«Лекарство для безнадежных»

Кирилл Григорьев Лекарство для безнадежных

Из цикла «Полночь над городом»

Пролог

Кап… Кап…

Холодная струйка воды стремительно сбежала по шее.

Кап…

Боль разливалась в груди.

Кап…

Перед глазами – серое размытое пятно, постепенно темнеющее, вбирающее сочность осенней ночи.

Кап…

Пальцы ощутили холод мокрой податливой земли.

Кап…

Ненависть ослепительно вспыхнула в сознании. Он перевернулся на спину и увидел далеко вверху сходящиеся кроны деревьев. В правую руку больно вонзилась ветка.

Он сел, стряхивая с себя землю и листья. Вокруг был лес. Темнота и холод. Капли дождя и шепот деревьев. Осень и одиночество. Голова гудела как колокол. Боль, пульсируя, переливалась от виска к виску. Поморщившись, он провел кончиками пальцев по лицу, покрытому коркой грязи и спекшейся крови.

Били. Долго и мучительно. Убивали. Так, чтобы насмерть, насовсем.

Убили и бросили здесь, засыпав листвой. Кто? За что?

Вопросы позже.

Он ощупал себя, проверяя, целы ли кости. Остаться калекой – самое страшное. После Возвращения…

«Что ж, – подумал он, оглядываясь по сторонам и натыкаясь взглядом только на темнеющие деревья. – Ненависть скоро даст ответы на все мои вопросы…»

Честь первая Ловцы

Вадим Немченко

1.

Крик замирал под высокими сводами ангара и многократным эхом отражался от стен. Вадим брезгливо поморщился. Парень, привязанный к стулу, оказался неожиданно голосистым и выносливым, и даже два часа воспитательной работы не дали результата.

– Дальше? – деловито поинтересовался Сашок, поднимая глаза. Его пальцы нервно поглаживали проволоку. – Поехали?

– Давайте девку, – досадливо махнул рукой Вадим и присел на корточки.

За два часа разговора лицо парня превратилось в кровавое месиво. Симпатичный был мальчик. Жаль дурака. Жаль.

– Знаешь, друг, что теперь будет? – затягиваясь, произнес он.

Сашок фыркнул где-то сзади.

– Знаешь?

Черная корка на месте губ шевельнулась, и наружу вытекла струйка крови.

– Не слышу. Что?

– Мрази… – прошептал парень, однако выходило у него что-то вроде «ма-а-си».

– Значит, знаешь, – кивнул Вадим. – Будем молчать? Или нет?

– Ма-а-си…

– Вот что я тебе скажу, друг, – сказал Вадим, внезапно почувствовав страшную усталость. – Люди не понимают, что такое насилие. Они смотрят его по телеку, читают в газетах, но это насилие не трогает по-настоящему. Ведь оно направлено на других. Кого-то нереального убивают, пытают, насилуют. Каждый полагает, что его-то точно минует… Что он не такой, он счастливый, верно? Ты ведь тоже так считал? Что родился в рубашке?

Он несколько раз затянулся.

– Сегодня твоя звезда закатилась. Твоя и ее. Мы сейчас бабу твою будем резать. Медленно. С перекурами и передышками. Видел когда-нибудь, что на самом деле у баб под кожей? Думаешь, любовь и красота? Нет, братишка. Одно большое сплошное дерьмо.

Парень безмолвствовал.

– Вам с ней сегодня не уйти. Вы, как и все люди, сделаны из обычных костей и мяса. Видишь, я с тобой откровенен. А ты?

Хриплое бульканье в горле.

– Ма-а-си…

– К черту! – сплюнул Вадим и отшвырнул сигарету, поднимаясь. – Где вы там?!

Девчонка уже не сопротивлялась. Она бессильно висела между Костей и Толяном, словно груда мокрого белья. Веревкой были руки.

Длинные спутавшиеся волосы, легкое платье. Красивое лицо с кровоподтеком на левой щеке. Лет девятнадцать. «Хороша, – подумал Вадим. – И ведь любит, его, падаль, любит. Как она вцепилась Сашку в физиономию? Прямо дикая кошка. Ну почему уродам достаются такие женщины?»

– Ну? – обернулся он к парню. Вместо ответа проснулся телефон в кармане. На втором такте мелодии из «Кармен» Вадим ответил на звонок.

– Да? – произнес он, и в этот момент девчонка закричала. Так обычно завывают пароходные сирены – тоскливо и безнадежно.

– Развлекаешься? – узнал он холодный голос, тот самый проклятый Голос, который сейчас ему хотелось слышать меньше всего.

– Заткните ей пасть! – рявкнул Вадим, прикрывая ладонью трубку. – Ну?!

Выстрел в пустоте ангара прозвучал гулко, а за ним последовало грузное падение и замирающий серебристый звон гильзы, скачущей по бетону…

У Вадима тоже что-то оборвалось внутри. Он прикрыл глаза и несколько секунд постоял так, не оборачиваясь. Два часа… Сорок тысяч долларов… Все напрасно… Он уже знал, что может увидеть, обернувшись.

– Опять твои остолопы напортачили? – сочувственно осведомился Голос в трубке.

Волна ярости накрыла Вадима с головой. ДВА ЧАСА! МОИ ДЕНЬГИ!

Он повернулся, выдернул пистолет из-за пояса. Лицо от злости свело судорогой. Девчонка лежала на полу, и около ее головы растекалась темная лужа крови. Из-за спины изуродованного парня ее с интересом изучал Сашок. Костик стоял, тупо уставившись в пространство, переваривая случившееся, а Толян с довольным видом прятал ствол в кобуру под мышкой. Ослепленный бешенством, Вадим увидел только его и неестественно раскинутые в стороны ноги девчонки.

ДВА ЧАСА!!!

Пистолет привычно дрогнул в руке, роняя гильзы. На лбу Толяна появились два маленьких отверстия. Он поднял руку, недоуменно посмотрел на ладонь, вмиг ставшую красной, и рухнул навзничь. Сашок с Костиком ничком бросились на пол. Остались только Вадим и его пленник, во взгляде которого было все – и спокойная готовность к вечному Пути, и безбрежное отчаяние.

Когда люди достигают порога чувствительности к боли, они переходят черту, после которой тратить на них время бессмысленно. Все равно ничего не добьешься. Надо просто вовремя остановиться, пока еще можно что-то выжать из них. А тут… «Меня окружают идиоты», – с ненавистью подумал Вадим и еще дважды нажал на курок. Когда выстрелы замерли в вышине ангара, он снова поднял к уху трубку.

– Да, – выдохнул Немченко. – Немного опять напортачили. Но теперь я готов поговорить.

– Давай-ка выйдем на улицу, – сказал ему Голос. – Подальше от вашего шоу.

2.

Всю дорогу до дома он размышлял.

Новое дело – всегда новые проблемы, и главное – решить эти проблемы верно. Тем более когда дело поручил Он. Существо, которое может многое в жизни испортить.

– К черту, – подумал Вадим. – Подумаем об этом утром.

Машина въехала в приветливо распахнувшиеся ворота, свернула мимо охранника к дому. Сашок, угрюмо высившийся на водительском сиденье и молча переживавший вспыльчивость шефа, включил дальний свет.

– Зачем? – поинтересовался Вадим.

– Да бегают тут… Всякие… – буркнул Сашок. – Не успеешь…

– Ты вот что, – сказал Вадим, когда машина остановилась. – Проследи, чтобы там все чисто осталось. И гильзы… Их пять должно быть.

– Я считал, – кивнул Сашок. – Девка, две – парень и две, – он сглотнул, – Толян…

– Тогда завтра в девять, – приказал Вадим, открывая дверь. – Ровно.

– Шеф, – вдруг сказал Сашок до того растерянным голосом, что Вадим в недоумении обернулся. – Мне Толян триста баксов должен был. Обещал завтра отдать. А теперь… Как же, а?

Лицо Вадима посерело, глаза неприязненно сузились.

– Что?!

– Просто хотел уточнить, во сколько быть, – мгновенно поправился Сашок. – Значит, в половине девятого.

– Ага, – кивнул Вадим, отходя. – А еще лучше – в восемь.

На улице моросил дождь. Зябко кутаясь в плащ, Вадим проводил машину взглядом. Внутри все клокотало. «Сволочи, – подумал он. – Завтра же всех в расход. Совсем, скоты, обнаглели. Триста баксов, а, каково?»

Когда он увидел Машкину новую «хонду», криво припаркованную у ворот гаража, все прочие мысли разом вылетели у него из головы. И дела, и проблемы… Потому что по боку машины шла широкая царапина. Свежая.

3.

Дочь оказалась омерзительно пьяна. Она сидела в мокрой кожаной куртке на диване в гостиной, откинувшись на подушки. Из-под короткой юбки виднелись чулки со стрелкой, на высоких каблуках налипла грязь. В одной руке она держала литровую бутылку виски, а в другой – сигарету, которой без надобности размахивала в воздухе, осыпая пеплом и ковер, и себя, и своего мученика-бойфренда, умудрившегося продержаться рядом с ней рекордное время – почти два месяца. Впрочем, Вадим был абсолютно уверен, что этот подвиг юноша совершил только благодаря собственной беспросветной умственной отсталости.

– Папахен пришел, – расплылась Маша в пьяной улыбке. – Здоровеньки булы.

Вадим немедленно пожалел, что не продлил беседу в ангаре еще на пару часов. Бойфренд блеснул очками в сторону прихожей.

– Добрый вечер, Вадим Дмитриевич, – вежливо произнес он. Ну прямо английский лорд, ни больше ни меньше.

– Привет, – буркнул Вадим, снимая ботинки. – Что с машиной?

– Это долгая история, – ответила Маша. – Вот, надо в ремонт везти.

– А денег у тебя, естественно, нет, – кивнул Вадим.

– Откуда же у меня деньги? – искренне удивилась Маша, округляя невинные глаза. – Карточка на этот месяц – ту-ту…

– Выгребла все уже со счета, – констатировал Вадим, доставая из бара коньяк. – А то – пошла бы, заработала…

– Как?

Вадим налил себе стакан и, повернувшись, смерил дочь взглядом.

– Обычно. Долларов тридцать за тебя дадут. Ночей десять – и машина в порядке…

– Вадим Дми… – начал было возмущенно бойфренд.

– Не лезь, – оборвал его Вадим. – А то пойдешь сейчас на свежий воздух, понял?

– Всего – тридцать? – возмутилась Маша.

– Ошибся, – хладнокровно поправился Вадим, делая глоток. – Двадцать девять.

Бутылка с виски просвистела мимо него и с грохотом исчезла в глубине кухни. Там что-то посыпалось, металлическое, легкое, и тонко зазвенело разбитое стекло.

– Ты! Ты! – вскочила Маша с дивана. – Ты мне не отец больше! Ты!…

– Ключи и документы на стол, – невозмутимо потребовал Вадим, делая глоток. – И марш в свою комнату.

– Черта с два! – выпалила Маша. – Ты не заставишь меня…

– Хочешь поспорить?

Он поставил бокал на стол и хрустнул пальцами.

– Мальчик, – произнес Вадим, посмотрев на бойфренда. – Ты на машине?

– Э… Нет…

– Тогда немедленно и тихо поднимаешься на третий этаж в гостевую комнату. Где гостевая – знаешь?

– Э… Да…

– И до утра я от тебя не слышу ни звука. Понял?

– Но, Ва…

– Ты понял?

– Да, Вадим Дмитриевич.

– Пошел.

Проследив за тем, как неуверенно тот поднимается по лестнице, Вадим перевел взгляд на дочь.

– Ключи и документы, – повторил он.

– Ты мне не отец… – произнесла она одними губами. – Ты – садист и мясник…

– Да, и благодаря этому ты ведешь развеселую жизнь.

Когда расплакавшаяся Маша наконец удалилась к себе, он сел на диван и плеснул еще коньяка. Смотреть, что из кухонной утвари пострадало от меткого броска, не было ни малейшего желания, а хотелось напиться до чертиков и выйти повыть на луну. Любящая дочь и любящий папа. Садист и мясник. Алкоголичка и шлюха. Настоящая семейная идиллия из мексиканского сериала. Когда жена умирает и оставляет их один на один.

Он поднял со стола ключи и переложил на этажерку. Потом остановился напротив фотографии жены. Наташка сегодня не улыбалась, как обычно. Сегодня она его осуждала.

– Что же делать, Нат? – спросил Вадим. – Что же мне со всем этим делать?

Вместо ответа глухо заурчал холодильник на кухне.

– Странного ты сегодня выбрала посредника, – горько усмехнулся Вадим. – Лучше бы ту девчонку из ангара…

Сожаления не было. Все сожаления остались далеко позади. Он просто испытывал легкую досаду оттого, что не смог получить нужного результата. Девчонка служила просто визжащей отмычкой для своего парня, а когда отмычки не стало, то и замок потерял всякий смысл.

«Куда эта шестерка дела мои деньги, я так никогда и не узнаю, – подумал он. – И еще это дело…»

Зачем Ему тот тип? Ну, ладно, если бы речь шла о мести или деньгах. «Мне нужен этот парень, Вадим, – сказал ему Голос. – Живым и невредимым. Он очень опасный человек, а теперь в бегах».

– Имя, – вслух подумал Вадим. – Где-то я его слышал. Хм… Где же я его слышать-то мог?

Одним большим глотком он допил остатки коньяка. За успехи. А с опасным беглецом можно разобраться завтра. Утро вечера мудренее. Вадим помахал фотографии Натальи и поплелся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился и прислушался. Все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет, Маша угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером девка пошла в маму, мягкостью и податливостью тоже. Жаль…

Он поставил мобильник заряжаться и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи – в обнимку с двумя телефонами. Он любил узнавать обо всем первым.

Хорошо бы сегодня плохих вестей не было.

После душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате. Слабые сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в него. Так он вел себя с Натальей. Что может быть лучше всего после хорошей ссоры? Только хороший секс.

Тарас Петровский

1.

Рев пожарной сирены плыл в воздухе. Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, временами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая размер убытков.

Лабораторный корпус сгорел дотла. Остались стены с потрескавшейся штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где – просевшая крыша. Оборудование на астрономическую сумму умерло вместе со зданием, так толком и не вступив в строй.

– Ты что?! – заорал Тополев. – Ты куда это ставишь, олух?!

Что-то грохнуло и покатилось по асфальту. Петровский пошел на голос. Тополев, перемазанный с ног до головы сажей, злой, потный, прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, проводов и грязных мониторов. Видно было, как его распирает от желания сделать единственно важное, то, что никто другой сделать не сумеет. Он даже не говорил. Он кричал – громко и зло.

– Ага, – только и смог сказать Петровский.

– Тарас Васильевич! Спасаем, что можем! Сгорело очень многое! Но мы стараемся!

– Я слышу, – кивнул Тарас.

– Почти вся лаборатория сгорела!

– Я слышу, – повторил Петровский. – Не ори ты так, не глухой.

Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.

– Я тебе позвонить пытался. Почему трубку не берешь?

– Не до того было, Тарас Васильевич.

– Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? – осведомился Петровский.

– С каким оцеплением?

– В лесу.

Антон наморщил лоб. Потом виновато глянул на Петровского.

– Пожар начался в три часа ночи, – произнес он после паузы. – Я сразу – сюда.

Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.

– Значит, у нас там никого нет?

Антон пожал плечами.

– Совсем забыл, Тарас Васильевич.

Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.

– Ты что, Антон, а?! – рявкнул он. – Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория! Ты понимаешь, что теперь будет?

– Что? – насупился Тополев.

Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с охапкой грязных клавиатур и молча вывалил их в общую кучу уцелевших вещей. Тарас оборвал себя на полуслове и поймал парня за халат.

– Ты кто? – спросил он.

– Зюкин Иван, – буркнул тот. Половина его лица была вымазана копотью, причем косыми полосами, словно Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназовцем, прибывшим на сложное и ответственное задание.

– Назначаешься здесь старшим, – сказал Петровский. – Все, что можно спасти, спасайте. Понял?

Глаза Тополева округлились.

– А… – начал было он.

– А ты – со мной, – зло бросил Тарас и оглянулся. – Понял, Зюкин?

– Да, Тарас Васильевич.

– Пойдем-ка, поговорим, Антон. Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, а Тополев понуро плелся за спиной начальника. Антон не просто устал – вымотался окончательно и жутко хотел спать.

Петровский со злостью рванул дверь джипа.

– Залезай, – коротко бросил он.

2.

Как заставить людей думать, как ты? Как объяснить им, что важно, а что нет? Верно говорится, свою голову не приделаешь…

Петровский положил руки на руль и обернулся к Тополеву.

– Что, Тарас Васильевич? – встретив его взгляд, виновато спросил Антон.

– Ты очень здорово подвел нас, понимаешь? Знаешь, что из-за твоей забывчивости мы сейчас имеем?

– Нет, – честно ответил Тополев.

– Очень опасного человека на улицах Москвы, – сообщил Тарас, и голос его дрогнул. – Настоящего монстра. Через несколько часов его скрутит так, что он начнет убивать всех без разбора.

– Тарас Васильевич! – растерялся Тополев. – Вы же ни словом, ни намеком… Мы же с вами вчера…

– Я тебе сказал вчера поставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?

– Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар… Я даже поспать толком не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул – и сюда. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?

Петровский вздохнул:

– Боюсь, мы уже опоздали.

Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно и маньяк объявится в сводках новостей. «Скольких он успеет убить прежде, чем мы его возьмем? – подумал Петровский. – Скольких?…»

Он в затруднении потер лоб.

– Не знаю, – горько произнес Петровский. – Его надо было брать еще теплым. Конечно, мы можем отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается… Антон прикинул что-то в уме.

– В лес я отправлю людей в течение получаса, Тарас Васильевич, – сказал он. – Можем также разослать группы по местам его вероятного появления.

– А ты знаешь такие места? – покосился на него Петровский.

– Ну, родители, – в затруднении произнес Тополев. – Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?

– А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И кроме того… Родители, друзья… Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.

– Как это? – открыл рот Антон.

– В некоторых случаях бывает амнезия, – пояснил Петровский. – В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два. Обычно оно частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. Какие воспоминания у него сейчас сохранились? Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там, несчастная любовь, заветное место, где хулиганы били, любимый угол в детском саду…

– Ага, – проговорил Тополев. – Значит, к нам он в добром здравии не придет?

– Ни к нам, ни к матери, – сказал Тарас. – Он даже не помнит, была ли у него когда-нибудь мать. Он пойдет к кому-то другому… К кому, как полагаешь?

– К девушке, – резонно ответил Антон.

– И это вряд ли, – покачал головой Петровский. – К кому-то, с кем у него были связаны сильные переживания. Стрессовые. Скорее, к своим бывшим подельникам. Эх, знать бы, где это…

Петровский решительно завел машину.

– Значит, так, Антон, – сказал он. – Давай-ка поступим следующим образом. Отправишь людей прочесывать лес. Это первое. Второе. Постарайся выяснить о нем все. Где родился, вырос, в какой школе учился, институте. Третье. Группы к родителям, к девушке, если есть, на прежнее место работы. Далее. Подключи отдел Нестерова. Оставь под рукой несколько человек. Запусти сканеров. Свяжись с нашими в ментовке, может, там что проскочит. Опять же больницы… Если его скрутит серьезно, не исключен шанс обращения в «скорую помощь».

– А обычно сильно бывает?

Петровский покосился на Антона.

– Обычно, – подчеркнул он, – очень сильно. Выворачивает наизнанку в полном смысле этого слова.

Антон помолчал.

– Не могу себе представить, – признался он.

– И не надо. Просто поверь на слово – это очень, очень больно. И если хоть что-то всплывет, мне звони немедленно.

Тополев кивнул.

– И все-таки, Тарас Васильевич, на что мне особенно обратить внимание? – спросил он напоследок.

Петровский пожал плечами:

– На телевизор и радио. Найдет он своих или нет, след за ним все равно останется. И след этот, к несчастью, будет кровавым…

Часть вторая Поиски

Беглец

1.

Лес оказался совсем небольшим.

Минут через десять он вышел на опушку, ежась от холода. Мокрая высокая трава превратила джинсы в тяжелые влажные доспехи, да и сам он напоминал себе бойца, возвращающегося домой с нелегкой войны. С победой ли? Он не знал. Судя по тому, как и где он очнулся, – вряд ли.

Впрочем, о том, где находится его дом, он тоже не имел ни малейшего понятия. Впереди была дорога. Редкие машины проносились по мокрому асфальту. Присев на корточки, он вгляделся внимательнее и чуть слышно рассмеялся. Троллейбусные парки в деревнях не строят, как, впрочем, и хороших асфальтовых дорог.

Город. Москва? Память молчала.

Через несколько шагов он почувствовал, что шагает по воде. Он присел, раздвигая траву, и наклонился, пытаясь разглядеть в луже собственное отражение. Ничего, кроме неясного белесого контура, его глаза, уже привыкшие к темноте, увидеть не смогли. «Ладно, – подумал он. – Главное сейчас – постараться привести себя в порядок».

Морщась, он умылся ледяной водой, старательно отдирая спекшуюся корку со лба. Получалось плохо, но появиться в таком виде на дороге – значило оказаться в милиции. Что такое милиция, он почему-то помнил. Он вообще помнил многое. Какие-то лица. Дома. Машины. Дачу за высоким сетчатым забором. Большой стол со странной стеклянной конструкцией посредине. Он прикрыл глаза, пытаясь вытащить из памяти хоть что-то еще.

Улица. Множество легковушек перед подъездом. Надпись на фасаде. Номер квартиры? Сейчас… сейчас… Сто… Сто четырнадцать. Дом? Он тщательно проверил одежду. Ни документов, ни денег. В заднем кармане джинсов пальцы нащупали смятую бумажку – бесполезный магазинный чек. Разгладив его, он попытался рассмотреть сумму. Ого! Почти шесть тысяч! В прошлой жизни, оказывается, у него водились деньги.

В кармане рубашки что-то звякнуло. Там он почему-то обнаружил наручные часы. Достал, повертел в руках. Обычные электронные «Сейко», но за них его наверняка довезут до дома.

Он сел, подняв голову к низкому, затянутому облаками небу. Шансы все-таки оставались.

2.

Первая машина шарахнулась от него, как от прокаженного. Вторую он ждал еще минут десять. И только четвертая, когда он уже окончательно замерз, старая белая «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась.

Водителем оказался пожилой дядька, вполне приятной наружности, с сигаретой в зубах.

– Эк тебя, парень, – только и сказал он. – Побили от души.

– Деньги забрали, есть только часы. Водитель оглядел его с ног до головы.

– Да садись, ладно, – наконец сказал он. – Далеко ехать-то?

Память немедленно проснулась. Тот же самый многоэтажный дом, машины у подъезда, вывеска с надписью на фасаде. Он вслух прочитал адрес. Водитель присвистнул.

– Ну, ладно, – сказал он. – Свет не ближний, но поехали. Тебе сейчас полюбому хрен кто поможет. А мне все одно – до утра кататься.

Он опустился на переднее сиденье и вытянул ноги к завывающей печке. Его била крупная дрожь.

– Может, в больницу тебя? – предложил водитель. – Кости-то хоть целы?

– Мне надо домой.

«Домой, – переспросил он сам себя. – А дом ли это? Впрочем, это я совсем скоро узнаю».

Он откинулся на спинку и закрыл глаза. Память вдруг выкинула его в странный кинотеатр. Он оказался в первом ряду пустого, погруженного в темноту зала, откуда-то сверху лился свет, а на огромном экране внезапно появилась огромная надпись «Максим Дронов». Несколько мгновений надпись повисела на темном фоне, и вдруг темнота лопнула, разливаясь красками. Экран надвинулся на него, и он оказался внутри сидящего спиной к залу человека.

Теперь он знал свое имя.

«Максим, – прошептал он. – Я – Максим Дронов. Я сижу напротив зеркала и вижу свое лицо».

3.

Он сидел, бесцельно листая страницы телефонной книжки. Он даже вспомнил, откуда она у него появилась: ее подарила Алена на Новый год вместе с карманным калькулятором, визитницей и ежедневником. Все – в толстой черной папке на молнии. «Самому дорогому и предприимчивому бизнесмену», – сказала она, вручая подарок и улыбаясь. Было тридцать первое декабря, и впереди их ждала новогодняя ночь.

Он вспомнил, как здорово Алена умела улыбаться, и захотел ей позвонить. Напрягся, в закоулках памяти выискивая телефон, но вместо номера внезапно вспомнил, что Алена – замужем. Давно и бесповоротно. Даже вроде бы дети есть.

«Интересно, – подумал Максим, – почему память все время уводит мысли в сторону? Казалось бы, сиди и думай, как вывернуться на этот раз. Звони кому-нибудь, договаривайся, делай дело…»

Он поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. Критически оглядев лицо, в который раз подивился, как писатели умудряются описывать своих литературных героев: волевой подбородок, стальные глаза и все такое. А чем отличается волевой подбородок от обычного? Стальные глаза от просто голубых? «Меня было бы невозможно описать, – подумал он даже с какой-то гордостью. – Обычные губы (может быть, чувственные?), обыкновенные человеческие скулы (решительные?), широкий (мужественный?) прямой нос. Глаза какого-то непонятного цвета. Прямо-таки рядовой Мистер Безликость».

Девушкам его лицо почему-то нравилось, а Алена, например, называла его не иначе, как «мой красавчик». Впрочем, после их скандального расставания терминология почему-то поменялась, и «красавчик» незаметно превратился в «урода». Потому он считал, что Алениным мнением можно пренебречь.

Была еще одна причина, по которой Максим не считал себя безликим середнячком. В его понимании, так мог бы называться человек, который ничего толком не умеет. А он, слава богу, за свои двадцать четыре года научился многому. Иногда даже сказать страшно чему.

Он потер лоб и вновь посмотрел на книжку. Ничего не выйдет, подумалось с внезапным отчаянием. Мне не поможет НИКТО. Никто, ни один человек, не поможет специалисту по всем вопросам, предателю и крысе Максиму Дронову. Крысой его назвал Семен два дня назад. Поставив ногу на подножку джипа, облокотившись на полуоткрытую дверь, Семен изрек:

– Ты – крыса, Макс. Понимаешь, что ты хочешь сделать? Ты хочешь предать всех нас, своих друзей. Думаешь, у тебя есть кто-нибудь ближе? Нет, Макс. Нету. Маманя твоя от тебя откажется, когда узнает, чем ты тут занимался. Ты хочешь бросить все и уйти? Что ж, вали. Устроил истерику, тоже мне. Неужели ты думал, мы из любопытства тут лабораторных крыс разводим?

Солнце дрожало, переливаясь в лобовом стекле, и слепило глаза, а Максим стоял на ватных ногах, и в голове у него крутилось только: «Друзья? Какие вы мне, к черту, друзья? Обвели вокруг пальца. Светоч знания, храм чистой науки. И после всего этого вы мне друзья?!»

– Так что? – спросил Семен. – Уходишь?

Максим с трудом разлепил пересохшие губы: – Да.

– Не слышу?

– Ухожу, – громко произнес он, но голос его дрогнул.

Семен смерил его взглядом, плюнул под ноги и прицедил сквозь зубы:

– Тогда на днях обсудим. Поднялся в кабину, захлопнул дверь и уехал. И никто не сказал ни слова. Ни Гера, стоявший рядом и больше всех остальных вешавший ему лапшу на уши. Ни Николя, с отрешенным видом куривший на лавке. Ни тем более Шура, маячивший в дверях и прекрасно знавший с самого начала, что происходит. Они его похоронили уже тогда. Они, друзья, с которыми он делил радости и невзгоды все эти проклятые пять лет, предали его. Вернее, нет, они просто отвернулись и сделали вид, будто ничего не случилось. Потом тишину нарушил Гера.

– Вали, Макс, – сказал он хрипло и положил ладонь ему на плечо. – Собирай манатки и вали куда угодно. Иначе тебя пришьют.

Максим скинул его руку и обвел всех троих взглядом.

– Что же вы молчали?! – вскинулся он и с удивлением услышал в своем голосе гнев. – Почему вы молчали?! Ведь мы же собирались все сделать вместе! Ведь мы решили уйти все!

Они отводили взгляд, стеснялись.

– Уйти решил ты один, – наконец произнес Николя. – А меня работа устраивает.

– Да ты что?! – почти закричал Максим. – Мы же с тобой вчера только все обсуждали! И ты сам мне сказал… Колян! Очнись! Это – работа?! Это же убийство!

– Никто не заплачет из-за десятка загнувшихся наркоманов, – поднял голову Николя. – Подумаешь, делов-то…

– Делов? А сто за неделю – не хочешь?! Мы же вместе с тобой читали сводки!

– А что сводки? Может быть, они совсем и не «Сигму» имели в виду.

Максим обвел их взглядом.

– Ладно. Я понял. Бесстрашие не оплачивается, – ему хотелось наброситься на них и бить, кромсать, рвать. А больше всего хотелось сесть прямо здесь, на стоянке, и заплакать от бессилия. – Я не ожидал от вас…

Он вспомнил те свои ощущения и едва не задохнулся от ярости. На мгновение стало трудно дышать. Страшно, когда предает друг. А когда сразу все… Он постарался выбросить эти мысли из головы, пока не стало еще совсем плохо. Плохо до того, что захочется наложить на себя руки.

Хотя, может, он сам виноват?

«Нет, – ответил он себе. – Со мной-то как раз все в порядке. Я никого никогда не предавал».

Пытаясь сосредоточиться, он вновь посмотрелся в зеркало и вдруг вспомнил лицо Семена. Да, вот уж точно, волевой подбородок, злые губы, орлиный нос. Рыцарь без страха и упрека. Крыса. Его передернуло.

Память вновь услужливо окунула его в тот проклятый день. «Как там было? – подумал он, пытаясь вырваться из замкнутого круга воспоминаний. – Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Неужели я такой же подонок?» Он подмигнул своему отражению. Да, наверно, такой же…

Самым плохим в этой ситуации было то, что он остался один. Абсолютно. Не дай бог, узнает мама. Для нее это будет страшный удар. Впрочем, удар ее ожидает в любом случае. Он представил, как ей сообщают о его смерти, и его обдало холодом. Мамочка… Господи, какой же он дурак все-таки!

«Меня не отпустят. Даже если я рвану в Антарктиду на попутных собаках. И дело не в том, что я решил уйти, бросив все. Просто я слишком много знаю. А интересно, кто останется после, вместо меня? Гера? Да, наверное, он. У него не слишком много в голове, но исполнительность… Горы ради денег свернет. Ведь главное-то уже сделано. Механизм налажен, поставлен и запущен. За машиной надо только присматривать. И изредка менять зарвавшийся мотор.

Думай, парень!

Нет, в это дело не захочется лезть никому. Даже отморозки прекрасно понимают, что такое цех по производству синтетического белого счастья. И какие люди за этим стоят. И насколько быстро в этом бизнесе отрывают головы. Боже, ну почему я пошел на химфак?!

Хватит распускать сопли! Кто может помочь? Жнец? Не полезет. Может, Снайпер? Нет, испугается. Туча? Он, наверное, смог бы. Да и в Москве его до сих пор нет. Кому же продаться с потрохами?»

Память листала страницы. Всплывали и исчезали какие-то лица, люди и эпизоды из жизни – все это таяло и путалось в бесконечном хороводе. Кто же? Кто? Кто спасет молодого гения?

И тут Максима осенило. Воспоминание было ослепительно ярким, как вспышка стробоскопа. Бар. Старина Джордж. О чем он тогда рассказывал? Какое-то охранное агентство. Тарас… Как же его фамилия? Ну, вспомни! Честное слово, брошу пить и встану на лыжи, если ты, организм, мне сейчас поможешь…

Память отозвалась. Старина Джордж за кружкой пива рассказывал, что некий Тарас Петровский, дядька из охранного агентства, очень интересуется химией. Тогда еще, помнится, Максим удивился, зачем охраннику химия. А потом они встречались в баре, на нейтральной территории. Этот Петровский и Джордж-бродяга. Попили кофе, потрепались и разошлись.

Максим напрягся, но ничего больше в голову не приходило. Он даже не мог вспомнить, как этот Тарас выглядел. Вроде серьезный дядька с брюшком и казацкими усами. Или усы были не у него, а у Тараса Бульбы? Да какая разница…

На мгновение мелькнула здравая мысль. Охранное агентство… Они тоже побоятся. Но попробовать стоит. Это лучше, чем сидеть и ждать проклятого звонка!

Он лихорадочно принялся листать книжку. Номер, написанный корявым почерком, Максим обнаружил почему-то на форзаце. Семь лаконичных цифр зелеными чернилами. Цвет надежды – зеленый? Он подвинул к себе телефон и дрожащими пальцами набрал номер.

Ответили ему сразу.

– Алло?

– Тараса будьте добры.

– Минуточку.

В трубке щелкнуло.

– Тарас?

– Я.

– Добрый вечер. Вы меня, наверное, не помните, я – Максим. Максим Дронов, химик, друг Георгия. Мы еще встречались в кафе на Садовом кольце пару недель назад.

Секундная пауза, и вдруг голос стал четким, словно Тарас собрался.

– Я помню, – коротко сказал он.

– Жора говорил, что вам нужна какая-то работа. Тогда мы с вами и не поговорили толком. Может быть, встретимся, обсудим?

– Когда?

Максим помедлил.

– В принципе, у меня сейчас есть время, – наконец сказал он, бросив взгляд на часы. Было десять минут девятого. «Откажет», – мелькнула безнадежная мысль. – Хотя можно и завтра…

Тарас, очевидно, тоже сверился с циферблатом.

– Сейчас. Где? – коротко спросил он.

Внутри у Максима что-то оборвалось.

– Знаете «Спортбар» на Новом Арбате? – спросил он.

– Да.

– Через сколько сможете там быть?

Пауза.

– Через сорок минут, – ответил Тарас. – Но говорить будем в машине. Буду ждать напротив входа, черный «мерседес», сто сороковой кузов.

– Там их обычно много.

– Таких – нет. Так что, договорились?

– Договорились, – согласился Максим. Слушая короткие гудки, он поймал себя на мысли, что улыбается. Максим опустил трубку и посмотрел в зеркало. Улыбка оказалась жестокой, холодной, но уж никак не глупой. Так, наверное, мог бы улыбаться Семен, вместе со своим волевым подбородком, злыми губами и стальными глазами. Крыса…

4.

– Парень, эй, парень, – кто-то тормошил его за плечо.

Он поднял голову, потирая глаза.

– Приехали, – произнес водитель. – А ты здоров спать. Как сел, так сразу и вырубился. Ну, думаю, пускай поспит человек, и так ему досталось.

Он оторвал спину от кресла и сел, облизав пересохшие губы.

– Приехали?

– Все, как ты говорил.

– Спасибо вам, – кивнул он, протягивая часы. – Вы, считай, мне жизнь спасли.

– Ну, что ты, парень, – растроганно произнес водитель. – Как звать-то тебя?

Он оглянулся через плечо. Мгновение подумал.

– Максим, – ответил он уверенно. – Максим Дронов.

– Знаешь что, Максим, – сказал водитель, – постарайся-ка ты больше не гулять один в Битцевском парке. Я, если честно, там редко езжу.

Через мгновение Максим остался у подъезда один. Огляделся, вспоминая. Дом, несомненно, был именно этот. Длинный, девятиэтажный, с кое-где еще светившимися окнами. Он посмотрел на часы – четыре утра.

«Я вспомнил многое, – подумал Максим. – Какой-то недруг Семен, Тарас Петровский, некий Джордж. Кто все эти люди?» Он попытался воспроизвести в памяти номер телефона из записной книжки. Тщетно.

«Что со мной случилось? Как я оказался в Битце? Или это сделал угрожавший мне в прошлой жизни Семен?»

Только боль и кровь. Лиц Максим не помнил, только руки, злые и решительные. Ослепительная вспышка перед глазами. Сильный удар, сбивший с ног, вниз, на серую землю. Потом наступила тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. И последнее, что он помнил, – кто-то, присевший рядом на корточки.

Семен? Он?

«Вопросов большее, чем ответов, – подумал Максим. – И вообще, пока у меня в багаже только светлые воспоминания. Хотя теперь я знаю самое главное. У меня совершенно точно где-то есть мама».

Вадим Немченко

1.

Он проснулся сам. Сел на кровати, глядя на зеленеющие в темноте цифры, и, потянувшись, зевнул. Было три сорок. Спать не хотелось совершенно. Вадим отключил будильник, поднялся и, накинув халат, в темноте нащупал босыми ногами тапочки. Тишину спящего дома нарушало лишь тиканье больших напольных часов в гостиной, да посапывание Машки, забывшей, очевидно, покинуть своего парня.

Первое, что Вадим сделал, спустившись на первый этаж, – налил себе полный стакан коньяка. Немного посидел в полутемной гостиной, крутя стакан в пальцах, потом залпом выпил. Голова соображала плохо.

«Голос, – подумал Вадим с тоской. – Это из-за него я совсем перестал спать. Послать бы его к черту. Пусть найдет себе другого мальчика на побегушках. А то взял привычку, тоже мне. Командует, как майор на плацу».

Он налил себе еще и вдруг замер. Его взгляд уперся в темный угол гостиной, между телевизором и шторами. В лунном свете Вадиму на секунду показалось, что кресло в углу не пустует.

– Черт, – вслух выругался он, отставляя бутылку. – Ну, надо же…

Звук собственного голоса развеял сомнения. Обман зрения. Вадим облегченно поднял стакан, собираясь пригубить.

– Не стоит, – сказал кто-то из темноты. Немченко поперхнулся. Первая пришедшая ему в голову мысль была о втором пистолете в шкафу над холодильником.

– Здравствуй, Вадим.

Голос.

Сидящий в кресле появился из темноты. Лицо его показалось Вадиму нечеловеческим. Опухшее, синеватое, с черными провалами глаз и тонкими искривленными губами. Немченко узнал бы его из тысячи. Это был он, вчерашний убитый парень, на которого без всякой пользы было потрачено два часа.

Вадим швырнул стакан на пол, ощущая, как правая щека нервно задергалась. Толстый ковер погасил звук.

– Мы никогда с тобой не разговаривали, – сказал мертвый парень с ненавистными Вадиму интонациями Голоса, – вот так, с глазу на глаз.

Вадим откашлялся.

– Это не твое лицо, – произнес он наконец.

– Но передо мной ведь тоже не ты, – сказал Голос. – Поджатые губы, бегающие глаза, нервный тик. Или все-таки ты?

Вадим стиснул зубы.

– Чего ты хочешь? – вместо ответа спросил он.

– Помощи и понимания, – ответил Голос, а парень вдруг легко поднялся из кресла. Немченко вспомнил фильм о зомби, просмотренный накануне. Он в очередной раз подивился убогости фантазии голливудских умельцев.

Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел напротив. Теперь их разделяло около метра. Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него волнами исходил тяжелый удушливый запах мокрой земли.

– Мне и оттуда слышно было, – произнес Немченко.

– Так лучше, – сказал парень. Губы его еле заметно шевельнулись. – Мне одиноко, Вадим. Я думал, мы друзья. Неужели тебе со мной плохо?

– Хорошо.

– Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь так же одинок, как и я.

– У меня есть дочь, – напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.

– А… Папаша мой… Да что папаша? – внезапно произнес парень голосом Машки. – Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Ненавижу! А, каково? – закончил свой монолог Голос.

Вадим сжал кулаки.

– Неправда, – на всякий случай сказал он, абсолютно уверенный, что Голос не врет. Немченко слишком хорошо знал свою дочь.

– Ай-яй-яй, – произнес Голос. – Нехорошо, Вадим. У тебя есть любящая дочь. Она мешает тебе почувствовать одиночество. Может, она тебе не нужна? Зачем кому-то стоять между нами?

Немченко почувствовал приближающийся приступ бешенства. «Машка моя, значит, – подумал он. – Мешает нашей дружбе».

– Выпить хочешь? – осведомился он вслух невинным тоном.

– Я уж думал, не предложишь. Вадим поднялся. Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.

– Ты что будешь? Я, например, по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.

– Ты и ночью устаешь?

– А как же. – Немченко открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. – Мне столько кошмаров снится.

– Вадим, – примирительно заметил Голос. – Стаканы у тебя в другом месте. А я и так уже мертв.

Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся. Парень сидел на том же месте, не шевелясь. Глаза его поблескивали из-под маски. Дежавю. Только Сашка с Костиком не хватало. И, разумеется, лежащей на полу мертвой девушки.

– Не смей мне говорить ничего о Машке, – произнес он, поднимая пистолет. – Это моя дочь, сволочь.

– Я уже мертв, Вадим, – снова напомнил Голос.

– А я тебя сделаю еще мертвее, – произнес Немченко и нажал на курок.

Раз, два, три… Выстрелы прогрохотали в ночном доме, подобно взрывам. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной рубашкой.

Четыре, пять, шесть.

– Сгинь, гад! – в неистовстве заорал Немченко.

Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, просто кубарем катился по лестнице. Вспыхнул свет, и Вадим прикрыл свободной рукой глаза.

– Папа! – закричала Машка.

Руки дочери обхватили Вадима со спины.

– Папа, ты что?!

Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз. Напротив него, на стуле, никого не было. В лопнувшей обивке зияло четыре дымившихся дыры, а на полу валялись горячие гильзы и обломки дерева.

Вадим опустил пистолет. Сзади в голос зарыдала Машка, стискивая его в объятиях.

– Па-а-па, – захлебываясь, причитала она. – Ну, что-о же-е… ты-ы…

Сзади что-то хрустнуло. Вадим, вскидывая пистолет, обернулся. У лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Он даже не догадался поднять вверх руки.

2.

Сашок приехал в восемь, очевидно, воодушевленный вчерашней сценой в ангаре. Деликатно посигналив, поднялся на крыльцо. Дверь открыла заплаканная Машка. – А… Папа?

– Здесь я, – хмуро отозвался Немченко.

Стоя на коленях, он старательно выковыривал ножом из стены пулю.

– Здорово, Сань.

– Доброе утро, Вадим Дмитриевич, – кивнул Сашок из прихожей. В присутствии Маши Немченко запрещал называть себя шефом.

– Заходи, не разувайся. Итак – бардак.

Войдя в гостиную, Сашок остолбенел.

– Вот те на! – только и смог сказать он. – Чего это у вас, ше… Вадим Дмитриевич?

Немченко с хрустом выдернул расплющенную пулю и, подбросив ее на ладони, швырнул на стол, к остальным.

– Пострелял ночью немного, – распрямляясь, сказал он. – А ты как?

Маша всхлипнула и быстро побежала по лестнице наверх. Через секунду хлопнула дверь ее комнаты.

– Ну чего, поехали? – спросил Немченко как ни в чем не бывало.

Сашок молча кивнул. Вадим сгреб со стола пули с гильзами и засунул пистолет в карман. Расправил рубашку. Сашок, как завороженный, следил за его действиями.

– Чего встал? – уставился на него Вадим.

– А где?… – развел руками Сашок и, покосившись на лестницу, добавил: – Ну, труп?

– Какой труп? – не понял Немченко.

– Парня Машиного, – пояснил Сашок. – Это вы его, да? Мне забирать или вы уже сами все сделали?

Секунду Вадим соображал. Потом понял.

– Сам уже, – ответил он. – На заднем дворе.

– А Маша как?

– Сам видишь, как, – пожал Немченко плечами. – Плачет все.

– А…

Вадим тряхнул головой и пошел в прихожую.

– А ты молодец сегодня, – заметил он, надевая ботинки. – Вовремя.

– Я теперь всегда вовремя буду, Вадим Дмитриевич, – ответил Сашок, растерянно оглядывая гостиную. – И вообще, вы уж извините меня, если я чего не так делал… Честное слово, не со зла.

– Посмотрим, – неопределенно ответил Немченко. – Пошли.

Всю дорогу они молчали. Вадим бегло листал газету, купленную по пути. Сашок бросал украдкой осторожные быстрые взгляды в зеркало заднего вида. Уже у самого офиса Немченко не выдержал и взял Сашка за плечо. Тот дернулся, как от удара током.

– Расслабься, – сказал Вадим. – Пошутил я. Не убивал я никого. Так, пострелял только.

– Постреляли? – недоуменные глаза Сашка появились в зеркале. – В доме своем? Просто так?

– Да, – пожал Вадим плечами. Сашок замолчал и открыл рот лишь после того, как заглушил мотор.

– Я думал, что заслужил ваше доверие, – сказал Сашок, поворачиваясь.

– Да я тебе правду говорю! – почти возмутился Вадим.

– Правду, – кивнул Сашок. – А что же, если вы никого не хоронили, у вас в гостиной так землей пахло? Ну, дымом – понятно. Стреляли много. Но землей-то? Так от нас от всех вчера пахло. Ну что я, запаха земли не узнаю, что ли?

Вадим открыл рот. Это не белая горячка, подумал он. Это проклятый Голос.

– Знаешь что? – сказал после паузы Немченко. – Я тебе, Сань, теперь верю, как самому себе. Каюсь, закопал парня. Но все случившееся только между нами.

3.

Голос позвонил ближе к обеду. Вадим заканчивал пить кофе с ореховым печеньем, когда в очередной раз пробудился мобильный телефон. Номера на экране не было. Вадим секунду размышлял – отвечать или нет – потом решительно взял трубку.

– Будь здоров, Вадим, – поздоровался Голос как ни в чем не бывало.

Немченко чуть не подавился печеньем и несколько мгновений пытался откашляться.

– И тебе, – сказал он, отдышавшись. – Как там твое одиночество?

– Не надо так со мной, – после паузы произнес Голос.

– А как надо? – осведомился Немченко. – Ты что-то напутал, парень. Себе приказы я отдаю самостоятельно. Ищи другого, понял?

Голос помолчал.

– Ты усомнился во мне?

– Ну, почему же. Мертвый паренек мне понравился, не скрою. Производит впечатление. Я, по крайней мере, так не могу.

– Понятно, – сказал Голос. – Я труп убрал, чтобы у тебя, дурака, проблем не было.

– Слышь, полегче бы ты, а?… – оскорбился Немченко.

– Ну ладно. Беру свои слова обратно, – согласился Голос. – Отправь своих ребят к вчерашнему ангару, если думаешь, что все ночью тебе привиделось. Я, друг мой, умею не только мертвых оживлять.

Спокойная интонация возымела нужное действие.

– Чего ты хочешь? – спросил Вадим.

– Мне нужен парень, о котором я тебя просил. Максим Дронов. Чем быстрее, тем лучше. И все. Для начала.

– Для какого начала?

– Для начала нашей долгой дружбы. Я всесилен, Вадим. Но мне нужны верные и надежные друзья. И тебе они нужны ничуть не меньше.

– А если я скажу – нет?

– А тебе обязательно это говорить?

Вадим усмехнулся.

– В общем, нет, – ответил он.

– Прекрасно, – сказал Голос. – Будем считать это началом.

– Как мне найти этого Дронова?

– Досье я сейчас сброшу на почту. Все, что мне удалось собрать. Разберешься?

– Ты говорил, он опасен. Насколько?

Голос помедлил.

– Очень. Я считаю, он очень опасен. Поэтому будьте максимально осторожны, хорошо?

– Постараемся, – буркнул Вадим.

– Вот мой телефон. – Голос продиктовал цифры. – Звони сразу, как что-нибудь прояснится.

Немченко отложил мобильник и задумчиво постучал пальцами по столу. Посмотрел на записанный номер. Свой телефон Голос оставил в первый раз. Доверие? Посмотрим. Для начала необходимо решить кое-какие вопросы. Он набрал по внутреннему дежурку. Трубку после пяти длинных гудков взял Сашок.

– Ты вот что, – вместо приветствия сказал Немченко, – пару ребят возьми, и сгоняйте на склад. Посмотри, как там наши вчерашние раскопки поживают. Тщательно проверь, слышишь?

– Да чего проверять-то? – удивился Сашок с обидой в голосе. – Все нормально вчера сделали.

– Саня, – грозно произнес Немченко. – Ты что, не понял с первой попытки?

– Понял, – быстро ответил Сашок. – Еще что-нибудь надо, шеф?

– Позвони мне оттуда, – сказал Вадим и положил трубку.

Проверить требовалось все до конца, и через пару минут Немченко набрал номер компьютерного отдела. Там царил персональный информационный демон Вадима – компьютерщик Дима Стременников. Его Вадим нашел на заре перестройки, когда Дима, поверивший, как и большинство простых советских граждан, в неведомое волшебство приватизации, ютился на квартире друга, продав собственную жилплощадь за никому не нужные ваучеры. Ютился он, правда, в обнимку с клавиатурой новенькой IBM, которая и послужила ему пропуском в уже совсем другую, капиталистическую жизнь. В деле своем Дима разбирался великолепно, и его компьютерный отдел оставался крупнейшей статьей расходов для Немченко. Впрочем, отдача от команды Стременникова перекрывала иногда все остальные доходы. Наверное, поэтому Дима был в числе тех немногих людей, с которыми Вадим был на «ты».

– Это Вадим. Телефон надо проверить.

Дима не любил пустых разговоров, а шариковая ручка всегда была при нем.

– Диктуй.

Вадим прочитал цифры с бумажки.

– О'кей, – сказал Дима. – Максимум минут десять.

Немченко в нетерпении потер руки. Все механизмы, которые он мог запустить, запущены. Через полчаса, максимум час, он наверняка поймет, будет ли иметь с Голосом дело. Ведь одно – внушить человеку, что он разговаривает с мертвецом, и совсем другое – этого мертвеца действительно оживить. Вадим вспомнил сцену в гостиной, и у него засосало под ложечкой. «Н-да, – подумал он. – Если это не был плод моего воображения, то открывающиеся перспективы даже представить страшно. Ха, мгновенная переброска людей на любые расстояния! Да я за такого парня глотку перегрызу! Осталось подождать полчаса. Ну, час. Обдумать все, взвесить. И только потом, поняв, нужен мне Голос или нет, заняться досье. Дронов все равно никуда не денется».

Максим Дронов

1.

У подъезда стояло несколько машин. Максим обогнул крайнюю и остановился, оглядываясь. Этот подъезд он видел раньше. Именно этот, не какой-то другой, с зеленой стальной дверью и кривой черной надписью у панели домофона: «Ванька – дурак!»

И тут случилось странное. На широких ступенях лестницы лежали две собаки – крупные рыжие шавки. Он сделал шаг к лестнице. Ближайшая глухо заворчала, поднимая голову. Максим остановился, совершенно не представляя, что надо делать. С собаками у него дружба не складывалась.

– Тихо, – произнес он, поднимая руку. – Мне просто надо пройти.

Собаки очень странно отреагировали на его жест. Та, рычавшая, внезапно отскочила в сторону, а вторая быстро отползла с прохода, выжидательно, даже как-то подобострастно на него уставившись. А он вдруг всем телом ощутил их внутреннее напряжение. И готовность. Готовность следовать за ним на край света.

Он вспомнил лес и свое пробуждение. Ненависть захлестнула его. Его и почему-то собак, преданно ловивших его взгляд. Неожиданно Максим почувствовал странное единение с этими бродячими тварями. Обычное отвращение и настороженность, которые он испытывал к собакам прежде, бесследно исчезли, и им на смену пришло новое, неведомое чувство. Как будто рядом с ним были какие-то близкие существа. Можно даже сказать – родные. Братья.

И внезапно все кончилось. Он вытянул ладонь вперед, и собаки с визгом исчезли в темноте. Ошеломленный, Максим поднес к лицу грязные руки. Повертел, изучая. Ничего особенного в них не было, если не считать черного сломанного ногтя на среднем пальце правой руки. Вот уж чего он никак не ожидал от себя, так это того, что сумеет справиться, отвязаться от бездомных собак. Иными словами – повелевать ими.

Максиму стало страшно. Он подбежал к домофону, набрал номер квартиры. Через несколько минут там подняли трубку.

– Да? – спросил сонный женский голос.

Он где-то слышал его. В прошлой жизни. Раньше этот голос был для него близким и родным. Мама? Нет, слишком молодой. Тогда кто же?! Черт возьми, куда он попал?!

– Это Максим, – рискнул он.

– Какой такой Максим?

– Максим Дронов.

Повисла тишина.

– Максим? – уже совсем другим, мягким тоном переспросила девушка. – Ты откуда?

– Мне очень нужна помощь.

– Прямо сейчас?!

– Да.

Холодный порыв ветра заставил его поежиться.

– Алло? – выдохнул он в переговорное устройство.

Вместо ответа домофон запищал. Максим поспешно потянул на себя тяжелую подъездную дверь.

– Второй этаж, если ты не забыл, – раздалось из динамика на прощание.

Бегом он поднялся по темной лестнице. «Второй этаж, – нетерпеливо повторял Максим. – Кто же это?» Он остановился на площадке, переводя дух. Лязгнула цепочка, щелкнул первый замок, второй. Максим ждал. Наконец дверь распахнулась, и на пороге, кутаясь в синий махровый халат, появилась очень красивая девушка с длинными светлыми волосами.

Он шагнул в круг света.

– Боже мой, Макс, – только и сказала она, отступая в коридор. – Боже мой! Что с тобой случилось?

А Максим уже знал, кто перед ним.

Это была девушка из его сна. Девушка, подарившая ему записную книжку (форзац, где зелеными чернилами написан телефон некоего Тараса Петровского). Та самая, что уже вышла замуж. У которой ребенок.

Алена.

2.

Максим сидел на кухне за круглым столом, помешивая ложкой ароматный горячий чай. Чашку ему выдали солидную – большую, сочного красного цвета и надписью: «Daddy» Наверное, как и махровый халат, который оказался ему явно не по размеру, чашка принадлежала Алениному мужу. «А, какая мне разница», – подумал Максим отстраненно. После ванной и ужина ему нестерпимо хотелось спать.

За спиной утробно гудела стиральная машина, изо всех сил пытаясь справиться с его одеждой, на холодильнике размеренно тикали часы, а сбоку, подперев руками подбородок, сидела Алена.

Все как в добрые старые времена. Вот только чужой халат не по размеру. И еще одно. Собаки у подъезда. Максима передернуло при этом воспоминании.

– Ты так и будешь молчать? – не выдержала наконец Алена.

– Я очень устал, – ответил Максим.

– Отлично! – всплеснула она руками. – Не виделись два года, он заявляется ранним утром, весь в кровище, и говорит, что очень устал! Ты что, Максим?

– А что я? – пожал он плечами. – Очнулся в лесу. Поймал машину и приехал. Вот, собственно, и вся история.

– В лесу? Как же это ты в лесу оказался?

– Не помню, – буркнул он.

– Напился, что ли?

Его передернуло.

– Слушай, Ален, – проникновенно произнес ой. – Мы с тобой вместе два года были. Я хоть раз так напивался, чтобы ничего не помнить?

Она задумчиво поводила пальцем по столу.

– Да нет вроде. Хотя, знаешь, люди со временем меняются.

Максим сделал глоток.

– Я мало изменился, – сказал он.

– Ну, почему же? Раньше, насколько я помню, ты в лесу не просыпался. Драк всегда избегал. А сейчас – прямо герой боевика. В пять утра к бывшей девушке являешься, окровавленный весь… Что же ты к маме не поехал?

«Вот мы и подошли к самому интересному, – подумал Максим. – Говорить, нет?»

– Я ее не помню, – рискнул он.

– Как это – не помнишь? – оторопела Алена.

– Да вот так. Я свое имя-то вспомнил только по пути сюда, в машине. И всю дорогу уверен был, что домой еду.

– А меня увидел и сразу узнал, так, что ли? – усмехнулась Алена. – Более слабого вранья никогда в жизни не слышала. Сказал бы сразу: соскучился, решил на жалость надавить.

– Ну и как, получилось?

– Что получилось? – не поняла она.

– Ну, на жалость?

Алена подняла на него глаза, и Максим внезапно вспомнил ее русую головку у себя на плече ранним утром. Птицы, поющие за окном, уютное теплое одеяло и ее сонное лицо. «Привет», – говорит она одними губами…

– Получилось, – выдернула его из воспоминаний Алена.

К горлу подкатил комок.

– Ну, а ты как? – торопливо спросил Максим.

– Я? – Она тряхнула головой. – Отлично. Вышла замуж, родила девочку, развелась. Сейчас главным бухгалтером работаю. В крупной-прекрупной фирме. А мама с Дашкой сидит.

– Вроде мама твоя на другом конце города живет.

– Так я к ней и езжу несколько раз в неделю. После работы. Вот такая у меня прекрасная жизнь.

– Понятно, – кивнул Максим. – А муж?

– Объелся груш, – ответила Алена, поднимаясь. – Ты чай допил?

– Нет еще.

– Так допивай, и спать пошли. Мне вставать уже через час надо. Ляжешь на диване. А когда уходить соберешься, просто дверь захлопнешь.

Горячее чувство благодарности захлестнуло Максима.

– Ален, – сказал он дрогнувшим голосом. – Ты просто ангел какой-то…

– А ты этого раньше не знал? – остановилась она в дверях кухни. – Или просто разглядеть не хотел?

– Хотел, но…

– Хватит, – перебила Алена. – Завтра поговорим. Ты все равно уже носом клюешь.

– Иду, – кивнул Максим и торопливыми глотками допил чай.

Поднялся. Его пошатывало. «Спать, – подумал он с наслаждением. – Спать…» На негнущихся ногах проследовал за Аленой. Диван уже был разложен.

– Ложись, – сказала она. – Только я тебя сразу предупреждаю, никаких…

А Максим уже спал. Неловко завалившись на постель, он уткнулся головой в подушку и тихонько засопел. Она подняла его ноги, накрыла пледом и секунду посидела рядом на корточках. Потом со вздохом поднялась.

– Спокойной ночи, Макс.

А он уже шел по Новому Арбату. Шел, выискивая глазами «мерседес» в сто сороковом кузове. Там, в машине, его ждал Тарас Петровский и возможное спасение.

3.

Петровский оказался приятным полноватым мужчиной лет сорока. Из-под густых бровей пристально смотрели большие серьезные глаза. Широкий нос, строгие губы, намечающийся двойной подбородок… Словом, внешность располагающая, как показалось Максиму.

Он устроился на пассажирском сиденье и покосился через плечо на двух типов, расположившихся сзади. На первый взгляд уж слишком внушительно они выглядели для химиков-профессионалов.

Тарас перехватил его взгляд.

– Это мои ребятки, – пояснил он. – Ничего не видят, ничего не слышат. Можешь говорить что угодно.

– Я думал, вы один будете, – пробормотал Максим.

Тарас усмехнулся.

– Видишь ли, – ответил он, – теперь с тобой опасно просто так общаться. Слухами земля полнится, понимаешь?

У Максима все похолодело внутри.

– Уже? – пробормотал он, нащупывая в кармане сигареты.

– А ты, собственно, что предполагал? Наконец Максим нашел пачку и щелкнул зажигалкой. Его била мелкая неприятная дрожь. «Проклятый, – подумал он. – Всего один день, а уже проклятый».

– Но вы-то не из наших, – сказал он Тарасу. – У вас же охранная контора.

– Ты популярная личность, – пожал плечами Тарас. – Отличный специалист. Мы наблюдаем за такими.

– Химиками?

– Не только. Есть множество хороших профессий. И знаешь, если бы ты не позвонил мне сегодня, завтра я бы с тобой сам связался. Обязательно. Мы обычно помогаем людям в твоей ситуации.

– Кто «мы»?

– Мы, – повторил Тарас и выпустил колечко дыма. Курил он ее умело и с явным удовольствием, – Клуб альтруистов. Знаешь, кто это – альтруисты?

– Знаю, – кивнул Максим. – Обижаете.

– Ну, почему же, – пожал плечами Петровский и кивнул на заднее сиденье. – Они вот не знают.

Сзади недовольно заворочались, но комментариев не последовало.

– Ненавижу модные словечки, но придется сказать, – начал Максим. – Меня банально подставили. Я хотел завязать с производством этой дряни, когда все узнал. Привыкание с третьей дозы. Представляете? И я это разработал. Своими собственными руками. Мы занимались обезболивающим для безнадежных больных. Я задумывал «Сигму» как лекарство. А когда узнал, как его стали применять, решил прекратить. И меня сдали. Предали собственные друзья.

– Хм… – сказал Тарас после паузы. – Как-то слишком много «я» и «меня», тебе не кажется?

– В смысле?

– Успокойся.

– Не могу, – помотал головой Максим. – Вторые сутки – не могу.

– Но ведь тебе еще ничего не объявили.

– А вы в курсе событий? – удивился Максим.

– Разумеется. Только не спрашивай, как, ладно? Ты что думаешь?

– Думаю, завтра позвонят. Договоримся о встрече. – Максим судорожно вздохнул. – И на ней меня убьют.

Тарас одобрительно кивнул.

– Ты – сильный парень. Так спокойно говоришь о собственной смерти… Но ты прав. Им тебя убрать необходимо, – произнес он, глядя на дорогу, так просто и буднично, что Максим понял: правда. Завтра, послезавтра, максимум – неделя, и он, Дронов, перестанет существовать. Несмотря на страх, он до сих пор не верил, что это возможно – раз, и все. А теперь… Это не сон. Это на самом деле происходит с ним, любимым и обожаемым, в общем-то совсем неплохим парнем, идиотом, вляпавшимся в дерьмо.

Максим закашлялся, подавившись дымом. Тарас посмотрел на него.

– В милицию идти глупо, – сказал он. – Ты это понимаешь?

– Да, – откашлявшись, кивнул Максим. Глаза слезились – то ли от кашля, то ли от жалости к самому себе. – Что же мне делать?

Тарас вынул трубку и задумчиво повертел ее в руках.

– Просто выжить. Если они будут уверены в твоей смерти, искать не станут. Мы тебе сменим фамилию, имя, можно даже лицо поменять.

– И как же мне выжить?

– А так, – сказал Тарас и вдруг повернулся к Максиму всем корпусом. – Пойми, другого варианта нет. Если за тебя кто-нибудь подпишется, будет война. За тебя никто не встанет, поверь. Остается два выхода: либо бежать, либо принять мое предложение.

– Куда же мне бежать? Без работы, без денег… Я из Москвы за всю жизнь два раза выезжал, да и то в Анапу, с родителями. Нет, бежать мне некуда.

– Значит, не беги, – пожал Тарас плечами.

– Но как тогда?…

– Как выжить? Пойти на встречу, получить обещанную пулю в лоб и воскреснуть. А потом начать новую жизнь.

– Я что, похож на Маклауда?

– Тебя невозможно будет убить обычными, человеческими методами, – произнес Тарас так, что Максим почему-то ему поверил.

– Что я должен сделать? – после паузы спросил он.

– Прежде всего – пообещать, что когда все кончится, ты станешь работать на меня, – сказал Тарас и вдруг рассмеялся. Максим недоуменно на него посмотрел. – Извини, – оборвал Петровский сам себя, – просто, когда я произношу эту фразу, многие начинают странно на меня коситься. Ну, знаешь, всякая чушь. Приходит человек в критический жизненный момент и предлагает панацею в обмен на преданность. Выглядит, будто я души приобретаю, нет?

– В общем, да, – через силу улыбнулся Максим.

– Так вот, – сказал Тарас, – запомни, моя фамилия – Петровский, а не Люциферов. Хотя методы те же.

– Методы у всех одинаковые, – буркнул Максим.

– Точно. И последнее. Мне нужно несколько абсолютно честных ответов. Готов?

– Конечно.

– Ты на самом деле не знал?

– Нет.

– И ничто тебя не настораживало?

– Нет.

– Ты сожалеешь?

У Максима хрустнули скулы.

– Я проклинаю тот день, когда я пришел работать к Семену, – твердо ответил он. – Я ненавижу себя. И я презираю людей, с которыми и на которых я работал.

Внутри него вновь волной поднялась ненависть.

– Успокойся, – сказал Тарас. Он задумался на мгновение, словно к чему-то прислушиваясь. Наконец посмотрел на Максима и произнес: – Я тебе верю. Максим перевел дух.

– Что я получу взамен? – спросил он. – Ну, если пообещаю…

– Вот это. – Тарас сунул руку в карман пиджака и вытащил что-то маленькое, блестящее – капсулу с поблескивающей жидкостью внутри. Он взял это двумя пальцами и показал Максиму. – Взамен ты получишь лекарство. Оно сделает из тебя то, что ты хочешь. Плюс к лекарству – хороший заработок, карьера и различные материальные блага. Подходит?

– Три последних пункта – отлично. А вот что там? – Максим кивнул на капсулу. – Наркота, которая превратит меня в Горца?

– Ты соображаешь, о чем говоришь? И вообще, заладил, тоже мне. Горец, Горец… После приема ты станешь нечеловеком, способным выжить после пули в лоб. Это не бессмертие, Максим. Но не бойся… Внешне ты останешься прежним.

– А внутренне?

Тарас нахмурился и устало вздохнул.

– Короче, – сказал он, – ты хочешь или нет?

Максим с сомнением поглядел на капсулу.

– Это точно не наркота?

– Точно.

– Я ведь сделаю анализ.

– На здоровье.

Максим потер лоб. Пожал плечами, размышляя.

– Я обещаю, что после успешного разрешения всех проблем, я – ваш, – произнес, наконец, Максим.

В салоне повисла тишина, даже «Энигма», тихо игравшая в динамиках, словно притихла.

– Прислушиваешься, не грянет ли гром с ясного неба? – ехидно спросил Тарас и протянул ему ладонь с капсулой.

Максим заметил, что глаза Петровского странно блеснули в темноте – или это ему только показалось?

Тарас Петровский

1.

Петровский сидел в кабинете и просматривал очередную сводку о происшествиях за день, когда к нему в приоткрытую дверь заглянул Антон Тополев.

– Можно, Тарас Васильевич? – осведомился он.

Петровский убавил звук и приглашающее махнул рукой.

После утренней игры в героя-пожарного Тополев успел привести себя в порядок, и это вселяло уверенность, что и мысли его вновь обрели связность и логичность. Потоптавшись на пороге, начальник отдела информации решительно проследовал к столу. Под мышкой у него торчала неизменная записная книжка, с которой, по мнению Тараса, он не расставался даже ночью. Впрочем, вспомнил Петровский, на пожаре Антон вроде был без нее. Наверное, в машине оставил. Во избежание случайного возгорания.

Тополев сел напротив, бережно пристроил свою драгоценность на столе.

– Что мы имеем на сегодня? – поинтересовался Петровский.

Тополев вздохнул, машинально разгладив пальцами чистую страницу в раскрытой книжке.

– Практически ничего, Тарас Васильевич.

Петровский выключил телевизор.

– Давай-ка поподробнее, Антон.

– А что поподробнее, Тарас Васильевич? – развел Антон руками. – В лесу чисто. Место нашли, даже путь его проследили. Он оборвался у дороги – и все. Маме звонили – дома его нет второй день. Думает, что гуляет где-то с друзьями. Связывались с Георгием, которого вы почему-то Джорджем называете. Не знает, не видел, не говорил. Вот, собственно, и все.

– Все?

– Оставили людей у мамы и у Джорджа. Завтра нанесу матери визит, выясню, где он еще может быть. А так… Каких-то экстраординарных происшествий нет, все пока тихо.

– Ага, – покивал головой Тарас. – А милиция? Больницы?

– Ни-че-го…

– Замечательно, – констатировал Петровский и посмотрел на большие настенные часы. Было около девяти вечера. – Да-а, поздновато уже визит матери наносить.

– Очень долго лес прочесывали, да по больницам выясняли, – принялся оправдываться Антон. – Но завтра, с утра…

– Завтра с утра она на работе будет, – перебил его Петровский с досадой. – Ты хоть выяснил, где она трудится?

– Учительница русского языка в школе по соседству, – ответил Тополев. – Я как раз на работу и хотел…

– Очень плохо, Антон, – сказал он. – Вечер первого дня, а у нас до сих пор ничего. Дай объявление по кабельному телевидению и в газеты. Просьба к водителю, подвозившему сильно израненного молодого человека от Битцевского парка рано утром такого-то числа, выйти на связь. Ну, там, вознаграждение, то да се… Сам придумай. Конечно, вряд ли сработает, но вдруг?…

Тополев кивнул и что-то быстро пометил в книжке. Он вообще любил все помечать.

– Что там с пожаром? – поинтересовался Петровский.

– Ликвидирован. Сейчас подсчитываем потери. Завтра должны страховщики подъехать.

– Причина?

– А вот причина очень интересная, – поднял голову Тополев. – Судя по всему – поджог.

– Поджог? – Брови Петровского удивленно взлетели вверх.

– Бутылки с бензином. Кто-то разбил два окна внизу и забросил бутылки внутрь. Даже осколки нашли.

– И кто поджег?

Антон пожал плечами.

– Очередные интриги завистников.

– Интриги, говоришь? Мы проводим операцию, а в этот момент кто-то поджигает лабораторию?! Думай, Антон!

Тополев нахмурился.

– Отвлекли внимание, чтобы мы не успели в лесу? – предположил он.

– Вот именно! – воскликнул Петровский. – С такой наглостью я давно не сталкивался. Надо же, как в старые добрые времена. Кто настолько хорошо осведомлен?

– Из наших?

Секунду они смотрели друг на друга. Петровский напряженно, а Тополев задумчиво, перебирая в памяти фамилии и лица.

– Вепрь?! – почти одновременно произнесли они.

Повисла пауза.

– Не выходит, – разочарованно развел руками Тополев. – Не мог он знать.

– А «слухачи»?

– Нет, Тарас Васильевич. И вообще, почему, как только что-нибудь случается, мы сразу вспоминаем о Вепре?

Петровский откинулся на спинку кресла.

– Вепрь… – задумчиво произнес он. – Просто темная наш Вепрь личность, вот как.

– Зачем мы его держим тогда?

– Потому что нет другого.

Тополев вздохнул.

– Тогда кто же? – почти риторически спросил он.

В кармане у него запел мобильник. Антон сделал извиняющийся жест и достал телефон, несколько мгновений сосредоточенно слушал, потом поднял взгляд на Петровского и, прикрыв трубку ладонью, сказал:

– Милиция задержала парня. Какой-то бомж, но им кажется, это и есть наш таинственный поджигатель.

2.

Каждое посещение отделения милиции оставляло в душе Петровского неприятный осадок. Поэтому когда агентство поднялось и окрепло, этими вопросами стали заниматься подчиненные.

В особенности Тараса угнетали камеры. Сырость, холод и одиночество – все это он успел в избытке испытать еще на гауптвахте в бытность свою курсантом военного училища. А лязганье тяжелых дверных запоров и много позже снилось ему по ночам.

За большим стеклом, словно в аквариуме, сидел серьезный майор. Большая карта района на стене подмигивала веселыми огоньками. Где-то, громко пощелкивая, басила невидимая рация.

Знакомый сержант, румяный молодой парень лет двадцати пяти, встретил Петровского и Тополева у входа.

– Андрей Александрович! – постучал он в стекло костяшками пальцев. – К нашему поджигателю пришли.

Майор поднял голову и взглядом, не сулившим ничего хорошего ворам и преступникам, выглянул наружу.

– Обычно мы этого не практикуем, – через мгновение сообщил майор Петровскому, железной хваткой стискивая его ладонь. – Но вы все-таки единственное охранное агентство в нашем районе. Так сказать, содружество родов войск… Мы его часа через три взяли, – рассказывал майор, звеня ключами. – За два квартала от вашего пожарища. Никакого сопротивления. Брел себе по улице и бормотал что-то под нос. В руках нес бутылку с бензином.

Улыбался майор здорово. Честно и открыто, в общем – располагающе. Петровский улыбнулся в ответ.

В «обезьяннике», за толстыми решетками, сидело двое. Прямо напротив входа, прислонившись к стене, спала дородная тетка в грязных лохмотьях. От нее ощутимо несло перегаром и несвежим бельем. Второй задержанный сидел в самом дальнем углу. А еще в помещении стоял стойкий запах бензина.

– Свет у нас сегодня полдня барахлит, – пояснил майор, зажигая фонарик. – Только завтра починить обещали.

Луч фонарика осветил грязные руки, драный темный пиджак и помятые брюки, неловко заправленные в резиновые сапоги. Поднялся выше, к пятнистой байковой рубашке, тонкой шее и остановился на давно не бритом заросшем лице. Маленькие, глубоко посаженные глаза лихорадочно блестели. Губы быстро шевелились, словно задержанный читал про себя нескончаемую молитву.

– Вот так и сидит часов пять, – пояснил майор. – Шепчет про себя что-то, на вопросы не отвечает. Кто, откуда – ни малейшего понятия.

Тарас присел на корточки. Прислушался. Задержанный быстро читал первые строки «Отче наш», как скороговорку, по кругу, еле уловимо при этом покачиваясь.

– Ты кто? – спросил Петровский, тронув его за руку.

– Тарас Васильевич, – встревоженно произнес у него за спиной Антон.

– Бессмысленно все это, – подал голос майор. – Мы его уже и так, и сяк пытались. Ноль эмоций.

– Он в трансе, – кивнул Петровский и полез в карман пиджака. Повозившись несколько секунд, вытащил зажигалку.

– Тут же бензином все провоняло! – вскрикнул Тополев.

– Он знает, – сказал майор, отступая на шаг.

Тонкий язычок пламени на мгновение осветил камеру. Петровский поднес зажигалку к глазам бомжа и поводил мерцающим огоньком из стороны в сторону.

Наверное, когда-то это был, что называется, приличный, интеллигентный человек. Возможно, даже ученый. А потом, не вписавшись в новые капиталистические отношения, спился, потерял квартиру, работу, жену и влился в армию бомжей, ночующих по подвалам…

Внезапно зрачки человека дернулись.

– Пить, – достаточно внятно попросил он.

– Потом, – произнес Тарас, не убирая зажигалки. – Зачем ты это сделал?

По лицу бомжа пробежала судорога.

– Страшный человек… – сказал он. – Приказал… Дал денег…

– На бензин?

– Дал денег…

– На бензин? – переспросил Петровский.

– Да… – произнес тот одними губами.

– Как он выглядел?

Бомж молчал.

– Как выглядел страшный человек?

Вновь послышались слова молитвы. Петровский выключил зажигалку и поднялся.

– Дайте ему воды, – посмотрев на майора, сказал он. – Может, еще что-нибудь расскажет.

– Ловко вы это проделали, – восхитился тот. – Надо будет взять на вооружение.

– Берите, – пожал Тарас плечами. – Только зажигалку лучше не одноразовую иметь – иначе пальцы сожжете.

– Ну, что, Тарас Васильевич, трогаемся? – спросил Тополев.

Петровский не успел ответить. Из темного угла, где сидел бомж, внезапно раздался чистый и ясный голос.

– Так это Петровский, что ли? Не узнал.

Майор дернул фонарем, и луч света вонзился в угол, выхватив из темноты грязное лицо.

– Погасите свет! – почти крикнул Тарас.

Темнота снова заполнила камеру.

– Я Петровский, – осторожно сказал Тарас, моргая. – А ты кто?

– Не узнал? – ехидно спросил голос. – Твой старый знакомый, Тарас Васильевич. Сколько лет, сколько зим.

– Выйди, покажись.

– Всему свое время. Выйду, когда будет нужно. А сейчас хочу сказать тебе только одно. Будь осторожен. Очень внимателен и осторожен. И парня своего лучше останови. Потому что если он попадет ко мне, Москва это надолго запомнит.

– Да кто ты? – в сердцах бросил Петровский.

Тишина была ему ответом.

Максим Дронов

1.

Он пытался проснуться и не мог. Непрерывная цепь воспоминаний не отпускала его. Максим снова и снова переживал то, что раньше не мог вспомнить. Действительность перемежалась с прошлым. То он вставал и, глядя на спящую Алену, начинал одеваться, то снова тыкался лицом в подушку. Только он шел по Новому Арбату, и вдруг натягивал на голову теплое одеяло.

В один из таких моментов он увидел Алену. Уже одетая, она стояла в дверях. Из прихожей за ее спиной лился свет.

– Дверь захлопни, если будешь уходить, – сказала девушка. – А лучше меня дождись.

Максим кивнул и не поверил собственным глазам. Он снова шел по Новому Арбату. Он оглянулся. Алена и ее прихожая исчезли. Он начал соскальзывать куда-то. Асфальтовая мостовая надвинулась на него, он закричал и внезапно оказался в маленькой комнате за уютно освещенным столом. На ладони поблескивала капсула с лекарством Петровского.

2.

Состав, который находился в пробирке, не напоминал, нет, он был самой настоящей кровью. Всю жизнь занимаясь только химией, Максим был достаточно узким специалистом, но работа над веществом, которое раньше он считал обезболивающим, многому его научила. Биологом в их цехе был Шура, вечно носившийся с какими-то пробами крови, мышками, морскими свинками, и Максим на мгновение пожалел, что его нет рядом. «Э, нет, брат… Шура ведь тоже один из них, – напомнил себе Максим. – Он меня предал тоже. А кровь… Кровь заговоренная. Интересно, если меня будет невозможно убить обычными методами, то какими можно? Супермегабластером, что ли?»

Что-то во всем этом есть от дешевого розыгрыша. Может, Тарас решил таким образом проявить чувство юмора? Максим поднял пробирку и посмотрел на свет. Обычная кровь. Ну, цвет чуть желтоватый, ну и что? Что, собственно, это меняет?

Он отложил пробирку, вытащил сигарету и жадно затянулся. Потом подтянул телефон к себе. Трубку на этот раз взял сам Тарас.

– Это – кровь?

– Где? – не понял Тарас.

– В пробирке, – уточнил Максим.

Тарас помолчал секунду.

– Да, – сказал он. – И что?

– Зачем мне вводить себе чью-то кровь?

На том конце трубки повисла пауза, Максиму даже показалось, что связь оборвалась.

– Алло! – сказал он.

– Чего кричишь, – произнес Тарас, – слышу я. Тебе надо было – вот я и дал. Не хочешь – не вводи. И отвяжись ты от меня, ради Христа.

– А если там – СПИД?

– А тебе не все ли равно? – ехидно поинтересовался Тарас. – Тебе всего пара дней осталась. Они, кстати, не звонили?

– Кто? – на этот раз не понял Максим.

– Твои компаньоны.

– А-а… Нет.

– Завтра позвонят. Готовься.

– К чему?

– К разговору, балда! – не выдержал Тарас. – И вот еще. Зачем ты мне мертвым нужен, а? Подумай. Это я касаемо СПИДА в пробирке, понял?

– Так что же там?!

– Твое спасение, – сказал Тарас и нажал «отбой».

Максим почесал за ухом и вновь посмотрел на пробирку. Его мучили серьезные сомнения. Он всегда очень уважительно относился к своим венам. Пару раз у него брали кровь, и это оказалось довольно мучительным переживанием. Максим вспомнил, как это делали в поликлинике, и его передернуло. А уж сам себе… Хотя, что ему остается? Конечно, есть альтернатива – ничего в вену не впрыскивать, а просто ее перерезать. Говорят, быстрая и легкая смерть, если режешь в теплой воде. А спину тебе вымоют уже потом…

«Остроумно, – похвалил Максим сам себя. – И все же… Что мне со всем этим делать?»

Он покатал пробирку по столу.

«Вернуться назад? – Его передернуло. – Синтезировать «Сигму» два, три, десять? Зная, что за дверями офиса, на улицах и в грязных подъездах умирают люди, не понимающие мощи нового дешевого белого счастья? Непыльная работенка, любимые мои склянки, отличная зарплата… А ведь меня взяли бы обратно. Я же талант. Ну, Семен бы немного поорал. Премиальных бы лишили на месяц. Ну, как? Вернемся? – Максим честно подумал. – Нет, – решил он. Я не убийца. Не хочу и не буду. Решено».

Тогда бежать? Куда? Почему-то вспомнился «Сибирский цирюльник», тот эпизод, где любвеобильная американка приехала к Меньшикову в Сибирь, в ссылку. Н-да… А что? Завести семью с дояркой, детей, стать прославленным агрономом. Уж в чем, в чем, а в удобрениях-то он разберется. И никакой тебе грязи, пыли, безумной столицы…

«Что скажешь? – обратился сам к себе Максим и сам же ответил: – Не выдержу. Убегу оттуда через месяц. Так и буду бегать всю свою оставшуюся жизнь… Значит, остается одно. Стать нечеловеком. Кстати, а что это значит?»

Он протянул руку к телефону, но потом посмотрел на часы. Черт! Без десяти двенадцать. Поздно уже. Но, в самом деле, не каждый же день люди превращаются в НЕЧТО!

Очевидно, у Тараса Петровского на этот счет было совершенно другое мнение. Несколько минут Максим слушал длинные гудки, потом повесил трубку.

Внешне он останется прежним… а внутренне? А вдруг?

«Хватит, – приказал он себе. – Выбор-то прост. Возвращаться я не хочу, бежать тоже. Так что либо в могилу, либо лекарство. Что выбираем?»

Какая-то трусливая, крошечная часть его сознания тихонько зашептала в уголке:

– Да брось ты, Макс. Обойдется. Побазарите, договоритесь. Ты же много сделал для Семена, он это, конечно, учтет.

– Нет, – ответил ей Максим. – Не договоримся. Я же все о них знаю. Поэтому – либо я с ними, либо нигде.

Оставалось одно. Он поднял капсулу. Спасение… В памяти всплыло то утро с ребятами, и снова волной поднялась ненависть. «Вы заплатите, – подумал Максим. – Все и за всё. Только уже после моей смерти».

Поднявшись, Максим осторожно выбрался в коридор. Судя по свету из-под двери маминой комнаты, она еще не спала. Наверное, лежит в кровати и пялится на очередную ерунду по телевизору.

На цыпочках он прокрался в ванную. Прикрыл дверь и, опершись о край раковины, посмотрел на себя в зеркало. Что ж, прощай, безликий рядовой Максим Дронов. Здравствуй… кто? Он помотал головой и открыл дверцу шкафчика. Одноразовый шприц лежал в аптечке. Иголка в обнимку с черным резиновым жгутом притаилась рядом.

Прокравшись обратно, он тщательно закрыл за собой дверь комнаты. Разложил на столе принадлежности и взял пробирку в руки…

3.

Ничего не произошло.

Несколько секунд Максим смотрел на поблескивающую капсулу, потом положил пустой шприц на стол. Неумело снял жгут, прислушиваясь к своим ощущениям. Немного болела рука на сгибе после укола, а во рту чувствовалась горечь. Новых ощущений не добавилось. А чего он хотел? Немедля превратиться в трехголового монстра?

«Наверное, действие не начинается сразу, – подумал Максим. – Ты, парень, как Алиса в Стране Чудес. Сейчас откуда-нибудь выскочит белый кролик и радостно заорет: «Хелло! Добро пожаловать на борт «Ностромо»! Хм… Разве так назывался космический корабль в «Чужом»? Да, вроде бы…»

Яркий свет резал глаза. Он приподнялся и выключил люстру. Комната погрузилась в полумрак, и сейчас же захотелось музыки. Чего-нибудь тихого и лиричного. Расслабляющего. И никаких радостно вопящих кроликов…

Максим задумчиво провел пальцем по стопке компакт-дисков, выбирая. Что-нибудь типа… Он извлек диск, вставил его в приемник и плюхнулся на диван. Тихо замурлыкали «Yello».

«Парень, – внезапно мелькнула мысль. – А ведь это твоя последняя ночь в образе человека. Или ты не изменишься? Только внутренне… это как? Что же будет?»

Голова стала тяжелой, и захотелось лечь, растекшись по дивану, и уплыть на волне музыки. Максиму стало совершенно все равно, кем он проснется завтра. И проснется ли вообще. «Все-таки подсунул Петровский мне, гад, наркоту, – лениво подумал Максим. – Предположим, берется кровь наркомана, сразу после введения дозы…»

Эту дельную мысль Максим не успел додумать, потому что сон навалился, будто тяжелая перина, и накрыл его с головой.

4.

Ненадолго.

Сон в воспоминании послужил ему пропуском в реальность. Максим сел на диване, озираясь. Он плохо понимал, где он и что с ним. В комнате было светло. На огромном дереве рядом с окном сидела ворона и пристально разглядывала его сквозь стекло. Откуда-то издалека доносился детский гомон. Рядом с диваном, на полу, стояла огромная чашка с остывшим чаем.

Он сейчас же все вспомнил. Алена! Чудесный, дорогой человек. Максим сделал несколько жадных глотков. Горло почему-то саднило. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя. Покрутил чашку. Надписи «Daddy» сбоку не было. Наверное, Алена решила не напоминать ему о своем бывшем супруге и неудачном замужестве.

Максим потер виски. «Ну и сны у меня, – подумал он с иронией. – Впору подниматься и вызывать «скорую» из психушки. Что же, попробуем разобраться. Я встретился с этим Петровским, приехал домой (где же мой дом, в самом деле?), и… – Его пробил озноб. – И я вколол себе какую-то дрянь!»

Он лихорадочно закатал рукав халата и уставился на сгиб локтя, там, где синели вены. Никаких пятнышек, точечек… Так вколол или нет?

Максим вспомнил сон. Ощущения и переживания, связанные с уколом, были настолько реальными, что он поежился. Тогда почему нет следа? А должен ли он быть на вторые или третьи сутки?

На него будто выплеснули ушат холодной воды. Он вспомнил свою вчерашнюю встречу с собаками. Кем же он стал после укола? Монстром? Волшебником? Как же связаться, наконец, со всезнающим Петровским?

Максим обессиленно откинулся на подушку. Со стоном закрыл глаза. И снова провалился в сон.

5.

Первое, что он увидел, было лицо мамы. Она стояла над ним и трясла за плечо. Максим сел на кровати, разгоняя остатки сна. Голова гудела, церковные колокола, как с серьезного перепоя, глухим набатом били в виски. Он не понимал ничего из того, что быстро и зло говорила мать. Сначала он увидел у нее в руке шприц.

Потом включился слух, и Максим разом оглох. Мама не говорила, даже не кричала. Она орала на него во весь объем легких:

– … обалдел! Совсем свихнулся? Ты что, уже начал колоться? Совсем чокнулся от лишних денег? Я тебя для этого растила?

Максим попытался сесть.

– Витамины. – Хрипло выдавил он. Горло саднило, как будто он всю ночь болел за «Спартак» на стадионе.

– Что?

– Витамины, – повторил он. – Я начал качаться и приходится колоть витамины. В задницу. Для мышц.

– Для мышц! В глаза уже врет! Я тебе покажу – задницу! – И мама швырнула ему в лицо шприц.

А дальше случилось странное.

Он непроизвольно повел головой, и шприц ударился о подушку, хотя летел прямо ему в лоб. Максим сам не понял, как удалось увернуться.

Мама, к счастью, ничего не заметила.

– Я тебе покажу – авитаминоз! – вскипела она.

– Если бы это были наркотики, – заговорил Максим, – думаешь, я бы шприц на столе оставил?

Этот довод оказался решающим. Мама смерила его холодным взглядом и вышла, хлопнув дверью.

Максим поднял шприц.

«Да, ошибочка вышла, – подумал он. – Как же я умудрился так быстро уснуть? Словно кто-то тумблер повернул. И шприц забыл, и капсулу, и…»

Он со страхом осмотрел себя. Руки-ноги на месте. Внутри вроде тоже никаких изменений. Только голова болит смертельно.

Что же там было, что за дурь такая? Синтетика?

И тут снова случилось странное.

Взяв шприц пальцами, он слегка нажал с обеих сторон, и вдруг толстая трубка лопнула. Максим тупо посмотрел на горсть раздавленной пластмассы. Вот это да… Он ничего не почувствовал…

Максим встал, опасливо косясь на осколки, потряс головой и начал быстро раздеваться. «В душ, – мелькнула мысль. – Я опять сплю и должен проснуться. Ледяная вода спасет отца русской демокра…»

Дальше он не успел. Потому что рубашка, в которой Максим проспал всю ночь, внезапно расползлась по шву.

На этом злоключения не кончились.

Максим разбил в щепки спинку стула, потом сорвал кран и напоследок, когда вбежавшая в ванную мама с ужасом предложила ему на время прекратить занятия спортом, дабы сохранить квартиру в целости, неловко прикрыл дверь и сдернул ее с петель. Какая-то необузданная, звериная сила вдруг проснулась в его организме, и он понятия не имел, как с ней совладать. Когда Максим пил с присмиревшей мамой кофе, главной его задачей было не раздавить любимую чашку.

Дебильные подростковые фильмы о суперменах с крошечной головой и огромными мышцами замелькали у него в голове один за другим, пробуждая сочувствие к героям. Ведь и им нелегко приходилось в повседневной жизни. Про это кино, к сожалению, не снимают.

Когда мама ушла на работу, Максим скинул осколки шприца с дивана и крепко задумался. Происходившее с ним было результатом инъекции. Состав Тараса начал действовать. Никаких отрицательных эффектов Максим пока не чувствовал. Разве огромную силу можно было назвать нежелательным последствием? Конечно, нет! Ему всегда хотелось играючи таскать бревна, как Шварценеггеру в «Командо».

Максим прислушался к своим ощущениям. Чувствовал он себя просто великолепно. Утренняя головная боль прошла бесследно, а горло перестало саднить.

Удивительно.

В свои двадцать четыре года Максим давно уже не ощущал себя таким молодым и полным энергии здоровым человеком. Просыпаться каждое утро с режущей головной болью и омерзительным привкусом курева во рту стало нормой.

Максим удивленно поднял брови. Курить не хотелось совершенно, хотя кофе без сигареты он не пил никогда. Это был стандартный утренний ритуал.

Максим взял со стола пачку «Кэмэла» и, вытряхнув сигарету, в сомнении покрутил ее пальцами. Никаких эмоций. Осторожно понюхал. Ничего. Вот это да! Еще вчера к этому времени он бы уже добивал четвертую. Или шестую. По настроению.

Это что же, Петровский и от курения может излечить? Да ему прямо памятник при жизни ставить надо!

«Итак, – подумал Максим, положив сигарету на стол. – Подведем итоги. Стал ли я нечеловеком – не знаю, и не знаю даже, как это проверить. Налицо следующее: первое – реакция теперь у меня удивительная, второе – сумасшедшая силища, третье – энергии через край. Курить не хочу, пить, – он сконцентрировался, опрашивая ставшее вдруг чужим тело, – тоже… Настроение бодрое и приподнятое, несмотря на все неурядицы. Надежд и планов – выше крыши. Космический экипаж к полету на альфа Центавра готов. Командир корабля «Неудачник» Максим Дронов доклад закончил. Черт возьми! Да у меня к Петровскому куча вопросов!»

Он не успел пододвинуть к себе телефон, как тот зазвонил резко и требовательно. И Максим сейчас же вернулся с небес на землю. Все невозможное, невероятное, случившееся с ним сегодня, внезапно отошло на второй план. Остался только он сам и надрывающийся телефон напротив.

Руки в один момент онемели. Максим совершенно точно знал, кто находится на другом конце линии.

Телефон звонил.

Надо выжить… Бежать и прятаться – смысла нет. Крыса…

Стиснув зубы, Максим поднял трубку. «Отдаюсь в твои руки, Тарас Петровский, и да поможешь ты мне, и да сбудутся все твои обещания…» – шептал он про себя, будто молитву.

– Максим? – осведомилась трубка голосом Семена.

– Да, – еле выдавил он.

– Куда пропал?

– Мы же все обсудили вроде.

– Так ты твердо решил уйти? Максиму захотелось крикнуть:

«Нет! Нет, Семен, дружище, конечно, я запутался. Да, да, буду. Сейчас выезжаю. Ну, понимаешь, все узнал, был ошарашен, вспылил, исправлюсь. Как там ребята? Работа кипит?

НЕТ! Не сметь! Люди, – сказал он сам себе. – Их жизни. «Сигма», будь она проклята…»

– Да, Семен, – наконец ответил Максим как можно тверже. – Я сделал выбор.

– О чем ты? – почти искренне удивился Семен. – Какой выбор? К чему столько пафоса? Уходишь так уходишь. Тут просто кое-кто поговорить с тобой хотел. Насчет новой работы.

– Это кто?

– Да ребята из медицины. Прознали, что ты великий химик. И что от нас уходить собрался.

«Вот сволочь!»

– Я подумаю, – вслух сказал Максим. Игра в кошки-мышки получалась занятная. – Хотя, если честно, очень хочется отдохнуть. А когда они встретиться хотели?

– Завтра.

– А где?

– Да у них клиника частная рядом с Битцей. Там и хотели вроде, – голос у Семена даже не дрогнул. Со сколькими же он уже встречался в Битце?

У Максима похолодело внутри. Его деловито и хладнокровно заманивали в могилу. Возможно, она уже вырыта.

– Я позвоню сегодня, – оправившись от шока, сказал Максим. – Если надумаю.

– Ты бы надумал, – совсем другим, угрожающим тоном произнес Семен. – У них работа срочная, а они очень не любят ждать. Один, кстати, представляешь, с твоей мамой раньше работал. Привет ей передает.

У Максима свело скулы.

– Ага, – нашелся он. – Здорово. Так я позвоню попозже, время уточним.

– Договорились, – сказал Семен и отключился.

Мама!

Максим ударил по столу трубкой. Чтобы превратить телефон в груду пластмассы, ему хватило и одной попытки. Несколько секунд он разглядывал бесформенные обломки, потом, отшвырнув их, схватился за голову.

Какой же он идиот! Связался с такими уродами… был настолько слепым… Черт!

А телефон зазвонил снова. Только не разломанный, а пока еще живой мобильный. Максим поднял его со стола и узнал номер Петровского.

– Ну, как ты? – вместо приветствия поинтересовался Тарас.

– Только что разговаривал, – ответил Максим глухо.

– С друзьями своими? Ну, что сказали?

– Маме моей передавали привет.

– Ага, – понял Тарас. Судя по шуму, он ехал в машине. – Передавали-таки… Я полагал, что до этого не дойдет.

– Дошло.

– Да ты не волнуйся. Им нужен ты, а не мама. Хотя, в крайнем случае, и ее из-под удара уберем. О чем договорились?

– Вечером позвоню, уточню время. А так на завтра.

– И где?

– Битцевский парк.

– Вот наглецы, – даже вроде бы восхитился Тарас, но тут же сменил тон: – Ладно. Давай-ка вот что. Прекрати тратить нервные клетки и доверься мне. У вас с матерью все будет отлично. Главное, никого не слушать! Понял? Не ты первый, не ты последний, такое мы не раз проворачивали. Успокоился?

– Да, – ответил Максим.

– Молодца! Тебе сегодня много нового узнать предстоит. Поэтому не переживай попусту. Лишнее это. Ты сильный и спокойный, понял? И запомни, убить они тебя не смогут! Вот таким крутым парнем ты сейчас соберешься и приедешь ко мне. Через час там, где мы вчера встречались. У тебя уже накопилось немало вопросов, верно?

Часть третья Конец пути

Вадим Немченко

1.

Вадим извелся, дожидаясь известий от Димы и Сашка.

Первым его порадовал компьютерный гений. Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом, был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году был выдан номер.

– По документам – в тридцать шестом, – посмеиваясь, ответил Стременников. – На тридцатилетний юбилей.

– А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? – спросил Вадим.

– Очевидно, нет, – ответил Дима. – Кто это у тебя шутник такой?

«Шутник», – подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя одураченным.

– Ян Арлазоров телефон оставил, – буркнул Немченко. – Познакомлю как-нибудь на досуге.

– Во дает! – восхищенно сказал Дима и повесил трубку.

Поэтому к звонку, последовавшему через полчаса, Немченко был готов. Выслушав сбивчивый рассказ Сашка, Вадим дал ему выходной и велел завтра изложить полученную информацию на бумаге.

– Для упорядочивания мыслей, – пояснил Немченко.

– Я их и через год не упорядочу, – ответил, заикаясь, Сашок.

Вадим выключил телефон и задумчиво повертел в руках дорогую игрушку.

«Пора собирать досье, – подумал он. – И отчет Сашка ляжет в него первым. А уж издевательство над трупами я этой самоуверенной сволочи организую по полной программе. Сейчас он мне, к несчастью, нужен. Переброска людей и оживление мертвых – это совсем не шутки. С такой командой можно горы своротить. В будущем. А пока займемся выполнением взятых обязательств».

Вадим подсел к компьютеру.

2.

Файл по Максиму Дронову оказался большим. Даже непонятно было, как Голос умудрился собрать столько сведений. Будто с рождения за этим Дроновым присматривал.

Ага… Родился в восьмидесятом году, роддом такой-то. Родители Алексей Дронов и Сорокина Татьяна. По образованию… Детский сад номер такой-то. Воспитательница Татьяна Викторовна. В группе выделялся уравновешенностью и рассудительностью. Все детские кризисы преодолел успешно. Еще в детсаду принимал участие во всевозможных конкурсах и постановках, занял несколько первых мест по изо. По какому «изо»?

Через несколько мгновений Немченко сообразил, что речь идет о рисовании. К живописи тянулся, значит. Так… Школа номер такой-то. Там работала мама. Решила приглядывать за сыном-художником. Начинающим. Дальше. Опять тоже самое на два абзаца. Олимпиады, победы, достижения. Парень с детства пытался выделиться и схватить Господа за бороду. Что еще? Приводов в милицию нет. Не пил, не курил. С третьего класса занимался плаванием. Снова перечисление наград. Девочки – мимо. Спортсмен и отличник. С седьмого класса увлекся гумофилиеи.

Вадим перечитал еще раз. Чем увлекся? Он прокрутил файл до конца, надеясь найти пояснение. Гумофилия, надо же! Выписал слово отдельно на лист. Почти как некрофилия, в самом деле.

Собрал большую коллекцию – порядка шестисот штук. Понять бы только, чего? Ладно, бог с ней, с гумофилиеи. Что там дальше? Окончил школу с золотой медалью. Ого! Усидчивый мальчик. Это значит, пока все пацаны в классе за юбками гонялись и блатные песни по подворотням разучивали, он из-за учебников не вылезал.

Ушел из спорта. Поступил на химфак. Химия? Странные увлечения для молодого парня. Опять победы и грамоты. Повышенная стипендия. Окончание института с красным дипломом. Ага. Вот и самое интересное. Жизнь начала показывать Максиму Дронову зубы.

Умирает отец. Инсульт. Умирает любимый дед. Рак. И в конце этого счастливого года хоронит Дронов бабушку. Острая сердечная недостаточность. Увольняется с работы, на которой совсем перестали платить. Три месяца перебивается случайными заработками. Это ж надо… Медалист, институт с красным дипломом, чемпион и спортсмен – и на рынке видеокассетами торгует. Такое, наверное, только в нашей стране возможно.

По протекции школьного приятеля Семена Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М». Вначале просто специалистом. Потом старшим. Потом ведущим. Разработчик «Сигмы». Потом увольняется. В настоящее время место работы неизвестно.

Немченко задумчиво глотнул кофе. Знакомое что-то, хм… «Медсервис-М», Борзов… Где-то он это уже слышал. А уж «Сигма» – вообще до боли знакомое слово.

Он прилежно записал название и фамилию на лист прямо под гумофилиеи. «Сигму» подчеркнул два раза.

Так, дальше. Любовный фронт.

Институтская подруга – Алена Сергеева. Два года были вместе и разошлись. Никаких обид, жалоб и претензий. Она тут же выскочила замуж и родила ребенка. Он остался переживать. В настоящее время никаких постоянных увлечений нет.

Может, он быть у нее? Вадим посмотрел на даты. Прошло года два. Вряд ли. Тем белее, там где-то муж неподалеку ошивается. А наш Максим совсем не любит быть вторым. Хотя все равно, пометочку сделаем.

Дальше. Известные друзья. Немченко быстро пробежал глазами. С боевыми товарищами Дронову явно не повезло.

Симонов Андрей, школьный приятель. Образование – незаконченное высшее. Три привода в милицию. Заведено уголовное дело, как на действующего хакера, хотя вроде бы завязал. Холост. Лечился в психушке, два раза лежал в наркологии с алкогольной зависимостью.

Георгий Хан, институт. Несколько раз попадал в «скорую» с передозировкой. Беспорядочная половая жизнь. Байкер и оторва. Пьяные драки, два развода, ребенок на стороне. Без определенного места жительства.

И, наконец, пункт третий. Семен Борзов. Институтский приятель. Самая колоритная личность. Отслужил в армии, где чуть не угодил в дисбат за неуставные взаимоотношения. Вернулся, сколотил бригаду деятелей, шерстящих рынки. Несколько заявлений от граждан – побои, вымогательство и (Вадим присвистнул) групповое изнасилование. Все пострадавшие от претензий отказались. В настоящее время – активный член команды Шептуна.

А вот этого деятеля Немченко знал прекрасно. С ним у него неоднократно вспыхивали локальные конфликты. Иногда с малой, никому особо не нужной, кровью.

Что же это получается? Значит, дружит наш мальчик с совсем нехорошими дяденьками. Вадим прокрутил бегунок наверх, к началу файла. По протекции Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М»… Известно, как такие протекции устраиваются. Значит, пристроили Шептун с Семеном талантливого мальчика в курируемую контору. Зачем? Он же химик, не бухгалтер.

«Вот оно, – понял Вадим. – Вот тут-то мы и наткнулись на самое интересное».

Он набрал внутренний номер и через десять минут узнал, что таинственная гумофилия есть не что иное, как собирание фантиков от жевательных резинок. Он презрительно фыркнул и усмехнулся. А потом лицо его стало серьезным. На стол Вадима легла подготовленная вездесущим Стременниковым краткая справка по ООО «Медсервис-М». Потрясенный, Немченко перечитал бумагу несколько раз чуть ли не по слогам. Оказывается, гумофилист со стажем Максим Дронов вместе со своим институтским товарищем Семеном Борзовым в неудачниках не числились и улыбок вызвать не могли. Они вообще детских забав избегали. Оба приятеля были единственными разработчиками и крестными отцами легендарной «Сигмы» – мощнейшего синтетического наркотика, отправляющего каждый день на тот свет с десяток людей.

3.

Первым на пустыре появился Немченко. Заглушил двигатель и вышел, подставляя лицо готовившемуся к зимней спячке солнцу.

«Бабье лето, – подумал он. – Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь по телевизору да по сильно возросшим счетам за электричество».

Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять. Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом своеобразное чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.

Что-то было не так. Вадим насторожился. У него неприятно засосало под ложечкой.

Шептун, морщась, выбрался из «мерседеса». Большую часть жизни он провел на пересылочных пунктах и в одиночных камерах, где, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание, и потому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас были застегнутое наглухо пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывавшие пол-лица.

Он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи наглости, жадности и жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как перчатки. Их потом больше никто никогда не видел.

Шептун с Немченко пожали друг другу руки и обнялись.

– Как здоровье, Вадим? – с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.

– Прекрасно, – ответил Немченко. – Ты?

– Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?

– Отъехали мои, – сказал на всякий случай Вадим, пожалев о своей неосмотрительности. – Да и зачем они нам с тобой? Только мешать будут. Я ж со старым другом поговорить собрался.

– Так я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.

Вадим покивал. Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял как сигнал опасности? Иначе зачем ему брать с собой столько людей?

– Что хотел обсудить, Вадим? – прервал его мысли Шептун.

– Человечка ищу одного, – сказал Немченко. – Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.

Вадим почувствовал, как Шептун напрягся.

– У тебя какой к нему интерес? – вкрадчиво поинтересовался он.

«Неужели слили… – искренне изумился Немченко. – Да нет, чушь. За что?»

– Он друг моего знакомого, – ответил Вадим. – Молодой парень, у твоего Семена работал.

– У какого Семена? – как бы не понял Шептун. – Семенов у нас много.

– У Борзова, – пояснил Вадим. – В «Медсервисе-М».

Шептун задумался. Вадим приблизительно догадывался о чем.

Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Не спеша все выяснить – и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах медицинских учреждений.

Победила привычка Шептуна не пороть горячку.

– Ах, Семка Борзов! – после продолжительной паузы вспомнил он. – Давно с ним не виделся, с сорванцом, давно. Как, говоришь, звать интерес твой?

«Что ж, – философски рассудил Вадим. – И на старуху бывает проруха».

– Максим Дронов его зовут. Он у них ведущий химик. Уволился из конторы пару дней назад и исчез.

– Ай-яй-яй, – покачал головой Шептун. – Плохо дело. Люди просто среди бела дня стали пропадать. А с Семкой чего сам не связался?

– Он же твой человек. Тот понимающе помолчал.

– Уважаешь, – наконец протянул Шептун. – Не то что нынешние молодые, да, ранние. Никакого почтения к старости. Я все узнаю, Вадим, обещаю. И если что, позвоню. А не вытерпишь, так сам Семке звякни, я не против.

– Ага, – кивнул Немченко. Собственно, последняя фраза и была главным результатом разговора. – Спасибо.

Они пожали друг другу руки на прощание.

– Э… Ты вот что, Вадя, – вдруг добавил Шептун. – Дело-то молодое, сам знаешь. Горячие все головы… Если с Семкой они не поделили чего? Ну, там, девку какую или деньги на мороженое? Ты-то обидишься? Сильно обидишься?

«Слили, – понял Немченко. – Вот черт!»

– А что, и такое может быть?

– Я, ты знаешь, всегда был против этих железок-пистолетов. А их сейчас на каждом углу полно. Всяко случиться может.

Немченко помолчал. «Накрылась дружба с Голосом, – грустно подумал он. – Как же не вовремя! А у меня уже были планы…»

– На то жизнь и дана. Неизвестно, где потеряешь, где найдешь, – философски заметил Вадим, отчасти отвечая вслух на свои мысли. – Но я все-таки очень надеюсь.

Шептун покивал, повернулся и пошел к машине.

«Что же, интересно, скажет Голос, – задумался Немченко, глядя ему вслед. – Рад не будет – это точно. А вот что он скажет конкретно?»

Впрочем, через несколько минут Вадим уже знал ответ на этот вопрос.

В машине он первым делом взял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.

– Это Немченко, – представился Вадим.

– Я знаю.

– У нас проблемы с Дроновым, – не стал тянуть Вадим. – Судя по всему, его попросту убили.

Несколько мгновений Немченко слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.

– Алло? – озадаченно спросил он. Голос появился через мгновение.

– Нет, Вадим, – сказал он. – Максим Дронов жив. Это точно.

– Но как же так… – растерялся тот. – У меня очень достоверная информация…

– Сюда, к нам, он не поступал, – просто сказал Голос. – А значит, он все еще жив.

Немченко едва успел прикусить язык, чтобы не спросить, куда это, собственно, «сюда, к нам». Может быть, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?

Голос тоже не стал уточнять.

– Так что ищи, Вадим, – произнес он. – Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.

Максим Дронов

1.

Около семи его разбудила Алена.

– Проснись, Макс, – тормошила она за плечо. – Вечер уже.

Он рывком сел на диване и непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и тотчас же воспоминания затопили его. Ненависть. О, Боже… Мама…

– Аленка! – заторопился он. – Какой у меня дома телефон?

– Ты что, опять за свое? – улыбнулась она. – Ничегошеньки не помнишь?

– Я правда не помню! – закричал в отчаянии Максим.

Она поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.

– Слушай, это уже перебор, – осторожно заметила Алена.

– Какой номер, а? – умоляюще спросил он.

Она назвала семь цифр. Мама взяла трубку почти сразу, и он узнал родной голос.

– Алло? – спросила мама строго.

Жива. Как же здорово, что мама жива!

– Это я, мам, – сказал он, а на глаза навернулись слезы.

– Вот тебе здрасьте-пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате – бардак, телефон разбит. Ты зачем аппарат испортил, а?

– Так получилось.

– Получилось… Ты где пропадаешь?

– У Алены я, – ответил Максим. – В гостях.

– У Алены? – удивилась мама и замолчала.

Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они с Максимом расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с сыном почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку он проворонил.

– Врешь небось?

– Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?

– Давай…

Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.

– Поговори, а? – произнес он сдавленно.

– Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!

– Просто я очень рад маме, – ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.

– Да, Татьяна Валерьевна, – покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.

По дороге в ванную Максим успокоился. Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрелся в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?

– Ну ты-то, друг, – спросил он свое отражение. – Ты-то понял, что происходит?

– Мама жива, – ответило отражение. – И мы тоже.

– Мы! Каким-то образом нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, – констатировал Максим. – И там убили. Мы мертвы, брат!

– Черта с два, – ответило отражение и подмигнуло. – Еще повоюем.

Максим включил воду и сел на край ванны.

«Черта с два, – сказал он себе. – Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Абсолютно целый. Понятно, почему следов от укола на венах не было. Они просто исчезли. Но почему моя память, мой личный кинозал не показал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на мои дурацкие вопросы. Сейчас вопросов стало еще больше. Мне нужно увидеться с ним».

Максим задумался. Нужно или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной человеческой болью. Петровский тоже сделал ему больно? Так кто же он, друг или враг?

«Я хочу все увидеть, хочу убедиться, что это не сон. Эксперимент, – сообразил Максим. – Петровский, друзья, вопросы – все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле: меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого как я буду в новом себе уверен?»

Глазами он поискал бритвенный станок. Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении жиллетовский «Венус». Такие тонкие лезвия для эксперимента не годились.

Максим поднялся, осторожно открыл дверь, высунул голову и прислушался. Как все женщины на свете, мама с Аленой любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.

Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом в руке. Не раздумывая, закатал рукав халата. Приготовился, стиснул зубы.

Регенерация? Посмотрим!

Он резко поднял нож и полоснул лезвием по запястью.

Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился. Но этого мгновения сознанию хватило, чтобы снова вернуть его в прошлое.

2.

Они стояли на пологой крыше, а под ногами гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. И жизнь здесь была такая же – легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.

Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, но Тарас отвечал односложно.

– Как тебе вид? – осведомился Петровский. – Высота, кстати, обычного шестиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.

– Я приехал сюда не видами любоваться, – буркнул Максим. – И не архитектурными изысками.

Петровский облокотился о перила ограждения.

– Вопросы, – сказал он задумчиво. – Всем нам нужны ответы на вопросы.

– Да, нужны, – сказал Максим. – А мне они нужны больше всех.

– Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, – повернулся к нему Тарас. – Ответа у меня нет. Я скажу так: толком не знаю. Происходит Превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это случается по-своему.

– Интересно, – нахмурился Максим. – Дали лекарство, а теперь – не знаю, понятия не имею… Как-то недостойно, не считаете?

– Тебе лекарство для чего давали?

– Чтобы жить долго и счастливо.

– Так живи! Что тебе мешает?

– Вопросы.

– На большинство твоих вопросов не ответит никто. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты пока не осознал до конца. Нужно время.

– Мне нужно не время, – упрямо произнес Максим. – Ну как вы не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Я думаю, кровь. Чья?

Петровский посмотрел вниз.

– Рано, – ответил он. – Ты еще не готов к этому.

Максим вздохнул.

– Послушайте… Не стоит наводить тень на плетень. Вам это не идет. Я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука – из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина? Ну пожалуйста! Мне нужен ответ!

– Зачем? Тебе плохо?

– Нет, черт возьми! – взорвался Максим. – Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, а?

– Кто ты теперь? Дурацкий вопрос. А кто я? Кто мы все? Ты не сумеешь осознать за пять минут. Это процесс длиною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять новое и научиться себя контролировать. Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь – король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. И последнее задание – познай себя, помнишь?

– Я познаю. Я, честное слово, познаю. И я сделаю для вас все, что обещал. Только скажите мне – кто я?

– Ты… Один из немногих. Один из немногих, кому мы решили помочь. Ты думаешь, это просто? Сотни людей просят меня о помощи, но я отказываю. Знаешь почему?

– Почему?.

– Потому что нам не нужны дебилы. Нам не нужны дауны. Кретины, имеющие по двадцать пять вилл на Средиземноморье и пытающиеся правдами и неправдами пролезть в рай и пропихнуть туда же недалеких, не умеющих ничего делать деток своих мажорных. Мы ищем людей вроде тебя. Молодых талантливых ребят, которые гробят лучшие годы, гнут спину на зажравшихся ублюдков. Ребят, которых травят, потому что у нас сейчас только сильный прав, ребят, которые не могут приложить руки к чему-то стоящему и попадают в услужение к продажным тварям, которые тащат их в криминал, а потом подставляют. Ребят, которые спиваются, вешаются, садятся на иглу из-за беспросветности нашей поганой действительности. Мы можем их защитить и дать нечто большее. Мы можем дать им веру и дело. И даем. А потом вот приходит такой, как ты, и говорит: кто я? Ты – наш. И больше уже ничей. – Петровский хмуро посмотрел на Максима. – Только не подумай, что мы команда 911. Или небесная «Скорая помощь». Просто нам нужны хорошие люди. И я не хочу, чтобы таких, как ты, распинала всякая мразь.

– И все-таки, – произнес Максим. – Один простой ответ. Пожалуйста.

– Достал, – сказал Петровский и, вновь облокотившись на перила, посмотрел вниз. Там зеленел роскошный, ухоженный сад. – Если бы я знал, что ты прилипнешь, как банный лист, ничего бы тебе не давал.

Налетел резкий порыв ветра. Петровский молчал секунду, потом повернулся к Максиму.

– Хочешь знать, кто ты? Проверь. – Он кивнул вниз. – Прыгни.

Максим оторопел. – Что?

– Прыгни вниз, – невозмутимо повторил Тарас. – Испытай себя. Не бойся, с тобой ничего не случится.

Максим осторожно перегнулся через перила и присвистнул. Высота была приличная – все-таки шестиэтажный дом, а внизу раскинули кроны деревья. Воображение сейчас же нарисовало его тело, распятое на садовой ограде, с переломанными ногами и истекающее кровью. Кошмар… Он непроизвольно отшатнулся назад и встретился со спокойным, изучающим взглядом Петровского.

– Я не смертник, – сказал он. – У меня пока все дома.

– Я разве сказал, что ты не в себе? Просто убедись, что ты больше не человек. Ты попросил помочь тебе – пожалуйста. Решил строить новую жизнь – милости просим. Но не жди от меня объяснений. Я даю ответы только тогда, когда считаю нужным. Только тогда, когда считаю, что время пришло. Ты понял?

– Понял, – кивнул Максим. – А вы не боитесь…

– Таких, как ты? – улыбнулся Тарас, и в улыбке его было что-то от звериного оскала. – А ты-то как думаешь?

– Вы тоже, – внезапно догадался Максим, чувствуя, как по спине сбегает тонкая струйка пота. – Это ваша кровь была там, в пробирке. Вы переделываете мир под себя. – Он попятился. – Вы сколачиваете себе армию… И все красивые слова только…

– Армию? – Тарас поднял бровь. – А что? Идея хороша. Только пойми простую вещь. Добро должно быть с кулаками. С острыми зубами, чтобы выжить. Чтобы успеть вытянуть из болота таких олухов, как ты. Толстовские идеи о непротивлении злу умерли, когда родился дедушка Ленин. Если тебе нравится слово «армия», называй нас так. Только не забудь, что и ты уже новобранец. Ты вступил в нее сразу после инъекции. Вчера, помнишь?

– Не-ет, – замотал головой Максим. – Я такой же, как все. Я не хочу. Я никуда не вступал…

– Такой же? – фыркнул Тарас. – Ты – такой же?

– Да, я…

Максим не успел договорить.

Тарас внезапно исчез, и странная, непонятная сила оторвала Максима от крыши и швырнула вниз. Он успел заметить, как перила стремительно пронеслись мимо, его инстинктивно растопыренные в попытке за что-то зацепиться руки скользнули по ним, ощутив тепло нагретого солнцем металла. Сила понесла его дальше, вниз, к раскинувшим зеленые объятия деревьям. Он ощутил напор воздуха, увидел стремительно приближающуюся землю, распахнул в беззвучном крике рот и задохнулся. Легкие разрывались, а желудок провалился неведомо куда. Он подумал о маме и почему-то об Алене, а мозг с ужасом отсчитывал секунды до падения.

Потом был удар.

Режущая боль обожгла левую руку. Максим сломал ветку, вторую, третью, листья хлестали по онемевшему лицу, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело все падало и падало вниз.

Максим рухнул на землю. Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей. Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать, давился, захлебывался кровью…

В следующий миг Максим увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Ощутил вонзившиеся в тело сучья и рассмотрел вспоротый левый бок. И почувствовал, как из окровавленного предплечья толчками выплескивается его жизнь.

Потом сила подняла его голову. Сквозь туман Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.

– Что случилось? – прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.

– Н-да, – произнес Тарас, – герой спекся. А все туда же, старших учить. – Он поднялся и брезгливо отер о штанину руку, вымазанную в крови. – Ты полежи тут, приди в себя. Потом зайдешь в дом, поговорим.

Максим потерял сознание.

3.

Сквозь листву светило осеннее солнце, а по щеке кто-то полз. Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхнув маленького жучка. Он лежал на куче сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.

Он провел рукой по лицу. Исцарапанные пальцы были сплошь в засохшей крови. Со страхом ожидая боли, Максим поднялся на ноги.

Ничего.

Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву, но вместо этого, осторожно ступая, словно во сне, пошел к дому. Он только что рухнул с крыши, переломал себе все кости и потерял много крови. Но Максим не верил. Боли не было. Был только один вопрос. Кто он теперь?

Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь. В прихожей снял обувь и прислушался. В гостиной кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и незнакомый мужской голос.

Первое, что он увидел, было перекошенное лицо незнакомого молодого человека. Вначале на нем проступил ужас, потом растерянность и, наконец, отвращение. А дар речи у него, похоже, пропал.

– Э-э… Та… – попытался выдавить незнакомец.

Тарас сидел левее, спиной к двери, в кресле. Между ним и молодым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг.

– Присядь на диван, Максим, – не оборачиваясь, произнес Петровский. – Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?

Тот, которого звали Антоном, очевидно, пребывал в шоке. Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно собирать бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится вперед и не даст ему уйти.

– Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, – сказал Тарас.

Молодой замер.

– Знакомьтесь: Максим Дронов, Антон Тополев.

Антон посмотрел на вошедшего невидящими глазами, кивнул и поспешно ретировался. Через черный ход, кстати. Тарас откинулся на спинку и рассмеялся.

– Он ненормальный? – робко спросил Максим.

Тарас повернулся в кресле и хмыкнул.

– А ты иди сам на себя посмотри, – сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.

Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.

Вид его, перспективного молодого химика, был ужасен. И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева, и ему стало стыдно.

– Так, – продолжал Петровский. – Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим, купим что-нибудь.

– Скажите, – произнес Максим, словно не слыша, – я сплю?

Он поднял и покрутил, рассматривая, руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.

– Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом ноги… Бок… – Он поднял голову. – Это была галлюцинация? А дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?

– Ты не человек больше, Макс, – объяснил Петровский. – По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение проблем?

– Решение… – пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. – Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как теперь меня можно убить?

– А вот об этом мы поговорим попозже, – весело произнес Тарас. – Добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то неудобно как-то, я такой уважаемый дядька…

Максим снова посмотрел на себя в зеркало.

«Невозможно, – сказал он себе. – Меня больше невозможно просто убить…»

4.

– Ох! – вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванна были в крови.

Кто-то стучал в дверь.

– Открой сейчас же! – кричала Алена с той стороны. – Ты что, заснул там?

А Максим все еще падал с шестого этажа.

Встряхнулся. Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука была в полном порядке. Как и все тело во сне, после ужасного падения. Он открыл рот, рассматривая запястье.

– Максим!

– Я сейчас, Ален, – торопливо ответил он. – Заснул немного, извини.

– Свалился ты на мою голову, – пробурчала она и, судя по звуку шагов, удалилась на кухню.

Максим перевел дух. Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Лицо расплылось в улыбке. «Ну, что же, – подумал он. – Здравствуй, мир бессмертных!» Быстро сполоснул ванну. Умылся перед зеркалом. Причесался. Оставаться у Алены или ехать домой? Максим задумался. Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит. Его затрясло, как в лихорадке.

«Меня убили! Меня же убили!…» Больно… Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… Что-то красное перед глазами… Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно… Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем. Голова гудит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца…

– Отойдите, – говорит кто-то рядом.

Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове… Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает безмолвие. Угольно-черная темнота медленно наползает со всех сторон. Чьи-то ноги в ботинках около глаз.

Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.

«Семен! Как же я тебя ненавижу! Никому не позволю больше пытаться меня убить…»

И вдруг в нем проснулся другой Максим. Тот, которого похоронили в Битцевском парке. Он был хладнокровен, уравновешен и мудр. Другой Максим сам хотел стать убийцей.

– Нам не нужен никто, – сказал он холодно. – Ни Петровский, ни мама, ни уж тем более Алена. Хватит прятаться от проблем. Взгляни на себя. Реакция, сила, регенерация… Ты сам смертоносная машина, парень. Ты можешь любого стереть в порошок голыми руками. Стоит только отвлечься от дешевой морали. Не убий? Что за философия такая? Когда это придумали? Мы с тобой больше не станем подставлять для удара вторую щеку. Пора закончить историю с институтским приятелем, парень. Пора заглянуть Семену в трусливые глаза.

– А Тарас? – издал жалобный стон Максим.

– Вспомни!

– Что вспомнить? Я не могу!

– Вспомни! – крикнул на него другой, восставший из небытия. – Вспоминай! Тот день, ту ночь, когда тебя убивали…

5.

Косой дождь барабанил по лобовому стеклу, оставляя разводы, которые сбивали судорожно дергающиеся дворники. Небеса сегодня разверзлись или природа заранее оплакивала приговоренного к смерти?

Тарас покосился на Максима, вздохнул и вытащил что-то из кармана плаща.

– На, – сказал он, протягивая ему тонкую стальную фляжку, – расслабься.

Максим принял ее с благодарностью. Тополев, сидевший на заднем сиденье, несколько секунд с сочувствием наблюдал, как он трясущимися руками пытается отвинтить колпачок, потом без объяснений отобрал флягу, открыл сам и вернул обратно.

– Ты не спеши, – сказал заботливо Тополев. – Успеешь.

Максим сделал пару глотков и ощутил, как приятное тепло разлилось по жилам.

– Соберись, – произнес Тарас, не оборачиваясь. – Помни, ты сильнее их. Во много раз сильнее. Я знаю, ты сумеешь.

Максим посмотрел в окно. «По ком же ты, мать-природа, нынче слезы льешь? Не по мне, – вдруг подумал он зло. – Я выживу. Я обязательно выживу и вернусь. Плачь по этим… ловкачам».

Он решительно завинтил крышку фляжки и отдал ее Антону.

– Я справлюсь, – кивнул Максим. – Но если что…

– Никаких «если», – жестко перебил его Тарас. – Нас ждет работа. У тебя еще много любви, открытий и радости впереди. Это просто этап. Очень неприятный этап твоей жизни. И последнее. Тебе сейчас будет очень больно. Так больно тебе не было никогда в жизни. И страшно. У тебя будет только одиночество, боль и страх. Разбуди в себе ненависть. Помни о нас. Помни о справедливости. О своей матери, Максим. Тебя сейчас будут убивать. Хладнокровно и безжалостно. Ты многое поймешь в эту ночь. О себе и о людях… Но помни. Ты – прав! Ты – силен! И ты с нами…

Максим поиграл желваками.

– Вы это уже проходили, – понял он. Петровский промолчал.

– В жизни много этапов, – ответил он. – Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, как младенец, человеком. С планами на будущее… – Тарас умолк, всматриваясь в темноту за стеклом.

– А когда такой этап проходили вы?

– В который из разов? – горько усмехнулся Петровский.

– Мы заберем тебя, – поспешил заверить Тополев. – Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.

– Помню, – вновь кивнул Максим.

– Давай, – кивнул Тарас. Разговор был окончен. Максим оглядел салон и решительно открыл дверь.

– Тарас… Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, – бросил Максим напоследок.

Снаружи ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засунул руки в карманы куртки. Все-таки подходящий они выбрали вечерок для расставания с жизнью.

«Мерседес» Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь. Максим остался совершенно один на пустой дороге.

«Клянусь, – сказал он себе, подняв голову к черному небу. – Обещаю, что вернусь к тебе, Семен. Что бы ни говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты».

Он посмотрел на свое отражение в луже…

6.

… и встретился взглядом со своим отражением в зеркале ванной.

– Понял? – спросил жестко тот, проснувшийся. – Вспомнил нашу клятву? Теперь мы вместе?

Максим почти вплотную приблизил к зеркалу лицо.

– Сукин ты сын, – произнес он. – А когда мы с тобой были не вместе?

Через несколько минут Максим осторожно прокрался в комнату и, сняв телефонную трубку, нажал кнопку.

Мама подошла почти сразу.

– Ма, это опять я, – сказал Максим, стараясь, чтобы голос его звучал максимально беззаботно. – Прости, что беспокою. Ты не подскажешь мой старый рабочий телефон?

Тарас Петровский

1.

Петровский сидел с коммерческим директором уже около часа, в который раз убеждаясь, что коммерция – это не его. Тараса сейчас вообще мало что интересовало, кроме истории с Максимом. Он почти не спал этой ночью.

Вернувшись из отделения милиции, они с Антоном занялись картотекой. Перевернули всех – и мертвых, и живых. Потом устроили ночные консультации с Вепрем. Тот не сказал ничего дельного.

Зачем ему нужен был Дронов? Тарас видел только одно применение. Максим через несколько дней, а может быть, и часов, должен был превратиться в идеальное орудие убийства. Неуязвимое и неотвратимое.

«Ну почему же так… – размышлял Тарас, косясь на разложенные коммерческим директором красочные графики. – Почему за все приходится платить? Почему ничего, даже бессмертие, нельзя получить просто так?»

Коммерческий водил пальцем по схеме, что-то доступно объясняя. Увлеченно так тыкал аккуратным ухоженным пальцем. Игорь Нелетов был настоящим профессионалом и в бытность свою на вольных хлебах построил с нуля не одну крупную компанию. Тарас постарался вспомнить его резюме. Вроде бы целых четыре. После таких успехов Игорь немного расслабился, решил, что ему теперь все по плечу, организовал ребят с подставными фирмами и вышел на большую дорогу. Банки, кредиты и деньги сыпались, как из рога изобилия. А потом его пришли убивать из подставленного банка, давшего его очередной крупной компании огромный кредит. Как с удивлением осознали позже банкиры, «невозвратный».

Так Игорь Нелетов познакомился с Петровским.

– Вот ты заладил: рынок, рынок, – включился в разговор Тарас, попыхивая трубкой. – А какой для нас рынок? У нас же объемы крошечные, а стоимость – ого-го!

– Рынок нас ждет, Тарас Васильевич, – помотал головой Нелетов. – Я уверен, попробовать можно по нескольким направлениям сразу. Наметки у меня есть, с Антоном это мы уже обсуждали.

– И что Антон? – поинтересовался Петровский.

Тополев, потрясенный вчерашним посещением отделения милиции, с утра, ни свет ни заря, помчался прямо из офиса к матери Дронова. Поехал сам, никому не доверил. Петровский кинул беспокойный взгляд на непривычно молчаливый сегодня мобильник. Что-то не звонит Антон…

– Он полностью согласен с моими доводами, Тарас Васильевич, – отвлек его от раздумий Нелетов. – Кроме того, есть предложения по снижению стоимости.

– И какие?

Игорь поднял на него глаза, и Петровскому опять показалось, что тот смотрит сквозь него. Увидев впервые этот взгляд, Тарас сразу понял, что Нелетов – его человек. Так и получилось, только много, много позже.

– Нам сейчас очень нужны свои химики.

– Я подумал об этом, – сказал Тарас. – Один крупный специалист уже с нами сотрудничает. Вернее, скоро начнет. Ты что-нибудь слышал про «Сигму», Игорь?

– Это какая-то очень сильная наркота? – неуверенно спросил Нелетов. – Где-то читал, не помню. Говорят, привыкание чуть ли не с первой дозы, нет?

«Молодец, – подумал Тарас. – Ай да коммерция!»

– Со второй или третьей, – поправил он. – Цены на нее просто бешеные. А создатель «Сигмы» теперь у нас.

Нелетов поморщился.

– Опять сыворотка? Может, не стоило ее тратить на такого…

– На какого?

– Он ведь прекрасно знал, что делает.

Петровский, прищурившись, посмотрел на Игоря. Люди очень быстро забывают собственные грехи, и Нелетов – не исключение.

– Сколько вы тогда банков кинули? – вскользь осведомился Тарас. – Восемь, семь?…

– Двенадцать, – буркнул Игорь. – Но от этого никто не умирал.

– Всего-то два самоубийства управляющих, – покачал головой Петровский. – А вообще, ты прав. Приятно поговорить с бывшим Робин Гудом. Только вот с бывшим ли?

– С бывшим, – кивнул Нелетов. – Теперь я безгрешен, как ангел. Но мы отошли от темы.

– Да…

Нелетов взял чашку с кофе, подул и осторожно отхлебнул. Тарас немедленно вспомнил про свою.

– Намечается проблема, – сказал Игорь. – Даже с помощью вашего гения мы все равно не сумеем перекрыть весь ассортимент. Есть очень сложные позиции. Например, Е-40.

Тарас потер подбородок. «Куда же пропал Антон, – подумал он. – Где его черти носят?»

– На эту позицию и спрос не велик, – вслух сказал Петровский, пожимая плечами. – Что мы можем из нее выжать?

– Ну как же, Тарас Васильевич… Половина, да что там, все любители острых ощущений готовы будут отдать любые деньги за возможность полетать без каких-либо приспособлений. А идеальное зрение в темноте? А плавание под водой без акваланга?

– Постой-ка, постой… Е-40? – Петровский на мгновение задумался. Вспомнив, о чем речь, невольно рассмеялся. – Эк, куда вы на пару с Антоном… Или это ты один придумал?

– На пару, – ответил Нелетов.

На его тонких губах тоже промелькнуло подобие улыбки.

– А побочные эффекты?

– Ну, если сделать антидот и продавать дозировано…

– Антидот, – фыркнул Петровский. – Это ведь намного хуже «Сигмы», Игорь, дорогой. С «Сигмы» хоть слезть можно. С трудом, но, говорят, можно. А с Е-40 как? Это уже, извините, на всю жизнь…

– Тарас Васильевич! Для экстремальщика Е-40 – лучший выбор. Они и так жить спокойно не могут. Хорошо, давайте протестируем. Пара моих приятелей хоть сейчас готовы на стенд. Что скажете?

– Ты рассказал им? – вопросительно поднял брови Петровский.

– Только общая информация. Минусы и плюсы. Напирая в основном на минусы. И знаете, что мне сказал один из них?

Тарас прищурился.

– Что жизнь без этой штуки для него не жизнь? – произнес он.

Нелетов кивнул.

– Именно в этих выражениях и сказал.

Тарас задумчиво постучал пальцами по столу. «Е-40, – подумал он. – Мне бы проблемы твоих экстремальщиков, Игорек. С радостью бы махнулся».

– Чревато, конечно, но попробовать стоит, – сказал он. – Что ж, делай. Проверяй, тестируй, запускай в производство… Или есть проблемы?

Нелетов замялся.

– Вопрос в том, что Вепрь отказывается, – признал он. – Его можно понять – половина всех позиций проходит через его руки. Он считает, что скоро у него не останется сил. Он уже чувствует это.

– Опять Вепрь… – нахмурился Тарас. – Ишь ты… Сил у него не останется. Да на нем пахать надо! А чувствует он, что ему опять пора на Канары. Ты же знаешь Вепря. Он уникален. Но незаменим ли, Игорь? Надоели его выкрутасы хуже горькой редьки. Мы с Антоном это на днях обсуждали.

– Пока незаменим, – вздохнул Нелетов. – Мы с Антоном ищем варианты. Но пока не можем обойтись без него.

– А он, конечно же, это понимает…

– Естественно. Это понимают все. Даже Лизочка.

Лиза, очаровательное существо, была секретаршей Петровского. За многие годы жизни Тарас не встречал более редкостной и самовлюбленной дуры. В офисе ее держали из-за великолепных форм, томного голоса и высокой скорости печати на компьютере, по крайней мере так уверял Антон. Впрочем, у Тараса были сильные сомнения в том, что Лизин рабочий день заканчивается на работе. Почему вот сейчас Тополев не звонит по делу? Чем он занят?

– Очень плохо, – произнес Петровский вслух. – Очень плохо, что Вепрь взял нас за горло. Он не самый плохой человек и прекрасный специалист. Может, ты хотя бы порекомендуешь ему немного убавить аппетиты? Откровенно говоря, мне совсем не хочется что-либо менять.

– Хорошо, Тарас Васильевич. Я с ним поговорю, – кивнул Нелетов и что-то быстро черканул в блокноте. – Что-нибудь еще?

– Да…

Закончить Петровский не успел. В кармане запел мобильник. У Тараса словно камень с души свалился. Объявился-таки Антоша, умница! И какая разница, заканчивается Лизин день в семь или нет? Несколько мгновений Петровский смотрел то на поющий телефон, то на Нелетова.

– Ты уж извини меня, Игорь, – наконец виновато произнес он. – Совсем времени нет. Давай, может, мы с тобой в другой раз пообщаемся?

2.

Он дождался, когда Нелетов закроет за собой дверь, и отложил трубку в сторону. Телефон продолжал трезвонить. Номер не определен. Это не Антон. Но почему-то Тарас был уверен, что звонит кто-то не менее важный и нужный сегодня.

– Да? – спросил Петровский.

Незнакомый холодный голос произнес:

– Здравствуйте, Тарас Васильевич.

Тарасу инстинктивно захотелось отстраниться от трубки, настолько откровенная неприязнь сквозила в тоне собеседника.

– С кем имею честь? – осведомился он.

На другом конце раздался сдавленный смешок:

– Не узнаете? Странно. Я же ваш воспитанник.

Петровский поморщился, вспоминая. Что-то много старых друзей и знакомых появилось у него за последние дни…

– Это Максим Дронов говорит, – подсказали ему на другом конце.

У Тараса подпрыгнуло сердце.

– Макс! – радостно воскликнул он. – Ты? Я совсем тебя не узнал. Богатым будешь. Где ты? Как ты? Мы уже все с ног сбились.

– Жив-здоров, как вы и предсказывали, – ответил Максим. – В полный рост осваиваю нового себя.

– Постой-ка, – встревоженно спросил Петровский. – Ты охрип, что ли?

– Ну, это вряд ли. Теперь же благодаря вам ко мне ни одна зараза не пристает.

– Почему ты так разговариваешь? Считаешь меня в чем-то виноватым?

– Виноватым? – после паузы переспросил Максим. – Если бы считал, то говорил бы с вами в другом месте и совсем иначе. Уж поверьте. Научился. У меня к вам один вопрос, Тарас Васильевич.

– Какой?

– Почему вы мне не оставили выбора? Почему позволили им меня убить? Я не в восторге от того, что играл роль скотины на бойне, Тарас Васильевич! Объясните мне, тупому, почему не позволили отправить их на тот свет? Почему не дали порвать их на части?

Петровский вытер пот со лба.

– Мы же с тобой все это обсуждали, – ответил Тарас как можно спокойнее. – У них целая организация, Максим. Тебя бы не оставили в покое. И тебя и маму.

– Вы что, их пожалели?! – крикнул в трубку Максим. – Этих палачей?

Внезапно Петровский все понял. И странно изменившийся голос, и манера говорить, и претензии, сыпавшиеся, как из рога изобилия. Началось. От осознания непоправимого, невозможного, необратимого у него перехватило дыхание.

– Постой, Максим! – закричал Петровский в трубку. – Остановись! Послушай меня секунду!

В трубке молчали.

– Слушаю.

– Ничего бесплатного не бывает. Я говорил тебе об этом. Тогда, перед… Но я не мог тебе рассказать всего. Ты стал другим. Тебя непросто убить, верно. Но есть и обратная сторона медали. Помнишь, я говорил, что ты станешь нечеловеком?

– Конечно, помню.

– Послушай себя. Голос твой изменился. Ты готов убить любого, вставшего у тебя на пути. Ты исступленно жаждешь крови. Ты невменяем и неуправляем, Максим, и можешь натворить такого, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. И только я могу тебе помочь.

– Чем же?

– Существует сыворотка, – торопливо начал объяснять Петровский. – Специальная сыворотка, своего рода антидот, который сдерживает ненависть, пожирающую тебя изнутри. Я много раз проходил через твое состояние, Максим, и прекрасно знаю, что ты сейчас испытываешь. Одумайся! Всего один маленький укол, и ты в полном порядке. Приезжай ко мне, все сделаем. Или нет. Скажи, где ты, я приеду. Я приеду когда и куда угодно, ты только скажи. Все должно было пойти иначе. Мы были уверены, что все получится, как обычно, и что до твоего теперешнего состояния не дойдет. Ты же уже двое суток должен был быть у нас, понимаешь?

– Маленький укольчик. Я уже сделал на днях один. Помните? Жаль, что вы меня не забрали, – произнес Максим без всякого сожаления. – Но сейчас я никуда не поеду, Тарас. У меня на сегодня запланирована встреча.

– Максим, – почти умоляюще сказал Петровский. – Ты прольешь много невинной крови. Остановись, пока не…

– Невинной?! – перебил его Максим. – Вы о чем? О крови людей, которые меня убивали?

– Нет, не о них, конечно. Но… Послушай…

– Нам не о чем больше говорить, – после секундной паузы сказал Дронов и отключился.

– Максим! – закричал Петровский в бешенстве.

Посмотрел на дисплей. «Номер не определен», – горела надпись.

– Черт! – Тарас швырнул телефон на стол. – Дурак! Сопляк! Что ты делаешь! Остановись немедленно!

Он вскочил и нервно заходил по кабинету. «Что же делать? Как его остановить? Где находится эта его работа? Черт, ну где же ты, Антон? Почему не звонишь, когда ты так нужен?!»

Словно угадав его мысли, кротко запел селектор. Тарас бросился к столу.

– Да?

– Тарас Васильевич, Топо… – начала Лиза.

– Соединяй! – перебил он ее и схватил трубку внутреннего телефона.

– Алло! – закричал Петровский нетерпеливо.

– Тарас Васи… – начал было Тополев.

– Ты узнал, где его старая работа? – перебил Петровский.

– Узнал. Мать телефон дала, Тарас Ва…

– Давай диктуй.

– Сейчас.

Петровский сунул руку к письменному прибору на столе и вспомнил, что по своей дурацкой привычке вытащил ручку и, как обычно, забыл в машине. Он выдвинул ящик стола, один, второй… Третий, нижний, от резкого рывка вывалился на пол. Ручки нигде не было.

«Сегодня, наверное, не мой день», – подумал он и выругался про себя.

– Готовы? – осведомился Антон.

– Готов, – махнул рукой Петровский. Он сосредоточился. Поиски ручки странным образом его успокоили. Антон продиктовал семь цифр.

– А что случилось-то? – спросил озадаченно он в конце. – Что за спешка такая?

– Максим звонил, – буркнул Петровский, старательно повторяя про себя телефонный номер.

– Он матери тоже звонил, – сказал Антон. – Вчера, два раза. Мы с вами в это время в милиции были.

– А два раза-то зачем? – удивился Тарас.

– Телефон своей старой работы спрашивал. Наверное, не до конца все вспомнил.

Петровский сел прямо на стол. Все его предчувствия оправдались. Максим Дронов вышел на финишную прямую. И надо было его опередить во что бы то ни стало.

– Дуй в офис, – после паузы сказал Петровский. – Быстро. Максим хочет нанести визит друзьям. А у него с часу на час должно начаться Превращение.

– А антидот?

– Какой, к черту, антидот?! – взорвался Петровский. – Дронов у нас в офисе появлялся, что ли? Или ты не понял, Антон? Повторяю еще раз. У него начинается Превращение…

– О чем вы? Какое превращение, Тарас Васильевич? Что, вот так, прямо среди бела дня?

– До вечера, конечно, у нас время есть. Но у него уже голос изменился, – произнес Петровский. – Это первый признак. Так что давай, Антон, в темпе. Я жду.

Вадим Немченко

1.

Утро Вадим встречал в гостиной. Он сидел со стаканом коньяка, изредка косясь в угол, где вчера появился ночной гость. Поэтому когда зазвенел телефон, Немченко обрадовался. Хорошо, что Голос для разнообразия решил воспользоваться простым средством общения. Впрочем, заряженный и смазанный пистолет уже лежал у Вадима под рукой.

– Не спишь? – осведомился Голос.

– Я встаю рано, – ответил Вадим. – А ты-то спишь вообще?

– Редко. Раз или два в неделю.

– Надо многое успеть?

– Ты даже не представляешь себе, сколько.

– Например, моих людей напугать до потери сознания.

– Хм… Проверял на складе, значит?

– А я всегда проверяю.

– А доверяешь?

– Редко.

– Всегда считал, что мы похожи.

Немченко помолчал.

– Слушай, – произнес он, – а ты вообще человек?

Голос издал звук, отдаленно напоминающий смешок.

– У нас что, начался период доверительных отношений?

Немченко хмыкнул.

– Просто сейчас три ночи, а поговорить не о чем.

– Поговорить всегда есть о чем, – сказал Голос. – У меня нет времени на размазывание соплей. Я хочу, чтобы ты бросил свой коньяк, лег и отдохнул как следует.

– Ты так заботлив… Прямо как мама. Но она давно умерла, – сказал Немченко, закидывая ноги на стол.

– Она, кстати, передает тебе огромный привет.

Ноги Вадима стали ватными.

– Как она там?

– Нормально, – устало ответил Голос. – Как и положено женщине, отравившей собственного отца и сдавшей дядю чекистам.

– Ты что? – опешил Вадим.

– Любовь к людям – это у вас семейное, – усмехнулся Голос. – Недооценивал ты свою родню.

Потрясенный Немченко отхлебнул из стакана, не почувствовав вкуса.

– А еще кто? – после паузы поинтересовался он.

– Хочешь, я тебе завтра файл с твоей родословной скину? – устало спросил Голос. – Почему вы все такие одинаковые?

Вадим пожал плечами:

– Потому, что, наверное, люди.

– Потому, что у каждого куча скелетов в шкафу. А совесть скромно делает вид, что ничего не знает. Ну, ладно. Какие планы на завтра?

– Собираюсь съездить в цех, к Борзову. Хотя все утверждают, что Дронов твой мертв. Зачем он тебе сдался?

Я просмотрел файл – обычный парень, каких полгорода. Хочешь, я тебе другого найду?

– Вадим, – строго произнес Голос. – Хватит. А насчет Дронова все поймешь завтра. Думаю, ты его увидишь. По крайней мере, должен.

– Как же я увижу мертвого? – спросил Немченко и тут же сам ответил на вопрос. Видел уже, на днях.

– Не мертв он, – сказал Голос, и впервые за все время Вадиму послышалось в нем замешательство, – или… не знаю. Завтра ты будешь моими глазами.

– Так карты говорят? – попытался сострить Немченко.

– Так говорю я.

– Мне его брать? Ну, если встречу…

Голос помолчал.

– Завтра решим, – после паузы сказал он. – Посмотрим вначале, оглядимся. Ложись спать. День у тебя завтра будет что надо.

– А если я не хочу?

– Нет, Вадим. Ты очень хочешь спать.

Внезапно Немченко почувствовал, как веки отяжелели, а глаза сами собой закрываются.

– Эй, погоди… – начал было он.

– Поспи, Вадим, – оборвал его Голос. – И возьми с собой завтра к Борзову хорошую команду. Обязательно.

Голова Вадима безвольно опустилась на стол, а тело обмякло в кресле.

Во сне, взявшись за руки с давно умершей женой, он шел по залитым солнцем Воробьевым горам. Шел и беззаботно, счастливо улыбался.

Своим друзьям Голос умел дарить хорошие сны.

2.

Из офиса они выехали на трех машинах.

Помня ночные наставления Голоса, Вадим взял с собой девять человек. Сашка он посадил к себе в автомобиль и, в качестве компенсации за вчерашнее нервное потрясение, назначил старшим. Приободренный таким образом, тот немедленно развил бурную деятельность. Для начала проинструктировал всех, раздал оружие и заставил привести машины в порядок. Потом, почему-то решив, что начинается серьезная заварушка, Сашок попытался на каждого бойца напялить армейскую каску в комплекте с бронежилетом. Пойман он был Вадимом, когда старательно засовывал в багажник одного из джипов ручной гранатомет, после чего немедленно остановлен, осмеян и разжалован.

После вчерашней поездки на склад у Сашка в голове что-то сдвинулось. Прибыв с утра в офис, он заперся в дежурке и принялся за рапорт. Очевидно, сочинения ему давались нелегко, потому что текст на полтора листа сочинялся почти два часа и содержал жуткое количество грамматических ошибок. Когда же Вадим принялся знакомиться с его творением, Сашок стоял рядом, вытянувшись по стойке «смирно» и преданно заглядывая Немченко в глаза.

– Что, все так и было? – завершив чтение, поинтересовался слегка обалдевший Немченко.

Сашок кивнул. Вадим молча поднялся, достал из бара бутылку и налил ему стакан самого дорогого коньяка.

Он и сейчас, трясясь в джипе по ухабам, поглядывал на Сашка с сочувствием. «Досталось парню, – думал Немченко. – Да и сегодня тоже. Каски эти несчастные, гранатомет… Может, стоило взять? Может, крутовато я с ним обошелся?»

Место, где располагался офис Борзова, оказалось безлюдным и глухим. Рядовая периферийная промзона, с грязными разбитыми дорогами, обшарпанными бетонными заборами и ржавыми рельсами давно заброшенных железнодорожных веток. К счастью, выяснилось, что Коля, водитель машины Немченко, жил раньше где-то неподалеку и прекрасно знал эти места.

– Этой дорогой все местные забулдыги на МКАД выбираются, чтоб менты не шерстили, – популярно объяснил он. – Но некоторых все одно на выезде ловят.

«Разновидность чисто русского спорта, – подумал Вадим. – Одни получают адреналин, выступая в роли жертвы, другие – играя в охотников. Все всё знают, но никто ничего не делает. Да, умом Россию не понять…»

Даже несмотря на крепкую подвеску, их мотало и трясло в машине, как лягушек в банке. Джип иногда врезался в глубокие лужи, и грязная вода брызгала на лобовое стекло. Тогда все начинало походить на прогулочную экскурсию на катере. Но Коля справлялся.

В очередной раз, свернув по петлявшей между нескончаемых складов, гаражных стоянок и просто заборов неясного назначения разбитой дороге, он уверенно припарковался.

– Приехали, – весело сообщил Коля.

Через размазываемую дворниками грязь Вадим увидел большую стоянку, очередной забор и домик КПП рядом. КПП сильно смахивал на увеличенную собачью будку, на которой хозяин-гигант неровными взмахами кисти быстро набросал белой краской адрес.

Левее будки начинался ряд больших ржавых гаражей, а правее – ломаная линия сваленных в кучу строительных бытовок, с выбитыми стеклами и зияющими дырами сорванных с петель дверей.

– Зря гранатомет не взяли, – прошепелявил Сашок у Вадима над ухом. В самом начале пути, на первой же серьезной кочке он прикусил язык и страдал всю дорогу. – Большая ошибка.

Немченко был готов с ним согласиться.

Около увеличенной собачьей будки стояло две грязных «Газели» и «ЗИЛ» с раскуроченным двигателем. Джипы Вадима казались рядом с ними чуть ли не космическими ракетами.

Немченко обернулся к Сашку.

– Сходи узнай, где там, – велел он. – А то, может, по территории еще километра два пешком по пояс в грязи топать.

Не успел Сашок открыть дверь, как к машине с разных сторон бросились местные собаки – не меньше десятка, взъерошенные, с оскаленными пастями, настоящие городские волки.

Сашок запрыгнул обратно и умоляюще посмотрел на Немченко. Собак, как помнил Вадим, тот до смерти боялся с детства.

– Ладно, – вздохнул Вадим и высунулся из машины, собираясь выяснить диспозицию самостоятельно.

Однако произошло чудо. Из будки вышел хмурый дед, одетый в телогрейку и валенки. Сторож посмотрел на джипы, недобро щурясь, и что-то сказал собакам. Тех как ветром сдуло.

– Иди, – кивнул Сашку Вадим. – Договаривайся с хозяином.

Через несколько минут ржавые, немилосердно скрипевшие ворота гостеприимно распахнулись. Сашок, стоя по щиколотку в грязи, помахал рукой, и джип въехал на территорию.

Раньше, до перестройки, тут, видимо, располагалась большая механизированная колонна, а потом предприимчивые работяги занялись бизнесом. Следы их коммерческой деятельности мелькали повсюду. Наполовину разобранный экскаватор, перевернутый трактор, брошенный на произвол судьбы погрузчик без колес и ковша… Автомобиль обогнул несколько полуразрушенных зданий и выехал… в другой мир. Вадим даже глазам своим не поверил.

У трехэтажного аккуратного здания, обсаженного зеленью, стояло множество иномарок. У подъезда располагалась круглая курилка. Трое молодых людей в строгих деловых костюмах что-то горячо обсуждали. Остальные, очевидно, строили светлое капиталистическое завтра, удобно устроившись в уютных кабинетах.

Сашок с досадой посмотрел на испачканные брюки.

– Здесь посидишь, – невозмутимо сказал Немченко, перехватив его взгляд. – Все равно кому-то надо присмотреть за машинами.

– А водилы на что? – обиделся Сашок.

– Ты там всех перепугаешь. Ладно, не дрейфь. Справимся.

3.

Семен Борзов оказался высоким широкоплечим парнем с бритым затылком и тяжелым взглядом. Одет он был не в костюм, вернее, в костюм неделовой. Словно проспавший летаргическим сном все десять лет перестройки и беспредела, он щеголял в спортивном комплекте от «Адидас». На шее красовалась массивная золотая цепь.

– С приездом, Вадим, – радушно произнес Семен. – Пошли сразу ко мне.

Немченко смерил его взглядом и внезапно почувствовал, как внутри зашевелилось раздражение. Талантливый парень, спортсмен и умница, каким он представлял себе Дронова, был стерт с лица земли таким вот недалеким гопником, человеком каменного века. «Как часто и несправедливо побеждает грязь и серость», – с горечью подумал Вадим.

Вслед за хозяином он прошел в кабинет. Двое крепких молодцев, игравших роли телохранителей, остались в приемной.

– Мы уже перешли на ты? – нахмурился Вадим, усаживаясь в кресло.

Семен осекся.

– Ну, между коллегами… – развел он руками.

– Какие мы с тобой коллеги, дружок? – холодно спросил Немченко. – Ты и я – это как небо и земля, понимаешь? И я не в десны с тобой целоваться приехал. Мне нужен Максим Дронов.

Ему показалось, что бритая лысина Семена позеленела от злости. «Давай, давай, – весело подумал Вадим. – Только дернись, дружок. Даже Шептун мне не указ при таком раскладе».

Очевидно, Семен это тоже понимал.

– Его у нас больше нет, – ответил он, проявляя чудеса выдержки. – Уволился.

– И вы его так просто отпустили? Печать-то поставили в трудовой книжке?

– Он отличный специалист… – начал было Семен, но Немченко, навалившись на стол и почти вплотную приблизившись к его лицу, оборвал его.

– Не парь меня, парень, – просто сказал Вадим. – Где и когда вы его слили?

– А кто он тебе? – отшатнулся Семен. – Ты кто такой вообще?

– Не хами, пацан, – не меняя позы, ответил Немченко. – Отвечай. Четко и внятно.

– Да я… – рука Борзова дернулась к телефону.

– У меня девять человек, Семен, – предупредил Вадим. – Только здесь. И в данный момент они не в нарды играют.

На лице Борзова изобразилась напряженная работа мысли.

– Ладно, – с натугой произнес он. – Правда ваша.

– Где и когда?

– Позавчера в Битце, – ответил Семен.

– Пять баллов, – откинулся в кресле удовлетворенный Немченко. – Ведь умеешь же разговаривать по-людски. Как дело было?

– Как обычно, – глухо произнес Семен. – Порезали немного. А потом, как всегда, контрольный в голову.

– Ты сам?

– Сам.

Вадим достал мобильный телефон из кармана. Набрал номер.

Голос отозвался сразу, словно ждал.

– Тут с тобой поговорить хотят, – сказал Вадим вместо приветствия и протянул трубку Семену. – Расскажи ему все, как мне, – произнес он. – И желательно во всех деталях.

Пока Семен подвергался обстоятельному допросу, Немченко осматривал кабинет. Очевидно, деньги у хозяина водились. Отделано все было на совесть, очень дорого, местами безвкусно, зато весьма эпатажно. «Бич всех лохов, дорвавшихся до денег, – философски заключил Немченко. – Но почему вместе с деньгами люди не приобретают хоть каплю вкуса?»

Семен протянул телефон обратно.

– С вами поговорить хотят. Немченко взял трубку. – Да?

– Странно, – сказал Голос. – Очень, очень странно. Никак у меня не сходятся концы с концами. Ты вот что, Вадим. Посиди там у него немного. Кофейку попей. Вот-вот что-то должно случиться. Сегодня это место самое активное. Грядет.

– Что?

Голос помолчал.

– Не знаю, – ответил он. – Но будь готов бросить все и уносить ноги. Даже людей своих.

– Все так серьезно? – напрягся Немченко.

– По-моему, да. И звони сразу, как только что-то изменится.

– Да объясни толком!

Голос вздохнул:

– Сам не знаю.

Он отключился. Вадим сунул телефон в карман и встретился с напряженным взглядом Борзова.

– Что происходит? – спросил Семен. – Это его родственник?

Ответить Немченко не успел. На столе Семена зазвонил городской телефон. Борзов дернулся, как от удара.

– Лучше ответь, – сказал Немченко спокойно. – Это точно тебя.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Семен негнущимися пальцами поднял трубку.

– Алло, – сказал он.

Ему что-то ответили. Вадим расслышал ровный мужской баритон. Кто это? Голос? Шептун?

Внезапно глаза Семена округлились, а лицо пошло пятнами. Рука явственно задрожала. Немченко, ничуть не стесняясь, привстал и приблизил ухо к трубке.

Это был странный монолог. Кто-то монотонно говорил, а Семен дрожал мелкой дрожью, но слушал. Его рука словно прилипла к телефону, и никакая сила не смогла бы ее сейчас оторвать.

Наконец на том конце провода воцарилась тишина, сменившаяся короткими гудками.

Борзов медленно опустил трубку. Руки его ходили ходуном, а лицо было мокрым от пота. Он поднял затравленные, бегающие глаза на Вадима. У Немченко чуть не открылся от удивления рот. Сидевший перед ним молодой парень за несколько минут постарел лет на десять.

– Это звонил Максим, – еле выговорил Семен Борзов. – Ваш мертвый Дронов обещал приехать ко мне в гости через час. Просто так. Поговорить.

Вадим машинально бросил взгляд на часы. Они показывали шесть двадцать четыре.

Часть четвертая Превращение

Тарас Петровский

1.

Карту района ему принесли через полчаса.

Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.

– Ну и что это? – осведомился Петровский.

– Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, – пожал Гальцев плечами.

– Интересно получается, – сказал Тарас. – Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов находится на Тверской, а окнами на Красную площадь смотрит?

Гальцев глянул на схему.

– Ага, – кивнул он. – Точно так, Тарас Васильевич.

Петровский откинулся в кресле.

– Знаете что, Денис, – произнес он, – я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший сотрудник, только очень ленивый. На наши проблемы вам плевать, а в «Полночи» вас интересует только зарплата. Может быть, вам сменить место работы?

Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.

– Тарас Васильевич…

– Что «Тарас Васильевич»?! – взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. – Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы что, издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!

– Но как? – развел Гальцев руками. – Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…

– А голову включать в дополнение к базе кто будет? – Петровский схватил листок. – Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта – улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находится, вы можете? Или это я сделать должен? А? Вы считаете, что книжный магазин «Москва» – это на самом деле замаскированная фабрика по производству наркотиков?

Гальцев открыл рот.

– Но как быть?…

– Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?

– Д-да…

Тарас вздохнул.

– Идите, Гальцев, – произнес он. – Ступайте и принесите то, что мне нужно.

Когда за ошарашенным Гальцевым закрылась дверь, Петровский поднялся и прошелся по кабинету. Мыслями он обратился к тому дню, когда они с Тополевым провожали Максима в Битцевский парк.

«Почему? – недоумевал он. – Что же тогда мы сделали не так? Почему Максим считает меня виноватым? Или Превращение, происходящее в организме, не оставляет ему шансов быть объективным? Может, он вообще перестал соображать, превратившись в машину, орудие убийства?»

В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались. Собственно, речь шла о нем, о лекарстве. Лекарстве для запутавшихся в жизни, смертельно больных людей.

2.

В салоне было тихо.

Антон, судя по выражению его лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забраться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе он думал тоже…

Мысли Петровского вертелись вокруг более грустных предметов. Тарас пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже отправлял таких вот Максимов, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах, навстречу судьбе. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два мужчинами. Ему всегда хотелось быть с ними, когда происходило это Превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, хорошие ли, плохие ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться рядом в этот момент. Не имел права видеть их. Он мог только встречать и ждать.

Не вернувшихся не было. Слишком совершенным оказалось лекарство, средство от отчаяния, панацея для загнанных в угол.

Петровский, вздохнув, полез за трубкой.

– Даже если мы его не найдем завтра в лесу, он все равно вернется, – обнадежил Антона Тарас. – Может быть, послезавтра, через три дня. Они всегда возвращаются… Странная ночь. – Он поднял голову и сквозь запотевшее стекло увидел почти полную, огромную луну. – Два дня до полнолуния. Дождь и Луна вместе. Такого я давно не видел. А возвращение гарантировано. – Тарас снова посмотрел на Антона. – Им всем нужен антидот, чтобы загнать внутрь то, что лезет наружу.

– Поэтому я никогда не думал о сыворотке, – буркнул Тополев. – Не хочу чувствовать себя рабом.

Во взгляде Тараса мелькнуло сожаление. Он тихонько рассмеялся.

– Рабом? Ты говоришь, рабом? – произнес он. – Мы с тобой давно вместе, но ты никогда не сумеешь понять, а я не смогу объяснить… В человеческом языке просто не хватит слов, чтобы описать, что такое стать на мгновение зверем. Ты никогда не узнаешь, что значит нестись по полю и вдыхать океан запахов, чувствовать вздыбленной шерстью малейшее движение воздуха и наслаждаться своим могучим, гибким, стремительным телом. Ты никогда не сумеешь понять, что такое ощутить себя настоящим животным, свободным и вольным, как ветер. Ты даже не понимаешь, что значит – раб. Люди, простые люди – вот настоящие рабы своих слабых, смертных тел, застывших в неизменных формах. Мы – властелины этого мира. И будущее – за нами…

Монолог Петровского, очевидно, произвел на Антона сильное впечатление. Он испытал два удивления сразу. Первое от того, что под личиной делового и предприимчивого Тараса скрывалась, оказывается, душа поэта, и второе, самое главное: он почувствовал себя неполноценным. Простым, обыкновенным человеком, который живет рядом с чудом, но не касается его. И, скорее всего, никогда не коснется. «Океан запахов… нестись по полю… – подумал Антон с внезапной завистью. – Да, людям этого не дано».

– Вот сбежит от нас Вепрь, – сказал он вслух, – и останетесь вы без вашего будущего. Поэты полей…

– Для того, чтобы стать оборотнем, – нравоучительно произнес Тарас, делая вид, что не заметил иронии, – не нужен никакой Вепрь. Достаточно одного меня, моей крови. А вот другие направления… Для этого как раз ты и существуешь. А Вепрь не сбежит, нет… Где он еще такое найдет?

– Такое?

– Ты же знаешь всех конкурентов, – пожал плечами Петровский. – Ну кто на рынке сильнее нас, а? Кто? У нас размах и движение вперед. А у остальных? Гадание на картах Таро? Кофейная гуща? Снятие сглазов дедовскими методами? Взять того же Максима… Ты полагаешь, ему будет неинтересно у нас работать? Что скажешь?

– Давайте оставим его в покое, – вместо ответа сказал Антон и посмотрел в темноту. – Ему сейчас не до нас.

– Не до нас… Тяжело рвать с прошлым. Особенно с грязным. Но это необходимо, если хочешь идти дальше. И вообще, Антон…

– Постойте, – внезапно перебил его Тополев. – Мне тут мысль пришла. Очень странная мысль. Извините, что перебил вас, Тарас Васильевич, но раньше я как-то не задумывался… Ведь оборотня можно убить?

– Да, – кивнул Тарас. – Серебряными пулями. Святой водой. Огнем… Хотя насчет последнего – не уверен, не пробовал. Гранатометом, наверное, тоже можно. Если разнести на куски – ведь есть же пределы регенерации? Хм, только еще попасть нужно. А что?

– Да, просто… Ведь если нет ни пуль, ни воды, ни крестов, короче, если оборотень никак явно себя не проявляет и за ним не носятся толпы фанатиков, если живет он себе спокойно, принимает антидот в полнолуние, трудится на службе… Он же автоматически становится бессмертным! Старые ткани регенерируют и отмирают. Отмирают и регенерируют, понимаете? Старения – нет! – Глаза его возбужденно засверкали. – Вы понимаете? Бессмертие!

– Я как-то не думал об этом, – пожал плечами Тарас. – Во всех книгах, фильмах обычно находился какой-нибудь молодчик… Ну и что?

– Как – ну и что?! – взвился Антон. – Мы головы ломаем, как найти применение какой-то Е-40, а тут под ногами – величайшая мечта человечества! И мы – единственные владельцы антидота! Да к нам очереди выстраиваться будут! Это же… Это… – Он задохнулся.

– Регенерация тканей, – произнес Петровский, – чудовищная сила и реакция. Звериная выносливость. Обострение всех чувств. Возможность превращения в волка. Выходит, я дал своим мальчикам в обмен на преданность не только это… Давай будем считать, что бессмертие я отдал им даром…

3.

К приезду Тополева все было готово. Две группы сидели в машинах, готовые сняться по первому сигналу, к территории цеха было подтянуто оцепление, а разошедшийся Гальцев даже предложил подключить спутник. Тарас посмотрел на его пылающее рвением лицо и, вздохнув, согласился. Сегодня на пользу могла пойти любая мелочь.

Беспокоили Петровского только два отдела: сканеры нейровозмущений и погодники. Последние никак не могли доложить о готовности.

– Долго добирался, – вместо приветствия сказал Петровский, увидев Тополева в дверях.

– Пробки, Тарас Васильевич, – виноватого развел руками Антон. – Но я сейчас…

– Все уже сделано, дружище, – поднялся Петровский. – Ждали только тебя.

– Что значит – ждали? Вы что, тоже?…

– Я же заварил эту кашу, – улыбнулся его начальник, и Антон только молча кивнул. Он знал, что Тарас принимал участие только в самых серьезных, жизненно важных для «Полночи» операциях.

Через двадцать минут, когда машины одна за другой выехали на улицы города, вышел на связь отдел сканирования.

– Тарас Васильевич, – доложил Миша Токарев, старший смены. – Район полностью под контролем.

– Что наблюдается?

– Пока деловой фон. В помещении офиса двадцать шесть человек.

– Ясно, – сказал Петровский. – Значит, наш мальчик еще не появлялся. Боевиков определить сможете?

– Сейчас работаем.

– Постоянно на связи, – напомнил Тарас и отключил рацию. – Что-то погодники молчат, – напомнил он Тополеву.

– Они всегда долго возятся, – махнул рукой Антон. – А что готовят-то?

– Дождь.

– Эх, снегу бы по пояс навалить, – мечтательно произнес Тополев. – Но тогда, наверное, синоптиков сразу расстреляют.

Тарас фыркнул.

– Проверяли уже. В начале сентября снега за всю историю России ни разу не было.

– Можно создать прецедент.

– Их сегодня и так будет много.

– Вы о Кукловоде?

Тарас кивнул. Кукловодом они с Антоном назвали между собой человека, говорившего устами бомжа в отделении милиции. Старый знакомый. И ему тоже нужен несчастный Максим.

– Думаете, появится, Тарас Васильевич?

– Наверняка.

Они замолчали.

Машина еле тащилась, ежеминутно упираясь в светофоры. Вечер, час пик, пробки, Москва.

Вновь ожила рация.

– Тарас Васильевич, – раздался голос Егора Дремова, начальника оцепления. – С кордона доложили – три машины движутся к объекту. Джипы, стекла тонированные, количество людей посчитать не можем. Но просевшие, явно не пустые. Какие будут указания?

– Обожди, – сказал Петровский и переключил рацию. – Миша, отзовись.

– Мы в курсе, – отозвался Токарев. – Сканируем.

Тарас ждал. Тополев уставился на монитор, подключенный к спутниковому каналу. Изображение было неважным, но три темных автомобиля просматривались отчетливо.

– Ну что?

– Одиннадцать человек, – после паузы ответил Токарев. – Трое в головной машине. Судя по фону, девять – боевики и водитель в головной. Интересен последний. Ярко выраженный лидер, порядка сорока трех лет, аура напряженная.

– По базе проверьте, – сказал Петровский.

– Обижаете, Тарас Васильевич. Уже.

– Сразу информируй. – И Петровский переключился на оцепление. – Егор, – сказал он. – Пропустите машины.

– Понял.

Тополев задумчиво смотрел, как автомобили стремительно приближаются к цеху.

– Совсем не жалеют подвеску люди. Думаете, по душу Дронова едут? – осведомился он.

– Меня они мало интересуют, – ответил Петровский. – Меня сейчас интересует только Максим.

4.

Когда до места осталось совсем немного, начал собираться дождь. Погодники старательно сгоняли тучи со всей Москвы.

– Минут через десять польет, – сообщил начальник отдела. – Постарайтесь проскочить плохой асфальт.

Они уже тряслись на ухабах.

– Постараемся, – ответил Петровский. – А что ожидается?

– Ливень, – безразлично ответили ему. – Все, как заказывали.

Петровский связался с Токаревым.

– Как там?

– Наметилось движение. Здание офиса разгорается. Эпицентр в левом крыле. Боевиков в здании, не считая прибывших, семеро. Двое только что переместились на КПП.

Петровский покосился на две движущиеся по монитору точки.

– Видим, – кивнул он. – Разворошили гадюшник. Ауру нашего лидера идентифицировали?

– В базе нет.

– А это что? – ткнул пальцем в монитор Тополев.

Там, у здания офиса, возникли и быстро двинулись к КПП несколько точек.

– Что за движение, Миш? – спросил Петровский.

– Эвакуируют гражданских, – после паузы ответил Токарев. – Девять человек: бухгалтеры, секретари, курьеры.

– Свидетелей убирают, – понял Тарас.

– Наверное, – согласился Михаил.

– На связи, – кивнул Тарас.

Они уже подъезжали. Егор Дремов, махая рукой, ждал у гаражей.

– Залезай, – сказал Тополев, открывая дверь, когда машина остановилась.

Взъерошенный, мокрый, с рацией и офицерской плащ-накидкой на плечах, Егор сильно смахивал на спецназовца из какого-то отечественного боевика. «Калашников» в руках довершал впечатление.

– Ну что? – осведомился Петровский, когда тот забрался на переднее сиденье.

– Готовы и бодры, – улыбнулся Егор.

– Тогда ждем.

– Там мои с камерами сидят, если что, – напомнил Егор.

Тарас кивнул.

– Как полагаете, Тарас Васильевич, долго ждать будем? – спросил Тополев, доставая термос с кофе для продрогшего Дремова.

– Я думаю, нет, – ответил Петровский, не отрываясь от монитора. Девять точек исчезли одна за другой в тут же тронувшемся с места квадратике «Газели». – Не зря же они КПП перекрыли. Ждут, как и мы. Слышь, Егор? Своим скажи, пусть «Газель» выпустят.

Дремов что-то тихо произнес в рацию. Внезапно над машиной ослепительно сверкнуло и через мгновение грохнуло так, что заложило уши. Тополев непроизвольно пригнулся, расплескивая кофе из термоса.

– Вот гады! – воскликнул он. – Не могут без театральщины дешевой!

А снаружи хлынул дождь. Не сильный дождь, не дождище, а настоящий тропический ливень. Вся земля, насколько хватало глаз, вспенилась огромными взрывающимися пузырями, воздух исчез, превратившись в упругое водяное марево, а на расстоянии нескольких метров почти ничего не стало видно. Машину затрясло, как в лихорадке. Судя по бухающим ударам, казалось, что дождь идет не только сверху, но и снизу, и с боков.

Петровский схватил рацию.

– Погодники! – закричал он. – На связь!

Сверху снова громыхнуло. Рация молчала. Тополев поднял мобильный телефон.

– Не работает, – сказал он. – Мы остались без связи.

– Да что происходит, Господи? – лихорадочно щелкая своей рацией произнес Дремов. Очевидно, команда на пропуск «Газели» оказалась последней.

Тополев обвел салон отчаянным взглядом и остановился на Андрее Васильевиче – бессменном и вечно молчаливом водителе Тараса. Тот только развел руками.

– Кто-то обрубил нам основные частоты, а спутник работает, – произнес Петровский. – Только не видно ничего толком.

Антон уставился на дрожащую размытую картинку. Там тоже творилось что-то странное.

– Что это, Тарас Васильевич? – оцепенев, спросил он.

Со всех сторон к огороженной территории бывшей мехколонны стекались быстро движущиеся маленькие точки. Их с каждой минутой становилось все больше и больше, а около прямоугольника КПП через мгновение уже зашевелилось большое расползающееся на глазах черное пятно.

Петровский резко распахнул дверь, и в салон ворвался шум дождя, запах озона и сырой земли. Ледяной ветер пробирал до костей. Через все небо полыхнула молния.

Петровский чего-то ждал, напряженно прислушиваясь. А на мониторе около КПП уже образовалась черная крупная клякса.

– Тарас Васильевич! – жалобно позвал Тополев.

– Слышишь? – спросил Петровский. Сквозь шум дождя донесся выстрел, второй. Потом быстро захлебнувшаяся очередь. Грянул гром. И под его смолкающие раскаты они услышали совсем рядом дикий, нечеловеческий вопль. Петровский выругался.

– Это Максим, – сказал он. – Мы его упустили. И наш мальчик пошел на штурм.

Вадим Немченко

1.

Борзов не отвечал, словно отключившись от мира, уйдя в себя. Вадим потряс его за плечо. Тщетно. Немченко поднялся. Вышел в приемную. Симпатичная секретарша подняла голову от монитора.

– Звать-то тебя как? – осведомился Немченко.

– Марина.

– Значит, так, Марина. Шеф ваш приболел немного. Поэтому рабочий день на сегодня заканчивается, понимаешь? Быстро собирай всех ваших секретарей, там, бухгалтеров и давайте-ка отсюда.

– Это как?

– А вот так, – отрезал Вадим. – По домам. Проблемы вам лишние нужны?

– Н-нет.

– Тогда в темпе.

Она нерешительно поднялась со стула.

– А Семен Валентинович?

– Я о нем позабочусь.

Марина открыла шкаф, сняла плащ с плечиков и подняла сумку.

– Всем остальным скажи, чтобы в холл спустились, – вслед ей бросил Немченко.

Его ребята, сидевшие на диване, поднялись.

– Наших всех – в холл, – приказал Вадим. – С оружием. Живо.

2.

Первым делом Немченко отправил недоумевающий персонал офиса на «Газели» деда, сторожа с КПП, причем старый вояка, услышав, что будет жарко, настойчиво рвался в бой. Место деда заняли двое из команды Борзова – тоже, в общем, ничего не понимавшие и требовавшие инструкций от шефа. Вадим пообещал им через пару часов устроить встречу. Не мудрствуя лукаво, оставшихся людей Семена он разместил на четырех входах в здание.

Самым неприятным во всей ситуации было то, что Немченко не знал, с чем или с кем им придется иметь дело. Восставший из мертвых паренек не беспокоил Вадима совершенно. Немченко был уверен, что сумеет отправить его обратно.

Его занимали слова Голоса о том, что придется уносить ноги, бросая своих людей. Так Вадим не поступал никогда, считал недостойным. Его просто мутило от этой мысли.

«Что же будет, – размышлял Немченко, раздавая указания. – Наверное, их будет много. Но неужели мы с двадцатью бойцами не сумеем выстоять? В здании, за толстыми бетонными стенами? А может, свалить, пока не поздно? Быстро загрузиться в джипы и сделать Борзову ручкой? Н-да, и встретиться с Максимом в чистом поле? А может, лучше, дождавшись его, сдать Семена? А если ему нужен будет не только Семен?»

Эти и многие другие вопросы роились в голове Вадима, пока они с Сашком старательно проверяли комнаты на первом этаже. Только в двух кабинетах на окнах не оказалось решеток. По приказу Вадима, кабинеты закрыли, а вынесенной мебелью тщательно завалили двери.

Голос позвонил, когда ребята Немченко уже заканчивали со второй комнатой.

– Готовишься к встрече? – с оттенком иронии поинтересовался Голос.

– Мне не привыкать, – ответил Вадим. – А что, есть дельные рекомендации?

– Я недооценил Дронова, – просто сказал Голос. – Этот парень – талант. Поэтому запоминай главное. Во-первых, забаррикадируй и входы тоже. – Вадим машинально посмотрел по сторонам. Создавалось впечатление, что Голос его прекрасно видит. – Второе. Людям своим, если ты их сохранить хочешь, дай команду не стрелять ни в коем случае. Только упредительно. Только.

– Ты, как я понял, не появишься? – с иронией осведомился Вадим.

– Далее, – вместо ответа продолжал Голос. – Держи связь постоянно. И будь готов выдать Борзова по первому требованию. Встреча с Дроновым для вас превратилась в осаду.

– В смысле, для меня, – уточнил Вадим. – И вообще – что, дядя его бригадой спецназа заведует? Что-то ничего такого в личном деле не было. Как этот Дронов нас отсюда выкуривать собирается, а? Где он столько людей-то наберет?

Голос помолчал, очевидно, подыскивая верные слова.

– Не людей, Вадим, – после паузы произнес он. – И это самое страшное.

Немченко почему-то вспомнил ораву зомби с автоматами наперевес из компьютерной игры «Дум», которую он когда-то освоил первой из всего прилагавшегося к его двести восемьдесят шестому компьютеру программного обеспечения. Вадим отер холодный пот со лба. О других персонажах игры думать не хотелось. Он поднял взгляд на стоявшего рядом Сашка.

– Быстро завалить входы, – произнес Немченко. – Наших – на второй этаж, к окнам. И предупреди, чтобы стреляли упредительно. Только так, понял?

– Нет, – честно сказал Сашок.

– Так, чтобы пройти к зданию не могли, – пояснил Вадим.

– А чего, много народу намечается? – поинтересовался Сашок.

– Не людей, – ответил Вадим и снова поднял мобильник. – А кто будет-то?

– Собаки, – ответил Голос. – С ним идет очень много собак.

– Там собаки будут, – ответил Вадим Сашку, еще не осознав толком услышанное. – За каждую мертвую шавку ты мне лично головой ответишь.

– Собаки? – растерялся Сашок.

– Быстро! – гаркнул Вадим.

И тут до него дошло.

– Ты что, издеваешься? – осведомился Немченко в трубку. – Какие, к черту, собаки? Ты что? Что они нам сделать-то смогут? Да мы их штабелями навалим.

Голос вздохнул.

– Ты удивишься, Вадим, – ответил он. – Через несколько минут ты очень, очень сильно удивишься.

За окнами ослепительно сверкнуло, и от зловещего раската грома содрогнулось все здание. Ливень замолотил по окнам.

– Я уже, – пробормотал Немченко.

Вожак стаи

1.

Он шел под холодными струями дождя и не чувствовал боли. Ненависть сжигала его изнутри. Он был оборотнем, получеловеком-полуволком, а тело его трансформировалось, с каждым шагом все больше утрачивая человеческие черты. Он становился огромным и всесильным, почти богом. Одиночества больше не существовало.

Вокруг, с ним, были младшие братья, свирепые, безжалостные братья по крови. Их шерсть стояла дыбом, поджарые тела были напряжены, а морды оскалены. Их становилось больше с каждой минутой.

Его ненависть, огромная, похожая на колышущуюся паутину, растекалась по свалкам, помойкам и заброшенным складам, она звала за собой все новых и новых братьев, и они выбирались из своих будок, потайных лежбищ и теплых укромных углов. Зов вечности, зов страха и крови все они знали с детства. А он вел их за собой.

У знакомых ворот оборотень остановился и с остервенением сорвал ставшую внезапно тесной рубашку. Кровь, дождь и ветер звали ощутить их всей кожей, всем новым телом.

Когда-то другой, тот, кем он был раньше, слабый обычный человек по имени Максим Дронов, приезжал сюда каждый день, предъявлял пропуск и плелся через вот эти самые ворота к себе, на любимую работу. А потом его убили. Безжалостно, ни за что.

Но его убийцы не знали об оборотне. О том, что, убивая в лесу одного, они рождали другого. Из пекла, из темноты.

Оборотень не спеша огляделся, вспоминая фрагменты другой, чужой для него жизни.

Все пространство перед ним бурлило телами и мокрой шерстью, оскаленными пастями и ослепленными ненавистью глазами. Было еще одно. Пьянящий запах, объединяющий всех.

Он поднял голову.

– Максим?! – внезапно закричал кто-то из КПП.

«Кто такой Максим? – подумал он. – Здесь только я. Смерть».

Он поднял руку, и меньшие братья, нетерпеливо повизгивая, начали расступаться, освобождая ему путь.

– Скоро, – сказал им он, вожак стаи. – Скоро, братья, мы вкусим крови. Ненавистной человеческой крови.

Дверь КПП дрогнула, приоткрываясь. Из образовавшейся щели кто-то высунулся с автоматом наперевес. Перекошенное от ужаса лицо человека показалось смутно знакомым. Он был там, в лесу. Этот человек тоже убивал его, прежнего.

– Ты как?! Мы же… Что происходит?!

Задрав голову к черному небу, оборотень завыл, и его вой подхватили сотни глоток. И все они знали слова той вечной, как звезды, первобытной песни, которой боятся двуногие и которая повергает их ниц. Мы вместе, братья. Мы идем.

Оборотень не знал ответов на вопросы того, с автоматом. В его глазах Борзов уже был мертвецом.

Те из братьев, кто возглавлял шествие, метнулись к двери. Визг и вой слились с грохотом грома, такого странного осенью, и шумом дождя. Вот и выстрел – смертельный. Собачий визг. Теперь второй, третий…

В него стали стрелять, когда до будки оставалось всего несколько метров. Пули вонзались в тело, не причиняя никакого вреда, и лишь усиливали ненависть. Теперь на их руках была еще и кровь братьев, требовавшая отмщения.

Удар в грудь, в плечо.

Он шел.

Пуля угодила в правый глаз, и по щеке потекла кровь.

Он шел.

Там, внутри КПП, кто-то исступленно закричал.

Ногти быстро утолщались, темнели, становясь острыми, мощными когтями, прорывая дурацкую нежную кожу, а то, что прежде было пальцами, стало расти и удлиняться. Через мгновение они превратились в огромные широкие лезвия.

Оборотень шел.

Он вспорол металл когтями, как консервную банку, и снес тяжелую дверь одним ударом плеча. Первого человека отбросило на пол, второй успел отскочить в глубь комнаты, обжигая о горячий ствол автомата руки, шипя от боли. Лица обоих были перекошены от ужаса.

Но они еще не знали, что такое настоящий ужас.

Оборотень отшвырнул изуродованную дверь в сторону. Его когти с легкостью вошли в слабую человеческую плоть того, кто лежал на полу. Он поднял двуногого в воздух, заглянул в вытаращенные от страха глаза.

– Максим… – прохрипел тот. – Как же ты?…

«Смерть, – понял оборотень. – Этому уготована смерть».

И резанул воздух другой рукой. Голова человека отлетела от тела к проходу, оставляя за собой кровавый след.

– Г-гд-де С-сем-м-мен-н? – пророкотал оборотень, повернувшись ко второму. Тот, раскинув руки, распластался по стене комнаты, словно пытаясь слиться с нею, раствориться, сделаться незаметным и остановившимся взглядом следя за судорожно дергающимся в агонии телом своего товарища.

Слова давались оборотню с трудом. Это было, скорее, рычание волка, а не человеческая речь.

– В… В оф-ф-фисе… Т-ты не убьешь меня?…

Оборотень посмотрел в его остекленевшие глаза и поднял оторванную голову с пола.

– Т-теб-бя уб-бьют-т б-бр-р-рат-тья, – прорычал он и вышел под проливной дождь.

Яркая молния расколола небо.

Оборотень остановился, с наслаждением подняв голову. Трансформация еще шла. Он чувствовал, как кости растут, удлиняются, становятся другими, как молодая шерсть, раздвигая кожу, лезет наружу.

Братья бросились в КПП. Дико закричал тот, второй, оставленный им на растерзание.

Оборотень обошел здание и посмотрел назад. Стоянка и дорога представляли собой сплошное море грязно-бурых мокрых тел. Ворота трещали под их напором.

«Пора открыть голодным братьям проход», – подумал он.

2.

– Я не хочу умирать! – Семен Борзов съежился в кресле. – Не бросай меня, Вадим, только не бросай…

Это были его первые слова после телефонного разговора с Дроновым.

Немченко пожал плечами и поднял трубку мобильника.

– Что скажешь? – осведомился он.

– Тебе не справиться, – сказал Голос. – Попытайся с ним договориться.

– Как?

Он поднял трубку вверх, чтобы и Голос, наконец, услышал то, что творилось вокруг офиса. Вой сотен глоток, перекрывавший временами дождь, раскаты грома и треск автоматных очередей сводили с ума.

– Слышал? – спросил Вадим. – Их тут тысячи. Пока они ждут. Мы стреляем упредительно, но патронов не хватит даже на полчаса. Сзади они уже несколько раз прорывались, но люди Борзова всех перебили. Зазевавшегося парня из его команды разорвали на куски.

– Значит, ты удивлен?

– Что мне делать?!

– С-СЕМ-М-МЕН-Н! – оглушительно закричал, почти прорычал оборотень где-то совсем близко.

Вадим осторожно выглянул в окно. Там были собаки, много собак, бескрайнее море собак… Все это месиво двигалось, рычало и выло, задирая морды под проливным дождем. Вонь мокрой псины доставала даже сюда, на второй этаж…

А еще там, внизу, по колено в живой каше, двигалось огромное существо из кошмарных снов, нечто среднее между гориллой и волком-переростком, потрясающее в воздухе оторванной человеческой головой. Вадим знал чьей.

Это была голова парня, одного из тех, кому поручили охрану КПП.

Метрах в трех от офиса начиналась мертвая зона, усеянная собачьими трупами. Там безумствовала непогода. Несколько минут назад она, эта зона, начиналась чуть дальше, метрах в пяти-семи от здания. А теперь люди сдавались, страх стискивал сердца, а патроны неумолимо подходили к концу.

– Ад на Земле, – произнес Немченко, – Господи, где он их столько взял?

Борзов рядом в кресле вздрогнул, сжавшись еще сильнее. Его губы быстро шевелились.

– Выйди туда, попытайся, – посоветовал Голос. – Выбора все равно нет. Если они прорвутся в здание – конец всем. Поговори с ним.

– Я ведь мог успеть унести ноги, – задумчиво произнес Немченко. – Или ты решил от меня избавиться?

– Поговори с ним, Вадим, – словно не расслышав его слов, повторил Голос.

– Ладно.

Немченко пошел к двери, остановился и, повернувшись, смерил Борзова взглядом. Потом достал пистолет, передернул затвор, поймал вылетевший патрон. Вернувшись к столу, поставил его перед Семеном.

– Ствол у тебя есть? – спросил он.

– Е-е-есть… – заикаясь, кивнул тот. Немченко вздохнул.

– Тогда лучше стреляйся, парень.

– А ты? – с безумной надеждой поднял на него голову Семен.

– Извини, – пожал плечами Вадим. – Мне надо выйти.

– Не бросай меня! Не бросай! – быстро заговорил Борзов. – У меня есть люди, у тебя девять человек, мы отобьемся. Я тебе денег дам. У меня немного, но дам. Формулу подарю, весь техпроцесс «Сигмы» расскажу. С такой штукой ты миллионером станешь…

Вадим покрутил пальцем у виска.

– Надо было раньше думать, – ответил он. – Я не хочу, чтобы детали твоего техпроцесса обсуждались на моих похоронах. Так что, бывай, Семен.

Он вышел, закрыв за собой дверь, и услышал, как за спиной жутко, отчаянно закричал Борзов.

Сашок, оставленный в приемной, отступил от окна.

– Что же это, а, шеф? – дрожащим голосом спросил он.

– Светопреставление, – ответил Вадим. – Ты готов? Мы уходим.

– Как?!

– Собирай наших. Безоружный народ куда дели?

– На крыше все.

– А чего не в подвал?

– Собаки же, – развел руками Сашок.

– Это уже волки, – заметил Немченко. – Страшно?

– Очень.

– Ладно, попытаемся прорваться, – сказал Вадим.

– А здесь как же?

Немченко пожал плечами.

– Каждый должен сам платить по счетам, – произнес он. – Местные ребята сильно задолжали кредитору.

3.

Оборотень ждал.

Дождь впивался в его покрытое жесткой шерстью тело, но он не двигался с места. Он был одновременно здесь и нигде, растворялся в толпе братьев и чувствовал свое полное с ними единение. Теперь у него было множество глаз, когтей и клыков. И ненависть стала тоже общей. Он обрел иное существование и теперь казался тысяченогим и тысячеглазым божеством, всесильным и беспощадным, способным восстановить справедливость на земле, где ему больше не было места.

Он видел, как двуногих выводили на крышу, и с удовлетворением вдыхал запах страха, который исходил от них плотной волной. Там были ненавистные ему люди. Предатели, бывшие друзья. Этими он решил заняться позже, напоследок. Сейчас главное – Семен.

– С-СЕМ-М-МЕН-Н! – прорычал он, и голос его громовым раскатом прокатился по окрестностям.

Дождь застилал все вокруг сплошной пеленой. Непрерывно полыхали молнии, отзывался гром.

Внезапно автоматный огонь стих.

– Спокойно, братья, – сказал он. – Ко мне, друзья мои. Здесь много крови. Мы уже лишились многих.

У входа в здание ему почудилось какое-то движение. Там несколько раз выстрелили и что-то обрушилось. Двери распахнулись, выпуская под дождь совершенно незнакомых ему людей. Братья расступились, образовав живой коридор. Оборотень ждал, жадно втягивая ноздрями сырой тяжелый воздух.

Первый, одетый в кожаную куртку, поднял руку с пистолетом вверх.

– Мы не при делах, парень, – сказал он. – Просто случайные туристы. Дай нам уйти.

Он задумался. От них не пахло смертью, кровью братьев или белым порошком, который оборотень ненавидел почти так же, как и Семена.

– Г-г-где С-сем-м-мен-н? – прорычал он.

– У себя в кабинете, – сказал первый. – Боится и ждет тебя.

Братья смотрели на него выжидательно. Мокрые люди за спиной первого тоже.

– И-д-дите, – рыкнул он. – У м-мен-ня с-с в-вам-ми д-дел н-н-нет-т.

Люди, сторонясь рычащих, скалящихся собак, пошатываясь, двинулись по грязи к стоянке. Первый остановился.

– Поспеши, Максим, – сказал он. – А то ты сможешь найти только его теплый труп.

– Ч-ЧТ-Т-ТО???

– Ты ведь не хочешь, чтобы Борзов ушел из жизни по-своему?

– Б-Р-РАТ-ТЬЯ!!! – проревел оборотень исступленно.

Сотни голов обернулись к нему. В глазах светилась любовь, преданность и готовность пожертвовать жизнью ради него.

– Я – вожак стаи. И я привел вас сюда. Осталось последнее, то, ради чего мы пришли. УБ-Б-БЕЙТ-ТЕ ВС-С-СЕХ-Х!!!

Он указал выход ненависти. И серая, грязная, оскалившаяся масса, словно цунами, хлынула в распахнутые двери.

4.

Петровский снял куртку.

– Вы что, Тарас Васильевич? – испуганно спросил Антон.

– В конце концов, я ведь тоже оборотень, – просто ответил тот. – Попробуем поговорить.

– О чем с ним сейчас говорить? Он убьет вас, Тарас…

Договорить он не успел. Перебивая его, захрипело переговорное устройство, -… зываю, вызываю Петровского. Тарас поднял рацию.

– Да? – спросил он.

– Ну, как тебе шоу? – спросил голос, с которым они беседовали в милиции. Голос провонявшего бензином бомжа. Голос Кукловода.

– Многих он уже на тот свет отправил? – вместо ответа спросил Петровский.

– Он отправит всех, – ответил Голос без интонаций. – Крепкого ты мальчика воспитал, но мне он не подходит.

– Почему же?

– Он слаб, – ответил Голос. – Он не убийца. Другой бы убил вообще всех, а он… То, что с ним сейчас происходит, ты же знаешь, временное. Когда он придет в себя, вполне возможно, и руки на себя наложит. Зачем мне такой?

– Вырасти своего.

– Я подумаю. Да, кстати, связь я вам возвращаю, мне она больше ни к чему. До встречи, Тарас.

– Ты так и не представился.

– Ах, да, – сказал Голос. – Когда-то меня звали Тензор. Помнишь такого?

– Маленький мальчик со взрослыми амбициями? Которого так и не удалось загнать к психиатру? Разве ты еще жив?

– Я уже жив. Я вернулся, Петровский. И рад, что ты меня помнишь, – удовлетворенно сказал Тензор. – Мы с тобой еще встретимся, обещаю.

– В следующей жизни, – ответил Тарас.

– В этой, – сказал Тензор и отключился.

Сейчас же вместо него в рации зазвучал голос Михаила Токарева.

– Группа Петровского, отзовитесь! Петровский, прием!

– Здесь мы, – ответил Тарас. – Как там, в офисе?

– А! Наконец-то! – обрадовался Токарев. – Докладываю, три джипа выехали обратно. Состав экипажа такой же. А в офисе – резня.

– Как же они выехать-то смогли? – переспросил недоуменно Тополев. – А собаки?

– Почти все собаки – в здании. Тарас подскочил, всплеснув руками.

– Боже мой! – закричал он. – Андрей Васильевич, поехали! Только бы успеть…

5.

Они стремительно ворвались в распахнутые, перекошенные ворота. Повсюду валялись собачьи трупы, двор был залит кровью, и клочья шерсти летели из-под колес.

Джип несся к офису.

– Стой! – закричал Петровский.

Максим, страшный, жутко изменившийся, шагал им навстречу. Кое-где на его фигуре, весьма смутно напоминавшей человеческую, сохранились остатки одежды.

– Вот это да… – прошептал Тополев.

Машина, пройдя несколько метров юзом, остановилась. Максим настороженно замер. Петровский открыл дверь.

– Антидот заряжен? – спросил он у Дремова.

– Ага, – ошарашенно произнес тот, не в силах оторвать глаз от оборотня.

– Приготовься.

Тарас вылез наружу, в дождь и холод, и тут же ботинки окунулись в грязную бурлящую воду.

– Максим! – крикнул он. – Это я, Тарас! Узнаешь?

Дронов на негнущихся ногах сделал несколько шагов к машине. Вместо правого глаза зияла кровавая дыра с белеющими осколками кости, а грязная мокрая шерсть по всему телу была слипшейся от крови. Полуруки-полулапы сжимались и разжимались, выпуская длинные когти.

– Зач-чем-м пр-р-риш-шел? – прорычал Максим напряженно.

– За тобой. Где Семен?

– М-мер-р-р-тв…

– Остальные?

Морду монстра исказило нечто похожее на ухмылку.

– Б-бр-р-рат-тья…

За спиной Тараса раздалось несколько быстрых хлопков, а на груди Дронова вдруг один за другим появились белые шарики.

Монстр поднял лапы в недоумении, потом посмотрел на Тараса и издал рев, перекрывший на мгновение шум дождя.

– Пр-р-ред-д-дат-тель, – прорычал он и медленно повалился на землю.

Петровский вытер пот со лба.

– Быстро к офису, – сказал он в открытую дверь. – Всех наших – сюда. Всю нашу – только нашу! – медицину тоже сюда. Постарайтесь спасти хоть кого-то. И, Антон, свяжись, наконец, с погодниками, меня этот дождь достал окончательно.

– А вы, Тарас Васильевич?

Петровский махнул рукой и захлопнул дверь. Джип рванул дальше, а он, сделав несколько шагов вперед, присел рядом с Максимом.

Тот лежал навзничь в пенящейся луже, уставившись единственным оставшимся глазом в темное, затянутое свинцовыми тучами небо. Струи дождя стегали его по окровавленной шкуре, по свежим шрамам и изуродованному лицу. Антидот уже начал действовать. Тело медленно съеживалось, вновь обретая человеческие формы, а лицо – прежние черты. Из безжалостного и неуправляемого оборотня Максим вновь превращался в самого себя.

– Прости меня, парень, – произнес Петровский и, протянув руку, погладил пальцами расползающуюся под дождем мокрую шерсть. – Прости, Максим. В этот раз я многого не успел.

Эпилог

Они сидели на скамейке в больничном парке, под сенью расцвеченных всеми цветами осени деревьев. Петровский курил свою неизменную трубку, задрав голову к безоблачному небу. Максим крошил хлеб и кормил драчливых голубей.

– Как же все-таки хорошо! – нарушил молчание Тарас. – Обожаю осень.

– Да вы, по-моему, любое время года любите, – заметил Максим.

– Я вообще жить люблю, – объявил Петровский.

– Я, как выяснилось, тоже, – усмехнулся Максим.

Тарас обернулся к нему.

– Как-то безнадежно прозвучало, – заметил он.

– А как еще может прозвучать? – пожал плечами Максим. – Как вспомню ту мясорубку…

– Знаешь, хорошо, что они хотя бы догадались вывезти посторонних. Спасли десять невинных жизней. Мы же потом беседовали со всеми. Они ни сном ни духом, как, впрочем, и ты. Ты тоже был хорош. Ну, надо же было такое придумать, а? Ты о собаках где прочитал?

– В кино видел, – буркнул Максим. – Помните, фильм такой был, «К-9»? Про собаку полицейскую. Там герою Джеймса Белуши долго объясняли, кто такой альфа-лидер.

– И кто же?

– Вожак стаи.

– Но зачем, Максим? Ты бы и так их голыми руками…

Максим потер лоб.

– А я знаю? – с тоской произнес он. – Ведь это не я придумал.

Тарас помолчал.

– Ты, кстати, когда догадался здание-то поджечь?

– Не помню. Наверное, когда обнаружил, что Борзов застрелиться успел. От злости, наверное, и поджег; Не слышно о «Сигме»?

– Полностью пропала с рынка. Я было решил, что формулу те увезли, которых ты выпустил. Мы же их впопыхах так и не взяли. Оказался не прав.

– Я бы их тогда не выпустил. Кто они такие были?

– Да тоже, знаешь, те еще подарки, – махнул рукой Петровский. – Из конкурирующей организации. С ними потом как-нибудь разберемся. Ты что поделывать-то намерен? Сидеть, страдать и убиваться?

Максим бросил голубям горсть хлебных крошек.

– В себя немного приду – и за работу. Ваше предложение все еще в силе?

– А как же. Мои предложения всегда в силе.

Тарас поднялся.

– Ладно, Максим, – сказал он. – Пойду я.

– Ничего себе! – возмутился тот. – Приехали на полчаса, двадцать минут из которых дымили трубкой. Что ж так-то?

– А у тебя уже другой посетитель, – улыбнулся Петровский, кивнув в сторону больничного корпуса. – Ты уж прости старика, взял на себя смелость.

Максим обернулся, и хлебные крошки посыпались на землю.

Около машины Тараса стояла, робко переминаясь с ноги на ногу, Алена. Вот, поймав его взгляд, подняла руку, неуверенно помахала. Совсем на себя не похоже.

– Тебе многое надо ей рассказать, – произнес Петровский, улыбаясь. – И ей тебе наверняка тоже… А я уж поеду, Максим. И даже не упрашивай меня, старика, с вами, молодыми, остаться.

Оглавление

Пролог

Честь первая Ловцы

Часть вторая Поиски

Часть третья Конец пути

Часть четвертая Превращение

Эпилог

Реклама на сайте