«Сжигающий суд»

Джон Диксон Карр Сжигающий суд

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОБВИНЕНИЕ

Мы очень весело поужинали и легли поздно.

Сэр Вильям поведал мне, что старый Эдгеборроу

умер в моей комнате и что он иногда туда

возвращается. Это напугало меня немного —

куда меньше, чем я притворился, чтобы

угодить своему хозяину.

Сэмюэль Пепис, 8 апреля 1661года

Глава I

«Один человек жил около кладбища…» – не правда ли, неплохое начало для какой-нибудь детективной истории.

К Эдварду Стивенсу эти слова имели самое прямое отношение. Он и впрямь жил около крошечного кладбища, которое называлось так же, как и имение, где оно находилось – Деспард Парк. Ну и ко всему прочему стоит заметить, кладбище это имело весьма дурную репутацию. Хотя, надо сказать, что до поры до времени все это никак не касалось нашего героя.

Эдвард Стивенс ехал в курительном купе поезда, который прибывал в Броуд-Стрит в 18 часов 48 минут. Ему было 32 года, и он занимал небольшой пост в известной издательской компании «Геральд и сын». Он снимал квартиру в городе и владел маленькой виллой в Криспене – пригороде Филадельфии. Именно там он и его жена, обожавшие природу, всегда проводили уикэнды. Была пятница, Стивенс направлялся в Криспен, к своей Мэри, и вез в кожаном портфеле рукопись нового сборника Годэна Кросса, посвященного знаменитым криминальным процессам.

Такова, собственно, предыстория, во всей ее простоте и прозаичности. День не был отмечен ничем выдающимся, и Стивенс просто возвращался домой, как всякий счастливый человек, имеющий профессию, жену и ведущий тот образ жизни, который ему нравится.

Поезд прибыл в Броуд-Стрит вовремя. И до следующего экспресса, которым как раз и можно было добраться до Криспена, оставалось ровно семь минут. Экспресс этот следовал до Адмора, а Криспен был маленькой станцией между Хаверфордом и Брин Мором. Как Криспен возник, почему не прилепился когда-то к этим двум более крупным поселкам, об этом никто никогда не задумывался. А если бы даже и задумался, то вряд ли нашел бы удовлетворительный ответ. В Криспене было с полдюжины домов, живописно разбросанных на склоне холма. Имелись в поселке и почта, и аптека, и даже кондитерский салон с чаем, почти скрытый за могучими буками, в том самом месте, где Кингс-авеню огибает Деспард Парк.

Был в поселке даже магазин похоронных принадлежностей. Именно это обстоятельство всегда весьма забавляло Стивенса. Кто в таком глухом месте решил заняться бизнесом? На витрине было мелко выведено: «Дж. Аткинсон». Однако Стивенс никогда никого не видел за ее стеклами. Лишь высились над черным велюром занавесей, прикрывавших нижнюю половину витрины, две мраморные кадки, в каких ставят на могилы цветы. Конечно, предположить, что клиенты станут сновать в магазин похоронных принадлежностей постоянно, было бы по меньшей мере наивно. Однако служащие похоронных бюро по традиции должны вести разгульный образ жизни. Тем не менее, этого Аткинсона Стивенс никогда нигде не встречал. Это загадочное обстоятельство даже натолкнуло его на идею создания какого-нибудь полицейского романа. В нем должен был действовать убийца – владелец похоронного бюро, вывеска которого могла бы служить отличным прикрытием для нескольких трупов, постоянно находившихся в магазине.

Хотя, конечно, этот Дж. Аткинсон в конце концов все же должен был бы обнаружить себя в Деспард Парке во время похорон недавно почившего старого Майлза Деспарда…

Вот, пожалуй, мы и добрались до единственного убедительного объяснения существования Криспена – причиной его возникновения был именно Деспард Парк. Название это появилось в 1681 году. В то время Вильям Пен создал новый штат Пенсильвания и один из Деспардов (а фамилия эта, если верить Марку Деспарду, была французского происхождения, правда, подвергшаяся сильному английскому влиянию, был пожалован обширным земельным участком. С тех пор Деспарды и обосновались в имении. Из нынешних Деспардов самым старшим в роду до сих пор был Майлз Деспард. Но он умер две недели назад.

Ожидая поезда, Стивенс размышлял, придет ли поболтать с ним сегодня вечером Марк Деспард, новый глава фамилии. Маленькая вилла Стивенса расположилась поблизости от ограды Деспард Парка, и дружба возникла между ними два года назад. Хотя, по правде сказать, Стивенс не очень-то рассчитывал повидаться сегодня вечером с Марком и его женой Люси. Кончина старика Майлза, страдавшего гастроэнтеритом, который он заполучил, доведя свой желудок до состояния полной дряблости сорока годами излишеств, не стала для близких причиной уж очень глубокой скорби. Тем более что жил старик отдельно ото всей семьи. Но смерть всегда приносит много забот. А старый Майлз умер холостяком – Марк, Эдит и Огден Деспарды были детьми его младшего брата. Стивенс подумал, что каждый из них унаследует очень значительную сумму.

Экспресс прибыл, и Стивенс занял место в купе для курящих. Смеркалось, и вся свежесть весны 1929 года ощущалась в воздухе. Стивенс подумал о своей Мэри, которая, верно, уже ждала его в Криспене в автомобиле. Но тут же мысли его невольно переключились на рукопись, лежавшую в портфеле. Годэн Кросс (как ни странно, это было настоящее имя и фамилия автора), был открытием Морли, литературного директора. Кросс жил в уединении, целиком посвятив себя описаниям знаменитых криминальных процессов. Его большой талант и фантазия делали эти истории настолько достоверными, что казалось, будто они написаны очевидцем. И даже многие известные судьи заявляли, что отчет о процессе Нейла Крима, тот самый, который упоминался в «Господах присяжных», мог быть изложен только кем-то из присутствовавших на дебатах. Это дало повод «Нью-Йорк Таймсу» язвительно заметить, что, поскольку процесс по делу Крима состоялся в 1892 году, следовательно сейчас мистеру Кроссу 40 лет и можно предположить, что он был исключительно рано развившимся ребенком! Слова эти стали отличной рекламой книге.

Популярным Кросса сделал именно его дар увлекательно рассказывать о процессах, сенсационных в давние времена, но не известных современникам сегодня. К тому же, несмотря на документы, которые Кросс обязательно цитировал в тексте, всегда находился какой-нибудь рецензент, который говорил о «наглом искажении фактов». Кросс легко доказывал обратное, делая превосходную рекламу книге.

Как раз сегодня, в пятницу, во второй половине дня Стивенса вызвал в свой кабинет Морли и протянул ему рукопись в картонной папке:

– Вот новый Кросс. Не хотите ли почитать на уикэнде? Я бы желал обсудить рукопись именно с вами, так как знаю, что вы особенно цените произведения подобного рода.

– Вы ее прочли?

– Да, – сказал Морли и прибавил после некоторого колебания: – Это, конечно, далеко не лучшее его произведение, но… – Он снова сделал паузу. – Во всяком случае, надо будет изменить заглавие, оно слишком длинно и наукообразно… А надо чтобы книга имела успех… Но это мы обсудим позже. Речь идет о знаменитых отравительницах, и факты действительно захватывающие.

– Прекрасно! Прекрасно! – Стивенс чувствовал, что Морли чем-то озабочен.

– Вы знакомы с Кроссом? – спросил директор.

– Нет. Я лишь видел его раз или два в вашем кабинете.

– Это странный тип. В его контрактах всегда только одно условие, но Кросс придает ему огромное значение. Хотя условие удивительно банально. Он требует, чтобы на последней странице обложки была обязательно помещена его большая фотография.

Стивенс прищелкнул языком и на заставленных книгами полках, которые высились вдоль стен кабинета, быстро отыскал экземпляр «Господ присяжных».

– Да, это странно. И может заинтриговать. Никаких деталей биографии, только фото с именем под ним… И уже на первой книге! – Стивенс внимательно изучил фотографию. – Лицо энергичное… Лицо интеллектуала… Довольно приятное… Неужели он настолько тщеславен, что мечтает увидеть свою физиономию на тысячах экземпляров книг?

– Нет, – сказал Морли, покачав головой. – Это не тот человек, который жаждет рекламы. Тут кроется какая-то другая причина.

И снова литературный директор задержал взгляд на своем сотруднике, но выражение его лица уже было беззаботным.

– Как бы то ни было, возьмите эту рукопись, обращайтесь с ней аккуратно – там вклеены фотодокументы – и зайдите ко мне побеседовать в понедельник утром.

Вспомнив этот разговор в поезде по пути в Криспен, Стивенс уже взялся за портфель, чтобы вынуть из него рукопись, но не сделал этого, так как мысли его снова вернулись к старому Майлзу Деспарду. Стивенс представил его таким, каким увидел однажды прошлым летом, прогуливающимся в отлогом саду позади собственного дома. «Старику» Майлзу не было и пятидесяти шести, когда его положили в гроб, но его какая-то детская неряшливость, небрежная манера одеваться, серые усы и то смутное желание посмеяться над ним, которое невольно возникало у окружающих, делали его гораздо старше, чем он был на самом деле.

Гастроэнтерит исключительно болезнен, но Майлз Деспард до конца дней своих демонстрировал стоицизм, который вызывал восхищение миссис Хендерсон, служанки и кухарки, распоряжавшейся домом старого холостяка. Она утверждала, что очень редко слышала, чтобы он жаловался на свои мучительные боли. Его похоронили в склепе под фамильной часовней, где покоились уже девять поколений Деспардов, и старый камень, прикрывавший вход в усыпальницу, был водворен на место. Одна деталь взволновала миссис Хендерсон. Перед смертью Майлз Деспард держал в руке обрывок шнурка, на котором на одинаковом расстоянии было завязано девять небольших узлов. Этот обрывок обнаружили под его подушкой.

– Я нашла, что это очень хорошо, – говорила миссис Хендерсон кухарке Стивенсов. – Можно было подумать, что это четки или что-нибудь в этом роде. Конечно, Деспарды не католики… но все же, я нахожу, что это хорошо.

И еще одна история взволновала миссис Хендерсон, в особенности тем, что ее никто не смог объяснить. Марк Деспард, племянник старого Майлза, рассказал о ней Стивенсу как о забавном видении, однако нельзя было не заметить также и его некоторой озабоченности.

После смерти Майлза Стивенс видел Марка лишь один раз. Майлз умер в ночь со среды на четверг, с 12 на 13 апреля. Стивенс очень хорошо запомнил дату, потому что они с Мэри провели ту ночь в Криспене, хотя обычно редко жили там в будние дни. Утром они отправились в Нью-Йорк, не подозревая о трагедии, и узнали о ней только из газет. В субботу, вернувшись в Криспен на уикэнд, они нанесли визит в Деспард Парк, чтобы выразить соболезнование, но на похоронах не присутствовали, так как Мэри испытывала непреодолимый ужас перед смертью. Стивенс повстречал Марка на следующий день вечером на Кингс-авеню.

– У миссис Хендерсон, – сказал Марк, посмеиваясь, – бывают видения. Трудно со всей определенностью судить об их природе, потому что она лишь туманно намекала на них двум священникам. Однако, по ее словам, ночью, когда скончался дядя Майлз, в его комнате была женщина, разговаривавшая с ним.

– Женщина?

– Миссис Хендерсон говорила о женщине, «одетой в старинное платье». Заметьте, что это возможно, потому что именно в тот вечер Люси, Эдит и я сам отправились на бал-маскарад. Люси была в костюме мадам Монтеспан, а Эдит, я полагаю, в костюме Флоренс Найтингейл. У меня было великолепное окружение – жена, переодетая великой куртизанкой, и сестра, в костюме знаменитой сестры милосердия! Но, тем не менее, все это кажется невероятным, так как дядя Майлз, хотя и слыл милым человеком, но жил отшельником и в свою комнату не разрешал входить никому. Он даже не позволял, чтобы ему приносили еду. Когда он заболел и мы поселили в смежной комнате сиделку, он устроил дьявольский скандал. У нас была уйма неприятностей, прежде чем мы надоумили его запирать дверь, чтобы сиделка не могла в любой момент войти в его комнату. Именно поэтому видение миссис Хендерсон, каким бы правдоподобным оно ни выглядело, кажется мне маловероятным.

Стивенс не понял, что же в таком случае беспокоит Марка Деспарда.

– Но… я не вижу здесь ничего странного. Вы расспросили об этом Люси и Эдит? А впрочем, раз никто не мог войти в комнату вашего дяди, каким же образом миссис Хендерсон сумела заметить в ней женщину?

– Миссис Хендерсон уверяет, что разглядела ее через стеклянную дверь, выходящую на веранду. Обычно эта дверь занавешена. Нет, я не говорил об этом ни с Люси, ни с Эдит… – Марк заколебался, потом продолжил с нервным смешком: – Я не говорил с ними об этом, потому что это лишь часть видения миссис Хендерсон, которое мне очень не нравится. По ее мнению, эта женщина в старинном наряде, поговорив недолго с дядей, повернулась и вышла из комнаты через несуществующую дверь!

– История с призраками? – перебил его Стивенс.

– Я имею в виду, – уточнил Марк, – дверь, которая была замурована лет двести назад. До сих пор призраки в Деспард Парке не появлялись. Может это и наивно, но я считаю, что лучше как-нибудь обходиться без них, если хочешь принимать у себя друзей. Нет, я скорее думаю, у миссис Хендерсон в голове что-то помутилось.

Сказав это, он исчез в сгущавшихся сумерках…

Хотя эти два события не были никак связаны друг с другом, Стивенс, сидя в своем купе, попытался сопоставить информацию Марка с тем разговором, что состоялся у него с Морли в редакции… Писатель, живущий в уединении, страстно желает видеть свою фотографию на обложках книг, хотя слывет абсолютно нетщеславным. Миллионер Майлз Деспард, также живший в уединении и умерший от гастроэнтерита, под подушкой у которого находят обрывок веревки с девятью узлами. И, наконец, женщина в старинном костюме непонятных времен, покидающая комнату через замурованную два столетия назад дверь. Интересно, удалось ли бы какому-нибудь автору с буйной фантазией, соединив все эти факты соответствующим образом, написать роман?

Однако у самого Стивенса события эти в сюжет не складывались, и он кончил тем, что выудил наконец рукопись Кросса из портфеля. Она выглядела довольно объемистой и тщательно сложенной. Фотографии и рисунки были приколоты к листам скрепками, а все главы сшиты по отдельности металлическими скобками. Пробежав содержание, Стивенс раскрыл рукопись на первой странице и… чуть не выронил папку из рук.

Он увидел старую, но очень отчетливую фотографию, под которой прочел слова: «Мари Д'Обрэй. Гильотинирована за убийство в 1861 году». Это была фотография жены Стивенса.

Глава II

Тут не было ошибки или случайного совпадения. Имя под фотографией было именем его жены: Мари Д'Обрэй. И черты лица были ее, застывшие в том выражении, которое так хорошо знал Стивенс. Женщина, казненная семьдесят лет назад, без сомнения была родственницей его жены, ее бабкой, если иметь в виду дату смерти и удивительное сходство. В углу губ ее темнела такая же родинка, как и у Мэри, и она носила странный браслет, который Стивенс сотни раз видел на руке своей жены. Вероятность увидеть книгу издательства, в котором он работает, с фотографией собственной жены в роли знаменитой отравительницы Стивенсу показалась неприятной. Не потому ли Морли просил его зайти к нему в понедельник утром?.. Нет, конечно, нет… Но все же…

Стивенс открепил фотографию, чтобы получше рассмотреть ее, и испытал странное ощущение – такое же, какое испытывал всегда при виде Мэри! Фотография была наклеена на плотный картон, и время местами пожелтило ее. На обороте можно было прочесть фамилию и адрес фотографа: «Перрише и сын, 12, улица Жан-Гужон, Париж (округ 8-ой)». Ниже чернилами, которые превратились теперь в коричневые, кто-то вывел: «Моей дорогой, дорогой Мари. Луи Динар, 6-е января 1858 г.» Возлюбленный или муж?

Снятая по бедра на фоне нарисованных деревьев, она стояла в неловкой позе, будто заваливаясь на сторону, и не падала лишь потому, что опиралась рукой на маленький круглый столик, целомудренно задрапированный кружевной скатертью. Ее платье с поднятым воротником, казалось, было сделано из темной тафты с шелковистыми отблесками, и голову она держала слегка откинутой назад.

Ее русые волосы были уложены несовременно, но сходство с Мэри было поразительным. Женщина стояла лицом к объективу и смотрела куда-то дальше, за него. Светлые глаза с тяжелыми веками были наполнены тем выражением, которое Стивенс называл у Мэри «ее вдохновенным взглядом». Губы были полуоткрыты в легкой улыбке, и, несмотря на платье, скатерть и нарисованный холст, которые придавали фотокарточке несколько слащавый оттенок, вид у женщины был очень одухотворенным.

Взволнованный Стивенс опустил глаза на подпись: «Гильотинирована за убийство». Случай был удивительным.

Стивенс многое бы отдал, чтобы в конце концов все оказалось розыгрышем, однако он догадывался, что это не так… Хотя, в конце концов, если это и в самом деле был снимок бабки Мэри, то в сходстве, каким бы редкостным оно ни казалось, не было ничего странного. Она была казнена? Возможно! Но что было потом, после ее смерти?

Хотя Стивенсы и были женаты уже целых три года, он мало что знал о своей жене, да и никогда не интересовался, особенно ее прошлым. Ему известно было, что Мэри родом из Канады и что жила она там в старинном доме, похожем на Деспард Парк. Они поженились через две недели после знакомства, повстречавшись в Париже самым романтичным образом, во дворе старой гостиницы, совершенно пустынном, поблизости от улицы Сент-Антуан. Стивенс забыл название улицы, где находилась гостиница…

Он тогда направился в тот квартал по совету своего друга Вельдена, преподавателя английского языка, увлекавшегося криминальными процессами. Вельден сказал Стивенсу:

– Вы будете этим летом в Париже? Прекрасно! Если вы действительно интересуетесь детективными историями, отправляйтесь по такому-то адресу.

– И что я там увижу?

– Возможно, вы даже встретите там кого-нибудь, кто поведает вам много интересного. Посмотрим, насколько вы удачливы.

Стивенсу не повезло – он никого не встретил, а общаясь в дальнейшем с Вельденом, никогда больше не возвращался к этому разговору, но он нашел там Мэри, случайно оказавшуюся на той же самой улице. Мэри сказала тогда, что ничего не знает о месте, в котором она очутилась. Увидев за подворотней старинный двор, она лишь из любопытства вошла. Стивенс обнаружил ее сидящей на краю фонтана, в центре двора, между древними каменными плитами которого пробивалась трава. С трех сторон ее окружали балюстрады балконов и старинные барельефы на стенах. Она тогда была удивлена, что он обратился к ней, как к иностранке – по-английски. Почему Мэри ему ни в чем не призналась? Дом этот, вероятно, был тем самым, где Мари Д'Обрэй жила в 1858 году. Затем семья скорее всего вынуждена была эмигрировать в Канаду, и Мэри, подталкиваемая любопытством, посетила места, где жила печально знаменитая бабушка. Ее собственная жизнь до того времени, по всей видимости, была очень тусклой, если судить по письмам, которые она получала время от времени от кузена Мэчина и тетушки Чоуз. Иногда Мэри рассказывала Стивенсу какую-нибудь семейную историю, но он никогда не придавал этим рассказам большого значения. Поразмыслив обо всем этом, Стивенс решил, что, пожалуй, в характере Мэри было довольно много странностей. Почему, например, она не могла выносить одного только вида самой обыкновенной воронки?

Стивенсу показалось, что Мари Д'Обрэй № 1 усмехается, глядя на него с фотокарточки. Почему бы не прочитать главу о ней?

Мистер Кросс, дав своему произведению степенное название, сразу же, казалось, постарался взять реванш в наименованиях глав. Правда, первое из них звучало не совсем удобоваримо: «Дело о неумершей любовнице».

«Мышьяк, – начинает Кросс одно из своих характерных неожиданных рассуждений, – был прозван ядом глупцов. Но вряд ли можно было найти определение более неподходящее, чем это!» – Таково мнение мистера Генри Т. Ф. Родса, главного редактора «Кемикл Пректишнэр», разделяемое, кстати, доктором Эдмоном Локаром, директором полицейской лаборатории в Лионе. Мистер Родс продолжает: «Мышьяк – это не яд глупцов, и неверно считать, что его популярность вызвана отсутствием у преступников воображения. Отравитель редко бывает глуп или лишен фантазии, как раз наоборот. И если мышьяк еще так часто используется, так это потому, что он остается наиболее надежным ядом. С одной стороны, медику трудно диагностировать отравление мышьяком, если у него нет причин этого подозревать. К тому же, если яд дается в искусно определенных дозах, он провоцирует симптомы, схожие с симптомами гастроэнтерита…».

– Добрый вечер, Стивенс! – вдруг услышал он голос позади себя и едва не подпрыгнул от неожиданности. Поезд замедлял ход, приближаясь к Адмору.

Профессор Вельден, стоя в коридоре, рассматривал его с тем выражением, которое можно было бы определить как любопытство, если бы лицо его с пенсне и с маленькими усиками не казалось, как всегда, непроницаемым. Однако природная сдержанность не мешала профессору быть блестящим в своей работе и уметь выказывать большую сердечность. Как обычно, он был одет со строгой элегантностью и держал в руках кожаный портфель, похожий на портфель Стивенса.

– Не знал, что вы едете в этом же поезде! – сказал он. – Как дома? Все в порядке? Как миссис Стивенс?

– Садитесь, – облегченно вздохнул Эдвард, обрадованный тем, что удалось оторвать взгляд от фотографии. Вельден, который выходил на следующей остановке, присел на подлокотник, а Стивенс добавил: – Все хорошо… спасибо… Как ваша семья?

– Тоже неплохо. Дочь немного простудилась, но это часто случается весной.

В то время, когда они обменивались этими ничего не значащами фразами, Стивенс вдруг подумал: а как бы повел себя Вельден, обнаружив неожиданно фотографию своей жены в рукописи Кросса.

– Простите, – сказал он резко. – Вот вы интересуетесь знаменитыми преступниками. А слышали вы когда-нибудь об отравительнице по имени Мари Д'Обрэй?

– Мари Д'Обрэй?.. Мари Д'Обрэй? – повторил Вельден, вынув изо рта дымящуюся сигару. – Ах, да! Это имя молодой девушки… Кстати, ваш вопрос напомнил мне то, о чем я все время забывал вас спросить…

– Она была гильотинирована в 1861 году.

Вельден смолк, видимо сбитый с толку.

– Тогда мы говорим о разных людях… В 1861 году? Вы в этом уверены?

– О! Я только что прочитал об этом в новой книге Годэна Кросса. Вы же знаете, что вот уже два года идет дискуссия о том, придумывает ли он факты для своих рассказов. Я тоже было подумал…

– Если сам Кросс это утверждает, значит это так, – сказал Вельден, наблюдая через занавеску, как поезд набирает скорость. – Но это что-то новенькое для меня. Единственная Мари Д'Обрэй, о которой я слышал, была больше известна под фамилией мужа. Можно сказать, что это был классический тип отравительницы. Вы помните, как я посылал вас посмотреть ее дом в Париже?

– Помню, конечно.

– Она стала знаменитой маркизой Бренвийе и вошла в историю как наиболее яркий пример обольстительной и одновременно преступной дамы высшего света. Вы, вероятно, читали документы об этом процессе… это удивительно! В то время слово «француз» стало почти синонимом слова «отравитель». Случаи убийств с помощью яда участились до такой степени, что был даже создан специальный трибунал, чтобы судить отравителей… Бренвийе обвинялась в смерти больных приюта «Отель де Дие». Я полагаю, она использовала мышьяк. Ее признание, зачитанное на процессе – любопытнейшее для современного психиатра свидетельство больной истерией. Среди других фактов в нем содержатся заявления сексуального характера, довольно сенсационные. Вот я вам все и рассказал!

– Мне кажется, я действительно что-то об этом читал. Когда она умерла? – спросил Стивенс.

– Она была обезглавлена и сожжена в 1676 году, – сказал Вельден, поднимаясь и стряхивая пепел сигары, упавший на куртку. – Я приехал. Если вы не придумаете на уикэнд ничего более интересного, можете заскочить к нам. Моя жена просила передать, что у нее есть рецепт торта, который так хотела узнать миссис Стивенс. Всего вам доброго, мой дорогой.

Теперь Криспен был в двух минутах езды. Стивенс уложил рукопись в картонную папку и сунул ее в портфель. Эта история с маркизой Бренвийе, хоть она и не имела к нему никакого отношения, совсем сбила его с толку… Он невольно несколько раз повторил мысленно фразу: «Если давать яд в строго определенных дозах, он провоцирует симптомы, схожие с теми, что вызывает гастроэнтерит.»

«Крис-пен!» – послышался голос, и поезд остановился.

Стивенс ступил на платформу, и свежий воздух тут же выветрил все фантазии, туманившие его мозг. Он спустился с перрона по бетонным ступенькам и очутился в маленькой улочке. Лавка аптекаря, освещавшая все вокруг, стояла далеко, и было довольно темно, но Стивенс узнал свет фар и знакомый силуэт своего «роуд-стера». Сидевшая в машине Мэри открыла ему дверцу. Она была одета в коричневую юбку и свитер, на плечи было наброшено светлое пальто. Вид жены тут же разрушил неприятное впечатление, которое осталось у Стивенса от фотографии, но он, видимо, все-таки разглядывал жену чересчур пристально, потому что она сказала удивленно:

– Ты будто витаешь в облаках! – она рассмеялась. – Держу пари, что ты выпил, тогда как я просто умираю от желания пропустить стаканчик коктейля, но предпочла подождать тебя, чтобы запьянеть вместе.

– Я совершенно трезв, – с раздражением ответил Стивенс. – Просто задумался.

Он посмотрел вдаль, за Мэри, чтобы понять причину слабого свечения, которое играло бликами на ее прическе. И увидел мраморные урны и занавес из черного велюра. Свет исходил из магазина похоронных принадлежностей, внутри которого был виден неподвижный силуэт мужчины, смотревшего на улицу.

– Боже мой! – воскликнул Стивенс. – Наконец-то мистер Аткинсон!

– Ты действительно трезв, – заметила Мэри. – Но если будешь так долго усаживаться, то огорчишь Элен, приготовившую нам один из тех ужинов, секрет которых известен только ей… Разговаривая, она взглянула назад за свое плечо и тоже увидела в витрине неподвижный силуэт. – Аткинсон? А что он делает?

– Ничего особенного, но я впервые вижу живую душу в этом магазине. У него такой вид, будто он кого-то ждет.

Мэри с привычной легкостью развернула машину и быстро направилась в сторону Кингс-авеню. Стивенсу показалось, что кто-то позвал его по имени, но Мэри нажимала на акселератор, и шум мотора не позволил ему с уверенностью определить, послышался ему голос или нет. Он оглянулся, но увидел лишь пустынную улицу и ничего не сказал жене. Вновь находиться рядом с Мэри, такой оживленной, веселой, было легко и покойно, и у него даже мелькнула мысль – а не от переутомления ли выдумал он все то странное, что слышал и видел сегодня.

– Ты чувствуешь сладость в воздухе? – спросила она. – Около большого дерева и рядом с оградой очень много крокусов, а сегодня днем я видела и примулы! О, это восхитительно! Она вдыхала воздух всей грудью, откинув назад голову. – Устал? – спросила она.

– Вовсе нет.

– В самом деле?

– Конечно, зачем мне тебя обманывать!

– Тед, дорогой, не надо так кричать, – немного огорченно попросила она. – Тебе нужен хороший коктейль, Тед… Давай никуда не пойдем сегодня вечером.

– Давай. Но почему ты об этом просишь?

Мэри смотрела прямо перед собой, слегка нахмурив брови.

– Марк Деспард звонил сегодня несколько раз. Он хочет встретиться с тобой. Он сказал, что это очень важно и не стал ничего уточнять, но я думаю, это касается его дяди Майлза. Мне показалось, что Марк был чем-то очень взволнован…

Она посмотрела на Стивенса с тем выражением, которое он так любил. Ее лицо казалось освещенным внутренним огнем и было необычайно красиво.

– Тед, ты ведь не пойдешь, правда?

Глава III

– Ты же знаешь, что я всегда с удовольствием остаюсь дома, если есть возможность, – машинально ответил Стивенс. – Все будет зависеть от того, что Марк…

Он не закончил, не совсем ясно представляя, что же собирался сказать. Бывали моменты, когда ему казалось, что Мэри вдруг как бы исчезает, и рядом с ним остается лишь ее пустая оболочка… Может быть, сейчас это почудилось ему из-за света уличных фонарей. Как-то сразу забыв о Марке Деспарде, Мэри принялась рассуждать об обивке мебели, которая подошла бы для их квартиры в Нью-Йорке.

Стивенс подумал, что, когда они станут пить коктейль, он расскажет ей обо всех своих сегодняшних переживаниях, они вместе посмеются над ними и забудут. Он попытался вспомнить, читала ли Мэри что-нибудь, написанное Кроссом. Обычно она просматривала все, что приносил для себя Стивенс. «Любопытно, – подумал он, – что запоминались ей одни лишь какие-то мелочи, касающиеся или героев, или тех мест, где происходило действие».

Стивенс повернулся к жене. Манто соскользнуло с ее плеч, и на левом запястье он увидел знаменитый браслет, чеканную драгоценность, застежка которой была сделана в виде головы кота с рубином во рту.

– Ты когда-нибудь читала книги Кросса?

– Кросса? А кто это?

– Он пишет о криминальных процессах.

– О! Узнаю тебя… Нет. Но не вижу в этом ничего странного. Тебе же известно, что у меня нет болезненного воображения, как у некоторых, – лицо ее стало серьезным. – Как, например, у Марка Деспарда, доктора Вельдена и у тебя. Вы чересчур увлекаетесь убийствами и всякими этими страшными вещами… Ты не считаешь, что в этом есть нечто нездоровое?

Стивенс был ошеломлен. Он никогда не слышал раньше от Мэри подобных рассуждений. В ее словах было столько неискренности, фальши…

Он взглянул на нее снова и понял, что она говорит серьезно.

– Один высокопоставленный чиновник сказал однажды, – заметил он, – что до тех пор, пока американцев будут интересовать преступления и адюльтеры, страна вне опасности. Тебе не нравится, как ты говоришь, мой болезненный вкус? Ну что ж. Попробую предложить тебе новую рукопись Кросса. Может быть, и твой вкус изменится. Она об отравительницах, среди них есть даже некая Мари.

– Да? А ты ее прочел?

– Нет, только взглянул.

Мэри больше не проявила ни малейшего любопытства, как-то сразу перестала говорить о рукописи и, нахмурив брови, повернула на дорогу, которая вела к их дому.

Стивенс вылез из машины, чувствуя голод и холод. Свет весело пробивался сквозь занавески, в воздухе ощущался запах зелени и аромат сирени. Позади виллы поднимался небольшой холм, покрытый леском, с оградой Деспард Парка на вершине.

Они вошли; направо от холла располагалась жилая комната с софой и креслами, обитыми оранжевой тканью, небольшими лампами рассеянного света, рядами книг в разноцветных обложках и хорошей копией Рембрандта над камином. Налево, за стеклянной дверью, была столовая, там Стивенс увидел хлопотливую пухленькую Элен.

Мэри взяла у него шляпу, портфель, и он поднялся на второй этаж, чтобы освежить руки и лицо. Умывание подействовало на Стивенса благотворно; весело насвистывая, он начал спускаться по лестнице, но вдруг остановился. Отсюда хорошо был виден его портфель, лежавший на маленьком телефонном столике. Никелированный замок слегка поблескивал, и Стивенс обнаружил, что он открыт.

У него возникло ощущение, что кто-то шпионит за ним в его собственном доме. Это показалось ему ужасным. Чувствуя неловкость, он приблизился к столику и быстро проверил рукопись. Фотографии Мари Д'Обрэй в ней не было.

Даже не дав себе времени обдумать все происшедшее, Стивенс тут же прошел в гостиную. Ему почудилось, что в ней что-то изменилось. Мэри с пустым стаканом в руке полулежала на софе, рядом стоял круглый столик на одной ножке, на нем располагался сервиз с коктейлями. Лицо ее было порозовевшим, жестом она указала мужу на другой стакан.

– Ты напрасно теряешь время. Выпей и почувствуешь себя гораздо лучше.

Стивенс глотал, чувствуя, что Мэри изучает его. Но мысль эта показалась ему настолько отталкивающей, что он поспешил отделаться от нее, налил себе второй коктейль и залпом выпил и его.

– Скажи-ка, Мэри, тебе не кажется, что этот дом номер один по Кингс-авеню весьма странный? Ты знаешь, я бы не удивился, если бы увидел однажды между занавесками руки призрака или если бы там обнаружились трупы в шкафах. Кстати, ты не знаешь кого-нибудь, кто бы жил в прошлом веке, носил твое имя и имел привычку отравлять людей мышьяком? Она, нахмурившись, поглядела на него.

– Тед, о чем ты, черт побери! Сегодня ты мне кажешься совершенно ненормальным. – Она смешалась, потом рассмеялась: – Ты думаешь я отравила твой коктейль?

– Этого бы я тебе не простил! Но все же, каким бы нелепым ни показался тебе мой вопрос, ответь мне: ты когда-нибудь слышала о женщине, которая жила в прошлом столетии, была как две капли воды похожа на тебя и даже носила браслет с головой кота – точно такой же, как у тебя.

– Тед, в самом деле, что все это означает…

Стивенс решил оставить свой легкомысленный тон.

– Послушай, Мэри. Давай не будем делать тайну из этой истории. Может, все это и ерунда, однако кто-то решил глупо пошутить, всунув твою фотографию в костюме середины девятнадцатого века в книгу вместо портрета женщины, которая, судя по всему, отравила половину своих знакомых. В этом нет ничего удивительного, Кросс не впервые выступает в роли плохого шутника. Тем не менее, я снова задаю тот же вопрос и прошу ответить прямо: кто такая Мари Д'Обрэй? Это одна из твоих родственниц?

Мэри поднялась. Он не заметил в ней ни гнева, ни удивления, она смотрела на мужа с выражением взволнованной озабоченности.

– Тед, я стараюсь понять тебя, потому что, мне кажется, ты говоришь серьезно. Была ли в прошлом веке некая Мари Д'Обрэй?.. Имя довольно распространенное, ты знаешь… Она отравила множество людей, и ты полагаешь, что я и она – это одна и та же женщина? Поэтому ты играешь в Великого инквизитора? Если я та самая Мари Д'Обрэй, – она взглянула в зеркало через свое плечо, и на мгновение Стивенсу показалось, что в нем отразилось нечто странное, – можно считать, что для моего возраста я прекрасно сохранилась!

– Я ничего не утверждаю. Я просто спрашиваю тебя, нет ли среди твоих предков…

– Предков… Нет, Тед, приготовь-ка лучше еще один коктейль. Твои выдумки сведут меня с ума!

– Хорошо, давай больше не будем об этом. Остается только надеяться, что уважающее себя издательство не позволит, чтобы его дурачили, подсовывая сомнительные фотографии… Посмотри мне в глаза, Мэри! Ты не открывала несколько минут назад мой портфель?

– Нет.

– Ты не открывала мой портфель и не брала оттуда фотографию Мари Д'Обрэй, которая была гильотинирована в 1861 году за убийство?

– Конечно же нет! – она наконец вышла из себя. – О, Тед! – голос ее дрогнул. – Что означает вся эта история?

– Кто-то вынул фотографию. Она исчезла из рукописи. Кроме нас и Элен здесь больше никого не было. Значит, какой-то таинственный волшебник проник в дом, пока я находился наверху. Другого объяснения я не вижу… Адрес Кросса написан на титульном листе. Надо позвонить ему и спросить, не будет ли он возражать, если мы обойдемся в книге без фото… Но тогда все равно я должен буду вернуть ему снимок…

– Мадам, стол накрыт, – появившись на пороге объявила Элен.

И в тот же миг раздался стук молоточка на входной двери. В этом не было ничего странного, такое случалось дюжину раз в день, но Стивенс ощутил нечто вроде шока. Элен, ворча, отправилась открывать.

– Мистер Стивене дома? – послышался голос Марка Деспарда.

Стивенс встал. Мэри не двинулась с места, и лицо ее оставалось бесстрастным. Проходя мимо жены, Стивенс неожиданно для себя наклонился к ней, взял ее руку и поцеловал. Затем он направился к двери, собираясь как можно любезней встретить Марка Деспарда, пригласить его за стол и предложить коктейль.

С Марком вошел еще один человек, похожий на иностранца. Железный кованный фонарь освещал холл, светлые волосы Марка, разделенные посередине пробором, и его светло-голубые глаза. Марк был адвокатом и продолжал дело своего отца, умершего шесть лет назад, но клиентов у него было немного. Он объяснял это тем, что не мог отказать себе в удовольствии подметить и дурное и хорошее в одном и том же поступке, а клиентам не очень-то нравится, когда им говорят правду. В своем любимом Деспард Парке Марк одевался всегда одинаково – в охотничью куртку, фланелевую рубашку, вельветовые брюки и сапоги на шнурках. Он мял шляпу в руках, оглядываясь вокруг.

– Очень сожалею, но я бы не решился обеспокоить вас, если бы повод для моего вторжения не был важности чрезвычайной и не терпел отлагательств…

Марк повернулся к сопровождавшему его человеку. Тот был ниже и мельче Марка. Его лицо с энергичными чертами, несмотря на глубокую крестообразную морщину между бровей, казалось приятным. На нем было хорошо сшитое пальто из дорогого материала. Человек этот был из тех, что запоминаются.

– Позволь представить тебе моего старинного друга, доктора Партингтона, – живо продолжал Марк, в то время как спутник по-прежнему молчал. – Мы бы хотели поговорить с тобой наедине, Тед. Возможно, разговор предстоит долгий, но я подумал, что если ты узнаешь о его причинах, то, конечно, не будешь возражать, если час…

– Хэлло, Марк, – воскликнула Мэри со своей обычной улыбкой. – Конечно, мы можем подождать с ужином. Проходите в кабинет Теда.

После обмена приветствиями Стивенс провел обоих мужчин в свой кабинет, который находился по другую сторону от холла. Это была маленькая комнатка, и, казалось, что они заполнили ее целиком.

Марк тщательно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Тед, – сразу начал он. – Мой дядя Майлз был убит.

– Марк, ты…

– Его отравили мышьяком…

– Присаживайтесь, – указал Стивенс гостям на кожаные кресла, сам устроился за свой стол и спросил: – Кто это сделал?

– Я знаю одно – совершить убийство мог только кто-то из своих, – вздохнув, сказал Марк. – А теперь, когда тебе известна суть дела, постараюсь объяснить, почему я обратился именно к тебе. – Его светлые глаза уставились на лампу. – Есть одна проблема, которую я хочу, вернее должен, разрешить. Но мне необходима помощь трех человек. Двоих я уже нашел, и ты третий из тех, на кого я мог бы положиться. Однако, если ты согласишься, я сразу же попросил бы тебя дать мне обещание: что бы мы ни обнаружили, полиция не должна узнать ничего.

– Ты не хочешь, чтобы преступник был наказан? – проговорил Стивенс, разглядывая ковер, чтобы скрыть замешательство.

– О, нет! – с жаром произнес Марк. – Но мы живем в странное время, которое мне не очень подходит. Я не люблю, когда вмешиваются в мои личные дела, и тем более, мне совсем не хочется, чтобы они потом вылезали на страницы газет. Поэтому, совершено преступление или нет, полиция, я надеюсь, в это дело не сунется. Сегодня ночью, если, конечно, ты согласишься, мы проникнем в склеп, откроем гроб моего дяди и проведем вскрытие. Мы должны проверить, есть мышьяк в его теле или нет. Хотя лично я уже сделал для себя вывод. Видишь ли, уже больше недели я знаю, что дядя Майлз был убит, но ничего пока не смог предпринять, так как все должно быть проверено в тайне, а ни один врач… я хотел сказать…

Тут Партингтон приятным голосом прервал его:

– Марк намеревался сказать, что ни один врач, дорожащий своей репутацией, не рискнул бы провести вскрытие в подобных обстоятельствах. Поэтому он и обратился ко мне.

– Я не это имел в виду!

– Я все прекрасно понимаю, мой дорогой, но лучше сразу уточнить, почему я участвую в этом предприятии, – уже обращаясь к Стивенсу, сказал Партингтон. – Ровно десять лет назад я был помолвлен с сестрой Марка Эдит. Я был хирургом с довольно приличной практикой в Нью-Йорке. И тут я согласился сделать один аборт – не имеет значения, по каким причинам, но вовсе не из дурных побуждений. Операция получила огласку, о ней писали газеты, и я, естественно, был изгнан из цеха врачей. Трагедией для меня это не стало – у меня есть состояние. Но Эдит до сих пор уверена, что та женщина, которой я помог, была… Короче, это старая история. С тех пор я живу в Англии и довольно комфортно. Но вот неделю назад Марк телеграфировал мне, просил приехать, указав, что все объяснит при встрече, я сел на первый пароход, и вот я здесь. Теперь, после моих объяснений, вы знаете о деле ровным счетом столько же, сколько и я.

Стивенс встал, взял из шкафа бутылку виски, сифон и три стакана.

– Марк, – вымолвил он, – я готов пообещать тебе хранить тайну, однако, предположим, что твои подозрения подтвердятся. И окажется, что твой дядя действительно был убит. Как ты поступишь дальше?

Марк закрыл рукой глаза.

– Не знаю! Я буквально схожу с ума. Как я поступлю? Совершать новое преступление, чтобы отомстить за первое? Нет уж, спасибо, я не настолько обожал своего дядю, что бы пойти на это… Но все равно мы должны знать! Мы не можем жить рядом с убийцей, Тед. И потом, дядя Майлз скончался не сразу. Он долго страдал, и кто-то упивался его мучениями. Кто-то в течение дней, может быть недель, травил его мышьяком, и невозможно ничего доказать, по тому что симптомы отравления схожи с признаками гастроэнтерита, которым он действительно болел. Перед тем как дядя почувствовал себя настолько плохо, что мы решили нанять для него сиделку, он попросил нас поднимать ему пищу на подносе к себе наверх, но он не терпел, чтобы даже Маргарет, наша служанка, входила в его комнату. Дядя Майлз попросил ставить поднос на маленький столик у дверей в его комнату, сказав, что сам будет забирать его тогда, когда сочтет нужным! Поднос иногда оставался у двери довольно долгое время. И значит, любой из домашних или даже из гостей мог развлекаться тем, что посыпал его еду мышьяком, но… – Марк сам того не замечая, возвысил голос, – но в ночь, когда он умер, все было совершенно иначе, и я хочу знать все до конца, пусть даже окажется, что мой дядя был убит моей собственной женой!

Стивенс, собиравшийся взять коробку сигар, замер с протянутой рукой. Люси! Перед его глазами возникла жена Марка с приветливым лицом, янтарными волосами, с ее обычной веселостью… Люси! Невероятно!

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – заметил Марк, сверкая глазами. – Тебе мои слова кажутся дикими, не так ли? Я знаю это. Тем более что в ту ночь Люси была со мной на костюмированном балу в Сент-Дэвиде. Но есть также и некоторые другие свидетельства, которые необходимо опровергнуть, чтобы доказать ее невиновность. Не пожелал бы тебе оказаться когда-нибудь в моем положении! Я должен знать, кто убил дядю Майлза, чтобы понять, кто пытался скомпрометировать мою жену! И вот тогда, я тебя уверяю, будет очень скверно!

Ни Стивенс, ни врач не притронулись к виски. Лишь Марк налил себе в стакан, опустошил его одним махом и продолжал:

– Миссис Хендерсон – наша гувернантка и повар – видела, как было совершено преступление. Она заметила, как была дана последняя доза яда. И, судя по ее словам, убийцей могла быть только Люси.

Глава IV

– Ты воспринимаешь ситуацию разумно, – сказал Партингтон, наклонившись вперед. – Я думаю, это хороший признак. Но не кажется ли тебе, что эта старая женщина…

Стивенс налил виски с содовой, которое врач принял с той величественной непринужденностью, которая выдавала в нем закоренелого пьяницу.

– Все возможно в подобном деле, – устало вымолвил Марк. – В одном я уверен: миссис Хендерсон не лжет и не разыгрывает нас. Да, она обожает сплетни, но они с мужем живут с нами еще с тех пор, когда я был ребенком. Она вырастила Огдена. Ты помнишь моего брата Огдена? Он учился в колледже, когда ты уехал в Англию… Нет, миссис Хендерсон слишком привязана к нашей семье и очень любит Люси. К тому же, она не знает, что дядя Майлз был отравлен. Она уверена, что он скончался от болезни желудка и что ее загадочное видение – пустяк. Именно поэтому мне стоило большого труда заставить ее молчать об этом.

– Минутку, – перебил Стивенс, – ты говоришь об истории с таинственной дамой в старинном платье, исчезнувшей через замурованную дверь?

– Да, – с некоторым смятением согласился Марк. – Именно это делает всю историю безумной! Помнишь твою реакцию, когда я тебе рассказал о ней несколько дней назад? Я хочу прояснить вам кое-что до ее начала, – сказал Марк, вынув портсигар и принявшись по обыкновению разминать сигарету. – Вначале немного об истории нашей семьи. Парт, ты когда-нибудь видел дядю Майлза?

– Нет, – сказал Партингтон, подумав. – В те времена он путешествовал по Европе.

– Дядя Майлз и мой отец родились с разницей в один год, один в апреле тысяча восемьсот семьдесят третьего года, второй в марте тысяча восемьсот семьдесят четвертого. Потом вы поймете, почему я все это уточняю. Мой отец женился в двадцать один год, дядя умер холостяком. Я родился в девяносто шестом году, Эдит в девяносто восьмом, а Огден в тысяча девятьсот четвертом. Наше состояние, как вы знаете, имеет земельное происхождение, и Майлз унаследовал от него большую часть. Но отец от этого никогда не страдал, так как его дело приносило ему хороший доход и он всегда оставался оптимистом. Он умер шесть лет назад от заболевания легких, а моя мать, ухаживавшая за ним, заразилась от него и последовала за ним в могилу.

– Я помню их, – сказал Партингтон, печально прикрыв рукой глаза, но по тону его можно было предположить, что эти воспоминания не особенно тревожат его.

– Я рассказываю вам все это, чтобы показать, насколько проста ситуация. Никакого соперничества, семейной ненависти. Дядя был прожигателем жизни, но делал это элегантно, так, как умели заниматься этим в прошлом веке, и я со всей определенностью могу сказать, что у него не было врагов. Он кончил тем, что удалился от всего мира. И если кто-то и отравил его, то это могло случиться только из садистского желания видеть, как умирает человек… Или… или из-за денег, конечно! Но если из-за денег, то мы все под подозрением, и я в первую очередь! Каждый из нас наследует крупную сумму, и все знали об этом. Как я уже сказал, Майлз и отец родились с такой маленькой разницей, что воспитывались почти как близнецы и были очень привязаны друг к другу. Семейная ситуация была самая мирная, когда кто-то принялся подсыпать яд в пищу моего дяди.

– Я хотел бы задать два вопроса, – вмешался Партингтон. – Во-первых, какие у тебя есть доказательства, что ему подсыпали именно мышьяк? Во-вторых, ты дал нам понять, что в старости у твоего дяди появилась довольно странная манера запираться в своей комнате. Когда это началось?

Марк немного поколебался прежде чем ответить.

– Здесь довольно легко создать ложное мнение, – сказал он. – Я бы не хотел делать этого. Не подумайте, будто дядя сошел с ума или впал в детство… Нет, изменение было куда более неуловимым. Мне кажется, я впервые заметил это лет шесть назад, когда он вернулся из Парижа после смерти моих родителей. Это был уже не тот дядя, которого я знал: он казался рассеянным, озабоченным, словно человек, у которого какая-то идея засела в голове. Тогда у него еще не было привычки запираться в своей комнате на целый день, это началось позже… Тед, когда вы поселились здесь?

– Где-то около двух лет назад.

– Да, ну вот, примерно месяца два спустя после вашего приезда сюда у моего дяди и начались странности. Он спускался, чтобы позавтракать, делал круг по саду, куря сигару, когда погода была хорошей, и проводил некоторое время в картинной галерее. Все это он проделывал с видом человека, который занят своими мыслями и не замечает окружающих. В полдень дядя возвращался в свою комнату и больше из нее не выходил.

– И чем он там занимался? – нахмурившись, спросил Партингтон. – Он читал? Изучал что-то?

– Нет, не думаю, это было не в его привычках. Если верить домашним слухам, он сидел в кресле, глядя в окно, или развлекался тем, что примерял свою одежду, и ничего лучшего придумать не мог. У него всегда был очень богатый гардероб, и он очень гордился своей былой элегантностью. Примерно шесть недель назад он начал страдать от желудочных спазмов, сопровождаемых рвотой. Но и слышать не хотел о том, чтобы показаться врачу. Дядя уверял, что у него уже случалось подобное и что припарка и бокал шампанского быстро избавят его от болезни. Потом у него случился такой сильный приступ, что мы поспешно вызвали доктора Бейкера. Тот определил гастроэнтерит. Мы пригласили сиделку. Совпадение это или нет, но дядя тут же почувствовал себя много лучше, и в начале апреля состояние его здоровья уже не внушало больше никакого опасения. Вот таким образом мы и подошли к ночи двенадцатого апреля. В то время в доме нас жило восемь человек. Люси, Эдит, Огден, я, затем старый Хендерсон – ты помнишь его, Парт? Он привратник, садовник, одним словом, мастер на все руки. Миссис Хендерсон, мисс Корбет, сиделка и Маргарет, горничная. Фактически вышло так, что почти все отсутствовали в тот вечер. Люси, Эдит и я отправились на бал-маскарад, как я уже говорил. Миссис Хендерсон, обожающая быть крестной матерью, уехала на неделю на крестины. Двенадцатое – это была среда – был также выходной день мисс Корбет. У Маргарет намечалось неожиданное свидание с любовником, по которому она сходила с ума, и ей не стоило большого труда уговорить Люси отпустить ее. Огден уехал в город на какую-то вечеринку. Следовательно, дома остались только мистер Хендерсон и дядя. Эдит, кстати, возражала против этого, уверяя, что только женщина знает, что надо делать с больным. Она даже собиралась остаться, но дядя Майлз и слушать ни о чем не желал. Миссис Хендерсон в тот самый вечер возвращалась поездом, который прибывал в Криспен в 21.25. Однако для Эдит это стало еще одним поводом для беспокойства, так как Хендерсон собирался встретить жену на «форде», и дядя с десяток минут должен был остаться один. Тогда Огден, которому надоели все эти споры, заявил, что дождется возвращения миссис Хендерсон, и пусть об этом больше не говорят! Маргарет и мисс Корбет уехали рано, Корбет оставила инструкции для миссис Хендерсон на случай, если что-нибудь случится. Люси, Эдит, Огден и я легко поужинали около восьми часов. Дядя Майлз сказал, что есть не хочет, но согласился выпить стакан теплого молока. Люси принесла ему его на подносе, пока мы одевались. Я очень хорошо помню эту деталь, потому что Эдит встретила ее на лестничной площадке и сказала: «Ты даже не знаешь, где что находится в твоем собственном доме! Ты же взяла сыворотку!» Но обе попробовали и обнаружили, что все в порядке.

Стивенс хорошо представил себе эту сцену. Свежая и милая Люси и более зрелая, прекрасная Эдит спорят из-за стакана молока – спокойно, так как между обитателями Деспард Парка никогда не существовало трений. А молодой Огден иронически наблюдает за ними, засунув руки в карманы. У Огдена не было выдержки и серьезности Марка, но все же это был неплохой мальчик.

Стивенс не мог отделаться от мысли: «А помню ли я с точностью, где мы с Мэри были в тот вечер?» Он, кажется, знал ответ, но этот ответ ему не нравился. Они как раз находились в коттедже, в Криспене, хотя не имели обыкновения приезжать сюда в середине недели. Но Стивенсу тогда надо было отправиться в Стрентон по издательским делам в Риттенхаус Мэгэзин. Итак, он и Мэри провели ночь в загородном коттедже, уехали в Нью-Йорк рано утром и узнали о смерти старого Майлза только два дня спустя. Стивенс вспомнил, что в тот вечер никто не зашел к ним, они провели его очень тихо и легли спать рано…

Размышляя обо всем этом, Стивенс слушал рассказ Марка.

… – Итак, я повторяю, молоко было хорошим. Люси поднялась постучать в комнату дяди и собиралась оставить поднос на маленьком столике, как обычно, но дядя Майлз открыл дверь и сам взял поднос из ее рук. Он выглядел намного лучше, и самое главное, на лице его не было того озабоченного выражения, к которому мы все уже привыкли. В тот вечер на нем был голубой старомодный халат из шерстяной ткани, с белым воротничком, на шее был повязан платок. Эдит спросила дядю: «Вы уверены, что можете обойтись без нас? Вы помните о том, что мисс Корбет уехала и никто не услышит вас, если вы будете звонить? Если вам понадобится что-нибудь, придется позаботиться о себе самому… Я боюсь, что вы не сумеете это сделать. Может быть, оставить записку для миссис Хендерсон и попросить ее, чтобы она посидела в коридоре?..»

Дядя прервал ее, спросив: «Вас не будет до двух или трех часов ночи?.. Не думайте больше об этом, моя дорогая. Уезжайте спокойно, я чувствую себя хорошо». В этот момент кот Эдит Иоахим, который вертелся здесь же на площадке, пробрался в комнату дяди. Дядя очень любил кота и сказал, что компании Иоахима ему будет совершенно достаточно. Он пожелал нам хорошо провести вечер и закрыл дверь, а мы отправились одеваться.

Стивенс вдруг задал вопрос, который на первый взгляд всем показался нелогичным:

– Ты, кажется, говорил, что Люси отправилась на этот маскарад в костюме мадам де Монтеспан?

– Да… по крайней мере, так считается. – Марка этот вопрос, казалось, застал врасплох, и он пристально уставился на Стивенса. – Эдит, не знаю почему, очень хотела, чтобы это была мадам де Монтеспан… может быть, этот образ казался ей наиболее забавным. Кстати, платье сшила сама, скопировав с одного из портретов из нашей галереи. Я имею в виду современницу мадам де Монтеспан; ее, правда, трудно разглядеть, так как почти все лицо и часть плеча на портрете размыто чем-то вроде кислоты. Я помню, однажды мой дед рассказывал, как пытались отреставрировать холст, но это оказалось делом невозможным. Как бы то ни было, точно установлено, что это работа Кнеллера, поэтому картину оставили в том виде, в каком она есть. Это портрет некой маркизы де Бренвийе… Что с тобой, Тед? – нервно воскликнул Марк.

– Надо поужинать, вот и все, – сдержанно ответил Стивенс. – Продолжай… Ты имеешь в виду знаменитую французскую отравительницу девятнадцатого века? Как же получилось, что у вас есть ее портрет?

Партингтон пробурчал что-то и на этот раз без колебаний налил себе еще один стакан виски.

– Насколько я помню, – сказал он, – маркиза каким-то образом связана с одним из твоих предков?

– Да, – нетерпеливо ответил Марк, – Наша фамилия была англизирована. Она французского происхождения и писалась Деспре. Но маркиза ни при чем. Я просто хотел сказать, что Люси скопировала ее платье и сшила его за три дня. Мы покинули дом около девяти тридцати. Эдит была в костюме Флоренс Найтингейл; я, если верить портному, в костюме дворянина, со шпагой на боку. Мы сели в машину, а Огден, стоя у дверей, сопровождал наш отъезд ироническими комментариями. На аллее нам навстречу попался «форд», возвращавшийся с вокзала с миссис Хендерсон.

Бал получился не очень удачным, веселья было мало. Я жестоко скучал и почти весь вечер просидел, но Люси танцевала. Мы возвратились домой после двух часов. Была очень красивая ночь с яркой луной. Эдит порвала юбку или еще что-то, и была не в духе. Но Люси напевала во время всего обратного пути. Когда я ставил машину в гараж, я видел «форд», а вот «бьюика» Огдена еще не было. Я отдал ключи от входной двери Люси, и они с Эдит пошли открывать дверь. Мне захотелось немного прогуляться и подышать свежим воздухом, так как я очень люблю ночной Деспард Парк. Но Эдит окликнула меня у дверей, и я догнал их в холле.

Люси, задержав руку на выключателе с испуганным видом смотрела на потолок: «Я только что слышала ужасный звук…» Холл очень старый, деревянные панели громко скрипят, но на этот раз было что-то другое. Я бросился по лестнице наверх, площадка второго этажа была погружена в темноту. У меня возникло неприятное чувство, что там кто-то есть…

Пока я нащупывал выключатель, послышался звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, и дверь в комнату дяди Майлза наполовину приоткрылась. Слабый свет внутри комнаты освещал дядю, и силуэт его выглядел в проеме, словно китайская тень. Он стоял, согнувшись пополам, одна рука была на животе, вторая вцепилась в наличник двери. Я видел, как вздулись вены на его лбу. Ему наконец удалось немного распрямиться, кожа на его лице показалась мне похожей на пергамент, натянутый на кончик его носа, глаза, казалось, увеличились в два раза, и пот увлажнял лоб. Дыхание его было прерывистым и мучительным. Я думаю, что он видел меня, но говорил он, казалось, ни к кому специально не обращаясь: «Я больше не могу! – простонал он. – Я слишком страдаю! Я вам повторяю, что больше не могу этого выносить!»

Он сказал это по-французски!

Я бросился к дяде, чтобы поддержать его. Не знаю, почему, он отбивался, но все же мне удалось довести его до кровати. Он смотрел на меня, словно пытаясь понять, кто перед ним, как будто лицо мое было для него незнакомым. Вдруг он сказал тоном испуганного ребенка: «О, и ты тоже!» Мне стало очень жаль дядю, так как в голосе слышалось страдание. Затем ему как будто стало легче. Страх его понемногу прошел, он пробормотал что-то, на этот раз по-английски, насчет «этих таблеток в ванной комнате, которые его успокаивают» и попросил меня пойти поискать их.

Дядя имел в виду таблетки веронала, которые мы давали ему во время предыдущего приступа. Люси и Эдит, побледневшие, стояли на пороге комнаты, и Люси тут же побежала за вероналом. Мы все понимали, что он при смерти, но не думали ни о каком отравлении, мы решили, что это просто сильнейший приступ гастроэнтерита. Я попросил Эдит позвонить доктору Бейкеру, и она тотчас ушла. Меня очень тревожило выражение дядиного лица, казалось, что его что-то очень испугало или даже что он видит нечто ужасное…

Пытаясь отвлечь его от страданий, я спросил:

– Сколько времени вы в таком состоянии?

– Три часа, – ответил он, не открывая глаз. Он лежал на боку, и подушка приглушала его голос.

– Но почему вы никого не позвали, почему не подошли к двери?

– Я не хотел, – проговорил он в подушку. – Я знал, что это наступит раньше или позже, и решил не жить больше в ожидании, оно невыносимо.

Казалось, теперь он совсем пришел в себя и смотрел на меня словно откуда-то издалека. Лицо его снова изобразил испуг, и дыхание снова стало шумным.

– Марк, я умираю…

Я глупо протестовал, и он добавил:

– Не говори ничего, слушай меня, Марк, я хочу, чтобы меня похоронили в деревянном гробу. Ты слышишь: в деревянном гробу. Я хочу, чтобы ты обещал мне это!

Он обреченно настаивал на своем, схватившись за мою куртку, и не обращал внимания на Люси, которая принесла ему веронал и стакан воды. Он повторял без перерыва «деревянный гроб, деревянный гроб». Потом дядя с трудом, так как у него была сильная тошнота, проглотил таблетки и, пробормотав, что ему холодно, попросил покрывало. Оно было сложено в ногах кровати. Ни слова не говоря, Люси взяла его и накрыла дядю.

Я поглядел вокруг, пытаясь найти еще что-нибудь, чем можно было бы покрыть его. В комнате стоял большой шкаф для одежды, где висели в ряд его костюмы. Дверца шкафа была слегка приоткрыта, и я подумал, что, может быть, на верхней полке есть какие-нибудь покрывала. Там ничего не оказалось, но я обнаружил нечто другое.

Внизу шкафа, перед многочисленными аккуратно поставленными ботинками стоял поднос, который ему принесли в тот вечер. Стакан был пуст – тот самый, в котором находилось молоко. Но там оказалось еще кое-что, что не приносили на подносе. Большая чаша, примерно десять сантиметров в диаметре, как будто сделанная из серебряных шишек, но небольшой ценности, насколько я могу судить. Она обычно стоит в посудном шкафу на первом этаже. Я не знаю, видел ли ты ее когда-нибудь там, Эдвард? Короче, на дне этой чаши осталось что-то вроде клейкого осадка, а перед ней лежал Иоахим, кот Эдит. Я дотронулся до него и обнаружил, что кот мертв.

Именно тогда я и понял все.

Глава V

В течение одной или двух минут Марк молчал, взгляд его застыл на собственных руках.

– Я полагаю, – наконец вымолвил он, – что так бывает часто. Подозрения скапливаются в мозгу человека где-то в подкорке, и потом ему вдруг кажется, что его осенило… Как бы то ни было, именно с того момента мне все стало ясно. Я обернулся и убедился, что Люси ничего не заметила, так как стояла ко мне вполоборота, опираясь одной рукой на спинку кровати. Слабый свет лампы у изголовья жутковато блестел на красном сатине ее костюма.

Все симптомы, которые проявлялись у дяди Майлза во время болезни, вспомнились мне, и я даже удивился, как это раньше не понял, что все это – симптомы отравления мышьяком.

Из холла до нас доносился голос Эдит, разговаривавшей по телефону.

Я молча прикрыл шкаф, повернул ключ и положил его в карман. Затем я вышел в холл к Эдит. Нам надо было вызвать врача, так как сиделка должна была вернуться только на следующее утро. Я пытался вспомнить, что нужно делать в случае отравления мышьяком, но не смог. Эдит только что повесила трубку, она казалась очень спокойной, хотя руки ее дрожали. Она не смогла дозвониться до доктора Бейкера. Эдит стала подниматься по лестнице, а я бросился к телефону, чтобы вызвать другого врача, но в это время на площадке появилась Люси и сказала:

– Мне кажется, он мертв.

Она оказалась права. Конвульсий не было. Его сердце просто остановилось, и страдания прекратились. Когда я повернул дядю на спину, моя рука скользнула под подушку и нащупала конец шнурка, о котором вы, возможно, уже слышали. Это был обрывок обыкновенного шнурка, длиной сантиметров тридцать, с девятью узелками на равном расстоянии друг от друга. Я до сих пор не понимаю, что это может означать…

– Затем? Продолжай! – резко вставил Партингтон.

– Затем? Все. Мы не стали будить остальных обитателей дома, так как до рассвета оставалось еще несколько часов. Люси и Эдит пошли спать, но заснуть не смогли. Я объявил, что побуду около дяди Майлза. Прежде всего мне хотелось попытаться спрятать чашу. И я придумал предлог, сказав, что мне лучше быть на ногах на случай, если Огден вернется под хмельком.

Люси заперлась в нашей комнате, Эдит немного всплакнула. Они, видимо, сожалели о том, что не были с дядей в тот вечер, но я-то знал, что им не в чем винить себя и причина его смерти в другом.

Прикрыв тело дяди Майлза покрывалом, я взял серебряную чашу и стакан и завернул их в платок. Нет, я не думал об отпечатках пальцев, мне просто хотелось спрятать эти доказательства до того момента, когда я решу, что с ними делать.

– У тебя не возникло мысли рассказать всем о случившемся?

– Если бы я дозвонился до врача, я бы, пожалуй, сказал ему: «Не беспокойтесь по поводу его гастроэнтерита, он был отравлен». Но так как дядя был мертв… Ты должен понять меня, Парт! – зло воскликнул Марк. – Вспомни, что я почти…

– Спокойно, – прервал его Партингтон. – Продолжай свой рассказ.

– Я запер стакан и чашу в ящик своего стола на первом этаже. Мне также надо было что-то сделать с трупом кота. Я вспомнил, что у нас в саду свежевыкопанная грядка, и зарыл его в нее очень глубоко. Эдит до сих пор не знает, что произошло с котом, и думает, что он просто потерялся. Когда я покончил с этим, то увидел автомобиль Огдена. Мне показалось, что он заметил меня, но я добежал до дома раньше него.

На следующий день, услышав рассказ миссис Хендерсон, я отнес чашу и стакан знакомому фармацевту, на молчание которого можно было рассчитывать, и попросил его сделать анализ содержимого. Молоко оказалось безвредным. А вот чаша содержала остатки смеси молока, портвейна и яичного желтка. В смеси было две гранулы белого мышьяка.

– Две гранулы? – переспросил Партингтон, повернувшись к Стивенсу.

– Да. Это много, не так ли? Я читал, что…

– Это прежде всего много для остатка в чаше. Наблюдались смертные случаи после принятия всего двух гранул мышьяка. Это самая маленькая из всех известных мне смертельных доз. Но если она находилась в качестве остатка в чаше, это означает, что полная чаша должна была содержать огромное количество…

– Какова обычно смертельная доза?

– Трудно сказать. Как я уже говорил, наблюдались случаи отравления двумя гранулами мышьяка, но известны также и случаи, когда жертвам давались почти две сотни гранул, однако они сумели выкарабкаться. В желудке Д'Анжелье, отравленного в Глазго Мадленой Смит в 1857 году, обнаружили восемьдесят семь гранул. Это позволило защите утверждать, что речь идет о самоубийстве, потому что трудно представить, как можно принять такую дозу мышьяка, не заметив этого. В те времена в Шотландии существовал вердикт, называемый «Не доказано». Это означало в некотором смысле: «Не виновны, но больше этого не делайте».

Партингтон вдруг стал болтливым и, казалось, получал удовольствие от своего красноречия:

– Известно также дело Мари Д'Обрэй в Версале около 1860 года. Грязная история. Выглядит так, что нет никаких мотивов, кроме получения удовольствия от вида умирающих многочисленных жертв…

В то время, как Партингтон говорил, Стивенс поднялся, чтобы пересесть к углу стола. Он кивал головой и вообще старался делать вид, что слушает врача, но не мог оторвать взгляда от двери в холл. Некоторое время назад он заметил какую-то странность. Освещение в холле было более ярким, чем в кабинете, и до сих пор большая и старинная замочная скважина виднелась как светящееся отверстие в деревянных панелях… Но с какого-то момента свет пропал, словно бы кто-то прислонил к отверстию ухо.

– Как бы то ни было, – продолжал Партингтон, – это не самое важное: я пойму, что случилось, при вскрытии. Главное, узнать когда был введен яд. Если время, указанное тобой, верное, то все произошло слишком быстро. Видишь ли, когда дают большую дозу мышьяка, симптомы появляются буквально через несколько минут, самое большее через час – это зависит от того, был ли яд в жидком или твердом состоянии. Но смерть наступает только через шесть, а то и через двадцать четыре часа после принятия яда, бывает и позже. Описаны случаи, когда смерть наступала и через несколько дней. Однако ты оставил своего дядю в относительно хорошем состоянии в девять часов тридцать минут. Ты возвращаешься в половине третьего утра, и вскоре он умирает. Это точно?

– Да.

– Таким образом, следует предположить, что твой дядя был уже очень ослаблен болезнью, так как его долго травили и сильная доза яда смогла быстро прикончить его. Узнать бы только, когда он принял эту последнюю дозу…

– Я могу сказать точно, – заметил Марк. – В пятнадцать минут двенадцатого.

– Ты, конечно, имеешь в виду, – вмешался Стивенс, – историю, которую рассказала миссис Хендерсон? Почему ты не хочешь обсудить и ее?

– Сейчас я ничего обсуждать не буду, – сказал Марк.

– Но почему же?

– Потому что вы решите, что-либо я, либо миссис Хендерсон сошли с ума. Поверьте мне, я прокручивал все это в своей голове сотни раз, я потерял из-за этого сон… но отдаю себе отчет в том, что окончание всей истории покажется невероятным любому. Вы даже можете решить, что я вожу вас за нос, требуя помочь мне открыть склеп. Однако надо, чтобы обстоятельства, при которых умер дядя Майлз, были прояснены. Вы можете уделить мне два часа? Это все, что нам необходимо для проверки первой части этой истории.

– В чем дело, Марк? – спросил Партингтон. – Я не понимаю тебя. Что же невероятного в том, что ты рассказал нам? Да, преступление это немного дьявольское, если хочешь, но известны и более отвратительные. Однако что же в нем невероятного и что невероятного в том, о чем ты еще умалчиваешь?

– То, что женщина, умершая много лет назад, еще жива, – спокойно сказал Марк.

– Ты не в своем уме!..

– Нет, со мной все в порядке. Конечно, я не считаю это предположение обычным, но оно не более невероятно, чем предположение, что Люси имеет какое-либо отношение к этому отравлению. Есть две версии, одинаково невозможные, как одна, так и другая. Это всего лишь подозрение, которое пришло мне в голову только сейчас. Безусловно, я бы хотел избавиться от него и посмеяться над ним… Но если я вам расскажу о своих мыслях, один Бог знает, что вы подумаете… Поможете ли вы мне сначала открыть склеп?

– Да, – сказал Стивенс.

– А ты, Парт?

– Я уже проехал три тысячи миль и не собираюсь возвращаться ни с чем, – проворчал врач. – Но пойми хорошенько, что тебе не удастся таким же образом втащить нас в свою лодку после того, как я проведу вскрытие. Плыви один! Я не думаю, что Эдит…

Гнев засверкал в его темных глазах, но тут же потух, как только Марк в третий раз наполнил его стакан.

– Как мы вскроем склеп? – спросил Партингтон.

Марк тотчас оживился:

– Ну вот и отлично! Это не очень трудная работа, но она требует мускулов, времени и согласованности. Нужны четверо мужчин. Четвертым будет Хендерсон, на него можно положиться, он прекрасно знаком с этим делом. К тому же они с женой живут в домике у аллеи, ведущей к склепу. Мы не сможем и камня поднять без того, чтобы он тут же не узнал об этом… На сегодняшний вечер под тем или иным предлогом я избавился ото всех, кроме Хендерсона. Таким образом, мы можем работать спокойно. Что касается самого дела… Хендерсоны живут в маленьком домике в швейцарском стиле, который стоит в пятидесяти метрах от виллы. Он, кстати, был заперт в течение полутора веков. До него можно добраться по одной из аллей, выложенных декоративными плитами. Собственно, домик был построен на краю аллеи, некогда его заселял викарий. А вход в склеп находится под аллеей. Нам нужно будет поднять примерно два квадратных метра плиток, работать мы должны будем быстро, поэтому придется их выламывать. Мы воспользуемся дюжиной стальных рычагов, будем вбивать их между плитками. Затем надо будет снять слой земли и гравия толщиной сантиметров двадцать, под ним лежит большая плита, которая прикрывает вход в склеп. Размером она примерно метр на два и должна весить больше полутонны. Самым трудным, конечно, будет подсунуть под нее рычаги и приподнять ее. Я знаю, что это тяжелая работа…

– Конечно, – сказал Партингтон, с решительным видом хлопая себя по ляжкам. – Тогда не лучше ли будет заняться этим как можно раньше? Но скажи-ка, ты ведь хочешь, чтобы все осталось в тайне. И ты надеешься после этого опустошения восстановить все в прежнем виде – так, что никто ничего не заметит?

– Хендерсон или я заметили бы непременно, но все другие вряд ли. Декоративные плитки не предназначены для снятия, и их уже немало побили во время погребения. – Марк поднялся, словно бы ему не терпелось побыстрее оказаться на месте, и взглянул на часы.

– Сейчас половина десятого. Так как все согласны, начнем как можно раньше. В доме нет никого, кто мог бы нам помешать, поэтому мы приступим к делу. А ты, Тед, присоединишься к нам как только поужинаешь. Оденься в старую одежду… Боже! – обеспокоенно прервал он себя. – Я совсем забыл о Мэри! Как ты ей все объяснишь? Ты ведь не будешь рассказывать все как есть, не так ли?

– Нет, – сказал Стивенс, не спуская глаз с двери. – Она ничего не узнает. Позволь мне самому позаботиться об этом.

Он почувствовал, что они были удивлены его тоном, но, поскольку его мысли были заняты другим, он тут же забыл об этом. В комнате накурили, и желудок его был пуст, поэтому, когда он поднялся, у него немного закружилась голова. Это вдруг напомнило ему события ночи 12 апреля. Тогда он лег спать довольно рано, едва не задремав перед тем над рукописью, которую читал. Мэри сказала тогда, что он, видимо, надышался ночного свежего воздуха.

Стивенс расстался с Марком и Партингтоном в холле.

Мэри нигде не было видно. Стивенс понаблюдал, как фары машины Марка удалились в темноту, затем старательно закрыл дверь и, задумавшись, стал рассматривать сделанную из коричневого фарфора стойку для зонтов. Он слышал, как Мэри возилась в кухне, напевая вполголоса: «Il plent, il plent, bergere…»[1] – свою любимую песенку. Тед пересек столовую и толкнул дверь, ведущую в кухню.

Элен, по всей видимости, ушла. Мэри была занята тем, что готовила сандвичи с холодным цыпленком, салатом, томатным соусом и майонезом. Увидев его, она отбросила рукой, в которой держала нож, прядь волос со лба. Вид у нее был строгий, но тем не менее в выражении ее лица было и что-то, внушающее улыбку.

В этой такой светлой кухне с урчащим холодильником вся история с отравлением казалась абсурдной.

– Мэри, – начал он.

– Я все знаю. Тебе надо уйти, но ты сначала съешь вот это, – показала она на сандвичи.

– Откуда ты знаешь, что мне надо уйти?

– Я, конечно, слушала у двери. У вас у всех был такой таинственный вид. Как я могла поступить иначе?.. Все это, безусловно, испортит наш вечер, но я понимаю, что тебе необходимо помочь Марку, иначе ты никогда не сможешь выкинуть все это из головы. Когда я сказала, что вы с Марком чересчур интересуетесь патологическими вещами, я была уже готова к чему-либо подобному…

– Как – ты была к этому готова?

– Не именно к этому, разумеется! Но Криспен вовсе не дыра, здесь вполне достаточно людей для того, чтобы расползались слухи. Я выходила сегодня утром в поселок и слышала разговоры о том, что что-то не так в Деспард Парке. Так и говорили: «что-то». Никто, кажется, толком не представляет, в чем дело, и даже не знает откуда идут слухи. Так часто бывает – пытаешься припомнить, кто же тебе об этом сказал, но никак не можешь понять… Ты будешь осторожен, ведь правда?

Какое-то легкое изменение, казалось, снова произошло в воздухе. Мэри положила на стол нож с эмалированной ручкой, подошла к Теду и взяла его ладонь.

– Послушай, Тед, я люблю тебя… Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, правда?

Он в ответ только обнял ее и прижал к себе.

– Слушай меня хорошенько, Тед. Эта любовь будет длиться пока мы живем. Я не знаю, что ты еще можешь вбить себе в голову. Как-нибудь я расскажу тебе о доме, который находится в местечке, называемом Гибург, и о моей тетке Адриене. И ты поймешь… Но сейчас не надо об этом думать. Не улыбайся с таким превосходством! Я гораздо старше тебя, и если ты вдруг увидишь, как мое лицо покрывается морщинами и желтеет…

– Прекрати! Ты становишься истеричкой, Мэри!

Она застыла с открытым ртом, потом высвободилась из его объятий и машинально снова взяла нож.

– Да, я сумасшедшая, – сказала она. – А теперь позволь мне сказать тебе кое-что. Вы откроете могилу сегодня ночью, но я думаю – это, конечно, всего лишь мое предположение, – что вы в ней ничего не найдете.

– Да, я тоже так считаю.

– Нет, ты не понял. Ты не можешь понять. Но я умоляю тебя, не позволяй втянуть себя в эту историю слишком далеко. Если я попрошу тебя об этом ради нашей любви, ты сделаешь это? Я заклинаю тебя подумать о том, что я сказала. Не пытайся понять, но доверься мне. А теперь съешь сандвичи, выпей стакан молока и переоденься. Надень толстый свитер и старые фланелевые брюки, они висят в шкафу в комнате для гостей. Я забыла отнести их к красильщику в прошлом году…

И Мэри, совсем как Шарлотта из «Вертера», принялась нарезать хлеб.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Открывайся, замок, на стук мертвеца,

Открывайтесь, запоры, засовы, задвижки!

В. Х. Бэрхэм «Легенды Инглдсби»

Глава VI

Стивенс поднялся по Кингс-авеню до ограды Деспард Парка. Луны не было, светило только множество звезд. Как и обычно, ворота с увенчанной каменными ядрами решеткой были нараспашку. Стивенс прикрыл их и опустил штангу, скрепляющую половинки ворот. Он спешил, и аллея, поднимавшаяся плавными извивами по склону холма, показалась ему длинной.

Дом, вытянутый в ширину и приземистый, напоминал по форме верхнюю перекладину буквы Т, с двумя короткими крыльями со стороны дороги. Дом был старинным, и это, пожалуй, было самое примечательное в нем. Окна его, маленькие и глубокие, точно соответствовали французскому стилю в архитектуре конца XVII века. Кто-то уже в XIX веке пристроил низкое крыльцо, и оно в конце концов полностью влилось в ансамбль. Стивенс взошел на освещенное лампой крыльцо и взялся за дверной молоток.

За исключением этого единственного места, дом, казалось, был весь погружен в темноту. Через некоторое время Марк открыл ему дверь и провел через холл, пропахший старыми книгами, в просторную кухню. Партингтон, казавшийся еще более плотным в старом костюме Марка, покуривал сигарету перед газовым обогревателем. У его ног лежал черный мешок и большая кожаная коробка. К столу были прислонены кузнечные молоты, лопаты, кирки, рычаги и две плоские стальные штанги метра по два длиной. Как раз в эту минуту Хендерсон поднял их и начал пристраивать себе на плечо. Это был одетый в вельветовую куртку низенький и уже пожилой, полный нервного напряжения человек, с большим носом, голубыми глазами и лысым черепом, на котором сохранились лишь несколько прядей седых волос. Атмосфера заговора царила в кухне, и Хендерсон, казалось, больше других чувствовал себя не в своей тарелке. Он даже вздрогнул, когда Марк и Стивене вошли.

Марк попросил Стивенса наполнить керосином два фонаря и обеспокоенно спросил у Хендерсона:

– Не наделаем ли мы много шума этими молотами?

Тот почесал лысый череп и низким голосом сказал:

– Мистер Марк, не нервничайте. Мне не по душе вся эта история, она не понравилась бы вашему отцу, но раз вы считаете, что сделать это необходимо, все будет как надо. Что же касается молотов, то я не думаю, чтобы их стук услышали с дороги. Я опасаюсь другого – что ваша сестра, ваша или моя жена, или мистер Огден вернутся домой. Мы знаем, как любопытен мистер Огден, и если он что-нибудь заподозрит…

– Огден в Нью-Йорке, – отрезал Марк. – Все остальные тоже далеко и вряд ли вернутся раньше следующей недели. Вы готовы?

Нагрузившись всем необходимым, они вышли через заднюю дверь. Марк и Хендерсон шагали впереди с фонарями. Они прошли мимо домика, миновали часовню. И сразу за ней Марк и Хендерсон поставили фонари на землю.

Им понадобилось около двух часов работы. Без четверти двенадцать обессиленный Стивенс уселся на сырую траву. Он обливался потом, и сердце его громко стучало. Но зато большая плита, закрывавшая вход в склеп, была уже поднята и стояла на одном боку, похожая на распахнутую крышку чемодана, внутрь которого вели каменные ступени.

– Ну как, все? – бодро спросил Партингтон, хотя он тоже запыхался и обливался потом. – Если да, то я схожу в дом и умоюсь перед следующим делом, которое нам предстоит.

– И пропустишь стаканчик, – пробормотал Марк, провожая его взглядом. – Но вряд ли стоит тебя за это осуждать. Он повернул фонарь к Хендерсону.

– Не хотите ли спуститься первым, Хендерсон? – осведомился он, криво усмехаясь.

– Конечно, нет! – взвизгнул тот. – И вы это прекрасно знаете! Я никогда не залезал в этот склеп, даже во время похорон вашего отца и дяди. И тем более не спущусь туда теперь, если, конечно, вам не понадобится моя помощь, чтобы приоткрыть крышку гроба…

– Не волнуйтесь. Я думаю, что мы сумеем справиться без вас. Гроб деревянный, и мы вдвоем вполне можем передвинуть его.

– Еще бы мне спускаться туда! – проворчал Хендерсон с воинственной интонацией, в которой, однако, чувствовался страх. – Напридумывают разных историй про яд! Ваш отец отделал бы вас за ваши фантазии, будь он еще в этом мире. О, я знаю, вам наплевать на то, что скажет старый Джо Хендерсон… – он понизил голос. – А вам не кажется, что кто-то кружит вокруг нас? У меня такое ощущение, что за мной наблюдают с того самого момента, как мы находимся здесь…

Он стал оглядываться по сторонам, ко входу в склеп подошел и Стивенс. Марк поднял фонарь и осветил окрестности. Однако лишь ветер шевелил вязы, и это было все, что они увидели.

– Сейчас все спускаемся вниз, – внезапно приказал Марк. – Парт присоединится к нам. Фонари оставим здесь. В склепе нет вентиляции и разумнее будет воспользоваться электрическим фонариком.

Они спустились по ступеням, заканчивавшимся площадкой; дальше вход в склеп им преграждала деревянная дверь.

Внутри воздух оказался спертым и тяжелым. Марк скользил лучом электрического фонарика по стенам. Склеп вскрывали всего десять дней назад, и в нем еще пахло увядшими цветами.

Яркий луч высветил продолговатую усыпальницу, примерно семь на пять метров, со стенами, облицованными гранитными плитами. В центре восьмиугольный столб, также сделанный из гранита, подпирал свод. На длинной стене напротив входа и на правой короткой были устроены ниши, чуть более широкие, чем стоявшие в них гробы. Вверху, где находились старинные гробы, ниши были украшены барельефами, орнаментами и латинскими надписями, но чем ниже, тем вид их становился проще и строже. В каждом ряду было по восемь ниш; некоторые были заполнены, другие пустовали.

Луч фонарика высветил вмурованную в стену большую мраморную доску. На ней были записаны имена усопших, а над плитой парил мраморный ангел с покрытым вуалью лицом. По сторонам плиты располагались мраморные урны, переполненные увядшими цветами, часть из которых даже упала на пол. Стивенс отметил, что первым в списке стояло имя Поля Деспрэ с датами 1650—1706. Фамилия эта в середине XVIII столетия переделалась в Деспард, и можно было предположить, что семья, став на сторону британцев в их войне с французами и индейцами, предпочла англизировать свою фамилию. Последним было вписано имя Майлза Бэннистера Деспарда 1873—1929.

Белый луч искал гроб Майлза Деспарда и нашел его напротив входа. Слева от него все ниши были заняты, а справа находились несколько пустых. Гроб Майлза выделялся среди пыльных и ржавых гробов не только своей новизной и блеском, но также и тем, что это был единственный в ряду гроб, сделанный из дерева.

Некоторое время трое мужчин стояли молча, затем Марк протянул электрический фонарик Хендерсону.

– Посветите нам! – сказал он. И его голос неожиданно отозвался таким гулким эхом, что он вздрогнул. – Иди сюда, Тед. Ты возьмешься за один конец, а я за другой.

Когда они приблизились к гробу, на ступеньках вдруг послышались шаги. Они одновременно повернулись: это был Партингтон со своей сумкой и кожаным саквояжем, из которого торчали две стеклянные банки. Облегченно вздохнув, Стивенс и Марк взялись за гроб и приподняли его…

– Уж больно легкий, – вслух удивился Стивенс.

Марк промолчал, но выглядел он взволнованным больше, чем в продолжение всего вечера. Гроб, изготовленный из полированного дуба, был небольшого размера. На крышке его виднелась серебряная табличка с именем покойника и датами жизни. Они поставили гроб на пол.

– Но он слишком легок! – невольно повторил Стивенс. – Мы обойдемся без отвертки. Он закрывается на два засова.

Партингтон достал из саквояжа банки и поставил их на пол, расстелив рядом скатерть, в которую, без сомнения, намеревался что-то завернуть.

Марк и Стивене открыли задвижки и приподняли крышку гроба.

Гроб был пуст.

Лишь белый сатин поблескивал от луча фонаря, дрожавшего в руке Хендерсона, и, без сомнения, гроб был пуст. Никто не произнес ни слова, но каждый слышал свистящее дыхание своих соседей.

– Может, мы перепутали гроб? – пробормотал Марк.

Один и тот же импульс толкнул Марка и Стивенса повернуть крышку, чтобы прочитать имя на табличке. Ошибки не было.

– Святая Богоматерь! – воскликнул Хендерсон, и рука его затряслась так, что Марк вынужден был забрать у него фонарь. – Я же сам, своими собственными глазами видел, как его положили в этот гроб! Смотрите, вот след от удара в стену, когда гроб спускали по лестнице! К тому же здесь больше нет деревянных гробов! – показал он на ряды ниш.

– Да, – произнес Марк, – нет никакого сомнения, что это тот самый гроб. Но что случилось с телом?

Они нервно оглянулись вокруг. Только Партингтон оставался невозмутимым, но невозможно было определить, являлось ли это следствием его здравомыслия или же принятого виски. Он даже проявил некоторое недовольство.

– Ерунда! Не забивайте себе голову всякими мыслями! Если тело исчезло, значит кто-то опередил нас и вынес его из склепа… для чего-то…

– Как это? – возмущенно спросил Хендерсон, и Партингтон повернулся к нему. – Да, каким же это образом кто-то мог войти сюда и выйти отсюда? – сказал старый человек, вытирая вспотевший лоб отворотом рукава. – Вы об этом подумали, доктор Партингтон? Рассудите сами – нам вчетвером потребовалось работать два часа и произвести дьявольский грохот, чтобы откупорить этот склеп. И вы считаете, что кто-то другой мог проделать то же самое, при всем при этом, что мы с женой спим с открытыми окнами в двадцати метрах отсюда? А потом еще и привести все в порядок и снова зацементировать плитки? К тому же, хочу вам доложить, что именно я поставил плитки неделю назад и готов поклясться перед Господом, что с тех пор к ним никто не прикасался!

Партингтон без гнева смотрел на него.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, друг мой, и не надо так горячиться. Если похитители трупа не попали сюда через дверь, то это всего лишь означает, что они проникли каким-то другим путем.

– Стены, потолок, пол – все из гранита, – с расстановкой произнес Марк. – Если ты говоришь о каком-то секретном ходе, то мы, конечно, поищем его, но я заранее уверен, что такого хода нет.

– Могу ли я поинтересоваться, – с вызовом спросил Партингтон, – а что ты сам думаешь о происшедшем? Неужели ты считаешь, что твой дядя самостоятельно вышел из гроба и покинул склеп?

– А может быть, – робко предположил Хендерсон, – кто-то взял да и переложил тело в другой гроб?

– Это кажется мне маловероятным, – сказал Партингтон. – К тому же проблема все равно остается – каким образом этот некто мог проникнуть сюда и выйти отсюда? – Он подумал немного и добавил: – не кажется ли вам, что тело было похищено перед самым закрытием склепа?

– Это предположение следует исключить, – покачал головой Марк. – Отпущение грехов было прочитано здесь же в присутствии многих людей. Затем все поднялись по лестнице… – А кто последним покинул склеп?

– Я, – сказал Марк язвительно. – Я задул свечи и вынес канделябры, но, учитывая, что это заняло не более минуты и почтенный пастор церкви Святого Петра ждал меня на ступенях, маловероятно, чтобы я мог похитить труп!

– Не о тебе речь! Но после твоего ухода?

– Как только все покинули склеп, Хендерсон и его помощники принялись за работу, чтобы замуровать вход. Конечно, ты можешь предположить также, что они были сообщниками, но вокруг оставалось еще несколько человек, которые наблюдали за работой…

– Хорошо, не будем больше ломать голову, – пожав плечами проворчал Партингтон. – Нам остается предположить только, что если кто-то и похитил тело, чтобы уничтожить его или спрятать, то значит он имел основания поступить таким образом. Иначе говоря, он предвидел, что мы будем делать сегодня вечером. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что твой дядя был отравлен. И если только тело не найдут, убийца уже ничем не рискует. Твой врач засвидетельствовал, что старый Майлз умер естественной смертью, теперь же, скажем так, «corpus delicti»[2] исчез. Как можно доказать в дальнейшем, что твой дядя умер не от болезни? Конечно, есть косвенные признаки, ну и что? Допустим, ты нашел две гранулы мышьяка в остатке смеси яйца, молока и портвейна в чашке в его комнате. Хорошо, ну а кто видел, что он пил эту смесь? Кто это докажет? Не навлечем ли мы подозрения только на себя? Действительно, – откуда взялась смесь и почему мы решили, что она содержит что-то необычное? Вот молоко было, и старик выпил целый стакан молока, но как выяснилось, без яда.

– Вам нужно было бы стать адвокатом! – с неприязнью сказал Хендерсон.

– Я объясняю вам это, – продолжал Партингтон, – чтобы показать причины, по которым убийца украл мертвеца. Нам нужно выяснить как ему это удалось. Пока же перед нами только пустой гроб…

– Не совсем пустой, – сказал Стивенс.

В течение всего этого времени, даже не отдавая себе в этом отчета, он осматривал гроб. И он увидел предмет, который почти сливался с сатином. Этот предмет лежал вдоль одной из стен, там, где должна была бы находиться правая рука покойника.

Стивенс взял этот предмет и помахал им перед глазами своих товарищей.

Это был обрывок обыкновенной веревки примерно тридцать сантиметров длиной, с девятью узелками на равном расстоянии друг от друга.

Глава VII

Час спустя, когда они поднялись по ступенькам и снова дышали свежим воздухом, они были убеждены в двух обстоятельствах.

Во-первых, не существовало ни тайного хода, ни какого-либо другого способа войти или выйти из склепа, кроме как приподняв гранитную плиту.

И во-вторых, тело не было спрятано ни в одном из других гробов склепа. Все гробы, которые находились в нижних и средних рядах, были вынуты из ниш и тщательно осмотрены. Хотя и не было возможности раскрыть их, но ржавчина и пыль, покрывавшие их поверхность, свидетельствовали, что никто не прикасался к ним с тех пор, как они были помещены в склеп.

Утомленный поисками Партингтон еще раз сходил в дом, чтобы пропустить стаканчик виски. Хендерсон и Стивенс в это время отправились в домик за скамейками, которые им были нужны, чтобы тщательно изучить также и верхний ряд гробов. Марку сделалось дурно, и он остался у склепа, а затем присоединился к розыскам, которые дали результат не больший, чем предыдущие. Под конец Марк вытащил цветы, находившиеся в урнах, и они все вместе даже опрокинули их, чтобы убедиться, что тела нет и там.

После сурового испытания, каким оказалось столь длительное пребывание в склепе, все они в разной степени испытывали тошноту. Окончив дело, мужчины направились в домик Хендерсона, и тот взялся приготовить кофе. Было без пяти час.

– Итак, господа, – пытаясь бодриться, сказал Партингтон и зажег сигарету, – нам предложили непростую задачку, но я полагаю мы решим ее прежде, чем Марк снова начнет потчевать нас своими болезненными фантазиями.

– Оставь мои болезненные фантазии в покое! – резко оборвал его Марк. – Что ты можешь предложить вместо них? Или, по-твоему, мы должны не верить собственным глазам?.. А что ты думаешь обо всем этом, Тед?

– Мне бы не хотелось высказывать свое мнение, – медленно ответил Стивенс. И это была чистая правда, так как в ушах его звучали слова Мэри: «Вы откроете могилу сегодня ночью, но я думаю, что вы не найдете там ничего…»

Стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, Стивенс осушил свою чашку кофе и откинулся на спинку стула. Сделав это движение, он вдруг почувствовал тяжесть в кармане и вспомнил, что там лежит маленькая воронка, с помощью которой он наполнял керосином фонари. Когда Марк вручил ему рычаги и кузнечный молот, он машинально, чтобы освободить руки, сунул ее в карман. Внезапно воронка напомнила ему странную фобию, которую испытывала Мэри по отношению к этим предметам. Он слышал, что некоторые люди не могут выносить вида кошки, или некоторых цветов, или украшений… Но страх Мэри удивлял больше, чем все что ему было известно. Это выглядело так же странно, как если бы кто-нибудь вдруг начал пятиться при виде совка или куска угля, или отказывался бы оставаться в комнате наедине с биллиардом.

– Так у вас есть какие-нибудь соображения, доктор? – спросил он, чтобы отвлечься от своих мыслей.

– Только не «доктор», пожалуйста, – попросил Партингтон, разглядывая раскаленный кончик сигареты. – На мой взгляд, перед нами стоит знаменитая проблема «запертой комнаты», но только в форме более сложной. Нам нужно объяснить не только, каким образом убийца смог проникнуть в закрытое помещение и выйти из него, ничего абсолютно не повредив, перед нами стоит еще и проблема весьма особенной «запертой комнаты», это гранитный склеп без окон, и вход придавлен плитой, весом полтонны, на которую, к тому же, насыпан слой гравия и земли в двадцать сантиметров толщиной, и сверху все покрыто сцементированными плитками, по виду которых можно, кстати, судить, что их никто не тронул…

– И я подтверждаю это! – воскликнул Хендерсон.

– Прекрасно. Таким образом нам надо объяснить не только, как убийца смог войти в склеп и выйти из него, но также как он мог вытащить тело. Чудненькая задачка! У нее есть, видимо, четыре и только четыре решения. От двух из них мы уже отказались, даже не прибегая к помощи архитектора, и я полагаю, что отсутствие тайного входа можно считать доказанным. Так же как и то, что тела нет в склепе. Правильно я говорю?

– Правильно, – подтвердил Марк.

– Значит, остаются только две возможные версии. Первая: вопреки утверждениям Хендерсона – в честности которого, кстати, я нисколько не сомневаюсь – и несмотря на то, что он и его жена живут поблизости от склепа, кто-то все же сумел залезть в него однажды ночью, а затем умудрился уничтожить все следы и привести аллею в надлежащий порядок.

Хендерсон промолчал, всем своим видом демонстрируя, однако, глубочайшее презрение к такой нелепой гипотезе.

– Я тоже не очень склонен верить в это, – согласился Партингтон. – Значит, остается последняя версия – тела никогда в склепе не было!

– Ха! – воскликнул Марк, ударив по столу, а затем добавил с сожалением: – Нет, и в эту версию я верю не больше, чем во все остальные.

– Я тоже! – поддержал его Хендерсон. – Мистер Партингтон, мне бы не хотелось постоянно вам возражать, но это ваше предположение так же невероятно, как и все остальные Ведь, утверждая, что тело не было положено в склеп, вы обвиняете не только меня. Вы обвиняете также и организатора похорон и двух его помощников. Я расскажу вам, как все происходило. Мисс Эдит попросила меня остаться со служащими похоронного бюро и не покидать покойника ни на одно мгновение. Именно это я и сделал. В наши дни, видите ли, тело больше не кладут в гроб, а гроб не ставят в зал, чтобы прощающиеся проходили мимо него. Нет, теперь покойника оставляют в постели до дня похорон, затем кладут в гроб, закрывают и уносят. Именно это и было проделано с мистером Майлзом, и я проследил, как служащие похоронного бюро положили тело в гроб. Таким образом, я фактически не покидал покойника, так как до этого мы с мадам охраняли мертвеца всю ночь перед днем похорон… Короче, как только закрыли крышку, носильщики сразу вынесли гроб. Среди тех, кто присутствовал при этом, были судьи, адвокаты, врачи. Надеюсь, вы не собираетесь подозревать также и их? К тому же, я еще и шел рядом с носильщиками от комнаты до склепа. Те, кто не спустился в склеп, стояли на верхних ступеньках и слушали священника. Когда же церемония закончилась, Барри и Мак Кельей с помощью молодого Тома Робинсона тут же принялись укладывать плитки. Я всего лишь переоделся в рабочую одежду и тотчас присоединился к ним. Вот!

– Но в конце-то концов! – вскричал Партингтон, – должно же было произойти или то, или другое, или третье! Или четвертое! Вы ведь, полагаю, не верите в призраков, если уж на то пошло!

– Извините меня, – медленно молвил Хендерсон, – но я думаю, что верю.

– Ну вот! Это уже смешно!

– Однако, прошу заметить, – басом продолжал Хендерсон, – что я не считаю себя суеверным. Быть суеверным это, по-моему, означает бояться призраков. Но я бы нисколько не испугался, если бы сейчас какое-нибудь привидение вошло в эту комнату. Это живых надо бояться, а мертвые больше не могут сделать зла. Ну, а что касается вопроса, существуют призраки или нет, то я однажды по радио слышал, как сказал Шекспир по этому поводу: «Есть много вещей на небе и на земле…»

Марк смотрел на него с любопытством, так как ясно было, что старик без всякого сомнения боится и живых и мертвых.

– Рассказывала ли вам миссис Хендерсон историю, которую она поведала мне? – быстро спросил он.

– Это о даме, которая была в комнате мистера Майлза в ночь, когда он умер? – поинтересовался Хендерсон, тупо уставившись на угол стола.

– Именно.

Хендерсон, казалось, размышлял.

– Да, она рассказала мне ее, – наконец признался он.

Марк повернулся ко всем остальным.

– Я уже говорил вам в начале сегодняшнего вечера, что не хочу вспоминать эту историю, так как вы мне все равно не поверите. Но теперь я обязан рассказать вам все, тем более, что я уже и сам не знаю, во что верить! Очень важным обстоятельством я считаю то, что миссис Хендерсон неделю отсутствовала и вернулась только в ночь, когда мы уехали на карнавал. Поэтому она не могла знать, каков был костюм Эдит или Люси… Хотя… Я об этом не подумал, – перебил сам себя Марк и спросил, повернувшись к Хендерсону: – Но я надеюсь, вы с ней не разговаривали о костюмах по пути с вокзала?

– Я? Конечно, нет! – пробормотал старик. – Я понятия не имел, как они были одеты. Я знаю только, что они готовятся к карнавалу. А для меня все костюмы одинаковы. Нет, я ничего не говорил.

Марк кивнул и продолжал:

– Ну а теперь послушайте ее рассказ. В тот вечер, в среду, миссис Хендерсон вернулась с вокзала примерно без двадцати десять. Первым делом она обошла дом, дабы убедиться, что все в порядке. И все оказалось в порядке. Она постучала в комнату дяди Майлза. Он ответил ей через дверь. Так же как и Эдит, миссис Хендерсон волновало то, что она могла слышать дядю Майлза, только если он открывал дверь. Она даже собралась было расположиться где-нибудь в коридоре или на первом этаже дома. Но Майлз даже и слышать об этом не хотел. «Вы принимаете меня за инвалида? – вспылил он. – Сколько раз я должен повторять, что чувствую себя нормально». Эта вспышка удивила миссис Хендерсон, так как дядя обычно отличался крайней вежливостью. «Хорошо, – сказала она. – Но я все же вернусь в одиннадцать часов узнать, как ваши дела». Она вернулась, как и обещала, в одиннадцать, и вот тогда-то и случилась вся эта история.

Уже в течение года по радио в это время по средам идет передача, которую миссис Хендерсон никогда не пропускает…

– Да, – вмешался Хендерсон, – у нас тоже есть приемник, но он уже месяц в ремонте, и жена попросила разрешения слушать передачу по радио, которое находится в доме… Она спешила, чтобы не пропустить ее…

– Итак, – сказал Марк, – я должен объяснить вам, что приемник стоит на веранде, на втором этаже. Я не буду сейчас детально описывать всю обстановку, сделаю это постепенно, когда буду вводить вас в курс дела. Напомню лишь, что один из выходов веранды – это застекленная дверь, ведущая в комнату Майлза. Мы все время уговаривали его расположиться на веранде, но по непонятным причинам он ее не любил и даже вешал на стеклянной двери плотную занавеску.

Итак, миссис Хендерсон поднялась на второй этаж. Она боялась пропустить начало передачи, поэтому лишь постучала из коридора в дверь дяди Майлза и спросила: «Как дела?» А когда он ответил: «Да, да, очень хорошо», она по коридору направилась на веранду. Должен заметить, что дядя не возражал, чтобы работало радио, и говорил даже, что ему нравится слушать его. Поэтому миссис Хендерсон не боялась побеспокоить больного. Она зажгла маленькую лампу сбоку от приемника, который находится как раз напротив застекленной двери в комнату дяди, и села рядом. И вдруг миссис Хендерсон услышала голос женщины в комнате дяди! И слышала его в течение нескольких секунд пока приемник разогревался!

Конечно, ей было от чего удивиться. Во-первых, всем было известно, как дядя не любил принимать кого бы то ни было в своей комнате. А во-вторых, как она полагала, в тот вечер все ушли из дома. Вначале миссис Хендерсон подумала, – и она призналась мне в этом на следующее утро, – что в комнате Маргарет, горничная. Она знала, что у моего дяди репутация распутника. А Маргарет красивая девушка, и миссис Хендерсон отмечала, что Майлз иногда делал исключение для нее, позволяя ей войти в комнату. Кроме нее он терпел в силу необходимости лишь сиделку мисс Корбет, но та совсем не так красива, к тому же отнюдь не склонна к игривости. Ко всему прочему миссис Хендерсон вспомнила, что старик Майлз в тот вечер хотел остаться один и вспылил, когда она постучала в его комнату. Поэтому вывод, который она сделала из всего этого, очень не понравился ей же самой. Именно поэтому она встала и на цыпочках подошла к застекленной двери. Голос женщины слышался по-прежнему, но звук работающего радио не позволял миссис Хендерсон разобрать слова. И тут она обнаружила, что у нее есть возможность увидеть происходящее в комнате. Занавеска была опущена, но ее плотный коричневый велюр отогнулся слева вверху и справа внизу, и отверстия эти были достаточны для того, чтобы можно было попробовать подглядывать. А на веранде горела только маленькая лампочка, так что было маловероятно, что ее заметят с другой стороны. Поэтому миссис Хендерсон посмотрела сначала слева, потом справа. То, что она увидела, подтвердило ее опасения насчет амурного характера визита…

Через прорезь слева она увидела только стену комнаты. Стена эта одновременно является задней стеной дома, и в ней есть два окна, между которыми стоит конторка. Стена покрыта панелями из орехового дерева, и на ней висит маленький портрет работы Грёза, который дядя очень любил. Миссис Хендерсон могла видеть лишь кресло и картину. Тогда она посмотрела через правую прорезь. И увидела кровать, изголовье которой упиралось в стену, и дядю с женщиной. Комната освещалась только лампой с абажуром у изголовья кровати. Дядя Майлз сидел на кровати, запахнувшись в домашний халат, на коленях у него лежала обложкой вверх раскрытая книга, он, видимо, читал ее перед визитом. Дядя Майлз глядел в сторону веранды, но куда-то мимо миссис Хендерсон.

Лицом к нему и спиной к веранде находилась женщина небольшого роста, силуэт которой отчетливо выделялся в слабом свете лампы. Странное дело, она совершенно не шевелилась. Миссис Хендерсон была достаточно близко и сумела разглядеть все детали ее костюма. Мне она описала его следующим образом: «Во всех малейших деталях он похож на портрет из галереи». Она добавила потом, что имеет в виду картину, которая именуется портретом маркизы де Бренвийе.

Меня вначале удивило, что миссис Хендерсон нашла в этом нечто странное. Ведь она, конечно, знала, что Эдит и Люси отправились в тот вечер на бал-маскарад. И даже если ей не было известно, каковы их костюмы, было бы совершенно естественно, что, увидев женщину, она тут же вспомнила об Эдит и Люси. Она действительно признала, что должна была бы подумать о них. Но я хочу обратить ваше внимание на то, из-за чего она не вспомнила о них, а также из-за чего вся сцена сразу показалась ей «странной» – на выражение лица дяди. Она отчетливо видела его лицо, так как он сидел как раз под лампой, и лицо выражало страх…

Наступила пауза, во время которой четверо мужчин могли слышать сквозь раскрытое окно шорох ветра в деревьях.

– Но послушай, Марк, – стараясь не выдать своего волнения, произнес Стивенс, – миссис Хендерсон не описывала женщину подробно? Например, была она блондинкой или брюнеткой?

– В том то все и дело, – ответил Марк. – Миссис Хендерсон не смогла сказать мне даже этого. Кажется, голову женщины закрывала вуаль, которая скрывала волосы и спускалась на спину до края четырехугольного декольте. Разумеется, все впечатления миссис Хендерсон были быстрыми, даже мгновенными. Она также нашла, что было нечто ненормальное в шее женщины. Я долго бился, требуя, чтобы она уточнила свое впечатление, и только спустя несколько дней миссис Хендерсон выложила мне причину своего удивления: ей показалось, что шея была не полностью прикреплена к плечам.

Глава VIII

– Великий Боже! – испуганно воскликнул Хендерсон, – Она мне этого не говорила!

– Но у нее были на то причины! – бросил Партингтон. – Марк, старина, ты извини, но мне иногда хочется как следует стукнуть тебя, только чтобы наконец прекратить этот поток странностей…

– Я понимаю тебя, Парт. Конечно, все это похоже на бред, но я лишь пытаюсь повторить вам как можно подробнее все, что было сказано мне. Ведь в любом случае нам надо выяснить все обстоятельства дела. Я продолжу?

– Конечно, – сказал Партингтон. – Полагаю, что другого выхода нет. Но теперь я начинаю понимать, отчего ты не хотел рассказывать нам все это в начале вечера.

– Да? Ну очень хорошо. Однако хочу заметить, что, когда миссис Хендерсон пересказывала мне все это, история не произвела на меня такого впечатления, как сейчас. С тех пор я многое обдумал, и больше всего меня беспокоит, что Люси была одета в такое же платье, как и отравительница. И если полиция когда-нибудь заинтересуется этим делом, она придет к единственному выводу… Короче, как я говорил, миссис Хендерсон не придала бы этой истории такого большого значения, если бы, повторяю, вся сцена не показалась бы ей «странной». Она вернулась к приемнику и стала слушать свою любимую передачу. Ей, конечно, казалось невозможным признать, что она подглядывала и, постучав в стекло, спросить: «Простите, это кто у вас, мистер Деспард?» Однако ей все же было беспокойно. Поэтому, когда через четверть часа в передаче был сделан перерыв для рекламы, она снова приблизилась к двери и заглянула в правую прорезь.

Женщина в наряде маркизы де Бренвийе переместилась немного по направлению к кровати и по-прежнему казалась совершенно неподвижной. Это выглядело так, словно бы она незаметно продвигалась к своему собеседнику. И еще: она слегка повернулась – так, что стала видна ее правая рука. Она держала в ней серебряную чашу, видимо ту, которую я обнаружил в платяном шкафу. Миссис Хендерсон уверяет, что в этот момент на лице дяди уже не было испуга, и это ее успокоило. Хотя, в некотором роде, лицо его уже вообще ничего не выражало.

И тут миссис Хендерсон почувствовала, что она не может удержаться от кашля. Она быстро отошла от двери к середине веранды и откашлялась, стараясь делать это как можно тише. Но когда она вернулась на место наблюдения, женщина уже исчезла.

Дядя Майлз все еще сидел на кровати, опираясь головой о деревянное изголовье. В левой руке он держал серебряную чашу, а правой прикрывал глаза, словно бы не желая видеть чего-то…

Миссис Хендерсон почувствовала, что ей становится страшно, и она постаралась разглядеть все как можно подробнее, но прорезь была слишком маленькой, тогда она быстро заглянула в левую прорезь…

В противоположной стене, которую я вам описал и в которой два окна, некогда была дверь. Ее замуровали и покрыли деревянной обшивкой уже лет двести назад, но на стене еще можно различить контуры наличников. Дверь находилась между двумя окнами и вела в крыло дома, которое было… – Марк поколебался, – разрушено в то же время, когда замуровали дверь, Чтобы не показаться абсолютно сумасшедшим, я поясню, что, вероятно, там могла бы оказаться потайная дверь, но непонятно тогда, куда бы она могла вести. Конечно, никто никогда не видел ее открытой – это просто стена!

Миссис Хендерсон уверяла, что не могла ошибиться и что видела она и холст Грёза на середине двери, и кресло, на спинке которого она даже заметила аккуратно развешенную дядину одежду. Но… замурованная дверь была открыта, и женщина в костюме маркизы де Бренвийе вышла через нее из комнаты.

Дверь раскрылась вовнутрь, и холст Грёза повернулся вместе с ней. Створка двери коснулась спинки кресла, когда женщина покидала комнату. До сих пор именно неподвижность женщины неприятно поражала миссис Хендерсон, но, когда она увидела ее идущей, или скорее ускользающей, ей стало просто страшно, Я хорошо понимаю ее ужас. Я пытался задавать ей вопросы, спрашивал, например, была ли на двери ручка, или какой-нибудь потайной рычаг, или кнопка, действовала ли она с помощью секретной пружины в каком-нибудь месте. Но миссис Хендерсон ничего не могла вспомнить. Как бы то ни было, дверь закрылась и она так и не увидела лица женщины. Секунду спустя, словно по мановению волшебной палочки, стена была уже той, какую она хорошо знала.

Миссис Хендерсон вернулась к приемнику, но, заметьте, выключила его до конца передачи и попыталась привести свои мысли в порядок. Потом она встала и подошла к застекленной двери и сказала: «Мистер Майлз, я кончила слушать радио. Вы не нуждаетесь в чем-нибудь?» Дядя Майлз ответил ей спокойно, без всякого гнева: «Нет, все в порядке, спасибо. Отправляйтесь спать, вы, должно быть, устали». Тогда, решившись, миссис Хендерсон спросила: «Кто был у вас? Мне показалось, что я слышала чей-то голос». Дядя Майлз засмеялся и сказал: «Наверное, вам почудилось. Здесь никого нет. Отправляйтесь спать!» Но у миссис Хендерсон создалось впечатление, что его голос дрожал.

В конце концов ей стало так страшно, что она не смогла больше оставаться в доме ни минуты и поспешила вернуться сюда. Ну, а что произошло потом вы знаете. Мы обнаружили дядю Майлза спустя два с половиной часа уже в агонии, серебряная чаша стояла в шкафу и так далее. На следующее утро миссис Хендерсон, все еще потрясенная, пришла ко мне и по секрету рассказала всю эту историю. Когда же она узнала, в каком костюме была Люси в ту ночь, то удивилась еще больше. К счастью, она до сих пор не знает, что мой дядя был отравлен.

Конечно, вполне возможно, что в стене существует потайная дверь. Но в таком случае нужно, чтобы она соединялась с каким-нибудь коридором, который отходил бы от стены. Ведь дверь находится между двух окон, а крыло дома, в которое она некогда выходила, снесено. Вот и вся ситуация, которую я постарался обрисовать вам как можно объективнее.

– Все это рассказывала мне моя жена, – произнес Хендерсон, – когда мы сидели около Майлза перед похоронами! Вот тогда я и понял, что происходит что-то неладное!

– Тед! – резко спросил Марк. – Почему ты так безразличен? Мы все высказываем разные предположения, а ты молчишь! Что ты думаешь обо всем этом?

Стивенс почувствовал, что ему надо проявлять хотя бы внешние признаки интереса и высказывать какие-нибудь мысли, хотя бы для того, чтобы постараться выведать у собеседников нужные ему сведения. Он принялся искать свой табачный кисет и прочищать трубку.

– Хорошо, раз ты спрашиваешь меня, вот мое мнение. Давайте рассмотрим то, что Партингтон назвал бы «наиболее возможные варианты». Сможешь ли ты стерпеть, если я начну обвинять Люси? Ведь полиция поступила бы именно так. Пойми меня правильно, я верю в виновность Люси не больше, чем в виновность ну, скажем… Мэри!

Стивенс хохотнул. Марк же молча кивнул, словно бы это сравнение сняло с его души тяжелый груз.

– Ну что ж, мы слушаем твои обвинения.

– Итак, согласно первой версии, Люси дала твоему дяде мышьяк в серебряной чаше, а затем покинула комнату через потайную дверь или с помощью еще какого-нибудь хода, который мы пока не обнаружили. Во-вторых, можно предположить, что кто-то, изображая Люси, оделся в такой же костюм, в каком она была в ту ночь. Эта версия предполагает также, что просветы в складках занавески были неслучайными и подготовлены намеренно. Убийца, конечно же, мог рассчитывать на то, что миссис Хендерсон захочется подглядеть в комнату и что она увидит силуэт женщины, повернувшейся к ней спиной, а потом будет клясться, что видела именно Люси.

– Да, – заметил Марк, – это мне кажется интересным…

– И третья версия предполагает, что вся эта история… не то чтобы сверхъестественная, так как люди обычно восстают против такого определения, но, скажем так, – она выходит в четвертое измерение…

– И вы туда же! – сказал Партингтон, ударив рукой по столу.

– Я, так же как и Марк, считаю, что мы обязаны обсудить все возможные варианты, а затем попытаться опровергнуть каждый. Иными словами, давайте не будем отбрасывать версии только на том основании, что мы не способны сразу их воспринять. Мы будем отталкиваться от реальных, так сказать, осязаемых вещей, от того, что известно определенно. А уж предположить мы можем, что миссис Хендерсон видела и Люси, и Эдит, или любую другую женщину из тех, кого мы знаем. Но давайте попробуем также предположить, что она видела женщину, умершую более двух сотен лет назад. И условимся считать, что эта последняя версия не более невероятна, чем любая другая. Кстати, надо заметить, что многое в этой истории указывает скорее на сверхъестественное объяснение, чем на реального убийцу.

Партингтон посмотрел на него со скептической усмешкой:

– Мы пускаемся в академические софизмы? Прекрасно, продолжайте!

– Возьмем первую версию, – сказал Тед, нервно кусая мундштук трубки, настолько сильным было его желание снять камень, лежащий у него на сердце, и в то же время не сказать случайно ничего лишнего. – По этой версии, Люси виновна. Но в то же время у нее солидное алиби. Она ведь была с тобой в продолжение всего вечера, не так ли?

– В общем, да. И даже если она исчезала, то лишь с кем-нибудь, кто также может засвидетельствовать ее присутствие рядом с ним, – подчеркнуто уверенно сказал Марк. – Другими словами, она не могла отсутствовать без того, чтобы я не знал этого.

– Хорошо. Вы были в масках?

– Да. Это было частью игры: нужно было, чтобы все как можно дольше оставались в неведении – кто есть кто… – Марк осекся, и взгляд его стал напряженным.

– Когда вы сняли маски?

– По традиции, в полночь.

– А яд был дан, если он, конечно, был дан, в одиннадцать пятнадцать, – произнес Стивенс. – И значит, преступник за сорок пять минут вполне мог бы добраться отсюда до Сент-Дэвида, чтобы вовремя снять маску. В любом полицейском романе следователь первым делом задался бы вопросом: «А что если женщина, которую до полуночи видел муж и приглашенные, была вовсе не Люси Деспард? А что если были две женщины, одетые в костюм Бренвийе, и одна заменила другую к тому моменту, когда надо было снять маски?» Марк выслушал все это подчеркнуто бесстрастно.

– Ты интересовался, смог бы я вынести обвинения против Люси? Как видишь – да. Но, старина, неужели ты всерьез думаешь, что я не сумел бы отличить свою жену от любой другой женщины? Даже если бы они были одеты одинаково? Неужели ты считаешь, что ее друзья могли бы ошибиться? На нас были только черные бархатные полумаски, и они не могли ввести в заблуждение близких.

– Конечно, я так не думаю, – искренне признался Стивенс. – Я говорю все это только для того, чтобы показать тебе, как можно чересчур увлечься разрабатыванием версии, основываясь лишь на внешних признаках. К тому же, – продолжал он, – возможно также и еще одно предположение, которого мы пока не касались…

Эта мысль пришла ему в голову только сейчас, и он подумал, что если суметь ею ловко воспользоваться, то можно будет убедить всех в ее доказательности и даже отвлечь от подозрений на кого-либо.

– Ну и?

– Речь ведь может идти вовсе не о преступлении. Женщина сверхъестественная или реальная, может быть, и вообще не замешана в эту историю. И твой дядя умер именно так, как это определил врач.

Партингтон погладил подбородок. Казалось, он что-то обдумывал, пристально глядя на Стивенса. Затем он откинул назад голову и нахмурил брови, ухмыльнувшись так, будто его соображение было настолько ясным и очевидным для всех, что смешно еще было высказывать его вслух.

– Конечно, хотелось бы, чтобы оказалось именно так, – тем не менее сказал он. – И я думаю, что это желание каждого из нас. Но как тогда объяснить исчезновение трупа? Кроме того, вам никогда не удастся убедить полицию, что женщина с чашей, полной мышьяка, могла разыгрывать дядю Майлза или быть привидением.

– Полиции никогда не придется задаваться этими вопросами, – сухо парировал Марк. – Продолжай, Тед. Вторая версия: кто-то изображал Люси.

– Это тебе развивать ее, старина. Кто мог пойти на это?

– Кто угодно, – сказал Марк, постукивая по столу. – Но именно с этим я не могу примириться. Я считаю безумным предположить, что убийцей была Люси, так как и Эдит, или Маргарет! Парт, неужели ты веришь в то, что Эдит могла бы быть убийцей?

– Почему бы и нет? Уже десять лет как мы разошлись, и я могу судить о ней хладнокровно. И Люси, и Эдит, и Маргарет, или даже… – Мэри, – подсказал Марк.

Стивенс испытал некоторое болезненное ощущение, встретив взгляд Партингтона, хотя тот, казалось, просто перечислял имена всех женщин подряд.

– Да, конечно, я теперь уже начинаю забывать имена, – весело сказал доктор. – С научной точки зрения, любой из нас способен на убийство, именно из этого я и исхожу.

– Ну, а по мне, – медленно, словно бы проигрывая в мозгу какую-то мысль, отличную от той, которую обсуждали, произнес Марк, – лучше уж поверить в объяснение сверхъестественное, чем представить кого-нибудь из нас в шкуре убийцы.

– Кстати, – сказал Стивенс, – обсудим, хоть немного, третью версию, даже если мы не верим в нее. Предположим, что в эту историю замешаны «неумершие». И обсудим это предположение так, как мы сделали с двумя другими…

– Интересно, а почему, – спросил Марк, – ты говоришь о «неумерших»?

Стивенс взглянул на друга. Это слово вырвалось у него случайно, хотя ему и казалось, что он следит за собой. Оно было не из тех, которые употребляют обыкновенно. Он вспомнил о рукописи Кросса и о «Деле о неумершей любовнице». Было ли это смутным воспоминанием о чтении?

– Я спрашиваю тебя об этом, – пояснил Марк, – потому что встречал только одного человека, который употреблял это же выражение. Большинство людей говорят «фантомы», «привидения», «призраки» или даже «вампиры», но говорить «неумершие»! Да, я знавал еще только одного человека…

– И кто же он?

– Дядя Майлз, представь себе! Я заметил это во время беседы с Вельденом года два назад. Ты помнишь Вельдена из Университета? Ну так вот, мы сидели в саду, утром в субботу, и так случилось, что разговор вертелся вокруг фантомов. Насколько я припоминаю, Вельден перечислял различные виды призраков. Дядя Майлз присоединился к нам с видом еще более скучающим, чем когда-либо, слушал нас некоторое время молча, а потом сказал… С тех пор прошло уже много времени, но я все еще помню об этом, так как это выражение очень удивило меня. И особенно тем, что было произнесено дядей Майлзом, который отнюдь не был чересчур начитанным человеком. Так вот, мой дядя заявил: «Есть еще одна категория, о которой вы забыли: «неумершие». Я возразил: «Но послушай, дядя, это же относится ко всем, кто живет. Вельден жив, я – тоже, но нам же не приходит в голову называть себя неумершими?» Дядя Майлз посмотрел на меня затуманенным взглядом, пробормотав: «Возможно, ты ошибаешься», и сразу удалился. Вельден решил, что все это болтовня старика, и сменил тему разговора. Ты только что напомнил мне об этом слове. Что оно означает? Где ты его подхватил?

– О, я вычитал его в одной книге, – небрежно бросил Стивенс. – Но не будем придираться к словам. Скажем так – фантомы, если ты это предпочитаешь. Кстати, ты не знаешь, посещают ли этот дом привидения?

– Никогда. Разумеется, у меня есть собственное мнение по поводу событий, которые некогда здесь происходили. Парт бы, конечно, сказал на это, что повсюду видеть преступления, даже в коликах желудка, вызванных поглощением неспелых яблок, это все равно, что верить в привидения.

– А не ты ли говорил мне, что твоя семья имела какое-то отношение к маркизе де Бренвийе? Ведь это ты рассказывал об обезображенном портрете? Считается, что это портрет маркизы. Однако Эдит, кажется, предпочитает называть его портретом «Мадам де Монтеспан». Она так и говорила, когда Люси копировала с него свой костюм. Миссис Хендерсон вообще, кажется, избегает произносить имя женщины, изображенной на портрете. Какая связь между вами? Может, эта отравительница XVII века некогда отправила на тот свет Деспре?

– Нет, – покачал головой Марк. – Наши отношения не такие простые. Деспре поймал ее. – Поймал?

– Да. Мадам де Бренвийе сбежала из Парижа от полиции, которая шла по ее следу. И укрылась в женском монастыре в Льеже. До тех пор, пока она пряталась за стенами монастыря, полиция не могла схватить ее. Но коварный Деспре, представлявший французское правительство, нашел способ выманить ее оттуда. Это был славный парень, а Мари де Бренвийе, как вы, возможно, слышали, никогда не могла устоять перед красивым мужчиной. Деспре проник в монастырь, переодевшись монахом, отыскал эту даму, тут же загоревшуюся при его появлении, и уговорил ее выйти из монастыря, чтобы прогуляться вместе с ним по берегу реки. Она поспешно согласилась, но то, что случилось, было весьма далеко от ее ожиданий. У реки Деспре свистнул, появилась стража, и несколько часов спустя Мари де Бренвийе уже возвращалась в Париж в закрытой карете под надежной охраной. Она была обезглавлена и сожжена в 1676 году.

Марк помолчал, вертя в пальцах сигарету.

– Это был добродетельный гражданин, арестовавший преступницу, заслуживавшую смерти. Но, на мой взгляд, он от этого не становится менее презренным, чем к примеру Иуда. Это тот самый знаменитый Деспре, который пять лет спустя приехал в Америку и посадил первые деревья нашего парка. Он скончался в 1706 году, и склеп был выстроен, чтобы принять его гроб.

Стараясь держаться как можно спокойнее, Стивенс спросил:

– Как он умер?

– Насколько мне известно, естественной смертью. Правда, была одна любопытная деталь – какая-то женщина, о которой так никто ничего и не узнал, нанесла ему визит перед смертью. В то время это не вызвало никаких подозрений и было отнесено на счет простых совпадений.

– А теперь, не правда ли, – насмешливо произнес Партингтон, – ты добавишь, что комната, которую он занимал, была той же самой, где скончался твой дядя?

– Нет, – вздохнув, ответил Марк. – Но он занимал крыло дома, которое соединялось с комнатой моего дяди через уже известную вам дверь, а дверь была замурована в 1707 году после пожара в крыле.

В этот момент раздался резкий стук. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась Люси Деспард.

От неожиданности мужчины все разом вскочили. Люси была очень бледна, казалась одетой наспех и выглядела несколько растрепанной.

– Значит, вы все-таки открыли склеп! – выпалила она. – Вы открыли склеп!

Марк ответил не сразу. Вначале он подошел к жене и положил руку ей на плечо.

– Все идет нормально, моя дорогая, все в порядке… Да, мы открыли склеп. Просто…

– Марк, ты не хуже меня знаешь, что все очень серьезно. Скажи мне, что происходит? А где же полиция?

Четверо мужчин замерли при этих словах, и стало слышно тиканье часов над камином.

– Полиция? – наконец переспросил Марк – Какая полиция? Что ты имеешь в виду?

– Мы очень спешили, но раньше приехать не могли, – будто извиняясь, сказала Люси. – Нам удалось сесть только в последний поезд. Эдит будет здесь через минуту… Марк, объясни мне, что это значит? Вот, прочти.

Она вытащила телеграмму из сумочки и протянула ее Деспарду. Тот дважды пробежал ее взглядом, прежде чем вслух прочитал текст: «Миссис Э. Р. Левертон для миссис Люси Деспард. 31, Восточная 64 стр. Нью-Йорк. Имеются новости, касающиеся Майлза Деспарда. Убедительнейше прошу вас немедленно вернуться. Бреннан из Филадельфийской полиции»

Глава IX

– Это шутка, – сказал Стивенс. – А телеграмма – фальшивка. Никакой полицейский не обратился бы с такой изысканной вежливостью, достойной старого семейного адвоката. Он позвонил бы в Нью-Йорк и прислал к вам инспектора. Марк, в этой истории есть что-то подозрительное!

– Кому ты это объясняешь? – сделав несколько шагов по комнате, – ответил Марк. – Ясно, что не полицейский послал эту телеграмму… Посмотрим… она была отправлена из бюро Вестерн Юниен на Маркет стрит в 7.35… Это не очень-то проясняет дело…

– О чем вы? – вскричала Люси. – Склеп открыт нараспашку… Разве полиция… – В этот момент она посмотрела за спину Марка. – Том Партингтон! – удивленно воскликнула она.

– Хелло, Люси, – непринужденно сказал Партингтон, отошел от камина и пожал протянутую ему руку. – Мы долгое время не виделись, не так ли?

– Конечно, Том… Но что вы здесь делаете? Я была уверена, что вы в Англии. Вы не изменились… разве только чуть-чуть, все же…

– Я здесь проездом, – объяснил Партингтон. – Приехал сегодня после полудня. Полагаю, что раз в десять лет я имею право своим присутствием отяготить вас на день или два…

– Конечно же! Мы очень рады…

Послышался шум шагов и вошла Эдит. Вид у нее был более степенный, чем у Люси. И в отличие от Люси, глядя на нее, невозможно было определить, о чем она думает или что предпримет. Стивенсу не хотелось думать о том, что с ней будет лет через двадцать. У нее были все черты, присущие Деспардам: шатеновые волосы, голубые глаза и решительные манеры, как и у Марка. И она была очень красива, хотя несколько близко были посажены ее глаза.

Хендерсон, увидев Эдит, тут же с виноватым видом попятился в глубину комнаты. Однако Стивенсу часто казалось, что Эдит была гораздо мягче, чем можно было предположить, глядя на ее уверенную внешность. Она была без шляпы и в меховом манто. При виде Партингтона, Эдит застыла, но выражение ее лица не изменилось.

– Эдит, – щелкая замком сумочки, нервно сказала Люси, – они утверждают, что все в порядке, что телеграмма ложная, и что никакой полиции здесь нет.

Однако Эдит, не слушая ее, с улыбкой смотрела на Партингтона.

– На этот раз, – приятным голосом объявила она, – я могу сказать, что одно из моих предчувствий подтвердилось. Но вы привезли с собой неприятности, не правда ли?

Она протянула ему левую руку, затем оглядела всех собравшихся.

– У вас, кажется, секреты? – спросила она. – Итак, Марк, рассказывай, что же это за тайны? Люси и я очень волновались, и мы имеем право знать…

– Это шутка… я имею в виду… телеграмму…

– Марк, дядя Майлз был отравлен?..

Марк ответил не сразу.

– Отравлен? Да нет же! Кто мог внушить тебе эту мысль?

Марк посмотрел на Эдит, и ему пришла в голову довольно хитрая уловка, которая, как ему показалось, могла бы успокоить сестру, по крайней мере на данный момент. Он обнял за талию Люси и с равнодушным видом повернулся к Эдит:

– Рано или поздно вы все равно все узнаете, поэтому лучше сказать вам об этом сейчас. Но не волнуйтесь, нет ничего страшного, никакого криминала… в самом деле, кто мог внушить тебе эту мысль?.. Не случилось абсолютно ничего, что могло бы заинтересовать полицию, но тем не менее все это неприятно… Кажется, кто-то любит посылать телеграммы и… письма. Я получил письмо… анонимное письмо, в котором говорится, что тело дядя Майлза было вынуто из склепа…

Отдавая себе отчет, насколько ложь его была хрупкой, Марк поспешно продолжал:

– Я не обратил бы ни малейшего внимания на это письмо, если бы Хендерсон не заметил кое-какие странности. Поэтому мы решили вскрыть склеп и посмотреть, что в нем. И с сожалением должен вам сказать, что это правда: тело исчезло.

– Исчезло? – переспросила Эдит. – Но как… почему… я…

Партингтон мягко перебил ее:

– Да, это грязная история, но не новая, к сожалению… хотя уже более пятидесяти лет не было слышно об этакого рода преступлениях. Эдит, вы когда-нибудь слышали о деле Стюарта? Это произошло в 1878 году. Был похищен труп миллионера, для того, чтобы получить выкуп…

– Но это ужасно! – воскликнула Люси. – Похитить мертвого… ради выкупа…

– Миссис Стюарт предложила 25 тысяч долларов, чтобы заполучить его обратно… – продолжил Партингтон. – Я полагаю, что в данном случае похитители рассчитывают, что вы согласитесь пойти на жертву, некоторые издержки, ради того, чтобы сохранить полностью содержимое вашего фамильного склепа.

Люси высвободилась из объятий Марка и оперлась на стол:

– Все же я предпочитаю такое известие… чем другое… Да, это настоящее облегчение. Эдит, ты меня напугала. Разумеется, мы должны будем информировать полицию, но…

– Мы не сделаем этого, – перебил ее Марк. – Я не могу представить, что тело нашего бедного дяди будет разыскивать целая свора ищеек! Нет! Если его похитили, как считает Парт, чтобы получить выкуп, я готов заплатить, но только чтобы избежать сплетен. Ну, а теперь успокойтесь, возьмите себя в руки. Что вы все? Какого черта!

– Я предпочитаю сказать вам сразу, – коротко заявила Эдит, – что не верю ни одному слову вашего рассказа.

– В самом деле? – разочарованно спросил Марк. – У тебя что, уже нет никаких сомнений по поводу яда, да?

– Пройдемте в дом, – предложила Эдит, не ответив ему. Она повернулась к Хендерсону. – Джон, на первом этаже прохладно. Не можете ли вы включить отопление?

– Да, мэм. Сию минуту, – подчинился Хендерсон.

– Уже поздно, – начал Стивенс, – и если вы не возражаете…

– Нет, – отрезала Эдит, живо повернувшись к нему. – Надо, чтобы вы тоже присутствовали, Тед. Так будет лучше. Разве вы не понимаете, что произошло нечто страшное? Тот, кто послал эту телеграмму, играет нами, словно мы пешки на шахматной доске. Речь идет вовсе не о гангстерах, желающих выкупа. Зачем им посылать телеграмму? У меня было чувство, что нечто в этом роде должно было произойти, с тех пор…

Она вздрогнула, взглянув через открытую дверь на два фонаря, продолжавших гореть на аллее.

К дому все поднимались молчаливой группой. Стивенс не переставал думать о словах Эдит: «Тот, кто послал эту телеграмму, играет нами, словно мы пешки на шахматной доске…»

Они собрались в библиотеке, и это было ошибкой, так как помещение слишком напоминало им происшедшее. Оно было просторным, но с низким потолком, с выступающими блоками и темными мрачными углами.

Эдит уселась около круглого одноногого столика, на котором стояла лампа, сзади нее было окно с закрытыми ставнями.

– Послушай, Эдит, – встревоженно сказала Люси. – Зачем ты упорствуешь? Мне не нравится манера поведения, которую ты выбрала. Так же, как и то, что ты сказала, когда мы садились в поезд. Разве мы не можем просто забыть…

– Мы не имеем права, – кратко ответила Эдит – Во всем городке, и ты это знаешь так же хорошо, как и я, ходят слухи, что здесь что-то произошло. – Ходят слухи? – переспросил Марк.

– Да, и если ты хочешь узнать, кто источник этих слухов, – продолжала Эдит, – я отвечу – это Маргарет. О! Без всяких дурных намерений, разумеется! Я уверена в этом! Но она слышала, как сиделка говорила мне или доктору… Не делай удивленные глаза, Марк. Разве ты не знаешь, что сиделка все время нас в чем-то подозревала? Она даже всякий раз, уходя домой, устраивала баррикаду около своей комнаты.

Марк бросил извиняющийся взгляд на Партингтона и Стивенса:

– Ну и ну! Сдается мне, что у каждого здесь есть какие-то темные тайны… И почему же она проявляла такую подозрительность по отношению к нам?

– Потому что кто-то что-то украл из ее комнаты.

– А ты не можешь объяснить поконкретнее? Что у нее украли и когда?

– В субботу, еще перед смертью дяди Майлза, восьмого числа, я думаю, – сказала Эдит и добавила, повернувшись к Стивенсу: – Вы помните, Тед? Мэри и вы зашли в тот день к нам, чтобы поиграть в бридж, но Марк все испортил, начав рассказывать истории о призраках. Каждый тогда старался вспомнить что-нибудь особенно поразительное на эту тему.

– Я припоминаю, – пытаясь скрыть свою тревогу под несколько игривым тоном, сказала Люси, – Марк тогда слишком выпил и поэтому… но почему ты говоришь «испортил»? Мы хорошо развлеклись…

– На следующее утро, – продолжала Эдит, – мисс Корбет нашла меня и заявила, что у нее вроде бы пропала какая-то вещь. Мне показалось, что она говорит со мной немного едко, и я попросила уточнить, что она имеет в виду. Тогда сиделка спросила, не захватил ли кто-нибудь нечаянно одну вещь, находившуюся в ее комнате и выписанную доктором для дяди Майлза. Мисс Корбет объяснила, что речь идет о маленькой квадратной бутылочке, и добавила, что это лекарство не может никому принести пользы, и даже наоборот – при превышении лечебной дозы оно может стать сильным ядом. В завершение она сказала, что если кто-то и принял бутылочку за флакон с солью – что кажется ей все же маловероятным – она бы хотела, чтобы, разобравшись, этот кто-то ее вернул. Вот такая история. Я не считаю, что мисс Корбет проявляла излишнюю подозрительность, она решила, что кто-то рылся в ее вещах.

У Марка вырвалось какое-то восклицание; Правда, он тут же оборвал себя, но Стивенс сообразил, что он собирался сказать: «Но это же мышьяк!..» Марк взял себя в руки как раз вовремя; взглянул на Партингтона, затем, повернувшись к Люси, он спросил:

– Ты знала обо всем этом, Люси?

– Нет, – встревоженно ответила та, – но в этом нет ничего удивительного. Совершенно естественно, что с такими вопросами обращаются скорее к Эдит, чем ко мне… это обычно.

– Но, черт побери, кто-то должен был… – Он помолчал. – Что ты сказала мисс Корбет, Эдит?

– Я сказала, что во всем разберусь.

– И ты разобралась?

– Нет…

Страх и замешательство неожиданно появились на ее лице.

– Нет… я… испугалась. О, я понимаю, что это по кажется смешным, но это правда. Я, конечно, поспрашивала, но не особенно настойчиво. Я интересовалась так, будто бы речь идет об одном лекарстве для дяди Майлза. Я не говорила о яде. И никто не мог догадаться… Я боялась сказать, что это яд!

– Ну и клубок.. Ну-ка, Парт, это по твоей части. О каком лекарстве могла идти речь?

– Это зависит от мнения врача по поводу течения болезни, – сказал тот, нахмурившись. – Мне нужно знать диагноз, так как речь может идти о многих вещах… Хотя… минутку! Скажите, Эдит, сиделка уведомила обо всем этом врача?

– Доктора Бейкера? Да, конечно. Именно поэтому я и не подумала…

– И доктор Бейкер не колебался тем не менее в том, что ваш дядя умер от гастроэнтерита? Иначе говоря – у него не возникло никаких подозрений?

– Ни малейших!

– Тогда, – объявил Партингтон, – можете меня больше не пытать, речь не может идти об одном лекарстве, способном вызвать те же симптомы, что и гастроэнтерит… Таком, как сурьма, например. Очевидно, что в противном случае, врач так же, как и сиделка, немедленно… Нет, речь, безусловно, должна была идти о каком-то успокоительном или стимулирующем сердечную деятельность – дигиталине, стрихнине. Эти лекарства могут вызвать смерть, но с симптомами совершенно отличными от тех, которые были у вашего дяди!

– Я знаю это, – сказала Эдит с несчастным видом, поглаживая ладонью кресло. – Я не перестаю твердить это себе… К тому же, кто мог сделать подобную вещь? – прибавила она, пытаясь улыбнуться. – Мисс Корбет закрывала свою комнату всякий раз, когда уходила из дома, и даже сделала это в ту ночь, когда дядя Майлз скончался, то есть уже после того, как маленькая бутылочка появилась снова.

– Появилась снова? – живо переспросил Марк. – Нашли бутылочку? Конечно, я понимаю, что Бейкер не должен был оставить это без внимания…

– Да, ее нашли в воскресенье вечером. Она отсутствовала только двадцать четыре часа, и поэтому особой суматохи по этому поводу не было. Я хорошо помню это, так как Мэри как раз поднялась к нам, чтобы поздороваться и сказать, что они с Тедом уезжают на следующее утро в Нью-Йорк. Я вышла из своей комнаты около девяти вечера и встретила мисс Корбет на площадке второго этажа. Она сказала мне: «Вы можете поблагодарить от моего имени того, кто поставил пузырек на столик перед дверью мистера Деспарда». Она, разумеется, говорила о дяде Майлзе. Я спросила ее: «Значит, все в порядке?» Она ответила: «Думаю, что да».

– Следовательно, – сказал Марк, – это дядя Майлз похитил склянку.

– Дядя Майлз? – переспросила Эдит в некотором замешательстве.

– Конечно! Скажи мне, Парт, в этой склянке могли быть таблетки морфия?

– Вполне вероятно. Ты ведь говорил, что твой дядя очень мучился и плохо спал.

– А вы помните, – воскликнул Марк, повернувшись к остальным, – что дядя Майлз все время требовал морфия? А врач отказывал ему, несмотря на то, что тот мучился от боли. Мы можем предположить, что это дядя Майлз похитил склянку из комнаты сиделки, взял несколько таблеток, а затем поставил ее на столик в коридоре. Разве в ночь, когда дядя скончался, он не требовал «тех самых таблеток, которые так хорошо успокаивают» и которые находились в ванной комнате? Мы ведь можем предположить, что речь шла о таблетках морфия, которые он спрятал в аптечке в ванной, чтобы сиделка случайно не нашла их в комнате своего больного?

– Нет, – сказала Люси, – не сходится. В ванной комнате были таблетки веронала, мы их там обычно держим.

– Хорошо, пусть. Но остальное из моего объяснения не кажется ли вам правдоподобным? – Возможно! – согласился Партингтон.

– Да о чем вы все? – возмутилась Эдит. – Вы разве не видите, что произошло? Ведь первое, что вы мне сказали, это то, что тело дяди Майлза похищено! Похищено! И тем не менее вы продолжаете беседовать совершенно спокойно и пытаетесь обмануть меня… Да, да, не надо спорить! Я знаю, что говорю. И даже ты, Люси, все понимаешь. Я этого не вынесу! Я хочу знать, что произошло, потому что уверена, что речь идет о чем-то ужасном!.. Я слишком много пережила за эти последние две недели! Том Партингтон, зачем вы вернулись? Чтобы мучить меня? Чтобы уж все разом! Теперь не хватает только еще Огдена с его шуточками! Нет, нет, я не вынесу этого!

Ее руки задрожали, и Стивенс отметил, что Люси смотрела на нее с сочувствием и даже жалостью. Марк подошел к сестре и положил руку ей на плечо:

– Ну же, ну, Эдит, – сказал он мягко. – Ты сама нуждаешься в таблетках веронала и в хорошем сне, вот и все. Люси, отведи Эдит в комнату и дай ей одну таблетку. А нам предоставь действовать самим. Ты же знаешь, что нам можно доверять, не так ли?

– Да, конечно, – произнесла Эдит после паузы. – Я отдаю себе отчет в том, что я поступила нелепо. Но мне стало легче. Я все время думаю об этом… О, я не считаю себя мнительной, хотя одна цыганка как-то предсказала мне что-то в этом роде. Люси, я сразу почувствовала, что копировать одежду с того портрета для твоего наряда не нужно, что это принесет тебе несчастье… Это те вещи, которые чувствуешь… К тому же, не правда ли, научно установлено, что фазы луны очень влияют на поведение некоторых людей?

– Говорят, – задумчиво сказал Партингтон. – Луна породила лунатиков и дала им свое имя.

– Вы всегда были материалистом, Том. И все же, есть в этом какая-то глубинная тайна. Во всем происшедшем много сверхъестественного, – при этих словах Стивенсу показалось, что лица у его собеседников изменились, так же, как, наверное, и его лицо. – Ведь мысли могут воздействовать на расстоянии… Ты помнишь, Люси, была полная луна в ту ночь, когда умер дядя Майлз? Мы любовались ею, а Марк и ты напевали по дороге домой… Когда начинаешь думать о «неумерших»…

Марк тут же перебил ее, причем так, будто слышал это выражение впервые, правда голос его был неестественно высоким:

– О ком? Где ты подхватила это выражение?

– О! Прочла его в одной книге… Я пойду поищу что-нибудь перекусить. Я выбилась из сил. Пойдем, Люси, приготовим сандвичи.

Люси, бросив взгляд на Марка, тут же поднялась. Когда они вышли, он с задумчивым видом сделал несколько шагов по комнате, остановился у камина и принялся крутить в руках сигарету. Где-то в темном углу слышалось гудение батареи отопления, хотя Хендерсон, казалось бы, должен был все еще возиться в погребе около котла.

– Мы все занимаемся тем, что скрываем что-то от самих себя, – сказал Марк, чиркая спичкой о косяк камина. – Вы заметили, что исчезновение тела дяди Майлза, кажется, не очень их удивило. Эдит, по крайней мере… Они не поинтересовались ни деталями, не потребовали провести их в склеп… Что думает Эдит? То же, что и мы? Или они просто устали и хотят спать? Неплохо было бы знать! Она тоже прочитала эту книгу… как и ты, Тед! «Неумершие»! Полагаю, что речь идет об одной и той же книге?

– Это кажется мне маловероятным, так как я прочел рукопись. Я говорю о новых изысканиях Кросса… Годэна Кросса. Ты что-нибудь читал его?

Марк застыл со спичкой в руке и бросил ее только тогда, когда огонь уже стал жечь ему пальцы. Его глаза неотрывно смотрели на Стивенса.

– Произнеси по складам это имя, – попросил он. И затем, когда это было сделано, сказал: – Странные вещи выясняются, когда начинает работать воображение! Я читал это имя дюжины раз, но мне никогда не приходила в голову мысль поискать в нем общее с Годаном Сент-Круа.

– А теперь?

– А теперь пришла. Когда доходишь до такой черты, до которой дошел я, остается только одно – дать волю сумасшедшему воображению. Ты берешь Годэна Кросса, возможно безобидного старика, который пишет неплохие «изыскания», и тебе достаточно взглянуть на его имя, чтобы сразу выстроить целую цепочку, касающуюся «неумерших», возвращения душегубов и погибшего… Годэн Кросс… Годан Сент-Круа, между прочим, если вас это интересует, был знаменитым любовником Мари Д'Обрэй, маркизы де Бренвийе, и это он посвятил ее в тайны ядов. Он умер раньше нее в своей лаборатории, очищая фильтры, иначе он был бы колесован живьем или послан на костер трибуналом, который был создан, чтобы заниматься делами об отравлениях. Он назывался Сжигающий суд. Именно после смерти Сент-Круа были обнаружены в шкатулке из тикового дерева вещи, которые привели к мадам де Бренвийе. Она пресытилась своим любовником и возненавидела его, но это уже не относится к нашему делу… Как бы то ни было, Сент-Круа скончался… Дюма утверждает, что он пытался приготовить ядовитый газ, но его стеклянная маска отстегнулась, упала и разбилась. Отравитель был уничтожен собственным изобретением. После его смерти и началась охота на маркизу.

– С меня достаточно в эту ночь, – сказал Стивенс. – Если вы не возражаете, я пойду к себе. Склеп мы можем замуровать завтра утром.

– Да, хорошенькая ночка, – глядя на него, сказал Партингтон. – Я провожу вас до ворот.

Глава X

Они молча спустились по аллее, которая вилась среди высоких темных деревьев. Марк отправился в котельную к Хендерсону для того, чтобы вместе с ним накрыть вход в склеп брезентом, который обычно использовали для теннисного корта. Стивенс размышлял о том, что мог замыслить Партингтон, и сам решил перейти в наступление.

– У вас есть какая-нибудь версия относительно исчезновения и появления бутылки, кроме той, конечно, что вы уже высказали дамам?

– О! – бросил Партингтон, словно бы отрываясь от своих мыслей. – Даю слово… да вы и сами знаете, что я люблю полную ясность. Однако до тех пор, пока мы не увидим эту сиделку, мы даже не можем сказать, было ли содержимое бутылки твердым или жидким. А это весьма важно. Надо рассмотреть два варианта. Первый – идет ли речь о сердечном стимуляторе, стрихнине или дигиталине. Если это так, то, скажу вам откровенно, ситуация опасна. И может статься, что отравитель, если, конечно, речь идет об отравителе, пока еще не закончил свою работу.

– Именно об этом я и подумал, – согласился Стивенс.

– Хотя должен вам сказать, – сухо отрезал Партингтон, – мне это не кажется вероятным. Если бы что-то в этом роде исчезло, врач не успокоился бы до тех пор, пока не обнаружил пропажу. Но ни он, ни сиделка не проявили особенного беспокойства – так, какое-то раздражение. Вы следите за ходом моих мыслей? Точно так же можно утверждать, что это не был и сильный яд, например антимоний. Иначе, ручаюсь моей лицензией, врач никогда бы не рискнул засвидетельствовать, что Майлз умер естественной смертью. Нет, второе предположение более вероятно. Я имею в виду версию Марка о том, что были похищены несколько таблеток морфия.

– Майлзом?

Партингтон нахмурил брови. Этот вопрос, казалось, озадачил его больше других.

– Да, весьма вероятно, и это самое простое объяснение… Ведь мы ищем простых объяснений? – заметил Партингтон, и его лицо при свете звезд приняло странное выражение.

– Все же есть целый ряд деталей, которые противоречат этой гипотезе. Возвращение склянки особенно. Ведь комната Майлза смежная с комнатой сиделки, и весьма вероятно, что она не запирала дверь в комнату больного, в отличие от двери в коридор. Допустим, что Майлз похитил склянку и пожелал ее вернуть. Почему он просто-напросто не поставил ее на место в комнате сиделки? А вынес ее на столик в коридор!

– Разгадка проста, – заметил Стивенс. – Иначе сиделка тут же поняла бы, кто взял склянку, поскольку он один мог проникнуть в ее комнату!

Партингтон остановился и чертыхнулся вполголоса:

– Я старею, черт побери! – сказал он. – Вы правы – это очевидно. К тому же, возможно, она закрывала на ключ и дверь в комнату больного и тогда у нее не было абсолютно никаких причин подозревать его в похищении.

– Ну и к чему мы пришли?

– К мотивам! – упрямо сказал Партингтон – К причинам, по которым морфий был украден Майлзом или кем-нибудь другим. Если его похитил Майлз, причины очевидны, Но если речь идет о ком-нибудь другом? Для чего могли понадобиться таблетки? Не для другого преступления, во всяком случае! Ведь украдены были, по всей видимости, две-три таблетки, не более. Иначе врач или сиделка подняли бы большой шум. Обычно таблетки в четверть грана, а требуется два или три грана, чтобы лекарство представляло опасность для жизни. И четыре, чтобы быть уверенным в исходе дела. Мы также можем отбросить версию, по которой в доме есть морфиноман. Так как в этом случае, можете быть уверены, склянка никогда бы снова не появилась. Возможно, что кто-нибудь просто страдал бессонницей?… Вполне. Но тогда зачем употреблять такое сильное средство, когда в ванной лежит веронал? Его можно просто взять, а морфий необходимо похищать.. Итак, ни одна из этих версий не кажется мне разумной. Непонятно, для чего же похитили морфий?

– Ну, предположим, вы должны что-то сделать ночью, но не хотите быть увиденным или услышанным. Если вы дадите четверть грана морфия возможному свидетелю, то можете быть уверены, что он вам не помешает. Не так ли?

И вновь Партингтон замер, пристально уставившись на Стивенса. Тому даже подумалось, не навлек ли он сам на себя какое-нибудь подозрение. И он снова вспомнил ночь, когда скончался Майлз Деспард, ночь, когда Мэри и он находились в коттедже менее чем в четверти мили отсюда и когда он свалился спать в половине одиннадцатого.

Но Партингтон лишь сказал:

– Я сейчас подумал о наиболее сложном вопросе: вскрытии склепа и исчезновении тела. Если мистер и миссис Хендерсон были напичканы морфием, разве услышали бы они что бы то ни было?

– Боже мой, вы правы! – воскликнул Стивенс, чувствуя облегчение. – Тем не менее… – поколебавшись, добавил он.

– Вы хотите сказать, что кто-то другой мог бы услышать шум? И Хендерсон клянется, что вход в склеп не тронут? Пусть будет так, причем я очень хочу верить в его искренность. Мы действительно наделали много шума и повреждений, но вспомните, что мы пользовались рычагами и кузнечными молотами. Я полагаю, вы помните также покрытие склепа? Оно составлено из плит разных форм, соединенных цементом, который залит между ними в расщелины – нечто похожее на куски головоломки. Но под плитами нет цемента! Тогда не легче ли было удалить цемент по периметру и поднять плиты все вместе? Словно крышку, как мы это проделали с плитой, закрывавшей вход в склеп. Тогда нужно было лишь убрать цемент по периметру, а вот это Хендерсон мог и не заметить. Слой гравия и земли, который нужно поднять и переложить, оставил бы, конечно, следы… Но не забывайте, что он уже был потревожен во время похорон, и все вполне можно перепутать…

Так же, как и Партингтону, Стивенсу очень хотелось бы убедить себя в этой версии, однако причины у него были гораздо более личные, поэтому, наверное, ему удавалось размышлять так логично.

Они подошли к выходу из парка. Кингс-авеню в редком свете уличных фонарей напоминала темную реку.

– Я прошу прощения за свои длинные рассуждения, – сказал Партингтон, – но в том положении, в котором мы оказались, мы должны поверить во что-то в этом роде. Эдит считает меня материалистом, и я не вижу причин стыдиться этого. Она всегда думала, что я сделал аборт той девушке, которая работала у меня, только потому, что та забеременела моими стараниями. Так кто же тогда действительно материалист, позвольте спросить?

Прежде чем выйти из дома Партингтон пропустил еще один стакан, и это, кажется, окончательно развязало ему язык.

– Вы можете считать, что я нашел отличное объяснение всему, что касается склепа. Конечно же, это была какая-то махинация со стороны распорядителя похоронами.

– Распорядителя похоронами? Вы имеете в виду мистера Аткинсона?

Он увидел, как врач поднял брови.

– Старый Джонах? Да, конечно же, вы должны знать его! О, это интересный тип! Он похоронил несколько поколений Деспардов и теперь очень стар. Именно оттого, что речь шла об Аткинсоне, наш друг Хендерсон был так уверен, что не могло быть никакого надувательства со стороны служащих похоронного бюро. Марк показал мне это заведение по дороге сюда сегодня вечером. Он сказал что теперь сын старого Джонаха руководит предприятием. Старый Джонах часто виделся с отцом Марка, и тот любил спрашивать его, шутя, конечно, сидит ли он все еще в своем «чайном салоне» или в своем «углу»[3] ? Я не знаю, что он слышал в ответ. Возможно… О! Доброй ночи!

Стивенс, уверенный в том, что собеседник уже вряд ли способен нормально рассуждать, быстро удалялся, пожелав ему доброй ночи. Однако Стивенсу хотелось побыть одному, и он замедлил шаги, как только понял, что Партингтон возвращается по аллее обратно.

Стивенс находился в состоянии полной растерянности, мысли и чувства его были расстроены. Ему вдруг захотелось, чтобы кто-то мудрый оказался рядом и задал бы ему несколько точных вопросов, которые бы привели его собственные мысли в порядок. Например: «Не кажется ли тебе, что есть нечто ненормальное в том, что касается Мэри?» Но что он мог бы ответить? Именно к этой стороне дела Стивенс испытывал почти физическое отвращение. Именно перед этой чертой ум его, инстинктивно, так, как отступают перед огнем, останавливался. Он не мог бы ответить на свои же вопросы и поэтому не слишком фантастичными. К тому же на чем бы они основывались? Все сводилось к фотографии, совпадению имен, поразительному сходству… а также к тому, что фотография исчезла… Но это и все.

Стивенс постоял перед коттеджем. Дом был погружен в темноту, и только красноватый свет пробивался через окно гостиной. По всей видимости, Мэри зажгла камин. Это показалось ему странным, так как она не любила и даже боялась огня. Ощущение тревоги внезапно возникло у Стивенса.

Входная дверь оказалась запертой только на щеколду. Он открыл ее и вошел в холл, освещенный справа, из гостиной, лишь отблесками огня. Было тихо, слышалось только потрескивание древесины, пожираемой пламенем. Видимо, дрова были сырыми.

– Мэри! – позвал он.

Ему никто не ответил. С чувством все возрастающего беспокойства Стивенс вошел в гостиную. Без всякого сомнения, дрова были очень сырыми – он почти задохнулся от едкого желтоватого дыма, в клубах которого дрожало слабое и неяркое пламя. Слышалось, как шипят и трещат поленья. В дымном свете комната казалась странной, незнакомой, но тем не менее освещения было достаточно, чтобы Стивенс смог различить около камина табурет, на котором стояла тарелка с сандвичами, термос и чашка.

– Мэри!

Он вернулся в холл, его собственные шаги показались ему очень тяжелыми, и паркет из-за этого скрипел непривычно громко. Стивенс приблизился к маленькому столику, на котором стоял телефон, и его рука машинально ощупала кожаный портфель, который находился на прежнем месте. Однако портфель был открыт, а рукопись торчала из него наполовину, словно бы ее засовывали в спешке.

– Мэри!

Ему ответила лишь заскрипевшая под его ногами лестница. Он поднялся наверх, в спальне горела лампа, стоявшая у изголовья кровати, но комната оказалась пуста и покрывало было не смято. На камине часы лихорадочно отбивали секунды. Они показывали три часа пять минут. И тут Стивене увидел на бюро записку.

«Дорогой Тед, – прочел он. – Меня не будет этой ночью. От этого зависит наш с тобой душевный покой.

Я вернусь завтра утром, и, умоляю тебя, не тревожься. Все это ужасно трудно объяснить. Но что бы ни вообразил ты, ЭТО НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ.

Любящая тебя Мэри.

Р. S. Я беру машину. Приготовила тебе сандвичи и кофе в термосе. Ты найдешь все это в гостиной. Элен придет утром к твоему завтраку».

Стивенс сложил письмо и бросил его на бюро. Внезапно он почувствовал себя неимоверно усталым и присел на край кровати. Отдохнув немного, он встал и спустился на первый этаж, по пути зажигая лампы.

Он открыл портфель и, изучив его содержимое, обнаружил то, что и ожидал. Рукопись Кросса состояла из двенадцати глав, теперь их осталось только одиннадцать.

Глава, касающаяся Мари Д'Обрэй, гильотинированной за убийство, исчезла.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ АРГУМЕНТЫ

Лоренс, находясь однажды в спальне, взял

маленькую маску, покрытую черным бархатом,

и, шутки ради надев ее, направился к зеркалу.

Но не успел он посмотреть на свое отражение,

как старый Бэкстер закричал ему из-за кровати:

«Не делай этого, безумец! Ты что, хочешь

взглянуть на себя глазами смерти?»

Джеймс Р. Монтэгю «Взгляд из Хилла».

Глава XI

В половине восьмого утра Стивенс, уже приняв душ и переодевшись, спускался по лестнице. Неожиданно он услышал несмелый стук дверного молотка.

Стивенс замер, ухватившись рукой за перила, и почувствовал вдруг, что не может ответить, так как язык не слушался его. «А что если это Мэри?» – подумал он. Всю ночь он обдумывал упреки, но, не желая их высказывать, стал быстро соображать, с чего он может начать разговор с женой. Лампы на первом этаже по-прежнему были включены, и гостиная еще была полна остывшего уже дыма. Холл показался Стивенсу странно незнакомым.

В напряженной тишине лишь мягкое шипение электрической кофеварки напоминало о домашнем уюте. Стивенс прошел в столовую и выключил ее. Только после этого, немного успокоенный ароматом кофе, он отправился ко входной двери.

– Прошу прощения, – ответил ему незнакомый голос, – я хотела спросить…

За дверью стояла женщина решительного вида, одетая в длинное голубое пальто. Хотя она и сдерживалась, но в ней, однако же, угадывалось внутреннее возбуждение и даже гнев. Лицо, выглядывавшее из отворотов поднятого голубого вельветового воротника, пожалуй, нельзя было бы назвать красивым, но тем не менее, это было привлекательное лицо умного человека. Оно показалось Теду знакомым.

– Я не знаю, помните ли вы меня, мистер Стивенс, но я видела вас несколько раз в Деспард Парке. Свет в доме включен, поэтому я… Меня зовут Мира Корбет, я ухаживала за мистером Майлзом Деспардом.

– О, да, да! Конечно! Входите же!

– Видите ли, – сказала женщина, машинально прикасаясь к краю шляпки и оглядываясь в сторону Деспард Парка, – кажется, там что-то неладно… Прошедшей ночью кто-то прислал мне телеграмму, требуя, чтобы я немедленно явилась…

Она снова смешалась, а Стивенс подумал: «Еще одно сатанинское послание!»

– Но я была около больного и прочла ее лишь час назад, вернувшись домой. Тогда я и решила… – она занервничала еще больше, – решила, что мне нужно тут же отправиться в Деспард Парк. Но на мой стук никто не ответил. Я боюсь, не случилось ли там что-нибудь… У вас горел огонек, и я подумала, что вы не будете возражать, если я зайду к вам, чтобы подождать…

– Конечно, нет. Проходите же!

Он задержался на пороге и посмотрел на дорогу. В утреннем тумане какой-то автомобиль с зажженными фарами карабкался на холм. Машина подъехала к дому и остановилась.

– Хей-хо! Хей-хо! Хей-хо! – прокричал голос, который мог принадлежать только Огдену Деспарду.

Хлопнула дверца, и высокий мужской силуэт направился к дому Стивенса. На Огдене красовалась накидка из верблюжьей шерсти, из-под которой выглядывали брюки от вечернего костюма. Огден был одним из тех парней, которые встречаются во многих семьях и которые странно не походят на своих братьев. У него были черные блестящие волосы, немного впалые щеки и голубоватый подбородок. Сегодня он был небрит, но волосы его были тщательно расчесаны и уложены. Оглядев Стивенса, Огден уставился своими черными глазами на сиделку. Хотя ему и было только двадцать пять лет, он казался гораздо старше Марка.

– Встречайте! – сказал он, засунув руки в карманы. – Распутник вернулся!.. Но что он видит здесь? Любовное свидание?

У Огдена было явное пристрастие к скользким шуткам. Стивенс ничего не ответил и провел мисс Корбет в холл. Огден, закрыв дверь, последовал за ними.

– Я прошу извинить меня за беспорядок, – сказал Стивене сиделке, – но я работал почти всю ночь. Сейчас я сварю кофе. Вы выпьете чашечку?

– С большим удовольствием, – зябко поежившись, сказала мисс Корбет.

– Фи, кофе! – состроил гримасу Огден. – Разве так принимают гуляку, вернувшегося с ночной попойки?

– Виски стоит где всегда. Распоряжайтесь.

Стивенс заметил, что сиделка и Огден поглядели друг на друга с любопытством, но не сказали ни слова. Однако между ними чувствовалось какое-то напряжение. Мисс Корбет с непринужденным видом прошла в гостиную. Стивенс понес кофеварку в кухню и принялся разливать кофе по чашечкам. Туда же со стаканом, до половины наполненным виски, вскоре явился и Огден. Напевая, он открыл дверцу холодильника, нашел лимонад, разбавил виски и сказал:

– Значит, наша дорогая Мира тоже получила телеграмму из полиции с требованием прибыть сюда. Так же как и я.

Стивенс промолчал.

– Мне мою вручили ночью, – продолжал Огден. – Но я так весело развлекался, что у меня не было ни малейшего желания прерывать пьянку. Хорошо, что флики наконец-то выходят на след. Получается, что все наши опасения не безосновательны.

Он взял кубик льда и опустил его в стакан.

– Как я понимаю, вы провели эту ночь, помогая Марку вскрыть склеп.

– С чего вы взяли?

– С того, что я не дурак.

– Да уж куда там! Однако предупреждаю, что в моем нынешнем настроении я с удовольствием запихал бы в этот посудный шкаф… вас или кого другого, кто будет мне надоедать… Поэтому будет куда лучше, если вы просто передадите мне сливки, которые стоят в холодильнике.

Огден рассмеялся.

– Я прошу прощения, старина, но не понимаю, что вас так взбесило? У меня чутье сыщика. А в баре, где вы держите виски, лежат две сигаретки, из тех, что любит Марк. И даже эскиз плиточного покрытия склепа, тоже, видимо, сделанный его рукой. О, это меня не удивляет! Я догадывался, что Марк собирается сделать что-то в этом роде. И что он именно поэтому хотел, чтобы нас всех не было в доме этой ночью.

На лице Огдена появилось злобное выражение.

– Что сказала полиция, когда застукала вас в момент разрушения плит?

– Полиции не было.

– Что?

– И более того, я уверен, что все послания отправлялись не оттуда.

Огден, кусая нижнюю губу, бросил взгляд на него, потом заморгал.

– Да… мне тоже так показалось, но… Послушайте, Тед, вы можете сказать мне… тем более, я все равно сам узнаю это, как только приду домой… В вашем кабинете было три человека, потому что стоит три стакана. Кто был третьим?

– Некто доктор Партингтон.

– Черт побери! – воскликнул Огден, и взгляд его стал задумчивым. – Это значит, что он приготовился к Трафальгарской битве! Расстрига! А я-то думал, что доктор в Англии! Если когда-нибудь он узнает… О, теперь я все понимаю. Доктор потребовался Марку, чтобы кромсать старого дорогого Майлза… Ну и доложите, что же вы обнаружили?

– Ничего.

– Как?

– Буквально ничего. Тела не было в склепе.

На лице Огдена появилась растерянность, и Стивенс подумал, что никогда раньше он не видел у него такого выражения.

– Может быть, вы хотите сказать, что обнаружили бедного старого Майлза с желудком, переполненным ядом, и спрятали его труп? Чтобы никто никогда не узнал об этом? Мне известно намерение Марка не сообщать полиции. А не хотите ли вы узнать мое?

– Нет. Я вам рассказал, что произошло. Подержите, пожалуйста, дверь, я унесу чашки.

Огден, думая о чем-то своем, машинально выполнил просьбу, затем сказал, пристально вглядываясь в Стивенса:

– А… где же Мэри?

– Она… она еще в постели.

– Занятно!

Стивенс понимал, что за этим замечанием не кроется ничего и что Огден просто-напросто остался верным своей привычке приводить в замешательство собеседника, но, однако, оно произвело на него очень неприятное впечатление.

Огден проследовал за Стивенсом в гостиную и поприветствовал мисс Корбет, приподняв стакан.

– Я хотел поговорить с вами, моя дорогая, но вначале должен был немного подкрепиться. Ваше здоровье!

Мисс Корбет сидела спокойно, сложив на коленях руки, и, казалось, ее нисколько не удивляет и не оскорбляет такая развязность.

– А что вы скажете по поводу телеграмм? – спросил Огден.

– Почему вы решили, что я получила телеграмму? – поинтересовалась сиделка.

– Выходит, что и вам надо все растолковывать? Ради Бога. Потому что я сам получил телеграмму этой ночью. В тот момент я как раз совершал обход ресторанчиков…

– В таком случае, – практично заметила мисс Корбет, – каким же образом телеграмма смогла вас найти?

Глаза Огдена сверкнули, казалось, он был готов ответить какой-нибудь грубостью, но, видимо, он отдавал себе отчет в том, что это будет означать признание своего промаха, и предпочел сдержаться.

– Вам хочется поймать меня на ошибке? Но все очень просто. Телеграмма была послана в Хаверфорд Клаб. И мне вручили ее, как только я добрался туда. Но хватит говорить об одном и том же. Вы можете расспросить о телеграммах Теда Стивенса. Он в курсе всех этих событий. Однако очень хорошо, что вас вызвали сюда, так как ваше свидетельство может оказаться важным. Никто не знает…

– Мое свидетельство о чем?

– Об отравлении дяди Майлза, разумеется.

– У вас нет никаких оснований подозревать меня хоть в чем-либо! – вскричала сиделка, и немного кофе пролилось из ее чашки в блюдце. – Но если уж у вас возникают такие мысли, обратитесь к доктору Бейкеру! Нет никаких оснований думать…

Она замолчала, потом продолжила.

– Признаюсь, я немного волнуюсь. Не потому, что получила этот дурацкий приказ явиться сюда, а потому что отсутствовала в ту ночь, когда все это произошло. И потому…

– И потому, что вы так старательно забаррикадировали вашу комнату, – добавил медленно Огден. – Так старательно, что никто не смог бы добраться до лекарств, случись у дяди приступ. Таким образом, у вас есть причины, чтобы чувствовать за собой вину. И я не думаю, что ваша репутация останется безупречной, после того, как эти подробности станут известными…

Стивенс сознавал, что именно это обстоятельство беспокоит мисс Корбет.

– О, я понимаю, – продолжал Огден, – что у вас были основания поступить именно таким образом. Дяде Майлзу, казалось, стало лучше. К тому же из вашей комнаты только что был похищен смертельный яд. Вы, без сомнения, поступили правильно, желая воспрепятствовать тому, чтобы кража повторилась. Однако как же это у вас до сих пор не возникло никаких подозрений? В субботу похищают яд, а в ночь на четверг ваш больной умирает! Мне бы это показалось в высшей степени странным!

Огден скорее играл у мисс Корбет на нервах, чем искал доказательства ее вины. Он как бы наблюдал себя со стороны, причем с таким удовольствием, что сиделка наконец сообразила что к чему и снова стала бесстрастной.

– Вы, кажется, знаете об этом деле больше, чем кто-либо, – устало вымолвила она. – Следовательно вам должно быть известно, что похищенное из моей комнаты, во-первых, не может стать причиной смерти, а во-вторых, не могло вызвать ни одного из симптомов, появившихся у мистера Деспарда.

– Ах, даже так! Значит, это не был мышьяк? Так что же в таком случае?

Она не ответила.

– Между прочим, вы должны кого-то подозревать…

Мисс Корбет поставила пустую чашку на стол. Стивенс, который в это утро особенно остро воспринимал происходящее, почувствовал, что разговор принимает какой-то новый оборот. Сиделка посмотрела вокруг себя, затем в сторону лестницы, словно бы она кого-то ждала или услышала какой-то звук. Стивенсу показалось, что, если бы не Огден, она бы с удовольствием продолжила беседу.

– Я не имею ни малейшего понятия, – сказала она спокойно.

– Было бы, конечно, намного лучше, если бы вы поделились со мной, – сказал Огден тоном, претендующим на откровенность. – Это облегчило бы вашу душу, а я не ищу…

– Прекратите эту игру, Огден, – сухо перебил его Стивенс. – Вы не из полиции. К тому же складывается впечатление, что жуткая история, которая произошла с вашим дядей, доставила вам удовольствие…

Огден, улыбаясь, повернулся к нему.

– А вы-то, вы что скрываете? Я ведь вижу, что вы чем-то обеспокоены. Может быть, этим случаем с пропавшим телом?.. Или чем-нибудь другим? Только не надо пытаться меня разубеждать.

Сиделка встала, и Огден обратился к ней:

– Вы уходите? Позвольте мне проводить вас до дома.

– Не надо, благодарю вас.

Возникло неловкое замешательство. Огден некоторое время продолжал разглядывать собеседников со своей обычной ухмылкой, затем поблагодарил Стивенса за виски, раскланялся и ушел. Как только Стивенс закрыл за Огденом входную дверь, сиделка вышла к нему в холл, взяла его за руку и заговорила очень быстро:

– Истинная причина моего прихода к вам заключается в том, что я хочу поговорить с вами. Я знаю, что все это ерунда, но тем не менее я хотела предупредить вас, что…

Входная дверь снова открылась и появилась голова Огдена.

– Я прошу прощения, – произнес он, осклабясь. – Здесь оказывается любовное свидание! Хотя вряд ли – ведь жена спит на втором этаже… Но, может быть, ее нет? Я заметил, что гараж пуст, и подумал, что вам будет скучно вдвоем…

– Убирайтесь! – холодно приказал Стивенс.

– Ох, ох! Я также заметил, что в вашей комнате горит лампа. Мэри всегда спит при свете?.. – Убирайтесь! – повторил Стивенс.

Видимо, что-то в тоне Теда испугало Огдена. Но, тем не менее, когда Стивенс с мисс Корбет вышли из дома и направились в Деспард Парк, он на небольшом расстоянии ехал за ними в машине.

Огромная вилла уже стала появляться из скрадывавшего звуки тумана, когда неожиданно раздался стук дверного молотка. Звук тут же исчез, и тишина стала еще более гнетущей.

– О, Боже! – воскликнул Огден, подъехав к дому и вылезая из машины. – Вы не думаете, что все они тоже…

Обращался он к человеку, который стоял на крыльце. Человек этот держал в руках кожаный портфель, взгляд его был прям и решителен; одет он был очень аккуратно в плащ цвета морской волны и серую фетровую шляпу. Светлые волосы придавали лицу моложавость. Однако виски покрывала седина.

– Вы не отсюда? – спросил он. – Кажется, в доме ни кого нет. Меня зовут Бреннан, я из полиции.

Огден тихонько присвистнул, и Стивенсу показалось, что он сразу начал оправдываться:

– Возможно, хозяева легли поздно и крепко спят. Неважно, у меня есть ключи. Меня зовут Огден Деспард, я тоже живу здесь. Чем мы обязаны столь ранним визитом, инспектор?

– Капитан, – резко, как будто Огден вызвал в нем неприязнь, поправил его Бреннан. – Видимо, мне нужен ваш брат. Если…

Дверь раскрылась так неожиданно, что рука Бреннана, собравшегося было снова постучать дверным молотком, повисла в воздухе. На пороге появился Партингтон, одетый по-парадному и выбритый настолько тщательно, что казалось, будто он шлифовал свое лицо пемзой.

– Меня зовут Бреннан, – произнес капитан, кашлянув. – Я из полиции.

Сцена, последовавшая вслед за этим, произвела на Стивенса удручающее впечатление. Лицо Партингтона стало землистого цвета, ноги его подкосились, и если бы он не ухватился за наличник двери, то, наверное, упал бы.

Глава XII

– Вам нехорошо? – непринужденно спросил Бреннан и поддержал его за локоть.

– Полиция… – повторил Партингтон – Ничего, ничего, все в порядке, хотя, если бы я вам сказал, что все не в порядке, вы бы меня все равно не поняли. – Почему же?

Партингтон захлопал ресницами, и Стивенсу показалось, что он пьян. Однако это было не так.

– Бреннан! – воскликнул Партингтон. – Мне кажется, что это имя… Скажите-ка, а не вы ли это рассылали телеграммы всем собравшимся здесь, прося их приехать?

– Вы заблуждаетесь, – сказал капитан. – Я не посылал никаких телеграмм. Наоборот, я хотел бы узнать, кто послал письмо мне. Я желаю поговорить с мистером Деспардом, мистером Марком Деспардом. Комиссар послал меня повидаться с ним.

– Доктор сегодня не в своей тарелке, капитан, – вкрадчиво вмешался Огден и добавил, повернувшись к Партингтону: – Вы наверное не помните меня? Меня зовут Огден. Я учился в колледже, когда вы… нас покинули. А это, если вы также забыли, Тед Стивенс, с которым вы познакомились минувшей ночью. Это мисс Корбет, которая была сиделкой дяди Майлза.

– Наконец-то, Марк! – воскликнул Партингтон.

Дверь из комнаты раскрылась, осветив темный холл и Марка Деспарда. На нем был плотный серый свитер со скрученым воротником.

– Дорогой брат, – обратился к нему Огден, – кажется, у нас предвидятся кое-какие хлопоты. Представляю тебе капитана Бреннана из бюро по расследованию убийств.

– Я вовсе не из этого бюро, – раздраженно возразил Бреннан. – Я здесь по поручению комиссара полиции. Вы мистер Марк Деспард?

– Да. Входите же, прошу вас.

Марк отстранился, пропуская гостя, и добавил непривычным для него безликим голосом:

– Я прошу извинить меня за некоторый беспорядок. Но моей сестре сегодня ночью было плохо… Мисс Корбет, вы не могли бы подняться к ней?.. Кроме того кухарка и служанка отсутствуют, но мы, конечно, попытаемся приготовить вам завтрак. Сюда, пожалуйста. Тед, Партингтон, не зайдете ли и вы?..

Огден едва мог поверить своим ушам.

– Что с тобой, Марк? Конечно же, я войду вместе с вами!

– Огден, бывает, что ты являешься душой компании, но иногда случаются и такие обстоятельства, при которых твое присутствие может только стеснять. Сейчас именно тот случай. Считай, что я все сказал.

Он захлопнул дверь перед носом своего брата. В комнате, куда вошли четверо мужчин, горел свет, а ставни были закрыты. Бреннан, повинуясь жесту Марка, уселся в кресло, положив шляпу и портфель на пол перед собой. Выяснилось, что он несколько лысоват, но и без шляпы лицо его по-прежнему казалось молодым.

Бреннан, видимо, размышлял, с чего начать разговор, наконец он взял портфель, открыл его и сказал:

– Вы знаете, почему я здесь, мистер Деспард, и полагаю, что могу говорить открыто при ваших друзьях. Вчера утром я получил вот это письмо. Прошу вас прочитать его вслух. Можете также убедиться, что адресовано оно было лично мне и отправлено из Криспена в четверг вечером.

Марк медленно развернул письмо и, прежде чем начать читать, долго его изучал.

«Майлз Деспард, как известно, скончался в Деспард Парке, в Криспене 12 апреля, умер не своей смертью. Он был отравлен. Если вы желаете получить этому подтверждение, вам достаточно будет обратиться к Джойсу и Редферну, фармацевтам на Уолнут стрит 218. На следующий день после кончины дяди Марк Деспард отвез им стакан с молоком и серебряную чашу, в которой были два яйца с портвейном. В чашке оказался мышьяк. Сейчас она спрятана в ящике бюро Марка Деспарда, а обнаружена она была в комнате Майлза Деспарда после его смерти. Кроме того, Марк Деспард в клумбе к востоку от дома похоронил труп кошки, жившей в доме. Скорее всего, кошка отравилась смесью, содержавшей мышьяк. Марк не совершал преступления, но он пытается скрыть его.

Убийство было совершено женщиной. Если вы ищете доказательства, допросите миссис Хендерсон, кухарку. Она видела женщину в комнате Майлза Деспарда в ночь, когда было совершено преступление, причем в тот самый момент, когда та протягивала Майлзу эту серебряную чашу. Кухарка не знает, что речь идет об убийстве, поэтому действуйте осмотрительно и тогда вы сумеете узнать немало полезных вам вещей. В настоящее время кухарка находится у своих знакомых в Франкфорде Лиз стрит 929.

Борец за справедливость.»

– Мне очень нравится подпись, – добавил Марк, отложив письмо.

– Важно то, мистер Деспард, – заметил Бреннан, – что это письмо правдиво. Вчера мы допросили миссис Хендерсон, и я был послан сюда комиссаром, одним из ваших друзей, чтобы помочь вам.

– Вы занятный сыщик, – сказал Марк и засмеялся.

Бреннан в ответ улыбнулся, и Стивенс подумал, что он никогда еще не присутствовал при столь быстром прекращении неприязненных отношений.

– Конечно, я понимаю, – сказал Бреннан, – что вы первым делом подумали, увидев меня. Вы вероятно ожидали, что я уподоблюсь ищейке, жаждущей крови, и примусь допрашивать людей, оскорбляя их? Позвольте мне заметить, что полицейский, поступающий подобным образом, недолго продержится на работе, особенно, если ему приходится иметь дело с влиятельными людьми или друзьями комиссара, как вы, например. Итак, я нахожусь здесь, как я уже сказал, в качестве представителя мистера Картелла, комиссара.

– Картелл, – повторил Марк, поднимаясь. – Ну конечно же! Он бы…

– Поэтому, – продолжал Бреннан, прервав его жестом, – я дал вам прочитать письмо. Мне хочется, чтобы вы были в курсе всех дел. Комиссар просил меня оказать вам любую посильную помощь в рамках закона. Мы с ним прекрасно поняли друг друга.

Марк кивнул, и Стивенс подумал, что Бреннан выбрал наилучший способ поведения – завоевать к себе дружеское расположение. Без сомнения, полицейский был ловким человеком.

– Когда я вчера получил это письмо, я немедленно передал его комиссару. Он не думал, что речь идет о чем-то важном, я тоже так считал, но тем не менее решил, что мне все же следует отправиться к Джойсу и Редфену.

Он вытащил из своего портфеля отпечатанный на машинке листок.

– Однако эта часть письма оказалась верной. Вы действительно ходили к фармацевтам в четверг 13 апреля и принесли на анализ стакан и серебряную чашу. Вы сказали, что ваша кошка, судя по всему, отравилась, попробовав содержимое этой посуды. Вы также просили фармацевтов никому ничего не говорить, даже если их будут расспрашивать. Вы зашли к ним на следующий день и получили ответ такого содержания: в стакане яда нет, а в чашке содержится два грана мышьяка. Я верно говорю, не так ли?

Без сомнения, Бреннан был человеком, знающим свое дело. Вкрадчивыми кошачьими манерами и прямо-таки восточной любезностью он умел расположить к себе собеседника и получить от него много информации. Он очень легко заставил Марка рассказать ему всю историю болезни и смерти Майлза Деспарда и пришел к естественному заключению, что если и имело место отравление, то яд подавался, видимо, в этой серебряной чаше.

Затем Бреннан рассказал, как он допрашивал миссис Хендерсон. Его рассказ об этом был немного туманным и неопределенным, и Стивенс догадался, что Бреннан, стараясь, видимо, создать непринужденную обстановку, представился другом Марка и дал ей возможность посудачить и посплетничать. Он признал, что миссис Хендерсон ни о чем не догадывалась до того момента, как была приглашена к комиссару полиции. Но потом у нее случился настоящий нервный припадок, она кричала, что предала Деспардов и что никогда больше она не посмеет предстать перед ними.

Бреннан прочитал показания миссис Хендерсон, в них содержалось все, о чем она рассказывала Марку. Единственное различие заключалось в том, что в показаниях исчезла вся странность атмосферы. Отпечатанный текст не содержал ничего сверхъестественного и даже просто необычного.

Бреннан заметил по этому поводу доверительным тоном:

– Однако, мистер Деспард, есть во всем этом и одна странная деталь. Мисс Хендерсон говорит – это ее собственные слова – что «женщина прошла сквозь стену». Мисс Хендерсон не смогла или не захотела их уточнить. Она лишь добавила, что стена, как показалось ей, «немного изменилась, потом изменилась еще». Тут вмешался комиссар: «Я пытаюсь понять вас, миссис. Вы имеете в виду потайной ход? Это вполне вероятно, ведь ваш дом очень старый»…

Марк сидел неподвижно, руки в карманах, в упор глядя на сыщика. Его лицо, так же как и лицо Бреннана, казалось невозмутимым.

– И что же ответила миссис Хендерсон?

– Она сказала: «Да, я думаю, что это так». Вот об этом я и хотел вас спросить. Я часто слышал разговоры о потайных ходах, но должен признаться, что до сих пор не видел ни одного. Поэтому мне особенно интересно это обстоятельство. В самом деле, есть ли потайная дверь в комнате вашего дяди, мистер Деспард?

– Я тоже слышал об этом.

– Но можете вы ее показать?

– Сожалею, капитан. Некогда такая дверь действительно существовала, и вела она в крыло дома, но теперь его нет, оно разрушено, и я никогда не видел пружины или какого-нибудь механизма, которые бы открывали ее.

– Хорошо, – сказал Бреннан. – Я объясню вам причины, по которым я спросил вас об этом. Дело в том, что, если бы мы смогли убедительно доказать, что миссис Хендерсон лжет, у нас были бы все основания подозревать в совершении преступления именно ее.

Наступила короткая пауза, затем капитан продолжал:

– Так, мы знаем, что убийство было совершено около двадцати трех часов пятнадцати минут. У нас есть чаша, содержащая яд. Есть описание платья женщины, которая…

– Короче, – прервал его Марк, – у нас есть все, чтобы сделать вывод, что преступление действительно было совершено.

– Точно! – быстро подтвердил Бреннан. Казалось, что его восхитило, как верно Марк оценил ситуацию. – Мы позвонили доктору Бейкеру. – продолжил он, – и спросили, не думает ли он, что мистер Майлз Деспард был отравлен. Доктор ответил, что мы сошли с ума и что это невозможно. Однако он признал, что состояние мистера Майлза Деспарда в момент смерти аналогично состоянию, которое бывает при отравлении мышьяком. Разумеется, мы прекрасно понимаем его поведение. Любой семейный врач постарается избежать каких-либо оценок в таком сложном вопросе. Тотчас комиссар попытался связаться с вами, чтобы выяснить ваше мнение по этому поводу. Но он не мог застать вас ни в бюро, ни дома…

– Да, действительно, – подтвердил Марк, выдерживая взгляд детектива, – я ездил в Нью-Йорк, чтобы встретить одного моего друга, прибывшего из Англии, мистера Партингтона, присутствующего здесь.

Партингтон, сидевший около камина, поднял голову, но промолчал.

– Да, – коротко подтвердил Бреннан. – Это мы выяснили. Ну, а теперь давайте проанализируем факты. Переодетая женщина находилась в комнате. От мисс Хендерсон мы знаем, что ваша жена, ваша сестра и вы сами присутствовали той ночью на маскараде в Сент-Девиде. Однако, судя по всему, женщина в комнате – это ваша жена, так как на следующий день миссис Хендерсон случайно увидела костюм миссис Деспард и узнала в нем то самое платье, которое было на таинственной даме… Спокойно! Я довожу до вашего сведения факты. Вчера мы не сумели связаться ни с вашей женой, ни с сестрой, так как они тоже находились в Нью-Йорке. Поэтому комиссар решил проверить все события и действия в ночь с двенадцатого на тринадцатое апреля. Это было легко, так как он хорошо знал и хозяев бала и всех присутствующих на нем. Кроме того, у меня есть рапорты относительно поведения каждого из вас, наиболее подробные в критический момент, около двадцати трех часов пятнадцати минут. Я еще познакомлю вас с их содержанием.

Возникло нечто вроде паузы, в течение которой каждый почувствовал, что в комнате, кажется, становится жарко. Краем глаза Стивенс заметил, как двигается дверь: кто-то с самого начала подслушивал. Стивенс подумывал было, что это Огден, но когда дверь открылась, он увидел Люси. Она осторожно вошла и встала около двери, опустив руки. Темные волосы подчеркивали ее бледность.

– … Начнем с вас, мистер Деспард, – продолжал Бреннан, сделав вид, что не заметил ее появления. – Да, да. Я прекрасно понимаю, что вряд ли можно принять вас за маленькую женщину, которая к тому же была в декольтированном платье. Именно поэтому мы и установили, что вы не надевали на лицо маску и добрых две дюжины человек готовы поклясться, что вы не покидали их ни на минуту. Вот все, что касается вас.

– Дальше, – сказал Марк.

– Далее имеется мисс Эдит Деспард, – сказал Бреннан, пробежав глазами листок. – Она прибыла вместе с вами около двадцати одного часа пятидесяти минут. На ней был белый костюм с маленьким чепчиком, на лице – черная бархатная полумаска. С двадцати двух часов и до двадцати двух тридцати она танцевала, затем разговаривала с хозяйкой дома. Ваша сестра порвала свою кружевную юбку или что-то еще…

– Да, – сказал Марк. – Она очень сокрушалась по этому поводу, когда мы ехали домой.

– Хозяйка дома поинтересовалась у Эдит, не хочет ли та поиграть в бридж. Эдит согласилась и, пройдя в комнату, где находились столы для карточной игры, сняла свою полумаску, что было совершенно естественно. С двадцати двух тридцати и до двух часов ночи – времени, когда вы уехали – Эдит Деспард играла в бридж. Несколько человек готовы подтвердить это. Следовательно, полное алиби.

Бреннан откашлялся.

– Теперь переходим к вашей жене, мистер Деспард. На ней было платье из красного и голубого шелка с очень широкой юбкой, украшенной чем-то вроде драгоценных камней. На голове была вуаль, которая прикрывала затылок, на лице голубая полумаска с резными краями. По прибытии она сразу принялась танцевать, а около двадцати двух тридцати пяти или сорока минут ей позвонили по телефону…

– Позвонили по телефону? – воскликнул Марк. – В чужой дом! И кто же это был?

– Мы не сумели установить. Но этот факт помнят многие, так как мужчина, одетый в костюмчик уличного торговца – никто, кажется, не знает его, даже хозяева дома, – принялся расхаживать среди танцующих, играя роль, соответствующую его костюму. Он и сказал, что миссис Люси Деспард просят к телефону. Ваша супруга покинула зал, и метрдотель видел ее в холле около двадцати двух сорока пяти. Она направлялась к дверям и сняла свою полумаску. Видя, что миссис Деспард хочет выйти, метрдотель бросился открывать ей дверь, но она выскочила наружу раньше, чем он успел сделать это. Метрдотель видел, как пять минут спустя миссис Деспард, все еще без полумаски, возвратилась в холл. Она вошла в танцевальный зал и была приглашена на танец мужчиной, одетым в костюм Тарзана. Затем она танцевала еще с двумя кавалерами, имен которых мы не знаем. В двадцать три пятнадцать она танцевала с мужчиной, которого отметили все: высокого роста, тонкий как нитка, в маске смерти…

– Ну да! – воскликнул Марк, ударив ладонью по подлокотнику кресла. – Теперь я тоже вспомнил. Это старый Кенион, судья Кенион. Мы с ним потом пропустили по рюмочке…

– Да, мы знаем и это. Как бы то ни было, факт был замечен, так как хозяин дома сказал кому-то: «Смотрите, Люси Деспард танцует со смертью!» Ваша супруга подняла голову и на несколько мгновений сняла маску, чтобы получше разглядеть «смерть». Как я вам уже доложил, это было как раз в двадцать три пятнадцать. Следовательно, и здесь полное алиби! – заключил Бреннан, откладывая в сторону листок.

Глава XII

Марк Деспард, видимо, почувствовал огромное облегчение, поднялся и направился к Люси, говоря несколько театральным голосом:

– Позвольте мне представить вам ту, которая танцевала со «смертью». Капитан Бреннан, моя супруга.

Затем, правда, он тут же разрушил возникшее было шутливое настроение, прибавив:

– Какого черта вы не сказали нам обо всем этом сразу по прибытии и наводили страх от ощущения, что в нас подозревают преступников?

Однако внимание Стивенса было приковано к Люси и Бреннану.

Со своей обычной порывистостью Люси шагнула вперед, и в глазах ее зажглась живая искорка любопытства. Но она была все так же бледна и не выглядела уж очень обрадованной словами сыщика. Стивенс заметил, что она бросила мгновенный взгляд на Марка.

– Мне кажется, капитан, что я слышала разговор с самого начала. Возможно, вы специально подстроили, чтобы вышло именно так. Есть некоторые обстоятельства, которые требуется уточнить… – Она, казалось, готова была расплакаться. – Я не знала, что случившееся так серьезно… хотя можно было бы и догадаться… В общем, я вам очень благодарна.

– О, это мой долг, миссис Деспард, – не без удивления сказал Бреннан. Он стоял перед Люси, покачиваясь с ноги на ногу и избегая ее взгляда. – Однако, хочу заметить, что вы очень правильно поступили, вернувшись вскоре после того, как покинули бал. И прекрасно, что метрдотель видел, как вы возвращаетесь. Не случись этого, вы бы оказались в очень сложной ситуации…

– Однако, Люси, – строго сказал Марк. – Кто тебе звонил, и куда ты ходила?

Она сделала небрежный жест, и ответила, не глядя на мужа:

– О, это неважно. Я объясню тебе позднее. Мистер Бреннан, Марк только что спросил вас о том, почему вы не рассказали нам все это тотчас после прибытия. Мне кажется, что я догадываюсь о причине. Я слышала, что о вас говорят. В некотором роде меня даже пытались восстановить против вас. – Она улыбнулась. – Я не хотела бы вас обидеть, но правда ли, что коллеги зовут вас Лисом?

Бреннан вовсе не обиделся, он улыбнулся и широко махнул рукой.

– О, не стоит верить всему, что говорят, миссис Деспард. Мои молодые коллеги…

– Утверждают, что вы всегда прячете в рукаве несколько козырей. И сейчас также? – серьезно спросила Люси.

– Если я сейчас поведаю вам, какой у меня козырь… – медленно начал он и неожиданно спросил: – А где вы слышали обо мне?

– Трудно сказать. Однако слова запомнились… Может быть, от комиссара… Хотя нет! Ведь все эти телеграммы к нам с просьбой вернуться домой подписаны вами?

– Нет. Я вам ничего не посылал. Напротив, я сам от кого-то получил послание. Надо в этом разобраться. Оно подписано «Борец за справедливость». Ясно, что автор в курсе всего происходящего. Кто мог его послать?

– Мне кажется, я сумею ответить на ваш вопрос, – сказал Марк.

Он быстро подошел к маленькому секретеру и откинул крышку, под которой обнаружилась старая пишущая машинка «Смит Фёст». Не найдя листка бумаги, Марк вынул из кармана письмо и заправил его в каретку.

– Попробуйте эту машинку, – попросил он капитана. – И сравните шрифт со шрифтом письма, которое получили вы.

Бреннан с важным видом нацепил на нос очки в роговой оправе и сразу сделался похожим на некоего виртуоза, приготовившегося ударить по клавишам фортепьяно. «Да будет мир на земле для всех добрых людей», – отстучал он, сравнил буквы и объявил:

– Я не эксперт, но идентичность оттиска бросается в глаза. Конечно же, письмо мне напечатали именно на этой машинке. И кто же, по-вашему, это сделал?

– Совершенно ясно, что Огден, – ответил Марк. – Я это понял, как только взял в руки ваше письмо. Огден единственный в доме, кто умеет печатать. – Марк повернулся к Стивенсу и Партингтону: – Он выдал себя, когда упомянул о кошке. Помните, прошлой ночью, обрисовывая вам суть дела, я сказал, что в момент, когда я хоронил животное, по парку проехала машина Огдена, и я испугался, что он заметил меня. Теперь ясно, что он все видел, но до сих пор это скрывал.

– Так, по-твоему, он разослал нам эти телеграммы? – воскликнула Люси. – Но это ужасно, Марк? Зачем он так поступил?

– Не знаю, – устало опускаясь в кресло, сказал Марк. – Ведь Огден, в общем-то, не злой. Он не стал бы делать это с дурными намерениями… впрочем, я ничего не понимаю… Может быть, он посчитал, что сумеет извлечь из всего этого какую-то пользу… Он обожает устраивать такие вещи, а потом наблюдать, кто и как реагирует. Огден относится к тому типу людей, которые могут пригласить на ужин двух заклятых врагов и посадить их напротив друг друга. Это желание сильнее его самого, а потому…

– Ну что ты, Марк! – сердито оборвала его Люси. – Кажется, ты вообще не можешь поверить, что встречаются люди, способные совершить зло. С Огденом что-то не в порядке. Он очень изменился, раньше он никогда не был таким. Огден, как мне кажется, определенно ненавидит Мэри Стивенс… Простите, Тед!.. Неужели ты можешь допустить, что он без всякого злого умысла отправил письмо, в котором обвиняет члена семьи в совершении преступления?

– Откуда мне знать? Конечно, он иногда смахивает на шпиона и юного негодяя… Я думаю, не догадался ли он, что мы собираемся открыть скле…

Марк оборвал фразу. Возникла почти физически ощу­тимая тишина, в которой слышалось лишь ритмичное посту­киванье. Это Бреннан, сняв очки, отбивал ими такт по поверхности секретера. Он поглядывал на всех с приветливой улыбкой и наконец произнес:

– Продолжайте, продолжайте, мистер Деспард. Не останавливайтесь. Вы собирались сказать «склеп». Я играл с вами в открытую и жду, что вы ответите мне тем же.

– Лис… – прошептал Марк и спросил: – Не означает ли сказанное, что вы в курсе и этого дела?

– Означает. И этот вопрос беспокоит меня больше всего. Я жду, не расскажете ли вы мне, что же вы там обнаружили?

– Вы мне не поверите.

– Можете быть уверены в обратном, мистер Деспард. Я в курсе всех ваших дел с того самого момента, как вы отправились в Нью-Йорк встречать доктора Партингтона. За вами наблюдали.

– Вы в курсе того, что произошло этой ночью?

– Да. Я могу рассказать вам все, начиная с восемнадцати часов пятнадцати минут, когда вы вернулись сюда вместе с мистером Партингтоном, и до двадцати одного часа сорока минут – времени, когда вы принялись открывать склеп. Проникли вы в него без четверти двенадцать.

– Значит, Хендерсон был прав, когда говорил, что ему кажется, будто за нами наблюдают! – зло заметил Марк.

– В двадцать восемь минут первого, – продолжал Бреннан, – доктор Партингтон, мистер Стивенс и Хендерсон выскочили из склепа так поспешно, что наш человек решил, будто случилось нечто неприятное, и проследил за ними. Но выяснилось со всей очевидностью, что они просто не могли больше находиться в подземелье, им хотелось подышать свежим воздухом. Хердерсон и Стивенс, захватив табуретки, снова вошли в склеп в тридцать две минуты первого. Доктор Партингтон присоединился к ним в тридцать пять минут. В ноль часов сорок минут наш человек слышал, как вы с шумом двигали мраморные урны. В ноль пятьдесят пять вы все окончательно вышли из склепа и направились к дому Хендерсона…

– Вы бы могли не рассказывать так подробно, – пробормотал Марк. – Мы и сами все это знаем. Неважно, что мы делали, я бы хотел знать, слышал ли ваш наблюдатель, о чем мы говорили? Разобрал ли он наши слова?

– Да, он почти все слышал, и тогда, когда вы находились в гулком склепе, и когда перешли в комнату Хендерсона, где были открыты окна.

Марк, казалось, был раздавлен этими словами, поэтому Бреннан поспешил смягчить впечатление и добавил, снова надев очки:

– Я рассказал вам все это только для того, чтобы объяснить причину своего столь раннего визита. В три часа, когда Берк, наш наблюдатель, оставил вас, подчиняясь приказу не вмешиваться в ваши действия, он прямиком направился ко мне и разбудил меня. Я никогда не видел его таким взволнованным. «Капитан, они все спятили! – сказал он. – Они говорят о мертвецах, которые воскресают! Они говорят, что старик сам вышел из гроба, и поэтому им его не найти!» Вот я и поспешил к вам.

– Ну что ж, мы к вашим услугам! – сказал Марк, насмешливо глядя на него. – Вы думаете, что столкнулись здесь с явлением массового психоза?

– Вовсе нет, – сказал Бреннан, рассматривая кончик своего носа.

– Но вы верите, что тело исчезло из склепа?

– Вполне возможно! Берк был очень категоричен по этому поводу. Он сказал, что вы обсудили все возможные варианты. Ему было очень страшно после вашего ухода самому залезать в одиночку в склеп, однако…

Он замолчал и посмотрел на кожаный портфель.

– Однако что? – спросил Марк, скривившись. – С самого начала нашей встречи вы ведете себя как фокусник, который вытаскивает кроликов из своего цилиндра. Ну, сколько еще их там у вас?

– Достаточно, – спокойно признался Бреннан. – Мне, например, до мельчайших подробностей известны поступки всех членов семьи в ту самую ночь… Ваша ошибка, мистер Деспард, – продолжил он после паузы, – в том, что вы все свели к миссис Деспард. Я хочу сказать, – поспешил он уточнить, – что вы были испуганы вероятностью того, что виновна ваша жена или сестра. Но надо обдумать и другие версии. Начнем с вашего брата, мистера Огдена Деспарда. Миссис Хендерсон сказала нам вчера, что он был в городе, и по случайности нам удалось узнать, чем он занимался в ночь, когда произошло убийство.

– Насколько я помню, – сказал Марк, – он намеревался поужинать со своими бывшими одноклассниками в Бельвю-Стретфорд, но мы надолго задержали его, уговорив дождаться возвращения миссис Хендерсон, и он, вероятно, опоздал. Я прекрасно помню, что, когда мы в половине десятого уезжали на маскарад, он еще находился здесь.

– Интересно.. – начала было Люси, но осеклась.

– О чем вы хотели спросить, миссис Деспард?

– Нет, ни о чем. Продолжайте.

– То, что вы говорите, мистер Деспард, правильно. Миссис Хендерсон также вспомнила об этом и, рассказав нам, облегчила нашу задачу. Он приехал в Бельвю-Стретфорд около двадцати двух тридцати пяти. Ужин уже кончился, но разговоры были в самом разгаре. Многие видели, как он вошел. Вскоре несколько одноклассников, снявших комнаты в этом отеле, устроили у себя выпивку, и он принял в ней участие. Огден Деспард оставался с ними до двух часов ночи. Вывод: у него тоже полное алиби. Полагаю, что никто не принял бы его за таинственную посетительницу вашего дяди, но в моих правилах проверить все версии. Затем у нас есть еще Мира Корбет, дипломированная сиделка. – Бреннан с улыбкой поднял голову от своего листка. – Я не думаю, что сиделка заинтересована в том, чтобы убивать своих больных, но и эту версию пришлось проработать. Мы допросили ее и проверили ее слова.

– Вы… вы хотите сказать, что она давала показания о событиях, которые произошли в то время, когда она работала здесь?

– Да.

Люси настороженно, будто учуяв ловушку, посмотрела на капитана.

– У вас, наверное, есть еще какой-нибудь козырь в вашем рукаве, – сказала она. – Мисс Корбет рассказывала о маленьком пузырьке, исчезнувшем из ее комнаты?

– Да.

– Ну и? – нетерпеливо спросил Марк. – Выяснила она, кто взял эту склянку?

– Она подозревает двух человек, – ответил Лис. – Но к этому мы еще вернемся. А действия ее таковы. Той ночью у нее был выходной. Она приехала к себе на Спринг-Гарден-стрит в девятнадцать часов. Поужинав, мисс Корбет отправилась со своей подругой в кино. Вернулась она в двадцать два часа и легла спать. Это было подтверждено другой сиделкой, которая живет с ней в комнате. Еще одно алиби… И наконец, мы имеем Маргарет Лайтнер, вашу служанку, уроженку Голландской Пенсильвании.

– Маргарет? – вскричала Люси. – Даже ею вы поинтересовались? Я помню, что отпустила ее на свидание с возлюбленным.

– Да. Мы нашли этого возлюбленного, так же как и другую пару, которая провела вечер вместе с ними. Они были в машине и не выходили от двадцати двух тридцати и до полуночи. Таким образом, Маргарет Лайтнер не может быть женщиной, которая находилась в комнате вашего дяди в двадцать три часа пятнадцать минут.

– В таком случае, уважаемый, – сказал Марк, – вы уже исключили всех. Не остается никого, кто мог бы совершить убийство.

– Из вашего дома – никого, – спокойно пояснил Бреннан.

Он насладился тишиной, которая последовала за его словами, затем продолжал:

– Какие у вас у всех лица! Не правда ли, я вас порадовал? А теперь давайте думать дальше. Ваш дядя был отравлен женщиной. Эта женщина знала, что ночью с двенадцатого на тринадцатое апреля почти все вы будете отсутствовать и что миссис Деспард отправилась на маскарад. Она даже знала, в каком костюме. Поэтому она и явилась сюда, одетая как миссис Деспард, включая вуаль на затылке и полумаску. Она знала, что если даже ее и увидят, то примут за миссис Деспард. И то, что она придумала, было очень умно.

Однако этого ей было мало. Миссис Деспард отправилась на бал в маске, но вполне возможно, что ее могли увидеть и таким образом составить ей абсолютно твердое алиби. Поэтому отравительница позвонила в Сент-Дэвид… Мы не знаем, кто звонил и что было сказано. По крайней мере, миссис Деспард не выражает большого желания рассказать нам об этом.

Люси открыла было рот, покраснела, смешалась и промолчала.

– Это не так важно, – мягко сказал Бреннан. – Я готов поспорить, что этот телефонный звонок не имел никакой другой цели, кроме как заставить миссис Деспард выйти. И тем самым помешать ей в дальнейшем подтвердить свое алиби на тот момент. Вы помните, что звонок был в двадцать два сорок?.. Если бы миссис Деспард вышла и отсутствовала минут сорок пять или час… Вы улавливаете? Но миссис Деспард передумала и не уехала.

Наша отравительница совершенно не боялась быть узнанной, и я скажу вам почему. Потому что она проникла в комнату через потайной ход. Но миссис Хендерсон захотелось послушать радио, и отравительница тут же поняла, что на веранде служанка. И отделена от нее только стеклянной дверью и более или менее плотной занавеской. Миссис Хендерсон очень настаивала на том факте, что женщина ни разу не пошевелилась и не повернулась, пока была в комнате. Это объясняется очень просто – если бы она обернулась, то была бы узнана.

– Ну, а теперь ваша очередь немного поразмыслить. Вам остается только найти кого-нибудь из друзей, хорошо знающих ваш дом и ваши планы на тот вечер. Вы догадываетесь, кто бы это мог быть?

Люси и Марк посмотрели друг на друга.

– Но это невозможно! – воскликнула Люси. – Видите ли, мы живем здесь в некотором отдалении ото всех и не часто покидаем дом. Бал-маскарад был редким исключением, и у нас нет близких друзей, кроме… Она замолчала.

– Кроме кого? – настаивал Бреннан.

Люси медленно повернулась к Стивенсу.

Глава XIV

Стивенс почувствовал, что все те мысли, догадки и подозрения, которые он так старательно прятал в своей душе и гнал от себя, вдруг снова нахлынули на него. Развязка приближалась!

– Кроме Теда и Мэри, разумеется, – сказала Люси с неловкой улыбкой.

Стивенсу показалось, что он буквально видит все, происходящее в душе Марка. Вот он представил Мэри… Его лицо отразило растерянность… Он снова подумал о высказанном только что предположении, и губы его растянулись в улыбке…

– Видишь, как нелепо получается, – сказал Марк. – Еще вчера ты спрашивал меня, как я могу выносить даже мысль о том, что обвиняют мою жену. Кажется, роли переменились. И теперь я в свою очередь могу задать тебе тот же самый вопрос.

– Верно, – стараясь казаться непринужденным, сказал Стивенс. – Хотя, спрашивая, я вовсе не подозревал Люси. Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

Между тем, вовсе не Марк беспокоил его. Краем глаза он продолжал наблюдать за Бреннаном и пытался разгадать, что скрывалось под вежливым выражением его лица. Что ему уже известно? У Стивенса возникло странное ощущение, что он уже видел однажды всю эту сцену… Он понял, что следующие минуты станут одними из важнейших в его жизни, так как надо будет противостоять Лису… Как же жарко было в комнате!

– Тед и Мэри? – повторил Бреннан именно с той интонацией, которую и предвидел Стивенс. – Полагаю, что речь идет о вас и вашей жене, мистер Стивенс?

– Совершенно верно.

– Хорошо. Вы можете ответить мне как мужчина мужчине, были ли у вас или у нее какие-то причины, чтобы отравить Майлза Деспарда?

– Ну, конечно, не было. Мы едва его знали. Я разговаривал с ним не более дюжины раз, а Мэри еще меньше. Все здесь могут это подтвердить.

– Однако вы не кажетесь слишком уж удивленным.

– Удивленным чем?

– Тем, что вас обвиняют, – сказал Бреннан.

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «удивление». Я не собираюсь подпрыгивать и кричать: «На что вы намекаете, черт побери?» Я знаю, что вы расследуете преступление, и понимаю, что вы обязаны рассмотреть все возможные варианты. Ведь вывод еще не сделан, не так ли?

– Я рад тому, что вы очень понятливы. Я не имею удовольствия быть знакомым с вашей супругой, мистер Стивенс. Она такого же роста и сложения, как миссис Деспард? Вы что скажете, миссис Деспард?

Глаза Люси странно блестели, Стивене еще ни разу не видел в них подобного выражения, и это не переставало беспокоить его.

– Да, она почти моего роста, – признала Люси. – Но… О! Это абсурд! Вы не знаете Мэри! К тому же…

– Спасибо, Люси, – перебил ее Стивенс. – Миссис Деспард, я думаю, хотела сказать об одной важной детали, которая, вероятно, может разрушить вашу гипотезу, капитан. Постарайтесь понять меня. Вы утверждаете, что отравительница одела костюм, похожий на костюм Люси, для того, чтобы ее приняли за Люси?

– Да, совершенно точно.

– Хорошо. И установлено, что эта женщина была без шляпки, и вообще без чего бы то ни было на голове, кроме вуали. Верно?

– Так. Потому что костюм миссис Деспард этого не предполагал.

– В таком случае, – заявил Стивенс, – вы можете вычеркнуть Мэри из числа подозреваемых. У Люси, как вы сами можете в этом убедиться, волосы, которые поэты сравнивают с вороновым крылом, тогда как Мэри – блондинка. Следовательно…

– Не спешите, – сказал Бреннан, поднимая руку. – Мы расспрашивали миссис Хендерсон по поводу волос той женщины, и она утверждает, что ничего не может сказать об их цвете. Она говорит, что освещения было недостаточно. Значит, вы еще ничего не доказали.

– Освещение не позволило ей различить цвет волос, и в то же время она рассуждает о цвете платья? Более того, лампа располагалась за сидящей женщиной, и миссис Хендерсон видела силуэт – в вуали или без, но, если бы она была блондинка, вокруг ее головы было бы нечто вроде нимба. Миссис Хендерсон ничего не заметила. Значит, речь идет все же о женщине с волосами черными, как у Люси, или темной шатенке, как Эдит.

Он помолчал.

– Но предположим, все же, что Мэри захотела сойти за Люси, блондинка за брюнетку. В таком случае не стоило ли ей подумать о том, чтобы после переоблачения и надевания полумаски надеть еще и обыкновенную вуаль на волосы, которые с превеликим трудом можно принять за черные?

– Все! Конец первого раунда! – объявил Марк. – Он переигрывает вас, капитан! А я уже собрался было по-дружески помогать тебе, Тед! Но вижу, что в этом нет необходимости. Предупреждаю вас, капитан, что этот малый не уступит и иезуитам!

– Это рассуждение кажется мне довольно верным, – признал Бреннан, – хотя мы и ушли несколько в сторону от существа дела. Давайте вернемся к главному! Где провели вы и ваша жена ночь с двенадцатого на тринадцатое апреля?

– Здесь. В Криспене. Я признаю это.

– Почему вы говорите «признаю»?

– Потому что это не совсем обычно для нас. Как правило, мы приезжаем сюда на уикэнд, а двенадцатое апреля – среда. Но у меня были кое-какие дела в Филадельфии.

– Миссис Стивенс знала, что вы собираетесь на маскарад? – спросил Бреннан, повернувшись к Люси. – И видела ли она костюм, который вы должны были надеть?

– Да, знала. Мэри зашла к нам после полудня, чтобы сообщить, что они проведут ночь в своем коттедже, и спросить, каковы наши планы на вечер. И я показала ей почти готовое платье. Я сшила его сама, копируя платье с портрета, который висит у нас в галерее.

– Можно мне спросить вас кое о чем, Люси? – вмешался Стивенс. – Именно в среду после полудня Мэри впервые узнала об этом платье?

– Да. Я начала шить его только в понедельник.

– Можно ли изготовить точно такое же платье самостоятельно, без образца – у портного, или еще где-нибудь?

– Конечно, нет! – резко ответила Люси. – Оно очень необычное. И очень сложное. Еще раз объясняю вам, что я взяла за модель картину. Я никогда не видела похожего платья, именно поэтому…

– С того момента, как Мэри увидела это платье, и до того, когда таинственная посетительница была замечена в комнате вашего дяди, мог ли кто-нибудь изготовить что-нибудь похожее?

– О, Господи, нет же! – воскликнула Люси. – Это же очевидно… Как я сама об этом не подумала? Мне потребовалось три дня, чтобы завершить работу, а у Мэри даже не было времени, чтобы рассмотреть как следует детали. К тому же, я сейчас только вспомнила, что она оставалась со мной до половины седьмого. Затем отправилась за вами на вокзал.

Стивенс повернулся и посмотрел на Бреннана. Первый раз после их встречи тот, казалось, находился в замешательстве. Однако Лис попытался скрыть это за улыбками и любезностями.

– Ну что же делать? Я должен полностью довериться вам в этом деле, не так ли, миссис Деспард? Проблемы пошива одежды это не мой профиль, но все же я думаю, что работая быстро…

– Это абсолютно невозможно! – тоном, не терпящим возражений, перебила его Люси. – Представьте, дорогой капитан, что только для того, чтобы вшить бижутерию, мне потребовался почти целый день. Да вы спросите Эдит!

Бреннан почесал затылок.

– И все же, ведь кто-то же скопировал платье! Но оставим пока этот вопрос, так как мы снова уходим от главного. Мистер Стивенс, как вы провели вечер двенадцатого апреля?

– С женой. Мы остались дома и легли спать довольно рано.

– Когда?

– Около половины двенадцатого, – сказал Стивенс, прибавляя час. Это была его первая существенная ложь, и ему показалось, что голос предает его.

– Каким образом вам удалось заметить время?

– Дело в том, что мы впервые ложились спать в Криспене в будний день, и я поставил будильник, чтобы не опоздать на поезд в Нью-Йорк.

– Кто-нибудь может подтвердить все, что вы сказали? Служанка, например.

– Нет. Служанка убирает у нас днем, и ночует в коттедже.

Казалось, Бреннан принял какое-то решение. Он сунул очки в верхний карман куртки и, хлопнув по коленям, поднялся. Теперь он уже не выглядел таким добродушным, как раньше.

– Если вы не будете возражать, миссис Деспард, – сказал он, – то одну загадку во всем этом деле мы сможем разрешить немедленно. Мисс Корбет, сиделка, находится в доме, я хотел бы задать ей один вопрос по поводу похищения.

– Она с Эдит. Я разыщу ее, – сказал Марк, с опаской поглядев на сыщика. – Я рад, что вы изменили направление ваших поисков. История с платьем не доказала ничего. Мы не стали ни на йоту менее убежденными в том, что Мэри к этому делу не имеет никакого отношения…

– Однако ты допускал мысль, что я могла быть в чем-то замешана! – восклинула Люси.

Эти слова едва не привели Марка в бешенство, и спустя мгновение она уже пожалела о том, что не сдержалась. Люси отвернулась, стараясь не глядеть на мужа, и горящие глаза ее, казалось, были поглощены созерцанием картины, висевшей над каменным камином.

– Я никогда этого не думал, Люси, ведь надо же исследовать все факты! Было платье, появление, чаша, женщина!..

– Вот именно в этом я и упрекаю тебя, – сказала Люси, все еще продолжая разглядывать картину. – В том, что ты решил обсудить все это с посторонними людьми, не поговорив прежде со мной.

Марк, казалось, был тронут и согласился, быть может, невольно.

– Конечно, это не те проблемы, которые обсуждают с кем бы то ни было, но я был так потрясен… Хотя… хотя, я был бы потрясен еще сильнее, если бы и раньше знал, что какой-то телефонный звонок едва не заставил тебя покинуть бал. Я не знал о нем, я…

– Замолчи, безумец, – вдруг по-французски сказала Люси, продолжая смотреть на картину. – У сыщиков длинные уши. Уверяю тебя, мне позвонили вовсе не для того, чтобы назначить свидание!

Марк покачал головой и покинул комнату, но все его поведение выдавало гнев. На пороге он дал знак Партингтону, и тот, жестом извинившись перед всеми, находившимися в комнате, последовал за ним в холл.

Во время всей этой сцены Стивенс думал о Бреннане – отступил ли тот или готовится к новой атаке?

Люси опустила взгляд и улыбнулась.

– Простите меня, мистер Бреннан, – сказала она. – Это последний и, к сожалению, дурной крик моды – говорить по-французски, как будто вокруг дети и нежелательно, чтобы они знали, о чем идет речь. Но все, что я сказала, очень банально, и думаю, что вы прекрасно меня поняли.

Бреннан явно симпатизировал Люси.

– Кажется, вас слишком волнует этот телефонный звонок, миссис Деспард. Меня же – нет, хочу вас в этом заверить. Я не знаю, о чем шла речь, но, тем не менее, я не хотел бы, чтобы вы беспокоились по этому поводу. Мы должны заняться более важными делами…

– Но какими? – воскликнула Люси. – Расскажите нам, пожалуйста! Вся эта история настолько полна привидениями, дикостями и странностями! Исчезновение тела дяди Майлза лишь одна из них. Я не представляю, с чего здесь можно начать…

– С обнаружения тела, разумеется, – сказал Бреннан. – Мы не можем обойтись без этого. Ваш дядя, без всякого сомнения, был отравлен, и убийца, узнав, что мистер Деспард собирается вскрыть склеп, опередил его, чтобы спрятать тело. Однако мы не сможем доказать, что отравление имело место, если не найдем труп. Не спрашивайте меня, однако, каким образом могло произойти скрытное проникновение в склеп – я не обнаружил потайного хода… По крайней мере, пока!..

Нахмурившись, он повернулся к Стивенсу.

– Я все же хочу дать вам кое-какую справку… Бесплатно. Я знаю, что четверо, вскрывавших склеп этой ночью, не имеют отношения к исчезновению тела. Но если бы вы сами явились ко мне сегодня утром и рассказали о своей неудаче, я бы решил, что вы придумали всю эту историю. Вам повезло, что наш человек следил за вами, и мне известно, что это правда.

– Да, – вздохнул Стивенс, – до сих пор это единственная удача во всем расследовании.

Люси казалась чем-то взволнованной.

– Но как вы собираетесь искать ход? – спросила она. – Вы будете делать дыры…

– Если потребуется, сделаю, – сказал Бреннан. – Но я не уверен, что это необходимо. Готов заключить пари, что тело находится в доме, – заключил он спокойно.

– В доме? – удивленно переспросил Стивенс.

– Ну да. Из склепа должен быть тайный выход. Так же должна быть потайная дверь в комнате Майлза Деспарда. У меня ощущение, что ход из склепа ведет в комнату Майлза.

– Но простите, капитан! Не думаете же вы, что женщина, дав чашу с ядом Майлзу Деспарду, вышла затем из комнаты через потайную дверь, чтобы забраться в один из гробов склепа?

– Нет. Я еще не настолько свихнулся, чтобы предполагать нечто подобное, – передразнивая интонацию Стивенса, сказал Бреннан. – Я хочу сказать, что вчера вечером в то время, когда вы вчетвером два часа вскрывали склеп, эта женщина проникла туда, чтобы вытащить тело. И оно должно находиться в каком-то месте потайного коридора, который связывает дом со склепом. Это предположение кажется вам чересчур фантастическим?

– Да, – сказал Стивенс.

– Хорошо, давайте проанализируем ситуацию. Неважно, кто виновен, исследуем пока только возможности. Если допустить, что есть еще один доступ в склеп, трудно ли в таком случае открыть гроб? Он ведь не запаян, не так ли?

– Нет, – признал Стивенс. – Он из дерева и закрывается только на два запора, но женщине не хватило бы сил, чтобы перенести тело…

– А кто говорит о женщине? И потом, не исключено, что убийце помогали. Кстати, мертвец был крупный?

Люси покачала головой. Ее взгляд снова стал странным.

– Нет, он скорее был маленький. Почти моего роста.

– Плотный и тяжелый?

– Нет. Майлз был тщедушен, и доктор даже заставлял его следить за своим весом и взвешиваться на весах в ванной комнате, что весьма его раздражало. Если память мне не изменяет, он весил около ста десяти фунтов. Он был, что называется, кожа да кости.

– Тогда… – начал Бреннан, но остановился, видя, что в комнату входит мисс Корбет и за ней Марк. Сиделка по-прежнему была в пальто, но без шляпки.

Стивенс взглянул на ее волосы. Он почему-то полагал, что она – брюнетка, но волосы ее были какими-то полинявшими, белесыми и очень не шли к ее карим глазам и квадратному лицу. Она вообще могла бы показаться приятной, если бы лицо ее не отражало еще что-то загадочное, кроме постоянной озабоченности по поводу выполнения своего профессионального долга. Бреннан церемонно попросил сиделку садиться.

– Мисс Корбет, вчера после полудня к вам заходил инспектор полиции по имени Партридж, не так ли? И вы дали ему показания.

– Я просто ответила на его вопросы.

– Прекрасно, именно это я и имел в виду. – Бреннан порылся в своих бумагах. – Вы сказали, что вечером в субботу восьмого апреля между восемнадцатью и двадцатью тремя часами из вашей комнаты был похищен флакон, содержащий две унции морфия в таблетках по четверть грана?

– Значит, это все-таки был морфий! – воскликнул Марк.

– Вы дадите мне возможность говорить? – рявкнул Бреннан. – Когда вы установили пропажу, о ком вы подумали, как о возможном похитителе?

– Сначала я подумала, что это мистер Деспард взял флакон, мистер Майлз Деспард. Он все время просил морфий, но доктор Бейкер, конечно, ему не давал. Однажды я уже застала его в моей комнате за поисками морфия, поэтому я и подумала первым делом о нем.

– Что вы сделали, когда обнаружили пропажу флакона?

– Я искала его, – ответила сиделка, решив по-видимому, что ее собеседник полный глупец. – Я спросила у миссис Деспард, не видела ли она. Но я полагала все же, что флакон взял мистер Деспард и что мне удастся его вернуть. Однако мистер Деспард поклялся, что не делал этого. Я уже собралась предпринять более основательные поиски, но на следующий день после пропажи склянка вдруг появилась.

– Ее содержимое было в порядке?

– Были взяты три таблетки по четверти грана.

– Но черт побери, – вмешался Марк. – Почему вы придаете такое большое значение этому морфину? Ведь ничто не указывает на то, что дядя Майлз был отравлен именно им! Да и три таблетки не могли бы причинить ему много вреда!

– Тем не менее, я думаю, что это дело, которое надо прояснить, – заметил Бреннан, – Мисс Корбет, я хотел бы, чтобы вы повторили все, что сказали вчера Партриджу… по поводу возвращения склянки и что вы видели вечером в воскресенье девятого апреля.

Сиделка кивнула.

– Было около восьми часов вечера, и я только что вошла в ванную комнату, которая находится в конце коридора на втором этаже. С порога ее просматривается весь коридор, вплоть до комнаты мистера Майлза Деспарда, включая и стол, который стоит около его двери и освещается лампой. Я оставалась в ванной не более двух минут и, когда выходила, заметила, как кто-то удаляется от комнаты мистера Деспарда по направлению к лестнице. Тотчас я увидела на столике какой-то предмет, которого раньше не было. Но, разумеется, с такого расстояния не могла понять, что это за предмет. Когда я приблизилась, то обнаружила, что это и есть похищенный накануне флакон.

– И кто же спешил к лестнице?

– Это была миссис Стивенс, – сказала сиделка.

До сих пор она рассказывала бесцветным тоном уличного полицейского, наводящего порядок. Но произнеся последние слова, она повернулась к Стивенсу и сказала очень строго и внушительно:

– Я глубоко сожалею. Мне очень хотелось поговорить с вами сегодня утром. С вами или с вашей женой, но мистер Деспард помешал мне сделать это. Я собиралась сказать вам, что во время моих вчерашних показаний инспектор пытался заставить меня признаться, будто я видела, как миссис Стивенс поставила этот флакон на столик. Но я отказалась говорить что-то кроме того, что я видела!

Глаза Бреннана сверкнули и отнюдь не веселыми искорками.

– Ваше поведение весьма достойно, но кто же другой мог поставить флакон на столик?

– Я не знаю. Может быть мистер Деспард?

– А что вы сделали затем? Вы не говорили с миссис Стивенс?

– У меня не было подходящего случая. Она сразу вышла из дома, и они с мужем отправились в Нью-Йорк. Миссис Стивенс, собственно, заходила попрощаться. Я подумала было, что стоит подождать и проследить, что произойдет с флаконом дальше. Но потом решила, что все это дело нешуточное, и стала предпринимать меры предосторожности. Каждый раз уходя из дома, я запирала на засов дверь, связывавшую мою комнату с комнатой мистера Деспарда. С дверью, выходившей в коридор, забот у меня было побольше, так как замок в ней чрезвычайно прост. Но мой отец был слесарем по замкам, поэтому насчет замков я знаю кое-какие хитрости, которые в данных обстоятельствах мне очень пригодились. Даже знаменитый вор Роберт Хоудин не смог бы проникнуть в мою комнату, если бы я не показала ему, как пользоваться ключом! Я не предприняла бы всех этих мер предосторожности, если бы миссис Стивенс не возвращалась в среду, в мой выходной.

– После полудня в день, когда был убит мистер Майлз Деспард?

– День, который предшествовал его смерти, – сухо сказала сиделка, – и я думаю…

– Скоро все станет ясно! – объявил Бреннан, перебив ее и повернувшись к Марку – Мисс Корбет, – спросил он, после того, как заглянул в свои заметки. – Говорила ли когда-нибудь миссис Стивенс с вами о ядах?

– Да.

– Как это произошло?

– Она спросила меня, где можно купить мышьяк.

Последовала мучительная пауза, Стивенс чувствовал, что все взгляды сосредоточились на нем. Сиделка была пунцовой, но сохраняла решительный вид.

– Это довольно тяжелое обвинение, – вкрадчиво сказал Бреннан.

– Это не обвинение, это просто…

– Обвинение, которое нужно будет доказать, если это возможно, – с расстановкой продолжил Бреннан. – Кто-нибудь еще слышал, как миссис Стивенс спрашивала вас об этом?

– Да, – сказала сиделка, кивнув головой. – Миссис Деспард.

– Это верно, миссис Деспард?

Люси заколебалась, хотела что-то сказать, но задумалась.

– Да, – вымолвила она наконец.

Стивенс крепко ухватился за подлокотники кресла – он понимал, что становится центром всеобщего внимания. Стивенс почувствовал также, что в дверях появился Огден Деспард.

Глава XV

– Я попытаюсь проследить весь ход ваших мыслей, миссис Деспард, – сказал Бреннан, наклонившись в сторону Люси. – В первый раз, когда я заговорил о миссис Стивенс, вы, конечно, были удивлены, однако задумались, И чем больше вы размышляли, тем больше эта версия захватывала вас. Наверное, вы упрекали себя в том, что не можете не думать о вероятной виновности миссис Стивенс. Затем, когда выяснилось, что невозможно было бы скопировать ваше платье за столь короткий срок, вы снова стали думать иначе. Вы решили, что миссис Стивенс совершенно не причастна к делу об отравлении… Но теперь вы в этом уже не так уверены. Ошибаюсь я или прав?

Люси сделала по комнате несколько нервных шагов.

– О! Это смешно… Что я могу ответить? Объясни капитану, Тед.

– Не волнуйся, – вмешался ее муж. – Могу ли я приступить к контрдопросу, капитан?

Слова эти вырвались у Марка почти случайно, и никакого плана контрдопроса у него не было.

– Сможете. Но только тогда, когда в этом возникнет необходимость, – сказал Бреннан. – Мисс Корбет, когда миссис Стивенс спрашивала вас о мышьяке?

– Недели три назад. Кажется, это было днем и в воскресенье.

– Расскажите, как это происходило?

– Миссис Стивенс, миссис Деспард и я сидели в столовой перед зажженным камином. Мы ели гренки с корицей и маслом. Тогда все газеты были наполнены сообщениями об одном преступлении, совершенном в Калифорнии, и мы говорили о нем. Затем речь зашла о преступлениях вообще, и миссис Деспард задала мне несколько вопросов о ядах…

– Миссис Стивенс, вы хотите сказать, – перебил ее Бреннан.

– Вовсе нет! – возразила сиделка, живо повернувшись к нему. – Миссис Деспард сейчас здесь, и вы можете поинтересоваться об этом у нее… Миссис Стивенс все время молчала… Ах, да! Еще я рассказала о своей первой практике, когда я еще была стажеркой. Об одном человеке, которого привезли в клинику после того, как он хотел отравиться, приняв стрихнин. Я описала им, как он себя вел. Миссис Стивенс сказала тогда, что он, вероятно, сильно страдал.

– Давайте-ка кое-что уточним. Какое впечатление произвел на нее ваш рассказ? Какой у нее был вид?

– Она была просто прелестна.

– Какой прекрасный ответ! Просто прелестна! Объясните, что вы хотите этим сказать?

– То, что сказала. Она… Я могу говорить откровенно?

– Разумеется!

– У нее был вид… – продолжала свидетельница голосом спокойным и медленным, – вид женщины, испытывающей сексуальное возбуждение.

Холодное бешенство завладело Стивенсом и ударило ему в голову будто крепкий ликер, но внешне это никак не проявилось и он продолжал лишь пристально разглядывать сиделку.

– Минутку, – сказал он. – Мне кажется, что мисс зашла слишком далеко. Мисс Корбет, не могли бы вы уточнить вашу мысль?

– Ну уж нет, извините! – запротестовал Бреннан, видя что сиделка стала совершенно пунцовой. – Давайте вести себя по-джентльменски.

– Я не собираюсь грубить и прошу извинить меня, если так получилось. Но хочу заметить, что слова мисс Корбет ни о чем не говорят, или, если быть более точным, под ними можно подразумевать все что угодно…

– Да, – сказал Марк Деспард, снова взяв на себя роль защитника. – Я не совсем понимаю, куда вы клоните. Послушайте, капитан, если вы хотите доказать виновность Мэри Стивенс, почему вы тогда задаете вопросы нам, а не ей? Тед, почему ты не позвонишь Мэри и не попросишь ее прийти сюда, чтобы она сама могла отвести все обвинения?

– Действительно, – вступил в разговор еще один голос. – Почему он не позвонит ей?

Это произнес все еще одетый в плащ Огден Деспард. Он глядел на Стивенса с ликованием.

– Если вы не возражаете, Бреннан, – продолжил он, – я задам этому парню несколько вопросов. Это в ваших же интересах, и я обещаю, что через минуту он будет спутан по рукам и ногам. Итак, Стивенс, почему вы не звоните жене?

Огден ожидал ответа с видом учителя, который отчитывает ребенка, и Стивенс едва сдержался, чтобы скрыть свой гнев. У него не было ненависти к Бреннану, который был в своем роде даже симпатичным человеком, но к Огдену он испытывал совершенно иные чувства.

– Видите, он молчит, – торжествуя, заявил Огден. – Надо помочь ему ответить. Потому что ее нет дома, не так ли? Так как она уехала!

– Ее действительно нет.

– Почему же в таком случае, – тараща глаза, спросил Огден, – когда я зашел к вам сегодня утром в половине восьмого, вы сказали мне, что она еще в постели?

– Вы лжете, я этого не говорил, – спокойно сказал Стивенс.

Огден совершенно был сбит с толку, и с десяток секунд молчал, не зная, что предпринять. У него была привычка самому подтверждать свои подозрения, не давая жертве возможности оправдаться – это всегда приносило ему редчайшую радость, – но слышать, как жертва отвергает обвинение, было в новинку для него.

– Хе-хе! Сами не лгите. Вы прекрасно знаете, что сказали это. Мисс Корбет, вы слышали… Не правда ли, мисс Корбет?

– Вы оба были в кухне, – возразила сиделка. – я не знаю, что вы там наговорили друг другу, и ничего не могу подтвердить.

– Чудесно. Но все-таки, Стивенс, вы признали, что вашей жены нет дома. Где же она?

– Уехала утром в Филадельфию.

– В самом деле? И с какой целью?

– Чтобы сделать кое-какие покупки.

– Вот как раз это я и хотел услышать. Кто-нибудь хоть раз слышал, что Мэри Стивенс покинула свою мягкую постельку до половины восьмого, «чтобы сделать кое-какие покупки?»

– Конечно, нет. Но мне кажется, что я уже говорил вам, причем в присутствии мисс Корбет, что мы не спали всю ночь…

– И несмотря на это, она так рано отправилась за покупками! Отчего же так?

– Да оттого, что сегодня суббота и магазины закрываются в полдень.

– В самом деле? Когда вы прекратите изворачиваться? Вы лучше меня знаете, что она уехала ночью!

– На вашем месте, – посоветовал Стивенс, – я бы не очень увлекался и не затягивал надолго свои глупые шутки. Вы хотите еще о чем-нибудь спросить меня, капитан? – продолжал он, повернувшись к Бреннану. – Это верно, что моя жена уехала утром в город. И если она после полудня не вернется, я готов держать перед вами ответ за этот ее проступок! Я не думаю, что вы придаете большое значение болтовне нашего друга Огдена, тем более, что это именно он написал вам анонимное письмо, а также подписывал телеграммы вашим именем.

Лицо Бреннана выражало нерешительность, он переводил взгляд с Огдена на Стивенса.

– Я не хотел бы, конечно, отвлекаться всякий раз, как только подступаю к чему-то важному, – сказал он. – Но это заявление, тем не менее, кажется мне заслуживающим внимания. Так это вы, юноша, написали мне письмо и рассылали телеграммы?

Огден немного отступил, окинув присутствующих холодным взглядом.

– Никто не сможет это доказать. Кроме того, капитан, советую вам быть осмотрительнее, все это смахивает на провокацию.

Бреннан раздумывал какое-то время, теребя бляшку в кармане своей куртки, затем покачал головой.

– Мне кажется, юноша, вы пытаетесь изобразить сыщика из какого-нибудь романа. Позвольте заметить, что книжный опыт абсолютно непригоден для жизни. А для начала запомните – нам не составит никакого труда найти автора телеграмм.

– Ну и что? Изучайте законы, хитрый Лис, – ухмыльнулся Огден. – Действие не считается подлогом, если не приносит совершившему его никакой личной выгоды. Если, к примеру, я обращусь к директору «Чейз Нейшнл Банк» с просьбой: «Выдайте с моего счета десять тысяч долларов мистеру Огдену Деспарду» и подпишусь «Джон Д. Рокфеллер» – это будет подлог. Но если я попрошу: «Я буду вам весьма благодарен за вежливое обращение с мистером Огденом Деспардом» и подпишусь тем же именем – это уже не подлог. Маленький нюанс юриспруденции. В тех телеграммах нет ни слова, которое бы позволило возбудить дело против меня.

– Стало быть, их послали вы?

– Я вам ничего не скажу, – сказал Огден, пожав плечами. – Это лучшая политика. И не льстите себя надеждой услышать от меня: «Да, это я».

Стивенс повернулся к Марку. Тот стоял, прислонившись к книжному шкафу около камина, и взгляд его голубых глаз был мягким и задумчивым.

– Огден, я не понимаю, что происходит с тобой? – спросил он. – Но Люси права – никогда раньше ты не вел себя так дурно. Может быть, это деньги, полученные в наследство от дяди Майлза, вскружили тебе голову? Я бы хотел поговорить с тобой и попытаться выяснить, как далеко все это зашло.

– Не советую тебе связываться со мной! Я очень любопытен и знаю слишком много! К примеру, могу сказать тебе, что ты сделал глупость, вызвав сюда Тома Партингтона. Ему бы лучше сидеть в своей Англии и вспоминать о прошлом. А так он может случайно узнать кое-что, касающееся Джинет Уайт, о чем он раньше даже не догадывался…

– Кто такая Джинет Уайт? – живо поинтересовался Бреннан.

– О, это одна дама! Я с ней лично не знаком, но мне известно немало фактов, касающихся ее.

– Вам известно немало фактов! – взорвался Бреннан. – Но объясните мне хоть один факт, имеющий отношение к делу, которым мы занимаемся! Не можете? Прекрасно. Тогда вернемся к мышьяку и миссис Стивенс. Мисс Корбет, вы сказали, что однажды, в воскресный день, вы разговаривали о ядах. Продолжайте.

– Беседа длилась еще какое-то время, – подумав, заговорила сиделка. – Затем я направилась с лекарством к мистеру Майлзу Деспарду и вышла в холл. Там было довольно темно, а миссис Стивенс последовала за мной. Она взяла меня за руку, ладонь ее была горячей. Именно тогда она и спросила, где можно купить мышьяк…

Мисс Корбет поколебалась немного и добавила:

– Это показалось мне очень странным. Вначале я даже не поняла, что она имеет в виду. Миссис Стивенс говорила не о мышьяке, а о чьем-то рецепте приготовления яда. Я забыла имя, кажется, какое-то французское. Она стала объяснять, в этот момент из столовой вышла миссис Деспард, и я думаю, что она должна была слышать…

Бреннана все это очень заинтриговало.

– Чей-то рецепт? – спросил он. – Вы можете уточнить, миссис Деспард?

Казалось, что Люси этот вопрос привел в полное замешательство, и она посмотрела на Стивенса, как бы прося его о помощи.

– Вряд ли, хотя и слышала слова Мэри. Кажется, это имя, начинающееся с «Г», что-то вроде «Гласе». Она говорила очень быстро и странно изменившимся голосом. У меня создалось впечатление, что с ней что-то случилось…

В этот момент Марк Деспард поднял голову и заморгал, словно ослепленный вспышкой света. Затем вынул руку из кармана и провел ею по лбу.

– Неужели никто из вас не может вспомнить точно, что сказала миссис Стивенс? Это важно, вы понимаете, от этого…

– Все так и было, – несколько раздраженно сказала сиделка. – Как заметила миссис Деспард, она говорила весьма странно, и сказала что-то вроде: «Где это можно достать сейчас? Когда я жила, это было нетрудно, но теперь старик умер?».

Бреннан, делавший пометки, нахмурился.

– Все это очень бессвязно, я не понимаю… Подождите-ка! Вы говорите, что она выразилась странно? Ее зовут Мэри, и вы думаете, что она произнесла французское слово? В таком случае она француженка?

– Нет, нет, – запротестовала Люси. – Она говорит по-английски, как вы и я. Она канадка французского происхождения. Однажды она сказала мне, что ее девичье имя Мари Д'Обрэй. – Мари Д'Обрэй? – поразился Марк.

Лицо его исказилось ужасным образом. Он подался вперед и, на каждом слове тыча указательным пальцем в жену, спросил:

– Люси, я прошу тебя подумать и подумать хорошенько. Рецепт, о котором говорила Мэри… назывался «рецептом Глазэра»?

– Да, кажется, так. Но в чем дело, дорогой?

– Ты знаешь Мэри лучше, чем кто-либо из нас, – продолжал Марк, пристально глядя ей в глаза. – Замечала ли ты когда-нибудь что-либо странное в ее поступках? Хоть что-то!

У Стивенса возникло ощущение, будто он стоит на рельсах и на него с огромной скоростью летит локомотив, а он не может ни пошевелиться, ни даже отвести глаз от него. С большим трудом он нашел в себе силы вмешаться.

– Ты выглядишь смешным, Марк, – сказал он. – Сумасшествие здесь передается как заразная болезнь…

– Ответь мне, Люси, – не слушая его, настаивал Марк.

– Я ничего никогда не замечала, – ответила Люси. – Тед прав, ты выглядишь странным. Мэри, конечно, проявляла какой-то болезненный интерес к уголовным судебным процессам, но как, кстати, и ты. Нет, я ничего не замечала, за исключением, конечно…

– За исключением?

– Это, конечно, ерунда, но она не выносит даже вида воронок. Однажды миссис Хендерсон варила варенье в кухне и взяла воронку, чтобы перелить сок… Я никогда не думала, что лицо Мэри может так жестоко исказиться, вокруг глаз у нее появилось множество морщин…

Снова наступила тишина, тишина, которую можно было ощущать физически. Марк прикрыл глаза рукой, и, когда убрал ее, взгляд его был очень тяжел.

– Послушайте, мистер Бреннан, я бы хотел остаться только с вами и Тедом. Это единственный способ попробовать выпутаться из нашего положения… Огден, ты сделаешь доброе дело, если отправишься к Хендерсону и посмотришь, чем он занимается. Он должен быть у себя. Скажи ему, чтобы он принес маленький топорик и долото. Еще один топор, побольше, лежит в кухне, он также может пригодиться.

Лицо Бреннана явно выражало обеспокоенность, не сошел ли Марк с ума, и одновременно готовность к худшему. Все остальные подчинились требованию Марка и покинули комнату.

– Не волнуйтесь, я никого не собираюсь убивать топором, – заверил Марк. – Мы можем вызвать архитектора, чтобы он исследовал стену между двумя окнами в комнате Майлза и проверил, нет ли там потайной двери, но на это потребуется много времени. Быстрее и проще самим разрушить стену и убедиться во всем.

Бреннан вздохнул.

– Очень хорошо, очень хорошо! Если вы не прочь разрушить стену…

– Послушайте, капитан, я не хочу опережать события, но тем не менее очень хотел бы задать вам вопрос. Представьте себе, что мы не найдем никакого потайного хода, какой вы сделаете вывод?

– Я решу, что женщина по фамилии Хендерсон, лжет, – без колебаний ответил Бреннан.

– И ничего другого?

– Нет.

– И это убедит вас в невиновности Мэри Стивенс?

– Это… – осторожно сказал Бреннан. – Я бы пока не спешил… Все же мне кажется, если.. Во всяком случае, это изменит многое, так как нельзя выставить перед судом присяжных главного свидетеля, несущего вздор! Никакое живое человеческое существо не может пройти сквозь каменную стену, поверьте мне!

– Обнадеживающие слова, не так ли, Тед? – сказал Марк, повернувшись к Стивенсу. – Итак, вперед!

Они вышли в холл. Бреннан и Стивенс молчали, пока Марк сходил в кухню и вернулся оттуда с корзиной, полной инструментов, и топором.

Комната Майлза Деспарда находилась на втором этаже в конце галереи, напротив лестницы. Стивенс заметил на стенах портреты, но было слишком темно, и он не смог отыскать тот, который его интересовал. Марк открыл дверь в комнату дяди, и все трое, войдя, стали разглядывать ее.

Комната была метра три на четыре, по моде XVII века, как и все помещения в доме, имела низкий потолок. На полу лежал большой серо-голубой потертый ковер, вокруг которого блестел навощенный паркет. Примерно до высоты двух метров стены покрывали деревянные панели. Выше стена, так же как и потолок между проступающими балками, была покрыта побелкой. В углу слева стоял огромный платяной шкаф. Одна его дубовая, с медной ручкой дверца была приоткрыта, и можно было видеть ряды костюмов и ботинок.

На левой стене комнаты, являвшейся одновременно задней стеной дома, было два окна, между которыми стояла конторка. Над ней, на стене висела картина Греза – круглый головной портрет кудрявого ребенка. В этом месте с потолка свешивался светильник на коротком шнуре. Около дальнего от порога окна стояло большое кожаное кресло. Изголовьем к стене, что была напротив входа, стояла кровать. В углу справа находилась стеклянная дверь, ведущая на веранду. У этой же правой стены располагался уродливый газовый радиатор – в комнате не было камина. Еще ближе по стене находилась дверь в комнату сиделки. В дверь был вбит гвоздь, и висело на нем голубое домашнее платье покойного. И, наконец, в правом ближнем углу, у стены коридора находился туалетный столик с зеркалом для бритья, весь беспорядочно закиданный галстуками.

Внимание вошедших привлекло деревянное панно, прикрывающее левую стену между окон. В нем неясно угадывались контуры двери. Бреннан подошел к этому панно и постучал по нему костяшками пальцев.

– Кажется, пустоты нет, – заметил он, озираясь. – Черт побери, мистер Деспард, что-то здесь не то…

Он подошел к стеклянной двери в противоположной стене комнаты и осмотрел занавеску.

– Эта занавесь осталась в том же положении, в каком была, когда миссис Хендерсон заглядывала в комнату?

– Да, – подтвердил Марк. – Я удостоверился.

– Хм! Не такое уж большое пространство для обзора. Вы не думаете, что миссис Хендерсон могла видеть какую-нибудь другую дверь? Например, дверцу шкафа?

– Это исключено, – сказал Марк. – Отсюда невозможно видеть ничего другого, кроме того, что она описала: Грез, верхушка кафедры, контуры двери. Но даже без картины и кресла никто не спутает большую, с медной ручкой дверцу шкафа, которая раскрывается внутрь комнаты, с потайным скрытым входом… Итак, капитан, я берусь за дело?

С какой-то свирепой веселостью Марк взял в руки топор. Можно было подумать, что стена нанесла ему какое-то оскорбление, и он считал ее живым существом. И никто бы, пожалуй, особенно не удивился, если бы услышал какой-нибудь крик от боли, когда он в первый раз с силой ударил топором по панно…

Когда удары затихли, голос Марка, казалось откуда-то издали, спросил:

– Ну как, капитан, вы удовлетворены?

В комнате от штукатурки и известки повисла едкая белая пыль. За окнами плыл другой туман, покрывавший аллею и цветущие деревья сада. Деревянное панно и стена, которое оно закрывало, были пробиты в нескольких местах, через них виднелись деревья парка. Потайной двери не существовало.

Какое-то время Бреннан молчал, затем вынул носовой платок и вытер лоб:

– Вы не думаете, что свидетельница могла ошибиться и нам надо искать секретный вход в другом месте?

– Если вам понравилось, мы можем разломать все деревянные панели, – язвительно заметил Марк. – Ну, так как, капитан, теперь вы понимаете, чего стоит ваш абсолютно материалистический мир?

Бреннан снова подошел к шкафу и с расстроенным видом принялся рассматривать его дверцу.

– Не то, – пробурчал он себе под нос, затем повернул голову: – Над панно, которое мы только что пробили, лампа. Интересно, горела ли она, когда визитерша проходила сквозь несуществующую дверь? Миссис Хендерсон, кажется, сказала, что нет…

– Верно. Лампа была потушена. Горела только та, что в изголовье кровати. Именно поэтому у нас очень мало информации о таинственной посетительнице, кроме, конечно, цвета ее волос. Миссис Хендерсон говорит…

Стивенс не мог бы сказать со всей определенностью, стало ли его положение проще после того, как выяснилось, что потайного хода нет. Он склонялся все же к тому, что наверное упростилось, и поэтому в нем нарастало возмущение всей этой историей, в которую его втянули.

– Я могу обратить ваше внимание, – вмешался он, – на то, что во всей этой чертовой фантазии нет ни одного положения, которое не опиралось бы на показания миссис Хендерсон? Я уже начинаю бредить словами: «Миссис Хендерсон сказала, что…» Кто такая эта миссис Хендерсон? Оракул? Авгур? Или рупор Всевышнего? Где она, между прочим? Мы ее здесь не видели, а полицию она уже ввела в курс всей этой невероятной истории. Капитан, вы обвинили в преступлении жену Марка, затем мою жену. Вы до мельчайших подробностей уточняли, как они про водили время, хотя Люси имела полное алиби, и несмотря на то, что совершенно незаинтересованные свидетели уверяют, что Мэри не могла сшить или раздобыть где-то платье такое же, как у маркизы де Бренвийе. Вы все проверяете. Прекрасно. Но стоило миссис Хендерсон заявить, что есть какая-то таинственная дверь там, где, как мы только что выяснили, ничего нет, вы тут же поверили ей. Хотя история, которую она выстраивает на этой двери, просто невероятна!

Марк покачал головой.

– Это не настолько парадоксально, как может показаться на первый взгляд, – сказал он. – Ход рассуждений может быть таким: если она лжет, зачем ей придумывать еще какие-то фантастические детали? Почему просто не сказать, что она видела, как женщина в комнате дает лекарство моему дяде? Зачем добавлять невероятные подробности, которые можно проверить?

– Ты сам отвечаешь на все свои вопросы; ведь именно благодаря этим подробностям ты веришь ей.

Наступило молчание, которое снова прервал Стивенс.

– Вы спрашиваете меня, почему миссис Хендерсон готова поклясться, что некая умершая женщина прошла сквозь кирпичную стену? Позвольте и мне спросить вас, почему мистер Хендерсон готов поклясться, что умерший мужчина прошел сквозь гранит? Почему он настаивает на том, что ни одна плита не была тронута со времени похорон? В этом деле у нас есть два и только два бросающихся в глаза своей невероятностью факта: исчезновение женщины из этой комнаты и исчезновение тела из гроба. И любопытно, что есть тоже только два свидетеля этих двух исчезновений. И оба они по фамилии Хендерсон!

Бреннан тихонько присвистнул, затем вынул пачку сигарет, пустил ее по кругу, и каждый взял по штуке.

– Давайте повнимательнее, – продолжал Стивенс, – исследуем все обстоятельства этого преступления, если оно вообще было, это преступление. Вы, капитан, полагаете, что убийца мог прийти снаружи. А я, напротив, почти уверен, что убийца должен жить в этом доме, так как имеется обстоятельство, о котором, кажется, все забыли: это способ, которым был подсунут яд, это яйцо с молоком и портвейном.

– Я понимаю, куда… – начал Бреннан.

– В самом деле? – перебил его Стивенс. – Ну и отлично! Можно ли представить, что кто-нибудь чужой пришел, взял яйца из холодильника, разбил их, смешал с молоком, а потом еще и с портвейном, который, кстати, надо вытащить из погреба? Или, может быть, этот человек принес всю эту смесь с собой, чтобы затем вылить ее в серебряную чашу Майлза? Но есть еще большая несуразность: как посторонний мог бы заставить Майлза Деспарда выпить всю эту смесь? Ты ведь помнишь, Марк, как нелегко было уговорить старика принять лекарство. Если бы его пришел отравить посторонний, он бы скорее угостил его шампанским или бренди, которые старик любил. Эту же смесь мог использовать только кто-нибудь из домашних: только он знал, что такую смесь можно изготовить и можно убедить Майлза Деспарда выпить ее. Это могла быть и Люси, и Эдит, и сиделка, и даже служанка. Но Люси танцевала в Сент-Дэвиде, Эдит играла в бридж, мисс Корбет сидела в кино, Маргарет ласкалась в автомобиле. Вот к чему привели нас алиби. И есть только два человека, алиби которых вы, капитан, не подтвердили, и которых на этот счет даже не допрашивали. Мне нужно их назвать? Я только хочу заметить в связи с этими яйцами и портвейном, что одна из этих двоих кухарка, и что оба, по словам Марка, получают от покойного довольно солидное наследство.

Марк пожал плечами.

– Я не могу в это поверить! Во-первых, Хендерсоны уже давно служат у нас. Во-вторых, если они убили дядю Майлза, чтобы получить часть наследства, зачем им нужно выдумывать всю эту сверхъестественную историю? Не слишком ли это тонко, если полагаться на твою аргументацию, для людей довольно простых?

– Послушай, Марк, позволь мне спросить у тебя кое-что. Прошлой ночью ты повторял нам рассказ миссис Хендерсон о таинственной посетительнице и не упустил одну весьма «щепетильную» деталь. Ты сказал, что, возможно, шея той женщины не очень хорошо сидела на плечах…

– Что? – воскликнул Бреннан.

– Подумай хорошенько, Марк. Не ты ли вложил эту мысль в ее голову? Или она сказала это сама?

– Не знаю, – резко ответил Марк. – Не помню.

– Но если бы миссис Хендерсон не поведала тебе об этой детали, мог бы ты сам придумать ее?

– Вероятно, нет… Я не знаю.

– Во всяком случае есть вещи нам известные. Мы открывали склеп вчетвером, но кто постоянно приплетал к этой истории сверхъестественное? Кому казалось, что за нами наблюдают? Кто клялся, что склеп не трогали до нас? Так кто же, если не Джо Хендерсон?

– Да, конечно, но именно это меня и удивляет. Невозможно предположить, что два пожилых преданных слуги вдруг превратились в демонов!

– Они не демоны, это ты их ими изображаешь. Безусловно, что это очень приятные люди, но они не первые из приятных людей, кто совершил преступление. Тебе они очень преданы, но быть такими же преданными по отношению к Майлзу у них нет никаких оснований. И ты, и они плохо знали его, учитывая, что в Деспард Парк он приехал недавно. И если они получают от него наследство, то лишь благодаря твоему отцу. А что касается сверхъестественной истории, ты не догадываешься, что может быть ее причиной?

– Причиной?

– Мне кажется, – вмешался Бреннан, – я понимаю, куда клонит мистер Стивенс. Когда умер мистер Майлз Деспард, никто не подозревал, что он был отравлен… кроме… кроме вас, так как вы обнаружили серебряную чашу в шкафу. И тотчас миссис Хендерсон придумала для вас всю эту историю с призраками и женщинами, которые проходят сквозь стену… Кстати, мне она не сказала ни слова о шее, которая была перерезана, но в остальном все совпадает. Зачем она сказала вам это? Вероятно, вы восприимчивы к выдумкам подобного рода, и цель ее заставить вас поменьше размышлять обо всем случившемся. Самое большее, что вы должны были бы сделать в ответ – это открыть склеп и обнаружить, что духи похитили и тело покойного. Ну, а это должно было отбить у вас всякую охоту делать историю достоянием гласности… Разве такая, предположим, версия не объясняет все выдумки Хендерсонов?

– Значит, эти рассказы имели только одну цель – заставить меня хранить молчание?

– Возможно, так.

– Но в таком случае, – сказал Марк, – совершенно необъяснимо, зачем вчера, еще перед вскрытием склепа, миссис Хендерсон отправилась рассказывать эту же историю комиссару полиции?

– Непонятно, – согласился Стивенс.

– Я считаю иначе, – возразил Бреннан. – Не забывайте про вашего брата Огдена, мистер Деспард. Это хитрый парень тоже что-то подозревал. Однако мы не знаем всего, что ему известно об этом деле, так же как не знаем и то, что предполагали Хендерсоны о его осведомленности. Но они знали другое – что Огден Деспард не тот человек, который будет сидеть сложа руки. Не могла ли миссис Хендерсон с нервозностью, свойственной женщине, предпочесть рискнуть и опередить его?

Бреннан, снова нахмурившись, принялся разглядывать шкаф.

– Мне бы хотелось понять, какую роль во всей этой истории играет шкаф? Я смутно подозреваю, что с ним как раз и связаны все таинственности. Я не имею ввиду, что он какой-то поддельный, но ведь именно в нем вы обнаружили чашу с ядом. Попробуйте объяснить мне, почему убийца поставил ее в шкаф? Почему безобидный стакан с молоком и далеко небезобидная чаша оказались рядом? Зачем кошка влезла в шкаф и выпила, судя по всему, из чаши? – Бреннан поворошил висящую одежду. – У вашего дяди очень много костюмов, мистер Деспард…

– Да. Как раз вчера я рассказывал о том, что он немало времени проводил, примеряя их, и получал от этого занятия огромное удовольствие. Правда, он скрывал эту свою слабость…

– Но это было не единственное его развлечение, – произнес женский голос.

Из коридора в комнату вошла Эдит Деспард. Она приблизилась неслышно и появилась неожиданно. На лице ее было выражение, смысл которого они сумели понять гораздо позже. Глаза ее были все еще красными от бессонницы, однако взгляд выражал уверенность и решимость. Эдит почему-то показалась Стивенсу моложе, чем в предшествующую ночь. В руке она держала две книги.

– Эдит! – воскликнул Марк. – Как ты здесь оказалась? Люси сказала, что ты не спала всю ночь, а когда наконец заснула, тебе приснился кошмар…

– Верно, – сказала Эдит и с подчеркнутой вежливостью повернулась к Бреннану. – Капитан Бреннан, не так ли? Мне рассказали о вас те, кого вы недавно выставили, – у нее появилась обаятельная улыбка. – Но я уверена, что по отношению ко мне вы так не поступите.

– Мисс Деспард! – приветливо произнес Бреннан. – Я прошу простить меня, но… – он сделал движение в направление пробитой стены.

– О, этого следовало ожидать! Я хочу помочь вам разрешить некоторые ваши трудности, – постучав указательным пальцем по книгам, сказала Эдит. – Когда я вошла сюда, вы говорили, что думаете, будто шкаф сыграл во всей этой истории какую-то важную роль. Вы правы – именно в этом шкафу вчера ночью я нашла вот эти книги. Второй том очень легко раскрылся на главе, которую, судя по всему, часто перечитывали. Дядя Майлз не относился к любителям чтения, поэтому я предположила, что он нашел на этих страницах что-то интересное для себя. Позвольте, однако, я вам немного почитаю. Возможно, произведение не покажется вам очень уж увлекательным, но думаю все же, что вы извлечете из него немало полезного. Не могли бы вы закрыть дверь, Тед?

– Что это за книга? – поинтересовался Марк.

– «История колдовства» Гримо, – ответила Эдит.

Усевшись в большое кресло рядом с окном, она начала читать таким тоном, словно держала на коленях квитанции из прачечной. Проходя к креслу, она взглянула на Стивенса, и тот с удивлением заметил в ее глазах интерес и любопытство. Хотя читала Эдит без выражения, но очень внятно и приятным голосом.

– «Истоки верований в «неумирающих» возникли в последней четверти XVII века во Франции. Господин де ла Марр впервые упоминает о них в 1737 году, в «Трактате о магии, колдовстве, одержимостях, наваждениях и порчах». В течение нескольких лет после выхода трактата вопрос этот очень серьезно обсуждался даже учеными, но споры на эту тему разгорелись с новой силой совсем недавно, во время уголовного процесса 1861 года.

Если говорить кратко, то «неумирающие» – это лица, в основном женщины, приговоренные к смертной казни за преступные отравления, тела которых, мертвые или живые, были сожжены на костре. Именно в этом пункте криминология объединилась с колдовством.

С давних времен использование ядов считалось колдовством. Различные приворотные зелья, всегда употреблявшиеся в магии, зачастую служили и для отравлений. Так например, попытка опаивания любовным напитком преследовалась еще по древнеримским законам. В средние века магию приравнивали к ереси. В Англии в 1615 году состоялся процесс об отравлении, который стал настоящим процессом над колдовством. Когда Анна Тернер предстала перед господином судьей Коуком за отравление сэра Томаса Овербери, суду были продемонстрированы все ее «волшебства» – свинцовые статуэтки, пергаменты, кусок человеческой кожи. Присутствующие как бы ощутили дыхание Зла.

Но именно во Франции во второй половине того же века эти дьявольские преступления стали наиболее частыми. Дамы двора Людовика XIV предавались сатанизму, принося в жертву младенцев на теле женщин во время «черных месс». Эти обряды совершались в тайных помещениях. Так, госпожа ля Вуазен вызывала призраков в Сен-Дени, и затем при таинственных обстоятельствах умирали люди.

Используя исповедальни, религиозные власти пытались изменить складывающееся положение дел. В Париже в Арсенале, около Бастилии, действовал знаменитый Сжигающий суд, который карал колесом и огнем. Таинственная смерть мадам Монтеспан, фаворитки Людовика XIV, в 1672 году дала новый импульс к преследованию отравителей. Между 1672 и 1689 годами некоторые из виднейших дам Франции предстали перед Судом; среди них были и две племянницы кардинала Мазарини, герцогиня де Буйон, графиня де Суассон, мать принца Евгения. Но наиболее громкий процесс состоялся в 1676 году. Он длился три месяца, подсудимую звали маркиза де Бренвийе.

Преступные действия маркизы де Бренвийе были открыты после внезапной смерти ее любовника, капитана Сен-Круа. Среди вещей Сен-Круа была обнаружена шкатулка из тикового дерева, в ней находилось завещание с просьбой передать ее после его смерти маркизе де Бренвийе, живущей на улице Нев-Сен-Поль. Шкатулка была полна ядов, содержащих хлорную ртуть (сулему), сурьму и опиум. Мадам де Бренвийе бежала, но была разыскана и арестована полицейским по фамилии Деспре. Несмотря на изобретательную защиту мэтра Нивелля, она была изобличена Деспре, который подал в Суд письменное заявление с перечислением преступлений, о которых маркиза тайно поведала ему. Это было признание истерички – список содеянных ею преступлений, а также преступлений, которые она не совершала и не могла совершить. Она была приговорена к отрубанию головы и сожжению.

После приговора для того, чтобы заставить ее выдать имена сообщников, она была подвергнута пыткой водою, что составляло часть процессуальной системы. Жертва была положена на стол, ей в рот вставили кожаную воронку и вливали в нее воду до тех пор, пока…»

Эдит Деспард оторвала глаза от книги. Туманный свет из окна падал на ее волосы и лицо, в выражении которого чувствовалось напряженное любопытство. Никто из мужчин не шевелился. Стивенс пристально разглядывал рисунок на ковре. Он вспомнил теперь адрес того дома в Париже, который доктор Вельден советовал ему посетить, если он интересуется знаменитыми преступлениями. Это был дом номер 16 по улице Нев-Сен-Поль.

– «Мадам де Севинье видела, как мадам де Бренвийе отправилась на казнь. Большая толпа народа собралась на Нотр-Дам, чтобы посмотреть, как преступница будет расплачиваться за свои злодеяния. Маркиза была в рубашке, босиком и с зажженной свечой в руке. Ей было тогда сорок два года, и она сохранила лишь остатки своей былой красоты. К радости аббата Пиро, она демонстрировала собой эталон раскаяния и покорности. Однако она, кажется, не простила Деспре и, поднимаясь на эшафот, произнесла несколько слов, которые никто не расслышал. Тело ее было сожжено на Гревской площади.

Благодаря разоблачениям, сделанным во время процесса, власти сумели раскрыть в кратчайшие сроки все дьявольские нити, ведущие во двор Великого Короля. Ля Шоссе, служанка Сен-Круа, была заживо колесована. Колдунья и отравительница ля Вуазен, арестованная вместе со своими сообщниками, была заживо сожжена в 1680 году. Поклонники Сатаны были казнены, их пепел развеян. Но мэтр Нивель вынужден был позднее признаться: «Есть нечто недоступное для нас. Я видел, как они умирали. Они не были обыкновенными смертными женщинами, этим дело не кончилось».

Что было затем? Мы должны заметить, что и в наши дни сатанизм еще существует в Европе, мало того, как подтвердило расследование Марселя Надо и Мориса Пеллетье, он является причиной большого числа отравлений.

Но если можно понять, что убийцы, как правило женщины, используя мышьяк, стремятся совершать преступление, то совершенно необъяснимым кажется тот факт, что у их жертв появляется желание быть убитыми. Весьма странным кажется, что в большинстве случаев жертвы даже не пытаются защищаться, словно бы смиряясь со своей судьбой, хотя они совершенно определенно знают, что принимают яд. Фрау ван Лейден открыто заявила своей жертве: «Ваш черед придет через месяц». Едаго сказал: «Где появляюсь я, там люди умирают». Однако никто не доносит на них. Можно предположить, что существует некая дьявольская связь между убийцей и жертвой, нечто вроде колдовской порчи.

Эта теория впервые была предложена господином де ля Марром в 1737 году в связи с делом, которое взбудоражило весь Париж. Молодая девушка девятнадцати лет – Тереза ля Вуазен, носящая ту же фамилию, что и известная отравительница, сожженная в 1680 году, – была арестована за серию убийств. Ее родители были угольщиками, живущими в лесу Шантильи. Она не умела ни читать, ни писать. Росла она обыкновенной девочкой и до шестнадцати лет ничем не отличалась от других детей. И тут по соседству была совершена серия из восьми убийств. Любопытная деталь: у изголовья или под покрывалом каждого покойного находили шнурок – из волос или из пеньки – с девятью узелками.

Девять, как известно, магическое число, тройное умножение трех, которое постоянно встречают во всех мистических обрядах. Шнурок, завязанный девять раз, приводит жертву в полную зависимость от колдуна.

Когда власти сделали судебный выезд, они обнаружили ля Вуазен в лесной чаще, совершенно нагую и с «глазами, похожими на глаза волчицы». Привезенная в Париж и допрошенная, она сделала письменное заявление и в то же время вопила при виде огня. Хотя, по утверждению родителей, она не была обучена читать и писать, и то и другое она делала великолепно, изъясняясь, к тому же, весьма изысканно. Она признала, что совершила убийство. На вопрос о завязанных шнурках, она ответила: «Теперь они составляют часть наших. Нас так мало, что мы нуждаемся в пополнении. В действительности они не мертвые и оживут. Если вы мне не верите, можете открыть их гробы и увидите, что они пусты. Один из них уже был на Великом Шабаше прошлой ночью».

Кажется, гробы и в самом деле оказались пустыми. Другая странная деталь касается алиби, которое родители подтверждали для дочери. Оно заключалось в том, что ей необходимо было в кратчайшее время преодолеть два километра и проникнуть в заколоченный дом. Ля Вуазен объяснила это так: «Это нетрудно. Я пошла в кусты, намазала мазью тело и оделась в платье, которое было на мне раньше. И тогда все стало совсем просто».

На вопрос, что она подразумевает под платьем, которое было на ней раньше, ля Вуазен ответила:

«У меня было несколько платьев. Это было очень красивым, но я не надела его, когда взошла на костер…» Произнеся слово «костер», она опомнилась и разразилась рыданиями…».

– Довольно, – сказал Бреннан, проведя по лицу рукой, словно бы удостоверяясь, что он все еще здесь. – Простите меня, мисс Деспард, но я должен работать. На дворе апрель, а не ночь Всех святых. Дамы, скачущие верхом на метлах, находятся немного в стороне от моих занятий. Если вы хотите заставить меня поверить, что какая-то колдунья вначале сглазила Майлза Деспарда, затем намазалась мазью, прежде чем облачиться в платье столетней давности, для того чтобы суметь потом проникнуть сквозь стену… на это я вам отвечу, что мне нужна версия, которую я смогу изложить суду присяжных!

– В самом деле? – не смутилась Эдит. – Хорошо, вот одна из них. Сейчас я прочту вам наиболее интересное. Хотя, если вы не способны сделать из прочитанного выводы, может быть, мне нет смысла стараться вообще? Это касается женщины по имени Мари Д'Обрэй, кстати, это девичье имя маркизы де Бренвийе, гильотинированной в 1861 году. Как бы вы ни оценивали XVII и XVIII век, вы не будете спорить с утверждением, что мракобесие продолжалось и во второй половине прошлого века?

– Вы хотите сказать, что она была казнена за колдовство?

– Нет, она была казнена за убийство. Подробности не очень приятные, и я избавлю вас от них. Я только прочитаю описание Мари Д'Обрэй, сделанное одним из тогдашних журналистов: «Дело захватило публику не только потому, что обвиняемая была красива и довольно богата, но также и потому, что Мари Д'Обрэй оказалась женщиной скромной до такой степени, что, когда прокурор позволил себе произнести несколько двусмысленных фраз, она покраснела, как школьница…» А вот ее портрет: «Она носила коричневую велюровую шляпку со страусовым пером и того же цвета шелковое платье. В одной руке она держала серебряный флакон с солью, а запястье руки охватывал любопытный браслет, защелка которого была сделана в виде кошачьей головы и рубином вместо рта. Когда свидетели описывали подробности знаменитой черной мессы в мансарде версальской виллы или об отравлении Луи Динара, многие в зале взволнованно выкрикивали: «Нет, нет! Не может быть!», тогда как обвиняемая лишь поигрывала своим браслетом». С глухим хлопком Эдит закрыла книгу.

– Тед, – сказала она, – вы знаете, у кого есть похожий браслет.

Стивенс знал это прекрасно и помнил также, что видел этот браслет на фотографии Мари Д'Обрэй 1861 года, которая исчезла из рукописи. Однако чувства его были в таком смятении, что ответить он ничего не смог.

– Да, – сказал Марк, – я тоже знаю и не могу об этом не думать.

– На вашем месте, мистер Стивенс, – живо вмешался Бреннан, – я бы не мучился так, как мучаетесь, кажется, в настоящее время вы. Очень любопытно то, что мистер Деспард весьма живо защищал вашу супругу до того момента, как услышал все эти сказки. У меня же, напротив, реакция совершенно иная.

– Вы отрицаете, что колдовство практиковалось в прошлом? – резко спросила Эдит.

– Вовсе нет, – вопреки всякому ожиданию ответил Бреннан. – Скажу вам больше: оно и сейчас практикуется, причем у нас, в Америке. Мне знакомы эти шнурки с девятью узелками. Их называют «лестница колдуна».

– Как вы сказали? – удивленно воскликнул Марк.

– Вы что, забыли где мы находимся? – спросил Бреннан. – Или, может быть, вы не читаете газет? Здесь, на границе Голландской Пенсильвании, местная ведьма до сих пор лепит восковые фигурки и пытается сглазить животных. Может быть, вы знаете об этом, ведь ваша служанка родом из Голландской Пенсильвании. Возможно, и это имеет какое-то отношение к делу, хотя я и не думаю, что ваша служанка замешана в преступлении. Как только я услышал о шнурке, я тотчас подумал, что кто-то пытался околдовать вашего дядю. А размышляя над версией мистера Стивенса, я пришел к выводу, что просто необходимо узнать, откуда приехали Хендерсоны?

– Из Ридинга, я думаю, – ответил Марк. – По крайней мере, они уроженцы тех мест. Затем часть их семьи переехала в Кливленд.

– Ридинг – милый городок, – сказал Бреннан. – И как раз находится в Голландской Пенсильвании.

– Чтоб меня повесили, если я что-то понимаю, капитан! Теперь и вы поверили в колдовство?

Бреннан, скрестив на груди руки и слегка склонив голову набок, рассматривал Марка.

– Мистер Деспард, когда я был ребенком, пределом моих мечтаний был револьвер с рукояткой из слоновой кости. В воскресной школе меня научили, что надо только помолиться – и мечта осуществится. И я молился об этом пистолете, как, надо думать, многие молились о вещах более важных. Я даже говорил себе, что, если дьявол придет, чтобы попросить мою душу в обмен на этот чудесный пистолет, я соглашусь на сделку. Вот и с колдовством все точно так. Я могу лепить восковые фигурки, похожие на всех тех людей, которых я не люблю – хоть на всю республиканскую партию! – но вовсе не значит, что они умрут, если я буду втыкать в них булавки. Поэтому, когда вы мне втолковываете, что ваш дядя был заколдован и убит с целью присоединения его к шайке вампиров из особ женского обличья, что он вышел из гроба и в любой момент может постучаться в эту комнату, я вам…

В этот момент дверь в комнату распахнулась с треском, заставившим всех подпрыгнуть, а Марка невольно выругаться. На пороге, держась за косяк, с растерянным лицом стоял Огден Деспард. Взглянув на него, Стивенс ощутил страх еще более сильный, чем тот, который охватил его раньше. Огден вытер лоб рукавом.

– Хендерсон… – начал он.

– Что? Что с Хендерсоном? – спросил Марк.

– Сегодня утром, на Хендерсона напали, и с ним случился припадок. Он еле говорит. Надо, чтобы вы все пошли сейчас к нему. Он сказал, что видел дядю Майлза.

– Вы хотите сказать, – спросил Бреннан, – что он нашел тело?

– Нет! – гневно возразил Огден. – Я хочу сказать, что он видел дядю Майлза.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОБЪЯСНЕНИЕ

– И где же ваш нос? – сказал Санчо,

увидев его без костюма ряженого,

– В моем кармане, – и, ответив так, тот

показал нос из лакированного картона,

точно такой, как было уже описано.

– Святая Мадонна! – воскликнул Санчо. —

Кто же это? Томас Сесиаль, мой сосед и друг!

– Он самый, друг Санчо, – отвечал господин.

Вскоре я объясню тебе, как он позволил

уговорить себя сюда прийти.

«Жизнь и подвиги знаменитого Дон Кихота из Ламанчи»

Глава XVII

Дверь маленького каменного домика была нараспашку. Туман поднялся, и наступил светлый и свежий день. Невдалеке среди щебенки и разбитых плит виднелся брезент, прикрывавший вход в склеп, углы брезента были придавлены большими камнями.

Хендерсона они нашли в маленькой гостиной, где они собирались прошлой ночью. Он лежал на старом кожаном диване, уставившись полуприкрытыми глазами в потолок. На лице его застыло выражение, в котором удивление смешалось с физическим страданием. Волосы его были спутаны, а на левом виске виднелся синяк. Он был в той же одежде, что и прошедшей ночью, и, кажется, не мылся с той поры. Поверх укутывавшего его до подбородка одеяла лежали дрожащие руки. Услышав, что кто-то вошел, он напряженно повернул голову, затем снова уставился в потолок.

– Добрый день, Джо, – сказал Марк.

Что-то дрогнуло в лице Хендерсона, но он по-прежнему выглядел человеком, испытывающим невыносимые страдания.

– Ну что, старина, – сказал Марк, приветливо положив руку ему на плечо. – Этой ночью, несмотря на ваш возраст, вы работали как лошадь, и, конечно, очень устали. А что это за забавная история приключилась у вас с дядей Майлзом?

– Мистер Деспард, – спокойно вмешался Бреннан. – Я перестал понимать вас. Сейчас вы называете историю с дядей забавной, а всего пять минут назад всерьез рассуждали о призраках и «неумирающих». Что означает эта перемена?

– Я не знаю… – смутился Марк. – Но мне показалось, что вы заинтересовались версией Стивенса. И когда один из Хендерсонов снова увидел призрак, я подумал, что это уж слишком… Он снова повернулся к старику и сказал сухо: – Попытайтесь взять себя в руки, Джо. Здесь полиция.

Хендерсон со страхом, будто эта новость была для него еще одним ударом, вытаращил глаза. – Полиция… Кто ее прислал?

– Ваша жена, – ответил Бреннан.

– Это неправда! Вы обманываете меня!

– Не будем спорить. Я бы хотел, чтобы вы повторили все, что сказали мистеру Огдену Деспарду относительно призрака его дяди…

– Это был не призрак, – с трудом запротестовал Хендерсон.

Стивенс с тревогой отметил, что старик был явно не в себе.

– По крайней мере, это не походило на призрак, насколько я о них слышал. Он был… Он был…

– Живой?

– Я не знаю, – жалобно вымолвил Хендерсон.

– Что бы это ни было, попытайтесь подробно нам все рассказать, – попросил Марк. – Прежде всего, где вы его видели?

– Там, в спальне, – проговорил Хендерсон, указывая на дверь. – Вы помните, что вчера вечером после приезда мисс Эдит мы все отправились в большой дом. Мисс Эдит приказала мне включить отопление, и я занялся этим делом, пока вы спорили в библиотеке. Потом в три часа все пошли спать. Вы помните это?

– Да, – сказал Марк.

– Вы со мной должны были пойти искать брезент, чтобы натянуть его на вход в склеп. Но вы показались мне очень уставшим, дело было простое, и я сказал, чтобы вы тоже шли спать, а я справлюсь один. Вы поблагодарили меня и предложили выпить на посошок…

– Да, я прекрасно все это помню…

– Погодите… да… в спальню я пришел сразу. Вначале вспомнил, что брезент лежит не у корта, а у меня дома, потому что еще месяц назад я брал его, чтобы зашить дырку. Я вернулся сюда. В доме было темно. Я повернул выключатель в комнате, но свет не зажегся. Это мне очень не понравилось, но, к счастью, у меня был фонарь. Я взял брезент в углу у двери и отправился к склепу. И все время, пока я укладывал на углы брезента камни, мне казалось, что вот-вот он поднимется из-за того, что кто-нибудь захочет выйти наверх… Как только я закончил, я быстренько вернулся сюда, закрыл и забаррикадировал входную дверь. Но я не трус! Я самый обыкновенный человек, мистер Марк может это подтвердить!

Электричество не работало, а когда я захотел увеличить свет фонаря и стал выворачивать фитиль, он тоже погас! Я не стал снова зажигать его, а пошел в свою комнату, чтобы включить освещение. Вхожу, значит, в комнату и вдруг слышу свое кресло-качалку! Оно раскачивалось с хорошо знакомым мне скрипом! Я взглянул в сторону окна, где стояло кресло, и увидел, что кто-то сидит в нем и качается!

Через окно проникало достаточно света, чтобы я смог узнать в нем вашего дядю, мистер Марк. Он раскачивался в моем кресле точно так же, как всегда, когда он заходил ко мне в гости. Я прекрасно мог различить его лицо и руки, они были совершенно белыми… Он даже сделал жест, собираясь пожать мне руку!

Я бросился вон и захлопнул дверь, но ключ был с другой стороны, и я слышал, как ваш дядя поднялся и последовал за мной. Затем я споткнулся, упал и ударился головой скорее всего о диван. Потому что именно около него и нашел меня ваш брат Огден, когда влез в окно. Он и привел меня в сознание.

Хендерсон устало закрыл глаза.

Все присутствующие, не говоря ни слова, переглянулись, затем Бреннан подошел к выключателю и повернул его. Свет зажегся. Глядя на Хендерсона, он несколько раз повернул выключатель. Стивенсу захотелось вдохнуть свежего воздуха, и он вышел из дома. Он видел, как Бреннан направился в спальню и через некоторое время тоже появился на улице.

– Если я вам больше не нужен, – сказал Стивенc, – позвольте мне сходить позавтракать.

– Идите. Но я хотел бы видеть вас сегодня с женой. Поэтому прошу вас быть дома. А мне предстоит немало потрудиться, немало! – сказал он, сделав ударение на последних словах.

– Что вы думаете обо всем этом? – спросил Стивенc, кивнув в направлении домика.

– Если этот тип лжет, то он самый оригинальный лжец из тех, которых я встречал за тридцать лет.

– Ну хорошо… В общем, до встречи!

– До свидания. Было бы очень хорошо, если бы ваша жена вернулась до вечера, мистер Стивенс…

Несмотря на то, что стрелка часов уже перевалила за одиннадцать, Мэри все еще не было дома. Правда, выяснилось, что она уже приезжала, но уехала снова, оставив мужу записку, что завтрак в буфете.

Стивенс медленно пережевывал все, что приготовила Мэри, когда мысль, внезапно пришедшая ему в голову, заставила его встать и отправиться к телефонному столику, где лежала рукопись Годена Кросса. На титульном листе рукописи он прочел: «Опыт повествования об отравлениях через годы. Годен Кросс. Филдинг Холл, Ривердейл. Нью-Йорк».

Стивене снял телефонную трубку.

– Алло, алло! Девушка, вы не могли бы сказать мне, был ли сегодня ночью междугородный разговор отсюда, с этого номера?

– Этой ночью… Да, сэр, Ривердейл три, шесть, один!

Повесив трубку, Стивенс прошел в библиотеку и взял с полки «Господ присяжных». С задней стороны обложки на него глядел Годен Кросс. Лицо худое, умное, выражение мрачное, глаза с тяжелыми веками, волосы черные, с небольшой сединой. Он вспомнил о споре, который возник в связи с тем, что утверждали, будто в то время Годену Кроссу было сорок лет.

Стивенс поставил книгу на место и поднялся наверх. Открыв платяной шкаф, где висела одежда Мэри, он осмотрел ее. Гардероб был небольшой, основная часть его находилась в Нью-Йорке.

В ожидании время тянулось медленно. Стивенс попробовал читать, затем послушал радио, поразмышлял, не выпить ли ему виски, однако отказался от этой затеи. В четыре часа пополудни он вдруг выяснил, что кончился табак; это обрадовало его, так как надо было отправиться в лавку.

Несколько дождевых капель упали на лицо Стивенса, когда он вышел из дома. Он пересек Кингс-авеню и направился к вокзалу. Стивенс уже почти добрался до лавки аптекаря, украшенной витриной с большими красными и розовыми электрическими фонарями, и тут, точно так же как и вчера, ему показалось, что кто-то зовет его. Он оглянулся. Дверь между двумя витринами магазина «Дж. Аткинсон. Бюро похоронных торжеств» была открыта, и с порога кто-то подавал ему знаки рукой.

Стивенс пересек улицу и увидел немолодого, плотного, похожего на бизнесмена, элегантно одетого мужчину. У него были черные, редкие, зачесанные назад волосы с пробором посередине. Лицо, его было жизнерадостным, а манеры указывали на приветливый характер.

– Мистер Стивенс, – сказал мужчина. – Мы с вами не знакомы, но я вас знаю. Позвольте представиться – мистер Аткинсон, Джонах Аткинсон. Мой отец уже почти совсем отстранился от дел. Вы бы не могли заглянуть ко мне на минуточку? У меня к вам небольшое дельце.

Черные занавески на витринах оказались намного более высокими, чем это представлялось снаружи, и они погружали в полутьму маленький зал ожидания с бархатистым, похожим на искусственный ковром. Обстановка в магазине была очень мирная, и ничто не наводило на мысль о его предназначении, кроме двух урн, похожих на те, что стояли в склепе. Но и они находились около второй двери в глубине комнаты. Аткинсон подошел к столу и протянул Стивенсу фотографию Мари Д'Обрэй, которая была гильотинирована за убийство в 1861 году.

– Меня попросили передать вам это, – сказал он.

– В чем дело? Вам нехорошо?

Как Стивенс мог объяснить ему свои чувства? У него возникло ощущение какого-то кошмара и не только из-за фотографии, но и из-за куска веревки с узелками, лежавшего на столе между беспорядочно разбросанными журналами…

– Нет… Нет… Ничего… – проговорил Стивене, невольно вспомнив о полицейском романе, который он придумывал некогда, увидев этот магазин. – Откуда у вас это?

Аткинсон улыбнулся.

– Видите ли, вчера вечером в девятнадцать тридцать пять вы сошли с поезда. Я видел вас через витрину…

– Да, действительно, я заметил, что в магазине кто-то есть!

– Вас ждала машина, – продолжал Аткинсон, заинтригованный, казалось, словами Стивенса. – Вы сели в нее, и, как раз когда она поворачивала за угол, я услышал, что кто-то с вокзала зовет вас. Это был сборщик билетов. Кажется, вы уронили эту фотографию в вагоне, контролер поезда поднял ее и передал сборщику билетов, когда поезд уже тронулся. Стивенс вспомнил, как вынул фотографию из книги, чтобы получше ее рассмотреть; затем появился Вельден, и он поспешил убрать рукопись подальше от его глаз…

– Служащий уже повернул к себе, потом увидел меня у дверей и попросил передать вам эту фотографию при первом удобном случае. При этом он сострил, и, как ему, наверное, показалось, остроумно: «Вам это больше подойдет, чем мне!» Это по поводу надписи на фото, как вы понимаете… Как бы то ни было, я решил, что вы будете рады, если вам эту фотографию вернут.

– О да, конечно! Вы не представляете, как я рад, что нашел ее. Ах, если бы все трудности могли разрешаться таким же чудесным образом… Послушайте, мистер Аткинсон, я бы не хотел, чтобы вы приняли меня за сумасшедшего, но позвольте задать вам один вопрос. Это очень важно. Каким образом попал сюда этот кусочек веревки… вот этот на столе, с узелками?

Аткинсон повернулся и сунул обрывок веревки в свой карман, пробормотав:

– Этот? О, дело рук моего отца. Он оставляет их повсюду! Он стал немного… как бы это сказать… В общем у него всегда была эта мания. Он брал обрывок веревки и принимался завязывать узелки. Понимаете – одни курят, другие поигрывают ключами, третьи чиркают карандашом, а тут – узелки. Его прозвали Старик на Углу… Вы читаете полицейские романы? Возможно, вы помните новеллы баронессы Орже, там действует старик, который сидит в углу чайного салона и целыми днями завязывает узелки на обрывке веревки. Мой отец всегда делал то же самое, но раньше это не было манией… А почему вы спрашиваете?

Слушая рассказ Аткинсона, Стивенс вдруг вспомнил, как Партингтон прошлой ночью говорил по поводу Джонаха Аткинсона старшего: «Старый Джонах часто видел отца Марка, тот имел привычку спрашивать его шутливо, не сидит ли Джонах в своем «чайном салоне» или в своем «углу»? Я не знаю, что он слышал в ответ…»

– В свою очередь, позвольте же и мне узнать, почему вы меня об этом спросили? – обеспокоенно поинтересовался Аткинсон. – Это важно для меня. Был… – он осекся. – Я знаю, вы большой друг Деспардов. Мы занимались похоронами мистера Деспарда. Было что-то…

– Вы хотите сказать, какие-то неурядицы? О, нет! – осмотрительно ответил Стивенс. – Но вы, наверное, думаете, что один из этих обрывков веревки мог быть… мог быть положен в гроб Майлза Деспарда?

– Полагаю, что мог бы. Хотя это было бы совершенно непростительно со стороны моего отца… Господи! Я надеюсь…

«Странно, – подумал Стивенс, – старый Аткинсон всегда делает девять узелков на веревке. Такая же веревка каким-то образом попадает под подушку Майлза Деспарда. В ночь его смерти, еще до того, как обратились к услугам Джонаха Аткинсона-старшего!»

Перестав думать об этом, Стивенс рискнул даже спросить Аткинсона-младшего, может ли он подтвердить, что тело Майлза Деспарда находилось в гробу, когда его переносили в склеп. Аткинсон был категоричен, даже раздражен.

– Я догадывался, что в Деспард Парке произошло нечто странное! Я слышал… Да, да, конечно, это останется между нами. Во всяком случае, я могу ответить на ваш вопрос: нет ни малейшего сомнения в том, что тело мистера Деспарда было положено в гроб. Я сам помогал делать это, и тотчас носильщики отправились прямо к склепу. Мои помощники могут подтвердить.

Наружная дверь тихо открылась, и в лавку вошел незнакомец. Он остановился у покрытого каплями дождя окна, и силуэт его выделялся на сером фоне сумерек. Незнакомец был невысок, даже казался тщедушным, хотя на нем была толстая шуба. Эта шуба, так же как и коричневая фетровая шляпа, мягкий край которой прикрывал глаза, произвели на Стивенса неприятное впечатление, так как в первый момент ему почудилось, что перед ним Майлз Деспард. Но мертвецы не разъезжают на «мерседесах» с водителем за рулем, а именно «мерседес» стоял у края тротуара. К тому же вошедший приблизился, и Стивенс смог убедиться, что это был не мертвец.

Шуба незнакомца была сшита не по моде, и на вид ему было за семьдесят. Лицо у незнакомца было очень некрасиво, и, несмотря на выдающийся вперед нос, казалось похожим на обезьянье. Но тем не менее, лицо это производило впечатление привлекательного. Стивенсу почудилось в нем что-то неуловимо знакомое, но отчего возникло такое впечатление, он вряд ли смог бы сказать. Взгляд незнакомца, взгляд острый, циничный и злой, блуждал по комнате, затем остановился на Стивенсе.

– Я прошу извинить меня за вторжение, – проговорил гость. – Но мне надо побеседовать с вами, сэр. Я видел, как вы вошли сюда, и последовал за вами, так как я проделал большой путь только для того, чтобы познакомиться с вами. Меня зовут Кросс… Годен Кросс.

Глава XVIII

– Да, да, это действительно, я, вот моя визитка, – видя удивление на лице собеседника, подтвердил он. – Вам, наверное, кажется, что я выгляжу намного старше и куда как менее благообразно, чем на обложке моих книг. Это потому, что та фотография тридцатилетней давности. Она была сделана до того, как я попал в тюрьму. – Он, предупреждая возражения, поднял руку в перчатке и продолжал: – Вам также, наверное, кажется, что мои авторские гонорары, как бы значительны они ни были, все же недостаточны для того, чтобы разъезжать на автомобиле вроде этого, – показал он в сторону улицы. – Вы совершенно правы. Но когда я отправлялся в тюрьму, у меня уже была довольно кругленькая сумма, а поскольку я не имел возможности израсходовать из нее ни крупицы, она возросла до целого состояния; к ней я прибавил еще и авторские гонорары, так как в тюрьме у меня было достаточно времени, чтобы писать. На моем примере прекрасно видна разница между финансистами и писателями. Первые вначале зарабатывают, а потом садятся в тюрьму. Вторые садятся в тюрьму и там уже сколачивают состояние. Я полагаю, мистер Аткинсон извинит нас, если вы, мистер Стивенс, пожелаете поехать со мной.

Он приоткрыл дверь, и Стивенс, совершенно обескураженный, подчинился. Шофер вышел, чтобы открыть перед ними дверцу машины.

– Прошу вас, – сказал Кросс.

– Куда мы едем?

– Понятия не имею, – сказал Кросс. – Везите туда, куда захотите, Генри.

Мотор работал негромко. В отделанном серым лимузине было уютно и покойно. Кросс уселся в углу длинного сиденья и не отрывал глаз от Стивенса. Лицо его по-прежнему выражало какую-то смесь злости и цинизма, но к ним добавилось еще кое-что, чему дать определение Стивенс был не в силах. Достав из кармана портсигар, Кросс предложил гостю сигару.

– Итак?

– Итак что? – в свою очередь спросил Стивенс, и, испытывая острое желание закурить, взял сигарету.

– Вы по-прежнему ослеплены ревностью? Я спрашиваю вас об этом, потому что ваша жена, которую я, кстати, видел впервые прошедшей ночью, проехав уж не знаю сколько миль в автомобиле, разбудила меня, чтобы забросать вопросами. Она ночевала под моей крышей, но помимо того, что с нами была гувернантка миссис Мергенроуд, уже один мой возраст вполне достаточен, чтобы успокоить вас. Я полагаю, вы догадались о том, что ваша жена отправилась ко мне. По крайней мере, вы должны были догадаться, если бы даже были глупее, чем я думал о вас.

– Однако, – заметил Стивенс, – если не считать Огдена Деспарда, вы, безусловно, самый нахальный из всех моих знакомых! Ну, а так как вы предложили говорить открыто, я готов подтвердить вам, что смешно было бы считать вас опасным соперником.

– Вот и прекрасно! – закудахтал Кросс и сухо заметил: – Однако почему же? Вы – молоды, я – умен. Вам рассказывал обо мне ваш директор Морли?

– Нет, – поразмыслив, ответил Стивенс. – Он лишь спрашивал, не встречался ли я с вами. И все. Где сейчас Мэри?

– Она дома. Но давайте пока не будем спешить к ней. Видите ли, молодой человек, – продолжал Кросс, развернувшись и продолжая курить сигару, – мне семьдесят пять лет, и я изучил уголовных дел больше, чем можно было бы изучить их за сто семьдесят пять. И все это благодаря тем двадцати годам, которые провел в тюрьме. Я приехал дать вам один совет только для того, чтобы доставить удовольствие вашей жене.

– Я благодарен вам за это. Кажется, я сейчас сделаю то, чего не должен был бы делать, – сказал Стивенс, вынимая из кармана фотографию Мари Д'Обрэй, – однако, если у вас такие намерения, не можете ли вы объяснить мне, что это означает? И почему Мэри стала разыскивать вас? И откуда у вас такое имя – Годен Кросс?

И снова Кросс негромко закудахтал:

– А, так вы попытались, значит, сделать кое-какие вы воды! Именно этого и боялась ваша жена. Мое имя действительно Годен Кросс, и я имею полное право носить его. Хотя до того, как мне исполнился двадцать один год, я назывался Альфредом Моссбаумом. Нет, нет, не думайте, что здесь какой-то криминал! Я – еврей, и, как все великие люди моей нации, горд тем, что принадлежу к ней. Без нас в мире наступит хаос. Но я также еще и эгоист и нашел, что мое еврейское имя Альфред Моссбаум не очень благозвучно. Я думаю, что вы согласитесь со мной. Видите ли, преступление с детства привлекало меня. Я присутствовал на огромном количестве знаменитых процессов, а, достигнув сорока лет, чтобы доказать, что преступление вещь исключительно простая, сам совершил его. Вы, наверное, уже готовы посмеяться надо мной: а дальше, мол, для того, чтобы показать, как легко избежать наказания, вы двадцать лет провели в тюрьме! Все так, друг мой. Но виновность моя была открыта единственно возможным способом: моими собственными стараниями. Напившись однажды, я похвалился содеянным.

Он выпустил облако дыма и развеял его быстрым движением руки.

– Но какие прекрасные перспективы открылись в тюрьме для человека моего рода занятий. Я стал доверенным лицом начальника тюрьмы. Представляете, что это значит? Для меня это была возможность прикоснуться к источникам всех великих уголовных дел. Я познакомился со знаменитыми убийцами лучше, чем судьи, перед которыми они представали, лучше чем присяжные, приговаривавшие их. Я познакомился также с теми, кто их ловил. Я попал в самую гущу уголовного мира и не стал искать смягчения наказания и даже не пытался освободиться под залог. Я жил за государственный счет, накапливая то, что можно было затем превратить в деньги.

– Интересный взгляд! – заметил Стивенс.

– Конечно, были и темные пятна на той светлой картине, что я вам сейчас обрисовал – пребывание в тюрьме могло нанести вред моей литературной карьере. Однако, искупая свою вину перед обществом под легко запоминающимся именем Годена Кросса, я вовсе не стремился снова стать Альфредом Моссбаумом. Но, желая исключить возможность установления сходства между Годеном Кроссом, заключенным в тюрьму за убийство в 1895 году, и Годеном Кроссом, который только что начал карабкаться на литературный Олимп, я позаботился о том, чтобы создать мнение, будто мне всего сорок лет, и потребовал, чтобы на обложках моих книг помещали только очень старую мою фотографию.

– Ах, значит, речь шла об убийстве?

– Разумеется, – с не перестававшим удивлять Стивенса цинизмом ответил Кросс. – Поймите, я специалист именно по этой части. Не случайно ваша жена отправилась разыскивать меня. Ей достаточно было пробежать глазами лишь первую главу рукописи, чтобы удостовериться в том, что мне известны такие факты, о которых она даже понятия не имела.

– Факты, касающиеся чего?

– Касающиеся Мари Д'Обрэй года 1676, и Мари Д'Обрэй 1861 года. Касающиеся ее предков, или точнее тех, кого она считала своими предками.

– Ну, вы прямо читаете мои мысли, – заметил Стивенс. – Я как раз хотел вас спросить не о настоящем, а об отдаленном прошлом… о мертвецах… о «неумирающих» – так кажется? Есть ли во всем этом хоть капля правды?

– Нет. Хотя говорю я вам об этом с сожалением. По крайней мере, все это никак не касается вашей жены.

«Вот я сижу в комфортабельном лимузине, – подумал Стивенс, – курю хорошую сигару с человеком, который сам признался, что он убийца. Но тем не менее, одно лишь присутствие этой живой мумии у меня под боком достаточно, чтобы все расставить на свои места и вернуть мне здравый рассудок. Причем, гораздо быстрее, чем все объяснения с распорядителями похоронных торжеств».

– Как я понял, вы женаты три года? – поморгав, сказал Кросс. – А хорошо ли вы знаете свою жену? Нет. Не так ли? Но почему же? Ведь женщины обычно болтливы. Если в разговоре вы упомяните одного вашего дядю, они тут же вспомнят двух своих теть и начнут рассказывать истории одну за другой! Но почему же ваша жена никогда не рассказывала вам о своей семье? Да потому что она сама запретила себе делать это. Почему она постоянно осуждала вещи, которые считала патологическими? Да по тому что очень их боялась. Мне понадобилось не более десяти минут, чтобы выяснить всю ее подноготную. Хотя, разумеется, во время ее рассказа я вынужден был постоянно анализировать факты, отнюдь не принимая на веру все, что она говорила.

Выслушайте меня внимательно. В одном местечке, называемом Гибург – ужасной дыре на северо-западе Канады – действительно проживает семья по фамилии Д'Обрэй, имеющая отдаленное родство с теми Обрэй, которые породили маркизу де Бренвийе, так же как и Мари Д'Обрэй, чей портрет вы держите в руках. До этого момента все точно, как я и сам смог убедиться, готовя свою книгу и проведя в Гибурге две смертельно скучных недели. Мне тогда захотелось убедиться в реальности гипотезы относительно «неумирающих». Скажу вам, что я не доверяю легендам, поэтому изучаю выписки о рождении, акты гражданского состояния. Ваша жена вообще не связана с семьей Д'Обрэй, хотя она считала иначе. Ее удочерила в возрасте трех лет мисс Андриенн Д'Обрэй, единственный продолжатель этого рода. Ее имя так же не Д'Обрэй, как и мое – не Кросс. Ее мать была французской канадкой, а отец – шотландским рабочим.

– Но право, я не знаю, – сказал Стивене, – может быть, мы находимся в каком-то колдовском мире, однако взгляните на эту фотографию. Сходство потрясающее…

– А вы думаете без этого сходства ее могли бы удочерить? В том-то и вся штука! Живи я в Гибурге в течение многих лет, я бы тоже считал мисс Андриенн Д'Обрэй колдуньей. Кстати, а вы знаете, откуда происходит это название – Гибург? В XVII веке черную мессу называли «Гибургской мессой», по имени аббата Гибурга, служившего ее. У семьи Д'Обрэй в Гибурге старый и довольно зловещий дом. Итак, мисс Андриенн Д'Обрэй удочерила дочь шотландского рабочего только с одной целью – убедить ее в том, что в ее жилах течет кровь «неумирающих», и однажды настанет день, когда «неумирающий» придет, чтобы вселиться в ее тело. Она показывала ей портреты, рассказывала страшные легенды, додумалась даже до того, чтобы демонстрировать ей различные предметы ночью, в еловом лесу, окружающем дом. Ребенка наказывали при помощи воронки и воды – как и ее предполагаемого предка. Для нее совершались сожжения животных, чтобы она видела, как это происходит. Надо ли мне и далее углубляться в детали?

– Нет, – сказал Стивенс, обхватив голову руками.

Кросс казался очень довольным своим рассказом и продолжал не спеша курить. Но сигара была толстовата для него и разрушала то сатанинское впечатление, которое он изо всех сил старался придать своей внешности.

– Ну вот, молодой человек, теперь вы знаете, что за женщина ваша супруга. Замужество казалось ей счастливым освобождением от прошлого, и она старалась хранить свою тайну. Но в результате ваших отношений с семьей Деспард, кажется, произошли некоторые инциденты, которые заставили ее вспомнить прошлое. Миссис Люси Деспард однажды в воскресенье в присутствии сиделки, ухаживавшей за больным стариком, завела беседу о ядах…

– Я знаю, – сказал Стивенс.

– А, так вам это известно? Все эти страхи, все демоны, от которых избавилась ваша жена, снова ожили в ходе этой беседы. Если говорить словами вашей жены, она «снова почувствовала себя не такой, как все», – сказал Кросс, с удовольствием выпуская клуб дыма. – Великий Боже! Она была даже настолько наивна, что бросилась из комнаты вслед за сиделкой и принялась расспрашивать ее о ядах. Ваша жена призналась, что она сама не знает, зачем она так поступила. Я думаю, что это уже из области психоанализа. Однако вас я могу заверить, что ваша жена находится совершенно в здравом рассудке, но это только благодаря своему природному психическому здоровью. Без него методы мисс Андриенн достигли бы своего и сделали из нее что-то вроде ненормальной. Как бы то ни было, спустя менее трех недель после этого разговора о ядах старик умирает. Затем вы под впечатлением моей рукописи произносите несколько неподходящих фраз, а в довершение всего появляется некто Марк Деспард в компании с незарегистрированным врачом, и в то время, когда ваша жена стоит за дверью, рассказывает вам, что его дядя был отравлен и что какая-то женщина в костюме маркизы де Бренвийе была замечена в комнате жертвы. Только недалекий человек не может представить, в какое состояние пришла ваша жена. После этого она, конечно, захотела выяснить о своих предках все.

Стивенс, по-прежнему закрывая лицо руками, умоляюще сказал:

– Попросите шофера повернуть. Я хочу вернуться к ней. Пока я жив, она больше никогда не будет жертвой своих безумных страхов!

Кросс отдал приказание в слуховую трубу.

– Эта ситуация была совершенно новой для меня, – заметил он. – А так как у меня нет привычки устранять чужие трудности, признаюсь вам, что все это мне не по душе. Тем не менее я здесь, и ввожу вас в курс дела, так как она чувствовала себя неспособной сделать это сама. Мне трудно понять причины, но, кажется, она влюблена в вас. Бедное создание! Есть ли у вас ко мне еще вопросы?

– Да… а… я хотел бы знать, говорила ли она вам что-нибудь по поводу таблеток морфия?

– Ах, да, я забыл! Конечно! – сказал Кросс с раздражением. – Это она украла таблетки. И знаете зачем? Не пытайтесь понять, вы все равно не догадаетесь. Вернемся, однако, немного назад. Как-то раз вы были в известном, отвратительном для меня, Деспард Парке ночью. Вы помните число?

– Да, конечно, субботним вечером восьмого апреля.

– Правильно. И вы помните, что вы тогда делали?

– Мы собирались поиграть в бридж, но… но провели весь вечер, рассказывая истории о призраках.

– Совершенно верно. Вы рассказывали истории о призраках – выбирая пострашнее, я думаю! – вечером, ночью, в присутствии жены, уже охваченной страхом перед своим прошлым. У нее была единственная мысль, – заснуть как только голова ее коснется подушки и не видеть этих вертящихся перед глазами колдунов и призраков. Я не удивлен тому, что вы не заметили ничего, но то, что все это прошло мимо внимания Деспардов, поразило меня! Мне кажется, что Деспарды влияют на вас обоих роковым образом. Они любят сверхъестественное…

Снаружи послышался глухой раскат грома, и по стеклам ударил дождь. Стивенс почувствовал, что все его тревоги, за исключением одной, свалились с плеч.

– Все, что вы говорите, верно, – сказал он. – Но, однако же, остается еще и тело, исчезнувшее из склепа…

– Конечно! – подался Кросс поближе к собеседнику. – Я как раз собирался поговорить с вами и об этом. Как я уже объяснял, я приехал помочь вам и доставить тем самым удовольствие вашей жене. У нас в распоряжении минут десять до прибытия к вам. Расскажите мне всю эту историю в деталях.

– С удовольствием. Я не собираюсь держать ее в секрете теперь, когда даже полиция уже в курсе. Капитан Бреннан…

– Бреннан? – неожиданно оживившись, переспросил Кросс. – Возможно, речь идет о Френсисе Ксавье Бреннане? О Лисе Френке?

– Да, это он. Вы его знаете?

– Я знаю некоего Френка Бреннана с того времени, когда тот был еще сержантом, – задумчиво ответил Кросс. – Каждый год к Рождеству он присылает мне открытку. Он довольно хорошо играет в покер, но возможности его ограничены… Продолжайте же, я слушаю вас.

Судя по тому, нравился ли Кроссу рассказ Стивенса или нет, лицо его то, казалось, молодело, то старело еще больше. Иногда он даже восклицал: «Чудесно!», но прервал своего собеседника только один раз и лишь для того, чтобы приказать шоферу ехать помедленнее.

– И вы всему этому поверили? – спросил он наконец. – Да оставьте вы в покое колдовство! Надеюсь, вы не станете оскорблять черную магию, смешивая ее с этим дешевым шарлатанством! Речь идет об обычном преступлении, друг мой! Хорошо инсценированном, красиво обставленном, но автор его – человек нерешительный и неудачник. Все лучшее в этой истории – результат совершенно неожиданных совпадений.

– Вы хотите сказать, что знаете, как было совершено это преступление и кто его совершил? – Разумеется! – сказал Кросс.

Оглушительный удар грома почти сразу после вспышки прокатился по окрестностям, и дождь полил как из ведра.

– В таком случае, кто же убийца?

– Кто-то из домашних. Это очевидно.

– Я должен предупредить вас, что все имеют полное алиби, за исключением Хендерсонов, конечно…

– Могу заверить вас, что Хендерсоны ни при чем. Убийца был гораздо более сильно заинтересован в смерти Майлза Деспарда, Хендерсоны – не тот случай. А что касается алиби, советую вам не очень-то им доверять. Когда я убивал Ройса – а между нами говоря он заслуживал смерти! – у меня было абсолютное алиби: двадцать человек, включая метрдотеля, были готовы подтвердить, что я ужинал в Дельмонико. Это было результатом довольно хитроумных комбинаций, и я доставлю себе удовольствие рассказать вам об этом, когда у нас будет побольше времени. То же самое было, когда я совершил кражу, которая легла в основу моего состояния. Нет, в самом деле, в вашем случае нет ничего оригинального. Даже способ, каким тело вытащили из склепа. Хотя он и не лишен изящества. Но могу сказать, что мой друг Бестиен проделывал это гораздо эффектнее. Он кончил не очень хорошо – его казнили в 1906 году. К несчастью, когда он покинул нас и возвратился в Англию, его там арестовали. Между тем, он совершил такие вещи, которые, если взглянуть на них с точки зрения мастерства, могут стать классическими… Но думаю, что мы приехали…

Стивенс выскочил еще до того, как лимузин полностью остановился. В доме не было заметно ни лучика света, а на аллее, ведущей к крыльцу, виднелся знакомый массивный силуэт.

– Фрэнк! – позвал Кросс. – Забирайтесь же в машину…

– Ну вот, наконец-то! – увидев Стивенса, воскликнул Бреннан. – Извините, мистер Кросс, но у меня здесь дело. Позже…

– Старый Лис, – сказал Кросс, – за четверть часа я распутал это дело больше, чем вы в течение целого дня. Садитесь же и я объясню вам его механизм…

Бреннан нехотя подчинился, и Стивенс видел, как удалялась машина. Он с наслаждением ощущал, как дождь стекает по его лицу, но на душе было легко, Стивенс повернулся и направился к дому, где его ждала Мэри.

Глава XIX

Они стояли в гостиной около окна, выходящего в сад. Он прижимал ее к себе, и обоим казалось, что уже ничего не может нарушить их счастье. Дождь прекратился, от земли поднимался белый туман.

– Я не знаю, почему я не могла решиться рассказать тебе все это, – пробормотала Мэри, еще сильнее прижимаясь к мужу. – Иногда это представлялось мне слишком смешным, а иногда слишком страшным… От хватки такой женщины, как моя тетка Андриенн, освободиться непросто, хотя я и покинула ее после совершеннолетия, и я…

– Не думай больше об этом, Мэри. Не стоит говорить обо всем этом снова.

– Да, но я хочу говорить, ведь все зло возникло из-за моего молчания. Я так хотела правды! Ты помнишь нашу первую встречу в Париже?

– Да, на улице Нев-Сен-Поль, 16.

– В доме… – она помолчала. – Я отправилась туда и села во дворе, чтобы попытаться понять, чувствую ли я что-нибудь. Теперь это кажется мне диким, но если бы ты знал тетку Андриенн, видел дом, в котором я жила… За домом была долина и…

Она повернула голову, и Стивене увидел, как дрожит ее белая шея. Но это был не страх – Мэри смеялась.

– Я верю, что избавилась от всего этого. Если мне когда-нибудь снова станет жутко, если я снова увижу кошмары во сне, ты должен только прошептать мне в ухо: «Мэгги Мак Тэвиш» и это вылечит меня.

– Почему Мэгги Мак Тэвиш?

– Потому что это – мое настоящее имя, дорогой. Имя прекрасное, волшебное. Его нельзя переделать ни в какое другое имя… Видишь ли, мне кажется, что во всем виноваты Деспарды. Их дом настолько похож на тот, в котором я росла, что он пробудил во мне все, от чего, как я надеялась, ты вылечил меня. Это странно, но я словно привязана к этому дому. Он все время как будто стоит у меня перед глазами, я без конца думаю о нем… И знаешь, Тед, ведь это все правда по поводу мышьяка. Я действительно спросила, где я могу его купить. Это было что-то жуткое. Я не знаю…

– Мэгги Мак Тэвиш, – сказал Стивенс.

– О, нет! Сейчас все в порядке, я только вспомнила тот субботний вечер, когда вы принялись рассказывать истории о призраках. Марк рассказал тогда… О! Я должна была напрячь все силы, чтобы не закричать. Я почувствовала, что мне надо все забыть, в одно мгновение, или я сойду с ума. Поэтому я и украла флакон с морфием. Но я не удивляюсь, Тед, тем мыслям, которые пришли вам в головы… Я даже поражаюсь тому, что такое огромное количество улик против меня не убедили меня в собственной виновности. Людей сжигали на костре и за меньшие подозрения.

Он с усилием повернул ее к себе лицом и поцеловал в лоб.

– Только ради истины, скажи мне, ты не подсыпала таблеток нам обоим вечером в прошлую среду? Это беспокоило меня больше всего. В тот вечер я свалился замертво и уснул в половине одиннадцатого…

– Нет, совершенно искренне говорю тебе, Тед. К тому же я и не могла этого сделать, потому что взяла всего одну таблетку и половинку использовала…

– Одну таблетку? Но утверждают, что пропали три!

Она казалась удивленной.

– Значит, еще кто-то брал флакон, – сказала она, и голос ее прозвучал удивительно правдиво. – Я не осмелилась взять больше, потому что побоялась отравиться. Тед, я действительно задаюсь вопросом, что может скрываться во всей этой истории. Кто-то убил бедного Майлза, однако, поверь мне, это не я. Я не могла совершить это преступление даже мысленно, потому что в ту ночь я заснула раньше половины двенадцатого. Я не принимала снотворного, не была пьяна, просто растянулась рядом с тобой… Я прекрасно помню это! Тебе не представить, какое удовольствие можно испытывать, вспоминая такие подробности!.. Но мне кажется, что кто-то в Деспард Парке догадывался о том, что меня тревожило. Ты говорил, что Эдит…

Она помолчала, затем направила разговор в новое русло.

– О, Тед! Какую бы радость я ни испытывала сейчас, это ничто по сравнению с тем, что я буду чувствовать, если для всей этой истории найдется естественное объяснение. Ты понимаешь, это убийство… Возможно, что… Ты сказал, что мистер Кросс… Кстати, а что ты думаешь о нем?

– По-моему, – немного поразмыслив, сказал Стивенс, – без всяких сомнений, это старый негодяй. По его собственному признанию он убийца, вор и не знаю что еще! Он видимо человек, лишенный любых моральных принципов, и, если была бы хоть доля правды во всех этих историях с переселением душ, он, безусловно, и должен был оказаться одним из этих самых «неумира…»

– Не произноси это слово!

– Ну, Мэгги! Я хотел добавить, что несмотря на все это в нем тоже можно найти кое-что симпатичное, к тому же он, кажется, питает к нам чувства, похожие на дружеские. Ну, а уж если ему когда-нибудь удастся дать толковое объяснение той тайны про… я подниму его авторский гонорар до двадцати пяти процентов за первые три тысячи экземпляров!

Мэри вздрогнула и принялась открывать окно. Оба они вдохнули свежего воздуха.

– Как клубится туман! – сказала она. – Даже кажется, что должно запахнуть дымом… О, Тед, когда все это кончится, возьми отпуск и давай отправимся в долгое путешествие. А может быть, лучше будет пригласить сюда тетю Андриенн, чтобы посмотреть, как она будет выглядеть за пределами Гибурга. Уверена, что это всего лишь безобразная старуха. Ты знаешь, я могу описать тебе обряд черной мессы. Я присутствовала на нем, и это действительно нечто невероятное. Я расскажу тебе позже. Это заставляет меня думать… Минуточку!

Мэри побежала в холл, и Стивенс слышал, как она поднимается наверх. Мэри вернулась, держа осторожно в руке, словно вещь, о которую можно обжечься, золотой браслет с головой кошки. Она выглядела слегка смущенной.

– Это единственное воспоминание о той моей жизни, в Гибурге. Я сохранила его, потому что он мне кажется красивым. Но этот браслет мне приносит несчастье. А теперь, после того, как я увидела его на фотографии женщины из 1860 года, мне хочется его расплавить или… Мэри не закончила и посмотрела в окно.

– Правда… он очень ценный, – поколебавшись добавила она.

– К черту! Я куплю тебе в сто раз красивее! Дай-ка его мне…

Браслет, который Стивенс взял в руки, показался ему символом зла, и вся его ненависть сосредоточилась на нем. Стивенс размахнулся и швырнул его в окно. Браслет задел ветку вяза, и его поглотил туман. И в этот же самый момент послышалось мяуканье рассерженной кошки.

– Тед, не!.. – вскрикнула Мэри. Затем сказала: – Ты слышал?

– Конечно, – сказал он, – Браслет тяжелый, и бросил я его с силой. Если он угодил по ребрам какой-нибудь кошке, ей есть отчего мяукать!

– Кто-то пришел… – насторожилась Мэри.

Они услышали явственный хруст гравия на аллее, из тумана стал появляться силуэт.

– Да, но не думай, что ты вызвала какого-то демона. Это всего лишь Люси Деспард.

– Люси? – странным голосом спросила Мэри. – Люси? Но почему она собирается войти в дом через черный вход?

Не дожидаясь стука, они отправились открывать дверь.. Люси вошла в кухню, сняла мокрую шляпку и резким движением привела в порядок волосы. У нее были покрасневшие глаза, но она не плакала, слез на них не было видно.

– Я прошу прощения за свое появление, – сказала она, – но там я уже больше не могу находиться.

Она с любопытством посмотрела на Мэри, затем лицо ее снова приобрело озабоченное выражение.

– Я бы немного выпила, Тед… Там произошли страшные вещи. Тед… Мэри… Марк сбежал. – Сбежал? Почему?

Люси молчала, разглядывая паркет, и Мэри нежно положила руку ей на плечо.

– Это из-за меня, ну и также по другим причинам, – вздохнула Люси. – Все было прекрасно до завтрака. Мы хотели, чтобы этот полицейский, такой любезный, вы знакомы с ним – Бреннан, остался завтракать с нами, но он отказался от приглашения. До этого момента Марк оставался спокойным. Он ничего не говорил, не проявлял дурного настроения, но я все равно почувствовала, что что-то не в порядке. Мы все прошли в столовую, и, как только расселись, Марк подошел к Огдену и ударил его в лицо. Затем он принялся избивать его. О, это было ужасно, но никто не мог остановить Марка. Вы же знаете, каков Марк! Когда все кончилось, он ушел в библиотеку курить.

Она вздохнула и подняла голову. Мэри, видимо, стало не по себе, она тревожно переводила взгляд со Стивенса на Люси, затем вымолвила наконец:

– Я бы не хотела при этом присутствовать. Но, Люси, объясни нам, что же его могло так взволновать? Если вас интересует мое мнение, то хочу сказать, что я давно удивляюсь, как вы можете так долго терпеть Огдена? Ведь он ведет себя вызывающе!

– Верно! Да еще и это письмо, и разосланные телеграммы. Для Марка они были последней каплей, – подхватил Стивенс.

– Да, но все же это безумие – набрасываться на Огдена, – упавшим голосом сказала Люси.

– В самом деле? Хорошо, но я тоже готова наброситься на него, – заявила Мэри. – Он втайне попытался приударить за мной и очень удивился, когда выяснил, что не производит на меня никакого впечатления…

– Но это еще не все, – сказала Люси. – Мы с Эдит сполоснули Огдену лицо, и он пришел в сознание. Как только он смог встать на ноги, он сказал, что хочет сделать нам заявление. Он прошел в комнату рядом с библиотекой, чтобы Марк слышал его… Я не знаю, что вы знаете о докторе Партингтоне. Одно время он был помолвлен с Эдит, но тогда открылось, что он сделал операцию аборта, и, чтобы избежать судебных преследований, Партингтон вынужден был эмигрировать из Америки. Эдит до сегодняшнего дня была уверена, что женщина, которой он сделал аборт, была его любовницей. Эдит довольно холодна, и мне всегда казалось, что она не очень-то расположена к замужеству. Короче, она использовала эту историю с Джинет Уайт, чтобы порвать с Партингтоном. И только сегодня Огден сказал нам правду. Джинет Уайт была любовницей не Тома, а Марка!

Через некоторое время Люси продолжила все тем же упавшим голосом:

– Том был лучшим другом Марка, и все же Марк ни в чем не признался. Он оставил Эдит думать так, как она хочет. А Том не знал правды, потому что Джинет Уайт не выдала ему имя возлюбленного. Ну, а Марк все так и оставил, вовсе не подумав о Томе, который был влюблен в Эдит. Вы понимаете, в то самое время Марк был помолвлен со мной и боялся открыться…

– Дела в этом низменном мире очень запутаны, и в них трудно разобраться, – меряя шагами кухню, сказал Стивенс. – Если Марк Деспард поступил так, то как личность, он, пожалуй, еще мельче Огдена. Однако, как это ни странно, я продолжаю испытывать уважение к Марку, и мне вовсе не жаль Огдена.

К его удивлению, оказалось, что Мэри испытывает те же чувства.

– Получается, – сказала она с презрением, – что Огден копается в грязном белье!

– А что Партингтон? – вмешался Стивенс. – Как он-то принял это известие? Он при разговоре присутствовал?

– О, да! – сказала Люси. – Однако разоблачение, кажется, не произвело на него никакого впечатления. Он только пожал плечами и сказал, в общем довольно здраво, что с тех пор утекло довольно много воды. А потом добавил, что теперь алкоголь он предпочитает любой женщине. Возмущался не Том, а я. Я вбежала в библиотеку и сказала Марку, что не желаю больше видеть его. И он поймал меня на слове!

– Но почему, черт возьми! – продолжая удивлять своего мужа, воскликнула Мэри. – Зачем вы так себя повели? Неужели имеет такое уж большое значение то, что Марк спал с какой-то девушкой десять лет назад! Моя дорогая Люси, найдите мне мужчину, который ни разу не поступал подобным образом, и я уверяю вас, что это скучный, унылый муж! И потом, существует же срок давности! Между прочим, то, что он дурно поступил по отношению к доктору Партингтону – это факт, но все же сделал он это только потому, что дорожил вами! Это единственное, что следует изо всей этой истории!

Стивенс приготовил мартини для Люси. Она глотала его с жадностью и, почти допив, сказала:

– Видите ли, я боюсь, что он встречался с этой девушкой и потом.

– С Джинет Уайт?

– Да.

– И это Огден, разумеется, постарался пробудить в вас такие подозрения? – с горькой усмешкой сказал Стивенс. – Я лично думаю, что Огдена давно пора поставить на место. Чтобы получить свою долю наследства, он слишком долго скрывал злобу под мягкими манерами, а теперь она ударила ему в голову!

– Тед, – сказала Люси, строго глядя на него, – вы помните тот таинственный телефонный звонок, который едва не заставил меня покинуть бал в Сент-Дэвиде? И у меня бы тогда не было никакого алиби. Этот звонок был анонимным…

– То есть от Огдена!

– Да, именно так я и решила. Именно поэтому я и поверила звонку – ведь Огден обычно хорошо осведомлен. По телефону мне дали понять, что Марк возобновил отношения с Джинет Уайт. В тот момент я не знала, или даже скорее забыла имя девушки, которая была замешана в истории с Партингтоном. Но речь шла о женщине, и этого мне было достаточно… так как Марк со мной уже не тот…

Она говорила с трудом. Наконец она осушила свой стакан и уставилась на стену.

– Мой невидимый собеседник сказал, что Марк, воспользовавшись тем, что он в маске, и думая, что никто этого не заметит, отправился обратно домой, чтобы там встретиться с девушкой. В наш дом. Он добавил, что, если я потружусь съездить в Криспен, я смогу собственными глазами убедиться в правоте его слов. Сначала я не могла этому поверить, затем напрасно пыталась найти Марка среди приглашенных. А он, оказывается, в это время играл в бильярд с двумя друзьями в комнате в задней части дома, как я потом выяснила. Я уже собралась было отправиться в Криспен, но потом решила, что все это выглядит смешно, и вернулась на бал. Однако сегодня, когда Огден назвал имя этой Джинет Уайт, я… я…

– И вы верите, что все это правда? – спросил Стивенс. – Ведь если предположить, что телефонный звонок в тот вечер был ложным и имел совсем другие цели, то и все обвинение против Марка тоже может оказаться ложным.

– Марк согласился с этим обвинением. А теперь и вообще уехал. Тед, надо во что бы то ни стало найти его! Я прошу вас. Не ради меня, а ради самого Марка! Когда капитан Бреннан узнает, что Марк уехал, он подумает, что побег связан с убийством…

– Значит, Бреннан не в курсе?

– Нет. Он уехал раньше, чем это случилось, и вернулся только что с каким-то старичком в шубе, похожим на клоуна, но мне сейчас не до смеха. Капитан Бреннан спросил меня, не буду ли я возражать, чтобы этот Крофт или Кросс, кажется, остался в Деспарде. Он прибавил, что этот человек знает психологию преступников как свои пять пальцев. Они вместе пошли в склеп, и когда вышли из него, капитан был красным как рак, а маленький человечек хохотал. Все, что я могла понять, это то, что они не обнаружили никакого тайного хода. Я спросила Джо Хендерсона, что они делали в склепе… Возможно, вы помните, что там есть такая старая деревянная дверь, которую никак не удается плотно закрыть?

– Ну, да.

– Джо сказал, что он с хохотом открывал и закрывал ее. Не знаю почему, но я испугалась… Затем они прошли на веранду около комнаты дяди Майлза и стали двигать занавеску и смотреть через стеклянную дверь. Это, кажется, тоже очень забавляло маленького человечка. Как вы думаете, что все это значит?

– Я не знаю, – сказал Стивенс, – но мне кажется, что вас, Люси, беспокоит что-то другое. Может быть, вы объясните нам?

– Я затрудняюсь сказать, это ли меня беспокоит или что-то другое, – со странной готовностью ответила Люси. – Вообще, это может быть в любом доме, и Бреннан это признал, когда обнаружил… Но тем не менее для нас это может иметь серьезные последствия, если не будет надежного алиби на ночь среды. Дело в том, что после вашего ухода, Тед, капитан обнаружил в доме мышьяк.

– Мышьяк? Боже мой! И где же?

– В кухне. Я могла бы и сама ему об этом сказать, если бы вспомнила. Но у меня не было никаких причин думать об этом, потому что до настоящего дня никто не говорил о мышьяке…

– Кто его купил, Люси?

– Эдит. Для крыс. Но это совершенно вылетело у нее из головы.

Наступила пауза. Люси машинально поднесла к губам пустой стакан. Мэри, дрожа, подошла к задней двери и приоткрыла ее.

– Ветер изменился, – сказала она. – Сегодня ночью снова будет гроза.

Глава XX

Действительно, вечером снова разыгралась гроза, и как раз в это время Тед отправился в Филадельфию на поиски Марка. Но ни в клубе, ни в конторе, ни в других местах, где он обычно бывал, его не видели.

Стивенс вернулся в Криспен поздно, промокший и разочарованный. Он согласился с тем, чтобы Кросс провел ночь в его коттедже, но встретился с ним только около полуночи, так как вначале отправился в Деспард Парк, чтобы как-нибудь попытаться успокоить Люси. В доме было тихо, и казалось, что Люси была единственной, кто оставался на ногах в этот час. Когда Стивенc добрался наконец до своего дома, он увидел Бреннана и Кросса, расположившимися в лимузине у входа в дом.

– Вы…

– Да, – с мрачным видом прервал его Бреннан, – да, я думаю, что мы уже можем назвать имя убийцы. Но есть одно обстоятельство, которое надо проверить, поэтому я отправлюсь в город… Да, когда все кончится, вспоминать об этом, я думаю, будет странно.

– Хотя, как вы знаете, я сам лишен каких бы то ни было моральных принципов, – вмешался Кросс, – но не могу не согласиться с возмущением Фрэнка Лиса. Речь идет, сэр, о преступлении на редкость отвратительном, и я не удивлюсь, если убийца пойдет на электрический стул. Мистер Стивенc, к моему огромному сожалению, я не смогу воспользоваться вашим любезным приглашением и переночевать под вашей крышей, так как мне нужно ехать с Бреннаном, чтобы довести дело до конца. Я обещал вам распутать его, и, если вы с женой не откажетесь прибыть завтра в Деспард Парк к двум часам дня, я представлю вам убийцу. Поезжайте, Генри!

Мэри высказала свое сожаление, узнав о том, что Кросс не сможет провести ночь у них.

– Он был очень любезен, и я ему крайне благодарна, однако есть в нем что-то неприятное. Кажется, что он читает твои мысли.

Хотя они и легли в двенадцать и не спали прошлой ночью, Стивенc все равно не мог сомкнуть глаз, он слишком перевозбудился. Гром грохотал почти без перерыва, и кошки устроили вокруг дома настоящий концерт. Мэри спала очень беспокойно. В два часа ночи она стала бормотать что-то бессвязное, и он едва не начал будить ее, боясь, что ей снится кошмар. Казалось, будто кошачья возня приближалась к самым окнам. Стивенc поискал что-нибудь, чем можно было бы запустить в кошек, и смог найти в ящике туалетного стола только что-то похожее на пустую банку из-под крема. После того, как уже во второй раз за эти сутки он бросил предмет из дома в сад, раздался жуткий, похожий на человеческий вопль, и Стивенc поспешил поскорее захлопнуть окно. Он заснул около трех часов ночи и проснулся только от звона воскресных колоколов.

Около двух часов дня Стивенc и Мэри прибыли в Деспард Парк. Им открыла миссис Хендерсон. Стивенc, словно бы видя ее впервые, внимательно рассматривал миссис Хендерсон. В воскресной накрахмаленной одежде она вовсе не производила впечатление женщины, которой мерещатся призраки, но глаза ее были заплаканы.

– Я заметила, как вы подходили к дому, – с достоинством сказала она. – Все уже наверху, за исключением миссис Деспард. Она почему-то…

Миссис Хендерсон смолкла с таким видом, будто ворчание казалось ей недостойным воскресного дня, и, шаркая туфлями, повела гостей по дому.

– Как бы то ни было, – прибавила она себе под нос, – сегодняшний день совершенно не подходит для развлечений!

Она, кажется, имела в виду звуки, раздающиеся со второго этажа. Без сомнения, это был радиоприемник, находившийся на веранде, и именно туда направлялась служанка. Когда они проходили по коридору, Стивенс заметил, что кто-то прячется за дверью. Оказалось, что это Огден с немного опухшим лицом. По всей вероятности, он не собирался присутствовать на собрании, но желал слушать, что там будут говорить.

В углу веранды стоял Хендерсон. Эдит сидела в плетеном ивовом кресле, а около нее на софе расположился совершенно трезвый и с мефистофельским видом Партингтон. Капитан Бреннан рассеянно опирался на один из подоконников, мисс Корбет очень церемонно разносила шерри и бисквиты. Люси не было так же, как и Огдена, правда его присутствие за дверью чувствовали все. Самым заметным было отсутствие Марка, без которого словно бы образовалась какая-то пустота.

Всем собранием руководил Кросс. Он наклонился к радиоприемнику, и его обезьяноподобная физиономия источала удовольствие. Мисс Корбет предложила ему стакан с шерри, он почти не глядя, взял его и поставил на приемник, словно не желая отвлекаться от слушания передачи. Это была какая-то проповедь.

– Ну вот и они, – несколько манерно сказала миссис Хендерсон, вводя Стивенсов.

Никто не сказал ни слова. Лишь Эдит быстро взглянула на Мэри, и что-то непонятное появилось в ее глазах.

– Неужели нужно, чтобы радио так гремело! – возмущенно вскричала миссис Хендерсон, – Я прекрасно знаю, что это шабаш!

Кросс повернул ручку приемника, и в комнате мгновенно воцарилась тишина. Если он хотел взвинтить обстановку и поиграть у всех на нервах, то это ему, безусловно, удалось.

– Сколько раз мне приходилось объяснять непосвященным, – медленно сказал Кросс, – что в воскресенье не может быть шабаша. Шабаш – это еврейское слово, означающее субботний праздник. Поэтому и колдовской шабаш совершается в субботу. Сейчас как раз мы собираемся обсудить колдовство или то, что принимаем за колдовство. Вы, миссис Хендерсон, были очень загадочным свидетелем во всем расследовании преступления. Вы поведали всем очень логичный и очень душещипательный рассказ о том, что видели через эту дверь…

– Нечего пытаться запутать меня, – сказала миссис Хендерсон. – Наш пастор утверждает, что это шабаш, и в Библии говорится то же самое. А что касается моего рассказа, то я не нуждаюсь в его оценках. Я знаю, что я видела!

– Альтеа! – спокойно сказала Эдит.

Хендерсон оборвала себя на полуслове. Было заметно, что все побаиваются Эдит.

– Я сказал это только для того, чтобы удостовериться в том, что вы твердо уверены в том, что видели, – совершенно бесстрастно сказал Кросс. – Вы можете подтвердить, что занавеска находится в том же положении, что и вечером в среду двенадцатого апреля. Если же нет – укажите на отличие, которое вы заметили. Обратите внимание на то, что лампа в изголовье кровати мистера Деспарда тоже зажжена. Мы занавесим окна веранды, чтобы было темно, а вы подойдете и посмотрите через левую прорезь занавески и скажете мне, что вы видите.

Мисс Хендерсон смешалась. Стивенс услышал за своей спиной приближающиеся шаги Огдена Деспарда, но никто не повернулся в его сторону. Кросс затянул занавеси на окнах, полностью закрыв ту часть веранды, которая выходила на запад. Очень бледная миссис Хендерсон посмотрела на Эдит.

– Делайте, что вам говорят, Альтеа.

– Чтобы воссоздать насколько возможно те же условия, что и в ночь, – продолжал Кросс, – я все-таки включу радио. Сейчас должна начаться музыка… Ну вот, чудесно.

Послышалась песенка креолки под аккомпанемент банджо, и миссис Хендерсон стала приближаться к двери, она наклонилась к прорези… И тут вопль служанки заглушил все.

Кросс выключил радио. Миссис Хендерсон повернула к нему лицо с вытаращенными от ужаса глазами.

– Что вы видели? – поинтересовался Кросс. – Все остаются на местах!.. Что вы видели? Ту же самую женщину?

Миссис Хендерсон молча кивнула.

– Ту же самую дверь?

– Я… да…

– Посмотрите еще раз, – бесстрастно сказал Кросс, снова включил радио и креолка снова принялась петь, через некоторое время Кросс выключил приемник. – Отлично, миссис Хендерсон. Я повторяю, никто не встает! Френк, было бы неплохо, если бы вы занялись этим молодым человеком, который, как мне кажется, куда-то слишком спешит…

Огден вышел из-за угла веранды и, казалось, не замечая никого вокруг, с перекошенным лицом, направился к застекленной двери, но Бреннан остановил его, схватив за руку.

– Если присутствующие не будут возражать, – сказал Кросс, – в первую очередь я займусь наименее важной, наиболее очевидной и случайной ситуацией в этом деле. Той ситуацией, которую совершенно не предусмотрели преступники. Это было счастливое или, наоборот, несчастливое совпадение, которое едва не разрушило планы убийцы. Некий призрак, приведение возникшее вопреки его желанию.

Имеется два факта, о которых не устают повторять буквально все – о мистере Майлзе Деспарде и о его комнате. Первый факт: большую часть времени он проводил, закрывшись в своей комнате и занимаясь примеркой костюмов, которых у него было великое множество. Второй факт: освещение в комнате скудно. Есть только две слабые лампочки. Одна – в изголовье кровати, вторая висит на длинном шнуре между окон. По вечерам мистер Майлз Деспард обычно оставался в своей комнате.

Если вы внимательно проанализируете все, что я вам сказал, вы, безусловно, заметите между этими фактами некоторую связь. Что нужно человеку, который проводит время в переодеваниях? Кроме самих костюмов ему, безусловно, необходимо хорошее освещение и зеркало, чтобы видеть свое отражение.

В этой комнате есть нечто вроде туалетного столика для бритья с зеркалом, но стоит он в неудобном месте, где мало света от окон днем и совсем нет от ламп вечером. Однако между окон – заметьте, любопытная деталь – находится высоко висящая лампа, которая освещает только картину и конторку. Лампы, висящие на шнуре, обычно употребляются для освещения туалетных столиков. Но тогда, чтобы глядеться в зеркало, можно переставить стол под эту лампу.

Однако в таком случае вначале надо перевесить картину, и картину дорогую, впрочем перевесить только на время, пока не будет возвращен на место столик. Ну, куда перевесить эту картину? В комнате нет хороших гвоздей, кроме одного… на двери, соединяющей эту комнату с комнатой сиделки. Сейчас там висит голубое домашнее платье покойного. Конторку в таком случае тоже нужно куда-нибудь перетащить. Но куда? Мы знаем, что мистера Деспарда очень раздражало, если кто-нибудь неожиданно входил в комнату. Поэтому он должен был забаррикадировать дверь сиделки.

Давайте теперь посмотрим, что же получилось в комнате. Лампа над туалетным столиком погашена, и помещение освещено лишь слабым рассеянным светом, не позволяющим различить даже цвет волос женщины… Прорезь в занавеске находится высоко, поэтому свидетель мог видеть только бюст таинственной женщины. А прямо напротив столика с зеркалом расположена дверь, сделанная в деревянной обшивке стен. Она выходит в комнату сиделки и смутно отражается в зеркале, если смотреть из-за занавески. Имеем в виду также, что деревянная обшивка сделана по всему периметру комнаты. На двери теперь висит картина Креза и стоит высокое кресло. Все погружено в полутьму. Всякий шум шагов, открывание и закрывание двери заглушается звуком радио. Вывод ясен: нет никакого сомнения в том, что свидетель видел комнату сиделки, отраженную в зеркале туалетного столика.

– Мисс Деспард, вы теперь можете войти…

Стеклянная дверь открылась, послышался шорох широкой юбки, и на веранду вошла Люси в платье из сатина и велюра. На красно-голубой ткани сверкали камни… Люси, отбросив назад вуаль, покрывавшую голову, осмотрела присутствующих.

– Мисс Деспарl очень помогла мне сделать маленький эксперимент: она вошла в комнату сиделки, затем вышла из нее и все это проделала в полутьме, и все это отразилось в зеркале туалетного столика, который установлен сейчас между окон.

– Но, – воодушевленно продолжил Кросс, – если мы принимаем это объяснение, мы сталкиваемся с другой проблемой. Мы не знаем, каким образом таинственная посетительница очутилась в комнате. Хотя нет никакого сомнения в том, что вышла она из нее совершенно нормально, через дверь, ведущую в комнату мисс Корбет. И миссис Хендерсон видела этот выход в зеркале туалетного столика. Но, оказывается, в ту ночь мисс Корбет заперла на засов эту дверь с внутренней стороны и закрыла замок двери, выходящей из ее комнаты в коридор, таким хитрым образом, что открыть его могла только она сама.

Итак, две двери у нас закрыты. Таинственная женщина, которая покинула комнату Майлза Деспарда после того, как отравила его, не могла выйти через дверь, запертую на засов. Если даже допустить, что она сумела сделать это, то ей надо было бы открыть и следующую дверь в коридор. Есть, правда, еще застекленная дверь из комнаты сиделки на веранду, но женщина не решилась бы выйти в нее, так как миссис Хендерсон находилась на веранде.

Со всей очевидностью получается, что преступление мог совершить только один человек. Этот человек вернулся сюда около одиннадцати, открыл комнату сиделки ключом, которым умел пользоваться только он, отодвинул засов второй двери, вошел в комнату Майлза Деспарда с чашкой лекарства, содержавшего яд, заставил больного выпить, вышел из комнаты, задвинул засов двери, вышел из комнаты сиделки в коридор и закрыл дверь на ключ…

Кросс театральным жестом положил руку на радио, слегка поклонился и сказал:

– Мира Корбет, я имею огромное удовольствие сообщить вам, что имеется ордер на ваш арест. Он выписан на ваше настоящее имя: Джинет Уайт.

Глава XXI

Сиделка чуть отступила к двери-окну комнаты, которую всегда занимала. На этот раз была не в униформе, на ней было узкое, стесняющее движение голубое платье, лицо ее покрылось соблазнительным румянцем, но во взгляде появилось что-то испуганное и неприятное.

– Вы сумасшедший! – облизнув губы, сказала она. – Вы ничего не сможете доказать!

– Минутку, – сказал Бреннан, сделав к ней тяжелый шаг. – Вы отрицаете, что ваше настоящее имя Джинет Уайт?.. Хотя можете не отвечать. Есть еще один человек, который поможет нам это установить – доктор Партингтон!

Врач, который до этого разглядывал пол, поднял голову.

– Да, – подтвердил он. – Это Джинет Уайт. Вчера я обещал ей не выдавать ее, но если она совершила все это…

– Вчера, доктор, – мягко сказал Бреннан, – когда я увидел вас в первый раз, вы так испугались, что мне подумалось, что вы кинетесь бежать. Я тогда сказал вам, что я из полиции, а за моей спиной вы заметили женщину, которая когда-то работала у вас, и которой вы делали аборт. Я слышал, что вам удалось избежать суда только потому, что вы скрылись за границей. Вы рисковали, соглашаясь на вызов мистера Марка Деспарда… Не правда ли, вы готовы были удрать именно потому, что увидели меня вместе с этой женщиной?

– Да, это правда, – сказал Партингтон, закрывая лицо ладонями.

Бреннан повернулся к Мире Корбет.

– Вам я задам еще один вопрос. Вы отрицаете, что снова встретились с Марком Деспардом год назад и возобновили ваши отношения?

– Нет. Зачем же мне это отрицать? Я даже горжусь этим! Он любит меня и предпочитает всем другим женщинам, включая и присутствующих здесь. Но между нашими отношениями и преступлением нет ничего общего!

Усталость и раздражение появились на лице Бреннана.

– Скажу вам сразу, что ваше алиби на ночь с двенадцатого на тринадцатое апреля рассыпалось. Вчера все мое возмущение было направлено на миссис Стивенс, – сказал он, повернувшись к Мэри, которая с любопытством рассматривала сиделку, – так как ее алиби на ту же ночь основывалось только на показаниях ее мужа, спавшего в той же комнате, что и она. И кажется, никому из нас не пришло в голову, что есть еще один человек, хрупкое алиби которого покоится лишь на словах единственного свидетеля… Это вы, Джинет Уайт. Только ваша соседка по комнате могла подтвердить, что с десяти вечера вы не выходили из своего дома. Все же остальные имеют по полдюжине свидетелей, включая и служанку, которая была на «групповом свидании»… Ну, а вы заглянули сюда, не правда ли?

Казалось, сиделка начинает терять свою выдержку.

– Да, я приехала сюда, чтобы встретиться с Марком, – нерешительно призналась она. – Но я не видела старика, да и не желала его видеть. Я даже не поднималась наверх. Но Марк меня обманул! Он не приехал! Он боялся, что она… Но где же Марк? Он бы мог подтвердить вам мои слова… Его здесь нет, поэтому вы…

– Действительно, его здесь нет, – насмешливо сказал Бреннан. – И я думаю, пройдет немало времени, прежде чем мы найдем его. Он-то почувствовал, что ветер переменился. Вы и Марк вместе организовали это убийство. Вы должны были сделать грязную работу, а он должен был помочь вам спрятать концы в воду, не так ли?

На веранде воцарилось молчание. Стивенс повернулся к Огдену Деспарду, стоящему в тени, и заметил на его опухших губах удовлетворенную улыбку.

– Я этому не верю, – спокойно сказала Люси. – Что бы я ни думала о ней, я не могу подумать того же о Марке. А вы что скажете, мистер Кросс?

Кросс, облокотясь на приемник, наслаждался ситуацией.

– Я недоумеваю – есть ли среди вас люди с мышлением глубоким и развитым? Вы все время обращаетесь ко мне, миссис Деспард, и, кажется, это уже входит у вас в привычку. Но я должен сказать, что, к несчастью, правда состоит в том, что именно ваш муж с мисс Корбет задумали это убийство и тут же принялись заметать следы. Он был сообщником и перед и после совершенного, но есть одно свидетельство в его пользу: он не пытался бросить тень вины на вас. И даже больше – когда заметил, что вы попали под подозрение, тут же постарался выгородить вас. Делая это, он запутался, усложнил все неимоверно и сделал фантасмагорическим преступление, которое было совершенно обыкновенным. Видите ли, наиболее любопытным в этом преступлении является столкновение двух характеров, двух намерений.

Первоначальный план был прост. Марк Деспард и мисс Корбет решили убить старого Майлза Деспарда, потому что Марк нуждался в деньгах. Но жертва должна была умирать как бы естественно. Он должен был скончаться от гастроэнтерита, и у семейного врача не должно было бы возникнуть никаких подозрений. И не должно было быть никакой серебряной чаши с мышьяком, оставленной странным образом рядом с мертвой кошкой, а позже – никаких книг о колдовстве.

Таким был очень простой способ, выбранный Марком Деспардом. Но он не удовлетворил Миру Корбет. Она желала не только смерти Майлза Деспарда, ей надо было еще и убрать с дороги Люси Деспард, В этом намерении нет ничего удивительного: ведь миссис Деспард была женой ее любовника. Поэтому Майлз Деспард должен был умереть не просто так, он должен был скончаться в результате преступления, которое приписали бы Люси Деспард.

Исполнить этот план без ведома Марка не составляло труда. С самого начала распутывания этого дела казалось очевидным, что женщина в платье маркизы де Бренвийе могла быть только из этого дома. Я уже говорил моему другу Стивенсу, что не придаю слишком большого значения алиби, но чтобы поверить в виновность миссис Деспард или мисс Эдит, мне пришлось бы отбросить такое их количество, которому был бы удивлен даже я сам. То есть ни та, ни другая не могли быть таинственными посетительницами. Но кто же тогда? Видимо, тот, кто мог скопировать это платье. Однако этот кто-то тоже не мог быть посторонним. За пределами этого дома миссис Деспард не рассказывала о том, что шьет платье такое же, как на портрете. Кроме того, чужой не мог бы постоянно обращаться к портрету, чтобы сделать точную копию, по крайней мере такую копию, которая убедила бы миссис Хендерсон в его сходстве с образцом. Но если это платье шилось в доме, создатель его должен был предусмотреть еще кое-что…

– И что же? – вырвалось у Стивенса.

– Он должен был сделать так, чтобы никто не мог войти в комнату, где находилось второе платье, пока его изготавливали, – бесстрастно ответил Кросс. – Предлог для этого представился просто невероятный. Миссис Стивенс похитила флакон с таблетками морфия в комнате сиделки вечером в субботу и вернула его на следующий день. Как мы знаем, только в понедельник Люси Деспард решила шить платье с портрета маркизы де Бренвийе, чтобы надеть его на маскарад. К этому моменту Мира Корбет уже имела прекрасное объяснение для того, чтобы держать свою комнату закрытой. Остальное было просто. Мисс Корбет облачилась в платье, сходное с платьем миссис Деспард, надела маску и, вероятно, парик. И постаралась, чтобы ее увидели.

Однако нужно было предпринять еще одно действие – позвонить миссис Деспард и заставить ее уехать с маскарада. Она не должна была избежать обвинения.

Таким образом убийца приезжает в дом и переодевается в приготовленное платье. Она прекрасно знает, что миссис Хендерсон в одиннадцать часов на веранде будет слушать свою любимую передачу. У нее есть время, чтобы приготовить смесь яиц с портвейном в кухне, пока миссис Хендерсон еще находилась в своем домике недалеко от склепа. Эта смесь нужна для того, чтобы сиделка могла появиться с нею у постели больного. Тот по замыслу не должен был особенно удивляться, увидев ее в маскарадном костюме. Он знал, что состоится бал-маскарад, и мог предположить, что мисс Корбет приглашена тоже.

Но Мире Корбет хочется, чтобы ее увидели, через прорезь в занавеске. Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Миссис Хендерсон стояла вот здесь, около приемника, примерно там же, где нахожусь я. Комната Майлза у дальней стены за плотно закрытой дверью. И несмотря на это свидетельница слышала голос женщины совершенно отчетливо. Странно выглядит, что убийца разговаривала так громко именно в тот момент, когда давала отравленное питье. Этому может быть единственное объяснение: она хотела быть обнаруженной.

Мисс Корбет не учла, что в занавеске может быть и еще одна прорезь, которая бы позволила увидеть ее в зеркале. Она завершила свою убийственную миссию, а так как больной не выпил все содержимое чаши – это не имело значения, потому, что доза мышьяка была большой – она дала остаток кошке и поставила чашу на видном месте в шкафу. Эти ее действия сводились к тому, чтобы никто не сомневался в том, что было совершено убийство и нельзя было бы пройти мимо фактов смерти кошки и большого количества мышьяка в чаше.

Итак, дело сделано. Майлз Деспард не подозревает, что его отравили. Он ставит туалетный столик на место, снова вешает картину Греза между окон и передвигает кафедру на свое обычное место. Эти его усилия ускоряют действие яда до такой степени, что у мистера Деспарда уже нет сил отправиться за помощью куда-либо, а в доме, как известно, он один.

Лишь в третьем часу ночи возвращается Марк и находит своего дядю – к чему он стремился – уже агонизирующим. Однако с ужасом, который вы можете себе вообразить, он также обнаруживает и следы отравления, оставленные на виду у всех. Я очень хотел бы обратить ваше внимание на то, что странное поведение Майлза перед смертью, его бессвязные слова, желание быть похороненным в деревянном гробу и даже шнурок с девятью узелками – все это известно нам только со слов Марка.

Да, у Марка Деспарда были веские причины для того, чтобы спрятать стакан и чашу и тайно похоронить труп кошки. Но было и кое-что посерьезнее. На следующее утро он узнал от миссис Хендерсон, что какая-то женщина, одетая в платье, схожее с платьем его жены, была замечена как раз в тот момент, когда давала яд Майлзу. Он больше не сомневался в том, что его любовница намеренно старалась направить подозрения против его жены. Он не знает как быть. Он просит миссис Хендерсон хранить все в секрете, и это первый его шаг. Затем ему вдруг потребовалось подтверждение того, что все это продумано его любовницей заранее, и что чаша и стакан содержат мышьяк. Это сообщает ему аптекарь. Но есть и самое худшее.

Сразу после дядиной кончины он уже слышит намеки и слухи о том, что смерть Майлза Деспарда была неслучайной. Марк не может остановить расползание этих слухов, которые рано или поздно приведут к требованию эксгумировать тело. Я думаю, не надо пояснять, кто был источником этих слухов.

Нужно было предупредить эту главную опасность, заставив труп с желудком, полным мышьяка, исчезнуть. Похороны должны были состояться в субботу. Но до тех пор, включая и сами похороны, у Марка не было возможности что-то предпринять с телом. Во-первых, потому что официальные лица уже взялись за подготовку Майлза Деспарда к погребению, и во-вторых, потому что его сообщница могла помешать всякой его попытке избавиться от тела. Значит, надо было схитрить.

Поведение Миры Корбет, должен признать, было очень ловким. Она могла бы сразу после смерти больного объявить, что подозревает отравление, могла бы поделиться своими сомнениями с врачом, подтолкнув его к тому, чтобы тут же сделать вскрытие. Но она не хотела рисковать, так как в любой момент могла открыться ее прошлая связь с Марком. И странно выглядело бы тогда ее присутствие у изголовья больного Майлза. Для нее безопаснее было оставаться сиделкой, автоматом, существом. Надо было позволить похоронить Майлза, ничего не говоря, и ни на кого не наводя конкретных подозрений, а затем уже броситься в атаку, и посеять следы, которые привели бы в конце концов к намеченной жертве.

Но с вмешательством Марка все усложняется чрезвычайно и как по мановению волшебной палочки. Возможно, что новая идея пришла ему в голову после рассказа миссис Хендерсон, заявившей вдруг утром в четверг, что она «видела женщину, прошедшую сквозь стену». Что подумал Марк, когда услышал эти слова, мы узнаем лишь тогда, когда схватим его, но этот рассказ, а также книга о колдовстве, которую читал Майлз, и которая, кажется, глубоко потрясла старика, особенно глава, повествующая о «неумирающих», были для него источником вдохновения. Поэтому, запутывая следы, Марк утверждает, что нашел под подушкой дяди веревку с девятью узелками, и также рассказывает одному из своих друзей Эдварду Стивенсу историю о женщине, «которая проходит сквозь стену». Он сделал все это, пустил всю эту пыль в глаза с одной целью – обставить придуманную им самим просьбу Майлза о том, чтобы его погребли в деревянном гробу.

Просьба необычная, достаточная для того, чтобы возбудить подозрения. Но только до тех пор, пока мы не прибавим к ней утверждение короля Джеймса I о том, что «те, кто убежден в страшном колдовском преступлении, всегда стремятся искать дерево или камень и совершенно не выносят стали». Вот такой изумительный камуфляж…

Партингтон резко поднялся.

– Камуфляж чего? – спросил он. – Если Марк убрал тело из склепа, то как он это сделал? Какая разница, сделан гроб из металла или из дерева?

– Но ведь деревянный гроб легко переносить! – нетерпеливо воскликнул Кросс. – Даже для человека с такой чудовищной силой, как у Марка Деспарда, свинцовый гроб был бы слишком тяжел.

– Переносить? – переспросил Партингтон.

– Позвольте мне перечислить вам несколько фактов, касающихся тела и склепа. Первое. Гроб хотя и защелкивается на две защелки, открыт он может быть мгновенно. Второе. Майлз Деспард очень исхудал и почти ничего не весил. Третье. У нижних ступенек, ведущих в склеп, есть старая дверь из дерева, препятствующая обзору того, что делается внутри. Эту дверь вы нашли закрытой в пятницу вечером. Четвертое. В склепе имеются две громадных урны из мрамора…

– Если вы ведете к тому, что тело было засунуто в одну из урн, – вступил в разговор Стивенс, – то вы напрасно теряете время, так как мы заглядывали в них!

– Если те, кто просил моего присутствия здесь, помолчат до тех пор, пока я не закончу объяснения, то это будет лучшее, что они смогут сейчас сделать, – язвительно сказал Кросс и продолжил: – Наконец, пятый пункт. И он должен был бы вас встревожить еще в пятницу, когда вы проникли в склеп и обнаружили валяющиеся на полу цветы. Как они там оказались? Очевидно, они выпали из урны, но похороны – это дело не суматошное, поэтому трудно предположить, чтобы цветы случайно уронили на пол.

Учитывая все сказанное, давайте рассмотрим, что же произошло во время погребения, которое состоялось субботним днем пятнадцатого апреля. Марк Деспард вам все очень точно и подробно описал. Он не мог поступить иначе, ему требовалось, чтобы и незаинтересованные свидетели могли бы подтвердить детали. Ну, а мы давайте все же обратимся к некоторым из этих деталей.

Марк Деспард признал, что он последним покинул склеп. Все, мол, уже ушли за исключением пастора. Но находился ли пастор в склепе? Нет, так как, опять-таки по словам Марка, никто не хотел дышать спертым могильным воздухом дольше, чем в этом была необходимость. Пастор поджидал Марка на верхних ступеньках, где он мог свободно дышать. Между ним и склепом была деревянная дверь, которая препятствовала обзору. Марк оставался в склепе якобы для того, чтобы расставить несколько железных подсвечников. Он заявил, что пробыл там не больше минуты, и я не вижу никаких причин, чтобы поставить его утверждение под сомнение. Шестьдесят секунд – время вполне достаточное для того, чтобы сделать то, что сделал он: вытащить из ниши гроб, открыть задвижки, вынуть тело, запихнуть его в урну, закрыть гроб и водрузить его на место. Какой бы шум ни слышал в это время пастор, он все равно показался бы ему естественным – ведь Марк в это время якобы возился с канделябрами. С этого момента труп находился в урне под цветами. И единственная улика, оставленная Марком – разбросанные по полу цветы. Но все это было подготовкой к свершению «чуда».

«Чудо» преследовало двойную цель. Если бы, благодаря таинственной атмосфере, которую удалось создать Марку, жертвы обмана увидели в исчезновении тела нечто сверхъестественное, он бы ничуть не возражал. Но до той поры, пока «чудо» не свершилось, пока тело не исчезло из склепа, Марку не нужно было слишком сильно упирать на сверхъестественное в этой истории, так как его могли принять за сумасшедшего и отказать ему в помощи. А в ней он нуждался, так как требовалось открыть склеп ночью, в полной тайне, без любопытных взглядов полицейских, способных рассеять атмосферу странности, которую ему удалось создать.

Сначала я коротко расскажу вам, как Марку Деспарду удалось обвести вас вокруг пальца. Я готов снять перед ним шляпу, так как он действительно здорово сыграл свою роль. Он рассчитывал на психологический шок, который вызовет у вас пустой гроб.

Итак, вы спускаетесь в склеп. Марк – единственный у кого есть электрический фонарь. Он возражал, чтобы вы спускались с фонарями, утверждая, что вентиляция в склепе недостаточная. Вы открыли гроб и… обнаружили, что он пуст. Вам было отчего изумиться! Когда вы замерли, не веря собственным глазам, какая первая мысль пришла вам в голову? И эту мысль, я уверен, поддержал Марк. Вы помните, его первые слова?

– Да, – сказал Стивенс, – я помню, Он сказал: «А не перепутали ли мы гроб?»

– Так и должно было быть, – подтвердил Кросс. – Он хотел убедить вас в том, что если тела нет в этом гробу, значит оно находится в другом. Тогда как в действительности тело было спрятано в урне под цветами. Но Марк имел огромное преимущество – у него был фонарь. Он мог регулировать освещение, и управлять поисками. И вы все поверили, что тело находится в одном из гробов. Что произошло после этого? Сначала вы осмотрели гробы на нижних рядах, затем он натолкнул вас на мысль, что тело может находиться в одном из гробов наверху… Именно здесь мы подходим еще к одному повороту нашей истории. Марк преследовал единственную цель – заставить всех покинуть склеп хоть на несколько минут. Хендерсон и Стивенс отправились в дом Деспардов за табуретками, Партингтон захотел принять дозу спиртного. Полицейский, который следил за вами, свидетельствует, что с двадцати восьми минут первого Стивенса, Партингтона и Хендерсона в склепе не было. Стивенc и Хендерсон вернулись только в тридцать две минуты, а Партингтон в тридцать пять минут. Если бы полицейский остался следить за склепом, весь план Марка мог бы рухнуть, но тот отправился вслед за Стивенсом, Хендерсоном и Партингтоном. Получается, что четыре минуты Марк Деспард оставался совершенно один.

Нужно ли объяснять вам, как он использовал эти четыре минуты? Он вынул тело из урны и потащил его к дому Хендерсона, чтобы оставить его там, вероятно в спальне. Ну, а когда все остальные вернулись, он посоветовал перевернуть урны. Что и было, как известно, сделано.

– Вы хотите сказать, сэр, – дрожащим голосом вмешался Джо Хендерсон, – что когда я увидел в ту ночь старого мистера Майлза сидящим в кресле…

– Ах, да! Я забыл эту деталь. Хорошо, что вы мне напомнили. Вы видели не призрак Майлза, мой друг, а самого Майлза.

Теперь уже ясно, что, как только тело было извлечено из склепа, Марк стал нажимать на сверхъестественное, толковать о женщине, проходящей сквозь стену, подсунул книгу о колдовстве в комнату Майлза, где мисс Деспард ее тут же и нашла. Но насчет шнура с узелками, обнаруженного в гробу, я сомневаюсь – не был ли он оставлен мистером Джонахом Аткинсоном старшим? Если это так, то Марк должен был испытать шок не меньший, чем тот, который он испытал, когда увидел, что в убийстве может быть обвинена миссис Стивенc!

Что касается таблеток с морфием, знайте, что миссис Стивенc взяла только одну. Две другие были похищены с ведома или без ведома сообщницы.

Марк собирался напичкать ими Хендерсона, чтобы суметь вытащить труп из его спальни и уничтожить…

– Уничтожить? – вскричала Эдит.

– Сжечь, вероятно. Кажется, последние два дня ваши батареи были чересчур горячими… Но это оказалось не так-то просто, так как миссис Деспард и мисс Эдит, получив телеграммы, внезапно вернулись домой. Однако трудности могли только отложить исполнение плана. Когда все разошлись по спальням, Марк распорядился, чтобы Хендерсон один отправился искать брезент и накрывать им вход в склеп. Марк предполагал, что Хендерсону придется пройти несколько сот метров по парку, а он тем временем вытащит из дома тело Майлза. Но Хендерсон внезапно вспомнил, что брезент лежит в его доме. И он с Марком оказался в доме в одно и то же время. Но Марк уже подсыпал морфия в стакан, предложенный старику «на посошок». К тому же лампочка, вывернутая из гнезда… труп, покачивающийся в кресле-качалке и даже поднимающий руку… Нужно ли еще хоть что-нибудь, чтобы вызвать панику у перепуганного человека, к тому же испытывающего действие морфия? Марк с этого момента мог полностью распоряжаться телом.

Кросс выждал какое-то время, в течение которого на его лице расползлась почтительная улыбка.

– Я мог бы добавить и еще кое-что. Вы, без сомнения, заметили, что дом сегодня необычно холодный. Это оттого, что люди Бреннана в настоящий момент занимаются котельной. Возможно, конечно, что они там ничего не найдут, но…

Мира Корбет, покачнувшись, сделала два шага вперед. Лицо ее выражало сильный страх.

– Я не верю вам! Нет! Марк не совершал ничего подобного! Он бы мне сказал!

– Да? – спросил Кросс. – Значит, вы признаетесь, что отравили Майлза Деспарда? В таком случае, друзья мои, остается только один факт, чтобы осветить все, что касается мисс Корбет-Уайт. Вчера она выдумала версию, которая, казалось, должна была возложить ее вину на миссис Стивенс. Известно, что ко всеобщему удивлению, да и к своему удивлению тоже, миссис Стивенc действительно спрашивала, где она могла бы купить мышьяк. Верно и то, что мисс Эдит Деспард его купила. Но вы помните, что мисс Корбет ответила вам, когда вы уже было решили, что миссис Стивенс завела разговор о ядах? Мисс Корбет стала настаивать, что разговор этот завела Люси Деспард! Она осталась верна своему первоначальному плану и прекратила попытки обвинить во всем жену своего любовника только тогда, когда алиби миссис Деспард выяснилось со всей очевидностью. Значит, если она признает, что отравила…

– Я не убивала его! – закричала Мира Корбет. – Я даже не думала никогда об этом. Единственная моя цель – Марк. Он сбежал не потому, что виновен! Он сбежал… от своей жены! Вы не сможете доказать, что я убила Майлза Деспарда! Вы даже не знаете, где тело! Вы можете делать со мной что угодно, но вам никогда не добиться, чтобы я созналась в убийстве!

Она замолчала, с трудом дыша, затем добавила жалобным, умоляющим голосом:

– Неужели здесь нет никого, кто бы поверил мне?

Огден Деспард неожиданно поднял руку.

– Кажется, я начинаю сомневаться в вашей вине! – сказал он. Затем, повернувшись ко всем остальным, добавил: – Каковы бы ни были мои поступки в прошлом, я не считаю их неправильными. Но есть один неоспоримый факт, на который я хочу обратить ваше внимание: эта женщина никогда не звонила в Сент-Дэвид в ночь преступления. Звонил я. Мне показалось занятным услышать реакцию Люси, когда она узнает, что ее Марк возобновил свою старую связь.

Бреннан пристально посмотрел на него, в то время как Кросс, подняв стакан с шерри, поклонился в сторону Огдена.

– Я пью за ваше здоровье, молодой человек, – сказал он. – Потому что вижу, как вы впервые за все ваше бесполезное существование попытались кому-то помочь. Хотя я никогда и не сомневаюсь в своих версиях, однако я достаточно открытый человек, и готов исследовать с вами…

Он резко оборвал себя. Все взглянули на сиделку, сделавшую в этот момент шаг вперед, и вдруг услышали глухой удар. Повернувшись, они увидели Кросса, рухнувшего на радиоприемник. Он задыхался. Затем пораженные увиденным присутствующие стали свидетелями того, как он соскользнул на пол и замер. Партингтон вскочил и склонился на ним.

– Он мертв, – объявил Партингтон.

– Да вы с ума сошли! – воскликнул Бреннан. – Он упал в обморок… он наверное поскользнулся… но невозможно, чтобы…

– Он мертв, – повторил Партингтон. – Можете удостовериться сами. А по запаху я могу утверждать, что смерть наступила от цианистого калия. Действие почти мгновенно. Лучше бы вам убрать этот стакан куда-нибудь подальше…

Бреннан подошел к телу и, осмотрев его, сказал:

– Да, он мертв. Мира Корбет, – прибавил он, повернувшись к сиделке, – ведь это вы вручили мистеру Кроссу стакан и были тем единственным человеком, который прислуживал нам? – Подержав стакан в руке, он поставил его рядом с собой на радиоприемник. – Около Кросса никого не было, и значит никто не мог бы отравить его, кроме вас. Но он не выпил яд сразу, как вы рассчитывали. Он, как актер, ожидал случая, произнести тост. Если раньше и не было достаточных оснований, чтобы послать вас на электрический стул, то теперь уж это дело решенное!

Сиделка в ответ улыбнулась странно, будто она внезапно сошла с ума, и люди Бреннана, явившиеся арестовывать ее, вынуждены были буквально нести ее на руках.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ПРИГОВОР

Все это заходит так далеко, что у нас должен

возникнуть естественный вопрос: «А нет ли в

этом следов крайней развращенности?» Однако

в эстетическом плане полное исключение всех

«вилланов» из истории может рассматриваться

лишь как большое несчастье.

Томас Секкомб «Двенадцать злодеев»

Эпилог

Исчезли последние краски осени, и стоявший на бюро календарь указывал дату 30 октября – канун праздника Всех Святых.

Комната была освещена небольшими, с круглыми плафонами лампами, установленными на мебели. Кресла были обиты оранжевой тканью, и над камином висела довольно хорошая копия Рембрандта. На диване лежала газета, на развороте которой можно было прочесть короткую статью под крупно набранным заголовком:

ДЕМОНИЧЕСКАЯ СИДЕЛКА ИЗБЕГАЕТ КАЗНИ

– Я не виновна! – воскликнула Мира, приговоренная к пожизненному заключению.

Не перестававшей твердить о своей невиновности Мире Корбет, «демонической сиделке», которая 9 октября этого года была приговорена к казни за убийство писателя Годена Кросса, сегодня было объявлено, что приговор ей изменен на пожизненное заключение.

Г. Л. Шапиро, ее адвокат, заявил, что пока еще не удалось напасть на след ее «призрачного сообщника» Марка Деспарда, но заверил также, что все необходимые усилия в этом направлении будут предприниматься и впредь.

Вспоминается эпизод, происшедший во время процесса, когда адвокат мэтр Шапиро неожиданно предложил версию, согласно которой Годен Кросс, не сумев убедительно доказать вину Миры Корбет в отравлении своего больного, сам подсыпал цианистый калий в свой стакан.

На что районный аторней Шилдс резонно заметил:

– Если защита серьезно хочет заставить нас поверить в то, что человек может покончить с собой, преследуя единственную цель – доказать правильность выдвинутой им теории, – обвинению остается только поднять руки!

– Защита, – возразил Шапиро, – имеет основания считать, что Кросс имел сообщника, который и дал ему этот яд, заставив поверить его в то, что это мышьяк, который доставит ему всего лишь небольшие неприятности. Форма таблеток…

Но в этот момент в зале возник шум, и судья Дэид Р. Андерсон вынужден был заявить: «Если я еще раз услышу смех, я прикажу очистить зал!»

Языки пламени неровно озаряли газету, и комната, освещенная светом из камина, казалось, изменила форму, поэтому каждый даже самый простой предмет в ней выглядел странным. Около окна, выходящего в сад позади дома, стояла женщина. Лицо ее отражалось в темном стекле. Это было красивое лицо с большими серыми глазами, с немного тяжелыми веками и едва заметной улыбкой на губах.

«Жаль, что сиделка не умрет, – думала женщина. – Она заслуживает казни. И не только потому, что указала на меня. В тот день, когда я спросила, где можно раздобыть рецепт старика, мне действительно не хватило осторожности. Но ведь я бездействовала так долго. И очень жаль, что она и в самом деле невиновна. Сиделка могла бы увеличить нашу группу. Нас должно быть много».

Над темным садом в черном как сажа небе блестели три звезды, легкий туман плавал над полями. Красивая рука женщины оторвалась от окна, чтобы коснуться маленького секретера, стоявшего рядом, но головы она не повернула.

«Наконец-то я начинаю все вспоминать. А раньше как все было туманно, словно мое отражение в этом стекле. Однажды во время черной мессы в Гибурге, когда поднялся дым, мне показалось, что я вспомнила… глаз, линию носа, кинжал, вонзенный в грудь. Интересно, когда я снова увижу Годена? Его черты были немного искажены, но я узнала его сразу и сразу поняла, что мне нужно отправиться к нему и он поможет мне. Конечно, на этот раз служители закона не смогли бы до всего докопаться. Но я не хотела, чтобы муж что-то подозревал. Не сейчас. Я люблю его, и он станет одним из наших».

В ее руке появился ключ, и она открыла один за другим несколько ящичков, продолжая смотреть в сад. Казалось, что рука ее ведет независимую жизнь. В последнем отделении находилась шкатулка из тикового дерева и маленькая баночка.

«Да, я узнала Годена. Он тоже должен был искать меня. Он действительно очень ловко объяснил все случившееся, исходя из трех измерений и каменной стены, непроходимой для них. Я бы смогла сказать им только правду, которую они все равно бы не поняли. Он действительно ловко все это сделал, жаль, однако, что ему пришлось обвинить во всем Марка Деспарда, ведь я любила Марка.

Хотя я и не очень умна, однако, не глупее же Годена, в конце-то концов. Годен потребовал цену Годена за то, что он сделал, и жаль, что он пожелал, чтобы я вернулась. Потому что он невозможен как любовник. Но Годен это только плоть, так как он не использует ароматическую мазь. Вскоре он снова обретет человеческую форму, но куда ему до моей оболочки».

Бледная рука коснулась сначала шкатулки, затем маленького сосуда, а прекрасное лицо продолжало в это время улыбаться своему отражению в стекле…

Послышался шум поворачивающегося в замке ключа, затем звук открывающейся и захлопнувшейся двери и шаги в холле. Женщина спрятала сосуд, и странное свечение в комнате исчезло. Лицо ее приняло обычное выражение очаровательной супруги, и она побежала встре­чать своего мужа.

Примечания

1

Из популярной французской песенки «Жила-была пастушка»

(обратно)

2

Улика (лат. )

(обратно)

3

Намек на героя серии новелл баронессы Оржи «Старик на углу», который разгадывал тайны, занимаясь тем, что завязывал и развязывал узелки на шнурке

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОБВИНЕНИЕ

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ АРГУМЕНТЫ

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XII

  Глава XIV

  Глава XV

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОБЪЯСНЕНИЕ

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

  Глава XX

  Глава XXI

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ПРИГОВОР

  Эпилог

Реклама на сайте