«Аквариум с золотыми рыбками»

Андрей Дашков Аквариум с золотыми рыбками

1. Колдун Бо

Он появился в самую глухую пору осени, в середине холодного черного ноября, и купил безвкусный, но просторный особняк из тех, что приобретают нувориши. Месяц он жил тихо, а потом, подобно растекающейся смоле, по городу поползли слухи. Он окутал свое прошлое пеленой таинственности, окружил свое настоящее мистическим ореолом и претенциозно называл себя колдуном Бо, однако обыватели были сражены наповал. Один школьный учитель обнаружил, что слово <<Бо>> означает двадцать третью гексаграмму <<Ицзин>> – <<Разорение>>. Верхняя черта гексаграммы обещала награду благородному и разрушение дома ничтожного…

Он вторгся в сонный провинциальный городок, как штормовой ветер врывается в затхлую комнату через распахнутое окно, разбрасывая бумаги и задувая свечи, но не разбудил его, а вызвал к сумеречной жизни болезненные вспышки между кошмарами, приступы страсти, кровавые ритуалы, древних демонов, доисторический страх. Мирные обыватели теряли заплывший жиром ум, когда он показывал им всего лишь краешек своего товара, малую часть того, ЧЕМ они могли бы стать, если бы имели смелость жить по его законам. Он понемногу отравлял их тонкими намеками, надеждой на невозможные вещи и вполне реальной злобой. Он продавал зелья на любой вкус, несравнимые с химическим дерьмом цивилизации; он оживлял кладбищенские слухи и реанимировал любимых вдовьих котов. Он был катализатором смерти, колдуном в ужасном и тревожащем смысле слова; он заставлял робкие человеческие сердца сжиматься в предвкушении нездешних чудес и открывал им их собственную бездонную пустоту, в которую можно было падать целую вечность.

Он нес в себе разрушение уже разрушенного, разбивал уже разбитые зеркала, червем вползал в уже испорченные плоды, топтал уже треснувшую скорлупу. Однако никто не догадывался об этом, кроме него; он имел дело с неизлечимыми слепцами.

Никто не знал и о том, зачем он это делал. Скука иссушила его черное сердце. Его жестокость и холодность были беспредельны, преступлениям не было числа, но здесь есть место для описания только одного из них, далеко не самого жуткого.

2. Виктор

Женщины, эти проклятые самки, богатые и бедные, скользили мимо; он смотрел на них из окна какой-то забегаловки и ненавидел всех и каждую в отдельности за то, что они не принадлежали ему. Они оказывались в постелях в сотню раз более ничтожных типов, чем он сам, – уродливых, будто смертный грех, или смазливых педерастов, а хуже всего была серая, самодовольная и уверенная в себе середина. По крайней мере так казалось

Виктору, но только собственные наблюдения интересовали его по-настоящему.

Что отличало его от других, удачливых и пресыщенных самцов? Он не находил существенных отличий. Причиной его ненависти к ним был только случай, сводивший их с глупыми и грязными существами, которыми он хотел обладать.

Но свою участь он разделил бы неохотно и не со всякой, а до конца не расстался бы с одиночеством никогда; он наслаждался им со страстью мазохиста и пил горькими глотками, как водку, ожидая, что скоро отпустит, но тогда, в тот вечер, не отпустило. И страдание было бесконечной струной, продетой сквозь сердце…

Самое смешное заключалось в том, что далеко не всякую сучку он захотел бы при ближайшем рассмотрении. Можно сказать, что гораздо большую жадность он питал к их душам, нежели к телам, упругим, гладким телам самых скользких из них – тех, которые знали, что он их хочет. Этих он ненавидел сильнее всего… Если бы у него было достаточно денег, Виктор, пожалуй, попробовал бы купить себе немного любви. Но денег всегда не хватало.

Таковы были вечерние кошмары, осаждавшие его сознание и крепко державшие своего раба в цепких лапах, а днем это был человек более чем обычный, с мелким интересом к старинным безделушкам, никчемным, как осколки разбитых юношеских иллюзий, которые уже не слепишь воедино. Однако для себя он сделал бесполезность высшим критерием красоты и считал, что первая его настоящая возлюбленная (он еще не знал, кто это будет, – ведь все зависело от случайных обстоятельств) должна быть никому не нужной или хотя бы потерянной. В противном случае он усмотрел бы в ней пошлые мещанские черты, а это было для него хуже всего на свете.

В конце концов любовь все же настигла его, но она оказалась такой же ущербной и болезненной, как вся его жизнь. Он любил жену своего единственного близкого приятеля, которого не решался назвать другом, потому что по большому счету никто никому не был нужен. Их объединяли воскресные пьянки, летом – пикники, а сильнее всего – скука. Туман вечной скуки висел над городом, словно болотные испарения, вдыхая которые, дети становились стариками… Бывало, три человека сидели ночами, загипнотизированные медленно падающим дождем секунд и тихим скольжением карт, открывая рты лишь затем, чтобы произнести то, что было созвучно их усталым мыслям. Усталыми были их игры, усталой была музыка, усталой была даже похоть…

Виктор сам был немного удивлен, когда в один далеко не прекрасный день обнаружил, что тоскует по женщине, рядом с которой скучал так долго. Ему нужно было видеть ее, быть рядом, хотя он не знал – зачем. Им было не о чем говорить, и не осталось сил что-либо изменить. Все казалось лживым и пустым. Настоящими были только поцелуи, тепло двух тел и притяжение немых душ, заблудившхся в бесконечном лесу одиночества. Оба были пойманы в ловушку, о которой вначале не подозревали.

А потом было уже поздно.

* * *

Колдун Бо шевелил пальцами в ритуальной комнате своего обширного особняка, наблюдая за игрой двух золотых рыбок в аквариуме странной формы.

Рыбки скользили в зеленоватой мгле, предаваясь любовной игре, и их чешуя сверкала в пламени негаснущих свечей, расставленных вокруг аквариума. Точнее, в нем было три рыбки, но третью не освещал волшебный огонь, она оставалась в тени даже тогда, когда подплывала к стеклянной стенке и смотрела на колдуна Бо голубым и вполне человеческим глазом…

Бо говорил с нею, он нашептывал ей заклинания, он разматывал тонкую нить неведомой интриги.

Вскоре весь аквариум был доверху наполнен его ядом.

3. Ольга

С некоторых пор дневная суета бесконечно утомляла ее. Она рано просыпалась и рано отправлялась спать. За исключением тех ночей, когда ей приходилось спать с мужем. Он смертельно надоел ей – чуть располневший и немного обрюзгший мужчина с кожей, потерявшей свежесть, и устойчивым табачным запахом. Он повторял заученные ласки (наверное, для того, чтобы не обидеть ее), и его любовь была похожа на скучную работу, которую он выполнял машинально, с опустошенной душой, безразличным умом и мыслями, блуждавшими где-то далеко от супружеской постели.

Но настоящим кошмаром ее жизни стала скучная, утомительная и бессмысленная служба в страховой конторе, поймавшая ее в ловушку безысходности. Она начинала в восемь, и к пяти вечера ее глаза были выжжены черными клеймами шрифта и ослепительно белыми пятнами бланков. Небольшая комната, в которой она сидела с тремя старыми девами, казалась ей тюремной камерой. Каждый день, за исключением выходных, они пили чай в десять утра и три пополудни. Это продолжалось пятнадцать лет – всю ее молодость, – и будет продолжаться еще пятнадцать – значит всю ее жизнь… Иногда, слушая их безмозглое щебетание, она ловила себя на жутком чувстве – чувстве полной отстраненности, когда руки сами собой тянулись к увесистому пресс-папье или телефонному аппарату, черному, словно маленькое надгробие… Она закрывала глаза и почти с наслаждением рассматривала три трупа с раскроенными черепами, которые возникали на внутренних сторонах век подобно изображению, проступавшему на фотобумаге.

В контору она ходила пешком, пересекая три улицы и заброшенный парк. Это занимало тридцать пять минут, но издержки при пользовании общественным транспортом были гораздо большими. Она испытывала отвращение к толпе, к потным летом и мокрым осенью телам, сжимавшим ее со всех сторон, к смраду чужого дыхания и фразам, которые произносили перекошенные от ненависти рты.

Парк стал местом ее свиданий с Виктором, местом, идеально подходившим для этого (ее муж Александр никогда не бывал здесь). Правда, все удовольствие от встреч могли испортить группы подростков с опасными бритвами и велосипедными цепями, иногда останавливавшие наивных прохожих и облегчавшие их карманы. Но до некоторых пор влюбленным везло.

Очень скоро их отношения зашли в тупик. Виктор был безнадежен, и она это прекрасно понимала. Зато у нее появился повод разойтись с мужем. Повод был нужен ей, чтобы испытать хоть какую-то решимость. Развод означал одинокую и тоскливую жизнь в слишком маленьком городке рядом с врагами, среди которых неизбежно оказались бы ее бывший супруг и любовник.

Она ПРЕДЧУВСТВОВАЛА будущее так неоспоримо, словно была ясновидящей. Оцепенение, вызванное этим знанием, сковало ее. Жизнь пугала почти так же сильно, как смерть. Она замерла на одной нестерпимо высокой ноте…

4. Александр

Телефон зазвенел среди ночи, выхватив его из неясного сна. Он не был даже уверен в том, что слышал звонок; просто протянул в темноте руку и снял трубку аппарата, стоявшего на прикроватной тумбочке.

– Александр? – спросил безликий голос.

– Да, – машинально выдохнул он и открыл глаза. Лучи, бившие из фар проезжавших мимо дома машин, метались по потолку.

Голос в трубке не был ни высоким, ни низким, ни женским, ни мужским, ни мягким и ни хриплым, он был вообще НИКАКИМ. Александр не мог представить себе существо, которому принадлежит такой голос.

– Жена должна быть красивой, сексуальной и глупой, – сообщил голос. – Она должна возбуждать тебя, но ты не можешь любить ее. В противном случае тебе будет очень больно, когда ты узнаешь об ее изменах.

Жену не выбросишь, как сломанную игрушку. Если ты согла…

– Кто это? – спросил Александр – просто чтобы развлечься. Он понимал, что вряд ли теперь скоро заснет. Ему редко удавалось заснуть, когда что-то вдруг будило его среди ночи. Даже если причина была ничтожной или за пробуждением следовал секс. Он считал, что у него расшатаны нервы, но на советы побольше гулять перед сном он не обращал внимания.

– …Если ты согласен с этим, то подумай: не слишком ли ты доверяешь своей лживой сучке? – грубо закончил голос и пропал.

Раздавшиеся в трубке гудки полностью вернули его к действительности. Если бы не гудки, он, возможно, забыл бы о голосе, как о причуде полусна. Но гудки были слишком конкретной деталью.

Дело в том, что он почти всегда отключал телефон на ночь. С него было достаточно дневной головной боли. Он не поленился нагнуться и заглянуть под тумбочку. Конечно, телефон был отключен. Александр потрогал розетку рукой. Его ногти попали в углубления, предназначенные для штырей разъема.

Рядом зашевелилась Ольга.

– Кто это был? – спросила она спросонья.

– Спи! – раздраженно сказал он и потянулся за сигаретами. Не нашел их, выругался и отправился на поиски, не зажигая света.

* * *

В аквариуме колдуна Бо одна из рыбок отчаянно металась в жуткой полутьме между водорослями. Две другие были неподвижны. Сам Бо не спал. Белки его глаз и зубы сверкали во мраке. Он улыбался. Его правая рука покоилась на обнаженном теле спящего телохранителя.

5. Виктор

Спустя несколько дней обоюдное притяжение стало настолько сильным, что причиняло боль. Быть вместе и порознь казалось одинаково невыносимым. Зеркала рефлексии возвращали им чувство вины, отсутствие будущего, ощущение приближающейся катастрофы.

Можно было убежать друг от друга, но не от себя. Поэтому они встречались снова после жестоких размолвок. Вскоре они уже не знали, чего между ними больше – привязанности или взаимной ненависти. Оскорбления сменялись жадными поцелуями и периодами безвременного затишья; только желание оставалось неутолимым.

Если бы не присутствие колдуна, все закончилось бы ничем. Волны быстро угасали в здешнем болоте; надежды превращались в пепел; время растворяло всякую тонкую материю вроде любви.

Бо изменил это к худшему. Рядом с ним даже человеческое непостоянство теряло свои лечебные свойства. Никто не мог очнуться от кошмара. Кошмар продолжался в каждом из доступных измерений.

* * *

Он не принадлежал себе. Банальность вроде той, которая гласит: <<Есть вещи сильнее нас>>, казалась ему потрясающе верной. Это было единственное, что оправдывало его и хоть как-то объясняло последующие события.

Он вышел из кафе и, пошатываясь, отправился вверх по улице. Наступил промозглый мартовский вечер. В весеннем ветре еще не было жизни – только тепло, превратившее снег в грязь. Где-то за плотной пеленой облаков пряталась полная луна…

Виктор долго бродил по городу, испытывая жажду и отвращение к себе. Сейчас даже в уличную драку он ввязался бы с радостью. Это отвлекло бы его хотя бы ненадолго, но в тот вечер тротуары были пусты.

Он и сам не заметил, как очутился возле дома колдуна. Впечатление было такое, что этот дом мог оказаться на любой из улиц; все дороги вели к нему. Впрочем, Виктор видел только забор и сумрачные ели в парке. Рядом с въездными воротами была решетчатая калитка, на которой висел бронзовый колокол с вычурной резьбой. Бронза позеленела от старости. Удивительно было, что эту вещь до сих пор не украли.

Виктор протянул руку к колоколу, но она замерла в воздухе. Из-за решетки на него смотрели тусклые глаза двух ротвейлеров. Псы, материализовавшиеся из темноты, стояли и ждали, готовые выполнить свою работу.

Виктор проглотил слюну и ударил в колокол. Звук оказался негромким и надтреснутым. Его нельзя было услышать в доме, однако через минуту в парке появился высокий человек с застывшим лицом, который, по слухам, являлся телохранителем Бо.

Не произнося ни слова, он небрежно скользнул взглядом по фигуре гостя, отворил дверь и, повернувшись спиной, пошел в сторону дома. Должно быть, Виктору давали понять, что он не представляет собой никакой угрозы. Сейчас он действительно был не опасен, особенно для Бо. Каким-то образом это почуяли и собаки. Когда Виктор осторожно пересек границу их владений, они отступили в темноту так же неслышно, как появились…

Он шел по длинной аллее вслед за телохранителем, и над ним струился ручей неба между темными берегами из еловых ветвей. Все вызывало тоску, даже неизвестно откуда взявшаяся мысль о том, что после этого визита небо никогда не будет для него прежним. Не было ощущения пространства; мягкий пресс из воздуха постепенно сдавливал Виктора, и он уже чувствовал, что дыхание становится затрудненным.

Он испытал облегчение лишь тогда, когда наконец вошел в дом. Все плыло перед глазами, как при сильном, но приятном опьянении. Он не фиксировал обстановку и не запомнил расположение дверей и коридоров. Правда, в его памяти остался очень дорогой проигрыватель компакт-дисков <<Krell>> и музыка группы Элиса Купера, исполнявшей <<Black Juju>>.

Бо встретил его в огромной комнате, погруженной в полумрак. Внутри круга из тусклых чадящих свечей поблескивало что-то круглое, но прежде всего внимание Виктора привлек сам колдун.

Бо был облачен в черный шелковый халат, расшитый лиловыми цветами, однако вовсе не выглядел нелепо. В его лице не было ничего восточного. Длинные пепельные волосы падали на плечи, невероятные розовые глаза были удивительно прозрачными, словно линзы. Вежливая улыбка чуть тронула его губы, когда гость приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Виктор посмотрел прямо перед собой и вздрогнул.

Вблизи лицо Бо было похоже на лунный ландшафт. Нос и надбровные дуги казались выступами на поверхности пыльного моря, гладкого и безжизненного. От него веяло чем-то чужим и отвратительным, будто из норы в земле…

Некоторое время Виктор умудрялся поддерживать вполне светский разговор. Бо не выразил ни малейшего удивления по поводу столь позднего визита и вообще по какому бы то ни было поводу. Жители этого города, как и жители других городов, приходили к нему в любое время и по гораздо менее важным причинам. Виктор сам не мог бы вспомнить, когда и почему прошептал на ухо колдуну свою просьбу, но не испытал при этом ни стеснения, ни унижения, ни страха…

Бо выслушал его вполне равнодушно.

– Иди сюда! – приказал он, войдя в круг из свечей. Виктор подчинился и увидел почти круглый аквариум, в котором плавали золотые рыбки, вяло шевеля вуалями своих плавников.

– Лечение должно быть радикальным, – сказал Бо, наклоняясь над аквариумом и посыпая воду пеплом вместо корма. Впрочем, рыбки глотали и пепел. – Я покажу тебе выход и душу рыбки. Я знаю – сейчас ты не веришь мне, но это так.

Он разогнулся, и вдруг что-то случилось с его лицом – неуловимая перемена, почти сразу же сделавшая его похожим на женщину. Это <<почти>> было хуже всего.

Бо приблизился вплотную к остолбеневшему Виктору, затем их губы соприкоснулись… Чужой холодный язык пробежал по небу гостя, окончательно превратив его в статую. Плоть, прижимавшаяся к нему, была одновременно мужской и женской. Она пахла содомским грехом…

Лунный пейзаж с двумя розовыми озерами медленно вращался у Виктора перед глазами. Тихий бесполый голос шептал, увещевая:

– Даже у рыбки есть душа. Но она – всего лишь чернила, которыми можно написать сонет или ужасное богохульство… Чаще всего чернила налиты в неподходящий сосуд… Теперь смотри, но не всматривайся, не думай, скользи…

Зеленый туман перед глазами показался Виктору иллюзией тьмы. Аквариум плыл в пустоте, словно аура вокруг несуществующей головы… За ним возник бледный человеческий силуэт. Потом, в одно остановившее время мгновение, Виктор с невыразимым ужасом понял, что находится одновременно ВНУТРИ и СНАРУЖИ стеклянного сосуда, и то, что было снаружи, он, несомненно, видел круглым глазом рыбки.

…Оно долго смотрело на себя – существо с душой, обитавшей одновременно в двух телах, – пока колдун снова не перелил чернила. Когда он сделал это, человек с мокрой от пота спиной и стучащими зубами стал его рабом.

– Приведи его ко мне! – приказал Бо небрежно, и Виктор сразу понял, КОГО тот имел в виду. Его сердце болезненно и запоздало сжалось, предчувствуя беду. Для него… Еще для двоих… Для всех ничтожных…

* * *

Когда Виктор ушел, волоча ноги, словно зомби, колдун Бо вернулся к своему аквариуму. Его пальцы с длинными изогнутыми ногтями молниеносно вонзились в воду и схватили одну из золотых рыбок… Он поднес ее к лицу и долго смотрел на открывающийся и закрывающийся рот, а потом поцеловал рыбку в твердые маленькие губки, чувствуя, как ее тело трепещет в его ладони. Может быть, от удовольствия…

Еще через секунду он откусил ей голову.

6. Ольга

Она лгала себе, думая, что пошла к Бо потому, что хотела иметь ребенка. До этого в течение десятка лет она перепробовала все средства, но приговор врачей был однозначным. Она не верила и в чудодейственные зелья колдуна-проходимца, кем бы он ни был на самом деле, однако обратилась к нему лишь затем, чтобы никогда потом не услышать от себя самой, что хотя бы один шанс не был использован. Она боялась упрека, грозившего со временем превратиться в пытку, которая сделает старость невыносимой…

Несуществующий ребенок был в ее мечтах чем-то вроде пропуска в иную жизнь. Трезвые размышления разбивали иллюзии, однако ее чувства не имели никакого отношения к трезвости. Виктор ненадолго заполнил пустоту, но лучше бы он этого не делал.

Она поняла, что у нее нет ни силы, ни жестокости, чтобы жить по-настоящему. Теперь она желала только, чтобы кто-нибудь извлек ледяную иглу, застрявшую где-то под левой грудью…

Одна из ее подруг после посещения Бо обзавелась молодым любовником, который избавил ее от дурного настроения и навязчивых снов. У другой жизнь наладилась, когда на тот свет отправился ее престарелый родственник. За неделю до этого она тоже побывала в доме у колдуна.

Ольга считала это совпадениями, хотя внутри у нее едва ощутимо, трусливо и гадко вибрировало что-то. Вполне возможно, это была уродливая сестра надежды.

* * *

…Она находилась в доме колдуна, и тот угощал ее изысканнейшим обедом. Луна за высоким окном была единственным постоянным источником света. Курились благовонные палочки; плыл горьковатый дым; тихо звучала музыка <<нью-эйдж>>; экзотические плоды набухали светлым соком; кусочки пряного мяса трепетали, как живая плоть; брызги вина превращались в блестящих насекомых, роившихся над столом искрящимся облаком. Пальцы Бо, красивые и отталкивающие, скользили в воздухе, отражаясь в хрустальных гранях бокалов, и играли на сотнях невидимых струн. Камни, названий которых Ольга не знала, источали гипнотическое сияние. Скелет рыбки, очищенный Бо у нее на глазах, превратился в его руках в маленькую скульптуру из кости и одновременно – в реликт доисторической эпохи.

Голубой шар Земли плыл сквозь ночь к несуществующим берегам… Мир медленно смещался в сторону жутковатой сказки, где, с одной стороны, были возможны чудеса, а с другой – теряли значение непреложные правила, которых Ольга придерживалась всю свою жизнь.

Вскоре Бо уже сидел рядом и кормил ее из своих рук. Она слепо доверилась ему, и он ласкал ее губы и язык гладкими твердыми плодами. Потом, когда она раскусывала их, они обжигали рот пенящейся жидкостью, которая наполняла ее сладкой истомой. Только на мгновение в голове у Ольги возникла мысль, что она, должно быть, выглядит со стороны просто смешно – тридцатипятилетняя женщина, добровольно увязшая в паутине маньяка. Однако сейчас ее видел только колдун, а колдун если и смеялся, то над самой человеческой сутью, но не над собственным спектаклем…

Она оказалась на ковре, и Бо продолжал играть с нею. Ковер превратился в сотню ангорских котов, которые выглаживали ее кожу своей шерстью. Ленивые и сладострастные животные шевелились под Ольгой, не причиняя беспокойства, а только массируя и расслабляя тело…

Она увидела в руках у Бо инструмент любви, сделанный из кости, с венцом из розовых камней. Длинные волосы колдуна на секунду закрыли его лицо. После этого Ольга увидела женщину, склонявшуюся над ней. Мягкие губы прикоснулись к ее губам с невыразимой, щемящей нежностью, которая утомила ее в тысячу раз сильнее, чем страсть. Не осталось ни сил, ни желаний, ни сомнений…

Костяной инструмент вошел в нее, как ледник вползает в долину, подчиняясь некоей отвлеченной механике соития, наполняя низ живота холодом, в котором замерзало что-то по-настоящему живое… Она закрыла глаза и увидела незнакомые звезды, метавшиеся на ее внутреннем небе. Она слышала, как рядом шевелится то, что называло себя <<Бо>>, но ОНО не дышало…

Потом была звенящая пустота среди хрустальных стен, словно во дворце Снежной Королевы. Колдун выпил ее до дна, очистив сосуд для своих <<чернил>>. Ими будет написана последняя глава в ее жизни, но она еще не знала об этом. То, что казалось чудовищным, стало обыденным, а обыденное больше нельзя было вынести. Главное, Ольга поняла (вернее, Бо вложил в нее это): чтобы получить вожделенное, надо от чего-то безжалостно избавиться.

Избавление заключалось в маленькой изящной бутылочке из дымчатого стекла, закрытой притертой пробкой. Бо вручил бутылочку Ольге, и она понимающе улыбнулась тому, кто на время спас ее от серости существования…

Она вернулась домой в середине ночи. Город казался враждебным лабиринтом, в котором ей предстояло увидеть завершение решающей интриги. Впервые она не испытывала тоски по несбыточному. Тоска была слишком человеческим чувством.

* * *

Колдун внимательно всматривался в подсвеченный аквариум. На лилово-зеленых листьях водорослей мерцал какой-то налет, похожий на россыпь мельчайшего бисера… Бо удовлетворенно улыбнулся.

Одна из его золотых рыбок отложила икру.

7. Александр

Ночные звонки стали по-настоящему выводить его из себя. Безликий голос спокойно и неторопливо разъяснял ему, каким глупцом он выглядит, позволяя жене обманывать себя. Самое худшее заключалось в том, что голос говорил вещи, в которые Александр не мог не верить, хотя на протяжении последних недель лицо Ольги оставалось бесцветным, как всегда, что служило лучшим доказательством ее безразличия к кому угодно. Однако его чувство собственника было задето. Теперь безразличие жены начинало попросту раздражать.

Соглядатай, поселившийся в телефонных проводах, нашептывал ему всевозможные гнусности, включая интимные подробности, о которых, как казалось Александру, знал он один. И он уже не бросал трубку, обрывая монологи неизвестного на полуслове…

Он был единственным из троих, кто не испытывал глубинной тоски по иному существованию. Он был плотью от плоти этого города, его послушным и преданным обитателем, неизменным до самой смерти потребителем его летаргии. До сих пор он умудрялся относиться с убийственной иронией ко всему – к жене, к Виктору, к мыслям о поисках какого-то выхода, в конце концов, к самому себе.

Вот только к одному он не сумел отнестись с иронией – к яду, вливавшемуся ему в ухо. Белладонна слов свела его с ума. Ирония оказалась весьма неглубокой. За нею пряталась мелкая и мстительная обывательская душонка.

8. Золотые рыбки

Виктор без труда уговорил Александра пойти с ним к Бо. Тот и сам втайне уже подумывал об этом. Разумеется, до него доходили слухи о замечательном шарлатане, добившемся продолжительного внимания там, где любой интерес был всего лишь мертворожденным дитем равнодушия. Александр про себя иронично окрестил колдуна <<основателем нового суеверия>>, полагая его очередным идолом недалекого большинства. Когда Виктор завел разговор о Бо, Александр понял, что созрел для того, чтобы посмеяться над клоуном, который развлекал полгорода.

Но все было далеко не так просто. Обманутый муж подсознательно надеялся получить какой-то сигнал, подсказку, увидеть изощренный фокус, познакомиться с образцами жестокости и пренебрежения. Это было все равно что читать о восточных казнях или патологическом удовольствии, испытываемом жертвами.

Александр еще не придумал мести и не знал, чем закончить эту историю. Он вовсе не хотел терять жену, а также постоянного карточного партнера и собутыльника – человека по ту сторону зеркала, с которым можно было до бесконечности обмениваться одинаковыми впечатлениями. Все трое составляли островок апатии и относительного покоя, затерянный в человеческом океане. Вне этого маленького сообщества был возможен только беспорядочный и еще более унылый дрейф среди обломков прошлого.

* * *

Они выбрали для визита вечер пятницы и, изрядно нагрузившись коньяком, отправились к особняку Бо. Оба лицемерно делали вид, будто ничего не произошло. Виктор настороженно наблюдал за реакциями своего приятеля. Остальное его мало интересовало. Он знал, что является всего лишь исполнителем. Это снимало с него часть вины.

Почти все было как в прошлый раз – надтреснутый звук колокола, черные тени ротвейлеров, быстрый взгляд телохранителя и дорога среди елей, – только при этом один человек ощущал нарастающий ужас, а другого разбирал истерический смех.

Изменилась музыка, тихо звучавшая где-то на втором этаже особняка; теперь это было что-то из Филиппа Гласса. Они оказались в комнате с аквариумом, и Бо вскоре появился из темноты. Он был в строгом европейском костюме и встретил гостей с интригующей ухмылкой. Когда он заговорил, Александр внезапно побелел.

Голос, который он услышал, не являлся точной копией того, который звучал в телефонной трубке, но вместе с тем нельзя было представить себе и ничего более похожего. Голос Бо был только чуть ниже, что придавало ему едва уловимую мужскую окраску. Однако это несравненное спокойствие… Александр внимательнее присмотрелся к Бо, но не заметил в его поведении даже намека на издевку. Выпитый коньяк несколько сглаживал испуг и примирял с действительностью. Менее всего Александру хотелось бы оказаться объектом насмешек – этого он не простил бы никому.

Потом они пили еще что-то, пока колдун нес всякую чушь о символах Таро. Александр не мог не признать, что Бо обладает сильнейшим обаянием отъявленного негодяя. Его порочность была настолько откровенной и органичной, что он казался единственным существом, отведавшим НАСТОЯЩИЙ запретный плод.

Не вникая в смысл слов, Александр смотрел, как шевелятся губы Бо; как медленно скользят зрачки в расщелинах век; как дробится свет в роскошных, почти женских волосах; как двигаются пальцы, иллюстрируя мистические свойства пространственных кривых…

Серые глаза Виктора не отрываясь следили за лицом колдуна. Он испытывал восторг пополам с сожалением. Скоро, скоро что-то будет утрачено навсегда. Это было неотвратимо, как наступление следующего дня…

Магия Бо оказалась очень скоротечной и эффективной, без дешевых внешних проявлений и туманной завесы заклинаний. Переход в новое состояние был почти мгновенным. Два человека застыли перед зеленым облаком аквариума, а спустя несколько мгновений оба превратились в марионеток.

Колдун облизнул губы раздвоенным языком и потянул за первую нить.

* * *

…Комната, наполненная водой. Слишком медленные движения, слишком тусклые краски, размытые лица и тела, жесткие требования инстинктов. Для Виктора ситуация почти знакомая. <<Лишь бы вернуться>>, – думает он, если вообще о чем-то думает. Александру все происходящее кажется чудовищным сном. Как ни странно, он не желает просыпаться. Привычные проблемы отступают куда-то. Хозяин сна обещает избавить его всех неудобств, в том числе от неверной жены и ее любовника. Александр не против. Оказывается, он хотел именно этого. Так спокойнее. Впереди – почти желанная неизменность…

Две золотые рыбки медленно плывут вдоль прозрачной стены, созерцая свои двуногие тела. Пустые человеческие оболочки неподвижны. Божественный Бо вкладывает в глазницы одной из них мертвые коричневые листья какого-то кустарника с резким неприятным ароматом. Но рыбки не ощущают запахов. Завороженные происходящим, они двигаются по кругу. Для них время почти остановилось…

Бо протягивает руку. Достаточно легкого толчка, чтобы тело с запечатанными глазницами упало на пол. На его щеке остаются следы длинных ногтей. Колдун садится на него верхом и извлекает из кармана ритуальный обсидиановый нож. Твердой рукой делает разрез. Рыбки останавливаются, парализованные ужасом, и неотрывно смотрят на перерезанное горло. Крови нет. Из открывшейся щели высыпается только несколько черных хлопьев.

Бо беззвучно соединяет ладони. Хлопок не слышен под водой. Появляется телохранитель, заворачивает мертвеца в ковер и куда-то уносит… Колдун наслаждается моментом. Невероятная, упоительная власть… Хотя все это уже было много раз и довольно смешно. Ему быстро наскучила очередная игра и, как всегда, убогая развязка. Он переливает чернила, и муляж, стоящий возле аквариума, оживает.

Уцелевший гость поворачивается к хозяину, еще не совсем излечившись от пережитого шока. Бо снисходит до ответного прощального взгляда. В нем вопрос, на который он знает ответ: <<Ты получил, что хотел?>>

Благодарность гостя не знает границ. Она даже больше страха. Он уходит, и с каждым шагом его походка становится тверже.

В аквариуме единственная золотая рыбка бьется о стекло, окрашивая воду кровью.

9. Чай

Она смотрела, как он пьет чай маленькими глотками, и улыбалась своим мыслям. Сколько раз она видела своего мужа за этим обыденным занятием, но впервые оно приобрело для нее ритуальное значение. Правда, в тот день он удивил ее, был с нею как-то особенно нежен, и она даже заподозрила какую-то невозможную перемену.

К сожалению, у него не осталось времени, чтобы подтвердить или опровергнуть ее подозрения. Она выполнила инструкции Бо со всей тщательностью. Медицинская экспертиза ничего не обнаружит. Ольге предстояло играть свою роль всего несколько часов. После этого она снова сможет стать собой, как это было в далекой юности.

То, что произошло через пять минут, тронуло ее не больше, чем фильм. Она видела быструю и безболезненную смерть, похожую на погружение в сон невероятно усталого человека. Тело ее мужа сползло на пол, и невидящие глаза уставились на зеленый абажур светильника. Даже чашка не разбилась. Все выглядело аккуратно и пристойно.

Ольга спокойно подвинула к себе телефон. Она сняла трубку и начала набирать номер Виктора.

Вдруг ее взгляд остановился на открытых глазах мертвеца. Что-то было не так. Несколько секунд она пыталась понять, какая деталь причиняет ей мучительное неудобство…

Она не сразу осознала, что произошло с нею. Железная рука протянулась из темноты и вынула из нее сердце.

У Александра глаза были светло-голубыми, словно бледное небо августа. Она была уверена в этом так же, как в реальности предшествующих двенадцати лет супружеской жизни. Стекленеющие глаза трупа были темно-серыми с желтыми прожилками, лучами расходившимися от зрачка.

А значит, ей было некому позвонить.

Февраль 1992 г., декабрь 1995 г.

Оглавление