке.

Она размышляла об этом и позже, сидя в своем кресле и вытянув усталые ноги. Ее пальцы рассеянно поглаживали незаконченное вязание, глаза так же рассеянно поглаживали стены комнаты, чистенькой и аккуратной, украшенной бесчисленными вязаными салфеточками. Искусно вязать ее научила прабабка, и в памяти Светланы всплыли ее ловкие морщинистые пальцы и огромные стекла очков — единственное, что она о ней помнила. А потом отчегото вспомнился давний школьный друг, Максим, который воровал для нее цветы в палисадниках и вырезал для нее на уроках труда забавные деревянные фигурки, и с которым она целовалась в школьном гардеробе среди висящих пальто и курток. Он называл ее "Светик" и всегда говорил, что ее губы по вкусу как клубника. Как давно это было… Мишка никогда не называл ее "Светик", не дарил цветов, в его руках никогда не было нежности… Он просто брал свое, а потом поворачивался спиной и засыпал, и так было всегда. Почему раньше ей казалось это нормальным? Почему она до сих пор с ним, в этой квартирке… почему она до сих пор в этом ужасном теле?..

Светлана подняла голову и взглянула на мужа, который, подчищая ложкой остатки борща, что-то раздраженно рассказывал о своих приятелях по стройке и о своем бригадире, и внезапно к горлу у нее подкатил ком, а желудок сдавило, и она испугалась, что ее сейчас стошнит.

— Как борщ? — осторожно спросила она. Мишка перестал стучать ложкой и взглянул на нее.

— Сойдет. С голодухи любые помои сожрешь! Второе готово?

Светлана перевела взгляд на экран телевизора, по которому теперь шел какойто боевик.

— Ты не мог бы переключить на шестнадцатый? Сейчас будут "Унесенные ветром".

— Еще не хватало мне в воскресенье всякую муть смотреть! — иронически отозвался он. — И вообще сейчас футбол будет!

Светлана посмотрела на черный завиток, высовывающийся из прорехи в футболке. Потом с трудом поднялась, подошла к креслу, взяла пульт, лежавший на подлокотнике и переключила канал.

Мишка ничего не сказал. Он осторожно умостил пустую тарелку на другом подлокотнике, потом встал и резким движением вырвал пульт из ее безвольно повисшей руки, после чего таким же резким движением ударил пультом ее по лицу. Вскрикнув, Светлана отшатнулась, зажмурившись от боли. Из ее разбитого носа потекла кровь, пачкая подбородок, шею и воротник халата. Она зажала нос ладонью, чувствуя тепло собственной крови. Мишка внимательно осмотрел пульт — не треснул ли где? — потом взял пустую тарелку и сунул Светлане в свободную руку.

— Неси второе! Ишь, характер она мне тут будет показывать! Хочешь смотреть свой дебильный фильм — так вали к комунибудь из своих дебильных подружек! Дура!

Мишка сел обратно в кресло, переключил канал и со скучающим видом уставился в телевизор, потом потянулся за пивом. Светлана повернулась и с тарелкой в руке пошла на кухню. Глаза ее были пустыми, как и тщательно выскобленная мужем тарелка. Ложка едва слышно позвякивала о фаянс. Капли крови просачивались сквозь пальцы и падали вниз, оставляя на бледнозеленом линолеуме пятна размером с копеечную монету.

Светлана поставила тарелку на стол, потом дернула висящее на пластмассовой вешалке кухонное полотенце, и вешалка обломилась с едва слышным треском. Не заметив этого, она старательно вытерла лицо полотенцем, в котором сама когда-то сделала несколько красивых мережек, и уронила полотенце на пол. Повернулась, взяла тарелку и начала наполнять ее жареным мясом и рисом со специями. Потом поставила тарелку на стол и потянулась к ящику за вилкой, и в этот момент новая капля крови сорвалась с ее подбородка и упала на позабытый нож, свернувшись на сверкающей стали, словно живая, и в ней заиграл яркий солнечный луч, падавший в окно между раскрытыми кружевными занавесками. Ее рука застыла, и взгляд приклеился к этой капле — горячей на холодном, сияющей словно драгоценный камень, — сросся с ней и наполнился жизнью, словно сам превратился в кровеносный сосуд, по которому стремительно заструилась теплая жидкость, неся в мозг понимание и твердую уверенность. Из мозга она протекла к губам, и те раздвинулись в слабой, отстраненной улыбке. В ушах вдруг зазвучал голос Бориса — так отчетливо и узнаваемо, словно она слышала его всего лишь несколько минут назад.

…рубины — иные как пламя, иные как кровь, а в иных словно плещется дорогое розовое вино…

…что бы ни ждало меня в дальнейшем, я готов на все, чтобы эти глаза смотрели только на меня…

Она облизнула губы. Потом достала из ящика вилку и аккуратно положила ее в тарелку, примяв ею рисовую горку. Ножа уже не было на столе, он куда-то исчез, но беспокоиться об этом, право же, не стоило. Совсем не стоило.

Когда Светлана вошла в комнату, Мишка все так же сидел в кресле и потягивал пиво. Услышав ее шаги, он повернул голову, но тут же снова уставился в телевизор.

— Наконец-то! В соседний дом, что ли, за едой ходила?! Рожу хоть сполосни — самойто не противно!

Подойдя к креслу вплотную, Светлана протянула тарелку. Мишка принял ее, поставил бутылку на пол, потом захватил вилкой горсть риса и начал поднимать ее к раскрытому рту.

Пальцы ее левой руки вцепились в черные пряди волос надо лбом и рванули, запрокидывая голову назад, и правая рука на коротком замахе обрушилась вниз, всадив широкое лезвие точно в ямку у основания шеи. Мишка издал странный всхлипывающий звук и удивленно скосил глаза вниз, на рукоять ножа. Вилка выпала из его руки, просыпав рис на колени, обтянутые старыми тренировочными штанами, следом кувыркнулась тарелка, рассыпая по полу свое содержимое. Один кусок мяса улегся на его бедре, но Мишка сразу же дернул ногой, и мясо перекатилось на сиденье кресла.

Отстраненно улыбаясь, Светлана выдернула нож, потянув следом густой поток крови. Муж вскрикнул — громко, но крик сразу же оборвался булькающим хрипом. Он выгнулся, потрясенно глядя на ее спокойное лицо, руки со скрюченными пальцами взлетели в воздух, пытаясь схватить ее за руку и за горло, но тут она ударила снова — теперь в грудь. На этот раз нож застрял, она рванула со всей силы, и он высвободился с сырым хрустом. Светлана снова ударила, крепче сжимая в пальцах рукоятку, ставшую неудобноскользкой. Длинные ноги Мишки дробно забарабанили по полу — смешной, нелепый звук.

Она нанесла еще несколько ударов, потом убрала руку, оставив нож торчать в теле. Мишка косо сполз в кресле, привалившись к левому подлокотнику и свесив голову. Из раскрытого рта тянулись густые кровавые нити, губы подрагивали, глаза тускло поблескивали из-под полузакрытых подергивающихся век. Скрюченные пальцы правой руки несколько раз царапнули ногтями обивку и улеглись, ладонь перекатилась на тыльную сторону и застыла. Вокруг ножа на яркоголубой ткани футболки расползалось громадное темное пятно, сливаясь с другими пятнами такого же цвета, съедавшими голубые нити ему навстречу. С одной ноги слетел тапочек, и со своего места Светлана могла видеть желтоватые кольца мозолей на пятке и пальцах. К босой ступне прилипли разваренные зернышки риса. Бутылка с пивом опрокинулась, и пиво вытекало из горлышка с тихим бульканьем, впитываясь в палас.

Светлана устало вздохнула и провела ладонью по вспотевшему лбу, оставив на нем красный мазок. Потом наклонилась и подняла упавший на пол пульт. Отвернулась, подошла к своему креслу, тяжело опустилась в него и откинулась на спинку. На ее губах была все та же тихая улыбка, но теперь в ней было гораздо больше умиротворенности, и в глазах снова появился мечтательный гиацинтовый отблеск. Светлана вытянула руку, переключила канал и начала смотреть фильм. Вокруг нее скользили тишина и покой. Все было правильно. Теперь все было хорошо.

* * *

По лицу отворившего им дверь Жоры понять что-либо было решительно невозможно. Они уже заметили, что в этом мире Жора не обладает чересчур живой мимикой, предпочитая выражать свои чувства и ощущения словами и жестами длинных худых рук, лицо же его большей частью хранило бесстрастноумудреннозагадочное выражение итальянских мадонн, оживляясь лишь в самом крайнем случае. Его волосы были всклокочены, словно он долго и вдумчиво вздыбливал их пальцами перед зеркалом. Синяки на лице приобрели насыщенный фиолетовозеленоватый оттенок, опухоль с глаза чуть спала, но выглядел Вершинин все равно довольно жутковато.

— Ну? — неприветливо спросил Виталий, который в последнее время относился к различного рода загадкам и сюрпризам с предельной недоброжелательностью. Жора открыл дверь пошире и махнул рукой.

— Вы заходите, заходите. Можете не разуваться.

Он закрыл за ними дверь и снова махнул рукой.

— В мою комнату.

Они прошли длинным коридором и остановились на пороге. Виталию в первую очередь бросился в глаза разбитый монитор, стоявший на столе, и он огорченно прищелкнул языком. В следующий момент Алина дернула его за рукав и кивнула в сторону большого кресла, на котором, среди груды Жориной одежды безмятежно спал какойто человек, далеко вытянув ноги и надвинув на нос кожаную кепку. Из-под края кепки виднелись раскрытый рот и давно не бритый подбородок. Человек едва слышно похрапывал, с каждым выдохом выпуская в воздух такой концентрированный перегар, что у Алины защипало в глазах. Настежь открытое окно атмосферу комнаты нисколько не улучшало.

Жора подошел к креслу, хозяйским жестом стащил с человека кепку и хлопнул ею его по лицу.

— Подъем! Народ пришел! Вставайте, граф!

Он хлопнул кепку обратно ему на лицо. Человек всхрапнул, его правая рука медленно, словно у зомби, вознеслась в воздух, вцепилась пятерней в кепку и потянула вниз, открывая сонное, смя-тое и до жуткости знакомое лицо постаревшего лет на пятнадцать специалиста по транспорту. Олег разомкнул сонные вежды и обратил на пришедших мутный, ничего не выражающий взор. Его ресницы несколько раз задумчиво хлопнули, а потом под ними вдруг одновременно вспыхнули изумление, радость и дикий, почти щенячий восторг. Он с низким горловым возгласом выпрыгнул из кресла, уронив пару деталей Жориного гардероба, по которым тут же пробежался грязными кроссовками, рванулся вперед, схватил за плечи Алину, встряхнул ее так, что у девушки звонко лязгнули зубы, а потом стиснул до хруста в костях, и Алина ойкнула от неожиданности, боли и ошарашенного испуга.

— Алька! Ай да елки!.. Алька! Красавица ты моя! Настоящая! Я знал!.. Черт!..

Он чмокнул ошеломленную Алину в подбородок, не достав выше — в реальности Кривцов был не только старше, но и существенно сбавил в росте. Выронив Алину из своих мощных объятий, он переключился на Виталия и несколько секунд восторженно тряс его за оба предплечья, и пока тот смеялся с облегченной радостью и пожимал его руку, суетливо выговаривал заплетающимся языком, злясь, что его способность к связной речи сильно отстает от его эмоций.

— Виталя!.. Как я рад!.. Я знал, что найду вас! Я знал, что все это неспроста! Я сразу как проснулся… я подумал… водитель сука!.. знаешь, как больно было?!.. как понастоящему!.. все, как мы предполагали!.. я же все помнил!.. я сразу же сунулся… сын профессорши!.. козел какойто открывает… я ему — типа, Жорка?!.. а он мне — нету такого!.. думал, напутал чего… сиделсидел… а потом думаю… еще раз… эх, ВиталяВиталя!..

Произнеся этот малоразборчивый монолог, Олег устало улыбнулся, привалился головой к груди Воробьева и тотчас уснул. Виталий чуть отступил, схватил Олега за плечо и как следует встряхнул, и Олег, вскинув голову, с трудом зафиксировал свой взгляд на его носе.

— Да?

— Похоже, господин автослесарь, вы здорово перебрали!..

— Разве? — искренне удивился Кривцов. — Не замечал. Да пусти, я и сам могу стоять!

Виталий отпустил руку, и Олег действительно постоял несколько секунд, задумчиво раскачиваясь, после чего с грохотом обрушился на пол в совершенно бессознательном состоянии. Виталий хмуро посмотрел на распростертое рядом с его ногами тело и почесал затылок.

— Кривой в корягу! — литературно высказался Жора. — Удивительно, что он вообще смог сюда дойти. И чего теперь с ним делать?

— Но откуда он взялся?! — потрясенно спросила Алина, присаживаясь на корточки рядом с Олегом, который снова похрапывал. — Как он сюда попал?!

— Через дверь, — иронично отозвался Вершинин, отряхивая свои вещи. — Звонок. Открываю — Олег стоит, качаясь, тонкая рябина… Я глазами хлопаю, дар речи потерял, а он мне — а ты не Жорка ли будешь?! А потом примерно то же, что и вы мне в первую встречу. Затем, ясное дело, объятьяпоцелуи… Он до моей комнаты добрел коекак, а тут — брык! — и в анабиоз. Он, оказывается, давным-давно ко мне приходил — на следующий день после того, как проснулся. А меня дома не было, и дверь Колька открыл, урод! Ну и сказал ему, мол, не знаю такого, не живет здесь! Олег, оказывается, самым первым нас искать начал!

— Но как он меня-то узнал? — непонимающе пробормотала Алина. — Ладно Виталия, но меня?!

Жора пожал плечами.

— Ну, это у него самого надо спросить. Только вот как? Он до завтрашнего утра в отключке будет, не меньше.

— Это нам не подходит! — решительно заявил Виталий. — Отвезем его ко мне. Нука, подмоги!

С помощью Жоры он взвалил Олега себе на плечо, и автослесарь безвольно повис на нем, словно белье на веревке. Придерживая его левой рукой за ноги, Виталий следом за Жорой вышел из комнаты, за ними заспешила Алина, прихватив с кресла кривцовскую кепку. Когда они проходили мимо кухни, оттуда выглянула высокая женщина с красивыми холодными чертами лица и сурово спросила:

— Жора! Что происходит?! Кто эти люди?!

— Мам, это мои хорошие друзья, — заверил ее Жора. — Все в порядке.

— Здрассьте! — одновременно произнесли Алина и Виталий. Болтающиеся ноги Олега слабо дернулись, словно в своеобразном приветствии, после чего он с хриплой душевностью затянул:

А суд недолго продолжался,

Присудили Колыму,

Ой наказали: своих песен,

Да чтоб не пел он никому!..

Женщина изумленно раскрыла глаза. Виталий чуть дернул плечом, и Олег резко замолчал. Алина, не сдержавшись, прыснула в ладонь.

— Все в порядке, мам, — повторил Жора, открывая входную дверь. — Не волнуйся.

— Да, — мрачно ответила та, наблюдая, как исчезают на площадке болтающиеся ноги. — Я вижу. Ты теперь еще и с алкашами связался! Жора, ведь этот молодой человек совершенно пьян!

— Это научный эксперимент! — заявил Жора и захлопнул за собой дверь.

В машине Олега довольно бесцеремонно свалили на заднее сиденье. В самом начале пути он слегка проснулся и пытался говорить, но поскольку его речь стремительно ухудшалась, Олег быстро бросил это занятие и прикорнул на коленях Жоры со счастливым выражением лица, и всю дорогу Жора недовольно поглядывал на него, но с коленей не столкнул, боясь, что Олег проснется и снова начнет разговаривать.

В квартиру Виталия Олег поднялся тем же способом, что и спустился из Жориной. Воробьев аккуратно положил его на палас в гостиной и устало вздохнул. Мэй, совершенно ошеломленная тем, что новых людей в квартире постоянно прибывает, уже не пыталась гавкать и показывать, кто здесь главный, — она просто села рядом с Олегом, обнюхала его откинутую руку и укоризненно взглянула на хозяина, безмолвно вопрошая, когда все это закончится? Но Виталий тут же развернулся и направился на кухню.

Алина наклонилась, внимательно разглядывая Олега. Она была искренне рада, что спец по транспорту существует и живздоров, и теперь с облегчением почувствовала, как та жуткая сцена, в которой Олег умирал на ее руках, а она ничем не могла ему помочь, чуть отступила в глубины памяти — лишь самую малость, но и это уже было хорошо. Но почти сразу же Алина с горечью подумала, что им предстоит узнать еще одну невеселую жизненную историю, совершенно непохожую на ту, которую рассказали по другую сторону. Она надеялась только, что характер Олега остался без изменений.

Встав, Алина пошла на кухню. Там уже стоял Жора, прислонившись к стене, и с интересом наблюдал за манипуляциями Виталия, который, выстроив перед собой на столе целую армаду различных баночек и бутылочек, деловито мешал что-то в высоком стакане. По кухне расползался резкий остропряный запах, наводивший на мысли о восточном базаре, в самом центре которого разлилась бочка с коньяком.

— Ты хочешь привести его в чувство с помощью этого? — Алина кивнула на стакан. — Если он выпьет эту жуть, то свою биографию будет рассказывать не нам, а архангелам.

— Эта жуть — проверенное средство, — Виталий понюхал содержимое стакана и сморщился. — Так что будь любезна — прихвати свою иронию и отправляйся в какуюнибудь из дальних комнат. Желательно подальше — ни смотреть на это, и уж тем более, слышать, женщине негоже.

— Господи, — в голосе Алины прозвучал почти откровенный испуг, — что вы собираетесь с ним делать?!

— То, что мы с ним сделаем, пустяки, по сравнению с тем, что он потом сделает с нами, — задумчиво пробормотал Виталий и направился в ванную, держа стакан в вытянутой руке, словно нес в нем кислоту. Алина направилась в гостиную, где Мэй с любопытством обнюхивала лицо Олега. Наклонившись, она ткнулась носом ему в щеку, и Кривцов вдруг поднял руку, не открывая глаз, сгреб чау, притиснув ее к своей щеке, и игриво пробормотал:

— Танюша!

— Ах! — возопила оскорбленная Мэй, вывернулась из-под его руки и возмущенно заскакала вокруг. — Бух! Бух!

Алина поспешно обхватила ее поперек тела и потащила упирающуюся собаку к дальнему креслу, слыша, как из ванной доносится шум открытого крана. Через несколько секунд в гостиную вошли Виталий и Жора и выволокли Олега из гостиной, точно поверженного гладиатора с арены. Алина пристроилась с негодующей Мэй в кресле и принялась ждать, рассеянно поглаживая ее густую рыжую шерсть.

Ждать пришлось недолго. Вскоре из ванной долетел страшный грохот, а следом раздался пронзительный вопль человека, которого голяком зашвырнули в густые заросли крапивы. Послышалась ругань, потом еще один вопль — уже потише, что-то брякнуло, а затем голос Жоры отчетливо произнес:

— Чтоб тебя перекосило!..

В коридоре мокро зашлепало, и в гостиную влетел Олег с удивительно трезвыми глазами и разинутым ртом, оставляя на паласе влажные отпечатки. Из одежды на нем наличествовали только черносиние полосатые трусы. Остановившись посередине гостиной, он старательно задышал, раскрытыми ладонями подгоняя ко рту побольше воздуха, потом увидел в кресле Алину, разглядывавшую его с неподдельным интересом, и попятился с некоторой долей смущения, хрипло бормоча: "Пардон, пардон…" Допятившись до дивана, он развернулся и тут же качнулся обратно, увидев в дверном проеме Виталия и Жору. Обвиняюще ткнул в них мокрым указательным пальцем. Движение было таким резким, что Кривцов по инерции качнулся вслед за рукой и чуть не упал.

— Не подходить!.. Совсем ополоумели, что ли?!.. Инквизиторы! Что вы мне влили — жидкий огонь?! Убить вас мало!

— Опять? — невесело пошутил Жора. Лицо Олега приняло оскорбленнообиженное выражение, и он запустил пальцы в свои мокрые волосы и начал яростно их комкать, словно они были в чем-то виноваты. Виталий бросил ему его сложенную одежду, и Олег неловко поймал ее.

— Оденься. А то замерзнешь. Да и дама здесь.

— Эта дама, — прошипел Олег, — судя по выражению ее физиономии, с вами заодно! Вон как потешается!

— Неправда! — возмутилась Алина, старательно пытаясь не расхохотаться. — Я тебе сочувствую.

— Из кресла — оно конечно хорошо сочувствовать! — процедил Кривцов, поспешно натягивая брюки. — А вот если б тебя макнули в ледяную воду, да еще и влили смесь чили, горчицы и соляной кислоты?! Посмотрел бы я на тебя! Это я еще хорошо держусь!

— То, что ты хорошо держишься, доказывает, что мы достигли нужного результата, — профессорским тоном заметил Жора, падая в одно из кресел. — Ладно, тебе, Олежка! Что сделано, то сделано! Главное, что все прошло удачно — и ты трезвый, и мы живы, как ни странно. А ты уникальный экземпляр, Кривцов. Я еще никогда не слышал такого интересного набора звуков. Будь дело гденибудь в Кении, ты распугал бы не один деся-ток львиных прайдов!

— Смейтесь, смейтесь, — пробурчал Олег, застегивая рубашку. — Демоны! Слава богу, вы мои друзья, а не родственники, или бы я был уже покойником! — он покосился на Мэй, восседавшую в кресле рядом с Алиной и сверлившую его неподвижным недобрым взглядом. — Это твоя собака, Воробьев? как-то нехорошо она на меня поглядывает. Надеюсь, она не питается автослесарями?

Мэй презрительно отвернулась. Если бы она умела пожимать плечами, то обязательно бы это сделала. Виталий усмехнулся.

— Ладно, Олег, все. Времени мало. Ты, кстати, может есть хочешь?

— Не хочу! — отрезал Кривцов тоном человека, который есть хочет отчаянно. — Наелся уже! Спасибо еще раз!

— Я что-нибудь приготовлю! — заявила Алина, вставая и отпуская Мэй. — А вы пока начните разговор.

Она прошла через гостиную и только в дверях обернулась и взглянула на Олега с тем удивлением, которое не покидало ее с того момента, как они встретились.

— Олег, а Жора успел рассказать тебе, как я выгляжу, да?

Олег помотал головой, с кряхтеньем усаживаясь в кресло и старательно вдыхая воздух большими порциями.

— Тогда как же ты меня узнал? Ведь сейчас… у меня совсем другая внешность. У меня даже глаза другого цвета.

— И что с того, — сказал Олег, похоже, искренне недоумевающий. — Я бы узнал тебя, даже если б ты в этом… в реальности оказалась не симпатичной девахой, а почтенным старичком с орденами. Я ведь умер у тебя на руках. Ты была последним… и зрение тут совсем не важно, поверь мне. Это нечто другое, — он невесело усмехнулся. — Кристинка бы назвала это кармической связью.

Алина с трудом сдержалась, чтобы не бросить взгляд на Виталия, резко развернулась и ушла на кухню.

Олег протрезвел уже настолько, что к нему вернулась обычная наблюдательность, и он прекрасно понял выражение и одного, и другого лица, и косой, сразу же оборвавшийся взгляд, и даже звук удалявшихся шагов. Вытащив из пачки сигарету, он рассеянно помял ее в пальцах, потом взглянул на Виталия и коротко, негромко произнес:

— Воробьев, ты идиот!

* * *

Они молчали уже почти десять минут, ожидая реакции Олега. Но пока тот реагировал только одним способом — каждую минуту поднимал глаза к потолку и произносил какое-нибудь ругательство — то в адрес экспериментаторов, то в адрес Лешки, то в адрес Жориного брата, из-за которого он потерял столько времени, то в адрес бедняги Петра, которого угораздило так не вовремя выйти прогуляться. Кривцов, казалось, постарел еще больше, и теперь, когда его глаза стали трезвоосмысленными, в них то и дело мелькала странная далекая тоска, которой им не доводилось видеть там, и из-за этого никто не решался начать расспросы первым. Виталий курил, стоя у окна, Жора, поглядывая в сторону Олега, листал какуюто книгу, и по его лицу, как обычно, ничего нельзя было понять. Алина, забравшись в кресло с ногами, рассеянно разглядывала снующих в аквариуме ярких рыбок и сражалась со своей рукой, которой безудержно хотелось добраться до зудящей подживающей щеки. Она думала об Олеге и о том, что он сказал, и думала об остальных. Почему-то с каждой минутой ее сомнения, что найти всех удастся, стремительно уменьшались. Отчегото казалось, что они найдут даже невидимкуЛешку. Словно все люди, побывавшие в выдуманном особняке, вернулись обратно в реальность связанные друг с другом некими нитями, которые никогда не оборвутся. И теперь эти нити начали сокращаться, стягиваться, придвигая их друг к другу, заставляя их искать друг друга и позволяя находить. Они, невольно заглянувшие в потаенные темные уголки чужих душ, знающие друг о друге то, чего не знает никто — даже самые ближайшие родственники и преданнейшие друзья — они просто не могли не встретиться. Но, с другой стороны, что может произойти, когда все они вновь окажутся в одной комнате — такие изменившиеся и в то же время такие прежние… владельцы чужих секретов, люди, большинство из которых не так давно совершило не самые хорошие поступки в своей жизни — те, которые видели друг друга напуганными, жалкими, безумными. Пусть того места, где все это произошло, никогда не существовало на самом деле, но для нихто это было реальным — таким же реальным, как и они сами в том месте.

Ты хоть осознаешь всю серьезность этой затеи? Это не игрушки. Ты ведь ищешь их не для того, чтобы узнать, какими они стали. Живые люди. Никто не имеет права поступать так с людьми. Вспомни Бориса. Вспомни Петра. Помогут ли они им теперь? Или тем, что нашли их, сделали только хуже? Как понять?

— Я хочу вернуть свою жизнь!

— Я хочу обратно!

Алина крепко обхватила руками согнутые колени, вдруг отчетливо поняв, что тоже хочет обратно. Не в приснившуюся жизнь, нет — это уже отходило, с этим уже было легче… Нет, она хотела бы вернуться обратно во времени. Вернуться в ту маленькую пещерку, скрытую густыми трявяными зарослями. Вернуться для того, чтобы на этот раз суметь закричать. Виталий не был прав, говоря, что она ни в чем не виновата. Она должна была попытаться… ведь ничего нельзя знать наверняка… Почему во сне она не узнала ее лица, которое то и дело смотрело из зеркала точно ей в глаза? Почему во сне у нее было лицо мертвеца?

— Почему ты не закричала?

— Хорошо, — вдруг устало произнес Олег, и Алина повернула голову в его сторону, а Жора сразу же захлопнул книгу. — С этим ясно. Но все дальнейшее мне представляется довольно смутно. Ну поставили вы на Маринку этот сомнительный сторожок, но когда он сработает — через час или через пару месяцев? Найти Логвинову и Бережную вообще нереально, а Лешку — и подавно, если он не сделает какуюнибудь очередную глупость и не попадется. Господь бог, блин! Все с манией величия рано или поздно попадаются! Но кто-то из этих субчиков… — Олег развел руками и красноречиво покачал головой. — Их, конечно, уже и след простыл! Что у вас есть — лишь какая-то глупая баба, которую вы еще и в глаза не видели?! А если она к ним вообще никакого отношения не имеет?! Если бумажка с ее телефоном там валялась давным-давно?! Что тогда?! Выстроить все волжанское население в линеечку и Альку вдоль провести, чтоб на каждого поглядела?! Ты больше ничего не нашел про этого Шрейдера?

— Нет, — Жора аккуратно положил книгу на столик. — Только длинный список его научных статей с совершенно непроизносимыми названиями. Я попытался прочитать одну, но мало что понял — что-то там по теориям осознаваемых и неосознанных сновидений, бессознательному, логике, работе мозга в процессе сна… и тому подобное. Ну, и всяческая гипнология.

— Наш город никак не назовешь маленьким, — задумчиво произнес Олег. — Но это и не такой уж мегаполис. Какого они явились со своими экспериментами именно сюда?! Сидели бы в той же Австрии!.. Елки! — спохватился он. — Но какой же всетаки кретин этот твой братец! Столько времени зря… я ведь был практически уверен, а тут такой облом! Ну и перестал… решил, Жорки нет, значит и остальных не существует, а я — всего лишь начинающий сумасшедший, который суетится и хлопает крыльями из-за какого-то там сна! Но все равно постоянно сидел и думал, думал… не шло все это из головы — ну никак! Алкоголь дедукции не особо помогал, зато здорово затуманивал мозги. Этакое обезболивающее для памяти… А сегодня как стукнуло — решил еще раз проверить… и вот — здрассьте!.. Человек с разноцветными глазами, говорите… Вот что-то очень… — он потер лоб, — вот крутится где-то здесь… Нет, не помню.

— Давно ты в Волжанске? — спросила Алина — скорее для того, чтобы хоть что-то спросить.

— Пару лет. Застрял тут как-то по работе… потом… — Олег махнул рукой. — Как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное.

— Ты пробовал искать остальных?

— Нет. Только вас троих. Остальные мне как-то до… все равно, в общем. Разве что Петра чутьчуть поискал… думал, если помнит чего, так дам в морду! — Олег вздохнул — чуть виновато. — Хорошо, что я его не нашел. А этот… бизнесмен сейчас, значит, бегает в поисках? Мда, ну и дела! Эх, знал бы я, что все это лишь сон… замочил бы его за милую душу, и ты бы, — он косо взглянул на Виталия, — меня не остановил!

— Ладно, — с легким холодком произнес тот, втыкая папиросу в пепельницу, — это все лирика. Лучше скажи — ты с нами или…

— Конечно с вами! — возмущенно перебил его Олег и даже привстал. — С вами, ясен пень! Не знаю, как… каким образом… вообще не представляю, но я хочу найти этих уродов! Гораздо больше, чем Лешку! Этотто… психодиночка, а они… Я вот сижу и смотрю на вас… и знаю то, чего знать о вас, на самом деле, совершенно не хочу! И вы знаете обо мне то, что знать не следует! Обстоятельства приперли… а так бы никому и никогда! И вообще все… такое не выставляют напоказ! Я им покажу тарантулов в банке, орнитологи хреновы!..

— Энтомологи, — негромко поправила его Алина.

— Да неважно! — отмахнулся Олег. Потом свесил руки между раздвинутых коленей и, чуть сгорбившись, совсем другим голосом, ровным и отчужденным произнес:

— Мама умерла. Месяц назад всего… Там… я проснулся, а ее нет…

Не поднимая головы, он почти осязаемо почувствовал, как оказался на пересечении взглядов. Комната наполнилась молчанием до потолка — молчание было какимто суетливым, и ему казалось, что он слышит шелест, с каким они перебирают слова, пытаясь найти нужные и, возможно, те, которые еще не использовали друг для друга. Но Олегу не хотелось, чтоб они что-то говорили. Он и сам им толком ничего не сказал.

— Вы понимаете, что они сделали? — хрипло спросил он, продолжая разглядывать ворсинки паласа. — Ладно показали и отняли жизнь, о которой каждый из нас мечтал… но это, если говорить откровенно, ерунда! Да, у меня там была автомастерская, а здесь я уже третий месяц без работы, только времянки какието… и все мое богатство — моя верная блондиночка, — Олег чуть усмехнулся, — та же "Нива", что и во сне. Ягуара нет, понятное дело… Но знаете, меня это как-то не очень тронуло. Не то, чтобы я смирился… просто не придавал этому такого уж значения. Вам было сложнее… Лифман так вообще еще спит… как я понял… Но дело в другом… Они содрали корку со старых ран! И даже не только потому, что наяву люди, которых мы любили и которые были живы там, мертвы… Это больно, да… но есть худшая вещь. Помнишь, Аль, ты говорила… Вещи, имевшие значение лишь в определенный отрезок жизни, но совершенно утратившие свою важность в дальнейшем… маленькие, но очень большие тайны… Так они вернули обратно этот отрезок жизни! И теперь нет минуты, чтоб я снова и снова не думал — простила ли меня мать за то, что я специально разбил эту дурацкую вазу, которая была так для нее важна?! Теперь я бы не сделал этого снова… но сейчас я взрослый человек и понимаю, что всякое бывает в жизни, вне зависимости, есть у тебя семья или нет. Проснувшись, я бы обязательно пошел к ней и все узнал и попросил бы прощения, потому что действительно считаю, что виноват… Но я уже не могу этого сделать.

— Ты был ребенком, — негромко сказала Алина, и Олег метнул на нее неожиданно яростный взгляд.

— Ты тоже!

— Это совсем другое дело!

— Нет других дел! У меня скоро крыша съедет, потому что я постоянно вижу, как разбиваю эту проклятую вазу! — Олег взмахнул рукой и чуть не столкнул стоявшую рядом тарелку с недоеденными макаронами и мясом. — А вы?! Разве у вас не то же самое?! Я ведь помню, какие вы были!.. Разве вы больше переживаете из-за того, что потеряли сытую, позолоченную жизнь?! Виталя, разве это тебя беспокоит?! Да, там у тебя были все руки на месте, но разве об этом ты сейчас все время думаешь?! А не о том, как был вынужден добить своего пса?! Как был лишен возможности спасти свою сестру?!

Виталий резко развернулся, дернув рукой, и стоявшая на подоконнике пепельница с грохотом свалилась на пол. Закусив губу, он присел рядом и начал собирать окурки. На его скулах играли желваки, глаза нехорошо поблескивали из-под ресниц.

— А ты, Аля?! Оплакиваешь свой утраченный ресторанчик?! Или ту девчонку, которую никак не могла спасти?! Разумеется, что может сделать пятилетний ребенок против троих взрослых уродов… но ты ведь не считаешь это оправданием, а?! До этого сна как часто ты вспоминала?! Думаю, реже, чем сейчас, потому что прошло время! А они это время у тебя отняли! Снова выставили все напоказ!

— Ты ничего не понимаешь! — зло воскликнула Алина, вскакивая. — Я…

— Очень даже понимаю! — отрезал Олег и повернулся к Жоре, словно дуэлянт, выдернувший шпагу из тела поверженного противника и готовый сразиться со следующим. — А ты, Жорка?! Что тебя беспокоит?! Отсутствие гераклического телосложения?! О чем ты жалеешь?! О том, что твой братец… чтоб его!.. жив?! Или о том, что пытался придушить своего отца?! Или о том, что у тебя это не вышло?!

Жора побагровел, но его лицо осталось спокойным. Он извлек из нагрудного кармана очки и надел их, словно для того, чтобы лучше разглядеть разъярившегося автослесаря. Потом выдержал паузу, во время которой Олег бурно дышал, точно пробежал стометровку по раскаленной пустыне, поднял руку с торчащим указательным пальцем и, нажав в воздухе невидимую кнопку, произнес:

— Разве так уж плохо, что тебе вернули совесть?

— Да не совесть мне вернули, болван! — возопил Олег. — Мне вернули мой личный ад, из которого, как мне казалось, я выбрался давным-давно! Всем вам вернули ваш личный ад! Ладно бизнесмен и Ольга — тех по жизни только деньги волнуют… А Лифман?! У него крыша едет только из-за потерянной жизни с Мальдивами, красавицейженой, шикарной хатой и прочей фигней?! Или из-за чегото еще?!

Алина вздрогнула, вспомнив разбитый, больной голос ювелира.

Она снова приходит ко мне по ночам вместе со своей Аёной! Опять, как в детстве…

— Я хочу знать — вы все это затеяли только лишь для того, чтобы врачей отыскать?! Или чтоб как-то помочь остальным и тем самым уравновесить свои грехи?.. А найдете — за что именно будете наказывать?!

— Не забывайся! — вдруг заорал Виталий, вскакивая. Пепельница снова полетела на пол. Олег тоже вскочил, взмахнув руками, точно собирался взлететь, и тарелка полетелатаки вниз, что вызвало у Мэй живой интерес.

— Но я же говорю именно то, что есть!

— Говори о себе! — Алина зло прищурилась. — Мы за себя сами скажем!

— Я просто пытаюсь…

— Ты не в том направлении пытаешься!..

— Эй! — громко, но спокойно произнес вдруг Жора. — Эй!

Все трое замолчали и только сейчас осознали, что уже готовы были вцепиться друг другу в горло. Алина отвернулась и опустилась в свое кресло, Виталий вернулся к сосредоточенному собиранию окурков, а Олег сел на корточки рядом с опрокинутой тарелкой и принялся оплакивать свой недоеденный обед.

— Хочешь, еще приготовлю? — хмуро предложила Алина.

— Не хочу, — так же хмуро ответил Олег, вилкой пытаясь сгрести макароны обратно в тарелку. Виталий посмотрел на него, и в его взгляде появилась легкая снисходительность.

— Ты еще подлижи!

— За отдельную плату, — пробурчал спец по транспорту. — А добавишь — так могу всю хату! Только я работаю не на электричестве, а на пиве, учти, так что тебе это дорого встанет! Зато меня не надо возить, я самобегающий.

— Ты опять какуюто чушь несешь!

— Я несу ее постоянно, так что напоминать мне об этом совершенно необязательно.

Виталий фыркнул. Его лицо слегка оттаяло, но взгляд по-прежнему оставался холодным.

— Мэй, подбери!

Чау, терпеливо дожидавшаяся этого приказа, спрыгнула с кресла, протрусила к испачканному паласу, игнорируя опасливо отодвинувшегося в сторону Олега, деликатно взяла одну макаронину и задумчиво застыла, как бы размышляя, что делать дальше. Олег не выдержал и расхохотался.

— Слушай, ну какая занятная псина!

Мэй скосила на него один глаз, потом неспешно вжевала макаронину внутрь и, похрюкивая, принялась деловито подчищать остальное. Олег на всякий случай отодвинулся от нее подальше. В наступившей тишине громко и как-то отчаянно прозвонил телефон, и Виталий машинально хлопнул себя по карману, потом огляделся и сказал Алине.

— Кажется, это твой.

Алина повернулась и едваедва успела подхватить сотовый, который, вибрируя, уверенно ехал к краю гладкой столешницы. Взглянула на высветившийся незнакомый номер и, прежде чем нажать кнопку ответа, раздраженно спросила:

— Может, всетаки будете смотреть и в другие стороны?!

Виталий, пожав плечами, отвернулся. Жора уткнулся в книгу, а Олег принялся вилкой подгонять откатившиеся макароны поближе к упоенно чавкающей Мэй. При этом на его лице светился абсолютно детский восторг.

Женский голос в трубке был незнакомым и плохо слышным на фоне уличного шума, и позвонившей пришлось повторить свое имя дважды, прежде чем до Алины дошло, что это действительно звонит Ольга Харченко. Та была чем-то взвинчена и говорила торопливо, глотая слова.

— … ресторан "Цезарь"… приезжайте быстрее… я тут стою и смотрю прямо на них… они только начали обедать… так что успеете… только быстрее… она — сто процентов, чтоб я ее не узнала… от самой ювелирки… на машине… амбал какойто… и не знаю, с какой стороны…

— Погоди! — решительно прервала Алина этот бессвязный словесный поток. — Кто в этом ресторане? Кого ты узнала?

Голос Ольги куда-то пропал и тут же снова появился, прихватив только окончание, по которому, впрочем, было нетрудно восстановить потерянное слово.

— …дь! Говорю же — Маринка! Ее лицо ни с чьим не спутаешь! Глаза все те же… волосы до земли!.. Обедает со своим хахалем! Вы едете или как?!

— А ты не пробовала с ней заговорить?

— Нет! — наступила короткая пауза, после которой Ольга сердито добавила. — Я боюсь. Давайте сюда! Я возле входа буду!

Что-то брякнуло, и трубка затихла. Алина сжала ее в пальцах и в двух словах поведала остальным о состоявшемся разговоре. Олег сразу же вскочил.

— Так поехали! Чего тянутьто?!

— А вдруг это тоже часть эксперимента? — неожиданно произнес Жора, вытягиваясь в кресле. — как-то все уж очень складно стало получаться. Все так быстро находятся, прямо диву даешься! То никого не было, а то вдруг целая толпа! Вы чудом встретились. Петра нашли случайно. Ольгу практически тоже… Олег вдруг решил зайти и еще раз проверить, а тут я такой красивый выхожу. Странновато вообще-то. Может, они специально оставили нам память об этом сне и сами же нас свели?

— Опять гипноз?! — вскипел Олег, хватаясь за голову. — Замолчишь ты или нет со своими теориями?! Мне уже во сне одной твоей теории хватило, когда ты заявил: "А вдруг меня, граждане, не существует?! Вдруг я ваша иллюзия?!" Вся компания после этой теории чуть не свихнулась, пытаясь вычислить, кто из них галлюцинация. А Евсигнеев пошел еще дальше — на пра…

— Хватит! — перебил его Виталий. — В чем-то Жорка, может, и прав…

Алина хотела было озвучить свои недавние мысли насчет связей, но не сделала этого, решив, что будет только высмеяна. Вместо этого она заявила:

— Лично меня никто не заставлял идти в сторону моста! И уж тем более налетать на тебя! Или ты, Жора, пытаешься сказать, что кто-то из нас с ними заодно? Например я, раз все это начала, собственно?!

— Между прочим, это я все начал! — напомнил ей Олег сердито. — Просто у меня не сразу получилось, потому что этот кретин, его братец… За такие дела в древности…

— Господи, это когда-нибудь закончится?! — Виталий с грохотом поставил пепельницу на столик, не дав Олегу продемонстрировать свои познания в истории. — Все, поехали!

— Я передумал! — мрачно сказал Олег. — Если б она Светку нашла, то еще ладно. А что Маринка, что сама Олька — обе крысы! Хоть и ноги у них ничего. Я б лучше тут посидел, с собачкой поиграл…

— Мэй! — негромко произнес Виталий. Чау вздернула голову, правильно истолковав нотки в голосе хозяина, посмотрела на сидящего рядом на полу Олега и, сморщив морду, несколько раз мелко клацнула зубами.

— Бух!

— Я ж не сказал, что отказываюсь! — пояснил Кривцов, поспешно вскакивая на ноги. Алина задумчиво покачала головой.

— Она узнала Маринку сразу… Что-то тут не так. Мне казалось, что здесь Рощина должна выглядеть иначе. Помните, она говорила про глаза в зеркале ванной? Странно. Олег, ты как себя чувствуешь?

— Намного лучше, но, конечно, хуже, чем лет в шестнадцать.

— Тогда поедешь со мной. Ты ведь все равно не жаждешь Ольгу увидеть? А мне надо квартиру проверить — неспокойно, когда она пустая стоит. Там вещи чужие — еще вынесут. Да и животинку надо покормить — она, наверное, уже всех пауков в округе подъела и скоро начнет жевать обои.

— Ну, так после встречи я тебя и завезу, — недоуменно сказал Виталий. Алина покачала головой.

— Нет, мы сделаем это параллельно, чтобы не тратить время. Днем мне вряд ли что грозит, к тому же со мной будет Олег. Он кого угодно до смерти напугает своими кошмарными полосатыми трусами!

— Ха! — презрительно отреагировал Олег, но тут же добавил: — Нет, ну я поеду. Конечно. У тебя будет стопроцентный дефенз! Рядом со мной опасность не ночует!

Сразив всех этим неожиданным заявлением, он повернулся и направился в прихожую. Виталий неодобрительно покачал головой, потом взглянул на Алину.

— Знаю, что тебя не переубедить, но раз ты с Олегом… Только, смотрите, поосторожней. А может, всетаки…

— Не может! — решительно отрезала Алина. — Обещаю, глупостей, как тогда, делать не буду! Туда и обратно. Без импровизаций. Это всетаки моя квартира, у меня другой нет!

— Ты так не хочешь встречаться с Маринкой? — осведомился он, и в его голосе Алине почудилась насмешка. Она холодно усмехнулась и молча прошла мимо, чуть задев его плечом. Виталий тоже усмехнулся, не повернув головы, но в его усмешке холода не было. В который раз он сказал самому себе, что совершенно не понимает женщин, а еще больше — одну из них, которая постоянно пытается что-то доказать неизвестно зачем и неизвестно кому. Интересно, знает ли она это сама?

* * *

Жора поглядывал на Виталия не без удивления. Ему уже доводилось ездить вместе с ним, и до сих пор Воробьев казался ему весьма хорошим и интеллигентным водителем. Но сейчас Виталий то и дело когонибудь беззастенчиво подрезал, зло сигналил и ругался в приоткрытое окно последними словами. За отрезок пути от своего дома до ресторана он нарушил почти все, что было возможно, и Жора не понимал, как его до сих пор не остановили гаишники и не лишили прав до скончания веков или, хотя бы, до предъявления не меньше пятисот долларов. В конце концов, правильно поняв причину его необычайного раздражения, он осторожно сказал:

— Да все нормально с ней будет. Не такой же он дурак, чтобы днем.

— А гарантии?! — Виталий шлепнул ладонью по рулю, отчего "лендровер" в очередной раз злобно рявкнул, потом закричал в окно. — А какого хрена ты поворотник включал?! Для красоты?! На трамвае б ездил! Вместе со своей консервной банкой!

— Тогда зачем ты ее отпустил? — спросил Жора с искренним недоумением. Виталий посмотрел на него с досадой.

— Не отпустил — было б еще хуже. Начались бы опять разглагольствования по поводу ущемления личной свободы и прочих глупостях. Ну, она с Олегом… одну бы я ее не отпустил. Нет, ну что за человек — накануне чуть к праотцам не отправили, а теперь!.. Как назло все делает! Инстинкт самосохранения вообще… — Виталий красноречивым взмахом руки заменил конец фразы и снова схватился за руль.

— А может, она пытается его выманить? — задумчиво произнес Жора, сдвигая очки на нос. Виталий свирепо покосился на него.

— Спасибо, успокоил!

Когда джип притормозил неподалеку от сияющего огромными панорамными окнами ресторана, они сразу же увидели Ольгу. Харченко сиротливо стояла возле главного входа и курила, внимательно глядя в окно. Жора вздрогнул и зажмурился, потом хрипло и как-то жалобно сказал:

— Слушай… ты сходи, поговори, а я в машине подожду.

— Жора, — Виталий взглянул на него в упор, и в его взгляде было искреннее участие, — рано или поздно тебе все равно придется с ней общаться. Лучше это сделать пораньше. Что ты как чумной?! Нормальный парень. Перестань ты в самого себя заматываться!

— Тебе легко говорить!

— Брось! Разве у тебя с ней кроме секса было что-то еще?

— А этого мало, что ли?

— Детский сад! — сказал Виталий с усмешкой и открыл дверцу. — Пошли, она тебя не съест! Сказанет чего-нибудь, конечно, не без этого. А ты парируй! Не как братца, конечно… но изъясняться-то ты умеешь. У тебя мама профессор. Выходи, или вытащу тебя за очки!

— Алогичная угроза, — пробурчал Жора, выбираясь из машины. Пока они шли к Ольге, он старательно смотрел в сторону, на приближающееся огромное окно, поэтому чуть не налетел на какого-то прохожего.

— Наконец-то! — сварливо сказала Ольга, нервно переступая с ноги на ногу, и Жора невольно уставился на ее обтянутые черными колготками колени. — А где Аля?

— Поехала по делам.

— А это кто? — Ольга равнодушно кивнула в сторону Жоры. Виталий промолчал, и Жора, поняв, что ему придется представляться самому, нахмурился и сказал Ольгиным коленям.

— А здорово мы тогда в бассейне напились, да?

Бровиусики Харченко вспорхнули почти до линии волос. Она вытянула шею вперед, вглядываясь ему лицо, потом одними губами спросила:

— Жорка?

— Угу. Прошу любить и жаловать. Точнее, любить не обязательно, а вот жаловать желательно, иначе могу и обидеться.

Ольга протянула тяжелую ехидную паузу, потом у нее вырвалось.

— Мда.

— Все, ритуал приветствия закончили, теперь давай по делу! — Виталий оглянулся по сторонам. Ольга механически кивнула.

— Да, да… Слушай, а у тебя тут хоть такой же… ладно, потом поговорим, — она с трудом оторвала взгляд от Жориного лица, которое тут же покраснело — Жора прекрасно понял, что Ольга хотела спросить. — В общем, захожу я сегодня в одну ювелирку, у меня там… ну неважно!.. смотрю — Маринка! Возле витрины, колье себе выбирает. А рядом ее хахаль громоздится… вот я и не решилась к ней подойти. Купили они колье, вышли, сели в тачку и поехали. Я машину поймала — и за ними. Они здесь тормознули и вошли внутрь. Теперь сидят и обедают, а я на них любуюсь. Знаете, что они заказали?..

— А ты чего внутрь не зашла? — рассеянно поинтересовался Жора, пытаясь издалека что-нибудь рассмотреть в бликующем окне. Ольга постучала себя указательным пальцем по лбу.

— Соображаешь?! Ты хоть знаешь, какие там цены?! Меня, между прочим, расходными никто не снабжал! Слушай, а что у тебя-то с лицом? Что-то все, кого приводит на встречу Виталик, разукрашены синяками. Это уже подозрительно.

— Где они? — спросил Виталий, уже вплотную подошедший к окну. Ольга мгновенно оказалась рядом и осторожно вытянула пальчик в нужном направлении, и два нетерпеливых взгляда тотчас проследовали за ним.

Не узнать Марину было невозможно. Она сидела за одним из центральных столиков и как раз подносила к губам бокал с искрящимся шампанским. Солнце играло золотом в ее распущенных роскошных волосах, притягивая взгляды практически всех посетителей ресторана. На ней было длинное небесного цвета шелковое платье. Марина сидела в профиль, и им хорошо было видно ее улыбающееся лицо. Поставив бокал на столик, она постучала по нему длинным ногтем, потом что-то сказала и дотронулась пальцем до лепестков одной из темных роз, которых перед ней на столе стоял огромный пышный букет. Сидящий вместе с ней человек — огромный, с грубым лицом и зачесанными назад волосами, расплылся в удивительно умиленной улыбке.

— А она и здесь неплохо устроилась! — в голосе Ольги прозвучала плохо скрываемая зависть. Жора покосился на нее. Его лицо было безмятежным, но в глазах Вершинина Виталий, взглянувший на него в этот момент, увидел откровенный ужас. — И что нам теперь делать?

— Ждать, — коротко ответил Воробьев и извлек свой неизменный "Беломор".

Марина и ее спутник покинули ресторан, когда он почти докурил папиросу. Рощина шла чуть впереди, в наброшенном на плечи кашемировом пальто, держа в руках охапку роз и безоблачно улыбаясь — как идущему рядом с ней мужчине, так и всему миру — и увидев эту улыбку, Виталий насторожился. Улыбка не только не подходила человеку, вернувшемуся из ночного кошмара через жуткую боль и страх — она не подходила именно самой Марине. Улыбка была слишком… слишком хорошей.

— Марина! — громко позвал он. Женщина не отреагировала. Она спокойно подошла к сверкающему, яркосинему "соверену" и остановилась, выжидая, когда ей откроют дверцу. Виталий еще раз позвал ее, потом подошел к ней и негромко спросил:

— Простите, вы Марина?

Она повернула голову, и чудесные аметистовые глаза оглядели его удивленно.

— Нет, вы ошиблись. Я не Марина.

— Точно? — некстати брякнул Жора, высунувшись из-за его плеча, и Виталий, не обернувшись, протянул руку и задвинул его обратно. Женщина засмеялась, показывая великолепные зубы.

— Конечно точно. Я хорошо знаю свое имя, а называться чужим привычки не имею.

— Что вам нужно от моей жены?! — угрожающе прогудел мужчина, вырастая перед Виталием и полностью заслоняя от него женщину с аметистовыми глазами.

— Совершенно ничего, — заявила Ольга, становясь рядом с Виталием, — мы просто коекого ищем, а ваша жена очень похожа на нашу… Просто, нам показалось, что она могла бы нам помочь.

— Помочь каким образом? — голос мужчины стал еще менее доброжелательным, но тут на плечо ему легли тонкие пальцы и успокаивающе огладили.

— Гарик, подожди. Вы объясните толком, что хотите?

Сразу же присмиревший Гарик отошел чуть в сторону, сунув руки в карманы светлых итальянских брюк, и оттуда упреждающе поглядывал на странную троицу, давая понять, что им лучше вести себя хорошо.

— Скажи-те пожалуйста, вы никогда не работали в парикмахерской под названием "Геба"? Давно, еще в…

Женщина перебила Виталия легким покачиванием головы.

— Нет, что вы! Я юрист и ничего не понимаю в прическах. И о такой парикмахерской никогда не слышала.

— Так значит, вы не Марина, — произнесла Ольга обвиняющим тоном, словно уличала женщину в какомто преступлении, и та снова засмеялась. Смех у нее был чистый и звонкий, совсем не похожий на тот, каким смеялась Рощина.

— Нет. Я Екатерина.

— В таком случае, не знакомы ли вы с парикмахершей Мариной Рощиной? — спросил Жора, которого осенила догадка. Екатерина кивнула.

— Да, конечно. Это мой личный парикмахер, она ходит по вызовам на дом. Но, уверяю вас, она на меня совершенно не похожа.

— А где ее найти, вы не знаете?

В аметистовых глаза появился тонкий ледок.

— Смотря, с какой целью вы ее ищете. Судя по вашему поведению, вряд ли из-за характера ее профессии.

— Понимаете, я познакомился с девушкой, — меланхолично произнес Виталий. — Ну просто копия вы! Я как вас увидел, прямо… думал это она. Только у нее глаза другого цвета… Она назвалась Мариной Рощиной, сказала, что работает в "Гебе"… Мы встречались несколько раз, но потом она пропала. В "Гебе" о ней слыхом не слыхивали. Понимаете, мне очень нужно ее найти.

Екатерина легко улыбнулась.

— Судя по тому, как вы отчаянно врете, вам она действительно очень нужна. Телефона я вам, разумеется, не дам, но могу сказать, что несколько раз в неделю она работает в салоне красоты "Клеопатра", недалеко от площади Нефтяников. Так что решайте свои дела официальным образом, при свидетелях. И учтите, — она погрозила ему пальчиком, обвитым изящным золотым кольцом с сапфиром, — мы с Гариком запомнили ваше лицо очень хорошо.

Виталий усмехнулся, потом взял ее за руку и поцеловал тонкое запястье.

— Гарик печалит больше всего. Спасибо вам.

Екатерина улыбнулась, потом грациозно скользнула в машину. Гарик, открывший перед ней дверцу, напоследок одарил Виталия уничтожающим взглядом, после чего с размаху сел на водительское сиденье, отчего "соверен" покачнулся. Виталий отвернулся и в сопровождении Ольги и Жоры направился к своей машине, на ходу доставая телефон и проверяя, не пропустил ли он какогонибудь звонка.

— Как она поняла, что ты врешь? — удивленно спросил Жора. — Я так почти поверил, что ты печальный воздыхатель, разыскивающий утраченную любовь.

— Просто ты не видел выражения моего лица, — ответил Виталий, открывая дверцу. — Роль печального воздыхателя для меня в новинку, и тут я дал маху.

Ольга засмеялась, потом посмотрела вслед мягко укатившему "соверену" и с отчетливым облегчением произнесла:

— Слава богу, что это не Маринка.

* * *

Олег разговаривал беспрерывно, словно был лишен общения с человеческим существом долгие годы, — и пока они ехали в маршрутке, и пока шли по улице. Говорил он громко, со знакомым юмором, украшая разговор цветистыми оборотами, жестами и вскриками, поклонами и реверансами. Он ухитрился сделать реверанс, даже сидя в кресле маршрутки, и остальные то и дело косились на него. Один раз обернулся даже водитель, из-за чего чуть не прозевал упреждающий глаз светофора. Алина, смеясь, то и дело дергала Кривцова за рукав куртки.

— Олег, ты потише. Люди ведь тебя не знают. Решат, что ты буйнопомешанный, и сдадут куда надо. Будешь сидеть в мягкой комнатке и играть в кубики.

— Хе! — презрительно сказал Кривцов. — Был я как-то в психушке по одному делу. Нет там никаких комнаток! Просто один большой барак, набитый привидениями. А что касается помешанности… современная молодежь мужского пола — вот кто настоящие помешанные. Иду я недавно… не помню, откуда… а почти рядом со мной чешут два паренька лет по девятнадцать. А перед ними стайка девиц такого же возраста — хорошенькие такие, вкусные и главное — все в миниюбках! И ножки у всех — ну на загляденье! — Олег широко улыбнулся, вызвав в памяти эту картину. — Сразу же наводит на мысли… А эти два дебила идут и знаешь, о чем говорят?! О своих мобилках! Такая-то модель, такая… такието навороты… Прямо перед ними идут такие ноги… а они о какомто железе! На девчонок — вообще ноль внимания, словно их и нет! Чтоб я в свои девятнадцать… да ни за что! А сейчас постоянно вижу вокруг вот таких вот зомби! На уме только телефоны и компьютеры, ну и, соответственно, виртуальный секс! А живые бабы им неинтересны! Идут, бубнят себе чегото — коннектингнеконнектинг… урлы какието, серваки… прочая дребедень. В телефоны свои уткнутся… Они б не перестали о своих мобилках говорить, даже если б девчонки вокруг них голыми бегали! Куда мир катится, подумать страшно! Нет, слава богу, мое поколение другим было!

— У каждого поколения свои ценности, — заметила Алина. — То, что было интересно нам, для них особого значения не имеет.

— Но не до такой же степени! — Олег пожал плечами, широко разведя при этом руки, в которые чуть не угодила какая-то зазевавшаяся женщина. — Я уж не говорю о духовных ценностях, но наше поколение всегда можно узнать по его реакции. Как оно радуется, глядя на красивые женские ноги.

— Или как вздрагивает, увидев по телевизору "Лебединое озеро" и думая, к чему бы это?

Олег расхохотался, потом взглянул на нее с удивлением.

— Ты это помнишь? Я думал, тебе… сколько?

— Помню не очень хорошо. В то время я была сопливым подростком, и всех нас больше всего волновало, что в случае победы этих вспутченных нас опять заставят носить школьную форму, эти жуткие пионерские рубашки и костюмы отвратительного цвета… Ну, вот и пришли. Вон мой дом.

— Вижу, — сказал Олег прищуриваясь. — А еще я вижу возле первого подъезда хорошенькую мамзель, которая машет нам. Она приветствует тебя, или выражает свое восхищение мне? Мне бы больше понравилось второе.

— Это Женька, моя подруга, — Алина улыбнулась.

— А мальчонка рядом с ней — ее сын, конечно же?

— Да. Но она в разводе.

— Правда? — Олег сдвинул кепку на затылок. — Как интересно. Жизнь полна сюрпризов! Надеюсь, ты нас познакомишь? Я не собираюсь скромно стоять в сторонке! Боже мой, какие формы!..

— Кривцов! — сказала Алина с неожиданной свирепостью. — Если ты хотя бы попытаешься нанести Женьке хоть малейший вред, я посажу тебя на кол! Ее бывшему мужу я в свое время чуть не проломила скалкой голову, так что могу тебя уверить…

— Эй, эй! — живое лицо Олега исказилось в шутливом испуге, и он закрыл голову руками. — Нельзя так со мной! Я нервный! Я очень чувствительная натура… но какие формы! Аль, не надо на меня зубами скрежетать! На самом деле я очень милый. Я никогда не подойду к девушке с дурными намерениями, только с самыми лучшими… особенно к девушке с такими формами…

Алина на ходу надвинула кепку ему на нос, и Олег тут же начал жалобно причитать, что никто в этом жестоком мире не понимает порывов его нежного, романтического сердца. Подойдя к Женьке, она поздоровалась с ней, после чего с деловым видом обменялась с Вовкой крепким рукопожатием. Женька мгновенно углядела ее разодранную щеку и всплеснула руками.

— Господи, что случилось?! Тебя нельзя одну отпускать! Аля, что это?!

— Да ерунда. Шла навеселе, споткнулась, упала, подняли, унесли. Не, Жень, честное слово, просто нелепая случайность!

— А имя есть у нелепой случайности? — сурово вопросил Вовка, косясь на Олега, взгляд которого после его слов сразу же стал очень задумчивым.

— Говорю же, просто упала.

— Нуну, — сказал Вовка, давая понять, что он ей нисколько не верит. — И это ты постоянно вдалбливаешь мне, что врать нехорошо!

— Это смотря в каком случае, — встрял не выдержавший Олег. — Потому что если она спросит меня, хорошо ли она выглядит, я скажу "да". Не могу же я сказать, что она выглядит так, словно после умывания вместо полотенца утерлась пластом наждачки. Во-первых, это обидно для нее, а вовторых, — он запнулся, когда Алина двинула его локтем в спину, — больно для меня.

Глаза Вовки стали такими же задумчивыми, как недавно глаза самого Олега. Женька нахмурилась, потом вопросительно посмотрела на Алину.

— Олег, познакомься, это Евгения, — сказала Алина в быстром темпе, — Евгения — это Олег, мой друг. Всем очень приятно.

Она произнесла слово "друг" с отчетливой интонацией отчуждения, чтобы Женька сразу же поняла, что ничем большим Олег для нее не является, и подруга может предпринимать какиенибудь активные действия, если ей этого захочется.

— Евгения! — повторил Олег, томно закатывая глаза, отчего его кепка почему-то съехала еще дальше на затылок. — Вам удивительно идет это имя! В переводе с греческого означает "благородная"! Как точно содержание схвачено формой! Мадемуазель, позвольте чмокнуть вас в благородную кисть!

Он схватил Женьку за руку и поцеловал прежде, чем та, не привыкшая к подобному обращению, успела испуганно ее отдернуть.

— Господи, Аля, ты уехала с одним сумасшедшим, а вернулась с другим?! Где ты их только берешь?!

— Вы, очевидно, имеете в виду Виталия?! — переспросил Олег, показывая осведомленность в предмете. — Он не сумасшедший. Хороший парень. Просто слишком эмоционален в своем благородстве и обязанностях главнокомандующего. Я тоже не сумасшедший, хотя многие бы с этим поспорили.

— Я бы поспорил, — с интересом сказал Вовка, тщательно разглядывая Олега, и тот, заметив его взгляд, вскинул руки и повернулся вокруг своей оси.

— Ну как? — спросил он. Вовка умудренно пожал плечами.

— Это вы у мамы спросите. Мне важнее, что у вас в голове.

— Вова! — Женька полусердитополусмущенно покраснела. — Как ты разговариваешь с незнакомым человеком?!

Вовка пожал плечами, потом протянул Олегу раскрытую ладошку.

— Владимир Романович.

— Олег Сергеевич, — сказал Олег, пожимая ладонь с серьезным видом. Вовка кивнул, после чего спрятал руки в карманы джинсов и вопросительно взглянул на мать.

— Так лучше?! Ну и ладно! Формальности в порядке, я пошел, меня народ ждет. Пока, Олег Сергеевич. Мне кажется, что мы еще увидимся. Пока, тетя Аля.

— Далеко не уходите! — крикнула вдогонку ему Женька — скорее для того, чтобы оставить последнее слово за собой и показать кто тут главный. Вовка, не оборачиваясь, отозвался:

— В Париж сегодня не пойдем!

Женька всплеснула руками с выражением "ну что ты будешь делать!", потом взглянула на Алину, игнорируя предельно заинтересованные взгляды Олега, которыми тот омывал ее с ног до головы.

— Так ты ничего не хочешь мне сказать?

— Женечка, я всегда хочу тебе что-нибудь сказать, и большинство из этих слов теплые, легкие и сияющие белизной, как крылья ангелов! — вдохновенно произнесла Алина и тут же печально скривила губы. — Но у меня на это совершенно нет времени. Пойду, проверю свою берлогу. Олег, ты можешь меня здесь подождать, если хочешь.

— Я бы рад, — искренне ответил Кривцов, снова надвигая кепку на нос и улыбаясь из-под нее Женьке. — Но считаю необходимым сопровождать тебя повсюду. Кроме, разумеется, известного места.

На неторопливо прогуливавшиеся по лицу Женьки любопытство и недовольство мгновенно напал испуг, скрутил их, проглотил и занял собой все свободное пространство.

— Почему?! Что случилось?!

— Совершенно ничего, просто дружелюбие Олега не имеет границ! — Алина незаметно снова пихнула Олега локтем в спину. — Мне кажется, он решил меня удочерить…

— Тебе все шуточки! — перебила ее Женька плачущим голосом. — Чем вы там занимаетесь?! Где ты пропадаешь?! Ищешь все время кого-то, вопросы странные задаешь! Аль, ты… ни в какой криминал не влезла?

Алина развернулась и ткнула указательным пальцем в Олега, который сразу же почему-то поднял руки.

— Я пойду проверю почтовый ящик. У тебя минута, и чтоб через эту минуту она стала совершенно умиротворенной. Все, время пошло!

Она отвернулась и осторожно вошла в подъезд, слыша за спиной юморной говорок Олега и возмущенные Женькины обрывочные фразы. Внимательно окинула взглядом все уголки, посмотрела через перила на второй этаж — не спрятался ли там какойнибудь опасный элемент. Но там никого не было, а на облезлой стене темнела свежая надпись: "Смерть сунарефам!"

Алина открыла почтовый ящик, вытащила из него тугой рулон рекламных проспектов и бесплатных газет "купипродай", шлепнула их на верх ящика, потом очень осторожно пошарила внутри. Осторожность была вызвана тем, что ее, самый верхний, ящик без замка был с наклоном вниз и заглянуть в него с высоты ее роста было невозможно. Именно в такие ящики в последнее время шутливые наркоманы взяли привычку подбрасывать использованные шприцы.

Захлопнув железную дверцу, она обернулась навстречу входящему в подъезд Олегу, лицо которого было и довольным, и печальным одновременно. Следом за ним несколькими секундами позже вошла Женька, которая действительно имела совершенно умиротворенный вид.

— Ну, так бы сразу и сказали! — бросила она Алине, потом быстро побежала вверх по лестнице на второй этаж. Алина не стала уточнять у нее, что именно они должны были сказать сразу. Услышав, как открылась и закрылась дверь, Олег печально вздохнул.

— Что ты ей наговорил?

— Да ничего особенного. Что мы временные внештатные сотрудники филиала передачи "Жди меня". Помогаем людей разыскивать.

— Ну ты и болтун! — Алина засмеялась и начала подниматься по ступенькам. На втором этаже открылась дверь, и Женькин голос прокричал:

— Аль, я Стаси на улице недавно видела. За дом побежала.

— Ага!

Дверь снова хлопнула. Олег задрал голову и задумчиво посмотрел на площадку.

— Оченьочень, — сказал он самому себе, потом шагнул вслед за Алиной в квартиру. Алина сбросила сапоги и метнулась в гостиную, запоздало вспомнив о винном разгроме, который оставила в ней, уходя. Но Женька, добрая душа, успела все убрать, и гостиная сияла чисто-той. Смятые исписанные листы были сложены на уголке стола аккуратной стопкой. Задернутая штора чуть колыхалась над приоткрытой форточкой.

— Мило, — сказал Олег, входя в комнату и крутя головой по сторонам. — О, компик! Уу, книг сколько! Да-а…

Он поднял голову и тронул пальцем один из висящих в дверном проеме колокольчиков. Тот тихо звякнул, и Олег улыбнулся.

— Затейливо, — констатировал он, потом вопросительно взглянул на Алину. — Вы позволите осмотреть местные достопримечательности?

— По коридору вторая дверь налево.

— А за первой что?

— Стремянка, консервы и пауки.

— Брр! — сказал Олег и вышел. Алина усмехнулась и посмотрела на торчащие из мишени дротики. Потом подошла к секретеру, открыла его и достала небольшой замшевый сверток. Положила его в сумочку и хотела было пойти на кухню, но ее остановил долетевший вдруг из палисадника душераздирающий кошачий вопль. Казалось, несчастное животное заживо рвут на части.

Первой ее мыслью было, что какая-то кошка угодила в пасть собаки, которых здесь бегало достаточно много. Не дай бог, Стаси!

Алина метнулась к окну, рванула в сторону штору, которая при этом соскочила с нескольких клипс, и сквозь стекло с мутными отпечатками кошачьих лап и железную узорчатую решетку взглянула в палисадник, отделенный от возвышавшегося рядом здания ПТУ высокой глухой стеной. Весной здесь из земли выползали нарциссы и гиацинты, взращиваемые соседями, но сейчас в палисаднике стояли только голые вишневые деревья, и на толстой ветке ближайшего к окну дерева, судорожно извиваясь, висела Стаси, крепко привязанная за заднюю лапу. Она пыталась дотянуться до ветки лапами, кружилась вокруг своей оси и истошно орала, в возмущенном ужасе тараща огромные оранжевые глаза.

— Суки! — выдохнула Алина, развернулась и пулей вылетела из комнаты, в коридоре чуть не сбив выходящего из ванной Олега.

— Что слу…

Прежде, чем он успел договорить, Алина натянула сапоги и выскочила из квартиры.

— …жди!

Не оборачиваясь, Алина оббежала дом, рванула на себя деревянную калитку, потом зашарила пальцами, ища с другой стороны накинутый крючок, нашла и распахнула калитку, которая стукнулась о стену дома. Хрустя сухими веточками и пустыми сигаретными пачками, она побежала по палисаднику туда, где на дереве извивалась кошачья фигурка, не сводя с нее глаз.

Жизнь ей спасла пустая пластиковая пивная бутылка, притаившаяся среди опавших листьев и сухой травы. Алина наступила на нее, бутылка с треском смялась, ее нога подвернулась, и она кувыркнулась лицом вниз, успев выставить перед собой руки, и еще в полете почувствовала, как что-то больно ожгло ей макушку. Ее ладони ударились о землю, и только потом Алина услышала близкий сухой хлопок, напоминавший звук разорвавшейся маленькой петарды, какие в Волжанске продавали на каждом углу, невзирая ни на какие запреты.

"Уроды!" — подумала она, возясь, путаясь в пальто и пытаясь встать. Из-за угла уже вылетел Олег и тотчас кинулся к ней.

— Алька! Ты что?!

Алина поднялась, отряхивая испачканные землей ладони, и бросилась к дереву, с которого по-прежнему голосила Стаси. Подхватила ее, приподняв, и кошка тотчас запустила ей в рукав свои острейшие когти, проколовшие ткань и впившиеся в кожу.

— Развяжи! — плачуще потребовала она. — Скорее развяжи! Сейчас, Стаси, сейчас, милая! Сволочи!

Подоспевший Олег бросил короткий взгляд на кусок шпагата, намертво соединявший кошку с деревом, выхватил из кармана перочинный нож, придержал веревку и наотмашь полоснул по ней. Освобожденная Стаси, продолжая завывать уже по инерции, вывернулась из рук Алины и полезла ей на голову. Алина с трудом оторвала ее от себя и, присев на корточки, начала непослушными пальцами распутывать узлы на кошачьей лапе, которая уже начала холодеть.

— Елки, ну и твари же в вашем районе! — зло сказал Олег и присел рядом. — Подожди. Подержи ей лапу. Сейчас, животное, сейчас!.. Киса, не дергайся, сейчас дядя Олег все сделает. Вот мудаки! Поймать бы, да самих повесить за одно место, только на колючей проволоке. Ну, вот и все.

— Вау! — сказала Стаси и полезла Алине за пазуху, и та прижала ее к себе под пальто. — Аувау!

— Тихо, маленький… Когда успели, гады?! Женька ведь только недавно ее видела! Еще и своими дурацкими петардами успе…

— Что это у тебя? — вдруг спросил Олег и провел ладонью по ее волосам. Потом повернул ладонь к себе, и Алина увидела на ней влажные красные разводы. Испуганно схватилась за голову и нащупала среди волос полоску содранной кожи, обильно исходящую кровью. Отдернула руку и уставилась на свои окровавленные пальцы. На одном из верхних этажей отворилась лоджия, и мужской голос недовольно крикнул:

— Что за вопли?! Алька, ты что ли?! Вы че там делаете?!

— Ничего! — прокричала Алина в ответ. — кто-то мою кошку к дереву привязал! Вы не видели?!..

— Видел бы — не привязали бы!

Створка с грохотом закрылась, и Олег тотчас схватил Алину за виски и заставил наклонить голову.

— Дай поглядеть!

— Откуда… я же лицом вниз…

Олег внезапно взвыл, потом выругался с затейливой нецензурностью и торопливо осмотрелся, после чего нажал Алине на плечо, заставляя ее пригнуться.

— Елки… я же слышал звук… думал, почудилось!

— Петарда хлопнула… какой еще звук… — недоуменно пробормотала Алина, доставая из кармана носовой платок и прижимая его к голове.

— Было похоже на выстрел, — Олег метнулся к тому месту, где она упала, и быстро осмотрелся, потом наклонился вперед, чуть ли не уткнувшись носом в стройный ствол вишни, после чего бегом вернулся обратно. Его лицо было похоронным.

— Аль, там пуля в дереве! Пошли в квартиру! Быстро идем обратно!

— Что? — ошеломленно произнесла Алина. Олег схватил ее за руку и рванул за собой, все время озираясь.

— Может, он уже смылся, а может еще где-то тут. Иди за мной! Живо!

Они оббежали дом, проскочили пустой двор и юркнули в подъезд, словно мыши, за которыми гналась целая стая котов. Олег захлопнул дверь подъезда, потом обогнал Алину и первым вбежал в незапертую квартиру. Алина зашла за ним и закрыла входную дверь. Уронила на пол Стаси, которая, прихрамывая, затрусила на кухню, потом шатаясь прошла в гостиную, из которой навстречу ей выглянул Олег.

— Никого, слава богу. Но он может все еще быть где-то на улице. Ждет нового подходящего случая. Стрелял с другого конца дома, иначе я б его увидел. Он следил за нами, понимаешь, все время следил! Ты нужна ему! Он очень много о тебе знает. Он даже знает, как выглядит твоя кошка. Пока мы болтали с Женей, пошел и поймал ее. Привязал веревку к лапе, голову, наверное, замотал чем-то, чтоб не орала. Потом подвесил. Ты услышала и выскочила. Не дожидаясь меня, естественно, как он и рассчитывал. Я ему мешал. Знакомый метод, верно. Ловушка. Господи, если б ты не упала…

Алина посмотрела на его испуганное, взволнованное лицо, потом медленно села прямо на пол, глядя на свои все еще испачканные землей ладони.

— Ну и очень глупо, по-моему, — сказала она скрипучим голосом. — Мог выйти кто угодно. Не обязательно я вышла бы первой. Его могли увидеть. Очень глупая ловушка, по-моему.

— Но она сработала, — заметил Олег, садясь рядом и сдвигая кепку на затылок. — Все его ловушки всегда срабатывали, помнишь? И он всегда рисковал. Для него это кайф, понимаешь? Этот риск, эта спонтанность — кайф! Как там… с тобой, с Маринкой, с Ольгой… со мной… Не знаю, когда в одном человеке так здорово уживаются импульсивность и редкостная терпеливость… С одной стороны, вроде действует сгоряча, а с другой… так хорошо все просчитывает. А мы ему в какойто степени помогаем… помогали.

Алина отняла платок от головы, внимательно изучила его и вернула на место, после чего устало привалилась к Олегу, который с готовностью придвинулся поближе.

— Значит, это, наверное, действительно Лешка, — хрипло произнесла она. — А что он придумает в следующий раз? Какую наживку? Вдруг он Женьку или Вовку…

— Вряд ли, — пробурчал Олег, которого эта версия привела в чрезвычайно угрюмое состояние. — Он не станет приплетать сюда посторонних. Вот это уже не просто риск — это риск очень глупый… Ладно! Звони Витале, пусть заедет за нами на своем сарае, поскольку до остановки далековато… и все дворы, дворы… Догулялись, хватит!

Алина резко отодвинулась и испуганно взглянула на него.

— Только ничего ему не рассказывай! Пожалуйста! Он меня убьет!

— А если я не расскажу, он убьет меня! — отозвался Олег, потом задумчиво почесал нос. — Ладно. Возьму огонь на себя. Хотя, предпочел бы взять что-нибудь другое. Давай телефон свой… а сама иди, иди, приводи голову в порядок, замажь, сделай там что-нибудь из волос, начеши, я не знаю…

Алина торопливо сунула ему телефон, благодарно чмокнула в висок и метнулась в ванную прежде, чем он успел как-то отреагировать.

Виталий сообщил, что приехать сможет через полчаса — не раньше, и эти полчаса они просидели в квартире, переговариваясь приглушенными голосами и строя разнообразные теории. Стаси, громко благодарно мурлыча, устроилась у Кривцова на плече, свесив лапы на грудь и спину и аккуратно подобрав полосатый хвост. Иногда она поднимала голову и принималась исследовать щеку Олега, и тот хихикал, когда ее усы щекотали ему ухо.

Подъехав, Виталий не стал дожидаться их в машине, а сразу же выскочил и столкнулся с ними на лестнице. Алина, в этот момент запиравшая дверь, покосилась на него и, тут же отвернувшись, судорожно сглотнула. Виталий внимательно оглядел Олега, после чего заметил:

— Что-то ты не выглядишь неожиданно плохо себя почувствовавшим!

— Мне полегчало! — бодро сообщил Олег. — Поэтому не мог бы ты сейчас отвезти меня к моему гаражу. Я скажу, куда, — уточнил он с некоторой поспешностью. — Заберу свою девочку. Думаю, вторая тачка нам не помешает. Кто там, у тебя в машине? Я видел из окна… Что за бабы? Те, кто я думаю?

— Иди — и узнаешь, — Виталий чуть подтолкнул его к выходу из подъезда. — Ну иди, иди. Мы сейчас придем.

Олег сделал несколько шагов в указанном направлении, потом за спиной Виталия развел руками с горестным лицом, давая понять, что сделал все, что мог. Алина, прятавшая ключ в сумочку, хотела было прошмыгнуть мимо, но Виталий жестко придержал ее за плечо и, нехорошо сощурившись, заглянул прямо в глаза. Алина попятилась и остановилась только тогда, когда ее спина уперлась в стену. Тогда она попыталась придать лицу недоуменное выражение.

— В чем дело?

— Да, — холодно повторил Виталий, — в чем дело? Разъясни мне, в чем дело! Уже и Олега подговариваем, да?! Держите меня за идиота?!

— К чему эти речи! — Алина решительно качнулась вперед, снова пожелав пройти мимо. — Не трать время, у нас его и так мало! Пока ты тут…

— Мне наплевать на время! — неожиданно рявкнул Виталий, и его сильный голос гулким эхом раскатился по подъезду. — Что случилось?! Я же понял! Я же вижу! У тебя на лице все написано!

— Ничего у меня на лице не написано, я макияж хорошо накла…

Виталий схватил ее за плечо — неожиданно больно, и она, ойкнув, вывернулась.

— Что ты себе позволяешь?! И это меня ты называешь сумасшедшей?!

— Мы будем стоять здесь, пока ты мне не расскажешь!

— До утра?!

— Я уже сказал, что мне наплевать на время!

— И на врача?! А если он, пока ты тут…

— Аля, — произнес Воробьев неожиданно усталым и какимто обреченным голосом, — что произошло? Опять?

Алина взглянула на его лицо, на складки, залегшие в уголках сжатых губ, и потупилась. Она боялась его реакции. Не того, конечно, что он набросится на нее с кулаками или начнет таскать за волосы, и даже не того, что он скажет, а того, как он это скажет. Кроме того, разумеется, не хотелось признавать, что она в очередной раз повела себя крайне глупо.

— Ну, зато теперь его можно отвлекать. Я, например с тобой, еду в одном направлении, а остальные — в другом, выполнять какое-нибудь важное дело. Это будет очень хитрый ход…

— Не заговаривай мне зубы! — перебил ее Виталий, прислоняясь к перилам. Алина обреченно вздохнула, потом в нескольких словах поведала, что произошло, постаравшись придать рассказу как можно более безобидный и незначительный оттенок, но, очевидно, у нее это не получилось, потому что под конец Виталий ударил кулаком по перилам, и те жалобно загудели. Алина поспешно заслонилась руками.

— Бить будете, папаша? Только, чур, не ногами по голове!

— Никуда и ни с кем больше! — процедил Виталий. — Только со мной! Я тебя наручниками к себе прикую, поняла?!

— Ты извращенец?

— Черт! Тебе все шуточки, да?! Да если б не… лежала б сейчас там с простреленной башкой, ты осознаешь это, или нет?! И понастоящему, на этот раз, понимаешь?! Это уже не сон!

— Ну… ведь ничего не случилось…

— Тебя бог сохранил, — Виталий глубоко вздохнул, доставая папиросу. — Ему, верно, уже самому интересно, чем все это закончится. Ладно, поехали. Но с этого момента будешь делать все, как я скажу! Иначе мне придется тебя заставлять и, уверяю, тебе это очень не понравится!

— Да ладно, — хмуро отозвалась Алина, проходя мимо, — понимаю. Ведь без меня все поиски насмарку. Хлопнут меня — как врача вычислять? Вы же его не видели…

— Что?! — Виталий выплюнул незажженную папиросу и, снова схватив Алину за плечо, резко развернул лицом к себе. — Ты считаешь, что я… ты…

— Пусти! — она вдруг испугалась, что он ее сейчас ударит. — Отпусти меня!

Услышав в ее голосе страх и панику, Виталий чуть ослабил хватку, глядя на нее с какойто болезненной растерянностью, что было ему совершенно несвойственно. Потом его пальцы скользнули от ее плеча по шее, по щеке к голове, почти сразу же нащупали среди волос подсыхающую царапину от пули, и он вздрогнул, широко раскрыв глаза, в которых был один только лед.

— Алька! — глухо произнес он. Его пальцы сползли к ее затылку и остановились там, крепко сжав волосы. — Алька, какая же ты дура!

— Сам ты!..

Виталий запрокинул ей голову, не дав договорить, и, наклонившись, прижался губами к ее губам. Движение было таким стремительным и неожиданным, что Алина поняла, что именно он собирается сделать, только тогда, когда он уже целовал ее, и прямо перед собой она видела его страшные сверкающие холодом глаза, которые заслонили весь мир. Это был странный поцелуй — страстный, злобный и нежный одновременно — может быть, именно так целовали демоны своих земных возлюбленных, рисковавших умереть от их любви. Она не знала, какую из женщин он сейчас целует — ту Алину в облике этой или эту, которую представлял той, или ее саму по себе… Если думать об этом, то можно было сойти с ума! Она и так потратила на это почти полсекунды. А потом думать расхотелось, и Алина вся потянулась к нему, закрыв глаза и отвечая на долгожданный поцелуй с торопливым отчаяньем и жадностью, словно это был сон, который вот-вот закончится, прижалась к нему всем телом, и ее пальцы скользили среди его волос, которые были такими же жесткими, как и во сне. И снова время и пространство отступили, утратив свое значение, и угрюмо бродили неподалеку, словно стая диких псов вокруг добычи, нападать на которую сейчас было опасно. Важными были только губы, и руки, и смешивающееся дыхание, и тепло тела, которое было так близко, и опущенные ресницы, под которыми больше не поблескивал лед… и это не было сном…

Но псы знали свое дело. Псы были отличными охотниками, и рано или поздно, они всегда все ставили на свои места. Гулко хлопнула где-то наверху дверь, кто-то начал спускаться вниз, громко топая по ступенькам, на одной из верхних площадок раздался детский гомон. Виталий опустил руки и отступил назад, но это движение не было порывистым — оно было спокойным и обыденным, и таким же было выражение его лица, и Алине, у которой против ее воли вырвался тихий болезненный стон, на мгновение показалось, что все это было всего лишь видением, потому что не мог этот человек с такими спокойными и равнодушными глазами только что обнимать ее так, словно вот-вот должен был наступить конец света.

— Извини, — ровно произнес Виталий, потом кивнул в сторону подъездной двери. Алина скривила припухшие губы в понимающей ухмылке, потом тоже кивнула, после чего ее рука молниеносно взлетела в воздух и отвесила Воробьеву звонкую пощечину — такую крепкую, что отбитую ладонь ожгло, словно огнем. На щеке Виталия осталось яркокрасное пятно от удара. Он никак не отреагировал, словно ударили кого-то другого, и по выражению его лица понять что-либо было невозможно.

— Это не за поцелуй, — уточнила Алина, сжимая и разжимая отбитые пальцы. — Это за извинение.

Развернувшись, она быстро сбежала по ступенькам и вышла во двор, но Виталий тут же обогнал ее и подошел к машине, внимательно оглядываясь, потом открыл заднюю дверцу, наклонился и сказал:

— Олег, вылезай. Посадите ее в середину.

— С ума сошел! — возмутились из машины Ольгиным голосом. — Нас и так тут трое!

— Ничего, потеснитесь. Можете кто-нибудь к Олегу на колени сесть. Или его посадить.

— Мне нравятся оба варианта! — с энтузиазмом отреагировал Кривцов, выбираясь из "лендровера". Алина скользнула на освободившееся пространство и столкнулась взглядом с незнакомой женщиной лет сорока, широколицей и пухлогубой. Ее короткие волосы цвета "баклажан" были зачесаны на косой фигурный пробор, на ногтях сверкали стразики, а внимательно оглядывавшие Алину водянистоголубые глаза, обрамленные тонкой сеточкой густо затонированных морщин, казались нездоровыми, воспаленными, словно — женщина страдала от какойто глазной болезни, и эти глаза ее очень сильно старили, хотя в остальном она выглядела довольно неплохо. На ней была короткая дубленка, черные, расшитые серебряными цветами брюки и остроносые ботинки на шнуровке и высокой шпильке. Сидевшая рядом с ней Ольга косилась на женщину с насмешливым любопытством и именно так, как смотрят на хорошо знакомого человека, и вначале Алина невольно подумала, что это какая-то ее приятельница. Но в следующую секунду женщина облегченнозлорадно произнесла:

— Ну, что ж, вижу и ты тут выглядишь не лучшим образом!

Алина чуть прищурилась, теперь взглянув на женщину совершенно иначе. Она не узнала ее голоса, но интонацию узнала сразу же. С такой интонацией мой говорить только один человек и только один человек мог смотреть на нее с такой неприязнью и опаской, которые последовали за ним из сна в реальную жизнь.

— Здравствуй, Марина.

— Я не хочу сидеть рядом с этой ненормальной! — зло сказала Рощина, проигнорировав приветствие. — Я не сомневаюсь, что тут она совершенно не изменилась! Я прекрасно помню, какой она была шизофреничкой! Чуть не убила меня из-за какого-то паршивого паука! — ее передернуло. В этот момент Олег плюхнулся на сиденье рядом с Алиной, буквально вдвинув ту Марине в бок, и захлопнул дверцу. Марина снова дернулась и, рывком отодвинувшись, притиснула Ольгу к дверце так, что у той перехватило дыхание.

— Потише тут!.. со своими телесами! — взвизгнула Ольга и резко двинула бедрами, возвращая Рощину на прежнее место. Олег дружески приобнял Алину, сдвинув кепку на затылок, потом извернулся, улегся ей на колени и из этого положения послал Марине на редкость философский взгляд.

— Тебе бы следовало сожалеть, что она тебя не убила. Это было бы не так больно, как растворяться в аш два эс о четыре. Даже я тебя пожалел, хотя до этого мне то и дело хотелось тебя придушить. Причем душить долго!

— Олег! — резко сказал Виталий, трогая машину с места и не оборачиваясь. Тот хмыкнул и надвинул кепку себе на лицо, после чего сложил руки на груди.

— Еще одно такое высказывание — и я выйду! — Марина отвернулась к окну. — И совершенно необязательно снова мне напоминать, как я… как меня… Это… это, в конце концов, бестактно!

— Да ладно, чего там, — дружелюбно заметила Ольга, — здесь все покойники. Чего стесняться?

— Слушайте, вы! — Марина повернула голову и холодно оглядела остальных. — Вы вытащили меня с работы, практически ничего не объясняя, запихнули в эту машину… Знаете, как это называется?! Похищение человека!

— Ты пошла с нами добровольно, человек! — заметил Виталий, глядя на дорогу. — Ты ведь узнала нас, разве нет?

— Я узнала только тебя и вон, — Марина мотнула головой в сторону Ольги, — ее. А теперь и этого клоуна! — она свирепо посмотрела на прикрытое кепкой лицо Олега, и тот, почувствовав взгляд, поднял руки и проделал ладонями в воздухе элемент восточного танца. — Остальные рожи мне незнакомы! Откуда мне знать, что… Куда мы вообще едем?!

— Сначала за моей тачкой! — Олег поспешно выпрямился, снова перемещая кепку на макушку. — Гаражи на Толстого, туда рули… совсем забыл сказать…

Потом он перегнулся через спинку кресла и тихо произнес Виталию на ухо:

— Помадуто с губ вытри. Этот цвет тебе не идет.

Воробьев зло потер губы, после чего незаметно для остальных продемонстрировал ему кулак, и Олег, удовлетворенно кивнув, опустился обратно.

— А потом куда? — спросила Ольга, закуривая, и Марина тут же демонстративно закашлялась.

— Потом в одно место, где мы сможем нормально поговорить.

— А пиво там есть? — поинтересовался Кривцов, потирая висок.

— Нет, Олег, пива там нет.

— А голые девушки с плакатами "Олег Кривцов — форевер"?!

— У тебя только одно на уме! — сердито буркнул Жора.

— У меня на уме не одно, а очень даже много! — Олег закатил глаза, потом откинулся на спинку дивана и стукнулся затылком. — Господи, да что вы себя ведете опять, как на похоронах?! Неужели вы не рады, что встретились, что все другие живы?! Что вы за люди?! Да, я прекрасно знаю, насколько плохи обстоятельства, насколько неприятный предстоит разговор, но, черт подери, не собираюсь заранее покрываться плесенью!.. Виталя, если ты и на следующем повороте так же в поток ввинтишься, то наши кишки будут с окрестных столбов снимать! Чего ты так гонишь?! Душевней!

Марина снова закашлялась — на этот раз от отвращения. Олег ободряюще подмигнул ей, потом вытянул шею, глядя вперед, после чего махнул рукой.

— Во! Вон туда! Дада! Вот тут тормозни! Я сейчас!

Он распахнул дверцу и умчался к длинному ряду тускло поблескивающих под осенним солнцем гаражей. Жора посмотрел ему вслед с невольным восхищением, потом перевел взгляд на Виталия.

— Слушай, скажешь рецепт? Подумать только — пару часов назад был ну полные дрова, а теперь носится, как мустанг по лугам! И сколько энтузиазма!

Виталий хотел было ответить, но тут зазвонил его телефон. Алина подвинулась к раскрытой дверце, закурила и развернулась, болтая ногами и разглядывая возвышавшиеся неподалеку среди голых ветвей купола Покровского собора, на которых играли солнечные лучи, отчего купола казались на редкость добродушными и снисходительными к человеческой глупости и многогрешности. Краем уха она услышала, как Виталий сказал:

— Евсигнеев звонил. Я назначил ему встречу у дома Лифмана, сейчас поедем туда.

— Почему именно туда? — спросил Жора, и Алина повернулась, внимательно глядя на повернутое в профиль лицо Виталия, который быстро нажимал кнопки на своем сотовом. — Ты хочешь забрать его прямо сейчас?

— Да, — Виталий отмахнулся от него, потом прижал трубку к уху. — Здравствуйте. Борис дома? Нет, нет, звать не надо. Передай-те, что звонил Виталий. Через пятнадцать минут я подъеду к подъезду, пусть спустится… Ладно, хорошо… Привет, Борь. Мы через пятнадцать минут подскочим, так что собирайся. Да, коечто обсудить. Только спускайся, когда машину увидишь. Хорошо.

Он опустил руку с телефоном и нахмурился.

— В чем дело? — спросила Алина, потом перевела взгляд на проезд между гаражами, по которому к их машине стремительно неслась, подпрыгивая на выбоинах, белая "Нива". — Что там с Лифманом?

— Какойто странный у него голос, — Виталий потер нос краешком трубки. — Какойто слишком… спокойный. Я бы даже сказал, умиротворенный. Когда мы с ним расставались, у него был совсем другой голос… Странно.

— Как бы он действительно не спятил, — заметил Жора, потом его лицо отвердело. — Значит, Евсигнеев… У, сука!

— Держи себя в руках! — посоветовал Виталий, и Алина снова взглянула на него. Голос Воробьева тоже звучал странно, и ей показалось, что дело тут вовсе не в ювелире. — У нас общие дела, не забывай! Все разборки после финиша!

Жора что-то зло буркнул. Марина широко раскрыла глаза.

— Евсигнеев?! Этот псих?! Господи, вы что — спятили все?! Вы забыли, что он тогда сделал?! Вы забыли, что он сделал с трупами?! Вы забыли, что он Жорку застре…

— Это мое дело, поняла?! — вдруг заорал Жора. — Так что заткнись! Тебя он не трогал!

— Все, с меня хватит! — заявила Марина и передвинулась по дивану, потом толкнула Алину. — Выпусти меня! Я ухожу!

Алина взглянула на Виталия, и тот равнодушно кивнул. Тогда она выпрыгнула из "лендровера", и тотчас рядом с ней лихо притормозила "Нива", взметнув тучу пыли. Из машины выпрыгнул Олег и горделиво похлопал ладонью по белому крылу, и Алина невольно улыбнулась — настолько Кривцов был сейчас похож на влюбленного мужа, с гордостью демонстрирующего друзьям свою красавицужену.

— Иди, — холодно произнес Виталий. — Если для тебя все это — лишь ничего не значащий сон, то иди. Если тебе наплевать на боль и ужас, которые тебя заставили испытать, если тебе наплевать на то, что твои мозги вывернули наизнанку и выставили напоказ, если тебя совершенно не затронуло то, кем ты была эти три дня, если ты ничего не лишилась, проснувшись, то уходи. Тебя никто не станет удерживать. Раз тебя устраивает роль подопытной свинки, раз тебе неважно, что до конца своих дней ты не будешь знать, что с тобой на самом деле произошло и по чьей вине, уходи! Раз тебе все равно, что где-то на свободе шляется маньякубийца, катись! Только никто не даст тебе гарантий, что он не передумает и не начнет устранять приятелей по сну. А ты ведь много знаешь. Ты дожила практически до всех теорий, которые оказались верными. И ему об этом известно. Ну, пока!

Марина застыла на сиденье, кусая губы, потом зло сказала:

— Я не хочу ехать с Алькой в одной машине!

— Пересядь к Олегу.

— Пусть она пересядет.

— Она останется здесь! — Виталий развернулся и в упор посмотрел на Рощину. — Она будет ехать в этой машине в любом случае, так что решай сама! Черт подери, мне сейчас не до базарных разборок!

— Я пересяду, — сказала Ольга, открывая дверцу. — Иначе мы никогда не уедем!

— Куда направляемся? — осведомился Олег, просовывая голову в открытое окно.

— К дому ювелира. Сейчас туда Евсигнеев подкатит…

— Что случилось? — резко спросила Алина, которая, наблюдая за Виталием, ощущала все большую тревогу. Она была почти уверена, что Алексей что-то сообщил ему — что-то очень нехорошее. Ольга, уже выбиравшаяся из джипа, повернулась, вопросительно глядя на Виталия. — Скажи, я же вижу! Он тебе что-то сказал?! Что?!

Виталий сунул в рот папиросу и закурил, потом вытащил ее и посмотрел на тлеющий кончик, исходящий дымом, отрешенным взглядом.

— Евсигнеев практически уверен, что нашел Светлану Бережную.

— Так это же здорово! — воскликнул Олег и восторженно хлопнул ладонями по борту "лендровера". — Так давайте сначала ее заберем! А уже потом этого нытика…

— Мы не сможем ее забрать, — Виталий продолжал смотреть на свою папиросу. — Полтора часа назад ее арестовали.

— Господи! — испуганно выдохнула Алина. — За что?!

— Зарезала своего мужа.

— Светка?! — произнес Олег одними губами, потом нелепо улыбнулся. — Да ты что?! Он ошибся! Наша Светка?! Да она мухи не обидит! — он потер подбородок, после чего привел еще один аргумент. — Она даже темноты боялась! Не, он что-то напутал! Он же кретин! Ты же помнишь, какой он кретин?!

— Подробности он расскажет при встрече, — Виталий глубоко затянулся папиросой. — Но мне кажется, что он не ошибся.

— Но если это так, то давайте заберем ювелира и рванем в ментовку! — Жора поднял в воздух указательный палец, нажимая невидимую кнопку. — Я, кажется, начинаю понимать… Помните, как она от нас, мужиков, шарахалась… Если… Добьемся встречи, поговорим с ней! А потом, когда найдем этих уродов, заставим… чтобы они что-то сделали, вытащили ее оттуда… Это же по их вине, да?! Если это правда наша Светка, то она не виновата!.. Ну, чего ты молчишь?! Виталя!

— Мы не сможем с ней поговорить, — глухо ответил Виталий и повернулся навстречу взволнованным взглядам. — Видишь ли, в реальности у Светы было очень слабое здоровье. Она умерла в машине по дороге в отделение. Сердце не выдержало.

* * *

Всю дорогу в "лендровере" царило потрясенное похоронное молчание, и Алина не сомневалась, что в "Ниве", неотступно катящей следом и не допускающей вклиниться между ней и джипом ни одной машине, Олег и Ольга тоже не говорят друг другу ни слова. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, и лелеяла отчаянную надежду, что Алексей ошибся. Конечно же, он ошибся. Это была какая-то другая Светлана. Ведь Светлан так много в Волжанске и Бережных тоже немало. Она закрывала глаза и снова видела Свету, которая робко пробиралась по автобусному салону, а потом слышала ее голос, мечтательно рассказывающий о своем воображаемом цветнике. Разве могла эта Света убить человека? Разве могла она взять нож и всадить его в человеческое тело? Это было нелепо. Все равно, что обвинить бабочку в людоедстве.

Но потом она открывала глаза и думала о том, что совершенно не знает ту, другую Светлану, которая открыла глаза в этом мире две недели назад. Что она увидела в зеркале? В какую жизнь она вернулась, в какое тело? Что за человек был ее муж? Был ли он человек вообще?

Сидевшая рядом с ней Марина то бросала на остальных косые угрюмые взгляды, то принималась придирчиво разглядывать свои сверкающие ногти, и при этом в ее болезненно щурящихся глазах появлялось выражение тоскливого испуга. Алина спросила себя, каково Рощиной было, проснувшись взглянуть на себя в зеркало? Роскошные волосы, великолепное тело, чудесные аметистовые глаза — все это растаяло вместе со сном, но сама Марина совершенно не изменилась. Алина не чувствовала ехидноженского облегчения от того, что здесь Марина оказалась далеко не так красива, как там, в какойто степени это ее даже пугало. Там ее сущность лишь выглядывала в прорези красивой маски, но здесь этой маски больше не было, и спрятаться Марине было некуда, она была вся на виду, и Алине казалось, что она чувствует бессильную злость сидящей рядом женщины, ненавидящей их за то, что они увидели ее такой. Надменная самовлюбленная женщина, лишившаяся своей неотразимости, может стать очень опасной. Хорошо, что Ольга ехала сейчас вместе с Олегом — Харченко слишком большая язва и не упустила бы возможности позлорадствовать и припомнить Рощиной коекакие из ее высказываний, а для Марины все это было бы как нож в сердце, потому что самато Ольга внешне не изменилась ни капли.

Потом она вдруг снова вспомнила о пуле, чиркнувшей ей по макушке. Тогда ведь она даже и не поняла, что это, думала, что зацепилась за ветку… Кто знает, если следующая попытка будет более удачной, она даже и не заметит, как умрет? Как тогда это было с Ольгой. Весь мир просто исчезнет… и все. Алина скривилась от внезапно нахлынувшего ужаса, и Виталий, очевидно, уловил это в ее отражении в зеркале, потому что равнодушно спросил:

— Аль, тебе плохо?

— Нет, — ответила Алина еще более равнодушно — настолько, что Жора повернулся и внимательно посмотрел на нее, потом пожал плечами и вернулся к своим невеселым думам.

Неподалеку от лифмановского подъезда уже стоял знакомый старенький "москвич", и Алина сумела вяло удивиться тому, что он выглядел практически так же, как и до столкновения с "рекордом", даже еще лучше — видать, знакомые Воробьева знали свое дело на совесть. В ветровом стекле виднелся темный силуэт Евсигнеева и красная точка сигареты, вспыхивающая и гаснущая в его пальцах. "Лендровер" притормозил у обочины, следом остановилась "Нива", и из нее, хлопнув дверцей, выпрыгнул Олег и тотчас же устремился к "москвичу". Алексей вылез ему навстречу и прислонился к дверце, докуривая сигарету. На его лице была опасливая усмешка.

— Ну, здорово, Леха! — зло сказал Олег, подойдя к Евсигнееву почти вплотную. — Гляжу, причесочку сменил! Косишь под свои боулинговые шары?! Круто, круто… Как жисть?! Морг регулярно посещаешь?! Сегодня когонибудь замо…

— Олег! — резко окликнул его Виталий, выходя из машины. — Хватит!

— Да я ничего и не делаю! — отозвался Кривцов, оборачиваясь. — Просто приветствую старого знакомого. Почему бы не сказать старому знакомому пару любезностей?!

— Я сказал, хватит! — повторил Виталий с холодком. — Отойди от него! Забыл правила?!

Олег раздраженно сплюнул и шагнул в сторону. Алексей усмехнулся, щелчком отправляя окурок в кусты.

— Вижу, Воробьев, ты и впрямь человек слова!

— О чем это он? — Олег вскинул на Виталия недоуменный взгляд, но тот проигнорировал его, глядя в сторону подъезда. Евсигнеев покосился на джип.

— Жорка… тоже приехал?

— Конечно приехал! — отозвался Олег. — Сейчас на тебя смотрит. Что, мэн бизнеса, страшно?

— Да пошел ты!.. — равнодушно произнес Евсигнеев и сунул руки в карманы брюк. — Где там этот еврей?!

— Ты что тут про Светку наплел?!

Алексей вопросительно взглянул на Виталия.

— Я не понял, мне прямо тут излагать, что ли? Я думал…

— Потом! — отрезал Виталий. — Только скажи… ты действительно уверен…

— Я полчаса утирал сопли ее подружке, — Алексей рассеянно почесал подбородок. — Удивительно глупая баба… Я, конечно, понимаю, несчастье, но… Короче, она мне даже школьную выпускную фотографию показала. Это Светка. Жалко конечно… но, может в ее случае так и лучше. Жизнь у нее тут была не сахар, прямо скажем…

— Ладно, хватит! — глухо произнес Виталий. Олег, отвернувшись, потер правый глаз. Жора, который слушал их разговор в приоткрытую дверцу, прошептал, обращаясь к самому себе:

— А мы даже не успели…

Он оборвал фразу и покачал головой, чувствуя себя очень, очень несчастным. Вся ненависть к Алексею временно улетучилась, и сейчас он вызывал у Жоры не больше эмоций, чем хлопающее на балконах сохнущее белье.

— О! — вырвалось у Олега, который внимательно вглядывался в окна подъездных площадок. — Похоже, Борька спускается. И с ним какойто бабец. Он что, решил нас со своей женой познакомить? Момент не самый подходящий.

Подъездная дверь открылась, выпуская двух людей, и одновременно с ней у Алины, которая в этот момент начала выбираться из машины, изумленно открылся рот, и теперь она поняла, почему голос Бориса по телефону показался Виталию таким умиротворенным.

Рядом с Лифманом стояла высокая, тонкая, длинноногая женщина лет тридцати в облегающих черных брюках, светлокоричневой куртке и таких же светлокоричневых высоких сапогах, сияющих множеством стразов, заклепок и цепочек. Молочнобелые волосы были затейливо закручены высоко на затылке и пышным хвостом свисали на правое ухо. На пальцах сияли бесчисленные кольца, а лицо, на котором не было и следа косметики, было чуть покрасневшим и припухшим, словно женщина только что плакала, и знакомым до такой степени, что Олег, увидев его, сказал "ой!", дернулся назад и стукнулся о машину Алексея.

Женщина обвела безмолвно созерцающих ее людей прыгающим взглядом, в котором смешались растерянность, облегчение и радость. Этот взгляд зацепился вначале за лицо Виталия, потом за лицо Ольги, уже стоявшей рядом с "лендровером", испуганно пробежал по лицу Евсигнеева, после чего уткнулся в переносицу Кривцову, да так там и остался.

— Олег! — воскликнула женщина так громко, что все, кто в этот момент был во дворе, тотчас посмотрели в ее сторону, забыв про свои дела и разговоры. Она порывисто метнулась вперед, и Олег машинально выставил руки и поймал ее, мгновенно оказавшись стиснутым в крепких объятиях, пропитанных ароматными терпковатыми духами, и намертво прижатым лицом к груди, обтянутой замшей куртки, от чего получил большое удовольствие, несмотря на недостаток воздуха. Борис, оставшийся стоять на месте, смотрел на них с тихой пасторальной улыбкой.

— Кристинка! — задушенно прохрипел Олег, не делая, впрочем, попыток освободиться. — Ты откуда здесь взялась?!

— Она нашла меня, — ласково произнес Борис и улыбнулся Виталию, которого от этой улыбки слегка передернуло. — Представляете, нашла! Она уже почти час у меня дома. Такая глупая… неделю назад еще меня нашла, а боялась подойти!..

— Конечно! — плачущим голосом ответила Логвинова, отпуская Олега, который тут же жадно глотнул воздуха. — Я думала… подойду, а он меня как пошлет!.. Я до самого конца не была уверена… Я до сих пор не уверена!.. Боря рассказал мне какие-тостранные вещи… я ничего не понимаю!.. Кто из вас кто?! Он сказал, что некоторые… другие… не такие… Вы кто?!.. а вы?! Это сон был или что?! Объясните мне немедленно!.. Это же была она… она сошла с ума и всех убила… а он говорит, что это… все наоборот!.. что она его нашла… а она…

Алексей, раздраженный этим захлебывающимся словесным потоком, шагнул было к ней, но Кристина тут же метнулась в сторону, испуганно тараща глаза.

— Не подходи! Уберите его от меня! Почему этот псих с вами?!..

Виталий, незаметно зайдя сбоку, поймал ее за плечо и несильно встряхнул.

— Кристинка, успокойся! Мы все тебе объясним, все в порядке, все живы… только успокойся! О ком ты говоришь? О какой сумасшедшей?!

— Ну об этой рыжей, конечно! — взгляд Кристины заметался по их лицам, примеряя на них свое воспоминание. — Об Альке! Я услышала твой голос… ее голос… вы сказали… я открыла дверь, а она на меня набросилась и стала душить… я так и думала… а потом… — Кристина сглотнула и на ее лицо снова набежала тень непонимания. — Потом я проснулась… но у меня было такое… такое странное ощущение… будто все это… я ведь помнила ваши теории… — она мотнула головой и закончила фразой, которая ей удавалась лучше всего. — Я ничего не понимаю!

— Ну, все правильно, как Лешка и сказал, — негромко заметила Алина, звеня мелочью в кармане пальто. — Все сходится. Кристин, я тебя не убивала, говорю сразу.

Логвинова уставила на нее торчащий указательный палец и молча, вопросительно посмотрела на Олега. Тот утвердительно кивнул.

— Это Аля, да. А тебя убил Лешка, который ею прикинулся. Пацан с плеером — помнишь?

Глаза Кристины раскрылись до пределов, дозволенных природой, она потерла зеленый камень в своем перстне и жалобно в очередной раз произнесла:

— Я ничего не понимаю! Какой Лешка?! И вообще… как это все?!.. Почему вы и там, и здесь?!.. Мне кошмары снятся каждую ночь… как все умирают… как я умираю!.. Я ходила к психиатру, так он сказал…

— Слушайте, поехали отсюда, а?! — нервно произнес Алексей, заметивший, что на громкий истеричный голос Кристины в окнах дома появляется все больше и больше заинтересованных лиц, и многие выходят на балконы, чтобы узнать, по какому поводу крик. — На нас уже народ смотрит! Еще ментов вызовут!.. Пусть она орет в какомнибудь другом месте!

— Предложение не лишено здравого смысла, — заметил Жора, выбрасывая окурок. — Виталя, ты говорил про какоето место. Давай туда.

— Да, только вначале заедем за Сливкой, — Виталий отпустил Кристину и кивнул на "Ниву". — Полезай, поедешь с Олегом.

— Мне кажется, Петька с нами не поедет, — сказала Алина, поворачиваясь к джипу. — Помнишь, что он сказал…

— Если он откажется, я дам ему по голове и увезу в бессознательном состоянии! — огрызнулся Воробьев, открывая дверцу. — Нет у меня времени расшаркиваться! Кончилось время!

— Старые добрые методы! — Алина хмыкнула, садясь в машину. Виталий, упав на свое место, зло хлопнул дверцей, положил ладонь на руль, потом, не оборачиваясь, глухо произнес:

— Если бы мы успели ее найти, она бы была жива, понимаешь?! Жива! Несколько часов! Всего несколько часов!

— Хватит самобичевания! — резковато сказал Жора. — Не мы виноваты!

Виталий неопределенно покачал головой и тронул машину с места. Алина отвернулась к окну, потом закрыла глаза, и под ее опущенными веками Света Бережная, живая и невредимая, в золотистом коротком платье танцевала самбу на узорчатом паркете, лихо вращая бедрами и улыбаясь, — Света, которая единственная из всех останется в памяти неизменной, худенькой, застенчивой, хорошенькой девчонкой, в жизни которой самое плохое, что было, это гаснущие лампы, которые, рано или поздно, зажигались снова.

* * *

Это было яркое, кирпичнокрасное приземистое здание, спрятавшееся неподалеку от набережной среди старых ив, возле маленького тихого парка, названия которого никто не помнил, возможно, его никогда и не было. давным-давно здесь располагался районный комитет ЛКСМ, потом его сменила нотариальная контора, продержавшаяся до начала девяностых, после чего кирпичный дом попеременно арендовали бесчисленные фирмы и фирмочки. Позже его выкупил некий бизнесмен, но никто так и не узнал, что он собирался там устроить, поскольку бизнесмен скоропостижно скончался, и весь прошлый год дом простоял в запустении, печально глядя сквозь оконные решетки зияющими в стеклах дырами, пока несколько месяцев назад с помощью неких денежных манипуляций не перешел во владение Воробьева и его компаньона, и теперь окна дома были заклеены газетами, а тяжелая железная дверь была надежно заперта. Виталий рассказал эту краткую историю, отпирая замок. На любопытствующие вопросы, что именно он собирается устраивать в этом доме, им был дан лаконичный ответ: "Не ваше дело".

Алина, заходя последней, оглянулась на гибкие ивы, печально свесившие ветви почти до земли, на парк, в котором бродило лишь несколько человек, казавшихся отсюда маленькими фигурками, и удовлетворенно подумала, что место выбрано хорошо — тихо, спокойно, никто не будет им мешать и никто не услышит, если кто-нибудь из них снова впадет в истерику или сцепится друг с другом. Подобные дела следует решать в полном уединении.

Она не знала, что в не столь отдаленном будущем очень сильно об этом пожалеет.

* * *

Ремонт в здании только начался, старый паркет был снят и лежал грудами вдоль стен, под ногами хрустел разнообразный строительный мусор, большинство перегородок были снесены, так что в целом образовалась большая просторная площадь. В углу стояли пара старых рассохшихся столов, на которых лежала груда газет, несколько пивных и кофейных банок и древний зеленый телефон, ни к чему не подключенный. Возле них стояли несколько стульев, которые небрежно примостили друг на друга. Тут же притулилась заляпанная краской стремянка. В помещении царил полумрак, но Виталий, зайдя, включил длинную лампу под потолком, поросшую фестонами паутины, на которую Марина посмотрела с опаской, но возмущаться не стала, только выбрала себе стул почище, брезгливо обмахнула сиденье ладонью и опустилась на него, поглядывая по сторонам и готовясь вспрыгнуть на стул с ногами при малейшем движении чего-нибудь, напоминающего паука. Остальные разобрали стулья, выстроив их большим ломаным кругом. Жора устроился на одном из столов, поиндийски скрестив ноги и поставив рядом кофейную банку. Олег же, верный своему характеру, облюбовал стремянку, раздвинул ее и забрался на перекладину, предварительно застелив ее газетой, и теперь поглядывал на прочих сверху вниз с некой суровостью, словно император, вынужденный управлять государством в неудобных условиях. Когда Ольга раздраженно заметила, что говорящим лучше находиться на одном уровне, он без долгих церемоний показал ей фигу и остался сидеть наверху, сдвинув кепку на затылок и зажав между коленями пивную банку, куда стряхивал пепел.

Некоторое время они сидели молча, внимательно изучая друг друга. Одно дело было встречаться поодиночке, толкаться на улице возле машин, но сейчас все было иначе. Снова, как когда-то в первый вечер в гостиной странного особняка, которого никогда не существовало, они сидели все вместе, и никто не решался начать разговор, мысленно пытаясь совместить лица и воспоминания. Они помнили одних людей, но перед ними сидели совершенно другие, обладающие личностью и памятью тех, и это сбивало с толку. Они помнили рассказы о чужих жизнях и о своей собственной, и все это теперь приходилось рассказывать заново и совершенно иначе. Они помнили счастливых, благополучных попутчиков, которые, вернувшись в реальность, лишились каждый чегото своего, особенного и ценного, чего не возместить и не сотворить заново. Они помнили тех, кого видели мертвыми, но они опять были живы. И снова, как когда-то, плыли по кругу взгляды — рваные, тревожные, вопросительные, непонимающие и напуганные. Они были рады, что встретились. И они ненавидели эту встречу с самого первого ее мига. Уязвленное самолюбие, горечь потерь, злость на собственную неудавшуюся жизнь, злорадство по поводу чужих неудач, страх и неосознанное подозрение наполнили огромную комнату доверху, и Алексей, на котором взгляды пересекались чаще всего, невольно ежился. Особенно неприятными были взгляд Жоры, который смотрел на него с ровной хищной злостью, Марины, разглядывавшей его с детским ужасом, словно монстра из страшного фильма, и Алины, взгляд которой был больше похож на цепкие пальцы, которыми она сквозь его зрачки пыталась забраться к нему в мозг и узнать, что там творится. Суханова почему-то пугала больше всего. Меньше, чем во сне, но все равно пугала. Как будто она знала про него то, чего он и сам не знал, и это знание было страшным и омерзительным. В конце концов, он не выдержал и дернул головой, безмолвно спрашивая, какого черта она на него так уставилась, но Алина лишь недоуменно пожала плечами и принялась разглядывать остальных. Тогда Алексей заговорил первым, потому что разговор хоть как-то отвлек его от этих странных взглядов, и взгляды эти тоже отвлеклись, и страх и отвращение в них сменились полувежливым интересом.

Слушая его рассказ, даже Алина, до сих пор испытывавшая к бывшему бизнесмену, а ныне охраннику, одно лишь глубочайшее отвращение, была вынуждена признать, что Евсигнеев оказался довольнотаки неплохим сыщиком. Прочесывая адреса, он не ограничивался лишь схожими именами, а шел подряд, всеми правдами и неправдами выспрашивая абсолютно обо всех родственниках. Именно так он и наткнулся на пожилую женщину с фамилией Бережная, которая сообщила ему о своей дочери Светлане, давным-давно вышедшей замуж за некоего Михаила Юхневича, после чего тут же отправился по нужному адресу, но опоздал. Михаил был мертв уже два часа, а Светлана — около часа. Все же он подробно расспросил соседей, которые, как всегда, были в курсе всего, и рыдающую подругу Светы, жившей в этом же дворе, и теперь мог вполне четко нарисовать картину жизни Бережной, тихой, больной женщины, неоднократно поколачиваемой собственным мужем, которая терпела всевсе, но в этот день сорвалась и всадила мужу в горло кухонный нож. Когда вызванные соседями работники милиции взломали дверь в ее квартиру, она даже не шелохнулась, а продолжала сидеть в кресле перед телевизором и смотреть "Унесенных ветром", вытирая с глаз умиленные слезы. Когда ее уводили из квартиры, она оборачивалась — все время оборачивалась, но не на мертвого мужа, сидевшего в луже собственной крови, а на экран невыключенного телевизора, по которому все еще шел фильм. И напоследок Алексей передал обрывочные рассказы Светланы о "чудесном сне", услышанные от ее рыдающей подруги. После чего он угрюмо замолчал, воткнув в кофейную банку очередной окурок, и потер подживающую ссадину на лбу.

Лифман, который до самого конца рассказа сидел на своем стуле очень прямо, словно стараясь не смять свой отличный дорогой костюм, вдруг ссутулился и сразу же будто постарел лет на двадцать. Его лицо сморщилось, рассеклось морщинами, он окунул его в сложенные ладони и громко заплакал. Жора одним прыжком соскочил со стола и осторожно положил ладонь на его вздрагивающее плечо.

— Боря… Борь, успокойся… Борь, ну ты что…

Он поднял голову, глядя на остальных вопросительнобеспомощным взглядом. Олег, восседавший на стремянке, прикусил губу, потом тихо пробормотал:

— Я знал, что это до добра не доведет.

Виталий, рывшийся в принесенном с собой большом пакете, достал пластиковый стаканчик и бутылку коньяка, свернул с нее крышку, плеснул немного в стакан и подошел к содрогающемуся в рыданиях ювелиру.

— Борь… — он присел на корточки и кивнул Жоре, который не без усилия отвел ладони Бориса от мокрого лица. — Борь, выпей. Полегчает.

— Мне нельзя… — прошептал Борис, глядя на стакан затуманенными глазами. — Нельзя…

Марина полупрезрительнополураздраженно скривила губы. Ольга отвернулась, ковыряясь в сигаретной пачке чуть подрагивающими пальцами. Петр, качая головой, словно китайский болванчик, монотонно повторял:

— Вот ведь как, а… Вот ведь как…

— Чутьчуть можно, — произнес Виталий медицинским тоном. — Давай, Борь, глотни.

Лифман послушно принял стакан и запрокинул голову. Кадык на его шее судорожно дернулся, он закашлялся и вернул стакан Виталию, который ободряюще похлопал его по плечу.

— Крепкий… — сказал Борис, достал из кармана пиджака носовой платок и начал вытирать мокрое лицо. — Я… я так виноват перед ней. Я неправильно… я не смог тогда… — он поднял голову и тускло посмотрел на Олега, — не смог… было так страшно, так… противно… я не смог…

Олег, чуть покраснев, отвернулся.

— Она там… она как ребенок… так восхищалась… а я… — Борис прижал скомканный платок к губам и замолчал. Жора отошел к окну и принялся ковырять ногтем приклеенную газету.

— Я бы, наверное, тоже выпила, — негромко произнесла Ольга, глядя на незажженную сигарету, и Петр обрадованно вздернул голову.

— Да, да… Такие вещи на трезвый…

— Нет уж! — неожиданно рявкнул Олег со своей стремянки. — Только на трезвый, а потом уж бутылки! Я прекрасно знаю, что будет — все перепьются и начнут рыдать друг у друга на плече, а кто-нибудь обязательно сцепится — и я даже знаю, кто и с кем! Мы не пить сюда приехали! Не предаваться ностальгии, ясно?! И так, небось, все в течение этих двух недель неоднократно и помногу! Я не прав?! Ну, скажи-те, я не прав?!

Никто не стал ему возражать — то ли потому, что он был действительно прав, то ли просто было неохота. Виталий вернулся к столу и завинтил крышку бутылки, потом сел на свое место и вытянул ноги.

— Мне расскажут или нет, что происходит?! — вдруг взвизгнула Кристина, вскакивая со стула. — Что вы все ходите вокруг да около?! Что это было — сон или что?! У меня вся жизнь наперекосяк пошла из-за этого! Я вообще не хочу жить в этой жизни! Меня теперь от нее тошнит! Я была звездой и это было так реально… а тут я всегонавсего преподаю пение в дебильной школе малолетним дебилам и замужем за дебилом, который с утра до ночи слушает свой жуткий блатняк, и сын мой такой же дебил, как и он! Никаких возможностей, никакого выхода! У меня конченная жизнь! Да еще и Танька теперь постоянно в голову лезет! Я столько лет про нее не вспоминала… да, я свалила на нее свое воровство, да, по моей вине ее выжили из школы, но я тогда была всего лишь ребенком, это было так давно… а теперь как заново… будто вчера! Сколько я еще выдержу?! Думаете, Светка просто так сорвалась?! Это все из-за этого прокля-того сна! Если вы…

— Думаешь, тут одной тебе плохо?! — взвился Петр. — Думаешь, только с тобой такое сделали?! Подумаешь, не звезда она!.. Тоже мне, несчастье! Да у меня там семья была, сын был, мы на рыбалку… А тут ничего у меня нет! Жена ушла, Андрюшка совсем младенчиком помер… да еще теперь и парень этот, которого я сбил… каждую ночь, каждую ночь…

— Перестаньте орать! — зло крикнул Олег сверху. — Здесь у всех несчастья, но если мы сейчас начнем в них ковыряться, только хуже будет!..

— Много ты понимаешь, психолог ты хренов! — ощетинилась Ольга и сжала пальцы, сломав сигарету, потом швырнула ее на пол.

— Заткнись!..

— Сам заткнись!

— Ё!.. — сказал Жора и уткнулся лбом в оклеенное газетой стекло, слушая поднявшийся за спиной бедлам. Виталий встал, подошел к выключателю, нажал на него, и ругающихся накрыл полумрак, после яркого света показавшийся особенно резким и внезапным. Ругань мгновенно стихла, и кто-то испуганно ойкнул. Тогда Виталий включил свет и раздраженно посмотрел на взъерошенных собеседников.

— Вы взрослые люди или стая ворон?! Что вы орете?! Гляжу, никто не изменился, вообще. Сядьте и заткнитесь, вашу мать!.. Иначе совсем свихнетесь! Хотите Светкиной дорогой пойти?! Вы еще не осознали, граждане бывшие покойники, насколько рваной теперь стала ваша психика?! От взаимных воплей никому не полегчает! Хуже станет — это да!

— Я просто хочу, чтобы мне объяснили! — капризно сказала Кристина, оседая на стул, и Виталий взглянул на нее так, словно впервые увидел.

— Кстати, ты, краля. Почему ты пришла именно к Боре? Почему не к Жорке?

— А почему я должна была идти именно к Жорке? — Кристина непонимающе раскрыла глаза. — Вершининых в Волжанске знаешь сколько?! А Лифман, да еще и ювелир…

— Но ведь Жорка был самой четкой зацепкой, — удивился Олег. — Он же нам прямым текстом сказал, где и кем работает его мать.

Кристина сердито дернула плечиком.

— Я там помню, что ли?! Ну, что-то там профессор какойто… Да не помню я! Ювелир — другое дело, да еще и фамилия редкая…

— Ну, конечно, звезды ближе к побрякушкам, чем к науке! — насмешливо заметил Жора отворачиваясь от окна. — Или будь моя маман профессором астрологии…

— Между прочим, астрология — это очень серьезно! — авторитетно ответила Логвинова. — Это…

— Хватит! — Виталий махнул рукой. — Мне вот очень интересно послушать человека, который… ушел раньше всех. У меня-то были лишь догадки, что на самом деле случилось, я не знаю.

Он взглянул на Петра, и следом потянулись взгляды остальных. Олег поглядывал на водителя уже давным-давно, все еще не в силах поверить, что это именно Лешка, а вовсе не Петр настолько реально и больно всадил топор ему в спину.

Петр хмуро пробормотал, что ему вообще сказать особо нечего, после чего надтреснутым голосом принялся жаловаться на низкую зарплату и на то, что приходится крутиться, и на то, что угли остались только зимние, и тащат все подряд — от фарных лампочек и тумблеров до оплетки руля, а бронзовые "щечки" вообще на ура!.. но тут Виталий голосом, исполненным бесконечного терпения, сказал, что он все понимает и сочувствует, но пусть Петр лучше, черт его дери, расскажет, как он встретился с Лешкой! Сливка пожал плечами.

— Ну, как… Он просто из кустов вышел. Бутылка у него была… Я плохо помню… я сильно датый был. Вот не понимаю, как это я во сне смог так напиться? Ейей, как понастоящему, чтоб ему ежа в жо…

— Вы разговаривали? — поспешно перебил его Виталий. Петр снова пожал плечами.

— Да. Вернулись в автобус, накатили… Он сказал, что заблудился, толькотолько к дому вышел… Расспрашивал все — что, да как, да кто… За жизнь поговорили…

— И ты ему все рассказал? — с холодной усмешкой осведомился Жора. Петр недоуменно кивнул.

— Ну, а что? Откуда мне было знать?

— Да уж, большое тебе человеческое спасибо! — пробурчал Олег. — Ты этому козлу здорово помог! Знаешь, я до сих пор уверен, что это именно ты меня топориком в позвоночник тюкнул!

— Что?! — потрясенно спросил Петр. — Я?! Да ты что?!.. Да меня самого… мы из автобуса вышли, а он вдруг, гад, ножом…

— Если б тебя не вынесло на улицу…

— Олег, прекрати! — одернула Кривцова Алина. — Ну, не он, так кто-нибудь другой бы вышел. Все равно Лешка рано или поздно нашел бы и способ, и жертву, и внешность, это же ясно!

— Вот если бы он нашел внешность бизнесмена, все бы сошлось!..

— Может хватит уже?! — прошипел Алексей. — Сколько можно объяснять?!..

— А ты терпи, Леха! Натворил делов, так терпи! Я ж тебе морду не бью, только разговоры разговариваю… — Олег подмигнул ему, после чего отправил в банку очередной окурок. Кристина посмотрела на Петра, на Олега, потом в который раз повторила свой девиз:

— Я ничего не понимаю!

— Чем закончился этот сон? — вдруг прозвучал тихий больной голос Бориса, и все посмотрели на него. — Я хочу знать все, что было. Что случилось после того, как я… как я проснулся. Пожалуйста, расскажи-те мне. Вы обязаны мне рассказать. Потом уже… про тех людей… Сначала сон. Весь сон.

Виталий переглянулся с Алиной, потом негромко произнес:

— Конечно, для того мы и здесь. Только… рассказывать придется всем. Так будет правильней.

— Но вы были последними! — на лице Евсигнеева появилась отчетливая тревога, смешанная с опаской. — Почему бы вам не…

— Рассказывать придется всем! — повторил Виталий с нажимом. — И каждый сам за себя. Потому что это сон каждого из вас, а не тех, кто ушел последним.

Марина сжала губы, потом с трудом выдавила из себя:

— Мне бы не хотелось… все заново… Вы не знаете, как это было!.. Я не хочу… вы ведь сами все…

Она опустила голову. Жора покосился на Лифмана.

— Боря, ты уверен? Тебе будет тяжело это слышать. Это…

— Я уверен! — твердо сказал Борис. — У меня такие же права, как и у вас! Я хочу знать — и про себя тоже! Я даже толком не знаю, что со мной там произошло. Я помню только эту проклятую куклу и боль… много боли…

Олег пощелкал зажигалкой, пристально глядя, как вспыхивает и гаснет крошечный лепесток пламени, потом посмотрел вниз, на постаревшее лицо Бориса, стараясь не отводить взгляд, хотя смотреть на Лифмана ему, не считавшему себя в чем-то виноватым, все же было очень неловко.

— Когда ты попал в ловушку, мы были наверху, в разных комнатах. А потом я начал спускаться по лестнице и услышал крик. Женский крик…

Голос Олега словно сбил некие, удерживающие реальность, подпорки, и на сидящих в большой комнате старого кирпичного дома вдруг с беззвучным грохотом обрушился особняк, которого никогда не существовало, и в котором они снова смеялись, говорили, ссорились, подозревали, боялись, сходили с ума и умирали — один за другим…

* * *

Голоса рассказчиков постепенно смолкли, и остался только голос Алины, говорившей о том, что видела только она. Но и после того, как она рассказала о случайной встрече с Виталием, тот предоставил ведущую роль ей, лишь изредка дополняя и поправляя ее рассказ. Когда же и она замолчала, еще очень долго никто не произносил ни слова, пытаясь в уме отделить одно от другого.

В конце концов Петр выругался — длинно и замысловато. На этот раз никто не стал его перебивать, но ругательство словно было сигналом к действию. Кристина стукнула правым каблуком по полу и заявила:

— А где доказательства?! Вы оставались одни, вы были последними! Вы могли придумать, что угодно! И тогда, и сейчас! Мальчишки, который бы это подтвердил, нету! Может, его вообще никогда не существовало?! Может, это вы всех убили?! Может, это ваш эксперимент, и вы нашли всех нас, чтобы его продолжить! А что касается "Жемчужного"… так маньяков знаете сколько?! Может, это вообще были какиенибудь бандитские разборки!

Марина устремила на Алину задумчивый взгляд, говоривший о том, что слова Кристины были восприняты ею, как нечто вполне логичное. То же самое сделал и Петр. Ольга пожала плечами, а Олег, все еще восседавший на стремянке, расхохотался зловещим фантомасовским смехом.

— Насчет гостиницы может и да, но насчет остального… Самая идиотская теория, которую я слышал за последнее время!

— Значит завтра, — произнес Алексей, рассеянно потирая затылок. — Долго ждать… Эльвира…

— Дурацкое имя! — со свойственной ей непоследовательностью бросила Кристина и начала рыться в сумочке в поисках сигарет. До сих пор она еще не выкурила ни одной.

— Вы понимаете, что вы наделали?! — зло спросила Марина. — Если уж брать ваши слова на веру, то вы навели на нас этого сумасшедшего! Раз он повсюду за вами следил, то наверняка…

— Дура, наоборот — теперь мы предупреждены, и он это знает! — перебила ее Ольга. — Теперь ему к нам так просто не сунуться! А так… если б они нас не нашли, где гарантии, что он бы не передумал и не решил бы обставиться?! Сбила бы тебя в один прекрасный день машина — и привет! А так будешь теперь хоть по сторонам смотреть!

— Если этот Лешка существует!

— Это уже другой вопрос!

— Во всяком случае, Альку действительно пытались убить! Я это видел своими глазами! — сказал Алексей. — А мне выдумывать и быть заодно с кемто из вас вообще нет резона!

— Да ты за бабки что угодно сделаешь! — отрезала Кристина, лихорадочно блестя глазами, и Алина, бросившая на нее косой взгляд, подумала, что бывшая певица, верно, размышляет, куда побежит, выйдя отсюда — в церковь или к психиатру?

— Идиотка! — Алексей отвернулся, разглядывая противоположную стену. Петр вздохнул, потом жалобно спросил:

— Так теперь, может, выпьем уже?..

— Да подожди ты, блин! — отмахнулся от него Олег, хотя Сливка этого отмаха не увидел. — Я не могу понять… Во-первых, каким образом они все это провернули?! Как они создали нам новые жизни?! Как заставили забыть все прежнее, свою внешность, свой возраст?!

— Лешка говорил, — Виталий задумчиво потер подбородок, — что это каркас мира, на который мы спроецировали свои истинные сущности, смешанные с мечтами и потребностями. То есть мы сами этого хотели.

— Я понимаю. Но как это вообще возможно?! Как заставить двенадцать человек увидеть такой сон… или что это вообще было такое?!..

— Кроме них, никто нам на этот вопрос не ответит, — заметил Борис. Он снова сидел, выпрямившись, и его глаза чуть поблескивали. — Надо их найти. Обязательно надо найти!

— А не найдем — что тогда?! — вопросил Жора. — Останемся психами до скончания веков?!

— Просто нужно пытаться не придавать всему слишком большое значение, — посоветовал Олег, заслужив насмешливый взгляд сразу нескольких человек, среди которых был и Виталий, сразу же спросивший:

— А ты самто справляешься?

— Пока нет, но я пытаюсь, я же говорил! Хуже всего с этим детским грешком… — Олег начал выстукивать ногтями по банке незатейливый мотивчик. — Хуже всего.

Борис зажмурился. Грязное просторное помещение и люди в нем внезапно исчезли, и снова протянулся бесконечный светлоголубой палас, по которому снова зашагала своей жуткой спотыкающейся походкой Наташка, держа за руку ненавистную Аёну и гримасничая непроизвольно дергающимся лицом. Он открыл глаза и испуганно огляделся — не заметил ли кто? — но на него никто не смотрел. Марина разглядывала стразы на своих ногтях и вспоминала вчерашнюю ночь, когда она в очередной раз проснулась в холодном поту, увидев старуху Шахнозу Норматову — именно такой, какой помнила ее еще той, детской памятью — высоченная, тощая, морщинистая, страшная, похожая на гигантскую сушеную воблу. Она снова шла к ней, глядя слепыми бельмами выпученных глаз, а на указательном пальце ее протянутой к Марине руки болтались, оглушительно громко звеня, ключи со множеством брелоков. Столько лет она не вспоминала о ней, а теперь та приходила каждую ночь… Но она никому не скажет об этом, как не скажет и Ольга об изъеденном кислотой лице бывшей однокласснице по модельной школе, которое смотрит на нее так часто… и о том, что с некоторых пор она говорит себе, что все это совсем не так уж здорово, и что спустя три дня после сна она узнала, что Татьяна Дердюк умерла полгода назад где-то на Украине, однажды просто не проснувшись в своей постели, и теперь она уже никак не сможет ни отправить ей денег, как неоднократно собиралась, ни сказать что-нибудь, хотя Ольга даже конкретно не знала, что именно.

— А второе, чего я понять не могу своим бедным, перегруженным мозгом, — пробормотал Олег в наступившей тишине, болтая ногами с риском свалиться вместе со стремянкой, — так этого того, почему взяли именно нас? Почему не взяли какихнибудь бомжей, одиноких людей, о которых никто не будет беспокоиться? Ведь мы все помним лишь потому, что у них что-то случилось, а исправлять ситуацию не было времени — нас уже пора было возвращать… я ведь правильно понял? — он вопросительно посмотрел на Алину.

— Значит, кто попало им не подходил, — Алина встала, повернула стул и уселась задом наперед, положив на спинку согнутые руки и подбородок. — Им нужны были люди с определенными особенностями. И, значит, у нас есть эти особенности.

— Но какие? — недоуменно произнесла Кристина. — Мы совершенно разные люди. Нас ничто не связывает. Мы никогда не встречались!

Она вытащила ключи с брелоком в виде большой сияющей жемчужины и начала нервно тереть ее в пальцах, точно пыталась добыть из нее огонь.

— Наверное, это какие-топсихологические особенности. Мы можем сами о них не знать, — Ольга встала и изящно потянулась, разминая затекшее от долгого сидения тело.

— Да?! — отреагировал Кривцов с неожиданной свирепостью, внимательно разглядывая ее ноги. — Интересно, какие это у меня могут быть общие психологические особенности с этим придурком?! — он мотнул головой в сторону Евсигнеева, который моментально вскипел:

— Да ты достал уже, хрен вшивый! Сейчас как приложу витриной об стену, блоха! Будешь сам себе очко ли…

— Ой! — перебил его Олег, надвигая кепку на нос. — Как это пробирает! Что — нахватался по верхам, так думаешь, что уже весь расписной?!

Евсигнеев вскочил, зло ощерившись, но Виталий, сидевший неподалеку, чуть передвинулся и подсек его вытянутой ногой, отчего Алексей с размаху плюхнулся обратно на стул.

— Договаривались — никаких разборок! — ровно произнес Воробьев. — Как все закончится — хоть съешьте друг друга без соли, а сейчас — сидеть! А ты, Олег, сделай одолжение и высказывайся только по делу. Еще что-нибудь подобное — и я тебя очень сильно расстрою. Многократно и в разные места! Понял?!

— Понял! — хмуро ответил Олег из-под кепки. — Когда так вежливо просят, чего ж не понять? Высказываюсь по делу — какие, на хрен, психологические особенности?! Я люблю пиво, женщин и поговорить! Это как — психологические особенности?!

Ольга покачала головой, словно врач, наблюдающий за ужимками неизлечимого душевнобольного.

— Уж у меня с тобой точно не может быть ничего общего!

Олег с готовностью открыл было рот, но тут же зажал его ладонью, опасливо покосившись на кулак Виталия, которым тот многозначительно постукивал по своему колену.

— Может быть, это как-то связано с нашими снами? — предположил Жора, поднимая в воздух торчащий указательный палец, и все внимательно проследили, как он нажал в воздухе невидимую кнопку. — Может, мы видим какиенибудь особенные сны. Или видим их как-то по особенному. Вам вообще часто снятся сны? Ну, вернее, те, которые вы запоминаете?

— Когда как, — сказала Марина. Остальные ограничились пожатием плеч.

— Может, вам часто снятся кошмары?

— Редко…

— Только после этого сна часто.

— Только в детстве…

— Бывает…

— Года два, как не снились. Примерно…

— Ваши сны красочные?

— Да.

— Как правило.

— Вроде бы да.

— Ну…

— Запах, боль, вкус — вы часто ощущаете их в своих снах.

Переглядывание, длительная пауза.

— Вроде бы да.

— Как правило.

— Часто.

— Да всегда практически! Выпьешь там пива — и…

— Оргазм тоже считается?

— Уж при падении ощущение точно как в реальности. Даже желудок схватывает…

Жора помолчал мучительно морща лоб и бормоча "дада, и у меня тоже". Потом оглядел остальных и изобрел новый вопрос.

— Ваши сны… они всегда логичны?

Большинство посмотрело на него непонимающе, только Борис аккуратно кивнул — то ли в знак согласия, то ли какимто собственным размышлениям.

— Поясняю, — палец Жоры снова устремился в воздух, и его движение снова было внимательно прослежено от начала и до конца, — вам, например, снятся двухголовые люди? Или, там, зеленолицые, а вы воспринимаете это, как нечто само собой разумеющееся? Или то, что вы ходите голыми по улице? Или вверх ногами? Или что камни летают сами по себе. Животные разговаривают. Вы сами летаете. Не падаете, а именно летаете, как птицы… Алогичные сны, понимаете? Неправильные. Не соответствующие вашим знаниям и представлениям.

— Мне никогда не снилось, что я летаю, — огорченно произнес Олег. — Вот что падаю — это да, сколько угодно. Но я никогда не летал. А очень хотелось… в детстве. Да вот только мои сны всегда были правильными до отвращения! Или я их просто не запоминал. Всякие битвы, машины, звездолеты, туннели с маньяками… или этот эффект, когда хочешь убежать, но бежишь на месте… вот это последнее, может, единственное, что может считаться нелогичным… хотя… как правило, я увязал в какомнибудь болоте или в зыбучих песках… Правильные сны… Воспоминания, какие-тособытия, которые происходят так, а не иначе… Но придраться к моим снам в отношении нелогичности нельзя. Я ходил на двух ногах, по потолку не ползал, как муха, не ел железо, и борщ в моих снах всегда пах борщом, а пиво — пивом, а не канифолью или, там, фиалками!

— Мои сны тоже, — сказала Ольга после недолгого молчания. Борис снова кивнул. Алина потерла бровь.

— А то… что мертвые во сне разговаривают?.. это как?

— Мертвые, в смысле убитые в твоем сне? Или те, кого ты видела мертвыми в реальности, а во сне они разговаривают с тобой именно в таком виде, каком ты их видела?

— Второе.

Жора ненадолго задумался, потом заявил:

— Думаю, это можно отнести под исключение из правила.

— А видеть во сне живыми тех, кто наяву давно умер?

— А это вообще нормально. Они же люди. Выглядят как люди. Говорят, как люди. Они — правильные. Память не считается.

Алина прикусила ноготь указательного пальца, потом сказала:

— В таком случае мои сны полностью соответствуют моим знаниям и мироощущению. А исполнение в них какихто вполне земных желаний тоже можно считать вполне логичным, потому что у меня совершенно нефантастические желания.

— Заветные мечты, — пробормотал Виталий с легкой усмешкой. — Можно сказать, что я тоже вижу вполне правильные сны.

Остальные переглянулись, потом Кристина торжественно произнесла:

— Да. Вот оно что! Мы все видим правильные сны.

— И что с того? — поинтересовалась Марина. — Что это дает?

— Если человек видит правильный сон, то как он поймет, что это сон? — вкрадчиво спросил Жора. — Очень многие люди, я бы сказал, большинство, видя сон, довольно часто осознают, что они спят. Так или иначе. Вы во сне когда-нибудь осознавали, что спите? Я, например, нет. Я всегда сплю очень крепко. Словно проваливаюсь в другую реальность. А потом открываю глаза в этой. Но мои сны… слишком примитивны, и в них очень редко исполняются мои желания. Да еще так масштабно, как в нашем… сне. И я, как правило, очень быстро их забываю. Они реальны, пока я сплю. Но когда просыпаюсь, они перестают иметь всякое значение. С этим сном все иначе.

— Что значит — осознавать себя во сне? — Марина нахмурилась. — Я либо сплю, либо нет!

— Я тоже!

— И я.

— Никогда не осознавал себя во сне. Мне рассказывали — много раз. И я неоднократно пытался. Но не получалось.

— Я тоже.

Остальные снова согласно закивали, азартно блестя глазами.

— Осознавала — и довольно часто.

Все повернулись и недоуменно взглянули на Алину. Та подтверждающе кивнула.

— Да, это действительно так.

— Погоди, — сердито, почти обвиняюще сказал Жора, — это еще почему? Ты портишь всю мою теорию!

— Тем не менее. Сейчас объясню, — Алина задумалась, потом подняла голову и начала слегка покачиваться на стуле. — Представь, ты видишь сон, и у твоего собеседника во сне короткие черные волосы. Ты отворачиваешься, а когда снова смотришь на него, у него длинные… ну, скажем, рыжие волосы. Это логично?

— С одной стороны, нет. Но с другой стороны, — Жора начал яростно тереть подбородок, — с другой стороны, почему бы у человека не может быть длинных рыжих волос? С этой стороны — логично.

— В смысле, правильно?

— Ну да. Скорее, это неточность.

— Сны не могут быть логичными полностью. Я думаю, Жора, так не бывает. Можно сказать, что сны довольно часто полны таких неточностей. Мелочей. Нет фантастических существ или людей, выпадающих с девя-того этажа и тут же встающих и идущих себе гулять… но есть неточности. Мелочи. Тебя удивит вот такая мелочь, о которой я тебе сказала?

— Ну… возможно, да.

— Насторожит?

— Нет.

— А тебя? — Алина посмотрела на Олега, и тот пожал плечами.

— Вряд ли. Наверное, я могу просто не обратить внимания. Может, он парик надел. И вообще это его личное дело!

— А вот меня насторожит. Я начну это обдумывать. Я зациклюсь на этом. И рано или поздно пойму, что сплю. Впрочем, иногда дело даже не в таких несоответствиях. Иногда я просто знаю, что сплю. А если нет, то, как уже сказал, если найду одну неточность, то начну искать и что-нибудь еще — не всегда, но довольно часто. Пока не пойму, что это сон.

— Именно это ты там и делала, — пробормотал Виталий. — Но ведь… в конце концов мы предполагали… мы почти поняли, что это сон. Уж ты, во всяком случае.

Она кивнула.

— Я поняла. Но я этого не осознала. Не успела. Или мне просто не дали этого сделать.

— Возможно, они тебя подавляли, — Жора начал катать банку между своими узкими изящными ладонями. — Глушили, как радиосигнал.

Марина засмеялась.

— Ну, вы как скажете!..

— Помолчи! — резко бросила ей Ольга, потом взглянула на Алину. — А что ты обычно делаешь, когда понимаешь, что спишь? Сразу просыпаешься?

— Ну уж нет! — Алина потерла ладони друг о друга. — Тогда я начинаю вытворять такое… Как волшебник, знаете?.. Летать, создавать дворцы, людей, которых мне хотелось бы увидеть, могу оказаться в лесу, на атолле, могу…

— Подожди! — сердито перебил ее Жора. — Ты только что говорила, что, как и мы, видишь логичные сны…

— Я говорила о неосознанных сновидениях! — перебила его Алина в свою очередь. — А осознанные — это совсем другое! На фиг мне там логичность?! Тут уж я начинаю развлекаться, как только могу!

— Снотворец! — с усмешкой сказал Петр и омыл стоящую на столе бутылку коньяка тоскливым взглядом.

— В таком случае, я не понял! — на лице Жоры появилось отдаленное подобие непонимания. — Как ты попала в этот эксперимент? Как они тебя пропустили?

Алина пожала плечами.

— А как туда попал Лешка? Вот уж кто всем снотворцам снотворец! И учти, что он участвовал в эксперименте уже по второму разу! Как они его пропустили?! Ведь в первом он был официально, а в этотто, по его словам, пробрался тайком.

— Ничего не понимаю, а этого — и вовсе! — раздраженно заявил Олег. — Вы уже такого нагородили — у меня сейчас мозги расплавятся! Вообще, какой им интерес… логичные сны или нет?!.. Уж всяко интересней изучать как раз нелогичные сны. И вот таких вот снотворцев! Мы тут при чем?!

— Для создания предельной реальности, может быть… — Алина резким движением перекинула мешающие, расползающиеся пряди за спину, жалея, что не заколола их. — Для создания реальности, в которой можно безнаказанно делать все, что угодно. Может, им интересны как раз не сны, а человеческое поведение, психика… Может, не будь Лешки, кого-то из нас все равно бы убили. Или двоих. Или половину. А потом смотрели бы, что станут делать остальные. Как они будут себя вести? Кто и как сойдет с ума… помнишь, Жора, как ты рассказывал про тарантулов?.. Ведь в этой реальности с трупами много проблем, человека могут хватиться, могут найти… Убийство — это ведь очень серьезно. А там… убивай, сколько хочешь, а потом убитые просыпаются и возвращаются на свое рабочее место. Очень удобно, по-моему! Все живы и рабочего материала выше крыши!

— Суки! — Алексей ударил себя кулаком по бедру. — Вот суки!

— Да это бред! — Марина встала, глядя на Алину сверху вниз, болезненно щурясь. — Вы сами не слышите, какой это бред?!

— Если ты чегото не понимаешь, это еще не становится бредом! — Ольга забросила ногу за ногу и недовольно посмотрела на зацепку на колготках. — Только, как они вообще могли наблюдать за всем этим делом? По поведению спящих, что ли? Или мы, спя, озвучивали, что происходит? В сонто видеокамеру не поставишь!

— Это верно… — Жора задумчиво начал поднимать руку с вытянутым указательным пальцем, и все тотчас уставились на этот палец, но Вершинин внезапно опустил руку, и на лице Ольги появилось почти комичное разочарование. — Аля неплохо описала мне аппаратуру… как могла… Один из последних вариантов аппаратуры, предназначенной для построения сомнограмм… блок лицевых датчиков, микрофон, светостимуля-тор… Чем-то похоже на приборчики, которые я раскопал в "Инете"… кажется, "Дримлайт" называются… но все же гораздо сложнее… Каждый индивидуум подсоединен через компьютер… — он задумался, и Алина негромко подсказала:

— К тому человеку. Все мы были подсоединены к тому человеку. Может, именно благодаря ему они могли что-то видеть… хотя бы какие-токартинки? По сомнограмме можно понять характер происходящего, но нельзя понять, что именно происходит. В конце концов, это просто линии.

— Это, если б точно знать, чего они хотели… Какова была цель?

— Вы мне, лучше, другое тогда объясните — как они нас нашли? — Виталий, окутанный клубами дыма, откинулся на спинку стула, то и дело поглядывая в сторону притихшего Бориса. — Как они нашли именно нас? Бегали по улице и спрашивали, какие кто видит сны? Должна быть какая-то система.

— Ага, анкеты, — с усмешкой сказал Алексей. — Если вам часто снятся фантастические крокозяблы, поставьте крестик тут, а если нет…

— А почему бы и нет, кстати?! — Олег закурил, после чего с торчащей из губ сигаретой перегнулся вниз с риском для жизни. — Сейчас столько, ну столько всякого барахла разносят — ужас! Вот когда я три месяца назад еще на постоянке был, знаете, сколько всего — и по почте, и всякие соцработники приносили… Тесты, опросы, прочая фигня!.. Мы иногда с пацанами заполняли — для смеху, но хоть бы раз кто результаты сказал! Иногда даже начальник заставлял — мол, надо! А некоторые — ну такую чушь спрашивают, такая глупость… я даже заснул над одной… как-то…

Последние слова он произнес очень медленно, потом его брови съехались к переносице, и Олег надолго задумался, потирая кончик носа. Потом сдернул с головы кепку и хлопнул ею по колену.

— Вспомнил! Видел я одного! Он как раз тогда ее и приносил! Еще смеялся, когда я заснул… мол, такая интересная анкета… С начальником он, кажется, договаривался… а может и нет…

— Кого ты видел? — ладони Жоры, перекатывавшие банку, застыли. Олег удивленно посмотрел на него.

— Ну, как кого?! Хмыря с разноцветными глазами. Лица не помню, а вот глаза запомнил… редкое явление… Один карий, а другой, кажется, голубой.

Алина резко повернула голову в его сторону. Она очень хорошо помнила, что, упомянув тогда о человеке с разноцветными глазами, цвет их не называла. Между тем, Олег сейчас сказал все правильно.

— Ты уверен?

— Да вроде.

— Он с тобой сидел, пока ты с анкетой возился?

— С нами, — поправил ее Олег. — Мы в боксе сидели — кто где, ну и он там же пристроился в ожидании.

— Остальные тоже заснули над анкетой?

— Не знаю. Не замечал. Да заснул — это громко сказано — так, покемарил полминуты, а то и меньше.

Жора вдруг рассмеялся и хлопнул ладонью по колену.

— Ну конечно! Анкеты! Конечно! К нам в универ этот тип приходил! Вернее, не уверен, что этот… лица я не помню… только глаза… но нам тогда раздавали анкеты. Не могу точно сказать, что тогда задремал… не помню… Для меня бы в этом не было ничего необычного. Я на всех утренних парах в полглаза.

— Ты помнишь, что было в этой анкете? — спросила Алина. Жора досадливо покачал головой.

— Вообще нет! Что-то… какие-токартинки… ситуативные вопросы… не помню. Я знаю только, что этих анкет было очень мало. Их не раздавали всем подряд. Декан вызвал несколько человек и меня в том числе и повелел заполнить, — Жора улыбнулся — неожиданно хитро. — кто-то мне потом брякнул, что для анкетирования потребовались люди "не мыслительного" типа. Очевидно, декан счел меня совершенно немыслительным типом. Что ж, его можно понять.

— Какая разницато? — Евсигнеев аккуратно огладил свою голову. Жора, не глядя на него, сказал:

— Прочесывая различные психотерапические области в поисках этого нашего Шрейдера, я уже много чего нахватался и могу сообщить, что у лиц мыслительного типа большая часть сновидений сумбурна, нелепа и хаотична.

— Это что значит — логичные сновидения только у дураков что ли?! — возмутился Алексей. — Я себя ду…

— При чем тут дураки, дурак! — перебил его Жора с профессорским негодованием. — Мыслительный тип — это…

— Потом разберемся! — заявил Виталий. — Желающие сядут кружком, и ты прочтешь им познавательную лекцию! Кто-нибудь еще помнит что-то похожее? Лично я — нет! Но макулатуры всякой в офис каждый день пачками… Может и заполнял чего…

— У нас постоянно кто-то шастает, — пробормотал Алексей. — С девчонками нашими писали чегото… Так и не вспомню… А мужика с разноцветными глазами… не, не помню.

Алина, покосившись на него, криво улыбнулась. В том, что Евсигнеев не помнил человека с разноцветными глазами, как раз не было ничего удивительного. Он практически никогда не смотрел людям в глаза. Потом она обхватила голову ладонями и принялась мучительно рыться в своей памяти, выискивая в ней хоть что-нибудь похожее.

— Я помню, — неуверенно произнесла Кристина. — Ну да, заходил к нам такой как-то в школу… У меня тогда пятнадцать минут с урока срезали. Всем учительским составом сидели, заполняли… Выбрать нужную картинку, что-то… вопросы, как тесты… дурацкие какието… что вы сделаете, если на вас рычит собака, ассоциируются ли у вас события с запахами… какой цвет у души… бред, в общем! Директор сказала — для проверки психической устойчивости педсостава… новый метод. А мужчина этот в учительской сидел тихонько, ждал… Но его лица я не помню. Глаза помню.

— Я ничего такого не припоминаю, — Марина рассеянно подняла руку к голове, но тут же опустила ее и огляделась — слегка воровато. Ольга пожала плечами.

— Я тоже.

Остальные хмуро промолчали, продолжая перебирать собственные, запылившиеся от времени незначительные, обыденные воспоминания. Спустя минуту Алина подняла голову.

— Он был у нас в "Чердачке"! Днем! Я вспомнила. Он пил кофе с персиковым ликером. Тамилка как раз со мной в паре работала — она мне тогда на него и показала — смотри, говорит, какие необычные глаза — разные. И анкеты мы тогда заполняли. Он дал. Сказал, что это тест на способности к ясновидению. Ну мы и заполнили — тоже для смеха. А он их с собой забрал — сказал, на память. Нам с Тамилкой бутылку вина купил у нас же.

— И как способности к ясновидению? — насмешливо спросил Олег сверху. Алина развела руками.

— Никак! Не бывать мне ясновидящей! Ты представляешь, какая трагедия?! Плачу и рыдаю! Как жить дальше?!..

Олег расхохотался, отчего стремянка под ним пошатнулась, и он испуганно вцепился в нее, чуть не уронив банку с окурками. Алексей вскочил и начал нервно ходить взад и вперед, что-то бормоча себе под нос.

— Ладно, хоть слегка разобрались, — Жора взъерошил свои волосы и посмотрел на заклеенное газетой окно. — Но что нам это дает?

— Кроме очередной информации к очередным размышлениям, ничего материального! — подвела итог Ольга и посмотрела на часы. — Между прочим, мне пора на работу.

— Мне тоже! — спохватилась Марина. — У меня же Шевелевская сегодня! А у нее такие сложные волосы…

Виталий хотел было что-то сказать, но тут его телефон в очередной раз напомнил о своем существовании, и он, нажав на кнопку ответа, отозвался усталым скучающим голосом.

— Подождите! — воскликнула Кристина возмущенным голосом, суетливо и испуганно обмахивая взглядом остальных. — Подождите, и это что — все?! А делатьто чего теперь?! Я ничего не понимаю! А маньяк этот?! А жить мне дальше как?!

— Это смотря с кем, — Олег недвусмысленно улыбнулся ей сверху и подмигнул.

— Ты и здесь…

Виталий оборвал ее резким взволнованным взмахом руки, продолжая говорить по телефону, и сразу же наступила тишина, в которой звучал только его голос, теперь уже четкий и отрывистый.

— Да. Да, я понял. Да, завтра же. А время она не называла? Из Камышина поедет? А откуда? А, вот так?! А хоть на чем — не говорила? Вы сможете позвонить, когда… А точно не знаете? Нет, без проблем, я сейчас могу подвезти. Да, остальное после того, как я с ней встречусь. Не беспокойтесь, как в банке… Как в хорошем банке. Да. Всего доброго.

Он сунул телефон в карман и взглянул на обращенные к нему нетерпеливые лица.

— Интересные новости.

— Кто звонил? — спросила Алина, вставая и отодвигая стул. — Кто?

— Маша. Помнишь, мулатка, с которой мы говорили на лестнице? Соседка Эльвиры по квартире.

Брови Алины изумленно взметнулись вверх.

— Но ты же не давал ей своего телефона! Откуда…

— Я был у нее сегодня утром. Решил, что мы неправильно построили с ней разговор, и сделал подругому.

— То есть, предложил ей вознаграждение, — констатировал Олег со стремянки. — Денежки? Или страстную, незабываемую ночь?

— Кривцов, ты можешь быть серьезным хоть пару минут?! — вспылила Алина.

— Я попробую, — пообещал Олег и посмотрел на часы.

— Короче, что она сказала? — Жора нетерпеливо хрустнул суставами пальцев. Алексей, остановившись, выжидающе смотрел на Виталия, поигрывая губами — то сжимая их, то растягивая, нервно водя под ними языком по зубам.

— Только что ей звонила Эльвира. Попросила собрать ее вещи. Завтра утром она приедет в город, забежит и заберет их. Сказала, что уезжает с какимто типом в Грецию. Мол, встретила неземную любовь и все такое. Так что если завтра мы ее не сцапаем — все!

— А как, когда, на чем, откуда?

Виталий удрученно развел руками, потом насмешливо покосился на Алину.

— Вот когда жалеешь об отсутствии знакомых ясновидящих.

— Елки! — сказал Олег. — И ведь самое смешное, что она может вообще не иметь это отношение и никого из них не знать. Мало ли, откуда там взялась бумажка с ее телефоном. Может, там плохо убирали. Может, Алька чегото напутала.

— Я ничего не напутала! — отрезала Алина. — Другое дело, мало ли кому она могла дать свой телефон. Она может просто не помнить. Она ведь картотеку своих знакомств не составляет! Может, ее телефон вообще дал кто-нибудь из ее знакомых. Это настолько призрачный шанс…

— Но его все равно надо использовать! Выбор у нас небогатый.

— И как мы это сделаем? — хмуро поинтересовался Алексей. — Эта Маша отзвонится тебе, когда та появится?

— Нет, рано утром она уходит в институт.

— Тогда как? Сутки сидеть в кустах и караулить? Как она хоть выглядит, эта Эльвира?

— Ах, да, — Виталий порылся во внутреннем кармане куртке и извлек чуть смятую фотографию. Все подошли, встали полукругом и принялись внимательно ее разглядывать. В конце концов, Олег, ради такого дела покинувший свой стремяночный трон, констатировал:

— Очень даже! Жаль, что тут только голова, остального не видать.

— Хорошо, что она такая приметная — сразу узнаем, — сказал Алексей, в данный момент мысливший более рационально. — А может прямо в хате засаду устроить, а?

— Я говорил на эту тему с обитательницей хаты, и ей она совершенно не понравилась.

— Да че тут говорить — так вломимся…

— Нет уж! — Жора решительно поднял руку с вытянутым указательным пальцем и на этот раз нажал невидимую кнопку так быстро, что никто не успел за этим проследить. — Никто никуда вламываться не будет! Еще не хватало пару месяцев на нарах прокуковать в компании отморозков и казематных блох!

Виталий задумчиво почесал затылок, потом жестом подозвал Алексея и Олега и несколько минут о чем-то шушукался с ними в уголке. В течение этого времени прочие поглядывали на них с нескрываемым раздражением.

— Больше двух — говорят вслух! — крикнул Жора, но все трое так синхронно отмахнулись от него, что он удивленно пожал плечами и снова, уже в который раз, принялся расспрашивать Алину о технике, которую та видела во время перехода. Олег из угла возмущенно ругнулся, потом сказал: "Я и сам смогу!" Евсигнеев что-то пробурчал, почесывая бритую голову, после чего они над чем-то захохотали, удостоившись новой порции недовольных взглядов. Ольга нервно посматривала на часы, Борис, снова опустившись на стул, пристально смотрел на свои тонкие пальцы. Марина, встав возле окна, отколупала кусочек газеты и через крошечный просвет задумчиво обозревала окрестности.

— Ты б, Маринка, отошла от окна, — посоветовал Жора. — Вдруг у Лешки кроме пистолета и снайперка имеется. Как шмальнет с тополя!..

Марина поспешно отодвинулась под защиту стены, потом зло сказала:

— Шуточки у некоторых!

— Да какие, на хрен, шуточки?! — устало отозвался Петр. — Одной вон, уже, чуть дупло в маковке не сделали! Леха, как я слышал, во всех областях мастер!

— Может, не стоило, всетаки, этого затевать, в таком случае? Раз он и нас может…

Петр презрительно фыркнул, в который раз посмотрел на бутылку, потом потер воспаленные глаза.

— Ну и что? Лично мне терять особо нечего.

— А мне есть, чего! — возмутилась Кристина.

— Так чего ты вообще приперлась?!

— Я объяснений искала, а не смерти!

— Аа, лапуля, думала тебе на блюдечке?! С поклонами?!

— Перестаньте! — одернула их Алина. Ее голос прозвучал почти умоляюще. — Ну хватит вам грызться! Что там, что здесь — никак успокоиться не можете!

— Дур не люблю просто!

— Козел запойный!

— Как вы так можете? — неожиданно спросил Борис с тихим, горестным изумлением. — Человек погиб… а вы…

— А мы живы еще пока! — Петр тяжело опустился на стул. — И, ты меня прости, конечно, но я Свету вообще не знал. Я и себя теперь… толком не знаю…

Он ссутулился, свесил между колен широкие мозолистые ладони и закрыл глаза. На мгновение ему вдруг снова, в который раз показалось, что все это неправда, он просто задремал на работе и очень скоро откроет глаза и пойдет домой, где его ждут Андрюшка и Галка. Он съест горячий вкусный ужин — Галка всегда замечательно готовила, особенно плов, который он так любил… А потом, может быть, они с Андрюшкой сходят на реку, погуляют…

Петр открыл глаза и мучительно сморщился навстречу нахлынувшей реальности. Никто не ждал его дома и ужин он будет готовить себе сам. Может быть, Серега или Рустик заглянут, принесут чего-нибудь… надерутся вместе от души, и тогда он снова хоть на какоето время забудет про это паскудство.

— Ну что, граждане, на сегодня собрание можно считать закрытым, — размеренно произнес Виталий, подходя к столу и крутя в пальцах папиросу. — Всех развезем, не переживайте… большая только просьба к вам. Будете выходить отсюда — пожалуйста, ведите себя, как люди, выслушавшие кучу самых величайших нелепостей в своей жизни. Возмущайтесь, смейтесь, ругайтесь… можете и подраться. Ну, не мне вас учить.

Некоторые понимающе закивали, только Марина возмутилась.

— Глупость какая!

— Про подраться — это хорошо, — задумчиво заметил Жора, и Алексей, правильно истолковав эту задумчивость, тут же предупредил:

— Сунься только! Бантиком завяжу!

— До чего дообсуждались?! — нетерпеливо спросила Алина, возмущенная, что ее не включили в состав секретного совещания. Виталий неопределенно покрутил пальцами в воздухе.

— Да так, так… Борь, переночуешь сегодня у меня, а? Не против?

— Конечно нет, — отозвался Лифман с явным облегчением. — Я не хочу сегодня в… этот дом.

— Вот и славно. Завтра все постарайтесь быть дома, чтоб сразу же смогли подъехать, если что.

— Это мне что же — весь день возле телефона сидеть?! — Марина осторожно поправила свою прическу, потом полезла в сумочку за косметичкой.

— Можешь и полежать, — Олег хлопнул кепку себе на макушку. — Ничего, тебя не убудет! Я, конечно, понимаю — это очень тяжело.

Петр поднял голову и с усталой решительностью произнес:

— Ну, мы сегодня пить будем или как?!

* * *

Она сидела в кресле возле аквариума и рассеянно наблюдала за сонно покачивавшимися в воде разноцветными рыбками. Из зеленых зарослей вынырнул коридорас, уткнул рыло в песок и принялся, шевеля усами, деловито его исследовать, похожий на маленький, причудливый и очень сердитый пылесос. Слабо улыбнувшись, Алина отвернулась и погасила в пепельнице недокуренную сигарету, потом посмотрела на Мэй, безмятежно похрапывавшую на диване и от души ей позавидовала. Какие бы сны не снились сейчас сердитой чау, в них явно не было ничего плохого и не существовало в ее жизни ничего плохого, над чем стоило бы мучительно задумываться, путаясь в вопросах и ответах. И уж точно она не потеряла бы из-за этого аппетит. Виталий уже несколько раз упрашивал Алину съесть хоть что-нибудь, но она упорно отказывалась. Сейчас даже сама мысль о еде вызывала у нее отвращение.

В квартире, кроме нее, были только Виталий и Борис. Ювелир давно спал наверху, в отведенной ему комнате, натянув одеяло на нос, так что видны были лишь растрепанные темные волосы, пронизанные серебристыми нитями седых прядей. Воробьев еще не ложился — она слышала его присутствие где-то в недрах квартиры — шаги, включающийся свет, бормотание телевизора, шум открываемого крана. В гостиную он не заглядывал уже давно, и иногда Алине казалось, что Виталий попросту про нее забыл. Она была рада этому — сейчас ей не хотелось его видеть.

Взглянув на настенные часы, Алина неохотно встала. Нужно было ложиться спать — ведь неизвестно, во сколько начнется завтра утро. Она знала, что сейчас возле дома Эльвиры коротает время Алексей, а в середине ночи его сменит Олег. Ей пришлось отдать им свой новоподаренный телефон, чтобы, в случае чего, кто-нибудь из них мог сразу отзвониться. Алина понимала, что Виталий сейчас предпочел бы сам быть там, а не сидеть с ней и охранять ее. Он всетаки принял во внимание те ее далекие слова, поехал вместе с ней к себе домой и больше никуда не выходил. Если Лешка следит за ними, то он сейчас где-то неподалеку и не станет отвлекаться на Евсигнеева или Кривцова. Какое ему дело, куда они поехали — онато, Алина, здесь. А об Эльвире Лешка знать не мог. Адрес, вероятно, ему известен, ну и что с того? Он ведь не знает, для чего они ее разыскивали. Он даже не знает, какое это имеет отношение к делу. И имеет ли вообще

Алина потянулась, вскинув руки над головой, и Мэй, разбуженная этим движением, приподнялась, с сонным вниманием оглядела ее, потом тяжело рухнула обратно на диван.

— Хрр…

С завистью отвернувшись от этого воплощения счастливейшей безмятежности, Алина, путаясь в полах халата, побрела в ванную, с тревогой думая о том, что принесет завтрашнее утро. Если б можно было не ложиться…

Если б можно было больше вообще никогда не спать!

В ванной горел свет, дверь была приоткрыта, и Алина, все еще погруженная в свои размышления, потянула за ручку, руководствуясь тем, что раз не заперто, значит можно. Возможно кто-то просто забыл выключить свет. Но в ванной обнаружился Виталий. Он, в одних только спортивных штанах, босиком, стоял возле раковины и вытирал полотенцем тщательно вымытую руку, на которой сейчас не было протеза, и она обрывалась сантиметров на десять выше запястья.

— Ой, извини, — смущенно бормотнула Алина навстречу его повернувшемуся мокрому лицу и качнулась обратно, успев уловить короткую вспышку, промелькнувшую в его зрачках. Ей вдруг подумалось, что Виталий — из тех людей, которые ненавидят жалость до хруста в зубах, постоянно готовых пресечь ее на корню. Но его жалеть было абсолютно не за что. Жалости он у нее не вызывал.

— Тебе сюда? Заходи, я уже закончил. Спать собираешься?

— Да. Хотела душ принять, — Алина зевнула, потом, перегнувшись, открыла горячую воду.

— Тебе помочь?

— В чем?

— Как в чем? Принять душ. Может, спинку помылить или еще там чего-нибудь?

Алина удивленно вздернула брови, уловив в его голосе насмешливоигривые нотки, потом повернулась и чуть изогнулась, уперев правую руку ладонью в бок.

— Ты что же это, клеишься ко мне, что ли?

Виталий пожал плечами, вешая полотенце.

— Возможно. А ты против?

Она нахмурилась, потом отвернулась и включила душ.

— Как бы мне плохо ни было, я лекарств не принимаю. И сама ни для кого лекарством не буду, понял?! Я тебе не Маринка!

— Знаешь, — с отчетливым ехидством, смешанным с легким раздражением произнес Виталий за ее спиной, — меня поражает твоя изумительная способность извлекать из своей головы самую большую глупость, которая там в данный момент находится! Лекарства, больные собачки, единственные свидетели… Ты совершенно забыла, что, помимо всего, являешься еще и женщиной?!

— Я не женщина, — устало ответила она, не оборачиваясь. — Я глупое сочетание молекул, которое вот-вот рассыплется. У меня не идет из головы эта встреча, эти лица, эти взгляды… У меня не идет из головы Света. Они ведь убили ее — все равно, что взяли бы и просто застрелили — и то гуманней бы было!

— Аль, я тоже об этом все время думаю и лучше мне от этого не становится. Но так и свихнуться недолго, понимаешь? Я знаю, что завтра мы либо подцепим эту единственную ниточку, либо лишимся всякой надежды когдалибо что-то узнать… Но, в конце концов, это будет завтра!

— Недавно ты вел себя, как трагический герой, а теперь вдруг резко стал циником?! — Алина натянуто засмеялась, потом выпрямилась, разглядывая полку. — А геля для душа у тебя, конечно, нет. Как это так — у состоятельного мужчины нет геля для душа и пены для ванн?!..

— Ты нравишься мне.

Она чуть повернула голову и встретилась в зеркале с его взглядом, понять которого не смогла.

— Опять?

Виталий промолчал. От тугой струи горячей воды начал подниматься пар, по зеркалу поползла туманная дымка, медленно, но верно затягивая их отражения. Алина почувствовала на плече, с которого съехал халат, горячую твердую ладонь и вздрогнула от какого-то странного страха.

— Почему такой тон? Разве ты не этого хотела?

— Я хотела, чтобы меня помнили, — глухо ответила она и закрыла глаза, чувствуя, как на коже и волосах оседают крошечные капли влаги.

— А разве это не так?

— Нет, не так. Я хочу, чтобы помнили меня, а не только мое лицо. А так — нет лица, и человек не тот…

— Лица, лица… вечно лица, — Виталий вздохнул, потом его ладонь переползла ей на шею, большой палец осторожно огладил подбородок. Он наклонился, и она почувствовала на ухе его дыхание. — Ты слишком все усложняешь, Аля.

— А ты упрощаешь.

— Отнюдь. Я просто говорю то, что есть. Идеальных людей не существует, Аля. Людей нужно хотя бы пытаться понять. Люди очень сильно зависят от обстоятельств… Ты ведь могла оказаться совсем в другой роли, и чего бы тогда стоили все вот эти твои принципиальные высказывания? Все ведь могло бы быть наоборот. Тебе не приходило это в голову?

— Ничего бы не изменилось.

Она услышала далекий смешок, в котором было сочувствие.

— Нет, барышня, позвольте вам не поверить. Говорить легко — очень легко. Почувствовать — гораздо сложнее. Ты воображаешь себя духовно идеальной, Аля? Смотришь на нас, грешных, непостоянных, сбитых с толку с вершины своих принципов? Только, знаешь, на таких вершинах место только для одного человека.

Алина почувствовала, что ладонь соскользнула с ее шеи, и, открыв глаза, увидела перед собой слепое бельмо зеркала, покрытое плотной дымкой и ничего не отражающее, словно люди, смотревшие в него несколько секунд назад, просто исчезли. Вокруг клубился пар, становясь все более и более густым, и очертания предметов стали размытыми и призрачными. Внезапно она ощутила, что кроме нее в ванной больше никого нет, и ей вдруг стало страшно. Алина оглянулась, но кругом был только белый горячий туман, который лип к лицу, упорно лез в ноздри и в приоткрытый рот и склеивал ресницы. Она с трудом различила сквозь него приоткрытую на полладони дверь. Круглые лампы на потолке окутались мутным размытым ореолом.

Она метнулась к ванне и закрутила кран, потом неистово замахала сдернутым с вешалки полотенцем, разгоняя пар. Шагнула к зеркалу, протянула к нему ладонь и вдруг застыла, едваедва касаясь пальцами гладкой поверхности.

А что, если она действительно не проснулась?

Чье лицо сейчас взглянет на нее из зеркала? Вдруг у него будут зеленые глаза и меднорыжие волосы? На какоето мгновение Алина была почти уверена в этом и едва сдержалась, чтобы не отдернуть руку. Потом сжала губы, и ее ладонь проехалась по зеркалу, и из потянувшейся за ней серебристой полосы на нее посмотрели ее испуганные зеленоватокарие глаза. Она увидела ссадину на щеке, мокрые каштановые волосы, прилипшие ко лбу, а потом полоса снова затянулась плотной дымкой, и испуганные глаза исчезли. Алина снова протерла зеркало и снова посмотрела, как исчезает ее отражение, словно втягиваясь внутрь зеркала — зеркала, питающегося отражениями… Мысли у нее стали путаться, и она с ужасом поняла, что начинает утрачивать чувство реальности — настолько туго его нити переплелись с нитями сна. Где именно начинается одно и заканчивается другое? Где именно она сейчас находится? Был ли сейчас здесь Виталий или это ей привиделось? Может, это продолжают исполняться желания, и на самом деле…

Разве ты не этого хотела?

Может, она зашла в ванную и задремала? Может, она задремала в гостиной, в кресле? Может, она все еще в своей постели у себя дома? А может, она спит под распевающей хрустальные песни подвеской в одной из комнат особняка? Может, она сама себе снится? По какую из сторон зеркала она сейчас? По какую из сторон сна?

Стягивая на груди халат, Алина попятилась, потом развернулась и выбежала из ванной. В коридоре она остановилась, прижавшись спиной к стене, потом повернулась и медленно пошла к гостиной. Остановилась на пороге, привалившись к косяку и свесив руки, чувствуя себя очень маленькой и оченьочень напуганной.

Я схожу с ума? Как Света? Как Борис?

Сон, в котором тебе снится сон, что тебе снится сон…

Тебе ведь пять было, Аля? Пять?..

В гостиной негромко играла музыка — Джо Дассен пел свою знаменитую "A toi". Виталий, сидевший на диване рядом с Мэй, листал какуюто книгу и курил, кивая в такт песне. Почувствовав чужое присутствие, он поднял голову и вопросительно взглянул на Алину.

— Уже?

— Что? — хрипло спросила она, шагнув в комнату.

— Ну, ты ж, вроде, собиралась душ принимать.

— А ты сейчас был в ванной, да ведь?

На лице Виталия появилось недоумение. Он закрыл книгу и положил ее рядом с собой.

— Ты чего?

— Ты там был или нет?! Ты… что-то говорил мне?! — в ее голосе зазвучали почти панические нотки. Она быстро пошла вперед, Виталий вскочил и, оказавшись возле нее, резко встряхнул за плечо.

— Эй, эй! Только не это!.. Конечно, я там был! Тебе все повторить?! Я повторю… Аля, — он наклонился, пристально глядя ей в глаза, — ты думаешь, что у тебя начались видения?! Черт! Этого еще не хватало!..

— Значит, был…

— Был! Прекрати! — он встряхнул ее еще раз. — Ты не спишь!

Алина облегченно кивнула, потом обхватила его за шею, притянула к себе и прижалась губами к его губам. Виталий ответил на поцелуй скорее машинально, потом слегка отстранил ее и внимательно посмотрел на ее лицо.

— Ты…

— Это ведь меня ни к чему не обязывает, верно?

— Ну?

— И тебя тоже, верно? Совершенно ничего не значит.

— Ты вот сейчас с кем вообще разговариваешь?

Алина шумно вздохнула и попыталась отвернуться, но уткнулась щекой в его подставленную ладонь. Виталий наклонился и негромко произнес:

— Знаешь, что я сейчас думаю?

— Что?

— Ничего. Сделай то же самое, ага?

— Хоро…

Он поймал губами окончание слова и ее губы, и теперь уже в его движениях не было ничего машинального. Краем сознания, она почувствовала, как ее повелительно потянули вперед, и послушно пошла — сквозь гостиную, сквозь музыку, сквозь еще молодую ночь, кажущуюся сейчас такой восхитительно бесконечной, лишенной прошлого и будущего, — ночь чарующую и дурманящую, чьи ладони оберегают и укрывают и чей темный шепот заговаривает циничную и бестактную зарю с ее пронзительным петушиным голосом, не давая той приближаться как можно дольше. Этой ночи ведомы все тайны времени и желаний, и она делится ими только с тем, кто принимает ее правила и ее покровительство, ни о чем не спрашивая, не требуя и, главное, не пытаясь размышлять и рассуждать, — ночь мудра, но не терпит чужой мудрости.

Мэй, разбуженная стуком захлопнувшейся двери в спальню, сонно огляделась, потом подняла глаза к потолку, словно вопрошая некого своего собачьего бога, когда же в доме, наконец, наступят тишина и покой?

Этажом выше Борис, на мгновение проснувшись, открыл глаза, и из-под его распахнувшихся ресниц тоже выглянула ночь.

Но она была совсем другой.

* * *

Звонок Олега застал их уже в машине. Было около девяти утра, давно проснувшийся город хмуро, деловито шумел, еще расслабленный после теплого солнечного воскресенья и с неохотой пробирающийся сквозь пасмурный, суровый понедельник. Вороны на огромных тополях каркали с будничной сварливостью, и в криках мартынов, взмахивавших крыльями над холодной речной водой, слышалась некая тоскующая издевка. С улиц утягивался тонкий невесомый плащ легкого тумана, оставляя после себя мириады мельчайших ледяных капель. На рынках приближалось короткое дообеденное затишье, и часть продавцов готовилась погрузиться в недра книжек в мягких обложках, где постреливали, покрадывали, пошучивали и полюбливали, а часть предвкушала многомудрые нардовые сражения. В рыбных рядах устало спали гротескно толстые, перекормленные, лоснящиеся коты, в картонных коробках персональные рыночные псы благодушно доедали свою утреннюю порцию. Полусонный рабочий люд, разбросав своих чад по яслям, детсадам и школам, расползся по предприятиям и офисам. Близился шумный, крикливый час домохозяек, выходящих на отоварку в перерыве между любимыми сериалами.

Борис с ними не поехал. С утра он выглядел совсем больным и разбитым и скрипучим голосом жаловался на недостаток сна. Скрепя сердце, Виталий оставил его дома, хотя предпочел бы, чтобы ювелир был постоянно у него на глазах. Он ограничился тем, что надежно запер входную дверь.

По дороге они, усталые и в то же время отдохнувшие, то и дело смеялись, точно ехали на увеселительную прогулку, счастливая беззаботность юркнула в "лендровер" следом за ними и ревностно отгоняла хоть какие-торазмышления о том, что им предстоит. Счастливые эгоистичны и забывают абсолютно обо всем, живя лишь недавним прошлым и сиюминутными моментами. Они знали, куда едут, но сейчас не думали, зачем, и позабыли об Олеге, который где-то сидел в своей машине несколько часов подряд, отчаянно зевал и читал ругательный монолог своей сломавшейся печке и безвестной невидимой Эльвире, которая никак не появлялась.

— Слушай, а я и не знала, что ежи умеют открывать двери и лазить по свисающим простыням.

— Ну, это иногда бывает…

— Бывает!.. Даррел волжанский! Мог бы и предупредить! Проклятый еж залез мне под бок, и я как раз на него перевернулась! Мне это очень не понравилось!..

— Я понял это по твоему визгу.

— … условия у тебя, конечно, как в зоопарке! Не завидую твоей постоянной подруге! Ежи в постели, хамелеоны с потолка сыпятся, а в пять утра приходит какая-то собака, засовывает холодные губы прямо в ухо и издает громкий хрюк…

— То есть, тебе не понравилось?

— Этого я не сказала… Эй, ты все же иногда смотри и на дорогу!

— Может, тебе тогда лучше пересесть на лобовое стекло?..

— Это будет выглядеть странно…

— … Аля, я совершенно за, но в водительском кресле может сидеть только один человек…

— …а так?

— … так я сверну в ближайшую витрину…

— Ты перестанешь путать рычаг переключения скоростей с моей ногой или нет?!..

— Ах, да, да…

— … нет, но я же не сказала, чтобы ты вообще ее не трогал…

— … иногда мне надо и руль держать…

— … видел, как тот мужик из десятки посмотрел?..

— … да ему завидно просто!

Громкое негодующее жужжаньепиликанье оборвало их болтовню. Алина сразу же помрачнела, потом поспешно огляделась.

— А где он?!

— Кажется где-то на полу валяется. Ответь, а? Возможно, это Олег.

Алина, нагнувшись, пошарила под креслом, извлекла празднично мигающий телефон и нажала на кнопку ответа.

— Вы где?! — всполошенно закричал Кривцов издалека. — Она пришла! В подъезд зашла! Чего мне делать?! Идти за ней?! Говорите, ну!

Алина вопросительно взглянула на Виталия, и тот покачал головой, потом сказал:

— Пятьшесть минут.

— Жди нас, Олег, слышишь?! Мы через пятьшесть минут будем!

— А если она выйдет раньше?!

Алина снова обратила на Виталия вопросительный взгляд, и он в ответ на мгновение оторвал ладонь от руля и помахал сжатыми пальцами перед губами.

— Тогда придержи ее, заговори… ну ты это умеешь!

— Понял! — отозвался Олег и отключился. Алина положила телефон на колени и, обхватив себя руками, поежилась, потом посмотрела на Воробьева с немым отчаяньем.

— Ты что, рыжик?

— Ой, не знаю. Что-то мне не по себе.

— Не переживай. Все будет хорошо.

Алина кивнула головой, но появившееся странное, давящее, тревожное чувство не исчезало. Она с трудом пресекла внезапно возникшее желание упросить Виталия повернуть машину и поехать домой.

Вскоре джип притормозил неподалеку от уже знакомого длинного дома мышиного цвета. Олега они увидели еще издалека — он сидел на скамеечке возле покосившегося железного стола и на пару с какимто старичком громко хлопал о столешницу костяшками домино. Алина поискала глазами кривцовскую "блондиночку", но не нашла.

— А где же он свою машину оставил?

— А вон синяя "шестерка" недалеко от ее подъезда. Одолжил у приятеля. Ни к чему здесь его тачке светиться.

— Но ты же на своей приехал!

— Теперь уже все равно. Ладно, посиди в машине.

— Что?! — возмутилась Алина. — Как это?! Я тоже пойду!

— Нет, я думаю, мне лучше пойти одному.

— Он думает! Ты ее сейчас напугаешь до полусмерти! Тут нужна женская деликатность…

— Я не буду с тобой препираться! Сиди — и все! Вон, музыку послушай! — Виталий кивнул на магнитофон, потом открыл дверцу, но тут же обернулся и жестко посмотрел на Алину. — Мне нужно, чтобы ты сидела здесь, чтобы ты осталась.

— Аа, — протянула она упавшим голосом, — понимаю…

— Здесь безопасно. Кругом полно народа. И я сейчас к тебе Олега пришлю.

— Опять ты куда-то идешь, а я должна отсиживаться!

Закрывая дверцу, Виталий тепло усмехнулся.

— Я же не к Лешке иду!

Захлопнув дверцу, он быстро пересек двор, и тотчас Олег, что-то сказав старичку и похлопав его по плечу, встал и подошел к Виталию, на ходу вытаскивая пачку "Явы".

— Извини, старик, огоньком не богат?

Виталий протянул ему зажигалку, оглядывая окна второго этажа, потом взглянул на открытую подъездную дверь, в которую как раз заходили две старушки с молочными бидонами и невысокий плотный мужчина в сером плаще.

— Не выходила, я бы заметил, — негромко произнес Олег. — А так народ все время шастает тудасюда. Оживленный дом.

— Ладно, иди к Але, она в машине осталась.

— Хорошо.

Виталий направился к подъезду. Олег глянул ему вслед, потом развернулся на пронзительный гудок микроавтобуса, притормозившего возле "шестерки", ругнулся и сделал несколько шагов в ту сторону. Из микроавтобуса выглянула взлохмаченная голова и раздраженно крикнула:

— Чья телега?!

— Моя! — крикнул Олег, убыстряя шаг. — Чего орешь?!

— Слышь, отгони, мне тут не проехать!

— Очень вовремя! — процедил Олег сквозь зубы и перешел на бег. Голова исчезла в салоне.

Алина, наблюдавшая за этим сквозь оконное стекло, негодующе покрутила головой, потом нерешительно взглянула на ключ в замке зажигания, протянула руку, повернула его, заглушив работающий двигатель "лендровера", и вытащила, после чего вылезла и захлопнула дверцу. Огляделась и быстро пошла наискосок, через двор, к подъезду Эльвиры, сжимая ключи в кармане пальто.

* * *

Виталий поднимался по ступенькам на промежуточную площадку второго этажа, прокручивая в уме предстоящую беседу, когда сверху раздался топот, и на площадку спустился уже недавно виденный им человек в сером плаще. Заложив неудачный вираж, он споткнулся, слегка толкнул Виталия и на ходу произнес:

— Ой… простите, бога ради…

— Угу, — отозвался тот и, уже поднимаясь на второй этаж, бросил в удаляющуюся спину слегка удивленный взгляд — голос человека показался ему испуганным.

На площадке второго этажа Воробьев с усмешкой взглянул на аккуратно выстроенные перед одной из дверей мисочки с кошачьей едой, сморщился от едкого запаха, взглянул на нужную ему квартиру и его усмешка тотчас погасла.

Дверь с большой траурной цифрой шесть была приоткрыта на полладони, чуть заметно покачиваясь от сквозняка.

Виталий протянул правую руку и осторожно толкнул дверь своими искусственными пальцами. Та качнулась вперед с легким, едва слышным скрипом. Он бесшумно перешагнул порог, притворил за собой дверь и сделал несколько шагов по пустой прихожей. В квартире было очень тихо, лишь где-то монотонно шлепали о раковину капли воды из подтекающего крана. В пустой гостиной над распахнутой форточкой вздувались и опадали старые застиранные шторы, бренча кольцами клипс о железный, чуть покосившийся карниз. Нехорошо прищурившись, Воробьев отвернулся от них. Чувства опасности не появлялось, но было другое, очень знакомое чувство — немногим лучше. Он уже понял, что квартира пуста. Вернее, что живых в ней нет.

Эльвиру он нашел в спальне. Она лежала, свернувшись, на боку возле своего собранного чемодана, подогнув длинные ноги в темнокрасных брюках к животу. Возле вытянутой руки на ковре валялась косметичка с рассыпавшимся содержимым, указательный палец почти казался золотистого футлярчика с помадой, точно Эльвира пыталась подтолкнуть его ногтем. Густые, спутанные волосы закрывали лицо, и из-под них по светлому ковру с пугающей медлительностью расползалось темнокрасное пятно. Из затылка торчала деревянная, чуть обугленная с краю рукоять широкого кухонного ножа, всаженного одним сильным ударом.

— Твою мать!.. — холодным шепотом произнес Виталий, развернулся и быстро вышел из спальни. Возле ванной остановился, глядя на пробивавшуюся из-под двери полоску света, потом сунул руку в карман, приподнял плечо и сквозь кожу куртки схватился за ручку и потянул дверь на себя, после чего болезненно сморщился.

Мулатка лежала в наполненной ванне головой вниз, и ее длинные курчавые волосы лениво извивались в розоватой воде, среди остатков пенных хлопьев, словно странные водоросли. Судорожно вытянутые ноги свисали с бортика, на одной болтался шлепанец, зацепившийся за большой палец. Короткий шелковый халатик, разрисованный сюрреалистическими узорами, сильно задрался, обнажив яркорозовые кружевные трусики. В ванной пахло кровью и лавандой. Закусив губу, Виталий быстро шагнул вперед и окунул палец в воду. Та была ледяной.

Выходя из квартиры, он осторожно прикрыл за собой дверь, после чего бросился вниз по ступенькам, и, уже сбегая на первый этаж, услышал чей-то крик, визг шин по асфальту и знакомый возмущенный рев двигателя своей машины.

* * *

Алина, стоя возле подъезда, сердито посмотрела на отъезжавшую "шестерку", мимо которой нетерпеливо продвигался, урча, микроавтобус, потом сунула руку в карман пальто, звеня мелочью. Ей хотелось подняться, и она с трудом заставила себя стоять на месте, ограничившись лишь внимательным разглядыванием окон.

Из подъезда торопливо вышел человек в сером плаще, и она, рассеянно мазнув взглядом по его лицу, снова уставилась на окна второго этажа. Но ее взгляд тут же метнулся обратно, точно собака, которую резко дернули за поводок, и в этот момент человек повернул голову — очень медленно — и их глаза встретились.

Гомонящий двор вокруг раскололся и ссыпался в никуда — осталось только это испуганное лицо, бледные от ужаса глаза, дрожащий приоткрытый тонкогубый рот. На мгновение лицо стало огромным, потом отступило назад, вместо испуга подернувшись профессиональным удивлением, и по обеим сторонам от него проявились раздвинутые бледно-зеленые занавески. Они качнулись и сомкнулись, спрятав это лицо, намертво выжженное в памяти за короткие минуты кошмарной полуяви.

— Шестая очнулась! Какого хрена она очнулась?!

Ее рука вынырнула из кармана, и по асфальту с веселым звоном разлетелись монеты, кружась и подскакивая. Мужчина, как-то смешно всхрипнув, нелепо дернулся в сторону, мотнув головой, словно подзывая кого-то, и в тот же момент она молча прыгнула на него, словно кошка, вцепившись скрюченными пальцами ему в лицо и в шею и раздирая кожу ногтями. Заорав от боли, он отчаянным рывком отбросил ее, потом, не примериваясь, ударил кулаком в лицо. Удар отшвырнул Алину назад, и она упала, сильно ударившись затылком о скамейку и услышав испуганный женский вскрик. Несколько секунд она ошеломленно смотрела на опрокинутое и кажущееся очень низким пасмурное небо, рассеченное покачивающейся от ветра веткой акации, на которой трепетали несколько желтых овальных листьев, потом перевернулась и, уцепившись за скамейку, поднялась, пошатываясь и тупо мотая головой. Человек в сером плаще уже добежал до стоявшего неподалеку бежевого "фоксика" и рванул на себя дверцу. Алина качнулась в его сторону, но тут же поняла, что не просто не успеет добежать, а попросту и бежатьто толком не сможет. Ее пальцы скользнули в карман и сжали ключи от "лендровера". Она метнула короткий отчаянный взгляд туда, где остался Олег, но по дворовой дороге медленно и величественно катил микроавтобус, занимая собой все свободное пространство.

Двигатель "фоксика" взревел, и она, закусив губу, прометнулась перед ошеломленно прогудевшим микроавтобусом, припадая на одну ногу, и наискосок побежала через двор — джип сейчас стоял гораздо ближе, чем затертая куда-то чуть ли не за угол дома "шестерка". Перед ее глазами суетливо плясали, постепенно редея, яркие белые искры. Правая скула превратилась в сгусток тупой пульсирующей боли, а к затылку словно была прицеплена тяжелая гиря, отчего голова неумолимо как-то сама по себе запрокидывалась назад.

Когда Алина дернула на себя дверцу "лендровера" и плюхнулась на сидение, что вызвало в ее встряхнувшейся голове новый всплеск боли, "фольскваген" уже вылетел с "рукава" на объездную. Она пихнула ключ в замок зажигания, успев остраненно удивиться, что попала с первого же раза, повернула его, и машина ожила. Сейчас она казалась ей огромной.

О вождении Алина имела представление довольно смутное, за рулем она сидела только раз в жизни, и то это было пару лет спустя после окончания школы, да и проехала она тогда всего лишь несколько десятков метров изумительно зигзагообразным маршрутом. Ей было известно, с какой стороны находится педаль газа, а с какой — тормоза, но на этом ее познания заканчивались. Еще был рычаг переключения скоростей, она знала, что за него надо дергать, но как и что при этом происходило — это уже уходило во мрак неизвестности.

Все же она проделала, как ей показалось, именно то, что делал Виталий, но к ее удивлению джип, громко визгнув шинами по асфальту, почему-то рванулся назад. Выругавшись, Алина остановила машину, потом проделала все заново, и на этот раз "лендровер" всполошенно подпрыгнул, словно нервная женщина, которой в шутку громко крикнули в ухо, после чего все же поехал в нужном направлении, быстро разгоняясь. Зафиксировав взгляд на бежевом пятне далеко впереди, она переключила скорость и на этот раз, очевидно сделала все правильно, потому что огромная машина обрадованно понеслась вперед все быстрее и быстрее, нагоняя ускользающий "фоксик", словно спущенный с цепи пес, наслаждающийся желанной свободой и восхитительным чувством погони за добычей. Алина, сползя на краешек сидения, судорожно вцепилась в руль, изо всех сил пытаясь держать своенравный "лендровер" прямо. Ее лицо застыло в холодной гримасе ярости, на висках вздулись вены, верхняя губа поволчьи вздернулась, обнажив зубы, и сейчас даже Женька не узнала бы свою смешливую подружку в этом жутком безжалостном существе, с полубезумной неотступностью летящем по следам того, кто посмел рыться в его душе и дать ей порядковый номер.

* * *

Виталий, выскочивший из подъезда, только и успел увидеть, как его "лендровер", вихляясь влево и вправо, уносится за длинную многоэтажку по широкой дуге. В следующий момент к нему подлетела синяя "шестерка", дверца которой открылась словно бы сама по себе, и он прыгнул внутрь. Олег ударил по клаксону, потом зло выругался — выезд был наглухо закупорен злосчастным микроавтобусом, остановившимся у предпоследнего подъезда. Сдавая назад и объезжая двор, они потеряли бы слишком много времени.

— Ну ладно же!.. — процедил Олег сквозь зубы, крутанул руль, и "шестерка", проскочив в проем между живой изгородью, понеслась наискосок прямо через двор, разметывая тучных голубей и поднимая тучу пыли. Детишки, обживавшие старую покосившуюся карусель, с немым восторгом наблюдали за ее перемещениями. Машина пропахала сухие заросли лебеды, с треском проломилась сквозь изгородь и вылетела на дорогу в вихре обломанных веток и жухлой листвы.

— Вон они! Далеко, черт!.. А, щас!.. — Олег сдвинул кепку на затылок, потом, прищурившись, повернул руль и увел "шестерку" в следующий же рукав и понесся через дворы, яростно сигналя и распугивая прохожих.

— Куда?!..

— Спокойно, дядя! Не упустим!..

— Алька за рулем?!

— А ты думал, кто?!

— Кого гонит?!

— "Фокс" бежевый. Мужик какойто. Я его только краем глаза зацепил… Это он, наверное! Узнала его!.. Долбанный автобус!

— Какого хрена ты так машину поставил?!

— Кто ж знал, что такой кабан приедет?!.. Другая бы прошла… Я ж думал потом объехать… а тут такое…

"Шестерка" пролетела через последний двор, юркнула в арку и выскочила на объездную дорогу. Теперь джип был всего лишь в десятке метров от них, а перед ним несся бежевый "фоксбора". Несмотря на то, что "лендровер" то и дело продолжало мотать из стороны в сторону, а иногда он даже начинал нелепо дергаться и подпрыгивать, расстояние между машинами неумолимо сокращалось. Олег издал возглас отчаяния. Если бы руки у него не были заняты рулем, он схватился бы за голову.

— Японский конь, девка ж вообще водить не умеет!.. Тачка — чисто хвост собачий! Не дай бог сейчас куда впишется! Только бы не на трассу! Емое, только не на трассу!..

Водитель "фокса" словно услышал его мольбы, потому что легкая бежевая машина на очередной развилке вдруг свернула в "рукав" и нырнула во дворы. Джип на повороте занесло, отчего его колеса проехались по бордюру, и машину слегка подбросило, но он тут же выровнялся и ринулся следом. В салоне "шестерки" поднялась несусветная ругань.

— Куда его понесло?!..

— … ну, города он не знает!..

— А толку?!.. Он юркий, а твой сарай на поворотах скорость потеряет!.. Лучше б она нас сейчас вперед пропустила!..

Машины летели сквозь дворы, производя в них невообразимый переполох. Из-под колес разлетались кошки, собаки, птицы и прохожие — последние с испуганными криками в обрамлении сочных выражений, отличавшихся удивительным разнообразием. Джип на очередном повороте задел тонкий тополек, походя сломав его, точно спичку. "Фокс" несся, не разбирая дороги, и, проскочив один из дворов, в следующем снес легкий деревянный заборчик, упреждающе выставленный перед открытым люком, и рабочий, который, высунувшись из него, ковырялся в свой сумке, едваедва успел прянуть обратно. Когда "фокс" пролетел над ним, ссыпав вниз часть останков заборчика, рабочий, гулко ругаясь, высунулся было наружу, но тут же, испуганно вытаращив глаза и углядев стремительно надвигающуюся на него махину "лендровера", снова юркнул в люк. Джип прогрохотал над ним и унесся, но на этот раз человек предусмотрительно выждал — и был прав, потому что следом зияющее отверстие люка на мгновение заслонило днище еще одной машины. Рабочий просидел в люке еще несколько минут и только потом осторожно выглянул, убедился, что опасность миновала, и уже после этого в истошном хриплом крике излил все свои ощущения и мысли по поводу происшедшего и в адрес "беспредельных козлов".

Водитель "фокса", ополоумевший от страха, продолжал злодействовать, и в следующем дворе разметал несколько выгруженных возле ларька упаковок минеральной воды, расшвыряв бутылки по всей дороге и зацепив на ходу одну из распахнутых дверец обшарпанного рафика, ловко захлопнув ее. Подворачивавшиеся под колеса машин бутылки сминались и лопались с веселыми хлопками.

— Что он творит! — заорал Олег. — Алька, елки, да уйди ты с дороги или вломи его в какое-нибудь дерево! Сколько можно?!

— Рули лучше!..

Машины проскочили последний двор и снова вылетели на прямую, и Олег внезапно побледнел, глядя туда, куда стремился уже помятый "фокс".

— Трасса, твою мать! Ну, все, девке хана!

— Не каркай! — рявкнул Виталий, судорожно вцепившись в кресло и глядя перед собой суженными глазами. — Гони! Отсеки их!..

— Не успеем! Эх, почему я не на "мазератти"?!

"Фокс" чуть притормозил на выезде, потом бросился в свободное пространство между потоком машин и полетел вперед, по мере возможности обгоняя то одну машину, то другую, одергиваемый злыми гудками.

Джип и не вздумал притормаживать. Он косо вылетел на трассу, словно снесенный ураганом дом, зацепил одну машину, отбросил на встречную другую, и, очутившись во втором ряду, дергаясь, помчался следом за "фоксом", катя за собой волну пронзительного сигнального рева.

Олег тоже не стал притормаживать, но, в отличие от беспредельствующего "лендровера" вклинился в совершенно немыслимую для проезда щель между машинами так ловко, что, казалось, "шестерка" изогнулась змеей, после чего погнался за джипом, безбожно подрезая всех и вся.

— Нас всех закатают лет на шестьсот! — хрипло сказал он, наблюдая, как "фокс" и "лендровер" свирепствуют впереди, разламывая стройные ряды машин и превращая уличное движение в бурлящую кашу. — И лишат прав вождения инкарнаций на двадцать! На этой планете уж точно! Господи, что они творят!..

— Гони!..

— Да как тут гнать?! Это ж жигуль, а не вертолет!.. Хорошо, свет пока в зелень… а то народ еще, на хрен, посбивают!.. И какого?.. может, Элька бы и так навела…

— Остывает Элька!..

— Чего?! — Олег ошеломленно глянул на Виталия широко распахнутыми глазами и снова вцепился взглядом в дорогу. Его кепка съехала далеко назад, чудом удерживаясь на затылке.

— Того! И соседка ее тоже! Ту, наверное, еще рано утром убили! Или вообще ночью! В хате он ее ждал!

— Бляаа, вот это мы влипли!

— Именно так!

— Мать моя женщина!!! — вдруг оглушительно сообщил Кривцов миру эту потрясающую новость. — Там же кольцо и Первомайская трасса сейчас будет! Шестиполосная! Либо он сейчас улизнет, либо там случится конец света!

Тем временем джип ухитрился практически чисто обогнать последнюю отделявшую его от "фокса" машину, и теперь они катили в соседних рядах параллельно друг другу. "Фольксваген" начал, было притормаживать, очевидно собираясь совершить некий очередной безумный обходной маневр, чтобы юркнуть в другой ряд, но джип вдруг, резко дернувшись вправо, с силой ударил его в бок и буквально выбросил с трассы на ответвлявшуюся прямую дорогу, проходящую мимо приземистого сияющего здания перестроенного кинотеатра и устремляющуюся к громоздящимся неподалеку жилым массивам, после чего сам метнулся следом. Олег матерно изумился и крутанул руль.

Движение на этой дороге было довольно вялым, и "лендровер" поравнялся с "фоксом" практически сразу, после чего снова метнулся в сторону и всей тяжестью ударил машину в бок. "Фокс" с помя-той дверцей вылетел на пустой тротуар, описал пьяную полувосьмерку вокруг двух огромных тополей, после чего юркнул обратно на дорогу и начал рыскать в разные стороны, то притормаживая, то уходя вперед, не давая менее маневренному "лендроверу" возможность ударить снова, но тот терпеливо примерялся, не отставая.

— Ну, приложи его, останови, что же ты!.. — прошипел Олег. — Только не так резко…

— Ты всерьез думаешь, что она просто хочет его остановить? — с холодной усмешкой спросил Воробьев. Олег покосился на него.

— Думаешь, хочет… того?..

— Ага. Догоняй. Чего ты плетешься?!

В эту секунду джип, улучив момент, с силой ударил "фокс" в левую переднюю часть, тут же выровнявшись и проскочив вперед. Бежевую машину развернуло, крутануло вокруг своей оси, вынесло на обочину и с лязгом впечатало левым крылом в ствол одного из огромных тополей. Двигатель "фокса" агонизирующе всхрипнул и затих. Помятый джип остановился в нескольких метрах от него, потом, подпрыгивая, рывками начал сдавать назад. "Шестерка", визгнув шинами, притормозила возле искореженной машины, из которой, тряся головой, пытался выбраться человек с окровавленным лицом, судорожно дергая заевшую ручку смя-той дверцы с пассажирской стороны. Вокруг стремительно собиралась гудящая толпа любопытствующих.

Виталий выскочил из машины, одним прыжком оказался возле "фольксвагена" и рванул на себя дверцу с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель. Сунулся внутрь и за отвороты плаща одной рукой выволок наружу мужчину в сером измя-том плаще, дико вращающего вытаращенными глазами, казавшимися огромными на перепачканном кровью лице.

— Пустите! — тонко заголосил тот, отчаянно отбиваясь. — Ненормальные! Что вы делаете?! Пустите меня!.. Помогите!.. Вы не имеете права!.. Я гражданин Германии!..

Виталий, не вступая в дебаты, коротко ударил его ребром ладони по шее, подхватил под мышки и подволок к остановившемуся рядом джипу. Толпа заволновалась, издавая возгласы разнообразного оттенка и содержания, но никто не попытался ему помешать. Виталий распахнул заднюю дверцу, вбросил туда бесчувственное тело и захлопнул ее.

— Что вы делаете?! — с возмущенной робостью воскликнул кто-то.

— Кино снимаем! — ответил Воробьев и проворно оббежал "лендровер", уже слыша давно ожидаемое завывание сирен стражей закона. Алина уже сидела на пассажирском сидении, вжавшись спиной в кресло и глядя перед собой широко раскрытыми невидящими глазами. Ее трясло, из носа текла кровь, пачкая подбородок и шею, волосы разметались спутанными беспорядочными прядями. На правой скуле наливался большой густой синяк, в подглазьях расползлись страшные синеватые тени. Зубы едва слышно постукивали друг об дружку.

Виталий плюхнулся на сиденье и рванул машину с места, в зеркало заднего вида проследив, как следом торопливо метнулась "шестерка". Потом отрывисто спросил:

— Телефон где?!

Алина, не взглянув на него, деревянно пошарила по сиденью, потом протянула ему сотовый. Он взял его, но ее рука еще некоторое время потерянно висела в воздухе. Потом вернулась на колени и судорожно вцепилась в полу пальто, яростно комкая темную ткань.

Виталий набрал номер и заговорил, изо всех сил стараясь не кричать:

— Колян! Да, я!.. Открывай ворота!.. В отстойник!.. Две телеги!.. Да, серьезно!.. Да, проблемы!.. Сам ты!.. И я тебя!.. Ну, давай!..

Он отменил вызов и тут же выбрал другой номер.

— Ты ремонтку на Речной знаешь?!.. Лады, сворачивай на первом же и гони туда другой дорогой!.. Да, лучше по отдельности! Нормально все!..

Виталий бросил телефон между сидениями, потом, придерживая руль одной рукой, тихонько потряс дрожащую девушку за плечо.

— Аля? Алюш, ты как?

Алина медленно повернула к нему лицо. Несколько секунд она тупо смотрела на него, будто не узнавая, потом чуть дернула головой, и в ее глазах начала проступать осмысленность, а следом — живой, вздрагивающий ужас. Казалось, она только сейчас начинает понимать, что произошло. Потом она так же медленно обернулась и посмотрела назад, на безвольно лежащего на сиденье мужчину в сером плаще, подрагивающего в такт движению машины. Ее глаза расширились еще больше, после чего она визгливо вскрикнула:

— Ты его убил?! Зачем?! Это я должна была…

— Тихо, рыжик! — Виталий заставил ее отвернуться, непрерывно оглядывая в зеркало уносящуюся назад дорогу. — Никто никого не убил! Живой он! Нам с ним еще говорить и говорить! Это он?

— Это он! — Алина кивнула, но тут же сморщилась от боли. — Это он! Он ко мне за ширму заходил! Он… И он узнал меня! Он меня узнал!

— Хорошо. Успокойся. У тебя кровь идет. Есть платок?

— Был.

Она зашарила в своей сумочке дрожащими пальцами, вытащила платок и прижала его к носу, потом закашлялась.

— Что с лицом? Он тебя ударил?! Аля, он тебя ударил?!

— Да… Не помню… Может быть… — Алина испуганно посмотрела на него поверх платка. — Господи, что я натворила!.. Я… я не знаю, я просто не смогла… Что теперь будет?! Нас найдут, нас поймают, нас поса…

— Тихо, тихо! Все обойдется, не голоси! Никого не убила — это главное. Успокойся. Ты все сделала правильно. Иначе мы б этого козла никогда не нашли!

— Но Эльвира…

— Он убил ее. И Эльвиру, и ее соседку. Зачиститься решил, сука!..

— Что?! Но… как он понял?! Как он узнал?! Он не мог этого узнать! Именно вот так…

— Вот мы у него и спросим. Только непонятно… — Виталий нахмурился, глядя на дорогу. — Зачем он вернулся? Забыл что-то. Ладно, это все потом…

Алина жалобно сморщилась.

— Боже мой!.. Но ведь нас же там видели! А вдруг все это на нас повесят?! А разгром на дороге?! Наверняка кто-то заметил номера! Приметы уж точно! Машина вся мятая… Господи, да нас пожизненно закатают!..

— Я же сказал — не голоси! Все уладится.

— У тебя на все один ответ — все уладится!

— Но ведь все же и улаживается — в конце концов, а? — заметил Воробьев с легкой усмешкой. — Машины спрячем, Олег сгоняет за своей "блондиночкой", соберем остальных, уедем туда, в парк, там тихо…

— А если они и туда… в этот дом…

— Он не на меня оформлен.

Алина с минуту помолчала, потом тихо, виновато произнесла:

— Я разбила твою машину… совсем ее испортила… Сколько это стоит?

— Тебя не касается! — сердито отрезал Виталий. — Все, забудь! Подумаешь, машина! Жива — и ладно!

Она попыталась улыбнуться, и у нее это почти получилось.

— Ни один мужчина в мире не скажет про свою машину "подумаешь, машина"! Да любой…

— Господи ты боже, да что мне теперь, убивать тебя, что ли?! — вскипел он. — Или продавать на галеры?! Молчи и не приставай ко мне! Просто, за руль больше не пущу никогда!.. Ты раньшето когда-нибудь водила?

— Нет.

— Ну и дела! — Виталий покачал головой. — Видать, и вправду тебя бог хранит! Как ты только никуда не врезалась?! Особенно на трассе! Даже маневрировать умудрялась…

Алина снова жалко улыбнулась, потом сипло, с прононсом сказала в носовой платок:

— Это было наитие!

* * *

Волна ледяной воды выплеснулась на обвисшего на стуле окровавленного человека, и он с испуганным возгласом вскинулся, судорожно хватая ртом воздух и моргая мокрыми ресницами, потом, отфыркиваясь снова обмяк. Закашлялся, приподнял голову и вздрогнул, потом потерянно огляделся.

Вокруг него были лица, плотный круг лиц, смотрящих на него злыми, холодными, волчьими глазами, в которых не было ни капли растерянности или хотя бы малейшего человеческого выражения — только холодная, бездушная злость. Он знал эти лица — знал все до единого и не мог поверить, что все это происходит на самом деле, что они здесь, вокруг него, что их глаза открыты и видят его. Он рванулся, но его дернуло назад, и он взвыл от резкой боли в запястьях, которые были стянуты ремнем и надежно примотаны к батарее.

— Ну, что? — с неожиданной приветливостью осведомилось одно из лиц, и память человека с услужливой машинальностью подсунуло ему краткую информацию о нем.

Номер три, стандартный тип, Кривцов Олег Сергеевич, тысяча девятьсот семидеся-того года рождения, место рождения — город Брянск…

— Что? — растерянно переспросил он в ответ, потом снова задергался. — Кто вы такие?! Развяжите немедленно! Вы с ума сошли?! Где я?!

— Где — в кругу друзей! — сообщил Жора, оседлавший стул задом наперед. — И сейчас у нас будет происходить предельно дружеское общение! Ну, что, — он приоткрыл документы, которые держал в руках, и усмехнулся, — господин Гершберг Григорий Данилович, местожительствующий в славном городе Эссене? Решили в Грецию дернуть? Че так? Не понравилось в России?

— Развяжите меня и верните документы! — зло произнес гражданин Германии. — Сумасшедшие! Вы знаете, кто я такой?!

— Нет, — скучающим тоном отозвался Виталий и закурил. — Просвети нас.

На лицо Гершберга набежала тень. Он явно не пылал энтузиазмом вести просветительскую работу.

— Вы кто такие?!

— Сейчас как закатаю в рог — живо вспомнишь, кто мы такие! — рявкнул Олег, наклоняясь вперед на своем стуле. — Аж десять раз подряд вспомнишь! Козел недобитый! Что вы с ним цацкаетесь! Отдай-те его мне — я из этого мудака сейчас макраме сделаю!

Человек съежился на стуле, сразу же поверив Кривцову на слово, потом снова потерянно огляделся.

— Что вам надо?

— Уже лучше, — заметил Виталий, вертя папиросу в пальцах. — Глядишь, скоро будет совсем хорошо! Только, в первую очередь надо тебе! Очень надо! Иначе зачем ты российских гражданок завалил, а? Нехорошо.

— Это не я! — вдруг завопил Гершберг так пронзительно, что в окнах дребезгнули стекла. — Да я… Я поднялся поторопить… она должна была чемодан… я… мы опаздывали… и я… А она там уже…

В лицо ему выплеснули новую порцию воды, и он осекся, фыркая и отплевываясь. Остальные выжидающе смотрели на него. Алина потирала затылок, борясь с то и дело подкатывавшими приступами тошноты. Кристина нервно теребила свой жемчужный брелок, Ольга покусывала ноготь большого пальца, а Борис разглядывал сидящего на стуле человека с жадным нетерпением.

Глядя на Гершберга, некоторые испытали даже разочарование. Они ожидали увидеть нечто более значительное — либо со злодейскими чертами лица, либо с типичной внешностью сумасшедшего профессора из страшных фильмов — уж во всяком случае, что-нибудь определенно выдающееся. Но привезенный Виталием и Алиной человек не казался чемнибудь выдающимся — молодой еще мужчина, с крупными, довольно приятными чертами лица, темными волнистыми волосами, чуть полноватый и совершенно обычный, похожий на бухгалтера фирмы средней руки. Мокрый, с кровавыми разводами на лбу и щеках, он выглядел совершенно безобидно и даже жалко.

— Ну, убил ты их или нет — с этим уже другие будут разбираться, — Виталий чуть склонил голову набок. — Мне…

— Да не убивал я никого! — снова закричал Григорий Данилович — на этот раз с отчаянием. — Не убивал я Элю! Я любил ее! Понимаете?! Любил! Я хотел увезти ее! Увезти из этой дурацкой страны! Я только из-за нее и задержался в этом чертовом городе, остальные уже давно…

Он осекся, потом зло взглянул на Алину, смотревшую на него пристальным немигающим взглядом.

— Остальные? Ну, чего притих? Вещай дальше!

— Я ее не убивал, — тихо повторил Гершберг и опустил голову. — Это, наверное…

— Кто?!

— Не знаю! Ничего не знаю! — слова посыпались из него, словно сухие горошины из разорвавшегося пакета. — Отпустите меня! Пожалуйста! Вы же… это чтобы меня…

— Кто убил твою подружку?! — ровно спросил Виталий. — Ты ведь его знаешь! Это Лешка?!

— Какой еще Лешка?! Никакого Лешки не знаю! Я ничего не знаю! Кто вы?! Откуда вы взялись?! Как вы меня нашли?! Вы не могли меня найти! — он тихо всхлипнул. — Вы не могли найти Элю! Вы не могли найти даже себя! Отпустите меня! Вы понимаете, что вы натворили?!.. Вы же вывели… теперь и меня… Сволочи!

Олег взвился со стула, но Виталий успел схватить его за руку и дернуть обратно. Алексей нехорошо усмехнулся, потом снова перевел взгляд на Гершберга.

— А вы рассчитывали, что мы все забудем, да?

Тот вдруг широко улыбнулся ему.

— Именно так. И уж тебето лучше меня ни о чем не спрашивать! Мне о тебе все известно!

Евсигнеев побледнел, потом его лицо исказилось в злой гримасе. Приступ смелости тут же отпустил Гершберга, и он, съежившись на стуле, снова начал жалобно причитать. Олег хмуро посмотрел на Виталия.

— Слушай, мы так долго будем с ним канителиться! Давай я ему в рыло дам пару раз, может, это улучшит его сообразительность?!

— Или я! — поддержала его Ольга, хищно прищурившись. — Пусть живее языком машет — у меня уже терпение кончается!

— Вово! Слышь, ты, тевтонец хренов, терпение у нас кончается! Впрочем, у меня оно и не начиналось! Говори давай, а то сейчас на небо отправлю, к коллеге Шрейдеру! У, компания оккупантов!

Гершберг вздрогнул и поднял голову. На мгновение на его лице появилось искреннее удивление, потом он взглянул на Алину и кивнул, констатируя факт.

— Ты.

— Я, — сказала Алина с кривой усмешкой, поднимаясь со стула. Подойдя к нему, она внимательно взглянула сверху вниз на запрокинувшееся к ней лицо.

— Не понимаю! Шрейдер был отличным специалистом! Каким образом ты могла разблокироваться?! Даже при учете особенностей твоей психики… Каким образом?! Ты не могла вспомнить! Тебе закрыли воспоминания о переходе! Ничто не могло тебе напомнить! Тебя тщательно осмотрели!

— В ухо заглядывали?

На лице Григория Даниловича отразилось искреннее недоумение, потом он покачал головой.

— Ухо? При чем тут ухо? Ведь там ничего не бы…

— Когда ты вместе с коллегой пытался меня скрутить, то потерял бумажку с телефоном Эльвиры. А я успела ее спрятать. Ухо было ближе всего. Машинальные действия, — Алина улыбнулась ему в лицо. — На уровне подсознания.

— Что?! — потрясенно спросил он. — Ты… ее там… Ты успела увидеть там эту запись?

— Нет. Она была сложена.

— Твою мать! — Гершберг откинулся на спинку стула и захохотал — громко, истерично, со всхлипываниями. — Бумажка! Просто бумажка! Как могла обычная бумажка… без информации… и вдруг стать критической точкой блокировки?!.. Оойгосподи! Старина Шрейдер бы удавился, если б узнал об этом! — он резко оборвал свой смех и взглянул на нее почти с ненавистью. — А я ведь ему говорил!.. Я с самого начала был против!.. И потом!.. Я ведь говорил им, что возвращать тебя — большой риск! Если бы Константинович не был главным… со своим дурацким гуманизмом!..

— … то вы бы меня ликвидировали, не так ли?

— Это наука, девочка! Некоторыми вещами приходиться поступаться! Не считай меня чудовищем, но… в истинной науке важен не просто ум, а ум бесстрастный. Никакой морали. Никакой души. Все живые существа, включая и людей — особенно людей — это лишь средство для подтверждения истины. Сырье для прогресса научной мысли…

Алина размахнулась и со всей силы ударила его по губам, потом отвернулась, прошла за стул, на котором сидел Виталий, и устало облокотилась на спинку. Воробьев потянулся, взял ее руку, положил себе на плечо и сжал пальцы.

— Сырье?! — холодно переспросил Жора, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — А как же наши жизни, ты, сволочь?!

Гершберг зло посмотрел на него, черпая смелость в почти бессознательной ненависти к этим, окружившем его людям.

— А что такое с вашими жизнями?! Вы бы жили, как жили всегда! Живые и здоровые! Если бы она не осталась в живых, вы бы постепенно все забыли… Да, ситуация была экстремальной, да, на этот раз мы не смогли завершить все должным образом… но никто из вас не бодрствовал во время перехода! Шрейдер дал вам нужную программу, вы вернулись в свои жизни и в них и проснулись! Все! Все было бы именно так, если бы не она! И Эля была бы жива!

— Объясните, что вы с нами сделали? — тихо спросил Борис. — Что и для чего вы с нами делали?

— Господи, да зачем это вам надо?! Забудьте обо всем и идите по домам! Сумасшедшие! Только абсолютно ненормальные начнут искать приснившихся людей… искать смысл в том, чего никогда не было!

— Как это не было! — взревел Олег, до хруста вцепившись пальцами в спинку стула. — Да нас там всех, на хрен, поубивали! Ничего себе не было!

— Это было не понастоящему! — отрезал разбитыми в кровь губами Гершберг и тоскливо покосился на заклеенное газетой окно.

— Но для насто это было понастоящему! — глухо произнесла Алина. — Мы чувствовали понастоящему! И умирали тоже понастоящему! Мы были точно такими же людьми из плоти и крови, как и сейчас! Я абсолютно понастоящему прожила тот миг, когда мне перерезали горло! Сволочи, и вы думаете, что вам это вот так просто сойдет с рук?!

— Глупенькая, — он усмехнулся почти с отеческой жалостью, — нам это уже сошло с рук. Неоднократно, причем! Что вы докажете?! Что у вас есть?! Трупы? Пропавшие люди? Документы? Пленки? У вас нет ничего — есть только идиотский сон! Все, что произошло — всего лишь идиотский сон, бред, галлюцинации — называйте, как хотите! Конечно, вы можете попытаться обратиться в соответствующие органы — бога ради, это даже будет интересно! Загремите в психушку всей компанией! — уголок его рта дернулся и Григорий Данилович снова отвернулся к окну. — Все! Больше я ничего говорить не стану! Я и так сказал достаточно!

Евсигнеев извлек из кармана перочинный нож, нарочито медленно раскрыл его, внимательно посмотрел на сверкающее лезвие, потом — на застывшее лицо Гершберга.

— Мне за такого мудака и отсидеть не жалко!

Григорий Данилович повернул голову, увидел нож и заметно встревожился.

— Я кажется, предупредил вас…

— Хватит! — взревел Алексей, поднимаясь. — Он меня еще пугать будет! Все равно один из них знает и, рано или поздно, узнают остальные! Мне терять больше нечего, понял, урод?! Ты и так у меня все отнял! Ты скажешь правду или я ее из тебя вырежу!

— Уберите этого психа! — испуганно сказал Гершберг, вжимаясь в спинку стула. — Ты спятил еще там!.. Правду… Какая правда вам нужна?! Я вообще не понимаю, чем вы недовольны. В том, что вы там умерли, мы совершенно не виноваты!

— А кто виноват?!

Гершберг сжал губы и мучительно скривился.

— Ну не знаю я! Я ведь был одним из ассистентов! Всегонавсего! Что вы от меня хотите?! В конце концов, разве вам там было так уж плохо?! Ведь там исполнились ваши желания! За что вы хотите нас наказать? — он взглянул на Ольгу. — Вы хотели стать владелицей клуба того человека, который так несправедливо с вами обошелся, — и вы ею стали! — его взгляд перескочил на злое лицо Олега. — Вы хотели собственную автомастерскую — и она у вас была! — лицо Олега в его глазах сменилось лицом Жоры, выражение которого, как всегда, было совершенно непроницаемым. — Вы хотели иметь сеть Интернеткафе и быть плейбоем с внешностью Рока — и вы были таким! — взгляд метнулся к Виталию, но тут же ушел куда-то вниз. — Вы хотели иметь здоровую руку и забыть войну, на которой вам пришлось побывать, — так и было! Что плохого, что все ваши фантазии на несколько дней стали явью?! Черт возьми! Да вы сами по себе ничего не представляете! Вы неудачники, плывущие по течению! Ничтожества с глупыми, примитивными мечтами! — глаза Гершберга загорелись полубезумным огнем, и он выпрямился на стуле, торопливо облизывая склеивающиеся разбитые губы. — Думаете, каков один из критериев вашего отбора?! Мелочность и простота ваших желаний! В них не было грандиозности, не было размаха, не было невозможности! Никто из вас не стремился совершать какие-тоумопомрачительные открытия, захватить власть в целой стране, вести жизнь Стальной бабочки, оставить в истории какойто след! Заветная мечта… паршивая забегаловка, слесарня, парикмахерская, смазливое лицо!.. Уютное, сытое, мещанское счастьишко! Тьфу! — он криво усмехнулся, вдруг сразу став очень старым. — Думаете, я играю роль некоего злого, сумасшедшего ученого, а?! Ведь в подобных диких историях обязательно должен присутствовать безумный профессор, а?! Который обращается с благородными индивидуальностями, как с мусором.

— А разве нет? — негромко произнес Петр, сжимая и разжимая пальцы и играя желваками.

— Да в томто и дело, что нет! Потому что вы — и есть мусор! Вы ничего не можете! Вы не можете даже мечтать! Вам дали возможность принести хоть какуюто пользу. В конце концов, вам дали возможность приблизиться к вашим убогим в мечтам в реальной жизни! На какоето время мы спрятали тех демонов, которые грызли вас всю жизнь. Разве не этого вы хотели?!

— Вы ошибаетесь, — устало сказал Жора, поднял руку и нажал указательным пальцем невидимую кнопку на уровне носа Гершберга. — Вы не спрятали наших демонов. Вы выпустили их на волю. Заветные желания, которым дали жизнь так ненадолго, тоже могут превращаться в демонов… разве вы не знали об этом? Мы были обычными неудачниками, а теперь стали неудачниками сумасшедшими! Вы исполнили наши мечты на миг?.. лучше б вы этого не делали! Посмотрите, во что мы превратились?! Вы не заметили, что здесь коекого не хватает?! Вы в курсе, что Света Бережная умерла? А перед смертью зарезала своего мужа, который изводил ее всю жизнь?

Григорий Данилович слегка побелел лицом, и в его прозрачных глазах снова начал проступать страх, но удивления в них не появилось, как будто сказанное не было для него новостью.

— Нет. Я этого не знал. Возможно…

— Своим экспериментом вы сломали ей психику! В принципе, вы сломали ее всем нам!

— Если бы не Суханова…

— Аля здесь не при чем! — резко перебил его Жора, и на его лице наконец-то начала появляться жаркая ярость. — Света не видела никого из нас! Мы не успели ее найти! Она из-за тебя погибла, сволочь, понимаешь ты это?! Это ты называешь научным прогрессом?!

Григорий Данилович хотел было возразить, но тут вдруг тихий, погруженный в себя Лифман слетел со своего стула, одним прыжком оказался возле гражданина Германии, схватил его за отвороты плаща и, встряхнув, крепко стукнул затылком о стену, и Гершберг взвизгнул — не столько от боли, сколько от испуга.

— Верните мне мою жизнь! — закричал Борис, снова и снова ударяя его о стену. — Немедленно верните мне мою жизнь!

— Это была не жизнь, дурак! — заорал тот, пытаясь вывернуться. — Это был всего лишь сон! Сон! Понимаешь?!

Виталий и Олег, вскочив, с трудом оторвали буйствующего ювелира от Гершберга. Борис покачнулся, потом подошел к стене, прислонился и сполз по ней, дрожа всем телом.

— Это сейчас сон! Это сейчас не моя жизнь, а сон, кошмарный сон! Я хочу проснуться! — Срывающимся голосом он повторил: — Я хочу проснуться! Верните мне мою жизнь!

— Радуйся, что у тебя есть хоть такая! — не выдержав, крикнул Григорий Данилович. — Тебя ведь убили там — забыл?!

— Такая мне не нужна, — прошептал ювелир и закрыл лицо руками. В помещении повисла тишина — тяжелая, давящая, злая, и Гершберг в который раз съежился на пересечении ненавидящих взглядов.

— Слушайте, я уже все сказал. Отпустите меня.

— Ты не сказал и четверти, — заметил Олег, молчавший удивительно долго. — Кстати, ты забыл коечто еще оченьочень важное. Один из демонов, которых вы выпустили, убил нас там. И, нам кажется, теперь он убивает здесь. Человек, чью заветную мечту вы тоже на миг сделали реальностью. Мечту играть страхом других. Мечту убивать безнаказанно. Желание, которое, возможно, было спрятано где-то на самом дне его подсознания, и если бы не вы, этот человек, возможно, никогда бы даже не задумался над этим… Но там он это попробовал. И ему понравилось.

— С чего вам в голову пришла такая глупость? — глухо спросил Гершберг.

— Частный гостиный дом "Жемчужный". Разве вы не слышали о том, что там случилось?

Григорий Данилович молча, непонимающе смотрел на него.

— Ну, конечно, вы ведь были погружены в амор!.. Там убили всех, — сказал Виталий, встал, подошел к связанному человеку и сел перед ним на корточки, свесив руки между колен. — Группа людей в запертом помещении, все убиты разными способами в разное время без всякого мотива… Черт возьми, вам ничего это не напоминает?!

— Нет, нет, — пробормотал Гершберг. — В этом нет смысла, здесь он бы не стал…

— Кто?! — вскричал Виталий, и Гершберг, отпрянув, на этот раз сам стукнулся своим многострадальным затылком о стену. — Ты же знаешь, кто! Кто он, где?! Какой он в этом мире?!

— Да он тебе не скажет! — со злой усмешкой произнесла Кристина, теребя свою жемчужину. — Посмотри на него! Ему страшно!

— Конечно, страшно… Это ведь он прихлопнул твою подружку, чтобы она тебя нам не слила, а?! Верно?! Только как он узнал о ней?!..

— Пожалуйста, отпустите меня… — прошептал тот. — Бога ради, не заставляйте меня больше ничего говорить! Вы не представляете, что может произойти!

— Кретин! Если мы его поймаем, уже ничего не произойдет! Ни с кем, ни с тобой, в частности!..

Гершберг отрицательно покачал головой, и это легкое движение стало искрой, упавшей на груду иссушенной травы. Все повскакивали и набросились на него с яростными криками, тряся, колотя и требуя объяснений. В углу образовалась галдящая кучамала, распавшаяся только тогда, когда в помещении раздался оглушительный грохот. Все, тяжело дыша, обернулись и вопросительно уставились на Алину, с потерянным видом стоявшую возле опрокинутой стремянки.

— Бориса нет! — глухо произнесла она и махнула рукой туда, где еще совсем недавно, привалившись к стене, сидел Лифман. — Он ушел!

— Ты же запер дверь! — воскликнул Олег, глядя на Виталия, а тот уже метнулся к выходу, крикнув на ходу.

— Там только засов!

— Может, вышел подышать? — Кристина подбежала к окну и оторвала кусок газеты, потом припала к стеклу, обзирая пустое пространство перед домом, возле которого сиротливо стояла белая кривцовская "Нива". — Нету. Куда он девался?!

— Нет нигде! — сказал Виталий, появившись в дверном проеме. — Если он бежал, то уже мог добраться до трассы и словить машину! Черт! Куда он мог поехать?! Домой?!

— Господи, — прошептала Алина, побелев, — он, наверное, поехал на работу!

— Зачем ему ехать на работу?! — изумился Олег.

— Возвращать свою жизнь, я думаю! — неожиданно подал голос измочаленный, исцарапанный Григорий Данилович. — Я же говорил — вы сумасшедшие!

— Я за ним! — Виталий подбежал к Гершбергу и одним коротким ударом снова отправил его в бессознательное состояние.

— Зачем ты это сделал?! — почти обиженно спросил Жора.

— На всякий случай, мало ли, что он вам еще наговорит!

Он повернулся и бросился к выходу, но уже в дверях его остановил голос Олега.

— Запри нас снаружи… на всякий случай!

— Что?! — возмутилась Кристина, но Олег бесцеремонно дернул ее за плечо, и она, стукнув зубами, замолчала.

— Цыц, звезда! Запри обязательно. И еще… — он сунул руку в карман, потом взмахнул ею, рука Виталия взметнулась в воздух и поймала брошенные ключи от машины.

— Гони, не церемонься! — сказал Олег, мужественно улыбнувшись. Виталий, пристально глянув на него, кивнул, потом хлопнул дверью, и все они внимательно выслушали, как защелкивается дверной замок.

* * *

Бросив водителю деньги и не поблагодарив его, Борис выскочил из машины, забыв захлопнуть за собой дверцу, и почти побежал к ограждавшему пристройку "Камелии" забору, на ходу доставая пропуск. Молча показал его охраннику на пропускном пункте, не ответив на обычное полунасмешливое приветствие. Охранник проводил его удивленным взглядом, не понимая, что сегодня нашло на вежливого до крайности Лифмана, потом пожал плечами и снова уткнулся в журнал.

Миновав небольшой двор, Борис дернул тяжелую дверь и быстрым, уверенным шагом прошел через проходную, глядя перед собой сосредоточенно, как человек, спешащий по очень важному делу. Вахтер всполошенно закричал ему вслед.

— А пропуск?! Борис Анатольевич! Пропуск не оставили!

Борис, не слыша крика, свернул в длинный коридор, потом открыл первую же дверь и зашел в шумный цех. Ювелиры вскинули головы от своих столов и изумленно посмотрели на него.

— Субботин у себя? — отрывисто спросил Лифман у сидевшей за ближайшим столом девушки, и та кивнула, тряхнув тянущимися из ушей проводами наушников. Ее плеер уже был предусмотрительно выключен.

— Вроде бы… Борь, ты кстати — не дашь трафаретнакладку для кольца…

Борис, потянувшись, схватил надфиль, лежавший на столешнице рядом с другими инструментами, повернулся и вышел, не говоря ни слова. Девушка ошеломленно уставилась на захлопнувшуюся за ним дверь, потом повернулась к остальным.

— Видали хамство?!.. Нет, как вам это?!..

— Что это с Борькой?.. — негромко произнес чей-то мужской голос. — Я никогда у него такого лица не видел.

— Может, умер кто…

Борис шел по коридору. Его лицо окаменело, сосредоточенность в глазах сгустилась до предела, губы слабо улыбались, и улыбка была неровной, словно линия, нарисованная дрожащим пальцем на запотевшем стекле. Рука с надфилем покоилась в кармане брюк.

Остановившись перед тяжелой, роскошной дверью директора, Борис облизнул пересохшие губы, потом отворил дверь, шагнул внутрь и осторожно прикрыл ее за собой. Повернул ручку замка.

Виктор был на своем месте, в глубоком кожаном кресле у стола перед включенным компьютером. Взгляд Бориса быстро оббежал кабинет — столы, составленные буквой "Т", музыкальный центр, тяжелый сейф, бронзовая статуя у стены — та самая, из его сна — обнаженная девушка с чашей и змеей, обвившей ее руку и выглядывавшей над левым плечом из ее пышных распущенных волос… только здесь эта статуя была гораздо больше и казалась не такой красивой… Его взгляд скользнул дальше — по занавесям, по пышным цветочным букетам в безвкусных вазах — и остановился на мягком уголке в дальней части комнаты, где на диване, сбросив полусапожки и поджав под себя стройные ноги, полулежала Инга, грызшая соленый миндаль. При его появлении она выпрямилась и положила хрустнувший пакетик рядом с собой.

— Аа, Борис Анатольевич! — произнес Виктор своим ненавистным, чуть гнусавым голосом. — Решили всетаки поработать сегодня?! А начала рабочего дня, как для всех, для вас больше не существует?! Что вам? Кстати, вам известно, что в дверь надо стучать, прежде чем заходить?

Борис молча подошел к креслу, но на директора он не смотрел. Он смотрел только на Ингу.

— Эй, я с вами разговариваю! — Виктор похлопал ладонью по столешнице. — Куку! Борис Анатоольевич!..

— Добрый день, Борис Анатольевич, — произнесла Инга, садясь и спуская ноги с дивана. Взгляд Лифмана скользнул по ним, и он в который раз поразился, насколько красивые у нее ступни. — Что с вами? У вас что-то случилось?

— Да. Я пришел исправить одну ошибку, — сказал Борис будничным тоном и поднял взгляд к ее недоуменному лицу, такому прекрасному и желанному. Сегодня она заколола волосы высоко на затылке, и он считал, что это не очень шло ей. Ему больше нравилось, когда волосы Инги были распущены. Он попросит ее, чтобы она больше их не закалывала. Ведь она не откажет ему в этой маленькой прихоти? — Конечно, ты в ней не виновата. Тебя заставили. Но теперь все будет, как раньше, все встанет на свои места. Ты поймешь, что так будет правильно. Я сейчас все улажу.

Его пальцы накрепко, до боли сжали надфиль в кармане, и тотчас Субботин, не вставая с кресла, рявкнул:

— Ты что несешь, Лифман?! Совсем умом поехал?! Думаешь, я ничего не знаю?! Да над тобой вся округа потешается, недоумок озабоченный! Нет, Инга, как тебе это нравится, а?!

Инга улыбнулась детской, безмятежножестокой улыбкой и снова подогнула под себя ноги. Сейчас она была так близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до ее округлившегося в изгибе колена, обтянутого черным шелком. Дурманящий запах "Живанши" качал его сознание в своих мягких прозрачных ладонях.

— Хватит, я и так слишком долго тянул, — сказал Виктор за его спиной. — Делал скидки на твое здоровье… твой возраст… Все, финиш! Так и быть, уходи по собственному…

Резко развернувшись, Борис шагнул к нему и, выдернув руку из кармана, замахнулся надфилем. Его глаза были все такими же сосредоточенными, а улыбка на губах стала отстраненной и мягкопечальной. Глаза директора округлились, и он успел произнести потрясенным, незнакомым, тонким срывающимся голосом:

— Борь… ты что?!..

Одновременно он поднял руку, чтобы перехватить Лифмана за запястье и отбросить его от себя, но сделал это слишком медленно и слишком поздно, очевидно, так до конца и не поверив в реальность происходящего. Острый конец надфиля глубоко вонзился ему в шею, разворотив яремную вену. Удар был таким сильным, что инструмент вышел с другой стороны, выбросив фонтанчик крови, и на мгновение пригвоздил Виктора к кожаной обивке кресла. Руки Субботина взметнулись и схватили ювелира за запястье, силясь оттолкнуть его, из распяленного рта вместе с кровью вырвался булькающий крик. Борис, сжав зубы, пытался удержать надфиль, ставший скользким, и несколько секунд они раскачивались взад и вперед, словно в нелепой пантомиме, и инструмент, который дергали из стороны в сторону, все больше и больше раздирал рану. Потом на спину Лифману с душераздирающим воплем прыгнула Инга, колотя его по плечам и голове, полосуя ногтями лицо. Он выпустил надфиль, развернулся и, обхватив женщину, отшвырнул ее на диван.

— Не вмешивайся! Я делаю правильно!

Хотя его голос был очень тихим, в нем прозвучали такие жуткие нотки, что Инга застыла, прижимая к губам дрожащие окровавленные пальцы и с ужасом глядя на его спокойное печальное лицо.

Виктор вскинулся в кресле, глядя вытаращенными глазами куда-то в стену, схватился за надфиль и выдернул его из своей шеи, и следом выплеснулся тугой поток темной крови. Он уронил инструмент на паркет, заляпанный влажными пятнами, дернулся из стороны в сторону, прижимая к шее прыгающую ладонь, потом пошел через кабинет пьяной, мотающейся походкой, налетая на мебель и на стены и оставляя за собой темную дорожку блестящих капель.

— …а!…а!..а!.. — летело вперемешку с бульканьем из его раззявленного рта.

Борис в несколько прыжков догнал его, потом подхватил с пола бронзовую статую, закряхтев от усилия, и обрушил ее на поникшую мотающуюся голову. Виктор свалился на пол и остался лежать, глядя затухающим взглядом в сторону окна. Его согнутые сжатые пальцы дробно, мелко застучали по паркету, словно он спрашивал разрешения войти. Челюсть несколько раз дернулась, выпустив последнее "а!" и застыла, но пальцы еще некоторое время продолжали свое движение, и рука вяло подпрыгивала. Под шеей и лицом стремительно растекалась атласная лужа крови цвета темного вина.

— Все… — тихо произнес Борис и повернулся к дивану, на котором сидела дрожащая Инга, издавая тонкие икающие звуки. — Теперь никто не стоит между нами. Все, Инга. Поехали домой. Теперь все будет, как прежде.

Он шагнул к ней, протянув руки, но Инга с жалобным стоном вжалась в спинку дивана, глядя на него с таким ужасом, что его руки упали.

— Не подходи! Сумасшедший! Не подходи ко мне! Не смей меня трогать!..

— Инга, ты что?! — спросил Лифман с неподдельным изумлением. — Иди скорей ко мне… Неужели ты не поняла, что он занял мое место? Я должен был быть твоим мужем! Ты должна была спать в моей постели!..

Он сделал к дивану еще несколько шагов, и тогда Инга спрыгнула на пол, проворно оббежала столы, зацепив один из стульев и опрокинув его, метнулась к мертвому мужу и, приподняв его и умостив голову и плечи Виктора у себя на коленях, завыла, уткнувшись лицом ему в волосы:

— Виитя!.. Витечкааа!..

Борис подошел к телу Субботина и остановился, с недоуменной болью глядя на нее сверху вниз. Его руки безвольно свисали вдоль бедер, лицо рассеклось глубокими морщинами.

— Инга, что ты делаешь? Он ведь украл тебя у меня, украл всю мою жизнь! Неужели ты забыла?! Вспомни, как мы жили… как мы ездили во Францию, на Мальдивы… Вспомни, как я делал для тебя все украшения… я всегда угадывал, потому что знаю все твои вкусы… знаю, что ты любишь носить кольца на пальцах ног, любишь черный шелк и духи "Живанши", комнатные цветы и классическую музыку… особенно Грига и Вивальди… Я все знаю…

— Сумасшедший ублюдок! — визгливо закричала Инга, поднимая голову. Ее прическа развалилась, вьющиеся пряди неряшливо торчали во все стороны, на лице темнели кровяные разводы вперемешку с подтекшей тушью. Карие глаза стали тусклыми, словно покрылись слоем пыли. — За что ты убил Витю?! За что ты убил моего мужа?! И меня тоже убьешь?!.. Сволочь, ненавижу!.. Что ты наделал?!.. Господи боже, что ты наделал?!..

— Инга… — потрясенно произнес Борис одними губами, потом склонил голову набок, словно приглядываясь к произнесенному имени, и внезапно понял, что это чудесное имя вдруг потеряло для него всякий смысл. Раньше ему нравилось даже просто ощущать его губами, чувствовать, как они шевелятся, выговаривая каждую букву — теперь это было просто бессмысленное движение, пустой звук, который не нес в себе ни жизни, ни любви — никчемный, как пустая мушиная шкурка. Он потер висок и его глаза забегали по сторонам, точно пытались отыскать нечто важное. Инга опустила голову, снова вжав лицо в волосы мужа, и хрипло зарыдала.

— Я понял, — Борис кивнул кому-то невидимому и ему же сказал: — Ты не настоящая. Моя Инга не стала бы себя так вести. Ты — всего лишь подделка. Иллюзия. Жора был прав… тогда… когда пересказывал мне свои теории… У тебя внутри пустота. Они подсунули мне фальшивку… этот Гершберг… и остальные… А моя Инга где-то в другом месте. Где-то в реальности… А это сон. И ты сон. Я должен проснуться. Я должен найти мою жену!..

В дверь уже осторожно, но требовательно стучали и дергали за ручку. Борис наклонился и, не глядя на отпрянувшую Ингу, обшарил карманы Виктора и достал увесистую связку ключей. Потом подошел к двери, отпер замок, приоткрыл ее и выскользнул в образовавшуюся щель, оттолкнув сбежавшихся коллег. Захлопнул дверь и запер на ключ.

— Борь, что там творится?! — спросил один из ювелиров. — В чем у тебя руки? Это что — кровь?!

Не ответив, он быстро пошел по коридору, оставив их толпиться возле дверей. Зайдя за угол, Борис побежал. На мгновение ему показалось, что где-то на улице, очень далеко отсюда кто-то выкрикнул его имя. Но это уже было совершенно не важно. Имена в снах не имеют значения.

Как и лица.

Добежав до тяжелой двойной железной двери, соединявшей пристройку "Камелии" с подъездом жилого дома, он отпер ее одним из ключей Виктора. Он отлично знал, какой ключ нужен. Этот призрак, этот лжедиректор недооценивал его. Они все его недооценили.

Давно не открывавшаяся дверь поддалась с трудом, со скрежетом провернувшись на петлях. Лифман запер ее за собой, потом побежал вверх по лестнице. Уже на третьем этаже бежать стало тяжело, в правом подреберье заворочалась, заскрежетала зубами старая нелюбимая подруга — острая боль, но впервые Борис не обратил на нее внимания.

Добежав до пя-того этажа, он взглянул на чердачный люк, но тот был надежно заперт на висячий замок. Борис растерянно огляделся, потом нажал на кнопку звонка у ближайшей двери.

Дверь открылась почти сразу же. На пороге стояла сонная молодая женщина в ярком махровом халате с расческой в руках, с зубьев которой свисали несколько светлых волосков.

— Боря? — удивленно произнесла она. — Привет. А ты что без звонка? У меня для тебя пока ничего нет.

Борис непонимающе взглянул на нее, потом вспомнил, что несколько раз чинил ей цепочки и серьги, а однажды делал на заказ кольцо.

Хотя, наверное, и это все тоже иллюзия.

— Можно мне войти?

— Зачем?

Борис зло оттолкнул ее в глубь квартиры, шагнул через порог и захлопнул за собой дверь.

Ему не терпелось проснуться.

* * *

— Лифман! — снова закричал Виталий запертой железной двери. — Борис Лифман! Он заходил?!

— Ну заходил, — раздраженно сказал охранник, потом отошел от двери и посмотрел на Виталия сквозь решетчатый забор. — Тебето что?! Посещения и телефонные звонки только в обеденное время. Через сорок минут. Так что…

— Мне нужно поговорить с ним сейчас! Срочно!

— Я же сказал — посе…

— Слушай, старик… — Виталий почти прижался лбом к решетке. — Позови его! Найди! Несчастье у него! Найди его — очень тебя прошу!..

— Хмм, — охранник озадаченно покрутил головой, — ну ладно. Тут подожди — я сейчас.

Он повернулся и быстро пошел к пристройке. Виталий проследил, как он исчез за дверью, потом пнул забор ногой и посмотрел наверх, на ряд колючей проволоки. "Камелия" была ограждена не хуже концлагеря. Он подергал дверь, и в этот момент из одного из окон долетел душераздирающий женский вопль, и Виталий помертвел, поняв, что опоздал.

— Борька! — закричал он, хотя знал, что его, скорее всего, не услышат. — Лифман! Остановись!

Виталий еще раз смерил глазами забор, потом повернулся и бросился к "ниве", стоявшей совсем рядом. Совсем чутьчуть отъехав назад, он без труда снесет этот забор ко всем чертям! Возможно, он еще сможет успеть… Впрочем, Воробьев и сам толком не осознавал, что именно он еще сможет успеть сделать.

Но "нива", чей двигатель совсем недавно работал так ровно и чисто, внезапно заглохла и наотрез отказалась заводиться. Виталий несколько раз попробовал запустить двигатель, но машина в ответ только тряслась, хрипло урча, вздыхала и затихала. В отчаянье он ударил кулаком по рулю и выругался, потом выскочил из машины и снова метнулся было к забору, но тут же повернул голову, услышав чуть поодаль, за углом дома испуганный женский вскрик, а следом — громкие встревоженные голоса.

Забежав за угол, он увидел нескольких человек, которые стояли перед домом, глядя куда-то вверх, прикрывая глаза ладонями. Виталий тоже поднял голову и увидел наверху, на перилах незастекленного балкона пя-того этажа знакомую фигуру в элегантном сером костюме. Борис стоял, держась одной рукой за подпорку, а другой медленно вытирал лицо, и Виталию показалось, что даже с такого расстояния он видит нелепый восторг в глазах ювелира.

— Боря! — закричал он, изо всех сил постаравшись, чтобы крик не вышел всполошенным и не напугал покачивавшегося на перилах Бориса. Тот посмотрел вниз и улыбнулся, узнав Воробьева. Он выглядел очень забавно. И он, и другие стоявшие во дворе люди казались такими маленькими, словно куклы, и совершенно безобидными. Даже смешными. Как Аёна, которая теперь не казалось такой уж страшной. Да, маленькие смешные куклы, и кто-то тоже таскал их, как ему вздумается, и крутил, как хотел, их забавными кукольными жизнями, как это делала Наташка. Пусть их, остаются в этой кукольной стране, в этом сне… а с ним, Борисом, никто больше не сможет играть. Потому что он проснется.

— Виталий, я все понял! Я же говорил тебе! Инга не настоящая! Они все не настоящие! Весь этот мир! Это иллюзии. Жорка мне рассказывал!..

— Боря, ты ошибаешься! Спускайся обратно! Гершберг все уладит! Мы заставим его, слышишь, Боря?! Спустись с перил! Я прошу тебя!

— Ты не понял?! Гершберг — тоже иллюзия! Это все сон! Это все неправда! Мы должны проснуться! И я знаю, как это сделать!

— Хорошо! Давай, я поднимусь, и ты мне расскажешь! Или сам спустись! Такто ведь неудобно разговаривать! Борь! Слышишь меня?!

Борис покачал головой.

— Мы должны обязательно друг друга найти! Я буду вас искать, обещаю! И вы меня найдите! Мы доберемся до реальности!

— Боря, реальность сейчас! Ты не спишь! Я сейчас поднимусь!..

— Я никогда не летал во сне, — произнес Лифман — уже тихо. — Я всегда падал. И всегда просыпался, когда падал. Я знаю, как мне проснуться…

Он отпустил подпорку и медленно опрокинулся вниз головой вперед. Мир со свистом и холодом понесся ему навстречу — нелепый, пасмурный, придуманный кемто мир — понеслись кричащие люди, деревья, асфальт, казавшийся таким реально твердым… Борис знал, что будет больно, но был готов к этому. Больно однажды уже было. Не страшно. Это можно пережить. Все можно пережить, чтобы получить обратно свою жизнь. Возможно Света уже получила ее. Он обязательно найдет ее… там.

Виталий, уже метнувшийся к подъезду, вскинул голову на испуганный женский крик и застыл, сжав зубы.

Ему казалось, что Борис падал очень долго, и его смертельный полет был необыкновенно красивым. На долю секунды Виталий почти поверил, что он действительно спит — настолько легко и уверенно понесся навстречу смерти его знакомый по сну. Он падал молча, и лишь уже у самого асфальта в его горле зародился какойто звук, похожий на удивленный возглас, словно только сейчас Борис понял, какую совершил ошибку.

Потом раздался громкий сырой удар, и Виталий отвернулся, опустив веки, и, словно не доверяя им, закрыл глаза еще ладонью. Потом опустил руку и очень медленно пошел к машине.

* * *

Гершберг пришел в себя раньше, чем ожидалось, и они снова засыпали его вопросами, но Григорий Данилович лишь мрачно отмалчивался и качал головой. Ни угрозы, ни улещивания не помогали, и в конце концов они расселись вокруг, негромко переговариваясь в ожидании Виталия и Бориса. Только Олег поставил свой стул рядышком со стулом гражданина Германии и коротал время, развлекая того красочными рассказами о средневековых казнях и пытках. Вначале Гершберг слушал с равнодушным презрением, но постепенно презрение все больше и больше истончалось и в конце концов его лицо приобрело нежнозеленый оттенок.

— … а на кол насаживали лошадьми, — вещал Олег со знанием дела, покуривая очередную сигарету. — Кол клали на землю, человека привязывали к лошадям и надевали анусом на кол, как наперсток на палец, ейей!.. Ты не отворачивайся, я еще не дорассказал, интересно же!.. А колы бывали двух типов — острый для быстрой казни и тупой — для медленной. На остром приговоренные долго не мучались, их быстро прошпандоривало, а вот на тупом человек мог живьем сидеть сутками… и тот медленномедленно… сквозь внутренности… лез и лез… Никакого гуманизма — верно, Григорий Данилович? Впрочем, не мне вам рассказывать о гуманизме!.. А вот еще был интересный обычай поить человека расплавленным металлом… Насильно, понятное дело. Значит, брали…

— Уберите от меня этого ненормального! — неожиданно взмолился Гершберг и судорожно сглотнул. — И дай-те сигарету.

Олег усмехнулся и отъехал вместе со стулом назад. Жора сунул Гершбергу в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Тот затянулся, потом пожаловался, что ему будет тяжело курить без помощи руки.

— А мне на это наплевать! — благодушно ответил Вершинин. — Я не…

Он повернул голову, услышав, как перед домом затормозила машина, потом широко улыбнулся.

— Мужики вернулись! — радостно сказал Олег, сдвигая кепку на затылок. — Ну, Гершберг, готовься! Ты про пытки внимательно слушал? Ничего не упустил?

Тот скривился, щурясь от лезущего в глаза сигаретного дыма.

Открылась и закрылась не видимая из комнаты железная дверь, раздались шаги, и в дверном проеме появился Воробьев. Его застывшее лицо казалось очень старым, глаза смотрели тускло, устало.

— А где Борька? — недоуменно спросил Олег. — Ты его не нашел?

Виталий, не ответив, медленно пошел через комнату. Он шел уверенно и целеустремленно, и строительный мусор хрустел у него под ногами. Немигающий взгляд уперся Гершбергу в переносицу. Казалось, кроме него, он сейчас не видит никого и ничего вокруг. Оказавшись возле Григория Даниловича, он, наклонившись, схватил его за горло, с силой впечатал затылком и спинкой стула в стену и сжал пальцы, и тот захрипел, дергая стремительно синеющими губами.

— Ты что?! — закричал Олег, вскакивая. — Отпусти!..

Жора, Алексей и Петр вцепились в Виталия, пытаясь оттащить его от Гершберга, но сделать им это удалось далеко не сразу и с большим трудом. Виталий не пытался отбиваться и не выворачивался, он просто тянулся к Григорию Даниловичу с бесконечным упорством зомби, и пальцы его вытянутой руки висели в воздухе, силясь снова ухватиться за горло, от которого их отделяло всего несколько сантиметров. Постепенно расстояние становилось все больше, и наконец им удалось оттащить Воробьева почти на метр.

— Ты что, ополоумел?! — вопросил Алексей. Виталий тряхнул плечами.

— Пустите меня! Пустите, ну! Я ему ничего не сделаю! Все, все!..

Они отпустили его, и Виталий тут же нарушил свои слова, снова метнувшись вперед. На этот раз он не стал хватать Гершберга за горло, а ударил его кулаком в нос, и тот закинулся назад, воя от боли и хлюпая хлынувшей из носа кровью.

— Борис умер! — хрипло произнес Виталий, сжимая и разжимая испачканный кровью кулак. — Нравится тебе твой эксперимент?! Нравится, сука?! Это и есть твоя наука?! Он убил своего директора и выбросился с пя-того этажа! Это так он приблизился к своей заветной мечте?! Да?!

— Что ты говоришь?! — заорал Жора. Виталий холодно, почти с ненавистью взглянул на него, потом опустился на стул, опустил голову и вцепился пальцами себе в волосы.

— Ты слышал.

— Господи… — прошептала Алина и прижала дрожащую ладонь к губам. Кристина задрожала, жалобно оглядываясь, и ключи тонко забренчали в ее трясущихся пальцах. Ольга откинулась на спинку стула, глядя в потолок суженными глазами. Взгляды остальных вонзились в лицо Гершберга, но тот не видел их — он был слишком занят, он дышал.

— Борька… убил человека? — наконец, потрясенно произнес Олег и дернул побелевшими губами. — Борька… умер?

— Зачем вы его нашли?! — вдруг вскричала Марина, вскакивая. — Зачем вы всех нас нашли?! Зачем вам это надо было?! Если самые… самые тихие и слабые… если они сотворили такое, то что…

Олег резко развернулся и, взмахнув рукой, закричал страшным голосом:

— Убью сейчас, тварь!

Рощина упала обратно на стул и втянула голову в плечи, глядя на него с ненавистью. Виталий поднял голову и, ни на кого не глядя, сказал:

— Леха, перекинька мне свой ножичек.

Алексей послушно положил свой нож, уже раскрытый, в протянутую ладонь, и Виталий встал, сжав пальцы на рукоятке.

— Что ты хочешь сделать? — встревоженно спросил Жора. — Мы же еще ничего не узнали… Ведь мы должны… — он замолчал и уставился на свои дрожащие руки, вспомнив жалобный шепот Бориса.

Я хочу проснуться! Верните мне мою жизнь!

Виталий подошел к сидящему на стуле Гершбергу, держа в руке нож, и тот, съежившись, вжался в спинку стула, глядя на него затравленными глазами, но губы его сложились в ироничную улыбку.

— Вы что же… Нечего меня запугивать! Вы думаете, я поверю…

Воробьев наклонился и быстро перерезал ремни, притягивавшие руки Григория Даниловича к батарее, потом сложил нож и бросил его Евсигнееву, едваедва успевшему среагировать.

— Что ты делаешь? — недоуменно спросил он. — Зачем ты его освободил?

— Я не убиваю людей со связанными руками, — ровно ответил Виталий и отступил на шаг. Гершберг недоуменно посмотрел на него снизу вверх, растирая запястья и одновременно утирая струящуюся из носа кровь.

— Вы что? Вы соображаете?! Да вы…

— Никто не знает, где ты, — произнес Виталий свистящим шепотом и чуть склонился к нему. — Никто тебя не найдет. Никогда. Посмотри на меня, Гершберг. Ты сказал, что все о нас знаешь? Значит, ты знаешь, кто я? Знаешь, на что я способен? И знаешь, что слов я на ветер не бросаю? Вставай! Я не собираюсь тебя запугивать. Я собираюсь тебя убить.

— Подождите! — воскликнул Григорий Данилович, побелев и выкатив глаза, потом огляделся, натыкаясь на холодные, выжидающие взгляды. — Вы не можете!..

— Правда?

Гершберг вытер лицо рукавом плаща, потом потерянно покачал головой.

— Ладно, я все расскажу! Ты прав, я знаю, на что ты способен. Именно поэтому они считали тебя одним из лучших претендентов на роль убийцы. Маленькая подсказка, несколько импульсов, еще одна крошечная контрабуляция — и все. Ты бы даже не вспомнил…

— Вы хотели заставить его убить кого-то из нас?! — потрясенно спросила Алина, нервно теребя в пальцах прядь волос.

— Не я! — Гершберг ткнул в ее сторону указательным пальцем. — Давайте сразу же расставим все точки над "и"! Не я разрабатывал программу! Не я отбирал претендентов! Я всего лишь ассистент! Лаборант, черт подери!

— Значит, убийства всетаки были задуманы? — Жора покосился на Алексея. — Значит, даже если б не Лешка, вы все равно бы…

— Все зависело от того, как будет протекать сновидение, как будут складываться обстоятельства… — Гершберг замотал головой, потом всполошенно всплеснул в воздухе руками. — Нет, ну я не могу так… с середины… я совсем запутаюсь! Я и так запутался! Дай-те мне сигарету, пожалуйста! Я все расскажу, только… обещайте больше меня не бить!

— Честное пионерское! — мрачно сказал Виталий, сел на стул и, сгорбившись, уставился на свою правую руку. — Только для начала скажи, кто ты вообще такой?

На лице Гершберга неожиданно появилось облегчение, словно у студента, которому на экзамене попался именно тот билет, который он успел выучить.

— Я занимаюсь гештальттерапией.

— Психов лечишь, что ли? — осведомился Олег, за что тут же получил презрительный взгляд.

— Если уж подходить к вопросу с вашей позиции, то все люди в мире являются психами!.. Гештальттерапия помогает человеку снимать определенные внутренние блокировки, отключать лишние громоздкие и ненужные защитные механизмы, помогает ему развиваться и реализовывать себя и правильно устанавливать отношения с окружающей средой и изыскивать возможности удовлетворения своих нужд из ее изменений…

— Мамочки мои! — тонким голосом сказал Кривцов и с почти искренним отчаяньем схватился за голову. — И как вы это делаете?! Электричество… или иголки втыкаете?!.. Или сразу лоботомия?! Отрезали лишний кусочек мозга — оп! — и я уже в гармонии с окружающей средой!

— Я психотерапевт, а не мясник! — Гершберг с трудом сдержал прорывающееся наружу раздражение. — Мой главный принцип — это убеждение.

— Ну, если все, что вы нам устроили, называется убеждением, то я, наверное…

— Я же сказал, что моей вины тут нет! — Григорий Данилович тряхнул рукой, уронив пепел с сигареты себе на ботинок. — Я всего лишь был одним из тех, кто вас тестировал и составлял предельно глубокий психологический портрет! И давал рекомендации…

— То есть, ты был одним из тех, кто выворачивал нас наизнанку! — уточнил Петр, покачиваясь на стуле.

— Я всего лишь формулировал нужные вопросы и расшифровывал ряды психологических ассоциаций! А после и вовсе был на подхвате! Все возглавляли Шрейдер и… Иванов.

— Изумительное сочетание! — заметил Виталий. Алексей фыркнул, открыл нож и принялся крутить его в пальцах правой руки. Гершберг кисло улыбнулся.

— Это не настоящая фамилия. Никто не знал его настоящей фамилии… Просто, его надо было как-то называть, вот вам и Иванов… Кирилл Петрович.

— Имя тоже фальшивка?

— Не знаю. Я вообще мало что о нем знаю… как о человеке. Порусски говорил чисто, но он не из России… Из какойто европейской страны, мне кажется, скорее всего, из Германии или Австрии… Потомок эмигрантов.

— Ты тоже потомок эмигрантов?! — ядовито спросил Алексей, и Гершберг неожиданно обиделся.

— Это почему еще?! Я из Барнаула! Я живу в Германии всего несколько лет, это связано с работой, а вот раньше…

— Чем занимался этот Иванов?! — перебил его Виталий, не давая Гершбергу ударится в ностальгические воспоминания. — Был такой же гипнотизер, как и Шрейдер?!

— Вы употребили суть неправильный термин… — начал было Григорий Данилович, преподавательски помахивая в воздухе сигаретой, но Виталий досадливо тряхнул головой.

— Смыслто правильный?!

— Ну да. Только еще… — Гершберг поморщился, словно от зубной боли, и выражение его глаз стало странным. — Еще он был… как бы это сказать, чтобы вы поняли… Он был снотворцем.

— Кем?! — изумленно спросила Алина, и Гершберг тут же суетливо замахал руками — так, что на нем даже приподнялся плащ.

— Нет, подождите, подождите! Я должен объяснить вам суть… а потом уже переходить к таким серьезным вещам! Я не буду заскакивать вперед! Если уж вам захотелось правды, дай-те мне рассказать все правильно!

— Вы упоминали о тестированиях, — Алина невольно перешла на "вы", сама того не заметив. — Вы их делали в тот же день, как…

— Нет, нет, что вы! Это требует времени, это очень кропотливая работа… нужно было ведь точно знать, что отсеять… Это началось с тех самых пор, как были подобраны кандидаты.

— То есть, мы, — уточнила Ольга, потирая колено.

— Вы и еще несколько человек, но они не прошли отбор.

— Вот свезло кому-то! — заметила Кристина, вытягивая свои длинные ноги.

— С тех пор из вашей жизни еженедельно выпадали несколько часов. Вы просто этого не помните.

— Это делал этот… Иванов? — Алина наморщила лоб, пытаясь вспомнить, были ли за эти три месяца в ее жизни какие-топотерянные часы? Но зацепиться было не за что — как недавно выразился Гершберг, на эти часы у нее не было ничего, что стало бы ударом в критическую точку.

— Нет, что вы! Это простая работа! Этим обычно занимался Шрейдер! — в голосе гештальттерапевта прозвучали презрительные нотки, и она подумала, что покойный врачгипнолог не пользуется в глазах Гершберга большим авторитетом. — У Кирилла была работа посложнее… Мда.

— Так чего ж этот ваш Шрейдер не смог стереть наш сон?! Все бы было тихомирно!

— Только Иванов был способен уничтожить собственную работу.

— Значит, вы заставили нас увидеть некий сон и изучали, что мы будем там вытворять? — Алексей перекинул нож из одной руки в другую, и Гершберг взглянул на него с раздражением искусствоведа, чью речь о мощи и выразительности тициановских полотен прервали репликой о ценах на колбасу.

— Наша группа преследовала не совсем такую цель.

— Ваша группа? — удивился Виталий. — Их там что — несколько было?

— Разумеется. Изучали коллективную и индивидуальную поведенческую психологию. Реакцию на обстоятельства. Мыслительные процессы. Ориентацию и логику. Психические изменения, физиологические и химические реакции мозга… Ведь все, практически, происходило на самом деле… для вас… и наблюдения вполне можно было применять к реальности. Далее… изучали устойчивость созданных личностей, устойчивость созданной реальности, бессознательную материализацию желаний и страхов — того, что не выявило тестирование и мы не смогли отсеять… В этом проекте пересеклось сразу несколько — так было удобней, кроме того… не нужно было создавать по каждому отдельную группу. Это значительно экономило средства… ведь, если говорить откровенно, нехватка финансирования…

— Что?! — возопил Олег, поднимаясь. — Ты хочешь сказать, что ваша кодла затеяла такой сложный и опасный опыт, даже не подкопив бабок?!

— Подождите! — испуганно сказал Гершберг, ойкнул и уронил окурок, обжегший ему пальцы, потом наступил на него ботинком. — Во-первых, мы провели очень тщательную подготовительную работу. Вовторых, он проводился уже не в первый раз. Даже я, считавшийся новичком, участвовал уже во втором… А до этого их проводили и в Германии, и в других странах, но…

— В Германии?! А чего ж вы сюдато приперлись?!

— Во-первых, ментальность соотечественников всетаки нам ближе! Вовторых, — Григорий Данилович криво улыбнулся, — здесь заниматься этим безопасней и гораздо дешевле.

— Вот как, значит? — заметил Виталий с тонкой улыбкой. — А почему именно Волжанск?

— Этого я не знаю. В сущности, это мог быть любой город. Не мегаполис… но любой большой город. Не я его выбирал… Вы поймите еще раз, я не строил программу пребывания вас в той реальности! Я лишь помогал составлять саму реальность! И ваше прошлое… В сущности, вы составили его сами, вас нужно было только подтолкнуть. Потому и проект наш назывался "Ди штуфе дес троймес"!

— Степень мечты?! — негромко произнес Жора, демонстрируя знание немецкого языка. Гершберг кивнул.

— Дурацкое название! — пробурчал Алексей, поигрывая ножом. Алина раздраженно посмотрела на него, собираясь одернуть, чтобы он не мешал Гершбергу, и без того все время путающемуся в своем рассказе, ее взгляд случайно упал на его правую руку, на нож, который он держал забавно, словно шариковую ручку — между средним и указательным пальцем, очень близко к лезвию, поджимая рукоятку снизу большим пальцем, и вдруг она застыла. Гершберг говорил еще что-то, но она уже не слушала — все ее внимание было сконцентрировано на этой руке, на этих пальцах, держащих нож так забавно… Он подняла взгляд на лицо Евсигнеева, опустила на нож, снова на лицо, и снова на руку…

— … Аля?! — ворвался в ее сознание встревоженный голос Виталия. — Что с тобой?

Алина повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами, не узнавая… Она и не могла его узнать, ведь Але было всего пять, и она никогда не встречала его прежде, она еще не знала никого из них, и когда ее голова повернулась в прежнем направлении, перед ней была трава — длинные густые сочнозеленые стебли, казавшиеся огромными, потому что сама Аля была очень маленькой — она сидела в земляной пещерке и смотрела сквозь эти стебли на кровавый ужас в овраге, и ее пальцы комкали раздавленное тельце цветочной куколки. Она смотрела на руку, летающую над располосованной женской шеей — руку, державшую нож так забавно… Она смотрела, как двое с руганью оттаскивают третьего от мертвого тела… Она не видит их лиц — видит только затылки и мотающиеся волосы… и тут третий поворачивает голову, обшаривая все вокруг жутким взглядом, наполненным неким веселым, восторженным безумием, и она видит его лицо… Раньше оно было всего лишь смазанным белым блином… но теперь она видит его лицо. Память может разглаживать черты лиц, но может и прятать их — очень глубоко. Возможно, сложись все иначе, лицо так и осталось бы лежать в этой глубине. Но сейчас она его видит. Это очень молодое лицо — парню от силы лет восемнадцать, время сильно изменило его с тех пор, подернуло сетью морщин, другими стали глаза, и не было уже густых черных волос, но, несмотря на это, лицо ей знакомо. Теперь знакомо.

Удар в критическую точку.

— Ты чего? — осведомился Алексей. Алина медленно встала, не отводя застывшего взгляда от его лица, и было в нем что-то такое, отчего Евсигнеев тоже поднялся и невольно сделал шаг назад, не понимая, почему снова, как недавно во сне, глядя на ту, другую Алину, ощущает эту тревогу, почти панику. Его пальцы машинально крепче сжали рукоять ножа.

— Ты, — ее губы шевельнулись едваедва — призрачный, невесомый звук. — Это был ты.

— Где я был?! — Евсигнеев чуть пригнулся, в его глазах появилось мучительное напряжение.

— Там… в овраге… Я узнала тебя. Ты и еще двое. И девушка. Это был ты!..

— Что ты несешь?! — пробормотал он, теперь ощущая самый настоящий ужас, и сделал еще один шаг назад, бессознательно поднимая руку с ножом. Олег уже стоял рядом с Алиной, Виталий поднимался со стула, начиная понимать, о чем речь. Гершберг подался вперед — на его лице был искренний профессиональный интерес, в глазах поблескивали восторженные огоньки.

— Бесподобно! — прошептал он.

— Вы думали, что там никого нет… но там… в стенах оврага были пещерки, заросшие густой травой… и я сидела в одной из этих пещерок… Я видела, что ты сделал! — лицо Алины исказилось судорогой. Алексей сглотнул. На его висках и шее вздулись жилы, точно он пытался поднять неимоверную тяжесть.

Рыжая… рыжие волосы… зеленые глаза… лицо, залитое кровью… тело еще подрагивает от недавнего острого наслаждения, и рука с ножом летает, как во сне… никто не узнает, никто!.. еще раз, еще…

Что ты сделал?!..

Никто не узнает, никто!..

Я знаю твое лицо… откуда я его знаю… почему оно так беспокоит меня?..

Я не помню!..

Это произошло внезапно… как приступ… как вирус…

— Сколько тебе лет? — негромко спросил Виталий, отодвигая Алину в сторону. Она дернулась было вперед, но подошедший сзади Жора ловко ухватил ее за руки. Ольга качала головой, потрясенно глядя на Алексея.

— Сорок два. При чем тут…

— Ты приезжал в Волжанск в…восемьдесят первом? Ты ведь, кажется, говорил, что у тебя здесь родственники? Сколько тебе было — восемнадцать?

— Не подходите ко мне! — Алексей упреждающе махнул ножом в его сторону. Олег, стоявший рядом, дернулся вперед, рука Евсигнеева метнулась в его направлении, и тотчас Виталий ударом ноги выбил у него нож, и тот улетел в угол. Потом перехватил за руку, небрежно вывернув кисть, и Алексей, вскрикнув, присел, склонившись набок.

— Пусти! Ты же обещал!

Виталий кивнул, потом, чуть поддернув его напрягшееся в болевой судороге тело, ударил коленом в солнечное сплетение и отшвырнул от себя. Алексей ударился спиной о стену, съехал по ней и сел на пол, хватая ртом воздух и глядя перед собой потерянным, непонимающим взглядом.

— Бросьте вы его! — сказал Гершберг с усмешкой. — Он действительно практически ничего не помнит. Остались только ошметки, да и в тех маловато информации.

Алина зло взглянула на него.

— Ты все знал?!

— Знать и понимать — разные вещи, — заметил Григорий Данилович. — На тестировании выявился лишь бледный след этого происшествия, и толком что-то понять было невозможно. Он отодвинул это в самую глубь памяти и заблокировал настолько надежно, что выявить это было не только очень сложно, но и опасно для его психики. У Сухановой же это было спрятано еще дальше — настолько глубоко, что на тестировании выявлено не было. Чтобы заставить человека извлечь из глубинной памяти и четко передать какоелибо событие, нужно либо иметь хоть какуюто информацию о характере этого события, либо заставлять его просматривать весь конкретный временной отрезок и пересказывать… Я еще раз повторяю, насколько важно задавать точные и правильные вопросы… Нам еще тогда показалось это странным — вы ведь не были знакомы друг с другом, это было учтено… но он почему-то определенно боялся Сухановой. Словно был знаком с ней раньше. Теперьто понятно, в чем дело.

— А мне не понятно! — ненавидящий взгляд Алины метался с одного лица на другое. — Почему у меня во сне была внешность Щегловой?! Вы утверждали, что там сбывались наши желания… Я никогда не желала себе ее лица! Я ведь всегда хотела, чтобы с той девушкой ничего не произошло, чтобы она была жива… Почему же и в той реальности ее убили, хоть там я и не помнила ее лица?!

— Чувство вины, порой, принимает странные формы, — Гершберг задумчиво потер подбородок, потом недовольно посмотрел на свои пальцы, испачканные собственной кровью. — Ты хотела, чтобы она была жива, но в то же время хотела оказаться на ее месте, чтобы быть наказанной за то, что тогда не вмешалась. Вот у тебя и получился некий синтез. И она в какойто степени была жива, и ты в какойто степени была наказана. Она была тобой, а ты — ею. Кроме того, забыть такое сложно…

— Виталий забыл целую войну!..

— Потому что его заставили, потому что мы об этом знали… и то, он ведь не смог забыть все до конца… А ты свое спрятала очень глубоко, не показала нам, вот мы и не смогли ничего сделать.

— А ты, Ольга? — неожиданно спросила Кристина, покручивая на пальце брелок с жемчужиной. — Ты и вправду изуродовала ту бедную девочку?

— Да, — резко и с вызовом ответила Харченко. — Только вам придется это доказать!

— Почему же это случилось и в той реальности? — недоуменно спросила Алина, то и дело поглядывая в сторону Евисгнеева с неприкрытой злобой. Григорий Данилович криво усмехнулся.

— Потому что она этого хотела. Эта та часть прошлого, которой она очень дорожит!

— Неправда! — вскричала Ольга, подавшись вперед. — Я этого не хотела!

В усмешке Гершберга неожиданно появился слабый намек на сочувствие.

— Теперь, возможно, это действительно так. У многих из вас появился определенный прогресс, и это доказывает, что мы на верном пути… Но тогда это было правдой.

Ольга отвела взгляд и уставилась в пол, обхватив себя руками. Ее лицо резко осунулось, губы сжались в тонкую полоску.

— Этот сон выявил ваши глубинные страхи, застарелую вину, отягощавшую жизнь, и вы начали избавляться от них — видите, чем хороша групповая терапия такого рода? В одиночку вы бы не справились! Можно сказать, что этот сон оказал на вас своеобразное катарсическое воздействие.

На лице Жоры появилось раздражение — ему хотелось получить ответы на другие вопросы — более технического свойства. Разглагольствования Гершберга о благом характере эксперимента наводили на него злобную тоску.

— Значит, вы создали для нас некую особую реальность?

Гершберг кивнул — слегка недоуменно.

— Не совсем мы… Мы создали для вас каркас мира, а вы спроецировали на него свои истинные сущности, смешанные с мечтами и потребностями. Мы лишь отсеяли все лишнее. Отполировали. Практически ничего алогичного. Никакой гиперболизации — ничего такого, что свойственно снам, что свойственно бреду, галлюцинациям — потому и отбирали таких людей, как вы — с преимущественно логичными сновидениями. Это была абсолютная, идеальная реальность, неотличимая реальность, составленная из вашей памяти, ваших знаний… Ошибки проявились в лишь несовпадении этих знаний… но вы могли их и не заметить…

— И из наших страхов!

— Ну… это ведь были мелочи. Те мелочи, которые были настолько глубоко скрыты в вашем подсознании, что мы за ними не уследили.

— Все упомнить невозможно. И узнать тоже.

— Ну вот, видите!

— А внешность? А жизнь? А память?

— Мы не корректировали вашу память. Вы сами сделали это. Ваши мечты, ваши желания, ваши качества — все это и создало этакую полуновую личность с новым прошлым… вернее, с новыми воспоминаниями, потому что никакого прошлого у этой личности не было и быть не могло. У нее было только настоящее… если это можно было назвать настоящим. Личность с жизнью, длиной в четверо суток.

— У кого и в вечерок всего! — зло сказал Петр. Гершберг поджал губы.

— Мне очень жаль. Но мы еще довольно долго считали, что вы живы. Сложилась такая обстановка… словно все вдруг посходили с ума и начали друг друга убивать. Мы не сразу поняли, в чем дело.

— Так какого же хрена вы не остановили ваши долбанные опыты?! — Олег свирепо скомкал пустую сигаретную пачку и запустил ее Гершбергу в голову, промахнувшись на какойто сантиметр.

— Да понятно все! — Марина аккуратно поправила волосы, раздраженно взглянув на брякающий на пальце Кристины брелок. — Им любопытно было просто, чем все кончится! Мы же не были живыми людьми… на самомто деле! Вот тебя бы, урод, искупать в кислоте, а я бы поглядела!.. Неужели обязательно было оставлять боль в той реальности?!

— Мне очень жаль, — повторил Гершберг дежурным голосом. Жора досадливо отмахнулся.

— Подождите! С этим ясно! Я хочу знать, как вы вообще могли контролировать эту реальность?! Слушали, что мы говорим?! Мне кажется, этого мало… нужно ведь видеть! А сонто — не кино! Как вы вообще все это устроили?! Этакая виртуальная реальность?! Компьютерная программа?!

— Не совсем так, — Гершберг неожиданно помрачнел. — Разумеется, компьютеры были задействованы… но основную часть работы выполнял Кирилл.

— Снотворец, — уточнил Виталий. Глаза Гершберга затуманились. — Тот парень с разными глазами.

— У него был удивительный дар… Он не только умел контролировать чужие сны, но и устанавливать довольно четкий аудио и видео контакт со спящими… с их снами, точнее, со своим сном, который состоял из ваших. Этот феномен до сих пор еще изучен далеко не полно… просто чудо, что он оказался в нашем лагере… — он мечтательно улыбнулся. — Отличный специалист и великолепный снотворец!

— Не понял! Как это — видеоконтакт со сном? — недоуменно спросил Олег, почесывая ухо. — Этот парень как передатчик работал, что ли? Как такое возможно?

— Любая информация оставляет след. Можно записать голос. Можно записать изображение. Можно записать и мысли, — Гершберг нервно защелкал пальцами в воздухе, и Жора нетерпеливо бросил ему на колени зажигалку и полупустую пачку сигарет. Он достал одну, благодарно кивнул и поспешно закурил. Выдохнул дым и задумчиво посмотрел на клубящееся облачко. — Вы когда-нибудь слышали о людях, способных оставлять на пленке отпечаток своих мыслей?

— Я что-то слышал, — Жора уткнул локоть в бедро и умостил на ладони подбородок. — Но, насколько мне известно, понять что-то по этому отпечатку было нельзя. Вы же говорите о четкой картинке, да еще и из сна!

— Дело в том, что сновидения Кирилла, в отличие от ваших, были предельно осознанными. А осознанные сновидения — очень мощная разновидность мысленных образов. И он работал не с пленкой — его мозг был подключен к компьютеру, и информация шла непосредственно на него. Мне сложно объяснить вам все нюансы — я же не техник!.. Разумеется, все не выглядело так, что мы сидели и словно бы смотрели кино — отнюдь! Потребовались бы годы, чтобы довести все до совершенства, чтобы съемка была практически документальной. А так — мутные картинки, рваные кадры, большая разница во времени, периодические потери контакта… Но все же можно было понять, что происходит.

— И где же он там прятался?! — иронично спросила Марина, давая понять, что ни капли ему не верит. — Что-то мы там вашего наблюдателя не встречали!

— И не встретили бы! — Гершберг усмехнулся. — Вернее, вы все время его видели. Он был автобусом. И был домом. Особняком, в котором вы прожили все эти дни.

— Что?! — возопила Кристина, взвиваясь со стула. — Боже мой! Какая гадость! Мы что — жили внутри кого-то?! В чьемто теле?!

— В сознании! — раздраженно поправила ее Алина, потом искоса поглядела на Григория Даниловича. — Значит… значит вы могли видеть все… что происходило в любой комнате?

Он кивнул, и Алина внезапно густо покраснела и отвернулась. Виталий вскинул голову и посмотрел на него такими страшными глазами, что Гершберг снова съежился, позабыв про свой исследовательский гонор.

— Вы поймите… мы же ученые!.. Мы наблюдали за всем исключительно в научных целях! Господи, вы же раздеваетесь в больнице перед врачами — в этом же ничего нет ужасного!

— Во удивился бы окулист, если б я перед ним разделся! — вслух подумал Кривцов, и Ольга, сидевшая рядом с ним, не выдержав, хихикнула. Петр покачал головой.

— Ну, знаете… Как это гнусно все! Богомерзко, просто, вот что я вам скажу!

— Поподробней про этого Кирилла! — потребовал Жора, но Марина тут же недовольно щелкнула языком.

— Да ну!.. Вы лучше скажи-те, зачем вы вообще кого-то подключали. Создали бы при помощи компьютеров виртуальную реальность… ну, как в кино!

— Ни один компьютер не способен на то, на что способен человеческий мозг! — голос Гершберга прозвучал очень тяжеловесно. Казалось, он сейчас встанет и торжественно вытянется, будто патриот под национальный гимн. — Кирилл совершал удивительные вещи! Вы знаете, очень многие люди осознают себя во сне — видя сон, понимают, что спят. Очень многие начинают тренироваться входить в осознанный сон и многим это удается. Потом они начинают тренироваться управлять реальностью во сне. В сущности, они практически уподобляются богам. Они могут сделать все, что угодно. Кирилл довел свое мастерство до небывалых высот! Он не только научился управлять своей реальностью во сне и передавать информацию о ней — он научился управлять и чужими реальностями. Чужими снами. Безболезненно сливать их воедино. И эффективней всего это получается с такими людьми, как вы. Вы не умеете осознавать, что спите. Поэтому вы и не поняли подвоха. Он соединил ваши реальности в одну, следуя нашим указаниям. Если бы не несовместимость знаний, вы бы ничего и не поняли.

— Что ж вы так?! — язвительно спросил Олег. — Не доглядели за вашим Фредди Крюгером?!

Гершберг зло скривил губы.

— Избавьте меня от ваших идиотских реплик! Кроме того, в последний час… для вас это последняя ночь в особняке — уточняю, что время в реальности и во сне очень сильно не совпадают. Во-первых, это наиболее естественно, вовторых, нам так было удобнее… Так вот, в последний час реальность поддерживал не Кирилл. Его отключили, а мы этого даже не поняли. Сигнал шел совершенно от другого человека. И именно он поддерживал реальность. К сожалению, мы поняли это слишком поздно.

— Так спросили бы потом у этого своего снотворца, что произошло! — посоветовал Петр. Гершберг неожиданно опечалился.

— Увы, это невозможно. Кирилл умер в процессе перехода. Вы, — он посмотрел на Алину, — видели это. Вначале с ним произошел какойто странный припадок, он буйствовал, расколотил большую часть техники, все результаты исследований погибли. А потом… — он пожал плечами. — Многочисленные кровоизлияния… Его мозг словно взорвался изнутри. Возможно, это произошло в результате чудовищного перенапряжения, возможно… Знаете, пару раз, еще до начала опыта, он упоминал о странных вещах, которые в последнее время происходят с ним во время работы в сновидениях, — Григорий Данилович пожал плечами. — Правда, я не оченьто в это верю.

— Во что именно? — поинтересовался Виталий, наблюдая за Алексеем, который все так же сидел, привалившись к стене, с закрытыми глазами и, казалось спал.

— Кирилл говорил, что иногда… словно бы поднимается сильный ветер, почти ураган. Вначале движения становятся скованными, потом накатывает непреодолимый ужас, ощущение, что надвигается что-то гибельное… потом ветер начинает тащить его куда-то. И однажды он видел, куда — очень далеко… Это было нечто гигантское, похожее на огромную черную воронку, бездушное, темное, кошмарное. Кирилл сказал, что еще никогда в жизни он не испытывал такого страха, как когда увидел эту воронку. Если бы его затянуло, туда, то, как он заявил, с ним бы произошло нечто гораздо худшее, чем смерть, — Гершберг печально вздохнул. — Такая потеря для науки. Найдут ли еще такого специалиста — одному богу известно!

— Ну, это скорее всего, просто видения были у вашего Кирилла! — отрезал Жора. Гершберг снова пожал плечами — это становилось его привычным жестом.

— Он был довольно мрачен в последнее время. Утверждал, что возможно все, что он видел, является как бы предупреждением. Словно он нарушил какие-тозапреты. Переступил недозволенную черту.

— Играл в бога, хотите сказать?! — Алина осторожно потрогала свой припухший нос, потом синяк на скуле от кулака Гершберга. — Конечно, богам не понравится, когда кто-то метит на их место.

— Это все религиозные изыски! — Гершберг презрительно фыркнул. — Я не верю в такие глупости.

— А вы когда-нибудь работали с коллективом, у которого сновидения нелогичны? — с жадным интересом спросил Жора. — Ведь гораздо интересней, когда всякие фантастические творения, полет фантазии и так далее… А?

— Я знаю, что такой опыт проводился, — Григорий Данилович нервно покусал губы. — Кирилл упоминал о нем… немного. И сказал, что поддерживать такую реальность очень опасно. Как я понял, результаты были весьма плачевны — несколько человек сошли с ума.

— У нас тоже коекто сошел с ума! — Олег покосился на Евсигнеева. — Как минимум двое! Слушайте, мне все равно хочется знать — если бы не он, и не Лешка, вы бы все равно когонибудь из нас убили?! Ну, признайтесь! Разве нет? Вы же уже проговорились! Я понимаю, куда как интереснее, когда весь коллектив мечется в ужасе и тычет друг в друга пальцами…

— Вам следует коечто понять! Вы должны понять, какое это благо, если мы научимся управлять сновидениями, создавать такие реальности… разумеется, это должно происходить под присмотром специалистов. Я уже не говорю, что это просто развлечение для простого обывателя… а представьте себе людей парализованных, прикованных к постели, которые не могут наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Представьте стариков, которые могут вернуться в свою молодость. Представьте…

— Ты мне мозги не полощи, благодетель! — Кривцов сдернул кепку, хлопнул ею по колену, и Гершберг пугливо вздрогнул. — Я задал тебе конкретный вопрос!

— Ну допустим! Видите ли, подобные эксперименты нуждаются в мощном финансировании.

— То есть, вам дали заказ, — деловито уточнил Олег. Гершберг хмыкнул.

— Вам доводилось читать повесть Гаррисона "Фантастическая сага"?

— Ну. И что с того?

— Испытания и совершенствования машины времени стали возможным лишь благодаря тому, что одна крупная студия захотела снять фильм в прошлом и финансировала этот проект. Вот и все.

Петр внезапно выматерился так сочно и образно, что покраснели даже Олег с Виталием, слыхавшие на своем веку всякое.

— Ты что хочешь сказать — что тебе заказали из наших мозгов… из наших снов кино снимать?! Так что ли?!

— Шоу, — с усмешкой поправил его Гершберг. — Науку финансируют войны и шоубизнес. Как ученый, я, разумеется был против, но от меня тут ничего не зависит. На научную работу нужны деньги! Оглянитесь — в каком мире вы живете?! В мире разнообразных шоу, содранных с западных образцов. Шоу по каждой телевизионной программе. В шоу превратили и суд, и расследование, и чувства, и жизнь. И людям это нравится, между прочим! Они смотрят это с удовольствием! Им нравится подглядывать за чужой жизнью и им понравится подглядывать за чужими снами! Уверяю вас. А если там еще и будут умирать… люди любят кровь! Они ведь будут знать, что это не актеры, не искусственная кровь… там это все понастоящему!

— Фильмов с настоящими убийствами насня-то достаточно, — заметил Воробьев, затылком почувствовав, как сразу напряглась за его спиной Ольга.

— Но это же совсем другое! Это ведь будет легализовано! Как порнуха, которую крутят по ночам! Настоящие смерти — и в то же время никто не умирает! Никакого преследования со стороны закона!

На несколько минут воцарилось гробовое молчание, после чего Олег воинственно осведомился:

— Кто за то, чтобы убить его прямо сейчас?!

— Ну, вы наворотили! — Кристина встала и начала бродить взад и вперед, покручивая брелок с жемчужиной на пальце, поблескивавшей в ярком свете ламп. — Вы вообще хоть сами поняли, что тут сейчас наплели?! По-моему, вы просто свихнувшийся врач — вот и все! Невозможно сон показывать по телевизору! Я вам не верю! Вы вот, например, говорите, что нас подбирали потому, что наши сны логичны и мы не знаем, что спим… А как же Алька?! Как она попала в ваш проект?! Она ведь не такая, как мы!

— Я не знаю, — хмуро ответил Гершберг. — Всех подбирал Кирилл, а Суханову он тестировал лично… и, хотя мы сильно сомневались, настоял, чтобы ее взяли. Сказал, что для него важно, чтобы кто-нибудь там начал беспокоиться, задавать правильные вопросы и искать ответы. Чутьчуть… из-за этого он и с автобусной табличкой подшутил, болван!.. Шрейдер согласился — сказал, что будет интересно наблюдать за действиями остальных и за их реакцией, — его плечи поддернулись вверх. — Честно говоря, я этого вообще не понял. Ведь и раньше, как бы тщательно не отбирали людей, кому-то вдруг удавалось почувствовать, что что-то не так. Но спросить об этом не у кого.

— Может, Кирилл решил саботировать ваш опыт? — предположил Виталий. — Может, ему все это надоело. Может, совесть пробудилась… А может, он попросту испугался… той воронки… Вероятно, его туда всетаки затянуло. Потому и погиб.

Григорий Данилович взглянул на него неожиданно жалобно.

— Я не знаю… Может быть… Если только его не убил тот, другой человек.

— Лешка?! — быстро спросил Виталий, с удивлением обнаружив, что увлекшись фантастическим рассказом Гершберга, они как-то умудрились подзабыть о собственном убийце. — Онто, кстати, как тут оказался?! Как ваш снотворец умудрился его пропустить?! Не думаю, что он намеренно позволил участвовать в проекте такому монстру! А Лешка сказал, что он уже участвовал в таком опыте. Как это понимать?!

— Видите ли… год назад проводился очередной эксперимент… мой первый. Схожие условия, схожая ситуация… все шло гладко, люди вели себя вполне адекватно, как вдруг… — Гершберг замолчал и уставился в пол, явно жалея, что завел этот рассказ. Виталий холодно усмехнулся и откинулся на спинку стула, не без раздражения поглядывая на эксзвезду, которая по-прежнему бестолково мельтешила по комнате, ошеломленно мотая головой и что-то бормоча.

— Дай-тека, я угадаю. Один из них понял, что происходит, грубо говоря, осознал себя во сне. И этим стал для вас опасен.

— Не только. Он понял, что может делать все, что вздумается, совершенно безнаказанно. Он устроил настоящую бойню. Он убил больше половины испытуемых, прежде, чем нам удалось его ликвидировать.

— Но почему вы просто не разбудили его?

— Во-первых это могло бы привести к необратимым последствиям и разрушить всю ткань созданной лжереальности. Вовторых, мы не знали, кто это. Мы не знали, кого из спящих нужно разбудить.

— Как так?

— До эксперимента этого человека не существовало. Не существовало физически.

— Это еще как?! — изумился Олег. — Привидение, что ли?!

— Вы перестанете меня перебивать когда-нибудь или нет? — угрюмо спросил Григорий Данилович. Олег примирительно покачал в воздухе ладонями и надел кепку. — Этот человек появился, когда один из подопытных погиб — там. Несчастный случай. Всего нельзя предусмотреть. Да и к тому же этот человек оказался с неплохими задатками снотворца.

— И откуда же он взялся? — спросила Ольга, уже давно не произносившая ни слова, и опасливо взглянула на Евсигнеева.

— Слушайте, — хмуро произнес Гершберг, — мне бы… это… в туалет надо.

— На вопрос ответь! — безжалостно отозвался Олег. — Дама ждет!

Марина тихонько, презрительно фыркнула, и Кристина, на мгновение остановившись, закатила глаза к потолку.

— Вы, разумеется, знакомы с термином "расщепление личности"?

— А то как же! — Олег принял горделивый вид. — Сейчас же маньяки — одни из самых популярных киногероев! Столько всякой чушни с экрана течет — ужас! Так что все теперь образооованные…

— Шизофрения, так называемая периодическая по типу течения, протекает приступообразно, и промежуток между приступами может быть в десятьдвадцать лет. Все это время человек кажется абсолютно здоровым. Что же касается раздвоения… в человеке вследствие этой болезни могут уживаться и две, и больше личностей. Иногда они знают о существовании друг друга, иногда нет. В нашем случае, знала об этом только одна личность, которая была до сих пор скрыта в глубине подсознания и появилась только в том, искусственном сне, когда умерла доминирующая личность.

— Как же вы шизика пропустили? — удивился Петр, кроша на пол папиросу.

— Дело в том, что та вторая личность… она была очень хитрой. На сеансах тестирования она просто спряталась от нас… хотя, ей богу, не понимаю, как ей это удалось.

— Нет, слушайте, сейчас уже у меня начнется расщепление личности! — Олег принялся раздраженно елозить ногами по полу. — Одна личность будет смирненько сидеть на стуле, сложив руки на коленях, другая сгоняет за водкой, а третья начнет откручивать вам башку, господин Гершберг!

— Олег! — возмущенно произнесло сразу несколько голосов, и Кривцов поспешно зажал себе рот ладонью.

— Все, все! Онемел!

— Ну, так вы вычислили его, в конце концов?! — Жора нетерпеливо подался вперед на стуле, увлеченно блестя глазами. Гершберг кивнул.

— Да. Мужчина тридцати пяти лет. Обычный человек, вполне положительный, состоятельный. Хирург по образованию. Охотой увлекался и средневековой историей.

— Русский?

— Да. Из эмигрантов. После опыта за ним некоторое время наблюдали, но никаких тревожных симптомов не было, вел себя как и прежде. А потом он вдруг исчез.

— А вы начали готовиться к новому опыту? — насмешливо спросил Виталий.

— Разумеется. А что такого?

— Ну козлы! — вырвалось у Олега, и его ладонь снова прыгнула к губам.

— Мы же не знали! — в который раз возмутился Григорий Данилович. — Мы ведь его даже не видели. Связь с автобусом была очень плохая, а в особняке его уже не было. Мы ведь не поняли, когда он появился. А потом, уже под конец… я узнал его. Не по внешности… по действиям… и по образу мышления. Я вдруг понял, что это — тот самый человек, и жутко испугался. Я объяснял остальным, я требовал от Шрейдера остановить опыт… но они так увлеклись…

Алина опустила голову и обхватила ее руками, запустив пальцы в растрепанные волосы.

— Как же вы снова его пропустили. Он мог изменить внешность, но он не мог…

— Как и раньше. Он снова прикрылся другой личностью. На сей раз он придумал ее сам. Он мастер! Мы много потеряли, что он был не на нашей стороне!

— Значит, он проследил за вами, приехал сюда, обдурил вашего Кирилла и отправился развлекаться, — медленно произнесла Алина, яростно комкая спутанные пряди. — Построил свою реальность без ваших корректировок. Мог менять свою внешность и, соответственно, не подчиняться установленным вами законам природы. Он пришел в наш сон с единственной целью — убивать. И ему это удалось. А вы смотрели. Вы просто смотрели.

— Дай-те мне его за горло подержать! — зловеще процедил Олег сквозь сжатые пальцы.

— Я же сказал, что я был против! — Гершберг принялся нервно разглаживать свой помятый, заляпанный кровью плащ. — Теперь вы отпустите меня? Я вам все рассказал. Пожалуйста, дай-те мне уехать. Я и так уже достаточно наказан! Я встретил любимую женщину, но теперь она мертва. В какойто степени из-за меня. Имейте же сострадание!

— Мы начнем иметь сострадание, как только ты назовешь нам имя и фамилию, под которыми Лешка просочился в ваш эксперимент, — холодно ответил Виталий. — Дашь его описание. И любые зацепки, которые помогут нам его вычислить.

Гершберг посмотрел на него с ошеломленным удивлением.

— Что?

— Кто был двенадцатым подопытным?

— Никто. Подопытных было одиннадцать.

Алина медленно подняла голову и потрясенно уставилась на его лицо.

— Как одиннадцать?! Ведь нас было…

— Идиоты! Вы что — до сих пор не поняли?! — Гершберг позволил себе снисходительнопрезрительную усмешку. — Он один из вас!

* * *

На минуту все, кроме ухмыляющегося — правда, теперь уже скорее по инерции, Гершберга, потрясенно застыли, превратившись в некий современный вариант финальной безмолвной сцены из "Ревизора". А когда последние секунды этой минуты ссыпались в никуда, люди, только что стоявшие рядом друг с другом, почти плечом к плечу, рванулись в разные стороны, хрустя строительным мусором, спотыкаясь и опрокидывая стулья. Плотная толпочка превратилась в широкий неровный круг, в центре которого остался сидеть Гершберг, вцепившись побелевшими пальцами в сиденье стула. Ухмылка медленно, словно плавящаяся смола, стекала с его лица, обнажая животный страх.

— Нет, — неуверенно протянул Олег, прижимая к стене вывернутую ладонь, точно придерживая ее, — как это так… Этого не может быть!

— Ну, я-то, слава богу, считать умею! — Гершберг украдкой покосился в сторону дверного проема, который сейчас казался очень далеким. — Одиннадцать. Я знаю вас всех. И всех видел… кроме Бережной. Странно, что вы этого не поняли, после того, что случилось с моей… что произошло с Эльвирой. Только один из вас мог знать и место, и время, и человека. Вы ведь сами все рассказали, не так ли? Он ведь не мог понять, кто такая Эльвира, только лишь следя за вами. Вы должны были ему объяснить. И вы это сделали. Ну, как, хорошо поиграли в расследование? Понравилось?

— Заткнись! — хрипло сказал Петр, и его взгляд заметался вокруг, точно щит, которым он пытался отбить удары других взглядов. — Что вы на меня так смотрите?! Это не я!

— Однажды мы тебя уже перепутали… — хмуро сказал Олег.

Снова наступила тишина, и в этой тишине, казалось, слышно, как движутся взгляды — с одного лица на другое, с одних глаз на другие… Так уже было, все повторялось — снова и снова… Кто? Кто? Может, это ты?.. А может, ты?.. А может, это я, но не знаю об этом?

— Значит, получается, что один из нас — из тех нас — умер там на самом деле? — спросил Жора, нервно озираясь. — Значит, получается, что здесь одного из тех нас не существует?

Гершберг кивнул.

— Верно. Вы неплохо соображаете, Георгий Николаевич. Мне было жаль, когда вас убило столь примитивное создание, — он дернул головой в сторону Евсигнеева, который стоял, вжавшись в угол, и смотрел оттуда, словно затравленный шакал.

Кристина тонко откашлялась, словно собираясь исполнить песню, и снова наступила тишина. Алина, сжимавшая и разжимавшая пальцы, словно это помогало развиваться ее дедукции, отчаянно думала и знала, что сейчас похожие мысли ворочаются и в остальных головах — во всех, кроме одной.

Он мастер. Он снова прикрылся другой личностью.

Он мастер…

Он очень хитрый.

Он мастер.

В том сне он создал другую личность настолько искусно, что они воспринимали ее, как обычного живого человека. Индивидуальность со своим характером, со своими привычками — даже со своими желаниями и страхами. Личность, которая осознавала себя личностью и ни на секунду не усомнилась в собственной иллюзорности. Потому что он мастер. Он так здорово прикинулся Петром — и даже не в том дело, что он скопировал его внешность. Он умело скопировал и его характер — его трусоватость, его простодушие, его заковыристую ругань… Так что ему стоит прикинуться тем человеком, которого он сам выдумал?! Тело — всего лишь тело.

А ведь Жорка тогда выдвигал теорию, что мол, его самого, возможно, на самом деле не существует! И тогда здорово перепугался. Жорка бы мог. В последнюю ночь его с ними не было. Хотя, когда в нее стреляли, он был с Виталием. Да и не похож Жорка на убийцу… Хотя и Петр не был похож на убийцу.

Он мог бы быть и снова Петром. Вовсе не обязательно, что он действительно водитель. С деньгами можно сделать все, что угодно.

Он мог бы быть и Евсигнеевым, умело натянувшим на себя маску истеричного безумца. Мало ли, где он жил после того, как ему исполнилось восемнадцать? Но он спас ее тогда на дороге — нелепый поступок, если он — убийца. Если бы она была мертва, Гершберг бы тут сейчас не сидел, и все постепенно, само собой сошло бы на нет.

Он мог бы стать и меланхоличным тоскующим Борисом, постоянно плачущим и путающимся в реальностях. Но Борис давно мертв.

Он мог бы быть и балагуром Олегом, обаятельным весельчаком, которого очень трудно в чем-то заподозрить. Олег отлично водит машину. Он разбирается в оружии. Вполне возможно, что он и неплохо стреляет. Он мастер во многих областях и он отнюдь не дурак. Он последним дежурил у дома Эльвиры и вполне мог убить ее, а им позвонить уже после этого и вызвать для беседы уже с остывающим телом.

Алина внимательно взглянула на Олега, пытаясь представить, как его веселое, живое лицо на глазах превращается в кровожадную маску безумца, как его рука замахивается ножом… Кривцов, почувствовав ее исследующий взгляд, округлил глаза и молча замотал головой, потом интенсивно покрутил у висков обоими указательными пальцами.

Правда, у него не было времени, чтобы подвесить Стаси на ветку. Но он мог нанять, кого угодно — отморозков даже в одномединственном Волжанске прудпруди! К тому же, возможно, это была действительно просто злая шутка какихнибудь мальчишек, не имеющих к делу никакого отношения. Но он мог убить ее в квартире. Мог убить по дороге. И придумать любую историю…

Нет, не может быть, чтобы Олег…

— Отпустите меня! — снова потребовал Гершберг тонким, дрожащим голосом. — Я все вам сказал! Разбирайтесь дальше сами!

— Слушай! — воскликнул вдруг Олег. — А может это твой снотворец хренов учудил, а?! Может, это он сам там веселился, а потом…

— Чудесная теория, если бы не одно маленькое "но" — Кирилл мертв уже больше двух недель!

— Это всего лишь твои слова! — заявил Кривцов, раскачиваясь впередназад и стукаясь спиной о стену. — Может вы с ним заодно! И он сейчас прискачет спасать своего коллегу! Или поджидает момент, чтобы убрать ненужного свидетеля, а потом и всех нас перещелкать!

— Идиот! — взвыл Гершберг, вскакивая. — Кирилл умер! Он умер! Что за дикие предположения?!

Алина смотревшая на него, внезапно поверила ему. Гершберг был слишком напуган. Потом она почему-то подумала о человеке с разноцветными глазами, о "Кирилле Иванове", который всю жизнь тренировался в искусстве управления снами. Всю жизнь он спал… Но когда же он жил?

— Ну, выто знаете, кто из нас? Вы должны ведь были его вычислить! — она обвела взглядом лица остальных, потом снова посмотрела на Григория Даниловича. — Вы ведь знаете, кто он, не так ли?

Гершберг замотал головой и крепко сжал губы.

— Врет! — авторитетно заявил Петр. — Он боится! Боишься, Гершберг?!

— Да, я боюсь, — просто ответил тот и опустился обратно на стул. — Не такой я дурак, чтоб выдавать его!

— Да мы тебя сейчас порвем, на фиг, если ты не скажешь! — заорал Кривцов, и Григорий Данилович жалко улыбнулся.

— Ну и что? Вы не понимаете — все еще не понимаете. Вы меня просто убьете. Всего один раз. Он может сделать нечто гораздо более ужасное. Не просто убить и не просто один раз.

— С меня хватит! — вдруг заявила Марина и быстрыми шагами направилась в сторону выхода. Но тут же остановилась, глядя на спину Воробьева, который, незаметно для остальных, переместился к дверному проему и теперь загораживал его, сунув одну руку в карман куртки и глядя перед собой.

— Никто отсюда не выйдет, — произнес он и медленно повернулся. На его лицо легла тень, и Алина вдруг похолодела, глядя на его губы, сложившиеся в недобрую улыбку, на суженные, поблескивающие из-под ресниц глаза, на лицо, кажущееся чужим и очень, очень опасным. Единственный человек, которого ей и в голову не пришло подозревать.

Он мастер. Он может быть кем угодно…

Он мастер.

Приоткрыв рот, Алина отшатнулась назад. В тот же момент Виталий чуть переместился, так что на его лицо упал свет, и она внезапно поняла, что тень, страх и собственное глупое воображение сыграли с ней злую шутку. Лицо Виталия было таким же, как и прежде, губы были крепко сжаты, а в глазах сквозь тревогу проступала ошеломленная боль — он успел заметить ее взгляд и тоже все понял.

— Как ты могла?.. — произнес он хриплым, надтреснутым голосом. Потом его глаза стали холодными, и Виталий отвернулся. Алина задохнулась, осознав, что только что своими руками разрушила свой хрустальный, волшебный мир, о котором так мечтала и который не просуществовал и суток. Ей показалось, что она слышит, как на пол с печальным звоном ссыпаются мельчайшие сверкающие осколки.

— Никто отсюда не выйдет, — уже твердо повторил Виталий, — пока мы не разберемся, кто из нас фальшивка! Ясно! Так что разворачивайся!

— Но я-то могу уйти? — вопросил Гершберг, извлек из кармана платок и начал яростно вытирать с лица подсохшую кровь.

— Отпусти его, — неожиданно устало сказал Жора. — Большего он нам все равно не скажет, а что еще с него взять? Пусть идет. Не убивать же его, в самом деле?!

Олег хотел было возразить, потом посмотрел на жалобное лицо гештальттерапевта, сплюнул и отвернулся, всем своим видом отражая абсолютное презрение.

— Простите меня, — пробормотал Григорий Данилович, комкая платок в пальцах. — Я не хотел, чтобы так вышло. Я не хотел, чтобы погибли люди. Простите.

— Ну, подумаешь, зато в науке нарисовался нехилый прогресс! — процедил Петр. Виталий взглянул на него, потом на Гершберга, бросил к его ногам документы и махнул рукой в сторону двери, делая шаг вправо.

— Проваливай!

— Спасибо! — с облегчением воскликнул Григорий Данилович. — Спасибо вам!..

Он торопливо нагнулся за документами, собрал их трясущимися пальцами, выпрямился, и в тот же момент что-то громко хлопнуло, и правый глаз Гершберга исчез в брызгах крови. Его голова дернулась назад, потом он на секунду застыл, стеклянно глядя перед собой левым глазом, и опрокинулся навзничь, взмахнув полами плаща, словно крыльями. Документы с тихим шелестом легли на пол рядом с мертвой рукой.

— Действо сильно затянулось, — скучающе произнесла Кристина, опуская руку с пистолетом, казавшимся слишком большим и тяжелым для ее тонких пальцев с бесчисленными сверкающими кольцами. — Вам так не кажется?

— Ты?! — потрясенно сказал Олег, делая шаг вперед. — Ты, звездушка?!

— Эй, эй! — ее рука поднялась, и зрачок пистолетного дула поочередно обвел всех темным, неживым взглядом. — Вы мне тут не балуйте! Стой на месте, Олежек, а то невзначай прострелю твой говорливый ротик!

Виталий вздрогнул, узнав манеру говорить и своеобразный юмор Лешки, и почти наяву увидел высоко над собой его худое мальчишеское лицо, когда тот выволакивал его из гостиной. Кристина, пугливая, взбалмошная, тоскующая по своей несостоявшейся звездной карьере, украшенная фальшивыми драгоценностями и суевериями, вульгарная, длинноногая и в чем-то очень забавная. Кристина, которая после неудачного выстрела пошла к Лифману. Она не могла пойти к Жорке, потому что не знала о той зацепке — ведь когда Жора упоминал о мамепрофессоре, Лешки не было в гостиной. Его тогда вообще еще не было в доме. В том и проблема с отлично придуманной личностью. Она совершенно отдельная. Он не мог знать то, что знала она. И выбрал Лифмана, считая, что редкая фамилия и профессия ювелира — вполне достаточно для объяснения, почему он нашел именно этого человека. Найти Виталия или Алину та Кристина никак бы не смогла, это бы вызвало подозрения. И все произошла именно так, как она продумала. Они ничего не заподозрили. Он сам рассказал ей про Эльвиру, подписав той смертный приговор. И все прошло бы гладко, не окажись незадачливый Гершберг ее женихом. Этого не знал никто.

Они сгрудились возле убитого, глядя на Кристину, а та медленно отходила назад, но не к двери, а к дальней короткой стене — до тех пор, пока не уперлась спиной в подоконник. Стразы на ее высоких сапогах весело переливались.

— Вы такие глупые, — Кристина сочувственно улыбнулась. — Что там, что здесь. Я придумала для вас личность — эгоистичную, капризную, глупую и с не менее мелкими желаниями, чем у вас. Петь вместе со звездами — невелика честь, невелико счастье… Господи упаси меня от таких заветных желаний!

— А твое заветное желание — убивать, Леха? — негромко спросил Виталий, стреляя глазами по сторонам. Кристина сморщилась, словно от зубной боли.

— Господи, Воробьев, я же тебе уже объясняла! Что ты, как баран, уперся рогами в свои догмы. Смерти — не цель, это лишь средство. И, будь любезен, не называй меня Леха! — Кристина вытянула вперед правую ногу, демонстрируя гладкое крепкое бедро под задравшейся юбкой, не воодушевившее сейчас даже Олега. — Разве такое может принадлежать Лехе?!

— Как же тебя называть?

— Да можешь так же, Кристиной, — ее губы игриво улыбнулись. — Я уже и привыкла даже.

— Зачем ты убила этого беднягу?

— Он знал, кто я. Зря вы решили его отпустить. С другой стороны, вы же не могли продолжать свои задушевные беседы до бесконечности? Я так надеялась, что кто-нибудь из вас в конце концов сорвется, но нет, вам надо было блеснуть гуманизмом, идиоты!

— Тебе понравилось в "Жемчужном"? — спросила Алина, глядя на нее застывшим взглядом. Кристина пожала узкими плечами.

— Ты знаешь, не очень. Не выдержала, сорвалась — очень хотелось проверить, каково это не во сне, — на ее лице появилась смущенная, виноватая гримаска. — Глупость сделала, знаю. Больше не повторится. Там было совсем не так, как с вами. Во-первых, очень опасно. Один из охранников чуть меня не убил, козел! Хотя… как мужик он был очень даже ничего… А вовторых, было очень скучно. Никакого простора для фантазии!

Петр икнул и машинально прикрыл рот мозолистой ладонью.

— Фантазии?! Психичка!

— Не оскорбляйте меня, Петр Алексеевич, — кротко заметила Логвинова. — Иначе я внесу в вашу жизнь очень большое разнообразие. Равно, как и в вашу смерть!

— Но зачем все это?! — изумленно вопросил Олег, все еще не в силах поверить. — На хрена?! Бросить все, изменить пол, погнаться за этими вшивыми исследователями, влезть в их опыт… Для чего?! Из-за снов?!

— Это не просто сны, — Кристина мечтательно улыбнулась. — Это реальности — бесчисленное множество реальностей, в каждой из которых я бог, даже больше, чем бог! Жаль, ты этого никогда не узнаешь, Олег. Это потрясающе. Я поняла это сразу, еще в прошлый раз… но они убили меня! И они, и этот снотворец, сволочь! Но, как говорится, я недолго горевала. Я тренировалась, я совершенствовалась. Конечно, мне многого не хватало, но это мне мог дать только Кирилл. Поэтому я вошла с ним в контакт и взяла то, что мне было нужно. Я научилась всему!

— Это ты убила его?

— Ну конечно. Он был слишком самонадеян, к тому же в последнем сне допустил немало ошибок. Я утомилась исправлять их, — она сокрушенно покачала головой. — Зато теперь я могу делать все, что угодно. Я могу быть кем угодно. А эта реальность… она слишком примитивна, поэтому мне уже было не важно, кто я здесь — мужик или баба!

Кристина переступила с ноги на ногу, потом обмахнула Алину недоумевающим взглядом.

— Я так и не смогла понять, зачем он включил тебя в опыт? Ты выпадаешь из ряда, но ты и не снотворец. Так… маааленький божок с детскими цветочными мирками. Но этого было достаточно, чтобы здорово мне там подпортить! Мне хотелось поиграть в реальности, неотличимой от настоящей, а ты начала ее разваливать своими дурацкими придирками и наблюдениями! Народ переполошила! Этот кретин, — она взглянула на очень бледного Евсигнеева, — свихнулся и застрелил Жорку, а у меня для него был припасен такой отличный планчик!.. Не дергайся! — рука Кристины навела пистолет на лицо качнувшегося было вперед Жоры. — Хочешь снова пулю словить?! Хоть я и сильно изменилась за этот год, но у моего тела все те же реакции отличного охотника!.. Знаете, мой приятель по телу был таким придурком!.. Хорошо, что он не вернулся в реальность вместе со мной! Кристиночку, конечно, жаль, неплохая получилась работа! Как, Олежа, понравилась тебе моя Кристина?

— Мудак! — буркнул Олег и почесал затылок, после чего поправился. — Сука!

— Фу, как грубо! — пожурила его Логвинова. — Но, вижу, понравилась!

— Всех ты нас не убьешь, шизофреничка! — зло сказал Жора. — И тут тебе уже никуда не деться! Теперь, когда мы проснулись и…

Кристина прервала его изящным покачиванием левой руки с торчащим указательным пальцем, на котором все еще позвякивал брелок с округло сияющей жемчужиной. Потом улыбнулась — неожиданно сочувственно.

— Бедные вы, бедные… А почему вы так уверены, что вы проснулись?

Она махнула взглядом в сторону потолка, потом посмотрела на них и снова улыбнулась. Алина, а следом за ней и остальные медленно подняли головы и посмотрели на потолок.

С потолка свисала, кружась и покачиваясь, легкая причудливая подвеска — немыслимо ажурное сооружение из латуни и тонкого цветного стекла, и едва их взгляды упали на нее, как она закружилась в знакомом воздушном танце, выпевая задумчивую хрустальную песню.

Часть вторая Игры в богов

I

по-разному и от разного просыпаются спящие. У одних пробуждение может быть бодрым, у других — ленивым, у иных — недовольным или болезненным, и разные картины и миры остаются за быстро затягивающейся пеленой ушедшего сна — волшебные, светлые, мрачные, пугающие, и у кого-то из тьмы глаза открываются в тьму совершенную.

* * *

Виталий открыл глаза и тотчас же дернулся, но по-прежнему так и не смог встать на ноги. По-прежнему вставать было не на что, и пустые рукава рубашки хлопали его по бокам.

Сон? Он спал? Или спит? Кто он? Где он был до этого? Были какие-толюди, какая-то жизнь… кажется, он был здоровым в той жизни. Был какойто человек… Ему показалось очень важным вспомнить, кто это был — это было даже важнее, чем пустые рукава рубашки. Он напрягся, но в памяти появилась лишь бесформенная расплывчатая фигура, лишенная лица и имени.

Виталий огляделся. Вокруг сгущался вечер, дыша прохладой и сиренью. Он сидел на бордюре, на ящике, поверх которого было постелено свернутое одеяло. Он узнал улицу — одну из самарских улиц, малооживленных в это время суток, по которой бесчисленное множество раз бегал когда-то в школу. Стоявший неподалеку тусклый фонарь бросал на него круг слабого, реденького света, и он чувствовал взгляды иногда проходящих мимо людей — то равнодушные, то жалостливые, от которых его коробило еще больше, чем от первых. Мимо прошли две девушки, держась за руки и смеясь, — одна рыжая и высокая, другая чуть поменьше ростом, с темнокаштановыми волосами. Они вскользь глянули на него и пошли своей дорогой, стуча каблучками, а Виталий остался сидеть, не заинтересовавший, не узнанный, не имевший значения. Он открыл рот, чтобы окликнуть их ее?

по имени, но не смог произнести ни звука, а они уходили все дальше и, наконец, исчезли за углом дома, забрав с собой свой звонкий, беззаботный смех.

Виталий болезненно зажмурился, потом отвернулся, открыл глаза и увидел Дашу.

Она шла к нему по узкой асфальтовой дороге между пухлыми, бесформенными грудами кустов, щелкая каблуками и кокетливо вихляя бедрами — его Дашка, веселая, стройная и в свои пятнадцать невыразимо хорошенькая. Ее длинные русые волосы тяжело колыхались из стороны в сторону, в руке покачивалась сумочка. В пальцах другой руки тлела сигарета, которую она держала не очень умело и которая делала ее смешной, как смешны дети, примеряющие перед зеркалом родительскую одежду. Увидев его, она поспешно швырнула сигарету себе за спину, улыбнулась и помахала ему, и он тоже улыбнулся в ответ. Опять курит, негодяйка! Он бы отшлепал ее… если б мог.

А потом он увидел, как от одного из кустов, мимо которого она только что прошла, отделилась тень и бесшумно и очень быстро двинулась следом за ней. Виталий попытался закричать, но вместо крика изо рта вырвалось только сухое сипение. Тень взмахнула рукой, и он услышал сырой звук удара. Даша, не издав ни звука, сунулась лицом в асфальт, и ее волосы разметались во все стороны, и со своего места он видел, как они шелковисто поблескивают в тусклом фонарном свете. Виталий снова попытался закричать, и снова голос отказался ему повиноваться. Он качнулся и упал лицом вперед, больно ударившись лбом об асфальт, потом приподнял голову и задергался, коекак продвигаясь вперед судорожными рывками. Кровь из рассеченного лба заливала ему глаза, но все же он видел, как уже две тени склоняются над его неподвижно лежащей сестрой. Одна сдирала с нее куртку, другая выдергивала из ушей серьги и рылась в сумочке. Потом тени повернулись и так же бесшумно растворились в сиреневом вечере, так и не заметив Виталия.

Закусив губу от усилия, он все же добрался до Даши. Она теперь лежала на спине, и из-под ее затылка по смятым волосам и по асфальту медленно расползалась темная кровь. Раскрытые губы сестры слабо подергивались, и он видел, как на ее тонкой бледной шее бьется жилка. Виталий смотрел на нее — это все, что он мог сделать. Что может сделать лишенный голоса калека, кроме того, как смотреть, дожидаясь пока кто-нибудь не пройдет мимо?

Чья-то изломанная тень упала на лицо Даши, и, подняв голову, Виталий увидел, что рядом на корточках сидит человек — совсем еще мальчишка, в кроссовках и джинсовом костюме. На его указательном пальце висели ключи с брелоком в виде большой жемчужины.

— Да, очень печальная история, — проникновенно сказал он. — Печальная… но теперь она закончилась. Это оказалось гораздо хуже, чем находиться в этот момент в другом месте, верно?

Виталий снова открыл рот, и, к его удивлению, на этот раз крик получился — громкий, отчаянный, эхом раскатившийся среди темных дворов.

— Помогите! Кто-нибудь! Помогите!

— Покричи, покричи, — дружелюбно сказал человек, выпрямляясь. — Никто не придет.

С губ девушки сорвался слабый стон, и Виталий, повернув голову, хрипло прошептал:

— Дашка…

— Я бы мог отправить тебя обратно на войну, — сказал человек, позвякивая ключами. — Но я знаю, что ничто в этом мире не имеет для тебя большего значения, чем твоя несчастная сестренка. Я ведь прав?

— Сволочь! — взревел Виталий, безуспешно пытаясь подняться. — Гнида! Убью, падаль!

— Закусаешь до смерти? — Лешка усмехнулся, потом ударом ноги перевернул его на спину, вдавил ногу ему в живот, и Воробьев закашлялся. — Кстати, ты не приметил тут недавно двух девчонок, а? Занятно, я ведь их тут не планировал.

— Это сон! — закричал Виталий. — Я не верю в это! Все это сон!

— Иные сны нельзя отличить от жизни, — заметил Лешка, убирая ногу. — А ты сейчас живешь. Я могу повторить это. Я могу сделать это бесконечным. Я могу сделать это и хуже!

— Я все равно проснусь! Я проснусь!

— Ну, так просыпайся же! — сказал Лешка и ударил его ногой в бок.

* * *

Он стоял на обочине дороги, и ему было восемь лет. Он осознал это сразу же, как и твердый асфальт под ногами, и тяжесть чуть теплого от дневного солнца камня в правой руке. Но этого не могло быть, потому что ему было не восемь, ему было…

Сколько?

А потом ему в уши ударил крик — страшный, полный муки, высокий вибрирующий вопль, и он знал, чей это крик, даже еще не взглянув на дорогу, — он знал, что там в луже крови бьется Бэк — его Бэк, веселый вислоухий, лохматый пес, которого только что сбила промчавшаяся машина — сбила и улетела прочь, и ее водитель уже, наверное, забыл об этом. А Бэк кричал. Виталий уже знал, что никто не в силах ему помочь, но он никак не умирал, он кричал. Ни одно существо в мире не должно так кричать, ни одно существо в мире не должно испытывать такой боли!

Он опустил взгляд вниз, потом зажмурился, сжав зубы. Ведь это уже было когда-то, кажется, было… Почему же это происходит снова?!

Не верь ему! Это — лишь иллюзия!

Кто это сказал? И для чего?

Виталий шагнул вперед и опустился на колени рядом с умирающим псом. Карие собачьи глаза смотрели на него в упор, полные боли, ужаса и беспредельного укора.

Как ты допустил это, хозяин? Помоги мне! Почему ты мне не помогаешь? Для чего тебе этот камень?

— Бэк… — прошептал он и дотронулся дрожащими пальцами до его широкого лба, до свисающего лохматого уха. — Прости меня, пожалуйста…

Его правая рука резко взлетела в воздух и с силой опустила тяжелый камень на лобастую лохматую голову. Раздался страшный, чавкающий звук, и крик сразу оборвался, и в наступившей тишине, он услышал, как вдоль дороги шумят под весенним ветром деревья. Уронив камень, Виталий вытер ладонью мокрое лицо, потом поднял голову и огляделся. Двор был пустынным, и только далеко, возле угла дома стоял какойто человек. Женщина. На ней было развевающееся на ветру темное пальто, светлокаштановые волосы вились вокруг головы, словно растревоженные змеи. Что-то в женщине показалось ему странным. Он не сразу понял, что именно, и только приглядевшись, увидел, что у женщины нет лица. Там, где должны были находиться нос, рот, глаза, была лишь гладкая кожа — белый овал над черным воротником. Тем не менее, женщина смотрела на него, и Виталий знал, что она его видит.

Ее нужно было помнить…

Но почему?..

Виталий посмотрел на мертвого пса и поднялся. Нужно было убрать его с дороги, нужно было…

Бэк приподнял разбитую голову.

Виталий судорожно сглотнул и сделал шаг назад, наткнулся на бордюр и чуть не упал. Бэк медленно, рывками поднимал с асфальта свое изломанное, почти разорванное пополам тело, дрожа и пьяно шатаясь. Внутренности вывалились и влажно шлепали по серому камню, собирая пыль и мелкий мусор.

— Бэк… — прошептал Виталий и снова шагнул назад, не понимая, что происходит. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой мальчишкой?

и ему было очень страшно. Бэк ведь был мертв — неужели он ошибся?! Неужели он проломил череп любимому псу, хотя тот, на самом деле, не был так уж серьезно ранен, как ему показалось?!

Бэк повернул голову, отыскал его неподвижным взглядом и, вздернув верхнюю губу, зарычал. В чуть суженных глазах горела жуткая, потусторонняя ненависть и злоба, из пасти тянулись темные нити слюны, солнце блестело на мощных острых клыках. Он покачнулся, потом медленно пошел на Виталия, припадая на переднюю лапу, вывернутую под немыслимым углом, и волоча за собой внутренности. Виталий попятился, потом развернулся, и в тот же момент Бэк прыгнул, покрыв одним прыжком огромное расстояние, сбил его с ног и повалил на спину. Долю секунды Виталий видел над собой его страшные сверкающие глаза и раскрытую пасть, из которой тянуло смрадом, потом эта пасть качнулась вниз, и клыки вонзились ему в горло, раздирая его в клочья. Он закричал, пытаясь отбиваться, но это уже было бесполезно, и крик сразу же превратился в булькающий хрип, он чувствовал, как из разорванного горла вместе с кровью и болью выходит воздух. Виталий закрыл глаза…

И проснулся.

* * *

Была ночь. Он стоял на какомто диком пустыре среди груд мусора, накрепко примотанный веревкой к толстому стволу дерева, и, крича, отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но те, кто привязывал, знали свое дело, и у него ничего не получалось, и никто не приходил на его крик — никто его не слышал. Неподалеку, на чистом пятачке земли, покрытом жухлой прошлогодней травой, горел небольшой костер, бросая вокруг прыгающие алые отсветы, и суматошные пугливые тени суетились между ними, и сквозь этот танец теней и света Виталий смотрел, как пятеро пьяных, здоровенных, гогочущих мужиков по очереди насилуют его сестру — снова и снова, и ничего не мог сделать, мог только кричать. Веревки держали намертво, словно он был не привязан, а прикован, и освободиться он мог, только прорвав свою плоть… наверное, он и сделал бы это, в конце концов, глядя на ее смя-тое, обнаженное тело, на дергающееся в такт толчкам бледное лицо, на закрытые глаза и закушенные губы… Неподалеку от костра лежал лохматый вислоухий пес и с интересом наблюдал за происходящим. Не выдержав, Виталий попытался закрыть глаза, но обнаружил, что у него нет век.

— Не смотри, не верь ему, — сказал рядом чей-то голос, и повернув голову, Виталий увидел рядом безликую женщину в черном пальто. Он знал ее голос. Это был голос…

— Да что ж это такое?! — полусердитополувесело воскликнул кто-то с другой стороны от него. — Что ж ты такой неугомонный, всюду ее с собой таскаешь?! А ну сгинь!

Пустой воздух схлопнулся на том месте, где только что стояла женщина, и Виталий сдвинул брови — ее исчезновение почему-то принесло еще один всплеск боли. Потом он взглянул на человека, который, помахивая звякающими ключами, приветливо ему улыбался. Он знал этого человека. И тут же осознал, что знает и все остальное.

— Ну, как? Нравится? — спросил Лешка, потом театральным жестом прижал ладони к груди. — Ой, прости, я тебе обзор загораживаю, да?

Он шагнул в сторону, и Виталий тотчас отвернулся, потом снова забился, пытаясь разорвать веревки.

— Отпусти меня! — закричал он и, обессиленный, обвис, жадно хватая ртом воздух. — Что тебе надо?! Останови! Этого не было! Этого никогда не было!

— Ну, а теперь есть, — Лешка, вздохнув, задумчиво взглянул в сторону костра. — Пойти что ли присоединиться? Устали, наверное, ребята.

Выслушав порцию отборного, гневного и болезненного мата, он удрученно покачал головой, потом достал из кармана сигарету и закурил.

— Айяй, а с виду такой воспитанный молодой человек!.. Слушай, повтори последнее выражение — я еще такого никогда не слышал…

— Зачем ты это делаешь?!

— А разве я что-то делаю? — Лешка развел руки в стороны. — Ничего я не делаю, стою себе тихонько. Это все происходит само по себе, я лишь немного корректирую направление, чтобы сделать картину… мм… более волнующей. Это твой ад, Воробьев. Вернее, лишь малая его часть. Поверь, тебе еще многое предстоит увидеть… У каждого человека — свой личный ад, ты знал об этом? Бесконечный ад… А знаешь, почему он бесконечен? Потому что время в аду всегда идет по кругу.

— Где остальные?! Где Аля?!

— Тьфу ты! — Лешка досадливо сморщился. — Да какая тебе сейчас, хрен, разница?! О себе побеспокойся! А у них сейчас и без тебя забот хватает.

— Что тебе надо?!

— Шоколада! — он усмехнулся. — Шучу, понятное дело… Твою душу! Опять шучу. Знаешь, на самом деле мне очень сложно объяснить, что мне надо. Может, ничего, а?

— Псих!

— Ну вот, опять… — Лешка подошел ближе, глядя Виталию в глаза. — Не надо так, Виталик. На самом деле, я хочу помочь тебе. Ну… представь, что я врач.

— Чтоо?! — взревел Виталий, и Лешка поспешно вскинул руку в воздух. Сигарета мерцала в его пальцах, словно маяк.

— Объясню проще. Есть не только ад, Воробьев. Есть ведь еще и рай. Контрастный метод. Я показываю тебе твой ад, чтобы ты глубже оценил свой рай. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне.

— Никогда!

— Отложим пока героические высказывания в сторону. Нельзя убить мертвеца и обокрасть нищего, но живые и состоятельные очень дорого ценят и жизнь, и имущество. Мы поговорим на эту тему чуть позже, — Лешка снова шагнул в сторону. — Хочешь еще посмотреть?

Виталий бросил взгляд вперед, потом до хруста сжал зубы и глухо застонал.

— Это значит "нет", — констатировал Лешка. — А проснуться хочешь?

Виталий посмотрел на него измученными глазами, потом опустил голову и хрипло сказал:

— Да.

— Ну, так просыпайся же скорей! — Лешка наклонился и охлопал его по щекам. — Виталик!.. Проснись!.. Виталик!..

* * *

— … Виталик! Ну проснись же ты, наконец!

Его хлопнули по щеке, и он всполошенно распахнул глаза и уставился на изящную лампу, расписанную тропическими птицами. Потом его взгляд скользнул в сторону и наткнулся на хорошенькое женское лицо, смотревшее на него немного сердито.

— Ты чего… стонал так страшно? Плохой сон?

— Да, наверное, — Виталий сел на кровати, почесывая голую грудь, потом зевнул и нахмурился. Что-то снилось, что-то… Впрочем, какая разница? Сны — всего лишь сны, а он не суеверен.

— Ты меня напугал, — сказала девушка и чуть отодвинулась, отчего одеяло свалилось с ее груди. Походя он отметил, что грудь красивая и упругая, потом рассеянно спросил:

— Слушай… а ты кто?

— Не, нормально! — возмутилась девушка, округляя глаза. — Ты, конечно, надрался вчера, но я не думала, что до такой степени!

Виталий пожал плечами.

— Ну, извини.

— Я Лена! — девушка зло сверкнула глазами, но их блеск тут же стал мягким, кошачьим. Она потянулась к нему, потащив вниз одеяло, и потерлась о его живот обнаженной грудью. — Ты уже пришел в себя или как? Ну, что же ты?! Хоть обнял бы женщину! Мне так нравятся твои руки.

Виталий вздрогнул — что-то трепыхнулось в его памяти и тотчас исчезло, но осталась легкая тревога. Почему она говорит про руки? Он поднял их воздух и осмотрел каждую. Руки как руки…

— А что руки? — быстро спросил он, и Лена подняла голову и недоуменно на него посмотрела, но на мгновение ему показалось, что в ее глазах он видит странную досаду.

— Сильные… Слушай, да что с тобой сегодня?!

— Знаешь, я бы еще поспал.

Она недовольно скривила губы, потом отодвинулась.

— Как знаешь! Впрочем, мне все равно пора.

Закинув руки за голову, Виталий наблюдал, как она одевается, причесывается и выходит в коридор. Через несколько минут она вернулась — уже в легком плаще.

— Вечером ты как?

— Никак. У меня много дел сегодня.

— Ладно. Позвонишь, когда будет время, — Лена перекинула ремешок сумочки через плечо. — Телефон я тебе вчера сама записала, так что не ошибешься. Ну, пока.

— Счастливо. Дверь захлопнешь?

— Ага.

Она вышла. Полминуты спустя громко хлопнула дверь, и Виталий тут же забыл он ней. Он всегда забывал о них, когда они уходили, и никогда не звонил — обычно они звонили сами, и это вполне устраивало обе стороны. Виталий не отягощал себя привязанностями — может, из-за того, что сильная привязанность нередко может принести с собой и сильную боль, а может, из-за того, что пока еще не встречал такого человека, к которому бы смог привязаться. Именно вторым Дашка упорно оправдывала его жесткость и равнодушие и оптимистично заявляла, что все самое главное еще впереди. Иногда он не понимал, кому из них двоих она это говорит.

Одному спокойней, правда?! Удобней! Безопасней! Отличная и очень полезная душевная организация!..

Кто это говорил?! Чьи это слова?!

Да нет, никому из знакомых и в голову не пришло бы говорить ему подобные вещи. И все же…

Виталий задумался, но его размышления тотчас прервал звонок в дверь. Он недовольно поморщился, потом выпутался из одеяла, натянул брюки и вышел в коридор, где уже возле двери заходился в сердитом лае большой лохматый длинноухий пес совершенно неопределенной породы. Виталий посмотрел в глазок, потом резко распахнул дверь и на него налетел ураган — визжащий, яркий, веселый ураган с запахом сирени, фруктовой воды и ванильного мороженого. Смеясь, он ухватил ураган в охапку обеими руками, потом опустил его на пол, и он разделился на молодую женщину с русыми волосами и маленькую девочку с липкими от мороженого губами, держащую в руке пушистого игрушечного цыпленка. Пес прыгал вокруг них и лаял, но уже восторженно.

— Дашка! — Виталий крепко обнял сестру, потом чуть отодвинул и вопросительно взглянул на ее смеющееся лицо. — Вы почему без звонка?! Я бы встретил… Бэк, да замолчи же ты!

Бэк сел, продолжая бешено вилять пушистым хвостом, отчего в коридоре поднялся ветер. Виталий захлопнул дверь, и девочка тотчас потянула его за брючину.

— Дядя Виталя, смотри, что у меня есть!

Она нажала цыпленку где-то под мышками, и тот истошно закукарекал. Бэк вскочил, потом залился изумленным лаем, и Даша зажала уши.

— Сумасшедший дом!.. Галка, перестань!.. Почему без звонка? Хотели сюрприз тебе сделать. Удалось? — она чуть наклонилась вперед и тихо прогнусавила. — Надеюсь, у тебя сейчас в постели никого нет?

— Все язвишь?! — Виталий легко щелкнул ее по кончику носа. — А где муж?

— Дома, завален работой и поэтому совершенно неинтересен. Вот я решила сгонять на несколько дней к любимому брату. Приютишь?

— Конечно нет. Будете спать на скамейке, во дворике. Как раз и погода установилась.

— Ты все такой же милый! — она сбросила с плеча ремень дорожной сумки и грохнула ее на пол, потом посмотрела на себя в зеркало и принялась поправлять волосы. Галя, привстав на цыпочки, потянулась к Виталию и требовательно закричала:

— Дядя Виталя! А где Мэй?! Мама сказала — у нее щеночки! Покажи!

Он подхватил ее на руки, потом посадил себе на шею и, придерживая, поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в комнату, где в дальнем углу, в большой собачьей корзине величественно возлежала чау, сонно глядя на тычущиеся ей в живот четыре пушистых повизгивающих комочка. Увидев вошедших, она вздернула верхнюю губу и угрожающе зарокотала. Галя, которую это нисколько не напугало, тотчас свесилась с его плеча и потянулась рукой.

— Я хочу погладить!..

— Нельзя, можно только смотреть. Они еще совсем маленькие. Видишь, Мэй сердится?

— Она всегда сердится! Ну одного хотя бы! Они такие!..

— Нет, Галь, нельзя. Давай так — они подрастут чутьчуть, и я тебе одного привезу. Насовсем.

— Правда?! — девочка восторженно распахнула рот. — Самогосамого пушистого?!

— Самогосамого! — он усмехнулся. — Только маме не говори, а то она мне голову открутит! — Виталий прижал палец к губам, и Галя поспешно закивала, не сводя умиленного взгляда с компании крохотных чау. В комнату вошла Даша, держа руки в карманах расстегнутой куртки.

— Что это вы тут делаете?! Опять плетете какие-тозаговоры?!.. Ой, какие хорошенькие! Прямо игрушки!.. Кстати, Виталик, не вздумай когонибудь из них нам привезти! Мне и Гальки с мужем хватает, а то еще собака!..

— Не беспокойся — на них уже есть покупатели, — отозвался Виталий, потом задрал голову и подмигнул Гале, уже надувшей губы, и та, просветлев, подмигнула в ответ.

— У тебя, надеюсь, сегодня выходной?

— Да, — Виталий спустил девочку на пол, но руки не отпустил, чтобы та не ринуласьтаки к щенкам. Мэй, конечно, ее не укусит, но напугать напугает — в этом она была большая мастерица.

— Тогда может свозишь нас с Дашкой на наше озеро. Помнишь, где ирисы росли… Пикничок устроим маленький… Сегодня тепло.

— Ну конечно, — он улыбнулся. — С удовольствием.

Неожиданно на его лицо набежала тень — Виталий почувствовал странную, глухую тревогу. Следом на мгновение накатили непонятные отчаянье и боль, но тотчас исчезли, и он даже не успел понять, были ли они на самом деле.

— Ты чего? — спросила сестра. Он посмотрел на нее, потом покачал головой.

— Да нет, ничего. Просто… иногда бывают всякие странные мысли… впрочем, это бывает у всех.

— Жениться тебе надо, вот что! — авторитетно заявила Даша. Виталий усмехнулся.

— И, конечно же, на комто из твоих подруг?

— Не обольщайся — я и близко к своим подругам не подпущу такого циника, как ты!

Они наскоро позавтракали. Галя, жуя бутерброды, настойчиво выспрашивала, почему у папы и дяди Виталия растут на груди волосы, а у нее нет? Казалось, ее этот факт страшно удручал. По телевизору шли новости — передавали репортаж из Чечни, где был ликвидирован очередной бесчисленный особо опасный боевик, и Даша, поспешно схватив пульт, переключила канал.

— Показывают с утра ужасы всякие! — сказала она. — Я не устаю радоваться тому, как хорошо, что ни тебе, ни Андрею не довелось побывать в этом кошмаре!

Наливая себе чай, он рассеянно кивнул.

Машину Виталий вчера не отогнал в гараж, и она стояла недалеко от подъезда, сверкая под солнцем полированными боками. Галя с Бэком бежали впереди, играя в догонялки, причем Бэк явно жульничал, намеренно поддаваясь. Виталий и Даша шли неторопливо, болтая о разных пустяках, — в теплый солнечный день не хотелось говорить ни о чем серьезном.

Дорогу им заступила встрепанная смешная девушка в джинсовом костюме и огромных, почти на поллица солнечных очках, делавших ее похожей на запыхавшуюся от бесчисленных дел стрекозу. В руке она держала диктофон.

— Извините, я провожу от газеты блицопрос! Скажи-те, вы считаете, что ваша жизнь удалась?

— Вполне, — с усмешкой отозвался Виталий, чуть замедляя шаг. Девушка заспешила рядом, размахивая диктофоном.

— Как повашему, вы достигли всего, чего хотели?

— Возможно. Хотя, может быть, я еще не осознал всего, что я хочу.

— Значит, можно сказать, что вы считаете себя человеком счастливым?

— Думаю, да, — он почувствовал, как пальцы Даши легли на его плечо, и взглянул на нее — она улыбалась теплой, солнечной улыбкой. Ощутив прилив нежности, он приобнял ее за плечи, потом прищурившись, посмотрел туда, где Галя помахивала перед мордой Бэка своим пушистым, истошно кукарекающим цыпленком.

— И вы не хотели бы поменять эту жизнь на какуюто другую?

— Нет, — Виталий снова усмехнулся, — другая жизнь мне не нужна! С меня вполне достаточно этой.

— Большое спасибо.

— Большое пожалуйста, — отозвался он и подошел к машине. Открыл дверцы, не глядя на девушку, которая осталась стоять позади, все так же держа диктофон в вытянутой руке. Несколько секунд она смотрела вслед отъезжающему джипу, потом щелкнула кнопкой диктофона и сняла очки. Солнце засияло в ее светлых довольных глазах.

— Сладких снов, Виталий, — негромко сказала она.

II

Марина открыла глаза и тотчас же зажмурилась от яркого света, успев осознать две вещи — во-первых, ей очень холодно, вовторых, она с согнутыми ногами лежит на чем-то твердом и очень неудобном, больно давящим на позвоночник. Где-то рядом, над ней раздалось громкое звяканье, и она знала, что это звенит связка ключей с брелоками. Она была уверена в этом.

Марина дернулась, но что-то надежно держало ее руки и ноги. Тогда, постукивая зубами от холода, она приоткрыла глаза и увидела над собой сверкающий зеркальный потолок. Она, совершенно голая, лежала в старой, сильно обшарпанной, очень знакомой ванне. Конечно — разве не такая стояла дома у Норматовых — большая чугунная ванна на ножках, вся в ржавых потеках и пятнах. Ее руки, заведенные высоко над головой, так что груди стояли торчком, были к чему-то привязаны, от ног тянулись веревки к ржавой трубе полотенцесушителя. Марина испуганно пискнула, потом, щурясь, повернула голову, успев заметить, как ее зеркальный, распростертый, дрожащий двойник на потолке сделал то же самое.

Рядом с ванной стояла Шахноза Норматова — такая, какой она ее видела за несколько недель до смерти, — высокая, высохшая, морщинистая, с темным, словно неумытым лицом и запавшими глазами под тонкими дряблыми веками. Седые волосы были заплетены в длинную жидкую косу. На старухе было длинное потертое цветастое платье — нелепое и уродливое — казалось, та надела на себя разрисованный блеклыми цветами мешок. Норматова мелко тряслась всем телом, и ее лязгающие желтые зубы выглядели очень длинными. Связка ключей позвякивала на длинном костистом пальце. Запах лекарств и старости наполнил ванную.

Марина завизжала, дергаясь изо всех сил, и Шахноза, усмехаясь одной стороной рта, протянула руку с ключами и позвенела ими над Рощиной, точно мамаша погремушкой над капризничающим младенцем, потом что-то угрожающе забормотала на непонятном языке.

— Отпусти меня! — закричала Марина, мотнула головой и больно стукнулась затылком о чугунную стенку. — Сумасшедшая вонючая бабка!

— Змея, мерзкий выродок! — прошипела Норматова, продолжая звенеть ключами. — Ты украла ключи у моей племянницы! Воровка!

— Я их потом вернула! Мы просто хотели поиграть!

— Это ты хотела поиграть! И из-за тебя Дилярам не пришла домой вовремя, а она всегда должна приходить домой вовремя и подавать мне еду! В нашем роду испокон веку уважали старость и в нашем роду никогда не было непослушных женщин! Я всегда запрещала Дилярам водиться с тобой, потому что ты — избалованная, бессердечная, мерзкая девчонка! Твоему отцу следовало бы бить тебя каждый день, чтобы воспитать нужным образом и научить подчиняться словам старших! Но если твой отец не мужчина, а квохчущая курица, я сама накажу тебя как следует!

Шахноза нагнулась и с усилием подняла большую тяжелую кастрюлю, в которой что-то шевелилось. Кряхтя, поставила ее на бортик ванны, потом наклонила, и на Марину дождем посыпались большие, с кулак, размахивающие лапками, мохнатые черные пауки. Рощина завопила так, что казалось, у нее вот-вот разорвутся легкие, и забилась, хрустя суставами вывернутых рук и ног. Пауки мельтешили по ее голому телу — одни бегали быстро, другие вышагивали неторопливо, исследуя каждый сантиметр кожи. Зажмурившись от ужаса, Марина чувствовала их отвратительные щекочущие прикосновения, бесчисленные лапки бегали по ее закрытым глазам, лезли в открытый кричащий рот и копошились там, лезли внутрь — все глубже и глубже, и она начала задыхаться, крик превратился в жалкое хрипенье. Тело горело огнем от десятка укусов, и новые и новые пауки все сыпались и сыпались в ванну, словно кастрюля Норматовой была бездонной. Насекомые покрыли Марину густой шевелящейся волной, утопили ее под собой, и наружу выглядывали только ее все еще слабо подергивающиеся ноги.

— Фу, слушай, гадостьто какая! — произнес где-то рядом знакомый голос. Пауки внезапно покинули ее лицо, и Марина, с отвращением выплюнув раздавленное зубами паучье тело, отчаянно задышала, потом открыла глаза и увидела рядом худого паренька, который внимательно смотрел на нее, присев и оперевшись руками о борт ванны.

— Убери их! — пронзительно закричала она. — Пожалуйста, убери их с меня!

— Ну, не знаю, — Лешка озадаченно покачал головой. — Понимаешь ли, я их сам боюсь до ужаса! Я ж ведь не Дроздов — это он с пауками запросто. Может, подождать — они сами разбегутся?

— Убериии! — взвыла Марина из последних сил, мотая головой и всхлипывая. Ее била крупная дрожь. Пятки стучали о чугун. Лешка хмыкнул, потом его лицо просветлело.

— Слушай, а давайка мы их просто смоем, а?

Он включил душ, и мохнатые тела копошащихся насекомых задымились под хлынувшими желтоватыми струями, распадаясь прямо на глазах, а сама Марина дико закричала от невыносимой боли. Лешка немного подождал, а потом выключил душ и сказал:

— Извини. Сильно горячая, да?

Марина зарыдала от боли и ужаса, глядя на свое тело, покрытое паучьими останками и испещренное мелкими кровавыми язвочками, потом завизжала:

— Хватит! Хватит! Пожалуйста! Она говорила, что все это сон! Но тогда почему так больно?!

— Ну, наверное, потому, что она тебя обманывала, — доверительно сообщил Лешка, перегибаясь через бортик. — Наверное, потому, что ты, Марина, слушала не того человека. Да и вообще, такая красивая женщина не должна слушать других женщин. Посмотри на себя.

Марина, всхлипывая, подняла взгляд к зеркальному потолку и увидела там роскошную золотоволосую красавицу с нежной кожей и аметистовыми глазами. Именно такой она была там, в том сне. Одно из самых заветных желаний — внешность Екатерины Ганальской, ее богатой клиентки, которую она ненавидела всей своей душой.

Она опустила взгляд и посмотрела на свое покрытое ожогами тело почти с ненавистью.

— В чем-то она была права, ты знаешь, — Лешка наклонился, дотронулся указательным пальцем до ее соска, и ее передернуло от боли и отвращения. — В чем-то это действительно сон. Но я могу разбудить тебя, Марина. В реальности, где ты красива и счастлива, либо в новом кошмаре. В твоей памяти, милая, ой как много темных комнат, в которых живут темные создания, но в прошлый раз эти глупые исследователи заблокировали их, пропустив всего парочку. А сейчас исследователей нет, зато есть я — и мне под силу открыть все двери этих комнат. Есть вещи гораздо хуже боли физической, поверь мне! Хотя с тебя…

— Не надо! — застонала Марина. — Пожалуйста, не надо больше! Я сделаю все, что ты захочешь!

На лице Лешки появилось искреннее огорчение.

— Так быстро?! Нуу, милая, ты меня разочаровала! Я ведь только начал! Я рассчитывал столько тебе показать…

— Нееет!!! — Марина зарыдала. — Я хочу проснуться! Сделай все, как раньше! Пожалуйста!

— Так значит, ты со мной, Марина? Ты поможешь мне?

— Да! Все что угодно!

— Ну, что ж… — Лешка наклонился и нежно провел пальцем по ее искусанной распухшей щеке. — Тогда проснись.

* * *

Марина сонно отмахнулась, но что-то опять настойчиво и мягко мазнуло ее по щеке. Лениво приоткрыла она глаза и столкнулась взглядом с яркоголубыми глазами одной из своих препушистых персидских кошек, сидящей на краю шелковой простыни. Та чуть развернулась и снова мазнула Марину по щеке хвостом. Она погладила ее, потом отодвинула и сладко зевнула, грациозно выгнулась, потягиваясь, перекатилась на живот и взглянула на часы. Стрелки показывали без пяти двенадцать — слишком рано, вполне можно было бы и еще поспать. Но спать уже расхотелось — может быть, из-за сна? Что-то снилось ей — что-то не очень хорошее. Впрочем, какая разница, если она проснулась и с ней все в порядке, и ее отражение в зеркале на потолке над кроватью прекрасно, и она спит на шелку, и вокруг достаток, и шерсть у ее ухоженных кошек пушится и блестит. Разве остальное имеет значение?

Марина села, и голубой шелк простыни соскользнул с ее тела. Потянулась снова, потом встала, набросила легкий халат и пошла в ванную, где в течение нескольких минут тщательно изучала в зеркале свое лицо. Потом заколола волосы и встала под теплый душ, покрутилась под ним, мурлыча от удовольствия, после чего принялась неторопливо водить по телу мочалкой, исходящей пухлой ароматной пеной.

В столовой, залитой ярким дневным солнцем, уже было накрыто. Сев за стол, Марина недовольно сощурилась, и домработница Тонечка привычным стремительнотекучим движением оказалась возле окна и задернула одну из тяжелых портьер.

— Простите, простите, Мариночка Владимировна! Так лучше?!

— Да, вполне.

— Вы сегодня особенно чудесно выглядите, прямо светитесь! — на лице Тонечки расцвела восхищенная, сладкая, высокооплачиваемая улыбка. — Как вам это удается. Все женщины всегда просыпаются какие-томятые, блеклые, а вы — как картинка — в любое время суток!

— Ну, что ты, Тоня, ты преувеличиваешь! — мягко заметила Марина, невольно вкладывая во фразу прямо противоположный смысл.

— Нисколько! — Тонечка наклонила золотистый фарфоровый чайник, и в чашку протянулась яркая, шелковая чайная струя, пахнущая свежестью и солнцем. — Фея, чисто фея!

Марина согласно улыбнулась, выуживая вилкой кольца маслин из салата и перелистывая журнал, внимательно изучая наряды и прически. Кошки, накормленные, возлежали на сиденье кухонного диванчика, надменно наблюдая за Тонечкиной суетой.

Закончив с салатами и сырным ассорти, Марина отпила немного чая, потом подтянула хрустальную вазочку с крупными, умытыми ягодами клубники, прикусила одну, но тут же недовольно положила остаток обратно.

— Тоня, эта клубника слишком вялая!

— Не может быть! — Тонечка схватила одну ягоду, прищурившись, посмотрела на нее, словно ювелир, разглядывающий бриллиант на солнечный свет. — А ведь я ее только что купила! Там же, где и всегда! Вот сволочи, а! Присыпали нормальными ягодами, а снизу!.. Так и норовят обмануть! Вот пойду сейчас и всю эту клубнику им в рожу!..

— Пустое! — Марина лениво отмахнулась. — Просто выкинь ее… или можешь съесть, если хочешь. А мне принеси винограду.

Тоня упорхнула с вазочкой в руке и вернулась с другой, где лежала огромная виноградная кисть. Марина отщипнула янтарную виноградину, попробовала, одобрительно кивнула и снова занялась журналом.

Закончив завтрак она, прихватив журнал, перешла в гостиную и прилегла на софу, продолжая перелистывать страницы. Кошки улеглись у нее в ногах. Тонечка перенесла к софе вазочку с виноградом и ушла убирать в столовой. Марина слышала, как она звенит посудой, потом раздалось приглушенное бормотание — домработница включила на кухне телевизор — конечно же, чтобы посмотреть свой любимый сериал. Все бы ей бездельничать!

Проведя на софе сорок минут, Марина закрыла журнал, придирчиво осмотрела свои ногти, после чего позвала Тонечку, и та появилась стремительно, точно ее принесло неожиданным порывом ветра.

— Тонь, подготовь мой костюм, который я вчера купила — помнишь, персиковый?.. и позвони шоферу. Пусть подгонит машину через полчаса. Я поеду в "Гебу", а потом, может быть, загляну в пару магазинов… И предупреди — если в салоне еще хоть раз будет пахнуть табаком, я его выгоню!

— Сейчас все сделаю, Мариночка Владимировна! — прощебетала домработница и упорхнула.

Спустя сорок минут Марина вышла из своего особняка, надевая солнечные очки. Тонкий, воздушный шарф окутывал ее голову и длинную шею. Она шла грациозной, величественной походкой, продуманно покачивая бедрами, и проходившие по улице мужчины смотрели на нее восхищенными тоскующими глазами. Состоятельный сосед, прогуливавший своего мрачного питбуля, отвесил ей неуклюжий комплимент, и она снисходительно кивнула ему. Он уже не раз пытался пригласить ее в ресторан, но Марина деликатно отказывала — во-первых, в нем не было шика, вовторых, он казался довольно скучным типом, а втретьих, вряд ли он был стоящим любовником. Наверняка недалеко ушел от своего коренастого жутковатого пса.

Шофер распахнул ей дверцу, как обычно восхитившись безукоризненной внешностью хозяйки. Марина, одарив его холодным взглядом, скользнула в салон и сразу же потянула носом. Нет, табаком не пахло — его счастье! Она еще могла выносить табачный дым на разнообразных светских тусовках, но только не в собственной машине или в собственном доме.

Она отлично провела время в "Гебе", пройдя весь комплекс процедур, специально составленный ее сотрудницами персонально для нее, напоследок посетив вертикальный турбосолярий, — Марине показалось, что ее кожа стала слишком уж бледной. Весь персонал салона окружил ее предельным вниманием, старательно следя, чтобы хоть что-то, не дай бог, не пошло не так. Вокруг нее хлопотали, ее осыпали комплиментами и почти к каждой процедуре приступали с крайней осторожностью, чтобы Марина не подумала, что действительно остро в ней нуждается. Под конец она выпила пару чашек крепкого зеленого чая с двумя маститыми стилистками и молоденьким, очень нервным, но очень талантливым парикмахером, и ушла, напоследок предупредив, чтобы кто-нибудь из них обязательно приехал в ее дом к половине седьмого, чтобы уложить ее роскошные волосы. Вечером она была приглашена на открытие выставки жутко модного голландского флориста.

После "Гебы" Марина встретилась с двумя подругами, и они посвятили несколько часов хождению по дорогим фирменным магазинам, после чего машина каждой оказалась, как обычно, забита бесчисленными пакетами и пакетиками. В одном из магазинов Марина приобрела чудесное вечернее платье — сплошь бледноаметистовый шелк и органза, а к нему купила очень красивый серебряный гарнитур. О деньгах можно было не задумываться — денег было много, и тратить их было бесконечно приятно.

Прибывший в указанное время стилист соорудил из ее волос настоящее произведение искусства, украшенное сверкающими серебряными нитями. Марина в новом платье и гарнитуре, с потрясающей прической долго с мягкой улыбкой рассматривала себя в зеркалах, благосклонно слушая захлебывающийся Тонечкин восхищенный шепоток.

На мгновение на нее вдруг накатила тревога, почти ужас. Она вздрогнула, и вздрогнул ее обожаемый двойник в серебряном озере, словно подернувшись рябью.

А вдруг всего этого нет. Вдруг все это тебе лишь кажется? Ведь нет ни тебя, ни "Гебы". Разве ты забыла?

Она яростно мотнула головой, и ее серьги нежно звякнули, и тотчас чей-то далекий ласковый голос произнес где-то в голове:

— Не беспокойся. Взгляни на себя. Разве такое может казаться? Это — и только это настоящее! Разве не так?

— Так! — произнесли ее губы. Тыльной стороной ладони Марина дотронулась до своей щеки и провела до уголка глаза, наслаждаясь прикосновением к собственной мягкой бархатистой коже.

— Богиня! — щебетала Тонечка, танцуя вокруг. — Чисто богиня! Ох, Мариночка Владимировна, современные мужики вас недостойны.

Марина согласно улыбнулась. Впрочем, других не было, и с этим, волейневолей, приходилось считаться.

Вскоре за ней заехал ее новый друг — Эдуард, владелец крупнейшего в Волжанске автосалона. Он прикатил на своей шикарной большой машине — Марина совершенно не разбиралась в марках — машина была красивой, и этого ей вполне хватало. Ей нравилось, что Эдуард не пользуется услугами шофера, а водит сам — она всегда считала, что мужчина кажется более мужественным, когда самолично сидит за рулем. Возможно, он и вызовет шофера на обратную дорогу, но сейчас он один — и это главное.

На выставке было людно, и Марина с небрежным удовольствием принимала комплименты и восхищенные взгляды от мужчин, обращавших на нее куда больше внимания, чем на экспонаты или на своих спутниц. Эдуард ревновал и похаживал вокруг, словно раздраженный лев. В глазах женщин прорастал бессильный лед, и их приветливые голоса походили на змеиное шипение. Подруги и приятельницы целовали воздух рядом с ее щекой, и в движениях их губ была бешеная зависть. Официант, разносивший шампанское, остановился возле нее, с легким поклоном протягивая поднос, и Марина неохотно, но все же взяла бокал с пенящейся жидкостью. Она не очень любила алкоголь. Отпив глоток, она отвернулась от безмолвно застывшего официанта, который для нее был лишь неким безликим и бесполым существом, и снова окунулась в набежавшую волну восхищенных улыбок и медовых голосов. Официант, сделав шаг назад, взял с подноса один из бокалов, осушил его в пару глотков и, глядя сквозь него на золотоволосую красавицу, произнес с легкой усмешкой:

— Ну, вижу, тебя и спрашивать смысла нет! Спи, золотая моя Нарцисса. Спи…

III

Олег открыл глаза, отчаянно зевнул, потом поднял голову и недовольно потер отпечаток руля на щеке. Он устал — отчаянно устал — так, что заснул прямо в машине. Слава богу, что он сделал это уже после того, как припарковался.

Он вылез, запер свою любимую "блондиночку", любовно похлопал ее по крылу и направился к подъезду. И с чего он так устал? Впрочем, это было не так уж важно. Важно было, что сейчас он будет дома, а дома — мама, которая откроет ему дверь, растреплет ему волосы, разогреет вкуснейший ужин, и, пока он ест, будет сидеть рядом, слушать его болтовню и, качая головой, говорить, как обычно: "Олежа, когда же ты повзрослеешь? Олежа, когда же ты перестанешь заниматься ерундой? Олежа, тебе тридцать четыре, а ты все еще ведешь себя так, будто тебе лет одиннадцать!" А потом он немного повозится со своей чудесной коллекцией…

Олег замедлил шаг, нахмурившись. Одиннадцать лет, одиннадцать… Эта цифра отчегото неожиданно показалась ему очень важной.

Вспомни! Разве ты не помнишь?!

Он покачал головой. В голове метались какие-товоспоминания — неопределенные, бесформенные, словно силуэты рыб во взбаламученной илистой воде. Так ничего и не поняв, Олег пожал плечами, потом открыл дверь подъезда и начал подниматься. Возле своей квартиры он остановился, снова зевнул, потом нажал на пуговку звонка, и где-то в недрах квартиры громко затренькало. Если он возвращался не слишком поздно, то старался не открывать дверь своим ключом. Мать настаивала на этом, твердя, что ей нравится самой отпирать ему дверь. Ну, нравится, так нравится, и сейчас он ждал, сонно елозя ботинками по влажному коврику.

Дверь долго не открывали — так долго, что вначале появившееся удивление на его лице начало сменяться тревогой. Он порылся в карманах, нашел ключи, выбрал нужный и начал толкать его в замочную скважину, но ключ почему-то не подходил. Замок, что ли, засорился? Олег вытащил ключ и сердито посмотрел на него, и в тот же момент из-за двери раздался приглушенный голос матери.

— Я звоню в милицию!

— Смешно, — сказал Олег с облечением и спрятал ключи. — Может прервешься и откроешь мне?!

— Что вам надо?! — испуг в голосе был почти искренним. Олег ошарашенно посмотрел на дверной глазок, потом привстал на цыпочки и помахал ему ладонью.

— Мам, ну хватит уже! Открывай, я жутко устал! Потом вместе посмеемся!

За дверью наступила удивленная тишина, потом послышалось неразборчивое мужское бормотание — похоже, отец еще не спал. Олег стукнул кулаком в дверь и раздраженно произнес:

— Открывайте, елкипалки! Дожили, родного сына на порог не пускают! Вы что — замок сменили?! А меня предупредить не надо было?!

Дверь отворилась, и на Олега подозрительно взглянул полузнакомый мужчина со встрепанными темными волосами, облаченный в отцовский халат. Мать встревоженно выглядывала из-за его плеча, смешно вытягивая шею.

— Чего вам?! Чего вы в замке ковыряетесь?!

— Дядя Костя?! — изумился Олег, узнав старого отцовского приятеля, и тут же вспомнил, почему это словосочетание "одиннадцать лет" показалось ему таким важным. Он вспомнил скандалы. Вспомнил разбитую вазу. Вспомнил обидные, ранящие слова матери.

Господи, почему это не Костин ребенок?!..

Но разве дядя Костя не умер?! Он ведь умер! Давно умер!

— Не знаю, кто ты, — процедил дядя Костя сквозь зубы, — но валика ты, малый, отсюда, пока я тебя с лестницы не спустил!

— Ты смотри!.. Ты чего раскомандовался в чужом доме! — вскипел Олег. — Еще и отцовский халат напялил! Еще не известно, кто кого сейчас спустит! Мам, что еще за дела?!

Та ошеломленно округлила глаза.

— Мам?!

— Мама, что происходит, — Олег попытался было протиснуться в квартиру, но дядя Костя отпихнул его назад, но не это его поразило, а то, что мать помогла ему это сделать.

— Мам, да ты что?! Где отец?!

— Чей?

— Мой, разумеется! И твой муж, если ты забыла! Сергей Семенович Кривцов!

Ее глаза стали еще больше.

— Да вы что?.. Мы развелись много лет назад! Вот мой муж, — она кивнула на дядю Костю, который сверлил его враждебным взглядом. Олег с потрясенным возгласом качнулся назад.

— Что?!

— Молодой человек, вы наверное, ошиблись квартирой, — сказала его мать с легким оттенком сочувствия, смешанным с паникой. — Вы… уходите!

— Мама…

— Я не ваша мать!

— Да ты что, с ума сошла?! Это же я, Олег! Твой сын!

— Это вы сошли с ума! У меня никогда не было детей! — отрезала она, и дверь с грохотом захлопнулась. Олег ударил по ней кулаком, потом сполз по косяку, тупо глядя перед собой. Его лицо искривилось в болезненной гримасе.

— Что это за бред?! — прошептал он прыгающими губами. — Моя мать замужем за этим кретином?! Что значит… не было детей?! Господи, что это значит?!..

— Наверное, только то, что у нее действительно никогда не было детей, — дружелюбно пояснил чей-то очень знакомый голос совсем рядом. Олег вскинул голову и увидел худощавого паренька, который сидел на перилах и покуривал, болтая ногами. Он знал его. Конечно же, он знал его. И теперь вспомнил и все остальное — и Гершберга, заваливающегося назад, и кружащиеся подвески, и крик эксрыженькой Али, уверяющей, что все это — лишь иллюзия, пусть и вполне реальная, и женщину с лицом его матери и ее голосом, снова и снова всаживавшую кинжал ему в живот. И, конечно же, он знал его имя.

— Аа, ЛехаКристина! — зловеще протянул Олег, медленно поднимаясь. — Гермафродит несчастный! Твои штучки?!

— Хмм, боюсь, нет, приятель! — Лешка широко улыбнулся и приподнял над головой воображаемую шляпу. — Как раз твои! Признайся, ты ведь всегда боялся такого поворота событий? Удивительно, как много разнообразных по степени идиотизма страхов спрятано в каждом человеке! Они копошатся в нем, как блохи!

Разъяренный и напуганный Кривцов уловил только последнее слово.

— Я тебе сейчас покажу блох! — закричал он и прыгнул к нему. Лешка соскочил с перил и спокойно позволил Олегу нанести себе сокрушительный удар в челюсть. Тот, охнув, отдернул ушибленную руку, потом изумленно посмотрел на Лешку, который задумчиво подвигал челюстью, усмехнулся, после чего воспроизвел движение Олега, и тот, слишком ошарашенный, чтобы успеть защититься или отскочить, полетел через всю площадку, впечатался плечом в стену и с болезненным возгласом обрушился на холодный грязный пол.

— Штука в том, что я могу отключать свои нервные окончания и чувствовать боль лишь, когда мне этого захочется, — преподавательским тоном сообщил Лешка, останавливаясь рядом с ним, и Олег, приподняв перекошенное от боли лицо, прошипел:

— Ах ты, падла! Нечестно играешь!

— А честно и не интересно, — заметил Лешка. — Честно — это уже не игра. Это правила. Все равно, что переход дороги по зеленому сигналу светофора. Честность скучна и скудна, как государственная пенсия. Будь я честным, то просто убил бы вас — и все! А так ты до сих пор жив лишь благодаря тому, что я совершенно нечестный парень!

— Это сон! — пробормотал Олег и привалился к стене, потом сплюнул яркокрасным и вытер ладонью разбитую губу. — Я сплю! Я знаю это! И мне на тебя наплевать — понял, гнида?!

— Ну, мозгами может и спишь, — Лешка покладисто кивнул и сделал шаг назад. — А сердцем? Каково чувствовать, что твоя мать тебя не знает, да еще и вышла замуж за своего любовника?! Ведь твое сердце тут не спит, а? Каково чувствовать себя тем, кого никогда не существовало.

Олег сжал зубы, посмотрел на дверь своей квартиры, потом начал вставать, придерживаясь за стену. Кровь стекала из его разбитой губы, и он абсолютно реально чувствовал на языке ее солоноватый медный привкус.

— Но все это можно прекратить, — Лешка развел руки, точно собирался заключить его в дружеские объятия. — Прямо сейчас. Сделать все, как раньше. И даже лучше. Я знаю, что тебе нужно. Зачем путешествовать по аду, когда ты можешь попасть в рай? Согласись на рай, и я создам его для тебя!

— Зачислив в свое свя-тое воинство? — с кривой усмешкой осведомился Олег. — Да пошел ты!..

Ладони Лешки огорченно хлопнули друг о друга.

— Что ж, тогда продолжим! Кстати… правда, у меня нет медицинского образования… но… хочешь, я покажу тебе, как ты перестал существовать?! Проснись, Олег! Твой сон затянулся!..

* * *

Вздрогнув, он приоткрыл глаза и тут же закрыл их, потрясенный. И снова открыл, ничего не понимая.

Было очень темно. Он плавал в какойто теплой жидкости, полностью в нее погруженный, находясь в странной скрюченной позе с подтянутыми к животу ногами и руками, обхватывавшими тело — каждая со своей стороны. К тому же он находился вниз головой. Пальцы рук были сжаты в кулаки. Он был совершенно голый, и от его тела тянулась куда-то вбок и вверх едва различимая пульсирующая трубка, которой он был крепко к чему-то прикреплен. Олег попробовал пошевелиться, но не смог. Он попробовал вздохнуть, но вместо воздуха в легких колыхалась все та же жидкость, и все же он почему-то не задыхался. Закричать тоже не получилось. На него накатил приступ паники, и Олег сжал зубы, пытаясь успокоить себя и трезво подумать, что ему делать.

Это все еще эксперимент? Я где-то в их клинике, в какойто камере? Где я?

Олег закрыл глаза. Несмотря ни на что, здесь было приятно. Здесь, в теплой темноте было чудесно и так безопасно, и, кроме того, накатывало такое странное, ни на что не похожее, прекрасное чувство, что он…

Лешка… Лешка что-то мне сказал… что он что-то мне покажет…

Лешка?

Лешка, Лешка! Я помню!

У меня никогда не было детей!..

Господи ты боже!..

Олег, потрясенный, широко распахнул глаза, внезапно сообразив, где находится. Он был внутри своей матери. Он был ее еще нерожденным ребенком.

Нет, не может быть!

Сон, сон…

У меня нет медицинского образования…

Сколько ему месяцев… по развитию?!.. Почему он думает?! Почему он все помнит… что помнит?!.. У него уже сформировались и тело, и мозг?.. какой бред!.. да что же это такое?!..

Олег попытался вспомнить степень формирования тела плода в зависимости от возраста, но сразу же забрался в такие дебри, что перепугался еще больше. Если это сон, то почему он не чувствует фальши? Почему он не может проснуться?! Почему он — взрослый человек оказался в теле зародыша?! И как вообще?!

Мир вокруг покачнулся, сдвинулся, и Олег ощутил, что уже не висит вниз головой, а, скорее, лежит. Слышались далекие женские голоса, резкие и неприятные. Раздалось металлическое звяканье, потом ему показалось, что он чувствует что-то, похожее на запах йода.

Нужно было как-то выбираться… Можно ли родиться самому, если очень приспичит? Наверное… Но он чувствовал себя маленьким, очень маленьким, крошечным… У Лешки нет медицинского образования, и, наверное, поэтому его тело уже так хорошо сформировано, хотя, наверное, ему еще всего лишь от силы месяца два… А родиться в два месяца никак нельзя. Можно только…

… сделать аборт никогда не поздно!..

… у меня никогда не было детей…

… я покажу тебе, как ты перестал существовать…

Мир снова покачнулся, и внезапно внутрь проник тонкий луч электрического света. Олег попытался закричать и снова не смог. Чьито отвратительные пальцы сжались на его теле и тотчас исчезли, а вместо них на него начал надвигаться какойто жуткий металлический инструмент. Он схватил Олега и начал безжалостно выдирать, словно гнилой зуб. Жуткая боль пронзила все его тело, и мир вокруг содрогнулся, словно ему передалась эта боль, но закричать он так и не смог. Его тянули и дергали, сминая, кромсая, и, наконец, вытащили наружу, измочаленного, окровавленного, и он увидел облупившийся потолок и бесконечно длинную, покосившуюся люминесцентную лампу. Потом ее на секунду заслонило гигантское женское лицо с нацистскими глазами и перекошенным, злым, ярко накрашенным ртом. Лицо внимательно его разглядывало.

"Я же живой! — хотел закричать он. — Я же думаю, я же осознаю, я моргаю — неужели вы не видите, что я живой?!"

Но так и не смог этого сделать. Потом лицо исчезло, и Олега с размаху шлепнули на что-то твердое, железное, холодное. Сверху, нарастая, надвинулась огромная крышка и с лязгом опустилась, погрузив его в пропитанный болью и пусто-той мрак.

* * *

Он проснулся от того, что его яростно тормошили. Во рту был вкус пива и табака, а вокруг — смешанный запах духов, шампуня и ветра. Олег открыл один глаз и взглянул на недовольное девичье лицо.

— Олег! Нашел время спать! Мы едем или как?!

Олег поднял голову и огляделся. Они все смотрели на него выжидающе, и их губы были мокрыми от пива и очень яркими. Одна сидела рядом, на пассажирском сиденье, трое разместились сзади, на диванчике — легко одетые, длинноногие и такие хорошенькие, что он ощутил естественное желание обнять сразу всех четверых. В руках они держали запотевшие бутылки с пивом, и он знал, что в багажнике есть еще пропасть пива. Полупрозрачные майки туго облегали их крепкие груди — так туго, что у него в голове произошло приятное кружение. Потом он любовно похлопал по рулю своего новенького яркокрасного "Ягуара RD6", окинул взглядом прикрытые козырьком белые циферблаты на приборной доске, поерзал ягодицами по дорогой черной коже, обтягивающей сидение, и кружение в голове стало еще более приятным. Он нажал на кнопку на приборной панели и запустил двигатель, и "кошечка", под капотом которой скрывалось 230 сил, мягко замурлыкала.

— Ну, держись, бабье! — лихо прокричал Кривцов, и машина рванулась с места, за несколько секунд разогнавшись до сотни километров. Девушки восторженно завизжали, влипнув спинами в кресла. Олег довел скорость до двухсот пятидесяти, и "ягуар" стремительно полетел вперед. Казалось, его колеса вовсе не касаются дороги, и машина, подхваченная мощнейшим порывом ветра, парит над убегающим к горизонту широким загородным шоссе. Из редких встречных машин смотрели глаза водителей, в которых горела бешеная зависть. Девушки верещали и смеялись, пили пиво и лезли к нему целоваться, нимало не боясь того, что водитель отвлекался, и машина, несущаяся на бешеной скорости, начинала выписывать на дороге зигзаги. Олег включил аудиосистему, и все восемь динамиков обрушили на сидящих в салоне истошный вопль солиста "АС/DC". Оглушительная музыка окружила летящий "ягуар", словно некая взбалмошная аура, и шлейфом стелилась следом, вспугивая ворон с неубранных помидорных полей и арбузных бахчей. Олег восторженно вопил и, когда на дороге ни впереди ни позади не было машин, крутил руль, и "ягуар" вихлялся и кружился, словно танцевал на широкой асфальтовой ленте некий диковинный танец кошки, перебравшей валерьянки. Иногда он и вовсе бросал руль, чтобы посмотреть, как машина мчится самостоятельно, и девчонки принимались пищать, но страха в их криках было мало. Ветер яростно бился о крылья "ягуара", словно завидуя его совершенным формам. Одна из девушек, уже вдребезги пьяная, стащила с себя майку и высунулась в открытый люк, радостно завизжав, и ветер развевал ее волосы и колотился об обнаженную грудь. Бутылки пива ходили по кругу, хрустели чипсы и орешки, табачный дым выматывался в открытые окна. Олег тоже пил, ничего не боясь. Он опытный водитель, и ни с кем ничего не случится. К тому же, это всего лишь пиво. Ему было страшно весело, и он жалел только, что сейчас с ним не было…

кого?

Да не важно, потом вспомнит. А может, и не надо вспоминать. Важно то, что есть сейчас — эта бесконечная трасса, эта машинамечта и хорошенькие вкусные девчонки вокруг, смотрящие на него с неким языческим восторгом и готовые для него на все. Да, да, девочки, вы не пожалеете, ибо я — Олег Кривцов, великий и ужасный и крайне, крайне прекрасный!..

Олег чуть сбросил скорость, издалека заметив притулившийся у обочины милицейский автомобиль и прислонившегося к нему гаишника, выглядевшего очень пыльным и очень печальным. При виде стремительно подлетающего "ягуара" он стал еще более печальным, но Олег притормозил и, медленно, величественно проплывая мимо жестких кошачьих усов автоинспектора, извлек из кармана несколько скомканных крупных купюр, скомкал их еще больше и швырнул комок в гаишника, и тот, подставив широкую лопатообразную ладонь поймал его.

— На развитие сострадания у дорожной милиции! — гаркнул Олег, и гаишник, вытянувшись и взяв под козырек, прогудел:

— Благодарствую!

Дверца "ягуара", свернувшего на обочину, приоткрылась, и из нее на траву выкатилась неоткупоренная бутылка "Невского". Гаишник подсеменил к ней, ловко отвернул зубами крышку и сделал несколько жадных глотков.

— Кайф! — сказал он, вытирая с усов хлопья пены.

— Воистину! — отозвался Олег. — Всего этого хватит, чтобы сегодня никого не щемить?! Думаю, хватит! А то смотри — узнаю, так в следующий раз и не дам ни фига!

Дорожный хищник снова козырнул, потом сказал:

— На втором повороте Костенко стоит, так вы ему ничего не давайте — он козел!

— Учтем! — Олег хлопнул дверцей, и "ягуар" умчался, обдав гаишника тучей пыли. Тот ухмыльнулся, в несколько глотков выпил полбутылки, снова ухмыльнулся и сказал вслед улетевшей красной машине:

— Ну? А ты еще трепыхался! Спокойной ночи, Олег!

IV

Алексей открыл глаза и сразу понял, где он и что с ним сейчас произойдет. Это уже, кажется, было? Или нет? В любом случае, только не это! Он рванулся, но множество сильных рук держало крепко. В нос бил запах немытых тел, застарелого пота, мокрых носков и прокисшей мочи. Алексей хотел закричать, но чей-то кулак вмялся ему в живот, и он бессильно обвис, хватая ртом воздух и отстраненно ощущая, как с него торопливо сдирают штаны и трусы. За стеной на улице грохотало — там лил дождь, и это вселяло еще больший ужас.

— Я первым засажу!.. — сказал чей-то хриплый голос у него за спиной, и он судорожно сжался, хотя знал, что уже ничто ему не поможет…

А потом его вдруг отпустили, и он шлепнулся на пол, рассадив себе нос. Раздался дружный хохот, но теперь он доносился откуда-то спереди, от окна. Алексей торопливо завозился на полу, потом приподнялся и дрожащими руками принялся натягивать на себя штаны. Встал, придерживаясь за стену и втянув голову в плечи. Его сокамерники скалили зубы, сгрудившись в дальнем конце камеры. Возле него же стоял худощавый паренек в джинсовом костюме, который, сунув руки в карманы, смотрел на него с любопытством, смешанным с отвращением.

— Да-аа, — протянул он, глядя Алексею в лицо смешливыми светлыми глазами, — сколько всего интересного я о тебе не знал. Потрясающе, Гамара, что то, как тебя в свое время на зоне опустили, для тебя страх и кошмар, а то, как ты сделал свою дочь инвалидом, нет! Вот и пойми тебя после этого! Весенний дождичек — страх, а распотрошенная девчонка — нет. Интересно, а что бы сказали остальные, узнай, что ты местной тусовке был вместо бабы, а?

— Убью! — проревел Евсигнеев, бросаясь на паренька. Конечно же, он знал его! Сволочь! Его вывернули наизнанку один раз, а теперь выворачивают снова — и это намного, намного хуже! Он будет бить этого недоумка, пока тот не подохнет!

Лешка ловко увернулся от удара и в следующую секунду исчез за плотной стеной надвигающихся на Алексея ухмыляющихся людей. С жалобным воем он метнулся в угол и сжался там, дрожа всем телом.

— Не надо! Только не это! Пожалуйста!

На улице громыхнуло, с шипением камеру озарила холодная вспышка, и он сжался еще сильнее. Сокамерники остановились, и из-за их спин проворно выглянул Лешка.

— Что, Гамара, воинственный настрой резко осыпался?! Понимаю, понимаю! Столько страшных, больших и страстных дяденек!.. Любой бы сник. Ну, как, будешь вести себя хорошо? — он уставил на Алексея указательный палец. — Учти, я делаю это только из уважения к твоей и без того измочаленной психике. Слюнявые безумцы мне неинтересны. Ну? У меня еще куча дел и мне некогда с тобой возиться! Мне ведь не придется возиться с тобой, а, тезка?!

— Нет, — хрипло ответил Алексей, шаря глазами по сторонам.

— Хороший мальчик! — Лешка благосклонно покивал ему. — Хочешь проснуться?

— Да!

— Поможешь мне?

— Да! Да!

— Чýдно! — Лешка подошел к нему, протянул руку и помог подняться. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать! Ты ведь не обременен этими разнообразными глупыми принципами, верно? Я знаю, что тебе нужно — как следует отдохнуть! Порусски, с огоньком, так чтобы — ээх! — он взмахнул растопыренными пальцами перед лицом Евсигнеева, и тот торопливо кивнул. Потом спросил:

— А я что — умер?

— Евсигнеев, ты дурак! — ласково ответил Лешка. — Ты не умер! Ты начал жить! А вот они могут умереть — вся эта теплая компания из твоего сна, которая не смогла тебя оценить! И вот эти, — он кивнул на стоящих у окна камеры людей, — тоже могут умереть. Тебе достаточно лишь захотеть. Хочешь?

Глаза Евсигнеева загорелись. Он несколько раз облизнул пересохшие губы, потом взглянул на Лешку и на его руку, дружелюбно протягивавшую ему новенький "калаш". Евсигнеев схватил его, передернул затвор и ухмыльнулся. Лешка присел на корточки рядом с ним и закурил, глядя вперед прищуренными глазами. Алексей бросил на него косой взгляд, потом вскинул автомат, и тот затрясся в его руках, точно живой, и он заорал от восторга, видя, как разлетаются в кровавых ошметках плоти и осколках костей ненавистные, потные, ухмыляющиеся лица, и их крики были для него, как нежнейшая музыка для уха ценителя классики.

А потом он проснулся…

* * *

— Леха, не спи! — кричали ему в ухо. — Не спи!

— Я не сплю! — ревел он в ответ и, поднимая голову, ловил их лица в мутный фокус взгляда. Ему было жарко, полотенце сползало с бедер. Кругом были сплошь потные полуобнаженные тела — как мужские, так и женские. Грохотала музыка. Две голые девушки выплясывали на столе, вращая бедрами и то и дело заваливаясь вбок, но руки зрителей подхватывали их и вскидывали обратно в вертикальное положение. Слышался громкий хохот и визг, в прохладных водах бассейна шло настоящее сражение, и оттуда летели тучи брызг, мокрые полотенца и трусики. Какойто человек, очень пьяный и очень толстый, ползал на четвереньках по мокрому полу, мотая головой, и ухал, а восседавшая у него на спине девица с прилипшими к затылку и плечам волосами хлопала его ладонью по мокрому заду и кричала:

— Нно! Пошел!..

Алексей хохотал, глядя на них, щипал подворачивающиеся женские округлости, ему наливали и он пил, и снова пил, и ему становилось все веселее и веселее. Он имел полное право как следует отдохнуть после тяжелой рабочей недели. Нелегко управлять крупной строительной фирмой. Управлять и владеть ею еще сложнее. Но дела идут блестяще, недавно они подписали несколько крупных выгодных контрактов, и Евсигнеев вполне мог позволить себе хорошенько выпить вместе с друзьями.

Он опрокинул в себя еще одну рюмку, потом встал и ухватил пробегавшую мимо хорошенькую полуголую девчонку. Та протестующе взвизгнула и начала вырываться — то ли испугалась, то ли Евсигнеев ей не понравился. Так или иначе это его разозлило. Он встряхнул ее, потом наотмашь ударил по лицу.

— Заткнись, курва!

— Леха! — укоризненно прогудел кто-то из-за стола, но это возглас тотчас же перекрыл другой голос:

— Да ладно, пусть!.. Подумаешь, блядь, им за то и платят… Давай, Леха, вставь даме!..

Алексей засмеялся и поволок извивающуюся девушку в парилку. Там лениво обнималась какая-то потная парочка и он рявкнул на них:

— Пошли на хрен отсюда!

Парочка моментально исчезла. Девушка попыталась улизнуть следом, но он дернул ее за плечо и отвесил оплеуху. Потом сорвал с нее полотенце, ухмыльнулся, после чего ловким движением повалил прямо на пол.

— Лежать, сука! А то удавлю на хрен!

Она сразу же затихла, глядя на него вытаращенными, стремительно трезвеющими глазами. Евсигнеев ухмыльнулся и снял с бедер полотенце.

Уже умащиваясь сверху, он услышал осторожное деликатное покашливание и, вскинув голову, свирепо уставился на худощавого человека, стоящего в приоткрытых дверях.

— А тебе какого хрена тут надо?!..

Человек поднял руку и погрозил ему указательным пальцем, и Алексей моментально присмирел, почувствовав, что человек имеет полное на это право, и он, Алексей, только что заступил за недозволенную черту.

— Извините, — поспешно сказал он. Человек скрестил руки на голой груди и доброжелательно улыбнулся, но за его улыбкой не скрывалось ничего доброжелательного.

— Всего лишь хотел узнать, как вам у меня нравится?

— Отлично! — просипел Алексей. — Круто!

— Надеюсь, вы еще долго у нас пробудете?

— Да хоть всю жизнь! — отозвался он, нисколько не слукавив. Человек кивнул.

— В таком случае, приятного отдыха.

Он потянул на себя ручку двери, несколько секунд вслушивался в доносящиеся из-за нее животные похрюкивающие звуки, потом усмехнулся.

— Как мало иным надо для счастья! Сладких снов, тезка! Сладких!..

V

Петр открыл глаза, потом резко сел в кресле, потирая чуть опухшие от сна глаза. Перед ним приглушенно бормотал включенный телевизор. Похоже, он задремал. Что-то снилось ему, что-то… Кажется, чей-то крик, чей-то голос, звавший его по имени…

Разве?

Внезапно крик повторился — громкий, полный ужаса.

— Петя! Петя!

Это был не сон.

Он вскочил, и тотчас в комнату влетела Галя с белым от ужаса лицом и в расстегнутом халате, и между разлетающимися полами прыгала ее голая тяжелая грудь. Она вцепилась в мужа, и он невольно охнул — с такой силой ее пальцы сдавили его плечи.

— Что такое?!

— Андрюшка! — она затрясла его. — Он не дышит!.. Петя!

Смысл ее слов не сразу дошел до него, и доли секунды Петр тупо смотрел, как шевелятся ее мокрые от слюны губы, пытаясь вникнуть в то, что она только что сказала.

— Да сделай же ты что-нибудь! — взвыла жена и ударила его по лицу. — Что ты стоишь?!..

Петр пришел в себя, отодрал от плеч ее пальцы и швырнул Галю в направлении журнального столика, на котором стоял телефон.

— В "Скорую" звони, дура!

Он выбежал из комнаты и метнулся в спальню, к крошечной кроватке их десятидневного сына. Андрюшку и Галку выписали из роддома только позавчера, и в Петре еще до сих пор жило то, совершенно ни на что не похожее ощущение, когда в его ладонях впервые оказалось это удивительное маленькое существо со сморщенным личиком, блестящими глазами и кукольными пальчиками, издающее хнычущие, дергающие за сердце звуки.

Андрюшка неподвижно лежал на спине, и ему сразу же бросилось в глаза, что кожа на его лице приобрела странный голубоватый оттенок. Его глаза были закрыты, а ротик наоборот распахнут, словно в безмолвном крике. Петр выхватил сына из кроватки — крошечное тельце было пугающе холодным, и голова малыша сразу же безвольно запрокинулась назад. В ужасе он встряхнул ребенка, потом уложил его на их двуспальную кровать и начал делать ему искусственное дыхание. Галя, дозвонившаяся до "Скорой", мельтешила у него за спиной и бормотала, словно заклинание:

— … я думала, он спит… я думала, он спит… Петя, сделай что-нибудь, Петя!.. я думала, он спит…

Он не слышал ее, снова и снова пытаясь вдохнуть жизнь в неподвижные легкие и замершее сердце. Он бы мог делать это бесконечно — и делал бы, если бы его не оттащила от тельца приехавшая бригада "Скорой".

Врач потом объяснил, что это бывает — ребенок ухитрился перевернуться на спину, отрыгнул во сне и захлебнулся. Но что ему было толку от того, что такое бывает?! Им следовало следить за ним, а они оба, уставшие, заснули… и какая теперь разница, что такое бывает? Петр ненавидел себя. Первое время он ненавидел и Гальку, особенно когда смотрел на ее осунувшееся, пустое лицо, но эта ненависть быстро исчезла. "Два дня, — думал он, кладя на крохотный холмик земли резиновые игрушки, которыми его сыну так и не довелось поиграть. — Он прожил со мной всего лишь два дня. Как такое может бывать?!"

Цветная погремушка скатилась с холмика, весело звякнув — нелепый звук здесь, где так много этих кошмарных маленьких холмиков, украшенных игрушками — холмиков, красноречиво подтверждающих, что такое бывает… Вздрогнув, Петр наклонился и поднял ее, и вдруг кто-то толкнул его в плечо. Он обернулся…

* * *

… и открыл глаза, сидя в кресле перед включенным бормочущим телевизором. Вскочил и испуганно огляделся, потом побежал в спальню. На пороге он столкнулся с Галей, и она испуганно вскрикнула.

— Ты что — ополоумел что ли?!

Не отвечая он метнулся к крошечной кроватке, ощущая в груди непонятную смесь восторга и ужаса, а в его уши уже вливалось недовольное хныканье ребенка, проснувшегося от Галиного возгласа. Петр хрипло выдохнул, потом опустился на пол рядом с кроваткой и обхватил голову ладонями.

— Господи, приснится же такое! — хрипло прошептал он. Галя присела рядом с ним и встревоженно спросила:

— Петь, ты что?!

Он потянул ладони вниз, открывая покрасневшие глаза.

— Ничего. Просто устал.

— Так пошли спать.

— Ты иди… — Петр мягко отодвинул ее. — Иди… Тебе еще сколько раз вскакивать… Иди, я пока посижу с ним…

Галя пожала плечами и забралась в кровать. Вскоре она уже тихо спала. Петр не сводил глаз с лица Андрюшки, казавшегося во сне очень смешным. Иногда он очень осторожно, затаив дыхание, дотрагивался до него кончиком пальца и упивался теплотой его кожи.

Потом он задремал — всего лишь, кажется, на минуту. Разбудил его громкий крик жены. Она яростно трясла его за плечо, и Петр вскинулся, посмотрев на нее безумными глазами, потом бросил взгляд в кроватку и похолодел, увидев сына, лежащего на спине, и его личико, приобретшее странный голубоватый оттенок. На мгновение Петр непонимающе застыл, потом закричал:

— Нет! Не может быть!

Он выхватил Андрюшку из кроватки, краем уха слыша, как жена истеричным захлебывающимся голосом вызывает по телефону "Скорую". Затряс ребенка, потом начал делать ему искусственное дыхание, хотя ведь все это уже было, и в прошлый раз не помогло ни капли…

Врач потом объяснил, что такое бывает… и едва он произнес это слово, как Петр ударил его по горестноизумленному лицу, схватил ребенка и попытался выбежать из квартиры, но его успели поймать…

Петра выписали через несколько недель, но домой он не поехал. Делать там было нечего — ему уже сообщили, что Галя ушла и собирается подать на развод. Это известие он встретил с совершенно безучастным лицом. Потом в первом же ларьке накупил детских игрушек и поехал на кладбище.

Глядя на крошечный холмик, Петр внезапно почувствовал кроме горя еще и потусторонний ужас. Разве это уже не происходило раньше? Сколько раз? Один или два? Ему было послано предостережение, но он все равно не смог уберечь сына. Всхлипнув, он вытер лицо рукавом, потом принялся аккуратно раскладывать на холмике принесенные игрушки. Из игрушек, принесенных Галей, уже почти ничего не осталось, и он все с тем же ужасом подивился тем людям, которые способны таскать игрушки с детских могил. Возможно, это и не люди вовсе!

Яркая погремушка скатилась с холмика, весело звякнув, и Петр застыл, ошеломленно глядя на нее. Потом на его лице под стылым пыльным ветром расцвела улыбка, наполненная жутковатой радостью и надеждой. Он потянулся и схватил игрушку, накрепко зажав ее в кулаке…

* * *

…и открыл глаза, всполошенно оглядываясь. Вокруг была шумящая улица, и кто-то настойчиво дергал его за рукав. Опустив голову, Петр расширенными глазами уставился на светловолосого мальчика лет четырех, и в этот момент тот снова потянул его за рукав.

— Пап! Ты спишь?! Паапа!

Петр наклонился, схватил удивленно взвизгнувшего ребенка в охапку и крепко прижал его к себе, зажмурившись. Мальчик протестующе запищал:

— Пап, пусти! Больно, пап!..

— Прости, прости… — суетливо пробормотал Петр и поставил ребенка на асфальт. Присел рядом, держа ладони на его маленьких узких плечиках и глядя ему в лицо. — Прости, солнышко! Папа не спит. Папа просто задумался… У папы едет крыша, — последние слова он произнес так тихо, что Андрей их не расслышал. Впрочем, ребенка сейчас занимал один вопрос.

— Ты же сказал, что купишь мороженое!

— Ну конечно! — Петр поднялся и крепко взял малыша за руку. — Папа купит все, что хочешь! А… мама где?

Андрей удивленно взглянул на него.

— Как где — у тети Светы! Мы ведь к ней не пойдем, правда?! Она все время лезет целоваться! И от нее противно пахнет!

— Мы не пойдем к ней, обещаю! — с улыбкой произнес Петр, медленно идя по улице. Он не отрывал от сына растеряннолюбящего взгляда. Что-то было не так, что-то вообще было не так, но он не понимал, что именно. В голове шевелились какие-товоспоминания, и чьито забытые голоса нашептывали нечто жуткое, но он упорно отодвигал их вглубь, не желая ничего слушать и ничего знать. И уж тем более, ничего вспоминать! Он видел кошмары — теперь он проснулся. Все! Рядом с ним его сын — его живой сын, и Галя скоро вернется домой!

Возле лотка Андрей долго и придирчиво выбирал мороженое, стараясь отыскать такое, в котором были бы все вкусности сразу и в большом количестве. Наконец ткнул пальчиком, и Петр зашарил в одном кармане, потом отпустил руку сына и сунул ладонь в другой. Извлек оттуда смятую купюру, протянул продавщице, та вручила ему мороженое и вдруг завизжала и закрыла лицо ладонями, уронив деньги. Петр обернулся и увидел, что Андрей, только что стоявший рядом с ним, теперь бежит через дорогу, а на него стремительно надвигается громада рейсового автобуса. Он закричал и бросился к сыну, но было уже поздно, и автобус смел маленькую фигурку, словно игрушечную и промчался мимо, и из его открытых дверец на Петра с изломанной страшной ухмылкой посмотрел окровавленный человек с раздавленной головой. Он знал, кто это был.

А потом взглянул на асфальт и закричал снова…

* * *

… и проснулся. Он опять стоял на продуваемом пыльным холодным ветром кладбище, перед маленьким холмиком, на котором были сложены детские игрушки. Но теперь он был не один. Рядом стоял какойто человек. Петр, пошатываясь, повернул голову и безучастно взглянул на него, и вдруг в его голове что-то вспыхнуло, и он с беззвучным воплем отшатнулся назад. Человек — молодой, почти мальчишка, сочувственно улыбнулся ему и почесал слегка оттопыренное ухо.

— Нет ничего хуже, чем потерять своего ребенка, — негромко произнес он. — Худшая вещь никогда не приходила мне на ум. Это так печально. Это еще печальней, когда виноват кто-то из родителей.

— Это ты делаешь, да?! — закричал Петр, сжимая дрожащие пальцы в кулаки. — Чудовище! Играть со смертью ребенка… Я тебя убью, я тебя…

Но прежде, чем он успел наброситься на Лешку, тот упреждающе вскинул в воздух левую руку, и Сливка застыл, глядя на зажатую в пальцах яркую погремушку. По его лицу пробежала судорога, потом глаза загорелись полубезумным огнем, в котором снова нашлось место надежде.

— Может, ты и прав, — задумчиво произнес Лешка. — Но иногда приходится делать больно, чтобы заставить человека понять, что ему на самом деле нужно. Всем нужно разное.

Петр снова замахнулся, но уже медленнее, и его взгляд прирос к игрушке.

— Убьешь меня — ничего не получишь, — жестко сказал паренек. — Одумаешься — и у тебя снова будет семья. Семья, с которой ничего никогда не случится, обещаю. Помнишь, как ты хотел повести сына на рыбалку?

— Это будет сон… — хрипло прошептал Петр, не сводя с погремушки расширенных глаз, становящихся все более и более бессмысленными. — Она говорила, что все это иллюзия, а мы…

— Забудь все глупости, которые говорила эта взбалмошная баба! — раздраженно отрезал Лешка. — Разве она способна понять, что ты чувствуешь?! Разве она способна понять, что это такое — стоять перед свежей могилой своего ребенка?! Нет, Петя. И это будет не сон. Сон сейчас, — он махнул брякнувшей погремушкой в сторону холмика. — Вот это сон. Кошмарный сон. А я тебя просто разбужу. Ты только должен согласиться. Ты согласен?

— Да, — прошептал Петр. Лешка подбадривающе улыбнулся, протянул ему погремушку, и пальцы Петра крепко сжались вокруг нее…

* * *

Он открыл глаза от того, что Андрей всполошенно стукнул его по плечу, и хотел было вскочить, но сын завопил, тыча пальцем в направлении воды.

— Клюет! Папа! Клюет!..

Петр ошеломленно посмотрел на него, хлопая ресницами, словно разбуженная днем сова, потом взглянул в нужном направлении, и в этот момент сторожок снова вздрогнул, и латунный колокольчик упреждающе звякнул. Действуя скорее механически, чем осознанно, он сделал подсечку, с просыпающимся восторгом почувствовал на тот конце лесы тяжелое трепыханье, вскочил и начал выводить попавшуюся рыбу. Андрей стоял рядом, сжимая в пальцах круг, его присыпанное веснушками лицо было взволнованным и торжественным, словно ему предстояло не помогать выуживать рыбу, а встречать высокопоставленную делегацию, и Петр, внутренне посмеявшись, сказал:

— Нет, круг не нужен. Ты же гляди — и у тебя клюет!

Андрей, не успев обидеться, умчался к своей удочке, чуть не растянувшись на песке. Петр усмехнулся, подтянул леску и на песке запрыгал берш, зло разевая зубастую пасть и глядя холодными глазами, на солнце кажущимися голубоватозелеными и очень яркими. Петр носком сапога отшвырнул его подальше от воды и положил удочку. Андрей уже спешил к нему, восторженно размахивая средних размеров нарядным сердитым окунем, держа его осторожно, чтобы не уколоться о плавники.

— Ну, с почином нас! — весело сказал Петр. — Еще парочку таких, и можно и ушицу ставить!

Андрей исполнил важную миссию погружения пойманной рыбы в садок и снова умчался к своей удочке. Петр с улыбкой посмотрел на него, потом пошел в густую тень, где стоял бидончик с наловленными уклейками. Сунул в него руку, рассеянно думая, что сделал правильно, не взяв с собой Галку. Бабы рыбалке только помеха. Пускай ее, стрижет языками со своими подружками — и им спокойней, и она от них отдохнет. Он чуть прищурился, вылавливая скользкую юркую рыбку, и в который раз подумал, насколько ему повезло в жизни. Все было так чудесно, что иногда даже казалось сном…

В ивовых ветвях зашумел порыв ветра. Солнце скрылось за набежавшим облаком, на реку легла тень, и она сразу стала угрюмой, недоброй. Потянуло холодком, и Петр вздрогнул, вдруг почувствовав себя так, словно кто-то невидимый и очень могущественный погрозил ему упреждающе пальцем.

Да, тебе повезло в жизни.

И все!

Он передернул плечами и выбросил из головы эти глупые мысли. Выудил уклейку и, держа в пальцах, отправился к брошенной удочке. Потревоженные было ивы снова сонно замерли, солнце вынырнуло из-за облака и залило реку золотом. Петр оттер вспотевший лоб, оставив на нем серебристую чешуйку, и принялся насаживать рыбку на крючок. Потом, примерившись, забросил донку и снова взялся за спиннинг. Он смотрел на сына, который держал в руках удочку, сосредоточенно глядя на поплавок совершенно повзрослому, и улыбался, и над ними сверкали слюдяными крыльями хрупкие большеглазые стрекозы. А кто-то невидимый улыбнулся удовлетворенно и ушел в безмолвии. Иногда слова портят дело.

VI

Жора приподнял голову и сонно взглянул на монитор, на котором журчал компьютерный водопад, и среди компьютерных ветвей порхали компьютерные птицы. Он опять уснул за машиной — уже в который раз!

Он зевнул и откинулся на спинку вращающегося стула. Провернулся, глядя на потрескавшийся, затянутый паутиной потолок. Потом рассеянно оглядел крошечную комнатку, заставленную и заваленную различными запчастями — и годными, и вышедшими из строя, а так же скомканной одеждой. Для житья и вообще перемещения остались только узенький, в треть метра, проходик до двери комнаты и пухлый диван, на котором он обычно не столько засыпал, сколько выключался, не утруждая себя расстиланием постели и сниманием одежды. В этом Жора очень напоминал свой компьютер и иногда посмеивался сам над собой, но веселья в его смехе не было. Нажмите в программе "Жора" экзешный файл. Выберите тип деятельности. Выберите время. Озвучка — случайный набор. Еда — по умолчанию. Сигареты — с интервалом в тридцать минут. Запуск. Вас приветствует Георгий Вершинин!..

Чтоб ему провалиться!

Жора потер лоб и понял, что ощущает острую потребность в чашке свежего кофе. Взял стоявшую рядом с клавиатурой чашку и заглянул в нее. Оттуда выпорхнула мушка и весело устремилась к лампе. Он скривился и, прихватив чашку, пошел на кухню. С грохотом свалил чашку в раковину, наполненную грязной посудой, и взял из шкафчика другую. Посуду он помоет утром. Вот ей же ей помоет!

Все равно никто кроме него этого не сделает. Вот уже много лет он жил совершенно один — с тех пор, как умерла мать. Они с Колькой долго грызлись и в конце концов разменяли квартиру, причем брату досталась неплохая однокомнатная недалеко от центра, тогда как Жора получил крошечную квартирку на окраине, куда свез всю свою технику. Отношений они с тех пор не поддерживали, и Жора давно уже потерял счет этому времени. Иногда ему казалось, что так было всегда.

Он сварил кофе, осторожно перелил его в чашку, но несколько капель все же попали на стол. Жора скучающе посмотрел на них, потом махнул рукой, взял чашку и пошел в комнату.

По дороге его взгляд рассеянно обмахнул большое пыльное зеркало, висевшее в коридоре. Он привез его из дома — Кольке оно было без надобности, и он отдал его без препирательств. Жора очень редко вытирал с него пыль, и зеркало казалось покрытым густым туманом, и он разглядел в нем лишь свой смутный силуэт, и остановился, внезапно почувствовав что-то, похожее на угрызения совести. Всетаки, оно принадлежало его матери.

Держа чашку в одной руке, Жора включил тусклую лампу, затянутую фестонами застарелой паутины, потом провел ладонью по стеклу, оставив в пыли широкую неровную серебристую дорожку, и застыл, потрясенно глядя на свое отражение. Он слишком давно не смотрелся в зеркала, и теперь никак не мог узнать этого человека, который смотрел на него из сияющей глубины, окаймленной махровой пылью, — человека, чьи глаза за стеклами линз казались огромными. Кожа на лице выглядела обвисшей, несвежей, старой. Волосы, отступившие со лба и висков, были слипшимися, сальными. Горькие складки в уголках поджатых губ говорили об абсолютном одиночестве, и тоска в глазах из частой гостьи давно стала постоянной жительницей. Нос на худом лице походил на клюв пожилого больного грифа. Футболка, когда-то белая, а теперь приобретшая желтоватый оттенок, была испещрена пятнами и в двух местах прожжена. Из разошедшегося шва свисали хвосты ниток. Чашка подрагивала в костлявой руке, и по ее стенке медленно ползла горячая кофейная капля.

Жора сглотнул, потом потрясенно приоткрыл рот, и незнакомый человек в зеркале сделал то же самое, словно дразнясь. Нет, это не мог быть он! И все же это был он — Георгий Вершинин, два дня назад в полном уединении под компьютерное бормотание отпраздновавший свой сорок шестой день рождения, Георгий Вершинин, которого поздравила только лишь интернетовская служба рассылок "Мэйл ру", прислав ему электронную открытку с английским бульдогом, держащим в лапе кружку пива.

Сжав губы еще сильнее, он отступил назад, потом вдруг с жалобным воем швырнул чашку прямо в зеркало, и чашка хлынула во все стороны осколками и брызгами кофе, и по неповрежденному стеклу поползли темные потеки, словно смывая жуткое, жалко дрожащее отражение. Жора прижался к стене, потом сполз на пол и заплакал, уронив голову и обхватив руками острые колени. Он плакал долго. Большая часть жизни осталась позади, пустая, бессмысленная, мертвенная. В ней не было ни друзей, ни любимой, ни детей, ни праздников, ни задушевных разговоров, ни подлунных улыбок, ни настоящего дела, ни уюта, ни переживаний, ни радости. Уже много лет никто не спрашивал у него, как дела, не интересовался здоровьем, не допытывался, как у него на личном фронте, и разговаривал и пил пиво он с полузнакомыми людьми, с которыми пересекался по работе, и им было совершенно наплевать, как у него дела, равно как и самому Жоре было наплевать на их дела. Все это время занимал один лишь только компьютер. Вся жизнь состояла из компьютера. Может, он, Жора, и впрямь некая программа? Мааленькая такая, примитивная, архаичная программа, которую в один прекрасный день просто деинсталируют и сразу же о ней забудут?!

Программа…

Жора поднял голову и яростно вытер ладонью мокрое покрасневшее лицо. У него появилось назойливое ощущение, что он упустил нечто очень важное. Это было связано со снами…

Да нет же!

С людьми, которые приходили к нему…

Какие люди?! К нему много лет никто не приходил!

Зеркало. Если смотришь в зеркало, нужно понимать…

Понимать что?!

Бред!

И все же…

Он посмотрел на испачканное зеркало, на осколки и кофейную лужицу на полу, потом поднялся и побрел в комнату. Постепенно его шаг убыстрялся, и до компьютерного стола он уже добежал — добежал и плюхнулся в свое любимое вращающееся кресло, и тотчас ему стало намного легче. Жора закрыл все программы, потом уже хотел нажать на ярлык своих обожаемых четвертых "Героев", как вдруг в его голове возник весьма важный вопрос. Он убрал руку с "мышки" и, вцепившись себе в волосы, чуть ли не ткнулся лицом в монитор.

Он родился в восемьдесят пя-том, сейчас ему сорок шесть и, соответственно, на дворе — две тысячи тридцать первый год — разве не так? Почему же он собирается играть в четвертых "Героев"? Разве с тех пор игра так и не изменилась, не усовершенствовалась? "Герои" должны быть как минимум десятые! Но их не существует, иначе он, фанат, непременно бы их достал. Или появилась бы некая суперновая и суперсовершенная стратегичка, но ее он был достал тоже! Как так?! А на машине стоят миллениумовские "винды"… Но если сейчас тридцать первый год, то почему он установил себе такую архаику? Должна быть целая куча новых оболочек! И уж конечно должна быть совершенно другая техника. Компьютеры устаревают очень быстро. Программное обеспечение постоянно совершенствуется, и уж больше, чем за четверть века… Нет, не может быть, чтобы сейчас был две тысячи тридцать первый! Никак! От силы десятый!

Но ему сорок шесть лет!

Значит, он родился не в восемьдесят пя-том!

Да? А в каком же, интересно? Уж что-что, а дату своего рождения он помнит — не совсем еще дошел!

Детали и детальки… нелепости, возникающие из-за несовпадения знаний и представлений… возникающие, когда кто-то рассказывает о том, в чем он не очень смыслит…

Когда кто-то показывает то, в чем он не очень смыслит!

Жора резко повернулся, оттолкнувшись от стола ребром ладони, отчего кресло описало полукруг, и обнаружил, что один из старых стульев помимо брошенной коекак одежды теперь содержит на себе еще и человека — паренька в джинсовом костюме, смотрящего на него с досадой и любопытством.

Его неожиданное появление вовсе не удивило Вершинина. Впрочем, теперь его уже ничто не могло удивить.

— Никогда не разбирался в этих штуках! — доверительно сообщил паренек и сунул в рот смятую сигарету. — Странно, что ты — человек, повернутый на компьютерах, никогда не мечтал дальше, чем лет на пять. Впрочем, — он повел рукой по пространству захламленной комнаты, — при таких условиях счастье, что у тебя есть хоть такая рухлядь, не правда ли?

Жора усмехнулся, давая понять, что оценил и юмор, и досаду противника, после чего крепко зажмурился и окаменел лицом от напряжения, изо всех сил пытаясь открыть глаза совершенно в другом месте.

— Не выйдет, — услышал он сочувственный голос. — Видишь ли, я не хочу, чтобы ты просыпался. А когда я чегото не хочу, то этого и не происходит — здесь, в моих мирах!

Жора открыл глаза. Он ненавидел сидящего на стуле всеми клетками своего (стареющего?) тела, но исследовательский интерес в нем был слишком силен, чтобы сразу же слететь с кресла и включиться в потасовку. Кроме того, в глубине души (уж душато все та же, онато не снится!) он осознавал, что исход будет не в его пользу. Его сон во власти Лешкиного сна, и ничто не помешает тому превратиться в некое чудовище с одной из Жориных картин, с которыми он, без сомнения, хорошо знаком, после чего вдумчиво разжевать его, Жору, в кашицу. Причем вследствие своего извращенного мозга, сохранить Жоре и боль, и жизнь, и способность мыслить на весь процесс пережевывания. Вспомнить хотя бы выставку трупов на лестнице, о которой рассказывали Алина и Виталий!

— Но ведь Але удалось это сделать! — сказал он, вспомнив, как Алина растаяла в воздухе, словно дух. Лешка закурил и насмешливыми прищуренными глазами посмотрел на него сквозь струйку дыма.

— Она другая, ты ж знаешь! Выскользнула, как змея в щель клетки, но для вас, мои драгоценные, щели в моей клетке слишком узкие!

— Значит, щели всетаки есть?

Лешка сделал в воздухе пальцами затейливый жест, словно вворачивал электрическую лампочку.

— Это просто образное выражение. Так или иначе, забудь о ней! Она бросила вас и сбежала. Скорее всего, она уже давно дома, в своей маленькой серой жизни. Что ж, ее не в чем упрекнуть, она поступила мудро. Никому не захочется умирать во второй раз. Ведь так это может войти и в привычку, а? — он подмигнул Жоре и забросил ногу на ногу. Жора покачал головой.

— Я тебе не верю!

— Отчего же? — Лешка улыбнулся, потом приставил ладонь ребром ко рту и закричал, поворачивая голову в стороны. — Аля?! Аля?! Где ты, милое дитя?! Выходи! — он опустил руку и снова улыбнулся. — Нету. Думаешь, она сейчас сидит в реальности в компании ваших храпящих тел и исходит потом от напряжения, пытаясь что-нибудь придумать? Неа. Спроси себя, зачем это ей надо? Вы ведь ей никто. Просто случайные попутчики. Она еще могла бы попытаться что-то сделать ради Воробьева — парень хоть и калека, но ей явно приглянулся… а вот ради вас…

— Где остальные?!

— О, очень далеко, — Лешка взъерошил свои волосы и посмотрел в потолок. — Далеко и давно. И им там хорошо, уверяю тебя. Я ведь не садист.

Жора искренне рассмеялся, точно Лешка только что отлично и со вкусом пошутил. В сущности, так оно и было.

— А кто же ты?! Ангел с крылышками?!

— Я творец, — очень серьезно ответил паренек. — Разве бога обвиняют в том, что что-то происходит? Просто таков порядок вещей. Люди умирают — так или иначе. Как и твоя мать.

Жора внутренне напрягся, но его лицо осталось безмятежным.

— Я атеист, как большинство программеров. Я верю в науку. Например, в психологию, согласно которой ты, Леха, полный псих! Тебя нужно лечить. Желательно ампутацией. И начинать с головы.

— Надрывный юмор, — Лешка уважительно покивал. — Понимаю. Но ты заговоришь подругому, когда проснешься совсем в другом мире. Хочешь снова стать большим, сильным и красивым? Деньги, уважение… Все бабы твои будут! Может, внешность Рока тебе уже не по душе, так я сделаю тебя, кем захочешь. Хочешь, Арни Шварценнегером образца восьмидесятых?

— Тьфу! — только и сказал Жора. Лешка усмехнулся.

— Можно обратиться и к отечественным звездам. Певцов, Домогаров… О! Молодой Сергей Юрский! Во красавец был! Хочешь?!

— Какой смысл отправлять нас в рай, если ты всегда любил наблюдать за адом? — спросил Жора, постукивая пальцами по столу. На лицо Лешки внезапно набежала тень, и Жора почувствовал, что вопрос ему неприятен.

— Скажем, на ад я уже насмотрелся. Интересно, как вы поведете себя в раю. Подумай, Жор. Ты единственный, у которого я буду принимать заказы. Недаром бедняга Гершберг назвал тебя смышленым малым. Ты не только смышленый, но и интеллигентный, и с тобой единственным из всей вашей компании интересно беседовать. Воробьев и Кривцов и говоритьто толком не умеют — сразу в драку… если удается. Евсигнеев — просто тупой сумасшедший ублюдок! А прочие слишком быстро раскисают и вообще не способны на что-либо. Высказывай пожелания, Жор. Представь, что я — волшебник.

Жора посмотрел на свою мятую футболку, потом на руку с пожелтевшими от никотина пальцами и рассеянно произнес:

— Глупости все это! Сны — всего лишь сны. Они ничего не значат. И этот сон — тоже.

— Неправда, — Лешка неожиданно смял недокуренную сигарету в кулаке, потом разжал испачканные пеплом пальцы, и с его ладони вспорхнула большая стрекоза. С деловитым жужжанием она описала под потолком круг, потом стремительно вылетела в открытое окно. — Все что-то значит. Ничего не значит только твоя память. Я могу сейчас уйти, а ты останешься здесь. Что с того, что ты будешь знать, что это сон. Ничего не изменится, и все будет, как понастоящему. Мать твоя будет в могиле, а ты будешь дряхлеть у своего компьютера — один, никому не нужный, и умирать ты тоже будешь в одиночестве — скажем, лет через двадцать — и тогда я приду и спрошу еще раз. А потом возьму и начну все сначала. Время здесь бесконечно, Жора. В реальности может пройти пять минут, а здесь — пятьдесят лет! Я бы мог показать тебе и другие миры, Вершинин, я бы мог убивать тебя в них много раз и многими способами, но это не так страшно, как то, чего ты всегда боялся — остаться совершенно один. Человек, живущий одиноко, существует только наполовину, как сказал французский лексикограф Пьер Буаст.

Жора пристально посмотрел на него, потом провел рукой по редеющим волосам и насмешливо произнес:

— Рыбке все равно, в каком аквариуме плавать, Леха. Это все равно будут всего лишь аквариумы. Реки тебе не создать. Рано или поздно я пойму, где я и что со мной происходит на самом деле! Думаю, тебе проще меня убить. Мне от тебя ничего не нужно.

— Ну и очень глупо! — заметил Лешка с искренним огорчением. — К счастью, выбираю здесь я, а не ты! А аквариумы, сударь, бывают очень разными. Ты поплавай вначале, а потом скажи — хочется ли тебе попасть в реку.

Он резко вскочил, одним прыжком оказался возле кресла Жоры и встряхнул его за плечо:

— Ээй! Не спи!

* * *

Жора вскинул голову и непонимающе огляделся, и тогда Виталий снова встряхнул его за плечо.

— Не спи, говорю! Кунять в день собственного триумфа — это уже перебор! Наверное, ты выпил слишком много шампанского! — он кивнул на пустой бокал в Жориной руке. Вершинин усмехнулся и поставил бокал на поднос подскочившего к нему официанта. Олег, сунув руки в карманы потертых джинсов, которые он принципиально не желал менять на шикарные брюки, хотя вполне имел такую возможность, усмехнулся.

— Шампанское! Никогда не понимал, что люди находят в этой шипучей кислятине! Пиво — вот что должны пить настоящие мужики! Даже художники!

— Кривцов! — сердито сказала Алина, обернувшись и раздраженно дернув обнаженным плечом. — Бога ради, перестань вопить на весь зал! Ты пугаешь иностранных граждан и мешаешь даже мне!

— Что пардон, то пардон! — отозвался Олег, сдвигая кепку на затылок, потом оглядел длинный зал, на стенах которого расположились бесчисленные картины, созерцаемые толпой тихо переговаривающихся людей. — Не, Жорка, вынужден признать — выставка что надо! Классные картины! И очень, очень много эротики! — он причмокнул губами, словно ребенок, с удовольствием сообщающий, что в мороженом очень, очень много шоколада. — А ты всех девушек с натуры рисовал? Слушай, познакомь хоть с одной, а?!

— Если б все мои критики были настроены, как ты, я б уже был звездой мирового значения! — Жора засмеялся, с обожанием глядя на друзей. Виталий похлопал его по плечу.

— Для нас ты всегда будешь звездой мирового значения, старик! Если б не ты, нас бы тут сейчас не было! Если б ты не смог проснуться и не прихлопнул бы этого урода… бог его знает, в какой психушке мы бы все сейчас обитали!

— Если бы вообще обитали! — вставил Петр, прихлебывавший шампанское, словно воду, и Жора нахмурился.

— Давайте не будем об этом больше, ладно?! Думаю, нам лучше совсем об этом забыть!

— Может, ты и прав, — Олег пожал плечами. — Лешка мертв, Евсигнеев за решеткой, никто ничего не просек… Но всетаки мы имеем право время от времени выражать тебе свое восхищение!

Жора, не выдержав, улыбнулся. Искреннее дружеское восхищение — жаркое солнце даже для самого крепчайшего льда. И всетаки, было б хорошо забыть все те ужасы, через которые им пришлось пройти. Теперь все было замечательно. Его первая большая выставка имела огромный успех, он подписал несколько контрактов, в том числе и с тремя зарубежными издательствами на иллюстрации к романам фэнтези, и все сулили ему блестящее будущее. На выставку он пригласил всех — даже, скрепя сердце, Марину и Ольгу. Но Марина не пришла, а Ольга пробыла на выставке всего лишь полчаса, после чего удалилась, поздравив Жору дежурными фразами. Его удивило, что уход Харченко доставил ему хоть крошку, но огорчения. Впрочем, остальные были здесь. Он снова улыбнулся и помахал рукой Светлане и Борису, которые рассматривали картины на дальней стене зала. Светлана восторженно помахала ему в ответ, Борис же только покивал — он все еще передвигался в коляске под присмотром заботливой Бережной, загипсованный и похожий на современный вариант египетской мумии. Гипс ему должны были снять еще не скоро, но Жора был уверен, что Борис выздоровеет. Какое счастье, что он выжил после своей чудовищной ошибки! И как хорошо, что Евсигнеев все же напутал в своем расследовании, и убийцей собственного мужа была совсем другая Света Бережная! С другой стороны, Светлане это было на руку, потому что ей не довелось видеть сны во второй раз и Лешка до нее так и не добрался. Итак, в целом все отлично, и пусть катятся к черту те критики и журналисты, которые обвиняют его в подражании Борису Валеджо. Его картины совершенно другие!

К их веселой группке подошла элегантно одетая, немолодая, но все еще очень красивая женщина и посмотрела на Вершинина с легкой укоризной.

— Жора, мне очень нравятся твои картины, они замечательные… Но не кажется ли тебе, что обнаженные девушки слишком уж превалируют в твоем творчестве? Из-за них мысль картины становится довольно расплывчатой.

— Мам, напротив они делают смысл картины предельно ясным, — заметил Жора, решивший сегодня ни на кого не обижаться, и стоявший рядом Олег тут же подхватил:

— Точноточно! Сразу же все понятно! Лично мне очень нравится, когда девушки превалируют. Да еще так откровенно! Я всегда в восторге, когда девушки сразу же начинают превалировать…

— Когда я в последний раз видела вас, молодой человек, — сурово прервала его профессор, — вы были недопустимо пьяны!

— Иногда молодым людям свойственно такое состояние, — печально ответил Олег. — У меня была депрессия. И со мной так давно никто не превали…

Жора наступил ему на ногу, и Олег, ойкнув, замолчал.

— Мам, не хочешь еще шампанского?

— Ой, нет! — поспешно сказала Клара Петровна. — Я и так его выпила достаточно! Ладно, пойду смотреть дальше… Жорочка, несмотря ни на что, я так за тебя рада! Я всегда знала, что ты способен на большее, нежели стучать по клавишам!

Она удалилась. Виталий подмигнул ему, обнимая Алину за плечи, потом кивнул туда, где возле одной из картин стояла красивая стройная брюнетка в длинном сиреневом платье.

— У тебя прехорошенькая подружка, Жорка! И неглупа, к тому же! Считай, что мы ее одобрили, только не подпускай к ней Олега — он и так уже весь слюной изошел!

— Что за клевета?! — громко возмутился Олег, делая обиженное лицо. — Что я — крыса — у друзей?!.. Но девочка вкусная, да не спорю… Смотрика, Жор, похоже на тебя готовится новое нападение со стороны прэссы! Пойди и дай им жару! Ежели что — кричи!

Жора усмехнулся, надвинул ему кепку на нос и направился к приближающимся журналистам с диктофонами и камерами, вскользь подумав, что слава — не такая уж и плохая вещь. В чем-то бедная призрачная Кристина была и не так уж не права.

Какойто человек с бокалом шампанского в руке, проходя мимо, замедлил шаг и дружелюбно сказал ему:

— Поздравляю вас, Георгий Николаевич. Это грандиозный успех. Я всегда рад за творческих людей, чьи мечты сбываются! Наверное, сегодня самый счастливый день в вашей жизни?

— Кто знает? — Жора философски пожал плечами. — Счастье — понятие настолько зыбкое… Главное, чтобы эта первая выставка не стала и последней — вот на что мне хотелось бы надеяться… Извините меня.

— Конечно, — человек кивнул, потом, глядя в его удаляющуюся спину, произнес с умиротворенной улыбкой. — Уж я об этом позабочусь. Спи спокойно, Жора. Никто не тронет твой аквариум.

VII

Ольга застонала, попыталась открыть глаза и застонала снова — даже это простое движение принесло новый всплеск боли. Тело казалось единым пульсирующим болевым сгустком. Между ногами словно бурлила раскаленная лава, внутренности жгло. Ее сильно тошнило — отвратительное ощущение, немногим лучше боли. Ссохшиеся губы слиплись, во рту было горько и сухо, очень хотелось пить. Сквозь приоткрытые веки она видела серый пасмурный свет и что-то белое и круглое, покачивающееся над ней. Лежать было очень неудобно, и Ольга дернула рукой, пытаясь подвинуться, но обнаружила, что рука привязана к кровати. От руки тянулась трубка куда-то вверх, где что-то поблескивало.

— Эй, эй! — сказал сверху знакомый голос. — Тихо, а то иголку выдернешь!

Сделав над собой громадное усилие, Ольга открыла глаза чуть пошире. Мир приобрел резкость и четкость, а покачивающийся над ней белый блин превратился в лицо Нины — коллеги и приятельницы, у которой всегда можно было стрельнуть сигарету и немного денег. Пожалуй, Нина была единственным в Волжанске существом женского пола, с которым Ольге удавалось поддерживать почти дружеские отношения.

— Ну, ты как? — тихо спросила она, улыбаясь — очевидно, желая приободрить Ольгу, но улыбка получалась жалкой и испуганной. Ольга шевельнула губами, пытаясь разлепить их, потом хрипло прошептала:

— Воды дай…

— Сейчас! — воскликнула Нина — очевидно, громче, чем положено, потому что с одной из кроватей на нее шикнули. Она наклонилась и начала шарить в тумбочке. — Да где ж она?!.. Я специально принесла тебе свою чашку с носиком — она у меня с детства еще… Ага, вот она!

Ольга почувствовала, как ей в губы просунули фарфоровый носик, на язык капнула прохладная жидкость и она ее проглотила, потом жадно присосалась к носику, словно изголодавшийся младенец, торопливо глотая. Но после четырех глотков Нина безжалостно отняла кружку.

— Отдай! — болезненным шепотом потребовала Ольга, тщательно облизывая мокрые губы. — Отдай, блядь, обратно! Сюда, лошадь!

— Нельзя, — сказала Нина, отставляя чашку и нисколько не обидевшись. — Врач сказал, что тебе нельзя много давать…

— Лина! — вдруг закричал где-то возле окна басовитый старушечий голос. — Лина! Лина!.. Аах!.. Лина!

— Опять бабулька с кровати падает, — устало сказала какая-то женщина. — Сейчас снова капельницу выдернет! Не могут что ли нормально ее привязать? Где нянька? Опять у нее перекур, что ли?! Ведь заплатили ж, гадюке, хоть бы раз за час рожу свою показала!..

По полу зашаркали чьито тапочки. Нина встала и ушла, оставив Ольгу тускло смотреть в потрескавшийся потолок. Ей было очень больно. Она считала, что на своем веку ей довелось испытать всякое, но никогда Ольга не думала, что может быть так больно. Ей казалось, что все кости переломаны и внутренности превратились в кашу. О лице было страшно и думать. Харченко закрыла глаза, стараясь дышать ртом — воздух был спертым, сильно пахло лекарствами, мочой, немытым телом и болезнью.

Нина вернулась и, снова сев на шатающийся стульчик рядом с ее кроватью, пояснила полушепотом.

— Доходит, похоже, бабулька. Бредит уже. И все рвет и рвет ее… желчью… ужас! Дочка ее с нею двое суток просидела, совсем никакая стала — поехала домой поспать пару часов.

— Ты матери моей позвонила? — спросила Ольга, и Нина сочувственно кивнула.

— Два дня назад еще. И ей сказала, и сестре твоей… Только что-то они не торопятся, хотя Волжанск — не такой уж большой город, — она помрачнела. — Оль, мне, конечно, неудобно спрашивать, но у тебя не осталось какихнибудь сбережений? Все, что мы… — Нина запнулась, — с девчонками скинулись, я уже потратила, но даже и половины того списка не купила, что врачи выкатили… — она извлекла смятую бумажку из кармана яркоголубых брюк с низким поясом, выставлявшим на обзор загорелый живот и сверкающий синий цветок в пупке. — Здесь все на латыни… ничего не понимаю… Я рассчитывала на твою семью, но их нет и нет… а лекарства нужны сейчас.

— Ничего не осталось, — Ольга закрыла глаза. — Сова все забрал.

— Вот мудак! — с негодованием воскликнула Нина, и на нее снова зашикали, и она виновато покивала, потом зашипела. — Сволочь! И почему его до сих пор никто не грохнул?! Ведь ничего ж этой вороне е…й за это не будет, ничего!.. Хорошо, хоть не убил.

— Ты и вправду считаешь, что это хорошо? — осведомилась Ольга с мрачным юмором. — Врачи хоть что говорят?

— Да ничего они толком не говорят! — Нина поджала губы. — Тут не врачи, а инопланетяне какието! Список, вот, только дали… Нет, ну иногда они чегото говорят, только я ни фига не понимаю! На операцию намекали… но это только если… то есть, когда ты стабилизируешься. Ну и, понятно, деньги, деньги… Слушай, может скажешь, где твои живут, да я к ним съезжу? Не дадут, так отниму — что ж это такое?!..

— Да нет у них ни хрена! — Ольга передернулась, и Нина наклонилась, хотев было положить ладонь ей на запястье, но побоялась, и ладонь повисла в воздухе.

— Сильно больно, Оль, да? Я попрошу, чтоб тебе еще укол сделали…

— Не надо. На дольше хватит. Что с лицом?

Нина промолчала, и Ольга упавшим голосом произнесла:

— Понятно.

— Оль, ты главное не расстраивайся! — торопливо затараторила Нина. — Все образуется. Что-нибудь придумаем. Ты лежи только спокойно, не дергайся, а то иголка выскочит… Пусть тебя прокапает хорошенько. Я вечером перед работой заскочу и покормлю тебя… Ну, пока!

Она помахала Ольге узкой ладонью и исчезла за белой дверью. Ольга вяло улыбнулась потом закрыла глаза и на некоторое время провалилась в милосердное забытье.

Когда она снова открыла глаза, капельницу уже убрали. В комнате горел тусклый электрический свет. Слышались приглушенные голоса, звон ложки о чашку, хруст печенья, шелест перелистываемых страниц и странные звуки, словно кто-то медленно и методично накачивал велосипедную шину.

Закусив губу, Ольга попыталась сесть, и после третьей попытки ей это удалось. Тело возмущенно отреагировало новыми приступами боли, и ей показалось, что чьито увесистые кулаки принялись мять ее желудок, точно пытались замесить из него тесто. Тем не менее, она осталась сидеть, оглядываясь суженными от боли глазами.

В палате стояли шесть кроватей. Она занимала ближайшую к двери, на соседней лежала очень бледная девушка, совсем еще девчонка с разрезанной и залепленной пластырем грудью, из которой торчали какие-тотрубки, и, закрыв глаза, беззвучно плакала. На двух следующих сидели пожилые женщины, которые пили чай и листали газеты, тихо переговариваясь друг с другом. У одной из них на шее был страшный свежий ожог. На пя-той кровати спала женщина средних лет, укрытая старым краснобелым одеялом до подбородка, вздрагивающая и болезненно постанывающая во сне. На шестой же лежала старушка с растрепавшимися молочно белыми волосами и морщинистым, словно бы ввалившимся внутрь черепа лицом. Ее одеяло было наполовину сброшено на пол, ноги косо свисали с кровати, трикотажная рубашка задралась почти до середины дряблых желтоватых бедер. Глаза старушки были плотно закрыты, и голова методично чуть вскидывалась на подушке в такт каждому сухому судорожному вздоху, будто кто-то в насмешку поддергивал ее за крепкую нить, привязанную к вздувающимся и опадающим губам. С далеким и какимто равнодушным чувством, из сомнения сразу же перешедшим в уверенность Ольга поняла, что та умирает.

— Где ж дочкато ее? — негромко произнесла одна из женщин. — Так и не успеть ведь может… Ох!.. И некому-то… Девочка возле двери совсем плохая… а подружка ее ушла…

Она встала и, тяжело переваливаясь, подошла к окну. Наклонилась, с усилием забросила ноги хрипящей старушки на кровать и прикрыла ее одеялом.

— Нянькато заглядывала недавно, — заметила другая женщина, шелестя газетой. — Губами только почмокала — и, поминай, как знали!.. Конечно, чего с умирающими стариками возиться? Вот год назад, когда я здесь лежала, другой персонал был… сестричка Танечка — заботливая, хорошая такая… Сказали, в декрете она сейчас…

Ее собеседница, возвращаясь к своей кровати, хмыкнула.

— Да, никому мы тут не нужны.

Ольга, отвернувшись, сползла обратно на подушку и закрыла глаза, чувствуя, как по щекам медленно текут слезы. Было больно — так больно — казалось, даже воздух вокруг стал болью.

Никому мы тут не нужны…

Удивительно, что в этой иллюзии боль настолько реальна.

Ольга резко открыла глаза и уставилась в потолок мутным от боли взглядом. Потолок раскачивался и то и дело принимался кружиться вокруг своей оси, и тогда она снова опустила веки — так думать было легче.

Ну конечно! Иллюзия! Сон! Алина говорила… Нужно только проснуться! Только как понять, когда именно она проснется? Уже был один сон, в котором с остальными вокруг нее происходили ужасные вещи, в котором существо со страшным изъеденным лицом плеснуло в нее кислотой, как она это сделала когда-то, и это тоже было жутко больно и абсолютно реально… Сколько можно? Кто в сопливой молодости не совершал идиотских и жестоких поступков, о которых жалел впоследствии? Сейчас она бы такого не сделала… Только вот когда наступило это сейчас — до того, как они приехали в тот особняк, или сию секунду?

Нужно проснуться! Нужно не верить в эту боль, и тогда она исчезнет!

— Нет, малышка, не исчезнет, потому что я в нее верю, — сочувственно сказали рядом. Ольга открыла глаза и повернула голову. Рядом с кроватью, на расшатанном стульчике сидел Лешка с наброшенным на плечи белым халатом, и доброжелательно смотрел на нее, уткнув локти в ноги и умостив подбородок на переплетенных пальцах, — ни дать, ни взять, любящий брат, забежавший проведать прихворнувшую старшую сестричку. Никто в палате не обращал на него внимания, словно его тут и не было.

— Верни меня обратно! — прошептала Ольга, пытаясь приподняться, но Лешка настойчиво и заботливо уложил ее обратно.

— Тихо, тихо. Тебе нельзя двигаться. А то еще, чего доброго, кишки вывалятся… Здорово тебя твой приятель обработал! От лицезрения такого возвышенного проявления чувств просто слезы наворачиваются! — он усмехнулся и откинулся на спинку стула.

— Чтоб ты сдох!

— Извини, но это заветное желание я выполнить не могу, — Лешка виновато развел руками. — Видишь ли, оно не совпадает с моими заветными желаниями. Но, Оленька, остальное — все, что угодно! Исключительно из глубочайшей симпатии и уважения к твоей особе. Ты — сильная женщина, очень сильная. Они этого так и не поняли, но я-то знаю… Честное слово, мне было очень трудно понять, с чего должен начаться твой ад. Сложно моделировать ад для человека, который слишком много о нем знает. Но ведь и у сильных людей всегда есть свои слабости. И они, порой, оказываются так примитивны. Изувеченная, беспомощная, практически всеми брошенная… Женщина ты теперь только внешне, детей у тебя никогда не будет и остаток своей жизни ты проведешь в этой кошмарной палате, питаясь овсяной кашкой и пустым бульончиком из кубиков "Галина Бланка". Как это грустно все.

Глядя на него немигающим взглядом, Ольга, кривясь от боли, в нескольких красочных выражениях расписала Лешке его ближайшее будущее и сексуальные ориентиры, и на лице паренька появилось почти искреннее уважение, смешанное с легкой обидой.

— Я же говорю, сильная… Ну, зачем так грубо, Олечка? Не забывай, что это еще не ад — о, далеко не ад. Это еще всего лишь вестибюль. Знаешь, если будешь так напрягаться, то можешь неожиданно впасть в состояние, близкое к смерти. Никаких рефлексов. Будет сознание, будет боль, а внешне труп, как в глупых страшных киношках… Ты ведь боялась, что такое может с тобой случиться, я не прав? Отправят тебя на холодный стол, распотрошат, потом похоронят… а ты будешь все чувствовать… Брр! — Лешка передернул плечами. — До чего ж у некоторых извращенная фантазия!

Ольга растянула губы в болезненной улыбке.

— Вонючий, понтующийся козел!

— Зря ты так, — огорченно заметил он. — Я же в прошлый раз с тобой подоброму, ты тихотихо умерла, даже не заметила. А ведь я очень сильно на тебя злился. Если бы не ты на пару с Воробьевым, все могло бы получиться гораздо интересней. А из-за вас эта вздорная девка осталась живаздорова и принялась мутить воду! Зачем ты это сделала, а? — Лешка наклонился ближе. — Ну, вот оно тебе надо было?!

Ольга, примерившись, плюнула ему в лицо, но промахнулась и попала на одеяло. Лешка отдернул голову, потом схватил Харченко за горло и вдавил ее в подушку. У нее вырвался пронзительный вопль, но никто в палате по-прежнему не смотрел в их сторону.

Никому мы здесь не нужны…

— Дешевая затраханная блядь! — прошипел Лешка, сжимая пальцы. — Да ты знаешь, что я могу…

Он неожиданно отпустил ее горло и снова откинулся на спинку стула, принимая прежний безмятежный вид. Ольга надрывно закашлялась, потом снова уставилась на его такое невинное молодое лицо.

— Где Алька?!

— Алька? — казалось, Лешка искренне удивился. — Дома давно. Онато ведь может проснуться… вот она и проснулась и пошла себе тихонько домой. Мне такие экземпляры неинтересны, чего мне с ней возиться?..

— Вранье! — в глазах Ольги вдруг появилась смешинка. — Она — слишком дотошная баба, она не могла так сделать. Она попытается нас разбудить, она не…

— Она не бросит своего приятеля, хочешь ты сказать? — Лешка усмехнулся. — Да, это вариант. Ну, а тыто ей на кой черт сдалась? Из чувства благодарности? Я тебя умоляю, Оля, не настолько же ты наивна?! Никто в этом мире не сможет испытывать к тебе благодарность — ни за что! У тебя омерзительный характер! Вспомни особняк! Разве кто-нибудь тебе симпатизировал, кроме бедного Жоры? Да и тот лишь на короткий период, когда был в сиську пьян. Они были только рады, когда увидели тебя с ножом в горле. Ты ведь знаешь это… Ладно, так или иначе, Сухановой здесь нет.

— Вранье! — повторила Ольга. — Она где-то здесь! И ты до сих пор не убил ее! Это видно по твоей физиономии!

Лешка нахмурился, потом в его глазах появилась отчетливая тревога.

— Боже мой, девочка, ухудшение налицо. У тебя начинается бред. Знаешь, что, думаю, тебе лучше проснуться.

Он снова наклонился, схватил ее за плечи, потом улыбнулся и впился губами в ее губы, сминая их, раздвигая, и Ольга задергалась, мыча от боли и отвращения и…

* * *

…сонно мурлыкнула, с удовольствием отвечая на поцелуй. Он поцеловал ее еще раз, потом отодвинулся, глядя чуть виновато.

— Извини, что разбудил.

— Ничего.

Виноватая улыбка превратилась в ухмылку, и его ладонь скользнула по ее груди, но Ольга оттолкнула ее и села, машинально поправляя растрепавшиеся волосы.

— В другой раз! Все было чудесно, котик, но сейчас уходи. Я тебе позвоню.

— Ты уверена, что не хочешь? — осведомился он с явным огорчением, глядя на нее снизу вверх. Ольга усмехнулась.

— Хотеть и иметь возможность — разные вещи, лапсик! Все, давай, давай, одевайся! Мне нужно в клуб.

Он вздохнул и слез с кровати. Ольга же снова прилегла, с удовольствием наблюдая, как он одевается. Славный мальчик и у него такое отличное тело! Глуповат, правда, как все юнцы, но в постели делает все, как ей нравится. Кроме того, влюблен в нее до одури, и это весьма, весьма на руку.

— Может, я тебя отвезу? — спросил он, застегивая ремень брюк и снимая со стула светлосерый пиджак. Ольга, улыбаясь, покачала головой.

— Нет, за мной заедет подруга.

— А когда ты позвонишь?

— Скоро, котик, скоро.

— Ты всегда так говоришь! — бросил он по-детски капризным голосом, потом подошел к кровати, и Ольга, приподнявшись, обняла его и поцеловала, водя ладонями по его широкой спине.

— Я позвоню тебе вечером, — сказала она, отпуская его. — Съездим куданибудь за город, развеемся. Мне надоел волжанский воздух.

— Точно? — на его лице появилась недоверчивая улыбка, и Ольга едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

— Ну конечно.

— Ладно. Тогда пока, до вечера.

Когда он вышел из комнаты, и Ольга услышала, как закрылась входная дверь, то все же рассмеялась, упав на подушку. Милый и такой наивный. Неужели он и вправду воображает, что она обязана сосредотачивать на нем все свое внимание? Ольга любила разнообразие. Разумеется, она позвонит ему, но не сегодня. На вечер у нее были совершенно другие планы.

Повалявшись еще немного, Ольга встала и начала собираться. Телефон то и дело звонил, но она не снимала трубку и с улыбкой слушала голоса, раздававшиеся из динамика. Звонила мать, плачущим голосом спрашивая, когда же она соизволит к ней заехать, и сообщая, что видела в витрине магазина премиленькую беличью шубку, но у нее не хватает денег. Звонила сестра и требовала, чтобы Ольга обязательно ей перезвонила, и жаловалась, что у нее с мужем снова неприятности — что же ты хотела, дура, выходя за праведника с государственной зарплатой?! Звонила Таня Дердюк, главный администратор "Вавилона", с которой они когда-то вместе учились в модельной школе, и нудным голосом перечисляла несколько мелких неприятностей и сообщала, что одного из охранников необходимо уволить. Звонили молодые люди, то жалобными, то сердитыми голосами напоминая ей о своем существовании и требуя немедленной встречи. В очередной раз позвонили сначала дочь, а потом жена покойного прежнего владельца "Вавилона", привычно угрожая скорой и страшной расправой. Эти звонки ее всегда очень смешили, и Ольга частенько прокручивала их записи Нинке, которая, слушая их, хохотала, как безумная.

Под конец позвонила и сама Нина — только уже на сотовый, и раздраженно осведомилась, собирается ли Ольга вообще когда-нибудь выходить из дома, потому что она, Нина, ждет ее в машине уже черт знает сколько, и вообще это свинство, и она сейчас уедет, а Ольга пусть едет верхом на комнибудь из своих бойфрендов, и вообще ей тут скучно и не терпится показать Ольге свои новые туфли. Ольга засмеялась, выключила задумчиво напевающий музыкальный центр и покинула квартиру, тщательно закрыв дверь.

Она скользнула в вишневую "тойоту-камри" подруги, придирчиво осмотрела ее новые, вишневые, под цвет костюма и машины, туфли, похвалила и начала рыться в сумочке, ища сигареты. Нина, трогая машину с места, поинтересовалась:

— Вечерний беспредел еще в силе?

— Разумеется.

— А кто у тебя сегодня ночевал? — спросила она немного ревниво, и Ольга усмехнулась.

— Ваня.

— Который? — Нина нахмурилась. — Такой здоровый, из спортклуба?

— Ага.

— Он симпатичный, — признала она, держа руль так, словно только что накрасила ногти. — Но, по-моему, дурачок.

— Мне от него мозгов и не требуется, — Ольга зевнула и скосила глаза на подругу. — Знаешь, что я надумала?

— Ну?

— Завести ребенка.

Машина чуть дернулась, и Нина изумленно спросила:

— Ты что — замуж собралась?!

— Господи, это еще зачем?! — Ольга округлила глаза. — Чтобы по моей квартире ежедневно шлялся один и тот же идиот?! Разве, чтобы заводить ребенка, обязательно нужно выходить замуж?!

— Ну, большинство так считает…

— Глупости! У меня полно денег, и я могу завести не одного, а хоть двадцать детей! Я прошла все обследования, врачи в один голос утверждают, что я абсолютно здорова, и у меня все будет, как надо.

Нина пожала плечами.

— Ладно. Тогда, кто же будет счастливым производителем?

— Еще не решила, — задумчиво отозвалась Ольга. — Может, поможешь выбрать?

— Ну, не знаю, — лицо Нины по-прежнему оставалось изумленным. — А как насчет того юриста, Родика? Он, вроде, ничего, с головой, да и спортивный. Твоему ребенку нужна хорошая наследственность.

— Надо подумать.

— И все равно ты меня удивила!

Ольга рассмеялась.

Оставив машину, они вошли в "Вавилон" через главный вход и прошли к лестнице через первый зал, где стояли игральные автоматы. Было очень рано, народу в зале было немного, но к вечеру он набьется битком, тем более что завтра выходной. Автоматы весело перемигивались. Возле одного сидел мрачный человек, шлепал ладонью по кнопкам, тянул холодное пиво и безбожно ругался.

— Который день сидит!.. — скучающе заметила встретившая их у лестницы Татьяна, потом ее красивое, ухоженное лицо стало сердитым. — Так что насчет Тишина? Второй раз уже с побитой мордой! На хрена нам охранник, который не в состоянии охранять даже самого себя!

— Так Стеценко скажи об этом, чего ты мне говоришь? Он начальник охраны — пусть он и разбирается! — Ольга раздраженно передернула плечами — ее сейчас занимали совсем другие мысли.

— А я будто не говорила! Он бубнит себе чегото… говорит, пусть хозяйка решает…

— Ооой! — недовольно протянула Ольга и подтолкнула вперед подругу. — Нин, сходи, разберись! Стеценко — мужик с мозгами, раз он мнется, значит есть причины. Выясни и доложи!

— Да, моя королева! — Нина усмехнулась, ловко подхватила под руку не успевшую увернуться Татьяну и увлекла ее наверх, щебеча на ходу:

— Таня, у тебя такое платье классное! Когда купила? Я бы примерила… да, по-моему, оно мне будет слишком велико.

Татьяна что-то сердито ответила. Ольга не расслышала слов, но вряд ли Дердюк сказала Нине что-то лестное. Засмеявшись, она стала подниматься следом. Нина и Танька все время грызлись, и их ссоры не могли не забавлять. Кошки, пусть их, сами разберутся!

Она неторопливо обошла весь "Вавилон" — уверенная, строгая, подтянутая, с холодным выражением лица и надменно вздернутыми бровямиусиками, и везде вокруг нее плескались угодливые голоса и голосочки:

— Здравствуйте, Ольга Викторовна…

— Добрый день, Ольга Викторовна…

— Все в порядке, Ольга Викторовна…

— Так будет лучше, Ольга Викторовна?..

— Вот, посмотрите, Ольга Викторовна…

— В последний раз, Ольга Викторовна…

— Вам принести что-нибудь в кабинет, Ольга Викторовна?..

— Чудесно выглядите, Ольга Викторовна…

— Как скажете, так и будет, Ольга Викторовна…

— Пожалуйста, простите, Ольга Викторовна…

— Я сейчас все сделаю. Ольга Викторовна…

Харченко удовлетворенно улыбалась, купаясь в этих голосах, отвечая, проверяя, придираясь, отчитывая, присматриваясь, ругая и похваливая. Просматривая новый танцевальный номер, отметила симпатичного крепкого танцора и благосклонно ему улыбнулась, и тот улыбнулся тоже — не дурак, сразу все понял. Возможно, на этот вечер она возьмет его с собой.

В конце концов, Ольга направилась в свой кабинет, но на полдороги вдруг остановилась, потирая бровь указательным пальцем. На мгновение что-то набежало на нее, какоето странное ощущение, что она что-то упустила — что-то, о чем будет жалеть всю жизнь… Что-то было неправильно…

Но странное чувство исчезло почти сразу же, и она пошла дальше, по дороге одернув официантку, заболтавшуюся с барменом. Та, сердито покраснев, отошла, но, сделав несколько шагов, тоже остановилась, внимательно глядя на удалявшуюся стройную фигуру Ольги.

— Вот и все, Оля, — тихо сказала она. — Так ведь намного лучше, согласись… Вы так непреклонны и громки в словах, когда вам плохо, но вы все забываете, когда вам хорошо. Все и всех. Спокойной ночи.

VIII

Вздрогнув, Алина открыла глаза, потом, моргая, посмотрела на Женьку, сидевшую напротив и постукивавшую ногтями по бокалу с исходящим холодными пузырьками шампанским.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что с твоей стороны просто свинство спать, когда я пытаюсь объяснить тебе наши проблемы с пожарниками! Насколько я помню, мы — компаньонки. А это значит, что мы не только с удовольствием на пару хлещем шампанское в собственном ресторане, но и на пару же разгребаем все неприятности, которые с ним происходят… Ты меня слушаешь?

— Да, конечно… — Алина посмотрела на собственный бокал, потом оглядела зал, уютные лампы с абажурами на столиках, темнозеленые стены с панелями из резного дуба, картины, удобные стулья с высокими спинками, хорошие копии старинного холодного оружия на стенах, пустые латы, стоящие в углу, из прорези шлема которых смотрела темнота. В обложенном округлыми камнями небольшом бассейне плескались карасики и карпы и нежно журчала стекающая по увитой зеленью искусственной скале прозрачная вода, колыхая блюдца листьев кувшинок. Негромко звучал французский шансон. Зал был полон на две трети, а они сидели за своим персональным столиком в нише, за резной деревянной занавесью.

— Мда, — медленно произнесла Алина. — Забавно.

— Что?! Тебе забавно?! — возмутилась Женька. Алина неопределенно пожала плечами и рассеянно посмотрела на обручальное кольцо на своем пальце, потом повернула голову в сторону сухо шелестнувшей занавеси, и вошедший Виталий устало улыбнулся ей, наклонился и поцеловал в подставленные губы.

— Сидите, мадамы?

— Уже недолго. Выпьешь? — деловито спросила Женька, но Виталий покачал головой.

— Не, я за рулем.

— Ой, ну и нудный ты, Воробьев! Вначале бы тачку ставил, а потом за женой приходил! — Алина усмехнулась, внимательно глядя ему в лицо. Виталий опустился на стул, бросил барсетку на зеленую скатерть и зевнул.

— Ну, насчет нудности я бы еще поспорил!..

Алина поджала губы, задумчиво выстукнула ногтями на крае металлической пепельницы какойто мотивчик, закурила, потом взяла свой бокал с шампанским и встала.

— Ты куда? — спросил Виталий с легким холодком в голосе. Алина легко провела пальцами по его руке, потом покачала головой, взглянула на Женьку, сунула руку в карман пальто и сжала там в кулак.

— Я сейчас.

Она раздвинула занавесь, осмотрелась и ее взгляд остановился на молодом человеке, одиноко сидевшем за столиком на двоих, потягивавшем из красивого бокала темное вино и задумчиво смотревшем вдаль, покачивая головой в такт музыке. Подошла к столику, поставила на него бокал и села, забросив ногу на ногу. Отпила глоток шампанского, посмотрела на деревянный резной потолок и негромко произнесла:

— Ну и идиот же ты!

— А что такое? — удивился Лешка и поставил свой бокал. — Что не так?

— Это сон, — Алина взглянула в искрящиеся досадой светлые глаза. — Хочешь поймать меня сном, как сачком бабочку? Думаешь, я сочту его реальным?

— А это и есть реальность, — Лешка заглянул в бокал, потом облизнул губы. — И в этой реальности подают неплохое вино. Мне нравятся крымские марки. Хотя, я бы предпочел отведать что-нибудь более древнее и изысканное. Жаль, что ваш ресторанчик слишком мелкомасштабен, хоть и весьма мил. Я бы с удовольствием отведал славного хиосского, критского или косского, или, на худой конец, хотя бы дешевого ретийского. В принципе, это можно устроить. Желаешь?

Алина с усмешкой покачала головой.

— Не вижу смысла. У этих вин будет вкус, который представляешь ты, и славное хиосское на вкус окажется мадерой, мускателем или вовсе славянкой!

— Я разбираюсь в винах! — сердито сказал Лешка, подхватывая бокал со стола. — Чего тебе, собственно, от меня надо?!

— Где остальные?

— Забудь про них. Они в своих мирах и им до тебя больше нет никакого дела. Так что наслаждайся своим миром…

— Это не мир, это сон, — Алина выпустила в лицо Лешке клуб дыма, и тот сморщился, но стерпел. — И эта мечта сильно устарела.

— Да? — казалось, тот искренне огорчился. — Ну, не беда, я могу все переделать… Я в этом деле большой специалист… Впрочем, чем плоха эта? Достаток, собственный ресторан, любящий муж… Ты хотела Виталия, так вот он — целиком твой!

— Это не Виталий!

— Как это не Виталий?! — в голосе Лешки прозвучали возмущение и обида. — Посмотри — его лицо, его тело… Я даже специально не стал возвращать ему одну руку, чтоб ты не особо придиралась!

— Нас всех очень хорошо научили, как мало значения имеет лицо, — Алина не сводила с него тяжелого, ненавидящего взгляда. — Где он? Где остальные?

— Откуда мне знать? — он развел руками. — Слушай, будь умницей, а?! Не зли меня. Я специально для тебя создал такую чудную реальность, я старался… Так что отправляйся к подружке и мужу и не мешай мне пить вино. Иначе я могу поселить тебя совсем в другую реальность!

— Это не реальность, а сон! — Алина воткнула сигарету в его спокойно лежащую ладонь. Раздалось шипение, от кожи потянулся дымок, противно запахло горелым мясом. На лице Лешки не дрогнул ни один мускул. Он поставил бокал и укоризненно сказал:

— Ну что за манеры! Слушай, прелестное дитя, а ты случайно не потомок какогонибудь симпатичного гестаповца, а?

— Где остальные?! — зло повторила она, глядя на его руку. Лешка щелчком сбил окурок на пол, послюнявил палец и потер место ожога, оставив совершенно чистую неповрежденную кожу. Усмехнулся.

— Я все равно их найду!

— Это вряд ли, — Лешка налил себе новый бокал. Приглашающе качнул бутылкой в ее сторону, пожал плечами и поставил бутылку. Потом поднял бокал и сделал деликатный глоток. — Видишь ли, солнышко, здесь распоряжаюсь только я и только я решаю, кто и где просыпается! Только я решаю, что правильно, а что нет!

Он поднял указательный палец левой руки, поднес к нему бокал и отпустил его, и бокал, слегка наклонившись, начал медленно вращаться в воздухе. От кончика пальца ножку бокала отделяли несколько сантиметров абсолютно пустого пространства. Вино драгоценно переливалось под приглушенным светом ламп, почти касаясь хрустального края. Зрелище было необычайно красивым, волшебным, и Алина невольно восхитилась, глядя на этот удивительный танец. Потом сжала губы и встала.

— Ты можешь решать, где мне проснуться, но не тебе решать, когда! И учти, что это и мой сон тоже!

Она посмотрела на кружащийся бокал и чуть прикрыла глаза. Это был сон. Всего лишь сон. Но она ничего не могла поделать в этом сне. И все же…

Ощущение было далеким, практически забытым, но всетаки оно было — крошечная его частичка. Так человек, в детстве занимавшийся игрой на фортепиано и с тех пор за него не садившийся, перебирает пальцами клавиши и вдруг правильно проигрывает первые несколько нот давней мелодии.

Алина снова посмотрела на бокал, и тот вдруг пьяно покачнулся и упал. По столешнице растеклась винная лужа, темная, как венозная кровь, и Лешка торопливо взмахнул рукой, вытряхивая из рукава липкий винный ручеек.

— Зачем ты это сделала?! — обиженно спросил он. Потом нахмурился и непонимающе взглянул на медленно перекатывающийся по столу пустой бокал. Алина закрыла глаза, вызвала в себе привычное ощущение падения и…

* * *

… открыла глаза в абсолютной темноте, наполненной знакомым хрустальным звоном, некогда желанным, ласкающим слух, а теперь кажущимся чем-то жутким. Она лежала на спине, укрытая одеялом, в помещении, пропитанном полузнакомыми запахами, и слушала, как за стеклом невидимого окна громко стучит дождь.

Ведь это уже было?

А ты точно знаешь, с какого момента ты спишь?

Алина села, дрожащими пальцами нашарила выключатель, и на стене возле кровати вспыхнула лампа, и ее свет немедленно заиграл в кружащихся под потолком стеклянных цветах, и каждый из них словно издевательски подмигивал ей.

Думала сбежать? Нетнет. Мы не расстанемся. Ты наша.

Алина спрыгнула с кровати и рванула на себя ящик тумбочки. Посмотрела на нож, на увядающие цветы, развернулась и вылетела из комнаты. Полутемный коридор был пуст. Она потерянно огляделась, потом побежала к комнате Виталия. Распахнула дверь и застыла, и Виталий с Мариной тоже застыли, хотя за секунду до этого двигались очень активно. Потом Воробьев криво усмехнулся, а Марина, сдув золотистую прядь волос, прилипшую к вспотевшему лбу, возмущенно спросила:

— Ты еще и нимфоманка?! А ну вали отсюда, чего уставилась?!

Алина медленно отступила назад, потом зажмурилась и…

* * *

…еще не открывая глаз, почувствовала, что только что произошло что-то ужасное. Ее рука держала что-то влажное, липкое, и раздувающиеся ноздри втягивали сильный медный запах крови.

Алина открыла глаза и испуганно уставилась на свои испачканные кровью пальцы, сжимающие рукоять ножа, всаженного в тело стоявшего перед ней человека, и вокруг рукояти на его белой футболке стремительно расцветало страшное яркое пятно. Она подняла взгляд и в ужасе закричала, выпуская нож, и в тот же момент Виталий завалился назад и тяжело рухнул на пол. Алина упала на колени рядом с ним, дрожащими пальцами пытаясь остановить кровь.

Это не я, не я, это не могла быть я! Я же…

А провалы? Провалы в памяти?

— А я… не верил… — хрипло прошептал Виталий, пристально глядя на нее стремительно тускнеющими глазами. — До конца… не верил… Как же так, Аля…

— Нет! — громко закричала она и вскочила, не в силах отвести взгляда от лица умирающего. — Этого не может быть! Это…

Волна понимания нахлынула на нее, снова приводя в чувство, и то, что только что было одним из величайших кошмаров, опять превратилось в искусные декорации. Не в силах сдержать слезы, она отвернулась от глаз Виталия, потрясенная боль и укор в которых были такими реальными, и опустила веки, вытянув к полу руки с растопыренными пальцами…

* * *

…и, открыв глаза, увидела нависшее над ней лицо Евсигнеева — огромное, налитое кровью и страшное. Его рот был раскрыт, и она сморщилась от отвратительного кислого запаха, ударившего ей в нос. Алексей навалился на нее, торопливо возясь с замком "молнии" на ее брюках.

— В этот раз ты мне дашь!.. — задыхаясь, бормотал он, с треском раздирая "молнию". — Дашь, сучка мокрая!.. Щас я тебя так вдую!..

Почувствовав его пальцы, Алина закричала, шаря в полумраке распростертыми руками, но ничего не подворачивалось под них, ничего… Но ведь должно было, должно!

Конечно должно было! Потому что это уже происходило — и происходило иначе, а это, несмотря, что ужас и отвращение настолько реальны, и реальные его омерзительные пальцы, все же это…

Не раздумывая больше, Алина вскинула руки и всадила большие пальцы Евсигнееву в глаза, с отвращением почувствовав, как ее ногти пробили что-то упругое и погрузились во влажную липкую глубину глазниц. Дико взвыв от боли, Алексей дернулся назад и повалился на спину, суча ногами и прижимая к глазам ладони. Теперь у нее была возможность сбежать, и она сделала это немедленно, отгородившись от кричащего человека опустившимися веками.

* * *

Реальности сменялись одна другой, летели на нее и сквозь нее, и едва она с усилием покидала одну, как ее тут же с легкостью швыряло в следующую. Лешка для начала ограничился лишь особняком, поворачивая ситуации и так и этак, то одной гранью, то другой, и она скользила по этим граням, как скользит капля воды по вращающемуся ограненному драгоценному камню, и где-то внутри этого камня притаился его безумный создатель, следя за чисто-той граней и глубиной цвета. Он пока не давал особую волю воображению и не демонстрировал своих полных сил, и Алину, помимо ужаса, не покидала жуткое ощущение, что Лешка еще только разминается, чтобы вызвать к себе интерес. Она ничего не могла сделать — могла только просыпаться, чтобы тут же заснуть снова, но это удавалось далеко не сразу и далеко не сразу она отделяла один сон от другого и сбегала из него, и каждая из лжереальностей успевала искупать ее в абсолютно реальной боли и реальном ужасе, и соскальзывая с очередной грани, Алина не понимала, как до сих пор еще умудряется сохранять относительно здравый рассудок. Одно дело — осознать себя во сне, и совсем другое — осознать себя в сотнях снов… спать и видеть сон, что ты видишь сон, где ты спишь и видишь сон о том, как ты спишь и видишь…

Ее убивали и она убивала, и падала на железные прутья ограды, и окуналась в разъедающую кислоту, и душила Свету на кухне, и вонзала нож Ольге в горло, и повисала на пробивавшем ее тело пере алебарды, и чувствовала тупой удар, когда ей пробивала голову пуля, выпущенная Евсигнеевым, и тут же разбивала боулинговым шаром его лицо, и смотрела в глаза Виталию, с улыбкой перерезавшему ей горло, и всаживала топор в позвоночник Олега, и секунду спустя Олег перебрасывал ее через лестничные перила третьего этажа, и она топила Марину в бассейне, а мгновением позже падала туда, и это снова оказывалась кислота, а потом мучительно мерзла в морозильной камере наедине с заиндевевшими искромсанными трупами, а потом на нее набрасывался Борис и поволчьи вцеплялся зубами в шею, и тут же она подкарауливала его в полумраке за углом, чтобы сделать то же самое, и Света набрасывала ремень ей на шею, а потом то же самое делал Жора, которому она после этого простреливала голову, и Ольга, ухмыляясь, отпускала ее руку, отправляя в короткий полет, и Петр с безумными криками гонял ее по коридорам особняка, и она сидела, притаившись, среди экспозиции трупов на лестнице, и опять Виталий убивал ее — снова и снова, чаще всех — и в автобусе, и в ванной, и в постели, и в столовой, приговаривая с усмешкой: "Ты была права, рыжик, убийца не обязательно должен быть в единственном экземпляре!" — и она умирала — снова и снова — и просыпалась — снова и снова, и был ужас, и была боль — бездна боли, и она погружалась в нее и выныривала снова с разрывающимися от крика легкими и бешено колотящимся сердцем — и вдруг все кончилось, и Алина упала на стул — обессиленная, измученная, стучащая зубами от беспредельного напряжения, и мягкий свет лег на ее уставшие смотреть и открываться глаза, и где-то рядом безмятежно звучал французский шансон, журчал искусственный водопадик, и Лешка, сидевший напротив, за столиком, приветливо ей улыбался, покачивая головой в такт музыке.

— Передохни, — участливо сказал он и пододвинул к ней бокал, полный темного вина, и Алина, схватив его, выпила в несколько глотков, как простую воду, и в ее голове мягко стукнуло, и улыбающееся лицо перед ней покачнулось и стало еще более четким. Вино оказалось приятным, чуть терпковатым, с мускатным вкусом.

— Где остальные? — хрипло спросила она, отодвигая пустой бокал, и Лешка покачал головой. На его лице была легкая досада.

— Слушай, ну чего ты уперлась, а?! Хочешь еще попутешествовать? Ты, очевидно, не понимаешь, что еще пара таких полетов — и твой мозг и сердечнососудистая система там просто взорвутся! Ты хочешь умереть, как умер Кирилл? Знаешь, мне кажется, я понял, зачем он взял тебя с собой. Ты умеешь просыпаться — ты отлично умеешь просыпаться, если захочешь! Сукин сын что-то чуял — наверное, у него были чертовски нехорошие предчувствия насчет предстоящего опыта, и он прихватил тебя в качестве запасного аккумуля-тора, чтобы безболезненно свернуть реальность и успеть удрать самому. Ведь один раз ты даже чуть не прорвала его мир. Но я сильнее, чем Кирилл, малышка, я теперь намного сильнее. Ты можешь раздирать мои реальности, но от меня ты никуда не денешься! Так что, может, уже хорош брыкаться-то, а? И тогда больше никаких кошмаров — только славный, чудесный мирок. Я постараюсь устроить, чтоб он был настолько чудесен, что ты не захочешь осознавать, что это сон, обещаю. Хочешь еще бокальчик?

— Где остальные?! — тяжело повторила Алина, с трудом выговаривая слова. Прожитые миры до сих пор мелькали у нее перед глазами — миры, каждый из которых хоть на несколько секунд, но казался истинным и настоящим. Лешка прищелкнул языком и склонил голову набок.

— Слушай, ты такая зануда! Какая тебе разница?! Они о тебе и не вспоминают, уверяю тебя! Им хорошо, они счастливы…

— Разумеется, ты ведь отослал их в те жизни, о которых они мечтали, где живы их близкие, где они не совершали ужасных ошибок, поступков… но это всего лишь сон!

— Для них больше нет. Для них это жизнь — настоящая жизнь, моя сладкая! — Лешка устало вздохнул, точно изможденный дневным трудом работяга. — Это ты ко всему придираешься, а они — ребята сговорчивые. Я спрашивал каждого — честно спрашивал — довольны ли они, и все ответили утвердительно. Так что…

— Все равно это сон! — упрямо сказала Алина, сжимая и разжимая пальцы и скребя ногтями по столу. — Они не смогут видеть этот сон до конца жизни.

Лешка усмехнулся.

— Смотря, какой длины будет эта жизнь!

Алина, взбешенная, хотела было наброситься на него, но не смогла сдвинуться с места. Руки и ноги не слушались, словно ее парализовало, и когда она с трудом подняла голову, то ее взгляд уперся в насмешливую и в то же время удивительно обаятельную улыбку.

— Не стоит давать волю эмоциям, Аля, поверь — это лишнее. Скоро тебе будет совершенно все равно — где твои сосонники, что с ними…

— Никогда!

— Как говорил персонаж одного фильма, громкие слова потрясают воздух, но не собеседника! — его улыбка подернулась легкой меланхолической печалью. — Знаешь, в самом начале большинство из твоих друзей говорили то же самое, горделиво выпячивали грудь, и глаза их метали молнии. Но это сразу же сошло на нет, когда я показал им, что умею создавать не только ад. Психология контраста.

Он потянулся и взял в свои пальцы руку Алины, безвольно лежащую на столе, и она передернулась, но отнять руку не смогла. Лешка перевернул ее ладонью вверх и бережно провел по ней пальцами. Они скользнули по коже вниз, до сгиба локтя, потом вернулись и начали ласково оглаживать ее запястье.

— Хороший пульс, — задумчиво сказал он, чуть прикрывая глаза. — Кровь можно слушать — знаешь это? Кровь — как музыка, удивительная музыка, у каждого своя, и в твоей крови я слышу отзвуки великих водопадов, и шум древних лесов, и свежесть ветра, который летит к беспредельному горизонту… Я слышу, как рассекают воздух крылья удивительных птиц, и как океан ласкает прибрежный песок, и как восходящее солнце зажигает воды широкой реки, превращая их в золото, и как капли падают с листьев деревьев, и как снежные хлопья ложатся на луга, я слышу, как молодая луна смотрится в озеро, и как распускаются лотосы — и все это музыка твоей крови, а кровь никогда не лжет…

Алина расширенными глазами смотрела на его полузакрытые веки, слушая мягкий струящийся голос. Потом и ее собственные веки начали опускаться.

— … Покой — вот твой истинный рай, дитя. Мир кристальной девственной чистоты, до которой не дотрагивались грязные и неразумные людские пальцы — вот твоя настоящая заветная мечта… Мне нет нужды что-то создавать для тебя — ты давно создала это сама, и тебе нужно просто вернуться…

* * *

Алина открыла глаза и, не удержавшись, испуганно ахнула.

Она стояла на крошечном, шириной в две ладони, скользком выступе скалы, на чудовищной высоте, и далеко внизу билась об острые камни быстрая река. Гора, поросшая густым лесом, на которой притулился этот выступ, изгибалась гигантским полумесяцем, и отовсюду низвергались водопады и водопадики — казалось, вода хлещет прямо из пушистых крон деревьев, и над долиной висела холодная завеса из мельчайших водяных брызг, и они остужали ее разгоряченное лицо, и унизывали распущенные волосы, переливаясь под солнцем, словно крошечные бриллианты, и снизу доносился чудовищный рев и грохот, словно там в ярости ворочалось некое доисторическое чудовище.

Сглотнув, она огляделась, потом потянулась вверх к ветке склонившегося над пропастью дерева, и в тот же момент ее нога соскользнула, и она с воплем полетела вниз, сквозь облака из разбившихся водопадов, и полы расстегнутого пальто развевались за ее спиной, и река внизу начала стремительно расти, словно ей не терпелось принять ее в свои бурлящие воды. Она падала долго — неизмеримо долго, и когда уже, казалось, вот-вот наступит конец этому падению, к ней вдруг пришло осознавание, и вопль ужаса, вырывавшийся из ее рта, внезапно сменился криком восторга. Конечно же, ведь это ее мир — тот, который она столько раз видела во сне, тот, который целиком принадлежал ей — и только ей, и в этом мире она никак не могла разбиться, потому что…

Алина напряглась, раскинув руки, и ее суматошное, кувыркающееся падение вдруг превратилось в полет. Она взмыла над долиной, и мокрый ветер трепал ее волосы, и легкие втягивали вкусный воздух необычайной свежести, и река внизу тоже летела вперед, и шум низвергающихся водопадов из грозного стал величественным, и они были прекрасны, как и умытая синева неба, и бескрайняя зелень древних лесов. Вскоре ложе реки оборвалось, и она сорвалась вниз, и этот огромный водопад грохотал во много раз громче предыдущих, и водяная пыль клубилась над зелеными островками, и в ней переливалась двойная радуга.

Алина повернула направо, и под ней потянулись безмятежные горы, покрытые густыми покрывалами лесов, и где-то в их глубине звенели холодные ручьи и порхали разноцветные птицы. Замедлив полет, она опустилась вниз, паря среди высоченных деревьев, чьи толстые стволы одевал мох, и с них свисали длинные бороды плюща, и вокруг была сочная свежая зелень, и журчали хрустальные воды лесных родничков, и вокруг была сонная прохладная тишина, пропитанная запахом грибов и палой листвы, в которой вспыхивали звонкие, чистые птичьи трели, и вокруг была тайна и был покой.

Она поднялась вверх и полетела над широкими равнинами, над лугами, где ветер колыхал стрелы зеленой травы, и качали головками распускающиеся цветы, над которыми сонно жужжали пчелы, и под ней была феерия красок, и спустившись совсем низко, Алина задевала цветы рукой, купаясь в море луговых запахов, и потом снова взлетела, и в ее руке трепетал огненными лепестками сорванный мак, и подмигивали синевой незабудки, и в желтых колокольчиках медуницы медово блестел ароматный нектар, и она парила над волнами стелющегося по ветру ковыля, глядя, как по нему, приминая пушистые нити, мчится куда-то табун диких лошадей, и их длинные гривы и хвосты развеваются в прозрачном воздухе. Алина сбросила наскучившее ей пальто, и оно, кружась, полетело вниз и мгновенно исчезло среди зелени, словно луг проглотил его — ненужную вещь, созданную в нелепом далеком мире.

Она летела над широкой рекой, чьи воды были ленивы и чисты, и Алина видела округлые разноцветные камни на дне, колышущиеся водоросли и стайки рыб, снующие в поисках еды, и водомерки ловко скользили по поверхности, словно мальчишки на коньках, и в колышущееся речное зеркало надменно смотрелись старые ели.

Алина поднималась высоковысоко и смотрела на остроконечные вершины скал, где сияли ослепительной белизной вечные снега, в которых поселилось безмолвие, и воды горного озера были, как небесноголубой шелк, и где-то изредка тоскливо кричала гагара, и припудренные снегом деревья стояли, как призраки, свесив неподвижные ветви, и легкий мороз пощипывал кожу, словно дразнясь.

Она поднималась еще выше и летела сквозь пухлые облака, окрашенные в алый закатный цвет, и, казалось, облака охвачены страшным пожаром, но огонь был холодным, и от него тянуло не дымом, а влагой и озоном.

Облака ей быстро наскучили, и Алина ринулась вниз — так стремительно, что у нее перехватило дыхание и в ушах неприятно закололо, но на то это и был ее мир, что она могла делать все, что захочет, и поэтому немедленно убрала эти ощущения и полетела над побережьем. Огромные океанские волны с грозным ревом катились к берегу, вздымаясь, одна за одной обрушивались на длинный песчаный пляж и отползали, разбитые, чтобы дать место следующим. Она выбрала одну и влетела прямо под закручивающийся водяной язык и помчалась в сверкающем пенном холодном тоннеле, визжа от восторга, но шум воды заглушал ее голос, и она снова взлетела вверх и, оставив берег далеко позади, добралась до того места, где океан лишь лениво ворочался, и стремительно, словно чайка, углядевшая у поверхности лакомую рыбку, врезалась в воду и помчалась вниз, в темные таинственные глубины, сквозь водный лес, распугивая стайки разноцветных рыбок. Воздух не был ей нужен, и Алина долго плавала среди хрупких коралловых замков, наблюдала за величественными танцами скатовмант, с восхищением разглядывала колышущиеся актинии, смотрела, как идут куда-то, исчезая во мраке, колючие длинноусые лангусты, маршируя, словно на параде, исследовала грот, возле которого деловито сновали рыбыхирурги и хромисы. Акул можно было не бояться, потому что в ее мире акул не существовало — во всяком случае, не существовало на то время, пока она находилась в воде, и Алина наслаждалась подводным миром часами, месяцами, веками, пока не покинула его, напоследок покатавшись на спинах раздраженных морских черепах и вволю наигравшись с дельфинами.

Это был чудесный мир, и его можно было поворачивать любой гранью, и по одному лишь ее повелению среди пухлых грозовых ночных туч вспыхивали гигантские молнии, ветвящиеся от края до края небес, и ливень бился о широкие листья пальм и разбивал зеркальную гладь озер. Бархатная ночь сгорала в кровавокрасном пламени зари, и на морской поверхности вспыхивали мириады солнечных зайчиков. Алина летела высоко в небе вместе с огромными удивительными птицами, лениво взмахивавшими крыльями, и если она устанет, то всегда может устроиться на спине какойнибудь из них и смотреть, как зеленые леса внизу одеваются в золото и багрянец, и можно было спуститься и бродить среди груд опадающих листьев, и слушать осенние голоса птиц, и мягкий стук падающих лесных яблок, и смотреть, как осторожно ступают среди деревьев белохвостые олени. А можно было напустить зимнюю бурю, притаившись высоко наверху, а потом снова спуститься в безмолвные леса, укрытые пухлыми сугробами, и, паря над ними, гоняться за зайцами, смешно вскидывающими длинные задние лапы в снежных брызгах, обрушить снежный ком на задумавшегося лося, сидя высоко на толстом суку, смотреть, как бежит куда-то волчья стая, и зимняя луна сеет призрачный свет на бескрайние серебристые поля, а потом вызвать рассвет и отправиться на замерзшее озеро разглядывать причудливые ледяные узоры, или к застывшим водопадам, в которых драгоценно сияют солнечные лучи.

Наскучит зима, так прочь ее! — и пухлые сугробы тают, и трещит лед, и взбухают переполненные реки, и с деревьев и скал звон, звон капель, веселый хрустальный дождь, и нежнозеленые ростки тянутся к солнцу, и распускающиеся подснежники склоняют белоснежные головки, и леса одеваются листвой, и цветов все больше, а солнце все жарче, и разгорается ослепительный белый вишневый пожар, и возносятся величественные свечи каштанов, и вербы уже давно распушились, и луга желты от одуванчиков, и вот уже пух летит над ними и оседает на гривах лошадей, и из разогретых норок выбираются сонные длиннолапые тарантулы и часами млеют под солнцем, и весенний ветер, озорной и упругий, играет со всем, что только попадается в его невидимые пальцы, и треплет шевелюры деревьев, и гонит рябь по озерам, и на мир обрушиваются весенние грозы, и радуги тянутся до самого горизонта, и безмолвие разбито вдребезги, и в лесах начинается бурная жизнь, и всюду бабочки, как ожившие цветы, и можно выбрать самую красивую и подставить ей палец, и она сядет на него, чуть подрагивая сказочными крыльями, и слушать, как звенят в небе большеглазые стрекозы. Можно облететь весенний мир, можно затянуть весну на многие годы, а потом призвать лето и собирать землянику, душистую и сладкую, и уже отцвели ландыши, а на ветвях зреют плоды, и над лугами повисает тягучее летнее марево, в котором густо жужжат пчелы, и сейчас особенно здорово пролетать под ледяными струями водопадов, и парить над горными озерами, и с размаху бросаться в морские волны, и дремать на белопесчаных пляжах, и снова возвращаться в луга и раскидываться среди травы, такой высокой, что она заслоняет небо, и засыпать среди густых дурманящих запахов и тепла, а затем есть пушистые персики и сочную черешню, и разнимать на две половинки большие румяные абрикосы, а можно наловить рыбы и сварить жирную янтарную уху, можно сделать все, потому что это твой мир, и в нем твои законы. Он древен и в то же время юн, потому что каждый день можно что-то сотворить заново, хотя что такое день? — время уже не имело значения, и она уже не имела возраста, и имя стерлось из памяти, потому что оно тоже не имело значения. Она была частью этого мира, и мир был частью ее, и кровь в жилах билась в такт обрушивавшимся с чудовищных высот водопадам, и тугим порывам ветра, и волнам, ласкающим песок и разбивающимся о скалы, и птичьим голосам, и каплям дождя, и раскатам грома, и шипениям молний, и неслышным течениям древесных соков, и каждому треску ветви в бескрайних лесах, и не были здесь нужны никакие люди…

Люди? Безымянное существо, парящее высоко в небе под радужным мостом, удивленно моргнуло. Чуднóе слово, незнакомое понятие. Что такое люди? Они растут где-то в ее лесах? Водятся в ее озерах? Может, расцветают на лугах по весне? Или охотятся в лунных зимних ночах? Что это?

Бог, лишенный возраста и имени, вдруг забеспокоился, разглядывая свой чудесный мир, который неожиданно как-то потускнел, словно подернулся туманом. Но ведь сейчас бог не хотел тумана, он наслаждался весенним днем, теплым и солнечным. Люди, люди… Слово билось в мозгу, словно живое существо с маленькими кулачками, отчаянно желающее привлечь к себе внимание. Люди, люди…

Помни меня, слышишь? Обязательно помни…

Я… действительно хотела тебя удержать

А как же наши жизни, ты, сволочь?!

Верните мне мою жизнь!

У него был удивительный дар…

Ты нравишься мне…

Красавица ты моя! Настоящая! Я знал!..

В конце концов, разве вам там было так уж плохо?! Ведь там исполнились ваши желания!..

Наши желания…

Мои желания…

Покой — твой истинный рай…

Мне нет нужды что-то создавать для тебя…

Ты отлично умеешь просыпаться…

Существо, задумчиво летящее над зеленой долиной, внезапно обрело печаль и боль, сжавшие сердце. Секундой позже оно обрело имя и остановилось, неподвижно вися в прозрачном солнечном воздухе и вглядываясь в горизонт — мнимый край его чудесного мира, который внезапно разладился и оторвался от него, и это принесло новую боль, словно у него вырвали часть тела. Кровь в жилах больше не попадала в такт разбивающимся водопадам и биению волн, и леса шумели испуганно, и в красоте стремительных рек появилась угроза, и на солнце набежала серая холодная туча, и в глубоких озерах таилось что-то зловещее.

А потом существо обрело память и гнев и закричало в ярости — и тотчас мир содрогнулся от чудовищного раската грома, небо расколола гигантская молния, и далеко внизу с треском рухнуло огромное вековое дерево, и взбухшая река поволокла его мимо каменистых берегов, словно труп великана.

Как она могла забыть?! Как она могла запереться в своем мирке и бросить остальных?!

Он заставил ее забыть!..

Нет, она сделала это сама. Она и только она, потому что люди забывают обо всем, когда вдруг становятся счастливы…

Люди.

Никак не боги.

Алина развернулась и сквозь ливень полетела туда, откуда когда-то, сотни лет назад начала свой путь, и вскоре отыскала это место — долинуполумесяц, заросшую лесом гору, и бесчисленные водопады, и клубящуюся водяную пыль. Она остановилась, сжав зубы и оглядываясь. Ей было страшно. Пусть так.

Она глубоко вздохнула и отняла у себя способность летать — резко, как врач выдергивает мертвый зуб, и ее отяжелевшее тело рухнуло вниз, и бурлящая вода и острые камни полетели навстречу, и когда до них уже осталось несколько десятков метров, Алина не выдержала и зажмурилась, ожидая удара, ожидая боли, ожидая темноты, и ее крик наполнил долину до самых краев.

Но ничего этого не произошло, и она с вытянутыми руками внезапно пролетела сквозь дно мира, как сквозь дымку и…

IX

… снова обрушилась на стул, и Лешка, сидевший за столиком напротив, вздрогнул и расплескал вино, и поднял на нее взгляд, в котором Алина отчетливо увидела не успевшее скрыться глубочайшее изумление.

— Слушай, ну ты просто неугомонная! — возмутился он. — Как ты… Что тебе опять не понравилось? Что тебе здесь надо?! Оставь меня в покое, женщина! Я сижу и пью свое вино, я честно за него заплатил…

— Как и мне?! Личным мирком?!

— И что такого?

— Где остальные?! — Алина вскочила и взмахом руки смела бутылку со стола. Лешка вскинул брови и вытянул руку, и бутылка остановилась у самого пола, и темная винная струя, начавшая было выплескиваться из горлышка, втянулась обратно, не успев коснуться сверкающих плит.

Внезапно бутылка закрутилась юлой, потом запрыгала в воздухе, словно ее трясла чья-то невидимая рука, и во все стороны полетели брызги. И тут же потянулись обратно к горлышку. На лице Лешки появилось напряженное удивление. Он смотрел Алине в зрачки, и она делала то же самое, крепко сжав зубы. На ее висках вздулись жилки, лоб покрылся бисеринками пота, но губы медленно и верно раздвигались, складываясь в недобрую улыбку.

Внезапно у обоих вырвался бессильный возглас, и бутылка вдребезги разлетелась на полу. Лешка тоже вскочил и треснул кулаком по столешнице.

— Что за приколы?!

Свет ламп потускнел, и в зале ресторана вдруг пошел снег. Крупные пушистые хлопья выскальзывали прямо из облицованного резным деревом потолка и, медленно и красиво кружась, ложились на пол и на головы посетителей, не обращавших на них никакого внимания, словно это было в порядке вещей. Лешка два раза быстро моргнул.

— Секундочку! — возмутился он. — Такое тут могу делать только я!

— Это еще почему?! — по-детски, капризно поинтересовалась Алина. — Я тоже хочу!

— Это мой сон!

— И мой тоже!

— Твой сон — лишь часть моего!

Алина подмигнула ему.

— А что, если наоборот? Не глупи, Лешка, и не жадничай. Здесь хватит места и на двоих! И на двенадцать! Ты отпустил меня в мой собственный мир, снотворец. А здесь в мирах время идет по-разному. Сколько я пробыла там? Минуту? Год? Сотни веков? Кто знает? Кто знает, сколько времени у меня было для тренировки?.. Даже ты этого не знаешь. Лешка, Лешка, теперь ты понял, какого свалял дурака?

— Но ты не должна была… — Лешка осекся, раздраженно смахивая снег с волос, и Алина улыбнулась ему.

— Вернуться? А вот же ж! Вот такая вот неприятность! Где остальные? Отпусти их, а то как бы я не засунула и тебя в какойнибудь симпатичный мирок, где ты будешь веками перевариваться в чьемнибудь желудке!

— Ты?! — Лешка искренне расхохотался. — Думаешь, если ты научилась парочке маленьких чудес и отхватила себе чутьчуть самостоятельности, так уже можешь что-то сделать?! Аль, ну ты же, в самом деле, не такая дура, верно? Конечно, я восхищен блефом, но края-то видеть надо. Так что, малютка, ступай обратно и не надоедай мне! Разлила хорошее вино… Девушка! — он махнул повернувшейся официантке, у которой оказалось лицо Женьки. — Еще бутылочку!

— Где ты на самом деле? — тихо спросила Алина, отбрасывая за спину мокрые пряди волос. — Ты не можешь просто спокойно сидеть тут и попивать винцо.

Это всего лишь показуха! Где ты сидишь на самом деле? Ты ведь должен наблюдать за всеми нами? Где ты это делаешь?

— Ты начинаешь меня утомлять! — раздраженно сообщил Лешка и, подняв руку, качнул указательным пальцем, словно подзывая кого-то, и в дальнем конце зала вдруг что-то хлопнуло, и вдоль стен покатилась волна ревущего пламени, и люди, попадая в него, мгновенно сгорали и рассыпались пеплом, и огонь катился, словно морской вал, приближаясь к двоим, застывшим посередине зала, и Лешка улыбался, раскинув руки, точно хотел заключить Алину в жаркие объятия.

— Мне ничего не будет, — сказал он, — а вот тебе, солнышко, извини, будет зело больно!

Алина закусила губу так сильно, что по ее подбородку потекла тонкая струйка крови, и за ее спиной внезапно выросла огромная сверкающая тусклой зеленью волна, заполнившая зал до самого потолка, и хлынула вперед, сметая мебель, и от нее несло холодом и солью.

— Ничего не выйдет! — заявил Лешка, уже окутанный пламенем, которое лениво колыхалось перед его лицом, и на мгновение две стихии застыли друг перед другом, разделенные всего лишь несколькими сантиметрами. — Мой огонь не потушить никакой водой!

Алина улыбнулась ему из зеленоватой толщи, подернутой рябью.

— А почему ты решил, что это вода?

Лешка беззвучно шевельнул губами, и в следующий момент две стены обрушились друг на друга, смешались, рассыпались и исчезли, оставив посреди пустого, разгромленного зала двоих насквозь мокрых людей. Лешка задумчиво почесал нос, потом огляделся.

— Да, впечатляет, вынужден признать. Но это все ерунда. Я могу…

— А уж как я могу…

— Подожди, подожди!.. — проговорил он — несколько суетливо. — Возможно, я ошибся, да, ошибся… Возможно, я предложил тебе не тот мир! Мы сейчас все это быстренько исправим! Давай, пошли!..

Метнувшись вперед, Лешка крепко схватил Алину за руку, и пол под ними внезапно провалился и они полетели куда-то в темноту. Алина с трудом успела сдержать испуганный крик, и в следующее мгновение под ее ногами оказалась твердая поверхность.

— Вот! — сказал Лешка, отходя. — Как тебе так?

Они стояли возле роскошного дворца, и кругом замерли слуги и рабы, готовые выслушать любой приказ и немедленно его исполнить. Вдали виднелись очертания гигантских пирамидусыпальниц, небо дышало жаром, и где-то за стенами катились темные воды древней реки. Алина вытянула руки, унизанные золотом, качнула головой и осторожно потрогала священный урей на лбу, потом вопросительно взглянула на Лешку.

— Древний Египет, — горделиво произнес он. — Будешь царицей. Все, что угодно — весь мир для тебя! Живи, сколько хочешь, роскошь, богатства, рабы…

Алина засмеялась, глядя на согнутые людские спины.

— Сразу видно, Леха, что в истории ты разбираешься не особенно. Кроме того…

Что-то взметнулось, и царский двор и роскошный дворец исчезли, и теперь они стояли неподалеку от одной из огромных пирамид, побелевшей от снега, и вокруг лежали сугробы, в которых их ноги утопали по колено, и кто-то с гиканьем мчался по склону на санках — очевидно, это были древние египтяне.

— Ты что творишь?! — возмутился Лешка, и в следующее мгновение они оказались посреди роскошного средневекового бала. Колыхались тяжелые наряды, звенели драгоценности, бряцало оружие. Алина сидела на троне, придвинутом к накрытому столу. Лешка примостился рядом на подлокотнике.

— Ну, а если так? — осведомился он.

Алина благосклонно покивала, потом сделала величественный жест рукой.

— Мило. А почему сей барон смолит "Беломор", не считаясь с присутствием королевской особы?!

— Не хочу я жареного вепря! — закричал кто-то из-за стола благородным голосом. — Немедленно принесите килек в томате, емое!

Лешка выругался, и бал и пир смялись и исчезли, и над ними протянулись стройные мраморные колонны, и вокруг сидели люди в хитонах и потягивали из чаш смешанное с водой розовое вино, глядя на нагих нубийских танцовщиц, а возле Алины сидел симпатичный полуобнаженный молодой человек атлетических пропорций и смотрел на нее с восхищением.

— Я завоевал половину Вселенной и завоюю другую, если ты станешь моей царицей! — воскликнул он. Алина, не сдержавшись, рассмеялась, и он поспешно добавил: — Как только я разберусь с налоговой, которая уже достала меня подоходным с персидского похода!

Лешка, стоявший за ее спиной, раздраженно сплюнул, и все исчезло. Теперь они стояли на трибуне Мавзолея, и маршировавшие мимо военные в парадной форме, слаженно громыхали в сотни глоток:

— Товарищу Сухановой урррааа!!!

— Ты обалдел?! — возмутилась Алина, взглянув на Лешку округлившимися глазами, и тот смущенно дернул узкими плечами.

— Это просто проверка! — заявил он, потом его губы зло искривились. — Я создам для тебя нормальный мир, если ты перестанешь мне мешать!

— Мне не нужен нормальный мир! — рявкнула Алина. — Мне нужна моя реальность и мои друзья — живые, разумные и неспящие!

Лешка скрипнул зубами, и внезапно они оказались в самой гуще сражения. Лязгало оружие, надсадно орали раззявленные рты, валились на скользкую от крови землю разрубленные тела. Алина испуганно присела, глядя на опускающуюся прямо ей на голову кривую саблю, но тотчас же кто-то огромный, в кольчуге, оттолкнул ее в сторону и закричал:

— Уберите отсюда бабу! Ну, держись, татарская сволочь!

Он передернул затвор и принялся методично скашивать противников длинными очередями из "калаша". Над полем полетели испуганные вопли. Алина начала вставать, чтобы лучше рассмотреть, что происходит, но ей в руку тотчас вцепились крепкие Лешкины пальцы. Алина в свою очередь схватила его, и поле битвы исчезло. Они стояли на холодной каменистой равнине, а неподалеку от них на камнях умостились трое странных существ, лохматых, обмотанных звериными шкурами, низколобых и страшных, отдаленно напоминающих людей. В сторонке лежала искромсанная туша мамонта.

— Вот здесь тебя и оставлю! — прошипел Лешка. — Самое для тебя место! Будешь радоваться жизни вместе со своими предками! И скажи спасибо, что я тебя в мезозой не закинул!

— Просто ты его плохо знаешь, — заметила Алина, и в тот же момент один из первобытных охотников извлек из-под камней бутылку "Столичной", отвернул крышку и со вкусом сделал несколько глотков, потом передал бутылку остальным и прогнусавил низким, рыкающим голосом:

— Хорошо, что баб с собой не взяли!

Лешка схватился за голову, потом взглянул на Алину, и его взгляд стал таким холодным, что внезапно ей расхотелось шутить дальше. Она отступила на шаг, глядя на улыбку, расползающуюся по его губам.

— Хочешь к друзьям, говоришь? — задумчиво протянул он и кивнул. — Ладно. Я тебе сейчас покажу друзей. Но потом не проси меня прерывать вашу дружескую встречу. Пока, Аля.

* * *

Алина с трудом разлепила веки и с облегчением увидела перед глазами знакомый грязный цементный пол. Это зрелище доставило ей такую радость, что она почти была готова его расцеловать, но все же воздержалась. Сжала пальцы, и тут же ее охватила тревога. Когда она уходила, то в них оставался нож. Теперь его не было. Она взглянула туда, где возле окна должна была сидеть Кристина… вернее, тело Кристины. Но оно исчезло.

Опять сон?

С трудом приподнявшись, она огляделась и увидела остальных. Они тоже проснулись и, судя по всему, намного раньше нее, но почему-то не помогли ей и вообще не обращали на нее никакого внимания, сгрудившись у дальней стены и склонившись друг к другу, очевидно, о чем-то совещаясь, так что она могла видеть только их затылки. Алина взглянула на руку Виталия, свободно висевшую вдоль бедра, и увидела, что на ней протез. Значит, реальность? Где же Лешка? Сбежал?

— Эй! — крикнула она, пытаясь встать. Это было тяжело — болел, казалось, каждый сустав, а в голове пульсировала тупая боль. Она посмотрела на мертвого Гершберга, лежащего рядом с опрокинутым стулом, и болезненно сощурилась. — Может, вы соизволите мне помочь?! Олег!

Окликать Виталия Алина не решилась, — скорее всего, он до сих пор был взбешен из-за ее такого глупого подозрения. Неожиданно ей захотелось сесть обратно на пол и разреветься. В последнее время вообще реветь хотелось довольно часто, словно она была не девушкой, а осенней тучей.

"Я из-за них покинула такой чудесный мир, а они стоят ко мне задом, будто меня тут и нет вовсе!" — мелькнула в ее голове злая мысль, и она снова закричала:

— Где Кристина?! Да вы что мне бойкот объявили, что ли?! Я тут при чем?!

Виталий медленно повернул голову, а следом за ним к ней обратились и лица остальных, и Алина, задохнувшись, попятилась назад, глядя на страшные сверкающие белки их закаченных под лоб глаз.

Они спали.

Она тоже спит?

— Проснитесь! — в ужасе закричала она, продолжая отступать и глядя, как они медленно, неуверенными, пьяными шагами идут к ней, словно испорченные механические куклы. Их руки безвольно болтались, головы качались, из-под разошедшихся отвисших губ блестели зубы — блестели нехорошо и даже хищно, по подбородкам текла слюна. Сон, да, наверное это, всетаки, был очередной сон, но они выглядели такими реальными… А что, если это реальность, и Лешка управляет их телами? Они убьют ее, а потом даже не вспомнят об этом!

На мгновение спящие остановились, словно споткнувшись, а потом снова пошли дальше — теперь уже намного уверенней, но и Алина уже поняла, что это сон — очередной сон, потому что по полу перед идущими катилась тонкая волна желтоватой жидкости, и пол вспухал, пузырясь и шипя, и по стенам и потолку стремительно расползались, перебирая мохнатыми суставчатыми ногами, пауки — сотни пауков, и, крадучись, шел окровавленный пес, оскалившись и сверкая страшными горящими зеленью глазами, и в комнате знакомо погромыхивало и быстро темнело, и пока Алина смотрела на них, что-то блеснуло в воздухе, и рядом с ее щекой со свистом пролетел, вращаясь, тяжелый моргенштерн и выбил из стены позади нее куски штукатурки. Секундой позже и сама она ударила по этой стене кулаками, потом, повернувшись, вжалась в нее спиной, обреченно глядя на наступавших. Она ничего не могла с ними поделать — ни разбудить, ни заставить исчезнуть, не могла даже сбежать, потому что это был и их сон тоже — плата за обретенный рай.

— Вы отдали меня ему… — хрипло прошептала она. — Вы отдали меня ему и даже этого не поняли.

В бессильной ярости Алина еще раз ударила по стене ногой, и стена вдруг просела, и она провалилась в удушливую тьму, но тут же вскочила. Конечно же, ведь раньше здесь была дверь! Только вот этого бесконечного коридора раньше здесь не было.

Раздумывать было некогда — в отверстие уже скользили первые ряды паучьей гвардии, просовывалась хищно оскаленная собачья морда с капающей с клыков красной слюной, к ней тянулись слепые сомнамбулические руки, и, развернувшись, Алина побежала вперед.

Коридор петлял и изгибался бесчисленными поворотами, то и дело попадались развилки. Алина сворачивала, не думая — думать было некогда, они не отставали, они уже бежали, и она слышала за своей спиной топот, шелест лапок, шипение, грохот и глухой рык.

"Мне нужно проснуться! — в отчаянье думала она, цепляясь руками за стены, чтобы не упасть. — Мне нужно проснуться! Он должен отвлечься, чтобы я проснулась! Но как, как?!"

Внезапно пол расступился под ее ногами, и Алина с криком полетела вниз. Больно ударившись обо что-то твердое и холодное, она охнула, потом, не поднимая головы, прислушалась. Было тихо, и звуки преследования больше не доносились до нее — лишь что-то потрескивало и сильно пахло жженым. Еще одна реальность? Еще одна ловушка? Интересно, она уже сошла с ума, или пока еще на подходе?

Алина со стоном приподняла голову и увидела, что лежит у подножья широкой мраморной лестницы. За ее спиной была темнота, впереди же, там, куда вела лестница, виднелся странный прыгающий свет и что-то ослепительно сверкало.

С трудом поднявшись, Алина начала подниматься, держась за холодные перила, и когда ее нога коснулась последней ступеньки, она, не выдержав, изумленно вздохнула при виде того, что открылось ее глазам.

Зал был огромным, роскошным, со сверкающими полами, вишневыми драпировками и легкими вишневыми занавесями, которые медленно колыхались словно бы сами по себе — вишневый шелк лениво струился вдоль стен, и стены эти были увешаны огромными, в два человеческих роста, тяжелыми зеркалами в золотистых рамах необычайной красоты. Никакой мебели в зале не было, а странный качающийся свет исходил от сотен, тысяч свечей — на небольших мраморных полочках стояло множество тяжелых шести, восьми и двенадцатисвечных канделябров, упиравшихся в мрамор хищными львиными и птичьими золотыми лапами, и чуть покачивающиеся сонмы ярких огоньков слепили глаза.

Алина медленно пошла вдоль стен, потом остановилась и посмотрела в одно из зеркал, и из серебристых глубин на нее взглянула жалкая окровавленная фигурка в грязном костюме с мокрыми, прилипшими к плечам волосами и дрожащими губами. В зеленоватокарих глазах бился полубезумный ужас, пальцы свисающих рук нервно подергивались. Неожиданно ей захотелось расколотить это зеркало вдребезги — расколотить вдребезги все зеркала в этом зале, чтобы не видеть этой жалкой фигурки, прожившей сотни миров, возомнившей себя чем-то значительным и, в результате, оставшейся ни с чем. Ей никого не спасти, никого не найти, Лешка забрал их всех. В принципе, он уже забрал и ее.

Она протянула к зеркалу руку, и глаза отражения вдруг вспыхнули изумрудной зеленью, и волосы стянулись в тугие меднорыжие локоны, и лицо изменилось совершенно, и теперь из зеркала на нее смотрела Оксана… или Алина из сна… из сна, который был множество снов назад… Отражение насмешливо улыбнулось ей, хотя губы самой Алины остались неподвижными. Взвизгнув, Алина отшатнулась, потом пробежала несколько метров, и тут ее взгляд наткнулся на одно из зеркал, и она снова остановилась. Потом медленно подошла к нему, изумленно глядя в стекло. Оно ничего не отражало — оно открывало, и Алина увидела гладь озера, и берег, поросший ирисами, и машину, косо стоящую за деревьями, а на берегу, на расстеленном покрывале сидели молодая женщина и маленькая девочка. Они ели бутерброды и смеялись, и рядом с девочкой валялся пушистый игрушечный цыпленок, а чуть в стороне на стволе поваленного дерева сидел Виталий, курил и улыбался, глядя на них.

— Господи… — прошептала Алина, потом изо всей силы ударила кулаком по толстому стеклу и закричала: — Виталик! Виталик, проснись!

Но никто не услышал ее голоса. Виталий выбросил окурок, потянулся, сел на покрывало рядом с женщиной и девочкой, и ребенок немедленно забрался ему на колени и начал с жаром что-то рассказывать. Алина закусила губу, почти прижимаясь носом к холодному стеклу. Она уже поняла, что рядом с Виталием сидит его сестра Даша с дочкой. Конечно, он счастлив там. Имеет ли она право отнимать у него этот сон? Не лучше ли будет оставить его в покое, и пусть смотрит свой сон до конца жизни?

Смотря, какой длины будет эта жизнь!

Алина схватила с полочки один из канделябров и, застонав от напряжения, метнула его в зеркало. Канделябр с грохотом ударился о стекло и обрушился на пол, горящие свечи веером разлетелись во все стороны, одна обожгла ей руку. Алина поспешно загасила их, потом взглянула на зеркало и, не выдержав, застонала от разочарования — на стекле не было даже царапины. Она набросилась на зеркало и неистово заколотила в него кулаками, сбивая их в кровь.

— Виталий, проснись! Проснись, бога ради! Он убьет тебя! Он уже тебя убивает! Проснись! Почему ты меня не слышишь?! Виталий!!!

Плача от бессилия, она сползла на пол, и ее ладонь со скрипом проехалась по холодному стеклу. Алина ударила по нему еще раз, потом вскочила и заметалась по залу.

Она нашла остальных — среди десятков зеркал она нашла их всех, она звала их по имени и разбивала руки об окна в их миры, но никто не услышал ее и не повернул головы, и Алина могла только с отчаяньем смотреть, как Петр вместе с сыном сидят на берегу речки, забросив удочки, как Жора величественно прохаживается среди собственных картин под руку с хорошенькой брюнеткой, как Олег мчится по дороге в яркокрасном "ягуаре", как Ольга ходит по залу собственного клуба, раздавая указания, и вокруг нее вьются крепко сложенные молодые люди, как Алексей одну за одной опрокидывает стопочки в шумной компании друзей, как Марина в роскошном аметистовом наряде, прекрасная и золотоволосая, царит на какойто вечеринке, окруженная поклонниками. Никто не слышал ее криков — или не хотел слышать.

— Мечты! — с отчаянной яростью прошептала Алина, глядя на свои окровавленные руки. — Конечно, заветные желания… Вы разбежались по своим заветным желаниям и сразу же обо всем забыли! Он был прав! Он был прав с самого начала! Мне не стоило возвращаться. Почему я больше ничего не могу сделать? Почему я не могу управлять этим сном? Что это за место?

Повернувшись, она медленно побрела к тому зеркалу, в котором видела Виталия. Если бы ей удалось хотя бы пробраться к нему… Может, даже, заплатив за это волей и памятью. Странно, почему Лешка до сих пор не появился? Может, он не знает, где она? Ничего, рано или поздно он появится, и тогда она попросит отправить ее в эту реальность. Он ей не откажет, он будет только рад. Все, хватит! У нее больше нет сил. У нее больше ничего нет.

X

Виталий, сидевший на покрывале с Галей на руках, вздрогнул и поднял голову — на мгновение ему показалось, что он услышал чей-то голос, выкрикивавший его имя. Голос был очень знакомым, и он принадлежал…

Он украдкой посмотрел на Дашу, но лицо сестры было безмятежным — она ничего не слышала. Наверное, ему показалось.

И внезапно он вспомнил голос. Он не помнил лица, да это было и не так уж важно, ведь и в первый раз, давным-давно, он вначале услышал голос, а не увидел лицо, — голос, который хотелось слушать снова и снова, голос, который настойчиво просил, чтобы его помнили, и ведь он сам просил о том же…

Виталий снова взглянул на сестру и вдруг осознал, что никак не может сидеть здесь с ней на берегу озера, потому что Даша умерла много лет назад, и Гали здесь тоже быть не может, потому что она никогда не существовала… потому что все это — лишь иллюзия, сладкая, но иллюзия, и едва он об этом подумал, как его правую руку пронзила острая боль, и он поспешно отвернулся, с трудом сдержав вскрик. Потом осторожно спустил Галю с коленей и встал — так, чтобы они не видели его лица.

— Ты что? — спросила Даша. Была в ее голосе настороженность, или ему это только почудилось, но, так или иначе, он понял все окончательно, и больше ничто не сдерживало его память.

— Да ничего, — Виталий стянул футболку, бросил ее на покрывало и шагнул к озеру. — Жарко. Искупаться что ли?

— Прямо в джинсах? — насмешливо спросила Даша, и он услышал, что она тоже встала. Сзади пронзительно закукарекал Галькин цыпленок.

— Почему бы и нет? — он шагнул в воду и вздрогнул — вода была очень холодной, почти ледяной. Впрочем, может это и к лучшему. В реальности Лифман совершил чудовищную ошибку, но в целом он был прав. Из этих миров уйти можно было только одним способом. Другое дело, куда он попадет? — Ффу, какое пекло! Нет, чертовски хочу искупаться!

— Нет, не хочешь!

Теперь ее голос был откровенно враждебным, и Виталий с трудом сдержался, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. Не стоило смотреть на то, что осталось на берегу. Потому что это была не его сестра. Сощурившись, пошел вперед, и когда вода дошла ему до пояса, сзади закричали, но это уже не был голос его сестры.

— Все было хорошо! Зачем ты все портишь?! Ты идиот! Твоя сестра была жива, и ты никогда не был на той прокля-той войне!

— Я был на ней, — сказал Виталий, не оборачиваясь. Вода уже дошла ему до груди. — Ты всего лишь заставил забыть! Я хотел, чтобы мне не довелось попасть на нее, но, раз это случилось, я не имею права забыть ее! Да, мне наплевать на эту войну, но я не хочу забывать людей, которые на ней погибли! Я должен их помнить! Каждого!

Так и не обернувшись, он выдохнул и нырнул, сильными взмахами рук и ног направляя свое тело в темную глубину. Сделал вдох, и в легкие хлынула ледяная вода, и он погружался все глубже и глубже, в холод и тьму, и если кто и пытался его остановить, то из этого ничего не вышло.

* * *

"Ягуар" резко затормозил, и сидевшие сзади девушки испуганно завизжали, попадав друг на друга. Олег с белым лицом вцепился в руль, глядя перед собой неподвижными глазами, в которых медленно, но верно разгоралось злое изумление.

— Ах ты, сволочь! — глухо произнес он. Потом огладил руль ладонью — с сожалением и любовью, как гладят живое существо, и поднял голову, прислушиваясь, не повторится ли крик. Хотя, в сущности, в нем уже и не было нужды.

— Олег, ты что? — спросила его сидевшая рядом девушка, и Кривцов, повернувшись, весело глянул на нее, потом смачно хлопнул ладонью по ее голому бедру.

— Оп! Девчонки, выйдитека на секундочку и постойте тут. Что-то не нравится мне, как двигатель работает. Давайте, быстрее, маршмарш. Только, чур, не разбегаться, а то вернется за вами дядя Олег, а вас нету. Опечалится тогда дядя Олег и найдет себе других!

Девушки, ворча, коекак выбрались из машины и выстроились вдоль ограды, опасливо поглядывая вниз, на крутой склон. Олег оглядел ряд стройных загорелых ножек и горестно вздохнул, подумав, какая же всетаки великолепная пропадает мечта. И все же это сон, ложь, как и то, что было до этого — то, что он теперь помнил лучше, чем ему хотелось бы.

Он помахал обиженным девушкам ладонью и тронул машину с места. Разогнав "ягуар" до предела, Олег, сжав зубы, крутанул руль, и машина, проломив ограду, порхнула в пустоту.

* * *

Ольга, шатаясь, вошла в свой кабинет и закрыла за собой дверь, вытолкнув сунувшуюся было следом встревоженную Нинку.

— Голова болит! — хрипло сказала она, предваряя все расспросы. — Отстань и занимайся своими делами!

Тщательно заперев дверь, она подошла к своему столу и села в мягкое кресло, потом уронила голову на руки и разрыдалась.

— Не хочу, — прошептала Харченко сквозь слезы, вздрагивая, — не хочу… Ведь это мое!.. Это должно было быть моим!..

Но память, возрожденная память говорила об обратном. Здесь не было ничего, что принадлежало бы ей. Потому что это снова всего лишь сон. Мастерский сон. Сон, в котором можно было остаться навсегда и ни о чем не беспокоиться… рано или поздно Лешка вернется, чтобы проверить, как обстоят дела, и, конечно же, снова сгладит ее память, и все будет как прежде. И всетаки это всего лишь сон, и где-то там, в реальности лежит ее тело.

Всхлипывая, Ольга встала и подошла к сейфу. Открыла его и достала пистолет, который держала здесь на "всякий пожарный". Мало ли что? Придется защищаться… Защищаться действительно пришлось — от своих фантазий, которые попали в руки сумасшедшего.

Проверив пистолет и сняв его с предохранителя, Ольга положила оружие на стол, налила себе большой стакан коньяка и выпила его одним махом, и все сразу же стало казаться не таким ужасным, как было на самом деле.

— Ну, во всяком случае, это был не самый плохой из твоих снов… — пробормотала она, взяла пистолет и вложила дуло в рот, но тут же вытащила его, сморщившись от отвращения. Вкус был омерзительным. Ольга прижала дуло к виску, потом снова опустила руку. А вдруг соскочит? В сердце? Исключено, пойди еще пойми, где оно там на самом деле?! Она устало посмотрела на пистолет, потом решительно подняла руку, вжала дуло в кожу под подбородком и нажала на спусковой крючок.

* * *

— Я сейчас вернусь, — сказал Жора, похлопывая девушку по руке. — Не уходи далеко, хорошо?

Она удивленно пожала плечами и снова принялась рассматривать картины. Он помахал друзьям, толпившимся в конце зала, и небрежной походкой направился в сторону туалета. Но, не дойдя до него, повернул направо и вскоре остановился перед большим окном, одна из створок которого была чуть приоткрыта, словно приглашая.

Дурак ты, Жора, господи, какой же ты дурак! Тебя так легко купили — практически задаром! Почему ты повелся на это, почему ты все забыл? А еще так горделиво и возвышенно рассуждал, черт тебя дери!

…А аквариумы, сударь, бывают очень разными. Ты поплавай вначале, а потом скажи — хочется ли тебе попасть в реку…

Да, Леха, хочется! Представляешь, хочется!

Только это будет очень больно.

Жора потерянно огляделся — нет ли какогонибудь другого, менее болезненного способа? Следовать примеру несчастного Лифмана вовсе не хотелось. Высоко, конечно, а вдруг он не разобьется, а останется инвалидом?! Вот уж когда Лешка, разъяренный его выходкой, устроит ему настоящий ад!

С другой стороны, медлить было нельзя — его могли хватиться в любую секунду и снова заставить все забыть. Подсунуть еще какое-нибудь райское местечко, будет порхать гденибудь с девчонками среди пальм, а его настоящее тело тем временем станет медленно распадаться в какойнибудь больнице, никому не нужное. Алина позвала его — значит, знала, где он, и, возможно, сможет что-нибудь сделать. Может, остальные уже давно с ней, а он тут еще чегото думает!

Жора решительно влез на подоконник, глубоко вздохнул, наклонился и бросился вниз головой, словно внизу его ждал не твердый асфальт, а прохладная прозрачная вода. Кричать он начал сразу же — не кричать было невозможно.

Он был прав.

Это и в самом деле оказалось больно.

* * *

В остальных мирах царила безмятежность. Крик, прилетевший извне, не расколол их, а лишь слегка продавил, и от него сразу же отмахнулись. Возможно, его и не было вовсе. Мало ли, что почудится. Мало ли, кто и зачем кричит. В любом случае, их это не касалось. Им было хорошо, и прочее не имело значения. Жизнь была прекрасна.

Почти, как сон.

* * *

Добредя до нужного зеркала, Алина подняла на него измученный взгляд и внезапно застыла.

Сквозь стекло на нее смотрел Виталий. Он смотрел точно на нее и видел ее.

Зеркало больше не показывало берег, в нем была одна лишь темная вода, и Виталий, глядя на Алину, колотил руками по стеклу, и его бледное лицо было искажено удушьем. Вскрикнув от ужаса, она ударила кулаками в зеркало, потом подхватила брошенный канделябр и начала бить им по стеклу, но он отскакивал, не нанося ни малейшего ущерба серебристой глади, и все же они била и била, хрипло выкрикивая что-то бессвязное.

Виталий за зеркалом внезапно отрицательно покачал головой, и Алина поняла, что он просит ее остановиться и подождать. Чего ждать, чего?! Она видела, как синеют его губы и начинают закатываться глаза. Он умрет, а она не может разбить это прокля-тое стекло! Она ударила канделябром еще раз, потом уронила его и прижала к зеркалу ладони, и одна бледная рука по другую сторону легко тронула стекло напротив ее руки. Потом глаза Виталия закрылись, и Алина вдруг услышала слабое звяканье. По стеклу стремительно побежали трещины, змеясь, рассекли его от края до края, и едва Алина успела отскочить в сторону, как зеркало раскололась, и в зал хлынула холодная, пахнущая тиной вода, и Виталий вывалился из него и, кашляя, уткнулся лбом в пол.

— Виталик! — воскликнула она, с размаху хлопаясь коленями прямо на осколки и вцепляясь ему в плечи. Виталий замотал головой, потом прохрипел:

— Тихо… погоди…

Вместо следующего слова у него изо рта хлынула вода, и он, надсадно кашляя, повалился на пол. Но тут же приподнялся, привалился к стене и, глядя на Алину еще мутными глазами, спросил:

— Ты настоящая? Или это опять фокусы?

— Конечно, настоящая! — Алина не сдержала возмущения, потом хотела было дотронуться до его плеча, но Виталий дернулся в сторону, пристально разглядывая ее сужеными глазами.

— Да? Я уже совершенно запутался в этих реальностях! Может ты — всего лишь еще одно приснившееся воспоминание!

— Я не спорю, что это сон! — рассвирепела Алина, сжимая окровавленные кулаки. — Но я настоящая, черт возьми, сейчас как звездану канделябром!..

Виталий, усмехнулся, поднимаясь.

— Ну, сразу бы так и сказала! — он взглянул на свое правое запястье и заметил без особого сожаления. — Руки нет. Почти, как в настоящем…

Он протянул к ней руки, и Алина, задохнувшись, бросилась к нему, и Виталий крепко обнял ее, прижавшись лицом к ее вздрагивающему плечу, а она ерошила его мокрые волосы и то ли смеялась, то ли плакала.

— Я думала, ты меня не слышишь!..

— Но я услышал!

— Прости, что я тебя разбудила. Я понимаю, что ты…

— Перестань, ты все сделала правильно! — он поднял голову и огладил большим пальцем ее подбородок. — Это ты меня прости. Я должен был сделать это сам…

— Ты не виноват!

— Это не так… — Виталий снова обнял ее, потом огляделся. — Аль, где мы?

— Я не зна…

Одно из зеркал неподалеку вдруг взорвалось, полыхнув огнем, и на пол вместе с грудой осколков вывалился какойто человек. Тотчас же завозился и сел, ошеломленно моргая и размазывая по лицу копоть. Алина и Виталий со всех ног кинулись к нему, вздернули за ноги, и пахнущий дымом и бензином Олег, многократно поцелованный одной стороной и обхлопанный другой, произнес голосом человека с крайне тяжелой формой ангины:

— Где моя кепка?

— Я не брал, — Виталий встряхнул его еще раз, потом взглянул на Алину. Его глаза смеялись.

— Тады сгорела моя кепчонка вместе с моим расчудесным "ягуаром"… — прогундосил Олег, потом внезапно вцепился одной рукой в плечо Воробьева, а другой — в руку Алины, и на его черном лице появился ужас. — Ребята, вот чем угодно клянусь!.. вот хоть какая из моих подруг залетит — ни за что ее на аборт не отправлю, никогда! Если б вы знали!..

Алина вздернула бровь, подумав, через какие же ужасы пришлось пройти бедняге Кривцову, чтобы привести его к такому категоричному и совершенно, по ее мнению, невероятному для мужчины заявлению. Олег чихнул и страдающе произнес:

— Ох, Виталя, ты бы видел эту тачку!..

Раздался грохот, и еще одно из зеркал разлетелось вдребезги, словно кто-то изнутри запустил в него громаднейший камень. Практически сразу же разбилось и зеркало на другом конце зала, и одновременно со звоном стекла они услышали громкий звук выстрела. Виталий кинулся к Жоре, который со стоном перекатился на спину, обхватив голову руками. Олег и Алина подбежали к другому человеку. К их удивлению, это оказалась Ольга, которая от их прикосновения сразу же вскочила, потом принялась дрожащими пальцами ощупывать свой подбородок.

— Ты?! — громко изумился Олег на весь зал. — Ну, Харченко, не ожидал! Отказалась от сладкой жизни?!

— Заткнись! — отрезала Ольга, потом взглянула на Алину испуганными глазами. — Все еще сон?

— Да.

— Ты сможешь нас вытащить?

— Я пока не знаю как.

— Придумай! — она передернулась, потом пошатнулась, и Олег едва успел ее поддержать. — Ты ведь смогла достучаться до наших миров! Черт, нельзя ли, чтобы мне немедленно приснилась пачка сигарет и бутылка коньяка?! Пусть даже самого паршивого!

— Хорошая мысль, — заметил Олег с явным уважением. Алина покачала головой.

— Извините, но я пока здесь ничего не могу! Я и так уже… И вообще, мне сейчас не до такой ерунды!

— Коньяк — это не ерунда! — обиженно заметил Олег, ведя Ольгу вслед за Алиной к центру зала, где Виталий встряхивал Жору за плечи, что-то настойчиво ему объясняя. — А еще лучше — пиво! Бочку, другую…

Подойдя к Жоре, он с любопытством посмотрел на его еще подрагивающее от пережитого лицо.

— И снова здорово! — Олег хлопнул его по плечу, потом протянул руку, и Жора от души ее пожал, потом, помедлив, легонько похлопал Ольгу по предплечью, и та едко усмехнулась. — Ну, и как ты умер на этот раз? Лично я красиво — разбился на новеньком "ягуаре" в полный хлам!

— Я выпал… короче, из окна! — отозвался Жора, раздраженный, что Олег находит время шутить такими серьезными вещами, потом посмотрел на Харченко. — А ты?

— Застрелилась, — коротко ответила она, и ее снова передернуло.

На несколько минут они замолчали, выжидающе оглядывая безмолвные тускло сверкающие зеркала, щурясь от мириад свечных огоньков. Потом Жора мрачно произнес:

— И что — это все, что ли?

— Где же остальные? — Олег вопросительно взглянул на Алину, и она, глубоко вздохнув, опустилась на пол и обхватила голову руками.

— Мне кажется, они не придут.

— Думаешь, они слишком завязли в своих мирах? — Виталий присел рядом и тронул ее за плечо. — Думаешь, они тебя не слышали?

— Наверное, слышали, — она болезненно посмотрела на него. — Но… не смогли отказаться, как вы…

Олег в сердцах выругался.

— Ладно бы, Евсигнеев, он мудак, мне на него плевать! Но Петьку может как-то можно вытащить, а? И Маринку? Она всетаки баба, хоть и дура! Где их зеркала?..

Его оборвал громкий топот — кто-то стремительно взбегал по лестнице, и Виталий, Жора и Олег инстинктивно сдвинулись, заслоняя девушек, которые, верные своим инстинктам, вцепились им в руки и вытянули шеи, выглядывая из-за их плеч.

На лестнице появилась одинокая фигура. Отвергнутый благодетель в джинсовом костюме остановился на верхней ступеньке и уставился на них. Потрясение избороздило его лицо резкими линиями, и оно сразу же стало казаться очень старым и очень страшным — таким, каким должно было быть на самом деле.

— Что?! — тонким изумленным голосом произнес Лешка и сделал шаг вперед, углядев над плечом Виталия бледное лицо Алины. — Как ты сюда попала, дрянь?! Я ее ищу, а она… Как ты сюда попала?! Это мое место! Ты что натворила?! — он сделал еще несколько шагов, водя растерянным взглядом по лицам остальных, смотревших на него ненавидящими глазами. — Ты что наделала, а?!

— Просто открыла коекакие из твоих клеток, козел! — задиристо ответил Олег, и Алина за его спиной громко шепнула.

— Возьмите меня за руки! Держитесь за меня и друг за друга! Живо!

Люди послушно сомкнулись вокруг нее, и, убедившись, что они в точности выполнили ее указания, Алина подняла голову и выжидающе посмотрела на Лешку. Тот вздохнул, потом спрятался за безмятежной улыбкой.

— Ну ладно, это не беда. Не беспокойся, солнышко, я вовсе на тебя не сержусь. Сейчас я быстренько раскидаю их обратно, и мы продолжим наши показательные выступления, лады?

Его взгляд застыл, лицо окаменело, потом на нем появилось недоумение, сменилось растерянностью, сверху накатила волна злости, и Лешка огляделся по сторонам, и они поняли, что только что должно было что-то произойти.

Но не произошло.

— Проблемы? — ехидно осведомился Олег, и Жора тотчас пихнул Кривцова локтем в позвоночник.

— Не зли его!

Лешка повернул голову. Теперь его глаза казались черными провалами, из которых выглядывало нечто жуткое. Он шевельнул губами, потом его лицо начало мелко подергиваться.

— Не выйдет, — хрипло произнесла Алина. — Я их разбудила! Я их забрала! Они теперь в моем сне! Они мои!

— Твой сон ничего не значит! — прошипел Лешка, и по его лицу побежала рябь. Его черты плыли, и оно становилось то мужским, то женским, то детским, и в какоето мгновение Алина с ужасом узнала в нем свое собственное. — Он — лишь часть моего!

— Ну, тогда валяй дальше! — любезно предложила она и отвела взгляд, словно Лешка ее больше совершенно не интересовал. Жора в ужасе зашептал сзади:

— Аля, что ты делаешь? Зачем ты его раздражаешь? Мы не можем просто уйти?

— Нет, — зло отозвалась она. — Вы не возвращаетесь в его мирки, потому что я вас держу! А я не возвращаюсь в реальность, потому что он меня держит! Вы проснетесь, если смогу проснуться я! Но я не могу!

— Что же делать? — спросила Ольга, крепко сжимая пальцами ее руку. — Мы можем что-то сделать, чтобы он тебя отпустил?!

— Он должен отвлечься.

— Как?

— Не знаю! Не мешай! — Алина скрежетнула зубами, потом ее начало трясти, и все четверо испуганно вцепились в нее.

— Елки, да он сейчас просто напустит на нас… хоть стадо тиранозавров, и привет! — оптимистично предположил Олег. Алина замотала головой.

— Он не может! Это место… слишком логично. Слишком правильно. Если он разрушит его, то потеряет всех! Здесь можем находиться только мы и то, что является нашей частью. Подобные чудовища нашей частью не являются. Они для нас никогда ничего не значили. И для него тоже.

— А вдруг он тогда нам просто ноги отрежет?

— Это вариант. Но пока что он этого не сделает.

— Почему?

— Потому что я не поверю, что у вас отрезаны ноги!

— Я запутался! — жалобно сообщил Олег и замолчал. Лешка повернул голову и взглянул в одно из зеркал. Мягко улыбнулся.

— Вижу, всех забрать ты не смогла. Очень сложно отказаться от такого чудесного мира, правда? Честно говоря, я вас не понимаю. Что вас ждет в той реальности? Могилы, нищета, серость, боль. Я еще могу вернуть вас обратно в ваши миры. Я не сержусь на вас — она задурила вам головы…

— Это — всего лишь сны! — глухо отозвался Виталий. — Как бы они не были хороши, но это сны! А я хочу жить!

— Глупо, — Лешка вздохнул с искренним сожалением. — Тогда мне придется вас убить. Немедленно. Видите ли, если вы умрете здесь, то вы не проснетесь. Вы умрете везде! Удивительное место, — он повел рукой вокруг себя, и зеркала подхватили этот жест. — Сюда, рано или поздно попадают все снотворцы — такие, как я. Сюда попадал и Кирилл — о, он бы очень много мог рассказать… Теперь это место — мое!.. Но я не понимаю, как ты оказалась здесь? Ты не снотворец! Ты вообще никто! Твои фокусы ничего не значат!

— Аля, ты не можешь нас закинуть хотя бы в другое место? — всполошенно зашептала Ольга. — Я умирать не хочу!

— Будет только хуже. Кроме того, я могу растерять вас по дороге.

— Так чего мы стоим — давайте шлепнем его — и все дела! — недоуменно сказал Олег. — Вон он, голубчик! Онто тут тоже концы отдаст!

— Дурачок ты, Кривцов, — на губах Лешки появилась печальная улыбка, и он провел ладонью по волосам. — Дурачок. Это же мой мир. Здесь мои законы. Можно вылить воду из стакана, но разве может вода сбросить с себя стакан? Кроме того, вы сейчас станете очень сильно заняты.

Отвернувшись, он неторопливо пошел к лестнице — тонкий, безобидный со спины паренек, так обыденно позвякивающий ключами. Теперь, когда они больше не видели его лица, он был чем-то совершенно невзрачным, словно страх, который он нагонял, тоже повернулся к ним спиной, и Олег, не выдержав, рванулся было следом, но Алина дернула его обратно, потом кивнула в сторону зеркал, и Кривцов застыл, округлив глаза.

На этот раз зеркала не разбивались — они просто пошли рябью, словно вместо стекла в тяжелых золотистых рамах вдруг оказалась неспокойная вода, и из этой воды начало выбираться нечто — с уверенной неторопливостью, ибо зачем торопиться в мире, где не существует времени. Лешка не стал ничего выдумывать — он и не смог бы этого здесь сделать. Он просто отпустил на свободу то, что уже давным-давно являлось его частью, хотя многое из этого раньше принадлежало им.

Из одного из колеблющихся серебристых зеркал выпрыгнул взъерошенный пес и медленно пошел вперед, показывая в оскале великолепные клыки, и глаза его отливали зеленью, из другого хлынули пауки — сотни пауков, и начали расползаться по полу, стенам, потолку, неумолимо стремясь туда, где посередине зала стояло пятеро людей, испуганно оглядываясь. Они крепко держались друг за друга, и их взгляды кружились вокруг, и кружились зеркала, и серебро в них волновалось и расплескивалось вокруг пробирающихся тел, рук, ног, лиц, улыбающихся жуткими бессмысленными улыбками, потому что это были не человеческие существа, а лишь сгустки страха, облеченные плотью. Человек с бесформенной раздавленной головой. Женщина с изуродованным сожженным лицом. Еще одна — рыжеволосая, с располосованной шеей. Высокая морщинистая старуха с иссушенными глазами. Молоденькая девчонка с разбитым виском. Крепкий кряжистый мужчина средних лет, сжимающий в руке широкий плетеный ремень. Маленькая девочка с искривленным тельцем, неловко ступающая перекрещивающимися ногами и волочащая за руку резиновую куклу с изгрызенными ступнями. Пожилая женщина с окровавленной головой. Еще одна девочка — в очках с толстыми стеклами и подергивающимся лицом. Страх и боль выбирались из зеркал, если это можно было назвать зеркалами, и шли в центр зала, протягивая руки бездушно, словно механизмы. Лешка не побрезговал даже болью несчастного водителя, и по полу полз на дрожащих ногах и подворачивающихся ручках крохотный младенец с посиневшим личиком, и при виде его Алина ощутила еще большую ненависть к тому, кто наблюдал за ними, стоя на мраморных ступеньках лестницы, хотя ей казалось, что это чувство давно уже достигло предела. А из зеркал все выбирались и выбирались люди — теперь уже совершенно незнакомые. Были ли то незадачливые постояльцы "Жемчужного", или участники предыдущего эксперимента, или их страхи, или все вместе взя-тое — она не знала, да это уже и не было важно, особенно, когда она увидела тех, кто вышел в последнюю очередь, и хуже всего было смотреть на одну из них, которая была ее зеркальным отображением. Другая, рыжеволосая, теперь мало волновала, но и она была тут.

— Господи! — вырвалось у Олега, который с ужасом и растерянностью переводил взгляд с одного человека на другого. Один был его точной копией. Другой был Олегом из сна — из того сна, выше ростом и гораздо моложе, и у обоих кепки были сдвинуты на затылок. Жора вытаращил глаза на самого себя, потом взглянул на гиганта с лицом Рока и мысленно выругал себя за такое идиотское желание, которому теперь ничего не стоило переломить ему позвоночник. Ольга хрипло вздохнула, глядя на своих близняшек, одна из которых выглядела гораздо ухоженней и счастливей другой. Виталий хмуро озирался, стараясь не смотреть в лица самому себе. Шла к ним Марина разбуженная и немолодая и шла Марина золотоволосая и прекрасная. Шли Евсигнеевы, обритая голова одного из которых блестела в свете свечей. Шли Петр молодой и Петр состарившийся. И только Кристина ступала одиноко, встряхивая чернокрасными волосами, и Борис, подтянутый и элегантный, шел один, и рядом со стройной и ладной Светланой тоже никого не было.

— Что нам делать?! — просипел Олег, вжимаясь в спину Виталия. — Они же нас разорвут! Аля, елки, вытащи нас отсюда!

— Я не могу! — в отчаянье крикнула она, потом шепотом добавила: — Пусть подходят. Пусть начнется свалка. Он будет слишком занят, он любит смотреть… и ему будет не до того, чтобы разбрасывать вас по разным мирам. Просто… держитесь друг друга.

— Ты хочешь попытаться уйти одна? — тихо спросил Виталий и зло ударил ногой по полу, раздавив добравшегося до него большого паука, и тот лопнул с неприятным треском.

— Да. Возможно, у одной меня получится. Мне нужно только несколько секунд, чтобы он не успел понять…

— Время здесь другое! — прошипела Ольга, яростно давя пауков и сбрасывая их свободной рукой себе под ноги, стуча зубами от ужаса. — Тебя может не быть целый месяц! А несколько секунд там… ты даже не успеешь дойти до него за несколько секунд!

— Я не знаю, что будет! Но другого выхода нет! Вы должны продержаться! Вы должны выжить, пока я не вернусь!

Она не стала говорить им главного — ни к чему им это было знать сейчас. Сон прервется, если Лешка умрет в реальности. Но если он умрет до того, как она вернется обратно, они не проснутся никогда. И если он успеет понять, в чем дело, и воспользоваться их незащищенностью и снова запихнуть в другие миры, они не проснутся тоже. Палка о двух концах. И самое худшее, что и ей нельзя просыпаться полностью, совершенно. Ей придется пребывать в состоянии полусна, но что она сможет сделать в реальности, находясь в таком состоянии? Ходить она точно не сможет…

И всетаки она сделает!

— Дите… — прошептал Олег, глядя на приближающиеся фигуры. — Как я смогу убить дите?..

— Они не настоящие…

Но в следующий момент они набросились на них, и они оказались абсолютно настоящими, и настоящими были и их цепкие пальцы, и зубы, и крики, и тяжесть тел, и разрывали плоть они абсолютно понастоящему и понастоящему умирали, и любая капля крови, падающая на сверкающий пол, была понастоящему живой и горячей, и понастоящему улыбался человек, сидевший на ступеньках лестницы, и глаза его горели восхищением и интересом. Он смотрел на центр зала, где образовалось кипящее людское месиво, и зеркала вокруг умножали и умножали его, и казалось, что зал наполнен тысячами людей.

Алина сразу же оказалось плотно втиснутой в самый центр свалки. Пауки дождем сыпались сверху, и она расшвыривала их в разные стороны, и тела насекомых хрустели под ногами дерущихся. Она увидела Жору, который, закатив глаза, отчаянно пытался содрать со своей шеи широкий ремень, который затягивал на ней плотный ухмыляющийся мужчина, и рванулась было ему на помощь, но их тотчас заслонила чья-то широкая спина, потом ее больно дернули за волосы, чьито ногти располосовали руку, после чего она получила сокрушительный удар в грудь и на время утратила всякий интерес к происходящему и несколько мгновений тупо смотрела, как руки Виталия — другого Виталия — уверенно тянутся к ее горлу, но тут кто-то перехватил одну из его рук, и та захрустела, а существо закричало, и крик его был темным и страшным. Оно согнулось пополам от сильного удара, потом его горло неожиданно оказалось зажатым в сгибе чужой руки, и на секунду перед ней мелькнуло лицо Виталия настоящего, разодранное и окровавленное — мелькнуло и тотчас исчезло. Алина глубоко вздохнула и юркнула в самую гущу, по дороге с неким садистским удовольствием впечатав сжатый кулак в зло улыбающееся лицо Марины, и та улетела куда-то в сторону.

А потом она перестала отбиваться и напряглась, зажмурившись и нашаривая ту, нужную, крошечную лазейку, через которую можно было ускользнуть. Ее ударили — и ударили еще раз, сбили с ног, на нее посыпался целый град ударов, бедро рванулось острой болью, но Алина не открывала глаз, слушая свою боль и слушая крики вокруг, и они вдруг стремительно стали утончаться, уходить, пол под ней качнулся, податливо расступился, и она полетела в пустоту, сквозь чужие сны и чужие миры, и, казалось, это падение будет бесконечным, и были и холод, и огонь, и ветер, и ледяная вода, и ночь, и обжигающий свет, и запах заброшенного дома, и бугристый цементный пол…

XI

Алина приоткрыла глаза — открывать их полностью было нельзя — малейшая неточность, и она проснется окончательно и разорвется эта тонкая бесплотная нить, связывающая ее с оставшимся где-то там залом с десятками зеркал. Мир вокруг плавал, качался — зыбкий, странный мир, подернутый туманом полусна, и этот туман мог лопнуть в любой момент, как туго надутый воздушный шарик, к которому прикоснулись раскаленным острием иглы.

Она сжала пальцы, и конечно же в них оказалась рукоять ножа — дедушкиного ножа, который она, уходя, оставила в своей ладони, и Алина знала, что Кристина сидит сейчас точно напротив нее — разве она не подготовила все, уходя отсюда? Она видела не человека, а лишь мутный расплывающийся силуэт, но наизусть помнила местоположение каждой части его тела. Она точно помнила, где находится голова, и ее мутный полуспящий взгляд указал ей, что Кристина так и не переменила позу.

Конечно, она не успеет дойти до нее. Алина знала, что где-то там, в другом мире, ее уже хватились — только что, но никуда не нужно было идти. Незачем. Забавно, что в том, первом сне она пожелала себе искусство боя на мечах. Сейчас оно бы не пригодилось. И не менее забавно, что многим вещам можно научиться, если достаточно сильно этого хотеть. День за днем, месяц за месяцем. Это просто игра. Игра, в которой ты заранее знаешь точку, в которую вонзается брошенный дротик, и в которой ты учишься управлять полетом ножа, представляешь, что рука дотягивается до цели, не выпуская нож, и мысленно вгоняешь нож в цель еще за мгновение до того, как он покинул твои пальцы. И теперь главным было не столько попасть, сколько не проснуться при броске. И еще до того, как Алина метнула нож, она уже видела, как он вонзается под подбородок склонившейся к плечу головы, и поэтому уже не смотрела на результат. В тот же момент, как нож исчез из ее ладони, и сила броска словно пригвоздила раскачивающийся зыбкий мир, Алина закрыла глаза, глубоко вздохнув, и помчалась обратно, по оставленной путеводной нити — сгусток сна, сплетенного с болью — такой реальной, что потеряться было невозможно.

* * *

Она открыла глаза — в центре зала и в центре дикого, пронзительного вопля, в котором были страдание, и ненависть, и ужас, и обманутая ярость, и боль потери, но Алина не слушала его и не смотрела на того, кто кричит, а стремительно отыскала взглядом оставшихся и вцепилась в них всем своим существом — в тот самый момент, когда они уже ускользали, выдергиваемые из этого мира страшной, бездушной силой, еще сами этого не понимая, — вцепилась, удерживая, и удержала, видя и осознавая каждого — и Жору, надсадно кашлявшего, с побагровевшим лицом и широкой вздувшейся полосой на шее, и Виталия с разодранным лицом и глубокими ранами на плечах и груди, и Ольгу, чья одежда превратилась в лохмотья, а из изорванной чьимито зубами ноги густо струилась кровь, и Олега с разбитыми губами и нелепо вывернутой правой рукой. Существа вокруг них таяли, превращаясь в серебристую дымку, утягивавшуюся туда, где стоял кричащий человек. Внезапно он замолчал, и густая тишина, обрушившаяся на зал, была еще более страшной, чем крик. Его глаза удивленно смотрели на грудь, кровь по которой стекала узкой лентой. Пальцы тронули кровь и поднесли к глазам, словно человек никак не мог понять, что это такое. Потом он медленно поднял голову и посмотрел на них, беззвучно шевельнув губами, и они инстинктивно вцепились друг другу в руки, словно испуганные дети.

Лешка умирал.

Они знали это.

И он об этом знал тоже.

А еще он знал, что смерть, которой в реальности нужна всего лишь секунда, здесь может растянуться на часы, и именно поэтому он улыбнулся им так снисходительно, хотя в снисходительности была горечь, потому что всетаки бесконечность для него закончилась.

Стены зала вздрогнули. Одно из зеркал сорвалось и рухнуло на сияющие плиты. Один за другим начали опрокидываться тяжелые канделябры, щедро разбрасывая горящие свечи, и тонкие колыхающиеся занавеси, прикасаясь к огню, вспыхивали и мгновенно превращались в пепел.

— Ты же сказала, что он здесь ничего не может! — болезненно прошептал Олег, и Алина с ужасом посмотрела на него.

— Я не знаю! Я не понимаю, что он делает!

— Так или иначе, похоже, всем нам крышка! — удивительно спокойно заметил Виталий, и в тот же момент в зале вдруг поднялся тугой ветер. Рассыпавшиеся свечи стремительно покатились в сторону лестницы, сталкиваясь друг с другом и подпрыгивая. Уцелевшие занавеси вытянулись, трепеща, ветер легко сорвал их, как цветочные лепестки и унес в темноту за Лешкиной спиной, который медленно оборачивался и на его лице было некое насмешливое недоумение, словно у человека, который всю жизнь потешался над сказками и вдруг повстречал гнома.

— Это не он делает, — Виталий взглянул на Алину. — Это ты?

Она отрицательно замотала головой, чувствуя холодный, непреодолимый ужас. Развевающиеся волосы хлестали ее по лицу, стоять уже становилось трудно, и Алина с отдаленным подобием удивления заметила, что остальных ветер словно бы обходил, лишь слегка встрепывая их волосы. Ее же уже чуть ли не сбивало с ног. Лешка медленно, с усилием шел к ним, пригнув голову, вытянув руки и согнувшись почти пополам, пытаясь противостоять ураганным порывам, неумолимо утягивающим его к лестнице злыми рывками.

В темной пустоте за лестницей вдруг вспыхнул ослепительный свет, и в этом свете они увидели нечто — гигантскую страшную воронку цвета густейшего мрака, который невозможно было передать ни одним оттенком черного. Стремительно вращаясь, она висела в воздухе, словно некие кошмарные врата, и пульсировала, будто жадный рот, предвкушающий лакомый кусок, и исходившая от нее бездушная сила сгибала и скручивала, и сминала сознание, как мощные пальцы крошечный кусок пластилина, и от нее тянуло гибелью и абсолютной всепоглощающей пусто-той.

— Что это? — хрипло прошептал Олег, опустив руки и зачарованно глядя на воронку, и тут же поправился. — Кто это?

— Наверное, какоето природное явление, — так же шепотом ответил Жора, зубы которого выбивали дробь. — Наверное, даже во снах есть свои законы. Свое равновесие.

— Он нарушил его, — Виталий не отрывал взгляда от сползающей к лестнице фигуры, которая на фоне воронки казалась крошечной. — Он слишком далеко зашел. Наверное, так бывает со всеми зарвавшимися снотворцами…

Как бы не велики были силы Лешки, они, в конце концов, кончились, и он, сбитый с ног, с криком кубарем покатился по полу. На ступеньке его тело взмыло вверх, и его с вытянутыми в последнем отчаянном усилии руками всосало в воронку, и напоследок они увидели его искаженное животным ужасом лицо — лицо человека, несущегося навстречу чему-то более ужасному, чем смерть. А потом он исчез, и его дикий мучительный крик оборвался, словно отрезанный ножом, и в тот же момент Алину швырнуло на пол и потащило в сторону лестницы. Стоявшая к ней ближе всех Ольга шлепнулась на плиты, выбросив руку, и успела вцепиться ей в запястье, и ее тотчас же поволокло следом. Жора ухватил ее за ногу, остальные повалились сверху и с трудом добравшись до Алины, судорожно сжали ее руки, почти выворачивавшиеся из суставов. Скольжение немного замедлилось, но их все равно неумолимо продолжало подтягивать к лестнице.

— Пустите! — закричала Алина, чье тело, уже висевшее в воздухе, вытянулось струной в направлении нетерпеливо пульсирующего темного рта. — Вы ей не нужны!

В ответ они вцепились в нее еще крепче. Ольга, зажмурившись, завизжала, и Виталий вдруг заорал, глядя туда, где кружилась засасывающая тьма:

— Это нечестно! Это была самооборона!

Несмотря на весь ужас, Алина внезапно подумала, что еще никогда не слышала ничего более нелепого. Она попыталась вырваться, но ее не отпускали, ее держали до хруста в костях, и видя их лица, Алина внезапно поняла, что они ее не отпустят никогда.

Сзади что-то хлопнуло, раздался невероятный по своей мощности чмокающий звук, словно один огромный бог от души поцеловал другого, и ветер неожиданно стих. Алина обрушилась на пол, и четыре пары рук, так и не отпустивших, потянули ее прочь, обхватили, и она вцепилась в чьето плечо, в чьюто руку, и все пятеро сбились в кучу, на мгновение обнявшись настолько крепко, что невозможно было разобрать, где кто, и в это мгновение было слышно только ошеломленное тяжелое дыхание, сухое и надсадное. Потом один из них приподнял голову и пьяно произнес голосом, отдаленно похожим на кривцовский:

— А это мы где?

Они лежали на полу длинного узкого помещения, который был теплым и странно зыбким, словно наполненный водой резиновый матрас. Комната обрывалась широкой лестницей, ступени которой убегали куда-то вверх, и воздух перед лестницей дрожал и искрился праздничными радужными всполохами.

Виталий помог подняться Алине и, придерживая ее за плечи, тихо спросил:

— Все еще сон?

Она покачала головой, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям.

— Я не знаю… Я не понимаю, что это.

Олег сел, ощупывая свою руку и ошарашенно крутя головой по сторонам. Жора, чье выражение лица уже почти приблизилось к привычной тихой безмятежности, держал за талию шатающуюся Ольгу, которая смотрела перед собой, сдвинув брови, словно пытаясь что-то понять, и в ее глазах была странная горечь, смешанная с облегчением, словно она наконец-то завершила некий тяжелый труд, на который ушли годы и который давно уже стал частью ее жизни.

Алина повернула голову и вдруг увидела Петра. Сливка стоял совсем рядом, бережно держа на руках сверток, из которого выглядывало сморщенное младенческое личико. На губах водителя уютно устроилась тихая, какая-то благодатная улыбка, и он неотрывно смотрел на ребенка. Потом поднял голову и взглянул на обернувшиеся к нему ошеломленноудивленные лица, и в его взгляде были вина и смущение, но улыбка на губах так и осталась.

— Вот ведь как… — произнес он, поочередно глядя на каждого. — Вы простите меня. Так уж вышло. Не смог я. Вот ведь как…

— Не извиняйся, старик, — перебил его Виталий, смотревший на Петра во все глаза. — Не за что тут извиняться. Как вышло, так и вышло.

— Лешка умер. Почему же ты здесь? Он сказал, что заберет всех своих с собой. Что они не проснутся. Он соврал? Или просто не сумел этого сделать? — Алина сделала несколько шагов вперед и остановилась.

— Он не соврал, — Петр снова взглянул на ребенка, и теперь в его взгляде была усталая нежность. — Я не проснусь. Я… я теперь только здесь. Он убил… но забрать ему не дали… Они сказали, что я могу уйти вместе со всеми.

— Кто они?

Петр молча кивнул в сторону лестницы, их головы повернулись, и Олег издал приглушенный возглас изумления.

— Что это? Если Лешка мертв… Аля, это ты делаешь?

— Ничего я не делаю! Я вообще такого не умею!.. — сипло отозвалась она, глядя на фигуры, спускающиеся по ступенькам — все ближе и ближе к прозрачнорадужной стене, и первым сквозь нее прорвался большой пушистый вислоухий пес совершенно неопределяемой породы, стрелой промчался через комнату и со звонким лаем запрыгал вокруг Воробьева, неистово крутя длинным хвостом, и Виталий упал на колени и сгреб пса в охапку, и тот немедленно покрыл его лицо бесчисленными слюнявыми поцелуями.

— Бэк! Хороший ты мой!.. Ах ты, псина!..

Пес тыкался острой мордой ему в ладони, влажно шлепал языком и поскуливал от восторга, и Виталий тряс его голову, гладил пушистую шерсть и срывающимся голосом говорил ему все те глупости, которые любящие хозяева говорят любящим их собакам. А потом он вскочил и крепко обнял подбежавшую к нему девчушку лет пятнадцати, и та повисла у него на шее, болтая ногами, и Бэк снова неистово запрыгал вокруг них, наполняя комнату радостным лаем.

— Что это значит? — прошептал Жора, глядя на стену, которая осталась уже позади спин идущих людей, и стоявший рядом с ним Олег вдруг сорвался с места, по-детски воскликнув:

— Мама!

Красивая, чуть полноватая женщина средних лет протянула к нему руки, улыбаясь, и он влетел в ее объятия и уткнулся лицом ей в плечо, совершенно обалдев от счастья.

— Мама… — бормотал он, задыхаясь, — мама… прости меня за ту вазу… я был дураком… таким дураком!.. мама…

— Ну что ты, Олежа, — ее ладонь гладила его взъерошенные волосы. — Это все дело прошлое, не бери в голову. Я вовсе не сержусь… я никогда понастоящему не сердилась на тебя. Это ты меня прости. Я говорила, не подумав… я обидела тебя…

— Нет, нет…

Жора медленно подошел к приземистому широкоплечему человеку, который стоял, сунув руки в карманы, и угрюмо смотрел на него. Остановился и негромко произнес:

— Значит, ты всетаки умер? Очевидно, я должен испытывать сожаление, но… Честно говоря, я вообще ничего не испытываю.

Мужчина широко улыбнулся и принялся задумчиво раскачиваться, перекатываясь с пятки на носок и обратно.

— Ну и доходягой же ты стал! — сказал он. — Я всегда знал, что ничего путного из тебя не вырастет! Вот Колька — другое дело, Колька мужиком вырос! Знаешь, — его сощуренный левый глаз вдруг подмигнул Жоре, — я-то ведь видел, как ты ко мне с моим ремнем подбирался. Здорово же ты меня тогда удивил! Ба!.. подумал, да из этого щенка может вырасти неплохой пес! Но я ошибся, что ж…

— Не тебе судить об этом, — заметил Жора, ошеломленно потирая подбородок. — Значит, ты все знал? Почему же ты меня не остановил… не отколотил, как обычно?

Отец пожал плечами.

— Зачем? Это было интересно… ты хотя бы попытался совершить настоящий мужской поступок. Да, у тебя все равно кишка тонка оказалась! Не в меня ты пошел, не в меня… в профессорскую кость потянулся…

Ольга сделала несколько нерешительных шагов и остановилась перед высокой черноволосой девушкой с красивыми чертами лица, которая смотрела на нее выжидающе, чуть склонив голову набок. Харченко облизнула пересохшие губы, потом глухо сказала:

— Я бы не сделала этого снова.

— Я знаю, — ответила Татьяна и покачала головой. — Уж не знаю, Олька, как это произошло, но, похоже, тебе стало не чуждо сострадание. Кстати, должна сказать тебе, что меня довольно часто посещали мысли, похожие на твои. Может, я бы и решилась, рано или поздно. Ты меня просто опередила.

— Правда? — с облегчением спросила Ольга. — Это хорошо… но ты все равно… меня извини… Я…

— Я знаю, — повторила ее бывшая одногруппница по модельной школе.

Алина шла, не отрывая взгляда от идущей ей навстречу рыжеволосой девушки с изумрудными глазами и присыпанным веснушками открытым лицом, и когда они, наконец, остановились друг напротив друга, девушка протянула ей руку, их ладони скользнули, соприкоснувшись, и они обнялись, словно старые приятельницы, не видевшие друг друга много лет, и Алина, не выдержав, расплакалась детскими, виноватыми слезами.

— Если б я могла что-то сделать! Если б я… то тебя бы не убили!..

— Ты ничего бы не смогла сделать! — решительно произнесла Оксана и, чуть отодвинув ее, крепко встряхнула за плечи. — Пойми это, прими и забудь! Все случилось, как случилось — это часть твоего прошлого, но это не должно становиться частью твоего настоящего. Ты всегда хотела понять, видела ли я тебя… Я тебя видела. В той пещерке, сквозь траву — испуганную маленькую девочку, и если бы я могла дать тебе знак не кричать, я бы это сделала. На самом деле я ведь думала, что закончив, они просто уйдут… а так, страшно подумать, что могло бы с тобой случиться. Я думала, что они уйдут… — повторила Оксана, отпуская плечи Алины. — Я, в принципе, разбиралась в этих вещах… и я была не такая уж правильная, как ты думаешь… И тебе не в чем себя обвинять.

Алина кивнула, потом прошептала:

— Это сон?

— Не совсем, — Оксана легко улыбнулась. — Не спрашивай себя, что это, и не задавай вопросов мне. Я все равно не смогу на них ответить. Это происходит — и все. Для тебя и для каждого из них, и все, что вам нужно сделать, это всего лишь с нами попрощаться. Вы это заслужили. Отпустите нас и мы отпустим вас. Таков порядок вещей.

— А где же остальные? — Алина обернулась, потом снова посмотрела на лицо, которое целый мир было ее собственным отражением. — Где Евсигнеев, Маринка… Лешка?

— Темные создания уходят иными путями. Путями, на которых они не ищут прощения, поэтому уходят в одиночестве.

— А воронка? — спросила Алина. — Что это было?

Оксана виновато развела руками.

— Извини, Аль.

— Значит, теперь мы сможем проснуться и все закончится?

Рыжеволосая голова утвердительно кивнула.

— Да. Ты заберешь их. Этот снотворец зашел слишком далеко, и он наказан за это. Но и ты будешь наказана тоже. Неосведомленность не снимает ответственности. В нарушении равновесия есть и доля твоей вины.

— Я умру? — дрогнувшим голосом спросила Алина, зябко охватывая себя руками.

— Нет. Ты будешь жить, но только жить. В реальности. Прогулки по снам для тебя закончены. Навсегда.

Алина нахмурилась, пытаясь понять — огорчена она или нет, но так и не поняла. Она снова взглянула на остальных — на Виталия, одной рукой обнимающего сестру, а другой треплющего по голове весело скалящегося пса, на Олега, что-то говорящего своей матери, улыбаясь счастливой мальчишеской улыбкой, на Жору, хмуро беседующего со своим отцом, на Ольгу, что-то жарко доказывающую Татьяне, которая отрицательно качала головой и посмеивалась, на Петра, который все так же стоял в сторонке, держа на руках сына, и разговаривал с тощим нескладным мужчиной — верно, тем самым, который когда-то угодил под колеса его автобуса. А потом она отвернулась и долго говорила с Оксаной, и говорили другие, на какоето время позабыв о существовании друг друга, — говорили с теми, кто олицетворял их боль и их вину — и боль и вина уходили все дальше и дальше, оставляя после себя лишь печаль, в которой не было ни тяжести, ни темноты. Они никогда никому не скажут, о чем были эти разговоры — они не скажут этого даже друг другу. Есть вещи, который должен знать только один человек.

А потом пришедшие начали отступать обратно к лестнице. Их отпускали — неохотно, со слезами, с горечью, но отпускали, потому что таков был порядок вещей, и они удалялись с каждым шагом, продолжая смотреть на них и прощально улыбаться — каждый своему человеку, и Петр уходил вместе с ними, качая на прощанье широкой мозолистой ладонью и продолжая улыбаться все так же виновато. И Татьяна, отступив от Ольги на шаг, кивнула ей, и Ольга, развернувшись, тоже отступила, становясь рядом с ней и глядя на остальных, которые теперь стояли рядом друг с другом. Олег, вытирая ладонью мокрое от слез лицо, спросил:

— Что ты делаешь? Тебе ведь на эту сторону!

Ольга покачала головой.

— Нет.

— Оля, не валяй дурака! — возмутилась Алина и подошла к ней с явным намерением удержать силой. — Что это ты надумала?! Ты ведь с нами, а не с ними!

— Больше нет, — ответила Ольга и невесело усмехнулась. — В том, настоящем мире, меня нет уже несколько минут. Я думала, ты знаешь.

— Нет! — Алина схватила ее за руку и крепко сжала пальцы — так же, как совсем недавно Харченко держала ее ускользающую руку. — Не может быть! Как это могло случиться?!

— Сердце, — Ольга посмотрела на нее, и внезапно ее глаза стали отчаянно несчастными. — Поэтому поторопитесь. У вас тоже мало времени.

Алина внезапно обняла ее и глухо сказала.

— Вот уж не думала, что сделаю такое!

— Да я сама в шоке! — Ольга вымученно усмехнулась. — Спасибо.

Алина отпустила ее, прижимая ладонь ко рту, и Ольга подошла к Жоре и, прежде чем он успел что-то сделать, обхватила его за шею и крепко поцеловала прямо в губы.

— Ты всетаки ничего мальчишка! — весело сказала она его изумленным глазам. — Не злись за то, что я тогда наговорила, просто у меня такой характер. Надеюсь, у тебя все сложится. Пока, народ! Вспоминайте меня и, по возможности, без мата.

Отвернувшись, она подошла к Татьяне и та протянула ей руку, и Ольгина ладонь легла в нее, и вслед за остальными они подошли к радужной стене, прошли сквозь нее и начали подниматься по лестнице — все выше и выше. Жора сел на корточки и обхватил руками голову, что-то бормоча, прочие же не отрывали глаз от уходящих и смотрели, пока те не исчезли.

А потом и они исчезли тоже.

* * *

Четверо людей открыли глаза одновременно и долго смотрели кто куда, пытаясь осознать, что произошло и где они находятся. Потом начали с трудом подниматься, словно древние старики, потерянно озираясь и все еще не в силах поверить, что на этот раз они проснулись окончательно.

— Старая добрая реальность! — Олег закряхтел, растирая спину, потом уставился на свое запястье. — Четыре часа… Поверить не могу, всего лишь четыре часа прошло! Как это так?! Мне казалось прошло лет двести!

— Может, и больше, — Жора присел возле лежащей Ольги и осторожно прижал ладонь к ее шее, потом опустил голову и ударил себя кулаком по колену. Виталий поочередно подошел к телам Алексея, Марины и Петра и негромко сказал:

— Мертвы. А выглядят… будто спят.

— А может… — начал было Олег, но Воробьев отрицательно покачал головой.

— Нет. Они умерли.

Кривцов выругался, подобрал с пола свою кепку, обтряхнул ее о колено и нахлобучил на голову, после чего пробормотал:

— Эх, Петька, Петька!.. Бедняга!..

Виталий подошел к Алине, которая стояла, привалившись к стене, и расширенными от ужаса глазами смотрела на Кристину, которая все так же сидела возле окна, сильнее, чем раньше, завалившись набок. Ее куртка промокла от крови, а на лице навечно застыла злая досада. Распахнутые глаза стеклянно смотрели в никуда.

— Алюш? — Виталий обнял ее, и Алина, пьяно покачнувшись, привалилась к его груди. — Как ты, рыжик?! Как?!

— Господи… я человека убила!.. — хрипло пробормотала она.

— Нет, Аль, — он погладил ее по волосам. — Нет. Человека ты не убивала.

— Уходить надо! — деловито заметил Жора, поднимаясь. — Как мы объясним гору трупов, если нас тут застукают?! Как мы вообще будем с ними разбираться?!

— Придумаем, — Виталий отпустил Алину и повелительно махнул Олегу, который поспешно подбежал и поддержал девушку с другой стороны. — Потом. Я хочу отвезти Алю в больницу. Немедленно. Но вот это заберу сразу…

Он подошел к Кристине и Алина отвернулась, чтобы не видеть, как Виталий будет выдергивать нож из мертвого горла. Олег ободряюще подмигнул ей.

— Молодчина ты, Алька! Будешь награждена орденом за спасение засыпающих!

— Дурак, — сказала она, слабо улыбнувшись, и Олег, усмехнувшись, повел ее из комнаты.

— Ну, какой есть! Идем, нечего тебе здесь делать. Дальше мы будем разбираться.

Они вышли на улицу — все четверо, и пока Виталий запирал дверь, жадно смотрели по сторонам, глубоко вдыхая осенний воздух. Жора, ошеломленно качая головой, пробормотал:

— Не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем я окончательно поверю, что проснулся. Но мы ведь проснулись? Да, Аля?

Она хотела было ответить, но внезапно ощутила на языке знакомый солоноватый привкус, торопливо провела ладонью под носом, посмотрела на нее и увидела темную кровь. В глазах дернулась дикая боль, словно в каждый зрачок воткнули по раскаленной игле, накатил сильный приступ тошноты, в затылке стукнуло, и мир качнулся, опрокидываясь на нее. Подошедший Виталий успел подхватить ее на руки, и она слышала его срывающийся голос, которым он повторял ее имя. Алина смотрела на его лицо, плывя в воздухе, и лицо это уносилось в темноту — все дальше и дальше, или это уносилась она сама… и это было так несправедливо и страшно. В последнем усилии она шевельнула губами, чтобы сказать, что не хочет, отчаянно не хочет умирать, потому что…

Но не успела.

XII

К вечеру стало холодать, и она встала, чтобы закрыть окно — апрельские вечера были скупы на тепло — даром, что днем солнце разбрасывало свои лучи с отчаянной щедростью, нагревая землю, крыши и волжанцев, заслонявшихся от него темными очками и поспешно менявших приевшиеся зимние наряды на плащи и легкие куртки. Весна бродила по городу, накидывая на деревья долгожданную листву, распушая хвосты млеющих от тепла и любви котов, игриво подбрасывая на ладонях первых бабочек и заглядывая в пивные бутылки, откуда похлебывали коротающие время возле отогревающейся реки люди. В парках включили фонтаны и возле них возились дети, и закаты приходили все позже, и по вечерам в небе долго висела густая синь, прежде чем ее растворяла в себе ночная чернота.

Окно закрылось не сразу — рама начала рассыхаться от тепла, и чтобы задвинуть шпингалеты, она треснула по раме кулаком. От сотрясения откуда-то из щели вывалился сенокосец и торопливо засеменил в сторону шкафа, и Стаси, приметив его, пустилась следом, догнала, схватила и с горделивым видом ушла в коридор, и длинные суставчатые ноги подергивались, выглядывая из ее пасти.

Сев за компьютер, Алина посмотрела на монитор, зевнула и сняла очки. Ухудшение зрения было, пожалуй, одним из самых печальных следствий сотрясения мозга, устроенного ей покойным Гершбергом, и мощнейшего нервного перенапряжения. Помимо этого ей в награду достались периодические головные боли и быстрая утомляемость, правда, врачи обещали, что это вскоре пройдет, как прошел и ужасно раздражавший ее нервный тик на правом веке.

В больнице ее продержали почти два месяца — и продержали бы и больше, но она, не выдержав, сбежала, не в силах больше выносить больничную обстановку, болтовню соседок и запах лекарств. Женька, забегавшая каждый день, оставаться надолго не могла, телевизора в палате не было, плеер и радио надоели, а компьютер был дома. Она ушла — и ни на секунду об этом не пожалела, а дома сразу же плюхнулась в любимое кресло и принялась за работу. К своему удивлению, Алина обнаружила, что пишет совершенно другую книгу — не ту, которая уже давным-давно уютно лежала в голове, а ту, которая для нее самой была исключительно документальной, и, с какимто остервенением стуча пальцами по клавишам, то смеялась, то утирала слезы, вспоминая каждый, даже самый незначительный момент, — забыть их было невозможно, хотя происшедшее постепенно утрачивало остроту и Алина медленно, но верно приходила в себя. А каждый раз, выписывая на компьютерной странице имя, за которым она спрятала Виталия, мрачнела и не могла понять, что в ней преобладает — злость или глухая мучительная тоска.

Прошло почти пять месяцев с того момента, как он подхватил ее на руки возле яркокрасного кирпичного здания, которое Алина будет считать самым кошмарным местом до конца своей жизни, и с тех пор она больше его не видела. Она знала, что Виталий полностью заплатил за ее лечение, но он ни разу не навестил ее. Несколько раз заходил Олег, и когда она спросила у него про Виталия, почему-то сильно смутился и, теребя свою неизменную кепку, заявил, что, мол, тот где-то ходит и вообще ему ничего не известно. Видел в городе — и все.

Дальше расспрашивать она не стала, внезапно поняв, что Виталий больше не придет никогда. Глупо было обижаться, ощущать себя брошенной. Они кинулись друг к другу в отчаянные, тяжелые минуты и никогда друг другу ничего не обещали. Просто вместе было гораздо легче. Теперь же, когда весь ужас был позади, нужды в этом не было. Кроме того, глядя на нее, он постоянно бы вспоминал то, что произошло, а об этом лучше было бы забыть. Боль всегда лучше оставлять далеко позади. Ей было приятно видеть Олега, но он был тяжелым воспоминанием, как и однажды забежавший Жора, в глазах которого до сих пор было изумление человека, выпавшего с двадцатого этажа и оставшегося живым и невредимым.

Алина не знала, что было дальше с людьми, оставшимися в страшном доме. О смерти Гершберга она прочла, уже выйдя из больницы, в старой газете — молодой ученый, подающий большие надежды, был найден мертвым на скамейке в одном из волжанских парков. Скончался от сердечного приступа. Большая потеря для научных кругов, и т. д. Что ж, прощайте, Григорий Данилович! О его существовании она забудет нескоро, возможно никогда, но о его смерти она забыла сразу же.

Куда большего внимания удостоилось двойное убийство на Славянской — версии выдвигались самые разнообразные и довольно зловещие, вплоть до того, что в городе появился очередной маньяк, но это объяснялось лишь тем, что в течение целого месяца в Волжанске ничего особенного не происходило, и трупы были исключительно бытовые, а тут можно было дать волю воображению. Равно, как и кровавой трагедии в ювелирной мастерской, где версии начинались с буйного помешательства и заканчивались несчастной любовью, и самоубийство придавало этому особый шарм.

О Светлане сообщили короткими сухими строчками в отделе происшествий: "Некая Б. в ходе семейной ссоры убила своего мужа, нанеся ему множество ран кухонным ножом. По дороге в отделение Б. скоропостижно скончалась от сердечного приступа". И, разумеется, из этих строчек никак нельзя было узнать, что Света боялась темноты, любила танцевать, мечтала о цветнике и была отчаянно романтичной.

Кристина упоминалась, как обычная жертва ограбления, обнаруженная на городской окраине, чересчур ретиво цеплявшаяся за свою сумку и поэтому зарезанная раздраженным грабителем.

Об Ольге, Петре и Алексее Алина в газетах не нашла ничего, и иногда ей казалось, что они просто исчезли, растворившись во сне, в кошмарных мирах, созданных человеком, которого никогда не существовало. Какая-то ее часть тоже навсегда исчезла там, и если существуют призраки отживших снов, она, возможно, бродит где-то, по стране великих водопадов, по залам с огромными зеркалами, по лестнице, уходящей в чудовищную высь, — та часть, которая состоит из вины и боли и которая не последовала за ней в реальность. Но два вопроса не давали ей покоя, и Алина знала, что не избавится от них до конца жизни. Что было бы, если б она не стала искать остальных в реальности? И смогла бы она там, во сне, найти остальных раньше, не увлекшись собственным цветочным мирком? Но на эти вопросы никто и никогда не сможет ей ответить. И никто никогда не объяснит ей, что же забрало Лешку и кто определяет там степень вины, и были ли сном люди, спустившиеся к ним по лестнице? Но на последний вопрос ей не хотелось искать ответа. Сны кончились, и теперь она просто закрывала глаза вечером и открывала их утром, и между этими движениями были либо забытье, либо серая мгла. Если ей и снились сны, она об этом не знала.

Зевнув, Алина потерла глаза и выключила компьютер. Глубокий вечер давно сменился ночью, завтра с утра нужно было идти на работу. В "Чердачок" она не вернулась, и теперь работала в маленьком продуктовом магазинчике, где было не особо прибыльно, но гораздо более спокойно. Свободное время она посвящала книге. Заработать с ее помощью Алина совершенно не рассчитывала, просто эта книга не могла спокойно жить в ее голове долгие годы, как предыдущая — она отчаянно просилась наружу, стучалась в сознании, спрыгивала с кончиков пальцев и растекалась строчками по монитору, словно живая. Иногда ее это даже пугало. Но не сегодня. Возможно, потому, что к концу недели она слишком устала.

В Женькиной квартире над ней раздался грохот, потом чей-то восторженный вопль и сердитый голос подруги. Алина усмехнулась — похоже, Олег и Вовка опять затеяли возню, судя по звукам, играя то ли в звездные войны, то ли в татаромонгольское нашествие. Олег переехал к Женьке с полмесяца назад и пребывал с ней в тесных и далеко не дружеских отношениях. Он снова работал в автосервисе, возвращаясь оттуда грязный, уставший, но счастливый и, сталкиваясь с Алиной на лестнице, неизменно снимал кепку и низко кланялся. Вовка, нашедший в Кривцове союзника, отличного слушателя и не менее отличного спорщика, дружелюбно пихал его локтем в бок и называл "папаней", отчего Олег пока еще смущался и, чтобы скрыть свое смущение, начинал отчаянно юморить. Женька выглядела вполне довольной жизнью, и, глядя на них, Алина улыбалась про себя, хотя иногда чувствовала легкие уколы зависти. Но сейчас она стукнула ручкой швабры в потолок исключительно для проформы, и наверху Олег громко сказал "Прощенья просим", после чего совершенно невозможным фальшивящим голосом затянул "Спи, моя радость, усни…", и Алина услышала Вовкино хихиканье. Смеясь, она юркнула в постель, закрыла глаза и мгновенно заснула.

Проснулась она от того, что что-то щекотало ей щеку. кто-то теплый поскуливал и возился рядом с ней, на кровати, и это была не Стаси.

Алина открыла глаза и увидела нечто, сидевшее рядом, на подушке.

Нечто представляло собой невероятно пушистый ком палевой шерсти, из которой выглядывали два веселых карих глаза и влажный нос. Нечто поскуливало и похрюкивало, обнюхивая ее лицо, потом по ее щеке заерзал влажный и удивительно нежный язычок, и от него пахло молоком. Алина изумленно моргнула, но толстый щенок чау-чау никуда не исчез, он не был сном и продолжал возиться рядом, помахивая пушистым хвостиком. Она сгребла его в охапку, сев на постели, и оглянулась, ища объяснение этому потрясающему явлению.

Объяснение обнаружилось в кресле. Оно было в серой водолазке и темных джинсах, курило "Беломор", выпуская дым под потолок, и смотрело на нее смеющимися глазами. В ногах кровати пристроилась Стаси, которую раздирали стремления выгнуть спину в соответствии с древнейшими кошачьими инстинктами, и подойти и посмотреть, что же это такое.

— Кто это? — спросила Алина, обнимая похрюкивающего щенка. Виталий усмехнулся.

— Это Гера. Дочурка Мэй.

— Она… — Алина заморгала, — она… тут…

— Она твоя. Разве сегодня не твой день рождения? — Виталий затянулся папиросой и выдохнул густой клуб дыма в направлении форточки. Алина ошеломленно тряхнула головой.

— Откуда ты зна… — она нахмурилась. — А ты вообще как сюда попал?!

— Через дверь, — Виталий затушил окурок в пепельнице и встал. — Коекто дал мне ключик.

— Вовка! — Алина отпустила щенка, и тот принялся деловито исследовать кровать, переваливаясь на коротких ногах. — Ну я ему…

— Не стоит. Вовка умнее нас с тобой вместе взятых. Мне даже спрашивать у него не пришлось, он сам мне его предложил. Еще вчера.

— Аа, да тут целый заговор! — Алина поджала под себя ноги, потом взглянула на Виталия с откровенным холодом. — Что ж, очень мило, что ты решил оказать мне такую честь. Не каждый день меня удостаивают посещением такие высокопоставленные особы. Зачем же утруждаться, мог бы ограничиться и телефонным звонком!

Виталий сел на кровать рядом с ней. В его глазах по-прежнему сверкали смешинки.

— Ты все так же невыносима.

— Смотря кто меня выносит и с какой целью… Кстати, сделай одолжение, не дыми здесь больше своими жуткими папиросами — стены сырые и сильно впитывают запах!.. — Алина отодвинулась, но Виталий протянул руку и придвинул ее обратно.

— В моей квартире со стенами все в порядке. Если ты будешь смотреть, как я курю свои жуткие папиросы, сидя в ней, то будет лучше, как ты считаешь?

Алина нахмурилась, пытаясь сообразить, что к чему, потом произнесла единственное слово, пришедшее ей на ум:

— Что?

— Ясно, — Виталий погладил щенка, возившегося рядом, — начну издалека, поскольку, по-моему, ты еще не совсем проснулась. — Я предлагаю тебе сменить место жительства.

Она внимательно посмотрела на его лицо, не понимая, что его так смешит.

— Зачем?

— Затем, что я предоставляю тебе уникальную возможность выйти за меня замуж.

Алина отвернулась и суженными глазами уставилась в пространство перед собой. Потом хрипло спросила:

— А зачем тебе это надо?

— Аль, — произнес Воробьев с легким удивлением, — я понимаю, что люди с утра бывают заторможены, но не настолько же! Я…

— Я заторможена?! Ты являешься сюда после… — не договорив, Алина взвилась с кровати, но Виталий схватил ее и дернул так, что она плюхнулась ему на колени. Он перевалил ее на кровать и, прижимая ее плечо правой рукой, очень серьезно произнес, оглаживая ее подбородок большим пальцем:

— Разумеется, ты решила, что я сбежал, а?

— А что я должна была…

— Тихо, тихо, не буйствуй. Силы тебе еще пригодятся, — Виталий улыбнулся, но эта улыбка была очень серьезной. — Я был под следствием, по делу об убийстве Эльвиры и ее соседки, меня промурыжили несколько месяцев… кроме того, мне пришлось улаживать еще и последствия того разгрома, который ты произвела на дороге. У машины ведь, Аля, существуют номера, а у людей — глаза. Пока я был занят, за тобой приглядывал Олег, а в процессе приглядывания, — он усмехнулся, — устроил свою личную жизнь. Я рад за него.

— Но он мне ничего не сказал! — возмущенно воскликнула Алина. — Он мне…

— Мы просто хотели держать тебя подальше от всего этого. Еще не хватало, чтоб и тебя начали таскать… Мало ли что.

— Но теперь все в порядке?

— Теперь да, — он отпустил ее и сел, и Алина тоже села рядом, пристально глядя на свои руки. Потом негромко спросила:

— Ты не приходил только поэтому?

Виталий покачал головой.

— Не только. Тебе нужно было время, чтобы прийти в себя. И мне тоже. Знаешь… очень тяжело было, засыпая, каждый раз думать о том, где именно ты проснешься. Первое время я долго не верил, что, всетаки проснулся окончательно… и… вдруг все снова начнется сначала.

— Не хотел привязываться к человеку, который мог оказаться сном?

— Однажды так уже было.

Алина съежилась, зябко обхватив руками колени.

— Ты…

— Я знаю, кто я! — резко перебил ее Виталий. — Когда-то, на набережной, ты мне уже сказала, кто я! В чем-то ты была права… тогда. Я не сбежал, но я… был в стороне… Рядом, но в стороне. Я приходил в больницу… много раз, но всегда, когда ты спала.

Алина повернула голову и взглянула на него.

— Почему же ты пришел сейчас, когда я не сплю?

Виталий потер подбородок, и в этом жесте ей почудилось смущение, а потом произнес слова, которые она никак не ожидала от него услышать.

— Я тоскую по тебе.

Алина опустила взгляд, с досадой чувствуя, что краснеет.

— Но ты…

— Черт подери! — вдруг рассвирепел Воробьев. — Я так больше не могу! Ты выйдешь за меня или как?!!

— Да! — заорала она в ответ, и Виталий рассмеялся так же неожиданно, как разозлился, и Алина тоже рассмеялась с удивительно смешанным чувством злости, досады и счастья, и обняла его за шею, и он крепко прижал ее к себе, и очень долго они ничего не говорили, и наблюдавший за ними щенок расчувствовался и напустил лужу прямо на простыню.

— Чудесно! — сказала Алина, покошачьи потираясь щекой о щеку Виталия и глядя на испорченную постель. — Просто замечательно!

— Ерунда! — заявил Виталий, вскочил, сдернул ее с кровати и сунул похрюкивающую Геру ей в руки. — Я свалю это барахло в ванну, а ты одевайся — и побыстрее. Нас ждут!

Алина не стала спрашивать, кто. Ответ был очевиден. И когда они вышли на улицу, в теплое солнечное утро, друзья по сну ждали их, сидя на перилах подъездного крылечка, и Олег щурился на солнце из-под сдвинутой на затылок кепки, а Жора покачивал длинными ногами.

— Судя по твоему выражению лица, Виталя, ты ее уболтал! — заметил Олег и соскочил с перил. — Можно и бабахнуть!

Он извлек из стоявшего возле его ног пакета бутылку шампанского и осуществил свою угрозу, распугав топчущихся неподалеку голубей. С дерева спрыгнул толстый кот и унесся прочь, а сидевшие рядком на соседней скамейке старушки, вздрогнули и посмотрели на них возмущенно и осуждающе.

— Можно было и потише! — сердито сказал Жора, но сквозь эту сердитость неумолимо проглядывало удовольствие. — И вообще в другом месте!

— А, ерунда! — отрезал Олег, торопливо разливая содержимое бутылки по пластиковым стаканчикам. — Нужно все делать в нужный момент… впрочем, ты не поймешь, у тебя мама профессор.

— При чем тут это?! — вскипел Жора, но Виталий подтолкнул его локтем.

— Ладно вам уже!.. Аль, поставь ты ее на землю, здесь машин нет, она никуда не денется!

Алина с неохотой отпустила щенка, и тот тотчас же начал обнюхивать ступеньки. Олег торжественно вознес стаканчик так, словно это был изящный хрустальный бокал, и провозгласил:

— Итак, за четверых мечтателей, благополучно выбравшихся из собственной мечты! А, ну еще и с днем рождения коекого!

— Поддерживаю! — с усмешкой сказал Жора, и стаканчики соприкоснулись. Прохожие поглядывали на них — кто удивленно, кто негодующе, кто — с откровенной завистью. Олег вытер губы и сказал:

— Все равно пиво лучше! Что вы находите в этой кислятине — ума не приложу!

Жора обвел друзей задумчивым взглядом и очень тихо произнес:

— Подумать только… Мы просто увидели сон.

— Да, — эхом отозвался Виталий и, прищурившись, посмотрел на восходящее солнце. — Мы просто увидели сон…

— Ну, а теперьто что? — спросила Алина, держа Виталия за руку так крепко, словно боялась, что он может исчезнуть в любой момент, и Виталий повернул голову и подмигнул ей.

— Как что? Сны кончились! Пошли жить!

Они пошли через двор, а Гера катилась впереди пушистым колобком, и хотя ее лапки были очень коротенькими, и бежала она медленно и неуклюже, и двор был очень широким, и дорога была очень далеко, они все же не выдержали и припустили за ней, и те, кто шел мимо, удивленно смотрели на бегущих сквозь раннее утро понедельника четверых взрослых, вовсю хохочущих людей, один из которых воинственно размахивал на треть полной бутылкой шампанского, и на трусившего перед ними толстого щенка, смешно переваливающегося с одного бока на другой, и некоторые раздраженно думали о том, как много в последнее время развелось сумасшедших.

Где солнце то, что вскроет небо, И ветер тот, что тучи сдует, И поле, что одарит хлебом, И голос тот, что нас разбудит? Где та река, что жизнь напоит? И птахи где полет несмелый? Где тот огонь, что тьму прогонит? И песня где, что дева пела? Где те снега, что пепел спрячут? Где те дожди, что мир умоют? Живые, кто бойцов оплачет? И та трава, что раны скроет? Где те сады, что встретят осень, И та любовь, что все прощает, Рука, что милости не просит, И сердце, что не забывает?!

04.06.2005 год.

Оглавление

УВИДЕТЬ ЛИЦО

  Книга 1

    Часть первая Попутчики

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

    Часть вторая Приглашенные

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

      VIII

      IX

      X

      XI

      XII

      XIII

      XIV

    Часть третья Принцип тарантула

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

      VIII

      IX

      X

      XI

  Книга 2

    Часть первая Memento vitae

      I

    Часть вторая Игры в богов

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

      VIII

      IX

      X

      XI

      XII

Реклама на сайте